Автор: Рапова О.М.
Теги: художественная литература история история средних веков повести романы источниковедение издательство молодая гвардия серия история отечества в романах повестях документах
ISBN: 5-235-01537-1
Год: 1990
Похожие
Текст
I От Корсуня
ло Палки
ИСТОРИЯ OTC4CCTBZI
В РОТИЯНЛХ,
повестях,
ИОКУ7ИСНТЯХ
ВЕК
От Норсуня
210 Нал ни
Антонин Лабинский
КОГЛЛ ПЛЛ ХЕРСОНЕС...
Роллан
Б.Л.Романов
ЛЮЛИ И НРЛВЫ
/1РЕВНЕЙ РУСИ
ЗЛЛТО
ПЛЛВИТСЯ ОГНЕМ
Л ЧЕЛОВЕК
НЛ ПЛЕТЯМИ...
Современники
о Руси Х-ХШвв.
/Москва
•7ИО71ОЛЛЯ ГЕЛРЛИЯ-
1990
ББК 84Р7
0—80
РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ БИБЛИОТЕКИ
«ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА В РОМАНАХ,
ПОВЕСТЯХ, ДОКУМЕНТАХ»:
Алимжанов А. Т., Бондарев Ю. В., Деревянко А. П.,
Десятерик В. И., Кузнецов Ф. Ф., Кузьмин А. Г., Лихачев Д. С.,
Машовец Н. П., Новиченко Л. В., Осетров Е. И., Рыбаков Б, А.,
Сахаров А. Н., Севастьянов В. И., Юркин В, Ф.
Составление, комментарии,
сопроводительный текст
доктора исторических наук
О. М. РАПОВА
Рецензент
доктор исторических наук
А. Н. САХАРОВ
Оформление Библиотеки
Юлия Боярского
Иллюстрации
Александра Медовикова
4702010000—251
0 078(02)—90
ISBN 5-235-01537-1
© Рапов О. М. (составление,
1(Б—19—39—90 комментарии, предисловие,
сопроводительный текст).
© Боярский Ю. (оформление
Библиотеки).
© Медовиков А. (иллюстрации),
ПРЕДИСЛОВИЕ
В сборнике рассказывается о жизни населения Руси в конце
X — начале XIII века. В этот длительный период времени про-
изошло много важных событий, протекали сложные, а порой и
противоречивые процессы.
В IX—X веках киевским князьям удалось объединить под сво-
ей властью все славянские и часть угрофинских народов Восточ-
ной Европы. Возникла могущественная держава Русь, простирав-
шаяся от Варяжского и Студеного морей на севере и до Русского
моря на юге. Это было феодальное государство, в котором князья,
бояре и дружинники являлись собственниками земель, а крестья-
не и ремесленники выступали как зависимые от землевладель-
цев люди, платившие им дань и выполнявшие иные повинности.
Дружины киевских властителей неоднократно совершали побе-
доносные походы на соседние страны и народы. Они разгромили
Волжскую Булгарию и Хазарский каганат, ранее постоянно угро-
жавший Руси с востока. Воевали они в закаспийских странах и
ни Балканах. Успешно отражали натиск кочевников-печенегов.
По раз русский флот, состоящий из нескольких сотен судов, no-
il паялся в заливе Золотой Рог, на берегу которого раскинулась
столица блистательной Византийской империи Константинополь,
Цпрьград русских летописей. И гордым, надменным византийским
императорам, считавшим, что им должна повиноваться вся Все-
п<‘||пая, приходилось выплачивать «северным варварам», как опи
нпвывали русских, огромные дани-контрибуции, заключать с ни-
ми равноправные мирные и торговые договоры.
Успешные военные предприятия приводили к обогащению
русской знати. Ее дворы наполнились подневольной челядью, а
и сокровищницах князей и бояр скапливается множество
|рпфоов. Немалые доходы получали русские дружинники и
5
п« предводители от сбора дани с населения подвластных им
Ш'МОЛЬ.
Налаживается торговля Руси со странами Европы, Византией,
арабскими халифатами. В Константинополе, Итиле, Багдаде, Па-
лермо возникают торговые подворья русских купцов. Из страны
вывозятся в больших количествах меха, воск, мед, рабы. На Русь
поступают золотая и серебряная монета, драгоценные шелка, из-
делия, сработанные иноземными мастерами. Этот товарный обо-
рот обогащал русское купечество.
Жители лесной полосы начинают постепенно переходить от
подсечного к пахотному земледелию. В лесостепной зоне уже
применяется двух- и трехполье. Увеличивается добыча железной
руды. Русские кузнецы научились изготовлять прочное оружие
и доспехи, разнообразные ремесленные инструменты. Совершен-
ствуется обработка дерева и кости. В IX веке появляются верти-
кальные ткацкие станки, а в X веке — уже горизонтальные, что
позволило ткать топкие полотна. Ювелиры применяют технику
тиснения, зерни и скани. Появляется посуда, изготовленная па
гончарном круге, правда несовершенная. Возникают крупные го-
рода — центры ремесла и торговли.
Существуют на Руси в это время уже и письменность, кото-
рая использовалась в быту и при заключении государственных
договоров с Византией, уголовное законодательство, нашедшее
отражение в особом юридическом памятнике — «Законе Русском».
Но развитие русского общества было затруднено тем, что жи-
тели исповедовали языческую религию. Она возникла в глубо-
кой древности, когда только еще формировалось человеческое со-
знание. Как и любая другая религия, славянское язычество яв-
лялось «фантастическим отражением в головах людей тех внеш-
них сил, которые господствуют над ними в повседневной жиз-
ни, — отражением, в котором земные силы принимают форму
неземных» *. Одни природные явления помогали человеку в его
созидательной деятельности, другие уничтожали плоды его труда.
Поэтому люди следили за всеми изменениями в природе, стараясь
дать каждому из них свое объяснение. Им казалось, что мир на-
селен злыми и добрыми духами, которые ведут между собой по-
стоянную борьбу за каждого человека. Злые духи — это вампи-
ры и упыри, стремящиеся причинить ущерб всему живому. Доб-
рые духи — берегини, оберегающие жизнь и покой человека,
плоды его труда. И тем и другим славяне приносили жертвы,
чтобы умилостивить их. Приносили они жертвы водным источ-
никам и лесам, где, по их представлениям, обитали водяные и
лешие.
1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 328.
е
С переходом к земледелию у славян зародилась вера в Рода
и Рожаниц — божеств плодородия. Бог Ярило олицетворял со-
"UI1 пробуждающуюся весну, а Купала — плодотворящее лето.
Ппчером 23 июня, накануне дня Купалы, на высоких берегах рек
и озер зажигали костры, через которые юноши и девушки при-
шли попарно. С гор спускали горящие колеса, которые должны
Пыли потухнуть, коснувшись воды, что символизировало пово-
рот солнца с лета на зиму. В древности в день Купалы в реке
ни шли девушку. Славяне верили — благодаря этой жертве они
получат богатый урожай.
Нога Волоса (Велеса) славяне считали покровителем скота и
скотоводов, музыкантов и песнетворцев. Они верили, что он по-
могает накапливать богатства.
Небо казалось славянам вместилищем рая. Оно рисовалось им
то в виде огромной блестящей горы, то в виде прозрачного хра-
ма или человеческого черепа. Славяне утверждали, что вместе с
землей небо составляет супружескую чету. Летом небо обнимает
землю, посылая на нее лучи света и струи дождя, опло-
дотворяя ее. На зиму супруги расстаются. Земля каменеет от
горя и стужи и только весной вновь пробуждается в объятиях
мужа.
Славяне считали, что небом управляет Сварог, который «вду-
вает» в людей жизнь. Летописец начала XII века писал, что Сва-
рог некогда жил па земле и царствовал. В его правление люди
стали заниматься обработкой металлов, перешли от полигамного
к моногамному браку. По народным же поверьям, Сварог — вер-
ховный бог, которому подчиняются все другие боги, да и вся
Вселенная тоже.
Почитали славяне огонь, говоря, что он прогоняет нечистую
силу, болезни, мрак и холод. Они заявляли, что на огонь нельзя
плевать, бросать в него нечистоты, топтать его ногами — оп мо-
жет за это жестоко отомстить. На пожары люди приносили кара-
ваи хлеба, чтобы осветить их с помощью «божественного пламе-
ни». Огню приписывали очистительные свойства. Больных оку-
ривали, проносили между горящими кострами. Высекали искры
над пораженными болезнью местами. Богом огня считали Сваро-
жича. Ему особенно поклонялись те, кто применял огонь во вре-
мя работы: кузнецы, литейщики, ювелиры, гончары.
Согласно одной из народных легенд Сварогу понадобилось на-
блюдать за людьми, и он выпустил из-за пазухи свой глаз —
солнце — Дажьбога. Каждое утро Дажьбог стал выезжать из сво-
его золотого дворца на светозарной колеснице и объезжать небо-
склон с востока на запад. Славяне полагали, что осенью Дажь-
бог умирает, а 24 декабря рождается новый, молодой.
7
Еще в древности славяне заметили — часто солнца на небе
нет, а свет все-таки есть. Из этого они сделали вывод: на небе
обитает божество, которое распространяет свет. Они на-
звали это божество Хорсом. Хоре представлялся людям белым
конем, скачущим над землей. Они создавали каменные статуи
копей и во время падежа скота закалывали перед ними живых
коней.
Сильный ветер, бурю, урагап олицетворял Стрибог. К нему
обращались с мольбами земледельцы и скотоводы, путешествен-
ники и мореходы, люди, чья деятельность была непосредственно
связана с погодными условиями.
Перуна славяне называли повелителем грома и молний. Они
верили, что Перун бросает на землю из огромного лука-радуги
«огненные снаряды», борется с великанами, тучами и туманами,
скрывающими от людей солнце. Дожди, которые проливает Пе-
рун на землю, оплодотворяют почву, оживляют природу. По сла-
вянским поверьям, Перун осенью умирает, побежденный демона-
ми зла. Морозы сковывают ого громовые уста. Гробницей Перуна
становится огромная черпая туча, нависающая над землею. С на-
ступлением весны Перун оживает, раскалывает тучу-гробницу
молниями и громовым голосом возвещает миру о своем новом
рождении.
Перун считался покровителем воинов и воинского искусства.
Ему был посвящен особый депь педели — четверг, в который
следовало начинать любое повое дело. Тогда задуманное пред-
приятие получит одобрение бога-громовержца и увенчается
успехом.
Чтили славяне и Симаргла (Семаргла), который представлял-
ся им в виде крылатого пса, охраняющего семена и посевы. По-
видимому, его считали также богом подземного царства, куда пос-
ле смерти попадали грешники и клятвопреступники.
Мокошь была покровительницей женщин и женского руко-
делья. Ей был посвящен пятый депь недели. В пятницу не раз-
решалось работать. Женщины в этот депь пе могли выносить да-
же золу из печей. Славяне считали, что любое предприятие, на-
чатое в пятницу, обречено на провал — оно «будет пятиться».
Согласно легенде по земле ходит истыканная спицами, кровото-
чащая богиня-пряха Мокошь. Она плачет и сетует на то, что не-
которые люди пе почитают ее и работают по пятницам, а в пят-
ницу можпо лишь торговать. Мокошь покровительствовала и тор-
говле.
Поклонялись славяне и мпогим другим языческим божествам.
В их честь они устраивали пышные празднества, сопровождав-
шиеся приношением кровавых жертв. Изваяния богов помеща-
8
лись в храмах или под открытым небом на капищах-святилищах
Славяне верили, что боги воплощаются в статуи кумиров. Древ
ние скульпторы наделяли богов человеческими чертами, но изоб-
ражали их многоглавыми и многорукими, чтобы подчеркнуть их
всесилие. Статуи были богато украшены. Голова деревянной ста-
туи Перуна, стоявшей на киевском капище, была отлита из се-
ребра, а усы бога были золотыми. В руках Перун держал про-
зрачный драгоценный кристалл, в котором играло пламя постоян-
но горевшего перед кумиром огня. «Вечные огни» горели и перед
статуями иных богов. Если они гасли, то людей, отвечавших за
сохранность пламени, казнили.
В эпоху первобытности языческая религия сплачивала людей.
Однако к IX—X векам население Руси оказалось поделенным на
отдельные группировки. Верхи общества предпочитали обращать-
ся с молитвами и просьбами к одним богам, низы — к другим.
Князьям, боярам, дружинникам Род и Рожаницы уже не каза-
лись существенными божествами, как и Сварожич — покрови-
тель ремесленников, а земледельцам и «хитрецам-умельцам», про-
водившим большую часть жизни в поле или в кузнице, Перун
должен был представляться второстепенным богом. Языческая ре-
лигия перестает связывать воедино различные слои населения.
Древняя идеологическая основа дает трещину. И по мере разви-
тия узкой специализации в обществе эта трещина все более раз-
растается. Возникает потребность заменить язычество другой ре-
лигией, приспособленной к новой ситуации.
Древние люди не допускали мысли, что со смертью на земле
человеческому существованию приходит конец. Согласно славян-
ским языческим воззрениям умершие переносятся в иной, поту-
сторонний мир, где продолжат прерванную на земле жизнь.
Для загробной жизни их нужно снабдить всем необходимым. По-
этому во время похорон на костры, на которых сжигали покой-
ников (считалось, что они вместе с дымом переходят в иной
мир), вместе с мертвецом клали множество вещей, принадлежав-
ших ему при жизни, а также умерщвленных слуг, жену или
наложницу, домашний скот. На средства умершего справлялись
и многодневные поминки. Огромная и наиболее ценная часть
имущества, которой владел покойный, уничтожалась на его по-
хоронах. Эта традиция сдерживала процесс накопления богатств,
приводила к напрасному уничтожению материальных ценностей,
к уходу из жизни людей, которые могли бы еще жить. Она урав-
нивала богатых с бедными, так как сыновьям покойного прихо-
дилось заново накапливать свое имущество. Пагубно она сказы-
валась на развитии ремесел: многие прекрасные изделия уничто-
жались на погребальных кострах и не могли в дальнейшем слу-
жить образцами для подражания.
9
Жрецы-волхвы обладали таким авторитетом и властью в язы-
ческом обществе, что нередко диктовали свою волю правителям
страны. Без их одобрения не могло быть проведено ни одно важ-
ное дело. Опи могли принести в жертву богам любое животное,
любого человека, не спрашивая согласия у князя. Волхвы по-
стоянно контролировали жизнь и быт каждого славянина. Уже
в период становления феодализма на Руси такое положение дел
иногда приводило к острым конфликтам, возникавшим между
князьями и жрецами. Могущественным и высокомерным русским
князьям и боярам такая зависимость от волхвов была в тягость.
Им нужны были такие служители религиозного культа, которые
бы полностью от них зависели и утверждали бы их главенству
ющее положение в общество.
Языческая религия побуждала каждого славянина бороться за
личную свободу, требовала от него накопления богатств для
обеспечения безбедной жизни в потустороннем мире. Жре-
цы заявляли, что рабов и нищих на том свете ждет жалкая
участь.
Язычество сильно било по интересам феодалов. Князьям и
боярам были нужны зависимые от пих крестьяне и ремеслен-
ники, которые бы отдавали им все произведенные излишки. Фак-
тически волхвы толкали покоренные киевскими князьями наро-
ды на вооруженные выступления против правителей.
К концу X века Русь становится полиэтническим государством.
Славянское язычество не могло стать для угрофипских и
иных неславянских пародов, входивших в состав Киевской дер-
жавы, религией, которая могла бы объединить их со славя-
нами.
Язычество мешало развитию и международных связей Руси.
Правители христианских государств (а ко второй половине X ве-
ка большинство стран Европы было уже христианизировано) не
желали, да и пе могли вступать в родственные отношения с рус-
скими кпязьями-язычниками в силу своих религиозных убежде-
ний. А ведь династические браки способствовали заключению
прочных военных союзов, торговых договоров, развитию культур-
ных контактов между странами. В Византии товары, привозимые
купцами-язычниками, часто объявлялись «нечистыми», поэтому
население их пе покупало. Языческие жрецы не одобряли уста-
новления контактов с ипостранцами-иповерцами. В некоторые
области Руси иноземцев вообще пе пускали. Иногда волхвы при-
носили в жертву иноземцев-христиан. Иностранные знатоки ре-
месел, которые пе были развиты на Руси, пе решались приез-
жать в Киевскую державу.
Языческие жрецы не могли утешить людей, попавших в зави-
10
симость от феодалов, потерявших возможность накапливать и му
щество. А таких людей в IX—X веках на Руси становится нее
больше.
Таким образом, язычество превращается в сильнейший тор-
моз, препятствующий становлению в стране новых, более про-
грессивных отношений. И замена его иной религией вполне на-
зрела.
Уже в первой половине IX века на Руси появились первые
христиане. Ими были купцы, торговавшие как с Византией, так
и с арабскими странами. Торговцы-христиане легко устанавлива-
ли необходимые связи со своими византийскими партиерами.
В мусульманских государствах к ним относились лучше, чем к
язычникам. Поэтому принятие христианства частью русского ку-
печества удивления пе вызывает.
В середине IX века уже существовали христианские богослу-
жебные книги, написанные «русскими письменами», по-видимо-
му предназначавшиеся как раз для купцов.
Из византийских хроник и других документов нам известно,
что в 60—70-е годы IX века произошли два массовых крещения
жителей Руси. В 866 году крестились русы, жившие «около Се-
верного Тавра», то есть Крымского полуострова, а между 874 и
877 годами — киевские русы.
В Киевской земле христианство лишь на короткое время воз-
обладало над язычеством. В 882 году новгородский князь-языч-
ник Олег захватил столицу Руси, и вновь язычество взяло верх
над христианством. Хотя в его правление христиане и продол-
жали жить в Киевском государстве, они не играли существенной
роли в стране. Вновь укрепляются позиции христианства па Ру-
си только в правление князя Игоря (912—944). Количество хри-
стиан увеличивается. Они начинают занимать важные государ-
ственные посты. В Киеве появляется целый ряд христианских
церквей, и среди них главная — Ильинский собор, в котором
служил службу киевский епископ. В 40-е годы X века при заклю-
чении мирного договора Руси с Византией христиане выступают
как равные с русами-язычниками.
После смерти Игоря его вдова Ольга едет в Царьград и при-
нимает крещение при дворе императора Романа I Лакапина. Воз-
вратясь на Русь, она с помощью «христианской партии» отстра-
няет от верховной власти своего взрослого сына Святослава и
сама встает во главе государства. Ольга уничтожает некоторые
языческие капища, по-видимому находившиеся в ее собственных
владениях, строит в Киеве деревянный Софийский собор. Неко-
торые язычники из окружения ее сына, несмотря на недоволь-
ство князя, принимают крещение. В начале 60-х годов X века по
11
приглашению Ольги па Русь из Германии прибывают латинские
миссионеры во главе с епископом Адальбертом. Они были враж-
дебно встречены населением и были вынуждены бежать из стра-
ны. После этих событий власть в стране была захвачена
«языческой партией», которую возглавлял князь Святослав Иго-
ревич.
Положение христиан па Руси снова ухудшилось. Некоторые
из вельмож «смерть прияша» за свою приверженность к новой
религии. Массовые казни христиан произошли в 70-е годы X ве-
ка во время русско-византийской войны. Христиане входили в
состав войска Святослава, пытавшегося подчинить Руси Дунай-
скую Болгарию. После одного из сражений с византийцами, за-
кончившегося поражением русского войска, вельможи-язычники
обвинили христиан в том, что те прогневили древних богов, по-
этому русские понесли большие потери. Летописец отметил, что
Святослав так рассвирепел, что даже брата Глеба не пощадил и
после мучений умертвил ого. Другие христиане-воины также
подверглись мученической смерти. Святослав послал своих людей
в Киев с приказом — храмы христиан разорить и сжечь. Архео-
логические раскопки в Киеве показали, что этот приказ был вы-
полнен.
После заключения с византийцами невыгодного для Руси До-
ростолского мирного договора в 971 году Святослав отправился
на Русь с намерением — «вся христианы погубити». Но весной
972 года он погиб в сражении с печепегами, ие выполнив за-
мысла. Верховная власть в Руси перешла к его старшему сыну
Ярополку.
В противоположность отцу Ярополк «любляше христианы» и
«даде» им «волю велику». Узнав об этом, и византийская и рим-
ско-католическая церковь посылает своих легатов в Киев, пы-
таясь склонить русскую знать к принятию новой религии. По рус-
ским вельможам-язычникам такая политика послабления хри-
стианам пришлась не по праву. И когда против Ярополка вы-
ступил его сводный брат Владимир, владетель Новгородской зем-
ли, бояре Ярополка вместе с частью войска перешли на его сто-
рону. И июня 978 года Владимир захватил Киев, а затем по его
приказу Ярополк был убит.
В первые годы княжения Владимира язычники получили пол-
ное превосходство пад христианами. По распоряжению князя в
Киеве было создано повое языческое капище, которое украсили
статуи Перуна, Дажьбога, Хорса, Стрибога, Симаргла и Мокоши.
На алтарях этих богов стали совершать кровавые жертвоприно-
шения. И осквернили, говорит летописец, язычники кровью лю-
дей Русскую землю и холм, на котором стояли идолы.
12
В 983 году бояре и градские старцы предложили Владимиру
отпраздновать победу над ятвягами принесением человеческих
жертв языческим богам. Путем жеребьевки нужно было опреде-
лить, кого из жителей Киева следует зарезать на алтаре. Жребий
выпал на сына варяга-христианина. Когда у варяга потребовали
сына для принесения в жертву, он оказал сопротивление и был
убит вместе с сыном!
Владимира любили и уважали на Руси. Его личная судьба
вызывала у людей интерес и восхищение. Сын рабыни, находив-
шейся в немилости у самой княгини Ольги, сумел стать вначале
владетелем обширной Новгородской области, а затем и великим
князем Руси. Его возвышение поражало людей. Создавая новое
капище в Киеве, Владимир как бы подчеркивал: своими жиз-
ненными успехами он обязан благосклонному отношению к нему
языческих богов.
В дальнейшем Владимир приобрел славу крупного и удачли-
вого полководца. Он победил поляков и присоединил к Руси ду-
лебские города Перемышль, Червень и другие, захватил земли,
принадлежавшие ятвягам, нанес ряд поражений вятичам и ради-
мичам, выступавшим против власти Киева и не желавшим пла-
тить установленные дани, завоевал богатый земледельческий
район, расположенный к северу от реки Клязьмы. Удачными бы-
ли его походы на дунайских болгар, сербов и хазар. Рос полити-
ческий престиж Владимира. В битвах закалялась княжеская дру-
жина. Победоносные войны увеличивали богатство князя и его
приближенных. Казалось бы, русской знати не оставалось ничего
иного, как прославлять языческих богов, «с чьей помощью» она
добилась таких успехов. Однако вместо этого Владимир и его
бояре начинают интенсивные поиски новой религии.
Чем можно объяснить данный парадокс? Только одним: язы-
чество продолжало сдерживать развитие нового общественного
строя. Свидетельством тому были восстания вятичей и радимичей
против великокняжеской власти. Вера, которую они исповедова-
ли, толкала их на борьбу с завоевателями. И Владимир прихо-
дит к выводу: язычество следует заменить такой религией, ко-
торая помогла бы утвердиться новому общественному порядку на
Руси. Князь и бояре считают, что им больше всего подойдет хри-
стианство православного толка. Однако принятие этой религии
было связано с серьезными трудностями. Только Византия могла
дать Руси опытных и умелых миссионеров. Но византийские им-
ператоры, возглавлявшие тогда православную церковь, требова-
ли, чтобы все народы, обращенные в христианство греческим ду-
ховенством, становились зависимыми от Ромейской державы. Та-
кая перспектива пе могла понравиться Владимиру и его прибли-
женным. Им нужна была церковь, полностью от них за-
13
висимая, которая проводила бы в жизнь их собственную поли-
тику.
В 987 году полководец Варда Фока поднял восстание против
императоров Византии — Василия II и Константина VII и объ-
явил себя царем. Его войска осадили Константинополь. Византий-
ские правители были вынуждены обратиться за помощью к
Владимиру. В 988 году был подписан русско-византийский дого-
вор, по которому императоры должны были отдать в жены Вла-
димиру свою сестру Липу и прислать миссионеров на Русь, а ки-
евский князь обязывался отправить свои войска на Босфор для
борьбы с Фокой. Женитьба Владимира па византийской принцессе
заставила бы императоров призпать киевского князя равным се-
бе. После принятия христианства Русью он стал бы главой рус-
ской православной церкви. Ни о каком подчинении Киевской
державы Византии после свершения этого брака не могло идти
и речи.
В 988 году Владимир послал императорам крупный отряд сво-
их воинов, а сам тайно крестился.
Разгромив с помощью русских своего соперника, византий-
ские правители отказались выполнять условия договора. Прин-
цесса Лппа па Русь по приехала. Тогда в 989 году Владимир
осадил Херсонес (Корсупь) — важнейший город империи в Кры-
му. После девятимесячной осады он овладел им и тем самым
заставил императоров исполнить обещанное. Летом 990 года Анна
и миссионеры прибыли в Херсонес. Владимир объявил о своем
крещении и сыграл свадьбу с царевной. Многие его воины при-
няли христианство. По возвращении войска в Киев там были
уничтожены статуи языческих богов. Часть киевлян крестилась,
поддавшись пропаганде греческих миссионеров. Остальные жи-
тели уклонялись от принятия повой религии. Но Владимир при-
нудил их выйти 1 августа 990 года на берег реки Почайны и
креститься. Правда, крестились не все. Часть киевлян бежала
из столицы в леса и пустынные места, не желая расставаться с
древними верованиями. Так началось обращение в христианство
жителей Руси, растянувшееся на несколько десятилетий. Во мно-
гих областях и городах (например, в Новгороде, Муроме) населе-
ние оказало крестителям вооруженное сопротивление, которое
было жестоко подавлено.
С принятием христианства русская феодальная знать получи-
ла в свои руки мощное идеологическое оружие. Христианство
требовало веры в бога, который по своему усмотрению поделил
всех людей па земле: рабы и нищие не должны были сетовать
на свой удел. Если они будут безропотно нести свой тяжелый
крест, заявляли священники, то попадут в небесный рай. Новое
14
вероучение требовало от людей беспрекословного подчинении <т>
им господам, выплаты дани собственникам земли.
Русское христианство заимствовало у язычества некоторые
элементы вроде поклопения иконам и статуям святых, моления
о дожде. Однако церковь терпела лишь те языческие традиции,
которые не шли вразрез с интересами князей и бояр.
