М. О. Меньшиковъ.
О ЛЮБВИ.
О любовной страсти.—Суевѣрія и правда любви.—Любовь
супружеская.—Любовь святая.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1899.
Типографія М. Меркушева, Невскій, 8.
Отъ автора.
Предметъ этой небольшой книжки-любовь, то дви-
женіе сердца, которое превращаетъ жизнь изъ скуч-
ной прозы въ плѣнительный романъ *, въ поэму, а
иногда и трагедію.
Любовь въ алхиміи счастья есть тотъ философ-
скій камень, прикосновеніе котораго къ самымъ
презрѣннымъ вещамъ даетъ имъ цѣну золота. Какъ
жизненный элексиръ, любовь возвращаетъ омертвѣв-
шему отношенію нашему къ вещамъ огонь молодости.
Это не просто очаровательное состояніе жизни—
это сама жизнь въ ея творческомъ порывѣ, въ
благоуханіи ея расцвѣта. Но я рѣшительно про-
тивъ предразсудка, будто любовь исчерпывается
любовной страстью, будто внѣ плотской влюб-
ленности нѣтъ блаженства. Я дѣлаю попытку разъ-
яснить, что страсть любви, какъ всякая страсть, есть
болѣзнь, процессъ естественный, но отъ котораго слѣ-
дуетъ беречься и съ которымъ нужно бороться, разъ
онъ охватилъ васъ. Я глубоко убѣжденъ, что супру-
жеская любовь со всѣми ея радостями не только не
нуждается въ плотской страсти, но искажается ею и
* Статьи, вошедшія въ эту книжку, печатались подъ за-
главіемъ „Элементы романа" въ „Книжкахъ Недѣли“. Здѣсь
онѣ являются просмотрѣнными и значительно дополненными.
11
обезображивается. Во имя самаго чистаго счастья,
какое даетъ влюбленность, необходимо охранять ее
отъ животнаго безумія, и я думаю, нравственная куль-
тура даетъ достаточно силъ для предупрежденія или
для встрѣчи этого недуга. Я отмѣчаю традиціонную
ложь, которою и въ литературѣ, и въ обществен-
номъ мнѣніи омраченъ вопросъ о любви. Я указы-
ваю, что нѳтолько для высшаго совершенства, которое
не нуждается въ счастьѣ пола, но и для стремле-
нія къ этому совершенству, выражающагося въ свя-
томъ союзѣ супружескомъ, необходима вся доступ-
ная человѣку чистота тѣла и духа, необходима стро-
гая воспитанность въ цѣломудріи и долгѣ ненаруши-
мой вѣрности другъ другу. Къ великому таинству,
продолжающему жизнь, нужно готовить незапятнан-
ные алтари, необходима жертва безупречная, нужна
благоговѣйно сохраненная сила жизни у обоихъ супру-
говъ, такъ какъ въ ней источникъ безсмертія ихъ
рода. Нужно помнить, что и въ наши дни, какъ
тысячелѣтія назадъ, могущество расы, красота и
сила человѣческаго типа зависятъ весьма суще-
ственно отъ достойнаго или недостойнаго отношенія
къ жизнетворческому инстинкту. Мудрость всѣхъ на-
родовъ и опытъ цивилизацій говорятъ, что не только
отдѣльные люди, но и народы гибнутъ отъ потери
религіознаго взгляда на этотъ инстинктъ.
Утверждая, что любовная страсть есть болѣзнь ду-
ха, я счелъ нужнымъ напомнить картину его здоровья,
безумію любви противупоставить разумъ ея. Этотъ
разумъ любви я называю святой любовью („любовь
небесная^ по Платону), причемъ дѣлаю попытку свя-
зать съ нею всѣ явленія духа: сознаніе не только
блага, но и истины, и красоты.
О любовной страсти.
II п’у а ^иёге <іе ^епз диі пе
зоіеиь Іюпіеих <1е з’ёіге аішёз аиапё
ІІ8 пе з’аішепі ріиз.
/іа ИосЪе/оискаиЫ. КёЯехіоп»)
I.
Помните-ли вы жалобный, какъ смертельный стонъ,
напѣвъ романса:
Я изъ рода бѣдныхъ Азровъ:
Полюбивъ, мы умираемъ...
Красавецъ стоялъ передъ царевной блѣдный, сжи-
гаемый роковою страстью, сестрою смерти...
Я зналъ одного безпечнаго юношу, всегда веселаго,
который наивно—какъ ребенокъ—смотрѣлъ на міръ Бо-
жій. Точно въ розовомъ туманѣ зари жилъ, пѣлъ, меч-
талъ... И въ одинъ душный лѣтній день пришли сказать,
что онъ убитъ въ саду. Я видѣлъ блѣдное лицо его,
черную рану на лбу и устремленный въ небо потухшій
взглядъ. Онъ оставилъ свою юность и мечты, родныхъ,
друзей и цвѣтущій міръ, который ему такъ благоухалъ,
онъ проклялъ все... А она, кто была причиною его
изгнанія изъ жизни, осталась равнодушной—съ лицомъ
херувима и кускомъ льда въ груди.
1
9
Помните-ли вы ту исторію, «которой нѣтъ печальнѣе
на свѣтѣ», исторію Ромео и Джульетты? Еше почти дѣти,
свѣжіе, невинные они стремились соединиться навѣки;
на нихъ обрушились тысячи преградъ, и никто не
могъ помочь имъ въ ихъ мечтѣ, кромѣ смерти...
Помните-ли вы страданія молодого Вертера, эту вели-
кую и нѣжную душу, истекшую кровью любви, изне-
могшую, ушедшую изъ міра съ горькою, невозмѣстимою
обидой?..
Помните-ли вы мученія бѣдной Тани у Пушкина, ея
жалкія, безутѣшныя слезы, ея навсегда разбитую жизнь?
Мученія задумчивой княжны Мери? Безконечно-горькія
муки Лизы и Лаврецкаго, суровую печаль Базарова, жгу-
чую тоску Вѣры изъ «Обрыва», сатанинскія терзанія
Дмитрія . Карамазова, страданія Анны Карениной? За-
ставьте пройти передъ вашимъ умственнымъ взоромъ ве-
реницу влюбленныхъ героевъ и героинь всѣхъ великихъ
писателей — какое горестное, глубоко печальное это бу-
детъ зрѣлище! Отъ трагическихъ мукъ Медеи и ярости
Отелло, отъ безумной скорби нимфы Эхо до умирающей
въ тюрьмѣ Гретхенъ—сколько невыразимыхъ, безпредѣль-
ныхъ страданій сердца, сколько ужасовъ въ этой бла-
женно-безумной, древней какъ міръ, поэмѣ любви!
Возьмите самыя счастливыя, сказочныя условія любви,
возьмите цвѣтущій островъ среди голубого моря, посе-
лите на немъ невинныхъ и прекрасныхъ влюбленныхъ,
Дафниса и Хлою; пусть они любятъ другъ-друга съ ко-
лыбели, пусть любовь плотская загорается у нихъ на
очагѣ Дружбы, въ тишинѣ природы, среди вѣчной весны.
Возьмите этотъ невѣроятно счастливый случай, и все-таки
какою отравой напоена любовь обоихъ, въ самые даже
невинные дни ея:
«...Душа ея томилась, взоры были разсѣяны; часто
она произносила имя Дафниса; почти не ѣла, проводила
безсонныя ночи и забывала стада. То смѣялась, то пла-
кала. Засыпала и пробуждалась внезапно. Лицо ея то
3
сразу покрывалось блѣдностью, то вспыхивало румянцемъ;
кажется, меньшею тревогой объята телка, ужаленная ово-
домъ. Нерѣдко, оставшись одна, говорила она себѣ: «Я
больна. Но не знаю, чѣмъ. Я страдаю, а на тѣлѣ моемъ ,
нѣтъ раны. Я тоскую, но ни одна изъ овецъ моихъ не
потерялась. Я вся пылаю, даже въ прохладной тѣни.
Сколько разъ царапалъ меня колючій терновникъ—я не
плакала. Сколько разъ пчелы жалили меня—я отъ того
не теряла охоты къ пищѣ. Значитъ, сильнѣе, чѣмъ все
это—боль, которая теперь пожираетъ мое сердце...»
Такъ вздыхала и томилась Хлоя, не умѣя назвать лю-
бовь по имени, такъ вздыхалъ и томился бѣдный Даф-
нисъ: «...Поднеся пищу ко рту, онъ едва отвѣдывалъ, если
пилъ, едва касался губами краевъ чаши. Онъ былъ тихъ
и мраченъ, нѣкогда болѣе говорливый, чѣмъ полевыя
цикады. Онъ былъ неподвиженъ, нѣкогда болѣе рѣз-
вый, чѣмъ козы. Стадо было забыто, флейта лежала без-
звучная. И лицо его поблѣднѣло, какъ травы на поляхъ
во время лѣтняго зноя... О злая побѣда! О страшная V
болѣзнь, которую я и назвать не умѣю!..» *
Такъ мучительна любовь даже въ райской обстановкѣ
невинности, юности и красоты, въ самыхъ счастливыхъ,
грезоподобныхъ условіяхъ. А сколько боли и безобразія
вноситъ въ эту страсть еще и жестокая наша житей-
ская проза. Невѣжды кричатъ о «блаженствѣ» любві^__
плотской, разумѣя подъ нею — сладострастіе, то, что
единственно имъ знакомо въ любви, невѣжды готовы
соблазнить этимъ сладострастіемъ весь міръ. Но тѣ, кто
въ своей жизни испыталъ тяжелую болѣзнь любви и кто
освободился отъ ея гнета — согласятся, какое опасное,
какое безумное, какое горькое это «блаженство», и сколь-
ко души отнимаетъ оно напрасно!
* „Дафнисъ и Хлоя“, XII—XVII, ііерев. Д. С. Мережковскаго,
1*
4
II.
Что такое любовь? Какъ пѣніе птицъ въ природѣ —
сплошной, безконечный хоръ половой любви, такъ изящ-
ная литература—непрерывная, многовѣковая легенда люб-
ви, гдѣ героемъ является все человѣчество. Это—огром-
ное явленіе нашей жизни, невыдуманное, реальное, даю-
щее и радости, и мученій больше, чѣмъ все остальное
въ природѣ. Что-же такое любовь? — Мы всетаки не
знаемъ этого, мы едва догадываемся о сущности любви,
и ходячее представленіе о ней у насъ суевѣрно до край-
ней степени,—суевѣрно и безнравственно. Всѣ мы смут-
но сознаемъ любовь какъ великую и сладостную тайну,
’ мы жаждемъ ея—но жаждемъ грубо и матеріально, мы
нёЧзлагаёмтГразума въ отношеніе къ этой страсти, и от-
того она бываетъ такъ безумной вмѣсто райскихъ упое-
ній всего чаще измучиваетъ хуже ада. Если вспомнить,
какое безчисленное множество людей—все молодое чело-
вѣчество—страдаетъ явно—и еще болѣе тайно—отъ этой
страсти, если вспомнить глубокое разстройство всѣхъ,
жизненныхъ отношеній влюбленныхъ, разстройство дѣлъ,
полное забвеніе ими нравственнаго долга, забвеніе всего-
на свѣтѣ ради столь мимолетнаго счастья, которое почти
всегда оказывается призракомъ, если вспомнить всѣ эти
жгучія страданія, невольно охватитъ глубокая жалость
къ жертвамъ и вырвется вопросъ: да что-же такое лю-
бовь? И отчего она такъ жестока? И неужели нельзя
облегчить никакими средствами—если не теперешнему,
то хоть будущимъ поколѣніямъ—эту страшную тиранію?
Задача эта не легкая, но тѣмъ необходимѣе рѣшить
се. Въ исторіи человѣка накопился достаточный опытъ
страстей, любви достаточно удѣлено вниманія геніаль-
ныхъ умовъ, и наконецъ, мы имѣемъ въ нравственномъ
откровеніи, ключъ къ раскрытію и этой загадки, какъ и
всѣхъ остальныхъ. Правда половой любви могла-бы быть
разъяснена безъ большихъ усилій, если-бы не господ-
ствовалъ въ нашемъ міросозерцаніи неподвижный, много-
вѣковый культъ этой любви, унаслѣдованный еще отъ
стариннаго рыцарства,—если-бы не та мгла, которою за-
волакиваютъ любовь бездарные и безнравственные писа-
тели, поэты, хранители дурныхъ преданій,—всѣ тѣ, кто
утверждаютъ въ человѣчествѣ міросозерцаніе въ данное
время. Если-бы не подходить къ любви плотской пред-
взято, съ заранѣе внушеннымъ ложнымъ представленіемъ
•о ней, ея секретъ оказался-бы гораздо проще, чѣмъ ду-
маютъ, и возможность ослабить мучительныя стороны
этой страсти была-бы осуществимѣе.
Любовь, говоритъ Ларошфуко, подобна привидѣніямъ:
<іоиі 1е топіе еп рагіс, таіз реп (іе §епз еп опТ ѵи».
Да, немногіе люди знаютъ, что такое настоящая любовь,
простая, не осложненная посторонними раздраженіями.
Въ современномъ обществѣ трудно встрѣтить плот-
скую любовь естественную, не преувеличенную спеціаль-
ною культурой, какъ трудно по махровымъ розамъ на-
шихъ цвѣтниковъ составить себѣ понятіе о дикомъ ши-
повникѣ. Изъ всѣхъ явленій жизни половая любовь въ
современномъ обществѣ культивируется всего настойчи-
вѣе и давно пріобрѣла ультрамахровыя формы. Наша
теперешняя цивилизація попреимуществу сладострастная,
и совершенно искренно многіе высокоодаренные люди,
вродѣ Мопассана, не видятъ въ жизни никакой высшей
цѣли, никакого лучшаго счастья, кромѣ половой любвл<-'
хотя иллюзорность ея ими уже хорошо чувствуется. Са-
мый вдохновенный геній человѣка — въ поэзіи, ромаій,
театрѣ, живописи, музыкѣ, скульптурѣ еще почти всецѣ-
ло посвящаетъ себя изображенію любви; половою лю-
бовью пересыщены наши нравы, она входитъ такъ или
иначе во всѣ наши игры и развлеченія, ея тонкое вѣя-
ніе чувствуется всюду. Но какъ ни всемогуща эта страсть,
она не всегда имѣла теперешнее значеніе. Существовали
иныя времена, иныя цивилизаціи и—какъ я увѣренъ—
6
и въ будущемъ возможны иныя,—когда плотская любовь
вовсе не стоитъ въ центрѣ жизни, когда она на заднемъ
планѣ.
III.
Въ доисторической семьѣ, когда по мнѣнію большин-
ства ученыхъ, господствовалъ коммунальный бракъ, лю-
бовь—какъ страсть—едва-ли была возможна. Всѣ муж-
чины были мужьями всѣхъ женъ. Не могло быть мѣста
любовной страсти и въ эпоху полигиніи и поліандріи, во
времена гинайкократіи и вообще при разнообразныхъ
формахъ семьи до начала исторіи. (Женщина по Гезіоду
вовсе отсутствовала въ «золотомъ вѣкѣ»; она появляется
только въ серебряномъ, когда устанавливается матріар-
хатъ). Первоначальный историческій періодъ былъ, какъ
извѣстно, культурою насилія, эпохою безконечныхъ войнъ
и охоты, гдѣ не любовь, а побѣда была центральнымъ моти-
вомъ всякой дѣятельности. Женщина въ тѣ времена еще не
существовала, какъ предметъ любви. Въ Австраліи, по сло-
вамъ Летурно, «женщина и до сихъ поръ является домаш-
нимъ животнымъ, служащимъ для полового удовольствія,
для размноженія рода, а въ случаѣ нужды — и пищей.
Единственныя занятія мужчины у дикарей до сихъ поръ
охота и война. За. нимъ, въ охотничьихъ экскурсіяхъ, слѣ-
дуетъ его жена, неся на себѣ и дѣтей, и движимое имуще-
ство семейства. ІЁстъ она лишь тогда, когда насытится ея
господинъ; на ея долю приходятся остатки, которые онъ
бросаетъ ей, какъ собакѣ... Ея дикій обладатель повидимо-
му не питаетъ къ ней ни малѣйшаго чувства привязанно-
сти. Австралійскія женщины очень рѣдко умираютъ естег
ственной смертью; большею частью ихъ убиваютъ раньше,
чѣмъ онѣ состарѣются и успѣютъ похудѣть, изъ боязни
упустить такую хорошую пищу»... Собака, какъ болѣе дѣ-
ятельный помощникъ въ охотѣ, цѣнится больше жены.
Женщина не имѣетъ права ѣсть вмѣстѣ съ мужемъ и даже
жарить себѣ пищу на одномъ кострѣ съ его пищей, она
7
живетъ въ особой пристройкѣ,—на нее налагаются всѣ са-
мыя тяжкія работы. Даже тамъ (какъ у кафровъ), гдѣ ди-
карь переходитъ къ земледѣлію, женщина «строитъ жи-
лища, плететъ циновки, приготовляетъ глинянную по-
суду... Она вскапываетъ землю, сѣетъ и жнетъ. Мужчинѣ
никогда и въ голову не приходитъ помочь ей... Повсюду
въ Африкѣ мужчина занимается войной и охотой. Вте-
ченіе долгихъ часовъ своего досуга онъ лѣниво лежитъ
гдѣ-нибудь въ тѣни, куритъ или болтаетъ». То-же край-
нее униженіе женщины замѣчается и въ Патагоніи,—сло-
вомъ, всюду въ первобытномъ варварствѣ.
Естественно, что въ этомъ періодѣ половая любовь
является тѣмъ, что она есть въ своемъ источникѣ—по-
ловою похотью. Душевное броженіе, вызываемое этой
похотью, совершенно аналогично съ опьяненіемъ, сопро-
вождающимъ всякую страсть. Дикарь влюблялся въ
женщину не болѣе, чѣмъ въ собаку на охотѣ, въ копье
свое во время войны, во вкусную пищу во время голо-
да. Женщина какъ предметъ любви, была орудіемъ сла-
дострастія и только. Необходимы были многія тысячелѣтія
исключительно счастливыхъ условій, чтобы въ наиболѣе
одаренныхъ расахъ измѣнился взглядъ на женщину и
отношенія къ ней пріобрѣли нѣкоторый нравственный
бттѣнокъ. Грубая похоть, впрочемъ, со стороны женщинъ
очень рано осложнилась животнымъ страхомъ, благого-
вѣніемъ передъ хозяиномъ, обоготвореніемъ- его, — такъ-
что первичная форма половой любви, вѣроятно, была
Односторонняя, т.-е. только со стороны женщинъ, безъ
взаимности, или съ тою слабою степенью взаимности, ко •
торую хозяинъ питаетъ къ своей собакѣ.
Но культъ борьбы съ теченіемъ вѣковъ перерождается
въ культъ труда, охота и ея частный видъ—война усту-
паютъ скотоводству и земледѣлію. Воевать безпрестанно,
имѣя стада скота, о которыхъ нужна забота—нельзя. При-
рученныя животныя превратили постепенно самого чело-
вѣка въ домашнее животное, пріучили его къ осѣдлой
8
жизни. Волъ и лошадь сдѣлали земледѣліе возможнымъ
какъ главный видъ труда, и тѣмъ окончательно поставили
человѣка на истинный, достойный его путь въ природѣ,—
отвлекли его отъ борьбы и пріучили къ труду. Но какъ-
бы для облегченія этого важнаго для всего міра пере-
хода человѣка отъ борьбы къ труду развилась постепенно
страсть, которая столь-же чувственна, какъ охота и не
менѣе сладостна, чѣмъ побѣда: развилась половая влюблен-
ность, новый центръ жизни и мысли для мужчинъ на цѣ-
лыя тысячелѣтія. У дикарей любви не было, у варваровъ
троянской эпохи она уже была, хотя и въ грубо-чув-
ственной формѣ. Сынъ царя въ спорѣ трехъ богинь от-
даетъ предпочтеніе Афродитѣ. Этотъ сынъ царя—пастухъ;
другіе сыновья, напримѣръ, Гекторъ, низачто не сдѣ-
лали-бы такого выбора; они, конечно, предпочли-бы
дары Паллады. Женщина въ этомъ періодѣ уже цѣ-
нится высоко, но почти исключительно тѣлесно. Па-
' рису доставлено обладаніе только тѣломъ Елены, а не
душой ея; ни онъ, ни она не скрываютъ взаимнаго
презрѣнія—и всетаки отдаются другъ другу. Гибель
Ахиллеса можно разсматривать какъ глубокую истори-
ческую аллегорію. Онъ умираетъ отъ стрѣлы Париса,
направленной рукою Афродиты. Герой любви является
невольнымъ побѣдителемъ самаго мощнаго изъ героевъ
насилія. Вмѣстѣ съ Ахилломъ и весь древній культъ борь-
бы уступаетъ новому культу — сладострастія. За пять
столѣтій до Р. X., еще до разцвѣта эллинскаго искус-
ства и философіи, Анакреонъ Теосскій объявляетъ себя
пѣвцомъ любви, говоря о женщинахъ, что
„Краса ихъ побѣждаетъ
И пламя и желѣзо".
IV.
Разъ доспѣхи были сняты, мечъ повѣшенъ на гвоздь,
не приходилось больше скакать по полю въ азартѣ за
дикимъ вепремъ или бороться грудь съ грудью съ вра-
9
томъ—куда дѣвать было древнему человѣку его неукро-
тимую энергію, его ярость, его привычку къ бѣшеному
напряженію нервовъ? Конечно, часть всего этого погло-
щалъ трудъ, поэтому трудовые классы, рабы, народъ были
всегда самыми цѣломудренными. Но каста древнихъ по-
бѣдителей? Имъ не на что было истратить безмѣрной фи-
зической силы, накопленной въ періодъ войнъ, кромѣ
сладострастія, и самъ собою возникаетъ новый культъ—
культъ чувственной любви.
Надо замѣтить, что всякая потребность въ человѣкѣ,
физическая и психическая, стремится безгранично рас-
шириться, возобладать надъ другими страстями; каждая
потребность при благопріятныхъ условіяхъ выливается
въ особый культъ, т. е. въ сложную систему чувствъ и
дѣйствій, внушенныхъ вѣрой въ извѣстный предметъ.
Какъ на простой мелодіи наростаютъ гармоническіе при-
пѣвы и мало по-малу образуется хоръ, такъ первичная
потребность усложняется, захватываетъ въ свою область
другія страсти, заставляя ихъ служить себѣ. Вокругъ каж-
дой страсти стремится образоваться свой міръ жизни, какъ
около срединнаго солнца, дающаго теплоту и свѣтъ. Но
удѣлъ всякой жизни увяданіе; исчерпавъ всѣ возможно •
сти свои, всякая система омертвѣваетъ. Культы войны, на-
живы (у торговыхъ народовъ), чувственной любви, всякій
культъ ведетъ въ концѣ концовъ къ психозу, къ нѣкото-
рому помѣшательству н^ одной опредѣленной идеѣ, много-
вѣковый гипнозъ которой становится непреодолимымъ. Та-
ково необоримое внушеніе талмуда или корана въ рели-
гіи, таковы инстинкты войны у дикарей или торговый
инстинктъ у евреевъ. Половая любовь тоже развилась въ
•особую культуру со всѣми выгодами и невыгодами всякаго
культа: съ страшнымъ накопленіемъ силы этой потреб-
ности и нравственнымъ омертвеніемъ ея.
Развивался этотъ гипнозъ любви постепенно.. Простое
удовлетвореніе похоти, какъ у дикарей, было слишкомъ
мимолетно, чтобы наполнить жизнь варвара. Подобно тому
10
какъ въ періодъ войнъ велись атлетическія упражненія,
1 игры, въ періодъ любви потребовалось ухаживанье за
г женщиной, поклоненіе ей. Чтобы утончить и продлить
наслажденіе, сдѣлать его, по возможности, психическимъ,
потребовалась любовная игра: свиданія, игрища, умыканіе
невѣстъ, очень сложные брачные обряды и т. п. По-
і требовалось участіе поэзій, музыки и всѣхъ другихъ
искусствъ.
Задолго до возникновенія письменности, существо-
валъ уже поэтическій культъ половой страсти—въ без-
численныхъ любовныхъ пѣсняхъ, легендахъ, сказкахъ,
гаданьяхъ, заговорахъ, наконецъ—въ самомъ языкѣ. Лю-
бовная терминологія у простого народа, лишеннаго
письменности, выработана изумительно, и можетъ быть,
богаче всякой иной. Литература, являясь завершеніемъ
цивилизацій, застаетъ всѣ культуры сложившимися; она
не столько движетъ ихъ впередъ, сколько даетъ имъ
могущественную поддержку; извѣстно значеніе героиче-
скихъ поэмъ Гомера.- Но особенно огромную роль лите-
ратура съиграла въ любовномъ культѣ. Половая влюб-
ленность втеченіе вѣковъ составляетъ почти единствен-
ное содержаніе художественной литературы. Романи-
сты всѣхъ временъ и народовъ, начиная съ глубокой
древности, описываютъ любовь въ безконечно разно-
образныхъ условіяхъ времени, мѣста, обстановки, воз-
раста, ума, красоты, здоровья, ^соціальнаго положенія
любящихъ; груды романовъ появляются на свѣтъ съ ре-
гулярностью растительнаго царства; на смѣну однимъ
безчисленнымъ печатнымъ листамъ идутъ другіе, вянущіе
съ быстротою осеннихъ листьевъ. Только великіе романы
живутъ долго, но зато они и крайне рѣдки. Они описы-
ваютъ самую страсть, тогда-какъ мелкіе—преимуществен- 
но обстановку ея.
11
V.
Вотъ въ этой-то обстановкѣ половой любви и заклю-
чается тотъ обманъ, который изящная литература вно-
ситъ въ общее сознаніе. Тысячи плохихъ поэтовъ «во-
спѣваютъ» половую любовь крайне преувеличенно—какъ
божественное чувство, какъ неземное блаженство, какъ
свѣтлое преображеніе жизни, ставящее ее выше разума,
। выше совѣсти и всѣхъ святынь души. Половое очаро-
• ваніе описывается какъ одна невыразимая сладость, одинъ
1 неомрачаемый восторгъ. Незначительные поэты напрягаютъ
всю свою посредственность, чтобы изобразить любовь въ
самыхъ плѣнительныхъ формахъ; тайные сладострастники,
они рисуютъ соблазнительныя, невѣроятныя картины,
которыми успѣваютъ раздражить и свое воображеніе, и
тѣхъ читателей, кто не свободенъ отъ половой похоти,
а кто свободенъ отъ нея совершенно? Только люди съ
большимъ вкусомъ или съ большою совѣстью отверты-
ваются отъ этой тонкой порнографіи; масса-же читате-
лей бросается на нее съ жадностью. Дѣйствуя втеченіе
вѣковъ на неустойчивые мозги среднихъ людей, любов-
ный романъ развращаетъ половое чувство болѣе, чѣмъ
какое нибудь другое вліяніе.
; „Любви не женщина насъ учитъ, '/
„А первый пакостный романъ...
—говоритъ Пушкинъ. Въ заурядной семьѣ, гдѣ бабушка
читала Грандисона, маменька увлекалась Понсонъ-дю-Тер-
райлемъ, дочь упивается Марселемъ Прево,—въ такой
семьѣ изъ поколѣнія въ поколѣніе передается мечта о ло-
ѵ ловой любви, какъ нѣкая религія, священная и прекрас-’
ная, и всѣ поколѣнія дышать одной атмосферой—постоян-
наго 'полового восторга, постоянной жажды «влюбить-,
ся». Великіе авторы, описывающіе любовь во всей ея
трезвой, ужасной правдѣ, до большинства не дохо-
12
дять, да большинству они и не по плечу; средней
публикѣ доступнѣе маленькіе писатели и писательницы,
которые какъ и публика, не знаютъ природы и не умѣ-
ютъ быть вѣрными ей, которые не знаютъ, что такое лю-
бовь, но тѣмъ болѣе стараются изобразить ее обольсти-
Г тельной. И вотъ тысячами голосовъ, исходящихъ «свыше»,
въ каждомъ молодомъ поколѣніи создается ложное вну-
шеніе о любви, дѣлающее эту страсть одною изъ самыхъ
гибельныхъ для человѣчества. Литературное внушеніе изъ
1 читающихъ классовъ проникаетъ въ нечитающіе и ослаб-
ляетъ способы борьбы съ этою страстью, вырабатываемые
всякой естественной, патріархальной культурой. Въ де-
ревенской средѣ, гдѣ народъ не испорченъ (у старовѣ-
ровъ, напр.), тамъ молодежь воспитывается цѣломудренно
и религіозно, половое влеченіе презирается внѣ брака, и
вообще никакихъ «романовъ» и «драмъ» не полагается;
всякія попытки къ нимъ гаснуть въ общемъ внушеніи,
что это грѣхъ и позоръ. Поэтому здоровое влеченіе
обоихъ половъ здѣсь крайне рѣдко развивается въ
страсть, регулируясь ранними и крайне-строгими браками.
Него видимъ въ среднихъ, не трудовыхъ классахъ съ
утраченною религіозностью, съ ослабленнымъ представ-
леніемъ о добрѣ и злѣ. Здѣсь понятіе «грѣхъ» вообще
очень смутно и не играетъ повелительной роли въ
’ жизни. Менѣе всего «грѣхомъ» считается половая страсть,
которая, подобно войнѣ и охотѣ, признается занятіемъ
< рыцарскимъ, т.-е. «благороднымъ». Въ противность тру-
довымъ классамъ, городскіе культивируютъ влюбленность
какъ добродѣтель, какъ нѣкоторый даже подвигъ. Не
только поэты, но и иные философы воспѣваютъ ея бо-
жественность, какъ начала міра. Вспомните пламенное
обращеніе къ Венерѣ въ началѣ поэмы Лукреція. Поло-
вой любви онъ приписываетъ даже космическія силы,
движеніе вѣтра и облаковъ. «Ты одна управляешь при-
родою вещей и безъ тебя ничто не появляется на боже-
ственный край свѣта». Какъ ни забавно подобное пре-
13
увеличеніе, но высказываемое съ высоты, оно дѣйствуетъ..
Половая похоть по самой природѣ своей даетъ самое
острое изъ наслажденій; будучи-же воспитана втеченіе
тысячелѣтій, какъ основная радость жизни, она разрос-
тается, мнѣ кажется, въ особый психозъ, который былъ не-
извѣстенъ древнему человѣчеству и вѣроятно исчезнетъ,
въ будущемъ. Въ разгаръ этого культа половой любви
люди рождаются уже съ особо настроенными нервами,,
съ предрасположеніемъ къ любовной страсти, какъ прежде
рождались съ предрасположеніемъ къ войнѣ. Современ-
ный юноша не опоясывается мечемъ, не мечтаетъ о первомъ-
походѣ на враговъ, но съ самаго дѣтства только и слышитъ,
что о любви, о неизбѣжной встрѣчѣ съ женщиной и поло-
выхъ восторгахъ. Еще въ колыбели онъ слышитъ пѣсни
нянекъ о поцѣлуяхъ и объятіяхъ, о тайныхъ свиданіяхъ,
клятвахъ и измѣнахъ; едва онъ подростаетъ—его охваты-
ваетъ сладострастная поэзія, искусство, литература, наука,
которыя говорятъ о тѣхъ-же тайнахъ. Сама юность есть
уже броженіе, напряженный ростъ всѣхъ сторонъ духа,
слѣпые поиски окончательнаго счастья. А тутъ подходятъ
годы полового созрѣванія, нарождается смутная, но мо-
гущественная потребность, кажущаяся безграничною..
Юноша бросается въ пропасть собственныхъ страстей,
наполненную волшебными видѣніями, — еще задолго до
способности любить физически, онъ жаждетъ любви и
томится по ней, онъ считаетъ ее сплошнымъ, безконеч-
нымъ упоеньемъ... Но это горькая,—увы, слишкомъ горь-
кая ошибка, стоющая часто страшно дорого...
VI.
Конечно, если-бы половая любовь вовсе не заключала
въ себѣ счастья, то ни поэтамъ,, ни философамъ не
удалось-бы развить почти религіозное поклоненіе этой
і страсти. Влюбленность заключаетъ въ себѣ дѣйствительное_
очарованіе, и даже большее чѣмъ удовлетвореніе всякой
14
другой потребности. Я говорю не о блаженствѣ плот-
скаго соединенія: ставить 'слишкомъ высоко эту радость
осязанія предостерегалъ еще архангелъ перваго человѣка,
какъ говорится въ поэмѣ Мильтона: «И скотамъ доступна
та-же радость». Это чувство не было-бы общимъ съ ними
и обыкновеннымъ, «если-бы въ немъ заключалось что-
либо достойное подчинить человѣческій духъ». (Пѣснь
VIII). Но помимо сладострастія, которое есть скорѣе
средство, чѣмъ цѣль любви,—влюбленность даетъ особое
духовное блаженство, таинственную и непостижимую
радость любви безплотной. Это счастье начинается еще
до первой встрѣчи; склонный влюбиться юноша, какъ
герой «Первой любви» у Тургенева, начинаетъ томиться
сладкими ожиданьями, онъ грезитъ о небывалыхъ воз-
любленныхъ, онъ, какъ Клопштокъ, способенъ писать
сонеты будущей своей избранницѣ. При первой-же встрѣчѣ
съ нею онъ только находитъ центръ для готовой уже
сферы чувствъ; у него точно пелена спадаетъ съ глазъ,
и избранница его, будто по волшебству, превращается
изъ человѣка въ совсѣмъ особое, какъ-бы божествен-
ное существо. Пусть это иллюзія, оптическій обманъ
подъ внушеніемъ страсти, но какъ-бы ни было, эта
иллюзія плѣнительна. Какъ сумасшедшій скряга оло-
вянныя пуговицы принимаетъ за золото, какъ одержи-
мый маніей величія—свой колпакъ за корону, такъ
влюбленный—искренно и страстно принимаетъ предметъ
любви своей за существо совершенное, за какого-то
свѣтлаго посланника, небесъ. Кто знаетъ,—можетъ быть,
•страсть, подобно гашишу, до такой степени напрягаетъ
душу влюбленнаго, что она начинаетъ видѣть въ лю-
бимомъ существѣ не тѣло только, а самый духъ, боже-
ственный и безсмертный, который только и прекрасенъ,
который только и заслуживаетъ любви. Человѣкъ кажется
безконечно милымъ, привлекательнымъ, дивнымъ; ему хо-
чется поклоняться, созерцать его, отдаться ему душой.
Восторгъ несказанный наполняетъ сердце при одной мысли
15
о немъ; онъ—все, онъ какъ-бы сошедшій на землю богъ.
'.Чувствуется, что найдена цѣль жизни, идеалъ человѣка
осуществленъ и вотъ онъ. Въ этотъ ранній періодъ влюб-
ленности она прекрасна; она еще не половая страсть, а
і просто любовь и по природѣ ощущеній ее невозможно
отличить отъ пылкой дружбы, отъ матерней любви и
т. п. Эту влюбленность можно-бы назвать святою, если-
бы она не была обманомъ чувствъ, который въ отличіе
отъ подлинной любви—материнской, братской, друже-
ской — гаснетъ быстро или переходитъ въ половую
страсть, въ состояніе бредовое, о которомъ собственно и
пойдетъ рѣчь въ этой книгѣ. Въ сравненіи съ первымъ
періодомъ влюбленности этотъ второй то-же самое, что
знойный полдень послѣ свѣжаго утра или гроза послѣ
затишья. Восхищеніе уступаетъ мѣсто желанію; идеаль-
ное Ѵог8іе11пп§ смѣняетъ слѣпая и жестокая АѴіІІе. Все
святое, нѣжное, невинное исчезаетъ...
VII.
— «Помилуйте, думаетъ юноша.—Какъ-же любовь не
святое чувство? Вѣдь ее воспѣваютъ поэты!»—Но, ми-
лый юноша! — мало-ли какихъ вещей поэты не воспѣ-
ваютъ! Нѣтъ смертнаго грѣха, который не нашелъ-
бы своего Гомера. Вспомните у насъ эпоху Языкова,
культъ попоекъ, разгула, картежной игры и всевозмож-
ныхъ предосудительныхъ дурачествъ. Талантливѣйшіе
поэты, не исключая Пушкина и Лермонтова, прославляли
пьянство и развратъ—правда, утонченное пьянство, изыс-
канный, анакреонтическій развратъ, которому предаваться
тогда считалось признакомъ хорошаго тона. Въ тайныхъ
великосвѣтскихъ кружкахъ, въ которыхъ участвовалъ
Пушкинъ, разыгрывались, напримѣръ, такія «живыя кар-
тины», какъ гибель Содома, и нашъ величайшій поэтъ
едва не умеръ отъ этихъ оргій. Нѣть сомнѣнія, что въ
болѣе поздній, трезвый возрастъ и Пушкинъ, и Лермон-
16
товъ отказались-бы отъ своихъ эротическихъ писаній,
устыдились-бы ихъ, но плохіе поэты—вродѣ Баркова—
прославляли сладострастіе и въ поздній возрасть. А со-
временные поэты вродѣ Бодлэра и Верлена воспѣли не-
только вообще развратъ, но и всѣ сумасшедшіе, противу-
естественные его виды. И у русскихъ молодыхъ поэтовъ
были попытки опоэтизировать нѣкоторые изъ этихъ грѣ-
ховъ, печатныя попытки! Воровство грошевое поэтами, быть
можетъ, не воспѣто, но еп §ГО5, въ видѣ апоѳеоза бисмар-
ковской политики до сихъ поръ вдохновляетъ нѣмец-
кую музу. Убійство тоже, и даже не только массовое, а
и всякихъ иныхъ родовъ, не исключая разбойничьяго—
развѣ разбойники не «воспѣты»? Богохульство, «гордое
отрицаніе» всего святого, глумленіе надъ Вѣчностью, вос-
торгъ передъ «демоническою красотой», апологія дьявола,
какъ источника зла, •— все это имѣетъ своихъ и мел-
кихъ, и довольно крупныхъ поэтовъ. Какъ-же не имѣть
ихъ сладострастной чувственности, «любви»! Именно по-
тому, что въ этомъ явленіи всего менѣе участвуетъ ра-
зумъ и всего болѣе растительный инстинктъ, здѣсь—бо-
гатое поле для раздражающихъ описаній, для игры на
струнахъ, которыя навѣрное у всякаго найдутся. И поэты
этимъ пользуются особенно охотно.
Если-бы половая любовь была дѣйствительно такъ
возвышенна, какъ описываютъ плохіе поэты,—то они ее
и не описывали-бы: она не вмѣстилась-бы въ ихъ круго-
зоръ, слишкомъ ограниченный. Если плохіе писатели ви-
дятъ особенно отчетливо половую любовь, то это—дока-
зательство, что любовь явленіе не столь ужъ высокое; не
многимъ выше пьянства, которое воспѣто не съ меньшимъ
стараньемъ, немного выше борьбы, воспѣтой съ особен-
ною напыщенностью.
Между половой страстью, борьбой и пьянствомъ есть
внутренняя, психологическая связь. Всѣ эти состоянія
представляютъ потерю душевнаго равновѣсія, затменіе
разума и радость звѣря, сбросившаго съ себя узду. Ко-
17
роче всего достигаютъ этой животной свободы пьяницы,
и замѣчательно, что ихъ опьяненіе чаще всего принимаетъ
буйный и сладострастный характеръ. Наоборотъ, даже
трезвая борьба и трезвая половая любовь доходятъ до
опьяненія; случалось, раздраженные битвой рыцари, не
находя враговъ, въ изступленіи бросались на неодушев-
ленные предметы, рубили скалы и деревья (такъ-назы-
ваемые берсекеры). Въ случаяхъ отчаянной храбрости, въ
разгарѣ боя, людьми руководитъ уже не сознаніе долга,
не страхъ отвѣтственности, а чисто животное сладостра-
стіе борьбы, жажда уничтожить противника. Въ руко-
пашной дерутся не только оружіемъ, но часто вцѣп-
ляются во врага зубами и ногтями, грызутъ его мя-
со. Ясно, что чувство, руководящее въ этомъ, есть
страсть, т. е. маніакальное развитіе потребности, въ обык-
новенное время незамѣчаемой по ея незначительности. Въ
такую-же страсть развивается и половая любовь, гдѣ про-
исходитъ часто то-же осложненіе, что и въ минуты боя,
т.-е. любящіе готовы кусать другъ друга и (въ исключи-
тельныхъ случаяхъ) кусаютъ въ какомъ-то упоеніи. Такъ-
называемый «садизмъ» есть лишь крайнее развитіе сладо-
страстнаго пароксизма. Во всѣхъ трехъ явленіяхъ, въ
борьбѣ, половой любви и пьянствѣ весь строй душев-
ный выводится изъ своего равновѣсія, и какъ въ нитро-
клѣтчаткѣ, происходитъ нѣчто вродѣ взрыва: всѣ спо-
собности, развязанныя отъ воли разума, устремляются
по направленію страсти и производятъ бредъ. Анакре-
онъ не отдѣляетъ любовь отъ вина, Эрота отъ Діониса.
Тѣсная связь между пьянствомъ и сладострастіемъ за-
мѣчена апостоломъ. «Вино и женщины» всегда со-
путствовали ремеслу ландскнехтовъ, какъ пьянство не-
обходимый спутникъ проституціи (которая, въ сущно-
сти, есть первоначальная форма половой любви, бракъ
дикарей). Поэты и не скрываютъ, что половая любовь
есть «страсть», не замѣчая, какъ они плохо ее этимъ
рекомендуютъ.
18
VIII.
' Любовь плотскую поэты называютъ «святою». Но если
такъ, то почему въ сколько-нибудь порядочныхъ семьяхъ ее
прячутъ отъ дѣтей, не даютъ имъ, напримѣръ, читать лю-
бовные романы? Ничего другого хорошаго не прячутъ, ни
описаній дружбы, ни радостей, ни святыхъ мученій, а
это будто-бы «святое» чувство тщательно скрываютъ до
совершеннолѣтія дѣтей. Да и послѣ совершеннолѣтія ни
одинъ отецъ, ни одна сколько-нибудь совѣстливая мать
не станутъ учить дѣтей любовному искусству, не ста-
нутъ прививать имъ эту страсть нарочно. Но если она
«святая», то слѣдовало-бы спѣшить заразить ею каждую
дѣвушку и юношу. Напротивъ, отъ такой заразы обе-
регаютъ, считаютъ ее чѣмъ-то вродѣ неизбѣжной болѣз-
ни: «придетъ пора—полюбишь», говорятъ съ тяжелымъ
вздохомъ. Взрослые, переживши любовь, хорошо знаютъ,
что-бы ни болтали развратные поэты, что влюбленность—
явленіе тѣлесное и ведетъ къ тѣлеснымъ результатамъ;
какъ въ другихъ похотяхъ и болѣзняхъ, въ половой
любви не душа владѣетъ тѣломъ, а тѣло душой. Взрос-
лые люди знаютъ, что при малѣйшей неосторожности
эта сладкая болѣзнь, дѣлается опасной и можетъ повести
къ серьезнымъ увѣчьямъ сердца, а иногда и къ гибели.
Они знаютъ, что ни въ какомъ иномъ процессѣ, ни въ
ѣдѣ, ни въ питьѣ, ни снѣ не проявляется столько жи-
вотности, столько самозабвенія, какъ въ любовномъ актѣ,
и никогда близость тѣлъ не сопровождается такимъ от-
даленіемъ душъ, какъ въ моментъ этого соединенія. Если
любовь «святое» чувство, почему выливается оно въ сла-
дострастный, т.-е. чисто-животный актъ?
Любовь, говорятъ,—святое чувство, такъ какъ слѣд-
ствіемъ его является новая жизнь. Но правда-ли это?
Дѣторожденіе требуетъ соединенія, но нуждается-ли оно
въ любви? Всѣмъ извѣстно, что дѣти родятся отъ союза,
19
• какъ любящихъ, такъ и ненавидящихъ другъ друга лицъ.
Во всемъ органическомъ царствѣ насильственное соеди-
неніе ведетъ къ тому-же. Тамъ дѣти родятся даже отъ
искусственнаго оплодотворенія, когда особи не знаютъ
даже другъ друга и никогда не видались. Не существуетъ
ни малѣйшаго доказательства, чтобы любовь входила въ
.. творческій процессъ жизни. Отъ самыхъ грубыхъ насилій,
. отъ соединенія въ сонномъ, безсознательномъ состояніи,
• отъ людей отвратительныхъ другъ другу все-таки совер-
шаются зачатія, тогда-какъ очень часто самая пылкая лю-
' бовь оказывается безплодной.
«Любовь—святое чувство, оно влечетъ другъ къ другу
родственныя души». Но всѣ-же знаютъ, что влекутся въ
данномъ случаѣ тѣла, а не души; слишкомъ часто половая
• любовь соединяетъ души глубоко-чуждыя, что тотчасъ и
<• обнаруживается по удовлетвореніи тѣлъ. Большинство
браковъ оказываются несчастными именно потому, что по-
ловая любовь вводитъ обѣ стороны въ обманъ и даетъ
• лишь призракъ требуемаго сродства душъ. Наконецъ,
если любовь «святое» чувство, почему она сопровождается
, такимъ упадкомъ совѣсти, забвеніемъ нравственнаго долга?
Вѣдь извѣстно, что влюбленные часто ни передъ чѣмъ не
останавливаются для достиженія своихъ цѣлей: обманъ
и ложь, измѣна, ненависть, клевета, воровство, иногда
даже убійство (соперниковъ) — обычныя средства. Же-
на легко измѣняетъ мужу, дѣвушка бросаетъ родную
семью — хотя-бы съ рискомъ убить этимъ родителей,
мать бросаетъ родныхъ дѣтей. Влюбленный человѣкъ,
если нужно, измѣняетъ родинѣ, религіи, лучшимъ вѣро-
•> ваніямъ собственной души. Семирамида, чтобы избѣжать
укоровъ за свои увлеченія, издала законъ: «Все позво-
лено, что пріятно». По преданію она кончила тѣмъ, что
влюбилась въ своего коня...
Почему-же, отвѣтьте мнѣ по совѣсти, половая лю-
бовь — «святое» чувство? И почему она обыкновенно
такъ скоро исчезаетъ? Вѣдь ни одно изъ истинно-свя-
20
тыхъ чувствъ никогда не прекращается. Дружба, мате-
ринская любовь, религіозное сознаніе, вкусъ къ изящ-
ному, доброта, геній, умъ—имъ нѣтъ конца, они или
ростутъ вмѣстѣ съ временемъ, или не ослабѣваютъ во-
все, если-же разрушаются, то вмѣстѣ съ тѣломъ. А влюб-
ленность—по наблюденіямъ одного мыслителя—продол-
жается много два года, чаще-же не выдерживаетъ и
медоваго мѣсяца. Самый терминъ «медовый» мѣсяцъ по-
•' называетъ, что далѣе этого срока начинаются отношенія
’ уже не сладкія...
О половой любви не говорятъ при дѣтяхъ, юношахъ,
дѣвушкахъ; неприлично говорить о ней въ обществѣ
почтенныхъ дамъ или стариковъ. Среди взрослыхъ до-
пускается говорить о любви, но чаще всего въ ирони-
ческомъ тонѣ—серьезный тонъ кажется неловкимъ. И я
' думаю, будетъ время, когда о половой любви гово-
 рить публично будетъ стыдно, какъ о другихъ тѣлес-
ныхъ отправленіяхъ. Да нетолько публично: можетъ
быть и тайно признаться въ этой страсти, даже любя-
щимъ людямъ, будетъ стыдно; вѣдь и теперь только на-
глые, развращенные люди легко говорятъ: — «Я люблю
 васъ».—Чѣмъ дѣвственнѣе влюбленные, чѣмъ совѣстли-
' вѣе они, тѣмъ* труднѣе имъ въ первый разъ выговорить
\ это роковое слово. Нуженъ цѣлый пожаръ страсти, что-
бы вынудить его у нихъ. Чистая душа идетъ на это
какъ на какой-то позоръ, смутно чувствуя, что тутъ есть
что-то недостойное, смѣшное, странное, ненужное. При-
знаться въ любви можно лишь въ затменіи разума, ибо
въ своей глубокой сущности головая любовь, какъ и
всякая «страсть», есть измѣна душѣ, сверженіе ея съ
престола жизни, воцареніе плоти. Мы всѣ теперь упи-
ваемся любовными романами, но, повторяю я, будетъ
время, когда самый чистый разсказъ объ ощущеніяхъ
влюбленнаго, даже такой изящный, какъ «Вертеръ», бу-
детъ казаться столь-же неумѣстнымъ, какъ разсказъ о
пищевареніи и разстройствѣ его. Любовные романы бу-
21
дугъ описываться въ клиническихъ журналахъ, какъ
теперь описываются болѣзни, потому-что любовь поло-
вая—типическая а болѣзнь роста», гдѣ вмѣсто острой фи-
зической боли въ пароксизмахъ—острое наслажденіе. Я
не сомнѣваюсь, что ученый медикъ мсі-ь-бы,- тщательно
изучивъ влюбленность, собрать достаточно матеріала для
• интересной диссертаціи. Влюбленность, навѣрное, имѣеть
. свои кривыя температуры, пульса, дыханія и т. п., свои
рефлексы и стигматы, свой діагнозъ и предсказаніе, а
можетъ быть и свою терапію... Опыты надъ животными »
показали, что періодъ половой любви у нихъ сопровож-
дается выд ѣтеніемъ ядовитыхъ веществъ въ крови (Рибо,
«Психологія чувствъ»). Недаромъ Пушкинъ любовь на-
зывалъ отравой, а Байронъ—чумой.
IX.
Половая любовь въ Ветхомъ Завѣтѣ указана не какъ
святое чувство, а какъ кара за грѣхопаденіе. «Умножая
умножу скорбь твою въ беременности твоей; въ болѣз-
ни будешь рождать дѣтей; и къ мужу твоему влеченіе твое,
и онъ будетъ господствовать надъ тобою» (Быт. ПІ. іб). За-
тѣмъ въ Библіи о половой любви не говорится ни слова
до эпохи развращенія человѣческаго рода: Адамъ позналъ ।
жену и пр. Когда сыны Божіи увидѣли дочерей человѣ- ,
ческихъ, что онѣ красивы, и стали брать ихъ себѣ въ жены,
пошолъ такой развратъ, что «раскаялся Господь, что со-
здалъ человѣка на землѣ, и возскорбѣлъ въ сердцѣ своемъ»,
«ибо всякая плоть извратила путь свой на землѣ», — и
воздвигъ потопъ. Это древнее преданіе важно какъ опытъ
тогдашняго человѣчества въ оцѣнкѣ любовной страсти и
• ея роли на землѣ. Апокрифы передаютъ, что первород-
♦ ный грѣхъ, ввергшій человѣческій родъ въ пучину зла,
* былъ актомъ половой любви. Но пусть это свидѣтельство
слишкомъ древнее; тѣ, которые воспѣваютъ половую лю-
бовь, какъ святое, «божественное» чувство, ставя его
22
«выше долга», могли-бы заглянуть въ Евангеліе, въ За- .
вѣтъ Новый, гдѣ указаны всѣ истинно-святыя чувства.
Христосъ, какъ извѣстно, объ этой формѣ любви (какъ
и обо всемъ важномъ) выразился категорически, такъ-
что невозможны никакіе кривотолки. «А Я говорю
вамъ, что всякій, кто смотритъ на женшину съ вожде- і
лѣніемъ, уже прелюбодѣйствовалъ съ нею въ сердцѣ
своемъ». (Мѳ. 5. 28). Этими словами всякое вожде- 1
лѣніе признается блудомъ, т.-е. однимъ изъ смертныхъ I
грѣховъ, поставленныхъ у Моисея между убійствомъ и <
воровствомъ. Христосъ не отмѣнилъ, а усугубилъ древ-
ній законъ о половой любви, отнесшись къ ней безу-
словно отрицательно. Никогда и никѣмъ женщина не
была столь вознесена въ своемъ человѣческомъ достоин-
 ствѣ, какъ этою заповѣдью Христа. Даже втайнѣ вож-
. делѣть считается грѣхомъ, нарушеніемъ святости между-
человѣческихъ отношеній. Эти отношенія указаны въ
одномъ лишь видѣ для всѣхъ обязательной любви:
' «любите другъ друга», т.-е. женщины и мужчины, какъ
братья и сестры, не болѣе и не менѣе этого. Не сдѣлано
оговорки относительно «вожделѣнія» даже для мужа въ
отношеніи жены; сказано — «всякій», слѣдовательно, и
мужъ, и для супруговъ предложена любовь только брат-
ская.
Мнѣ кажется, что этотъ законъ вовсе не исключаетъ
продолженія человѣческаго рода, какъ и не менѣе пове-
лительныя заповѣди — не убій, не укради и пр. «Кто
' можетъ вмѣстить, да вмѣститъ». Нравственный законъ
* обращается къ свободной волѣ человѣка и не касается
дѣяній невольныхъ. Мы всѣ убиваемъ невольно тысячи
существъ, видимыхъ и невидимыхъ—насѣкомыхъ, бактерій
и т. п. Мы всѣ крадемъ въ тысячахъ случаевъ—тѣ или
иныя выгоды или условія, при обмѣнѣ вещей и услугъ;
невозможно совершенно точно отдѣлить чужое отъ своего.
Точно такъ-же невольно мы безпрерывно спослушествуемъ
на друга своего свидѣтельство ложно», клевещемъ (хотя-
23
бы въ малой долѣ неправды), за невозможностью безу-
словно точно отдѣлить истину отъ лжи. Невольно тво-
римъ себѣ кумиры, невольно завидуемъ и т. д. Быть
вполнѣ безгрѣшными — это идеалъ, недостижимый на
* сколько-нибудь продолжительное время. Сейчасъ вы без-
і-рѣіпны противъ второй заповѣди, но грѣшите противъ
восьмой, далѣе безгрѣшны противъ восьмой, но нарушаете
четвертую и т. д. Вопросъ нравственной жизни не въ
томъ, чтобы ни въ чемъ не погрѣшить; это невозможно,—
'• а въ томъ лишь, чтобы не переводить грѣха изъ неволь-
л наго состоянія въ вольное, не расширять его ограничен-
► ныхъ предѣловъ въ безграничные. Я думаю, тоже и съ
«вожделѣніемъ»: когда оно охватываетъ душу чистую,
внезапно помрачая сознаніе, бросая два существа неудер-
жимо въ объятія другъ другу — это грѣхъ невольный,
нужный для матеріальной жизни и для нея достаточный.
Вспомните гончаровскую Вѣру въ «Обрывѣ», когда она
послѣ долгой, мучительной борьбы съ собою, безъ памяти
наконецъ отдается Марку. Ее прощаешь отъ всего сердца,
она остается незапятнанной, и если-бы и у Марка былъ
такой-же порывъ, ихъ соединеніе было-бы только неволь-
ною ошибкой, такою-же, какъ если вы по дорогѣ раз-
давите нечаянно живое существо. Это грѣхъ во всякомъ
случаѣ, такъ-какъ . во всякомъ случаѣ это—отступленіе
отъ идеала, и это нужно помнить, чтобы всѣми мѣрами
избѣгать зла, ограничивать его до предѣла неодоли-
• мости. Половая любовь, сведенная къ такому предѣлу,
понятна, какъ то, что она и есть на самомъ дѣлѣ: тѣ-
’ лесная нужда (впрочемъ, наименьшая изъ всѣхъ, такъ-
какъ требуется не для жизни человѣка, а лишь для про-
‘ долженія жизни внѣ его). Грѣхомъ вольнымъ и потому
неимѣющимъ оправданія страсть становится лишь тогда,
•• когда къ ней сознательно готовятся, раздражаютъ ею
- себя и дѣлаютъ предметомъ соблазна для другихъ. Такая
любовь превращается въ то-же самое, какъ еслибы вы,
идя по дорогѣ, сознательно розыскивали подъ ногами
24
всякое живое существо, чтобы раздавить его, или гото-
вились-бы къ кражѣ всего, что чужое. И воспѣваніе сво-
' бодной половой любви то-же самое, что воспѣваніе кра-
• жи или убійства. Идеалъ данъ одинъ: всѣ люди —
братья, мужчины и женщины; указано, что въ мірѣ
совершенномъ не женятся и не выходятъ замужъ, а.
живутъ какъ ангелы. Указано, ’гго не только половая,
но вообще родственная физическая любовь уступаетъ
духовной. Помните: «Кто матерь моя и братья мои?..
Кто будетъ исполнять волю Отца Моего Небеснаго, тотъ
Мнѣ братъ, и сестра, и матерь» (Мѳ. XII).
Въ оправданіе любовной страсти часто говорятъ:—
Христосъ простилъ блудницу. Да, но Онъ этимъ не
оправдалъ ее: «Иди и впредь не грѣши». Простилъ послѣ
горькаго ея раскаянія, послѣ очевидной рѣшимости I
не отдаваться грѣху. Христосъ спасъ ее отъ побіенія
камнями, но не разрѣшилъ этимъ блуда, какъ пола-
гаютъ многія дамы, желающія, чтобы само Небо бла-
гословило ихъ грѣшныя увлеченія. У блудницы первый \
ея грѣхъ, можетъ быть, былъ невольный, а остальные
изъ-за куска хлѣба, но и ей Христосъ не разрѣшилъ
грѣха. Многія образованныя женщины заповѣди Хри-
ста не считаютъ для себя «обязательными»; — это —
«архаическая мораль». У нихъ своя,, усовершенствован-
ная мораль: «любовь—выше долга». Увлеклась—и сей-
часъ-же цитата изъ Гёте: «Если-бы Богъ меня хотѣлъ
видѣть иною, онъ сотворилъ-бы меня иной», цитата изъ
Ларошфуко: «Кто не безумствовалъ, не долженъ считать
себя слишкомъ умнымъ». На этомъ основаніи дама
• великодушно разрѣшаетъ себѣ «увлечься». Пусть это бу-
детъ третій, можетъ быть, тринадцатый любимый чело-
вѣкъ, но въ «тѣхъ» она, видите-ли, «ошиблась», тѣ были
«не то, не то». Въ концѣ-то концовъ, если-бы здравый
' смыслъ не былъ отуманенъ похотью, то сама героиня или
герой такихъ романовъ убѣдились-бы, что эта свободная
• мораль не даетъ имъ счастья, и лучше было-бы нетолько
25
тринадцать разъ, но и одного раза не < ошибаться». Они
убѣдились-бы, что въ законѣ Христа были-бы ограж-
дены нетолько безукоризненная чистота ихъ и достоин-
ство и святость, но и покой ихъ, и счастіе. Они убѣ-
дились-бы, что въ законѣ этомъ скрыта нетолько нрав-
ственная красота, но и глубокая мудрость, основанная
' на знаніи человѣческой природы, всѣхъ возможностей ея,
злыхъ и добрыхъ.
Всѣ плотскія потребности суть слѣдствія нашего ко-
ренного несовершенства, слѣдствія матеріальности, т.-е.
отвѣчнаго упадка духа. Духъ совершенный безплотенъ,
т.-е. свободенъ отъ внѣшней среды; у него нѣтъ потреб-
ностей, онъ все любитъ, все созерцаетъ и ничего не хо-
* четъ. Поэтому ѣда, питье, сонъ, половое чувство нрав-
‘ ственно допустимы лишь въ физически-необходимой мѣрѣ
> ихъ удовлетворенія, т.-е. ровно настолько, сколько нужно
» для поддержанія жизни. Такъ-какъ неудовлетвореніе по-
требности—мучитъ, т.-е. отвлекаетъ отъ высшей жизни,
а переудовлетвореніе тоже мучитъ и отвлекаетъ отъ нея,
то долгъ нашъ—принижать тѣлесныя потребности до низ-
шаго уровня, долгъ—вырабатывать способность удовле-
творяться очень малымъ,' что не требуетъ большихъ
усилій и наименѣе отвлекаетъ отъ Бога. Каждая плотская
потребность имѣетъ свой опредѣленный минимумъ и нео-
предѣленный максимумъ, каждая можетъ быть или необ-
ходимымъ—и потому немѣшающимъ жизни зломъ, или
зломъ обходимымъ, но подавляющимъ жизнь. Тоже и
нормальная половая потребность. «Естественная, но не не-
обходимая», какъ замѣтилъ еще Епикуръ,—она можетъ
быть сведена почти на нѣтъ (какъ это и удается лю-
дямъ строгой жизни), и можетъ разростись въ чудо-
’ вищную страсть, хуже всякой другой похоти засло-
няющую Бога. Вовсе не метафора, когда влюбленный
‘26
называетъ возлюбленную своимъ «кумиромъ»: она —
дѣйствительно кумиръ, грубый идолъ, а онъ—искренній
идолопоклонникъ, но только что-же тутъ хорошаго и
достойнаго восторга? Напротивъ, идолопоклонство есть
жалкій упадокъ духа, отступничество его отъ высшаго'
своего начала. Свести безконечное содержаніе міровой
жизни къ прикосновенію двухъ тѣлъ—развѣ это не об-
нищаніе души? Съузить свой горизонтъ до размѣровъ
женской или мужской фигуры, свои желанія до одной,
хотя-бы и жгучей точки — развѣ это не приниженіе
V жизни? Можетъ быть, въ любовномъ актѣ человѣкъ пе-
реживаетъ жизнь атома, то элементарное стремленіе,,
изъ матеріала котораго создается сознаніе. Можетъ быть,,
передавать плотскую жизнь нельзя, не принизившись
до элементовъ плоти. Когда чувство это совершенно не-
• одолимо, приходится ему отдаваться, какъ всему не-
. одолимому, но добровольно падать съ своей высоты,
искусственно культивировать—какъ у насъ дѣлается—
страсть, возводить ее въ пафосъ жизни—безуміе. Это
значитъ во что-бы-то ни стало добиваться въ себѣ ми-
неральной жизни, — одинъ изъ видовъ убійства того'
высшаго существа, которое съ такимъ трудомъ втеченіе
тысячелѣтій творилось въ нашей плоти и живетъ въ
въ ней и которое слѣдовало-бы беречь съ безконечною-
заботливостью, какъ святыню.
Половая любовь, говорятъ, обогащаетъ жизнь, даетъ
ей новое содержаніе. Но правда-ли это? Если вы взрос-
лый человѣкъ, впомните всѣ возрасты вашей жизни
и скажите по совѣсти: когда жилось вамъ всего радост-
нѣе, разнообразнѣе? Вы не скажете, что въ періодъ
любви. Мы всѣ вспоминаемъ, какъ о лучшей порѣ жизни,
о дѣтствьъ, т.-е. о томъ возрастѣ, который безусловно-
свободенъ отъ половой любви и не отравляется даже:
воспоминаніями о ней, какъ иногда въ старости. Юность—
возрастъ чудесный, но половая-ли любовь даетъ ему луч-
шее украшеніе? Нѣтъ; юность счастлива сама собою,
27
избыткомъ рвущихся силъ, впечатлительностью, способ-
ностью интересоваться всѣмъ на свѣтѣ. Откиньте изъ
вашей юности такую радость, какъ дружба съ товари-
щами, игры съ ними и труды, задушевныя бесѣды о
всемъ великомъ, откиньте ваши наслажденія за книгами
и собственными дневниками, забудьте всѣ ваши прогулки,
путешествія, мечты и пѣсни, забудьте любовь семейную,
религіозное чувство, въ юности иногда столь пылкое,
откиньте юношескую свѣжесть и чистоту,-—оставьте только
половую любовь. Много-ли, скажите по совѣсти, эта лю-
бовь дала вамъ счастья? И наоборотъ, напоивъ васъ отра-
вленнымъ медомъ, не омрачила-ли она лучшихъ дней ва-
шихъ, не загубила-ли времени болѣе безплодно, чѣмъ
всякое иное увлеченіе? Вѣдь каждая «любовь»,—а вы
пережили ихъ, конечно, не одну, — отнимаетъ болѣе
силъ и досуга, чѣмъ нужно, напримѣръ, на курсъ
любой науки или любого искусства. Любовь «обогащаетъ»
жизнь? Нѣтъ, она страшно раззоряетъ ее. Подобно вы-
пуклому стеклу, она собираетъ всѣ лучи жизни въ одну
свѣтящуюся, жгучую точку. Получается крайнее обѣднѣ-
ніе свѣта и тепла на всемъ пространствѣ жизни, кромѣ
фокуса, гдѣ чувствуется ненужный избытокъ этого сія-
нія и жара. Половая любовь опустошаетъ человѣка по-
добно скупцу, который, чтобы наполнить свои сундуки,
обкрадываетъ свой-же домъ, распродаетъ мебель, картины,
платье, отказываетъ себѣ въ обѣдѣ, лишь-бы положить въ
сундукъ лишнюю горсть золота. Половая любовь съужи-
ваетъ смыслъ жизни, изъ организма превращаетъ чело-
вѣка въ органъ. Въ самомъ дѣлѣ, что такое влюбленная
особа, бредящая объ одномъ—объ удовлетвореніи своей
страсти—что такое она, какъ не органъ этой страсти?
