/
Автор: Шелике В.Ф.
Теги: дневник автобиография письма воспоминания дневниковые записки дневники
Год: 2006
Текст
cmp4=j6d
1/347
Фрицу, Луизе, Вольфу и Рольфу Шелике – моим папе, маме и
братишкам посвящаю.
Вальтраут Шелике
ИСПОВЕДЬ ДОЧЕРИ ХХ ВЕКА
ЖИЗНЬ В ПИСЬМАХ И ДНЕВНИКАХ
cmp4=j6d
2/347
ВСТУПЛЕНИЕ ....................................................................................................................................... 10
ДЕТСТВО ................................................................................................................................... 11
БЕРЛИН 1927-1931................................................................................................................................. 12
МОЕ ПОЯВЛЕНИЕ НА СВЕТ ............................................................................................................................ 12
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ о праве иметь детей ...................................................................................... 14
АРЕСТ ПАПЫ ..................................................................................................................................................... 15
В ТЮРЬМЕ У ПАПЫ .......................................................................................................................................... 16
ОТКРЫТИЕ МИРА ............................................................................................................................................. 17
Загородные вылазки ..................................................................................................................................... 17
"Хочу все знать" ........................................................................................................................................... 19
Мои "От двух до пяти" ................................................................................................................................. 19
"Мне грустно" ............................................................................................................................................... 20
Вопросы рождения........................................................................................................................................ 21
Папа и я ........................................................................................................................................................ 22
МАМИНА КОЛДОБИНА .................................................................................................................................... 23
МОСКВА 1931-1934................................................................................................................................ 25
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР В БЕРЛИНЕ .................................................................................................................... 25
ГЛУПЫЙ КЛОУН ............................................................................................................................................... 25
ПОСЛЕДНЯЯ МАМИНА ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ. .......................................................................................... 26
ДИФТЕРИЯ ......................................................................................................................................................... 26
«ЛЮКС»............................................................................................................................................................... 27
ГРУША ................................................................................................................................................................ 28
ПОЕЗДКА В БЕРЛИН И ВЕНУ 1932 и 1934 гг. ................................................................................................. 29
«Я ВИДЕЛА ГЕОРГИЯ ДИМИТРОВА!» ........................................................................................................... 31
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ о сотворении кумира. ..................................................................................... 32
НЕМЕЦКАЯ ШКОЛА 1934-1938.......................................................................................................... 34
СТРАСТНОЕ ЖЕЛАНИЕ.................................................................................................................................... 34
КОНФЛИКТ......................................................................................................................................................... 35
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОШИБКА ............................................................................................................................. 37
ЗАКРЫТИЕ ШКОЛЫ.......................................................................................................................................... 38
ЛЕТНИЕ КАНИКУЛЫ 1935-1936 ГГ. ................................................................................................................ 39
БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ 1937-1938. ................................................................................................... 40
1937 ГОД.............................................................................................................................................................. 40
Я В КРЫМУ......................................................................................................................................................... 41
ОТРАВЛЕНИЕ ............................................................................................................................................. 42
МОИ ПРОБЛЕМЫ ....................................................................................................................................... 42
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ на тему «Мама и я» ....................................................................................... 43
РОДИЛСЯ ПЕРВЫЙ БРАТИШКА! .................................................................................................................... 44
Мама о рождении Вольфа ............................................................................................................................ 44
Папа о рождении Вольфа."Ура товарищу Сталину!"................................................................................... 44
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ на тему «Папа и я» ........................................................................................ 46
МАЛЕНЬКАЯ СТАРШАЯ СЕСТРА................................................................................................................... 48
ЗНАКОМСТВО С ЗАПРЕТНОЙ СТОРОНОЙ ЖИЗНИ ..................................................................................... 49
РОДИЛСЯ ВТОРОЙ БРАТИШКА!..................................................................................................................... 50
КОНЧАЕТСЯ БЕЗМЯТЕЖНОЕ ДЕТСТВО ....................................................................................................... 50
ОТРОЧЕСТВО 1939 - 1940 ....................................................................................................... 53
ВСТУПЛЕНИЕ .................................................................................................................................................... 54
ПАПА, МАМА И Я.............................................................................................................................................. 54
О папе ........................................................................................................................................................... 54
О маме .......................................................................................................................................................... 56
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ? ............................................................................................................................................ 59
ДЕЛА ШКОЛНЫЕ, ДЕЛА ОБЩЕСТВЕННЫЕ.................................................................................................. 61
cmp4=j6d
3/347
Активная пионерка ....................................................................................................................................... 61
Две Светланы ............................................................................................................................................... 64
УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКИ ..................................................................................................................................... 66
Ольга Федоровна Леонова............................................................................................................................ 66
Анна Алексеевна Яблонская ........................................................................................................................ 67
Екатерина Антоновна Семенович ................................................................................................................ 69
Евгения Филипповна .................................................................................................................................... 70
ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ И ВОЙНА С ГЕОГРАФИЧКОЙ ............................................................................... 71
Зарницы любви ............................................................................................................................................. 71
Эльга – лучшая подруга. .............................................................................................................................. 73
Ластик ........................................................................................................................................................... 75
Тройственный союз о дружбе (Лена, Эльга и я) .......................................................................................... 76
Война с географичкой................................................................................................................................... 76
Эрькин день рождения ................................................................................................................................. 78
Продолжение войны с географичкой ........................................................................................................... 80
Наша компания ............................................................................................................................................. 81
А теперь снова про географичку .................................................................................................................. 82
С Эрькой в кино............................................................................................................................................ 85
Эрик+Травка=?............................................................................................................................................. 87
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ на тему "О дисциплине" ................................................................................. 89
Угроза исключения из школы ...................................................................................................................... 90
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ на тему "Лучший пионер школы". ................................................................. 90
Экзамены ...................................................................................................................................................... 91
Последний раз о Саше Егорове .................................................................................................................... 92
РАДОСТЬ............................................................................................................................................................. 93
Я И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС ...................................................................................................................... 93
НА БОЛЬШОЙ СЦЕНЕ ....................................................................................................................................... 96
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.................................................................................................................................................... 98
ВОЙНА ....................................................................................................................................... 99
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ ............................................................................................................................... 100
МОЯ ВОЙНА ..................................................................................................................................................... 100
"ШПИОН" .......................................................................................................................................................... 100
НАЧАЛО ВОЙНЫ ............................................................................................................................................. 101
СВОЯ СРЕДИ СВОИХ ...................................................................................................................................... 102
«НЕМКУ Я СЕЙЧАС УБЬЮ!» ......................................................................................................................... 106
КОТЕЛОК .......................................................................................................................................................... 107
ИНТЕРНАТ КОМИНТЕРНА ИЮЛЬ 1941 – МАРТ 1943 ............................................................... 109
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ ............................................................................................................................... 109
"ЛЕСНОЙ КУРОРТ" ....................................................................................................................................... 112
Июль-сентябрь 1941 года ................................................................................................................................. 112
ДОРОГА ВОЙНЫ .............................................................................................................................................. 112
ПЕРВЫЕ ДНИ В «ЛЕСНОМ КУРОРТЕ» И ПЕРВЫЕ ПИСЬМА............................................................. 113
ГОРЕ МОИХ МАЛЕНЬКИХ БРАТИШЕК. ...................................................................................................... 113
ПЕРВЫЕ ПИСЬМА ОТ ПАПЫ......................................................................................................................... 114
Первые весточки родителям о их детях ..................................................................................................... 115
У Рольфа дизентерия. ................................................................................................................................. 116
Папа о маме и о себе .................................................................................................................................. 116
Папины идеи о любви советской девушки ................................................................................................. 119
ИНТЕРНАТСКИЕ БУДНИ (Июль, Август, начало сентября1941 года) ................................................... 121
ПЕРВЫЙ МЕСЯЦ В «ЛЕСНОМ КУРОРТЕ» ................................................................................................... 121
ЗАПЛЫВ НА ОСТРОВ...................................................................................................................................... 122
Здесь весело ................................................................................................................................................ 123
РАБОТА
123
НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО .................................................................................................................................... 123
УЧЕБА
124
БОЛЕЗНИ
124
cmp4=j6d
4/347
ДЕВОЧКИ
125
СВЕТ РАШЕВСКИЙ. МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ ............................................................... 125
Вася – «начальник почти» .......................................................................................................................... 125
Первые сведения о Свете и Сергее............................................................................................................. 127
ЗАХАРЬИНО СЕНТЯБРЬ –ДЕКАБРЬ 1941 ГОДА ..................................................................................... 128
НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ ............................................................................................................................... 128
Захарьинские свободы ................................................................................................................................ 129
РАБОТА
130
Папины тревоги .......................................................................................................................................... 130
Покидающие интернат – беглецы от знамени............................................................................................ 131
РАБОТА
132
УЧЕБА
133
СВЕТ РАШЕВСКИЙ МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ ................................................................ 133
Ребята и девчата. ........................................................................................................................................ 133
Свет + Сергей +Травка = ? ......................................................................................................................... 133
Сергей и Свет ............................................................................................................................................. 134
Свет + Сергей + Травка + наши общие дела ............................................................................................. 135
Ах, эти сплетни! ......................................................................................................................................... 135
Официальное начало дружбы со Светом ................................................................................................... 135
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ 1941 ГОДА ..................................................................................... 136
Начало учебы .............................................................................................................................................. 136
Сергей и Свет – прогульщики .................................................................................................................... 136
О дисциплине.............................................................................................................................................. 136
И важное ..................................................................................................................................................... 136
Режим дня и о братишках........................................................................................................................... 136
Мы победим! .............................................................................................................................................. 137
Вступление в комсомол .............................................................................................................................. 138
Предстоит рытье окопов ............................................................................................................................. 138
Учеба .......................................................................................................................................................... 138
Происшествие ............................................................................................................................................. 138
Свет пытается объясниться мне в любви ................................................................................................... 138
Эшелоны, эшелоны и эшелоны .................................................................................................................. 139
Боевое настроение ...................................................................................................................................... 139
О дневнике Сергея ...................................................................................................................................... 139
Свет на трудовом фронте ........................................................................................................................... 142
ПЕРЕРЫВ В ПЕРЕПИСКЕ................................................................................................................................ 143
МЕНЯ ИСКЛЮЧИЛИ ИЗ ШКОЛЫ.................................................................................................................. 143
УЧЕБА
146
ДЕВОЧКИ
146
СВЕТ РАШЕВСКИЙ МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ ................................................................ 146
Первое объятие ........................................................................................................................................... 146
Сомнения .................................................................................................................................................... 147
Дневник Света ............................................................................................................................................ 148
Мое отношение к Свету.............................................................................................................................. 148
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА ........................................................................................................................ 149
Если бы ты была здесь... ........................................................................................................................... 149
Самая большая радость .............................................................................................................................. 149
О прочитанном ........................................................................................................................................... 149
ПОЗНАНИЕ ЖИЗНИ ......................................................................................................................................... 149
Колхозники. Красноармейцы. .................................................................................................................... 149
Сомнение .................................................................................................................................................... 152
РАБОТА
152
ЕДА
152
БРАТИШКИ....................................................................................................................................................... 153
МАМА И ПАПА ................................................................................................................................................ 153
ПЯТНАДЦАТИЛЕТИЕ ..................................................................................................................................... 156
ЗАХАРЬИНО ЯНВАРЬ-ФЕВРАЛЬ 1942 ГОДА ........................................................................................... 157
МАМА, ПАПА И Я............................................................................................................................................ 157
СЛОЖНОСТИ ВЗАИМОПОНИМАНИЯ .......................................................................................................... 157
cmp4=j6d
5/347
Мамино письмо от 11 октября 1941 года. .................................................................................................. 157
"ПОЛИТИЧЕСКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ"........................................................................................................ 165
Папа снова работает! .................................................................................................................................. 166
Папа о моих политических недоразумениях .............................................................................................. 167
Мама о моих политических недоразумениях............................................................................................. 169
СВЕТ РАШЕВСКИЙ МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ ................................................................ 171
Ревность ...................................................................................................................................................... 171
Сергей ......................................................................................................................................................... 171
Приступ равнодушия .................................................................................................................................. 172
Девчачье вероломство и Я влюблена в двоих? .......................................................................................... 172
Свет только друг ......................................................................................................................................... 172
Свету иногда кажется, что он любит Лялю! .............................................................................................. 173
Оказывается Свет меня разыграл! ............................................................................................................. 173
Иногда я Света так люблю!........................................................................................................................ 174
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА ........................................................................................................................ 176
Пиши!!! ....................................................................................................................................................... 176
Эльгины сомнения ...................................................................................................................................... 176
Буду отличницей ......................................................................................................................................... 176
Наставление подруге .................................................................................................................................. 177
Мечта .......................................................................................................................................................... 178
ИНТЕРНАТСКИЕ БУДНИ ................................................................................................................................ 178
Мы материмся! ........................................................................................................................................... 178
Самое ужасное ............................................................................................................................................ 178
Врачиха – зверь, а не человек .................................................................................................................... 179
У нас так весело.......................................................................................................................................... 179
УЧЕБА
180
РАБОТА
181
ЕДА
181
ОДЕЖДА
182
БОЛЕЗНИ
183
БРАТИШКИ....................................................................................................................................................... 183
Письма Вольфа и Рольфа ........................................................................................................................... 183
У Рольфа дизентерия .................................................................................................................................. 184
У Рольфа воспаление легких ...................................................................................................................... 184
МЕЧТЫ .............................................................................................................................................................. 185
ВСТУПЛЕНИЕ В КОМСОМОЛ ....................................................................................................................... 185
ЗАХАРЬИНО МАРТ-АПРЕЛЬ 1942 ГОДА ................................................................................................... 186
ВСТУПЛЕНИЕ В КОМСОМОЛ ....................................................................................................................... 186
Не все мне нравится ................................................................................................................................... 186
Почему я вступаю в комсомол ................................................................................................................... 187
Приняли!!! .................................................................................................................................................. 187
Не все мне нравится ................................................................................................................................... 187
ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ............................................................................................................................ 188
Письмо папы о Зое...................................................................................................................................... 189
СВЕТ РАШЕВСКИЙ МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ ................................................................ 190
Ссора........................................................................................................................................................... 190
Разрыв......................................................................................................................................................... 191
Ужасное открытие ...................................................................................................................................... 191
Смятение чувств ......................................................................................................................................... 192
Тяжкая агония любви. ................................................................................................................................ 193
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА ........................................................................................................................ 194
Почти объяснение в любви......................................................................................................................... 194
Самопознание ............................................................................................................................................. 194
УЧЕБА
196
БОЛЕЗНИ
197
ЕДА
198
РАДОСТИ ЖИЗНИ............................................................................................................................................ 198
РАБОТА
198
БРАТИШКИ....................................................................................................................................................... 198
Рольфик уже почти здоров ......................................................................................................................... 198
cmp4=j6d
6/347
Рольф выздоровел! ..................................................................................................................................... 199
Два часа с братишками в лесу.................................................................................................................... 199
"На фотографиях оба Вас не узнали". ........................................................................................................ 200
Рольф снова в изоляторе............................................................................................................................. 201
МАМА И ПАПА И Я......................................................................................................................................... 202
Объяснение в любви к папе........................................................................................................................ 202
Моя тоска по дому ...................................................................................................................................... 202
Мама и папа доноры................................................................................................................................... 202
Обратно из Уфы в Москву! ........................................................................................................................ 203
Первое письмо из Москвы.......................................................................................................................... 203
МОЙ ПОЛИТПРОСВЕТ.................................................................................................................................... 203
ЗАХАРЬИНО МАЙ 1942 ГОДА ...................................................................................................................... 204
ПЕРВОМАЙСКИЕ ПРАЗДНИКИ..................................................................................................................... 204
СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩЕЙ ............................................................................................................................ 205
СВЕТ РАШЕВСКИЙ МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ ................................................................ 206
Больно за Света .......................................................................................................................................... 206
Просветление .............................................................................................................................................. 207
Мое письмо маме........................................................................................................................................ 207
Ответ моей мамы ........................................................................................................................................ 210
Люся............................................................................................................................................................ 220
ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА
221
Сбор металлолома. Выступления в госпитале ........................................................................................... 221
Помощь отстающим в учебе....................................................................................................................... 221
УЧЕБА
221
Итоги учебного года ................................................................................................................................... 221
Как все здорово! Интернатские одна семья. .............................................................................................. 222
«ЛЕСНОЙ КУРОРТ» ИЮНЬ – СЕНТЯБРЬ 1942 ГОДА ............................................................................ 222
ПРОЩАЙ ЗАХАРЬИНО! .................................................................................................................................. 222
"Противные взрослые" ............................................................................................................................... 222
СВЕТ РАШЕВСКИЙ МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ ................................................................ 223
Продолжение агонии любви ....................................................................................................................... 223
Мистическое совпадение ............................................................................................................................ 224
Мне снова противно ................................................................................................................................... 224
Света разбирают на комсомольском собрании .......................................................................................... 225
Свет жалеет? ............................................................................................................................................... 225
Хочу Света помучить.................................................................................................................................. 226
Свет уехал в Москву................................................................................................................................... 227
БРАТИШКИ....................................................................................................................................................... 227
Два часа скандала....................................................................................................................................... 227
Рольф нравится девочкам ........................................................................................................................... 228
Лесные прогулки......................................................................................................................................... 228
ВОЛЬФИН ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ......................................................................................................................... 228
Вольфины проблемы с подарком ............................................................................................................... 228
Письмо мамы о вольфином поступке......................................................................................................... 231
Письмо папы о вольфином поступке.......................................................................................................... 236
Вольфи исправился..................................................................................................................................... 238
Рольф в изоляторе. Травка – «мамочка».................................................................................................... 239
Рольф все еще в изоляторе ......................................................................................................................... 239
Подарок маме и папе. ................................................................................................................................. 240
РАБОТА
240
Закладка будущего урожая ......................................................................................................................... 240
Охрана урожая ............................................................................................................................................ 241
Сенокос. Пилка деревьев в лесу ................................................................................................................. 242
В подмастерьях у портнихи ........................................................................................................................ 244
Итоги летнего труда 1942 года ................................................................................................................... 244
ЕДА
244
НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ .................................................................................................................................... 244
На что мне решиться?................................................................................................................................. 245
На работу в Горький? ................................................................................................................................. 247
cmp4=j6d
7/347
Эльгино предложение................................................................................................................................. 247
МЫСЛИ О БУДУЩЕМ..................................................................................................................................... 247
Первоначальные планы .............................................................................................................................. 248
ВЫБОР СУДЬБЫ .............................................................................................................................................. 249
Мама приехала!!! ....................................................................................................................................... 249
Решение, определившее мою судьбу. ......................................................................................................... 249
ТРУДНЫЕ ИНТЕРНАТСКИЕ БУДНИ............................................................................................................. 251
УЧЕБА
251
НЕДОВЕРИЕ
251
РУХНУЛИ МЕЧТЫ
252
Нас пять человек......................................................................................................................................... 252
РАДОСТИ ЖИЗНИ............................................................................................................................................ 253
РАБОТА
254
БРАТИШКИ....................................................................................................................................................... 254
ЛЕСНОЙ КУРОРТ ОКТЯБРЬ-НОЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 1942 ГОДА .............................................................. 254
СВЕТ РАШЕВСКИЙ, МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ ............................................................... 254
Самые последние аккорды ушедшей любви. Письмо Света Травке. ........................................................ 254
Письмо Травки Сергею (черновик) ............................................................................................................ 256
Из писем Эльге ........................................................................................................................................... 257
Свет + Сергей в Москве ............................................................................................................................. 257
Первое письмо Сергея Травке. ................................................................................................................... 258
Второе письмо Сергея Травке. ................................................................................................................... 258
Последнее письмо Сергея Травке............................................................................................................... 258
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА ........................................................................................................................ 259
Два месяца нет писем!................................................................................................................................ 259
Мне все еще обидно.................................................................................................................................... 259
Эльга снова в Москве, в нашей школе....................................................................................................... 260
Воспоминания о Москве............................................................................................................................. 260
УЧЕБА
261
Происшествие ............................................................................................................................................. 261
Хорошая учительница по немецкому языку............................................................................................... 261
Я упала........................................................................................................................................................ 261
Математик – лопух ..................................................................................................................................... 261
Итоги первой четверти ............................................................................................................................... 262
Литераторша – дура.................................................................................................................................... 262
ВОЛКИ!.............................................................................................................................................................. 263
ВОЛКИ!!! ........................................................................................................................................................... 263
ВОЛК! ................................................................................................................................................................ 263
ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА
265
Я вожатая. Работа интересная. ................................................................................................................... 265
Я вожатая и ничего не делаю ..................................................................................................................... 265
ЖИЗНЬ СВОИМ ЧЕРЕДОМ ............................................................................................................................. 266
Так хочется в Москву. ................................................................................................................................ 266
Прекрасная сводка информбюро! .............................................................................................................. 266
По дороге в школу ...................................................................................................................................... 267
Спор о равноправии.................................................................................................................................... 267
В МОСКВУ! В МОСКВУ!................................................................................................................................. 267
МАМА И ПАПА ................................................................................................................................................ 268
Известия из Москвы. Об Эрихе Вендте ..................................................................................................... 268
ЕДА
275
БРАТИШКИ....................................................................................................................................................... 275
Вольф и Рольф ругаются ............................................................................................................................ 275
ЛЕСНОЙ КУРОРТ ЯНВАРЬ-МАРТ 1943 ..................................................................................................... 277
НОВЫЙ ГОД ..................................................................................................................................................... 277
БРАТИШКИ....................................................................................................................................................... 277
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА ........................................................................................................................ 278
Последние письма....................................................................................................................................... 278
О прочитанном ........................................................................................................................................... 279
МЫСЛИ О БУДУЩЕМ..................................................................................................................................... 280
cmp4=j6d
8/347
Как-то я люблю Германию......................................................................................................................... 280
ИНТЕРНАТСКИЕ БУДНИ ................................................................................................................................ 281
Режим дня ................................................................................................................................................... 281
ЗЛАЯ ШУТКА ................................................................................................................................................... 282
Выговор ...................................................................................................................................................... 283
Я исправляюсь ............................................................................................................................................ 284
УЧЕБА
285
МОСКВА Март 1943 – июнь 1946 ...................................................................................................... 286
МОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ .............................................................................................................. 286
СКОРО В МОСКВУ! ......................................................................................................................................... 286
ВСТРЕЧА НА ВОКЗАЛЕ .................................................................................................................................. 286
МЫЛО ................................................................................................................................................................ 287
ХЛЕБНЫЙ ДОВЕСОК ...................................................................................................................................... 287
«ЛОДОЧКИ» ...................................................................................................................................................... 288
ВЕЧЕРИНКА...................................................................................................................................................... 288
ВОЗВРАЩЕНИЕ БРАТИШЕК В МОСКВУ ................................................................................................ 290
ВСТРЕЧА НА ВОКЗАЛЕ .................................................................................................................................. 290
«КОНФЕТ ХОЧУ!!!» ......................................................................................................................................... 291
«МОЙ ПАПА – ФРИЦ!!!» ................................................................................................................................. 292
СТАРШАЯ СЕСТРА ......................................................................................................................................... 292
ЛЮКСОВСКИЕ БУДНИ ................................................................................................................................... 292
ОКОНЧАНИЕ ШКОЛЫ И ПОСТУПЛЕНИЕ В МГУ ................................................................................ 293
УЧЕБА
293
Моя учеба в школе и мои братишки .......................................................................................................... 294
РАБОТА
294
УЧЕБА
295
МНЕ БЫЛО СЕМНАДЦАТЬ ............................................................................................................................ 295
ВЫБОР ПРОФЕССИИ....................................................................................................................................... 300
ИЛЬЯ И ТРАВКА. НАЧАЛО .......................................................................................................................... 302
ПИСЬМА ИЛЬИ ИЗ ГОСПИТАЛЯ................................................................................................................... 302
"Долго едем" ............................................................................................................................................... 302
"Рана ухудшилась. Завтра операция" ......................................................................................................... 303
"Умер от ран Игорь Гофман". .................................................................................................................... 303
"Заставлю всех себя приветствовать". ....................................................................................................... 303
"Фрицев лупят в хвост и в гриву" .............................................................................................................. 304
Двойная радость ......................................................................................................................................... 304
Очередные новости..................................................................................................................................... 304
Новая переоценка ценностей ...................................................................................................................... 304
Хаос мыслей ............................................................................................................................................... 305
"Война обнажила людей" ........................................................................................................................... 305
Современные девушки................................................................................................................................ 306
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ. Почему я выбрала истфак .......................................................................... 307
ПИСЬМА ИЛЬИ ИЗ ГОСПИТАЛЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ) .................................................................................. 308
О гибели родственников евреев в Пятигорске. .......................................................................................... 308
"Я так хочу учиться!".................................................................................................................................. 308
"Фрицев бьют!"........................................................................................................................................... 309
Самая большая мечта ................................................................................................................................. 310
"Я знаю слишком много для своих лет"..................................................................................................... 310
НАЧАЛО ЗАНЯТИЙ. ........................................................................................................................................ 310
НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО .................................................................................................................................... 312
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ ................................................................................................................................ 312
ДНЕВНИК ИЛЬИ............................................................................................................................................... 313
Сданы вступительные экзамены ................................................................................................................ 313
Потомки нам позавидуют!.......................................................................................................................... 314
О ненависти к немцам ................................................................................................................................ 314
Перспективы конца войны ......................................................................................................................... 314
Четыре часа в гостях «у Трафки»............................................................................................................... 315
Объяснение в любви ................................................................................................................................... 315
cmp4=j6d
9/347
Идеал Ильи ................................................................................................................................................. 315
ДЕНЬ ПОБЕДЫ ................................................................................................................................................. 316
ОТЪЕЗД ПАПЫ В ГЕРМАНИЮ ...................................................................................................................... 316
ПОСЛЕДНИЙ ГОД МАМЫ И БРАТИШЕК В МОСКВЕ.......................................................................... 318
Мама борется за отъезд к папе в Германию .............................................................................................. 318
Мама борется за воссоединение с папой. ................................................................................................... 318
Я О МАМЕ......................................................................................................................................................... 320
Куча писем от папы .................................................................................................................................... 321
Мама награждена медалью и готовится к отъезду .................................................................................... 322
Тихий вечер ................................................................................................................................................ 322
Предотъездовские хлопоты ........................................................................................................................ 323
МАМА ОБО МНЕ.............................................................................................................................................. 323
ИЗ ПИСЕМ МАМЫ ПАПЕ О НАШИХ СЕМЕЙНЫХ ДЕЛАХ....................................................................... 324
Поездки братишек с мамой за город .......................................................................................................... 325
Рольфа положили в больницу..................................................................................................................... 326
Папа прислал посылку! .............................................................................................................................. 327
Папин день рождения ................................................................................................................................. 328
Мамины волнения ...................................................................................................................................... 329
Живая картинка .......................................................................................................................................... 330
Братишкины отметки в школе.................................................................................................................... 330
Мама тоскует .............................................................................................................................................. 331
Новый год ................................................................................................................................................... 332
Маме тревожно ........................................................................................................................................... 333
Братья – разбойники ................................................................................................................................... 334
Встреча нового года.................................................................................................................................... 337
Вольфу и Рольфу нужна твердая папина рука ........................................................................................... 338
Первый день каникул ................................................................................................................................. 340
Скоро к папе ............................................................................................................................................... 341
ЕЩЕ ОДИН ВЫБОР, ОПРЕДЕЛИВШИЙ МОЮ СУДЬБУ............................................................................. 341
ПЕРВЫЕ ДНИ ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА МАМЫ И БРАТИШЕК В БЕРЛИН......................................................... 345
cmp4=j6d
10/347
ВСТУПЛЕНИЕ
Несколько зимних месяцев 2000 года я перебирала чемодан писем, накопившихся за
всю прошедшую жизнь, раскладывала их по годам и авторам. Хотела на выдержках из них
рассказать моим сыновьям, какими они были в детстве. Ведь я писала о них и Илье, и Юре,
и маме с папой. Таков был замысел. Но по мере сортировки я разглядывала не только дату
на почтово м штампе, но «разрешала» себе пробежать глазами и по всему содержанию
письма, все чаще и чаще даже читая его о т начала до конца. Мне было интересно . Я
обнаружила, что очень многое успела забыть, и не только из событий собственной жизни,
но и из тех чувств, которые испытывала на самом деле, когда-то, и переиначила позже в
своей памяти, сознательно или бессознательно , в уго ду наступившему настоящему. Кто-то
однажды заметил, что память человека – что морская во лна, перекидывает-перемалывает
камушки прошлого, складывая из них бесконечно новые рисунки на берегу настоящего. Я
это знала, но не с такой очевидностью, какую открыли мне собственные письма. Да и на тех,
кто был рядом со мной, кто делился со мной своими радостями и горем, я с сегодняшней
своей колокольни тоже вдруг взглянула иначе, кто-то повернулся новыми, прекрасными
гранями, а кто-то потерял остатки нимба.
И о многом я задумалась. Раньше мне, например, никогда в голову не приходил вопрос
о том, любил ли меня мой отец? С мамой у меня всю жизнь была неразрывная связь, я
помню ее руки – молодые, теребящие для сушки мои мокрые волосы только маме присущим
способом, и старые, морщинистые, которые я гладила, очень мягкие и нежные. Помню как
мама, уже старая, однажды, столкнувшись со мной в большом коридоре своей берлинской
квартиры, остановилась и произнесла лукаво залихватски: «А ну-ка поцелуй меня!» Между
тем еще несколько дней тому назад она признавалась, что уже давным-давно, после смерти
папы, не может, разучилась радоваться. Веселая просьба в коридоре была добрым знаком
маминого возрождения. Она любила меня. И черпала из не иссякавшего материнского
источника силу для дальнейшей жизни, для радостей вопреки папиной смерти. Хотя я,
взрослый и помудревший с годами человек, понимаю, что в отношениях матери к дочке
были и свои колдобины.
А вот отец, любил ли меня мой отец? Почему я не помню его рук? Помню, с какой
счастливой физиономией он шествовал рядом со мной, еще совсем юной, на каком-то
очередном правительственном приеме в Берлине, гордясь моей молодостью, и «надеясь»,
что все подумают, «будто Фриц Шелике сошел с ума, явился с молодой женой на
официальный прием!» Гордился? Да. Заботился? Да. Делал подарки? Да. А любил ли?
Понимал ли? Знал ли?
Не знаю.
Мама меня знала. И принимала. Со всеми моими потрохами. Я прожила жизнь иную,
чем она, совсем другую. Я даже в коммунистической партии никогда не была, а мама, один
из ее первых членов, правда не в России, а в Германии. Ну и что? Все равно были мы с ней
одного корня, похожие и непохожие друг на друга.
А папа был другим. Мог ли он любить меня, свою дочь, не столь ласковую, как ему
мечталось, самостоятельную, не нуждавшуюся в его опеке? Мог ли?
Я не знаю.
Заглядывая в письма, я начала мучиться разными вопросами, и чтобы найти на них
ответ решила основательно побродить по письменным свидетельствам прожитых лет,
засадив себя за компьютер.
cmp4=j6d
11/347
ДЕТСТВО
cmp4=j6d
12/347
БЕРЛИН
1927-1931
МОЕ ПОЯВЛЕНИЕ НА СВЕТ
Я родилась 20 января 1927 го да в Берлине в клинике имени Вирхова. Мама родов
боялась, по ее просьбе ей сделали общий наркоз, и потому я появилась на свет для мамы
совсем безболезненно. Маме было двадцать четыре года, и я была ее первым ребенком,
очень для нее желанным. Но мамино материнство воспринималось как противоестественное
явление ее друзьями-единомышленниками – молодыми коммунистами, посвятившими
коммунизму всю свою жизнь. Мамины друзья были готовы умереть в борьбе за изменение
мира во имя счастья всего человечества , и ради такой высокой цели считали себя
обязанными умертвить в себе желание иметь и любить собственных детей. Эти юноши и
девушки из рабочих семей не желали повторить судьбу своих родителей, они были
одержимы освободительными идеями, были бескомпромиссными, волевыми,
целеустремленными, преданными своим идеалам. Мама тоже была готова посвятить себя
цели освобождения человечества от оков капитализма, она была готова умереть за нее, но
ребенка она хотела с не меньшей силой любви ко всем эксплуатируемым. А поскольку она
была своевольной, то своего добилась. И я родилась.
Так же поступила и соседка по лестничной площадке, тоже коммунистка, тоже
сотрудница того же молодежного коммунистического издательства, что создал отец и коим
он руководил. Эмма Ланиус родила в мае того же года сына Карли. Подруги по дому,
сотрудницы по издательству, обе нарушительницы молчаливого табу, объединили свои
усилия по уходу за «незаконнорожденными». Они по очереди возили своих детей в одной
коляске на прогулку, к няне, в детсад. И продолжали работать, наперекор всем
злопыхателям, обвинявшим молодых мам в падении, в неспособности справиться с
мещанским стремлением к семейному счастью. Мама и Эмма были в то й компании друзей
единомышленников единственными, кто позволил себе родить дитя. Ни Лотте Ульбрихт
(тогда жена Эриха Вендта, лучшего маминого и папиного друга), ни Отто Винцер, будущий
министр иностранных дел ГДР, ни другие друзья-соратники, собравшиеся в издательстве,
детьми себя не отягощали. Они готовили себя к мировой революции, тюрьме, возможной
насильственной смерти. А дети могли стать невинными жертвами их, полной опасностями,
жизни. Ответственность за не рожденных руководила ими. И страх, что дети могут стать
обузой или невольной причиной «предательства» интересов партии.
А Лизхен Шелике упивалась отвоеванным счастьем. В роддом она взяла с собой
книжку-дневник, очень красивую – элегантный замшевый переплет, золоченая кайма
страниц, маленький замочек на застежке, обеспечивающий тайну ее радостей. Дневник
предназначался для дочурки, и первую запись мама сделала карандашом еще в роддоме 25
января 1927 го да:
"Virchow Krankenhaus, den 25 Januar 1927
Nun bist Du schon fünf Tage auf dieser Welt. Am Donerstag, dem 20 Januar, frümorgens 1/2
7 Uhr warst du da und hast mit deinem Eintritt in die Welt Deiner Mutter gar nicht viel Schmerzen
gemacht, nur grosse Freude und das wirst Du immer tun, ja?
Wie Du aussahst, möchtes Du wissen. 4000 Gr. hast gewogen, und 53 cm lang bist Du, Dein
Kopf war nicht schön, ein Eierkopp, wie man so sagt, dazu die Augen, nicht zu sehen, nur ein
schmaler Schlitz, kein Kinn, viel mehr ein Doppelkinn, eine kleine Zuckerschnute, so gross wie ein
Sechser und zwei dicke, dicke Backen. Es war weiter nichts zu sehen, als diese Backen.
cmp4=j6d
13/347
Aber heute, nach 5 Tagen, siehst Du schon manierlicher aus, wie, sagtDir das Bild, das Dein
Papa im Krankenhaus gemacht hat (24.01).Du musst natürlich eine Ausnahme machen, und wärend
alle Anderen den Photografen schön anschlafen, musst Du ihn anschreien, hast Du Angst vor
Deinem Papa? Er wird noch oft mit diesem Knipsapparat kommen.
Na schreien kannst Du bis jetzt ganz gut. Nachts hälst Du wenig Ruhe, machst immer e eha,
das hört sich an wie: Essen haben. Und wenn Du dann endlich zu Deiner Zeit Essen bekommst,
dann machst die Guckäuglein nur ein Weilchen auf und bald schläfst Du wieder. Dann kriegst
einen "Buff" unters Kinn und "tsch, tsch, tsch", dreimal tringst Du und dann ist s wieder genug,
machst ein spitzes Mündlein und willst nicht mehr und nacher in der Nacht fängst an zu schreien.
Nu in der Nacht wird geschlafen, da gibt es nichts zum Essen, darum schrei nur zu. Schläge hast Du
auch schon bekommen vom mir wie von der Schwester. Du wolltest zuerst überhaupt nicht trinken,
kriegtest Augen überhaupt nicht auf und lecktest nur ab, was Dir zufloss, anstrengen wolltest Dich
garnicht".
«Ну, вот ты уже пять дней в этом мире, в четверг, 20 января 1927 года, рано утром в
половине седьмого, ты была уже здесь и своим вхождением в мир не причинила своей
матери большой боли, только огромную радость и это ты будешь делать всегда, да?
Ты хочешь знать, как ты выглядела? 4000 граммов, 53 см в длину. А голова твоя была
совсем некрасивой, настоящее большое яйцо, и к нему глаза, совсем их не видно, только
узенькая щелочка. И никакого подбородка, один только двойной подбородок и малюсенький
сладенький роток, величиной с грош, а к нему две толстые, толстые щеки. Ничего не было
видно, кроме этих щек.
Но сегодня, спустя пять дней, ты выглядишь уже намного приличней. А как тебе
нравится фото, которое твой папа сделал в больнице (24.1)? Ты, конечно, должна была
быть не как все – в то время как остальные встречают фотографа мирным сном, ты
должна на него истошно кричать. Ты что, боишься своего папы? Он еще часто будет тебя
фотографировать.
Но вообще кричать ты умеешь на сегодня очень даже хорошо. Ночами ты не даешь
покоя, все время е ке ла, что звучит, как «Есть хочу! Есть хочу!» А когда наступает время,
наконец, получить еду, ты только чуть-чуть приоткрываешь глаза и быстро засыпаешь
снова. Тогда тебе достается пинок в подбородок и тш-тш-тш
–
три раза ты пьешь, и
снова с тебя хватает, делаешь недовольную мордочку – не хочу больше, а потом ночью ты
начинаешь кричать. Ничего не выйдет – ночью надо спать, ночью не кушают, поэтому
кричи сколько хочешь. И по попе ты тоже уже получила – от меня и от медсестры. Ты
ведь сперва вообще не хотела сосать, не могла открыть глаза, и только облизывала то,
что само текло в рот, совсем не хотела напрягаться»
Berlin. 22 Februar 1927. Mamas Tagebuch.
"22 Februar 1927
Jetzt bist Du schon 1 Monat alt und heute hast Du mich zum ersten mal angelacht, hast zwar
gleich darauf wieder geweint, aber das kommt immer zusammen. Wir sind jetzt in der neuen
Wohnung ganz alleine, der Papa ist in Leipzig".
Берлин. 22 февраля 1927. Дневник мамы.
«Теперь тебе уже один месяц и сегодня ты впервые мне улыбнулась, правда тут же
начала плакать, но улыбка и слезы у тебя всегда вместе. Мы совсем одни в нашей новой
квартире, папа в Лейпциге».
И т.д.
Мама на время выбыла из трудового процесса, папа, конечно, нет. Работа в
издательстве шла своим чередом, все трудились, никто больше не рожал, кроме Эммы
Ланиус, которая 4 мая родила друга моего детства – мальчика Карли. Остальные не посмели.
cmp4=j6d
14/347
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ о праве иметь детей
Что с ними стало? С друзьями, осуждавшими мою маму за мое появление на свет?
18 октября 1959 го да мой о тец – директор партийного издательства СЕПГ
«Дицферлаг» в ГДР – справлял свое шестидесятилетие. В письме во Фрунзе от 1 ноября того
же года мама подробно описала мне торжество, и было в нем несколько строчек и о
товарищах прошедшей юности:
"Aber die allerschönste Feier war doch am Abend. Achzig Gäste hatten wir zum Restaurant
der Akademie der Wissenschaft eingeladen, darunter alle noch lebenden Genossen und
Genossinnen, die vor knapp vierzig Jahren mit uns im Verlag der Jugendinternationale (das war
der Verlag der Kommunistischen Jugendinternationale) gearbeitet haben. Wir waren ein kleines
Kollektiv damals, aber aus diesem Kollektiv ist unser Erich Wendt hervorgegangen, der jetzt
stelvertretender Kulturminister ist, ebenfalls unser jetzige Finanzminister Willi Rumpf, der
seinerzeit Buchhalter war. Auch Otto Winzer, de einer unserer Vertreter auf der diesjährigenl
Genfer Konferenz war und stellvertretender Aussenminister der DDR ist, war Mitarbeiter im Verlag
der Jugentinternationale. Dazu kommt noch der jetzige Verlagsleiter des Verlages Neues Leben
(jetziger Jugendverlag) Petersohn und noch einige auf verantwortlichem Posten stehende Genossen.
Auch Professor Walter Bartel, dessen Buch ich Dir geschickt habe, war einmal ein Buchhalter im
Verlag der Jugendinternationale. Userer damalige Zeichner – der lange Karl – wie Du ihn immer
nanntest, hat heute auch einen grossen Namen und wurde grad zuvor mit einer internationalen
Medalle für seine Arbeiten ausgezeichnet. Du siehst, wir waren damals ein kleines Kollektiv, das
sich sehr gut gehalten und entwickelt hat, und das erfüllt uns immer mit Stolz undFreude, wenn wir
wieder einmal zusammenkommen. Es wurden viele Erinnerungen ausgetauscht, es war ein Stück
Geschichte der Arbeiterjugend..."
«Но самое лучшее празднество все же наступило именно вечером. Восемьдесят
гостей пригласили мы в ресторан Академии наук, и среди них еще оставшихся в живых
товарищей, которые без малого сорок лет тому назад работали с нами в Издательстве
молодежного Интернационала (это было издательство Коммунистического
Интернационала молодежи). Мы были тогда маленьким коллективом, но из этого
коллектива вышел наш Эрих Вендт, который сейчас является заместителем министра
культуры, а также наш сегодняшний министр финансов Вилли Румпф, который в свое
время был тогда бухгалтером. И Отто Винцер, сегодня один из наших представителей на
Женевской конференции и замминистра Министерства иностранных дел ГДР, был
сотрудником издательства молодежного Интернационала. К этой когорте надо
прибавить еще и теперешнего руководителя издательства «Новая жизнь» (сегодняшнее
молодежное издательство) Петерзона и еще нескольких товарищей, занимающих
ответственные посты. И профессор Вальтер Бартель, книгу которого я тебе недавно
выслала, бывший бухгалтером издательства молодежного Интернационала, тоже был на
вечере. Наш тогдашний художник – длинный Карл, как ты его тогда называла – сегодня
очень известен и был недавно награжден интернациональной медалью за свои работы. Ты
видишь, мы были тогда маленьким коллективом, члены которого не подвели и состоялись
как личности, и это наполняет нас гордостью всякий раз, когда мы снова встречаемся. Мы
и на этот раз обменивались воспоминаниями, и это были страницы из истории рабочей
молодежи...»
Не думаю, что на праздновании шестидесятилетия моего отца кто-то вспомнил о
тогдашних юношеских разногласиях по поводу права моего появления на белый свет. Но
вряд ли забыли, ведь расплатились одинокой старостью, не все, но большинство. А о таком
говорить трудно.
Мамина подруга юности Лотте Ульбрихт уже зрелой женщиной попыталась догнать
упущенное и удочерила приемную девочку. Это обернулось еще одной трагедией – девочка
оказалась душевно с Лоттой не совсем совместимой, взаимной любви не возникло, и
cmp4=j6d
15/347
девяностолетняя Лотте доживала жизнь в полном одиночестве. Иногда ее посещали мой
братишка Вольф с жено й, Лотте всегда передавала мне сердечные приветы. И мне ее
бесконечно жаль.
А вообще, безотносительно к Лотте у меня как историка нередко возникает вопрос,
могут ли люди, сами отказавшие себе в полноте личного счастья, без душевных завихрений
трудиться во имя счастья других? Трудиться искренне, всей душой, без надрыва, могут ли?
Не единицы, а многие? Без требования ответной благодарности, без тайного чувства своего
права на власть над людьми? Которым «отдано все»? И что происходит, если люди, которым
«отдано все», совсем не желают, чтобы кто-то, кроме них самих, делал их счастливыми, еще
и по чужому сценарию?
АРЕСТ ПАПЫ
На чьей стороне был в давнишнем противостоянии друзей по вопросам о праве иметь
или не иметь детей мой отец? В те времена, когда каждый из его товарищей жил с
постоянной угрозой попасть за решетку из-за отстаивания своих идеалов? Я не знаю. При
жизни я не догадалась спросить, да и проблему своего появления на свет так четко тогда
еще не видела.
Единственные свидетельства, которые у меня есть, это мамин дневник, к которому она
обращалась, когда ей было тяжело на сердце. А тяжело стало очень скоро, после безмерного
счастья от моего рождения.
Мне было десять месяцев, когда отца арестовали. За антимилитаристскую
деятельность сво его издательства о н был обвинен в предательстве родины (Hochverrat) и
осужден на год заключения в крепости. Семейная легенда гласит, что в десять месяцев я уже
проявила, как гово рила мама, «классовое сознание», так как ухитрилась написать на мундир
полицейского, пришедшего арестовывать папу, и заботливо взявшего меня, орущую, на
руки, чтобы дать отцу с матерью попрощаться в другой комнате. Я долгие годы гордилась
своим «пролетарским» поступком. Как и тем, что два раза вместе с мамой провела по одной
ночи в крепости, где сидел отец, которому разрешили ночное свидание с женой и маленькой
дочкой. Все-таки то была еще Веймарская республика, а не фашистская Германия.
Буржуазная тюрьма в революционном сознании моих московских товарищей-сверстников
представлялась нам местом подвига, даже если я и проспала там сном младенца, коим на
самом деле и была. Но, тем не менее, в тюрьме я две ночи провела!!! Во, повезло!
Арест папы и наша с мамой ночевка в тюрьме нашли отражение в дневнике, который
мама вела обо мне – до этого записи были о первом зубе, о первом шаге, о первом слове,
кстати, это было «папа». В таком контексте и втиснулись четыре короткие стро чки:
"6.9.27.
Deinen Papa haben heute früh um 6 Uhr zwei Polizeibeamten abgeholt. Er ist ein
Hochverräter! Und Du, mein Mutzele, lachst"
6.9 .27.
«Твоего папу сегодня утром в 6 часов забрали два полицейских. Он предатель родины!
Даже ты, мое солнышко, смеешься».
И приписка, очевидно, вечером или на следующий день:
"Er war am Abend auch schon wieder da".
«Он вечером, конечно, уже вернулся».
Не хочет мама верить, что все серьезно, не принимает душа, по лная материнского
счастья, вторжения реальности. А папу все же арестовали, осудили на год, и заключили в
крепость в Голлнове.
1.11 .27.
cmp4=j6d
16/347
Дневник мамы.
"Liebes liebes Trauteleni. Wir sind jetzt so oft allein. Dein Papa ist in Gollnow schon10 Tage
und Hilde, deine "Gouvernante", ist im Verein.
Ich muß jetzt wieder arbeiten und habe von meinem Töchterlein fast gar nichst. Meist schläfst
Du abends schon, nur für 1/4 Stündchen zum letzten Essen wirst Du aufgennomen...
Heute knirschst Du immer mit den Zähnen, aber Mama hast Du noch nicht gesagt."
«Милая, милая моя Трауделейн. Мы теперь так часто совсем одни. Твой папа в
Голлнове уже десять дней, а Хильда, твоя няня, на собрании ячейки.
Я теперь снова должна работать и мне почти ничего не достается от моей
дочурочки. Обычно ты вечером уже спишь, и только на пятнадцать минут я поднимаю
тебя для последней твоей трапезы...
Сегодня ты скрипела зубами, но «мама» ты еще ни разу не сказала».
В ТЮРЬМЕ У ПАПЫ
А 21 ноября 1927 года мы отправились с мамой в гости в папину тюрьму.
Из дневника мамы.
"21.11.27.
` Mit dem Zug sind wir gefahren, wir haben den Papa in Gollnow besucht. Kalt wars und früh
um 7 Uhr waren wir schon unterwegs... Du warst sehr artig, nur schlafen wolltest Du nicht, und
wenn grad eingeschlafen warst, mussten wir aussteigen. Mit dem Auto sind wir vor die Festung
vorgefahren. Dein Papa war ganz sprachlos und hat sich gefreut, und nachdem Du wieder gesättigt
warst, bist Du in seinem Bette eingeschlaffen. Zwar dauerte es ein Weilchen. Du machtest dem
Genossen, der auf Dich aufpassen mußte - ich durfte doch nicht in Papas Zelle und dein Papa und
ich hatten natürlich viel zu erzählen, auch von unserem Töchterlein,– es nicht leicht, immer mußte
er Dich wieder hinlegen, denn Du sangst oder zogst Dir die Strümpfe aus, bis Du schließlich, auf
dem Bauche liegend, einschlief st.
Und dann wurde uns das große Tor aufgeschlossen und wir mussten den Papa verlassen und
zogen die verschneite Landstraße entlang und hin und wieder kam Dein warmes Mündchen mir
ganz nahe, als wollte es mich küssen und damit trösten, daß wir den Papa so allein lassen mußten."
«На поезде мы с тобой катались, мы были у папы в гостях в Голлнове. Было холодно, а
началось путешествие рано утром в 7 часов... Ты вела себя прекрасно, только никак не
хотела поспать, а когда, наконец, заснула, нам надо было выходить. На машине мы
подъехали к крепости. Твой папа потерял дар речи от радости, а ты, получив свою порцию
маминого молока, заснула на его кровати. Правда, не сразу. Товарищу, который
присматривал за тобой – мне ведь не разрешили побыть в папиной камере, да и нам многое
нужно было друг другу рассказать, в том числе и о нашей дочурке – ты причинила сперва
немного хлопот. Он все время должен был тебя снова и снова укладывать, а ты пела,
сдирала с себя чулки, пока, наконец, расположившись на своем животе, не уснула.
А потом нам открыли большие ворота и мы должны были папу покинуть. Мы
поплелись по заснеженной деревенской дороге и все время твой теплый ротик касался меня
близко-близко, будто хотел поцеловать и этим утешить, ведь мы должны были оставить
папу совсем одного».
Так вот, проспав на пузе, я совершила еще один «классовый» подвиг – побыла одну
ночь в тюрьме.
Из дневника мамы я с удивлением узнала, что была в тюрьме потом еще раз. Вот бы
знать об этом уже во время моего московского детства! Моя тогдашняя детская гордость
выросла бы вдвое.
23.1 .28. Дневник мамы
"Und nun bist Du schon ein Jahr und wir waren wieder beim Papa in Gollnow. Du kleines
cmp4=j6d
17/347
Püppchen. Lauf en (allein) kannst Du noch nicht, aber an der Hand da können die kleinen Füße
nicht genug trippeln und krauchen und klettern verstehst Du auch... Und den Papa hast Du
scheibar noch gekannt, denn Du lachtest ihn an und «ei, ei» und batsch an die Brille. Die Brille
wird's überhaupt gewesen sein, das Du haben wolltest und darum hast Du gelacht. Und wenn der
Papa mit der Mama erzählte, hast Du mitgesprochen teddidalamamamaballadadadateaddi
Verstehst Du's? Siehst Du, wir haben es auch nicht verstanden.
Schlafen solltest Du im großen Bett und statt dessen turnst Du und wenn der Papa ans Bett
sprang, weil er dachte, Du fällst, dann kreischst Du, klatschst die Hände zusammen und bist
fröhlich, Du denkst, der Papa spielt mit Dir.
In der Bahn nachher hast Du aber geschlafen. Erst von Gollnow nach Stettin. Im D Zug warst
Du wach und hast gespeist, 3/4 Stunde vor Berlin bist Du wieder eingeschlafen und hast geschlafen,
während wir in die Ringbahn einstiegen, im Auto fuhren, zu Hause waren, Dich auszogen und das
Nachtröckchen anzogen. Der Kopf fiel auf die Seite und Du hättest auf Mamas großem Bett
weitergeschlafen, wenn Du nicht in Dein Bettchen gekommen wärst. Da bist Du erst aufgewacht,
aber gleich wieder eingeschlafen."
«А теперь тебе уже год и снова мы были у папы в Голлнове. Ах, маленькая ты моя
куколка, ходить самостоятельно еще не умеешь, но если за руку, то маленькие ножки
топают быстро-быстро, и ползать, и лазать ты тоже уже умеешь. И папу ты, по-
видимому, еще помнила, ведь ты смеялась, трогала его лицо, говорила «ай, ай», и батц,
схватила очки. Очки, наверно, были тем, чего тебе хотелось, и потому ты смеялась. А
когда мама и папа разговаривали друг с другом, ты тоже «говорила»
«теддидаламамамаабаллададатедди» Ты что-нибудь поняла? Видишь, мы тоже ничего не
поняли.
Спать ты должна была в большой кровати, но вместо этого ты физкультурничала, а
когда папа подскакивал к кровати, потому что думал, сейчас ты свалишься, ты визжала
от счастья, хлопала в ладоши, и радовалась – папа с тобой играет, так тебе казалось.
Но в поезде потом ты спала. Сперва из Голлнова до Штеттина. В поезде на Берлин
ты была бодра, визжала , а за полчаса до прибытия, заснула. И спала на окружной дороге,
спала в такси, спала дома, когда я тебя раздевала и когда надевала ночную рубашку.
Головка упала на бок и ты так и проспала бы на большой маминой кровати, если бы я не
переложила тебя в твою кроватку. Тогда ты проснулась, но тут же снова уснула».
Бедная моя мама, так и не решилась положить доченьку на всю ночь рядом с собой.
Для утешения. В те времена считалось, что детям спать с родителями вредно для здоровья и
мама дисциплинированно соблюдала правила. Бедная моя мама...
Вместе с тем мама совсем не была одержимо й мамашей. Существо вали правила,
которым она неукоснительно следовала, а были и такие, которые она и в грош не ставила,
руководствуясь одной ей известными ориентирами в выборе позиции.
ОТКРЫТИЕ МИРА
Загородные вылазки
Мои родители, несмотря на мое рождение, еще до ареста отца, а потом и после его
возвращения из крепости, упрямо продолжали тот образ жизни, какой вели их друзья. А это
была не только работа в издательстве, не только много численные собрания, не только
кружки самообразования, но и хождение с грудным ребенком на руках на демонстрации.
Одну из них, вошедшую позже в учебники по новейшей истории, жестоко разогнала
полиция, и мама с папой еле успели спрятаться со мной в подъезде какого-то дома, о чем я
опять же с гордостью рассказывала годы спустя своим студентам в Киргизии .
Родители, как и их друзья, были, кроме того, еще и участниками молодежного
движения «Вандерфоегель», предполагавшего не то лько короткую стрижку у девушек,
cmp4=j6d
18/347
ветровку в качестве моднейшей одежды, но и постоянные палаточные походы по горам и
лесам, во имя здорового образа жизни. Вот меня и таскали с собой, повсюду и везде.
18 июля 1927 года – мне шесть месяцев, мама записывает в дневнике:
"Dein erster Ausflug gestern, gerudert sind wir und Du hast dabei geschlafen, dann kam ein
doller Regen und wir waren noch auf dem See. Du lagst aber fest eingepackt in der Zeltbahn. Gute
Leute nahmen uns in ihr Zelt und Du warst zwar auf Deiner ersten Wanderung im Regen, hast aber
keine Tropfen abbekomen. In einer Woche verreisen wir, dann wirst Du noch oft gerudert."
«Твоя первая загородная вылазка, вчера. Мы катались на байдарке, а ты в это время
спала. Но тут налетел сильный ливень, а мы все еще были на озере. Но ты лежала крепко
упакованной в брезент. Хорошие люди взяли нас к себе в палатку. Так состоялся твой
первый поход, в дождь, но ни капельки тебе не досталось. Через неделю мы отправляемся в
длительное путешествие, и ты еще много раз будешь кататься на байдарке».
Но не всегда походы были столь мирными с моей стороны.
Пиан. 2 августа 1927 года. Дневник мамы.
"Ja Mädel, viel Arbeit machst Du jetzt, wirst verwöhnt von den Omamas und dem Opapa. So
doll geschrien, wie Du geschrien hast, nicht zu beruhigen, und kaum warst im Wagen und wir sind
etwas raus gefahren, hast geschlafen. Und dann sind wir auf den Berg gefahren, ich habe
photographiert, nun klapperst Du wieder, lachst und hast alles vergessen. Ja, ja Töchterlein, segeln
wollte die Mama mit dem Papa und mußte sich dabei mit Dir abplagen wegen Deines Schreien.
Jetzt steckst Du mir Deinen großen Zeh heraus, als ich einen Kuß darauf gebe, lachst Du
mich an, liebes, liebes Maulzele. Lieb, doll lieb hat Dich die Mama trotz allen Ärgers, he, he,
machst Du. Deinen großen Zeh steckst Du übrigens schon in den Mund, alles was Dir in die Hand
kommt, gelangt gleich in den Mund, - jetzt die Zeltbahn, die ich um den Wagen hing, weil der Wind
so ging.
Laß mal Deine Fuße im Wagen, der Wind geht doll, - nicht stille halten kannst Du Dich; jetzt
gehst heim, der Wind wird doller, liebes, liebes Mautzele."
«Много с тобой хлопот, моя девочка. Тебя хорошенько избаловали бабушка с
дедушкой. Как ты кричала сегодня, не остановить, не успокоить. Но как только ты
оказалась в коляске, и мы немного отъехали от дома, ты уснула. Но и во сне ты все еще
горько всхлипывала. А потом мы отправились на гору, я тебя фотографировала. И ты
забыла свои горести – снова лялякаешь, смеешься, как ни в чем ни бывало. Да, моя дочурка,
мы хотели поплавать под парусами, я и твой папа. А вместо этого пришлось возиться с
тобой из-за твоего отчаянного плача .
А сейчас ты высунула из под одеяла большой пальчик ноги и когда я его поцеловала,
ты улыбнулась мне. Милая, милая моя мордашка, любит тебя твоя мама, несмотря на все
огорчения, что ты причиняешь. А сейчас ты высунула всю ножку из-под одеяла и тянешь ее
в рот. Погоди, спрячь ее скорее, такой сейчас ветер. Но ты те можешь лежать тихо, а
ветер все сильнее, милая моя мордашка».
Еще до ареста папы родители ухитрились совершить со мной, малюсенькой,
пароходное путешествие по Рейну, во время которого меня, к их ого рчению, все время
рвало. А потом, двухлетнюю, потащили верхом на папиных плечах в Альпийскую
Швейцарию – скакать через го рные речки, карабкаться на крутые горы, спать в палатке.
Со мной, четырехлетней, куда-то мчались на байдарке. И мама с го рдостью за сво ю
дочку рассказывала, какая я была храбрая девочка, ибо сидя впереди мамы и папы, у самого
носа байдарки, крепко привязанная к сиденью, я во время шторма не испугалась огро мных
волн, обкатывавших меня буквально с головы до ног, а только фыркала и отряхивалась.
Правда, через какое-то время не прекращающегося холодного водного моциона, я
повернула голову к маме и спокойно спросила:
cmp4=j6d
19/347
–
Когда волны станут еще больше, мы тогда умрем, да?
Что почувствовала в эту минуту моя мама? Я не спросила, когда она рассказывала об
этом мне, уже взрослой, почему-то не стала спрашивать. И даже не знаю, что ответила мама
мне, четырехлетней, на детский вопрос о смерти.
И не знаю, нужны ли были вандерфоегелевские походы маленькому ребенку. Не лучше
ли было бы мне, спокойней и уютней, в детской кроватке, каждую ночь, рядом с мамой, а
иногда и у нее под боком? А с другой стороны, такое бродячее детство, может быть,
закалило меня, как ко гда-то первобытных детенышей, переживавших свой страх у мамы за
спиной, когда та прыгала по камням через речку?
Я не знаю. Но стала я ребенком выносливым, и одновременно лунатиком. И очень
многое желавшим понять.
"Хочу все знать"
Мама фиксировала мои вопросы в дневнике, а годы спустя их все еще помнила и с
удовольствием рассказывала, какой я была в раннем детстве. Она была наблюдательной
мамой. И влюбленной в свое дитя.
В два с половиной года я бегала наперегонки с луной и хотела знать, зачем она всегда
останавливается именно тогда, когда я сама замираю на месте. У нее, что , есть глаза?
И с солнцем у меня были свои отношения, довольно доверительные.
Август 1929 года. Из маминого дневника.
"Wo schläft die Sonne? Hat die Sonne auch eine Mama, nuckelt die Sonne auch am Daumen,
putzt die Sonne auch die Zähne? - das willst Du alles wissen. Die Sonne ist Deine Freundin. Wenn
sie nicht scheint, erkundigst Du Dich, ob sie noch schläft oder krank ist, und dann rufst und bittest
Du sie, doch zu kommen , und wachst Du auf Nachmittags und die Sonne scheint in Dein Bett, dann
freust Du Dich und springst.
Und abends passt du genau auf wenn sie schlafen geht, hast auch geschimpft, weil sie noch
einmal aus ihrem Bettchen kletterte und hinterm Schornstein hervorlugte. "
«Где спит солнце? А у солнца тоже есть мама? И оно тоже сосет свой пальчик? А
солнце чистит зубы? – все это ты хочешь знать . Солнце твоя подружка. Когда оно не
светит, ты интересуешься, спит ли оно еще или заболело, а потом ты зовешь его и
просишь прийти. А когда просыпаешься после дневного сна, и солнце светит в твою
кровать, ты радуешься и начинаешь прыгать в кроватке.
А вечером ты внимательно следишь, как солнце ложится спать, и однажды ты даже
стала ругаться, когда оно еще раз вылезло из своей кроватки и показалось за трубой на
крыше».
А еще я задавала кучу вопросов.
А где растут рыбы? В воде? А я еще не видела ни одного, как он растет! А где растет
вода? А грибы? А тыква?
А из чего сделана бумага? А стекло?
А папа, из чего сделан папа? «Из мяса», – коротко ответил отец, и с тех пор я долго
называла его «мясной папа».
А курица и яйцо? Кто появился первым, самым первым на земле – курица или яйцо?
Но это уже чуть по зже, накануне школы.
Мои "От двух до пяти"
Мама писала о том, что я, бывало, выходила из берегов – дралась с детьми из-за
игрушки; кричала как резанная, когда мне отказывали в покупке любимого пирожного
«поцелуй негра»; могла и просто не послушаться, сделать по своему, несмотря на запрет.
cmp4=j6d
20/347
Папу, уже вышедшему из тюрьмы, мои фокусы раздражали, и однажды он схватил плетеную
выбивалку для больших ковров (а в доме была еще одна, поменьше для небольших
дорожек), и про изнес вполне серьезно :
"Traute, wenn du das noch einmal tust, dann gibt es Keile mit dem Ausklopfer!" Und was sagt
unsere Tochter? "Papa, nimm lieber den kleinen!" Du Strick, der Papa hat gelacht und hat gar
keinen genommen.
«Трауте, если ты так поступишь еще раз, тогда я тебе всыплю ковровой
выбивалкой". «И что отвечает наша дочь? – пишет мама в дневнике: «Папа, возьми лучше
ту, что поменьше». Ах ты, хитрюга, папа засмеялся и вообще никакую не взял. 13 .8 .29»
Были и ситуации, которым действительно место в «От двух до пяти», но они звучат
только на немецком.
Из дневника мамы.
«13 Januar 1929
Trautchen: Was is n das?
Mama: Wein.
Trautchen: Weint man denn, wenn man den trinkt?
«1.1 .30 .
Mama: Ach Trautchen was bist du für eine Marke!
Trautchen: Mama wo klebst du mich denn an?»
«18.1 .31 .
Mama : Da ist Schimmel auf den Erbsen-
Trautchen: Mama wenn die Pferde weiss sind heissen sie Schimmel?
Mama: Ja.
Trautchen: Mama warum verschimmeln denn manche Pferde?»
"Мне грустно"
Я задавала маме уйму вопросов, ждала ее приходов домой после работы. Скучала по
ней. И, неслучайно, мама подслушала разгово р по чти трехлетней дочурки со своим
приятелем одногодком Карли.
5 ноября 1929 го да. Дневник мамы.
"Karli, warum bist Du so traurig?"
"Weil meine Mutti immer arbeiten geht. Bist Du auch traurig, Trautchen?"
"Ja, meine Mama lässt mich auch immer allein und dann bin ich traurig"
«Я: Карли, почему ты такой грустный?
Карли: Потому, что моя мама все время уходит на работу. Траутхен, ты тоже
грустишь?
Я: Да, моя мама тоже все время оставляет меня одну, и тогда мне грустно».
Мама оставила диалог между мной и Карли без комментариев. Но я знаю по себе, что
ее, наверняка, мучил разрыв между материнством и работо й. Она была цельно й натурой, и
невозможность отдаваться и тому и другому целиком и полностью было нелегко. Бастовали
инстинкты, мучила совесть, портилось настроение. Но мама так и не предпочла одно
другому, как, впрочем, и я впоследствии. И как миллионы женщин современности. Не знаю,
как снимать такое противоречие в жизни женщины. Как решат его в будущем?
cmp4=j6d
21/347
Вопросы рождения
А я сама очень хотела иметь ребенка. Уже в четыре года. И приставала к маме с
жгучими вопросами о том, что для этого надо сделать.
Папа в это время уже работал в Москве, и мы тоже вскоре должны были приехать к
нему. А пока мама писала ему письма, в том числе и о тех диалогах, которые почти
ежедневно происходят между мамой и дочкой в его отсутствие.
1.2 .31 . Из письма моей мамы папе.
"Sonntag abend
"Mama, wie lange hat denn das gedauert, bis Du so groß geworden bist und eine Mama
geworden bist?"
"Viele, viele Jahre"
"Och, Mama, ist das langweilig."
"Warum denn?"
"Ich möchte doch schnell eine Mama werden."
"Warum denn?"
"Das dauert doch sonst so lange, bis ich eine Baby kriege!"
"Na, Du hast doch so viele Puppenbaby."
"Nein, ich will ein richtiges Fleischbaby haben."
«– Мама, а сколько времени надо, чтобы стать такой большой как ты и быть
мамой?
–
О, много-много лет!
–
Мамочка, как же это скучно!
–
Но почему?
–
Очень долго ждать, пока я сама буду иметь ребенка!
–
Но у тебя так много кукольных детей?!
–
Нет, я хочу настоящего мясного ребенка».
И я приставала к маме с просьбой родить, хотела знать, что для этого надо сделать и
вообще, откуда я взялась сама. Неужели из воздуха? Неужели меня принес аист и положил
маме в кровать, как рассказала мне няня – танте Тиц? Нет?! Вот это счастье. Конечно, я
выросла у мамы под сердцем:
14.2 .31. Из письма моей мамы папе.
"Tr. "Ja, Mama, nich, an Deinem Herzen, nich, Mama, und der Klapperstorch würde mich
doch beißen und der frisst doch Frösche."
Es klingelt, und Frau Tietz kommt.
Tr. "Ätsch, Tante Tietz, Du hast ja geschwindelt, ich bin doch ein Mamakind und kein
Storchenkind, und der Storch frisst doch Frösche und das war doch nur ein Märchen, was Du mir
erzählt hast, Du hast nur Spaß gemacht, und meine Mama erzählt keine Märchen."
«–Под сердцем, да, мама, да? А аист мог бы меня укусить, а потом он ведь ест
лягушек.
Звонок в дверь, входит фрау Тиц.
Траутхен: – Ха-ха -ха, танте Тиц, ты наврала, я все-таки мамаребенок, а не
аисторебенок, а аист ест лягушек, а ты рассказала только сказку, ты просто шутила. А
моя мама говорит правду и не рассказывает сказки, вот».
Но теперь мне нужно было знать, как мама догадалась, что я Траутхен?? И если мама
не может сейчас иметь ребенка, то давай попросим папу, чтобы он под сердцем вырастил
нам ребеночка. И почему это папы так не могут?
Похоже, я унаследо вала еще в материнской утробе мамино страстное желание иметь
cmp4=j6d
22/347
детей.
Папаия
Мама любила меня, маленькую, самозабвенно, с такой силой, что ей показалось –
никого другого она не сможет любить, так как меня. И сделала аборт, когда мне было два
года.
А папа? Какой он был со мной в моем нежном детстве?
19 апреля 1928 года мама пишет в своем дневнике:
"Mein liebes Kind, Du liegst jetzt ganz lieb in deinem Bett und schläfst, und morgen oder
übermorgen kommt Dein Papa und wird Augen machen, wenn er sein Töchterlein sieht, die in dem
halben Jahr, währenddessen er in Gollnow "gebessert" werden sollte, tüchtige Fortschritte gemacht
hat. Sei ganz lieb zu Deinem Papa."
«Мое дорогое дитя, ты лежишь сейчас такая милая в своей кроватке и спишь. А
завтра или послезавтра вернется твой папа и как он удивится, увидев, какие успехи сделала
его дочурка за те полгода, пока он в Гольнове должен был «исправиться». Будь очень милой
со своим папой».
А доченька? Мне по лто ра года:
7 июня 1928 го да. Дневник мамы.
"Der Papa hat Dich vor einem Monat , weil Du nicht gehorchen wolltest, mit einer Nadel
gepickt, was machst nun Du, Du Strolch? Findest eine Nähnadel, der Papa ist in der Badestube,
nichtsahnend, und Du machst pick, pick!!"
«Месяц тому назад папа из-за того , что ты никак не хотела слушаться, уколол тебя
иголкой. И что делаешь в ответ ты, баловница? Находишь иголку, папа блаженно стоит в
ванной комнате, ничего не подозревающий, а ты подходишь и тоже колешь папу иголкой.»
К сожалению, мама не написала, как реагировал папа на мое «мщение». Но вдруг мое
несколько отстраненное отношение к папе началось уже тогда, из-за того папиного укола
иголкой. Я «отомстила». Но не забыла? И отстранялась. Инстинктивно, чтобы больше не
получать уколов. Ни физических. Ни душевных. Я не знаю.
Конечно, папа каким-то образом меня любил.
Папа меня фотографировал, но чаще это делала мама. На снимках маленький
совершенно лысый ребенок – до двух лет я была почему-то безволосая, зато потом
появились золотые кудри в большом количестве – в самых разных позах: задумчивая с
идиотской сосредото ченностью на горшке (мама комментиро вала – «глаза как у барана»);
просто глазеющая в фотокамеру, опять же широко раскрыв глаза, чтобы понять, что тут
мама делает с каким-то ящиком; го рько плачущая в кроватке. Есть неско лько трогательных
фотографий, когда я рядом с папой, маленькая, двухлетняя, уже кудрявая, засыпающая у
него на руках во время альпийской вылазки мамы и папы; есть снимок, на котором я,
двухлетняя преподношу папе букет осенних листьев; есть ранний снимок – я крохотная,
круглая как арбуз голова без единой волосинки, протягиваю папе губы для поцелуя, тоже во
время загородной вылазки. И есть стихотворение, может быть более всего выражавшее
папино отношение ко мне – он меня воспитывал, отмечал мои «проступки» и вряд ли умел
просто наслаждаться теплом своего ребенка, как моя мама, лысой или кудрявой, послушной
и упрямой, ей было все равно.
Боюсь, что это удел большинства мужчин, лишенных чувственных радостей отцовства,
то ли из-за занятости работой по самое горло с соответствующей этому усталостью, то ли от
воспитания в детстве, когда мальчикам не положено возиться с куклами , или от презрения к
cmp4=j6d
23/347
бабским сантиментам, а, мо жет, есть тут что-то и о т природы.
Обо мне отец дневника не вел. Но сочинял стихи.
«Hat der Papa ein Buch gebracht,
Trautchen hats entzwei gemacht.
Trautchen ist noch klein,
Darum muss das wohl so sein.
Hat der Papa ne Brille auf,
Schlägt das Trautchen öfter drauf.
Trautchen ist noch klein,
Darum muss das wohl so sein.
In der Strassenbahn ein Fenster auf,
Trautchen schmeisst den Teddy raus.
Trautchen ist noch klein,
Darum muss das wohl so sein.
Trautchens schöne neuen Hosen
Sind bespritzt wie frische Rosen.
Trautchen ist nicht mehr so klein
Dieses brauchte nicht zu sein!
15.8 -28 - Der Papa
Не знаю, было ли это стихотворение единственным, выпавшим на мое раннее детство,
но сохранилось из того времени только оно. Потом папа писал еще, но уже о кое-что
соображающей дочке. Я папины вирши приведу в нужном месте.
Папа целый год был лишен возможности наблюдать, как я росла – он сидел в тюрьме,
и это не могло ему не мешать, во всяком случае, на первых порах.
А мама все время, кроме работы, была рядом, вернее вместе, слита со своим лысым
солнышком и не могла не любить меня.
МАМИНА КОЛДОБИНА
А потом, потом, когда мне минуло четыре года, у мамы появилось чувство, что когда-
то у нее был маленький ребенок, которого она потеряла. И появилась девочка, ее дочь,
своенравная, любимая, но не так, как та, четырехлетняя.
То – мамина колдобина в истории ее первой материнской любви, которую она
переживала с чувством вины по отношению ко мне. И совершенно напрасно, ибо я понимаю
ее на собственном опыте.
У меня есть внучка, первая, самая золотая, и она тоже дво ится: одна еще маленькая,
сладенькое счастье мо е, а вто рая уже взрослая девушка, красивая и само стоятельная, две
половинки одного и того же человека, а любовь к ним разная.
И это неправда, что все дети в глазах матерей остаются маленькими. Так, может быть,
хотелось бы, но на самом деле это иначе. Невозможно взрослого человека целовать и
гладить как маленького, оберегать и защищать от жизненных невзгод как беспомощного
малыша. Качать в люльке, брать к себе в постель. Невозможно, да и не нужно. Но чувство
утраты, тем не менее, есть. И возможно оно живет в нас оттого, что нежность,
охватывающая мам при виде беспомощного младенца, заложена в людей природой. Это
инстинкт материнства, вызывающий и у людей, и у зверей желание защитить и любить
cmp4=j6d
24/347
котенка ли, цыпленка ли, или щеночка. Ученые даже находят, например, ту крутую линию
лба, что присуща всем маленьким, и ответственна по их предпо ло жению за чувство
нежности у взрослых. А значит любить крохотных детей легко, любовь возникает сама
собой, как природный дар. Но вот малыш подрастает, ему пора выходить за пределы
материнского биополя, он разрывает невидимую оболочку – связь, и возникает чувство
утраты чего-то, что казалось неразрывным. Любовь материнская переходит в другую
стадию, но подозреваю, что у некоторых людей, она вообще проходит. Откуда иначе
усталость от детей, раздражение от их вида или поступка, непонимание и нежелание
принимать сво его ребенка таким, какой он есть? Животному миру материнские радости
нужны только на определенное время, а в человеческом – на всю жизнь. Это один из
источников глубочайших чувств, связывающих людей и спасающих от одиночества. Но
именно эти чувства сами собой и не возникают. Они - труд души.
На мо ю маму эта нежданная задача навалилась одно временно с переездом в 1931 году
из Берлина в Москву, к о тцу, уже начавшему там работать в издательстве «Ино странный
рабочий». Я знаю, мама меня любила, несмотря на то, что из белокурого, крепко
сколоченного ангелочка, который, правда, и в четыре года умел царапаться, отстаивая свою
игрушку или, сражаясь с Карли за откидное место в берлинском метро, я превращалась в
остриженно е наго ло (тако вы правила в московско м детсаду!) существо , по хожее скорее на
мальчика. О по следнем свидетельствуют не только все фотокарточки тех лет , но и вопросы
в московском трамвае, когда по дороге в немецкую школу ко мне , восьмилетней, зимой
наряженную в шапку-ушанку, иначе как «Мальчик, ты сходишь на следующей о становке?»,
не обращались.
cmp4=j6d
25/347
МОСКВА
1931-1934
ПОСЛЕДНИЙ ВЕЧЕР В БЕРЛИНЕ
Что о седает в детской памяти? Странные какие-то мелочи быта, но для ребенка
значительные.
Накануне отъезда в Москву мама меня искупала в ванной. Я знала, что через несколько
часов, мы сядем в поезд и поедем к папе, и потому была взволнована и счастлива. Я
хохотала без умолку, плескалась, заставляла прыгать в воде надувную лягушку, и мама
радовалась вместе со мной. Но в результате она совсем забыла, что на титане с горячей
водой, который топился углем, накинуто большое махровое полотенце. Мама доставляла
мне удовольствие – полотенце было всегда теплым, когда она закутывала в него мокрую
доченьку. Полотенце «обиделось» на невнимание и... загорело сь. Счастье обернулось
испугом. И я на всю жизнь запомнила последнее купание в Берлине. Как сейчас вижу маму,
умело справляющуюся с огнем, и себя, в ванной, мокрую и голую. Передо мной и
полотенце, с огромной черно коричневой дырой, которым мама меня вытерла.
То был первый в моей жизни "пожар" и моя мама с ним справилась!
Событие, столь для меня значительное, не нашло, конечно, отражения в мамином
дневнике. Равно как и вся поездка в поезде «Берлин-Москва».
Зато мама написала о клоуне.
ГЛУПЫЙ КЛОУН
Предпоследняя запись в дневнике моей мамы о дочке сделана 12.12.1931 года, уже в
Москве. Мы были с мамой в детском театре, сидели на галерке, в первом ряду. А на сцене
смешил ребят клоун. В руках у него было два мяча, крепко связанные веревкой. Далеко друг
от друга стояли два стула, на которые клоун поочередно и пытался уложить по мячу. Но
только он успеет уместить один и отойти со вторым к другому стулу, как первый мяч,
естественно, скатывался на пол. Клоун и носился от стула к стулу, то с двумя мячами, то с
одним, но никак не мог решить, простую на мой тогдашний взгляд, задачу – положить оба
мяча на оба стула. Кругом дети заливались хохотом, а я сидела молча, насупившись, и по
мере нарастания всеобщего веселья все больше злилась. По моим понятиям клоун был
просто дурак – что стоило поставить стулья рядом или на худой конец перерезать веревку? А
то носится как угорелый, а всем почему-то смешно. Мама без всяких комментариев и
занесла это со бытие в дневник.
12 декабря 1931 го да. Дневник мамы.
"Alle Kinder Jubeln und freuen sich über das Ungeschick des Clowns. Dir gefällt der Clown
nicht, "der macht soviel Quatsch und ist dumm. Warum hat er denn eine so kurze Strippe?"
«Все дети в восторге от происходящего, радуются неуклюжести клоуна. Тебе же
клоун не нравится: «Он делает сплошные глупости (Quatsch) и просто глуп. И почему у него
такая короткая веревка?»
Свое тогдашнее недоумение, переросшее в злость, я помню по сей день. И залитую
светом сцену вижу перед собой так, как будто клоун чудил только вчера.
То ли с чувством юмора я не была на короткой ноге, то ли сказалась моя еще не
cmp4=j6d
26/347
обнаружившаяся страсть решать всяческие нерешенные задачки, но клоун не доставил мне
никакого удовольствия. И мама это отметила.
ПОСЛЕДНЯЯ МАМИНА ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ.
А последнюю запись мама заносит по памяти, даже год не совсем точен – то ли 1931,
то ли 1932:
"Du legst Dich auf die Erde (im Sommer), baumelst mit den Beinen und rufst immer: "Ich
freue mich, daß ich lebe, f reue, f reue mich!"
«Ты легла на землю (было лето), болтаешь во всю ногами и выкрикиваешь несколько
раз: «Я рада, что я живу, я рада, рада, рада!»
После этого я исчезаю из маминого дневника. Мои вопросы, мои проблемы она
больше не фиксирует, чудо созревания новой души становится ежедневностью. И мама
несет на себе груз моих забот, я ощущаю ее плечо, знаю, что мама не подведет, поймет, ей
можно задать любой вопрос. Но у меня уже и своя жизнь.
ДИФТЕРИЯ
Весь день я провожу в детском саду и приношу оттуда дифтерию. В октябре 1931 года,
когда мама и папа как раз собирались в отпуск. Скорая помощь мчит меня через еще мало
знакомый город, даже запахи которого мне страшны. Но не потому, что я, вся в бреду, лежу
у мамы и папы на коленях, и кровь молоточками стучит по моим вискам. Нет, Москва мне
неуютна по другим причинам: я приехала из весеннего Берлина в беленьком плюшевом
пальтишке и красном беретике, и в белых гольфиках, а в Москве лежал грязный снег, и было
холодно. Мне это не понравилось. А еще на улице стояли большие котлы, в них днем
варили вар для асфальта – отсюда непривычный запах московского воздуха – и в еще
теплых котлах по ночам спали беспризорники, дети, у которых не было мамы и папы. И мне
было их жалко и было страшно. За них и за себя.
Меня привезли в больницу и оставили там одну, почти ни слова не понимающую по-
русски. Но кое-что я сообразила, когда меня повязали белой простыней, и женщина в халате
двинулась ко мне с большими ножницами. Я поняла – меня хотят остричь! С диким ревом,
на какой только я была способна, а орать я умела, я бросилась навзничь на кровать и зарыла
голову в подушку. Ни за что на свете не отдам кудрей! Если бы меня сразу не оставили в
покое, я бы брыкалась и царапалась, но не далась.
Как уж мама уладила дела с моей прической, я не знаю, но я осталась при своих
долгожданных золотых россыпях на голове. Все дети вокруг были лысые, а я с копной
своих драгоценных волос. Наверно это было нехорошо по отношению к другим больным
детям, лишившихся своих шевелюр, но мама тогда, как, впрочем, и позже, умела уважать
мою волю, особенно, когда она отстаивалась как железная.
В больнице для проявления моего своенравия вскоре сложилась еще одна ситуация.
Мне, не знающей языка, было сначала очень одиноко. А потому врач разрешил маме
привести мне моего большого медведя, с которым я спала с двухлетнего возраста. Наверно
врач предупредил маму, что обратно взять моего Тедди не разрешат – на нем кишмя кишат
дифтерийные микробы. Не знаю, сказала ли мне мама о предстоящей неминуемой разлуке с
любимым ночным другом, но теперь я могла не чувствовать себя такой покинутой, больной
и всеми забыто й.
Наступило время выписки. Тут-то я и осознала подвох. Я – и без Тедди? Да быть
такого не может! Уж не знаю, как я уговорила маму, а, может, она и сама придумала выход,
но в ночь накануне выписки, в кромешной – так мне казалось – темноте на улице, я через
форточку вытолкнула своего игрушечного друга из окна, прямо на руки маме. Мама всю
дорогу домой, из боткинской больницы до улицы Горького, шла пешком, с медведем в
cmp4=j6d
27/347
мешке, пешком, чтобы никого не заразить. И целый год мишка провел затем за окном,
привязанным за форточку, чтобы умерли все противные микробы. Как я была маме
благодарна! Со своим медведем я спала потом и в отрочестве и даже в юности, заботливо
накрывая его одеялом по ночам. И уезжая во Фрунзе, я, беременная первым сыном, забрала
с собой большого своего медведя. Спасибо моей маме.
«ЛЮКС»
Мы живем с мамой и папой в Москве, в «Люксе» – общежитии Коминтерна. Здесь
живут Пик, Ульбрихт, и многие другие руководители Коммунистических партий всего мира.
Но нас, детей это не волнует и не интересует. Все наши семьи живут в небольших комнатах
бывшей гостиницы, нам там негде развернуться и потому больше всего свободного от
детского сада, а потом и школы времени, мы проводим в длинных коридорах
многоэтажного дома. По ним мы носимся как угорелые, а потом стучим в каждую дверь с
одним и тем же вопросом: «Марки есть?» Все мы маленькие филателисты и марки в наших
альбомах – со всего света, ибо на нас никто не злится и марки нам дают.
Общаемся мы на русском, и каждого нового пришельца в наш коридорный коллектив
мы обучаем нашему общему языку общения. Но неизменно, в первый день знакомства
доставляем себе удовольствие – первые слова, которые узнает наш новый товарищ это
ругательства, которые мы выдаем ему за обыкновенные слова, такие как хлеб и вода. И
потом нам очень смешно, когда невинная жертва нашего детского вероломства использует
мат, не ведая, что он творит. Но такое «обучение» вроде ритуала посвящения в «свои», и
обида быстро проходит. Тем более, что в следующий раз, с новым новеньким, в розыгрыше
ранее пострадавший участвует и сам.
Русским мы овладеваем походя, ни у кого, конечно, дома нет и в помине какого-
нибудь репетитора, просто сама жизнь заставляет уметь общаться друг с другом и в
коридоре, и в детском саду, а потом и в школе, и на улице. А когда мы летом выезжали на
дачу вместе со своим детским садом, и три-четыре месяца кругом звучала только русская
речь, я однажды встретила маму и папу, приехавших меня навестить и заговоривших по-
немецки, громким ревом. Мне показалось, что я их не понимаю! Дети «Люкса» выросли
двуязычными – с мамой и папой разговаривали дома на родном, а с остальными – на
русском, не менее, а, по жалуй, даже более родным.
Бытовые условия жизни были с сегодняшней точки зрения достаточно примитивными,
хотя мы, дети, этого совсем не ощущали.
Кухни располагались в середине каждого коридора, общие для всех. Там стояли
несколько газовых плит, был умывальник с холодной водой, примитивные деревянные
шкафы для посуды и кастрюль, запиравшиеся на висячие замки. Газовые конфорки в часы
пик были всегда заняты и чтобы вскипятить чайник нередко, приходилось ждать очереди. Я
не помню, чтобы на кухне когда-нибудь возникали скандалы. Наоборот, существовала
негласная взаимопомощь. Так, например, чайник с холодной водой, ожидавший своей
очереди, просто ставился на край плиты, и кто-нибудь, освобождавший конфорку,
обязательно ставил его кипятиться. А потом, если вода вскипала, кто-то его снимал и,
проходя мимо, стучал в дверь сообщить о готовности кипятка.
Посредине кухни стоял огромный деревянный стол, на котором жильцы, заняв какой-
нибудь уголок, стоя ряд в ряд, одновременно проворачивали мясо в мясорубке, чистили
картошку, мыли посуду и гладили белье чугунными утюгами. А один югослав на пятом
этаже на таком общем столе по ночам стирал свои кальсоны, разложив их вдоль всего стола,
чтобы тщательно намылить, свернуть жгутом и выдавить грязную жижу каталкой прямо на
стол. Конечно, все всегда знали кто что готовит, а отсюда и каков достаток. Но почему-то
друг друга своим яствами угощать не было принято.
Душевые, естественно тоже были общими. Холодная вода в них была круглосуточно.
cmp4=j6d
28/347
А вот горячую подавали только по пятницам – для мужчин, и по субботам для женщин. В
эти дни у душевых выстраивались длинные очереди мужчин и женщин в халатах и со
свертками чистого белья и полотенец под мышками. Душевые были крохотными, всего по
две установки и под струи теплой воды каждой из них одновременно становилось человека
по три-четыре взрослых, а под ногами омывались дети. Все торопились помыться, пока до
12 часов ночи давали горячую воду, и чтобы успели и те, что еще стояли в очереди.
Удобства, естественно, тоже были общими, в коридоре, и часто там было занято.
Зато постельное белье никому стирать было не надо. Его грязным относили в
прачечную во дворе, а взамен получали чистое у кастелянши. И паркетные полы в коридоре
и комнатах приходил натирать специальный полотер. И столовая была в том же доме, а
обеды можно было взять на дом. И поликлиника была тут же, и врач приходил моментально
и знал болезни каждой семьи как свои пять пальцев. И работали там такие знаменитости
как, например, детский врач Тумаркин.
У нас была крохотная вытянутая кишкой комната на третьем с половиной этаже, где
жила и Сильва Денгель, и Ренатка Цайсер, и моя подруга детства Муши Шифф, а также
Нелли Ласси, тоже подруга детства. Рядом с нашей комнатой была уборная – отсек с двумя
кабинками, мужской и женской, заканчивавшийся комнатой, вдвое меньшей нашей, по-
видимому когда-то служившей для корридорного. Теперь в ней жил Рихард Гюппнер и его
сын Рудик.
А в нашей крохотуле-комнате, за книжным стеллажом стояла кровать еще и для
Груши, моей первой и единственной няни, которая была у меня в Москве после того, как
проболела я дифтерией и в детский сад ходить еще не могла.
ГРУША
Груша приехала в Москву из деревни и была абсолютно деревенским человеком, к
тому же еще и безграмотным. Моя мама учила Грушу читать и писать и оставляла надпись
«Груша» на тех местах комнаты, в которых Груша не заметила пыль. Убегая на работу, мама
просила Грушу найти в доме свое имя, и Груша вечером радостно сообщала о находке.
Груша была уже немолодой женщиной соответственно и одевалась согласно
деревенским обычаям – в кофту ниже пояса, и длинную, широченную темную юбку до
самого пола. А на голове косынка. В таком одеянии она выводила меня гулять на Тверской
бульвар, степенно садилась на скамейку, и я могла по своему желанию то сидеть у нее на
коленях сколько мне вздумается, то копаться лопаткой в земле под ее ногами. И в том и в
другом случае Груша спокойно клевала носом, будто кругом, кроме нас двоих, нет ни души.
Груша отдыхала на Тверском бульваре от своей деревенской жизни. И я Груше не мешала и
никогда ее не раздражала.
А вот мне Груша неизменно во время каждой прогулки доставляла немало волнений.
Дело в том, что Груша под своей огромной юбкой не носила никаких штанов или трусиков!
Для меня такое было неслыханно, большим страшным секретом, и я боялась, что кто-нибудь
на Тверском бульваре нечаянно раскроет грушину тайну и тогда она умрет от стыда. А
вместе с ней и я провалюсь сквозь землю. Но Груша нисколько не боялась «разоблачений»,
и, о ужас!, порой, когда ей становилось невтерпеж по малой нужде, просто напросто
пристраивалась сзади скамейки, широко расставляла но ги и мочилась прямо на землю.
Как я боялась этих минут! Как я старалась их избежать, пробуя утянуть Грушу домой
до того, как она «сделает стыдное». Ничуть не бывало! Груша гуляла со мной столько
времени, сколько было положено, и делала свои «дела» тогда, когда нужно было ей. Она
была очень спокойной, очень уравновешенной.
Меня Груша любила тихой, бесстрастной любовью, никогда не шлепала, что бы я не
натворила, не в пример, маме.
А еще Груша верила в бога. Вот этого я никак не могла взять в толк. Как можно
cmp4=j6d
29/347
думать, что на облаках живет какой-то боженька? Да он должен оттуда на землю упасть,
ведь на облаках невозможно сидеть!
Я пыталась втолковать Груше свое атеистическо е видение мира, а о на не поддавалась.
«Боженька везде», – объясняла мне Груша. – «И он все видит». Дальше этого наш спор
никогда не продвигался. Я твердила об облаках, на которых невозможно жить, а Груша о
всевидящем оке. Я не понимала, почему Груша не поддается моим очевидным аргументам.
А она не понимала, как я могу жить, не веря в бога. Но наши разногласия нам не мешали.
А на пасху Груша повела меня в церковь, по секрету от мамы. В церкви мне
понравилось. Горели свечи, их было так много, что воздух приятно пах воском, а
золоченные рамы икон блестели, переливаясь в унисон с ко лебаниями пламени о т сотен
свечей. И людей было много. Все они стояли под сводами красиво раскрашенного потолка
тихо, торжественно, никто не толкался, не то, что в очередях. Больше я ничто не успела
разглядеть из своего детского далека, стоя среди множества ног. А взять на руки Груша
меня не догадалась, вся уйдя в безмолвную молитву. Думаю, что пасхальный поход в
церковь был для Груши тайным способом приобщить меня к богу и спасти мою невинную
детскую душу. Хотя бы так, уж ежели крестить ребенка никто не собирается.
Груша была очень доброй.
А потом Груша исчезла из моей жизни и я снова пошла в детский сад. Мама объяснила
мне, взрослой, расставание с Грушей тем, что я, пятилетняя, начала Грушей командовать, а
она беспрекословно мне подчинялась. «Ты говорила «Подай. Принеси» и Груша подавала и
приносила. А я не хотела, чтобы ты выросла принцессой, позволяющей себя обслуживать. И
Грушу пришлось уволить. Хотя нам это очень усложнило быт».
Груше пришлось уйти из-за своей доброты.
А между тем она могла бы быть мне бабушкой, которой у меня никогда не было, и
которая так нужна ребенку своей нетребовательной, всепрощающей любовью. Вот этого
мама не поняла. Или испугалась?
А в церковь я потом много раз бегала и сама, вместе с люксовскими подружками. На
Пушкинской площади тогда еще возвышался Страстной монастырь и в нем была икона
Бого матери, которая по -слухами источала слезы. Вот мы и бегали туда, что бы поймать
момент, когда из глаз Богоматери потекут слезы. В полутемной церкви мы долго
всматривались в скорбное лицо божьей матери, веря и не веря в чудо, думая одновременно и
о том, что какое-то там, наверно, есть хитрое устройство, которое запускают попы, когда им
нужно произвести впечатление на прихожан. Мы прихожанами не были. Мы были просто
любопытными детьми. И для нас богоматерь ни разу не пролила ни одной своей слезинки.
Но мы не переставали бегать в Страстно й монастырь.
А вдруг заплачет?
А потом его снесли.
И теперь вместо него на площади стоит кинотеатр «Россия».
ПОЕЗДКА В БЕРЛИН И ВЕНУ
1932 и 1934 гг.
Чтобы в будущем я знала, где бывала в годы своего раннего детства, мама занесла в
последние годы своей жизни, на последней странице дневника несколько дат:
"von 9.9 .32 bis 8.10 .32 in Anapa am Schwarzen Meer
von 25.12 1932 bis 26.2 .1933 mit Mama in Berlin
Sommer 1934 mit Mama (im Auftrag der Komintern) in Wien."
«С 9.9 . 32 по 8..10 .1932 года в Анапе на черном море.
С 25.12 .1932 года по 26.2 .1933 года с мамой в Берлине.
cmp4=j6d
30/347
Летом 1934 года с мамой (по поручению Коминтерна) в Вене».
Анапу я совершенно не помню, кроме того, что к великому ужасу мамы запросто брала
в руки живых крабов, чтобы хорошенько их разглядеть. Маму на такой подвиг я повернуть
не могла. В Анапе мы были с ней вдвоем, без папы.
Поездку в Берлин помню только праздничным шумом на улицах в рождественскую
ночь, которую я должна была проспать у родственников, а я никак не могла там заснуть,
пока мама где-то бегала по каким-то , скорее всего партийным, делам.
В память о поездке в Берлин сохранился снимок – я и Карли сидим на диване и очень
нам обоим, почему-то смешно. Мордашки веселые, рты до ушей, глаза сияют. Хороший
получился снимок двух шестилеток – мальчика и девочки. В фотоальбоме он на
центральном месте. И никто из взрослых не знает, от чего нам так радостно глядеть друг на
друга. А я знаю, но никому не признавалась, то был наш с Карли секрет. Секрет
Полишенеля, как станет ясно после моего «признания».
Из Москвы я привезла в Берлин много русских слов, коим, как я уже писала, в первую
очередь люксовская детвора обучала каждого новенького. Конечно, то был мат. И по
секрету мы с Карли обменялись своими познаниями относительно «нехороших» слов. Карли
поведал мне, как ругаются в Берлине, а я ему – как в Москве. А еще я показала ему
«неприличный жест» – указательный палец и большой на одной руке образуют круг-
дырочку, а указательным пальцем второй руки тычут взад и вперед в эту дырочку. И все
дети в «Люксе» и детском саду всегда очень смеются, когда друг другу такое показывают.
Но этот знак – большой секрет, и взрослым о нем рассказывать запрещается. Мы и смешили
друг друга, когда хотелось вдоволь похохотать. И перед камерой нас, конечно, попросили
улыбнуться друг другу, и чтобы нам действительно стало весело, я и показала Карли наш
тайный знак. Его бесстрастная камера отчетливо и зафиксировала, равно как и счастливые
мордашки двух друзей, связанных общей тайной.
И – важное. Мы с мамой сели в поезд «Берлин-Москва» ровно за два дня до поджога
рейхстага. Мама была со мной в Берлине впо лне официально , по делам ликвидации
договора о найме берлинской квартиры. И то, что она коммунистка, знали даже соседи. И
то, что мама прибыла из Москвы, наверно, тоже не было для них секретом. Не знаю, грозила
ли нам реальная опасность, но то, что мы случайно не стали очевидцами поджога рейхстага,
меня всю жизнь радовало.
Поездку с мамой в 1934 году в Вену я описала в «Шестой класс», правда, ошибочно
полагая, что в Вену мы отправились сразу из Берлина, в 1933 году. А на самом деле - это
была отдельная мамина командировка, и было мне тогда не шесть, а уже семь лет.
«Родители были посланы немецкой компартией на работу и учебу в СССР в 1931 году.
Когда в 33-ем к власти в Германии пришли фашисты – возвращение на родину стало
невозможным. Родители и я стали политэмигрантами. Правда, зимой 1934-го мать еще
успела выполнить какое-то партийное поручение, и снова была в Германии, взяв для
прикрытия с собой семилетнюю дочку. Я знала, что распространяться о том, что
приехали мы из Советского Союза нельзя, и свято соблюдала мамину тайну. В свои
неполные семь лет я была готова повести себя в случае опасности так же смело, как
знаменитая героиня детской книги, успевшая во время вторжения в дом царской охранки
бросить типографский шрифт в крынку с молоком и большими глотками отпить
переливавшую через край лишнюю жидкость, растворившую типографскую краску,
выпить, хотя и было это очень невкусно. Я была готова молча наблюдать, как будет
убегать от полиции по крышам моя мама, а когда в комнату все же ворвутся ищейки, я не
cmp4=j6d
31/347
выдам ни звуком, ни взглядом, что знаю, куда убежала моя храбрая мама, точь-в -точь
также, как сумел поступить мальчик Карл из детской книги «Karlchen, durchhalten!». А
если кто-нибудь в Германии спросит меня на улице, почему я – девочка, пострижена наголо,
то смело совру (хотя врать очень плохо), не скажу, что в детском саду в Москве всех
детей стригут наголо против вшей, а я сама давно уже хожу в детский сад. Вместо
правды я объясню любопытному отсутствие волос тем, что, мол, сильно болела, с очень
высокой температурой.
Но никто ничего не спрашивал, ни прохожие на улице, ни даже венский врач, к
которому мама повела абсолютно здорового ребенка, ибо поездка с «больной» дочерью в
Вену было прикрытием для выполнения нелегального поручения, и не пойти к врачу было бы
грубым нарушением конспирации. Но врач (!), врач – нашел -таки у ребенка какое-то
нездоровье, и прописал странную процедуру ежевечернего обтирания девочки каким-то
зеленым, полужидким, вонючим мылом, что мать (!) по возвращению в Москву свято стала
выполнять (!).
От этой поездки в памяти осталось многочасовое чувство одиночества, охватившее
меня, семилетнюю и томительный страх, долго и бесполезно преодолеваемый упорным
глядением в комнате венской гостиницы на большую картину в золоченой раме, висевшей
над диваном, страх оставленного одного в чужом доме ребенка, боявшегося, что маму
арестуют на улице, что мама так и не придет, а вместо нее появится полицейский и
станет спрашивать, откуда здесь ребенок и что с ним теперь делать. А ребенку нельзя
рассказать правду – что он из Москвы, что понимает не только по-немецки, но и по-русски,
что папа остался в Москве, что.. . Боже мой, что же будет, если мама не придет?!
Но мама пришла, все успев сделать вовремя и как надо, и мы обе – мама и дочка,
наконец, сели в поезд и благополучно вернулись в Москву».
Единственное, что надо добавить, это то, что поскольку поездка мамы была
нелегальной, я свято блюла ее тайну. Никому из люксовских и школьных подружек даже по
секрету не рассказала о своей «революционной деятельно сти», хотя о тюрьме вот
хвасталась. И мама знала, что на меня можно положиться, доверить секреты, и я не
проболтаюсь. И многие десятилетия спустя, ни в о дной анкете отдела кадров я не упо минала
о поездке в Австрию. Жаль, я никогда не спрашивала маму, с каким поручением она
отправилась тогда в Вену, взяв меня в качестве прикрытия, больную дочь, мол, везу на
обследование. Я не спрашивала потому, что росла в семье революционеров, в которой было
правило – тайна есть тайна, и чем меньше я знаю, тем лучше. А теперь уже некого спросить,
к сожалению.
«Я ВИДЕЛА ГЕОРГИЯ ДИМИТРОВА!»
В том же 1934 году в моей жизни, тогда семилетней девочки, произошло «грандиозное
событие», ошеломившее меня – я увидела живого, настоящего Георгия Димитрова, только
что прилетевшего из Германии в Москву и остановившегося (вот где настоящее чудо!) в
нашем «Люксе»! Целый день мы с Ренаткой Цайсер караулили у большой парадной двери
нашей гостиницы, чтобы не пропустить героя – товарища Димитрова. Лично мне хотелось,
во что бы то ни стало, рассмотреть запястья рук, на которых, как писали газеты,
незаживающие раны от наручников. Мы с Ренаткой знали – и в камере фашисты не снимали
с Димитрова железные клещи, он даже спал в тюрьме с закованными руками, и мне было
Димитрова очень жалко. Фашисты ничего не смогли с ним сделать. Он не только не сдался,
а победил их всех на судилище в Лейпциге, всему миру доказав, что сами фашисты
подожгли рейхстаг, а не коммунисты, которых фашисты нарочно в этом обвинили. Вот это
герой!
Мы с Ренаткой стояли и стояли у парадного входа в «Люкс», а Димитров все не ехал.
cmp4=j6d
32/347
Прошел час, потом другой, а Димитрова не было. И нам обоим срочно понадобилось
отлучиться по малым своим делам. И как назло, именно в эти минуты Димитров прибыл в
наш дом и успел пройти в свою комнату на втором этаже, там, где в холле стоял
инкрустированный стол, а перед ним стальная фигура леопарда. Мы, конечно, были глубоко
разочарованы, но не растерялись – решили до победного стоять на страже около двери
комнаты товарища Димитрова и дождаться его выхода в коридор. На что мы расчитывали?
А на то, что нас самих отвлекло от прибытия дорогого гостя. «Люкс» был гостиницей, и все
удобства были только в коридоре, так что рано или поздно Димитрову предстояло выйти из
комнаты.
Мы с Ренаткой стояли, прислонившись к противоположной стене коридора,
переминаясь с ноги на ногу, что бы не устать, предвкушая радость, когда мы будем
хвастаться перед другими ребятами, не знавшего секрета прибытия героя именно в «Люкс».
Стоять пришлось не долго. Из двери вышел мужчина, увидел двух девочек и спросил,
участливо:
– А вы что тут делаете?
–Мы хотим посмотреть на товарища Димитрова! – взволнованным хором произнесли
мы обе, полные надежды.
– Заходите, – сказал мужчина и открыл перед нами дверь. – Только стойте совсем тихо,
чтобы не мешать.
Мы вошли на цыпочках. И увидели – за столом сидят несколько человек и о чем-то
говорят. На нас, трясущихся от волнения и счастья, они внимания не обратили.
Мне бы рассмотреть с такого близкого расстояния дорогого товарища Димитрова,
увидеть воочию живого, столь уже знакомого по портретам – широколицего, кудрявого,
мужественного. Но именно этого я и не стала делать. Мне нужно было успеть, пока нас не
выгонят, рассмотреть руки, только руки, со следами кандалов на запястьях. В большие
кулаки, спокойно лежащие на столе, я и впилась всей силой своих близоруких глаз. И,
конечно, увидела то, что хотела – черный ободок, там, где рукав пиджака оставил
обнаженное место . Я увидела!!!
Сегодня я в этом совсем не уверена – сила моего воображения вполне могла
нарисовать желаемое. А близорукой я была от рождения.
Но как я была счастлива! И Ренатка тоже лопалась от гордости и выпиравшего наружу
желания, скорее всем, всем поведать о несказанном везении – нам удалось увидеть товарища
Димитрова.
Обе мы стремглав кинулись ко мне домой, чтобы немедленно позвонить на работу
своим мамам и сообщить, что «Мы видели товарища Димитрова!».
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ о сотворении кумира.
Не знаю, в чем природа подобной потребности – поглядеть на известного человека,
постоять рядом с ним и ощутить от такой малости великое счастье. Не знаю. Но такое
«везение» придает, в собственных глазах и во мнении окружающих, некую значимость, не
кумиру, а тому, кому посчастливилось оказаться поблизости. Во всяком случае именно такое
чувство испытывали мы с Ренаткой, хотя и не осознавали его столь четко.
А еще раз я оказалась в плену поклонения кумиру, – то варищу Сталину, в студенческие
годы, кажется, на первом курсе. Колонной по шесть человек, под бдительным взором
назначенных проверять строй, дабы никто из чужих не втесался в ряды демонстрантов, мы
двигались к Красной площади. Около Исторического музея по нашим рядам прошелестел
радостных слух: «Сталин на трибуне». Теперь величина радости увидеть «живого гения»
зависела от того, в какой ряд мы попадем на площадь – близко от мавзолея, или далеко.
Издали я, конечно, никого не увижу. А вблизи, вот было бы счастье! Наша колонна шла
очень медленно, но мы по опыту знали – на площади всех заставят убыстрить шаг, и мимо
cmp4=j6d
33/347
трибуны мы пройдем почти бегом. Но, чудеса! Колонна вышла на Красную площадь, при
том во втором ряду, совсем близко от мавзолея, а шаг был все тот же, ползуче-медленный.
Уже самые зоркие видели Сталина, правда, издали, но видели, а для меня вся трибуна была в
тумане, несмотря на то, что очки я нацепила. Дойти бы таким шагом непосредственно к
трибуне! Вот было бы везение, так везение. Об этом мечтала не только я одна. И, кажется,
сейчас свершится – вот, вот я увижу товарища Сталина. Увижу! Мы почему-то все также
медленно приближаемся к трибуне, еще немного, совсем немного... Но вздох разочарования
по нашим рядам – именно в эту минуту Сталин сел, и его не стало видно. Господи, как мы
были огорчены и растеряны. Такое важнейшее событие в нашей жизни, а Сталин не стоит, а
сидит на трибуне. И тогда в едином порыве мы совсем остановились, хотя такое на Красной
площади было во время демонстрации просто невозможно. Мы встали как вкопанные, и
вдруг в один голос закричали «Сталин! Сталин! Сталина!» Мы орали, уже ничего не видя
вокруг. И, о чудо! Сталин внял нашему крику, встал и, чего мы уж никак не ожидали –
улыбнулся нам и даже приветливо помахал рукой. «Внукам рассказывать буду!» –
моментально пронеслась в моей го лове счастливая мысль.
Дальше по площади мы, конечно, уже бежали, полные «неизгладимого впечатления».
«Внукам рассказывать буду!»
Вот и рассказываю, со стыдом. Как можно было преклоняться, да еще и со столь
высокой степенью идиотизма? В чем природа такой потребности у меня, всегда полагавшей,
что человек я волевой и не терпящий насилия над собой?
«Да ни сотвори себе кумира» – а я, вот, сотворила. На долгие, долгие годы. Да не я
одна. Почему?
Потом, во время войны Георгий Димитров станет шефом нашего интерната. И не было
для нас наказания хуже, чем исполнение угрозы «Обо всем этом твоем безобразии придется
написать товарищу Димитрову», которому, действительно о тсылались регулярные отчеты о
делах интернатских, но, конечно, не о наших «безобразиях».
О себе должна сказать, что в Сталина я упорно верила до ХХ съезда, а при
голосовании в институте «за» решения ХХ съезда даже воздержалась, ибо не могла так вот
сразу перечеркнуть свои представления об это м чело веке. Но это было единственное
преклонение, преклонение перед гением, как я тогда полагала. Другие живые политические
деятели, даже самые знаменитые и популярные, были по моим понятиям обыкновенными
людьми, кото рым судьба дала достато чно случайно возможность вершить судьбами других
людей. Я не побежала вместе с однокурсниками «глазеть» на Тито, прибывшем в МГУ. Мне
показался унизительным тот ажиотаж, тот восторг, с которым мои товарищи по курсу
рассказывали друг другу о том, что «Они видели Тито». У нас в доме на нашем этаже жил
Мануильский, на четвертом – Ульбрихт, на пятом Пик. Бывали в доме Торез, Тольятти, мои
постаревшие, как и я, соседки по дому вспоминают их, а у меня ни в одном глазу – мне они
были неинтересны. Почему-то. У меня не было никакого пиетета перед Гротеволем, когда
папа на како м-то приеме представил меня, а Гротевол произнес: «Они растут, а мы стареем»,
и вежливо пожал мне руку. Как, впрочем, никогда не было страха и перед министром
просвещения Киргизии, перед ректорами, секретарями обкомов и райкомов, деканом и
другим «Начальством». Не было страха, не было и нужного им уважения. Я не
воспринимала их как людей, наделенных какими-то особенными, прекрасными
человеческими качествами или талантами, что могло бы вызвать во мне чувство огромного
их превосходства и преклонения. Хотя моя судьба работника Вузов в Киргизии, от них,
конечно, зависела, но этого я или не совсем понимала, или в это просто не верила.
А в результате вела я себя бесшабашно храбро, как я сейчас понимаю. Приведу пример.
1954 год. Я работаю на полставки в Киргизском государственном заочном
пединституте, читаю лекции, сдаю кандидатский минимум, пишу научные статьи, выпускаю
стенгазету, секретарствую в комитете комсо мо ла преподавателей института. Нищенствую.
Квартира частная. Детей двое, я беременна третьим, но об этом никто не знает. И воюю с
cmp4=j6d
34/347
протаскиванием к диплому неучей – родственников некоторых преподавателей. Не одна
воюю, а вместе с членами комитета комсомола, с членами редколлегии. Но, наверное, я
самая горластая. И, конечно, меня увольняют «по сокращению штата». Хи-хи-ха – я
представляю справку о десятинедельной беременно сти. Директор института вертит бумажку
в руках и при мне спрашивает своего заместителя: «А мы не можем ее уволить, несмотря на
беременность?» «Можем, – отвечает зам. – Но вам придется все месяцы платить ей из своего
кармана, по решению суда». «Жаль», – говорит директор в присутствии молодой
беременной женщины.
Затем меня вызывает к себе министр просвещения Джолонов. Сидит за
начальственным столом такой холеный, лоснящийся, красивый, сытый мужчина – киргиз,
любимец женщин. Глаза умные и равнодушно-властные. Минуту разглядывает меня, только
что родившую и снова беременную, стоящую около двери. Не приглашает пройти и сесть,
смотрит и, после минуты разглядывания, изрекает: «Хочу вас предупредить, что как только
вы родите, мы вас сразу уволим». Мужчина – женщине, ждущей ребенка. И я,
двадцативосьмилетняя комсомолка, верящая в справедливость социалистического
государства, парирую, все также стоя у двери: «Хочу вас предупредить, что ничего у вас не
получится. Когда рожу, я стану кормящей матерью, и уволить меня у вас не будет права. А
уж я постараюсь, чтобы молоко в моих грудях не пересохло не меньше года. А за это время
уйдете вы». Поворачиваюсь спиной к министру просвещения и ухожу. Аудиенция окончена.
По моей инициативе.
Уж не знаю, что там Джолонов подумал о такой нахалке. Сейчас я хотела бы об этом
узнать, а тогда он меня совершенно не интересовал – так, абстрактный носитель зла, тратить
на которого эмоции, а тем более свои мозговые извилины – себе дороже.
Кстати, министры просвещения менялись у нас не по дням, а по часам. И я как в воду
глядела – на какой-то бабской истории Джолонов попался, и его уволили «за моральное
разложение». Такого красивого, такого вальяжного. Такого – смерть женщинам.
Нет, я не боялась своего начальства. И ни перед кем не преклонялась.
А вот со Сталиным я влипла. Почему-то.
Но надо все же вернуться к своему детству, после этого заглядывания в будущее.
НЕМЕЦКАЯ ШКОЛА
1934-1938
1934 год – я иду учиться в первый класс немецкой школы им. Карла Либкнехта в
Москве, расположенной далеко от дома. В первый год меня провожали, а со второго, когда
школу перевели на Кропоткинскую, я уже ездила на трамвае от Пушкинской площади
совершенно одна. Для московской детворы подобная рисковая самостоятельность была
совсем нетипична. Но, наверное, в моем случае, решающую роль сыграло то, что мама
следовала немецким традициям. А по ним в Германии дети ездят в общественном
транспорте совершенно одни, по крайней мере лет с шести.
Самое важное, что я запомнила о первых классах своей московской немецкой школы,
я уже успела описать в «Осторожно, дети!», опубликованное в "Neues Leben".
СТРАСТНОЕ ЖЕЛАНИЕ
«Как и многие дети, я очень хотела пойти в школу. С большим нетерпением ждала я
счастливого часа. А в те годы детям приходилось ждать долго, ибо только с восьми лет
cmp4=j6d
35/347
принимали тогда в школу.
Мое нетерпение имело к тому же вполне конкретную причину. Дело в то, что меня
давно уже мучил вопрос, «Что первым появилось на свете – курица или яйцо?». Я
приставала со своим вопросом и к маме и к папе и неизменно получала один и тот же ответ:
«Вот пойдешь в школу, тогда и узнаешь». Школа в моем воображении рисовалась
сказочным дворцом, в котором жили феи и волшебники, все знавшие и все умевшие.
И когда, наконец, наступил первый день учебы, я обрушила на свою первую
учительницу, товарища Ротцейг, свой жгучий вопрос.
Еще сегодня я слышу, как я его задавала, тогда. Ни на первом, ни на втором уроке я не
нашла подходящего момента. Но когда наступила большая перемена, и мы, выстроившись
парами, стали спускаться по темной лестнице в столовую, я сочла, что время настало.
Только на пару секунд учительница оказалась рядом со мной, и я тут же спросила, не
слишком громко, чтобы не слышали другие, но взволнованно и полная надежд: «Как
появилась на свет первая курица?» Про яйцо я даже не помянула, вопрос стал бы слишком
длинным, и я бы не успела выпалить все на одном дыхании. Кроме того, я была уверена,
смысл моего вопроса учительница и так поймет. На то она и учительница. Я спросила,
наконец, о том, что меня мучило, и счастливая, ждала ответа. Конец моему неведению! Я
впилась глазами в товарища Ротцейг. А она очень спокойно (!) произнесла в ответ: «Это
очень сложный вопрос. Но когда ты будешь в восьмом классе, ты сама все поймешь».
Я была убита на месте. Я так была разочарована, что и сегодня не могу передать
словами сво е тогдашнее состояние. Меня охватила великая скорбь, а страдания ребенка
всегда безграничны, но , к счастью, и быстротечны.
С этого момента у меня пропал всякий интерес и к курице и к яйцу. Баста! Да и школа
перестала казаться сказочным дворцо м, с настоящими феями и волшебниками. Самый
обычный дом, с самыми обыкновенными людьми. И в столовой, что, почти, в подвале,
темно. И учителя знают вовсе не все...
Возможно, то, что меня ждало разочарование сразу же в первый школьный день,
оказалось благом для меня. Да не сотвори себе кумира...
Но в тот день я была по-настоящему несчастна».
Училась я с удовольствием. Мама сознательно не привила мне навыков ни чтения, ни
письма, дабы мне не показалась слишком легкой учеба, и я, в свои почти восемь лет, была
совершеннейшим неучем. Но школа, по мнению мамы, для того и существует, чтобы
научиться преодолевать трудности и прио брести умение трудиться, умственно. И я
старалась, с большой охотой.
Никогда мама не сидела рядом, когда я делала уроки. И если я обращалась с каким-
нибудь во про сом, так как не получалась задачка, мама все усло вия переводила на ее
любимые, а мне надоевшие, яблоки и говорила: «А теперь подумай сама». И я думала.
Никаких подсказок с маминой стороны. Сама! Все сама!
Маме за это спасибо!!! Огромное!!!
Я не слишком многое помню из своих первых школьных лет в немецкой школе имени
Карла Либкнехта, к сожалению. Только какие-то обрывки застряли в памяти. И все
отмечены одним – каким-нибудь эмоциональным потрясением, горем или радостью, вроде
бы по пустякам. А вот остались в памяти.
КОНФЛИКТ
«В один из первых школьных дней товарищ Ротцейг спела нам немецкую
колыбельную песню, с четырьмя известными стро ками:
Schlaf; Kindchen, schlaf.
Dein Vater hütet die Schaf,
cmp4=j6d
36/347
Deine Mutter schüttelt das Bäumelein,
da fällt herab ein Träumelein.
Спи, дитя мое, усни.
Папа с овцами вдали.
Мама дерево трясет,
Сладкий сон там упадет.
Учительница спросила
–
Дети, кто знает эту песню?
Лес рук поднялся в ответ. Дома большинство ведь говорили по-немецки и знали эту
колыбельную. Я тоже подняла руку. Когда же все опустили руки, я продолжала держать
свою с высоко торчащим вверх указательным пальцем. Как учила нас то варищ Ротцейг.
–
Что ты хочешь сказать? – спросила учительница.
–
Моя мама поет эту песню по-другому, – сказала я с упреком.
–
Очень интересно , – про изнесла учительница, и, возможно, чтобы смягчить
выражение протеста на моем лице, добавила:– Ты сможешь нам это спеть?»
Вообще-то я отлично знала, что петь не умею. Текст я запоминала быстро, а вот
мелодию... В моем исполнении невозможно узнать ни одной песни. Я колебалась.
–
Ну, Траутхен, не бойся, – подбодрила меня товарищ Ротцейг.
И я решилась! Только ради того, чтобы все узнали правильные слова. Очень
старательно я спела на мелодию известной колыбельной те четыре строфы, что хорошо
знала в мамином исполнении:
Schlaf, Kindchen, schlaf.
Dein Vater ist ein Schaf,
Deine Mutter ist ein Trampeltier,
Was kannst du, armes Kind, dafür.
Спи, дитя мое, усни.
Папа твой баран в степи.
Мама толстая свинья.
Разве в том твоя вина?
Мое пение завершилось. Гробовая тишина в классе. Раздался только ледяной голос
моей учительницы:
–
Какой позор! Петь такое твоя мама не могла! Садись! От тебя я этого не ожидала.
Стыдись!
С чего это, вдруг, такой крик? Моя мама, ведь, на самом деле, поет колыбельную
именно так. Почему мне не верят?
Я заревела.
Товарищ Ротцейг, возможно, подумала, что я рыдаю от стыда и раскаяния. А у меня
катились слезы только от злости, упрямства и обиды. Потому что, никто не хотел меня
понять.
Но откуда учительнице было знать, что моя мама, родившаяся в одном из
пролетарских районо в Берлина, слышала эту колыбельную о т своей матери, берлинской
белошвейки? И именно в таком дерзком варианте, в котором неизвестный автор выразил
боль и насмешку замученного работой и тяжелым бытом, немецкого рабочего? И что, моя
мама, по характеру веселый и насмешливый человек, пела мне ко лыбельную только так, как
пела ее моя бабушка?
И что я старательным исполнением «правильного варианта» хотела только хорошего?»
Домой я пришла с тяжелой ношей на сердце, и поведала маме о приключившейся беде.
Я стояла перед мамой – воплощение чистейшей детской наивности, ибо так и не поняла, в
cmp4=j6d
37/347
чем была моя вина, и почему мне не поверили. Мама должна была мне все объяснить.
Но вместо серьезного разговора о школьном недоразумении, мама, моя дорогая
мама... расхохоталась. Не в силах удержаться на ногах из-за душившего ее смеха, мама
повалилась на диван, и там, продолжая хохотать, наконец, выдавили из себя первые слова.
Это было не членораздельное предложение, а рефрен из одних и тех же слов, совершенно
для меня ужасных: «Mensch, ist das Kind aber doof!!!» Мама повторяла свое «Ну, и дура же у
меня дочь» несколько раз. Теперь я, вообще, уже ничего больше не понимала. И я заревела.
В искреннем, неудержимом хохоте – моя мама, умная, непосредственная, веселая.
Конечно, потом она меня утешила. Все мне объяснила. Расцеловала. Я слушала ее
сквозь слезы, она целовала, а веселые смешинки так и продолжали плясать в ее глазах. Но
мне уже не было ни больно, ни обидно. От сердца моего отлегло. Это тоже моя мама,
умевшая прятать по д свое крыло .
Не все мои беды в школе были такими безобидно-нелепыми. Однажды я,
девятилетняя, совершила в школе «большую политическую ошибку».
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОШИБКА
«У нас дома все говорили друг с другом по-немецки. И в школе тоже, учителя и
ученики разговаривали на этом языке. Откуда наша московская школа брала педагогов, я не
знаю, но все они владели немецким, как родным. Среди учителей было много немецких
политэмигрантов, но никто не использовал какой-нибудь диалект, только литературный
немецкий был в ходу.
Русским я овладевала в своем многонациональном доме – в общежитии Коминтерна,
где именно русский был общим средством общения, как для взрослых, так и для детей. Но,
по моему, более всего я осваивала русский по громкоговорителю – большой черной тарелке,
висевшей у нас дома над портретом Ленина. Если бы это зависело от меня, то радио дома
вещало бы беспрерывно. Я бы слушала его днем и ночью. Но мама приходила с работы
усталая, и сразу после последних известий радио замолкало . Я протесто вала.
Выход нашел отец. Он купил наушники и с тех пор я даже по утрам в воскресенье, за
общим завтраком, сидела, нацепив наушники. А так же за обедом и ужином. Я даже
ложилась с наушниками спать, если передавали оперу, чтобы в антракте прослушать
содержание следующего акта. Я слушала все передачи. Правда, по следние известия мне
нравились меньше всего, и я позволяла себе сделать перерыв.
Литературные передачи, транслируемые театральные спектакли, ро мансы и стихи – все
это постоянно звучало в моих ушах, прерываемое лишь выполнением каких-нибудь
домашних поручений и деланием уроков.
А в стране тем временем развернулось стахановское движение. По радио одна передача
за другой были посвящены Стаханову и его последователям. Очень скоро я их всех уже
знала наизусть – и Кривоноса, и Пашу Ангелину. А радио продолжало вещать о них. Я
заметила, что стало меньше радиоспектаклей и литературных передач. А когда к тому же
еще и товарищ Ротцейг посвятила целый урок стахановскому движению, я сорвалась:
–
Вечно этот Стаханов и Стаханов. Надоело! Сколько можно?
Учительница побелела от страха. Я не помню ее слов по поводу моего «политического
выпада», но реакцию отца помню отчетливо. Он был тогда активным членом родительского
комитета школы, кажется, даже его председателем. И товарищ Ротцейг, конечно,
немедленно вызвала его в школу, чтобы доложить о политической незрело сти его дочери.
Отец пришел домой белый как полотно, тут же лег на диван, что он в неурочный час
делал всегда в том случае, если что-то «было не так», и трагическим тоном сообщил маме:
–Из-за нашей дочери у нас могут быть большие неприятности.
И началась мамина и папина ко ллективная обработка моего незрелого со знания и
осуждение неверного поступка. Мне пытались объяснить, какой вред я нанесла маме с
cmp4=j6d
38/347
папой, раз не понимаю, какое прекрасное движение развернуло сь в стране под руково дство м
Стаханова. Мне должно быть стыдно ! Очень стыдно.
Но я сама отлично понимала, какое прекрасное движение развернулось в стране под
руководством Стаханова! Сто раз понимала! Я только хотела больше литературных передач
по радио. А не только все о Стаханове, да Стаханове. Что я такого неправильного сказала?
Что?
Ничего друго го мне не оставалось, как снова зареветь.
Но я и сейчас задаю себе вопрос: что требовали школа и родители от девятилетнего
ребенка? Что я должна была понять? Истоки страха взрослых? А сами они эти корни
осознавали? А если не осознавали, то были ли мои родители в состоянии тогда, в середине
30-ых, объяснить мне то, над чем и сегодня все еще бьются опытные историки, талантливые
публицисты, разного рода политики?»
Мой нечаянный «выпад» про тив стахановского движения не имел, слава богу, никаких
последствий. Но сегодня, почти шестьдесят лет спустя, я понимаю, как трудно было
родителям втолковать ребенку, что язык за зубами надо уметь держать не только в Вене, где
«кругом буржуи и их верные слуги – полицейские», но и в Москве, «столице прекрасной
родины всех рабочих и крестьян всего мира», которая спрятала нашу семью от немецких
фашистов. Не могли они такое объяснить ребенку, хотя и пытались. А себе могли?
Но тогда, в девять лет, я такие вопросы себе еще не задавала. Я просто никак не могла
понять свою вину, а потому слезы все капали и капали из моих глаз, и новый шквал
отчаянного рева не единожды вырывался наружу. Мне было очень плохо. И маме с папой,
конечно, тоже было плохо.
А еще мне было плохо, когда вдруг, посреди учебного года, в 1938 году, закрыли на
совсем нашу немецкую школу. Об этом я тоже поведала в «Осторожно, дети!»
ЗАКРЫТИЕ ШКОЛЫ
«В 1938 году закрыли нашу немецкую школу им. Карла Либкнехта. Это случилось не в
конце учебного года, и не в начале, а посреди третьей четверти. Меня вышвырнуло в
четвертом классе. С этого момента все учащиеся нашей школы должны были продолжить
учебу в районных русских школах по месту жительства. Больше не нужно было ездить в
школу со всех концов Москвы на Кропоткинскую, где на холме высилась наша альма-матер,
которую я уже успела полюбить, и в во дворе которой мы порой – к великому своему ужасу
–
находили человечьи кости, от чего любовь к школе вбирала и страх. Но дети любят
страшилки, по ка о ни их непосредственно не касаются.
Каким-то образом и до нас, младшеклассников, доходили слухи, что среди учителей
орудуют враги народа, которые собирались воспитывать детей не в так, как положено. Эти
слухи были для нас сродни страшным сказкам, в которые веришь и не веришь. Товарищ
Ротцейг, конечно, врагом быть не могла, это знал каждый ребенок. Хотя она нас больше не
учила в школе, но я вместе с несколькими учениками своего класса приезжали к ней по
вечерам домой, где она знакомила нас с премудростями немецкой грамматики и азами
немецкой литературы. Других учителей, мы, учащиеся младших классов не знали. Наша
учительница была единственной и по пению, и по рисованию, и по лепке, а также по
математике и чтению, короче, по всем предметам, которые про ходят в начальной шко ле.
Но страх все же засел в наши души из-за таинственного закрытия школы. Жизнь
потеряла столь нужную детям ясность и устойчивость. Дворец знаний, давным-давно
потерявший ореол волшебного замка, все же не хотел в наших сердцах превращаться в
обиталище людоедов. Нам-то было хорошо в нашей школе!
Переход в другие школы был нам труден. Большинство из нас не знало как следует
русский язык, и вынуждено было остаться на второй год. Меня спасла моя тогдашняя
любовь к радио – я русский знала. Но и я, как сейчас помню, очень долго, стоя у доски,
cmp4=j6d
39/347
решала пример по математике сперва в уме по -немецки, и только пото м докладывала
результат по-русски. В моей но вой школе на Старопименовско м у учителей хватило
терпения и мудрости ждать, пока я справлюсь с переводом. Я не потеряла учебного года. Но
не всем повезло, как мне.
Для старшеклассников, по лучавших в немецкой шко ле отличные оценки, а в русской
оставленных на второй год в том же классе, это было трагедией. Не самой большой, если
иметь в виду ужасы 1937-1938 годов, и все же немалой для конкретного, еще не вполне
повзрослевшего человека...»
ЛЕТНИЕ КАНИКУЛЫ 1935-1936 ГГ.
Жизнь в первые школьные годы состояла не только из маленьких и больших трагедий.
Летом 1935 года мы с мамой побывали в Анапе.
А лето 1936 года мама, папа и я, вместе с семействами Альфреда Курелла и Фридриха
Вольфа про вели на Кавказе в местечке Псху. Вальдерфоегельские традиции воплощались в
жизнь мамой и папой теперь с уже подросшей дочкой.
Самое сильное впечатление кавказских дней – как Альфред Курелла читал нам, детям,
Мише, Кони, Грегору и мне, «Иллиаду» Гомера. Наверное, я мало что понимала тогда, но
чтение завораживало, от него веяло историей, и я слушала, замерев на месте. Мне было
тогда девять лет.
Я понимаю, дети знатных дворян в таком возрасте, наверняка, уже знали наизусть
целые отрывки из поэм Гомера. А мне, ребенку родителей – самоучек, окончивших только
восемь классов народной школы, знакомство с Гомером досталось из уст пролетарского
писателя-антифашиста, просвещавшего старших ребят, а заодно и меня, малявку.
А еще я была тогда немножко влюблена в Кони Вольфа. И только потому, что он,
реже, чем Миша и Грегор, дразнил меня, напоминая, ни с того, ни с сего, что я среди них
самая маленькая. «Ах, Траутхен, что же ты опять наделала!» "Ach, Trautchen, wie kann man
nur?"– то и дело звучало из уст старших мальчишек. И я была готова зареветь, в сто первый
раз. К их, моих мучителей, обоюдной радости.
О моей тайне мама не знала, я ее в «сердечные дела» посвящать не стала.
cmp4=j6d
40/347
БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ
1937-1938.
1937 ГОД
Ведала ли я о трагедии 30-тых годов?
Конечно. Я знаю, что в 1936 году арестован Эрих Вендт, лучший друг мамы и папы. И
родители не предают друга, они борются за его освобождение, и даже мне, еще ребенку,
говорят, что совершена ошибка – Эрих не враг. А я и без них это знаю. Не бывают враги
такими хорошими людьми, как Эрих, бравший меня на руки с самого моего рождения.
Арестован всегда хмурый отец моей школьной подруги, соседки по коридору в
общежитии Коминтерна «Люкс» Муши Шиф. И он тоже не враг, мы обе это знаем, и
каждый вечер ждем его возвращения. Он не может не прийти домой. Не может! Мушина
мама это, конечно, тоже знает, но почему-то целыми днями сидит с низко опущенной
головой на стуле, ничего не говорит, и ничего не делает, даже обед не варит. Три старшие
сестры моей подруги целое утро прыгают на неубранных постелях, а мушина мама так и
сидит на своем стуле, совершенно безучастная ко всему, что творится вокруг. Голодных
девочек подкармиливают на общей кухне соседи, Муши кушает у нас, а ее маме все все
равно. Мы не понимаем, что случилось со статной, красивой мушиной мамой. Ведь скоро,
очень скоро папа вернется! Мы даже специально по вечерам все время играем в коридоре.
Чтобы первыми увидеть его возвращение. А моя мама, все пытающаяся вывести
отчаявшуюся женщину из состояния абсолютной апатии, однажды в сердцах заявляет папе,
но мне было слышно: "Только мелко-буржуазные женщины так раскисают в беде!" И мне
становится немного стыдно за мушину маму.
Арестован и отец Нелли Ласси, тоже живущей со мной в одном доме, и с которой я
тоже дружу. Неллин отец – финский коммунист, был отменным лыжником, постоянным
участником наших коллективных воскресных лыжных вылазок, и не может умный папа
моей подруги быть врагом народа. Не может.
Во дворе нашего дома стоит двухэтажный флигель, куда после ареста переселяли
семьи "врагов народа". Туда переселена и Нелли Ласси с мамой и вскоре появившейся
маленькой сестричкой. Ходить часто в тот флигель мне мама не очень разрешает. "Пусть
Нелли лучше приходит к нам, у нас ведь просторней". Мама боится не "политически
ненадежных" обитателей флигеля, а антисанитарии скученного обитания в том тесном
домике, остерегается болезней. Но как не бегать к подруге? И я, конечно, бываю у подруги,
экая беда, теснота! Там по коридору носится много детишек без всякого присмотра. Мамы
устроились на заводы, их дома нет. А дети? Двое братьев-близнецов весь день в том флигеле
ухаживают за годовалой сестричкой одни, при поддержке соседки, регулярно
заглядывающей к малышам. В "Люксе" рассказывают друг другу, как Гансик жаловался
однажды пришедшей с работы маме: "Сегодня Аннихен так обкакалась, что Хорст надел
противогаз. А я хотел взять противогаз у тети Зины, но она не дала".
37 год отнимал отцов у моих детских подруг. Но мы – и Муши, и Нелли, и я были
уверены, что скоро, очень скоро правда восторжествует. И папы вернутся. Да и мама
объясняет мне, наши друзья – не предатели, но на них наклеветали настоящие враги
социализма, чтобы как можно больше навредить Советскому союзу. И, конечно, папы
придут домой. А маме своей я верила.
А в «Люксе» тем временем продолжаются аресты, и я уже бегала вместе с другими
люксовскими ребятами смотреть через замочную скважину на покончившего собой
cmp4=j6d
41/347
мужчину.
И я слышу иногда по ночам тяжелую поступь чужих сапог и боюсь, смертельно боюсь,
что сапоги остановятся около нашей двери, хотя и не должны, ведь мой папа не враг народа,
но вдруг, вдруг они ошибутся, как ошиблись с отцом Муши, папой Нелли. Вдруг? И мне
страшно.
Но это все происходит в Москве. В «Люксе».
А я теперь в пионерском лагере, у синего моря, под теплым солнышком и голова моя
занята черти чем, только не трагедией страны.
Я В КРЫМУ
Лето 1937 го да.
Я в Крыму, в пионерском лагере детей сотрудников Коминтерна. Моя мама ждет
второго ребенка. А я впервые все лето от нее так далеко, что навестить меня она не может.
В лагерь идут письма мамы и папы, и в каждом сетование на то, что я не пишу. Однажды
папа даже выразил свое «возмущение» моим затянувшимся молчанием в виршах, надеясь
таким о бразом достучаться до моей совести.
Wenn jemand eine Reise macht
Und andere bleiben zu Hause,
Dann ist es wohl sehr angebracht,
man schreibet ohne Pause.
Wie man das Reiseziel erreichte,
Ob schwehr die Fahrt war oder leichte.
Ob man schon Freunde hat gefunden,
spaziert und tanzet heitre Runden.
Auch wie das Essen schmeckt ist wichtig,
und ob die Gegend so ganz richtig
mit Wald und Wiesen, Feld und Rain
mit heitren Blümlein mittendrein.
Ob s Arbeit gibt, die Freude macht,
warum die Disziplin nicht klappt...
Kurzum, es gibt genügend zu erzählen
Wonach die Mamas sich so sehnen (und die Papas auch).
Entschieden ist es falsch gedacht
Ich schreibe erst in Tagen acht,
doch täglich tu ich selbst erwarten
zwei Briefe und ein Dutzent Karten.
Nein, Töchterchlein. So geht es nicht!
Merk die Moral von der Geschicht:
So einer eine Reise macht,
schreibt er nicht erst nach Tagen acht!
А я и, правда, не спешу ежедневно, или хотя бы раз в неделю сообщать домой о
событиях дня. Я уже «большая», мне десять лет, и у меня действительно своя собственная
жизнь, уже не во всем совпадающая с каждодневно стью моих родителей. Я наслаждаюсь
крымским солнцем, купаюсь в чистых водах Черного моря, ловлю на удочку кефаль, ныряю
с лодки, не солдатиком, а очень больно прямо на пузо, объедаюсь фруктами, которые нам
приносят прямо в палату перед самым сном – целую глубокую тарелку, каждому. Мне
хорошо, очень хорошо в Крыму, радостно и счастливо.
И ничто не смущает мой покой. Даже трагедия, случившаяся в день торжественного
cmp4=j6d
42/347
открытия лагеря, прошла по чти мимо меня.
ОТРАВЛЕНИЕ
Вечером, перед праздничным костром, нас всех, от мала до велика, накормили
пирожным с заварным кремом. Мы слопали угощение с большим удовольствием. Однако,
сразу после костра, детей, одного за другим, начало рвать. Они так и стояли вдоль дороги,
ведущей к корпусам, и осво бождали свои желудки. Сначала все решили, что ребята просто
угорели от дыма. Но «угоревших» становилось все больше и больше, и стало очевидным –
произошло массовое отравление детей сотрудников Коминтерна. Среди работников лагеря
затесался враг народа? Уже сбежал повар? Яду хватило бы на всех со смертельным исходом,
но после того, как повар уже скрылся, хотя об этом и не знали, оказалось, что
приглашенных из соседнего санатория взрослых будет гораздо больше, чем планировалось?
И тогда крем разбавили, чтобы хватило на всех? Это и спасло нам жизнь? Таковы были
слухи.
На помощь пострадавшим пришли взрослые обитатели соседнего санатория, тоже
имевшего отношение к Коминтерну. Многие из них были на открытии лагеря и ели те
злополучные пирожные. Взрослых тоже выворачивало, но они, тем не менее, старались
помочь – держали под мышками малышей, когда из-за тошноты и слабости у тех не было
сил стоять, заставляли пить, пить, и пить. Мою голову в тяжелые минуты опорожнения
желудка держал огромный чернокожий мужчина. Его ладонь была тоже огромной, и мне
было уютно находить в ней опору для моей, вдруг отяжелевшей, головы. Мой спаситель
приносил мне стакан за стаканом воду и уговаривал, замученную тошнотой и рвотой,
выпить еще раз, все залпом. И я слушалась, давясь слезами. Он, закончив процедуру
промывания моего желудка, совершенную прямо у входа в наш корпус, заботливо отнес
меня на могучих своих руках обратно в спальню, уложил в постель, закутал в одеяло. И не
ушел, пока я не заснула. А в изоляторе уже не было места, и взрослые просто обходили
корпуса и принимали необходимые меры прямо на месте.
Хотела бы я сейчас знать, из какой страны был тот борец за свободу человечества, и
что с ним стало. Я бы поблагодарила его за помощь маленькой девочке, больше всего на
свете боявшейся тошноты и рвоты.
Сейчас я думаю, что, скорее всего, нам было худо оттого, что крем испортился от
жары. Но тогда, в 1937 году, я верила, что нас хотели убить. Так было романтичней,
интересней, страшней. Шпиономания набирала обороты, и я, десятилетняя, кажется, даже
немного гордилась «покушением на нашу жизнь». Ведь никто не умер, не удался «замысел
коварного врага народа».
Писать родителям об отравлении, нам было строжайше запрещено «в интересах
следствия». Я и не написала. Да и что их зря тревожить, когда все уже прошло, и я лопаю
виноград в полное свое удовольствие. «Пирожная история», казавшаяся в начале
захватывающе интересной, очень быстро вылетела из моей головы.
И вообще, проблемы взрослых сейчас не мои проблемы. У меня уже своя жизнь. И я
еще ребенок, маленькая десятилетняя девочка. Случайно попавшая в 1937 год.
МОИ ПРОБЛЕМЫ
Мне десять лет. И у меня совсем дурацкие проблемы, но для меня большие. Мне еще
раз в жизни не верят! А ведь я до дурости правдивая и никогда не вру!
Я рассказываю соседкам по палате о том, что могу ночью встать и начать ходить по
комнате, совершенно не зная ни в эту минуту, ни утром, что я собственно делаю. Я хочу,
чтобы они не пугались моего снохождения, ибо сама я его не боюсь, просто предупреждаю.
cmp4=j6d
43/347
А девчонки не поверили! Они решили, что я важничаю, хвастаюсь, выкобениваюсь, как
сказали бы сегодня. А еще они не поверили, что прошлым летом на Кавказе я научилась
ездить верхом на лошади.
И, ошарашенная недоверием, я спешно прошу маму написать мне по-русски (мне ведь
надо показать свидетельство девочкам!), что ночью я хожу, и что действительно
передвигалась по горам Кавказа на лошади.
Что о твечает мо я мама?
Я приведу мамино письмо таким, каким она его написала, со всеми ошибками –
документ маминого знания русского языка.
«Почему я тебе должна писать по-русски, что ты уже сидела на лошаде целый день и
больше и ездила в Кавказ в прошлом году? И даже ночевала в палатке. Тебе не верили, когда
ты это сказала? Ну, это нехорошо! Я тебе даже могу снимок посилать, где ты сидишь на
лошаде с Грегрем, но я могу утвердить, что на обратном пути отдельно одна сидела на
лошаде. Снимок надо принести обратно, это единственный наш и я тоже хочу и ты, когда
десять лет старше, хочешь опять смотреть, какой ты маленький герой был, когда тебе
было только 9 лет!
Или дочь, хочешь экскурсий сделать с большими ребятами и тебя не хотят взять
собой, потому что ты маленькая? Но, тогда я могу тоже тебе утвердить, что ты с нами
уже много экскурсий сделала и хорошо была даже через ночь, и они могут тебя на
экскурсий взять. Но ты знаешь, всегда быть осторожным, тоже без мамы и папы!!»
На этом мамин энтузиазм 25 июля 1937 года в писании письма по-русски иссяк, и она
перешла на немецкий, заметив, что сделала больше ошибок, чем я в первом классе, за что,
наверняка, над ней я уже смеюсь. И ни слова по-русски о моем лунатизме. Сие для мамы не
тема разговора с девчонками. Хожу по ночам по комнате? Ну и что? Пройдет!!!
И мама делает вид, что не поняла мой вопрос. Но она готова все же выполнить мою
просьбу до конца! И потому уже по-немецки пишет, что
«фразу, что ты ночью ходишь, мы не совсем поняли. Ты имеешь в виду ночные походы
и ночевки в палатке, или мне надо еще написать и о том, что ночью ты встаешь и бродишь
по комнате, а утром ничего не помнишь? Ты там это тоже делаешь?»
"Den Satz, dass Du nachts gehst, haben wir nicht ganz richtig verstanden. Meinst Du, dass
Du Nachtwanderungen machst, und im Zelt übernachtest, oder soll ich auch noch schreiben, dass
Du Nachts aufstehst und im Zimmer herrumläufst und am anderen Morgen nichts davon weisst?
Machst Du das dort auch?"
Это моя мама. Стесняться своего лунатизма мне не надо, но и трезвонить о нем на
каждом шагу тоже не стоит. Мама дает мне тайм аут. И решать мне самой. В десять лет.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ на тему «Мама и я»
Вообще мама мне многое доверяла делать и говорила потом мне, уже взрослой, что на
меня она всегда могла положиться. Я уже поведала, что не подвела ее в семь лет, когда
должна была в Австрии никому не говорить о приезде из Москвы, когда мама была там по
какому-то поручению Коминтерна, и я была ее прикрытием. А когда мне было девять, на
Кавказе, мама, в свою очередь, не подвела меня, потому, что верила – я поведу себя
правильно. Правда, маме пришлось зажать рот руками, чтобы ни единым звуком не выдать
своего страха. Любой ее крик, любая команда, чтобы мне помочь, могли стоить мне жизни,
и мама это сразу поняла. Вот и зажала рот руками и полностью предоставила мне самой и
моей лошади, за одну решающую секунду найти выход из смертельной опасности.
Я тогда первый раз в жизни оказалась верхом на лошади, да не просто в седле, а на
всей поклаже из рюкзаков, высоко, высоко на узкой дороге, где справа скалы, а слева
пропасть. Мне объяснили, что лошадь сама знает, куда и как идти, моя задача держать
поводья, но лошади не мешать. Я тоже сумела не завизжать от страха, когда под ногами
cmp4=j6d
44/347
моего живого средства передвижения, на глазах у мамы, начали падать в про пасть камни,
увлекая за собой передние ноги моей кобылы. Я даже не зажмурилась, чтобы лошадь не
поняла, как мне страшно. А она, умница, в миг встала на дыбы и перенесла передние ноги
одним рывком на твердое место узкого горного серпантина. И продолжила путь. А я, сидя
на ней на самом верху, не упала с лошади, так как сообразила крепко, крепко за что-то
уцепиться. Об этом я девочкам в палате не рассказала, да и с мамой мы эту ситуацию
никогда не обсуждали, почему-то. Но мама все, конечно, помнила.
РОДИЛСЯ ПЕРВЫЙ БРАТИШКА!
Мама о рождении Вольфа
Мамино «русское» письмо было написано 25 июля, а через три дня, 28 июля мама
родила моего первого братишку. И уже 29 июля пишет в роддоме карандашом письмо своей
дочке.
"Meine liebe, liebe Trautchen. Du weiße es ja schon -Dein Brüderchen ist da. Ich liege im
Krankenhaus und gerade war er bei mir zum Trinken. Und es kam mir so vor, als wäre es vor zehn
Jahren, als das kleine Trautchen geboren wurde. Er sieht nämlich fast genau so aus, wie du
aussahst. Zwei kleine Schlitzaugen, die noch nicht einmal aufwaren, zwei runde Bäckchen. Deine
waren etwas dicker und einen süßen Mund, der ist allerdingst größer als Deiner war. Und eine
Nase, genau wie Deine und ein wenig kleiner Haarchen. Du hattest gar keine. Na, und die
Händchen und Beinchen habe ich mir noch nicht anschauen können, die sind immer fest
eingewickelt. Aber eine Ähnlichkeit hat er noch mit Dir. Er ist genau so faul beim Trinken, wie Du
warst. Er schläft, schläft, schläft. Das wird er sich noch abgewöhnen.
Freust Du Dich nun auch wie Papa und Mama sich freuen, daß wir neben unserer "artigen"
Tochter einen frechen Lausbuben haben werden. Oder hilfst Du mit, daß er kein Hooligan wird,
sondern ein lieber netter Bruder, der uns allen Drei Freude macht?
Und was machst Du? Schreibe mir recht bald einen Brief. Ich freue mich über jedes Wort von
Dir und kann es jetzt gar nicht abwarten, bis ich meine Trautchen wieder in die Arme nehmen kann
und ihr ein richtiges Küßchen schenken kann. Jetzt auf dem Papier tausend Küsse meine liebe,
kleine oder jetzt - große Tochter. Deine Mama."
«Моя милая, милая Траутхен! Ты уже знаешь – твой братик уже здесь. Я лежу в
роддоме, и только что он был у меня попить молочка. И мне показалось, будто это было
десять лет тому назад, когда родилась маленькая Траутхен. Ведь он выглядит почти так,
как выглядела ты. Две маленькие щелочки – глаза, которые еще ни разу не открывались, две
круглые щечки. Твои были немного толще. И сладкий роток, который, правда, несколько
больше, чем был твой. А нос, ну совсем как у тебя, и мало, мало малюсеньких волос. У тебя
их вообще не было. Ну, а ручки и ножки я еще не смогла рассмотреть, так как он все время
крепко запеленат. И у него есть еще одно сходство с тобой, он такой же лентяй при
сосании, каким была ты. Он спит, спит и спит. Ну, ничего , от этого он отучится.
Радуешься ли ты так же как мама и папа, что теперь рядом с «послушной» дочкой у
нас будет еще и дерзкий разбойник-братишка? Или ты поможешь, чтобы он вырос не
хулиганом, а стал бы милым, симпатичным братом, который нам троим доставит одну
только радость?
И что у тебя? Напиши мне побыстрее письмо. Я радуюсь каждому слову от тебя и
сейчас уже не могу дождаться, когда я снова заключу в объятия мою Траутхен и стану
целовать тебя наяву. А пока на бумаге тысяча поцелуев моей милой, маленькой или теперь
уже большой дочке. Твоя мама».
Папа о рождении Вольфа."Ура товарищу Сталину!"
cmp4=j6d
45/347
Мама с первого же дня была счастлива. Снова у нее на руках маленькое создание, к
тому же очень похожее на ее первую материнскую любовь.
Счастлив был и отец. Он немедленно сфотографировал голого Вольфа и в приливе
восторга тут же подписал фотокарточку в стихах:
Hurra! ein Bub!
Das ist schon so
Das sieht mann deutlich
Am Popo!
Ура! Пацан!
Что это так
По писке
Видит и дурак!
А мне, в Крым папа поведал о своем торжестве в письме от 30-го июля, вложив в него
и мамино, написанное карандашом, и которое я уже привела.
"Moskau, den 30.8 .37
Meine liebste Tochter,
das Telegramm hast du doch richtig erhalten und wohl noch am 27.7 . Inzwischen hat Dir die
Mama einen Brief geschrieben, den ich hier beifüge. Lies ihn recht langsam, es ist ein ganz lieber
Brief. Die Mama hat ihn doch im Bett schreiben müssen und da sind nicht alle Worte so klar zu
lesen wie sonst.
Siehst Du Tochter, ich habe doch recht behalten, es war ein Junge und du und Mama wollten
es nie glauben. Die Papas haben eben immer recht?? Nun Trautelein, ich denke Du wirst Dich auch
ganz richtig freuen. Kennst Du noch das Märchen von Brüderlein und Schwesterlein? Es ist doch
viel schöner wenn's in einer Familie ein Schwesterchen und ein Brüderchen gibt. Und Du wirst
sehen, wenn wir ihn alle recht lieb haben und uns gegebfseitig helfen, einen lieben und artigen
Jungen aus ihm zu machen, dann gelingt es auch ganz bestimmt. Vielleicht wird er auch ein
Flieger, der über den Nordpol nach Amerika fliegt! Und Du? Wirst Du eine kühne Reiterin oder
eine Fallschirmspringerin? Wie herrlich ist's doch zu leben in unserer schönen Sowjetheimat. Ein
Hurra unserm Genossen Stalin!
Viele Grüsse und Küsse
Dein Papa"
«Моя самая дорогая дочь!
Телеграмму ты ведь получила сразу же, наверно 27? А мама тем временем написала
тебе письмо, которое я тебе вкладываю. Прочти его не спеша, это очень доброе письмо.
Мама вынуждена была писать его лежа в постели, и ты не сразу разберешь все слова, не
очень четко написанные.
Видишь, дочка, я все же оказался прав, это был мальчик, а вы с мамой не хотели в
такое верить. Папы ведь всегда правы, да?? А теперь, Трауделайн, я думаю, что ты тоже
очень рада. Помнишь сказку о братике и сестричке? Все же гораздо лучше, когда в семье
есть и сестричка и братишка. И ты увидишь, если мы все будем его крепко любить и друг
другу помогать, чтобы сделать из него милого, послушного мальчика, тогда нам это
наверняка удастся. Может статься, он станет даже летчиком, который полетит над
Северным полюсом в Америку! А ты? Будешь смелой всадницей или парашютисткой? Как
все-таки хорошо жить на нашей прекрасной Советской родине. Ура, товарищу Сталину!
Много приветов и поцелуев.
Твой папа».
«Без комментариев» – так мне хотелось завершить письмо папы.
Но Рольф, которому я в начале третьего тысячелетия, дала прочесть папин опус,
cmp4=j6d
46/347
наивно спросил по поводу «Ура, товарищу Сталину!»:
–
Папа это серьезно? Наверно он притворялся, да?
Да ничего подобного, ничего он не притворялся! Был счастлив от рождения сына, и
естественно для того времени перекинул чувство торжествующей любви к рожденно му сыну
также и на всю страну социализма и на товарища Сталина. Естественно! Папа любил
Сталина, как миллионы его современников, как и я, тогда, тоже любила товарища Сталина.
Верила, что страно й управляет гений.
Так было. Что было, то было, на том стою. И скрывать свою и папину дурость не
собираюсь. Гораздо важнее понять, как такое было возможно, и не только со мной. Этой
темы я, наверно е, еще коснусь, но не сейчас.
Есть в папином письме еще одна загадка, не общественная, но полумистическая.
Летчиком мо жет быть станет его сын, в Америку полетит через Северный полюс! Папа
хватанул через край с Северным полюсом, но кое-что угадал. Вольфка окончил МАИ, кроме
того, стал со студенческих лет заядлым планеристом, а одним из его друзей юности стал
Евгений Севастьяно в, действительно побывавший в ко смосе. Так что не только неба,
космоса коснулась братишкина судьба. Как папе удалось заглянуть на столько лет вперед?
Силой всеохватной любви к сыну, даже еще не открывающему глаза-щелочки, дабы
разглядеть белый свет? Не знаю.
Но мою судьбу папа не предугадал. Я не стала ни всадницей, ни парашютисткой.
Правда, с парашютно й вышки я однажды, преодолевая панический страх, все же прыгнула,
но летела не землю так стремительно, будто не человек, а камень прикреплен к стропилам.
Мне было так страшно, что я тут же поклялась себе, что никогда больше в жизни, ни за что
на свете, прыгать с парашютом не буду.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ на тему «Папа и я»
Порой мне кажется, что папа хотел сделать из меня не то, что было моей настоящей
сутью. Так, например, субботне-воскресные лыжные вылазки, сопровождавшие все мое
детство в Мо скве, были для меня, скорее, тяжелой обязанно стью, чем радостным
спортивным времяпрепровождением.
Во-первых, я была не жаворонком, а совой, и вставание ни свет, ни заря, когда за
зимними окнами еще тьма-тьмущая, было для меня мукой. Я предпочла бы спать, сколько
влезет, а потом, когда стала уже школьницей, просто завалиться на диван с книгой и читать,
читать, и читать. Но сие мне было не дано. Приходилось долго трястись в поезде до Сходни
или Подрезково, а оттуда марш-броском катить к горам и речке, к месту, на котором
лыжники задерживались несколько часо в.
Во-вторых, я все время была самым маленьким ребенком в группе взрослых умелых
лыжников, и когда надо было еще более быстрым марш-броском двинуться обратно к
станции, чтобы не опоздать на поезд, я вечно плелась в хвосте, отставала, хотя и старалась
изо всех сил. Папа был мною недоволен, сердился, что я не умею скользить так же быстро
как Нелли Ласси. А мама терпеливо вставала рядо м со мной в лыжне и подбадривала,
уверяла, что я справлюсь, не надо только так волноваться. Я чувствовала себя виноватой, а
мама ругалась с взрослыми из-за того, что они берут слишком быстрый темп, совершенно
не учитывая во зможности ребенка. Мне делалось еще стыднее.
Стыдно мне было и оттого, что я боялась высоких, крутых спусков. И если они
попадались на пути, и обойти их не было возможности, я просто садилась попой на лыжи,
зажмуривалась и так скатывалась с горы, с ко торой Нелли Ласси спускалась по всем
правилам горнолыжного спорта. А была она всего на год старше меня. Папа все время
ставил мне Нелли в пример, а я в ответ не хотела быть Нелли, я отстаивала свое право
бояться, не уметь, не хотеть. И участвовала в лыжных вылазках с надутой физиономией. Не
cmp4=j6d
47/347
всегда, конечно, но и не так уж редко. Чем тоже портила папе настроение. Я была ребенком
не таким, каким он хотел бы, чтобы я была. И хотя меня это огорчало, я не собиралась
меняться согласно папиным представлениям. И мама о т меня этого тоже не требовала.
К периоду воскресных вылазок на природу относится еще одно стихотворение,
которое папа написал в мою честь. Мы ходили не только зимой на лыжах, но и летом и
осенью бродили по подмосковным лесам. И однажды во время такого воскресного похода я,
девятилетняя, выпро сила у Неллиного папы, тогда еще не аресто ванно го , роскошную
кожаную плеть и всю дорогу ей любовалась, ощущая плетенную, скрипучую кожу в своих
ладонях. Наслаждалась, наслаждалась, пока не потеряла. Реву с мо ей сто роны было – не
описать. Вот папа и разразился виршами.
«Das Lied von Lassis Peitsche
Wir gingen heut spazieren
wohl in den schцnen Wald,
die herbstlichen Blдtter liegen
am Wege. Der Wind ist kalt.
Hoch in den Lьften ziehen
die Wolken grau und bang,
und Sowjetvцgel ьben
zu schützen das Heimatland.
Die Traute fьhlt ein Drücken
sie muss zum stillen Ort
Derweil sie tut sich bücken
legt sie die Peitsche fort.
Nach einer halben Stunde
fängt sie zu weinen an
und gibt uns jammernd Kunde
was sie verbummelt hat.
Ein Feuer ward entzündet
wir assen unser Brot
und stille sass die Traute
bis von ihr schlich die Not.
Dann gingen wir zurücke
und alle strengten sich an
bis Traute mit fröhlichem Blicke
die Peitsche wieder fand.
30.10 .36 .»
Сочувствовал ли папа моей беде, жалел ли? Или был полон досады из-за моей
невнимательности к чужой вещи? Я не помню. Во всяком случае стихотворное изло жение
такого для меня по стыдного , ужасного события не про ливает свет на папины чувства.
Ирония, нелепость события и счастливый финал в ко нце. Неслучайно я запомнила тогда
одну всего строчку о том, как Трауте «fuehlt ein Druecken».
А вот по случаю рождения Вольфа я получила от папы в Крым еще одно
стихотворение.
cmp4=j6d
48/347
Meiner lieben Tochter
Hier schick ich Dir, mein liebes Kind,
per Post den neuen Kamm geschwind.
Der alte sieht ja grausig aus,
werf ihn sogleich zum Fenster raus.
Doch, bitte, niemand an den Kopf.
Der Wolfgang ist doch besser dran,
er braucht noch lange keinen Kamm.
Er nuckellt an der Mutter Brust,
Dann schläft er fest mit viel Genuss,
und träumt von seinem Schwesterlein.
Ach nein, das kann doch wohl nicht sein,
in solchem Alter schläft man ein
und flegt an nichts zu denken
man hat nichts zu verschenken.
Nicht mal ein kleines Träumelein.
Doch umgekert, so will s mir scheinen,
wird seine Schwester von ihm träumen.
Wie sie ihn auf den Armen wiegt,
ihr Lockenköpfen leise schmiegt
an seine runden Bäckchen.
Sie schaut ihn an und lächelt leise
Und ist beglückt auf ihre Weise.
Die Mama hat es ihr verraten
«Der Bub ist ganz nach Dir geraten».
МАЛЕНЬКАЯ СТАРШАЯ СЕСТРА
Есть в папином письме, написанном мне в крымский пионерлагерь и призыв о помощи
в связи с рождением братишки, а мама обратилась ко мне, десятилетней, впервые как к
«большой».
Уже с рождением первого братишки в моей жизни действительно произошел перелом,
и если нельзя сказать, что кончилось мое детство, то, тем не менее, ответственность теперь
легла и на мои девчоночьи плечи. Именно ответственность за братишкину жизнь на те часы,
когда оставалась с ним один на один. Весной 1938 года этих часов стало много. Беременная
Рольфом мама отправляла меня с Вольфиком в коляске в сад «Эрмитаж», где я проводила с
ним полдня, пока мама не приходила накормить его и забрать нас домой. Дорога туда была
полностью моим делом, по улице Горького, через трамвайную линию на Пушкинской
площади и т.д., толкая впереди себя большую коляску с маленьким братишкой внутри. Я
умело справлялась со всеми колдобинами на пути, коляска меня слушалась.