С введением христианства прекратились убийства жен, ра-
бынь и слуг на похоронах мужей и господ. Это содействовало ро-
сту населения страны. Было покончено с безудержным уничто-
жением имущества на погребальных кострах. Христианизация
благотворно отразилась на ремесленном производстве. Инозем-
ные мастера могли теперь приезжать на Русь, передавать свои
знания и опыт городским ремесленникам, не опасаясь, что будут
принесены в жертву языческим божествам. В стране было по-
строено много христианских храмов. Некоторые из них являлись
шедеврами мирового зодчества. Церкви строились из дерева и
камня. Русский летописец с горечью писал о гибели в Ростове
деревянного Успенского собора, созданного в начале XI века, ко-
торый был «чуден и удивителен». Отдельные храмы превратились
в своеобразные музеи. В них были выставлены великолепные из-
делия русских и зарубежных умельцев, драгоценные одеяния про-
славленных князей, древние книги. Возле некоторых церквей бы-
ли размещены захваченные на войне трофеи — статуи коней,
львов и т. д. Уже с конца X — начала XI века большое развитие
получает искусство мозаики и фрески. Появляется русская пе-
регородчатая эмаль — финифть. Возникают на Руси первые шко-
лы, библиотеки. Князья и бояре основывают монастыри, при ко-
торых создаются обширные книгохранилища. Получает распро-
странение письменность. При княжеских дворах начали работать
переводчики. Они переводят па русский язык литературные про-
изведения, юридические памятники с греческого, латинского, бол-
гарского и других языков. Митрополиты и епископы совместно с
князьями создают и совершенствуют русское церковное законо-
дательство. Появляются первые русские литературные и истори-
ческие сочинения вроде «Слова о законе и благодати» митропо-
лита Илариона, «Сказания о Борисе и Глебе», «Повести времен-
ных лет» монаха Нестора. На основе общей идеологии начинает-
ся постепенное сближение славянских и финно-угорских наро-
дов. На сельских поселениях народа меря появляются русские
орудия труда. Мерянские ремесленные изделия совершенствуют-
ся под влиянием русского ремесла. Христианская церковь укреп-
ляет моногамную семью — основную производительную ячейку
общества.
Христианская церковь оказывала и отрицательное воздействие
на русскую жизнь. Так, она осуждала борьбу угнетенных и по-
15
коренных с сильными мира сего, участвовала в закабалении сво-
бодных общинников, иногда занималась ростовщичеством, зло-
употребляла судебной властью, преследовала скоморохов, требо-
вала уничтожения произведений народной культуры, созданных
па основе языческих представлений о реальном и загробном
мире, стремилась жестко регламентировать внутрисемейный
быт.
В XI — первой трети XII века Русь продолжала оставаться
крупнейшей державой Европы. После 1132 года едипое государ-
ство распалось па ряд самостоятельных кпяжеств и феодальных
республик. Крупнейшими из них были: Киевское, Черниговское,
Переяславское, Смоленское, Полоцкое, Турово-Пипское, Ростово-
Суздальское, Владимиро-Волыпское, Муромо-Рязанское, Галицкое
княжества и Новгородская боярская республика. В конце XII —
начале XIII века эти государства распались на более мелкие
княжества.
Большинство жителей Руси занималось земледелием. Однако
имелось немало ремеслоппиков, купцов, воипов, охотников, рыба-
ков, лиц духовного звания.
В период единства Руси киевский князь являлся главой госу-
дарства. Он руководил внешней и внутренней политикой, был
верховным судьей, наделял других князей, бояр и дружипников
землями и городами. После 1132 года ого власть стала распро-
страняться только па Киевскую область. Владетели крупных об-
ластей также стали именовать себя великими князьями. Удель-
ные князья, бояре и дружинники, получившие от великого кня-
зя волости, были вынуждены подчиняться своему сюзерену. Они
управляли своими владениями, судили подданных, собира-
ли с пих дань, имели собственные дружипы и по первому зо-
ву великого князя являлись к нему па помощь коппо, людно и
оружие.
Важную роль па Руси играли церковные иерархии: митрополи-
ты, новгородские архиепископы, областные епископы. Все они
были крупными землевладельцами. Подчинялись им не только
церкви, но и монастыри. В монахи нередко постригались люди из
знатных семей. Однако большинство монахов происходило из ни-
зов общества. Монахи должны были пропагандировать и распро-
странять христианство среди населения. Своим подвижничеством,
тяжелой работой на монастырскую братию, жизнью в нелегких
условиях (иногда в пещерах), примерным поведением монах дол-
жен был быть образцом для мирянина. Но далеко пе все они
вели примерную жизпь. Богатые люди, поступая в монастыри,
вносили вклады — селами, деньгами, драгоценностями. Некото-
рые из монахов продолжали жить в роскоши, держали при себе
16
слуг. Пьянство и разврат стали для многих монахов нормой жни
ни. Автор начала XIII века писал: «Где свадьбы и пиры, тут
чернецы и черницы и беззаконие; ангельский носят на себе саи,
а обычай имеют похабный».
Как правило, короткой была жизнь большинства воинов-дру-
жинников. Многие из них погибали молодыми. Их девиз был:
«Лучше смерть, чем долгая жизнь в нищете!» Князья и бояре
платили им за службу деньгами, мехами, продуктами. Только
старшие дружинники владели селами.
В IX—XI веках купцы нередко совмещали торговлю с воен-
ными нападениями. Русские и иностранные авторы рисуют их
как хорошо вооруженных воинов. В XII веке появляются куп-
цы-профессионалы, занимающиеся только торговлей. Они объеди-
няются в особые корпорации — 1сотпи, принимают участие в по-
литической борьбе. Несмотря па сильное развитие международ-
ной торговли, Русь жила в основном по принципу: «Все делается
дома». Привезенные из заморских стран товары не доходили до
жилищ крестьян и ремесленников. Они оседали в усадьбах кня-
зей и бояр.
Большинство крестьян и ремесленников являлось лич-
но свободными людьми. От князей и бояр они находились в
поземельной зависимости, платили им дань и судились в их
судах.
Холопы-рабы использовались в основном в качестве придвор-
ной челяди. Они не имели пи семьи, ни имущества. Господин мог
их продать, избить и даже убить. Отношение к ним в обществе
было презрительное: «Даже если бы у котла были золотые коль-
ца в ушах, дну его не избежать черноты и жжения; так и холо-
пу: если он даже сверх меры горделив и злокознен, позора сво-
его имени ему не избыть».
В личной зависимости от феодалов находились закупы и
смерды. Закупы — люди, занявшие у кого-либо ссуду. Пока но
уплачен долг, они считались прикрепленными к кредитору. Их
можно считать первыми крепостными.
Смерды имели собственные хозяйства. Но потомки не могли
наследовать их имущество. Если смерд умирал, оно переходило
к его господину. Смерды привлекались для военных походов в
качестве воинов. Тем не менее русская зпать смотрела па них,
как на рабов, с презрением.
На Руси имелось множество городов. И не случайно выходцы
из Скандинавии называли ее «Гардарики» — страна городов.
Наибольшую славу приобрел Киев. Немецкий хронист Титмар
Мерзебургский писал о нем в 1018 году: «В этом большом горо-
де, который является столицей королевства, более четырехсот
2 От Корсуня до Калки
17
церквей и восемь рывков, людей же необыкновенное множество».
Другой немецкий хронист XI века, Адам Бременский, называл
Киев «соперником Константинополя». Столица Руси располага-
лась ни великом водном пути «Из Варяг в Греки», через нее же
проходил и другой путь, связывавший Поволжье с Западной Ев-
ропой. Укрепленная часть города занимала 360—380 гектаров
(для сравнения: Московский Кремль имеет площадь только
28 гектаров). Древнейшей частью Киева был «Город Владимира»
на Старокиевской горе. В XI веке к нему пристраивается «Го-
род Ирослава». Обо крепости были сильно укреплены. Высота
вала «Города Ирослава» достигала 16 метров. Валы имели чрез-
вычайно крутые склоны — 45 градусов. Их толщина достигала у
основания почти 20 метров. По верху валов шли деревянные сте-
ны. В некоторых местах валы прорезали мощные каменные баш-
ни с проездными воротами. С внешней стороны крепости защи-
щали рвы. В нагорных, сильно укрепленных районах располага-
лись княжеские и боярские терема, к которым примыкали арсе-
налы, копюшпи, бани, жилища придворной челяди. До принятия
христианства в «Городе Владимира» имелось языческое святи-
лище. После крещения там возводятся греческими мастерами ве-
ликолепная Десятинная церковь и иные храмы. Обширную пло-
щадь начинает занимать митрополичье подворье. В XI веке в
«Городе Ярослава» создается огромный Софийский собор, богато
украшенный фресками и мозаиками.
Большинство киевлян жило па Подоле — городском посаде
возле реки Почайны. Там стояли дома ремесленников и мелких
торговцев, к которым примыкали мастерские и лавки. Мастера
60 специальностей: кузнецы, литейщики, гончары, стеклодувы,
ткачи, кожевники и другие — работали здесь. Изделия киевских
оружейников, ювелиров, резчиков по камню и дереву, замочников
высоко ценились за пределами Руси. Возле Днепра и Почайны
располагалось большинство киевских рынков. Сюда на кораблях
прибывали заморские гости.
Киев, конечно, был городом-гигантом. Остальные русские го-
рода, за исключением Белгорода, значительно уступали ему и по
площади и по населенности. Однако внутренняя структура у них
была такой же. Другие русские города также вызывали изумле-
ние иноземцев. Когда в 1231 году венгерский король Андрей II
увидал Владимир-Волынский, то воскликнул: «Такого города не
построили и в немецких странах!»
Сложной и многотрудной была жизнь простого человека на
Руси. Он пахал землю, убирал урожай, рубил лес, корчевал пни,
прокладывал дороги, насыпал крепостные валы, создавал наваль-
ные оборонительные сооружения и рвы, варил железо, тесал ка-
мень и т. д.
18
Частыми были на Руси неурожаи, вызывавшие голод, от ко-
торого иногда погибали тысячи людей. В 1032 году во время го-
лода в Суздальской земле мужья продавали в рабство своих жен
и «кормили себя челядином», — видимо, дело дошло до людоед-
ства. Особенно часто испытывало голод население Новгородской
земли. Там в 1127 году летом разразилась метель, уничтожившая
посевы. Цены на зерно резко поднялись. В следующем году ве-
сенний паводок затопил поля. Сеять зерновые оказалось нельзя.
Хлеб на рынках еще более вздорожал. Жителям пришлось есть
липовый лист, березовую кору, мякину, мох, солому. Всюду в
городе лежали трупы умерших от голода. Родители, чтобы спа-
сти детей от смерти, отдавали их приезжим купцам, а те прода-
вали их в чужие страны.
Иногда распространялись на Руси и эпидемии. Зимой 1093 го-
да в Киеве от какого-то недуга умерло более 7 тысяч человек.
В 1158 году «моровое поветрие» поразило жителей Новгорода.
На улицах лежали трупы людей, распространявшие зловоние.
В 1232 году «моровая язва» поразила целый ряд районов Руси.
Только в Смоленске в братских могилах было захоронено
32 тысячи трупов. Много покойников погребли в городе возле
церквей.
Настоящим бичом для жителей Руси были пожары. Деревян-
ные постройки легко загорались, особенно в засушливое время
года. Иногда сгорали целые города. В 1066 году, по свидетельству
летописца, «погоре весь Новгород». В 1111 году полностью выго-
рели Чернигов, Смоленск и опять Новгород, а в Киеве сгорел По-
дол. В 1139 году пожар уничтожил Переяславль Русский, а в
1160 году — Ростов. 13 апреля 1184 года сгорел Владимир За-
лесский «едва не весь».
Страшным бедствием было и нашествие саранчи. Саранча пол-
ностью уничтожала посевы, траву, плоды и даже листья на де-
ревьях. Под 1095 годом летописец отметил: «...пришла саранча
28 августа и покрыла землю, и было смотреть страшно, шла она
в полуночные страны, пожирая траву и просо». После каждого
такого нашествия наступал голод.
Тяжким бременем на жителей Руси ложились княжеские усо-
бицы. Со второй половины XI века они становятся обычным яв-
лением. Князья боролись друг с другом за лучшие земли и го-
рода. Часто они приглашали скандинавов, печенегов, половцев,
венгров, поляков принять участие в походе на русские земли.
Вспоминая жесточайшую войну за Черниговскую область, раз-
вязанную князем Олегом Святославичем (Гориславичем) в конце
XI века, автор «Слова о полку Игореве» писал: «Тот ведь Олег
мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял... Тогда при Олеге
2*
19
Гориславпчо засеивалась и росла усобицами, погибала отчина
Дажьбожым о внука, л крамолах княжих век человеческий сокра-
щало,. Тогда по Русской земле редко пахари покрикивали, но
часто вороны граяли, трупы собе деля, а галки свою речь гово-
рили, лететь собираясь па поживу». В XI—XIII веках особен-
но ожесточении» борьба шла за Киев. Летописец заметил: «И кто
же но полюбит Киевское княжение, ведь вся честь и слава, и
iKUiipiocTiio, н глина псом землям русским — Киев!» В 1169 году
iioiicKii Владимире суздальского князя Андрея Боголюбского
штурмом овладели дровней столицей Руси и ограбили ее. По-
страдали дижо киевские святыни — Десятиппая церковь и Со-
фийский собор. Многие городские кварталы, а также загородные
резиденции и монастыри были сожжены. Союзники Андрея бе-
рендеи подожгли наземные строения Печерского монастыря. Мно-
жество киевлян было убито, захвачено в плен и продано в раб-
ство.
Такой же разгром «матери городов русских» учипил в 1202 го-
ду князь Рюрик Ростиславич, захвативший Киев с помощью чер-
ниговских кинзой и половцев.
В эпоху феодальной раздробленности от междоусобиц постра-
дали все крупные города, множество средних и мелких, тысячи
сел. Новгород-северский князь Игорь Святославич вспоминал, как
ого войска разоряли город Глебов: «...много убийств и кровопро-
лития совершил я в земле христианской... взял на щит город
Глебов у Переяславля. Тогда немало зла приняли безвинные хри-
стиане, разлучаемые отец с детьми своими, брат с братом, друг
с другом своим, жены с мужьями своими и дочери с матерями
своими, а подруга с подругой своей. И все было сметено пленом
и бывшей тогда скорбью. Живые мертвым завидовали, а мертвые
радовались, ибо, как мученики, святым огнем от жизни этой
приняли испытание. Старцы умерщвлялись, юноши же лютые и
тяжелые рапы принимали, мужей же отделяли одного от друго-
го и рассекали! па части, жен же оскверняли. И то все сотво-
рил я...».
Если в период единства Руси дружинникам киевских и иных
князей практически всегда удавалось отразить внешнюю агрес-
сию, то в эпоху феодальной раздробленности положение измени-
лось. Княжеские «крамолы» привели к ослаблению русского во-
инства. Расположенные на южном пограничье русские области,
пе получая помощи от соседей, стали подвергаться систематиче-
ским нападениям половцев. Особенно усилили свой натиск ко-
чевники в 70—80-е годы XII века. Половцы легко прорывали обо-
ронительные рубежи, уничтожали крепости, жгли села, угоняли
мпогих пленных в степи. Они «перерезали» Греческий, Соляной,
Залозпый торговые пути и лишили русских купцов возможности
20
ездить по ним со своими товарищами. Только совместные походы
русских дружин в конце XII века до некоторой степени ослабили
агрессию половцев.
В 1223 году в причерноморских степях появился новый страш-
ный враг — монголо-татары, которые победили половцев и ворва-
лись в Крым. К этому времени Русь оказалась поделенной на
многие десятки княжеств, истощавших друг друга в непрерыв-
ных войнах. Далеко не все русские правители почувствовали на-
двигающуюся опасность. Только южнорусские дружины приняли
участие в походе против монголов в мае 1223 года. К ним при-
соединились некоторые половецкие отряды. В битве на реке Кал-
ке русско-половецкое войско было наголову разбито. Татары во-
рвались в глубь Руси и перебили множество людей. Летописец
отметил, что «одних киевлян было убито тогда 60 тысяч, а об
иных невозможно сказать, сколько их убито, один бог знает, —
число бесчисленное». «Калкское побоище» выявило серьезные не-
достатки в организации русских войск. В сражении с монголами
князья действовали нерешительно, несогласованно, плохо управ-
ляли своими дружинами. Владетели княжеств, удаленных от
южного порубежья, надеялись, что до их владений кочевники но
доберутся. Поэтому они не приняли участия в походе 1223 года,
а в 30—40-е годы XIII века не объединились для борьбы с гроз-
ным противником. Перед самым монгольским нашествием на
Русь в Киевской, Черниговской, Владимиро-Волынской, Галиц-
кой, Смоленской, Владимиро-Суздальской землях происходили
междоусобные войны, сопровождавшиеся гибелью многих людей.
И когда ураган монгольского нашествия обрушился на страну,
пеплом легли русские города, а сотни тысяч их защитников дол-
го еще продолжали гнить на местах пожарищ, никем не при-
бранные, не похороненные. Посол римского папы Иннокентия IV
Плано Карпини, проезжавший через русские земли после мон-
гольского нашествия, записал: «...они (татары. — О. Р.)... произ-
вели великое избиение в земле Руссии, разрушили города и кре-
пости и убили людей, осадили Киев, который был столицей Рус-
сии, и после долгой осады они взяли его и убили жителей горо-
да; отсюда, когда мы ехали через их землю, мы находили бес-
численные головы и кости мертвых людей, лежавших па
поле, ибо город этот был весьма большой и очень многолюдный,
а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там две-
сти домов, а людей тех держат они в самом тяжелом раб-
стве...»
После Батыева нашествия Русь на 240 лет попала под власть
золотоордынских феодалов.
21
Большое место в сборнике занимает роман известного совет-
ского писателя Л. П. Ладииского «Когда пал Херсонес...», в кото-
ром автор стремится воссоздать взаимоотношения Руси и Визан-
тийской империи в конце X вока. В нем рассказывается о собы-
тиях, предшествовавших принятию христианства жителями Ки-
евской державы. Это прекрасное художественное произведение в
целом верно отражает опоху и ее особенности.
Входит в сборник и книга выдающегося советского историка
Б. А. Романова «Люди и правы Древней Руси. (Историко-быто-
вые очерки XI—XIII вв.)». Это научное исследование написано
языком, доступным каждому, и заинтересует всех, кто увлекает-
ся древней русской историей.
Янтонин Яалинский
койя ПЯЯ Херсонес.
Роти ан
Когда в предместье св. Мамы пропоют третьи петухи,
отойдет заутреня в константинопольских церквах и во
мраке едва лишь начинается первый час дня', в Священ-
ном дворце великий ключарь и этериарх дворцовой стра-
жи приступают к отпиранию дверей. Прежде всего от-
крывается сделанная из слоновой кости дверь, ведущая
в Лавзиак, куда можно подняться по улиткообразной
лестнице. В этом помещении великий ключарь и этериарх
сменяют свои обычные одежды на серебряные скараман-
гии. Отсюда путь лежит через другие залы и переходы
в Золотую палату. Затем отпираются прочие двери. После
этого веститоры, или облачатели, отправляются в Ризницу
и берут там царский скарамангий, в который в этот день
надлежит облачиться василевсу. Он бывает золотым или
серебряным, из материи цвета персика или из чистого
пурпура, присвоенного только царственным особам. Ве-
ститоры кладут одеяние со всей требуемой в данном слу-
чае осторожностью и благоговением на скамью перед се-
ребряной дверью, ведущей во внутренние покои, и ждут
знака.
В это время по тихим еще улицам города уже спешат,
направляясь к Ипподрому, пешком или на мулах, в оди-
ночестве или в сопровождении слуг чины синклита, не-
выспавшиеся патрикии и магистры, доместики и комиты,
по случаю праздника в красных плащах. Во дворце
просыпается жизнь. У дверей стоят, опираясь на свои
страшные секиры, хмурые после бессонной ночи варяги.
Служители гасят в покоях светильники и лампады. В ру-
ках великого ключаря позвякивают ключи, как бы на-
1 По современному счету, приблизительно в пятом часу утра.
25
поминая, что надлежит спешить и готовиться к царско-
му выходу.
Гражданские и военные чины, приглашенные на
прием или вызванные по какому-нибудь государствен-
ному делу, собираются на Ипподроме и приветствуют
друг друга церемонными поклонами. Военачальники в
подобных случаях являются при мечах, присвоенных их
званию. Потом всех приглашают пройти во дворец, каж-
дого чина в особо предназначенный для этого зал, и ког-
да они размещаются по местам па пути предстоящего
шествия и силепциарии устанавливают тишину среди
присутствующих, к серебряным дверям подходит великий
ключарь и трижды ударяет в нее согнутым указательным
перстом. Дверь тотчас же открывается, и облачатели вно-
сят во внутренние покои приготовленный царский ска-
рамангий, чтобы надеть его с положенными церемониями
на василевса. Облачившись, благочестивый император по-
является в дверях...
Ромейское царство как некий огромный улей или
полный трудов муравейник. Все в нашем государстве
должны трудиться, и каждому назначены определенное
место, обязанности и права. Однажды я проходил мимо
муравьиной кучи и некоторое время с любопытством
наблюдал, как эти неутомимые труженики суетились,
стараясь доставить в подземные кладовые мертвую осу,
и я изумлялся их терпению и упорству. На пасеке в
имении магистра Леонтия Хрисокефала я неоднократно
имел случай наблюдать, как собирают цветочную сла-
дость трудолюбивые пчелы. Такова и наша жизнь, и все
в ней установлено на вечные времена законом.
Каждый шаг василевса определяют древним римским
церемониалом, который нельзя нарушить ни при каких
обстоятельствах. Даже последний табуляций, удостове-
ряющий своею подписью и печатью торговые договоры,
занимает на иерархической лестнице определенное место
и должен сделать навстречу посетителю установленные
обычаем три шага, а не два или четыре.
В «Книге эпарха» точно указано, как и где разре-
шается производить куплю и продажу, какая цена назна-
чена за барана или медимн пшеницы, сколько милиарис-
сиев имеет право нажить с номисмы торговец шелком и
почему булочники имеют двадцать четыре процента до-
хода с продажи хлебов, так как должны исчислять при-
быль, исходя из стоимости зерна, размола и закваски
и принимая во внимание топку печи, освещение хлебо-
26
пекарни и прокорм животного, приводящего в движении
жернов. Легаторий и его помощники следят за тем, чтобы
весы торговцев были точными, чтобы менялы, которых во
время военных действий благодаря знанию ими иностран-
ных языков часто используют как лазутчиков, не под-
пиливали золотых монет, лишая их тем законной стои-
мости, чтобы свечники не прибавляли в воск сало, чтобы
золотых дел мастера не покупали более одного фунта
золота в год, чтобы серикарии, производящие шелк, не
окрашивали своих материй в пурпур. Торговцы баль-
замом, пшеничной и житной мукой, соленой рыбой,
твердой или жидкой смолой, коноплей или гвоздями,
свечники, менялы, мясники, мыловары, башмачники и
пекари объединены в содружества, подчиняющиеся стро-
гим правилам и облегчающие надзор за трудом и подат-
ным обложением. Каждому торгующему назначено осо-
бое место для торговли. Золотых дел мастера продают
свои изделия на Месе, восточные товары можно прода-
вать только в Эмволах, торговцы ароматами выставляют
сосуды с благовониями между Милием и Халкой, чтобы
благоухание амбры долетало до дворцовых портиков.
Здесь продаются амбра, мирра и прочие благовония из
Счастливой Аравии, перец из Индии, нард из Лаодикии,
корица с острова Цейлон. Но мирроварам строжайше
запрещено продавать цикуту, мандрагору, употребляе-
мую для усыпления, и другие халдейские снадобья.
Среди торгующих благовониями много сарацин, егип-
тян, армян, иудеев, эфиопов и персов. От их криков и
зазываний кружится голова. Они макают пальцы в сосу-
ды с ароматами, мажут у проходящих ладони или боро-
ды и расхваливают свои товары:
— Купи мускус для своей возлюбленной!
— За один милиариссий — климат рая!
— Благовонные притирания! Благовонные прити-
рания!
Горбоносый человек в огромном тюрбане, склонив го-
лову набок, шевеля тонкими пальцами перед темным
лицом, уговаривает покупателя:
— Что тебе скажет возлюбленная? А вот что скажет
она, достопочтенный: «Не надо мне драгоценных укра-
шений, принеси мне лучше амбру или мускус, потому
что от ароматов у меня приятно кружится голова...»
Бродячий монах выкрикивает:
— Камушки из Иордана! Иорданские камушки без
запроса!..
27
Персидский купец предлагает:
— Душистое мыло под названием «Тайна красоты».
Купите «Тайну красоты»!..
— Благовонные притирания!..
— Миосотис, новый запах!..
Но здесь я встречал также благочестивых паломни-
ков и путешественников, посещающих наш город по
торговым делам, разговаривал с Сулейманом ибн Ваха-
бом, совершившим трижды путешествие в Иерусалим и
побывавшим в далекой Индии.
Растирая в ладонях каплю амбры, он говорил мне:
— Страсть к путешествиям подобна любви. Новые
страны — как новые встречи. Так мы смотрим на кра-
сивых рабынь и открываем у них неведомые доселе пре-
лести...
Избегая легкомысленных разговоров, я просил Сулей-
мана рассказать мне о Иерусалиме и Дамаске, и он
закатывал глаза от прилива приятных воспоминаний.
— О, Дамаск!.. Если может быть на земле рай, то
это — там. Дамаск — жемчужина мира, вечная весна...
Передо мной стоял враг, сарацин, один из тех, кто
отнял у нас гроб Христа... Но ведь мы же были с ним не
на поле сражения!
С незапамятных времен бараны продаются на пло-
щади Стратигия, а ягнята, от Пасхи до Троицы,— на
площади Тавра и рабы — на Амастридской площади,
которая поэтому называется в народе «Долина слез».
Здесь по лицу продаваемой молодой рабыни текут слезы,
крупные, как горошины, детский плач умолкает лишь
тогда, когда надсмотрщик грозит бичом маленьким плен-
никам и пленницам, и, может быть, на этом рынке мы
сеем ту бурю, которая когда-нибудь разрушит ромей-
ское государство. Но люди не думают о будущем. На
базарах толпятся праздные люди, здесь, как в деревне,
пахнет навозом, покупатели спорят о статях коня или
о мышцах раба. И всюду — на форумах, на базарах, на
рыбных рынках, у цирюльников или хлеботорговцев —
споры о догмате святой Троицы мешаются с низменными
разговорами о житейских делах.
— Сколько стоит рыба? — спрашивает покупатель.
— По три фолла за рыбу.
— Ав прошлую пятницу я платил по два фолла.
— То было в прошлую пятницу. Цены поднимаются.
Потом еще не то будет.
— А что же будет? — удивляется покупатель.
28
— Разве ты не слышал? Евнух послал василевсу
отравленное вино...— шепчет продавец знакомцу.
Но из-за плеча покупателя высовывается чей-то длин-
ный нос и с любопытством обоняет рыбный запах. Боль-
шие, оттопыренные уши ловят каждое неосторожно ска-
занное слово.
— О чем ты тут говоришь, дружок?
— Я говорю, что моя рыба самая лучшая в Констан-
тинополе,— отвечает со страхом продавец.
Согласно постановлениям владельцы харчевен имеют
право открыва в свои заведения с восьми часов утра до
двух часов ночи, когда им предписано гасить огонь, чтобы
те, кто сидит целыми днями в кабаке, не проводили там
и ночь и не устраивали бы драк. Предержащие власти
неукоснительно следят также за исполнением постов и
посещением богослужений, особенно когда в церкви при-
сутствует василевс. За нарушение предписаний положены
плети, острижение волос, темница, отобрание имущества,
отсечение руки или даже ослепление и смертная казнь.
Все, от василевса до последнего человека, подчиняются
установленным законам. Но что значит наша бренная
жизнь в сравнении со славой ромейского государства?
И вот мы трудимся, несем бремя налогов и проливаем
кровь на полях сражений, потому что лишь способные
на лишения и страдания достойны бессмертия в памяти
потомков.