Вѣдь у такой особы все тѣло, мозгъ, нервы и сама душа
представляются простыми прибавочными аппаратами къ
одному главному, который возобладалъ, поработилъ себѣ
всѣ другіе. Какъ обжора изъ организма превращается
въ движущійся желудокъ, какъ меломанъ—въ движу-
28
щееся огромное ухо, такъ влюбленный—въ спеціальный
инстинктъ, который занимая въ нормальномъ состояніи
крошечное мѣсто, теперь распространяется какъ-бы на
все тѣло, поглощаетъ его въ себѣ. Что тутъ святого и
возвышеннаго въ этой ликвидаціи человѣка въ пользу
одной изъ его функцій, да и то наименѣе сознательной,
наименѣе духовной? Суетность этой тяжелой страсти осо-
бенно понятна старикамъ, если это люди хоть сколько-ни-
будь богатой души. «Разъ кто-то спросилъ поэта Софокла:
каковъ ты теперь Софоклъ, въ отношеніи къ удоволь-
ствіямъ любви? Можешь-ли еще имѣть связь съ женщи-
ной?—А онъ отвѣчалъ: говори лучше, добрый человѣкъ!
Я ушелъ отъ этого съ величайшею радостью, какъ бѣ-
. гаютъ отъ бѣшенаго и жестокаго господина». (Платонъ.
«Политика». I. 329).
XI.
' Принято думать, что половая страсть включаетъ въ
. себѣ любовь человѣческую, дружбу, но это невѣрно.
Дѣйствительно, иногда влюбляются другъ въ друга лю-
ди способные къ взаимной дружбѣ, но чаще этого не
бываетъ. Проходитъ чувственный пылъ — и вдругъ,
къ изумленію самихъ влюбленныхъ, они становятся не
только не интересными, но презрѣнными другъ для
друга. Ничего общаго, ни одного предмета, ни одной
мысли, ни одного влеченія. Оказывается, что люди идутъ
совершенно разными дорогами, совершенно чужіе, несхо-
жіе. И это замѣчаютъ часто уже нарожавъ дѣтей, когда
отступать уже поздно. Сознаніе, что жизнь испорчена,
что «онъ заѣдаетъ мнѣ вѣкъ» или наоборотъ, отравляетъ
и безъ того кислое сожительство. А отчего все произо-
 шло? Оттого, что нѣкогда оба безумно-преувеличенно
взглянули на любовь, на половое опьяненіе свое и бе-
* зумно пренебрегли истинно-серьезными условіями—соот-
‘ вѣтствіемъ развитія, характеровъ, убѣжденій, привычекъ,
29
’ вкусовъ, наклонностью уважать человѣка, а не самку или
самца, ибо второстепенное отходитъ быстро, основное
% остается. Большинство счастливыхъ браковъ заключаются
именно при отсутствіи типической влюбленности, когда
явились на лино серьезныя условія, возможность друж-
гбы. Нѣтъ любовнаго сумасшествія, зато сколько достоин-
• ства и истинной красоты въ отношеніяхъ, сколько ясно-
' сти и разума.
• Любовь плотская, какъ и всякая похоть, есть въ значи-
'тельной степени предметъ обычая, моды, даже спорта. Гре-
ки не знали или стыдились нравственной любви къ жен-|
шинѣ; Анакреонъ насчитываетъ цѣлыя тысячи своихъ лю-
бовницъ: ясно, что онъ разумѣлъ подъ «любовью». На-,
сколько нравственное влеченіе къ женщинамъ было сла-|
бо, показываетъ законъ въ Аѳинахъ, принуждавшій не-
только къ женитьбѣ, но и къ исполненію минимума т. н.
«супружескихъ обязанностей». Греческій Эросъ отно-
сился исключительно къ отрокамъ; Платонъ («Федръ»,
«Пиръ»), въ философскомъ анализѣ половой любви, ра-
зумѣетъ подъ нею именно эту любовь. Этотъ видъ по-
ловой страсти имѣлъ самое широкое, публичное распро-
страненіе въ древнемъ мірѣ; въ нѣкоторыхъ странахъ
(Бэотіи, Элидѣ) онъ поощрялся закономъ, онъ входилъ
въ нѣкоторые священные обряды и даже приписывался
богамъ (см. миѳы о Ганимедѣ и Гіацинтѣ). Та-же «лю-
бовь» издревле и до сихъ поръ широко практикуется на
всемъ Востокѣ, у китайцевъ, индусовъ и особенно у ма-
гометанъ, поэзія которыхъ—напр. книга «О любви» въ
«Гюлистанѣ» Саади—говоритъ исключительно о любви
къ мальчикамъ. И въ современной Европѣ, даже тамъ, гдѣ
эта «любовь» преслѣдуется какъ уголовное преступленіе,
она все-таки не выводится. И какъ увѣряютъ клиници-
сты, этотъ противуестественный грѣхъ имѣетъ картину об-
щую съ половой «любовью». Одержимые этимъ порокомъ
чувствуютъ типическую влюбленность къ извѣстными
лицамъ своего пола, со всѣми муками ревности, ожи-
30
данія, жаждою обладанія и пр. и пр. Здѣсь, въ этой
темной области, разыгрываются такіе-же романы и дра-
мы, ухаживанія, объясненія въ любви, измѣны, отча-
янія и восторги. Значительно рѣже, но такая-же страсть
возникаетъ и между женщинами. Все это считается
извращеніемъ полового инстинкта. Но способность поло-
вой «любви» возникать и на такой безумной почвѣ до-
казываетъ, что эта «любовь» сама по себѣ не такъ ужь
свята, какъ кричатъ плохіе поэты, и не такъ необходи-
ма для блага рода, какъ говорятъ нѣкоторые философы.
Современная половая страсть можетъ быть столь-же про-
тивуестественна, какъ греческая—къ отрокамъ, или какъ
вошедшая въ обычай въ средневѣковой Италіи любовь
къ нѣкоторымъ животнымъ. Если чувственный актъ не
имѣетъ цѣли дѣторожденія, единственной его оправды-
вающей, то не все-ли равно, какой предметъ изберетъ
человѣкъ для насыщенія своей страсти. Во всѣхъ слу-
чаяхъ это будетъ противуестественный актъ, т. е. раз-
вратъ.
XII.
Влюбленность не только не святое чувство, но требуетъ
самаго усиленнаго внѣшняго освященія, чтобы получить
право на уваженіе. Необходимо связывать съ половою
страстью дѣторожденіе, дружбу, поэзію юности—и безъ
любви прекрасной, необходимо благословеніе неба черезъ
особый торжественный, напоминающій коронованіе обрядъ.
Подобно тому какъ мясо нельзя ѣсть, если оно не припра-
влено овощами, такъ и влюбленность нельзя чтить, если
она не приправлена тѣмъ, что дѣйствительно свято и по-
этично. Отвлеченная отъ своихъ приправъ въ голомъ видѣ,
половая любовь дѣлается отвратительной; представьте себѣ
не молодыхъ и не красивыхъ, а старыхъ и безобразныхъ
влюбленныхъ, не связанныхъ ни дружбою, ни дѣтьми,
ни брачнымъ обрядомъ, а только страстью другъ къ другу.
31
Одинъ смѣхъ и жалость. Филемонъ и Бавкида—примѣръ
не любви супружеской, а дружбы, непорочной, какъ
братскія отношенія. Вообразите этихъ стариковъ влюб-
. ленными—какъ они станутъ противными. А вѣдь нельзя
- отрицать, что чувственная любовь, хоть и не часто, встрѣ-
ч чается и у стариковъ. Тутъ «любовь» отзывается не толь-
I ко не святымъ, а чѣмъ-то поганымъ, такъ-какъ единствен-
ный смыслъ ея—дѣторожденіе—исчезаетъ.
Чувственная любовь возбуждается, говорятъ, физи-
ческою красотою. Но это далеко не всегда. Влюбляются
и въ некрасивыхъ и часто самою болѣзненною, мучи-
тельною страстью. «Любовь зла, полюбишь и козла», го-
воритъ русская пословица; «не по-хорошу милъ, а пб-ми-
лу хорошъ». Вспомните Титанію, влюбившуюся въ осла.
Самый безобразный изъ боговъ—Вулканъ, хромой на обѣ
ноги, былъ- мужемъ Аглаи, младшей изъ Харитъ, му-
жемъ Майи, богини весны и наконецъ мужемъ самой
Афродиты. Рѣшающій мотивъ въ любви принадлежитъ
не красотѣ. Еще менѣе онъ принадлежитъ истинѣ или
добру. Влюбленные охотно признаются, что они увлек-
лись безумно и даже гордятся этимъ. «Я надѣлалъ глу-
постей»—эту фразу произносятъ съ величайшимъ одоб-
реніемъ себѣ. Участіе разума въ половой любви счи-
тается чуть не грѣхомъ. «Это уже не любовь, если дѣй-
ствуетъ разсудокъ». Совершенно вѣрно, но если вспом-
нить, въ какихъ случаяхъ человѣкъ отрекается отъ раз-
судка,—выводъ будетъ не въ пользу любви. Мы заглу-
шаемъ разумъ въ дѣлахъ, гдѣ не можемъ ожидать под-
держки его; и влюбленные хорошо знаютъ, что и разумъ
и совѣсть всегда противъ чувственныхъ увлеченій. Со-
р вершенно не входитъ въ половую любовь и доброта:
ѵ влюбляются въ злыхъ и добрыхъ безразлично. Въ сла-
быхъ степеняхъ половой любви, когда разумъ и совѣсть
еще не совсѣмъ подавлены, въ выборѣ предмета люб-
ви участвуютъ и они, но чѣмъ сильнѣе, типичнѣе
•страсть, тѣмъ она безумнѣе и безсовѣстнѣе.
32
Такимъ образомъ ни одно изъ духовныхъ началъ не
участвуетъ въ явленіи любви. Ученые объясняютъ это
положеніемъ полового центра въ организмѣ — перво-
начальнаго источника половой эмоціи. Этотъ центръ
находится на высотѣ четвертаго поясничнаго позвонка.
«Психологическая роль его, говорить Рибо *, мала или-
же онъ совсѣмъ не играетъ никакой роли; онъ пред-
ставляетъ собою инстинктивный центръ, на дѣйствіе ко-
тораго не имѣетъ вліянія уничтоженіе мозговыхъ полу-
шарій и мозжечка*... Вотъ до какой степени мало голова
участвуетъ въ половомъ чувствѣ: головной мозгъ можетъ
вовсе отсутствовать или не дѣйствовать, какъ у идіотовъ,
и половая жизнь останется неприкосновенной. Высшій
органъ души не рождаетъ любовное чувство, а лишь
' отражаетъ его: сводъ черепа служитъ, такъ сказать,
для простого резонанса музыки, разыгрываемой глубоко
внизу, въ поясничной области, на струнахъ наиболѣе
животныхъ и даже растительныхъ (такъ какъ половая
жизнь у насъ явленіе общее съ растеніями). Въ про-
цессѣ половой любви господствуетъ плоть—-не форма ея, а
матерія, химизмъ крови. Чаще всего побѣждаетъ здоровье
тѣла, чувствуемая въ любимомъ человѣкѣ физіологиче-
ская исправность всѣхъ важнѣйшихъ и особенно генита-
тивныхъ органовъ **. Къ сожалѣнію, и въ этомъ, чисто
физическомъ смыслѣ, бываютъ исключенія, такъ-какъ и
больные, и уроды не освобождены отъ этой—для нихъ
особенно жестокой—повинности. Вспомните бѣднаго Ква-
зимодо. Если можно со стороны сколько-нибудь пере-
носитъ любовь красивой, здоровой, юной четы, то какъ
противно зрѣлище любви людей «обиженныхъ приро-
дой»! Можетъ быть это самое жалкое зрѣлище, какое
* Т. Рибо, „Психологія чувствъ*.
** „Здоровье нравится въ человѣкѣ болѣе всего, будучи
основаніемъ чувства любви. Оно и праздность производитъ на
пламя любви дѣйствіе масла и пороха”. (Донъ Жуанъ, СЬХІХ,
Байрона).
33
есть въ природѣ. Но и отборные красавцы и красавицы
хорошо дѣлаютъ, если прячутъ свои тайны: чѣмъ онѣ
интимнѣе, тѣмъ непріятнѣе наблюдать ихъ со стороны.
ХП.
Половая любовь только безукоризненныхъ людей бы-
ваетъ не противна для посторонняго взгляда, да и то
. потому, что у нихъ она безмолвна. Люди чистые и
добрые, охваченные этой страстью, таятъ ее какъ не
совсѣмъ приличную болѣзнь души, какъ слабость, вы-
ставлять которую передъ другими стыдно. Не созна-
ніемъ, а цѣломудреннымъ чувствомъ они понимаютъ,
что влюбленность вовсе не есть достоинство, что во
всякомъ случаѣ это отступленіе отъ нормы, забве-
ніе великаго въ пользу малаго, твореніе себѣ кумира,
^который заслоняетъ Бога. Все это смутно чувствуется,
, если не сознается. Но для этого нужно имѣть, конечно,
очень чуткую совѣсть и врожденное благородство. Люди
попорченные, каковы почти всѣ, въ любви дѣлаются не-
сносными, какъ и животныя въ половой періодъ. Вспом-
ните, какъ безобразны въ это время собаки: въ другое время
столь милыя, изящныя, великодушныя, привѣтливыя, въ
любовномъ ражѣ они дѣлаются грубыми, обозленными,—
похотливыми..—и прикоснуться къ нимъ противно. Влюб-
ленные люди не составляютъ исключенія: въ ихъ глазахъ
а... сіяетъ пламень томный,
Наслаясденій знакъ нескромный»,
знакъ или наслажденій или предчувствія ихъ, или
страстной жажды ихъ, а человѣкъ, наслаждающійся
плотски, всегда некрасивъ, будь это ѣда, питье или дру-
’ гіе физіологическіе виды счастья. Влюбленный человѣкъ
дѣлается безпокойнымъ и нетерпимымъ, какъ всѣ мань-
яки; онъ сохраняетъ способность думать и говорить
только объ одномъ предметѣ, причемъ этотъ предметъ
3
34
преувеличиваетъ до размѣровъ смѣшныхъ всѣмъ, кромѣ
него самого. Если это другъ вашъ, онъ надоѣдаетъ вамъ
признаніями, которыхъ вы раздѣлить не можете; онъ
несносно ломается передъ вами (и передъ собою, конечно),
охорашивается и топорщится, принимаетъ то блаженный,
то героическій, то трагическій видъ; къ сумасшествію ис-
креннему онъ прибавляетъ умышленное, хвастаясь сво-
имъ счастьемъ предъ всѣми и стараясь возбудить зависть.
Подъемъ въ тѣлѣ этой могущественной, самой страст-
ной похоти приводить въ движеніе весь хоръ темныхъ
► силъ души: тщеславіе, самолюбіе, себялюбіе, жажду
власти, поклоненія и пр. и пр.. Приглашаю честныхъ
людей, которые любили когда-нибудь пылкою влюблен-
ностью, вспомнить свои побочныя чувства. Какія это дур-
ныя чувства и какъ они отравляли блаженство любви.
Вспомните, какъ вы бывали ревнивы, щепетильны, обид-
чивы, какъ вы домогались безумнаго, божескаго покло-
, ненія себѣ и какъ мало цѣнили, добившись его. Какъ
вы, ваша мысль, воображеніе, всѣ чувства были напоены
одною жаждой тѣла любимаго существа, и какъ вамъ
лгали ваши чувства относительно необходимости для
васъ этого тѣла, какъ позорно вы подчинялись всему,
чтобы добиться какого-нибудь прикосновенія къ люби-
) мому существу. Любовь, поистинѣ, какъ Цирцея, пре-
вращаетъ богатырей въ свиней.
Наслажденіе быть влюбленнымъ дѣйствительно жгу-і
чѣе всѣхъ другихъ, но зато и больнѣе. У Анакреона (XI)
Киприда говоритъ ужаленному пчелой Эроту: «Если'
пчела жалитъ такъ больно, — посуди-же, какъ больно!
когда, Эротъ, ты ранишь». Какъ пьянство, влюблен-
ность постоянно сопровождается своего рода Каггегцат-
тег’омъ, подозрѣніями, пресыщеніями, недовѣріемъ, же-
ланьемъ помучить любимаго человѣка и быть помучен-
нымъ. Недаромъ потребность крови столь часто перепле-
тается съ эротизмомъ; въ каждомъ влюбленномъ есть
частичка маркиза <1е-5аН’а. Частыя самоубійства вмѣстѣ
35
и порознь отъ любви, убійства изъ ревности недаромъ
сопровождаютъ эту страсть. Въ уголовной антропологіи
уже установлена связь вообще всякаго убійства и
самоубійства съ эротическимъ разстройствомъ*. Половая
функція, обезпечивающая жизнь болѣе чѣмъ личности—
жизнь рода—настолько могущественна, что возмущеніе
ея спутываетъ весь нравственный строй человѣка. По-
добно потопу, половая любовь, наводняя душу, ломаетъ
 всѣ психическія, столь нѣжныя, столь трудно образуемыя
преграды.
Вопреки мнѣнію сладострастныхъ, но слишкомъ не-
вѣжественныхъ поэтовъ, половая страсть, какъ и всѣ
иныя, есть не благо, а по самой сущности своей не-
счастіе. До такой степени въ жизни преобладаетъ не-
счастная любовь, что счастливые ся случаи кажутся
неестественными, не вѣрными дѣйствительности. На Ро-
мео и Джульетту было-бы досадно смотрѣть, если-бы
это была счастливая, не трагическая любовь. Только
мученія молодого Вертера, только гибель Маргариты (въ
«Фаустѣ»), только безумное горе Офеліи или Медеи,—
словомъ, только несчастье любви придаетъ ей серьезный
интересъ. Необходимо вызвать въ зрителѣ великое со-
страданіе, чтобы онъ простилъ любовному роману при- ,
сущую его природѣ недостойность. Только буржуазная,
тупая публика можетъ безъ скуки смотрѣть на сцены
счастливой влюбленности, на банальныя бесѣды подъ ку-
стами сирени при лунѣ, со вздохами и поцѣлуями.
Но даже п такая публика заснула-бы во второмъ-же
дѣйствіи, если-бы къ любовной фабулѣ авторы не при-
мѣшивали постороннихъ пряностей—измѣны, ревности,
. семейныхъ ссоръ,—которыя суть тѣ-же страданія, только
пониже сортомъ, чѣмъ въ трагедіяхъ, и какъ всѣ нечи-
стыя страданія вызываютъ не доброе, а скорѣе злое
* См. главу объ убійцахъ въ прекрасной книгѣ С. Дриля
„Преступность и преступники*.
3*
36
чувство въ зрителѣ, чувство удовлетвореннаго эгоизма.
И половая любовь даетъ неисчерпаемую почву для
сатиры, комедіи и эпиграммы. Любовныхъ идиллій,
буколикъ, пасторалей больше не пишутъ: Ѳеокритъ по-
казался-бы теперь слишкомъ ребячливымъ, и въ немъ
для современнаго читателя, какъ въ «Пѣснѣ Пѣсней»,
интересенъ только эротическій оттѣнокъ. Какъ траги-
ческое въ великой литературѣ, такъ скабрезное въ мел-
кой играютъ роль необходимыхъ пряностей любви, безъ
которыхъ она сама по себѣ непереварима.
XIII.
Половая любовь, въ типической ея формѣ, имѣетъ всѣ
признаки маніи, иногда тихой, но нерѣдко и буйной. Эта
страсть дѣлаетъ человѣка нравственно слѣпымъ и умствен-
но какъ-бы ошеломленнымъ. Человѣкъ теряетъ способ-
ность различать добро и зло, красивое и безобразное:
все въ предметѣ его страсти ему кажется прекраснымъ.
Онъ лишается лучшаго человѣческаго дара—дара пони-
манія; совѣсть и разумъ его какъ-бы парализованы. И
нетолько въ отношеніи любимаго человѣка: во всемъ, что
такъ или иначе прикасается къ его любовной исторіи
(а съ нею прикасается вѣдь весь міръ, по понятіямъ влюб-
леннаго)— во всемъ всѣ отношенія перестраиваются на
главный мотивъ: способствуетъ данная вещь его любви
или нѣтъ. Если способствуетъ — она прекрасна, если
нѣтъ—отвратительна. До влюбленности, напр., вы глу-
боко любили брата, сестру, мать, друзей, любили законы
нравственности и Бога, давшаго эти законы. Но влю-
бились вы—и если эти братъ, сестра, друзья, мать го-
ворятъ противъ вашей страсти — вы чувствуете къ.
нимъ враждебность; вамъ они начинаютъ казаться вра-
гами. Законы нравственности кажутся сомнительными,
Богъ чѣмъ-то холоднымъ и чуждымъ; вы стараетесь забыть
37
Его и можетъ быть станете доказывать, что Онъ не суще-
ствуетъ. Нравственно слабый человѣкъ, если онъ влюб-
’ ленъ, совершаетъ любую низость для осуществленія
своей страсти—воруетъ, измѣняетъ долгу супружескому»
бросаетъ дѣтей, убиваетъ, клевещетъ, извивается какъ
гадъ—лишь бы достигнуть завѣтной цѣли... Развѣ это
не напоминаетъ сумасшествія съ его иногда поразитель-
ной, всегда злой энергіей?
Половая любовь порабощаетъ: вотъ одно изъ ея же-
стокихъ свойствъ, отравляющихъ радость обладанія. Лю-
бовь требуетъ всею человѣка, а взамѣнъ этого не мо-
жетъ дать и половины. Мы хотимъ, чтобы та, которая
насъ любитъ, только насъ любила-бы, только о насъ не-
измѣнно думала-бы... и горевала-бы. Да, наносить стра-
• даніе любимому существу почти непремѣнное условіе
1 этого рода любви. Если любящая васъ особа безусловно
счастлива этой любовью, вы не вполнѣ этимъ удовлет-
ворены (вообще человѣкъ не любитъ чужого счастья,
завидуетъ ему), и вамъ захочется хоть на время лишить
своего друга этой радости, отнять кубокъ отъ его рта,
чтобы онъ тѣмъ острѣе ощутилъ жажду. Безсознатель-
но мы чувствуемъ, что удовлетвореніе граничить съ
пресыщеніемъ и спѣшимъ предупредить его. Если-же
другъ не испытываетъ большихъ страданій отъ нашей хо-
лодности, мы сами начинаемъ страдать. Въ этой игрѣ
двухъ самолюбій, двухъ жаждъ повелѣвать проходитъ
: вся поэма половой связи. Каждый хочетъ быть госпо-
; дикомъ въ этомъ союзѣ, и отсюда столь печальная грызня
супруговъ, часто состарѣвшихся въ общей спальной кро-
вати. Ни тотъ, ни другой все еще «не хочетъ покориться»,
т.-е. оба значитъ все еще хотятъ покорять одинъ другого.
Ни одна страсть — кромѣ развѣ скупости — не воз-
буждаетъ столько ненависти къ людямъ, какъ влюб-
ленность. Кто не испыталъ мученій ревности, не знаетъ,
что такое нравственныя страданія. Сравните Гамлета и
Отелло. Бѣдному мавру нечего притворяться безумнымъ:
38
онъ уже безуменъ отъ горя, и трагизмъ его безумія въ
томъ, что онъ собственноручно убиваетъ ту, которая для
него милѣе собственной жизни. Въ какой страсти это еще
возможно? Малѣйшее подозрѣніе—и весь душевный міръ
влюбленнаго настраивается на месть и злобу: къ ней, из-
мѣнившей, къ ея сообщнику, ко всему человѣческому
роду. Бываютъ жестоки дуэли изъ ревности (и изъ всѣхъ
страстей чаще всего половая любовь ведетъ къ крова-
вой развязкѣ), но надо поглядѣть на ярость деревен-
скихъ Отелло, чтобы получить понятіе объ остервенѣніи,
къ какому приводитъ «любовь», причемъ какъ-бы для
верха низости и окончательнаго торжества зла женщина,
какъ самка у дерущихся львовъ, иногда охотно отдается
побѣдителю. Вспомните Лауру изъ «Каменнаго гостя».
Половая подлость поистинѣ неизмѣрима.
Никогда человѣкъ—если онъ не исключительно по-
рядочный человѣкъ—не лжетъ себѣ и людямъ столько,
какъ когда онъ влюбленъ. Ахъ, я влюбленъ, погляди-
те на меня, я влюбленъ! Какъ я нѣженъ и задум-
чивъ, какъ я пылокъ и интересенъ! — И вотъ, едва
увлекшись, молодой человѣкъ или женщина стараются
всѣми силами размазать какъ можно шире крупицу
этого чувства, взвинтить его всемѣрно и прокричать о
немъ гдѣ только возможно, пококетничать, порисоваться.
Потому-то въ каждомъ романѣ, каждой сторонѣ бы-
ваютъ необходимы конфиданты, на груди которыхъ
можно было-бы излить слезы блаженства или горя,
похвастать тѣмъ или другимъ. Влюбленность замѣча-
тельно нескромна, хотя касается самаго запретнаго изъ
плодовъ. Только рѣшительное отвращеніе всѣхъ къ этой
нескромности (когда она не наша) сдерживаетъ ее въ
границахъ приличія, иначе влюбленный готовъ былъ-бы
‘весь міръ сдѣлать партеромъ для своей сцены. Ни въ
одной похоти эгоизмъ не кричитъ такъ фальшиво и
' такъ громко, какъ въ половой любви. Ни одна страсть
столько не похожа на психозъ, какъ эта «любовь».
39
XIV.
Половая любовь тотчасъ принижаетъ обоихъ влюб-
ленныхъ: изъ существъ свободныхъ, отзывчивыхъ на всѣ
впечатлѣнья міра, способныхъ всѣмъ интересоваться лю-
бовь дѣлаетъ какихъ-то маньяковъ, связанныхъ половою
ібёе Гіхе, внѣ которой уже нѣтъ жизни. Влюбленный
вѣдь только о -ней и думаетъ, она одна передъ его ду-
ховнымъ взоромъ, онъ къ ней только и тянется. Влюблен-
ному герою не до подвиговъ, не до человѣчества, не
до друзей, не до Бога и своей судьбы. Какъ запойный
пьяница, онъ жаждетъ одного, и все остальное ему не-
нужно. Укажите мнѣ примѣръ, гдѣ-бы половая любовь,
какъ лгутъ поэты, вдохновляла на великія дѣла, гдѣ-бы
она вызывала подъемъ благородныхъ чувствъ? Я наблю-
далъ обратное: половая страсть всегда только удваиваетъ
, эгоизмъ и возбуждаетъ не добрую, а злую энергію че-
і ловѣка. Влюбленные рыцари, какъ самцы въ борьбѣ за
самку, совершали чудеса храбрости, т.-е. способности
драться и истреблять, но не дѣлались уступчивѣе и ве-
ликодушнѣе. Богатыри даже физической силы, какъ
Самсонъ и Геркулесъ, гибли жертвой этой страсти.
Сколько героевъ пало за Елену Аргивскую, за пори-
цаніе которой былъ ослѣпленъ Гомеръ! Сколько царей,
начиная съ Соломона, теряли мудрость и долгъ свой въ
сѣтяхъ этой страсти! Сколько пророковъ—кончая Іоан-
номъ Крестителемъ, сколько царей мысли были погублены
изъ-за женщинъ. Вспомнимъ наконецъ близкія къ намъ
ужасныя жертвы въ лицѣ величайшихъ нашихъ поэтовъ.
Переберите всѣхъ великихъ людей и назовите хоть од-
ного, котораго-бы не талантъ, а любовь сдѣлала вели-
кимъ—а маленькими, по крайней мѣрѣ меньшими себя
она дѣлала многихъ. Ни въ біографіи древнихъ мудре-
цовъ, въ жизни Будды, Конфуція, Сократа, Платона
и т. д., ни въ жизни апостоловъ и святыхъ, ни въ
40
жизни геніевъ нашей новѣйшей цивилизаціи мы не ви-
димъ сколько-нибудь благотворнаго участія той формы
любви о которой здѣсь рѣчь. Ни одному ученому, фи-
лософу, художнику половая любовь не подсказала ничего
добраго, и я думаю вопреки ходячему мнѣнію, — даже
'поэты всего менѣе способны работать, когда влюблены.
Они хорошо описываютъ любовь — но уже послѣ нея,
когда она остынетъ, такъ-какъ въ періодъ самой любви
духъ настолько встревоженъ, что творчество невозможно.
Любовь Данте, Петрарки? Но ихъ любовь грѣхъ назвать
«половою»—до такой степени она была безплотной. Про
нихъ можно только сказать, что влюбленность, какъ
она ни жестоко измучила ихъ, все-же не одолѣла огром-
наго таланта ихъ, который безъ любви нашелъ-бы, вѣ-
роятно, еще болѣе блестящее приложеніе. Великіе по-
эты самое великое паденіе, какое они могли вообразить,
приписывали любви плотской. Именно этою любовью
Мильтонъ объясняетъ паденіе перваго человѣка, а То-
масъ Муръ—паденіе ангеловъ («ТЬе Іоѵез оГ Ап^еіз»).
Въ Евангеліи, гдѣ дана мѣра нравственной жизни,
нѣтъ и намека о возможности въ совершенномъ чело-
вѣкѣ той человѣческой страсти, которую поэты воспѣ-
ваютъ какъ «божественную». Въ бесѣдахъ Христа съ са-
марянкой, Маріей, сестрой Марѳы, съ блудницей и др.
данъ высокій образецъ святого отношенія къ женщи-
намъ, какъ къ сестрамъ, кто-бы онѣ ни были. И это
безусловное отсутствіе «божественной» страсти особенно
плѣнительно. Наоборотъ, Моисей очень теряетъ отъ
эпизода съ эфіоплянкой. Индійскій Кришна, кромѣ
своихъ жестокостей, крайне роняетъ земную миссію
свою любовными похожденіями съ пастушками. Въ чи-
слѣ другихъ грубыхъ чертъ Магомета особенно при-
нижаетъ его связь съ женщинами послѣ Хадиджи. Въ
исторіи Лютера фактъ, что онъ поспѣшилъ жениться,
снявъ съ себя монашество, дѣлаетъ фигуру этого «про-
рока» совсѣмъ прозаическою. До какой степени высоты
41
поднимается Сократъ въ глазахъ даже развратнаго Алки-
віада, отказавшійся отъ половой страсти (см. «Пиръ») и
какою лишнею, совсѣмъ ненужною чертою его жизни
•( является сварливая Ксантиппа. ^Никто не скажетъ, что и
ближайшіе къ намъ великіе люди, вродѣ Байрона, Гете,
Пушкина и пр., что-нибудь выиграли отъ связей съ
женшинами, тогда-какъ отсутствіе этихъ связей укра-
шаетъ біографіи Канта, Ньютона, Спинозы и многихъ
•. другихъ мудрецовъ. Вѣрный инстинктъ подсказалъ моло-
дому Буддѣ бросить свою жену, какъ и подвижники
всѣхъ странъ, вѣковъ и религій не безъ основанія отка-
зываются не только отъ «божественной» страсти, но и
самой возможности имѣть ее. Неужели многовѣковыя
опытъ этихъ богатырей нравственнаго подвига такъ-таки
ничего не значитъ въ вопросѣ о достоинствѣ половой
любви?
XV.
н
Половая страсть сближаетъ тѣла.^ но иногда порази-
тельно разъединяетъ души. Бываетъ такъ, что мужъ и
быть превосходными друзьями, если-бы не плотская связь,
которая, какъ оковы, которыми приклепаны другъ къ
другу два арестанта, обоимъ мѣшаютъ и обоихъ раздра-
• жаютъ. Тотъ-же мужъ и та-же жена въ чужомъ обще-
ствѣ такъ привѣтливы, любезны, даже задушевны со
всѣми, только не другъ съ другомъ. Оставаясь наединѣ,
они молчатъ, точно вычерпали другъ друга до дна и
безусловно ничего интереснаго уже не ожидаютъ найти
одинъ въ другомъ. Но такъ-какъ пустота давитъ иногда
больше, чѣмъ матеріальное тѣло, то эта пустота раздра-
жаетъ; каждому хочется выйти изъ нея, вызвать въ со-
жителѣ хоть искру жизни. И вызываютъ эту искру
грубо, какъ-бы высѣкая ее изъ кремня,—не кускомъ же-
’ лѣза, а желѣзными ударами слова. Вспыхиваютъ осколки
” сердца, оно чувствуеть боль, завязывается сцена съ вза-
42
! ямными укорами и клеветой, какихъ ни мужъ, ни жена
, не сдѣлали-бы никому изъ совершенно чужихъ людей.
‘ Потомъ половая похоть опять ихъ тянетъ другъ къ другу,
' идутъ объясненія, слезы, наступаетъ надорванный, не-
» искренній миръ, затѣмъ опять чувство пустоты, опять
‘ ссора и т. д. Удивительно, дочего такая «любовь» мѣ-
шаетъ дружбѣ, вмѣсто того, чтобы создавать ее.
Половая любовь—страсть столь тяжелая, что даже
для непорочныхъ душъ нуждается въ поддержкѣ иного,
* величайшаго интереса—дѣторожденія. Хоть эта любовь
’ вовсе ненужна для появленія потомства, хотя цѣль этой
• страсти—какъ всякой другой—она сама, а не послѣдствія
ея,—но нравственные люди чувствуютъ, что стыдно отда-
• ваться половой любви ради нея самой и стараются оправ-
» дать себя желаніемъ дѣтей. Породивъ существо, ради
котораго будто-бы пережита буря чувствъ, съ волнень-
ями, напряженьями, страхами и надеждами,—достигнувъ
физіологической цѣли, любящая чета значительно успо-
каивается, переноситъ свое вниманіе съ себя на третье
существо, и какъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, чув-
ствуетъ облегченіе. Гора эгоизма спадаетъ съ плечъ. Есть,
* наконецъ, отвлекающее отъ маніи средство, есть нравствен-
’ ная цѣль дальнѣйшаго сожительства. И я думаю, это са-
мый счастливый моментъ всего романа, самый спокойный
и осмысленный. Дѣло сдѣлано, и работники воли Божіей
чувствуютъ гордость отдыхающихъ отъ труда людей. Въ
этомъ періодѣ меньше огня и восторга, чѣмъ въ эпоху
зарождающейся любви, меньше упоительныхъ и смутныхъ
предчувствій, но больше нѣжной радости, умиленія и
уваженія другь къ другу. «Только утро любви хорошо»,
говоритъ поэтъ. Да, утро, и не слишкомъ поздній вечеръ,
тотъ часъ, когда еше достаточно свѣта и теплоты, но па-
лящій зной уже схлынулъ, повѣяло живой прохладой.
Въ любви, какъ и во всемъ прочемъ, гораздо лучше нѣ-
который недостатокъ, чѣмъ преувеличеніе, ведущее къ
» пресыщенію. Ослабѣваетъ страстная любовь—и изъ-подъ
43
гнета ея начинаетъ выпрямляться придавленная-было
дружба, уваженіе, довѣріе—хорошія человѣческія отно-
шенія, единственныя хорошія, какими держится всякій
союзъ.
XVI.
Что-же такое половая страсть? Я думаю, она есть прос-
той психозъ, развивающійся на почвѣ половой потреб-
ности, болѣзнь вовсе не нужная ни для акта зачатія,
ни для восполненія типа, ни для сохраненія его, ни для
усовершенствованія, какъ фантазируютъ нѣкоторые фи-
лософы. Для всѣхъ перечисленныхъ цѣлей достаточно
простого полового влеченія, управляемаго совѣстью и
вкусомъ. Даже тамъ, гдѣ ни совѣсть, ни вкусъ ни при-
нимаютъ участія въ соединеніи особей, — напримѣръ,
въ культурномъ животноводствѣ, жизнь рода не толь-
ко не прекращается, но даже выигрываетъ въ срав-
неніи съ дикими условіями полового подбора, гдѣ до-
пустима «страсть». Хозяева не дожидаются того, чтобы
самецъ самъ выбралъ самку по своему вкусу и соеди-
нился съ ней; напротивъ, они этого боятся и не допус-
каютъ. Они сами подбираютъ пары, и этимъ только пріе-
момъ типъ восполняется и совершенствуется. Тоже и
среди людей: въ тѣхъ племенахъ, гдѣ женъ добываютъ
насильственно, гдѣ берутъ въ плѣнъ самыхъ молодыхъ,
сильныхъ и красивыхъ, гдѣ мужчины соединяются съ
ними не добиваясь любви ни ихъ, ни своей, доволь-
ствуясь лишь удовлетвореніемъ плоти,—тамъ расы не
ниже, а физически даже выше, чѣмъ у народовъ, гдѣ
въ бракѣ участвуетъ половая страсть, и гдѣ влюбляются
далеко не въ самыхъ здоровыхъ, красивыхъ и сильныхъ.
То-же видимъ у народовъ, гдѣ бракъ рѣшается выбо-
ромъ родителей: физическій типъ тамъ нисколько не
хуже, чѣмъ у насъ,—стоитъ сравнить поколѣнія нашихъ
прадѣдовъ съ нами самими.
44
Я, конечно, отнюдь не сочувствую насильственному
сближенію половъ; выборъ жениха и невѣсты долженъ
•быть безусловно предоставленъ имъ самимъ (хотя и при
самомъ живомъ участіи родителей). Но я думаю, что ны-
нѣшній порядокъ—когда ищутъ половой страсти, а не
дружбы, есть вовсе не добровольный выборъ. Половая лю-
бовь является часто величайшимъ насиліемъ надъ обѣими
сторонами, заставляя сходиться людей совершенно непод-
і ходящихъ другъ къ другу, глубоко чуждыхъ. Половая
любовь не только не самый вѣрный инстинктъ для наи-
< лучшаго подбора расы, но скорѣе самый невѣрный. Какъ
г.сихозъ, какъ помраченіе разума, любовь парализуетъ
всѣ соображающія и взвѣшивающія способности, лишаеть
человѣка возможности сдѣлать правильный выборъ. Бу-
дучи гйпнозомъ, развивающимся на половой почвѣ, лю-
' бовь, подобно всякому гипнозу, заставляетъ пораженнаго
субъекта принимать одно существо за другое, мѣлъ за
* сахаръ, дерево за медвѣдя. Поглядите на любовную исто-
рію великихъ людей. Казалось-бы, всѣ женщины, знав-
шія Шекспира, Гете, Данте, Мольера, Гейне и др. —
должны-бы были именно въ нихъ влюбляться, ихъ вы-
 бирать для продолженія рода, — и что-же: эти лучшіе
* изъ лучшихъ встрѣчали или отказъ въ любви или са-
’ мую черную измѣну. Шарлотта Буффъ отвергаетъ Гете
и влюбляется въ ничтожнаго Гестнера; возлюбленная
Шекспира, которой посвящены дивные сонеты, отвер-
гаетъ великаго человѣка и отдается какому-то мальчиш-
кѣ; Беатриче отвергаетъ Данте и выходитъ замужъ за
какого-то буржуа. Наоборотъ: великіе люди, ослѣплен-
ные страстью, женились часто на ничтожныхъ женщинахъ
(напримѣръ, тотъ-же Данте, женившійся на Джеммѣ
'• Донати, или Мильтонъ; не говоря уже о женѣ Сократа).
Такія ошибки безчисленны и всякій ихъ можетъ наблю-
дать; сами влюбленные, когда спадетъ гипнозъ, пора-
жаются, до какой степени они были слѣпы, и говорятъ,
: что ихъ «чертъ свелъ». Дарвинисты кричатъ упорно о
45
«подборѣ» породы, объ усовершенствованіи ея, закрывая
глаза на безпрерывную порчу породы тѣмъ-же половымъ,
подборомъ. Смѣшайте два табуна, породистый и дикій,
и вы увидите, что половой вкусъ не оградитъ лучшую
породу отъ смѣшенія, и типъ непремѣнно будетъ испор-
ченъ, если не вмѣшается хозяинъ стада. И въ человѣчес-
комъ обществѣ развѣ мы не видимъ постояннаго искаже-
нія типа подъ вліяніемъ страсти, соединяющей, сильныхъ
и слабыхъ, умныхъ и глупыхъ, красивыхъ и некрасивыхъ?
Если-бы половая любовь была нужна для дѣторожде-
• нія, она возникала-бы въ періодъ наибольшей половой зрѣ-
~ лости, т.-е. отъ 25 до 35 лѣтъ. На дѣлѣ-же она несрав-
ненно чаще является въ юношескій возрастъ, начиная
отъ іб лѣтъ и даже раньше. Данте (Ѵіга Ыиоѵа) говоритъ,
что когда онъ страстно влюбился въ Беатриче, она начи-
нала свой девятый годъ, тогда какъ онъ его «уже окан-
чивалъ». Лермонтовъ чувствовалъ себя глубоко влюблен-і
нымъ въ іо лѣтъ. И эта первая любовь бываетъ не только-
серьезной, но иногда трагической. Тутъ всего возможнѣе
самоубійства отъ любви. Вспомните, что Ромео и Джуль-
етта были почти дѣти; ей не было и 14 лѣтъ, а у Ромео-
это была уже не первая любовь. Такимъ образомъ, по-
ловая страсть возникаетъ иногда задолго до половой зрѣ-
лости; она является какъ-бы психозомъ созрѣванія, смут-
нымъ отзвукомъ того нервнаго броженія, которое въ
человѣкѣ только-что начинаетъ слагаться. Любовь въ
зрѣломъ возрастѣ, отъ 25 лѣтъ, возникаетъ рѣдко съ
юношескою пылкостью; она здѣсь гораздо уравновѣшен-
нѣе. Сближеніе половъ въ этомъ возрастѣ чаще всего-
рѣшаетъ тѣлесная потребность и душевная симпатія: со-
отвѣтствіе вкусовъ, характеровъ, привычекъ и т. п.
Это эпоха браковъ «по разсчету», какими и должны быть
браки, если слово «разсчетъ» понимать въ нравственномъ
смыслѣ. Въ этомъ возрастѣ разумъ принимаетъ значи-
. тельное участіе въ сближеніи половъ, и потому такое
сближеніе не столь легко и безоглядочно. Настоящая
46
типическая любовь снова становится возможной при на-
і чалѣ полового увяданія, лѣтъ около 40, въ эпоху «вто-
рой молодости», когда «сѣдина въ бороду, а бѣсъ—въ
ребро», по наблюденіямъ народной мудрости. Въ пред-
чувствіи климактерическаго кризиса женщина снова
ищетъ увлеченій, мужчина снова способенъ на безуміе.
И, какъ извѣстно, эта старческая любовь самая тяжелая
и трагическая. Помѣшательство отъ любви здѣсь всего
возможнѣе.
Такимъ образомъ, половая любовь въ острой ея формѣ
вовсе не совпадаетъ съ половою зрѣлостью; она возни-
каетъ преимущественно или когда половая сила сла-
гается, или когда оно разлагается. — Это подтверждаетъ
мою догадку о томъ, что любовь есть психозъ на почвѣ
неуравновѣшенной функціи.
XVII.
Я увѣренъ, что какъ ни стараюсь выражаться ясно,—
меня непремѣнно обвинятъ въ «отрицаніи» половой страсти.
Но я этой страсти ни отрицать, ни утверждать не могу,
она—явленіе природное, въ своемъ корнѣ отъ насъ не
зависящее. Отъ насъ зависитъ лишь то или иное отношеніе
ко всякому явленію, и мнѣ кажется, къ половой любви
у насъ установилось отношеніе ложное и недостойное.
Половая любовь существуетъ, какъ всѣ другія страсти, но
какъ онѣ,—она должна быть развѣнчана; съ этого идола
должны быть сняты драгоцѣнныя украшенія и пышныя
краски, чтобы всякій видѣлъ, что это не богъ, а простое
дерево. Какъ идолу придаетъ способность обманывать
людей его человѣкоподобіе, подобіе жизни, такъ и поло-
вой любви—ея нѣкоторая аналогія съ настоящею любовью.
Слѣдуетъ убѣдиться, что это лишь формальное сходство,
и подобно тому, какъ идеально-красивая мраморная ста-
туя все-же не человѣкъ, такъ и идеальная половая лю-
бовь все-же не есть нравственное чувство.-' Всякое нрав-
47
гственное чувство безкорыстно и нематеріально, оно—внѣ
/ тѣла и не для тѣла, а половая любовь вся въ тѣлѣ и для
( него одного. Надо убѣдиться, что при всей сладостности
этой страсти и при всей остротѣ ся печалей, это не
подъемъ души, а упадокъ ея, не здоровье, а болѣзнь:
особая психопатія и даже манія, возникшая на фи-
зіологической почвѣ, подобно душевнымъ болѣзнямъ,
развивающимся вслѣдствіе голода, жажды, алкогольнаго
• отравленія и т. п. Половая любовь имѣетъ ту-же нрав-
* ственную природу что и сластолюбіе, обжорство, тщесла-
। віе, или какъ скупость, жажда наживы, когда человѣкъ
• охватывается безумнымъ влеченіемъ къ вещамъ или день-
• гамъ, ему совсѣмъ ненужнымъ. Скупость тоже, если хо-
тите, «божественная» любовь, ибо даетъ ощущенія скуп-
цамъ столь-же сладостныя, какъ и влюбленнымъ, и столь-
ко-же мученій, конечно...
Я чувствую, что говорю для многихъ непріятныя
вещи, но надо-же каждому юношѣ и дѣвушкѣ, вступаю-
щимъ въ жизнь, ясно знать нетолько объ ожидающихъ
ихъ волшебныхъ снахъ, но и о горькихъ разочарова-
ніяхъ послѣ нихъ, о тяжелой драмѣ, которою почти каж-
дая любовь сопровождается съ такою-же неизбѣжностью,
какъ сладкія грезы опіофага—послѣдующимъ похмѣльемъ.
• Половая любовь есть страсть столь тяжелая, что нуженъ
» большой запасъ нравственныхъ силъ, чтобы достойно встрѣ-
 тить и перенести ее благополучно. Къ этому періоду жизни
нужно готовиться со страхомъ, какъ къ великому испыта-
нію. Родители обязаны дать дѣтямъ элементы здоровой люб-
ви—физическое здоровье, невинность, нравственную крѣ-
пость, конечно, сколько это во власти родителей. Но и сами
юноши должны серьезно, очень серьезно вдумываться въ
то, что имъ предстоитъ, и собираться съ силами. Какъ спар-
танскіе и римскіе юноши задолго до битвы укрѣпляли свое
тѣло, развивали въ немъ ловкость и искусство владѣть
оружіемъ, такъ и современные — въ числѣ жизненныхъ,
битвъ, которыя должны предвидѣть, должны готовиться
48
особенно серьезно къ первой, рѣшающей всю судьбу
рода встрѣчѣ съ женщиной. Отъ того, какимъ образомъ
поведутъ себя обѣ стороны, поступятъ-ли онѣ благо-
родно или низко, зависитъ счастье не только ихъ, но и
безчисленныхъ возможныхъ поколѣній отъ нихъ. Вѣдь
именно для нихъ только и необходимо соединеніе половъ,
для ихъ вызова къ жизни. Какой торжественный, таин-
ственный моментъ! Какую священную отвѣтственность бе-
рутъ на себя молодые влюбленные, сколько интересовъ—
и какихъ безконечныхъ—имъ вручено судьбой! Единствен-
ные представители своею рода въ этомъ мірѣ они призы-
ваются къ соединенію какъ-бы безчисленнымъ сонмомъ
невидимыхъ, родныхъ имъ душъ, жаждущихъ бытія, осу-
ществленія своего въ матеріи. Каждая пара человѣческая
вѣнчается какъ-бы на царство среди народа, который пой-
детъ отъ нея вглубь временъ, каждая пара стоитъ въ нача-
лѣ новаго человѣческаго міра, на который наложитъ свою
печать ихъ душа и тѣло, ихъ совѣсть и пороки. Къ ве-
ликому таинству, творящему жизнь, слѣдуетъ приступать
со страхомъ и трепетомъ, съ молитвеннымъ настроеніемъ
совѣсти, дабы ничѣмъ не замутить источника жизни, не
отравить его потока, бѣгущаго въ вѣчность. Величайшая
чистота здѣсь требуется, вся доступная человѣку свя-
' тость. Писатели, поэтизирующіе половую страсть, внуша-
• ющіе людямъ легкомысленное отношеніе къ ней, совер-
 шаютъ грѣхъ соблазна, которому нѣтъ и имени.
XVIII.
Къ половой жизни надо готовить юношей не такъ,
какъ теперь готовятъ ихъ безнравственные поэты и бел-
летристы,—не соблазнительными, тонко-порнографиче-
скими картинами упоеній, будто-бы божественныхъ, а въ
сущности животныхъ, а такъ, какъ ихъ готовили въ ста-
рину въ хорошихъ семьяхъ. Тогда берегли нетолько фи-
зическую, но и психическую невинность юношей какъ
49
 зеницу ока, старались имъ не давать никакою понятія
< объ этой сторонѣ жизни, скрывали половую любовь, какъ
. нѣчто постыдное, въ глубокой тайнѣ. Тогда инстинктивно
понимали, что «придетъ пора» и все откроется, но лучше,
, чтобы это открылось людямъ взрослымъ, съ созрѣвшею
волею и разумомъ, съ укрѣпившимися понятіями чести,
съ привычкою относиться къ лицамъ другого пола безу-
» коризненно и безтѣлесно. Охраненный отъ всякихъ по-
 ловЫхъ раздраженій юноша выросталъ свѣжимъ, чистымъ
и сильнымъ, какъ молодой богъ, во всемъ достоинствѣ
красоты своей, во всей святости воображенія. Онъ всту-
палъ въ жизнь во всеоружіи для встрѣчи съ тою, которая
нужна для его жизни; если его охватывала страсть, онъ
не зналъ, что это такое, и потому она была у него
искренней; какъ Дафнисъ и Хлоя, влюбленная пара
мучилась—и не догадывалась, что имъ нужно, влеченіе
имѣло время созрѣть, обуздываемое всѣми силами души,
и наконецъ, разрѣшиться естественно, какъ падаетъ со-
зрѣвшій плодъ, готовый для новой жизни. Только такая
страсть—какъ все невольное, превозмогшее всѣ преграды,
имѣетъ правильное теченіе, наименѣе опасное для осталь-
ной жизни. Только при условіяхъ, когда эта страсть
' обуздывается невѣдѣніемъ, стыдомъ, убѣжденіемъ въ ея
‘ недостойности для человѣка и привычкою чистоты, только
> при такихъ преградахъ разлившаяяся похоть можетъ
быть удержана въ узкомъ руслѣ, не затопляя собою всей
- области духа.
Скажите по совѣсти, сознается-ли все это достаточно
ясно всѣми родителями, и сильна-ли у насъ та дисциплина,
нравственная и гигіеническая, которая обезпечила-бы дѣ-
тямъ счастье пола?
Въ любви плотской—пафосъ животной жизни, какъ
въ мысли—пафосъ духовной. Оба эти полярныя сіянія ду-
ши крайне рѣдко озаряютъ жизнь во всей роскоши сво-
ихъ красокъ. Какъ полярное сіяніе для жителей умѣрен-
ныхъ странъ, счастье любви и мысли почти неизвѣстно лю-
4
50
дямъ испорченнымъ—съ оборванными, такъ сказать, элек-
тродами: ихъ внутренняя энергія не доходитъ до степени
свѣченія, не даетъ искры. Грустно и странно видѣть боль-
шинство теперешней молодежи, хилой, съ землистыми,
впавшими лицами, съ потухшимъ взоромъ, съ хриплымъ
голосомъ. Они надорваны во всѣхъ отношеніяхъ—и мо-
жетъ быть особенно въ томъ нѣжномъ и тонкомъ, кото-
рое называется половою функціей. Въ пугливыхъ и вмѣстѣ
наглыхъ взглядахъ, которые они бросаютъ на женщинъ,
можно прочесть повѣсть тайныхъ грѣховъ, повѣсть сквер-
наго опыта и поруганія всѣхъ святынь, какія есть на
свѣтѣ, потому-что нѣтъ глубже кощунства, какъ гряз-
ный взглядъ на половую жизнь. Любовь плотская ока-
зывается счастьемъ слишкомъ сильнымъ для испорченной
теперешней расы. Дафнисъ и Хлоя—оба прекрасные и
невинные, полные свѣжихъ, питательныхъ — сказалъ-бы
я—соковъ молодости, ничѣмъ не отравленныхъ, -— Даф-
нисъ и Хлоя могли пережить томленіе этой страсти без-
наказанно, для нихъ эта болѣзнь роста была не опасна,
какъ прорѣзаніе зубовъ для здороваго ребенка. Есте-
ственная плотская любовь, подобно бурному предчувствію
двухъ тучъ, заряженныхъ противуположнымъ электри-
чествомъ, есть нѣмое и тягостное напряженіе, она есть
темный физіологическій и — вѣрнѣе—даже химическій
процессъ. Но овладѣть химическимъ процессомъ не такъ-
< то легко: тутъ нужно величайшее вниманіе, соблюденіе
’ множества самыхъ деликатныхъ условій. Соблюдите ихъ—
получите драгоцѣнный продуктъ, энергію укрощенную,
введенную въ живую систему, Иначе—взрывъ, катастрофа
или, что чаще, длительное, гнойное разложеніе...
XIX.
Высшее благо человѣка требуетъ, чтобы тѣло было
' средствомъ духа, и когда какая-нибудь тѣлесная потреб-
ность вдругъ становится цѣлью существованія, это уже
51
предвѣстіе гибели. Всѣмъ потребностямъ тѣла долженъ
быть обезпеченъ необходимый минимумъ, но все, сверхъ
этого минимума, есть уже ущербъ для духа. Когда ка-
кая-нибудь потребность разростается. всѣ другія должны
вступить въ коалицію противъ нея и дружнымъ сопро-
тивленіемъ удержать нужное въ границахъ необходимаго.
•Изъ всѣхъ потребностей, кромѣ, можетъ быть, голода,
' самая могущественная—половая страсть, и для обузданія
ея нужно особенное напряженіе остальныхъ сферъ духа;
 здѣсь особенно необходима нравственная подготовка.
'Нужно заранѣе, со дня рожденія, сдѣлать все, чтобы
• юноша въ половой любви оказался хозяиномъ этой стра-
 сти, а не рабомъ ея,—а вѣдь у насъ именно проповѣ-
‘ дуется рабство, добровольное и безоглядное подчиненіе
••«любви». Къ половымъ утѣхамъ мы готовимъ дѣтей на-
шихъ съ раннихъ дней, вводя ихъ въ тотъ «культъ
любви», которымъ живемъ мы сами. Родители при дѣ-
тяхъ цѣлуются и обнимаются, говорятъ нѣжности о глаз-
кахъ и губкахъ, ссорясь—при дѣтяхъ упрекаютъ другъ
друга въ любовныхъ измѣнахъ, при дѣтяхъ завязываютъ
любовныя интриги, ухаживаютъ или принимаютъ ухажи-
ванья, при дѣтяхъ, сами любуются сладострастными кар-
тинами, статуями, романсами, читаютъ сами и даютъ чи-
тать дѣтямъ любовные романы, заставляютъ ихъ заучи-
вать любовныя стихотворенія, какъ «образцы словес-
ности». Съ ранней юности при дѣтяхъ оцѣниваютъ ихъ
наружность, украшаютъ ихъ и наряжаютъ, учатъ тан-
цамъ, говорятъ о будущей свадьбѣ. Сами тонко-развра-
щенные, мы втягиваемъ въ свою нравственную грязь едва
вышедшія изъ иного міра чистыя души... Немудрено, что
уже десятилѣтніе гимназисты пишутъ любовныя записки
знакомымъ дѣвочкамъ,—не твердые въ половомъ чувствѣ
еще болѣе, чѣмъ въ грамматикѣ. Такъ называемый «тай-
ный порокъ юности», губящій безчисленное множество
дѣтей, вызывается наслѣдственнымъ сладострастіемъ, во-
спитываемымъ въ ряду поколѣній, а также тѣмъ куль-
4*
52
томъ любви, которымъ окружены дѣти. Надорванное въ
самой завязи своей, раздраженное половое чувство и су-
масшедшее представленіе, будто любовь есть цѣль жиз-
ни—вотъ съ чѣмъ вступаеть юноша въ свой критическій
возрастъ. Природа, наконецъ, посылаетъ ему половую
зрѣлость и онъ распоряжается ею какъ молодой мотъ, въ
руки котораго попали большія средства...
XX.
Самые высокіе интересы человѣчества требуютъ, чтобы
половой культурѣ былъ положенъ конецъ, или если хо-
тите, чтобы теперешняя дикая половая культура, столь
похожая на распутство, смѣнилась культурою разумною.
Необходимо, чтобы были уничтожены тѣ условія, кото-
рыя извращаютъ половую потребность въ похоть, въ
страшную болѣзнь, которая, при всей жестокости, въ зна-
чительной мѣрѣ искусственна, какъ психозъ, вызванный
древнимъ и достаточно отжившимъ культомъ. Для брака,
для семьи, для нравственнаго счастья нужна не половая
страсть, а цѣломудріе, необходима совѣсть, разумъ, лю-
' бовь братская—все то, что нужно вообще для жизни.
«Бракъ—любви могила», говоритъ ходячая, но глу-
бокая пословица. Влюбленность, переставъ быть невин-
ной, умираетъ. Она смѣняется часто равнодушіемъ, не-
рѣдко отвращеніемъ, или же животнымъ половымъ аппе-
титомъ, переходящимъ столь часто въ обжорство со всѣ-
ми послѣдствіями обжорства — пресыщеніемъ, разстрой-
ствомъ органовъ и т. п. И только въ томъ случаѣ, если
оба супруга нравственные люди, ихъ сожительство —
какъ всякое сожительство хорошихъ людей — превра-
щается въ дружбу, въ безкорыстную привязанность, по-
добную дружбѣ матери къ сыну или сестры къ бра-
ту. Устанавливается любовь духовная, которая возник-
ла-бы и безъ полового участія (которое чаще препят-
ствуетъ такой чистой любви). Романисты дѣлаютъ гру-
53
бую ошибку, продолжая невинную, «первую любовь»
долѣе брака. Потребность такой влюбленности со сто-
роны иныхъ пожилыхъ мужчинъ и дамъ, испытав-
шихъ уже «все», есть видъ разврата: развратъ вѣдь и
состоитъ въ желаніи повторять неповторимое, возоб-
новлять жгучія ощущенія уже тогда, когда огонь по-
гасъ, растягивать то, что по природѣ своей мгновенно.
Физическій развратникъ, вычерпавшій себя до дна, при-
бѣгаетъ къ воспоминаніямъ: онъ воскрешаетъ въ своей
памяти картины прошлаго, если-же память и воображе-
ніе измѣняютъ, онъ обращается къ особаго рода секрет-
ной живописи или секретной литературѣ. Совершенно
то-же дѣлаютъ болѣе тонкіе, психическіе развратники,
если къ старости не могутъ угомониться и все еще меч-
таютъ о нѣжныхъ объятіяхъ, страстномъ шепотѣ подъ
трель соловья, о і орячихъ поцѣлуяхъ и т. п. — они об-
ращаются къ сладострастнымъ романамъ плохого разбо-
ра или заводятъ себѣ умышленно такіе-же «романы».
Не настоящіе, конечно, а такъ сказать — маргариновые,
но все-же романы, хотя отъ нихъ, какъ отъ маргарина,
не остается ничего, кромѣ душевной изжоги.
Когда человѣкъ созрѣваетъ для брака, ему — если
онъ не весь поглощенъ высшими интересами — сойтись
съ женщиной нужно, но не для половой любви, а для
того, чтобы уже навсегда отказаться отъ любовныхъ пе-
редрягъ, отвлекающихъ отъ правильной жизни. Люби-
мая женщина для мужчины (какъ и обратно) должна
служить громоотводомъ, спасительнымъ щитомъ отъ без-
покойной страсти. Онъ и она призваны безпрерывно по-
гашать разгаръ животности другъ друга, чтобы тѣмъ
безпрепятственнѣе свѣтилъ иной, духовный свѣтъ ихъ
жизни. Бракъ безукоризненъ и святъ, если между му-
жемъ и женой, при физической симпатіи, возникаетъ
искренняя дружба, какъ между равными (какая жела-
тельна и между «чужими», такъ-какъ всѣ родные, нѣтъ
чужихъ). Дружба, если она серьезна, вполнѣ доста-
54
точна; требовать еще какой-то особой половой любви
значитъ требовать животнаго чувства, ставить его выше
человѣческаго. Требовать разрыва одной связи вслѣд-
ствіе другой, возникшей любви это значитъ притягивать
къ себѣ молніи, а не отвлекать ихъ. Для большинства
людей, по слабости ихъ, бракъ нуженъ, но не для поло-
вой похоти, а для ослабленія ея до возможнаго предѣла.
? «Бракъ—любви могила»,—да, и это одна изъ лучшихъ
цѣлей брака, его нравственное оправданіе.
Суевѣрія и правда любви.
і.
Что думаютъ о любовной страсти образованные люди?
Что думали о ней выдающіеся философы, ученые, поэты?
Древніе мудрецы, пророки, вѣроучители едва удо-
стаивали половую любовь своего презрѣнія; они не оста-
навливались даже на выясненіи этой страсти, не отли-
чая ее отъ порока. Древняя мудрость, болѣе близкая
къ природѣ, чѣмъ наша, какъ-бы стыдилась заниматься
этой бурной похотью, не жалѣя громовъ на нее и ея
источникъ — женщину. Читайте Библію — и вы порази-
тесь, до какой степени еще въ глубочайшей древности
половая страсть разстраивала жизнь, и сколько требова-
лось напряженнаго вниманія, чтобы обуздать ее и обез-
вредить. Въ разныя эпохи и цивилизаціи, у всѣхъ почти
народовъ наряду съ сладострастнымъ культомъ раздава-
лась проповѣдь полнаго отрицанія половой жизни, пропо-
вѣдь суроваго аскетизма, доходившаго въ нѣкоторыхъ
случаяхъ даже до окончательнаго раздѣленія человѣче-
скаго рода на два какъ-бы враждебныхъ лагеря. Въ
общинахъ, стремящихся къ совершенству жизни, къ бо-
жественности ея, оба пола навѣки раздѣлены и ника-
кое общеніе между ними не допускается во избѣжаніе
«соблазна». Этотъ трагическій культъ подавленія стра-
сти вызванъ высокою потребностью души, но свидѣтель-
ствуетъ скорѣе о пораженіи духа, нежели о побѣдѣ его
56
надъ плотью, какъ и обратный, сладострастный культъ.