Но однажды Ренатка Цайсер увязалась со мной в «Эрмитаж» и во что бы то ни стало,
захотела тоже покатать коляску. Дело несложное, и я доверила ей то, за что несла
ответственность. Гордо шествовала длинная как жердь, худая как смерть Ренатка по улице
Горького, не отдала коляску и на Пушкинской площади, заехала на первый рельс
трамвайного пути и тут только заметила, что вдали уже движется «Аннушка». Ничего
страшного я не предвидела, трамвай был далеко, хотя уже бибикал, а Ренатке оставалось
всего ничего, как переехать с коляской второй рельс. Но не тут-то было. Неопытная в
cmp4=j6d
49/347
управлении не игрушечной, а насто ящей коляской, Ренатка заехала на середину пути и ни с
места. Ни назад ни вперед, толкает коляску, а та уперлась и не берет препятствие-рельс.
«Бим-бим-бим» гудит трамвай и все ближе. Я подскочила, резко оттолкнула неумелую
дылду, приподняла передние колеса, как и положено и успела, в самый раз успела убрать
коляску с братишкой и себя саму с места, где нас запросто могли задавить. Ренатка стояла
бледная, виноватая, по нимая справедливость наказания – коляску я ей бо льше не доверила.
ЗНАКОМСТВО С ЗАПРЕТНОЙ СТОРОНОЙ ЖИЗНИ
В том же летнем саду «Эрмитаж» со мной чуть не приключилась большая беда, уже
описанная мной в изданном «Шесто м классе». Приведу эти несколько страничек,
написанные о т имени третьего лица – так легче было писать о пережитом.
«Мама отправляла одиннадцатилетнюю с загруженной первым братишкой коляской в
сад «Эрмитаж», где в компании одной-двух взрослых со своими детьми из «Люкса» она и
присматривала за маленьким Вольфом. Когда тот засыпал в коляске, девчо нка разрешала
себе поиграть с другими девочками. И там, в парке, к девочкам, игравшим в безлюдном
закутке за раковино й летнего театра, подсел веселый и разгово рчивый мужчина. И
оказалось, что о н ничего не знал о гражданской во йне в Испании! И дево чка, во змущенная,
стала его просвещать, горячо и самозабвенно. Испания! Такие события! Такая война! Такие
герои!
Дома у девочки на стене висела карта Испании, и отец флажками из булавок и красной
бумаги каждый день отмечал передвижение линии фронта. Там, в интернациональной
бригаде, сражались о тцы Конрада Вольфа и Грегора Курелла! Испания!
И девочка решила, что дядя – шпион. Не мог советский человек ничего не знать об
Испании 1937-1938 годов. Ясно – шпиона надо задержать. И девочка в уме стала
лихорадочно вырабатывать план поимки врага.
Пока она будет заговаривать ему зубы, делая вид, что не разгадала, что перед ней
шпион, пока она будет разыгрывать из себя дурочку, остальные девочки успеют сбегать за
милиционером. А уж она проклятого шпиона не отпустит, на то она и пионерка. Девочка
стала знаками подавать подружкам сигналы – идите, мол, скорее, чего вы медлите. Еще
убежит!
А дядя ее тактику неожиданно поддержал:
–
Идите. Девочки, идите. Ваша подружка сама мне все объяснит. Она так хорошо
рассказывает. Идите, детки, идите.
Дево чка насто рожилась. Неужели ее маневр разгадан? И ее, разо блачительницу, шпион
сейчас убьет? В глазах его что-то такое было . Он перестал улыбаться.
И тогда она испугалась.
Все вместе они побежали. Кто к матери, кто искать милиционера.
–
Там шпион! Он ничего не знает про Испанию! – тарахтели они взволнованно,
испуганные.
Никто, конечно, ничего не понял. А они торопили:
–
Туда! Там, за эстрадой! Скорее!
–
Что сделал мужчина? – спокойно спросил найденный, наконец, милиционер
–
Ничего! Он разговаривал. Он ничего не знает про Испанию! Он шпион!
Милиционер засмеялся. Никогда взрослые ничего не понимают!
А девчонки верно почувствовали врага. Правда, только своего, девчоничьего врага,
хотя и подумали, что он враг всего Советского Союза.
И только мать девочки, чуть позже пришедшая из дому, чтобы накормить девочкиного
маленького братишку, при первых сбивчивых словах о странном дяде разъяренной тигрицей
сорвалась к той скамейке, на которой ищи свищи, гляди не гляди, а никого уже не было.
cmp4=j6d
50/347
Мама объяснила девочке, что бывают на свете больные мужчины, и что их надо
бояться».
РОДИЛСЯ ВТОРОЙ БРАТИШКА!
13 сентября 1938 го да мама родила Рольфа.
Я хорошо помню это утро, когда проснулась оттого, что у нас дома почему-то сидела
Милли Боельке, а папа куда-то ушел, как, оказалось, встречать машину скорой помощи.
Мама рассказывала Милли, как до лго не знала, что снова беременна, то лько ко гда Рольфу
внутри нее уже было пять месяцев, она поняла, что ждет еще одного ребенка.
Всю жизнь мама чувствовала себя виноватой перед Рольфом за то, что не сумела как
следует согреть его в своей утробе, радоваться его приходу, так как просто о нем не знала.
Она кормила Вольфа грудью, и о еще одном чуде материнства не помышляла.
Писем о появлении на свет младшего братишки у меня нет. Наверняка мама писала
нам из роддома, и папа записки сохранил. Но, к сожалению, папа во время войны, в
эвакуации, переезжая в деревню, положил портфель с самым драгоценным – письмами и
документами на самый вверх воза и его, конечно, украли. Поэтому нет и моих писем из
Крыма, нет писем бабушек и дедушек, нет писем мамы и папы друг другу в юности, когда
нас еще не было на свете. Папа до конца жизни не мог простить себе оплошность,
лишившей его драгоценных страниц прошлого. В том числе и писем о первых днях Рольфа.
И о маленьком Рольфе я могу написать только, положившись на свою память, и,
сославшись на несколько открыток, случайно сохранившихся у меня, т.к. были адресованы
мне в пионерский лагерь в 1939. А свои письма я в войну возила с собой, а не в папином
портфеле.
КОНЧАЕТСЯ БЕЗМЯТЕЖНОЕ ДЕТСТВО
В 1938 году многое изменилось в нашей семье. Я хожу в новую школу и мне нелегко
переходить на русский язык при изучении школьных предметов. Папа теряет зрение, он
уволен с работы " из-за связи с врагом народа Эрихом Вендтом" и райком партии, наконец,
находит ему работу корректора(!) в библиотеке иностанной литературы. А мама все время
дома, ее уволили. не уведомив об этом еще во время ее декретного отпуска, положеного по
рождению Вольфа. Мама безработная уже с ноября 1937 года (но я. ребенок об этом не
знаю), а теперь она кормит грудью маленького Рольфа.
И у нас в семье теперь двое маленьких детишек – моих братишек. Чтобы нас
прокормить, мама по вечерам и ночам печатает на машинке. Она не только прекрасный
бухгалтер, труд ко то ро го оказался нево стребованным из-за недоверия к маме партийных
органов, но мама еще и классная машинистка– по десять страниц в час ухитряется мама
печатать, а под диктовку – так, наверное, и того больше. И немецкие друзья по партии дают
маме на перепечатку свои статьи и книги.
Мамина пишущая машинка стоит на большом столе посреди комнаты, под большой
лампой на потолке, и мама стучит и стучит, не переставая. Братишки мирно спят в другом
углу комнаты, а я ворочаюсь с бока на бок. Постанываю, хочу уснуть. И не могу. Мама, не
поворачиваясь ко мне – моя кровать в полуметре от большого стола, бросает мне,
ворочающейся на постели: «Кто хочет спать, тот спит!» и продолжает стучать и стучать. Я
должна научится засыпать в любых условиях. Должна! И я научилась.
Мы живем теперь на третьем этаже в комнате в 20 квадратных метра, а кухня и
удобства – по-прежнему общие, в коридоре. На общей кухне мама готовит. Здесь же на
плите кипятятся в большом алюминиевом баке братишкины пеленки, потом развешиваемые
на целый день все на той же кухне, на веревках, прямо над большим общим столом, рядом с
cmp4=j6d
51/347
выстиранном другими со седями. А если веревки заняты, то белье сушится на черной
лестнице, на которую дверь ведет прямо из кухни. По-прежнему на таком же столе кто-то
гладит белье, кто-то чистит картошку или раскатывает тесто .
В нашей семье резко ухудшилось питание. Если раньше в выходные дни утром на стол
ставилась красная и черная икра из «Елисеева», балык и осетрина оттуда же, и я не знала что
выбрать из столь вкусного, чтобы все суметь попробовать, прежде, чем желудок забастует,
то теперь по воскресеньям мама жарила на общей кухне гору полубелого хлеба, который мы
поедали, посыпая сахаром. А по будням к завтраку был ненавистный мне кислый
украинский хлеб (самый здоровый, как говорила мама) и неизменное урючное повидло,
которое за 42 копейки килограмм я регулярно покупала из большой бочки в магазине у
Никитских ворот. Когда братишкам варили сладкую жидкую молочную манную кашу, я
всегда надеялась, что немного останется и на мою долю, хоть чуть-чуть на дне стакана.
Иногда мама вечером правит корректуру и я ей помогаю. Перед мамой лежит
направленный текст, а в руках у нее спицы. Глазами мама бежит по строчкам текста, а
руками одновременно вяжет мне или братишкам шикарные кофточки из ириса. А я, мне 11-
12 лет, сижу рядом, и старательно читаю вслух правильный текст, со всеми запятыми и
точками. Ошибка! Мама прерывает вязание, берет карандаш и вносит исправление.
«Дальше!» – звучит команда и я снова читаю, с чувством, толком, расстановкой.
Моя мама уже в своем голодном детстве хорошо усвоила науку выживания в любых
условиях. Девиз «Никогда не сдаваться» она унаследовала от моей бабушки – Лины
Доервальд, сухонькой старушки, вырастившей девятерых детей, и всю жизнь голодавшей.
Мы трудно жили в довоенные годы, но это дошло до меня гораздо позже. Переход на
простую здоровую пищу выживания не сопровождался дома никакими причитаниями, да и
просто обсуждениями. Были беды и пострашнее – шли аресты товарищей по борьбе за
светлое будущее, и это трудно было понять. И именно тогда мои родители наперекор всему
и стали рожать детей, одного за другим. Мама так и называла братишек – «наперекор-дети»,
и смеялась, очень много смеялась от счастья своего нового материнства. Все трое мы были
у нее «наперекор», разному, но «наперекор».
Кто-то скажет «безо тветственность». Заво дить детей в 1937! В 1938! Когда запросто
могли арестовать и их! О малышах бы подумали!
Все так. Но мы появились на свет, и спасибо маме с папой за их безрассудство. И за
неразумную веру в то, что все будет хорошо.
Потом, когда мама снова пошла на работу, а папа был уволен и получил инвалидность
по зрению, моей обязанностью стало по утрам беречь мамин сон. А потому рано-рано, в
пять или шесть утра, ко мне в постель забирались малыши, ползали по моему одеялу,
требовали, чтобы я открыла глаза, чтобы повернулась то к одному, то к другому, ссорились
из-за того, кому с какого боку лежать сегодня. У них сна ни в одном глазу, а я умираю спать,
просто умираю, и все тут. И так каждое утро. До самого начала войны.
Ну и т.д.
Было ли мне в тягость быть старшей сестрой? Ни капельки, как ни странно. Я любила
своих братишек, скучала в пионерском лагере по ним, любила с ними возиться. Да и дома
было так заведено , что каждый старался взять на себя то , что о н может сделать, чтобы
другим было легче. Больше всего брала на себя мама. Но и папа включился в домашние дела
без всякого там мужского шовинизма, и я очень гордилась тем, что у меня такой папа –
умеет печенье печь, не отлынивает под предлогом не мужское, мол, дело, от работ, которые
наваливаются ежедневно на все семьи. С той разницей, что у нас в доме на работу ходила
мама, а папа вынужден был взять на себя немалую часть домашнего хозяйства и дневную
заботу о своих сыновьях. Папе было нелегко без работы, но этого я тогда не понимала. Для
меня было естественным, что мама уходит, а папа остается, и я ему помогаю. И я тоже
старалась. Но я была ребенком, который к тому же очень хотел читать книги, а папа не
cmp4=j6d
52/347
всегда находил нужный мне тон, чтобы оторвать меня от чтения на самом интересном
месте. И мое «сейчас», вместо немедленного выполнения хозяйственного поручения
вызывало у папы законную, а по моим тогдашним представлениям несправедливую, обиду,
порой и злость. Оглядываясь назад, думаю сейчас, что я могла бы делать больше, когда о
том просил папа. А вот мама меня берегла, так я думаю теперь. Во всяком случае, у меня с
ней конфликтов «на бытовой почве» почти не возникало.
Моей маме самой пришлось стать нянькой своему младшему братишке Герхарду в
шесть лет. Он вырос у нее на руках. Папе моя хозпомощь казалась само собой
разумеющейся, а вот мама, наверно, понимала, что мне совсем не так легко не быть
ребенком. И возможно, мама даже старалась уберечь меня от своей собственной судьбы. Но
и она не осознавала степень моей ежедневной загруженности домашними обязанностями,
ибо однажды, разглядывая фотокарточки тех лет, мама удивилась, что в загородных
вылазках, у нас дома, где бы отец ни снимал, братишки сидели у меня на руках, а не у мамы.
–
Ты заметила? – спро сила мама.
–
А ты только сейчас узнала, что так и было? – парировала я.
Мои друзья школьные, да и потом студенческие меня помнят все время рядом с
братишками. Я таскала их к подругам в гости, на демонстрации, в школу на консультации
перед выпускными экзаменами. А куда их было еще девать?
Однажды, в Берлине, моя мама спросила меня, уже взрослую:
–
Люди в «Люксе» очень жалели тебя из-за того, что у такой маленькой уже двое
братишек на руках. Переживали за твое детство. Но тебе ведь было не трудно, да? И хорошо,
да?
В мамином голосе была скрытая мольба не упрекать ее, она хотела услышать, что
люди в «Люксе» ничего не понимали, что мне хорошо оттого, что были на свете мои
братишки, и, конечно, у меня на руках.
А мне действительно было хорошо. Ведь я любила братишек, с начала маленьких
беспомощных ревунчиков, а потом подрастающих разбойников.
Но я уставала, физически уставала от обязанно стей старшей сестры. Настолько, что в
шестнадцать лет однажды сказала себе – собственных детей заведу, когда мне будет
шестьдесят. Сначала отдо хну.
Но не тут то было. Стоило мне в 1946 году остаться в Москве без братишек, как я
затосковала по ним, по заботе о них, по их вопросам, по их буйным головкам. Мне надо
было их погладить. А детские рученьки, неловко и нежно обнимающие меня за шею, как это
делали братишки, когда были совсем еще маленькими, я ощущала все годы разлуки с ними,
пока не поспешила родить себе собственного сынулю. Так что радости любви все же
перевешивали бытовую усталость, не в ней был смысл моей тогдашней жизни. И я сказала
маме в о твет на ее вопрос-раскаяние, что «Люди в «Люксе» про сто дураки».
Ответственность за братишек навалилась на меня в детстве, и стала очень серьезной во
время войны. Но думаю, что именно неизбалованность моего детства после десяти лет
пребывания единственным ребенком, привычка о твечать за здоровье, самочувствие, а порой
и жизнь братишек, помогла мне во время войны заменить братишкам маму и папу по мере
моих сил. Все военные годы в моем сердце стучали слова мамы, когда в увозивший нас в
эвакуацию поезд мама крикнула с перро на:
–
Береги братишек! Это теперь тво я главная задача в жизни!
Бедная, бедная моя мама, как же о на расставалась с нами?
Но это потом, в 1941 году.
А пока, хотя в Европе уже идет война, у нас еще мирное время. И я уже в шестом
классе. И кончается мое детство. Мне 12-13 лет и я веду дневник. Сперва в пионерском
лагере летом 1939 года, а потом весь учебный год в шестом классе.
cmp4=j6d
53/347
ОТРОЧЕСТВО
1939 - 1940
cmp4=j6d
54/347
ВСТУПЛЕНИЕ
С четвертого класса, по сле закрытия немецкой шко лы им. Карла Либкнехта, я училась
в 175 московской школе, которой было присвоено звание Образцовой. Это была
действительно необыкно венная по тем временам шко ла. Учились в ней не только ребята
близлежащих домов, но и дети членов правительства, в том числе и Светлана Сталина, и
Светлана Молотова. Много в школе было детей артистов, работников радио, врачей и
вообще московской интеллектуальной элиты. Как маме, одержимой жаждой знаний, и папе,
ее поддержавшему, удалось записать меня именно в эту школу, а не ту, что полагалась мне
согласно месту проживания, я представления не имею. Но я туда попала, как, впрочем, и
еще некоторые другие люксовские ребята, в том числе и Урсула Пик.
А учителя в нашей школе тоже были особые, большинство – потомственные педагоги,
преподававшие еще в царских гимназиях. Кажется молодых среди учителей вообще не было .
С школой мне, конечно, колоссально повезло. Но поняла я это только, став взрослой.
А тогда, в свои 12-13 лет, я со школой конфликтовала, с учителями ссорилась,
самозабвенно дружила с девочками и горячо влюблялась сначало в о дного мальчика, потом
в другого. И обо всех своих бедах и радостях я изливалась в дневнике – толстой книге в
настоящем переплете, но с чистыми страницами.
Эту пустую книгу подарил мне на день рождения 20 января 1939 года папа. "Для
стихов или дневника", – сказал отец, вручая подарок.
У меня сохранился мой дневник тринадцатилетней девчонки, творение
шестиклассницы, корявым почерком заполненный за год до войны, правда, только с 36
страницы.
(На основе своего дневника я написала и издала свое первое произведение под
названием "Шестой класс" ("Феникс" No 3-4, Алма-Аты, 1993 г.)
ПАПА, МАМА И Я
О папе
Кончилось мое детство, я стала подростком и соответственно все во мне затрещало по
швам, я дерзила, праведно полагая, что так отстаиваю свое новое "Я". И больше всего
доставалось отцу, к тому времени давно уволенному с работы и занимавшегося нашим
домашним хозяйством.
22/II-40
Дела! Дела! Сегодня я передразнила папу. Он взбесился и закричал: "Бей ее! Бей!" Мама
побила. Но я и внимания не обратила. "Вместо того, чтобы сгореть от стыда, она и
внимания на это не обращает", – сказала мама. Права! Мама хочет рассказать о моей
невежливости на классном собрании. Посмотрим, что скажут ей после того, как она
скажет, что меня побила. " То, что она невежлива, это, конечно, плохо, но то, что вы ее
побили, так это совсем плохо. Ну, посудите сами, как можно бить ребенка? Ведь от этого
он еще хуже станет. Тем более, что она не плачет", – вот что они скажут. И
провалишься, милая мама! А тебе я докажу, что я уже не маленькая. Мне совсем не больно,
когда она бьет. Это еще ничего по сравнению с тем, когда Витька меня укусил, или когда
Эрьдя сверлил пером дырку в моей руке. Тогда действительно было больно. А все-таки я и
виду не подавала. А тут? Тут и вовсе не больно. Я ловко увертываюсь от ее ударов. Ладно,
мамка, все сойдет.
cmp4=j6d
55/347
Такое теперь тоже случалось в моей жизни. Папа нервничал, мама выбивалась из сил, я
грубила. Вот мне и влетало. Я получала от мамы звонкие, увесистые пощечины, но в ответ
не ревела, даже слезинки не роняла. Крепко сжимала губы и отворачивалась. Оскорбленная.
Но потом, скоро все темное куда-то уходило. Мама от меня не требовала извинений,
тем более не ждала обещаний типа "Я больше не буду", хотя в пылу гнева даже классным
собранием грозилась. Мама передо мной тоже не извинялась за эмоциональный срыв.
Просто мы обе об этом забывали, без слов перешагивали через обоюдные ошибки. Я
ни на секунду не со мневалась, что мама меня любит. Всякую.
А вот папе, который сам меня не шлепал и пощечин никогда не давал, а только по
вечерам при мне докладывал маме о моих дневных прегрешениях, я не прощала ни "ябеды",
ни грубого тона в мой адрес, почему-то. С папой у меня в 12-13 лет очень испортились
отношения. К сожалению.
А папе в ту пору и без моих фокусов было очень тяжело. А я этого не только не
понимала, но и не хотела понимать.
Отцу было 40 лет, всего 40, когда он начал слепнуть. Читая газету, отец снимал очки и
подносил лист к глазам так, чтобы нос вместо пальца водил по строкам. К тому же он всю
жизнь плохо слышал и в доме все страшно кричали, чтобы таким способом дать и ему
возможность участвовать в семейных буднях.
Мы продолжали жить в небольшой комнате, не имевшей даже прихожей, ведь дом был
гостиничного типа. В комнате, величиной не больше 25 кв. метров, жили полуслепой
мужчина, двое маленьких бесенят – мальчишек 2-х и 3-х летнего возраста, 13-летняя
девочка-подросток и 36 летняя женщина– тогда единственный человек, уходивший днем, а
иногда и ночью на работу. Единственный человек, приносивший зарплату.
Папе врачи пытались спасти зрение, и он подолгу лежал в глазной клинике, и по
утрам, тоскуя, приникал к больничному окну, чтобы увидеть силуэт дочери, шагавшей мимо
него по улице Горького в школу. А я часто забывала повернуть голову в его сторону –
детская жестокость подростка, требовавшего абсолютного понимания и мстившего, если его
не было.
То, что сильного мужчину должна была угнетать его беспомощность, и что папа был
мужественным человеком, стойко державшимся в болезни, не давшим себя согнуть в 1937
году, я еще не понимала.
А между тем отец был человеком героического склада, но сродни не тому герою, что
один раз бросается на амбразуру, поражая отсутствием бо язни умереть, а тому, кто
ежедневно должен бы погибать от отчаяния, но тем не менее не страшится остаться в
живых. Они молчаливы такие люди, их геройство – внутренний подвиг, невидимый для тех,
кто не умеет глядеть. Я и не умела.
Не могла я увидеть и того, что станет с отцом потом.
Он, полуслепой, в 1940 году официально будет признан инвалидом и будет продолжать
вести домашнее хозяйство семьи, чтобы заменить работающую маму. Даже печенье будет
нам всем печь! С улыбкой растирая для этого тесто в миске, поставленной к себе на колени.
А во время войны отец будет бомбить руководство Коминтерна требованиями вернуть
его в строй. Вернуть для борьбы с фашизмом. Пусть это правда, что у него нет, почти нет
глаз, пусть правда, что он плохо слышит, но у него есть голос. И он умеет сочинять. Он
будет го во рить с немецкими солдатами, он будет обращаться к немцам через эфир. Верните
в строй! У него есть оружие для борьбы с фашизмом! Есть!
И его вернут. И с тех пор до самой смерти отец будет снова работать, а вернувшись в
Германию со здаст "Дицферлаг" и станет его руково дителем.
Отныне он больше не инвалид. А между тем папа по-прежнему оставался почти
слепым и читал, вплотную упираясь носом в страницу.
Но новая беда давно уже закралась в тело этого мужчины – по сле перенесенной
cmp4=j6d
56/347
желтухи начался цирроз печени. И о своем вновь работающем муже, в тайне от него, мама
знает – ему отмерено 10 лет. Не больше. Никак не больше. Ему, чтобы жить, нужны отдых,
постоянная диета, глубокий сон. Он смертельно болен. Он слабеет с каждым годом.
Становится желтым. Но все-таки он больше не инвалид. Дома, в огромной берлинской
квартире папа с энтузиазмом натирает паркетный пол и надраивает до блеска медные ручки
на многочисленных дверях, моет огромные окна. А на работе собирает круг авторов, ведет
неустанные переговоры, мо тается из Берлина в Лейпциг, из ГДР в Данию к Нексе,
поднимает партийно е издательство СЕПГ.
И странно – мой отец совсем не стареет. Худеет, но не стареет.
И когда отец все же больше не сможет руководить издательством, и ему, Герою
Социалистическо го Труда, предло жат уйти на заслуженный, сто раз заслуженный отдых, он
пошлет в ЦК СЕПГ просьбу – оставьте в издательстве! Тем, кем начал, – рабочим в отделе
комплектования. Пожалуйста! Оставьте работать.
Но его, конечно, не поняли.
И тогда он умер. По-настоящему. Прожив из отмеренного ему врачами срока не 10, а
15 лет. Но я знаю, он смог бы жить дольше.
Всего этого я, тринадцатилетняя, конечно, знать не могла. Глаза застилал быт. И
сквозь эту призму я даже не узрела, как жаждал, попавший в беду отец, дочерней любви. А
сам он не был способен добыть себе нужного тепла, ибо я от него запиралась, а у него, не по
его вине, а на его беду, не отыскался собственный ключ.
Все это я постигла, только став взрослой.
А пока я, девочка-подросток, с папой ссорюсь.
О маме
31/III
Утром мне захотелось забраться к маме в постель, что я и сделала. А папа начал
самым недовольным голосом говорить о том, что мама ночью все время прикасалась к нему
холодными пятками. " Пожалуйста, не мешай 'мне ночью спать ", – сказал в заключение
папа. Мама пришла сегодня только в 4 часа ночи домой, так как долго работала и пришла
совсем замерзшая. Я возмутилась.
–
Подумаешь, мама тебе спать мешала! Ты мог бы не ворчать, а маму согреть, на то
ты и муж, – сказала я.
Мама обняла меня тепло, тепло и сказала:
–
Какая ты иногда бываешь милая. Только ты не всегда хочешь быть хорошей.
Я не хочу! Да если бы не было папы, я была бы с мамой такой хорошей. Папа мне
просто мешает.
Вечерами папа начинает рассказывать маме про то, что я ему отвечала на вопросы,
каким голосом, и часто завирается. Я не выдерживаю и говорю об этом маме. А папа
начинает спорить со мной. Мама мне раз прямо сказала: "Ну кому мне, по-твоему, больше
верить – тебе или папе?" Значит я, по ее мнению, вру? А я ее ни разу еще не обманывала.
После каждого спора пропадает всякая охота спорить с ними, потому что знаешь, мама
тебе все равно не поверит".
Мой уставший от домашних обязанностей больной отец не был лучшим в мире
педагогом. Больше того, он им, наверное, не был и вовсе. Все психологические конфликты
в доме всегда утрясала мама. И я, глазастая, это видела. Мамин авторитет от этого рос, а
папин падал. Отцу не стоило при мне жаловаться на меня, делая маму арбитром между
нами. Мне не надо было нападать в присутствии мамы на отца, ставя маму меж двух огней.
Маме не надо было занимать одну только сторону – папину. И т.д. – сказка про белого
бычка, которая всегда к месту, когда разбираются семейные конфликты. Но не они, в конце
cmp4=j6d
57/347
концов, определяли атмосферу в доме.
Я росла в благополучной семье. И мама моя была человеком удивительной силы,
способной на подвиг.
Первый подвиг мамы состоял в том, что она сумела не превратить мужа в больного
мужчину. Отец сам не хотел превращаться в сломленного болезнью. И мать стойко
держалась этой линии.Тогда, в самое тяжелое для ее мужа время, в 1939-1940 годах, мать
делала вид, что так оно и должно быть – она на работу, он за уборку квартиры. Более того,
те несколько довоенных лет, когда отец слеп, а в доме резвилось двое малышей, и я так
часто грубила, остались в памяти моей матери как самые счастливые в ее жизни. "Никогда,
ни до, ни после, мы так много не смеялись", – говорила мама потом. И это правда. Смеялись
братишки, улыбался отец, хохотала до изнеможения пришедшая с работы мать. И я считала,
что так оно и должно быть, ничего тут нет удивительного, и даже не видела как рядом
взрослый мужчина переживает трагедию и как выдерживает удары судьбы мать. Я не
понимала, сколько сил нужно было маме. Не только душевных, но и просто элементарно
физических. Мама никогда не жаловалась, гордость, унаследованная от моей бабушки -
пролетарки Лины Дорвальд, не позволяла маме быть слабой.
Мама была единственным работником на семью из пяти человек. И была она всего-
навсего бухгалтером и машинисткой, и только. Такая профессия не приносила больших
доходов. Чтобы заработать мало-мальски на еду, мама продолжала ночами печатать дома на
машинке. Печатала она великолепно, но за этот труд до войны платили мало. Матери много
надо было напечатать, что бы свести концы с ко нцами, и стучала она на машинке заполно чь.
Когда она ложилась спать? Я не знаю.
Мать продолжала брать домой и корректуру. И по-прежнему, пока я вслух читала ей
очередной печатный лист, она, проверяя глазами друго й, пальцами вязала на спицах одежду
мне и братишкам.
Однажды, ранним утром, стоя с 6 часов в очереди за молоком, мама потеряла
сознание. Она упала в обморок из-за малокровия, которое обнаружится только после войны.
Мама пришла домой с большим опозданием и, с виноватой улыбкой, казня себя за слабость,
призналась в своем падении прямо на асфальт. А я даже не могу вспомнить, прилегла ли она
хотя бы. Дали ли мы ей такую возможность.
В нашей семье не только не делали культа из болезней, их просто не замечали. Я
подозреваю, что, если бы мою мать спросить, какими болезнями болела ее дочь в детстве,
она не смогла бы ответить. Не это она запомнила из жизни дочери.
В таком искреннем пренебрежении к бо лезням было очень много пролетарского ,
вынесенного из берлинских рабочих окраин, от матерей-работниц, от бабки моей, от тех,
кто сам лечил своих детей из-за отсутствия денег, не вызывая врачей.
Мама знала все признаки детских болезней и ставила диагноз еще до прихода врача.
Она научила и меня навыкам рабочих врачеваний. В доме была огромная медицинская книга
со страшными цветными картинками и по ней мама справлялась за советом, если что-то ее
смущало. Ту книгу и я проштудировала в отрочестве вдоль и поперек и запомнила азы
медицины. Мать не запрещала, более того, поощряла блуждание и по "запретным"
страницам. Человек должен все знать о своем теле, ничего нечело веческого у него нет – так
считала мо я мама. И сегодня медицинская -литература – настольное чтиво у меня и мо их
сыновей, тоже с самого детства рывшихся в книгах, в том числе и гинекологических. И
первая внучка в шесть лет разглядывала картинки о том, как рождается человек.
Знание медицины и пренебрежение к бо льному состоянию – тако в был негласный
материнский наказ, оставленный мамо й.
Мама учила переносить и боль, любую. А одну боль она вообще не признавала – боль
головную. "У Дервальдов никогда не болит голова, – внушала мама. Ты знаешь головную
боль?" – проверяла она мою принадлежность к лику своего семейства. – "Нет? И никогда не
узнаешь, как и я не знаю, что значит "болит голова". И действительно я не знаю, что такое
cmp4=j6d
58/347
"болит голова".
Мама, имевшая всего-то восьмиклассное народное образование, была начитанной в
литературе по педагогике. Всему, что мама знала о детских душах, она учила и меня, свою
дочку-помощницу, на пользу моим братишкам. И педагогическая литература сегодня тоже
мое чтиво, и постоянное чтение для моих сыновей.
А теория марксизма? Мама была первой, кто засадил меня за Маркса, после того, как я
однажды в девятом классе высокомерно заявила: "Прав ли Маркс, это еще надо проверить".
Отец тут же схватился за голову и в ужасе повалился на диван. "Из дочери может вырасти
враг", – сказал он жестко. А мать возразила: "Пусть до всего доходит сама. Это ее право". И
не успела я насладиться маминой поддержкой, как получила от нее свою порцию духовной
оплеухи: "А с какой работой Маркса ты не согласна? Не знаешь? Не читала?" В голосе
матери был такой неподдельный ужас от моего невежественного нигилизма, что мне
хотелось провалиться сквозь землю. Тут же. Но мать не дала мне передышки. "Садись.
Станем вместе читать". И усадила меня за теорию прибавочной стоимости. "Поняла?"
Ничего я не поняла. "Так как же ты смеешь судить, не понимая? А?" Я была сражена
окончательно и твердо решила – подрасту, поумнею и возьмусь за Маркса. Так и вышло.
Стала я марксоведом. А старший мой сын знает некоторые работы Маркса не хуже, а лучше
меня. Средний – первейший читатель и критик моих марксоведческих работ. Продолжается
эстафета, жизненная линия моей мамы.
Когда я была маленькой, мама читала мне вслух большие, толстые книги. "Республику
ШКИД" я знаю в мамином исполнении. А когда я подросла, то сама стала делиться с
матерью нечитанной ею литературой. Потрясший меня "Овод", которому я была готова
слепо подражать во всем, у мамы вызвал немало сомнений. "И зачем ему было так мучить
любимую? Ты можешь мне объяснить?" – спросила мама. И я, влюбленная в Овода, не
сумела убедительно о тветить. И в самом деле, зачем?
А когда случались ситуации, что одна я стояла на дороге, а вокруг сплошное
непонимание, мать говорила: "Ну и что? Уверена, что права? Знаешь, что говорила по этому
поводу Роза Люксембург? Сильная личность проявляется не вместе с массой, а против
массы. Не трусь, доказывай и побеждай". Не было у моей мамы той страшной установки,
согласно которой "коллектив всегда прав"..Если прав ты, а не другие, то стой на этом, и не
сдавайся–так учила мама и в малом и в великом. А если тебя не понимают, то сперва спроси
себя – в чем твоя ошибка? Что сделала сама такого, что позволило не так тебя понять. И
исправляй.
Еще в нежном детстве, когда я стукалась об стол, и поднимала рев, мать не била в
ответ по столу-бяке, обидевшему бедную девочку. При чем тут стол, если сама на него
налетела? Бо льно? Потерпи, в следующий раз будешь о сторожней.
А в результате стукнувшись, я и вовсе не ревела. Ибо чего плакать, ежели сама
виновата, и никто тебя все равно особо жалеть не станет? Да и не больно уже.
Мама учила меня жить. Я по-маминому учила своих сыновей, внеся, конечно, и кое-
какие уточнения. Сыны мои передали накопленный опыт своим детям, прибавив своего. Так
мама останется с нами, хотя в живых ее уже нет.
И нет такого дня, в котором тихой грустью не оживала бы во мне моя мама.
Но тогда, в 1939-1940 годах моя душа меньше всего была занята мамой и папой.
Я переживала первую, неудачную любовь к мальчику Саше Егорову и кучу радостей,
забот и конфликтов в школе. Семья ушла в моей жизни на второй план, как, впрочем, и
полагалось согласно тогдашнего идеоло гического стереотипа , по которому общественные
дела всегда должны быть на первом месте, а личные на последнем. С любовью к Саше тут
не все сходилось, не получилось у меня отодвинуть его с переднего плана моей души, а вот
с семьей все было "как надо".
Такое вот идиотство.
cmp4=j6d
59/347
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ?
Жил на Метростроевской улице голубоглазый семиклассник Саша. Я провела с ним
лето 1939 года в пионерском лагере, ходила в один и тот же драмкружок, а потом мы
выступали на сцене. В юного артиста я вскоре влюбилась, а он влюбился в меня. Конечно,
никаких признаний в любви и в помине не было, мы с Сашей "просто дружили". А потом,
уже зимой , я однажды каталась с ним на коньках в Парке культуры и отдыха. Саша
пригласил меня по телефону, и я согласилась на "свидание". Но одной идти почему-то
показалось неудобным, и я пригласила с собой одноклассницу – Инну Л. Саша, наверное,
тоже стеснялся и взял с собой своего приятеля. Смущенные первой встречей "вдвоем" мы,
однако, делали друг перед другом вид, что ничего особенного не происходит. Но
естественными уже быть не смогли, ведь катание вдвоем что -то да значило . Но что ? На
катке Саша показался мне не таким хорошим, каким смотрелся влюбленными глазами в
пионерско м лагере. В нем вдруг обнаружилось какое-то пошловатое ухажерство ,
проступила дворовая самоуверенность мальчишки по отношению к девочкам. Мне это не
понравилось. Но я потом упрямо прогнала чужой образ из своей души, и после катка
вспоминала его прежним "артистом" на лагерной сцене. По моему мнению, играл Саша
великолепно.
А теперь, после катка, Саша почему-то больше не звонил! А я ждала его звонка
каждый день, и, конечно, нервничала. А позвонить самой не позволяли правила игры – не
девочка, а мальчик должен проявлять инициативу. Вот я и мучилась.
И хотя я Сашу совсем не вижу, зато на вопрос "Что такое любовь?" я ответ уже нашла.
Так мне кажется.
2/II
Дневник еще не окончен, а на вопрос "Что такое любовь" ответ есть. Не буду
расписывать, а только скажу, что это большое, глубокое и нежное чувство.
Ну, хватит. Надо идти купаться.
Вот так о самом интересном, что было бы мне любопытно сегодня узнать – всего
полторы строчки.
Да и что там у меня за любовь?
Моя любовь – это тайные мечты о Саше и ежедневное ожидание его звонка. Я думаю о
нем каждый день. Вспо минаю пионерский лагерь, все, что там связано с Сашей. Саша
присутствует в моей виртуальной жизни, хотя реально я Сашу и не вижу. И мне невозможно
нести груз своей любви одной, мне нужны подруги, которым я ежедневно рассказываю о
Саше, о том, что он опять не позвонил, о том, как тяжело мне на сердце. И о том, что было
"в прошлом". И подруги сопереживают и дают дельные советы. Мы с подругами
коллективно переживаем мою любовь, и проблемы с их любимыми мальчиками, впрочем,
тоже..
Я, тринадцатилетняя, была уверена, что это и есть любовь.
Но коль скоро Саша мне сам не звонит, я поклялась – сама я Саше звонить не буду! Ни
за что!
И тут же нарушила свою же собственную клятву.
16/III
.. . Меня можно проклинать. Я не сдержала своего слова. Я не вытерпела и позвонила
Саше. Разговаривала с ним и задала вопрос напрямик: «Саша, почему ты мне не звонишь?
Не хочешь, да?», на что он ответил: «Нет, я хочу. Но у меня просто нет времени. С
уроками надо возиться». «Ну знаешь, Саша, – сказала я. – Когда хочешь, всегда найдешь
cmp4=j6d
60/347
время. Уж ты лучше сознайся, что не хочешь мне звонить, да?» «Нет, что ты», – и он
опять стал говорить об уроках. Да. Тяжело, тяжело. У Саши время есть. На каток-то он
ходит, а как звонить, так у него времени нет. Да. Я вздыхаю. Сашка! Сашка! Чертенок
противный. Не противный. Нет, нет. Это вместо ласки.
Проходит целых три дня после моего звонка. А Саша, которому я все-таки позвонила
сама , преодолевая сво ю девчоночью го рдость и неписаные правила по ведения для девочек,
мне так и не звонит! Не звонит!
Что случилось?.Спросить самой? Нет, нет, нет. Этого я не смогу. Но неужели Саша со
мной больше не дружит? Да или нет? И я нахожу простой выход: пусть Лена, моя подруга,
за меня прямо спросит Сашу дружит ли он еще со мной. Мне так нужно это знать, так
нужно.. И. . .
19/III
Боже! Боже! Что творится! Ой, боже мой! Саша! Почему ты такой! Зачем я
поехала в этот лагерь? Почему я увидела тебя?
Сегодня я была у Инны Перлявской и оттуда сперва позвонила Лена Саше. Она хотела
спросить его, дружит ли он со мной, и если он ответит «да», то она скажет, что говорит
Травкина подруга. Она позвонила. Саша подошел к телефону. «Саша, ты еще дружишь с
Травкой?» – спросила Лена после некоторых слов. «Я не могу тебе это сказать, т.к. не
знаю, с кем говорю», – ответил Саша, а потом вдруг начал Лену ругать: «Вы перестанете
звонить? До вас дошло?» «Но я же, кажется, в первый раз звоню», – попробовала
защититься Лена. «Вы перестанете звонить? До вас дошло?» – не унимался Саша. Лена
повесила трубку.
Что мне оставалось делать? Ведь я сама так боялась позвонить Саше. Но сработала
"женская логика" и...
"Мне вдруг очень захотелось поговорить с Сашей, поделиться с ним его радостью,
т.к. у них не будет испытаний по немецкому. И я позвонила. Сашу позвали. «Саша,
здравствуй. Здесь говорит Травка», – начала я. «Знаешь что, ты мне больше не звони», –
резко перебил меня Саша. У меня вырвался крик: «Чтооо?!!» – И я еще что-то сказала, не
помню что. Саша молчал, а я повесила трубку. Несмотря на то, что здесь были и Инна, и
Лена, я не выдержала и громко зарыдала. Саша! Неужели наша дружба порвана? Да?
Порвана? Скажи, порвана? Ты меня не любишь? Да? Саша, скажи мне! Мне почему-то не
верится. Саша! Хорошо еще, что ты мне вообще-то это сказал. Это хорошо... Вот
прочитаешь запись за 4/I, за 22/II и не верится, что он врал! Что он говорил неправду! Что
он притворялся! Саша, почему ты такой? А? Сашенька?... Все же мальчик не может так
любить как девочка!"
Записей в дневнике от 4 января и 22 февраля у меня нет. Первые 35 страниц дневника я
в 16 лет однажды вырвала и сожгла, сочтя, что все, что там написано сплошные глупости и
ерунда. Жаль, я забыла, то говорил мне Саша 4 января и 22 февраля. Но, наверное, в чем-то
хорошем он мне признался. А я, дуреха, посмела все растрепать подругам и даже поручила
задавать ему вопросы.
Но свои ошибки я тогда так и не поняла, а вот отчаяние свое хорошо помню.
Я потом много раз еще буду ходить на Метростроевскую улицу, бродить там в
надежде, что вдруг, совсем вдруг, встретится мне на его улице, мой Саша. Случайно. Ходить
в Москве ведь можно везде.
Но звонить я больше не стану. Никогда.
Я даже не записываю такое решение в дневник. Оно теперь во мне, как-то само собой,
бесповоротно.
Мне очень больно, но я уверена надо выдержать и боль, как Овод, как умел это Павка
cmp4=j6d
61/347
Корчагин. Я всласть отревелась у подруг, выплакалась в дневнике. И тут же следом, всего
через три дня, в один присест записала туда еще одну "последнюю новость":
22/III
Теперь, наконец, сижу с Эриком.
Вот фиксирую это со бытие.. Почему-то.
А еще через две недели в дневнике появляется запись:
8/IV
Мне кажется, что первая любовь – любовь к Саше прошла. Не знаю, я о нем ничего,
жив ли, здоров? А, может, он уже умер? Не дай боже! Не надо этого!
С какой все-таки завидной скоростью улетучивалось тогда самое горькое горе. Семь
месяцев первой влюбленности, три недели ожидания звонка и вот всего три недели прошли
после злополучного ответа Саши по телефону и... уходит первая любовь, исчезает Саша из
мечтаний, проходит и боль, и обида, и недоумение.
Но что знали мама и папа о моих душевных страданиях тех, накаленных эмоциями
месяцев? А ничего!
Правда, однажды я по казала маме лагерную фо то карточку членов драмкружка и
указала на Сашу.." У него полипы что ли? Почему у него рот открыт?" – так отреагировала
мама, и рассказывать что-нибудь о Саше мне сразу расхотелось.
Я грубила, я дерзила и потому, что мне было худо из-за кратковременной, но
эмоционально тяжелой первой любви.
Однако при всех моих тогдашних страданиях, моя жизнь не сводилась к одному только
Саше Егорову.
Дела школьные, и особенно события в нашем классе волновали меня, пожалуй, не
меньше, чем переставший звонить Саша. Я окуналась в них с головой.
ДЕЛА ШКОЛНЫЕ, ДЕЛА ОБЩЕСТВЕННЫЕ
Активная пионерка
В шестом классе мне было присуждено звание "Лучшего пионера школы", что я в
дневнике, однако, не отметила, ибо лучшей себя не считала. Да и директор школы уже в
конце того же учебного года горько во мне разочаровалась, объявив, что я просто
лицемерила. И звание у меня отняли. Мне от этого стало даже легче дышать, не хотела я
быть лучшим пионером школы. Тщеславием я не страдала.
А вот активной пионеркой я была через край. Но не я одна в классе.
У нас был интересный класс – лучший в школе по успеваемости и худший по
дисциплине. Ребята нашего класса много читали, познавали жизнь через художественную
литературу, и герои книг становились образцами для подражания.
Никто из детей высокопоставленных родителей в нашем классе не учился, но зато у
нас был свой феномен – Володя Яминский. Круглый отличник был чудом шестого класса, и
прозвище дали ему соответствующее "Святой". Володя Я. впрямь был святым. Руки всегда
аккуратно сложены на парте. Спина выправлена, сидит так, как много раз показывали
правильную позу, и как было нарисовано на картинке. Если Володю вызывали, то он четко,
cmp4=j6d
62/347
логично, очень спокойно отвечал урок – и всегда правильно, и всегда все, и никогда ничего
не требовалось добавить. Воло дя был безупречен. Голубоглаз. Аккуратно причесан.
Спокоен. Приливы и отливы классного бузотерства Володю не касались. Он был Святой, а
потому мы не то, что прощали ему аутсайдерство, нет, мы принимали его святость за
должное. Володе можно было не бузить. Вот, если бы Володя перестал быть святым – этого
мы бы не простили. Мы гордились Володей как достопримечательностью нашего класса. У
кого еще был такой Володя Я.?
Мы уважали Володю, но сами быть святыми не хотели.
Ни за какие коврижки.
И еще. В нашем классе училось немало ребят, родители которых были арестованы в
1937-38 го дах. Сего дня в современных фильмах нередко показывают, какое аутодафе
устраивали в шко ле ретивые пионервожатые или учителя по "разо блачению" таких
несчастных детей, взятых в семьи родственниками. Но в нашей школе было совсем не так.
Те, у кого в семье были и мама и папа, каким-то недетским чутьем догадывались о несчастье
товарища по учебе. Но никогда, ни единым словом не задавали лишних вопросов, тут
существовало незримое, но железное табу. Мы даже между собой не "сплетничали по
секрету" на эту тему, не проявляли никакого лишнего любопытства. А получилось даже и
так, что я, например, долго и сердечно дружила с очень душевной Инной Лови, поверяла ей
свои девчоночьи тайны, а она мне свои. И только через десятилетия снова встретившись в
Москве уже старыми женщинами, я узнала от Инны, что ее мама и папа были арестованы, и
жила она у жадной бабушки, почти потерявшей рассудок когда у нее на глазах НКВдешники
уводили родителей Инны. А я даже не догадывалась! Инна никому в школе не рассказывала
о своей беде, даже мне, своей лучшей подруге, плакавшейся ей в жилетку. А Инна плакаться
не смела – строг был запрет бабушки и тети – ребенку не разрешили рассказывать о своем
непосильном горе. И ребенок молчал, с десяти лет не выдавал свою тайну. И держалась
Инна в классе так, что никто не догадывался.
Откуда такие мои одноклассники черпали силу быть веселыми и любопытными до
жизни, откуда бралась в них способность не утонуть в горе горьком, в жути
несправедливости, причиненной миром взрослых?
Надо спросить у них. Я об этом не знаю. К сожалению.
Но никто из них не выделялся и все мы были пионерами.
Я была к тому же еще и звеньевой, и со своим звеном работала не на страх, а на
совесть. Я устраивала регулярные сборы, по темам, которые мы в звене выбирали сами. И
никто нам наш план не утверждал, почему-то. И собиралось звено без взрослых, без
пионервожатой, и без классного руково дителя.
Звеньевыми в классе еще были Лена Кривицкая и Эльга Эдельштейн, и в их звеньях
происходило то же самое. Лена, Эльга и я в 6 ом классе и стали подругами. А потом к нашей
девчачьей тройке присоединились еще мой сосед по парте Эрик Толстов, и Эльгин сосед по
парте Рубен Наджаров. Так у нас образовалась маленькая подростковая компания и по
вечерам мы впятером чинно гуляли по улице Горького, обсуждая жизненно важные
школьные, но не только учебные, вопросы, делились прочитанным.
У меня, Эльги и Лены было много общего. Почти каждый год каждая из нас были
отличницами, при том, что зубрилками мы не были. Просто учеба давалась нам легко, и
много времени не отнимала. У всех нас были в классе сво и прикрепленные отстающие
ученики, которым мы, оставаясь в школе после уроков, помогали разобраться с домашним
заданием по тому или иному предмету. А дома у нас троих были маленькие братишки, за
которыми приходилось ухаживать. На выполнение домашних заданий времени оставалось в
обрез. Мои учебники были исчерчены детскими каракулями, ибо устные домашние задания
я часто учила с братишками на коленях, то с одним, то с другим, иногда с обоими вместе. Я
читала, а они карандашом "рисовали" в учебнике свои каляки-маляки. Мы трое хорошо
знали, что такое свободное время и как им надо распорядиться. Мы много читали, мы вели
cmp4=j6d
63/347
дневники, которые читали друг другу даже по телефону, нам было чем делиться друг с
другом. И каждая из нас троих была в начале учебного года одержима чувством
ответственности за класс.
В один прекрасный день Эльга, Лена и я решили, что пора выпускать в классе
стенгазету "Сигнал", уж коль скоро официальная стенгазета нашего пионерского отряда так
и не выходит. Сказано – сделано. Несколько номеров мы выпустили на своем голом
энтузиазме, а потом нам это дело надоело. Но никто в школе не запретил "не
санкционированный орган печати", самостоятельно выпускаемый тремя ученицами 6 ого
класса. (В скобках замечу, что у меня на роду было, наверное, написано несколько раз
создавать несанкционированные органы печати в виде добровольного выпуска стенгазет от
имени неизвестно кого и в студенческие годы, и тогда, когда я сама уже стану преподавать в
вузе. И это всегда вызывало большой скандал, плохо для меня кончавшийся. Но я почему-то
в новых коллективах снова принималась за старое, с тем же, однако, результатом. И никак
не могла я уразуметь, чего я такого плохого делаю, почему вечно на меня набрасывается
партбюро и не только оно. Каким-то образом все было заложено еще с 6 ого класса).
Потом нам вместе с еще несколькими ребятами класса пришла в голову идея создать
тайный Актив класса, в котором его члены добровольно берут на себя обязательство
соблюдать, наконец, дисциплину, и никому на уроках не подсказывать. Мы захотели стать
настоящими пионерами. Сказано , сделано. Собрались на секретное заседание, обсудили что-
то вроде устава, постановили, что членом Актива может стать любой ученик нашего класса,
если он согласен не нарушать дисциплину и не подсказывать.
Что мы творили? По существу по понятиям того времени мы создавали параллельно с
уже существующим в классе пионерским отрядом и советом отряда еще одну, но
"подпольную" организацию. У этой организации были две четкими задачи, которые
официально стояли перед каждым пионером, но каждым и не выполнялись. Однако над
пионерской организацией возвышалась целая структура руководящих органов, спускавших
правила поведения пионера сверху вниз. А мы без специальной санкции свыше,
добровольно, но по секрету, брали две из задачи пионерской организации в собственные
руки. Почему? Да мы сами толком не знали. Захотели, и все тут. Наверно нам надоело
слышать одно и то же от взрослых про дисциплину и про подсказки. И про обязанности
"настоящего пионера". И захотелось самим сделать что-то "взрослое" и стать, наконец,
"настоящим пионером".
Нам могло бы здорово попасть за незаконную инициативу, за создание некой "фракции
внутри пионерской организации", чего мы тогда даже не подозревали. Но почему-то нам не
попало . И Актив начал действовать.
7/III
Мы организовали актив класса, В нем очень серьезный устав. Этот устав меня как-
то сковал. Я не болтаю, не даю списывать. Был первый актив. На нем спорили, наметили
работу актива. Если актив будет таким, каким он должен быть, то он принесет большую
пользу отряду. Актив должен быть ядром класса. В актив могут входить все ребята.
8/III
Работа актива уже замечается. Например, когда в классе ребята начали шуметь и
смеяться, из разных уголков класса раздавались голоса активистов. Когда Банзай пустил
реплику, на него обратились гневные лица активистов. На диктанте Варицкая попросила
Перлявскую подсказывать. Та категорически отказалась. Тогда Варицкая обиделась, а
Перлявская все-таки не поддалась. Сегодня опять был актив, на нем обсуждали уже
устаревший вопрос о дружбе. Регина Рапопорт выступала, и говорила, что нет никакой
дружбы между мальчиками и девочками, что девочка боится подойти к мальчику и
cmp4=j6d
64/347
наоборот. Я не знаю, но мне кажется, что в нашем классе уже немного лучше. Кроме того,
Лена совершенно правильно говорит: "Насильно мил не будешь". Как с нашим классом
быть, я не знаю, но мне кажется, что все это придет само собой.
В общем взяли мы ответственность за класс в свои собственные руки.
И ровно через месяц нам все это надоело и мы всем классом сошли с катушек
9/IV
Сегодня мировой день!
А на последних двух уроках тоже было мирово. Во-первых, у нас было только 4 урока, -
за что Эрдя чуть не расцеловал нянечку. А на последних уроках все подсказывали. И было
очень весело.
Травушка, а что это значит, а? Ты что это? Подсказывать? Ну, и звеньевая! Ну, ведь
не все время быть святой. Кончается учебный год. Можно и побузить".
Такая вот логика у "лучших пионеров школы".
Я была очень активным, но и не легким подростком.
Все эти дела с несанкционированной стенгазето й и не по указанию свыше возникшей,
да еще и тайной организацией происходили в школt, в которой классом выше училась
Светлана Сталина, и классом ниже Светлана Молото ва, а также Сережа Микоян. В школе,
где в коридоре каждый день, все уроки подряд стоял некий .дядя Вася, ответственный за то,
чтобы никто не украл дорогую дочку товарища Сталина.
Две Светланы
К Светланиному дяде Васе мы давно привыкли. Он всегда молча стоял у большого
окна, ни с кем из нас на переменках никогда не заговаривал, и нам не мешал. Но Свету мы
жалели. Еще бы ! Никуда, ни шагу без дяди Васи, вот кошмар, так кошмар.
А если на каток, как я с Сашей? Тоже с дядей Васей?
Ходила легенда, что пару раз Свете удавалось ускользнуть от своего стража, и доехать
до Кремля по улице Горького на троллейбусе.
Ай да Светка! Вот молодец!
Но как же товарищ Сталин? Если бы со Светкой что-нибудь случилось, что бы тогда
стало с товарищем Сталиным? Об этом даже подумать было страшно .
И наличие дяди Васи мы одобряли. Так надо.
А в целом все "наши шишки" были дети как дети и никто их особо не выделял, ни
учителя, ни ученики.
Но жизнь Светы Сталиной все же не могла быть как у всех. Во всяком случае на
улицах Москвы.
Однажды всей школой мы ходили на сельхозвыставку. Пошла и Света Сталина.. И нас
тихо предупредили не разглагольство вать на данную тему на выставке . И когда к нам с
Эльгой и Леной подошли какие-то женщины и стали умолять: "Девочки, говорят среди вас
есть дочка Сталина. Покажите, хоть одним глазком посмотреть", мы убежденно ответили
хором: "Да вы что? Бредни какие. Нет у нас никакой дочки Сталина. И никогда не было". Не
знаю, поверили ли приезжие женщины, ибо умолять они не перестали. Однако мы стояли на
своем. Но Свету женщины "не вычислили". Ничем не отличалась Света Сталина от других.
И одета была как все. А училась хорошо, как большинство в школе. И грубила, и ставили о
ней вопрос на всешкольном собрании. Девочка как девочка.
У Светы Молотовой характер в те годы был иной. Она была и младше, и неопытней,
да и классный руководитель попался ей не самый мудрый.
cmp4=j6d
65/347
И вот однажды по школе разнесся слух, будто Светке Молотовой привезли в класс
какую-то особую, всю лакированную парту. Весть взбаламутила наш вихрастый класс и мы
помчались в пятый. И, о ужас, действительно, в первом ряду стояла лакированная, с какими-
то крышечками для ручек и чернильниц красавица-парта. "Здесь будет сидеть Светочка и
лучшая ученица класса", – сладко пояснила экскурсии из 6-ого классная руководительница
пятого. И Света Молотова стояла рядом и сияла от счастья.
А мы набычились. Мы смотрели волком на нарушение равенства. Это не по-советски!
Против парты бунтовали и девятиклассники. Нельзя выделять кого-то из учеников,
уберите парту – таково было мнение учащихся.
Уже на следующий день парту убрали. Как уладила возникший конфликт директор
школы О.Ф.?
Не знаю.
Злополучную парту поставили куда-то на школьный склад. А потом, во время войны
она снова по падет в какой-то из классов, но уже как странное чудо, не имеющее никакого
отношения к Свете Молотовой. И стоять будет парта где-то на задних рядах.
А однажды в школу пришел на встречу с учениками герой Советского Союза Папанин,
чтобы рассказать о дрейфующей льдине, о подвигах четырех папанинцев. Обращаясь к
собравшимся в большом актовом зале ученикам, дорогой нам Папанин, улыбаясь во весь
рот и с сиянием в глазах, сказал, что ему особенно радостно выступать перед ребятами
данной школы от того, что ''в этой школе учатся две Светочки". И герой позвал девочек на
сцену, чтобы по цело вать.
Мы замерли.
Света Молотова сразу направилась к трибуне подставлять лобик. А Света Сталина с
места не сдвинулась. Сидела, будто приклеенная к стулу, а глаза стали злыми.
–
Иди, Света, что ты сидишь? – позвала из президиума директор школы Ольга
Федоровна Леонова. И Света пошла. Пошла, наклонив голову как юный бычок, пунцовая от
злости, но покорная директорскому зову. И подставила лоб, готовый бодаться.
За что директор так унизила Светку? Подумаешь, из-за Светок у нас школа особая! А
мы? Мы, что ли, не люди? И Ольга Федоровна такое поощряет?
Своего директора мы не поняли.
А во время войны Эльга стала секретарем комсомольской организации школы и
позволила себе поступок, который не укладывается в сегодняшние представления о времени
нашего детства и отрочества. Конечно, оно было страшным. Но оно было многоцветным, а
главное непредсказуемым, а потому и трудно постижимым.
Эльга секретарствовала в 1943-44 годах. И именно в это время Света Молото ва подала
заявление в комсомол. А школьный комитет комсомола, под руководством Эльги отказал
дочери главы со ветского правительства во вступлении во Всесоюзную молодежную
организацию. Отказал по объективным причинам – не участвовала Света Молотова в
школьной жизни, была пассивной пионеркой и потому не было ей места в комсомоле. Так
постановили ребята. Сво е решение они вынесли без тени сомнения и совершенно без страха
–
знали, что они правы, а потому поступают справедливо в стране, где все равны.
Я представляю себе, как всполошились взрослые, что должна была ощутить директор
школы. Комитет комсомола заседал безнадзорно, комсомольцы были самостоятельны и вот
тебе – такое решение.
Эльга спала спо койно . Вынесенное решение было для нее столь банальным, что даже
родителям дома ничего не рассказала.
А потом в школу пришли двое дядек. Эльге их представили как секретарей горкома и
обкома партии. Они стали расспрашивать секретаря комсомольской организации, за что же
Свету Молотову не приняли в комсомол. Эльга объяснила. Показала, по их просьбе,
cmp4=j6d
66/347
протокол. Все было правильно, в этом Эльга убеждала и дядек.
Хотела бы я влезть в души тех двух взрослых мужчин и директора школы и узнать, что
они думали и чувствовали, когда Эльга объясняла им справедливость принятого решения.
И что они могли сказать убежденной комсомолке 40-х годов, поступавшей у них на
глазах по плакатным канонам, "настоящего комсомо льца"?
Сегодня мне могут и не поверить, но те двое мужчин, прочитав протоколы, сказали:
"Ну что ж, если так, то все правильно." И ушли. А О.Ф. с Эльгой на эту тему вообще не
разговаривала. Я не знаю было ли то от страха или от мудрости.
Эльга еще неско лько месяцев секретарство вала в школе, а пото м была снята с
высокого поста "за недостато чную активность, проявленную в ко мсо мо льской работе". Она
уже знала от родителей, что о тделалась самым легким испуго м.
УЧИТЕЛЯ И УЧЕНИКИ
Многое, очень многое дали мне мама и папа в детстве, и, конечно, нt смотря ни на что,
и в отрочестве. Но огромную роль сыграли в формировании меня как личности и учителя, а
также одноклассники, в общем моя родная 175 московская школа.
Разные в ней трудились педагоги, очень талантливые или не очень, снисходительные
или очень строгие, нас понимающие или к этому совсем не стремившиеся. Разные, и по-
разному мы, шестиклассники, к ним относились.
Ольга Федоровна Леонова
Возглавляла школу директор Ольга Федоровна Леонова, уже не молодая, но еще и не
старая женщина, которой, как я сейчас понимаю, нужен был немалый такт и пуд
дипломатических способностей, чтобы рулить в школе, когда каждый шаг ребячьими устами
мог быть донесен до самого верха, до пап и мам детей знаменитых родителей. Ольга
Федоровна должна была быть умной женщиной, это уж в первую очередь.
Ольга Федоровна Леонова была заслуженным учителем СССР, ордено носцем,
знаменитостью. Наверное, у директора было немало заслуг, и неслучайно, школа получила
звание образцовой. Какой она была – наш директор школы, в которой учились
высокопоставленные дети? Умевшей улаживать конфликты, даже самые опасные? Не знаю.
Но лично я с О.Ф . конфликтовала.
На общешкольных собраниях О.Ф. обращалась к детям с речью, которая неизменно
начиналась со слов: "Глядя на вас, я вспоминаю свое детство..." Слова говорились на
высокой женской ноте, и как мне казалось, чрезвычайно сиропно. О.Ф . на каждом собрании
внушала нам, какие мы счастливые и не всегда благодарные дети. А мы и так знали, что у
нас, в СССР, самое счастливое детство. И зачем все время долдонить одно и то же? А
неблагодарными мы не были. Просто у нас были свои проблемы, а О.Ф . не хотела понять –
так казалось. И потому, Лена и Эльга и я на радость всему классу научились передразнивать
директо рские дежурные слова. "Глядя на вас, я вспоминаю свое детство " произносила я,
кривляясь, и класс помирал со смеху. А когда на очередном всешкольном собрании О. Ф .
опять начинала речь с заученной наизусть фразы, шестиклассники тихо давились от смеха
А ситуация с Папаниным, позвавшим к себе на сцену "двух Светочек" и вовсе снизило
в наших глазах престиж Ольги Федоровны. Зачем О.Ф . заставила Светку Сталину выйти на
сцену? Зачем так ее унизила? Ведь Светка идти не хотела, а О.Ф . . .!
Мне масла в огонь подлило еще одно школьное происшествие, которое произойдет в
седьмо м классе.
В самом начале учебного года, на свежевыкрашенной парте я в задумчиво сти сделала
бритвой белую царапину. Школьное имущество надо беречь, и классная руководительница
потребовала принести из дома краску и замазать царапину. Но черной краски дома, конечно,
cmp4=j6d
67/347
не было, а просить у матери денег на целую банку я не решилась – знала безденежье семьи.
Я просто напросто замазала белое место черным карандашом. Нарушение дисциплины
оказалость двойным – и порча имущества, и отказ принести краску. В результате на
следующий день в класс вошла высокая комиссия учителей во главе с директором. О.Ф ., а за
ней остальные учителя прямо направились ко мне – собственноручно увидеть изрезанную
бритвой школьную парту. Но парта стояла целехонькая и невредимая, без всяких царапин.
Черный карандаш верно сослужил свою службу. Я не без ехидства наблюдала, как взрослая
женщина ищет и не находит "порчу государственного имущества". Другие члены комиссии
тоже ничего не находили. Класс с напряжением ждал, чем все кончится, тем бо лее, что
выход с карандашом был найден коллективно. Наконец, О.Ф. не выдержала и грозно
спросила: "Где ты изрезала парту?" Это уже было победой и я указала на невидимую глазом
царапину. "Письмо родителям на работу", – повернулась директор к членам комиссии и
решительно вышла из класса.
Клянусь честью, не было изрезанной парты, была на само м деле малюсенькая
царапина, сразу ставшая видно й из-за только что сделанного ремонта школьного
оборудования. И краска была той царапине не нужна. Простой черный карандаш выполнил
ремонт наилучшим образом. И все ребята в классе это понимали. Но почему не поняла
О.Ф.? Зачем нужна была угроза с письмом на работу? Кому нужна? Мне? Директору, чтобы
найти выход из конфликтной ситуации? Чтобы учителя всегда были правы? В чьих вот
только глазах?
А я весь год буду про себя интересоваться состоянием парт в школе. И надписи на них,
хорошо покрашенных, появятся. И не всегда самые цензурные. И глубокие реки будут
вырезаны мальчишьими ножами на партах, чтобы плыли по ним бумажные корабли на
скучном уроке. Но никого не заставят нести краску, ни к кому не войдет в класс комиссия
учителей. Мне-то за что?
И все-таки шестиклассники, в том числе и я, шли в кабинет директора, к ней, к О.Ф.
говорить о своих проблемах. Не так была она страшна, как надолго осталось в моей памяти.
С директорского поста О.Ф . будет снята во время войны, после того, как один из
учеников девятого класса убьет из револьвера, взятого у Сережи Микояна, одноклассницу,
не ответившую ему взаимностью – дочь советского посла в Америке Уманскую. Но я и
сего дня еще задаю себе вопрос – при чем тут О.Ф .?
Анна Алексеевна Яблонская
Не знаю, какой бы я была, если бы на моем пути в школе не было бы Анны
Алексеевны Яблонско й.
Анна Алексеевна Яблонская станет мо ей учительницей литературы только с девятого
класса. Она не преподает еще в шестом классе. Но я ее уже жду. Об Анне Алексеевне в
школе ходят легенды. Ученики от нее без ума. Анна Алексеевна может позволить себе все,
что угодно, все равно ее любят и будут любить. Пятерки учительница ставит с хмурым
лицом, будто со мневается, пятерка ли на само м деле? Пятерка у Анны Алексеевны всегда
высочайшее одолжение – раз уж тебе так хочется, получай! А зато двойка! Двойку
учительница ставит с ехидной улыбкой, старательно, отменным почерком, наклонив голову,
одним только глазом глядя в журнал, как нахохлившаяся, но веселая птица. Получить
двойку у Анны Алексеевны пара пустяков. Нет ученика, которого она не наградила бы
любимой отметкой. Получать двойку стыдно, но она почему-то всегда заслуженная, а
главное совсем не страшная. "Двойка? У Анны Алексеевны? Ну, понятно. Заметила тебя.
Гордись!"
Шестиклассники такого еще не понимают и ждут не дождутся уроков Анны
Алексеевны. А ведь знают, туго придется. Ой как туго! Ну и что? Зато интересно! На каждом
уроке интересно ! На каждом! Покорит нас прямота легендарной учительницы. Если
cmp4=j6d
68/347
сморозил на уроке глупость, она тут же прервет: "Сядьте, завяньте", – и еще рукой
подчеркнет, как надо завянуть. "Ну, Анна Алексеевна, как Вам не стыдно?" – взмолится
ученица из-за такого необычного указания сесть на место. "А я, что ли, виновата, если Вы
чушь несете? Слышать не могу", – ответит Анна Алексеевна. И не обидно, как ни странно.
Весело даже "вянущему". Анну Алексеевну можно вызвать на шутку, состязаться в
остроумии прямо на уроке. Но победителем всегда будет она. А вера в собственные силы
почему-то при этом не убывает, наоборот – возрастает. Учиться у Анны Алексеевны –
счастье. Ученики ревниво будут гадать, кому поручит о на сделать на уроке доклад о
Гамлете, о Фаусте, о Гретхен и о Наташе Ростовой. Кому? Известно, только самому
сильному. Так кому же? Получить от Анны Алексеевны право готовить доклад – счастье,
выше которого нет ничего в данную минуту. Готовишь ты, готовится весь класс – и ребята
определят, верно ли Анна Алексеевна сделала, остановив свой выбор на тебе. А на ее
маленьком лице, во всей ее маленькой фигуре сухонькой женщины, в каждой морщинке
будут отражаться ее эмоции по поводу того, о чем и как ты повествуешь. Она даже
причмокивать будет от удовольствия или фыркать от неудовольствия. А ты стой у доски и
не дрогнув, продолжай. И доказывай – фыркает зря, причмокивает правильно. Победишь – и
нет у Анны Алексеевны большего счастья. И класс будет готов тебе хлопать.
На Анну Алексеевну на улице никто не обратил бы внимания – такое у нее
обыкновенное лицо. Глаза маленькие как у ежика, маленькие губы обычно упрямо сжаты,
лицо все в морщинках. И одета не помню даже во что. Но когда Анна Алексеевна в классе
читала Бло ка! То гда в класс врывалась революция. Шагали вдоль доски двенадцать
красногвардейцев, поскуливал паршивый пес, играла гармонь, слышались выстрелы.
И только Иисуса Христа в белом венчике из роз мы никак не видели, сколь усердно
Анна Алексеевна не втолковывала нам значение его образа. Подозреваю, что и сама она
Христа тоже не видела.
А Маяковский! Как любили мы могучего человека, как плакала душа, когда стрелял он
в себя! И декаденты... Их положено было критиковать, не принимать за камерность и
всяческие словесные выкрутасы. А мы и в них влюблялись. В испо лнении Анны Алексеевны
декаденты были музыкантами слова, доставляющие несказанное наслаждение даже
бессмысленным набором слов. Мы замирали от во сто рга, а Анна Алексеевна пыталась
охладить наш пыл. Все равно мы отстаивали право декадентов на жизнь в литературе. А
разве она мыслила иначе? И дома, в библиотеке у Эльгиного отца, мы откапывали
тоненькие сборники стихов Зинаиды Гиппиус, Бальмонта, Хлебникова, изданные в начале
века. И Надсон попадался нам в руки, и Леонид Андреев...
Звенел звонок, а класс не слышал. Уроки Анны Алексеевны всегда были сдвоенными –
на иное расписание она не соглашалась. А перерывы мы часто воспринимали как досадную
помеху.
Анна Алексеевна задавала на дом безумно много. Если ты прочел "Войну и мир" еще в
шестом, то все равно сие ничего не значит. Читай в 9 ом снова. А она проверит. "А какого
цвета платье было у Наташи Ростовой на первом балу? Ах, белое? Садись голубушка. Два".
Толстого надо было знать. Даже какого цвета собака у Каратаева – и то было важно, ибо кто
не знает – не перечитал. А значит – двойка тебе в зубы. И мы читали до трех часов ночи,
чтобы успевать за Анной Алексеевной, чтобы быть до стойными отвечать на уро ке.
Анна Алексеевна была известной в Москве учительницей. Часто она давала открытые
уроки и присутствовавшие уходили потрясенными. Но она, честная до предела, ни разу в
жизни не предупреждала учеников о предстоящих визитах. Все открытые уроки были для
нас полнейшей неожиданностью. И мы переживали за себя и за учительницу. И очень
уважали ее за отсутствие показухи. А она на открытом уроке как назло, при чужих, вызывала
вовсе не самых сильных, выбирала из леса рук того, кто руку вовсе и не тянул. "Помучила? –
спрашивала, смеясь на следующий день. – Так Вам и надо. Будете в следующий раз
шевелить мозгами". Присутствие чужих тоже было стимулом будить, будить, и еще раз
cmp4=j6d
69/347
будить мысль в учениках.
Именно о на, Анна Алексеевна, первой заставила ходить в библиотеку, читать
дополнительную литературу, которой не было в школьной программе, но которая зато была
в программе у Анны Алексеевны.
Как ей сходила такая нагрузка, взваливаемая на учащихся, такое вольное обращение с
школьной программой? Как другие учителя терпели поголовную влюбленность всей школы
в Анну Алексеевну? Не знаю. Существовала легенда, будто однажды школьный совет вынес
постановление запретить Анне Алексеевне задавать так много на дом. А она после
голосования встала, наклонила упрямую голову, и тем же тоном, каким сообщала о пятерке,
сказала: "Задавала и буду задавать. По ка жива". И мы радовались ее ответу.
Молодец, Анна Алексеевна! Так держать!
Но в шестом классе Анны Алексеевны еще нет. Она лишь ходит по коридору
маленькими быстрыми шагами. А подходить к ней боязно. Такой чести еще надо
удостоиться.
Екатерина Антоновна Семенович
Зато у меня в шестом классе есть Екатерина Антоновна – наш классный руководитель,
очень спокойная бывшая классная дама, которая нас интригует своей невозмутимостью. И
есть географичка – рыжая, толстая ученая доцентша, пришедшая в школу внедрять свои
педагогические разработки. И с ней мы всем классом во юем.
Наш класс действительно был на последнем месте по дисциплине, хотя и на первом по
успеваемости.
Нашему классно му руководителю Екатерине Антоновне достались шестиклассники
явно не из легких. Много было среди нас трудных подростков, но не из того рода трудных,
чья психика исковеркана пьянством и дебошами, а трудных друго й категории, во зникающей
на противоположном полюсе, там где из заботливых рук дети получают без собственных
усилий порцию за порцией старательно пережеванную родителями эрудицию, которой детей
пичкают с самых пеленок. Птенцы интеллигентных мам и пап учатся хватать пищу на лету и
умеют глотать, не жуя. Ранние пташки щебечут на взрослые темы, а потом не каждого
удается обучить петь собственным го лосом.
Наш классный руководитель – потомственный педагог – понимала опасность легких
успехов. Ей предстояло приобщить учеников к трудолюбию, сделать усидчивыми, научить
владеть своими эмоциями, глядеть своими глазами.
Было ли ей это под силу?
Екатерина Антоновна обучала нас правилам русского языка. Но, боже мой, что в 6-ом
классе может быть скучнее правил и редких к ним исключений! Нам гораздо больше
нравилось писать грамотно по наитию, на зрительной памяти, просто от того, что весь класс
бесконечно много читал. Мы хотели слыть людьми, грамотными от рождения, в силу
особого свойства крови.
А она настойчиво требовала правил, наизусть, по учебнику Бархударова, слово в
слово! И некуда было деться от спокойной настойчивости классного руководителя, когда-то
бывшей учительницы гимназии. Та гимназическая школа с классными дамами вышколила
Екатерину Анто но вну. Седовласая старая женщина, старая по-настоящему, входила в класс в
извечно одинаковой черной до пола юбке, в темной строгой блузке с белым кружевным
воротничком. Ее белые волосы гладко зачесаны назад, а глаза – ясные, и странное дело, –
голубые, не бесцветные, а именно голубые. А лицо – постоянная благожелательность,
спокойная и без улыбки.
Екатерина Анто новна настойчиво боролась за чистоту русской речи сво их учеников.
Она следила не только за целыми фразами, нет, даже частицы русской речи были для нее
cmp4=j6d
70/347
законными и незаконными. – "Же" – не литературная частица", – спокойно перебивала она
торопливый ответ у доски, без устали искореняя из нашей речи то, что противоречило ее
гимназическим правилам. Каждое взволнованное "но я же"...она тут же встречала
истребительной войной. Вредную, ненужную частицу "же" она брала измором. А мы
измором хотели взять ее саму и страстно отстаивали право на "же". Она же продолжала
свое.
Я не помню, чтобы Екатерина Антоновна когда-нибудь, хоть один единственный раз,
повысила голос. О себе самой я должна признаться, что однажды так на нее обозлилась, что
вылетая из класса, с такой силой хлопнула дверью, что из дверного проема посыпалась
штукатурка. Но Е.А., кажется, даже не вздрогнула, когда грохочущая дверь вызвала
маленькое землетрясение, а по ее указанию мне просто пришлось дисциплинированно
подмести известковое безобразие и вынести вон. Е .А. была очень спокойная, не строгая, и
удивительно выдержанная – вот что в ней было главным.
Сейчас я думаю, что умнейший завуч школы Юлий Осипович нарочно выбрал 6-ому,
переполненно му эмоциями классу такого сдержанного , не по ддающегося наскокам,
кажущегося равнодушным, педагога. Старая женщина нас интриговала, и мы пытались ее,
такую далекую, все-таки по стичь.
Мое отношение к Екатерине Антоновне не отличалось постоянством и колебалось от
искреннего преклонения и страстного доверия, дошедшего до показа ей, единственной,
своего первого литературного опыта, до полного презрения и холодного игнорирования. Но
ее это не трогало, отношений со мной она никогда не выясняла.
Свое педаго гическое дело классный руково дитель совершала незаметно для нас. И вот
мы, бузотеры школы, сами, да еще и в тайне от нее, без учителей, вопреки всякой логике
вдруг под большим секретом собрались, чтобы наладить дисциплину в классе, создав то
самоетайно е о бщество "Актив".
Екатерина Анто новна мешать не стала.
Так и оставалась далекой, неприступной, спокойно делающей свое дело . Мы своего
классного руководителя в общем уважали.
Евгения Филипповна
А вот гео графичку мы ненавидели.
Но почему эта женщина вызывала в нас ненависть?
Рыжеволо сая, фигуристая, всегда шикарно о детая Евгения Филипповна, женщина в
зрелом возрасте, входила в класс тяжелой, уверенной походкой, а на лице извечное
выражение твердого намерения накрепко завладеть нами. При этом через пять минут ее уже
кидало из стороны в сторону: то она нарочитым пренебрежением к нам, со сжатыми губами,
начинала мстить за свои муки снижением о ценок; то снова ласко во улыбалась, явно
заигрывая, в поисках пути по дороге добра; то вдруг выдумывала всякие сложные и
интересные задания, но проявляла абсолютное безразличие к их исполнителям. И каждую
секунду она была фальшива, а главное боялась и истерично ненавидела нас, хотя, по всей
видимо сти, сама не мо гла бы признаться себе в столь постыдных истинных чувствах к
своим ученикам.
Как педаго г Е.Ф . была абсолютно бездарна и часто бестактной. А как учительница
активной, наступательной, безапелляционной. Е .Ф ., была научным работником, она даже
сочиняла методические разработки и давала другим учителям ценные указания. Возможно,
взрослые учителя ценили багаж ее эрудиции и уважали ее трудолюбие, и особенно то, что
она, будучи доцентом, добровольно пришла в школу во имя внедрения своей научно-
методической работы.
А нас, детей, нельзя было провести на такой мякине: недоброе к себе отношение,
неискренность и фальшь мы чувство вали всем сердцем, исцарапанным сердцем подростков.
cmp4=j6d
71/347
И мстили, люто, как самому заклятому врагу, мстили, инстинктивно уловив
безнравственность ее жизненной установки: ей, учительнице, была нужна только она сама,
ее методические идеи, а не мы – дети.
И мы находили способ отмщения: она хотела подчинить нас, а мы сумели взять верх
над ней. По прихоти наших собственных настроений мы методично выводили ее из себя, так
что она, пунцовая, теряла всяческий самоконтроль и визгливо кричала бог весть что .
Иногда, притворившись паиньками, с невинными выражениями лиц, с закрытыми ртами мы
весь урок жужжали как навозные мухи. А то упершись коленями в парты, прямо во время
урока, неслышно и медленно двигали парты одну за другой, ряд за рядом, вплотную к доске,
то обратно. А однажды и вовсе взбунтовались открыто, гневно стуча ногами и барабаня
крышками парт, так, что на помощь (нам или ей?) пришла наша классная руководительница.
Десятиклассники на один из уроков географии посадили в парту живого кота и
периодически щипали его за хвост. А мы, через год, насладимся шикарнейшим зрелищем, о
котором не посмели бы мечтать в самых дерзких мстительных снах: под полной, неловкой,
изысканно одетой женщиной неожиданно развалится стул, и она, на виду у сорока пар
широко открытых ребячьих глаз, задрав ноги, рухнет на пол. И мы увидим банальные
сиреневые панталоны.
О, мы ненавидели!
Я, конечно, понимаю, что несостоятельные педагоги не такая уж редкость в школе. Но
знаю и то, что когда такой человек как Е.Ф . соприкасается с учениками, всегда есть
опасность взрыва, рано или поздно. А наказывают за конфликт обычно учеников – им
дается ответный бой, их пытаются заставить принять неприемлемое, просить прощения у
виноватого. Никогда не скажут ребятам, что правы были они.
Не с этого ли начинается детский конформизм, социальная адаптация к тому, к чему
адаптиро ваться нельзя?
Лично меня в ситуации с Е.Ф . спасала моя мама. Сто раз вызывали маму в школу из-за
меня и географички, сто раз мама приходила заплаканная, но сто раз она говорила мне: «Я
верю тебе. Но давай теперь подумаем вместе».
На опасных для детей взрослых у моей матери было острое чутье, и ломать меня она
не позволяла ни себе, ни другим, как бы трудно ей это не давалось.
Конфликт с Евгенией Филипповной занимал огромное место в моей тогдашней жизни
и не случайно мно гие странички дневника шесто го класса заполнены сценами буйных
столкновений с учительницей по географии Е.Ф . Эта война шла параллельно с зарождением
новой школьной любви к соседу по парте Эрику Толстову, передовому участнику наших
битв с Е.Ф.
ЕЩЕ РАЗ ПРО ЛЮБОВЬ И ВОЙНА С ГЕОГРАФИЧКОЙ
Зарницы любви
Эрик Толстов, в будущем главный редактор самой любимой тогдашними москвичами
газеты "Вечерняя Москва", был единственным ребенком интеллигентной мамы, известной
дикторши всесоюзного радио Натальи Толстовой, работавшей в паре с Левитаном. Ее голос
я почти каждый день слышала по радио. А когда я на дне рождения Эрьки познакомилась с
ней лично, то просто пришла в восторг: существуют же на свете прекрасные взрослые, те,
что во всем понимают нас (!). Только ярко накрашенные губы Эрькиной мамы мне не
понравились.
Сын Натальи Толстовой Эрик, Эрьдя в шестом классе был уже высок, строен,
cmp4=j6d
72/347
пожалуй, даже красив. И во ло сы старательно зачесаны назад. Для закрепления на Эрькиной
голове этой новой, самой модной а ля мужчина прически я даже приносила из дому
специальную сетку для волос, в которой Эрька послушно проспал несколько ночей подряд,
после чего зачес стал что надо.
Эрька был очень начитан, но постоянно хромал по математике. И я, официально
прикрепленная к Эрьке как отстающему, после уроков на час оставалась в школе и
вдалбливала в соседа по парте простую для меня алгебру и геометрию. Терпеливо и с каким-
то умением я постепенно довела его знания математики от двоек до твердых четверок. Но
об этой стороне своей жизни я ничего не пишу в дневнике, но зато почему-то фиксирую
состоявшиеся в перерывах между уравнениями и теоремами разговоры.
Маму мои ежедневные задержки в школе после уроков для занятий с отстающими, а
прикрепленным был у меня не только Эрька, совсем не устраивали. Маме надо было, чтобы
я после школы сразу мчалась домой и, сделав уроки, помогала бы папе в домашних делах.
Мама даже написала в школу письмо с про сьбой освободить меня по семейным
обстоятельствам от работы с хромавшими по математике одноклассниками. А мне, конечно,
интересней было "учить" Эрьку .
8/III
Сегодня я поговорила с Эриком. Оказывается, он тоже ведет дневник и уже с 1937
года. Я даже не знала, что мальчик ведет дневник. Я Эрика спросила, кем он хочет быть.
"Я еще не знаю точно кем, но очень люблю военно-морское дело", – ответил он . А я решила
быть военным комиссаром. Раз глаза не позволяют участвовать в бою, то я буду военным
комиссаром.
10/III
Сегодня опять говорила с Эриком. Я ему напомнила о том, что в прошлом году мы с
ним заключили союз о дружбе. Не буду все описывать, т.к. первый раз пишу на уроке. Эрик
меня понял и обещал на сборах вести себя хорошо. Он глядел очень умно. С ним очень
хорошо.
Итак, в марте 1940 года, когда я переживаю период "Хочу быть настоящим пионером"
Эрик привлекается мной к борьбе за дисциплину на сборах нашего звена. Только и всего?
Но почему-то это фиксируется в дневнике. А Эрик приносит мне понравившиеся ему
повести Тургенева «Ася» и «Первая любовь».
Ну и что из того? А ничего.
В это время как раз назревает драма с Сашей. И сердце мое еще занято Сашей,
холодным душем 19 марта прервавшим нашу дружбу по телефону. Я не перестаю о нем
думать.
27/III
Недавно слушала передачу по радио. Там немного говорится о любви
пятнадцатилетнего парня. И вот я думаю: ведь Саше тоже 15. Почему Саша не так
любит? Почему я полюбила его крепко, а он нет? Мне порою кажется, что он подумал, что
я легкомысленная. Я сама себя ругала за то, что на катке тогда говорила как-то по -
другому не так, как, хотела. Что ж, если моя первая любовь, как говорится, не встретила
взаимности, пусть будет так. Почему я не могу так как Инна сказать: "Да ну его" (Сашу).
Я не могу. Я о нем мечтаю все время. И не знаю, несмотря на то, что я его не забываю ни
на минуту, во сне мне снится Эрик. Чудно! Я уже забыла, как он мне приснился, но помню
только, что он меня, кажется, взял за руку и мне было с ним очень хорошо. Мы сидели с
cmp4=j6d
73/347
ним рядом. Но почему это именно Эрдя приснился? Почему не Саша? Я Сашу все-таки
люблю. Несмотря ни на что, я его люблю. Трудно, но надо уметь жить.
Я Фрейда, конечно, тогда еще не читала, о жизни подсознания не подозревала, но
нелогичность сво его сна заметила. Вообще-то я снам не верю, значения им придавать не
собираюсь, и все-таки в дневнике сон об Эрьке записываю. Почему?
И в это же время я обретаю настоящую подругу, действительно настоящую – мою
Элюшку Эдельштейн.
Насыщенным будет наступающий апрель 1940 го да, очень насыщенным.
Эльга – лучшая подруга.
5/IV
Мы с Ленкой спросили Эльгу, хочет ли она с нами дружить. Она ответила, что "да".
Это очень хорошо. Я рада.
С этого дня начинается дружба с Эльгой. Начавшись в шестом классе, наша дружба
расцветет в седьмом, и примет форму активной переписки во время войны, когда Эльга
будет эвакуирована в Уфу, а я в Интернат Коминтерна.
Эльга станет единственной подругой, которой можно доверить все. Эльге будет
известна каждая строчка моего дневника. В сильные морозы начала 1941, когда закрывались
школы, мы будем читать свои записи друг другу по телефону, и матери с работы не
дозвонятся до своих дочерей. Эльга принимает излияния моей души и изливается сама. Нам
просто друг с другом, мы никогда не ссоримся, нам не надо выяснять отношений. А потому
в дневнике Эльги почти и нет. С ней и так всегда все ясно. А жаль. Я хотела бы знать, о чем
мы тогда часами говорили по телефону, какие проблемы решали. А главное как?
Но этот недо статок с лихвой компенсирует военная переписка.
Мы разные – Эльга и я. В будущем специальности у нас – разные, семейная жизнь
совсем не похожая, жизненные установки во многом – различные. И такими непохожими
мы были и в отрочестве. Но это нам совершенно не мешало дружить. Никогда.
Эльга выросла в профессорской семье известного московского врача-психиатра. Дома
ее тетки запросто переходили на французский, если хотели сказать что-нибудь,
предназначавшееся не для наших ушей. У Эльги и ее сестры была бонна-немка, обучавшая
девочек ино странно му языку. Эльга и сейчас хорошо гово рит по-немецки.
Эльгу очень любил мой отец, подолгу с удовольствием разговаривавший с ней только
по-немецки. Большинство моих подружек боялось моей мамы – постоянно занятая мама
казалась им суровой и неприступной. А Эльга сразу приняла маму, и моей маме Эльга тоже
не мешала, когда приходила Эльга к нам домой секретничать в моем углу.
Все что дома после школы ждало меня из еды – кастрюлька геркулесовой каши или
ломоть хлеба с абрикосовым повидлом, мы жадно поглощали вдвоем. Эльге наша еда
почему-то нравилась больше домашней, а я, боявшаяся вырасти от проклятущей
геркулесово й каши еще больше, чем уже была, радовалась по друге-помощнице в
уничтожении оставленной мамой огромной порции.
По праздникам мы объединяли с Эльгой свои карманные деньги – я вкладывала свои
неизменные двадцать копеек, Эльга свои три рубля. И начинался пир. На улице Горького в
магазине "Соки" мы пробовали газ-воду со всеми сиропами – и фруктовым, и молочным, и
бог весть каким еще – таких сегодня и в помине нет. Потом в Столешниковом переулке в
магазине восточных сладостей брали пирожные. Но уже после первого Эльга неизменно
хваталась за живот "Ой, не могу есть! Ой, пузо болит!" Мы стремглав бежали к ней домой, а
мне приходилось съедать пирожные одной. Так случалось всегда, все праздники подряд.
cmp4=j6d
74/347
Эльга говорила, что у нее колит. А сегодня я думаю, может быть Эльга просто хотела меня
побаловать? Ведь у нас дома пирожные не водились. Не знаю. При ее тактичности с нее
станется.
У Эльги был один младший братишка, у меня двое. Свои сестринские обязанности мы
нередко объединяли – я отправлялась с братишками к Эльге домой, а там они, воспитанные
в маминых понятиях о свободе, не успокаивались, пока не перетрогают все безделушки на
всех комодах, этажерках и книжных полках в доме моей подруги. Эльгина мама воспитанно
не проявляла беспокойства по поводу хрупких семейных реликвий в неловких ребячьих
руках. А я волновалась, но раз им разрешают, тоже братишек не одергивала. В Эльгином
доме я знала – родители Эльги любят меня, любят и моих братцев-разбойников.
Более всего в Эльгином всегда гостеприимном доме меня поражало то, что в комнатах
практически не было стен. Вместо них сплошные книжные полки, снизу до самого потолка
наполненные несметным количеством книг. По медицине, по литературе, по истории.
Никогда больше ни у кого я не видела такого царства книг. И книги можно было брать
домой, их давали не морщась, без треволнений.
(У нас дома тоже было много книг. Но преимущественно политических на немецком
языке. И художественная литература тоже была на немецком языке. Но по сравнению с
Эльгиным книжным богатством в нашем доме был пшик).
Теперь, когда Эльга стала настоящей подругой, уже не только Эрька, но и Эльга
постоянно снабжала меня книгами. А мне многое предстояло догонять. То, что в русских
интеллигентных семьях дети читали с пеленок, я узнавала только с четвертого класса, когда
была закрыта немецкая школа. И еще в шестом классе всегда о бнаруживалось что-нибудь
такое, о чем давным-давно знали все в классе, а я слышала впервые. Может быть, именно
поэтому Эльгиному отцу, вечно сидевшему за огромным письменным столом, было
интересно знать, что я думаю по поводу прочитанного. Ведь я открывала мир, Эльге уже
известный. Порой он ревниво упрекал дочь: "А ты вот не додумалась, дуреха". Я кидалась
защищать Эльгу, безумно любившую своего отца. Аким Оскарович одобрительно смеялся в
ответ и утыкался в свои книги.
"Тише, папа работает", – было для нас с Эльгой сигналом сматываться на улицу.
Сколько переулков-закоулков открыли мы с Эльгой в столь нужных нам шатаниях по
Москве! Многих уголков уже нет, но порой, где-то неожиданно ударит таким пронзительно
знакомым, давно забытым, но зацепившемся в памяти город моего детства – Москва.
С Эльгой я познавала свой город. Не музеи, не памятники культуры, а именно улицы,
переулки и старинные дворики огромного мегаполиса.
А еще мы с Эльгой очень любили вдвоем похохотать. Просто так, по любому
дурацкому поводу.
Думаю, нет уверена, что судьба сделала мне большой подарок в лице Эльги. На всю
мою жизнь. Обо всем можно было с ней говорить. обо всем на свете.
Но и с Эрькой продолжается болтовня на уроках и обмен прочитанным.
11/IV
Екта сказала, что на школьном совете обо мне говорили, но говорили хорошее!
Сегодня я перед Е.А . извинилась за то, что болтала во время русского. Мы с Эриком
болтали о рассказах. Он, оказывается, пишет не только стихи, но и рассказы. И рассказов
даже больше. Интересно бы прочесть. И я бы ему хотела свой "Ветер" или еще что-нибудь
прочесть. Что скажет? Наверно, разругает в пух и прах.
Закончила "Дневник Кости Рябцева". Мировая книга. Очень полная жизнь у Кости.
Посоветовала Эрику почитать ее. Думаю, что он ему понравится. Хотя там много
неприятных слов и книга поэтому запрещенная, она все же очень хорошая. Эта книга не
приукрашена. Она показывает настоящую жизнь. Н.Огнев не постыдился дать своему
cmp4=j6d
75/347
герою мысли и чувства, которые действительно имеют мальчики.
Мне уже мало разговоров с Эрькой во время занятий с ним по математике, уроки
теперь тоже используются для общения, становящегося все более увлекательным. Но мы с
Эрькой зачем-то еще и "лаемся". А на мамино письмо с просьбой освободить меня от
занятий с отстающими реакция в школе в мою пользу!
14/IV
Папка записан в инвалиды. Это раз. Во-вторых, Е.А . сказала: "Ты обязана
заниматься с отстающим учеником. Ты звеньевая". Юлик сказал то же самое, только он
еще добавил: "Ты разъясни своей маме, что ты обязана". По этому поводу мама.
собирается написать второе письмо в школу. Это два. А в-третьих, сегодня с Эриком один
целый урок лаялись. Опишу!
Травка: Ты геометрию сделал?
Эрик: Да.
Травка: А я не сделала.
Эрик: Дуракам закон не писан.
Травка: Я тебя, кажется, не просила лаяться?
Эрик: Что ты сказала?
Травка: То, что слышал.
Итак, день сегодня жуткий.
Сейчас тревога, а я сделала только физику. Сделать надо еще очень много. Но я
делать не буду. А на улице-то какая погода! Корчагин бы сделал уроки, но я пойду спать.
Настроение! Хуже нельзя желать.
Все у меня в одной куче – и настоящее горе отца, и непонимание семейной ситуации
со стороны любимого завуча Юлия Осиповича, и перебранка с Эрькой, ни с того, ни с сего
вдруг случившаяся на уроке. Все одинаково портит настроение, да так, что даже Павка
Корчагин, мой тогдашний идеал, не в состоянии изменить мое настроение и соответственно
поведение. Плевать!
И вдруг, тоже вроде бы ни с того ни с сего происходит вспышка неведомого чуда.
Мгновенная вспышка, первая в жизни. И, конечно, из-за Эрьки.
Ластик
16/IV
Это было на уроке геометрии. Мой ластик лежал на другой парте. И вот мне и Эрику
он понадобился в одно и то же время. Я потянулась к ластику, взяла его, и в этот же
момент Эрик хотел взять ластик, но вместо ластика взял мою руку.
Он продержал ее несколько секунд. Я растерялась, покраснела и смутилась. Он тоже.
Все это продолжалось только несколько секунд. Мы смотрели друг на друга, и оба красные.
Вся я кипела. Несколько секунд, но мне казалось, что это было долго.
Когда Эрька отпустил руку, он сказал, очевидно, чтобы уничтожить общее
смущение: «Даме уступают». Он сказал это каким-то чудным, чуть хриплым голосом. Но я
еще больше смутилась, опустила глаза в тетрадь и не могла поднять их. Почти до конца
урока длилось неловкое молчание. А на алгебре все прошло, и мы уже болтали самым
простым образом, и мне даже показалось, что он говорит оживленнее, чем ранее. Екта
мне сегодня говорит:
–
Шелике, мне придется тебя отсадить от Толстова, а то ты к нему относишься не
так как надо.
cmp4=j6d
76/347
Я пожала плечами. Екте я ответила очень просто:
–
Хорошо. Отсаживайте.
А на уроке (это было перед ластиком) я Эрьке и говорю:
–
Ты знаешь, что мне Катерина сказала? 0на говорит: «Шелике, ты к Толстову
относишься не так, как надо. Я вас рассажу».
Он покраснел. Черт. А потом сказал:
–
Знаешь, если она еще раз скажет, что ты болтаешь со мной, я ей скажу, что меня
сам черт не остановит.
На русском я не буду болтать с Эрькой. Все-таки охота мне с ним сидеть. А на других
можно. Екту я опять, кажется, возненавижу. Ну, допустим, предположим, что с Эрькой у
нас хорошие отношения. Ее это злит? Ну, какое ей до этого дело? Одно, конечно, есть.
Это то, что я с ним во время урока разговариваю. Это, конечно, очень не хорошо, но где
же мне с ним разговаривать? Негде.
Тройственный союз о дружбе (Лена, Эльга и я)
В тот же день фиксируется еще одно со бытие – официальное о формление девчачьей
дружбы втро ем.
С Эльгой и Леной заключили союз о дружбе. Будем дружить, все трое. Хорошо!
«Неразлучная тройка?» Как звучит? Хорошо?! Мне кажется, что да..
Так почти одновременно подступает новая школьная любовь – Эрька, закрепляется
девчачья дружба между мной, Эльгой и Леной и грянет бой с ненавистной географичкой.
И у меня вдруг совершенно новое положение в классе – теперь я один из
предводителей бузо терства.
Отчего такой резкий скачок?
Я не знаю.
Война с географичкой
17/IV
Сегодня произошел такой случай. Нa уроке географии кто-то крикнул. Е.Ф. осмотрела
класс и крикнула:
–
Кто это посмел?
Ребята посмотрели друг на друга и, как бы условившись, закричали:
–
Фрейман! Фрейман!
Это ее любимчик, а его не было в школе. Я тоже один раз крикнула «Фрейман!».
– Х улиганы! Это безобразие! Это хулиганство! Хулиганы! – завизжала Е.Ф. и,
посмотрев на меня, сказала: – Шелике, как вам не стыдно, (а мне смешно и я ей прямо в
глаза смеюсь). О Вас на школьном совете каждый раз говорят.
Я уже успела сесть, но тут встала и сказала:
–
Евгения Филипповна, насколько я знаю, на школьном совете обо мне говорили только
хорошее». (Это мне сказала Е.А .) .
Е.Ф. что -то ответила . Я, конечно, говорила не особо вежливо. Ни перед кем я не
позволила бы себе это, но перед Е.Ф. можно . После сего Е.Ф. обратилась к Эльге, говоря
ей:
–
Тебя эта компания испортит Эта Шеликес из себя много воображает, – она хотела
еще что-то сказать, но Эльга перебила ее:
–
Чем же она воображает, Е.Ф.?
Е.Ф. считает Эльгу своим любимчиком, а Эльга ее терпеть не может
cmp4=j6d
77/347
–
Ну, после этого урока я с Евгешей поговорю», – сказала я Эрьке.
–
У тебя не хватит мужества говорить с ней, – ответил Эрька.
–
Нет, хватит, – твердо сказала я.
Когда прозвенел звонок, о моем намерении знали уже многие.
Эрька подошел к Е.Ф. и, засунув руки в карман, спросил ее:
–
Е.Ф. я – хулиган?
–
Ну, будет, – старалась улизнуть она.
–
Нет, вы все-таки скажите. Ведь вы сказали, что все хулиганы?! Значит я тоже?
–
Ну, будет, – опять ответила она.
Тут я взяла слово.
–
Е.Ф. скажите, пожалуйста, почему вы Эльге Эдельштейн говорите, чтоб она со
мной не дружила? (Она хотела что-то ответить, но я не допустила). Ведь, если Эльга
чувствует, что наша компания (Эльга, Лена и я) плохая, то она может нам сказать это.
Но тем, что она перестанет с нами дружить, она ничего не добьется. Кроме того, Е.Ф.,
что сделали вы для того, чтобы я стала лучше? Что вы сделали?
– Ну, Травка», – ответила она. – Я сто раз с тобой говорила.
–
Не больше двух-трех раз. Но это далеко не сто, – грубо ответила я. А она
продолжала, посмотрев на меня очень зло:
–
Травка, я говорила с тобой и ласково. Я видела, что ты умная, развитая во всех
отношениях девочка, и я хотела с тобой хорошо говорить, – и она по лисьи заулыбалась.
Неужели она думает, что после того, как она меня поругает, а потом , «мило»
улыбнувшись, назовет «Травкой», я ее полюблю и послушаюсь ее совета?! Нет, лисичка,
ошибаешься! Просчиталась дорогая! Леля Андреева меня защищала в том, что я не
воображаю и т.д. Потом разговор переменился, и я при случае сказала Е.Ф .:
–
Е.Ф., слушайте, вот почему так? У Елизаветы Михайловны мы себя сперва вели
тоже очень плохо. Но потом мы стали лучше себя вести. Нo как бы мы плохо себя не вели,
никто из учителей не осмеливался сказать нам: «Вы хулиганы! Вы нахалы» и еще похуже.
Никто не позволил себе это сказать.
–
Но я хочу вам многое сказать, а вы из меня кровь сосете.
Я чуть не фыркнула.
–
Но, Е.Ф., насколько я знаю, учитель должен быть сдержан. На то он и учитель.
А она что-то ответила, а потом добавила:
–
Вы не слушаете меня, меня – у которой учатся все учителя Союза, меня, у которой
лежат целые кипы трудов. Вот скоро выйдет моя книга. Я ее вам принесу показать и т.д. и
т.п .
Хвастунья несчастная. Если учителя Союза будут у нее учиться, то из них наверняка
не выйдет советский учитель. Е.Ф. не знает подхода к ребятам. Она защищает своих
любимчиков, а других проклинает. Она обратилась к Эрику вот так:
–
Эрик, ты умный, развитый юноша, Ты знаешь, я тебя на совете защищаю. Все тебя
ругают, а я защищаю. (Несчастное, обиженное ты животное! – это мой комментарий). А
ты себя на моих уроках так плохо ведешь. А я тебя защищаю.
–
Е.Ф., зачем же вы его защищаете, если сами говорите, что он себя плохо ведет? –
возмутилась я.
–
От некоторых я требую много, как, например, от тебя, потому что я знаю, что ты
умная ... и т.д. А от других я ничего не могу требовать.
–
3начит, я законченный негодяй?– вызывающе спросил Эрьдя.
–
Ну, будет. Будет, – лисила она.
Противная хвастунья. Хвастунья.
Когда мы пришли в столовую, весь наш класс уже знал о происшедшем. Всe ребята на
нашей стороне. Ребята меня поздравляли и т.д. В разговоре с Е.Ф. принимало участие
очень много ребят. А сказали мы ей все, что на душе накопилось для нее злое. Противная,
cmp4=j6d
78/347
рыжая хитрица, хвастунья, лиса! Противная! Ненавижу!
Вот так вот оно и было. Возможно немного в наказание за слезы той несчастной
женщины, у которой шестиклассники, и в том числе в значительной мере и я, действительно
«высосут еще много, много крови», я стала во взрослой жизни педагогом.
Но, даже будучи сама уже солидной доцентшей, с большим-пребольшим стажем, я
читая студентам лекции по истории, ухитрюсь всю жизнь обходиться без карт. Всегда, на
всех лекциях, даже по сле замечаний министерских ко миссий. Предлог тако й вольности –
плохое зрение. И как-то сойдет мне с рук это мое упрямство. Наверное, чуют министерские
товарищи, что тут дело не в глазах, а в испорченной крови, а такое почти на уровне генов.
Е.Ф . сумела-таки привить мне стойкое пренебрежение к географии.
Эрькин день рождения
22/IV
Завтра Эрькин день рождения. А он болен. Одной сидеть на парте в 1000 раз лучше,
чем вдвоем.
Я, помнится, очень хотела быть приглашенной на день рождения соседа по парте.
Гадала, кого пригласят. Сомневалась – вспомнят ли обо мне. И спрятала свой страх за
придуманной радостью – сидеть мне без Эрьки, оказывается, лучше. Маленькая обманщица.
мне ведь скучно без него, а признаться духу не хватает. Но тут раздается звонок по
телефону.
Только что мне звонила Эрькина мама и пригласила меня ко дню рождения Эрьки. Мне
сперва очень захотелось прийти, а теперь не особо. Мне почему-то кажется, что меня
пригласили так просто, из-за того, что некого. Мне кажется, будь Эльга здорова,
пригласили бы ее и в крайнем случае уже и меня. Впрочем, может, мне все это только
кажется. Дай боже.
Я еще не знаю, что дарить и по сему случаю, может, не пойду. Интересно, кого он
еще пригласит. Может я единственная девчонка?
Странно, в прошлом году меня никакие сомнения не брали, а теперь берут. Я,
кажется, становлюсь очень недоверчивой к отношению ко мне тех людей, которые мне
нравятся.
Ну, вот я и призналась себе. Нравится мне Эрька, хочется его видеть. Но сомнения,
про клятые со мнения застилают предвкушаемую радо сть встречи. Да и подарок еще
неизвестен.
Я помню, что я принесла на день рождения Эрьке. Мама дала мне совсем немножко
денег для подарка, и я купила в Елисееве ко робочку тянучек с нарисованным веселым
зайчишкой, радостно шагающим с конфеткой в лапах. Я купила своему другу на нищие
деньги то, что нравилось мне самой.
К моему великому удивлению Эрькина мама поставит открытую коробочку конфет на
общий стол. Я тогда еще не знала, что так положено. Правила хорошего этикета не были
главной забо той моей мамы. И я даже чуть-чуть обиделась – тянучки предназначались
Эрьке, при чем тут все остальные?
Но во время праздничного застолья никто не тянулся к тянучкам, а меня они
соблазняли все больше и больше – такие доступные в деньрожденческий час и такие
вожделенные в моем полуголодном детстве. Я расхрабрилась и взяла одну тянучку. Как
было вкусно! Сил не было смотреть на остальные. И я взяла еще. И еще ... По-моему, я так и
cmp4=j6d
79/347
съела сама свой собственный подарок и потом еще годы спустя все мечтала, чтобы осталось
сие абсолютно никем не замеченным. Я знала, что поступаю неприлично , но удержаться не
могла. Уж очень тепло и уютно было мне за тем именинным столом в кругу
одноклассников.
24/IV
На дне рождения была. Было довольно интересно. После чая разговор зашел об
учителях. Критиковали Е.Ф . и Е.А .. В кругу наших ребят мне стало очень хорошо. Вот так
я себе представляла кружки гимназистов. И опять в таких кружках только мальчишки.
Честное слово мальчики лучше девчат.
У Эрьди мировая мама. Я бы желала иметь такую, но без накрашенных губ. У
Натальи Александровны есть, конечно, и плохие стороны, но, в общем, она мировая мама.
Вот мне бы такую. Я бы хотела прочитать ей свой дневник. Она не считает нас
маленькими, как большинство мамаш, а наоборот.
Когда я уходила со всеми, было уже 12 часов ночи. Перед уходом все прощались с
Эрькой за руку (это все были мальчишки)/. Я с Диной были единственными девчатами. Я
решила тоже попрощаться по-человечески.
–
До свидания, – сказала я Эрьке и протянула свою руку. Он растерянно посмотрел на
меня и забормотав
–
Странно, странно,- –
–
протянул мне свою.
Я ответила на его бормотанье:
–
Ничего странного. Так полагается делать.
–
Нет, все-таки странно. Странно.
Чудной, ну, что тут странного? С Банзаем и Женькой тоже попрощалась за руку, но
никто не сказал, что это странно.
А этому все странно.
Когда шли домой, в переулке уже было темно.. Меня очень изумило, когда Силкин
вдруг сказал:
–
Бери баб под ручку.
И еще больше я изумилась, когда Рубка его обрезал:
–
Борька! Ты что, с ума сошел? С ума сошел? Ты что, гуляешь?
Молодец Рубик..
Но самое главное еще не написано. Во время чая я узнала, что Чара, которой я дала
читать свой лагерный дневник, читала его вслух ребятам. Дура! Чтоб ей провалиться.
Нахалка. Завтра ей такой нагоняй от меня будет. Берегись.
От Натальи Александровны узнала, какие качества нужны военному комиссару.
Наталья Александро вна Толстова – Эрькина мама надолго оставила неизгладимое
впечатление, хотя видела я ее тогда, кажется, первый и один-единственный раз. Зато
слышала ее каждый день по радио.
А радио было существенным источником мо его культурного самообразо вания.
Но очень многого я совсем не знала. Эрькина мама, как сказали ребята, была внучкой
знаменитого Дурова. Какого Дурова, я не поняла. Был в Москве уголок Дурова, там жили
дрессированные звери. Ладно, сие известно. А кто такой Дуров? Пришлось спросить.
Оказалось Дуров знаменитый циркач, дрессировщик зверей еще с царских времен. В его
честь уголок с мышами, катающимися на поезде и другими чудесами и носит его имя.
А в кабинете у Эрьки дома работал за письменным столом чем-то знаменитый
дедушка, когда-то бывший то ли директором, то ли завучем нашей школы. но оттуда
уволенный. За что-то. Мешать ему было нельзя даже в день рождения – и в кабинет никто из
нас не входил. Дедушка потом вышел на полчаса к резвящимся детям сам. Сел рядом со
мной. Увидел коричневые пятна на моих пальцах и восторженно спросил:
cmp4=j6d
80/347
–
Вы что, фотографией занимаетесь?
–
Нет, это от молодой картошки. Когда ее чистишь, – объяснила я.
А знаменитый дедушка почему-то покраснел.
Чтобы сгладить нело вкость, мной не замеченную, Эрькин дедушка по скорее поставил
пластинку с песнями Эрнста Буша – "Болотные солдаты" и "Песню единого фронта". Буша я
любила. И я поняла – дедушка ставит пластинку с голосом немецкого певца – антифашиста
для меня, чтобы мне в его доме было тепло. А мне было тепло и без Буша. А еще меня
спросили, кем я хочу быть. Про мечту стать писателем я промолчала, а вот вторую, более,
по моему мнению, реальную выдала:
–
Военным ко миссаром.
Тут же обнаружилось, что я и понятия не имею, какие качества нужны комиссару. И
Наталья Александро вна рассказала о том. что требуется от комиссара. Я была благодарна за
серьезное отношение к мечтам 13 ти летней девочки. Да и вообще, разве невозможно было
девчонке стать комиссаром? Жила же на свете Лариса Рейснер, о которой я опять же не
имела тогда ни малейшего представления. И Наталья Александро вна рассказала мне о
Рейснер. Немножко .
Хорошая у Эрьки была мама. Очень много знавшая. И я уловила различие в уровне
образованности, существовавшее не в пользу собственной мамы, к сожалению.
Продолжение войны с географичкой
Еще до первомайских праздников обстановка в классе на уроке географии снова
накалилась. Долго-долго – целых две недели все участники спора от 17 апреля выучивали
урок географии на отлично, чтобы не «могла придраться» – как писала я в дневнике. Но
никого из нас Е.Ф. не вызывала. Наше терпение начало иссякать. Сидеть все время
паиньками на уроках учительницы, которая нас нервировала, не было сил. И вот перед
самым праздником 1 Мая Эрька сорвался и попал в тетрадь дисциплины – обыкновенную
ученическую тетрадь в клеточку, выполнявшую в те годы функции кондуита. «Я запишу тебя
в тетрадь дисциплины!» – всегда воспринималось шко льниками как серьезное
предупреждение о грозящей катастрофе. И вот за какую-то провинность – для меня тогда
настолько несущественную, что я даже не стала писать о причине беды одноклассника,
Эрьке «не по везло ».
29/IV
Сегодня на уроке географии Эрьку записали в тетрадь дисциплины. Когда прошла
перемена. Эрька мне говорит:
–
Дай честное пионерское, что никому не скажешь. Я с Зингером взяли тетрадку
дисциплины.
А через урок из новой, вместо «утерянной» тетрадки исчез листок с замечаниями.
Это событие взволновало многих ребят нашего класса.
Эрька мне сказал:
–
Интересно, кто вырвал листок?
–
А Рубка сказал мне, что ты вырвал его– удивилась я.
Эрька ничего не ответил. А через 10-15 минут обратился ко мне:
–
Знаешь что, листок вырвал я, – и я увидела, что лицо его очень бледное.
–
Зря, – сказала я.
На следующем уроке в класс вошел Ю.О, /завуч/. Все сразу догадались, что он пришел
из-за тетрадки, А из ребят, кроме Рубика и меня, никто не знал, кто вырвал листок. Эрька
еще больше побледнел, а я чувствовала себя, будто сама вырвала листок. Но Ю.О. ничего не
стал говорить насчет тетрадки, а повел с нами урок /Зинаиды не было/. И уже когда
прозвонил звонок, он, положив руку Эрьке на плечо, сказал всем:
cmp4=j6d
81/347
–
Ребята, я бы хотел, чтобы тот, кто вырвал листок, пришел ко мне.
Эрька прикусил губу.
–
Эрик, пойди. Скажи. Это лучше будет, Ю.О. поймет. Я тебе советую – пойди.
Весь следующий урок Эрька колебался. Я же была тоже не в духе. Чувствовала, что
обязана перед классом сказать, кто вырвал листок, и не могла сказать – ждала, может, он
сам скажет.
–
Эрька, ты скажи Ю.О.. А то ребята думают на Рубика и Тарханова.
–
Тогда я пойду, – решительно сказал Эрька.
Когда я уже собралась уйти домой, ко мне с сияющим лицом подошел Эрьдя и
сообщил:
–
Сказал.
–
Нy, а он что?
–
Он сказал, что я своей честностью искупил вину.
Надо идти напролом трудностям.
Ю.О., борется за детскую душу, за умение преодолевать трудности. А географичка?
Е.Ф . не оставит Эрьку в покое.
Но перед этим оформится и наша маленькая компания из трех девочек и двух
мальчиков.
Наша компания
4/V
В дневнике буду коротко. 1 мая Лена, Эльга и я встретили Эрьку и Ходжу (когда
гуляли). Они постояли – постояли и ушли. А 3 мая Эрька мне сказал:'
–
Пойдемте с нами гулять.
Мы согласились. С 8 до 10-ти гуляли. Много разговаривали.
С Ходжой и Эрькой, кажется, будет большая дружба. Сегодня будем вместе
повторять пройденное.
Ходжа – это Рубка Наджаров, коренастый, с пробивающимися усиками гордый и редко
открывающий рот парнишка. От Рубки вечно шли какие-то незримые нервные токи, даже
когда Рубка молчал. Он нервически молчал, как те дети. у которых 1937-38 годы отняли
родителей. Такое мы в Рубке чуяли, но на эту тему не говорили ни слова. ни с ним. ни
между собой. Табу!. В Рубку была влюблена моя Элюшка, но отвечал ли Рубка взаимностью,
или был влюблен в Лену, мы так и не узнали.
В будущем Рубка станет, как и Эльга, психиатром, о чем я случайно узнаю, обнаружив
в учебнике по психиатрии в качестве автора и Рубена Наджарова.
А вот на встречу одноклассников в 1990 году Рубку не пригласят. По слухам он
подписывался под диагнозами о ненормальности нормальных диссидентов. И большинство
бывших одноклассников этого не простят, не взирая на голоса, призывавшие к милосердию.
Но то в будущем.
А пока от Рубки исходят громы и молнии. И Рубка нам симпатичен, а кроме того он
еще и очень загадочен. Но при том свой в доску.
А Лена, моя первая подруга, это маленький кругленький шарик, крепко сбитый, с
двумя кудрявыми косичками, такими, какие были у негритят. Лена была хохотушкой,
потому что смеяться Лене доставляло большое удовольствие. За маленький рост и круглые
очертания Лену в классе звали Кнопкой. Уколоть Лена тоже умела, на то она и кнопка.
Мне рядом с Леной не всегда было тепло.
Лена была отличницей, Лена была звеньевой, Лена много читала. Это она однажды
cmp4=j6d
82/347
ошарашила меня и Эльгу заявлением: "Цель любви – дети!" Как это так? Мы с Эльгой
просто остолбенели. Моя любовь к Саше и Эльгина к Рубке – и вдруг дети? Что за чушь! Но
Лена только загадочно улыбалась. И держала свою тайну в тайне от нас. В чем-то Лена
всегда была сама для себя.
А теперь снова про географичку
5/V
На уроке географии вызвали Эрьку. Он рассказал все, все, даже больше, чем надо. Но
он забыл две реки, которые берут начало с Альп.
–
Садись, хорошо, – сказала Евгеша.
–
Что-о?! Как? Не может быть! – загалдел класс. – Он на «отлично» ответил!
–
Замолчите! – закричала Е.Ф . и поднялась со своей царственной физиономией.
–
Это несправедливо! Поставьте «отлично!»
Кто-то с задней парты начал стучать ногами. Это подхватили некоторые передние.
Другие застучали партами, а третьи хохотали без удержу и возмущались.
–
Наджаров! Дай дневник!
Моментально класс смолк.
–
А за что?
–
Дай дневник!
–Азачто?
–
Дай сейчас же дневник! – покраснела вся Е.Ф.
–
Рубик, дай мне дневник. Я спрячу его, – шепнула Эльга.
–
Нет, ей я дам, – ответил Рубка и стал рыться в портфеле. Найдя дневник, он резко
встал, гордо подняв голову, подошел к Е.Ф., и с размаху кинув дневник на стол, сказал:
–
Пожалуйста! Возьмите! Нате!
Она покраснела, а класс загоготал, застучал партами.
–Перлявская, дай дневник!
–
Пожалуйста!
–
Ананченко, дай дневник!
–
А я не разговаривала!
–
А кто же?
Софа молчала,
–
Я! – встала Бекчентаева.
–
Ну, тебя я прощу, но в последний раз,– и хитрая улыбка.
В классе опять шум.
–
Толстов, не разговаривай. Дай дневник!
–
А это не он говорил. Это я, – сказала я.
–
Тогда дай дневник.
–
Но ведь не она говорила, а я, – говорит Эрька.
–
Шелике, дай дневник!
Я минуту колебалась. Подать дневник или нет?А дневник мой лежал спрятанным у
Эрьки в сумке.
–
Ладно. Эрька, дай ей мой дневник.
–
Зачем? Она не найдет его.
–
Все равно. Ей дай, – твердо сказала я.
Эрька полез в свой портфель.
Е.Ф. злобно вырвала его. Ее, очевидно, очень удивило то, что мой дневник у Эрьки.
Потом более или менее стихло, т.к. вошла Е.А. . Вызвали Банзая. Он тоже получил
«хорошо».
Когда прозвенел звонок, Евгеша вывела в тетрадке дисциплины «плохо» и написала:
cmp4=j6d
83/347
«Дисциплину нарушали Толстов, Шелике, Наджаров». Три человека из нашей пятерки.
Дневник мы должны были получить у Ю.О. . Он и должен был занести замечание.
Рубка и я пошли в 30-ую комнату. За нами пошло очень много ребят. Лена и Эльга решили
тоже дать свой дневник, чтобы и их записали.
–
Мы не лучше Травки себя вели. Пусть записывают и нас, – -
сказала Лена.
Так что очень хорошо, раз троих из пятерки записали, значит надо всех. Вообще мы
сейчас много ближе к классу.
Сперва мы говорили с Юликом. Он нам сказал, что если бы мы свое возмущение
высказали Е.Ф. после урока, то Евгеша выслушала бы нас. Замечание писать мне в дневник
он отказался, т.к., по его словам, не он его сделал. Мы вышли из 30-ой и подошли к Е.Ф.,
чтобы с ней поговорить.
–
С вами я и говорить не желаю! – сказала она.
–
Юлий Осипович! Видите, Е.Ф. не хочет с нами даже разговаривать – пожаловалась
я Юлику.
И уже тогда только Евгеша вошла с нами в пустой класс.
–
Е.Ф., если вы записали Травку, Рубика и Эрика, то запишите и нас. Мы не лучше себя
вели, – и с этими словами Эльга и Лена кладут свои дневники на стол.
За ними Шура Е. уверенно кладет свой дневник. Потом Чара. За ней Бася, Дина, Элла,
Потом Силкин пришел с очками для Е.Ф. и тоже положил свой дневник.
Ю.О. громко говорил насчет того, что в советской школе ученики имеют право на
слово. Е .Ф., на требование ребят занести им замечание в дневники, ответила , что она
запишет замечание только Наджарову и Шелике, а остальным она отдала дневники
обратно, внимательно посмотрев на фамилии. Через пять минут дневники опять лежали
на столе.
Юлик нас брил, брил, а потом я ему сказала:
–
Ю.О., слушайте, Вот мы Е.Ф. сперва встретили очень хорошо. Она нам сперва
понравилась. Но потом почему-то нет. Почему? Вы знаете? А вот почему: никто из
учителей не называет нас нахалами и хулиганами и еще похуже. Вам известен случай в 7-ом
классе? Известен. И вот никто Е.Ф. не любит, не уважает.
–
Шелике, замолчите! Надо знать пределы,– закричал Ю.О.
Было совсем тихо. Рубка ухмыльнулся тихо, но слышно «Гм, гм». У каждого
мелькнула мысль, что только что Ю.О. говорил о свободе слова.
–
Я вовсе не нуждаюсь в вашей любви. Мне вовсе не интересно, чтобы вы меня
любили,– -
презрительно сказала Е.Ф.
И это называется «учитель»! Е.Ф. еще и доцент!
–
Вот это-то и плохо , – сказала я.
После этих фраз Ю.О . стал сердитым, говорил резко. Когда Чара подала тетрадь
дисциплины для того, чтобы Евгеша вычеркнула нас и написала классовое замечание, Ю.О.
очень резко сказал Чаре:
–
От тебя я этого не ожидал. Продумай свое поведение.
Силкин конкретно сказал:
–
Мы отвлеклись от темы. Ю .О., мы хотели, чтоб нам написали замечание в дневники
и потом мы разойдемся.
Ю.О. и Е.Ф . отказались и вернули всем дневники, кроме меня и Рубика. Нам написали:
«Систематически нарушает дисциплину на уроках географии».
7/V придет О.Ф . С ней будем говорить. С Юликом поговорю наедине.
Вот так вот: «Мы отвлеклись от темы!» – говорит шестиклассник завучу! И это
умнейшему, деликатнейшему, уважаемому Юлию Осипо вичу, автору школьного учебника
по алгебре. Ю.О. Гурвич умел говорить со всеми и с каждым, и часто, очень часто спасал
наши души. Мою, во всяком случае, он упорно отстаивал от меня самой. «Мы отвлеклись от
cmp4=j6d
84/347
темы!» – говорит мальчишка, как лорд в английском парламенте, завучу школы.
Волосы встанут дыбом, если прочесть эти дебаты глазами иной замученной детьми и
работой учительницы. Беспардонные, распущенные дети, бунтари, которым не место в
школе. И этот хваленный Ю.О. такое допускает, да еще их слушает.
А Юлий Осипович на самом деле принял Борькину реплику как нечто само собой
разумеющееся. Ведь мы тогда действительно отвлеклись от темы, от требования ребят
занести замечание в дневники всем, а не только мне и Рубке. Борька ведь правду сказал.
Борька Силкин вообще был в нашем классе самым отчаянным правдолюбом. Борька
сидел в противоположном от меня углу класса, на самых задней парте. И оттуда, если
происходило како е-то ЧП, за которым неизменно следовало выяснение на вечную тему:
"Кто это сделал?", – сразу же поднимался во весь рост честнейший парень шестого класса, и
произносил твердо и уверенно: "Я". То был Борис, считавший невозможным скрывать
собственное бузо терство , хотя участниками был почти весь класс. И шестой класс ему
подражал. Борька Силкин прививал нам понятия детской чести – Нашкодил? Не таись!
В Борькином признательном "Я" не было ни единой нотки раскаяния, более всего
звучала бравада неподкупной честностью. Нас Борькина мальчишеская храбрость
подкупала, а учителей сражала наповал. Взрослым не надо было путем долгого следствия
искать зачинщиков очередного срыва урока – вот он, стоит у всех на виду – приземистый и
крепкий – Борька Силкин. А воспитательный эффект проработки оказывался равный нулю.
Не преступник, герой Борис для одноклассников.
Иному, читающему эти строки учителю я должна объяснить свою позицию, дабы не
быть понятой превратно. Вовсе я не сторонник детской наглости и тем более не ее
защитник. Я просто хочу, чтобы взрослые видели детские грубости глазами детей.
Поразмыслили над тем, как "наглые" маленькие правдоискатели воспринимаются самими
детьми. И подумали, почему они становятся ребячьими героями, зачем им подражают, и
всегда ли плохо, что в классе есть подобные Борьки – нарушители дисциплины. А может
быть закладывают правдолюбцы и положительное – активную гражданственность – в души
своих более сго во рчивых, более конформистских сверстников? То , на что так часто
образовывается такой острый дефицит?
Мне самой и сегодня что-то нравится в нас тогдашних, в этих безапелляционных
подростках и в нашем завуче. И когда я десятилетия спустя наблюдала в Киргизии, как
безропотно глотали мои студенты окрик иного преподавателя, как делали вид, что усердно
записывают иную скучнейшую галиматью, способную не то что будить, а только убить
всяческое мышление, когда я видела как равнодушно или пугливо умели мои студенты
прожить без конфликтов с преподавателями, в умственной дремоте, мне хотелось
встряхнуть их и высечь из них хоть малую искру того, что захлестывало в 1940 году
подростков шестого класса.
Какое в шестиклассниках выпирает чувство со бственного достоинства и какая
убежденность в праве отстаивать себя! Мы не хотели, чтобы бестактная женщина, пусть
даже с доцентским дипломом, стояла у доски и унижала в нас человека. И не исподтишка,
не дома ученики жаловались в жилетку мамам и папам, а шли в открытую, в учительскую, в
30-ую комнату к завучу, уверенные – советский ученик имеет право на слово и не может
пройти мимо несправедливости.
И хотя мы еще совсем не слушаем аргументов старшего (я в дневнике даже не пишу о
том, какие аргументы выдвигал нам Юлий Осипович), и главное стремление в нас пока –
высказаться, настоять на своем, все же я и сейчас еще ощущаю благородство того гнева,
слышу биение сердца, еще неопытного, юного, но сердца гражданина, а не приспособленца-
обывателя.
То была наша 175 школа. Ее ученики.
Мне очень повезло со школой.
Но...и наша школа не была идеалом. Бунт был возможен, но если не удавалось
cmp4=j6d
85/347
справится с главарем таких стихийных выступлений, его из школы исключали. Такая судьба
постигла Борьку Силкина, того самого, кто гордо изрек "Мы отвлеклись от темы". Борька
потом на спор и ради внимания со стороны одноклассницы выпрыгнет из окна со второго
этажа и благополучно приземлиться на крыше сарая, продавив ее, что и станет
амортизатором его полета. За это хулиганство Бориса Силькина и отлучат от любимой
школы. Мы потеряем товарища, которого любили, понимали и уважали. Могли ли мы
одобрить такую расправу с маленьким возмутителем спокойствия? Нет, конечно. Разрыв
между учителями и учащимися такое решение лишь углубляло, доверие рушило, оппозицию
из явной превращало в тайную.
Потом, в седьмом, на несколько месяцев смирительную рубашку удалось надеть и на
меня. Под угрозой исключения из школы, после многочисленных вызовов моей мамы я на
время научила себя молчать и больше не подниматься с места в память о Борьке Силкине со
словами: "Это сделала я". Тогда, когда я сама презирала себя за двурушничество и трусость,
директор школы О.Ф. при всем классе однажды ласково отметила: "Травка Шелике, дети,
стала исправляться. Похвалим ее за это, дети". В ту минуту я была готова провалиться
сквозь землю от стыда и обиды. Если такая нечестная, не прямая, согнутая, я теперь
нравлюсь директору школы – то она, а не только я достойна презрения. А я – я больше не
сдамся! Да здравствует Борька Силкин! Так рассудила я в седьмом и пошла по новому кругу
в буйных поисках понимания амой себя и окружающего мира.
Угроза исключения нависнет уже в 6 ом классе и над Эрькой, и вообще над нашей
маленькой компанией, которую по слухам на школьном совете директриса предложила
разбросать по разным школам.
"Дружба в этой школе запрещена!" – в сердцах напишу я в дневнике, сделав вывод –
назло директрисе нам троим надо сдать все экзамены на "отлично" и подтянуть до "хорошо"
и "отлично" также и Эрьку. Пусть все увидят, что наша дружба хорошая!
Но это будет в самом конце учебного года.
А пока Эрька приглашает меня в кино.
С Эрькой в кино
9/V
Были в кино. Были Эрик, Эльга, какой-то друг Эрьки и я. Хорошо было. Деньги брать
Эрька отказался:
–
Когда идут в кино с кавалером, принято, чтобы платил он.
Эрька провожал меня до дому. Во время уроков болтала с Эрькой на одну темочку.
Я хорошо помню этот первый поход "девочки с мальчиком в кино". Не то, чтобы я
никогда никуда не ходила с мальчиком. Ходила. Где-то в это же время, а может быть и
раньше, было посещение с Кони Вольфом зоопарка. Кони, впоследствии известный
кинорежиссер ГДР (это он поставил "Звезды" и "Мне было 19"), тогда уже в детстве успел
сняться в антифашистком фильме "Рваные башмаки". Лето 1936 года Кони и Миша Вольф и
их мама Мэни, а также Грегор Курелла и его отец Альфред Курелла и наша семья провели
вместе на Кавказе. В те летние каникулы я, девятилетняя путешественница, целый месяц
была тайно немного влюблена в Кони Вольфа, но последовавшее затем посещение зоопарка
оказалось неинтересным. Ни ему, ни мне. И состоялся сей культпоход не по нашей
инициативе, а по желанию его и моих родителей.
Я подозреваю, что более всего предложение исходило от моего отца, которому, так
мне порой казалось, хотелось что-то предпринять для последующего замужества сво ей
дочери в среде детей немецких антифашистов. Беспокойство (или заботу) отец стал
cmp4=j6d
86/347
проявлять довольно рано, но я, как только чуяла явное или воображаемое посягательство на
мою свободную волю, тут же становилась упрямой. Так получилось и с прогулкой в
зоопарк. Мы с Кони дисциплинированно сходили посмотреть зверей, чуть ли не взявшись за
ручки, как и предусматривалось обоими родительскими сценариями, и чинно разошлись, не
проявив друг к другу никакого интереса. Мы оба были уже не в том возрасте, чтобы ходить
по зоопаркам. Мы были большими, а нас попытались дурачить. Ну, мы и сыграли друг другу
дурака и дурочку.
А теперь я сидела в кино с мальчиком, с которым сама хотела там быть.
Я не все записала в своем дневнике. Но я, взрослая, помню то, что тогда пропустила.
Шла "Путевка в жизнь". Где-то в начале фильма развертывался эпизод заполнения анкетных
данных о только что захваченных при облаве беспризорниках. В карточку одной из
задержанных крупным почерком на экране заносится сло во "сифилис".
Я не поняла. Слово, при всех моих знаниях, даже после прочтения "Дневника Кости
Рябцева", оказалось незнакомым. А рядом в темноте кинозала сидел Эрька, товарищ по
парте, с которым на уроках было обговорено уже великое множество всяческих проблем. Я
и повернулась к Эрьке и спросила: "А что такое сифилис?"
Когда я об этом вспоминаю, мне даже сейчас делается жарко за Эрьку. Ведь и ему
было тоже только 14 – и такой вопрос от подружки, заданный при рядом сидящих зрителях,
к тому же еще моим пронзительным шепотом. Я, взрослая, думаю, что в ответе Эрьки на
этот вопрос должен был проявиться его нравственный уровень. Достойный выход из
ситуации мог найти только очень чистый и мудрый мальчишка.
И Эрька нашел.
Сейчас еще я ощущаю, как наклонился он ко мне, и как неожиданно по-мужски,
охранял меня и себя, тихо и твердо сказал:
–
Я тебе потом объясню.
В Эрькином го ло се прозвучало невысказанно е указание на запретность для нас обоих
возникшей темы. И я поняла, почувствовала, что спросила стыдное. Но одновременно я
ощутила и то, что он – сильный, защитил в эту минуту меня, незнаху. Это был очень
важный, чрезвычайно важный момент в истории "Эрька и я", то мгновение, когда он стал
старшим, знающим и все понимающим, а я почувствовала себя слабой и глупенькой. А без
ощущения защиты со стороны мужчины женщина, даже если она еще только подросток, не
хочет любить.
Тогда я не смогла бы все объяснить так, как делаю это сейчас.. Про стыдное в
дневнике писать не хотелось, но память на всю жизнь сохранила и вопрос и особенное
звучание его ответа. А тогда я написала коротко: "Хорошо было".
И совсем не случайно именно на следующий день в дневнике появляется секрет от
самой себя "болтала с Эрькой на одну темочку".
Нет, Эрька никогда, конечно, не станет объяснять значения того слова, а я никогда и
не спрошу. Не об этом шла речь на уроке. Просто после той минутной настройки двух душ,
оба –. и Эрька и я, – испытали потребность объясниться друг другу во взаимной симпатии.,
что и стало "темочкой" 12/V.
Четкий, положительный ответ в виде огромного "ДА!" поступит через сутки, 13/V.
Но странно, доказательство столь важного "Да" будет зафиксировано в дневнике в
форме скупого диалога с телетайпной точностью передающего внешние слова, только то,
что было про изнесено вслух. Не больше.
Ни словом я не обмолвлюсь о испытанных чувствах.
Почему?
Ведь еще совсем недавно из-за Саши я плакала в дневнике громко, открыто,
выплескивала свои чувства наружу без удержу. А тут совсем наоборот, все в скрытом ключе,
таком же, что и о последнем посещении кино, нет, даже еще скрытнее. "Хорошо было", – и
того не добавила.
cmp4=j6d
87/347
Возможно, так получилось от того, что тогда, из-за Саши, я хотела поскорее
избавиться от своего горя, надо было, чтобы быстрее кончились боль и мука. Я
высказывалась в дневнике вслух, оформляла испытываемо е несчастье в слова, и загнав горе
в словесные рамки, делала его меньше.
А тут наоборот. Во мне жило счастье. А выразить его словами казалось невозможным.
Слова обеднят, может быть даже разрушат. И я побоялась себя обокрасть.
Мне так и хочется по просить – пожалуйста, постарайтесь про читать следующую
страничку дневника с выражением – за него, и за меня. Пожалуйста. Чтобы сопережить. И
не торопитесь.
Эрик+Травка=?
13/V
Да.
Эрик. А все-таки интересно бы знать, в кого ты влюблена.
Травка. Тебя это интересует?
Э. Да нет, так просто. Все же, кто? Да, я забыл Сталя. Он?
Т. Нет. Я тебе сказала, что он в классе. Кроме того, я не влюблена, а просто он мне
нравится больше других.
Э. Ну, кто же? Я, кажется, догадываюсь.
Т. А интересно бы знать, в кого ты?
Э. А хоть бы из нашего класса.
Т. Ну, и врешь. Ты сказал, что из 666 школы.
Э. Да нет. Это я просто так, для дразнилки. Честное пионерское, из класса.
Т. А она сейчас в классе?
Э. Да.
Т. В нашем ряду на первых трех.
Э. А «он» что, блондин или брюнет?
Я перечислила всех девчат из нашего класса, кроме себя. Он на всех отвечал «Нет». То
же самое было позавчера с ним.
Потом он начал допрашивать подробности о «нем», а я о «ней». Мы разошлись до
того, что уже не стесняясь, отвечали правду. Дошло до того, что он уже знал, что «он» –
он сам, а я уже знала, что «она»—я сама . Но все же он продолжал спрашивать.
Э. На какой парте сидит «он»?
Т. А на какой «она»?
Э. В нашем ряду на первых трех.
Т. В нашем ряду на первых трех.
Э. А он что – блондин или брюнет?
Т. Ни рыба, ни мясо. А «она»?
Э. Блондинка.
Т. «Она» тебе очень нравится?
Э. Не знаю. Нравится. А «он» тебе?
Т. Не знаю. Нравится.
Э. А все-таки, на какой парте сидит «он»?
Т. А «она» на какой?
Э. На первых двух.
Т. На первых двух.
Э. Ты с «ним» прощалась когда-нибудь за руку?
Т. Да. Ты «ей» обещал свою фотокарточку?
cmp4=j6d
88/347
Э. Да. А где работает «его» мать?
Т. На радиостудии.
Э. А «он» был когда-нибудь у тебя?
Т. Нет.
Э. А ты у «него»?
Т. Да.
Э. Сколько раз?
Т. Два. А «она» была у тебя?
Э. Да.
Т, Сколько раз?
Э. Два.
Т.Атыбылу«нее»?
3. Нет. А в какой «он» рубахе?
Т. В белой. А в какой «она» блузке?
Э. В синеватой.
Еще несколько предложений насчет самописки, прически, очков и т.д . Екта делает
нам замечание. Звонок.
Э. Она сидит на первой парте.
Т. Он сидит на первой парте.
«Он» – это Эрик.
«Она – это Травка.
Сильна, Травушка, в 13 лет.
14/V
Сегодня, наконец, Эрька дал свою фотокарточку.
Разговор продолжался. Эрька дал честное пионерское, что вчера говорил правду.
Писать некогда. Разговор мне понравился. Кажется, убедилась, что «да». Екта Эрьку
отсадила от меня, а он (ура!!/) сел обратно, не спросив разрешения. Потом он Екту
упросил сесть на старое (наше) место.
Эрька спросил меня, будет ли Саша в этом лагере. Он наверно боится. Глупо.
И еще мы говорили о многих вещах. На уроке было здорово.
Вот таким был школьный дуэт двух влюбленных подростков 1940 года. Простые
произнесены слова, столь далекие от романтических душеизлияний ХVIII и XIX веков. Но
какое борение надежды и сомнений скрыто в сухом на вид диалоге о партах, цвете рубашки,
о блузке и про чих мелочах.
Бесконечный разговор с Эрькой о загадочных «он» и «она» длится уже третий день, и
оба все не могут остановиться.
Все не решаются поставить жирную точку над четким i. Другой, равнодушный, со
стороны, давным-давно сказал бы, не морочьте друг другу голову, ведь ясно как божий день
оба влюблены именно друг в друга, и ни в кого другого. Чего ради задавать вопросы?
А нам все мало. «Как мне хочется, чтобы было «да», – пишу я, полная страха,
сомневающаяся – а вдруг я что-то не так поняла?
И как осторожно, шаг за шагом, идут юные влюбленные к ясности. Бережно и
настойчиво ведет Эрька свою мужскую партию. "Он" спрашивает, а "она" только отвечает,
"он" ищет все но вые и все более четкие во про сы, а "она" откликается, открыто, распахнуто,
но только в пределах тех границ, которые устанавливает "он". А когда "он", умный, вдруг
поворачивает один из вопросов так, что первой признаться придется ей, "она"тут же, по-
женски робкая и по-женски кокетливая, убегает от ответа, находчиво возвращает ему его же
вопрос, обращенный теперь не к ней, а к нему самому. И снова лидерство остается за
cmp4=j6d
89/347
Эрькой.
Увлекательнейшая игра происходит в этот час между Эрькой и девочкой, связывая
обоих невидимыми нитями общих переживаний. Но слова, выходящие из немого дуэта
наружу, произносимые вслух – все-таки самые обыкно венные, даже «честное пионерское»
пущено в ход, и рядом совсем смешное «для дразнилки». Но через обыденность слов
проглядывает душевное состояние, открытость друг перед другом и одновременно защита
собственного душевного настроя, доверие и страх перед неуклюжим словом, собственным и
чужим.
И оба боялись ошибки, оба боялись поверить – что «он» – это Эрька, а «она»—это
Травка. И даже, когда уже яснее ясного было сказано – она сидит на первой парте, рядом с
ним, мне на следующий день нужно будет удостовериться, что он говорил правду. Я уже
верю, конечно, верю, но все-таки... И он опять дает честное пионерское. Но самому Эрьке
вдруг стало важно узнать, будет ли Саша летом в лагере, Саша, о котором он знает из-за
коварной Чары, про читавшей мой лагерный дневник всем мальчишкам класса.
Воистину, прав Стендаль – влюбленному ежедневно нужно доказательство нежности и
любви. И бесконечна маленькая подростковая песня песней, каждое слово , по вторенное сто
раз – каждый раз для нас обоих – новое.
Но, стесняясь со бственных чувств, я сама над собой усмехнулась: «Сильна, Травушка,
в13 лет!»
Ирония послужила броней, защищающей от себя самой свои собственные чувства.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ на тему "О дисциплине"
А теперь несколько слов о том, что происходило на уроках 12 и 13 мая уже с другой
стороны.
Как-то я была в гостях у молодого учителя. Он дает первые в своей жизни уроки, перед
ним сидят первые ученики, и ему хочется, чтобы ребята слушали его, затаив дыхание. Часто
это получается. И все-таки время от времени в классе появляется приглушенный гул, «Что
это? Шум рабочей атмосферы? Это неизбежно?» – задает он вопрос. Моего коллегу
тревожит, что не весь класс смотрит только на него. Что делать?
На учительско м языке эта проблема называется пресловутым во про сом о дисциплине,
вечным, самым страшным и мучительным.
А я, когда мне задал вопрос мой коллега, вдруг подумала – а ведь мой диалог с Эрькой
тоже был составной частью этого подземного гула в классе. И, наверняка, учительнице это
«объяснение в любви» мешало вести урок. На том уроке дисциплина явно была не в
порядке. Во всяком случае, у меня и Эрьки она хромала.
Что было делать?
Видела ли учительница – то была Екатерина Анто новна – что два ее ученика
самозабвенно отвлеклись от темы урока? Не могла не видеть, я уверена. Ведь Эрька и я
сидели на первой парте, на самой первой, прямо перед глазами учительницы.
Как следовало бы поступить? Призвать к порядку? Но, если бы их прервали ради
правил о причастиях и во имя дисциплины, тогда то переживание, которое останется
незабываемым на всю жизнь, просто бы не со сто яло сь, сломленное внешним вторжением.
Начисто.
Но разве такое не было бы потерей для эмоционального развития двух подростков?
Кто возьмется утверждать, что человека можно сформировать на одном лишь знании им
правил грамматики, количества тычинок у розовоцветных и законов Ньютона? Кто всерьез
поставит перед собой задачу лишить по дростка возможности накапливать эмоциональный
опыт, без которого человек не человек, а сухая вобла, Беликов в футляре?
Эрька и я копили свои эмоции во время уроков. А где же еще? Встречаться специально
для своих разговоров мы бы не решились—шестиклассники ведь. Подъезды тогда, в те
cmp4=j6d
90/347
годы, еще оставались целиной, не освоенной представителями это го взрывчатого возраста.
В кино не поговоришь. В гости попадешь друг к другу только на день рождения. Так, где
же, кроме уроков, учиться чувствовать?
Школа человеческо го общения, школа чувств и эмоций подпольно существо вала на
уроках, параллельно с его официальным содержанием о глаголах, лепестках и атомах. И она,
эта вторая школа, судя по дневнику, была тогда самой главной, самой важной,
определяющей внутренний мир формировавшегося человека. Тогда, в том возрасте, это
было так. Не школьная программа, а «Я сам» – вот главный предмет изучения подростка.
Ну, а дисциплина? Как все-таки быть с дисциплиной? На самом деле, что же вот делать
–
реально? Учителям? Неужели разрешать болтать на уро ках? Так что ли?
Ну, а мудрая Е.А., что сделала она?
«Экта делает нам замечание», – написала я в дневнике. Значит, учительница
вмешалась. Но ... она сделала свое замечание за минуту до звонка, за секунду до него. Не
раньше! Е.А. ведь видела их лица, старая женщина видела все. И она дала им выговориться,
дала, но, тогда, когда звонку все равно предстояло прервать тех двоих, только тогда она
напомнила – ее око бдительно, в другой, незначительный раз, она отвлечься не позволит.
Дисциплина.
А через день, наверно после вовсе нелегких раздумий о двух своих учениках, она
отсадит Эрьку от меня на другую парту. И тут же разрешит ему вернуться на старое место,
после его настойчивой просьбы. Она понимала – это было важно.
Она понимала.
И все-таки дисциплина оказывается для многих учителей самоцелью, превращается в
абстрактный принцип, ради которого жертвуют детьми.
Не миновала сия чаша и нас.
Угроза исключения из школы
20/V
В школе жутко. Мне и еще нескольким человек хотят снизить дисциплину. Силкина и,
быть может, Эрьку, исключат. Всю нашу пятерку хотят распределить по разным школам.
В этой школе дружба запрещена.
Испытания. Нашу пятерку тоже разделили на две части. В одной Лена, Рубик и я, в
другой Эльга и Эрик. Лучше бы меня во вторую.
Наталья Александровна нас подбадривает. Она говорит, что наша пятерка хорошая.
Мама ищет свидания с О.Ф .
О.Ф. сказала при всем классе, что я лжива и скрытна, и что , когда я работала со
звеном, то будто бы была под маской. И это называется, что она чуткий человек и хорошо
знает всех ребят школы.
Я переживаю прекрасные дни в своем классе, лучшие часы с Эрькой на уроках, а
директор школы встречает происходящее в штыки. Ничего О.Ф . не понимала.
Да и как понять?
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ на тему "Лучший пионер школы".
Как я уже сказала, еще в начале учебного года, мне, звеньево й, на общешкольном
собрании присвоили звание «Лучшего пионера школы». Я весь прошлый учебный год и в
начале нового сама проводила сборы, занималась с отстающими, и не вызывала никакого
беспокойства у учителей. Правда, некоторые одноклассники то гда считали, что я воображаю
и принимали меня в штыки.. Мне даже показалось, что класс разделился на две половины –
cmp4=j6d
91/347
одни были за, другие против меня. Так что в итоге у меня тогда был конфликт в классе,
разногласия с отцом, сложности с «любимым Сашей», еще не было настоящей подруги, нет
друга, нет всего того, что у взрослого обычно есть. И главное, нет еще понимания и себя
самой. И вот в такое время я, дуреха, по началу всерьез решила, что действительно отвечаю
за одноклассников, уж раз я звеньевая. И ответственность, очевидно , так и выпирала из
меня, "лучшего пионера школы".
А вообще я очень сомневаюсь, что на самом деле кто-то из учеников действительно
может быть «лучшим пионером школы». Что же будет с ним, если, не приведи господи,
ребенок в такое поверит?
Я знаю, что будет. Встанет маленький человек над ребятами класса, всерьез решит он
обязан "исправить" ребят, начнет командовать, нервничать и все безрезультатно. Опасные
ростки подобных качеств уже проклевывались во мне – судя по дневнику я делила класс на
"хороших" и "плохих" ребят, и даже сомневалась, кто из одноклассников, в случае войны
сможет взять в руки винтовку.
Кто же дал тринадцатилетней право судить и рядить рядом стоящих?
Школа дала! Звание! Должность звеньевой. На каждом шагу долдонили: "Ты
отвечаешь за звено! Ты отвечаешь за класс! Ты ведь пионер!"
Но класс, наш зубастый шестой класс, сразу мне наподдал. У меня появились недруги
–
ребята, которые хотели ребячьего равенства, а не того, чтобы кто-то из своих же стоял над
ними, и учил их как жить. Одноклассники ставили меня на место, больно, решительно,
неумело, но постоянно. Я не понимала что происходит, переживала, ответственность за
других меня не отпускала.
И только тогда, когда я ринулась в бой с географичкой, и не просто вместе со всеми, а
почти впереди, я сно ва была принята шестиклассниками. И даже Леля Андреева, в начале
учебного года первая назвавшая меня во ображалкой, теперь сама же доказывает Евгеше, что
вовсе Травка и не воображает. Я получаю то, без чего немыслимо развитие подростка: у
меня есть сво й коллектив одноклассников. Коллектив со своими законами чести, своим
пониманием правды, своими методами отстаивания справедливости. И даже есть своя
маленькая компания.
Я рада такой своей судьбе, избавившей меня от официально признанного лидерства,
навязанного школьной дирекцией из самых благих намерений.
Мне в одном тогда сразу повезло – присвоенное звание я быстро забыла. А я взрослая
вспомнила потому, что попыталась понять О.Ф . . Отчего в директоре такая горечь, по
существу обида на меня, шестиклассницу.? За что?
Может быть директор была искренне разо чарована, что высо кое звание присудила
недостойной? И объясняя себе собственную о шибку, решила – дево чка притворялась
хорошим пионером, была столь хитра, лжива и скрытна, что обвела опытного директора
вокруг пальца? И отсюда О.Ф. обвиняет тринадцатилетнюю в том, что та, мол, была под
маской?
Господи ты, боже мой, да что же такое происходит?
А ведь приближаются экзамены. Надо готовиться к их сдаче по нескольким предметам.
Нужен покой на душе, крепкий сон, вера в учителей.
А директор?
Она грозит исключением из школы!
Вот тогда я и дала себе зарок – сдать экзамены на одни пятерки. Не ниже. Раз уж такая
пошла в школе карусель. Делом доказать истинное лицо. Учебой.
Экзамены
24/V
cmp4=j6d
92/347
Сейчас дни испытаний. Сдала на «отл.» три испытания. Эрька, воспользовавшись
незнанием Е.М ., перешел в нашу половину. У него следующие отметки:
русск. письм .: пос!! увы!
русск. Устн.: хор.
алгебра: хор!! ура!
Когда Эрька отвечал, я за него здорово болела. Я за Эрьку очень рада, что он получил
«хор» по алгебре. Значит, он может серьезно работать. Сегодня приснился Эрька и
Саша...О.Ф. свидания маме еще не назначила.
31/V
Сдала последние испытания. Все испытания у троицы сданы на "отлично". У меня
даже география! Недаром, значит, сидела с Перлявской и учила, У Эрьки по ботанике и
географии тоже "отлично "! У Рубки тоже. Следовательно, наша дружба в глазах О.Ф. не
должна выглядеть плохой и не отражается на учебе. Насчет дисциплины ничего не
слышно. Эрьке, кажется, снизят. Ну и ладно. По мнению О.Ф,, он конченный негодяй. Дура.
4/VI
Получили дневники. Дисциплина у меня "отлично". У Эрьки тоже. В году два "хора".
Ну, и ладно. Мамка ко мне пристает: "Ты по учебе снизилась!! Ты, не только о школе и о
семье думаешь!! Ты думаешь и о других вещах". Я это не отрицаю, хотя я собственно
говоря, и не знаю о каких таких "других вещах" я думаю. Но факт. Я думаю не только о
школе.
Последний раз о Саше Егорове
4/VI
Читаю свой лагерный дневник. Заметила, что раньше к людям относилась очень
несерьезно. Так, например: я у Саши прошу прощение за то, что указала ему на его плохой
поступок.
Кончились экзамены, кончился учебный го д, а душа продолжает работать, изучать
себя. Вот и лагерный дневник перечитан, – и выво д сделан, критический в собственный
адрес.
Я помню тот далекий конфликт с мальчиком Сашей. Не лучшим образом повел он себя
однажды на репетиции драмкружка, совсем не лучшим образом. Это даже сегодня, с моей
взрослой точки зрения, так – нехорошо поступил тогда Саша. Хотя я и захотела забыть
фарс, что он разыграл: юный артист. Совершенно некстати, ни в связи с ролью, ни к теме
разговора, ни с того, ни с сего Саша вдруг прошелся по сцене тяжелой походкой, туго надув
свой мальчиший живот, самодовольно похлопал по нему, ухмыльнулся – и вдруг всем стало
ясно, что изобразил он таким образом беременную женщину.
Я вышла из себя. Отчитала Сашу за кривлянье, за пошлость, за грязь, я орала на Сашу
во всю мощь своего темперамента и своих легких. Он, конечно, обиделся. Ходил надутый
несколько дней, не глядел на меня, презирал. И тогда не выдержала я – попросила у
маленького сердцееда прощения. Он смилостивился и снова стал прежним – голубоглазым
веселым мальчишкой. А я, простив, не забыла. Хотела забыть, что посмел Саша глумиться
над будущим когда-то и моим материнством. Не забыла.
А теперь я навела порядок – виноват был он, и нечего было унижаться. Надо было
лучше его разглядеть, таким его увидеть, каким он был на самом деле.
Саша теперь окончательно прошлое.
cmp4=j6d
93/347
Да и Эрька рядом—за партой, в кино, в войне с географичкой., при подготовке к
экзаменам. У меня есть друг, надежный. Так, во всяком случае, я ощущаю в 6-ом классе.
Теперь можно и по улице Горького побродить по вечерам, но не вдвоем, а вместе с
Эльгой, Рубкой и Леной; сходить на выставку.. Рядом друзья.
РАДОСТЬ
Тем временем судьба преподнесла подарок. Да еще какой!
26/V
Смотрите,
завидуйте,
я
Гражданин Советского Союза!
Счастье записано словами поэта: вся семья получила советское гражданство ! Душа
ликует. Собственных слов не хватает, на помощь привлекается немного неточно
Маяковский. Теперь и я гражданин Советского Союза! Ура! Ура! Ура!
Наша семья жила в СССР с видом на жительство, а гражданства у нас не было
никакого, ни немецкого, которого мы, в том числе и я, были лишены то ли в 1934, то ли в
1937 году, ни советского. Лично меня такая ситуация совершенно не беспокоила. Дома
вопрос о гражданстве не обсуждался, чувство изгоя у меня никогда не появлялось ни дома в
"Люксе", ни в школе, где я была пионеркой, звеньевой, полноправной ученицей своего
класса.
Но однажды мама меня предупредила, что я не смогу вступить в комсомол в
положенные 15 лет именно из-за отсутствия советского гражданства. Как меня это
возмутило!
"Да я вовсе не хочу быть немкой!" – написала я в дневнике, совершенно искренне. ибо
национальный вопрос меня не интересовал. Тогда.
Я И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС
29/IV
От мамки я узнала, что я бесштатная, и могу в комсомол поступить только с 16-ти
лет. Другие в 15 лет вступают, а я не могу из-за гражданства. А я вовсе не хочу быть
немкой.
То, что я немка, я знала с пеленок, ибо родилась от родителей-немцев, да еще и в
Германии. Национальное происхождение, довольно экзотическое для девочки, живущей в
Москве, нисколько не волновало ни меня, ни моих одноклассников. Обо всем говорили
Эльга, Лена и я, обо всем на свете – кроме национального вопроса. Его не существовало для
подростков тех лет. Мы часто вовсе не знали национальности друг друга, иногда, случалось,
что не знали и собственной. В те годы один известный мне мальчик – мой будущий муж не
смог ответить на вопрос учительницы, которую заинтересовала его национальность для
заполнения графы в классном журнале. "Я спрошу дома у мамы", – пообещал он
учительнице. Мы тогда очень гордились, что в Советском Союзе все национальности равны
(так писалось на каждом углу!), а поэтому нам было все равно, к какой принадлежать самим.
Дневник я веду на русском языке, но дома говорю по-немецки. О подругах думаю,
беседуя с ними в уме – по-русски, о маме, братишках, папе– по-немецки. Ну и что? В 1936-
cmp4=j6d
94/347
37 годах меня очень волнуют события в Испании и, по секрету, я еще с детского сада,
мечтаю поехать в Африку – объяснять неграм, что они обязательно должны подняться на
борьбу против своих угнетателей. Я хочу быть комиссаром в Красной Армии и поэтому,
хотя и родилась девчонкой, мечтаю обрести характер мальчишки. Я пионерка, звеньевая, и
хочу стать комсомолкой, и при том как можно скорее. И вот неожиданно мне разъясняют:
моему вступлению в комсомол может помешать то, что родители – политэмигранты,
живущие в СССР без гражданства, с "видом на жительство". Из-за этого мне только в 16 лет
дадут собственное гражданство, советское, конечно, раз я этого хочу, но пока мне дорога в
комсомол закрыта.
Вот это новость! Из-за какой-то национальности не быть в комсомоле в 15 лет! (Я по
недомыслию путаю национальность и гражданство, но тогда этого не замечаю. Во мне одно
сплошное возмущение). Этого еще не хватало! Мне ведь совершенно все равно, кто я и кто
другие – немка, еврейка, негр. Мне так нравится, что в СССР каждый может записать себе в
паспорт любую национальность, какую только захочет – так объясняет мне мама. И мне это
по душе, потому что людям, по моему тогдашнему твердому убеждению, должно быть все
равно кто они по рождению. Такую позицию я в детстве вынесла из своего дома –
общежития Коминтерна, где водилась с ребятами всех национальностей мира, и знала. – все
дети всех национальностей похожи. И мне действительно все равно какой кто
национальности, абсолютно все равно. Мне нужен комсомол, не национальность.
И это чувство безразличия к национально му происхождению распространялось у нас
не только на ребят собственной страны, но включало и всех детей всей планеты: они тоже
были своими, и их судьба волновала даже больше собственной. Ведь те дети, что из других
стран, родились в стране капитализма, а мы – счастливчики, в стране со циалистической,
первой во всем мире! Самой первой! Ах, если бы мы могли переселить всех детей земного
шара к себе, или уничтожить капитализм во всем мире! Вот это было бы счастье! Об этом
мы с Леной и Эльгой часто мечтали. И особенно жалко было нам испанских детей, которых
фашисты бомбили, а также еврейских малышей в Германии, которым фашисты устраивали
погромы, и негритят, которых всякие негодяи в США обижали за то, что у них черная кожа.
Как много в мире еще глупостей! Но мы эту глупость обязательно уничтожим, в этом мы
были уверены.