Среди этой трудной жизни и житейской суеты взоры
невольно обращаются к величественной громаде св. Со-
фии. Создание ромейского гения служит нам вечным
утешением и надеждой, и когда смотришь на совершен-
ный купол, понимаешь, почему люди приписывали его
построение ангелам. Невозможно без волнения читать
в поэме Павла Силенциария о том, как приступали к
строительству храма, приобретали землю у какого-то не-
ведомого евнуха, у бедного сапожника, у привратника
по имени Антиох и у вдовы Анны, и о том, каких
трудов стоило Юстиниану уговорить этих невежествен-
ных людей, неспособных на высокие взлеты мысли, про-
дать свои земельные участки и жалкие жилища. Сам им-
ператор, в простой одежде, лишая себя послеобеденного
отдыха, потому что остальное время было посвящено госу-
дарственным делам, ежедневно осматривал с палкой в ру-
ке постройку и ободрял каменщиков. Такого храма не
было на земле даже в дни Соломона. Внутренность его
с беспримерной расточительностью украшена мозаикой,
29
и огромное количество золота, серебра, слоновой кости и
дерева редких африканских пород потрачено на устрой-
ство алтарей, врат и шести тысяч висящих на цепях
лампад, изготовленных искусными медниками в виде ви-
ноградных гроздий. Они наполняют храм в ночное вре-
мя морем огня. В притворе находится фонтан с бассей-
ном из яшмы и извергающими воду медными львами,
так как всякий вступающий в храм обязан совершить
омовение рук и пог.
Куда бы я ни шел, я неизменно останавливаюсь, если
мой путь лежит поблизости от св. Софии, захожу в цер-
ковь и любуюсь этим огромным пространством, ограни-
ченным камнем.
Но разве это единственное чудо? Вот форум Августа.
На нем привлекает взоры проходящих конная статуя
Юстиниана. В левой руке он держит земной шар, а дес-
ницу простер по направлению к востоку. На голове у
него пышная диадема. Если стать лицом к св. Софии, то
справа расположен Ипподром, а налево — Сенат. Над
императорской кафизмой, тем помещением, где василев-
сы присутствуют во время ристаний или игр, летят четы-
ре копя Лисиппа. Не хватило бы многих книг, чтобы опи-
сать все эти сокровища, церкви, колонны, портики, рын-
ки, нимфеи и статуи.
Одно из этих чудес также дворец василевсов. Это це-
лый лабиринт зал, переходов, церквей и благоуханных
садов, спускающихся к Пропонтиде. Василевсы могут
присутствовать на литургии в св. Софии или на иппод-
ромных играх, ни на один шаг не покидая свой дворец.
Однако солнце медленно склоняется к западу, и ве-
черняя тишина нисходит на город Константина, на его
форумы и сады. В окне, разделенном тонкой колонкой,
в голубоватой дымке городских испарений виден из моего
жилища купол св. Софии, черепичные крыши, кресты
церквей, колонны портиков, зелень деревьев. Если сейчас
пройти к Золотому Рогу, то увидишь там италийские и
критские корабли, доставившие нам мрамор и пшеницу.
На набережных, заваленных большими глиняными сосу-
дами с соленой рыбой из Херсонеса, козьими мехами с
вином, амфорами с оливковым маслом и кошницами с
виноградом, еще бродят гуляки. Иногда тишину нару-
шает шум случайной драки или песня пьяного кора-
бельщика, направляющегося в квартал Зевгмы, над
воротами которого еще сохранилась от языческих времен
мраморная статуя Афродиты. Там, среди пороков, на-
30
ходится ее последнее прибежище, и в заплеванных та-
вернах и вонючих лупанарах люди пьют вино и предают-
ся разврату.
Слышали вы легкомысленную песенку:
Подойди, дружок,
И сорви цветок...
Ее здесь распевают хриплыми голосами венециан-
ские корабельщики, беспутные юнцы. О чем помышляют
эти люди? О любви? Нет, о похоти. Не посещайте этих
мест, юноши, если не хотите запятнать себя грехом!
Меса — главная улица города — начинается от Ип-
подрома и идет к форумам Константина и Феодосия,
а возле площади Быка и форума Аркадия разделяется на
два пути. Один идет к Студиону и Золотым воротам,
другой — к церкви Апостолов. Когда в городе наступает
ночь, на этой улице, около бань Зевскипа, торговцы
шелковыми материями зажигают в «Доме света» светиль-
ники, и огонь горит там до полуночи...
Что еще сказать о нашем великом городе? Дворцы
и хижины строились в Константинополе по соседству.
Дома богатых людей прячут свою хозяйственную жизнь
во внутренних дворах, выставляя на улицы только глу-
хие каменные стены или скудные окошки, из которых
безопасно обозревать народные волнения. Форумы, три-
умфальные арки, базилики, термы, квадриги, увенчанные
ангелами колонны, библиотеки, статуи — все сокровища
древнего мира, собранные за прочной оградой крепост-
ных стен, делают наш город похожим на Рим.
А на полке лежат любимые книги, утешающие в ми-
нуты сомнения и в одинокие ночи. Назову среди них
«Хронику» Георгия Амартола, «Микологий» одноимен-
ного мне Симеона Метафраста, украшенный драгоцен-
ной живописью труд Дионисия Ареопагита, стиль
которого так радует человеческое сердце, и гимны боже-
ственного поэта Иоанна Дамаскина. Рядом с ними «Тай-
ная история» Прокопия Кесарийского и другие книги,
и среди них спрятаны от нескромного взгляда диалоги
Платона и произведения Плотина, а также собственно-
ручно переписанные мною стихи Иоанна Геометра, с ко-
торым мне привелось встретиться на жизненном пути.
И я, Ираклий Метафраст, друнгарий царских кораблей,
патрикий и приближенный василевса, рожденный в хи-
жине, но возвеличенный до дворцов, осмеливаюсь писать
среди этих прекрасных книг о том, что случилось мне
31
видеть и пережить в гибельные годы царствования Васи-
лия Болгаробойцы...
Прикроем глаза рукой и умозрительно представим
себе мир: солнце и луну, материки и моря, блистающие
по ночам звезды над ними, соловьиные рощи и усыпан-
ные цветами лужайки — и в то же время все несовер-
шенство его: погибающие в пучинах корабли, сожжен-
ные варварами христианские города, морских рыб,
пожирающих мелких рыпешев, и наши грехи, корысто-
любие и алчность людей. Богач пирует в мраморном
дворце, в то время как несправедливый судья отнимает
у бедного поселянина последнего вола, а у вдовицы
нет даже фолла, чтобы купить голодным детям кусок
хлеба. Представим себе чревоугодие, болезни, язвы и
гноящиеся раны, наполняющие внутренности человека
нечистоты, его животные страсти, неопрятность и злобу!
Всякий раз, когда я вспоминал какого-нибудь преуспе-
вающего и самодовольного глупца, или бесстыдного льсте-
ца, ползающего на брюхе перед сильными мира сего,
или грубого обидчика сирот, или чревоугодника, или мел-
кого интригана, наделенного по милости слепого случая
властью, мир казался мне черным, как ночь. Только ма-
ленькие делишки, мелкая суета, льстивый смешок, за-
таенная па дне души жестокость! Но приходил разделить
мое одиночество Димитрий Ангел, стихотворец и строитель
церквей, поверял свои величественные планы, показывал
чертежи прекрасных белых и розовых зданий, которые
ему хотелось осуществить в камне, или читал мне свои
стихи о розе, распустившейся утром в росистом верто-
граде, о мимолетном беге оленя, о деловитом скрипе пово-
зок на деревенской дороге, о запахе свежеиспеченного
хлеба, о терпком вкусе вина, о смехе загорелых жен-
щин — ия готов был благодарить небо, что мне дана
возможность вкусить от радостей и страданий жизни.
Наш вдохновенный поэт учился писать стихи у Иоанна
Геометра. С пятнами лихорадочного румянца на щеках,
покручивая завитки черной бороды, только что появив-
шейся на этом еще юном лице, он рассказывал мне с
сияющими глазами о своей возлюбленной, лучше которой,
разумеется, ничего не было на свете, и я не мог не
улыбнуться ему в ответ. Или мы читали вместе с ним
какой-нибудь диалог Платона и изумлялись полетам мыс-
ли у философа, хотя и знали, что это ложная, опасная и
греховная мудрость.
Димитрий говорил:
32
— Как прекрасен мир! Корабли плывут по Морю, на-
груженные пшеницей или произведениями горшечников,
и путь их лежит в Африку, в далекие гавани блаженных
эфиопов. Звезды вращаются над морями, указывая путь
корабельщикам. В Багдаде перед розовыми и полосатыми
дворцами калифов плещут фонтаны, и солнечный свет пе-
реливается радугой на водяных каплях, а на зеленых лу-
жайках красуются павлины. Караваны верблюдов уходят
в далекую пустыню за благовониями. За Танаисом ржут
кобылицы варваров. А здесь парит в воздухе, как бы
подвешенный на золотых цепях, совершенный купол
Софии, порт полон кораблей, и буря рукоплесканий на-
полняет праздничный Ипподром. Всюду жизнь! Всюду
красота! И женские глаза, увиденные украдкой в церкви,
прекраснее звезд...
Болезнь клокотала в его груди, он задыхался от каш-
ля, но потом, успокоившись, мечтательно смотрел куда-
то вдаль, весь во власти своих видений, колоннад, ар-
хитравов, куполов и строительных расчетов, построенных
на правиле золотого деления.
Да, корабли плывут по морю, но аквилоны и бореи
вздувают свирепым дыханием морские пучины, и жалкие
создания человеческой жадности и беспокойства трепе-
щут и погибают. Весь мир наполнен беспокойством и
бурей. Раскроем книгу, в которой Константин Багряно-
родный с таким умом писал о фемах,— и мы увидим
залитые кровью Армениак, Фракасийскую фему, Ана-
толии и Опсикий, горы Тавра, совсем недавно возвра-
щенные из-под ига сарацин силою христолюбивого ору-
жия Эдессу и Антиохию, завоеванный Никифором Фокою
остров Крит, побежденный патрикием Никитой Халкуци
остров Кипр, дивные владения ромеев в Италии — Не-
аполь и гору Везувий, извергающую серу, огонь и пепел,
и другие наши земли.
Еще мы увидим Херсонес в Таврике, его поруганные
церкви и потоптанные виноградники, Борисфен, который
руссы называют Днепром, такую же великую реку, как
Нил, и еще более обильную рыбой и сладостной для
питья водой, а на берегу ее далекий город Киев, над
которым уже занимается северная аврора. Весь мир
полон движения и перемен. Но, подобно двум солнцам,
сияет над ним слава василевсов Василия и Константина.
Бремя государственного правления взял на себя Василий.
Мужественный и неутомимый, он крепко держит в руках
кормило ромейского корабля. Содрогается земля от толч-
3 От Корсуня до Калки
33
koji, рушится небесные купола храмов, со всех сторон
теснят лас враги, народ вопиет от голода, дитя напрасно
мнет материнские сосцы, ибо нет в них ни единой капли
молока. Мы родились в годы бурь и потрясений, в дуб,
под которым спасаются во время грозы, ударила небесная
молния, и вот женщины трепещут в гинекее, опасаясь
за своих мужей и сыновей. Но василевс умеряет жад-
ность богатых, считающих, что им все позволено, сокру-
шает ярость врагов, угрожающих нам гибелью, и награж-
дает достойных.
В печальное время посетила землю моя душа. Что я?
Чернь, рожденный во мраке. И в то же время меня оза-
рила необыкновенная любовь, моя мысль, как орлица,
взлетает на высочайшие горы, откуда открывается зре-
нию вся земля, где становятся близкими звезды и родится
надежда, что среди этих рек крови когда-нибудь возник-
нет иная, лучшая жизнь.
Тот день я провел с друзьями в долине Ликоса, на
винограднике магистра Леонтия Хрисокефала. Нас было
пятеро: историограф Лев Диакон, спафарий Никифор
Ксифий, мужественный человек, уши которого, как у
волка, заросли волосами, стихотворец Димитрий Ангел,
сам магистр Леонтий и я. Некогда Ксифий служил в
«бессмертных», как называют закованных с головы до
ног в железо катафрактов, отличился в сражениях и по-
лучил звание спафария. Он был несведущим человеком,
но мы делили с ним военные труды, и я ценил его верное
сердце.
Мы отправились в путь на мулах и в сопровождении
слуг задолго до восхода солнца. День был праздничный,
свободный от трудов, и мы решили провести время в
отдохновении и дружеской беседе.
Зима приходила к концу, серебристые хребты окре-
стных гор уже начали покрываться зеленью, среди ки-
парисов, дубов и олив веял зефир, и на его крыльях
к нам прилетела весна, осыпая лужайки цветами и напол-
няя приятным волнением человеческое сердце. Мы выеха-
ли из Меландизийских ворот, поднялись на горбатый
каменный мост и направились по вымощенной камнем
дороге Игнатия в имение магистра. Разгоралась заря.
Ромейские девушки выходили из города легкими стопами,
чтобы собирать на лугах фиалки. Все было кругом в
34
цвету, и аромат розовых миндальных деревьев наполнял
долину.
Виноградник был расположен на щебнистом сол-
нечном холме, и у его подножия находился круглый
каменный колодец. Немного далее стояла хижина, сло-
женная из грубых полевых камней. В ней мы имели
обыкновение с Димитрием Ангелом и Львом Диаконом
читать диалоги Платона, и от бедности хижины почему-то
особенно печальными казались слова философа о небес-
ной любви. Под влиянием этих строк Димитрий написал
впоследствии стихи о возвышенном любовном чувстве в
мире грубых страстей, и я с большим тщанием переписал
их для себя. Здесь, в таком укромном и безлюдном месте,
было удобно спорить о мире платоновских идей, так как
из благоразумия следовало опасаться, чтобы слухи о
таком времяпрепровождении не достигли ушей патриар-
ха и не навлекли бы на нас гнев василевса. Василий не
любил поэтов и соблазнительных философских рассужде-
ний, патриарх же грозил, что чтением подобных книг мы
можем погубить наши бессмертные души. Однако теперь
все читают тайком Платона.
Магистр Леонтий, богатый человек, посещал время
от времени имение, чтобы проверять надзирающих над
рабами и виноградниками, а Никифора Ксифия влекли
сюда смешливые белозубые поселянки.
Незадолго до этого магистр получил известие от упра-
вителя имением, что рабы и кабальные работники, при-
ставленные возделывать нивы и пасти хозяйский скот,
выражают недовольство своей участью и даже осмелива-
ются на угрозы. Поэтому он и отправился в свои владе-
ния, захватив с собою около дюжины слуг, вооруженных
мечами, и твердо решив наказать виновных.
По прибытии мы были встречены управителем, весьма
льстивым человеком, который прислуживал нам за тра-
пезой, вынимал из плетеной корзины лучшие хлебцы,
разрезал пополам, чтобы удобнее было класть на них
куски мяса, и самолично наливал нам в чаши красное
вино, разбавленное ключевой водой. Обедали мы в сель-
ском каменном доме Леонтия, расположенном среди
тенистых деревьев, и во время еды не говорили о хозяй-
ственных делах, а вели благопристойную беседу о муче-
нике Агапите, память которого праздновалась церковью
в тот день, и лишь по окончании трапезы Леонтий вышел
под арку, которой была увенчана дверь дома, и велел
привести во двор непокорных.
3*
35
Их было четверо — старик и трое молодых — и вид
этих людей мог бы вызвать жалость у самого жестоко-
сердого человека. Они обращали на себя внимание
необыкновенной худобой тела и грязью рук, были босы,
в жалких непропоясанпых вретищах, и к их ногам при-
лип коровий навоз. Рабы упали на колени, и старик
поклонился хозяину, касаясь лбом земли, а молодые
мрачно посмотрели па пас и потом опустили глаза. Упра-
витель стоял рядом, держа подобострастно в руке опу-
шенный заичъпм мохом колпак.
— Что я слышу? — грозно начал магистр. — Вы
оказываете пеповиповепие и небрежно выполняете рабо-
ту? Мпе донесли, что вы даже стали способны на угро-
зы и готовы к возмущению? Но известно ли вам, что
я могу присудить вас к тысяче палочных ударов? И даже
если вы умрете во время наказания, я не отвечаю за
ваши жалкие души, и все это предусмотрено мудрым
законом...
Вдруг старик поднял руки к небесам и воскликнул,
шамкая беззубым ртом:
— Господин! Не знаю, что хуже — жизнь ли, какую
мы влачим, или смерть под палками. Мы работаем от за-
ри до зари, а пищу получаем в самом ограниченном ко-
личестве, и терпим нещадные побои, и зимой нам не
дают ни обуви, ни плаща, чтобы прикрыть тело от хо-
лода, и когда мы обращаемся с просьбой отпустить нас
в церковь в праздничный день, нам говорят, что мы не
выполнили назначенный урок, и заставляют работать
даже в день воскресения Христа...
Леонтий нахмурил брови и посмотрел на управителя.
У того забегали глазки.
— Так я поступаю исключительно потому, что радею
о твоей пользе, превосходительный. Не слушай этих ле-
нивцев и разбойников. Посмотри на их упитанные щеки,
и ты поймешь, что они живут в твоем доме как в раю.
Я отлично знал Леонтия, его жадность и скопидом-
ство, и не удивился, что он якобы поверил словам
управителя и приказал наказать ослушников. В глубине
двора стояли кучкой приехавшие с ним слуги и конюхи,
и старший конюх, по имени Фома, ждал, скрестив руки,
когда его позовут, чтобы привести в исполнение приказ
магистра. Леонтий поманил его пальцем, и немедленно
дюжие слуги потащили несчастных на расправу.
Я никогда не был любителем подобных сцен и поспе-
шил с Димитрием Ангелом и Львом Диаконом на вино-
36
градник, расположенный за горой, но слышал, как ма-
гистр сказал Льву, точно оправдывая свое распоряжение:
— Не знаю, как поступить. Полагаю, что более со-
ответствует христианскому учению и выгоднее также
отпустить рабов на свободу, наделить землей и обязать
трудиться на ней и отдавать господину половину снопов
и приплода. Так поступают теперь многие и освобожда-
ют себя от неприятных забот.
Закончив свою речь, он погрозил пальцем управителю.
— А если я замечу, что ты уворовываешь то, что
дается работающим в имении, я и тебя накажу плетьми.
Ты должен питать раба, ибо тогда он будет в состоянии
выполнить возложенную на него работу, а я не хочу
нести ущерба в своем хозяйстве...
Я знал, что управитель был тоже человеком рабского
состояния, но возвысился над другими лишь благодаря
низкопоклонству и наушничеству.
Когда мы спускались по тропинке к винограднику,
чтобы отдохнуть там после принятия пищи и в тени лоз
побеседовать о возвышенных вещах, мы услыхали крики
и стоны подвергнутых наказанию. Я сказал:
— Разве у нас с ними не один Бог, не одно крещение?
Лев Диакон, привыкший взирать на все с холодным
равнодушием историка, пожал плечами.
— Мысли раба надо направлять жезлом.
Но я был рад, что мы уже удалились на достаточное
расстояние от того места, где происходило бичевание,
и крики перестали терзать паши уши.
Отдохнув среди лоз, все отправились в другой конец
владения, в селение, где Леонтий покупал у разоривше-
гося крестьянина небольшой участок земли, думая по-
селить на нем одного из своих рабов. Я тоже последовал
за ними, чтобы не оставаться одному на винограднике.
Когда мы пришли на указанное место, там нас уже
дожидались владелец участка, свидетели, выбранные из
обитателей этой деревни, и явившийся для заключения
купчей сделки местный табулярий, сгорбившийся под
бременем лот старичок с жалкой бороденкой. Собравшиеся
низко поклонились магистру и ждали, что он им скажет.
За продающим землю стояла жена с ребенком на руках.
Другой мальчик прижимался к матери и теребил ее юб-
ку, с любопытством глядя на красиво одетых людей.
Никто из них не имел обуви, и глаза у женщины были
заплаканы.
— Приступи! — коротко сказал Леонтий табулярию.
37
Прежде всего предстояло измерить участок. Один из
поселян взял веревку, зажал конец ее между пальцами
правой ноги, а другой конец поднял па высоту вытяну-
той руки.
— Нет, — сказал магистр, — надо использовать для
этой цели тростник. Потому что веревка изгибается во
время измерения и покажет больше земли, чем есть на
самом доле, а я по буду платить лишнее.
Тогда поселянин принес длинную жердь, и табуля-
pnii, отложив па ней двадцать семь раз руку, отрубил
палку в этом мосте. Так получилась мера для определе-
ния площади участка. Теперь оставалось только обойти
с жердью вокруг ноля.
— По почему не царская сажень, а малая? — спросил
Леонтий.
Сладко улыбаясь, может быть, с целью смягчить свои
слова, так как он не мог поступить иначе как по закону,
табуляций объяснил:
— Царской саженью предписано пользоваться только
при покупке крестьянином земли, а при продаже —
малой. Так гласит новелла.
— Ты правильно говоришь, — подтвердил поселя-
пип, — так повелел василевс.
— Считается, что это делается для оказания помощи
бедным. Ибо тем самым, что он продает, продающий
уже рассматривается как более бедный человек, чем по-
купающий. Хе-хе!
Табулярий потирал руки, как бы извиняясь за такой
неблагоприятный для магистра закон.
— Это мне известно, — махнул рукой Леонтий.
Началось измерение участка. Видно было, что кре-
стьянин не очень-то доверяет табуляцию и следит за
каждым его движением. Но участок был небольшой,
и площадь его скоро была вычислена. Пахотная земля,
как известно, измеряется на модии жита, потребные для
обсеменения.
Табулярий подсчитывал вслух, глядя куда-то в не-
беса, точно там он находил все нужные ему данные:
— Итак, сосчитав число сажен и отбросив одно из-
мерение из каждых десяти на ручей, протекающий в
этом владении, и па каменистую почву, неудобную для
обработки...
— Земля здесь медомлечная, чернозем, — пытался
отстаивать свои интересы продающий.
38
— Есть и супесчаная. Смотри, какой камень, ще-
бень, — возражал Леонтий.
— Продолжаем, — опять возвел очи горе табулярий,
подсчитывая на пальцах. — Тридцать шесть... Остаток
разделим на четыре или отбросим число сажен и разде-
лим полученное на два. Получится ширина и длина.
Перемножив ширину на длину и разделив сумму на два,
мы получим число модиев. Их будет восемнадцать.
— Как же так? — почесал затылок поселянин.
— А так. Скольким мерам равняется сторона твоего
участка? Шести. Помножим ширину на длину. Тридцать
шесть сажен.
— Тридцать шесть... — повторил поселянин.
— Это будет площадь. Теперь разделим ее на два. Вот
и получается восемнадцать модиев.
Я и сам не очень-то схватывал эти вычисления,
а крестьянин только растерянно переводил взгляд с од-
ного на другого. Но Леонтий был доволен. Он брал с
париков, обрабатывающих его землю, четвертую, а то и
третью часть урожая и, вероятно, успел подсчитать в
уме будущий доход с участка.
Табулярий уже писал на вынесенном из хижины кол-
ченогом столе купчую: такого-то числа, такого-то индикта
и года...
Мне захотелось вернуться на виноградник.
— И я с тобой, — окликнул меня Димитрий Ангел.
В дальнейшем время незаметно прошло в беседе о
текущих событиях, а к вечеру мы пустились в обратный
путь, подгоняя мулов, чтобы попасть в город до закры-
тия: ворот и не иметь пререканий с городской стражей.
Мы спешили и перегнали в пути того самого поселянина,
который покинул жилище и куда-то брел с семьей, на-
грузив на осла все свое имущество и отдав, вероятно,
значительную сумму вырученных денег в уплату долга
магистру. Однако темнота застигла нас еще в пути,
и тогда мы неожиданно увидели на черном небе комету,
которая была подобна огненному мечу архангела и тихо
плыла в небесных пространствах.
Потрясенные страшным зрелищем, мы вздыхали. Но
вдруг земля под нашими ногами заколебалась, и мулы
в страхе остановились. Мне показалось, что наступает
конец мира. Глухой и тяжкий грохот донесся до нашего
слуха. Димитрий Ангел схватил меня за руку.
— Неужели это рухнул купол Софии?
В душевном смятении ему никто не ответил. Каждый
39
опасался за жизнь, за судьбу близких, за участь своих
жилищ. Но падение купола такого храма было бы рав-
носильно мировой катастрофе. Этого не мог охватить
человеческий разум.
Лев Диакон произнес:
- Па земле должно случиться нечто страшное! Сама
природа иозиещает нам о каком-то важном событии. Мо-
жет быть, предсказывает падение Херсонеса...
В тог день мы много говорили о Херсонесе. Город
находился в крайне стесненном положении, и в призывах
херсопесского стратега о помощи слышалось отчаяние.
Что же теперь будет с нами? — спросил стихотво-
рец, готовый заплакать от волнения. — Разве этот город
не оплот наш, не новый Илион?
Димитрий писал стихи, легко впадал в преувеличения,
опьянял себя красивыми словами.
Магистр вздохнул.
— А главное — кто будет доставлять нам соль с
борисфепских солеварен и дешевую соленую рыбу для
константинопольского населения?
Лев Диакон показал рукой на комету, неумолимо
плывшую, как челн, в мировом пространстве. Историк
считал себя знатоком в области предвестий.
— Видите? Не без причины посетила нас небесная
гостья.
Я неоднократно бывал в Херсонесе и хорошо знаю
этот шумный торговый город. Жители его коварны, туги
на веру, лгуны, легко поддаются влечению всякого ветра,
как писал о них еще епископ Епифаний. Они жалкие
торгаши и пе способны на великое. Торжище — их душа,
нажива — смысл жизни и цель всех трудов. Нельзя
доверять им пи в чем. Разве не нашелся среди них из-
менник, как я выяснил это потом, — тот самый пресвитер
Анастас, что пустил в лагерь руссов стрелу с указанием,
в каком месте надо перекопать трубы подземного акве-
дука, чтобы лишить осажденных воды. Впрочем, теперь
я уже спокойно смотрю на события и понимаю, что он
действовал так потому, что был варвар по рождению или
ждал награды от Владимира, но в те дни мое сердце ки-
пело от негодования.
Расположенный на берегу Понта, на пересечении
важных торговых путей из Скифии и Хазарин в Констан-
тинополь, обнесенный стенами из прочного желтоватого
камня, укрепленный башнями и военными машинами,
счастливый обладатель бесподобной гавани, Херсонес сде-
40
лал себе богом золотого тельца. Его белые корабли, ос-
вобожденные от пошлин, доставляют нам рыбу и соль.
В устье Борисфена жители Херсонеса владеют значитель-
ными рыбными промыслами и солеварнями. Права на
них оговорены в особых соглашениях с руссами. Через
рынки Херсонеса проходят товары из Скифии — меха,
рабы, кожи и кони, которых продают там дикие кочев-
ники, а с Востока — благовония и пряности. Мы же
доставляем туда вино, материи и прочие изделия искус-
ных греческих ремесленников. Но жадный и беспокойный
город был всегда склонен к возмущениям и неоднократ-
но убивал своих епископов и стратегов. Дальновидные
василевсы, заключая договоры с варварами, неизменно
упоминали в них, что в случае восстания херсонитов они
обязаны подавить мятеж и привести их к повиновению
власти, поставленной от бога. Об этом упоминается в
сочинении об управлении империей. Константин Багря-
нородный, царственный автор, советует своему сыну Ро-
ману, для которого была написана книга, как надо дей-
ствовать в случае отпадения Херсонеса. Для этого доста-
точно захватить в столице и в гаванях Пафлагонии
херсонесские корабли, запретить продавать в Херсонесе
пшеницу и прекратить всякое сообщение с полуостровом.