Достоинство жизни—не въ раздѣленіи, а въ союзѣ лю-
дей, не въ принудительной святости, а въ искренней,
невинной чистотѣ, какъ у дѣтей, для которыхъ цѣло-
мудріе легко и естественно. По нравственной слабости,
человѣчество до сихъ поръ не достигло этого идеала, колеб-
лясь между отрицающими его крайностями. Но аскетиче-
. скій культъ захватывалъ собою лишь ничтожную часть
общества, людей избранныхъ, тогда какъ противополож-
. ный, сладострастный культъ господствуетъ надъ мас-
сами; именно онъ повиненъ въ общепринятомъ, глу-
боко-ложномъ взглядѣ на любовь, въ суевѣріяхъ, ко-
, торыми окутана эта страсть. Современная мысль оказа-
лась здѣсь даже безсильнѣе древней. Какъ всякій пред-
метъ культа, половая любовь наименѣе освѣщена созна-
. иіемъ: чѣмъ больше удѣлялось вниманія ей, тѣмъ она
дѣлалась все священнѣе и неприкосновеннѣе. Дошло
до того, что критическій взглядъ на половую страсть,
какъ и на всякій предметъ культа, считается кощун-
ствомъ; разъ установившійся, неподвижный канонъ
любви принимается на вѣки безспорнымъ, для всѣхъ
обязательнымъ. Какъ и во всякомъ идолопоклонствѣ,
здѣсь допустимо одно: поклоненіе, и въ формахъ этого
поклоненія разрѣшается всякое преувеличеніе. Въ эту
сторону обыкновенно и устремляется умъ: стѣсненный
въ критикѣ, направленный исключительно на похвалу,
онъ въ восторгахъ предъ любовной страстью не знаетъ
уже мѣры. Какъ во всякомъ устарѣвшемъ культѣ, полу-
чается пониманіе предмета до такой степени односто-
роннее, что въ немъ не осталось и тѣни правды. Кон-
чается тѣмъ, что столь жизненное и яркое явленіе обво-
лакивается туманомъ самаго пошлаго суевѣрія; живой
духъ явленія замираетъ въ <буквѣ», въ книжной фор-
мулѣ, которой гипнозъ на цѣлые вѣка дѣлается неодо-
лимымъ. О половой любви рѣдкіе люди въ состояніи
говорить спокойно; какъ магометане при словѣ Мекка,;
57
мы при словѣ «любовь» испытываемъ потребность про-
дѣлать все то, что требуетъ вѣковой культъ любви:
вздохнуть, принять нѣжный, задумчивый видъ, произ-
нести что-нибудь напыщенное или слащавое. Намъ ка-
жется, что это наше собственное, искреннее отношеніе
къ любви, а на самомъ дѣлѣ это только обрядъ, маши-
нально продѣлываемый нами по разъ принятому образ-
цу. Поэтому,Ч очень’ трудно услышать о половой любви
что-нибудь искреннее и свѣжее. Даже иные серьезные
моралисты, какъ Эмерсонъ (въ «Опытахъ») или Адамъ
Смитъ (въ «Теоріи нравственныхъ чувствъ»), заговоривъ
о любви, начинаютъ какъ-то приторно сюсюкать и пу-
скать слюнки... Правда о любовной страсти доступна не
образованному обществу и не его умственнымъ вождямъ,
а или людямъ высокаго нравственнаго развитія, или ху-
дожественному генію, или грубому цинизму людей, осво-
бодившихся отъ всякой морали.
Что думаютъ о любовной страсти образованные лю-
ди? Недавно издана небольшая книжка на рускомъ
языкѣ: «Любовь конца вѣка». Составители ея при-
глашали многихъ писателей, художниковъ, ученыхъ и
артистовъ высказаться о любви. Составился любопытный
хоръ, гдѣ цѣлая толпа пожилыхъ господъ и дамъ
разсматриваютъ слѣпого бога, будучи въ большинствѣ
сами съ завязанными глазами. Позвольте познакомить
васъ съ ихъ взглядами.
И.
«Любовь такъ-же велика и таинственна, какъ смерть»,
заявляетъ одинъ поэтъ, адвокатъ и критикъ. «Любовь—
царица міра! Она вег», восклицаетъ одинъ актеръ. «На
свѣтѣ одна любовь сама по себѣ,- ап ип<1 Гиг зісЬ, — все
остальное только для нея», пишетъ одинъ редакторъ и
беллетристъ. «Любовь это тотъ центръ, то солнце, во-
кругъ котораго тѣснятся всѣ побужденія человѣческой
58
души, всѣ проявленія человѣческой воли», заявляетъ
другой писатель. «Что такое любовь?» — захлебывается
оть восторга одинъ авторъ историческихъ романовъ, сѣ-
дой и древній старецъ:—«для полноты этого отвѣта не
достаточно исчерпать все лекси кальное богатство всѣхъ
языковъ, нарѣчій, подрѣчій и говоровъ всего міра. Лю-
бовь—это міровой законъ, такой-же неизмѣнный и не-
• постижимый, какъ законъ мірового тяіотѣнія... Любовь
‘ это основной законъ жизни, дыханія всего живущаго»
и пр. и пр. Одинъ старый газетный критикъ коротко, но
‘ внушительно заявляетъ: «Я признаю любовь силою равною
’ теплу, свѣту, электричеству». Видите-ли, даже не по-
добною силою, а равною! — «Любовь, какъ инстинктъ,
единственный факторъ жизни», кричитъ одна пожилая
беллетристка, а одинъ старый профессоръ исторіи и пуб-
лицистъ впадаетъ просто въ какія-то конвульсіи восторга,
въ какой-то бредъ о любви, который я даже и разобрать
не въ состояніи.
Нѣкоторые писатели, впрочемъ, взглянули серьезнѣе
на вопросъ. Любовь, по мнѣнію одного знаменитаго ро-
маниста (Зола), «наблюдается въ двухъ формахъ: пас-
сивизма и садизма. Любовь перваго рода — любовь
подчиненія, рабства, поклоненія. Пассивисть готовъ пе-
реносить съ радостью всѣ пытки и истязанія оть лю-
бимой руки. Это любовная кротость и покорность, до-
веденныя до апогея. Садистъ самъ долженъ истязать
и тиранить любимое существо. Онъ можетъ любить и
обожать только то, что поддается его любовному само-
дурству. Это—любовный деспотизмъ и насиліе... Такова
современная патологическая любовь. Нормальная любовь
имѣетъ характеръ смѣшанный, пассивно-садическій»... По
другому автору (Мавръ Іокай) любовь есть сила, тор-
жествующая надъ умомъ; она—«побѣдоносный врагъ ло-
гики, она тиранически подавляетъ царей и народы, со-
зидаетъ и разрушаетъ жизнь, управляетъ невинностью
и порокомъ, не дѣлая различія между ними».
59
«Любовь—творческая сила всегда и вездѣ, говоритъ
одна писательница: — любовь окрыляетъ мысль, инерви-
руеть падающія силы, даетъ подъемъ утомленному духу.
А то, что принято называть любовью въ современномъ
обществѣ, не только не творитъ, а напротивъ, — разру-
шаетъ, губитъ, развращаетъ. Ег»о—это не любовь, а пря-
мая противуп сложность любви, и объ этомъ не стоитъ
ни спорить, ни толковать, такъ какъ даже самъ «св. Ав-
вакумъ не совѣтуетъ говорить о такихъ мерзостяхъ».
Извѣстный нѣмецкій романистъ (Шпильгагенъ) на-
зываетъ современную любовь «воровскою любовью; она
порхаетъ съ цвѣтка на цвѣтокъ, оскверняя ихъ лепестки,
не доходя до сокрытой сердцевины цвѣтка».
' «Всѣ любовныя драмы настоящаго времени, говоритъ ।
'одинъ французскій писатель,—не болѣе какъ продуктъ 
• плоти и самаго грубаго инстинкта. Такого направленія
любви слѣдуетъ опасаться. Къ истинной любви могло-бы
подготовить насъ воспитаніе. Необходимо развивать въ
ребенкѣ чувства красоты, идеала, извѣстную мягкость и.
нѣжность. Современное воспитаніе этому совершенно не і
• удовлетворяетъ. И юноша, и дѣвушка выходятъ на арену \
‘ жизни эгоистичными, совершенно неподготовленными къ
• священному культу любви».
Французы—этотъ античный народъ современности —
открыто признаютъ культъ половой любви «священнымъ»,
какъ это было и въ греко-римскія времена. И признаютъ
это почти всѣ, отъ покойнаго Ренана до юнѣйіпаго де-
кадента...
Одинъ русскій журналистъ думаетъ, что несчастія
любви происходятъ отъ современнаго государственнаго
и общественнаго строя. «Въ современномъ обществѣ, съ
его государственными законами и культурными потреб-
ностями, искушеніями, приличіями и т. и., идеальная
любовь — величайшее страданіе. Истинная любовь рѣдко
совпадаетъ съ законностью, съ общественными формами
* и обычаями; вслѣдствіе постоянной борьбы съ этими пре-
60
пятствіями, она часто перерождается въ нѣчто совсѣмъ
уродливое, смѣшиваясь съ самыми грубыми инстинк-
тами... Любовь стала страданіемъ уже съ появленіемъ
первыхъ зачатковъ культуры въ человѣческомъ обще-
ствѣ».
Всѣхъ правильнѣе отнесся къ любви одинъ талантли-
вый русскій фельетонистъ: «Въ жизни каждаго изъ
насъ, говорить онъ, любовь играетъ самую незначитель-
ную роль, и то въ ранней молодости. Но въ разгово-
рахъ, въ условной лжи нашего существованія, въ обла-
сти «насъ возвышающаго обмана» это по прежнему ве-
ликое, значительное и чуть-чуть не святое дѣло. Для
того, чтобы поддерживать обманъ и сгущать туманъ на-
шего сознанія, существуютъ цѣлыя и многочисленныя
организаціи. Одни этотъ отжившій вздоръ, который
едва-ли тысячнаго изъ насъ сбилъ съ пути или на путь
направилъ, перелагаютъ въ стихи и прозу; другіе обле-
каютъ его въ яркія краски; третьи въ музыкальные
звуки; четвертые изображаютъ на сценѣ; пятые разжи-
гаютъ критическимъ анализомъ и пр. лр. Все это искус-
ства, которыя кормятся около любви, а всѣ они въ об-
шей сложности не составляютъ для насъ того, чѣмъ была
любовь въ доброе старое время—искусства жизни»...
III.
Цѣлый рядъ писателей и дамъ высказались въ пользу
«свободной» любви (т. е. прелюбодѣйной) и въ пользу
извращеній ея въ стилѣ Ііп бе зіёсіе.
«Извращеніе любви, говорить г. Жюль Буа,—является/ .
вслѣдствіе желанія рельефнѣе выразить любовь. Если
для низменныхъ натуръ извращеніе любви является пред-і
метомъ грубаго разврата, то для возвышенной души оно
представляетъ неизсякаемый источникъ мечтаній. Изъ
всѣхъ формъ современнаго брака я предпочитаю сво-
бодный бракъ, дающій- намъ громадныя преимущества. \
61
Всю жизнь мы нс въ силахъ провести съ одной женщи-
ной. Мы ищемъ новыхъ ощущеній, новыхъ встрѣчъ.
Если-бы мы ограничились одной женщиной, это было-бы
лицемѣріемъ. Альфредъ Мюссе подарилъ Жоржъ-Зандъ
свою меланхолическую музу, но явилась любовь Пьера
Леру—и Жоржъ-Зандъ узнала соціальныя идеи. Такъ и
мы, изъ каждой связи, изъ каждаго брака, изъ каж-
даго увлеченія выносимъ нѣчто новое, возвышающее и
дополняющее наши мысли и чувства».
Не подумайте назвать это распуствомъ; это есть не
что иное, какъ «священный культъ любви», къ кото-
рому современные юноши и дѣвушки, къ сожалѣнію
для автора, недостаточно «подготовлены*. Чѣмъ больше
связей («браковъ»), тѣмъ оказывается превосходнѣе, и
мѣнять любовниковъ для женщинъ и есть настоящая
школа развитія, своего рода «высшіе женскіе курсы».
Жоржъ Зандъ, видите-ли, нс могла иначе познакомиться
съ стихотвореніями Мюссе, съ соціальными идеями Леру
и пр., и пр., какъ вступивъ въ половую связь съ этими
авторами. Аѵіз аих (іатез...
«Можно любить человѣка вовсе не зная его, заяв-
ляетъ г-жа Иветтъ Гильберъ. Это—любовь воображенія.
Такъ я въ семнадцать лѣтъ полюбила Пьера Лоти, ни разу
• не видавъ его. Я думаю, что можно любить нѣсколько разъ
. съ одинаковой силой; предыдущая любовь нисколько не
ослабляетъ послѣдующей... Долговѣчной любви я не при-
знаю, особенно въ нашей средѣ, среди артистовъ».
«...Извращенной любви, говоритъ г-жа Отеро,—вовсе
нѣть. Разъ я люблю человѣка и онъ любитъ меня, то
вполнѣ естественно, что мы оба стараемся выразить наши
ласки возможно ярче, необычайнѣе, разнообразнѣе...
Единственное извращеніе любви—платонизмъ... Я полю-
била, когда мнѣ было і8 лѣтъ и болѣе недѣли не могла
заниматься вздохами, клятвами, флиртомъ. Спустя недѣлю,
я уже лежала въ объятьяхъ милаго и принадлежала ему
вПОЛНѢі. .' . ц
□
62
Къ этимъ-же откровеннымъ взглядамъ присоединяется
и одна старая русская писательница. «При существующей
выработанности натуръ, говоритъ она,—когда душа чело-
вѣка становится болѣе чуткой и воспріимчивой, ни жен-
щина, ни мужчина не могутъ вполнѣ удовлетворяться
чувствомъ къ одному. Можно одновременно испытывать
искреннюю любовь къ двоимъ, все равно будетъ-ли этоть
второй женщина или мужчина...» «Друзья дома»—необ-
ходимѣйшій элементъ семейнаго счастья конца вѣка.
Умѣло пользуясь присутствіемъ друга дома, женщина
имѣетъ въ рукахъ рычагъ, могущій доставлять ей все,
начиная оть возможности мести до... ложи въ итальян-
скую оперу».
«Можно ли измѣнить, любя? спрашиваетъ писатель-
ница и отвѣчаетъ не колеблясь:—«Можно и, пожалуй,
должно, особенно въ наше время... Самая здоровая и
вкусно приготовленная пиша надоѣдаетъ... Послѣ легкаго
флирта, съ послѣдствіями или безъ нихъ, женщина дѣ-
лается нѣжнѣе къ своему мужу... "Ѣшь бѣлый хлѣбъ, за-
хочется чернаго...»
«Говорить мужу или не говорить, если жена полюбила
другого?» Русская писательница утверждаетъ, что умныя
женщины конца вѣка рѣшаютъ двояко; если любовникъ
бѣденъ или не свободенъ, то мужу не говорятъ, если-же
богатъ и «скандалъ разрыва, даже разлука съ дѣтьми
будутъ хорошо вознаграждены и ее ожидаетъ роскошное
гнѣздышко, пара гнѣдыхъ и другіе атрибуты женскаго
счастья, тогда умная женщина смѣло сознается въ сво-
емъ поступкѣ».
Вотъ какіе взгляды существуютъ въ образованном ъ об-
ществѣ, въ средѣ писателей и артистовъ на эту «святую
страсть». Пусть старомодные, плохіе поэты идеализируютъ
«любовь», окружаютъ ее нимбомъ небеснаго сіянія и чи-
стоты. Современные люди откровеннѣе; они не считаютъ
нужнымъ прикрываться даже фиговомъ листкомъ. Любовь
теперь сводится къ половой гастрономіи, къ возможно раз-
63
 нообразному и тонкому удовлетворенію полового вкуса. Всѣ
старинные, нравственные элементы любви: вѣрность долгу,
стыдливость, дружба и пр. здѣсь признаются столь-же
неумѣстными, какъ за вкуснымъ обѣдомъ. И какъ это
ни страшно вымолвить, правда половой любви на сторо-
' нѣ этихъ утонченныхъ циниковъ. Если признать половую
страсть достойной культа, то какъ всякій тѣлесный культъ
онъ ведетъ непремѣнно къ освобожденію отъ совѣсти,
. т.-е. къ разврату. Высшая степень разврата—когда душа
начинаетъ служить страсти, когда чувственность изъ
1 телѣсной становится психическою. Такова она у латин-
ской расы, нѣкоторые слои которой явно страдаютъ эро-
тическимъ помѣшательствомъ.
Я не исчерпалъ и малой доли любопытныхъ идей
«Любви конца вѣка», но и этого достаточно, чтобы убѣ-
диться, какой тонъ господствуетъ въ мнѣніяхъ о поло-
вой любви. Казалось-бы, для всѣхъ этотъ предметъ свя-
щененъ, но когда пришлось высказаться опредѣленно,
не многіе обнаружили святыя чувства. Всякій продол-
жительный культъ обезсиливаетъ мысль и совѣсть, и
не только не увеличиваетъ познанія предмета, а усугуб-
ляетъ невѣжество въ немъ. Но есть и хорошая сторона
въ этомъ: въ дряхлѣющемъ культѣ омертвѣваютъ посте-
пенно стороны, скрывающія его сущность, она обна-
жается, и для людей, не принадлежащихъ къ этому
культу, легко видѣть подлинную его правду. Какъ нѣ-
которыя религіи Востока, постепенно старѣя, впадали въ
грубое идолопоклонство и раскрывался источникъ ихъ—
эгоизмъ, такъ и культъ любовной страсти: онъ обвет-
шалъ до того, что сквозь рубище когда-то пышныхъ
одеждъ сквозитъ уже его тѣло, его животный эгоизмъ.
IV.
При всемъ отвращеніи къ цитатамъ, позволю себѣ
привести въ репбащ изложеннымъ выше взгляды на лю-
64
бовную страсть нѣкоторыхъ старыхъ мыслителей. Свидѣ-
тельство ихъ на протяженіи тысячелѣтій цѣнно какъ до-
казательство, что эта страсть нисколько не измѣнилась
въ своей природѣ.
Будда говоритъ: «Любовь къ женщинѣ острѣе крюка,,
которымъ укрощаютъ дикихъ слоновъ, горячѣе пламени;
она подобна стрѣлѣ, вонзающейся въ душу человѣка». Въ
книгѣ «Путь къ истинѣ» (ЛЬаттарагіа) говорится: «Изъ|
любви возникаетъ горе, изъ любви возникаетъ страхъ; і
кто свободенъ отъ любви, для того уже нѣть печали, I
для того небываетъ страха». На 29 году жизни Будда !
покинулъ свою жену Язодару: тринадцать лѣтъ онъ '
жилъ съ нею и припюлъ къ необходимости подавить въ
себѣ эту страсть. Сущность его великаго ученія—умеріц-^
вленіе похотей. Буддійскіе жрецы отказываются, какъ и I
католическое духовенство, отъ всякой половой жизни.
'Отношеніе буддизма къ любовной страсти всего лучше
высказано въ легендѣ о Визадатгѣ. Красавица влюбилась
въ юношу и умоляетъ посѣтить его. Благочестивый юноша
отказывается. За какое-то преступленіе царь обезображи-
ваетъ Визадатту, и тогда юноша приходитъ къ ней, чтобы
утѣшить ее и обратить къ Буддѣ. Въ другой легендѣ—о
Купалѣ, сынѣ царя Асоки, этотъ царевичъ не отдается
влюбленной въ него мачихѣ даже подъ страхомъ смерти.
— «При видѣ твоего плѣнительнаго взора, говоритъ
женщина,—при видѣ твоего прекраснаго тѣла и твоихъ
восхитительныхъ глазъ я сгораю какъ стебель соломы
 при лѣсномъ пожарѣ». — «Откажись отъ преступной
страсти, отвѣчаетъ царевичъ, эта любовь — дорога въ
адъ». Она приказываетъ ослѣпить его, и онъ спасаетъ
ее оть разгнѣваннаго отца. Въ законахъ Ману говорится:
«Только тѣ женщины находятся въ безопасности, которыя
охраняютъ себя отъ собственнаго вожделѣнія».
Столь-же возвышенное отношеніе къ любовной стра-
сти—въ религіи Зороастра. «Будьте непорочны какъ
Орэіуздъ, который сама непорочность, — вотъ весь за-
65
конъ». Основой закона Зороастра служить чистота сло-
ва, мысли и дѣйствія. Ему молятся: — Ты, Зороастръ,
дарованный намъ въ этомъ мірѣ какъ защита противъ
злыхъ духовъ, нецорочный царь непорочности, если я
оскорбилъ тебя мысленно, словомъ или дѣйствіемъ,
вольно или невольно, воспѣваю тебѣ этотъ гимнъ...
Нравственное ученіе Конфуція, выраженное въ «Не-
преложности середины», отрицаетъ страсти, какъ край-
ности. Считая бракъ первою обязанностью человѣка,!,
мудрецъ считаетъ основами его не любовную страсть, а
взаимное довѣріе, честность, уваженіе, правила справед-
ливости, приличія и чести. Бракъ долженъ заключаться
не по влеченію, а по строгому расчету, причемъ при-
водится пять основаній, по которымъ нельзя вступать
въ бракъ; отсутствіе любви не упоминается.
Екклесіастъ говорить, что «горче смерти женщина, |
потому-что она—сѣть, и сердце ея—силки, руки ея—
оковы; добрый передъ Богомъ спасется оть нея, а
грѣшникъ уловленъ будетъ ею... Мужчину одного изъ
тысячи я нашелъ, а женщины между всѣми ими не на-
шелъ». Въ богатырскія времена, когда порода человѣ-
ческая цвѣла молодостью, — страсти были ярче и
могучѣе.
«Подкрѣпите меня виномъ... ибо я изнемогаю отъ
любви...» кричитъ въ сладострастномъ изступленіи Су-
ламита (Пѣснь Пѣсней). Молодой царь и пастушка
истощаютъ свою душу въ желаніи выразить томленье .
тѣла и блаженство встрѣчъ своихъ и объятій, но среди •
этихъ восторговъ вырывается у нихъ трагическое при- 
знаніе: «Положи меня, какъ печать на сердце твое, какъ
перстень на руку твою, ибо крѣпка какъ смерть любовь-,
люта, какъ преисподняя, ревность, стрѣлы ея—стрѣлы
огненныя, она пламень весьма сильный».
Тотъ-ли мудрецъ (въ «Притчахъ») предостерегаетъ сы-
на самыми страшными заклятіями оть сѣтей любви всякой
женщины, кромѣ жены своей. «Не пожелай красоты ея
5
66
въ сердцѣ твоемъ, да неуловленъ будешь очами тво-
ими, и да не увлечетъ она тебя рѣсницами своими.
Можетъ ли кто взять себѣ огонь за пазуху, чтобы не
прогорѣло платье его? Можетъ-ли кто ходить по горя-
щимъ угольямъ, чтобы не обжечь ногъ своихъ? Тоже
убываетъ и съ тѣмъ, кто входитъ къ женѣ ближняго
своего...» Какъ-бы повторяя слова Будды, Соломонъ ,
такъ описываетъ картину обольщенія женщиной муж-
чины: «Множествомъ ласковыхъ словъ она увлекла
его, мягкостью устъ своихъ овладѣла имъ. Тотчасъ
онъ пошолъ за нею, какъ волъ идетъ на убой и какъ
песъ на цѣпь, и какъ олень на выстрѣлъ, доколѣ стрѣ-.
ла не пронзитъ печени его; какъ птичка кидается въі
силки, и не знаетъ, что они—на погибель ея». Столь-1
же энергическія предостереженія встрѣчаются у Іисуса!
сына Сирахова: «Отвращай око свое отъ женщины бла- І
гообразной и не засматривайся на чужую красоту. Мно- )
гіе совратились съ пути чрезъ красоту женскую: отъ
нея какъ огонь загарается любовь».
У еврейскихъ пророковъ любимое сравненіе народа
падшаго—съ блудницей, при чемъ блудъ понимался не въ
смыслѣ проституціи или любострастія, а въ смыслѣ прель-
щенія, любовнаго очарованія, которое ведетъ къ измѣнѣ
Тому, кому дочь Израиля была обручена по синайскому
договору. Любовное увлеченіе у евреевъ, какъ и у дру-
гихъ народовъ, служитъ завязкою трагедій, разрѣшав-
шихся гибелью героевъ и цѣлыхъ народовъ. Отъ оболь-
щенія жены палъ Адамъ и съ нимъ весь родъ человѣ-У
ческій, изъ-за любовнаго растлѣнія человѣчества былъ
воздвигнутъ всемірный потопъ (Бытія, VI), отъ него-же
гибли цѣлыя страны (Содомъ и Гомора), отъ него-же
возникли губительные раздоры въ домѣ Іакова и Да-
вида и пр.
і Мудрость первонародовъ, племенъ Востока, основателей
। цивилизаціи, сводится къ одному закону—нравственнаго
і совершенства, и въ этомъ совершенствѣ свобода отъ
67
любовной страсти считается однимъ изъ главныхъ
условій.
V.
Но этотъ взглядъ на любовную страсть не есть при-
надлежность только Азіи, тѣхъ народовъ, кровь которыхъ
какъ бы воспламенена южнымъ солнцемъ. Опытъ европей-
скихъ расъ приводитъ къ тому-же выходу.
Гезіодъ о происхожденіи любви повѣствуетъ слѣдую-
щее. Въ первоначальномъ, золотомъ вѣкѣ люди жили
безъ женщинъ въ неомрачаемомъ блаженствѣ. Когда
Прометей, принесъ людямъ похищенный съ неба огонь,
— «ему озлобленный сказалъ Зевесъ-тучегонитель... ра-
дуешься ты, огонь похитивъ и мой умъ обманувши, —
но къ великому страданію и для тебя, и для грядущихъ
поколѣній поистинѣ за огонь дамъ зло, которому всѣ
душевно радоваться будутъ, зло свое любовно обни-
мая». Въ видѣ особенно утонченной казни людямъ Зе-
весъ приказалъ Гефесту слѣпить изъ земли красивую
дѣвицу, Афина научила ее работать, а «Афродита зо-
лотая окружила головку ея прелестями и желаніями,
возбуждающими страданіе, и заботою объ украшеніи чле-
новъ, одарить же ее безстыднымъ (въ подлинникѣ—со-
бачьимъ) умомъ и плутовскими наклонностями Гермесу
приказалъ». Эту первую женщину, одаренную дарами
боговъ («на горе мужей работящихъ») назвали Пандо-
рой. Боги послали ее къ Эпиметею съ извѣстнымъ ящи-
комъ, символизирующимъ (какъ мнѣ кажется) женскую
невинность. Забывъ предостереженіе Прометея, его непре-
дусмотрительный братъ открылъ роковой ящикъ и отту-
да выпорхнули всѣ бѣдствія, которыя съ тѣхъ поръ
угнетаютъ родъ людской. Съ первой женщиной окан-
чивается золотой вѣкъ. Эросъ (любовь) по Гезіоду одинъ
изъ первобоговъ, прекраснѣйшій, разрѣшающій печали,
«одолѣвающій въ груди и разумъ и благоразумный со-
вѣтъ». Афродита (что значитъ «родившаяся изъ пѣны» ]
5*
68
—намекъ на эфемерность любви, вскипающей какъ пѣна
на волнахъ страсти) — богиня любви произошла изъ
брошенныхъ въ море отрѣзанныхъ Кроносомъ гениталій
его отца, Урана. Въ числѣ именъ ея (Цитерея, Кипри-
да) было—Филоммедея (ацпе атапгет «епігаііа, 9ио<1 е
§епііа1іЬи8 етегзіс). Греки, какъ всѣ народы близкіе къ
природѣ, были далеки отъ лицемѣрія дряхлыхъ куль-
туръ, когда любовной страсти приписывается не половая,
а какая-то иная основа. На явленіе животное они смо-
трѣли какъ на животное, не имѣя причинъ стыдиться
этого.
Черезъ 300 лѣтъ послѣ Гезіода Сократъ совѣтуетъ
любви женской бояться больше, нежели ненависти муж-
чины. фго_ядъ тѣмъ болѣе опасный, что онъ пріятенъ.
Мудрецъ (говоритъ Ксенофонтъ) совѣтывалъ всячески
удаляться отъ красивыхъ людей.
«Жалкій человѣкъ! говорилъ онъ влюбленному: чего-
же ты ждешь отъ поцѣлуя? Не того-ли, чтобы изъ сво-
р Йоднаго сдѣлаться рабомъ? дѣлать большія издержки на
гибельныя удовольствія? имѣть полный недосугъ на за-
боты о чемъ-либо хорошемъ? быть въ необходимости ду-
мать о томъ, о чемъ не подумаетъ даже сумасшедшій?»
Красивое лицо Сократъ считалъ опаснѣе ядовитаго пау-
ка. «Совѣтую тебѣ, Ксенофонтъ, какъ только увидишь
| красивое лицо, скорѣе бѣжать...» Человѣка невоздерж-
1 наго отъ чувственной любви Сократъ не отличалъ отъ
і безразсуднаго животнаго.
I Платонъ признавалъ два рода любви—любовь небес-
ную и любовь плотскую. Венера-Уранія относится къ
душѣ, а не къ тѣлу, она ищетъ не личнаго наслажденія,
но счастья любимаго человѣка. Ея задача совершенство-
вать его въ знаніи и добродѣтели. Вмѣсто плотскаго, мимо-
летнаго соединенія любовь небесная создаетъ гармонію
< душъ. Любовь плотская, наоборотъ, чувственна и возбу-
ждаетъ только низменныя дѣйствія, она исходитъ изъ
.тѣла, а не изъ души и владычествуетъ надъ грубыми
69
людьми, рабами матеріи. Въ «Пирѣ» Платона пышныя
восхваленія любви со стороны Федра и Агатона Сократъ
охлаждаетъ трезвымъ изслѣдованіемъ этого явленія.
Мудрецъ находитъ, что любовь нельзя назвать боже-
ствомъ (вопреки ходячимъ понятіямъ того времени), такъ-
какъ она не обладаетъ ни красотою, ни благомъ (иначе
она къ нимъ не стремилась-бы). Не обладая-же этими
свойствами, она не можетъ быть блаженной, т. е. не
имѣетъ основного свойства божественности. Въ объясне-
ніе любви Сократъ приводитъ миѳъ, разсказанный ему
Діотимой. Когда родилась Афродита, боги сдѣлали пиръ,
на которомъ между прочими былъ Поръ (богатство). Къ
дверямъ пирующихъ пришла за милостыней Пенія (бѣд-
ность). Опьяненный нектаромъ Поръ вышелъ въ садъ Зевса
и заснулъ отъ излишества. Пенія, задумавъ въ помощь бѣд-
ности получить отъ него дитя, прилегла къ нему и зачала
^^Эроса. Отъ родителей богъ любви получилъ и свои свой-
ства. «Во-первыхъ, Эросъ, говоритъ Сократъ, всегда бѣденъ
и далеко не нѣженъ и не прекрасенъ, какимъ почитаютъ
его многіе; напротивъ—сухъ, неопрятенъ, необутъ, бездо-
менъ, всегда валяется на землѣ безъ постели, ложится на
открытомъ воздухѣ, предъ дверьми, на дорогахъ, и имѣя
природу матери, всегда терпитъ нужду. Но по своему отцу
онъ коваренъ по отношенію къ прекраснымъ и добрымъ,
мужественъ, дерзокъ и стремителенъ, искусный стрѣлокъ,
всегда строитъ какое-нибудь лукавство, любить благора-
зуміе (?), изобрѣтателенъ, во всю жизнь философствуетъ,
страшный чародѣй, отравитель и софистъ. Онъ обыкно-
венно ни смертенъ, ни безсмертенъ, но въ одинъ и тотъ-
же день онъ цвѣтетъ и живетъ, когда у него изобиліе,
то умираетъ, и вдругъ по природѣ своего отца оживаетъ.
Между тѣмъ богатство его всегда уплываетъ и онъ ни-
когда не бываетъ ни бѣденъ, ни богатъ. То-же въ сре-
динѣ онъ между мудростью и невѣжествомъ...»
Эта характеристика любви плотской превосходна:
наши психіатры назвали-бы такой характеръ неуравновѣ-
70
шейнымъ, неустойчивымъ, психопатическимъ. Какая-же
цѣль любви? Съ величайшей правдивостью, Сократъ
указываетън а эту ц'ѣль—дѣторожденіе. Любовь есть из-
бытокъ. «Всѣ люди бременѣютъ...— и по тѣлу, и по
душѣ, и какъ скоро природа наша достигаетъ извѣстнаго
возраста, тотчасъ желаетъ рождать»... чтобы упрочить
свое безсмертіе. Люди беременные избыткомъ плоти, по-
добно животнымъ, влекутся къ плотскому соединенію,
это любовь половая, «народная»,—беременные-же избыт-
комъ духа влекутся къ соединенію духовному, ищутъ
прекрасную, благородную и даровитую душу, чтобы въ
гармоніи съ нею рождать дѣтей духа: созданія мудрости,
добродѣтели и искусства.
Таковъ былъ взглядъ Платона на половую страсть.
Ходячее мнѣніе о «платонической любви» доказываетъ
невѣжественность этого—какъ и многихъ ходячихъ мнѣ-
’ній. .Любовь «небесная» по Платону не имѣла ничего
общаго съ половою жизнью, а любовь половая никогда
не считалась небесной, хотя-бы и отказывалась отъ удо-
влетворенія.
VI.
Великая стоическая школа философовъ относилась
къ любовной страсти отрицательно, какъ и ко всѣмъ
страстямъ. Эпиктетъ сравниваетъ любовника съ льсте-
; номъ и нахлѣбникомъ. «Воздерживайся отъ половыхъ
сношеній, а если они тебѣ уже знакомы, то пользуйся
ими лишь законнымъ образомъ. Не спѣши осуждать
тѣхъ, кто ими пользуется, и не хвастай, что ты отъ нихъ
воздерживаешься» (т. е. требуется цѣломудріе доведен-
ное до естественности). «Страсти, говоритъ Сенека—нѣчто у/
низкое и мелкое и не имѣютъ никакой цѣны, онѣ у
насъ общи съ безсловесными животными и доставляютъ
ничтожное удовлетвореніе». Философъ негодовалъ на
тѣхъ лже-стоиковъ, которые доказывали, что только
мудрецъ и ученый можетъ быть хорошимъ любовникомъ,
71
и считалъ это греческой заразой. «Благодарю боговъ,—
писалъ Маркъ Аврелій, за то, что я сохранилъ свое тѣло
здоровымъ втеченіе столь долгой жизни, не вступилъ въ
связь съ Бенедиктой и Ѳеодотомъ и впослѣдствіи забо-
лѣвая любовными страстями, скоро выздоравливалъ»...
То-же высказывается и Цицерономъ («О старости >).
Эпикурейская школа въ лицѣ основателя ея также
отрицала страсти, какъ явленія болѣзненныя. Условіемъ
счастья Эпикуръ считалъ воздержаніе и изысканность въ
наслажденіи презиралъ. Лукрецій въ своей поэмѣ опи-
сываетъ чрезвычайно вѣрно картину л ю'бовной^страсти.
. «Лучше всего,—говоритъ философъ,—бодрствовать надъ
собою и остерегаться1 какъ бы не быть заманенымъ, такъ
какъ избѣгнуть сѣтей любви легче, чѣмъ, попавъ въ нихъ,
вырваться». Лукрецій, описавъ горести любви, даетъ
практическіе совѣты, какъ бороться со страстью: главное—
разсмотрѣть строго недостатки тѣла и души существа,
которое любишь. Въ яркихъ стихахъ описывается безум-
ное ослѣпленіе любви. «Если (возлюбленная) черна, I
влюбленный называетъ ее подобной меду; грязна и во-
нюча— «она не любить кокетства»,—глаза какъ у кош-
ки— «маленькая Минерва», если она жилистая и сухая,
какъ дерево — «газель», крошечная— «цыпленочекъ»,
огромная—«величавая». Если заикается—«у ней нѣжное
произношеніе»; нѣмая—«стыдлива», безстыдная и болт-
ливая—-«настоящій огонь» и пр. и пр. Эту главу (кн.
IV) можно особенно посовѣтывать влюбленнымъ.— для;
отрезвленія ихъ.
Я могъ-бы привести множество цитатъ изъ Эврипида,
Софокла и особенно Аристофана, доказывающихъ на-
сколько страдали древніе оть любовной страсти. _Вирги-
лій (въ «Энеидѣ») и особенно Овидій даютъ прекрас-
ныя характеристики этой страстиГ«Метаморфозы» — цѣ-
лая энциклопедія картинъ этого чувства, картинъ част0
клиническихъ... Вспомните миѳы о Миррѣ и Кинирѣ,
Билибдѣ и Кавнѣ и пр.
72
VII.
Въ средніе вѣка мораль имѣла аскетическій характеръ:
этого достаточно, чтобы не распространяться о взгля-
дахъ того времени на любовную страсть. «Не имѣй близ-
кихъ отношеній ни съ какой женщиной, но молись Богу
о всѣхъ добрыхъ женахъ», говоритъ Ѳома Кемпійскій;
«дѣвственниковъ» онъ ставилъ на ряду съ апостолами.
Грубая-же практика жизни выработала иной взглядъ
на любовь: именно въ тѣ вѣка любовная страсть раз-
горается въ особый культъ. По справедливому замѣчанію
Ф. Энгельса («Происхожденіе семьи»), первая выступающая
въ исторіи форма половой любви, какъ страсти—«рыцар-
ская средневѣковая любовь нисколько не была любовью
супружеской. Наоборотъ, въ классической ея формѣ, у
провансаловъ, она вся направлена на прелюбодѣяніе,
воспѣваемое ихъ поэтами. Вѣнецъ провансальской любов-
ной поззіи составляютъ альбы, утреннія пѣсни. Въ нихъ
яркими красками описывается, какъ рыцарь покоится въ
объятіяхъ своей красавицы, жены другого, а снаружи
стоитъ сторожъ, при первомъ наступленіи разсвѣта
(аІЬа) подающій ему знакъ, чтобы онъ могъ незамѣчен-
нымъ удалиться; въ заключеніе—сцена разставанія». Съ
юга Франціи эта рыцарская любовь распространилась
по всей Европѣ. Она явилась отчасти какъ протестъ
слишкомъ строгой моногаміи въ эпоху переходную отъ
языческаго многоженства. Вначалѣ рыцарская любовь,
поклоненіе женщинамъ, вытекала изъ идеальныхъ пред-
ставленій, затѣмъ дѣлалась все грубѣе и чувственнѣе,
и наконецъ разрѣшилась дикимъ развратомъ XIV и XV
вѣковъ, «когда женщина уже не предсѣдательствовала
на празднествахъ и турнирахъ, а робко пряталась отъ
свѣта и своего одичавшаго супруга». Вотъ къ чему по-
велъ культъ половой похоти, преданіями котораго мы
живемъ.
73
Изъ мыслителей эпохи возрожденія приведу мнѣнія
о любовной страсти—Бекона, Монтаня и Паскаля.
Основатель новой философіи ставитъ любовь на ряду
съ самой гнусной страстью — завистью, говоря, что, по-
добно зависти, «любовь повергаетъ человѣка въ безсиліе».
Любовь «представляетъ самый обыкновенный предметъ
комедій, а иногда даже и трагедій, но она причиняетъ
много бѣдствій въ обыкновенной жизни, въ которой
играетъ роль то сирены, то фуріи. Слѣдуетъ замѣтить,
что между великими людьми, какъ древними, такъ и
• новыми, о которыхъ память сохранила исторія, нѣтъ ни
*• одного, который-бы чрезмѣрно предался увлеченіямъ без-
* умной любви, что служитъ повидимому доказательствомъ,
. что великія души и великія дѣла несовмѣстны съ этою
4 слабостью»... «Какъ-будто человѣку, созданному для
созерцанія неба и возвышенныхъ предметовъ нечего
больше дѣлать, какъ находиться у ногъ бреннаго куміра
и быть рабомъ, не говорю, своихъ ненасытныхъ желаній,
подобно звѣрю, но рабомъ наслажденій глазъ, глазъ,
предназначенныхъ къ болѣе благородному употребленію.
Чтобы составить себѣ понятіе, до какихъ излишествъ
можетъ довести человѣка эта безумная страсть и до какой
степени она можетъ побудить его такъ сказать къ през-
рѣнію природы и сущности оцѣняемыхъ явленій, доста-
точно припомнить, что постоянное употребленіе гиперболы,
почти всегда неумѣстной фигуры рѣчи, примѣнительно
къ одной только любви. И такое преувеличеніе суще-
ствуетъ не только въ выраженіяхъ влюбленныхъ, но и
въ ихъ представленіяхъ. Въ самомъ дѣлѣ, хотя и основа-
тельно говорятъ, что настоящій льстецъ, охотнѣе всего
выслушивающій расточаемыя похвалы, это наше само-
любіе, но влюбленный есть льстецъ во сто разъ худшій,
ибо какого-бы великаго понятія ни былъ о себѣ самый
тщеславный человѣкъ, все же это ничто въ сравненіи
съ тѣмъ, что думаетъ влюбленный человѣкъ о любимой
особѣ. Вотъ почему невозможно быть въ одно и то-же
74
у время влюбленнымъ и благоразумнымъ. Слабость эта
кажется смѣшной нетолько тому, кто видитъ слѣдствія
ея, не будучи самъ заинтересованъ въ ней и свободенъ
отъ нея въ настоящую минуту, но представляется еще
болѣе смѣшной въ глазахъ любимой особы, не чувствую-
щей взаимной склонности, ибо не менѣе справедливо то,
что любовь требуетъ отвѣта, который состоитъ или въ та-
кой-же любви, или въ тайномъ презрѣніи; это служитъ!
новой причиной беречься этой страсти, отнимающей у!
*. насъ самыя желательныя блага... Человѣкъ, отдающійся!
» любви, отказывается тѣмъ самымъ оть счастія и мудрости.
Эпоха, въ которую эта страсть дѣйствуетъ съ удвоенною
силой и совершаетъ, такъ сказать, свой приливъ, есть
время разслабленія, что ясно подтверждаетъ, что она есть
дочь безумія. Поэтому, если нѣтъ возможности оградить
себя вполнѣ отъ этой страсти, то слѣдуетъ по крайней мѣ-
рѣ стараться объ ея обузданіи и тщательномъ отстране-
ніи ея отъ всѣхъ извѣстныхъ занятій и важныхъ дѣлъ,
ибо, какъ только она вмѣшается въ нихъ, то все будетъ
перепутано и вы не достигнете цѣли... Супружеская лю-
бовь порождаетъ родъ человѣческій, дружба совершен-
ствуетъ его, а нечестивая и беззаконная любовь осквер-
няетъ и уничтожаетъ его».
Изъ французскихъ мыслителей и мудрецовъ первое
мѣсто принадлежитъ Монтаню, книгу котораго такой
тонкій цѣнитель, какъ Байронъ, считалъ лучшею изъ
всѣхъ. Монтанъ говоритъ, что любовную страсть нель-
зя и сравнивать съ такими высокими чувствами, какъ
напр. дружба. Ссылаясь на слова Катулла, что бо-
^щня_ любви къ заботамъ примѣшиваетъ сладкую го-
речь, французскій мыслитель сознается, что «пламя люб-
ви болѣе жгуче, мучительно и жестоко (чѣмъ чувство
дружбы), но это пламя непостоянно и безразсудно, пере-
мѣнчиво, разнообразно, огонь лихорадочный, который то
появляется, то пропадаетъ, и не разливается повсюду...
• Въ любви лишь бѣшеная погоня за тѣмъ, что бѣжитъ
75
отъ насъ... Какъ только она измѣняется въ дружбу, т.-е.
достигнетъ единства воли, то начинаетъ ослабѣвать и
пропадать; обладаніе губитъ ее, такъ-какъ наступило фи-
зическое удовлетвореніе, подверженное пресыщенію > (Ое
Гатігіё).
Паскаль дѣлаетъ (въ «Репзёз») лишь одно маленькое
замѣчаніе о половой любви: «Кто захочетъ узнать впол-
нѣ суетность человѣка, тому достаточно изучить причи-
ны и дѣйствія любви. Причины ея это «ип ]е пе хаіз
диоі» (Корнель), а дѣйствія ея ужасны».
VIII.
Изъ множества новѣйшихъ философовъ, что-нибудь
говорившихъ о любви, я подробно остановлюсь на Шо-
пенгауэрѣ. Въ началѣ своего знаменитаго трактата («Ме-
тафизика половой любви») этотъ авторъ справедливо
удивляется, что со временъ Платона, этотъ столь важ-
ный предметъ не подвергался до его времени серьезному
философскому обсужденію; встрѣчаются лишь случай-
ныя замѣтки о половой любви у разныхъ мыслителей.
Спиноза, напримѣръ, посвятилъ этому вопросу всего одно
странное замѣчаніе, гдѣ любовь называетъ «щекотаніемъ»
(іігііасіо), сопровождаемымъ идеей внѣшней причины.
Впрочемъ, у Спинозы есть обстоятельная геометрическая
теорія страстей вообще, куда входить и любовь (см. III
и IV часть _«Этики[•). Кромѣ названныхъ мыслителей
можно найти остроумные афоризмы о любви у Ларошфуко,
Шамфора, Вовенарга, особенно—Стендаля («ПеІ’Атоиг»),
но сколько-нибудь глубокихъ изслѣдованій этого пред-
мета до Шопенгауэра не было. Но и послѣ Шопенгауэ-
ра ихъ не было; хотя половой любви посвящены цѣ-
лыя книги (напр. Мишле, Мантегаццы, Бурже и пр.),
но мнѣ не извѣстно"ни оного истинно-серьезнаго труда,
ни одной теоріи, которая дала-бы половой любви серьез-
ное объясненіе. Въ этомъ отношеніи «Метафизика
76
половой любви» является до сихъ поръ единственнымъ
сочиненіемъ своего рода; недаромъ Шопенгауэръ назы-
валъ ее «лучшею жемчужиной .„двадЁКфилософской ко-
роны». Небольшой трактатъ этотъ — всего около двухъ
печатныхъ листовъ—написанъ съ художественнымъ бле-
скомъ и оригинальностью; въ этомъ у Шопенгауэра между
мыслителями нѣтъ соперниковъ.
Но даже и эта интересная работа, какъ мнѣ кажется,
далека отъ истины. На ряду съ безспорными положе-
ніями, она заключаетъ въ себѣ—какъ всегда у Шопен-
пенгуэра—предвзятую основную мысль; послѣдняя пре-
восходно обставлена литературнымъ аппаратомъ, который
и маскируетъ ея внутреннюю пустоту.
Шопенгауэръ начинаетъ съ утвержденія, что «лю-
• бовь, какъ-бы ни казалась она возвышенной, кроется
•единственно въ половомъ инстинктѣ; она есть лишь
болѣе опредѣленное, частное и въ строгомъ смыслѣ
' индивидуализированное половое стремленіе». Вѣрно очер-
чена и опасная роль любви въ практической жизни: «Она
захватываетъ въ свои сѣти всю молодую часть человѣче-
скаго рода, составляетъ часто послѣднюю цѣль всѣхъ
человѣческихъ стремленій, вредно вліяетъ на важнѣйшія
дѣла, прерываетъ самыя серьезныя занятія, вводитъ иног-
да въ заблужденіе величайшіе умы, смѣло и безцере-
монно вторгается со своими мелочами въ совѣты госу-
дарственныхъ людей и кабинеты ученыхъ, пробирается
въ видѣ локоновъ и любовныхъ записочекъ въ мини-
стерскіе портфели и рукописи философовъ, служитъ
ежедневно причиной мерзкихъ и запутанныхъ тяжебъ,
разрушаетъ самыя дорогія отношенія, разрываетъ самыя
прочныя связи, нерѣдко губитъ цѣлыя состоянія и карь-
еры, дѣлаетъ честныхъ и добрыхъ людей безсовѣстными
и жестокими, однимъ словомъ, она всюду является демо-
номъ, производящимъ гибель и разрушеніе».
Какъ видите, это настоящій обвинительный актъ
противъ половой страсти, и вполнѣ справедливый. Но
съумѣвъ разілядѣть любовь какъ она есть, Шопенгауэръ
даетъ ей крайне невѣрную оцѣнку. Спросивъ себя,
изъ-за чего этогь шумъ любви, и страхъ и тревога, фи-
лософъ заключаетъ, что тутъ есть очень важная при-
чина, вполнѣ соотвѣтствующая глубинѣ описанной драмы.
Не подтверждая ни малѣйшимъ доказательствомъ, фи-
лософъ сразу высказываетъ какъ догматъ, что половая
любовь имѣетъ цѣлью рожденіе будущаго человѣка, и
потому цѣль всѣхъ любовныхъ исторій, какъ-бы они
ни были пошлы и жестоки, «важнѣе всѣхъ другихъ
цѣлей...» «Отъ этихъ, повидимому, фривольныхъ исто-
рій зависитъ бытіе и свойство будущаго поколѣнія...
Какъ существованіе (ехівіепиа), такъ и сущность (еявсп-
гіа) этого поколѣнія обусловливается тѣмъ индивидуаль-
нымъ выборомъ, который называется любовью». «Всѣ
любовныя усилія настоящаго поколѣнія — не что иное,
какъ серьезное размышленіе человѣческаго рода о по-
явленіи на свѣтъ будущаго поколѣнія». Половое вле-
ченіе вообще, по Шопенгауэру, есть воля къ жизни, а
половая любовь къ опредѣленной личности — есть воля
жить въ качествѣ опредѣленной личности; это обманъ,
употребляемый природой для своихъ цѣлей, для про-
долженія рода въ его чистотЬ. Вопреки сентименталь-
нымъ поэтамъ вродѣ Шиллера, разсматривающимъ иногда
половую любовь совершенно независимо оть полового
чувства, Шопенгауэръ утверждаетъ не только зависи-
мость, но и тождество этихъ понятій. «Во всякой любви,
говорить онъ, послѣднею цѣлью является не взаимность,
а только обладаніе, т. с. физическое удовольствіе. Взаим-
ность въ любви нисколько не утѣшительна при невоз-
можности обладанія; люди не разъ уже лишали себя
жизни въ подобномъ состояніи. Наоборотъ, случается,
что страстно-влюбленный, не встрѣчая взаимности, до-
вольствуется лишь обладаніемъ». Цѣль всякаго романа—
рожденіе человѣка, — «и есть-ли болѣе важная и воз-
вышенная цѣль жизни?»
78
«Только въ виду этой цѣли понятны и разумны всѣ
церемоніи, усилія и страданія, предшествующія облада-
нію любимой особой. Всѣ эти муки испытываются влюб-
ленными исключительно ради будущаго существа, такъ-
какъ индивидуальныя качества его находятся въ тѣсной
связи съ тѣмъ осторожнымъ, своеобразнымъ выборомъ,
который принято называть любовью. Возростаюшая сим-
патія двухъ влюбленныхъ есть не что иное, какъ жажда
бытія того существа, которое они могутъ произвести».
V.
Такова главная мысль Шопенгауэра; она является
въ разныхъ варіаціяхъ, которыми наполненъ весь трак-
татъ. Второй тезисъ, поддерживающій первый, состоитъ
въ томъ, что «каждый любитъ въ личности другого
пола то, чего нѣтъ у него самого... Двѣ особы иногда
уравновѣшиваютъ другъ друга, какъ кислота и щелочь
нейтрализуются въ средней соли... Каждая отдѣльная
личность стремится сгладить собственные недостатки и
уклоненія отъ первоначальнаго типа противоположными
качествами другой, съ тою цѣлью, чтобы эти недостатки
не усиливались въ будущемъ ребенкѣ». По Шопенгау-
эру, малорослые мужчины должны любить высокихъ
женщинъ, блондины—брюнетокъ и т. д. Оба положенія
множество разъ высказывались и до Шопенгауэра; пер-
вое всегда было почти ходячимъ, второе встрѣчается еще
у. Эмпедокла и въ извѣстномъ миѳѣ объ андрогинахъ.
Но выставить ихъ съ глубиною и силою убѣдительности
могъ только Шопенгауэръ. Этими двумя положеніями
исчерпывается вся метафизика любви у этого фило-
софа. Все остальное — развитіе и повтореніе тѣхъ-же
двухъ основныхъ идей. Трудно подыскать примѣръ бо-
лѣе вѣроподобной и остроумной теоріи, столь мало въ
то-же время согласной съ фактами. Въ самомъ дѣлѣ,
есть-ли въ природѣ сколько-нибудь серьезныя подтверж-
денія столь категорически высказанной гипотезѣ?
79
Прежде всего, правда-лч, что половая любовь имѣетъ
цѣлью рожденіе человѣка? Что половая потребность
имѣетъ эту цѣль—это несомнѣнно. Но слѣдуетъ-ли отсюда,
что и половая любовь, явленіе психическое, имѣетъ ту-же
цѣль? Я думаю,— никакъ не слѣдуетъ, и смѣшивая эти два
чувства—половую потребность и половую любовь—Шо-
пенгауэръ дѣлаетъ грубую ошибку. Эти два явленія род-
ственны, какъ причина и слѣдствіе, но все-же не слѣ-
дуетъ причину отожествлять со слѣдствіемъ. Корень по-
ловой любви—половая потребность, но нельзя смѣши-
вать корень растенія со стволомъ его или цвѣтами. Го-
ворить, что цѣль любви — дѣторожденіе, это все равно
что утверждать, что цѣль сластолюбія — насыщеніе, или
цѣль пьянства утоленіе жажды. Влюбленный, правда,
ищетъ обладанія тѣломъ, но вѣдь и гастрономъ ищетъ
непремѣнно обѣда, хотя цѣль его въ удовлетвореніи не
голода, а чувства пищевого вкуса, и это чувство хотя
зависимо отъ голода, но вовсе не тожественно съ нимъ.
Если-бы рѣчь шла только о рожденіи человѣка, то, какъ
я уже говорилъ выше, это рожденіе легко осуществляется
безъ всякой любви. Если-бы любовь была необходима для
рожденія, то всѣ не любящіе оставались-бы безплод-
ными. Въ ослѣпленіи предвзятою идеей, Шопенгауэръ
упустилъ изъ виду фактъ, на который самъ-же въ дру-
гомъ мѣстѣ указываетъ, что цѣлыя историческія эпохи
обходились безъ участія половой любви въ дѣлѣ брака,
и тѣмъ не менѣе родъ людской не прекращался. Дикарь,
бродящій въ лѣсахъ, повергаетъ дубиной встрѣчную
женщину и соединяется съ ней; кажется тутъ нѣтъ
«любви», однако, дѣторожденіе бываетъ. Шопенгауэръ
мимоходомъ, совершенно голословно утверждаетъ, что
«рѣшительная антипатія между мужчиной и женщиной
указываетъ, что въ случаѣ брака отъ нихъ могло-бы
родиться болѣзненное и несчастное существо». Чѣмъ-же,
однако, это доказано? Развѣ мы не видимъ болѣзнен-
ныхъ и несчастныхъ дѣтей иногда отъ влюбленной пары,
80
и наоборотъ — здоровыхъ дѣтей отъ супруговъ равно-
душныхъ другъ къ другу? Возьмите человѣческія расы,
получившіяся оть насильственнаго полового подбора,
напримѣръ въ высшихъ классахъ Турціи и Персіи, гдѣ
гаремы наполняются покупкою женъ изъ невольницъ.
Нельзя предположить половой любви ни у хозяина та-
кого гарема къ цѣлой сотнѣ женъ сразу, ни у нихъ
къ нему, и однако потомство получается красивое и
сильное,—во всякомъ случаѣ, не худшее чѣмъ въ усло-
віяхъ европейскаго брака—«по любви». Шопенгауэръ,
не желая видѣть фактовъ, заявляетъ, что «физическое,
нравственное и умственное убожество большинства лю-
дей отчасти зависитъ оттого, что браки обыкновенно
заключаются не по любви, а по разнымъ разсчетамъ и
случайностямъ». Но такое убожество расы встрѣчается
чаще въ тѣхъ слояхъ, гдѣ именно любовь служить рѣшаю-
щимъ условіемъ. Что половая любовь не нужна для про-
долженія рода, который обезпечивается просто половою
потребностью, доказываетъ существованіе тѣхъ династій,
гдѣ (какъ у инковъ или древнихъ персовъ) цари могли
быть женатыми только на своихъ родныхъ сестрахъ, или
на ближайшихъ родственницахъ. Вопреки ходячему
мнѣнію, эти династіи не были плохою расой, — а тутъ,
конечно, не было мѣста для любви. Оть Авраама, жена-
таго на родной сестрѣ, и оть Лота, котораго дочери
обманомъ заставили соединится съ ними, пошли по пре-
данію могучіе народы; почти всѣ дѣти Іакова были
отъ нелюбимой имъ Ліи или отъ наложницъ. У евреевъ,
чрезвычайно чуткихъ къ чистотѣ своего типа, былъ за-
конъ, по которому если умиралъ одинъ братъ, то жена
его переходила къ другому брату, а въ случаѣ смерти
его—къ третьему и т. д., и оть этихъ браковъ безъ
любви не было замѣчено порчи породы. При завоеваніи
Ханаана евреи истребляли всѣхъ мужчинъ и старухъ,
красивыхъ-же молодыхъ женщинъ брали въ налож-
ницы; этоть-же обычай былъ и въ Сиріи, чѣмъ и объ-
81
ясняется поразительная красота тамошняго населенія до
сихъ поръ. Втеченіе вѣковъ тамъ совершался насиль-
ственный половой подборъ, и результаты являлись тѣ-
же, что въ культурномъ животноводствѣ: увеличеніе
роста, силы и красоты типа, и все это безъ участія по-
ловой любви, какъ условія брачнаго выбора. Конечно,
если при отсутствіи любви браки заключаются по дур-
ному разсчету, то дѣти выходятъ убогіе. Напримѣръ,
если старикъ беретъ дѣвушку за ея молодость, а она
выходить за его титулъ, или если юноша беретъ больную
женшину за ея богатство, то потомство получается жал-
кое. Но не менѣе жалкое оно получается и отъ влюб-
ленныхъ супруговъ, если они, напримѣръ, алкоголики,
чахоточные и т. п. Любовь не спасаетъ отъ вырожденія,
какъ это видно на примѣрахъ великихъ людей: они же-
нятся обыкновенно по любви, и дѣти ихъ чаше всего
неудачныя. Хорошій-же разсчеть, подборъ здоровыхъ
и красивыхъ особей быстро поднимаетъ породу людей.
Гете утверждалъ, что въ результатѣ трехъ-четырехъ здо-
ровыхъ поколѣній непремѣнно является выдающійся че-
ловѣкъ. Карлейль объясняетъ геній Мирабо традиціей
его рода—выбирать хорошихъ женъ.
VI.
Совершенно невѣренъ также и второй тезисъ Шо-
пенгауэра—будто при половой любви является органи-
ческое дополненіе влюбленныхъ, нейтрализація ихъ, какъ
кислоты и щелочи. Въ дѣйствительной жизни совсѣмъ
этого не видно. Случается, конечно, что малорослый
мужчина влюбляется въ высокую дѣвушку, тонкій — въ
толстую, бѣлокурый — въ черноволосую и т. д., но это
именно случай, а не явленіе, не законъ. Переберите всѣ
извѣстные вамъ примѣры типической влюбленности, и вы
увидите, что тутъ нѣтъ и признака такого закона. Какъ
у каждаго гастронома — свой вкусъ и у всѣхъ ихъ
б
82
есть общія черты, такъ и у каждаго влюбленнаго—свой
вкусъ къ любимой особѣ, иногда чудовищный, часто за-
висящій отъ моды. Гастрономы европейскіе любятъ чер-
вивый сыръ, подгнившую дичь; китайскіе—гнилыя яйца
и кошачьи глаза; африканскіе ѣдятъ живыхъ глистовъ
и т. п. И если нельзя сказать, что гастрономами руко-
водитъ въ этомъ какой-нибудь особенный метафизиче-
скій принципъ, то не слѣдуетъ приписывать его и «по-
ловой любви». И здѣсь, какъ извѣстно, одни предпочи-
таютъ молодыхъ, другіе—несовершеннолѣтнихъ, третьи—
дамъ бальзаковскаго возраста, а Ѳедоръ Карамазовъ
восхищался и «вьельками». Въ одно десятилѣтіе влюб-
ляются преимущественно въ рыжихъ, — такова мода; въ
слѣдующее идеаломъ красоты считаются черные глаза и
черные волосы, затѣмъ ихъ смѣняетъ мода на блонди-
нокъ и т. д. Влюбляются и въ безобразныхъ, которыя
никакъ не могутъ совершенствовать породу, — влюб-
ляются наконецъ въ лицъ своего-же пола, доходятъ,
какъ гастрономы, до полнаго извращенія вкуса.
Если допустить, что любовь есть выборъ наилучшей
личности для восполненія типа, то чѣмъ объяснить столь
частое отсутствіе взаимности при любви? Вѣдь если Марья
есть дополненіе Ивана, то должно-же быть и наоборотъ,
т.-е. и Иванъ для нея долженъ быть ограническимъ до-
полненіемъ, — а между тѣмъ она любитъ Петра. Но и
Петръ, въ свою очередь, можетъ любить Агафью и т. д.
Никакого восполненія нѣтъ, а любовь съ одной сто-
роны—несомнѣнна. По теоріи Шопенгауэра, этотъ слу-
чай необъяснимъ: это все равно, что влеченіе кислоты
къ щелочи, которая знать не хочетъ этой кислоты. А
половая страсть чаще всего бываетъ только съ одной
стороны.
Затѣмъ, какъ вы свяжете съ гипотезой Шопенгауэра
охлажденіе иногда самой пылкой любви? Вѣдь если се-
годня Иванъ дополняетъ Марью, то это должно-бы
статься и черезъ годъ, и черезъ десять лѣтъ, а какъ
83
* часто видишь равнодушіе и даже отвращеніе между не-
> давно еще влюбленными лицами. Далѣе,—чѣмъ вы объ-
ясните влюбленность между лицами разныхъ расъ?
Если любовь есть выборъ дополненія своего типа, то
какъ объяснить, что человѣкъ втеченіе жизни влюб-
ляется иногда не разъ, и въ особъ совершенно не схо-
жихъ? Которая-же изъ нихъ была ‘настоящимъ допол-
неніемъ влюбленнаго? Въ любви Дездемоны къ Отелло
сомнѣваться нельзя, но неужели въ Венеціи не было
кавалера болѣе восполняющаго типъ Дездемоны, чѣмъ
этотъ пожилой мавръ? Неужели нужна была примѣсь
негритянской крови, чтобы «сохранить въ чистотѣ типъ
расы»? А влюбленность такая—нерѣдкость; сколько лю-
дей влюбляются у насъ, напримѣръ, въ евреекъ, цыга-
нокъ, армянокъ,—хотя нѣть недостатка въ женщинахъ
. своего племени. Какъ связать это съ теоріей Шопен-
• гауэра?
Весьма часто случается, что въ какомъ-нибудь го-
родѣ есть красавица, въ которую одновременно влюб-
лены нѣсколько кавалеровъ (какъ княжна Нина изъ
«Первой любви» Тургенева), или одинъ мужчина, за
которымъ охотится цѣлая стая дамъ. И замѣтьте важную
черту: пока обо «львѣ» или «львицѣ» не говорятъ, они
не имѣютъ поклонниковъ, но стоитъ имъ найти одно
поклоненіе, какъ скоро присоединяется другое, и за-
тѣмъ третье, четвертое. Развивается настоящая эпидемія,
а если городокъ небольшой, то и пандемія любви (до-
казательство, что половая любовь психозъ: какъ всѣ
психозы, она заразительна). Неужели-же всѣ мужчины
нашли въ модной красавицѣ общее «дополненіе своего
типа» или всѣ дамы городка оказались такими дополне-
ніями для героя?!
Хоть и очень рѣдко, но любовь бываетъ одновре-
менно и къ двумъ, а можетъ быть и болѣе особамъ, въ
разной или даже одинаковой степени. Если хоть сколько-
нибудь вѣрить «поэтамъ любви», вродѣ сладострастнаго
6*
84
Фета, то придется заключить, что эти поэты одновре-
менно «любили» по нѣскольку особъ. Тамъ, гдѣ въ
обычаѣ полигамія и полиандрія, подобные случаи бы-
ваютъ чаще. Мепа^ез еп ігоіз во Франціи не всегда
устраиваются изъ матеріальныхъ видовъ. Въ феодаль-
ныя времена былъ обычай, что каждая благородная
дама, съ вѣдома мужа, имѣла еще и «друга сердца», а
въ наше время въ извѣстныхъ кругахъ, кромѣ жены,
принято еще имѣть любовь на сторонѣ. И тутъ не всегда
поддѣлка подъ любовь, а иногда и настоящее увлеченіе.