И мои родители, немецкие коммунисты, нашедшие в СССР политическое убежище от
германского фашизма, мои мать и отец, сами горячо мечтавшие вернуться на родину для
искоренения фашизма и строительства там, в Германии, социализма, не вели со мной бесед
о национальной гордости и национальной ответственности. Ответственность
распространялась на все страны, и тут уже все равно – хоть ты и немец, а место твое сегодня
в Испании, раз там сейчас гражданская во йна. Туда и о тправились Фридрих Вольф и
Альфред Курелла, с ко то рыми мама и папа дружили.
А тут какая-то неведомая сила неожиданно сужала мне мир. И не понимая кому и
зачем это нужно, я написала: "А я вовсе не хочу быть немкой".
Сейчас я понимаю, что моя тогдашняя позиция подростка 1940 года была девственно
чистой, сладостной иллюзией о справедливом го сударственном стро е, который на самом
деле не существо вал.
Да, в те годы многие лично были совершенно равнодушны к собственной пятой графе
в паспорте, да и к чужой тоже. И именно к такому чувству апеллировала художественная
литература, газетная пропаганда, призывало ежедневно радио . Ведь в стране советской все
народы равны!
Но параллельно, одновременно в той же самой стране, в те же самые годы
го сударством осуществлялась со ртировка народов на "чистых" и "нечистых", точно так же
как внутри каждой нации искали "друзей" и "врагов" народа. Московские подростки – и не
только о ни, не замечали, что фактически создавалась иерархия народов, согласно которой
cmp4=j6d
95/347
одним разрешалось иметь свою государственность, а другим не позволялось о таком даже
помыслить. Одни народы на бескрайних просторах страны оказывались "коренными", а
другие на тех же просто рах оставались "некоренными". Один был про во зглашен "старшим
братом", все другие – мдадшими, и последние по каждому торжественному случаю были
обязаны подчеркивать сво ю "младшесть", что исправно и звучало в речах национальных
политических кадров. То, что провозглашаемое на каждом шагу равенство всех народов
превращалось при этом в фикцию, а дружба в отношения господства и подчинения не
осознавалась, ибо рядовой, особенно молодой гражданин свято верил в интернационализм и
не придавал значения сво ей собственной пятой графе.
А между тем тогда, когда лично мне еще было все равно кто какой национальности,
государство уже выселило советских корейцев с Дальнего Востока в Среднюю Азию; уже
замерзали в Казахстанских степях азербайджанцы, выметенные метло й всеобщей
коллективизации как чуждый классовый сор; уже ехали по этапу советские финны. Уже
совершалось насильственное переселение народов, в товарных ваго нах, в крытых брезентом
грузовиках, на баржах и пароходах, в жару и в холод, по дорогам, на обочинах которых
оставались безымянные могильные холмики детей и стариков, не вынесших дальнего
странствия, навязанно го чужой волей.
Совершалось чудовищное.
Но если дружба народов провозглашалась открыто и легко оседала в головах
подростков, слепо веривших газетам и радио, то преследование по национальному признаку
осуществлялось в глубокой тайне, но со временем набирая все большие обороты.
О двурушничестве национальной политики, осуществлявшейся в "стране победившего
социализма", московские школьники ничего не знали.
Лично для меня через год, почти ровно через год, в 1941 году проблема
национально сти повернется незнакомо й доселе сто роной. Не в начале во йны, а несколько
месяцев спустя придется кое-что понять, над многим задуматься.
Начало войны не вызвало никаких вопросов о собственной национальности. Дело
было ясным – войну ведут немецкие фашисты, и с ними борются все антифашисты мира, и
мы тоже – мои родители – немецкие коммунисты, и я – советская девочка. И все это
понимают. И когда в первую неделю войны какая-то тетка сердито сделала мне замечание в
очереди: "Ты зачем говоришь на языке фашистов со своими братишками? Не стыдно тебе?",
мне даже не пришлось лезть за ответным словом в карман – за меня тут же отбрил глупую
тетку какой-то мальчишка: "Это Вам должно быть стыдно. Это язык Маркса и Тельмана!
Как можете вы путать фашистов и коммунистов!" Я молча и гордо забрала свою буханку
хлеба в ларечке и по шла с братишками своей дорогой, даже спасибо парнюне сказала,
настолько такая по зиция была для меня очевидной. А тетку в о череди я быстренько
поместила в разряд дураков.
Через месяц после начала войны детей сотрудников Коминтерна эвакуиро вали из
Москвы в интернат Коминтерна на реку Ветлуга. Многонациональное, многовозрастное
племя детей коминтерновцев было интернационалистическим по плоти своей. И проблем в
детском коллективе тоже никаких не возникало. Все всё понимали без всякой специальной
интернациональной программы воспитания.
Правда, в поселковой школе, куда мы ходили учиться, сосед по парте Витька Гарин,
задаривавший меня своими рисунками, и даже однажды само забвенно принявшийся
рисовать мой портрет, задал однажды тихо-тихо вопрос: "Скажи честно, я никому, никому
не скажу, ты кто хочешь, чтобы победил – русские или немцы?" Я не обиделась, не
заплакала, не разо злилась, а о тветила как умела: "Знаешь что , если сюда придут фашисты, то
ты, может быть, и останешься в живых, а меня, как и моих родителей, фашисты сразу
повесят". Витька уже знал, что нас – родителей и меня, семилетнюю лишили немецкого
гражданства за антифашисткую борьбу уже давно, еще до начала войны. И что отец этим
cmp4=j6d
96/347
очень гордился, ибо так фашисты признали его сопротивление, его ненависть к ним, его
заслуги в борьбе про тив них. Гарину стало стыдно.
Но ответить так я сумела только потому, что многое уже пришлось продумать. В
сороковом году я писала: "Я вовсе не хочу быть немкой!", а в сорок втором, в какой-то
школьной анкете в той же поселковой школе на вопрос "Ваш родной язык?" нарочно
написала "Немецкий", хотя это и было полуправдой – в этом возрасте я больше всего уже
думала по-русски. Но отказываться от своей национальности я больше не собиралась. И это
пришло именно в годы войны,
И получая в 1943 году паспорт я тоже без всяких раздумий занесла в графу
"Национальность": "Немка". Именно в годы войны, когда в обиходе о немцах часто
говорили как о сплошных садистах, во мне в знак протеста против такой дурацкой позиции
выросло упрямое чувство национальной принадлежности к немцам. И отказ от своей
национальности я сочла бы тогда для себя безнравственным и унизительным делом.
Гордость, не нацио нальная, а про сто человеческая, взяла тогда верх.
Но вернемся в 6 ой класс.
Современного читателя, привычно интересующегося национальной принадлежностью
своих друзей и знакомых, я посвящу в национальный состав той группы друзей
шестиклассников – Эльга, Лена, Травка, Эрька и Рубка, – которая сложилась в маленькую
компанию. Нас было пятеро – две еврейки, один русский, один армянин и одна немка.
Да, мои одноклассники были равнодушны к национальному происхождению соседа
или соседки по парте. И очень этим гордились, считая такое отношение высшей формой
проявления интернационализма и не делили друзей на наших и не наших по национальному
происхождению.
А вот государство давно уже всех нас поделило пятой графой, "невинно" подготовив
откровенный геноцид потом еще и против советских немцев, против чеченцев, ингушей,
калмыков и многих других. Графа "Национальность" была в каждом советском паспорте и
на самом деле во многом определяла судьбу человека.
О такой графе мог бы только мечтать нацист Глобке, озабоченный технической
стороной выявления в Германии немецких евреев.
Но шестиклассники обо всем этом ничего не знали, и оставались наивными,
девственно чистыми интернационалистами, готовыми переселить в свою страну еще и детей
всего мира. И то. что я немка моих друзей совсем не интересовало.
А вот через пятьдесят лет в 1990 году, при встрече одноклассников, еще на пороге
московской квартиры, в коридоре, не дав мне даже снять пальто, бывшие шестиклассники
хором завопят:
–
И чего ты не уезжаешь в ФРГ?!
Теперь я была для них уже в первую минуту немкой. Странной немкой, имеющей
возможность уехать в ФРГ, но почему-то не уезжающей.
НА БОЛЬШОЙ СЦЕНЕ
И в заключении еще об одной стороне моей жизни тогда, в 1939-40 годах.
На те бурные месяцы 1940 года приходится еще одно дело, коим я тогда попутно была
занята, но, о котором я в дневнике пишу скупо, а в классе и вовсе молчу. Об этом
следующая запись.
26/IV
На улице вчера встретили одну девочку из приветствия. Она мне сказала, что Наум
cmp4=j6d
97/347
хочет меня увидеть. Я ответила, что тоже хочу увидеть всех ребят из приветствия.
–
А ты приходи 27/IV в 4 часа в райком, мы все будем там.
Они опять готовят какое-то приветствие. Я не пошла.
После того две странички вырваны моей собственной цензорской рукой. Что-то я
хотела забыть. И преуспела в этом. Мне так и не удается восстановить то былое, что
подлежало уничтожению.
А на приветствие я все-таки пошла.
Была в те го ды традиция – перед торжественным со бранием выпускать на сцену юных
пионеров, звонкими голосами трогающих взрослых зрителей. Я не раз была таким юным
пионером – целая группа сбилась в райкоме комсомола для приветствий, где нужен был
громкий голос, и внешность соответствующая. Все это у меня было. И Валя, и Наум, и
Максим, и знаменитый Лора Минаев, умевший петь почти как Робертино Лорети, были из
той компании. Кого конкретно приветствовали, не очень оседало в наших ребячьих умах.
Запоминалось место. Однажды, в 1939 году им оказалась даже сцена Большого театра, где
мы несколько раз репетировали до 2 часов ночи – до полного детского изнеможения. Но в
итоге приветствовать то торжество неожиданно пришли испанские дети, и все мои труды
оказались напрасными. Отчего вдруг обнаружились соперники, мы так и не поняли. Да
никто толком и не стал нам объяснять. Но во время трансляции по радио того торжества я,
слушая испанских ребят, плакала от обиды.
Тогда, в 1939 году, мне была поручена всего одна фраза: "Пионерский салют главе
советского правительства Вячеславу Михайло вичу Мо лотову!" Зво нко надо было сказать,
так, чтобы слышали все. Но совсем не так уж и просто – не пропустить от волнения тот
момент, когда надо произнести свои слова, не перепутать имена и отчества, то, с чем война
у меня окажется продолжительностью в целую жизнь. И не слишком картавить – вот и
подобрали мне члена правительства без буквы "Р". Приветствия – был тот случай, когда мой
громкий го ло с о казался весьма кстати и воспринимался как факто р по ложительный.
Мне в группе тех ребят было интересно, но не тепло. Чуть-чуть комплекс
неполноценности портил мне там настроение. Максим писал стихи; говорили, что он автор
всех сценариев. Сейчас те тексты воспринимаются как трескучие. Неслучайно слова не
осели в памяти, даже собственные мной забыты. Но тогда та поэзия впечатляла. Слова были
искренними, несо мненно искренними, и Максим поражал.
Кроме Максима, был еще Наум, очень начитанный и очень умный. Ему и Вале
доставалось больше всего слов из текста приветствия. Казалось, что оба совсем не
волнуются, им очень просто прокричать красивым голосом любой лозунг, в стихах или в
прозе, короткий или бесконечный.
И был Лора Минаев, неприступный. Он пел, как никто. Лору держали особо, не
мучили на долгих общих репетициях.
А что умела я? Достававшиеся мне фразы я про износила, вечно преодолевая страх,
всегда боясь про валиться. Именно подавляемый страх и придавал го лосу о жидаемую
волнительность, от которой взрослые, слушая детей на сцене, готовы были утирать слезы.
Значимость момента торжественного приветствия ускользала, если, возможно, и не от
всех, то во всяком случае от меня. Не помню, кого приветствовала. Хоть убей.
В классе я об этой стороне своей жизни не распространялась. Казалось мне, что на
сцене, в пионерской форме и наглаженных галстуках, должны стоять только лучшие из
лучших. Максим таким был. Валя и Наум тоже казались такими. А вот о себе я точно знала –
мне на торжественной сцене не место.
И все-таки ходила. И приветствовала. А потом зачем-то вырвала странички из
дневника.
Сохранилось только вот что:
cmp4=j6d
98/347
Домой пошли я, Валя, Наум и еще какой-то парень. Было очень здорово. Я узнала, что
Наум собирается в летную школу. Что же, для мальчики это очень хорошая профессия.
Мне он сказал, что военком из меня не выйдет. Врет. Выйдет.
Завтра идем приветствовать в Колонный зал. Я рада.
Сегодня имела разговор с мамой. Она меня не. поняла . Да ну ее вообще. Я ей стараюсь
дать понять, что я уже не маленькая. А она не хочет понять. Ну, и черт с ней (ругаюсь).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Такие вот были у меня в 1939-40 годах подростковые годы. Они пришлись на период,
когда в Европе уже шла война, и когда оставался год, всего один год, до войны, в которой
погибнут многие мальчики из нашей 175 московской школы, в том числе и двое моих
одноклассников.
А правдолюбец Борька Силкин, тот, что прыгал со второго этажа школы, на фронт не
успеет, но молоденьким солдатиком будет конвоировать поезд с высылаемыми с Кавказа
чеченцами. Не об этом он мечтал, обивая пороги военкоматов в поисках тех добрых
дяденек, которые решатся отправить его, семнадцатилетнего, тут же на фронт.
Совсем не об этом.
cmp4=j6d
99/347
ВОЙНА
cmp4=j6d
100/347
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
К пятьдесят пятой годовщине победы над германским фашизмом «Литературная
газета» обратилась к читателям с просьбой написать о том, чем была война лично для
каждого из тех, кто решится откликнуться.
Я решилась.
А в результате получился очерк-эссе, с которого я и начну раздел о военных годах
школьницы четырнадцати-семнадцати лет, вытащенных из закоулков памяти мной самой,
но уже старой женщиной.
Потом я предоставлю слово себе, маме, папе, друзьям, таким, какими мы предстаем в
письмах тех лет. В письмах проступает и колорит времени, чтобы не сказать эпохи – в
мелких, зачастую, деталях зафиксированы особенности военного быта. А в рассуждениях
угадываются мироощущения – мои, мамы, папы, братишек во время войны, в годы, когда я
заканчивала школу, и поступала в МГУ.
МОЯ ВОЙНА
Начну с того, что напомню – наш народ многонационален, он вбирает в себя, как это
не покажется кому-то странным, и немцев – советских граждан, в годы Великой
отечественной во йны бывших готовыми защищать отечество от фашистских захватчиков с
не меньшей преданно стью, чем люди других национально стей.
Лично я не разделила судьбу двух миллионов мужчин, женщин и детей, в одночасье
выселенных с Поволжья, Кавказа, Крыма, Украины в Сибирь и Казахстан только потому,
что они немцы, хотя прожили в России уже две сотни лет.
Моя судьба иная, и чем у многих детей немецких политэмигрантов-антифашистов.
Рената Цайсер, с которой мы в детстве облазили все чердаки общежития Коминтерна –
гостиницы «Люкс», в которой жили и дружили, была старше меня. И во время войны она
летала на кукурузнике над вражескими о копами и с неба кричала солдатам на чистейшем
немецком, что надо сдаваться, что война нужна только Гитлеру, а не им, обыкновенным
людям, у которых есть невесты, жены и дети. Кони Вольф был переводчиком на фронте и о
своей во енной эпо пее снял позже фильм «Мне было девятнадцать». Грегор Курелла тоже
попал на фронт. А Анарик Эйзенбергер, о котором на всех лестничных пролетах нашего
дома красовалось «Анарик + Рената = Любовь», тоже был приглашен повесткой в
военкомат. Сев в по езд с такими же мо сковскими ребятами-немцами, убежденными, как и
он, что, наконец, их отправляют на фронт, он уже через минуту после отбытия увидел в
вагоне конвоиров и под охраной в качестве ссыльного прибыл на богом забытую заимку в
далекой Сибири валить лес. Он выжил и написал очень добрую книгу воспоминаний о своей
загубленной юно сти «Если не выскажусь, задохнусь».
Мне было четырнадцать, когда началась война и восемнадцать, когда она закончилась.
И военное лихолетье прошло через меня так же как через тысячи московских школьников, с
одной маленькой разницей, что на мне была еще и отметина «немка». Я была немкой в
России, в войне, которую начали немцы в Германии.
Вот эту сторону я не обойду в своих воспоминаниях.
Ибо и сегодня общие проблемы России преломляются в индивидуальных судьбах еще
и через пятый пункт. По-разному...
"ШПИОН"
«Если завтра война, если завтра в поход» – неслось из тарелок-репродукторов в
cmp4=j6d
101/347
каждом доме, и мы – подростки, жаждали подвигов, уверенные в молниеносной победе над
треклятым и, конечно, глупым врагом, если посмеет он напасть на лучшую, сильнейшую в
мире страну.
Уже в Европе шла война, мы знали из разговоров взрослых у себя в доме, что и нам ее
не избежать и страстно завидовали французским новоявленным Гаврошам, которым уже
выпало счастье сражаться с фашистами.
Что о ставалось нам, ученикам московской шко лы, кроме честного делания уроков,
несмотря на учащающиеся учебные тревоги, когда дома гасили свет из-за правил
светомаскировки?
Ничего, кроме того, чтобы саморучно поймать в Москве шпиона. Как мы мечтали об
этом!
И вот однажды Карина Урицкая, на наше счастье, обнаружила в затемненном
Старопименовском переулке явную световую сигнализацию. Узенькое окошко одного из
домов в кромешной тьме вспыхивало на минуту-другую и снова погружалось в темноту.
Последовательности в сигнализации не было никакой – азбука Морзе тут явно не
подходила: окошко оставалось темным на час-два, а потом вдруг начиналось
светопреставление – 30 секунд свет, 15 минут тьма, 2 минуты свет, полчаса тьма, свет, тьма,
свет, тьма – иногда как фейерверк, иногда как при съемках замедленного действия. Что сие
могло означать?
Карине не удалось самой расшифровать таинственную световую азбуку, а пойти сразу
в милицию значило упустить возможность самолично поймать шпиона. И под величайшим
секретом она поделилась своими наблюдениями с одноклассницами Чарой и мной.
В тот же вечер мы втроем пошли караулить то узенькое окошко. И действительно –
сигнализация! Сомнений быть не могло. Надо было действовать.
Само со бой разумелось, что шпиона предсто яло поймать на самом месте
преступления. И потому был разработан подробный план. Я остаюсь на улице и наблюдаю
за окном. Чара стоит в телефонной будке – готовая в случае опасности срочно вызвать
милицию. А Карина – все-таки она проявила бдительность, ей и лавры главного героя –
зайдет в ту квартиру, сделает невинный вид будто ошиблась дверью и все разнюхает. Уж и
растеряется фашист, когда застигнут его за работо й!
Но растеряться пришлось не шпиону, а Карине. Разочарованная и поникшая, она
медленно спустилась на улицу и без всякого энтузиазма, потухшим голосом доложила
результаты своего расследования:
Там огромная квартира и много жильцов. А окошко от уборной. Вот они туда и бегают
после работы. Они обещали окно затемнить.
Не вышло из нас, тринадцатилетних, героев. А как нам этого хотелось! Кто бы знал,
как хотело сь!
НАЧАЛО ВОЙНЫ
Мы, предвоенное поколение подростков страстно мечтали о подвигах и потому, что
удивляться, если первое известие о нападении 22 июня 1941 года предстало в моей жизни в
виде счастливого вопля лучшей школьной подруги: «Травка! Война!», с которым она,
слушавшая радио, влетела к нам на дачу. Мы с забрались с ногами на кровать и сходу
возбужденно стали мечтать о себе – партизанках.
Понимали ли мы, что война – это страшно? Не знаю. Хотели ли мы войны? Нет, не
хотели. Но мы были полны решимости совершить подвиги в борьбе с фашизмом и война
нас не пугала. Мы готовились к этому. Испытывали свою волю, учились молча переносить
боль, чтобы, попав в лапы к садистам, не выдать военную тайну.
Мы не хотели бояться войны.
В Москве продолжались воздушные тревоги. Лично я была уверена, что тревоги, как и
cmp4=j6d
102/347
раньше, только учебные, а поэтому нечего, ни с того ни с сего, загонять людей в
бомбоубежища, отнимая время. А по сему, как только начинала выть сирена, моей задачей
было успеть ускользнуть от настырных дежурных с повязками, моментально появлявшихся
на всех этажах и лестницах нашего большого дома, чтобы не быть «арестованной» на пару
часов. Сие я и попыталась однажды днем безуспешно сделать, когда с купленным пакетом
котлет выбегала из до ма, спеша успеть на электричку к папе и братишкам, на даче ждавших
меня к обеду. Но не тут то было. Противные взрослые, буквоеды, ничего не хотели слушать
про братишек, обед и котлеты. Они не выпустили меня из дома, и пришлось спуститься в
бомбоубежище. Я была полна гордого подросткового возмущения в адрес дурацких
взрослых, вечно делающих из мухи слона, деловито положила свой бумажный сверток с
сырыми котлетами на стул, чтобы застолбить место, и с независимым видом пошла
знакомиться с устройством бомбоубежища, раз больше делать было нечего.
Взрослые были взволнованы. В узкую дверь внесли на носилках отца Сильвии
Денгель, которого парализовало, как только по радио сообщили о нападении Германии на
Советский Союз. Носилки поставили на пол, жена молча села рядом. Вообще взрослые
почему-то были тихи и смирны. Но я упрямо продолжала экскурсию.
Всем сесть на сво и места, – раздалась вдруг громкая команда из репродуктора и я
быстренько плюхнулась на свой стул...
Наконец, прозвучал отбой воздушной тревоги.
Я встала.
Господи, а где же мои котлеты?
Оказалось, что они пару часов пролежали подо мной. Все время тревоги я просидела
на них, не ощутив, какие они холодные и мокрые.
Все-таки мне тоже было страшно. Но признаваться в таком «позоре» я не хотела даже
себе самой.
Я, как и многие мои сверстники, все еще оставалась юным романтиком войны.
И была уверена – врага мы шапками закидаем.
СВОЯ СРЕДИ СВОИХ
Дороги войны... По ним шли не только солдаты... Дети тоже. И пусть та дорога шла в
тыл, – без бомб, без пуль, даже без капельки крови...
Для меня эта дорога началась с Курского вокзала в Москве. Для меня и еще семисот
ребят, детей сотрудников Коминтерна. Нас эвакуировали. Привозили ребят на вокзал мамы.
Заводили в вагон, сажали на полку и уходили. Уходили на перрон – глядеть в окно.
Что делалось с малышами! Двух-, трех-, четырехлетние, они не хотели принимать
маму за стеклом. Отчаянным криком рвалась наружу тревога: вдруг мама не успеет сесть?
–
Ма-ма! – на всех языках мира.
На перроне рыжая красивая англичанка тщетно боролась со слезами, которые
непрошеным потоком лились по ее щекам. Она не хотела, чтобы маленький Гарри их видел.
А он и не видел. Забился в угол верхней полки. Он, шестилетний, уже понял, что мама так и
останется за окно м. Война уже хозяйничала в его сердце.
Так началась моя дорога войны.
Поезд шел. На каждый вагон – по одной взрослой женщине и по два подростка ей в
помощь. И на каждой полке – ребенок, иногда два, ясельного и детсадовского возраста.
Легче было тем, кого увозили со старшей сестрой или братом.
–
Береги братишек! Береги! Это сейчас тво я главная задача, – крикнула моя мать в
уходивший поезд. Она требовала, чтобы я стала взрослой. В четырнадцать лет.
И я стала взрослой, взрослым подростком, как многие мои сверстники. Сразу, за одну
ночь, взвалив на себя ответственность за чужых, перепуганных детей, заснувших в тусклой
тьме затемненного вагона на голых полках, без матрацев, без одеял, без подушек,
cmp4=j6d
103/347
свернувшись маленьким комочком.
Мой напарник – пятнадцатилетний Борька Федотов и я назначили себе ночно е
дежурство – следить, что бы никто спросонок не свалился с тряских полок. Дежурство было
самое настоящее, со смено й караула каждые два часа.
Вставай, – разбудил меня Борька, а я вижу – стоит в одной майке, без рубашки и
пиджака.
–Холодно ведь, ты что?
–
Да там двое заревели во сне, озябли, – объяснил Борис. – Я их, чем смог накрыл.
Потом он отдал кому-то и брюки.
А в дальнем углу вагона мы услышали тихое всхлипывание, упорное и испуганное.
Подошли. Шестилетний Карлуша, полночи терпел большую нужду, не знал, как попроситься
в уборную. И наложил полные штаны.
Мы с Борькой его и утешили и отмыли. И не ругали.
А через три месяца Борис добровольно взвалит на себя обязанность, которую взять на
себя никто не был не в силах. В отделении интерната для старших школьников, в котором
не было ни одного мужчины, он, пятнадцатилетний, забьет корову и разделает ее тушу. Он
останется один на один с той коровой и топором, в темном сарае, никого не пустив на это
страшное зрелище. И кровь коровью он умело спустит в таз, и мы сварим из нее на кухне
неумело кровяную колбасу. А был Боря городским мальчишкой. И лишь однажды в деревне
видел, как это делается.
Да мы взрослели, но не всегда и не во всем так, как положено, взрослеть детям. Мы
взрослели в войну.
Мы трудились.
У всех интернатских была одна общая цель – победить германский фашизм, помочь
фронту выстоять, внести свой вклад в победу хотя бы тем, чтобы вырастить на интернатских
полях такой урожай, который дал бы возможность всем нам выжить, а сверхзадача – кое-что
суметь сдать государству для фронта. И интернат добился осуществления обоих целей. У нас
на полях росло все необходимое, что может расти на земле, добросовестно поливаемое в
каждую лунку витамином «Г» руками бригады школьников – подростков. Капуста вырастала
величиной с две человеческие головы, морковь достигала семисот граммов, а меньше
трехсот не попадалась, горох рос выше человеческого роста и мы убирали его, скатывая в
огромные вальки, выстроившись в плотную шеренгу вдоль всего горохового поля. Таких
овощей-гигантов я больше никогда не видела, а виновником невиданных урожаев был
ленинградский агроном, фамилию которого я, к сожалению, не запомнила. В свинарнике
набирали вес поросята, в коровнике давали молоко несколько коров. У младших детей на
столе было и молоко и даже масло.
Но мы, подростки, все время хотели есть.
Тучные поля и толстенные поросята были не столь велики и обильны, чтобы
накормить досыта ежедневно растущих двенадцати-шестнадцатилетних главных работников
интерната. Мы садились за стол голодными, и такими вставали из-за стола. При том, чтобы
хотя бы заморить червячка на уроках четвертой смены в школе, что была за семь
километров от интерната, мы ухитрялись еще и сэкономить из трех кусков черного хлеба,
что давали на обед, один. Уже по дороге в школу начиналась борьба с искушением
отщипнуть хотя бы крошечку. На разговоры о вкусной и здоровой пище, коей нас кормили в
чудесном про шлом, был наложен строжайший запрет. И все равно , каждый вечер, вернее
почти ночью на обратном пути из школы, кто-нибудь нарушал табу и начинал мечтательно
вспоминать, какую жареную картошку готовила его мама, когда-то...
Мы все время хотели спать.
cmp4=j6d
104/347
Школа за семь километров в одну сторону от дома, работа в поле, няней в детском
саду, сторожем на картофельном поле, заготовителем дров для всех печек всех корпусов
большого интерната, постоянное недоедание – все это выматывало наши силы. А потому в
школе на уроках интернатские часто клевали носами, с трудом по днимали тяжелые веки,
спросонья не могли ответить на заданный учителем вопрос. Нас никто не ругал, но нам
самим было стыдно за сонное состояние любого из нас.
А зимой, уже лежа под одеялом, мы никак не могли уснуть из-за накопившегося в теле
холода, сосредоточившегося в ледышках-ступнях, не желавших становиться теплыми.
Мы зарастали грязью.
У всех интернатских то и дело появлялись вши. Мы регулярно керосинили головы, но
вши, терпеливо переждав некоторое время, снова поселялись в наших нестриженых
шевелюрах, остричь которые мы считали несчастьем хуже смерти и никого не подпускали к
себе с таким посягательством на права личности.
В бане мы мылись регулярно каждые десять дней, при норме два ковша горячей воды
на человека. Такой порцией надо было суметь вымыть голову, все тело, ополоснуться и
сделать маленькую постирушку – хотя бы лифчик и трусы привести в божеский вид
посредством серой липучей массы, пахнувшей селедкой и называвшейся мылом. Мы
научились искусству использования одной и той же шайки тепловатой воды для
многократных функций смывания грязи, искусству, которое диктовалось постоянной
необходимостью экономить дрова.
В каждой из огромных комнат бывшей помещичьей усадьбы в Захарьино, где
зимовали школьники седьмых-девятых классов, жило по восемнадцать-двадцать девочек.
Около чуть теплой печки всю ночь сушились валенки и не стираные портянки, никогда
зимой не просыхавшие. Утром в холодной комнате мы влезали в холодную одежду и
влажную обувь и мечтали хотя бы разок где-нибудь согреться до самой последней косточки.
Зимними ночами мы спали не раздеваясь. И за партами в школе, где тоже не топили,
сидели в той же одежде, да сверху еще и пальто. Ночью то же пальто накидывалось поверх
одеяла, для согрева, пальто, которое, естественно, никогда не стиралось.
Мы матерились.
Дети, в семьях которых никто не произносил матерных слов, ибо дома говорили на
разных языках мира, в которых нет российского сквернословия, теперь удобряли каждую
фразу отборным матом, со смаком и удовольствием.
На каком-то этапе «обогащения» нашего словарного запаса Сильва Денгель и я
очухались. И что бы избавиться от уже ставших привычными слов-паразитов , заключили
друг с другом договор – кто матюгнется – отдает другому кусочек сахара, редкое лакомство,
что иногда попадало на стол. Сахар, как правило, большинство из нас, имевших младших
братьев и сестер, не ели сами, а копили, чтобы был гостинец в кармане при встрече с
малышами. Договор помог и Сильве и мне.
Но с тех времен о сталась у меня стойкая невосприимчивость к матерной ругани.
Слова, которыми я сама когда-то разбрасывалась направо и налево, меня не трогают. Я не
краснею, не смущаюсь, не пылаю праведным гневом, вроде бы просто не слышу. Что-то во
мне атрофиро валось из нравственных о по р, которые о тветственны за неприятие
матерщиной ругани.
Мы дичали.
Время от времени нам показывали кино, с обязательной в начале кинохроникой о
событиях на фронте. Только Миша Ф. два раза падал в обморок, когда на экране появлялись
горы голых, худющих человеческих трупов людей, убитых в концлагерях фашистами. Мишу
стали запускать в кинозал только после окончания хроники. А мы, остальные, глядели на
cmp4=j6d
105/347
происходившее на экране все более спокойно, потом почти равнодушно, и, в конце концов,
даже с чувством, что видим сто раз уже виденное, ничего особенного, можно бы показать и
что-нибудь пострашнее, чем трупы во рвах и повешенных на виселице. И, к сожалению,
последнее не было бравадой, скорее психологической защитой через привыкание к тому,
что противно полудетской душе, что детям знать не надо, ибо искажает им мир,
переворачивает душу. Мы защищались от ужаса во йны бесчувственностью, ее в себе
растили, а Мишу чуть-чуть презирали за «мягкотелость», уместную только у кисейных
барышень. Мы сознательно черствели, в этом я должна признаться.
И вот однажды, «утомленные ужасами войны», ради восстановления остроты
ощущений и чтобы испытать себя на способность или неспособность к тому, что творят
фашисты, четверо наших четырнадцати- и шестнадцатилетних ребят совершили такое, что
не могли вынести даже вчетвером. Им нужно было с кем-то поделиться, и в то же время
проверить посвященного на крепость его нервной системы, узнать, насколько он
впечатлителен. А может быть скажет «ничего, мол, особенного» и выдаст им
индульгенцию?
Выбор почему-то пал на меня, пятнадцатилетнюю, дружившую с одним из них и
влюбленную во второго, тоже из той же четверки. Читатель хочет знать их национальность?
Пожалуйста – трое русских и один чех, так сказать братья-славяне.
Загадочно улыбаясь, эти двое позвали меня поглядеть на «такое, что я в жизни своей
никогда еще не видела». Я была любопытна и доверчива, слова друзей меня заинтриговали.
Но предлагаемое «чудо» можно было узреть по уверениям моих искусителей только с самой
верхотуры противопожарной каланчи, что высилась на территории интерната в Захарьино,
где мы тогда жили. Поощряемая и поддерживаемая впереди меня поднимающимися
друзьями – им, как я поняла позже, так лучше было рассмотреть выражение моего лица – и
подстрахованная младшей парой друзей, я начала карабкаться на каланчу.
–
Не бойся, это не страшно, но ты такое увидишь, – подогревали мое любопытство
ребята ради успешного преодоления мной последних ступенек бесконечно высокой каланчи.
А высоты я боялась.
Наконец, оставало сь всего несколько ступеней до верхней пло щадки , моя голова уже
поравнялась с ней, я подняла глаза и увидела... Боже мой, что я увидела.
На верхней перекладине каланчи, с веревкой на шее болталось мертвое тело
повешенного щенка, общеинтернатского любимца. Я пришла в ужас. Неописуемый гнев
против мучителей захлестнул меня, я заорала: «Фашисты! Вы настоящие фашисты!» и
скатилась бы кубарем вниз с самой верхотуры, если бы предусмо трительные юные садисты
не обеспечили меня загодя двумя тело хранителями, стоявшими несколько ступеней ниже.
Мы хотели всех четверых исключить их пионеров и комсомола, но не исключили. Мы
хотели с ними никогда больше не разговаривать, наказать всеобщим бойкотом, но, кажется,
сами не выдержали.
Мы дичали вместе с дикостями войны, и скоро, очень скоро забыли маленькое
доверчивое, теплое создание, так и не успевшее вырасти. Кругом было так много смертей...
И даже встреченная однажды днем по дороге в школу телега, нагруженная окоченевшими
трупами людей, умершими от тифа, нас испугала только на пару часов. Но и там, в том
страхе-сочувствии мертвым было и беспокойство за наши швелюры. Мы поняли, что раз в
округе тиф, то нас снова будут атаковать приказом – постричься наголо. На обсуждение этой
опасности мы быстро и переключились, а ночь проспали спокойно.
Конечно, я родом и из военного детства, как любой мой сверстник. Но мы были бы
другими, если бы только гримасы войны формировали наши души. Я., как и мои однолетки,
принесла в военное детство уже накопленное ранее, и думаю, что это спасало от
ожесточения, столь необходимого в войну. Да, мы дичали, да, мы бывали жестокими, да, мы
мерзли и хотели все время есть.
cmp4=j6d
106/347
Но в нашем детстве, пусть военном, мы многому научились: пилить и колоть дрова,
топить печь, стирать в речке близ проруби вальком белье, кормить поросят. Мы овладели
навыками, необходимыми в поле: сажать, поливать, рыхлить, пропалывать, окучивать,
прореживать. Короче, делать все, чтобы семя превращалось в растение.
Мы научились не ссориться по пустякам и прощать обиды, и даже поступки, такие, что
прощать трудно. Мы сделались терпимыми к сверстникам, но еще не ко всем взрослым.
В интернате под руководством молоденько й учительницы географии Софьи Павловны
Русаковой работал кружо к художественной само деятельно сти, был задейство ван ребячий
хор, даже на скрипке ко е-кто играл, ставились пьесы, го товились художественно -
музыкальные монтажи к праздничным датам, пелись частушки каждым, кто того хотел и во
что был горазд.
Мы все время были заняты, на безделье и скуку не было времени. И наши мальчики
даже не курили.
И еще, важное. В голодном своем детстве мы не стали жадными. Иногда кое-кому
выпадало большое счастье – по сылка-оказия из дому, и не было случая, что бы счастливчик
съел содержимо е сам. Все вкусности немедленно поступали в общий котел для всех
обитателей комнаты и ими наслаждались все вместе, иногда несколько дней, иногда один
всего вечер. Посылочные общие трапезы были радостным, совершенно не жертвенным
делом для получателя съедобной весточки из дома, он не мог бы радоваться, если ел бы
один.
Без доброты друг к другу мы бы не выжили, психологически не выжили бы.
Ну, а то, что я немка как-то сказывалось на мне?
Нисколечко!
Во-первых, я была в интернате не одна такая. Кроме того, мы вообще были, если так
можно выразится, детским интернационалом, который не нуждался в специальной
интернациональной воспитательной работе. Наши родители были антифашистами и все это
друг о друге знали.
Правда в местной школ кто-то однажды встретил нас странным возгласом: «Евреи,
татары, цыгане идут!!!», но мы никак не отреагировали на такую чушь и к нам скоро
привыкли. «Интернатские» – так нас величали.
Мы стали совсем своими в каждом из классов ветлужской школы – и бразильянка
Диониза, и француз Володя Деготь и я немка – Травка Шелике. Своему классу я однажды
даже доставила удово льствие своим знанием немецкого языка, когда но вая училка ради
знакомства с каждым из учеников заставила одного за другим читать немецкие тексты из
учебника. Каждый, спо тыкаясь справлялся с трудной задачей и ждал с нетерпением, что
будет, когда очередь дойдет до меня. Во удивится мучительница. У бедной молодой
преподавательницы действительно пропал дар речи, она сто яла с отвисшей челюстью, а я
все читала и читала, с выражением, как на сцене, параграф про красно армейцев, которые
стреляли в японцев. Класс был в восторге. А училка меня возненавидела, так как боялась,
смертельно боялась своих ошибок. Я «великодушно» их не замечала, и это добавляла
несчастно й еще большей неуверенности. Классу подростков нравилась победа над учителем.
Я была своя.
Я была сво я среди своих.
«НЕМКУ Я СЕЙЧАС УБЬЮ!»
А в шестнадцать меня хотели убить просто за то, что я немка.
Дело произошло в подмосковном совхозе, где после возвращения из интерната, я
вместе со своим девятым классом трудилась по уборке капусты, моркови, свеклы. Еще шла
cmp4=j6d
107/347
война. Школа в тот год была уже только девчачьей и мы, московские школьницы, старались
изо всех сил хотя бы такой работой помочь фронту. Трудились на совесть рядом с
совхозными рабочими, на одном поле, под одним небом. И все разговоры, все окрики друг
другу были слышны всем. «Искра! Эльга! Травка!» – звучало то там, то тут. И одна
совхозница, уже немолодая, спро сила однажды: «И что это у вас, девчаты, имена такие
чудные?» Кто-то стал объяснять, а добравшись до моего имени, гордясь «экзотикой» сказал:
«А Травка у нас немка». «Немкааа?!» – переспросила женщина и крепко-крепко сжала
кулаки. На лице у женщины быстро вздулись желваки, и тараном двинувшись на меня, она
глухо сказала: «Немку я сейчас убью». Я даже не успела испугаться. В одну секунду
наперерез женщине кинулись одноклассницы и плотным кольцом отгородили меня от
надвигавшейся беды. «Вы что? Очумели? Никогда о немецких коммунистах не слыхали?
Разницы не знаете?» – кричали девочки женщине, перебивая друг друга. Женщина стала,
послушала девчачьи крики и повернула назад. «Все равно я ее убью», – только и сказала в
ответ.
Я понимала женщину – у нее погиб муж, или сын, или оба, она ослеплена
невыносимым горем и ей все равно кто перед нею – советская девочка немецкой
национальности, или ярая фашистка. Все немцы повинны в ее невосполнимых утратах, все,
скопом, так она чувствует. И она готова стать мстительницей.
Но почему-то я не испугалась. По детской наивности я не поверила, что вот просто
так, средь бела дня, при ясном солнышке, на виду у подруг меня могут убить. Страшно не
было ни секунды.
Но одноклассницы рассудили иначе. С того дня они не отпускали меня одну в
деревню. Увязывались на почту. Всегда работали рядом в по ле. Оберегали.
Ненавязчиво, но упорно.
Через два го да в поезде Берлин-Москва, меня уже студентку истфака, ехавшую домой в
Москву после летних каникул, проведенных у родителей, вернувшихся на родину в
Германию, один из попутчиков, интеллигентный советский офицер, все хотевший узнать из
моих уст о немцах, и главное о том, как немцы относятся к русским, спросил как же жилось
мне, немке, во время войны. И я рассказала ему, в том числе о женщине, которая хотела
меня убить.
–
Какой ужас! – воскликнул потрясенный офицер. – Как страшно! – и немного
помедлив, добавил тихо: – Но вы ее простите, пожалуйста.
–
А я тогда же сразу ее поняла и сразу простила. Хотя я ни в чем перед нею не
виновата. Ни в чем.
Думаю, что и сегодня это все еще проблема для многих людей – соотношение
ответственности национальной и ответственности личной, имеющее много граней,
несводимое к знаку равенства, но именно из-за ложного решения этого уравнения со
многими неизвестными становящееся источником ненависти между людьми. И питающиеся
межэтнические войны современности на уро вне средневековых о бычаев кровной мести.
КОТЕЛОК
Как и многие люди, я во время войны хотела понять, как немцы могли дойти до таких
изуверств, чтобы изобретать душегубки, осуществлять медицинские опыты на малых детях,
ставить перед собой задачу уничтожить целые народы. И вообще как могли проcтые немцы
поверить фашистам.
И потому, когда по Садовому кольцу прогнали колонны немецких военнопленных, я
немедленно помчалась туда поглядеть на «настоящих» немцев, не тех, что жили в Москве и
сами боролись против фашизма, а тех, кто напал на страну, что была для меня родиной.
Немецкие солдаты шли по мостовой огромным серым потоком, шли быстрым шагом,
не останавливаясь. Я впивалась глазами в их быстро мелькавшие лица, пытаясь угадать, что
cmp4=j6d
108/347
чувствуют, о чем думают они в эти мгновения, проходя в нескольких шагах от меня, тоже
немки, стоящей в толпе москвичей, пришедших взглянуть на тех, кто убивал их родных. Я
даже не знаю, кто был мне в эти минуты интересней – немцы в серых шинелях, двигавшиеся
по мостовой, или те люди, что стояли рядом на тротуаре.
Я не хотела ненависти ни с той, ни с другой стороны, хотя понимала – ненависть
неизбежна.
Вглядываясь в молчаливые лица и тех и других, я неожиданно для себя ощутила в
происходящем вокруг, по -насто ящему историческо м событии, некую обыденность, вернее
какое-то отсутствие осознания величия момента – как со стороны победителей, так и со
стороны побежденных. Среди немцев я обнаружила только одного единственного, похожего
на то, что я неосознанно ожидала от «настоящего» немца. Тот шагал в плохо соблюдаемом
строю с низко опущенной головой, глаза упорно видели только асфальт мостовой, губы
были плотно сжаты, руки судорожно собраны в кулак. Казалось, если было бы возможно, то
он печатал бы каждый шаг, каждым движением поджарого тела выражая презрение,
ненависть и гордость. Но он был один таким, уже не молодым, оказавшимся среди совсем
юных немцев, то и дело сбивавшихся с марша, ибо головы многих были задраны, а глаза
поспешно скользили по зданиям на Садовом кольце, по лицам тех, кто стоял на тротуаре и
глядел на них. Молодым было интересно, они спешили увидеть и запомнить то, что судьбе
оказалось угодным им показать – Москву и москвичей. Им было интересно и в глазах
читалось одно лишь любопытство, вполне доброжелательное, и уж никак не злобное. Они
остались живы и теперь по мере возможностей наслаждались жизнью. Обыкновенные люди,
попавшие почти на экскурсию.
Не только я сама ощутила странную не торжественность происходящего. Рядом со
мной стоявшая старушка – явно не москвичка, а приехавшая из деревни – вдруг
запричитала, ни к кому не обращаясь:
–
Господи, да какие же все они молоденькие. В баньке бы их попарить, горемычных.
Никто не поддержал, казалось бы, нелепую с точки зрения торжества момента, идею.
Но никто и не возразил, даже статный старик, выделявшийся в толпе гордой осанкой,
окладистой бородой – ну прямо партизан с плаката. Старик единственный смотрел на
поверженно го врага тем взглядом, который полагался бы всем – презрительно,
демонстративно свысока, ясным, холодным взором, а сжатые в кулак огромные руки
выдавали ненависть к толпе шагавших по Москве врагов. Он был единственным с таким
взглядом, с такими кулаками. Как и тот немец, тоже со сжатыми кулаками был
единственным. На лицах других москвичей я читала то же любопытство и некото рую долю
удивления тому, что вот он враг, совсем рядом, а ненависти почему-то не вызывает. На
тротуаре тоже стояли обыкновенные люди, смотревшие на происходящее как на странное,
интересное кино.
И только лица вооруженных конвоиров, мелькавшие на изрядном расстоянии друг от
друга, выражали чувства, подобающие моменту – они были суровы, сосредоточенны,
бдительны.
Пленные немцы шли, шли и шли.
Но вдруг среди немцев что-то произошло, и за несколько секунд и без того не очень
стройные ряды смешались. Оказалось, что у одного из молоденьких солдат, самозабвенно
разглядывавшего Москву, отвязался от пояса котелок и с грохотом покатился по асфальту.
Молодой немец попытался, было нагнуться, чтобы схватить посудину, но шедший сзади не
нарушил строй, не уступил место, твердо продолжая путь вперед и только вперед. Парень
растерялся и на миг остановился. Кто-то из немцев наподдал по котелку как по футбольному
мячу, пытаясь помочь бедолаге, но множество ног впереди не дали котелку двинуться в
нужном направлении, и он с лязганьем откатился под ноги другим, шагавшим в следующих
рядах. Парень все еще стоял, надеясь на чудо, котелок шумел где-то рядом, но нарушить и
без того нарушенный строй и самому поймать свою посуду немец боялся, это было видно.
cmp4=j6d
109/347
И тогда из ряда москвичей, наблюдавших нелепую сцену, на помощь солдату кинулась
молодая женщина, направляясь прямо в гущу пленных, все еще футболивших котелок. Ей
ведь совсем нетрудно схватить столь нужную со лдату вещь и сунуть в дро жащие ,
испуганные руки.
Но мощная рука статного старика тут же схватила женщину за плечо и властно
водворила на место.
–
Ты куда? Очумела? – грозно спросил старик.
И женщина пристыжено вернулась на место. И опять никто ничего не сказал.
Солдат трусцой кинулся догонять свой ряд, так и оставшись без котелка. А тот все
гремел и гремел под ногами у немцев и никто не решился хоть на секунду остановиться,
наклониться и поднять котелок.
Все же не было обыденности в происходящем историческом событии. Между
простыми немцами и простыми москвичами на Садовом кольце незримо пролегала
разделительная по лоса, про ло женная смертью.
А мне, мучившейся вопросом «как же немцы могли допустить фашизм», первая
встреча с «настоящими» немцами ничего не объяснила. Люди как люди...
Так я писала о войне пятьдесят с лишним лет спустя, после ее окончания. Все здесь –
правда. И все-таки не вся.
ИНТЕРНАТ КОМИНТЕРНА
ИЮЛЬ 1941 – МАРТ 1943
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Мне было четырнадцать, всего четырнадцать лет, когда началась война. В самом ее
начале я была эвакуирована из Москвы вместе с братишками в Интернат ИККИ
(Исполнительно го ко митета Коммунистического интернационала), где пробыла до марта
1943 года. т.е. полтора года, с четырнадцати лет до шестнадцати. Именно в такой период
девочка-подросток превращалась в юную девушку, что у меня и произошло во время войны
и вдали от родителей, зато в окружении таких же ребят, как и я сама. Но ничто из
тревожных событий и необычных обстоятельств внешнего мира не смогло нарушить
закономерности развития юного человека. Это я с удивлением обнаружила, читая свои
письма-каракули, адресованные лучшей подруге, моей Элюшке, а также маме с папой, по
которым я, вдали от них, очень скучала. Мои подростковые взбрыки в адрес родителей
теперь без всяких умственных или эмоциональныъ усилий остались в далеком прошлом.
Вдали от дома я горячо любила и маму и папу, обоих вместе и обоих порознь. И, что я с
удивлением обнаружила– больше всего из дому в интернат писал мне отец, а не моя мама. А
я, конечно, почти ежедневно писала не им, а моей Элюшке,.
Письма к лучшей подруге, написанные в исторические годы войны, насыщены, тоже к
моему удивлению, все той же проблематикой, что и дневник тринадцатилетней
шестиклассницы еще в мирном 1940 ом году: любовь и дружба, самопознание, конфликты с
взрослыми при чувстве локтя в подростковом коллективе, знакомство с новыми сторонами
жизни. Но есть и новое – во мне обнаружилось страстное желание учиться, в условиях,
весьма отдаленных от мирных московских школьных будней. Я до интерната училась легко,
но сам процесс душу особенно не затрагивал, и в дневнике шестиклассницы я про учебу
почти ничего не писала, получаемые в ходе занятий отметки не фиксировала. А теперь
появилась страсть к знаниям и к учению. Горячее желание несмотря ни на что учиться
cmp4=j6d
110/347
заставит меня однажды даже пойти про тив всего ребячьего коллектива интернатских
старшеклассников.
В тот злополучный зимний день, а был канун нового года (!), ребята решили в школу
не идти, придумав в оправдание ложь о, якобы, соответствующем распоряжении начальства
интерната. Истинная причина – про сто устали от ежедневного семикилометрового похода в
одну сторону, в латаных валенках, холодной одежде, при многоградусном морозе. А тут еще
и новогодний праздник на носу. А я пошла! Всем чертям назло потащилась в школу одна,
прекрасно со знавая, что о братно через темный лес и по замерзшей реке мне придется идти в
кромешной тьме о дно й-одинешенькой. Но я очень хотела учиться! И интернатские
девчонки, правда, сразу объявив мне бойкот за штрейкбрехерство, про клиная меня за
упрямство и дурость, все же не допустили одиночного похода этой ненормальной в школу,
на обратном пути из которой эта психованная запросто могла оказаться добычей волков.
Все старшеклассники вслед за мной понуро тоже потащились в шко лу, но в о тместку за
сорванный прогул не разговаривали со мной несколько дней. Пока не простили мне моего
сумасбродства.
И еще в моих письмах маме и папе теперь много о братишках, чего совершенно не
было в дневнике шестого класса. В военные годы я взвали на себя ответственность за них. И
хотя забота о ежедневном быте братишек не лежала на моих плечах, я понимала, что
отвечаю за их душевное здоровье. Я хотела, чтобы они не чувствовали себя покинутыми и
одинокими, и чтобы знали – не одни они здесь, а рядом есть сестра, осколок потерянной
семьи, и она согреет поцелуями, и конфетку в рот сунет, которую пришлют мама с папой
или о на сбережет, так как сама есть не станет.
Вместе с тем моя ответственность по отношению к братишкам сочеталась с присущей
подросткам безрассудно стью по о тношению к себе самой, вернее с наивным бесстрашием
относительно собственной жизни. Так, например, однажды, получив известие о Рольфиной
болезни, о том, что он снова томится в изоляторе, я немедленно встала на лыжи и покатила
в спортивном костюме по снежным полям несколько километров из Захарьино, где
зимовали старшеклассники, в «Лесной курорт», к братишке. А было сорок градусов мороза,
в ту первую военную зиму. Я отморозила себе нос и ноги выше колен, но, слава богу, нос не
отвалился, хотя под твердой коростой долго-долго был мягким, как холодец. Не помню,
чтобы временное уродство меня в какой-то мере обеспокоило, хотя и совпала с моим
пятнадцатилетием.
Братишку я застала, всего перемазанного красным стрептоцидом, который он не хотел
глотать, а упрямо выплевывал. В палате он был один, единственным сотоварищем оказалась
крыса, прогрызшая дырку в стене над его кроватью. Туда братишка и бросал ей крошки
хлеба, а она в благодарность высовывала голову. Рольф, трехлетний, с крысой дружил и
нисколько ее не боялся. А в изоляторе был собачий холод.
Разве могла я к братишке не кинуться?
Хорошо, что по многокилометровой дороге, на которой мне никто не встретился, ни
случайный попутчик, ни груженая телега, я не упала и не замерзла. Я была умелой
лыжницей, и крепления были, что надо. Я мчалась на лыжах кратчайшим путем, скашивая
углы, пропуская деревню, по узкой колее огромного снежного поля. И сегодня, десятилетия
спустя, во сне мне нередко видится та самая тропинка, ведущая из Захарьино в «Лесной
курорт». И каждый раз, даже во сне, я снова и снова решаю, какой выбрать путь – по холмам
через деревню, где по лно народу, или напрямую через бо льшое поле и мо гучий лес, что
короче, но где нет ни души. И снова я решаюсь на безлюдный вариант.
В письмах ненароком, вроде бы неожиданно, зафиксирован и быт, военный быт, через
призму моего отношения, очень оптимистического, ко всем трудностям военных будней в
тылу, когда мы, дети, работали как взрослые, в зимние дни несколько часо в параллельно с
учебой, а летом на полную катушку, целый рабочий день взрослого человека.
И еще появляются мысли о будущем. Кем стать? И где мне быть – в Германии или
cmp4=j6d
111/347
СССР? Начинается выбор родины, но почти незаметно, без всякого душевного борения.
Проблема родины не вызывает эмоционального напряжения, и возможно потому, что
вопрос о возвращении в Германию реально еще не стоит, а с повестки дня в моей жизни в
детстве и о тро честве нико гда не снимался.
Сразу признаюсь – центральное место в письмах Эльге занимает любовь к Свету
Рашевскому. И дневник, который я снова вела в интернате, был заполнен не только
подробностями интернатской жизни, но более всего историей моей любви и моих
страданий. Я была уверена, что интернатские девочки, с которыми я ходила в школу и спала
в одной спальне, не станут интересоваться моими записями, зная, конечно, что читать чужие
письма, а тем более дневники, нельзя. Я и дома не прятала от мамы и папы свою книгу-
дневник, уверенная, что родители не прикоснутся без разрешения к моим тайнам.
Конечно, меня ждало горькое разочарование. И обнаружив девчачье вероломство – все
они читали, да еще и мальчишкам рассказывали о прочитанном, я вырвала все написанное о
Свете Рашевском, разорвала на мелкие клочья и утопила в деревянной будке – уборной. Но
не писать я все же не могла, и выход был найден очень простой – о своей любви я стала
писать в дневнике только по-немецки, что было недоступно любопытствующим, и история
«Свет+Травка» сохранилась в интернатовском дневнике. Но в шестнадцать лет, уже
вернувшись в Москву и в свою московскую школу, я, однажды, возненавидев себя «за
слабохарактерность» и еще что-то постыдное, в приступе остро го неприятия своего
«прошлого», сожгла дневник 1941-43 года в люксовской уборной. Печально, но факт. И
теперь вспомнить жизнь в интернате и свою любовь в четырнадцать-шестнадцать лет я могу
только по письмам Эльге.
cmp4=j6d
112/347
"ЛЕСНОЙ КУРОРТ"
Июль-сентябрь 1941 года
ДОРОГА ВОЙНЫ
В эвакуацию в Горьковскую область, на станцию Ветлужская, а оттуда в «Лесной
курорт» – дом отдыха горьковского автозавода, я успела уехать с братишками за день до
первого настоящего, с бомбежками налета фашистских самолетов на Москву, в июле 1941
года.
Провожая нас на вокзале наша мама не плакала. Мама умела держать себя в руках. А
братишки, Вольфик и Рольфик, и вовсе не расстраивались. Они быстренько уселись у окна,
и весело поглядывали на маму. Они, глупенькие, даже радовались предстоящему
путешествию на по езде, далеко-далеко , но вместе со старшей сестрой, и не мо гли
дождаться, когда же поезд тронется и они, наконец, увидят «большую воду». А когда вагоны
медленно и тяжело двинулись с места, мама и крикнула в уходящий поезд:
–
Береги братишек! Это теперь твоя главная задача в жизни!
Это я понимала.
Поезд шел. В каждом вагоне по одной взрослой женщины и двое подростков ей в
помощь. И на каждой полке жесткого, не купейного вагона – ребенок, иногда по двое,
ясельного и детсадовского возраста. На полках, не то что одеял и подушек, даже матрацев
не было. Просто голые доски, отшлифованные предшествующими, довоенными
пассажирами. И затемненные для светомаскировки о кна.
Обессиленные о т плача, страха и отчаяния, дети заснули. А Борька Федотов,
пятнадцатилетний парнишка, знакомый мне еще с пионерского лагеря, и я устроили себе
настоящее ночно е дежурство , со сменой караула каждые два часа. Я спала на верхней полке,
вместо подушки положив под голову мамин ридикюль, который она подарила мне на
прощание. Сверху укрылась кофтой. Но кто-то заплакал во сне, стукнувшись головкой о
твердую стенку, и я отдала ридикюль, а потом и кофту. Борька разбудил меня заступать на
дежурство, а сам уже только в майке и брюках – тоже какому-то бедолаге помог спать
дальше. А на следующую мою побудку он предстал уже в одних трусах. Я и запомнила, что в
первую ночь нашего пути мне было холодно.
А взрослая женщина в нашем вагоне совсем не показывалась. Забилась в самый конец
вагона со своим собственным ребенком, а к чужим не по дходила. Меня такое поведение,
конечно, возмутило, но не удивило. В свои четырнадцать лет я не очень ладила с миром
взрослых, и апатия растерявшейся матери грудного ребенка только подтверждала мои
нелестные представления о большинстве взрослых людей. С тем большим рвением мы с
Борькой ночью взяли охрану ребячьего сна в свои подростковые руки, за что папа меня
потом похвалил.
Москва. 8 августа 1941 года. Папа мне.
"Eure Reise war wirklich eine beschwerliche Angelegenheit, um so schändlicher, daß die
verschiedenen Mütter sich so egoistisch verhalten haben. wir sind sehr froh, daß Du so tüchtig
zugegriffen hast und es auch weiter so hältst...Greift Ihr, großen Mädels, nun weiter so zu, wer jetzt
nur an sich und seine eigenen Freuden und Vorteile denkt, handelt wie ein Feind unseres Landes."
«Ваша поездка действительно была тяжелым испытанием, и тем позорнее, что
cmp4=j6d
113/347
некоторые матери вели себя так эгоистично. Мы рады, что ты сразу так умело засучила
рукава и продолжаешь в том же духе... Продолжайте, большие девочки, и дальше браться
за любые нужные дела, кто сейчас думает только о собственных радостях и выгодах,
поступает как враг нашей страны».
Два дня длилась наша дорога до станции Ветлужская, откуда на барже и лодках нас
отвезли к пристани «Лесно го курорта». Аллея из гигантских сосен привела к уютным
двухэтажным деревянным корпусам, которым и предстояло стать нашим домом. «Лесной
курорт» – дом отдыха, с танцплощадкой и столовой, со своей почтой и огромным
подсобным хозяйством – коровником, парниками, полями и огородами. И все это богатство
разбросано в лесу, с валежником и грибами, брусникой и костяникой, в дремучем,
роскошном лесу, где, сосны и березы, а под елями мухоморы. Есть огромная ромашковая
поляна невиданной красоты, ручейки и папоротники, а главное река Ветлуга, прямо в конце
аллеи, в пяти минутах от нашего девчачьего корпуса. Ветлуга, с быстрым течением и
заводью, искрящаяся на солнце и темнеющая по ночам, доступная и запретная, манящая нас,
подростков, ежедневным соблазном.
Действительно курорт.
Но во время войны.
ПЕРВЫЕ ДНИ В «ЛЕСНОМ КУРОРТЕ» И ПЕРВЫЕ ПИСЬМА
ГОРЕ МОИХ МАЛЕНЬКИХ БРАТИШЕК.
Сперва, после прибытия в «Лесной», братишки жили со мной в одной комнате с
девочками моего возраста и, наверное, не особенно беспокоились по поводу отсутствия
мамы и папы. Рядом со мной им было спокойно.
Но вскоре наладился быт детского сада, и мне было велено сдать Вольфа и Рольфа в их
группы, разные, ибо одному не было трех, а другому только что стукнуло четыре, и одна и
та же группа им не полагалась.
Ночью и днем одни, без мамы, папы, сестры и даже друг без друга? Рольф с этим
мириться никак не захотел, и при каждой встрече со мной он гундосил на тему, что хочет
«на другую дачу». Но «другая дача» не маячила впереди, а потому в свои неполные три года
он ухитрялся каждый день улизнуть из группы, забежать в соседнюю за четырехлетним
братишкой, и с диким ревом «Травка!!!», взявшись за руки, мчаться вместе с Вольфом к
знакомому корпусу, где жила сестра. Отчаянный крик был слышен во всех
немногочисленных корпусах, и девчонки предупреждали меня: «Твои опять бегут».
Я утешала малышей как могла. Вытирала слезы, обещала вечером, как всегда, прийти к
каждому в спальню и посидеть рядом, пока не уснет.
Свое обещание я свято выполняла. Первым был Рольф, быстро засыпавший, как
только я оказывалась рядом. А вот Вольф крепко-крепко держал мою руку и не отпускал.
Уже его дыхание становилось равномерным, глаза были закрыты, он явно спал. Но стоило
мне начать медленно высвобождать руку, как глазки немедленно широко открывались, а
губы шептали: «Не уходи». Мне, честно говоря, иногда даже надоедало столь долгое
сидение о коло братишки – у меня, четырнадцатилетней, по вечерам уже были и свои дела.
Вечернее утешение не примеряло Рольфа и Вольфа с отрывом от сестры, и они
продолжали мчаться, крепко взявшись за руки, с отчаянным плачем, к моему корпусу.
В конце ко нцов детсадовские воспитательницы заявили мне , что мои вечерние
приходы вредны, так как братишкам труднее адаптироваться, чем другим детям, у кого
никого не было. И на меня был «наложен запрет».
Несколько дней, по требованию взрослых, я, при известии «Твои снова бегут»,
cmp4=j6d
114/347
пряталась под кро вать в соседней комнате, а девочки объясняли плачущим малышам, что
«Травки нет». Их всхлипы отчаяния почти сводили меня с ума, но во имя адаптации, я
продолжала томиться в своем укрытии. Поникшие, полные горя, все так же держась за руки,
мои Рольфик и Вольфик отправлялись обратно, в свои разные группы.
Сегодня я не знаю, верен ли был запрет на встречи со мной ради скорейшего
привыкания братишек к жизни без мамы, папы и сестры, а главное, правильно ли я сделала,
что послушалась взрослых. Не знаю, что творилось в душе моих маленьких братишек,
растерянных, чувствующих себя покинутыми – сперва мамой и папой, не севшими в поезд, а
теперь еще и сестрой. Но уверена – ничего хорошего в их сердечках не совершалось. И
раны, нанесенные войной, вряд ли затянулись у них до конца. У Рольфа, во всяком случае,
они крово точат по сей день, тщательно скрываемым, паническим страхом снова быть
покинутым, а также нелепыми, постоянными провокациями в адрес дорогих ему людей для
проверки – выдержит ли их любовь очередной его выкидон. Внутри Рольфа все еще бьется
сердце веселого, доброго шалуна, пронзенное войной.
ПЕРВЫЕ ПИСЬМА ОТ ПАПЫ
А далеко от нас, в Москве, сходили с ума родители эвакуированных детишек, борясь с
неустанной тревогой за них усиленным погружением в работу ради приближения победы
над фашизмом.
Между Москвой и «Лесным курортом» курсировал автобус, привозивший новых детей,
а заодно письма и передачи для обитателей интерната. Переписку мы вели и по почте, ибо
автобус из Москвы был не только огромной радостью, но и большой редкостью.
Первое сообщение от меня мама и папа получили 27 июля. (Но оно, как и все мои
последующие письма в Москву вплоть до 16 октября 1941 года были украдены во время
эвакуации родителей в Уфу). Папа тут же сел за ответ, кстати на немецком языке, и в
открытке.
Москва. 23 июля 1941 года. Папа мне.
"Liebes Trautchen, soeben kam Deine erste Karte an, die Du uns im Zug geschrieben hast.
Sie war 11 Tage unterwegs! Du kannst Dir denken, wie wir jeden Tag auf weitere Nachrichten
warten, aber wenn die Postverbindung so langsam geht, müssen wir eben noch Geduld
haben...Haben Rolf und Wolfi schon geweint, weil sie nicht nach Hause dürfen? Siehst Du sie
öfter? Wie lebst Du? Was hast Du für gesellschaftliche Arbeiten? Berichte uns über alles. - W ir
sind gesund, müssen bei Alarm in den Keller und dann sind wir besonders froh, daß Ihr Euer Leben
und Eure Arbeit ohne diese Störungen abwickeln könnt. Bekommt Ihr Zeitungen und habt Ihr
Radio? Vielleicht soll ich unsere "Prawda" schicken? - Bleibt alle schön gesund. Mama arbeitet
und schickt durch mich herzliche Grüsse und für jedes einen Küß und ich schließe mich an.
Euer Papa
Herzliche Grüße auch für Fanni, Nina, Genossin Schüller, Molkte und alle, die wir kennen".
«Милая Траутхен, только что пришла твоя первая открытка, которую ты написала в
поезде. Она была 11 дней в пути! Ты можешь себе представить, как мы каждый день ждем
новых известий, но если почтовая связь столь замедленная, нам остается только проявить
терпение..... Скажи, Вольфи и Рольф уже плакали, так как не могут попасть теперь
домой? Ты их часто видишь? Как живешь ты? Какие у тебя общественные нагрузки?
Сообщай нам обо всем.
Мы здоровы, при тревогах должны спускаться в бомбоубежище и тогда мы особенно
рады, что вы можете жить и работать без этих помех. Получаете ли вы газеты? Есть ли
у вас радио? Может быть мне посылать вам «Правду»?
Будьте все хорошенько здоровыми. Мама на работе и передает через меня сердечные
приветы и каждому по поцелую. Я присоединяюсь.
cmp4=j6d
115/347
Ваш папа.
Сердечные приветы и Фанни, Нина, товарищ Шюллер, товарищ Мольтке и всем, кого
мы знаем».
Первые весточки родителям о их детях
Москва. 5 августа 1941 года Папа мне.
"Liebes Trautchen,
mit deinen Brief vom 28.7 . hast du uns und vielen anderen eine große Freude bereitet. Es ist
der erste Brief, den wir nach 20 Tagen erhalten haben und wir sehen aus ihm, daß Du unsere Zeit
richtig begriffen hast...
Alle Mütter, über deren Kinder Du berichtet hast, sind Dir sehr dankbar. Für alle waren es
die erste Zeilen, die sie über ihre Kleinen zu lesen bekamen! Daß Wölfi 5 Tage geweint hat, ist mir
zu natürlich, ihm fällt ja jede Umstellung besonders schwer. Aber jetzt nach seinem Appetit zu
urteilen, scheint der Trennungsschmerz überwunden zu sein. Sei immer lieb mit ihm, wenn du ihn
siehst.
Und Rolf? Was macht unser kleiner Wildfang und Übermut? Er hat natürlich nicht so sehr
nach Papa und Mama verlangt und sich schneller in seine Lage gefunden. Oder will er noch auf die
"andere Datsche"? Sind Wölfi und Rolf in einer Gruppe? Sprichst Du mit ihnen ein wenig
deutsch?..
Gibt es in Deiner Gruppe ein kleines Mädchen namens Tamara Schatz? 4 Jahre. Sieh mal zu,
daß Du ein paar Zeilen über ihr Befinden schreiben kannst, die Mutter hat nämlich schwache
Nerven und ist schon ganz nervös, weil sie nichts von ihrem Kind hört. Können die dortigen Mütter
nicht übernehmen, regelmäßig über 3-4 Kinder kleine Information zu geben. das ist doch keine
große Arbeit, aber für die in Moskau gebliebenen Mütter eine große Beruhigung. Warum schreibt
Genossin Grete Grose, eine alte Mitarbeiterin des Verlages, keine Zeile über einige Verlagskinder?
Das ist mir einfach unverständlich. Sprich und schimpf einmal mit ihr...
Unser Leben geht seinem gewöhnlichen Gang. Moskaus Straßenbild wird beherrscht von den
vielen Sandsäcken, die hoch aufgetürmnt vor allen Schaufenster gestapelt sind. Lux hat sehr schöne
Bombenunterstände eingerichtet, alle Bewohner können langliegen und schlafen...
So nun mach ich Schluß. Ich muß den Brief noch wegbringen und viel schreiben fällt mir
schwer. Mama arbeitet, kommt erst morgen Abend nach hause, darum schreibe ich allein. Laßt es
Euch weiter gut gehen, arbeite weiter so tüchtig und fröhlich und vergiß nicht, immer lieb und nett
mit Wölfi und Rolflein zu scherzen, sie brauchen beide ja noch so viel Liebe. Und Du? - Schreibe
uns oft und viel.
Einen lieben Kuß.
Papa"
«Милая Траутхен,
своим письмом от 28 июля ты подарила нам и многим другим большую радость. Это
первое письмо, которое мы получили за 20 дней и из него мы видим, что ты верно поняла
задачи нашего времени...
Все матери, о детях которых ты сообщила, очень тебе благодарны. Для всех них это
были первые строчки, которые они могли прочесть о своих детях!
То, что Воельфи пять дней подряд плакал слишком естественно, ему ведь любое
изменение ситуации всегда дается очень тяжело. Но теперь, судя по его аппетиту,
кажется, что он преодолел боль разлуки. Будь с ним всегда мила, когда его видишь.
А наш Рольф? Что делает наш маленький разбойник и шалун? Он, конечно, не так
сильно тосковал по папе и маме и быстрее приспособился к новой обстановке. Или он все
еще хочет на «другую дачу»? Вольфи и Рольф в одной и той же группе? Говоришь ли ты с
ними немного по-немецки?...
Скажи, есть ли в твоей группе маленькая девочка по имени Тамара Шатц? 4 года.
cmp4=j6d
116/347
Постарайся написать о ней пару строк, так как у матери слабые нервы, и она совсем
издергалась от того, что ничего не слышала о своем ребенке. Неужели тамошние матери
не могут себя пересилить и регулярно давать информацию о 3-4 детях? Это ведь не такая
большая работ, а для оставшихся матерей большое успокоение. Почему не пишет товарищ
Гроссе, старая сотрудница издательства, ни строчки о детях работников издательства?
Мне это просто непонятно. Поговори с ней как-нибудь и поругай...
Наша жизнь идет своим чередом. На улицах Москвы по-хозяйски расположились кучи
мешков с песком, которые поднимаются вверх над витринами магазинов. В «Люксе»
оборудованы очень хорошие бомбоубежища, все жители могут лежать и спать...
Теперь я кончаю, письмо еще надо отдать, а писать много мне тяжело . Мама на
работе, придет только завтра вечером, поэтому пишу я один. Пусть Вам и дальше будет
хорошо, работай и дальше так же усердно, радостно и не забывай быть всегда милой с
Воельфи и Рольфом, немножко с ними шутить, они оба так еще нуждаются в большом
количестве любви. А ты?
Милый поцелуй. Папа».
У Рольфа дизентерия.
Москва. 29 августа 1941 года. Папа мне.
"Hier ist eine Genossin von Rolfs Gruppe eingetroffen und von ihr erfuhren wir, dass Rolf
Durchfall mit Blut hat. Wir sprechen erst morgen abend mit der Genossin ausführlich. Sie sagte uns
am Telefon, dass Du Rolf im Isolator besucht hast. Du wirst uns wohl schon darüber geschrieben
haben und hast hoff entlich die Möglichkeit, Dich während seiner Krankenheit öfter um ihn zu
kümmern. Durchfall mit Blutabgang ist immer eine ganz ernste Sache und bei kleinen Kindern
doppelt ernst. Bei nicht richtiger Pflege, bei nicht peinlichster Sauberkeit, bei nicht richtiger Diät
kann solche Krankenheit schlimm ausgehen."
«В Москву приехала товарищ из Рольфиной группы и от нее мы узнали, что у Рольфа
был понос с кровью. Мы только завтра вечером сможем поговорить с ней подробнее.
Наверное, ты нам об этом уже написала, и надеюсь, у тебя есть возможность во время
его болезни побольше о нем позаботиться. Понос с кровью всегда очень серьезное дело и у
маленьких детей вдвойне опасно. При неправильном уходе, при несоблюдении строжайшей
гигиены, при неверной диете такая болезнь может плохо кончится».
Как наши родители смогли вынести разлуку с нами, особенно с такими крошками, как
Вольфик и Рольфик? Уму непостижимо.
А у Рольфа уже через месяц с небольшим началась почти нескончаемая череда
пребываний в изоляторе. По договоренности с мамой я должна была всегда сообщать
правду, одну только правду о здоровье своих братишек. Мама меня уверила, что так она не
будет зря волноваться. И я свято выполняла свою обязанность честного информатора,
нисколько не смягчая краски.
Не знаю, как мама и папа это выдержали.
А Рольф, возможно, «протестовал» против войны, разлучившей его с родителями,
таким вот образом – болел назло тем, кто виноват в его горе. По-детски сопротивлялся
несправедливо сти мира.
Папаомамеиосебе
Москва. 29 августа 1941 года. Папа мне.
"Du möchtest ein bißchen mehr wissen, wie wir in Moskau arbeiten und leben. Da gibt es
nicht sehr viel zu berichten. Mama sitzt in der Hauptsache im Büro, Minimum 10 Std. täglich, meist
aber mehr, und hat sie Nachmittagsschicht, so wie heute, bleibt sie gleich über Nacht da und kommt
cmp4=j6d
117/347
erst am nächsten Abend nach Hause. Auf diese Weise bin ich oft und viel am Tage wie des Nachts
allein zu Hause und darum schreibe ich Dir die vielen Briefe, dann fühle ich mich nicht so eingsam.
Ich selbst bin ohne Produktionsarbeit. Mit dem Verlag ist augenblicklich nicht zu rechnen,
denn der Krieg hat dort die Arbeit natürlich eingeschränkt. Sonst gab es in den ersten Wochen im
Lux viel gesellschaftliche Arbeit wie Sand auf die Böden schaffen, Schutzkeller herrichten,
Sandsäcke füllen und stapeln und ähnliches. Aber jetzt sind wir damit fertig und es bleibt nur der
regelmässige Dienst. Ich bin auf unseren Korridor eingeteilt und muss jede 4. bis 5. Nacht Dienst
machen, das heisst, wenn Fliegeralarm ist. Auf dem Dach oder dem Boden kann ich nicht mithelfen,
weil die Augen dafür zu schlecht sind. Ansonsten habe ich mich als Blutspender eingetragen und
vor einigen Tagen die ersten 230 Gramm für unsere verwundeten Rotarmisten gegeben. Das werde
ich immer spenden sooft man mich ruft. Im Lux haben sich wohl an die 30 Genossen zur
Blutabgabe bereit erklärt, darunter viele Deutschen."
«Ты хочешь знать побольше о том, как мы в Москве живем и работаем. Тут мало
что можно сообщить. Мама, как правило, сидит в бюро, минимум 10 часов ежедневно,
чаще всего больше, а когда у нее ночная смена, как сегодня, она остается сразу на ночь и
приходит домой только на следующий день вечером. В результате я часто днем и ночью
один дома и потому пишу тебе так часто письма, тогда я чувствую себя не так одиноко.
Я сам без производственной работы. Рассчитывать на издательство сейчас не
приходится, ибо война, конечно, сузила объем работ. Но было много общественной работы
в «Люксе» как то доставлять песок на чердак, оборудовать бомбоубежища, заполнять
мешки песком и сооружать из них защиту для окон и тому подобное. Но теперь мы с этим
справились, и осталось только регулярное дежурство. Я назначен на наш коридор и должен
заступать каждую четвертую или пятую ночь, если объявлена тревога. Помогать
дежурить на крыше или на чердаке я не могу, для этого не годятся мои глаза. Кроме того,
я записался в доноры и несколько дней тому назад отдал свои первые 230 грамма для наших
раненых красноармейцев. Это я буду делать столько раз, сколько меня позовут. В «Люксе»
человек 30 записались в доноры, среди них много немцев».
Донором папа был всю войну. А ее начало встретил инвалидом по зрению и без
работы, что с ним случилось уже в 1939 году, когда я еще была в шестом классе. Папа, как я
уже писала, взял на себя тогда значительную часть домашних дел, а во время войны, как
видно, и львиную часть переписки со мной. А мама работала теперь стенографисткой,
обязанностью кото рой было перехватывать передачи немецкого радио и записывать все
важное – сводки, речи Гитлера, Геббельса, Геринга и многое другое, о чем она дома не
распространялась, ибо работа мамы была секретной, и к тому же требовавшей величайшей
концентрации и выносливости. Только она одна и выдержала такую работу в течение всех
пяти военных лет, все другие стенографистки рано или поздно сходили с дистанции. Но
загруженная сверх человеческих возможностей, мама продолжала мысленно «одевать»
своих малышей на прогулку, так, чтобы не замерзли, но и не вспотели, и вносила в свои
короткие письма рекомендации, что и когда надевать на Вольфа и Рольфа осенью, выражала
тревогу за мою зимнюю обувь, и просила присылать с оказией порвавшиеся шерстяные
кофты, уже не годные к ремонту. Мама распускала старье и вязала мальчикам новые
свитера. Вязала в трамвае, по дороге на работу, если находила сидячее место .
Маме требовалась в высшей степени сосредоточенность и в быту и на работе, чтобы
справиться со всеми нагрузками, что на нее навалились. И чтобы одолеть тоску по своим
детям. В результате маме стала еще менее разговорчивой и дома, и на работе. Дома от этого
страдал отец,. а на работе мучились сотрудники, которых мама насто йчиво приучала с
всякими пустыми разговорами к ней не приставать, а когда она сидит с наушниками и
стенографирует, дверь в ее каморку никогда не открывать. Последнее правило было
жестким. Но и его, конечно, нарушали, и мама злилась.
И вот однажды кто-то в очередной раз нарушил мамин запрет– она сидела с
cmp4=j6d
118/347
наушниками, как всегда спиной к двери, а дверь открылась и кто-то без спросу еще и вошел.
Мама. не отрываясь от стола, не оборачиваясь, выдала вошедшему всю порцию того , что
она думает по поводу очередной помехи в работе и завершила тираду коротким приказом:
"Немедленно закройте дверь!!!"
"Извини, товарищ". – услышала мама сзади себя тихий голос, и тут же звук
закрываемой двери. К своему ужасу мама голос узнала, вошедшим был Георгий Димитров,
совершавший обход сотрудников Коминтерна. Мама Димитрова не только безмерно
уважала, но и любила как мужественного и прекрасного человека, очень жалела его, когда у
Димитров умер четырехлетний сынок. И вот наорала, а он... Мама еще долго переживала
свою оплошность, ей было стыдно, что ненароком обидела такого хорошего человека. И
единственно, что ее оправдывало в собственных глазах – она работала как вол, все годы
войны. Вот и требовала, чтобы ее не трогали. Никто.
А папа, одиноко сидя в нашей комнате, писал мне длинные письма.
Продолжение письма от 29 августа 1941 года. Папа мне.
"Wären meine Augen nicht gar so untauglich, würde ich jetzt, wie alle Männer in den
Betrieben und Institutionen, in der Volkswehr militürisch ausgebildet. Aber ich habe immer noch
die Hoffnung doch eines Tages auf eine Arbeit abkommandiert zu werden, wo ich meine deutsche
Sprache ausnützen kann. Einmal sah es schon so aus. "Etwas näher an die Front fahren", stellte
man mir in Aussicht, aber dann hat es sich wohl doch zerschlagen, es sei, man meldet sich noch.
Das Leben in Moskau hat sich seit Deiner Abreise nicht verändert. Einen Teil der
Lebensmittel bekommt man jetzt auf Karten und wer mit der ihm zustehenden Norm nicht
auskommt, kann in den "kommerziellen" Läden zu erhöhten Preisen kaufen, was sein Herz begehrt.
Allerdings erfordert dies eine "dicke Marie", so sagt man in Deiner Geburtsstadt, soll heissen, eine
gefüllte Geldtasche. Nun, wir kommen aus. Aber die meisten Moskauer wissen es wahrscheinlich
gar nicht wie gut sie leben gegenüber der Bevölkerung in den übrigen kriegführenden Ländern.
Dass die Faschisten in den vergangenen Wochen Moskau 24 mal angegriffen haben, hast Du
aus der Zeitung vom 24. August ersehen. Aus diesem Bericht siehst Du auch, dass es den Hunden
nicht gelungen ist militärische Objekte zu beschädigen. Freilich gibt es Opfer und das wird ihnen
heimgezahlt. Aber alle Moskauer sind stolz, dass die Faschisten mit ihren tausenden Bransdbomben
nichts anrichten konnten. Die Abwehr war vom ersten Tage an so gut organisiert, dass die
Brandbomben oft gar nicht zur Entzündung kommen konnten, so schnell flogen sie durch die
Wachkommandos in die Wasserbehälter oder wurden durch Sand erstickt. Unser Lux hat auch
gleich in den ersten Tagen seine Feuertaufe erhalten. Es gingen an die 12 Brandbomben auf seine
Dächer nieder. Nur eine verursachte im Hofgebäude einen kleinen Brand, der sehr schnell gelöscht
war. Der junge Florin stand auch auf dem Dach und hat einige Brandbomben unschädlich
gemacht. Er hat in unserm Hause einen guten Ruf als gesellschaftlicher Arbeiter. Mischa Wolf ist
der Held in seinem Hause. Es zeige sich, dass die langsam heranwachsenden Kinder der
emigrierten Deutschen in den schwersten Tagen, die unser Land jetzt durchmacht, sich als echte
Sowjetpatrioten erweisen. Und Du Trautchen, machst, das sehen wir aus Deinen Briefen und hören
wir von verschiedenen Seiten, keine Ausnahme. Wir sind sehr froh über Dich, dass Du so tapfer
zufässt, so wie es die Zeit gebietet.
Für heute einen Gute-Nacht-Kuss. Es ist schon 1 Uhr und ich will noch den Leitartikel der
"Prawda" lesen. Das ist jetzt täglich mein Selbstunterricht. Du schläfst natürlich längst und
vielleicht huscht ein Traum zu uns nach Moskau. Dein Papa.
Genossin Resema dankt für den netten Brief. War in Deiner Gruppe eine kleine Ira? Die
Tochter von Maria Riwkina? Wenn ja, schreibe ein paar Zeilen, wie sie sich fühlt."
«Если бы мои глаза не был столь ни на что не годными, я бы, как и другие мужчины на
предприятиях, проходил бы подготовку в народном ополчении. Но у меня все еще есть
надежда в один прекрасный день быть призванным на такую работу, в которой я могу
использовать свой немецкий язык. Однажды было похоже на это. «Немного ближе к
cmp4=j6d
119/347
фронту» предупредили меня, но потом это отпало, хотя, а вдруг все же вызовут?
Жизнь в Москве со времени твоего отъезда не изменилась. Часть продуктов теперь
получают по карточкам, а кому этой нормы не хватает, может покупать в коммерческих
магазинах по повышенным ценам все, что его сердцу угодно. Однако, для этого нужна
«толстая Мари», как говорят в городе,где ты родилась, что означает иметь большой
наполненный кошелек. Ну, нам хватает. Но большинство москвичей, наверное, не знает. как
хорошо они живут по сравнению с другими воюющими странами.
То, что фашисты на прошлой неделе 24 раза нападали на Москву, ты, наверно, знаешь
из газет за 24 августа. Из этих сообщений ты также знаешь, что этим собакам не
удалось повредить военные объекты. Конечно, есть жертвы, и они за это заплатят. Но
все москвичи горды тем, что фашисты с тысячей своих зажигательных бомб ничего не
смогли натворить. Противовоздушная оборона с первого дня была так хорошо
организована, что зажигательные бомбы часто вообще ничего не могли поджечь, так
быстро они летели в руках дежурных на крышах в водяные бочки. Наш «Люкс» сразу в
первые дни получил свое боевое крещение. 12 зажигательных бомб упали на его крышу.
Только одна вызвала в придворной пристройке небольшой пожар, который тут же был
потушен. Молодой Флорин стоял на крыше и обезвредил несколько бомб. В нашем доме о
нем очень хорошо отзываются в качестве общественного работника. Миша Вольф герой в
своем доме. Как видно, подрастающие дети наших немецких политэмигрантов в тяжелые
дни, переживаемые нашей страной, проявляют себя как настоящие советские патриоты.
И ты. Траутхен, это мы видим из твоих писем и слышим с разных сторон, здесь не
исключение. Мы рады за тебя, что ты так мужественно берешься за дело, так, как того
требует наше время.
На сегодня поцелуй на ночь. Уже 1 час ночи. Я хочу еще прочесть передовую
«Правды». Это теперь ежедневно мое самообразование. Ты уже давно спишь, и, может
быть, во сне перебралась к нам в Москву. Твой папа.
Товарищ Резема благодарит за милое письмо. В твоей группе есть маленькая Ира?
Дочь Марии Рывкиной? Если да, то напиши пару строк о том, как она себя чувствует».
До чего же трудно было мамам без их детей.
Папины идеи о любви советской девушки
Моя мама, конечно тревожилась не только за малышей, но и за дочь. Опасный
наступает у дочки возраст, так пусть только о братишках и думает, рано любить еще кого-то
другого, ой, рано. Вот и крикнула мама в уходящий поезд, что братишки теперь моя главная
задача в жизни. Хотелось, чтобы они. и только они жили в моем сердце.
А вот папа иллюзий о том, что все мое сердце будет заполнено только братишками
себя не тешил. И на всякий случай, если вдруг постигнет меня какая-то любовь и какое-то
разочарование, счел необходимым высказать свой взгляд на "любовь советской девушки".
Да и повод у папы был: дома в Москве я как раз еще успела прочесть книгу "Катрин
уходит в солдаты", написанной в виде дневника 15 летней девушки. Книга меня чем-то
потрясла и я посоветовала маме и папе ее тоже прочесть. Мама промолчала, а вот папа
написал в интернат 14 летней дочери, так, на всякий случай, чтобы знала и держалась, в
случае чего.
Москва. 24 августа 1941 года. Папа мне:
"Ich wollte Dir noch mein Urteil über "Katrin wird Soldat" schreiben. Jetzt ist es aber schon
einige Wochen her, dass ich's geendet habe und ich stehe nicht mehr so unter dem frischen
Eindruck.
Das erste, wessen man sich bewusst werden muss, ist, dass die Autorin, wahrscheinlich selbst
in einer Kleinstadt ganz im kleibürgerlichen Niveau grossgewachsen, ihren Roman eben in dieser
cmp4=j6d
120/347
Welt der Kleinbürger spielen lässt. Sie tut dies nicht ohne Talent und Reize, und den Blick, den sie
z.B . dem Leser in das Familienleben der gutsituierten Bürger gewährt ist für die, die es noch nicht
wussten, lehrreich. Sie bestätigt nur noch einmal, dass das Bürgertum auch im persönlichen Leben
keine Ideale mehr zu verteidigen hat.
Aber nehmen wir die Hauptperson, unsere Katrin. Zweifellos sind die Tagesbuchblätter der
15jährigen "Heldin" sehr reizvoll zu lesen. Die Auszeichnungen der Katrin spiegeln ausgezeichnet
die für junge Menschen oft so schwierigen Jahre wider, wo sie aus den Kinderschuhen
hinauswachsen, sich das erste "Frühlingserwachen" einstellt. Ihre erste Liebe, der um viele Jahre
ältere Freund Johann, erweist sich als ein anständiger Mann und solche Liebereien sind bei jungen
Bourgeoisiekindern, die keine Arbeiten und Pflichten zu erfüllen haben, ganz in Ordnung. Als ich
den ersten Teil der Tagesbuchblätter der noch ganz jungen Katrin las, fragte ich mich immer, was
haben sie Dir gegeben? Hat die Autorin verstanden, jungen Menschen, die für sich die "Rätsel des
Lebens" noch nicht gelöst haben, einen Weg zu weisen? Nein. Es lag auch gar nicht in ihrer
Absicht. Selbst aber, wenn sie es gewollt hätte, so könnte sie Dir, dem Sowjetkinde, herzlich wenig
oder gar nichts sagen.
Jetzt zu den Jahren des ersten Weltkrieges. Das Buch spiegelt im allgemeinen richtig wider,
welche Begeisterung der Beginn des Krieges innerhalb der Bourgeois hervorgerufen hat und wie
den freiwilligen f rischgebackenen Abiturienten sehr bald der grosse Katzenjammer ankam. Das
Schicksal der Katrin und ihres Herzenfreundes Luriens ist tragisch und menschlich erschütternd,
aber der Ausgang doch echt bürgerlich. Wir leben jetzt auch inmitten eines Krieges, gewaltiger als
der erste Weltkrieg, und nicht wenige junge Sowjetmenschen werden durch die Pflicht, für ihr
Vaterland zu kämpfen und alles herzugeben, auseinandergerissen. Kannst Du Dir vorstellen, dass
ein Komsomol, soll er auch Lurien heissen, solche Briefe von der Front schreiben muss, wie es
Katrins Freund tat? Nein, natürlich nicht, denn der Sowjet-Lurien weiss, wofür er kämpft und
vielleicht sein Leben geben muss. Und eine Sowjet-Katrin, würde sie sterben mögen, weil sie ihren
liebsten Menschen verloren hat? Natürlich nicht. Ihr Hass gegen den barbarischen Faschismus
würde sich verzehnfachen und sie würde in die vordersten Reihen der Komsomolzinnen-
Kämpferinnen stellen. - Wie anders, um wieviel schöner und wertvoller war doch das Tagebuch des
Kostja Rabzew.
Nun gute Nacht, es ist schon 1/2 2. Wir haben wieder eine ruhige Nacht. Papa."
«Я еще хотел написать тебе о впечатлении от чтения «Катрин уходит в солдаты».
Но теперь прошло уже много времени и я не нахожусь больше под свежим впечатлением.
Первое, что надо иметь в виду, это то, что автор, сам, очевидно, выросший в
мелкобуржуазной среде небольшого городка, изображает в своем романе именно мир
мелкой буржуазии. Она делает это не без таланта и очарования, и для тех, кто не имеет
представления о семейной жизни этого круга, предоставляет довольно поучительную
возможность туда заглянуть. Она подтверждает то, что буржуазия и в личной жизни
больше не имеет идеалов, достойных защиты.
Но обратимся к главной героине, к нашей Катрин. Без сомнения, чтение дневниковых
записей 15 –летней «героини» покоряет. Зарисовки Катрин отлично отображают эти, для
молодых людей так часто сложные годы, когда они вырастают из детских башмаков и
наступает первое «пробуждение весны». Первая большая любовь, и на много старший друг
Иоганн, который проявляет себя как порядочный мужчина, и любовные приключения – все
это очень типично для молодых детей буржуазии, не имеющих никаких обязанностей и
работы. Когда я читал первые дневниковые записи совсем еще юной Катрин, я все время
задавал себе вопрос, что они дали тебе?. Сумела ли автор указать путь молодым людям,
которые еще не разгадали «загадки жизни»? Нет. Но такой задачи она перед собой и не
ставила. Но даже, если бы она этого захотела, то она тебе, советскому подростку, смогла
бы сказать сердечно мало или даже ничего.
А теперь о годах первой мировой войны. Книга в целом верно отображает, какой
восторг вызвало начало войны в рядах буржуазии, и как быстро добровольцы из
cmp4=j6d
121/347
новоиспеченных абитуриентов впали в скорбное уныние. Судьба Катрин и ее сердечного
друга Луриен трагична и по-человечески потрясает, но выход все же типично буржуазный.
Мы сейчас тоже живем в войне, более грозной, чем первая мировая, и не мало молодых
советских людей разлучены друг с другом в силу необходимости выполнить свой долг перед
отечеством и все отдать в борьбе. Ты можешь себе представить, чтобы комсомолец,
пусть даже имя ему Луриен, станет писать такие же письма с фронта как это делал друг
Катрин? Нет, конечно, нет, ибо советский Луриен знает, за что он борется, и за что ,
возможно, отдаст свою жизнь. А советская Катрин, хотела бы она умереть потому, что
потеряла любимого человека? Конечно, нет. Свою ненависть к варварскому фашизму она
бы удесятерила и примкнула бы к передовым рядам комсомолок-воительниц. Насколько
лучше и ценнее был дневник Кости Рябцева.
Ну, спокойной ночи, уже пол второго ночи. У нас сегодня тихая ночь. Папа».
К сожалению, я совершенно не помню, чем привлек меня дневник 15 летней
«буржуазной» Катрин, но вряд ли я ощутила разрыв между нею и собой по «классовой
линии», как хотел того отец. Скорее, я обнаружила много общего в переживаниях
пятнадцатилетней " буржуйки" и четырнадцатилетней " советской Траутхен".
Папа не хотел, чтобы я "без них" влюбилась в интернате.
Но я, подобно Катрин в свои четырнадцать-шестнадцать лет тем не менее оказалась в
сетях любви и разо чаро ваний, расставленных мной само й и Светом Рашевским.
"Закон природы" – как сказала бы моя взрослая внучка Юлька.
Страшно было родителям за нас. Даже страшно представить, как страшно.
Нестрашно, если я и в интернате влюбилась бы так же по-детски, как было это в
школе. Но я вступала в возраст, когда вполне взрослые мужчины уже будут проявлять ко
мне интерес. А я так далеко, без мамы и без папы! И им не узнать,. как же я поступаю.
Тем более, что в свои сердечные тайны я маму и папу давно уже не посвящала.
А вот Эльга зато знала все.
ИНТЕРНАТСКИЕ БУДНИ
(Июль, Август, начало сентября1941 года)
ПЕРВЫЙ МЕСЯЦ В «ЛЕСНОМ КУРОРТЕ»
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге:
«...Поселились мы в «Лесном курорте» около Ветлуги. Местность прекрасная. Река
чистая и глубокая. Часто катаемся на лодках и купаемся. Режим лагерный».
Я не стала описывать Эльге красоты «Лесного Курорта», и совершенно напрасно, ибо
жили мы в сказочном месте. Водяным кольцом, то серебристым, то бездонно-черным,
обвивала Ветлуга когда-то дремучий полуостров, на котором прямо в лесной чащобе были
воздвигнуты двухэтажные деревянные корпуса дома отдыха. В лесу из огромных великанов-
сосен, пушистых елок, веселых берез, росли видимо-невидимо брусника и и грибы. Мы,
столичные детки, даже не подозревали, что такое возможно. Брусника кидалась под ноги
прямо у обочины величественной аллеи, грибы красовались разноцветными шапочками чуть
поодаль, завлекая нас в лесные заросли, где валежник, папоротники, кусты волчьей яго ды и
грибы, маленькие, только что родившиеся, и огромные старцы, уже насквозь изъеденные
червями, но еще стойко держащиеся на толстых ножках. Казалось, никто до нас здесь не
бывал, никто никогда грибы тут не собирал. «Тут чудеса, тут леший бродит». А мухоморы!
Они будто царственные стражи лесных тайн в белых панталонах и красном мундире несли
вахту на стройных ножках под раскидистыми ветвями ели. «Не подходи! Опасно для
cmp4=j6d
122/347
жизни!»
А вот через ручеек кто-то заботливо перекинул два ствола дерева и уже го то в мо стик,
знаменитый мостик, ибо, перейдя по нему на другой берег и, сделав еще несколько шагов,
лес вдруг выпускал нас из своих сумерек к солнечному свету, но какому! Вся залитая
солнцем, вся красота неописуемая – такой представала перед нами ромашковая поляна,
каждый цветок – почти в человеческий рост!
А за ней снова лес, опять валежник, снова папоротники, а потом вдруг нечеловеческая
глушь – все вымерло, одни стволы деревьев без листьев, покрытые лишайником, сжатые
вросшими кольцами задубелых грибов, мох под ногами, гарь, чернота и тишина,
совершенная тишина, какой быть не может, но все же она есть. Страшно!
Мы, старшие воспитанники интерната облазили все закоулки «Лесного курорта» вдоль
и поперек. Но больше всего, конечно, манила нас Ветлуга с крутым песчаным обрывом,
пристанью, к которой причалили лодки и баржа в первый день нашего прибытия, и
таинственный остро в, что скрывал от нас друго й берег реки.
ЗАПЛЫВ НА ОСТРОВ
На Ветлуге, к которой вел крутой обрыв, мы все лето купались. А кроме того, старшие
воспитанники бороздили речную гладь на лодках во время ежедневного дежурства, дабы
уследить за младшим поколением, если кто-то вздумает тонуть во время купанья. Правилам
спасения утопающих, мы, конечно, не владели, но теоретически знали, что в первую очередь
тонущего надо изо всей силы пихнуть в живот, чтобы он почти потерял сознание и не смог,
лихорадочно цепляясь за спасителя, утянуть и его на дно. Стукнув, надо было тут же
ухватить захлебывающегося за волосы, и так волочить за собой по воде. Ничего себе
задачка! Но слава богу наши теоретические знания ни разу не пригодились, никто из
младших детей не то нул. И наслаждение Ветлуго й было полным.
Зато за нами самими никакого присмотра не было, и мы отправлялись купаться, когда
выпадет свободная минутка, и плавали в свое удовольствие сколько душе угодно. Конечно,
нам было строжайше запрещено отправляться на реку без взрослого, а, тем более,
самовольно. Но мы ощущали себя вольными, уже ставшими большими, птицами, и плавали
в реке на сво й страх и риск.
И вот однажды мы с одноклассницей, Лялькой Марусенко, полной и неуклюжей
девочкой, решили переплыть реку до острова, на котором никто из нас еще не был. Там
виднелись кусты, вполне возможно ягодные. То, что у Ляльки больное сердце знали мы обе,
но какое это имеет значение? Остров по моим понятиям был недалеко, уже в Серебряном
Бору во время воскресных выездов на природу с мамой, папой и братишками, я сходу
перекрывала такие расстояния, а Лялька тоже плавать умела. Я брассо м, она по-собачьи.
Ни на обрыве, ни на берегу никого не было, и мы вполне безнаказанно могли
совершить свою водную вылазку.
Сначала все шло хорошо. Лялька пыхтела и брызгалась, но плыла, а я держалась
невдалеке от нее, хотя одна уже давно была бы на вожделенном острове. И вот преодолев
большую часть пути, когда возврата назад уже не было, Лялька вдруг, продолжая пыхтеть и
брызгаться, заявила: «Я больше не могу. Я не доплыву».
Что оставалось делать? Лечь на спину и передохнуть на воде Лялька не умела, равно,
как и встать в воде, чтобы так набраться новых сил. Она умела только грести по-собачьи, и
так держаться на воде – быстро работая и руками и ногами. В Лялькиных глазах стоял страх.
Но плыть она продолжала. И тогда я стала кружить вокруг нее, и уговаривать: «Немножко
осталось, мы уже почти доплыли. Потерпи, сейчас легче станет, вот увидишь. Второе
дыхание появится, только потерпи и греби. Вот и молодец». То, что я толстую Ляльку до
берега вплавь не довезу, мне было совершенно ясно.
Худо-бедно мы с ней доплыли до чудного песчаного берега. Лялька судорожно хватала
cmp4=j6d
123/347
широко открытым ртом воздух, распластавшись на теплом песочке. Ни о каком
исследовании близлежащих кустов на предмет их ягодоноскости не могла идти и речь. Я
сидела рядом и ждала, когда Лялька очухается. Ведь надо было плыть еще и назад!
Будь я поразумней, я бы сообразила, что самое правильное мне, после того, как Лялька
придет в себя, проделать обратную дорогу вплавь одной и призвать на помощь кого-нибудь
из взрослых. С лодкой. Но нам с Лялькой было всего по четырнадцать. И совершили мы
свою вылазку без разрешения «начальства», вопреки запрету одним купаться на Ветлуге. И
больше всего мы обе боялись неминуемого наказания – взбучки на линейке, выговора, а
может быть даже исключения из пионеро в.
А потому неминуемо предстоял еще и обратный путь, вплавь, с Лялькой, у которой
было больное сердце.
Не знаю, сколько мы просидели на берегу проклятого острова, но, в конце концов,
Лялька произнесла: «Все, я готова. Поплыли».
Теперь я все время держалась совсем рядом, молча поддерживая подружку, медленно
преодолевавшей трудно е расстояние. Лялька глядела вперед, только вперед, что бы все
время видеть, как приближается спасительный берег с крутым обрывом.
Мы доплыли.
А как бы я продолжала жить, если бы на моих глазах утонула Лялька Марисенко,
толстая девочка с больным сердцем?
Не знаю.
Здесь весело
1 сентября 1941 го да.Травка Эльге:
«...В общем, мне здесь весело. Вечером танцуем на эстраде, играет баян...
Ложимся в 10, но к нам под окна приходят ребята, и мы разговариваем. К другим
девчатам они заходят».
РАБОТА
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге:
«До последнего дня я работала в детском саду 7-8 часов в день. Работа интересная и
увлекательная. Малыши в возрасте3-4 лет. Меня они очень полюбили, кажется даже
больше взрослой руководительницы. Зовут они меня «тетей Травкой». Недавно ребята
окружили меня, а когда руководительница позвала их, только 5-6 ушли, остальные
остались. Руководительница немного обиделась. В группе 25 человек.
Теперь я не работаю в саду, ибо там корь и свинка. В нашей группе заболело 13!
человек.
Кроме работы в саду мы ходили в соседний колхоз – полоть огурцы, помидоры и проч.
17 августа был воскресник (в фонд обороны). Восьмерым (среди них и мне) на линейке
вынесли благодарность. Мы выполнили норму по пилке дров на 200%. Я была единственная
девочка среди них. Мы пилили с утра до вечера. Некоторые мальчишки выполнили норму
только на 50-75%».
НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
Кроме того, было еще и ночное дежурство – проверка охраны «Лесного курорта»,
доверенное только четырем, самым рослым интернатским старшеклассникам – Сергею
Гуляеву, Свету Рашевскому, Дионизе Брандон и мне, Травке Шелике – 14-16 летним
ребятам.
В кро мешно й тьме августовских ночей мы выходили из дежурки и каждые два часа ,
cmp4=j6d
124/347
разбившись по парам – один мальчик и одна девочка, отправлялись в обход по
«стратегическим пунктам» лагеря – от кухни к складу и о братно , удостовериться, что
сторожа на месте, что никто никаким диверсантом не убит, и продукты не похищены.
Откровенно говоря, мне было очень страшно идти ночью по тропинкам, днем таким
уютным из-за зарослей цветущих кустарников, а ночью пугающими теми же кустами, за
каждым из которых мог скрываться диверсант. И я была рада, когда мы вновь оказывались в
тесной дежурке, под предво дительством нашего разводящего – начальника лагеря Павла
Кадушкина, красавца из породы артиста Урбанского, но еще более красивого, особенно
когда восседал он на могучем коне, галопом объезжая на нем весь «Лесной курорт».
Далекий цокот копыт этого коня уменьшал страх, когда шли мы со своей проверкой в
самый дальний уго л нашего лагеря.
Не знаю, был ли толк от наших дежурств, единственное, чего мы действительно
добились, это то, что нанятый старик-сторож склада спал ночь на своем по сту с перерывами
и чутко, ибо нагрянуть мы – проверяющие могли совсем неожиданно. Но тогда, в первые
месяцы войны мы были уверены, что защищаем своим дежурством интернат от немецких
диверсантов. И гордились порученным делом. Тем более, что в интернате жили дети и
многих руководителей зарубежных Компартий – сын Ракоши, дети Анны Паукер, дочь
Копленника, не говоря уже о нас, остальных – детях сотрудников Коминтерна. И если в 1937
году в Коминтерновском пионерлагере в Крыму мы ухитрились на открытии лагеря все
вместе чем-то отравиться, в чем, мы, конечно, обвинили какого-то не разоблаченного врага
народа, то во время войны нападение на интернат Коминтерна какого -нибудь вражеского
десанта не казался нам столь уж невероятным. И мы выходили на ночное дежурство,
безоружные. Ни винтовки, из которой мы стрелять не были обучены; ни ножа, с которым
мы не умели обращаться в качестве орудия самозащиты; ни даже милиционерского свистка,
в который мы могли бы засвистеть, не было в нашем распоряжении. Только глотки,
способные заорать в случае опасности. Дураки мы были, готовые на геройство,
востребованное безответственностью взрослых по отношению к романтически настроенным
подросткам.
Поразившее в ночном дежурстве – я городская девочка, впервые увидела черное
августовско е небо с фонариками-звездами, бесконечное, бездонное, ошеломляющее, в
котором вдруг пролетела падающая звезда!
УЧЕБА
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге:
«Мы будем здесь учиться в одной деревне. В школе изучать будем немецкий».
Свидетельствую, что во время войны я действительно изучала в ветлужской
поселковой школе именно немецкий язык, как, впрочем потом и в Красных Баках. Пишу об
этом потому, что много лет спустя, на одном писательском семинаре в Германии некто в
докладе утверждал, что во время войны российским немцам было запрещено говорить на
родном языке и изучение немецкого в школах тоже было отменено. Я, конечно, тут же
встряла со справкой о личном опыте, ибо и в критике геноцида по отношению к целым
народам, в том числе и российским немцам, надо придерживаться того, что было, а не
добавлять придуманное. В противном случае не по верят тем действительным ужасам,
которые творились на самом деле.
БОЛЕЗНИ
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге
«Я переболела с ног до головы, нога вывихнута, печень болела, с легкими какая-то
cmp4=j6d
125/347
история, рвота была. И все, за исключением ноги, за десять дней. Теперь здорова».
ДЕВОЧКИ
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге
"...Девчата, с которыми я сплю, верят в приметы и сны, и я веду что-то вроде
агитации – читаю им газеты . «Правду» мне шлет мама, обсуждаем статьи, а они
незаметно для себя спрашивают у меня все, что им непонятно, вплоть до того, что такое
эгоизм, почему немецкие солдаты не переходят на нашу сторону целой армией, и за кого я
болею – за немцев или русских. Вообще политическая неграмотность и получается, что мы
с тобой люди не глупые».
На этом фоне интернатских будней начинает разворачиваться история , кото рую я
называю «Свет Рашевский. Моя любовь и мое разочарование». Она занимает центральное
место в моей душевной жизни, хотя и шла война.
СВЕТ РАШЕВСКИЙ.
МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Только 1 сентября 1941 года я сумела написать первое письмо Эльге, получив,
наконец, ее куйбышевский адрес. Как много мне надо было рассказать подруге !
Первым делом я сообщаю Эльге о Свете и его друге Сергее, с которыми делюсь
своими мыслями гораздо откровеннее и чаще, чем с девочками – соседками по комнате. У
меня нет в интернате подруги, но объявилось два друга, к которым я обращаюсь за советом
в неожиданных жизненных ситуациях. Они наперсники истории, которая приключилась
вскоре после прибытия в интернат, и я спешу рассказать о ней в письме, хотя событие уже в
прошлом.
Вася – «начальник почти»
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
«...Теперь напишу о личных делах. Во-первых, в меня влюбился один парень из местной
почты. Ему лет 19-23 . Он хотел со мной познакомиться через одного парня. Я
познакомилась. На следующий день он мне надоел. Когда увидимся, расскажу подробнее. И
вот я получаю от него письмо. Копию шлю тебе. Но предварительно опишу его. Среднего
роста, парень деревенский, глуп, пишет неграмотно, хорошо пляшет русскую. Спишу
письмо со всеми ошибками (почерк у него прекрасный):
30 июля 1941 го да.
Секретно.
Добрый день.
Здравствуйте Трава. Это пишет вам начальник почти Лесного курорта Смирнов
Василий П. Во-первых. Я хочу Трава вас спросить желаете или нет вести знакомство и
«любов» но и поверьте Трава мне больше не кто здесь не нравится и когда я только вас у
видел то у меня были мнения пойти гулят но и дальше я вас прошу открыть свою правду
можно или нет это вы можете на писать тоже мне письмо и в поч. ящик но и еще прошу я
вас Трава не разглашайте все что я вам на писал и также слашать людей нечего это
конечно дело ваше и ваше мнение. Я вам хочу предложить но и вы возможно обижатся
будите что я вам на писал, а не подходом то вы очень мало бываете на эстраде. Вот что я
cmp4=j6d
126/347
хотел вам описать описывайте все подробно жду вашего ответа.
Не подивите что я вам написал вам не многознакомый.
Досвидания. С приветом. В.Смирнов.»
Сейчас, когда через шестьдесят с лишним лет я перепечатываю это послание, я
умиляюсь – насколько о но тро гательное, скромное, даже заботливо е. Мой юный начальник
почты прямодушно сообщает мне, чего от меня хочет – везти знакомство и любовь. Вместе
с тем боится обидеть – не с глазу на глаз выразил свое желание, а в письме, но ведь я редко
хожу на эстраду, где ежевечерне бывают танцы, а ему надо знать правду – согласна я или
нет. И выбор оставляет за мной. Он не требует, а просит, вот что меня очаровывает сегодня
в его неуклюжем послании и просьба – не разглашать его тайну, никому не рассказывать о
письме. Вроде Татьяны Лариной, «Себя на суд Вам отдаю».
А я? Юная москвичка, с присущей мне львиной долей московского снобизма, что
узрела я, четырнадцатилетняя?
«Ни одного знака препинания!» – вот и весь мой комментарий! А как поступила?
Соблюла его тайну, пощадила душу весьма, между прочим симпатичного, как мне сейчас
помнится, паренька?
«Никакого письма я ему, конечно, не писала, а просто пошла на почту и сказала: «Вот
вам ответ: Я не хочу». Он сказал: «Хорошее дело» и с чувством добавил: «Всего вам
хорошего!» Я вышла и заржала». На этом и кончено.»
Ничего себе, а? Сделала человеку больно и «заржала». От чего вот только? А дальше –
хуже.
«Письмо это я показала только двум парням, которым доверяю больше всех. Им я
доверяю почти также как тебе. Один, Сергей, посоветовал исправить все ошибки красным
карандашом и отдать. Я так не сделала. Еще один, Свет, меня поругал за то, что я с ним
вообще связалась. Они правы. Но надо ведь все на свете испытать. Я с Василием (мы его
зовем Ваньтяем) ни разу не разговаривала, кроме того, что меня зовут Травкой. Вообще
дурак набитый».
А последний вывод откуда? Ни разу с человеком не разговаривала, но уже «знаю», что
дурак набитый. Сама еще дурочка, чувства других людей не умеющая ни уважать, ни
щадить. Ну, погоди, отольются мне еще чужие слезы, ох, и отольются, и очень даже скоро.
А пока тишь да гладь, и самоуверенное спокойствие души.
Какой-нибудь психолог, возможно, оправдает мо е «дурак набитый» естественной
подсознательной самозащитой девочки, еще не готовой к серьезным, взрослым отношениям
с представителем другого пола. Но мне все же стыдно за свою беспощадность. Слава богу,
хоть совета Сергея не послушалась, ума хватило .
И еще одно замечание про сится сего дня на бумагу. Вася русский поселковый
парнишка, а та, которой он предложил «знакомство и любовь» немка, и уже месяц с лишним
идет война. Я об этом хоть чуть-чуть задумалась тогда? Да ни в одном глазу!
Тем более что влюбился, вроде бы, еще и физкультурник.
«Физкультурник притворяется влюбленным в меня. Я с ним резка и на предложение
танцевать с ним отвечаю отказом».
Этот взрослый парень был еще и пионервожатым, и с ним я конфликтовала не на
шутку, уж не помню по каким вопросам, но спорила отчаянно, не соглашалась, отстаивала
cmp4=j6d
127/347
свою позицию. И однажды, устав от моих дерзостей, не найдя иного аргумента в
доказательство своей правоты он, с моей точки зрения, уже «побежденный» моими
возражениями, гневно выпалил в мою сторону: «Не считай себя высшей расой!»
Ударил словами наотмашь, помнил, что девочка эта – немка.
А начальнику почты Василию Смирнову моя национальность была до лампочки.
Тогда. Как и мне. Тогда.
Первые сведения о Свете и Сергее
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
«Со Светом и Сергеем и еще одной девочкой мы дежурим ночью с 11 вечера до 6 утра.
Мы дежурим по два человека: один мальчик, одна девочка и охраняем кухню и проверяем
посты дежурных. Раз я дежурю со Светом, другой раз с Сергеем.
Свет очень похож на Тархана, только выше и худее. Ему всего 15 лет, перешел в 9-ый
класс, но выглядит 17-18 летним. Свет не красивый, но у него прекрасный характер. Он
отличник. В лагере говорят, что он меня любит. Не влюблен, а именно любит. Я и верю, и
не верю.
Сейчас он сидит на соседней террасе и свистит.
Ты мне, конечно, поверишь: я его не люблю, но дружить с ним очень интересно. Он
мне помогает в изучении устава ВЛКСМ. Он комсомолец. У него толстые губы, толстый,
но прямой нос, сросшиеся брови, черные вьющиеся волосы, небритые щеки, но красивые
глаза. Норму по пилке дров он выполнил на 250 %.»
Такая во т девичья характеристика Света Рашевско го , кото рый станет моей
интернатской любовью. И брови описала, и губы, и волосы, и партийную принадлежность –
комсомолец, а главное – норму он перевыполняет, такой вот молодец! В лентяя, не
желающего хорошо трудиться во время войны, я бы влюбиться тогда не могла. Мой
возлюбленный обязан был быть стахановцем. Сие факт, смешной, и находящийся, конечно,
в полном противоречии с законами любви, которая зла, ибо можно полюбить и козла. Но
иначе я лично не могла! Трудовая доблесть входила в мои понятия о хорошем парне. А
впрочем?
Не так все однозначно, ибо следом в письме идет характеристика и Сергея Гуляева:
«Сергей высокого роста, стройный, красивые ласковые глаза и чудесный, странный
голос, цвет волос мой, прямые, зачес. Многие девчонки в него влюблены, ему 16, но перешел
только в 8 класс, так как оставался на второй год в 7-ом классе. Сейчас перешел с
отличными и хорошими отметками. В их классе осталось 20 человек на второй год. Он
предводитель нарушений дисциплины в классе, но за честность учителя его любят. Очень
умело рассказывает о своих приключениях в классе. С ним я сошлась не так как со Светом,
ибо тот, кажется, бегает за одной девчонкой, во всяком случае, он делает такой вид. Мне
кажется, что не бегает».
Дела Сергея в мирное время, я, конечно, записала с его же слов, поверив и в 20
учеников одним махом оставленных в 7-ом классе на второй год. На сколько интернатский
красавец-сердцеед выполнил норму по пилке дров, и комсомолец ли он – я почему-то не
сообщила. Зато глаза – ласковые, голос – чудесный, об этом я сочла важным сообщить
подруге. И не поняла, дуреха, что Сергей по привычке, походя, из всеядного любопытства
«охмурял» и меня, наглядно обучая Света искусству обольщения. Сергей был «учителем»
Света в делах сердечных, и не скрывал этого . А мне было интересно , по-дружески интересно
с обоими. И я им доверяла.
cmp4=j6d
128/347
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
«Из девчат ни с кем не дружу. Со всеми в хороших отношениях. Из ребят
подружилась со Светом. Нас, конечно, сватают и не только ребята, но и взрослые
серьезно говорят об этом, но мы просто дружим. Вечером, до горна сидим втроем (Свет,
одна девочка – Инна и я) в беседке и разговариваем. Недавно я сидела с ним в беседке одна.
Он очень хороший товарищ. Я вижу это из его отношения к Сергею. Сергей дружит с той
девочкой, а меня все время дразнит: «Тррравка, а где, Свет?» Я иногда злюсь, но и его
тоже дразню. Свет работает с Сергеем на веялке и комбайне, и дают по 1-2 трудодня в
день».
Нет, все-таки трудовая доблесть Сергея у меня тоже в почете. Хотя и не на первом
месте.
ЗАХАРЬИНО
СЕНТЯБРЬ –ДЕКАБРЬ 1941 ГОДА
НАЧАЛО НОВОЙ ЖИЗНИ
Где-то в начале сентября 1941 года всех учеников 5-10-ых классов переселили на время
учебы в Захарьино, чтобы были мы поближе к школе. Здесь, на крутом берегу Ветлуги,
возвышался один всего корпус, но зато когда-то это был настоящий маленький
одноэтажный дворец бывшего помещика. Комнаты, как и полагалось во дворце,
разделялись большими двухстворчатыми деревянными дверьми и все были проходными,
одна за другой, кроме последней. Сюда, в большие комнаты, в одной половине от парадного
входа поселили младших девочек, а по другую – младших мальчиков. Была там еще и две
крохотные комнатушки, вероятно ранее служившие для прислуги. В одной из них
поселились Свет, Сергей, Деготь и Влад, а в другой – начальник нашего Захарьинского
отделения интерната Прохорова. Как потом оказало сь, эти крохотули-комнатушки были
единственным местом, где зимой было более или менее тепло.
Во дворе стоял флигель, приземистый, с одной единственной комнатой в несколько
небольших окон, и с прихожей. Здесь стали жить мы – старшеклассницы. В комнате стояло
штук двенадцать железных с пружиной кроватей и пара тумбочек. В прихожей –
умывальник из того ряда, что стоял у Эльги во дворе на даче. Вода в нем зимой была
ледяная. Удобства во дворе.
Столовая тоже во дворе – небольшое помещение с одной комнатой, прихожей и
кухней. Комната была настолько мала, что за деревянными сто лами и лавками мы не
умещались все разом, и питались поэтому в две смены. Еще был сарай, в котором мы потом
держали корову и двух поросят себе на пропитание, там Борька Федотов за неимением в
Захарьино мужчин однажды возмется зарезатьт корову.
А еще была у нас и баня, типичная русская баня с крохотным оконцем и большой
печью с камнями и чаном. Баня была нашим счастьем, но редким, ибо всю зиму
приходилось экономить дрова. Пару раз Кузя, Персик и Зина «ходили в кино» на картину
«Петух на экране», т.е. бегали подглядывать за купающимися мальчишками. Мне лично это
было неинтересно, так как у нас дома мы все ходили голышом друг перед другом и то, что
девочки видели в первый раз, передо мной мелькало с рождения.
В главном корпусе, который от бывшего дворца сохранил только свои внешние
очертания и резные двери, был еще и большой зал. Сюда поставили длинные столы и лавки,
и зал стал общим местом для делания уроков. При свете керосиновых ламп.
А в полуподвальном небольшом помещении к стене прислонили красное знамя,
cmp4=j6d
129/347
повесили портрет Ленина, а на небольшом ящике поставили патефон. Это был наш Красный
уголок, место для чтения газет и танцев. Тоже при керосинке.
Захарьинскую природу мы разглядели не сразу, но вскоре были покорены крутым
обрывом с беседкой на самом краю, оврагами, сплошь покрытыми кустами, зелеными,
желтыми, красными, с сережками – кукушкиными слезками. Здесь мы вскоре стали
пропадать по вечерам, до отбоя любуясь закатом и вечерним небом, а порой и дольше, чем
положено согласно лагерного режима. Занятия еще не начинались, да и неизвестно было,
когда начнутся. По вечерам если мы не отправлялись на обрыв, мы бузили в комнатах, а
днем ходили работать – убирать урожай в местном колхозе.
Мне в Захарьино понравилось сразу.
Хотя я и была теперь далеко от братишек и могла приходить к ним только во
воскресеньям. и то не каждое.
5 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
«В общем, живем весело и неплохо работаем. Вечером бузим, блеем, мяукаем и
изводим врачиху, которая к нам ужасно относится и мало понимает в медицине. Где мы
будем делать уроки неизвестно. Электричества нет, вода холодная из колодца, очень
вкусная. Живем дружно между собой и с ребятами. Иногда ссоримся, но потом все
забывается».
Режим по-прежнему был лагерным, а потому те немногие взрослые, что поселились
вместе с нами, по о череди проверяли после вечернего отбоя все ли интернатские покорно
лежат в своих кроватях. Нас, старших девочек, иногда пропадавших на обрыве, это особо не
беспокоило, так как никто из проверяющих не трогал наши кровати, проверяя наличие всех
на своих местах. А одеялам, если кому-то нужно было задержаться в беседке, мы
заблаговременно придавали форму человеческо го тела, так что издали не видно , лежит под
ним кто-то или не лежит.
И сиди себе на о брыве сколько душе захочется!
А вот врачиха не доверяла нашему бодрому рапорту, что все, мол, уже спят. Она по-
хозяйски входила в нашу комнату и щупала каждое спальное ложе, как-будто мы только тем
и жили, чтобы ночью удрать на обрыв. Врачиху мы активно невзлюбили. И выражали свою
нелюбовь громким кошачье-собачьим концертом, который регулярно устраивали после ее
комендантской проверки нашей благонадежности. Врачиха закипала злостью, звала кого-
нибудь на помощь для усмирения взбунтовавшихся дикарок. А нам было приятно –
отомстили!
Если кто-нибудь подумает – вот оказывается как вели себя дети высокопоставленных
деятелей Коминтерна, то он глубоко ошибется. В интернате действительно были именно
дети сотрудников Коминтерна, но именно всех его работников, от детей руководителей
зарубежных компартий, до детей уборщиц и полотеров нашего "Люкса". И мы друг друга
знали давно – с многими вместе отдыхали до войны в пионерских лагерях. И кто у кого
родитель вообще не спрашивали, не по этому принципу возникала у нас дружба.
В интернате были сын Ракоши, дочка Коппленника, маленький сынок Лацисса, да мало
ли кто был еще. А вот среди нас – ребят восьмого-десятого классов не было таких детей.
Только у Дионизы Брандон папа был членом ЦК Компартии Бразиии. Ну и что?
Диониза знала наизусть почти все арии из всех опер и их исполнением она доставляла
нам огромное удовольствие. А еще во время ее пребывании в интернате у Дионизы в
эвакуации умерла ее мама. А Диониза даже похоронить маму не могла. Вот это было важно,
вот тут мы переживали.
Захарьинские свободы
22 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
cmp4=j6d
130/347
«У нас что-то вроде компании – 5 мальчишек и 4 девчонки. Мы часто собираемся у
ребят в комнате (у них очень тепло) и играем в домино, садовника, карты, бутылочку...
Вечером собираемся в Красном уголке и танцуем. Вчера сидели до 12 часов! К нам никто не
приходил, и мы резались в карты. Электричества нет, и мы читаем при свечке. Игр никаких
нет, и остаются карты и домино».
8 октября 1941 го да. Открытка Травки Эльге.
«5 октября справляли Иннин день рождения и гуляли до 5 часов утра! Праздновали в
нашей спальне вместе с ребятами, играли в почту, ручеек, жмурки, танцевали. Всего 13
человек. Был Володя-физкультурник, который притворяется в меня влюбленным. Под конец
жутко хотелось спать, некоторые девчата засыпали прямо одетые при ребятах. Наконец
ребята ушли и в 5ч. 30 минут мы лежали в кроватях...
Мы были свободны! Вот только врачиха портила нам хорошее настроение.
РАБОТА
5 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
«Вот уже 3 дня работаем в колхозе по 9 часов в день. Теребим (выдергиваем) лен и
пшеницу. Страшно устаем. Ноет все тело, руки опухают, мозоли. Когда идем на обеденный
перерыв, еле-еле волочим ноги . В первый день работали плохо. Наша бригада в 8 человек (я
бригадир) наработали всего 4 трудодня. Но следующие два дня мы заработали уже 8
трудодней, т.е. выполнили норму на 100%. У девчат плохие настроения – не хотят идти на
работу. Я ничего не говорю им, а просто иду на работу, они тогда тоже идут. Все-таки
совесть мучает. Сегодня уже работали с увлечением....
Я в совете отряда и совете лагеря. В лагере меня все знают, почему сама не знаю».
Папины тревоги
8 сентября 1941 го да Папа мне.
"Jetzt bis Du tüchtig im Kolchos tätig Du tust jetzt mehr für unsere Heimat als manch
Erwachsener. 9 Stunden Feldarbeit, dass ist keine Kleinigkeit und scheint mir für Dich mit Deinen
erst 14 1/2 Jahren sogar zu reichlich gemessen. Du musst achten, wie der Körper reagiert,
gegebenfalls muss der Arzt ein Wort mitreden...Und Du, hast Du jetzt bei Deiner Schwerarbeit auch
besonders kräftige Nahrung?"
«Ты теперь вовсю занята работой в колхозе. Сейчас ты делаешь для нашей родины
больше, чем иной взрослый. 9 часов полевых работ, это не шутки, а для твоих только 14 с
половиной лет это кажется даже чересчур много. Ты должна следить, как реагирует твое
тело, в крайнем случае свое слово должен сказать врач... Теперь, при столь тяжелой
работе у тебя есть хотя бы усиленное питание?»
Мой наивный, мой заботливый папа, подумал об усиленном питании для трудящейся
дочки. Еще не понял, что и в тылу все равно война.
А что мы ели?.
1 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
«Кормят средне. Сегодня на завтрак была манная каша и чай. Но сыты бываем почти
всегда».
5 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
"Кормят одной кашей на воде, черным хлебом да картошкой со щами. Витаминов
нет, мы худеем, но от каши растут животы. Правда, сегодня нам дали масла, которое мы
cmp4=j6d
131/347
не видели уже два месяца! Говорят, что теперь нас будут лучше кормить – везут живых
коров из Москвы. Кроме того, мы зарабатываем трудодни в колхозе».
Но свое меню я родителям не сообщала.
А папа продолжает беспокоится.
11 сентября 1941 го да. Папа мне.
"Ist es bei Euch nicht schon richtig kalt? Hier beginnen die regnerischen, nasskalten Tage,
auch in der Stube fröstelt einem. Sind Eure Räume heizbar und habt Ihr Beleuchtung?"
«У вас, наверное, уже по-настоящему холодно, да? Здесь наступили дождливые дни, в
комнате холодновато. Ваши комнаты можно отапливать? А как с освещением?»
В комнатах были сложенные из кирпича печи, и их можно было топить, но не было
достаточного ко личества дров, и мы мерзли. Уже с осени.
А освещением были керосиновые лампы, но и керосина не было вдоволь. Кроме того,
часто мы пользовались одним фитилем, так как и стекол для лампы тоже не было.
Но и об этом я родителям, почему-то, тоже не писала. Только c Элюшкой делилась
сложностями быта.
Некоторые родители поспешили забрать своих детей обратно в Москву.
Как реагирует на это папа?
Покидающие интернат – беглецы от знамени
11 сентября 1941 го да. Папа мне.
"Von ganz wenigen Fällen abgesehen, sind diese Rückreiser nichts anderes als
Fahnenflüchtige. Das Tröstliche an der ganzen Sache ist, dass Ihr jetzt einen Ballast los seid, der in
schwerigen Tagen für Euer Kollektiv doch zu nichts nütze war. Was haben sie gewonnen? Bessere
Lebensbedingungen in Moskau? Unsinn! Die Schulen sind hier auch noch geschlossen und niemand
weiss zur Zeit, was wird. In derselben Nacht Ihrer Rückkehr durften aber die Mütter mit ihren
kleinen und grösseren Kindern mehrere Stunden im Keller zubringen, und in der nächsten Nacht
wurden sie sogar zweilmal aus den Betten gerufen um in den Keller zu gehen. Was diese
Unterbrechungen der Nachtruhe für kleine Kinder bedeutet, verstehst auch Du, und niemand weiss,
was die nächsten Wochen bringen.
Wir alle blicken zuversichtlich in die Zukunft, aber man muss vorläufig noch lange darauf
gefasst sein, dass die Faschisten Moskau versuchen so wie nur möglich anzugreifen. Das was sie
bisher ausrichten konnten, war ein Kinderspiel, gemessen an dem, was mit London geschah. Aber
über 700 Tote haben auch diese Angriffe erfordert und niemand hat ein Recht ohne zwingende
Notwendigkeit seine Kinder diesen Gefahren auszusetzen. - Nun, Ihr habt Eure schlechte Laune
wohl inzwischen schon verscheucht; wir ignorieren die Rückwanderer und wollen von ihnen nichts
hören...Man kann und muss Euch solche Bedingungen schaffen, dass Euer Leben dort noch besser
ist als in Moskau."
«Мы считаем такие соло-возвращения ошибочными и вредными. Мы хорошо
понимаем ваши настроения, и у нас кипит душа от возмущения. За редчайшим исключением
такие возвращенцы ни что иное, как беглецы от знамени. Утешительным в этом деле
может быть лишь то, что вы таким образом избавились от балласта, который в трудные
дни вам все равно ни в чем бы помочь не мог. Что они выиграли? Лучшие условия жизни в
Москве? Чепуха! Школы здесь тоже еще закрыты и никто не знает, что с ними будет. В
ту же ночь по возвращению в Москву матери со своими маленькими и большими детьми
провели несколько часов в бомбоубежище. А в следующую ночь их даже два раза
вытаскивали из кроватей. Что означает для маленьких детей такое прерывание ночного
cmp4=j6d
132/347
сна знаешь даже ты, и никто не знает, что будет через неделю.
Мы все с надеждой смотрим на будущее, но пока надо быть готовыми к тому, что
фашисты будут пытаться нападать на Москву, как только смогут. То, что происходило
до сих пор детские игрушки по сравнению с тем, что они сотворили с Лондоном. Но 700
человек убитыми стоили Москве и первые налеты, и никто не имеет права без железной
необходимости подвергать своих детей смертельной опасности. Ну, вы свои плохие
настроения, наверняка, уже преодолели, а мы игнорируем возвращенцев и ничего не хотим о
них слышать... Вам могут и должны создать там такие условия, чтобы жизнь ваша была
лучше, чем в Москве».
И родители в Москве бились за интернат. И на месте, в Горьковской области органы
местной власти тоже искали выход.
А мы продолжали работать.
Вместо заметок на полях сделаю маленькую приписку.
Десятилетия спустя я узнала из книги, посвященной детской депривитизации, что в
послевоенной Англии было проведено исследование двух групп детей. В первую попали те,
кто во время вражеских налетов ради их душевного спокойствия были отправлены в
безопасный тыл, но без родителей. А во вторую включили тех детей, которые пережили
бомбежки в бомбоубежищах, но вместе с мамой и папой. Оказалось, что у первых глубокая
душевная травма из-за потери эмоционального контакта с родителями, а вторые были
здоровы, несмотря на ужасы бомбежек, ибо не потеряли каждодневное чувство любви со
стороны родителей .
Мои бедные мама и папа о таком парадоксе, конечно, не подозревали. Они хотели
поступить так, как лучше будет для нас. Но мама сама тяжко переносила разлуку с нами, у
нее самой во зникла душевная травма. А Рольф вообще не справился с дефицитом
родительской любви в своем нежном детстве даже до сих пор, от чего ему неожиданно и
бывает обидно и больно на, казалось бы, самом ровном месте.
Так что те родители, что по папиному определению были "беглецов от знамени", и "в
панике" очень быстро забрали своих детей из интерната, действуя по горячему велению
любящего сердца, оказывается были более правы, чем наступавшие на горло своей любви
"разумные" мамы и папы.
Но кто бы знал тогда.
РАБОТА
22 сентября 1941 го да. Травка Эльге
«Я только что с работы. Сегодня мы выкапывали картошку. У нас настоящая
холодная осень. Когда рыли картошку, коченели руки. Галош у меня нет, и у меня страшно
мерзнут ноги...
Эльга, я уже видела зажигательную бомбу (нам привозили), и мама прислала осколки
от зенитных батарей».
8 октября 1941 го да. Открытка Травки Эльге.
«Сейчас не работаем – я плохо себя чувствую, нет обуви, другие тоже находят
причины».
Как видно, трудовой энтузиазм вовсе не был на высоте. Сперва только девочки моей
спальни не очень хотели идти работать, а потом и я разрешила себе передышку. Один
Володя Деготь, сын француженки и большевика-подпольщика, арестованного в 1937 году,
не сдавался ни на один день – выходил в поле в любую погоду, даже если там не было ни
души, ни нас, ни колхозников. И добился Володя для себя самой трудной и пыльной работы
–
на комбайне, убиравшем зерно, он заполнял мешки, прямо на ходу, примостившись на
cmp4=j6d
133/347
шатком сидении в конце грохочущей машины. Мне перед Дегтем было стыдно за
проявленную нестойкость, а он не упрекал. Просто шел своим путем, в свои 15
мальчишеских лет. Упрямый.
Володя Деготь и стал секретарем нашей комсомольской организации.
УЧЕБА
22 сентября 1941 го да. Травка Эльге..
«В школах Москвы учеба с 15 сентября. Мы будем учиться с 1 октября, да и то под
вопросом. Как твоя учеба и отметки?»
1 октября 1941 года.Травка Эльге.
«Думали, что учиться будем с 1 октября, но теперь сомневаюсь. 5 -7 классы, которые
учатся не в той, что мы , будут учиться с 15 октября. Наверное, и мы тоже.
Я очень хочу учиться, но учебу все откладывают, а самостоятельно учиться очень
трудно, так как лампа керосиновая, дает ужасное освещение, а девчата почти всегда
дома. Я себе здесь здорово испорчу зрение, т.к. уроки делать будем при керосинке».
Пока мы в школу не ходим, а днем работаем в колхозе, вечера у нас свободные, ведь
делать уроки не надо. И мы часто сидим у мальчишек в их маленькой теплой комнате и
треплемся на самые разные темы. И, конечно, все "перекрестно " друг в друга влюбляемся.
СВЕТ РАШЕВСКИЙ
МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Ребята и девчата.
Судя по моему письму Эльге от 1 октября 1941 года "Здесь ребята по-хамски
относятся к некоторым девчатам. Они гуляют с ними, ходят в беседку, целуют, а потом
хвалятся ребятам. Клянутся, что сегодня обязательно поцелуют... Девчата (им 15-16 лет,
их трое) верят мальчишкам, завели дневники, пишут, скрывают. Они в нашей спальне. А
другие девчата из спальни нашли дневники, читают их и тоже смеются над ними, хотя те
и не знают, что ребята обманывают девчат".
В эти мальчишечье вероломство меня по чему-то счел необходимым посветить Сергей
Гуляев,. наш интернатский сердцеед, друг Света Рашевского..
А я у Сергея наивно "спросила, неужели не противно целовать девчонку, которую не
любишь? «А нам что? Поцеловал и ладно», – ответил он . . ..Он говорит, что , правда, не все
ребята такие, есть редкие исключения. «Так что ты, Травка, лучше не влюбляйся,
пропадешь,» – говорит Сергей. А я не собираюсь, я, Эльга, действительно равнодушна ко
всем ребятам....
Из девчат ни с кем не дружу. Они все порешили, что я влюблена в Света или Сергея,
приписывают мне обоих. Это неприятно». (Там же)
Свет + Сергей +Травка = ?
А у меня самой в голове полнейшая каша. Ночное дежурство по охране интерната у
меня в "Лесном" было то со Светом. то с Сергеем. И о многом мы успели переговорить в те
ночные часы. Теперь мы о многом разговариваем по вечерам у мальчишек в комнате,
играем с ними в разные игры, в том числе и в бутылочку. Но бутылочка у нас не с
cmp4=j6d
134/347
поцелуями, а с во про сами друг другу. на которые надо о твечать честно . то лько правду.
И все знают. что меня любит Свет. А я?
Я-то Света не люблю, но мне интересно с ним дружить. И только.
И Свет теперь " чудит и говорит, что искореняет свою любовь, т.к . не встретил
взаимности. Он утверждает, что наполовину уже искоренил. Этому, может быть, можно
поверить, т.к. он притворяется влюбленным в Инну(девочка, с которой я сошлась ближе,
чем с другими). Сергей много рассказал мне о том, как влюбляются мальчишки, как
притворяются влюбленными". Письмо Эльге от 22 сентября 1941 го да)
А теперь еще новость: "Мне начинают говорить о том, что за мной бегает Сергей.
Девочка, с которой он дружил, уехала в Москву и кончает письмо к нему словами: «Крепко
тебя целую. Рита».... Когда играли в бутылочку, Сергей сказал, что любит Риту. Но я не
верю этому, но и не верю, что он любит меня, хотя мне этого и хочется. Свет тоже
всякими намеками говорит, что Сергей в меня влюблен и он (Свет) не будет нам мешать".
(Там же)
Ая?
22 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
«. Я странно отношусь к обоим. Со Светом я хочу дружить (а мы с ним дружили до
отъезда Риты), а Сергей пусть любит меня. Люблю ли я кого-нибудь из них, я не знаю.
Ничего себе. а?
Хотела бы я знать, что ответила мне Элюшка на такую эгоистичную путанницу в моих
желаниях. Но я не могу восстановить ее реакцию, так как у меня нет Эльгиных писем. В 10
классе мы с Эльгой обменялись нашей военной перепиской, я свои письма сохранила, а
Эльга сво и впоследствии сожгла. Очень жаль.
Мой вывод?
"Однажды Сергей бросил слова, что мы – Свет, Сергей и я – три друга. Свет
поправил: два друга и одна подруга". (Там же)
Так оно на самом деле и было. Пока.
Сергей и Свет
Я продолжаю описывать Эльге и Сергея и Света. чтобы знала, какие он,. те ребята, с
которыми я дружу.
22 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
"...Сергей с детства мечтает стать летчиком и мне кажется, что он им станет.
Его отец летчик. Сергей часто летал и даже управлял немного. Сергей считает
разнообразными и интересными только две профессии – летчика и учителя. Он однажды
подумывал о том, чтобы стать учителем, но потом его все-таки больше привлекла
авиация.
Свет - полная противоположность Сергея, хотя они и дружат. Света еще никогда не
любила девчонка, я в этом уверена, и он тоже говорит это. Он прост в своих чувствах,
хотя сейчас его учит Сергей, и он слушает его советы. Свет много читает и хороший
товарищ. Для настоящего друга готов на многое..."
Свет был в интернате не под фамилией своей матери. А вот Сергей был Гуляевым, и
если это его настоящая фамилия. то отец его был большой шишкой в отделе кадров
Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала, о чем Сергею. наверняка.
не было велено говорить. Так что про отца – летчика Сергей. возможно, врал, и не только из
соображений конспирации, но ради мальчишеской бравады. А я, конечно. верила. Ибо сама
cmp4=j6d
135/347
никогда не врала, в принципе. А насчет его желания "стать учителем" – это Сергей ко мне
подъезжал. Ведь я тогда уже избавилась от детской мечты стать комиссаром и хотела в
будущем быть учителем по математике, и Сергей это знал.
Свет + Сергей + Травка + наши общие дела
22 сентября 1941 го да. Травка Эльге.
"...Я председатель совета лагеря. Свет и Сергей тоже в совете. Совет очень
дружный. После совета уходим куда-нибудь (например, на кладбище)... Ребята уважают
совет лагеря и если провинятся, рассказывают все по порядку, как было дело. Они знают,
что взрослые, кроме Петровой об этом не узнают. Например, двое ребят украли со склада
винтовку, помидоры и нож. Когда мы их вызвали, оказалось, что тут замешано еще двое
ребят. Мы дали им наряд, и они до 1 октября пилят и колют 1,5 кубометра дров в день.
Взрослым они ни за что бы не рассказали ничего».
Дружба со Светом и Сергеем имела, оказывается, еще и общую пионерско-
комсомольскую о сно ву в совете лагеря, который мы превратили в самоуправленческий
ребячий орган. Не по инициативе ли свободолюбивого Сергея Гуляева и при горячей
поддержке Травки Шелике, измученной бесконечными конфликтами с учителями в сво ей
московской школе, мы взяли ребячьи дела в собственные руки? Я не помню, но вполне
допускаю, что так именно и было.
Ах, эти сплетни!
1 октября 1941 го да. Травка Эльге.
«Со Светом, наверное, дружить не буду. Здесь взрослые пускают такие сплетни!
Дело в том, что некото
Если бы я его любила, было бы не обидно, а так... противно.
Я маме написала все о наших отношениях и о сплетнях. Не знаю, что ответит.
Взрослые говорят, что, наблюдая за нами, они пришли к выводу, что у нас не мальчишеские
отношения, а тут уже что-то серьезное. Просто ужасно. Я не подала виду, но мне очень
неприятно. Свет уже спрашивает, почему я на него обиделась, почему злюсь? Я не злюсь,
но я не хочу, чтобы взрослые пускали сплетни.
Свет спросил продолжу ли я дружбу в Москве. Я ответила, что если мне не надоест,
я продолжу.
Я действительно написала маме письмо, полное гневных выпадов против взрослых,
пускающих «страшные сплетни» о том, что я, якобы, целовалась со Светом. К сожалению,
это письмо не сохранилось. Мама написала мне ответ 11 октября, но я получила его только
1 января 1942 года и тут же, вся в слезах, села за ответ. Так как мамино письмо сыграло
немалую роль в моем душевном состоянии и в отношении к Свету, я помещу его в начало
января 1942 года, там, где оно вторглось в мою жизнь.
И какова конечная реакция на сплетни взро слых?
Официальное начало дружбы со Светом
8 октября 1941 го да. Открытка Травки Эльге.
«...Свет предложил дружить. Я согласилась. Он догадался, что я не хочу дружить,
спросил почему, я рассказала, и мы вместе решили плюнуть на взрослых и дружить».
По-моему, мы молодцы. Мне 14 лет, Свету 15.
cmp4=j6d
136/347
ИСТОРИЧЕСКИЕ ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ 1941 ГОДА
Середина октября 1941 года. Наступают самые напряженные дни первого года войны –
немецкие войска непосредственно под Москвой. Мы в интернате напряженно слушаем
сводки о делах на фронте. Из Москвы спешно вывозят заводы, учреждения, школы, детсады.
Мы часто. когда в школе нет уроков, уходим бродить по станция Ветлужская и видим там
стоящие эшелоны эвакуируемых заводов из Москвы.
.
А что я пишу Эльге в эти тревожные дни
Начало учебы
14 октября 1941 го да. Травка Эльге.
«Пишу на уроке. Занятия начались с 10 октября. Учиться здесь не очень легко. Хотя
деревенские отвечают плохо, отметки ставят строго. Сегодня было военное дело. Учились
ходить в военном строю и т.д. Было очень смешно, т.к. девчата были в узких брюках. Я
тоже".
Сергей и Свет – прогульщики
Там же.
"Сергей и Свет сегодня прогуляли, хотя и говорят, что больны – у Сергея сердце, у
Света нога. Не буду сегодня танцевать со Светом – у него ведь больная нога! К вечеру, она,
конечно, выздоровеет.
15 октября. Продолжение.
. . . Вчера прогуляло 10 человек. Их разбирали на совете лагеря, но ничего не сделали,
кроме предупреждения. Свет и Сергей тоже среди них. Я на Света за это здорово злюсь....
О дисциплине
Там же.
"...Как у тебя с дисциплинкой? У меня так себе. В школе еще не знаю, а в лагере
некоторые считают грубой и дерзкой, другие – нет. В общем, та же история, что и в
нашей 175 -ой школе....
Сегодня нас оставили без завтрака. Мы опоздали на 10 минут и нам не дали завтрака.
Мы учили уроки на голодный желудок. Ужасное положение".
И важное
Там же.
"...Нас, наверное, повезут дальше».
Режим дня и о братишках
Я пишу письмо Эльге 15 октября. А на следующий день, 16 октября. маму и папу
вместе с со трудниками Коминтерна и издательства «Интернацио нальный рабочий» спешно
посадят в поезд и увезут из Москвы в Уфу. Но я этого еще не знаю и отвечаю маме и папе на
их вопрос о нашем режиме дня.
cmp4=j6d
137/347
17 октября 1941 го да. Маме и папе.
"Zur Schule gehen wir um 12.30 Uhr und kommen um 7-8 Uhr nach Hause. Wir gehen immer
2-8 Menschen zusammen... Unsere Hausaufgaben machen wir manchmals abends und am frühen
Morgen. Am Abend sind wir im Klub, wo wir spielen, lesen, und s.w. Im Zimmer haben wir Radio
und hören jeden Tag die letzten Nachrichten...
Im ganzen ist das Essen gut, aber manchmal bin ich nicht satt".
«В школу мы отправляемся в 12.20, возвращаемся домой в 7-8 вечера. Мы идем всегда
вдвоем или сразу все вместе...Уроки делаем вечером или рано утром. По вечерам мы в клубе
играем, читаем и т.д. В комнате у нас есть радио и каждый день мы слушаем последние
известия...
В целом питание хорошее, но иногда я не наедаюсь".
О Вольфе и Рольфе я регулярно сообщала маме и папе, но, к сожалению, сохранились
мои письма маме и папе только с 17 октября 1941 года. Предшествующие были, наверно,
положены в тот злополучный портфель, который украли у папы во время эвакуации в Уфу.
17 октября 1941 го да. Маме и папе.
"Am 12.10 war ich bei den Kleinen. Wölfi spricht nicht mehr deutsch, ist disziplinierter
geworden, haut sich zwar doch manchmal mit den Kindern. Wenn ich mit Wölfi spreche, guckt er
mich gar nicht an, aber er will doch, daß ich oft komme.
Rolf dagegen ist ganz anders. Er ist immer noch der lebendige freche Kerl. Lacht immer und
will, daß Mama und Papa ihm etwas Gutes schicken. Er freut Sich sehr, wenn ich komme. Seine
kleine Grippe hat er hinter ihm. Er braucht Oberhemdchen und Jacken. Als ich zu ihm kam, war er
grade beim Essen. Er hat zwei Teller Suppe gegessen und hat des Leiterin in ihre Suppe eine
Kartoffel reingeworfen. Dann drehte er sich um und schaute mich mit frechen Augen an.
Wölfi ist gewachsen und hat einen guten Appetit.
An diesem Tag hatten die Kinder zum Frühstück: Weisen Käse, Grießbrei, Butter, Brot
(weißes) und Tee...
Otto Korb ist gesund und will, daß ihm die Mama Bonbons schickt."
«12 октября я была у малышей. Вольфик больше не говорит по- немецки. Он стал
более дисциплинированным, но пока иногда еще дерется с детьми. Когда я разговариваю с
Вольфиком, он на меня совсем не глядит, но тем не менее хочет, чтобы я приходила часто.
Рольф, напротив, совсем другой. Он все еще такой же шалун и живчик. Все время
смеется и хочет, чтобы мама и папа прислали ему посылку. Он всегда радуется, когда я
прихожу. Легкий грипп он уже преодолел. Ему нужны рубашки и свитер. Когда я к нему
пришла, он как раз обедал. Он съел две тарелки супа и кинул в тарелку воспитательницы
картофелину. Затем повернулся ко мне и посмотрел на меня своими нахальными
глазенками.
Вольфик вырос, у него хороший аппетит.
В этот день у детей за завтраком были: сырок, манная каша, масло, белый хлеб и
чай...
Отто Корб здоров и просит, чтобы мама прислала ему конфет».
Мы победим!
19 октября 1941 го да. Открытка. Травка Эльге
«...Сегодня у нас радио не говорит, и я не знаю сводки. Скорее бы кончилась эта
война. Мы обязательно должны победить и, я уверена, победим. Мы еще увидимся,
Элюшка.»
cmp4=j6d
138/347
Вступление в комсомол
В комсомол я могу поступить с пятнадцати лет, а значит только после 20 ого января
1942 года. Но я уже сейчас готовлюсь к очень важному для меня шагу. И в октябрьские дни
битвы под Москвой Свет Рашевский «...сказал, что даст мне рекомендацию в комсомол. Я
его не спрашивала, он сам предложил». (Письмо Эльге 21 октября 1941 го да).
Вот где настоящая дружба! В моем тогдашнем представлении.
Предстоит рытье окопов
21 октября 1941 го да. Открытка Травки Эльге.
«...Вчера в школе 9 и 10 классам объявили, чтобы они собирались и 21-ого к 3-ем часам
были в школе с двумя сменами одежды и пятидневным запасом пищи. Их посылают рыть
траншеи. Но теперь это отменили до особого распоряжения. Я постараюсь за это время
попасть в эту группу. Может, и я поеду. Наше начальство разрешает, дело за директором
школы...8-ые классы, наверное, тоже отправят куда-нибудь».
25 октября 1941 го да. Травка Эльге.
"Теперь слушай самое главное: Дирекция меня не пускает рыть траншеи – мала,
только 8-ой класс, несмотря на то, что Свет наврал дирекции, что 20 января мне будет 16
лет. Не берут! Из нашего класса три добровольца. Я единственная девчонка и не могут
взять только трех человек! Ребята будут жить в землянках, которые придется рыть
самим. Мыться, наверное, будет негде, заведутся вши, но, несмотря на это, я хочу
укреплять город».
Учеба
25 октября 1941 го да. Травка Эльге.
«Учеба как-то не клеится, т.к. ожидаем со дня на день закрытия школы. Я три дня не
ходила в школу – готовилась к отъезду на рытье траншей, а кроме того у меня были
«гости», а идти в школу далеко. Завтра придется нагонять, хотя, собственно говоря, не
знаю зачем. Учиться хочется, но условия очень трудные, но, несмотря на это, я получила
пока одни «отлично».
Происшествие
"По дороге в школу (шли Деготь – один парень, довольно умный, Свет и я) над школой
кружил какой-то самолет . По дороге потушили какой-то костер. Романтично! Самолет
кружил, кружил, потом спустился на поле около школы. Моментально его окружили
ребята из всех классов. Проверили документы. Все в порядке. Интересно! Когда самолет
стал подниматься, то поднял жуткую пыль, щепки полетели во все стороны и все это мне
в лицо. На первый урок я опоздала и не пошла. За это не попадает» (Там же.25 октября 1941
го да)
Свет пытается объясниться мне в любви
25 октября 1941 го да. Травка Эльге.
"Свет изо дня на день может уехать на укрепление города. Я с ним уже один раз
прощалась, потом думала поехать вместе, а теперь, наверное, придется опять прощаться.
Когда мы первый раз прощались, то просидели одни в клубе до 2-ух часов ночи. Представь
себе такое в Москве! Если бы мне в Москве сказали, что я могу сидеть с парнем до 2-ух
cmp4=j6d
139/347
ночи, я бы очень удивилась. Тогда Свет сказал мне, что любит одну девочку, которая его не
любит. Когда я спросила, кто эта девочка, он сказал: «Эта девочка должна сама
догадаться». Он очень скромен. Я сказала Свету, что он мне товарищ, очень близкий друг,
но иногда бывает больше. Я не врала, иногда Свет для меня очень дорог, но это было всего
несколько раз. Он это знает и страшно ревнует меня к Сергею.
Девчата мне сказали, что когда я вчера смеялась с Сергеем, давала ему щелчки в лоб,
Свет очень зло смотрел на нас, а потом. когда играли в молву, сказал, что Сергей – стрелок
(т.е. как он мне объяснил потом, Сергей «стреляет» за девчатами).
В ту ночь мы со Светом очень много разговаривали, и было очень весело, т.к . у Света
в самые ответственные и серьезные моменты разговора урчал живот. Раз двадцать, не
преувеличивая. Это от черного хлеба.
Свету я много рассказала об Эрьке, он о своей подруге. Я никогда еще не дружила так
с мальчиком".
Эшелоны, эшелоны и эшелоны
27 октября 1941 го да. Открытка Травки Эльге.
«Сейчас уже 11 часов, через полчаса в школу, а я еще не сделала физику и делать не
буду. Кажется, сегодня нам объявят, что школа закрыта. Говорят, что пришла
телеграмма о закрытии.
Вчера ходили на станцию. Эшелоны, эшелоны и эшелоны.. . Эвакуировался один
московский завод. Все молодые парни и девчата. Они взяли продуктов на 10 дней, а едут
уже 13. Еще им ехать, по крайней мере, дней 13, а у них нет ничего есть. Мы доехали до
Ветлужской за 2 дня, а они за 13. Мы разговорились с ними, они сказали, что в Москве было
спокойно, с питанием неважно . У парней очень хорошие настроения, они хотели защищать
Москву, подали заявления, но их не взяли и послали работать. Они этим тоже довольны.
Ведь надо же кому-нибудь работать, хотя защищать Москву и кажется почетнее. Я никак
не могу примириться с тем, что меня не взяли рыть траншеи. Эти парни сказали, что в
Москве не учатся, а все 8-10 классы послали рыть окопы. Как я им завидую. Мне бы там
поработать. Ведь все бы отдала. Все, все, все, что могу и нужно».
Боевое настроение
25 октября 1941 го да. Травка Эльге.
«Ты читала статью А.Толстого «Кровь народа»? Мировая статья: «Красавица
плотина взлетела в воздух, и Днепр затопил своими водами лагеря противника на правом
берегу. Мы принесли в жертву любимицу Первой пятилетки Днепрогэс». Статью о
Днепрогэсе мы читали у ребят в комнате и слушали по радио. После того, как читали, как-
то само собой стали обсуждать, делиться мнениями и было очень хорошее, приподнятое и
боевое настроение.
Нас, наверное, эвакуируют дальше к Уралу или на Юг».
28 октября 1941 го да. Травка Эльге.
«Элюшка! Ты далеко живешь от станции? Если мы поедем дальше, то поезд через
Куйбышев. Я тебе тогда дам знать. Может, увидимся!! Эшелоны всегда стоят очень
долго. Сегодня по радио сказали, что в немецкой армии физическое и моральное состояние
ухудшилось. Это здорово!»
О дневнике Сергея
Идет битва под Москвой. Старшеклассники, в том числе и Свет, вот-вот уедут рыть
cmp4=j6d
140/347
окопы где-то под Горьким. Я переживаю, что меня, восьмиклассницу, не берут на этот
трудовой фронт. Мама с папой подъезжают к Уфе, но я об этом еще не знаю. Нас,
интернатских, тоже собираются увозить дальше вглубь страны, но куда еще не известно.
А Сергей Гуляев дает мне в эти тревожные дни прочесть свой дневник! И меня он
потрясает.
28 октября 1941 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй Элюшка!
Вчера Сергей давал читать свой дневник. Я бы с удовольствием переписала его и
послала бы тебе. В нем он на нескольких страницах коротко описал все свои романы с
девочками. Записал он четыре, но Свет насчитал у него еще около 6-ти . Каждой из этих
девочек он клялся в вечной любви и каждую клятву заверял поцелуем. Устно он рассказал
подробно об одном романе с Марой и другой Валей. Он пишет: «Я Мару хорошо знал, она
очень умная девочка, но я ее мало любил. Но все-таки это человек, которого я никогда не
забуду. Она мне много дала в жизни». Сергей знал очень многих девочек, многим клялся, и
знает много характеров девчат. Но мне кажется, что он по-настоящему еще не любил.
Над всеми он командовал, и девчата ему подчинялись. Например: он дружит с Марой. Она
его любит, он тоже. Мара уезжает. Сергей собирается уехать в Горьковскую область в
«Лесной курорт». Он идет прощаться с Валей, с которой уже давно не разговаривал. Идет
по-простому, начинает просто разговаривать, как товарищ с товарищем, а кончается это
поцелуем и она говорит: «Ты надо мной много посмеялся, но все-таки я тебя люблю».
Сергей пишет: «Я не вытерпел и выбежал на улицу».
Мне жалко эту Валю, она , по-моему, унижена в глазах Сергея.
Далее Сергей пишет: «И вот я со Светом едем в Горьковскую область. Вспомнил
Риту Иванову. Приехал... Подружился с Ритой. Объяснился ей в любви. Никогда не забуду
ту ночь на обрыве Ветлуги. Я ее очень люблю. Но вот Рита уезжает. К черту все дорогое,
все, что я люблю! И вот я один, без друзей, без товарищей. Дальнейшая моя жизнь в
подробном дневнике».
Сергей говорит: «А хорошо, что Рита уехала, а то сидел бы с ней по ночам, страдал
бы. А так мне всего этого хватило на месяц. Теперь отдохну, а там опять можно будет.
Самое интересное это отбивать девчат. Отобьешь, объяснишься, а потом бросишь. Вот я
отбил одну девчонку, а потом свел ее с другим парнем. Сашка позовет ее, сядет с ней, а я
возьму, да попрошу Валю мне что-нибудь объяснить. Она раз и садится ко мне, а Сашка
красный, остается с носом. Вот это интересно».
Все это он рассказал Зине и мне.
Он говорит: «Самое паршивое, это целоваться. Больше всего я не люблю, когда
пристают девчонки на улице. Я тогда делаю озабоченное лицо и иду, ни на кого не гладя».
Он оправдывает свое поведение и довольно веско. Он это делает для того, чтобы
узнать побольше девчат, чтобы, в конце концов, выбрать себе хорошую девочку и не
ошибиться в ней. Он, может быть, и прав, только очень унижает девчат. Он избалован
девчатами. Эрька, наверное, такой же. Рубка тоже. Сергей говорит, что почти все
мальчишки такие.
Когда мы говорили на эту тему, в спальне были Свет, Сергей, Влад, Зина и я. Влад
тоже менял девчат и говорит то ж, что Сергей. Он надел перчатку, а потом снял ее и
швырнул в сторону: «Вот так и девчат, возьмем, а потом швырнем в сторону и скажем:
«следующая!». А Свет не так. Он наденет перчатку, да еще и пуговку застегнет».
Свет, наверное, действительно не такой. Хотя рано или поздно побудет и таким.
Когда мы ушли, то постояли еще за дверью и слышали, как Сергей сказал Свету: «Ты,
Свет, трус. Ты все ходишь вокруг да около, а решающего шага сделать не можешь. Тебе
трудно, что ли, сказать (тут он растягивает слова) Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ»?» На это Свет
ответил: «Да, думаешь, это так легко?» «Так ведь я говорил». «То ты, то я. А что, если
cmp4=j6d
141/347
мне начать все сначала?» «Попробуй, вали».
Интересно, что будет дальше. Сергей учит меня и Зину, чтобы мы не попадались.
Вообще довольно интересно.
Из-за девчат Сергей просидел два года в 7-ом классе. Я у Сергея дневник не просила.
Он сам дал прочесть. Интересно, правда?
А мой папа, наверно, тоже был таким. И вообще многие отцы. Свет говорит, что я
такая же, как Сергей. Доля правды в этом есть. Частичка Сергея есть в каждой девчонке.
Хочется, чтобы многие в тебя влюблялись, чтобы из-за тебя пострадали. Хотя это
немного скучно.