Предоставленные собственной участи, херсониты должны
погибнуть.
Во всяком случае, все в этом городе зиждется па при-
были, п когда вспоминаешь о Херсонесе, видишь, что
ничему по продаются люди с таким прилежанием, как
торговле. По Борисфеиу и по далекой русской реке, впа-
дающей в Хазарское море, плывут многочисленные ладьи
с товарами. Встречаясь в пути с другими ладьями, купцы
перекликаются:
— Откуда вы плывете?
— Из Самакуша.
I Го видели ли вы в Фулах хазарского купца Иса-
ака Самана?
— Видели. Закупает меха и воловьи кожи.
— В какой цене теперь кожи?
— Цены на кожи поднимаются.
Но торговцы пользуются не только кораблями. В ха-
зарских солончаках движутся караваны верблюдов. Люди
идут, неделями не встречая человеческого жилья. Но вот
впереди поднимается пыль над дорогой и скрипят колеса
встречного каравана. Волы тащат огромные повозки с
41
товарами. Купцы останавливаются, с опасением осматри-
вая друг друга. Потом завязываются разговоры:
Точно ли, что в Таматархо чума?
О чуме мы по слышали, но верно, что люди страда-
ют там желудком н многие умирают.
H(i встретили лп вы на своем пути кочевников?
I 1о ((('тротил и.
Л что происходит в Херсонесе?
I>олпч1.|| шкурки идут хорошо, в большом спросе
перец, цена на кожи поднимается.
— Но видели ли вы в Фулах хазарского купца Иса-
ака Самана?
— Видели. Покупает воловьи кожи...
Сколько раз я ходил по улицам Херсонеса, бродил
по его торжищам, с удивлением взирая на торговую
суету...
Уже па рассвете продающие стекаются на городской
рынок, где между колоннами висят перекошенные разно-
весами железные весы, а на каменных прилавках лежат
лахучио кожи, зловонные сырые меха, серебряные ча-
ши, мешочки с янтарем, женские украшения, амфоры с
перцем, сосуды с мускусом, расшитые грифонами и цве-
тами греческие материи. У базилики св. Богородицы в
меняльных лавках разжиревших скопцов звенят номисмы
и милиариссии. Люди самого различного облика — ро-
меи и варвары, иудеи и персиане, хазары, армяне и жи-
тели далеких сарацинских городов — бродят среди этих
товаров, спрашивают о ценах, торгуются, клянутся всеми
святыми, Перуном и мечом Магомета, продают и поку-
пают. На рынке у Кентарийской башни торгуют вином,
пшеницей и оливковым маслом, а у башни Синагры
продаются копи и ослы, рогатый скот и жирные бараны.
Верблюды торжественно входят в городские ворота. С тя-
желыми вьюками на горбах, гордо подняв маленькие
головы, позванивая колокольцами и амулетами, они идут
один за другим на базарную площадь. В порту торговые
корабли нагружаются рыбой и мехами, чтобы при первом
же попутном ветре плыть в Константинополь или в пор-
ты Азии. Всюду разговоры о наживе, о прибыли, об
удачном лове, о ценах на беличьи шкурки, доставленные
из холодной Скифии русскими купцами. Продавец обма-
нывает покупателя, а покупающий, может быть, платит
серебром, похищенным из церковной сокровищницы! Зер-
нохранилища, солеварни, склады и масличные точила
42
важнее здесь, чем базилики. Разве способны эти жадные
и лживые люди на великие деяния?
Но магистр Леонтий Хрисокефал, лукавый старик,
поблескивая черными, полными ума глазами, говорил,
когда речь заходила о Херсонесе:
— Хороша херсонесская рыба! Любят ромеи рыбку!
Что может быть приятнее рыбной похлебки с чесноком
и перцем?
Для него все ясно и просто в мире. Херсонесская со-
леная рыба — дешевая пища для черни и воинов. Чтобы
покупать ее, нужны деньги. Деньги достает государство
взиманием налогов и пошлин. Всю жизнь шуршит магистр
бумагами, макает тростник в чернильницу, пишет до-
клады и списки. Все это — для пользы ромеев.
Египетский монах Козьма Индикоплевет, совершивший
в дни императора Юстина путешествие в Эфиопию и
написавший ужасным слогом «Христианскую топогра-
фию», в своей книге уподобил мир скинии завета. Земля
четырехугольная и представляет собою плоскую равнину,
подобную горнице, в которой свод — небеса. Землю со
всех сторон окружает океан. По ту сторону его жили в
раю Адам и Ева. Солнце, раскаленный шар, возникший
из небытия в четвертый день творения, освещает мир
днем, луна — ночью. В час заката солнце прячется за
коническую гору, расположенную на далеком западе.
Мы все живем в этом ограниченном океаном мире:
василовс, патриарх, патрикии, стратеги, епископы, про-
стые башмачники и овчары. Димитрий Ангел и Никифор
Ксифий, Лев Диакон и я. Люди привыкли к незначитель-
ному пространству. А меня это низкое небо сковывает,
как железом. Порой хотелось бы разорвать его руками,
прободать трезубцем, посмотреть, что скрывается за его
голубой прелестью. Где конец земли? Существует ли еще
за океаном тот материк, на котором жили наши пра-
отцы? Что было бы, если бы плыть на корабле на запад
до тех пор, пока не покажется земля? Что там?
Магистр Леонтий посмеивался надо мной:
— Умрешь — тогда узнаешь. А пока едва хватает
времени управиться с земными делами. Откуда у тебя
такое беспокойство? Смотри, чтобы тебя не отлучили от
церкви. Зачем ты читаешь, патрикий, богохульные книги?
Сам он плавал в земных делах, как рыба в воде, был
большим стяжателем, покупал земли и виноградники,
содержал в порядке свой дом, выгодно выдавал дочерей
замуж, неоднократно исполнял ответственные государст-
ва
венные поручения, мечтал, что со временем его сделают
логофетом дрома, как называется в Священном дворце
императорский чин, ведающий сношениями с другими
государствами, и пока мы с Димитрием читали боже-
ственные строки о Психее, он играл с Кснфием в кости
или осматривал лозы и порицал за нерадивость работаю-
щих па нивах...
Мы снова двинулись в путь. По паши взоры непре-
станно обращались к комете. В атом тягостном молчании
я охал на муле и размышлял о своей необыкновенной
судьбе.
Земная деятельность Ираклия Метафраста, патрикия
и друнгария ромейских кораблей, какового сарацины на-
зывают адмиралом, началась в бедной хижине, а закон-
чилась в мизийских ущельях, где благочестивый ослепил
пятнадцать тысяч болгарских воинов. Тогда я вложил
меч в ножны и решил, что напишу эту хронику, рассказав
в ней обо всем, что видели мои глаза.
Говоря простым языком, как в разговоре с прияте-
лем, без метафор и украшений, я мог бы заплыть жиром
и сытое существование предпочесть очищающим нас тру-
дам и страданиям и, как многие другие, стремиться к
земному благополучию, пресмыкаться, ползать на брюхе,
льстить сильным мира сего, откладывать в глиняный
горшок милиариссий за милиариссием. Однако во мраке
земной ночи меня вел свет неразделенной любви. Она
спасала меня от ничтожных устремлений, от чревоугодия
и грубого смеха. Какая польза была мне в богатстве,
если то, к чему я стремился, нельзя было приобрести ни
за какие богатства мира? Голубка не захотела променять
небеса на курятник.
В те годы любовь наполнила все мое существование.
Руководимый ею, я пересекал житейское море, как ро-
мейские корабли пересекают в бурю Понт, и равнодушно
взирал на опасности и кипение пучин.
П не хочу обелять себя, как тот фарисей, что с такой
самоуверенностью обращался к богу. Я последний из
христиан. Я проливал человеческую кровь, и язык мой
изрыгал на людей злобу и хулу. Как часто, предаваясь
бессмысленному гневу, я презирал их, хотя сам, может
быть, был ничтожнее всех. Сколько раз я видел, как они
метались, спасая свое жалкое достояние, и мое сердце
оставалось холодным и недоступным для жалости. Люди
полагают, что весь мировой порядок существует только
для того, чтобы жить в тепле и довольстве, и не хотят
44
помыслить о высоком. «Пусть гибнут в смятении, — ду-
мал я, — какая от них польза?» Только отдающий свою
жизнь за других заслуживает сожаления и слез, и только
погибающий ради высокой цели достоин бессмертия. А ро-
меи копошатся среди маленьких дел, трусливо прячутся
от непогоды, закрывают уши от шума бурь. Спросите их:
жаль им героя, который борется за спасение их ленивых
и дрожащих от страха душ? Им все равно. Если случится
катастрофа, они предадутся унынию. Злобу возбуждает
во мне нежелание этих торговцев, стяжателей, судей, пи-
сателей хроник и гимнослагателей загореться ревностью
к общему делу.
Они говорят:
— Мы соблюдаем посты, платим налоги и подчиня-
емся законам. Пусть все останется как есть,
А другие уверяют:
— Мы пишем стихи, форма которых совершенна. Мы
можем из гекзаметров «Илиады» составить новую поэму.
Мы объяснили у Платона каждую строку и подсчитали
число букв и придыханий в его диалогах. Чего вы еще
хотите, любители прекрасного?
Ромеи живут как на вулкане, и каждый день нас
могут затопить волны варварского моря, а эти люди не
хотят расстаться с теплом супружеских постелей. Но
сколько раз мы с василевсом поднимали их среди ночи,
гнали жезлом на поля сражений, однако они не могли
попить, что назначение человека — жить и умереть ради
прекрасного, а не цепляться за ничтожную жизнь. Они
плакали и жаловались на невыносимую тяжесть возло-
женного на их слабые плечи бремени. Не плакать надо,
а пылать, как свеча среди ночного мрака, стоять непоко-
лебимо среди бури! Только то прекрасно, ради чего
человек согласен отдать свою жизнь, не имея от этого
никакой личной выгоды. Иначе как вы проверите цен-
ность вещи? Посмотрите на руссов и берите пример с
них! Бесстрашно они идут на смерть в сражениях, пре-
зирай щиты и всякие военные ухищрения и считая, что
умирают ради счастья своей земли.
Дни текли. Мрачные предсказания Льва Диакона сбы-
вались. Как потом историк написал в своей книге, север-
ная аврора возвестила ромеям о падении Херсонеса. Бу-
ря негодования возмутила душу благочестивого. А в это
печальное время, как будто ничто не случилось и как
будто не угрожала нам со всех сторон гибель, Констан-
тин, его брат и соправитель, беззаботно охотился с
45
друзьями среди холмов Месемврии па диких ослов. На
константинопольских базарах в те дни говорили: «По-
брякушка и крест делаются из одного куска дерева».
Огненные столбы вставали па северной стороне неба,
наводя ужас на городскую чернь. Страшная комета плы-
ла в небесном пространство, может быть предвещая ги-
бель мира. Мы были свидетелями того, как рушились с
ужасным грохотом дивпые купола церквей — непрочные
создания человеческих рук. Потом полевая мышь по-
жрала посевы, и пашу державу посетил голод. Люди пла-
тили по иомисме за медимп пшеницы. В бурном море по-
гибло множество кораблей, и земля обильно оросилась
кровью христиан.
Взятие варварами Херсонеса довершило паши бед-
ствия. Падение этого города горным эхом отозвалось в
кавказских ущельях, в тишине гинекеев, в бедных жи-
лищах дровосеков, в становищах доителей кобылиц и да-
же в далекой Антиохии. Торговцы на сарацинских база-
рах, корабельщики в портовых кабаках, путники на дале-
ких караванных дорогах или на ночлеге в придорожных
гостиницах рассказывали друг другу о событиях в Тав-
рике. Странный ветер веял из скифских степей. Судьбы
человечества решались ныне не в Риме, а на берегах
Борисфена, и символ власти над миром, хрустальный,
увенчанный крестом шар, трепетал в руке василевса.
Но послушайте, о чем беспокоятся эти люди!
— Правда ли, что цена на хлеб поднялась на два
фолла? — печалился табулярий.
— Кухарь, принес ли истец на поварню обещанного
ягненка? — спрашивает судья.
— Церковный служитель, уплатила ли вдова поло-
женную мзду за панихиду? — допытывался пресвитер.
Городские ворота были уже заперты, когда мы при-
близились к башне, но мы выкрикнули свои имена стра-
жам, и в исключение из правил они впустили нас в город,
осветив факелами наши лица. Затем тяжелые ворота
снова со скрежетом, медленно повернулись на медных
упорах. На мгновение огонь блеснул на меди оружия,
и мы снова очутились в темноте. На пустынной улице
подковы мулов гулко цокали о камни. Видно было, что
в некоторых домах еще были зажжены светильники.
Пахло жареной рыбой. Люди оставили свои дела и вер-
нулись к домашним очагам, принимали пищу, готовились
отойти ко сну. Я распрощался с друзьями и повернул
.гула. к форуму Быка, а оттуда на улицу Благоденствия,
46
где стоял мой дом, недалеко от церкви св. Акакия. Со
стороны Пропонтиды веяло прохладой.
Служитель разоблачил меня, и я опустился на ложе,
но ночь провел в бессоннице: в голове теснились мрач-
ные мысли, и предчувствия не давали мне покоя. Видя,
что сон бежит от меня, я зажег свечу и взял с полки
первую попавшуюся под руку книгу; она оказалась со-
чинением, в котором Феодор Продолженный пишет о
восстании Фомы Славянина. Вероятно, это был такой
же молодой раб, как те, что мы видели сегодня в имении
Леонтия. У меня самого было некоторое число слуг, ибо
и тогда, несмотря на мое скромное звание снафария, ва-
силевс осыпал меня милостями. Однако стихи Иоанна
Геометра растревожили мое сердце, и я всегда соболезную
участи бедных и порабощенных. Может быть, рабы и
теперь готовы восстать на нас, и мы живем как на вул-
кане, но откуда мне знать, о чем они замышляют: ведь
при моем приближении они неизменно умолкают и по-
тупляют глаза.
•••
Я написал эту книгу на греческом языке, но чтобы
явственнее стала для читателя логическая связь последу-
ющего, должен напомнить, что я в совершенстве изучил
язык руссов. Этим я обязан тому обстоятельству, что
пропел детство в предмостье св. Мамы, где останавлива-
ются приезжающий в столицу ромеев русские купцы.
Согласно существующим договорам руссам отводится
здесь помещение в странноприимных домах и в течение
трех месяцев выдаются съестные припасы — мясо, рыба,
вино и овощи. Они также имеют право бесплатно мыться
в общественных термах, что они и делают с большим удо-
вольствием.
Руссы привозят меха, воск, мед и порою закованных
в железо рабов — пленниц и пленников или обращенных
в рабство жестокими заимодавцами бедняков, продаю-
щих себя в годы неурожаев. Наймиты тоже легко попа-
дают па положение раба: всякая порча плуга или падеж
хозяйского вола ставится им в вину, и они платят за
все, и эти пени надевают на них петлю рабства. А при
случае господин продает их купцам, плывущим в Кон-
стантинополь. Потом они кончают свои дни евнухами,
или гребут до последнего вздоха на хеландиях, или по-
гибают в медных рудниках.
47
Русских купцов в Константинополе встречает лега-
торий, на обязанности которого — следить за иноземца-
ми, и табуляции. Одним из последних был мой отец.
В предместье св. Мамы эти служители закона заверяют
подписи в письменных документах и составляют договоры
торгующих. Это весьма ответственная служба, и всякий
табуляций должен владеть гибким слогом и уметь точно
выражать свои мысли, чтобы совершающие куплю и
продажу пе могли вставить в текст двусмысленные выра-
жения, которые потом возможно было бы истолковать
во вред противной стороне. Впрочем, отец рассказывал
мне, что руссы не прибегали к таким ухищрениям и стро-
го соблюдали клятвы, принесенные на обнаженных
мечах.
Получение звания табуляция обусловлено многими
требованиями. Необходимо, чтобы человека единодушно
избрали для выполнения этой должности все другие та-
буляции и проверили его в знании законов Прохирона и
шестидесяти книг Василиков. Кандидат не должен быть
болтливым и высокомерным или распутником. Требу-
ется, чтобы он был добропорядочных нравов и благочести-
вым в церковных делах. После же принесения со стороны <•
избирающих клятвенных обещаний здравием императо-
ра, что они принимают в свою среду нового товарища не
из лицеприятия или по родству, а за его добродетели, все
направляются в дом к градодержцу, где происходит це-
ремония возведения в сан. Затем табуляции идут в бли-
жайшую по месту жительства церковь. Сняв плащ и ос-
тавшись в одной белой фелони, новый табулярий полу-
чает благословение от священника. Примикерий же, то
есть старшина табуляриев, берет в руки кадило и со-
вершает перед новоизбранным каждение, а один из
присутствующих держит Евангелие. Этим воскурением
показывается, что мысли табуляция должны возноситься
перед господом как фимиам. Потом все возвращаются
торжественным образом домой, пируют и веселятся.
Отец неоднократно рассказывал об этом обряде и о
том, что по своему званию должен был находиться во вре-
мя императорских выходов в Ипподроме, и как однажды
он опоздал и уплатил пени в размере четырех кератиев,
о чем очень сожалел.
Пережил отец и другие неприятности. Был такой слу-
чай, что он заверил подпись какого-то константинополь-
ского купца в документе, в котором была незначительная
ошибка, что-то вроде пропуска значка, означающего при-
48
дыхание, и другая договаривающаяся сторона опротесто-
вала действительность соглашения, и только суд признал
его силу.
Случилось, однако, что отец захворал горячкой, и его
лечил врач Никита, проживающий поблизости, и иногда
дочь лекаря Ирина приходила, чтобы дать питье больно-
му, и благодаря встрече сделалась потом женою табуля-
ция, хотя Никита, весьма состоятельный человек, лечив-
ший даже высокопоставленных людей, и противился не-
равному браку. Таким образом, суждено было, что я
родился в предместье, где часто слышится русская речь.
Кроме того, дед приставил ко мне свою старую служанку
по имени Цвета. Девушкой пленили ее хазары и прода-
ли в рабство в Херсонес, где ее купил мой дед. Она не
могла до старости забыть свою страну, томилась и пла-
кала в плену, рассказывала мне русские сказки о добро-
душных медведях и хитрых лисицах. На улице я тоже
часто разговаривал с руссами на их языке, и среди них
у меня был большой приятель, научивший меня многим
полезным вещам и даже стрельбе из лука. Впоследствии
я научился у него вскакивать на всем скаку на коня,
ухватившись рукою за гриву. Иванко, как звали моего
друга, родился в Плескове, в одном из тех бревенчатых
городов, что стоят на севере, на берегах богатых рыбой
рок и во тьме непроходимых лесов. Когда ему исполни-
лось двадцать лот и юноша по обычаю своего племени по-
лучал право носить оружие, оп нанялся в охранную дру-
жину богатого купца, возившего вместе с другими кня-
жескими людьми в Константинополь меха и воск.
Ежегодно они приплывали в наш город, а когда руссы
распродавали товары и приобретали потребные им гре-
ческие материи, пряности, вино и сушеные плоды, они
возвращались в свою страну, получив от ромейских влас-
тей необходимые им в пути мореходные снасти, парусину
и якоря. Иванко, румяный и светловолосый воин, был
большим любителем виноградного вина и чувствовал
себя хорошо при всяких обстоятельствах, будь то в
константинопольской таверне или в сражении с печене-
гами, часто подстерегающими руссов на порогах. Теперь
я с благодарностью вспоминаю этого человека, но мне
неизвестно, что сталось с ним с тех пор. Тысячи людей
встречаем мы на своем жизненном пути и потом теряем
навеки из виду среди житейского моря.
Я с удовольствием проводил время на улице, в самой
гуще ромейской жизни, пока пресвитер Иоанн, учивший
4 От Корсуня до Калки 49
меня чтению и письму, не усаживал своего непоседливого
ученика за псалтырь. Но уже приближалось время, когда
я должен был начать учение в школе при церкви Сорока
мучеников, где вместе с сыновьями богатых родителей я
в течение нескольких лет с прилежанием изучал риторику.
Эта школа была славной наследницей древних Афин.
В ней некогда учились патриарх Фотий, проповедники
Кирилл и Мефодий и многие другие знаменитые люди,
и я пе могу без слез вспоминать то счастливые годы, ког-
да мы внимали в ее стенах обучающим пас истине. Ле-
карь Никита был просвещенным человеком и хотел,
чтобы я постиг пе только священное писание, но и
светские науки. Полнота образования требует того и
другого, но наши учителя неизменно и скучно настаива-
ли на том, что нельзя ставить рядом человеческие позна-
ния и божественную мудрость, ибо никогда служанка не
сделается госпожой.
Во всяком случае, окончив школу, я научился мно-
гому, в том числе безошибочно определять размер сти-
хов, хотя сам никогда пе занимался стихосложением,
а также искусству точно выражать мысли и украшать
свой слог примерами из поэтов и цветами риторики.
Затем я усвоил математическую четверицу — астроно-
мию, которая изучает величины движущиеся, геометрию
с ее постоянными величинами, музыку с соотношением
величин, а также безотносительные величины арифме-
тики. И только тогда я перешел к философии, познавая,
что такое подлежащее и сказуемое, относятся ли они к
целому или к части, сколько видов суждений, силлогиз-
мов и фигур, все ли можно доказать сведением к невоз-
можному, что такое аксиома, сколько видов тождества,
непрерывна ли цепь причинности и прочее. И лишь по-
том я приступил к чтению Гомера и тайком, пряча книгу
под подушкой, зачитывался при тусклом мерцании све-
тильника Платоном, к которому нужно приближаться
с большой осторожностью, чтобы не попасть в грехов-
ные тенета его очарования.
У лекаря Никиты был брат, астроном при прослав-
ленной Трапезундской школе. Дед, ставший уже челове-
ком преклонного возраста, хотел, чтобы я там закончил
свое образование. В те годы этот город был важным
центром по торговле с Востоком, в нем были прекрасные
здания и церкви, а на его улицах толпились арабские
купцы и армяне, персиане и иверы; властители последних
хвалятся тем, что ведут свой род от жены воина Урии —
50
Вирсавии, на которой самовольно женился царь Давид,
и поэтому считают себя родственниками не только
псалмопевца, но и Богородицы, так как она происходила
из семени Давида, и утверждают, что венец перешел в
Иерусалиме к Навуходоносору, а от него к иверийским
царям. Известно, что иверийская знать женится только
на родственницах, чтобы не терять чистоту крови.
Для меня это было первое далекое путешествие, и я
никогда не забуду плавания на морском корабле в
Трапезунд, слезы матери при расставании и потом про-
хладные ночи на плоской крыше, небо, усеянное звез-
дами, и костлявый палец астронома Никона, показывав-
ший мне Стрельца, Кассиопею или какое-нибудь другое
созвездие. Трепет охватывал сердце, когда вдруг раскры-
вались передо мною тайны небес и светила, плывущие в
эфирном океане, располагались в стройном порядке в
хрустальных сферах. Седая борода Никона, аскета и тер-
пеливейшего из учителей, щекотала мне шею. Звездные
небеса медленно кружились вокруг Полярной звезды.
Тихим голосом астроном сказал мне однажды:
— Прочел я в одном древнем трактате, что земля
круглая, как шар, и не солнце совершает путь над нею,
а земля вращается вокруг солнца. Но это ересь, осужден-
ная церковью.
Я взглянул па него с волнением. Лицо старика было
освещено слабым снегом звездного неба. Мне показалось,
что в глазах у него блеснула лукавая искорка, и мне
стало страшно. У меня было то чувство, которое испыты-
вает ходящий по краю пропасти. Вот еще одно неболь-
шое усилие — и все станет понятным. Но мне трудно
было превозмочь тайный ужас перед опасностью заблу-
диться в этих глубинах и погубить себя навеки. А между
тем я предполагал, что Никон относится с большим до-
верием к утверждению древнего мудреца, и при одной
м i.i ели сомнения рождались в моем сердце, все меняло
свои места во вселенной, верх становился низом, а низ
верхом, но я опасался спросить о разъяснениях, потому
что подобное знание противоречило священному пи-
санию.
Однако вскоре я отыскал в библиотеке Никона тот
трактат, о котором он говорил. Это было сочинение Ари-
старха Самосского, весьма ветхий список. На нем с боль-
шим трудом можно было разбирать отдельные слова, и в
свитке не было конца. Земля — шар? Не солнце плывет
4*
51
по небу с востока на запад, а наша планета вращается
вокруг небесного огня?
Тысячи раз задавал я себе подобные вопросы и не
решался на них ответить. Тайпа осталась скрытой наве-
ки. Теперь я жалею, что у меня не хватило смелости
откровенно побеседовать с Пиконом. Теперь уже никто
не ответит па мои недоуменные вопросы — астроном
давно лежит па трапозундском кладбище под высокими
кипарисами. С собой он унес и тайну небес, а свиток за-
терялся.
Но меньше, чем звезды, я полюбил книги. Забывал о
времени и нище, с упоением читая Платона, который так
замечательно умел говорить о любви. Равного ему в этой
области не было и не будет на земле. Отраженная в ду-
ше, как в некоем божественно тихом море, любовь очи-
щается от всего плотского и нечистого. Та же, но совсем
иная. Неудовлетворенная, но счастливая, ликующая даже
в страдании.
Йотом прочел я Плотина и Прокла и поражался их
гению, увлекался некоторое время Дионисием Ареопаги-
том. В этих книгах мир был совсем другим, не грубым,
как паше тело со всеми его низменными желаниями, а
легким, лишенным неприятных запахов и слишком рез-
ких цветов, и я блаженно вдыхал его прохладный, раз-
реженный воздух и только впоследствии познал на жиз-
ненном опыте, что подобные рассуждения бесплодны.
Необходимо вспахать землю, чтобы на ней колосилась
пшеница, нужны искусные человеческие руки, чтобы
построить корабль или мельницу для зерна, и во всем
требуется труд.
Но годы шли. Из Трапезунда я возвратился домой
уже не на корабле, а в повозке, пересек Пафлагонию и
Вифинию, посетил многие города, а ночуя в гостиницах
или останавливаясь на постоялых дворах, встретил ты-
сячи людей.
По возвращении в Константинополь я поселился в
доме деда, лекаря Никиты, который искал благоприят-
ного случая получить для меня какую-нибудь должность.
Жизнь протекла без больших потрясений и была полна
приятных переживаний. Я наслаждался стихами Иоанна
Геометра и в большие праздники посещал вместе с дру-
гими Ипподром и там в тумане курений старался раз-
глядеть в императорской кафизме василевса.
Однажды я встретил Иоанна, прославленного поэта,
на площади около св. Софии. Мы шли с дедом к ранней
52
литургии. Придворные чины направлялись в сопровожде-
нии слуг к Священному дворцу. Дед сказал мне, ука-
зывая перстом на бледного, задумчивого человека в при-
дворной красной хламиде:
— Смотри, вот стихотворец Иоанн. Говорят, у некото-
рых его стихи вызывают слезы на глазах...