Милый Стива Облонскій, русскій Донъ-Жуанъ, любилъ
свою Долли и поминутно увлекался другими «юбками»;
и любовь къ женѣ, и эти увлеченія были, конечно, не
глубокими, но все-таки искренними. Онъ не могъ от-
даться одной пожирающей страсти, какъ Анна, но спо-
собенъ былъ одновременно на нѣсколько мелкихъ увле-
ченій. Какъ объяснилъ-бы Шопенгауэръ этотъ случай?
VII.
Если половая любовь имѣетъ цѣлью рожденіе чело-
вѣка, и любящій выбираетъ дополненіе своего родового
типа, то какъ объяснить греческую или «восточную»
любовь, столь широко распространенную, и тамъ, гдѣ
она господствуетъ, даже вытѣсняющую любовь къ жен-
щинѣ? Шопенгауэръ не могъ обойти этого ужь очень
крупнаго факта и придумалъ особую, чудовищную по
предвзятости теорію. По его мнѣнію, это вовсе не извра-
щеніе полового чувства, а явленіе нормальное, одинъ
изъ способовъ, которымъ природа достигаетъ чистоты
рода. Эти уклоненія будто-бы бываютъ преимущественно
или въ юношескомъ возрастѣ, или подъ старость, когда
производительныя силы или незрѣлы, или уже пере-
зрѣлы, т.-е. не годятся для зарожденія сильныхъ осо-
бей. Чтобы предохранить отъ такого зарожденія, при-
рода, видите-ли, и устроила безвредный способъ насы-
щенія полового инстинкта «безъ послѣдствій».
85
Какъ вамъ нравится это объясненіе? Совершенно съ
такою-же серьезностью Шопенгауэръ трактуетъ и во-
обще о половой любви. Умъ парадоксальный — и какъ
часто бываетъ приэтомъ — блестящій, Шопенгауэръ со'
вершенно не заботится, чтобы хоть сколько-нибудь свя-
зать концы съ концами въ своихъ теоріяхъ; онъ выста-
витъ яркій софизмъ, подкупающій своимъ остроуміемъ,
и затѣмъ аргументируетъ съ великою серьезностью и съ
трезвымъ реализмомъ. Всѣ второстепенныя мысли у него
безспорны и ясны, и читатель невольно переноситъ свою
удовлетворенность ими и на главный тезисъ. Приведу
другой примѣръ поразительной предвзятости нашего ав-
тора. Онъ серьезно утверждаетъ, что «супружеская вѣр-
ность со стороны мужчины есть нѣчто искусственное, а
со стороны женщины вполнѣ естественна», на томъ
только основаніи, что мужчина можетъ быть отцомъ
болѣе ста дѣтей ежегодно (если у него будетъ столько-
же женъ), тогда какъ женщина можетъ быть матерью
только одного ребенка. Но, спрашивается, можетъ-ли
каждый мужчина быть отцомъ болѣе ста дѣтей? Вѣдь
при почти одинаковой численности обоихъ половъ, если-
бы нашелся одинъ такой мужчина, то онъ лишилъ-бы
женъ около ста мужчинъ, и если-бы восторжествовалъ
полигамическій законъ, указанный Шопенгауэромъ, то
девяносто-девять изъ ста мужчинъ были-бы вынуждены
оставаться бездѣтными. Но установивъ наскоро законъ,
Шопенгауэръ фантазируетъ дальше: «Въ любви муж-
чина склоненъ къ непостоянству, а женщина — наобо-
ротъ. Любовь мужчины замѣтно начинаетъ ослабѣвать
съ того момента, когда она получила удовлетвореніе; съ
этого времени почти каждая молодая женщина нравится
ему больше той, которою онъ обладаетъ. Любовь жен-
'’щины, напротивъ, усиливается съ этого самаго момента,
особенно послѣ зачатія».
Скажите, читатель, правда-ли все это? Что это такъ
иногда случается—я не спорю, но всегда-ли такъ бываетъ,
86
I общій-ли это законъ? Я думаю, оба пола склонны къ не-
постоянству, если руководятся только половою похотью.
Я думаю, только распутному мужчинѣ «почти каждая»
молодая женщина нравится больше, чѣмъ возлюблен-
ная, которою онъ только что овладѣлъ, и любовь жен-
щины вовсе не всегда усиливается послѣ полового
сближенія. Зачатіе, наоборотъ, почти всегда охлаждаетъ
половой элементъ любви. Женщина привязывается къ
мужу иною, человѣческою, дружескою любовью, сладо-
страстная-же (у чистыхъ женщинъ) отходитъ на второй
планъ. Шопенгауэръ не замѣчаетъ, какъ онъ противорѣ-
читъ самому себѣ: зачѣмъ-бы, кажется, половой любви
разгораться въ женщинѣ послѣ зачатія? Цѣли рода вѣдь
достигнуты, и здѣсь естественнѣе всего половое охлаж-
деніе, что и случается всего чаще. Шаткіе парадоксы
Шопенгауэра о половой любви дотого кажутся стран-
ными, если углубишься въ нихъ, что начинаешь понимать
довольно жесткій отзывъ свѣдущаго человѣка—Крафтъ-
Эбинга, считающаго всѣ умозаключенія великаго филосо-
фа по этому предмету «пошлыми и нелѣпыми». Профес-
соръ С. Риббингъ вполнѣ присоединяется къ этому су-
ровому мнѣнію. И это тѣмъ досаднѣе, что безспорный
геній Шопенгауэра давалъ ему, казалось-бы, возможность
освѣтить эту темную область не только красивою гипо-
тезой, сотканною изъ воображенія, но и реальною, осно-
ванною на фактахъ мыслью.
VIII.
Шопенгауэръ совершенно правъ, когда приписываетъ
половой инстинктъ не личности, а роду. Что половая лю-
бовь не есть однако всеобщій законъ природы, какъ кри-
чатъ наши эротофилы, доказывается тѣмъ, что суще-
ствуютъ цѣлые виды животныхъ, у которыхъ огромное
большинство особей вовсе не имѣютъ половой потребно-
сти. У пчелъ, напримѣръ, этотъ инстинктъ предоставленъ
87
на каждую колонію одной самкѣ и нѣсколькимъ сам-
цамъ, вся остальная масса—рабочія пчелы—безполы. У
высшихъ человѣческихъ расъ, особенно—англо-американ-
- ской, уже существуетъ разновидность людей, лишенныхъ
» полового чувства (т. н. пагигае Ггідісіае). Женщины этого
типа, говоритъ англійскій врачъ Актонъ, — во всѣхъ
остальныхъ отношеніяхъ могутъ служить образцомъ су-
пруги и хозяйки,—но вовсе не скрываютъ своего отвра-
щенія къ половому сближенію, отъ котораго иногда на
отрѣзъ отказываются. Послѣ того, какъ вошло въ моду
говорить о правахъ женщинъ, многіе мужчины стали
> жаловаться Актону, что «жены считаютъ себя мученица-
ми, когда отъ нихъ требуютъ исполненія супружескихъ
' обязанностей». Шекспиръ отмѣтилъ этотъ типъ женщинъ
въ своей прелестной Имогенѣ («Цимбелина»). Масса
женщинъ и мужчинъ раждаются мало способными къ
половой жизни, будучи во всѣхъ иныхъ отношеніяхъ
нормальными. Не только любовная страсть, но даже
сама половая функція до такой степени не составляетъ
» общаго закона природы, что даже искусственное отня-
тіе генитальныхъ желѣзъ не отражается существенно
на остальномъ организмѣ, тогда какъ незначительное
разстройство другихъ органовъ — почекъ, печени, лег-
кихъ, сердца и др. уже ведетъ человѣка къ гибели.
Полный отказъ отъ половой жизни, какъ показываютъ
безчисленные примѣры, не препятствуетъ людямъ дости-
гать глубокой старости; кратковременный-же отказъ отъ
другихъ физіологическихъ потребностей: дыханія, ѣды,
движенія, сна и пр., ведетъ къ смерти. Ясно, что изъ
всѣхъ жизненныхъ функцій половая занимаетъ не первое
( мѣсто, какъ кричатъ эротофилы, а послѣднее. Для нашего
личнаго существованія половая потребность не нужна,—
^это потребность рода. Но большая ошибка думать, какъ
Шопенгауэръ,—будто и половая любовь — родовое чув-
ство. Если-бы она была такимъ, то была-бы всеоб-
щимъ и неизбѣжнымъ явленіемъ; всѣ влюблялись-бы не-
88
премѣнно и продолжали-бы оставаться влюбленными вте-
ченіе всей половой зрѣлости, десятки лѣтъ. На дѣлѣ
этого нѣтъ. Самъ Шопенгауэръ признаетъ, что настоя-
щая, типическая любовь случается «крайне рѣдко», а
чаще бываютъ промежуточныя, безчисленныя степени
любви, отъ любви пошлой (’АсрроЗітт] тгаитцрос) до небес-
ной (’Асррооггт] оораоіа). Но любовь «пошлая» — самая
распространенная—и по Платону ничѣмъ не отличается
отъ простой половой похоти, которая, очевидно, совер-
шенно достаточна для удовлетворенія нуждъ рода. Боль-
шинство женятся и прекрасно живутъ, связанные простой
симпатіей, никогда не переживъ ни острыхъ мученій, ни
блаженства любви. Ясно, что для интересовъ рода поло-
вая страсть не нужна. Но и для интересовъ личности она
вовсе не нужна, иначе не была-бы такою случай-
» ностью. Это не голодъ, не жажда, не сонъ, не трудъ,
не потребность дружбы, не такая необходимость, безъ
которой жить нельзя. Это родъ той дурной роскоши,
безъ которой легко обходится большинство человѣческаго
рода. Вы скажете, что и геній—роскошь, и высокая со-
вѣсть—роскошь, но я думаю, параллель эта неумѣстна.
Геній и совѣсть—вовсе не роскошь, а самъ духъ въ
своей интимной сущности, полнота его здоровья. Со-
всѣмъ безъ генія, совсѣмъ безъ совѣсти никто не жи-
ветъ, какъ вовсе безъ здоровья, а безъ половой любви—
живутъ. Геній и совѣсть даютъ счастье, половая-же лю-
бовь даетъ «за летучее мгновеніе радости двадцать тя-
желыхъ, безконечныхъ, безсонныхъ ночей», какъ гово-
рить Шекспиръ. Половая любовь роскошь опьяненія,
которая приподнимаетъ на минуту всѣ силы организма,
чтобы тѣмъ глубже уронить ихъ. Половая страсть—рос-
кошь сумасшествія. Хорошо чувствовать себя испан-
скимъ королемъ, но чего это стоитъ, однако, для бѣд-
наго Поприщина!
Шопенгауэръ слишкомъ тонкій умъ, чтобы не замѣ-
тить суетной и жестокой природы любви; отъ только
89
предвзято пользуется этою жестокостью для подкрѣп-
ленія главной идеи своей философіи — о ненужности
бытія вообще. По его мнѣнію, нашъ коренной врагъ—
природа—вызываетъ насъ къ жизни на страданіе, обма-
нываетъ насъ иллюзіями счастья и раздавливаетъ безъ
сожалѣнія, если это въ интересахъ бытія. Поэтому мы
часто видимъ, говоритъ Шопенгауэръ, что «между моло-
дыми и здоровыми людьми разнаго пола, вслѣдствіе оди-
наковаго образа мыслей, сходства характеровъ и духов-
наго склада, возникаетъ дружба, но не любовь; напро-
тивъ, въ этомъ отношеніи иногда замѣчается даже нѣ-
которое отвращеніе». Случается часто и наоборотъ: «при
всемъ различіи образа мыслей, характеровъ и духовнаго
склада, даже враждебности другъ къ другу лицъ разнаго
пола, у нихъ всетаки является страстная половая любовь,
заставляющая ихъ вступить въ бракъ, который въ такихъ
случаяхъ вееіда бываетъ несчастнымъ». Слѣпо порабощен-
ный интересамъ рода, влюбленный человѣкъ <такъ усерд-
но преслѣдуетъ свою цѣль, что пренебрегаетъ доводами
разсудка, и вступая въ безумную связь, нерѣдко теряеть
черезъ это состояніе, честь и даже жизнь». Это почти
единственный инстинктъ у человѣка, по своему упор-
ству, напоминающій животныхъ и насѣкомыхъ. «При
отсутствіи полового инстинкта человѣкъ, будучи разум-
нымъ существомъ, не захотѣлъ-бы слѣдовать чужимъ
цѣлямъ въ ущербъ собственной личности», но тутъ при-
рода является съ своимъ обманомъ, посылаетъ очарова-
ніе; человѣку кажется, что любовь нужна, ему лично без-
< конечно нужна, тогда какъ она нужна роду. «Каждый
влюбленный, говоритъ Шопенгауэръ, по достиженіи же-
ланія, испытываетъ какое-то обидное разочарованіе... онъ
чувствуетъ, будто его обманули».
IX.
Оправдывая половую любовь цѣлями рода, Шопенгау-
эръ не скрываетъ, до какой степени пагубна эта страсть для
90
интересовъ личности. Любовь даже и по этой столь пара-
доксальной апологіи любви оказывается самымъ обманчи-
вымъ элементомъ счастья. Половая любовь выбираетъ намъ
не наилучшихъ, а часто наихудшихъ спутниковъ жизни.
По Шопенгауэру женщина совсѣмъ не цѣнитъ въ муж-
чинѣ умственныхъ качествъ, а мужчина въ женщинѣ—
нравственныхъ. «Необыкновенный умъ или геніальность
дѣйствуетъ (на любовь) отрицательно. Этимъ объясняется
’ почему у женщинъ пользуются успѣхомъ прсимушесствен-
но грубые, пошлые и глупые мужчины», что замѣчено
еще древними поэтами. Но если это такъ, то неужели
для интересовъ рода предпочтительнѣе грубые, пошлые и
глупые мужчины? Неужели предпочтительнѣе безнрав-
ственныя женщины? И неужели только такіе мужчины
и женщины въ состояніи усовершенствовать породу?
Шопенгауэръ много говоритъ о «крайне осторож-
номъ выборѣ», который будто-бы половая любовь дѣлаетъ
въ интересахъ рода, но тутъ-же, себѣ противорѣча, со-
глашается съ Шекспиромъ, что никакого, въ сущности,
выбора нѣтъ, что глубокая страсть обыкновенно возни-
каетъ съ перваго взгляда, какъ у Ромео и Юліи. Резуль-
татъ столь безоглядочнаго «выбора» получается плачев-
ный. «Нигдѣ такъ мало добросовѣстности, говоритъ онъ,
• какъ въ дѣлѣ любви; даже честные и справедливые
люди поступаютъ безсовѣстно въ этомъ отношеніи». Не-
мудрено, что вмѣстѣ съ любовью въ жизнь вносится ка-
кое-то безуміе. «Химера (любви) такъ привлекательна,
что, въ случаѣ неудачи, сама жизнь теряетъ всякую пре-
лесть; она дѣлается дотого безотрадной, пустой и нич-
тожной, что исчезаетъ всякій страхъ и ужасъ смерти, и
человѣкъ добровольно идетъ къ ней навстрѣчу... Въ
этомъ случаѣ исходомъ бываетъ или самоубійство одного
изъ влюбленныхъ, или самоубійство обоихъ. Впрочемъ,
природа, иногда, какъ-бы для спасенія жизни, вызы-
ваетъ временное умопомѣшательство, которымъ затем-
няется мысль о безвыходности положенія»... Шопенгау-
91
эръ не признаетъ половой любви за видъ счастья: «Тра-
гическій исходъ, говоритъ онъ, бываетъ не только въ
случаяхъ неудовлетворенной любви, но и при*любви
взаимной, потому-что требованія любви такъ противо-
положны индивидуальнымъ ‘отношеніямъ, что личное
счастье, основанное преимущественно на этихъ отноше-
ніяхъ, становится невозможнымъ. Любовь враждебна не-
только внѣшнимъ условіямъ, но и самой индивидуаль-
ности любящихъ».
Безуміе половой любви ясно изъ того, что, какъ го-
воритъ Шопенгауэръ, она часто бываетъ сопряжена съ
крайнею ненавистью къ тому, кого мы любимъ, и Пла-
тонъ вполнѣ правъ, называя такое смѣшанное чувство
«любовью волка къ ягненку». Эта ненависть особенно
усиливается, когда предметъ любви остается глухимъ къ
мольбамъ и страданіямъ любящаго: «I Іоѵе апі Ьаіе Ьег>,
говоритъ Шекспиръ. Ненависть эта доходитъ до того, что
оканчивается иногда насильственной смертью одного или
обоихъ любящихъ. Такимъ образомъ, половая любовь
почти всегда влечетъ несчастіе; недаромъ богъ любви у
грековъ и римлянъ, несмотря на свою дѣтскую наруж-
ность, слылъ жестокимъ и капризнымъ демономъ: «Ти
Ееогит Ьотіпитдие Гугаппе, Атог!» Убійственныя стрѣ-
. лы, повязка на глазахъ и крылья—вотъ его принадлеж-
 ности: крылья обозначали непостоянство и разочарова-
ніе, которыя наступаютъ послѣ удовлетворенія.
Окончательный выводъ у Шопенгауэра тотъ, что
«браки по любви большею частью несчастны: «Оиіеп зе
саза рог атогез, Ьа сіе ѵіѵіг рог (іоіогез», т. е. кто же-
нится по любви, тотъ будетъ страдать_всю жизнь, какъ
гласитъ испанская поговорка».
Таковъ въ общихъ чертахъ взглядъ на половую лю-
бовь у Шопенгауэра—единственнаго философа сколько-
нибудь серьезно изслѣдовавшаго этотъ вопросъ. Если
отбросить совершенно произвольныя гипотезы о цѣляхъ
рода, о восполненіи типа, то въ положительной части
92
останется крайне мрачная картина этой страсти, самой
сладкой, самой тягостной и обманчивой изъ всѣхъ.
Если философы сдѣлали не много для выясненія
природы половой любви, то не болѣе посчастливилось
послѣдней и среди ученыхъ, представителей точной нау-
ки. Великіе ученые любили останавливаться на этомъ
предметѣ, считая его какъ-бы внѣ своей области. Дар-
винъ, Спенсеръ и др. если касались половой любви,
то по преимуществу ея низшей стихіи—полового инстин-
кта. Тѣмъ пріятнѣе было встрѣтить этюдъ о половой
любви, подписанный серьезнымъ ученымъ именемъ, — я
говорю о появившемся недавно небольшомъ трактатѣ
г. Шарля Рише «Ь’Ашоиг».
Г. ШарлГ” Рише — далеко не геній, однако ученый,
пользующійся европейской извѣстностью. Онъ натура-
листъ, представитель точной науки. Онъ и начинаетъ
свой трудъ о половой любви съ желанія возстановить
правду въ этомъ вопросѣ. «Романисты, говорить онъ,
психологи, драматическіе писатели, любители доиски-
ваться до неуловимыхъ тонкостей, которыхъ порода не
выводилась со временъ отеля Рамбулье до нашего вре-
мени, настолько исказили, усложнили и сдѣлали непо-
нятною любовь, что можетъ быть умѣстно напомнить имъ
всѣмъ наше скромное происхожденіе...»
Намѣреніе благое; къ сожалѣнію, отсутствіе таланта
и хоть искры оригинальности не дало г. Рише воз-
можности сказать что-нибудь, хоть на четверть скру-
пула болѣе вѣское, чѣмъ справедливо осужденные имъ
взгляды романистовъ, психологовъ и драматурговъ. На-
противъ, подобно огромному большинству ученыхъ, явив-
шись представителемъ столь богатой области, какъ на-
ука, г. Рише оказался совершеннымъ нищимъ; аргумен-
тація его слаба до крайности, положенія поспѣшныя и
93
предвзятыя. Гема его работы — психологія любви у че-
ловѣка, а начинаетъ онъ съ физіологіи полового акта
у одноклѣточныхъ, слизняковъ, червей, насѣкомыхъ и
проч., будто-бы проливая этимъ свѣтъ на человѣче-
скія чувства. Правовѣрный дарвинистъ и матеріалистъ,
г. Рише разсуждаетъ не какъ мыслитель, самъ кое-что ви-
дѣвшій на своемъ вѣку, пережившій, перечувствовав-
шій, а какъ автоматъ, по разъ принятому у дарвини-
стовъ шаблону, нанизывая ничтожные фактики изъ жи-
вотной жизни и давая имъ чудовищно-предвзятое обоб-
щеніе.
Хочется, напримѣръ, г. Риіпе доказать, что любов- ।
ный актъ самый важный въ жизни, что цѣль природы
не отдѣльная личность, а потомство, и онъ ссылается на
примѣры, гдѣ самецъ умираетъ послѣ оплодотворенія, а
самка послѣ кладки яицъ. «У нѣкоторыхъ пауковъ...
самецъ, который гораздо меньше и слабѣе самки, засти-
гаетъ ее врасплохъ, но разъ онъ удовлетворилъ свою
половую потребность, самка, уже оплодотворенная, и
слѣдовательно, больше не имѣя въ немъ надобности,
пользуется своей силой, чтобы пожрать его». Отсюда
стремительный выводъ: «Молодымъ мѣсто! Таковъ за-
конъ природы!»
Но позвольте, господинъ ученый, позвольте! взмо-
лится иной читатель: вѣдь приведенный вами фактъ за-
мѣченъ лишь «у нѣкоторыхъ пауковъ». Неужели весь
міръ состоитъ изъ «нѣкоторыхъ пауковъ»? Неужели ва-
ша супруга съѣдаетъ васъ каждый разъ послѣ того,
какъ не имѣетъ въ васъ надобности? Можно-лп обоб-
щать въ «законъ природы» то, что вовсе не законъ,
а можетъ быть беззаконіе даже у «нѣкоторыхъ пау-
ковъ»?
Покопавшись немного въ слизнякахъ и паукахъ, г-нъ
Рише рѣшаетъ, что между ними нѣть любви, такъ-какъ
нѣтъ сознанія; любовь, видите-ли, начинается вмѣстѣ
съ разумомъ. «Любовью нужно называть^сознательное и
94
намѣренное отыскиваніе одного пола другимъ». Этотъ
выводъ г. Рише нуженъ для затаенной цѣли — убѣдитъ
читателя, что любовь ростеть вмѣстѣ съ разумомъ, и что
чѣмъ разумнѣе существо, тѣмъ обязательнѣе для него
отдаваться половой страсти. Но и тутъ нашъ ученый
извращаеть факты. Любовь начинается, конечно, вмѣстѣ
съ разумомъ, но въ томъ-же смыслѣ, какъ и каждое
сумасшествіе. Нельзя сойти съ ума, вовсе не обладая
имъ. Поэтому, какъ это ни противно, половую любовь
слѣдуетъ допустить у всѣхъ животныхъ, способныхъ
подвергаться психозу. Психозъ половой потребности тре-
буетъ, конечно, хоть нѣкоторой психики. Но если ссылаться
на животныхъ въ изслѣдованіи половой любви, то выводъ
получится далеко не въ пользу развитія этой страсти
у человѣка. Чѣмъ ниже животныя по типу, тѣмъ, какъ
извѣстно, любовная страстность въ нихъ сильнѣе. Обезья-
ны, напримѣръ, сладострастнѣе человѣка, птицы сладо-
страстнѣе млекопитающихъ, а самые сладострастные въ
отдѣлѣ позвоночныхъ — это гады. Картина «любви»
змѣевъ, лягушекъ и жабъ омерзительна по своей пыл-
кости; гипнозъ половой похоти здѣсь такъ глубокъ, что
можно рѣзать и жечь «влюбленныхъ», и они не отпу-
стятъ другъ друга изъ объятій. Не менѣе сладострастны—
насѣкомыя, какъ замѣтилъ еще Шиллеръ въ своемъ
«гимнѣ къ радости»:
„Намъ (т. е. людямъ) друзья даны въ несчастьи,
„Насѣкомымъ—сладострастье,
„Ангелъ—Богу предстоитъ...
Еще неодолимѣе и безумнѣе половая страсть у слиз-
няковъ; устрицы (гермафродиты) особенно пылки. На-
конецъ, на самой низшей ступени жизни, у одноклѣ-
точныхъ — вся собственно жизнь сведена къ половой
функціи: одноклѣточныя питаются исключительно для
того, чтобы размножаться, у нихъ нѣтъ иного инстинкта,
иного желанія. Они какъ-бы вѣчно разлагаются оть
95
генитальнаго напряженія, которое не ограничено здѣсь
даже раздѣленіемъ на два пола. Человѣкъ изъ всѣхъ
твореній является самымъ холоднымъ, самымъ безстра-
стнымъ въ половомъ отношеніи существомъ. И среди
людей наблюдаются тѣ-же градаціи: всего похотливѣе—
идіоты, за ними слѣдуютъ низшія, цвѣтныя расы,
’ и всего холоднѣе люди высокой умственной куль-
туры. Напряженная умственная жизнь, какъ извѣстно,
сильно понижаетъ половую потребность, часто до пол-
наго подавленія ея. Люди такого уровня, какъ Кантъ,
Ньютонъ, Спиноза, Декартъ и пр. были совсѣмъ сво-
бодны отъ _дюбрвной страсти,	'~
Но возвратимся къ г. Рише. Только что отказавъ въ
чувствѣ «любви» низшимъ организмамъ, онъ на слѣ-
дующей страницѣ опять возвращается къ моллюскамъ,
насѣкомымъ и пр. Онъ одѣляетъ ихъ любовной страстью,
ссылается на стихи Аккерманъ и видимо приходить въ
любовный ражъ. Съ умиленіемъ онъ созерцаетъ кар-
тины «любви» у куръ и другихъ птицъ. И сейчасъ-же
готова теорія А Іа Дарвинъ: «У большинства птицъ од-
ного самца достаточно на нѣсколько самокъ. Но такъ-
какъ число самцовъ приблизительно одинаково съ чис-
ломъ самокъ, то необходимъ подборъ. Отсюда происхо-
дитъ борьба между самцами, которые стараются затмить
своихъ соперниковъ чудной гармоніей своего пѣнія (это
у пѣтухов ь-то!) или красотой своихъ перьевъ: въ спорѣ
судьею является самка, которая и выбираетъ въ супруги
того изъ самцовъ, который показался ей самымъ блестя-
щимъ». Г. Рише не настолько слѣпъ, чтобы не замѣтить,
кромѣ чуднаго, гармоническаго пѣнія пѣтуховъ и бле-
стящихъ перьевъ — еще и пѣтушиной драки, и онъ съ
величайшей поспѣшностью хватается за этотъ фактъ и
доказываетъ, ’гго это третій необходимый факторъ под-
бора. «Торжествуютъ самые красивые и самые сильные;
они одни имѣютъ право (!) воспроизводить, и порода...
въ силу борьбы... постоянно стремится къ улучшенію».
96
Далѣе идутъ нѣсколько пошлыхъ страницъ, совершенно
во французскомъ стилѣ, гдѣ описывается, какъ самцы
«ухаживаютъ» за самками, стараются «перещеголять
другъ друга въ ловкости и красотѣ», какъ стараются
«прельстить» самокъ. Вся психологія человѣка, и спе-
ціально француза переносится на пѣтуховъ и тетеревей,
которымъ только что не влагаются въ уста сонеты и
мадригалы. «Выводъ изъ этихъ фактовъ,—спѣшитъ за-
ключить г. Рише, — простъ и ясенъ. Все разнообразіе,
какое проявляется въ блестящихъ перьяхъ птицъ или
въ гармоніи ихъ пѣнія, есть результатъ (!) любви.
Самцы, побѣдители на состязаніяхъ въ красотѣ и храб-
рости, будучи призваны продолжать родъ, передаютъ
птенцамъ красоту и свою храбрость. Итакъ, любовь есть
непремѣнное условіе не только продолженія рода, но еще
и ею усовершенствованія» 
XI.
Но опять-таки читатель имѣетъ право спросить г-на
ученаго, не слишкомъ-ли онъ поспѣшилъ со своею тео-
рійкой? Вѣдь указанные г. Рише факты взяты только
изъ семейства куръ, нравы которыхъ и темпераментъ,
дѣйствительно, похожи на французскіе. Но вѣдь не изъ
однѣхъ же куръ состоитъ животное царство! Даже среди
птицъ: есть и пѣвчія между ними, но есть и не пѣв-
чія, и неужели, напримѣръ, воронье карканье тоже
имѣетъ цѣлью «прельстить» воронъ? Есть красивыя пти-
цы, есть и безобразныя, и почему-же самка кукушки не
требуетъ блестящихъ перьевъ отъ своего супруга, а до-
вольствуется какими Богъ послалъ? И вовсе не у всѣхъ
птицъ самцы дерутся, какъ пѣтухи, и даже пѣтухи не
всѣ дерутся, и не всегда изъ-за самокъ. Самъ-же г. Рише
говоритъ, что большинство птицъ единобрачны, и что
многоженство даже у пѣтуховъ зависитъ, можетъ быть,
отъ ихъ домашняго состоянія. Если такъ, то ради чего-
97
же самцамъ особенно драться, и можетъ-ли эта драка
возводиться въ законъ, будто-бы совершенствующій по-
роду? Вѣдь если подсчитать «исключенія», противорѣ-
чащія такому «закону», то ихъ окажется гораздо боль-
ше, чѣмъ правилъ. А главное, какая пошлая привычка,
чисто латинская, говоря о половой потребности, поэти-
зировать ее непремѣнно какъ «любовь»!
Нѣтъ сомнѣнія, что половое чувство вліяетъ на на-
ружность многихъ (хотя далеко не всѣхъ) животныхъ,
на ихъ душевное состояніе, но что все это нужно для
усовершенствованія породы, это крайне сомнительно. Ни
красивое пѣніе, ни красивыя перья, ни даже мускуль-
ная сила (для иныхъ видовъ) вовсе еще не суть виды
совершенства породы, иначе всѣ законченныя породы—
воробьи, гуси, журавли, утки и пр. и пр. отличались-
бы и яркостью перьевъ, и гармоническимъ голосомъ.
Яркая окраска или рѣзкій крикъ сами по себѣ не суть
достоинства, иначе г. Рише слѣдовало-бы восхититься и
синебагровою окраской ягодицъ у нѣкоторыхъ обезьянъ,
и ржаньемъ жеребцовъ въ ихъ эротическій періодъ. Всѣ
эти рѣзкія и яркія измѣненія голоса и наружности у
нѣкоторыхъ животныхъ подъ вліяніемъ половой потреб-
ности, иногда красивыя, иногда безобразныя, являются
не для усовершенствованія породы, а просто какъ языкъ
полового чувства, одинъ изъ аппаратовъ его. Пѣніе,
окраска и пр. служатъ или сигналами для облегченія
отыскиванія самцовъ, или средствами гипнотизирующими,
возбуждающими похоть, или можетъ быть, явленіями,
древняя цѣль которыхъ забыта въ природѣ. Но пере-
носить произвольно человѣческую психологію на живот-
ныхъ и обратно—это верхъ легкомыслія. Г. Рише дого-
варивается до того, что серьезно говоритъ о «трога-
тельномъ обычаѣ нѣкоторыхъ пѣвчихъ птицъ, стараю-
щихся разсѣять скуку (!) бѣдной самки, терпѣливо вы-
сиживающей яйца, надежду будущаго потомства. Такъ,
въ весеннія ночи можно слышать соловья, заливающа-
7
98
гося звонкими трелями, между тѣмъ какъ возлѣ него
самка молча высиживаетъ свои драгоцѣнныя яйца и слу-
шаетъ его съ восхищеніемъ». Совершенно, видите-ли,
какъ въ добропорядочной буржуазной французской
семьѣ, гдѣ, если жена на-сносяхъ, мужъ остается по ве-
черамъ дома и развлекаетъ ее чтеніемъ романа. Устано-
вивъ на нѣсколькихъ анекдотахъ изъ жизни живот-
ныхъ «всеобщій, міровой законъ полового подбора»,
нашъ правовѣрный дарвинистъ сѣтуетъ, что въ человѣ-
ческомъ обществѣ этотъ подборъ не достаточно строгъ.
«Съ помощью нашего разума, мы опускаемся ниже жи-
вотныхъ, которыя, благодаря половому подбору, совер-
шенствуются съ каждымъ днемъ (!!)». Люди, видите-ли,
слишкомъ, мало обращаютъ вниманія на красоту: «самка
(зебра), болѣе щепетильная, требуетъ, раньше чѣмъ от-
даться, извѣстной наружной привлекательности».
Нечего и говорить, что «суть любви» г. Рише счи-
таетъ и у человѣка, и у животныхъ одинаковой. Если
у животныхъ «любовь» совершенствуетъ ихъ, то и у
людей: «Молодой человѣкъ, когда его охватитъ любов-
ная горячка, становится гордъ, заносчивъ, раздражите-
ленъ, обидчивъ, подозрителенъ, словомъ—ревнивъ. Рев-
ность, которая у иныхъ субъектовъ является одною изъ
самыхъ упорныхъ страстей, ревность, которая заставляетъ
совершать столько преступленій и столько глупостей, рев-
ность, которая... захватываетъ и тѣло, и душу и превра-
щаетъ его въ настоящее животное, — ревность можетъ
быть сочтена за признаки того соперничества между
самцами, какое существуетъ у животныхъ, нашихъ пред-
ковъ». И если «у животныхъ, нашихъ предковъ», сопер-
ничество между самцами столь благодѣтельно, то, ко-
нечно, то-же и у насъ... Любящая женщина по Рише
испытываетъ «почти такой-же пылъ, какъ и мужчина,
но съ большимъ самоотверженіемъ, съ большимъ пре-
зрѣніемъ къ общественному мнѣнію, съ большимъ без-
корыстіемъ. Женщина, которая любить, — я говорю о
99
женщинѣ, которая знаетъ наслажденія любви (?), — не
знаетъ другой заботы, другого кумира, кромѣ предмета
своей любви. Погубить себя, скомпрометировать, раззо-
риться—все это ей нипочемъ; даже великія общечело-
вѣческія обязанности—жертва ради общественнаго бла-
га, ради отечества, ради человѣчества, словомъ все то,
что честный человѣкъ никогда не покинетъ для жен-
щины—все это не примется въ разсчетъ женщиной, если
только она можетъ цѣною этихъ отвлеченныхъ идей до-
ставить нѣкоторое удовольствіе тому, кого она любитъ».
XII.
Вотъ какое «совершенствованіе» человѣка производить
любовь, по мнѣнію г. Рише. Неужели оно такъ заманчиво,
чтобы соблазнить къ любви? Въ самомъ дѣлѣ, что это за
высокая страсть, разъ она дѣлаетъ человѣка злѣе и без-
совѣстнѣе, чѣмъ онъ былъ? Но г. Рише, какъ язычникъ и
•французъ, все-таки считаетъ долгомъ публично вздохнуть
о любви: «Скоро,—груститъ онъ,—наступаетъ старость:
морщины, сѣдина, заботы и, вмѣстѣ съ тѣмъ, увы! груст-
ная неспособность быть влюбленнымъ безумно, искрен-
но, съ полнымъ отреченіемъ отъ самого себя, углубляясь
въ страсть, какъ въ счастливое время молодости». Види-
те-ли, почтенный, пожилой ученый, кажется, даже одинъ
изъ «безсмертныхъ», — всетаки вздыхаетъ на мотивъ зі
ѵіеіііеззе роиѵаіг... Но, хочется спросить его,—если-бы вы,
милостивый государь, всю жизнь провели въ «безум-
ной» любви, когда-же-бы вы работали, напримѣръ, для
науки? Или и наука — вздоръ въ сравненіи съ по-
ловой любовью? Конечно, вздоръ. «Любовь, восклицаетъ
г. Рише, занимаетъ въ жизни первенствующее мѣсто.
Доживъ до извѣстнаго возраста, когда имѣется одна
надежда—не слишкомъ скоро спуститься по наклонной
плоскости, ведущей къ старости, убѣждаешься, что все
на свѣтѣ тщета, кромѣ любви. Несмотря на разоча-
100
рованія, огорченія, заблужденія, отказы, которые почти
всегда за собою влечетъ любовь,—она всетаки изъ всѣхъ
страстей человѣческихъ болѣе всего волнуетъ насъ, болѣе
всего захватываетъ насъ цѣликомъ, душу и тѣло, такъ-
; что невозможно, да и не желаешь отъ нея избавиться».
Вотъ совершенно откровенное обожествленіе поло-
вой любви, преклоненіе передъ нею какъ предъ вер-
ховнымъ смысломъ жизни. Рише, какъ почти всякій
современный французъ, какъ большинство европейцевъ—
агностикъ, искренній язычникъ и матеріалистъ; сво-
бодный отъ всякой религіи, онъ свое тѣло считаетъ
богомъ, а въ тѣлѣ самую острую, наиболѣе плотскую
страсть — божественной по преимуществу. Онъ и дер-
жится за нее со страхомъ и трепетомъ передъ немину-
чей старостью. Внѣ половой утѣхи у язычника нѣтъ
счастья (прежде была война, теперь невозможная для
огромнаго большинства). Очарованіе красотой природы,
радость познанія и созерцанія, любовь къ людямъ —
все это, видите-ли, тщета, «все на свѣтѣ тщета, кромѣ
любви». Проходитъ мимолетное опьяненіе любви, и языч-
никъ видитъ себя раззореннымъ навсегда и жизнь без-
смысленной. Но неужели это правда, неужели внѣ поло-
вой любви нѣтъ уже никакою человѣческаго счастья? Я
считаю такое ограниченіе безуміемъ. Если вы дожили
до того возраста, когда уже испытали всѣ радости жиз-
ни и ни одной изъ нихъ еще не утратили, если вы
имѣете возможность добросовѣстно взвѣшивать ихъ ра-
зумомъ и совѣстью, то вы должны-же видѣть, что и
кромѣ црловой любви существуетъ множество видовъ
счастья — менѣе остраго, но и менѣе отравленнаго, и
во всякомъ случаѣ болѣе тонкаго, болѣе возвышен-
наго и достойнаго. Въ то время какъ половая лю-
бовь, какъ психозъ, помучивъ человѣка, оставляетъ его,
при немъ всегда остаются, если онъ захочетъ, утѣшенія
болѣе чистой любви—къ той же женѣ, какъ другу, къ
своимъ дѣтямъ, къ друзьямъ и товарищамъ, остается
101
увлеченіе любимымъ трудомъ, остаются неисчерпаемыя
откровенія искусства и точнаго знанія, остается наслаж-
деніе собственной мыслью и красотой природы, остается
долгъ служенія человѣчеству и Богу, дающій жизни
безграничное содержаніе. Неужели этотъ сверкающій,
бездонный міръ со всѣми своими вѣчностями, неужели
это небо, гдѣ мы уже живемъ, не въ состояніи утѣшить
насъ въ утратѣ половой страсти? Неужели все тщета,
кромѣ этого, самаго невѣрнаго изъ удовольствій? Мнѣ—
искренно говорю—было-бы стыдно такъ думать, просто
стыдно передъ Богомъ и своей совѣстью. Я всюду чув-
ствую неизвѣданное, неизглаголанное, таинственное, но-
вое, вижу кругомъ безмѣрныя богатства, и малой до-
лей которыхъ я не воспользовался. И вдругъ мнѣ объ-
являютъ, что если я не влюбленъ въ женщину, то
я нищій, и мнѣ жить не стоитъ. Жалкая ошибка!
Это искреннее ослѣпленіе есть неизбѣжный результатъ
языческаго, чувственнаго культа, который всегда ве-
детъ къ банкротству духа. Бѣдные язычники не замѣ-
чаютъ, что ихъ уныніе есть кара за ихъ-же гру-
бое преступленіе противъ природы. Природа безконечно
богаче нашего тѣла, какъ и каждой отдѣльной страсти,
и если язычники выбрали только одну страсть, на ней
сосредоточились и ее обожествили, то тѣмъ самымъ
съузили себя до ничтожества и похоронили себя въ
немъ. Сказано: «не сотвори себѣ кумира», а они пре-
клонились предъ чѣмъ-то очень мелкимъ и эфемернымъ
даже въ нашемъ-то ограниченномъ существѣ. И идолъ
не даетъ имъ счастья, оставляетъ ихъ тотчасъ послѣ са-
мыхъ жаркихъ поклоненій...
XIII.
Г. Рише, какъ французъ, сладострастный по природѣ,
конечно, не признаетъ иной любви, кромѣ плотской.
<...Оез аітаЫез Ргапдаіз, ^иі п’опі фіе сіе Іа ѵаіпіё еі іез
102
36.ЧІГ5 рЬузідиез», какъ замѣтилъ еше Стендаль. Не-физиче-
скую любовь г. Рише отрицаетъ. «Нелѣпо, говоритъ онъ,
если любовь взаимна и любовники, имѣя возможность
быть, счастливыми, отказываются отъ этого для того,
чтобы предаваться наслажденію платонической любви,
витающей надъ земно ІГ' дѣйствительностью». Говоря о
проституціи и лицемѣрно ужасаясь—зТ5му‘злу, г. Рише
спѣшить заявить, что «зло непоправимо». Косвенно онъ
даже защищаетъ проституцію, и съ большой горячно-
стью. Главная причина проституціи, — говоритъ онъ, —
га, что мужчины, вслѣдствіе разныхъ условій, женятся
слишкомъ поздно; по статистикѣ въ среднемъ не ранѣе
27-лѣтняго возраста. «Не знаю, какимъ образомъ зако-
нодатель могъ-бы помочь этому, но несомнѣнно, что
27-лѣтній возрастъ нимало не совпадаетъ съ наступле-
ніемъ половой зрѣлости. Нельзя требовать, чтобы отъ
20 до 27 лѣтъ молодые люди вели цѣломудренную
жизнь; это безусловно не согласно съ ихъ физической
и психической организаціей, до такой степени не со-
гласно, что никогда любовныя чувства не бываютъ такъ
сильны, какъ въ 25 лѣтъ. И хотятъ, чтобы въ этомъ воз-
растѣ и еще втеченіе двухъ, трехъ, пяти, десяти лѣть,
человѣкъ, который даже уже не особенно молодъ, со-
хранилъ свою цѣломудренность. Это значить требовать
невозможнаго, это значить насиловать природу, кото-
рая не допускаетъ, чтобы ее насиловали безнаказанно, и
всегда возвращаетъ свои права, стоящія выше всѣхъ
нашихъ административныхъ условій».
Видите, какъ взволновался почтенный ученый, когда
рѣчь коснулась столь чувствительной для каждаго фран-
цуза струны. Хоть и никто не требуетъ, чтобы молодые
люди оставались цѣломудренными, хотя пожеланія этого
высказываются крайне робко, да и то не во Франціи,
но одна мысль о такой цѣломудренности ужасаетъ г-на
Рише, кажется ему нарушеніемъ законовъ божескихъ,
если не человѣческихъ. Надо замѣтить, что цѣлый рядъ
103
почтенныхъ ученыхъ, физіологовъ и врачей, отрицаютъ
всякій вредъ оть полового воздержанія, а такой автори-
тетъ, какъ Крафтъ-Эбингъ категорически заявляетъ, что
«огромное мно/кестн^нормально сложенныхъ людей въ
состояніи отказаться отъ своихъ“~Юіечёній, нисколъко__не
страдая отъ этой вынужденной ^воздержности» ('«Поло-
вая психопатія»). Въ Европѣ кое-гдѣ, какъ извѣстно,
возникло довольно замѣтное движеніе половой воздерж-
ности, проповѣдниками которой считаются Л. Н. Толстой,
норвежскій поэтъ Бьернсонъ, профессора Корнитъ, Риб-
бингъ и мн. др. Вотъ противъ этого-то очень робкаго еще
движенія и мечутъ громы ученые вродѣ г. Рише. Мысль,
что мужчина долженъ и можетъ быть такимъ-же чи-
стымъ до брака, какъ дѣвушка, кажется этимъ госпо-
дамъ опасною ересью. Всѣ они втайнѣ раздѣляютъ мнѣ-
ніе названной выше актрисы, что «единственное извра-
щеніе — это платонизмъ». А такъ-какъ французы раз-
счетливы и скупы и до 27 лѣтъ не женятся, то необхо-
дима проституція, какъ суррогатъ брака. «Зло не по-
правимо!» кричитъ г. Рише: «мы не смѣемъ даже ска-
зать, что найдутъ средство противъ проституціи. Мы не
намѣрены брать на себя исправленіе общества... Оста-
вимъ этотъ вопросъ». Пусть сотни тысячъ дѣвушекъ
гніютъ въ публичныхъ домахъ, но нельзя-же мужчинамъ
оставаться цѣломудренными до 27 лѣтъ!
У француза, если онъ откровененъ, вопросъ о «люб-
ви» всегда сводится къ священному праву проституціи.
Мы видѣли выше, какъ нѣкоторые французы громко
требуютъ свободнаго, многократнаго брака. Г. Рише—
французъ ученый. Онъ осторожнѣе въ .своихъ выражені-
яхъ. Онъ, пожалуй, даже одобряетъ бракъ. Но все-же
не воздерживается, чтобы не сдѣлать слѣдующей оговор-
ки: «Мы скажемъ, рискуя быть обвиненными въ бого-
хульствѣ, что бракъ и любовь происхожденія совершен-
но различнаго. Любовь—это чувство глубокое, инстинк-
тивное, захватывающее душу и тѣло,, овладѣвающее всѣмъ
104
существомъ нашимъ. Бракъ-же есть измышленіе людское,
безъ коего не было-бы общества. Посягнуть на бракъ зна-
чило-бы нарушить законы страны и законы самые почтен-
ные, самые необходимые; но это не значило-бы нарушить
законы естественные». Видите, какой осторожный чело-
вѣкъ, г. Рише. И не слишкомъ напугалъ читателей, и
все-таки провелъ идейку, что любовь, какъ хотите, выше
брака, что бракъ—«людское измышленіе», поддерживае-
мое только- «законами страны», т. е. зависящее отъ слу-
чайнаго большинства въ палатѣ; высшій-же, естествен-
ный законъ—внѣ брака... О, конечно, г. Рише настоль-
ко уменъ, чтобы видѣть и другую крайность, онъ хоро-
шо знаетъ, что любовь вовсе не всегда счастье,—вотъ онъ
и топчется на мѣстѣ, хватаясь за аргументы и за, и про-
тивъ, не зная, на чемъ остановиться. «Любовь, говоритъ
онъ, можетъ существовать безъ уваженія, безъ довѣрія;
она не всегда далека отъ ненависти... Многочисленные при-
мѣры подтверждаютъ, что можно быть влюбленнымъ до
безумія въ женщину, которую презираешь, и что жен-
щина часто влюбляется въ человѣка, который, какъ она
сама отлично сознаетъ, недостоинъ ея. Любовь длится
нѣсколько недѣль, нѣсколько дней; иногда даже она по-
тухаетъ по прошествіи нѣсколькихъ часовъ. Какая про-
пасть между этимъ страннымъ чувствомъ и супружеской
нѣжностью, основаніе которой взаимное довѣріе и дол-
гая, законная вѣрность!» Такъ; но съ другой страны «все
на свѣтѣ тщета, кромѣ любви...»
Эта жалкая двойственность отнимаетъ даже тѣнь
серьезнаго значенія отъ брошюры г. Рише. Въ ней чув-
ствуется ученый, .ошеломленный съ одной стороны дар-
виновскою теоріей, а съ другой—банальнымъ, попре-
имуществу французскимъ взглядомъ на любовь. Природ-
ный умъ француза, ясный и трезвый, никакъ не можетъ
высвободиться изъ этихъ двойныхъ путъ и взглянуть на
предметъ съ надлежащей точки зрѣнія. Единственный
правильный взглядъ на половую любовь — какъ и на
105
другія запутанныя явленія жизни — даетъ нравствен-
ное откровеніе, но оно совершенно чуждо язычникамъ
Запада. Они погрязли въ своей тѣлесности, съ кото-
рою носятся, какъ нивѣсть съ чѣмъ, погрязли въ ма-
теріализмѣ и механическихъ теоріяхъ, затаенная цѣль
которыхъ приравнять человѣка къ слизняку и для обо-
ихъ вывести одинъ обязательный законъ. Я думаю, одна-
ко, что въ этихъ усиліяхъ, какъ-бы они ни были кропо-
тливы, нѣтъ не только нравственной правды, но не-
много и ума. Да, даже и ума немного въ этихъ матеріа-
листическихъ брошюркахъ вродѣ книжечки г. Шарля
Рише.
XIV.
Правду о любви слѣдуетъ искать не въ наукѣ, не
въ философіи, а въ поэзіи, или точнѣе, у великихъ
поэтовъ, да и то не у всѣхъ. Изъ несмѣтнаго множе-
ства поэтовъ и романистовъ, писавшихъ о любви, лишь
у немногихъ можно найти сравнительно вѣрное, искрен-
нее и сколько-нибудь трезвое отношеніе къ этой страсти.
Казалось-бы, не трудно нарисовать правдивую картину
явленія, столь распространеннаго,—однако нуженъ весь
геній великихъ художниковъ, вся присущая генію жаж-
да правды, чтобы не налгать въ этомъ соблазнительномъ
случаѣ, не прикрасить, не преувеличить. Даже и великіе
художники далеко не всѣ обладали достаточною для
этого совѣстью. Но уже со временъ Данта правда любов-
ной страсти стала находить своихъ выразителей. Про-
чтите блаженную и мрачную исторію первой любви
Данта въ «Ѵііа [Ыиоѵа»: она до сихъ поръ годится для
изученія психіатровъ. Когда Беатриче дѣлала поклонъ
влюбленному, онъ чувствовалъ «счастье, которое часто
было слишкомъ велико, чтобы онъ могъ его переносить
и наслаждаться имъ». Оно измучивало своею чрезмѣр-
ностью. Любовь къ Беатриче была невинной (ему было
девять лѣтъ, ей девятый годъ), и эта чистая любовь
106
«освобождала умъ отъ всѣхъ гнусныхъ вещей», но, за-
мѣчаетъ поэтъ, «господство любви не хорошо: чѣмъ кто
вѣрнѣе ей, тѣмъ болѣе испытываетъ горя и скорби».
«Если бы Беатриче знала состояніе, въ которомъ я на-
хожусь, она не стала-бы смѣяться; напротивъ, я возбу-
'дилъ бы въ ней сильную жалость!» Любовь, говоритъ
онъ, «подавляла меня такъ сильно и рѣзко, что изъ
жизни мнѣ не оставалось ничего иного, какъ мысль объ
этой женщинѣ. Когда любовь объявляла мнѣ такую
борьбу, то я блѣдный, помертвѣвшій, отдавался, чтобы
видѣть эту женщину, думая, что ея видъ поддержитъ
меня, но ея видъ не только не защищалъ меня, но на-
противъ, уничтожилъ и послѣдній мерцавшій во мнѣ
остатокъ жизни». Пылкая скорбь послѣ смерти Беатриче
однако не удержала Данта отъ мимолетной измѣны ей
и затѣмъ отъ брака. Но можетъ быть потому, что любовь
къ Беатриче была невинной, т. е. не была осквернена
половымъ сближеніемъ, она осталась на всю жизнь свя-
щенною для Данта. «Божественная комедія»—грандіозный
памятникъ этой чистой влюбленности. Тайный смыслъ поэ-
мы, какъ мнѣ кажется, тотъ, что земная, плотская любовь не
удовлетворяетъ души возвышенной, и что подъ руковод-
ствомъ поэзіи (Виргилій) эта любовь можетъ очиститься,
пройти благополучно всѣ бездны зла, всѣ ступени со-
вершенствованія и достичь престола Любви небесной.
«Божественная комедія»—поэтическая символизація фило-
софской доктрины Платона. Любовная страсть является
у Данта какъ порокъ; во второмъ кругу Ада Дантъ по-
мѣщаетъ Семирамиду, Дидону, Клеопатру, Елену Троян-
скую, «великаго Ахилла, погибшаго въ своей послѣдней
битвѣ съ Любовью», Париса, Тристана, «и тысячи Дру-
гихъ тѣней, погибшихъ изъ-за любви». Даже такая
трогательная любовь, какъ Паоло и Франческо, не спасла
ихъ отъ мученій адскихъ. Въ XXX пѣснѣ «Чистилища»,
при первомъ свиданіи на небесахъ, Беатриче горько
упрекаетъ Данта за плотскія увлеченія. «Нѣкоторое
107
время, говоритъ она, я поддерживала его своимъ лицомъ
и показывая ему свои глаза молодой дѣвушки, я вела
его по прямой дорогѣ, но... когда я поднялягъ отъ плоти
къ духу и когда я выросла въ красотѣ и добродѣтели,
я сдѣлалась для него менѣе дорогой и менѣе пріятной.
Онъ обратилъ свои взоры на ложную дорогу»... Эта
выросшая «изъ плоти въ духъ» любовь тратитъ вели-
чайшія усилія, чтобы спасти «низко-павшаго» Данта, и
только мольбы ея и слезы передъ Богомъ спасаютъ его.
Беатриче говоритъ, что никогда еще ни природа, ни
искусство не предлагало ему такого наслажденія, какъ
ея прекрасное тѣло, и если это великое наслажденіе
ускользнуло отъ него, если это тѣло разсыпалось въ
прахъ, то какъ онъ могъ и потомъ любить такое-же тѣло,
столь обманчивое, бренное? Беатриче, при помощи свя-
тыхъ, объясняетъ Данте природу Любви, которая лишь
тогда чиста, когда обращена на чистое и благое.
Послѣ Данта Боккачіо своими фривольными новеллами
и Сервантесъ—«Донъ Кихотомъ» вносятъ много ясности
въ ходячія представленія о любовной страсти. Первый
показываетъ ея плотскую природу, низкую, какъ у вся-
кой страсти, второй осмѣиваетъ моду на любовь, столь
же нелѣпую, какъ и рыцарскій романтизмъ. Помѣщикъ
изъ Ламанчи вообразилъ себя не только рыцаремъ, но
и влюбленнымъ, такъ какъ эта страсть считалась не от-
дѣлимой отъ званія странствующаго воина. Въ тотъ вѣкъ
не имѣть «дамы сердца» для дворянина казалось столь
же неприличнымъ, какъ не имѣть шпаги. Любовныя
приключенія Донъ Кихота еще плачевнѣе рыцарскихъ;
особенно зло осмѣянъ выработанный тогдашнею культу-
рой ритуалъ любви, ея законы и обычаи. Вспомните,
напр., страстные монологи Донъ Кихота, обращенные къ
воображаемой красавицѣ, его гиперболы въ восхваленіи
ея красоты, его терзанія (въ горахъ Сіерра Невады) и пр.
Сервантесъ заставилъ своего героя продѣлать всю ко-
медію любви, которая тогда считалась обязательной. Нѣтъ
108
сомнѣнія, что если Донъ-Кихотъ былъ искреннимъ рыца-
ремъ, то столь-же непритворной была и его влюблен-
ность; оба представленія были маніей, и связать тще-
славіе и любовь съ помѣшательствомъ въ вѣкъ, когда
ихъ считали добродѣтелями, могъ только великій худож-
никъ, видящій вещи самостоятельно, какъ онѣ есть.
Для изучен ія любви не нужно обращаться къ мно-
гимъ поэтамъ: достаточно остановиться на одномъ вели-
комъ. Я остановлюсь на Шекспирѣ, который, по выра-
женію Пушкина, одинъ «далъ намъ цѣлое человѣчество».
Надо замѣтить, что Шекспиръ взялъ свое понятіе о
любви не изъ чужихъ рукъ, какъ дѣлаютъ многіе поэты,
а изъ самой природы, изъ окровавленнаго этою страстью
собственнаго сердца. Между множествомъ увлеченій, у
него, говоритъ Тэнъ, «была одна... — страсть несчаст-
ная, слѣпая, деспотическая, гнетъ и позоръ которой
онъ самъ чувствовалъ и отъ которой всетаки не могъ
и не хотѣлъ освободиться. Нѣтъ ничего грустнѣе его
признанія, ничего болѣе характеризующаго безуміе люб-
ви и чувство человѣческой слабости: «Когда моя воз-
любленная, говоритъ Шекспиръ, клянется, что ся лю-
бовь истинна,, я ей вѣрю, хотя знаю, что она лжетъ».
Что за грязная Селимена, говоритъ Тэнъ, эта раз-
вратница, передъ которой онъ преклоняетъ колѣни съ
такимъ-же презрѣніемъ, какъ и любовью!... Вотъ опья-
неніе, развратъ и бредъ, въ который впадаютъ самые
изящные художники... Они стоютъ больше принцевъ,
и опускаются межъ тѣмъ до уличныхъ женщинъ. Доб-
ро и зло теряетъ для нихъ свое различіе, всѣ предме-
ты перепутываются... Къ чему служатъ очевидность,
воля, разумъ, даже честь, если страсть такъ всепогло-
щающа?» Сильная любовь, говоритъ далѣе Тэнъ, «точно
потопъ затопляетъ всякое отвращеніе и деликатность
души, всѣ выработанныя убѣжденія и усвоенные прин-
ципы. Отнынѣ сердце умерло для всѣхъ обыкновенныхъ
удовольствій; оно можетъ чувствовать и жить только
109
одной стороной... Безумныя искры ослѣпительной поэзіи
вспыхиваютъ въ немъ, какъ-только онъ подумаетъ объ
этихъ черныхъ, блестящихъ глазахъ. Она была не мо-
лода, не хороша и пользовалась дурною славой. Онъ
былъ женатъ, имѣлъ дѣтей, семью, которую навѣщалъ
разъ въ годъ. Онъ уже не молодъ, она любитъ другого,
красиваго юношу, котораго онъ представилъ ей и кото-
раго она хочетъ соблазнить. Что можетъ остановить его
пылкую страсть? Совѣсть?—«Любовь слишкомъ молода,
чтобы имѣть понятіе о совѣсти». Ревность и гнѣвъ?
«Если ты мнѣ измѣняешь (говоритъ Шекспиръ), то и я
самъ измѣняю себѣ, когда отдаю благороднѣйшую часть
самого себя своему грубому желанію». Когда эта отвра-
тительная женщина измѣнила Шекспиру, онъ покорно
переноситъ это, какъ рабъ, «какъ Мольеръ», замѣчаетъ
Тэнъ: «Невольно хочется поставитъ рядомъ съ Шекспи-
ромъ этого великаго несчастнаго поэта, тоже фило-
софа по инстинкту, но шутника по ремеслу, издѣвав-
шагося надъ страстными* стариками, бича обманутыхъ му-
жей... Мольеръ, по выходѣ изъ театра, гдѣ шла его
популярнѣйшая трагедія, сказалъ вслухъ кому-то: «мой
другъ, я въ отчаяніи: моя жена меня не любитъ!»
Всѣмъ свойственно страдать отъ любви, но великіе по-
эты, по нѣжности и чуткости ихъ сердца, были изранены
этой страстью особенно жестоко. Шекспиръ зналъ любовь,
онъ считалъ ее своимъ проклятіемъ, своимъ грѣхомъ (Боѵе
із гіту 8Іп), и грѣхъ этотъ мучилъ его не одинъ разъ
въ жизни. Тѣмъ драгоцѣннѣе свидѣтельство’такого генія,
и поэтому, минуя другихъ поэтовъ, я позволю себѣ
остановиться здѣсь на Шекспирѣ.
XV.
Беру лучшую изъ любовныхъ пьесъ Шекспира—
«Ромео и Юлія». Это—классическая трагедія любви;
въ ней сосредоточены, правда, не всѣ моменты любов-
110
ной драмы; въ ней нѣтъ ужасовъ покинутой любви,
любви недоступной, нѣть мученій измѣны, ревности,
охлажденія, разочарованія, переходящаго иногда въ не-
нависть. Въ «Ромео и Юліи» дана любовь исключи-
тельно счастливая, и препятствія любви выдвинуты ис-
ключительно внѣшнія, чисто физическія. Поэтъ какъ-бы
преднамѣренно не хотѣлъ отягощать драмы самыми горь-
кими, внутренними терзаньями, которыми такъ богата эта
страсть. Быть можетъ, всп терзанья любви и не могутъ быть
вмѣщены въ одно человѣческое сердце, въ одну трагедію,
такъ что поэту пришлось, напримѣръ, ревности посвя-
щать особую драму, покинутой любви — особую и т. д.
Слѣдовало-бы разсмотрѣть поэтому весь циклъ любовной
драмы у Шекспира, чтобы изучить всѣ перипетіи любви.
Но и одна трагедія его проливаетъ много свѣта на эту
страсть.
Въ началѣ пьесы мы видимъ юнаго Ромео безнадежно
влюбленнымъ въ красавицу Розалину. Онъ предается от-
чаянію, бродитъ по ночамъ одинокій, «свѣжей утрен-
ней росѣ онъ прибавляетъ слезы, такъ-же, какъ прибав-
ляетъ къ облакамъ небесъ онъ облака своихъ тяжелыхъ
вздоховъ». Онъ видимо вянетъ, изнемогаетъ оть любви,
такъ что отецъ и родственники въ большой тревогѣ.
Ромео признается другу, въ чемъ причина его тоски—
юнъ любить и не встрѣчаетъ взаимности.
„Увы, зачѣмъ любовь, столь милая на видъ,
Такой тирань и грубіянъ на дѣлѣ!" *
—замѣчаетъ другъ Ромео, Бенволіо. Ромео открываетъ
ему душу и высказываетъ свой взглядъ на любовь, конеч-
но, устами Шекспира:
„И съ ненавистью много дѣла: только
Съ любовью больше; —да,—о забіяка
Любовь! О любящая ненависть! О иѣчто.
Изъ ничего создавшееся прежде
Пользуюсь переводомъ И. А. Кускова.
111
Всѣхъ вькъ! О суета несуетная! Легкость
Тяжеловѣсная! О безобразный хаосъ
Прелестныхъ образовъ! Свинцовая пушинка,
Огонъ холодный, ясный дымъ, больное
Здоровье, сонъ, во всѣ глаза глядящій.
Какой-то сонъ не сонъ! Вотъ та любовь.
Которую я чувствую, въ которой
Любви не вижу..?
Вотъ исповѣдь героя, изнемогающаго отъ любви,
юнаго и прелестнаго, въ лучшую пору его жизни. Онъ
чувствуетъ въ себѣ любовь какъ столкновеніе всевоз-
можныхъ противорѣчій, всевозможныхъ крайностей,
другъ друга связывающихъ и дѣлающихъ безсмыслен-
ными.
„Любовь есть курево изъ дыма вздоховъ,)
Прояснена, она—огонь, горящій
Въ глазахъ любовниковъ; омрачена.
Она есть море, что питаютъ слезы
Влюбленныхъ: чте она еще такое?
Какое-то смышленое безумье.
Смертельнѣйшая горечь и какой-то
Живительный бальзамъ...
Въ любви всѣ очарованья въ жизни, но;всѣ отравлен-
ныя, неотдѣлимыя отъ яда, которымъ онѣ насыщены.
Естественно, что за иллюзію счастья приходится платить
самыми реальными страданьями. Розалина дала обѣть не
знать любви, и Ромео—«живъ настолько, чтобъ лишь
сказать, что онъ ужь умеръ». Другъ настойчиво совѣтуетъ
ему забыть красавицу и съ этой цѣлью влюбиться въ
другую какую-нибудь.—«Схвати себѣ въ глаза теперь ка-
кой-нибудь заразы новой, и смертельный ядъ заразы
прежней пропадетъ безслѣдно».
Ромео съ негодованіемъ отвергаетъ это средство, какъ
невозможное, хотя признаетъ, что онъ «не то чтобы сошелъ
съ ума, но весь опутанъ хуже чѣмъ сумасшедшій; заклю-
ченъ въ тюрьму; тамъ голодомъ морятъ меня, бичуютъ,
мучатъ»...
1Г2
XVI.