Сергею я верю, он вчера разошелся и, наверное, говорил правду. Ты это тоже учти. Я
обязательно учту и постараюсь не попадаться. Интересное и полезное Сергей рассказал,
правда? Пишу его словами: «Он мне многое дал в жизни».
30 октября 1941 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй Элюшка!
Вчера я Сергею сказала, что его дневник было бы интересно переписать. Он
предложил: «А хочешь, я его тебе подарю?» Я, конечно, сказала «Да», и теперь он лежит
передо мной, и я собираюсь списать его тебе. Свет объяснил мне, почему Сергей дает
читать свой дневник. Он говорит, что Сергей не хочет больше влюбляться в девчат и
поэтому старается показаться очень плохим. Чем ближе я его узнаю, тем интересней мне
с ним разговаривать. Я его уже во многом изучила и угадываю многие его мысли. Он это,
кажется, чувствует и уже не притворяется при мне так часто....
Вчера Свет спросил, дружу ли я с Сергеем. Я ответила, что нет. Сергей мне многое
рассказывает, но мы не дружим.
Свет, наверное, завтра уедет под Горький (рыть окопы – В.Ш.)...
Я читала также дневник Влада. Но он не так интересен и Влад в дневнике много
подражает Сергею.
Итого я читала дневники: Чарин, Ленки К., Сергея, Влада, Кати (Девочка, за которой
бегал Влад, и она за ним тоже), Нины (девочка 16 лет, любит одного парня – Бориса,
противный мальчишка.) Твой я не считаю, это само собой. Ты сейчас ведешь дневник? Я
нет. Свет ведет.
Ну, пока. С приветом. Пиши так же часто, как я сейчас.
Травка».
У меня сохранился дневник Сергея Гуляева, в котором он на нескольких страницах
уместил "всю свою жизнь", завершив его словами «В основном здесь все»
Сегодня у меня вызывает улыбку эта концовка сергеева дневника: Парню шестнадцать
лет, идет война, через два года он уйдет в армию и будет служить техником на действующем
военном аэродроме. А на уме, пока, одни девочки и поцелуи с ними, включая и два
случайных от «двух дур». Но зато не притворяется: идти или не идти в школу зависит от
монетки – орел или решка, а не от желания учиться, его у Сергея и не было, ни до войны и
ни во время войны. Не притворяется верящим собственным клятвам, раздаваемым направо
и налево: другу дает клятву, отлично зная наперед, что тут же ее нарушит; двум девочкам
почти одновременно клянется в вечной любви, но сие для него лишь ритуал, определенное
правило игры ради завершающего поцелуя. Он, семиклассник, изучает девочек, он
исследователь женского характера и для этого все средства хороши – и
клятвоотступничество, и случайные поцелуи от «дур», и заранее намеченные планы, кого
сделать очередным объектом охмурения-исследования, раз уж приходиться покинуть
Москву. Но над «безнравственностью» своих поступко в Сергей не задумывается ни на
секунду, а потому и искренен с самим собой и даже не боится подарить дневник
однокласснице, кото рая явно им интересуется, но почему-то не попадает в расставляемые
cmp4=j6d
142/347
им сети. На каких-то инстинктах я порой, хватая через край, оценивала Сергея как
«подлеца». Вместе с тем его воркующие интонации в голосе, его мальчишья красота, его
явное желание нравиться мне, его душевные откровения меня интриговали и притягивали,
но доверия Сергей во мне не вызывал. Я с ним не дружила, хотя и боялась, что все-таки
влюблюсь, как и многие другие девочки, уже «прошедшие через его клятвы, закрепленные
поцелуем».
Сергей был другом Света, и думаю, что любовь Света ко мне останавливала Сергея
перед искушением «сломать мое сопротивление», которым я его, скорее всего, и
озадачивала. И он взялся за обучение Света искусству обольщения. Меня.
А Свет докладывал Сергею ежевечернее состо яние «дел», как докладывала я историю
своей любви Эльге в письмах.
Какая-то ко ллективная влюбленность с мно жество м участников и советчико в, в делах,
что, в общем-то, должны были бы быть тайной только двух – моей и Света.
Но это я знаю сегодня. А тогда, в мои четырнадцать-пятнадцать лет я не умела иначе.
И Свет тоже не умел иначе. Да и Сергей еще только становился мужчиной, а пока как
молоденький щенок обнюхивал все на пути, что вкусно пахло.
Свет на трудовом фронте
31 октября 1941 года Свет вместе с Дегтем и нашими девчатами 9-10 классов уехали
рыть окопы. Свет о чень быстро скис и через десять дней передал мне записку с про сьбой
сказать начальству нашему, что бы скорее «нас забрали о тсюда, а то мы тут все переболеем»
9 ноября 1941 го да. Свет Травке.
«Здравствую дорогая Травка!
Как ты живешь? Сегодня от нас уезжает несколько учеников домой. С Гурковым я
отсылаю письмо тебе и матери. Передай Прохоровой, чтобы нас забирали отсюда.
Наступили морозы, а теплой одежды нету. Роем мы ямы, стоя в воде. У девчат и у нас с
Дегтем одни ботинки, в которых очень холодно. Питание – один хлеб. Суп такой
противный, что никто не ест его. Денег нету. Я последние дни совсем не работаю. У меня
сильно болят ноги. Сапоги одевать нельзя, они совсем порвались и в них работать
невозможно. Ходить почти не в чем. Очень хочется домой. Все это передай Прохоровой и
пусть она быстрее берет нас отсюда, а то мы скоро все тут переболеем. Пусть сюда
приедет Володя или еще кто-нибудь. Наш адрес: Ивановская обл., станция Ильино,
Тороховский район, Старковский сельсовет. Медгородок. Бригада школьников Ветлужской
школы. Рашевскому Свету. Как у вас дела? Что слышно о переезде на новое место? Пока
до свидания.
Крепко целую. Свет.
Мне нытье моего лучшего друга, конечно, не понравилось, Свет явно не тянул на
Павку Корчагина. Но почему-то содержание записки тем не менее не вызвало у меня резкого
осуждения Света «за малодушие». Мне Света стало жалко, и я побежала к Прохоровой
выполнять его поручение. А вот приписка «Крепко целую», такая традиционно-формальная
и не отвечавшая «уровню наших отношений», (мы ведь ни разу не поцеловались!), меня
рассердила. Писать просто так, в столь банальном выражении о том, что могло и должно бы
быть светлой тайной нас двоих, великим событием в жизни? Свет не должен был так
заканчивать сво е письмо , не должен был!
cmp4=j6d
143/347
ПЕРЕРЫВ В ПЕРЕПИСКЕ
А что мама и папа?
Я два месяца не по лучала от них писем!
Мама написала мне в начале 11 октября письмо – ответ на сообщение о моих
сложностях с дисциплино й и все ждала оказию, чтобы его переправить в «Лесно й».
Одновременно постепенно были собраны посылки с учебниками, чулками, ботинками для
меня, пачкой печенья и морковью вместо фруктов, ради витаминов. Но автобус все не ехал к
нам, посылки пылились в месткоме, а положение на фронте все усложнялось.
И 16 октября сотрудников Коминтерна с семьями срочно эвакуировали из Москвы на
Урал.
Только 17 декабря 1941 го да мама отправила мне открытку на русском языке о то м,
что они теперь живут в Уфе. Но я не сходила с ума, ибо мы все-таки знали, что родителей
эвакуировали и что они живы.
А мы так и остались на месте, в своем интернате, в Горьковской области, на станции
Ветлужскя, если ехать к нам поездом.
Два месяца я не получала писем от мамы и папы и мне некуда было писать им самой.
И я оказалась один на один со всеми проблемами, что навалились на меня.
А было их немало.
МЕНЯ ИСКЛЮЧИЛИ ИЗ ШКОЛЫ
21 ноября 1941 го да. Травка Эльге.
«А теперь читай интересную новость. Меня исключили из школы. Нравится? А, в
общем, это пустяки. Сегодня выходной, завтра пойду с Прохоровой (наша главная) в школу.
Конечно, примут. Директор вообще идиотик, он одного мальчишку два раза исключал, Кузю
исключал. Меня знаешь за что?»
Сейчас-то я знаю, за что лично меня директор исключал из школы – за грубость,
граничившую с наглостью, но в мои четырнадцать подростковых лет все еще
воспринимавшиеся мной как «отстаивание» своего «Я» перед кем бы то ни было, и как
принципиальное следование правилу «Правду, одну только правду» в глаза и за глаза,
невзирая на лица.
Первый конфликт с директором произошел уже в самом начале учебного года, на
уроке истории, кото рую он преподавал. Я очень быстро обнаружила, что учитель
рассказывает только то , что есть в учебниках, порой не отступая от текста, а повторяя
хорошо заученные абзацы с тех двух-трех страниц, что нам предсто яло прочесть дома.
Поэтому уроки истории я восприняла как потерю времени и занялась на истории
незаметным, как мне казалось, чтением художественно й литературы, «спрятанной» на
коленях.
Конечно, директор мое пренебрежение к его устному рассказу заметил. И однажды,
справившись с темой до звонка, использовал оставшиеся минуты для экзекуции над
своевольной ученицей:
–
А Шелике теперь повторит нам то, что я рассказал о характере скифов, – произнес
директор приказным тоном.
Но разве он знал, на кого напоролся?
–
А я не слушала урок, – сказала я правду, спокойно встав и убрав книгу с колен.
–
И чем вы были так заняты? – угрожающе изрек директор, готовый в следующую
минуту разоблачить ложь, которую я сейчас придумаю для оправдания.
–
Я читала книгу, – очень спокойным тоном еще раз сказала я правду.
–
На что же вы надеялись? – ошарашенный моей откровенностью, спросил учитель
истории.
cmp4=j6d
144/347
–
Выучить дома по учебнику, – в третий раз сказала я правду.
На мое и его счастье тут прозвенел звонок, и мы разошлись – он не успел крикнуть
«Вон из класса», я не успела ехидно улыбнуться.
Но на уроках учитель меня больше не трогал, хотя я и продолжала на них заниматься
посторонними делами – писать письма или читать.
Конечно, его злило, а, скорее всего, поражало, как эта девчонка-немка может во время
войны вести себя столь бесцеремонно. Он не любил меня, но, возможно хотел понять и
пронять. Рассказывая о немецких псах-рыцарях и о победе Александра Невского, он с
особым выражением подчеркивал агрессивно сть средневековых разбойников, не отрывая от
меня глаз, рассказывал, какая неминуемая гибель ждала их от рук доблестных русских войск.
Не понимал он, что мне до псов-рыцарей нет никакого дела, я ко всему подхожу с
классовых позиций, как учили в школе и как внушала мама. И рыцари были для меня такими
же врагами и угнетателями немецкого народа, как для директора они враги народа русского.
А потому слушала я его с веселыми чертиками в глазах, уверенная, что он, а не я не
разбирается в истории и классовой борьбе. Ну и черт с ним, мало ли дураков на свете.
И вот теперь, 21 ноября 1941 года, директор меня все же достал, с моей точки зрения
ну совсем на ровном месте, ни с того, ни с сего.
Я хорошо помню, как это случилось.
Стайкой ребят мы толпились во время переменки в коридоре, что-то обсуждая. Мимо
продефилировал директор, вспомнил, что еще не назначены о чередные дежурные для
уборки школы и сходу, повернув к нам, ткнул пальцем в одного из нас:
–
Останешься по сле уроков убирать лестницу.
–
Я на прошлой неделе дежурил, – прозвучало в ответ.
–
Тогда ты, – продолжил директор тыканье пальцем.
–
Не буду, – пробурчала о чередная жертва.
–
А ты? – не сдавался глава школы.
И получил очередной отказ.
Потеряв терпение, учитель истории сделал последнюю попытку назначить дежурного и
приказным тоном, не терпящим никаких возражений, указал перстом на меня.
–
После уроков на уборку лестницы.
Я. что хуже других? Все отказываются, им можно, а я, значит, отдувайся? Ну, уж
нетушки. И я произнесла в тон предыдущим:
– На фиг, не буду!
Как из меня вылетело интернатское «на фиг», уму непостижимо. Наверно от обиды за
то, что оказалась крайней.
Директор рассвирепел и привелел немедленно следовать за ним в кабинет. А там, в
стенах своего всевластия, он спросил:
–
«На фиг» – это по-немецки или по-русски?
Вопрос был глупым, и я промолчала. Молчание оказалось последней каплей:
–
А теперь вон из школы!!! – заорал директор. – Ты исключена!
«Ну, я и пошла . Что оставалось делать? Без всяких педсоветов, взял да исключил. Все
это пустяки, но неприятно, что он, наверное, снизит дисциплину, а ведь не за что, ведь «на
фиг» я сказала на переменке. А вообще я точно не знаю, что значит «на фиг», мне кажется
то же самое что «к черту». (Там же)
Пустяк оказался совсем не пустяком. Сходила в шко лу Прохорова, начальница
захарьинского о тделения интерната, и ничего не добилась. Не хотел директор принимать
меня обратно. И отправился к нему глава всего интерната, сердечник Миндин и каким-то
образом уговорил хотя бы временно допускать до занятий. Директор гнул свою линию и
cmp4=j6d
145/347
сдаваться не собирался. "Исключить!" – было его целью. Но Миндин тоже не сдавался, и по
каким-то своим каналам давил на директо ра. А со мной интернатско е начальство никаких
воспитательных проработок проводить не стало, оно просто сразу встало на защиту
воспитанницы.
Целый месяц я ходила в школу временно, и, здорово трусила, но в письмах Эльге я не
жаловалась. И настроение у меня из-за школьных передряг не портилось, свидетельство
чему письмо о т 10 декабря 1941 го да.
10 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Милая, милая Элюшка!
Какой вчера чудесный день был!
Во-первых, я получила два твоих письма от 10 ноября и 11 ноября! Ты едешь в Уфу! А
ведь мама и папа там, и я, может быть, туда уеду! Так что, может, увидимся!!!
Во-вторых, вечером на улице было тепло! Ты представляешь себе, что значит тепло,
когда мы уже неделю сидим без дров в холодной комнате, сидим в пальто, варежках и
валенках! Я себе уже отморозила щеку и она болит. Спать ложимся одетые, я в лыжной
кофте и чулках... Последние дни были настоящие метели, но мы в школу ходили. В школе
тоже нет дров, и мы сидим также в варежках и пальто. Холодно. Но вчера и сегодня на
улице и в комнате более или менее тепло. Сегодня градусов 15, а в те дни было 38-40!!!
И, в-третьих, у меня вчера и сегодня замечательное настроение! Привезли картошку,
но грузовик застрял по дороге, и мы выгружали картофель. Я взобралась наверх в кузов и с
7 часов до 10 часов вечера одна подавала наполненные ведра. Я выгрузила почти весь
грузовик. Ребятам была норма утащить 8 ведер, и Свет и Зина отнесли по 35 ведер
каждый. Мы втроем на первом месте. Работа меня очень развеселила, и у меня мировое
настроение!...
Мы здесь шьем варежки для младших ребят, сами себя обслуживаем. В общем, живем
очень здорово и дружно. Мы одеваем вещи друг друга, все делим, вечером поем. От холода
играем в «Баба сеяла горох», «Каравай» и др. С ребятами тоже дружны, шутим. Вместе
уходим на лыжах, вместе таскаем воду, работаем, разыгрываем друг друга...
Нас в комнате 14, иногда 16 человек. Всего в лагере 25 девочек, 5 еще роют окопы под
Дзержинском».
И оценки я в школе получаю, даже заключительные за первую четверть:
10 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Мои отметки: литература: «отл», история: «хор», георгафия: «хор», физика:
«отл», химия: «хор», немецкий: «отл» Поведение: «пос.» . Алгебры и геометрии у нас нет. А
в этой четверти нет также анатомии и химии. Учителей взяли в армию...
В ко нце декабря стараниями интернатского начальства я снова стала по лноправной
ученицей, которой больше не грозило исключение. А я в свои высокомерные четырнадцать
лет сочла, что так оно все и должно было кончиться и никакой особой благодарности ни к
кому не испытала, дуреха.
24 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Только что из школы. Меня приняли, хотя хотели передать дело в РОНО и Райком
партии. Но все это были только пустые слова. А я, признаться, здорово струсила.
Подумать только – из-за такого пустяка в Райком партии!!! Ведь это грозило также
моему вступлению в комсомол. Но все хорошо, прекрасная маркиза!»
Так что теперь-то вовсе все в порядке: И я на радостях описываю Эльге красоты нашей
cmp4=j6d
146/347
местности.
«Здесь бывают жуткие морозы, и я себе уже отморозила щеку. Лежит глубокий снег
и трудно идти вперед. 3 километра проходим за 35 минут, а могли бы гораздо быстрее, но
все снег, снег. Вечером все небо покрыто яркими, яркими звездами. Очень красиво. В избах в
деревне горит свет, на крышах лежит снег, а мы идем из школы. Представляешь как это
красиво! Ну, я начала чего-то описывать, что тебя не интересует. Ты прости меня, но
очень уж красиво... Весной здесь будет цвести сирень, шиповник, (здесь он особенный,
цветы большущие)».
29 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Здоровье хорошее, аппетит тоже».
УЧЕБА
29 декабря 1941го да. Травка Эльге.
«В последние дни не вызывали, у нас появился новый предмет –сельское хозяйство.
Если мы его изучим в этом году, то получим диплом агротехника со средним образованием.
Моего любимого учителя не будет – его берут в армию. Итого у нас следующие предметы –
литература, история, география, немецкий, военное дело и сельское хозяйство. Нет
анатомии, химии, физики, геометрии, алгебры, черчения. Тебе нравится? Мне нет. Мне
хочется учиться».
ДЕВОЧКИ
24 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Нас переселили в Красный уголок – Кузю, Персика, Тайру и меня. Комнатка
мировенькая, уютная, лучше той, где мы жили в самом начале. Стоят четыре кровати, два
кресла, печка. Мирово... Сейчас Кузя играет на гитаре, и они с Персиком поют песни. В
комнате тепло. Скоро ужин... Вообще все очень здорово.
У меня Персик прочла дневник, списала все по-немецки написанное, но когда ее не
было, я из ее дневника взяла эти листочки и сожгла. Теперь она носится и не знает, куда
они подевались. А я молчу, пусть думает, что прочли ее дневник и взяли листочки. Будет
знать, как читать чужие дневники. Я ее дневник не читала, мне о ее проделке рассказала
Тайра, которая была при этом. Вообще вести дневник здесь довольно рискованно. В
пятницу я его забыла в школе и из-за этого со Светом вечером пошла в школу и нашла его в
пустой учительской. К счастью его никто из учителей прочесть не успел – нянечка поздно
убирала».
СВЕТ РАШЕВСКИЙ
МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Первое объятие
21 ноября меня исключили из школы.
И в тот же день меня впервые обнял мальчик – Свет Рашевский.
Знал бы директор, чем на самом деле ежедневно была забита моя голова, когда он
целый месяц упорно применял свои административные воспитательные меры по
отношению к «строптивой» Травке Шелике. Не его величеством директором школы и не
cmp4=j6d
147/347
проблемами моей дисциплины, а Светом Рашевским была полна моя голова.
И было от чего!
21 ноября 1941 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй Элюшка!
Вчера написала тебе письмо, сегодня опять пишу. Ой, Элюшка, что творится на
белом свете! У меня всегда было какое-то предчувствие, что Свет будет первым парнем,
который меня обнимет и поцелует. Оно так и вышло.
Вчера я прочла запись в дневнике Света, которую он написал под впечатлением
разговора, я тебе писала в прошлом письме. (Письмо не сохранилось – В.Ф.) Он пишет: «Я
не выдержал, мне стыдно перед ребятами, но я плакал, ведь я люблю ее, люблю так, как
никогда, никого еще не любил... Мне всегда нравятся хорошие и красивые девочки, а сам я
урод. Я проклинаю своих родителей, зачем они меня родили. Мне хочется выцарапать себе
глаза, сделать себе что-нибудь больно. Мне хочется броситься в снег, чтобы схватить
воспаление легких, лечь в больницу и больше не приходить. Почему другие парни в моем
возрасте гуляют с девушками, пользуются взаимностью, любят, а я нет? Сейчас самая
лучшая пора жизни. Травка говорит, что не любит Сергея, но я предчувствую, что, в конце
концов, она полюбит его». Я пишу по памяти, то, что запомнила . «Она никогда не будет
чувствовать то, что чувствую сейчас я – она красивая. Скоро приедет отец и я буду
настаивать, чтобы уехать отсюда».
Элюшка, если он уедет, мне будет очень тяжело. Сейчас я все еще чувствую его руку
на моих плечах.
Свет мне рассказал, что в течение дня он два раза плакал. Один раз это увидел
Сергей. «Я лежал, уткнулся в подушку, не хотел плакать, а слезы сами льются. Приходит
Сергей: «Что с тобой, Светелка?» А я только отворачиваюсь, не могу».
Я не думала, что Свет будет плакать. Он меня очень любит, больше чем я».
Мне грустно признаваться, но я не могу вспомнить своих ощущений от первого
объятия полюбившего меня Света. Точно так же, как и не в состоянии восстановить даже
тему, не то, что слова, что довели парня до слезных потоков. Написала об этом Эльге, но
письма нет, почему-то. Я многие свои чувства умею вызволять из зарослей памяти и
пережить снова, наяву, будто сегодня их испытала. Но не те, что связаны со Светом. Жаль,
конечно. Все-таки в каком-то роде – первая любовь, которая у многих людей остается яркой
звездочкой на тускнеющем с годами жизненном небосклоне. А у меня шиворот навыворот,
какое-то запоздалое развитие, все самое яркое – потом. А Эльге я заключила повествование
о первом объятии ехидными словами в свой собственный адрес: «Как Вам нравится ваша
Травушка? Сильна, правда?»
Через два месяца мне исполнится пятнадцать. Всего -то.
И меня мое малолетство, конечно, смущало. Имею ли я право так рано уже обниматься
с мальчиком? Разум, зараженный распро страненными общественными стереотипами
подсказывал четкий ответ: "Не имею".
И меня, конечно, охватили мучительные сомнения в моральности своего поведения.
Портилось настроение.
Сомнения
10 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Две недели тому назад у меня было паршивое настроение. Когда я лежала больная,
ко мне тогда пришел Свет. Мы с ним сидели, он взял мою руку и гладил ее. Мне было очень
хорошо.
Но после этого на меня напала скука, на душе было как-то скучно, грязно, липко. Он
стал мне скучен. Раньше мы просто дружили, а потом получилась чепуха.
cmp4=j6d
148/347
Я завела дневник для тебя, чтобы ты знала все мои мысли. В нем я записывала все,
все. Девчата прочли его и рассказали все Свету. Но тогда, когда они рассказали, у меня уже
все прошло, он мне опять был близким товарищем. Между нами получилась чепуха, он
вполне законно обиделся, я не знала почему, не рассказывала о том настроении, т.к . знала,
что оно пройдет. Так прошло противных два дня, я не выдержала и спросила, «почему». Он
все рассказал, я тоже объяснила и мы помирились.
Вчера вместе работали, и все хорошо, мы опять друзья, только друзья и больше
ничего. Он мне помогает в моих политических недоразумениях, которые у меня здесь
получаются. Но теперь и это смолкло и «все хорошо, моя прекрасная Акима»...
Свет сделал себе сердечко со стрелкой, а мне сказал: «Тебе я сделаю без стрелки, ты
ведь ни в кого не влюблена». Он прав.
Дневник свой я разорвала, но веду другой, в котором пишу только о событиях,
касающихся всех. Там нет ни одного рассуждения».
Эльге я сообразила не написать о сути «политических недоразумений», а вот маме с
папой, не по почте, а с оказией, сочла необходимым потом поведать. И о позиции Света в
сложной для меня ситуации, когда он повел себя как настоящий друг, сообщила. Но
расскажу об этом чуть позже.
Дневник Света
12 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Элюшка, вчера Свет дал мне свой дневник прочесть... Когда увидимся, я тебе
расскажу почему. Это длинная история. В дневнике он много пишет обо мне. Когда мы
прощались (помнишь, он уезжал под Горький рыть окопы?), он пишет: «Я взял ее руку и не
выпускал. Мне хотелось обнять ее и поцеловать. Но я побоялся». Потом он насчет рытья
окопов пишет: «Наконец-то началась и для меня настоящая работа для обороны страны».
Когда он вернулся, то пишет: «Вечером был с Травкой. С той, о которой я мечтал все это
время». С самого начала он пишет о дружбе и любви. Он считает, и я с ним тоже
согласна, что для того, чтобы любить человека необходимо с ним дружить, знать его
характер. Он пишет, что все время сомневался в моем отношении к нему. Иногда ему
казалось, что я его люблю; иногда, что люблю Сергея; иногда, что над ним смеюсь. «Я не
особо красив, даже совсем некрасив. И почему ей, хорошей и красивой девушке, не полюбить
такого же хорошего и красивого парня?» – пишет он . Значит, он думал, что раз он
некрасив, я не могу его любить. Он считал, что Сергей опытнее его и потому я люблю
Сергея. Потом он пишет о том, как переживал то, о чем я написала в своем дневнике. Он
пишет: «Нет, положительно , я не должен влюбляться до положенных лет. А то к 18-ти
годам я стану полным идиотом. Я собирался в Уфу, и если бы не Травка, я бы давно
поехал...Я старался разлюбить ее, не думать о ней. Но из этого ничего не вышло. Я ее еще
крепче полюбил. Она стала мне сниться во сне. С первого же раза она мне понравилась и
как товарищ и как девочка,» – пишет он . Из некоторых фраз вытекает, что он так
никогда еще не любил".
И еще: " Когда Свет вернулся с трудового фронта, Володя-физкультурник (он у нас
вожатый) встретил Света как дезертира. «Мне сказали, что он даже хлопотал о моем
исключении из комсомола. Он сволочь. Он комсомолец, а делает вообще невозможные вещи
(одно уголовное дело). И все это из-за Травки. Он говорит, что я «отбил ее у него», – так
пишет Свет. Он редко употребляет слова, как «сволочь», но тут написал. Я Володю тоже
не люблю»
Мое отношение к Свету
Продолжение письма Эльге от 12 декабря 1941 го да.
cmp4=j6d
149/347
"Я вчера сказала Свету, что чувствовала, когда мы прощались, и сказала ему, что
иногда я его очень люблю, а иногда нет. Поэтому я себя-то и не пойму. Я ему это сказала
до того, как он дал мне свой дневник.
Ты, наверное, тоже читаешь и не понимаешь меня. Ведь и я ни черта не понимаю.
Иногда мне хочется обнять его, а иногда я совсем равнодушна"..
24 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Элюшка, напишу тебе одну «тайну». Я иногда желаю дружить со Светом даже
когда буду взрослой. Ты меня понимаешь? Это очень смешно, но я об этом думаю очень
здорово. Я чудная, правда?»
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА
Если бы ты была здесь...
10 декабря 1941 го да. Травка Эльге
«Я получила твои письма вчера, когда уже засыпала. Я зажгла лампу, в ней не было
керосина, и горел один фитиль. Я читала и радовалась, что, наконец, от тебя письма.
Помнишь, мы шли с тобой по Столешникову переулку, и ты тогда тоже говорила о том,
что мало нравишься ребятам и парням? Помнишь? Я читала и вспоминала все это.
Элюшка, я уверена, что если бы ты была здесь, ты была бы в нашей компании и очень бы
нравилась ребятам, как человек, друг. А больше мне сейчас не надо».
Самая большая радость
24 декабря 1941 го да. Травка Эльге
«Самая большая радость – прихожу в комнату, а Лялька заставляет меня плясать –
письмо от тебя. Я даже в присядку пустилась! Письмо от 29 ноября. Ты пишешь о
дорожных приключениях. Помнишь случай со мной, когда я ехала на дачу к Ленке?
Сознаюсь, я тебе не завидую... Элюшка, сознайся, ты немного рада, что тебя обняли? Это
доказывает, что тебя уже не принимают за пятиклассницу. Ты счастливей меня, ты
видишь Куйбышев, Уфу, а я даже Горький не видела... Но я сегодня такая счастливая, так
хочется тебя увидеть!!! Мы мечтаем к весне уже быть в Москве. А ты?...
Пиши чаще, моя дорогая. Письма идут целый месяц. Это просто ужасно. Ты помнишь
английский? Я однажды написала тебе целое письмо по-английски, но не отправила.
Немецкий я тоже не забываю, мне даже кажется, что я опять начинаю очень хорошо
знать немецкий».
О прочитанном
29 декабря 1941 го да. Травка Эльге
«У нас вообще жизнь здесь мировая. Только мало книг. Сейчас читаю старую книгу
про жизнь Л.Н.Толстого «Лев Толстой и его жена» Польнера. Когда кончу, буду читать
«Степана Кольчугина» Гроссмана. Это поинтересней. Я все свободное время читаю».
ПОЗНАНИЕ ЖИЗНИ
Колхозники. Красноармейцы.
10 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
cmp4=j6d
150/347
«Элюшка, когда увидимся, я тебе много расскажу про местных жителей, про
красноармейцев, которые здесь остановились».
Последняя фраза в очередном письме Эльге меня, сегодняшнюю, удивляет, чтобы не
сказать больше. Какая тренированность на фигуры умолчания! Знание (?), чутье (?), что
помогает определить запретность темы? Не знаю. В откровенных письмах подруге только
тема обозначена, та, о которой можно будет поговорить лишь наедине, потом, без
посторонних ушей. А у меня всего навсего приближающиеся пятнадцать лет.
Что же там за тайны скрывались, что опасно было о них писать?
Сегодняшнему поколению покажется просто нелепым, что юный автор письма
побоялась написать о колхозниках, отлынивавших от работы на колхозных полях, «даже во
время войны!», о чем я с великим недоумением узнала той осенью. Мы убирали картошку из
уже промерзавшей земли, Володя Деготь осваивал комбайн, а славные труженики советских
полей не проявляли должного энтузиазма! Почему? Я понять не могла.
А в газетах о таком не писали!
Еще я, московская школьница, покупавшая в праздничные дни вместе с Эльгой
вкуснейшие восто чные сладости в магазине в Столешниковском переулке, любившая
тянучки, и не любившая ириски, вдруг узнала, что мои поселковые одноклассники никогда в
жизни даже не пробовали, более того, просто не видели тех чудо конфет, и даже кусок
сахара был для них уже до войны величайшей редкостью.
Как же так? Я-то, дура, думала, что все в стране живут как москвичи, и везде есть
Елисеевские гастроно мы, було чные Филиппова, кондитерские с замо рскими сладкими
чудесами. А на самом деле, вовсе не так, а совсем по-другому жили люди недалеко от
Москвы, в Горько вско й области.
Почему такое неравенство?
И почему из газет о таком не узнать?
А доблестные красноармейцы, какие они, наши герои, защитники отечества? Они тоже
были в моем подростковом представлении все как на подбор сошедшими с плакатов –
сильные, мужественные, вдо хновленные величием задачи, выпавшей на их долю –
разгромить фашизм, спасти от него человечество.
А на самом деле?
Недалеко от нашей бывшей помещичьей усадьбы, в которой жили осень и зиму мы –
старшеклассники, в деревне была расквартирована какая-то воинская часть. Солдат очень
плохо кормили, и некоторые из них приходили к нашей кухне, выпросить кусок хлеба.
Почему защитников отечества держали впроголодь, мы не понимали. Но решили
немедленно принять доступные нам меры – постановили, что сами не будем в обед есть
хлеб, а соберем его и отдадим воинам. И не единожды, а все время, пока не наладится
красноармейско е питание.
Но интернатское начальство, прослышав о таких наших подвигах, напрочь запретило
нам совершать благородный поступок, наложив вето на решение совета интерната. Но мы
не сдались. Нельзя? Так мы тайно поможем, как можно до пустить, что бы красноармейцы
голодали?
Сказано – сделано. Хлеб был собран быстро и в большом количестве, и четыре
девчонки – самые рослые, были делегированы поздно вечером, чтобы никто из нашего
начальства не увидел, отправиться в деревню и вручить мешок голодающим .
Была холодная звездная ночь. Вдоль дороги – снежные сугробы, отливавшие
таинственно й синевой, переходившей в пугающий черный цвет. За каждым сугробом нам
чудились, если не чудища, то, по крайней мере, зубастый волк или какой-нибудь злой
прохожий, нацеливающийся на нашу хлебную поклажу или девичью честь. Нам было
страшно. Но, наконец, слава богу, мы вошли в деревню и оказались у дверей избы,
превращенной в казарму. Робко приоткрыли мы дверь, предвкушая увидеть радостные лица
cmp4=j6d
151/347
людей, которым мы принесли хлеб, и, ощущтив благостное тепло, что окутало нас,
замерших, на пороге.
–
Дверь закройте, сволочи! – крикнул кто-то с верхних нар, раздраженный тем, что мы
напускаем холоду.
Мы послушно поспешили прикрыть за собой дверь.
–
Девки пришли! – радостно и изумленно крикнул еще кто-то, успевший нас
разглядеть сквозь облако оттаивающего морозного воздуха. – Бери любую, – широким
жестом проявил он щедрость по отношению к своим сотоварищам, и начал спускаться с
нар.
–
Мы вам хлеба принесли, – только успели мы пролепетать и, бросив мешок на пол,
пулей вылетели на улицу.
В интернат мы бежали, сломя голову.
Мы смертельно испугались наших красно армейцев.
Короче, я, как и любой подросток, продолжала в интернатские военные годы
познавать жизнь, знакомиться с ее мне неизвестными доселе сторонами. Естественный,
вроде бы, процесс.
Но мои «открытия» шли в разрез с официозной пропагандой, с образом советского
человека, что рисо вала литература, пропагандировала газета, озвучивало радио . И увиденное
было «опасным открытием». Вот я и секретничала в письме к Эльге, чтобы не навредить ни
ей, ни себе. Меня никто такой осторожности не учил, сама вот как-то додумалась.
И еще одно замечание хочется мне сделать в связи с мои тогдашним «открытием» о
красноармейцах.
Что успела я, московская школьница, жившая и общежитии Коминтерна, увидеть из
реальной жизни? Понимаю сейчас, что жила я до войны в дистиллированном окружении,
что, конечно, тоже была жизнь, но только микроскопическая ее часть. Школа, в которой я
училась, была образцово-показательной, подавляющее большинство учащихся – дети
интеллигентской элиты, учителя – высшей квалификации, некоторые до революции
преподавали в гимназиях. В «Люксе» тоже не было «простых красноармейцев». Здесь жили
высокопоставленные сотрудники Коминтерна, и его рядовые работники, тоже отобранные
не из числа «про стых красноармейцев». И дети по ко ридорам бегали тоже соответственные,
к тому же еще и самых разных национальностей мира. Лето я проводила в пионерских
лагерях – либо работников печати, либо работников Коминтерна. Где я могла
познакомиться с теми, кто составлял подавляющее большинство населения огромной
страны? В булочной? Но то была московская булочная Филиппова, а не рядовой магазин
российской окраины.
Жизнь я узнавала, как и мои московские одноклассники, по книгам, радио и газетам. И
что удивляться, что в голове моей нашлось много места для идеологических шаблонов о
советском человеке, которые совсем не совпадали с реальностью. Любая девчонка из любой
деревни никогда бы не удивилась происшедшему с нами, а, скорее всего , даже предугадала
бы в качестве возможного и такой вариант восприятия молодыми парнями в солдатских
шинелях нашего «благородного поступка».
Мои ошские провинциальные студенты изначально знали гущу повседневной жизни
лучше, чем в их возрасте я, москвичка. И разочарования, а тем более душевные кризисы на
этой почве им не были присущи. Они, правда, не имели и потребности читать толстые
журналы, дабы улавливать между строк, то, что из правды жизни посмел сказать или
отобразить автор. Им это было неинтересно, даже в начале перестройки. Как не наступать на
одни и те же грабли их не заботило, то были для них проблемы далекие от повседневности,
в которой своих проблем и забот всегда было выше крыши.
А у меня во время войны появляются еще и другие вопросы. всегда ли правду пишут
наши газеты?
И осторожно я задаю мучающий меня вопрос своей лучшей подруге. Эльге. Но это
cmp4=j6d
152/347
позже, в 1942 году.
Сомнение
2 августа 1942 го да. Травка Эльге.
«Элюшка, вот ты работаешь в госпитале, наверное, разговариваешь с бойцами.
Напиши мне немного о том, что они говорят, рассказывают о зверствах, о пленных и т.д.
Напиши мне, пожалуйста, что они сами видели».
Я понимала, что соотношение зверств и незверств на войне не может быть таким
страшным, как рисуют газеты военной поры. Понимала, но все же сомневалась. Неужели
газеты врут, скрывают другую сторону – человечное отношение людей друг к другу,
несмотря на войну? Я ведь знала, в немецкую армию, наверняка, попали и мои двоюродные
братья и я не думала, что и они участники изуверских пыток над мирными людьми, детьми и
стариками. Я в этом была даже уверена. Но газеты...
И я прошу подругу рассказать правду. Но только намекаю на проблему, ибо понимаю –
выразить вслух сомнения в правдивости газетной информации – сочтут за преступление. Но
Эльга, конечно, поймет почему я задаю свой вопрос. В этом я была уверена, ибо мы всегда
думали и чувствовали в унисон.
РАБОТА
24 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Нам привезли двух поросят. Кузя, Пал Зиныч, я и Свет за ними ухаживаем.
Прохорова (начальник лагеря в Захарьино) сказала, шутя, что Свет плохо смотрит за
свиньями, но зато хорошо ухаживает за свинаркой. Я гл. свинопас».
ЕДА
10 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Напиши мне как у вас с питанием. Наше меню следующее, однообразное: Завтрак:1)
Картошка с килькой, 2) Каша манная, пшенная, иногда рисовая, в начале месяца на воде, в
конце на молоке. 3) 10-12 гр. сливочного масла и один кусок сахара, 4) Искусственный чай,
черный хлеб. Кашу дают не сладкую. Обед: 1) Щи, картофельный суп, рассольник или бурда,
2) картофель и немного мяса, 3) Чай и кусок постного сахара. Черный хлеб. Ужин:1)
Картошка с маслом, студень по выходным, иногда винегрет, 2) Каша, редко блинчики с
маслом или сметаной, 3)1 кусок сахара, чай, черный хлеб. И так каждый день.
В общем, жить можно».
22 декабря 1941 го да. Травка Эльге.
«Кстати, у нас тут цензура «Лесного курорта», которая, конечно, не ставит
благородно печать. Это ужасно противно. В октябре нам давали маленькие порции еды,
это, конечно, сравнивая с нашими лесновскими. Другие живут хуже. Одна девочка об этом
написала матери и сегодня на комсомольском ее за это ругали, а давали одну ложку
винегрета, одну ложку картофеля, три куска хлеба, 8 грамм масла, чайную ложку сахара.
Сейчас дают в три раза больше и, естественно, ей те порции были малы. Стонать,
конечно, нельзя было, но , если ей не хватало, она могла это написать».
29 декабря 1941 года. Травка Эльге.
«Сегодня за то, что опоздали на завтрак, мы не получили его».
cmp4=j6d
153/347
БРАТИШКИ
23 ноября 1941 го да. Маме и папе (с оказией).
«Рольфику валенки не обменяли, и я шью ему валенки из своего желтого одеяла. Один
уже готов, он будет их одевать с ботинками.
Когда я в прошлый раз пришла к братишкам, Рольфик уже спал, а Вольфик еще не
спал. Я подошла к нему и стала разговаривать. Он не открывал глаза, дрался, но глаза были
закрыты все время. Я ушла, а он и тогда не открыл глаза. Он все время смеялся.
Рольфик все время зовет маму, папу и Гладу (Это Рольфина любимая игрушечная,
матерчатая собачка – В.Ф .) .
Вольфик стал очень дисциплинированным, а Рольфик – шалун. Рольфик всегда бежит
к Вольфи, дарит ему игрушки, но Вольфи прячется от него. Рольф и Вольф хорошо говорят
по-русски, но по-немецки Вольфи ничего не понимает, а Рольфик немножко. Оба хорошо
кушают, и хорошо выглядят.
Я к ним хожу через выходной, т.е. каждые 14 дней...
В следующий выходной валенки для Рольфа будут готовы».
2 декабря 1941 года. Маме и папе. (Открытка)
«У Вольфа и Рольфа я была. Оба здоровы. Рольфу подошли новые, сшитые мной
валенки, но он все же уже привык к тем, что ему велики. У Вольфи был небольшой понос и
он плакал – хотел блинчиков, а не картофельное пюре».
МАМА И ПАПА
Я долго, очень долго была без писем мамы и папы, пока мама из Уфы не написала мне
17 декабря открытку, а папа в тот же день 17 декабря 1941 года не написал мне из
Камышенка – татарской деревни, в которой его, безработного, подселили еще с тремя
женщинами к татарской семье.
Впервые за время войны из папы вырывается стон.
Уфа. 17 декабря 1941 го да. Папа мне.
"Ach, Trautchen, wir haben ja manchmal so große Sehnsucht nach Euch und mitunter
überkommt ein Gefühl ganz großer Einsamkeit und Trauer. Aber es ist Krieg - kein gewöhnlicher
Krieg - und sein Ausgang entscheidet, ob wir leben werden. Halten wir den Kopf hoch und tun wir
alles, was in unserem Kräften steht unserem Lande zu helfen. Die ersten, ernsten Erfolge an der
Front sind da, der Faschismus muß seinen Tod finden."
«Ах, Траутхен, иногда на нас нападает такая тоска по вам, а порой накатывает
такое огромное чувство одиночества и печали. Но идет война, необычная война, от ее
исхода зависит, будем ли мы жить. Надо выше держать голову и сделать все, что в наших
силах, чтобы помочь нашей стране. Первые, самые первые успехи на фронте уже налицо,
фашизм должен быть убит».
И далее папа продолжает:
"Einiges von unserem Leben. Mama arbeitet in Ufa, wohnt in einer îáùåæèòèå (Wohnheim?).
Ich wohne 30 km von Ufa entfern, in einem Kolchos. Einquartiert bin ich mit noch 3 Genossen in
einem Bauernhaus. Ich wohne in einem tatarischen Dorf; die Lebensgewohnheiten sinsd hier sehr
primitiv, es gibt viel Schmutz und Ungeziefer. Radio haben wir keines und Zeitungen kommen
unregelmäßig und mit großer Verspätung. Der Weg nach Ufa ist sehr beschwerlich, es liegt tiefer
Scnee und der kalte Steppenwind ist oft gefährlich. In diesen Tagen muß ich aber in die Stadt,
hoffentlich nimmt mich ein Schlitten mit. Unsere Ski mußten ja in Moskau bleiben. Vielleicht ziehe
ich bald nach Ufa um, irgendetwas möchte ich arbeiten.
cmp4=j6d
154/347
Wie ist es jetzt mit Eurer Ernährung? Satt werdet Ihr doch?
Nun viele herzliche Grüße und einen lieben Kuß auch für die Brüder. Dein Papa."
«Немного о нашей жизни. Мама работает в Уфе, живет в общежитии. Я живу в 30-
ти километрах от Уфы, в колхозе. Меня поселили еще с тремя товарищами в деревенской
избе. Я живу в татарской деревне, условия жизни очень примитивные, очень много грязи и
клопов с тараканами. Радио у нас нет, газеты поступают нерегулярно и с большим
опозданием. Дорога в Уфу трудная, лежит глубокий снег, а холодный степной ветер часто
опасен. Но на этих днях я должен быть в городе, надеюсь, что меня подвезут какие-нибудь
сани. Наши лыжи остались в Москве. Может быть и я скоро переберусь в Уфу, мне ведь
хочется работать.
Как сейчас ваше питание? Вы ведь бываете сыты?
Ну, много сердечных приветов и милых поцелуев также братьям. Твой папа».
Это письмо папа передал с женщиной, предпринявшей попытку из Уфы добраться до
«Лесного», а потому не было уверенности, что оно меня найдет. Через два дня папа пишет
снова:
Уфа. 19 декабря 1941 го да. Папа мне.
"Mein liebes Trautchen,
heute früh um 4 Uhr habe ich mich auf einen Schlitten gesetzt, und bin von meinem Kolchos,
in dem ich seit unserer Evakuierung aus Moskau lebe, wieder einmal nach Ufa gefahren um einiges
zu erledigen. Nach einer sechsstündigen Schlittenfahrt kam ich um 10 Uhr vormittag' in Ufa an und
begab mich gleich in das schöne Haus, dem zweiten Lux, wo die Mama in einem Zimmer mit noch
10 Genossinnen wohnt. Mama war gerade im Nebengebäude frühstücken und kam gleich gelaufen
und erzählte mir, daß von Dir nach so langer Zeit ein Brief angelangt ist. Den mußte mir die Mama
gleich vorlesen und je länger sie las, um so größer wurde meine Freude; denn diesmal hast Du uns
einen wirklich lieben und schönen Brief geschrieben.t . Lieb und schön darum, weil Du diesen Brief
mit dem Herzen geschrieben hast. Jetzt habe ich ihn nochmals allein für mich gelesen und ich muß
Dir gleich eine Antwort schicken.
Du weißt wahrscheinlich schon, daß wir mit Mamas Betrieb am 16. Oktober aus Moskau
fortgefahren sind. Es waren aufregende Stunden und Tage und die Eisenbahnfahrt nach Ufa
teilwese auch mit Schwierrigkeiten verbunden, besonders bezüglich der Ernährung. Mama und ich
hatten uns in der Nacht verloren, aber in der Eisenbahn fanden wir uns wieder und wir fuhren dann
mit einem Transport, der infolge seines disziplinierten und organisierten Kollektivs die10 tätige
Reise mit am besten durchführte. Weil die Wohnungen in Ufa nicht ausreichten, wurde ein
grösserer Teil der Genossen, für die sich im Augenblick auch keine Arbeit finden liess, in die
nächsten Kollektivwirtschaften untergebracht. Darunter auch ich. Während Mama zur Arbeit in
Ufa verblieb, zog ich 35 km weiter ins Dorf Kamischenka. Das liegt inmitten der Steppe, weit und
breit, kein Wald, kein Park. Überall Steppe, Steppe. Ich wohne im Hause eines Kolchosbauern,
dessen 3 Söhne an der Front sind, gemeinsam mit noch drei Genossinnen. Wir müssen uns selbst
beköstigen und da es weit und breit keinen Markt gibt, ist das gar nicht so einfach und nur mit viel
Zeit und Arbeitsaufwand möglich. Es ist ein rein tatarisches Dorf, in dem ich lebe und oft schwerig,
sich russisch zu verständigen. Die Frauen verstehen fast gar kein russisch. Arbeit im Kolchos gibt
es für uns nicht. Niemand von uns ist für eine solche Winterarbeit auf dem Felde entsprechend
angezogen, und für die meisten ist die Arbeit auch körperlich viel zu schwer. Die Tage sind kurz,
aber unserer Petroleum sehr knapp, so dass man die Abende zum Lesen und Lernen auch nur
ungenügend ausnutzen kann. Obgleich gar nicht so weit von der Stadt entfernt erhalten wir nur eine
einzige Zeitung und diese oft mit ziemlicher Verspätung. Du siehst, die Lebensbedingungen in
unserem Kolchos sind für uns "Moskauer" gar nicht so leicht. Das Schlimmste ist die gewisse
politische Isoliertheit, es git bis heute auch kein arbeitsfähiges Radio.
So nun hast Du eine kleine Vorstellung von meinem Leben. Wie es Mama in Ufa gefällt wird
cmp4=j6d
155/347
sie Dir selbst erzählen. Fuer sie gab es auch Schwierigkeiten genug, aber in der Hauptsache sind
sie überwunden. Schliesslich ist das Wichtigste der Beginn der Wendung an der Front. Der grosse
Erfolg der Roten Armee bei Rostow und die Abwendung der unmittelbaren Gefahr für Moskau, das
erfüllt uns mit grosser Freude und hilft über alle augenblicklichen Schwierigkeiten hinweg...
Dass Dir Bredel gut gefallen hat, dass Du wieder Freude an der deutschen Sprache
emfindest, hat mich besonders gefreut. Bredel hat in seinem Roman in der Hauptsache seine
eigenen Erlebnisse niedergeschrieben. Und weil fast alles Selbsterlebstes ist darum wirken seine
Helden so lebenswahr, denn er hat nichts Übertrieben und nichts verschönert. Schreibe uns öfter
was Du liest. Wenn Du wieder zu den Brüdern komms,t drückt ihnen ein Küsschen auf die Schnäbel
und schreibe uns auch, wie Du sie angetroffen hast, ob sie lustig sind, noch deutsch verstehen und
uns noch nicht vergessen haben. Für Dich einen ganz lieben, herzlichen Kuss."
«Моя милая Траутхен,
сегодня в 4 часа утра я сел на сани и отправился из своего колхоза, в котором живу со
времени нашей эвакуации из Москвы, еще раз в Уфу, чтобы наладить кое-какие дела. После
шестичасовой поездки на санях я в 10 утра прибыл в Уфу и отправился к красивому дому –
второму «Люксу», где в одной из комнат живет мама вместе с 10 товарищами. Мама как
раз была в соседнем здании завтракать и сразу прибежала, и рассказала мне, что от тебя
после большого перерыва пришло письмо. Его мне мама должна была немедленно
прочитать, и чем дольше она читал, тем больше была моя радость; ибо в этот раз ты
написала действительно милое и хорошее письмо. Милое и хорошее потому, что писала ты
его сердцем. Сейчас я его еще раз прочел сам и сразу должен тебе ответить.
Ты, наверно, уже знаешь, что мы с маминым учреждением 16 октября уехали из
Москвы. Это были дни и часы, полные тревог, а поездка на поезде в Уфу была сопряжена с
некоторыми трудностями, особенно относительно еды. Мама и я друг друга ночью
потеряли, но в поезде снова нашли друг друга, и ехали потом в вагоне с коллективом,
который в силу своей дисциплинированности и организованности лучше всех преодолел 6-ти
дневную дорогу. Из-за того , что жилья в Уфе недостаточно, значительная часть
товарищей, для которых пока не нашлось работы, были размещены в колхозах. Среди них и
я. В то время как мама осталась работать в Уфе, я отправился за 35 километров дальше в
село Камышенка. Оно расположено посреди степи, кругом нет никакого леса, рядом
никакого парка, одна степь да степь и поля. Я живу вместе с еще тремя товарищами в
доме колхозника, три сына которого воюют на фронте. Мы сами должны себя кормить, а
так как нигде нет и намека на рынок, это совсем не так просто и требует много времени и
труда. Это чисто татарское село, в котором я живу, и часто трудно общаться по-русски.
Женщины почти совсем не понимают по-русски. Работы в колхозе для нас сейчас нет.
Никто из нас не одет соответственно зимней работы в поле. Кроме того, для
большинства труд и физически слишком тяжел. Дни короткие, но у нас слишком мало
керосина, так что и вечера трудно использовать для чтения и учебы. Хотя мы вовсе не
столь далеки от города, сюда поступает всего одна газета, но и эта очень часто с
большим запозданием. Ты видишь, что условия жизни для нас, «москвичей», вовсе не легки.
Самое страшное это определенная политическая изолированность, до сих пор нет
работающего радио.
Так, теперь у тебя есть небольшое представление о моей жизни. Как маме нравится в
Уфе, она напишет тебе сама. У нее тоже хватило всяческих трудностей, но в главном они
преодолены. А, в конце концов, самое важное сейчас это перелом на фронте. Большой успех
Красной армии под Ростовом и устранение непосредственной угрозы для Москвы,
преследование и уничтожение фашистов, все это наполняет нас огромной радостью и
помогает в восприятии сложностей сегодняшнего дня...
То, что тебе понравился Бредель, то, что ты снова получаешь удовольствие от
немецкого языка меня особенно обрадовало. Бредель в своем романе в основном отобразил
пережитое им самим и именно поэтому его герои столь жизненно правдивы, он ничего не
cmp4=j6d
156/347
преувеличил и ничего не приукрасил. Пиши нам чаще о том, что ты читаешь Когда ты
снова увидишь братишек, подари им милый поцелуй в их клювики и напиши нам, какими ты
их застала, были ли они веселы, понимают ли еще по-немецки и не забыли ли нас. Тебе
совсем милый сердечный поцелуй от твоего папы».
Уфа. 5 января 1942 го да. Папа мне.
"Liebes Trautchen,
am 30. Dezember bin ich auf ausgeliehen Ski wieder zu Besuch nach Ufa gekommen und habe
mit der Mama und ihren Genossinnen Neujahr gefeiert. In der Nacht, zwischen 10 und 12 Uhr
hatten wir eine sehr schöne Versammlung, wo ein Genosse einen Vortrag hielt. Er gab einen
politischen Rückblick über das verflossene Jahr, und die Perspektive für das neue Jahr war
selbstverstsndlich sehr optimistisch. Noch in derselben Nacht erreichte uns die Nachricht von dem
grossen Sieg über die Faschisten bei Kaluga. Das war das schönste Neujahrsgeschenk, das die Rote
Armee unserem Lande machen konnte...
Nach der Versammlung setzte wir uns noch für einige Stunden bei Kaff ee und Butterbroten
zusammen, plauderten, sangen, erzählten von Euch, und alle wünschten wir uns, dass wir recht bald
wieder alle beeinander sind.
Wie habt Ihr das neue Jahr begrüsst? Sicher wart Ihr alle recht lustig. Hatten die Kleinen
eine Jolka? Und fanden sich auch ein paar Naschereien und Spielsachen für sie? Wir heben schon
seit langem ein paar schöne Konfekts und Rosinen für Euch auf, kommt nur bald, sie essen.
Nun, Trautchen, bist Du ja bald 15 Jaher alt. Ach, bist Du schnell gross geworden. Eigentlich
ist es noch gar nicht lange her, als wir Dich das erste Mal zur Schule brachten. Und nun schliesst
Du schon nach 2 1/2 Jahren mit der Schule ab. Hast Du schon wieder einmal gedacht, was Du
gerne werden möchtest? Na, inzwischen haben wir in Deutschland die Sowjetmacht, dann kannst
Du mit Elga in Moskau und Berlin studieren."
«Милая Траутхен,
30 декабря я встал на одолженные лыжи и снова попал в гости в Уфу. Я справлял с
мамой и ее товарищами новый год. Ночью, между 10 и 12 часами у нас было очень хорошее
собрание, на котором один из товарищей сделал доклад. Он сделал политическую
респективу о прошедшем годе, а перспектива на следующий была, конечна, весьма
оптимистичной. Еще в ту же ночь мы получили известие о большой победе над
фашистами под Калугой. Это было лучшим новогодним подарком, который наша Красная
армия преподнесла стране...
После собрания мы сели все вместе на несколько часов за чашечкой кофе и
бутербродами, болтали, пели, рассказывали о вас и все желали нам, чтобы вы как можно
скорее были снова с нами вместе.
Как встретили вы новый год? Наверняка вы были очень веселыми. У малышей елка
была? Как им понравились угощения и игрушки? У нас давно уже есть для вас пара конфет
и изюм, приезжайте скорее их скушать.
Ну, Траутхен, скоро тебе 15 лет. Ах, до чего же быстро ты выросла. Ведь совсем
недавно мы привели тебя в школу, а теперь ты ее через 2 с половиной года уже окончишь.
Ты уже думала, кем ты хочешь стать? Ну, за это время у нас в Германии будет советская
власть и тогда ты сможешь вместе с Эльгой учиться в вузе в Москве и в Берлине».
ПЯТНАДЦАТИЛЕТИЕ
21 января 1941 го да. Травка Эльге.
«Свое пятнадцатилетие (20 января) встретила с отмороженным носом. Он у меня
сейчас весь красный...
17 января мне сказали, что Рольфик сильно заболел, 18 января – было 41 градуса, я
cmp4=j6d
157/347
пошла в «Лесной курорт» (7 километров туда и 7 обратно). У Рольфика дизентерия. Но он
весел, похудел. В изоляторе очень холодно. Ручки у него синие. У Вольфика тепло, он
выглядит лучше. По дороге отморозила себе ноги выше колен и нос. Из-за этого второй
день не хожу в школу. У нас морозы 40 градусов. Я намазала нос, пришла в столовую, так
все, от мала до велика, начали смеяться. Я очень смутилась».
ЗАХАРЬИНО
ЯНВАРЬ-ФЕВРАЛЬ 1942 ГОДА
МАМА, ПАПА И Я
СЛОЖНОСТИ ВЗАИМОПОНИМАНИЯ
1 января 1942 го да я, наконец, получила мамино письмо о т 11 октября, написанное в
ответ на мой крик души о конфликтах с интернатскими взрослыми, полагавшими, что я со
Светом целуюсь. За три месяца, что прошли между моим и маминым письмами утекло
много воды и, естественно, многое изменилось и в моих делах и со взрослыми, и в моих
отношениях к Свету. Правда, в начале захарьинского бытия у меня здесь были свои
проблемы. Но я сумела преодолеть их сама при поддержке Света, а исключение из школы
одолела при помощи интернатского руководства. Мама и папа в этот период переезжали в
Уфу, писем от них я не получала и трудности своего бытия, я сумела преодолеть без них.
Так что все уже было о кей.
Мама, отвечавшая мне в октябрьские дни битвы под Москвой, увозившая не
отправленное письмо с собой в Уфу и опустившая его в уфинский почтовый ящик только в
декабре, совершенно не учла, что своим письмом могла попасть пальцем в небо.
Господи, как оно меня ранило! Насколько я в мамином представлении была совсем
другой, чем в своем собственном! А я ведь так по ним скучала!
Мамино письмо от 11 октября 1941 года.
Москва, 11 октября 1941 года. Мама мне.
"Nun, mein liebes Trautchen, was ist denn da bei dir wieder los? Am 18.9 . schreibst Du uns
"Wir haben unsere Leiter nicht gern, die Arztin ist dumm", und Anfang Oktober werde ich zum
Mestkom gerufen, wo man mir einen Brief von Gen. Pawlowa und Antonenko zeigt, in dem beide
unter anderem schreiben, daß Trawka Schälike sich den Erwachsenen gegenüber ungebührlich
zeigt, daß sie keine Achtung vor den Erwachsenen hat, daß sie sich von den Erwachsenen nichts
sagen läßt, die Kinder um sich sammelt und gegen die Erwachsenen unterstützt. Also, was ist hier
los?
Ich habe mir zuerst nur gedacht, Trautchen ist immer noch nicht charakterfest geworden.
Dieselbe Sache, wie im vorigen Jahr in der Schule: "Ich bin nicht einverstanden mit dem, was die
Erwachsenen sagen, darum lasse ich mir nichts von ihnen sagen, ziehe die Schulter hoch, rümpfte
die Nase - ich bin klüger als die Erwachsenen" - so denkt mein Trautchen.
Hast Du Dir ernstlich überlegt, Trautchen, wohin dieser schlechte Charakterzug - die
Einbildung - führt? Dahin, daß Du unaufmersam, oberflächlich wist, nicht tiefer nachdenkst über
eine Sache, einen Menschen, über das Leben überhaupt. Trautchen, Du bist bald 15 Jahre alt. Du
bist klug genug, um nachzudenken. Es ist nicht richtig, wenn du auf eine Beschuldigung Dir
gegenüber - sie mag sogar nicht stimmen - so reagierst, daß Du Dich abschließt mit dem einfachen
Bemerken, das ist "Quatsch", die das sagen, sind dumm, ich habe sie nicht gern. Und daraus ziehst
cmp4=j6d
158/347
Du Deine Konsequenzen und benimmst Dich falsch. Aber das für diese Beschuldigung eine Ursache
vorlag (vielleicht eine falsch betrachtete), das hast Du nicht überlegt. Diese Ursache hast Du nicht
beseitigt.
Wollen wir mal die Sache näher anschauen. Also, da fährt mein 15jähriges Trautchen mit
anderen 14-, 15-, 16-, 17jährigen Jungen und Mädchen weit weg von Mama und Papa. Trautchen
und alle anderen Jungen und Mädchen sind noch keine fertigen Menschen, ihr Charakter muß erst
noch geformt werden. Und gerade in diesem Alter stürmen sehr viele Eindrücke auf den Chjarakter
ein, die alle an der Formung mitbeteiligt sein wollen. Und eins der stärksten Momente, bedingt
durch die körperliche Entwicklung in diesem Alter, das ist die Freundschaft und die Liebe. Und
diese beiden können so stark werden, daß sie alles andere unterdrücken, daß kein Raum, keine Zeit
mehr für etwas anderes ist, daß Lernen und Arbeiten in der Hintergrund treten, untergeordnet
werden, vergessen werden. Die Gedanken beschäftigen sich mit dem Gegenstand der Freundschaft
und Liebe. Man wird unaufmerksam, zerstreut, macht seine Arbeiten nicht richtig, kann über nichts
anderes mehr richtig nachdenken, immer wollen die beiden dabei die Alleinherschaft haben. Sieh,
die Väter und Mütter waren alle einmal in diesem Alter. Wir wissen also aus eigener Erfahrung, wie
es in einem so jungen Menschenkind, das ein ganzer Mensch werden will, aussiht, wie es da
hämmert und stürmt. Und sie kennen die Gefahren, die dabei drohen. Und wenn sie nun selbst
Kinder in dem Alter haben, dann werfen sie ein ganz besonderes Auge gerade auf deisen Kampf der
Freundschaft und Liebe um die Alleinherschaft. Und damit in diesem jungen Alter bei der Formung
des Charakters nicht ein Carakterzug die Oberhand bekommt, daß alle guten Charakterzüge ihren
Anteil haben, daß das junge Menschenkind ein Mensch wird, der in allen Lebenslagen, bei allen
Schwierigkeiten seinen Mann steht, ein nützliches Glied der Gesellschaft wird, bremsen die Väter
und Mütter immer den Charakterzug, wo sie merken, daß er gefährlich werden kann, das Kind
einseitig machen kann. Sie erziehen ihr Kind. Und da durch die besonderen Kriegsumstände Ihr
jetzt von Euren Vätern und Müttern getrennt seid, da wir Euch nicht täglich beobachten und lenken
können, haben unsere Stelle in der Erziehung andere Mütter übernommen. Ihr seid noch keine
fertigen Menschen, Ihr müßt noch erzogen werden. Ihr müßt noch gelenkt werden. Auch die Schule
erzieht Euch und das Leben, aber nicht allein. Und Ihr müßt den Müttern, die Euch zur
bedsonderen Erziehung beigegeben sind, dieselbe Achtung entgegenbringen wie Euren eigenen.
Wenn Du nachdenkst, wirst Du etwas besser verstehen, warum die Arztin zu dem Eindruck
kam, daß Ihr Kinder dort verliebt wäret und daß Du einen Jungen geküßt haben sollst. Erstens ist
die besondere Aufmerksamkeit der Erwachsenen bei Kindern in diesem Alter auf die Entwicklung
gerade dieser Charakterzüge - Freundschaft und Liebe - gerichtet. Und da diese eben so gewaltig
anstürmen, besteht die Aufgabe der Erwachsenen eben in den meisten Fällen, zu bremsen. Und
sicherlich habt Ihr alle durch Euer Benehmen doch Anlaß gegeben zu der Vermutung, daß Ihr
"verliebt" seid.
Da denkt Ihr Mädchen sicher als erstes, wenn Ihr aufsteht, welche Jacke oder welches Kleid
zieh ich an, das schön ist "und den Jungen gefällt". Da steht Ihr vor dem Spiegel - viel länger als
nötig - und werft das Haar linkst und rechts herum und denkt dabei, "ob ich darin schön aussehe".
Und wenn Ihr dann aus der Stube kommt und geht zum Frühstück, da werden die Jungen besonders
freundlich gegrüßt "Guten Morgen, gut geschlafen?", da wird auch gelächelt. Aber wenn man der
Leiterin oder Arztin begegnet, da sagt man nur "Morgen", wenn man überhaupt noch sagt,
vielleicht übersieht man sie sogar. Und am Frühstückstisch, da sitzen die Mädels zusammen und
kischern und erzählen sich von den Jungen. Und wenn die Erwachsenen etwas mehr um Ruhe
bitten, dann wird gedacht: "die sind ja dumm". Vielleicht wird auch meine Trautchen sogar wieder
die empörte tun und sagen: "Noch nicht mal lachen darf man" und sich dabei denken, sie hat sogar
eine Heldetat vollbracht, weil sie das "Recht verteidigte"! Und so gibt's am Tage noch viele
Momente, aus denen man entnehmen kann, daß sich die Gedanken alle um den einen Gegenstand
drehen. Und am Abend vielleicht, da will man, daß die großen Mädchen noch in der Küche etwas
helfen oder waschen oder dergleichen tun. Man sucht, man fragt: Wo ist Trautchen, wo ist die und
der und der? Ja, sie sind spazieren. Wohin, haben sie nicht gesagt, holen kann man sie nicht. Ist
cmp4=j6d
159/347
das nicht wieder ein Beispiel, daß die Erwachsenen denken können, Ihr seid "verliebt"? Trautchen,
und wenn Du nachdenkst, findest Du viele Beispiele aus Eurem Benehmen, die Ihr "verliebt"seid.
Vielleicht stimmt eines meiner Beispiele nicht. Vielleicht stehst Du frühmorgen schnell auf,
überlegt, welche Jacke ist die praktische für die Arbeit. Vielleicht machst Du Dir vorm Spiegel
schnell eine Spange ins Haar und denkst dabei, so ist es besser, dann fallen die Haare beim Bücken
nicht so ins Gesicht, oder bindest Dir ein Tuch um den Kopf, damit beim Helfen in der Küche kein
Haar un die Suppe fällt. Und am Frühstückstisch überlegt Ihr Euch, wie Ihr die Arbeit für den Tag
einteilt, so, daßIhr auch sogar noch Zeit für Euch habt zum Ausruhen. Und am Abend sitzt Ihr
vielleicht alle Jungen und Mädel zusammen in einem Zimmer, und da wird aus der "Prawda"
vorgelesen und Ihr diskutiert darüber, werdet Euch klar über die jetztige schwere Lage und
überlegt, inwiefern Ihr der Roten Armee und dem Lande noch mehr helfen könnt. Und vergeßt nicht
dabei, daß Ihr eine große Hilfe schon leistet, wenn Ihr in der nächsten Umgebung immer helfend
einspringt, selbst Initiative zeigt und nicht wartet, bis man Euch sagt, dieses und jenes ist zu tun.
Und Disziplin halten - auch dann wenn Ihr auf den ersten Augenblick nicht versteht, warum. Beim
Nachdenken werdet Ihr schon dahinter- kommen.
Nun, und was soll ich sagen, daß man von Dir sagt, Du hättest einen Jungen geküßt? Erstens,
daß Du Dich so benommen hast, daß man dies denken kann. Zweitens aber, wenn du mir schreibst,
daß Du das nicht getan hast, glaube ich Dir. Warum sollst du mich belügen? Denn ich habe doch
so viel Vertrauen zu Dir, daß Du selbst von Dir aus einsiehst, daß Du zum Küssen eines fremden
Jungen noch zu jung bist. Und ich habe die große Hoffnung, daß Du in dem Kampf um die
Formung Deines Charakters soviel Bewußtsein aufbringst, daß Du entscheiden kannst, was in
deinem Alter schlecht und gut ist. Deine Hauptaufmerksamkeit muß jetzt gerichtet sein auf das
Lernen - und durch die Kriegsumstände bedingt - auf das Arbeiten. Ihm ist alles unterzuordnen.
Darauf müssen sich jetzt Deine Gedanken konzentrieren. Natürlich sollst Du auch Erholung haben,
sollst auch lachen und lustig sein, aber alles vermeiden, was Dich beim Lernen und Arbeiten
hindert. Zum Lieben und Küssen hast Du noch einige Jahre Zeit, da mußt Du erst einen fertigen
Charakter haben, mehr Menschenkenntnis, denn man küßt doch nicht einen jeden. Jetzt kannst Du
Deinen kleinen Brüderchen mal einen Küßchen schenken und ihnen sagen, das ist von der Mama
und vom Papa. Und ich und der Papa möchten Dir auch mal wieder ein Küßchen schenken,
möchten Euch alle drei mal wieder fest in unsere Arme nehmen. Aber das geht jetzt nicht.
So, Trautchen, jetzt ließ Dir den Brief nochmals durch und denke nicht, das ist ja "Quatsch",
was die Mama mir schrebt, sondern denke darüber nach. Und eines Abends setzt Du Dich in
irgendeine rihige Ecke und schreibst mir mal einen Brief. Schreib mir, womit Du nicht in meinem
Brief einverstanden bist, wo ich Dich nicht verstanden habe, worauf ich nicht geantwortet habe,
worüber Du noch etwas wissen willst, und schreib mir auch, worin ich recht habe."
"Ну что это, милая моя Траутхен, с тобой снова происходит? 18 сентября ты
пишешь нам: «Мы не любим свое начальство, а врачиха дура», а в начале октября меня
вызывают в местком, и показывают мне письмо товарищей Павловой и Антоненко, в
котором обе среди прочего пишут, что Травка Шелике ведет себя неподобающе по
отношению к взрослым, что у нее нет уважения к взрослым, что она совершенно не
слушается взрослых, группирует вокруг себя детей и направляет их против взрослых. Итак,
что же происходит?
Сначала я подумала, что Траутхен все еще не обрела твердость характера. Та же
история, что в прошлом году в 175ой школе: «Я не согласна с тем, что говорят взрослые, а
потому и слушать их не стану, презрительно дерну плечом, задиру нос – я и так умнее
взрослых» – так думает Траутхен.
Ты когда-нибудь задумывалась, Траутхен, над тем, к чему приводит эта плохая черта
характера – самомнение? К тому, что ты становишься невнимательной, поверхностной,
не задумываешься глубоко о каком-нибудь деле, о человеке, вообще о жизни. Траутхен, тебе
скоро 15 лет. Ты достаточно умна, чтобы задуматься. Это неправильно, когда ты
реагируешь на какое-то обвинение – будь оно даже неверным, тем, что просто
cmp4=j6d
160/347
отмахиваешься замечанием – «Это чушь, а те, кто так думают или говорят, просто
дураки, я их не люблю». И отсюда ты делаешь свои выводы и ведешь себя неверно. А о том,
что для обвинения была и некая причина (может быть неверно понятая), об этом ты не
подумала. Эту причину ты не устранила.
Давай-ка взглянем на ситуацию поближе. Итак, уезжает моя 14-ти летняя Траутхен
с другими 14-, 15-, 16-, 17-ти летними мальчиками и девочками далеко- далеко от мамы и
папы. Траутхен и другие мальчики и девочки еще не сложившиеся личности, их характер
еще формируется. И как раз в этом возрасте характер штурмуют самые разные
впечатления, которые все хотят принять участие в его формировании. И одним из самых
сильных моментов, обусловленных телесным развитием в этом возрасте, является дружба
и любовь. И оба – и дружба и любовь, могут стать столь сильными, что подавят все
остальное, да так, что не останется времени и места для остального, так что и учеба и
работа окажутся на задворках, будут подчинены, или даже забыты. Мысли заняты
только предметом дружбы или любви. Человек становится невнимательным, рассеянным,
не справляется со своей работой, ни о чем другом думать не может. Все время оба – и
дружба и любовь хотят быть господствующими. Видишь ли, отцы и матери все когда-то
были в этом возрасте. Они на собственном опыте знают, что происходит с человеческим
детенышем, который собирается стать полноценным человеком, как там все в нем
клокочет и штормит. Они знают о тех опасностях, которые при этом грозят. А если у них
самих теперь есть дети в этом возрасте, тогда они заостряют свое внимание как раз на
борьбу дружбы и любви за единовластие. И для того, чтобы в этом молодом возрасте при
формировании характера только одно не взяло вверх над всем остальным, для того, чтобы
все хорошие черты характера нашли свое место, дабы юное дитя человеческое стало
человеком, способным во всех жизненных ситуациях, при всех трудностях быть стойким
человеком, полезным членом общества, отцы и матери тормозят всегда ту черту
характера, которая, по их наблюдению, может стать опасной, сделать ребенка
односторонним. Они воспитывают своего ребенка. А так как из-за войны вы сейчас
разлучены со своими отцами и матерями, так как мы не можем сами ежедневно
наблюдать вас и направлять, эту роль воспитания взяли на себя другие матери. Вы еще не
сложившиеся личности, вас еще надо направлять. И школа вас воспитывает, и сама жизнь,
но не только они. И матерей, которые приставлены к вам как воспитатели, вы должны
уважать так же как своих собственных мам.
Если ты подумаешь, то немного лучше поймешь, почему у врача сложилось
впечатление, что вы, дети, там все влюблены друг в друга и что ты, якобы, поцеловала
одного мальчика. Во-первых, внимание взрослых по отношению к детям этого возраста
сосредоточено как раз на развитие характера в отношениях дружбы и любви. А так как
дружба и любовь так неистово наступают, задача взрослых в большинстве случаев
состоит в том, чтобы помочь притормозить. И наверняка все вы своим поведением все же
дали повод заподозрить, что вы «влюблены».
Вот вы, девочки, когда встаете утром, в первую очередь думаете о том, какую кофту
или какое платье надеть, чтобы было красиво и «понравилось мальчишкам». Вы стоите
перед зеркалом – гораздо дольше, чем необходимо – и зачесываете волосы то налево , то
направо, и решаете как лучше, «чтобы я была красивой». И когда вы потом выходите из
комнаты и идете завтракать, то мальчикам говорится очень приветливо «Доброе утро,
хорошо спалось?» и к тому же им еще и улыбаются. Но когда встречаются с
воспитательницей или врачом, то цедят коротко «Здрасьте», если вообще что-нибудь
говорят, а то и просто проходят мимо, не замечая. А в столовой девочки сидят за одним
столом и шушукаются о мальчиках. А когда взрослые просят быть чуть-чуть потише,
тогда сразу делается вывод «Да они просто дураки». Может быть моя Траутхен даже
больше всех возмутиться и скажет: «Уже и посмеяться нельзя», а про себя подумает, что
совершила большое геройство, так как «защищала правое дело». И так в течение дня
cmp4=j6d
161/347
накапливается немало моментов, когда можно предположить, что мысли вертятся
только в одном направлении. А вечером может быть возникает необходимость в том,
чтобы девочки немного помогли на кухне, или при стирке, или еще что-то в этом роде.
Девочек ищут, спрашивают: «А где Траутхен? Где тот или другой?» А что такого? Они
пошли гулять. А куда, не сказали, позвать их невозможно. Разве это снова не пример
вашего поведения, из-за которого взрослые могут подумать, что вы «влюблены».
Может быть тот или иной пример и не годиться. Может быть утром вы быстро
встаете, думаете о том, какая кофта наиболее практична для работы. Может быть
перед зеркалом ты быстро закалываешь волосы заколкой и думаешь при этом, что так
удобней – волосы при наклоне во время прополки не будут лезть в глаза, или повязываешь
голову косынкой, чтобы при дежурстве на кухне ни один волосок не оказался в супе. А за
завтраком вы думаете о том, как лучше распланировать рабочий день, чтобы осталось
время и для отдыха. А по вечерам вы все, и мальчики и девочки, сидите в одной комнате и
читаете вслух статью из «Правды», обсуждаете ее, осознаете сложность сегодняшнего
положения и думаете о том, как еще вы можете помочь Красной армии и стране. И не
забываете при этом, что уже оказываете большую помощь, когда помогаете в
ближайшем своем окружении, сами проявляете инициативу, а не ждете, пока вам скажут
сделать то или иное. И соблюдать дисциплину – и если сперва вы и не сообразите зачем это
надо, то подумав, поймете.
Ну, и что мне сказать тебе по поводу того, что ты, якобы, поцеловала мальчика. Во-
первых, значит ты себя так вела, что так могли подумать. Во-вторых, однако, раз ты мне
пишешь, что ты этого не делала, я тебе верю. Зачем тебе было бы лгать мне? Ведь у меня
к тебе столько доверия, что я знаю – ты сама понимаешь, что для поцелуев с чужим
мальчиком ты еще слишком мала. И у меня есть большая надежда, что в борьбе за
формирование твоего характера в тебе достаточно сознания, чтобы самой решать, что в
твоем возрасте плохо, и что хорошо. Твое главное внимание сейчас должно быть
сосредоточено на учебе, а в связи с войной и на работе. Этому должно быть подчинено все.
Вокруг этого должны быть сосредоточены все мысли. Конечно, ты имеешь право и на
отдых, хочешь посмеяться и быть веселой, но надо избегать всего, что мешает учебе и
работе. Для любви и поцелуев у тебя есть еще пара лет в запасе, сперва у тебя должен
полностью сложится характер, накопиться знание о людях, ведь не целуются же с
каждым. Сейчас ты может поцеловать своих маленьких братишек и сказать им, что это
от мамы и папы. И мама и папа тоже хотят тебя снова поцеловать, хотят вас троих
снова крепко-крепко обнять. Но это сейчас невозможно.
Ну вот, Траутхен, теперь еще раз перечитай мое письмо и не думай, все это «чушь
собачья», что мне мама тут написала, а обо все задумайся. И каким-нибудь вечером сядь в
тихий уголок и напиши мне письмо. Напиши мне, с чем ты в моем письме не согласна , в чем
я тебя не поняла, о чем ты еще хочешь узнать, и в чем я не права».
Маме в месткоме Коминтерна накануне битвы по д Москвой накрутили хво ст из-за
моего «пло хого поведения», выдали характеристику дочери, которую мама аккуратно
переписала. Ничего хорошего из характеристики не следовало:
«Здоровая, очень своенравная, властная, грубая. Любит руководить массой и
направляет детский коллектив против взрослых, контролирует взрослых. Работать умеет
и хорошо работает, но только по своему желанию, но не по указанию взрослых. В личной
жизни опрятна. Нет валенок с галошами. Письма получает регулярно».
Маме стало бо льно, и она обрушила на меня в во спитательных целях каскад
воображаемых картинок моего бытия, ни на йоту не соответствовавшие действительности.
Моя мама меня совершенно не поняла!
Она писала дево чке, с ко то рой рассталась всего три месяца тому назад, но не знала,
что война превращает один месяц в три, а то и во все пять, и я была уже совсем другой, да и
cmp4=j6d
162/347
проблемы, с которыми я успела столкнуться были то же совсем не девчачьими
И на рассудочно -взвешенное письмо моей мамы я ответила эмоциональным шквалом
несогласия по большим и малым вопросам. И врачиха все-таки дура, и Света я люблю, и не
только вопросами любви забита моя голова. Да и проблем у меня полон рот, достаточно
серьезных, и Свет помо гает мне их разрешать.
Но то, что я уже обнимаюсь с «чужим мальчиком», я от мамы все-таки скрыла. И все
перепады мо их настро ений из-за Света я тоже сохранила в тайне.
Эльга, а не мама была моей наперсницей в истории любви к Свету Рашевскому.
3 января 1942 го да. Я маме.
"Liebe, liebe Mama!
Heute bekam ich Deinen Brief vom 11. Oktober. Ich las ihn und weinte. Mama, denkst Du,
daß ich außer an Liebe und Freundschaft wirklich nichts anderes denken kann. Ich denke viel mehr
ans Lernen, ich möchte lernen, ein kluger Mensch werden! Ich möchte auch etwas für den Sieg
machen, ich wollte auch mit den 9. und 10. Klassen wegfahren und arbeiten, aber man hat mich
nicht genommen - ich bin ja erst in der 8. Klasse! Im Kolchos habe ich auch nicht schlecht
gearbeitet. Ich habe nie gesagt: "Mädel, gehen wir heute nicht zur Arbeit." Umgekehrt, ich wollte
immer, daß wir zur Arbeit gehen. Mama, ich prahle nicht, ich will, daß Du von mir nichts
Schlechtes denkst. Um den Kopf habe ich immer ein Kopftuch gebunden, ich saß nicht vor dem
Spiegel, Mama! Glaube mir! Und den Erwachsenen sage ich jetzt nichts mehr Grobes, und der
Arztin. Mama, sie ist ein sehr schlechter Mensch, ein Egoist. Die Erwachsenen lieben sie auch
nicht, sie denkt nur an sich. Sie wollte hier wohnen, und darum hat man die Kinder in ein
schlechteres Zimmer eingesiedelt, und sie bekam ein großes Zimmer. Sag mal, ist das richtig? Allen
Arbeitern sagt sie "Du", nennt Erwachsene "swolotsch" (Schwein, oder ich weiß nicht, wie das
deutsch heißt). Genossin Moltke sagt auch, daß die Arztin mich nicht liebt. Mama, ich rede mit ihr
wie mit anderen, aber wenn sie mit mir grob ist, nicht hören will, dann rede ich auch so. Mama,
warum denkst Du, daß ich eingebildet bin? Es sind viele Menschen, die klüger sind als ich. Du hast
recht, die Erwachsenen können denken, daß ich verliebt bin, ich rede oft mit Swet, erzähle ihm
vieles. Aber ist das denn schlecht? Wir reden natürlich nicht nur von der Schule usw. er hilft mir
zum Eintreten in den Komsomol. Ich möchte in diesem Jahr in den Komsomol eintereten. Ich rede
und denke mit Swet natürlich auch von der Liebe, Freundschaft, aber nicht nur. Viel mehr sprechen
wir von Büchern, die wir gelesen haben, auch vom Krieg; er erklärt mir vieles, was ich nicht
verstehe. Mama, ich möchte Dir von ihm schreiben, damit du weißt, was er für ein Mensch ist. Du
darfst nur nicht lachen. Ich habe ihn sehr gerne. Damals, als ich Dir schrieb, war ich mit ihm noch
nicht so stark befreudet wie jetzt. Wir erzählten einander nicht alles. Mama, er ist nicht so, wie viele
andere Jungen hier. Er ist gar nicht hübsch, sogar im ersten Moment wirkt er häßlich. Er weißt das
und ist darum sehr unglücklich. Er hat schöne Augen, eine dicke Nase, dicke Unterlippe. Aber er ist
ein guter Mensch. Er hilft mir, wenn es mir schwer ist. Zum Beispiel: (Ich schreibe Dir jetzt was
politisches.) Prochorowa redete mit mir einmal. Es kam so: Unser Wojati schimpfte mit uns und rief
mir zu: "Trawka, denke nicht, daß Du eine höhere Rasse bist!" Wir waren alle sehr verwundert. Er
ist Komsomolze! Und kann so etwas sagen! Das ist doch ein politischer Fehler! Ich ging zu
Prochorowa und erzählte ihr alles. Sie erzählte mir, daß zwei Erwachsene ihr sagten, als ob ich so
etwas sagte: "Obwohl ich in der Sowjetunion lebe, bin ich mit der Seele bei den Deutschen (als ob
ich will, daß Hitler siegt)". Mama, Du wirst natürlich denken: Sie haben irgendeinen Grund, dies
zu sagen. Aber Du weißt doch, daß ich so etwas nicht sagen konnte! Es wäre ja so unüberlegt von
mir! Und so dumm und falsch. Ich kann so etwas nicht sagen. Ich will, daß wir siegen! Es darf nicht
anders werden. Ich könnte doch bei Hitler nicht lernen, nicht werden, was ich will! Und ich sollte so
etwas gesagt haben. Prochorowa fragte immer: "Ich soll überlegen, vielleicht habe ich so etwas
unüberlegt gesagt?" "Nein, ich sagte so etwas nicht, ich konnte so etwas nicht sagen!" Mama,
glaubst Du mir? Und verstehst Du, wie schwer es mir war? Swet redete mit mir, fragte auch, ob ich
so was sagte, half mir moralisch. Er erzählte von den deutschen Arbeitern, sagte, daß er mir
cmp4=j6d
163/347
glaubte. Mir wurde es leichter. Ich glaube, Prochorowa glaubt mir jetzt auch. Dann am Neuen Jahr
hielt Genosse Goldak einen Vortrag über das Neuen Jahr , über den Krieg, über die Sowjetunion.
Er sagte viel Schönes, Gutes über die Sowjetunion, über Österreich, Tschechoslowakei, sehr viel
Schlechtes von Deutschland (er hat recht), aber kein Wort von den deutschen Arbeitern, von den
Kommunisten. Genossin Moltke merkte dies auch. Mama, den Krieg führt doch Hitler, der
Faschismus, aber nicht das deutsche Volk! Es wird doch auch ein Sowjetdeutschlanad geben, es
gibt doch Thälmann; Marx und Engels sind Deutsche. Man muß doch verstehen, daß so lange wie
Hitler Erfolge haben wird, in Deutschland keine Revolution ausbrechen kann, daß das deutsche
Volk nicht verstehen kann, daß Hitler es betrügt. Jetzt erhält Hitler keine Erfolg mehr, er muß
rennen, und jetzt verstehen alle bald, und es muß eine Revolution ausbrechen. das wird ja dann so
gut sein! Mama, und Goldak sagte davon nichts, gar nichts, es kam so, als ob alle Deutschen
schlechte Menschen sind. Ich konnte es nicht aushalten. ich rannte nach hause und weinte. Mama,
alle Mädels und Jungens dachten, daß ich schlechter Laune bin, weil ich mich mit Swet vielleicht
verzankt habe oder nach Moskau will. Aber Swet dachte nicht an so was, er merkte auch den Fehler
im Doklad, dachte gleich, daß mir dies schwerfallen wird und kam ins Zimmer. Er beruhigte mich,
und wir beide reten lange von der Revolution, vom Komsomol, vom Krieg. Er ist ein sehr guter
Mensch, er versteht mich. Mama, er ist nicht so wie andere Jungens, die mit Mädels befreundet
sind, um sie zu umarmen und zu küssen. Nein, er ist mit mir befreundet nicht nur wie mit einem
Mädel, sondern wie mit einem Menschen und dann erst ein Mädel. Die Erwachsene sagen jetzt
auch, daß wir gut befreundet sind. Er wird mir helfen, in den Komsomol einzutreten. Er sagte mir
schon, welche Bücher ich lesen muß, daß ich in der Schule irgendeine gesellschaftliche Arbeit für
mich nehmen muß. Wir lernen jetzt schon drei Tage nicht - in der Schule gibt es kein Holz, und
darum konnte ich mit dem Sekretär nicht reden. Swet hat natürlich auch Fehler. Er ist manchmal
sehr grob mit seiner Mutter. Ich habe ihm dies gesagt, und wir versuchen jetzt, nicht mehr frech zu
sein - er zur Mutter, ich zu den Erwachsenen. Mama, wenn wir alle Mädels und Jungens
zusammensitzen, dann reden wir wenig von der Lage, wir spielen öfter oder reden von leichten
Sachen. Verstehst Du? Aber wenn ich mit Swet allein bin, reden wir viel von den letzten
Nachrichten, von der Zeitung, vom Lernen. Ich will lernen! Ich möchte in ;diesem Jahr die achte
Klasse beenden. Und wir können so oft nicht lernen, weil die Schule geschlossen ist. Mama, meine
Freundschaft hindert mich nicht beim Lernen, umgekehrt. Mama, ich verstehe Dich sehr gut. Du
hast Recht, ich muß lernen, lernen und lernen. Im Sommer werden wir arbeiten, ich möchte sehr
gerne. Ich möchte auch helfen zum Siegen, aber bis jetzt kann ich nur lernen, um nachher im
Aufbau gut helfen zu können. Denn wenn der Krieg zu Ende ist, muß man so viel wieder neu bauen,
alle die Fabriken! Aber ich möchte arbeiten! Mama, glaube mir, daß ich nicht nur so Dir schreibe,
ich will wirklich helfen, arbeiten. Swet auch..."
"Дорогая, дорогая мама! Сегодня я получила твое письмо от 11 октября. Я читала его
и плакала. Мама, неужели ты действительно думаешь, что я не могу думать ни о чем
другом кроме любви и дружбы? Я гораздо больше думаю об учебе, я хочу вырасти умным
человеком! И я очень хочу сделать что-нибудь для победы, я хотела уехать и работать
вместе с 9-10 классами, но меня не взяли, я ведь только в 8 классе! И в колхозе я тоже
неплохо работала. Я никогда не говорила: «Девчонки, давайте сегодня не пойдем
работать». Наоборот, я всегда хотела, чтобы мы пошли работать. Мама, я не хвастаюсь,
я хочу, чтобы ты плохо обо мне не думала. А на голову я всегда повязывала косынку, я не
сидела около зеркала, мама! Верь мне! А взрослым я теперь не грублю, и врачихе тоже.
Мама, она очень плохой человек, эгоист. Взрослые ее тоже не любят, она думает только о
себе. Она захотела жить здесь в Захарьино, а не в деревне, а потому детей переселили в
комнату похуже, чтобы дать ей большую. Скажи, это правильно? Всем рабочим она
говорит «ты», называет взрослых «сволочами». Товарищ Мольтке тоже говорит, что
врачиха меня не любит. Мама, я с ней разговариваю как со всеми, но если она со мной груба,
меня не слышит, то я отвечаю тем же.
Мама, почему ты думаешь, что я самоуверенная? Есть много людей, которые умнее
cmp4=j6d
164/347
меня. Ты права, взрослые могут подумать, что я влюблена, я часто разговариваю со
Светом, многое ему рассказываю. Но разве это плохо? Конечно, мы говорим не только о
школе и т.п . Он помогает мне готовиться к вступлению в комсомол. Конечно, мы думаем и
говорим со Светом и о любви, дружбе, но не только. Гораздо больше мы обсуждаем книги,
которые прочли, говорим и о войне. Он объясняет мне многое, чего я не понимаю. Мама, я
хочу тебе о нем написать, чтобы ты узнала, что он за человек. Только ты не смейся. Он
мне очень дорог. Тогда, когда я раньше тебе о нем писала, я не была с ним еще так сильно
дружна, как сейчас. Мы делились друг с другом тогда еще не всем. Мама, он не такой, как
все другие мальчишки здесь.
Он совсем некрасив, в первый момент кажется даже уродливым. Он это знает, и
потому очень несчастен. У него прекрасные глаза, толстый нос, толстая нижняя губа. Но
он хороший человек. Он помогает мне, когда мне тяжело здесь. Например (я напишу тебе
сейчас политическое): С Прохоровой (начальница нашего Захарьинского отделения
интерната –В .Ш.) однажды у меня был разговор. А дело было так: наш вожатый
поругался со мной и крикнут мне: «Травка, не считай себя высшей расой!» Мы все очень
удивились. Он ведь комсомолец! Как он мог такое сказать?! Это ведь политическая
ошибка! Я пошла к Прохоровой и все ей рассказала. А она сказала мне, что двое взрослых
рассказали ей, что будто бы я сказала: «Хотя я и живу в Советском Союзе, душой я с
немцами» (как будто бы я хочу, чтобы победил Гитлер!) Мама, ты, конечно, подумаешь,
что у них есть какая-то причина так думать. Но ведь ты знаешь, что я не могла такое
сказать! Это было бы так необдуманно, глупо и неправильно! Я такое сказать не могла. Я
хочу, чтобы мы победили! Иначе не должно быть! Я ведь не могла бы при Гитлере учиться,
стать тем, кем хочу! А мне говорят, что будто бы я такое сказала! Прохорова все
повторяла «Подумай, может быть ты такое сказала, не подумав?» «Нет, такого я не
говорила. Я не могла такое сказать!» Мама, ты мне веришь? И ты понимаешь, как мне
было тяжело? Свет со мной говорил, он тоже спросил, сказала ли я такое, помог мне
морально. Он рассказал о немецких рабочих, сказал, что он мне верит. Мне стало легче.
Думаю, что Прохорова мне теперь тоже поверила.
А потом в новый год нам делал доклад товарищ Жолдак. Он говорил о наступающем
годе, о войне, о Советском Союзе, об Австрии, Чехословакии, очень много плохого о
Германии (он прав), но ни слова о немецких рабочих, о коммунистах. Товарищ Мольтке это
тоже заметила. Мама, войну ведь ведет Гитлер, фашизм, а не немецкий народ! Ведь будет
когда-то и Советская Германия, есть Тельманн; Маркс и Энгельс были немцами. Ведь надо
понимать, что до тех пор, пока у Гитлера успехи, в Германии не может произойти
революция, немецкий народ не может понять, что Гитлер его обманывает. Сейчас у
Гитлера больше нет успехов, он должен бежать, и теперь скоро все-все поймут, и должна
вспыхнуть революция. Как это будет хорошо! Мама, а Жолдак об этом ничего не сказал,
получалось, будто все немцы плохие люди.
Я не выдержала, я побежала в свою комнату и плакала. Мама, все мальчишки и
девчонки подумали, что просто у меня плохое настроение, потому что, я, может быть,
поссорилась со Светом или хочу в Москву. Но Свет так не подумал. Он тоже заметил
ошибку в докладе, сразу подумал, что мне будет тяжело от этого, и пришел в комнату. Он
успокоил меня, мы оба долго говорили о революции, о комсомоле, о войне. Он очень хороший
человек, он меня понимает .
Мама он не такой как другие мальчишки, которые дружат с девочками, чтобы их
обнимать и целовать. Нет, он со мной дружит не только как с девочкой, но и как с
человеком. Он сперва видит во мне человека, а потом уже и девочку. Взрослые сейчас тоже
говорят, что мы хорошо дружим. Он будет мне помогать при вступлении в комсомол. Он
мне уже сказал, какие книги мне надо будет прочесть, и чтобы я взяла в школе какую-
нибудь общественную нагрузку. Мы сейчас уже третий день не учимся, т.к. в школе нет
дров, а потому я еще не смогла поговорить с секретарем об общественной нагрузке. У
cmp4=j6d
165/347
Света, конечно, есть и недостатки. Он иногда очень груб со своей матерью. Я ему об этом
сказала, и мы теперь пытаемся не дерзить – он матери, я – взрослым.
Мама, когда мы собираемся вместе – мальчишки и девчонки, мы редко говорим о
положении на фронте, чаще мы играем или ведем легкий разговор. Ты понимаешь? Но когда
я со Светом остаюсь вдвоем, мы много говорим о последних известиях, о газетах, об учебе.
Я хочу учиться! Я хочу в этом году закончить восьмой класс. А мы часто не можем
учиться, так как школа закрыта. Мама, моя дружба не мешает мне в учебе, наоборот.
Мама, я тебя хорошо понимаю. Я должна учиться, учиться и учиться. Летом мы будем
работать, я очень этого хочу. Я хочу тоже помочь победе, но сейчас я могу только
учиться, чтобы потом суметь хорошо помочь в восстановлении. Ведь когда кончится
война, так много придется строить заново, все фабрики! Но я хочу работать. Мама, верь
мне, что так я пишу не только тебе, я действительно хочу помогать, работать. Свет
тоже...»
В своем письме, написанном сквозь слезы, я сопротивлялась маме. Мамино письмо от
11 октября окатило меня холодной водой. Ее подозрения, что я скачусь в мещанский мир
узко личностных интересов любви и дружбы меня удивили и обидели. Любовь к Свету
расширяло мне мир, который для меня никогда не ограничивался только семьей. И кому,
как не маме, было об этом знать. Ведь уже в шестом классе у меня из-за моих общественных
дел был конфликт с мамой и папой, считавших, что пионерские поручения идут за счет моих
семейных обязанностей. Я, активная пионерка, готовящаяся вступить в комсомол, не могла
измениться в направлении, о котором предупреждала мама. Казалось, она пишет не мне, а
кому-то другому.
И я пошла в эмоциональную атаку.
Вместе с тем мамины рассуждения о необходимости понимать и тех, кто тебя не
понял, о том, что в конфликте надо искать его причину и именно ее устранять, а не
ограничиваться чувством обиды и руганью в адрес «обидчика», пришлись мне очень по
душе. Они соответствовали моим неосознанным установкам, закрепляли то, что я стихийно,
не всегда последовательно , но уже делала и сама, без маминого наставления.
Одновременно, мамины уверения в том, что мне рано любить, и тем более нельзя еще
целоваться с «чужим мальчиком», занозой вонзились в меня, мешая свободно дышать рядом
со Светом. Я ведь и сама боялась, то, что происходит с нами – противоестественно, в чем-
то, может быть, «нехорошо». И мучилась, ибо что-то во мне одновременно было уверено –
мне можно склонять голову на плечо не чужого для меня мальчика, можно давать себя
обнимать, и это хорошо. А мама только усилила мое смятение и я «выдала» ей Света только
как друга. О тайном умолчала, и это мне самой не очень понравилось, ибо маме своей я
хотела доверять.
"ПОЛИТИЧЕСКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ"
Рассказывая маме о Свете-друге, я в пылу защиты «чужого мальчика» поведала о своих
«политических недоразумениях» в интернате – как Володя-физкультурник крикнул мне «Не
считай себя высшей расой»; как Прохорова устроила допрос с пристрастием о том, за кого я,
«за наших, или за немцев»; и как по докладу Жолдака получалось, что все немцы – гады, и я
из-за этого убежала и ревела.
Получив мое письмо, моя мама, только недавно отчитывавшая меня за недостаточное
уважение к взрослым, призывавшая доверять им как ей самой, схватилась за голову. Что
делают с ее дочерью? В чем обвиняют, в чем подозревают? Да что там за воспитательная
работа, в интернате Коминтерна? Кому она доверила сво ю дочь?
И теперь мама уже сама вместе с папо й по мчалась разбираться. Мое откровенно-
интимное, "написанное сердцем", как выразился папа, письмо, мама перепечатала. А папа
cmp4=j6d
166/347
для принятия мер передал его через товарища «руководителю учреждения». Мое письмо,
очень личное, без купюр, отдали чужим людям. Чужим, даже если это и был Георгий
Димитров, официальный шеф нашего интерната.
Кто-то из взрослых в интернате поспешил мне об этом доложить. Я не поверила!
А папа, между делом, сам написал мне об этом, как о само собой разумеющейся
реакции на описанные мною события.
"Wir haben übrigens den Teil Deines Briefes, der sich mit den politischen Fragen in Eurer
Kolonie beschäftigte einem leitenden Genossen weitergegeben und wir wissen, daß ihn durch ihn
auch der politische Leiter unseres Betriebes zu lesen bekam."
«Мы, между прочим, ту часть твоего письма, в которой ты пишешь о политической
ситуации в вашем интернате, передали одному руководящему товарищу, и мы знаем , что
через него твое письмо прочел руководитель нашего учреждения». (Письмо папы от 22
февраля 1942 года)
Папа действительно счел возможным передать мо е личное письмо в высо кую
инстанцию, не спро сив на то у меня разрешения!
А ведь конфликт к тому времени уже давно был давно исчерпан, без всякого на то
стороннего вмешательства. Володя физкультурник таких глупостей в мой адрес больше не
произносил. А Прохорова даже давала мне рекомендацию в комсомол!
О, господи...
А я, дурочка, не поверила, когда мне об таком «вероломстве» услужливо сообщил кто-
то из интернатских взрослых под соусом, что письмо о моей любви к Свету Рашевскому
«прочли на само м верху».
Не могли мама с папой такое сделать!
А вот сделали. Среди маминых бумаг я, после ее смерти, даже нашла тогдашнюю
копию, снятую мамой с моего письма, с надписью на нем, кто автор, т.е. я – Травка
Шелике.. Копия без купюр, так как вне контекста истории любви моя «по литическая
зарисовка» была бы не понятна. Я ведь Света хвалила за помощь, показывала, какой он
хороший, а в доказательство приводила примеры из своей интернатской жизни, такие, когда
мне было особенно тяжело. А примеры были «политическими».
О, господи!
ПОДДЕРЖКА
Вот что писал мне папа относительно «политического ко нфликта», сообщив в том же
письме и об изменения, которые произошли в его жизни:
Папа снова работает!
Уфа. 22 февраля 1942 го да. Папа мне.
"Liebes Trautchen,
heute ist Sonntag. ich sitzte in Ufa, im selben Hause in dem Mama wohnt, und schreibe Dir
diesen längst fälligen Brief. Es ist schon 11 Uhr abends. Mama hat Nachtdienst. Vor zwei Stunden
haben wir in der gut versorgten Stolowaja ihres Betriebes Abendbrot gegessen. Mama ging dann an
ihre Arbeit und ich in den Lesesaal, mich mit den neusten Nachrichten vertraut zu machen. Du
weisst ja noch gar nicht, dass ich gegen Ende des vorigen Monats nach Ufa gerufen wurde und man
mir eine Arbeit angeboten hat. Du kannst Dir denken wie froh ich war und obgleich ich einigen
Bammel hatte, ob mir meine kranken Augen nicht einen Strich durch die Rechnung machen, habe
ich natürlich aus vollem Herzen zugestimmt und als der erste Versuch gut gelang, wanderte ich zum
letzten Male die 30 km zu Fuss in mein Dorf zurück, eigentlich waren es nur 19 km weil mich
unterwegs zwei Schlitten im wilden Galopp die restlichen 11 km fuhren, packte meine Sachen und
trat den letzten Rückweg nach Ufa an.Von rechtswegen hätte es noch einmal eine schöne
cmp4=j6d
167/347
Schlittenfahrt werden müssen, aber ich bekam nicht rechtzeitig Pferd und Schlitten und weil ich zur
festgesetzten Zeit zur Arbeit eintreffen musste, ging es noch einmal zu Fuss zurück. Diesmal traf ich
keinen freien Schlitten, aber ich lief den 6-7 Stundenweg mit grosser Freude. Meine Sachen brachte
mir zwei Tage später ein Genosse nach.
Nun sitze ich schon zwei Wochen in Ufa, habe ein Platz in dem Männergemeinschaftsraum
und bin jetzt mit der Einrichtung meines neuen städtischen Daseins ziemlich fertig. Meine Herreise
nach Ufa und das ganze Drumm und Drann ist die Ursache, dass Dein Brief vom 3.1 . noch nicht
beantwortet ist."
«Милая Траутхен,
сегодня воскресенье. Я сижу в Уфе, в том же доме, в котором живет мама, и пишу
тебе долгожданное письмо. Уже 11 часов вечера, у мамы ночная смена. Два часа тому
назад мы с ней ужинали в хорошо снабжаемой столовой ее учреждения. Мама затем пошла
на свою работу, а я в читальный зал, чтобы познакомиться с последними известиями. Ты
ведь совсем еще не знаешь, что я в конце прошлого месяца был вызван в Уфу и мне
предложили работу. Ты можешь себе представить как я был рад, и, хотя боялся, не
помешают ли мне мои больные глаза, сразу всем сердцем дал согласие. А когда первая проба
удалась, я быстренько отправился пешком свои 30 километров в деревню (вообще-то это
были только 19 километров, так как меня последние 11 километров в сумасшедшем галопе
довезли двое саней), собрал свои вещи и отправился в обратный путь в Уфу. Вообще-то это
могла бы быть приятная прогулка на санях, но я во время не смог достать лошадь и сани, а
так как я должен был прибыть на работу к определенному времени, я еще раз отправился
обратно пешком. На этот раз в пути не встретились никакие свободные сани, но я прошел
свой 6-7 часовой путь с большой радостью. Мои вещи мне потом привез мой товарищ.
Теперь я уже две недели сижу в Уфе, у меня койка в мужском общежитии и я в
основном справился со своим городским устройством. Мой переезд в Уфу и все с ним
связанное причина того, что твое письмо от 3 января еще не отвечено".
Папа о моих политических недоразумениях
Уфа .22 февраля 1943 года Папа мне (Продолжение письма)
"Trautelein, Dein Brief vom 3. Januar ist einer Deiner liebsten Briefe , die Du uns geschickt
hast. Mama wird Dir auf alle deine Fragen und kleinen und grossen Sorgen antworten, vielleicht
schon morgen, bestimmt aber in den allernächsten Tagen. Ich war noch im Kolchos, als mir Mama
die Abschrift Deines Briefes schickte.Iich habe mich sehr gefreut und gleichzeitig war ich ein wenig
traurig, weil ich empfand wie schwer es manchmal um Dein kleines Herze bestellt ist und Du alles
allein, ohne uns auskämpfen musst.
Euer Pionierleiter hat natürlich einen politischen Fehler begangen. Du warst erst 4 Jahre alt,
als Du schon in die Sowjetunion gekommen bist und hast das grosse Glück, gemeinsam mit der
herrlichen Sowjetjugend aufzuwachsen, deren Teil Du geworden bist. Nichts hast Du und kannst Du
gemeinsam haben mit dei irrsinnigen Rassenlehre eines Hitler-Deutschland. Deine Eltern sind alte
Parteigenossen und sie wussten und wissen was sie Deiner Erziehung schuldig sind. Ich verstehe
sehr gut den tiefen und gerechten Hass Deines Pionierleiters gegen Hitler-Deutschland und seine
faschistischen Horden, die unser Land verwüsten und die gemeinsten Verbrechen in unserm Lande
begehen. Und wir teilen seinen Hass, aber niemand hat ein Recht, uns deutschen Kommunisten
darum mit diesen faschistischen Verbrechern zu identifizieren, d.h . gleichzusetzen. Was Hitler aus
Deutschland und dem deutschen Volke gemacht hat, das ist eine furchtbare Katastrophe und wenn
angesichts der viehischen Grausamkeiten, die die faschistischen Banden in aller Welt und
insbesondere in der Sowjetunion verübt haben und verüben, der Name Deutscher zu einer Schmach
wird, so ist das nur ein zu gerechtes Urteil der Geschichte. Wir deutschen Kommunisten und mit uns
alle fortschriftlichen Elemente des Deutschen Volkes haben nur eine richtige Antwort, alles zu tun,
dass Hitler-Deutschland zusammenbricht und die fa;schistischen Banditen mit Stumpf und Stil
cmp4=j6d
168/347
ausgerotet werden. Die Schande, die Hitler über Deutschland gebracht hat wird nicht leicht sein,
wieder abzuwischen, aber sie wird ausgetilgt werden. Nicht umsonst haben zehntausende
Kommunisten und Antifaschisten Freiheit und Leben geopfert im Kampf gegen die Hitleristen und
sei überzeugt, es werden sich weitere Zehntausende finden, die ihr Leben für die Rettung
Deutschlands vom Faschismus geben werden.
Vorgestern hatten wir hier eine sehr schöne Feier zum Jarestag der Roten Armee. Das Referat
hielt ein Generalleutnannt von der Front. Als er über die Stärke der Roten Armee und ihrer
Verbündeten sprach, erzählte er, dass er selbst erlebte, wie eine schwere deutsche Bombe
niederging ohne zu explodieren. Bei der Untersucung ergab es sich, dass die Bombe mit Sand
gefüllt war. Ihr seht, sagte der Kommandeur, wir haben auch Freunde in Deutschland.
Also Trautelein, lass Dir das Herz nicht unnötig schwer machen, weil Du in Deutschland
geboren bist. Wenn man Dir Unrecht tut, so bringe Verständnis für die falschen Beschuldigungen
auf und widerlege sie geduldig aber fest. Wir wissen natürlich, dass Du solche Dummheiten, wie
man sie Dir in den Mund legen wollte, nicht gesagt haben kannst.
Alles Gute, sei weiter fleissig in der Schule und diszipliniert. Wir sind in Gedanken immer bei
Dir und unseren Buben. Ist unser kleine Rolf schon wieder gesund? Uns hat sehr gefreut, wie Du
uns über die kleinen Brüder berichten hast. Einen lieben Kuss von Papa."
«Траутеляйн, твое письмо от 3 января одно из самых милых писем, что ты нам
написала. Мама ответит тебе на все твои большие и маленькие тревоги, может быть
уже завтра, но, во всяком случае, в самые ближайшие дни. Я еще жил в колхозе, когда мама
прислала мне его машинописную копию. Я очень обрадовался и одновременно опечалился,
так как почувствовал как тяжело бывает тебе на твоем еще маленьком сердце и тебе
одной без нас приходится себя отстаивать.
Ваш пионервожатый (физкультурник), конечно, сделал политическую ошибку. Тебе
было всего 4 года, когда ты прибыла в Советский Союз и тебе выпало большое счастье
расти вместе с замечательной советской молодежью, частью которой ты стала. Ничего у
тебя нет и не может быть общего с сумасшедшей расовой теорией гитлеровской
Германии. Твои родители старые партийные деятели и они знают, как тебя воспитали. Я
очень хорошо понимаю глубокую и справедливую ненависть твоего пионервожатого против
гитлеровской Германии и ее фашистских орд, которые опустошают нашу страну и
совершают чудовищные преступления в нашей стране. И мы разделяем его ненависть. Но
ни у кого нет права из-за этого ставить на одну доску с фашистами нас, немецких
коммунистов. Что Гитлер сделал из Германии и из немецкого народа, это страшная
катастрофа, и если в виду чудовищных жестоких преступлений, которые фашистские
банды совершили во всем мире и особенно в Советском союзе, имя немца покрыто позором,
то это справедливый суд истории. У нас, немецких коммунистов, вместе со всеми
прогрессивными элементами немецкого народа на это есть только один ответ – сделать
все, чтобы рухнула гитлеровская Германия и чтобы фашистские бандиты были полностью
уничтожены. Позор, которым Гитлер запятнал Германию, будет нелегко смыть, но мы
справимся. И не зря десятки тысяч коммунистов и антифашистов пожертвовали свободой
и жизнью в борьбе против гитлеровцев, и, будь уверена, найдутся еще десятки тысяч,
которые отдадут свою жизнь во имя спасения Германии от фашизма.
Позавчера у нас был чудесный праздник, посвященный дню Красной армии. Доклад
делал один генерал-лейтенант, прибывший с фронта. Когда он говорил о силе Красной
армии и ее союзников, он рассказал о случае, который пережил сам – тяжелая немецкая
бомба упала на землю и не взорвалась. При расследовании было установлено, что начинена
она была песком. Вы видите, сказал командир, у нас есть друзья и в Германии.
Итак, Траутеляйн, пусть твое сердце понапрасну не слишком болит оттого, что ты
родилась в Германии. Если к тебе отнеслись несправедливо, то прояви понимание, откуда
возникли ложные обвинения и опровергай терпеливо, но твердо. Мы, конечно, знаем , что
cmp4=j6d
169/347
ты не могла произнести такие глупости, которые тебе приписали....
Всего тебе хорошего, будь и впредь прилежной в учебе и дисциплинированной. Мы в
мыслях все время с тобой и нашими мальчиками. Наш Рольф снова здоров? Нас очень
обрадовало, как ты написала о малышах. Милый поцелуй от папы.
Мама о моих политических недоразумениях
Немного позже и мама сумела сесть за письмо:
Уфа. Январь-февраль 1942 года. Мама мне. (Черновик. Подлинник отсутствует)
"Liebe Trautchen,
Heute will ich nun Deine Briefe einmal beantworten. Ich kann mir ja vorstellen, wie Du schon
auf einen Brief wartest, und die Mama schreibt nicht. Ja Trautchen, geschrieben habe ich Dir nicht,
aber jeden Tag habe ich an Dich gedacht und habe ich mich mit Dir unterhalten. An Deinem
Geburtstag habe ich zurückgedacht, wie ich vor 15 Jahren der glücklichste Mensch war, weil mir
eine kleine Tochter geboren wurde. Und jetzt ist diese Tochter schon so gross und will und kann
schon ein selbständiger Mensch sein. Ja Trautchen, die Freude hast Du mir mit Deinem Brief
gemacht, sehe ich doch, dass Du, wenn Du willst, an die Dinge richtig herantrittst.
Ich kann mir vorstellen, dass Du es nicht leicht hattest, mehr oder weniger allein gegen die
falschen Anschauungen und Beschuldigungen aufzukommen und standzuhalten. Aber darin zeigt
sich schon eine gewisse Stärke. Rosa Luxemburg sagte einmal: "Starke Charaktere zeigen sich nicht
in der Masse, sondern trotz der Masse". Das soll nicht etwa heissen, dass man ein Einzelmensch,
ein Individualist sein soll, aber das bedeutet, nicht immer nur die Meinung der Masse haben, wenn
man nicht davon überzeugt ist, und seinen Standpunkt, wenn man ihn durchdacht und für richtig
hält und belegen kann auch trotz der Masse festhalten. Siehst Du, und das Du richtig empfunden
hast, dass nicht alle Deutschen schlechte Menschen sind, dafür hast Du die Bestätigung in dem
Aufruf der 60 Wissenschaftler, Politiker und Gewerkschaftler, unter denen Du viele Dir bekannte
Namen findest. Und auch der letzte Tagesbefehl Stalins an die Rotarmisten zum Jahrestag der
Roten Armee zeigt ganz klar und deutlich, dass man die Hitlerbande nicht mitdem deutschen Volk
gleichsetzen kann. Die Hitlerbande wird verschwinden, aber das deutsche Volk bleibt bestehen. Wir
können natürlich nicht so stolz auf unser deutsches Volk sein, wie die Russe auf sein Volk, das eine
proletarische Revolution gemacht hat und jetzt einen heldenhaften Kampf gegen die deutschen
Faschisten führt. Unser deutsches Volk hat eine schwere Schuld auf sich geladen, dass es Hitler
immer noch duldet und dass es noch nicht die Kraft aufbringt, ihn zu verjagen und den
räuberischen Krieg gegen unsere Sowjetheimat immer noch weiterführt. Aber uns deutsche
Kommunisten nun gar auf eine gleiche Stufe zu stellen mit den faschistischen Räuberhorden, die in
die Sowjetunion eingefallen sind und hier rauben und morden, das ist politisch ganz und gar falsch.
Denn Hitlers und der Faschisten Hass und Kampf richtet sich ja gegen uns Kommunisten genau so
wie gegen das russische Volk und unsere Aufgabe ist es ja besonderns, im deutschen Volk zu
wirken, dass es schneller erkennt, dass es von Hitler belogen und in die Katastrophe geführt wird.
Und unsere Rote Armee hilft, dass das das deutsche Volk schneller, aber auch schmerzvoller
erkennt. Nun Trautchen, und bald wirst Du auch fester und wenn Du tüchtig liest, auch bewusster
und klüger, um, wenn wieder einmal solche Prüfungen an Dich herantreten, nicht nur zu weinen
und auszurücken, sondern in aller Ruhe und mit Argumenten zu diskutieren. Natürlich nicht
impulsiv, sondern durchdacht."
«Милая Траутхен
Сегодня я хочу ответить на твое письмо. Я могу себе представить как ты ждешь
ответа, а мама все не пишет. Да, Траутхен, я тебе не писала, но в мыслях все время с
тобой разговаривала. В день твоего рождения я вернулась на пятнадцать лет назад, когда
я была самым счастливым человеком оттого, что у меня родилась маленькая дочка. А
теперь эта дочь такая большая и хочет и уже может быть самостоятельным человеком.
Да, Траутхен, своим письмом ты доставила мне большую радость, ибо вижу я, что ты,
cmp4=j6d
170/347
когда хочешь, верно подходишь к делу.
Я могу себе представить как нелегко тебе было более или менее одной опровергнуть
неверные установки и ложные обвинения и устоять. Но в этом видна уже и определенная
сила. Роза Люксембург сказала однажды: «Сильные характеры проявляются не вместе с
массой, а вопреки массе». Это вовсе не значит, что надо стать индивидуалистом, но
означает, что вовсе не всегда надо быть одного мнения с массой, если оно не убедительно,
и, если иная позиция продуманна, ощущается как верная и может быть твердо обоснована
вопреки массе. Видишь, ты верно почувствовала, что не все немцы плохие люди, и
доказательством твоей правоты служит воззвание 60–ти ученых, политиков и
профсоюзных деятелей, среди которых ты найдешь много тебе знакомых имен. И
последний приказ Сталина по случаю годовщины Красной армии показывает четко и ясно,
что нельзя ставить знак равенства между гитлеровскими бандитами и немецким народом.
Гитлеровская банда исчезнет, а немецкий народ остается. Мы, конечно, не можем
гордиться немецким народом так же, как русские своим, совершившим победоносную
пролетарскую революцию и сейчас ведущим героическую борьбу против немецкого
фашизма. Наш немецкий народ взвалил на себя тяжкую вину из-за того, что все еще
терпит Гитлера, что не находит силы его прогнать и все еще ведет разбойничью войну
против нашей советской родины. Но ставить нас, коммунистов, на одну доску с
фашистскими ордами, которые напали на Советский союз и здесь грабят и убивают, это
политически совершенно неверно. Ведь ненависть и борьба Гитлера и фашистов
направлена против нас с такой же силой, как и против русского народа. И нашей особенной
задачей является так воздействовать на немецкий народ, чтобы он быстрее понял, что
Гитлер его обманул и ведет к катастрофе. И наша Красная армия помогает, чтобы
немецкий народ это понял быстрее. Хотя и болезненнее. Ну, Траутхен, скоро ты станешь
крепче и если ты много прочтешь, то станешь и более сознательной и умной, и тогда, если
снова наступит для тебя такое испытание, ты будешь не просто плакать и убегать, а
совершенно спокойно и аргументировано дискутировать. Конечно, не импульсивно, а
обдуманно».
В общем я получила две большие лекции на тему о том, что нельзя путать
коммунистов и фашистов, и мне не надо стыдиться того, что родилась я в Германии. Но это
я и сама отлично знала, а места своего рождения никогда не стыдилась. Я что, дура, что ли?.
В моих "политических недоразумениях" на самом деле меня мучили совсем другие
проблемы – почему очевидную разницу между коммунистами и фашистами не понимают
некоторые советские люди? Володя-физкультурник был еще и нашим пионервожатым.
ПИОНЕРВОЖАТЫМ! И он смог такое мне бросить, пусть в пылу гнева, наш ВОЖАТЫЙ?
И Прохорова, которая меня хорошо знала, вообще не должна была поверить каким-то "двум
взрослым". А она вместо этого не верит именно мне и настойчиво пытается добиться того,
чтобы я "призналась" в том, чего и быть не могло? А она НАЧАЛЬНИК нашего лагеря!
Я ревела от обиды, что меня не понимают, что мне не верят, подозревают черт знает в
чем, а не потому, что я немка. (Кстати, политинформации, которые мы делали в интернате
были распределены так, что каждый участник докладывал о событиях "своей страны". Я,
естественно, о Германии).У меня самой тогда зародило сь чувство любви к Германии,
ощущение сопричастности к ее судьбе, и было больно, когда всех немцев кто-то считал
фашистами, обидно, когда ругали весь немецкий народ, обманутый Гитлером. И тогда я
ревела.
Но разве обо всем этом напишешь маме и папе?
Война нас разлучила. И мое духовное взросление происходило вдали от них. И что
удивляться, что мама и папа совсем не знали, что еще варится и что уже сварилось в моем
котелке.
Но за поддержку и веру в меня я была маме и папе благодарна. Мне именно это и было
cmp4=j6d
171/347
нужно. А без них меня то гда поддержал Свет Рашевский. Вместо них.
СВЕТ РАШЕВСКИЙ
МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
24 декабря 1941 года я призналась Эльге в том, что иногда мечтаю о продолжении
дружбы со Светом в будущей взрослой жизни, т.е. выражаясь казенным языком у меня
«появились серьезные намерения», хотя мне самой мои мечты и показались чуть-чуть
смешными. Короче, я начала прикипать к Свету душой.
А тут приходит письмо мамы о том, что мне рано целоваться с «чужим мальчиком».
Мамино письмо внесло большое смятение в мою душу. Я растерялась. И вдруг еще и
неожиданные уколы ревности!
Я-то в любви Света ко мне до сих пор ни чуточки не сомневалась, я только в себе
самой не была уверена. А тут...
Ревность
9 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Свет переселился в деревню и теперь мы с ним видимся только в школе. Я скучаю.
Элюшка, ты могла бы подумать, что я способна ревновать Светелку? Я не думала, а
оказалось, что могу. Первым мне подал об этом мысль Сергей: «Я бы, Травка, на твоем
месте с обрыва бросился. Ты подумай, чего ради Свет переселился вдруг в деревню. А ведь
там Лялька». (В деревне жила мать Света, а, кроме того, одна из воспитательниц Антоненко
со своей дочерью Лялей, той самой. с которой мы совершили как-то заплыв на остров –
В.Ш .) Я не обратила внимания, а потом задумалась. Дуреха! Я приревновала его к Ляле. Он
живет с ней в одной комнате – они дружны. Но разве ему нельзя дружить еще с кем-
нибудь?
Девчата злятся за что-то на меня и сочиняют песни про Света, Лялю и меня. Хотят
позлить. А Ляля возмущается: «Ну, бабы, просто бабы, ну и сплетницы!». Свету я
рассказала о своих подозрениях. Он сказал: «Ой, попался бы мне тот, кто это
распространяет, и портит нам с тобой наши отношения».
Девчата из чего-то сделали вывод, что я влюблена в Сергея. Ему, кажется, сказали
это, он задирает нос, а мне говорят, что Сергей в меня влюблен и создается впечатление,
что кто-то не хочет, чтобы я дружила со Светом, и потому распускает разные слухи».
Сергей
13 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Девчата за что-то на меня разозлились. У нас одно время была настоящая вражда.
Я даже поссорилась с Сергеем и закатывала «сцены» Свету. Но теперь все прошло. С
Сергеем я сама первая помирилась. Ведь ты знаешь, что я не люблю быть во вражде с кем-
нибудь. Теперь мы опять прежние друзья. Сергей мне многое рассказывает о своих
отношениях с Кузей, о своих бывших делах с Марой. Это хорошо. Он интересно
рассказывает. Теперь я с ним занимаюсь по-немецки. Сергей мне сказал, что на меня
злиться не интересно – я на это внимания не обращаю. Это здорово. Значит, из интереса
на меня злиться не будут...
Ну, пока.
С приветом. Травка»
cmp4=j6d
172/347
Приступ равнодушия
14 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Сегодня шла в школу с Сергеем. Знаешь, интересно, когда я с ним хожу, мы почти
всегда «рассуждаем» о любви. Обсуждали повесть Карамзина «Бедная Лиза», Сергей
утверждает, что такой человек как Лиза существует. Так в жизни бывает. Может и
было когда-нибудь так в дореволюционных семьях, но я не верю в таких идеальных девушек!
Неужели в отношениях матери и дочери никогда не было никаких ссор и проч.? Не верю я
этому. И мы спорили. В конце концов Сергей и заявляет: «Знаешь, Травка, почему ты так
говоришь? Ты, наверное, никогда еще не любила».
Мне кажется он прав. Помнишь, я писала тебе о тоске на душе, что Свет мне
надоел? Теперь никакой тоски нет, но мне все равно, существует Свет или нет. После
приступов «ревности» я стала совсем равнодушной. Может это все пройдет, не знаю, но
сейчас меня больше интересует Сергей как человек, чем Свет. Была бы ты тут, я бы тебе
изливалась вовсю. У меня отношение к людям меняется каждую неделю по несколько раз.
Вообще волынка большая. А разобраться жутко трудно. Один раз мне нравится тот
человек, другой раз другой. Ну ладно, тебя близко тут нет, ты не знаешь здешних ребят и
девчат, и помочь мне не сможешь . А жаль. Скорей бы нам с тобой увидеться».
Девчачье вероломство
и
Я влюблена в двоих?
21 января 1942 го да. Травка Эльге
«Пришел Свет, ухожу с ним изучать Устав ВЛКСМ. Допишу потом...
Пришла. Обнаружила, что знаю устав так себе...
Пришел Свет, вызвал в переднюю, сказал, что у него есть одно письмо мое к тебе от
20 декабря. Я постараюсь его достать и послать тебе. Какое хамство читать чужие
письма, да вдобавок их еще и не отсылать! Сегодня Кузя сказала мне, что Сергей уверен в
том, что я будто бы в него влюблена. Это глупости, хотя иногда у меня к нему бывает
именно такое чувство. Но я не хочу, не хочу этого чувства к нему, я гоню его от себя.
У меня одно время опять было нехорошее чувство к Свету (я тебе однажды писала в
письме), но теперь оно прошло. Ты меня понимаешь? Я себя нет. Иногда получается, что я
влюблена в двоих: чаще всего в Света, в редких исключениях, в Сергея. А вообще выходит,
что ни в кого. Была бы ты тут! Мне уже надоело разбираться в себе, я окончательно
запуталась, не хочу сейчас обращать внимания ни на того, ни на другого. Но так не
выходит. Я продолжаю дружить, даже больше со Светом, но иногда я завидую Кузе. Ну и
пойми себя тут. Кажется, больше всего подходит вывод, сделанный уже раньше: был бы
парень с характером Света и внешностью Сергея, я бы того парня очень полюбила. А пока
этого парня нет».
Свет только друг
26 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Нас тут всех называют девушками: «Девушки, вымойте пол; Ну-ка девушки, споем
что-нибудь». Меня это радует.
Свет для меня сейчас только человек, друг, больше ничего. Он опять переселился к
нам. А мне, между прочим, все равно. Вчера на кинокартине (показывали «Профессор
Мамлок») он сидел около Пал Зиныча и Ляли. Я даже обрадовалась. Девчата думают, что я
cmp4=j6d
173/347
на него из-за этого обиделась. Нет! Я даже была довольна. Мне даже немного тягостно,
когда он кладет мне руку на колено, когда садится близко ко мне. Я не хочу этого. Я хочу с
ним дружить, но чтобы он меня не трогал. Чудно. Он стал смелее и это мне неприятно.
Раньше я говорила: «Если любишь, то он тебе дороже матери и отца». Когда я уезжала из
Москвы, я не грустила, я была рада: «Наконец-то поживу одна, без родителей». Теперь я
скучаю по маме, очень скучаю, мечтаю о встрече с ней и Элюшкой. А если я мечтаю о
«нем», то он неопределенный, неизвестный. Я хочу, чтобы он был серьезным, умным, таким
человеком, каким был Арнольд («Твой неизвестный брат»), Рольф и Эрнст («Профессор
Мамлок»), таким, каким должен быть коммунист, комсомолец. «И, конечно, не уродом» как
написала мне Элюшка. Мне хочется быть похожей на маму. Я хочу работать, бороться
вместе с моим любимым другом (как Эрнст и Анни). У мамы с папой, мне кажется, была
именно такая дружба.
Я хотела бы поехать в Германию, бороться там с фашизмом. Но эта мечта слишком
наивна.
Нет, я хочу свободной быть,
И любовь забыть. (Сильва)
Понимаешь, Элюшка, я не хочу сейчас любить. Я не хочу ни с одним парнем из
интерната быть в особых таких отношениях. Я очень хочу дружить со Светом, но
(пойми) только дружить. Больше ничего. Ты меня понимаешь?»
Свету иногда кажется, что он любит Лялю!
8 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
«Милая, милая Элюшка!
Если бы ты знала. какое у меня сейчас настроение. Так больно, больно у меня в душе!
Во-первых, только что получила «пса» по литературе. Первый «пос» в этом году! И еще
новость. Знаешь, я чистый дьявол, чтоб я теперь поняла себя! Нет, ничего не понимаю. В
прошлом письме писала тебе, что не хочу больше, чем дружить со Светом. Не помню,
писала ли тебе, что сказала ему об этом. И вот после этого разговора стала меньше с ним
разговаривать, чувствовала, что он изменился в чем-то . Вчера разговорились с ним (из-за
этого и не выучила литературу). Он дал мне свой дневник, я свой. И читаю у него такой
шифр: «Мне иногда кажется, что я люблю Ляльку. Особенно это бывает в последнее
время». Элюшка, милая, чтоб я когда-нибудь подумала, что мне будет так больно! Сейчас я
пишу в классе, я боюсь, что сейчас расплачусь.
Вчера же было кино. Сидели со Светом вместе. Свет сказал, что такие настроения у
него бывают после разговора, и в то время, когда он жил в деревне. Он переселился
обратно, так как не хотел этого настроения. Он говорит, что Ляля ему никогда не
поверит, что он хотел бы лучше со мной дружить. Знаешь, он сидел в кино, смотрел то на
Лялю, то на меня, потом и говорит: «Нет, Травка, ты лучше». Вчера мне было не так
больно, как сегодня, сейчас. Знаешь, я не думала, что знать, что он может чувствовать к
другой девочке то же, что и ко мне, что у него может и к ней появится желание обнять ее
будет так тяжело для меня. Может все это пройдет? А я и не знаю, хочу ли я, чтоб
прошло или нет. Мне нужна ты, может ты помогла бы разобраться. А одно мне страшно
тяжело. Ладно, хватит об этом. Может мне все прекратить и не разговаривать с ним
совсем? Может это будет к лучшему?»
Оказывается Свет меня разыграл!
3 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
«Все пройдет и в жизни позабудется». Как видишь, у меня вчера было очень плохое
настроение, и все казалось мне плохим. Сегодня все в порядке. Свет, оказывается, такой
cmp4=j6d
174/347
же дьявол, как и я. Вчера вечером он сказал мне, что такое настроение насчет Ляли у него
было всего один раз, а написал он так, чтобы меня позлить, узнать. люблю ли я, так как
ему надоело, что я сегодня его люблю, а завтра Сергея. Я и не знаю, верить ему или нет. Ты
бы поверила? Я и верю и не верю. Он дал честное комсомольское слово, что написал для
того. чтобы меня разыграть, и даже, когда рассказывал мне о Ляльке, даже тогда не
думал так. Мне хочется ему верить, он говорит, что испугался за те последствия, которые
грозили наступить после того, что он мне сказал о Ляле. Ведь у меня были мысли все
кончить с ним, чтобы все вырвать из себя о нем. Ну, ладно. Посмотрим. Что будет
дальше».
Иногда я Света так люблю!
7 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
«Моя милая Элюшка! Из дневника выпал листок, а т.к. я хочу тебе написать сегодня
письмо, то пишу на этом листке. Бумаги у меня нет.
Опять, опять было то, о чем я тебе писала 21 декабря. Когда увидимся, расскажу
многое, в письме не написать. Хочется тебя увидеть, не терпится рассказать об этом.
Ведь я тебе все рассказывала, а что я чувствовала, в письме не напишешь. Элюшка, ты не
считаешь, что я легкомысленна, писала тебе, что не хочу больше, чем дружить, а тут...?
Ты, может, ругаешь меня, что я так поступаю? Ведь мне еще только 15 лет, а уже в
таких отношениях с парнем. Ты не сердись. Иногда я его так люблю, так люблю, что
готова сама первая его обнять. Ведь он хороший, честный.
Но знаешь, моя милая Кимушка, странно, я его больше люблю в тот момент, когда он
меня не обнимает, а мне хочется, чтобы обнял, чем тогда, когда он меня крепко обнимает.
Вчера он крепко обнял меня, я склонила голову ему на грудь, и так мы долго стояли. Вдруг из
комнаты выходит директор интерната (у нас новый). Я шарахнулась в сторону. Но, по-
моему, он видел, догадался. Мне не стыдно, но как-то неудобно, неловко.
Ты не смеешься надо мной? Ты хотела бы сейчас увидеть свою Травушку? Моя милая
Элюшка, ведь я ничего плохого не делаю, раз даю себя обнимать? Знаешь, я, наверное,
напишу об этом маме.
Элюшка, мне надо тебя видеть! Пожать твою руку, чтобы на ней выступили белые
пятнышки, услышать твой голос, твои слова. Элюшка, дорогая, если ты считаешь, что я
плохо поступаю, то напиши мне об этом, слышишь , напиши обязательно. Ведь я ни с кем об
этом не говорю, а мне нужно знать, вдруг это очень, очень плохо? Элюшка, пиши, пиши,
мне трудно одной. Но мне кажется. что ничего плохого я не сделала, но ты напиши свое
мнение, свой взгляд на это. Ладно? Элюшка, он намного выше меня, ему можно дать лет
18. Он очень похудел и теперь совсем не толстый. Лицо даже худое.
Элюшка, хоть сейчас я его и люблю, я не думаю о том, что буду любить всегда. Нет,
наверное, когда-нибудь полюблю другого парня. Элюшка, ты меня понимаешь во всем, да?
Или не понимаешь? Элюшка, моя самая дорогая, самая любимая, пиши!
Травка».
Мое поколение, или, во всяком случае та его часть, к которой относилась я сама, было
воспитано на незыблемых постулатах – «Умри, но не дай поцелуя без любви» и «Близкие
отношения допустимы только с 18 лет», что моя мама мне и напомнила в письме от 11
октября 1941 года. Вот я и мучилась – во-первых, я не все время была уверена, что Света
люблю, а следовательно безнравственно о ткликаться на его и мои собственные желания
тепла и ласки. А во-вторых, и это главное – мне всего пятнадцать лет! Я еще не взрослая, а
уже разрешаю себя обнимать! Это плохо? Неужели пло хо?
Я еще не умела усомниться в истинности общественных стереотипах, они крепко
сидели в виде табу в моей голове, но я уже посмела им не следовать, повинуясь зову сердца.
cmp4=j6d
175/347
И этот раздрай в душе мучил меня саму, и, конечно, причинял страдания Свету. Я не
разрешала себе плыть по течению пробуждающейся чувственности, мне это стоило только
испорченного, почему-то, настроения, приступов тоски и недовольства собой. А Свет? При
учителе-искусителе Сергее, кото рый толкал его вперед и вперед, обвиняя в трусости? Что
чувствовал рядом со мной Свет, деликатный, боявшийся меня обидеть? И, наверняка,
наученный Сергеем попробовать вызвать во мне ревность рассказом о Ляле, что к его
удивлению срабо тало ?
Мы, наверное, оба не совсем понимали, что с нами происходит, и что «нам можно, а
что нам нельзя».
Сегодняшнему поколению, наверно, непонятны мои сомнения и муки, и слава богу,
что спектр радостей земных у них расширен, и границы возрастно го табу тоже не такие
человеконенавистнические, да и предохраняться о ни о бучены. А мы были невежды в
сексуальных вопросах и полны боязни «грязи». Не все, конечно, но многие из нас, если не
большинство.
Беда...
Но что-то было во мне вместе с тем и здоровое, я отстаивала свое право на крупицы
радости, чувствовала, что нет в том «плохого».
28 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
«Получила мое последнее письмо не то от 17 февраля, не то от 18 февраля? Там я
писала о нежелании Света учиться. После этого было какое-то настроение, когда было все
равно, любит Свет, или нет. На следующий день резкая перемена, на все это время вплоть
до сегодняшнего дня. Знаешь, я очень непостоянная. Это плохо, но что могу я сделать, если
у меня потом было такое хорошее, очень хорошее чувство к Свету, если я его сейчас люблю,
очень люблю. Ты чувствуешь, я, кажется, первый раз пишу тебе, что люблю его. Я боюсь,
что это пройдет, я не хочу, чтоб проходило. Он мне сейчас кажется таким большим,
сильным и хорошим. Мне нужно бы тебя увидеть, ведь я хочу тебе все это рассказать, а
писать обо всем я не умею.
Недавно к нам в комнату пришла Софья Павловна (ей 21 год). Девчата заснули, а мы с
ней разговаривали долго и о многом. Мне надо с кем-нибудь говорить, именно говорить о
Свете. Ведь тебе я пишу, но ведь это не то, если бы мы с тобой говорили, сказали бы
больше друг другу, чем пишем. Ведь, правда? И тебе хочется поговорить со мной? С.П.
много рассказала о себе, сказала, каким ей видится Свет: «Немного ленивый, умный,
начитанный и способный... Относится лучше, как-то благороднее, с большим уважением,
чем Сергей, к девчатам... Он может и поцеловать, но у него это выйдет по-другому, чем у
Сергея, лучше... Он ко всем девочкам относится одинаково, кроме тебя, конечно. К тебе он
относится хорошо как к человеку и девочке. Еще ему нравится Ляля, но ты, конечно,
больше. Ляля не может ему нравиться так, как ты. В тебе больше женственности, чем в
Ляле и в других девочках. А как раз это привлекает парней в этом возрасте. Если ты иногда
бываешь очень резкой, то в другое время бываешь очень женственной».
Помнишь, Ленка Кривицкая читала нам с тобой лекцию о том, что мы с тобой совсем
не женственные? А теперь мне объявляют, что я более женственна, чем другие девчата?
Не знаю, хорошо ли это, плохо ли.
Милая Элюшка, как бы я хотела написать тебе все, что бывает у меня со Светом. Но
я не умею писать, и получится плохо, нехорошо. А я хочу, чтобы ты все это знала, я хочу
тебе все рассказать.
Вчера я не пришла на ужин – валенки сушились, а другая обувь в кладовой. Мне
принесли ужин, пришел Свет. Девчата ушли на драмкружок, трое заснули. Я лежала в
кровати. Свет сел рядом, взял мою руку и долго гладил ее, гладил волосы. И больше я тебе
писать не буду, выйдет нехорошо, а было все так хорошо и лучше, чем раньше. Может ты,
сама догадалась, а может, и нет. Если бы ты была тут! Я была бы еще счастливей, чем
cmp4=j6d
176/347
вчера. Я рассказывала бы тебе все, все , все.
Жду, жду тебя, моя самая дорогая, самая лучшая.
Крепко обнимаю. Травка».
Господи, если бы я помнила, что было на самом деле! Эльга должна была догадаться!
Да как она могла, если я сама, сама забыла, и только смутно вижу свою кровать в углу
комнаты, Света, сидящего рядом, и приглушенный свет керосинки, тускло освещающей
комнату, всю в полумраке и тенях на стене. Но точно знаю, Свет меня даже не поцеловал.
Ни тогда, ни потом. Свой первый поцелуй я «отдала» Илье, такая вот недотрога. Так что же
там происходило 27 февраля 1942 года, в полутьме девчачьей интернатской спальни? Между
мной и Светом? Если бы вспомнить!
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА
Пиши!!!
9 января 1942 го да. Травка Эльге
«Здравствуй, Элюшка!
Что же ты, дьяволенок, опять не пишешь?! Я тебе, кажется, аккуратно пишу, а вы,
молодая барышня? Нет бумаги? Так я пришлю, только пишите. Слышите?... Как твое
настроение? Ты все еще киснешь? Или бодрая, веселая, жизнерадостная девчонка, какой
всегда была?»
Эльгины сомнения
13 января 1942 го да. Травка Эльге
«Сегодня шла в школу и мечтала о тебе. Представляла себе, что вдруг ты едешь к
нам и поселишься у нас в ближайшей деревне. Весь день об этом думала, думала также,
что от тебя уже 10 дней нет писем. И вдруг прихожу из школы и... письмо от тебя!
Ношусь как бешенная, рада жутко. Только что это такое –»Я о тебе все время думаю, не
знаю как ты?». Что это? Ты и вправду так думаешь, или просто так написала? Я рада за
тебя, что ты подружилась с Юлей, когда дружат всегда легче бывает.... Не знаю, почему
ты не получаешь от меня писем, я пишу каждую неделю по одному разу регулярно, а часто
через два дня... Мне очень хочется в наш класс, в Москву. Часто вечером, когда ложусь
спать, вспоминаю все улицы Москвы, твою комнату, где мы с тобой сидели и говорили. Ты
бы хотела, чтобы мы сейчас очутились в твоей комнате? Я бы очень. Сколько я бы тебе
рассказывала!...
За последние два дня прочла Леского «Леди Магбет Мценского уезда» и «Кармен»
Мэриме. Теперь примусь за «Степана Кольчугина». Стоп! Я пишу тебе в клубе. Кто-то
звонко, звонко пукнул!! Все хохочут. Это от черного хлеба.
Элюшка, меня все время перебивают, и я растеряла все свои мысли. Так что лучше
кончать. Не скучай, будь бодрой, учись.
До скорой победы над врагом! (Как написал мне Свет в новогоднем пожелании).
Крепко жму лапу! Целую!
Пиши! Пиши! Пиши! Пиши! И еще раз пиши.
Буду отличницей
13 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Наша вторая четверть кончается 17 января. Кажется, буду отличницей. У нас по
одному учебнику на 5 человек!»
cmp4=j6d
177/347
Наставление подруге
13 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Элюшка, плохо, плохо, что тебе все равно, какие отметки, догоняй, не откладывай
на возвращение в Москву. Элюшка, в Москве дел много будет, не откладывай, учись и
настроение будет хорошее. Во какие наставления я тебе даю. Не обижайся, но я хочу,
чтобы ты хорошо кончила четверть.
Пожалуйста, учись».
Таких наставлений у меня будет целая куча. Охваченная го рячим желанием не
пропустить учебный год, несмотря на то, что многих предметов у нас вообще не было, я и
Эльгу "заставляла" относиться к учебе с таким же рвением.
А Эльга кисла. И четверть закончила с двумя "посами". Ужас какой!
21 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Дорогая Элюшка!
Представь себе твою Травку, сидящую на кровати и штопающую чулки с огромными
дырами, с отмороженным носом. И вдруг приносят два письма от тебя, от 31 декабря и
от 5 января. Травку, конечно, заставляют плясать и дают письма. Я читаю и смеюсь, и
рада, и счастлива , но есть одно местечко. Во-первых, почему нельзя писать «С горячим
приветом»? Ты и того лучше, кончаешь просто «Эльга». Дальше. Что за приступы
ревности? «Может, ты меня забыла?» Да как можно такое писать?! Элюшка, ведь это
жуткие глупости. Хотя, когда я от тебя полтора месяца не получала писем, я тоже
иногда так думала. Как видишь, мы с тобой и в этом сошлись...
У нас в комнате нет стола и стульев, и я пишу письмо около печки. У нас угар и у
меня трещит голова. ... Боюсь, что я скоро свалюсь, очень у нас угарно...
Меня здесь разыгрывают твоими письмами. Однажды сказали, что в деревне у Света
есть письмо от тебя. Так я, не пообедав как следует, побежала в деревню. Оказалось –
наврали! Или скажут, что у Прохоровой письмо для меня, я сейчас же бегу, а письма нет!
Ну и злюсь немножко, конечно. А вообще дружно. Всем хочется в Москву, все ждем писем,
всем в спальне холодно, а иногда топим и все угораем – вот это и объединяет. Из девчат в
открытую ни с кем.
Ты ведешь дневник? Веди, а? Мне хочется знать все, что ты делала, о чем думала.
Ведь не все запомнишь. Свой дневник ношу все время за пазухой – его у меня уже несколько
раз читали и теперь я научена горьким опытом и даже в уборную ношу его с собой....
Элюшка, я еще раз очень прошу тебя, учись. У тебя не будет тоски. Учись...
Здесь совсем нет книг. Читать нечего, я беру у Агафонова (мировой парень из школы),
но его исключили навсегда из школы. Теперь брать книги негде. Но сегодня Володя-
физкультурник поехал за библиотекой – 80 книг. Обещал достать «Анну Каренину» и
«Войну и мир»...»
26 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Элюшка, мне бы тебя увидеть. Я, кажется, очень изменилась, да и ты тоже.... Я
боюсь, что ты на меня разозлишься за то, что я в каждом письме даю тебе
«наставления». Но не обижайся, милая, милая Элюшка, ты только пойми меня. Мне очень
больно, что у тебя в четверти 2 «поса». Мне очень, очень больно это, понимаешь? Ведь я
училась, старалась, так как боялась, – вдруг нам придется попасть в разные классы, т.к.
ты будешь учиться, а я не смогу. Мне придется летом учить анатомию и химию – этих
предметом у нас нет, а у тебя, ты пишешь, почти все... Элюшка, лучше учить сейчас, а
летом поработать, а осенью, когда в Москву вернемся, погуляем с тобой по улице Горького,
по Москве. Хочешь? Я как хочу! И не злись на меня. Может ты и не злишься?...
Я тебе послала недавно два письма. В одном из них мамино письмо. Ты их получила?
Теперь я почти уверена, что девчата мои письма к тебе не отпускали. Надо же дойти до
cmp4=j6d
178/347
такого хамства и нахальства!..»
Мои письма не только не опускали в почтовый ящик, а еще и Свету с Сергеем
отдавали для «ознакомления». Сергей кое-какие мне сам возвращал, «кляня девчонок», но
сам, их, конечно, читал. Да и Свету подсовывал.
Такая во т коллективная переписка. Очень, я, все-таки, была наивна, когда отдавала
девочкам, спешившим на почту, свои письма, свернутые в треугольники, ибо конвертов,
конечно, не было и в помине.
Мечта
3 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
«Знаешь, Элюшка, мне так хочется поселиться в комнате, где есть стол и я бы тогда
сидела по вечерам и читала бы жутко много. А так в комнате нет стола, лампы на всю
комнату не хватает и читать много не приходится. А мне хочется учить что-то , изучать.
Корпеть над чем-то . На меня напала «жажда знаний». Ты меня понимаешь? Спешу, Свет
сейчас отнесет письмо.
Пиши, моя милая Кимушкин.
Пиши часто, часто. Травка.
Жму лапочку».
ИНТЕРНАТСКИЕ БУДНИ
Мы материмся!
9 января 1942 го да. Травка Эльге.
«На большинство из нас сейчас напала какая-то лень и мне это противно. От
Персика, например, несет чем-то ленивым, сальным и вульгарным. Кузя с Персиком
каждый день раза по пять употребляют выражения «Иди ты в ж..пу» или что-нибудь в
этом роде. Я начала тоже употреблять некоторые выражения. Теперь я сдерживаюсь, и
заключила с одной девочкой (Сильвой Денгель) «договор». Если кто-то из нас скажет «на
фиг», «срать» и т.д., то г онит кусок сахара. Я уже проиграла 3 куска! Пришлось отдать.
Знаешь, волей неволей привыкаешь к этим выражениям. Но я сдерживаюсь. Стоп! Сильва
сказала сейчас «ни фига». Мы в расчете! Вот такова наша жизнь.
На Персика смотреть противно: в школу не ходит, дома ничего не делает. Даже не
подметает и не топит печь. Лень!
Но на меня не нападает никакая лень. Я каждый день хожу в школу, учусь, и учиться
хочется».
Самое ужасное
26 января 1942 го да. Травка Эльге
«На улице холодно. Элюшка (может неприятно, но я напишу), самое ужасное у нас,
это пойти в уборную. Уборная на улице, руки мерзнут, попка тоже. И когда просыпаемся,
все сразу думают: «Боже, еще надо идти в уборную!» А когда сходили, (Ходим целыми
спальнями), все облегченно вздыхают. Умываемся не каждый день, но по субботам
регулярно ходим в баню. В ней всегда или слишком жарко, или холодно. У меня летом были
вши. Но теперь мы их вывели. У девчат их совсем нет, но есть у шестерых мальчишек.
Когда Свет вернулся с трудового фронта, то у него тоже были вши. В комнате тоже
холодно, дров дают очень мало, а забор ломать не разрешают. Керосину тоже мало».
cmp4=j6d
179/347
Врачиха – зверь, а не человек
3 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
"В интернате у нас идет переворот. Заболела Прохорова, на ее месте временно была
врачиха. У, зверь, она не человек. То и дело оставляла без обеда, ужина и завтрака. За
любое слово. Не принесешь воды – без еды. Мы все кипели. Теперь сюда приехала какая-то
воспитательница – молодая женщина. Наверное, станет интереснее жить, все-таки
другие люди и с образованием воспитательница».
У нас так весело
9 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй милая, дорогая Элюшка!
Как видишь, я достала бумагу и теперь буду тебе почаще писать – пока хватит
бумаги.
Сегодня опять в школу не ходила, завтра пойду, хотя нога еще не прошла. Сегодня
очень веселый, дружный день. Из нашей спальни только Кузя и Персик пошли в школу.
Четверо больных, у остальных больные ноги и у всех болят животы.
Спишу тебе, как написала про сегодняшний день в дневнике:
«Я не могу! У нас так весело, чудно! Валя обращается к Ярче, возвращающейся из
минтаксиса (уборная): «Ты моя милая, скоро шестой раз пойдешь.» Тошка ласкает свою
сестру Райку: «Лысая ты моя, Ракочка, милая моя, дай я тебя поцелую.» «Да ну, и так
трудно дышать, а ты целоваться.» «Ну и черт с тобой. Вот не люблю тебя, Раку,
Сракочку.»
Сегодня целое событие – у себя в коридоре открыли новую уборную, такую
уютненькую, чистую. «Вот никому не скажем про нее, а то будут ходить всякие Соньки,
да еще испачкают.»
Тайра второй раз топит печь. Тошка ворчит: «Вот обрадовались, натаскали дров, так
теперь каждые десять минут топят.»
Валя носится со своей балалайкой-ружьем (в сущности, это простая палка). Сильва
поет сочиненную девчатами песню «История второй любви». Весело, чудно, дружно.
Хочется написать про нашу жизнь. Ведь она интересная, хорошая. Сильва отняла
«балалайку». «Сильвочка, милая, отдай. Я тебе целое полено дам, вот, ей-богу, дам, только
дай мне мою балалайку,» – умоляет Валя и получив свою палку, обращается к Тошке:
«Тошка, генерал, возьми мое ружье.» Утром Валя делает обход больных: «Вот умирайте
скорей, мы вами печку затопим, а то холодно.» Ворча поднимается Ярча: «Черт, Валька,
предсказатель,» – и идет в минтаксис. «Ну, сейчас я за ней пойду, я уже чувствую,» –
говорит Сильва. «Травка! Тайра мимо ведра сходила!» «Чего ты врешь, и ни капельки нет.»
«А это что?» «Это было!» Из комнаты вылетает Ярча, за ней Валя с полным ртом воды,
брызгает, и... все на себя.
Тошка задирает подол платья и поворачивается спиной к печке. «Генерал, генерал,
что ты делаешь, прожжешь.» «Погоди, дай в печку пернуть.» Прости Элюшка, за
выражение.
Я, конечно, не успела записать все, что говорится и делается у нас, но как видишь, у
нас очень весело. ...Мы дружны, у нас дня не проходит, чтобы не спеть песни, чтоб не
«поругаться» и не помириться.
У нас по-новому все построено, у нас теперь вместо вожатых воспитатели, а мы
называемся воспитанниками. И действительно, похоже, что у нас детдом, живем без
родителей уже 7 месяцев.
Меня выбрали старостой спальни. Девчата в спальне, кроме Кузи, уважают,
cmp4=j6d
180/347
слушают меня, считают взрослее. Оказывается, в классе меня тоже считают хорошей,
умной девочкой. Кузю и Персика Кабачеева не допустила к изучению Устава ВЛКСМ, т.к.,
она говорит, они еще недостаточно серьезны и взрослы. Мне же велела приходить
обязательно. Знаешь, меня все это подкрепляет, дает силы и желание учиться...
Видишь, в этом письме я тебе описала наше житье-бытье. Тебе нравится? Мне да.
Иногда нападает тоска, хочется домой, в Москву, а вообщем всегда веселы. Ну, пока.
Пиши. Травка».
И что мне могло нравиться в том шуме и гаме, который весь день царил в нашей
комнате, бывшем Красном уголке, в который нас зимой переселили из флигеля? И несут
девочки какую-то околесицу, ни одного слова, серьезного и умного не произнесено, и на
тебе, я в во сторге. Странное все-таки восприятие у меня, девочки-подростка, своего
окружения. Но, может быть, главное в том, что мы весело болели, с шутками и
прибаутками, на какие были способны. Болели без лекарств, без мам, и без страха. И именно
это я уловила, неосознанно, и «застенографировала»? Или я приукрашиваю?
21 января 1941 го да. Травка Эльге.
«Знаешь, Элюшка, я очень удивляюсь, почему у меня так всегда и везде бывает –
многие очень любят, а некоторые терпеть не могут. У меня и здесь та...
Живем, более или менее, дружно. Каждый день поем песни. В уборную по малым делам
не ходим – имеется для этого ведро в спальне. Ведь на улице очень холодно– 43 градуса..
Издали указ, чтобы не пукать, но не помогает. Пукаем во всю. Ведь мы более 4 ех месяцев
не видели белого хлеба...
У нас на всю спальню одна иголка. Штопать не всегда возможно. Нитки кончаются.
Здесь купить нельзя, не знаю, как буду чинить вещи. Штопки уже давно нет, и я штопаю
коричневые чулки белыми катушечными нитками! Красиво!»
УЧЕБА
9 января 1942 го да. Травка Эльге.
«У нас теперь новый физик, очень молодой и беспомощный. На его уроках все очень
бузят. Но я не могла бузить. Нет! Мне его жалко. Я считаю подлым смеяться над
учителем, который слаб. Ведь дрожат они перед директором! Учитель не выдержал:
«Знаете, ведь я не собака,» и вышел из класса. Весь класс очень испугался, что он
пожалуется директору и пошли извиняться. Как подло! Сразу струсили. Когда думали, что
он никому не скажет, смеялись и издевались над ним. А потом сразу струсили и каждый
заговорил: «А я ничего не делал». Меня это жутко возмутило. Я чуть не вскочила и
произнесла «пламенную речь» в защиту учителя. Ведь могли они ему помочь провести урок,
а не заявлять: «Он сам виноват, надо было сразу быть строгим.» Всегда виноват учитель,
никогда ученики. Знаешь, я после маминого письма стала искать вину не только в других, но
и в себе. Я тоже не всегда правильно выступала против учителей в нашей школе. На уроках
рисования мы тоже бузили, ведь она никому не скажет! Элюшка, напиши мне, согласна ли
ты со мной или нет.»
22 января 1942 года. Маме и папе.
"Meine Abschätzungen: Geographie gut; Literatur, Algebra, Geometrie, Geschichte,
Deut1sch, Kriegsunterricht und Disziplin ausgezeichnet. In Physik hat niemand Abschätzungen
bekommen, in Landarbeit auch. Ich hätte in beiden Fächern ausgezeichnet...Ich möchte viel
machen, damit wir schneller siegen können, aber im Winter kann ich bloß lernen, aber auch das ist
wichtig."
«Мои отметки за четверть: география «хорошо», литература, алгебра, геометрия,
cmp4=j6d
181/347
история, немецкий, военное дело и дисциплина – «отлично». По физике и сельскому
хозяйству никто не аттестован, у меня по обоими предметам было бы «отлично»...
Я многое хочу сделать, чтобы мы скорее победили, но зимой я могу только учиться.
Но и это важно».
21 февраля 1942 го да Маме и папе.
"Meine Abschätzungen ab den 17.1 . - das dritte Viertel: Algebra 2 ausgez., Geometrie ausg.
u. gut, Literatur mittelm. und danach 2 ausgez., Deutsch 3 ausgez., Anatomie ausgez., Physik
ausgez., Geogr. ausgez., Geometrie gut wegen des Heftes - es war liederlich. Das Schuljahr endet
am 15. April. Prüfungen gibt's. Das Programm werden wir nicht beenden - wir schaffen es nicht."
«Мои оценки после 17 января, третья четверть: алгебра – два «отлично», геометрия
–
«отлично» и «хорошо», литература – «посредственно, затем два «отлично», немецкий –
три «отлично», анатомия – «отлично», физика – «отлично», география – «отлично»
геометрия –»хорошо» из-за тетради. Она была грязной.
Учебный год кончается 15 апреля. Экзамены будут. Программу мы не завершим –
просто не успеем».
РАБОТА
21 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Я тут стригу ребят – как ни странно, получается».
26 января 1942 го да .Травка Эльге
«У нас теперь введен трудовой час. Каждый день мы должны или мыть полы на
кухне, в столовой, чистить уборную, убирать территорию, мыть посуду и т.д . Это
занимает 2-3 часа в день. С 6 вечера до 9-ти вечера коллективно делаем уроки в большом
зале.»
9 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
«Почти каждую неделю показывают кино. Каждый день нам надо пилить дрова,
таскать воду, а раз в неделю мыть на кухне посуду, пол. Работаем и учимся. Ложимся
поздно. Почти никогда не высыпаемся...»
ЕДА
Уфа. 8 января 1942 го да. Мама мне.
"Jetzt schicken wir Dir zu Deinem Geburtstag ein Stückchen Schokolade und einen Bonbon.
Die beiden anderen Stückchen Schokolade nimm Rolf und Wölfi mit, wenn Du zu ihnen wieder
hingehst."
«Мы посылаем тебе ко дню рождения кусочек шоколада и конфету. Два других
кусочка возьми с собой для Вольфа и Рольфа, когда снова к ним придешь».
21 января 1942 го да. Травка Эльге
«Четыре месяца не видели белого хлеба. Питание ничего себе. Увеличили порцию
масла – 15 граммов в день. На утро дают какой-то чудной суп – вода, мука, черные сухари.
Везде и всюду картошка. А вообще я привыкла к этим порциям. Конечно, скучаю по нашим
щам и супам. Помнишь, тебя папа на даче угощал? Вкусно?»
22 января 1942 го да. Маме и папе.
"Die letzten Tage bekommen wir zum Frühstück Mehlsuppe, schmeckt nicht sehr gut. Butter
gibt es jetzt mehr. Ich habe mich an die Portionen schon gewöhnt. Satt bin ich immer. Außerdem
cmp4=j6d
182/347
esse ich alles mit Brot. Weißbrot haben wir schon ein paar Monate nicht gesehen. Das macht aber
alles nichts. Das ist sogar gut. Wir essen, wenn wir Hunger haben, trocken Brot mit Tee ohne
Zucker. In Moskau hätte ich dies nicht gegessen. Also gewöhne ich mich an alles, alles Essen. Die
Erwachsenen sagen hier, daß ich mich gut zum Essen verhalte - esse alles, was es gibt, beklage
mich nicht."
«Последние дни нам дают на завтрак какой-то странный суп из муки, не очень вкусно.
Масла теперь дают больше. Я уже привыкла к порциям и всегда сыта. Кроме того я
теперь все ем с хлебом. Белого хлеба нет уже несколько месяцев. Но все это ничего. Это
даже хорошо. Когда мы голодны, мы едим сухой хлеб с чаем без сахара. В Москве я такое
есть не стала бы. А значит я привыкну теперь к любой еде. Взрослые говорят, что я
хорошо отношусь к еде – ем все, что дают, не ною».
9 февраля 1942 го да. Травка Эльге.
«Кормить стали хуже. Хлеб по нормам, картошки нет. Сегодня за завтраком дали
только кусок маленький масла и 2 куска черного хлеба. Но я наелась. Мы не жалуемся... На
кухню сейчас выдают только муку и нам пекут блинчики. На ужин дают один блинчик и
«чай». А вообще жить можно. Тем более, что у большинства расстройство желудка».