Я удивился могуществу поэзии.
Событием в предместье св. Мамы по-прежнему было
прибытие из Понта Эвксинского русских купцов, приво-
зивших товары из Скифии. Сначала они распродавали
меха и шкурки и прятали деньги в кожаные пояса. По-
том значительная часть денег уходила на покупку тка-
ней, на вино и развлечения.
Из любопытства я иногда сопровождал варваров в
город. Мне было интересно наблюдать, как они с изум-
лением смотрели на великолепие нашей столицы. Их,
как детей, поражала величина триумфальных колонн
и храмов. В храм св. Софии язычников не впускали, но
опи могли вдоволь наглядеться на красоту наших двор-
цов, на статуи и водометы. Потом варвары возвращались
в предместье св. Мамы, пили в тавернах вино, шумели,
хватались за мечи, и тогда являлись присланные градо-
доржцем отряды городской стражи с привычным к таким
долам кандидатом. Он прикладывал руку к сердцу, уве-
щевал, старался уладить ссору миром, не прибегая к
оружию, чтобы ио затруднять отношений с варварами в
будущем. Три месяца спустя варвары покидали ромей-
ские продолы.
Ц'ромо И нанка, у мепя было много других друзей
среди руссов. Это были рослые и красивые люди, искус-
ные в употреблении меча и секиры, и многие из них
превосходные наездники. От них я научился умению
владеть оружием, ездить верхом без седла. Беседуя с
ними, я совершенствовался в русском языке, и впослед-
ствии ого знание мне пригодилось.
Но однажды лекарь Никита вернулся из дворца и
заявил, что теперь мы можем надеяться на исполнение
наших желаний. Оказалось, что ему удалось излечить от
бессонницы какого-то важного придворного чина и тот
обещал в благодарность за это оказать содействие в при-
искании для меня подходящего места в Священном двор-
це. Надежды наши вскоре оправдались, и спустя несколь-
ко дней дед сообщил, что меня принимают на службу.
— И не в звании кандидата, как это обычно делает-
ся, — ликовал старый лекарь, — а спафарием, то есть
53
меченосцем. Кто знает, может быть, настанет время и ты
будешь нротоспафарием?
О лучшем нельзя было и мечтать.
В назначенный день мне надлежало надеть празднич-
ную одежду и отправиться но дворец. Исцеленный санов-
ник просил за меня хранителя императорской печати Ва-
силия, всесильного и то дни евнуха, чтобы я был пристав-
лен к юным сыновьям покойного императора Романа, еще
не вступившим на престол.
При этом известии мать всплеснула руками и запла-
кала ио то от счастья, но то от горя.
-- Куда ты вознесся, сын мой! Теперь ты и взглянуть
нс захочешь па наше ничтожество!
А я и не знал в тот вечер, что отныне судьба моя
будет связана с судьбою василевсов.
Время было тревожное. Над ромейским миром сгу-
щались черные тучи. Все труднее и труднее становилось
отражать удары многочисленных врагов. Но чтобы понять
положение, в каком очутилось ромейское государство,
надо оглянуться на некоторые события, среди которых
прошло детство Василия и Константина.
Когда почил блаженной памяти император Констан-
тин, автор замечательных книг, трудолюбивый, как пче-
ла, писатель, на престол василевсов вступил его сын
Роман, двадцатилетний юноша, любимец Ипподрома
и черни, белокурый красавец, как все представители
македонской династии. Он предпочитал государственным
делам конские ристания и охоту. За спиной мужествен-
ного и сурового Никифора Фоки, носившего под пурпу-
ром власяницу, не снимавшего много лет панциря, Ро-
ман мог расточать поцелуи черноглазым ромейским кра-
савицам. Это Никифор Фока повел на Крит дромоны и хе-
лапдии с метательными приспособлениями для огняКал-
линика и лучшими воинами империи, славянскими и
армянскими наемниками, чтобы изгнать с острова нече-
стивых агарян. Из гавани Фиглы, около Эфеса, вместе с
флотом в море вышла ромейская слава. Агаряне были
разгромлены, и христианские церкви на Крите вновь
огласились пением. Победы были одержаны также в Си-
рии, и Алеппо подвергся разграблению, но события в го-
роде Константина побудили Никифора Фоку вернуться с
Востока в столицу.
Роман был женат на Феофано, дочери простого трак-
тирщика, пленившей легкомысленного кесаря изумитель-
ной красотой. История их встречи похожа на сказку.
54
Но бывает на земле, что любовь разит человека как
молния, и, увы, я сам испытал подобное.
Магистр Леонтий Хрисокефал, бывший в те дни
юным кандидатом, рассказывал мне об этой истории.
Шел дождь. Охота была удачной — на повозках
лежали туши черных вепрей. В деревушке, которая по-
палась по дороге, охотники решили остановиться на
ночлег. Деревню наполнил лай охотничьих псов, и с
ними немедленно ввязались в драку деревенские овчарки.
Псари и ловчие разместились по хижинам. Для василевса
нашли помещение в придорожной харчевне. Над ее во-
ротами висел на шесте сноп житной соломы — символ
приятного для путника ложа.
Постель готовила Роману молоденькая дочь трактир-
щика. Она принесла охапку свежей соломы и, стоя на
коленях, взбивала ее усердно. Василеве любовался ее
проворными руками.
— Как тебя зовут, дитя? — спросил он.
— Феофано, господин, — ответила девушка и опус-
тила необыкновенные ресницы.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать, господин.
— Какие у тебя длинные ресницы... Сними с моих
пог обувь, красавица!
— Я сделаю, как ты повелишь...
Леонтин только что прибыл из Константинополя с
iiiui.in.iM iiocjoiifiK'M, трясся весь день в почтовой тележке.
Выйди, сказал ому василевс, даже пе взглянув
па государственную печать красного воска с изображе-
нием павлина.
Почыо в деревне лаяли псы, шел дождь, пахло сы-
ростью и навозом...
Прошли немногие месяцы, и прекрасная Феофано,
дочь трактирщика, стала августой. Ее красота покорила
всех ромеев, и льстецы называли ее второй Еленой. Но на
базарах и в тавернах шепотом говорили, что это она дала
яд своему легкомысленному супругу. Роман умер. Вер-
нувшийся с Востока Никифор Фока привел из Каппадо-
кии войска азийских фем, и пичто не помешало ему сме-
нить меч, увитый лаврами, па скипетр. Новый василевс
женился на Феофано и объявил, что считает себя только
опекуном Константина и Василия — малолетних детей
покойного Романа.
Надев пурпурные кампагии, Никифор продолжал
походы, вернул ромеям Адану, Мопсуэстию, Таре, а из
55
сирийских городов — Лаодикию, Иераполь, Арку, Эмессу
и даже Антиохию, где в числе добычи оказался меч
Магомета. Патрикий Никита Халкуци завоевал Кипр.
Затем разыгрались известные всем события на Дунае,
прекращение дани болгарам, посольство Калокира в
Киев, появление Святослава. Император решил сокру-
шить Болгарию силами русского князя, которому было
послано из Константинополя тысяча пятьсот фунтов
золота. Святослав появился со своей дружиной и пече-
негами на берегах Дуная и быстро завоевал северную
Болгарию. Русскому кпязю поправились горы и долины
Дуная. Но это был бы слишком опасный сосед. Ромеям
снова пришлось вести войну. Однако походы и лишения
сломили силы василевса, тем более что, несмотря на блис-
тательные победы, положение государства было тяжелым.
Никифор не пользовался любовью населения. В его на-
ружности не было ничего такого, что мило народу, —
ни величия, пи приятного взгляда. Низкорослый, корот-
коногий, с большой головой на толстой шее, темнолицый,
с глубоко сидящими в орбитах жестокими глазами, он
больше походил на мясника, чем на императора. Победы
его стоили слишкОхМ дорого. Народ изнывал под бременем
налогов, воины роптали на невыносимую тяжесть службы.
Кроме того, он был слишком стар для прекрасной Фео-
фано. В одну страшную зимнюю ночь, с ведома коварной
августы, Иоанн Цимисхий, пахнущий духами щеголь и
необузданный честолюбец, ворвался во дворец и преда-
тельски убил в постели безоружного героя Антиохии и
Аданы.
Цимисхий, ловкий и обаятельный, начал с того, что
отправил в монастырь влюбленную в него без памяти
сообщницу и тем обелил себя в глазах христиан. Во
главе государства был поставлен евнух Василий. Сам
василевс поспешил на поля сражений. Ведь Святослав
захватывал на Дунае, в союзе с болгарами, один город
за другим. Предоставив болгарскому владыке Борису
носить царские инсигнии, сам русский лев сражался как
простой воин. Руссы перевалили Балканские горы и
ворвались в Филиппополь, где они предали мечу два-
дцать тысяч человек. Но под Адрианополем, можно
сказать, уже под самыми стенами столицы, Варда Склир,
лучший полководец ромеев, с крайним напряжение.м
всех сил нанес первое поражение северным варварам,
ряды которых значительно поредели к тому времени от
болезней, и вынудил их уйти обратно за Балканы. В это
56
время на театр военных действий прибыл Иоанн Цимис-
хий.
Флот из трехсот дромонов был послан к устьям Ду-
ная, чтобы преградить врагам путь к отступлению. Окру-
женные со всех сторон в Доростоле, испытывая крайний
недостаток в съестных припасах, с одними мечами против
метательных машин и огня Каллиника, руссы бесстраш-
но шли против закованных в железо катафрактов и поги-
бали героями. Святославу ничего не оставалось, как пред-
ложить мир. Предложение было принято с радостью,
ибо всякий мир лучше войны, а двадцать тысяч варваров
еще могли причинить ромеям немало вреда.
Уступая желанию русского князя, Иоанн согласился
на свидание с ним. Сияя металлом панциря, в пурпуре
и в осыпанной жемчужинами диадеме на голове, завитый
и надушенный, в окружении придворных и телохрани-
телей, василевс спустился верхом на коне к Дунаю.
Святослав прибыл в условленный час на ладье. Он был
в белой рубахе и штанах, босой, и его одежда отличалась
от других воинов только чистотою. В одном ухе он носил
золотую серьгу с двумя жемчужинами и яхонтом. У него
были длинные светлые усы, голова выбрита, и только
сбоку оставлен длинный локон, как это в обычае у неко-
торых варварских народов. Князь сидел с веслом в руке
и греб наравне с воинами.
Иоанн сошел с копя и приблизился к ладье, обворо-
жительно улыбаясь, поблескивая красивыми глазами.
Святослав молча смотрел па пего. За смелость, благо-
родство и, может быть, за легкую походку или быстроту
передвижения руссы называли своего князя барсом.
Когда Святослав шел на врага, он предупреждал: «Иду на
вас!» В этом сердце не было места предательству. Князь
доверчиво протянул руку императору, но не потрудился
встать со скамьи. Побеседовав некоторое время о мире,
они расстались. Писатель Лев Диакон, мой друг, который
присутствовал при этой сцене и рассказывал о событиях
болгарской войны, уверял меня, что никогда в жизни он
не видел более достойного воина, чем Святослав.
В конце концов нам удалось закончить войну. Полу-
чив по кошнице хлеба на воина, руссы ушли из Болгарии
и поплыли в свою страну. Но на порогах, где им при-
шлось зимовать в ужасных условиях, на них напали пе-
ченеги, вероятно брошенные на руссов коварным Иоан-
нам Цимисхием. Святослав погиб, и лишь немногие
вернулись домой и рассказали о том, что случилось. На
57
некоторое время опасность со стороны руссов была уст-
ранена.
Удалось достичь некоторых успехов и на западе.
Выдав замуж племянницу, благонравную Феофано, на-
званную этим именем в честь августы, за Оттона, неза-
конно именующего себя императором, Иоанн прекратил
войну в Италии. Апулия, Калабрия, Салерно и Неаполь
остались в руках ромеев. На востоке стратег Николай
продолжал громить сарацин, завоевал Амиду, родом из
которой был василеве Иоанн, и Ниобис, памятный сра-
жениями древности. Апамея, Эдесса и Бейрут вернулись
в лоно империи. Множество святынь было вырвано из
рук нечестивых агарян. Уже василевсу мерещились
холмы Иерусалима...
Среди этих потрясений прошли мои детство и юность.
О победах мы слышали из уст глашатаев, с амвонов цер-
квей, на форумах и на базарах. Но хлеб был дорог,
и все реже приходили в предместье св. Мамы русские
купцы. Жить бедным людям было тяжело. Никогда в
городе пе было такого количества нищих, калек, безру-
ких, безногих и слепцов, как в те годы. При таких обсто-
ятельствах для меня начиналась новая жизнь.
С бьющимся сердцем я прошел под аркой огромных,
сделанных из меди дворцовых ворот, под которой гулко
отдавались шаги. Меня сопровождал какой-то воинский
чин в синем плаще, с красным украшением на груди. Мы
вошли в залу ожидания. Зала была круглая, и вдоль
стены стояли обитые полосатой и довольно потрепанной
материей скамьи. На них скромно сидели явившиеся сю-
да по делам люди — поставщики минерального масла для
светильников, торговцы мясом и овощами, просители.
Какой-то чернобородый человек несколько раз пробе-
гал мимо нас с пачкой бумаг в руке. Мой провожатый
обратился к нему, и тот осмотрел меня с ног до головы.
Некоторое время, скривив рот, он ковырял пальцем в
ухе, а мы почтительно смотрели на это занятие. Потом
чернобородый внимательно посмотрел на палец и
сказал:
— Юноша! Сейчас ты будешь лицезреть Багряно-
родных!
Он рассказал подробно, как я должен вести себя,
начиная с тройного земного поклона и кончая тем, ка-
ким голосом отвечать, если меня соблаговолят спро-
сить о чем-пибудь. Втроем мы двинулись в глубину мрач-
ного дворца. Сопровождающего меня чернобородый назы-
58
вал кандидатом, а тот его спафарием, и я понял, что это
низшие придворные служители.
В полутемных переходах и галереях, опираясь на
страшные секиры, стояли огромные варяги. Чем больше
приближались мы к внутренним покоям, тем сильнее
было мое волнение. Наконец чернобородый остановился
перед обитой металлом дверью и шепнул нам:
— Подождите здесь...
Мы остались ждать с кандидатом у двери, и я с любо-
пытством рассматривал на стенах изображения морских
сражений. На них ромейские дромоны метали огонь на
врагов, и сарацинские корабли пылали, как костры.
В потемневшей от времени и копоти морской воде на
картинах плавали серебряные и красные рыбы. Вдруг
дверь отворилась, и незнакомый человек, в желтой одеж-
де до пят, судя по лицу евнух, поманил меня пальцем.
Чернобородый выглядывал из-за его плеча. С биением
сердца я переступил порог. Чернобородый поклонился
и вышел, а я направился с евнухом дальше.
— Как тебя зовут? — спросил он, справляясь с вос-
ковой табличкой.
— Ираклий Метафраст.
Скрипучим голоском он тоже стал наставлять меня
по поводу троекратных земных поклонов.
В конце перехода была низенькая, судя по литью
серебря пни, дверь.
Во ими Отцп, п Сына, и Снятого Духа... — постучал
евнух.
Служитель отворил дверь. Едва сдерживая волне-
ние, я переступил порог, и моему зрению представилось
обширное помещение с узкими окнами в непомерно
толстых стенах. Перед глазами плыл туман, но евнух
подталкивал меня, и я увидел, что на пурпурной скамье
сидят два юноши. Это были сыновья покойного васи-
левса, Василий и Константин, в легких домашних одеж-
дах и обшитых жемчугом шапочках. Один — постарше,
с мрачно насупленными бровями, другой — совсем еще
мальчик, с любопытством уставившийся на меня голу-
быми глазами. Около них стоял тучный злой человек,
евнух, с лишенным растительности лицом. Он тоже
рассматривал меня заплывшими, маленькими глаз-
ками, не говоря ни слова. Потом я узнал, что это был
всесильный паракимомен Василий.
Помня о наставлениях сопровождавших меня, я упал
троекратно ниц.
59
— Приблизься, — услышал я голос евнуха.
Я подошел.
— Отныне ты будешь служить здесь, — опять сказал
евнух, — но смотри, чтобы пе было на тебя нареканий.
Или попробуешь плетей!
Я стоял, не смея поднять глаз. Сюда я вошел как
в храм, а мне говорили о плотях! Но все-таки я успел
рассмотреть, что братья отличаются большим сходст-
вом, оба светловолосые и голубоглазые. Василий все
так же угрюмо смотрел па мепя, а Константин безза-
ботно показывал в детской улыбке белые зубы.
На столе, покрытом золеной материей с золотыми
узорами, можно было видеть письменные принадлеж-
ности — глиняную чернильницу, тростник для писания,
прекрасно отполированный пемзой пергамент, красный
воск для печатей. Тут же лежала раскрытая на титуль-
ном листе книга. Скосив глаза, я прочел ее заглавие.
Это был «Стратегикон» — сочинение о воинских пред-
приятиях, паписанпое императором Львом. Очевидно,
юные кесари только что закончили утренние занятия. i
Евнух сказал:
— Ты будешь являться сюда ежедневно в положен-
ное время и исполнять то, что тебе скажут. Тебе выда-
дут приличествующую твоему званию одежду и возведут
в чин спафария, как это положено в подобных случаях...
Так началась моя служба в императорском дворце.
Но я не обманывал себя и не забывал, что это произо-
шло пе по моим личным заслугам, а по ходатайству вы-
соких особ, которых успешно лечил мой дед. Для вхо-
да во дворец мне был выдан соответствующий пропуск:
на красной печати был изображен павлин. Каждый ।
день, на рассвете, я являлся к медным воротам, слушал
утреню и обедню в одной из дворцовых церквей, а потом
выполнял различные поручения юных василевсов и
иес службу наравне с сыновьями благородных родите-
лей. Обязанности мои не были очень трудными, и, помня
о словах деда, что пути к преуспеванию в жизни не на
полях сражения, а в огромных царских залах, я поль-
зовался каждым удобным случаем, чтобы привыкнуть
к дворцовым порядкам. Впрочем, большая часть времени
проходила в ожидании повелений, в игре в кости, кото-
рой тайком занимались от скуки молодые кандидаты,
или в пустой болтовне. I
Начальником моим в те дни был протоспафарий
Иоанн Кириот, по прозванию Геометр, тот самый, сти-
60
хами которого я увлекался. Он действительно усердно
изучал геометрию и в свое время даже преподавал эту
науку Никифору Фоке, но с особенным блеском про-
явил он свои поэтические способности и написал немало
стихов. В этих двустишиях он то прославлял Богоро-
дицу и христианские праздники, то воспевал любовь,
хотя свою знаменитую элегию о девушке, у которой
юноша просит воды у колодца, он тоже заканчивает сло-
вами о Христе — подателе истинной воды, утоляющей
человеческую жажду. Был Иоанн Геометр сыном двор-
цового сановника и сам получил высокое звание, но
любил писать о заботах и трудах простого народа, бед-
ных земледельцев, как он это сделал, например, в звуч-
ных стихах, описывающих его путешествие из Констан-
тинополя в Селиврию. Впрочем, он обладал неиссяка-
емым богатством тем, и стихи сыпались у него как из
рога изобилия — о пренестинском вине, о красной им-
ператорской печати, о красивом молодом человеке, о
Каллиопе и Урании. Он много читал. Платон и Арис-
тотель, Либаний и Василий Великий были его знаком-
цами с самых ранних лет, но во дворце он не пользовал-
ся большим влиянием, ибо Василий, как я уже говорил,
недолюбливал поэтов и философов, и, зная это, многие
дворцовые чины подсмеивались над научными заняти-
HMII Иоанна, хотя оп и был верным слугой отечества,
проявлял неоднократно воинскую доблесть и воспел
<<о у 1111 к 1111а।ра Фоки.
II счистипи, что встретил на жизненном пути людей,
подобных Иоанну, а тогда смотрел па него как на чудо.
Может быть, протоспафарий заметил это, потому что
однажды, после какого-то неприятного объяснения с
евнухом Василием, сказал мне, качая головой:
— Удались, юноша, от тех, кто презирает истину.
Полагаю, что ты не похож на этих бездельников, что
толпятся у трона в ожидании подачек!
Этими словами Иоанн дал мне понять, что отметил
меня среди прочих служителей. Иногда он беседовал
со мною о стихах, удивляясь, почему я не посвящаю
свой досуг поэзии. Но я довольствовался тем, что пе-
реписывал его произведения, никогда не расставался
с ними и черпал в них мысли для понимания мира и
людей. Впоследствии, когда жизненный опыт дал мне
возможность взирать спокойно на человеческие деяния,
я понял, что в стихах Иоанна Геометра было много ис-
кусственности и что от них веял порой холодок, но то,
61
что поэт пережил лично, он живо изобразил в своих
творениях, и я уверен, что они переживут века. Порой
Иоанн забавлялся аллитерациями или совпадением
собственных имен и содержавшихся в них понятий —
Кометопула соединял с кометой или Константина, что
зпачит постоянный, с постоянством, иногда жалил в
своих эпиграммах, как пчела, по в жизни это был лю-
безнейший и полный благожелательности человек, п
можно было позавидовать богатству его души.
Иногда целый день проходил в томительном бездей-
ствии. В толпе служителей, евнухов и кандидатов я ждал
часами, когда меня позовут, чтобы читать вслух Василию
«Стратегикоп». Но у меня было много случаев, чтобы
присмотреться к моему господину. Василий был мрач-
ного характера, молчалив, угрюм. К наукам относился
с нескрываемым презрением, читал с удовольствием
только Плутарха и с жадностью набрасывался на воен-
ные трактаты. Часто он покидал дворец, садился на
коня, укреплял тело па дворцовом Ипподроме упраж-
нениями, расспрашивал опытных воинов, как лучше
наносить удары мечом или как надо отражать щитом
стрелы и копья врагов. Константин предпочитал воин-
ским упражнениям пирушки.
Во дворце было скучно и тихо. Мать Багрянородных,
прекрасная Феофано, томилась в заточении, в далеком
монастыре на армянской границе; Феодора, на которой
женился Иоанн, почти не показывалась из своих покоев.
Другая Феофано была в далекой Саксонии. Сестра Ва-
силия и Константина, Анна, как потаенный цветок,
неслышно жила в тишине гинекея. Василеве Иоанн во-
евал в Исаврии. Во дворце царил всемогущий евнух.
Все говорили шепотом, боялись сказать лишнее слово.
Что-то страшное висело в воздухе. Казалось, самые
стены дворцовых покоев были пропитаны ядом, интри-
гами, заговорами, тайнами и кровью.
По городу ходили тревожные слухи о положении
на восточных границах. Люди с опаской шептали, что
василевс страдает неизлечимым недугом. На базарах
откровенно говорили о яде, якобы посланном евнухом
в императорскую ставку. Но всюду шныряли согляда-
таи и доносчики. Все трепетали. Я сам, возвращаясь
под родной кров, боялся говорить о том, что мне прихо-
дилось слышать и видеть во время церемоний.
Наконец император возвратился, оставив воинские
предприятия незаконченными. Увенчанный лаврами по-
62
бед, но изнуренный лишениями и снедаемый страшной
болезнью, он походил на живого мертвеца. Его встречали
патриарх, епископы, весь синклит, народ, и я видел, как
василевс улыбался искаженной улыбкой в ответ на при-
ветственные клики.
Вступление василевса в город происходило, как это
было освящено обычаем, через Золотые ворота. Потом
шествие направилось по Триумфальной улице к Авгу-
стеону. Было заметно, что Иоанн с трудом держится в
седле.
Но умолкли приветственные клики — ив Священ-
ном дворце стало еще тише, еще страшнее.
Однажды, проходя мимо опочивальни императора,
я почувствовал в воздухе запах лекарственных снадо-
бий. Василеве умирал. Серебряная дверь бесшумно от-
крылась, на пороге показался евнух Василий, задержался
па мгновение, и тогда мы услышали заглушенные, но
звероподобные вопли больного.
В ту зимнюю жуткую ночь над городом шел снег.
Казалось, что вся Скифия опрокинулась на ромейские
форумы и стогны. В дворцовых залах до утра горели
светильники. В отблеске разноцветных лампад странно
взирали огромные и печальные глаза икон. И вот рас-
пространилась весть:
1’омеп! Василеве Иоанн в бозе почил! Ромеи, умер
шип ।opoiil
II пишкоо слышались рыдании и вопли.
Кикой то просто одетый старик, может быть истоп-
ник, плавил у камары Феодора:
Скончался наш лов! Что будет с нами, грешными?
Мы воруем в Троицу, и было у нас три василевса —
Иоанн, Василий и Константин. А теперь мы погибнем...
Но дворце люди метались по залам, как в час земле-
трясения.
Вдруг знакомый спафарий коснулся моего плеча и
....ул:
Тебя требует 11орфпрогопит.
II смятении л поспешил к Василию. В знакомом по-
кос находились друзья юного василевса: Никифор Кси-
фпп, .Нов Накипи, Феофилакт Вотаниат, Евсевий Ah-
юл в то дни доместик дворцовых телохранителей.
Мт< показалось, что под плащами они прячут мечи.
Насилий стоял взволнованный и мрачный. Все посмот-
рели на меня.
Василий подошел ко мне и сказал:
63
— Верен ты мне или не верен?
В слезах я ответил, что готов жизнь отдать ради его
спасения. Василий положил руку мне на плечо, и серд-
це мое наполнилось ликованием.
— Доставь это письмо, — зашептал он, — доместику
Запада. Пусть оп немедленно явится сюда! Пусть окру-
жит дворец схоларпямн м экскувиторами!.. Тебя он знает
и поверит тебе. Спеши!
Василий всегда говорил отрывистым и резким голо-
сом. Так говорят непросвещенные поселяне или простые
воины. По по его шепоту я попял, что жизни Порфиро-
геиитов угрожает опасность. Брат его, отрок Констан-
тин, плакал в углу. Василий толкнул меня к дверям.
— Смотри, чтобы никто не остановил тебя! Торо-
пись! Иначе враги возмутят воинов!
Я спрятал письмо в складках плаща и бросился вон
из покоя.
Никто не остановил меня, потому что все знали мое
скромное положение во дворце и никому в голову не
могло прийти, что мне доверено важное государственное
поручение.
Стояла тихая ночь. На улице медленно летали хлопья
снега. В городе было пустынно. Но где-то вдали слы-
шался глухой ропот человеческих голосов. Оказалось,
что то спешил со своими воинами Варда Склир, назначен-
ный три дня тому назад доместиком Запада. Я побежал
навстречу шуму, прижимая к груди послание Василия.
Весть о смерти василевса распространялась по го-
роду с быстротою молнии. Уже со всех сторон ко дворцу
бежал народ. Свечники, чеканщики, торговцы, кора-
бельщики, шерстобиты, водоносы бежали толпами. За
падающим снегом пылали адским огнем смоляные фа-
келы. Все ближе слышался мерный топот ног и звон
оружия. Приближались схоларии. Впереди ехал на коне
великий доместик. Я поспешил к нему и протянул по-
слание.
Доместик остановил коня.
— Кто ты? — спросил он.
— Спафарий Ираклий! Я из дворца. Вот послание
тебе от Василия.
— Дайте мне свету! — крикнул он.
Несколько воинов приблизили факелы. При этом чад-
ном и смоляном огне Варда Склир прочел письмо и крик-
нул, подняв руку:
— За мной, схоларии!