Такова природа неудовлетворенной любви. Несчастные
влюбленные, не встрѣчая взаимности, часто пробуютъ
себя утѣшить тѣмъ, что любовь сама по себѣ есть счастье:
«разъ я люблю—этого и довольно». Жалкая ложь, въ
которую спасается отравленная душа, какъ въ послѣд-
нее убѣжище. Нѣтъ, любовь безъ взаимности — одно
отчаяніе, одна длящаяся смерть сердца... Никакіе со-
физмы не скроютъ сосущей боли, пока ее не залѣчить
время. Но и удовлетворенная любовь не теряетъ яда,
ей присущаго. Судьба улыбается Ромео, посылаетъ ему
новую, «счастливую» любовь. У ихъ сосѣдей и злѣйшихъ
враговъ, Капулетти, дается балъ, на которомъ будетъ и
Розалина. Бенволіо снова, въ третій разъ, пристаетъ къ
Ромео съ совѣтомъ—«безпристрастнымъ окомъ» сравнить
Розалину съ другими красавицами, и тогда онъ уви-
дитъ, что она «не лебедь вовсе, а ворона».
' Ромео раздражается бурными клятвами:
„Когда святая вѣра глазъ моихъ
„Подобное допуститъ вѣроломство,
„Тогда въ огни мои пусть обратятся слезы,
„И эти часто такъ тонувшіе и все
„Не утопавшіе, прозрачные мои
„Еретики, пускай горятъ огнемъ
„Пріуготовленнымъ лжецамъ. Чтобъ кто могъ быть
- „Прелестнѣй, чѣмъ она.' Всевидящее солнце
. „Не видѣло съ тѣхъ лоръ, какъ созданъ міръ,
„Подобной ей...“
Кажется, достаточно сильная и искренняя любовь. Но
вотъ, совершенно неожиданно, судьба посылаетъ ей
испытаніе. Признаваясь, что любовь вещь грубая, «не-
учъ, невѣжа и буянъ, колетъ какъ терновникъ», Ро-
мео все-таки отправляется на балъ, чтобы увидѣть источ-
никъ своихъ страданій — Розалину; его сопровождаютъ
друзья, которые снова пробуютъ извлечь его «изъ пет_
113
ли этой, съ позволенія сказать любви, которая (ему)
свернула голову». Совершается чудо: первый-же взглядъ
на Юлію — и Розалина забыта. Ромео ошеломленъ...
Онъ начинаетъ бормотать безсвязно:
„О, у нея должны ночного неба очи
Учиться, какъ сіять. Она на ликѣ ночи
Горитъ, какъ дорогой въ ушахъ горитъ алмазъ
У эфіопки. Красота для глазъ
Невѣроятная и слишкомъ неземная
Всѣ эти барышни съ ней рядомъ—галокъ стая
Съ голубкой бѣлоснѣжной...
...........Любило-ль, сердце, ты
До сей поры?—0, пѣтъ, клянитесь, очи, зрѣньемъ:
Я истинной досель не видѣлъ красоты.
Такъ стремительно, въ одинъ день, въ одинъ часъ
одна страсть смѣняется другой: вѣрьте послѣ этого божбѣ
плохихъ поэтовъ, что любовь — вѣчное родство душъ,
неразрывное до гроба и за гробомъ. И покоренъ Ромео
не какой нибудь необычайной красавицей: Юліи нѣтъ
еще 14 лѣтъ; всѣ кавалеры къ ней — кромѣ графа Па-
риса — пока равнодушны; отецъ, браня, называетъ ее
«ходячей немочью, гнилью, маской изъ свѣчного сала».
Слѣдите теперь за развитіемъ этой новой страсти. Пыл-
кій Ромео сейчасъ-же приближается къ незнакомой дѣ-
вушкѣ, сейчасъ-же проситъ поцѣлуя:
„Святая, дай губамъ исполнитъ дѣло рукъ,
Иначе я погибъ, отчаяньемъ палимый1’.
Ромео—хоть онъ былъ и въ маскѣ—Юліи тоже по-
нравился, она охотно его цѣлуетъ и повторяетъ поцѣ-
луй; послѣ минутной встрѣчи, ихъ разлучаютъ, и оба,
къ ужасу своему, узнаютъ, что они числятся злѣйшими
врагами, онъ—Монтекки, она—Капулетти.
Она, еще не видя его лица, уже влюблена смер-
тельно: «Поди, узнай, говоритъ она кормилицѣ, коль
только онъ женатъ, чего избави Боже, то брачнымъ ло-
8
114
жемъ мнѣ могилы будетъ ложе». И когда узнаетъ, что
это Ромео, она въ отчаяніи восклицаетъ:
„Чудовищно любви моей рожденье:
Люблю того, къ кому такъ много лѣтъ
, Одной вражды я знала озлобленье1'.
Вы видите, что даже родовая ненависть—одна изъ злѣй-
шихъ, какія есть, не въ силахъ остановить этой страсти.
Такъ начинается и всякая половая любовь: внезапно, без-
' разсудно, безъ всякаго участія разума и совѣсти, какъ
, всѣ низшія влеченія человѣка. Точно сѣмя растенія, от-
давшись вѣтру, любовь слѣпо падаетъ на любую почву—
и всего чаще встрѣчаетъ неодолимыя препятствія для
жизни, условія совершенно не подготовленныя и по-
тому часто крайне неблагопріятныя. Начинается судо-
рожная, трагическая борьба съ преградами, начинает-
ся изнурительное страданіе, и какъ довольно обычный
конецъ—гибель влюбленныхъ. Любовь, начинаясь бе-
зумно, внѣ всякаго контроля разсудка, не вноситъ ра-
зума и въ дальнѣйшее свое теченіе; часто съ самыми
тяжелыми помѣхами борьба была-бы возможна, и борь-
ба успѣшная, если-бы вооружиться хладнокровіемъ, тер-
пѣніемъ, осмотрительностью, разсчетомъ, — но у любви
именно нѣтъ и тѣни этихъ трезвыхъ качествъ, она
вся—пылъ, вся—нетерпѣніе, безразсудство.. Узнавъ, что
они принадлежатъ къ враждебнымъ домамъ, Ромео и
Юліи слѣдовало-бы исчерпать всѣ средства примирить
старшихъ родственниковъ, на что тѣ и склонны, или,
если-бы это не удалось,—имъ слѣдовало-бы бѣжать изъ
Вероны хотя-бы въ ту-же Мантую и тамъ соединиться.
Нѣтъ, это было-бы слишкомъ просто и разсудительно;
любовь обоимъ подсказываетъ изъ всѣхъ выходовъ са-
мый нелѣпый. Ромео, недолго думая, перелѣзаетъ въ
садъ Капулетти, гдѣ его могутъ, каждую минуту, за-
колоть какъ вора. Онъ ждетъ свиданья хотя-бы цѣною
смерти. Многимъ такая отважность кажется благо-
115
родной, и я назвалъ-бы ее такою, если-бы она была
обнаружена для болѣе высокой цѣли. Но рисковать
всею жизнью за мигъ свиданья, да еще и не обезпе-
ченнаго, развѣ это не безразсудство? Ромео передъ
окномъ Юліи сыплетъ восторги ея красотѣ (сц. II), и
замѣтьте, какъ эти восторги безсодержательны, бѣдны
мыслью. Просто наборъ гиперболъ, одна вычурнѣе дру-
гой, одна другой невѣроятнѣе. У великаго поэта, со-
столь блестящимъ умомъ, хватило-бы средствъ и на
умные монологи Ромео, но это была-бы ложь; умъ
здѣсь былъ-бы совсѣмъ некстати. Никогда человѣкъ не
бываетъ такъ глупъ, какъ когда онъ влюбленъ; въ пер-
вое время страсти влюбленнымъ рѣшительно нечего ска-
зать другъ другу;—изъ ихъ грамматики могли-бы смѣло
быть вычеркнуты всѣ части рѣчи, кромѣ междометій.
Это и естественно: половая любовь — чувство тѣлесное,
глухонѣмое, какъ всѣ страсти, и разумъ, дѣлающійся
свидѣтелемъ этого безумія, играетъ самую жалкую роль.
Отсюда крайняя блѣдность не только любовныхъ діало-
говъ, но и любовныхъ писемъ, стихотвореній и т. п.
Только величайшимъ геніямъ удавалось выразить ихъ
любовь интересно, да и то лишь послп бурныхъ при-
падковъ ея, и лишь въ немногихъ строчкахъ. Ромео,
подобно всѣмъ влюбленнымъ, кривляется и говоритъ
глупости передъ окномъ возлюбленной; онъ не замѣчаетъ,
сколько лжи во всѣхъ его преувеличеніяхъ и какъ по-
хожа любовная исповѣдь его на бредъ. Юлія, наконецъ,
слышитъ его голосъ (дотого онъ неостороженъ); она
пугается его храбрости, онъ-же хвастливо замѣчаетъ, что
Оградѣ каменной не удержать любви,
Любовь все смѣетъ, было-бы возможно.
Дальнѣйшая исторія, однако, грустно опровергаетъ
это хвастовство.
8*
116
XVII.
Слѣдуетъ прелестная сцена, гдѣ Юлія наивно и от-
кровенно признается, что и она любитъ Ромео; она чув-
ствуетъ, что нужно-бы соблюсти формы приличія, вы-
сказать сдержанность, обдуманность, строго взвѣсить
свои чувства и т. д. Всѣ-же понимаютъ, что любовь не
шутка и нельзя стремительно рѣшать этотъ роковой
вопросъ. Нельзя, но вопросъ уже рѣшонъ: «Я тебѣ
скажу всю правду, прелестный Монтегю, я слишкомъ
влюблена, и оттого ты можешь находить, что я легко
__веду себя, но вѣрь мнѣ» и пр. Всякая любовная страсть
нескромна: ни женская стыдливость, ни робость, ни
даже самолюбіе не въ силахъ удержать отъ признанія.
Нѣжная и кроткая Дездемона, отказавшая столькимъ
женихамъ, сама первая открывается мавру въ любви и
бѣжитъ съ нимъ. Татьяна у Пушкина—образецъ скром-
ности и чистоты, — первая пишетъ Онѣгину о любви.
Тургеневскія героини первыя говорили: «возьми меня».
Пылкая любовь иногда дѣлаетъ самыхъ милыхъ, невин-
ныхъ дѣвушекъ столь-же циничными, какъ продажныя;
всѣ сдерживающія, накопленныя культурою и воспита-
ніемъ качества — разумъ, стыдъ и совѣсть — спадаютъ,,
какъ рубаха съ плечъ; дѣвицы просятъ и требуютъ того,
что ужаснуло-бы ихъ до и послѣ страсти. Вспомните:
„Милый мой, возлюбленный, желанный.
Гдѣ, скажи, твой одръ благоуханный?..
«
Любовная страсть освобождаетъ человѣка отъ всѣхъ
•• святынь — и все-таки поэты называютъ се святою!
Объясненіе Ромео и Юліи, конечно, оченЯ трога-
тельно; чувствуешь блаженство ихъ сознанія, что они
взаимно-любимы, и внутренно благословляешь ихъ на
счастье. Но увы, это одинъ лишь мигъ неотравленной
любви. И Ромео и Юлія сейчасъ-же начинаютъ трево-
117
житься: «Сегодняшнему нашему сближенью я все еще
не радуюсь: оно такъ непредвиденно, стремительно, вне-
запно, совсѣмъ какъ молнія, что не успѣешь сказать:
сверкнетъ, какъ ея и нѣтъ ужь», говоритъ Юлія. «Боюся
одного: теперь ночное время,—не сонъ-ли это все, сонъ
слишкомъ сладостный, чтобъ быть дѣйствительностью»,
говоритъ Ромео.
Какъ серебристо сладки голоса
Влюбленныхъ ночью: точно вдалекѣ
Чуть слышимая музыка...
Да, но зато «такъ сладостна-горька разлука, что нѣтъ
мочи разстаться». А разстаться необходимо—и это пер-
вое тяжелое страданіе въ суетной драмѣ любви. Какъ
капли дождя въ пустынѣ только дразнятъ истомленнаго
зноемъ путника, такъ рѣдкія свиданія влюбленныхъ толь-
ко раздражаютъ ихъ; ихъ жажда усиливается, они стре-
мятся соединиться, они блаженны лишь пока впива-
ютъ другъ друга, но затѣмъ является новое страданіе—
охлажденіе одного или обоихъ, равнодушіе путника,
утолившаго свою жажду. У Ромео и Юліи до этого не
дошло, любовь ихъ осталась ненасыщенной, и потому до
конца сильной; они погибли, не исчерпавъ и малой доли
всѣхъ мукъ этой страсти. Въ этотъ первый, самый слад-
кій и чистый моментъ половой любви зритель готовъ
простить ей всѣ ея грѣхи, всѣ ужасы; искренно любишь
этихъ бѣдныхъ дѣтей, обвороженныхъ страстью. Но если
вы видите красивый огонекъ, разведенный подъ угломъ
жилого дома, вы недолго будете любоваться его крот-
кимъ пламенемъ. Вы вспомните, во- что обратится этотъ
огонекъ черезъ полчаса... Проклятіе половой страсти—
въ ея безграничности, въ постоянной склонности выры-
'ваться изъ'общаго строя жизни и разрушать его. Груст-
нымъ пророчествомъ звучитъ философское размышленіе
отца Лаврентія (въ III сценѣ), собирающаго на зарѣ цѣ-
лебныя травы.	'
118
«Нѣтъ ничего на землѣ такого ничтожнаго, что-бы
«Землѣ не служило какой-нибудь особенной службы.
«II ничего нѣтъ такого хорошаго, что-бы
«Выйдя за грани свои, не возстало-бы противъ
< Самой природы своей, превысивъ свое назначенье.
.........•................Въ этихъ незрѣлыхъ
«Листикахъ хилаго цвѣтика
«Ядъ пребыванье имѣетъ и сила врачебная:
«Если понюхать его, отъ него оживится все тѣло,
«А взять его въ ротъ, такъ начавши съ сердца убьетъ онъ
всѣ чувства.
«Лагеремъ вѣчно стоятъ въ человѣкѣ, какъ въ тразкѣ,
«Два супротивныхъ царя: благость и буйная воля.
< II тамъ, гдѣ худшій изъ нихъ верхъ одержитъ,
< Червъ смерти поѣстъ все растеніе...
Такъ говоритъ мудрость, какъ-бы предостерегая дю-
бовь отъ потери мѣры, какъ-бы предчувствуя безудержъ,
который приведетъ ее къ гибели. Ромео объявляетъ стар-
цу, что онъ влюбленъ въ Юлію и проситъ повѣнчать ихъ.
Божій святитель Францискъ! восклицаетъ Лаврентій: от-
куда сія перемѣна?
«Ужли-жь Розалина, которую такъ мы любили,
Такъ скоро забыта? Должно быть любовь молодая
II точно не въ сердцѣ лежитъ, а въ однихъ лишь во взглядахъ!
Іезп Магіа! Какіе потоки лилися
По блѣднымъ щекамъ твоимъ—все отъ любви къ Розалинѣ,
Сколько соленой воды совершенно потрачено даромъ
Въ приправу къ любви, отъ которой теперь ужь ничѣмъ
и не пахнетъ!
.Солнце отъ вздоховъ твоихъ еще не очистило неба;
Твои старые стоны звучатъ у меня еще въ дряхлыхъ ушахъ,
Смотри, у тебя на щекѣ не прошли еще пятна
Отъ старой слезы! Ты и смыть еще ихъ не успѣлъ!
Если когда-нибудь ты самимъ былъ собой и эти
Муки были твоими, и самъ ты и эти мученья
Принадлежали одной Розалинѣ, то ты-ли
Перемѣнился?"
Добрый старецъ, отъ избытка доброты, соединяетъ
руки влюбленныхъ, но именно потому, что видитъ слиш-
119
комъ пылкую любовь ихъ, не скрываетъ еще разъ сво-
ихъ дурныхъ предчувствій:
„Всѣ эти буйственныя радости имѣютъ
И буйственный конецъ, и погибаютъ
Въ своемъ разгарѣ какъ огонь и порохъ:
Онѣ уничтожаются при первомъ
Прикосновеніи другъ къ другу. Самый
Сладчайшій медъ ужь самою своек)
Гіротивенъ сладостью, и портя вкусъ
Не утоляетъ голода: такъ ты
Люби со сдержанностью, долгая любовь
Такъ любитъ..."
Благословивъ предъ алтаремъ эту «легковѣсную
суету», какъ онъ выражается, отецъ Лаврентій измѣняетъ
свосй-же мудрости—и несетъ за это, можетъ быть, болѣе
жестокое наказаніе, чѣмъ сами влюбленные.
XVIII.
Слѣдите дальше за драмой: много-ли половая любовь
даетъ благородныхъ моментовъ? Ни одного.
Въ уличномъ столкновеніи съ Тибальтомъ Ромео вспо-
минаетъ, конечно, что это двоюродный братъ Юліи и
драться съ нимъ было-бы особенно нелѣпо, онъ старает-
ся избѣжать ссоры, но въ концѣ концовъ всетаки уби-
ваетъ Тибальта: пылкая любовь не охранила его отъ
преступленія. Въ это время Юлія (сц. II, актъ III) ждетъ
не дождется возлюбленнаго для объятій первой ночи, и
тутъ откровенно высказывается затаенная цѣль половой
любви, чѣмъ-бы она ни маскировалась. Невинная Юлія
мечтаетъ, какъ о вѣнцѣ любви, о тѣлесномъ соединеніи;
она проситъ ночь научить ее «какъ проиграть въ игру,
которая идетъ на безупречныя двѣ дѣвственности». Она
томится, и томленіе ея становится просто противнымъ по
своей откровенности. Тутъ ей докладываютъ, что Ромео
убилъ ея двоюроднаго брата и изгнанъ изъ Вероны.
120
Тибальтъ былъ нетолько братомъ, но и «лучшимъ дру-
гомъ», какого имѣла Юлія по ея-же признанію. Юлія
вспыхиваетъ, бранитъ Ромео, но стоитъ кормилицѣ при-
соединиться къ ней и сказать: «Позоръ на Ромео», Юлія
кричитъ:
.... Распухни твой языкъ!
Не для позора онъ рожденъ; позору
Неловко будетъ на его челѣ;
•Затѣмъ что это тронъ, гдѣ честь могла-бы
Быть коронована единственнымъ царемъ
Надъ всей вселенной...
Ей Богу, бѣдный:
Кто приголубитъ имячко твое?.
Она уже простила Ромео отъ всего сердца, успокои-
лась:—«Отлично все; чего-жь я плачу?» Ее мучитъ не
смерть брата, а то, что Ромео изгнанъ. «Тибальтъ умеръ,
а Ромео изгнанъ, говоритъ она: — о, это изтанъ, это
слово изгнанъ одно убило полтораста тысячъ Тибальтовъ».
Видите, сколько безжалостности, сколько жестокости въ
этой молодой влюбленной:
Отчего-жь, когда (кормилица) сказала.
Что Тибальтъ умеръ, отчего за этимъ
Не шло: и твой отецъ, и мать, ну оба вмѣстѣ?
Я ихъ почтила-бы обычною печалью.
Нѣтъ, по слѣдамъ за смертію Тибальта
Шло: а Ромео изгнанъ! Да вѣдь въ этомъ
Ромео изгнанъ- мать, отецъ, Тибальтъ,
Ромео, Юлія, всѣ мертвы, всѣ убиты.
Ромео изгнанъ! Нѣтъ конца, нѣтъ мѣры,
Нѣтъ границы, ни предѣловъ смерти,
Каковая въ этомъ словѣ! Нѣту звуковъ,
Чтобъ выразить его весь ужасъ!..
Замѣтьте, какой чудовищный эгоизмъ развиваетъ поло-
вая любовь: пусть, видите-ли, умираетъ полтораста тысячъ
друзей и братьевъ, пусть умираетъ отецъ и мать—только
подайте ей любовника, котораго она ждетъ для первыхъ
объятій. Великій авторъ не случайно отмѣтилъ эту'нрав-
121
ственную низость влюбленной души; что-бы ни кричали
маленькіе авторы о благородствѣ любовной страсти, ужас-
ное паденіе совѣсти — ея характерная черта. Особенно
убиваетъ Юлію то, что она остается послѣ Ромео дѣвицей:
она обращается къ веревочной лѣстницѣ, по которой
долженъ былъ влѣзть Ромео, съ горькой жалобой: «Онъ
тебя готовилъ къ ложу моему быть лѣстницей, а теперь,
дѣвица, я умираю въ дѣвственномъ вдовствѣ... Иду къ
постели: не Ромео, смерть тамъ приметъ отъ меня дѣви-
чество». Это дѣвичество такъ томитъ благородную сеньору,
что кормилица обѣщаетъ, наконецъ, ей привести Ромео...
Не меньше эгоизма проявляетъ и Ромео. Онъ оше-
ломленъ тѣмъ, что изгнанъ. «Изгнаніе? Будь милосердъ,
скажи—смерть. Изгнаніе хуже смерти, гораздо хуже: не
хочу изгнанія». Напрасно отецъ Лаврентій убѣждаетъ
его, что за стѣнами Вероны еще много мѣста въ Божь-
емъ мірѣ, и что онъ долженъ радоваться мягкой карѣ.
Но Ромео заявляетъ, что внѣ Вероны «нѣту никакого
свѣта, тамъ истязанія, чистилище, самъ адъ», тамъ нѣть
и неба: небо лишь тамъ, гдѣ живетъ Джульетта, гдѣ
можно цѣловать ея губы и пр. Отецъ .Лаврентій про-
буетъ подѣлиться съ безумцемъ тѣмъ, что составляло
утѣшеніе жизни старца; своею философіей, которую на-
зываетъ «сладчайшимъ млекомъ несчастія>. Ромео отвѣ-
чаетъ грубо:
— Провалиться съ ней,
Съ твоею философіей: она
Джульетты мнѣ не сдѣлаетъ? она
Рѣшенье герцога не перемѣнить?
Такъ что мнѣ въ вей? она ве стоить ничего.
Не говори мнѣ больше...
XIX.
Конечно, эта попытка добраго монаха—утѣшить влю-
бленнаго мудростью—просто смѣшна. Разумъ столько-же
122 •
чуждъ страсти, какъ и совѣсть: эти средства хороши во
всѣхъ несчастіяхъ, но не при маніи, которая по существу
есть выпаденіе изъ разума. Тутъ іНёе Гіхе, неотвязчивая,
неподвижная мысль, — мыслъ-сила, по выраженію Гюйо
влекущая маньяка съ тою-же неумолимостью, съ какою
мясникъ влечетъ быка на бойню. Полупомѣшанный Ро-
мео, подобно Юліи, хочетъ покончить съ собой. Отецъ
Лаврентій рисуетъ состояніе Ромео, съ правдивостью пси-
хіатра:
.... Ты мужчина, только плачешь ты
Какъ женщина, а дикія твои
Дѣянья обнаруживаютъ ярость
Какого-то безсмысленнаго звѣря...
......................Ты
Убилъ Тибальта? А теперь ты хочешь
Убить себя? И совершивши дѣло
Проклятой злобы надъ самимъ собою,
Убить жену свою, которая живетъ
Твоею жизнью? Что за поруганье
Надъ жизнію, надъ небомъ и землей!
е И это называется любовью. Добрый старецъ доказы-
• ваетъ Ромео все его безуміе, у него все есть, все въ избыткѣ,
 но ничто не служитъ на пользу, ничто не украшаетъ жиз-
ни. Джульетта жива—развѣ это не счастье? Тибальтъ хо-
тѣлъ убить тебя и не убилъ—развѣ это не счастье? Законъ
смягчилъ смертную казнь на изгнанье—это не счастье?
«На тебя дождемъ идутъ благословенья, за тобой уха-
живаетъ счастье и надѣваетъ лучшіе свои наряды»—и ты
все это обращаешь въ свой позоръ. Трудно придумать
болѣе мудрое увѣщаніе, но Ромео едва-ли выслушалъ его;
его возвращаетъ къ жизни только обѣщаніе устроить сви-
даніе съ Юліей. Еще разъ, вдвойнѣ рискуя жизнью, онъ
перелѣзаетъ стѣну. Ночь влюбленные проводятъ въ объ-
ятіяхъ; на зарѣ они уже нѣсколько раздражены (сц. V).
Происходитъ страшно горестная разлука: «Все мрачнѣе
и мрачнѣе наше горе...» «О Господи, душа болитъ пред-
чувствіемъ; мнѣ кажется тебя, какъ ты теперь стоишь
123
внизу, я вижу какимъ-то мертвецомъ на днѣ могилы...
Ты очень блѣденъ.—Но, душа моя, вѣдь на мои глаза,
ты—также точно. Горе пьетъ нашу кровь»...
Извѣстны тѣ, вполнѣ безумныя средства, на которыя
рѣшаются, при участіи отца Лаврентія, Ромео и Юлія;
благочестивый монахъ, только-что учившій Ромео мудро-
сти, самъ какъ-бы заразился его безразсудствомъ. Со-
ставляется планъ чудовищнаго подлога, сложная и длин-
ная цѣпь лжи, чтобы обмануть графа Париса, родителей
Юліи и всю Верону. Нѣжная Юлія лжетъ передъ матерью
не краснѣя, притворяется, что оплакиваетъ убитаго Ти-
бальта, притворяется, что ненавидитъ Ромео и хотѣла-бы
подослать ему яду, притворно соглашается выйти за
графа Париса, притворно раскаивается передъ родителями,
притворно умираетъ (при помощи соннаго напитка), что-
бы быть вынесенной въ склепъ и оттуда бѣжать къ
Ромео... Нагромождается колоссальная пирамида лжи,
которая и раздавливаетъ обоихъ влюбленныхъ. Страда-
нія, въ которыхъ запутывается бѣдная, пойманная страстью
душа Джульетты, неимовѣрны:
Ужели гдѣ-нибудь
На небесахъ не обитаетъ жалость,
Которой-бы была открыта глубина
Моей печали?
Этотъ искренній вопль бѣдной дѣвушки хватаетъ за
сердце, но въ то-жс время вы сознаете, что ея печаль не
чистая, что она вся на подкладкѣ полового влеченья и вся
насыщена злобой и ложью. Не высока и цѣль этой стра-
сти, не высоки и средства. Страданія, вы это чувствуете,
выходятъ заслуженными. Если половая любовь—«святое»
чувство, почему оно не предохраняетъ отъ безнравствен-
ныхъ средствъ, а именно ими и пользуется?
124
XX.
Извѣстенъ конецъ драмы. Одна, какъ всегда, непред-
видѣнная мелочь разстраиваетъ весь планъ подлога:
Ромео ошибкой передаютъ, что Юлія умерла, и что-жь
ему остается? На что рѣшится онъ? Ужь конечно, на
самое худшее и самое жестокое изъ всего, что возможно.
Конечно, онъ убьетъ себя,—вѣдь оба влюбленные ‘уже
столько разъ порывались съ собой покончить. Вся исто-
рія ихъ любви—какое-то балансированье надъ пропастью,
куда ихъ страшно тянетъ. Ромео покупаетъ яду, отпра-
вляется въ Верону, проникаетъ тайно въ склепъ Юліи,
убиваетъ пришедшаго сюда-же графа Париса и выпи-
ваетъ ядъ у тѣла Юліи. Она просыпается, видитъ трупъ
Ромео... На предложеніе подоспѣвшаго отца Лаврентія
бѣжать' изъ склепа и посвятить себя новой жизни, слу-
женію Богу—она отвѣчаетъ кинжаломъ себѣ въ сердце.
Еше разъ и окончательно, передъ лицомъ всей Вѣчности,
она свидѣтельствуетъ, что для влюбленной души нѣтъ
ни Бога, ни вѣчности, ни человѣческаго міра, никакихъ
святынь, кромѣ единой—своей половой страсти, которая
должна быть удовлетворена, хотя-бы погасло солнце и
вселенная обратилась въ прахъ.
Неужели все это не похоже на безуміе?
1 Всѣ мы выросли въ культѣ любви и привыкли считать
’ половую страсть чѣмъ-то прекраснымъ; исторія Ро,мео и
Джульетты насъ особенно волнуетъ; ихъ самоубійство ка-
жется трагическимъ, т.-е. не только ужаснымъ, но и вели-
чественнымъ, достойнымъ подражанія. Да, подражанія, и
нѣтъ сомнѣнія, что немало молодыхъ паръ, покончившихъ
съ собою, обязаны этимъ внушенію шекспировской траге-
діи. Вся любовь этой исторіи кажется крайне бѣдствен-
ной, но необыкновенно красивой, а исходъ ея возвы-
шеннымъ. Между тѣмъ, что-же тутъ красиваго въ этомъ
разгарѣ почти животной чувственности, въ помѣшатель-
125
ствѣ двухъ юныхъ—почти дѣтскихъ душъ, въ нагромо-
жденіи лжи и потокахъ крови? Что тутъ возвышеннаго—
убить себя на трупѣ человѣка, у котораго даже не зналъ
души, а любилъ только тѣло?
Шекспиръ съ величайшей правдивостью изобразилъ
исторію любви, «которой нѣтъ печальнѣе на свѣтѣ». Въ
і любви, говоритъ онъ, чудовищно то, что аволя безранич-
' на, а осуществленіе ограничено, желаніе безпредѣльно, а
дѣйствіе—рабъ предѣла». Шекспиръ не даетъ метафизи-
ческаго принципа любви, но, разглядѣвъ эту страсть въ
картинахъ ея, вы убѣждаетесь, что какова-бы ни была
ея природа—она не можетъ быть высокой.
г Что со временъ Шекспира половая любовь осталась
тою-же опасною страстью, вы можете убѣдиться на ка-
комъ-нибудь современномъ хорошемъ рЪманѣ: «Маѣате
Воѵагу», напримѣръ, или «Аннѣ Карениной». Прослѣди-
те, какъ сразу, точно чума, эта страсть захватываетъ
иногда сильныхъ и чистыхъ людей, какъ она истомляетъ
ихъ, нравственно обезображиваетъ—даже въ случаяхъ
взаимной любви, какъ ни красота, ни молодость, ни здо-
ровье не обезпечиваютъ отъ охлажденія, отъ ревности,
отъ измѣнъ, отъ знойной тоски, отъ которой иногда
нѣтъ спасенья, кромѣ смерти.
XXI.
Такова грубая правда половой любви. Я понимаю,
какъ трудно согласиться, что половая любовь есть
психозъ, дотого всѣ привыкли считать это . явленіе
естественнымъ и здоровымъ чувствомъ. Можетъ-ли быть
психозомъ, т.-е. нѣкоторымъ душевнымъ разстройствомъ,
• состояніе столь часто встрѣчающееся? Вѣдь «увлекают-
* ся» болѣе или менѣе почти всѣ люди. На это я за-
мѣчу, что вѣдь и болѣютъ почти всѣ люди. Оспа,
корь и пр. поражаютъ все населеніе, но никто еще
не рѣшался утверждать, что это здоровыя, нормальныя
126
состоянія. Есть нѣкоторыя душевныя болѣзни, гораздо
болѣе частыя, чѣмъ любовь: — всякаго рода наркозы.
Пьяницъ несравненно больше, чѣмъ влюбленныхъ, но
нельзя-же изъ этого выводить, что пьянство есть нор-
мальное явленіе. Половая любовь, конечно, естествен-
на, но только въ томъ смыслѣ, въ какомъ все въ при-
родѣ естественно: и жизнь, и смерть, и здоровье, и
болѣзнь, и творчество, и разложеніе. Человѣческій ор-
ганизмъ аппаратъ столь нѣжный, что, подобно дорогому
музыкальному инструменту, нѣкоторыя разстройства для
него неизбѣжны. Нервы, какъ струны рояля, постоянно
сдаютъ, ихъ приходится—если вы слѣдите за собою—
'• всегда подстраивать, причемъ, чѣмъ лучше, духовнѣе че-
‘ ловѣкъ, тѣмъ строй души его—какъ у дорогого рояля—
’ держится дольше. Влюбленный человѣкъ, чувствуя, что
нервы его страшно натянуты, думаетъ, что это не только
‘ не болѣзнь, а скорѣе приливъ здоровья; ему кажется,
что онъ горы можетъ сдвинуть съ мѣста. Но то-же чув-
ствуетъ и пьяница въ извѣстной степени опьяненія, и
еще болѣе—куритель опія; тотъ ощущаетъ прямо-таки
райское блаженство. Все это иллюзіи растроенныхъ
чувствъ; горькое похмѣлье ощутительно доказываетъ при-
зрачность счастья и присутствіе яда, который заключался
въ волшебномъ напиткѣ. Половая любовь потому такъ и
влечетъ многихъ къ себѣ, что она опьяняетъ. Если въ
крови животныхъ, какъ я говорилъ, втеченіе любовнаго
періода развивается особый ядъ, то, вѣроятно, онъ разви-
вается и у человѣка, и это блаженно-тягостное, бредовое
состояніе, можетъ быть, есть просто слѣдствіе отравленія.
Въ натурахъ неустойчивыхъ, истеричныхъ есть неодолимое
тяготѣніе къ наркозу; однихъ тянетъ къ вину, другихъ
къ эфиру, третьихъ къ половой страсти—словомъ, къ ка-
кому-нибудь забвенію. Такимъ людямъ нужна тѣлесная
буря, въ которой заглушена была-бы хоть на время ною-
щая слабость души. Большинство влюбленныхъ завѣдомо
истеричны, и кто-то доказывалъ, что это одинъ изъ пси-
127
хозовъ такъ-наз. угапЗе Ьузгёгіе. Сущность половой стра-
сти—потеря равновѣсія, взрывъ всѣхъ силъ души въ од-
номъ желаніи. Но если вспомнить, что самая природа
организма есть равновѣсіе, что жизнь есть результатъ
безчисленныхъ усилій сохранить это равновѣсіе, то по-
нятна будетъ болѣзненная роль этой страсти.
Я отлично знаю, что многіе мои читатели будутъ опе-
чалены ѵ даже возмущены столь непривычнымъ для нихъ
взглядомъ на половую любовь. Подобно Шопенгауэру, я
могъ-бы сказать: «Само собою разумѣется, что меньше
всего одобренія я могу ожидать отъ тѣхъ, которые одер-
жимы страстною любовью. Эти люди дотого привыкли
облекать свои чувства въ краснорѣчивыя фразы и воз-
душные образы, что найдутъ мое воззрѣніе слишкомъ
матеріалистическимъ... Но не мѣшаетъ замѣтить по адресу
влюбленнныхъ, что если-бъ предметъ ихъ страсти, кото-
рому они теперь посвящаютъ мадригалы и сонеты, ро-
дился, положимъ, і8-ю годами раньше, то навѣрно по-
терялъ-бы для нихъ всякую привлекательность». Влюблен-
' ные, какъ и больные, прибавлю я, всего менѣе могутъ
• быть судьями своего состоянія, они—слишкомъ заинте-
ресованная сторона. Пока человѣкъ опьяненъ—онъ всегда
радуется своему опьяненію и желаетъ его усилить. «Ког-
‘ да страстное состояніе овладѣло мною, говоритъ Гете, я
’ яизачто на свѣтѣ не желалъ-бы отдѣлаться отъ него,
теперь-же ни за какую цѣну не пожелалъ-бы, чтобы оно
снова овладѣло мною». Влюбленные не могутъ не только
судить, но даже и разсуждать о любви;—какъ откровен-
но замѣтилъ влюбленный Фетъ:
........Умоляю.
Не шепчи про осторожность!
Гдѣ владѣть собой, коль глазки
Влагой свѣтятся туманной...
Размышлять не время видно.
Какъ въ ушахъ и сердцѣ шумно:
Разсуждать сего дня — стыдно,
\	А безумствовать—разумно
128
Это сказано, по крайней мѣрѣ, честно, хотя отъ
70-лѣтняго старца, какимъ былъ Фетъ, когда писалъ эти
строки, можно-бы было ждать и иного поведенія. Но
онъ сказалъ только то, что чувствуютъ всѣ влюбленные, не
желающіе лицемѣрить. Лицемѣры—тѣ непремѣнно ста-
нутъ доказывать, что въ любви нѣтъ никакихъ безумствъ,
что никто, кромѣ нихъ, влюбленныхъ, не можетъ пра-
вильно разсуждать о половой страсти. Но съ лицемѣрами
не можетъ быть и спора.
XXII.
Я не спорю также и съ очень юною молодежью.
Большинство молодыхъ людей, не переживъ сами любов-
ной страсти, берутся охотно судить о ней. Начитавшись
плохихъ романовъ и вспоминая свои ухаживанія, они
считаютъ себя чрезвычайно опытными въ этомъ вопросѣ.
Дѣвушка, напримѣръ, думаетъ, что она влюблена и на-
ходитъ это чувство такимъ прекраснымъ, такимъ плѣни-
тельнымъ. Она кончаетъ гимназію, омъ на среднемъ кур-
сѣ университета. Оба очень молоды, красивы, оба часто
выросли вмѣстѣ какъ братъ съ сестрой. Я съ удоволь-
ствіемъ гляжу на такія парочки и желаю имъ всякаго
счастья. Искренно желаю, но ничего не предсказываю.
Они тронулись въ путь, длинный и утомительный—и
на первой верстѣ испытываютъ только радость, но что
будетъ дальше — я не знаю.—Любовь ваша, говорю я
юной парочкѣ, еще въ завязи, не судите о ней, пока
она еще не распустилась. То, что вы описываете, какъ
любовь, можетъ быть вовсе не половая страсть, а про-
сто горячая, братская дружба. Она кажется вамъ свя-
тою потому, что она и есть святая. Она кажется вамъ
чистою потому, что и на самомъ дѣлѣ чиста. Вы сверхъ
того нравитесь другъ другу просто какъ молодые и чи-
стые, физически красивые люди. Вамъ хочется быть вмѣ-
стѣ, говорить другъ съ другомъ, глядѣть одинъ на дру-
129
гого, передавать другъ другу всѣ тайны и интересы. Но
это еще не половая страсть. Это просто дружба, просто
любовь, какая бываетъ и между двумя дѣвушками по-
другами, и между двумя юношами товарищами. Половая
любовь—совсѣмъ не то. Она можетъ и не возникнуть,
а вы, обвѣнчавшись и оставаясь горячими друзьями до
гроба, будете искренно думать, что вы все время влюб-
лены. Но этого совсѣмъ нѣтъ и не было. Половая лю-
бовь совсѣмъ другое состояніе. Это страсть, т.-е. по эти-
мологіи этого слова—страданіе- Рѣдкіе испытываютъ эту
страсть въ типической формѣ и потому не знаютъ, что
такое она, какъ она чувствуется, и за половую любовь
принимаютъ или простую физическую симпатію, или
братскую привязанность, или горячую дружбу. Поло-
вая страсть совсѣмъ не то... Она своего рода бѣшен-
ство. Она чаще всего начинается внезапно, поражая лю-
дей какъ молнія—съ перваго взгляда, съ перваго дня
знакомства. И самочувствіе здѣсь другое. Вамъ, если вы
дѣйствительно влюблены, начинаетъ не только нравиться
тотъ или иной человѣкъ, васъ не только тянетъ къ нему, но
онъ становится для васъ необходимъ какъ воздухъ. Если
его нѣтъ около васъ, онъ у васъ стоитъ въ воображеніи,
какъ живой; прикованная мысль не можетъ , оторваться
отъ него ни на минуту, вы внутренно обнимаете его и
цѣлуете, ласкаете, молите объятій, поцѣлуевъ. Въ головѣ
у васъ туманъ; внезапное появленіе любимаго человѣка
вызываетъ въ васъ сладкое головокруженіе, близкое къ
обмороку. Вамъ хочется быть ближе къ нему, возможно
ближе, — созерцая его, вы захлебываетесь отъ алчнаго
восхищенія, грудь ваша волнуется сладостнымъ и тяж-
кимъ желаньемъ, хоть вы иногда и не знаете, что соб-
ственно вамъ нужно. Половой голодъ часто вовсе не со-
знается при этомъ, какъ физическій голодъ въ голод-
номъ тифѣ. Психика угнетена и человѣкъ не можетъ
дать себѣ отчета: онъ подавленъ однимъ неодолимымъ
влеченіемъ къ любимому человѣку безъ опредѣленной
о
13о
цѣли, и потому ему кажется, что это чистое, святое чув-
< ство. Пароксизмъ разрѣшается извѣстно чѣмъ. Извѣстно
также, насколько психологія любви до и послѣ полового
• соединенія различна, и какіе бываютъ приливы и отли-
вы чувства сообразно съ чисто физіологическою насы-
- шенностью обоихъ. Безумно влюбленные сейчасъ, могутъ
черезъ полчаса серьезно поссориться, до слезъ, до нена-
. висти,—которая, конечно, скоро смѣняется новою лю-
бовью вмѣстѣ съ подъемомъ новаго желанья. На этой
здоровой и простой физіологической канвѣ болѣзнь люб-
ви рисуетъ иногда самые прихотливые психическіе узо-
ры— ревности, охлажденія, разочарованія, пламеннаго
обожанія и т. д. Любовная страсть въ отличіе отъ
дружбы представляетъ на свѣтлое чувство, а нравствен-
ный хаосъ. Гр. Л. Н. Толстой замѣчаетъ въ одномъ
мѣстѣ: «Я говорю не о любви молодого мужчины къ
молодой дѣвицѣ и наоборотъ, я боюсь этихъ нѣжностей,
быль такъ несчастливъ въ жизни, что никогда не ви-
далъ въ этомъ родѣ любви ни одной искры правды, а
только ложь, въ которой чувственность, супружескія
отношенія, деньги, желанія связать или развязать себѣ
руки до того запутывали самое чувство, что ничего разо-
брать нельзя было».
XXIII.
Влюбленнымъ не о чемъ говоритъ', потребность-же обмѣ-
на мыслей (сколько-нибудь серьезнаго) есть вѣрный при-
, знакъ дружбы. Вспомните свое дѣтство, свою сердечную,
иногда пламенную привязанность къ брату, сестрѣ, това-
рищу; вспомните вашу жгучую тоску при долгой разлукѣ
съ ними и радость при свиданіи. Вспомните ващи тай-
ные разговоры, неисчерпаемые и всегда пріятные, желанье
'всѣмъ подѣлиться, вмѣстѣ жить, вмѣстѣ заниматься и
играть. Не половая-же это любовь, и если она повторит-
ся въ болѣе позднемъ возрастѣ между вами и лицомъ
131
другого пола, почему-же называть эту простую, человѣ-
ческую любовь половою? Если она иногда совпадаетъ съ
любовной страстью, то почему именно страсти приписы-
вать все хорошее въ этомъ союзѣ, а не дружбѣ? Раз-
беритесь хорошенько въ себѣ, и вы увидите, что все
благородное, святое въ вашей любви явилось-бы и безъ
страсти и осталось-бы и тогда, когда она исчезла-бы.
'I Не называйте святой любовью такъ-называемую платони-
 ческую любовь, вродѣ той, которою пылалъ рыцарь То-
генбургь. Вѣдь такая «идеальная» любовь есть все-же
половая страсть, только неудовлетворенная. Это все рав-
но, что быть платоническимъ пьяницей и не имѣя вод-
ки, вздыхатьдю ней. Вы скажете, что при платониче-
ской любви къ женщинѣ вовсе не бываетъ желанья
. тѣла. Любишь и жаждешь просто человѣка, всего его
существа, но безъ тѣни мысли о физическомъ соединс-
ніи. Ну, если нѣтъ «и тѣни мысли» о соединеніи, то та-
кая любовь — святая. Но какой-же смыслъ называть ее
въ такомъ случаѣ половою/ Это просто любовь, просто
дружба. При сближеніи молодыхъ цѣломудренныхъ лю-
дей вначалѣ обыкновенно нѣтъ чувственнаго влеченья,
и потому-то
Только утро любви хорошо,
, Хороши только первыя встрѣчи...
какъ говоритъ поэтъ. Но лишь только начинается не
просто любовь, а половая страсть—начинается съ нею и
все гадкое, что безобразитъ дружбу. Половая любовь
по существу своему не можетъ быть платонической, по-
тому-что ея основа—дѣторожденіе: платоническая «поло-
вая» любовь безсмыслица или извращенье, психическій
«тайный порокъ». Если любовь между мужчиной и жен-
щиной держится долго, не возбуждая полового влеченья,
то ясно, что это не любовная страсть, а самая простая,
человѣческая дружба, которую слѣдуетъ считать идеа-
ломъ какъ вообще человѣческихъ отношеній, такъ и от-
9'|:
132
ношеній между мужчиной и женщиной. Строго говоря
«половой любви» не существуетъ вовсе; разъ она по-
левая, то уже не любовь, если-же любовь, то не поло-
вая. Нельзя смѣшивать эти два состоянія, совершенно-
независимыя, хотя иногда и совпадающія. Дружба обык-
новенно предшествуетъ половой страсти или еще чаще
слѣдуетъ за нею, если молодые люди — люди чистые и
добрые.
Большинство юношей и дѣвицъ, дамъ и мужчинъ,
которымъ правда о половой любви кажется грубой и
которые считаютъ любовь эту возвышеннымъ чувствомъ—
или не имѣютъ о половой страсти ни малѣйшаго поня-
тія, или лгутъ себѣ и другимъ, стараясь оправдать пе-
редъ совѣстью то, что смутно чувствуется ими какъ грѣхъ.
Или они никогда не любили, хоть и клялись въ любви,
и значитъ они невѣжды въ этомъ вопросѣ, или это лю-
ди съ шаткой совѣстью, которымъ нравственная оцѣнка
этой страсти невыгодна. Эта оцѣнка оскорбляетъ культъ
похоти, слишкомъ имъ дорогвй. Они знаютъ хорошо
животную основу полового чувства, имъ нечего доказы-
вать, что въ немъ ничего нѣть священнаго, что все свя-
щенное привносится со стороны. Но именно потому-то,
что они это прекрасно знаютъ, они стараются обмануть
себя и другихъ, задрапировать эту похоть поторжествен-
нѣе, украсить эмблемами и обрядами, пытаются опоэти-
зировать ее, т.-е изящной ложью извратить представле-
ніе о половой любви до того, чтобы она напоминала ка-
кое-то другое, совсѣмъ хорошее чувство. Эти хитрецы
прибѣгають иногда къ чудовищнымъ софизмамъ, чтобы
оправдать нравственный недугъ, которому они порабо-
щены. Они подтасовываютъ подъ физіологическое явле-
ніе психическій, совершенно независимый процессъ друж-
бы, они доказываютъ, что половая любовь не то-же са-
мое, что половая страсть и не то-же, что дружба, а ка-
кое-то еще особое состояніе, ненуждаюшееся въ поло-
вомъ общеніи. Они говорятъ, что эта половая любовь.
133
освящаетъ животную страсть, т.-е. какимъ-то чудомъ дѣ-
лаетъ ее изъ позорной — святою. Для оправданія столь
дорогой имъ похоти даже нигилисты впадаютъ въ ми-
стику и толкуютъ о благородствѣ, а люди, считающіе
себя вѣрующими, привлекаютъ библейскіе, евангельскіе
тексты, объясняя ихъ съ фантастической безцеремон-
ностью. Влюбленныя, дамы, когда рѣчь заходитъ о люб-
ви, съ торжествующимъ видомъ указываютъ слова Хри-
ста: «прощаются ей многіе грѣхи, ибо возлюбила мно-
го».—«Видите, заявляютъ дамы,—значитъ половая любовь
одобрена Христомъ». Дамы не разбираютъ, что въ словѣ
«возлюбила» рѣчь идетъ отнюдь не о половой любви, а
о томъ раскаяніи въ ней, о той чистой любви къ Хри-
сту, которая заставила блудницу омыть ноги его свои-
ми слезами. Грѣхъ половой страсти, если онъ сознанъ,—
прощается, какъ всѣ грѣхи, но никогда, ни на одно
мгновеніе не оправдывается: предъ вѣчнымъ идеаломъ
онъ всегда остается грѣхомъ, отступленіемъ отъ закона
или преступленіемъ его. Самая святая, искренняя чело-
• вѣческая любовь не можетъ ни освятить половой страсти,
ни оправдать ее. Самъ Богъ не можетъ освятить того, что
не свято по своей природѣ.
Сама по себѣ любовная страсть не заслуживала-бы
большого вниманія: «весь вопросъ любви, говоритъ Кар-
лейль, дотого ничтоженъ, что въ героическую эпоху
никто нс далъ-бы себѣ труда даже думать о немъ — нс
то что говорить». Нравственное содержаніе половой люб-
ви ничтожно, но какъ страсть и самая жадная изъ стра-
стей она слишкомъ разстраиваетъ счастье, чтобы не бо-
роться съ нею со всею энергіею, на какую способна со-
вѣсть.
Любовь супружеская.
Бракъ есть мужеви и женъ соче-
таніе и сбытіе во всей жи.зии, боже-
ственныя-же и человѣческія правды
общеніе.
Киша Кормчая.
I.
Что лучше: жениться или не жениться? спросилъ
нѣкто мудреца.—Поступай какъ знаешь, отвѣтилъ тотъ,—
все равно будешь каяться. Передъ мудрецомъ стоялъ
вѣроятно человѣкъ обыкновенный, т.-е. испорченный, ко-
торый недостаточно нравственъ ни для безбрачія, ни
для брака. Если бы тоть-же вопросъ задалъ мудрецу
человѣкъ безукоризненный, то, мнѣ кажется, отвѣтъ
былъ-бы такой: «Поступай, какъ знаешь, — въ обоихъ
случаяхъ будешь счастливъ». Къ сожалѣнію, огромное
большинство человѣческаго рода состоитъ изъ обыкно-
венныхъ, то-есть сильно поврежденныхъ людей, и вотъ
на склонѣ тысячелѣтій нашей исторіи, въ концѣ цивили-
зацій, смѣнявшихъ одна другую, все еще для великаго
множества людей стоить проклятое сомнѣнье:—что луч-
ше, имѣть семью или нѣтъ? Остановить потокъ жизни
въ своей личности или продолжать ее въ своемъ родѣ?
Этотъ горестный вопросъ напоминаетъ и другой, для мно-
гихъ не рѣшенный:—что лучше: жить или не жить? То
Ье ог поі го Ье?
135
Мнѣ кажется, что только душѣ глубоко встревожен-
ной и несчастной, душѣ поколебавшейся въ Твердынѣ
міра, могутъ являться эти трагическія сомнѣнія. На во-
просъ о бракѣ не только старые эгоисты и молодые раз-
вратники,—многіе великіе умы давали уклончивый от-
вѣть. «НеігагЬеп ізС зеіпе КесЬсе ЬаІЬігеп ип<1 зеіпе РЯісЬіе
ѵегсіорреіп»,—говорилъ Шопенгауэръ (Жениться — это
значитъ уменьшить вдвое свои права и удвоить обязан-
- ности). «Кто завелся женою и дѣтьми, говорить Баконъ,
' тотъ отдалъ въ залогъ свое счастіе, такъ какъ жена и
’ дѣти представляютъ стѣсненіе и преграду для великихъ
. предпріятій». Съ другой стороны припомните глубоко
вѣрное изрѣченіе сына Сирахова: «У кого нѣтъ жены,
тотъ будетъ вздыхать, скитаясь» и полный мрачнаго от-
чаянія завѣтъ Екклезіаста: «Наслаждайся жизнью съ же-
ною, которую ты любишь, во всѣ дни суетной жизни
твоей, и которую далъ тебѣ Богъ подъ солнцемъ... по-
тому-что это твоя доля въ жизни...»
Нравственный опытъ человѣчества въ области брака
высказался въ великомъ словѣ: «Не хорошо человѣку
быть одному». Но плодъ не менѣе высокаго сознанія и
другое слово: «Кто можетъ вмѣстить, да вмѣстить». И
мнѣ кажется, что-же тутъ терзаться сомнѣніями. Если
вмѣщаешь въ себѣ безстрастную, божественную чистоту,
если она даеть удовлетвореніе искреннее—жениться не
нужно. Но если вы подъ предлогомъ достиженія чисто-
ты «вздыхаете, скитаясь», если природа ваша требуетъ
плотскаго проникновенія другою плотью и душа жаж-
детъ любви родительской и супружеской,—что-же тутъ
колебаться? Нс на радость-ли мы сотворены?
II.
Любовь супружеская, вопреки ходячему мнѣнію, осно-
вана не на страсти, а на потребности, и нетолько тѣлес-
ной, но и духовной. Одна половина человѣчества служитъ
138
предметомъ вѣчнаго и ненасытнаго вниманія для другой.
Существуютъ какъ-бы два человѣческихъ рода, два осо-
быхъ міра людей, тяготѣющихъ и переплетающихся между
собою, какъ основа и утокъ на ткацкомъ станкѣ, образуя
общѵю живую ткань. Несливаемыя и нераздѣлимыя на-
чала, роли почти одинаковыя, но и безконечно-разныя,
безусловно неспособныя замѣнить одна другую и безус-
ловно другъ для друга необходимыя... «Тайна сія ве-
лика есть», говорить апостолъ. О, если-бы мы въ со-
стояніи были отрѣшаться хоть временами отъ забытья
обыденности, отъ того страннаго сна сознанія, когда все
кажется простымъ, все естественнымъ и потому—ничтож-
нымъ. Если-бы мы въ состояніи были входить въ міръ
этотъ какъ дѣти, съ ихъ не загрязненнымъ, яснымъ вни-
маніемъ—этотъ міръ показался-бы намъ не только оча-
ровательнымъ. но и очарованнымъ, гдѣ все таинственно,
все почти волшебно. И явленіе двухъ существъ въ
одномъ типѣ, какъ-бы раздвоеніе единаго показалось-бы
одною изъ особенно дивныхъ загадокъ, и восхищаю-
щихъ разумъ, и поражающихъ его до тревоги. Кто-же
человѣкъ? Кто единица жизни? Мужчина или женщина?
И если ни тотъ, ни другая, то существуетъ-ли человѣкъ?
Зачѣмъ это тягостное раздвоеніе? Не для того-ли, чтобы
разошедшіяся части вѣчно стремились слиться, возстано-
вить нѣкую нарушенную полноту бытія, и не жажду-ли
этой полноты отчасти выражаетъ та могучая страсть, му-
чительная и блаженная, о которой я говорилъ выше?
Мы, образованные европейцы, вышедшіе изъ культа
Вѣчности, оторвавшіеся отъ духа народнаго, мы потеряли
тайну религіознаго отношенія къ человѣку, оттого и нашъ
взглядъ на половой союзъ почти такъ-же грубъ, какъ
у дикарей. Для насъ человѣкъ самъ по себѣ, внѣ его
рабочей функціи въ обществѣ, есть ничто, онъ—простое
животное, и самихъ себя внѣ соціальной роли нашей
мы чувствуемъ какъ животныхъ. Даже менѣе того: жи-
вотныя загадочны не менѣе человѣка, мы-же не видимъ
137
въ себѣ ничего таинственнаго и святого, не знаемъ ни-
какого сверхчувственнаго призванія за собой, никакой
вѣчной задачи. Мужчина видитъ въ женщинѣ, какъ и
она въ немъ,—не воплощеннаго духа, не ниспосланнаго
свыше спутника и хранителя въ этой жизни, а простой
предметъ для наслажденія, почти вещь. Эта мертвящая
матеріальность отношеній, непризнаніе въ человѣкѣ иной,
высокой природы, есть источникъ великой драмы супру-
жества съ ея измѣнами и безумствами.
III.
Что такое бракъ? Чѣмъ онъ долженъ быть?
Современный бракъ вещь очень сложная и очень
грустная. Оба пола начинаютъ свою половую жизнь
уродливо и рано, еще дѣтьми. Выростая въ сладостраст-
номъ культѣ, наблюдая кругомъ себя такъ называемую
«любовь», какъ нѣчто секретное и соблазнительное, дѣти
обыкновенно психически развращены даже раньше, чѣмъ
есть для этого тѣлесная возможность. Они еще ангелы по
виду, отъ нихъ вѣетъ нездѣшней святостью, но на душу
ихъ уже пала грязь—именно въ самый глубокій самый
таинственный родникъ жизни. Существа прелестныя, без-
полыя какъ духи, всѣ братья, всѣ сестры,—дѣти съ го-
дами начинаютъ засматриваться другъ на друга какъ-то
странно и нечисто... Грустный моментъ этой райской по-
эмы дѣтства! Весь грѣхъ этого перваго паденія—на совѣ-
сти взрослыхъ, заражающихъ своимъ смрадомъ эт.у го-
лубиную невинность. Капля яду, упавшая на свѣжее во-
ображеніе—и вотъ уже настоящій ужасъ, тотъ «тайный
порокъ», въ которомъ въ самой завязи, на утреней
зарѣ жизни, вянетъ молодое сердце... Все это вѣдь вой-
детъ въ исторію супружества, всего этого не вычерк-
нешь изъ нея! За долгіе годы подготовки къ браку
оба пола учатся раздражать одинъ другого особыми ма-
нерами, танцами, салонной музыкой, салонною поэзіей.
138
При этомъ юноши, даже лучшихъ семействъ, поминутно
мѣняютъ общество кузинъ и ихъ подругъ на запретныя
объятія горничныхъ и модистокъ. Въ иномъ очень строгомъ
и важномъ домѣ шумитъ цѣлый цвѣтникъ дѣвочекъ-под-
ростковъ; въ свѣтлыхъ платьицахъ по вечерамъ они ждутъ
своихъ братьевъ—не дождутся. Дѣвочки еще чисты, и да-
же умъ ихъ едва тронуть дыханіемъ грѣха. Являются братья
кузены... Никто не подозрѣваетъ, откуда. Коко, изящно
сгибаясь, цѣлуетъ матери руку — тѣми самыми губами,
которыми полчаса назадъ цѣловалъ прелести какой-ни-
будь МіпісЬе. Онъ цѣлуетъ сестеръ, оставляя на ихъ
щекахъ слѣды румянъ, снятыхъ съ другихъ чьихъ-то
щекъ. Въ его влажныхъ глазахъ, въ кривой улыбкѣ,
въ сочномъ поцѣлуѣ дѣвичье сердце подмѣчаетъ что-то
новое, смущающее, странное. Отъ Коко пахнетъ душ-
ною атмосферой, чѣмъ-то терпкимъ. Коко впрочемъ такъ
мил ь, такъ блестящъ! Онъ такъ изящно грассируетъ,
когда постъ, онъ такъ ловко танцуетъ... Но дѣвичье
сердце или внимательный глазъ матери замѣчаютъ, что
и вь романсахъ Коко и въ жестѣ, съ какимъ онъ обни-
маетъ талію дамы, и въ самой рѣчи его прорывается
что-то наглое, обнаженное... Опытныя дамы давно знаютъ,
въ чемъ дѣло, и начинаютъ ловить юношу въ свои сѣти.
«Онъ имѣетъ успѣхъ у женщинъ». Юноша насыщаетъ
свое любопытство, переходитъ отъ одной пожилой пси-
хопатки къ другой, но постоянная его «осѣдлость» нс у
нихъ. Какъ ни стараются дамы отбить молодежь у ко-
котокъ, имъ удается это лишь въ малой долѣ: увядшія
тЬла ихъ не могутъ соперничать съ тренированными тѣ-
лами «падшихъ созданій», и послѣднія, сверхъ того, не
душатъ лицемѣріемъ, игрою въ холодную любовь. Хотя
иная мать, какъ тетка въ «Дѣтствѣ и Отрочествѣ», ни-
чего лучшаго не желаетъ для сына, какъ связи съ дамою
• изъ общества,—связи, дающей будто-бы послѣдній лоскъ
• воспитанности молодого человѣка, — но сами сыновья,
пока они юноши—иного мнѣнія, и получаютъ послѣдній
139
лоскъ въ будуарахъ продажныхъ женщинъ. Знакомятъ
молодежь съ этими женщинами часто взрослые родствен-
ники. Я знаю случай, гдѣ три очень-почтенныя матери
платили въ-складчину жалованье одной вдовѣ съ цѣлью
спасти своихъ «мальчиковъ» отъ заразы притоновъ...
Многія матери съ наступленіемъ возраста сыновей начи-
наютъ выдавать имъ карманныя деньги главнымъ обра-
зомъ на этотъ предметъ, который, по гибельному суе-
вѣрію, считается «необходимымъ» для молодого чело-
вѣка, хотя дочерей оберегаютъ отъ этой «необходимости»
какъ отъ чумы. И посмотрите, какая разница между
юношами и дѣвицами, какъ развращены одни и какъ
сравнительно чисты другія! Прислушайтесь, каковъ
жаргонъ у многихъ юношей изъ золотой молодежи.
Въ очень почтенной семьѣ, съ преданіями, съ длин-
нымъ рядомъ предковъ, глядящихъ со стѣны, среди
изящныхъ дѣвицъ и дамъ, вы часто услышите иногда
такую двусмысленность, такое хлесткое словцо, что
диву даетесь: откуда сіе? Очень милыя барышни
лепечутъ, часто не понимая, рефренъ изъ какой-ни-
будь позорной по смыслу шансонетки, кидаютъ тер-
минъ — изъ секретнаго лексикона кокотокъ и даже дѣ-
лаютъ иной разъ жестъ, котораго смыслъ сжегъ-бы имъ
щеки отъ стыда, если бы кто-нибудь объяснилъ имъ его.
Откуда сіе? А отъ Коко, отъ Поля, отъ всѣхъ этихъ
раззолоченныхъ юношей, впивающихъ въ себя какъ
губка все, что встрѣчаютъ у Іѵегге и Ыіпоп. То, что
вдыхаютъ они у этихъ созданій, выдыхаютъ дома, и
атмосфера устанавливается общая. Невидимыя, необъ-
яснимыя вліянія безъ словъ дѣйствуютъ и на дѣвушекъ
совсѣмъ невинныхъ, исподволь заражая ихъ, вводя по-
мимо сознанія привычное и нехорошее отношеніе къ
тайнѣ полового союза. Изъ этой тайны незамѣтно исче-
заетъ стыдъ и святость, элементъ загадочности, почти
чуда. Необыкновенное, невѣроятное становится досто-
вѣрнымъ и простымъ, что «со всѣми бываетъ». Дѣвушку
140
начинаетъ тянуть къ этой загадкѣ уже не волшебное
ея значеніе, а механизмъ ея; ее не удивляетъ уже «это»,
но хочется испытать, какъ-же «это» бываетъ. И разъ
она знаетъ про какія-то похожденія Коко — не вполнѣ
знаетъ, но это-то особенно и заманчиво,—разъ всѣ муж-
чины, всѣ безъ исключенія позволяютъ себѣ «это»...
Вѣдь мужчины, какъ полъ господствующій, сильный,
ученый, умный — они безспорный авторитетъ для жен-
щины,—особенно для чистой дѣвушки, еще не успѣвшей
убѣдиться въ мишурѣ мужского величія. И разъ муж-
чины «такъ» дѣлаютъ, то...
IV.
Паденія дѣвушекъ, конечно, рѣже, чѣмъ молодыхъ
людей, но они случаются несравненно чаще, чѣмъ обык-
новенно думаютъ. Только у дѣвушекъ еще не принято,
какъ у юношей, афишировать этотъ «инцидентъ», какъ
нѣкое молодечество, и онъ остается глубокимъ секре-
томъ. Къ тому возрасту когда заключаются законные
браки, — огромное большинство молодежи проходятъ
черезъ школу паденій, отрицающихъ самый корень брака.
^/Сорвавшіе яблоко познанія уже недостойны плодовъ
- древа жизни, у большинства уже исчезла психическая
* возможность счастливаго брака, но обѣ стороны всетаки
подыскиваютъ себѣ «партію». Я увѣренъ, что не будь
съ бракомъ связаны юридическія и главное — экономи-
ческія выгоды, «законные» браки въ теперешнемъ обще-
ствѣ заключались-бы очень рѣдко. Но бракъ есть «пар-
тія», имущественная афера, и тутъ шутить уже нельзя.—
«Сколько приданаго?» основной вопросъ брака у «ум-
ныхъ», какъ у глупыхъ — «хороша ли она?» т. е. обѣ-
щаетъ-ли возбуждать «любовь». Одинъ или оба эти
мотива рѣшаютъ вопросъ. Выгода и наслажденіе—вотъ
* цѣли современнаго брака, но несчетное количество не-
удачныхъ паръ показываетъ, до какой степени обѣ эти
141
цѣли ложны. Соединившіеся ради денегъ, титула, поло-
женія любятъ именно деньги, титулъ, положеніе и не
любятъ человѣка, черезъ котораго все это получили, у/
Какъ забываютъ о лопатѣ, которою вырыли кладъ, мужъ
забываетъ о женѣ, принесшей ему милліоны, жена о
мужѣ, давшемъ ей титулъ. Цѣль достигнута — средство
болѣе ненужно, и въ бракахъ «по разсчету» поражаетъ
эта странная ненужность супруговъ другъ для друга.