Блинчики, наше самое любимое блюдо, пекли из какой-то темной муки, которая
почему-то скрипела на зубах. Но все равно, блинчики – иногда даже по три штуки на
человека, всегда были праздником. А однажды к блинам подали еще и столовую ложку
хрена. Я знала, что хрен полон полезных веществ и храбро намазала его на свои три блина.
Большинство ребят, однако, лизнув витаминную добавку, тут же отказались испытать свой
рот на ожог жгучим хреном. И тогда, я и Петя Маннгейм предложили на спор – кто съест
чужую ложку хрена, ничем не заедая, тому владелец хрена жертвует один блинчик. Оба мы
тут же выполнили условия спора и были награждены коллективным восторженным
возгласом удивления и лишним блинчиком, скрипевшим на зубах. Нашему примеру, правда,
никто не последовал, но своего хрена рискнули отведать теперь многие, макая блинчик в
жгучее месиво.
А съела я лишнюю ложку хрена потому, что хотела оставаться здоровой, несмотря на
войну.
21 февраля 1942 го да. Маме и папе.
"Das Essen ist gut. Ab heute werden wir 30 Gramm Butter bekommen. Brot gibt es nach
Normen - ein bißchen wenig, aber es geht. Kartoffeln gibt es jetzt nicht. Wir bekommen alles aus
Mehl und Weizenkascha, anderes gibt es nicht. Aber ich bin zufrieden. Bei den Kleinen und
überhaupt in Lesnoi ist das Essen besser. Sie bekommen Kakao, Milch, Kekse, Butter, weißes Brot."
«Еда хорошая. С сегодняшнего дня мы будем получать 30 граммов масла. Хлеб дают
по нормам. Немного маловато, но ничего . Картошки сейчас нет, все делают из муки и
крупы, ничего другого нет. Но я довольна.
У малышей и вообще в «Лесном» еда лучше. Они получают какао, молоко, печенье,
масло, белый хлеб».
ОДЕЖДА
21 февраля 1942 го да. Маме и папе.
"In Lesnoi näht man denen, die wenig anzuziehen haben, Sachen. Vielen Mädens Kleider, mir
einen Rock. Der blaue gute ist kaputt, den grauen kann ich im Winter nicht anziehen - 1 . Er ist zu
eng, und beim Weg zur Schule fallen wir immer, und er kann kaputt gehen. 2 . Er ist zu eng, um ihn
über die Schihosen anzuziehen. (Ich gehe immer in den Skihosen und Walenkis.) Und so bleibt 1
Kleid (das blaue) und ein Rock, und da wir nicht immer Zeit haben zum Waschen, ist das nicht zu
cmp4=j6d
183/347
viel. Im Sommer wird man uns allen Kleider nähen.Schlecht ist es mit Strümpfen und Büstenhalter.
Ich habe ein Paar Strümpfe gjanz zerrissen und ziehe sie immer unter die Walenkis an. Man sagt,
daß man uns Strümpfe gibt und auch Stoff für Büstenhalter.'
«В «Лесном шьют тем, у кого мало что надеть, одежду. Многим девочкам платья,
мне юбку. Синяя хорошая совсем порвалась, серую я зимой надевать не могу – 1) слишком
узкая, а по дороге в школу мы часто падаем и она может порваться, и 2) она слишком
узкая, чтобы надевать под нее лыжные штаны. (В школу я все время хожу в лыжных
брюках и валенках) Итак, остается одно платье – синее и юбка, а так как у нас не всегда
есть время для стирки, то это немного. Летом нам всем пошьют платья. Плохо обстоят
дела с чулками и лифчиками. У меня одна пара чулок. Совершенно рваная и я надеваю их
всегда под лыжные штаны. Говорят, что нам дадут чулки и материал для лифчиков».
БОЛЕЗНИ
21 февраля 1942 го да. Маме и папе.
"In unserem Rayon gibt es 6 Fälle Thyphus. Die Jungens wird man im ganzen Rayon kahl
scheren, die Mädels nur, wer Läuse hat. Ich habe keine."
«В нашем районе 6 случаев тифа. Всех мальчиков во всем районе остригут наголо, а
девочек только тех, у кого вши. У меня вшей нет».
БРАТИШКИ
Письма Вольфа и Рольфа
1 января 1942 го да. Маме и папе.
"Gestern war ich bei den Kleinen. Beide haben die Taschentücher bekommen und schreiben
Euch einen Brief...
Rolf
«(Я: Что написать маме?) Письмо. Травка-Трава, папа и брат. Еще. Брат, трава,
печенье, письмо, пальто, елка. Дорогая мама, шапку. Дом (рисунок изображает дом)»
. . . Er ist lustig. Umarmte mich und küßte mich. Die Leiterin erzählt, daß er zuerst immer
Glada ruft, dann Papa und erst nachher Mama!
Wölfi
(Я: Что написать?) Гостиницы, еще машину, еще корзинку, маленький корзинку и
сумки. (Я: Что еще?) Еще? Ничего. Я не могу сказать.(Он хочет трактор). Коладку
(шоколадку) хочу. (У меня в руках книга). Дай книжку. Дай. Я хочу еще книжку. Еще?
Книжку маленький. Пушку хочу и танк. Еще чего? Мячик хочу»
Я говорю, чтобы нарисовал что-нибудь.
«Я не хочу! Я не хочу! (Но все равно он что-то рисует. Пусть нарисует дом). Я не
хочу. Я не могу домик. Только Гансик может. Я хочу елку. Еще? Еще галаж хочу и машину.
Вот какую хочу и зук (жук). Еще? Тлавку маленький хочу. Ха-ха -ха! Еще? Ничего».
. . .Wölfi schreibt mehr, aber sehnt sich nach Euch nicht so wie Rolfik. Beide freuen sich, wenn
ich zu ihnen komme."
«Вчера я была у малышей. Оба получили по носовому платку и «написали» Вам письмо.
Я прилагаю их.
Рольф.
«(Я: Что написать маме?) Письмо. Травка-Трава, папа и брат. Еще. Брат, трава,
печенье, письмо, пальто, елка. Дорогая мама, шапку. Дом (рисунок изображает дом)»
Он веселый, обнимает меня и целует. Его воспитательница говорит, что он всегда
сперва зовет Гладу, потом папу, и только затем маму!
cmp4=j6d
184/347
Вольфи.
(Я: Что написать?) Гостиницы, еще машину, еще корзинку, маленький корзинку и
сумки. (Я: Что еще?) Еще? Ничего. Я не могу сказать.(Он хочет трактор). Коладку
(шоколадку) хочу. (У меня в руках книга). Дай книжку. Дай. Я хочу еще книжку. Еще?
Книжку маленький. Пушку хочу и танк. Еще чего? Мячик хочу»
Я говорю, чтобы нарисовал что-нибудь.
«Я не хочу! Я не хочу! (Но все равно он что-то рисует. Пусть нарисует дом). Я не
хочу. Я не могу домик. Только Гансик может. Я хочу елку. Еще? Еще галаж хочу и машину.
Вот какую хочу и зук (жук). Еще? Тлавку маленький хочу. Ха-ха -ха! Еще? Ничего».
Воельфи «написал» больше, но он не так по Вам скучает, как Рольфик. Оба радуются,
когда я к ним прихожу».
У Рольфа дизентерия
22 января 1942 го да. Маме и папе.
"Rolf ist jetzt krank. Er hat wieder Dysenterie. Er ist lustig, aber dünner geworden. Im Lesnoi
steht es schlecht mit Brennholz. Als ich am 19.1 .42 nach Lesnoi ging, war es sehr kalt - 42°. Im
Isolator war es kalt, sogar sehr kalt, beim Wölfi schön und warm. Die Ärztin sagt aber, daß sie
jeden Tag heizen u daß es nur heute so kalt wäre. Rolf fragte mich:" Trawka, a kogda kontschätsa
woina?" (Trawka, wann ist der Krieg zu Ende?) Ich sagte, wenn wir die Faschisten getötet haben."
A kto ich ubiwät? Papa i Mama toshe?" ( Wer tötet denn die Faschisten? Mama ud Papa machen
das auch?") Seht Ihr, was für "ernste" Gespräche unser Rolf führt? Wölfi ist diszipliniert.
Trautchen auch. Ich habe ausgezeichnet in Disziplin... Hoffentlich ist rolf bald gesund.
Einen lieben Kuß für Mama und Papa
Euer Trautchen"
«Рольф сейчас болен. У него дизентерия. Он веселый, но очень похудел. В «Лесном»
плохо с дровами. Когда я 19 января отправилась в «Лесной», было 42 градуса мороза. В
изоляторе было холодно, даже очень холодно. Но врачиха сказала, что они топят каждый
день, и только сегодня так холодно. Рольф спросил меня: «Травка, а когда кончится
война?» Я ответила, что тогда, когда мы убьем всех фашистов. «А кто их убивает? Папа
и мама тоже?» Вы видите, какие «серьезные» разговоры уже ведет наш Рольф.
Воельфи дисциплинирован. Траутхен тоже, у меня «отлично» по дисциплине...
Пишите мне чаще и обо всем. Будем надеяться, что Рольф скоро поправится.
Милый поцелуй маме и папе. Ваша Траутхен.» .
7 февраля 1942 го да. Маме и папе. Открытка.
«В прошлый выходной была у Вольфика и Рольфика. Они Вам «написали» письма.
Рольфик себя чувствует хорошо и сегодня, наверное, уже здоров. Вольфику я приношу
каждый раз кусочек шоколада, Рольфику пока еще нельзя».
У Рольфа воспаление легких
21 февраля 1942 го да. Маме и папе.
"Liebe Mama und Papa!
Heute war ich bei den Kleinen. Rolf hat den Durchfall hinter sich, aber liegt wieder im
Isolator. Die Ärztin sagt, daß er wahrscheinlich Lungenentzündung hat. Er sieht sehr schlecht aus -
ist dünn geworden, hat sehr große Augen und unter ihnen dunkle Krüge (Ringe). Er lächelt gar
nicht, sagt mir "golowka bolit" (Kopf tut weh.) . Ich werde zu ihm jetzt jeden freien Tag gehen. Er
hat ein schlechten Appetit und ißt nichts, Medizin will er auch nicht nehmen. - "Ona plochaja" (Sie
ist schlecht), sagt er. Temperatur gestern abends 37° und 5, heute am Morgen 39.2°. Die Ärztin
sagt, daß es mit seiner Gesundheit schlechter geworden ist. Er liegt ganz ruhig im Bettchen, ist
cmp4=j6d
185/347
schwach und dünn. Ich habe ihn unter die Arme genommen und habe mich einfach gewundert - so
leicht und dünn ist er geworden. Na, wollen alles Beste hoffen. Im Isolator ist es jetzt warm. Wölfi
ist gesund, will nicht deutsch sprechen und war gleichgültig, ob ich komme oder nicht. Hoffentlich
wird Rolfik bald wieder gesund. Herzlichen Kuß an Euch beide. Euer Trautchen."
«Дорогие мама и папа!
Сегодня я была у малышей. Рольф справился со своим поносом, но опять попал в
изолятор. Врачиха говорит, что у него, наверно, воспаление легких. Он очень плохо
выглядит – стал худым, огромные глаза, а под ними черные круги. Он совсем не улыбается,
сказал мне: «Головка болит». Теперь я буду приходить к нему каждый выходной. У него
плохой аппетит, ничего не ест, лекарство принимать тоже не хочет. «Оно плохое»,
говорит он. Температура вчера вечером 37 и5, сегодня утром 39 и 2. Врачиха говорит, что
его здоровье ухудшилось. Он тихо-тихо лежит в кроватке, очень слабый и худой. Я взяла
его под мышки и просто удивилась – такой он стал легкий и худой. Ну, будем надеяться на
лучшее. В изоляторе теперь тепло.
Воельфи здоров, не хочет говорить по-немецки, и ему было все равно – приду я или
нет...
Будем надеяться, что Рольфик скоро будет здоров.
Сердечные поцелуи Вам обоим. Траутхен.»
21 февраля 1942 го да Маме и папе.
"Am Ende April siedeln wir nach dem "Lesnoi" um und werden dort arbeiten. Dann kann ich
jeden Tag die Brüderchen sehen und beim Flicken helfen."
«В конце апреля мы переедем в «Лесной» и будем там работать. Тогда я смогу
каждый день видеть братишек и помочь в починке их одежды».
МЕЧТЫ
22 января 1942 го да. Маме и папе.
"Wenn Ihr wüßtet, wie ich nach Moskau möchte! Jede Straße ist mir lieb, ich habe, glaube
ich, Heimweh! Eure Fotos habe ich bekommen. Papa hat sich nicht verändert. Aber, Mama, Du bist
sehr alt geworden, oder ist das Foto nur so? Wie ich Euch sehen möchte, mit Euch sprechen, Euch
wieder einmal küssen könnte! Im Sommer werden wir wahrscheinlich im Kolchos arbeiten, und im
Herbst werden wir uns sehen. Der Krieg muß bald zu Ende sein und in Deutschland wird die
Revolution ausbrechen! Ich werde hier unbedingt in den Komsomol eintreten!"
«Если бы Вы знали как я хочу в Москву! Каждая улица мне дорога, у меня, по-моему,
ностальгия. Как я хочу Вас увидеть, с Вами говорить, Вас снова поцеловать! Летом мы
будем, наверно, работать в колхозе, а осенью мы увидимся. Война должна скоро кончиться
и в Германии вспыхнет революция! Я здесь обязательно вступлю в комсомол!»
ВСТУПЛЕНИЕ В КОМСОМОЛ
Я очень хотела стать комсомолкой и, кажется, не проустила ни одного дня из
приближающегося и нужного для этого пятнадцатилетия. Во всяком случае Эльге я
призналась уже на следующий день после моего дня рождения. Сразу! А было то еще в
январе.
21 января 1942 го да. Травка Эльге.
«Я не хотела тебе писать, что подала заявление в комсомол, но не стерпела. Я очень
боюсь, что меня не примут, ведь у меня в первой четверти «пос» по дисциплине, а во
второй меня из школы выгоняли. Но больше нарушений нет.
Элюшка, ты представляешь, что со мной будет, если меня примут в комсомол? Я до
cmp4=j6d
186/347
неба подпрыгну. Мне почему-то кажется, что когда буду членом комсомола, то как-то
вырасту, буду серьезней...»
26 января 1942 го да. Травка Эльге
"В интернате уже говорят, что Травка исправилась, стала сдержанней, выполняет
все порученные работы, по дисциплине имеет «отлично», и т.д. Знаешь, Элюшка, меня это
радует. Ведь тогда Прохорова даст мне рекомендацию. Мне нужно еще заниматься с
одной плохой ученицей из 6-ого класса и тогда все будет в порядке. С Сергеем мы уже
прошли 15 параграфов по-немецкому. С Тайрой я еще не занималась.
21 февраля 1942 го да. Маме и папе.
"Die Älteren bereiten sich zum Komsomol vor und suidieren mit der Gen. Kabaktscheewa das
Programm des Komsomols. Ich bin mit ihm schon fertig - mir half Swet, aber gehe trotzdem auf
diese "Versammlung", will es eben besser wissen."
«Старшие готовятся к вступлению в комсомол и изучают под руководством товарищ
Кабакчеевой устав комсомола. Я с ним уже справилась – мне помог Свет, но все равно
хожу на эти занятия, хочу знать устав еще лучше».
ЗАХАРЬИНО
МАРТ-АПРЕЛЬ 1942 ГОДА
ВСТУПЛЕНИЕ В КОМСОМОЛ
Не все мне нравится
18 марта 1942 го да.Травка Эльге.
«12 марта 1942 года принята в комсомол первичной организацией комсомола в школе.
Принята единогласно.
Знаешь, здесь теряются трудности приема в комсомол. Здесь как-то агитируют:
«Вступи, мол, в комсомол, я тебе рекомендацию дам». Мне это не нравится. Меня никто не
просил вступать в комсомол, сделала я это сама по своему желанию, но из -за того , что
здесь так принимают, попадают, мне кажется, не те, кому следовало».
Так начинается история, которая в 1946 году, на третьем курсе истфака получила
грозную формулировку: «Сомнения в роли комсомола» или еще как-то в этом духе.
На самом деле я, как видно, ничуть не сомневалась в комсомоле, даже его роли в моей
духовной жизни. Казалось же мне, что, став комсомолкой, я сама стану другой, лучше,
серьезней. В моем представлении комсомол должен был быть организацией, объединяющей
самых передовых юношей и девушек, к которым, я себя, без ложной скромности,
причисляла. А в Ветлужско й школе принимали самых о быкновенных ребят, заботились о
росте числа комсомольцев. Вот и мне не учинили никаких препятствий ни из-за
«посредственно» по дисциплине в первой четверти, ни из-за исключения из школы во
второй. Да и то, что я немка, никого не смутило. Всего этого я, конечно, не заметила,
самоуверенная пятнадцатилетняя девочка.
Если взглянуть на проблему с другой стороны, то по существу, мне очень хотелось
вступить в организацию элитарную, членство в ко торой свидетельствует о моей
принадлежности к сливкам общества. Конечно, я бы возмутилась, если бы кто-нибудь тогда,
в 1942 году, таким образом раскрыл бы мне внутренние причины моего недовольства
приемом в комсомол «не тех, кого следовало». Но, тем не менее, сегодня я понимаю, что
cmp4=j6d
187/347
было и так. Откуда вот только потребность в элитарности?
Почему я вступаю в комсомол
17 марта 1942 го да. Маме и папе.
"Die Versammlung war schon am 12.3 . Man hat mich aufgenommen. Jetzt muß ich noch in
den Raykom gehen und das Billet bekommen. Der Raykom ist von uns 8-9 km entfernt. Warum ich
in den Komsomol eintreten will weiß ich und fühle ich. Nach dem Krieg muß man viel arbeiten und
als erste wird man Komsomolzen schicken, und ich möchte auch daran teilnehmen, und soviel, wie
ich kann, helfen. Mama, mir scheint, ich werde nicht nur eine Frau sein können, ich möchte erst ein
Mensch sein und dann eine Frau. Vielleicht klingt das komisch, aber Ihr versteht, was ich sagen
will."
«Собрание было уже 12 марта. Меня приняли. Почему я вступаю в комсомол я знаю и
чувствую. После войны надо будет много работать и первыми будут посылать
комсомольцев, а я тоже хочу принять в этом участие и сделать столько сколько смогу.
Мама, мне кажется, я не смогу быть только женщиной, я в первую очередь хочу быть
человеком, а уже потом женщиной. Может быть это звучит смешно, но Вы понимаете,
что я имею в виду».
Приняли!!!
25 марта 1942 го да. Травка Эльге.
«Сегодня иду на утверждение в райком. Баки от нас – от школы – в 7-8 км, а идем мы
после уроков, так что представляешь себе, как пойдем 10 км. обратно до дому».
26 марта 1942 го да. Травка Эльге.
«Вчера была в райкоме. Приняли! Там так здорово, в райкоме уютно, читальня, все
молоды. Здорово. Знаешь, какие бузовые вопросы мне задавали?! «Расшифровать ВЛКСМ»,
и «Какую молодежь принимают в комсомол?» Бузовые, правда? Потом спросили, чиню ли я
сама свое белье, люблю ли баловаться и как успевают в учебе ко мне прикрепленные. У
Персика алгебре может быт «хор», по геометрии твердое «пос». Это все-таки маленькое
достижение, т.к. она имела во второй четверти «плохо». У Сергея дела хуже. Он
заниматься не садится, по геометрии будет «пос», а может «хор», а по алгебре может
выйти и "плехан". Но я постараюсь, чтобы этого не получилось.
Знаешь, Элюшка, когда отвечают Персик или Сергей, я больше волнуюсь, чем когда
отвечаю сама».
Не все мне нравится
А потом, в декабре 1942 года у меня снова возникли вопросы к комсомолу, о его
значении, о тех, кого в него принимать.
22 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«Письмо продолжаю только сегодня. Я только что с комсомольского собрания.
Принимали в члены семиклассников, странно, одних принимают без всякого, а к другим
придираются в буквальном смысле слова. С этими приемами вообще не разбери-пойми. Я
помню, как строго принимали в комсомол в нашей 175 школе. На Ветлужской принимали не
строго, а в Баках и вовсе хулиганов да плохишников. А у нас в «Лесном» (у нас своя
организация) – серединка на половинку – кого строго, а кого нет. По какому принципу
разделяют, я не знаю, но кажется, тут роль играет и лисье умение казаться примерным.
Вообще, я себе все это представляла по-другому, и оно должно быть совсем по-
cmp4=j6d
188/347
другому. Должны принимать очень строго и действительно достойных, а уж если всех, то
всех, без придирок. У нас считают, между прочим, что в ряды комсомола можно
принимать и не очень хорошего, т.к . комсомол воспитывает (так мне объяснили в
ветлужской школе) Но меня интересует, если нахватать недостойных, то кто же будет
их воспитывать?
Вообще, я здесь ничего не понимаю. В комсомол прямо тянут, суют анкету в руки:
«Милый, заполни, и подавай заявление, а то у нас нет прироста в комсомольской
организации, а в райкоме опять ставился об этом вопрос». Все не то, не свято , а какая-то
обыденность».
Вот эти сомнения в комсомоле и лягут потом, на третьем курсе, когда я о них по
глупости расскажу как о прошлом (!), в основу формулировки моих «сомнений в
генеральной линии парии».
О времена, о нравы!
ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ
2 апреля 1942 го да. Травка Эльге.
«Элюшка, милая, родная!
Получила два твоих письма от 26 февраля и от 3 марта. Ты пишешь о Зое. Я много
читала о ней, папа прислал мне ее портрет. У нас выпустили специальный бюллетень о ней.
У нас часто бывают политинформации, в них тоже много говорили о ней. Я тогда в своем
дневнике просто коротко написала: «Быть такой как Зоя, быть прямым и честным». Я
думаю, ты понимаешь. Ты пишешь насчет силы воли. Да, у нее есть чему поучиться, и я
опять удивляюсь, как у нас с тобой появляются одни и те же мысли. Конечно, Элюшка из
меня они бы не вытащили ни одного слова, но я не знаю, смогла бы я даже одна идти в лес,
к врагам. Я бы, наверно, струсила. Но, наверно, Зою воодушевляла ненависть, а когда я одна
иду вечером к водокачке и мне страшно, никакая ненависть во мне не имеется.
Элюшка, насчет того , что ты не осталась в Москве, а уехала. Подумай хорошенько,
что бы ты могла сделать в Москве? Ни в какие партизаны тебя, конечно, не взяли бы, это
понятно. Ты могла бы работать в госпитале, но и в Уфе ты это можешь. Бомбы тушить.
Ладно, может тебе и пришлось бы потушить несколько бомб, но ведь и без тебя есть люди
старше тебя, сильнее тебя, которым поручено дежурство по дому. Ведь женщины в
Москве сильнее тебя, и, конечно, больше пользы приносят. Дальше. На завод тебя бы в
начале не взяли, тебе было еще только 15 лет.
Элюшка, война требует много жертв. Много инженеров, техников, людей с высшим
образованием погибают, а кто за них будет строить, восстанавливать все разрушенное?
Это будем делать мы, те, которые получили возможность в военное время учиться.
Конечно, если мы с тобой будем учиться только для себя, чтобы вырасти умными женами,
то от этого никакой пользы. Но если мы будем учиться для страны, будем в будущем для
нее работать, то ты , конечно, понимаешь, что и мы окажем не меньшую помощь стране,
чем Зоя. Кроме того, летом мы будем работать в колхозе. Ведь и это помощь фронту.
Ладно, Зое этого было мало.. И тебе, и мне хочется большего.. Но подумай, могла бы ты,
будучи партизанкой, сделать столько же как Зоя? Нет, Элюшка, не смогли бы, уже только
потому, что мы еще слишком малы, еще недостаточно умны для этого.
Это я отвечаю на твой вопрос «Очень ли я виновата в том, что не осталась в
Москве?» И поэтому мне кажется, что все, что ты можешь, все, что в твоих силах и что
разумней, ты делаешь для родины, учась хорошо, и пойдя летом в колхоз».
Эту проблему я продолжаю и в письме от мая 1942 года. Нарушив принцип
хронологии, приведу его здесь.
cmp4=j6d
189/347
Май 1942 го да. Травка Эльге.
«Сегодня только нашла заметку «Ответ школьнице». Элюшка, я согласна с автором.
Знаешь, мне кажется, есть геройство, бросающееся в глаза (это подвиги в борьбе на
фронте, подвиги в строительстве заводов, в сооружении плотин и др.) . Но есть подвиги,
заслуги которых тоже огромны, но они не бросаются в глаза. Возьми работу учителя. Ведь
геройство воспитать самостоятельных, энергичных, хороших советских людей. Сколько
трудностей надо преодолеть учителю, сколько нервов затратить, какую надо иметь силу
воли, чтобы вдолбить знания, привить любовь и стремление к знаниям. Элюшка, ведь это
тоже геройство! И вот то же самое и у нас. Элюшка, сражаться на фронте среди
партизан геройство, но учиться и работать в тылу – тоже. Представь себе, если все
уйдут на фронт, кто будет сеять и убирать урожай? Кто? Раз страна постановили, что
нам надо учиться и работать в тылу, значит, это нужно, и мы в тылу принесем больше
пользы, чем на фронте. И если у людей тыла есть стремление бороться на фронте, это
очень хорошо, это поддерживает фронт, но это не значит, что на работу в поле надо
смотреть «это все не то». Нет, Элюшка, это то. Армию надо накормить, рабочих на
заводах надо накормить, за детьми красноармейцев надо смотреть, учиться для будущего
надо. Согласна? У меня сейчас такое желание работать на поле, что просто ужас. Вот
скажи. Зоя совершила геройский подвиг, она умерла геройски, она герой. Но если бы Зоя
осталась в тылу и сумела в своей бригаде организовать работу так, чтобы они скорее и
лучше всех убрали картофель – это было бы геройство или нет? Я не знаю как она
работала, очевидно, хорошо. Но я к чему веду? Я хочу сказать, что и на поле можно
доказать свою любовь к Родине и принести ей пользу. Ты согласна?
Элюшка, не думай, что я не мечтаю о фронте. Нет, знаешь иногда сидишь на уроке и
думаешь «может десант какой высадится, да может мне удастся задержать кого-
нибудь». И так хочется показать себя, доказать что и я умею бороться. Ты понимаешь?
Но мысли, что, то, что я сейчас учусь, что, то, что мне придется летом работать в
колхозе – «это все не то», у меня нет. Постановили, что с шестого по десятые классы
работают в поле – я буду работать. А объявят завтра, что все комсомольцам на фронт –
я пойду. Согласна?»
Письмо папы о Зое
Уфа. 1 марта 1942 года. Папа мне.
"Hast Du übrigens in der "Komsomolskaja Prawda" über den Heldentot der Soja
Kosmodemjanskaja gelelsen? Die deutschen Faschisten haben eine schmerzliche Lücke in unsere
Reihe gerissen. Du, Trautchen, und mit Dir alle Deine jungen Kampfgefährten müsst die Lücke
schliessen. Ich schicke Dir die "Pionierskaja Prawda", schneide Dir das Bild der Soja aus und
Hänge es in Eurem Zimmer auf. Das Leben und der Tod dieser Komsomolka wird wohl auch den
Genossinnen etwas zu sagen haben, die gern in fremde Tagebücher lesen und sogar Blätter
herausreissen. Wie dumm, wie kleinlich sind solche Handlungen in unserer Zeit, die solche Helden
wie Soja hervorbringt."
«Ты читала в «Комсомольской правде» о героической смерти Зои Космодемьянской?
Немецкие фашисты нанесли кровоточащую рану, вырвав Зою из наших рядов. Ты, Траутхен,
и вместе с тобой все твои боевые товарищи должны заполнить поредевший строй. Я
посылаю тебе «Пионерскую правду», вырежи портрет Зои и повесь его в своей комнате.
Жизнь и смерть этой прекрасной комсомолки, наверно, что-то подскажет и тем
товарищам, которые любят читать чужие дневники и даже вырывать из них страницы.
Насколько глупы, мелочны такие поступки на фоне нашего времени, которое порождает
таких героев».
cmp4=j6d
190/347
СВЕТ РАШЕВСКИЙ
МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Ссора
18 марта 1942 го да. Травка Эльге.
«Элюшка, со Светом, я уже 2-ой день не разговариваю. Ты могла бы подумать, что
Травка, которая всегда первая идет мириться, может первая обидеться и не
разговаривать второй день с человеком? Свет меня обидел пустяком, но я собрала такие
пустяки и получился вовсе не пустяк.
Дело в том, что он не захотел пойти со мной за водой. «Я не пойду. У меня много
уроков, а в школу к 11 часам.» Я с ним всегда ходила, даже тогда, когда мне не надо,
потому что я уже таскала. Когда я к ним зашла в комнату, Свет лежал (не учил уроки!) и
заявил мне: «Я не пойду. Все равно кому-нибудь одному идти за водой». (Нас 15 человек и
носим мы подвое) И это называется друг! Я для него всегда ходила за водой, давала валенки,
а он не может. Меня это очень обидело. Он лежал как барин. Смотреть неприятно. И вот
обиделась, и не разговариваю, и не буду разговаривать до тех пор, пока сам не догадается
извиниться.
Он сейчас старается меня разозлить, заигрывает с Лялей. А мне от этого еще
неприятней смотреть на него. Ведь был он мне другом, зачем же стараться разозлить
меня? Может все это пройдет, но мне сейчас очень больно. Но первая я не заговорю.
Хватит. Достаточно много раз я шла на примирение, теперь пусть он пойдет. А не
пойдет, черт с ним, хоть и больно, а просить не буду.
Элюшка, я буду дружить до тех пор, пока меня уважают, любят. А если стараются
разозлить, разве тогда любят? Элюшка, даю тебе слово, что первая на примирение не
пойду. А после этой ссоры я, наверное, не смогу так дружить с ним. Пойми, теперь у меня
не будет ни одного человека, которому здесь я могла бы доверять. А это, ты знаешь, очень
тяжело. Вот и все».
25 марта 1942 го да. Травка Эльге
«На собрании вступающих в комсомол говорили о наших недостатках и хороших
чертах. (Собрание было в интернате.) Сказали о плохой дружбе мальчика и девочки, а как
пример хорошей дружбы поставили мою со Светом, похвалили за то, что с ним не
разговаривала, раз плохо относится к трудовому часу.
А знаешь, как раз сейчас наша дружба идет в разлад. После ссоры (все-таки он
первый попросил мириться), он стал заигрывать с Лялей, а позавчера на комсомольском
собрании сказал, между прочим, что он начал охладевать ко мне. Понимаешь? Элюшка,
милая, мне было очень больно сначала, а теперь нет. Тебе бы почитать мой дневник. Я ведь
дневник для тебя веду. Знаешь, Элюшка, сначала так больно было, казалось, что теперь я
совсем одна (относительно, конечно), не с кем делиться и вообще ты понимаешь как гадко.
А теперь не так. Я с многими поговорила, стала ближе к другим и кроме того,
знаешь, как это ни больно, но Свет все-таки не такой, каким был раньше, или каким он мне
казался. Он раньше был внимательнее ко мне, был скромен, Элюшка, берег меня, боялся
обнять и т.д . Он дорожил нашей дружбой, дрожал за нее (наверное, потому, что я им не
так дорожила). А теперь, когда он узнал, что он мне больше всех ребят нравится, он
успокоился, не так дорожит, стал стараться нравиться многим девчатам и успевает в
этом (наверное, потому, что здесь мало ребят) Ну, а ты, Элюшка, знаешь, как я хочу
дружить. Я, конечно, не хочу, чтобы друг старался разозлить меня и поэтому я уже не так
восторженно отношусь к Свету.
cmp4=j6d
191/347
Мне советовали не обращать на него сейчас внимание, чтобы он думал, что я совсем
равнодушна к нему. Ты, Элюшка, знаешь, что я не хочу дружить со всякими там
тактиками да правилами поведения. Пока у меня это выходило, я дружила и говорила то,
что чувствовала, что думала, не задумываясь о том, что девочке не полагается первой
подходить и т.д. А теперь вышло, что люди были правы. И когда я говорила, что иногда
люблю его, а иногда нет, он любил. Но когда узнал, что я ему плачу тем же, он задрал нос и
уже не так относится.
Я пишу «любил», «люблю», а вообще я, конечно, не знаю, «люблю» я или это что-то
другое...
Пока стараюсь, глядя на него, не вспоминать тех вечеров (ты знаешь, о чем я тебе
пишу). Кима, может тебе надоело обо всем этом читать? Ты мне тогда напиши.
В данный момент, когда я тебе пишу, я к нему совершенно равнодушна, и дружить не
хочу. Но когда он заигрывает с Лялей или еще с кем-нибудь, мне становится больно. Почему
это?»
Разрыв
2 апреля 1942 го да. Травка Эльге
«Так, теперь насчет Света. Ты пишешь, что больше не дружишь с Юлей. Я пишу
тебе теперь, что больше не дружу со Светом. Ты, наверное, удивишься.... Но он вел себя
так нехорошо, старался разозлить.
И вот позавчера я поговорила с ним и предложила прекратить дружбу. Он сперва как-
то несерьезно слушал, а потом , когда сказала, что не буду дружить, задумался. Но пойми,
пусть я его люблю, но я не хочу так дружить, как мы дружили в последнее время.
Итак, я больше не дружу. Иногда больно, иногда все равно. Иногда мне кажется, что
ему опять хочется дружить, как раньше, он смотрит так пристально, влюблено. Я тогда
стараюсь не смотреть на него.
Наша вожатая сегодня сказала, что собственно говоря Свет моих подметок не
стоит, что я его люблю не таким, какой он есть...
Сергей Кузе сказал, что Свет потом, наверное, раскается в том, что мы разошлись.
А я про себя не знаю. Если бы дружить как раньше, было бы хорошо, а так, как недавно, не
хочу, тогда уж лучше совсем не дружить.»
Ужасное открытие
3 апреля 1942 го да. Травка Эльге.
«Милая, сейчас говорила с Лялей. Она рассказала мне о стольких плохих поступках
Света – как он пытался ее обнять, как тискал другую девчонку. Какой он стал подлый! Я
должна его за это просто ненавидеть, и я возненавижу. Я бы хотела ему дать сейчас
пощечину. Ляля не врет. Я ей верю, не будет она сама на себя наговаривать, говорить, как
он пытался ее обнять, как нечестно к ней относился. У меня сейчас нет бумаги и я пишу
тебе коротко, но ты , моя дорогая понимаешь, как во мне сейчас все бурлит от обиды, как я
сейчас в тебе нуждаюсь. Я чувствую, что рано или поздно я Свету дам такую пощечину!
Так врать, как он, не уметь сдерживать свои потребности! Ляля говорит, что меня он
боялся, он боялся поступить со мной так подло, потому что я себя так поставила. Это
хорошо, но мне ужасно больно, что я так ошиблась в нем. Мне трудно верить, что он
такой подлец. Да, именно подлец. Понимаешь меня?
Крепко целую тебя, моя самая дорогая. Травка».
Почему, собственно, Свет подлец? Парень познает мир – себя, девочек, не очень
счастливую любовь, первые сексуальные радости. И поэтому он подлец? Ему всего этого
cmp4=j6d
192/347
нельзя? А я сама? Себе я, против всякой логики, разрешаю познавать себя, удивляться
неустойчиво сти своих чувств, мне можно интересоваться Сергеем и даже кокетничать с
ним, мне можно мучить Света своими страхами и откровениями – это, безусловно явствует
из писем. Себя я не осуждаю, себя я понимаю и принимаю, а вот к Свету примеряю иные
мерки. По моим понятиям Свет должен быть верным, преданным, любящим, ни на кого,
кроме меня, не глядящим. Почему, собственно? Потому что сказал, что любит меня?
Но я ведь не сделала его счастливым, я замучила Света своими вечными колебаниями
–
то люблю, то только дружу, то обнять можно, а то нельзя. Заморочила парню голову, и его
же обвиняю в подлости, когда он попытался выбраться из тупика любви, которая причиняла
ему много страданий. Ничего себе, женская логика у меня, пятнадцатилетней
максималистки.
Но теперь я сама оказалась в сетях запутанных чувств и желаний, отлились мне
световы слезы.
Смятение чувств
11 апреля 1942 го да. Травка Эльге
«Знаешь, у нас сейчас все очень хорошо, работают звенья, будем ходить в госпиталь,
все дружно, все дружные. Мне хорошо. Мне все время говорят, что очень рады, что я
раздружилась со Светом, что он стал нехороший. Днем я испытываю то же самое, а
вечером иногда нападает и я готова ему все простить. Я считаю это просто слабостью.
Сегодня я подошла к столу, где он сидел, а Кузя мне потом рассказала, что когда я
облокотилась на стол и разговаривала с Сергеем, Свет взял рукав моего пальто, которое
было накинуто на мне, и стал его гладить и при этом смотрел очень нежно. А когда я
повернулась, он смутился и стал играть со своими часами. Я сама ничего этого не
заметила, но меня это волнует. Понимаешь? Он часто смотрит на меня, а я не знаю, хочу
я этого или нет. Знаешь, и хочется дружить, и не могу простить всего. Вообще чепуха и
волынка. Но я эти дни все-таки не так мучаюсь, стараюсь не думать о нем, часто
равнодушна, смеюсь, сама не знаю почему...
Знаешь, дружба с девчатами, не очень близкая, не такая, как с тобой, но все-таки
близкая, тоже хорошо. Тебя многие поддерживают, ободряют и очень хорошо. Это я
испытал, когда болела. Ко мне очень многие приходили в изолятор, и взрослые и девчата, и
так здорово! Но, Элюшка, мне этого мало. Хоть не хочу сознаться, но мне трудно без него,
без его ласки. Понимаешь? Мне нужна эта рука, которая меня обнимает, нужно это плечо,
Элюшка, нужны волосы, все, все нужно. И особенно это вечером. И чтобы сидел он рядом
со мной, я готова все простить, но не хочу прощать.
Во мне два человека, один готов все простить, и требует ласки, а другой, гордый,
ничего не хочет от него, не прощает его и думает, что только другому, лучшему разрешит
себя ласкать. Первый во мне живет вечером, второй днем. Мне второй больше нравится.
Но и первый силен, и вечером побеждает второго. Ты меня понимаешь? И вот во мне идет
борьба, и я не знаю, кто победит. Когда-нибудь победит второй, это ясно, но кто победит
сейчас, я не знаю. Мне кажется, если быть сильной (ведь я знаю, что Свет не такой, каким
бы я хотела), должен победить второй, но если отдаться слабости, может победить
первый.
И знаешь, честно говоря, и хочется, и не хочется, чтобы победил первый. Но первый
доставит наслаждение, а второй заставит все забыть и учиться. Хочется, чтобы
помирились эти два человека во мне и тогда было бы лучше всего. Ты меня понимаешь? Ну
ладно, все равно я не умею так написать, как бы рассказывала. Ну пока.
Крепко тебя целую. Твоя Травка.
Пиши, пиши, пиши.»
cmp4=j6d
193/347
Тяжкая агония любви.
21 апреля 1942 го да. Травка Эльге.
«Дорогая моя Элюшка!
Напишу тебе все новости. Во-первых, Сергей у меня два раза пытался стащить
дневник. Два раза дневник уже был у него под жилеткой, но я вовремя замечала пропажу и
забирала у него дневник. Хамство, не правда ли? Но я на него не злюсь. Я не хочу злиться,
может он нарочно хочет меня разозлить.
И знаешь, Элюшка, я заметила, что есть люди, которые могут не нравиться,.
недостатки которых мы ясно видим, но несмотря на это мы боимся им не понравиться,
своего рода как бы боимся их. Вот таков Сергей.Я не люблю его, он мне не нравится из-за
своей подлости, из-за умения всегда вылезти сухим из воды, но тем не менее мне хочется,
чтобы он ко мне хорошо относился. Это странно, не правда ли?
Сегодня было комсомольское собрание, на нем принимали Сергея. Я высказалась и
рассказала о его умении вылезать сухим из воды. В комсомол его приняли. И мы не
поссорились из-за этого, но мне почему-то кажется, что Сергей все-таки меня очень не
любит, хотя со мной и кокетничает. Ты когда-нибудь видела, как кокетничают ребята?
Помнишь, я тебе писала, что у Сергея очень ласковые глаза? Они именно потому ласковые,
что он кокетничает.
Теперь насчет Света. С ним я совсем не дружу, он дружит с Люсей, уже объяснялся
ей в любви и т.д. . . .И знаешь, странно, хоть он ей и объяснился, хоть всем и говорит, что
любит ее, я, и вообще из девчат никто не верит, что он ее любит и всем, и взрослым и
ребятам, кажется, что он опять захочет со мной дружить. Свет того мнения, что я к
нему равнодушна или презираю его. Между прочим, он говорит, что прочел мой дневник.
Когда он ухитрился, я представления не имею и почему-то не верю. Меня предупредили,
чтобы я свой дневник спрятала, т.к. его хотят некоторые лица стащить.
22 апреля. Сегодня Сергей сказал, что Свет сам мой дневник не читал, но ему
рассказывали о моем дневнике.
Знаешь, Элюшка, на меня иногда нападает такая тоска, что просто ужас. Знаешь,
как-то не нахожу себе места, чувствую себя одинокой, понимаешь мне мало твоих писем,
ты мне сама нужна. Ты меня понимаешь? Хочется тебе говорить о своем настроении,
советоваться с тобой, а тебя нет. Я вот с девчатами в хороших отношениях, я им многое
рассказываю, но однако я им не говорю, когда мучаюсь из-за Света. Я говорю, что я совсем
равнодушна. А знаешь, быть равнодушной после всего не так уж легко. Элюшка, тебе
понятен смысл слова «близкий»? Понимаешь, это как бы так: то, что я не позволю никому,
я могу позволить ему. Если какой-нибудь мальчишка сядет близко от меня, я отодвинусь, а
если он, то я считаю, что здесь нет ничего особенного, я как бы не стесняюсь его.
Понимаешь ты это? И вот человек, который был так близок, становиться даже дальше
других. Это очень трудно, тяжело. Элюшка, ты меня понимаешь? Вот если он сделает
какую-нибудь ошибку, это больно мне. Помню, у меня были «гости» и у меня очень болел
живот. Он знал, что у меня сильно болит живот, почему я не сказала. Но он наверно
догадался. И вот Прохорова увидала нас обоих - это было днем и предложила перетаскать
дрова. И Свет тогда ответил за меня: «Нет, Травка сегодня не может, она больна». Ты
понимаешь? Или другой случай. У меня не было стула. Я взяла табуретку, сломанную, с
дыркой и хотела сесть. Свет испугался за меня: «Травка, не смеши людей. Не садись». А
когда я все-таки решила сесть, он просто оттолкнул табуретку: «Не позорь себя». Я не
села. Понимаешь, он испугался за меня. И вот так же я за него боялась. Мы были близки
друг другу. И вот такой близкий человек, становится вдруг далеким. Это трудно. Вот
представь себе, как бы мы с тобой чувствовали, если бы вдруг разошлись с тобой и стали
бы очень далекими. Тебе и мне было бы очень тяжело, не правда ли?
И я сама не знаю, как я к нему отношусь. Но я предчувствую, что если он искренне
захочет со мной дружить, я ему все прощу. Я не сумею поступить по другому, я ему прощу.
cmp4=j6d
194/347
Понимаешь, Элюшка? Это я пишу только тебе. А остальным я говорю, что не хочу ему
ничего прощать. Когда я его вижу серьезным, он мне очень нравится, а когда как буйвол, я
его не люблю. Не то что не люблю, но он мне таким не нравится. Элюшка, не умею я тебе
писать, я должна бы тебе все это говорить, но если можно так сказать, я как бы
соскучилась по нем. Я совсем не знаю, как он ко мне сейчас относится.
Знаешь, передо мной сейчас стоит вопрос, каким быть человеком, у меня нет
определенного идеала. Я его ищу, но не могу сейчас найти. Элюшка, напиши мне, как ты
смотришь, плохо то, что я ему разрешала себя обнимать? Только пиши честно, слышишь,
честно. А я ничего не знаю, любила ли, люблю ли, может все это чепуха, может, я еще
мала, но у меня жмет в груди, мне нужен он, я соскучилась по нему. Элюшка, ты меня
понимаешь? Может, ты мне скажешь, как я к нему отношусь? Элюшка, мне тяжело без
него, и без тебя. Знаешь, мне хочется сейчас сильно заболеть), чтобы узнать, как он
действительно ко мне относится. В общем, я сама не знаю, что мне хочется, но я сейчас
ничего не понимаю, не знаю какой быть, как себя вести по отношению к девчатам».
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА
Я живу подвигом Зои, осмысливаю свои задачи во время войны, учусь в школе вполне
сознательно ради будущего после победы, готова идти туда, куда пошлет комсомол. Еще у
меня кризис первой любви, глобальное разочарование в Свете Рашевском.
Но одновременно я пытаюсь понять себя, и ощущаю разрыв между тем, как сама
представляла себе жизнь, и тем, какова она в действительности. И мо я прямолинейная
жизненная по зиция начинает давать первую трещину. Действительно сть много граннее, чем
я думала раньше.
Я расту, девочка-подросток. И делюсь, путано и пространно, своими мыслями с
дорогой подругой, ибо уверена только она и сумеет меня понять.
Почти объяснение в любви
6 марта 1942 го да. Травка Эльге
«Действительно, мы счастливы и не замечаем этого...Не чувствовала, что у меня
есть такой замечательный Акимчик (Элга Акимовна – таково полное Элльгино имя, а я
любила сокращать до "Акимчика"). Когда встретимся, у меня есть столько тебе
рассказать! В письме не умею, а хотела бы. Ведь всего не напишешь...
Милая, сейчас смотрела на твою фотокарточку и хочется обнять тебя, сидеть и
болтать, болтать без конца. Вспоминаю твою комнату, помню ваше зеркало, я последние
дни всегда с ним сидела. А помнишь, как мы с тобой из тайного шкафчика выволокли
книжечку и читали ее, сидя среди груды книг? ...
В Москву! Гулять с тобой по улице Горького, ох и здорово!
Ну, пока. Крепко тебя целую. Травка. Пиши, пиши, пиши.»
Книжица, которую мы в шестом классе обнаружили в задней стенке стеллажа, была
посвящена анализу сексуальных извращений – садизму, мазохизму и т.д. Мы с большим
интересом прочитали ее вслух друг другу, втайне от родителей, с замирание сердца ожидая,
что вдруг Эльгин папа или ее мама застукают нас. Но все обошлось. Своими открытиями мы
на следующий день поделились с Ленкой Кривицкой, которая, оказывается, все это давно
уже знала, поискав однажды в энциклопедии непонятные слова из «Дневника Кости
Рябцева». Пользоваться энциклопедиями интеллигентные родители давно приучили свою
дочь. Она и во спользовалась. Медицинской.
Самопознание
cmp4=j6d
195/347
11 апреля 1942 го да. Травка Эльге.
«Элюшка, ты когда-нибудь смотрела долго на свое лицо в зеркале? Я вот вчера
пришла из бани, легла на кровать и поставила перед собой зеркало. Зачесала волосы назад и
уставилась на себя. И знаешь, интересные чувства у меня возникли. Вот смотрю на лицо и
открыла, что я уже не девочка по лицу и подумала: «Черт возьми, лицом будто девушка, а
сама себя не чувствую девушкой. Обыкновенная девчонка и почему такое лицо?» (Не умею я
писать, получается не то, я бы хотела тебе это рассказать, но ты постарайся понять)
И лежала и думала, думала о многом, сейчас и не помню о чем, и здорово так, и не
знаю почему. С тобой бывало так? Мне бы жутко хотелось с тобой увидеться и поглядеть
на «южную красавицу». Интересно, как ты носишь волосы, раз все тебе говорят, что ты
красивая. Шли фотокарточку. Ты не очень-то гордись, что красивая, и не унывай, что не
мальчишки бегают. Еще как побегают.
Сейчас читаю «Война и мир». Кончила второй том. Мне в Толстом нравится его
умение показать людей такими, какие они есть. Вот он не любит князя Андрея (я это
прочла в предисловии), но несмотря на это он смог показать его таким, какой он есть, и он
мне нравится. Другой бы автор показал князя Андрея противным, раз он его не любит, а
Толстой показал таким, каков в жизни князь Андрей действительно».
4 апреля 1942 го да.Травка Эльге
«Дорогой, Акимчик! ...
Знаешь, у меня сейчас голова болит от всех мыслей. Я не шучу, я сейчас думаю, думаю,
и ни чего не могу понять одна, и у меня от этого действительно болит голова.
Я тебе в прошлом письме написала, что у меня нет идеала. Ты это понимаешь?
Знаешь, я не знаю, каким человеком быть, каким себя воспитать. Одно время мне было все
очень ясно, теперь я ничего не понимаю.
Сейчас я читаю «Воскресенье» Толстого. Какие-то странные чувства у меня
появляются. Я не знаю, хороший Нехлюдов или нет. Я еще не дочитала, не знаю конца, но
мне кажется, он не сможет все время оставаться с такими стремлениями. Видно, что он
старается все сделать хорошо, но жизнь ему не позволяет, он хочет жениться на
Катюше, а Катюша опустилась, пьет. Он хочет дать крестьянам землю, а они ищут здесь
обмана и не довольны. И мне кажется, все это должно убить душевно, он не сможет
найти в себе силы. Не знаю конца романа. Знаешь, я чувствую, что Толстой написал здесь
действительность, такую, какая она есть, но тем не менее, мне хочется, чтобы он
изображал Нехлюдова красивым, без отрицательных черт. Таких людей не бывает (без
отрицательных черт), но мне как-то страшно читать про эту действительность, меня
это угнетает. Ты меня понимаешь? Все-таки написать нельзя так, как думаешь.
Вот сейчас на уроке литературы просматривала «Герой нашего времени». Там есть
приблизительно такое выражение: «...Подобно тому, как спадает розовая пелена с глаз
юноши во взгляде на дела и чувства человеческие...» Я это очень здорово понимаю. Знаешь,
многое получается совсем не таким, как я хотела бы.
Вот мои отношения со Светом, казались мне такими хорошими, а вышло , что он
говорил мне, что любит меня, и в то же время говорил Ляле, что когда видит ее, любит ее,
а когда меня, любит меня. Меня уверял, что меня любит, давал честное комсомольское, что
не любит Лялю. Ну, я тебе об это писала. Когда меня обнимал, был нежен, хороший,
любящий, в дневник записывал все хорошо, а Ляле рассказывал в другом свете с усмешкой. И
получилось не так как надо.
Или возьми другой пример, на счет подсказок. Подсказывать плохо, не приносит
пользу. Но если я не подскажу, скажем, Сергею, он может засыпаться и получит плохую
оценку. Но я с ним занимаюсь. Я подскажу, узнаю, что он не понимает, и потом объясню.
Выходит, подсказала с пользой. Ну и пойми что-нибудь.
cmp4=j6d
196/347
Знаешь, мне не нравятся книги, в которых пишут не правдиво, не правду, слишком
светло все, а читать книги, где грязно и действительность тоже страшно. И хочется
знать жизнь действительную, и в тоже время страшно, боюсь, что слишком плохо
получится. Мне сейчас хочется много-много знать, я чувствую, что еще мало знаю, что
мне многое еще очень не понятно. Я еще не прочла многих нужных книг, чувствую, что еще
слишком мало знаю, не все понимаю. С тобой бывает так?
Знаешь, я чувствую, что мне не всегда бывает легко сказать правду, потому что
боюсь, что будут ко мне после этого плохо относится, а это тяжело. Иногда хочется
променять правду на молчание, только чтобы не относились плохо. Думаешь, мне легко
было на комсомольском сказать о подлости Сергея? Это правда, но ведь он мог сильно
разозлиться, а я тебе писала, к какому разряду людей я отношу Сергея. Понимаешь ты
это? Выходит когда человек хороший, правдивый, его не любят, а стал молчать , говорят,
что он хороший. Помнишь, в седьмом классе я перестала работать, перестала выступать
и стала считать, что я стала хуже, а О.Ф. заявила , что я стала скромнее и вообще лучше.
Как это понять?
У Толстого есть интересное рассуждение в «Воскресении» приблизительно такое:
«Человека нельзя считать умным или глупым, добрым или злы, энергичным или апатичным.
Можно сказать, что этот человек бывает чаще умным чем глупым, добрым чем злым,
энергичным чем апатичным». Мне кажется, что это верно. Как ты думаешь?
Ну, развезла я тебе тут философию, ты, наверное, читать устала. Только, дорогая,
ты постарайся ответить на это письмо, а то ведь я сдохну, у меня от всего серьезно
болит голова».
УЧЕБА
6 марта 1942 го да. Травка Эльге.
«Милая Элюшка!
Константина Константиновича (учителя по математике) и физика взяли в армию.
Самого лучшего учителя – Костю, взяли. Знаешь, когда он был на трудовом фронте, я без
особой охоты ходила в школу, не было любимого предмета и не хотелось серьезно
заниматься. А когда вернулся Костя, стало стыдно, и я снова взялась за учебу, стала опять
носить все учебники и т.д. А теперь его опять не будет. Не знаю, кто у нас будет по
математике и физике. По физике мы и так отстали, проходим всего параграф 68, а что
будет теперь? В этой четверти отличницей не буду, у меня «Хор» по истории и по
сельскому хозяйству. Я сроду не видела этих машин, а тут говори еще об их устройстве».
25 марта 1942 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй Элюшка!
Давно тебе не писала, но ты меня прости. У меня нет времени, все время чувствую
себя усталой, жутко хочется спать, и поверь, на уроках очень часто чуть, чуть не
засыпаю, но меня вовремя толкает мой сосед... Сегодня на первых трех уроках спала, но
это раздражает, т.к . по -настоящему уснуть нельзя, а только дремлешь.»
26 марта 1942 го да.Травка Эльге.
«С отметками более или менее прилично, «хор» только по истории, но попрошу,
чтобы вызвали. Хочу исправить.
Элюшка, милая! Я опозорилась! Сейчас шестой урок. Прошлый был военное дело. Он
читал про зажигательные бутылки, я сначала слушала внимательно, устремив на него
взгляд. Потом глаза как-то сами стали слипаться. Я крепилась, крепилась, а потом решила
немножечко вздремнуть – и слушать и спать. Дремала, дремала и уснула. Сплю,
cmp4=j6d
197/347
понимаешь, сплю на уроке. Вдруг просыпаюсь, потому что кончился урок и военрук
скомандовал «Встать». Я вскочила с таким расстерянно-идиотским видом, что если бы
сама себя увидела, наверное, хохотала бы. «Ну, а Шелике, я думаю, теперь выспалась,» –
сказал военрук. Еще, слава богу, что я не захрапела, но заснула я по-настоящему, и сосед
меня не будил.
А с Дегтем (я тебе о нем уже писала), однажды случилось хуже. Он заснул на уроке
истории, проспал перемену, и спал дальше на немецком. Он ученик 9-ого класса. Немка это
заметила: «Деготь,» – вызвала она его . Он не слышит. «Деготь,» – повторяет немка. Он
спит. Ребята смеются, и толкают его. «Деготь!» – вне себя кричит немка. Он вскакивает,
расстроенный, смешной. Все хохочут. «Вон из класса!» Он вышел.
Но у нас в интернате почти все старшие ребята жутко хотят спать, и многие
дремлют на уроках. А ведь когда можно, мы ложимся рано, часов в 9-10 . Правда, последние
недели мы ложимся часов в 12-1, а иногда и в 2, а встаем в 7. Сейчас нам не выдают
керосину и вечером сидим в темноте».
2 апреля 1942 го да. Травка Эльге.
«Между прочим, я в этой четверти отличница. У нас есть все предметы, за
исключением черчения. «Хор» у меня по военному и ГСО. Военное я знаю на «отлично», а
ГСО правда только на «хор»... Кузя говорит, что я лучше всех в классе знаю математику».
21 апреля 1942 го да. Травка Эльге.
«С отметками у меня пока все благополучно, по геометрии три «отл», по алгебре и
литературе по два «отл»., по географии «отл»., по истории «отл»., а по немке «хор» и
«отл». По остальным еще не вызывали».
24 апреля 1942 го да. Травка Эльге.
«У нас уже весна. Разлились все ручьи, тронулся лед. По дороге в школу жуткая грязь,
теперь уже засыхает, но дня три тому назад было жутко. Проваливались по колено в
ледяную воду. Холодно! Теперь подсыхает. Иногда прямо как летом, я уже побегала
босиком».
БОЛЕЗНИ
18 марта 1942 го да. Травка Эльге.
«Дорогая Элюшка!
Давно не писала тебе. Во-первых, дел много, а времени мало. А потом я себя все время
чувствую очень усталой, вечером стараюсь как можно скорее лечь спать, утром делаю
уроки, а в школе клонит ко сну. У меня ломит ноги, и я боюсь, как бы не было ревматизма...
Сегодня нам делали прививки против тифа. У меня болит рука. Боюсь, эту прививку
перенесу не так легко, как прошедшие. Ведь моральное состояние у меня не очень-то, хоть
и стараюсь, да и физически очень устала».
26 марта 1942 го да.Травка Эльге.
«Я всю зиму вожусь с ногами, а они у меня не проходят. Я себе натерла палец и он то
совсем здоров, то гноится и дергает всю ногу. Мне уже надоело с ним возиться, и я
запустила ногу...
Опять ко сну клонит, а сейчас всего второй урок, а всего их сегодня семь. Я жутко
хочу спать, меня знобит. Наверное, из-за укола. Вчера нам делали второй против тифа».
11 апреля 1942 года. Травка Эльге
«Дорогая Элюшка, милая моя!
cmp4=j6d
198/347
У меня эти дни очень хорошее настроение. Знаешь, все мне кажется таким чудным,
все такие хорошие, добрые. И я чувствую себя как-то чудно, хочется работать, сделать
много, много, в общем все очень мирово. Поздравь Травушку, она давно не болела и вот
решила заболеть. Надоело, видишь ли, не болеть и вот болеем. Не ходила в школу три дня,
была температура 39 и 2. Но теперь опять здорова. А знаешь, в изоляторе лежать, ой, как
хорошо. Давали картошку с маслом (мы ее всю зиму не ели), варенье и мед! Это я уже
давным-давно, не видела».
ЕДА
2 марта 1942 года. Маме и папе. Открытка.
«У нас здесь не холодно, питание хорошее, вообще все хорошо. Хлеб по норме – 600
грамм, масло – 30 грамм. Каждый день сахар, каша, картошки нет, мясо. Как видите
хорошо. Дают молоко. Овощей совсем нет, так что витаминов не очень-то . Но я
довольна».
РАДОСТИ ЖИЗНИ
28 марта 1942 го да. Травка Эльге .
«Сегодня в школу шли очень весело. По дороге в санях ехали красноармейцы и мы
(Персик, Кузя и я) «воевали» с ними снежками. Весело! Жутко. Все мокрые, хохочем, так и
не заметили, как дошли до школы. Но результаты плачевные. Дело в том, что я так
порвала валенки, что не знаю, как пойду домой. У нас здесь сегодня первый раз пошел
дождь. Теплеет. Говорят, что весной Ветлуга вздуется, затопит берега и нельзя будет
ходить в «Лесной». Как нам продукты будут возить, никто представления не имеет.
Наверное, весной здесь очень красиво. Шиповник, сирень. Красота!».
РАБОТА
18 марта 1942 го да. Травка Эльге.
«Я звеньевая 8-10 классов нашего интерната. Работа обещает быть интересной.
Работать хочется, только боюсь немного, ведь большинство в звене старше меня».
21 апреля 1942 го да.Травка Эльге.
«Каждый вечер вышиваем сейчас сумки для бойцов в госпитале. Нам надо оформить
три палаты.
Звеньевые сборы у нас бывают, но не такие интересные, как в 6-ом классе, когда я
была звеньевой. Звено не дружное, но ничего».
24 апреля 1942 го да.Травка Эльге.
«Летом мы должны будем работать в «Лесном», но наше звено старших хочет
поставить вопрос, чтобы и нас направили вместе с школой в колхо, Просто считаем, что
будем приносить больше пользы, ведь в «Лесном» будем обрабатывать свое подсобное
хозяйство, а тут колхозную землю. Кроме того, в «Лесном» достаточно мамаш».
БРАТИШКИ
Рольфик уже почти здоров
? марта 1942 года. Маме и папе. Открытка.
cmp4=j6d
199/347
«Дорогие мама и папа!
Рольфик, хоть и лежит в изоляторе, уже почти здоров. У него просто был грипп в
тяжелой форме. Врач долго не могла определить, что у него.8 дней у него была
температура от 38 до 40 градусов. Теперь температуры нет. Были шумы в легких. Но Вы
не волнуйтесь. Он уже почти здоров».
Рольф выздоровел!
Уфа.17 марта 1942 года. Папа мне.
"Liebe Trautchen,
es war sehr lieb von Dir, dass Du uns sogleich eine Karte geschrieben hast, dass es unserm
Rolf wieder besser geht. Heute erhielten wir ausserdem ein Telegramm, aus dem hervorgeht, dass
Rolf schon wieder in seiner Gruppe ist und sich gut fühlt. Nun wird alles darauf ankommen, dass
man ihn in den nächsten Wochen besonders gut füttert, und acht gibt, dass nicht eine neue
Erkältung oder ähnliches hinzukommt. Schreibe uns, ob Rolf aschon wieder besser aussieht und an
Gewicht zugenommen hat."
«Милая Траутхен,
очень мило с твоей стороны, что ты сразу написала нам открытку о том, что
Рольфу уже лучше. Сегодня, мы кроме того получили телеграмму, из которой явствует,
что Рольф снова в своей группе и чувствует себя хорошо. Теперь все зависит от того,
чтобы его в ближайшие недели хорошо кормили и следили за тем, чтобы он не
простудился. Напиши нам, выглядит ли Рольф уже лучше и прибавил ли в весе...»
Из маминой приписки.
"Gib das Taschentuch dem Rolf, weil seins die Ratten aufgefressen haben, und dem Wolfi gib
die Karte mit den Löwen. Dem Rolf habe habe ich übrigens auch ein Malbuch geschickt wie dem
Wölfi. Stick dem Rolf im Taschentuch noch einen Namen. Nuckelt der Rolf noch immer? Nochmals
einen lieben Kuß für Euch Alle. Eure Mama."
«Носовой платок отдай Рольфу, так как у него его сожрали крысы, а Вольфу дай
открытку со львом. Рольфу я, между прочим, тоже послала альбом для раскрашивания, как
и Вольфу. На носовом платке вышей имя Рольфа. Он все еще сосет палец?
Еще раз милые поцелуи вам всем. Ваша мама».
Два часа с братишками в лесу
8 марта 1942 года. Маме и папе.
"Liebe Mama und lieber Papa!
Gestern war ich wieder mal nach einer großen Pause bei den Kleinen. Jetzt kann man ja
dahin nicht gelingen, weil der Fluß sehr breit geworden ist und bis zum "Lesnoy jetzt das Wasser
ist. Dort, wo früher Wiesen waren, ist jetzt Wasser. Wir mußten in den Baki auftreten ( das ist hier
das Rayonzentrum), und so wurden wir mit Booten gefahren und von da nach Baki. In Lesnoi waren
wir den Abend vor dem freien Tag und den freienTtag bis 4 Uhr abends. Darum konnte ich mir die
beiden Jungens nehmen und mit ihnen zwei Stunden in dem Wald spazieren gehen. Rolf war schon
am Anfang lustig, Wölfi dagegen sagte kein Wort. Als Rolf mir erzählte, daß sie im Winter
spazieren gingen, daß zum Tolik der Papa gekommen ist, usw., erzählte Wölfi auch, daß sie
Eichkötzchen gepflückt haben, daß auf dem Fluß Eis war und jetzt das Eis getaut ist und darum es
soviel Wasser gibt. Ich gab ihnen Eure Geschenke und auch von mir welche. Ich habe ihnen
nämlich eine Holzpuppe, einen Holzball und einen Holmzpapagei gekauft. Beide hatten sich sehr
gefreut: Wölfi auf den Papagei, Rolfi auf die Bonbons. Beide verstehen überhaupt nicht deutsch
und lachten mich aus, als ich mit ihnen deutsch sprach. "Trarallala" - machte mir Wölfi nach.
Derweile Wölfi malte, naschte Rolf in Ruhe Bonbons. Wölfi war auch sehr lustig, lachte, ist aber
zärtre als Rolfi. Auf einmal piekte bei Wölfi das Bein. Ich sagte ihm, daß das Bein eingeschlafen ist.
Er dachte ein bißchen nach und fragte dann: "A u noshki glaski jest?" (Hat das Beinchen Augen?)
cmp4=j6d
200/347
Wenn man schläft, macht man doch die Augen zu! Unser Rolfi ist Artist. Er kann schon Lieder
singen und Gedichte auftragen. Er hat ein Lied vorgesungen, und als er beim Wölfi den Papagei
sah (er sieht einen Hahn ähnlich), sagte er von alleine: "Petuschok, petuschok, solotoj grebeschok,
maslena golowuschka, tschto ty rano wstaesch, nam spatj ne dajosch?" Das ist ein Gedicht aus
einem russischen Märchen, Mama hat es mir früher auch vorlesen. Wölfi und Rolf haben guten
Appetit. Rolf hat einen schwachen Magen, und darum gibt man ihm nicht alles zu essen. Er ist nicht
so rosig, er ist bleich, aber sieht lustig aus und wird im Sommer wahrscheinlich besser aujssehen.
Beide redeten von Moskau, Mama und Papa, aber mir scheint, daß sie nicht recht verstehen, was
überhaupt Mama und Papa ist. Sie werden Euch vielleicht gar nicht erkennen. Rolfi, wenn er mit
Wölfi redet, nennt ihn Brüderchen (bratik). So, das ist alles, was ich von ihnen schreiben kann."
«Дорогие мама и папа!
Вчера я после большого перерыва снова была у малышей. Сейчас туда ведь
невозможно попасть из-за разлива реки и вода доходит до самого «Лесного курорта». Там,
где раньше были поляны, теперь вода. Нам надо было выступать в Баках, так нас
доставили сперва в «Лесной» на лодках, а оттуда в Баки. В «Лесной» мы прибыли вечером
перед выходным, пробыли там до 4-ех дня. Поэтому я смогла взять обоих мальчишек и два
часа погулять с ними в лесу.
Рольф уже с самого начала был весел, а Вольфик, напротив, не проронил ни слова.
Когда Рольф рассказал мне, что зимой они ходили гулять, и что к Толику приезжал его папа
и др., Вольфи тоже рассказал, что они рвали почки у вербы, что на реке был лед, а сейчас
лед тает, и потому так много воды. Я дала им Ваши подарки и кое-что и от меня . Дело в
том, что я купила им деревянную куклу, деревянный мячик и деревянного попугая. Оба очень
обрадовались: Вольф попугаю, Рольф конфетам. Оба совершенно не понимают по-немецки
и высмеивали меня, когда я заговорила с ними по-немецки. «Тра-ла -ла!» – передразнил меня
Вольф. Пока Вольф рисовал, Рольф втихую поглощал конфеты, Вольфи тоже был очень
весел, смеялся, Рольф, однако, более ласков, чем Вольфи. Вдруг у Вольфи закололо в ноге. Я
сказала ему, что нога заснула. Он немного подумал, а потом спросил: «А что, у ножки
глазки есть?» Когда спят, ведь закрывают глаза! Наш Рольф артист. Он уже умеет петь
песни и читать стихи. Он спел мне песню, а когда он увидел у Вольфа попугая (он похож на
петуха), то сам сказал: «Петушок, петушок, золотой гребешок, маслена головушка, что
ты рано встаешь, деткам спать не даешь?» Это стишок из русской сказки, мама мне его
раньше тоже читала. У Вольфи и Рольфа хороший аппетит. У Рольфа слабый желудок,
поэтому ему дают не всю еду. Он не такой румяный, скорее бледный, но он весел и ,
наверное, летом будет выглядеть лучше.
Оба говорят о Москве, маме и папе, но мне кажется, что они не совсем понимают,
что такое мама и папа. Может быть они Вас даже не узнают. Рольфик, когда говорит с
Вольфиком, называет того всегда братиком. Так, это все, что я могу о них написать».
"На фотографиях оба Вас не узнали".
17 марта 1942 го да. Маме и папе.
"Jetzt alles, was ich von Wölfi und Rolf weiß. Am 15.3 . war ich bei ihnen. da der Weg sehr
schwer war und 3 Stunden dauerte (nur 7 km und 3 Std.!), verspätete ich. Wölfi und Rolf waren
schon im Bett. Erst ging ich zum Wölfi. Er versteht gar nicht deutsch. Rolf auch nicht. Sagte mir
"Guten Tag", aß das Stück Schokolade auf und weiter nichts. Will zur Mama, zum Papa, will hier
leben - also, er will alles, was ich ihn fragte. Er erzählt nichts, lächelt, es scheint mir, daß es ihm
egal ist, ob ich komme oder nicht, obwohl er auch sagt, daß ich kommen soll. Rolf ist lieber, netter.
Er freut sich immer, wenn ich komme, küßt mich, lacht, sagt, daß ich einen Brief an Papa und
Mama schreiben soll. Ich zeigte ihm die Zeichnung von Wölfi, er hat Papier und will zum nächsten
Mal etwas zeichen. Er ist jetzt ganz gesund. Mit scheint, er ist wieder dicker geworden. Er ist
derselbe liebe, kleine Schelm. Warum Wölfi anders geworden ist, weiß ich nicht. Beide hauen sich
cmp4=j6d
201/347
mit ihren Genossen. Wölfi trinkt Milch nicht. Trautchen ißt alles. Die Photos haben beide nicht
erkannt. Man erzählte mir so etwas von einem kleinen Jungen: Ein Rotarmist ging vorüber und
nannte ihn Söhnchen, und nun erzählt der Kleine allen, daß zu ihm sein Papa gekommen ist. Also
vielleicht könnte mit Euch auch so etwas passieren. Das wäre ja nicht besonders angenehm. Das ist
alles, was ich von Wölfi und Rolf weiß. Sehr oft kann ich zu ihnen nicht gehen, wir haben sehr oft
Woskresnik, außerdem muß ich waschen und da der Besuch nach dem "Lesnoi" einen ganzen T\ag
kostet, so geht's eben nicht, daß ich jeden freien Tag kommen kann."
«Теперь все, что я знаю о Вольфе и Рольфе. 15 марта я была у них. Так как дорога
была очень трудна (всего 7 километров и 3 часа!), я опоздала. Вольфи и Рольф уже были в
постели. Сперва я пошла к Вольфу. Он совсем не понимает по-немецки. Рольф тоже.
Воельфи сказал мне «Здравствуй», съел кусок шоколада и больше ничего. Хочет к маме, к
папе, хочет жить здесь – короче, он хочет все, о чем бы я не спросила. Он ничего не
рассказывает, улыбается, мне кажется, что ему все равно, прихожу ли я или нет, хотя он
и говорит, чтобы я приходила.
Рольф гораздо милее. Он всегда радуется, когда я прихожу, целует меня, смеется,
говорит, чтобы я написала письмо папе и маме. Я показала ему рисунок Вольфа, у него есть
бумага и к следующему разу он тоже хочет что-нибудь нарисовать. Он теперь совсем
здоров, снова поправился. Он все тот же милый, маленький шалун. Почему Вольфи стал
другим, я не знаю. Оба дерутся в своей группе с ребятами. Вольфи не пьет молока,
Траутхен ест все. На фотографиях оба Вас не узнали.
Мне рассказали здесь случай с маленьким мальчиком. Шел красноармеец по аллее,
увидел мальчика, назвал сыночком. И теперь малыш всем рассказывает, что к нему
приезжал папа. Может быть и с Вами такое произойдет? Это было бы не очень приятно.
Это все, что я знаю о Вольфе и Рольфе.
Очень часто я не могу к ним ходить, так как у нас часто воскресники. Кроме того, я
должна постирать, а так как поход в «Лесной» стоит целого дня, то и получается, что я
не могу приходить каждое воскресенье».
26 марта 1942 го да Маме и папе.
«У Вольфика и Рольфика я в последний выходной не была. Но я знаю, что оба здоровы.
Рольфик совсем здоров и Вам не надо беспокоиться».
Рольф снова в изоляторе
10 апреля 1942 го да. Маме и папе.
"Den vorigen freien Tag war ich im "Lesnoi". Rolf war wieder im Isolator, ist mobil und
lustig, aber dünn. Er hat die Grippe. In seiner Gruppe haben nur vier Kinder (darunter auch Otto
Korb) keine Grippe. Rolfik ist sehr lustig, lacht, bindet meine Schleife im Haar auf und spielt mit
meinen Haaren. Ich habe Euch schon geschrieben, die Photos haben beide nicht erkannt. Rolf
erzählte viel von Mama und Papa, Wölfi schweigt nur, macht eine dicke Lippe und will nichts
hören. Rolfik ist überhaupt netter als Wölfi, er freut sich immer, wenn ich komme, sagt, daß er gut
gegessen hat und ißt das Stückchen Schokolade auf. Sie bekommen immer so ein Stückchen
(Zeichnung). Wölfis Pelzmantel ist kaputt. Die deutschen Genossinnen lassen grüßen. Sie sagen,
daß sie um Wölfi und Rolf sich kümmern und Ihr Euch nicht sorgen sollt. Mehr weiß ich von den
Kleinen nichts."
«В прошлый выходной я была в «Лесном». Рольф снова был в изоляторе, подвижен и
весел, но похудевший. У него грипп. В его группе только у четверых детей (среди них и
Отто Корб) нет гриппа. Рольфик очень весел, смеется, развязывает мне ленточку на
голове и играет с моими волосами. Я Вам уже писала, что Ваши фотокарточки оба не
узнали. Рольф много рассказывает о маме и папе, а Вольфи тогда только молчит, надувает
губу и ничего не хочет слышать. Рольфик вообще милее Вольфика, он всегда радуется,
cmp4=j6d
202/347
когда я прихожу, говорит, что он хорошо поел и съедает кусочек шоколада. Вольфина
шубка порвалась. Немецкие товарищи передают приветы. Они говорят, что заботятся о
Вольфе и Рольфе и Вам не надо беспокоиться. Больше я о малышах не знаю».
МАМАИПАПАИЯ
Объяснение в любви к папе.
6 марта 1942 го да. Травка Эльге.
«О папе мне рассказывала одна женщина, которая жила с ним в одной деревне и
приехала к нам. Она сказала, что мой папа молодец, что он никогда не унывает, что одно
время в деревне было очень плохо с питанием, многие пали духом, а мой папка всех
подбадривал, говорил, что все будет хорошо. «Хорошо, если бы дочь пошла в отца», –
заключила эта женщина.
Знаешь, Элюшка, я тебе прямо скажу, что не думала, что мой папка такой. Он
хороший. Он сейчас очень переживает, что не может идти на фронт, не может так
работать, как мама, переживает свое несчастье с глазами. В последнем письме он мне
писал, что иногда на него нападает жуткая грусть и одиночество. Очевидно он это
здорово скрывает, раз о нем так хорошо отзываются. Он писал, что будет где-то
работать в Уфе. Больше я о нем ничего не знаю.
Элюшка, он меня очень любит, хочет, чтобы я была очень хорошей, он несчастный.
Подумай, физически сильный, крепкий, всегда работавший на ответственных постах, вдруг
ничего не может сделать, даже читать газеты трудно!
Элюшка, только уехав от него, я поняла какой он».
Моя тоска по дому
17 марта 1942 го да. Маме и папе.
"Papa, Du schreibst, daß Du mir gern eine Rekommendation gegeben hättest. Du bist so gut,
so lieb, ich habe garn nicht richtig gefühlt, was für liebe und gute Papa und Mama ich habe. Papa,
Du hast mir einmal ins Lager geschrieben: "Wenn Du nach Hayse kommst, bringe viel Sonne in
unsere Familie". Jetzt verstehe ich das gut, obwohl ich weiß, daß wir uns natürlich nicht immer
vertragen werden, aber ich möchte jetzt viel lieber zu Hause sein. Ich fühle mich gut im Kollektiv,
aber möchte auch mal nach Hause kommen, wo Ruhe ist und wo ich viel lesen kann, wo ich immer
gleich alles der Mama und dem Papa erzählen kann. Es ist ja leichter Euch zu gehorchen, Ihr seid
ja älter und Schlechtes werdet Ihr mir nicht sagen."
«Папа, ты пишешь, что с радостью дал бы мне рекомендацию. Ты такой хороший, я
даже как следует и не чувствовала какие у меня милые и хорошие папа и мама. Папа, ты
мне однажды написал в лагерь: «Когда ты вернешься домой, принеси с собой много солнца в
нашу семью». Сейчас я это очень хорошо понимаю, хотя и знаю, что не всегда мы будем
дружны друг другом, но я хочу быть теперь дома гораздо милее. Мне хорошо в коллективе,
но я хочу когда-нибудь быть и дома, где покой и тишина, где я могу много читать, и где я
всегда сразу могу все рассказать маме и папе. Мне теперь легче Вас слушаться, Вы
старше, и плохого мне не посоветуете".
Мама и папа доноры
Уфа. 1 марта 1942 года. Папа мне.
"Mama ist übrigens auch unter die Blutspender gegangen. Sie hat kürzlich das erstemal
gegeben, 200 Gramm, aber danach war ihr ein wenig schwindlich und sie musste ein paar Minuten
cmp4=j6d
203/347
liegen. Ich hab mich auch wieder eintragen lassen und stehe mit dem nächsten Schupp zur Abgabe
der Blutprobe."
«Мама, между прочим, тоже стала донором. Она недавно отдала свои первые 200
грамм, но после этого у нее закружилась голова и ей пришлось полежать. Я тоже вновь
записался и стою следующим на очереди".
Обратно из Уфы в Москву!
Уфа. 8 апреля 1942 го да. Папа мне.
"Liebe Trautchen,
. . . Heute können wir Dir nur einen kleinen Brief schicken, denn wir sind beim Packen und
aller Voraussicht nach fahren Mama und ich heute mit noch einem Teil unserer Genossen wieder
nach unserm lieben M... Wir werden uns also in einigen Tagen wieder um viele hundert Kilimeter
näher sein und dann wird auch unsere Postverbindung wieder schneller gehen."
«Милая Траутхен,
... сег одня мы можем написать тебе только коротенькое письмо, так как мы заняты
упаковкой вещей и, по всей видимости, сегодня мама и я вместе с несколькими товарищами
поедем снова в нашу милую М. Значит через несколько дней мы снова будем на много сотен
километров ближе и тогда наша почтовая связь будет снова более быстрой».
Первое письмо из Москвы
Москва. 22 апреля 1942 го да. Мама мне.
"Liebe Trautchen.
Der erste Brief aus Moskau! Am 19. April abensds sind wir in unserem schönen Moskau auf
dem Bahnhof angekommen und am 20. früh um 6 Uhr waren wir wieder im Lux (nachdem wir die
Nacht noch im Waggon auf dem Bahnhof geschlafen haben), und wohnen jetzt wieder in unserem
alten Zimmer. Nur Ihr fehlt alle."
«Милая Траутхен.
Первое письмо из Москвы! 19 апреля вечером мы снова прибыли на вокзал в нашей
прекрасной Москве и 20 рано в 6 утра были снова в «Люксе» (после того, как мы ночь еще
проспали в вагоне), и живем теперь опять в нашей прежней комнате. Только вас не
хватает».
Далее мама со общает, что во время пути распустила старую ко фту и связала к 1 мая
мне новую, чтобы был у меня подарок. И братишкам связала свитера, купила носки и т.д.
Мама продолжала нас одевать, мысленно и реально. Вязала и шила из чего только могла. И
давала мне инструкции – если штанишки братишкам слишком длинны, можно их
подвернуть, а пальто слишком узко – переставь пуговицы. И, конечно, спешила. Как всегда,
ей надо было на работу.
А следующее письмо от папы и мамы я получу только 7 июля 1942 года!
МОЙ ПОЛИТПРОСВЕТ
10 апреля 1942 го да. Маме и папе.
"Ich habe mich zu einem Vortrag "Razism - sleischi wrag tschelowetschestwa"(Rassismus –
der grösste Feind der Menschheit) vorbereitet. Es ist interessant. Morgen muß ich ihn auf dem
Gliedersbor halten. Ich hab ein bißchen Angst. Erst werde ich erzählen, wie Hitler zur Macht kam,
was er in Deutschland mit den Kommunisten gemacht hat, in anderen Ländern und w\s er in der
Sowjetunion gemacht hat. Ich ende mit den Worten, daß "Beim Hitler und seiner bande der Boden
im eigenen Lande unter den Füßen brennt." Na, mal sehen, was werden wird, aber das Thema
interessiert mich... Ich habe übrigens die Reden von deutschen Parteigenossen gelesen (Gen.
cmp4=j6d
204/347
Florin, Gen. Pieck und andere)! Außerdem habe ich 4 Nummern der Zeitung "Das Freie Wort"
gelesen. Sehr interessant. Das alles hat mir Genossin Koplenik gegeben."
«Я подготовила доклад «Расизм – злейший враг человечества». Это интересно.
Завтра я сделаю его на звеньевом сборе. Мне немного страшно. Сперва я расскажу о том,
как Гитлер пришел к власти, что он натворил с немецкими коммунистами, в других
странах и что наделал в Советском союзе. Я заканчиваю словами «У Гитлера и его банды
горит почва под ногами в собственной стране». Ну, посмотрим, что у меня получится,
тема меня интересует...Между прочим я прочла речи немецких товарищей по партии (тов.
Флорин, тов. Пик, и др.) Кроме того, я прочла четыре номера газеты «Свободное слово».
Очень интересно. Все это мне дала тов. Копленник.»
ЗАХАРЬИНО
МАЙ 1942 ГОДА
Май был последним месяцем нашей привольной жизни в Захарьино. А как нам здесь
было хорошо!
ПЕРВОМАЙСКИЕ ПРАЗДНИКИ
1 мая мы сходили на демонстрацию то ли на Ветлужскую, то ли в Баки, я точно не
помню. На фоне воспоминаний о первомайских праздниках в Москве наше торжественное
шествие мимо низкой, деревянной трибуны, на которой стояло местное начальство,
походило, по моему тогдашнему мнению, скорее на фарс и вызвало во мне немалое
разочарование. Прошли мимо трибуны мы – интернатские, маленькой колонной человек в
тридцать. До этого впереди нас, вяло крикнув «Ура», продефилировало еще человек
пятьдесят, а сзади вообще никого не было.
И это называется демонстрацией? Где ликующие лица со ветских людей? По чему все
так обыденно – и мы сами, вовсе не настроены приветствовать каких-то незнакомых людей
восторженным «Ура», да и стоящие на деревянной, наскоро сколоченной трибуне, тоже не
выражают торжественной радости по поводу нашего появления.
Зря сходили, только время потеряли.
Зато у себя, в Захарьино мы оттянулись по полной программе и даже сверх того.
? Май 1942 го да.Травка Эльге
«Первое мая мы встретили очень здорово. У нас был вечер, выступали: читали, пели,
плясали. Было по семейному, «люди свои». Знаешь, я ведь тоже выступала – Ляля, Кузя и я
спели частушки и сплясали. Все над нами обхохотались. Говорят, это был самый веселый
номер... Ты себе представляешь, как поет и пляшет Травка, да Ляля еще очень толстая. Все
так ржали. В общем, было очень весело и по-свойски, по-семейному.
У нас в интернате стало лучше, работают звенья, есть политкружок (доклады
готовим сами), есть хор. В учебе ребята подтянулись, нет настроения, что этот год все
равно пропал и т.д .»
Тако е вот веселье в международный день празднования солидарности всех
трудящихся. Хорошее было у нас начальство в Захарьино, никому не пришло в голову
наложить запрет на далекие от темы дня частушки, да никто нас и не спрашивал, о чем мы
собираемся петь, выйдя на сцену. А пели мы частушки не про Гитлера или войну, а "про
любовь", с шитыми белыми нитками на меками на наши собственные влюбленности. Так
сказать, полная была у нас самодеятельность в буквальном смысле слова. Даже сегодня мне
cmp4=j6d
205/347
хочется сказать «Спасибо » нашим воспитателям захарьинского о тделения интерната
Коминтерна за то , что давали нам возможность про сто повеселиться, так, как хочется
подросткам.
И мы радовались празднику Первого мая.
А погода стояла необыкновенная! Тепло как летом! После мук зимнего холода, ночью
и днем, в школе, на работе и дома, даже в постели, теперь вдруг жаркое солнышко.
СПАСЕНИЕ УТОПАЮЩЕЙ
1-2- ого мая 1942 года наполняло нас необузданным чувством счастья. Вот это
праздник, так праздник! И в школу идти не надо, и свободного времени вагон!
И мы, интернатские девчонки 8-10 класса решили пойти на Ветлугу купаться. Так
сказать, отметить праздник небывалым – майским плаванием. В такое время года в Москве
никто никогда еще не купался, мы были уверены. А у нас такая вдруг благодать, такая
теплынь!
Да здравствует Захарьино !
Никто из взрослых, конечно, представления не имел, какая дурная мысль пришла в
наши девчачьи головы 2-ого мая 1942 года – искупаться в ледяной Ветлуге, нрав которой у
крутого захарьинского обрыва, в отличие от леснокурортовского, был капризным и
непредсказуемым. Ветлуга неслась тут сломя голову, завихряясь в глубоких невидимых ямах
в опасные водовороты, и бешено скача через неожиданные мели, а в середине потока делала
вид, что она плавная, спокойная река, которой можно доверить свое жаждущее омовения
полудетское тело.
Первыми пришли на Ветлугу, по быстрому собрав кое-что и для постирушки, Кузя,
Персик и я. Мы успели искупаться, так и не поняв, где мы очутились – в ледяной купели или
кипящем котле. Но ощущения были совершенно адскими. Вытерпев для форсу несколько
минут, даже поплавав в аду, мы почти пулей вылетели обратно на берег. Как нам было
холодно! Но доброе, не по майски горячее солнце, быстро сумело поделиться вожделенным
теплом с нашими замерзшими телами, и мы, разомлевшие, принялись за стирку. Вот когда
наступило блаженство ! Я стирала и думала – ничто на свете не сможет заставить меня еще
раз залезть сего дня в воду. Ничто!
Пришла Диониза, с ней еще кто-то из девочек. Мы поделились своим печальным
опытом майского купания. Девочки приняли его во внимание, а Диониза решила все
испытать сама. Вошла в воду, поплыла к середине реки, там где ровное, течение. И оттуда,
далеко от нас, спокойно и тихо сообщила: «Девочки, я тону».
Это было в характере Дионизы – неуемное спокойствие во всех ситуациях,
спокойствие, тем бо лее удивительное, что Диониза го рячих кровей –она бразильянка.
Мы не поверили, но головы подняли.
–
Девочки, я тону, – еще раз, но уже громче, сказала Диониза с середины Ветлуги.
Теперь мы выпрямились во весь рост, чтобы посмотреть, что же там происходит на
самом деле. Не барахтается, голова торчит над водой. В чем дело?
–
Девочки, я тону, – уже голосом, в котором звучали и обида и недоумение из-за
нашей неповоротливости, даже отчаяние, произнесла Диониза.
И тут и увидела – Диониза не справляется с течением! Ее несет прямиком к бревнам,
сплавляемым по Ветлуге! Ударит Дионизу об них и конец тогда Дионизе, нырнет она под
воду, а вынырнуть будет невозможно. Над головой плотный слой толстенных бревен.
Мысли мои пронеслись за одну секунду, за ту, что Диониза третий раз сообщала нам о
ситуации.
И я кинулась в воду.
–
Дианизок, держись, – орала я, стараясь как можно быстрее добраться до подруги. –
Держись!
cmp4=j6d
206/347
Течение оказалась стремительным. Я была хорошим пловцом, но и я не смогла плыть
против течения – просто оказывалась на одном и том же месте.
Диониза терпеливо ждала.,
Как-то все же я сумела взять направление прямо на Дионизу, и теперь и меня тоже уже
несло к тем страшным бревнам. Надо было успеть доплыть до Дионизы быстрее течения. И
я сумела!
Но тут же возникла новая проблема. Теперь надо было как-то изловчиться, и изо всей
силы ударить Дионизу в живот, и уже схватив ее, потерявшую сознание, за косы, дотащить
до берега. Иначе, по инструкции, она в панике схватится за меня и утопит, нечаянно.
Но как такое сотворить?
Я стала медленно кружить вокруг Дионизы, сужая расстояние, а течение упорно несло
нас к бревнам. Как ударить? Чем?
Так ничего не придумав, я решила на всякий случай померить дно, узнать на какую
глубину мы с ней нырнем, если она теперь все же схватиться за меня.
Диониза молча наблюдала за моими плавательными упражнениями, старательно гребя
руками и ногами, без толку, ибо течение делало свое дело – за нее и за меня. Удивительно
спокойная девочка, я такой никогда не была.
Я встала в воде на попа, чтобы померить дно, а колени мои, да, да, именно колени,
уперлись в твердую почву!
Диониза тонула на мели!
Я выпрямилась в середине Ветлуги во весь рост, протянула Дионизе руку, и пешком,
по воде, не доходившей нам даже до колен, мы добрались до берега.
А на берегу я вдруг поняла, что даже не заметила, какой была вода – холодной как лед,
или горячей как кипяток. Эти рецепторы у меня тогда напрочь отключились.
СВЕТ РАШЕВСКИЙ
МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Больно за Света
? Май 1942 го да. Травка Эльге.
«До последних дней Свет на меня жутко злился, меня это тоже злило, ну и лаялись.
После одного комсомольского собрания я сказала Свету, что нам друг на друга злиться не
из-за чего , и что это чепуха, и только вредит звену. С тех пор мы в самых обыкновенных
отношениях.
Знаешь, когда Свет делает что-нибудь плохое, мне очень больно, мне так и хочется
ему сказать: «Свет не делай так, это плохо». Но я не имею того права, которое имеет
Люся. Я теперь прихожу к выводу, что ничего такого хорошего в Свете нет. Если он
боялся меня обнять, то Люсю обнял в тот же день, когда ей предложил дружбу. Он стал
смелее с девчатами и теперь ничем от других ребят не отличается. Ты знаешь мое
отношение к Свету, я хочу побороть это отношение к нему, это, собственно говоря,
вредит и причиняет боль. Конечно, работать, имея хорошего, любимого человека, очень
здорово, но надо суметь без него обойтись.
Передо мной сейчас Чкалов. Что Свет по сравнению с ним? Что Свет по сравнению с
Корчагиным, с Рольфом и Эрнстом («Профессор Мамлок»)? Лентяй, эгоист, упрямый
буйвол. Вот и все. И вдобавок еще и очень грубый. Нет, Элюшка, я хочу, чтобы мой друг
был примерным комсомольцем, чтобы он был жизнерадостным, чтобы он хотел учиться.
(Свет хорошо учится, но только благодаря своим способностям. Стремления к знаниям у
него нет). Мне хочется, чтобы мне были другом, а не только любимым человеком. Свет не
такой. По крайней мере, сейчас он совсем не такой. Ну, хватит об этом.
cmp4=j6d
207/347
Если тебе, может быть, скучно об этом читать, ты пропускай эти места, а писать
я тебе все равно буду. Мне надо кому-нибудь излиться, а излиться я могу только тебе, а
поэтому, хочешь, не хочешь , а читать придется.
Просветление
15 мая 1942 го да. Травка Эльге
«Сергей дал мне прочитать свой дневник. Интересно читается. Знаешь, человек
совсем другим кажется после этого, даже лучше. Он пишет только о проведенном вечере,
о чувствах, но пишет лучше, чем я думала.
Я тебе иногда писала о Дегте. Ему шестнадцать лет, комсомолец, очень много
говорит, много читает, со всеми обо всем спорит. Ты еще, наверно, никогда не видела
такого спорщика.
И вот с этим Дегтем я разговаривала о Свете. Он о нем хорошего мнения. И меня это
обрадовало. Он говорит так: «Может, Свет хотел тебе отомстить за то, что ты его
мучила своим отношением к нему, и он сделал вид, что дружит с Люсей. Ну, а Люся тоже
неплохая девочка и он, узнав ее поближе, полюбил». Он может и прав, но знаешь , это мало
утешительно. Кстати это первый человек, от которого я слышу, что Люся хорошая
девочка....
Кстати с Дегтем я разговаривала как с другом, понимаешь, сама не знаю, почему
смогла ему рассказать все, что думаю. Он посоветовал поговорить когда-нибудь по душам
со Светом, так как, по его мнению, мы просто не поняли друг друга.
Если бы не было разрыва, я, наверное, никогда не знала, как отношусь к Свету. Я с ним
бы сейчас после разрыва дружила совсем по другому, лучше, теплее. Знаешь, я даже
считаю себя виноватой по отношению к нему. Я его очень часто обижала, сама не желая
этого. В общем, ошибки сознала, желание есть, а дружбы нет. С одной стороны хорошо,
что разошлась – сблизилась с девчатами (а то ведь отдалялась), но жалко, если с ним
совсем не буду дружить. Не знаю, Элюшка, понимаешь ли ты меня, ведь ты никогда так с
парнем еще не дружила. Если тебе скучно читать в каждом письме о нем, то напиши мне
лекцию, и я не буду писать тебе это.
Я все время вспоминаю слова Зюзиной и хочу, чтобы это была правда: «Если он тебя
действительно любит, он вернется, будь то через месяц-полтора». Хочется поверить
этому, хочется верить, что он действительно любил, а не наговорил себе все это. Ну,
хватит».
Так при помощи Дегтя, парня своеобразного, романтичного и предельно честного, я
одолела свое мещанство. Свет больше не был "подлецом", и меня это обрадовало. Но рана
все еще не затянулась, я чувствовала себя отверженной, и то было правдой. И мне надо было
понять, действительно ли все парни в возрасте Света «нуждаются в девочке» и покинута я
по той про сто й причине, что еще «не нуждалась в мальчике»?
Мне такое объяснение казалось упрощенным, я не понимала, почему все так плохо
кончилось. И я написала обо всем маме.
Мое письмо маме
Май-июнь 1942 года Я маме.
"Liebe Mama!
Ich weiß nicht, ob ich das beim Papa fragen könnte, darum schreibe ich Dir einzeln. Wenn
Du willst, kannst Du Papa alles erzählen. Ich will Dir ein bißchen von Swet schreiben. Ich schrieb
Dir schon einmal, daß er mit mir befreudet ist wie mit einem Menschen und mit einem Mädel. Er
sagte mir manchmal, daß er mich sehr lieb hat. Ich weiß nicht, ob wir groß genug sind, um zu
cmp4=j6d
208/347
lieben; aber er sagte mir das und ich glaubte ihm. Ich dachte, vielleicht hat er mich wirklich lieb,
man kann doch eigentlich mit 16 Jahren lieben?! Wir waren gute Freunde, Für mich war er erst
bloß ein Freund, ich für ihn aber mehr. Als ich ihn näher kennenlernte, gefiel er mir immer besser,
obwohl ich fühlte, daß er nicht so ist, wie ich dachte, ich wußte, daß er nicht so gut, ernst ist, wie
ich mir vorstellte, aber trorzdem gefiel er mir immer besser. Er verhielt sich zu mir sehr gut, alles
machten wir zusammen, die Erwachsenen sagten, daß wir gut und richtig befreundet sind. Er war
noch nie mit einem Mädchen in nahen Verhältnissen. Ich war die erste, und für mich war er der
erste Junge, mit dem ich tief und nah befreudet war. Sascha, Erik, das war alles nicht so, dumm.
Vielleicht wird es mir nachher auch sehr dumm scheinen. Wir waren sehr gute Freunde, und alle
haben sich sogar daran gewöhnt, daß wir überall zusammen sind. Und auf einmal wird Swet
anders. Ist irgendwie kühler zu mir, will nicht lernen, wir verzanken uns zum erstnmal. Ich spreche
mit ihm, mir tat es sehr weh, daß er irgendwie schlechter geworden ist. Als wir uns vezsakten (ich
schrieb Dir schon davon), bat er nachher um Verzeihung, und wir waren wieder Freunde. Aber es
wurde anders. Ich fühlte das und sagte ihm einmal, daß wir ja nicht mehr Freunde sind und besser
überhaupt auseinandergehen. Er war einverstanden und befreudete sich mit einem Mädchen aus
der 7. Klasse. Ich wunderte mich. Wenn er mich wirklich liebte, hätte er so schnell mich nicht
vergessen können. Er umarmt sehr oft dieses Mödchen, sie erlaubt ihm vieles. Mama, unsere
Wojataja hat mir gesagt, daß er körperlich gut entwickelt ist, und er braucht ein Mädchen, das er
umarmen, küssen kann, wenn er eben dazu Lust hat. Und da ich ihn in meinen Händen hielt und
ihm nicht alles erlaubte, und er vor mir sogar ein bißchen Angst hatte (das sagte er selbst),
befreudete er sich mit einem Mädchen, das nicht ihn in den Händen hält, sondern mit dem er
machen kann, was er will. Die Wojataja, Gen. Antonenko, noch eine Genossin Susina, sagten mir,
daß er eben in solchem Alter jetzt ist, wo er ein Mädchen braucht. Er konnte sich mit mir nicht
erlauben, schlecht zu handeln, und so suchte er sich dieses Mädchen. Unsere Wojataja, Gen. Susina
erzählten mir Fälle aus ihrem Leben, wo ihre Genossen und der Mann der Gen. Susina auch so
gehandelt hatten. Als ich noch mit Swet befreudet war, erzählte er mir einmal, daß er ein Mädchen
umarmt hatte und daß es von ihm schlecht ist, weil er mich mit guter, reiner Liebe als Mensch und
Mädchen liebt, und dises Mädchen bloß als Mädchen. Er gab mir sein Ehrenwort, daß er nie mehr
so handelt wird. Mama, ich verzeihte ihm das, weil ich so was auch aus Büchern kannte, ich dachte
bloß, daß es Jungens gibt, die sich in die Hände nehmen könnten und ihre potrebnosti (Bedürfnisse)
dem Kopf podtschinitj (unterwerfen) können. Swet ist nicht solcher. Mama, schreibe bitte ehrlich,
war Papa irgendwann auch so? Mama, bitte ehrlich. Du darfst nicht denken, daß ich mich
vielleicht irgendwie anders zu Papa darum verhalten werde. Ich halte einf ach Papa für einen sehr
guten Menschen, der Dir immer geholfen hat, der sogar, wenn er ein Mann ist, zu Hause mit seinen
Söhnen sein kann und nichts Schlechtes sagt, nicht jammert. Und ich möchte wissen, ob Papa auch
irgendwann eine Frau brauchte und sich mit jamandem küßte, umarmte, den er nicht liebte. Mama,
schreibe bitte ehrlich. Vielleicht bin ich noch zu klein, um das zu wissen. Dann schreibe mir bitte
irgend etwas davon, damit ich mir klarer bin. Schon lange sind wir mit Swet nicht befreundet.
Vorgestern redete ich mit ihm. Ich wollte wissen, wie er sich zu mir verhält. Ich dachte lange nach,
ob ich mit ihm reden soll oder nicht. Aber ich redete doch, weil ich Klarheit haben wollte, um mich
selbst nicht zi quälen. Ich fragte ihn, warum er damalks das Mädchen umarmte und zu gleicher Zeit
mit mir befreundet war. Und er antwortet mir etwas anders. Er sagte mir, daß er zu dem Mädchen
manchmal dasselbe fühlte wie zu mir (Damals sagte er mir etwas ganz anderes. Ich habe Dir es im
Anfang des Briefes geschrieben.) . Er sagte mir, daß er zu mir ganz gleichgültig ist und daß alles zu
Ende ist. Ich drehte mich um und ging. Ich weinte nicht, ich weiß nicht warum. Ich will ihn jetzt
ganz vergessen und an ihn nicht denken. Ich lenke mich selbst ab und es muß mir gelingen. Mama,
aber warum sagt man mir immer, daß er das Mädchen aus der 7. Klasse nicht liebt, warum sagt
man mir immer, daß er mit mir nachher wieder befreundet sein werden will? Warum? Wem soll ich
glauben? Ihm oder den Erwachsenen und Kindern. Ich werde ihm glauben und versuchen, ihn zu
vergessen. Richtig? Mama, Du mußt mir unbedingt schreiben. Ich stelle mir vieles anders vor, als
es ist. Mit allen bin ich in guten Verhältnissen, mit vielen spreche ich von sehr nahen Sachen,
cmp4=j6d
209/347
besonders mit unserer Wojataja, sie ist 21 Jahre alt, und mit dem Mädchen, welches Swet umarmt
hatte, es ist die Tochter von Genossin Antonenko,und auch mit einem Jungen, der sich alles sehr
rein und idealistisch vorstellt, aber sehr gut ist, er ist in der 9. Klasse. Mir ist es sehr gut im
Kollektiv. Mama, Du denkst vielleicht, daß ich immer sehr traurig bin, gar nicht. Nur manchmal am
Abend, aber am Tage habe ich gar keine Zeit an ihn zu denken. Jetzt sind Prüfungen, und ich muß
zwei Schüler vorbereiten. Also, liebe Mama, schreibe mir bitte einen langen Brief.
Ein Kuß. Trautchen."
«Дорогая мама!
Я не знаю, можно ли мне спросить о том же самом папу, поэтому я и пишу тебе
отдельно. Если ты захочешь, можешь папе сама все рассказать. Я хочу тебе написать
немного о Свете. Я тебе уже писала однажды, что он со мной дружит как с человеком и
как с девочкой. Иногда он говорил мне, что очень меня любит. Я не знаю, достаточно ли мы
взрослы, чтобы любить, но он мне это говорил и я ему верила. Я думала, а может быть он
меня действительно любит, ведь можно же любить в 16 лет? Мы были хорошими
друзьями. Для меня он в начале был только другом, но я для него больше, чем подругой.
Когда я узнавала его поближе, он мне нравился все больше и больше, хотя я и чувствовала,
что он не такой, как я думала. Я знала, что он не такой хороший, не столь серьезный, как я
себе представляла, но, тем не менее, он мне нравился все больше и больше. Он хорошо ко
мне относился, мы все делали вместе, взрослые говорили, что мы хорошо и правильно
дружим. Он еще никогда не был ни с одной девочкой в близких отношениях. Я была первой, и
для меня он был первым мальчиком, с которым я была глубоко и близко дружна. Саша,
Эрик, это было все не так, глупости. Может быть мне потом опять покажется и это
глупостью. Мы были хорошими друзьями и все даже привыкли, что мы везде всегда вместе.
И вдруг Свет становится другим. Как-то холоднее общается со мной, не хочет учиться,
мы ссоримся первый раз за все время. Я говорю с ним, мне было больно, что он стал как-то
хуже. Когда мы поссорились (я писала тебе об этом), он потом попросил прощения, и мы
снова были друзьями. Но он стал другим. Я это чувствовала и однажды сказала ему, что
мы ведь больше не друзья и лучше совсем разойтись. Он согласился и подружился с девочкой
из 7-ого класса. Я удивилась. Если бы он меня действительно любил, то не мог бы так
быстро меня забыть. Он часто обнимает эту девочку, она многое ему разрешает. Мама,
наша вожатая сказала мне, что он телесно очень развит, и ему нужна девочка, которую
он может обнимать, целовать, когда ему того захочется. А так как я держала его в своих
руках и не все ему разрешала, и он меня даже боялся (он сам это говорил), он подружился с
девочкой, которая не держит его в своих руках, а с которой он может делать все, что
захочет. Вожатая, товарищ Антоненко, и еще товарищ Зюзина говорили мне, что он
сейчас именно в том возрасте, когда ему нужна девочка. Со мной он не мог разрешить себе
поступить плохо и потому он нашел себе эту девочку. Наша вожатая, товарищ Зюзина
рассказали мне случаи из своей жизни, когда их товарищи, а также муж товарищ Зюзиной
поступали точно также. Когда я еще дружила со Светом, он мне однажды рассказал, что
обнимал одну девочку и что это плохо, потому что он любит меня хорошей любовью как
человека и как девочку, а ту девочку только как девочку. Он дал мне свое честное слово, что
больше так поступать не будет. Мама, я ему это простила, так как я о таком знаю и из
литературы, только я думала, что существуют мальчики, которые умеют держать себя в
руках, и подчиняют свои потребности своей голове. Свет не такой. Мама, напиши мне
честно, папа когда-нибудь был таким? Пожалуйста, только честно. Ты не должна
думать, что я как-то изменю свое отношение к папе. Просто я считаю папу очень хорошим
человеком, который тебе всегда помогал, который, хотя он и мужчина, может
оставаться дома со своими сыновьями и ничего плохого из-за этого не говорит и не
стонет. И я хочу знать, нужна ли была папе когда-нибудь женщина, и обнимал ли он и
целовал когда-нибудь кого-нибудь, кого не любил? Мама, пожалуйста, напиши честно.
Может быть я еще слишком мала, чтобы это знать. Тогда напиши мне, пожалуйста, что-
cmp4=j6d
210/347
нибудь обо всем этом, чтобы мне разобраться.
Уже давно мы со Светом не дружим. Позавчера я с ним поговорила. Я хотела знать,
как он ко мне относится. Я долго думала, стоит ли мне с ним говорить, или нет. Но я все
же поговорила, ибо хотела ясности, чтобы не мучиться. Я спросила его, почему он тогда
давно обнимал ту девочку, хотя дружил со мной. А он ответил мне совсем по-другому,
признался, что иногда чувствует к той девочке то же самое, что и ко мне. (Раньше он
говорил совсем другое, в начале письма я тебе написала). Он сказал, что ко мне совершенно
равнодушен, и что все кончено.
Я повернулась и ушла. Я не плакала, не знаю, почему. Я хочу его теперь совсем забыть
и о нем не думать. Я сама себя отвлекаю, и у меня должно получиться. Мама, но почему
мне все время говорят, что он не любит ту девочку из 7-ого класса, почему мне все время
говорят, что потом он снова захочет со мной подружиться? Почему? Кому мне верить?
Ему или взрослым и ребятам? Я поверю ему и постараюсь его забыть. Правильно? Мама,
ты должна мне обязательно написать. Я многое представляю себе иным, чем оно есть на
самом деле.
Я со всеми в хороших отношениях, с многими я говорю об очень личном, особенно с
нашей вожатой, ей 21 год; с той девочкой, которую Свет обнимал – это дочь товарищ
Антоненко; с одним мальчиком, который все себе представляет очень идеалистично, но
сам очень хороший человек, он в 9-ом классе. Мне хорошо в коллективе. Мама, ты,
возможно, думаешь, что я все время печальная, ничего подобного. Только иногда. по
вечерам, а днем у меня совсем нет времени думать о нем. Сейчас у нас экзамены. Мне надо
подготовить двоих ребят. Итак, дорогая мама, напиши мне, пожалуйста, большое письмо.
Поцелуй тебе. Траутхен.»
Ответ моей мамы
7 июня 1942 го да .Мама мне
"Meine grosse Tochter!
Da bist Du noch so jung, und schon durchzieht Dein Herz der Weltschmerz, und die erste
grosse Enttäuschung hast Du erlebt. Und nun willst Du wissen, ob es stimmt, was Dir die
Erwachsenen vom Leben erzählen - unbewusst empfindest Du, es kann nicht so sein. und Du willst
auch wissen, ob alle Jungen so sind, so waren und so sein werden wie Swet.
Trautchen, viele Jahrhunderte lang wurde die Frau unterdrückt, konnte sich nicht gleich und
frei entwickeln wie der Mann. Der Mann ging arbeiten, das brachte ihn mit anderen Menschen
zusammen, sein Gesichtskreis weitete sich. Die Frau musste im Hause bleiben, angewiesen im
geistigen Austausch auf den engen Familienkreis, ausgefüllt mit den häuslichen Arbeiten. Ein
Mädchen aus bürgerlichen Kreisen, das sich im vorigen Jahrhundert sein Geld selbst verdienen
wollte, geriet in Konflikt mit den Eltern, wurde von den Männern verachtet. Dem Mann standen die
Tore der Wissenschaft offen, er konnte studieren. Die fortschriftlichen Frauen führten einen harten
Kampf damit auch sie das Recht zum Studieren erhielten. Und das bekamen sie erst in der zweiten
Hälfte des vorigen Jahrhunderts. Der Mann machte Politik, bestimmte die Gesetze - auch gegen die
Frauen, - die Frau durfte weder wählen noch konnte sie gewählt werden. In den meisten Ländern
erhielt die Frau das wahlrecht erst nach dem vorigen Weltkrieg. In einigen Ländern, u.a . auch un
Frankreich, ist die Frau noch heute vom Wahlrecht ausgeschlossen. Du siehst, eine
jahrhundertlange Unterdrückung der Frau, gegen die die bewussteren Frauen einen Kampf führten
(z.B . die Suffrageten in England u.a.) und die erst nach und nach sich auf ökonomischem und
politischem Gebiet lockerte. In der Sowjetunion haben wir die volle Gleichberechtigung der Frau.
Hier haben die Kinder, ob Junge oder Mädchen, von kleinauf an die gleiche Erziehung, hier kann
jedes Mädchen werden, was es will und wozu es befähigt ist, hier können die Mädchen politisch und
gesellschaftlich genau so tätig sein wie die Jungens. Nun Du weißt selbst, daß den Mädchen nichts
verschlossen ist.
cmp4=j6d
211/347
Aber Trautchen, was in Generationen, jahrhundertelang, durch die ökonomischen
Verhältnisse und die Erziehung den Mädchen und Knaben eingeimpft wurde - die Vorrechtsstellung
des Mannes und die Zrückstellung der Frau -, das hat sich in das Bewußtsein der Männer und auch
Frauen so eingegraben, daß es nicht durch eine Generation geändert werden kann. Das äussert
sich einmal darin, daß der Mann heutzutage im Durchschnitt noch den Frauen geistig überlegen
ist. Es gibt nur wenige Frauen, die hervorragende Wissenschaftler und Erfinder waren (Marie
Curie, die Erfinderin des Radiums), nur wenige Frauen, die große Politikerin waren (Rosa
Luxemburg). Jetzt, in der Sowjetunion, gibt es schon mehr Frauen, die grosse Helden sind ( die drei
Fliegerinnen, Ossipenko, Raskowa, Grisadubowa) und viele, die jetzt Seite an Seite mit den
Rotearmisten genau so gut wie die Männer gegen die Faschisten kämpfen. Im allgemeinen aber
sind die Männer den Frauen - eben auf Grund ihrer jahrhundertlangen Bevorzugung und der
Unterdrückung der Frau - überlegen. Und dieses Vorherrschafsgefühl äußert sich zum anderen bei
den Männern auch in der Freundschaft und in der Liebe.
Du hast in der Schule vielleicht schon etwas über den historischen Materialismus gelernt.
Und hast vielleicht schon gelernt, daß sich aus ökonomischen Verhältnissen heraus die Kultur,
Moral, das Recht, kurz der ganze ideele Überbau - wie Marx sagt - entwickelt. Und zu diesem
ideelen Überbau gehört auch das Verhältnis von Mann und Frau. Wenn die Liebe auch ein
natürliches Gefühl ist, so entwickelt auch sie sich im laufe der Zeit, entsprechend den
ökonomischen Verhältnisse. Aber nicht bei allen Menschen gleich schnell - wie der ideele Überbau
überhaupt sehr viel länger die alten Überreste der vorhergegangenen Epoche noch behält als die
ökonomischen Verhältnisse. Und es ist leider so. Auf Grund der langen Vorherrschaftsstellung des
Mannes, trotz der heutigen ökonomischen und politischen Gleichberechtigung der Frau - zumindest
in der Sowjetunion - will in den meisten Fällen der Mann in der Liebe noch der Herrschende sein.
Du denkst, was hat das alles mit Swet zu tun, mit meiner großen Enttäuschung? Das verstehe
ich nicht. Und ich werde Dir erklären, wieso das eine Antwort auf Deinen Brief ist.
Du warst mit Swet, wie Du schreibst, gut befreundet. Ihr habt Euch über alles unterhalten,
habt von einander gelernt. Ihr hattet eine Freundschaft, wie sie auch zwischen Mädchen
vorkommen kann, nur mit dem Unterschied, daß Ihr Euch auch schon über Probleme unterhalten
habt, die zwischen Jungen und Mädel in Eurem Alter eine große Rolle spielen. In den meisten
Fällen wart Ihr einer Meinung, wenn nicht, hat einer den anderen überzeugen können, und Ihr
wurdet einer Meinung. Aber da wollte Swet etwas mehr, wogegen Dein persönliches Ich sich
sträubte - und mit Recht, doch davon später. Du schreibst selbst, Du achtest darauf, daß er sich
zusammennahm, daß er sich nicht erlauben durfte, schlecht zu handeln, daß er - wie er selbst sagte
-
Angst vor Dir hat. Und nun überleg einmal: Angst hat man vor dem, dem gegenüber man sich
nicht alles erlauben kann, beherrscht man nicht, der ordnet sich nicht unter. Ein Mensch, der von
dem anderen verlangt, daß er sich zusammennimmt, ist gleich stark, lässt sich nicht beherrschen.
Und siehst Du, wenn auch unbewußt, kommt in Swet das in Jahrhunderten hochgezüchtete Gefühl
des Herrschens zum Ausdruck. Das Mädchen soll sich gefallen lassen, geküßt und umarmt zu
werden, wenn er es will. Und wenn es sich nicht unterwirft, sucht man sich ein anderes Mädel, das
sich unterwerfen läßt. Siehst Du, daß in Swet das Herrschgefühl die Oberhand hat? Wenn er in dem
Mädel den gleichberechtigen Menschen, das persönliche Ich achtet, und es wirklich gern hat, dann
nimmt er Rücksicht auf die Gefühle des Mädels und verlangt nichts, zu dem es nicht bereit ist, dann
spricht er sich aus mit dem Mädchen, nimmt sich zusammen und wartet auf die Zeit, bis das Mädel
auch in die;ser Beziehung mit ihm übereinstimmet.
Solcher Jungs und Männer gibt es noch viele. Und wenn sie dann verheiratet sind, dann
halten sie es unter ihrer Würde, irgengwelche Hausarbeiten zu machen. Auch dann, wenn die Frau
beruftlich tätig ist, erkennen sie die Gleichberechtigung, für die sie im politischen Leben eintreten,
im häuslichen Leben, in ihren eigenen vier Wänden, nicht an. In den meisten Fällen ist es so, daß
die Frau neben ihrer Berufsarbeit noch viel Hausarbeit mehr hat als der Mann. Und dies wird von
dem Mann als Selbstverständlichkeit angesehen, und auch von vielen Frauen. Auch Deine
Woshataja und Genossin Susina und Antonenko und alle die Kinder, die mit Dir gesprochen haben
cmp4=j6d
212/347
und Dich damit trösten wollten, daß sie sagten, so sind alle Jungs und Männer, sie alle zeigen, daß
sie zu den Frauen gehören, die nichts Erniedriges empfinden, wenn sie als Frau jahrhundertlang
unterdrückt wurden und daß ein solches Verhalten der Männer ihnen gegenüber ein Überbleibsel
der alten Erziehung ist. Sie sind Frauen, die nichts anderes sein wollen als Frauen.
Ich bin auch nicht derselben Meinung wie Deine Woshataaj, Genossin Susina und Antonenko,
daß ich das Verhalten Swets damit erkläre, daß er in dem Alter ist, da er ein Mädchen braucht.
Erstens, seid Ihr längst nicht in dem Alter, daß "man ein Mädchen braucht". So kann die Frage
überhaupt nicht gestellt werden. "Ein Mädchen brauchen", das ist nur ein Zeichen, daß man zu sehr
seinen Trieben lebt und diese wuchern läßt, sich von ihnen beherrschen läßt, aber nicht genug
Festigkeit, Bewußtsein und auch keinen Idealismus aufbringt, um diese an sich gesunden Triebe zu
einer noch schöneren Blüte wachsen zu lassen. Ein bewußter Mensch ist Herr seiner Triebe und
läßt sich niemals von diesen unterkriegen. Ein bewußter Mensch, der merkt, daß seine Triebe ihm
arg zusetzen, nimmt sich zusammen, lenkt sich ab, treibt Sport, Arbeit und Lernen. Im ausgefüllten
Leben, "braucht man kein Mädchen", da braucht man einen Menschen, einen Freund.
Seid Ihr in dem Alter, um zu lieben? Trautchen, Ihr steht am Anfang der großen Liebe. Ihr
seid oft verliebt. Aber bis zur wahren großen Liebe ist und muß no.ch ein weiter Weg sein, sonst ist
es nicht Liebe, sondern nur ein Unterliegen dem tierischen Trieb.
Du aber sollst und willst ein bewußter Mensch sein. Du hast es so schön geschrieben, daß Du
erst ein Mensch und dann eine Frau sein willst. Das ist richtig, Trautchen. Das ist schon ein
Zeichen, daß Du stets über Deine Triebe achten wirst und Dich nicht von ihnen unterkriegen läßt.
Darin kommt zum Ausdruck, daß Du nicht zu den Frauen gehören willst, die sich weiter
unterdrücken lassen, sondern die ihre Gleichberechtigung ganz und voll ausnützen wollen und in
der Gesellschaft einen ganzen Menschen darstellen wollen. Was würde man von einem Mann sagen,
der nur aufgeht in der Liebe, für den andere Interessen nicht existieren? Er ist kein ganzer Mensch.
Aber eine Frau, die ganz in der Bedienung und Unterwerfung unter den Mann aufgeht, die keinerlei
andere Interessen zeigt? Eine solche Frau gefällt vielen Männern - weil sie eben herrschen können.
Aber wir leben in einer Zeit, die den Mädchen und Frauen ganz offen steht. Und je bewußter das
Mädchen, um so mehr strebt es danach, in der Gesellschaft ein ganzer Mensch zu sein und nicht
nur für den Mann die Frau.
Schön ist es natürlich, wenn man in seinem Leben mit einem Menschen ganz Freund ist. Sich
aber einen anderen Menschen zum Freund wählen, einem anderen, bisher fremden, Menschen alles
erzählen, seine ganxze Seele bloßlegen und austauschen - das ist nicht leicht. Man muß suchen,
abwägen - und man ist leicht enttäuscht, wenn man zu voreilig gewählt hat. Aber Trautchen, Du
tust recht, wenn Du Swet nicht nachtrauerst. Gewiß hast Du in ihm den Freund gesehen und weißt
jetzt noch nicht recht, ob Du Dich getäuscht hast oder nicht. Und dann kommen noch so dumme
Menschen und Kinder und wollen Dich trösten, indem sie Dir sagen, Swet liebt Dich doch, er
"spielt" nur mit Dir, er macht Dir nur etwas vor. Trautchen, bäumt sich nicht Dein ganzer Stolz
dagegen, von einem Jungen als Spielball benutzt zu werden? Das erste Prinzip der Freundschaft ist
Ehrlichkeit. Man spielt aber nicht mit den Gefühlen des Menschen.
Trautchen, sei nicht traurig. Du bist ja noch so jung. Du hast erst so wenige Menschen
kennengelernt und Du wirst noch viele kennenlernen. Ein Freund, den man sich fürs Leben wählen
will, den muss man gut aussuchen, den muß man kennen lernen in allen Situationen, in leichten und
schwierigen, in glücklichen und traurigen. Und das ist kein Prozess von ein paar Tagen, auch nicht
von Wochen oder Monaten. Um einen Menschen wirklich kennen zu lernen, braucht's etwas mehr.
Und in diesem Kennenlernen und in dem Sicheinanderanpassen, Sicheinanderhelfen, entwickelt
sich dann auch zart und rein die schöne Liebe. Doch bis dahin, Trautchen, habt Ihr noch Zeit.
Sei mit allen gut Freund, Trautchen, wähle nicht zu voreilig den einen. Wäge gut ab,
Trautchen, dann ersparst Du Dir weitere Enttäuschungen. Nicht alle Jungs sind wie Swet. Swet war
schon viel besser als die meisten Jungs, schon ernster und bewußter, aber doch nicht gut genug für
meine Trautchen. Und meine Trautchen hat ein bestimmtes Ideal. Und, Trautchen, - zwar ist kein
Mensch ohne Fehler -, aber es gibt viele Jungs, die Deinen Vorstellungen und deinem Ideal viel
cmp4=j6d
213/347
näher kommen als Swet. Es gibt Jungs, die in dem Mädel den gleichberectigten Menschen sehen
und das persönliche Ich achten.
Trautchen, noch eine große Frage hast Du. Du willst wissen, wie dein Papa war, als er ein
Junge war. Vielleicht schreibt Dir Papa darüber selbst. Siehst Du, darin hast Du schon einen Teil
der Antwort. Glaubst Du, Trautchen, daß es zwischen Papa und mir ein Geheimnis gibt, und gar
erst, wenn es unsere Kinder angeht? Trautchen, Dein Brief für mich, war auch ein Brief für Papa.
Auch er nimmt Anteil an allen Deinen Fragen und wird sie Dir beantwrten auf seine Art.
Und nun noch etwas aus der Zeit, da Mama und Papa sich kennenlernten. 16 Jahre war
Mama und 19 der Papa, da haben wir uns das erste Mal bewßter gesehen, da traten wir aus dem
Kreis der vielen Jungens und Mädels im Komsomol etwas mehr heraus. Wir waren Bruder und
Schwester in einem Theaterstück und beide fanden wir den Bruder, resp. die Schwester ganz
sympatisch. Und wenn wir dann zu gemeinsamen Gruppenabenden kamen - wir gehörten doch jeder
einer anderen Gruppe an - dann suchte jeder den anderen und freute sich, wenn man ein paar
Worte miteinander wechselte. Und an den Sonntagen, wenn man gemeinsame Wanderungen mit der
Gruppe machte, dann wurde mit so vielen über so vieles erzählt. Und Mama und Papa, damals
Lieschen und Fritz, fühlten, daß gerade das, was Fritz oder Lieschen erzählten, am besten gefiel.
Und weißt Du, was gerade mir an Deinem Papa so gefiel war, daß er mit allen gleich gut war.
Während die meisten Jungs in dem Alter "ein Mädchen brauchten", sich ein Mädchen aussuchten
und es auch küßten, war dein Papa so gleich gut zu allen, "brauchte nicht ein Mädchen". So glech
gut war er, daß auch Deine Mama gar nicht merkte, daß Dein Papa sie doch etwas mehr gern
hatte. Die Mama selbst wußte nur, daß Fritz von allen Jungs ihr am besten gefiel. Aber einander
erzählt haben wir uns das nicht, da haben wir immer nur aufeinander aufgepasst und jeder freute
sich, wenn er vom anderen annehmen konnte, daß man sich gut leiden mag. Und so beobachten wir
uns immer mehr und sprachen immer mehr miteinander. Aber daß wir uns gern hatten, das fühlten
wir nur, sagten es aber nicht. Ein jeder hatte Furcht, daß die zarte Blume der Liebe, die
heranwachsen wollte, nicht in jedem gleich stark wuchs. Und da bekam der Fritz einmal eine kleine
Karte von der Lieschen. Sie war inzwischen 18 Jahre alt geworden. Und darauf stand: "Ich fahre
nach Essen. Und wer weiß, ob wir uns noch einmal im Leben begegnen. Darum, auf Wiedersehen."
Das hat doch der Fritz gar nicht gewußt, daß die Lieschen wegfahren wollte. Und damit man sich
doch noch einmal sah, kam er schnurstracks zur Arbeit, um auf Wiedersehen zu sagen. Und er
brachte ein Buch als Andenken mit. Und dann gingen der Fritz und die Lieschen den Weg von der
Arbeit nach Hause zu Fuß. Und als sie sich trennten, gingen sie als gute Freunde auseinander. Und
die Lieschen fuhr nach Essen, und der Fritz blieb in Berlin. Und dann f uhr die Lieschen nach
Moskau, und der Fritz blieb immer noch in Berlin. Aber zwischen Essen und Berlin und zwischen
Moskau und Berlin, da flatterten die Briefe hin und her, da erzählte man sich , was man erlebt hat,
was man gelesen hat und ein wenig auch, wie man sich gern hat. Und inzwischen wuchs in beiden
gleich stark die Liebe heran. Fast zwei Jahre blieb das Lieschen fern von Berlin. Als sie aber
wiederkehrte, sie war inzwischen schon 20 Jahre alt, wußte sie, sie hat in Berlin nicht nur ihre
Mama und Papa, sondern einen richtigen Freund. Und dieser Freund ist Dein Papa. Du siehst,
Deine Mama hat sorgfältig und vorsichtig gewählt - und ist nicht enttäuscht worden.
So, Trautchen, nun habe ich verschiedene Probleme angerührt. Zu allen ließe sich noch vieles
sagen. Denke darüber nach und schreibe mir nur alles, des Dein Herz voll ist. Deine Mama versteht
Dich und will Dir helfen, mit den grossen Problemen des Lebens fertig zu werden. Ich will, daß Du
ein ganzer, bewußter Mensch wirst.
Deine Mama."
«Моя большая дочь!
Ты так еще молода, а сердце твое уже пронзила мировая скорбь, и ты пережила уже
первое большое разочарование. И теперь ты хочешь знать – правда ли то, что взрослые
рассказывают тебе о жизни – неосознанно ты чувствуешь – так не может быть. И ты
хочешь также узнать, все ли мальчики были, есть и будут такими как Свет.
Траутхен, в течение многих столетий женщина была угнетена, не могла развиваться
cmp4=j6d
214/347
свободно, наравне с мужчиной. Мужчина уходил работать, это давало ему общение с
другими людьми, его поле зрения расширялось. А женщина должна была оставаться дома,
ограниченная в своем духовном общении узким семейным кругом, занятая по самое горло
домашними делами. Девушка из буржуазных кругов, которая в прошлом столетии
надумывала сама зарабатывать себе на жизнь, вступала в конфликт со своими
родителями, была презираема мужчинами. Мужчине были открыты врата науки, он мог
поступить в университет. Передовые женщины вели упорную борьбу за право учиться в
высших учебных заведениях. И это право они обрели только во второй половине прошлого
столетия. Мужчина делал политику, определял содержание законов – в том числе и против
женщин – женщина же не могла не избирать, не быть избранной. В большинстве стран
женщина получила избирательное право только после второй мировой войны. В некоторых
странах, в том числе и во Франции, женщина до сих пор лишена избирательного права. Как
видишь, столетиями длилось угнетение женщины, против которого сознательные
женщины (например, суфражистки в Англии и др.) вели борьбу, и только постепенно, шаг
за шагом оно ослабевало экономически и политически. В Советском Союзе у нас полное
равноправие женщины. Здесь дети, безразлично мальчик ли или девочка, воспитываются
одинаково, здесь каждая девочка может стать тем кем она хочет и к чему у нее есть
способности, здесь девочки могут быть политически и общественно столь же активными,
как и мальчики. Ну, ты и сама знаешь , что перед девочками нет закрытых дверей.
Но, Траутхен, то, что впитано из поколения в поколение многие столетия подряд,
обусловленное экономическими условиями и воспитанием мальчиков и девочек, а именно
выдвижение на первый план мужчины и на второй женщины так засело в сознании не
только мужчин, но и женщин тоже, что оно не может измениться в одном поколении.
Это находит свое выражение и в том, что в среднем и сегодня мужчины духовно выше
женщин. Очень мало женщин среди выдающихся ученых и изобретателей (Мария Кюри –
открыватель радия), немного женщин были выдающимися политиками (Роза Люксембург).
Сейчас в Советском Союзе уже есть немало женщин – настоящих героев (три летчицы –
Осипенко, Раскова, Гризадубова) и многие- многие другие, которые сейчас сражаются
против фашистов бок о бок с красноармейцами, столь же хорошо, как и мужчины. Но в
целом мужчины – именно по причине их столетнего привилегированного положения и
угнетения женщин, превосходят последних. И это чувство превосходства проявляется у
мужчин и в отношениях дружбы и любви.
Ты в школе, возможно, уже кое-что проходила по историческому материализму.
Наверное, ты уже знаешь, что на основе экономических отношений, как говорит Маркс,
развивается культура, мораль, право, короче вся идеальная надстройка. И в эту идеальную
надстройку входят и отношения между мужчиной и женщиной. Хотя любовь и природное
отношение, тем не менее со временем и она развивается соответственно экономическим
отношениям. Но не у всех людей с одинаковой скоростью – также как идеальная
надстройка вообще гораздо дольше, чем экономика, сохраняет пережитки прежних эпох.
И, к сожалению, дело обстоит так, что на основе своего векового господства мужчина и
сегодня, несмотря на равноправие женщины, по крайней мере в СССР, хочет в большинстве
случаев быть господином в любви.
Ты думаешь, какое отношение все это имеет к Свету, к твоему большому
разочарованию? Ты не понимаешь. И я тебе объясню, каким образом это и есть ответ на
твое письмо.
Ты была, как ты пишешь, со Светом в хороших дружеских отношениях. Вы обо всем
разговаривали, учились друг у друга. У вас была дружба того рода, какая бывает и между
девочками, с той разницей, что вы рассуждали и о проблемах, которые играют у мальчиков
и девочек вашего возраста огромную роль. В большинстве случаев вы был одного и того же
мнения, а если и нет, то один мог другого переубедить и позиции становились
одинаковыми. Но тут Свет захотел нечто большее, чему твое личное «Я» воспротивилось
cmp4=j6d
215/347
–
и по праву, но об этом немного позже. Ты пишешь сама, что следила за тем, чтобы Свет
держал себя в руках, что он не позволял себе поступить плохо, что он – как он сам сказал –
тебя боялся. А теперь подумай: боятся ведь только человека, по отношению к которому
чувствуют себя неуверенно, о котором не знают, как с ним справиться, как подчинить
себе. Над человеком, с которым не все позволено, невозможно господствовать, он не
подчинится. Человек, который требует от другого держать себя в руках, такой же
сильный, он не подвластен. И как ты видишь, в Свете, пусть неосознанно, но проявилось
столетиями культивируемое чувство господства. Девочка должна позволять целовать и
обнимать себя тогда, когда захочет он. А если она не подчинится, то просто найдут себе
другую, которая подчинится. Ты видишь, что в Свете победило чувство господства? Если
он видит в девочке равноправного человека, если уважает ее личное «Я» и ее действительно
любит, то он уважит чувства девочки и не потребует того, к чему она не готова, он с ней
все обсудит, возьмет себя в руки и дождется того времени, когда и девочка в этом
отношении с ним совпадет.
Таких мальчиков и мужчин еще очень много. И когда они потом женятся, то
считают ниже своего достоинства заниматься домашними делами. И даже тогда, когда
жена работает, они не признают в домашнем быту, в своих собственных четырех стенах,
то равноправие, за которое сами борются в политической сфере. В большинстве случаев
дело обстоит так, то жена, помимо работы на производстве, имеет гораздо больше дел в
домашнем хозяйстве, чем мужчина. И это воспринимается мужчиной как само собой
разумеющееся, да и многими женщинами тоже. И твоя вожатая, и товарищ Зюзина, и
товарищ Антоненко и все те дети, которые хотели утешить тебя тем, что, мол, все
мужчины такие, показывают этим, что они относятся к тем женщинам, которые не
видят ничего унизительного в таком обращении с собой со стороны мужчин и не
понимают, что оно есть вековой пережиток воспитания. Они женщины, которые не
хотят быть ничем иным, чем только женщинами.
Я также не того мнения, как твоя вожатая, товарищ Зюзина и товарищ Антоненко,
которые объясняют поведение Света тем, что Свет, мол, в том возрасте, когда ему
нужна девочка. Во-первых, вы далеко не в том возрасте, когда «нужна девочка». Так
вообще не может стоять вопрос. «Нуждаться в девочке» означает только то, что
человек слишком сильно живет своими зовами природы, они цветут в нем пышным сорным
цветом и властвуют над ним. Такой человек не находит в себе достаточной твердости,
разумности, а также идеализма для того, чтобы дать этим в основе своей здоровым
природным зовам возможность расцвести в более красивый букет. Сознательный человек –
господин своих природных потребностей и он никогда не позволит себе оказаться у них в
плену Сознательный человек, если заметит, что природные потребности ему начинают
досаждать, возьмет себя в руки, отвлечется, займется спортом, будет работать,
учиться. В жизни, заполненной спортом, работой, учебой не «нужна девочка », тут нужен
человек, нужен друг.
Находитесь ли вы в том возрасте, чтобы любить? Траутхен, вы находитесь в начале
большой любви. Вы часто влюблены. Но до подлинной, большой любви еще есть и должно
пройти время, иначе это не любовь, а полное подчинение животным инстинктам.
Но ты же должна и хочешь быть сознательным человеком. Ты так хорошо написала
нам, что хочешь в первую очередь быть человеком, а уже потом женщиной. Это
правильно, Траутхен. Это уже знак того, что ты всегда будешь следить за своими
природными зовами и не дашь им себя подчинить. В этом проявляется и то, что ты не
хочешь быть среди тех женщин, которые продолжают разрешать угнетать себя, а среди
тех, которые хотят целиком и полностью реализовать свое равноправие и предстать в
обществе цельным человеком. Что сказали бы о мужчине, который целиком растворяется
в любви, для которого не существуют другие интересы? Он не цельный человек. А о
женщине, которая целиком отдается обслуживанию и подчинению мужчине, и не
cmp4=j6d
216/347
обнаруживает других интересов? Такая женщина нравится многим мужчинам – именно
потому, что так они могут господствовать. Но мы живем в такое время, когда девочкам
и женщинам открыты все пути. И чем девочка сознательней, тем больше она стремится
быть в обществе цельным человеком, а не только женщиной для мужчины.
Конечно, очень хорошо, когда в жизни ты с другим человеком становишься близкими
друзьями. Но это нелегко выбрать другого человека в качестве друга, рассказывать
другому, до того чужому человеку, обо всем, полностью раскрыть свою душу и обменяться
душами. Нужно искать, взвешивать , и если выбор сделан поспешно, то наступает
быстрое разочарование. Но, Траутхен, ты поступаешь правильно, если о потере Света не
жалеешь. Наверняка ты видела в нем друга, и еще не знаешь, ошиблась ты в нем или нет. А
тут приходят еще и глупые люди и дети, и хотят тебя утешить тем, что говорят тебе,
Свет тебя, мол, любит, и только «играет» с тобой, притворяется перед тобой. Траутхен,
разве не восстает вся твоя гордость против того, чтобы быть использованной каким-то
мальчиком в качестве игрального мяча? Первый принцип дружбы – честность . А чувствами
другого человека не играют.
Траутхен, не печалься. Ты еще так молода. Ты узнала еще так мало людей и многих
еще узнаешь. Друга, которого выбирают себе на всю жизнь, надо выбрать, его надо узнать
в самых разных жизненных ситуациях, в легких и трудных, в счастливых и грустных. И это
процесс не нескольких дней, и не недель или месяцев. Чтобы действительно узнать человека
нужно немного больше. И в этом процессе узнавании друг друга, в этой притирке
характеров, в этой взаимопомощи развивается нежно и чисто прекрасная любовь. Но до
этого у вас, Траутхен, еще куча времени.
Будь со всеми одинаково хорошо дружна, Траутхен, не выбирай поспешно. Взвешивай
хорошенько, и тогда ты избежишь новых разочарований. Не все мальчики такие, как Свет.
Свет уже был гораздо лучше, чем большинство ребят, уже серьезней и сознательней, но
недостаточно хорош для моей Траутхен. И у моей Траутхен есть определенный идеал. И,
Траутхен, хотя нет людей без недостатков, на свете много мальчиков, которые гораздо
ближе к твоим представлениям и идеалам, чем Свет. Есть мальчики, которые видят в
девочке равноправного человека и уважают ее личное «Я».
Траутхен, еще у тебя есть большой вопрос. Ты хочешь знать, каким был твой папа,
когда он был мальчиком. Возможно, что папа напишет тебе об этом сам. Как видишь, в
этом уже таится часть ответа на твой вопрос. Неужели ты думаешь, что между мной и
папой есть секреты, особенно, если это касается наших детей? Траутхен, твое письмо ко
мне было и письмом для папы. Он тоже принимает участие во всех твоих вопросах и
ответит тебе сам на свой манер.
А теперь еще немного о том времени, когда мама и папа познакомились. 16 было маме
и 19 папе, когда мы первый раз сознательней взглянули друг на друга, когда из всего круга
молодежи в комсомоле немного выделили один другого. Мы играли брата и сестру в одной
пьесе и оба сочли брата, или сестру довольно симпатичными. А когда мы потом
встречались на совместных собраниях наших групп – мы принадлежали к разным ячейкам –
каждый искал другого и радовался, если мог перекинуться парой слов. А по воскресеньям,
когда предпринимались совместные с другими группами загородные походы, так много надо
было обсудить с многими из товарищей. И мама и папа, тогда Лисхен и Фриц, чувствовали,
что как раз то, что рассказывали Фриц или Лисхен, более всего приходилось каждому из
них по душе. И знаешь, что мне более всего нравилось в твоем папе, так это то, что он со
всеми был одинаково мил. В то время, как остальные парни в этом возрасте «нуждались в
девочке», выбирали себе девочку и ее целовали, папа был одинаково мил со всеми и не
«нуждался в девочке». Он был настолько одинаков со всеми, что твоя мама даже не
замечала, что она ему все же немного милее других. Но мама знала одно – Фриц из всех
парней нравился ей больше всего. Но друг другу мы обо всем этом не рассказывали. Мы
только внимательно наблюдали друг за другом, и каждый радовался, если замечал, что
cmp4=j6d
217/347
нравится другому. И так мы наблюдали все больше и больше друг друга и все больше
разговаривали друг с другом. Но то, что мы любим друг друга, мы только чувствовали, но
об этом не говорили. Каждый из нас боялся, что нежный цветок любви, который рос,
расцветал не с одинаковой силой. И тут однажды Фриц получает маленькую открытку от
Лисхен. Ей тем временем исполнилось уже 18 лет. А на открытке было написано
следующее: «Я еду в Эссен. Кто знает встретимся ли мы в жизни еще раз. А потому до
свидания». А Фриц ведь совсем не знал, что Лисхен хотела уехать. И чтобы еще раз
увидеться, он тут же примчался на работу, чтобы сказать до свидания. И он принес книгу
на память. А потом Фриц и Лисхен пошли пешком весь путь от работы до дома. И когда
они расстались, то уже были хорошими друзьями. И Лисхен уехала в Эссен, а Фриц остался
в Берлине. А потом Лисхен уехала в Москву, а Фриц все еще оставался в Берлине. Но между
Эссеном и Берлином, и Москвой и Берлиной так и летали письма взад и вперед, в них
рассказывалось о пережитом, и немного и о том, как друг друга любят. И в это время
любовь росла в обоих с одинаковой силой. Почти два года Лисхен была далеко от Берлина.
Но когда она вернулась, ей тем временем исполнилось уже 20 лет, она уже знала, что в
Берлине у нее есть не только мама и папа, но и настоящий друг. И этот друг – твой папа.
Ты видишь, твоя мама старательно и осторожно выбирала, и не разочаровалась.
Итак, Траутхен, я затронула разные проблемы. Ко всему можно было бы добавить
еще очень многое. Подумай обо всем и напиши мне обо всем, чем полно твое сердце. Твоя
мама тебя понимает и хочет тебе помочь справиться с большими проблемами жизни. Я
хочу, чтобы ты выросла цельным, сознательным человеком.
Твоя мама».
Мамино письмо произвело на меня огромное впечатление! Я была в таком восторге,
что тут же сделала, весьма неуклюжий, построчный перевод письма с немецкого на русский,
и отправила его Эльге.
Думаю, что мамина позиция на многие годы определила мое отношение к любви и
мальчикам. Я решительно не хотела больше влюбляться до "положенного срока" и
преуспела в этом по возвращению в Москву. Это было не трудно, потому, что школы с 1943
года стали раздельными для мальчиков и девочек, а, следовательно, наш десятый класс в
московской школе был теперь только девчачьим, и влюбляться было не в кого.
Я не хотела быть женщиной, подчиненной мужчине, живущей ради него. Любовь, в
моем представлении, должна быть прекрасна, но она не единственное, чем я собиралась
жить. Во всяком случае не любовь цель моей жизни – так я чувствовала в унисон с моей
мамой, и боролась со своей тоской по Свету со всей присущей мне силой воли. Маме я
ответила на ее большое письмо коротко, между других тем, 3 июля.
"Den Brief von Mama habe ich bekommen. Ich habe Mama sehr gut verstanden. Mama fragt,
ob ich nichts dagegen habe, um fuer Swet als Spielball zu dienen. Mama, als Swet in seinem
Tagebuch einmal schrieb, dass ihm scheint, dass er manchmal Lalja liebt, und er mir nachher
sagte, dass das eine Taktik war, und auch die Wojataja sagte dasselbe, antwortete ich, dass ich
ohne verschiedenen Taktiken bef reundet sein will. Ich belog ihn nie, er mich aber doch (das habe
ich erst jetzt erfahren). Ich gab ihm mein Tagebuch, er mir seines. Aber er schrieb ja nicht alles
rein! Und ich war so dumm und glaubte ihm immer, stellte ihn mir viel besser vor, als er ist.
Vielleicht war er auch besser, denn jetzt gefaellt er mir gar nicht, und ich haette mich um keinen
Preiss mit so einem, wie er jetzt ist, befreundet. Mir scheint es sogar, dass er mich irgenwie
gekraenkt hat, weil er mich belog. Aber jetzt gefaellt er mir wirklich nicht".
«Письмо мамы я получила. Я маму очень хорошо поняла. Мама спрашивает, согласна
ли я быть в руках у Света игральным мячом. Мама, когда Свет в своем дневнике однажды
написал, что ему кажется, будто он иногда любит Лялю, и он мне сказал, что это была
тактика, и вожатая сказала то же самое, я ответила, что хочу дружить без всяких
тактик. Я никогда его не обманывала, а он меня – да, (я узнала об этом только сейчас). Я
cmp4=j6d
218/347
давала ему свой дневник. Он мне свой. Но он писал в нем не все! Я была так глупа, что
верила ему во всем, представляла его себе гораздо лучшим, чем он был на самом деле.
Может быть он и был тогда лучше, но сейчас он мне совсем не нравится, и я ни за что на
свете не стала бы дружить с таким парнем. Мне даже кажется, что он меня как-то
унизил, тем, что обманывал меня. Но теперь он мне действительно не нравится».
А этот раз я с мамой во всем была согласна и ни с чем не спорила. Тогда.
А сегодня я гляжу на мамино письмо иначе. Оно, по существу, документ-
свидетельство моральных установок поколения начала ХХ века, той его части, что хотела
порвать с устоями ХIХ века, но не замечало, что само в плену христианской морали и
векового презрения Европы к сексуальным потребностям человека. Животными
инстинктами называет мама сексуальные желания, пробуждающиеся в по дростках в
возрасте, когда «еще не время любить». Сама того не желая, мама низво дит сексуальные
чувства до некого греха, с которым надо бороться путем физкультуры, труда и умения
держать себя в руках. Сами по себе – они нехорошие. Хорошие мальчики не «нуждаются в
девочке».
И если ХIХ век в Европе «освящал» секс только через акт деторождения, то ХХ век
сделал шаг вперед, но тоже «освящал» – теперь посредством любви. А без нее – грязь,
подчинение «животным инстинктам». И ни малейшего представления о периоде
гиперсексуальности, когда большинству мальчиков притягательны почти все девочки.
Полно е неведение о необходимости познать себя не только как личность, «полезную
обществу», но и как сексуального партнера, чтобы стать счастливым с другим человеко м в
самых интимных отношениях. Мама «выбирала папу» через двухлетнюю переписку – чем не
ХIХ век! – познавала его душу. А тело? «Только за руки держали друг друга однажды в
палатке во время похода» – призналась мама мне, Рольфу и Вольфу, когда мы попросили
рассказать нам исто рию любви мамы и папы. Я спросила сво ю со всем уже старую маму
более прямо о женских радостях, и она сказала: «Папе было трудно со мной». И добавила
«Он считал меня хорошей матерью и плохой женой. Но мы держались друг друга».
После папиной смерти мама на несколько лет потеряла способность чему-нибудь
радоваться. Она любила своего Фрица, выбранного в юности на всю свою жизнь. Но...я не
думаю, что мама была стопроцентно счастливой женщиной. Секс для нее все-таки оставался
«животным инстинктом», а не природным источником наслаждения. И хорошим парнем
оказывался тот, кто «не нуждался в девочке», т.е. юноша либо с малыми сексуальными
потребностями, либо с запоздалым развитием, или спасавшийся онанизмом.
Ну, а папа?
Папа мне на мое письмо о Свете ответил не сразу. Не знаю почему. Но сейчас я думаю,
что, возможно, он не во всем был согласен с мамой, а возражать ей не захотел. А потом все
же решил, что выступит с мамой единым фронтом, свое мнение оставив на потом. Вот что
папа мне написал (письмо не сохранилось, цитирую по отрывку из моего письма Эльге):
«Ты, Траутеляйн, должна себе стать ясной, что тебе еще рано дарить свое сердце.
Если ты это опять сделаешь, ты опять разочаруешься, ты ведь далеко еще не готовый
человек, и это не ошибка, только нельзя забывать, сперва надо кем-нибудь стать, быть
совершенно самостоятельным человеком, прежде чем свое сердце на всю жизнь дарить
другому. Попробуй сделать как твой папа, будь со всеми одинакова мила, будь всем
хорошим товарищам, не разрешая никому нежностей, потому что моей Траутхен
разрешается в этом отношении быть гордой девушкой. Работай, учись, подари свое сердце
сейчас братишкам. И если опять в твоем сердце зажжется огонечек для хорошего
товарища, тогда оставь его только огонечком, о котором ты одна только знаешь, пока он
(огонечек) станет пламенем, должно пройти много времени, но тогда оно будет хорошим и
cmp4=j6d
219/347
священным».
Меня как девочку папа вообще не воспитывал, советов как мужчина не давал. Только
однажды, преподнося мне духи, заметил: «Женщина должна душится чуть-чуть, почти
неуловимо, тогда мужчине захочется быть ближе и ближе, чтобы уловить запах». А я
вообще не душилась! И подарок был пальцем в небо.
Мама о папе написала мне не правду. А папа мне о себе ни в чем не признался.
Папа на самом деле вовсе не был хорошим мальчиком, который "не нуждался в
девочке». Но узнала я об этом только после маминой смерти. В юности мама вела дневник, в
котором разговаривала с папой. когда бывали они в разлуке и после ее смерти он стал мне
доступен.
И вот 26 февраля 1922 года мама пишет о чистой любви.Это тот период. когда между
Лисхен и Фрицем по Германии летают письма и мама верит, что папа "не нуждается в
девочке". А папе уже 21 год! А маме 18.
"Düsseldorf, 26. Februar 1922.
Nach einer Wanderung mit der Düsseldorfer Jugend. Ich war den ganzen Tag mit ihnen, habe
mich ganz auf sie eingestellt, doch am Abend ging ich wieder einmal abseits. Die Wanderungen
sind wohl Befriedigung für die Jüngeren, doch für uns Ältere, die wir immer geben, nicht. Für mich
wenigstens nicht. Darum war mir am Abend so leer, ich mußte allein gehen und an Dich denken.
Wärest Du hier, wir hätten sprechen können über alles das, was am Tage vorfiel und über Anderes.
Wir haåtten dann auch nehmen können.
Ich bekam ein Schneeglockchen geschenkt. Der ersten Frühlingsbote, Du solltest es haben.
Weißt Du, es ist das Symbol der Unschild, der Reinheit des neuen anbrechenden Lebens. Auf die
Begebnisse des Tages war mir das Schneeglockchen eine Antwort.
Mein Freund. Vor kurzem schon schrieb ich so fragend über die sexuellen Nöte. Heute nun
auf der Wanderung boten sich mir wieder Beispiele für das, woran ich verachtend vorübergehen
wollte. Da bekam ich das Schneeglöckchen, in mein Herz zog der Glaube und auch die Zuversicht,
daß einmal doch die Reinheit siegt, daß es überhaupt noch Reinheit gibt. Ich mußte an Dich denken
und Dir die Blume senden. Wir wollendie reine Liebe leben, das Schneeglockchen ihr Symbol ist."
«Дюссельдорф. 26 февраля 1922.
После загородной вылазки с дюссельдорфской молодежью. Я целый день провела с
ними, настроившись целиком на них, но вечером я в который раз ушла в сторону. Такие
походы, наверно, даруют удовлетворение юным, но не нам, старшим, которые только
дают. Мне, во всяком случае, нет. Поэтому мне было вечером так пусто на душе, я должна
была побыть наедине и помечтать о тебе. Если бы ты был здесь, мы могли бы говорить
обо всем, что происходило днем и о многом другом. Тогда и мы могли бы что-то получить.
Мне подарили подснежник. Первый вестник весны, я дарю его тебе. Знаешь, этот
цветок символ невинности, чистоты, зарождающейся новой жизни. На события дня
подснежник был мне ответом.
Мой друг, недавно я спрашивала в письме о сексуальных потребностях молодежи.
Сегодня, во время похода я снова столкнулась с примерами того, мимо чего я хотела
пройти с презрением, будто этого и не существует на свете. И тут мне подарили
подснежник, и в мое сердце пришла вера и даже уверенность, что все же победит
чистота, что вообще еще существует чистота. Я не могла не подумать о тебе и не могла
не послать тебе этот цветок. Мы хотим жить чистой любовью, подснежник – ее символ».
А на полях, карандашом внесена более поздняя запись:
"Geschrieben an dem Tage, da Gertrud sich Dir gab."
«Написано в тот день, когда тебе отдалась Гертруда».
cmp4=j6d
220/347
Мама, моя бедная мама, не смогла признаться пятнадцатилетней дочери, что и мой
отец когда-то, уже любя свою Лисхен, «подчинился животному инстинкту». А я, только
сейчас, перечитывая мамино письмо , поняла, что на мой прямо поставленный вопро с о
папе, мама мне тогда так и не ответила.
Не зная истины, я, пятнадцатилетняя, в 1942 году гляжу теперь на мир сквозь призму
маминого письма, оно царит в моей душе, со всеми правдами и неправдами, включая и
презрение к «живо тным инстинктам».
Не знаю, но возможно, если бы я тогда знала «правду о папе», в моей жизни, во всяком
случае, в первой ее половине кое-что было бы иным. Я слишком сильно любила свою маму,
чтобы не поверить ей, не принять ее позицию как свою собственную.
Да и не отличалась моя точка зрения на сексуальность как на "животный инстинкт" от
маминой, особенно когда речь шла о моей сопернице Люсе, а не обо мне самой (тут я еще
разрешала себе неко то рые сомнения в истинно сти постулата о необходимо сти сдерживать
"природные потребности", не они влекли меня к Свету).
Люся
2 июня 1942 го да. Травка Эльге.
«Перед отъездом из Захарино я спала на улице. Лялька пришла ко мне и рассказала
следующее. Пришли к ней Свет и Люся. (Лялька с Люсей раньше дружила. Свет у них в
деревне каждый день бывает, там живет его братишка. А Лялька жила отдельно от нас,
в деревне со своей мамой). Сперва посидели, поговорили, потом Люся легла Свету на колени,
а Свет начал ее гладить. Лялька закрыла глаза и хотела заснуть. Ей было жутко
противно. Люся хохотала, Лялька говорит, что жутко противно и искусственно, била
Света по лицу веткой сирени, а он ее целовал. И все это при Ляльке, они знали , что она не
спит. «Мне было так противно, жутко, ведь это им не дом для свиданий, да еще при мне.
Не могу, у меня перед глазами все еще эта картина вертится. А Люська ведь мне говорит,
что она Света ненавидит, и разрешает ему такие вещи, противно», говорит Лялька. И,
правда, Аким, ведь это пошло, понимаешь, пошло. Я ему даже прикасаться к себе при
других не позволяла. Помню, как я на него злилась, когда он при других старался намотать
мои волосы себе на палец. А эта? Зачем всем показывать: вот что мы делаем. Я бы сдохла,
да не поступила бы так. Может, если бы прощалась с любимым человеком, я бы смогла его
поцеловать при всех, но ведь не ласкать друг друга при всех. Ведь даже взрослые, муж с
женой, не сделали бы этого.
Свет очень унижается перед Люсей. За всякий пустяк, пусть, даже если она
виновата, он просит прощения. Ему, наверно, страшно, что она уйдет к Борису. Свет еще
не приехал из Захарино, караулит там вещи, так Борис уже вчера вечером был у нее в
комнате и сидел у нее. Не знаю, чем все это кончится, только кончится должно. Свету,
кстати, почти все надоедают одним и тем же. Мать пишет, что ее симпатия на стороне
Травки. Мольтке (это одна из наших женщин) ему недавно при Люсе сказала «А все-таки
Травка в тысячу раз лучше Люси, она умная, серьезная девочка, а ты совсем не умеешь
разбираться в людях. Я Травку очень люблю». Света это очень злит.
Бедненький, хоть бы ему обо мне ничего не говорили. К чему все это, зачем? Чтобы
заглушить в себе все, я теперь часто думаю и вспоминаю Эрьку. Представляю себе, что в
«Лесной» вдруг приезжаешь ты и Эрька. Интересно, чтобы я чувствовала. Я себе сейчас
даже нашу встречу представить не могу. Что мы будем говорить в первый момент? Ну,
хватит».
Мне, значит можно для того, чтобы «заглушить все в себе» начать мечтать о другом
мальчике, об Эрьке Толстове, моей симпатии в 6 классе. А Свет не имеет права спасаться
бегством от мучительницы – Травки, которая то любит его, то не любит, а к тому же еще и
cmp4=j6d
221/347
на Сергея заглядывается?
До чего же странная логика у меня, обиженной девочки.
ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА
Сбор металлолома. Выступления в госпитале
Май 1942 го да. Травка Эльге.
«Мне по комсомольской линии поручили сбор метала в нашем классе. Принес только
один парень да я – больше никто. У них такое настроение – каждый, мол, год собирают, а
все толку мало, только валяется метал в школе, да и все. Я думаю собрать наше звено в
интернате и нашим звеном пойти на станцию на сбор метала, принести метал в школу и
эти показать пример другим и может даже сагитнуть класс пойти всей оравой на сбор
метала.
Три палаты в госпитале мы оформили. Теперь ждем только бойцов. Завтра пойдем
второй раз выступать. Я, между прочим, тоже выступаю. Читаю отрывок из «Мцыри». У
нас мировой хор. Мне очень нравится, когда поют «Вниз по Волге реке» и песню о
каторжниках. У нас в интернате довольно хорошая самодеятельность».
Помощь отстающим в учебе.
15 мая 1942 го да. Травка Эльге.
«Теперь об общественной работе. Поручили в классе сбор метала. А тут такие
«несознательные» элементы, что не охота им тащить лом. Я уже плакат написала,
принесло всего 10 человек из 31. Но приносят помногу, но я надеюсь, что все-таки принесут
все, уже некоторые сдаются и принесут на полдороги, бросят, а на следующий день дальше
тащат. Но в моем классе дело обстоит лучше, чем в других, меня это радует.
В звене тоже не плохо. Дали обязательство иметь 40 % хороших и отличных
учеников. Эту часть выполнили, может даже перевыполним. И не иметь ни одной плохой.
Тут дело стоит за Персиком по алгебре. Она знает теорию на хорошо, даже лучше, но вот
с внимательностью дело никуда не годится – вместо + ставит -. Вместо три ставит
пять. Ну, и получается, что ход решения верный, а ответ никуда не годится. А если взять
Вовку Соколова (мой второй прикрепленный), то я просто удивляюсь, как он переходил в
следующие классы. Он даже перемножить простые дроби не может. Но у него пос.!
Персик знает лучше его алгебру и ей грозит плехан.! Волынка жуткая».
УЧЕБА
Итоги учебного года
Занятия в школе, включая экзамены за восьмой класс, закончились в конце мая, и в
письме от 1 июня я сообщаю Эльге о результатах.
1 июня 1942 го да. Травка Эльге.
«Дорогой Акимчик! Здравствуй! Я долго тебе не писала, но ты еще дольше. Не
хорошо, надо писать чаще. У меня много новостей. Во-первых, я отличница в 4-ой
четверти, на испытаниях и в году. На испытаниях наш директор интерната Ляльку и меня
крепко поблагодарил за «блестящий ответ» (это по его словам). А представитель из РОНО
на мой ответ по геометрии сказал: «Вот это ответ». Так что, как видишь, все в порядке.
По литературе у нас были три темы: «Воспитание Митрофанушки», «Светское общество
по роману «Евгений Онегин» и «Сравнительная характеристика Онегина и Печорина». Весь
cmp4=j6d
222/347
класс выбрал первую тему. Только один парень вторую, да я с Сергеем третью, она , по-
моему, самая интересная. Из класса только Лялька и я получили «отл» за сочинение. Она
писала «Митрофанушку».
Кстати, наше звено на первом месте. У нас сто процентов успевающих учеников.
Наряду с другими звеньями 50 % хороших и отличных учеников. Но у нас больше отличников
–
5 человек, так что мы, которые в течение года выше третьего места не были, стали к
концу года первыми из пяти звеньев. Знаешь, я рада».
Как все здорово! Интернатские одна семья.
15 мая 1942 го да. Травка Эльге.