64
Мы все побежали за его конем. На бегу воины выкри-
кивали ругательства. Несколько раз до моих ушей до-
летало имя евнуха, сопровождаемое самыми нелестными
эпитетами.
— Лиса! Жирная свинья! Отравитель! — кричали
воины.
Другие ругательства были слишком площадными,
чтобы их можно было здесь привести. Я еще раз убе-
дился, что ненависть народа к богатым была велика,
и люди искали защиты у василевса, потому что молитвы
их не доходили до небес, а больше им некуда было об-
ращаться со своими нуждами.
Дворец наполнился народом. Скандинавские варяги
пропустили схолариев и, оттиснутые к стене, мрачно
стояли, опираясь на секиры. В прекрасных залах ча-
дили факелы. На одно мгновение я увидел растерянного
евнуха. Как Иуда, он целовал доместика, плакал у него
,ihi груди. Вырвавшись из иудиных объятий, Склир ки-
нулся ио внутренние покои и, гремя латами, упал ниц
на мраморный пол перед лицом нового господина. Васи-
лин пылающими глазами смотрел на нас. Вокруг васи-
лонса стояли его преданные друзья. Уже льстецы взира-
ли па юношу как на бога, теснились к нему, чтобы
лобзать край его одежды, плакали от умиления. Тело
ьлвж....опочившего Иоанна остывало, покинутое всеми.
Нитрнпрх! Патриарх! послышались голоса.
11а । рн ।рх, недомыв под руки иподиаконами, в лило-
вой I'liiiiuoii мпнтни появился с.роди оружия и факелов
и п ре юн и । ил г.я пород новым господином мира, касаясь
рукоп земли. Вонны грубыми, непривычными к пению
голосами затянули:
Многая лета! Многая лета, автократор ромейский!..
Выл лн то пустой случай или воля провидения? Нос
инн 1П1МНГНОП почн и вошел и доверие к Василию. Ва-
силове принлиипл меня к себе, и я стал делить его
поп некие предприятия. Я полюбил эту жизнь, полную
горомоп, волнений, глубокого дыхания на полях сра-
...inn и незабываемого привкуса конского пота. Мое
гпрдцо но отвращалось от крови, пролитой в битве, от
юр трупов после победы, и рука у меня не дрожала,
Ы1ГДВ требовалось обнажить меч. Но не хочу возомнить
ci'iHi героем. Одно дело — стоять в первых рядах и ру-
5 От Корсуня ДО Калки
65
бить секирой, другое — принимать участие в военном
совете или сидеть на коне за непоколебимой стеной
воинов, прикрывающих тебя щитами, и с каждым ис-
текшим годом я все больше и больше постигал, что про-
литие крови противно христианскому сознанию. При-
шлось мне читать в житии Андрея Юродивого предска-
зания о том, что Египет снова принесет свою дань ро-
меям, и я знаю, что победы любезны константинополь-
ской черни, так как отмечаются раздачей денег и съест-
ных припасов. По но вздыхал ли сам Андрей, подобно
пророку Исайе, о том времени, когда мечи превратятся
в серпы, копья — в полезные в сельском хозяйстве ше-
сты или в орудия для возделывания почвы?
Евнух Василий уцелел, зубами цеплялся за власть,
лукавил, всячески ублажал юных василевсов и соблаз-
нял их молоденькими иверийскими наложницами. Кон-
стантин подрастал и вполне удовлетворялся охотой, а
Василий с каждым годом все больше мрачнел, все чаще
метал молнии из голубых глаз, все крепче сжимал в ру-
ках кормило ромейского корабля. Свое внимание он
направил па борьбу с самоволием стратегов, на воин-
ские предприятия и приготовления к походам, предо-
ставив ведение запутанных государственных дел евнуху
Василию, хранителю государственной печати.
Но ради чего, спрашивал я себя иногда, цепляется
за власть этот человек? Не ради же одного корыстолю-
бия? Должно быть, вкусившему власти уже трудно ото-
рваться от этой сладостной чаши, и каждый мнит себя
спасителем отечества.
Сколько событий совершилось в эти годы! Когда
евнух заподозрил в противогосударственных замыслах
Варду Склира, героя победы под Адрианополем, побе-
дителя варваров, прекрасного тактика, но мужа с бес-
покойным характером, он лишил его звания доместика
и сделал стратегом отдаленной Месопотамской фемы.
Обиженный полководец поднял восстание. Тогда при-
шлось вызвать из тихого хиосского монастыря его лично-
го врага и соперника Варду Фоку. На Павкалийской рав-
нине разыгралось решительное сражение, в котором с
обеих сторон лилась кровь ромеев. В это же время са-
рацины вторгались в наши италийские владения, а Ми-
зия глухо волновалась.
После смерти Иоанна Цимисхия болгары снова вышли
из горных берлог и отнимали у нас город за городом.
Самуил завоевал Лариссу и даже похитил мощи св. Ахил-
66
лия, ревнителя православия на Никейском соборе. Затем
он двинулся на Коринф, но здесь ему преградил путь
стратег Василий Апокавк. Сам василевс впервые в этой
войне попробовал свои львиные когти. Желая оттянуть
от Коринфа полчища Самуила, он изнурительными пере-
ходами привел ромеев к Сардико и осадил этот крепкий
город. Двадцать два дня мы стояли под его бревенчаты-
ми стенами.
Я был вместе с Василием под Сардиной. Этот город
.расположен среди живописных гор, по которым вьются
тропы, известные только пастухам. Среди диких скал пры-
гают горные козлы и серны. Воздух здесь полон горной
бодрости, приятно дышать таким воздухом путнику.
Обложив со всех сторон крепость и надеясь осадой
принудить болгар к сдаче, мы укрепили свой лагерь
палисадами, разорили соседние селения, с нетерпением
ожидая, когда у осажденных иссякнут съестные припасы.
Каждое утро василевс выходил из бревенчатой хижины,
которую ему срубили и где он спал, как простой воин,
на овечьей шкуре, и смотрел на крепость, грозно сто-
явшую на возвышенном месте. Мы окружали его, как
птенцы орла, — Никифор Ксифий, Феофилакт Вота-
ниат, Лев Пакиан, Василий Трахомотий, Константин
Диоген, протоспафарий Иоанн Геометр и другие. Васи-
левс хмуро взирал на городские башни. Слышно было,
как осажденные кричали со стен и осыпали василевса
оскорблениями, надругаясь над его священной особой.
Василий в гневе щипал завитки русой бороды.
С утра военные машины начинали метать в осажден-
ный город камни. Но ромейские баллистиарии не отли-
чались большой опытностью, и наш обстрел не причинял
врагу большого вреда, а осажденные отвечали тучей
стрел.
Слыхали ли вы, как поет стрела над головой, когда,
оторвавшись от тугой тетивы и описав в воздухе кра-
сивую кривую, она летит, оперенная, втыкается в землю
и дрожит, вся еще в нетерпении полета? Дышали ли вы
этим воздухом, насыщенным яростью, криками воинов,
конским потом, вонью греческого огня, запахом свеже-
срубленного дерева на осадных сооружениях и вкусом
металла? Видели ли вы, как плачет от бессилия в своем
шатре мужественный, но побежденный вождь? Я был под
Сардикой, дышал воздухом поражения, слышал пение
вражеских стрел и видел слезы героя.
Когда наступал вечер и прекращались военные дей-
68
ствия, мы собирались вокруг василевса. В хижине тус-
кло горели светильники, пахло овчиной, а в лагере ржа-
ли кони, догорали дымные костры. Стояла осень, часто
шли дожди, закрывая туманом горы.
Василия терзали мысли о будущем. Его сопровож-
дал в походе историограф Лев Диакон. Лев захватил
с собою редкий список «Последнего видения Даниила».
По вечерам, покончив с трапезой, мы читали вслух эту
страшную книгу и пытались найти в ее темных словах
намеки на судьбы ромеев.
Будущее покоилось во мраке. Уже истекало первое
тысячелетие с того дня, когда родился в яслях спаситель
мира. Последние годы были полны таинственных собы-
тий. Прошлой зимой в Месемврии родился младенец, у
которого было три глаза, а руки росли из горба на спине.
В Константинополе на императорской псарне каждую
ночь выли псы, и псари не могли заставить их умолкнуть
даже плетьми. Затерянные во мраке гор, мы трепетали.
Василове, подпирая рукой усталую голову, забыв о тор-
жественных церемониалах, сидел с нами, как равный сре-
ди ранных, смотрел на пламя светильника, и его голубые
глава становились совсем черными.
Кик сейчас я слышу монотонный голос Льва, преры-
нпемыи иногда вздохом кого-нибудь из присутствующих:
«В третье лото царствования Кира Персидского
ни... пи а и р к а н гол Гавриил к пророку Даниилу. И ска-
...... и । > s и 11 го и «Муж, преклони ухо твое, ибо я открою
и о. н.п ......и piiuirи и mi земле, до самых последних
II О о II
Мы но iupi.iini.iiH глаз от шевелящихся губ чтеца. Со
in и* । тории пне окружила черпая ночь. Мы знали труд-
.... которые стояли пород пами. В воздухе явственно
I у иг гноив jinri. трагедии,
«Пошлет Господь огонь с небес, — читал Лев Диа-
I.UH, земли покроется водою, а Седмихолмный будет
..........ipniiiMiil Горе тебе, Содмихолмие! Увы тебе,
В.......... null Пони погонит высокие твои степы, и пе оста-
не ггп и гоГц1 пи одной колонны, и возрыдают о тебе при-
II и i.i и in и о к гноим башням корабли...»
Кто то издох пул за спиной василевса:
Господи, спаси паши души!
«Стопы ого падут, и будет царствовать в нем юно-
||| I. который наложит руки свои на священные жертвы.
I "I па погетппет спящий змей и убьет юношу и будет цар-
iinoiiiiri. пять или шесть лет. После него воцарится ди-
69
кий волк, и поднимутся народы севера, которые присту-
пят к великой реке...»
С перекошенным лицом, с глазами, наполненными
безумием, василевс протянул руку.
— Остановись!
Лев прекратил чтение. Мы с замиранием сердца обра-
тили свои лица к благочестивому. Простирая руки в ту
сторону, где был осажденный город, Василий взывал:
— Какие стоны надут? Какой юноша будет царство-
вать? Какие народы севера придут? Руссы?
Голос василевса звенел, поднимался с каждым словом,
поражал наш слух, как звоп кимвала.
— К какой реке приступят народы севера?
Мне было не по себе. В воспаленной голове теснились
мысли. В самом деле — какие стены падут? Эти стены,
перед которыми мы стояли? Кому грозит гибель? Может
ли человеческий ум верить в эти пророческие слова или
все это жалкий бред? Но как иначе предвидеть то, чему
суждено случиться? В самом деле — какие народы севе-
ра? Руссы? Это им уготовлены мы в жертву?
Василий сжимал голову руками, вперив взгляд в
пространство, точно пытаясь проникнуть в тайны буду-
щего.
— Продолжай, Лев!
Лев снова склонился над страшной книгой.
— «Восстанет великий Филипп с шестнадцатью язы-
ками, и будет битва. Но глас с небес остановит сражение.
Тогда перст судьбы укажет человека. Ангел возьмет его
в святую Софию и скажет ему: «Мужайся!»...»
— Читай, читай!
Но Лев хотел перевести дух и остановился.
— Читай!
Лев продолжал:
— «Тогда настанет изобилие плодов и мир на земле.
Тогда лоза будет приносить тысячу гроздий, а жатва даст
неисчислимое множество колосьев, но зубы у антихриста
будут железные, и скоро во всем мире останется одна ме-
ра пшеницы...»
В лагере послышался шум, топот коней, крики вои-
нов. Ксифий вышел посмотреть, что там происходило.
— «Десница его будет медная, а когтив два локтя дли-
ной. И будет он долгонос, глаза его будут как звезды, что
сияют утром. И на челе его будут написаны стихи...»
При этих словах вернулся Ксифий. Он вошел в хижи-
ну, даже не сделав положенного земного преклонения пе-
70
ред василевсом. Лицо его слегка побледнело. Лев неволь-
но прекратил чтение, повернув лицо в сторону вошедшего,
и так и остался с открытым ртом.
— Что случилось? — с раздражением спросил Василий.
— Благочестивый...
Присутствующие в волнении встали. Ксифий едва мог
говорить.
Сигнальные огни сообщили о приближении Самуила.
Мы были окружены.
Василий немедленно снял осаду, ибо был способен
принимать быстрые решения, но болгары настигли нас
в ущельях и нанесли страшное поражение...
Помню, что в пути, когда мы поспешно и в беспоряд-
ке отходили с остатками сил на Филиппополь, была оста-
новка на ночлег в каком-то разоренном селении. Наши
разгромленные фемы устремлялись на восток. Душераз-
дирающе скрипели возы. Дорога была усеяна трупами
людей и тушами животных. К ним уже слетались вороны.
Итого невозможно забыть: страшная заря на западе, скрип
возов, а на пламенеющем небосклоне тучи черных птиц...
Толпы беглецов поспешно уходили под покровом ноч-
noii темноты. В селении, через которое мы проходили,
। гнила скромная каменная церковь с круглым куполом,
| вокруг нее раскинулись крытые соломой хижины. Толь-
ко дом спи щеп ника был под черепицей. В нем устроили
пос го лI. л,ли наголенен, затопили очаг, потому что ночь бы-
ли \ плодпан, и к дпорим приставил и стражу.
< >< । и ui.iii.io рпимог । iijiiii'i. где ирпшлось. Воины спали
........о и iiiijiii.i.iiii под го,лону и 1,1 ci', у крывшись плащом или
olio IIIIIIIH I. и голому. В деревне нельзя было найти ни гор-
hi iiviiii, пи одного куска хлеба. Все было разграблено
....мп ин ион и а м п, по пощадившими даже церковь. Жи-
е in. может быть таiinbie богомилы, убежали в соседние
uoi'ii, захнигпн < собой скот и все имущество. Мы распо-
ложились и покинутых хижинах.
( рели итого невероятного беспорядка не могло быть
н речи о гом, чтобы устроить лагерь так, как это требуют
piiMihiii' в 111111 с к 11 о обычаи, и укрепить его валом и рвом.
Jlnrepi. должен занимать четырехугольное поле, на кото-
ром норосскаются две дороги с воротами. В центре его по-
....пин' императорское знамя, шатер василевса и другой
попер так называемый архонтарий, в котором пребы-
1Ы1О1 пооначальпики. Вокруг размещаются гетерии бес-
। мергпых, телохранители и конные тагмы, а затем опол-
Ч11111П фем. Для каждого чина, для стольника или доме-
71
стика, в лагере предназначено раз навсегда установленное
место. Но в этот день даже патрикии п стратеги расположи-
лись там, где им привелось. Однако я настоял, чтобы во-
круг селения была протянута прикрепленная на низких
колышках веревка с припешанпыми па ней колокольчика-
ми — на тот случай, если вражеские лазутчики попыта-
ются проникнуть в селение, чтобы узпать положение ве-
щей. Такая воровка служит в ночное время прекрасным
средством для предупреждения неожиданных нападений.
Сердце мое было полно стыда и отчаяния. Я видел бе-
гущих ромеев, бросивших оружие, растерявших воинские
отличия, пи о чем другом не помышлявших, кроме спасе-
ния своей жизни. Сам василевс сменил пурпурные кам-
пагии, которые положено носить только василевсам и ца-
рям Персии, на обыкновенные башмаки, чтобы не быть
узнанным в случае пленения. И ты, лев!..
Отборные воины, гетерия закованных в железо «бес-
смертных», знаменитый легиоп Сорока мучеников, еще
при Августе прозванный Молниеметательным и оправда-
вший это название во время войны с квадами, когда буря
и гром, вызванные молитвами христианских воинов, уст-
рашили врагов, бенгали под стенами Триадицы, как овцы,
гонимые жезлом пастыря. Прославленные вукелларии,
как назывался другой легиоп, или, по-гречески, фема, по-
теряли покрытые лаврами знамена.
Только армянские пешие воины отходили непоколе-
бимым строем, огрызались, как волки, когда на них насе-
дали враги. Но разве я сам не трепетал, не наклонял го-
лову, когда слышал пронзительное пение стрелы, и не
бледнел, когда блистал перед моими глазами ослепитель-
ный меч?..
Лагерь понемногу затих. Была надежда, что мы ушли
от преследования врагов. Ко мне явились посланцы и
сказали, что меня желает видеть благочестивый.
Василевс сидел на жалкой постели священнослужи-
теля, уронив голову на грудь. Никого около него не было.
Я сделал преклонение и стоял, ожидая, когда мне скажут
о том, для чего меня позвали. Василий поднял глаза и
спросил:
— Что ты смотришь на мою обувь? Я сделал это не
из страха. Я не хотел умножать торжество врагов. Они пе
должны были знать, кого поражают.
Я видел, что по щеке василевса скатилась слеза. Пой-
мав мой изумленный взгляд, Василий смутился и сказал:
— Никому не говори об этом. Я плачу не от слабости,
72
а от злобы. Бежали, как овцы... С тех пор как я живу, я
пе встретил в своей жизни ни самой малейшей удачи, и,
напротив, кажется, не осталось такого несчастья, которое
пе выпало бы на мою долю...
Он говорил со мной, как простой смертный, и я понял,
как тяжело переживает он наше поражение.
Василевс сказал мне, что нужно сделать, и, получив
приказание, я оставил его наедине с мрачными мыслями.
Мне надо было найти великого доместика. В поисках
этого человека я ходил от одной хижины к другой, шагая
через спящих и натыкаясь на распряженные возы. На по-
возках стонали обмотанные кровавыми тряпицами ране-
ные. Тысячи их мы бросили во время панического бег-
ства. Кое-где догорали костры, около которых грелись
люди. На дороге еще слышался скрип возов, щелканье
бичей. Измученные волы ревели.
Наконец я разыскал хижину, в которой нашел себе
ночлег великий доместик Георгий Лаханодракон. Проходя
мимо овечьего загона, я услышал в темноте человеческие
поили. Кто-то стенал за плетнем, проклинал мир и васи-
лепса, хулил бога. Хотя голос был искажен страданием,
мио показалось, что я знаю несчастного. Но сердце мое
окаменело. Не обращая внимания на стоны раненого, я
пошел II ХИЖИНу.
Па грубо сколоченном столе горел глиняный светиль-
ник. В in о мигающем свете я мог рассмотреть несколько
Ч1'П<1П1'1« п поп п< г. и ч опоя и и и х. Кроме доместика, тут были
Дании 1111 р 11111 к, < I > (ч и 11 и л и пт Ноги пинг, Лов Накипи, Ники-
i|inp l.i nJ. и iipnr доместика, по имени Андроник. Сидя
и, и..... । голом, они подкреплялись хлебом, так как не
in.। пн промоин зарезать пола и приготовить ужин. Я видел,
как игп знаменитые мужи брали пальцами из деревянной
солонки щепотки соли. Доместик уронил голову на стол
о, видимо, дремал. Рядом с ним сидели Лев Диакон, поло-
жив на стол худые беспалые руки, и протоспафарий
Пи... Геометр. Протоспафарий Никифор Ксифий протя-
нул мне кусок хлеба и сказал:
Утоли хоть немного голод, Ираклий!
>1 паял кусок доропепского хлеба и стал его есть, оро-
iiiiiii ломоть слезами, которые как бы заменяли соль. Уже
див дни, как у меня во рту пе было и крошки пищи.
В хижине стояла тишина. Ее лишь порой прерывали
издох и, кашель, ругательства. Чтобы нарушить тягостное
молчание, я спросил:
Л где же патрикий Иоанн?
73
Доместик поднял голову и посмотрел на меня воспа-
ленными глазами.
— Благочестивый повелел его ослепить.
Так это патрикий Иоанн стопал в загородке для овец,
гордый муж, владетель такого богатства, домов и вино-
градников! Еще вчера он был всемогущ, а сегодня лежал
на овечьем навозе, ослепленный, оставленный льстецами,
покинутый друзьями из страха, что оказанное ему внима-
ние может возбудить гнев в сердце благочестивого.
Все сидели мрачные, подавленные несчастьем послед-
них дней. Только Никифор Ксифий, стоя па коленях и
расстилая в углу овчину для ночного ложа, хотя через
два часа мы снова должны были двинуться в путь, не
удержал негодования:
— Сегодня ты сидишь на коне, а завтра тебя карают,
как разбойника. За что ослепили Иоанна?
— Власть василевса подобна секире, лежащей у кор-
пя дерева, — вздохнул Лаханодракон.
— Секира? Лицемерие! — продолжал распаляться
Ксифий. — Пришлось мне видеть в Италии, как живут
лангобардские бароны. Поистине они патрикии, а не рабы,
как мы. У пас...
Никифор Ксифий был мужественным человеком. Уши
у пего заросли волосами, как у волка. Он воевал в Италии,
защищая ромейские владения от сарацин, и любил рас-
сказывать о том, как в Риме в обществе красивых женщин
пируют бароны под музыку виол и охотничьих рогов.
Пусть пируют! Зато гореть еретикам и латинянам в геен-
не огненной!
Все еще стоя на коленях и отстегивая меч от пояса,
Ксифий негодовал:
— А у пас? Ползают как пресмыкающиеся. Ходишь
осторожными ногами, опустив глаза долу.
— Замолчи! — крикнул я ему.
Доместик заткнул пальцами уши, чтобы не слышать
предосудительные речи.
— Благочестивый один отвечает за наши поступки.
Твое дело — сражаться и умереть, а не богохульствовать
и осуждать установленные порядки. Положи предел твое-
му безумию!—удерживал от греха Никифора патрикий
Феофилакт Вотапиат, человек большой осторожности и
много претерпевший в жизни.
— Иоапп получил по заслугам, — сказал Лев Диакон.
Никифор Ксифий укрылся с головой плащом, но
слышно было, как он скрежетал зубами. Да, он слыл
74
храбрецом, плащ его был в крови врагов, и оп сам по-
лучил ранение в этом сражении. А патрикий Иоанн,
как я узнал потом, первым покинул поле битвы и во
время отступления велел зарезать вола, тащившего
метательную машину, чтобы насытить свое чрево, и по-
этому баллиста досталась врагу. Я переговорил с доме-
стиком и сообщил ему сказанное мне василевсом.
Подражая Ксифию, присутствующие стали уклады-
ваться на земляном полу, расстилая свои одежды. Я вы-
шел, чтобы выполнить еще одно повеление — проверить
заставы. Лев Диакон и Иоанн Геометр присоединились
ко мне. На обязанности историка лежало записывать все
достойное запоминания, хотя он и не любил писать о
поражениях, но, во всяком случае, ему надо было взгля-
нуть на картину ночного лагеря. Протоспафарий же был
крайне потрясен событиями и не захотел оставаться в
хижине. Лагерь спал. В воздухе пахло гарью затухающих
костров. Если бы враги настигли нас, никто не оказал
бы им сопротивления, и тогда последние остатки ромей-
ского войска погибли бы во главе с василевсом. Люди
устали безмерно и забылись в тяжелом сне. Многих му-
чили сонные видения, судя по стонам. А ведь через два
часа мы снова собирались поднять их и вести на восток,
чтобы успеть запереться в Филиппополе. В этом хаосе
мои душа, ужо привыкшая к благоговейной тишине двор-
цов, 11 < 111 ат । .1 вв л a смятение.
На листано у дороги стоили армянские воипы. Среди
общей рас rcpiiinioi' । и они один сохранили спокойствие
ну *п, ри иноду in по порожп ни я inulin победы и поражения.
11 io и ли них были слана ромеев! По это они провели по
горным тронам и спасли от смерти василевса и всех нас.
Один па нои ион, уже седобородый и со следами ста-
рых ран па лице, сказал товарищу, сидевшему на при-
дорожном камне с копьем в руках:
Смотри, друг, вот пришли храбрые патрикии.
I lai л л пун на меня еще раз, он прибавил:
Итого, большеглазого, черного, как сатана, я где-
то видел...
II немного изучил армянский язык в бытность свою
и Трапозупде, по сделал вид, что не понимаю, о чем он
। окорит, и по-гречески спросил, не заметил ли он чего-
ц|Шуд|. подозрительного. Он ответил дерзко:
Медведь никогда не догонит бегущего зайца.
Мы пошли прочь. Чтобы перевести разговор на по-
। lopniiiiioio тему, я спросил историка:
75
— Откуда ты родом?
Лев вздохнул.
— Отечество мое — Калоя. Тихое селение среди хол-
мов Тмола, на берегу Калистра, впадающего в море
недалеко от Эфеса. Дивная там природа!
В это время где-то в отдалении послышалось пету-
шиное пение.
— Слышишь? Вторые петухи! Вот так же они поют в
этот час и в моей Калоо. Но как там все дышит миром!
А здесь я едва по сделался жертвой скифского меча...
Ни для кого но было тайной, что в этой войне вместе
с болгарами действовали против нас и отряды скифов,
которые Владимир тайно послал на Дунай, чтобы из-
далека добиться осуществления своих планов. Теперь
я понял, откуда возникли разговоры о браке Анны с
Владимиром. Дело в том, что ее руки добивался Самуил.
Но к нему отправили не Порфирогениту, а простую
девицу, выбранную потому, что опа походила лицом на
Анну. Однако болгары немедленно раскрыли обман и в
наказание сожгли митрополита Севастийского, который
привез им подложную царевну. Об этом событии было
много разговоров, по мое внимание в данное время при-
влекают другие и более важные события. Скажу только,
что именно тогда в Священном дворце и подумали о
браке русского князя с Порфирогенитой, чтобы возбудить
его ненависть к Самуилу. А вместо этого Владимир по-
слал ему на помощь своих воинов! Можно подумать, что
он обучался в Магнаврской школе, откуда выходят наши
хитроумные логофеты.
Осмотрев заставы, мы повернули назад и шли неко-
торое время молча. Иоанн Геометр вздыхал, обурева-
емый какими-то печальными мыслями. Впрочем, они
были понятны. Потом Лев Диакон продолжал свой рас-
сказ:
— Отца моего звали Василием. Когда решено было
послать меня в царственный город, чтобы я вкусил там
от плодов просвещения, твой покорный слуга отпра-
вился в путь на корабле, нагруженном быками. Это был
сущий хлев под парусами! В Константинополь я прибыл
в тот самый день, когда происходил триумф императора
Никифора. Спокойно он ехал на коне среди всеобщего
ликования и улыбался. Это был титан! Сражался, как
лев, а под пурпуром посил власяницу. Но как он при-
теснял церковь, разорял монастыри, гнал митрополитов
и епископов!
76
— А зачем им богатство? Стяжание мешает спасению
души. Легче верблюду...
— Знаю, знаю...
— А они строят пышные дома, имеют табуны ко-
ней и множество скота. Вспомни, как жили святые в
египетских киновиях и в других обителях, как будто
бы уже достигая бесплотности ангелов; у нас епископ
говорит, что не надо пещись о завтрашнем дне, а у са-
мого лари набиты номисмами...
— Это Ксифий заразил тебя богохульством, — ска
зал Лев, — смотри, погубишь себя дружбой с этим че-
ловеком.
— Благочестивому известно мое рвение.
— А длинные языки? Подлые уста, нашептывающие
в совете про приятеля?
В темноте мы не без труда нашли хижину. На по-
роге спала стража. Лев остановился и прислушался.