Чаще всего оба заводятся привязанностями на сторонѣ,
влача цѣпи союза, который обоихъ тяготитъ. Если-же
это люди нервные, злые, то они тягость своей взаимной
ненужности вымѣщаютъ другъ на другѣ: Семья обра-
щается въ тираннію, въ адъ, гдѣ сильный «вгоняетъ
въ гробъ» болѣе слабаго. Дѣти—если они есть—истин-
ные мученики въ такой семьѣ: они страдаютъ, озлоб-
ляются, заражаются ненавистью и выходятъ изъ родного
дома какъ изъ какого-то звѣринца, гдѣ грызутся звѣри. </
Эти браки «по расчету» оказываются расчетомъ не ра-
зума, а безумія; итогъ здѣсь получается такой-же, какъ
въ ариѳметической задачѣ, гдѣ заданные пуды вы замѣ-
нили-бы аршинами. Разъ опущено основное условіе бра-
ка соотвѣтствіе душъ,—любовь дружеская,—бракъ неиз-
бѣжно становится безсмысленнымъ. И такъ-какъ жизнь
/ по природѣ своей есть воплощенный разумъ, то подчи-
неніе ея безсмыслицѣ тягостно какъ смерть.
Столь-же несчастны браки, основанные на половой
«любви», на наслажденьѣ. Вѣдь и здѣсь соотвѣтствіе
душъ пренебрежено, пожертвовано жаждѣ тѣла. Эта
страсть, какъ и всякая, ненасытна. Какъ пьяница пере- у
ходитъ отъ бутылки къ бутылкѣ, измѣняя каждой, какъ
скупецъ вожделѣетъ лишь той горсти денегъ, которая
не пріобрѣтена, такъ и любовникъ, отвѣдавъ одной свя-у^
зи—непремѣнно ищетъ другой, подобной-же. Тѣ, кто
говоритъ о вѣрности, въ чувственной любви, не пони-
маютъ самой природы послѣдней: она по существу сво-
• ему есть измѣна. Въ половой любви вѣдь любятъ не че-
142
ѵ<ловѣка, а то раздраженіе, какое онъ возбуждаетъ, какъ и
1 въ винѣ, въ золотѣ любятъ не ихъ самихъ, а свое вызван-
ное ими состояніе. Предметъ страсти есть всегда средство,
и разъ оно не нужно, онъ теряетъ всякій интересъ. По-
ловая любовь длится лишь до взаимнаго удовлетворенія,
и затѣмъ «любимый» человѣкъ превращается въ то-же;-
что пустой графинъ для пьяницы. Становится желаннымъ
лишь новый, непочатый графинъ... Типическіе любовни-
ки—Донъ-Жуанъ, Манонъ Леско. Хотя браки, основан-
ные на половой страсти, многочисленны, но они разруша-
лись-бы поминутно, если-бы, кромѣ этой зыбкой почвы, не
было въ душѣ людей иного, твердаго основанія—любви
духовной, дружбы. Когда она возникаетъ между супру-
гами, то соединяетъ ихъ помимо — и даже вопреки—
страсти. Только этой, внѣполовой привязанности обя-у'
заны столь рѣдкіе «счастливые» браки своею прочностью.
Что такое супружество, основанное на разсчетѣ или
страсти — мы всѣ знаемъ, или горькимъ личнымъ опы-
томъ, или на безчисленныхъ живыхъ примѣрахъ. Лите-
ратура такого супружества безпредѣльна, и какъ ни
лжетъ большинство писателей, все-же они не въ состоя-
ніи скрыть печальнѣйшаго разстройства брака въ нашемъ
обществѣ. Если вы, читатель, — человѣкъ пожилой —
переберите своихъ сверстниковъ, которыхъ когда-то знали
дѣтьми. Припомните ихъ романы, ихъ семейную жизнь.
Какъ, въ большинствѣ случаевъ, эта жизнь неудачна!
Сколько горя, тревоги, обмана, безумія она дала вашимъ
друзьямъ,—сколько нравственной грязи—даже той, ко-
торую при всѣхъ стараніяхъ не удается скрыть отъ ближ-
нихъ...
V.
Ясно, что обѣ основы современнаго брака—разсчетъ
и наслажденье—ложны. Ясно, что долженъ быть иной,
болѣе естественный, болѣе чистый принципъ супруже-
ства, который одинъ обезпечиваетъ его счастье. Мнѣ
143
' кажется, принципъ этотъ—не имущественный и не чув-
ственный, а какъ и всѣ великіе законы жизни — нрав-
. ствснный. Не разсчетъ, не половое наслажденье должны
быть основой брака, а то самое, для чего вообще люди
посланы въ міръ, — а они посланы для дружбы, для
взаимнаго духовнаго удовлетворенія, для помощи другъ
ДРУГУ- Единственнымъ средствомъ брака долдона слу-
жить искреняя симпатія душъ, единственною цѣлью—
взаимное сотрудничество въ дѣлѣ жизни.
Супружество должно быть самою интимной формой че-
ловѣческой взаимопомощи, ея молекулой. Изъ всѣхъ воз-
можныхъ человѣческихъ союзовъ бракъ самый основной и
можетъ быть единственный—необходимый. Въ удивитель-
ной Книгѣ, гдѣ передается легенда творенія, только этотъ
союзъ и указанъ. «Не хорошо быть человѣку одному; со-
творимъ ему помощника, соотвѣтственнаго ему» (Бытія II,
і8). Иные союзы—человѣческія учрежденія, это— Божье.
Разъ есть супружество, семья, — возможны всѣ иныя
формы общества; послѣднее начинается не съ человѣка,
а съ семьи, какъ вещество въ химіи начинается не съ
атома, а съ молекулы. Не для наслажденій страсти, не
для какихъ-либо матеріальныхъ выгодъ создана жена, а
исключительно для помощи своему мужу, помощи ьъ
великомъ повелѣніи Божьемъ «воздѣлывать и хранить»
рай, въ которомъ человѣкъ поселенъ (Быт. II, 15). Какъ
ни понимайте это мѣсто, въ немъ раскрывается глубочай-
шій смыслъ и разрѣшеніе загадки брака. Истинное су-
I пружество есть ничто иное, какъ сотрудничество въ вы-
полненіи всѣхъ цѣлей, и животныхъ и духовныхъ, изъ
1 которыхъ слагается рай жизни. Что именно такова за-
дача истиннаго брака—доказательство даетъ и животный
міръ, и нравственное сознаніе.
Въ живой природѣ нѣтъ строго выраженныхъ инди-
видуальностей; тутъ всѣ существа составляютъ какъ-бы
продолженіе другъ друга. Каждый изъ насъ продол-
жаетъ свой родъ, т.-е. длинный, безначальный рядъ
144
предковъ, точно такъ-же какъ мы будемъ продолжены въ
безконечномъ ряду потомковъ. Но, кромѣ того, каждое
живое существо составляетъ не цѣлое, а всего лишь
половину чего-то цѣлаго; такъ ни самецъ, ни самка въ
отдѣльности не составляютъ одного животнаго, а обра-
зуютъ его вмѣстѣ. Каждое существо не вполнѣ закон-
чено въ своей личности и видитъ живое дополненіе себя
въ особи другого пола. Этимъ природа какъ-бы хотѣла
навсегда разрушить сепаратизмъ индивидуальнаго суще-
ствованія и связать особи органически, т.-е. сдѣлать ихъ
органами другъ друга. Въ самомъ дѣлѣ, что такое жен-
щина, какъ не органъ мужчины, разросшійся и отдѣлив-
шійся, живущій особо, но не имѣющій никакого смысла,
кромѣ спеціальнаго служенія мужскому организму? И
что такое, наоборотъ, мужчина, какъ не подобный-же
спеціальный органъ женщины? Всѣ другіе органы чело-
вѣка связаны не только физіологически, но и физически,
тогда-какъ производительные органы, подобно звеньямъ
цѣпи, утратили физическую связь, но сохранили органи-
ческую. Звенья цѣпи входятъ другъ въ друга, и одно
безъ другого не имѣютъ смысла: они отдѣльны, но не
могутъ быть отдѣлены. Половое разъединеніе, можетъ
быть, есть только начало распаденія индивидуальности,
и я не вижу ничего невѣроятнаго въ томъ, что гдѣ-
нибудь, на иныхъ планетахъ могутъ быть существа мно-
гополыя, т. е. съ расхожденіемъ не двухъ, а многихъ
органовъ, гдѣ особи представляютъ не половины, какъ у
насъ, а трети, четверти, пятыя части. Одна особь спе-
ціализируетъ, . напримѣръ, въ себѣ зрѣніе, другая —
слухъ, третья — обоняніе и т. д. и лишь соединяясь
вмѣстѣ образуютъ цѣлый организмъ. У насъ всѣ эти
функціи связаны однимъ скелетомъ, нервами, кожей,
но мнѣ кажется, это не безусловно необходимо. Въ мірѣ
надъ-органическомъ, соціальномъ, мы уже имѣемъ та-
кіе сложные организмы: человѣческія или животныя
общества. Въ нихъ отдѣльные органы не соединены
145
физически, они остаются особями, но роль ихъ безу-
словно служебная и часто никакою иной быть не мо-
жетъ. Важнѣйшая изъ растительныхъ функцій въ чело-
вѣкѣ—продолженіе жизни—какъ-бы слишкомъ тяжела
для одной особи, и природа разлагаетъ ее на двѣ, спе-
ціализируя одно явленіе въ двухъ процессахъ. Это все
равно какъ въ извѣстный моментъ броженія вина не-
обходимо перелить его въ свѣжій сосудъ, гдѣ оно до-
канчивается. Мужской организмъ приготовляетъ начало
жизни, для развитгя-же ея нуженъ другой, особый орга-
низмъ. Вторая половина одного и того-же явленія не
можетъ быть совмѣщена съ первою: развитіе подавило-бы
зарожденіе, какъ, напримѣръ, въ закрытомъ котлѣ чрез-
мѣрное давленіе пара останавливаетъ его развитіе. Въ
жизни низшихъ животныхъ существуютъ чудесныя пре-
вращенія половой функціи: тамъ есть виды, гдѣ, напри-
мѣръ, самецъ живетъ въ качествѣ паразита на тѣлѣ
самки, лишенный всѣхъ органовъ, кромѣ полового; есть
и такія, гдѣ самка убиваетъ самца тотчасъ, какъ только
роль его окончена; и такіе, гдѣ самка проглатываетъ
самца и онъ оплодотворяетъ ее внутри, и такіе (у
сепій), гдѣ самецъ послѣ перваго-же соитія умираетъ.
Бабочка, выпархивающая на свѣтъ изъ кокона на нѣ-
сколько часовъ для того только, чтобы положить яйца
и умереть (она не ѣстъ, у ней нѣтъ органовъ питанія)—
что она такое, какъ не летающій по воздуху органъ
размноженія какого-то существа? У пчелъ и осъ поло-
вая функція составляетъ повинность извѣстнаго сословія,
которое ничѣмъ инымъ и не занимается, кромѣ про-
долженія рода, тогда-какъ остальное населеніе ведетъ
рабочую жизнь, совершенно свободное отъ половой
обязанности.
VI.
Супружество въ животномъ мірѣ есть, какъ видите’
ничто иное, какъ сотрудничество, то самое, какое су ще-
10
146
ствуетъ между органами одного и того-жс тѣла. Общее
тѣло, въ данномъ случаѣ, будетъ пара, входящая какъ
органъ въ еще болѣе великое тѣло—родъ. Родъ есть
нѣкоторое безначальное, неоформленное существо, не
слитое вмѣстѣ, существо отвлеченное и вмѣстѣ реальное.
Отвлеченное потому, что существуютъ въ каждый мо-
ментъ лишь личности, представители рода, невидимыя-
же его продолженія въ прошломъ и будущемъ только
мыслимы. Родъ есть какъ-бы безконечное существо съ
разсѣянными звеньями, вродѣ гигантской змѣи, безпре-
рывно распадающейся и ростущей. Во всемъ животномъ
царствѣ, кромѣ человѣка, личность является простымъ
органомъ этого безконечнаго существа, органомъ продол-
женія его, и никакой иной роли повидимому не имѣетъ.
Поглядите на безконечную смѣну поколѣній въ каждомъ
родѣ, вдумайтесь въ призрачность личнаго существованія
какого-нибудь насѣкомаго или инфузоріи. Личная
жизнь ихъ по продолжительности дотого мгновенна,
что почти не существуетъ: живетъ лишь родъ. Мы не
въ состояніи были-бы даже уловить ничего индивиду-
альнаго, если-бы оно не заключалось въ родѣ, подобно
тому какъ въ неорганическомъ мірѣ мы не замѣчали-бы
фактовъ, если-бы они не сливались въ явленія. Въ
органической природѣ живыя существа бываютъ, но
непрерывно живутъ лишь породы ихъ. Въ сущности
міръ населенъ не особями, а какъ-бы безплотными,
огромными, безконечными существами—породами. Во
всемъ подъ-человѣческомъ мірѣ личность безсмысленна
внѣ рода; личность выполняетъ работу рода, а сама по
себѣ ничто.
Человѣкъ, поскольку онъ животное, подчиняется
этому закону сотрудничества. Онъ—какъ тѣло—есть
тоже органъ своей породы и выполняетъ ненужную
ему, непостижимую для него роль. Онъ звено безпре-
дѣльной, до него еще не разорванной цѣпи рода, и жи-
ветъ лишь для того, чтобы какая-то сила могла создать
147
изъ него слѣдующее звено. Иной безконечной задачи
наше тѣло не имѣетъ. Но человѣку дана власть обор-
вать эту цѣпь, закончить собою, какъ послѣднимъ чле-
номъ, великій процессъ тѣлесной жизни. Въ человѣкѣ,
кромѣ таинственной для насъ силы рода, возросло и
созрѣваетъ иное существо, которое мы ощущаемъ какъ
разумъ. Для его питанія нужно то-же тѣло, которое
необходимо и для продолженія рода. Возникаетъ борьба
двухъ началъ, и если восторжествуетъ разумъ,—тѣло
отдается ему всецѣло, оно освобождается отъ бремени
подвигать дальше тѣлесную жизнь. Половое сотрудни-
чество на этой высотѣ духа исчезаетъ, оно не нужно.
Супружество плотское для существъ, вся жизнь кото-
рыхъ въ разумѣ, невозможно. Безусловное цѣломудріе,
безбрачіе не есть аскетическій идеалъ: идеалъ—разумъ,
а исчезновеніе половой жизни само является, какъ
естественное слѣдствіе вполнѣ духовной жизни, и есть I
простой показатель достиженія этой высоты.
VII.
Чѣмъ-же долженъ быть человѣкъ, чтобы быть наи-
лучшимъ сотрудникомъ одинъ другого?
Потребность дѣторожденія, неодолимая для массы
людей, требуетъ, чтобы помогающее лицо было другого
пола, и чтобы оно обладало физическими необходи-
мыми для этой цѣли данными. Какъ я уже говорилъ
ранѣе, . для этой коренной помощи лицъ разнаго
пола—продолженія рода—не требуется плотской любви;
половая страсть скорѣе опоганиваетъ, нежели освя-
щаетъ этотъ актъ: именно она влечетъ къ излише-
ствамъ и извращеніямъ и, становясь изъ средства
цѣлью, — заслоняетъ высокую цѣль брака. Влюблен- ,
ные всего менѣе думаютъ о дѣтяхъ и, слишкомъ заня- (
тые другъ другомъ, даже забываютъ иногда о нихъ—
какъ Анна Каренина, увлеченная Вронскимъ. Постоянно
10*
148
слышишь—такая-то пожилая дама бросила дѣтей и
убѣжала къ любовнику. Такіе-то влюбленные, породивъ
дитя, отдали его на воспитаніе. Такой-то любовникъ
отказался отъ плода своей любви. Такая-то любовница
не хочетъ имѣть дѣтей и пр. и пр. Ясно, что половая
страсть не только не обезпечиваетъ судьбы рода, но
разстраиваетъ эту судьбу, иногда губитъ ее. Дѣти
і всего счастливѣе въ той семьѣ, гдѣ отецъ и мать лю-
I бятъ другъ друга чистою, дружескою любовью, но не
влюблены одинъ въ другого. Половая влюбленность—
по природѣ своей—исключаетъ другія привязанности,
тогда какъ дружеской любви всегда хватаетъ на всѣхъ.'
достанетъ ее у матери и на мужа, и на дѣтей. Если
родители не влюблены—дѣти свободны отъ пошлыхъ
сценъ ревности, отчаянія, дикаго восторга, бѣшенаго
раздраженія и прочихъ аксессуаровъ половой страсти.
Дѣти созерцаютъ съ колыбели родителей спокойныхъ,
. ровныхъ, нѣжныхъ, дружныхъ, любящихъ безъ безу-
мія, поддерживающихъ другъ друга съ неизмѣнной
вѣрностью и преданностью. Созерцаніе такихъ отноше-
ній воспитываетъ ребенка, населяетъ его память примѣ-
рами благородными, — тогда-какъ быть свидѣтелями
жизни влюбленныхъ родителей (или связанныхъ только
половымъ актомъ)—вещь нетолько тягостная, но и раз-
вращающая. Слишкомъ раздраженные любовной страстью
родители, вѣроятно, передаютъ свою похотливость и
дѣтямъ (психозы передаются при зачатіи), и сверхъ того
заражаютъ ею подростающихъ дѣтей. Таинствененъ про-
цессъ образованія молодой души—и именно жизнь ро-
дителей служитъ образцомъ для безсознательнаго под-
ражанія. Если имѣть въ виду этотъ столь неизмѣримо
важный интересъ дѣтей,—то лучшею помощницею для
отца явится та мать, которая будетъ связана съ нимъ
любовью дружеской—по возможности безстрастной и
. безкорыстной. Любовная страсть, можетъ быть, потому ий
проходитъ послѣ свадьбы, что она ненужна для рожде-5
149
нія и воспитанія дѣтей; она атрофируется, катъ все из-
лишнее.
VIII.
Кромѣ физіологическаго сотрудничества, оба пола
обречены служить другъ другу и психически. Мужчина
и женшина—два крайніе предѣла, между которыми ко-
леблется человѣческій типъ. Какъ маятникъ, уклонив-
шійся въ сторону, неудержимо влечется обратно, такъ
человѣческій типъ въ мужчинѣ тяготѣетъ къ женствен-
ному его выраженію, въ женщинѣ—къ мужскому. Муж-
чинѣ и женщинѣ необходимы не только тѣла другъ
друга, но и особенныя души ихъ, и нравственное су-
пружество есть—соединеніе не только тѣлъ, но и душъ.
Въ нравственномъ бракѣ является непостижимое вза-
имодѣйствіе, обмѣнъ какихъ-то важныхъ вліяній. Лю-
I бящіе мужчина и женщина видятъ другъ въ другѣ
- какъ-бы воплощеніе мечты своей о человѣкѣ, какъ-бы
осуществившійся идеалъ своей породы. Любовь невин-
ная, я думаю, оттого такъ и плѣнительна, что она есть
видѣніе волшебное; вы видите во-очію какъ-бы духа
I жизни, выступившаго изъ тьмы, своего генія, обыкно-
венно невидимаго. Не то чтобы этотъ самый человѣкъ
былъ такимъ геніемъ, но онъ напомнилъ вамъ его до
иллюзіи. Въ сумеркахъ иной разъ пятно на стѣнѣ вдругъ
покажется человѣческимъ лицомъ, яркимъ, почти жи-
вымъ, а подойдете ближе и вы увидите простое пятно—
такъ точно и влюбленный видитъ въ любимомъ не то,
что онъ есть, а то, что создаетъ его воображеніе по
нѣсколькимъ штрихамъ. Иллюзія и здѣсь разсѣивается
отъ приближенія, но она тѣмъ дольше держится, чѣмъ
болѣе любимый человѣкъ дѣйствительно подходитъ къ
представшему образу. Вызывать эту иллюзію, напоми-
нать собою нѣчто божественное, неизреченное, когда-
то видѣнное въ иныхъ мірахъ —- задача духовнаго
сотрудничества обоихъ половъ. Задача важная, столь-же
150
органическая, какъ и тѣлесное общеніе. Для людей-же
высокаго духа она единственно нужная. Посмотрите на
- супруговъ, живущихъ «душа въ душу». Дѣйстви-
тельно, вѣдь ихъ души переплелись своими свойствами,
- срослись вмѣстѣ. Жена не спрашиваетъ мужа и уже
 знаетъ, что онъ думаетъ, даже не видя его лица, по
какимъ-то неуловимымъ признакамъ. Мужъ отлично
чувствуетъ, чѣмъ волнуется жена. Начинаютъ говорить
и постоянно сталкиваются на одной и той-же мысли, на
томъ-же выраженіи. Одному что-нибудь захочется, и
другой хочетъ. Отъ долгаго сожительства такіе супруги
дѣлаются нравственно какъ-бы близнецами, изъ кото-
рыхъ одинъ совершенно такъ-же отвѣчаетъ на всѣі
впечатлѣнія, какъ и другой. Устанавливается какъ-бы I
общая душа—единство, до котораго никогда не дости-
гаетъ животная, плотская «любовь». Какъ-бы ни стре-
мились люди къ сліянію тѣлъ, все-же выйдетъ только
прикосновеніе ихъ, — а души соединяются дѣйстви-
тельно въ нѣчто одно, почти нераздѣлимое. Такое
соединеніе душъ удваиваетъ личность человѣка, даетъ
математическую устойчивость двухъ точекъ опоры, вмѣсто
одной, даетъ опредѣленность какъ-бы нѣкоей линіи въ
пространствѣ. Въ достиженіи этой опредѣленности со-
стоитъ цѣль супружескаго взаиморазвитія. И онъ, и
она чувствуютъ себя человѣкомъ (а не мужчиной и
женщиной) не ранѣе, чѣмъ насытились противополож-
ными вліяніями другъ друга. Вы видите, что союзъ су-
пружескій не совсѣмъ то-же, что дружба. Возможно (и
необходимо) единеніе людей и одного пола, но оно
только усиливаетъ личность, но не дополняетъ, и муж-
чина среди мужчинъ всегда остается только мужчиной^
развивая лишь свое мужское начало,—какъ и женщина
' среди женщинъ, для образованія-же человѣка нужно
і взаимодѣйствіе разныхъ началъ. Даже помимо половой
связи, супружество нужно, какъ нѣкій симбіозъ, ничѣмъ
незамѣнимое органическое сожительство душъ.
151
Въ психическомъ сожительствѣ особенно важна
главная цѣль здѣшней жизни—нравственное развитіе.
Поэтому помощникъ требуется возможно большаго ду-
шевнаго благородства. Супруги другъ для друга—бли-
жайшіе представители человѣка и вліяютъ одинъ на
другого своею личностью, внушеніемъ, иногда невиди-
мымъ, неуслѣдимымъ. Необходимо, чтобы это внушеніе
было возвышающее. Въ помощники себѣ нужно выби-
рать человѣка, которому хотѣлъ-бы нравственно подра-
жать: мужчина всегда нуждается въ подражаніи—не-
сравненной нѣжности женской, кротости и добротѣ;
женщина—въ подражаніи мужественности и серьезности
мужчины, болѣе твердому сознанію его. Бракъ есть
тогда лишь нравственный союзъ, когда каждый видитъ
въ своей человѣческой половинѣ нѣчто нравственно ему
недостающее, нѣчто для себя идеальное. Только тогда,
при совмѣстной жизни, супруги, какъ бы приростая
корнями своего сердца другъ къ другу, питаются изъ
нихъ нужными для ихъ роста вліяніями. Одинъ пере-
создаетъ другого по образу своему и подобію: необхо-
димо, чтобы этотъ «образъ» и «подобіе» были доста-
точно высокаго типа. Вотъ это нравственное сотрудниче-
ство—первая изъ основныхъ цѣлей брака.
Идеалъ отношеній мужчины и женщины — любовь
братская. Когда Христа спросили, чьей женой будетъ
въ Царствіи Небесномъ та, которая здѣсь была по оче-
реди женой нѣсколькихъ братьевъ, Учитель отвѣчалъ,
что въ Царствіи Божіемъ не женятся, не выходятъ за-
мужъ, а живутъ какъ ангелы. Если Царствіе Божіе есть
тотъ укладъ жизни, къ которому нравственные люди
должны стремиться, то ясно, что здѣсь, на землѣ, сего-
дня, сейчасъ мы должны осуществлять указанную чи-
стоту отношеній, не откладывая въ будущее, котораго
мы никогда не достигнемъ, если не будемъ достигать воз-
можнаго совершенства теперь. Братъ и сестра — пусть
подсмѣиваются надъ этимъ нечистые люди — самый
152
ясный, невинный, прелестный союзъ, какой возможенъ
между людьми разнаго пола. Изъ этого идеала нельзя
уступить ни іоты. Хоть на мгновеніе допустить «немно-
жко страсти» будетъ измѣной Богу. Добровольно, созна-
тельно понизить идеалъ — это именно та хула на Духа
святого, грѣхъ которой не простится. Въ идеалѣ полное,
безусловное цѣломудріе—и это до такой степени утвер-
ждено тысячелѣтіями нравственнаго развитія людей, что
странно оспаривать столь основную истину. Но жизнь
вы скажете, отступаетъ отъ идеала; не всякій и не
всегда можетъ «вмѣстить». Пусть татъ, но всякій обя-
занъ помнить что это невмѣщеніе — грѣхъ, что оно—
слабость, что истинное—выше дѣйствительнаго. И нрав-
ственное супружество должно быть взаимной помощью
въ достиженіи этой высоты, въ возможномъ ограниченіи
иныхъ хотѣній, кромѣ божественныхъ. Пусть, по слабо-
сти, будутъ супруги, но пусть они стремятся быть бра-
томъ и сестрой, и это стремленіе вдвоемъ—одно изъ са-
мыхъ прекрасныхъ усилій въ нравственномъ подвигѣ
жизни...
IX.
Если бракъ есть органическое сотрудничество тѣлъ и
душъ, и сотрудничество душъ, попреимуществу, то
ясно, что истинный бракъ нерасторжимъ. Органически
слитое не можетъ быть раздѣлено — безъ гибели или
тяжкаго ущерба обѣихъ половинъ. Величайшій грѣхъ
вступать въ бракъ опрометчиво, для наслажденія тѣлъ
или иныхъ разсчетовъ, безъ твердой увѣренности, что
возникаетъ органическая, нерасторжимая связь. Надо
заключать тѣлесный бракъ (если нельзя обойтись безъ
него) не иначе, какъ убѣдившись, что само собою, безъ
особыхъ стараній, уже возникло нравственное супруже-
ство, что начался уже жизнетворный обмѣнъ вліяній,
что души уже сблизились и срослись. Такой нравствен-
ный бракъ возникаетъ самъ собою, умышленно заклю-
153
чать его нельзя. Но разъ онъ явился, — онъ навыки
нерасторжимъ, и даже вопроса о разводѣ не могло-бы
возникнуть, если-бы всѣ браки были истинными. Какой
разводъ возможенъ между правою и лѣвою рукою, ме-
жду однимъ вашимъ глазомъ и другимъ? Никому и въ
голову не пришла-бы самая мысль объ измѣнѣ. Если-же
современные браки разрываются, какъ гнилая ветошь,
то потому только, что они въ большинствѣ случаевъ
суть вовсе не браки. Если измѣною насквозь проѣдено
современное супружество, то потому только, что оно
вовсе и не есть супружество. Съ упадкомъ религіознаго
отношенія человѣка къ человѣку, съ тѣхъ поръ, какъ
позабытъ священный смыслъ брака, — осталось чаще
всего лишь слово, древній терминъ, покрывающій со-
всѣмъ иное содержаніе. Нынѣшній «бракъ», устраи-
ваемый на либеральныхъ (будто-бы) началахъ, потому
и расторжимъ, что въ самую основу его кладется
начало расторженія — половая страсть или разсчетъ.
Странно было-бы дому не развалиться, когда вмѣ-
^10-. цемента берутъ простой песокъ. Половая любовь
вывѣтривается въ ближайшіе мѣсяцы супружества, раз-
счетъ даетъ трещины еще до свадьбы. Странно было-
бы подобному супружеству стоять крѣпко! Оно и па-
даетъ, и раздавливаетъ обоихъ «супруговъ» или увѣ-
читъ ихъ, губя и ни въ чемъ неповинныхъ дѣтей при
этомъ. Ни физіологическому, ни еще болѣе важному—
психическому сотрудничеству невозможно установиться
на этихъ двухъ началахъ, на половомъ наслажденіи и
разсчетѣ, — и органической связи не возникаетъ вовсе.
Расторжимъ-ли современный бракъ? Смѣшной вопросъ:
всѣ мы знаемъ, до какой степени онъ расторжимъ. Тру-
дно найти интеллигентное семейство, гдѣ не было-бы въ
немъ самомъ или въ роднѣ той или иной формы раз-
вода. Доходитъ дѣло до того, что иныя матери, готовя
дочерей замужъ, еще до свадьбы откладываютъ «д^іі*
тысячи на разводъ». Особая статья приданаго! Я какъ-
154
то встрѣтилъ очень молоденькую барышню, всего іб-ти
лѣтъ, красавицу, уже собирающуюся выйти замужъ. —
Подѵмайте, говорю ей, серьезно! Вѣдь бракъ не шутка,
вѣдь отступать ужь поздно будетъ. — А разводъ? замѣ-
тила барышня — дотого просто, что мои увѣщанія мнѣ
самому показались наивными... Формальный разводъ,
впрочемъ, еще не такъ частъ у насъ. Зато какъ заурядны
супружескія измѣны, разъѣзды или сожитія, напомина-
ющія кошку съ собакой! Если посчитать кругомъ всѣ
эти виды разрыва, то расторжимость браковъ покажется
. правиломъ, а вѣрность ихъ—исключеніемъ.
Могучую поддержку той анархіи, которая царитъ
теперь въ супружествѣ, оказали модныя литературныя
теоріи, считаемыя—по ѣдкой ироніи судьбы—«либераль-
ными». Въ древнемъ культѣ, какъ извѣстно, бракъ при-
знавался нерасторжимымъ, супружеская измѣна счита-
лась прелюбодѣяніемъ, грѣхомъ столь-же тяжкимъ, какъ
' воровство и убійство. Пусть, подобно воровству и убій-
ству, во всѣ времена случалась и супружеская измѣна,
но въ старину она была у насъ большою рѣдкостью,
по крайней мѣрѣ въ отстоявшихся культурныхъ сло-
яхъ—народѣ, духовенствѣ, купечествѣ. Есть счастливыя
страны, гдѣ и теперь почти не бываетъ убійствъ и воров-
ства, страны съ ничтожною преступностью. Несомнѣнно
есть или возможны страны, гдѣ почти не бываетъ супру-
/__жеской измѣны. Строгій религіозный патріархальный бытъ,
чистота нравовъ, укоренившееся въ обществѣ презрѣніе
къ невѣрности — все это сдерживаетъ оба пола въ гра-
ницахъ долга. И что-же: люди живутъ и живутъ не-
дурно, безъ супружескихъ трагедій, и выводятъ силь-
ныя, крѣпкія поколѣнія. Но доказанная возможность —
и даже преимущества — такого быта не помѣшали воз-
никнуть постепенно теоріямъ, гдѣ нерасторжимость
брака признается зломъ, а измѣна нетолько допускает-
ся, но и рекомендуется. Вспомните нигилистическую бел-
летристику шестидесятыхъ годовъ. Авторы не только-
155
мелкіе, но и крупные — вродѣ Чернышевскаго — легко
разрубали Гордіевъ узелъ: — есть половая любовь, зна-
чить, есть бракъ; нѣтъ любви—нѣть и брака. Никакого
«долга» нравственнаго, кромѣ того, чтобы «не мѣшать
' счастью», нѣть. Подъ «счастьемъ» разумѣлось обладаніе
I тѣломъ любимаго человѣка.
«Честность» въ дѣлѣ брака заключалась въ томъ,
что если ваша жена полюбила вашего пріятеля, вы обя-
заны были уступить ему честь и мѣсто, нимало не пре-
кословя, а чуть-ли даже не съ оттѣнкомъ почтительно-
сти. У однихъ беллетристовъ мужъ цѣлуетъ въ послѣд-
ній разъ невѣрную жену и исчезаетъ куда-нибудь, въ
Америку, что-ли, у другихъ мужъ доводитъ великоду-
шіе до того, что соединяетъ руки своей жены и любов_-„
ника, у третьихъ мужъ съ перваго дня брака твердитъ
женѣ, что она во всякую минуту свободна, и наконецъ,
добившись ея измѣны, чуть не съ торжествомъ выдаетъ
ей отдѣльный видъ или разводъ и даже снабжаетъ день-
гами, если любовникъ жены — какой-нибудь интелли-
гентный пролетарій. На эту тему со всевозможными ва-
ріаціями написано множество плохихъ романовъ и по-
вѣстей, которые читались (а вѣроятно, и до сихъ поръ
кое-гдѣ читаются) съ восхищеніемъ. — Свобода брака!
Свобода любви! Вотъ лозунгъ наиболѣе понятный изъ
всѣхъ для распущенныхъ дамъ и кавалеровъ. Положимъ,
они и до нигилизма пользовались этою свободою, но
, прежде она считалась мерзостью, а тугъ вдругъ ее воз-
‘ вели въ достоинство, въ добродѣтель! Немудрено, что
десятки и сотни тысячъ дамъ и мужчинъ — нѣсколько
поколѣній подрядъ—подъ благословеніемъ этой доктри-
ны пускались во всѣ тяжкія и мѣняли свои привязан-
ности чуть-ли не одновременно съ бѣльемъ.
Матеріалисты до сихъ поръ не кривятъ душой: они
156
прямо утверждаютъ, что никакой супружеской вѣрности
нѣтъ, что ее и не должно быть «въ интересахъ поро-
ды». Подобно тому, какъ идеалисты ссылаются на Хри-
ста,—матеріалисты на своего Мессію — Дарвина. Какъ
прежде указывали на міръ святыхъ, такъ теперь—на жи-
вотный міръ. «Среди животныхъ не замѣчается инсти-
тута супружеской вѣрности», собаки мѣняютъ своихъ
женъ,—слѣдовательно... Поведеніе собакъ, лягушекъ, на-
сѣкомыхъ считается рѣшающимъ въ этомъ вопросѣ. Нѣ-
которые добродушные ученые, которые хотѣли-бы вѣрить
въ Бога и въ старый, поэтическій бракъ,—пробуютъ воз-
ражать: «Позвольте! И среди животныхъ есть однодом-
ные, единобрачные! Видъ такой-то... Семейство такое-то...
Стало-быть...» Наивные идеалисты крайне рады, что
вопросъ о супружествѣ «среди животныхъ» еще не
ясенъ, и есть надежда, что законъ брака для людей бу-
детъ взятъ и не отъ собакъ. Надежда, однако, плохая.
Въ «новомъ Евангеліи», у Дарвина, ясно сказано, что
кромѣ борьбы за существованіе совершенствуетъ людей
7 еще половой подборъ, который состоитъ въ томъ, что са-
мые сильные самцы отбиваютъ самокъ у слабыхъ, а сам-
ки отдаются самымъ здоровымъ и красивымъ самцамъ.
«Стало-быть...» съ грустью вздыхаетъ ученый идеа-
листъ,—«стало быть они правы... Моя Лида права, сбѣ-
жавъ къ своему Дмитрію, бросивъ меня, старика. По-
ловой подборъ... Собаки... Кошки...»
На эту тему разыгрываются тяжелыя трагедіи во
многихъ интеллигентныхъ семьяхъ, и люди безсовѣст-
ные или ограниченные буквально ссылаются на Дар-
вина. Нравственная оцѣнка супружества смѣняется фи-
зіологическою. Съ тѣхъ поръ, какъ наше общество по-
забыло о мірѣ существъ совершенныхъ, о мірѣ пра-
ведниковъ, авторитетомъ для насъ стали животныя.
Для многихъ покажется гадкимъ этотъ авторитетъ, но
для большинства, для толпы онъ неотразимъ. Какъ
«борьба за существованіе», такъ и «половой подборъ»
157
явились истиннымъ откровеніемъ для чувственныхъ и
страстныхъ натуръ съ расшатанными нервами, съ наслѣд-
ственною похотливостью. Они грѣшили, конечно, и до
этой теоріи, но должны были признавать грѣхъ грѣ-
хомъ, стѣсняться, прятаться отъ людей, угрызаться со-
вѣстью, у кого она была. Теперь-же — какой комфортъ!
Всякая низость, всякое распутство нетолько очищены, но
возведены въ долгъ, почти въ подвигъ.—Я васъ больше
не люблю, я полюбила^ Валерія. Онъ моложе, сильнѣе,
красивѣе васъ,—я хочу имѣть отъ него дѣтей. — А съ
этими-то дѣтьми какъ-же? возражаетъ мужъ. — Съ эти-
ми—какъ вамъ угодно,—вы отецъ.—Но это низость, го-
ворить мужъ.—Фу, какой вы отсталый! возражаетъ же-
на;—неужели вы ничего не слыхали о половомъ подбо-
рѣ? Законъ природы, другъ мой — не могу-же я нару-
шать законъ природы? Есть-ли что священнѣе законовъ
природы?..
— А законъ Христа...
— Фи,—опять вы съ архаической моралью...
Разговоръ кончается, конечно, тѣмъ, что передовая
дама бѣжитъ къ своему Валерію, требуетъ у мужа раз-
вода («И, если ты благороденъ, то конечно возьмешь
вину на себя», пишетъ она), — и затѣмъ... года черезъ
три мужъ узнаетъ, что жена уже въ объятіяхъ Арка- ,
дія,—затѣмъ идутъ Вальдемаръ, Юрій... Сорвавшаяся съ 1
цѣпи супружества дама часто буквально бросается на
прохожихъ кавалеровъ и совершаетъ «половой подборъ»
съ такою поспѣшностью, точно «великому закону» Дар-
вина грозитъ отмѣна. Не думайте, что эти дамы не
искренни, что онѣ въ душѣ признаютъ свое поведеніе
гадкимъ, но стараются обѣлить себя теоріей. Конечно,
есть и не искреннія — кто поумнѣе, которыя въ душѣ
смотрятъ на законъ Дарвина какъ на фиговый листъ,
не болѣе. Но есть и искреннія, нравственно-ограничен-
ныя натуры, которыя всерьезъ вѣрятъ въ половой по^^
боръ, въ право и даже долгъ измѣны.
15«
XI.
Матеріалистическій нигилизмъ, какъ низкій уровень
души, есть явленіе вѣчное, онъ и теперь держится, толь-
ко подъ другой кличкой. Нигилисты новѣйшей формаціи
на словахъ не отрицаютъ Бога и даже любятъ подтвер-
ждать свои софизмы текстами изъ священнаго писанія.
Они очень ловко приспособили свое ученіе о свободѣ
любви къ современнымъ обстоятельствамъ. Въ то время
какъ прежніе, болѣе честные нигилисты, прямо говорили,
какъ умирающій Базаровъ Одинцовой: «пользуйтесь^
пока время»,—нынѣшніе подыскиваютъ этой разнуздан-
ности мистическое начало. — Что такое любовь? воскли-
цаютъ они:—вѣдь это и есть голосъ Божій. Разъ я раз-
любилъ свою жену и полюбилъ другую, я имѣю не-
только право, но и обязанность бросить жену, хотя-бы
и съ кучею прижитыхъ дѣтей. Полюбилъ—значитъ по-
чувствовалъ голосъ Бога въ себѣ, который ведетъ меня
къ другой женшинѣ. Разлюблю эту, приглянется третья—
опять-же это будетъ голосъ Бога, и я нравственно буду
обязанъ слѣдовать ему. Грѣхъ противиться волѣ Божіей—
и я свяжусь съ третьей. ГІ такъ далѣе, и такъ далѣе.
Это, видите-ли, вовсе не моя воля, не мой выборъ: самъ
Богъ меня соединяетъ съ новыми женщинами, я никто
не смѣй вмѣшиваться въ это дѣло: «что Богъ сочеталъ,
человѣкъ да не разлучаетъ».
Этотъ остроумный, софизмъ высказываютъ съ вели-
чайшею серьезностью всѣ современные Ловласы, а нерв-
ныя дамы слушаютъ эту теорію съ восторгомъ, какъ
нѣкое новое 'откровеніе.—«Ахъ, такъ вотъ оно что! Это,
оказывается, не грѣхъ, а совсѣмъ напротивъ! Это, вы
говорите, даже нравственный долгъ?.. Ахъ, какъ это хо-
рошо!» И нервныя дамы спѣшатъ, конечно, провести
эту чудную теорію въ жизнь,—нельзя-же противиться
«волѣ Божіей».
159
Я не стану, конечно, оспаривать эту теорію. Замѣчу
лишь одно: хорошо еще, что она вдохновляетъ только
дамскихъ любезниковъ и нервныхъ женщинъ, но что
будетъ, если эту теорію подслушаютъ, напримѣръ, воры
и убійцы? Она для нихъ вѣдь сущій кладъ. Въ самомъ
дѣлѣ, если желаніе «жены ближняго твоего», запрещен-
ное Х-ою заповѣдью, счесть, наоборотъ, за голосъ Бога,
то почему не счесть за тотъ-же голосъ желаніе «дома»,
«осла», «вола» и вообще всего «елика суть» ближняго
твоего»? И воръ съ тѣмъ-же апломбомъ скажетъ: «по-
чувствовалъ желаніе имѣть вашъ кошелекъ. Считаю это
не иначе, какъ за указаніе свыше. Не могу противиться
волѣ Бога, подавайте вашъ кошелекъ!» И убійца ска-
жетъ: — «пожелалъ убить, значитъ долженъ убить: кто
мнѣ подсказалъ это желаніе, если не самъ Господь?»
Вообше. если желаніе свое счесть за законъ, то можно
пойти далеко. И мудрецы этой превосходной теоріи и въ
самомъ дѣлѣ идутъ далеко: теряютъ даже счетъ небес-
нымъ велѣньямъ — въ кругу влюбленныхъ дамъ. «Моя
воля—воля Божья» — въ этомъ и есть существо ниги-
лизма, отрицающаго все на свѣтЬ, кромѣ собственнаго
хотѣнія. Вспомните Раскольникова, Кириллова изъ «Бѣ-
совъ», вспомните современныхъ ничшеанцевъ и дека-
дентовъ. Декаденты, сами не подозрѣвая, повторили ни-
гилистическую мораль:
«Если хочешь—иди, согр-Ьши“, •
категорически разрѣшаетъ г. Мережковскій.
XII.
Одинъ изъ модныхъ аргументовъ, на который опи-
раются порочныя современныя женщины, даетъ такъ-
называемый «женскій вопросъ». «Женшина равноправна
мужчинѣ и баста! Почему мужчины разрѣшаютъ себѣ
любить кого хотятъ, а мы этого не можемъ? Почему они
160
волочатся, имѣютъ содержанокъ, ходятъ въ дома терпи-
мости, любезничаютъ съ горничными, а мы должны быть
вѣрными имъ? Вздоръ! Мы имѣемъ тѣ-же права, и было-
бы униженіемъ отъ нихъ отказываться!» На основаніи
этого иная ётапсірёе заводитъ себѣ—даже безъ особой
нужды—любовника или сходится съ лакеемъ. Въ одномъ
романѣ 70-хъ годовъ авторъ-нигилистъ вывелъ такую
героиню. Дѣвица, вдохновившись «правами женщинъ»,
отправилась на улицу. Идетъ здоровый студентъ въ ко-
совороткѣ, видимо радикалъ и честныхъ убѣжденій. —
«Вы мнѣ нравитесь, объявляетъ ему дѣвица, — пойдемте
ко~мнѣ». На другое утро, проснувшись около студента,
дѣвица возвела очи къ портретамъ Писарева и Добро-
любова, висѣвшимъ на стѣнѣ, и воскликнула:—Учители!
Довольны-ли вы мною?
Я лично точь-въ-точь такихъ дѣвицъ не встрѣчалъ,
но знавалъ образованныхъ, приличныхъ барышень, кото-
рыя серьезно считали хожденье мужчинъ въ публичные
дома какою-то прерогативою сильнаго пола, оскорбляю-
щею равноправность. Сами притоны эти ихъ не возму-
щали или, по крайней мѣрѣ, не вызывали протестовъ, а
оскорбляло, то, что «мужчины могутъ ходить куда имъ
угодно, а женщины не могутъ». Напрасно вы стали-бы
доказывать такимъ дѣвицамъ, что всѣ хорошія мѣста
одинаково открыты и для женщинъ—церкви, библіотеки,
театры и т. п.—это только возбуждаетъ гнѣвъ ихъ. Зна-
валъ я когда-то барышню, еще гимназистку, хорошень-
кую какъ херувимъ, которая обрѣзала свою пышную
косу и, ^.переодѣвшись въ платье брата, ходила съ това-
рищами его по трактирамъ и притонамъ. Чѣмъ все это
кончилось—не спрашивайте... Вдумайтесь въ жизненный
романъ одного, другого, третьяго изъ вашихъ знакомыхъ
(если себя казнить больно)—какая безпорядочная и не-
устроенная семья, если есть она. А часто и нѣтъ вовсе
ея, или сразу три семьи. Поколѣніе бо-хъ, 70-хъ го-
довъ—донельзя разстроено въ семейномъ своемъ быту, и
161
мудрено-ли, что юноши, учащаяся молодежь, выходятъ
изъ подобныхъ семей какими-то дикарями въ сравненіи
съ прежней одушевленной молодежью. Та выходила изъ
семей религіозно сплоченныхъ, строгихъ, съ понятіями о
долгѣ,—теперь-же выходитъ изъ омута всякихъ измѣнъ
и драмъ, насыщенная мыслью, что «все позволено»...
Мужчинамъ, конечно, нечего прибѣгать къ дамскимъ
аргументамъ для оправданія супружеской измѣны. У нихъ
есть свои, подобные-же.—«Почему я долженъ быть вѣренъ
женѣ? Это рабство, крѣпостное право! Я человѣкъ свобод-
ный. Было-бы подлостью стѣснять себя въ священнѣйшемъ
правѣ человѣка—распоряжаться собою, какъ онъ хочетъ».
На основаніи этого мужъ думаетъ, что поступаетъ по
праву, обманывая жену, измѣняя ей, и ея протесты счи-
таетъ покушеніемъ на свои права. «Права» въ нашъ
вѣкъ одинъ изъ пунктовъ всеобщаго нравственнаго по-
мѣшательства; всѣ кричатъ о правахъ, подразумѣвая подъ
ними свои желанія, всѣ хотятъ, чтобы эти желанія были
сочтены священными. «Я хочу» смѣнило древнее понятіе
«я обязанъ», которое совсѣмъ почти вышло изъ употреб-
ленія, и разъ нѣтъ солдата съ палкой, который-бы ука-
залъ, что «запрещается»,—современный человѣкъ самъ не
въ состояніи разобраться въ этомъ вопросѣ. Онъ идетъ
къ чужой женѣ съ такимъ-же легкимъ сердцемъ, какъ
къ своей—пока не увидитъ направленнаго на него дула
револьвера.—А-а, — значитъ, нельзя! сконфуженно рѣ-
шаетъ онъ и поворачиваетъ спину.
XIII.
Бракъ расторжимый, супружество съ допущеніемъ из-
/ мѣны есть не высшая, а низшая форма полового союза.
Такой бракъ ничѣмъ не отличается отъ проституціи,
кромѣ лицемѣрія, которымъ замаскированъ. Вѣдь что
такое проституція по существу своему? Это такое поло-
вое соединеніе, гдѣ допущена измѣна. Если-бы «падшая
11
162
женщина» всю жизнь была вѣрна одному мужчинѣ, то
вѣдь ее нельзя было-бы назвать проституткой. Она
только потому презрѣнна, что измѣняетъ безпрерывно
и сходится съ мужчиной не какъ помощница ему, по
слову Божію, а какъ предметъ полового наслажденья.
Въ основѣ мимолетнаго союза съ проституткой лежитъ
сладострастіе (съ его стороны) и разсчетъ — съ ея сто-
роны. Но половая страсть и разсчетъ служатъ, какъ ска-
зано, основами и большинства браковъ, такъ-что чѣмъ-
же они будутъ отличаться отъ проституціи, если до-
пустить еше и измѣну? Ничѣмъ. Дѣло не въ числѣ
измѣнъ, не въ характерѣ разсчета и половой страсти:
разъ эти элементы допущены — брака уже нѣтъ, есть
проституція. На проституцію слѣдуетъ смотрѣть какъ на
древнюю, еше до-языческую форму брака, оставшуюся
доселѣ для тѣхъ слоевъ, гдѣ держатся еше дикіе, до-язы-
ческіе инстинкты. На ряду съ облагороженными, нрав-
ственными супружествами существуетъ и этотъ безнрав-
ственный бракъ, господство котораго гораздо шире, чѣмъ
принято думать. Нельзя называть проституціей только
регламентированную полиціей продажу женскаго тѣла.
Даже этотъ классъ—профессіональный—составляетъ по
многочисленности цѣлое сословіе — сотни тысячъ душъ
въ каждой странѣ, а если прибавить и мужчинъ, поль-
зующихся проституціей, — то это сословіе выростетъ до
милліоновъ. Но оно еще болѣе выростеть, если приба-
витъ тѣ безчисленныя связи въ обществѣ, которыя, кань
и проституція, основаны на разсчетѣ и половой страсти
и гдѣ допущена измѣна. Въ сущности, не проституція
«исключеніе», а скорѣе — чистый, христіанскій бракъ,—
до такой степени удачные случаи его рѣдки.
Къ проституціи принято относиться съ притворнымъ
состраданіемъ, какъ къ чему-то униженному и оскорблен-
ному. Принято ужасаться участи проститутокъ, какъ самой
будто-бы горькой на свѣтѣ. Дѣйствительно, съ нрав-
ственной точки зрѣнія, судьба этихъ женщинъ ужасна,
163
но забавно лицемѣріе, съ какимъ мы сострадаемъ этимъ
несчастнымъ. Я замѣтилъ, что когда хотятъ изобразить
проститутку на краю бѣдствій, выводятъ обыкновенно
голодную дѣвчонку, которая пристаетъ къ прохожимъ
ради куска хлѣба. Въ ненастный зимній вечеръ ху-
денькое посинѣлое отъ холода лицо, молящіе глаза дѣй-
ствительно вызываютъ жалость. Но я не понимаю, что
имѣетъ общаго проституція съ голодомъ и холодомъ?
Въ каждой профессіи не менѣе голодныхъ, а во мно-
гихъ — гораздо болѣе. На той-же улицѣ, гдѣ голодная
дѣвчонка ловитъ «гостя», къ вамъ—если-бы разрѣшила
полиція — потянулись-бы сотни и тысячи окоченѣвшихъ
рабочихъ рукъ за тою-же милостыней. Очевидно, поло-
женіе проститутокъ вовсе не такъ печально, разъ прихо-
дится выдвигать прежде всего голодъ и холодъ. Оче-
видно, иныхъ ужасовъ мы не замѣчаемъ въ ихъ поло-
женіи, или они не бросаются въ глаза. Въ дѣйствитель-
ности, матеріальныя бѣды проститутокъ вовсе не такъ
велики. Голодъ и холодъ между ними исключеніе;
общее правило — роскошь, — сравнительная, конечно.
Бѣднѣе всего живутъ тѣ женщины, которыя не совсѣмъ
отдались проституціи — швеи, папиросницы и т. п.
Какъ побочный промыселъ, проституція не выгодна, но
если женщина, заглушивъ остатки совѣсти, рѣшается
сдѣлаться профессіональной «жрицей любви», — будьте
увѣрены, что масса мужчинъ устроитъ ей хорошую ма-
теріальную обстановку. То помѣщеніе, то обиліе и рос-
кошь пищи, праздность, туалеты, развлеченія, которыя
имѣютъ проститутки, составляютъ недоступную мечту
большинства женщинъ на землѣ. Самая дешовая уличная
дѣвица одѣта какъ барыня, у нея есть золотыя кольца,
серьги, браслеты. Она пьетъ кофе со сливками, ѣстъ
котлеты, пьетъ пиво и вино. Иной матери семейства
нужно работать двѣ-три недѣли, чтобы получить столько,
сколько дѣвица получитъ за полчаса — безъ всякой ра-
боты. Дѣвица средней рыночной цѣны живетъ мате-
31*
164
ріально гораздо богаче иной курсистки и гувернантки,—
и даже горничная ея живетъ лучше, чѣмъ иная на-
родная учительница. Проститутки-же высокой «марки»,
какъ извѣстно, живутъ роскошнѣе иныхъ принцессъ,
имѣютъ свои отели, рысаковъ, онѣ осыпаны брилліан-
тами и подъ старость, въ классической странѣ такихъ
кокотокъ, во Франціи — онѣ дѣлаются капиталистками
и помѣщицами, предъ которыми снимаютъ шапку тысячи
народа. А сколько кокотокъ выходитъ замужъ за титу-
лованыхъ, блестящихъ кавалеровъ! О, — что касается
карьеры въ проституціи, она ничуть не хуже, чѣмъ въ
большинствѣ честныхъ ремеслъ, и несравненно легче
очень многихъ. Позоръ общественный? Полноте лицемѣ-
рить! Вѣдь мужчины только при своихъ женахъ и ма-
теряхъ дѣлаютъ видъ, что презираютъ этихъ «подлыхъ
созданій», — на дѣлѣ-же эти «созданія» видятъ у себя
въ салонахъ, у своихъ ногъ совершенно то-же обще-
ство, что и наши жены, а иногда и лучшее. Сельская
учительница, бѣдная чиновница, жена священника—онѣ
въ жизнь свою не встрѣтятъ князя или графа, а если
встрѣтятъ, то въ такомъ недоступномъ отдаленіи, что
смѣшно и мечтать о какой-нибудь близости. А «падшія
созданія» видятъ, проводятъ вечера, танцуютъ и любез-
ничаютъ съ этими господами, заключаютъ ихъ въ свои
супружескія объятія, хотя-бы на одну или нѣсколько
ночей. Честной, высокообразованной труженицѣ иной
писатель или ученый не протянетъ и пальца руки (нѣть
повода), а падшія созданія — случается — видятъ и эт^-
извѣстности у своихъ ногъ. А молодежь, — студенты,
офицеры, начинающіе художники и пр.? Вѣдь страшно
сказать—лучшіе соки своей ранней весны, самую первую
свѣжесть юности молодежь эта даритъ не своимъ невѣ-
стамъ, а падшимъ созданіямъ: именно имъ достается оча-
рованіе красоты и распускающейся силы, самая жгучая
страсть мужчинъ; для своихъ законныхъ, женъ муж-
чины уже ослабленные, полинявшіе приносятъ, такъ-ска-
_165_
зать, объѣдки, оставшіеся отъ роскошнаго пира «пад-
шихъ созданій». ТагНе ѵепіепгіЬиз—озза. Скажите, если
вы язычникъ, не лицемѣря: въ чемъ особенное страда-
ніе проститутокъ? Чѣмъ онѣ несчастнѣе законныхъ женъ
и матерей? Онѣ, какъ древнія гетеры, гораздо счастли-
вѣе ихъ. Пусть гетеръ — какъ образованныхъ — ува-
жали больше, чѣмъ теперешнихъ кокотокъ, но послѣд-
нія и теперь едва-ли въ общемъ менѣе уважаемы, чѣмъ
многія «честныя» женщины въ иныхъ кругахъ. О почти
каждой «честной» женщинѣ слышишь за глаза столько
грязи, и часто столь вѣроподобной, что начинаешь боль-
шинство женщинъ считать нравственными... та1§гё еііез.
XIV.
Весь позоръ проституціи должны-бы, конечно, раздѣ-
лять тѣ мужчины, которые ее поддерживаютъ, но они
зтого позора не несутъ — доказательство лицемѣрія, съ
какимъ мы относимся къ этому вопросу. Если считаютъ
проституткой женщину, «продающую» свои ласки, то
слѣдуетъ считать проститутцемъ и мужчину, покупаю-
щаго эти ласки. Почему продавать въ этомъ случаѣ без-
нравственнѣе, чѣмъ покупать? Вѣдь если я подкупаю
убійцу, то считаюсь такимъ-же убійцей, какъ и онъ,
продавшій мнѣ себя. Въ обоихъ случаяхъ грѣхъ не въ
куплѣ и продажѣ, а въ совершеніи акта, который самъ
по себѣ позоренъ. Проститутка, неизвлекшая выгоды
изъ своего соединенія съ случайнымъ мужчиной, какъ
и этотъ послѣдній, не заплатившій ничего, все-таки
остаются преступниками другъ передъ другомъ и передъ
Богомъ. Даже если-бы соединеніе ихъ произошло по
ихъ влеченію—отъ этого дѣло не мѣняется: влеченіе къ
грѣху не освящаетъ его нисколько. Все это была-бы
проституція, такъ-какъ тутъ въ принципѣ допущено, что
влеченіе къ одной особѣ можетъ смѣниться такимъ-же
влеченіемъ къ другой, третьей и т. д. — Совершенно
166
то-же и въ обществѣ. Какъ-бы ни была таинственно и.
пристойно обставлена половая связь, какъ-бы ни любили:
пылко мужчина и женщина, но если они допускаютъ
возможность разрыва и новой связи — ихъ союзъ есть
проституція, безусловно ничѣмъ не отличающаяся отъ
самаго зловоннаго разврата. Половая связь только тогда
дѣлается бракомъ, когда она признается вѣчной, когда
соединеніе тѣлъ введено въ границы неодолимаго мини-
мума, т.-е. когда грѣхъ стѣсненъ до предѣловъ всей
 возможности, какая доступна человѣку. Въ такомъ бракѣ
люди, немощные и слабые, дѣлаютъ все-таки попытку
отстоять свою чистоту и ужъ если не въ силахъ отка-
заться отъ физической связи, то ограничиваютъ ее са-
мими собой. И это усиліе къ совершенству оцѣнивается
'(въ Вѣчномъ Разумѣ, какъ заслуга. Обрученіе другъ
другу, обреченіе ихъ навѣки придаетъ священный ха-
рактеръ связи: въ нее входитъ божескій элементъ вѣч-
ности. Напротивъ, когда связи мѣняются, каждая изъ
нихъ основана на эфемерномъ началѣ случая, въ каждую
входитъ элементъ безумный, по природѣ своей безнрав-
ственный. Случайность безнравственна, какъ отрицаніе ра-
зума въ мірѣ и отвѣтственной души человѣческой. Возь-
мите какой хотите романъ, какихъ хотите чистыхъ людей,
но если связь и начинается измѣной, и оканчивается
ею — можетъ-ли она давать удовлетвореніе именно чи-
стымъ-то людямъ?
Отъ одной дамы, считающей себя религіозной, я слы-
шалъ такое замѣчаніе:—«Ну что-жь такое, что такая-то
бросила мужа и живетъ съ любовникомъ. Разъ они
любятъ другъ друга, значитъ, она нашла своего истин-
наго мужа, значитъ, ихъ Богъ соединилъ». Значитъ-
ли? позволю я себѣ усомниться. Если во взаимной
половой любви любящихъ соединяетъ самъ Богъ, то
спрашивается, почему же эта любовь столь преходяща?
Воля Божія тѣмъ отличается отъ человѣческой, что
она вѣчна,—таковы законы природы и законы нрав-
167
ственные. Они одни и тѣже на всѣ времена и сроки.
II почему половая любовь бываетъ такъ часто только
сь одной стороны? Если-бы эта любовь выражала волю
Божью, она всегда была-бы взаимною, и не была-бы
иногда столь безумною, ревнивою, злобною, жадною,
лживою, вѣроломной. Богъ не устраиваетъ нашихъ
земныхъ дѣлъ, не принуждаетъ ни къ чему; человѣку
данъ разумъ, чтобы проникать въ вѣчные законы,
и предоставлена свобода — подчиняться имъ добро-
вольно. Наши человѣческія отношенія устанавливаются
счастливо, если мы сами хороши, и счастье дается въ
мѣру доброты нашей. Можно-ли приписывать Богу
устройство романа каждой дамы? Неужели Богъ под-
сказалъ ей измѣнить мужу, хотя-бы пожилому и нелю-
бимому? То, что она живетъ съ любовникомъ пока бла-
гополучно, уже нѣсколько лѣтъ, — ни она ему, ни онъ
ей не измѣняетъ (хотя кто знаетъ тайны людей, уже
разъ измѣнившихъ!),—это не обезпечиваетъ имъ взаим-
ной вѣрности до гроба. Предположимъ даже, что эти
любовники—по тѣмъ или инымъ причинамъ — не измѣ-
няли другъ другу до конца,—все-же связь ихъ еще не
будетъ истиннымъ супружествомъ. Мы часто видимъ,
что какой-нибудь крупный воръ, похитивъ изрядный
кушъ, — всю остальную жизнь ведетъ безмятежно, безъ
всякаго видимаго наказанія свыше. Но благополучный
результатъ воровства нельзя-же приписывать тому, что
самъ Богъ благословилъ его совершить (какъ именно и
думаютъ воры, благодаря Господа за свои успѣхи). Воз-
мездіе когда-нибудь, здѣсь или въ иной жизни непре-
мѣнно настигнетъ преступника: въ этомъ сущность вѣры
въ волю Божію, какъ законъ жизни. И воръ, и измѣ-
нившій супругъ иногда могутъ выиграть въ на-
слажденіи или иномъ разсчетѣ, — но всегда проигры-
ваютъ въ высшемъ интересѣ—нравственной чистотѣ. Ни-
что не въ силахъ изгладить изъ исторіи душъ изъ гад-
каго поступка; этотъ поступокъ перейдетъ съ ними въ
168
вѣчность, какъ несмываемое пятно. И кто знаетъ, какими
горькими слезами пытается омыть себя въ иномъ мірѣ
запятнанная здѣсь душа?
Жена, полюбившая другого, должна оставаться вѣр-
ною мужу — таково древнее нравственное правило. Лю-
бовь не создаетъ супружества и не разрываетъ его. Если
жена полюбила другого любовью дружеской, то тутъ
нѣтъ измѣны мужу: любить святой любовью мы
должны всѣхъ. Измѣна начинается лишь тогда когда
къ чистой любви примѣшивается половая страсть. По-
ка одержимый этой страстью человѣкъ борется съ
нею и не пользуется случаемъ, чтобы измѣнить,—измѣ-
ны нѣтъ. Но если онъ не вступаетъ въ новую связь
только по отсутствію взаимности или по другимъ пре-
пятствіямъ, если онъ оправдываетъ вожделѣніе—онъ из-
мѣнникъ, совершенно такой-же, какъ если-бы соединеніе
съ предметомъ любви произошло на самомъ дѣлѣ. Измѣн-
никъ и человѣку, и Богу.
XV.
Одинъ изъ лозунговъ лже-либеральнаго движенія
—свобода брака, сведеніе его къ гражданской сдѣлкѣ,
которая можетъ быть нарушена аі ІіЬігит, тою или дру-
гою стороной. Разводъ облегчается этимъ дотого, что
всѣмъ доступенъ, и мѣстами разводы стали почти столь-
же обычны, какъ и самый бракъ. Въ нѣкоторыхъ госу-
дарствахъ Германіи, въ нѣкоторыхъ штатахъ Сѣверной
Америки бракъ сдѣлался почти срочною сдѣлкой: схо-
дятся на три-четыре года и расходятся, чтобы попытать
новаго счастья. Такая «свобода» отношеній служитъ
предметомъ самой горячей зависти католическихъ (гдѣ
нѣтъ гражданскаго брака) и многихъ православныхъ
дамъ и кавалеровъ, всюду идетъ агитація въ пользу вве-
денія этой «свободы».