«Элюшка! Ты себе представляешь, как у нас в спальне, в классе сейчас здорово. Вот
представь себе такое явление. Ест Вовка в классе корку, потом положил ее на край парты
и с чем-то наклонился ко мне в книгу. Потом, когда прочел то, что нужно, захотел взять
корку, а Кузя ее уже съела. Знаешь, представь себе это в нашей школе. Ведь никогда этого
не было. А мы, интернатовские, так сдружились, будто действительно одна семья. И
здорово так. Ты себе, наверное, это представляешь. Мы, конечно, тоже ругаемся и
обижаем друг друга. Но, знаешь , я как-то научилась не обижаться, забывать обиды.
Если у кого-нибудь нет чего-нибудь, то возьмет у другого. У нас на спальню только
одна коробка зубного порошка, одна гребенка и два куска мыла. Если б мне это сказали в
Москве, я бы ужаснулась, а тут это выходит само собой. Мои ботинки у же разорвались,
хотя я их совсем не надевала – их носила другая девочка. У меня не было шарфа – мне его
дал тот, у кого был лишний. И мы как-то считает стыдным не дать штопку, иголку и
прочие вещи. И даже не дать откусить от хлеба с маслом считается очень плохо. И мы
даем друг другу и все очень здорово. Ты меня понимаешь? Ну, хватит и об этом...
Я стала сближаться с Лялей, иногда даже кажется, что подружимся, не так как с
тобой, но все-таки».
«ЛЕСНОЙ КУРОРТ»
ИЮНЬ – СЕНТЯБРЬ 1942 ГОДА
ПРОЩАЙ ЗАХАРЬИНО!
Кончился учебный год, и старшие воспитанники интерната снова переселились в
«Лесно й курорт». Расставание с Захарьино было грустным, а возвращение в «Лесной»
насыщенным конфликтами. Реальными? Выдуманными? Для меня, пятнадцатилетней,
жизненными.
"Противные взрослые"
2 июня 1942 го да. Травка Эльге.
«Сегодня первый раз проснулась в «Лесном». Вчера мы переселились из нашего
Захарино в «Лесной». Нам дали очень хорошие комнаты. Мы с Лялькой вдвоем занимаем
мировенькую комнату, она светленькая, солнечная. Ты понимаешь, как нам будет здорово
делать уроки?
В школу нам придется идти за пять километров и переезжать реку...
Из Захарино нам не хотелось уезжать. Мы там свыклись, сдружились, привыкли к
местам, у нас все было там по семейному. В «Лесном» нас зовут захаринцы или
cmp4=j6d
223/347
захаринские.
У нас там в Захарьино много комаров, но все-таки там очень хорошо. Мы, например,
могли спать на улице, взрослых было не много, да и то «свои». А здесь, проходишь к
столовой, а везде сидят мамаши и оглядывают с ног до головы. И не так просто, а все
кажется, что обсуждают, какая у этой девочки фигура, симпатичная или нет и
«примеривают» то, что слышали о данном человеке.
А слышат они жутко много. Ведь заявляли они осенью Сергею, что его приятель
Свет женился, что у нас скоро многих девочек в родильный дом отправлять надо, и прочие
такие гадости. Им просто делать нечего, у них тут все удобства – горячая и холодная
вода, в любое время душ и т.д. А когда некоторых переселяют теперь в Захарино, они
стонут: «Боже мой, да там воду качать надо». Пускай покачают. Посмотрим.
Вот смотри, сидят мамаши в «Лесном», им делать нечего, а белье казенное починить
не могут и начальство с надеждой ждет нас, чтобы мы помогли починить простыни. Я
считаю это просто несправедливым. Ведь им работать надо только три часа (так как
многие слабые), а нам семь часов, и они не могут выполнить сидячую работу! Мне бы
стыдно было, пусть мы починим все, я ничего не имею против, только меня зло берет на
мамаш. Пускай хоть не работают, да только чтоб сплетен не болтали и не смотрели
такими глазами. Они нам еще заявляют: «Да вы там так потолстели, словно на курорте.
Но если вас так кормить будут как нас, вы быстро сбавите». Бедненькие, они похудели, и
не будут нравиться здешним мужчинам, как их жалко, а мы, захаринцы там у себя ничего
не делали и потолстели. Бедненькие они, похудели. Знаешь, зло берет на такие разговоры.
Ладно, хватит об этом».
Вряд ли моя тогдашняя злость имела реальные основания. Но «бунт против взрослых»,
столь характерный для подростка, у меня явно не только затянулся, но и нарастал, обрастая
новыми мотивами неприятия всяких там «чужих мамаш». Моя мама написала бы мне, что
«опять ты взялась за старое», но, зная мамину реакцию, я благоразумно не делилась с ней в
письмах об этой стороне своей жизни. А вот Эльге излилась.
Не умела я еще понимать взрослых, не научилась отсекать сплетни ни от ушей своих,
ни от сердца. Вбирала в себя всякие глупости, и реагировала на них по-глупому.
Но не это, все же было главным в новых интернатских буднях. Снова наступил период
работы – в поле, на пилке дров, сторожихой, портнихой. Да мало ли кем еще. И теперь
опять рядом были братишки.
И продолжались мои муки из-за Света Рашевского.
СВЕТ РАШЕВСКИЙ
МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Продолжение агонии любви
11 июня 1942 го да. Травка Эльге.
«У меня было несколько дней, когда мне казалось, что я все-таки все поборю в себе. Но
вот переехали в «Лесной» и здесь было два каких-то бешеных дня. Мне говорили, что он со
мной подружится, он сам вел себя со мной очень хорошо, и многие просто сделали вывод,
что мы опять подружились. Да! «подружились» (читай с иронией). Получилась жуткая
чепуха. Он своим поведением вывел меня из равновесия, вселил надежду, а теперь целыми
днями сидит у Люськи.
Акимушка, я боюсь, что ты меня не понимаешь . Когда я одна, на меня такая тоска
нападает, что просто ужас. Тоска, пойми, скучно, тяжело без него. Хочется, чтобы он
рядом здесь был, а не в комнате сейчас у Люси. А в общем, глупости.
С Лялькой мы в очень хороших отношениях, много рассказывает друг другу. Мы с ней
cmp4=j6d
224/347
живем ведь вдвоем в мировой комнате(к ней часто приходит Свет, она говорит, что из-за
меня). У нас занавески, скатерть, на двери шторы. Чистенько, уютно, прямо как у девушек.
Аким, зачем ты не здесь?... Кажется, письмо получилось довольно воющее. У меня бывают
такие настроения, что выть готова , вот на работе увлекаюсь и забываю, а так нет».
Мистическое совпадение
17 июля 1942 го да.Травка Эльге
«Здравствуй, Аким Эльгович! Сейчас вспомнила и решила тебе напомнить тебе одно
интересное совпадение. Помнишь, в шестом классе я бегала за Сашей, и что он мне по
телефону сказал. Помнишь, я тогда говорила, что он обязательно дружит с какой-нибудь
Люсей, хотя Люсь я никаких не знала. Когда Эрька мне сказал, что влюблен в одну девочку
из 666 школы, я была уверена, что ее зовут Люсей. Это была не просто выдумка, а я это
как-то чувствовала печенкой. И вот, пожалуйста, ни у Саши, ни у Эрьки, наверное, не было
никаких Люсь, а вот у Света – есть . Интересно, правда?»
Мне снова противно
30 июня 1942 го да.Травка Эльге.
«Тоска, и не знаю от чего. Было два дня, когда я себя жутко не любила, была жутко
недовольна собой, и мне дружба со Светом казалась страшно пошлой с его стороны. И
это, впрочем, может быть, правда.
Сама посуди (мы с Лялькой сверялись с дневниками) 21 декабря 41 года он обнял
первый раз девочку (меня). 8 января 42 года (через 17 дней) обнял Ляльку и часто говорил ей,
что любит ее! А я, дура, как слепая верила ему, считала Сергея подлым, а Света серьезным,
мировым. Дура. Вышло как раз наоборот. Вспоминаю отрывок из его дневника: «Не знаю,
зачем я ей объяснился в любви, из этого ничего не вышло». Интересно знать, что он хотел,
неужели он считает, что любовь заключается только в поцелуях и объятиях?! Дальше
однажды записал «С Травкой дела идут очень хорошо» Я тогда на полях его дневника
надписала «что это за дела?». В своем дневнике он не писал он о том, что обнимал Лялю,
что говорил ей о любви. Ведь он обнимал ее несколько раз! И вот поэтому я жутко
недовольна собой, злюсь, что так ошиблась. Это какое-то противное чувство. Ничего
хорошего у меня не осталось к нему, осталось что-то другое, недоброжелательное. Мне
кажется, что он меня очень оскорбил чем-то, что очень меня обманул, и мне противно.
Знаешь, я сижу напротив него за столом. Он скажет мне что-нибудь и улыбнется, а
я или «не расслышу» или отвечу коротко без всякой улыбки. Я с ним очень холодная. Он
скажет что-нибудь, чтобы шутя задеть, а я отвернусь от него.
Я бы хотела его помучить, пусть он равнодушен ко мне, но все-таки его должно
задеть, что с ним даже говорить не хотят. А мне и вправду с ним говорить не хочется. И
знаешь, может быть не скромно, но мне все-таки кажется, что ему это неприятно. И он
себя хочет проверить, кажется ему или нет. Он часто спрашивает о каком-нибудь
пустяке, я спрошу что-нибудь у Ляли или Сергея, он ответит, и меня это радует. Я хочу
его позлить, сделать ему больно. Я бы ни за что не стала с ним мириться, не могла бы
простить все. Пускай обнимает Люсю (как он это рассказывает Сергею), пускай. А его
медленно начинаю ненавидеть за обиду, за его обман./ Далее неразборчиво/.
Недавно на политкружке я заметила вдруг, что Свет на меня уставился, и взгляд мне
показался жутко противным, мне показалось, что он смотрит не на человека, а на
девушку, смотрит красивая ли у меня грудь, лицо. Мне было противно и я, облокотившись о
стол, закрыла лицо руками. Меня это оскорбляет, не хочу сейчас никакой дружбы с парнем,
не хочу, чтобы меня обнимал, целовал кто-то . Не хочу, мне противно.
Свет не дружил, а просто был влюблен, если не хуже. А я дура, жуткая дура. Элюшка,
cmp4=j6d
225/347
я пишу, что мне было противно, когда Свет так смотрел. Это правда, и в тоже время, мне
хочется чтобы лифчик хорошо сидел, чтобы было красиво. Хочется, чтобы кофточка
сидела. Мне от всего этого так тяжело, это такие противные низкие мысли, но они у меня
есть, и что я могу с ними сделать? И от этого такая тоска! Не хочу, чтобы так
смотрели, но хочу, чтобы было красиво, и эта двойственность меня угнетает, от этого я
так недовольна собой.
Я даже сижу иногда перед зеркалом и смотрю на себя: «Ничего себе, красивая» –
думаю я. Ведь это противно, не хорошо. И ты не сердись на меня за это. Другой раз
смотрю и не нравлюсь себе, и меня это тогда огорчает. Ведь это так противно, так
противно».
Бедная я девочка, которая так хочет быть "только человеком", а женское так и лезет
наружу, без спро су. Куда деваться?
Мама мне никогда не говорила. что я красивая. И папа тоже этого мне не говорил.
Причина – боялись, что я стану самовлюбленной. И получалось, быть красивой – стыдно.
Короче, меня как девочку воспитывали неправильно и у меня начинают проклевываться
какие-то дурацкие комплексы.
Но, слава богу, здоровый дух взял вверх, и такое письмо – единственное в своем роде.
Света разбирают на комсомольском собрании
3 августа 1942 го да. Травка Эльге.
«У нас было комсомольское собрание. Обсуждали Дегтя, Соколова и Света. Первого
за несдержанность. Представь себе этого дурня, который хлопает по столу и кричит
«хватит», который слова не дает сказать выступающему, перебивает репликами и
считает, что это совершенно правильно, потому что доказывает его честность, что он
не переносит не капельки неправды. Дали ему строгий выговор, но не убедили его в том, что
он не прав.
Соколов. Обсуждался за воровство. Представь себе подленького человечка, который
всегда выкрутится, всегда невинен, ни в чем не сознается, ничего не читает. Его
исключили.
Свет. Обсуждался за прогул, грубость, отношение к матери, за лень . Сперва на
собрании немного грубил. Выступали о нем, все указывали на лень, грубость. Был серьезно
поставлен вопрос об исключении. Мы все волновались, не знали исключать или нет, уже
совсем было, решили исключить, если бы не его последнее выступление. Он дал честное
слово больше не грубить, просил подождать. Говорил, волнуясь. Дали строгий выговор с
последним предупреждением, перевели на положение рабочего, исключили из интерната. И
подумай, его подруга даже не выступила, ни в пользу, ни так. То же мне, друг называется.
Он говорит, что теперь понял свою ошибку, что дурак был раз грубил. Ну, подумай,
докатиться до того, чтобы чуть не быть выгнанным из комсомола».
Свет жалеет?
12 августа 1942 го да. Травка Эльге.
«Я тебе написала, что Свет пилит с Ниной К. Я тебе немного о ней писала, она
дружит с Сергеем. Она мне вчера рассказала, что когда они пилили, она Свету сказала, что
ей не нравится Люся, что она жалеет, что Свет со мной больше не дружит. «А мне,
думаешь не жалко?» – был ответ – «Только уж то, что было, не вернешь». «Да брось ты
эту Люську». На это он ответил, что не может как-то, вот если бы уехал, а так трудно.
Если бы ты знала, как он перед Люсей унижается, Элюшка. За него стыдно бывает.
Его мать ее однажды просто назвала шлюхой. Мне его мама в письмах шлет приветы, и
сказала, что я на Света очень хорошо умела влиять.
cmp4=j6d
226/347
Девчата на сенокосе однажды мне в один голос заявили, что Свет жалеет, что мы не
дружим, и часто на меня очень пристально смотрит. А я не замечаю. А недавно он меня
пригласил танцевать.
После комсомольского, на сенокосе, он стал очень хорошо работать. Но, Элюшка,
пойми, моя голова не хочет о нем думать, не хочет дружить, голова даже ненавидит за
обман. Голова хочет, чтобы он скорее уехал (а он должен скоро уехать в Москву), а что-то
другое во мне о нем думает. Я очень, очень хочу, чтобы он уехал, потому что эти
разговоры мне вредят.
Я думала, что все поборола, но оказывается не совсем. Но я считаю, что, если я
какими либо судьбами опять с ним подружусь, то я унижусь в собственных глазах.
Подумай, все это ему простить, забыть и в то же время хочется помочь ему убить в себе
лень. И я допускаю, что может быть дружба, но не на шаг дальше. А в общем лучше всего
вообще не связываться. Всего вероятнее связываться и не придется, и то, что я пишу
сейчас, потом окажется ужасно глупым, да и сейчас не блещет умом.
Подумаешь, он сказал что-то Нине, намекнул Ляле, она уже тут расписалась. Мне
стыдно, Элюшка, но все равно ты должна знать все плохое, что я думаю. Все эти
остаточки надо побороть, и это было бы легко, если бы он сейчас крепко бы дружил с
Люсей, и никто бы мне ничего не говорил. А так не больно то легко.
Знаешь, мне невольно пришла мысль, что сейчас делается попытка заштопать
дружбу, и есть два выхода: или дырка такая большая, что надо все выбросить, или надо
долго, упорно эту дырку штопать. «Заштопанная дружба»! «Хорошо звучит». Нет, Аким,
ее не надо штопать, так я думаю. А может попробовать – шепчет что -то . Вот это что-
то я не люблю, но оно есть.
Ты, Элюшка, должна сейчас помогать, но между прочим, этот вопрос, если можно
так выразиться, стоит совсем не резко и в общем я уверена, что надо все побороть, но
иногда прорывается. Противно сознание, что одна не справишься, что мешают. Элюшка, и
ты должна помочь, «прочесть лекцию». Элюшка, лекция нужна, чтобы в самом начале
убить это что-то . Элюшка, пойми меня, ведь иногда трудно бывает. Тем более, что мне
говорят, что душа у него хорошая. Элюшка, напиши, как бы ты старалась думать, что бы
делала, вообще советуй своей дурочке. Ну, пока. Крепко-крепко тебя целую. Травка».
Хочу Света помучить
31 августа 1942 го да. Травка Эльге.
«Недели две тому назад я два раза ходила с Сергеем в Баки выступать по радио. Но, в
конце концов, вышло так, что мне не пришлось выступать. Но это не важно. Важно то,
что мы с ним всю дорогу болтали по душам. Он мне рассказывал о своей дружбе с Ниной,
рассказывал про Света. Он говорит, что Свет очень жалеет, что не дружит со мной.
Ляльке Свет говорит, что он Люсю может поцеловать, когда ему вздумается, стоит ему
только захотеть. Сергей говорит, что Свет под дружбой с девочкой подразумевает
поцелуи и объятия и т.п . А так он жалеет о нашей дружбе, то выходит, грубо говоря,
Свету жалко, что он не может меня сейчас целовать, обнимать и т.п . Я об этом спросила
Сергея, он ответил: «Не знаю, может и об этом жалеет, только, мне кажется, что это
не так». А мне, Элюшка, в эти дни все это так надоело, так противно, что просто ужас.
Совсем недавно я задумалась о Свете и вдруг меня кольнула мысль – ведь он мне
совсем чужой. И, правда, Кимушка моя, я к нему ничего не чувствую, мне его сейчас даже
не бывает жаль, совсем чужой, только хочется ему нравится, чтобы его помучить,
отомстить. Это очень противно, но мне как-то хочется его помучить, хочется, чтобы он
жалел, что не дружит со мной. Но дружить с ним не хочется».
Такая вот собака на сене. Сама уже «равнодушна», а Свет пусть жалеет о потерянной
cmp4=j6d
227/347
дружбе. И мучается. Ничего себе любовь к друго му человеку!
Свет уехал в Москву
20 сентября 1942 го да. Травка Эльге.
«Из наших шесть человек уехало в Москву. Среди них Свет, Сергей и Деготь... Тебя,
наверное, интересует, как я попрощалась со Светом. Знаешь, я вообще с ним не
простилась. Я думала так, что если ему надо проститься, то пусть приходит, а я к нему не
пойду. В день отъезда мне было как-то чудно, я все сразу вспомнила, даже плакать
хотелось. На следующий день нам сказали, что, наверное, в Баки уедем, и я размечталась о
Баках, а о Свете думать было некогда. Так и прошло.
Между прочим, он Ляле сказал, что напишет мне письмо . Хочется мне его получить, я
не знаю, т.к. не хочу о нем думать (что мне удается). Но хочется, чтоб он просил
прощения за все.
Ну пока, пиши обязательно чаще, крепко целую, Травка».
БРАТИШКИ
Два часа скандала
7 июня 1942 года. Маме и папе.
"Liebe Mama und Papa!
Heute ist Freier tag, und ich schreibe Euch den versprochenen Brief. Eben hatte ich Die
Jungens bei mir. Ganze zwei Stunden mußte ich mich rumkrachen, um die Erlaubnis , die Jungens
zu nehmen, zu bekommen. Darum konnte ich nur zwei Stunden mit ihnen spazieren gehen. Wölfi
rannte sofort zu mur, als er mich sah. Ich wollte ihn mit mir nehmen, aber man erlaubte mir es
nicht, und darum mußte ich ihn wieder weggeben. Er war fast beim Weinen. Ich weinte nachher
auch. Mich kränkte das, daß man mir die Kinder nicht geben will und Müttern man sie gibt. Ich
ging zur Sawjedutschaja, zu ihrer Leiterin. Aber man gab mir die Jungens nicht: "Pionieren geben
wir die Kinder nicht." Dann ging ich einfach zu Gen. Mindin, und er schrieb sofort einen Zettel,
daß man mir die Jungens gibt. Da war die Sawjedutschaja wieder nicht einverstanden, wir gingen
zisammen wieder zu Gen. Mindin. Sie stritten eine Weile, er sagte, daß ich für die Jungens die
zweite Mutter bin und man mir die Kleinen geben muß. Am Ende bekam ich sie doch zu mir. Wölfi
wollte mit mir erst gar nicht richtig reden, da ich ihn ja belogen hatte: ich sagte, daß er mit mir
geht und gab ihn dann wieder in die Gruppe. Aber Rolf war sofort lustig und verlangte "gostinzew".
Ich gab ihnen Bonbons.Ich habe jetzt immer etwas Süßes für sie. Wir bekommen nämlich auch
Zucker-Bonbons, und ich hebe manche für die Kleinen auf. Rolf ist sehr aufmerksam. Wir haben
viele Mücken und Fliegen im Wald. Rolf riß mir einen Zweig ab und sagte: "Jage die Mücken weg.
Du hast welche, ich sehe es, jage sie weg." Wölfi zeigte Rolf, welche Blumen man pflücken darf und
welche nicht, weil aus ihnen Beeren werden. Wölfi aß seinen Bonbon später als Rolf. "Bratik, dai
otkussitj" (Brüderchen, gib mir was ab), sagte Rolf dem Wölfi. Wölfu erlaubte. Die Papageis haben
beiden sehr gefallen. Wölfi ist jetzt bald 5 Jahre alt! Wie schnell die Zeit vergeht! Ich lege Blumen
bei, sind solche, welche Wölfi und Rolf für mich gepflückt haben. Trautchen."
«Сегодня выходной и я пишу Вам обещанное письмо. Только что у меня были
мальчишки. Целых два часа мне пришлось скандалить, прежде чем получить разрешение
взять к себе ребят. Поэтому я смогла гулять с ними только два часа. Вольфи сразу
побежал ко мне, когда меня увидел. Я хотела его забрать, но мне не разрешили, и пришлось
его снова отдать. Он готов был заплакать. Меня обидело то, что мне не дают детей,
тогда как матерям дают. Я пошла к заведующей, нашей начальнице. Но мне ребят не дали:
«Пионерам мы детей не даем». Тогда я просто-напросто отправилась к тов. Миндину, и он
cmp4=j6d
228/347
сразу написал записку, чтобы мальчишек мне дали. Но заведующая снова была не согласна,
мы вместе пошли к тов. Миндину. Они некоторое время спорили, а тов . Миндин сказал, что
я для мальчиков вторая мать и что мне малышей надо дать. В конце концов я ребят
получила. Вольфи со мной сперва вообще не захотел разговаривать, так как я его
фактически обманула: сказала, что он идет со мной и тут же снова отдала его в группу. А
Рольф сразу был весел и потребовал гостинцев. Я дала им конфет. У меня теперь все время
есть что-нибудь сладкое для них, так как мы получаем сахарные конфеты и я собираю их
для ребятишек.
У нас много мошкары и комаров. Рольф сорвал прутик и сказал: «Прогони комаров, я
вижу их на тебе. Прогони», Вольфи показывал Рольфу, какие цветы рвать можно, а какие
нельзя, так как из них получатся ягоды.
Вольфи съел свою конфетку позже Рольфа. «Братик, дай откусить», сказал Рольф
Вольфу. Вольфи разрешил. Попугаи обоим очень понравились.
Вольфи теперь скоро будет пять! Как быстро проходит время!
Я прилагаю цветы, которые Вольфи и Рольф нарвали для меня».
Рольф нравится девочкам
10 июня 1942 го да. Маме и папе.
"Von den Kleinen weiß ich nichts Neues, nur daß Rolf unseren Mädels, die bei ihm arbeiten,
sehr gefällt. Ich küsse Euch beide. Euer Trautchen."
«О малышах не знаю ничего нового, только то, что Рольф очень нравится нашим
девочкам, которые у него в детсаду работают».
Лесные прогулки
3 июля 1942 года. Маме и папе.
"Die Kleinen nehme ich jeden Freien Tag zu mir. Man gibt sie mir frei. Bei mir essen sie
Bonbons, Rosinen, erzählen mir, was sie gemacht haben, wie sie Krieg gespielt haben. Rolf kennt
viele Liederchen. Er ist immer sehr lustig und schelmisch. Wölfi schämt sich vor anderen und
erzählt nichts, wenn jemand da ist. Wenn wir aber allein (er, Rolf und ich) im Wald spazieren, dann
erzählte er immerzu, f ragt, wie die Blumen heißen, welche Pilze man essen kann, und einmal
erzählte er: "A Ottik umrjot, on sjel diki luk." (Ottik wird sterben, er hat wilde Zwiebeln
gegessen.)Wir haben hier viele wilde Zwiebeln, man kann sie essen, aber den Kleinen erlaubt man
das nicht. Beide sprechen gut russisch, aber Rolf ein bißchen undeutlich. Beide verstehen kein Wort
deutsch, beide sehen gut aus, Wölfi ist dicker, Rolf braucht Schuhe."
«Малышей я теперь каждый выходной беру к себе. Мне их дают свободно. У меня они
едят конфеты, изюм. Рассказывают мне, что делали, как играли в войну. Рольф знает
много песен. Он всегда очень веселый и маленький шутник. Вольфи стесняется других и
ничего при них не рассказывает. Но когда мы одни (Рольф, Вольф и я) гуляем по лесу, он не
замолкает, спрашивает название цветов, хочет знать какие грибы съедобны, а однажды
рассказал: «А Оттик умрет, он съел дикий лук». У нас тут растет много дикого лука, его
можно есть, но малышам это не разрешают. Оба хорошо говорят по-русски, но Рольф
немного нечетко. Оба ни слова не понимают по-немецки, оба выглядят хорошо, Вольфи
потолще, Рольфу нужна обувь».
ВОЛЬФИН ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Вольфины проблемы с подарком
29 июля 1942 го да. Маме и папе.
cmp4=j6d
229/347
"Liebe Mama und Papa!
Wölfis Geburtstag haben wir gut gefeiert. Rolf hat Wölfi gratuliert und ein Küßchen
geschenkt, worauf Wölfi eine böse Miene machte. Ich fragte sie, was überhaupt Geburtstag ist, und
da sagte Rolf, daß man da viele Geschenke, Kekse und Bonbons bekommt. Ich habe ihnen noch
nicht alles geschenkt, nur das Gewehr, Malbuch, Bild für die Gruppe, Schippe, die Soldaten und ein
paar Süßigkeiten. Rolf rannte sofort an den Tisch, bemerkte die Süßigkeiten gar nicht. Er nahm die
Bausteine, Soldaten und das Buch in die Hände, drückte sie an die Brust und sagte: "Mojo, mojo."
(Meins, meins) Dann bemerkte er aber das andere und wußte nicht, wohin er das alles legen sollte.
Seine Augen guckten hin und her, bis er die Bonbons sah. Da legte er alles hin, nahm einen Bonbon
nach dem anderen und aß sie sehr ernst auf. Aber seine Augen lachten immer, und er wußte gar
nicht, was er mit so viel schönen Sachen machen soll.
Wölfi ist immer sehr schüchtern, wenn jemand anders im Zimmer ist außer mir und Ljalja.
Das war er auch an der Geburtstagsfeier (im Zimmer waren noch Mädels). Wölfi ging zum Tisch,
nahm sich die Bonbons und Kekse und begann zu essen. Die Spielsachen schienen ihn nicht zu
interessieren, Als aber die Mädels raus waren, guckte er sich alles an und erklärte: "ich will ihm
(Rolf) ein Pferd schenken, darf ich es?" "Natürlich." "Und die Kanone?" Er schenkte das dem Rolf
und beschäftigte sich dann mit den Spielsachen. Als ich ihnen sagte, daß Mama und Papa auch für
die Gruppe eine Schippe geschickt haben, f reute sich Wölfi sehr. Er guckte in den Kasten und sah
zwei Schippen. Als ich jedem noch eine Schippe gab, wunderte sich Wölfi: "Und wo sind die
anderen?" Er weiß doch, daß in der Gruppe viele Kinder sind.
Mit dem Schenken für ein Mädchen und einen Jungen gab's eine ganze Tragödie. Rolf machte
ein unzuafriedenes Gesicht, als ich ihm aber erklärte, daß alle Kinder doch etwas haben müssen,
nicht nur Rolf, und daß man immer auch anderen Kindern Spielsachen geben muß, war er
einverstanden, auch etwas zu schenken. Als er dann in die Gruppe kam, hat er ganz vergessen, daß
er nichts geben wollte. er setzte sich auf den Teppich, die Kinder umringten ihn, und er zeigte allen
die Geschenke. Nachher sah man ihn mit dem Gewehr, manche anderen Kinder gingen mit den
Bauklötzen, Rotarmisten, Pferde. Wölfi dagegen war sofort einverstanden, etwas zu schenken und
freute sich, für die Kinder "gostinzi" bringen zu können. Mit der Leiterin besprach er, den
Schaukelstuhl der Lenotschka und das Buch dem Pawlik zu schenken. und alles ging glatt. Als aber
die Leiterin beim Essen sagte, daß Wölfis Eltern etwas für Lenotschka und Pawlik geschickt haben
(weil sie ja nichts bekommen haben), und Wölfi es ihnen jetzt gibt, weint der Wölfi auf einmal:
"Nein, ich gebe es nicht, ich will selbst spielen usw.." Und weint so lange, bils die Leiterin die
Geschenke wieder in den Schrank legt. Lenotschka war sehr verwundert und sagte, daß Wölfi nur
spielen soll, sie will das Geschenk gar nicht. Als das Essen zu Ende war und die Kinder in ihr
Zimmer kamen, rannte Wölfi zum Schrank, und die Leiterin beobachtete, wie er schnell die Bonbons
und Kekse aufaß. Ich habe mit der Leiterin gesprochen, und wir haben beschlossen, daß sie, wenn
sie den Kindern Süßigkeiten gibt (es wird doch immer alles Geschickte geteilt), dem Wölfi aber
nichts gibt oder nur sagt, daß alle Kinder alles teilen, nur Wölfi nicht, und daß das sehr schlecht
ist. Und wenn Wölfi zu mir kommt, bekommt er weniger Süßigkeiten als Rolf, bekommt aber welche,
die er selbst in die Gruppe bringt und selbst der Leiterin sagt, warum er sie bringt. Und wenn er
das gut macht (ich sage es ihm nicht), aber dann bekommt er noch Bonbons. Ist das richtig? Mich
freute sehr, wie gut Rolf war, aber daß Wölfi so gehandelt hat, tat mir weh. Ob er alles verstehen
wird? Aber er ist doch eigentlich schon5 Jahre alt, er wird wohl doch verstehen, daß er schlecht
gehandelt hat. Mit seinen Spielsachen will er niemanden spilen lassen, und wenn irgend etwas
jemand nimmt, tut er so, als ob er es gleich wegnimmt. Die Schokolade haben beide mit in die
Gruppe genommen, und Wölsfi bekommt immer zwei Stückchen, wenn er artig war.
Ich habe alle Sachen der Jungs durchgesehen, alles kaputtige rausgenommen und jetzt flicke
ich es. Ich schicke die beiden wollenen Jacken, die Gamaschenhosen und das russische Hemd. Das
letzte kann ich nicht flicken (ich habe keinen Stoff), außerdem weiß ich nicht, ob es sich lohnt, und
dann könnte Mama vielleicht es auf der Nähmaschine stecken. Die anderen Sachen sind in Ordung,
außer zwei Hemdchen, die ganz auseinander sind. Die Mäntel sind auch in Ordnung, man hat
cmp4=j6d
230/347
fehlerweise geschrieben, daß Rolf einen braucht."
«Дорогие мама и папа!
День рождения Вольфа мы справили хорошо. Рольф Вольфи поздравил и поцеловал, в
ответ на что Вольфи скорчил злое лицо. Я спросила их, что такое «день рождения», и
Рольф сказал, что тогда получают много подарков. Когда они пришли ко мне в комнату, на
столе лежали для них подарки, печенье и конфеты. Я им подарила еще не все, только
ружье, альбом для рисования, картину для группы, лопатку, солдатиков и немного
сладостей. Рольф сразу подбежал к столу, не заметив сладости. Он взял кубики,
солдатиков и книгу в руки, прижал все это к груди и сказал: «Мое, мое». Но затем он
обнаружил все остальное и теперь не знал, куда все это положить. Его глаза глядели и
сюда и туда, пока он не увидел конфеты. Тут он все положил, взял одну конфету, затем
другую и с очень серьезным выражением лица съел их все. Но его глаза все время смеялись и
он вообще не знал, что же ему делать с такой кучей прекрасных вещей.
Вольфи всегда очень стесняется, если в комнате есть еще кто-то, кроме меня и Ляли.
Так было и в празднование дня рождения (в комнате были еще и другие девочки). Вельфи
подошел к столу, взял конфеты и начал их есть. Игрушки, казалось, его не интересуют. Но
когда девочки ушли, он все хорошенько рассмотрел и сказал: «Я хочу ему (Рольфу) лошадку
подарить. Можно?» «Конечно». «А пушку?» Он сделал свои подарки и затем занялся
игрушками.
Когда я ребятам сказала, что мама и папа прислали в их группы лопатки, Вольфи
очень обрадовался. Он заглянул в ящик и узрел две лопатки. Когда я дала ему еще одну, он
очень удивился: «А где остальные?» Он ведь знает, что в группе много детей.
С подарками одной девочке и одному мальчику в группе вышла целая трагедия. Рольф
скорчил недовольное лицо, но когда я ему объяснила, что ведь все дети хотят что-нибудь
получать, а не только Рольф, и всегда надо давать свои игрушки и другим детям, он был
согласен сам что-нибудь подарить. И когда он затем вернулся в группу, он совершенно
забыл, что ничего не хотел давать. Он уселся на ковер, дети его окружили и он всем стал
показывать подарки. Потом его можно было увидеть с ружьем, других детей с кубиками,
солдатиками, лошадками.
А вот Вольфи, наоборот, был сразу согласен что-нибудь подарить и был рад принести
ребятам «гостинцы». С воспитательницей он обговорил, что Леночке подарит стульчик-
качалку, а книгу – Павлику. И все было в порядке. Но когда за обедом воспитательница
сообщила, что вольфины родители прислали подарок Леночке и Павлику, так как они ничего
еще не получали, и Вольфик им сейчас все это подарит, Вольфи вдруг заплакал: «Нет, я не
дам, я сам хочу с этим играть». И плакал так долго, пока воспитательница не положила
подарки обратно в вольфин шкафчик. Леночка очень удивилась, и сказала Вольфу, что
пусть он играет сам, ей подарок не нужен. Когда закончился обед и дети вернулись в свою
комнату, Вольфи побежал к своему шкафчику и воспитательница увидела, что он
быстренько съел все конфеты и печенье. Я разговаривала с воспитательницей и мы решили,
что когда она даст детям сладости (ведь все посылки всегда делятся между детьми), то
Вольфику она ничего не даст и объяснит, что все дети всегда со всеми делятся, только
Вольфик не делиться, и что это нехорошо. А когда Вольф придет ко мне, он получит
меньше сладостей, чем Рольф, но я дам ему такие, которые он сам принесет в группу и сам
скажет воспитательнице зачем он их принес. И если он все это хорошо сделает, я (не
сказав ему об этом заранее) дам ему еще конфет. Это правильно?
Меня очень радует, что Рольф был таким хорошим, а то, что Вольфик так поступил,
мне очень больно. Поймет ли он все как надо? Но ему ведь все-таки уже 5 лет, и он
сможет понять, что поступил нехорошо. Он не разрешает никому играть со своими
игрушками, а когда кто-нибудь у него берет, то Вольф делает вид, что сейчас ее отнимет.
Шоколадку оба взяли с собой в группу, и Вольфу дают два кусочка, если он хорошо себя
вел.
cmp4=j6d
231/347
Я перебрала все вещи ребят, отложила все рваное и теперь чиню. Я отсылаю Вам обе
шерстяные кофточки, рейтузы и русскую рубашку. Последнюю я починить не могу, у меня
нет материала, кроме того я не знаю, имеет ли это смысл. Мама могла бы ее починить на
швейной машинке. Остальные вещи в порядке, кроме двух рубашек, которые совершенно
порвались. Пальто тоже в порядке, это была ошибка, когда написали, что Рольфу нужно
пальто».
Мама и папа, получив мое письмо о «жадности» Вольфа тут же сели за ответ, который
передали мне с о казией.
Письмо мамы о вольфином поступке
20 августа 1942 го да. Мама мне
"Liebe Trlautchen.
Soeben bin ich nach Hause gekommen, habe Deinen Brief gelesen, auch Papas, und ich will
auch zum Wölfi etwas schreiben. Ich sehe ihn ganz deutlich vor mir, unser Bübchen, das immer so
lustig war, so echt aus vollem Herzen lachen konnte, so, daß man selbst mitlachen mußte - denke
doch an die Lachestunde vor'm Schlafengehen. Das Lachen unseres Bübchen war ein tiefes Lachen,
ein Lachen, das so recht aus dem Herzen kam, weil es ihm ums Herz herum ganz wohl war.
Aber jetzt hat unser Wölfi großes Herzeleid. Tief in seinem Innern sitzt etwas, das er selbst
nicht recht begreift, worüber er aber schon nachdenkt - anders als wir Großen -, von dem aus er oft
einen falschen Weg wählt, sich unbeliebt macht, nicht auf den richtigen Weg geführt wird, den
falschen Weg weiter geht und schließlich bockig, trotzig, verschlossen, wird - sich das Leben immer
noch schwerer macht.
Der Wölfi hat von mir und Papa eine andere Veranlagung mitbekommen als Du und Rolf. Ihr
nehmt das Leben leichter, habt gute Anlagen, findet Euch im Leben leicht zurecht, nehmt es, wie es
kommt. Unser Wölfi ist anders. Bei ihm geht alles langsamer, er verarbeitet alles tiefer, macht sich
mehr Gedanken - hat's im Leben schwerer. Das war mir von Anfang an klar, wenn ich die beiden
Jungs beobachtete. Ich denke nur daran, wenn ich dem Wölfi mal einen Klapps gab und dem Rolf.
Unser Rolf weinte schnell auf im Moment, aber bald hatte er ein Gesicht, das wollte mir sagen:
Darauf pfeife ich, das tut ja nicht mehr weh, und wenn ich will, mach ich's doch wieder. Und
vergessen war alles. Der Wölfi aber war beleidigt. Beleidigt bis ins Innerste. Dort arbeiteet es und
fragte: warum? Und er fand nicht immer eine Antwort, und all das kam zu dem Unverstandenen,
Unbeantworteten, das tief in seinem Innern ruht. Den Wölfi konnte ich nicht durch einen Klapps
von einer Sache abbringen oder überzeugen. Er brauchte Liebe, Aufmerksamkeit, tiefes Auf-ihn-
Eingehen. Er war sehr empfindlich, nahm nichts leicht, und machte es sich schwer.
Mit seiner Veranlagung hat er schon drei große Enttäuschung erlebt, vielleicht auch schon
vier. Denn daß ihn der Rolf so schnell als den "Kleinen" verdrängte, daß man so schnell von Ihm
Rücksicht gegenüber dem kleinen Bruder, das Hintanstellen seiner eigenen noch so kleinen Person
verlangte, das war für Wölfi auch schon eine Entäuschung. Und ich denke noch immer daran, wie
er, um seine kleine Person in den Mittelpunkt zu stellen, gerade dann auf den Topf wollte, wenn ich
den Rolf nährte, nicht immer begriff, oder besser gesagt, vergaß, warum er sich gerade diesen
Augenblick aussuchte und ihn manchmal etwas böser anfuhr als nötig. Und ich sehe ihn noch vor
mir, wie er plötzlich, weil der Rolf irgend etwas tat, worüber wir alle lachen mußten, genau
dasselbe tat; es bei ihm aber nicht so lustig wirkte, weil nicht natürlich, oft sogar frech. Aber ich
verstehe meinen Wölfi, und durch ein besonders Lieb-in-den Armnehmen fühlte er, daß er ganz und
gar nicht zurückgesetzt wird.
Und dann wurde er plötzlich für sieben lange Wochen herausgerissen aus dem ihn so
gewohnten Kreis in eine Umgebung, die nicht angenehm war. Das war, als er damals mit Scharlach
im Krankenhaus lag. Für sein so empfindliches Herz war das eine schwere Enttäuschung, die er
aber doch bald überwand.
Und dann plötzlich wurde er weggerissen von Papa, Mama, Trautchen und Rolf. Er, der noch
cmp4=j6d
232/347
so kleine Wölfi, fuhr ganz allein mit fremden Kindern weit weg und sah niemanden von denen, mit
denen er täglich zusammen war. Das war wieder nicht einfach. Und Du weißt selbst, welche
Schwierigkeiten er mitunter machte, wenn er nach kürzerer oder längerer Pause wieder in den
Kindergarten ging.
Das waren alles Erlebnisse für unser Wölfi, die für andere Kinder leicht vergessen sind. Aber
beim Wölfi wirken sie auf den Charakter, wenn man nicht den nötigen Ausgleich schafft.
Solange Ihr alle in Moskau wart und Wölfi dann jeden Abend wieder nach Hause kam, und
als Ihr gar alle zusammen auf die Datsche fuhrt, da war der Ausgleich geschaffen. Er empfand, daß
zu Hause Papa, Mama, Trautchen, Rolf sind, die ihn alle gleich gern haben, keiner ist besser als
der andere. Und wie blühte unser Wölfi auf der Datsche doch auf. Er wurde im Nu ein großer
Junge.
Und dann kam die bitterste Enttäuschung. Besonders bitter darum, weil man auf etwas
Anderes vorbereitet war. Wie wollte er das große Wasser sehen, darauf freuten sie sich doch beide -
aber daß Mama und Papa nicht dabei waren, das ahnte man nicht. Das fühlte man erst, wenn man
abends in seinem Bettchen lag und niemand da war, der mit einem Lachen konnte. Und wenn man
nur immer ausgeschimpft bekam, wenn man mal abends vielleicht doch ein wenig übermütig sein
wollte. Und es war niemand, da der so recht lieb übers Haar strich oder ein ganz kleines Küßchen
schenkte, so, wie es nur Mama und Papa konnten. Da hat der Wölfi viel viel verloren. Und er
begriff nicht, warum. Sein Herz konnte es noch nicht verarbeiten. Und tief in seinem Herzen ruht
ein großer Kummer.
Und gegen diesen Kummer will er nun ankämpfen. Wie tat er es? Die erste Zeit weinte er,
wollte zurück. Dann schloß er sich ein, ließ niemand an sich heran, wurde ein Individualist. Dann
wurde er frech, wollte sich nicht einordnen in die Gruppe. Gelangt so manchmal in den Mittelpunkt
der Aufmerksamkeit. Aber nicht mit Liebe, man schimpfte sicher mehr. Und dann wurde er
schüchtern und scheu.. Und alles, meiner Meineung nach, weil ihm die ausgleichende Liebe fehlt.
Unser Wölfi braucht viel mehr Liebe, als ihm jetzt zuteil wird. Er reagiert nun langsam und nicht
richtig, aber die Methode, die Ihr anwenden wollt, ihn erneut aus den Kreis stellen, ihn anders
behandeln als die anderen, das ist wohl nicht ganz die richtige. Gewiß, ich kenne ihn ja jetzt schon
ein ganzes Jahr nicht mehr. Aber nach dem, wie Du ihn mir schilderst, habe ich direkt Furcht, daß
ihn die Methode trotzig und bockig machen kann.
Wölfi ist doch nicht von Natur an geizig oder habgierig. Er hat doch stets zu Hause immer
abgegeben, im Gegenteil, er wollte nie allein einen Bonbon essen, wenn der Rolf nicht auch aß. Er
hat auch nie gierig gegessen, oft nahm er seinen Bonbon, seine Mandarine oder den Apfel mit, um
ihn der "tjetja" zu schenken. Und Du selbst hast mir geschrieben, als Du einmal Bonbons
verteiltest, Rolf seinen schnell aufgefuttert hatte, bat er Wölfi, abbeissen zu lassen und Wölfi tat's.
Und im letzten Brief schreibest Du, daß Wölfi aus freien Stücken dem Rolf ein Pferd und eine
Kanone schenkte. Und daß er sich mit der Leiterin berat, wer die Geschenke bekommt. Daß sich
Wölfi dann so verhielt, wie Du schreibst, muß eine andere Ursache haben. Und ich sehe in diesem
Fall die Ursache, so wie Papa auch, darin, daß Wölfi plötzlich in den Mittelpunkt gestellt wird.
Hätte die Leiterin die Sachen den Kindern gegeben, ohne es zu erwähnen, Wölfi hätte bestimmt
nicht geweint. Und daß er seine Bonbons und Kekse immer so schnell aufißt, das muß doch auch
eine Ursache haben. Vielleicht hat ihm mal ein Junge oder Mädel alles weggenommen, was er sich
in seiner alten Art gern aufbewahrt hat. Vielleicht ärgern ihn die Kinder im allgemeinen etwas, so
daß er mit niemandem recht Freundschaft schliessen will. Und sich daher vielleicht schon aussucht,
wem er was geben will. Das alles kann ich jetzt nicht beurteilen, da weiß ich jetzt zu wenig, wie die
Behandlung in der Gruppe ist. Schreib mir übrigens mal, wie sich der Wölfi in der Gruppe fühlt?
Vor allem auch, wie verhält sich die Pädagogin zu ihm. Ist sie lieb und gleichmäßig zu ihm oder,
weil er etwas mehr Schwierigkeiten als andere Kinder macht, beachtet sie ihn vielleicht weniger, ist
weniger freundlich? Das würde gerade für Wölfi sehr bitter sein. Wie verhalten sich Deine Mädels
zu den beiden Jungs? Sicher sind sie mit dem Rolf lustiger, weil er ein so kleiner Schelm ist, und
machen mit ihm mehr Allotria. Und der Wölfi, weil einmal scheuer, wird nicht so beachtet, nicht so
cmp4=j6d
233/347
gern gehabt - und wird immer scheuer und - frecher und - unbeliebter? Ist es so? Und meine
Trautchen, die Mamastelle vertreten soll? Ist ihr Bübchen noch der über alles Geliebte, für den sie
mal alles Geld in einem Auto anlegen wollte? Wir haben beide das Empfinden, als wenn unser
Wölfi dort ein wenig zurückgesetzt wird - und das treibt ihn immer mehr und mehr auf einen
falschen Weg. Wölfi braucht Liebe, Liebe und nochmals Liebe. Also Trautchen achte mal drauf, ob
das, was ich schrieb, vielleicht die Ursachen für Wölfi schlechtes Verhalten sind - und gleiche aus.
Bestimmt kannst Du mit ihm jetzt schon ganz vernünftig reden. Ich stelle mir vor, wenn Du mit dem
Rolf vernünftig reden wolltest, dann lacht er Dich bestimmt aus, er geht seinen eigenen Weg und
macht doch was er will, ohne große Überlegung - und dabei doch oft das Richtige. Aber der Wölfi
will lieb in den Atmen genommen werden. Und dann muß man ganz langsam mit ihm reden, ihm
dabei Zeit zum Denken geben, bis er alles aufgenommen, verstanden hat und es anders machen
will. Man muß ganz behutsam mit ihm umgehen, er ist sehr empfindlich. So habe ich meinen Wölfi
in Erinnerung. Ich sehe wieder vor meinen Augen, als der Wölfi einen schlimmen Zahn bekam, die
Ärztin mit ihm sprach, und er nicht mehr den Daumen in den Mund steckte, aus Furcht vor kranken
Zähnen. Und er hat doch sicher durchgehalten, ja? Und der Rolf? Als wir ihm sagten, daß die
Zähne schlecht werden, wenn man nuckelt, da steckte er erst recht die ganze Faust in den Mund,
und lachte uns aus. Und heute? Nuckelt der Rolf eigentlich noch? Siehst Du, so verschieden habe
ich meine beiden Jungs vor Augen. Und inzwischen ist über ein Jahr vergangen. Schreibe mir nur
recht oft solche schönen langen Briefe über die Jungs un;d auch von Dir, damit ich doch etwas
mitlebe, und Ihr mir nicht ganz unbekannt vorkommt.
Noch eins wollte ich zu Eurer Methode schreiben. Ich schrieb schon, ich bin nicht ganz
überzeugt, ob sie Erfolg haben wird, man muß die Ursachen noch mehr untersuchen für Wölfis
Verhalten und daraus Schlüsse ziehen. Aber das kann ich , weil ich eben ein ganzes Jahr lang Euch
nicht gesehen habe, doch zu wenig beurteilen. Nur eins scheint mir gar nicht richtig zu sein,
Schokolade und Bonbons nur dann zu geben, wenn man artig ist. Das Artigsein soll nicht etwas
sein, wofür man belohnt wird. Artigsein maß man auch ohne Belohnung. So erzieht man nämlich
keine Selbstdisziplin. Versuch es doch einmal umgekehrt. Gibt ihm auch mal etwas, trotzdem er
ungezogen war, aber sprech in dem Zusammenhang mit ihm, ganz leise und ruhig, daß Ihr traurig
seid, daß er ungezogen war, aber Ihr wißt, daß er ein guter Junge ist und es sein kann wenn er will,
und daß Ihr nicht schlecht sein wollt und ihm doch ein Stückchen Schokolade gebt. Daß Ihr aber
traurig seid, wenn er ungezogen ist. Man muß immer den Willen stärken und nicht hemmen. Und
nie Artigkeit regelmäßig belohnen. Das macht die Kinder, die artig sind, wenn die Leiterin oder
Mama dabei ist, wenn sie es sieht. Aber sonst sind es die größten Deibel.
So, mein liebes Trautchen, hoffentlich verstehst Du alles, was ich geschrieben habe, und
hoffentlich lacht mein Wölfi bald wieder so, daß er alle mit seinem Lachen ansteckt. Daß Du mir
aber dann den Rolf nicht vernachlässigst. Immer ausgleichend sein, in jedem Menschen steckt
etwas Gutes und es kommt nur auf uns an, das Gute noch zu fördern. Jetzt muß ich arbeiten gehen,
den Brief nimmt eine Genossin von der Arbeit für Dich. Zu allen anderen Fragen bekommst Du
noch einen Brief, aber das Wölfi hat mich die N1acht fast nicht schlafen gelassen. Schreibe mir nur
recht oft so ausführliche Briefe. Du bist wirklich schon meine große Tochter.
Euch alle schließe ich fest in meine Arme.
Eure Mama."
«Дорогая Траутхен!
Только что я пришла домой и прочла твое письмо, а также папино, и тоже хочу кое-
что написать о Вольфи. Я вижу его отчетливо перед собой, нашего малыша , который
всегда был такой веселый, так искренне мог смеяться от всего сердца, что невозможно
было не смеяться с ним вместе – вспомни хотя бы наш час смеха перед сном. Смех нашего
малыша был глубинным смехом, шедшим прямо из сердца, потому что его сердцу было
хорошо, спокойно.
Но теперь у нашего Вольфи большая сердечная боль. Глубоко внутри него сидит
нечто, что он сам понять не может, но над чем он уже думает – иначе, чем мы, взрослые
cmp4=j6d
234/347
–
из-за чего он часто выбирает неверный путь, делает себя нелюбимым, направляемым по
неправильному пути, и продолжающим идти неверным путем. И из-за чего он в конце
концов становится недоверчивым, упрямым, закрытым – еще больше усложняющим себе
жизнь.
Вольфи унаследовал от меня и папы иные задатки, чем ты и Рольф. Вы принимаете
жизнь легче, у вас хорошие данные, вы легко ориентируетесь в жизни, принимаете
ситуации, какими бы они не были, как они есть. У него все идет медленнее, он все
обрабатывает глубже, задумывается над большим – ему в жизни труднее. Это мне было
ясно с самого начала, когда я наблюдала за мальчишками. Достаточно вспомнить случаи,
когда я шлепала по попке Вольфи или Рольфа. Наш Рольф немедленно начинал реветь, но
очень скоро делал такое лицо, как будто хотел мне сказать: «На это я плюю, уже и не
больно, а если я захочу, я все равно это сделаю еще раз». И все было забыто. А Вольфи был
обижен, обижен в самых глубинах своей души. И там совершалась работа над вопросом:
«Почему»? И он не всегда находил ответ, и все это накапливалось как непонимание, как не
отвеченное, и глубоко затаилось у него в душе. Вольфи я не могла шлепком по попе убедить
в чем-то и отвадить от какого-нибудь дела. Ему нужна была любовь, внимание, глубокий
настрой на него самого. Он был очень ранимым, ни что не воспринимал легко и все
усложнял.
При таких задатках он пережил уже три больших разочарования, может быть даже
четыре. Ведь то, что Рольф так скоро отстранил его в качестве «маленького», то, что
от него ожидалось умение учитывать интересы младшего брата, а это требовало отхода
на второй план его собственной, маленькой личности, это уже было для Вольфи большим
разочарованием. И я вспоминаю в этой связи как он, чтобы поставить свою маленькую
личность в центр внимания, именно тогда хотел на горшок, когда я кормила грудью
Рольфа. Я не всегда понимала, вернее часто забывал, почему он выбирал именно этот
момент и порой реагировала неоправданно сердито. И я воочию вижу его перед собой,
когда он неожиданно, только потому, что Рольф отморозил что-то такое, от чего нам
всем стало смешно, тут же делал то же самое; но у него это выглядело не так весело,
потому что было неестественным, часто грубым. Но я понимала моего Вольфи и через
особенно любовно-мягкое объятие он чувствовал, что его совсем, ну совсем не оттеснили
на второй план.
А потом его вдруг, на долгие семь недель вырвали из знакомого, близкого круга и он
оказался в месте, не очень приятном. Это было тогда, когда он заболел скарлатиной и
лежал в больнице. Для его впечатлительного сердца это было большим разочарованием, с
которым он, однако, быстро справился.
А потом он вдруг снова оторван от папы, мамы, Траутхен и Рольфа. Он, такой еще
маленький Вольфи, уехал совсем один с другими маленькими детьми и не видел никого из
тех, с кем он был ежедневно вместе. Это опять было не просто. И ты сама знаешь, какие
возникали трудности, когда после короткого или длинного перерыва ему снова предстояло
идти в детский сад.
Все это были тяжелые переживания для нашего Вольфи, которые другие дети
быстро забывают. Но у Вольфи они сказываются на характере, если не найден нужный
противовес.
До тех пор, пока вы все были в Москве и Вольфи каждый вечер снова был дома, и вы
все вместе уехали на дачу, противовес существовал. Он чувствовал, что дома папа, мама,
Траутхен и Рольф, которые все его одинаково любят и никто не лучше другого. И как
расцвел наш Вольфи на даче. Он в один миг превратился в большого мальчика.
А потом пришло самое горькое разочарование. Особенно горькое от того, что
настроен он был на совсем другое. Как хотел он увидеть большую воду, этому они ведь оба
очень радовались – но что при этом не будет мамы и папы – это оба не подозревали. Это
Вольфи ощутил только потом, когда вечером лежал в своей кроватке и рядом не было
cmp4=j6d
235/347
никого, с кем можно было бы посмеяться. И когда тебя только ругают, если вечером ты
все же хочешь еще немного побаловаться. И никого рядом, кто бы вечером погладил по
головке и нежно поцеловал бы. Так, как это всегда делали папа и мама. Тут у Вольфи
оказались большие потери. И он не мог понять, почему. Его сердце еще не могло такое
принять. И глубоко в его сердце спряталось огромное горе. И с этим горем он теперь хочет
справиться. Как он это сделал? Первое время он плакал и хотел обратно домой. Потом он
замкнулся, никого к себе не подпускал, стал индивидуалистом. Потом он стал грубить, не
хотел подчиняться порядкам в группе. Попадал так иной раз в центр внимания. Но не так,
чтобы это его удовлетворяло. Конечно, на него обращали внимание, но не с любовью, скорее
всего его все больше ругали. И тогда он стал стеснительным и недоверчивым. И все это,
по-моему от того, что ему недостает уравновешивающей любви. Наш Вольфи нуждается
в гораздо большем количестве любви, чем ему сейчас перепадает. Он реагирует медленно и
неверно, но тот метод, который вы хотите применить, его снова выдворить из круга,
наверное, все же не совсем правильно. Конечно, я его теперь уже целый год не знаю, но по
тому, как ты мне его описываешь, я почти боюсь, что метод сделает его упрямым и
недоверчивым.
Вольфи ведь не по природе жадный или скупой. Он ведь дома всегда делился, даже
наоборот, он никогда не хотел один есть конфету, если Рольф не ел тоже. Он никогда не
ел с жадностью, часто он брал свою конфету, мандаринку или яблоко с собой в детсад,
чтобы подарить «тете». И ты сама мне писала, что когда Рольф однажды свои конфеты
быстро умял, и попросил Вольфа разрешить откусить у него, Вольфи разрешил. А в
последнем письме ты писала, что Вольфи по собственной инициативе подарил Рольфу
лошадку и пушку. И советовался с воспитательницей кому что подарить. И то, что
Вольфи потом так себя повел, имеет какую-то иную причину. И я вижу причину в том же,
что и папа – что Вольф вдруг оказался в центре внимания. Если бы воспитательница дала
детям подарки, не упоминая, что они от Вольфа, он бы, наверняка, не заплакал. И то, что
он свои конфеты так быстро съел, тоже должно иметь свою причину. Может быть
мальчики или девочки у него однажды отняли все то, что он по старой привычке хотел еще
долго хранить. Может быть дети с ним вообще часто ссорятся, так что у него по-
настоящему хотел бы дружить, и уже потому сам выбирает, кому он хочет что-то
подарить. Обо всем этом я сейчас судить не могу, ибо знаю слишком мало о том, как
обстоят дела в группе. Напиши-ка мне, как Вольфи чувствует себя в группе. А главное, как
к нему относится воспитательница. Она мила и постоянна в общении с ним, или от того,
что с ним немного трудней, чем с другими детьми, она обращает на него меньше внимания,
менее приветлива? Именно это было бы для Вольфи горше всего. Как относятся твои
девочки к обоим мальчишкам? Наверняка, им с Рольфом веселее, так как он такой шалун, и
делает с ними много «глупостей». А на Вольфи, часто стеснительного , не обращают
такое внимание, его не так любят – и он становится все стеснительней – все грубее – все
менее любимым? А моя Траутхен, которая должна заменить место мамы? Для нее
малышок все еще безгранично любимый, которому она однажды хотела отдать все свои
деньги для машинки? У нас у обоих впечатление, будто Вольфи немного отодвинут в
сторону – а это гонит его все снова и все больше на неверный путь. Вольфи нуждается в
любви, любви и еще раз в любви. Итак, Траутхен, подумай, не является ли то, о чем я
написала, причиной плохого поведения Вольфа, и выравнивай. Наверняка, с ним ты можешь
говорить уже серьезно. Я представляю себе, если ты попробуешь говорить серьезно с
Рольфом, он тебя просто высмеет, он идет своей дорогой и все равно делает то, что
захочет, без особых раздумий – и при этом часто правильно. А Вольфи хочет, чтобы его
ласково обняли. А затем с ним надо говорить очень медленно, оставляя ему время для
раздумий, пока он все не воспримет, не поймет, и захочет поступить иначе. С ним надо
обращаться очень бережно, он очень впечатлительный. Таким живет в моей памяти
Вольфи.
cmp4=j6d
236/347
Перед моими глазами так и стоит картина, когда у Вольфи заболел зуб, врач с ним
поговорила, и он с тех пор из страха перед зубной болью перестал брать в рот палец,
чтобы пососать. И я думаю, что он продолжает этого держаться, да? А Рольф? Когда
мы ему сказали, что зубы могут испортиться, если сосать палец, то он в ответ засунул в
рот весь кулачек, и засмеялся. А сегодня? Скажи-ка, Рольф все еще сосет пальчик? Видишь,
какими разными стоят перед моими глазами оба мои мальчишки. А тем временем прошел
целый год. Пиши мне почаще такие длинные письма о мальчиках, а также о себе, чтобы я
хоть чуточку сопережила с Вами, и чтобы Вы не показались мне незнакомыми.
Еще одно соображение по поводу вашего метода хочется мне высказать. Я уже
писала, что не совсем уверена достигнет ли он успеха, надо ведь глубже изучить причины
Вольфиного поведения и из этого делать выводы. Но об этом я, поскольку целый год Вас не
видела, судить не могу. Но мне кажется совершенно неверным давать шоколад и конфеты
только тогда, когда ребенок послушен. Послушание не должно быть чем-то таким, за что
следует награждать. Слушаться, хорошо себя вести надо и без награды. Так не
воспитывается самодисциплина. Попробуйте-ка разочек наоборот. Дайте ему что-то ,
несмотря на то, что он был непослушен, но поговорите в этой связи с ним, очень тихо и
спокойно. Скажите ему, что Вам грустно, когда он плохо себя ведет, но Вы знаете, что он
хороший мальчик, и может им быть, когда того захочет. И что Вы не хотите быть
плохими и поэтому даете ему кусочек шоколада. Но Вам очень грустно, когда он плохо
поступает. Волю всегда надо укреплять, а не подавлять. И никогда послушание регулярно
не награждать. Это воспитывает детей, которые хорошо себя ведут, когда рядом мама
или воспитательница, а без них они сущие дьяволята.
Ну, милая Траутхен, надеюсь, что ты поймешь все, что я написала, и мой Вольфи
скоро снова засмеется так, что заразит своим весельем всех кругом. Но чтобы ты тогда
не запустила моего Рольфа. Всегда выравнивать, в каждом человеке есть хорошее и только
от нас зависит, чтобы развивать это хорошее. Теперь мне, однако, надо идти, письмо
привезет тебе моя сослуживица. Ко всем другим вопросам я вернусь в другом письме, но из-
за Вольфи я почти всю ночь не смогла заснуть. Пиши мне чаще такие подробные письма.
Ты действительно уже моя большая дочь.
Вас всех я крепко обнимаю.
Ваша мама».
Мама написала сво е письмо вслед за папо й. Он первым о треагиро вал на Вольфину
«жадность», но самокритично завершил свое письмо припиской от руки: «Здесь я вынужден
был прерваться, мама написала продолжение лучше меня. Я скоро напишу еще. Милый
поцелуй. Папа». Папа был прав, и поэтому я начала с маминого анализа ситуации. А теперь
слово за папой.
Письмо папы о вольфином поступке
19 августа 1942 го да. Папа мне.
"Mein liebes Trautchen, als ich heute abend nach Hause kam, fand ich Deinen Brief vom 29.
Juli vor. Da habe ich mich natürlich sehr gefreut und gleich die Mama angerufen und weil Mama
keine Zeit hatte, hat sie mir etwas später telefoniert und da habe ich ihr den langen Brief ganz
vorgelesen. Das war mal ein so langes Gespräch wie frøher oft zwischen Trautchen und Elga, nur
habe ich diesmal nicht geschimpft. Ja, Trautchen, das hast Du wirklich lieb gemacht, uns einen so
ausführlichen Brief von Wölfis Geburtstag zu schreiben, nur schade, daß es auch Tränen und
Herzeleid gegeben hat. Und dazu möchte ich gleich schreiben. Die Überraschung für Jungens hast
Du recht schön gemacht und ich kann mir lebhaft vorstellen, wie Rolfs Augen geleuchtet haben, und
vor Glück nicht wußten, zu wem sie zuerst hinwandern sollen. Wölfi kann ich mir schwerer
vorstellen. Seine so ausgesprägte Schüchternheit ist mir unbekannt, sie ist ein Resultat der mit ihm
cmp4=j6d
237/347
geschehenen Veränderungen. Wölfi hat auch ohne Aufforderung seinem Bruder mit seinen
Spielsachen beschenkt, also ist er im ganzen doch nicht so eingestellt oder gar veranlagt, alles für
sich zu behalten. Er war auch bereit, die Geschenke an seine Genossen abzugeben, als aber der
offizielle Übergabeakt beim Mittagessen vollzogen werden sollte, da bereute er und übergab die
Geschenke nicht. Und Dir hat es weh getan, daß Wölfi so sein konnte, er ist kein ganz kleiner Junge
mehr, und muß verstehen, worum es ging. Nun Trautelein, wir glauben, daß Wölfi keine Schuld
trifft, auch dafür nicht, daß er seine Bonbons heimlich aufnaschte. Warum? Du beobachtest selbst,
daß sich Wölfi seit seiner Abreise aus Moskau sehr verändert hat, sehr schüchtern ist, wenn andere
dabei sind. Das muß doch eine Ursache haben. So etwas war doch in Moskau niemals zu
beobachten. Er war doch ein Ausbund an Fröhlichkeit und kam Besuch, so war er gar nicht
schüchtern, sondern versuchte durch besondere Lebhaftigkeit die Aufmerksamkeit auf sich zu
lenken. Mit Wölfi ist also eine Wandlung vor sich gegangen, die die Umstände bei ihm
hervergerufen haben. Das muß man verstehen und ihm keinen Vorwurf daraus machen. Wölfi fehlt
die Mama und der Papa und man muß mit viel Geduld und Verständnis mit Wölfi umgehen, wenn
man ihn wieder zu dem lieben Jungen machen will, der er war und auch wieder werden wird. Die
Sache mit den Geschenken für seine Gruppe war gut gemeint, aber bei Wölfi daneben gegriffen.
Wenn Wölfi jetzt so schüchtern ist, wie Du selbst beobachtest, durfte man ihn nicht mit der
Verteilung der Geschenke vor der ganzen Gruppe beauftragen. Klar, daß er weinte; daß er dann
begründete, er will nichts hergeben, ist nicht wörtlich zu nehmen. Hättest Du oder die Leiterin die
Sachen den Kindern gegeben ohne jede feierliche Erklärung, nicht vor versammelter Mannschaft,
alles wäre friedlich und ohne Tränen abgelaufen. Die Bonbonnascherei war dann die Reaktion auf
das Wegschliessen der Spielsachen, denn nun kam die Überzeugung hinzu, meine Bonbon nimmt
mir die Leiterin weg. Also wir sprechen Wölfi nicht schuldig. Er ist jetzt schwierig zu behandeln und
jeder kleine Fehler in der Erziehung wird eine Reaktion bei Wölfi hervorrufen. Darum glauben wir
auch, daß es nicht richtig ist, daß ihr Wölfi jetzt bei der Verteilung von Süßigkeiten straffen wollt.
Er wird das nicht verstehen und darum wird es kein nützliches Resultat geben. Man muß anders auf
ihn einwirken. Die erste Bedingung ist, Geduld haben und lieb mit ihm sein. Wölfi braucht viel viel
Liebe, weil er zu wenig hat darum ist er so. Das soll kein Vorwurf gegen irgend jemand sein, schuld
daran sind die Umstände. Dann würde ich ihn kleine Geschichten erzählen, wo ein Kind so handelt,
wie er es manchmal tut, und in der Geschichte würde ich zeigen, wie es anders viel schöner ist. Und
wenn es wieder einmal Geschenke für die Gruppe gibt, dann ohne Zerimonell übergeben und Wölfi
nicht in den Mittelpunkt stellen.
Wie kommt Wölfi mit den Kindern seiner Gruppe aus? Wird er dort vielleicht ein bißchen an
die Seite gedrückt? Ist er in der Gruppe auch so schüchtern?"
«Моя милая Траутхен,
когда я сегодня вечером пришел домой, я обнаружил твое письмо от 29 августа, я,
конечно, очень обрадовался и сразу позвонил маме, а так как у мамы не было времени, она
немного позже позвонила сама, и тогда я прочел ей твое длинное письмо. Это был такой
же долгий разговор как раньше между Траутхен и Эльгой, с той разницей, что в этот раз я
не ругался. Да, Траутхен, ты действительно сделала очень мило, что написала нам столь
подробное письмо о Вольфином дне рождения, только жаль, что были и слезы и сердечные
страдания. Сюрприз ребятам ты устроила действительно хороший, и я могу себе воочию
представить, как сияли глаза Рольфа, и как он от счастья не знал, на что в первую очередь
обратить внимание. Вольфи мне труднее себе представить. Его столь ярко выраженная
стеснительность мне незнакома, она результат совершившихся в нем изменений. Вольфи
без требований со стороны подарил своему брату игрушки, следовательно он вовсе не
настроен или склонен к тому, чтобы все оставлять только себе. Он был также готов
отдать подарки своим товарищам, но когда во время обеда должна была совершиться
официальная передача, он передумал и не передал подарки. А тебе причинило боль, что
Вольфи мог так поступить, он уже не такой маленький, и может понять, в чем дело.
Ну, Трауделейн, мы думаем, что Вольфи не виноват, и в том тоже, что тайно съел
cmp4=j6d
238/347
свои конфеты. Почему? Ты сама заметила, что Вольфи со времени своего отъезда из
Москвы очень изменился, стал очень стеснительным в присутствии чужих. В этом должна
быть какая-то причина. Он ведь был воплощением веселья, а когда приходили гости, то он
был не только не стеснительным, а пытался особой живостью привлечь к себе внимание.
Значит с Вольфи произошли изменения, которые вызваны определенными
обстоятельствами. Это надо понять, а не осыпать упреками. Вольфи недостает мамы и
папы, и надо проявит в общении с ним много терпения и понимания, если его хотят снова
увидеть тем милым мальчиком, каким он был и каким снова станет. Дело с подарками для
группы было хорошим намерением, но у Вольфа оно вышло боком. Если Вольфи сейчас
такой стеснительный, то не надо было поручать ему передачу подарков на виду у всей
группы. Понятно, что он заплакал; то, что он потом объяснил это тем, что не хочет
отдавать игрушки, не надо воспринимать буквально. Если бы ты или воспитательница
сами отдали подарки детям без торжественных объяснений, не при всем честном народе,
все прошло бы мирно и без слез. Съедение конфет было потом реакцией на запирание в
шкаф подарков, ибо теперь у него возникло убеждение: мои конфеты воспитательница у
меня тоже заберет. Итак, мы Вольфи не считаем виноватым. С ним сейчас трудно, и на
каждую маленькую ошибку в воспитании он будет реагировать. Поэтому мы думаем, что
неправильно, если вы накажете Вольфи при раздаче сладостей. Он этого не поймет и
поэтому не будет нужного результата. На него надо воздействовать иначе. Первое
условие – быть терпеливыми и добрыми. Вольфи нужно много любви, а потому что ее у
него слишком мало, он такой. Это не упрек в адрес кого-либо, виноваты в этом
обстоятельства. Потом я бы рассказал ему коротенькую историю о ребенке, который
поступил именно так, как иногда делает он, а в рассказе я бы показал, насколько лучше,
когда поступаешь иначе. И если снова будут подарки для группы, то передать их без всяких
церемоний и не ставить Вольфи в центр события.
Какие у Вольфи отношения с ребятами в группе? Может быть его немного
оттесняют в сторону? Он в группе тоже такой стеснительный?»
На этом папа был вынужден прерваться, продолжение написала мама, смотри
вышеприведенное письмо.
Вольфи исправился
8 августа 1942 го да Маме и папе.
"Die Jungens putzen jetzt jeden freien Tag bei mir die Zähne. Das machen sie sehr gerne.
Wölfi hat seinen Fehler verbessert. Er hat Kekse in die Gruppe mitgenommen, und als die Leiterin
ihm vorschlug, auch einen Bonbon zu essen, weigerte er es ab (aber nachher aß er doch einen). Er
ging zur Leiterin und fragte: "Ja choroschi? Ja ne shadny?" (Binn ich gut? Binn ich nicht geizig?)
Heute fragte Wölfi, ob wir in Moskau zusammen wohnen. Rolf weiß, daß Wölfi, Trawka und
er eine Mama und einer Papa haben. Beide vertragen sich gut miteibander. Rolf fühlt mehr, daß
Wölfi sein Bruder ist und nennt ihn nur "bratik"."
«Мальчики теперь каждое воскресенье чистят у меня зубы. Это они делают с
большим удовольствием.
Вольфи свою ошибку исправил. Он взял с собой для группы печенья, а когда
воспитательница предложила ему тоже съесть конфетку, он отказался (потом, правда,
съел одну). Он подошел к воспитательнице и спросил: «Я хороший? Я не жадный?»
Сегодня Вольфи спросил, живем ли мы в Москве вместе. Рольф знает, что у Вольфи,
Травки и у него одни и те же мама и папа. Оба дружны друг с другом. Рольф больше
чувствует, что Вольфи его брат и зовет его «братик».
25 августа 1942 го да. Маме и папе.
cmp4=j6d
239/347
"Liebe Mama und Papa!
Eben habe ich Euren Brief vom 19.8 . bekommen. Ich habe Euch schon geschrieben, wie Wölfi
auf die Erziehungsmaßnahme reagierte. Auf alle Fälle schreibe ich es noch einmal. Wölfi bekam
von mir Bonbons und Kekse, um sie den Kindern zu geben. Er freute sich sehr, daß er den Kindern
"gostynzi" bringen darf. Er gab die Süßigkeiten der Leiterin, und als sie ihm vorschlug, daß er sich
auch einen Bonbon nimmt, wollte er dies nicht machen, weil die Bonbons für die Kinder sind.
Nachher nahm er aber doch einen. Einmal fragte er die Leiterin: "Bin ich geizig? Bin ich gut?" Die
Leiterin antwortete, daß er jetzt ein guter Junge ist.
In der Gruppe ist er immer sehr lustig, oft übermütig, haut sich wie alle anderen mit den
Kindern kaum. Ich werde morgen die Leiterin ausführlicher fragen. Jetzt ist er nicht mehr
schüchtern, wenn jemand von unseren Mädels ihn anredet. Das Mädchen, das bei ihm in der
Gruppe arbeitet, hat sich sehr gewundert, daß Wölfi schüchtern ist."
«Дорогая мама и дорогой папа!
Только что я получила Ваше письмо от 19 августа. Я Вам уже писала, как Вольфи
отреагировал на воспитательные меры. На всякий случай напишу еще раз.
Вольфи получил от меня конфеты и печенье, чтобы отдать их детям в группе. Он
очень обрадовался, что может принести детям гостинцы. Он отдал сладости
воспитательнице, а когда она предложила ему тоже взять конфету, он сперва не захотел
этого делать, так как конфеты для детей. Потом он все же взял одну. Однажды он
спросил воспитательницу: «Я хороший? Я не жадный?» Воспитательница ответил, что
теперь он хороший мальчик.
В группе он всегда весел, часто радость бьет через край, с детьми почти не дерется,
не так как некоторые. Я завтра расспрошу воспитательницу подробнее. Теперь он больше
не смущается, когда кто-нибудь из наших девочек с ним заговорит. Девочка, которая
работает в его группе очень удивилась, что Вольфи бывает стеснительным.
Рольф в изоляторе. Травка – «мамочка»
16 августа 1942 го да. Маме и папе. Открытка.
« Дорогие мама и папа!
Сегодня выходной. Рольфик лежит в изоляторе, у него болят глазки (гноятся). Сперва
я пошла к Рольфику и погуляла с ним. Он очень хотел, чтобы я ему показала братика.
Когда я взяла Вольфика, он сразу спросил: «А где Рольфик? Я хочу с ним гулять и
угощать его». С Вольфиком я тоже погуляла. Мы собрали с ним ягоды для Рольфика,
поймали для Рольфика ящерицу.
Вольфик уже несколько раз называл меня «мамочка». Сегодня он меня спросил : «А где
нас сделали? Где нас дяди сделали?» Я ответила, что они родились у мамы и папы, сперва
были совсем маленькие, а потом стали расти и будут совсем большими. Вольфик рвал
ягоды, а потом сказал: «А теперь и ты скушай ягодку, мамочка». Мама, как тебе это
нравится? У нашего Волфика выходит две мамы, одна мама, а другая мамочка».
Рольф все еще в изоляторе
25 августа 1942 го да. Маме и папе
"Rolf ist immer noch im Isolator. die Augen waren schon einmal besser geworden. Dann
wurde es aber wieder schlechter...
Das vorige Mal las ich Wölfi ein kleines Buch vor mit Gedichten, und auf einmal sagte er es
weiter. Ich habe Euch doch geschrieben, daß er keine Gedichte vortragen wollte. Auf den Bildern,
die Ihr geschickt habt, sind kleine Verse, und die haben wir zusammen auswendig gelernt. er macht
jetzt auch Dummheiten und lacht mich dabei an. Manchmal nennt er mich "Mamachen". Er ist viel
lustiger geworden, be3sonders die zwei freien Tage, wo er allein bei mir war, weil Rolfi nicht mit
anderen Kindern zusammenkommen darf...
cmp4=j6d
240/347
Könntet Ihr kommen, wäre es sehr gut."
"Рольф все еще в изоляторе. Глаза у него уже были лучше. Но потом опять наступило
обострение...
В прошлый раз я прочла Вольфи книгу со стихотворением, и вдруг он его продолжил. А
я Вам писала, что он не хотел декламировать стихи. На картинках, которые Вы прислали,
есть маленькие четверостишья, и мы вместе учили их наизусть. Он теперь даже делает
глупости и при этом смеется мне в глаза. Иногда он зовет меня «мамочкой». Он стал
гораздо более веселым, особенно те два дня, когда был у меня один, так как Рольфу нельзя
контактировать с детьми....
Если бы Вы могли приехать, это было бы очень хорошо».
7 сентября 1942 го да. Маме и папе. Открытка.
«Дорогая мама и дорогой папа!
Рольфик все еще в изоляторе. Глаза у него прошли, но заразился в изоляторе и у него
теперь болячки – интиго . Сперва было только несколько на ноге., теперь и около рта.. Я к
нему захожу, он очень веселый, смеется. Но он теперь наверное еще долго будет в
изоляторе. Вот и все о нем
В прошлое воскресенье я Вольфика взять не могла, так как у нас был воскресник.
Вольфиком в группе очень довольны, руководительница говорит, что он все рассказывает,
со всеми играет и что он сейчас очень хороший».
Подарок маме и папе.
25 августа 1942 го да Маме и папе.
"Ich habe Euch ein Kißchen für Nadeln gemacht und Steinpilze getrocknet. Manche Eltern
haben doch Geschenke von ihren Kindern bekommen, und Ihr nur die alten Sachen als "Geschenk",
was nur noch mehr Arbeit macht. Aber ich hatte damals wirklich keine Zeit, also verspäte ich mit
meinem kleinen "Geschenk". Ich hoffe, daß die Pilze für eine Suppe genügen. In dem Kissen sind
Holzspäne von unserem Sägen. Ich hoffe, daß Ihr beide kommt.
Herzliche Küsse. Euer Trautchen."
«Я сделала Вам подушечку для иголок и насушила белых грибов. Некоторые дети уже
послали подарки своим родителям. А от меня Вы все время получали «в подарок» только
старые вещи, которые я здесь починить не могла. Но у меня тогда действительно не было
времени, а потому я опаздываю со своим «подарком». Надеюсь, что грибов хватит на один
суп. В подушке опилки от моей пилки дров. Я надеюсь, что Вы оба приедете.
Сердечные поцелуи. Ваша Траутхен».
РАБОТА
Закладка будущего урожая
1 июня 1942 го да. Травка Эльге.
«В «Лесном» будем работать с шести утра до девяти часов утра, потом огромный
перерыв на солнечную часть дня, и с четырех часов дня до восьми вечера. По выходным буду
брать к себе братишек. Нас разбивают на отряд девочек и отряд мальчиков, будем
работать отдельно. Это очень хорошо, можно работать в лифчике, но есть решение (это
еще не твердо), что даже пионерские отряды будут отряд мальчиков и отряд девочек,
звенья мальчиков, звенья девочек.
7 июня 1942 год. Маме и папе.
cmp4=j6d
241/347
«У нас сейчас очень мало времени, так что письма будут короткими. Просто не знаю,
когда у меня будет возможность читать книги. Единственная надежда на то, что
наступят и дождливые дни»
.
10 июня 1942 го да. Маме и папе.
«Я только что с работы. Эти дни идет дождь, но мы все равно работаем. Мы
сажаем капусту».
10 июня 1942 го да. Травка Эльге
«Мы сейчас все очень заняты и за день очень устаем. Встаем в 5-30 утра, ложимся в
10-11 . Раньше лечь невозможно, так как в 9-30 линейка. Мертвый час продолжается 1 час.
Сейчас сажаем капусту, огурцы, полем свеклу. Я выбираю себе работы, где можно больше
всего устать. Я очень хочу много уставать, чтобы много не думать.
При посадке капусты работала лопатой – копала лунки для посадки. Норма была
сперва 250 лунок за день. Так мы (нас трое девчат) за один час сделали по 315. Когда
мальчишки работали на этой работе, они работали 7 часов, то сделали по три-четыре
нормы. Когда увидели «производительность» девчат норму взвинтили сразу до 1000 лунок в
день на человека. Мы сделали по 2000. Это 8 норм, считая по мальчишечьи. Зато так
устали, что дальше некуда. На руках волдыри, болят какие-то жилки...
Работаем с песнями, шутим. Я бригадир. У нас бригада дружная, состоит только из
девчат. Работает отдельно от ребят. У нас тут жуткая мошкара, и мы на поле выходим,
чуть ли не по-зимнему одетыми. Мне эти мошки так искусали ноги, что на второй день они
у меня так вспухли, что страшно было смотреть. Меня освободили от работы, но я все-
таки пошла. Понимаешь, надо было закончить посадку огурцов. Нога ныла, теперь прошла.
Знаешь, дорогая, я сейчас пишу тебе о работе, а на уме вовсе не работа».
18 июля 1942 го да.Травка Эльге.
«Вчера у нас в «Лесном» было комсомольское собрание. Меня выбрали членом бюро. В
бюро трое взрослых и двое от нас – Сергей и я... С работой, ничего себе, справляемся,
лучше всех в бригаде работает одна девочка – Пал Зиныч. Она по средним подсчетам
работает на отлично со 120 % в день. На втором месте в бригаде Аннушка (с ней я
соревнуюсь) и я. Отметка отлично (за качество) со 115 % в день».
Охрана урожая
21 июля 1942 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй, Элюшка!
Сейчас лежу на траве и пишу на книге. Я на дежурстве. Вчера последний раз
работала в поле (убирали сено) и теперь началась моя новая работа – работа сторожем
огорода. Дежурить надо не шесть часов, как в прошлом году, а по 12 с девяти до девяти.
Нас трое на этом участке – двое мальчишек и я. Мы меняемся – сегодня днем я, ночью –
Фельдгейм, завтра днем – Мациев, ночью я и т.д. Днем работаем одни, ночью вместе со
сторожихой. Я еще не дежурила ночью, не знаю будет ли страшно. Когда отдежурим
недели две, пойдем на пилку дров. Сейчас всего 1-30, а мне уже хочется спать. А ведь
сидеть до девяти! И это днем, что будет со мной ночью? Кстати, комары дают о себе
знать, среди нас уже три малярика. Змей тоже не мало. За один вчерашний день мы
(девчата) убили гадюку и двух медянок, а ребята пять змей. Но как не странно, ни одна
змея еще никого не укусила».
23 июля 1942 го да. Маме и папе. Открытка.
«На две недели я стала сторожем. Дежурство через сутки по 12 часов, с 9 ти утра
cmp4=j6d
242/347
до 9 ти вечера или наоборот. Сторожим наш огород. На дежурство назначены всего две
девочки... Из-за дежурства у меня много свободного времени. Сегодня я работаю ночью, у
меня свободный завтрашний день. На дежурстве я читаю. Сейчас читаю Людвига Ренн.
Мне нравится. Скоро буду заниматься с тов. Мольтке английским языком».
Ночное дежурство на далеком поле стоило мне немалых переживаний. Напарницей по
ночам была беременная на последнем месяце немолодая женщина с настоящей винтовкой.
Пожилой сторожихе, невзирая на ружье, было ночью не менее страшно, чем мне, девчонке,
а потому мы прятались от предполагаемых воров в душной теплице, и таким образом
ничего не сторожили. Мне было стыдно, но выйти одной из нашего укрытия, а тем более в
одиночестве совершить обход охраняемой территории было свыше моих сил. И я мучилась.
К тому же после недолгого разговора со мной о том, о сем, женщина с ружьем начинала
клевать носом, а потом и вовсе засыпала, совсем не тревожным сном. Для очистки моей
больной совести я сама всю ночь не смыкала глаз, прислушивалась ко всем шорохам, но
шагу не делала в сторону выхода из теплицы. Мне было страшно.
А женщина спала мирным сном. Пару раз она пыталась меня вразумить – нечего, мол,
зря пялить по ночам глаза, а тем более рваться рисковать своей жизнью. Если воры захотят
украсть наш урожай, то украдут и на нас не посмотрят, даром, что мы при винтовке. Еще и
скрутят и разоружат, так что лучше спи. И нам и ворам так спокойней.
Мудрость беременной женщины до меня не доходила. Но «перевоспитывать» ее в
сторону о тветственности за порученное дело я не стала. Просто мучилась своим стыдом.
Но странное дело , за все наши, полные страхов ночи, никто ничего с интернатских
полей не украл.
А вот Свет Рашевский, тогда еще не уехавший в Москву и тоже дежуривший там же,
но в другой тройке ребят, ничего не боялся. Всю ночь он сидел в самой середине табачных
грядок – главной ценности, рассчитанной на выгодную продажу в пользу интернатских
каждодневных нужд. И именно у него однажды ночью срезали немалое число драгоценных
кустов, за что он получил большой нагоняй и выговор по комсомольской линии. Не
заметил, бедолага, как табачный дух усыпил его, честно караулившего посреди поля, не в
пример нам, трусихам.
А далекое картофельное поле сторожили двенадцатилетние ребята. Там не было ни
теплицы, ни хотя бы сторожки. Пацаны сами соорудили себе шалаш на случай дождя, а в
светлые ночи жгли костер, пекли на нем молодую картошку. И дежурили. По честному.
Вот их ограбили в открытую. Взрослые незнакомые мужики цыкнули на детей, велели
молчать, «а то хуже будет». И выкопали картошки, сколько душе было угодно, мешками. А
на прощание подожгли неказистый шалаш в знак своей победы. Слава богу, у подростков
хватило ума не кинуться на защиту интернатской собственности.
Мудрая была у меня напарница, пожилая, беременная женщина. Она, на худой конец,
могла и пульнуть из винтовки в сунувшегося в теплицу грабителя, так что ему показываться
нам в нашем укрытии не было резона. А если хотел украсть, то все равно украл бы. И мы
давали ему такую спокойную возможность по принципу «нас не тронешь, и мы не тронем».
Но почему-то нам повезло.
Сенокос. Пилка деревьев в лесу
12 августа 1942 го да. Травка Эльге
«Сегодня уже 14 августа. До вчерашнего дня работали на сенокосе, собирали сено с
болота, все время стоя в воде, а в одном месте, боясь провалиться в болото. Все это
ничего, но из -за воды приходится работать босиком, и теперь все ноги исколоты и болят.
А в общем работать здорово.
Представь себе: уходим на поле на весь день. Берем с собой еду и работаем. Пока сено
cmp4=j6d
243/347
сушится, отдыхаем, читаем газеты , играем, шутим. Или вдруг посреди «обеда»
надвигается туча. Прячем хлеб, огурцы и к сену. Работаем, работаем, туча пройдет и
опять за обед. Правда, иногда разбиваемся на две партии – мальчишки и девчонки. Обоим
«сторонам» дают ведь разные участки и получается, что или те, или другие раньше
кончают. А мальчишки начали политику – «не наш участок, помогать не будем». Вот и
злимся, и мальчишкам тоже не помогает. Но зато, если дождь или обед, то забываем
всякие ссоры и тогда все дружно.
Со вчерашнего дня начали пилить. Норма три кубометра в день. Норма не большая,
если пила хорошая. Пилим в лесу. Я пилю в паре с Юрой Назаровым (перешел в 8-ой класс,
мы таких ребят считаем маленькими). С ним пилить очень здорово, да к тому же он еще и
мировой мальчишка. Я пилить еще не умею. Так он спокойно, без злобы, учит, каждое
движение исправляет, и не разрешает мне пилить так как мне удобно, а только так как
нужно, чтобы я научилась хорошо пилить. Пилим без всяких козлов, а просто валяется
бревно на земле, его и пилим . На наше несчастье нам попалась самая плохая пила. Это
признали все. Она жутко заедает. Мы с ней мучились, мучились, и за первую половину дня
сделали только около половины кубического метра. Представляешь себе! Другие почти три
кубометра, а мы меньше всех, даже среди отставших (те хоть по одному кубометру). Мне
было так стыдно, я все боялась, что тут я виновата, что Юрка злиться будет. А он
злиться и не думал: «Да что ты, Травка, я не злюсь. Исправят пилу, так мы до двух
кубометров нагоним и ладно».
Пошли на обед, отдали пилу, чтобы развод исправили, и вот ждем, когда ее починят.
Некоторые уже опять пилить пошли, а мы ждем. Но зато когда мы стали пилить, то она
шла так здорово, что мы первые полкубометра отмахали минут за двадцать. И вот начали
пилить. Уже были уверены, что три кубометра сделаем, хоть до 12 ночи, а сделаем.
Пилим, пилим, пила опять немного заедает. У меня уже и голова кружится, и руки болят, а
спилить по нашим расчетам еще около одного кубического метра. И вдруг смерили
уложенные плахи, и оказалось, что надо еще допилить одно бревно, которое мы уже пилим,
и еще одно тоненькое, а мы думали, это бревно да еще четыре. Обрадовались жутко,
нажали и кончили раньше тех двух пар, у которых до обеда было по одному и полтора
кубических метра. Это были пара Дегтя с Искрой и Света с Ниной К. Я тебе это пишу
потому, что это меня сейчас больше всего волнует.
В следующий раз пилить придется больше, так как плахи будут не метровые, а 80 см.
Сегодня пилить не будем, завтра и послезавтра нам дают выходной, а потом пойдут
горячие деньки. Знаешь, мне это нравится, мы так дружно работаем, здорово просто».
Тринадцатилетний Юра Назаров был моим первым учителем по новому для меня
отношению к труду. Здесь у него было два твердых жизненных принципа: во-первых,
никогда не перевыполнять норму, а во-вторых, обязательно найти способ схалтурить.
Никакие мои уговоры, а тем более патриотические призывы попилить еще хоть чуть-
чуть, если норма уже была сделана, не достигали желанной для меня цели. Мы уже
напилили 3 кубометра? Значит баста. Еще только 12 часов дня? Тем лучше, можно до обеда
побродить по лесу и полакомиться костяникой. Все еще пилят? Дуракам закон не писан,
надо было уметь выбирать пилу. И т.д. С полным сознанием своей правоты – норму сделал,
гуляй смело, – Юра оставлял меня одну с пилой у ежедневных 3 кубометрах и углублялся в
лесную чащу, предварительно, для точности, еще раз измерив сложенную нами поленницу.
Метровым мерилом для Юры был он сам, его расстояние от пояса до земли. По его
расчетам это был ровно один метр. Вот это и спасало мое патриотическое тщеславие, ибо
Юра ошибался, не учел, что успел подрасти. А в результате наши с ним 3 кубометра всегда
были 3,5, и норму мы все-таки перевыполняли. Но узнать об этом Юра не успевал, т.к. к
приходу приемщика уже давным-давно был далеко-далеко от рабочего места. А я наше
ударничество от него скрывала, и каждый день начинала одну и ту же песню на тему «Давай
cmp4=j6d
244/347
попилим еще чуть-чуть». Очень редко он соглашался. А один раз, совсем неожиданно,
принес мне из лесу веточку с костяникой.
Так что тут по беда, все же оставалась за мной.
А вот со своим вторым принципом –"В работе надо найти лазейку для халтуры» верх
одержал Юра. Он быстро со образил, что пилить выго днее всего самые толстые бревна.
Когда их складываешь в поленницу, то образуются большие пустоты, а их легко заполнить
пробками из гнилушек, пилить которые пара пустяков. А поленица получается что надо –
плотная, из толстых и «тонких бревен». Вот тут-то я с ним сладить и не сумела. Гнилушек
кругом было полно, а в случае моего очередного протеста Юра запросто заготавливал из
них пробки без моего участия. Молча и упрямо. Он вообще был неразговорчив, мой
тринадцатилетний учитель по пилке дров.
Я мучилась, но тайну юного мастера по халтуре не выдавала.
Так и пилили.
В подмастерьях у портнихи
6 сентября 1942 го да. Травка Эльге.
«Дорогая, прости, что так долго пишу тебе письмо. Но у меня, правда, нет времени
писать помногу. Я больше не пилю. С пилкой у меня дело обстояло хорошо. Норму я всегда
выполняла, и немного перевыполняла. Но меня сняли с пилки и поставили шить. Нам всем
шьют форму, и надо помогать портнихе. Я шью уже 4-ый день. Мы выпускаем по костюму
в день. Она шьет на машинке, а я делаю ручную работу. Но вчера я тоже шила на машинке.
Все это очень хорошо, т.к . я научусь хорошенько шить, но опять получается, что у меня
занят весь день, т.к. шьем с утра до вечера. Поэтому очень-очень прошу тебя, не
обижайся на меня».
Итоги летнего труда 1942 года
5 октября 1942 го да. Травка Эльге.
«3 октября у нас был праздник урожая. На зиму мы себя полностью обеспечили.
Капустой и морковью мы обеспечены на год. Не выполнен план только по картофелю и
кормовой свекле, а остальные культуры выполнены и перевыполнены. Урожай моркови в 10
раз больше чем прошлогодний. Очень многих премировали, кому платье, кофту,
полуботинки, отрезы на костюмы, юбки и кофточки, шерстяные платки. Мне дали
большой черный с красными розами шерстяной платок».
Все лето и начало осени мы работали. Старательно и напряженно . И результаты
оказались прекрасными.
ЕДА
25 августа 1942 года. Маме и папе.
"Ihr fragt, wie es mit unserem Gemüse steht. Wir sind auf dem ersten Platz im Rayon in der
Ernte. Jeden Tag bekommen wir Kohlsuppe, die letzte Zeit gibt es schon Kartoffeln, wir bekommen
Tomaten, Gurken, Erbsen, Rüben usw."
«Вы спрашиваете как у нас обстоят дела с овощами. Мы в районе на первом месте по
урожаю. Каждый день нам дают щи, мы получаем помидоры, огурцы, горох, свеклу и т.д.»
НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ
Все лето и ранней осенью 1942 года дальнейшая судьба старшеклассников интерната
cmp4=j6d
245/347
была полна неопределенностей. То нам говорили, что осенью старшеклассники вернуться в
Москву. То возникали планы продолжения нами учебы в Красных Баках, где нам, старшим,
придется жить самостоятельно. Нас кидало из стороны в сторону, мы мечтали о Москве,
мечтали о жизни без присмотра взрослых в Баках, но понимали – от нас самих ничего не
зависит. А впро чем?
Что лучше?
30 июня 1942 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй, Акимушка! Я долго тебе не писала, но ты меня прости. Я жутко устаю
за день и часто сплю. Вот и сейчас пишу на мертвом часе, жутко хочу спать, но все-таки
тебе напишу, так как я иначе буду свиньей, потом новостей много, и надо с тобой
поделиться, чтоб ты посоветовала, что делать.
Дело в том, что недели две тому назад, нам сказали, что мы, старшие уедем в
Москву. Это было еще не твердо. Теперь этот вопрос уже поставлен серьезно, родителям
в Москве предложено готовиться взять нас отсюда. Я не знаю, если ехать обязательно, то
я поеду. Если ехать не обязательно, то мама сможет попросить оставить меня здесь из-за
братишек. Это и хорошо, и не хорошо.
Во-первых, если в Москве не будут учиться, то здесь я смогу учиться. Я очень хочу
учиться и не представлю себе, как смогу не учиться. Но потом мне все-таки хочется в
Москву, но просто в город Москву. Тем более, что почти все уедут. Я бы даже не хотела
ехать в Москву, если бы никто не уехал.
Знаешь, мы здесь все привыкли жить вместе, все вместе, всегда много народу, а что я
буде делать в Москве? Да еще, если тебя там нет, если бы ты была, я бы очень хотела
ехать, но так... Мне даже страшно представить себе первый день в Москве. Просыпаюсь –
одна, ем – одна. Все одна, одна, одна. Когда мы здесь вместе, вместе, вместе. Уже уезжая
из лагеря, дома кажется как-то пусто, а тут, прожив год вместе, вдруг очутиться дома!
Очень хорошо, если мы там будем учиться и я приеду как раз к началу учебного года. Но
представь себе, что будет, если в Москве первые дни будет нечего делать? Была бы ты,
мы бы вместе были, весь день вместе, а так?
Теперь слушай дальше. Не знаю хорошо или это плохо, но я не испытываю особого
желание быть мобилизованной на завод. Пойми, я очень хочу учиться! Если буду работать,
учиться все равно буду, но будет очень трудно. Но учиться буду! Я все больше мечтаю
после десятилетки идти в педагогический институт на физико-математический
факультет. Я, правда, все больше об этом задумываюсь, и я очень хочу, чтобы эта моя
мечта сбылась. У меня все острее встает вопрос, куда идти учиться или работать в
Москве, если школа не будет работать.
Мы с Лялькой думаем так: может пойти в медицинский техникум, заочно сдать за
девятый-десятый класс. Если война затянется, возьмут в армию и будет образование
медсестры, а если кончится скоро, то можно дальше учиться.
Что ты думаешь по этому поводу? Когда ты собираешься в Москву? Ты обязательно
обо всем этом напиши, а то ведь ты реже стала писать. Ну теперь пока, осталось минут
45 и я посплю. Допишу после работы...»
С вопросом, что делать дальше я обратилась и к маме с папой, правда, чуть позже. Чем
к Эльге.
На что мне решиться?
3 июля 1942 года Маме и папе.
"Liebe Mama und Papa!
Jetzt ist es 6.20 Uhr am Morgen. Man hat uns geweckt, aber zur Arbeit sind wir nicht
cmp4=j6d
246/347
gegangen, es regnet. Viele schlafen wieder. Man hat uns gesagt, daß wir (8-10 Klasse) nach
Moskau zurückfahren werden. Mich interessiert, ob alle fahren werden oder es nach dem Wunsche
geht. Wenn alle f\ahren, dann gibt es nichts zu besprechen, aber wenn es nach dem Wunsch geht,
dann ist es anders, und ich weiß nicht, ob Ihr mich nach Hause nehmt. Wenn ich nach Moskau
fahre, ist die Gefahr, daß ich nicht in der Schule lernen kann (wenn sie nicht arbeiten) und arbeiten
gehen muß oader in irgendein Technikum. Ich könnte aber auch auf Kurse gehen und die 9. Klasse
in vier Monaten beenden. Aber lernen möchte ich unbedingt. Irgend etwas muß ich in Moskau
machen, schon um die Brotkarte zu bekommen. Wenn man uns nicht in die Fabrik mobilisiert und
die Schule nicht arbeitet, dann muß ich mir suchen, wo ich arbeiten soll. Und das weiß ich nicht
recht. Lernen möchte ich unbedingt und denke schlimmstenfalls es allein zu Hause versuchen. Aber
wo soll ich arbeiten? Vielleicht ins Medizinische Technikum gehen und nachher im Lazarett als
Schwester arbeiten? Elga arbeitet übrigens im Lazarett. Ich möchte so eine Arbeit haben, wobei ich
noch etwas lernen kann.
Das Gute ist, wenn ich nach Moskau komme, das, daß ich mich dort mit meiner deutschen
Sprache beschäftigen kann, viel Ruhe habe zum Lesen und dann seid Ihr immer da, um alles zu
fragen, was mich interessiert, und es ist überhaupt für mich besser. Wenn ich aber hier bleibe, kann
ich zur Schule gehen, bin immer bei den Kleinen, und Ihr könnt ruhiger sein.
Also Ihr seht, daß ich nicht weiß, wo es besser ist, und wenn es nach mir ginge, ich nicht weiß,
wo ich hin will. Aber die Schule schließen will ich unbedingt und nach ader Schule möchte ich
weiter studieren im Pädagogischen Institut an der Physisch-Mathematischen Fakultät. Weiter in der
Schule in den älteren Klassen Mathematik lehren, selbst weiterlernen und nachher mit Studenten
arbeiten... Mich interessieren solche Berufe, wo man nah mit den Menschen kommt, wo man den
Menschen kennenlernt. Darum interessiert mich der Beruf des Lehrers und interessiert mich die
Arbeit im Lazarett."
«Дорогая мама и дорогой папа!
Сейчас 6.30 утра. Нас разбудили, но на работу мы не пошли, идет дождь. Многие
снова уснули.
Нам сказали, что мы (8-10 классы) вернемся в Москву. Меня интересует, все ли
поедут, или это произойдет по желанию. Если поедут все, то не о чем рассуждать, а если
по желанию, то другое дело, и я не знаю, заберете ли Вы меня домой.
Если я поеду в Москву, то существует опасность, что я не смогу учиться в школе
(если они закрыты) и должна буду пойти на работу или в какой-нибудь техникум. Я могла
бы также пойти на курсы и закончить 9 класс за четыре месяца. Но учиться я хочу
обязательно. Что-то мне в Москве надо будет делать, хотя бы из-за хлебных карточек.
Если нас не мобилизуют на фабрику и школы не будут работать, то мне надо найти где
работать. А этого я как раз и не знаю. Учиться я хочу обязательно, и думаю, на худой
конец, попробовать сделать это дома самостоятельно. Но где мне работать? Может
быть поступить в медицинский техникум и потом работать медсестрой в госпитале?
Эльга, между прочим, работает в госпитале. Я хочу иметь такую работу, при которой я
могу немного и учиться.
Хорошее, если я вернусь в Москву, в том, что я смогу там заняться своим немецким
языком, у меня будет много тишины для чтения, потом Вы всегда рядом. Чтобы я могла
спросить о том, что меня интересует, и вообще для меня это лучше.
А если я останусь здесь, я смогу ходить в школу, я все время рядом с малышами, и Вам
так спокойнее.
Итак, Вы видите, что я не знаю, что лучше и если бы спросили меня саму, я не знала
бы где я хочу быть. Но закончить школу я хочу обязательно, а после нее стать студенткой
педагогического института на физико-математическом факультете. Затем преподавать
в старших классах математику, самой учиться дальше и потом работать со
студентами...Меня интересуют такие специальности, которые тесно связаны с людьми,
когда узнаешь людей. Поэтому меня интересует профессия учителя и интересует работа в
cmp4=j6d
247/347
госпитале».
На работу в Горький?
21 июля 1942 го да. Травка Эльге.
«На собрании начальства директор всего интерната сказал, что по всей вероятности
старших, то есть окончивших семилетку, на зиму здесь не оставят и в Москву не повезут,
а если не найдут никакого выхода (нас содержать здесь нет средств), то Демитров сказал,
чтобы нас устроили на работу в Горьком. Отправят в ФЗО и т.п .
Так что смогу ли я учиться в этом году – вопрос, и как вообще жить буду, тоже
вопрос. Но странно, знаешь, я сейчас быстро со всем мирюсь. Предположим, что буду
жить в Горьком, что ж , узнаю новый город, будем жить в фабрично-заводском
общежитии. Ведь интересно? Мне кажется, во всем, везде, всегда можно найти хорошее,
интересное. И потом, если придется работать на заводе, разве это значит, что я не смогу
стать тем, кем хочу? Ведь и великие люди были когда-то кочегарами (Чкалов), пекарями
(Горький), слесарем (Ворошилов) и т.д. Значит, то, что я буду работать на заводе, вовсе не
означает, что я не смогу высокообразованным человеком. Ну, еще я не в Горьком, еще не
работаю, так что рано об этом говорить».
Эльгино предложение
31 августа 1942 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй, дорогая моя! Получила твое письмо от 22 августа, в котором ты
пишешь о том, чтобы я приезжала к вам. Элюшка, милая, все это было бы очень хорошо,
но посуди сама. Во-первых, здесь я живу вместе с братишками, и если даже отправят в
Горький, то все же буду жить в одной с братишками организации. И мама будет знать,
что мы, более или менее вместе. А вдруг вы уедете куда-нибудь? Куда я? Если уедете даже
в Москву, что будет мама со мной делать? Ведь согласись, то, что я с братишками
вместе, это для мамы с папой очень хорошо, и зачем нас разъединять? А потом, Элюшка,
не смотря ни на что, мне было бы неудобно. Вот я могу себе представить, что ты живешь
у нас, все это очень просто было бы, но я чувствую, что тебе было бы неудобно, так же
как было бы неудобно и мне жить у вас».
МЫСЛИ О БУДУЩЕМ
Вопрос «Кем быть?» занимал меня давно. Под впечатлением рассказов в «Пионерской
правде» о тигренке Кинули, выращенном в московской квартире, я в начальных классах
страстно мечтала стать дрессировщицей. Потом, когда разразилась гражданская во йна в
Испании и отцы моих товарищей по совместному путешествию на Кавказе ушли в
интербригады, я стала мечтать о том, чтобы стать военным комиссаром. Одновременно, в
тайне от всех, и даже от Эльги, я лелеяла несбыточную мечту стать писателем. И это тоже
произошло под влиянием, на этот раз Льва Николаевича Толстого. Прочитав в шестом
классе «Детство » и «Отрочество» мне захотело сь в пику дворянскому мальчику о писать
подлинную жизнь советского подростка, на мой тогдашний взгляд гораздо более
интересную и многостороннюю. С этой тайной целью я и вела дневник в шестом классе. Но
параллельно во мне жила и твердая уверенность, что на писателя я не тяну. И вот теперь, во
время войны, мои планы на будущее стали более реалистичными. Первый раз я написала о
них Эльге еще в ноябре 1941 года, в том самом письме, в котором сообщала ей об
исключении меня из школы.
cmp4=j6d
248/347
Первоначальные планы
21 ноября 1941 го да. Травка Эльге
«Свет хочет стать инженером, знаешь, тем, кто строит моторы для самолетов.
Элюшка, а я обязательно буду учиться дальше. Мне хочется пойти в физико-
математический институт, изучать математику и преподавать ее в 8-10 классах. Мне
хочется вырасти умной женщиной, которая работает, приносит какую-то пользу».
Затем тема «Кем быть?» возникает вновь в августе-сентябре 1942 года, одновременно с
чувством неудовлетворенности настоящим. Мне хочется сделать нечто большее для победы
над фашизмом, чем только учиться и работать в интернате. Мне стыдно перед
сверстниками, которые трудятся под бомбежками, а я, вот прохлаждаюсь в тылу.
12 августа 1942 го да. Травка Эльге.
«Скажи, ты в госпитале считаешься медсестрой, да? Или просто так? По твоим
письмам судя, ты делаешь уже то, что и медсестра, перевязываешь, даже присутствуешь
при операциях. Это для тебя здорово, ты ведь мечтаешь стать врачом.
Мама мне написала, что ей нравятся мои мечты о будущем, что со мной вместе она
второй раз переживает свою юность, что рада, что я выбираю как раз то, что
интересовало ее. Она мечтала быть или учительницей, или инженером, чтобы иметь как
можно больше дела с математикой, но в капиталистической Германии она стала только
бухгалтером. Ей нравится профессия учителя по математике – сочетание сухих чисел с
живыми людьми.
Ты счастливей меня, ты делаешь первые шаги к своей профессии, а я даже не знаю,
буду ли учиться. Горьковская область учиться будет, но о нас стоит вопрос особо. Кроме
того, положение на фронте. Ведь война столько портит людям, столько вредит. Хочется,
чтобы она скорее кончилась, хочется что-то сделать прямо касающееся фронта, а не
косвенно. Ведь верно? А пока работаем».
7 сентября 1942 го да. Травка Эльге.
«Я пишу по вечерам, пока есть свет. Элюшка, у нас опять ходят слухи, что мы поедем
в Москву. Это было бы так здорово. Знаешь, мне хочется видеть новые лица, узнавать
новых людей, особенно узнавать новых мальчишек. Мне хочется видеть ребят других,
энергичных, серьезных, а не таких как у нас. Наши какие-то ленивые, только думают о
любви и прочее. А мне это так надоело. Мне хочется нового, новых работ, учебы. Я
довольна коллективом, мне здесь хорошо, но хочется видеть нового, другого. Это слишком
знакомо.
А потом я часто думаю, вот вырасту, будут у меня дети, и спросит кто-нибудь из
них: «Мама, а что ты делала во время войны?» «Эвакуировалась, деточка, сидела в
«Лесном», хорошо питалась, думала о всяких пустяках, увлеклась одним мальчиком,
ошиблась в нем, переживала и прочая дрянь. В то время как могла быть в другом месте,
больше видеть, делать, быть в 1000 раз полезнее».
И, правда, Элюшка, в то время, когда я работала на поле, это еще так сяк, не
загрузим транспорт, если себя обслужим питанием. Но сейчас шью и вообще как-то не то .
Хочется быть в Москве, в центре всего и тогда, уж если можно, учиться, а если нужно,
работать. Я себе представляю юношей и девушек, работающих, учащихся в трудных
условиях во время бомбежки, у которых плохо с питанием, но энергичных,
жизнерадостных. А мы, мы хорошо питаемся. И что? Мне чего-то хочется, страшно
хочется, но чего я не знаю.
Я сама тебе писала, что нужно уметь скромно трудиться, помнишь? Но мне хочется
чего-то большего, хочется чего-то, а чего не знаю. Но мне почему-то стыдно будет перед
другими, перед своими детьми сказать, что я эвакуировалась, что жила хорошо, в то
cmp4=j6d
249/347
время как другим приходилось очень туго.
Знаешь, родная, вот я сейчас смотрю на фотокарточку мамы с папой, и так мне
хочется к ним, хотя бы помогать им дома, стирать им, готовить им . Ведь, Элюшка, они
так много работают, я хочу к ним, быть милой, милой с ними, никогда не ссориться с
папой, быть совсем другой".. .
Принимать решение «Кем быть?» все же в реальной жизни не надо еще было. У меня
еще была уйма времени, что бы определиться. Но так только казало сь.
ВЫБОР СУДЬБЫ
Мама приехала!!!
В один из дней сентября 1942 года Кузя подлетела с немыслимым выражением на лице
ко мне, спокойно шедшей домой, и выпалила невозможное: «Там, по аллее идет твоя
мама!!!»
Этого не могло быть! И я не поверила в свое счастье. Лучшего способа разыграть Кузя
придумать не могла. Но она продолжала орать мне в ухо: «Твоя мама приехала! Слышишь?»
Я слышала. Я хорошо ее слышала. Неужели правда?
–
Правда, правда, беги!
И я помчалась. Как я бежала!
А по аллее из огромных сосен и вправду, наяву, медленно-медленно шла моя мама,
почему-то очень маленькая. Я обнимала ее, целовала, а мамина голова непривычно
достигала только моего носа. Я оказалась выше моей родной, любимой мамушки. И очень
удивилась.
Но мама была прежней. С улыбочкой заметила, поднимаясь ко мне в комнату, что мы
не моем пол на лестнице. Я тут же обещала помыть, потом. «Потом», конечно, растянулось
на целый день и в результате, возвращаясь вечером с линейки, я застала маму на лестнице, с
тряпкой в руке. Мама мыла пол. Я восприняла это как укор и стыдно мне было неимоверно.
А мама снова улыбалась, она рада была видеть меня в полном здравии и готова была
помочь, чем могла.
Мама предприняла непростой путь из Москвы в «Лесной», на по езде, с пересадкой на
утлый пароходик, при том, что говорила мама по-русски с явным немецким акцентом. И это
во время войны! Но мама не могла не приехать. Маму мучили постоянные болезни Рольфа,
и ей надо было самой убедиться, что все не так страшно, или принять меры, если он под
угрозой. Это, во-первых. Во-вторых, маму вряд ли совсем успокоили мои письма о
исправившемся Вольфи, ей надо было понять, что происходит с ее когда-то излучавшим
счастье мальчиком. А в третьих, мама считала себя обязанной самой уведомить меня о деле,
которое круто могло изменить мою судьбу. И предоставить мне самой принять решение.
Решение, определившее мою судьбу.
И в первый же вечер мама сообщила, что Коминтерн набирает группу для учебы в
секретной школе для детей политэмигрантов, достигших 16-ти лет и более. Моего возраста
еще недостаточно, но если я очень захочу, мама это препятствие устранит, и меня примут.
Там, под Уфой, уже учатся ребята из «Люкса», дети немецких антифашистов, со многими из
них я знакома. По окончанию засекреченной школы, если война продлится, нас зашлют в
тыл, непосредственно в Германию, помогать Красно й армии.
Мама ничто не будет мне советовать, выбор за мной.
Вот это дело ! Ничего себе предложение! Мечтали, мечтали о партизанских отрядах, а
тут тебе реально возникает такая возможность. Не в фантазиях, а в действительности. Вот
cmp4=j6d
250/347
бы удивились ребята, если бы я могла поделиться с ними сногсшибательными
возможностями моего будущего. Вот бы рты разинули. Но мама строго настрого велела
держать сказанное ею в глубочайшей тайне. И делиться было нельзя. Ни с кем. Я и Эльге
написала даже о мамино м приезде всего несколько стро чек:
20 сентября 1942 го да. Травка Эльге.
«Дорогая моя Элюшка! Прости, дорогая, что опять долго не писала, но у меня много
событий, мешавших писать. Во-первых, приезжала на 4 дня моя мама. Пойми, ведь мы не
виделись больше года! Она мне показалась очень маленькой, я стала выше ее. Она и не
изменилась и изменилась в одно и тоже время. Это первая новость».
И ни малейшего намека на мамино сообщение и о принятом мной решение. Хранить
тайны я умела, с детства.
Над маминым предложением я думала недолго и свой вердикт выпалила сходу.
И сейчас, в свои семьдесят восемь лет я не знаю, как и почему во мне тогда, в сентябре
1942 года, во время Великой Отечественной войны против немецкого фашизма, когда меня
только что мучили угрызения совести по поводу того, что над моей головой не разрываются
бомбы, взял верх не порыв юношеского романтизма искренней патриотки, в сладостных
мечтах толкавший меня в партизаны, а реальное, страстное желание закончить школу.
Учиться, учиться и учиться – вот что, оказывается, я хотела больше всего. Это я поняла
сразу, как только мама сделала маленькое примечание к своему сообщению:
–
Школу тебе придется бросить. Среднего образования ты там не получишь.
И я сделала выбор. Моментально, долго не размышляя и не колеблясь ни секунды:
–
Нет, сперва я хочу доучиться.
Мне показалось, что мама была рада моему ответу. Но ни одобрения, ни возражения я
из ее уст не услышала.
Сегодня я думаю, что в маме в те дни боролись два противоположных чувства –
верности партии и любви к дочери. Партийная честь требовала от мамы исааковской жертвы
дочерью во имя дела по спасению человечества от коричневой чумы. Маме полагалось бы
толкнуть меня на путь, ведущий через год-другой в фашистский тыл, а значит на почти
неминуемую смерть. А материнская любовь мамы была пронизана о тветственностью за
счастье, а главное за сохранение жизни своей дочери. Оба чувства были, возможно,
одинаково сильны в моей маме, и решить, что лучше, правильней для меня, для моего
счастья и нравственного здоровья, мама сама не смела.
Но то, что я выбрала продолжение учебы, а не школу разведчиков, облегчила маме
душу. Это я увидела. Хотя мама и молчала.
А я тоже не стала спрашивать маму, верное ли приняла решение. Жизнь принадлежала
мне и мне самой ею и распоряжаться. Так было уже в пятнадцать с небольшим лет. Мама
доверила мне мою собственную судьбу.
Тогда, в сентябре 1942 года, я, конечно, не знала, что тем, что решила не поступать в
коминтерновскую разведшколу, фактически переломила заранее предопределенный ход
моего жизненного пути. Мой путь мог бы быть таким же, как у других детей немецких
политэмигрантов – тех, кто был не на много, но все же старше меня.
Ренатка Цайсер, с которой я водилась в детстве, во преки маминому запрету – уж очень
Рената была дружна с самыми хулиганистыми мальчишками дома, – в войну летала на
кукурузнике над немецкими окопами. И оттуда, сверху о тчаянная девчонка кричала немцам
на чистейшем немецком языке с берлинским акцентом, что надо не воевать, а сдаваться, и
кидала с неба листовки. И допрашивала пленных.
Рудик Гюпнер, тоже сосед по «Люксу», был заслан в самом конце войны в немецкий
тыл и сразу же был схвачен гестаповцами. Подвел чистейший немецкий язык, в котором,
однако, не было нововведений фашистской кампании по «очищению языка от
cmp4=j6d
251/347
иностранщины». Вот и заподозрили неладное уже первые встречные немецкие жители. Не
так парень говорил. Рудик был казнен.
Эрика Шиф, старшая сестра моей люксовской по други Муши, была разведчицей в
фронтовом тылу. Под видом русской деревенской девушки она собирала разведанные. Спас
ее однажды все тот же чистейший немецкий язык, знание которого, она, конечно, скрывала.
Услыхала Эрика, сидя на лавке в деревенской избе, как немецкий солдат обратил внимание
своего напарника на явно городские руки молчаливой девушки. Солдат пошел докладывать
офицеру, а Эрика вышла «по нужде» и была такова. Но в другой раз ее схватили и
расстреляли.
Кони Вольф и Грего р Курелла в Красной армии работали на передовой – через рупор
агитировали немецких солдат сдаваться в плен. Оба остались живы.
А Миша Вольф сам впоследствии возглавил в ГДР разведку.
Мне исполнилось восемнадцать уже зимой 1945 года, и значит несколько месяцев до
окончания войны, а потом и послевоенные годы я могла бы разделить судьбу Ренатки,
Кони, Грегора, а может быть и Рудика, если бы прошла соответствующую подготовку в
коминтерно вско й секретной школе.
Но вместо этого я выбрала продолжение учебы в обыкновенной поселковой школе,
вовсе не московской. Более того, вопрос, где и как мы, интернатские, будем, да и сумеем ли
учиться, даже в по следней декаде сентября все еще не был решен.
Я и сейчас удивляюсь себе, тогдашней.
ТРУДНЫЕ ИНТЕРНАТСКИЕ БУДНИ
УЧЕБА
20 сентября 1942 го да. Травка Эльге.
«Как учиться будем, тоже не известно. Сперва хотели нас устроить в Баки на
частную квартиру, одних. Ведь тех, кто будет учиться в 8-10 -ых классах, осталось всего 7
человек девочек и трое мальчишек из 8-го класса. Мы мечтали, как будем жить одни, без
воспитателей, получать из «Лесного» сухой паек, сами готовить, как все будет здорово и
дружно.
Теперь нам уже говорят, что в Баках, наверно, жить не будем, а будем ходить из
«Лесного» в Баки. Как мы валенки истреплем!»
Кроме неподдельного огорчения из-за валенок, в моей душе, тогда, когда я так быстро
и твердо приняла судьбоносное решение, царил хаос по многим другим причинам.
НЕДОВЕРИЕ
Во-первых, я перестала доверять интернатскому начальству.
20 сентября 1942 го да. Травка Эльге.
«Миндин (это наш директор всего интерната) нас, старших хочет с рук сбагрить.
Мы ему лишние рты, и чувствовать это очень обидно. Он всеми силами старается сделать
так, чтобы мы не могли учиться, хотя бы материально. Ведь за перевоз через реку в школу
в Баки надо каждый день платить два рубля с человека, и это до тех пор пока река не
замерзнет. И мы как-то сейчас злимся на всех наших воспитателей. Меня Миндин
собирается вызвать к себе. Я знаю, будет ругать, все это ничего, мне только очень жалко
маму. Она скажет: «Опять ты взялась за старое». Я из-за этого уже ревела...
Элюшка, такое настроение, ужас! Через 10 дней учеба, а мы еще ничего не знаем.
А вообще стала опять какой-то бешенной. Я целую зиму, целое лето не грубила, а
cmp4=j6d
252/347
сейчас на меня нашло такое, что я могу любому нагрубить, спорить и т.д . Но это не я
одна, это со всеми старшими так».
Почему у нас, старших, возник конфликт с руководством интерната, я сегодня понять
не могу. Миндину я в письме Эльге приписала абсолютную чушь. Откуда только я ее взяла?
На самом деле Миндин был тихий и деликатный руководитель интерната, все делавший для
того, чтобы все мы выжили. Рядом с ним командовал некий Казенов, по солдафонский
прямой и орущий направо и налево. Вместе они составляли единую команду руководства
интерната, превратившего интернат в самоокупаемую, слаженно действующую
организацию, благодаря которой не только все выжили, но были сыты, обуты, одеты. Все
школьники работали и учились. Ключом била художественная самодеятельность, даже
«Бедность не порок» Островского разыграли взрослые обитатели интерната. А у нас, детей,
был хор, художественные монтажи, частушки. И даже игра на скрипке.
Странный кризис поразил в сентябре мою душу, по ложным причинам. Но мне от
этого не было легче. Не стопроцентно хорошо жилось мне в эти дни в интернате, когда я
приняла свое решение остаться здесь.
И с воспитателями отношения складывались в те дни тоже не лучшим образом.
«Отношение к нашим воспитателям у меня не такое хорошее как зимой. Они только
кричат, из-за каждого пустяка готовы лишить питания, дать наряд и прочее. А это
раздражает. Раздражает, когда спрашивают о чем-нибудь, да таким тоном, будто
уличают в чем-нибудь».
РУХНУЛИ МЕЧТЫ
И мечты о самостоятельной жизни и учебе в Баках тоже рухнули.
«Элюшка, ты бы знала, как мы мечтали о жизни в Баках. Мы хотели устроиться в
одном доме, уютно обставить комнаты, каждый день кто-нибудь должен готовить обед.
Когда приходят кому-нибудь посылки, то сладкое класть в шкафчик в общее пользование, а
после школы пить чай. И все это было бы очень хорошо, так как мы без воспитателей, а,
кроме того, эти 7 девочек очень дружные».
Ко всем моим бедам надо прибавить и то, что именно в эти сентябрьские дни уехал в
Москву Свет.
20 сентября 1942 го да. Травка Эльге.
«Во-вторых, из наших 6 человек уехало в Москву. Среди них Свет, Сергей и Деготь. Ты
понимаешь, какая нас охватила тоска, ведь всем нам очень, очень хочется в Москву, а те,
которые себя плохо вели, получили это право, так как их надо было «изъять из
коллектива». И они получили это право».
Что же оставалось хорошего? Девчачья дружба – вот что было теплым и радостным.
Единственное.
Нас пять человек
(Там же. Продолжение)
«Элюшка, мы сейчас живем так хорошо между собой, просто мирово. Особенно
дружно живем мы в нашей коммуналке. Нас пять человек – Диониза, Искра, Нина
Курашова, Ляля и я. Мы оставляем сахар от завтрака и ужина и делаем себе «кофе».
Жарим картошку, хлеб и прочее. И потом все вместе это лопаем. Искра с Дионизой
cmp4=j6d
253/347
насолили грибов, Лялька со склада, где она работает, приносит лук, а вчера даже изюм.
Вечерами мы собираемся или у Дионизы, или у нас и читаем газету или просто болтаем».
Кончалась моя любовь к Свету Рашевскому и я нашла новую нишу, в которой черпала
тепло и понимание – девчачью дружбу. Это были другие девочки, чем те, что крали у меня
дневник и не опускали мои письма.
Я, которая думала, что любовь расширяет мне мир, открыла иное – мир, на самом деле,
одновременно и сужался, ибо оказалось, что я совсем не замечала, долго не замечала
интересных девочек – Дионизу и Искру, которым дела не было до мальчишек. Меня, еще
только о сво бождавшуюся из сетей, такая независимость дево чек поражала. Как здорово!
Как бы я хотела быть такой же, как они. Мне даже показалось, что быть невлюбчивыми –
великое достоинство, которому мне еще надо научиться. И я дружила, увлеченно и с
большим интересом к своим «новым знакомым», с которыми можно было говорить о чем
угодно, но только не о мальчиках.
Дружная жизнь в нашей «коммуналке», конечно, тем не менее, не самая прочная
основа для того, чтобы чувствовать себя совершенно счастливой в интернате, я себя
счастливой и не чувствовала. Ведь еще и Свет уехал! судьбоносное решение. Казалось бы
«Вон! Иду искать по свету...» Ан нет.
Я осталась в интернате, чтобы учиться. Не колеблясь ни секунды.
Я еще раз удивляюсь себе, тогдашней.
РАДОСТИ ЖИЗНИ
17 июля 1942 го да. Травка Эльге
«Ну ладно, надо начать описывать нашу жизнь, происшествия и т.д.
Нам не разрешают без разрешения уходить на реку, вообще далеко уходить, но мы,
конечно уходим. Особенно старшие, и нам не влетает, так как все-таки знают, ничего с
нами не будет. Да и в Захарино мы ведь куда дальше в школу ходили, еще и через станцию в
«Лесной» и т.д. Но строго запрещают уходить вечером, да еще и опоздать на сон.
А мы, знаешь, что сделали?
Четверо девчат (Ляля, Искра, Диониза и я), после линейки (было 10 часов, сон в 11)
пошли на речку, разожгли костер и сварили картошку, которую нам дал агроном.
Представляешь себе: уже темно, горит костер и в котелке варится картошка свежая,
молодая. А дома ждет наряд. Ведь знаем, что наряд дадут, что отругают, а нет все-таки
слишком здорово, почти ночью в лесу у речки есть картошку с луком! Представляешь себе
это?
Пришли домой в 12-ом часу, вожатые на нас набросились, а нам смешно, так как
котелок мы хотели спрятать, а он гремит. Пошли в спальню. Пришла Сира Александровна
(вожатая, у нас у всех их называют воспитателями), мы ей все рассказали, она сидит,
улыбается, и кажется, что вот-вот скажет: «а здорово как!». Обещала на завтра дать
нарядик. Уже мы были готовы отработать, а наряд все не дают и об этом умолчали, т.к.
они уже начальнику сказали, что все ребята на местах, а от нас никак не могли ожидать,
что мы уйдем и даже не проверяли.
В общем все сошло, других за опоздание здорово ругают, а о нас молчат. И мне
поэтому стыдно, понимаешь, стыдно, и я не знаю как быть, если скажем, что опоздали,
то влетит и воспитателям. О том, что мы уходили, большинство не знает, но мне
стыдно».
cmp4=j6d
254/347
РАБОТА
25 сентября 1942 го да. Маме и папе. Открытка.
«С вчерашнего дня я кончила шить костюмы и стала работать на картошке. Мы
сейчас убираем урожай. Агроном говорит, что урожай у нас хороший, кроме картошки.
Работать будем до 1 октября, и в период учебы тоже».
БРАТИШКИ
Уехала мама, и Рольф тут же снова заболел, но быстро поправился. И жизнь братишек
пошла своим чередом.
25 сентября 1942 го да. Маме и папе. Открытка.
«Дорогие мама и папа!
Рольфик после маминого отъезда пролежал в изоляторе всего два дня, а теперь он
опять в группе. В выходной я с обоими гуляла. Вольфик и я говорили Рольфику, когда он
делал нехороший ротик и он старался исправиться. Рольфик все время спрашивает, когда
приедет папа».
ЛЕСНОЙ КУРОРТ
ОКТЯБРЬ-НОЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 1942 ГОДА
СВЕТ РАШЕВСКИЙ,
МОЯ ЛЮБОВЬ И МОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
Самые последние аккорды ушедшей любви. Письмо Света Травке.
Свет уехал в Москву, но не прошло и месяца, как вдруг я получила от него письмо. Вот
уж чего я никак не ожидала.
Москва. 16 октября 1942 го да. Свет мне.
«Здравствуй, дорогая Травка!
Как ты живешь и учишься? Как ребята? Работаете ли вы на с/х. работах?
Травка, прости, что отрываю тебя чтением моих писем, но мне хочется
переписываться с тобой.
Напиши, хочешь ли ты этого . Мне давно хотелось поговорить с тобой, но в «Лесном
курорте» было как-то неудобно. Я часто вспоминаю наш последний разговор, в Красном
уголке, в Захарьино. Помнишь? Ты меня спросила – «Осталось ли что-нибудь у меня от
нашей дружбы?» Помню, мне очень хотелось ответить положительно . Но я не мог этого
сделать, потому что я начал уже дружить с Люсей. А порвать с ней я просто уже не мог.
Очень прошу тебя, если сможешь, то прости меня за это.
Травка, я помню еще тот разговор в уголке о дружбе, после которого мы, собственно
говоря, перестали дружить. Помнишь, я тебя спросил: – «Ну, а если я снова захочу
дружить с тобой, тогда как?» И твой ответ – «Тогда и будем дружить!» Ты помнишь?
Теперь решай сама. Мне очень хочется переписываться с тобой, но не только
переписываться. Буду говорить прямо. Я хочу возобновить с тобой, если и не прежние
отношения, то хотя бы дружеские. Я, конечно, во многом виноват перед тобой, я этого не
отрицаю. Ты подумай об этом вопросе и напиши мне. Ладно?!
Немножко о себе. Живу хорошо. Сейчас занимаюсь на подготовительных курсах при
МАИ. Через 3-4 месяца окончу курсы и сдам экзамены за 10 класс. По окончанию курсов
меня зачисляют студентом МАИ без всяких испытаний. Ну, пока все. Жду ответа.
Крепко жму твою руку – Свет!»
cmp4=j6d
255/347
Я тут же села за ответ и пульнула Свету резкий ответ на тему "Никаких дел с тобой
иметь не хочу".
Но тут же следом мне вручают письмо и от Сергея, в котором он объясняет мне
странный поступок Света. В интернате мы со Светом ведь давно не разговаривали, с чего же
писать мне теперь? Свет в письме не объяснял.
По сведениям Сергея Свет только что вдрызг поссорился с Люсей, а та написала, что
ненавидит Света, и т.д. И то гда Сергей – вечный руково дитель и искуситель Света,
посоветовал своему другу написать мне письмо.
Господи. какая дурость!
Но мне Света сразу стало жалко, тоже по дурости моей.
Мое ответное письмо Свету, хотя бы в черновике, отсутствует, и что я написала можно
узнать только из новостей. которые я сообщала Эльге.
3 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«В моей жизни много новостей. Я получила письма от Света и Сергея. Свет
поссорился с Люсей и написал мне письмо. Пишет, что тогда, когда я его спрашивала,
осталось ли у него что-нибудь ко мне, он очень хотел ответить положительно , но не мог,
т.к. уже дружил с Люсей. Просит простить за это. «Я, конечно, во многом перед тобой
виноват, я этого не отрицаю... Я хочу с тобой переписываться, но не только это. Скажу
прямо, я хочу возобновить, если не прежние отношения, то хотя бы дружественные...
Теперь решай сама».
Я ответила довольно резко. Поблагодарила за предложение «Знаю твою дружбу, а
дружеских отношений отведать не желаю». Привела ему числа, когда он обнимал Лялю. «И
это ты называешь дружбой? Гадость, а не дружба». Назвала все его поступки подлостью
и в конце написала, что ни в дружеских, ни в враждебных отношениях быть не хочу
«Просто ни в каких». Вот и все. Письмо короткое, но резкое.
На следующий день получила письмо от Сергея.... Сергей мне советует
переписываться со Светом. «Тебе это не повредит, а ему это будет полезно. Делись с ним,
давай ему советы. А там уж как хотите– хотите, только дружите, хотите только
любите. Это ваше личное дело. Да что я тебя учу, ты и сама знаешь, что тебе делать».
Когда я получила письмо Сергея, я сперва пожалела, что Свету резко ответила. А
потом подумала и перестала жалеть. Ведь я давно решила, да и ты советовала, что со
Светом дружить не буду. Сергею ответила большим письмом. Написала, как живем, и
подробно написала, почему не хочу переписываться со Светом. Получилось прямо вроде
анализа чувств. Громко сказано, правда? Даже тебе у меня не выходило так написать, как
Сергею. Тебе я писала путано, а тут составила черновик и написала. Думаю, что он со
мной согласится. Он мне тоже предложил переписываться с ним. С Сергеем я буду очень
охотно переписываться, с ним интересно делиться».
Так Свет все-таки получил от меня прямо в лицо клеймо подлеца. Мне показалось, что
теперь я сумела поставить жирную точку в наших отношениях и последнее, праведное слово
осталось за мной. Меня это успокоило.
Свет был моей ошибкой, моим разочарованием.. И когда однажды, после моего
возвращения в Москву, моя мама в люксовской столовой увидела Света, и узнав его, сказала
мне: «Смотри, кто там стоит!», я даже голову не повернула в нужную сторону и произнесла
сквозь зубы: «Мне это не интересно ».
Но такая победа по преодолению любви была пирровой победой. Я не извлекла
никаких нужных уроков, не увидела, что не умела и не хотела понять Света. Мне легче было
вымазать его дегтем, очернить, презирать его как чело века и а себя за слепо ту, чем
разобраться в нем и в себе самой.
cmp4=j6d
256/347
И в моем "анализе чувств" звучат одни обвинения в адрес Свела. и нотки одной только
обиды с моей стороны.
Письмо Травки Сергею (черновик)
«Лесной Курорт». Ноябрь 1942 года.
«Здравствуй, Сергей!
Я получила твое письмо, и надеюсь, что мой ответ, ты тоже получишь.
Отвечу на все твои вопросы.
. . . Теперь о нас вообще. С первого октября ходим в Баковскую школу. Каждый день
какое-нибудь недоразумение со стариком-перевозчиком. Он очень похож на Плюшкина и
очень противный и жадный. Мы пробуем обходиться с ним и угрозой, и ласковыми
разговорами, и хлебом. Но он все же каждый день находит причину, чтобы ворчать на нас
и злиться. Это первая неприятность по дороге в школу. Вторая неприятность, это грязь в
Баках. Правда, последние три дня стало очень холодно, и грязь замерзает, что нам,
конечно, приятно. Почти каждый день в школу опаздываем. Учителя хорошие, за
исключением математика. Если бы ты его видел! Высокий старик, медленно-медленно
двигается, от него несет табаком, медленно и тихо бормочет себе что-то под нос.
Отвернется к доске, спиной к ребятам, и бормочет: «Надо все-таки потише». У него,
между прочим, «Знак почета». На его уроках бузят. Мне его и жалко и в то же время зло
на него берет, т.к. он очень медленно соображает. Ребята и девчата тоже неплохие, но
нам пока кажется, что на Ветлужской они были лучше, проще. С нашими воспитателями
отношения так себе... Связались с госпиталем, ходим выступать, будем брать в госпитале
шить белье.
Старших девчат сделали вожатиками – Лялю в 4-ом классе, Нину К. (пока она еще
была здесь) – в 5-ом, а теперь Кузю, в шестом – Дионизу, а в 7-ом
–
меня.. ..
Теперь о письме Света ко мне и моем ответе. Ты его, наверное, читал.
Еще тогда, когда Свет был в «Лесном», я твердо знала, что для меня будет лучше,
если я с ним не буду иметь ничего общего. Я это знала, но не была уверена, найду ли я силу
побороть в себе все-все, что оставалось, чтобы ничего к нему не чувствовать. После
разрыва я никогда не хотела с ним дружить, но не могла побороть в себе чего-то такого,
что мне мешало не хотеть, что вызывало воспоминания и желание помириться. Когда
Свет уехал, мне стало легче, и мне кажется, что я справилась с тем, что мне мешало. Я о
нем мало думаю, а если думаю, то могу думать совершенно равнодушно. Я теперь уже
твердо знала, что мириться и дружить с ним не хочу.
И вот я получила вчера от него письмо. В ответе я написала то, что действительно
думаю и чувствую. Сергей, подумай сам, ты лично мог бы простить человеку, который
поступил с тобой так подло, как поступил со мной Свет? Я думаю, что и ты, так же как и
я, никогда бы не забыл и не простил этого. Все, что я ему когда-нибудь говорила, я никогда
не говорила с какой-нибудь целью, чтобы, например, вызвать ревность или еще что-нибудь.
Я никогда не могла бы и не хотела так играть со Светом, как играла с ним Люся. Мне это
противно, а ему, очевидно, без этого скучно. Я говорила просто потому, что считала его
своим другом, который поможет мне побороть в себе то, чего я не хочу, который меня
знает, мне верит и меня любит. А ты сам мне говорил, что под дружбой Свет понимал
только поцелуи, объятья и прочее. А я искала в нем не этого, я искала друга, товарища,
любимого человека, а нашла эгоиста, который думает о себе, обманывает меня, и
советует мне, быть такой как Софья из «Обломова», т.е. перевоспитывать его, а не
пользоваться готовым.
Я не воспитатель, да и сама хорошенько не знаю, что хорошо, а что плохо. А к тому
же, когда я однажды попробовала его «воспитать» (это был случай с водой, когда он
поступил просто не по товарищески), ему это не понравилось, и он позже мне сказал, что с
этого дня стал охладевать. Чего же он от меня хотел? Покорную «подругу»? Нет, я хочу
cmp4=j6d
257/347
быть равной и не подчинюсь никакому парню, какой бы хороший он не был. Мы разошлись и
я очень рада, потому что, рано или поздно, мы бы все равно разошлись.
После твоего письма я в первый момент пожалела, что довольно резко написала
Свету, а теперь не жалею. Раз решив покончить, надо кончать, и мне кажется, ни к чему
хорошему переписка с ним меня не приведет. Только вызовет воспоминания, о которых я и
думать не хочу. Для меня Свет человек, в котором я грубо ошиблась, и который меня
больно обидел.
Если б Свет был совсем один, мне было бы его жалко из-за того, что он поссорился с
Люсей, но ведь у него есть и мать и отец, с которыми он может делиться (но не хочет и
это его вина), есть и друг, которому он может довериться. Переписка со мной и мои
советы ему ни к чему. Если хочешь, можешь ему все это передать. Я надеюсь, что ты меня
поймешь и со мной согласен. Ты мне сам однажды говорил, что с такими нашими
отношениями лучше всего было разойтись».
А потом процесс преодоления любви пошел еще по одному опасному пути.
Из писем Эльге
4 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«Иногда, когда я вспоминаю о Свете, меня коробит от отвращения».
8 января 1943 го да. Травка Эльге.
«Знаешь, я сейчас часто вспоминаю Сашу и особенно Эрьку. О них у меня вспоминания
хорошие, светлые, хотя я ни с кем из них не дружила. А вот со Светом я делилась, была
ближе всех их. Но о нем у меня противные воспоминания. Наверное, потому, что он меня
обнимал и об этом вспоминать противно-препротивно».
Вот таков финал любви к Свету Рашевскому – еще и комплекс недотроги: объятия
вспоминать мне противно.
В ласках, так кажется мне, источник моего о стро го , до о твращения, неприятия Света.
Я нарушила «табу» и за это наказана – стыдно, противно, ненавистно. Я настолько не хотела
вспоминать обо всем, что связано со Светом, что ухитрилась действительно забыть свои
чувства и ощущения, и только письма остались неживыми свидетелями радостей и мук моей
первой любви. Возникла во мне зажатость в духе «Крейцеровой сонаты», по которой
сексуальные желания и радости – греховны. Да и мама своими письмами и особенно
рассуждениями о «звериных потребностях», кои надо держать в узде, воздействовала на
меня в том же направлении.
И возник во мне страх – а вдруг я ошибусь снова и мой будущий избранник окажется
похожим на Света – "обманщика и подлеца"? Я усомнилась в своей способности разглядеть
другого человека, и недоверие к себе самой закралось теперь в отношения к тем, кто мог
мне понравиться снова. Я не хотела больше влюбляться.
Свет + Сергей в Москве
Но я получу еще несколько писем от Сергея, из них узнаю, что происходит и в жизни
Света. Оба заняты перепадами своих влюбленностей в девочек, оба влюблены то в одну, а то
и в двух одновременно. У обоих мальчишеская каша в голове из-за девочек. И еще на каток
они ходят – Сергей + Свет, неразлучные друзья. И скучают по "Захарьино", и даже "Лесному
куро р ту" . "Вы для меня, все просто другая семья, по которой так же скучаю, как по своей
родной", – п ишет Сергей.(Письмо от 22 ноября 1943 го да).
Обоим по 18 лет.
cmp4=j6d
258/347
И идет война. Война!
Первое письмо Сергея Травке.
Москва. 22 ноября 1942 го да. Сергей Травке.
«Здравствуй, Травка.
Письма ты от меня не ждала, наверное, но делать мне нечего и я решил написать.
Живу я сейчас в Москве, – жду направления в ВВС. Я должен уехать скоро в школу
лейтенантов, скорей всего лейтенантов-техников. На тот год уже буду в Действующей
Армии. Буду работать на аэродроме. Буду начальником техчасти целой эскадрильи, это
очень интересное дело. В летчики меня командование не пускает. Полковник мне приказал
складывать вещи, а когда я обрадовался и спросил: «В летную?», он говорит: «Ни в коем
случае». В общем, летать не пришлось. Да это и верно. Ну, что бы за летчик вышел из меня
через 4 месяца? А так, через год выйдет хороший техник. А самое главное, что после войны
есть возможность в военно-воздушную академию пойти. В общем, путь передо мной
широкий и интересный....
Ну, хватит о себе! Наверное, надоело читать мое восхваление. Напишу о Свете.
Он живет в Москве, сейчас учится в подготовительном училище. Она готовит к
поступлению в МАИ. У Света работа будет, безусловно, интересной и очень нужной. Но
затруднение лишь в том, что в 1943 году его могут забрать в армию, а на этот счет у
него плохая подготовка. Будет каким-нибудь сержантом в пехоте, скука!...
С комсомольским приветом. Твой товарищ Сергей Г.» .
Второе письмо Сергея Травке.
«Здравствуй, Травка
Очень рад, что ты ответила мне на мое письмо. Сегодня я получил ответ от тебя и
спешу черкнуть пару слов. Жизнь в Москве ни в чем не изменилась, так что много
описывать не приходится.
Есть маленькая новость, Свет подал заявление в райком о зачислении в партизанский
отряд. Пока результатов нет, ну, ты, конечно, представляешь, что было с его мамашей,
она ему закатила скандал, но на этот раз он был тверд в своем решении и не изменил его.
Но отрядов не организуется пока, так что ему придется подождать. Он говорит, что,
если не возьмут в партизаны, он пойдет добровольцем в армию. Что будет, я не знаю.
Я тоже хотел в партизанский отряд, но ничего не выйдет. Через 10 дней, а может
быть и раньше, я уезжаю в действующий аэродром работать и учиться. Конечно,
придется попотеть, но это ерунда. Я этого не боюсь, а пока пользуюсь свободным
временем, хожу в кино, театры. ... У вас, конечно, веселее, хотя нет театров и кино...
Но все же за ребятами очень соскучился. Это, конечно, пройдет, когда под
бомбочками вкалывать буду, тогда не до скуки, но хорошее воспоминание о «Лесном»
никогда не пройдет и ничем не сгладится и не сотрется....
Пиши. Крепко жму руку, Сергей».
Последнее письмо Сергея Травке.
3 января 1943 го да. Сергей мне.
«Здравствуй, Травка.
Твое письмо я получил, правда, с опозданием, и спешу ответить тебе. По обратному
адресу, ты, наверное, уже догадалась об изменениях, которые произошли в моей жизни. Я
сейчас нахожусь в Армии на аэродроме, причем действующем. Дело в том, что мне просто
надоело сидеть в Москве, и я ушел добровольцем.
Жизнь моя в общем, неплохая, хожу в военной форме, с пистолетом и кинжалом,
cmp4=j6d
259/347
перебинтован ремнями, ну прямо военный. Работаю на аэродроме я уже около месяца,
работа интересная, но и трудная. Работаем по 12-14 часов, это не сравнить с тремя
кубометрами леса. Но плоды своих трудов видишь собственными глазами – машины у нас
всегда готовы к вылету.
Работаю я на американской машине Вульти – V -II
–
Машина хорошая, но требует за
собой образцового ухода. Я очень доволен, что не пошел в летную школу, быть извозчиком
сумеет каждый. Я работаю на машине, уже знаю мотор и частично самолет. Мой расчет
на дальнейшее ясен и прост. Пройдет война, и я, немного поучившись, пойду в ВУЗ
авиационный. Тогда у меня уже будет практика, а практика да плюс теория – получается
неплохо.
Ну, короче говоря, судьбой своей доволен....
Передавай привет всем ребятам, пиши чаще.... Будь здорова, расти большая.
Твой друг, Сергей».
Ни Света, ни Сергея я никогда больше в жизни не видела...
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА
Эльга собиралась в дорогу из Уфы в Москву, а я сходила с ума от отсутствия писем. К
тому же у нее еще и нарывал палец и писать она не могла вообще. Я и этого не знала. И
мучилась.
Два месяца нет писем!
5 октября 1942 го да.Травка Эльге.
«Элюшка, ты очень давно не писала, а знаешь, а когда ты не пишешь, мне как-то
трудно тебе писать. Если мы не будем писать друг другу, то может случиться то, что
ты думаешь будет при нашей встрече, мы просто отвыкнем друг от друга, если не будем
писать. Помнишь, ты писала , что первое время после встречи мы будем чувствовать как-
то стесненно? Я сперва думала, что это может быть. Но, знаешь, я думала, что отвыкла
от мамы, что буду ее стесняться. Но мы встретились, будто совсем недавно виделись. С
тобой, наверное, тоже так встретимся. Как ты думаешь?»
Мне все еще обидно
22 ноября 1942 го да.Травка Эльге.
«Элюшка, дорогая! Я тебе еще не ответила на твое письмо, которое я получила после
двухмесячного перерыва. Сейчас ты, наверное, уже в дороге, и думаю, что письмо придет к
твоему приезду.
Элюшка, мы привыкли говорить друг другу все откровенно, не улучшая ничего.
Элюшка, милая, твоя причина молчания не очень уважительная. Ведь ты подумай, ты не
писала больше двух месяцев! Сегодня я перечитывала некоторые твои письма. Знаешь, мне
кажется, раньше ты писала как-то лучше, теплее. Ты писала, что тебе нужны письма ко
мне, нужно излиться. А сейчас ты молчала целых два месяца и не догадалась даже
продиктовать открытку... Не знаю, наверное, я ужасная дура, но я боюсь, что мы вдруг
можем медленно разойтись. А ведь мне это было бы очень, очень тяжелым ударом. Я
боюсь этого, не хочу этого, понимаешь, не хочу. Я хочу, чтобы мы дружили долго, долго,
всегда помогали друг другу, всегда были бы откровенны, всегда....Прости меня, но я себе
столько глупостей наговорила, что даже реву...
Ты чувствуешь, что я пишу уже другим подчерком? Это потому, что я только что
услыхала информбюро. Наши продвинулись на 60-70 км.!»
cmp4=j6d
260/347
Эльга снова в Москве, в нашей школе
14 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй, моя дорогая, бешенная, завитая. Снимайся сейчас же, и шли карточку!
Холодно рассуждая, завитые кончики, конечно, ничего не значат. Но все же мне очень
смешно, и если бы ты не предупредила (не падай в обморок), я наверное все-таки упала бы.
Это, наверное, с непривычки, конечно, тебе скоро 17 лет и ничего особенного. Но мне
почему-то смешно , и я почему-то думала, что ты завиваться не будешь. Но утешься, мой
папа однажды говорил, что когда завивается девушка, это не только красиво, но и
культурно. Так что завивайся, особенно «хорошо» завиваться гвоздиками и, как Эрька,
ложиться с сеткой спать. Но, я, конечно, шучу, и ты не обижайся. Я не одобряю завивку,
но и против ничего особенного не имею, лишь бы ты не вздумала делать какие-нибудь
сложные выкрутасы, которые занимают много времени.
Ты совершенствуешь свою прическу, я наоборот, упростила – остриглась и ношу как
мама, т.е. зачесываю назад. Я уже снялась и скоро пришлю карточку (сейчас она еще не
готова).
Милая моя, ты бы знала какая я сегодня счастливая, получив от тебя письмо. Ты бы
знала, как я мучилась, но сейчас все это прошло и, слава богу. Я так рада, так рада!
Ты такая счастливая, что учишься в нашей школе. Все-таки, не смотря ни на что, я
ее осталось о ней очень хорошее воспоминание и уважение.... Где наша Екта? От Евгеши у
меня осталась нелюбовь к географии., я не могу заставить себя любить этот предмет....
С твоим письмом Москва мне стала как-то ближе, в смысле расстояния, и я уже
верю тому, что весной обязательно уеду отсюда.
Элюшка, тогда мы сможем вместе кончать 10-ый, или вместе где-нибудь работать.
Как здорово!
Ты только, Элюшка, старайся упорно догнать все, не иметь ни в коем случае «псов», и
стараться не иметь «хоров». Мы с тобой должны кончить 9-ый класс отличницами. Мне
это, конечно, легче, т.к. я все время учусь, а у тебя всякие переезды. Но все равно старайся
и добейся!
Интересно мне было бы посмотреть на Володьку Яминского, когда он тебе
предложил пойти на каток. Помнишь, я говорила, что у него глаза, как звездочки. Это
правда? Как он сейчас учится? А Рубка?? Что ты знаешь поподробней об Эрьке?... Где
сейчас Кот, Левушка, Инка Беляцкая? Все они стали для меня такими хорошими и
дорогими. Жду фото!».
Воспоминания о Москве
25 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«Дорогая Элюшка, позавчера написала тебе заказное. Ты получила?
Вчера на меня напал день воспоминаний....
Знаешь, я бы очень хотела получить письмо от Эрьки, я ему, конечно, не написала бы
первая, но мне очень интересно знать, что он делает и какой он стал. Ты мне пиши обо
всех из наших, что узнаешь нового. ...Мне бы так хотелось увидеть Эрьку! Правда, очень
хочется. Интересно, какой он стал. Как ты думаешь, он вспоминает иногда 6-ой класс?
Тебе Рубка ничего не говорил? Я, конечно, никаких чувств не испытываю, но мне почему-то
очень хочется знать о нем что-нибудь.
Сейчас читаю «Былое и думы» Герцена. Мне очень нравятся кружки студентов. Они
выглядят как-то светло, прозрачно. Элюшка пиши побольше и почаще. Крепко тебя целую".
И хоть душа моя теперь все чаще летит в Москву, я все же живу реально в "Лесном
курорте", вместе с сильно поредевшей группой старшеклассников. И ежедневно хожу в
cmp4=j6d
261/347
школу.
УЧЕБА
Происшествие
5 октября 1942 го д. Травка Эльге.
«Здравствуй, моя хорошая. Вот уже несколько дней мы учимся в Баковской школе. В
школу мы пришли все одинаково одетые. Нам сшили костюмы защитного цвета,
мальчишкам гимнастерки (мальчишек у нас трое – двое в 8-ом, а один в нашем). У нас
мировые костюмы, я тебе сейчас нарисую.
Прекрасный рисунок, не находишь? Но здорово, все в одинаковом. ...
С нами сегодня случилось целое происшествие. По дороге в школу и домой мы должны
переправляться через реку Ветлугу. У нас было 5 уроков, и лодочник нас не перевез, т.к.
было уже слишком поздно. Нам пришлось возвращаться по темным Бакам. Мы зашли в
райисполком, нам предложили ночью отправиться на другой перевоз (было уже около 9
вечера) или ночевать в Баках в доме колхозника. Мы выбрали второе. Было нас 7 девочек и
один мальчик – ученики 9 и 10 классов. Сперва нас сунули с Витькой в одну комнату с пятью
кроватями. Но потом его все-таки перевели в мужскую комнату. Ночь проспали так себе.
Мы часто просыпались, т.к . боялись, что у нас что-нибудь стащат. В «Лесном», конечно,
волновались, хотя мы и позвонили . В «Лесном» договорились по телефону с одной
учительницей и она утром нам устроила завтрак. Не возвращаясь домой, мы пошли в
школу».
А вечером, в интернате, нам за ужином дали сразу пропущенные из-за ночевки в Баках
порции вчерашнего ужина, а также сегодняшнего завтрака и обеда. Вот это была
обжирало вка!
Но еще большее сладостное ощущение осталось в наших желудках от завтрака у
бакинской учительницы. Хозяйка дома выставила на большой деревянный стол невиданное
количество яств – соленые грибы, квашеную капусту, соленые огурцы и моченые яблоки! И
все это можно было лопать от пуза, без всяких ограничений. Мы были потрясены!
Во время войны и наесться до отвала? Да разве можно было подумать, что такое
возможно?
Хорошая учительница по немецкому языку
20 октября 1942 го да. Маме и папе.
"Wir haben eine sehr gute Lehrerin in deutscher Sprache. Sie ist wahrscheinlich eine echte
Deutsche, und so werde ich jetzt etwas von der deutschen Grammatik kennenlernen."
«У нас очень хорошая учительница по немецкому языку. Она, возможно, настоящая
немка, и таким образом я кое-что узнаю о немецкой грамматике».
Я упала
3 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«Прошлую неделю провалялась в постели, так как упала в Баках и получила
растяжение жилы. Сейчас в школу хожу, но вечером болит нога».
Математик – лопух
22 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
cmp4=j6d
262/347
«В этой четверти, кажется буду отличницей, но боюсь за тригонометрию. У меня
«отл.», но вчера мы писали контрольную (он о ней не предупредил). Все сдували с книжки, я
тоже, т.к. ничего не знала. Он такой лопух, что даже этого не заметил. Мы с Лялькой
сидим на первой парте, открыли спокойно книгу и списываем, а он это не видит.
Но он заметил другое.
Я подала Персику шпаргалку, и это он заметил. Иногда отдают всю контрольную
списывать – он не видит, а тут какую-то шпаргалку, и увидел.
–
Шелике, подать бумагу.
Я, дура, взяла да и дала промокашку.
–
Нет, не это.
Ну, тут стали ребята давать всякие бумажки, а ему они не нравятся и он требует
настоящую. Ни Персик, ни я не дали.
–
Я вам обоим поставлю «плохо».
А ведь он может исполнить это обещание, так что в четверти может выйти «пос».
По геометрии и алгебре он меня не вызывал, но мы писали контрольные. У меня все верно,
но ребята говорят, что он за контрольные никогда «отличн» не ставит. Но эти
контрольные я писала самостоятельно, так что будет обидно. Я за математику вообще
боюсь, он жуткий учитель, ужас просто».
23 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«Вчера писала тебе, что, наверное, буду отличницей. Сегодня я уже твердо знаю, что
не буду. Сегодня меня вызвали по географии – «Хор»! Сказывается 6-ой класс, когда я
выезжала на Эрькиных подсказках. А кроме того, математик заявил, что по контрольным
ни у кого отлично нет и не будет, т.к. никто не знает материал хорошо. В прошлом году
он заявил: «Математику на «Отлично» знают только бог да я». Ну и будь с таким лопухом
отличницей».
Итоги первой четверти
26 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«В четверти у меня три «хора», по литературе, географии и черчению. Остальные –
«отлично», даже по математике! По алгебре у меня у одной только из класса «отлично», а
по тригонометрии, геометрии – только у 2-3 -х. По литературе получила «хор» за то, что
не знала наизусть «Дорогу» по Гоголю, но она обещала поставить «отлично» за
конспектирование статьи Ленина о Герцене, но, очевидно, забыла, так что вышел «хор»».
Литераторша – дура
Декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«В этой четверти у меня пока три отметки: отл»: по физике, химии и литературе.
Литераторша у нас дура, и мы проходим литературу вовсе не так, как мне бы хотелось.
Пол урока у нее проходит в лекции о том, как надо беречь в военное время минуты и часы.
Сама она никогда ничего не рассказывает, и мы все учим по учебнику, который она,
кстати, считает плохим .
В школу мы ходим каждый день, часто уходим с последних уроков, а на первые
опаздываем».
22 декабря 1942 года. Травка Эльге.
«С отметками у меня все благополучно, еще ни одного «хора». Но меня еще не вызвали
по географии, а это мое самое большое несчастье».
cmp4=j6d
263/347
ВОЛКИ!
22 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«Сейчас мы в школу ходим, т.к . река замерзла. Но дни очень теплые, и верхние слои
льда тают. Когда идем по речке, лет жутко трещит, страшно. Одни говорит, что это
опасно, другие, что это лед садится, и что это не опасно. Мы сами ничего не знаем и ходим
по реке. Пока еще никто не провалился.
Но вчера узнали весть похуже. В местной газете «Соцстройка» есть заметка, в
которой сообщается, что между двумя деревнями нашего Краснобаковского района стая
волков численностью в 15 волков, напала на машину. Теперь эта стая бродит по нашему
району. Представляешь себе? Мы ходим домой по речке, по которой ходит очень мало
народу. Вдруг нас загрызут? Что ты на это скажешь? В один прекрасный день уйдем в
школу, а домой не вернемся. Интересно, правда?»
ВОЛКИ!!!
26 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«У нас было 4 урока. Ляля, Кузя и Персик пошли домой, а мы с Зинычем задержались
на 20-30 минут. Но мы знали, что догоним девчат, т.к. мы были на лыжах. Едем по реке.
Вдруг Зинка говорит: «Травка, не то там кто-то наверху идет, не то мы догоняем девчат,
но этого быть не может, т.к. они должны быть намного дальше». А было уже темно.
Вдруг слышим Лялькин голос: «Девчата, не ходите туда». Я сперва подумала, что лед
треснул, и придется идти берегом, и поэтому девчата вернулись. Но нет: «Не ходите
туда, там три волка»,– и Лялька рассказала. Они шли, а навстречу им запыхавшийся
мужчина. Он их предупредил, чтобы они шли осторожней, т.к . он только что спугнул трех
волков. Девчата подумали, подумали, да и решили все-таки идти дальше. Идут и лают по-
собачьи. Вдруг увидели что-то черное, приближающееся. Конечно, испугались, побежали,
Персик заплакала. Рассказали нам с Зинычем эти страхи, мы, конечно, струсили, повернули
обратно и решили позвонить из Баков в «Лесной». Пошли обратно, но по дороге встретили
одну женщину с мужем, которые живут в «Лесном». Они нас уговорили, что ничего
страшного нет, и мы медленно пошли домой, чтобы нас могли догнать восьмиклассники и
Диониза. Домой пришли благополучно, только Зина и я натерли себе ноги и сегодня в школу
на лыжах не поедем.
В «Лесном» нам сказали, что очень даже вероятно, что это были волки. Сегодня в
школу идем с фонариком. Вечером с Зинычем придумывали, чтобы мы стали делать, если
бы встретили волков, мы бы, конечно, растерялись, закричали бы «мама» и в рассыпную.