— Слышишь ли ты в воздухе веяние катастрофы?
Я тоже напряг внимание. Да, это была катастрофа.
По историк, может быть, видел далее меня и го-
ворил:
— Пе следует забывать, что эту войну василевс на-
чал по столько движимый благоразумными расчетами,
сколько пламенным гневом. И вот расплата. Мы про-
водили время иод стопами Триадицы Сардики в бездей-
ствии и гадали па священном писании, а болгары сража-
ютсп на свою свободу.
Il.apyi прошюшло невероятное. Над лагером возникла
। и । и । м 11 и и П111Ч1ДП. оаприлн спотом шатры, хижипы, цорковь
и hoi.п ОГД11Л0111П.10 горы и, упав па землю с западной
стороны, рассыпалась па молкио искры и погасла.
)1 никогда ио видел ничего подобного и окаменел.
Ион Диакон произнес:
Ноже!..
По он норным пришел в себя и прибавил:
Это оппачаот всеобщее истребление...
И но попил толком, что оп хотел этим сказать, но
и uiin.ii, что историк хорошо знаком с небесными явлени-
iiMii, и мио стало по по себе. 11а земле происходили не-
он ин пимып вещи.
I >ол мн и пство людей в лагере продолжали спать, а те,
что проснулись, потрясенные случившимся, громко об-
суждал и необыкновенное явление.
Мио было неизвестно, как отнесся к тому, что про-
и in 111 i o о, василевс, который, конечно, всю ночь не
77
сомкнул глаз. Но историк был подавлен. Сделав не-
определенный жест рукою, он ушел куда-то в темноту.
Мы остались с поэтом вдвоем.
Всю дорогу Иоанн Геометр молчал. Может быть,
в его сердце уже рождались тс горькие стихи о гибели
ромеев в ущелье Родопских гор, которые мы потом про-
чли, обливая строки слезами. По я не зпал тогда, о чем
он думает, и спросил протоспафария, бывшего некогда
моим начал!.ником, а теперь все более и более отда-
лявшегося от милостей василевса, не хочет ли он от-
дохнуть в моей хижиие. Иоанн был уже в летах, и пер-
вые седые нитки блистали в его бороде, но живые глаза
сверкали по-прежнему любопытством к жизни. Он побла-
годарил меня и охотно согласился. Однако мы не уснули
с ним и проговорили до зари.
В ту ночь я рассказал ему о ветхом трактате Арис-
тарха Самосского, который мне пришлось держать в
руках в библиотеке Никона, и о странных утверждениях
этого философа, по Иоанн покачал головой и сказал:
— Ты настоящий эллин. Вокруг нас смятение и ги-
бель, а ты говоришь об Аристархе.
— Не попадалось ли тебе в руки это сочинение?
— Вероятно, ты видел очень редкий список, и я не
читал такой книги, по слышал о ней. Полагаю, что этот
человек прав.
— Прав? И земля, как шар, вращается вокруг цент-
рального светила?
— Не приходилось ли тебе, едучи на корабле, ви-
деть, как мимо обманно двигаются берега, в то время
как корабль якобы стоит на месте? То же самое можно
сказать и о солнце. Нам представляется, что оно дви-
жется, а в действительности стоит на одном месте, и до-
казательством этому служит то обстоятельство, что дру-
гие планеты кружатся вокруг солнца. Ты знаешь это
не хуже меня. Почему же исключение должно быть для
земли?
Никон учил меня всему, что положено знать астро-
ному, но не посягал на области, запрещенные церковью,
а в словах Иоанна блеснула некая надежда средь мрака
нашей ночи, и я запомнил этот разговор на всю жизнь.
К сожалению, вскоре наши жизненные пути разошлись.
Этот глубоко верующий человек принял сан священника
и позднее постригся в монахи, оставив навсегда суету
дворцовой жизни. Только изредка я встречался с ним,
когда он приходил ко мне из Студийского монастыря,
78
пешком через весь город, и мы беседовали с ним о поэ-
зии, так как и в монашеском чине он сохранил интерес
к книгам.
На земле медленно разгоралась заря. До выступле-
ния в путь осталось ждать уже недолго. Но я все-таки
прилег на несколько минут, чтобы дать отдых измучен-
ному телу. Протоспафарий Иоанн умолк и лежал, за-
ложив руки под голову. Меня не покидали мысли о ва-
силевсе. Что он делает в этот час? Мы могли поучиться
у него твердости в несчастьях.
Лежавшие рядом со мной на соломе стонали и мета-
лись во сне. Воздух был испорчен человеческим злово-
нием, и даже сюда доносились вопли ослепленного пат-
рикия.
На полу спали, как простые поселяне, богатейшие лю-
ди, представители древних фамилий, имеющие власть
судить и разрешать, блистающие разумом магистры и
доблестные доместики, разделяющие помыслы василевса
в Сенате. Повозки с нашим достоянием, одеждами и се-
ребряными чашами были брошены во время бегства или
захвачены неприятелем, слуги разбежались, воины час-
то отказывали в повиновении, и первые стали послед-
ними, а некоторые военачальники изменили василевсу.
Течет неуловимое время, увлекая в небытие людей,
io ин il iii.il' и нус । нчныо дела, трагедии героев и жалкие
и .......унцнн С,роди этих перемен иногда казалось,
и....'у нирг । но ромеев ужо на краю гибели. Внутри
....io при ходилось бороться с надменными магнатами,
col।pa in11 п м и в своих руках огромные богатства и окру-
........... тысячами слуг, а па границах — сражаться с
...........врагами.
Bin ii.niiii пытался обуздать своеволие гордых, но
। нус in инн годи поело трагических событий под Триади-
Ц|'И .... мятеж Варда Фока. Заговорщики собрались
и ....лен noil Хареипнскоп фомо, в доме одного из влия-
тельных людой, по имени Впс.тафий Малеин, и провоз-
..и in Фоку василенсом, избрав его орудием своих
черных замыслов. Ножар восстания быстро распро-
стри пился по всему Востоку. К счастью для Василия,
он hoi поставить во главе оставшихся верными ромей-
iinix поиск Варду Склира, неожиданно превратившегося
...... поди в великого доместика. Но Фока вероломством
79
захватил Склира и уже без всякой помехи двинулся на
Константинополь.
Это был полный сил и весьма предприимчивый чело-
век. Мятежника озаряла слава почившего Никифора,
и у него нашлись деятельные помощники. Брат узур-
патора Никифор и Калокир Дельфина взяли Хрисо-
поль. Остальные восставшие войска под начальством
Льва Мелисены осадили Абидос, расположенный на ази-
атской стороне Геллеспонта. В то же время мятежный
флот отрезал подвоз продовольствия в столицу.
Ничто, казалось, уже пе могло остановить победо-
носного шествия Фоки. Что оставалось делать среди та-
ких испытаний? Пришлось униженно, с улыбками и да-
рами, просить помощи у варваров.
Именно в те дни было получено взволновавшее всех
нас известие, что князь руссов Владимир принял кре-
щение. К нему отправили незамедлительно посольство
с богатыми подарками, чтобы заключить с ним договор.
Выполняя условия подписанного соглашения, киев-
ский князь прислал нам на помощь шесть тысяч руссов
и варягов, которые разгромили под Хрисополем войско
Фоки и освободили осажденный Абидос. Мятежник умер
на поле сражения под Лампсаком, пораженный апо-
плексическим ударом. Дельфипа попал в плен и кончил
свою жизнь в ужасных мучениях, так как Василий не
знал пощады, а войско мятежников разбежалось. Одна-
ко Владимир настаивал на выполнении заключенного с
ним договора.
Это время было наполнено страшными потрясениями.
Ходили слухи, что Владимир сам водил своих варягов
па Хрисополь, но это не соответствует действительности:
князь руссов был слишком гордым, чтобы снизойти до
роли наемника.
Но нельзя винить в отсутствии гордости и Василия.
В тот час, когда на ромеев разгневались небеса, дове-
денный до отчаяния несчастьями, так выразительно опи-
санными Иоанном Геометром, он согласился принести
неслыханную жертву и отдать русскому князю Анну.
Когда же обстановка несколько изменилась к лучшему,
было решено повременить с выполнением данного обе-
щания. Василевсу казалось, что еще не поздно испра-
вить ошибку слишком поспешного решения, принятого
в таких трагических обстоятельствах. Однако вдова
Варды Фоки возобновила преступное предприятие мужа.
Теперь восставших повел против василевса Варда Склир.
80
Снова в Азии запылал пожар мятежа. А в это время
болгары обрушились на Всррею, шеститысячный отряд
варягов отказался выполнять наши приказания и го-
тов был сокрушить все на свете за одну какую-нибудь
охапку сена, как это случилось впоследствии, и в до-
вершение всех бедствий Владимир, рассерженный невы-
полнением договора, осадил Херсонес.
По словам магистра Леонтия, это был исключительно
одаренный вождь, в юности предававшийся страстям,
а в зрелом возрасте посвятивший все свои силы госу-
дарственным делам. Я еще не знал тогда, что скоро судь-
ба столкнет меня на узком пути с этим человеком.
Началом к этому послужил вызов меня логофетом
Фомой Амартолом во дворец. Я направился туда на рас-
свете. На востоке едва занималась заря, но лавки уже
были отперты, и с Месы доносился вкусный запах свеже-
испеченного хлеба. Накануне происходил силентий,
как называются тайные заседания Сената, когда были
приняты какие-то важные решения в присутствии ва-
силовса. Со всех сторон по улицам спешили сановники,
церемонно приветствуя друг друга и спрашивая о здо-
ровье или о том, хорошо ли преславный провел ночь,
и потом продолжали путь, чтобы ожидать в Ипподроме
приглашения в Священный дворец. Некоторые ехали
пл мулах в сопровождении друзей и служителей. Еще
с пкчерп улицы были украшены гирляндами лавра и
0Л11Н1 иными петппмп и посыпаны древесными опилками,
гш: uni. предстоял царский выход. I! утреннем воздухе
fii.inii сиышно, lone .далеке гремела карруха эпарха,
........ один имел право езды по городу в повозке.
Минк строителя Льва еще блистал мутным светом
па высокой башне над храмом Богородицы Фары. Это
оыл последний светоч в длинной цепи сигнальных ог-
нен, устроенных па всем протяжении от столицы ромеев
до сарицпнекой границы. Всякий раз, когда в Азии или
и С,прнн idiiopiiiaoTcii какое-нибудь примечательное со-
бы гни илн mi граннцпх происходит вторжение иеприя-
гепн, ото шт...предают с. холма па холм и потом по бе-
регу мори весть о случившемся в Константинополь.
Гщо спили в предутренней свежести константино-
польские сиды, а во дворце уже начиналась церемо-
ниал...hi суета. Служители гасили лампады, накрывая
.... медными колпачками на длинных тростях.
Пш. и церкви, всюду пахло гарью фитилей. У серебря-
1111И двери, по преданию сделанной по рисунку самого
О Hi Кереупн до Калки
81
Константина Багрянородного, ведущей во внутренние
покои, стояли светлоусые варяги, все так же небрежно
опираясь на страшные секиры. Неоднократно я видел
на полях сражений ужасные ранения, нанесенные этим
варварским оружием, отсеченные головы и раскрытые
груди: кровь из таких ран мешается с розовыми пузырь-
ками воздуха. Варвары равнодушно смотрели на нас,
позевывая после бессонной ночи.
Великий ключарь, ведавший дворцовым распоряд-
ком, позвякивая связкой серебряных ключей, открывал
двери в сопровождении начальника стражи, которого
только и признавали варяги. Кивком головы евнух от-
вечал па наши приветствия. Веститоры, или облачатели,
уже приступили к исполнению своих обязанностей и
шептались с озабоченным видом. Одни из них отправи-
лись в камару св. Феодора, чтобы взять там жезл Мои-
сея и другие реликвии, остальные принесли пурпуро-
вый императорский скарамангий и положили его как
некое сокровище па дубовую скамью, поставленную здесь
для этой цели. Веститоры со страхом косили глаза на
церемоииария, ожидая, когда тот тремя установленными
ударами постучит в серебряную дверь и можно будет
приступить к первому облачению автократора. Уже здесь
собрались все, кому надлежит находиться перед сереб-
ряной дверью. Люди, прикрывая рот рукой, шепотом пе-
реговаривались между собой, передавая новости. Не-
сколько раз я слышал:
— Херсонес... Херсонес... Анна... Анна...
За серебряной дверью послышался утренний кашель.
Тогда наступила тишина, нарушаемая только шорохом
парчовых царских одежд, приготовляемых для василев-
са. У меня забилось сердце. Мне было известно, зачем
меня вызвали во дворец. Убедившись в моем знакомстве
с морским делом, василевс решил назначить меня друн-
гарием царских кораблей и возвести в сан патрикия,
чтобы я мог выполнить то ответственное поручение, о
котором говорилось на последнем заседании Сената.
Выполнявший обязанности великого ключаря евнух
Роман, маленький, заплывший жиром, с неприятными
глазами, строго оглядывал присутствующих. Увидев
меня, он тихо побряцал ключами. К нему тотчас скло-
нился один из служителей.
— Проводи спафария Ираклия в камару Феодора, —
сказал евнух, указывая на меня пальцем, украшенным
золотым перстнем.
82
Служитель поцеловал руку евнуха и подошел ко мне
с поклоном. Вместе с ним мы вошли в лабиринт зал
и церквей. В Илиаке и в Хрисотриклине, изящнейшей
зале с такими же аркадами, как и в церкви Сергия и
Вакха, стояли чины синклита в ожидании, когда здесь
появится василевс. В этой зале особенно прекрасны
широкие окна, из которых в покой в изобилии льется
свет. На золотом фоне мозаики сияли широкие глаза
спасителя мира, скорбные от грехов человечества. На
возвышенном месте были поставлены в симметрии три
золотых трона, а под куполом необыкновенной легкости
стоял круглый, украшенный искусной инкрустацией,
стол, чудо трудолюбивого ремесла.
Служитель поднял занавесу, и я очутился в камаре.
На мягких, обитых алым шелком скамьях сидели са-
новники, которым по церемониалу полагалось встречать
здесь василевса. Среди них я увидел знакомое лицо —
магистр Леонтий Хрисокефал улыбался мне и кивал
головой. Он еще не потерял надежды выдать за меня
последнюю из своих многочисленных некрасивых до-
черей.
Я сел рядом с ним, но мы едва осмеливались обме-
няться словом. Где-то далеко в глубине дворцовых зал
ужо началось торжественное шествие, и время от време-
ни до нас долетали глухие приветственные клики. Васи-
.10111, облпч<.ий и пурпуровый скарамангий, со свечой
и р\ во, окруженный телохранителями, шествовал из залы
и визу.
Говорит, они и. но спал всю ночь, писал... — шеп-
нул мио магистр Леонтий.
Я сочувственно покачал головой.
Л братец охотится в Месемврии... Вот уж поис-
..... побрякушка и крест делаются из одного дерева!
Вошел озабоченный папий и движением руки при-
। лиси к нас соблюдать тишипу. Приветственный шум при-
и iibi.n.iK и, усиливался. Вместе с ним приближалась для
noun горжес । ион вин минута посвящения в сап патрикия,
пли хиротонии. Мне стило трудно дышать. По выраже-
нию лиц соседей я мог судить, что и они разделяют мое
нолненно.
Вдруг служители отпахнули тяжелую завесу из зо-
нной парчи, вышитую черными орлами в зеленых кру-
III», и симметричном порядке перемежающихся с крас-
ными крестами. Бронзовые кольца со скрежетом скольз-
в*
83
пули по металлу, и в арке появился автократор роме-
ев. Мы пали ниц.
Я часто имел возможность встречать василевса во
внутренних покоях, получал от него приказания на по-
лях сражений, видел, как он вкушал пищу, подставлял
чашу виночерпию и рыгал, поев рыбы. Сколько его посла-
ний доместикам и стратегам читал в свое время, в кото-
рых говорилось о самых житейских вещах! А теперь я ле-
жал па прохладном мраморном полу, едва дыша от
волнения, и мне казалось, что над нами, распростертыми
во прахе в земном преклонении, совершается какая-то
тайпа.
— Встаньте! — услышал я знакомый голос, и все
снова стало обычной жизнью.
Мы поднялись. Папий, обернув краем красной хла-
миды руку, поднял ее, как диакон поднимает перед
царскими вратами орарь при чтении великой ектеньи,
и возгласил пискливым голоском:
— Веститоры!
Препозит повторил этот возглас громоподобным го-
лосом:
— Веститоры!
Роман был смешон в своей красной хламиде, малень-
кий, большеротый, тучный.
Облачатели приблизились, держа в руках небесной
голубизны дивитиссий, украшенный золотыми розами.
Облачателей было четверо, в белых плащах, откинутых
за плечи, чтобы одежда не мешала движениям рук. Руки
у них заметно дрожали.
— Приступим! — опять пропел папий, подняв руку.
— Веститоры, приступите! — повторил препозит.
Веститоры стали облачать василевса. Торопясь и
волнуясь, они подали василевсу сосуд для омовения
рук и золотой кувшин. Из этого кувшина ему полили
над сосудом воды на руки, и кто-то вытер их полотен-
цем, которое было на плече у одного из облачателей.
Потом они накинули на господина вселенной тяжкую от
жемчуга и золотого шитья хламиду и возложили на него
лор — узкое одеяние, обвивающее шею и грудь и ниспа-
дающее па правую руку. Оно должно изображать собою
те пелены, в какие был обернут в гробу Христос.
Лицо Василия было по обыкновению мрачным. Он
терпеть пе мог этих пышных церемоний, и брови его
хмурились. Но василевса уверили, что все это необхо-
димо, и он выполнял церемониал, только старался по-
84
путно передать какое-нибудь повеление, выслушать до-
клад, если это было возможно, или совершить хирото-
нию, которая как бы входила в обряд шествия.
Желая использовать время, пока его облачают, Ва-
силий сказал, ни на кого не глядя:
— Елевферий!
Протасикрит Елевферий Харон приблизился с по-
клоном. Облачатели все еще суетились над широко раз-
веденными руками василевса, завязывая золотые поручи.
— Что у тебя есть для оглашения? — спросил ва-
силевс Елевферия.
— Письмо епископа Мелетия, ваша святость.
— Огласи!
Развернув трепетными руками послание, Харон
быстро стал читать письмо, но тем медовым голосом,
какие бывают только у протасикритов, ведающих пере-
пиской императоров. Как из далекого тумана до меня
доносились скорбные жалобы епископа:
— «Злоба их замышляла отнять наше достояние, ибо
они говорили: «Языком нашим пересилим». И вот, избле-
вав яд аспидов, враги возбудили против нас горечь в
сердце благочестивого. Они переписывают каждую лозу
наших виноградников и уменьшают длины измеритель-
ного вервия, ибо какая им забота о геометрии! Прекрас-
нейшие храмы паши остались без церковного пения, упо-
добп io и ц<|, тому винограднику Давида, который сначала
iii.iiiiiii) рнсцвел, и потом стал добычей для хищения всех
МН МО ХОДИ 1ЦИ X ... »
II видел, что в душе василевса накипала горечь. Еще
дымились развалины Ворреи, агаряне опустошали ита-
лийские владения, Варда Склир двигался снова на Аби-
дос, князь руссов осаждал Херсонес и из Таврики прихо-
дили тревожные известия, а во внутренних делах царил
беспорядок, всюду имели место самоволие, хищения, вы-
могательства и мздоимство, и епископы, стратеги и евну-
хи по допили покоя василевсу кляузами и жалобами.
Мановением руки Василий велел прекратить чтение. Та-
ких жалоб был и сотни. Сладкий.голос протасикрита умолк.
Потом, потом! — сказал Василий.
У пего по было свободного времени. Надо было урвать
несколько минут и для рукоположения меня в сан
натрикия и друнгария императорских кораблей, ибо толь-
ко через хиротонию или рукоположение могла излиться
па меня благодать святого духа, без которой ничего не
совершается в государстве ромеев.
85
Скосив в мою сторону взгляд, Василий поманил мепя
пальцем.
— Сколько кораблей готово к отплытию?
Едва сдерживая волпепие, под взглядами многих лю-
дей, в эту минуту завидовавших моему возвышению, я
объяснил благочестивому, сколько дромонов стоит в
Буколеоне, сколько хелапдий грузится сосудами с ог-
ненным составом Каллипика, сколько закуплено италий-
ских кораблей для перевозки в Херсонес пшеницы и
оружия.
— Когда ты можешь отплыть?
— Через три дня, с помощью Пресвятой Девы, мы
можем поднять паруса.
— Торопись, торопись! Каждый час дорог для меня...
Больше говорить не пришлось. И так уже священный
церемониал нарушался житейскими заботами. Папий
возводил глаза горе, вздыхал и даже слегка пожимал
плечами, недовольный задержкой, так как на нем лежа-
ла обязанность соблюдать тысячелетний порядок. А пого-
ворить хотелось о многом, особенно о преступном не-
брежении лукавого Евсевия Маврокатакалона, но я
понимал, что сейчас не время и не место докучать бла-
гочестивому.
Владимир, разоритель вертограда Божьего, сей волк,
похищающий лучших овец нашего стада, сильно теснил
в Херсонесе стратега Стефана. Об этом рассказывал нам
вчера на винограднике Лев Диакон, присутствовавший
как писатель истории на силентии.
Уже были разрушены десятки цветущих селений, а
Херсонес, владеющий быстроходными кораблями, цен-
ными солеварнями и обильными рыбными промыслами,
изнывал в осаде. Было необходимо подать Херсонесу
руку помощи, а почти весь ромейский флот перешел на
сторону Варды Склира, подкупленный золотом вдовы
Фоки. По Василий все-таки решил снарядить оставшие-
ся верными корабли и спешно послать их в Готские Кли-
маты. Согласно его плану флот должен был прорваться
в херсонесскую гавань и доставить туда припасы, оружие
и некоторое число воинов. Во главе этого рискованного
предприятия благочестивый поставил меня.
Тут же была совершена моя хиротония с сокращен-
ным церемониалом. В соседних залах, полных людьми,
которым полагалось ожидать там появления василевса,
стоял глухой ропот голосов.
— Препозит! — сказал Василий.
86
Препозит подошел, совершил земное преклонение и
поцеловал край священной хламиды. А потом смиренно
стал ждать распоряжений.
— Подведи ко мне спафария Ираклия!
Сердце у меня снова забилось. Я приблизился, упал
на колени, припал к пурпуровым башмакам, на которых
жемчугом были вышиты кресты. Василевс поднял полу
хламиды. Мою щеку оцарапало золотое шитье. Васи-
левс накрыл меня полото, как па исповеди священник
накрывает епитрахилью ворующего, и в золотой тесноте
я обопял запах парчи, пахнущей металлом и духами.
Благочестивый возложил мне па голову костлявую
руку и произнес:
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа... Властью,
данной мне от Бога, посвящает тебя наша царственность
в друнгарии ромейского флота и патрикии. Встань, пат-
рикий Ираклий! Аксиос!
— Аксиос! Аксиос! — хором нестройных голосов по-
вторили присутствующие.
Шествие продолжалось. По новому моему званию
мне надлежало находиться в зале, которая называется
Опопод, чтобы приветствовать там василевса вместе с во-
инскими чипами и оруженосцами. В моих ушах еще зве-
нели клики: «Аксиос! Аксиос!» Мне очень хотелось хоть
раз в жизни испытать это и приветствовать василевса со
стратегами и доместиками. А так как папий тоже спе-
шил в Онопод, чтобы устранить там какое-то упущение,
то мы отправились туда вместе по переходам и улитко-
образным лестницам, чтобы сократить путь и опередить
шествие.
Мы торопились, и Роман, казавшийся мне в эти тор-
жественные минуты, когда я был полон восторженных
переживаний, любезным и приятным человеком, задыхал-
ся от быстрого передвижения. Но вдруг мы услышали
в одной из зал женский смех. Роман в изумлении остано-
вился и раскрыл рыбий рот. По мраморному полу к нам
навстречу бежал черный пушистый котенок, играя с зо-
лотым шариком. С хищной грацией он сгибал бархатную
лапку и ударял шарик. Позолота игрушки казалась осо-
бенно яркой рядом с его чернотой. Шарик летел в сто-
рону, и котенок стрелой бросался за ним. Однако спустя
мгновение мы увидели, что за маленьким проказником
бежали с радостными восклицаниями две молодые жен-
щины. На одной из них был пурпур, присвоенный только
рожденным в Порфире, как называется древний дворец
88
Константина. Другая была, по-видимому, прислужницей,
но из благородных дев, дочь какого-нибудь стратега.
— Порфирогенита! — в ужасе всплеснул пухлыми
ручками евнух.
Это была Анна, Багрянородная сестра василевсов!
Но какая причина побудила ее выйти из укромного ги-
некея? Может быть, она возвращалась от утрени в одной
из дворцовых церквей? Возможно, что этот проказливый
зверек, на поиски которого она отправилась с прислуж-
ницей, был причиной того, что она заблудилась в лаби-
ринте зал.
В тот день я впервые увидел Анну. Опомнившись,
мы упали ниц. А когда поднялись, Порфирогенита все
еще стояла перед нами и широко раскрытыми глазами
смотрела то на евнуха, то на меня. Эти глаза были осле-
пительны! Глаза, унаследованные от прекрасной Фео-
фано! Никогда в жизни, нигде и ни при каких обстоя-
тельствах, я не видел таких огромных, глубоких, немига-
ющих глаз. Только однажды по делам службы пришлось
мне побывать на короткое время в Равенне, и там в одной
из церквей я видел мозаику, изображающую императри-
цу Феодору. В этих устремленных на зрителей глазах
есть некое подобие Анны. Они ослепили меня, закрыли
своим сиянием пышную залу, малахитовые колонны, мо-
заики Юстиниановых побед, всю вселенную! Мгновения
Пожили, в мне хотелось, чтобы они остановились. Как
(•липко было (тонть и смотреть па Липу!
Прислужница, красивая девушка с лукавыми глазами
и румянцем па щеках, поймала котенка и принесла гос-
поже. Тогда лицо сестры василевсов озарилось смущен-
ной улыбкой.
— Порфирогенита! — опять воздел ручки евнух. —
Пристойно ли твоей особе находиться в сем месте?
Анна ничего не ответила, еще раз взглянула на меня,
повернулась и ушла, наклоняя голову с женственным
иин!цес.тном, как бы говоря этим жестом: «Ах, не доку-
чайте мио вашими скучными правилами! Я знаю, что
дола ю!»
Опа скрылась за малахитовыми колоннами, с нежно-
стью прижимая к своей груди котенка.
Прошло еще мгновение, и Анна растаяла, как виде-
ние. Так два корабля, затерянные в пустынном море,
вдруг встречаются в один прекрасный день и расходятся
навеки. Шумят снасти, волнуется беспокойная стихия,
а корабли неумолимо удаляются друг от друга. Умень-
89
шается их величина, и корабельщики с волнением смот-
рят вслед уплывающим товарищам. Но я не знал, что
отныне жизнь моя до конца дней связана с судьбою
Анны.
— Скорей! Скорей! — торопил папий. — Как бы нам
не опоздать к выходу.
Василевс шествовал, облаченный в пурпур и в голу-
бой дивитиссий, неся бремя жемчугов па золотой хла-
миде. Препозит уже возложил на ого чело диадему импе-
раторов. Под сводами гремели слова древнего латинского
гимна:
Annos vitae...