Мнѣ кажется, что это очень грустное явленіе, опас-
ное для самыхъ жизненныхъ интересовъ общества. Я не
169
стою, конечно, за насильственный бракъ: насиліе всегда
зло, — но насильственныхъ браковъ и не бываетъ, по
крайней мірѣ ни гражданскій законъ, ни церковь ни-
кого не принуждаютъ къ браку. Если въ грубыхъ сло-
яхъ общества держался (почти исчезнувшій теперь) обы-
чай принужденія въ дѣлѣ брака, то церковь всегда счи-
тала это беззаконіемъ. Для вѣнчанія необходимо добро-
вольное согласіе брачущихся, «произволеніе благое и
непринужденное, и крѣпкая мысль», какъ гласить чинъ
вѣнчанія^ Церковь не тянетъ насильно къ аналою, и всѣ
могутъ жить невѣнчанными,—но разъ мужчина и жен-
щина обращаются къ церкви, она не можетъ уступить
ни іоты изъ своего вѣчнаго нравственнаго закона и мо-
жетъ ставить только его въ основу брака. Если вы тре-
буете отъ «общества вѣрующихъ» признанія брака, то
это общество должно напомнить вамъ его нравственныя
условія — не имущественныя, не эстетическія, не физіо-
логическія, а духовныя. Нравственный законъ, сознан-
ный обществомъ, состоитъ въ томъ, что разъ сошедшіеся- -
плотски мужчина и женщина должны быть вѣрными
другъ другу до смерти. Никакихъ исключеній и послаб-
леній совѣсть здѣсь не разрѣшаетъ; какъ нс въ правѣ
церковь понизить требованія заповѣдей—«не убій», <не
укради» и пр. и разрѣшить «немножко», «въ видѣ
исключенья» убить или украсть, такъ и въ дѣлѣ брака.
Общество, желающее быть хранителемъ нравственнаго_
закона, не можетъ разрѣшить измѣны, хотя-бы легонь-
кой, хотя-бы «по уважительнымъ причинамъ».—«Но мы
не любимъ другъ друга, заявляютъ супруги,—душевно
мы — чужіе. Разрѣшите намъ нс именоваться супругами
и соединиться съ другими, любимыми существами». На
это церковь можетъ сказать: — Общество вѣрующихъ
васъ не насилуетъ; отъ васъ зависитъ жить или не жить
вмѣстѣ, но разрѣшить вамъ этого церковь не можетъ.
Эго было-бы отрицаніемъ вѣчной правды, за выраже-
ніемъ которой вы когда-то обратились къ церкви. За-
Л!’1_
конъ былъ и остался и останется навсегда нерушимымъ;
вы—если у васъ нѣтъ уваженія къ закону—можете оть
него отступить, — вы, но не,'мы. Разрѣшая супругамъ
измѣну, церковь отмѣняла-бы тѣмъ самымъ вѣчное свое
начало, отмѣняла-бы самое себя.4
Такъ, мнѣ кажется, могла-бы отвѣтить церковь на
безчисленные вопли мужей и женъ, соскучившихся
другъ съ другомъ и желающихъ освѣжить свою поло-
вую жизнь. Этимъ дамамъ и кавалерамъ мало измѣнить:
имъ хочется еще общественной санкціи измѣны, имъ хо-
чется, чтобы измѣна была признана дѣломъ хорошимъ,
чтобы и самъ Богъ благословилъ ее для полнаго ком-
форта души. Тутъ даже совсѣмъ невѣрующіе люди, да-
же презирающіе церковь обращаются къ ней, не жа-
лѣютъ денегъ на подкупъ лжесвидѣтелей и устраиваютъ
фиктивное прелюбодѣяніе или ложно берутъ его на се-
бя, — словомъ, не стыдятся самой гадкой лжи, чтобы
удовлетворить требованія церкви и вынудить ее дать
разводъ. У насъ жалуются на трудность разводовъ, а я
желалъ-бы видѣть ихъ совсѣмъ невозможными—со сто-
роны церкви.
XVI.
— Что-жь, по вашему, мужъ имѣетъ право насиль-
ственно удерживать жену?—спроситъ меня читатель. —
Любишь не любишь, а изволь жить со мной?
Конечно, нѣть, отвѣчу я. Насиліе и въ этомъ слу-
чаѣ, какъ во всякомъ, я считаю и грѣхомъ, и ошибкой.
 Пусть бу дуть сняты всѣ юридическія принужденія,
пусть супруги расходятся и измѣняютъ, если это люди
слишкомъ слабые^ дурные,—но на это не должно быть
.__дано даже и тѣни разрѣшенія нравственнаго. Тогда-бы
всѣ знали, что есть въ жизни хоть одно требованіе аб-
солютное, несговорчивое, неизвиняющее, есть нѣкій вѣч-
ный судъ неумолимый, для всѣхъ одинаково равный,
неизмѣнный. Я считаю, что общество вѣрующихъ не мо-
171
жегъ принуждать къ браку никакими иными средствами,
кромѣ нравственнаго мнѣнія; поэтому юридическое дѣленіе
браковъ на законные и незаконные съ ограниченіемъ
правъ супруговъ и дѣтей, правъ по наслѣдованію и пр.,
юридическое подчиненіе жены мужу — все это мнѣ ка-
жется заслуживающимъ отмѣны. «Незаконныя», напри-
мѣръ, дѣти, — чѣмъ они виновны въ грѣхѣ родителей?
Они не должны быть унижены; обида ихъ ненужна
обществу и составляетъ грѣхъ. Точно также законные
супруги не должны быть принуждаемы жить другъ съ
другомъ. Ничего нельзя имѣть и противъ полнаго граждан-
скаго равенства не вѣнчанныхъ супруговъ съ вѣнчанны-
ми,—но нравственнаго равенства супруговъ вѣрныхъ и не-
вѣрныхъ другъ Другу не можетъ быть допущено. Тутъ
я желалъ-бы со стороны общества вѣрующихъ въ нрав-
ственный законъ неумолимой строгости, такъ-какъ, по-
вторяю, нетолько человѣку не дано, но даже и съ
Божьей властью несовмѣстимо измѣнить нравственный
идеалъ. А все дѣло церкви—въ береженіи этого идеала,
въ торжественномъ его провозглашеніи, въ утвержденіи
его среди людей, какъ нѣкоей неподвижной твердыни,
на которой могла-бы строиться жизнь человѣка.
Часто слышишь: «Онъ долженъ дать ей разводъ»,
«она такъ великодушна, что дала ему разводъ». Счи-
тается нравственнымъ освободить супруга отъ его обязан-
ностей. Но мнѣ кажется, тутъ большая и странная
ошибка. Въ совершенно той-же мѣрѣ, въ какой супру-
ги не имѣютъ нравственнаго права принуждать другъ
друга къ чему-либо, они не могутъ и освобождать
одинъ другого отъ обязанностей, которыя не ими
созданы, а* предустановлены вѣчно, на всѣ роды и
вѣка, какъ всякій Божій законъ. Мужъ не смѣетъ
разрѣшить женѣ измѣну, какъ и жена мужу, такъ-
какъ ни земная, ни небесная власть не можетъ раз-
рѣшать грѣха. Мужъ, конечно, долженъ помиловать не-
вѣрную жену, пожалѣть ее, простить, но только про-
172
стить: оправдать-'^ ее онъ не можетъ. Простить —
это значитъ привести себя въ такое состояніе, когда
обиды не чувствуешь, не сердишься за нее, а попреж-
нему любишь человѣка (и даже больше любишь, жалѣя
его грѣхъ). Простить не только должно, но и можно,
т.-е. это вовсе нетрудно для добраго человѣка. Но какъ
можно оправдать дурной поступокъ, разрѣшить его, если
у васъ есть совѣсть? Ничто въ мірѣ не можетъ сдѣлать
правымъ—неправое, и въ этомъ-то и заключается абсо-
лютное значеніе всякаго поступка, хорошаго и дурного.
Эго самая первоначальная изъ основныхъ аксіомъ: всякая
вешь есть то, что она есть и не можетъ быть одновременно
иною. Грѣхъ прощенный все-же есть грѣхъ и ничто не
можетъ сдѣлать его какъ-бы добродѣтелью.
Супругъ измѣняетъ супругу—нигилисты, какъ и боль-
шинство псевдо-христіанъ, считали это вздоромъ, наруше-
ніемъ частной сдѣлки. Но въ этой измѣнѣ затронуто и
третье лицо—Богъ, необходимый членъ всѣхъ нашихъ со-
юзовъ и отношеній. Бракъ, какъ и всякая иная связь, есть
въ тоже время и соединеніе съ Богомъ (если союзъ святъ)
или разрывъ съ Нимъ. Измѣна человѣка человѣку есть
въ то-же время измѣна Богу. И напрасно думаютъ, что
Богъ — «долготерпѣливый и многомилостивый»—равно-
душно относится къ отступничеству отъ Него. Высочай-
шій законъ жизни не караетъ и не казнить никакимъ
инымъ способомъ, кромѣ того, который заключается въ
самомъ грѣхѣ: вы отступили оть закона и сразу очути-
лись въ условіяхъ внѣзаконныхъ, внѣжизненныхъ и по-
тому мучительныхъ, а иногда и гибельныхъ. Если вы,
стоя на вершинѣ башни, вздумаете пренебречь закономъ
тяготѣнія и броситесь въ пространство, то* въ самомъ
этомъ поступкѣ будетъ и наказаніе ваше. Законъ жизни,
благодѣтельный, жизнетворный, тотчасъ обращается въ
смертный приговоръ, разъ вы не подчинились ему. Онъ-
то, законъ, исполнится: «скорѣе небо и земля прейдутъ,
нежели нарушена будетъ Іота изъ закона». Воля Божія
173
исполняется ненарушимо, хотимъ мы этого или нѣтъ, и
если хотимъ, то мы живы, если нѣтъ — мы страдаемъ и
умираемъ. Измѣнившій человѣкъ напрасно думаетъ, что
онъ избѣгнетъ кары: въ томъ или иномъ видѣ она его
настигнетъ. Мы видимъ, что въ брачныхъ отношеніяхъ
всего счастливѣе супружества цѣломудренныя, не свя-
занныя похотью (напр. хорошіе влюбленные до вѣнца
или хорошіе старики, на склонѣ дней). Менѣе счастливы
супруги вѣрные другъ другу, но живущіе только плот-
скимъ союзомъ: ссоры между ними неизбѣжны. Но все-
же, разъ зло физическихъ вожделѣній ограничено до
минимума, до границъ одной пары людей, оно еще вы-
носимо и представляетъ даже предметъ зависти для дру-
гихъ семей. Несравненно несчастнѣе браки нецѣломудрен-
ные и нечестные, гдѣ жена измѣняетъ мужу или онъ
ей, или оба вмѣстѣ. Такое супружество ужасно, —
оно — сплошная драма, часто безмолвная, съ проглаты-
ваемыми слезами, съ невидимыми терзаньями... но тѣмъ
она ужаснѣе.
XVII.
Но что дѣлать, если одна или обѣ стороны ошиблись
въ выборѣ и бракъ вышелъ неудачнымъ? Неужели оста-
ваться весь вѣкъ прикованными другъ къ другу, нена-
видящими, презирающими одинъ другого? Не разумнѣе-
ли попытаться снова выбрать, съ большимъ тщаніемъ,
1 съ меньшимъ рискомъ ошибки? «Семь разъ примѣрь и
' одинъ отрѣжь», говоритъ мудрая пословица...
Я согласился-бы съ этою мудрой пословицей, если-бы
не видѣлъ, что на основаніи ея большинство «примѣри-
ваютъ» къ себѣ возлюбленныхъ слишкомъ заботливо—и
даже больше, чѣмъ по семи разъ... Иные весь вѣкъ
занимаются этой примѣркой подъ предлогомъ, что ихъ
возвышенная душа не можетъ, видите-ли, найти совер-
шеннаго, вполнѣ достойнаго ихъ человѣка. До сѣдыхъ
волосъ, до фальшивыхъ зубовъ примѣриваютъ... Но я
17+
не знаю зачѣмъ такимъ дамамъ и кавалерамъ прибѣгать
къ софизмамъ, зачѣмъ оправдываться? Вы скажете: но
если одна сторона опротивѣла другой, неужели она
имѣетъ право требовать продолженія плотской связи?
Не превратится-ли такая связь въ нѣчто крайне безнрав-
ственное и гадкое? Не явится-ли подобный бракъ худ-
шимъ изъ возможныхъ рабствъ, не будетъ-ли онъ ложью
и передъ Богомъ, и передъ людьми?
На эти вопросы я отвѣчаю: да, да, подобный бракъ
будегь развратомъ, рабствомъ, ложью, и требовать про-
долженія плотской связи не можетъ нелюбимая сторона.
Я замѣчу только, что требовать соблюденія этой связи
не можетъ даже и любимая сторона. Въ самомъ счастли-
вомъ бракѣ, при взаимномъ влеченіи, связь ни для одной
стороны необязательна; напротивъ: даже въ такомъ бракѣ
соединеніе плотское есть нѣкоторый грѣхъ, простимый
лишь въ мѣрѣ его невольности. Но если каждый изъ су-
пруговъ имѣетъ нравственное право отказаться отъ про-
долженія плотскаго союза, то это не значитъ, что тѣмъ
самымъ она даетъ или получаетъ право на новую плот-
скую связь. Бракъ есть взаимный и вѣчный долгъ сотруд-
ничества съ обоюдною порукой, и отказаться отъ него
честные люди могутъ только при безусловной невоз-
можности выполнить его когда-нибудь. Неуплата одного
долга не даетъ человѣку права заключать другой. Дока-
занное банкротство въ одномъ случаѣ, наоборотъ, ли-
шаетъ всякаго кредита и въ будущемъ. Я думаю, что
если супруги сходились безъ отвращенія, то и въ
дальнѣйшей жизни не можетъ возникнуть идіосинкра-
зіи, того неодолимаго физическаго отвращенія, при ко-
торомъ бракъ былъ-бы невозможенъ. Если отвращеніе
является, то какъ гипнозъ очень дурной совѣсти. Дур-
ной мужъ искусственно старается увѣрить себя, что жена
его состарѣлась, сдѣлалась безобразной, и добивается то-
го, что, наконецъ, и дѣйствительно она ему дѣлается про-
тивной. А если вступать въ бракъ честно—по искренней
175
симпатіи,—и честно оберегать его, воспитывая взаимную
любовь, то отвращенье никогда не явится. И ничто такъ
не способствуетъ охлажденію физическому, какъ мысль,
что можно перемѣнить человѣка; въ любовныхъ связяхъ
внѣ брака люди охладѣваютъ другъ къ друг}- гораздо
быстрѣе, чѣмъ въ бракѣ, а если бракъ нерасторжимъ не
не только по закону, но и по обычаю, какъ въ религіо-
зныхъ общинахъ, то о физическомъ отвращеніи между
супругами и вовсе не слышно. Все дѣло въ окружаю-
щемъ соблазнѣ и внутренней способности сопротивленія
ему. Опасность физическаго охлажденія въ самомъ сча-
, стливомъ бракѣ не только возможна, но и неизбѣж-
І на, но слѣдуетъ, готовясь къ ней, охранять свою любовь
духовную съ величайшимъ тщаніемъ, избѣгая соблаз-
на, а не ища ихъ. Если-же влюблены души, то и тѣ-
ла охотно мирятся съ отсутствіемъ страсти; нѣкоторое
физическое равнодушіе для людей нравственныхъ не
тягость, а облеченіе.
Что-же дѣлать, если бракъ вышелъ неудачнымъ? Да
что-же дѣлать,.—нужно, я думаю, посмотрѣть, отчего онъ
неудаченъ и устранить причины раздора. — Но я его не
люблю, онъ мнѣ противенъ! восклицаетъ жена.—Не лю-
бить человѣка грѣхъ, отвѣчу я. Постарайтесь усовѣстить
себя, взглянуть на нелюбимаго мужа какъ на человѣка,,
какъ на существо такое-же, какъ и всѣ, слабое, несовер-
шенное, но нуждающееся въ любви, и какъ всѣ достой-
ное любви. — «Я люблю другого, я стремлюсь къ нему
всѣмъ существомъ моимъ, только съ нимъ я могу быть
счастлива». На это можно замѣтить: — если вы любите
другого любовью страстной, то она преходяща и на ней
нельзя основывать брака, если-же любите его любовью
чистой, какъ брата, то это не мѣшаетъ вамъ оставаться
при мужѣ. Именно потому, что вы мужа не любите,
вашъ нравственный долгъ остаться при немъ до тѣхъ
лоръ, пока не будетъ возстановлена любовь. Вашею
жизненною задачей должно сдѣлаться примиреніе съ
176
. । человѣкомъ, который сталъ противенъ вамъ. «Заставитъ
себя любить противнаго человѣка нельзя. Насильно милъ
не будешь. Любовь отъ человѣка не зависитъ». — Да,
дурная любовь—плотская—отъ него не зависитъ, но она
и не нужна для брака. Нужна любовь дружеская, свя-
тая, и сознаніе долга. — Святая любовь упраздняетъ
грѣшную, и она въ мѣру усилій зависитъ отъ человѣ-
ка. Не для тѣлеснаго наслажденія вы заключали союзъ
супружескій, и если оно исчезло, союзу еще нѣтъ осно-
ванія рушиться. Если-же вы вступали въ союзъ для на-
слажденія, то проституировали оба, и бракъ вашъ опо-
ганенъ въ его корнѣ; нужно возвратиться къ тѣмъ усло-
віямъ, которыя дѣлаютъ бракъ чистымъ. А чистъ бракъ
бываетъ лишь тогда, когда жена, по слову Божію, есть по-
мощникъ мужу, во всемъ, что составляетъ жизнь ихъ. По-
могать нельзя въ наслажденіи; помогать можно только въ
страданіи, при недостаткѣ силъ ближняго. Какъ въ трога-
тельной молитвѣ Товія, когда въ первый разъ онъ остался
съ молодою женой, въ которую былъ влюбленъ демонъ:
«И нынѣ, Господи, я беру сію сестру мою не для удовле-
творенія похоти, но поистинѣ какъ жену: благоволи-же
помиловать меня и дай мнѣ состарѣться съ нею!» И она
сказала съ нимъ: аминь». Вотъ если-бы всѣ браки заклю-
ч чались при такомъ чистомъ взглядѣ на бракъ, не было-бы,
*...,я думаю, «неудачныхъ» союзовъ, настолько неудачныхъ,
чтобы захотѣлось повторить опытъ. И мужъ, и жена,
глядя другъ на друга не какъ на предметъ наслажденія,
а какъ на помощника въ жизни, были-бы легко удовле-
творены, такъ-какъ въ качествѣ помощниковъ всѣ лю-
ди—если захотятъ—бываютъ удовлетворительными, тогда
какъ давать наслажденіе или давать выгоду не зависитъ
отъ воли человѣка и обусловлено случайностью крайне
, шаткой. Способность давать наслажденіе дается половою
(страстью—чувствомъ крайне обманчивымъ, мимолетнымъ,
почему и браки, основанные на этой страсти, рвутся
177
какъ платье, сшитое гнилыми нитками. Способность-же
быть хорошимъ помощникомъ въ жизненномъ пути дается
сердечной дружбой, уваженіемъ, согласіемъ міросозерца-
.ній, вкусовъ. И браки, основанные на такой любви, един-
ственно прочные; они одни не ведутъ къ измѣнамъ, такъ-
’какъ истинная дружба постоянна; на нее не дѣйствуетъ
ни потеря красоты и молодости (какъ въ половой любви),
ни потеря здоровья, ни разлука, ни новое «увлеченіе».
Если-бы бракъ вашъ, отвѣчу я на предложенный выше
вопросъ, былъ основанъ на святомъ чувствѣ, то оно не
обмануло-бы васъ и не было-бы никакой измѣны, ника-
кой неудачи, никакихъ загадокъ: «что дѣлать, если» и
пр. Половая страсть, какъ и расчетъ — одинаково шё$-
аіііапсе души, союзъ неестественный и потому неизбѣмсно-
несчастный.
Но что-же дѣлать, однако, если люди все-таки впали въ
ошибку, по недостатку ли нравственности или...—Всада
по этому послѣднему недостатку, прерву я. Только по
недостатку совѣсти подобныя ошибки возможны. И разъ
у людей не достаетъ этого «Духа Святого», никакія рѣ-
шенія невозможны. Если отъ недостатка совѣсти у васъ
первый бракъ вышелъ дурнымъ, то будьте увѣрены, что
то-же самое повторится и при слѣдующихъ связяхъ. Во
всѣ свои «пробы» вы внесете ту-же свою безсовѣстность,
ту-же способность идти на компромиссъ, тотъ-же злой
и вздорный характеръ и пр. — «Не я виновата въ на-
шемъ неудачномъ бракѣ; мужъ виноватъ. Онъ меня не
понимаетъ, мучитъ» и пр. и пр. Вотъ именно то, что
вамъ кажется, что не вы виноваты, доказываетъ болѣе
всего, что виноваты именно вы,—цѣликомъ или въ зна-
чительной мѣрѣ. Правые люди (справедливые) склонны
всегда винить себя, и всегда найдутъ достаточно для
этого основаній.
Конечно, бракъ немыслимъ при физическомъ отвра-
щеніи супруговъ: при немъ немыслима даже проституція.
Но это не значитъ, что бракъ долженъ быть основанъ
12
178
< и на физической любви. Предлогомъ для брака не мо-
• жегъ быть ни половая любовь, ни даже любовь братская.
Половая любовь слишкомъ непрочна: она длится не долѣе
' двухъ-трехъ лѣтъ, а чаще и того менѣе, на нее вліяетъ
I здоровье, возрастъ, появленіе соперниковъ и т. п. Брать
основою брака столь зыбкую почву все равно что строить
зданіе на пескѣ. И какой-же это нравственный союзъ,
разъ основа симпатіи—физіологическая? Стоило Абеляру
потерпѣть увѣчье—и онъ охладѣлъ къ Элоизѣ. А сколько
Абеляровъ охладѣваетъ даже безъ этой, даже безъ вся-
кой причины къ своимъ женамъ и тѣ къ нимъ!
Не можетъ быть поводомъ къ браку и дружеская лю-
бовь; любить такою любовью можно многихъ, если не
всѣхъ. Нельзя-же на основаніи этого вступать въ бракъ со
многими. Дружеская любовь необходима для хорошаго бра-
ка, но не какъ поводъ, а какъ одно изъ коренныхъ усло-
вій — вродѣ того, какъ для брака необходимо имѣть и
разсудокъ, и нѣкоторое физическое здоровье. Безъ нихъ
нельзя, но поводомъ къ браку они служить не могутъ;
точно также и дружба. Поводомъ и основою брака
можетъ служить только цѣль, указанная при тво-
реніи: необходимость человѣку имѣть помощника, по-
мощника не только въ жизненномъ трудѣ, но и въ
нравственномъ подвигѣ, для котораго человѣкъ посы-
лается въ міръ, и для дѣторожденія, необходимаго для
I совершенствованія тѣхъ душъ, которыя еще слишкомъ
 далеки отъ идеала. И если встрѣчаются мужчина и жен-
щина, которые изъ всѣхъ пригоднѣе для помощи другъ
другу,—это есть и поводъ, и основа брака, а вовсе не
любовь.
ХѴП.
Законъ ненарушимой супружеской вѣрности, конеч-
но, труденъ для людей безнравственныхъ. Онъ можетъ
показаться имъ даже губительнымъ закономъ, отравляю-
щимъ всю радость жизни. Для человѣка съ издерган-
179
ными нервами, съ раздраженной похотью, — цѣломудріе
столь-же тяжело, какъ для запойнаго пьяницы—воздер-
жанность отъ водки. Чахоточная грудь не выноситъ свѣ-
жаго воздуха, больные глаза не выносятъ свѣта. Но до
сихъ поръ еще никто не признавалъ свѣтъ и чистый
воздухъ ошибкою природы, тогда-какъ супружескую чи-
стоту многіе считаютъ заблужденіемъ. Нравственный за-
конъ данъ не для больной совѣсти, а для здоровой, и
для той онъ нетруденъ; здоровый духъ нетолько не гу-
бится этимъ закономъ, но извлекаетъ именно изъ него
•силу жизни, какъ здоровая грудь изъ чистаго воздуха.
Для людей нормальныхъ, супружеская вѣрность есть не
только не трудное, но естественное состояніе, самое
пріятное и полезное. Потому-то это и законъ, что онъ
указываетъ наилучшее состояніе, отъ котораго отсту-
пая вы впадаете въ болѣзнь.—Прекрасно, рѣшитъ ино^
читатель: — если я человѣкъ порочный, то значитъ, для
меня нуженъ другой законъ. Если мои больные гла-
за рѣжетъ свѣтъ, то не долженъ-ли я заслониться отъ
свѣта? Если измѣнять женѣ — моя потребность, то не
долженъ-ли я удовлетворить ее? Вѣдь иначе я буду стра-
дать, какъ пьяница безъ водки. Пусть для здоровыхъ,
нравственныхъ людей пригоденъ одинъ законъ, — по-
звольте намъ, больнымъ и безнравственнымъ, имѣть
.другой!
На это я замѣчу, что если вы хотите оставаться
больными и безнравственными, то, конечно, для васъ
нужны иныя условія: не грѣша, нельзя быть грѣшни-
комъ. Вопросъ въ томъ только, хорошо-ли, имѣя боль-
ные глаза—не лѣчить ихъ, или будучи пьяницей — не
вытрезвиться?
Къ болѣзни и пороку человѣкъ иногда такъ привы-
каетъ, что эти состоянія дѣлаются для него второю при-
родой: несчастному трудно отстать отъ того, что состав-
ляетъ его радость. Дошедшіе до такого перерожденія
.почти безнадежны. Не вѣрьте пьяницѣ, когда онъ ра-
12*
180
скаивается въ пьянствѣ, не вѣрьте развратнику, который
‘бранить этотъ порокъ. Оба неискренны; въ глубинѣ
сердца оба любятъ эти свои язвы и стараются растра-
вить ихъ. У нихъ уже нѣтъ воли, чтобы захотѣть здо-
роваго, чистаго счастья. Имъ хочется поганаго. Они по-
чти безнадежны, но именно потому-то имъ и нужно,
собирать въ себѣ всѣ остатки духа, чтобы стряхнуть съ-
себя этотъ кошмаръ и хоть медленно придти въ себя.
Если они не сдѣлаютъ этого спасительнаго усилія, они
поі'ибнутъ—нравственно, если не физически; по наклон-
ной плоскости грѣха они дойдутъ до его предѣловъ. Но
' спасительное усиліе доступно не всѣмъ: для этого нужно
всетаки сознавать себя больнымъ, порочнымъ. ^Всякій
возвратъ начинается въ сознаніи, и только тутъ, гдѣ
человѣкъ свободенъ, онъ можетъ начать эту необходи-
мую борьбу. Ни въ какой иной области, кромѣ сознанія,,
въ таинственномъ первоисточникѣ нашихъ дѣйствій. Но
какъ бы чувствуя, что именно въ сознаніи возможенъ-
поворотъ къ лучшему, дамы и кавалеры, стоящіе за сво-
боду брака, стараются всячески затемнить свое созна-
ніе, смутить его теоріями и софизмами, направить по-
дальше отъ совѣсти. Оба пола — особенно въ лицѣ
своихъ литературныхъ представителей—беллетристовъ и
беллетристокъ, поэтовъ и поэтессъ—ухищряются измѣну
выставить какъ право, прелюбодѣяніе какъ любовь, по-
ловую страсть какъ самый разумъ жизни. Поразительна
горячность, съ которою нечистая совѣсть хочетъ оправ-
дать себя, когда не чувствуетъ силъ отказаться отъ”
грязи.
Нравственное требованіе нерасторжимости брака не-
понятно тѣмъ людямъ, которые не знаютъ предѣловъ
нравственности вообще. Большинство людей признаютъ
лишь одинъ предѣлъ—верхній, такъ называемый идеалъ,,
который, по ложному современному ученію, будто-бы не-
достижимъ и достигать который поэтому необязательно.
Поэтому верхній предѣлъ нравственной жизни реально
181
не су шествуетъ для людей. О томъ-же, что кромѣ верх-
няго предѣла поведенія есть еще и нижній, большин-
ство даже не догадывается. Допускаютъ, что по слабо-
сти своей человѣкъ можетъ творить любую мерзость и
нѣтъ разницы между большимъ и малымъ грѣхомъ. Но
нравственное сознаніе устанавливаетъ предѣлъ для паде-
нія человѣка, ниже чего онъ спускаться не долженъ —
если не желаетъ гибели своей. Кромѣ идеала, достижи-
маго лишь при крайнемъ напряженіи духа, существуетъ
заповѣдь, соблюдать которую доступно даже малымъ си-
ламъ, если не разсѣивать ихъ въ распутствѣ. Для каж-
даго порядка отношеній человѣка — къ Богу, людямъ и
себѣ—установлены заповѣди; въ отношеніи супружества
такою заповѣдью служитъ вѣрность брачная. Падать ниж4
зтой ступени не только опасно (опасность начинаете#
уже въ нарушеніи цѣломудрія), — но прямо гибельно!
что и доказывается тысячью примѣровъ.
XVIII.
Въ правильно устроенномъ, нравственномъ обществѣ
люди должны выростать въ сознаніи, что бракъ нераст
торжимъ, что это не шутка, не «инцидентъ» въ жизни
мужчины и женщины, а великое таинство, какъ-бы вто-
рое рожденіе въ міръ, начало новой жизни. На бракъ
должны глядѣть съ трепетомъ, какъ_ на священный и
роковой союзъ, изъ котораго нѣтъ выхода и къ кото-
рому приступать нужно не съ легкимъ сердцемъ, а въ
сосредоточеніи духа своего, принявъ великое рѣшеніе,
какъ-бы заклятье. До брака человѣкъ отвѣтственъ толь-
ко за себя,—вступая въ бракъ, онъ возлагаетъ на себя
царственный вѣнецъ заботъ за жену и дѣтей и вну-
ковъ, за нравственную судьбу всего рода. Вступая въ
бракъ плотскій, человѣкъ падаетъ съ своей духовной высо-
ты, какъ-бы теряетъ «ангельскій чинъ», состояніе невинной
свободы и чистоты. До этого ничѣмъ не связанный тѣ-
182
лесно, кромѣ самого себя, вступающій въ бракъ погря-
заетъ въ чужой плоти и начинаетъ какую-то новую жи-
вотную жизнь рядомъ со своею. Великое испытаніе — и
нужна большая сила, чтобы выдержать его. Разъ чело-
вѣкъ оказывается не въ силахъ удержаться отъ этого
паденія, онъ долженъ найти въ себѣ силы остановиться
на предѣлѣ грѣха невольнаго, и неразрывный супруже-
скій союзъ именно представляетъ такой предѣлъ. Ниже
этой ступени начинается вольный грѣхъ, нарушеніе за-
кона жизни, развратъ. Человѣкъ, одинъ лишь разъ из-_
мѣнявшій человѣку, измѣнитъ и второй, и третій разъ,
какъ справедливо говорить Ларошфуко: »Оп реш Ггои-
ѵег <1е$ іеттеь диі п’опС ^атаіз еи сіе даіапгегіе; таіз іі
езс гаге сі’еп ігоиѵег диі п’еп аіепс ]атаіз еи ^и’ипе».
Мы видимъ счастливые браки только въ томъ случаѣ,
когда передъ ними не было измѣны. «Бери жену не бога- ..
тую, бери непочатую», говоритъ народная мудрость. Ни съ
"мужчиной, измѣнившимъ своей женѣ, ни съ женщиной,
измѣнившей мужу, невозможны новые прочные союзы;
новый бракъ всегда оказывается повтореніемъ стараго. От-
того браки на «разведенныхъ» столь неудачны; измѣнивъ
одному мужчинѣ, женшина измѣняетъ всѣмъ мужчи-
намъ—дѣло только въ очереди, въ подходящихъ усло-
віяхъ, въ удобствѣ измѣны. Явятся благопріятныя усло-
вія, и будьте увѣрены, что женщина вамъ измѣнитъ,
какъ-бы ни любила васъ, какъ-бы ни клялась въ вѣр-
ности. Что такое клятва въ устахъ человѣка, сердце ко-
тораго уже однажды доказало свою лживость? То-же и
мужчина; обманувшій одну, онъ непремѣнно обманетъ
многихъ, и если не обманетъ, то не по своей добродѣ-
тели, а вслѣдствіе какихъ-нибудь препятствій. Въ томъ
и состоитъ проклятіе всякаго грѣха, что разъ допущен-
ный, онъ неистребимъ и живетъ въ душѣ какъ сѣмя,
ждущее благопріятныхъ условій для своего роста. Разъ
согрѣшилъ — и ничѣмъ не вычеркнешь доказательства,
что способенъ согрѣшить: открывается вѣчная опасность
183
и необходимость вѣчной борьбы съ нею. Поэтому имен-
но и важно, въ высочайшей степени важно, чтобы
предупрежденъ былъ первый грѣхъ, первая измѣна, и
въ супружествѣ поэтому-то и необходимъ абсолютный
законъ вѣрности. Этотъ законъ оберегаетъ лучшую часть
супруговъ — еще вѣрныхъ другъ другу: подобно тяго-
тѣнію въ физическомъ законѣ, онъ сплачиваетъ, при-
вязываетъ другъ къ другу тѣхъ, которые, по слабости
души, недостаточно связаны святой любовью. Нерастор-
жимый бракъ представляетъ какъ-бы искусственныя пло-
тины для удержанія растекающейся драгоцѣнной влаги,
для сосредоточенія жизни супруговъ по опредѣленному
направленію ихъ семейнаго долга. Эго союзъ дисципли-
нирующій, воспитывающій, скрѣпляющій основы обще-
ства. Естественное слѣдствіе супружества—дѣти,—но для
нихъ естественная колыбель — нерасторжимый родитель-
скій союзъ. Безконечно жалка участь дѣтей покинутыхъ,
а свобода брака немыслима безъ измѣны дѣтямъ, безъ|
отреченія отъ нихъ отца или матери.
XIX.
Въ трогательныхъ молитвахъ церкви, благословляю-
щей жениха и невѣсту, особенно часто испрашивается
«единомысліе душъ и тѣлесъ», «единомудріе», «несквер-
ное ложе», «непорочное сожительство», «сочетаніе нера-
стерзаемое», «любовь совершенная, мирная и помощь»,
«цѣломудріе», «святое соединеніе», «обрученіе въ вѣрѣ,
истинѣ и любви» и пр. и пр. Присутствуя при этомъ тор-
жественномъ, полномъ строгой поэзіи обрядѣ, ясно ви-
дишь, насколько древнее «общество вѣрующихъ» глуб-
же и серьезнѣе относилось къ тайнѣ жизни, насколько
чище ставились тогда цѣли ея. Признавая, что бракъ
долженъ быть нерасторжимымъ, по слову Божію, цер-
ковь допускаетъ второй бракъ лишь какъ великую край-
ность и о второбрачныхъ молится какъ о людяхъ пад-
184
шихъ, которые не въ силахъ были удержаться отъ па-
денія. «...Вѣдый немощное человѣческаго естества, со-
здателю и содѣтелю: иже Рааву блудницу простивый и
мытарево покаяніе пріемый, не помяни грѣховъ нашихъ
невѣдѣнія отъ юности. Аще бо беззаконія назриши Гос-
поди, Господи, кто постоитъ Тебѣ или кая плоть оправ-
датися предъ тобою... Дай имъ (брачущимся) мытарево
обращеніе, блудницы слезы, разбойниче исповѣданіе, да
покаяніемъ отъ всего сердца своего, въ единомысліи и
мирѣ заповѣди Твоя дѣлающе, сподобятся и небеснаго
Твоего царствія». Въ слѣдующей молитвѣ еще вырази-
тельнѣе объясняется взглядъ церкви на второй бракъ.
«...Очисти беззаконія рабовъ Твоихъ: зане зноя и тя-
готы дневныя и плотскаго ражженія не могуще понести
во второе брака общеніе сходятся, яко-же... апостоломъ
Павломъ рекій насъ смиренныхъ: лучше есть о Господѣ
посягати, нежели разжизатися... помилуй, прости, очи-
сти, ослаби, остави долги наша... Токмо Ты еси плоть
носяй безгрѣшно и вѣчное намъ даровавый безстрастіе».
Въ то время какъ первобрачные, ненарушившіе дол-
га вѣрности, вызываютъ въ молитвахъ воспоминаніе о
библейскихъ супругахъ — Авраамѣ и Саррѣ, Исаакѣ и
Ревеккѣ, Іоакимѣ и Аннѣ и пр.,—второбрачные напоми-
наютъ церкви блудницу Раавъ, мытаря и разбойника,—
спасшихся, правда, — но лишь чрезъ слезное раскаяніе.
Дальнѣйшихъ-же нарушеній супружескаго союза цер-
ковь не признаетъ вовсе, т.-е. отказывается даже мо-
литься за такой грѣхъ, не надѣясь вымолить Божескаго
снисхожденія.
Нерасторжимость христіанскаго брака кажется мно-
гимъ излишнею строгостью, — но эта строгость объ-
ясняется лишь болѣе глубокимъ пониманіемъ истиннаго
закона брака. Всѣ языческіе виды брака, отъ гетеризма
до поліандріи и полигиніи, суть крайне грубыя, отда-
ленныя, невѣрныя догадки объ этомъ законѣ, это
какъ-бы окружности, начерченныя шаткою рукой ребен-
185
ка. Только христіанство дало своего рода математически-
точное изображеніе этого закона, обведя его какъ-бы
циркулемъ. Только въ христіанской нравственности есть
идея центра, дающая возможность опредѣлить точную
сферу всѣхъ жизненныхъ вопросовъ,—въ томъ числѣ и
супружескаго.
Современное ученіе о свободѣ брака, я увѣренъ, бу-
детъ когда-нибудь отброшено, какъ очень скудное,
очень грубое. Поймутъ-же когда-нибудь, какъ мало
благородства въ измѣнѣ, какъ мало поэзіи и свя-
той радости въ многобрачіи. Людямъ порочнымъ нера-
сторжимый бракъ кажется смертельно скучнымъ, они
стремятся мѣнять связи, увлекаться — до самой старос-
ти. Это будто-бы даетъ «содержаніе жизни», обога-
щаетъ ее. Но это очень грустная ошибка. Жизнь бы-
ваетъ прожита, и послѣ многихъ увлеченій не оказы-
вается ни одной дружбы, ни одной горячей, родствен-
( ной привязанности. Одиночество—обыкновенный удѣлъ
измѣнниковъ; презрѣніе обманутыхъ — единственная па-
мять о нихъ. Какъ мотъ, прожившій свое состояніе, ви-
дитъ себя нищимъ подъ старость, такъ человѣкъ невѣр-
ный съ уныніемъ вспоминаетъ, какъ много разбросалъ
онъ чувства на людяхъ, которыхъ нѣтъ вблизи, которые
не могутъ вспомнить съ нимъ прошлые годы, годы об-
шей жизни. Какая бѣдная, прозаическая исторія—исто-
рія какого-нибудь селадона. Она вся изъ завязокъ и раз-
вязокъ, между которыми нѣтъ чего-то самаго важнаго—
жизни. Жизни некогда сложиться, когда одна «любовь >
смѣняетъ другую, одни впечатлѣнія вытѣсняются други-
ми, одно лицо—рядомъ другихъ. Романъ такого селадо-
на похожъ не на жилой домъ съ его семейною исторіей,
а на прохожій дворъ, гдѣ много людей и нѣтъ между
ними никакой связи. Только неразрывный бракъ, заг
ключенный между чистыми людьми, даетъ цѣнное содер-
I жаніе жизни. Только долгое сожительство сплачиваетъ
I души супруговъ въ нѣчто одно, углубляетъ взаимныя
186
впечатлѣнія, даетъ возможность накапливаться воспоми-
наніямъ, дѣлаетъ изъ жизни поэму. Поэзія жизни не-
возможна безъ нѣкоторой дали, безъ то теряющихся, то
вновь возникающихъ въ памяти силуэтовъ, безъ накоп-
ленія многихъ событій, многихъ радостей и многой скор-
би. Надо долгое время, чтобы составилось «прошлое», и
только у тѣхъ супруговъ, у которыхъ въ молодости бы-
ло одно будущее, въ старости является одно прошлое.
Постоянное присутствіе въ нашей жизни того-же са-
маго неизмѣннаго, вѣрнаго друга и его участіе въ луч-
шихъ мгновеньяхъ дѣлаютъ его фигуру не только род-
ною, но почти божественной. Вѣрные, любящіе другъ
друга супруги глядятъ одинъ на другого съ тѣмъ-же
религіознымъ чувствомъ, съ какимъ ребенокъ на любя-
щую мать, — смотрятъ какъ на земное Провидѣніе свое,
какъ на существо, посланное свыше. Въ то время, какъ
. разсѣявшій свое сердце селадонъ подъ старость похожъ
на одинокій, засохшій стволъ, — вѣрная супружеская
чета обыкновенно обростаетъ, какъ кипучія жизнью пра-
отцы-деревья, цѣлыми поколѣніями родныхъ существъ,
дѣтей, внуковъ, правнуковъ, съ которыми поддержи-
вается союзъ общей радостной жизни. Если ранняя
смерть и разорветъ этотъ благословенный союзъ, память
объ исполненномъ долгѣ, о непоколебимой вѣрности—
украситъ даже минуты смерти, тогда какъ умирающій
измѣнникъ тяжело вздохнетъ о своей низости: тяжело
уходить въ вѣчность нечистымъ.
XX.
Чистота (тѣла и духа)—вотъ единственная тайна
счастья въ супружествѣ, какъ во всѣхъ иныхъ состоя-
ініяхъ человѣка. Совершенно напрасно разсуждать о проч-
ности или непрочности брака, о его легкости или тяже-
сти и т. п. Слѣдуетъ разсуждать не о состояніяхъ чело-
вѣка, а о немъ самомъ. Если оба супруга вполнѣ без-
187
упречны, то и бракъ будетъ такимъ-же. При обратномъ
условіи и результатъ будетъ обратный. И разъ самый
счастливый бракъ перестаетъ давать счастье — вѣрный
признакъ, что одинъ изъ супруговъ или оба нрав-
ственно понизились. Единственное спасеніе — вб-время
замѣтить это паденіе и постараться исправиться. Если это Р
удастся, то бракъ снова дѣлается счастливымъ, если-же
нѣтъ, то онъ рушится, какъ рушится все прекрасное, не
съумѣвшее отстоять своей первобытной свѣжести. Здѣсь
. мы снова подходимъ къ основному нравственному за-
,кону: соблюдите совершенство свое 'остальное все при-
ложится вамъ. Истинно-хорошіе люди не могутъ вступать
въ иныя отношенія, какъ только истинно-хорошія, а такія
отношенія ничего не даютъ, кромѣ радости. Жизнь-же
сложенная изъ болѣзней и уродствъ, непремѣнно будетъ
несчастна. Если вы заключаете союзъ двухъ жизней для
образованія одной, для продолженія жизни въ вѣчности,
то и смотрите-же на этотъ союзъ, какъ на святыню, и
^берегайте-же его съ благоговѣніемъ религіознымъ. Обе-.
і' регайте спутника вашего какъ себяЖй Кракъ ‘будетъ
; тѣмъ, чѣмъ онъ долженъ быть,—полнотою жизни.
Любовь святая.
Заповѣдь новую даю вамъ...
(Іоанна, ХШ, 34).
I.
Санскритскій глаголъ ІпЬЬай значитъ имѣть жела-
ніе (ІиЬЬа — желаніе). Возможно, что въ самой глу-
бокой древности любовь чувствовалась только какъ же-
ланіе. «Желанный мой» — въ народѣ до сихъ поръ за-
мѣняетъ слово «любимый». Но собственно въ желаніи
ничего нѣтъ ни возвышеннаго, ни чистаго. Желать
можно съ одинаковою силой и хорошее, и дурное, и
въ послѣднемъ случаѣ желаніе есть источникъ зла. Лю-
бовь, какъ желаніе, даетъ пищу всѣмъ привязанностямъ
и страстямъ, какъ-бы послѣднія ни были чудовищны.
Мнѣ кажется, что любовь только тогда дѣлается святою,
когда изъ желанія переходитъ въ жалѣніе, когда воля
человѣка обращена не къ себѣ, а отъ себя. Въ народѣ
«я люблю» говорятъ о вещахъ, потребностяхъ или любви
плотской, но когда говорятъ о близкихъ людяхъ, то гла-
голъ любить замѣняется глаголомъ жалѣть. Еще гово-
рятъ: «я люблю жену», но о родителяхъ, дѣтяхъ,
родныхъ и друзьяхъ отзываются чаще, что жалѣютъ ихъ,
какъ и о всѣхъ чужихъ людяхъ въ минуту состраданія къ
189
нимъ или благоволенія. Жалѣть значитъ нетолько со-
жалѣть, но и жаловать, т.-е. благоволить, желать блага
Въ то время, когда любовь-желаніе эгоистична и ей
нѣтъ собственно дѣла до счастья любимаго сушества,—
любовь-жалѣніе вся какъ-бы перевоплощается въ него.
Жалѣть можно не только въ страданіи, но и въ ра-
дости любимаго существа, это не только состраданіе, но
и сорадость.
Эти два типа любви соотвѣтствуютъ двумъ періо-
дамъ нравственнаго сознанія человѣчества. Любовь-же-
ланіе характеризуетъ язычество, любовь-жалѣніе—хри-
стіанство. Первый періодъ—господство страстей, второй—
господство разума. Оба періода еще длятся, оспаривая
свою власть въ мірѣ. И сообразно тому, который видъ
любви торжествуетъ, мѣняется отношеніе человѣка къ
себѣ, къ людямъ и къ Богу.
II.
Исторія человѣческаго духа, какъ и душевная жизнь
каждаго изъ насъ, есть борьба двухъ началъ: многобо-
жія и единобожія. Первое начало — хаотическое, раз-
сѣянное, косное, — второе — творческое, организующее,
животворящее. До сихъ поръ длится въ каждомъ чело-
вѣкѣ эта борьба, и можетъ быть только дикари, да пра-
ведники сколько-нибудь свободны отъ нея. Дикарь
какъ эгоистъ, воля котораго не обуздана разумомъ,
склоненъ обожать всякую вещь въ природѣ, на всякой
сосредоточивать всѣ силы духа. Каждое желаніе его—
отдѣльная религія, въ каждомъ онъ доходитъ до стра-
сти, до опьяненія, до экстаза. Въ древности каждое
желаніе имѣло своего бога: у грековъ, напримѣръ, по-
ловая любовь — Эрота и Афродиту, борьба — Палладу
и Арея, нажива—Меркурія (онъ же богъ воровства),
пьяное веселье—Діонисія и пр. и пр. Великое ученіе о
190
Единомъ смело, вмѣстѣ съ идолами, и самое представ-
леніе объ отдѣльныхъ богахъ; но боги исчезли, а ихъ
стихіи — страсти — остались, и до сихъ поръ огромное
большинство христіанъ, на словахъ исповѣдующее Еди-
наго, поклоняется на самомъ дѣлѣ многому. Каждое
желаніе, которому данъ просторъ, превращается въ осо-
бый культъ, въ обожаніе, хотя-бы и не было произнесе-
но имя какого-нибудь бога. Мы не считаемъ священнымъ
{аііиз’а, не ставимъ золотыхъ тельцовъ, но многіе изъ насъ
внутренно чтятъ всемъ сердцемъ все то, что олицетворя-
лось нѣкогда этими идолами. Несмотря на тысячелѣтнее
господство Евангелія, мы—въ огромномъ большинствѣ—
болѣе искренніе идолопоклонники, нежели христіане—
конечно, сами не подозрѣвая того. Особенно въ послѣд-
ніе два вѣка обострилась эта незримая борьба между
Единымъ и многимъ въ нашей душѣ. Вмѣстѣ съ полнымъ
отрицаніемъ Мірового Духа, какъ источника жизни,
вновь возникло признаніе страстей, возстановленіе древ-
няго язычества, какъ обожанія плоти. Никто не на-
зываетъ себя, за исключеніемъ немногихъ декаден-
товъ, — язычникомъ, но очень многіе живутъ исклю-
чительно языческими стихіями, искренно поклоняясь
каждому своему хотѣнію, какъ божественному. Обез-
боженное, оязыченное современное поколѣніе признаетъ
какъ несомнѣнный законъ, что развитіе человѣка со-
стоитъ въ увеличеніи числа потребностей и въ утонче-
ніи каждой изъ нихъ до степени культа. Развѣ это не
новое многобожіе и идолопоклонство?
Великое откровеніе до-христіанской древности заклю-
чалось въ томъ, что Богъ одинъ (что вслѣдъ за Моисеемъ
и совершенно независимо отъ него признали и самые
искренніе мудрецы язычества). Новый завѣтъ углубилъ
это древнее откровеніе благою вѣстью, что Богъ не толь-
ко одинъ, но что онъ есть Отецъ, источникъ жизни,
податель блага, что онъ—Любовь. Вотъ что съ того
времени стало достойно обожанія, — одно это и ничто
191
больше. Или примите, что Богъ одинъ, или отвергните
это, и если приняли, то и обожайте Одного, а не мно-
гое. Или примите, что Богъ есть Любовь, или отверг-
ните, и если приняли это, то и обожайте-же одну эту
Любовь, а не нѣсколько любвей животныхъ, именуемыхъ
страстями.
Влюбленная женщина говоритъ: «Хоть онъ меня не
любитъ, но я счастлива. Я пріобрѣла то, что мнѣ давно
было нужно: мнѣ есть кого любить, на кого молиться».
Эго обожаніе нашедшее себѣ удовлетвореніе на землѣ,
обожаніе человѣка, вмѣсто Бога. Иные обожаютъ веши
или деньги, какъ скупцы, другіе — пищу, какъ сла-
столюбцы, третьи — славу, почетъ и т. п. Во всѣхъ
случаяхъ это обожаніе есть идолопоклонство и, какъ
таковое, есть самая тяжелая ошибка, какую можетъ
сдѣлать человѣкъ. Богопоклоненіе «всѣмъ сердцемъ
своимъ, всею крѣпостью, всѣмъ разумѣніемъ» должно
принадлежать единственному существу въ природѣ —
Душѣ ея, источнику всякой жизни. Кромѣ Всего нѣть
въ мірѣ ничего нравственно достойннаго для принятія
всей человѣческой души. Всякая иная страсть поэтому
есть отрицаніе Бога, попытка подмѣнить его какимъ-ни-
будь идоломъ. Поэтому любовь къ себѣ и ближнему
всегда должна провѣряться любовью къ Богу, и если
она послѣдней противорѣчитъ, ясно, что она не чистая.
Нельзя измѣнить Богу ни ради себя, ни ради ближняго,
потому-что въ Богѣ—величайшій интересъ и свой, и всѣхъ
людей. Величайшая забота человѣка должна заключаться
въ береженіи въ себѣ высшаго нравственнаго начала, въ
которомъ жизнь вѣчная и отступничество отъ котораго
ведетъ къ смерти.
III.
Какъ искренніе язычники, поклоняющіеся многимъ
богамъ, мы испытываемъ всѣ послѣдствія многобожія въ
своей жизни. Вмѣсто одного принципа, у насъ изъ нѣсколь-
192
ко взаимно тѣснящихъ другъ 'друга и отрицающихъ.
Въ результатѣ получается анархія духа, страшная
растерянность его и подавленность.  Мы подчинены
: страстямъ, которыя по очереди или вмѣстѣ томятъ
насъ втеченіе всей жизни. То насъ грызетъ тщеславіе,
то жажда собственности, то половая страсть, то злоба,
ѵ то эгоистическая любовь, то всѣ эти лже-боги вмѣстѣ..
Душевный миръ нашъ, высшее благо жизни, всегда на-
рушенъ. Желанія, какъ языческіе боги, ведутъ между
собою ожесточенныя битвы, всю боль которыхъ испыты-
ваетъ ихъ носитель — человѣкъ. Борьба и горе, суета,
ничтожество, разрушеніе — вотъ психическая жизнь со-
временнаго язычника. Упадокъ 'духа, «убыль души»,—
на нихъ жалуются всюду въ просвѣщенномъ свѣтѣ.
Скептицизмъ, опоганивающій все поэтическое, все свя-
тое, — пессимизмъ, убивающій всякую надежду—вотъ
окончательный результатъ анархіи духа, вызванной за-
мѣною вѣры въ Единаго многобожіемъ страстей. Если
есть еще великіе, сильные люди они остатокъ прош-
лаго, такъ-какъ въ народныхъ массахъ прошлое еще
продолжаетъ жить. Современное поколѣніе движется
еще инеріей старой силы, той могучей, сосредоточенной,
до творчества сжатой энергіи, которую выковали въ че-
ловѣкѣ прежніе вѣка единобожія. Всѣ сколько-нибудь
выдающіеся люди выростаютъ еще въ христіанской семьѣ,
отъ родителей и дѣдовъ единобожниковъ, но подождемъ
поколѣній, выросшихъ внѣ всякаго нравственнаго куль-
та. Эти поколѣнія покажутъ себя! Они повторятъ въ
себѣ то поразительное бездушіе, которымъ были охваче-
ны обезбоженные классы Греціи и Рима временъ упадка-
Они дойдутъ—какъ уже и доходятъ кое-гдѣ—до оргій,
описанныхъ у Петронія, до извращенія всѣхъ страстей,
до полнаго одичанія души. Можегь быть, дойдутъ и до
канибальства, какъ предрекаетъ Достоевскій, или, ПО'
крайней мѣрѣ, до Тиберіевыхъ ночей, послѣ которыхъ
изъ капрейской виллы выбрасывали кучами трупы осквер-
193
ненныхъ дѣтей. Обожаніе желаній ведетъ къ страшному
развитію эгоизма, къ жестокости чисто дьявольской.
Пышная, гордая цивилизація, плодъ долгихъ усилій че-
ловѣчества, можетъ дойти на этомъ пути до безумія—
въ которомъ и заглохнеть жизнь. «Мнѣ отмщеніе—и
Азъ воздамъ...»
VI.
Мы всѣ множество разъ слышали о нравственной
любви; понятіе о ней входило въ курсъ нашего воспи-
танія; наконецъ, въ самой жизни и литературѣ слово
«любовь» нечуждо слуху. Но что такое въ своей сущ-
ности эта новая, грядущая любовь, это почти тайна; что-
бы проникнуть въ нее, требуются долговременныя и страст-
ныя усилія, и можетъ быть особая воля Отца дающаго,
намъ жизнь. Едва-ли хоть одинъ мудрецъ въ силахъ вмѣ-
стить въ себя всю истину небесной любви, всю поэзію
ея, все блаженство. Большинство въ состояніи лишь
ощупью подойти къ этому святому чувству, возстанов-
ляя въ памяти тѣ мимолетныя видѣнія этой любви, ко-
торыя изрѣдка встрѣчали кругомъ себя и въ себѣ. Что-
же такое любовь святая?
Это высшее душевное состояніе—не умъ, безпрерыв-
но колеблющійся и по природѣ своей составляющій
орудіе, это не какая-нибудь изъ страстей человѣка, не-
устойчивыхъ и бурныхъ. Это любовь не къ чему-ни-
будь одному, а ко всему, какъ блаженное стремленіе все
счесть прекраснымъ, милымъ, дорогимъ, все обнять со-
бою, все вмѣстить въ себя. Человѣкъ, напоенный такою
любовью, — какъ розовый кустъ въ цвѣту: онъ напол-
няетъ ароматомъ своего счастливаго сердца всю при-
роду. Это— благо, равномѣрно разлившееся на весь
міръ. Припомните по очереди всѣхъ, самыхъ хоро-
шихъ, самыхъ добрыхъ людей, которыхъ вы когда-
либо встрѣчали, тѣхъ «милыхъ спутниковъ, которые
нашъ свѣтъ своимъ присутствіемъ для насъ живо-
13
194
творили». Припомните лучшія мгновенія своего чувства
къ нимъ и ихъ чувства къ вамъ—это и будетъ любовь
святая. Кто въ состояніи припомнить умиленную улыбку
матери надъ своей дѣтской кроваткой, и свой лепетъ на
ея груди, кто не забылъ нѣжную ласку бабушки или
тетки, кому до сихъ поръ дороги восторги дѣтскихъ
игръ, упоеніе юношеской чистой дружбы,—тотъ знаетъ,
что такое святая любовь. На жизненной дорогѣ каждый
не разъ встрѣчалъ своего ангела хранителя—въ образѣ
матери или добраго гувернера, въ лицѣ брата или люби-
мой дѣвушки, въ лицѣ старика-двороваго, какого-ни-
будь гимназическаго сторожа или уличной нищенки—не
всѣ-ли люди? Часто этотъ ангелъ-хранитель отходилъ отъ
насъ униженный, оскорбленный, но когда мы, какъ-бы
вспомнивъ свою высокую природу, раскрывали объятія
для добраго человѣка—какое чудное состояніе насъ охва-
тывало! Это прекрасное состояніе, доступное намъ лишь
изрѣдка, можетъ быть, мнѣ кажется, постояннымъ на-
строеніемъ натуръ избранныхъ, какъ результатъ корен-
ного перерожденія воли—изъ желанія въ жалѣніе.
Позвольте напомнить вамъ нѣкоторые типы, которые
навѣрное вы встрѣчали въ жизни.
По захолустнымъ усадьбамъ иногда путешествуетъ ка-
кой-нибудь безмѣстный человѣкъ, изъ привилегирован-
ныхъ, но обнищавшій. Скромный, добрый, плохо одѣтый,
съ небольшимъ узелкомъ, какъ странствующій философъ.
Всѣ, кто имѣетъ собственность, едва скрываютъ къ нему
презрѣніе, но любятъ его, и онъ этимъ не тяготится. Гдѣ-
бы онъ ни показался—его обступаютъ дѣти, и начинается
праздникъ. Иванъ Ивановичъ пришолъ! Иванъ Ивановичъ
сдѣлаетъ волчокъ, разскажетъ сказку. Взрослые тоже рады
Ивану Ивановичу: онъ такъ милъ и вѣжливъ, онъ всегда
разскажетъ что-нибудь новое, хорошее, онъ книжку при-
несетъ интересную. Что-то теплое и уютное входитъ съ
Иваномъ Ивановичемъ въ семью; его почти не слышно,
онъ сидитъ въ уголку съ своею доброю улыбочкой, во-
195
зится съ дѣтьми, а всѣмъ спокойнѣе. Вѣчная грызня су-
пруговъ затихаетъ, мужъ становится веселѣе, жена—ла-
сковѣе. Гоститъ Иванъ Ивановичъ день, другой—и какъ-
будто живетъ цѣлые годы, совсѣмъ свой человѣкъ, —
свой, но и какой-то особенный, хорошій. Когда онъ ухо-
дитъ, всѣ сразу чувствуютъ, что уходитъ нетолько че-
ловѣкъ въ пожелтѣвшемъ пиджакѣ, — но съ нимъ ухо-
дитъ какая-то пріятная атмосфера, какъ-будто климатъ
мѣняется. Становится пусто и скучно. И дивится помѣ-
щичья семья: что такое въ этомъ «праздношатающемся»
Иванѣ Ивановичѣ? Отъ него никакой пользы, а безъ
него скучно. Въ чемъ-же секретъ? А просто въ томъ,
|что Иванъ Ивановичъ добрый человѣкъ, чистый и любя-
'щій. Ничего, казалось-бы, онъ не сдѣлаетъ и не ска-
жетъ великаго, но и ничего ничтожнаго, а можетъ быть
все величіе человѣка въ томъ, чтобы не быть ничтож-
нымъ. Иванъ Ивановичъ никого не обидитъ и къ каж-
дому относится просто, ласково, хорошо. Дѣти страшно
любятъ такихъ, потому-что чувствуютъ искренность ихъ,—
а свѣтскихъ любезниковъ боятся. Дѣти—знатоки сердца
человѣческаго; иной разъ они вдругъ одобрятъ грубаго,
угрюмаго человѣка, — и можете быть спокойны: этотъ
человѣкъ, несмотря на суровую наружность — пре-
красный.
V.
Удивительные примѣры святой любви даютъ иногда
отшельники, особенно русскіе, т.-н. старцы. Представьте
себѣ сѣденькаго старичка гдѣ-нибудь въ лѣсной глуши,
живущаго въ своей келейкѣ, наединѣ съ Богомъ. Жи-
ветъ себѣ одинъ-одинешенекъ, совсѣмъ ушолъ отъ міра,
отъ всѣхъ страстей его. Но только что онъ, могучимъ
усиліемъ, оборвалъ это притяженіе свое къ міру, какъ
образовалось другое притяженіе—міра къ нему. Къ ста-
ричку тянутся отовсюду люди, несчастные, больные серд-
13*
196
немъ, женщины, дѣти—и уходятъ отъ него успокоенные.
Нищій и хилый, онъ всѣмъ даетъ что-то, что всѣмъ нуж-
но до крайности, — онъ всѣхъ утоляетъ кроткою благо-
стію своей, тихимъ словомъ вѣры, милосердіемъ брата,,
способнаго взять ваше горе къ себѣ въ сердце, попла-
кать съ нимъ передъ Богомъ. Несчастные люди нетолько
бываютъ исцѣлены духомъ, они проникаются восторгомъ
къ этому старичку, благоговѣніемъ къ нему. Женщины
дарятъ ему самыя нѣжныя и святыя выраженія своего
лица, самыя молитвенныя улыбки,—невинныя дѣтки тя-
нутся къ старцу съ своимъ лепетомъ и смѣхомъ. Къ то-
му-же старику прибредаютъ заброшенныя собаки, иногда
волки и медвѣди, слетается разная птица. Всякая тварь
нуждается въ ласкѣ и любви и нстинктивно чувствуетъ,
гдѣ ихъ встрѣтитъ. Добрый старецъ съ умиленіемъ встрѣ-
чаетъ все живое, со всѣми дѣлится, что есть у него, всѣхъ,
дѣлаетъ радостными и добрыми. Поглядите, какъ у доб-
рыхъ людей добры животныя. Около дряхлаго, одино-
каго старика образуется, творчествомъ любви его, счаст-
ливая, родная семья, гдѣ есть мѣсто и человѣку, и хво-
рой собакѣ, и лѣсной птицѣ: даже букашки жаль оби-
дѣть доброму старичку, и онъ бережно, какъ свое дитя,
отстраняетъ ее отъ себя, если она кусается: «Живи, ми-
лая, благословляй Творца!» Любви у него такъ много,
что ея хватаетъ и на спящій міръ: старецъ ухаживаетъ
за деревьями, за цвѣтами, какъ за родными, близкими
сердцу существами. Безъ всякой корысти онъ поливаетъ
ихъ, разсаживаетъ, удобряетъ землю. И они отвѣчаютъ
на его любовь любовью, они цвѣтутъ ему и благоухаютъ.
Достаетъ святой любви и на остальную природу; на поля
и нивы, на голубое небо съ его зорями и неугасаемыми
огнями ночи, хватаетъ восторга на созерцаніе всей?
дивнаго міра Божьяго, среди котораго мы живемъ. И
на восторгъ этотъ міръ отвѣчаетъ доброму сердцу—кра-
сотою, т.-е, нѣмымъ и вѣчнымъ призывомъ любви своей.
Душа старца, чистая и ясная, какъ небо, куда она
197
устремлена, ведетъ непрерывныя, таинственныя бесѣды
съ Богомъ, которыя разумъ не пытается разслушать: онъ
вѣритъ чувству. Вы видите въ этой чудной жизни пол-
ное отсутствіе страстей и океанъ кроткой любви вокругъ
него и въ немъ. Неужели эта святая любовь хуже по-
лового увлеченія, «тщета», въ сравненіи съ нимъ, какъ
говоритъ Рише? Неужели старичку слѣдовало-бы, какъ
70-лѣтнему Фету, мечтать еще о связяхъ съ барынями,
о сладострастной влагѣ на ихъ «глазкахъ»?