Нам сказали, что в борьбе с волком, надо изловчиться и сунуть ему руку в пасть и
этим задушить. Куда там, мы бы так растерялись, что имея фонарик, забыли бы его
зажечь.
Сегодня у нас 5 уроков, но у нас есть фонарик. А все-таки интересно было бы
встретить волков, только чтобы они нас не тронули.
К весне, между прочим, нам обещают всякие «прелести». Во-первых, что весной волки
голодные, а во-вторых, что весной лед не трещит, а провалиться можно. В этом
отношении в Захарьино было куда лучше, ни реки, ни волков».
ВОЛК!
31 декабря 1942 года. Травка Эльге.
«Сегодня только я одна пойду в школу. Остальные все не хотят. Не знаю, как буду
возвращаться из школы».
cmp4=j6d
264/347
Вот в этот самый день, когда все нормальные люди стараются всеми правдами и
неправдами остаться дома ради Нового года, я, одержимая идеей фикс по д названием «Хочу
учиться», и потащилась в школу. Одна. О чем уже написала выше. Конечно, девочки
объявили мне бойкот, и правильно сделали, но одну все-таки не оставили. Чертыхаясь в мой
адрес, проклиная мое своенравие, девочки поплелись вслед за мной в Баки, в надоевшую до
смерти школу.
А я сегодня даже не помню, были ли в тот предпраздничный день, занятия. Но,
наверное, все же были.
А не оставили меня девчонки одну по той простой причине, что побоялись – а вдруг
меня одну-одинешеньку загрызут серые волки. А тогда их загрызла бы совесть.
Волков мы боялись по-настоящему. Возвращались темными вечерами из школы и во
всю озирались по сторонам – а вдруг за кустом сидит клыкастый-мордастый, и только нас и
ждет? Если у 8 или 9 ого класса было меньше уроков, то целый час, а то и два «свободные»
маялись в школе, лишь бы возвращаться домой целой гурьбой.
А волков на нашем пути все не было и не было. В конце концов страх притупился, но
полностью не прошел.
И вот однажды у нас, девятиклассниц, оказалось всего четыре урока, тогда как у
остальных – шесть. Мы подумали, подумали и решили махнуть на страх рукой, все равно
ведь ни разу сами волков не встретили. Чего их бояться?
Ляля, Зина и я пошли домой одни. У оставшихся в школе против волков на всякий
случай был фонарик, у нас – моя способность лаять как настоящая собака.
Мы благополучно перешли замерзшую реку, вошли в темный лес. Тропинка среди
деревьев и кустов протоптана узкая, идти по ней в густых зарослях приходится гуськом.
Впереди идет Зина, посредине я, сзади Лялька. Зина бдительно глядит вперед, Лялька столь
же старательно назад, а я, хотя в темноте, да еще и без очков все равно ничего не вижу,
стараюсь разглядеть кусты по бокам. Нам очень страшно, но этого мы друг другу не
говорим. Мы молчим, только дышим громко, т.к. шагаем быстро, почти бегом.
И вдруг Лялька, что идет сзади, дико вскрикнув «Там волк!», отталкивает меня в
сторону, да с такой силой, что я чуть не падаю, и устремляется вперед, только вперед. Зина,
услышав то, чего о на больше всего боялась, тоже стремглав кидается вперед по тропинке. А
я, оказавшаяся сзади, таким же безумным галопом бегу за ними.
Бегу, и думаю: «Волк сзади меня, бежит тоже по тропинке. Первой попадусь ему я.
Накинется сзади и пиши пропало. Что делать?» В мозгу проносятся рассказы бывалых
охотников. Надо, мол, ухитриться быстро засунуть волку в пасть руку с варежкой, и столь
же стремительно прижать его голову к своей груди, чтобы тот задохнулся. Совсем некстати
вспоминаю барона Мюнхгаузена, вывернувшего, однажды, лису на изнанку. Думаю, а сама
все еще мчусь что есть мочи. Стоп! Так нельзя. Волк меня все равно догонит, от него не
убежать. Надо что-то придумать. И я решаюсь.
Останавливаюсь около большого дерева, ствол которого достаточно широк, чтобы
укрыть меня сзади. Крепко прижимаюсь к дереву спиной, и во всю щурю свои близорукие
глаза. Надо увидеть, где же волк. Я готова сунуть ему в морду свою руку с штопанной–
перештопанной тонкой варежкой, я готова прижать его раскрытую пасть к своей груди, без
боя я ему не дамся. Но сперва я попробую испугать волка своим лаем. Я стою у дерева и жду
волка, готовая защитить свою жизнь.
«Зина! Ляля!» – зову я на помощь подруг.
Ответа нет. Я спокойно стою у дерева, с чувством, что все от меня зависящее я
сделала. Остается ждать волка.
Мои близорукие глаза в эту минуту видят – по тропинке приближается ко мне какая-то
черная точка, все ближе, ближе и...вот он, волк. Настоящий огромный волк останавливается
напротив меня!
cmp4=j6d
265/347
И я начинаю неистово лаять! Боже мой, как я лаяла!
Волчья пасть разинута, красный язык высунут, глаза устремлены прямо на меня. Он
сейчас прыгнет?
«Гав! Гав! Гав!!!» – несется из моей глотки.
«Гав! Гав! Гав!!! – отвечает мне волк. А в его глазах явное удивление.
«Гав! Гав!!! – я все еще ничего не соображаю, как, впрочем, и мой визави.
Мы стоим и лаем друг на друга, пока, наконец, в моей перепуганной башке не мелькает
догадка «Господи, а ведь волки не лают!»
Передо мно й на всех четырех лапах стояла настоящая немецкая овчарка!
Тут вскоре на тропинке показалась и хозяйка собаки, и под охраной четвероногого
друга мы двинулись в «Лесной».
Больше мы таких экспериментов не проводили, возвращались домой только все
вместе. Вот и не бросили меня, штрейхбрехера, девчонки 31 декабря 1942 года, когда я одна
потащилась в школу.
ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА
Я вожатая. Работа интересная.
5 октября 1942 го да. Травка Эльге.
«Меня назначили вожатой в седьмой класс. Ребята хорошо относятся. Работа
интересная, но у меня мало времени».
22 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«Я тебе писала, что я вожатая 7-го класса. Два дня тому назад у моего отряда, и у
отряда Дионизы (6-ой класс самый противный – 12 человек, но ужасные. У меня 23 был
сбор игр и аттракционов. Сколько мне тут было радости! Помнишь, у нас был сбор, когда
мы выдавали подарки – соски, переводные картинки, карандаши и проч.? Я сделала
приблизительно такой же. Только не было таких «роскошных» подарков. У нас были гнилые
морковки, тряпочки, палочки, рваный ботинок, кусок сломанного гребешка, сломанный
карандаш и прочее барахло, но кроме того немного конфет и печений. Все выигрыши были
под номерами. К сбору готовился весь мой отряд. Каждый за что-нибудь отвечал, и
говорил мне, как у него идут дела. На сборе у меня были все, кроме троих освобожденных
(их должны были вызвать и они готовились). Из Дионизиного отряда было только 5
человек, ее отряд ничего не приготовил. Она, бедная, даже плакала.
На сборе было весело, все играли, веселились. Теперь можно будет сделать и
серьезный сбор. Скоро у нас будет диспут на тему «Дружба и коллективизм» и я хочу
подготовить свой отряд. У меня ребята хорошие, веселые, у Дионизы одни девчонки (у меня
только 8 девочек), да такие презрительные ко всему, что ужас один.
Акимчик, милый, может весной мы уже увидимся? Но я знаешь, все-таки боюсь, что
нас здесь оставят до осень работать в поле. Наш интернат в этом году обеспечил себя
питанием на 80 %, а в будущем году хочет обеспечить себя на все 100 %, да еще и
государству сдать. Понимаешь? Так что может придется работать летом еще больше,
чем в прошлом году. Но третью зиму, во всяком случае, зимовать не придется».
Я вожатая и ничего не делаю
14 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«С нами, старшими, в интернате ничего не делают, даже комсомольских собраний не
бывает. Как вожатая я ничего не делаю. Во-первых, не хочется, а потом я вижу, что и без
меня воспитатели прекрасно обходятся, а у меня и так времени очень мало. Вечером
cmp4=j6d
266/347
приходим усталые, хоть и читаю вечером, но дольше 12 не выдерживаю – глаза сами
слипаются.
Про волков ни слуху, ни духу. Но у нас теперь очень тепло +2 градуса и снег на реке
тает».
22 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«Я тебе уже писала, что я вожатая. Коротко говоря, я ничего не делаю. Почему, не
знаю. Уважительных причин нет, и все же ничего не делаю. Правда, было у меня два сбора
моих, потом один вступительный и строевое занятие. И все. Потом без меня у моего
отряда сняли начальника штаба отряда, без меня же назначили нового, и я пришла к
выводу, что я вовсе не очень там нужна и могу время, которое у меня не в избытке
употребить на другие дела. Это все, конечно, неуважительные причины.
Я чувствую, что если бы меня как следует отругали, я бы стала работать. Но меня
не ругают, а только мелко задевают, и никто, конкретно не помогает. От этой
обязанности вожатого у меня на сердце лежит какой-то камень, противный и тяжелый.
Мне иногда так гадко. И хотелось бы хорошие сборы проводить и не хочется в одно и то
же время. Чувствую, что кончится все это как-то сразу и плохо, встряхнут меня и
отругают. Скорей бы...»
Так и закончилось – отругали, пристыдили, любимая воспитательница Софья Павловна
в письме нажаловалась моей маме. Но она же и посадила меня рядом с собой и помогла
составить план работы. И я очухалась.
ЖИЗНЬ СВОИМ ЧЕРЕДОМ
Так хочется в Москву.
3 ноября 1942 го да. Травка Эльге
Сегодня Искра уехала в Москву ... В нашей коммуналке осталось всего три человека, а
было 9. Так хочется в Москву. Миндин сказал, что весной мы поедем в Москву, что
необходимо выдержать зиму и учиться. Он говорит, что в Москве еще не топят, что люди
боятся холода. Мне бы хотелось быть в Москве с мамой и папой и делать им много
радостей. Я там могла бы и больше читать. У нас свет только до 11 часов, а ходьба в
школу отнимает очень много времени и остается очень мало свободного времени. Письмо я
тебе пишу на уроке математики... Мне очень жалко, что уехала Искра. Она была той,
которая все время старалась, чтобы все друг другу делали хорошее, чтобы не ссорились,
чтобы все любили друг друга. И вот теперь она уехала..."
Прекрасная сводка информбюро!
22 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«Я только что услыхала информбюро. Наши продвинулись на 60-70 км.! Наступление
продолжается! Ты бы знала, что у нас сейчас творится. Девчонки еще не спали, т.к. у нас
был сегодня вечер, вскочили и к радио. Ура! Ура! Кричат семиклассницы. А мы в коммуналке
собрались и разговариваем. Может, мы действительно весной уедем в Москву? Ведь нам
(8-10 классам) обещали это! Элюшка, а все-таки как быстро войска двигаются. Ведь
смотри, за три дня – 60 -70 км. А там под Москвой было за 4 месяца – 400 км. Конечно, так
быстро, как первые дни двигаться не будут, но все-таки. 1942 год должен быть разгромом
Гитлеровской Германии. Сейчас 1942 год. Я мало понимаю во всем этом, но мне кажется, и
англичане теперь быстрее откроют второй фронт. Ведь им выгодно! Как все это
хорошо».
cmp4=j6d
267/347
Это единственное письмо. в котором я реагирую на сводки с фронта, которые каждый
день жадно слушаю. И с ребятами мы о войне говорим. А вот Эльге в письмах – молчок. Из-
за цензуры? Привычка на по литические темы в письмах не писать?
По дороге в школу
26 ноября 1942 го да. Травка Эльге.
«Дорогая Элюшка, вчерашний день полон происшествий. И мне хочется тебе его
описать. Вместе с Пал Зинычем решила поехать в школу на лыжах (мне лыжи прислали
мама с папой, а она взяла у одного парня). Вышли из столовой, надели лыжи. Только
собрались поехать, как Зиныч делает открытие, что у нее соскакивает крепление.
Остановились, достали ножик и Зина, торопясь, делает дырку в ремне. Но вдруг ножик
складывается и Зинкин палец порезан. Она его здорово порезала, кровь лилась, лилась, весь
снег запачкала. Побежала она в изолятор, благо рядом, перевязала палец, и мы поехали.
Только отъехали от «Лесного» как у меня начинает соскакивать крепление. Я, конечно,
отстаю, злюсь, и, наконец, решаюсь переделать крепление. Делаю дырку в ремне и вдруг
ножик захлопывается, и мой палец тоже порезан. А у меня, как на зло, ни тряпочки, ни
носового платка. Меня нагнали Влад и Юрка (это тот парень, с которым я пилила). И
знаешь, так хорошо было! Я и не думала, что они могут быть такими хорошими.
Остановились, Юрка перетянул мне палец веревкой, а у меня рука замерзла, ничего не
чувствую, а кровь так и капает. Зиныч уехала, кричала мне, а ей откликались другие
девчата, а она думала, что это я. Т .к. у нас не было чистой тряпочки, Влад перевязал мне
палец своей повязкой для ушей. Юрка наладил и надел мне лыжи, Влад предложил варежки.
После перевязки поехала, догнала и перегнала девчат, но Зиныча так и не догнала, уж
больно далеко она уехала».
Спор о равноправии
14 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«Недавно к нам зашли Витька и Влад. Мы (Зина, Ляля и я) разговорились и стали
говорить о распределении труда между женщиной и мужчиной. Спорили долго, интересно,
больше все горячилась я. Витька уверял меня, что никогда мужчина не будет стирать
белье: «У мужчины есть инстинкт, который не позволяет ему заниматься домашними
работами». Он уверял меня, что всегда женщина будет делать домашние дела, а мужчина
что-нибудь другое. Мы спорили, спорили, Влад был немного на моей стороне: «Если нужно
будет, я, конечно, буду это делать. Но я, все-таки, постараюсь избежать таких работ. Я
сделаю так, чтобы моя жена не работала, и чтобы я это тоже не делал». Ну, а я лично
собираюсь все домашние, хозяйственные работы делить со своим мужем (чудно звучит
«муж», правда?). Почему же не мыть вместе посуде, не готовить обед, ведь это могло бы
быть очень хорошо. Конечно, мне может быть не придется еще иметь такого друга,
который со мной будет все это делить, но в будущем, я уверена, это так и будет. Так же
как и женщина и мужчина будет стирать белье, и ничего страшного в этом не будет.
Стирал ведь мой папа пеленки и готовил обед, ничуть не хуже мамы. Помнишь, он тебя на
даче угощал? Ведь вкусно было? Я лично буду стараться и добьюсь того, что мой друг
будет делить со мной часть хозяйственных работ. Как ты на этот счет думаешь?»
В МОСКВУ! В МОСКВУ!
23 ноября 1942 года. Маме и папе.
«Эльга уехала в Москву. Если будет возможность, чтобы и я могла поехать в Москву,
cmp4=j6d
268/347
Вы меня возьмете, это Вы написали. Надеюсь, что эта возможность наступит скоро. Она
зависит от положения на фронте? Если да, то ждать недолго. Наши наступают, а это
так хорошо».
22 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«Знаешь, Элюшка, я жду не дождусь весны, чтобы приехать в Москву. Время летит
ужасно быстро, не успеешь оглянуться, а уже прошла неделя, но хочется чтобы еще
быстрее оно шло. Скорее бы в Москву».
31 декабря 1942 го да. Травка Эльге.
«Мой милый-милый Кимчик! Хочу написать какое у меня сейчас настроение. Радио
передает песни из Москвы. А я страшно хочу в Москву. Я даже чуть не реву, учу географию
и хочу в Москву. Элюшка, ты когда-нибудь ждала парня? Я однажды, когда болела, ждала
Света, он не приходил, и я заплакала. Вот так я сейчас жду возвращения в Москву. Я так
хочу в Москву! Я скучаю без нее, мне тяжело без нее, как было тяжело тогда без Света.
Надеюсь, ты меня понимаешь , и понимаешь, зачем я тебе это пишу. Мне необходимо кому-
нибудь рассказать о своих чувствах. И самое надежное – это ты . Ведь ты меня поймешь.
Ну, авось станет легче. Ну, пока моя дорогая, my good girl, mein liebes Maedel. Целую в лоб,
Травка».
МАМА И ПАПА
Известия из Москвы. Об Эрихе Вендте
Москва. 23 октября 1942 года. Мама мне.
"Na, Trautchen, und jetzt willst Du sicher wissen, was es ist mit dem Moskau fahren. Kaum
war ich hier, höre ich, daß einige Kinder von Euch schon in Moskau sind. Natürlich habe ich mich
sofort erkundigt, auf welche Weise sie gekommen sind, na und habe erfahren, daß es doch nicht
alles so ganz in Ordnung ist.
Bei Euch ist man froh, wenn Ihr Großen alle nach Moskau zurückkommt, und Ihr werdet
sicher auch alle nach Moskau zurückwollen. Aber von hier ist keine allgemeine Erlaubnis, Euch
zurückzuholen. Der eine oder andere, der es tut, muß dann allein versuchen, sein Kind
eingeschrieben zu bekommen - damit er Lebensmittelkarten bekommt und das Kind zur Schule
gehen kann. Ich traf vor zirka 10 Tagen den Jungen Katel (den Französen), er war immer noch
nicht eingeschrieben, bekommt also noch keine Lebensmittelkarten und kann auch noch nicht zur
Schule gehen. Er läßt Dich übrigens grüssen. Siehst Du, Trautchen, solange Eure Rückfahrt nicht
ganz offiziell geregelt wird, daß Ihr mit voller Erlaubnis zurückkommt und zur Schule gehen könnt,
solange mußt Du noch in "Lesnoi" bleiben. Gewiß habt Ihr es nicht leicht mit dem Lernen jetzt dort.
Wie Genosse Mindin erzählt, müßt Ihr acht Kilometer zur Schule laufen. Aber gleichzeitig erzählt
er auch, daß Ihr nur alle fünf Tage zur Schule geht, für die Zwischenzeit Eure Aufgaben bekommt.
Nun liegt es an Euch, auch wirklich zu lernen. Ich glaube, auf Dich kann ich mich in dieser
Hinsicht verlassen, im Gegenteil, ich denke, daß Du den anderen, die weniger Willen zum Lernen
aufbringen, helfen wirst. Und etwas Gutes hat es doch noch, wenn Du dort bist, haben die Jungs
doch immer einen schönen freien Tag. Glaube nun aber nicht, daß ich Dich der Jungs wegen nur
da lassen will. Wir haben Dich sehr gern hier in Moskau, aber nur, wenn alles seinen geordneten
Gang geht. Denn ohne Lebensmittelkarten würdest Du Deine roten Backen, die Du dort hast, sehr
schnell verlieren...
Ich muß ja Schluß machen, Trautchen. Ich muß nämlich kschnell zur Arbeit. Dir nun noch
eine Mitteilung. Vielleicht kannst Du Dich noch an Erich Wendt erinnert? Er war oft beim
Skilaufen mit dabei, wurde 1936 verhaftet, aber als unschuldig nach einem Jahr freigelassen, hatte
aber jedenfalls dadurch uns sehr viele Sorgen und Kummer gemacht seinerzeit. Dieser Genosse
cmp4=j6d
269/347
Erich Wendt ist jetzt seit einem Monat hier in Moskau, arbeitet hier, wohnt im Lux, besucht uns oft,
jedenfalls war das eine große Freude für uns, daß man ihn gerade in dieser Zeit wieder nach
Moskau geholt hat. Man hat jedenfalls das volle Vertrauen wieder zu ihm. Kannst Du Dich noch an
ihn erinnern?
Also nun Schluß, sonst komme ich zu spät. Eine Tafel Schokolade lege ich Euch auch bei,
hoffentlich nimmt sie Genosse Mindin mit.
Euch allen drei viele Küsse und Grüsse. Eure Mama."
«Милая Траутхен.
. . . Н у, а теперь, Траутхен, ты, конечно, хочешь знать что с вашим возвращением в
Москву. Едва я вернулась, как узнаю, что некоторые ребята из вас уже в Москве. Конечно,
я сразу стала узнавать, каким образом они прибыли и узнала, что все-таки не все в порядке.
У вас будут рады, если вы, старшие, вернетесь в Москву, и вы, конечно, все ждете,
когда же вас отправят назад. Но здесь нет общего разрешения забрать вас всех. Тот или
иной, кто это делает, должен на свой страх и риск сам попробовать прописать своего
ребенка – чтобы он мог ходить в школу и получить продуктовые карточки. Примерно 10
дней тому назад я встретила юного Катель (француза), он все еще не был прописан,
следовательно не получает продуктовых карточек и не ходит в школу. Он, между прочим,
передает тебе привет. Как видишь, Траутхен, до тех пор, пока все не будет официально
урегулировано так, что вы получите разрешение на возвращение и будет уверенность, что
вы получите продуктовые карточки и можете ходить в школу, так долго ты еще должна
будешь оставаться в «Лесном».
Конечно, вам сейчас нелегко там с учебой. Товарищ Миндин говорит, что вам
приходится 8 километров идти в школу. Но одновременно он говорит, что вы ходите
только пять дней в неделю, а на остальные получаете задание. Так что теперь все зависит
от вас действительно учиться. Я думаю, что на тебя я в этом смысле могу положиться,
даже наоборот, ты будешь тем, у кого меньше воли к учебе, сама помогать. И нечто
хорошее все же есть в том, что ты еще там, так у мальчишек всегда есть отличный
выходной день. Но не подумай теперь, что я хочу оставить тебя только ради мальчишек.
Мы очень хотим иметь тебя здесь в Москве. Но только если все пойдет урегулированным
путем. Потому что без продуктовых карточек ты быстро потеряла бы свои красные
щеки, которые у тебя там есть...
Я должна кончать, ибо надо бежать на работу. Но тебе еще одно сообщение. Ты
помнишь Эриха Вендта? Он часто участвовал в наших лыжных вылазках, был арестован в
1936 году, но через год освобожден как невиновный, но из -за этого всего принес нам много
тревог и переживаний. Этот товарищ Вендт уже месяц здесь в Москве, работает здесь,
живет в «Люксе», часто приходит к нам в гости, во всяком случае для нас было огромной
радостью то, что его именно в это время призвали в Москву. К нему проявили снова полное
доверие. Ты его помнишь?
Ну, теперь, действительно, надо кончать, иначе я опоздаю. Плитку шоколада я
прикладываю к письму. Надеюсь, товарищ Миндин возьмет и ее.
Вам всем троим много поцелуев и приветов. Ваша мама».
Эриха Вендта я прекрасно помнила, как и те волнения мамы и папы, которые были
связаны с его арестом. Папа потерял работу и получил строгий выговор по партийной линии
за «небдительность», но друга не предал, и не только в душе своей. Мама и папа боролись за
освобождение Эриха как могли – писали письма Георгию Димитрову, защищали друга во
время вызовов на ковер.А сам Эрих в тюрьме и в ссылке не подписал ни одной бумаги
против себя и других. «Я представлял себе, что меня мучают фашисты», – так Эрих
объяснил мне потом истоки своей стойкости. Он станет зам. министра культуры в ГДР, а до
этого со здаст издательство «Ауфбауферлаг», издававшее в ГДР художественную и научную
литературу. А папа воссоздаст партийное издательство «Диц». Два друга, два товарища, а в
cmp4=j6d
270/347
юности, быть может, два «соперника» за мамино сердце. Во всяком случае, мама часто
сравнивала их обоих в пользу папиной душевности. С чего бы это?
Москва. 1 ноября 1942 го да. Папа мне.
"Liebes Trautchen, das ist ja nun wirklich lange her, daß wir Dir nicht geschrieben haben.
Das kommt von Mamas Besuch, da habt Ihr soviel erzählt und Mama hat alles zu sehen bekommen,
was sie sonst immer zu fragen hatte, und da wußte man für's erste gar nicht, was es nun zu
schreiben gibt. Dir ging es sicher in den ersten zwei Wochen auch so. Aber Du warst doch
tüchtiger, und hast uns schon früher eine Karte geschrieben und jetzt den langen Brief. Natürlich
spielt auch meine Arbeit eine Rolle. Früher saß ich zu Hause und konnte mir die Zeit aussuchen,
mit Dir zu erzählen, jetzt aber bin ich wie Mama meistens im Büro und nur jeden zweiten Abend zu
Hause, manchmal arbeiten wir auch so, daß wir zwei Nächte im Büro hintereinander übernachten,
und die Zeit läuft ja weiter, ehe man sich so recht versehen hat, sind 6 Wochen um und unser
Töchterlein wartet und wartet.
Also los ist gar nichts, und eingefroren sind wir auch noch nicht, obgleich Gen Mindin schon
recht hat, wenn er von der garstigen Kälte erzählte, die sich in Straßen, Zimmern und Gehäusen
eingeschlichten hatte und es so aussah, als ob uns noch die Tinte einfrieren wird. Aber jetzt ist es
schon wieder besser. Hatten wir schon Tage mit nur 6° Celsius Zimmertemperatur, so sind's nun
wieder 12° und dabei läßt es sich schon aushalten. Wie man sagt, wird am 15. November geheizt,
aber wenn das Wetter so frühlingshaft bleibt wie in diesen Tagen, braucht man's auch noch nicht.
Na, und was das Essen anbelangt, da stimmen wir mit Gen. Mindin nicht überein. Zugegeben, daß
Ihr im Durchschnitt besser lebt, aber bisher sind wir immer noch satt geworden und Mama und ich,
wir leben jetzt wirklich besser, als in den Monaten, wo Mama allein gearbeitet hat. Unser Essen im
Betrieb ist sehr gut, wenn auch nicht immer sehr reichlich. Aber wir werden immer satt und das
viele Füttern ist auch nur eine Frage der Angewohnheit. Gen. Mindin hat sicher recht, wennDu in
Moskau bist und hier zur ASchuke gehst, wirst Du weniger Produkte haben als in eurem Kombinat,
aber da wir in unserer Stolowaja keine Karten abgeben brauchen, verbrauchen wir längst nicht alle
unsere Produkte und da bliebe noch genügend für Dich. Nur Butter, Fleisch und Fette, die hat
wenig, wer nicht arbeitet. Also so leben wir.
Unser Gemüsegarten hat recht wenig abgeworfen, wir haben zu spät mit dem Setzen der
Pflanzen begonnen, weil das Umgraben mit dem Spaten soviel Zeit kostete. Im nächsten Frühjahr
wird's aber besser. Schon jetzt steht ein Traktor mit einem Pflug auf unserm Terrain und jetzt wird
alles richtig gepflügt. Auch schon ein bißchen spät für Herbststürz, aber es wird doch eine große
Hilfe für uns sein.
Eure Ernteschau, die man bei uns veranstaltet hat, hat uns wirklich große Freude bereitet.
Wir haben Augen und Mund aufgerissen, als wir zu sehen bekamen, was Ihr mit Euren Händen der
Erde abgerungen habt. Und das Schönste dabei war, das alles haben unsere Kinder geschaffen und
dafür möchte man Euch allen ganz besonders die Hand drücken...
Nun die herzlichsten Grüße und Wünsche zu den Festtagen hoffen wir, daß es der Roten
Armee bald gelingen möge, den Faschisten solche Schläge zu versetzen, die zu ihrer endgültigen
Vernichtung führen. Wir wollen jeder an unserm Platze auch weiter nach Kräften mithelfen.
Nochmals herzliche Grüße und Küße auch für die Buben. Euer Papa."
«Милая Траутхен,
Действительно прошло много времени с тех пор, что мы тебе не писали. Это связано
с маминой поездкой к вам в гости, вы тогда так много рассказали и мама смогла увидеть
собственными глазами все то, о чем она все время спрашивала, что мы как-то и не знали о
чем теперь писать. С тобой первые две недели наверняка происходило то же самое. Но ты
оказалась более молодцом, и уже написала нам открытку, а теперь и длинное письмо.
Конечно, определенную роль играет и моя работа. Раньше я сидел дома и мог выбрать себе
время, когда с тобой «поговорить», а теперь я, как и мама в основном в бюро и только
каждый второй вечер дома, а иногда я работаю так, что мы ночуем две ночи в бюро
cmp4=j6d
271/347
подряд, а время бежит так стремительно, что не успели мы оглянуться, а уже прошло
шесть недель, и наша дочурка ждет и ждет.
Итак, ничего с нами не случилось, и мы еще не замерзли, хотя товарищ Миндин и
прав, когда он рассказывал о противном холоде, который закрался на улицы, в квартиры и
дома Москвы так, что казалось чернила замерзнут в чернильницах. Но сейчас стало уже
лучше. А были дни, когда комнатная температура была всего 6 градусов Цельсия, а сейчас
уже 12, а это терпимо. Как говорят, с 13 ноября начнут топить, но если погода
останется такой весенней как сейчас, это совсем не обязательно. А что касается питания,
то тут я с товарищем Миндиным не согласен. Соглашусь, что в среднем у вас питание
лучше, но до сих пор мы всегда оставались сыты, а мама и я сейчас живем действительно
лучше, чем в те месяцы, когда мама работала одна. Наша еда в учреждении всегда
хорошая, хотя и не обильная. Но мы всегда наедаемся, а обильная пища всего лишь вопрос
привычки. Товарищ Миндин прав, если ты будешь в Москве и будешь ходить в школу, у тебя
будет меньше продуктов, чем в вашем интернате, но так как нам не надо отдавать в
нашей столовой карточки, мы тратим вовсе не все наши продукты и останется
достаточно и для тебя. Только масла, мяса и жира мало у тех, кто не работает. Вот так
живем мы.
Наш огород дал очень маленький урожай, мы слишком поздно начали посадки, так как
вскапывание лопатой потребовало очень много времени. Но следующей весной будет лучше.
Уже сейчас на нашем общем поле стоит трактор и все хорошо перепахивает. Конечно,
поздновато, но нам это будет большая помощь к весне.
Выставка образцов вашего урожая, которую устроили у нас в столовой, доставила
нам действительно большую радость. Мы разинули рты, когда увидели, что вы своими
собственными руками сумели взять у земли. И самое удивительное – все это сделали наши
дети, и за это хочется пожать вам руки...
Ну, сердечные приветы и поцелуи и пожелание к праздничным дням, чтобы Красной
армии удалось нанести фашистам такие удары, которые приведут к их окончательному
уничтожению. А мы будем, каждый на своем месте, и дальше этому помогать. Еще раз
сердечные приветы и поцелуи также мальчишкам. Ваш папа».
Москва. 29 ноября 1942 го да Папа мне.
"Liebes Trautchen.
Vor ein paar Stunden haben wir Dir einen Klartengruß geschickt, und nun will ich ein
bißchen mit Dir plaudern. Heute ist Sonntag, und Mama und ich sind um 2 Uhr zur arbeit
gefahren. Unsere Bahnfahrt dauert immer eine Stunde, und in der Regel ist die Tramway
knüppeldicke voll, und manchmal verliert man bei dem Gedränge und Geschiebe glich zwei
Mäntelknöpfe auf einmal. Aber das ist "nitschewo". Wir haben ja so viel Grund froh zu sein ob der
Entwicklung an der Front.
Auf den Moskauer Straßen liegt schon eine dünne Schneedecke; das Wetter ist mild, nur
manchmal bläst ein starker Wind uns Nasen und Ohren rot. Wie im vorigen Jahr sind auch jetzt die
Straßen abends und in der Nacht beleuchtet, nicht so hell wie vor dem Kriege, aber doch genügend,
um sich in den finsteren Abendstunden nicht gegenseitig auf die Hühneraugen zu treten. Ab 12 Uhr
ist der Straßenverkehr gesperrt, da kommt man nur mit einem besonderen Ausweis nach Hause.
Sonst hat sich Moskau nicht verändert. Freilich, die vielen Länden mit den schönen Auslagen haben
jetzt ein Kriegsgewand bekommen. Alle Schaufenster sind mit Holz verschalt und nur kleine
Öffnungen lassen erkennen, welche Waren verkauft werden. Für den Verkauf von Lebensmitteln
gibt es jetzt viele geschlossene Verteiler, und Schlangestehen auf den Straßen sieht man nur selten.
Auf dem Markt bekommt man viel zu kaufen, aber alles sehr teuer. Nun, wir haben nicht zu klagen.
Ich habe Dir schon früher geschrieben, wie gut wir gefüttert und versorgt werden, und daran hat
sich nichts geändert. Aber was spielt die gute Fütterung schon für eine Rolle. Wir sind auch mit
weniger zufrieden, nur unseren Rotarmisten soll es an nichts fehlen.
cmp4=j6d
272/347
Die Frontberichte liest Du doch immer, Trautchen? Na, und die "Poslednij Tschas". die hörst
Du natürlich auch im Radio. Sicher seid Ihr auch alle vor Freude und Stolz über unsere Rote
Armee erfüllt. Wir warten jede Nacht auf die Sondermeldungen des Sowinformbüros und verfolgen
den Gang der Kämpfe auf der Karte. Die Schlacht bei Stalingrad, Trautchen, ist ja eine
überragende Leistung, und dies um so mehr, als die Faschisten gerade über Stalingrad so
überheblich und kraftmeierisch gesprochen und geschrieben haben. Es scheint, daß es unseren
Truppen gelingt oder schon gelungen ist, den Ring vor Stalingrad zu schließen und die
faschistischen Truppen einzukesseln. Und zu alledem hören wir auch noch von unserer Offensive
bei Rshew und Weliki Luki. Hier müssen die Kämpfe auch furchtbar hart sein. Darauf deutet schon
die geringe Gefangenenzahl, die der Sowjetberimcht meldet. Aber unsere Rotarmisten werden es
schon schaffen. Die deutsche Armee hat nicht mehr die Stärke und Widerstandskraft von einst, und
dann kommen die erfreulichen Ereignisse von Nord- und Westafrika hinzu. Hast Du gelesen über
die Selbstversenkung der französischen Flotte in Toulon? Die französischen Matrosen sind lieber in
den Tod gegangen, als ihre Schiffe den Henkern des französischen Volkes zu übergegen. Das war
eine große patriotische Tat, auf die man nur mit Ehrfurcht und Bewunderung blicken kann. Wie hat
sich doch die Weltlage in einem Jahr geändert. Im votigen Jahr um diese Zeit bangten wir noch um
unser Moskau, und noch vor wenigen Wochen um unser Stalingrad. Nun aber ist Hitler die
Initiative entrissen worden. Und wir haben nie an seiner Niederlage und seinem Untergang
gezweifelt, heut können wir mit vollem Recht sagen, die Zerschmetterung der Hitlerbande rückt in
greifbare Nähe. Was die Zerschlagung Hitler-Deutschlands weltgeschichtlich bedeutet wird, läßt
sich jetzt noch gar nicht ermessen, und wir dürfen trotz aller Leiden, die der Krieg unserem Lande
und der Welt gebracht hat und noch bringen wird, wir dürfen uns trotzdem glücklich preisen. in
einer Epoche zu leben und mitzuwirken, in der Geschichte gemaxcht wird."
«Милая Траутхен,
несколько часов тому назад мы послали тебе открытку, а теперь я хочу с тобой
немного «поговорить». Сегодня воскресенье, мама и я в 2 часа дня поехали на работу. Наша
поездка занимает всегда целый час и, как правило, трамвай переполнен под самую завязку, и
иногда в толкотне теряешь две пуговицы одновременно. Но это ничего. У нас ведь так
много причин для радости из-за ситуации на фронте.
В Москве уже лежит тонкое одеяло из снега; погода мягкая, только иногда дует
пронзительный ветер, делая наши носы и уши красными. Как и в прошлом году улицы и
сейчас по вечерам и ночам освещены, не так ярко, как перед войной, но вполне достаточно,
чтобы темными вечерними часами не наступать друг другу на мозоли. С 12 часов ночи
улицы закрыты, и домой можно попасть только по специальным пропускам. Во всем
другом Москва не изменилась. Конечно, многочисленные магазины с чудесными витринами
получили теперь иное оформление. Все витрины забиты деревянными досками и только
малюсенькая щель дает понять, какие товары продаются. Для продажи продуктов сейчас
открыты многие спецраспределители и очереди на улицах теперь большая редкость. На
рынке можно многое купить, но все очень дорого. Ну, нам нечего жаловаться. Я тебе уже
писал, как хорошо нас кормят и снабжают, и в этом ничего не изменилось. Но какое
значение имеет хорошее питание? Мы довольствуемся и малым, лишь бы наши
красноармейцы имели все необходимое.
Сообщения с фронта ты ведь всегда читаешь, Траутхен? Ну, и «Последние ТАСС» ты
тоже слушаешь по радио. Наверняка и вас всех переполняет радость и гордость за нашу
Красную армию. Мы каждую ночь ждем спецвыпуск Совинформбюро и следим за ходом
боев по карте. Битва под Сталинградом, Траутхен, потрясающее достижение, и это тем
более, что фашисты как раз о Сталинграде трубили так высокомерно и воинственно.
Кажется, что нашим войскам удастся или уже удалось замкнуть кольцо вокруг
Сталинграда и окружить фашистские войска. К тому же мы слышим и о нашем
наступлении под Ржевом и Великими Луками. Здесь бои, по всей очевидности, тоже очень
cmp4=j6d
273/347
ожесточенные. Об этом можно судить по малому числу пленных, о которых сообщает
советское радио. Но наши красноармейцы, конечно, справятся. У немецкой армии уже нет
той силы сопротивления как раньше, а к этому прибавляются радостные известия с
Северной и Южной Африки. Ты читала о самозатопление французского флота под
Тулузой? Французские матросы предпочли смерть тому, чтобы сдать свои корабли
палачам французского народа. Это было большим патриотическим деянием, на которое
можно взирать только полными почтения и восторга. Как все же изменилось положение в
мире за этот год. В прошлом году, в это время мы все еще волновались за нашу Москву, а
еще несколько недель назад за Сталинград. А теперь у Гитлера отнята инициатива. И если
мы никогда не сомневались в его поражении, то сегодня мы с полным правом можем
сказать, что разгром гитлеровской банды приблизился к обозримому будущему. Что будет
означать для всего мира разгром гитлеровской Германии, сейчас еще невозможно
полностью взвесить, но мы можем несмотря на все страдания, которые война принесла
нашей стране и еще принесет, сказать, что счастливы жить и соучаствовать в эпоху, в
которой вершится история».
Вот таким языком плаката писал мой папа о войне. Он работал на немецком радио,
сочинял передачи на немецком языке для немцев Германии, случалось, что сам был и
диктором. Не знаю, каким был язык в его обращениях к слушателям радио, но мне о делах
военных он писал газетным стилем. В одном из писем даже обмолвился, что известия о
бомбардировках нашей авиацией немецких городов воспринимает с удовлетворением.
Думал ли папа о том, что в немецких солдатских шинелях, наверняка, есть и наши
родственники? И что бомбы в немецких городах могут попасть и в танте Лизхен, в Гердта, и
в дедушку? Я в этом уверена. Даже я в самом начале войны маялась мыслью, как же мы
будем бомбить немецкие города и села, если там живут рабочие и крестьяне? У меня ведь
был «четкий классовый подход», согласно которому рабочие и крестьяне всего мира друзья
Советского Союза, а мы их бомбами? И каким-то образом папа мне это объяснял, уж и не
помню. А он сам? Сам он не позволял себе об этом писать, но не думать, я уверена, не мог.
Спросить его бы сейчас. Но папы уже нет в живых.
А вот в том же письме с информацией о делах на фронте, папа продолжает:
"Liebes Trautchen. Ich danke Dir noch für Deinen nachträglichen Gebutstagsgruß. Am 10.
Oktober hatte der Opa Geburtstag. Denkst Du manchmal noch an ihn? Tue es, er hatte Dich sehr
lieb."
«Милая Траутхен. Я благодарю тебя за запоздалое поздравление ко дню рождения. 10
октября день рождения был у твоего дедушки. Ты его иногда вспоминаешь? Вспоминай,
пожалуйста, он очень тебя любил».
А дедушка жил один в Берлине, потом и под бомбами нашей Красной армии. Но в
бомбоубежище не спускался. Не хотел. И умер в дни взятия Берлина, в коридоре, на пороге
квартиры, так и не сумев открыть дверь.
Москва. 29 ноября 1942 го да. Приписка мамы мне.
"Liebes Trautchen,
Jetzt warten wir aber auf einen Brief von Dir. Wir möchten doch wissen, ob Ihr die Pakete
bekommen habt, wie Du im ersten Viertel in der Schule abgeschnitten hast und dann hätte ich auch
ganz gern mal etwas gehört, wie Ihr als Komsomolzen dort arbeitet. Hast Du übrigens jetzt eine
gesellschaftliche Funktion, und wie wirst Du damit fertig? Und wie geht's mit dem Weg zur Schule?
Sicher liegt jetzt auch bei Euch schon Schnee, und Du wirst auf den Skiern den Weg zur Schule
machen können? Wie ist es mit dem Programm der Schule? Mußt Du viel zu Hause nebenbei
lernen, langt die Zeit noch zum Lesen, Flicken, Spazierengehen, Ausruhen? Ich möchte mal wieder
ein kleines Bild von Euren Leben jetzt im Winter haben. Du wirst immerhin bald 16 Jahre alt, und
da muß man schon seine Zeit ganz planmäßig verbringen. Wie verfolgst Du übrigens die politischen
Ereignisse? Sowohl an der sowjetisch-deutschen Front, wie auch in der anderen Welt? Schaust Du
cmp4=j6d
274/347
auch mal auf die Karte? Dabei kannst Du Deine Geographie sehr gut vervollständigen (die Du ja
nicht besonders gern hast und die doch so wichtig ist). Denn wenn Du richtig liest und auf die
Karte schaust, dann kannst Du Dir ein besseres Bild von der Bedeutung so mancher Ereignisse
machen. Und wenn Du nun schon ganz gut die Ereignisse und die Karte lesen kannst, dann kannst
Du Dir auch ausrechnen, wann Du und Wölfi und Rolf wieder in Moskau sein werdet.
Also, Trautchen, ich erwarte mal wieder einen langen Brief. Dem Rolf und Wölfi schenke ein
Küßchen und sage ihnen, jetzt liegt Schnee, jetzt kann der Papa nicht kommen, und wenn's wieder
Frühling wird, vielleicht auch erst im Sommer, dann kommt der Papa und vielleicht die Mama -
oder vielleicht fahrt Ihr alle nach Moskau.
Dir auch liebe Grüße und einen herzlichen Kuß. Eure Mama."
«Милая Траутхен.
Теперь мы ждем от тебя письмо. Мы ведь хотим знать, получили ли вы посылки, как
ты закончила первую четверть, и потом я хотела бы знать, как вы работаете в качестве
комсомольцев. У тебя, кстати, есть сейчас общественное поручение? Как ты с ним
справляешься? А какова дорога в школу? Наверняка и у вас сейчас уже лежит снег, и ты
сможешь поделывать путь в школу на лыжах? Как с программой в школе? Много
приходится дома учить? Остается ли время для чтения, починки одежды, гулянья на
свежем воздухе, отдыха? Мне хочется снова получить маленькую картину того, как вы
живете сейчас зимой. Тебе все же скоро будет 16 лет и в этом возрасте уже надо уметь
планировать свое время. Как ты следишь за политическими событиями как на советско-
немецком фронте, так и во всем мире? Ты иногда смотришь на карту? При этом ты
сможешь усовершенствовать свою географию (которую ты не особенно любишь, но
которая так важна), ибо если ты прочтешь, а потом посмотришь на карту, ты можешь
составить себе более ясную картину о событиях. И когда ты сможешь хорошо
разбираться в событиях и карте, тогда ты сама сможешь высчитать, когда ты, Вольфи и
Рольф снова будете в Москве.
Итак, Траутхен, я снова жду подробного письма. Вольфу и Рольфу подари поцелуй и
скажи им, что сейчас лежит снег, сейчас папа приехать не может, а когда снова
наступит весна, а может быть и лето, тогда приедет папа, а может быть и мама, а
может быть вы все приедете в Москву.
Тебе тоже сердечный привет и поцелуй. Ваша мама».
Москва. 14 декабря 1942 го да. Мама мне.
"Noch etwas, Trautchen, Dir schicke ich ein kleines Büchlein "Rosa Luxemburg. Brife". Vor
20 Jahren hat Papa sie mir zu Weihnachten geschenkt. Lese die Briefe und denke ein wenig darüber
nach."
«...Траутхен, тебе я посылаю маленькую книжку «Роза Люксембург. Письма». 20 лет
тому назад папа подарил ее мне на рождество. Прочти письма внимательно и немного над
ними подумай»
Папина приписка:
"Traudelein, noch eine Bitte. Gib acht auf das Büchlein "Rosa Luxemburg", es ist ein Stück
unserer Jugenderinnerung. Gewinn es lieb und halt es gut in Verwahrung. Später wirst Du noch
mehr von Luxemburg lesen und lernen."
«Трауделайн, к тебе просьба. Сохрани книжечку «Роза Люксембург. Письма», она
часть воспоминаний о нашей юности. Полюби ее и береги. Позже ты больше прочтешь и
узнаешь о Люксембург».
Книга меня поразила, и я даже написала об этом Эльге. Я ее не потеряла ни в войну, ни
в своих бесконечных переездах в течение всей дальнейшей жизни. «Роза Люксембург.
Письма» и сейчас стоят на моей книжной полке. В память о маме и папе.
cmp4=j6d
275/347
ЕДА
23 ноября 1942 го да. Маме и папе.
"Das Essen ist jetzt viel besser geworden, wir bekommen große Portionen. Für die
Bauchkranken gibt es jetzt auch weißes Brot, aber ich behalte die Zwiebäcke für alle Fälle."
«Еда стала намного лучше, нам дают большие порции. Для тех, у кого больные
желудки, теперь есть белый хлеб, но я сохраняю на всякий случай сухари, что Вы прислали».
БРАТИШКИ
Вольф и Рольф ругаются
20 октября 1942 го да Маме и папе.
"Ich weiß nicht, was ich mit Wölfi und Rolf machen soll. Beide sagen sehr oft: Pipipopo und
AApopa. dem Rolf habe ich deshalb schon einen Klaps auf den Mund gegeben. Er weinte, sagte:
"Trawka plochaja"(Trawka ist schlecht). Aber bald vergaß er seine Tränen, lachte und sagte wieder
dieselben Wörter. Wölfi hatte an diesem Tage die Wörter nicht mehr gebraucht, aber ich weiß nicht,
ob er es weiter so machen wird. Was soll ich mit ihnen machen? Rolf macht seinen bösen Mund
nicht mehr."
«Я не знаю, что мне делать с Вольфи и Рольфом. Оба очень часто говорят
«пиписька», «какашка» и др. Рольфа я это уже шлепнула по рту. Он заплакал, сказал:
«Тлавка плохая». Но скоро он забыл свои слезы, засмеялся и снова стал говорить эти слова.
Вольфи в этот день плохие слова больше не произносил, но я не знаю как будет в
дальнейшем. Что мне с ними делать? Рольф больше не делает «свой злой рот».
На это «страшное» сообщение ни мама ни папа никак не реагируют. Вообще, после
того, как мама побывала в «Лесном», сердце ее успокоилось. Она нас увидела, живыми и
невредимыми, выросшими, и, возможно, даже немного незнакомыми. Теперь, когда мама и
папа снова вернулись в Москву, главной задачей они сочли снабжение нас тем, чем в
интернате нас можно было обрадовать. И начались снова посылки, а в письмах сообщения о
том, кому, что отдать из игрушек, какое печенье мне, а какое братишкам, как поступить с
сухофруктами, если у меня нет сахара, кому что сшито и т.д. И что в пакете есть плитка (не
кусочек, как из Уфы) шоколада. У меня теперь всегда были гостинцы для братишек.
Кроме того , во спитательницы теперь сами писали родителям о б их детях маленькие
открытки, а Эрна Хафт к тому же регулярно сообщала о здоровье Вольфа и Рольфа. Так что
мама действительно успо коилась, и письма стали реже и почти только деловые.
28 октября 1942 го да. Маме и папе.
"Die Kleinen waren bei mir am freien Tag. Sie haben Euch beiden einen "Brief" geschrieben.
Ihr werdet ihn wohl schon erhalten haben. Beide räumten bei mir ein bißchen auf, und Wölfi kam
mir dieses Mal sehr groß vor. Ich habe sie nebenbei gefragt, was sie gemacht hätten, wenn ich
weggefahren wäre. "Ich hätte geweint", sagte Wölfi. Er ist sehr zart und überhaupt nicht mehr
verschlossen. Rolf hat an diesem freien Tag wieder einmal Pipipopo gesagt, aber ich habe nicht
viel Achtung darauf gegeben. Wölfi sagte nichts. Rolfik interessierte sich gleich, was mir fehlte, als
nicht ich, sondern Ljalja ihn aus der Gruppe genommen hat, Wölfi dagegen sagte nichts. Beide
schauen sich jetzt mal Eure Photographien an, und Rolf fragt oft: "Und wann wird der Papa zu uns
kommen?"
«Малыши были у меня в выходной. Они оба написали Вам «письма». Вы их, наверно,
уже получили. (Так как я из-за ноги лежала в постели) оба немного убирали в моей комнате
и Вольфи показался мне в этот раз очень большим. Я, между делом спросила их, что бы они
делали, если бы я уехала. «Я бы плакал», сказал Вольфи. Он очень нежен и вообще больше не
cmp4=j6d
276/347
замкнут. Рольф в этот выходной опять сказал «пиписька», но я на это не обратила
особого внимания. Вольфи таких слов не говорил. Рольф сразу спросил, что со мной
случилось, когда не я, а Ляля забрала его из группы, а Вольфи ничего не сказал. Оба
разглядывают Ваши фотокарточки, и Рольф часто спрашивает: «А когда папа к нам
приедет?»
10 ноября 1942 го да. Маме и папе. Открытка.
«Дорогие мама и папа!
Папочка, прости, что я не поздравила тебя с днем рождения. Ты не думай, что я тебя
забыла, но я не думала о твоем дне рождения. Зато я тебя сейчас очень, очень поздравляю
и если бы я была дома, то обязательно что-нибудь подарила бы. Мне кажется, что самое
лучшее, что я могу тебе сейчас сказать, это то, что братишки каждый выходной
спрашивают про тебя, а Вольфик мне сказал6 «Наш папа делает танки и гребенки».
Почему он так думает, я не знаю...
7 ноября был вечер. Выступали малыши. Но наши не выступали, так как они захотели
сидеть со мной. Малышам дали «письма» от родителей и гостинцев. Пока все.
Крепко целую. Травка».
23 ноября 1942 го да. Маме и папе.
"Am freien Tag bekamen die Kleinen Geschenke und Süßigkeiten und waren sehr zufrieden.
Wölfi hatte eine zerkratzte Nase und erzählte mir, daß das ein Wolf gemacht hat, der aus dem Wald
kam. Sie phantasieren jetzt überhaupt viel. Rolf zum Beispiel hat Holz gesägt und Tante Walja hat
mit dem Holz die Öfen geheizt. Wölfi kann schon Bleistifte anstiften (anspitzen), er näht gerne. Er
ißt nie alle Bonbons auf, sondern bringt unbedingt welche für den Artik, mit dem er befreundet ist.
Rolf erzählt, daß er Viel Kascha ißt und darum bald groß sein wird."
«В выходной малыши получили маленькие подарки и сладости и были очень довольны.
У Вольфи был поцарапанный нос и он рассказал мне, что это сделал волк, который
прибежал из леса. Вообще они сейчас много фантазируют. Рольф, например, пилил дрова и
ими тетя Валя топила печь. Вольфи уже умеет точить карандаши, он с удовольствием
шьет. Он никогда не съедает все конфеты, а обязательно берет несколько с собой для
Аттика, с которым дружит. Рольф рассказывает, что он ест много каши и поэтому скоро
станет большим».
24 декабря 1942 го да. Маме и папе.
"Am freien Tag waren beide wieder bei mir. Ich machte ihnen einen Tee mit Zwieback,
Bonbons und Schokolade. Sie aßen sich satt. Wir lasen die Büchlein, die Ihr geschickt habt. Rolf
erzählte uns (Wölfi und mir) ein Märchen und trug ein Gedicht vor. Er sah sehr spaßig aus. Wölfi
erzählte, wie sie im Kindergarten spielen. Sie spielen das Märchen "Der graue Wolf und die sieben
kleinen Ziegen". Die Leiterin sagt jedesmal, daß Wölfi sich sehr verbessert hat, daß er gut spielt
und hauswirtschaftliche Arbeit sehr gerne hat."
«В выходной оба снова были у меня. Я сварила им чай с сухарями, конфетами и
шоколадом. Они наелись досыта. Мы читали те книжки, что Вы прислали. Рольф
рассказал мне и Вольфи сказку и прочел стихотворение. Он выглядел очень забавно. Вольфи
рассказывал, как они в детском саду играют. Они разыгрывают сказку «Серый волк и
семеро козлят». Воспитательница каждый раз отмечает, что Вольфи очень исправился,
что он хорошо играет и любит заниматься домашним хозяйством»
Декабрь 1942 года. Маме и папе. Открытка.
«У Рольфа в детском саду стащили шарф (лиловый). Ему хотят сшить новое пальто,
а взамен взять его старое. Я не согласилась, так как новое куда хуже старого. С 1 по 6
января у нас каникулы и я хочу сшить ему кофту с ватой (ватник). Не знаю, дадут ли мне
cmp4=j6d
277/347
вату, но я что-нибудь придумаю».
Сшить ватник было для меня парой пустяков, ибо до этого я ухитрилась сшить Рольфу
«валенки» из своего о деяла. Сама придумала выкройку, сама разрезала материал и сшила
нечто, что Рольфу понравилось, но не пригодилось – в детсаду нашли иной выход.
ЛЕСНОЙ КУРОРТ
ЯНВАРЬ-МАРТ 1943
НОВЫЙ ГОД
5 января 1943 го да. Маме и папе. Открытка.
«31 декабря у нас был карнавал. Все были в костюмах. Я тоже. Я была огнем.
Помните «Синюю птицу»? Там был огонь и я им оделась».
Ничего я не помню о том новом годе, ни капелюлечки. Прошел мимо меня праздник,
не задев душу. И если бы не открытка, то так и не узнала бы, что была однажды «огнем».
БРАТИШКИ
13 января 1943 го да. Маме и папе. Открытка.
«Братишки здоровы. На новый год я брала их к себе. У меня в комнате стоит
маленькая елка. Это пока все».
28 января 1943 го д. Маме и папе.
"Wölfi lag zwei Tage im Isolator. Gestern kam er raus. Die Leiterin erzählt, daß, als man ihn
nahm, er weinte und rief: "Galina Konstantinowna, rettet mich! Rettet mich, ich will nicht in den
Isolator." Als ich bei ihm war, lag er sehr still und sagte, daß er in die Gruppe will. Aber am Abend
(ich schaute ins Fenster) tobte er schon herum. Am freien Tag waren sie bei mir, bekamen Eure
Zeichnungen und malten auch. Rolfik einen Tank, Wölfi einen Tank und einen Teddy. Ich mußte
eine Maus malen. Aber sie nahmen ihre Zeichnungen mit in die Gruppe, und darum kann ich sie
Euch nicht schicken."
«Вольфи лежал два дня в изоляторе. Вчера он вышел. Воспитательница рассказывала,
что когда его забирали, он плакал и кричал: «Галина Константиновна, спасите меня!
Спасите меня, я не хочу в изолятор!» Когда я к нему приходила, он лежал там тихо-тихо и
сказал, что хочет в группу. Но вечером (я подглядывала через окно) он уже прыгал по
кровати.
В выходной они были у меня, получили Ваши рисунки и сами тоже рисовали. Рольфик
нарисовал танк, Вольфи – танк и медвежонка. Мне пришлось нарисовать мышку. Однако
они забрали свои рисунки в группу и поэтому я не могу их Вам прислать».
10 февраля 1943 го да Маме и папе.
"Am freien Tag waren wir (Mädchen aus meiner Abteilung und ich) im Kindergarten und
spielten mit ihnen bis zum Frühstück (von 8.30 -9 .30). Wir wollten auch nach dem Frühstück
kommen, aber man hat es uns nicht erlaubt, da im Kindergarten und im Jasly eine Grippeepedemie
ist und man Angst hatte, daß wir auch krank werden. Wölfi war auch krank, Rolf auch. Rolf war
zwei Wochen im Isolator, war aber sehr lustig. Jetzt ist er gesund. Im Kindergarten war ich in
Wölfis Gruppe. Das kleine Hänschen Bergman kam zu mir und sagte: "Wölfi hat sich mit mir
verzankt (A Wolfik so mnoj ne woditsja)." "Warum?" "Weil Antik mit mir auch nicht spielt." Ich
cmp4=j6d
278/347
fragte Wölfi, warum er mit Hänschen nicht spielt. Er antwortete: "Weil Antik mit ihm nicht spielt."
"Und warum spielt Antik mit ihm nicht?" "Ich weiß es nicht." Ich habe ihm gesagt, daß das nicht
richtig ist, daß er sich nicht verzanken darf, wenn sein Freund verzankt ist. Ich wollte, daß
Hänschen und Wölfi sich wieder vertragen. Aber Wölfi gab Hänschen die Hand nur, nachdem Antik
dies tat.
Noch was. Zum Wölfi kam ein kleiner Junge mit der Bitte: "Nimm dem da die Strippe ab."
Wölfi tat es, und der Junge gab ihm ohne weiteres die Strippe ab, und Wölfi gab sie dem Jungen,
der sie haben wollte. Wahrscheinlich ist Wölfi mit Antik so befreundet, daß der kommandiert, und
zur gleichen Zeit haben manche Kinder Angst vor Wölfi. Die Kinder in Wölfis Gruppe warten jeden
freien Tag auf Wölfi und wollen wissen, was ich ihm schenken werde."
«В выходной мы (девочки нашей коммуналки и я) были в детском саду и играли с
детьми до завтрака (с 8.30 до 9.30 .). Мы хотели прийти и после завтрака, но нам не
разрешили, так как в детсаду и в яслях эпидемия гриппа и была опасность, что мы тоже
заболеем. Вольфи тоже болел, Рольф тоже.
Рольф две недели был в изоляторе, но был очень веселым. Сейчас он здоров.
В детском саду я была в вольфиной группе. Маленький Гансик Бергманн подошел ко
мне и сказал: «А Вольфи со мной не водится». «Почему?» «Потому что Аттик со мной
тоже не играет». Я спросила Вольфи, почему он с Гансиком не играет. «Потому что
Аттик с ним не играет». «А почему Аттик с ним не играет?» «Я не знаю». Я сказала
Вольфи, что это неправильно, нельзя ссориться только потому, что твой друг с кем-то в
ссоре. Я хотела, чтобы Вольфи и Гансик снова помирились. Но Вольфи протянул Гансику
руку только после того, как это сделал Аттик.
И еще. К Вольфи обратился маленький мальчик с просьбой: «Отними у того веревку».
Вольфи подошел к мальчику и тот без возражений отдал Вольфи веревку, а Вольфи передал
ее мальчику, который о ней просил. Очевидно Вольфи дружит с Аттиком так, что Аттик
хороводит, а одновременно некоторые дети боятся Вольфи. Дети в группе каждое
воскресенье ждут возвращения Вольфи и хотят знать, что я ему подарю».
4 марта 1943 года. Маме и папе. Открытка.
«У нас здесь говорят, что мы скоро приедем. Братишкам об этом уже сказали.
Вольфик очень хочет, чтобы я уехала, потому что он хочет, чтобы я посылала ему
посылки. Он плакать не будет, а вот Рольфик говорит, что он со мной поедет. Рольфик,
наверное, будет плакать, но Вольфик обещал с ним играть, если он будет его встречать».
ЭЛЬГА – ЛУЧШАЯ ПОДРУГА
Последние письма
5 января 1943 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй дорогая неписака! Что это за молчание, письма! Письма мне!
Чувствуешь, чем я пишу? Это разбавленная гуашь – чернил нет. Уверяю тебя, что в 1943
году я или умру или мне будет какое-нибудь несчастье, т.к. ты не поздравила меня с Новым
годом. Ленка, мама с папой тоже не пишут и не поздравили. Так что непременно умру. Я
шучу, конечно. Как ты кончила четверть?»
8 января 1943 го да. Травка Эльге.
«Здравствуй, дорогая писулькин! Нет, такого счастливого дня, как сегодня, у меня
давно не было. Когда я пришла из школы, мне сказали, что у меня два письма. Я и не думала,
что от тебя, т.к . я вчера от тебя получила письмо от 31 декабря 1942 года. А сегодня от
29 декабря и 30 декабря.
Весть о Рубке очень встревожила и испугала, но судя по второй части письма и от 31
cmp4=j6d
279/347
декабря не так уж страшно. И то, слава богу, а то ты вроде Наташи Ростовой желаешь
одного: «Только бы он выздоровел». То, что ты будешь с ним дружить, я предчувствовала,
судить я об этом, конечно, не могу и ничего против не имею. Дружить с кем-нибудь всегда
хорошо интересно, именно дружить.
Ты пишешь о своих отметках. Они меня они очень огорчили, но верь, нотаций читать
я не собираюсь, т.к. тебя совсем не виню, и по математике простительно, ведь ее догнать
трудно, тем более в нашей школе. Я тебе уже написала, что, может быть, раньше приеду,
чем весной, так что и мне придется «псы» загребать, а ты мне будешь помогать, ладно?
Как учится Яминский?..."
О прочитанном
8 января 1942 го да. Травка Эльге:
"Недавно мне мама с папой прислали книжку «Роза Люксембург. Письма». Эту
книжечку подарил папа маме, когда они были еще молодыми, не мужем и женой. Вчера я
начала ее читать. Мне нравится. Это письма Розы Люксембург к жене Карла Либхнета.
От писем веет чем-то , не знаю как сказать, но чем-то хорошим-хорошим, светлым,
чистым, нежным. Она пишет из тюрьмы. Описывает заход солнца, птичек, их песни и все
это она описывает очень любовно, и так хорошо, что я себе ясно представляю ночь, когда
они втроем (Карл, его жена и она) гуляли. Ясно представляю птичку, которая прилетела к
ней, чтобы передать привет и прощебетать: «Как много дел, как много дел, а как хорошо
было весной»».
8 января 1943 го да.Травка Эльге
«Ты читала «Радугу» В.Василевской? Почитай, мировая книга. Люди, как живые.
Особенно мне понравилась глава об Олесе и ее ребенке. Какая она счастливая, как радуется
рождению ребенка! «Сыночек!», и его убивают! Только не понравилось мне чем-то Малаша,
не знаю чем, но кажется мне, что нельзя так думать как она.
Элюшка, как ты думаешь, будет мать любить ребенка, который родился от
насильника? По-моему, она обязана его любить. Ведь несчастный ребенок ни в чем не
виноват! Но это должно быть ужасно и трудно любить такого ребенка. Но все-таки,
наверное, будет любить, ведь она мать...
Передай большой привет Рубке, как твоему другу и пожелай ему быстрого
выздоровления...
Сейчас лягу спать рядом с Дионизой, т.к. она, боясь угара в своей комнате, легла на
мою кровать. А после ужина буду читать, сейчас глаза слипаются. Ну, пока. Крепко
целую».
Все вернулось на круги своя. Эльга в Москве, в нашей школе, в нашем классе, среди
наших друзей. И я мысленно там же, рядом. Мы, старшие воспитанники, уже знаем – не
позже весны возвращаемся в Москву. А потому, предвкушая радость от предстоящей
встречи, я писем больше не пишу. Только ко дню рождения Эльги – 12 марта вышиваю ей
гладью сумочку для носовых платков и прошу маму передать подарок именно в этот день.
В МОСКВУ! В МОСКВУ!
5 января 1943 го да. Травка Эльге
«Шансы уехать в Москву есть. С нами никакой работы не ведут, воспитателя у нас
нет, и мы действительно предоставлены сами себе. Я читаю. С одной женщиной начала
заниматься по английскому. Она хочет начать прямо с 10-го класса. Не знаю, выйдет ли.
Она уверяет, что при желании можно за год научиться говорить по-английски, т.к. это
очень легкий язык. Посмотрим. Мне необходимо в Москву, а то я перезабуду весь немецкий.
cmp4=j6d
280/347
Я и сейчас начинаю заикаться.
Мои братишки в детском саду научились здорово ругаться: «пиписька, какашка, г...о,
ж...а». Но ругаются они редко и очень чудно. Я однажды Рольфа за это здорово
отколотила. Он заревел и стал меня уверять, что «Тлавка плохая!». А в общем это
мировые малыши. Рольфик бедовый и очень хорошо рассказывает сказку про репку, читает
стихи. Вольфик стеснительней и нежней. Оба они не хотят, чтобы я уезжала. Они меня и
задерживают здесь, а то я бы ни капельки не жалела уехать отсюда. Здесь стало скучно, и
спасают только книги и книги. Но братишки такие мировенькие и мне ужасно жалко их
будет, если некому будет взять их в выходной к себе и угостить конфеткой. Ну, это пока
все. Крепко целую и жду письма, Травка».
8 января 1943 го да. Травка Эльге.
Сейчас я каждый день думаю и мечтаю о возвращении Миндина. Ведь он должен
привезти весть о нашей судьбе. Мы только и мечтаем о возвращении. Дианизок уже
задумывается о том, из чего она будет шить чехол для чемодана, а я думаю, что неудобно
взять большой чемодан, лучше маленький. Какие мы чудные, ведь еще не известно, уезжаем
или нет, но так хочется уехать и так страшно, что все это, может быть, рухнет и
никуда мы не поедем. Ой, а как хочется. Я так мечтаю, каждый день, каждый вечер. Так
хочется, так хочется.
Элюшка, милая, представляешь себе нашу встречу, как я сейчас же после приезда
первым делом побегу в школу, увижу тебя, расцелую и потащу к себе! О, как здорово, скорей
бы приезжал Миндин.»
МЫСЛИ О БУДУЩЕМ
Как-то я люблю Германию
8 января 1943 го да. Травка Эльге.
«Мне много надо читать по-немецки, а то я плохо знаю немецкую историю и
литературу. Элюшка, не знаю, поймешь ли ты меня, я раньше никогда тебе об этом не
писала, но я как-то люблю Германию. Это, может быть, смешно, но я чувствую, что это
моя Родина. Я обязательно должна там работать, там бороться с фашизмом. Я не умею
об этом говорить, я лучше переведу тебе несколько строк из папиного письма «Этот год
должен стать годом окончательного разгрома гитлеровского фашизма, и тогда мы все
вместе примемся за работу, чтобы побороть позор и несчастье, которое принес Гитлер
немецкому народу. Это будет нелегкой работой, слишком глубоко это втравили и пройдут,
может быть, годы, чтобы наш народ и нашу Родину от этой вонючей кучи, которую
создал Гитлер, освободить. Мы должны считать себя счастливыми, что мы коммунисты
и не запачкались этой грязью. И тем лучше мы поможем вымести эту кучу». Элюшка, я
читала книги. Сколько выстрадал этот народ, сколько его обманывали перед приходом
Гитлера к власти, и особенно после. Когда уже большинство хотело голосовать за
коммунистов, фашисты подожгли рейхстаг и обвинили в этом коммунистов. Выборы
провалились, и у власти стал Гитлер! И как народ обманулся в нем, какой это зверь и вся
его банда. Элюшка, об этом надо читать, надо понять, какой умный это зверь. Ты читала
«Коричневую книгу»? Прочти, там хорошо сказано о рейхстаге.
Элюшка, я мечтаю о борьбе в Германии, но не знаю, сумею ли быть борцом, во всяком
случае, я должна хорошо знать историю и литературу Германии.
Элюшка, тебе никогда не приходило в голову, что нужно знать не только свою
партию, но и другие, чтобы любить свою, чтобы искренне верить своей. Не знаю, могу ли я
любить Германию? Я слишком мало там была, я совсем ее не знаю, но чувство какое-то у
cmp4=j6d
281/347
меня есть, и мне больно, если кто-нибудь пишет плохое о немецком народе, и радостно,
если находят в нем достоинства.
Мне очень хочется, чтобы быстрее кончилась эта война, чтобы понял немецкий народ
до глубины костей, что его опять обманули, и чтоб была революция, и чтобы я в ней могла
тоже, хоть немного, помочь. И чтобы яснее все это понимать, больше знать, мне
необходимо в Москву, к маме с папой. Они много могут рассказать, многое объяснить, а
тут я как-то боюсь спрашивать, вдруг не так поймут. Элюшка, ты меня понимаешь? Я
долго обо всем этом думала, немного писала маме с папой, все это еще не совсем ясно, но
что-то есть. Была бы ты со мной, ты бы лучше поняла меня, чем в письме.
Но одно может быть, и это я пишу не пустое, а обоснованное, что, может быть, я
никогда не стану учительницей по математике. Но для этого надо сперва выбраться
отсюда в Москву и по возможности в этом году сдать и за 10-ый класс. Элюшка, дорогая,
я бы очень хотела, чтобы ты меня поняла хорошо-хорошо».
Вот так вот, мысль о разведшколе все же во мне сидит. И работа в Германии тоже
маячит на горизонте. Но, тем не менее, сперва надо закончить не только 9-ый, и обязательно
и 10-ый класс. Тако ва ближайшая цель.
Когда Замир снимал свой фильм обо мне и лез мне в душу с одним и тем же
настырным вопросом «Как совершался у Вас выбор родины?» я не знала о существовании
такого моего письма Эльге – забыла свои тогдашние чувства и мысли. Тема родины не была
для меня мучительной, не она занимала душу. Я была готова стать педагогом в СССР, и в
равной степени – партработником ради строительства социализма в Германии. Не было во
мне весов, на которых я бы взвешивала все «за» и «против» того и другого варианта своего
будущего.
Сегодня я удивляюсь своему тогдашнему спокойствию.
ИНТЕРНАТСКИЕ БУДНИ
Режим дня
Почему-то письмо от 8 ого января 1943 года последнее, адресованное Эльге. Вряд ли я
не писала ей, но январь-март оказался без свидетельств, предназначенных подруге. Зато
сохранились мои письма маме и папе и из них можно кое-что извлечь о последних месяцах
моей жизни в интернате.
24 декабря 1942 го да я описываю распорядок дня, который, естественно, относится и к
последним неделям интернатских будней.
24 декабря 1942 го да. Маме и папе.
'Um 6.50 Uhr stehen wir auf. Es ist noch dunkel, aber ab 4 Uhr brennt das Licht. Um 7.15-
7.30 turnen wir im Klub. (Wir haben einen Klub mit einer Szene - das ist der Eßsaal, der der erste
von der Straße aus ist. Die Türen hat man umgebaut, und es ist warm). 7 .30 -8 .00 frühstücken wir.
Die Portionen sind reichlich, und wir werden immer satt. Nach dem Frühstück räumen wir auf,
heizen (manchmal heizt man uns, manchmal heizen wir selbst), holen Holz usw. Dann machen wir
unsere Hausarbeiten bis 11 Uhr. Um 11 Uhr haben wir unser Mittagessen. Um 11.20 Uhr gehen
wir zur Schule. Die Stunden beginnen um 1 Uhr. Um 7. - 8 .20 sind wir zu Yause. Bis zum Abendbrot
(8 Uhr) lesen wir, schreiben Brife usw. Nach dem Abendbrot gehen manche gleich schlafen. Viele
lesen, ich auch, meistens, bis das Licht ausgeht (bis 12 Uhr). Manchmal bin ich auch sehr müde
und gehe auch schlafen. Jetzt lese ich "Byloje i dumy"von Herzen."
«В 6.50 мы встаем. Еще темно, но с 4 часов снова горит свет. В 7 .15 – 7 .30 у нас
зарядка в клубе. (У нас есть клуб со сценой, это столовая. Двери в ней перевесили и теперь
там тепло.) 7.30-8 часов мы завтракаем. Порции достаточно большие и мы всегда сыты.
cmp4=j6d
282/347
После завтрака мы убираемся в комнате, топим печь, ходим за дровами и т.д . Затем мы
делаем уроки до 11 часов. В 11 часов у нас обед. В 11.20 мы отправляемся в школу. Занятия
начинаются в 1 час дня. В 7 -8 .20 мы уже дома. До ужина (в 8 часов) мы читаем, пишем
письма и т.д. После ужина некоторые сразу идут спать. Многие читают, я тоже, пока не
выключат свет (12 часов). Иногда я тоже очень устаю и иду спать.
Сейчас я читаю «Былое и думы» Герцена».
ЗЛАЯ ШУТКА
20 января мне стукнуло 16 лет. Как я отметила свой день рождения, совершенно
вылетело из моей головы, и в письмах не отражено.
А вот 28 января я сообщаю маме с папой о выговоре по комсомольской линии, во-
первых, за то, что ничего не делала как пионервожатая седьмого класса, а во-вторых, за
злую шутку, которую мы, великовозрастные дуры, позволили себе в адрес наших
интернатских мальчишек.
Мы такое придумали!
Редко, очень редко нам на обед давали ко нфеты. Это были темно -коричневые
горошины неизвестного происхождения, сладкие на вкус, очень вожделенные. Когда мы,
старшеклассники, приходили в столовую на обед, и обнаруживали на столе, за тарелкой супа
десять коричневых шарика, радости нашей не было границ. «Сегодня конфеты!» – кричали
мы тем, кто еще не успел сесть на место, кто еще не обнаружил сладкое счастье. Многие из
нас сами конфеты не ели, берегли для младших братишек или сестер, что жили тоже в
«Лесно м», в интернатско м детском саду. Так что радость была всегда двойная – и за себя, и
за малышей.
Я, конечно, эти конфеты тоже не ела.
И вот однажды, холодным январским днем, топая по заснеженной дороге в школу,
кто-то из нас обратил внимание на козлиный помет. Ну, точь в точь наши конфеты! И
вправду, похожи! И не очень долго думая, мы сделали бумажный кулек и собрали в него
необходимое количество замерзших «конфеток». Ночь наш пакет морозился за окном. А в
обед дежурная положила возле каждой тарелке по десять козлиных катышков – и нам,
эаговорщицам-девчатам, и им, разыгрываемым мальчишкам.
Что будет!!!
Мы хихикали, уже тогда, когда занимали свои места за столом. «Сегодня конфеты!!!» –
раздался традицио нный возглас радости, когда первый мальчишка увидел «сладкое». Но в
рот он угощение не потянул, оно ведь предназначалось на третье. Мы ели суп, съели второе,
не торопясь, но, тщетно пытаясь подавить взрывы смеха. Мальчишки оглядывались по
сторонам. Не могли понять, что нас так смешит. А мы ждали. Ждали, когда первый из них
схватится за «третье», сами замедляя расправу со вторым блюдом. И вот момент настал!
Кажется это был Влад, который бережно взял катышок двумя пальцами и сделал движение в
направление рта. Сейчас, сейчас!
Нет, такими уж абсолютными садистами мы не были. «Брось! Не ешь!» и кто-то из нас
выхватил из мальчишечьих рук «конфетку». Влад сидел, ничего не понимая, растерянно
хлопал глазами еще и потому, что мы, девчонки, умирали со смеху. Мы сжалились и выдали
мальчишкам тайну «угощения». Мальчишки оскорбились, надулись, и с таким обиженными
мы все вместе отправились в школу.
Но самое интересное произошло потом. Дежурная по столовой рассказала, как к
нашему, еще не убранному столу, подошла одна из старших воспитательниц, кстати, нами
очень не любимая, и со словами «И что это они так веселились?» взяла для пробы одну из
«конфет». Взяла и сунула себе в рот!!!
Ну, а потом, было комсомольское собрание. Больше всего кричала на нас, конечно, та,
что выполнила роль дегустатора. «Говно ребятам подсунули! А еще комсомолки!» –
cmp4=j6d
283/347
вырвалось из разгоряченных уст.
Это был триумф! Из уст взрослой воспитательницы такое полуматершинное слово!
Шик!
На этом мальчишки нас простили. Зрелище разъяренной, пунцовой от возмущения
статной дамы стоило разочарования из-за мнимых конфет. Да к тому же только она одна их
и попробовала! Ура, девчо нкам!
Маме с папой я это событие описала так:
Выговор
28 января 1943 го да. Маме и папе.
"Liebe Mama und Papa!
Der heutige Brief wird Euch nicht erfreuen. Wir hatten eine Komsomolzenversammlung, und
ich habe eine Rüge bekommen. Nicht eine schriftliche, sondern eine mündliche, aber die trotzdem.
Ich bin schuldig, werde aber alles wieder gutmachen. Ich verspreche es Euch. Die Rüge habe ich
wegen schlechter Arbeit mit meiner Abteilung bekommen. Aber außerdem, und das war eigentlich
das Wichtigste, wegen dessen, daß wir unseren Jungens Ziegenkugeln zum Essen hinlegten. Die
Erwachsenen denken, daß ich der Anstifter dieser Sache war, und da niemand von unserem Mädels
auftrat und sagte, wer es eigentlich war, kam es so, daß ich und noch ein Mädchen eine Rüge
bekamen. Nach der Versammlung redeten die Mädchen viel, aber es war zu spät, und ich habe ja
eigentlich die Rüge verdient, weil ich nicht gearbeitet habe, aber dann müßte nicht nur ich die Rüge
bekommen. Sofja Pawlowna erklärte mir, daß gerade ich die Rüge darum bekommen habe, weil
man von mir mehr fordern kann als von den anderen und daß das Mädchen, welches die Sache mit
den Ziegenkugeln ausgedacht hatte, schlecht gehandelt hat, indem sie nicht sagte, daß sie es war.
Aber daß wir es auch selbst sagen mußten. Liebe Mama und lieber Papa! Uns war es aber
unangenehm, wir schämten uns, es zu sagen und außerdem war es so, daß wirklich alle daran
teilnahmen und niemand der Führer war. Uns will man das nicht glauben. Aber schuldig sind wir
natürlich und müssen alles wieder gutmachen. Mir war es sehr schwer, alle schimpfen und niemand
von den Erwachsenen sagte mir nach der Versammlung etwas Liebes. Mir war es sehr schwer. Die
Mädchen trösteten mich.
Am nächsten Tag ging ich zur Sofia Pawlowna, und sie sprach mit mir lange und sehr gut. Sie
versprach mir, in meiner Arbeit zu helfen, und gestern haben wir zusammen einen Plan
geschrieben. Heute werde ich den Stab meiner Abteilung und morgen die ganze Abteilung sammeln.
Mir scheint, daß Sofia Pawlowna mich gut versteht. Sie sagt, daß ich immer die Wahrheit sagen
soll, und ich mache es auch. Als ich auf der Versammlung sagte, dass ich darum nicht arbeitete,
weil ich nicht genug Lust hatte, sagte man mir, dassdas frech ist. Aber es ict doch die Wahrheit!
Man hat uns nicht geholfen, nicht zusammengerufen, nicht geschimpft, aber wenn ich genügend
Lust hätte, könnte ich doch arbeiten! Was hätte ich sagen sollen, warum ich nicht gearbeitet habe,
wenn das die Wahrheit ist? Es war sehr schlecht, daß ich nicht gearbeitet habe, ind ich werde es
verbessern. Aber die Wahrheit werde ich immer sagen, soll man mich schimpfen, aber ich werde sie
sagen.
Liebe Mama und Papa! Seid nicht sehr traurig, ich werde alles wieder gutmachen."
«Дорогая мама и дорогой папа!
Сегодняшнее письмо Вас не обрадует. У нас было комсомольское собрание, и я
получила выговор. Устный, без занесения в учетную карточку, но тем не менее. Я виновата,
но сама все и исправлю. Я Вам обещаю. Выговор мне дали за плохую работу в моем отряде.
Но кроме того, а это было на самом деле главной причиной, выговор мне дали потому, что
мы на обед подложили нашим мальчишкам козлиный помет. Взрослые думают, что я
инициатор этой затеи, а так как никто из девочек не встал и не сказал, кто это был на
самом деле, то и получилось, что выговор дали мне и еще одной девочке. После собрания
девочки много-много говорили, но было слишком поздно, да к тому же я ведь выговор
cmp4=j6d
284/347
заслужила из-за плохой работы, но должны были бы дать выговор не только мне. Софья
Павловна объяснила мне, что выговор именно у меня потому, что от меня можно
требовать большего, чем от других, и что девочка, которая придумала дело с козлиными
катышками поступила плохо, не признавшись. Но, что и мы сами должны были об этом
сказать.
Но, дорогие мама и папа! Нам неприятно, стыдно было сказать, а, кроме того, дело
обстояло действительно так, что все принимали в нем участие. Но нам не хотят верить.
Но мы, конечно виноваты. И все должны исправить. Мне было очень тяжело. Все меня
ругали и никто из взрослых после собрания не сказал мне хоть что-нибудь теплое. Мне было
очень тяжело. Девочки меня утешали.
На следующий день я пошла к Софье Павловне, и она поговорила со мной долго и
хорошо. Она обещала помочь мне в работе с отрядом, и вчера я вместе с ней составила
план работы. Сегодня я соберу штаб своего отряда, а завтра весь отряд. Мне кажется,
что Софья Павловна меня хорошо понимает. Она говорит, что я должна всегда говорить
только правду, и я это делаю. Когда я на собрании сказала, что потому ничего не делала,
что не было охоты, мне сказали, что я дерзкая. Но ведь это правда! Нам никто не помогал,
нас не собирали, не ругали, но если бы у меня самой была охота, я бы могла всех
расспросить, и могла бы работать! Что же мне надо было сказать, в ответ на вопрос
почему я ничего не делал, если то была правда? Плохо, что я ничего не делала с отрядом, и
это я исправлю. Но правду я буду говорить всегда, пусть меня за это ругают, но я буду так
поступать.
Дорогие мама и папа! Не огорчайтесь, я все сама исправлю».
Мне кажется, что в письме родителям я вроде бы глупее, чем в письмах Эльге, я более
ребенок, чем была на самом деле. Почему вот только? Срабатывает ролевое ожидание? Я
подсознательно предстою перед мамой и папой такой, какой они меня видят – все еще
четырнадцатилетней дево чкой, с ко торой они расстались в начале войны? Четырехдневное
свидание с мамой в сентябре 1942 года не в счет. Что мама успела узнать обо мне за столь
короткий срок?
Я исправляюсь
18 февраля 1943 го да. Маме и папе.
"Morgen werde ich einen Sbor haben. Ich werde den Kindern über das Leben Paganinis
erzählen. Fast jeden Tag lese ich den Kindern während der Pause Artikel aus der Zeitung."
«Завтра у меня будет сбор в моем отряде. Я расскажу детям о жизни Паганини.
Почти каждый день я читаю ребятам во время переменки статьи из газет».
Февраль 1943 года. Маме и папе.
"Der Sbor über Paganini hat den Kindern gefallen. Wir haben Briefkuverts für die Rote
Armee geklebt und zwei Briefe geschrieben. Am Ende dieses Monats wird zu uns ein Rotarmist
kommen und über den Krieg erzählen. "
«Сбор о Паганини ребятам понравился. Мы клеили конверты для Красной армии и
написали два письма. В конце месяца к нам придет красноармеец и расскажет о войне».
Свое сообщение о Паганини я сделала по книге Виноградова, которая меня потрясла.
Моим интернатским подшефным рассказ понравился. Они слушали, не шелохнувшись.
Вдохновленная этим первым успехом, я повторила такой сбор о Паганини позже,
студенткой третьего курса в 1946 го ду, когда была назначена пио нервожатой в седьмо й
класс какой-то дальней московской школы. Ребята и в этот раз слушали, затаив дыхание. А
на факультетском бюро комсомола, когда меня исключали из рядов ВЛКСМ, прозвучал
cmp4=j6d
285/347
грозно-обличительный вопрос: «Почему Вы провели сбор о жизни Паганини, а не о жизни
товарища Сталина?»
Что я могла ответить?
УЧЕБА
5 января 1943 го да. Маме и папе. Открытка.
«31 декабря закончилась четверть. Я отличница. Но по географии у меня нет
отметки, так как меня не успели спросить, а по военному «хор». По математике меня ни
разу не вызывали, но поставили «отлично». По всем предметам у меня только одна
отметка, только по химии и физике две. Сейчас у нас каникулы".
10 февраля 1943 го да. Маме и папе.
"Meine Abschätzung in diesem Viertel: Physik - gut, ausgezeichnet, Geschichte -
ausgezeichnet, Literatur schriftl. - gut.
Aus Elgas Brief habe ich erfahren, daß wir in allen Fachern außer Chemie und Darwinismus
zurückgeblieben sind. Elga schreibt übrigens, daß die ganze Klasse in diesem Jahr viel schlechter
lernt und daß sogar Jaminski (Könnt Ihr Euch an ihn erinnern? Er hat fast nie ein "gut"
bekommen) ein "schlecht" bekommen hat. Sie selbst hat 3 "mittelmäßig" im Viertel in Mathematik.
Sie schreibt, daß sie schlechter geworden ist, daß meine Mama recht hatte, als sie sagte, daß die
Mädchen in den höheren Klassen an alles mögliche denken, nur nicht an das Lernen. Sie schreibt,
daß sie selbst fühlt, daß sie schlechter und dümmer wird. In der ganzen Klasse gibt es keinen
einzigen Otlitschnik und nur 2 Schüler haben kein "mittelmäßig" im Viertel. Habt Ihr Elga
vielleicht gesehen? Ich fühle, daß, wenn ich nach Moskau komme, ich dann sehr viel lernen muß,
besonders in Literatur, denn die Lehrerin in unserer Moskauer Schule ist sehr streng.
Was ist in Moskau von unserer Rückfahrt bekannt?
Vor kurzem habe ich Heinrich Heine "Deutschland" in deutscher Sprache gelesen. Jetzt lese
ich "Vom Weißen Kreuz zur Roten Fahne" von Max Hölz im russischen."
«Мои отметки в этой четверти: физика – «хорошо», «отлично», история –
«отлично». Литература письменная – «хорошо».
Из Эльгиного письма я узнала, что мы отстаем по всем предметам, кроме химии и
дарвинизму. Между прочим Эльга пишет, что весь класс в этом году учится гораздо хуже
и что даже Яминский (Вы помните его? Он почти никогда не получал «хорошо») получил
«плохо». У нее самой три «посредственно» в четверти по математике. Она пишет, что
стала хуже, говорит, что девочки в старших классах думают о чем угодно, но только не об
учебе. Она пишет, что чувствует сама, что становится хуже и глупее. Во всем классе нет
ни одного отличника и только у двух учеников нет «посредственно» в четверти. Может
быть Вы Эльгу видели? Я чувствую, что когда вернусь в Москву, мне надо будет многое
учить, особенно по литературе, так как учительница литературы очень строгая.
Что слышно о нашем возвращении в Москву?
Недавно я прочла Генриха Гейне «Германия» на немецком. Сейчас я читаю «От Белого
креста к Красному знамени» Гольца на русском».
cmp4=j6d
286/347
МОСКВА
Март 1943 – июнь 1946
МОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ
СКОРО В МОСКВУ!
Москва. 21 февраля 1943 го да. Папа мне.
«Между прочим снова говорят о том, что вы, старшие, вернетесь в Москву. Все
зависит от того, добудут ли для вас вагон. Мы стучим по дереву, Траутхен, будь особенно
мила с братишками, они ведь будут тебя искать и опечалятся, не найдя нигде свою
сестричку. Но если не будет предоставлен вагон ,тои ты не печалься. Думай все время, что
теперь он нужен Красной армии, но каждое сообщение о делах на фронте неминуемо
приближает вас на многие километры ближе к Москве».
Мамина приписка:
«... Будь особенно мила с Вольфи и Рольфом, немного они , наверно, будут плакать,
когда их «мамушка» уже уедет в Москву. Но мы очень рады, что ты скоро приедешь и
верим, что и наши маленькие мальчишки еще в этом году вернутся к нам.
До свидания, Траутхен. И если свидание немного запоздает, тогда, Траутхен, не
вешай голову, а главное не распускай себя, думая только об отъезде, это значит не думай,
что теперь я могу расслабиться в учебе и т.д., в Москве я все нагоню. Потерянное время
никогда не возвращается. До последнего работать концентрированно. Поцелуй вам всем.
Ваша мама».
ВСТРЕЧА НА ВОКЗАЛЕ
Последнее письмо из интерната Коминтерна я написала то ли в конце февраля, то ли в
начале марта 1943 го да. Дата на нем не проставлена. Оно ко ротенько е, отправлено с оказией
в качестве сопроводиловки к подарку Эльге ко дню ее рождения 12 марта. Я прошу маму
передать Эльге мое поздравление и коротко сообщаю: «Вольф и Рольф здоровы». Все.
Переписка закончена. А жаль. Ибо в результате я даже не помню, когда покинула
«Лесной», как и с кем ехала в поезде, а главное как я прощалась с братишками. Не осталось
в памяти, как не напрягай бастующие мозговые извилины.
Зато я отчетливо вижу, как уже в Москве иду вдоль нашего поезда по перрону, как
вглядываюсь в встречные лица, как я уже почти бегу, и только достигнув аж носа парово за,
обнаруживаю, наконец, стоящих рядом маму, папу и Эльгу (!).
Я в видавшем виды, верно служившем мне почти два года зимнем пальто, слишком
коротком, даже руки из него торчат, и совсем не чистом, но не рваном и теплом. Я сразу
ощущаю, какая я в нем неуклюжая, не модная, ибо Эльга, тоненькая Эльга – в новом,
никогда мной не виданном роскошном пальто, легко облегающем, изящном, с чудным
коричневым каракулевым воротником, а на голове, тоже из коричневого каракуля,
прекрасная шапка. Стоит Эльга с улыбкой на устах и ни шагу не делает мне навстречу. Я
подхожу, хочу обнять подругу, но чувствую – не надо этого делать. «Наверно боится
испачкаться о мо е пальто », мелькает мысль и я протягиваю долгожданной подруге руку.
Эльга, улыбаясь, ее пожимает.
Мама и папа меня, конечно, и обнимают, и целуют, Эльга стоит в сторонке. Наконец,
мы поворачиваемся в сторону выхода с перрона, и папа сыпет мне соль на только что
образовавшуюся рану:
cmp4=j6d
287/347
–
Давай, выбросим твое пальто под паровоз! А?
Я упрямо качаю головой и крепко застегиваю его на все пуговицы. Вдоль всего поезда
я бежала вся нараспашку, теперь, когда родители рядом, по Москве надо идти в приличном
виде, застегнутой на пуговицы. А пальто мне еще пригодится.
–
Все, пошли, – говорю я в знак неуместности дискуссии по поводу моего одеяния
и...смачно сморкаюсь прямо на тротуар. Кстати, очень умело, в интернате научилась. Какие
там носовые платки, смешно даже.
Папа стоит как вкопанный.
–
Ты теперь так сморкаешься? – выдавливает он из себя.
А что такого?
Вот это я помню, очень отчетливо.
МЫЛО
На метро, а потом на троллейбусе мы доехали до "Люкса".Наступила долгожданная
минута возвращения в свой дом.
Вот она – тяжелая парадная дверь в нише с двумя серыми мраморными колоннами,
вестибюль – все стены в зеркалах, заключенные в резные, с амурчиками, по зо ло ченные
рамы, а сверху, на цветном потолке огромная хрустальная люстра. Я дома!
Но дядя Вася, вахтер нашего «Люкса», не пускает меня к лифту.
–
Сперва надо пройти санобработку, таково распоряжение дирекции, – извиняясь,
сообщает он маме, папе и мне.
Мама наверху, в нашей комнате, собирает банные принадлежности, все это выносит
мне, ждущей у парадного подъезда, и просит не потерять маленький кусочек хозяйственного
мыла, который она мне специально показывает.
–
Мыло сейчас в дефиците.
О, это я знаю сама! Стирали же мы в интернате какой-то вонючей серой жижей наше
белье, а потом, когда и ее не стало, просто в речке, а зимой в проруби при помощи валька,
как научили нас деревенские женщины. Конечно, мыло я сберегу!
И, о счастье, в санпропускнике мне дали кусочек мыла. Как я обрадовалась, как
обрадуется мама, ибо вымылась я экономно, и теперь я не только верну завернутый в бумагу
кусочек, но еще и прибавку принесу.
Но, когда я, наконец, дома сообщаю радостную весть о мыле, и разворачиваю пакет
своего грязного, но продезинфицированного белья, обнаружилось, что мыло, оба куска у
меня...украли.
ХЛЕБНЫЙ ДОВЕСОК
Мама первый раз вручает мне в руки хлебные карточки и велит отоварить их внизу, в
булочной Филиппова.
–
Если будет довесок, отдашь его старушке, им сейчас тяжелее всего.
Я выстаиваю большую очередь в родной мне булочной, высматриваю скромно
стоящую с протянутой рукой старушку, и, получив полбуханки украинского хлеба с
довеско м грамм на двести, быстро сую его в старческую руку.
Но вместо благодарности в мой адрес раздается вопль «Живут же некоторые!», и это
одновременно из нескольких глоток.
Я пулей лечу домой, не понимая, что я такого наделала. За что?
Маме пришлось объяснить интернатской девочке, что до весок, это малюсенький
кусочек в о дин-два сантиметра. Не больше.
Но откуда мне было знать?
cmp4=j6d
288/347
«ЛОДОЧКИ»
В длиннющей очереди за галошами я оказалась последней, кому досталась
вожделенная обувь по талону. Продавщица давно предупреждала, что очередь занимать
бессмысленно, ибо товар кончается. Но у меня уже был опыт – я, как правило, оказывалась
тем счастливчиком, на котором что-то кончалось так, что именно я уходила не с пустыми
руками. А потому я очередь выстояла. И фортуна меня не обманула и на этот раз.
Галоши были новоиспеченные, черные и очень хорошо блестели. Это было их
достоинством. Но был, конечно, и недостаток – они были такого размера, что для маминых,
папиных и моих ботинок со всей очевидностью были малы, а для Вольфа и Рольфа слишком
велики. Тем не менее, я с победным чувством несла домой свою добычу, а по дороге
прикидывала, куда бы галоши пристроить. Уж очень хорошо они блестели, ну прямо как
лаковые лодочки, правда на низком каблуке. И тут меня осенило – я надену галоши прямо
на носки и будут у меня таким образом туфли-лодочки. Мирово!
Очень счастливая от своей обновы, я легкой походкой влетела в наш, теперь уже
только девчачий класс – пусть все увидят – у меня черные лакированные лодочки и как они
блестят! Но меня тут же остановила Эльга:
–
Не позорь себя! Галоши на босу ногу не надевают!
Конечно, не надевают. Но разве эти не похожи на лодочки?
–
Не похожи. И чтобы я тебя в них больше не видела.
Моя аристократическая подруга продолжала во спитывать меня, плебейку,
вернувшуюся из интерната в Москву. Господи, что мы там только не надевали! Лишь бы не
было холодно. А тут, такие прекрасные, новые галоши!
Не могу сказать, что я очень огорчилась. Галоши я, конечно, больше не надевала. Но
зато намазала густо-густо черным гуталино м коричневые парусиновые туфли и в них
проходила всю весну и лето. И в дождь тоже. Кроме галош у меня все равно ничего другого
не было, а они налезали только на босо ногу.
Эльга сдалась.
ВЕЧЕРИНКА
В первый же день возвращения из интерната, уже на лестничной площадке, еще не
войдя со мной даже в нашу комнату, мама обратилась ко мне со странной речью:
–
Я теперь плохо тебя знаю. А потому хочу сказать: если в интернате ты начала курить,
то не скрывай это от нас. Мы получаем по карточкам сигареты, и у тебя не будет проблем.
–
Да ты что, мама!!! Конечно, я не курю!!!
У нас в интернате никто, даже мальчишки не курили. Как маме могло такое прийти в
голову?
–
Сейчас во время войны для многих девушек стало модным курить, вот я и подумала.
Главное, чтобы тебе не надо было нас о бманывать. Если захочешь начать курить, я
запрещать не стану. Но, в общем не со ветую.
–
Да не буду я курить! Делать мне что ли нечего?
Я в свои шестнадцать лет не только не курила, я и вина еще ни разу в жизни не
пробовала, да и никогда еще с мальчиком не целовалась, даром что была влюблена в Света и
кокетничала с Сергеем. Ничего себе у мамы представления о своей дочке.
А тут Эльга приглашает меня на вечеринку. Будут наши девочки из класса и наши
мальчики, которые теперь учатся не с нами, а отдельно в 167 школе. Вечеринка у кого-то из
одноклассниц дома.
Мама мне разрешает пойти. Только просит вернуться не позже десяти. Я обещаю.
А на вечеринке Эльга, моя Эльга чувствует себя абсолютно в своей тарелке там, где я
нахожусь в легком шоке! Она смеется шуткам, от которых у меня сводит скулы. С кем-то
беседует в тоне легкого светского трепа, ни о чем, просто открывает рот, чтобы поговорить,
cmp4=j6d
289/347
так, как это делают все вокруг.
И зачем я сюда пришла? Чтобы увидеть, что один из бывших одноклассников, когда-то
толстый неуклюжий мальчик, превратился в красавца? Чтобы обалдело глядеть, как
одноклассница сидит у него на коленях, а он небрежно держит ее за талию, и это при всем
честном народе? Чтобы услышать восторженный шепот мне прямо в ухо о том, что
красавец-одноклассник на самом деле потомок знатного, чуть ли не королевского польского
рода Ягеллонов, но это большой секрет? Чтобы впервые в жизни выпить вина с Эльгиной
подачи? И, наконец, чтобы выпить свой первый бокал за «Прекрасных дам!», за тост, со
странным, подчеркнутым значением поднятый хилым бывшим одноклассником, в ответ на
который все мальчишки повскакали со своих мест, и выпили стоя?
И ни одной интересной темы для настоящего разговора!
И Эльга сюда ходит?
Я ушла раньше обещанного маме времени. Мне активно все это не понравилось. Более
того, я была разочарована.
Не так, совсем не так проходили наши посиделки в Захарьино, в самой теплой
мальчишечьей комнате. Конечно, мы даже в бутылочку играли, но не на поцелуи, а на
вопросы друг другу, на которые надо было отвечать правду, одну только правду. Но
главным были проблемы войны, революции, и интернатских дел – любви, дружбы, ссор и
примирений с воспитателями.
Домой с вечеринки я прискакала взъерошенная.
–
Я так и предполагала, что встретишься ты именно с этим, – сказала мне мама в ответ
на мою «жалобу».
–
Так зачем же ты меня пустила на эту вечеринку? – в ужасе от маминого
«вероломства» (могла уберечь меня от переживаний, а не уберегла!) спросила я.
–
А ты разве сразу мне бы поверила? Кроме того, я хотела, чтобы ты сама делала
выбор, что нравится, а что противно. И я в тебе не ошиблась, ты моя дочь.
Мне и потом, когда я стала старше, было скучно только есть, пить и танцевать на
вечеринках, а вместо задушевных, горячих разговоров и споров только зубоскалить и
упражняться в ехидстве и остроумии. Хотя последнее я умею, и, однажды во Фрунзе даже
участвовала на спор в состязание с признанным острословом Леней Левитиным, сыграв в
ничью. «Ваш язык как бритва», с одобрением и опаской констатировал тогда Ося Менхус,
наблюдая мою интеллектуально-эмоциональную разминку. Но только на такое тратить
драгоценное время я никогда не умела.
Сейчас, когда у меня в руках мамин дневник, я знаю, что в 16-20 лет она остро
переживала сво ю непохожесть на окружавшую ее мо лодежь – скучно ей было без
интересных разговоров. И от этого мама впадала в тоску.
А я в тоску не впадала, а просто повернула «земной шар другой стороной», как я
выражалась потом. И в Оше, и во Фрунзе я сама создавала себе круг общения, и сама звала в
свой дом, и сама вела вечер. И пустым он не был. Хотя мы и танцевали, и пили, и смеялись.
А во Фрунзе еще и в походы ходили в ближайшие кустики жечь костер или в дальние горы к
водопаду и березовой роще. Но это все потом, когда я уже взрослая, и когда вокруг меня
роятся студенты и фактические аспиранты. «Незримый колледж Шелике» – так Роза
Оттунбаева охарактеризовала нашу «компанию», собиравшуюся во Фрунзе у меня дома
каждую субботу.
Ну, а Эльга?
Эльгу я постепенно перестала понимать. Я ведь была юной максималисткой, и
достаточно при том суровой. Если что-то было в человеке не по мне, а скорее, как я сейчас
понимаю, не таким же какой была я сама, я отказывалась принимать человека, а тем более
дружить. Я ожидала совпадения во всем и когда писала Эльге свои письма-монологи,
иллюзия у меня была полной. Но реальная Элюшка, конечно, была другим человеком, чем я
себе вообразила в своем далеком интернатском далеке. А в результате однажды, для пущей
cmp4=j6d
290/347
ясности я еще и в письменном виде изложила Эльге свое видение «ее изменившегося
облика» и отдала писульку подруге. Это был разрыв. По Эльгиной инициативе мы
обменялись написанными во время войны письмами, а устно отношений не выясняли.
Сейчас я понимаю, что по дурости обидела подругу. А самое глупое в этой истории то,
что я напрочь забыла, в чем я тогда обвиняла свою Элюшку. И сколько я десятилетия спустя
не приставала к Кимчику-Акимчику с просьбой напомнить, что я тогда такого насочиняла,
Эльга хранила мо лчание, гробово е.
Тогда, в десятом классе мы молча расстались на какое-то время, но потом, также без
лишних слов снова поняли друг друга. И дружба стала пожизненной, выдержав и более
серьезное испытание, чем идиотское письмо подруге от девчонки, еще мало что
понимавшей в жизни.
ВОЗВРАЩЕНИЕ БРАТИШЕК В МОСКВУ
ВСТРЕЧА НА ВОКЗАЛЕ
В том же 1943 году, не помню в каком месяце, младшее поколение интерната
Коминтерна погрузилось в поезд и отправилось обратно в Москву.
Встречать Вольфа и Рольфа на вокзал пришли мама и я. Мы долго промаялись на
перроне, но вожделенного состава все не было. Наконец, поступило сообщение, что
прибытие поезда откладывается не менее чем на четыре часа. Бо льшинство встречающих
отправились по домам, правда, некоторые мамы, на всякий случай, решили остаться на
вокзале. А вдруг поезд, где-то застрявший, получит зеленый свет и прибудет раньше? Моя
мама официальным сообщениям доверяла. Сказано – через четыре часа, не раньше, значит
так и будет. Меня мама отправила домой, ибо, именно в «Люкс» сообщат, когда снова ехать
встречать братишек, а сама отправилась на работу. Туда я должна была ей позвонить. Но не
успела я открыть массивную парадную дверь нашего до ма, как навстречу сломя голову
выбежала женщина. «Поезд уже на перроне!!!» – крикнула она мне. Я позвонила маме и
сама, тоже сломя голову, помчалась обратно на вокзал.
Господи, до чего же должны были быть разочарованы братишки! Я ехала в метро и
представляла себе как прижаты их носы к стеклу окна, как высматривают они маму, папу и
меня, как бьются сердечки от волнения. И, наконец, поезд, медленно, как медленно (!)
вползавший в вокзал, останавливается, вот сейчас в вагон войдут мама, папа и Травка, еще
минутку...Но никого нет. Никого! Почемууу?
Всю дорогу я боролась со слезами. Такое с нами сотворить, так обмануть ожидания
маленьких детей! Мы уезжали с вокзала, а поезд в это же время, оказывается, в него
въезжал!!! Бедные мои братишки!
Я успела приехать раньше мамы. Первым я увидела Вольфа. Он смиренно стоял в
своей группе среди таких же не встреченных детей, дал себя поцеловать, взял меня за руку и
мы пошли искать Рольфа. Уже я обошла на перроне все кучки детей во главе с их
воспитательницами. Но Рольфа нигде не было. В чем дело? Спросила, где же Рольфина
группа? Мне показали на детишек, почему-то сгрудившихся вокруг пирамиды из
деревянных ящиков. Что они, другого места не нашли? При чем тут ящики?
–
Вы за Рольфом? Наконец-то! – с нескрываемым вздохом облегчения встретила меня
во спитательница. – Забирайте скорее!
Кого забирать, когда Рольфа среди детей нет? Где мой братишка?
–
Да вот же он, – и воспитательница указала на пирамиду, которая оказалась клеткой-
колодцем, наспех со оруженном специально для Рольфа.
???
–
Рольф хочет броситься под поезд, раз его никто не встретил, – объяснила
cmp4=j6d
291/347
воспитательница. – Вот мы и построили преграду, чтобы не сбежал.
Боже мой! Боже ты мой!
Я вынула своего бедного братишку из деревянной полутемницы, расцеловала и
опустила на пол. Взяла за руку и мы пошли.
–
Крепко его держите! Крепко! А то под поезд бросится! – почти закричала нам вслед
воспитательница голосом, полным страха.
Я остановилась. Мы как раз поравнялись с паровозом, огромной железной мордой без
глаз, пялившегося на нас.
–
Хочешь броситься под поезд? – спросила я братишку. – Если хочешь, бросайся, –
жестко произнесла я и отпустила Рольфину руку.
Я была маминой дочкой. Я знала, на все сто процентов знала, что Рольф просто
фокусничает. А такое ни у меня, ни у мамы не проходит.
Рольф, получивший свободу выбора, на паровоз даже не взглянул. Он сделал
несколько шагов рядом со мной, а потом, чтобы не потеряться в толпе, доверчиво вложил
свою ручонку в мою руку.
И мы пошли искать маму, которая по моим расчетам уже должна была добраться сюда
с работы.
Рольф до сих пор не простил маму за то, что она не встретила его. Не стала ждать, как
некоторые, более умные мамы, а потащилась на работу.
–
Работа всегда была для мамы важнее нас, – несправедливо повторяет из года в год
мой, так и не справившийся с детским разочарованием, взрослый братишка.
А я знаю, что это неправда.
«КОНФЕТ ХОЧУ!!!»
В люксовской столовой для вернувшихся из интерната ребят был приготовлен вкусный
обед. Распоряжения о санпропускнике почему-то не было, и, не заходя домой, мы прямо с
улицы, повернули в столовую, где уже сидели за столами люксовские детишки. Вольф и
Рольф съели и первое, и второе и третье. Мама была довольна.
Но по дороге на наш третий этаж, прямо в коридоре Вольфа вырвало. Весь вкусный
обед пошел насмарку. А между тем мама ведь тоже приготовилась к встрече со своими
мальчиками. Она нажарила целую миску хвороста, положила на сто л в середине комнаты
припасенные конфеты, игрушки. Сейчас откроется дверь, и ребята увидят чудные лакомства!
А Вольфа вырвало. И неизвестно как справится Рольф с непривычно обильным обедом.
И мама приняла решение.
Около нашей двери мама сделала о становку. Рассказала Вольфу и Рольфу, какие
вкусности лежат на столе, но есть их можно будет только завтра. Чтобы не заболели
животы. А игрушки, конечно, порадуют уже сегодня. И с этими словами мама открыла
дверь.
Рольф тут же стремглав побежал к столу, схватил хворосту столько, сколько
поместилось в руке и быстро запихнул добычу в рот. А Вольф все еще стоял в двери,
оглядываясь, чтобы понять, куда же он попал.
Мама спокойно убрала со стола миску с хворостом, все конфеты и сев за стол еще раз
сказала Рольфу, что сегодня сладости есть нельзя, потому что Вольфа вырвало.
И тогда Рольф, наш милый, веселый шалунишка Рольф шмякнулся на пол, задрал ноги
вверх, стал ими дрыгать и орать что было мочи:
–
Конфет хочу! Конфет хочу!
Мама, сидевшая за столом напротив меня, зажала го ло ву руками, опустила глаза,
шепотом приказала мне на Рольфа не смотреть и ни звука не произносить. Так мы и сидели
с мамой, молча, усилием воли даже не косясь в сторону Рольфа. А тот дрыгал ногами и
орал.
cmp4=j6d
292/347
Но сколько можно кричать, если на тебя даже внимания не обращают?
Рольф встал и как ни в чем не бывало стал разглядывать игрушки на столе.
Больше он таких фокусов не устраивал. Никогда.
Но что стоила маме такая встреча с дорогими маленькими сыночками пяти и шести лет
от роду после двухлетней разлуки, я и думать не хочу.
Бедная моя мама.
«МОЙ ПАПА – ФРИЦ!!!»
С братишками надо было ходить гулять. Обычно это была моя задача. Но однажды на
прогулку с сыновьями вызвался папа. Не успел он выйти из парадного подъезда, как Рольф
увидел около булочной Филлипова тележку на колесах, доверху груженную буханками
хлеба. Тележку толкал к входу в булочную крепкий мужчина, умело балансирую между
людьми и буханки покачивались, но не падали. Рольфу телега перегородила дорогу. И не дав
папе сообразить, что сынуля собирается сотворить, Рольф с размаху ударил маленькой
рукой по пирамиде буханок и те, одна за другой, медленно стали падать на асфальт. Папа,
охваченный гневом, схватил Рольфа за шиворот. А тот заорал: «Мой папа Фриц! Мой папа
Фриц!!!»
Прогулка на этом закончилась.
Папа дома сказал, что в следующий раз он пойдет гулять только в том случае, если на
грудь Рольфа и Вольфа мы повесим табличку «Просим родителей не винить. Рос в
интернате».
Мой бедный папа.
Ну и так далее. О своих «подвигах» братишки сами могут рассказать гораздо больше,
чем я.
СТАРШАЯ СЕСТРА
Но еще одно воспоминание. Пятилетний Рольф прибежал, однажды, в комнату и с
ужасом в глазах, задыхаясь, выпалил:
–
Там, там на лестнице мальчишка Вольфа бьет!
Семимильными шагами я вбежала по черному ходу вверх и увидела повизгивающего
от страха Вольфа, а над ним, со сжатыми кулаками, в угрожающей позе склонившегося
двенадцатилетнего паренька, явно наслаждавшего ся униженным состоянием мо его братика.
Какой меня охватил гнев! Я подлетела к обидчику, схватила его за плечи, приподняла
над землей и начала трясти изо всех сил, приговаривая: «Будешь приставать к маленьким?
Будеш ь?!!!»
Мальчишка заплакал, и я его отпустила: «Еще только посмей!»
А на меня глядели сияющие глаза спасенного Вольфа. Так он на меня еще ни разу в
жизни не смотрел, с восторгом и восхищением. С тех пор оба, если кто-то пытался пристать,
предупреждали «А вот позову свою старшую сестру...» И их оставляли в покое.
Потихоньку они приходили в себя. Оттаивали рядом с мамой, папой и сестрой, мои
маленькие братишки, в начале войны так наивно радовавшиеся поездке в по езде, сулившей
им увидеть «большую воду».
ЛЮКСОВСКИЕ БУДНИ
А затем у Вольфа и Рольфа началась новая жизнь – коридорная, та же, что отличала
мое детство. Днем в детсаду, позже в школе, а в остальное время – айда в коридор. Здесь
братья-разбойнички скоро стали заводилами всяческих «безобразий»: например, стучали,
cmp4=j6d
293/347
пробегая мимо, во все двери вдоль коридора и, быстренько спрятавшись за поворотом,
выглядывали из-за угла, наслаждаясь видом открываемых на стук дверей, за которыми
никого не было.
А Эриха Вендта Рольф и Вольф не единожды донимали тем, что постучавшись,
открывали дверь и хватали с порога его комнаты (двери в «Люксе» почти никто никогда не
запирал!) его галоши и убегали – Рольф в один конец коридора, Вольф в другой, у каждого в
руке по галоше, которой они еще и приветственно махали, прежде чем бросить их куда
попало на глазах у разъяренного друга семьи. У Эриха не хватало ума просто засмеяться в
ответ и заставить проказников самих вернуть захваченное на место. Вместо этого он с
громкими проклятиями сперва безуспешно пытался поймать обоих, а потом понуро шел
собирать свои галоши. Сцена, с точки зрения братишек, была настолько захватывающей, что
они повторяли ее в живую несколько раз, когда на то возникала у них охота. И Эрих, умный,
начитанный, прекрасный Эрих снова на радость Вольфа и Рольфа разыгрывал сцену точно
по ими написанным нотам. Восторг!
Рассерженные обитатели «Люкса» постоянно звонили нам, требуя немедленно унять
братишек. Звонили даже тогда, когда они смиренно сидели дома, в этот миг ни в чем не
виноватые. На Вольфа и Рольфа валились все шишки – заслуженные и незаслуженные.
А однажды на них, устроивших у нас дома кучу-малу вместе с Гансиком Бергманом,
тем самым, что «умел рисо вать домик», свалился стеллаж, вместе со всей посудой, которая
там хранилась. Не уцелела ни одна тарелка, ни один стакан, ни одна молочная бутылка. Все
вдребезги! И это во время войны, когда купить хоть что-нибудь подобное было невозможно.
Зато братишки и Гансик уцелели целиком и полностью, ни царапины на испуганных,
виноватых мордочках. Даже тяжеленный чугунный утюг, что летел с самого верха,
шлепнулся прицельно только на стопку глубоких тарелок, причудливо выбив в них
середину, но мальчишьи головы миновал.
Для мамы это было главным. Я даже не помню, чтобы она хотя бы поругала братишек
за неосторожность. Зато обрадовалась, что не успела помыть посуду и таким образом кое-
что все-таки уцелело .
А «Люкс», то и дело проклинавший братишек за неуемные выдумки по части
всяческих «безобразий», тут же бросил клич по всем этажам и за два вечера нам натаскали
столько посуды, сколько у нас сроду не было.
Та же солидарность проявилась и тогда, когда однажды я ухитрилась потерять все
наши хлебные карточки на целую неделю! В ответ несколько вечеров подряд у нас то и дело
звонил телефон, и маму просили, чтобы «Траутхен поднялась к нам». Я шла в указанную
комнату, а там мне давали в руки кучу хлеба, к тому же преимущественно белого, у нас ведь
маленькие дети. Мы шикарно выкрутились, никогда в войну не ели столько белого хлеба,
как в ту неделю. Папа даже пошутил, предложив еще раз потерять карточки.
ОКОНЧАНИЕ ШКОЛЫ И ПОСТУПЛЕНИЕ В МГУ
УЧЕБА
До конца учебного года в девятом классе оставалось немногим более двух месяцев,
когда я вернулась в свою московскую школу. Догонять по программе надо было видимо
невидимо параграфов по многим предметам, особенно по математике. И я засела за
учебники по алгебре, геометрии и тригонометрии. С энтузиазмом прошлась за три дня по
всем теоремам и уравнениям, с ходу все поняла. Но тут же написала первую контрольную
работу на увесистую «дво йку».
«Все, никаких особых математических способностей у меня нет» – решила я и сразу
выкинула из головы все планы о тносительно физико-математического факультета.
Спасибо, той единственной «двойке»!
cmp4=j6d
294/347
Но более всего меня пугали Анной Алексеевной, знаменитой учительницей по
литературе. Никто из возвращающихся из разных концов страны учеников нашего класса не
получал у нее за первое сочинение иной оценки, чем «двойка». И я была готова безропотно
подчиниться о бщей участи.
Первое со чинение у Анны Алексеевны я писала на тему «Образ Пьера Безухова». Стоя
у доски с кипой наших сочинений, Анна Алексеевна брала одно за другим, называла оценку
и начинала разбор написанного . Наконец, очередь дошла и до меня. «Шелике. «Хор» с
двумя минусами», про изнесла неожиданное Анна Алексеевна. Вот это да! Затем последовал
разбор содержания, по сыпалась куча замечаний, и послушав саму себя дорогая моя Анна
Алексеевна изрекла: «Нет, не «хор», а «посредственно», и переправила красным карандашом
свое «хор» с двумя минусами на полно весное «посредственно». Все равно это была победа!
И у кого! У самой Анны Алексеевны! Я была ошарашена. Девочки в классе, кажется, тоже.
Думаю, что если я впоследствии кое-что умела, преподавая студентам, то «виной»
тому Анна Алексеевна. И руководитель семинаров в МГУ Брайнин. И еще доцент по
правоведению Галанза. И, конечно, Старцев, читавший нам лекции по педагогике, да так,
что было ощущение, будто сидишь в кино и видишь неопытного молодого учителя со всеми
его нелепыми ошибками и ехидного ученика, умело пользующегося любым промахом
юного «наставника».
Я им не подражала. Я ими восторгалась, в груди моей зажигался горячий огонек
восхищения чужим талантом, и может быть в награду они каким-то неведомым мне путем,
сами того не подозревая, что-то в моей душе перевернули, отладили, запустили и выпустили
меня на божий свет в качестве лектора и педагога. Спасибо!!!
Моя учеба в школе и мои братишки
И еще несколько слов об учебе в 1943-1944 годах.
Детский сад сперва не работал и братишки целыми днями были дома. Кто-то должен
был за ними следить, кормить, ходить с ними гулять. Мама и папа работали, но в разные
смены. И в этом было спасение. Все дни недели могли взять на себя родители, кроме среды.
Среда выпадала из отлаженной смены караула, а поэтому в этот день я пропускала занятия в
школе. В среду дежурство по дому было у меня. И когда наступили дни экзаменов, а в среду
была консультация, я потащила Вольфа и Рольфа с собой в школу.
Сперва они гуляли одни на школьном дворе, то и дело рассказывая мне через окошко,
что они там обнаружили и, конечно, отвлекая учениц от консультации. Но милый Юлий
Осипович не ругался. Он вообще всегда все понимал.
Потом братишки открыли для себя задний школьный двор, на котором была свалена
груда металлолома, в вперемешку со старыми машинами. Что могло быть более
захватывающим для пяти-шестилетних пацанов? Но железки таили в себе и опасности, и я
попро сила Юлия Осиповича разрешить мне увести братишек с дальнего двора на ближний.
В ответ добрейший Юлий Осипович предложил забрать ребят в класс. Я-то знала какие у
меня братики, и что добром это не кончится. Но Юлий Осипович этого не знал. Он усадил
обоих малышей на заднюю парту и велел нарисовать танк. Вольф усердно пыхтел над
заданием, полученным от настоящего учителя, а Рольф в одну секунду накалякал подобие
грозного оружия и тут же встал с места и пошел показывать свое творение учителю. Ну, и
так далее. Слава богу, что консультация уже подходила к концу.
Так вот и жили с «братьями-разбойниками».
РАБОТА
Лето 1943 года весь наш девчачий 9-ый класс трудился в подмосковном совхозе. Мы
cmp4=j6d
295/347
убирали морковь, капусту, свеклу и никто не ругался, когда часть урожая попадала нам в
рот. Кусочком стекла мы чистили сочную морковку, о грязный фартук вытирали самую
большую помидорину и, без хлеба поглощали витаминную добавку в немыслимых
количествах. Для меня, вслед за мамой помешанной на витаминах, это кончилось плачевно
–
с острым приступом жутких болей меня срочно отправили в Москву, и здесь люксовский
врач поставил мне диагноз «колит», объяснив, что если я не хочу всю жизнь маяться
животом, то три года должна соблюдать строжайшую диету. Главное – ни кусочка черного
хлеба, только белый. И такое во время войны!
Мама отнеслась к рекомендации врача очень серьезно и действительно продержала
меня на белом хлебе и других чудесах целых три года. Белый хлеб, что мы получали по
карточкам вместе с черным был почти весь только для меня. Ни разу никто дома не
попрекнул меня, даже маленькие братишки отнеслись к мо ему исключительному, очень
вкусному рациону с полным пониманием. Жадными они не были.
В том же совхозе в 1943 году со мной и произошло событие, которое я уже описала в
Предисловии к данному данного разделу о военных годах в отрывке «Немку я сейчас убью».
УЧЕБА
А летом 1944 года я закончила школу. В нашем классе, после разделения школ на
девчачьи и мальчишьи, остало сь всего 22 девочки.Учиться в коллективе полно стью
девчачьем, мне тогда очень понравилось, особенно после всех моих разочарований со
Светом Рашевским. Девочки были умные, и 12 из нас окончили 10 класс еще и круглыми
отличницами, в том числе и Эльга, а также и я.
Получив на руки прекрасный аттестат, я подала заявление о поступлении на
исторический факультет МГУ.
И была принята без всяких экзаменов, и тут же мобилизована на трудовой фронт.
Еще шла война.
МНЕ БЫЛО СЕМНАДЦАТЬ
В 1944 году мне было семнадцать, когда в приемной комиссии истфака МГУ, куда я
поступала на осно ве собеседования на правах о кончивших школу о тличниками , меня
встретили словами:
–
Вы приняты и мобилизованы на трудовой фронт. Выезд завтра в восемь утра с
Химкинского речного вокзала. Будьте готовы.
Я, конечно, была готова. И не только я, а еще пятьсот новоиспеченных МГУ-шников –
семнадцати-восемнадцати летние девчонки и о чкарики-мальчишки , негодные для фро нта.
Три месяца мы вместе с мобилизованными старшекурсниками тянули под Калинином
вдоль реки тяжелые кошели из толстенных шестиметровых бревен, воображая себя
бурлаками с репинской картины; нагружали посреди реки бревенчатые плоты-юмы, ряд за
рядом, пока, отяжелев до трехметровой отметины они не погрузятся в воду, а мы не будем
стоять почти по колено в холодной воде; разбирали заторы на берегу; вылавливали в реке
бревна, вставшие на попа и мешавшие лесосплаву.
Наша работа была под стать только богатырям-мужчинам, она была трудной и опасной
и уж никак не девчачьей.
Но как ни странно, мы справлялись.
А учил нас премудростям лесосплавческой работы наш бригадир – длинный как жердь,
худой как Дон Кихот, матерщинник каких поискать – наш бригадир, заливавший язву
желудка каждодневной бутылкой водки. И злившийся на нас из-за бестолковости городских
фифочек. Мы – интеллигентные, начитанные москвички, мерившие жизнь литературными
героями, сходу прозвали его Челкашом.
cmp4=j6d
296/347
Рабочий день был двенадцатичасовым, с обеденным перерывом на целый час. А в обед
ничего не полагалось кроме нескольких кусков черного хлеба, который мы забирали из
столовой с собой. Кормили нас только утром – парой ложек овсяной каши с прогорклым
растительным маслом, и вечером – темной бурдой из сушеных овощей, не успевших ни
развариться, ни придать похлебке съедобный вид. Но ели мы и кашу, и бурду не с волчьим, а
слоновьим аппетитом и все ждали, когда же нам отоварят наши продуктовые карточки.
Время шло, продуктовое подкрепление не поступало, но мы долго терпели, пока зверская
усталость еще была способна валить нас с ног голодными на сеновале, где мы зарывались в
глубокую яму – снизу сено, сбоку сено, а сверху вся одежда и снова сено. Мы терпели, пока
еще могли уснуть, несмотря на дрожь во всем теле от холода. И пока мы не обнаружили у
себя первых вшей.
А потом мы поняли, что так дальше не пойдет. Надо варить обеды, из чего попало, но
варить. Мы стали в обеденный перерыв собирать грибы – в основном опята, а по ночам
приворовывать с совхозного поля картошку, капусту, брюкву. Я и Лена воровали «по
очереди» для себя и подруг, воровали от голода, чтобы не загнуться на лесосплаве. И надо
признаться, что совесть меня тогда совсем не мучила. Я топала к полю поздно вечером,
когда уже было совсем темно, небрежно нагибалась, будто шнурок завязываю на огромных
американских ботинках, и быстро, быстро вырывала картофельный куст у самой обочины
дороги, поспешно срывала клубни, запихивала их в ватные штанины, швыряла куст на
дорогу, и быстрыми шагами спешила к нашему сеновалу. На следующий день добытчиком
для нашей пятерки девчат была Лена. А потом снова я. Другие девочки не решались, страх
был сильнее ответственности за себя и других, но ждали девочки нашу добычу с
нетерпением, и по едали с удовольствием. И мы с Леной старались.
Но однажды грянул гром.
В один прекрасный день мы только что успели пообедать и бухнуться прямо на землю,
чтобы провалиться с полчасика в мертвецкий сон, как к костру примчался совершенно
разъяренный председатель совхоза с засохшими кустами картошки в о громных кулачищах.
–
Твои?!!! –закричал он на бригадир, на нашего Челкаша. – Их поганых рук дело! Да я
твоих девок быстро за решетку упрячу, воровок эдаких!
Наш доблестный бригадир – длиннющий, худющий, длиннорукий Челкаш продолжал
спокойно греться у костра. Только голову презрительно повернул в сторону бушующего
мужика. Председатель рассвирепел пуще прежнего.
–
Живо говори, кто тут воры, а то всех твоих заарестую. Будете у меня знать, как
го сударственное имущество воровать!
–
Да не они это, – спокойно ответил Челкаш. – Разве не видишь, какие они все
городские и нежные? Не станут такие воровать, неужто не понимаешь?
–
А в ко телках что? – не унимался председатель.
–
А погляди, – ехидно произнес Челкаш. – Ежели что усмотришь.
Знал, все уже вылизано до самого донышка. И добавил:
–
Ты не сомневайся, ежели я сам какую замечу, тебе первым и доложу. Я воровство
никому не спущу, уж будь уверен.
Председатель немного успокоился, постоял, постоял и ушел по своим делам.
Но вздохнуть с облегчением оттого, что пронесло, мы не успели. Только ушел грозный
глава совхоза, как вскочил на длиннющие ноги разъяренный Челкаш. Глаза его пылали
гневом и были полны жгучего презрения к лежащим у его ног девчонкам-лесосплавщицам.
Скрюченным длинным пальцем он повелительно ткнул в Лену и меня и цыкнул:
–
Ты и ты! Поднимайся и пошли!!!
«Бить будет», подумала я без всякого ужаса." Все о нас знает. Спас от председателя, а
теперь проучит по-своему. Прав, конечно".
И по нурые, по корные, провожаемые жалостливыми взглядами о ставшихся девчо но к,
мы потащились за, вышагивающим ногами-цыркулем Челкашем. Он шел быстро и
cmp4=j6d
297/347
целенаправленно. Куда?
Дошел до картофельного поля, перешагнул во весь рост половину грядок, повелев
следовать за ним. В середине поля вдруг сел между грядок и стал стаскивать замызганные
сапоги. «Ими что ли будет нас колошматить», – удивленно подумала я, по его приказу тоже
уже присевая на корточки рядом с Леной.
А Челкаш, наш Челкаш вдруг нагнулся к картофельному кусту и быстро как собака
стал подкапываться из-под земли к его клубням. И как на конвейере одна за другой крупные,
прекрасные картофелины начали исчезать в его сапогах. С начала в одном, а потом и в
другом. За пару минут справившись со странным делом, он взял оба сапога в руки и сказал:
–
Вот как это делается, девочки. Так никто ничего не заметит. А вы, дурочки, у дороги
брали. И кусты еще вырывали, недо тепы.
И пошел, гордый преподанным уроком.
Мы стали хорошими ученицами, и картошки в нашем рационе теперь прибавилось, от
пуза. И хозяйка, совхозная работница, не пустившая нас ночевать в избу, а только на
сеновал, где мы и спали в холодные осенние ночи, тоже никогда не спрашивала, откуда
берем мы картошку, по вечерам томившуюся в ее русской печи.
На лесосплаве, в 1944 году, быть человечным вовсе не значило бдеть заповедь «Не
укради». Другие нужны были нравственные опоры. Челкаш их знал. Наша хозяйка – тоже. И
председатель совхоза, может быть, тоже, ибо не приходил он больше к нашему костру, не
искал следов воровства в котелках. Оставил девчонок в покое.
Так спасла Ленку и меня судьба от тюрьмы, не была украдена наша девичья юность,
погребенная у тысяч наших голодных соотечественниц в лагерях, за катушку ниток, за ту же
картошку, за колосок с совхозного поля. Повезло нам...
Знал ли Челкаш, что я немка? Конечно, знал, ибо это знали все. Уже одно мое имя чего
стоило, а про отчество и говорить нечего, ведь имя моего отца – Фриц.
Конечно, Челкаш знал. Но не моя национальность занимала его. Я была рослая,
сильная, выносливая – это Челкашу было надо как бригадиру. По собственной инициативе я
брала на себя ко манду девчонками при разборе заторов, чтобы неско лько слабых, девчачьих,
вовсе не лошадиных сил, смогли сдвинуть с места толстенное бревно, над которыми и
здоровенные мужики хорошо попыхтели бы. Это Челкашу тоже импонировало, ибо
избавляло от ежесекундного бдения над нашей производственной деятельностью, от
которой у него одни слезы на глазах, один мат на устах. Как ни смешно, но в свои
семнадцать девчачьих годков я была для Челкаша человеком, на которого он в чем-то даже
мог опереться. Конечно, если меня кое-чему научить. Он и учил. Даже тому, что в ливень
надо прятаться под елью, куда однажды буквально силком заставил меня усесться, при моем
насмешливом недоверии к такой, на мой тогдашний взгляд, глупости – разве иголки, а не
листья могут спасти от небесного потопа, обрушившегося на нас? Спасли. Челкаш и я были
единственными, вышедшими сухими из своих укрытий. Чудеса!
А национальность? Да при чем тут национальность, ежели лес сплавлять надо, а
рабочая сила – одни девчонки малые да хилые мальчишки-очкарики. А бревна –
многопудовые.
Челкаш не ставил перед собой задачу выяснять чью-то чистоту крови. Совсем другую
ответственность перед своей совестью и перед богом, если он в него верил, взвалила на него
судьба – не дать загнуться бестолковым, старательным московским девчонкам, которых ему
прислали на лесосплав какие-то идиоты, вместо хотя бы квелых, но все же мужиков. И еще
ему надо было сделать все возможное, чтобы трудом полу-детей помочь фронту. Вот эти
задачи он и выполнял, спасая нас и от тюрьмы и от голода.
Спас меня Челкаш однажды и от смерти.
В один из самых последних дней нашей лесосплавческой эпопеи повел нас Челкаш на
какой-то очень дальний участок. Когда пришли, то увидели – затор из бревен образовался на
самой середине реки, около вылезавшего наружу огромного камня. Вокруг затора бурлила
cmp4=j6d
298/347
осенне-холодная быстрая речка, уже обмелевшая, но еще глубокая. По реке плыли
последние бревна, не связанные в кошели. Не думаю, чтобы кто-нибудь из нас понял, какая
нам предстоит опасная работа. Такие заторы, прямо посреди реки, мы еще не разбирали. Мы
сгрудились в кучу и ждали команды.
Челкаш с берега озабоченно рассмотрел затор, двинулся к нему прямо по воде. Вода
была ему по колено, до затора можно было дойти. Глубокая часть реки начиналась за
камнем, но затор образо вался на мелком месте. Это Челкаш разведал.
–
Ты! – ткнул Челкаш пальцем в мою сторону. – Идем со мной.
Остальных Челкаш о ставил на берегу.
Челкаш в сапогах, я в американских бутсах 46-го размера – меньших мне не нашлось,
зашагали по воде. Конечно, было холодно. Ведь был уже октябрь. Но было и не впервой.
Мы ведь каждый день работали в воде, которая так и хлюпала в нашей обуви, никогда не
просыхавшей. Челкаш шел впереди со своим багром, а я – сзади, тоже с багром.
Дошли.
Челкаш забрался на затор, зачем-то попрыгал на нем и позвал меня:
–
Залезай.
И вдвоем мы начали работать. Багром подцепишь бревно – я с одного конца, он с
другого, он командует: «Взяли, раз!», и бревно тяжело сдвинется с места и потом быстро,
все быстрее поскачет по бревнам в речку. Одно за другим, одно за другим, как в игре со
спичками, когда надо разобрать кучку спичек, не дав ей развалиться. Спичку при этом
можно подкинуть на воздух, а бревно – другое дело, оно обязательно прокатится по многим
другим бревнам, сдвинув их с места, правда, не сразу, но постепенно такое о бязательно
произойдет. Но мне-то, откуда было знать?
Я работала в паре с Челкашом, он выбирал очередное бревно, я карабкалась к нему,
вставала рядом и подсовывала свой багор под бревно. «Взяли, раз!» И вот оно тоже уже
катится к реке. Но в одну секунду вдруг горка, на которой я так уверенно и прочно стояла,
заходила ходуном, куда-то проваливаясь. Спасая свои ноги, я начала прыгать с одной ноги
на другую, с одного бревна на другое. Неровен час, попадешь ногой между бревен –
размозжит. А подо мной все быстрее все куда-то проваливалось и проваливалось.
На берегу закричали от ужаса. А я только и делала, что скакала. И ждала команды
Челкаша, как всегда начинающейся с мата. Но мата на этот раз не было.
–
На багор садись! На багор!» – орал Челкаш с другого конца разваливающегося
затора, тоже прыгая как заяц, пытаясь добраться до меня.
«Как это на багор садиться?» – не поняла я. – «Я что ведьма, что ли? Я не умею
садиться верхом на длинную палку с крючком на конце. Не умею!» Все это я в уме,
продолжая прыгать, и уже понимая – останется бревен один ряд, тогда то, что было
затором, окончательно повернет за камень, и я уйду под воду. А надо мной сомкнутся
пудовые бревна. И я не вынырну. Скакать на них я могу, пока их еще много. Что делать?
Что? Страшно мне не было. Я спасала свою жизнь, зная, что речь идет действительно о
жизни. Но выход я искала спокойно. Надо садиться на багор? Как?
Челкаш понял мой немой вопрос.
–
Гляди! На меня гляди! – скомандовал он опять без всякого мата.
Отчаянно держа равновесие, я покосилась в его сторону. Челкаш проворно положил
багор поперек хаотично двигающихся бревен и держа его крепко в обеих руках, коленями
быстро сел на него. Это я тоже сумела. И вовремя, в самую нужную минуту, так как бревен
оставалось только всего один слой, уже заворачивающих за камень. Поперек положенный
баго р быстро сделал из плывущих бревен шатающийся пло т.
«Лишь бы не упасть с этой жердочки. Сижу как попугай в клетке» – думала я, пока мой
плот окончательно заворачивал за камень – к быстрому течению там еще полноводной реки.
Челкаш – длинноногий Челкаш сумел как-то – я не видела как, вся сосредоточенная на
необходимости удержаться на тонкой жердочке, – перепрыгнуть со своим багром на мой
cmp4=j6d
299/347
плотик и прирулить его без всякой паники к берегу.
И только на берегу, потный, взъерошенный, он начал материться, да так, как ни до, ни
после я уже не слышала ни от кого .
За отличную работу на лесосплаве я привезла домой премию – три метра неотбеленной
бязи, из которой немедленно сшила себе две нижние сорочки, и кусок хозяйственного мыла,
чем несказанно о брадовала маму. А еще я привезла себе ревматизм, коим про маялась всю
юность.
Но мне повезло.
А пятерых наших девочек досрочно отправили домой, диагноз – опущение матки...»
В начале октября 1944 го да начались занятия на истфаке МГУ и юные лесосплавщики
отправились обратно в Москву.
Вез нас домой шикарный белый пароход, вез по всему каналу Москва-Волга.Мы
прошли через все шлюзы, что было и интересно и жутко: наше судно сперва величественно
красовалось на самом верху речной глади, войдя туда через большие ворота. А потом оно
постепенно опускалось вниз, в полутьму шлюза,.и видны были только четыре серые
бетонные стены, буд-то в тюрьму или предверие ада заключили наш белый пароход. Но
открывались еще одни ворота, и снова мы были на свободе и в раю, где солнце и голубое
небо. А потом еще раз в темноту шлюза, и снова на свет божий. И так несколько раз.
Всех нас разместили по каютам, двухместным, по пять человек. Мои напарницы
решили спать ночью вдвоем на деревянных полках, а мне достался пол, чему я очень
обрадовалась. Всю ночь, положив под голову свой огромный рюкзак, я проспала на голом и
вовсе не чистом полу сном младенца, а мои брезгливые подруги глаз почти не сомкнули –
им было тесно, жестко и все попытки хоть как-то уместиться вдвоем на узких "кроватях"
кончались пробуждением обоих. Так всю ночь они и ворочались.
Пароход прибыл в Мосву ночью. И теперь у меня и у Дионизы, той самой, с которой я
полтора года прожила в интернате. а теперь учившейся В МГУ на геологическом
факультете, была одна задача – с пристани успеть добежать, мне с тяжеленным рюкзаком, а
Дионизе с тяжеленным чемоданом, до троллейбусной остановки, чтобы захватить
последный троллейбус, идущий до Охотного ряда.
Мне с рюкзаком, в который я влезала только поставив его на стол, до того он был
неподъемным, бежать все же было легче, чем Дионизе с ее столь же неподъемным
чемоданом. Но мы успели!
А троллейбус уже был полным, и в него садились не только мы. Такие ситуации меня
никогда не пугали, я была тренированной москвичкой и всегда умела, когда нужно,
протиснутся в дверь. А Диониза стояла рядом как столб – воплощение сплошной
растерянности. И тогда я схватила тяжеленный Дионизин чемодан, одним рывком
втолкнула его в тро ллейбус, сама схватилась за поручни, по днялась сразу на вторую
ступеньку и ско мандовала Дионизе: "За мной!"
Но я не учла– на мне был мой пудовый рукзак! И он закрыл Дионизе вход!
Дверцы захлопнулись, троллейбус тронулся.
Так я оказалась в 1 час ночи на Охотном ряду – конечной остановке химкинского
маршрута. С тяжелым рюкзаком за спиной и тяжеленным чемоданом у ног.
Ходит ли в это время нужный мне троллейбус по улице Горького, и не застряла ли
теперь Диониза на Химкинском речном вокзале на всю ночь, я представления не имела.
Что делать?
Терпеливо ждать я никогда не умела. И потому я двинулась в путь, с рюкзаком и
чемоданом. Двадцать метров пройду – остановка. Еще двадцать – еще остановка. А кругом
ни души. И троллейбус (мой!) мимо не проплывает, я бы помахала ему рукой, уверена,
водитель бы остановился, увидев меня с моим дурацким грузом.
cmp4=j6d
300/347
На подходе к Площади Советов меня нагнал какой-то мужчина.
–
Девушка! Помо чь?
–
Ой, пожалуйста! Конечно!
Последние метры я дошла с шиком– впереди мужчина с чемоданом, сзади я с
рюкзаком, совсем теперь показавшимся легким.
Дошли!
Только стала я открывать наши тяжелые перадные двери "Люкса", как мимо прокатил
троллейбус, остановился и из него выскочила Дио низа!
До лифта она тащила свой чемодан сама.
А я, наконец, кромешной ночью снова была дома. Прожаренная на осеннем солнце,
усохшая вдвое, вместо грудей две плоские лепешки как у роденовской старухи, с головой,
полной вшей. Оставшиеся до начала занятий дни мама меня отпаривала, керосинила,
снимала с волос уймищу гнид – в первый вечер без счету, потом по сто, потом по пятьдесят.
Не идти же на занятия "вшивой" девушкой, с головой. полной гнид.
Но почему я выбрала истфак?
ВЫБОР ПРОФЕССИИ
Как я уже писала школу я окончила круглой отличницей. Правда, мне для такого
результата пришлось пересдавать нелюбимую мной географию, оценка за которую
переходила в аттестат из годового табеля за девятый класс. Училку по географии – Евгешу,
я по-прежнему ненавидела, и зубрить проклятущий предмет еще раз в жизни не доставило
мне никакого удовольствия, что и отразилось на моих знаниях. Пересдавая рыжеволосой
училке географию, я убедилась еще раз, что сия наука не по мне. И Евгеша не преминула это
тут же отметить. Она, естественно, осталась недовольна моими ответами на ее вопросы, и
презрительно скривив рот, изрекла, что географию я не знаю, что «пятерки» не заслуживаю,
но поскольку она не хочет портить мне аттестат, то так и быть, поставит «пять».
Кто-нибудь думает, что я в духе Розовских литературных героев не дала Евгеше
доставить себе радо сть проявленным благородство м, и го рдо удалилась без ее подачки, ибо
сама знала, что не заслужила пятерку? Да ничего подобного! С такой же презрительной
усмешкой, что торжествующе красовалась на лице у моей мучительницы, я взяла из ее рук
ведомость с нужной мне оценкой и, кажется, даже не сказав «спасибо», гордо удалилась из
класса. И как мне прощались такие выходки? Уму непостижимо .
Аттестат круглой отличницы давал мне право поступать в любой Вуз без экзаменов.
Родители к моему выбору специальности не имели никакого отношения, в том смысле,
что вопрос сей с ними не обсуждался. Жизнь принадлежала мне, и отвечать за нее тоже
предстояло мне самой. Да и о московских Вузах мама и папа не имели ни малейшего
представления, так что даже если бы они захотели дать совет, то не смогли бы. Мама,
правда, осторожно спросила, правильно ли я выбираю специальность историка , если учесть
мою нелюбовь к географии, но я отмахнулась чем-то вроде того, что географии там не так
уж много.
Но, тем не менее, я в определенном смысле, пошла именно по стопам родителей, у
которых за плечами была только восьмилетняя народная школа, но живших активнейшей
духовной жизнью, содержанием которой был не поиск смысла бытия, не путь к вере в бога,
а о смысление о бщественно-политических со бытий в мире. И читали и обсуждали о ни
прочитанное не для того "чтобы все знать" или "продемонстрировать эрудицию", а ради
активно го и со знательного участия в по беде над фашизмом и стро ительства в Германии
социализма, в который они свято верили. И я была их дочерью, росшей в доме, в котором не
было пустых разговоров ни за обеденным столом, ни тихими вечерами. У нас в семье либо
cmp4=j6d
301/347
молчали, давая каждому возможность думать о своем, что было чаще всего, либо обсуждали
какую-нибудь проблему – политическую, педагогическую, нравственную. И только когда
еще не было братишек, мама, папа и я нередко играли в цифровое лото и в "Mensch, дrger
dich nicht".
Я поступала на истфак, чтобы понять, почему в Германии смог победить фашизм и что
надо сделать, чтобы никогда и нигде больше ни в одной стране мира не пришли к власти
подобные садисты. Мне, как и моим родителям, казалось, что ответ не только надо, но и
можно найти, и это зло возможно победить навсегда, если узнать все его истоки.
А потому во время собеседования, кое должны были проходить отличники, на вопрос
декана истфака, этно графа Толстого , зачем, собственно, я поступаю на исторический
факультет, я четко о тветила:
–
Хочу понять, почему в Германии мог победить фашизм.
–
Но для этого вовсе не надо знать всю историю, а исторические аналогии вообще
опасны, – серьезно попро сил задуматься семнадцатилетнюю абитуриентку мудрый ученый.
–
А я все равно хочу найти самые глубокие исторические корни, – храбро и
самонадеянно, во оруженная своим невежеством, возразила я.
И дальше с пулеметной скоростью посыпались мои безапелляционные ответы, один
нелепее друго го .
–
Вы, наверно е, любите читать исторические романы? – вежливо о сведомился
профессор.
–
Нет, не люблю, – ответила абитуриентка.
–
А каких писателей вы больше всего любите?– последовал еще один вопрос.
–
Шекспира и Горького, – ответила я.
–
У Шекспира Вам больше всего нравятся его исторические пьесы? – попробовал
направить меня на путь истинный добрый декан исторического факультета.
–
Нет, – опять не согласилась я с выгодным для поступления вариантом. – Больше
всего мне нравится «Ромео и Джульетта».
Еще бы! Мне было семнадцать годков всего-то, какой еще ответ могла я дать, если
собиралась говорить одну только правду, ничего кроме правды?
Но я понимала, что проваливаюсь.
А декан попробовал подойти теперь с другой стороны, спросил, какие журналы я
читаю регулярно .
–
«Война и мир»! – выпалила я с разбегу, все еще находясь на литературном «фронте»,
хотя хотела сказать «Война и рабочий класс».
Это был полный провал.
И понуро покидая кабинет декана, я у двери спохватилась и сделала неловкую попытку
спасти себя:
–
Я хочу добавить, что в совершенстве, (так и сказала, «в совершенстве», не менее! –
В.Ш.), владею немецким языком.
Вдруг это поможет?
Не знаю, что мне помогло. Моя дурость? Открытость? То, что у меня есть «тема», с
которой стремлюсь на истфак?
Во всяком случае, женщины в приемной комиссии, сообщившие мне радостную весть
«Вы приняты и мобилизованы на трудовой фронт. Отъезд завтра в восемь утра», с улыбкой
поведали и о том, что декан с интересом рассказывал им о моих ответах на собеседовании.
М-дааа...
Далее по следовала трехмесячная эпопея лесосплава под Калинино м в числе других
абитуриентов-отличников и студенто в разных курсо в, кою я уже успела описать.
А для нашей семьи мой лесосплав означал, что теперь все лето и осень некому будет
приглядывать за братишками. Но маме даже не пришла идея сходить на факультет и
cmp4=j6d
302/347
попросить освободить меня «по семейным обстоятельствам». Трудовой фронт во время
войны был почетной обязанностью, отлынивать от которой – позор. «Все для фронта, все
для победы» было искренним девизом жизни для мамы, папы и меня. Общественный
интерес выше семейных проблем, правило, которому следовали. За братишками согласились
присмотреть соседи по этажу, многодетная армянская семья Гурьяновых, у которых Вольфу
и Рольфу было хорошо и интересно. За свой труд Гурьяновы получали от мамы буханку
хлеба, наверное, раз в неделю, больше у нас «накопиться» не могло. А может быть и раз в
месяц. Я не помню.
Писем в 1944 го ду никто никому не писал, все были вместе до ма, за исключением
моего трехмесячного отсутствия на лесосплаве, когда писать мне домой было совершенно
некогда.
ИЛЬЯ И ТРАВКА.
НАЧАЛО
Пока я кончала школу, а потом на лесосплаве летом и осенью 1944 года зарабатывала
себе ревматизм, стоя в холодной осенней воде, Илья валялся из-за ранения в ногу,
полученного на фронте, в кисловодском госпитале. И выписался оттуда летом 1944 года
инвалидом Великой Отечественной войны, вернулся в Москву и сразу же подал документы
на истфак МГУ. Мы друг друга летом не увидели, еще друг друга не знали, не подозревали о
существовании одного и другого, и тем более о том, что станем мужем и женой, отцом и
матерью двух моих сыновей.
На фронте Илья провоевал всего три месяца сразу после окончания артиллерийского
училища. Илья – 19 летний новоиспеченный лейтенант, командовал подразделением солдат
при пушке – сорокопятимиллиметровке, чем, кстати, очень гордился, т.к. по уверениям
Ильи малютка-пушечка действительно помо гала пехоте, и стреляла не где-то за несколько
километров от настояшего боя, попадая черти куда, а в самом пекле, там, где рукопашную
вела царица полей – пехота. Артиллеристов пушки-малютки и косило с не меньшей
скоростью, чем пехотинцев.
ПИСЬМА ИЛЬИ ИЗ ГОСПИТАЛЯ
Из госпиталя, в котором Илья провалялся целых одиннадцать месяцев, он посылал
своим маме и папе домой в Москву убористым почерком написанные письма-открытки.
Некоторые из них сохранились.
Илье – двадцать лет. Он ранен в ногу, да так неудачно, что молодое тело не в
состоянии справиться с вторжением в него до самой глубины кости дурацкой пули. Рана
гноится и гноится, ширится и в глубь и вширь, вместо того, чтобы начать зарастать. Боль не
стихает ни на минуту.
Первое письмо Илья пишет по пути в Кисловодск, где ему предстоит лечиться в
военном госпитале.
"Долго едем"
2 февраля 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Исполняю данное Вам обещание и начинаю регулярно писать с сегодняшнего дня...
Едем мы потихоньку, не спеша, с остановками на обед, завтрак и ужин, как шутят у
нас в вагоне. Ребята у нас здесь подобрались хорошие. В вагоне пока что весело, но скверно
то, что долго едем. Помощи медицинской здесь оказать фактически не могут и
cmp4=j6d
303/347
приходится ждать, когда, наконец, приедем в Кисловодск. Покамест бездельничаю, играю в
преферанс, спорю до хрипоты в горле на политические темы. Скверно то, что газет нету,
и приходится довольствоваться одними сводками. Даже речь Молотова и то прочесть
нельзя, а она меня здорово интересует.
Ну вот и все мои новости.
Крепко целую.
Иля.»
"Рана ухудшилась. Завтра операция"
18 февраля 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Исполняю свое обещание и начинаю регулярно «снабжать» Вас бюллетенями о своем
здоровье. Вот уже больше недели живу я в Кисловодске и, должен сказать, совершенно
разочарован. Поживу еще здесь пару месяцев и буду просить, чтобы выписали на
амбулаторное лечение: все равно толку никакого нет, что я лежу в госпитале. За дорогу
рана ухудшилась и завтра должна быть операция; ожидаю ее с совершенным
безразличием: в этом отношении наша начмед была совершенно права – при такой болезни,
как у меня, хирургическое вмешательство, и неоднократное, неизбежно. Скука у нас
неимоверная, и читать абсолютно нечего. Удалось, правда, достать кое-что Ленина и
Плеханова, так что читаю их с удовольствием. Газет нет совершенно, и приходится
довольствоваться одними сводками Информбюро, а этого, конечно, недостаточно. В
общем, не живу, а существую и мечтаю вырваться обратно в Москву.
Ну, до свидания.
Крепко целую. Иля.»
"Умер от ран Игорь Гофман".
6 марта 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Получил сегодня от Вас письмо и очень обрадовался: ведь это первое письмо,
полученное от Вас за время, что я в Кисловодске.... Сам я сейчас снова нахожусь на
положении лежащего, вернее, полулежащего больного: позавчера меня «публично зарезали»,
так что срок выписки оттянулся еще на неопределенное время. Эх, надоело валяться по
госпиталям, да еще в такое время. ...Позавчера получил от Веньки письмо, в общем
неплохое, но с одним грустным сообщением: умер в госпитале от ран Игорь Гофман. Жалко
парня от всей души; подумать только, что от нашего класса только семь ребят остались
в живых... Ну вот, как будто и все. Крепко целую. Иля.
"Заставлю всех себя приветствовать".
11 марта 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Только что получил Ваше письмо и спешу отвечать, отвечать по всем пунктам. Во-
первых, я не унываю, это не в моем характере – долго быть в плохом настроении. Сейчас,
после операции, чувствую себя вполне прилично, принялся за работу: сегодня меня назначили
агитатором, так что сейчас я шишка на ровном месте. Что касается воздуха, то я дышу
им в избытке, но толку покамест нет: толк весь вышел, бестолочь осталась. Впрочем
весна берет свое; сейчас, к сожалению, погода испортилась, а как только установится,
начну гулять по городу на костылях и в погонах. Заставлю всех себя приветствовать,
трам-тарарам: что я зря, что ли, дрался...Как жалко, многих хороших ребят нет в
cmp4=j6d
304/347
живых... Ну, все. Иля.»
"Фрицев лупят в хвост и в гриву"
13 марта 1944 го да.
«Прежде всего поздравляю Вас со взятием Братиславы нашими войсками. Теперь
очередь Херсона, и надо думать, за этим дело не станет. Вообще новости за последнее
время замечательные: фрицев лупят и в хвост, и в гриву, недаром финские шакалы
забеспокоились. Хочется верить, что Финляндия выйдет из войны, это ускорило бы
события. Ну, да будем ждать, все равно в моем положении нечего делать... Настроение
скверное, – на пам ять пришла Москва. Ребята тоже лежат и скучают ...Надоело все хуже
горькой редьки; жду, не дождусь, когда, наконец, выпишут меня из госпиталя. Ну, скучать
нечего, надеюсь еще погулять.
Крепко целую. Иля".
Двойная радость
14 марта 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Сегодня у меня двойная радость: во-первых, взяли Херсон, ведь это как-никак моя
родина и родина твоя, мама, тоже. Во-вторых, получил сразу два письма. Хотел, было
выпить сегодня на радостях, но, как назло, нет денег и не дают их. Ну да, как только
выдадут жалованье, выпью за прошедшее... Честное слово, даже нога меньше болеть
начинает от таких новостей. Вообще же кисловодский воздух не оказывает на меня
никакого влияния. Видимо дело не в воздухе, а в лечении . Но я все-таки не теряю надежды
вернуться в Москву и погулять еще: в Москве девушек много. Тьфу! Тьфу! Проговорился! Ну
ладно, слово не воробей.
Крепко целую. Иля.»
Очередные новости
31 марта 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Простите, что так долго вам ничего не писал. Дело объясняется очень просто – у
меня не было бумаги. Сейчас я, с грехом пополам, достал десять листиков и буду писать
аккуратно. Вы в последних письмах беспокоитесь о моем здоровье: у меня все по-старому.
По-старому болит нога, по-старому нечего читать и умираю от скуки; нового только то,
что один костыль я бросил и хожу теперь на двух ногах собственных и одной
дополнительной. Правда, хожу очень медленно, но все же это уже прогресс...
Одновременно занимаюсь, так хорошо мне знакомой, агитационной работой и пользуюсь
уважением двух солдатских палат. В общем, стараюсь делать все, чтобы мне не было
скучно. Ребята у нас в палате подобрались дружные, временами устраиваем «вечера
самодеятельности», из палаты несутся крик, шум, хохот, песни, сбегаются все сестры –
веселье идет полным ходом ...
Ну, вот как будто и все мои новости...
Крепко целую. Иля.»
Новая переоценка ценностей
26 апреля 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
cmp4=j6d
305/347
Получил сегодня Ваше письмо и, как видите, немедленно отвечаю. Да и какая у меня
еще радость осталась, кроме писем да известий с фронтов. Друзей особенных у меня здесь
нет; правда, есть один хороший товарищ – ст. лейтенант Шевчук, с которым мы лежим в
одной палате, но одним приятелем, так сказать, сыт не будешь – это не Москва. Раны мои
не хуже, но и не лучше, так что конца лечению пока что не видно. Читать по-прежнему
нечего, но меня здесь надоумили записаться в Центральную Гор. библиотеку, может быть,
там кое-что найдется. Самое же главное – это то, что меня одолевает уйма мыслей:
скорее всего, это новая переоценка ценностей, пересмотр всех взглядов на жизнь. Много у
меня накопилось всяких мыслишек, кое-что мною пережито, и все это требует, чтобы в
голове был наведен порядок, положен конец хаосу. Может быть, если бы не война, многие
мои иллюзии благополучно продолжали бы существовать, но теперь им пришел конец. Я
хорошо понимаю, что человек всегда остается верен себе, что мелких душонок,
неспособных к творческой жизни, к сожалению, слишком много. Их становится, вернее
становилось все меньше: ураган войны сорвал с людей все их покрывала, обнажил их перед
другими, и стало ясно, что и среди нашей молодежи еще остались пошлые обыватели.
Сколько из нас не выдержали стремительного бега жизни и оказались отброшены с дороги
в придорожную грязь. Жизнь очень сложная и трудная вещь, и не всем удается прожить ее
так, чтобы можно было, обернувшись назад, не пожалеть бесцельно упущенные годы. И
как это не обидно, но Вы меня простите, наименее устойчивыми в этой войне оказались
наши девушки. Глубокая обида за них охватывает, когда видишь, что зачастую очень
неглупые, хорошие, красивые девушки засасываются, тонут в грязном и пошлом
обывательском болоте. Немногие из них понимают, что они не живут, а существуют, не
идут, а ползут, по горло утопая в грязи. Жизнь беспощадный лакмус, и слабые духом
быстро погружаются на дно, сами не замечая этого. Жаль, что приходится кончать.
Хотелось бы сказать еще очень многое, но нет места.
Крепко целую. Иленька.
Привет всем нашим, кого увидите.
Поздравляю Вас с 1 мая.»
Хаос мыслей
5 мая 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
. . . Новостей особенных у меня нет. Нога болит по-прежнему, но , надо признаться,
что я к этой боли настолько привык, что просто не замечаю ее. Хожу с палочкой, а в
пределах корпуса даже и без нее. Жду с нетерпением выписки, но комиссию все не
назначают ...
Погода сейчас испортилась, идут беспрерывные дожди, и приходится сидеть дома.
Пользуюсь вынужденным сидением и привожу в порядок хаос мыслей в своей голове:
осмысливаю недоосмысленное. Сколько раз мне еще придется это делать?
Ну, вот как будто и все.
Крепко целую.
Илья».
"Война обнажила людей"
11 мая 1944 года.
«Дорогие мамочка и папочка!
. . . Меня назначили командиром роты выздоравливающих, и работы по горло, так что
на скуку жаловаться грешно. Записался я также в городскую библиотеку и нашел там
немало интересных книг по философии – читаю их с увлечением в свободные минуты. С
ногой у меня все по-прежнему: рана не закрывается, боль тоже не прекращается, хотя я к
cmp4=j6d
306/347
ней привык и, если как говорится, она не превышает нормы, то я ее вовсе не замечаю... Но,
несмотря на это всякие «вредные» мыслишки все-таки лезут в голову по мере прояснения
хаоса, который в ней господствует, и который я постепенно привожу в порядок. Видите
ли, здесь, в Кисловодске, мне пришлось впервые открыто столкнуться с тем, о чем я знал и
раньше, но чему не совсем верил. Вы удивляетесь, что я так много уделяю времени вопросу
о девушках, – это неслучайно. Война обнажила людей, сорвала с них всяческие покрывала,
которыми они прикрывали свои души, и сразу стало ясно, где настоящие люди, а где мелкие
людишки. И в этой великой проверке оказались наименее устойчивыми наши девушки.
Большинство из них не выдержало чересчур стремительного бега жизни, и очень быстро
очутились в лапах обывательщины, а зачастую даже и похабщины. Я не хочу осуждать не
девушек, ни тем более нас, фронтовиков, что мы заводим в госпиталях дружбу друг с
другом: в конце концов человек всегда остается человеком. Но ведь в большинстве случаев
это не дружба, а самый пошлый флирт, развивающий теорию «стакана воды»: сегодня
один, завтра другой, как-будто так и полагается. Сейчас действительно трудно стало
найти девушку, которая была бы другом, настоящим другом, а не просто знакомой. Только
об этом я и говорил, когда писал о девушках в письмах. Видите, у меня выработался вполне
определенный взгляд на современных девушек, и должен признаться, это не только мой
взгляд, а взгляд многих фронтовиков, с такими же взглядами, как у меня.
Ну, ладно, приходится кончать.
Крепко целую. Иленька
Привет всем педагогам и девушкам нашим».
Мой комментарий. Из рассказов Ильи я знаю, что в поезде, везшим его, раненного в
Кисловодск, ночью к нему подсела медсестра, потом деловито сказала «Погоди, я за
презервативом сбегаю», и таким образом мой будущий муж лишился девственности. А в
госпитале у него завязался какой-то тягомотный роман с библиотекаршей, кончившийся
большим ильевским разочарованием, причину которого он подробно мне не раскрыл.
«Вспоминать неприятно,» – только и сказал, и я приставать не стала.
Но я сама была очень довольна, даже горда тем, что рядом со мной не просто
фронтовик, но к тому же еще и «опытный мужчина». Его прошлые женщины меня ни
чуточки не волновали. То были не женщины, а "сплошная пошлость" и "грязь". по
выражению Ильи.
Но это все потом, очень скоро, но все же потом. А пока я с Ильей даже не знакома,
более того , о его существовании не имею ни малейшего представления.
А тема «современные девушки» получает у Ильи продолжение и в следующем письме.
Задели-таки парня!!!
Современные девушки
16 мая 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Получил Ваше письмо вчера вечером и, как видите, отвечаю без промедления. Не знаю,
как Вы считаете, но, по-моему, я пишу довольно аккуратно и не заставляю Вас
волноваться. Письмо Ваше я прочел очень внимательно и был тронут Вашей заботой обо
мне. Только напрасно Вы беспокоитесь обо мне: ухаживания за девушками и т.п . никогда не
стояло и не стоит у меня на первом плане; у меня есть мое любимое дело, моя история,
которой я остался верен не в пример многим другим, променявшим школьные мечты и
стремления на серую обывательщину. Для меня наука – это смысл моей жизни, ею я
собираюсь заниматься, и в нее я влюблен, прежде всего. Это первое. А, во-вторых, какие
девушки на курортах, мне хорошо известно, вероятно, не хуже, чем Вам, а тем более в
госпиталях и после немецкой оккупации. В прошлом письме я довольно подробно изложил
cmp4=j6d
307/347
свои взгляды на современных девушек, и изменять эти взгляды я пока не собираюсь – нет
причин для этого. Что касается наших школьных девушек, то для них я действительно
остался почти тем же, но они для меня по-прежнему хорошие школьные старые друзья –
подруги среди них я пока еще не имею и за дальнейшее ручаться не могу. Но оставим эту
тему, она достаточно щекотлива, чтобы долго рассуждать о ней...»
Тема о девушках, действительно больше не поднимается, во всяком случае, в тех
письмах, что со хранились.
А вот о любви Ильи к истории я хочу кое-что добавить. Карцев – учитель истории в
школе у Ильи, был увлеченным историком и прекрасным педагогом. Со своими учениками
он не только разбирал исторические документы, но и разыгрывал спектакли, в которых
каждый артист должен был узнавать о своем персонаже и его эпохе все, что только
возможно. У нас дома даже была фотокарточка, на которой Илья – в парике, кружевной
сорочке и соответствующих панталонах играл то ли Шуйского, то ли еще кого-то, я не
запомнила. И Илья влюбился в историю со школьных лет. Знать как можно больше о
каждом факте и каждом действующем лице было его страстью. А т.к. память у Ильи была
феноменальной, он и был настоящим эрудитом, рядом с которым я в студенческие годы
ощущала себя полной невеждой.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ. Почему я выбрала истфак
Лично у меня никакой страсти к истории никогда не было, что, конечно, без труда и
выявил на собеседовании профессор Толстов. И, строго говоря, на истфак я подала
документы хотя вроде бы и по собственному выбору, но решительным толчком для такого
решения был совет, данный мне моей любимой Анной Алексеевной.
В десятом классе Анна Алексеевна – моя учительница по литературе, предло жила всем,
кто захочет, прийти к ней тет-а-тет за советом о будущей специальности. Я этим немедленно
воспользовалась.
–
Кем Вы хотели бы стать? – спросила Анна Алексеевна.
–
Литератором, – честно призналась я в своей тайной любви, о которой даже Эльга не
подозревала.
–
Литератор из Вас не получится, – столь же честно вынесла свой приговор Анна
Алексеевна. – Слишком много в Вашей речи варваризмов. А еще что интересует?
–
Философия, – сказала я о том, что меня волновало, но о чем не имела ни малейшего
представления.
–
Философия не профессия, – с присущей ей резкостью, коротко отрезала Анна
Алексеевна.
Я была выбита из колеи.
–
А история? Как насчет истории? Из Вас получился бы хороший историк, – пришла на
помощь ученице любимая учительница.
–
История мне тоже интересна, но она на третьем месте после литературы и
философии, – сказала я правду.
–
Вот и поступайте на истфак МГУ, – подвела итог Анна Алексеевна и на этом
аудиенция закончилась.
Я так любила Анну Алексеевну, я так ей доверяла, что я, в общем-то весьма
своевольная и достаточно волевая, послушалась ее совета и отнесла документы на истфак.
Так что выбор профессии у нас с Ильей был очень различен.
Илья стал кандидатом исторических наук и прекраснейшим лектором Киргизского
государственного университета. Лектор из меня тоже получился. и я тоже стала кандидатом
исторических наук, с энтузиазмом выяснявшем сущность мартовских боев 1919 года в
Берлине. А потом я вдруг плюнула на историю, и ушла в философию и журналистику,
cmp4=j6d
308/347
параллельно крутя со студентами художественную самодеятельность, стенгазету и субботние
дискуссионные посиделки у меня дома. И продолжая читать лекции по истории.
Но я благодарна Анне Алексеевне за то, что много лет была историком. Знание
истории – фундамент моего духовного мира. И вообще я думаю, что человек – каждый и
все, только тогда смогут изменить мир, если научатся с детства, в школе мыслить,
чувствовать и действовать исторически , экологически, нравственно.
Однако вернемся в 1944 год, к письму Ильи от 15 мая. В нем страница истории,
трагическая.
ПИСЬМА ИЛЬИ ИЗ ГОСПИТАЛЯ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
О гибели родственников евреев в Пятигорске.
15 мая 1944 год
«Вчера я был в Пятигорске. Ездил я туда исключительно из-за того , чтобы узнать,
как погибли Яков Израилевич и Мария Абрамовна Снисаренки. Честное слово, я, наверное,
минут сорок прокрутился возле дома, где они жили, не решаясь войти: мне все казалось,
что вот-вот выйдет кто-нибудь из них. Но, к сожалению, никто не вышел, и выйти не мог.
На их месте живет сейчас какой-то врач, бывший у них соседом. Они мне рассказали, как
погиб Яков Израилевич, по-моему, он сам во многом виноват: уж кто-кто, а он должен был
понимать, что немцы никого из евреев в живых не оставят, и в то же время он не выехал,
хотя такая возможность была. Затем, неужели он, старый житель Пятигорска не мог
скрыться от немцев уже во время оккупации, плюнуть на вещи – черт с ними, лишь бы
остаться живым. Короче говоря, он ничего этого не сделал. 21 августа немцы издали
приказ, чтобы все евреи носили отличительный знак – желтую шестиконечную звезду на
груди, а 5-ого сентября был издан приказ о выселении всех евреев. Им предлагалось
захватить с собой по 30 кг. вещей на человека и приготовиться к переселению. Соседи
Якова Израилевича говорят, что и он, и большинство других надеялись, что дело
ограничится просто организацией гетто. Наивные люди, они еще захватили с собой все
ценные вещи и драгоценности, они даже не делали попыток бежать, хотя этому
предоставлялась полная возможность. Не знаю, но, по-моему, здесь сказался еще дух
пассивности, рабский дух, который не сумели вытравить годы Советской власти у тех
евреев (по крайней мере, у большинства), которые жили при царизме. Умереть, не
сопротивляясь, самому безропотно подставить грудь под пули, – нет, все мое существо
восстает против этого. Если умирать, – так на поле боя, все равно, где этот бой
происходит: драться за жизнь и свободу нужно везде. Убийцу надо не уговаривать, а
убивать, слезы, страдания, муки на него не действуют, лучшее средство убеждения для
него – это пуля снаряд, мина, бомба. Вы, может быть, скажете, что я рассуждаю по-
детски: нет, я рассуждаю как солдат, ибо я ненавижу тупое зверье, одетое в немецкие
мундиры, ибо я люблю Родину, люблю жизнь, и во имя жизни готов убивать немцев. Но,
надо кончать. Крепко целую. Иля.»
А через пару месяцев Илья запишет в своем дневнике: «Влюбился я тут в одну
немочку.» Немо чка – это я.
И еще. «Тупое зверье, одетое в немецкие мундиры» – это отец Карлы-Марии, это
Эрнст, это Альфред – муж танте Лизхен и многие-многие другие люди, кое-кто из которых
еще попадет на страницы моего странного произведения. Конечно, Илья это понимал. А вот
занесло, из-за боли за родных, «виноватых» только в том, что родились они евреями.
"Я так хочу учиться!"
cmp4=j6d
309/347
9 июня 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Простите, что так долго не писал Вам, но я, к сожалению, плохо чувствовал себя в
последнее время, да и сейчас, признаться, чувствую себя неважно. Хирург считает, что у
меня обострение остеомелита и мне надо полежать недели две. Черт подери, как мне
надоело это проклятое лежание: ведь должен же когда-нибудь придти ему конец. Лежать,
лежать в такие дни, когда, наконец-то открылся второй фронт. Честное слово я начинаю
серьезно беспокоиться за свою голову – здесь можно сойти с ума или, что еще хуже,
влюбиться .... Признаюсь Вам честно я по-дурацки влюбился здесь в госпитале, именно по-
дурацки, ибо девушка эта оказалась самой обыкновенной самкой, чтобы не сказать больше,
–
шлюхой. Должен сказать, что это открытие здорово меня потрясло, но я ему рад: по
крайней мере я излечился от последних детских иллюзий, здорово напортивших мне в жизни.
Я теперь стал еще более брезгливым к случайным знакомствам, чем был раньше. ..Правда,
это не значит, что я стал женоненавистником. Нет, это совсем нет так – я ведь человек,
а не статуя. ...
Единственное, о чем я сейчас думаю просто с нежностью – это об учебе, об истории,
о своей любимой истории. О, черт! как я хочу учиться, по-настоящему учиться. Как я
завидую сейчас девчонкам 26-ого года, которые могут учиться, и с которыми мне придется
учиться, мне, офицеру-фронтовику, который видел больше их и знает больше их, как
пахнет порох, как пахнет жизнь. Тьфу! Может быть это заносчивость, но , ей-богу, я
старше их не на два года, а лет на 7-8, а они будут смотреть на меня, как на равного. Фу,
брр! Я не сниму военной формы, пока не кончу университета, чтобы подчеркнуть свое
превосходство. Хотя бы в заслугах перед Родиной.
Крепко целую. Иля».
Не по смо трели мы – десятиклассницы, ставшие студентками первого курса, на своих
однокурсников-фронтовиков как на равных себе. Мы преклонялись перед ними – ранеными
в ногу, или с осколком в голове, или совсем страшное – ослепшими. Других ребят, не
покалеченных войной, на нашем курсе 1944 года приема не было, кроме нескольких крайне
близоруких школьников-очкариков, и безнадежно больных. Мы настолько преклонялись
перед нашими фронтовиками, что уже в первые дни занятий даже постановили – девчонкам
не рваться прытко в узкую тяжелую дубовую дверь Ленинской аудитории на Моховой
впереди ребят, а, выстроившись в шеренгу, всегда пропускать их первыми, впереди всех
девчонок. Чтобы так выразить им наше почтение. Как они возмутились! Нас, что, за мужчин
не считают? Кто выдумал такую глупость? Мы смиренно опустили головы и разрешили
фронтовикам открывать перед нами двери и пропускать даму вперед. Я помню, как
возмущался Илья, хрупкий юноша, опиравшийся на палочку, но все равно хромавший при
каждом шаге. А какие большие, карие глаза были у этого офицера-фронтовика, как
Грушинский одетого в солдатскую шинель – не нашлось в госпитале офицерской,
подходящей по росту.
Так что Илья зря на себя наговаривал. Но письмо такое написал, а значит, были у него
однажды и такие мысли – ходить все пять студенческих лет в офицерской форме, чтобы
уважали.
"Фрицев бьют!"
26 июня 1944 го да.
«Дорогие мамочка и папочка!
Прежде всего, поздравляю Вас с новыми победами в Карелии, под Петрозаводском и в
Белоруссии. Снова лупят фрицев в хвост и в гриву. Сегодня передали, что на Бобруйском
направлении и под Оршой наши прорвали оборону на глубину до 20-30 км, надо думать, что
cmp4=j6d
310/347
через неделю начнут гнать фрицев по всему Белорусскому фронту. Итак, началось: фрицев
бьют в Италии и крепко, фрицев бьют во Франции и союзники, и сами французские
партизаны, теперь снова начали лупить у нас, при чем в десять раз сильнее, чем союзники.
Кажется мне, что последний раз праздновали мы годовщину начала войны в условиях
военных действий. Если только союзники возьмутся за дело так же, как мы, то Германию
ждет катастрофа в самом недалеком будущем.»
Прерву ильевское письмо , кстати, последнее, малюсеньким замечанием: иро ния
судьбы Ильи – имя его будущего тестя, моего отца – Фриц. Ничего себе, да?
Самая большая мечта
«...Сегодня был на рентгене, завтра получу снимок, и меня будет смотреть хирург. Он
должен дать заключение: делать мне комиссию или подождать. Думаю, что все-таки меня
поставят на комиссию, и тогда числа к 5-ому июля я уже выеду из этого осточертевшего
Кисловодска домой вне зависимости от того, дадут ли мне ограничение или совсем спишут
из армии. Больше всего я боюсь, что придется еще остаться на месяц и более в этом
проклятом Кисловодске – хочется выйти из госпиталя, почувствовать себя хотя бы
наполовину здоровым человеком. Истосковался я по работе, хочется снова взять в руки
книги, снова приняться за документы и работать – это моя самая большая мечта.
Крепко целую.
Иленька.»
"Я знаю слишком много для своих лет"
7 июля 1944 го да.
«Получил сегодня Ваше письмо, и должен сказать, крепко над ним задумался.
Простите меня, но я даже несколько обижен. Во-первых, откуда Вы взяли, что у меня
упадочное настроение? Я писал Вам как-то, что у меня выработался несколько
скептический взгляд на жизнь, но впадать в уныние я не собираюсь. Жизнь, по-моему
слишком хороша, чтобы в ней разочаровываться: я не Печорин, я хочу жить, учиться,
работать, – я и м ои товарищи не для того проливали кровь, чтобы прийти к разбитому
корыту, и этого мы не ждем.
Что касается второго Вашего совета не делать рискованных шагов, то я, простите,
не маленький. Я, правда, очень молод, мне всего 20 лет. Но из них три года войны. Я знаю
слишком много для своих лет и не для того смотрел смерти в глаза, чтобы рисковать
своим будущим из-за мимолетного удовольствия..
За себя постоять я тоже умею, этому меня, к счастью, научили, и свое вырву зубами,
если руки не помогут. Я очень тронут Вашей заботой обо мне, но, честное слово, я уже не
маленький и сумею сам себя защитить.
Сегодня была у меня комиссия. 10 -ого я должен уехать в Москву. Когда буду
выезжать, то извещу Вас телеграммой. Прошу Вас узнать в университете, могу ли я
поступить без экзаменов. Узнайте также, нельзя ли в Москве приобрести сапоги, т.к.
ходить в полуботинках мне трудно.
Крепко целую. Иленька.
НАЧАЛО ЗАНЯТИЙ.
В первых числах октября кончился лесосплав, и начались занятия. Приветственную
речь перед первокурсниками в Ленинской аудито рии на Моховой про изнес декан
исторического факультета, этнограф, мне уже знакомый, Толстов. Я не помню всего, что он
нам тогда сказал, но одна его мысль меня тогда поразила, более того, я ей не поверила, ибо
cmp4=j6d
311/347
не поняла глубокого смысла сказанного мудрым человеком. Толстов произнес
«чудовищную» фразу: «А те кто думают, что истфак за пять лет научит вас истории, глубоко
ошибаются. Наша задача гораздо скромнее – научить вас читать книжки». Но я-то поступала
на факультет именно для того, чтобы знать всю историю и из нее извлечь глубинные корни
немецкого фашизма! А меня как обухом по голове – книжки читать научат! Будто я без того
их читать не умею!
Счастливая самоуверенность невежественно й юно сти! Как мно го , кажется, уже
умеешь! И оттого, что радиус знания и опыта еще микроскопически мал, окружность
неизвестного представляется вполне постижимо й. Тем более, что предсто ит ужасно долгий
срок учебы – целых пять лет! И за это время не успеть освоить всю историю?!
Но Толстов говорил так серьезно, без намека на шутку, что пришлось задуматься. И
поняла я его, конечно, только через годы, а всю глубину его педагогического кредо только
тогда, когда сама стала читать лекции в университете.
Курс подобрался у нас довольно своеобразный – девчонки сплошь вчерашние
десятиклассницы, а мальчишки почти все – фронтовики-инвалиды. У Комки Штау, красавце
из красавцев, эпикурейцу от рождения, в голове торчал осколок, и мне однажды даже было
разрешено потрогать дырку в его голове, в глубине которой, и зарылся смертоносный
свинец. Это не мешало Комке жить на полную катушку, или, во всяком случае, выдавать
свою жизнь за стопроцентно счастливую. Илья с Комкой очень быстро подружился, хотя
были они непохожи по многим жизненным установкам. Комка – гусар, а Илья – молодой
ученый, единственный, из сдававших вступительные экзамены, получивший сплошные
пятерки. И знавший все. Эрудиция Ильи бросалась в глаза, и худенький, опиравшийся на
палочку, кареглазый невысокий молодой мужчина в солдатской шинели (офицерскую Илье
в госпитале по росту не нашли), сразу стал центром студенческих дискуссий, в коридорах во
время перерывов. Илья разглагольствовал вдохновенно. Через пару недель мне показалось,
что особенно горячо звучат его речи тогда, когда в группе студентов слушаю и я. Не долго
думая, я устроила проверку – взяла да ушла в середине очередного ильевского монолога. И
увидела косым взглядом, что Илья сник, и возможность открыть рот появилась у кого-то
другого. Ура! Я не ошиблась! Мне было лестно – самый интересный парень на курсе
обратил на меня внимание.
Я сама, конечно, тоже не молчала, когда в коридоре мы о чем-то, все, перебивая друг
друга, спорили. Если бы я помнила, о чем мы тогда самозабвенно говорили, с горячностью,
будто от того, кто прав, зависят судьбы мира. Только одна тема врезалась мне в память, да и
то потому, что в качестве аргумента я ...
Короче, речь зашла о том, почему немцы становятся садистами. Одни полагали, что от
рождения, другие – от специфического немецкого воспитания, но все соглашались, что все
немцы – садисты. Я, тогда уже выбранная в комитет комсомола курса, имевшая многих
знакомых старшекурсников по совместной работе на лесосплаве, и вообще не отличавшаяся
молчаливостью в коридорных баталиях, слушала эту галиматью с презрительными
чертиками в глазах. И когда страсти в споре тупоголовых и остроголовых достигли апогея, с
усмешкой вставила: «Какая чушь! А я, между прочим, немка!» – и гордо покинула
спорщиков, так и замерших с отвисшими челюстями. Я выставила себя живым аргументом в
доказательство того , что не все немцы садисты, и была уверена, что убедила однокурсников.
А они, возможно, были ошарашены совсем другим – во время войны с немцами, рядом с
ними, учится немка. Во, чудеса!
Илья, кажется, был свидетелем этой сценки.
Так что интерес однокурсников ко мне, который я тогда воспринимала как интерес к
моей личности (я, мол, интересный человек), был, возможно, вызван просто
нестандартностью национальности, во всяком случае, в начале знакомства. Но до этого я
додумалась только в последние годы своей жизни. И даже ильевское «Влюбился я тут в одну
немочку» меня не насторожило. Тогда. Я-то свое «немецкое» вообще не воспринимала.
cmp4=j6d
312/347
НОЧНОЕ ДЕЖУРСТВО
7 ноября 1944 года несколько ребят с курса, в том числе Илья и я, были назначены на
дежурство по охране учебных корпусов на Моховой – от возможных диверсий. Я почему-то
обрадовалась, что ночью дежурить будет и Илья. Но когда в положенное время я прибыла
на место сбора, Ильи там не оказалось. И, снова неожиданно для себя, я огорчилась, да так,
что сразу испортилось настроение, и дежурить мне и вовсе расхотелось.
Я поняла – завяз мой коготок. Я влюбилась.
С этим странным открытием в душе я все же дисциплинированно постаралась
запомнить все инструкции по дежурству, в том числе и слова, которыми надо будет
рапортовать о чрезвычайных происшествиях, ежели таковые произойдут. Еще шла война, и
мало ли что могло взбрести в голову врагу в день празднования годовщины Октября.
Меня поставили о хранять какой-то склад возле химического факультета, одну-
одинешеньку, в кромешной тьме, не взявшую с собой очки, ибо предстояло, как я думала,
совместное дежурство с Ильей, а при нем напяливать на нос орудие борьбы с
близорукостью, мне со всем не хотелось. Думала, без очков я красивее.
И «поплатилась».
Занятая мыслями об Илье, почему-то отказавшегося от ночного бдения, я
вглядывалась в темноту вокруг себя и особенно пристально следила за кустами, из которых
и мог выскочить злоумышленник. Сказали же на инструктаже, что поручения нам дали
весьма серьезное и ответственное. А вообще мне было страшно. И даже очень.
Единственное орудие защиты – телефон, по которому нас просили не беспокоить по
пустякам, только, если заметим что-то действительно подозрительное.
Я и заметила к своему ужасу нечто подозрительное. На дорожке, которая только что
хорошо просматривалась, вдруг оказались какие-то три столбика, которых раньше не было.
Я щурила изо всех сил глаза чтобы понять, что же это может быть, чтобы решить –
сообщать в штаб или нет. И тут мне показалось, что столбики чуть-чуть приблизились. Что
за мистика? Нет, действительно – они двигались! Звонить или ждать еще? Я решила ждать.
А столбики планомерно двигались в мою сторону, пока я не сообразила – это собаки! Три
большие собаки исподтишка крадутся ко мне, стоящей на посту! Я схватила телефон и
доложила по всем правилам: «Товарищ дежурный по штабу! На пост номер один напали
собаки,» - и чтобы не занимать линию связи быстренько повесила трубку.
Господи, как долго потом по-доброму смеялись напарники по дежурству над моим
старательным следованием инструкции. Наивная девочка, которой было страшно.
А Илья мне по зже рассказывал о своем первом раненом бойце, мальчишке-татарчонке,
очень старательном, очень дисциплинированном, очень исполнительном, и раненном в
первом же бою. «Товарищ командир! Красноармеец Гайсин ранен», – извиняющимся
голосом доложил он Илье, недоуменно опускаясь на землю возле пушки. Тоже следовал
инструкции, от испуга, восемнадцатилетний парнишка, отправленный на войну. Настоящую.
О, господи!
И что бы я, семнадцатилетняя близорукая девочка, смогла сделать, если бы настоящий
диверсант захотел взорвать склад возле химическо го факультета? Даже имея телефон? Так и
дал бы мне преступник возможность позвонить и доложить о нем по всем правилам!
Смешно даже.
Но тогда, в 1944 году я так ситуацию еще не оценивала и ничего нелепого в дежурстве
7 ноября не усматривала. Кроме своего рапорта по телефону.
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ
31 декабря мы встречали новый год у кого-то из однокурсников моей студенческой
cmp4=j6d
313/347
группы. Илья тоже был приглашен, и под утро провожал меня по Никитскому бульвару
домой. Я еще на вечере заметила, что Илья чем-то угнетен, не шутит, не разглагольствует,
как обычно, сидит в сторонке печальный, как Чайльд Гарольд. В чем дело?
Как вскоре выяснилось, проблему Илья создал себе сам, решив во что бы то ни стало в
этот вечер объясниться мне в любви. А поскольку объяснение предсто яло не спонтанное,
вызванное не наплывом чувств в момент признания, а твердым решением «вот сейчас, не
откладывая больше в долгий ящик, прямо и без обиняков», наконец, произнести заветную
фразу, получилась сплошная тягомотина. Я приставала, чтобы понять, что случилось,
совершенно не подозревая, что мне предстоит услышать объяснение в любви, а Илья, чуя,
что момент не тот, что надо не так, но, не собираясь нарушать данное самому себе обещание
«прямо здесь и сейчас», все мямлил что-то, пока не выдавил из себя «Я тебя люблю».
Не было праздника в это хмурое московское утро на скамейке Никитского бульвара, ни
в душе у Ильи, с трудом сбросившего тяжесть с плеч, ни у меня, ожидавшей что угодно, но
только не столь важных слов в столь тягостном исполнении.
Но мы перешагнули через безрадостность первого утра 1945 го да, ознаменовавшегося
нелепым объяснением в любви. По существу это было несущественно – где и как
произнесены главные слова.
Ибо с этого утра началась история нашей любви.
Но расскажу я о ней не здесь, не в этой части моей исповеди. Илья+ Травка большая,
отдельная тема, охватывающая десятилетия.
Но кое-что про Илью уже надо рассказать.
ДНЕВНИК ИЛЬИ
Дневник в 1944-45 го дах я не вела, зато дневник вел Илья.
На первых страницах в течение нескольких месяцев Илья фиксирует международные
события и выражает свое к ним отношение. Может быть какому-нибудь историку Великой
Отечественной войны такие записи покажутся бесценными, но мне лично они и сегодня не
интересны. Мне важнее узнать внутренний мир личностных переживаний Ильи, и они
постепенно вкрапливаются в международные отношения, пока полностью не вытесняют их.
В скобках замечу, что мои письма Эльге, написанные во время войны, за редчайшим
исключением не содержат сводок с фронта, хотя я их каждодневно слушала по радио, а по
поводу известий о победоносных наступлениях Красной армии даже плясала от радости. А
папа вот делился в письмах ко мне сообщениями с фронта. А Илья писал о них родителям из
госпиталя и заносил их в дневник первых месяцев начала студенческой жизни. Еще во время
войны. Странно е како е-то различие про ступает у со временников одних и тех же со бытий.
Сданы вступительные экзамены
Август (?) или сентябрь (?) 1944 года (дневник поврежден) Дневник Ильи.
«...но я скажу, что это вовсе не так-то просто подготовиться и сдать пять
экзаменов на «отлично» – ведь я прочел более 2500 страниц учебной литературы. Итак,
впереди студенчество и научная работа. Все силы приложу к тому, чтобы получить
Сталинскую стипендию, иначе я не буду уважать самого себя. Ну, ладно, хватит хвалиться
перед самим собой...»
Илья своего добился и стал сталинским стипендиатом, единственным на курсе. Но я не
подозревала, что такова была сознательная цель Ильи, а не просто заслуженная награда за
отличную успеваемость, дававшаяся ему без особых усилий, при о дновременно о чень
серьезном отношение к учебе.
cmp4=j6d
314/347
Потомки нам позавидуют!
18 октября 1944 го да. Дневник Ильи.
«Наши вошли в Чехословакию. Ура! Фрицев лупят в хвост и гриву. Что, взяли, бесовы
души! Вот вам и жизненное пространство: два метра в длину, 1 метр в ширину. Если вам
мало, так и быть, в глубину добавим. Нет, я просто начинаю верить, что мы скоро кончим
воевать, во всяком случае, в этом году. Эх, черт, какие великие события происходят у нас
на глазах, наши потомки будут нам завидовать. Мы действительно живем в эпоху великих
освободительных войн пролетариата».
«Потомки будут нам завидовать» – эти ощущения Ильи сродни чувствам Жени
Аграновича, стихи которого были очень популярны в нашей студенческой среде. Одно из
них поэт закончил словами:
Нас война от всего оградила горящим заслоном
И в огне этих лет, какая горит молодежь!
Но не думай мой сверстник, что так уж не повезло нам:
В эти узкие даты, не втиснешь нас, и не запрешь.
Отечество будет божиться моим поколеньем,
Потому что мы сделали все, что были должны.
Перед памятью нашей будет вставать на колени
Исцелитель проказы и покоритель луны.
Встали ли потомки на колени перед памятью погибших на войне мальчишек и
девчонок? Так, как мечтало сь Илье?
Не знаю.
О ненависти к немцам
25 ноября 1944 го да. Дневник Ильи.
"Черт побери, давно я уже не брался за дневник. А жалко: за это время у меня много
интересных мыслей появилось, а записывать их теперь – это значит писать целый
трактат. Для меня важно, что эти мысли уже отлились в точную и определенную форму,
а самое главное, что эти мысли – правильные. Я высказал как-то в споре мысль, что мы
ненавидим немцев не как нацию, а как врагов, что в немцах мы ненавидим не их
национальность, а то , что они пришли к нам, как люди с оружием, чтобы уничтожить
нашу страну. А через два дня Сталин дал свою гениальную формулировку советского
патриотизма, одно из основных узловых мест которого, пожалуй, даже самое главное
место его речи, и она подтвердила правильность моих мыслей и меня радует, что я стою
на правильном пути и обладаю способностью осмысливать события. Но хватит хвалить
самого себя, а то я еще возгоржусь самим собой..."
Перспективы конца войны
21 декабря 1944 го да. Дневник Ильи.
"Итак, начнем с политики...Приходится расстаться с еще одной иллюзией: война
закончится не раньше лета будущего года. Дорогие союзнички явно не торопятся с концом
войны и предпочитают наступать черепашьими темпами, вместо шага, чтобы по-
настоящему зажать фрицев".
cmp4=j6d
315/347
Четыре часа в гостях «у Трафки»
30 декабря 1944 го да. Дневник Ильи.
«. Вчера я был у Травки и разговаривал с нею часа четыре. Я только сейчас по-
настоящему понял эту девушку. У нее блестящий и глубокий ум, неженский ум, я бы сказал,
если бы верил в разницу умов между полами. Она говорит, что старается достигнуть той
же степени ума, что и у меня. Хотя я высоко ценю себя и свои умственные способности, но
считаю, что по уму ей нечего догонять меня, мы уже равны. Дело только в том, что у меня
больше житейского опыта (хотя и у меня его маловато) и большая начитанность. В этом
отношении она меня быстро догонит..."
После этого первого прихода к нам домой Илья и решил обязательно объясниться мне
в любви, что и сделал 1 января. И несмотря на все трудности выдавливания из себя слов "Я
тебя люблю", Илья был счастлив. С одним, однако, "Но"
Объяснение в любви
1 января 1945 го да. Дневник Ильи.
. . . Что ж, покамест – я счастливейший человек и пьян от своего счастья, хотя очень
тяжело при мысли, что скоро это счастье может рухнуть, ибо Травка уедет в Германию.
Но сейчас я действительно пьян.»
Я действительно в тот самый день, когда Илья "рожал" свои вымученные слова, сразу
предупредила его , что хотя и я его тоже уже люблю, но я тем не менее после окончания
войны обязательно уеду в Германию – это мой долг. И Илья это принял. Пусть скоротечную,
пусть на отмеренный срок, но мы разрешим себе любовь.
И Илья стал приходить к нам домой, чтобы помочь мне в подготовке к семинарам, а
потом и к экзаменам первой студенческой сессии. А жили мы по-прежнему в общежитии
Коминтерна «Люкс», бывшей гостинице, где комнаты расположены в коридорной системе,
все удобства, в том числе и кухня в общем коридорев. В двадцатиметровой комнате жили
тогда мама, папа, братишки и я. Один из углов комнаты прямо у окна принадлежал теперь
мне. Он был отгорожен двумя стеллажами с книгами, которые замыкались занавеской. А
внутри моей «комнаты» стояли письменный стол, кресло и диван, на котором я спала. Вот
сюда Илья и приходил ко мне в гости
Мои восьми и семилетние братишки вскоре сообразили, что Травка и Илюша иногда
целуются, и они из противного мальчишечьего любопытства, конечно, подглядывали из-за
занавески, чтобы увидеть «запретное». Так что единственным спасением для Ильи и меня
было время, когда братишки отправлялись гулять или носились по бесчисленным
коридорам «Люкса», стуча то в ту, то в другую дверь, чтобы позлить надоедливых взрослых.
А Илья жил вместе с родителями и старшим братом в одноэтажном флигеле – две
крохотные комнаты и кухонька, все проходные. И мама, бывшая учительница, а теперь
домашняя хозяйка, круглосуточно была дома.
Так что для уединения условий не было. Но Илья приходил. Почти каждый день,
вместе го то виться к экзаменам.
И твердо был уверен, что любовь в первую очередь – дружба.
Идеал Ильи
7 января 1945 го да. Дневник Ильи.
".. .Настоящая любовь – великое чувство, она помогает жить, но жить только для
того, чтобы любить – этого для меня мало. Жизнь это борьба, и кто в этой борьбе будет
побежден, тем жизнь будет играть, как ребенок погремушкой. Жить и подчинить себе
жизнь – вот смысл человеческого существования, а для этого надо испытать все: и грязь, и
cmp4=j6d
316/347
любовь, и творчество. И если человек из всего выйдет чистым – то он победитель.
Говорят, что у каждого человека есть свой идеал: мой идеал – это Маркс».
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
О том, что Германия капитулировала, лично я узнала уже в день подписания акта о
капитуляции – 8 мая 1945 года. Мама, которая никогда при мне не выдавала тайн своего
радиоперехвата, что было ее работой в институте No205, тут не удержалась и тайну выдала.
Но мне было строго настрого запрещено ее распространять. И я даже Илье не позвонила и
не намекнула о победе. Такая во т дочка, мамина копия.
А 9 мая я помчалась в МГУ на митинг, который обязательно должен был состояться.
Ведь такой великий день, тако е историческое со бытие, такой долгожданный праздник!
Но я не помню. был ли в тот день на факультете хоть какой-нибудь митинг. Все были
взволнованно-счастливы, что-то должно было начаться – грандиозная демонстрация по
Красной пло щади, шествие с транпарантами, салют!!!
Люди высыпали из домов на улицы. Выносили красные флаги на древках, те, что в
празники по лагало сь вывешивать на домах, ходили с ними толпами по мостово й. Военных,
попадавшихся по дороге подимали на руки и кидали в воздух, крича "Победа".
Но никто никаких демонстраций не организовывал. Приказов таких не давал.
И я, студентка первого курса исторического факультета, поняла – вот так возникают
революции, стихийно, на едином порыве людей, охваченных одним и тем же чувством.
Я была счастлива быть свидетелем, быть участником Дня Победы в Москве.
ОТЪЕЗД ПАПЫ В ГЕРМАНИЮ
А 30 мая 1945 года в Германию улетел мой отец, в одном самолете с Вальтером
Ульбрихтом и Мишей Вольфом, тогдашним сотрудником папы по немецкому радио.
До отлета в Германию Миша Вольф иногда заходил по делам к нам домой – молодой
человек, опиравшийся, как и Илья, на палочку. Но Илья из-за ранения, а Миша из-за
ревматизма.
Я подозревала папу в том, что он нарочно приглашает Мишу к нам, с тем, чтобы я
поближе познакомилась с ним или еще с кем-то из детей политэмигрантов, дабы вышла бы
я замуж «в своем кругу» ради последующей работы в Германии. Может быть, мои
подозрения не имели никакого основания, но я, строптивая, своевольная, свободолюбивая,
уверенная, что влюбляться можно только спонтанно, а не по папиному желанию,
демонстративно не обращала на Мишу никакого внимания, как впрочем и он на меня. А был
он юношей симпатичным, глаза умные и добрые, и знала я его давно, еще по кавказскому
путешествию девяти лет отроду.
Я защищала свое право выбора, которое папа, возможно, и не оспаривал.
После отъезда папы, работавшего поочередно с мамой, так, чтобы кто-то их них всегда
был дома, образовался дневной и ночной зазор. Мама, как и прежде, до папиного отъезда,
часто работала по ночам. Братишки с вечера крепко спали сном семи-восьмилетних, и у нас
с Ильей было теперь много часов вдвоем в моем закутке в нашей большой комнате.
И в один прекрасный день, а не в ночь, я стала женщиной. Числа я не помню, куда
конкретно девались в те часы мама и братишки тоже не помню. В памяти осталась сценка,
как подошла я затем к большому зеркалу в нашей комнате, и стала пристально разглядывать
свое лицо. Хотела понять, что же изменилось во мне. И ничего не обнаружив, я очень
удивилась.
Мы с Ильей провели много счастливых часов вдвоем, когда мама была на работе, а
братишки спали в своих кроватях. Одно было плохо – вход в «Люкс» был по пропускам, и
ровно в 12 ночи все «посетители» должны были его покинуть, забрав в столе пропусков
cmp4=j6d
317/347
свои паспорта. Так что часы любви были подконтрольны люксовским правилам. А, кроме
того, мы оба, и Илья и я, двое студентов, находящихся в постоянном цейтноте, не хотели
тратить драгоценные часы вдвоем только на любовь. И как я сейчас понимаю, наши
собственные установки не могли нам не мешать.
Но мы все равно были счастливы. Во всяком случае, мы были в этом уверены.
cmp4=j6d
318/347
ПОСЛЕДНИЙ ГОД МАМЫ И БРАТИШЕК В МОСКВЕ
Мама борется за отъезд к папе в Германию
С отлетом папы в Германию в нашем до машнем архиве снова накапливаются письма.
Мама пишет папе, папа – маме.
Их главная тема – оба о чень хотят «воссоединения всей семьи», а мамино го
оформление разрешения на возвращение на родину все тянется и тянется . Мама продолжает
работать стенографисткой и лучше ее и Фридель Бербер работников в данном отделе
института No205 нет. Мама готовит себе смену. Но новенькие не успевают стенографировать
так же быстро, как умеет мама и Фридель. Вот руководство и постановило оставить мать и
трех ее детей в разлуке с отцом, исходя из «интересов дела».
На целый год!
И моя мама весь год снова оказывается поставленной перед выбором – интересы
партии (маму нужна как незаменимый специалист в Москве) и интересы семьи (маме нужен
ее муж рядом, детям нужен о тец).
Все это отражено в маминых письмах, и в общем это главная тема.
Замечу в скобках, что гражданская почта еще не была налажена, а потому все письма
посылались только с оказией – наши с политэмигрантами, возвращавшимися в Германию,
папины – с командированными в Москву для каких то дел товарищами по партии. В Москве
эта связь была организована таким о бразом, что возвращавшиеся на родину брали с со бой
не только письма, но и огромный ящик с многочисленными «посылками», который
несколько недель до их отъезда постепенно запо лняли все желающие. Несколько писем
привозил нам Кони Вольф, несколько шли через военную почту Грегора Курелла, все еще
служившего в Советских войсках, ну и т.д.
Должна добавить, что официально никому при пересечении границы не разрешалось
возить с собой вещи «для передачи другим лицам», и тем более письма, содержание
которых о ставалось тайной за семью печатями для пограничников.
Все равно , немецкие ко ммунисты, еще в Германии научившиеся правилам
конспирации, с честью провозили для своих друзей «нелегальщину», нисколько не смущаясь
от «нарушения социалистической законности».
Летом 1946 года и на мою долю путешественницы, ехавшей в гости к родителям,
выпала обязанность перевести кучу писем, что я тоже с честью выполнила. Я письма не
спрятала, а вынула их из конвертов, сложила в виде стопки записей, над которыми, мол,
работаю в пути, положив их на самое видное место – на столик в купе. Ни один
пограничник не поинтересовался тем, что лежало рядом с газетой у него под носом.
Ну, а теперь отрывки из маминых писем.
Мама борется за воссоединение с папой.
Все эти месяцы мама пыталась добиться сво его отъезда к папе. Она сидела несколько
часов в приемной главы своего отдела Института номер 205, некоего Фридриха, сидела
упорно, чтобы не упустить неуловимого верховного начальника, от которого, по ее мнению,
зависели сроки ее возвращения на родину. Но маме пришлось на секунду отлучиться, и
Фридрих именно в эти минуты ускользнул от маминого бдительного дежурства в приемной.
Мама про сила папу официально затребовать ее из Берлина как необходимую рабо чую
силу. Но на какую работу? Этого маме никто сказать не мог, и сама она тоже не знала, что
же ей предстоит делать в Германии. Но о себе она уже знала – свою работу стенографистки
мама переросла, она может большее. Но знает ли это руководство партии?
cmp4=j6d
319/347
Мама в Москве работала в партийном учреждении, она была членом партии и должна
была бы быть там, «куда пошлет партия». А партии папа был нужен в Берлине, а мама в
Москве, борясь за воссоединение семьи «интересы семьи ставит выше интересов партии»?
Да нисколечко. Тако й аспект начисто отсутствует в маминых письмах.
Как когда-то в юности мама была уверена, что имеет право родить ребенка, и родила
его, так и сейчас ни секунды не сомневается в том, что имеет право жить не в разлуке, а
рядом со своим мужем, и всеми силами пытается добиться этого.
Молодец, моя мамочка!
Приведу одно из самых характерных писем мамы на эту тему.
Москва. 12 марта 1946 года. Мама папе.
"Lieber Fritz.
Sicher dachtest Du, statt des Briefes uns empfangen zu können. Ich wünschte, es wäre so.
Aber leider weiß ich heute noch nicht, wann wir endlich fahren können.
Ohne daß bis jetzt Deine erneute Anforderung hier ist, (die Du im Januar stelltest) habe ich
mit Friedrich gesprochen und verlangt, daß er mich freiläßt, resp. einen endgültigen Termin angibt,
wann ich endlich aufhören kann zu arbeiten, um mich für die Reise vorzubereiten. Paul sagte mir
nämlich, sowie Friedrich mich freiläßt, kann er alles andere organisieren, daß ich dann in zirka 14
Tagen fahren könnte. Das Ergebnis der Unterredung mit Friedrich war gleich Null. Genau so gut
hätte ich mit der Wand sprechen können.
Jetzt, nach neun Monaten, ist er plötzlich der Meinung, der Apparat soll nicht verringert,
sondern erweitert werden. Statt sechse sollen zwölfe unsere Arbeit machen. Den Ersatz, den wir
inzwischen eingelernt haben, erkennt er als Ersatz nicht an, das ist Zusatz. Unsere f rüheren
Vorschläge für weiteren Ersatz hat er aber immer in den Wind geschlagen. Und als ich jetzt
während der Unterredung ihm erneut Vorschläge für Ersatz, resp. Reorgenisationder Arbeit
machen wollte, erklärte er mir, ich soll nicht über die Arbeit reden. Ich hätte das Recht zu
verlangen, daß ich fahren darf, und weiter soll ich mit ihm nicht reden. Und als ich von diesem
"Recht" Gebrauch machte und erneut um einen endgültigen Termin bat, war seine Rede "Ich kann
nichts machen, ich kann nichts machen". Der Schluß der Unterhaltung war, ich kann ja eine
schriftliche Beschwerde schreiben - an ihn. Die habe ich nun inzwischen natürlich geschrieben,
aber eine Antwort habe ich auch nicht.
Paul, dem ich alles das berichtet habe, dem ich auch eine Kopie meiner Beschwerde gegeben
habe, hat mir lediglich den Rat gegeben, Dir zu schreiben, damit Du von dort aus energisch
verlangst, daß wir endlich kommen können. Der Alte soll schreiben, daß er uns dringend für die
Arbeit braucht, und das nicht nur einmal, sondern so oft und so lange, bis wir da sind. Also, wenn
Du willst, daß wir schneller kommen, dann mach mal die betreffenden Stellen mobil. Ich lasse hier
jedenfalls auch nicht locker, und verlasse mich nicht nur auf Deinen Kampf. Meinen Einwand bei
Friedrich übrigens, daß er berücksichtigen müsse, daß du schon seit Mai weg bist, und wir Familie
haben, erledigte er mit "Ich habe auch Familie". Dabei bin ich aber der Meinung, daß er
überhaupt kein Recht hat, mich mit zwei Kindern unter 14 Jahren zurückzuhalten, wenn ich zu
meinem Mann will. Aber rede doch mit einer Wand.
Vielleicht mußt Du übrigens die Hauptbetonung auch auf die Familie legen, vielleicht ist es
so, daß Du dann eher etwas erreichst, weil Du ja wirklich das Recht hast, zu verlangen, daß Du mit
Deiner Familie wieder zusammenleben kannst. Der Friedel gegenüber hat sich nämlich jemand auf
eine betreffende Frage dahin geäußert, daß wir alleine etwas machen müssen, "kämpfen wird man
von Berlin aus nicht um uns".
Außerdem soll der Alte gesagt haben, wir haben solange Gastfreundschaft in der SU
genossen, da kann man doch nicht alle Deutschen wegnehmen. Ich bin dankbar für die
Gastfreundschaft, möchte aber nicht der Preis dafür sein. Die Gastfreundschaft können wir auch
anders entgelten."
cmp4=j6d
320/347
«Дорогой Фриц.
Наверное ты думал, что вместо письма получишь уже нас. Я мечтала, чтобы так и
было. Но, к сожалению, я и сегодня еще не знаю, когда нам, наконец, разрешат ехать.
Несмотря на то, что здесь все еще нет твоего нового запроса о нас, который ты
послал в январе, я говорила с Фридрихом. И потребовала, чтобы он меня отпустил, или на
худой конец, назначил точное время, когда я могу уйти с работы и начать готовиться к
отъезду. Пауль ведь сказал мне, как только Фридрих меня отпустит, он сможет
организовать все остальное так, чтобы дней через 14 я уехала. Результат разговора с
Фридрихом равен нулю. С таким же успехом я могла бы разговаривать со стеной.
Сейчас, спустя девять месяцев, он вдруг пришел к выводу, что аппарат должен быть
не сокращен, а, наоборот, расширен. Вместо шести человек, теперь двенадцать должны
делать нашу работу. Замену, которую мы тем временем подготовили, он считает не
заменой, а дополнением. Однако, наши прежние предложения о расширении штатов, он
тогда просто пускал на ветер. А когда я в ходе разговора снова попыталась выдвинуть
свои идеи о замене, а также о реорганизации работы, он заявил мне, чтобы я прекратила
разговоры о работе. Я имею право требовать своего отъезда, ни о чем другом говорить с
ним нечего.
А когда я попыталась воспользоваться своим «правом», и попросила назвать точный
срок моего ухода с работы, он повторял как заведенный «Я ничего не могу сделать, я ничего
не могу сделать». Итог разговора – я могу подать письменную жалобу, ему. Жалобу, я
естественно, сразу написала, но ответа нет до сих пор.
Пауль, которому я все рассказала и передала копию своего заявления, посоветовал
лишь то, чтобы обратиться к тебе, дабы ты оттуда энергичнее требовал нашего
возвращения. Пусть Старик (Пик – В.Ш.) напишет, что мы нужны ему срочно для работы,
и так не единожды, а много раз, пока мы не окажемся там.
Итак, если ты хочешь , чтобы мы быстрее приехали, мобилизуй там
соответствующие органы. Я во всяком случае здесь не дам покоя и надеюсь не только на
твою борьбу.
Между прочим мой аргумент у Фридриха, чтобы он учел, что ты уехал уже в мае и у
нас есть семья он отмел словами «У меня тоже есть семья». А я при том считаю, что у
него нет никакого права удерживать меня с двумя детьми моложе 14, если я хочу к своему
мужу. Но поговори со стеной.
Может быть и тебе в качестве главного аргумента, надо указывать на
воссоединение семьи, может быть ты так большего добьешься, так как действительно
имеешь право жить вместе со своей семьей. Дело в том, что Фридель на подобный же
вопрос об отъезде, кто-то ответил , что нам надо самим за себя бороться, так как «из
Берлина для нас ничего не предпримут».
Кроме того, говорят, что Старик, будто бы, сказал, что мы так долго пользовались
гостеприимством Советского Союза, что невозможно теперь отнять у него всех немцев.
Я благодарна за гостеприимство, но не хочу быть платой за это. За гостеприимство
можно отблагодарить и иначе».
Моя партийная мама в который раз выбирает семью. Без всяких колебаний. Мама
уверена – никто и ничто не имеют права разлучать ее с мужем, а отца с детьми. Никто! Даже
товарищ Пик.
Этой борьбой заполнена жизнь моей мамы после отъезда ее мужа в Германию.
Но не только.
И это видно и из моих писем папе, и особенно из писем мамы.
ЯОМАМЕ
Я как и мама пишу папе письма. Но, хотя папа уехал еще в мае, сохранилось только
cmp4=j6d
321/347
мое письмо от 24 октября 1945 года – весьма важное, и я его еще приведу, и несколько
следующих, аж только с 5 января 1946 года. Вряд ли так редко писала. А впрочем? Приветы
я ведь передавала в каждом из маминых посланий, и всегда в них одно и тоже – «Извини,
что так коротко, но мне очень некогда». Так что, может быть, ни одно из моих писем и не
потерялось.
В моих письмах отцу несколько тем – моя учеба, благодарность за посылки, но, самое
удивительное для меня сегодняшней – я пишу о маме. Я сообщаю папе маленькие детали из
жизни его жены, моей мамы. Почти из письма в письмо.
В те месяцы открыла для себя иную, непривычную маму, не такую, какой она была в
присутствии папы. Мама не нервничала, была очень часто весело й, как будто сбросила
какое-то напряжение. Она много шутила. Я бы даже сказала, что внутри нее светилась тихая
радость. Отчего вот то лько ? Предвкушала возвращение на родину? Или ее часто напрягало
папино присутствие, и разлуку она вкушала как подаренный ей отдых и свободу? А потом ее
начало заполнять теплое чувство любви к папе, на целый год разлученного с нею, и эта
мягкая тоска по любимому и отцу ее детей согревала маму изнутри? Наверное, так именно и
было, судя по маминым письмам.
Для меня этот год был счастьем незамутненной ни чем дочерней любви к маме, с
которой предстояла разлука. Надолго. Вот я и глядела на нее, чтобы лучше запомнить, и
писала отцу о ней.
Куча писем от папы
24 октября 1945 го да. Я папе.
"Gestern erhielten wir endlich (nach drei Tagen Warten) Deine vielen Briefe. Die Freude war
natuerlich sehr gross. Mama unterbrach ihr Lesen mit lauten Freudeausschreien, hatte sie doch mit
ziemlicher Sicherheit angenommen, dass nicht so viele von ihren Geschwistern am Leben antrifft.
Das Lesen der Briefe dauerte ueber eine Stunde, und noch heute gehe ich unter dem Eindruck der
Briefe und Mamas Erzaehlungen von den Verwandten herum...
Die vielen schoenen Sachen kamen ganz unerwartet an. Und als Baerbel mich anrief, dass ich
heraufkommen solle, um etwas abzuholen, rechnete ich hoechstens mit einem kleinen Paket
verschiedenen Krimskrams fuer die Jungens. Als ich aber einen Haufen bunter Sachen in die Arme
gedrueckt bekam, war der Ausdruck meines Gesichtes bestimmt nichst anderes als dumm vor
Verwunderung, denn den selben Ausdruck las ich ein paar Minuten spaeter in Mamas Gesicht, als
ich runter gerannt kam. Daf uer war die Freude aber um so groesser, und obwohl Mama mich
auslacht, freu ich mich der Kette und des Armbandts fast am meisten. Das haettest Du vielleicht
nicht erwartet? Im Pijama bin ich gleich schlafen gegangen, was Mama natuerlich wieder nicht
ohne einem Laecheln geschehen liess".
«Дорогой папа!
Вчера, после трех дней ожиданий, мы, наконец, получили кучу твоих писем. Радость,
конечно, была огромной. Мама то и дело прерывала чтение громкими возгласами счастья,
ибо не могла предположить, что так много своих сестер еще застанет в живых. Чтение
твоих писем длилось не менее часа, и еще сегодня я хожу под впечатлением от писем и
маминых рассказов о родственниках...
А куча прекрасных вещей оказалась полной неожиданностью. Когда Бербель мне
позвонила и пригласила зайти, чтобы кое-что забрать, я рассчитывала в самом крайнем
случае на маленький пакет разных разностей для мальчишек. Но когда мне была вручена
целая гора разноцветных вещей, выражение моего лица было не иным, как дурацким от
удивления, ибо то же самое выражение я узрела через несколько минут на мамином лице,
когда я примчалась домой. Зато радость была огромной, и хотя мама надо мной и смеется,
я радуюсь бусам и браслету почти больше всего. Этого ты, быть может, и не ожидал? В
пижаме я сразу отправилась спать, что мама сопроводила опять же улыбочкой».
cmp4=j6d
322/347
Мамина чуть-чуть ехидная улыбочка означала мягкое предупреждение : «Смо три.
дочка, не превратись в тряпичницу». Папа это, конечно, понял, знал же он мамино
отношение к «нарядам».
Мама награждена медалью и готовится к отъезду
Это письмо написано по-русски и отправлено полевой почтой
1 февраля 1945 го да. Я папе.
«...Январь у нас вообще полон всевозможными праздниками и радостями. 3 января
мама наряду с многими товарищами получила медаль «За доблестный труд во время
Отечественной войны 1941-45 г.» . Вечером ее неожиданно вызвали на работу и домой она
вернулась к неописуемой радости братишек с красивой медалью. Дома ее встретил плакат:
«Мама, поздравляем тебя с мидалью»; Рольф сразу же нацепил медаль на свой костюм и
гордо шагал с нею по коридору. В 10 часов вечера прибежали Оттик и Людвиг и у двери
чинно сказали: «Поздравляем вас». Их отцов тоже наградили медалью, и они делали визиты
всем награжденным в «Люксе». В течении нескольких дней мама должна была каждое утро
показывать братишкам медаль, а теперь интерес к последней ограничивается тем, что и
Рольф и Вольф по дороге из школы заглядывают в магазин, нет ли там ленточек для
маминой медали...
Мама очень деятельно готовится к отъезду. Во-первых, мама после долгих
переживаний и оттягивания пошла к зубному врачу и теперь находится на лечении. Во-
вторых, мама копит деньги, чтобы накупить всяческих мелочей и крупных вещей из
одежды. А в-третьих, самое интересное, и для тебя неожиданное: под моим «мудрым»
руководством мама отрастила себе волосы, и теперь я закручиваю ей их на бигуди. Сегодня
мама первый раз пошла на работу завитая и, конечно, очень стесняется. Так что ты не
узнаешь нашу маму, такой красивой она к тебе приедет.
Ну вот пока и все, оставляю немного места для мамы.
Крепко тебя целую. Травка».
Мамина приписка, как и это мое письмо, тоже сделана по-русски, так как мы
используем на этот раз полевую почту.
«Я писала для тебя длинное письмо, но не знаю, как я отправляю. Что Траутхен
пишет, не надо все верить на слова. Она шутит. Привет и целую тебя. Луиза.»
Тихий вечер
24 марта 1946 го да. Я папе.
"...So jetzt ist es schon halb 1 Uhr Nachts. Durchs Radio uebertraegt man eine Operette und
Mama meckert, dass das gar keine Musik fuer die Nacht ist. Mama sitzt in ihrem Sonntagskleid und
strickt Struempfe fuer die Jungens. Die Jungens sind jetzt sehr selbstaendig geworden und machen
schon sehr vielen grossen Quatsch. Jetzt aber schlafen sie, und Rolf hat wie immer im Schlaf ein
sehr liebes Kindergesicht".
«...Ну вот, теперь уже половина первого ночи. По радио передают оперетту и мама
ворчит, что это вовсе не та музыка, которую следует слушать, на ночь глядя. Мама,
нарядившись в свое выходное платье, сидит и вяжет братишкам носки. Мальчишки стали
очень самостоятельными и делают много больших глупостей. Но сейчас они спят и у
Рольфа, как всегда во сне, очень милое детское личико...»
cmp4=j6d
323/347
Предотъездовские хлопоты
3 июня 1946 года. Я папе. Это письмо я передала папе с уехавшей к нему мамой.
"Lieber Papa!
Mama packt jetzt die Sachen, sortiert was sie mitnehmen will und was ich behalten soll. Die
Jungens bringen auch ihre Sachen in Ordnung, indem sie beschliesen was dem oder dem anderen
Jungen zu verschenken ist. Ich sitze und schreibe Dir einen Brief...
Mama bereitet nicht nur die Sachen zur Abfahrt, sondern auch sich selbst. Erstens hat sie sich
Dauerwellen gemacht, das wirst Du selber sehen, aber was Du nicht sehen kannst, werde ich Dir
schreiben. Naemlich jeden Morgen dreht sie sich vor dem Spiegel und fragt mich bekuemmert:
"Trautchen, sind die Locken nicht schon weg?" Dabei musst Du wissen, dass die Locken 6 Monate
lang halten sollen, und sie sie sich erst vor zwei Wochen gemacht hat. Ein schoenes seidenes Kleid
haben wir auch gekauft, und wenn Du diesen Brief liest und Mama das Kleid noch nicht an hat, so
musst Du sie auffordern es anzuziehen, denn es steht ihr sehr gut. Dabei musst Du wieder nur mich
loben, denn das Kleid ist bloss wegen mir gekauft worden, Mama hat sich alleine nicht
endschlossen. Siehst Du, ich kann auch ein Prahlhase sein, und Mama wird sich gleich aergern.
Jetzt duerfen wir aber nicht zusammen ausgehen, denn unsere Kleider sind aus demselben Stoff".
«Дорогой папа!
Мама занята упаковкой вещей и сортирует их по принципу, что взять с собой, что
оставить мне. Мальчишки тоже приводят в порядок свои игрушки и решают, что из них и
кому из ребят подарить. Я сижу и пишу тебе письмо...
Мама готовит не только вещи к отъезду, но и себя саму. Во-первых, она сделала себе
перманентную завивку, но это ты увидишь и сам. Но что ты не можешь увидеть, я тебе
сейчас опишу. Дело в том, что каждое утро она теперь вертится перед зеркалом и
спрашивает меня, полная тревоги: «Траутхен, посмотри, кажется, кудрей уже нет?» При
этом должна тебе сказать, что завивке положено держаться шесть месяцев, а мама
завилась всего две недели тому назад. Красивое шелковое платье мы с ней тоже купили и
если ты, читая мое письмо, увидишь, что мама не в нем, то потребуй, чтобы она его
надела, ибо оно ей очень идет. При этом ты снова должен похвалить именно меня, ибо
мама сама без меня не решилась бы. Видишь, я тоже могу быть хвастуньей, и мама будет
сердиться. Но теперь нам с ней нельзя выходить вместе, ибо наши платья из одного и того
же материала...»
Это письмо я написала 3 июня, а 8 июня мама уже села с моими братишками в поезд,
наконец, увозивший ее на родину, в Германию, к дорогому, любимому мужу, ее Фрицу.
Моя мама своего добилась!
Но в Москве еще оставалась ее дочь и это маму тревожило.
МАМА ОБО МНЕ
Что же писала мама обо мне папе, пока она еще год оставалась в Москве?
Мама обо мне папе пишет совсем мало, в основном в контексте общесемейных дел.
Сообщает, что я сама сшила себе моднющее пальто из ее старого, которое шикарно сидит на
мне. И мама считает нео бходимым про коментиро вать это известие замечанием о том , что
значит я умею не только корпеть над книгами. Фасон пальто мы выдумывали с мамой
вместе, а кроила его мама моей школьной подруги, это папе тоже становится известным.
В каждом мамином письме приписка о том, что я в библиотеке или на занятиях.
Ясно, что от домашних дел мама меня полностью освободила, все взвалив на свои и
без того перегруженные плечи, и поручив забирать обеды из столовой маленькому Вольфу в
те дни, когда она не ночью, а днем была на работе. Мама, сама в детстве и юности страстно
мечтавшая об учебе, по собственной доброй воле теперь дарит мне полную свободу от
домашних дел ради учебы. Все мама взваливает на себя, пока о на еще мо жет оставаться со
мною рядом. А я поняла цену ее подарка только сейчас, читая ее письма.
cmp4=j6d
324/347
Но в утешение запо стало го голаса моей совести скажу, что я действительно тратила
тогда все свое время только на занятия. И только немного, совсем немного – на любовь к
Илье.
Но и об Илье мама папе ничего не пишет, ни строчки.
Почему? Я не знаю.
Папа так и не узнает о том, что одну из загородных вылазок мама совершила в целой
компании – мама. братишки, я, Эрих и Илья. О последнем я сама попросила маму, чтобы и
его взяли с собой. «А зачем?» – удивилась моя мама. «Я хочу, чтобы ты его получше
узнала». «А зачем? – не унималась моя мама. – Разве, если он мне не понравится, он
разонравится тебе само й?». Мама не хотела выезжать за город вместе с Ильей! Но я ее
упросила, и тогда мама пригласила и Эриха. Вот Эрих и устроил Илье многочасовой
экзамен, который тот, слава богу, с честью выдержал. А мама во время "экзамена Илье"
возилась с братишками и предоставила двум мужчинам трепаться, сколько им вздумается и
на какие темы им захочется. Но и об этом мама папе не написала.
А однажды и вовсе случилось совершенно непредвиденное. Был выходной день, и
мама отправилась с братишками в Серебрянный бор. Илья пришел ко мне заниматься, а
потом мы...Времени было полно, мамины прогулки на природе продолжались до самого
вечера. Но в Серебряном бору пошел дождь, о чем мы и не подозревали, и мама вернулась
домой. Естественно, она оказалась с братишками перед запертой дверью, которую я не
могла отрыть прежде, чем Илья и я не оденемся и не приведем диван в порядок. Мама
вошла молча как ни в чем не бывало, хотя и Илья и я стояли пунцовые от пережитых минут
любви и испытываемой теперь неловкости. Но с тех пор, если вдруг у мамы менялось
расписание ночного дежурства, и ей предстояло не запланировано рано прийти домой, моя
мама всегда звонила мне и просила то ли чайник поставить к ее приезду, то ли еще что-
нибудь сделать. Илья успевал смотать удочки, мы оба понимали, что в нашей комнате
уставшей маме лишний человек совершенно ни к чему. Мама никогда не задавала мне
никаких вопросов, но и папе не сообщала о моих «прегрешениях».
Моя жизнь принадлежала мне, и вмешиваться в нее мама сочла бы возможным только,
если я сама попрошу совета или помощи.
Мне было 18 лет
И маме предстояло оставить меня, совсем еще юную, одну в Москве. Конечно, маму
это мучило . Но мама даже папе не писала о горечи предстоящей разлуки с до черью. Мама,
правда, надеялась, на скорую встречу со мной в Берлине во время предстоящих летних
каникул, и этим утешалась. Но вместе с тем мама понимала, что разлука со мной может
оказаться и длиною в жизнь.
И потому уже стоя на подножке вагона, начавшего медленное движение в сторону
Берлина, мама крикнула мне, глядевшей ей вслед на перроне: "Не дай себя подчинить
(сломать)!" "Lass Dich nicht unterkriegen!"
Мамин приказ охватывал все – и подчиненность в любви мужчине, и неминуемые
осложнения жизни в стране, которую она покидала, пережив в ней 1937-38 годы – самые
страшные, и самые счастливые в ее жизни.
Никому не дай себя сломать – наказ моей мамы. Мама дарила мне свободу – полную
ответственность за собственную жизнь.
Но это потом, когда мама, наконец. получила разрешение уехать к папе в Берлин.
А пока мама пишет письма папе. Она в Москве вместе со своими детьми, папа в
Берлине. один. Это мамин последний год в СССР.
ИЗ ПИСЕМ МАМЫ ПАПЕ О НАШИХ СЕМЕЙНЫХ ДЕЛАХ
Маме 42 года, папе – 46. И у них взрослая дочь и двое сорванцов-мальчишек. О них
мама папе в письмах рассказывает. С юмором и любовью. А иногда прорывается на
бумажные листы и тоска Лисхен по своему Фрицу.
cmp4=j6d
325/347
Поездки братишек с мамой за город
Москва. 24 июля 1945 года. Мама папе.
"Zum anderen habe ich gerade jetzt einen 14tätigen Urlaub beendet. Wir nehmen den uns
zustehenden Urlaub auf Stottern, damit alle noch etwas von der Sonne haben, die im Diesem Jahr
in einem hartnäckigen Wettstreit mit den Regen steht. Die 14 Tage haben die Jungs glücklich
gemacht. Ich nahm den Rücksack, packte einen Grießkascha ein, manchmal auch Mohrrüber oder
Erdbeeren, Tee, Brot, Butter usw., usw. und dann ginǵs los, immer dorthin, wo man baden konnte.
Einmal nach den Leninbergen, ein andermal nach Sokolniki und zum Schluß nur noch nach
Хорошево (Choroschevo), dem Silberwäldchen. Dort war es am schönsten. Eine Dampferfahrt auf
dem Wolga-Moskau-Kanal haben wir auch mitgemacht mit dem ganzen Verein. Das
Nachhausekommen in dunkler Nacht (1/2 11) war für die Jungs ein besonderes Erlebnis. Sie kamen
aus dem Staunen nicht heraus. Fingen an die Sterne zu zählen, und die Bogenlampen in der ул.
Горького (ul. Gorkogo), die sie das erste mal so hell leuchtend in einer langen Reihe sahen, waren
für sie marschierende Rotarmisten.
Pech hatten wir nur, als wir einmal mit dem Zug nach Переделкино (Peredelkino) fahren
wollten. Kannten keinen Fahrplan und kamen natürlich gerade an, als der Zug abdampfte. Der
nächste fuhr erst nach 2 Stunden. Ich beschloß nach Mamontowka zu fahren, von wo aus wir
schöne Paddelfahrten machten. Leider hielt sich die Sonne an diesem Tag versteckt, so daß wir an
dem kleinen Fluß auf freier Wiese ziemlich froren. Nur unser Rolf nahm sein obligatorisches Bad,
jedoch nur bis zur Brust und ließ sich dann sehr schnel lund gern abtrocknen, wogegen er sonst
stets protestiert. Wir aßen unseren Kascha und auch den selbstgebackenen Kuchen, den wir
ausgerechnet an diesem unfreundlichen Tag mithatten und gingen dann los. Machten eine kleine
Wanderung bis zur nächsten Station, wobei wir verschiedene Entdeckungen machten und ziemlich
oft im Sumpf gerieten. Rolf wollte sich als Führer aufspielen und sagte immer, "Mama, geh da, wo
ich gehe". Er war nämlich barfuß und ging mit Freuden durchs Naße...
Wolfis Geburtstag zu Hause. Es gibt selbstgebackenen Kuchen und verschiedene
Leckerbissen. Dazu schöne Blumen von unserem Feld. Willst Du dabei sein?
Die Jungs schlafen. Aber ich weiß, sie grüssen und küssen Dich, so wie ich.
Deine Lies"
«Как раз сейчас закончился мой 14-ти дневный отпуск, который я взяла, чтобы все мы
получили еще хоть что-то от солнца, которое в этом году затеяло жестокое соревнование
с дождем. Эти 14 дней сделали мальчишек счастливыми. Я взяла рюкзак, засунула в него
манную кашу, иногда и морковь или клубнику, чай, хлеб, масло и т.п. и в путь, всегда туда,
где можно купаться. Один раз в Ленинские горы, потом в Сокольники, а в конец и в
Хорошево, в Серебряный бор. Там было лучше всего. Поездку на пароходе по Волго-
московскому каналу мы тоже совершили вместе с нашим учреждением. Возвращение домой
ночью (в пол одиннадцатого) было для мальчиков особенно волнующим приключением. Они
не переставали всему удивляться. Начинали считать звезды на небе, а фонари на улице
Горького, которые они впервые увидели такими ярко горящими в стройных рядах вдоль всей
улицы, были для них марширующими красноармейцами.
Неудача постигла нас только однажды, когда мы захотели отправиться в
Переделкино. У нас не было расписания поездов и мы, конечно, прибыли как раз тогда, когда
поезд, злорадно дымя, тронулся в путь. Следующий отправлялся только через два часа. Я
решила, что мы едем в Мамонтовку, туда, где мы совершали такие прекрасные прогулки на
байдарках. К сожалению, солнце в этот день играло в прятки, так что мы около маленькой
речушки изрядно мерзли. Только наш Рольф совершил ритуальное купание, правда только по
грудь, и потом с удовольствием разрешил себя быстро вытереть, против чего он обычно
яро протестует. Мы съели свою кашу и пирог, который был у нас с собой как раз в такой
хмурый день и двинулись дальше. Мы совершили небольшой поход до следующей остановки и
cmp4=j6d
326/347
при этом сделали немало открытий и довольно часто попадали в болото. Рольф захотел
сыграть роль проводника и все время указывал: «Мама, иди там, где я». Он был босой и с
радостью шагал по мокрому.
Вольфин день рождения мы справим дома. У нас будет пирог собственного
приготовления и разные сладости. А к этому красивые цветы с нашего огорода. Хочешь
быть с нами?
Мальчики спят, но я знаю, они тебя целуют и шлют приветы, как и я.
Твоя Лиз».
Рольфа положили в больницу
Москва. 7 сентября 1945 го да. Мама папе.
"Die Jungs waren im Sommer doch nicht in der Kolonie...
28 Juli - Wölfis Geburtstag. Ich schenke ihm (diesmal nur ihm) ein Taschenmesser, Rolf weint
bitterlich, will auch eins haben, ist ziemlich knietschig. Ich gehe vormittags mit beiden in die
Ermitage, Rolf spielt nicht recht, geht immer an der Hand, zu Hause 38.2 Temperatur.
Geburtstagsfeier ist aus. Kinder können nicht kommen. Nächsten Morgen, es war ein Sonntag,
Temperatur 38.5, Rolf kann den Kopf nicht bewegen, liegt krank im Bett. Ärztin ist beunruhigt, ich
gehe nicht zur Arbeit. Nächsten Tag dasselbe Bild, es kommt noch der Nervenarzt dazu, Diagnose -
Meningit - Gehirnhautentzündung resp. Genickstarre. Rolf muß ins Krankenhaus. Nachmittags
sechs Uhr bring ich ihn ins Krankenhaus, nachdem Temperatur aber schon auf 37.5 gef allen ist.
Auf der Fahrt ist Rolf sehr interessiert, und im Krankenhaus sagt man schon, er macht nicht den
Eindruck von Meningit. Inzwischen kommt der 1. August, Wölfi kann ich nicht wegschicken in die
Kolonie, da Rolf im Krankenhaus ist und es nicht feststeht, ist es eine ansteckende Meningit oder
nicht. Am 3. August ist Rolf wieder zu Hause, mopsfidel. Ich will beide möglichst bald in die
Kolonie schicken, laß ihnen einen Abstrich machen. Am nächsten Tag klagt Rolf über sein Bein,
humpelt. Also entscheide ich, ihn noch zu Hause zu lassen unter Beobachtung, damit er nicht
vielleicht durch Unvorsichtigkeit dauernd hinkt. So kommt der 7, 8 August heran, das Wetter ist gar
nicht schön, es regnet sehr viel, ich schwanke, soll ich sie noch wegschicken oder nicht, da bricht
plötzlich ein Scharlachfall im Kindergarten aus und es ist Quarantäne. Also, nun blieben die Jungs
endgültig zu Hause...
Jetzt willst Du natürlich wissen, was dem Rolf gefehlt hat. Genau wissen wir es nicht. Ein
Professor hat ihn noch untersucht und als Ergebnis gesagt, ich soll froh sein, daß alles vorbei ist,
im Augenblick ist er gesund, er kann nichts mehr feststellen, wahrscheinlich eine Grippe mit
Meningitiß Erscheinungen. Er ist wieder ganz auf dem Posten, humpelt auch nicht mehr."
«Мальчики летом так и не попали в летнюю колонию...
28 июля – день рождения Вольфа. Я утром дарю ему (в этот раз только ему)
перочинный ножик. Рольф горько плачет, тоже хочет ножик, хнычет. Я иду с обоими в
сад Эрмитаж, Рольф не играет, все время ходит, держась за мою руку, дома температура
38 и 2. Праздник дня рождения отменяется. Дети прийти в гости не могут. На следующее
утро – было воскресенье, температура 38 и 5, Рольф не может наклонить голову, лежит
больной в кровати. Врачиха обеспокоена, я не иду на работу. На следующий день та же
картина. Присоединяется еще и невропатолог. Диагноз – менингит, воспаление оболочки
мозга. Рольф должен лежать в больнице. После обеда, в 6 вечера я отвожу его в больницу,
после того, как температура снизилась до 37 и 5. По дороге Рольфу все интересно, а в
больнице говорят, что он не похож на больного менингитом. Между тем наступает 1
августа, а Вольф не может в нужный срок ехать в колонию, так как Рольф в больнице, и
еще не известно заразная ли у него форма менингита. 3 августа Рольф снова дома, свежий
как огурчик. Я хочу отправить обоих в колонию, делаю обоим мазок. На следующий день
Рольф жалуется на свою ногу, хромает. Я в связи с этим решаю оставить обоих дома для
наблюдения, чтобы он, ненароком не остался хромым. Наступает 7 и 8 августа, погода
cmp4=j6d
327/347
плохая, все время идут дожди, я колеблюсь отправлять или нет ребят в колонию, а тут в
колонии вспышка скарлатины и наложен соответственно карантин. Значит дети
окончательно остаются дома...
А теперь ты, конечно, хочешь знать, что же было у Рольфа. Точно мы этого не
знаем. Его смотрел еще и профессор и в итоге сказал, что я должна быть рада, что все
прошло, в настоящий момент Рольф здоров, профессор ничего не находит, и, скорее всего,
это был грипп с явлениями менингита. Рольф снова на своих ногах и больше не хромает».
Папа прислал посылку!
Москва. 21 октября 1945 го да. Мама папе.
"Lieber Papa,
Da hättest Du dabei sein sollen, als gestern Dein Paket ankam. Das war ein Hopsen und
Geschrei "posylka, posylka, ot Papa, ot Papa", so ging das dauernd. Alle um den Tisch herum und
nicht schnell genug ginǵs, um alles anzuschauen. Der Rolf hat gleich den Hund entdeckt und ist
seitdem unzertrennbar Freund mit ihm. In der Nacht hat er zu seinen Füßen geschlafen, doch heute
hat er nichts darauf gegeben, daß ich erklärt habe, Hunde schlafen nur zu Füßen des "chosjain"
und er schläft mit ihm auf seinem Kopfkissen. Das Portemonnaie mit dem Messer gehört natürlich
auch dem Rolf. Ohne ein Wort zu sagen, aber mit Weh im Herzen, hats der Wölfi ihm überlassen.
Der Wölfi bekam doch nämlich zu seinem Geburtstag von mir ein richtiges Taschenmesser
geschenkt - ich schrieb Dir schon darüber - und das hat er wenige Tage drauf schon verloren. Jetzt
empfindet er als Selbstverstänlichkeit, daß der Rolf also das Messer bekommt. Um den Hund
allerdings gibt́s eher Streit, damit will Wölfi auch spielen.
Na, und die Malbücher. Vollgepakt wie der Tisch noch war, knien sie beide auf dem
Chaiselongue und malen schon. Der Rolf hat das halbe Buch schon bemalt, der Wölfi sucht sich
seine Objekte aus und malt mit mehr Verstand. Und daneben steht die Trautchen - das größte Kind
-
und probiert eines nach dem anderen an. Die Kette, das Armband, die Tasche, die Weste, usw.,
steht vorm Spiegel, hält die Tasche linksrum, und rechtrum und freut sich. Und zwischendurch
immer die Jungs: "O, mirowoi, o, miriwoi (die Federhalter) budem chwalitsa - werden prahlen).
Und denn geht́s los, Mama, die Schokolade, rasdelimsja - teilen. Da haben die Kinder nun in der
letzten Zeit wirklich so viel Süßigkeiten gegessen, aber sie ließen nicht eher Ruhe, als bis wir die
Schokolade gegessen haben. Der kleine Borja war auch gerade bei uns, dessen Augen haben genau
so gestrahlt. Natürlich hat er seinen Teil auch bekommen. Also, lieber Papa, vielen vielen Dank,
und Tante Lieschen und Gert auch vielen Dank."
«Дорогой папа!
Тебе надо было видеть, что у нас творилось, когда вчера пришла посылка. Мальчишки
прыгали и вопили «Посылка! Посылка от папы!» и так без перерыва. Все столпились у
стола и не могли дождаться момента, когда все можно увидеть. Рольф сразу обнаружил
собаку и с тех пор они с ней неразлучные друзья. Ночью собака спала у его ног, но сегодня
Рольф начхал на мои слова о том, что собаки всегда спят у ног хозяина и пес лежит теперь
у изголовья на подушке. Кошелек с ножиком, конечно, достался тоже Рольфу. Не говоря ни
слова, но с болью в сердце Вольф на это согласился. Вольфи ведь получил от меня ко дню
рождения настоящий перочинный нож, который он ухитрился тут же потерять.
Поэтому он сейчас считает совершенно справедливым, что нож достался Рольфу. Однако
из-за собаки возникают ссоры – Вольф тоже хочет с ней играть.
Ну, а альбомы для раскрашивания! Стол еще полон сюрпризов, а они стоят на коленях
у дивана, и уже рисуют. Рольф справился с раскрашиванием уже половины альбома, а
Вольфи выбирает свои объекты и рисует с большим пониманием. А рядом стоит Траутхен
–
самый большой ребенок – и примеряет одно за другим. Бусы, браслет, сумку, кофту и
т.д., стоит перед зеркалом. Сумку налево, сумку направо, и радуется. А между этим все
cmp4=j6d
328/347
время мальчишки: «Мирово! Мирово! (Это по поводу ручек) Будем хвалиться!» А потом
начинается – мама, раздели шоколадку. А между тем ребята в последнее время
действительно получили много сладостей. Но они не успокоились, пока не съели и шоколад.
Маленький Боря тоже был с нами и получил свою долю. Его глаза сияли не меньше чем у
наших.
Итак, дорогой папа, большое пребольшое спасибо тебе, и танте Лизхен, и Герту.»
Папин день рождения
(Продолжение письма мамы папе от 21 октября 1945 года)
"Am Tage zuvor, am 19. Oktober, haben wir übrigens Deinen Geburtstag gefeiert,
wahrscheinlich mehr als Du selbst. Schon acht oder zehn Tage vorher fing der Wölfi an, aus dem
Kinderkalender verschiedene Sachen für Rolf zu machen. Das sollte der Rolf zum Geburtstag - zu
Deinem - bekommen. Der Rolf hört vom Wölfi, daß er für ihn etwas macht, natürlich fängt er auch
an, andere Sachen aus dem Kalender zu kleben. Trautchen will nicht nachstehen und macht auch
etwas für die Jungs. Wölfi hat auch für Trautchen etwas gemacht. Ich kaufe 17 Äpfel auf dem
Markt. Wölfi war mit, und er schlägt vor, die bleiben für den Geburtstag. Im Buffet gibt́s schöne
Bonbons - bleiben auch für den Geburtstag. Mama kriegt ab 18. Oktober ihre zweite Hälfte Urlaub,
also wird am 18. abends ein schöner Kuchen gebacken.
Du siehst, alles war da, was zu einer Geburtstagsfeier nötig ist, Kuchen, Äpfel, Bonbons,
Geschenke, - nur die Hauptperson fehlte, das Geburtstagskind. Dir haben aber bestimmt die Ohren
gesummt, denn gedacht haben wir viel an Dich. Der Initiator von alledem war übrigens der Wölfi,
er hat für die richtige Geburtstagsstimmung gesorgt - am Abend hat er nämlich Theater gespielt.
Den Radiotrichter auf dem Kopf, den Radiohals als Pfeife im Mund, dazu ein dof es Gesicht, und so
stolzierste er auf Trautchens Chaiselongue und erklärt, das ist eine grüne Wiese. Der Rolf setzt sich
den Deckel von unserem Messing-Teekessel auf seinen kahlen Kopf und geht ihm hinterher. So ein
paar richtiger Dumme Augusts. Du hättest sie nur sehen sollen, Dir wären auch die Tränen vom
Lachen gekommen.
Ich habe übrigens zu Deinem Geburtstag vom Wölfi auch etwas bekommen, und zwar 30
kleine Sicherheitsnadeln. Die hat er sich von seinem Freund erbettelt mit der Motivierung, sein
Papa hat Geburtstag, und da muß er der Mama was schenken. Die Mutter des Freundes macht die
Sicherheitsnadeln wahrscheinlich zu Hause, denn der Wölfi sagt, sie hätte eine ganze Kiste voll."
«За день до этого, 19 октября, мы , между прочим, отмечали твой день рождения,
наверное, больше, чем ты сам. Уже за восемь или десять дней до этого Вольфи начал
мастерить из календаря разные штучки для Рольфа. Это должен был получить в подарок
ко дню рождения – твоего! – Рольф. Рольф узнает, что Вольф что-то для него делает. И,
конечно, тоже начинает клеить разные вещи для Вольфа из того же календаря. Траутхен
не хочет отстать и тоже делает что-то для мальчишек. Я покупаю 17 яблок на рынке.
Вольфи был со мной и предлагает оставить их ко дню рождения. В буфете появляются
вкусные конфеты – они тоже для дня рождения. У мамы с 18 октября начинается вторая
половина отпуска. А потому вечером печется пирог.
Ты видишь, все было у нас, чему положено быть ко дню рождения – пирог, конфеты,
яблоки, подарки. И цветы были, – только не доставало главного героя дня, тебя,
именинника. Но у тебя, наверняка, краснели уши. Ибо думали мы о тебе постоянно.
Инициатором всего, был, между прочим, Вольф, он следил за соответствующим
праздничным настроением – ибо вечером он устроил представление. Вышагивал гордо на
траутхениной кровати, объявив ее поляной. А у самого на голове тарелка от радио, а во
рту труба от радио в виде пиратской трубки и ко всему этому еще и самое дурацкое лицо.
Рольф надел на свою лысую голову крышку от кастрюли и в таком виде топал за Вольфом.
Такие вот два настоящих глупых Августа. Ты бы их видел, слезы бы брызнули от смеха.
Между прочим, я к твоему дню рождения тоже кое-что получила от Вольфа, а
cmp4=j6d
329/347
именно 30 маленьких булавок. Их он выпросил у своего друга, мотивирую тем, что у папы
день рождения и поэтому он должен сделать подарок маме. Мать его друг, очевидно,
делает булавки дома, так как у нее их, как говорит Вольфи, целый ящик».
Мамины волнения
(Продолжение письма от 21 октября мамы папе)
"Am Tage, als er die Sicherheitsnadeln für mich erbettelte, habe ich ihm übrigens einen
großen Krach gemacht. Der Wölfi geht doch nämlich zur zweiten Schicht in die Schule. gewöhlich
kommt er da kurz vor 6 Uhr nach Hause. Es wird 6 Uhr, 1/4 7, es wird 1/2 7 Uhr und mein Wölfi ist
noch nicht zu Hause. Natürlich bin ich aufgeregt, denn inzwischen ist es dunkel geworden und auf
der Straße ziemlich glatt. Es hat hier nämlich schon geschneit, am Tage war der Schnee getaut und
zum Abend gab́s eine Eisbahn. Du kennst ja die Straßen bei solchem Wetter. Ich gehe also zur
Schule, frage die Direktorin, sie ruft bei der Lehrerin an, ja, Wölfi war in der Schule, ist allein
weggegangen, sie hatten aber nur drei Stunden. Also nützt es der Wölfi aus und geht mit einem
Freund nach Haus. Dabei vergeht die eine Stunde, die er "gewonnen" hat, sehr schnell. Von
alledem wußte ich aber nichts. Als ich aber nach Hause kam, saß er schuldbewußt in seiner Ecke
und der Rolf stand leise dabei. Trotzdem ich mich gefreut habe, daß er nun zu Hause war, habe ich
ihm natürlich doch eine große Standpauke gehalten. Na, seitdem kommt er auch immer rechtzeitig
aus der Schule. Der Rolf kommt übrigens auch immer ganz allein aus der Schule. Nur morgens
begleiten wir ihn immer über den Platy, während Wölfi auch allein zur Schule geht. Du siehst,
Deine Jungs werden groß und selbständig."
«В тот день, когда Вольфи выпросил булавки для меня, я, между прочим, устроила ему
большой скандал. Вольфи ходит в школу во вторую смену и возвращается домой около 6-
ти. Уже 6 с четвертью, половина 7-ого , а моего Вольфи все еще нет дома. Конечно, я
волнуюсь. На улице уже стала темно, к тому же гололед. Здесь ведь уже шел снег, днем
таяло, а вечером подморозило. Ты сам знаешь, каковы улицы при такой погоде. Итак, я уду
в школу, справляюсь у директорши, та звонит учительнице. Да, Вольфи был в школе, ушел
домой один, а было только три урока. Вольфи этим и пользуется и отправляется к своему
другу домой. При этом час, который он «выиграл», проходит очень быстро. Обо всем этом
я ничего не знала. А когда я вернулась домой, он сидел присмиревший, полный чувства вины в
своем углу, а Рольф тихо стоял рядом. И хотя я обрадовалась, что он дома, я все равно
выплеснула на его голову все, что думала и пережила. С тех пор он все время возвращается
домой очень точно. Рольф, между прочим, тоже приходит из школы совершенно
самостоятельно. Только по утрам мы провожаем его через Пушкинскую площадь, а вот
Вольфи ходит сам. Ты видишь, твои мальчишки становятся большими и
самостоятельными».
Вольфу восемь лет, Рольфу семь. Вольф во втором классе. Рольф в первом. У Рольфа
первая смена, у Вольфи вторая.
Днем, перед школой Вольфи спускается вниз на первый этаж нашего дома и там, в
столовой, выстояв очередь, выбирает нам обед – первое, второе и третье, три порции на
четверых. Платит деньги и осторожно несет судки домой. Там он наливает себе суп, кладет в
тарелку второе, разделяет на порции третье и быстро обедает. Вольфи уже на полпути в
школу, когда возвращается Рольф. Тоже наливает себе суп, чуть теплый, кладет в тарелку
второе, совершенно о стывшее, наслаждается третьим.
На полчаса прибегаю из библиотеки или прямо после занятий я, быстро грею свою
часть, обедаю. И сно ва на занятия, или в библиотеку. А вечером честно поделенную трапезу
доедает мама, пришедшая с работы.
В этой ежедневной процедуре обеспечения всех обедом у Вольфи и Рольфа была и
своя редкая радость. Дело в том, что иногда на третье можно было выбрать мороженое. В
cmp4=j6d
330/347
этом случае Вольфу разрешалось разделить его всего на две части – себе замороженное, а
Рольфу растаявшее. Мама и я оставались без третьего . Но радость ребят была превыше
всего, а нас дождаться мороженое все равно не могло. Надо сказать, что Вольф не
пропускал ни одного случая, дававшего возможность «оставить нас с мамой без третьего».
Кроме того, мои подраставшие братишки уже захотели иметь карманные деньги, о чем
мама еще не догадывалась. Зная нехватку денег в семье, да и не полагая, наверное, что
решение проблемы дома возможно, мои два братца в один прекрасный день перешли на
другую сторону улицы Горького (чтобы никто знакомый не увидел), встали у магазина и
начали попро шайничать: «Дядечка, дай 20 копеек». И им подавали! Очень ско ро набрав
необходимую мелочь, они тут же купили, кажется перочинный ножик и острое шило и были
счастливы. Не знаю, как долго они работали нищими, но все кончилось тем, что их все-таки
засек кто-то из люксовцев и доложил маме.
В течение недели мама их иначе как «Попрошайки» не называла. Под этим именем
приглашала за стол, посылала мыть руки, спрашивала, все уроки ли сделаны. В конце
концов, братишки взмолились и мама прекратила «издевательства».
В «Люксе» моих братцев называли «Макс и Мориц», в честь героев-проказников из
серии рисунков знаменитого Буша .
Живая картинка
Москва 22 октября 1945 го да. Мама папе. (Продолжение)
"Soeben ist der Wölfi zur Schule losgegondelt, die Mappe trägt er an der Seite, so wie die
anderen Jungs, und nicht auf dem Rücken. Den ganzen frühen Morgen war er auf dem Sowjetplaz
und ist Ski gelaufen. Mit roten Backen kam er dann nach Hause, aß schnell Mittag und nun geht er
lernen. Derweil er beim Essen saß, kam der Rolf aus der Schule. Wölfi mußte seinen Ski-Anzug
ausziehen, mit dem er gern in die Schule wollte, und Rolf hat ihn nun anf ezogen, die Sksitiefel an
die Füße, die Skier über den Schultern und weg ist er. Es hat hier schon einige Tage geschneit.
Mittags taut es zwar, aber es sind immerhin zwischen 0 und 5 Grad Kälte. Und da Du Deinen Jungs
die Lust zum Skilaufen beigebracht hast, gefällt ihnen der Winter fast besser als der Sommer. Wenn
sie so bleiben, wie sie jetzt sind, werden es jedenfalls richtige Wandervögel und Sportler, anders als
Trautchen."
«Только что Вольфи потопал в школу. Ранец он несет в руке, так, как это делают
другие мальчики, а не за спиной. Все утро он провел на Советской площади – катался на
лыжах. С красными щеками он вернулся домой, быстро пообедал и отправился в школу.
Пока он ел, вернулся из школы Рольф. Вольфи пришлось снять свой лыжный костюм, в
котором ему так хотелось пойти в школу, в него облачился Рольф, на ноги лыжные
ботинки, за плечо лыжи и марш на улицу. Здесь уже несколько раз шел снег. Днем он,
правда, тает, но все же на термометре 0 – 5 градусов холода. А так как ты привил своим
сыновьям любовь к лыжам, им зима нравится едва ли не больше, чем лето. Если они и
впредь останутся такими же, то будут настоящими вандерфоегелами, не то , что
Траутхен».
Братишкины отметки в школе
Москва. 1 декабря 1945 го да. Мама папе.
"Von uns ist nicht viel zu berichten, alles geht seinen alten Gang. Trautchen sitzt den ganzen
Tag in der Universität, morgens zu den Lektionen und ab nachmittags im Lesesaal, sie kommt nur
für einen Sprung zum mittagessen nach Hazse. Wölfi und Rolf haben die ersten Zeugnisse
bekommen. Wölfi lauter dreien und Rolf eine Fünf in Rechnen und die anderen Fächer eine vier.
Rolf kann zwar in allen Fächer eine Fünf bekommen, aber es geht ihm alles nicht schnell genug, er
hat kein Sitzefleisch, besonders nicht zum Schreiben. Und Aufpassen scheint er auch nicht immer.
cmp4=j6d
331/347
Deutsch verstehen beisde wieder etwas mehr. Rolf beginnt jetzt auch zu sprechen. Vor einigen
Tagen haben wir einige kurze Sätze in deutsch miteinander gewechselt. Ich war so überrascht, daß
ich sagte "Das geht ja schon sehr gut. wenn Du nach Berlin kommst, wundert sich der Papa aber
sehr". der Rolf antwortete darauf in Deutsch: "Papa dann sagt, Du nicht mein Junge". Daraus
kannst Du sehen, wie er Deutsch spricht, er übersetzt aus dem Russischen. Jedenfalls werden sie
sicher schnell Deutsch lernen.
Fritz, ich möchte bald bei Dir sein. Deine Lies."
«О нас не могу сообщить ничего нового. Все идет своим чередом. Траутхен целыми
днями проводит в университете, утром на лекции, а вечером в библиотеку. Она только на
секундочку забегает домой пообедать. Вольфи и Рольф получили свои первые оценки за
четверть. У Вольфи сплошные «тройки», а у Рольфа «пять» по математике, по
остальным предметам «четыре». Рольф мог бы по всем предметам иметь одни «пятерки»,
но ему надо, чтобы все шло очень быстро, у него нет терпеливой задницы для долгого
сидения на месте, особенно, когда надо писать.
По-немецки оба теперь понимают по-больше. Рольф теперь даже начинает говорить.
Несколько дней тому назад мы обменялись с ним несколькими короткими фразами на
немецком. Я была настолько удивлена, что сказала «Да это идет уже здорово. Когда мы
приедем к папе в Берлин, папа тоже очень удивится». На это Рольф отвечает по-немецки:
«Папа тогда говоришь, ты не мой мальчик». Из этого ты можешь увидеть, как он говорит
по-немецки, он переводит с русского. Во всяком случае, они быстро усвоят немецкий...
Фриц, я хочу к тебе. Твоя Лиз».
Мама тоскует
Москва. 2 декабря 1945 го да Мама папе.
"Lieber Fritz.
Das Sonntagswerk ist vollbracht. Früh kam ich von der Arbeit nach Haus, die Jungs waren
spazieren, und als sie kamen, mußte jeder Schuh und Strümpfe wechseln, so haben sie im Schnee
getollt. Dann gab́s Mittagessen, und die Jungs türmten auf den Korridor. Trautchen war auch
nicht zu Hause, so war ich ganz allein. Und dabei war mir eigentlich recht sonntäglich zu Mut. Ich
machte einen Kaffee, und wartete. Und dann kamen sie, einer nach dem anderen. Aber bald waren
sie wieder alle ausgeflogen. Dann wurde zum Abend gegessen, die Jungs wurden gebadet, jetzt
schlafen sie, und Trautchen ist wieder im Lesesaal.
So sitze ich nun wieder allein. und es ist ein so stiller Sonntagsabend, und es wäre so schön,
wenn Du hier neben mir saßest. Manchmal komme ich mir vor wie ein halber Mensch. Nicht, wenn
ich arbeite und zu tun habe. Aber wenn ich abends so allein im Zimmer sitze und so ein wenig
ausruhen will, dann fehlt mir etwas. Du. Vielleicht willst Du es nicht wahr haben, aber jetzt, da Du
nicht hier bist, fühle ich um so mehr, wie zueinander wir gehören. Und ich möchte recht bald Dir
die Hände drücken und Dich küssen. Deine Lies."
«Дорогой Фриц.
Воскресная служба завершена. Утром я пришла домой с работы. Мальчишки гуляли, а
когда они заявились, пришлось менять им носки и обувь, так много снега они ухитрились
зачерпнуть. Потом пообедали, и мальчики умчались в коридор. Траутхен тоже не было
дома, и так я оказалась совсем одна. А между тем у меня было такое настоящее
воскресное настроение! Я сварила кофе и стала ждать. И тогда они начали появляться,
один за другим. Но вскоре снова вылетели из гнезда. Потом наступил ужин, мальчиков я
искупала, теперь они спят, а Траутхен снова в библиотеке.
Так я снова одна. А воскресный вечер такой тихий, и было бы так хорошо, если бы ты
сидел рядом со мной. Иногда я ощущаю себя как полчеловека. Не тогда, когда я работаю и
когда есть дела. Но когда я вечером одна и мне хочется немного отдохнуть, мне кое чего не
достает. Тебя. Может быть ты и не поверишь, но теперь, когда тебя здесь нет, я
cmp4=j6d
332/347
особенно чувствую, как мы даны друг другу. И я хочу как можно скорее сжать твои руки и
целовать тебя. Твоя Лиз».
Новый год
Москва. 29 декабря 1945 го да. Мама папе.
"Lieber Papa.
Ganz verfroren sind Wölfi und ich jetzt nach Hause gekommen - es sind 22 grad -, aber dafür
haben wir eine Jolka. Die Jungs wollten eine ganz große, nachdem wir gestern aber schon versucht
haben, eine zu bekommen und mit leeren Händen nach Hause kamen, sollte ich eine ganz kleine
kaufen - die gab́s nämlich. Na, und heute haben wir nun eine 3 1/2 Meter große angebracht. So
schön wie die , die Du immer gekauft hast, ist sie nicht, aber den Jungens gefällt sie,Ttrautchen
auch...
Geschenke habe ich für jeden. Aber für Dich lege ich Dir zwei Taschentücher bei. Und wenn
ich Dich jetzt frage, wie Du Weihnachten verlebt hast, bekomme ich die Antwort - wenńs gut geht -,
wahrscheinlich erst zu Ostern. Aber dann hoffe ich, daß wir doch schon wieder alle zusammen sind,
und dann wird nachgeholt, dann können wir jeden Tag wider erzählen, wichtiges und unwichtiges.
In das neue Jahr bist Du nun auch schon geschliddert, ob allein oder in Gesellschaft, ob mit Wein
oder ohne, ob lustig oder traurig, das können wir uns ausmalen, wie wir wollen. Ich jedenfalls
brauche am Sylvesterabend nicht zu arbeiten, bin zu Hause und auch Trautchen wird zu Hause sein.
Bei uns wird es so ein ruhiges Neues Jahr werden, wie Du gewöhnt bist.
Auch Heiligabend war ich in der Arbeit und habe mir unter anderem die verschiedenen
Glocken aus Westdeutschland und verschiedene Predigten von Pfarrern angehört sowie Lieder aus
Berlin. Ich versuchte mir vorzustellen, was Du wohl machst, fand aber keinen ruhigen Punkt, mich
zu konzentrieren, weil ich ja so lange nichts mehr von Dir gehört habe und nicht weiß, wie jetzt
Dein Leben verläuft.
Viele liebe Küsse. Deine Lies."
«Промерзшими насквозь мы только что вернулись домой –22 градуса мороза. Но зато
у нас есть елка. Мальчишки хотели совсем большую, но после того, как мы вчера напрасно
попытались такую добыть и пришли домой с пустыми рукам, они сказали, чтобы я купила
маленькую. Такие в продаже были. Ну, а сегодня мы приволокли трех с половиной
метровую. Она не столь хороша как те, что всегда покупал ты, но мальчикам она
нравится, и Траутхен тоже.
Подарки у меня есть для каждого. И для тебя я положу подарок под елку – два
носовых платка.
А если я теперь спрошу тебя, как ты провел рождество, то ответ – в лучшем случае
–
прибудет к пасхе. Но к тому времени, я надеюсь, мы все уже будем вместе, и тогда мы
нагоним упущенное. И можно будет ежедневно рассказывать важное и неважное. В новый
год ты теперь тоже уже въехал, один ли или в компании, с вином или без, веселый или
печальный, все это мы можем себе как угодно нафантазировать. У меня, во всяком случае
в новогоднюю ночь выходной, я буду дома, и Траутхен тоже. У нас будет такой спокойный
новый год, к которому ты привык.
А в рождество я работала и среди прочего послушала колокольный звон из Западной
Германии и проповеди священников, а также пение из Берлина. Я пыталась представить
себе, что ты делаешь, но не было покоя на душе и чего-то такого, на чем я могла бы
сосредоточиться, так как от тебя так давно нет никаких известий и я не знаю как ты
сейчас живешь.
Много милых поцелуев. Твоя Лиз».
Мама начала мучиться из-за нерегурярности о бмена письмами через оказию. Уже
военнопленные получили право писать каким-то образом своим родным, действует полевая
cmp4=j6d
333/347
почта, но ни один из этих каналов не доступен семьям немецких политэмигрантов. И у мамы
вырывается упрек, неужели уехавшие в Германию товарищи ничего не могут предпринять?
Не могут организовать нормальную связь со своими отцами и мужьями для оставшихся в
Москве члено в семьи?
А может быть папа не пишет по каким-то другим причинам?
Тревога так глубока, что мама не успокаивается даже тогда, когда, наконец, держит в
руке папины послания о т 11 но ября и 19 января.
Маме тревожно
Москва. 22 января 1946 го да. Мама папе.
"Solange haben wir auf Briefe von Dir gewartet, und doch bin ich nun nicht froh. Irgendwie
klingt aus den Briefen eine so trübe Stimmung, macht́s Dein Gehetztsein, was aus den Briefen
klingt, oder machen es die verschiedenen Mitteilungen über den Tod manch lieber Menschen oder
das Verhalten meiner Geschwister, ich weiß nicht. Jedenfalls bin ich durch Deine Briefe in eine
eigenartig nervöse Stimmung gekommen. Ich warte auf den Brief, der unterwegs ist oder möchte
bald bei Dir sein."
«Как долго мы ждали от тебя этих писем, и все-таки я не испытываю радости.
Почему-то от писем веет каким-то смутным настроением, то ли из-за твоей загнанности
работой, которая сказывается на тональности письма, то ли из-за известий о смерти
многих наших милых товарищей, или из -за моих сестер, я не знаю причины. Во всяком
случае, я от твоих писем впала в нервозное настроение. И жду письма, которое уже в пути
или хочу к тебе».
Маме надо знать и перспективы своей работы в Германии. Она член парии, ей не
терпится само й принять активное участие в партийной работе, ей все интересно, что
делается в ячейках, она следит за информацией в немецких газетах. Просит папу ее
информировать.
Вместе с тем, мама не хочет больше заниматься тем, чем наполнена ее трудовая жизнь
здесь, в Москве.
Москва. 22 января 1946 го да. Мама папе. (Продолжение).
"Wie wird es dann dort mit den Jungens werden? Hast Du schon irgendwelche Vorstellungen,
wer bei den Jungs bleiben könnte? Ist es leicht, eine fremde Kraft zu bekommen? Können wir sie
ernähren und bezahlen? Das sind ja Probleme, die sofort auf tauchen, wenn wir da sind. Alleine
können die Jungs auf keinen Fall bleiben. Denn ich bin mir klar, daß ich solche Diensteinteilung
wie jetzt, dort nicht haben werde. Und ich will es auch nicht mehr. Ich will doch mal wieder ein
etwas geregelteres Schlafen haben. Ich sehe, wie Du jetzt lächelst, als ob ich dort weniger Arbeit
hätte! Nein, Fritz, dessen bin ich mir ganz klar, daß ich dort viel mehr Arbeit haben werde als jetzt
hier, daß ich früh weggehen werde und spät abends erst heimkommen werde. Aber ich möchte doch
mal wieder jede Nacht schlafen, als eine um die andere Nacht durcharbeiten. Und augenblicklich
ist die Arbeit hier so, daß ich nachts auch nicht für eine Stunde zum Schlafen komme. Und wenn ich
mich dann zu Hause hinlege, dann gibt́s erst mal manchen Krach, bevor ich einschlafe, weil die
Jungs, besonders der Rolf, eben Jungs sind und doch nicht stille sitzen und nicht schweigsam sein
können, und außerdem ist mir noch in Erinnerung, wie ich selbst Kind war, und wie es auf mich
wirkte, wenn meine Mutter sich am Tage etwas schlafen legte.
Also zu Deinen vielen Sorgen nimm auch diese noch auf Dich und denke jetzt schon nach,
wen wir zu den Jungs nehmen können. Ich möchte, soweit wie möglich von jeder Hausarbeit befreit
sein, denn ich stelle mir vor, daß es drüben viel, viel Arbeit gibt."
«Что будет в Берлине с мальчиками? У тебя есть какое-то представление о том, кто
бы мог оставаться с ними? Легко ли кого-нибудь из чужих нанять? Можем ли мы няню
cmp4=j6d
334/347
прокормить и оплатить? Это ведь проблемы, которые возникают сразу, как только мы
прибудем. Одних оставлять ребят ни коем случае нельзя. И мне ясно, что таких условий
работы, какие есть у меня здесь, там у меня не будет. А я таких и не хочу больше. Я хочу
снова иметь более урегулированный сон. Я вижу, как ты, Фриц, сейчас улыбаешься, как
будто у меня там будет меньше работы! Нет, Фриц, в этом я не сомневаюсь, что там у
меня будет гораздо больше работы, чем здесь, знаю – я буду уходить рано утром и
возвращаться домой поздно вечером. Но я хочу снова спать каждую ночь, вместо того,
чтобы работать две ночи подряд. А в настоящий момент работа здесь такова, что я не
могу ночью прилечь ни на час. И когда я потом ложусь днем дома, то сперва всегда
начинается скандал, прежде чем я могу уснуть, потому что мальчишки, особенно Рольф,
всего лишь мальчишки, и не могут тихо сидеть на месте и не разговаривать. А, кроме
того, я сама хорошо помню, как на меня действовало, когда я еще была ребенком
«странная» попытка моей мамы прилечь днем.
Поэтому ко всем своим забота, взвали на себя и эту – подумай, кого мы можем взять
в дом для мальчишек. Я хочу по мере возможности быть свободной от любой домашней
обязанности, ибо хорошо представляю себе как много работы там, в Германии».
Я не уверена, что я тогда до конца понимала, какую нагрузку несла мама все годы
войны, работая в бешенном ночном режиме и не имея, после приезда братишек,
возможность регулярно высыпаться днем. Мама никогда не жаловалась. Не было у нее
такой привычки. И я вообще не помню маму, днем лежащей в кровати, под одеялом,
раздевшуюся, в ночной рубашке. Урывками она спала, одетая, когда никого из нас не было
дома.
И еще меня полностью освободила от домашних обязанностей из глубокого уважения
к моей умтвенной деятельности.
Бедная моя мама.
Братья – разбойники
Москва. 22 января 1946 го да. Мама папе. (Продолжение)
"Die Jungs sind inzwischen größer und selbstänfdiger geworden. Wölfi ist wirklich
verstänsdiger und reifer, das hat auch Erich einmal festgestellt. Er ist immer noch der ruhigere, mit
ihm allein würdest du bei keinem Bekannten und Verwandten Anstoß erregen. Er ist das Zeichen
einer "guten Erziehung". Und bei dem "anderen", unserem Rolf, würde ein jeder sagen, "ganz ohne
Erziehung". So ist es nach wie vor. Rolf gehorcht oft erst, wenn ich ihn ausschimpfte oder auch
einen Klapps versetzte, und dann findet er alle möglichen Ausreden und Gründe, um zu beweisen,
daß er doch nichts getan hat, resp. sofort gehorcht hat. Wölfi ist in solchen Fällen ganz ruhig, und
Rolf weint und jammert: "Immer ich, immer ich, immer Rolf". Aber schon im nächsten Augenblick
wischt er mit dem Papier, womit er sich den Popka (Popo) saubergemacht hat, über Wölfis Jacke,
der gerade auch beim Ausziehen ist. Ich weiß wirklich manchmal nicht beim Rolf, welche Methoden
ich anwenden kann, er muß durchaus das Schlechte machen.
Die Schule "geschwänzt" hat er auch schon einmal, zwar nur halb. Die Lehrerin war krank
und die Jungs sollten zu einer anderen Lehrerin in die Klasse gehen. Mit seinem Nachbarn ist der
Rolf nicht in die andere Klasse gegangen, sondern nach Hause gekommen. Erzählt hat eŕs mir am
nächsten Abend. Gewissensbisse also hatte er doch. Du könntest jetzt fast den Eindruck gewinnen,
daß Rolf schlimmer geworden ist, als er früher war. Das ist nicht der Fall. Es vergehen jetzt Tage,
vielleicht Wochen, ohne daß man, mit Ausnahme seiner rauhen lauten Stimme, etwas an ihm
auszusetzen hat - außer den gewöhnlichen Jungsallüren. Es gibt auch längst nicht mehr jeden Tag
Tränen.
Aber dann plözlich überkommt ihn wieder ein Rappel, und es ist gerade ein Tag, an dem ich
nervöser als üblich bin, dann gehe ich trotz aller guten Vorsätze durch. Also der Rolf wird noch
cmp4=j6d
335/347
manchen Ärger machen.
Dafür ärgert der Wölfi jetzt die Trautchen. Wölfi hat nämlich das gerade endgegengesetzte
Gemüt von Rolf. Er ist immer zu Albernheiten aufgelegt. Wie ein blöder Hammel hopst er
manchmal im Zimmer herum. Und wenn Trautchen dabei ist, kann sie direkt wütend werden, so
ungefähr wie seinerzeit im Kinderteather, als der Klownein Ball auf einen Stuhl legen wollte und
derselbe immer runterviel. Rolf macht manchmal mit, aber in den seltesten Fällen, meist äfft er ihn
übertrieben nach oder geht mit allem Ungestüm auf ihn los. Oft wird er auch durch Wölfi wie
Trautchen nervös. Er lacht und albert weiter, bis ich schliesslich sage, nun ist aber genug. Dann
guckt er mich wien dummer Augustin an, sagt "ja" und hört auf. Er gehorcht aufs Wort. Auch, wenn
er Abends im Bette liegt und schlafen soll. Am liebsten quatschen sie da noch stundenlang. Und
wenn ich dann sage, jetzt ists genug, dann antwortet Wölfi nicht mehr, Rolf aber will noch mehr
fragen und sagen.
Verlassen so wie seinerzeit auf Trautchen, kann man sich aber auf keinen von ihnen.Trotz
mancher Verweise geht der Rolf noch manchmal minutenlag aus dem Zimmer, ohne abzuschliessen.
Und letztens wahren Sie einen Abend allein zu Hause. Ich arbeitete und Trautchen sass im Lesesaa.
Ich rief um 1/2 9 Uhr Abens an, ja, antwortete Wölfi, sie wollen noch etwas spiele, in 15 Minuten
gehen sie schlafen. Schlafen gegangen sind sie um 10 Uhr. Das haben sie mir am nächsten Tag
"freudestrahlend" erzählt. Gewissensbisse hatten sie nicht im Geringsten. In diesem Fall war aber
der Wölfi der Schuldige. Rolf wollte schon schlafen gehen, er ist ja immer früher müde.
Morgens aber, wenn ich zur Arbeit eile, und noch vorher aufräumen will, dann hilft ohne jede
Aufforderung Wölfi, und oft sagt er, geh schon Mama, ich mache alles sauber. Und ein andermal
wieder kommt Trautchen nach Hause, und die Bude steht Kopf. Da haben sie Theater gespielt - ihre
Lieblingsbeschäftigung - und alles liegt durcheinander. Sie selbst treiben sich irgendwo auf dem
Korridor herum, und Trautchen mußte sie erst suchen, um ins Zimmer zu kommen.
So, nun habe ich Dir wider etwas über die Jungs erzählt, da gäbe es noch so viel zu berichten.
Du sollst doch eine kleine Vorstellung von ihnen haben und nachher nicht ganz aus den Wolkon
fallen über Deine Raudis."
«Мальчики за это время выросли и стали более самостоятельными. Вольфи
действительно более понятливый и более зрелый. Это однажды заметил даже Эрих. Он
все еще более спокойный, он, когда один, не вызовет шока ни у родственников, ни у
знакомых. Он эталон «хорошего воспитания». А о «другом», о нашем Рольфе, всякий
скажет, что он «абсолютно не воспитан». Так оно есть, как и было. Рольф слушается
часто только тогда, когда я начинаю его ругать или шлепаю, но и тогда он находит массу
причин и оправданий, чтобы доказать, что он ничего плохого не сделал, или что на самом
деле сразу послушался. Вольфи в таких случаях всегда совершенно спокоен, а Рольф рыдает
и канючит «Всегда я, всегда я, всегда Рольф». Но уже в следующую секунду он мажет
раздеваемую Вольфом рубашку, бумажкой, которой только что вытирал свою попку. Я,
право, порой не знаю, какой метод применять к Рольфу, он упрямо должен творить именно
плохое.
Школу он однажды тоже уже «пропустил», хотя и только половину уроков. Его
учительница заболела и мальчиков направили к другой. Со своим соседом по парте Рольф не
пошел в другой класс, а отправился домой. Рассказал он мне об этом вечером следующего
дня. Так что совесть его все же мучила. Тебе теперь может показаться, что Рольф стал
хуже, чем был. Но это не так. Сейчас проходят дни, даже недели без того, чтобы можно
было бы к чему-нибудь придраться, кроме его громкого голоса, не считая, конечно, обычных
мальчишечьих штучек. И слезы тоже текут уже не каждый день. Но потом вдруг снова на
него что-то находит. И это как раз в день, когда я более нервна, чем обычно, и тогда я,
несмотря на все добрые намерения, срываюсь. Итак, Рольф еще будет не раз выводить нас
из себя.
Зато Вольфи сейчас выводит из себя Траутхен. У Вольфа совсем другая натура, чем у
Рольфа. Он все время готов к всевозможным глупостям. Как дурной баран он иногда
cmp4=j6d
336/347
скачет по комнате. И, если при этом присутствует Траутхен, она готова прямо таки
лопнуть от злости, как когда-то из-за глупого клоуна, не сумевшего положить два мяча на
два стула. Рольф иногда участвует в представлении, но очень редко, обычно просто
передразнивает Вольфа или налетает на него. Часто Рольф из-за Вольфа нервничает как и
Траутхен. А нашему Вольфу ничто не мешает. Он смеется и кривляется дальше. Пока я,
наконец, не скажу, что довольно. Тогда он глядит на меня как глупый Августин, говорит
«да» и перестает паясничать. Он слушается сразу. И даже вечером, когда лежит в
кровати и должен спать, оба с гораздо большим удовольствием продолжали бы в кроватях
трепаться до бесконечности. И когда я, наконец, говорю, что теперь «спать», Вольфи не
произносит больше ни слова, а Рольф задает и задает вопросы, один за другим и говорит,
говорит, не смолкая.
Но положиться, как в свое время на Траутхен, невозможно ни на того, ни на другого.
Так Рольф, например, несмотря на постоянные напоминания, часто уходит из комнаты в
коридор, не заперев дверь на ключ. А недавно они были вечером одни дома. Я работала,
Траутхен сидела в библиотеке. Я позвонила в половине девятого вечера, Вольфи сказал, что
они еще немного поиграют, и через 15 минут пойдут спать. А отправились они спать в 10
часов. Это они мне на следующий день «радостно» сообщили. Совесть их не мучила
нисколечко. В этом случае виновным был Вольфи. Рольф хотел лечь спать, он ведь всегда
устает первым. А по утрам, когда я спешу на работу, и перед этим еще хочу немного
прибраться, Воельфи помогает без напоминаний, и часто предлагает мне уже идти, он,
мол, сам все приведет в порядок. А в другой раз Траутхен приходит домой, а в комнате
кавардак. Это мальчики играли в театр – самое любимое занятие – и все раскидано в
разные стороны. Сами они где-то носятся по коридору, и Траутхен пришлось их искать,
чтобы вообще попасть в комнату.
Вот так я тебе опять кое-что рассказала о мальчишках, много чего можно было бы
добавит еще. Пусть у тебя будет о них какое-то представление, чтобы потом ты не был
ошарашен поведением своих разбойничков».
Мама жаждала образцового выполнения всех ее указаний, в том числе и по режиму
дня. А мальчишки ускользали от ее бдительного ока, как и когда только могли, и мама
вынесла им «приговор» – на них нельзя положиться. Мама нервничала, ее педагогическое
мастерство давала сбой, и она не могла понять причину. Траутхен в том же возрасте была
другой, а ведь тоже ее дитя. В чем дело?
А я, читая мамины письма о братишках и сравнивая их с моими из интерната о них же,
да и роясь в своей памяти, вижу, что в «Лесном» не было таких проблем. Рольф называл
Вольфа братиком и никогда не мазал бумажкой со своими какашками Воельфину рубашку.
Да и девочкам, летом работавшим в Рольфиной группе, мой братишка нравился больше всех
детей. Рольф был шалун, но очень добрый и внимательный. Даже к крысам.
Что же случилось?
Вот один из вариантов, который мне пришел в голову.
Рольфу и Вольфу было три и четыре годика, когда война разлучила их с мамой и
папой. А в этом возрасте дети еще живут в едином с матерью биополе. Они без слов
чувствуют любовь и защиту, а мамы их понимают тоже без всякого выяснения отношений.
И из этого психологического тепла мои братишки оказались насильственно вырванными на
два с лишним года. За столь долгое время они смирились с потерей, привыкли к новому
образу жизни среди детей, под надзором воспитательницы. По существу они стали
детдомовскими ребятами. Единственным родным человеком, который приходил за ними по
воскресеньям и угощал конфетками, была я, их сестра. А так как такие свидания были
регулярными, то естественно монтировались во все тот же новый, детдомовский образ
жизни. И хотя я и воспитатели все время говорили детям об их мамах и папах, братишки их
просто забыли, неслучайно даже не узнав на фото карто чках. И неслучайно, Вольфи
cmp4=j6d
337/347
однажды попросил у меня разрешения называть меня мамой. Естественная, природная связь
матери и дитя прервалась в детской памяти, уйдя в мир фантазии о добрых «маме и папе,
посылающих посылки». Реальные люди в мечтах уже не существовали, зато их облик
представал сказочно прекрасным.
И вот Вольф и Рольф возвращаются домой. Добрая фея-мама на вокзале не дождалась
прибытия поезда, а волшебник-папа и вовсе был на работе. А высвободила Рольфа из
коробочного заточения все та же сестра, знакомая и привычная.
А дома, та, что называла себя мамой, не разрешила полакомиться хворостом, хотя
вырвало только Вольфа, а не жаждавшего сладкого, бедного Рольфа. И говорят дома все на
каком-то никому непонятном языке, только Травка и переводит, когда дело касается
братишек. А в остальное время ничего не понять, одна сплошная тарабарщина.
А детдомовским братишкам всего еще только по пять и шесть лет, возраст первого
самостоятельного выхода в мир из-под защиты материнской любви. Но они давно уже,
совсем не по возрасту, выбрались на свободу, и возвращаться под крыло не собираются, да и
не могут. Это мамина задача окутать их любовью и заботой, но так, чтобы не мешать им
самостоятельно дышать, чему о ни слишком рано , но уже научились.
А тепло, привычное еще со времен «Лесного», они подсознательно по-прежнему
искали и находили у сестры, когда по утрам, чуть свет перебирались в мою кровать, мешая
мне досмотреть последний сон, и «сражаясь» друг с другом за любимое место под моим
боком около стенки. Кто раньше проснется, тому оно и доставалось. Но у братишек были на
этот счет и свои какие-то правила, за соблюдение которых и шла между обоими война. И
именно поэтому, почти на подсознательном уровне, Рольф, дожив до «преклонных годов»,
сохранил уверенность, что я была для него «мамой». И не случайно, он, пятилетний, уже
самостоятельно гулявший в люксовском дворе вместе с ватагой таких же ребят, время от
времени убегал, прячась в угол двора и быстренько сосал там большой свой пальчик. Для
утешения от не преодоленного чувства одиночества и недогретости, тянущегося из военного
детства.
А для мамы Рольф и Вольф все годы разлуки так и оставались ее дорогими любимыми
детьми, которых в интернате, оказывается, воспитали не так как надо. И мама взялась
исправлять «чужие ошибки». И, конечно, ее ждало большое разочарование.
Бедная моя мама...Бедные мои братишки...
Война не отпускала...
Встреча нового года
Москва. 22 января 1946 год. Мама папе. (Продолжение)
"Die Jolkafeier verlief wie üblich, im mehr oder weniger trautem Familienkreis. Von der
großen Tanne, die wir hatten, schrieb ich schon. Geschenke gab́s für jeden, ich habe auch von
Trautchen etwas bekommen, und Du hast auch etwas geschenkt. Deine Tiere habe ich nämlich für
die Jolka extra aufgehoben. Um 9 Uhr abends zündete ich die Kerzen an, nachdem die Jungs auf
die Korridor geschickt wurden. Dort machten sie einen Heidenlärm, weiĺs ihrer Meinung nach zu
lange dauerte. Sie hatten aber dadurch die richtige Stimmung, so wie wir als Kinder vor
verschlossenen Türen standen. Dann warfen sie sich auf die Geschenke - sie waren bescheiden,
haben aber große Freude gemacht - und dann wurde gleich von allen Süßigkeiten und den Äpfeln
probiert. Erich war auch gerade gekommen und war somit bei der "Bescherung" anwesend. Dann
setzten wir uns alle an den Kaffeetisch und schmausten selbstgebacken Kuchen und Kringel (in Öl
gebacken). Gegen 19 Uhr machten wir einen Spaziergang, Trautchen, die Jungs und ich, zum
ManegeßPlatz. Dort war eine große Jolka aufgestellt mit vielen Verkaufsbuden. Für die Jungs war
es ganz neu, kommen sie doch sehr sehr selten auf die Straße, wenn es dunkel ist. Es war ein
schöner frostiger Abend. Um 1/2 12 Uhr waren wir wieder zu Hause, und von Trautchen kam der
Votschlag, man könnte doch ruhig schlafen gehen, Also rüsteten wir zum Schlafengehen - und so
trafen wir denn das Neue Jahr. Du siehst, prosaisch wie immer."
cmp4=j6d
338/347
«Новый год отмечали как обычно в более или менее тесном семейном кругу. О большой
елке, которая у нас была, я уже писала. Подарки были для каждого. И я тоже получила
подарок, от Траутхен, и ты тоже кое-что подарил. Твои игрушки я сохранила и положила
под елку. В 9 вечера я зажгла свечи. Предварительно отправив ребят в коридор. Там они
устроили вселенский шум, так как по их мнению я слишком долго возилась. Но таким
образом у них было нужное настроение, такое же как у нас в детстве, когда мы стояли
перед закрытыми дверьми. Потом они накинулись на подарки, которые были скромными, а
потом были опробованы все сладости и яблоки. Эрих как раз тоже зашел и присутствовал
при «одаривании». Затем мы все уселись за столом и насладились домашним пирогом и
хворостом. Около 10 часов мы совершили прогулку – Траутхен, мальчишки и я, мы
оправились на Манежную площадь. Там возвышалась огромная елка и было много ларьков с
всяческим товаром. Для мальчиков все было внове, ведь они редко попадают на улицу когда
совсем темно. Был хороший морозный вечер. В половине двенадцатого мы уже были снова
дома, и Траутхен предложила, что вообще-то можно бы уже лечь спать. Мы постелили
постели и так вступили в новый год. Ты видишь, прозаично, как всегда».
Маме грустно, насто лько , что даже новый го д был встречен «про заично ». Не согревало
ее наше присутствие, да и мы, вряд ли, были нацелены на нее, на ее настроение, на то, чтобы
доставить ей радость. И без папы ей было одиноко, даже в нашем «узком семейном кругу».
А я этот новый год вообще не помню. И почему я встречала его не с Ильей?
Представления не имею.
И еще. В моей памяти мама в тот год, что папа был уже в Германии, осталась как
необычно веселая и раскованная, такой, какой я раньше видела ее очень редко. По чему так?
Вольфу и Рольфу нужна твердая папина рука
Москва. 12 марта 1946 го да. Мама папе. (Продолжение)
"Die Jungs brauchen übrigens die väterlische Zucht. Vielleicht mußt Du das auch anführen.
Rolfs Lehrerin kam ausgerechnet am Frauentag zu mir nach Hause, sich beschweren. Seit zirka
sechs Wochen hat die Klasse von Rolf nämlich eine neue Lehrerin. Die alte Lehrerin hat Rolf sehr
geliebt und ich selbst hatte mir ihr übrigens ein sehr gutes Verhältnis, wir haben beide unseren
Raudi erzogen. Rolf protestierte gegen den Wechsel auf seine Art. Er verfiel wieder in seinen alten
Fehler, nicht stillesitzen zu können. Während Diktat geschrieben wird, achtet er nicht auf genaue
Aussprache und dergl. sondern schreibt so schnell er nur kann mit Fehlern, Ausstreichen, Klecksen
und allem, was Du willst, nur nicht mit Aufmerksamkeit. Und wenn er dann fertig ist, geht er in der
Klasse spazieren. Müßte er jetzt nicht zur Schule gehen, würde ich ihn ein zweites Mal nach Haus
geschickt bekommen. In der Rechenstunde ist er auch höchst unaufmerksam, so dass die Lehrerin
den Eindruck hat, er kann nicht rechnen. Und dabei multipliziert und dividiert er mit dem Wolf
zusammen und rechnet wie Wölfi bis 1000. Aber wenn Aufgaben erteihlt werden, paßt er nicht auf,
wie sie gelöst werden sollen. Wie er es erklären muß, er weiß das Resultat, weiß aber nicht, wie er
es gerechnet hat (Scheinbar übrigens eine Erbschaft von mir. Das habe ich der Lehrerin aber nicht
gesagt.) . Dazu kommt er auf allerlei dumme Jungsallüren. So klein wie er ist, fährt er frühmorgens
-
er geht doch allein zur Schule - mit dem Autobus oder Trolleybus eine Haltestelle. Das hat er mir
selbst erzählt. Angeblich tut er es jetzt nicht mehr, dafür aber tuts der Wölfi jetzt. Und zum
Unterschied vom Rolf leugnet der Wölfi, und zwar sehr lange und hartnäckig, und es dauert bei ihm
sehr lange, ehe er eingesteht, daß er gelogen hat. Das ist der schlimmste Fehler des Wölfi. Trauen
kannst Du ihm überhaupt nicht, selbst in Geldfragen ist er ein lockerer Vogel. Verlangt fürs
Frühstück in der Schule 20 Rubel, und als ich von der Lehrerin einen Zettel verlange, wieviel er
bezahlen muß, sinds nur 15.00 . Dann kommt er gestern plötzlich mit neuen Galoschen auf seinen
Walenki an Stelle seiner alten. Er schien das aber gar nicht irrtümlich gemacht zu haben. Denn auf
meine verwunderte Frage war er gar nicht verwundert, sondern erklärte, die standen da. Auf
cmp4=j6d
339/347
meinen scharfen Protest kam er natürlich heute mit seinen alten wieder.
So, und nun noch etwas vom Rolf. Kommt er einmal zu mir und verlangt fünf Kopeken. Ich
frage, wofür? Und er erklärt mir ganz offenherzig, die will er auf die Straßenbahnschienen legen
und will nachher nachsehen, wie sie breitgedrückt sind. Natürlich hat er keine bekommen, statt
dessen habe ich ihm einen langen Vortrag gehalten. Gewirkt hat der aber nichs. Erstmals erklärte
er mir, das sind doch nur fünf Kopeken und nicht fünf Rubel. Und zweitens brachte er vor ein paar
Tagen breitgedrücket fünf Kopeken an. Und auf meine Frage gab er zu, sie auf die
Straßenbahnschienen gelegt zu haben. Jedenfalls kannst Du manchmal wirklich die Geduld
verlieren über diese Jungs. Und in diesem Fall ist es nicht wahr, daß zwei sich leichter erziehen
lassen als einer, denn viel Streit gibt́s bei uns, weil jeder sich vor dem anderen ins günstigere Licht
setzen will, resp. nicht hinter dem anderen zurückstehen will. Es ist zwischen beiden ein mehr oder
weniger bewußter Konkurrenzkampf. Jeder passt auf den anderen auf, daß der auch nicht zu viel
bekommt, oder ein liebes Wort mehr. Und dabei achte ich so darauf, ganz gerecht zu sein und ich
wüßte da auch wirklich nicht, wen ich vor dem anderen vorziehen sollte. Habe ich sie doch bede i
gleich lieb, machen sie mir doch beide gleich viel Sorgen und gleich viel Freude, jeder auf seine
Art. Wenn sie nur bald so vernünftig wären und das einsehen wollten, damit der Streit zwischen
ihnen aus diesem Grunde aufhört und keiner sich zurückgesetzt fühlt. Nerven jedenfalls kosten mir
die Jungs zur Genüge, ein Glück nur, daß ich dafür um so weniger Nerven auf der Arbeit brauche.
Das ist immer der Ausgleich.
So, jetzt habe ich Dir einen Brief geschrieben, der Dich nur traurig stimmt. Hole uns nur
schnell nach Berlin, dann machen wir Dich allesamt lustig. Das können wir, ich und die Jungs.
Einen lieben Kuß. Deine Lies."
«Мальчишкам, между прочим, нужна отцовская твердая рука. Может быть тебе
надо привести и этот аргумент. Рольфина учительница пришла ко мне как назло именно в
Международный женский день, чтобы пожаловаться на Рольфа. Примерно уже десять
недель как его класс ведет другая учительница. Прежняя Рольфа очень любила, и у меня
самой были с ней очень хорошие отношения. Мы вместе воспитывали нашего разбойничка.
Рольф выразил свой протест против изменений по-своему. Он снова впал в свою старую
ошибку – в неспособность спокойно сидеть на одном месте. Во время диктанта он не
следит за произношением, а пишет как можно быстрее, с ошибками и вычеркиванием,
кляксами т.п ., короче со всем что угодно, только не со вниманием. И когда он оказывается
готовым, он отправляется гулять по классу. Если бы сейчас он не должен бы ходить в
школу, мне бы его опять вернули, как год тому назад. На уроке математики Рольф тоже
крайне невнимателен и у учительницы сложилось впечатление, что он вообще не умеет
считать. А между тем он складывает и вычитает вместе с Вольфом до 1000. Но когда
называются условия задачки, он не запоминает ход ее решения, но называет результат, не
умея объяснить, как он к нему пришел. (Возможно, наследство от меня. Но этого я
учительнице не сказала). При этом он совершает множество мальчишеских глупостей.
Несмотря на малый возраст, он ухитряется ехать в школу одну или две остановки на
автобусе или троллейбусе, хотя должен идти пешком. В школу он ведь ходит сам. О своих
поездках он мне признался сам. Предположительно он перестал это делать, но зато
теперь это делает Вольф. И в отличие от Рольфа, Вольфи упорно все отрицает, и
проходит очень много времени, прежде чем он признается, что наврал. Это самая большая
ошибка у Вольфи. Доверять ему вообще невозможно, в том числе и в денежных делах, где
он весьма легкомыслен. Требует для школы 20 рублей, а когда я прошу принести записку от
учительницы, оказывается, что нужно только 15. А вчера он приходит из школы вдруг в
новых галошах на валенках, вместо своих старых. Но, кажется, он сделал это вовсе не по
ошибке. Ибо в ответ на мой вопрос и мое удивление, он совсем не удивился и сказал, то они
там стояли. В результате моего резкого протеста он сегодня пришел, конечно, в своих
старых.
Так, а теперь несколько слов о Рольфе. Приходит он однажды ко мне и просит пять
cmp4=j6d
340/347
копеек. Я спрашиваю зачем они нужны? Тогда он объясняет мне совсем чистосердечно, что
хочет положить их на трамвайные рельсы и посмотреть что из этого получится.
Конечно, никакие пять копеек он не получил, вместо этого я прочла ему длинную лекцию. Но
ничто не подействовало. Во-первых, объяснил он мне, это всего пять копеек, а не пять
рублей. А во-вторых, он в один прекрасный день притащил помятые пять копеек. И на мой
вопрос, он признался, что положил их под трамвай. Иногда действительно может лопнуть
терпение с этими двумя мальчишками. В их случае это совсем не правда, что двух
воспитывать легче, чем одного, ибо у нас возникает много ссор из-за того, что каждый
хочет по сравнению с другим выглядеть лучше, или хотя бы не отстать один от другого.
Между обоими существует более или менее осознанная конкуренция. Каждый следит за
другим, чтобы тому не досталось слишком много, или одного теплого слова больше. А я
так слежу за тем, чтобы быть справедливой, и действительно не знаю, кого из обоих
могла бы предпочесть. Ведь я обоих одинаково люблю, и доставляют они мне равную
радость и тревоги, каждый на свой манер. Если бы они могли скорее стать более
сознательными, чтобы это понять и чтобы кончились ссоры между ними по этой причине.
Но нервов мне стоят мальчишки не малых. Счастье, что на работе мне их совсем не
приходится тратить. В этом всегда равновесие.
Ну вот, я написала тебе письмо, которое тебя опечалит. Забирай нас скорее в Берлин,
тогда мы тебя развеселим. Это мы умеем, я и мальчишки.
Милый поцелуй. Твоя Лиз».
Первый день каникул
Москва. 25 марта 1946 года. Мама папе.
"Die Jungs haben heute ihren ersten Ferientag. Nach langer Zeit sind sie wieder einmal
zusammen und haben aus allen Stühlen usw. eine Eisbahn gebaut und fahren - nicht nach Berlin,
sondern nach England. Das - und vieles andere - wird ihnen ja in Berlin schwer ankommen, wenn
sie nicht mehr so herumwirtschaften können, wie es ihnen hier gestattet wird. Von all ihren
Schandtaten in den letzten Wochen will ich Dir heute nicht berichten, sonst hast Du von den
Jungens doch ein zu graues Bild und Du bringst es noch fertig, sie auszuschimpfen, wenn sie
kommen. Das besorge ich ja aber - wie Du weißt - hier zur genüge, und es ist besser, wenn Du mit
ihnen lachst. Jedenfalls das eine, jeden Tag gibt es bei uns etwas Neues, mal kommt́s vom Rolf,
und mal vom Wölfi. Woher sie alle die sich jetzt zeigenden Eigenschaften haben, weiß ich nicht, wie
immer bei allem Schlechten sage ich: nicht von mir. Da sie von Dir natürlich auch nicht kommen,
müssen wir mal zurückforschen bis ins dritte und vierte Glied. So - nun habe ich Dir Rätsel
aufgegeben. Lösen werden wir sie gemeinsam, wenn wir alle zusammen sind. Dann wirst Du auch
Freude haben, und vor allem wirst Du staunen, was für große, selbständige Jungs sie geworden
sind.
Die Eisenbahnfahrt der Jungs ist beendet, sie sind bei mir gelandet und gehen mir nicht von
der Pelle. Ich mache daher Schluß, denn ich muß ja noch zur Arbeit eilen, vorher aber noch für sie
Essen vorbereiten. Sie sind jetzt an den Tagen, wenn ich arbeite, fast immer allein. Trautchen lernt
sehr viel. Herzlichen Gruß bis auf Wiedersehen. Dann gibts den Kuß. Deine Lies."
«У мальчишек сегодня первый день каникул. После долгого перерыва они снова вместе
и построили из стульев поезд и едут – не в Берлин, а в Англию. Это, и много другое им в
Берлине будет не доставать, когда им нельзя будет так хозяйничать, как можно тут. О
всех их безобразиях последних недель я тебе писать не буду, а то у тебя сложится мрачная
картина и с тебя станет при встрече их наругать. Об этом я забочусь здесь достаточно,
как тебе известно и будет лучше, если ты с ними будешь веселиться. Во всяком случае
каждый день у нас случается что-то новое, иногда из-за Вольфа, иногда из-за Рольфа.
Откуда у них проявившиеся черты характера я не знаю. Всегда, когда появляется что-то
плохое, я говорю – не от меня это унаследовано. А так как это происходит и не от тебя,
cmp4=j6d
341/347
то надо исследовать третье и четвертое поколение предков. Вот и загадала я тебе
загадок. Разгадывать мы их будем сообща, когда все снова будем вместе.
Путешествие на поезде мальчишек пришло к концу, они доехали до меня и не
оставляют меня в покое. Поэтому я кончаю, мне надо ведь бежать на работу. А до этого
приготовить ребятам еду. Сейчас днем, когда я работаю, они почти всегда одни. Траутхен
много занимается. Сердечные приветы до встречи. Тогда получишь поцелуй. Твоя Лиз».
Скоро к папе
Москва. 3 часа ночи 25 апреля 1946 года. Мама папе.
"Ich habe nun heute hiehr Uhrlaub per 1. Mai beantragt, aber wahrscheinlich werde ich doch
einige Tage länger arbeiten mussen. Ich lasse mich aber dadurch im Termin meiner Abreise
hindern. Jedenfalls bereite ich mich mit allen Kräften – von denen ich noch eine ganze Menge habe
trotz der Nachtarbeit – zur Abfahrt vjr. Die Jungens freuen sich riesig. Das wirkt sich auf ihhre
Schule schädlich aus. Sie denken nämlich,jetzt brauchen sie nicht mehr zu lernen, nachher lernen
sie doch alles deutsch. Aber ich will Dir von den Jungens nichts weiter schreiben, von ihnen rfnn
ich Dir tagelang nachher erzählen, denn jeden Tag gibts bei uns tnvfp neues. Aber wahscheinlich
kommen sie bei Dir auf noch neuere Einfälle und Ideen, sj dass Du in der Praxis alles miterleben
kannst".
«Я подала заявление об отпуске с 1 мая, но, возможно, придется поработать немного
дольше. Но я из-за этого не допущу изменения срока моего отъезда. Во всяком случае я
готовлюсь к своему отъезду изо всех сил – а сил у меня много несмотря на ночную работу.
Мальчишки радуются неимоверно. Но это плохо сказывается на школьных делах. Они
полагают, что теперь не стоит учиться, так как потом все равно все будут учить на
немецком. Но я не хочу тебе сейчас писать о мальчиках, о них я смогу рассказывать днями
напролет потом, когда приеду. Каждый день у нас что-нибудь новенькое. Но, наверное, у
тебя они придут к еще более новым идеям и выдумкам, так что ты на практике все
узнаешь и сам».
Братишки очень радовались предстоящему переезду в Берлин, не могли дождаться,
когда же, наконец, уже можно будет сесть в поезд.
А потом довольно скоро я получила от маленького Вольфа письмо, в котором он
просил: "Травка приезжай скорей и забери нас с собой".
Много судьбоносных перемен пришлось на две маленькие мальчишьи жизни во время
войны, и через год после ее окончания...
А я сама? Почему я-то не уехала вместе с мамой и братишками в Берлин в начале лета
1946 года? Что мне-то помешало?
ЕЩЕ ОДИН ВЫБОР, ОПРЕДЕЛИВШИЙ МОЮ СУДЬБУ
Моя мама уже из Бреста прислала мне первую весто чку о себе и братишках.
8 июня 1946 го да. Мама мне открытку по-русски
«Милая Траутхен!
Теперь остановка при Бреста. Теперь уже в Брест и отсюда посылаем самые
сердечные приветы. Ехали хорошо, спали хорошо, кушали хорошо, все благополучно. Думали
и говорили много о тебе, особенно Рольф часто напомнил. Ну, либе Траутхен, последние
приветы из Советского Союза. Надеемся, что мы можем тебя скоро приветствовать
тоже у папы в Берлине. Целуем тебя крепко. Мама».
Уже предстоящие летние каникулы я собиралась провести у мамы и папы в Берлине.
cmp4=j6d
342/347
Как я такого добьюсь, я не имела, . но расставались мы лелея в душе именно такие планы.и.
А пока я о ставалась в Москве заканчивать исторический факультет МГУ. Тако е
решение было принято мной еще осенью 1945 года, когда папе пришла в голову идея, что я
приеду к ним в Берлин на совсем еще до того, как закончу МГУ. Ведь и в Берлине
открывается истфак и я спокойно могу продолжить учебу и там. Папа даже осведомлялся на
сей счет у о тветственных за такие дела товарищей
. К сожалению, письмо папы не сохранилось, но есть мой ответ ему.
24 октября 1945 го да ответила на папино предложение уже через год, с сентября 1946
года продолжить учебу в Берлине.
24 октября 1945 го да. Я папе.
"Lieber Papa!
. . . Aber eins hat mich in Deinen Briefen doch recht traurig gemacht, und darueber will ich
jetzt ausführlich schreiben.Du teilstes mir über Dein Gespräch mit Gennossen Kasnler mit und
schliest Dich seiner Meinung an, dass ich vielleicht nur noch ein Jahr die Moskauer Universität
besuchen soll, um nachher in Berlin zu studieren. Ich muss sagen, dass mir er Vorschlag nicht
gefällt, und zwar aus folgenden Gründen: Den Endschluss hier zu bleiben, um weiter zu studieren,
habe ich nicht deshalb gefasst, weil ich in Deutschland die Geschichtliche Fakultät noch nicht
geöffnet ist, sondern darum, weil ich die Geschichte vom marxistischen Standpunkt aus studieren
will und die Lexionen materialistischer Professoren anhören will, nicht aber von bürgerlichen.
Lieber Papa, es ist noch sehr schwehr, an die Geschichte mit richtiger Weltanschaung
heranzugehen. Als Beweis werde ich Dir mitteilen, dass sogar bei uns, in der sovjetischen
Universität, längst nicht alle Professoren die Lexionen vom richtigen Standpunkt aus lesen.Und in
der Sovjetunion ist schon seit 28 Jahren Sowjetmacht. Das bedeutet längst nicht, dass sie gegen
Marx sind. Nein, auf keinen Fall, aber die Bewegungsgründe eines einzelnen Ereignisses oder
sogar einer ganzen Epoche werden nicht immer richtig gefunden, weil es eben sehr schwehr ist, und
es genügt darum garnicht, die marxistische Philosophi nur ein wenig zu kennen. Das leztere ist aber
bei mir der Fall.
Auf dem ersten und zweiten Kurs (Semester wie Du es nennst), lernen wir die Geschichte der
KPdSU nach dem Bucht "Kurze Geschichte der KPdSU" und den Arbeiten von Lenin.Erst ab dem
dritten Kursus haben wir die Politekönomi, Dialektik und den historischen Materialismus als
einzelne Fächer, und da beginnt die richtige Philosophie.Natürlich haben mir die Kenntnisse, die
ich im vorigen Jahr bekommen habe, sehr viel wichtiges gegeben, und ich kenne mich im
Marxismus nicht schlecht aus (auch darum, weil ich einen sehr guten Seminarlehrer hatte). Aber
ich weiss, dass ich noch viel mehr wissen muss. Damit will ich sagen, dass nach Absolvierung des
zweiten Semesters meine marxistische Kenntnisse noch nicht genügend vertieft sind, um selbständig
zu studieren und politisch zu arbeiten. Dass ich selbständig studieren muss, dari bin ich überzeugt,
denn die deutschen Professoren werden mir wenig helfen können, weil es bestimmt sehr wenige
marxistische geben wird, wenn sie überhaupt da sind. Aus den Zeitungsausschnitten sehe ich, dass
es auch anLehrern mangelt, also steht es mit den Professoren genau so.
Also allein das Studium würde von mir viel mehr Zeit verlangen als hier, da ich das faktische
Material noch selbständig marxistisch umarbeiten muss. Aber mehr Zeit als hier werde ich nicht
haben, denn ich soll unter der Jugend arbeiten. Um aber Autorität unter der Studentenjugent zu
haben, muss ich unbedingt gut lernen, nur dann kann ich wirklich was leisten. Mir scheint es, dass
mein Abbrechen des Studiums in der Moskauer Universität für mich ein sehr schlechtes Studium
bedeutet, und dies möchte ich auf keinen Fall. Ich will unbedingt Historiker werden. Mir steht noch
ein ganzes grosses Leben bevor, und ichmöchte es nicht mit unvollendeter Bildung beginnen. Darun
scheint mir das Absolvieren der Moskauer Universität als einzige mögliche Lösung, um nachher mit
einem klaren Kopf an die politische und wissenschaftliche Arbeit heranzugehen.
Da ich aber nicht an der Arbeit in Deutschland wärend dieser Jahre vorbeigehen will, möchte
ich gern die Sommerverien in Deutschland verbringen, und diese zwei Monate in Deutschland
cmp4=j6d
343/347
arbeiten. Ich denke, dass diese Möglichkeit besteht.Ich könnte nämlich von der Universität oder
vom Komsomol aus nach Deutschland fahren.Wenn ich dann erst in Deutschland bin, können wir
alles besprechen, es könnte sich manches ändern. Aber auf jeden Fall möchte ich, dass Du meine
heutige Einstellung kennst.
Das ist wohl alles, was ich Dir betreffend Deines Vorschlages schreiben wollte. Sei nicht
traurig deswegen, weil ich noch zwei bis drei Jahre studieren will. Wir werden uns jeden Sommer
sehen können.
Jetzt werde ich Schluss machen, denn ich muss noch in die Bibliothek. Ein andermal werde
ich Dir wieder einen langen Brief schreiben.
Sei herzluch gerüsst. Dein Trautchen.
P.S . Übrigens hast DuDich wieder einmal geirrt. Ich werde nicht 18, sondern 19 Jahre alt
werden".
«Дорогой папа!
. . . Но есть в твоем письме и то, что меня опечалило и об этом я хочу написать тебе
подробнее. Ты сообщил мне о твоем разговоре с товарищем Класснер и присоединяешься к
его мнению о том, что мне, возможно, предстоит учиться в МГУ только один год, с тем,
чтобы затем продолжить учебу в Берлине. Я должна сказать, что мне это предложение
не нравится, и по следующим причинам: Решение остаться здесь, чтобы продолжить учебу
я приняла не потому, что в Германии еще нет исторического факультета, а потому, что я
хочу изучать историю с марксистской позиции и слушать лекции профессоров-
материалистов, а не буржуазных.
Дорогой папа, это совсем не просто подходить к истории с верных мировоззренческих
позиций. В доказательство хочу тебе сообщить, что даже у нас, в советском
университете не все профессора читают лекции с верных позиций. И это при том, что в
Советской Союзе уже 28 лет Советской власти. Это вовсе не значит, что они противники
Маркса. Нет, ни в коем случае, но движущие силы того или иного исторического события
или даже целой эпохи обнаруживаются не всегда верно, и именно потому, что это весьма
трудно, и совершенно недостаточно только немножко знать марксистскую философию.
Но последнее как раз и есть мой случай. Ибо то, что мы пока изучили, ни в коем случае не
может быть достаточным.
На первом и втором курсе (семестре, как ты это называешь), мы изучали историю
ВКП(б) по Краткому курсу и работы Ленина. Только, начиная с третьего курса, у нас будет
политэкономия, диалектический и исторический материализм в качестве отдельных
предметов и начинается настоящая философия. Конечно, те знания, что я получила в
прошлом году, дали мне очень много важного, и я разбираюсь в марксизме неплохо (еще и
потому, что у меня был прекрасный руководитель семинаров). Но я знаю, что мне надо
узнать еще очень многое. Этим я хочу сказать, что по окончанию второго семестра мои
марксистские знания еще недостаточно углублены, так, чтобы самостоятельно
продолжать учебу и работать политически. А то, что мне придется заниматься
самостоятельно, в этом я убеждена, ибо немецкие профессора мало чем смогут мне
помочь, т.к. наверняка марксистских очень мало, если вообще они есть. Из газетных
вырезок я вижу, что не хватает даже учителей, а значит, с профессорами обстоит не
иначе. Из всего этого следует, что одна только учеба будет отнимать у меня в Германии
больше времени, чем здесь, т.к . мне надо будет весь фактический материал
самостоятельно перерабатывать с марксистских позиций. Но больше времени, чем здесь, у
меня не будет, ведь мне предстоит работать еще и с молодежью. Но чтобы иметь
авторитет в студенческой среде, я обязательно должна учиться хорошо, только тогда я
смогу чего-то достичь. Мне представляется, что если я прерву свою учебу в МГУ, то в
перспективе у меня будет плохое высшее образование, а этого я никак не хочу. Я
обязательно хочу стать историком. Мне еще предстоит целая, большая жизнь и я не хочу
начинать ее с неоконченным образованием. Поэтому мне представляется окончание МГУ
cmp4=j6d
344/347
единственно правильным решением, с тем, чтобы потом с ясной головой начать
политическую и научную работу.
Но так как я не хочу за эти годы пройти мимо работы в Германии, я бы очень хотела
проводить летние каникулы в Германии, и в течение этих двух месяцев работать в
Германии. Я думаю, что такая возможность существует. Я могла бы приехать в
Германию по линии МГУ или комсомола. Когда я к Вам приеду, мы можем все это обсудить
подробнее, кое-что может и измениться . Во всяком случае, я хочу, чтобы ты знал мою
сегодняшнюю позицию.
Это, пожалуй, все, что я хотела сказать по поводу твоего предложения. Не печалься
оттого, что еще два-три года я хочу учиться. Мы сможем видеться каждое лето.
Кончаю, мне надо бежать в библиотеку. В другой раз я снова напишу тебе длинное
письмо.
Сердечно целую. Твоя Траутхен.
Между прочим, ты снова ошибся: мне исполняется не 18, а 19 лет».
Я выбираю советское высшее образование и марксистское миро во ззрение, то лько это
и отстаиваю. После окончания учебы я все еще собираюсь в Германию. И Илья об этом
мной предупрежден.
А пока, до завершения образования, я свой долг перед Германией собираюсь
выполнять во время летних каникул. И я полна радужных надежд – МГУ или комсомол
будет каждое лето о тправлять меня туда для работы с немецкой молодежью.
Ха-ха-ха! Как бы не так!
Я, наивная, верю, что СССР – по длинная родина про летариев всех стран, Советский
Союз сам себе не самоцель, а средство победы коммунизма во всем мире. А потому
совершенно логично посылать студентку третьего курса истфака МГУ во время каникул в
советскую зону о ккупации Германии с комсо мо льским поручением проработать там. Тем
более, если она знает немецкий язык! А как иначе? И если я сама на это согласна и даже
сама этого хочу?
Еще чего захотела!!!
Умереть мо жно о т смеха из-за мо ей глупо сти.
Могла бы уже кое-что и понять!
Нет, я еще не могла.
Никакой комсомол, никакие отделы МГУ ни тогда, ни потом меня в Германию
делегировать, конечно, не собирались. И даже совсем наоборот.
Уже через пару месяцев секретарша партийной организации факультета в
«доверительной беседе» по ставила мне в упрек «желание со ветской студентки уехать в
Германию»!!! Такие, мол, ходят на факультете слухи о моем истинном, несоветском лице!
Я тогда во сприняла саму ее про сто как дуру, не понимающей интернациональную
миссию Советского Союза. Но дурой, на самом деле, была я сама. И, к сожалению, очень
долго дурой оставалась.
Вместе с тем в письме папе меня сегодня удивляет моя оценка теоретического уровня
преподавания в МГУ. Я сама еще очень мало знаю, но ожидаю от профессуры иного, чем
то, что мне дают, чувствую отсутствие глубины, ибо жажду набрать теоретических основ как
можно больше. И сегодня, после того, как я сама десятилетиями зарывалась в Маркса и
изложила в монографии то, что откопала из марксистской методологии материалистической
теории истории, я знаю, что была в свои 19 лет права. К сожалению.
Но это особая тема, которой надо коснуться подробно в другом месте.
И меня, такую наивно-правоверную, готовую работать ради торжества социализма в
Германии, готовящую себя к работе среди немецкой молодежи, выбирающую МГУ потому,
что хочу быть марксистом, такую вот верующую, уже в том же 1946 году на третьем курсе
cmp4=j6d
345/347
здорово окатят холодным идейным душем и влепят мне строгий выговор с последним
предупреждением "За сокрытие от комсомола сво их со мнений, за чтение
контрреволюционной литературы и т.д".
А в 1948 году, за несколько месяцев до окончания университета , и вовсе решат
исключить из ко мсо мо ла и университета.
Но это уже другая глава моей жизни, без семьи, но рядом с Ильей.
А как же я перенесла разлуку с родителями и братишками?
ПЕРВЫЕ ДНИ ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА МАМЫ И БРАТИШЕК В БЕРЛИН
День о тъезда, когда мама складывала последние пожитки на дорогу, я внутренне
преодолела тем, что, не дожидаясь ее отбытия, начала двигать мебель и оборудовать
комнату по своему усмотрению. Мама меня не осудила, а, наоборот, сказала, что я похожа
на нее: в день ее со бственного расставания со своей матерью, мо я шестнадцатилетняя мама,
вместо того, чтобы хвостиком ходить за родимой, отправилась во двор и почти целый день
качалась на качелях.
Не хотела страдать.
Я тоже не хотела. Предстояла одинокая ночь в нашей большой комнате, где нас всегда
было много. Из-за люксовских правил Илья не мог остаться со мной и облегчить мне
разлуку. Вот я и двигала мебель.
15 июня 1946 го да. Маме и папе.
"Liebe Mama und lieber Papa?
am 20.6 soll ein Transport abgehen und da werde ich Euch die ersten Zeilen schreiben und
zwar mit der Schreibmaschiene. Das ist zugleich für mich eine Übung und für Papa leichter zu
lesen. Heute habe ich meine zweite Prüfung abgelegt (Geschichte Europas in 17-19 Jahrhundert)
und habe darum einen "freien Tag". Die Prüfung ist gut verlaufen, ich habe "ausgezeichnet"
bekommen. Was aber das wichtigste dabei ist, ist das, dass ich selber mit meiner Antword zufrieden
binn, was sonst eigentlich selten vorkommt. Ebend hat mich ein Student angerufen und hat mir
gesagt, dass nachdem ich gegangen bin, der Professor sagte, er sei mit meiner Antwort sehr
zufrieden. Ich hatte übrigens ein leichtes Bilett gezogen. So das erst mal über meine Prüfungen.
Heute sind es nun schon 9 Tage seit ich hier alleine hause und ich habe mich eigentlich schon
dami tzurechtgefunden. Am ersten Abend bin ich bald schlafen gegangen und hatte darum gar
keine Zeit noch viel herumzudenken, dafür war es am nächsten Tag um so schlimmer: im Laufe des
Tages habe ich 3 mal geweint und war x-mal dem Weinen nahe, so wie irgend jemand mich fragte,
wie ich mich denn eigentlich so alleine fühle. In der Küche habe ich die Leute leicht zum Schweigen
gebracht, indem ich ganz kurze Antworten gab, aber es gibt ja so viele Menschen, die aus Mitleid
oder sonst was, alles schlimmer machen, als es ist. Mein erster Tag war für mich sehr schwehr, ich
verstand auf einmal, dass ich jetzt ohne Mama bin und bekam Angst. Aber jetzt stehe ich wieder
ganz auf meinen Beinen und fühle mich wohl. Ihr braucht meinttwegen nicht bange zu sein, ich
komme durch alles durch...
Ich schicke Euch mit der B. ein paar Kekse. Lassts Euch gut schmecken und denkt dabei an
mich. Die Kekse sind für Alle, nicht nur für die Jungens, obwohl es nicht vieles ist. Die Jungens
bekommen nähmlich noch ein Extrageschenk – einen kleinen Affen. Rolf wird sich wahrscheinlich
am meisten darüber freuen. Wie fühlen sie ich eigentich beim Papa? Hat Papa sie auch
wiedererkannt? Und was macht Mama?Hat vielleicht Papa Mama nicht erkannt wegen ihrer
Locken? Wenn Ihr Zeit habt, beschreibt mir Euer Wiedersehen vom Anfang bis zum Ende. Ich
möcht ets mir vorstellen können. Was haben Mamas viele Geschwister zu Mamas Ankunft gesagt?
Wie finden sie die Jungens? Ich habe Tausend solcher Fragen, darum beschreibt mir bitte alles.
Jetzt werde ich erst mal Schluss machen, den es ist schon spät und Morgen muss ich wieder
tüchtig lernen. Wenn die Partie noch nicht bald fährt, schreibe ich noch ein bischen.
cmp4=j6d
346/347
Viele Küsse an Euch alle. Euer Trautchen".
«Дорогая мама и дорогой папа!
20 июня предполагается оказия и я спешу отправить Вам первые строчки, которые
напечатаю на машинке. Для меня это определенная тренировка, а папе так будет легче
читать. Сегодня я сдала второй экзамен (История Европы 17-18 веков) и у меня поэтому
«выходной». Экзамен прошел хорошо, я получила «отлично». Но что при этом самое
главное, это то, что я сама осталась довольна своим ответом, что бывает вообще-то
очень редко. Только что мне позвонил один студент и сказал, что как только я вышла,
профессор сказал, что он очень доволен моим ответом. Между прочим, я вытянула очень
легкий билет. Так, это о моих экзаменах.
Сегодня уже девятый день, как я здесь хозяйничаю одна и надо сказать, что я уже с
этим свыклась. В первый вечер я рано легла спать и у меня, поэтому не было времени еще и
рассусоливать то, да се. Зато на следующий день было тем ужасней: в течение дня я три
раза плакала и много-много раз была готова к слезам, как только кто-нибудь меня
спрашивал, как я себя чувствую, оставшись одна. На нашей кухне я людей легко заставила
молчать, тем, что давала очень короткие ответы, но на свете ведь так много людей,
которые из сострадания или еще чего-то все делают еще более тяжким, чем оно есть на
самом деле. Мой первый день был для меня очень тяжелым, я поняла вдруг, что я теперь
осталась без мамы, и мне стало страшно.
Но теперь я снова твердо стою на своих ногах и чувствую себя хорошо. Из-за меня
Вам не надо тревожиться, я пройду через все тернии...
С Б. я передаю Вам немного печенья. Пусть Вам будет вкусно и думайте при этом обо
мне. Но печенье для всех, а не только для мальчишек, хотя их и немного. Ребятам я посылаю
специальный подарок – маленькую обезьянку. Наверно больше всех рад будет ей Рольф. А
вообще, как они чувствуют себя у папы? Папа их узнал? А что делает мама? Может быть,
папа не узнал маму из-за ее кудрей? Если у Вас будет время, опишите мне Вашу встречу от
начала до конца. Я хочу себе все представить как наяву. А что сказали многочисленные
мамины сестры о ее возвращении? Как им нравятся мальчишки? У меня тысяча вопросов
такого рода, поэтому, пожалуйста, опишите все подробно.
А теперь я кончаю, ибо уже очень поздно, а завтра мне снова надо много, много
выучить. Если новая группа отъезжающих еще задержится, я еще немного напишу.
Много поцелуев Вам всем.
Ваша Траутхен.»
Так завершился период моей жизни вместе с родителями и братишками, в одном доме,
в одной комнате, в одной стране. Они собрались все вместе в Берлине, я осталась одна в
Москве.
Я еще не знала, что никогда уже не буду жить с ними постоянно вместе, в одном доме,
в одном и том же городе, но даже хотя бы в одной в одной и той же стране. Не знала, что я
фактически выбрала родину, не ту, в которой я родилась, и куда вернулись мои мама, папа и
братишки, горячо мной любимые.
И начинаются разные судьбы – одна у меня и Ильи в СССР, другая у папы, мамы и
братишек в ГДР. Разные судьбы одной семьи, не прерывающей связей друг с другом всю
свою жизнь.
Потому что все мы любили друг друга.
Я и посвящаю свои воспоминания, заканчивающиеся годом разлуки с родными, папе,
маме и братишкам
Шелике Вальтраут Фрицевна