Возьмемъ еще примѣръ. Вотъ женщина, чистая, доб-
рая, кроткая. Она жена и мать, на ней лежитъ много
заботъ и обязанностей—домъ, дѣти, хозяйство. Она одна,
и поглядите, какъ легко и радостно она несетъ это
бремя. Съ утра до ночи она въ движеніи, она, какъ
добрый геній, какъ духъ свѣта, носится въ этомъ дѣт-
скомъ шумѣ, укрощаетъ ссоры и обиды, развлекаетъ,
даетъ занятія, учитъ, кормитъ, играетъ, укладываетъ
спать и будитъ, она наблюдаетъ за общимъ порядкомъ, за
кухней, за жизнью мужа, за счастьемъ многочисленной
родни и подругъ—ея на всѣхъ хватаетъ. Со стороны погля-
дѣть—кажется, она должна-бы быть каждый день раздав-
ленной: всякая иная женщина дошла-бы до остраго пере-
утомленія въ недѣлю такой жизни. Но наша кроткая
всегда свѣжа, всегда свѣтла и готова вникнуть въ каждую
радость или каждое ваше горе, какъ-будто въ первое, о
которомъ слышитъ. Откуда берется такая сила? А изъ
святой любви, источника неизсякающаго, не глохнущаго,
какъ эгоистическія страсти. Для доброй женщины нашей
все легко, потому-что она все любитъ, а любимое легко.
Этою неизмѣнною добротою, этимъ тепломъ и свѣтомъ,
которымъ она дышетъ, она всѣмъ дѣлается безконечно
милою и родною. Дѣтишки обожаютъ ее всѣмъ трепе-
томъ своей еще небесной природы, мужъ благоговѣетъ,
считаетъ своимъ геніемъ-хранителемъ и вторымъ серд-
цемъ своимъ, родня, подруги тянутся къ ней, какъ въ
лѣчебницу для душевныхъ ранъ: она словами и улыб-
198
ками точно накладываетъ пластыри на язвы ваши, пере-
вязываетъ ихъ. Бываютъ такія чудныя женщины; хоть
изрѣдка Господь посылаетъ ихъ, какъ вѣстниковъ иной
жизни. И не стыдно-ли подумать даже, что любовь та-
кой женшины, которая творитъ на вашихъ глазахъ Цар-
ство Божіе,—что такая любовь... плотская? Что все это
чудо произошло отъ культивированной любовной страсти,
оть ея удовлетворенія? Что не только мужъ, но и дѣти,
прислуга, родня, знакомые озарены лишь половымъ чув-
ствомъ этой женщины? Часто бываетъ, что это будто-бы
центральное чувство вовсе подавлено; среди старыхъ
дѣвушекъ, чистыхъ отъ природы и нисколько не стра-
дающихъ оть своего дѣвичества (страдаютъ нечистыя,
больныя)—среди нихъ попадаются идеальныя «тетеньки»,
которыя живутъ въ чужой семьѣ именно въ той роли,
какъ описанная кроткая мать. Эти тетеньки и сами лю-
бятъ, и возбуждаютъ къ себѣ самую пылкую любовь
всѣхъ близкихъ—нимало не помышляя о какихъ-нибудь
половыхъ утѣхахъ, стыдясь даже мысли о нихъ. Жалѣніе
убило въ нихъ желаніе и дало миръ радость.
ѴЕ
Позвольте привести еще картинку. Вотъ скромный
учитель народной школы. Когда-то онъ былъ молодъ и
машинально продѣлывалъ «карьеру», учился, добывалъ
дипломы. И вдругъ случайность натолкнула его на деревню,
на школу. Что, казалось-бы, за ^рѣдкость: «обыкновен-
ная школа». Но добрый человѣкъ раскрылъ глаза и при-
шелъ въ восторгъ,—онъ нашелъ что-то особенное въ
этихъ «паршивыхъ ребятишкахъ», что не всѣмъ видно,
нашелъ красоту и прелесть, и сейчасъ-же полюбилъ эту
красоту, приникъ къ ней. Дипломы спрятаны, карьера
брошена: добрый человѣкъ погружается въ смрадъ кре-
стьянскій, дѣлается деревенскимъ учителемъ. Пасмурный
зимній день, на небольшихъ окнахъ школы намерзло на
два пальца льда, мальчишки сидятъ въ шубенкахъ и
199
самъ учитель въ овчинѣ. Паръ столбомъ идетъ у всѣхъ
 изо рта. Но всѣ рады и довольны, всѣ заняты. За-
1 нятія шумныя, точно праздникъ. Худенькій учитель въ
очкахъ среди малышей ходитъ гоголемъ, одному разска-
жетъ, другого разсмѣшитъ, третьему загнетъ задачу
интересную, четвертаго спроситъ урокъ. Всѣ помогаютъ,
всѣ хотятъ сразу.—Ты, Николай Петровичъ, меня давно
не спрашивалъ. Ты меня спроси,—что-жь все Сеньку да
Сеньку... плачется одинъ ребенокъ.—Ну, маху ты далъ,
Петровичъ, что задалъ намъ эту задачу. Ни въ жисть не
рѣшитъ! перебиваетъ другой малышъ, лукаво улыбаясь,
самъ побѣдоносно помахивая грифельной доской.—А я до-
мой не пойду, баситъ сбоку третій малышъ,—я тутъ оста-
нусь. Слышь, Николай Петровичъ, право,—останусь...—
Что-бы ни разсказалъ «Петровичъ», слушаютъ жадно, впи-
ваютъ какъ молодыя губки воду. Работа идетъ одушевлен-
ная—и чѣмъ-же инымъ объяснить то чудо, что Петровичъ
справляется съ двойнымъ комплектомъ учениковъ? Классъ
кончился—ребята виснуть на своего Петровича, тормо-
шатъ его,—не хотятъ расходиться, да хоть что хочешь
дѣлай! Хоть гони ихъ. Петровичъ радостенъ, но все-же
усталъ; ему прилечь хочется, а тутъ какой-нибудь Ефремка
баситъ снизу:—«И не думай завалиться,—ужо, сбѣгаю
домой, похлебаю щей и опять прискачу. Ты долженъ
сказку дочитать, что опомнясь начали».—«А мнѣ коня
починить!..» Дѣти—тираны; влюбленные, они присасы-
ваются къ вамъ, какъ піявки. И Петровичъ добросо-
вѣстно говоритъ сказки, чинитъ деревянныхъ лошадокъ,
клеитъ змѣевъ и самъ съ ребятишками запускаетъ ихъ
лѣтомъ. Совсѣмъ-бы не отрывался отъ дѣтей, если-бы не
взрослые: и тѣ не хуже дѣтей тянутся къ доброму чело-
вѣку. Старуха - солдатка прибѣжитъ поплакаться на
міръ—надо выслушать ее, погоревать съ ней. Придетъ
староста, мужикъ умственный, спроситъ насчетъ Эфі-
опіи,—надо и его удовлетворить, и кстати замолвить
словечко о солдаткѣ.—«Она такая-сякая», начнетъ бур-
200
лить староста, а Петровичъ кротко и мягко докажетъ,
что всѣ помирать будемъ и нехорошо очень ужь оби-
жать вдову. И староста уйдетъ мягче и добрѣе отъ него.
Зайдетъ Захариха, письмо прочесть отъ сына, зайдетъ
древній глухой старичокъ Парѳенъ.—Что тебѣ, дѣдушка?
спрашиваетъ Петровичъ.—Да ничего, родной, ничего,
шамкаетъ дѣдъ:—Просто пришелъ поглядѣть на тебя,
давно не видѣлъ.—И съ дѣломъ, и безъ дѣла идутъ къ
Петровичу, хоть всѣ знаютъ, что ни въ чемъ онъ не
можетъ помочь: онъ самъ едва сытъ пустыми щами, онъ
бѣднѣе мужика. И всетаки идутъ, какъ холодной ночью
на огонекъ, погрѣться, поговорить, пожалобиться, послу-
шать добраго человѣка, и всѣмъ найдется у него дру-
жеское слово, родное вниманіе, ласка, всѣ уходятъ освѣ-
женные, приподнятые.—И добряга-же этотъ Петровичъ!
говорятъ мужики:—Живетъ себѣ весь вѣкъ за пере-
городкой, повернуться негдѣ, всего зипунишка на пле-
чахъ,—а душа-человѣкъ! Ни кола, ни двора, ни роду,
ни племени—а живетъ себѣ и Бога радуетъ!
У такого Петровича за долгіе годы его любви и
жизни накапливается столько друзей, самыхъ искрен-
нихъ, близкихъ, что наконецъ весь околотокъ превра-
щается для него въ одну родную семью. Онъ незамѣтно
дѣлается всѣмъ необходимымъ и желаннымъ: потерявъ
все, онъ пріобрѣтаетъ все, и все свѣтится, все свѣтится
любовью и блаженствомъ любви до самой смерти.—Да,
скажетъ на это иная дама, но жаль, что учитель вашъ
не влюбленъ въ какую-нибудь барышню. Завязалась-бы
любовная переписка, онъ могъ-бы сочинять ей стихи...
VII.
Что-же такое любовь святая? Она, какъ мнѣ кажется,
есть утонченнѣйшій продуктъ человѣческой души, нѣ-
что выше генія, что встрѣчается рѣже его. Одаренные
этимъ блаженствомъ люди, какъ крупные алмазы, всѣ
201
наперечетъ въ нравственной исторіи человѣчества, Но
кромѣ открытыхъ алмазовъ, въ толщѣ земной* есть го-
раздо больше скрытыхъ; и въ нашемъ обществѣ, и въ
толщѣ народной есть никому невѣдомые праведники, но-
сители любви небесной. Они очень рѣдки, но ихъ надо
разыскивать, чтобы увидѣть воочію это столь нѣжное
явленіе природы. У обыкновенныхъ людей любовь-жела-
ніе отравлена эгоизмомъ, она всегда болѣе или менѣе
корыстна. Мать любитъ сына не потому, что это ребе-
нокъ, а потому, что онъ ея ребенокъ, ея собственность,
и она готова иногда горло разорвать каждому, кто тро-
нетъ ея дитя. Для того, чтобы оставить дѣтямъ побольше
наслѣдства, обезпечить имъ карьеру, иная мать способна
на любую низость, какъ Матрена изъ «Власти тьмы».
Иной «любящій» родитель готовъ заколотить сына, при-
нуждая его учиться и добиваться карьеры, готовъ раз-
бить ему сердце, если найдетъ, что женщина, которая
ему нравится, неподходяща. Ясно, что такая любовь къ
дѣтямъ ничуть не свята; она такъ-же дурна, какъ по-
ловая страсть. То-же и любовь дѣтей къ родителямъ,
когда она полна корыстнаго разсчета. То-же иная дружба,
требующая часто полнаго порабощенія одной личности
другой. Всѣ эти виды любви, подобно половой страсти—
самой сильной—не далеки отъ ненависти. «8і оп )иде сіе
Гатоиг раг Іа ріирагс Не зез еНесз, іі геззетЫе ріиз і Іа
Ьаіпе ди’ 4 Гатійё», говоритъ Лярошфуко. Но суще-
ствуетъ чистая, святая любовь между людьми, которая
лишена этого яда. Безусловно добрые, искренне-благо-
родные люди любятъ безъ эгоизма- Такіе благоволятъ ко
всему, жалѣютъ все, одинаково желаютъ счастья всѣмъ
и всѣмъ даютъ его, какъ солнце, которое свѣтитъ не раз-
бирая, праведнымъ и грѣшнымъ. Истинно добрая «святая»
мать едва дѣлаетъ различіе между своими и чужими
дѣтьми, для нея всѣ дѣти одинаково милы и дороги.
Истинно добрый, «святой» другъ—другъ всѣхъ людей,
едва отличающій ихъ въ своей симпатіи.
202
Вы скажете, это невозможно, такихъ людей нѣтъ, но
я увѣренъ, что они существуютъ. Мы живемъ въ-
слишкомъ эгоистическомъ обществѣ, въ слоѣ людей,
поднявшихся надъ народной массой благодаря силѣ,
хитрости, уму, алчности. Мы сами скрытые (а иногда
и открытые) хищники, и судя по себѣ, не можемъ-
представить себѣ иной породы душъ. Мы слиш-
комъ злы, чтобы вообразить доброту божественную; въ
наше представленіе о любви мы прибавляемъ хоть не-
много жолчи. Но если спуститься въ океанъ народный
и тщательно искать на днѣ его, какъ ищутъ жемчужинъ,
вы найдете, что ищете. И вотъ, я думаю, нѣтъ подъ солн-
цемъ зрѣлища болѣе дивнаго, чѣмъ такое живое истинно-
доброе существо. Это какъ бы воплотившійся ангелъ свѣта,
выходецъ изъ иного міра. О, еслибы мы не были слѣпы,
еслибы умѣли увидѣть и оцѣнить этихъ праведниковъ!
Романисты и поэты, описывающіе развратныхъ красавицъ
и кавалеровъ, какъ вы не догадаетесь поискать, изучить
и увѣковѣчить хотя одного богоподобнаго человѣка?
VIII.
При невѣжествѣ или неспособности различать вещи,
или при умышленномъ нежеланіи различать ихъ, поло-
вую страсть называютъ «любовью» и думаютъ, что это-
то и есть самое чистое и яркое выраженіе любви въ
природѣ. Но это, какъ, уже замѣчено выше, грубая,—а
при настойчивости, даже глупая ошибка. Половая «лю-
бовь», какъ всякая страсть, есть въ существѣ своемъ
воля, тогда-какъ святая, истинная любовь есть представ-
леніе, выражаясь Шопенгауэровскимъ языкомъ,—то есть
воля уравновѣшенная до гармоніи, до разума, до со-
знанія блага жизни. Страсть всегда есть желаніе^
тогда-какъ святая любовь — удовлетворенность. Разница
діаметральная. Полюбить свято—значитъ быть доволь-
нымъ, влюбиться-же (какъ и возненавидѣть) — значитъ
203
; почувствовать недостатокъ въ чемъ-то и жажду удовле-
творенья. Страсть, какъ чистая воля, всегда обоюдо-
остра: желаніе легко переходитъ въ нежеланіе, влече-
ніе къ чему-нибудь—въ отвращеніе. Святая-же любовь,
какъ высшее разумѣніе, есть абсолютная удовлетворен-
ность и потому постоянна. Половая (какъ и всякая)
страсть даетъ только иллюзію любви: въ ней «лю-
бятъ» человѣка такъ-же, какъ гастрономъ любитъ пищу,
какъ скупецъ — деньги, какъ честолюбецъ — ордена и
т.-п. Это не любовь, а желаніе; желаніе-же, какъ-бы
оно ни было сильно, нельзя смѣшивать съ отсутствіемъ
всякихъ желаній. Святая любовь есть созерцаніе, чув-
ство безкорыстное и безстрастное,, въ отличіе отъ стра-
стей, выражающихъ собою волю. Святая любовь—это
какъ любятъ все прекрасное, чѣмъ овладѣть нельзя. Тем-
ный міръ ночи съ едва намѣченною огнемъ безпредѣль-
ностью, капля утренней росы на трилистникѣ, очарован-
ныя пѣсни соловья въ глубинѣ сада—подслушайте свой
тихій восторгъ отъ нихъ: въ немъ то и дорого, что нѣтъ
желаній. Вы любите свою мать, сестру; вы счастливы
видѣть ихъ, вмѣшать въ себя ихъ душу, милую и род-
ную, но у васъ нѣтъ для себя никакихъ желаній. Въ
наслажденіи искусствомъ, мудростью, знаніемъ—только
то истинно прекрасно, что не возбуждаетъ желаній, что
само удовлетворяетъ васъ безъ остатка. Святая любовь,
какъ удовлетворенность безъ остатка, въ своей божест-
венной полнотѣ есть блаженство и даетъ только счастье,
въ отличіе отъ страстей, всегда отягощенныхъ стра-
даньемъ. Святая любовь, состояніе безкорыстное, без-
страстное, можетъ показаться безсильною, до такой сте-
пени она свободна отъ грубой физической природы. Въ
ней сила укрощена до начала всякой силы, до разума,
и потому въ сравненіи съ бурнымъ процессомъ страстей
святая любовь кажется безжизненной. Между тѣмъ она-
то и есть источникъ жизни, какъ первостихія духа. По-
добно тому, какъ распаденіе пороха производитъ взрывъ,
204
такъ распаденіе святой любви даетъ страсть, устремле-
ніе развязанной воли по какому нибудь одному направ-
ленію. Любовь святая не ^матеріальна, она по настрое-
нію своему похожа на гимнъ божеству. Если мы
что-нибудь любимъ чисто, умиленіемъ небеснымъ, намъ
всегда хочется молиться, и молиться какъ ангелы — не
прося, а благословляя. Восхищены-ли вы сіящею свѣ-
жестью природы, ея тайной мыслью, растроганы-ли чьимъ-
нибудь благороднымъ поступкомъ или непритворнымъ
участіемъ друга—вы невольно обращаетесь въ душѣ къ
Создателю, благодарите его, вы возвращаете Ему любовь,
которую сейчасъ получили. Святая любовь нетолько
религіозна: она есть естественная религія, самая реаль-
/ ная и чистая связь съ Богомъ. Можетъ быть, эта любовь
есть исходящая отъ Него на весь міръ благость, отра-
жающаяся въ нашемъ сердцѣ (какъ въ зеркалѣ—лучи
свѣта) и идущая къ Нему-же. Ея высочайшая природа,
какъ основной первостихіи духа, несомнѣнна.
IX.
 Любовь святая есть высшее вниманіе къ любимому
’ существу. Напряженнѣйшее вниманіе есть тѣмъ самымъ
и любовь. Чтобы любить, надо душою войти въ люби-
мый предметъ и стать какъ-бы его душой. Любовь свя-
тая есть отреченіе отъ своей личности, готовность всегда
воплотиться въ иное существо. Вспомните тѣ рѣдкія
мгновенія, когда вы чисто любили кого-нибудь,—напр.,
двухлѣтняго ребенка. Вотъ онъ лепечетъ передъ вами
милымъ, ломанымъ голоскомъ. Сіяеть глазками и улыб-
ками, умиляетъ васъ и приводитъ въ восторгъ. Не по-
тому онъ милъ вамъ, что онъ вашъ: можно восхищаться
и чужими дѣтьми и любить ихъ. Потому онъ такъ милъ,
что ваше вниманіе приковано къ нему, поражено крайне
интереснымъ, всегда радостнымъ зрѣлищемъ—свѣжей
205
жизни, близкой къ своему первоистоичнику, къ идеалу.
Никогда мы такъ не сосредоточены, какъ когда любуемся
чѣмъ-нибудь, то-есть устремляемъ на что-нибудь все вни-
маніе, всю душу свою. Вамъ нравится красивая дѣвушка,
красивая природа, красота вообше. Она потому плѣняетъ,
что близость ея къ идеалу поражаетъ ваше вниманіе.
Какъ утренняя заря будитъ въ живомъ царствѣ пред-
чувствіе солнца, такъ всякая красота будить въ душѣ
предчувствіе идеала, и мы не можемъ оторваться отъ
этого вѣстника свѣта, мы обращены душою, какъ маг-
нитной стрѣлкой, къ приблизившемуся къ намъ въ кра-
сотѣ намъ родственному Духу. Мы любимъ во всѣхъ су-
ществахъ не ихъ самихъ, а лишь выраженіе, болѣе или
менѣе приближенное, ихъ первоначальнаго идеала. Сами
/о себѣ всѣ вещи на свѣтѣ незначительны, ничтожны,
но онѣ пріобрѣтаютъ безконечное значеніе, если разсмат-
ривать ихъ въ ихъ источникѣ, ихъ «архитипѣ», какъ
говорили неоплатоники.
Люди не любятъ отъ недостатка воображенія, отъ
неспособности перейти въ другое существо, пожить его
радостями и страданіями. Любовь святая есть высшая
отвлеченность, забвеніе себя въ иномъ существованьи.
Любовь—общеніе, единеніе; страстная любовь (половая и
иная)—есть общеніе тѣлъ, любовь святая—сліяніе душъ.
Эго внутреннее сліяніе есть какъ-бы первая догадка объ
абсолютномъ Единствѣ всего сущаго, о тожествѣ душъ
въ ихъ предвѣчномъ источникѣ. Радость любви, можетъ
быть, есть радость этого признанія, радость возвращенія
въ общее родное лоно. Есть-ли что плѣнительнѣе на
свѣтѣ искренней дружбы! Люди до такой степени на-
чинаютъ жить другъ въ другѣ, что понимаютъ одинъ
другого съ полуслова, знаютъ, не спрашивая, что они
думаютъ о чемъ угодно, каждую мысль своего друга
встрѣчаютъ какъ свою, каждое желаніе его — какъ
родное. Человѣкъ, пріобрѣтшій друга, какъ-бы удваи-
ваетъ свою душевную жизнь; онъ живетъ и въ себѣ, и
206
внѣ себя. Пріобрѣтшій двухъ друзей — утраиваетъ себя
и т. д. По мѣрѣ расширенія любви вашей, вы ростете въ
мірѣ, какъ духовное существо; если вы полюбите все
человѣчество (т.-е. достигнете любви, готовой открыться
каждому), то душа ваша будетъ вселенскою душою.
Если вы полюбите весь міръ тою-же святою любовью, то
душа ваша сольется съ Богомъ, который есть Любовь.
Таковъ естественный ростъ души; къ сожалѣнію, у огром-
наго большинства людей души остаются въ зародыше-
вомъ состояніи. Онѣ напоминаютъ микробовъ, несливаю-
щихся въ колоніи, неспособныхъ соединиться, какъ клѣ-
точки нашего тѣла, въ одинъ великій организмъ. Люди
злые, жестокіе, лишенные любви—какъ хищные микро-
бы—живутъ только для себя, для своей рѣзко отдѣлен-
ной личности, но зато сфера ихъ жизни такъ-же неизмѣ-
римо узка, какъ у микробовъ.
Святая любовь упраздняетъ всѣ низшіе, отдѣльные
виды любви. Между святыми невозможно ни половое
общеніе, ни дружба къ кому-нибудь одному или не-
многимъ, ни любовь исключительно къ своимъ дѣтямъ.
Всѣ эти эгоистическія, ограниченныя формы любви ста-
новятся ненужными, какъ ненужны свѣчи и люстры,
когда взошло солнце. Эго именно и страшитъ тѣхъ, ко-
торые иныхъ явленій любви, кромѣ корыстныхъ, не
знаютъ. Но страхъ этотъ напрасный. Совершенная лю-
бовь не уничтожаетъ ничего, что въ низшихъ видахъ
любви было истинно достойнаго и святого. Все хорошее
включается въ святую любовь, — въ нее не входитъ
только то, что принижало, уродовало душу. Въ поло-
вой любви, если самое дорогое составляетъ чистая при-
вязанность, восторгъ сосуществованія съ любимымъ че-
ловѣкомъ, то это всецѣло входитъ въ любовь святую,
207
усиленное разумомъ, очищенное отъ похоти. Въ дружбѣ:
святая любовь есть высшая дружба ко всему. Въ любви
кровной — святая любовь дѣлаетъ всѣхъ родными.
«Истинно говорю вамъ, нѣтъ никого, кто оставилъ-бы
домъ, или братьевъ, или сестеръ, или отца, или мать,
или жену, или дѣтей, или земли ради Меня и Еван-
гелія, и не получилъ-бы нынѣ, во время сіе, среди го-
неній, во сто кратъ болѣе домовъ, и братьевъ, и се-
стеръ, и отцовъ, и матерей, и дѣтей, и земель, а въ вѣ-
кѣ грядущемъ—жизни вѣчной» (Мѳ. X. 29—30). Свя-
тая любовь самымъ реальнымъ образомъ раздвигаетъ
границы человѣка до человѣчества и всѣ благородные
виды счастья расширяетъ безпредѣльно. Тѣмъ, которымъ
страшно любви божественной, жаль утратить въ грѣш-
ной любви не добрыя ея начала, а порочныя, — жаль
эгоизма, съ потерею котораго, повидимому, исчезаетъ и
сама личность человѣка. Дѣйствительно, наша личность
основана на эгоизмѣ, на обособленности, отграниченіи,
и потому въ существѣ своемъ грѣховна. Маленькое «цѣ-
лое» есть всегда нѣкоторое отрицаніе Великаго Цѣлаго,
отклоненіе отъ Единой воли. Поэтому слѣдуетъ всѣми
силами души превозмогать свою любовь къ личности.
Нужно убѣдить себя, что нечего жалѣть потери лично-
сти,—слѣдуетъ стремиться къ такой потерѣ. Вѣдь чело-
вѣкъ, душа его, вовсе не въ личности его, и съ утра-
тою ея не только не исчезаетъ, а въ сущности, только
рождается. Человѣкъ, сведенный къ личности, совсѣмъ
ничтоженъ: въ физическомъ смыслѣ это три-четыре
пуда всякой смѣси, въ психическомъ—вѣчное желаніе
ѣсть, пить, спать, удовлетворять сладострастіе и т. п., и
вѣчный страхъ лишиться всего этого. Психика крайне
ограниченная. Собственно духъ начинается внѣ всего
этого, внѣ ѣды, питья, сна и т. д. Когда мы что-нибудь
влюбимъ, о чемъ-нибудь мыслимъ, когда живемъ въ сфе-
рѣ знанія, искусства, совѣсти,—мы всегда внѣ своей лич-
ности, мы выходимъ изъ нея въ міръ и сливаемся съ
208
міромъ. Да, даже теперь, при теперешнемъ несовершен-
ствѣ, мы лишь постольку люди, поскольку не личности.
Это все равно, что улитка: она до тѣхъ поръ и похожа
на живое существо, пока не прячется въ свою ракови-
ну. Стоитъ человѣку скрыться въ эгоизмъ свой, онъ
омертвѣваетъ, психическія волны, исходившія изъ этого
едва видимаго тѣла и обтекавшія міръ, мгновенно втя-
гиваются въ это «я» и все существо дѣлается крохот-
нымъ, близкимъ къ нулю. Наоборотъ, посмотрите какъ
| ростетъ духъ человѣка, отрѣшившійся отъ личныхъ цѣ-
лей. Двѣнадцать галилейскихъ рыбаковъ, нищихъ и бе-
зоружныхъ, покоряютъ міръ.
XI.
Святая любовь осуществляетъ истинныя блага жизни
въ полнотѣ ихъ, тогда-такъ страсти, при крайнемъ
напряженіи, даютъ лишь какое-иибудь одно, огра-
ниченное благо, не насыщающее, а только дразнящее
волю. Возьмите любой видъ счастья: довольство жизнью,
миръ, свободу, любовь ближнихъ, сознаніе своей нуж-
ности для людей, сознаніе безсмертія. Ни одна изъ
низшихъ формъ любви, «восьми страстей» (по счету
пустынниковъ) не даетъ довольства жизнью. Сластолюбіе
стремится удовлетворить желудокъ, но и только, сладо-
страстіе насыщаетъ половое чувство и только и т. д..
Всѣ вмѣстѣ страсти не даютъ удовлетворенія жизнью,
потому-что онѣ только стремятся насытить похоти, но-
не насыщаютъ ихъ, а лишь раздражаютъ. Только въ
любви святой, гдѣ нѣтъ похотей и нѣть стремленья
погасить ихъ, является полное довольство жизнью.
Когда ничего особенно не хочешь, то все одинакова
любишь, все нравится, всѣмъ доволенъ. Вы скажете, что
когда нѣтъ желаній, является отвращеніе къ жизни.
Но это не вѣрно. При отвращеніи къ жизни, дѣйстви-
тельно, исчезаютъ всѣ желанія, но кромѣ одного: желанія
209
желаній, самаго мучительнаго, потому-что оно по при-
родѣ своей неудовлетворимо. Вы не хотите ни жен-
ской любви, ни вкусной пищи, ни почета, ни денегъ
и пр., но когда-то вы слишкомъ привыкли къ хотѣ-
нію всего этого, и неспособность хотѣть теперь васъ
мучитъ. Это своего рода ітрогепгіа, распространен-
ная на всѣ похоти: желанье желаній не исчезаетъ. Дру-
гое дѣло, если и прежде всѣ желанья у васъ были
обузданы, если они не развивались въ страсти. При
полномъ подавленіи ихъ вамъ ихъ не жаль, и если вамъ
ничего не хочется, то устанавливается сама собою пол-
ная удовлетворенность, т.-е. довольство жизнью. Отно-
шенія къ міру, основанныя на хотѣньи, мѣняются на от-
ношенія, которыхъ принципъ—любованье, т.-е. любовь.
Возьмите величайшее благо — миръ душевный. Ни
одна изъ страстей: ни чревоугодіе, ни сладострастіе, ни
тщеславіе, ни сребролюбіе, ни гнѣвъ, ни печаль, ни
уныніе, ни гордость—ни одна изъ этихъ низшихъ,
уродливыхъ формъ любви къ себѣ не даютъ мира, того
блаженнаго, внутренняго покоя, который даетъ любовь
святая, любовь не къ себѣ. Напротивъ, всѣ эти виды
эгоизма по существу своему уже суть раздоръ, наруше-
ніе мира, война одной стороны воли противъ всѣхъ ея
сторонъ. Какой тутъ миръ! Тутъ вѣчная тревога, стрем-
леніе и страхъ. Пока страсть не удовлетворена, она не
даетъ покоя, какъ больной зубъ; удовлетворили ее на
время—выступаютъ иныя страсти, нныя терзанія. Надо
замѣтить, что разъ одна страсть возобладала — слѣдуетъ. _
непремѣнно ждать взрыва и другой, третьей и т. д. При-
сутствіе одной страсти доказываетъ расщепленіе воли:
одинъ стволъ духа, какъ-бы дробится на свои волокна,
на отдѣльныя, не связанныя стихіи. Всѣ они, разошед-
шись, начинаютъ жить отдѣльной жизнью, выхватывая
изъ общей экономіи все, что возможно, жадно обкрады-
вая другъ-друга. Не бываетъ періода страсти, а бываетъ
періодъ страстей, и общій миръ души нарушается не
14
210
однимъ способомъ, а множествомъ ихъ. Припомните ти-
пическіе случаи людей, подавленныхъ какою-нибудь
страстью: гнѣвъ Нерона или Ивана Грознаго шелъ не
одинъ, а въ сопровожденіи сладострастія, тщеславія, уны-
нія, сластолюбія, скупости и пр. Въ душѣ такихъ людей
идетъ даже не война, а «междоусобная брань». Сравните
съ этимъ состояніемъ тотъ миръ, ту счастливую тишину
духа, которую даетъ любовь святая. Тутъ не можетъ
быть борьбы, раздора, тревоги, сомнѣнія, колебаній, за-
блужденій и раскаяній, не можетъ быть страданій, по-
тому-что любовь святая есть чувствованіе всего, какъ
блага, и отсутствіе хотѣнья. И потому она—миръ. «Миръ
мой оставляю вамъ, миръ мой даю вамъ», говорилъ Тотъ,
Кто сказалъ: «Заповѣдь новую даю вамъ: любите другъ
друга...»
Возьмемъ еще великое благо—свободу. Безъ раз-
сужденій ясно, что всѣ низшія, эгоистическія формы
любви страшно связываютъ человѣка; выработалось даже
ходячее выраженіе—«/рабъ страстей». Ни одно внѣшнее
рабство не доходитъ до такого деспотизма, какъ это,
внутреннее. Подчинившись любовной страсти, графъ
Мюффа бѣгаетъ на четверенькахъ по приказанію Нана
и ведетъ себя по-собачьи. Захваченный другою страстью
.^Плюшкинъ обкрадываетъ себя, моритъ голодомъ и хо-
лодомъ, не имѣетъ сна. Это не свободное ихъ рѣшеніе,
потому-что они страдаютъ отъ него, хотя измѣнить не
могутъ. Нето въ царствѣ святой любви. Такъ-какъ тамъ
нѣтъ хотѣній, а лишь довольство, то и вопроса не мо-
жетъ быть о рабствѣ. Любовь есть полнота свободы,
какъ состояніе неистощимаго удовлетворенія. Человѣкъ,
любящій святой любовью, ничего отдѣльнаго не тре-
буетъ, ничего особеннаго не желаетъ и всему радуется
какъ желанному, потому-что все для него—желанное,
все—воля Отца, которая «да будетъ» какъ она есть. То,
что отдѣльно хочетъ, этимъ самымъ хотѣньемъ связано и
страдаетъ; любовь святая—выше этого: она не хочетъ
и, значитъ, со всемъ согласна.
211
XII.
Мнѣ могутъ сказать: значитъ, святая любовь одина-
ково любитъ и ребенка, и разбойника, который выкалы-
ваетъ ему глаза? Значитъ, для святой любви нѣтъ ни
добра, ни зла, ни нравственнаго долга бороться со
зломъ? На это я отвѣчу, что дѣйствительно, святая
любовь любитъ одинаково и ребенка, и разбойника. Если
.это психически невѣроятно и невозможно для огррмнаго
большинства, то это лишь по нашему нравственному
несовершенству, для высшей-же праведности, я думаю,
.это возможно. Видя жизнь съ ея низшими формами
любви, съ ея эгоизмомъ и неизбѣжными для него страда-
ніями, святая любовь прозрѣваетъ какъ-бы въ глубь при-
роды, далѣе поверхности вещей, и въ глубинѣ можетъ-быть
видитъ совсѣмъ не тѣ картины, какія видимъ мы. То,
что для нашего зрѣнія кажется безсмысленнымъ, ужас-
нымъ, то можетъ быть само въ себѣ, въ своемъ вѣчномъ
.значеніи, полно благого смысла. Мы смотримъ на жизнь
сквозь наше искривленное сознаніе; подобно тому, какъ
сквозь кривыя стекла дома можно подумать съ улицы,
что отецъ душитъ ребенка, тогда какъ онъ его щеко-
четъ, такъ и сквозь иллюзорное сознаніе наше всѣ факты
жизни могутъ быть извращены относительно ихъ абсо-
лютной сущности. Можетъ быть, разбойникъ, замучивая
ребенка, т.-е. его временное, мгновенное тѣло,—тѣмъ са-
мымъ спасаетъ его душу. Можетъ быть, это мученіе не-
обходимо для спасенія самого разбойника, для пробуж-
денія въ немъ искры совѣсти. Можетъ быть, это злодѣй-
ство нужно для того, чтобы потрясти слишкомъ непо-
движныя души другихъ людей. Я не рѣшаю вопроса,
мотивы Высшей воли мнѣ неизвѣстны, но если вѣрить
въ эту Волю, то нужно вѣрить также, что она Благо,
что страданія наши суть только дурно понятыя нами
блага. Если признавать только этотъ міръ и никакого
иного, отъ котораго этотъ зависѣлъ-бы, то страданія и
14*
212
наслажденія, какъ и вся духовная жизнь, представятся
безсмысленными. Вее тогда случайно, и добро и зло, и
нѣтъ мѣры ужасу души, сознавшей затерянность жизни
въ безднахъ смерти, безпомощность ея. Но многое за-
ставляетъ думать, что нашъ міръ, чувствуемый тѣлесно,
не исчерпываетъ природы, что онъ только видѣніе, сан-
сара, а корни его таятся въ иной, сверхчувственной об-
ласти, и тамъ окончательная разгадка того, что здѣсь
кажется непостижимымъ, нелѣпымъ.
По мѣрѣ движенія человѣчества, оно все болѣе и
болѣе входитъ въ область непостижимаго. Для дикаря
все естественно, все просто, такъ-какъ самое нелѣпое
объясненіе его удовлетворяетъ. Дикарь безъ колебанія
думаетъ, что облака живыя существа, и громъ — ихъ
голосъ. На этомъ онъ совершенно успокаивается. Вар-
варъ съ нѣкоторымъ уже сомнѣньемъ считаетъ облакаі
студенистымъ веществомъ, а громъ—шумомъ колесницы
пророка. Образованные люди знаютъ, что облака—паръ,
молнія—электричество, но смутно сознаютъ, что назвать,
явленія «паромъ», «электричествомъ» еще не значитъ
объяснить ихъ, и что въ названныхъ явленіяхъ что-то-
кроется загадочное, неизвѣстное. Ученые люди знаютъ,
что облака состоятъ изъ безконечнаго множества водя-
ныхъ шаровъ, а вода состоитъ изъ двухъ простыхъ
тѣлъ, а что такое простыя тѣла—они не постигаютъ-
Всѣ тѣла и воздухъ проникнуты эфиромъ, свойства
котораго извѣстны, а что такое эфиръ—вопросъ нераз-
рѣшимый. Замѣтьте: чѣмъ дальше развивается чело-
вѣчество, тѣмъ ближе и ближе оно подвигается къ абсо-
лютному незнанію, къ непостижимости, къ чуду. По-
мѣрѣ развитія человѣка въ этой, узкой области внѣш-
няго міропониманія, онъ все углубляется и углубляется,
ощупью слѣдитъ за вьющимися въ бездну корнями яв-
леній, пока не наталкивается на неодолимую преграду,
на чудо. Съ физической, стороны давно ясно, что міръ,
какимъ онъ кажется, не есть такой самъ по себѣ, что мы
213
улавливаемъ лишь моментъ въ его безконечной жизни,
что цѣлыя пучины явленій для насъ невѣдомы, такъ-
какъ у насъ нѣтъ даже органовъ, которые восприни-
мали - бы, напримѣръ, извѣстныя эфирныя колебанія.
То-же и въ жизни нравственной—становится яснымъ,
что эта жизнь есть лишь продолженіе иной, не только
начавшейся въ «потустороннемъ мірѣ», но что и теперь
здѣшняя жизнь имѣетъ какую-то роковую, таинственную
связь съ нездѣшней, получая отъ нея мотивы, и можетъ
быть, самое питаніе духа. Начинаетъ быть яснымъ, что
жизнь, начатая не здѣсь, не здѣсь и кончится, и что
живому, сущему, нѣтъ конца. Отсюда разница во взгля-
дахъ на страданія жизни: мы, несовершенные, кото-
рымъ открыто лишь одно мгновеніе жизни, не въ со-
стояніи объяснить себѣ его разумно, какъ зритель, кото-
раго среди комедіи ввели бы въ залу и черезъ минуту
увели. Во всей своей полнотѣ и потому разумности жизнь
открыта лишь совершеннымъ ^людямъ, тѣмъ, что отрек-
лись отъ своей личности и связанныхъ съ нею условій
•ограниченія (мѣста, времени, причины), тѣмъ, которыхъ
сердце познало тайну блага, тайну любви Божіей, творя-
щей и поддерживающей жизнь. Этимъ совершеннымъ
людямъ зло открывается какъ добро, какъ выполненіе
нужнаго и благого. Даже при теперешней душевной
грубости мы въ состояніи вѣрить, что страданія (зло)
даются намъ для преодолѣнія ихъ, для движенія нашего
къ благу, что страданія необходимы для нравственной
жизни, которая по самой природѣ своей есть сознательная
побѣда надъ зломъ. Мы въ состояніи вѣрить, что страда-
нія будятъ человѣка, очищаютъ его, выжигаютъ въ немъ
нагартГ и грязь жизни, влекутъ его на истинный путь,
съ котораго онъ сошелъ. Для зрѣнія-же просвѣтленнаго
святой любовью эта роль зла еще яснѣе. И потому свя-
тая любовь должна, мнѣ кажется, любить злыхъ людей,
какъ завѣщалъ Христосъ.
214
XIII.
Отсюда, конечно, не слѣдуетъ вовсе, что не надо
бороться со страданіями, не надо препятствовать злу.
Непремѣнно надо, такъ - какъ, повторяю, они даны
для преодолѣнія ихъ, въ борьбѣ съ ними и заключается
даваемое ими благо, т.-е. то, за что они заслуживаютъ
любви. Воздухъ-Препятствіе для полета, вода—для пла-
ванья, но непремѣнно нужно преодолѣть это препятствіе,
чтобы полетѣть или поплыть. Только тогда зло начи-
наетъ—какъ воздухъ и вода—обнаруживать свою бла-
готворность, когда мы начали его преодолѣвать. Поймите,
что самый смыслъ зла въ борьбѣ съ нимъ. Но преодо-
лѣвать зло—какъ летѣть и плыть—нѣтъ многихъ спосо-
бовъ, а есть только одинъ, единственный достигающій
цѣли. Этотъ способъ—противупоставить препятствію обрат-
ную ему силу, энергіи зла противупоставить энергію
добра. Разъ это понимаешь, то борешься со зломъ безъ
злобы, а съ любовью, какъ плывущій человѣкъ не про-
клинаетъ поддерживающую его воду, а благословляетъ
ее. И уже мы, несовершенные, иногда въ состояніи лю-
бить зло, преодолѣвая его,—люди-же святые не знаютъ
иныхъ чувствъ, кромѣ святыхъ, гдѣ злобѣ нѣтъ мѣста.
Я себѣ такъ представляю, что любовь святая, увидѣвъ
въ жизни глубокое страданіе и зная, для какого блага
оно дано, принимаетъ двоякое участіе въ этомъ дѣлѣ. Она
притекаетъ къ страждущему и внушаетъ ему силу для
преодолѣнія зла, т.-е. облегчаетъ ему достиженіе таяща-
гося въ злѣ блага. Съ другой стороны та-же любовь
притекаетъ къ источнику зла, напр. къ сердцу разбой-
ника, рѣжущаго ребенка, и заражая его собою, даетъ
силы преодолѣть въ себѣ злобу. Вѣдь разбойникъ въ
этотъ моментъ тоже жертва, онъ гибнетъ болѣе, чѣмъ
ребенокъ въ его рукахъ. Разбойникъ нуждается въ спа-
сеніи—и любовь спасаетъ его въ мѣру воли Божіей, въ
мѣру готовности его ко спасенію.
215
Нѣть сомнѣнія, что совершенство святой любви намъ
недоступно, но намъ всѣмъ доступно стремленіе къ такому
совершенству и успѣхи на этомъ пути. Пока мы стремимся,
любовь наша отравлена примѣсью эгоизма и неразрывнаго
съ нимъ страданія,—но чѣмъ дальше, тѣмъ эта примѣсь
меньше. Поэтому совершеннаго счастья доступная намъ
любовь дать не можетъ; однако, оть насъ зависитъ при-
ближать это счастье путемъ увеличенія любви. Важно
имѣть ясное сознаніе, куда идти. Идти-ли въ ту или
иную страсть или въ омутъ ихъ, или стремиться въ сферу,
гдѣ страсти очищены, обезврежены, гдѣ изъ нихъ извле-
чены одни живыя и радостныя начала,—въ сферу святой
любви. Пусть вы никогда не достигнете центра этой
сферы, но всякое усиліе ваше оплачивается, каждый
шагъ обогащаетъ.
Недовѣріе къ мысли, что такое блаженное состояніе
души возможно, происходитъ отъ чрезмѣрнаго порабо-
щенія низшимъ, эгоистическимъ видамъ любви. Какъ
эскимосы смѣются надъ туристами, разсказывающими
имъ о южныхъ странахъ, мы склонны считать утопіей,
празднымъ измышленіемъ всѣ толки о святой любви, о вѣч-
номъ братствѣ людей, о вѣчномъ мирѣ и благоволеніи.
Неужели возможны области, гдѣ нѣтъ льда и снѣга,
нѣтъ колючихъ морозовъ, гдѣ можно ходить въ одной
рубашкѣ и рвать плоды съ дерева? Вспомните, какъ ча-
сто мы считаемъ утопіей то, что не только потомъ сбы-
валось, но случалось и раньше, даже съ нами самими.
Ничего нѣтъ печальнѣе вѣры въ настоящее, на ней жизнь,
нравственная прекращается.
 XIV.
По черствости своей, по нравственному варварству
мы привыкли представлять себѣ добро—дѣло любви—въ
очень грубой, прозаической формѣ. Добро—это непре-
мѣнно что-нибудь матеріальное: хлѣбъ, одежда, деньги,
216
вещи и т. п. «Дѣлать добро»—синонимъ «благотворить»,
а благотворительность у насъ исключительно матеріаль-
на. А между тѣмъ главная нужда человѣческая вовсе
не въ матеріальномъ добрѣ: это только минимумъ любви,
какой обязанъ оказать человѣкъ человѣку. Голоднаго
накорми, нагого—одѣнь и пр.,—это заповѣди, но еще
не идеалъ. Въ идеалѣ любовь не матеріальна и безко-
рыстна, она сама по себѣ есть величайшая милостыня, и
самая нужная, въ какой всѣ нуждаются. «Голоднаго на-
корми», конечно. Но онъ сердцемъ-то, можетъ быть,
голоднѣе, чѣмъ желудкомъ. Онъ, быть можетъ, уми-
раетъ отъ одиночества, отъ потерянности въ этомъ
«людномъ мірѣ, какъ въ глухой пустынѣ», отъ страшной
заброшенности своего существованія. Голодъ вещь ужас-
ная, но фунтъ хлѣба въ любой лавочкѣ—и голода нѣтъ.
А что дѣлать, если вы вдругъ видите, что вы забыты
всѣми, такъ-таки всѣми на свѣтѣ, ни одного около васъ
•близкаго, ни одного родного человѣка. Некуда дѣться,
некуда сунуться, пріютиться,—всѣ чужіе, холодные люди.
То-есть все свои, все братья, но позабывшіе, что они
свои и братья. Не думайте, что такіе заброшенные люди
только въ трущобахъ,—нѣтъ! Въ трущобахъ гораздо
больше истинной дружбы, чѣмъ въ богатыхъ хоромахъ.
Обездоленные любовью встрѣчаются и среди избранной
интеллигенціи, и сколько ихъ! Въ самомъ центрѣ столицы,
среди писателей, среди тѣхъ, кого имя и душу знаютъ
сотни тысячъ народа—есть горькіе сироты, которымъ не
только «руку пожать», а и протянуть-то руку некому
«въ минуту душевной невзгоды». Знакомыхъ много, друга..
нѣть. Тысячи друзей-читателей гдѣ-то тамъ, въ простран-
ствѣ, иногда пишутъ горячія письма, выражаютъ сочув-
ствіе, — но кто они такіе? Какія у нихъ лица, какіе
глаза, какой голосъ? Не миѳъ-ли они, не алгебраическіе-
ли знаки? Когда читаютъ «горячую статью» — сочув-
ствуютъ, а чувствуютъ-ли они теперь, въ этотъ моментъ,
что «глубокоуважаемый авторъ» одинъ, какъ въ могилѣ,
217
одинъ со всѣми своими личными терзаніями, брошенный,
одинокій?
Такіе-же затерянные есть и среди артистовъ, худож-
никовъ, ученыхъ. Сейчасъ артиста провожали громомъ
рукоплесканій, тысячи глазъ сіяли ему изъ партера,—а
занавѣсъ спущенъ, ѣдетъ артистъ куда-нибудь въ глу-
хой переулокъ, въ одинокую, холостую квартиру, — его
встрѣчаетъ деревянная мебель, письменный столъ, кро-
вать... неподвижная, молчаливая «семья», среди которой
онъ бродитъ такой-жс безмолвный. Есть одинокія и среди
блестящихъ дамъ, красавицъ, окруженныхъ сворою не
менѣе блестящихъ кавалеровъ. Иной красавицѣ расто-
чаются высокопарные комплименты, передъ нею готовы
ползать отъ восторга, но въ глазахъ кавалеровъ, сколь-
ко-бы красавица ни всматривалась въ нихъ, она ничего
не подмѣтитъ, кромѣ самаго сквернаго желанія: ни
искорки жалости, простого, человѣческаго сочувствія.
«Богиня» можетъ переживать въ душѣ цѣлый адъ то-
ски и горя, и никто этого не замѣтить. Есть такіе оди-
нокіе и среди ученыхъ, государственныхъ людей, осиро-
тѣлые, пережившіе всѣхъ старики, или ненажившіе себѣ
близкихъ сердцу. Вотъ истинные нищіе, которые изны-
ваютъ въ жаждѣ любви, душа которыхъ кричитъ въ
эту темную пустыню міра: милости хочу, не жертвы!
«Они сами виноваты, если у нихъ нѣтъ друзей». О,
да—всего вѣроятнѣе, что сами виноваты, но отъ того имъ
не легче. И уличный попрошайка самъ, вѣроятно, вино-
ватъ, что у него нѣтъ гроша на хлѣбъ. Не все-ль равно?
И что-же нужно для такихъ несчастныхъ? А вотъ все
той-же любви, сердечнаго рукопожатья, доброй улыбки,
немного родного сочувствія. Поглядите, какъ растеряется
такое заброшенное существо отъ радости, просто до смѣш-
ного! Сколько благодарности и волненія—и все за одинъ
звукъ дружбы...
Но кромѣ такихъ, ужь очень голодныхъ любовью
людей, есть безчисленное множество, такъ сказать, не-
218
доѣдающихъ, недокормленныхъ въ этомъ отношеніи
душъ. Да всѣ мы! Кто страдаетъ отъ избытка искрен-
ней дружбы, отъ избытка любви? Возьмите какого-нибудь
великаго человѣка, возбуждающаго пожаръ мысли, упра-
• вляющаго настроеніемъ милліоновъ людей. Къ нему, какъ
къ богу, тянутся изъ пространства благоговѣющія души.
Онъ для, нихъ родной... но они для него незнакомые,
чужіе, самое существованіе которыхъ для него не
ясно. Можно было подумать, что Гете подъ старость
окруженъ былъ всѣмъ Олимпомъ германской интел-
лигенціи, что все избранное тѣснилось къ его стар-
ческому креслу. На дѣлѣ-же онъ проводилъ дни одино-
ко и радъ былъ какому-нибудь Экерману, усаживалъ,
его обѣдать, отводилъ душу... Лейбница, когда онъ
умеръ, провожалъ въ могилу одинъ лишь старый слуга.
Всѣ мы, говорю я, не богаты дружбой, если понимать
это святое слово въ святомъ значеніи. И потому культъ
дружбы необходимъ, культъ благожелательства, чистой
любви къ человѣку. Надо, чтобы всѣ были окружены
атмосферою симпатіи неистощимою, неисчерпаемой, чтобы
на всѣхъ хватило добрыхъ улыбокъ, горячихъ рукопо-
жатій, милаго блеска глазъ. Вотъ и милостыня, и хлѣбъ,
спасающій отъ смерти. Хорошее, доброе слово? Конечно,
но любовь истинная и безъ словъ хороша, — точнѣе —
она всѣ слова дѣлетъ хорошими. О чемъ-бы ни шла
рѣчь, все пойдетъ къ сердцу, если пошло изъ сердца.
Что значитъ матеріальная милостыня въ сравненіи съ
такою, безкорыстной? И если-бы была такая, безкорыст-
ная, то матеріальная ужъ и подавно была-бы для всѣхъ
обезпечена.
XV.
Недовѣріе къ божественной любви, недостаточное
уваженіе къ ней происходитъ отъ невѣжества большин-
ства людей въ этой области. Крайняя моральная не-
развитость не позволяетъ связать нравственныя явле-
219
нія въ систему и найти ихъ высшій принципъ. За.
такой принципъ, поэтому, принимаютъ часто третье-
степенное явленіе. Одни, напримѣръ, верховнымъ на-
чаломъ ставятъ умъ, другіе красоту, третьи даже фи-
зическую энергію. Это какъ человѣкъ, запутавшійся въ
рукавахъ рѣки, принимаетъ иногда незначительный про-
токъ за главное русло. Настанетъ, однако, время, когда
всѣ поймутъ, что не умъ, не красота, не сила составля-
ютъ Душу жизни, а Любовь, изъ которой всѣ эти яв-
ленія истекаютъ и въ которую возвращаются.
Умъ свѣтитъ тысячами глазъ,
Любовь глядитъ однимъ,
Но нѣтъ любви—и гаснетъ жизнь,
И дни плывутъ, какъ дымъ...
Геній человѣческій въ какой-бы то ни было области есть
разновидность любви. Нельзя проявить творчества, нельзя
узнать глубокихъ тайнъ природы или души, не устре-
мивъ на нихъ напряженнаго вниманія, а это уже есть
(любовь. ТопГ сошргепсіге—іюиг ракіоппег; я сказалъ-бы:
все увидѣть значитъ все полюбить. Обыкновенно мы по-
тому не любимъ вещей, что не знаемъ ихъ, а не знаемъ
потому, что не любимъ ихъ, не разглядываемъ какъ слѣ-
дуетъ, видимъ въ нихъ не все, а лишь нѣчто. И это
нѣчто, оторванное отъ своего цѣлаго, является нелѣпымъ
и противнымъ. Вмѣстите въ себя все, и вы поймете все
и полюбите. Ибо все въ мірѣ, вышедшее изъ Всеблагой
любви, достойно любви, и погрѣшаютъ не вещи, а на-
ше отношеніе къ нимъ. Когда мы чѣмъ-нибудь любуем-
ся, мы угадываемъ самое прекрасное, самое сокровенное
въ предметѣ,—ощущаемъ невидимое присутствіе чего-то
самого дорогого, высокаго. И смотря по степени любо-
ванья, передъ вами раскрываются всѣ тайники, всѣ мель-
чайшія подробности даннаго существа. И всѣ онѣ ка-
жутся милыми, такъ-какъ уже заранѣе признанъ див-
нымъ источникъ этихъ тайнъ. Любовь—это та высота со-
220
знанія, гдѣ оно дѣлается какъ-бы безпредѣльнымъ, выхо-
дитъ за всѣ условія, ограничивающія вещи и придаю-
щія имъ реальность. Какъ безграничное сознаніе, любовь
неопредѣлима, она не можетъ въ терминахъ ума (кото-
рый весь основанъ на ограниченіи) выразить, почему она
любитъ, откуда въ ней это сладостное, блаженное со-
стояніе. Разумъ любви не вмѣщается въ языкъ обыкно-
веннаго знанія, но не потому что онъ ниже ума, а пото-
му, что несравненно выше. Въ любви сознаніе какъ-бы
выступаетъ изъ береговъ и затопляетъ собою міръ. Все
въ нее входитъ, она все чувствуетъ и въ себѣ содер-
житъ.
Любовь заканчиваетъ собою душевное развитіе и
есть высшій разумъ; при ней разгадываются даже тѣ
загадки, которыя непосильны уму. Въ любви несчетное
число познаній перебродило, сочеталось, слилось въ одно
ясновидѣніе, въ одинъ внутренній свѣтъ, который все
знаетъ и потому не можетъ чувствовать себя иначе, какъ
любовь ко всему. Такой разумъ нельзя пріобрѣсти про-
извольно. Для появленія его на свѣтъ необходимы, какъ
мнѣ кажется, великія нравственныя усилія цѣлыхъ по-
колѣній, необходима долгая, тщательная культура души, •
подборъ добра. Необходима героическая рѣшимость
идти къ совершенству и во что-бы ни стало добиваться
свѣта. И сверхъ того нужно, можетъ быть, особое соиз-
воленіе Высшей Любви, дѣлающей тѣ или иныя существа
выразителями своими. Но кто знаетъ, далекъ онъ или
близокъ отъ этого блаженнаго состоянія. Всѣ должны
стремиться къ нему и всякій приближается къ нему въ
мѣру стремленія. Пусть, по слабости своей, вы лично не
заслужите преображенія, но ваши усилія, слившіяся съ
другими, создадутъ ту школу, ту культуру любви, въ
которой легче будетъ достигать тѣхъ-же цѣлей буду-
щимъ поколѣніямъ, т.-е. намъ-же самимъ, если мы вѣ-
римъ въ неумирающую жизнь. Нужна культура,—пра-
вильнѣе, культъ этой святой любви, который смѣнилъ-
221
бы собою всѣ прежніе, варварскіе культы, основанные
на обожествленіи плоти.
XVI.
Я чувствую, что многимъ не ясна связь между разу-
момъ и любовью, между любовью и красотой. Мы при-
выкли встрѣчать эти стихіи отдѣльно. Преломляясь въ
нашей сложной и потому ограниченной душѣ, подобно
лучу свѣта въ призмѣ, творческая сила жизни доходитъ
до сознанія въ различныхъ цвѣтахъ, въ различныхъ ка-
тегоріяхъ блага, одинаково плѣнительныхъ и таинствен-
ныхъ. Цвѣта различны, но нужно твердо помнить, что
между этими различными откровеніями блага—добромъ,
истиной и красотою—нѣтъ нравственнаго противорѣчія,
что всѣ они—какъ-бы три ипостаси одной любви. _Не
можетъ быть___добра безъ любви, но не можетъ быть и
разума, и красоты безъ нея. Разумъ въ своей первона-
чальной сущности есть повтореніе природы въ нашемъ
сознаніи; онъ ничего не творитъ сверхъ сотвореннаго,
онъ только улавливаетъ. Разумъ есть вниманіе, глубо-
чайшее прислушиванье души къ міру. Но для этого не-
обходима страстная заинтересованность, т.-е. влеченіе къ-
міру, т.-е. любовь къ нему. Геній, талантъ есть ничто-
иное, какъ повышенная любовь къ тому или иному пред-
мету, любовь, заставляющая вперять взоры въ неизвѣ-
данное, затаивъ дыханіе внимать ему, подмѣчать малѣй-
шія измѣненія, изслѣдовать съ величайшимъ тщаніемъ
самыя мелкія, едва видимыя подробности. Геній, подобно,
орлу, вѣчно настороженъ, вѣчно прислушивается черезъ
свое тѣло къ міру, всѣ силы духа тратя на то, чтобы
все услышать, все узнать. Изъ самыхъ темныхъ глубинъ,
изъ бездонныхъ родниковъ духа геній достаетъ иногда
|съ тяжкими усиліями тайны природы. Онъ неустанный
{работникъ—и что-же заставляетъ его трудиться, если не
;любовь? Что тянетъ его къ вещамъ и явленіямъ, застав--
222
ляетъ всего себя отдавать созерцанію, жаждѣ вобрать
въ себя и претворить въ себѣ все видимое? Возьмите хо-
лоднаго педанта, посредственность, не идущую дальше
подражанія. Почему эта посредственность не идетъ даль-
ше заимствованія уже извѣстнаго? Да потому, что ей и
этого довольно и даже много (почему подражаніе ни-
когда не достигаетъ силы подлинниковъ). Посредствен-
ность мало любитъ, она удовлетворяется своимъ «я», ее
не тянетъ въ глубь природы. Она потому только не за-
мѣчаётъ новаго,” что ничто для нея не интересно, ничего
она достаточно не любитъ. Не говорите о «мученикахъ
искусства», которые, несмотря на каторжныя усилія, не
добиваются успѣха. Я думаю, они мучатся не отъ любви
къ природѣ, а отъ любви къ себѣ. Эгоизмъ заставляетъ
ихъ неудержимо поворачиваться къ самимъ себѣ, засло-
няя міръ собственной особой. Работая изъ расчета и тще-
славія, они стремятся не къ выраженію милаго облика при-
роды, не къ воплощенію красоты, а къ внѣшнимъ выгодамъ,
которыя даетъ искусство. Поэтому, какъ и во всякой страсти,
имъ достаточно одной внѣшности: душа вещей имъ не нуж-
на. Какъ скупцу не нужна покупная сила денегъ,
а. лишь сами деньги, какъ сластолюбцу не нужна пи-
тательность, а лишь вкусъ пищи, какъ сладострастнику не
нужна душа женщины, а лишь ея тѣло, такъ и по-
средственный человѣкъ удовлетворяется въ мірѣ мате-
ріей—духъ-же, самое существо матеріи, онъ не замѣ-
чаетъ: на это не хватаетъ у него жажды любви. Такъ-
называемая глупость есть равнодушіе ко всему; гдѣ рав-
нодушіе оканчивается, начинается умъ. Посмотрите, ка-
кіе успѣхи дѣлаютъ завѣдомо глупые люди въ томъ, къ
чему открывается у нихъ влеченіе. Въ этомъ, узкомъ
направленіи, изъ души глупца, какъ изъ щели электри-
ческаго наглухо закрытаго фонаря, вырывается лучъ
——яркаго свѣта, освѣщающій далекое пространство, тогда-
какъ со всѣхъ иныхъ сторонъ продолжаетъ стоять иногда
полная тьма.
223
На умъ, какъ механизмъ души, я смотрю какъ на
несовершенную любовь. Въ этой стадіи развитія любовь
еще не разобралась въ вещахъ, не взвѣсила ихъ въ
себѣ, а только взвѣшиваетъ: прежде чѣмъ проникнуть
въ нихъ, она ощупываетъ ихъ, узнаетъ извнѣ. Поэтому
пониманіе, свойственное этой степени любви, такъ измѣн-
чиво, такъ безумно. Къ одной и той-же вещи умъ въ
разное время и у разныхъ лицъ можетъ отнестись крайне
различно; этр любовь бредящая, блуждающая, ищущая
дороги. Но что это все-таки любовь, а не какая-то само-
стоятельная сила, доказываетъ то, что умъ дѣйствуетъ
лишь въ предѣлахъ интереснаго. Переставая интересо-
ваться, т.-е. любить что-нибудь, умъ исчезаетъ.
XVII.
Въ точно такомъ-же отношеніи къ любви находится
и красота. Это не есть какая-нибудь особая стихія—это
лишь одинъ изъ лучей душевнаго спектра. Красота для
насъ есть то, что намъ нравится, т.-е. то, что мы любимъ,
а любимъ мы то, что интересно, т.-е. что даетъ какое-то
удовлетвореніе, какое-то благо. Красота есть найден-
ное нами въ природѣ выраженіе ея любви къ намъ. Такъ-
какъ начало жизни — Любовь, то и жизнь — сплошная
красота, и если мы этого не ощущаемъ, то лишь вслѣд-
ствіе эгоизма и ограниченности нашей.
Красота потому лишь и плѣняетъ насъ, что она—лю-
бовь; это чувствуетъ безотчетно всякій. Вамъ кажется
прекраснымъ голубое небо съ серебристыми облаками,
но именно такое небо самое благодѣтельное, самое доб-
рое для васъ, оно обвѣваетъ, васъ лучшимъ воздухомъ
и умѣренною полнотою свѣта и тепла. Вамъ нравится
тѣло Аполлона—но именно потому, что оно есть выра-
женіе высшаго блага тѣла: высшей соразмѣрности, свѣ-
жести и здоровья. Вы плѣнены лицомъ Мадонны, но
потому именно, что въ немъ видите образецъ богорож-
дающей кротости и чистоты, воплощеніе самаго нужнаго,
224
самаго благого для васъ. Вы растроганы музыкой вели-
’ каго композитора,—но это потому, что она извлекла изъ
души вашей тѣ высокія, благородныя настроенія, въ кото-
рыхъ вы только и чувствуете себя любящимъ духомъ. Во
всемъ прекрасномъ вы встрѣчаетесь съ тѣмъ, что даетъ самое
нужное для жизни, самое благое, т.-е. доброе. Красота,
льющаяся вамъ въ душу, все равно—отъ заоблачной-ли
грани горъ, съ поверхности-ли пустыннаго океана, изъ
дорогихъ вамъ глазъ друга или распустившейся неза-
будки—она всегда добро, всегда есть то, что привлекаетъ
вашу любовь; она сама въ источникѣ своемъ есть любовь.
По мѣрѣ расцвѣта святой любви въ душѣ человѣка ро-
стетъ и красота міра, онъ преображается, дѣлается боже-
ственнымъ.
Красота, какъ и истина, заключается не въ вещахъ,
а въ отношеніи нашемъ къ нимъ. Прекрасное есть то,
къ чему мы относимся благородно, съ любовнымъ вни-
маніемъ. Какъ для великаго мыслителя нѣтъ незначи-
тельной вещи, — такъ для тонкаго художника нѣть
вещи некрасивой,-для человѣка добраго— непріятной.
Геній любви облекаетъ все жизнью и значеніемъ,
даетъ ключъ къ откровенію прекрасной тайны, скры-
той во всѣхъ вещахъ. Въ существѣ природы нѣтъ,
ничего безобразнаго (какъ и злого)—есть лишь откры-
тая красота, видимая, или красота скрытая, еще не раз-
смотрѣнная, для которой, какъ для спящей царевны, еще
не явилась любовь, которая-бы сдѣлала усилія найти ее
и разбудить. Ддя великаго сердца нѣтъ ничего недо-
стойнаго любви. Оно своими біеніями совпадаетъ съ серд-
цемъ міра, оно откликается и на вибраціи атомовъ, к
на теченіе міровъ, движимыхъ любовью Вѣчнаго.
КОНЕЦЪ.
сл^€>^*^'>-ъох4	. _ .... _ />^4-^
<и 'гу^аг^е? іЛМ ^.
с^л-г^ы^ ^сеелѵ® Л_
Л /а^.—> . . . .

-ІЯ#' ЭЛЛ-