Deus multiplied feliciter...
Обширной залой Дафны, Августеоном и Октогоном,
Триклином кандидатов, залой Девятнадцати экскуви-
торов, мимо икон, триумфальных мозаик, светильников
и знамен, со свечой в руке, в облаках фимиамного дыма,
в ропоте восторженных голосов и под музыку органа
василевс шествовал в Лихны. Особый чин, посланный
патриархом, возвестил василевсу, что приближается ма-
лый выход. Вдоль шествия рядами стояли воины. Це-
ремопиарии с позолоченными жезлами в руках вводили
в залы магистров, патрикиев и стратегов. Время от вре-
мени слышался густой голос препозита:
— Повелите!
Шествие приближалось. В следующей зале, которую
называют Онопод, полагается находиться друнгарию
городской стражи, друнгарию императорских кораблей
и спафариям, на обязанности которых нести оружие
василевса. Уже слышен был волнующий шорох башмаков
о мраморные плиты. И вдруг мы увидели над толпою
пурпуровый балдахин, на котором покачивались пышные
страусовые перья, розовые и белые. Перед василевсом
несли жезл Моисея, чтобы пасти народы, и крест Кон-
стантина, чтобы просвещать вселенную истинной хри-
стианской верой. Уже присоединились к шествию со сво-
ими скрибами и нотариями заведующий письменной
службой во дворце, оруженосцы и другие дворцовые чи-
ны. Силепцарии в нужное время поднимали свои жезлы,
сделанные из палисандрового дерева, с серебряными ша-
рами, и тогда восстанавливалась тишина и люди с удво-
енным вниманием ждали торжественной минуты. Разда-
вался медленный, тяжкий голос препозита:
— Повелите!
90
В ответ на возглас василевс благословлял свечой при-
сутствующих...
Захватывало дыхание от этой пышности и великоле-
пия. Из Триклина Девятнадцати экскувиторов уже несли
древние, покрытые римской славой велумы. Одни из них
были увенчаны золотыми статуэтками Фортуны, другие —
серебряными орлами или раскрытой в благословении
рукой, приносящей счастье на полях сражений. За рим-
скими орлами следовали пышные знамена протекторов,
так называемые драконы и лабарумы.
Подчиненные хранителя императорской печати запели
латинский гимн. Окруженный синклитом и воинством,
с лабарумом Константина над головой, в сияющей диа-
деме, с которой свешивались жемчужные нити, особенно
оттеняющие суровость лица Василия, император показал-
ся наконец в Трибунале народу.
Здесь его приветствовали представители партии Го-
лубых. Великий доместик, обернув руку полой белой хла-
миды и обратившись лицом к василевсу, трижды мед-
ленно осенил его в воздухе широким крестом. Сливаясь
с музыкой органов, хоры пели:
Annos vitae...
Под сводами гремел хорал:
Многая лета!
Многая лота тобо,
Аатократор ромеев,
Служитель господа...
Эпарх и нее, кто зависел от пего, а также множество
парода, представители различных ремесел — свечники,
серикарии, торговцы рыбой, водоносы, виноградари из
долины Ликоса, каменщики, булочники, корабельщики
п находившиеся в те дни в городе иноземцы — подхвати-
ли торжественный напев.
Великий доместик еще раз поднял руку для крест-
ного благословения.
Хор пел:
Взирайте, как утренняя звезда посходит
и затмевает свет солнца!
Со грядет Василий, бледная смерть сарацин...
Мелодично и четко звякали кадила, взлетая в воздух
па топких серебряных цепочках. Впереди лежал усы-
панный цветами путь в храм св. Софии. Василевсу еще
предстояла длительная церемония каждения престола
91
и прикладывания к св. Кладезю, к тому самому, у ко-
торого Христос беседовал с евангельской самарянкой.
Священные камни перевезли в храм из Самарии. Потом
следовало целование любви с патриархом и другие обря-
ды. Я их знал наизусть...
Я шел по своему новому званию совсем близко от ва-
силевса, и мне было грустно, что среди присутствующих
на Ипподроме узко пот моего отца. Как рады были бы
они с матерью, видя такое возвышение сына!
В св. Софии насыпали в кадило фимиамные зерна,
чтобы благочестивый император мог совершать в алтаре
каждение престола. Толпы народа — Голубые и Зеле-
ные, Красные и Белые — поочередно приветствовали
василевса кликами. Трудно было представить себе что-
нибудь более величественное, чем это зрелище. У меня
в сердце был праздник, но среди орлов и лабарумов неот-
ступно сияли глаза Анны! Я понял, что теперь не будет
для меня покоя на земле до конца дней, что дромоны и
огонь Каллипика и оружие фем существуют только для
того, чтобы служить ей.
В тот день была Троица. Священный гимн, положен-
ный для этого праздника, начинался так:
Да возрадуется вся вселенная, ибо победа
И радость царствуют у ромеев... Слава Богу,
Венчавшему тебя па наше спасение...
В этот момент с василевса снимали одну диадему и
надевали другую, еще более пышную. Возложив ее,
патриарх вручал императору просфору и пузырек с бла-
говонным розовым маслом, а от него получал в дар пур-
пуровый мешок с золотыми монетами. Все имело свой
смысл и значение. Лор означал погребальные пелены,
крест па скипетре — победу над адом, акакия, или киса
с землею — смертность человека, обертывание ног льня-
ной материей, как это в обычае у поселян, и расши-
тая золотом обувь — смирение и блеск империи...
Впрочем, мне скоро пришлось покинуть шествие,
потому что меня ждали в гавани самые неотложные дела
в связи с оснасткой кораблей и приготовление.м к отплы-
тию. Бросив последний взгляд на василевса и как бы ис-
просив его позволения, я незаметно вышел из рядов пат-
рикиев, и когда пробирался сквозь толпу к тому услов-
ленному месту, где меня должен был ждать с мулом слу-
га, я вдруг увидел среди любопытных стихотворца Иоан-
на Геометра. Он уже несколько лет тому назад покинул
92
Священный дворец и удалился в Студийский монастырь,
где принял монашеский сан. Теперь он был не в красной
хламиде, а в черном одеянии, и борода его стала длинной
и запущенной. Но Иоанн с видимым интересом смотрел
па шествие.
— Здравствуй, отче, — сказал я со всем возможным
уважением. — Не правда ли, какое великолепие?
Иоанн горестно покачал головой.
— Опиши все это в звучных стихах!
Но он ответил:
— Я уже не пишу о земном. Ты говоришь — велико-
лепие... Но посмотри вокруг себя со вниманием, и ты
увидишь рубища и бедность.
Я последовал его совету и окинул взором толпу, что
была передо мной, и мое праздничное настроение во мгно-
вение ока растаяло. Я действительно увидел тысячи бед-
няков, вероятно пришедших сюда в надежде на бесплат-
ную раздачу хлеба и вина. За пурпуром и парчой цар-
ственных одеяний, за шелком знамен и дымом кадил я
не заметил их раньше.
«Ты испортил мне радость сегодняшнего торжест-
ва», — хотел я сказать поэту, из смирения облачившему-
ся в монашеское одеяние, но он уже исчез в толпе.
ФОД
!>т<> происходило в то дни, когда пал Херсонес...
Некоторое время ушло на приготовление к отплытию
в Понт. Необходимо было спешить, а драгоценное время
приходилось тратить на препирательства с медлительным
префектом арсенала, на волокиту и переписку с великим
доместиком. Оказалось, что ничего не было готово —
ни сосуды с огненным составом, ни метательные маши-
ны. Большинство кораблей было в руках Варды Склира,
но хватало рабочих рук, чтобы приготовить состав Кал-
лионка, и Василий но знал предела своему гневу. Многие
в те дин были наказаны и ползали, как побитые псы,
У пурпурных кампагий василевса.
У меня не было пи одного свободного часа. На рас-
свете я уже отправлялся в порт, к Влахернам, где смоли-
ли корабли. Там стучали молоты и топоры, пахло смо-
лой, коноплей, холстом новых парусов. С божьей помо-
щью наш флот, вопреки всем препятствиям, снаряжался
в путь, и я с удовольствием глядел на громады дромонов,
93
на которых возможно поместить значительное число вои-
нов и два ряда прикованных цепями гребцов.
На носу и на корме таких судов возвышаются башни,
откуда лучники мечут стрелы. Мачты стояли, как непо-
колебимые дубы. На хеландиях — кораблях меньшего
размера — уже были установлены и прикрыты кожами
от любопытных глаз соглядатаев медные трубы для ме-
тания греческого огня, как варвары называют состав Кал-
липика. Я взирал па корабли и спрашивал себя: неужели
может погибнуть в море подобное искусство человеческих
рук?
В Мангале, как называют в Константинополе арсенал,
у ворот днем и ночью стояла неусыпная стража — там
хранились оружие и всякого рода военные припасы.
В низких помещениях со сводчатыми потолками пахло
невыносимой для дыхания серой. Глухонемые рабы (им
отрезали языки, чтобы они не могли выдать тайну роме-
ев врагам) толкли в огромных каменных ступах секрет-
ные составы, растирали па ручных мельницах селитру,
доставляли сосуды с горной смолой. Лишенные в моло-
дости языка, они здесь быстро глохли и не слышали гро-
хота медных постов о каменные ступы. Как в безмолвном
аду, они готовили для василевса огонь Каллиника, а по
ночам им не давал спать мучительный кашель, и жизнь
их была недолговечной.
Новый куратор арсенала Игнатий Нарфик, армянин
по происхождению, бледный человек с черной бородой
и охрипшим от зловредных испарений голосом, даже ко
мне относился с недоверием. Пуще всего он хранил тай-
ну огня Каллиника. Но у меня был пропуск в арсенал,
и, являясь туда по повелению василевса, я узнал этот
состав. В него входят сера, селитра, древесный уголь и
горная смола в строго определенных количествах. До-
статочно на одно измерение нарушить пропорцию —
и огонь уже не будет приносить вреда. Однако ни одного
слова я не могу прибавить к сказанному.
Удостоверившись, что работы в Мангале идут полным
ходом, я отправился к великому доместику, чтобы узнать,
как обстоит дело относительно тех воинов, которых я
должен был взять на корабли. Евсевий Маврокатакалон,
обжора и стяжатель, медлил, вздыхал и жаловался на
болезни.
— Поменьше бы думал о брюхе, — говорил я ему.
Но он отвечал, отдуваясь после еды, ковыряя в зубах
зубочисткой из гусиного пера:
94
— Все будет во благовремении. Судьба наша в руках
Господа. Покров Богородицы охранит нас вернее всех
стен и кораблей.
Самые неприятные разговоры приходилось вести с
Лгафием — государственным казначеем, от которого во
многом зависело получение денежных средств для нашего
предприятия. В противоположность Евсевию он был худ
и суетлив. Этот способный на всякое зло интриган, во-
зомнивший о своем уме и весьма завистливый человек,
с низким недоброжелательством смотрел на мое возвыше-
ние и вредил при всяком удобном и неудобном случае.
К счастью, василевс обратил в прах все его происки и
сослал его на остров Хиос, когда обнаружилось, что отче-
ты государственной сокровищницы не соответствуют дей-
ствительности. Принимал участие в подготовке экспеди-
ции в Таврику также Исидор Антронон — логофет дрома,
по своей должности ведавший сношениями с ино-
странными государствами и варварами, хотя он и был
ничтожеством, — но с ним имел дело магистр Леонтий
Хрисокефал, а не я.
У меня было достаточно забот и без логофета. Целыми
днями я метался из Буколеона в арсенал, из арсенала
ио дворец, а оттуда снова в порт, едва успевая проглотить
кусок хлеба, как будто бы я был не патрикий, а простой
поденщик. Василий мне говорил:
Вей их жезлом! Сокруши их, по не медли!
По однажды он сердито посмотрел на меня и постучал
пальцем по мраморному столу.
— Мне известно о тебе... Читаешь стихи и диалоги
Платона. Пе до стихов теперь. Ногами растопчу риторику
Демосфена и силлогизмы Аристотеля! Брошу в огонь
легкомысленные произведения поэтов! Мне нужны вои-
ны, а не музы! Закрою школы, усмирю болтунов, но
научу ромеев сражаться! Трусливых псов, возвращаю-
щихся на свою блевотину!
И я заушал, грозил ссылкой на острова или темни-
цей, не зная покоя ни днем, ни ночью. Но иногда вдруг
представлял на мгновение залу малахитовых колонн,
сияющие глаза Анны — и останавливался, прерывая
речь на полуслове.
— Что с тобой? — спрашивали меня.
— Ничего.
Люди многозначительно покашливали и переглядыва-
лись. Агафий уже шипел, нашептывал что-то влиятель-
ным друзьям, — змея, ползущая у ног господина. Даже
95
Никифор Ксифий, с которым я в те дни делил труды,
по-дружески спросил меня:
— Что с тобой, патрикий? Странный ты человек! Муж,
наделенный крепостью в мышцах и разумом, осыпанный
милостями благочестивого, а презираешь радости жизни.
Другие имеют жен, потомство, приобрели имения, а ты
тратишь средства на переписку книг, как будто они мо-
гут заменить человеку земные блага. Почему ты не хо-
чешь быть таким, как все?
— В книгах и есть настоящая жизнь.
Но Никифор неодобрительно относился к моему по-
ведению.
— А вчера тебя опять видели с этим агарянином.
Неприлично!
— С Сулейманом?
— С Сулейманом.
— В чем же дело?
— Что тебе надо от этого врага христиан?
— Мы беседовали с ним о путешествиях. Сулейман
хорошо знает греческий язык, любит Аристотеля. Он
рассказывал мне о Дамаске и Иерусалиме. Даже об
Индии. Это— путешественник, астроном, любитель краси-
вых вещей. Он как-то сказал мне, что мы плохие наслед-
ники Платона. Но на это я ответил, что мы, однако, бле-
стяще разрешили проблему купола... Сулейман в юности
совершил путешествие в страну шелка. Там живет стран-
ный народ, отличающийся необыкновенной вежливостью
и очень мудрый.
Ксифий смотрел на меня как на безумного.
— Все-таки он враг. Тебе лгут, а ты внимаешь по-
добным вещам, — сказал он, и я понял, что не стоит
метать бисер перед свиньями.
Работы по оснастке и вооружению кораблей приближа-
лись к благополучному окончанию. Однажды я был в
порту, наблюдая за смоловарами. Опять явился Никифор
Ксифий в сопровождении каких-то иноземцев. Я старался
припомнить, где я их видел. Потом вспомнил. Это было
во время шествия в Трибунале. Один из них, юноша с
красным пером на шляпе, похожей на колпачок, сказал
тогда своим соотечественникам по-итальянски, очевидно
по поводу наших воинов: «Оружие у них плохой ковки
и легковесное. Больше знамен, чем копий...»
Подойдя ко мне, Ксифий шепнул:
— Это латыняне, прибывшие из Флоренции по торго-
вым делам.
96
Итальянцев было трое. Самый молодой из них, Лука
Сфорти, происходил, вероятно, из патрицианской семьи.
Он был в зеленой тунике и в черном коротком плаще.
Голени его были обтянуты, как у плясуна, сырыми ту-
внями, а на ногах прихотливо загибались острые носки
желтых италийских башмаков. На поясе у него висел
кошелек из черного шелка, полный серебряных монет,
как потом я узнал. Маленькая черная шляпа с красным
длинным пером довершала этот красивый, но не очень
благопристойный для наших глаз наряд. Сфорти был
молод, румян, беззаботно улыбался среди чужих людей,
красивый юноша с черными кудрями до плеч. По всему
было видно, что это расточитель отцовского богатства,
блудный сын. Остальные двое были значительно старше
его и одеты не так нарядно, но с такими же кошельками
у пояса. Они были купцы.
Юноша снял шляпу и непринужденно поклонился
мне. Ксифий смотрел на него с таким видом, как будто
гордился своим гостем.
Я стоял на потрепанном коврике, который мне постла-
ли на грязном помосте пристани, патрикию и друнгарию
императорских кораблей. На моих плечах была старая
хламида, которую не жаль было носить в порту, где
всегда можно испачкать одежду смолой. Не до красоты
было в такое время! Меня занимали государственные
заботы. Я наблюдал, как корабельщики смолили огром-
ный корабль. Он назывался «Жезл Ларона».
Кенфик, любитель греховного времяпрепровождения,
бывавший в Италии, хорошо знавший тамошние обычаи,
тихо сказал мне:
— Надо показать гостям наши злачные места. Они
люди молодые и не откажутся от чаши вина.
Сфорти слышал его слова и улыбался. Великолепные
зубы его сверкали.
— Пойдем сегодня в Зевгму, Ираклий, — предложил
Ксифий.
Я отстранил его рукой.
— Как тебе не стыдно думать о подобных вещах!
И в такое время! В нашем ли звании посещать кабаки?
Предоставь это грубым корабельщикам...
Но дьявол бродит не в пустынных местах, а во двор-
цах, поблизости от церквей и монастырей, там, где вы-
сокие помышления.
Когда стемнело, мы надели плащи с куколями и, как
воры, пробрались в запретный квартал, над воротами
7 От Корсуня до Калки
97
которого сохранилась статуя Афродиты. Здесь часто про-
исходили драки, убийства и ограбления.
— Сюда, сюда! — показывал нам путь Никифор
Ксифий, очевидно хорошо знавший эти места.
Нагибаясь, мы вошли в низкую дверь какой-то та-
верны. В помещении пол был густо посыпан опилками.
Чадили вонючие светильники. Самого разнообразного ви-
да люди — корабельщики и наемники дворцовой стражи,
гуляки и портовые грузчики — сидели за столами и
пили вино из глиняных чаш. Им прислуживали растре-
панные женщины. Смуглые, белокурые, рыжие, толстухи
и худощавые, па все вкусы. Они охотно смеялись.
Мы уселись за свободный стол, с которого одна из
женщин лениво смахнула тряпицей остатки пищи и
хлебные крошки. Мне показалось, что эти глаза я тоже
видел однажды, но не мог припомнить, где и когда. Она
равнодушно молчала, глядя куда-то в сторону, пока мы
требовали принести нам хорошего вина. А потом, не
произнеся ни единого слова, ушла, и в ее худобе было
что-то трогательное, хотя это была блудница, каких ты-
сячи в портовых кварталах.
Старуха, только что подсчитавшая медные монеты, по-
дошла к Ксифию и стала ему о чем-то шептать.
— Таких красавиц и у багдадского калифа нет, —
сказала она в заключение и прищелкнула языком.
— Потом, потом! — отмахнулся от ее назойливых
предложений Ксифий, с опасением поглядывая на ме-
ня. — Сначала пусть нам подадут вина. И не какую-
нибудь кислятину, а из старой амфоры.
— Ладно, — согласилась старуха.
Я знал, что мой друг был легкомысленным человеком
и любил всякого рода приключения. Молодые итальянцы
тоже с любопытством осматривали помещение и находив-
шихся в нем людей. Женщины, оценив молодость и
богатый наряд иноземцев, умильно им улыбались. Судя
по всему, Сфорти понравилась полная белокурая женщина
с серыми и как бы сонными глазами. Свои обильные
волосы она стянула красным платком. Сфорти попробовал
завязать с нею знакомство, что было нетрудно сделать,
ио Ксифий остановил пылкого юношу:
— Сначала выпьем вина.
Итальянец покорился, осушил, не отрываясь, кубок,
хотя и поморщился.
— Что за манера подмешивать в вино вонючую
смолу!
98
— Это полезно для здоровья, — пояснил Ксифий.
— Но отвратительно на вкус.
— Да, — заметил один из купцов, по имени Марко,
тот, что был, кажется, самым рассудительным среди них
и скромным по своим выражениям, — если говорить от-
кровенно и никого не обижая, то мое нёбо не привыкло
к таким напиткам.
— А рыбный соус! — поднял обе руки Бенедетто,
второй купец, полный человек с бритым желтоватым ли-
цом и тяжелыми веками. — Ваша кухня наполняет зло-
вонием весь город. Как вы можете есть такую гадость?
Нас угощали у эпарха — баранина в рыбном соусе, с чес-
ноком и луком!
— У вас тоже любят острые приправы, — отозвался
Ксифий. — Но это еще ничего, а вот жить у нас действи-
тельно скучновато. Хорошо в Италии! Музыка, за столом
пьют вино, и тут же сидят синьоры! Красавица бросает
цветок с балкона, и влюбленный юноша прижимает его
к устам. А у нас женщины томятся, как в тюрьме, в ги-
некеях. Скучная жизнь! Плети свистят в воздухе. За лю-
бую вину — ослепление... И еще падение ниц, ползаешь
у пурпурных башмаков...
— Смотри, не ослепили бы тебя за такие речи, —
предостерег я друга.
— Плети и у пас свистят, — рассмеялся Марко.
Может быть, для смердов, а пе для людей благо-
родного п пн и и и, сказал Ксифий и потыкал в воздухе
пальцем
Молодок итпльяпец, которого звали Сфорти, уже вы-
пил несколько кубков вина. Вино было крепкое, с остро-
ва /Хиоса, к юноша опьянел. Стукнув кулаком по столу,
он надменно заявил:
Никто пе посмеет у нас ударить плетью человека
благородного происхождения!
Марко, очевидно, более здраво смотрел на вещи и
пожал плечами:
I leu кое бывает.
Мы терпим многое, — заметил я, — потому что
служим великой цели. Вот почему мы переносим лишения
и сражаемся с мечом в руках.
— Вам псалмы петь, а не носить меч! — разразился
пьяным смехом Сфорти. — Золотом и лукавством вы
поднимаете на свою защиту варваров, воюете оружием
наемников.
7*
99
Ксифий нахмурился, а мне пришло в голову, что не
так уж далек Сфорти от истины.
— Поражали и мы полчища сарацин, варваров, лан-
гобардов и прочих, — сказал Ксифий.
— Поражали греческим огнем, — не унимался юно-
ша, — а попробуйте сразиться с варварами в открытом
поле! Вам не устоять против их натиска, и вы побежите,
как овцы.
Ксифий вскочил и с ненавистью посмотрел на Сфор-
ти. Разговор готов был превратиться в пьяную ссору. Мы
и заметить не успели, как вино отуманило паши головы.
Ксифий кричал:
— Неважно, какими способами добывается победа —
оружием или хитроумием логофетов!
— Важно, ради чего проливается кровь, — поддержал
я его.
— Ромеи проливают ее ради истинных догматов.
Мы — ромеи, что значит римляне! — наступал Ксифий
на итальянца.
Соседи, корабельщики или люди из предместий, тоже
готовы были вметаться в драку. Раздавались выкрики:
— Латыняпе! Причащаются опресноками!
— Какие вы римляне? — не уступал итальянец. —
Вы греки. Это мы римляне, и наш господин есть импера-
тор священной Римской империи!
— Вы не римляне, а франки, ломбарды, саксы. То
есть варвары. Рим находится в запустении. На форуме
бродят козы. Я видел. Всюду развалины и полынь. И у
вас неправильно совершают крестное знамение.
— А вы совершаете великий выход против солнца!
От вас все ереси.
— Вы же будете гореть в геенне огненной.
— Это вам придется в аду щелкать зубами, глядя,
как мы наслаждаемся в раю. Ваш патриарх носит палий
по милости папы. Пожелает римский папа...
— Ну, заткни глотку, молокосос! — не выдержал
Ксифий и схватил молодого итальянца за одежду. —
Скажу одно слово кому следует, и тебя бросят в темницу
за оскорбление величества и патриарха.
— Герои! — издевался Сфорти. — Любому варвару
продают своих принцесс!
Очевидно, он намекал па переговоры с русским кня-
зем. Об этом говорили в порту, на рынках и в тавернах.
— Этого не будет! — воскликнул я.
— А болгарам вы разве не отдали дочь Христофора?
100
— Во-первых, — пытался я спорить, — дочь Христо-
фора не была Порфирогенитой. Во-вторых...
— Во-вторых, все вы лжецы...
Я был пьян, как последний корабельщик. Обняв го-
лову руками, я сидел за столом в каком-то блаженном
забытьи и не находил слов, чтобы достойно ответить
заносчивому мальчишке. Что ему известно о римлянах?
Разве он может понять величие нового Рима?! Не станет
нашего града — и на земле наступит мрак.
Прислушивавшиеся к ссоре простолюдины окружили
пас толпой. Какой-то пьяненький человек с красным но-
сом, судя по внешнему виду, скриба или церковный при-
служник, подзадоривал огромного рыжеусого наемника:
— Как можешь ты терпеть такую хулу на ромеев!
Пойди и ударь его твоей десницей!
Марко, по-видимому, очень осмотрительный человек,
пытался успокоить Ксифия и Сфорти, готовых пустить в
ход кулаки. Опытная в таких делах трактирщица тоже
приняла меры, чтобы предотвратить драку: она видела,
что мы не простые корабельщики, и с нами были ино-
странцы, а повреждение тела в подобном случае могло
вызвать неприятности. Она что-то шептала своим дев-
чонкам, показывая на нас пальцем. Полная белокурая
женщина подошла и обняла за шею Сфорти.
— К чему эти пустые споры, юноша! — привлекла
она ого к собе.
Но короткая одеждп оставляла обнаженными белые
неjbиi.io ши и Она была голубоглазая и с синеватым ру-
...... па щеках Такие женщины приезжают к нам из
<"Г|Н1 иы франков.
Ксифий тоже улыбался ей. Но итальянский юноша не
хотел уступить, отталкивал спафария, плакал пьяными
ел озими. Я смотрел на эту суету угасающими глазами
и топтал:
Анна! Анна!
Ко мне подошла служанка, подававшая вино, почти
девочка, смугловатая, и эта смуглота оттеняла блеск ее
зубов. Опа отличалась худобой, и в ней ничего не было
привлекательного, но ее огромные глаза и ресницы мне
что-то напоминали.
Апна! Анна! — повторял я.
Что ты говоришь? — удивилась она. — Меня зо-
вут по Анной. Мое имя — Тамар.
Тамар означает на каком-то языке пальму. Тамар!..
Мне было грустно от вина и оттого, что я губил свою
101
душу, оттого, что уже, видимо, не было никакой надежды
на спасение. Казалось, что опьянение сняло с меня все
то, что опутывало меня в ромейской жизни. Тоненькая
Тамар напоминала мне о прекрасных глазах Анны. Во-
круг шумели и горланили пьяные. Брошенный кем-то в
драке кувшин с грохотом ударился в стену п разбился
на мелкие черепки. Я слышал, как Тамар сказала буяну:
— Осел!
Но, обращаясь ко мне, прибавила шепотом:
— Здесь для тебя небезопасно. Пойдем со мной!
Под утро я покинул Тамар. Ксифий и итальянцы ис-
чезли. По я не стал разыскивать их, вышел на улицу,
огляделся, как вор, по сторонам и быстро направился
домой.
Посадив на корабли шестьсот воинов — это было все,
что мог дать мне великий доместик,— погрузив военные
припасы, сосуды с огнем Каллиника и двенадцать тысяч
медимпов пшеницы на тот случай, если бы оказались
пустыми зернохранилища осажденного города, и вознеся
хвалу господу, сотворившему небо, землю и морские пу-
чины, мы подняли паруса и проливом Георгия вышли в
Понт Эвксинский. Четырнадцать дромонов, семь хеландий
и два торговых корабля, приобретенных у генуэзских куп-
цов, отплыли на одоление врагов.
Нас провожали напутственными речами и благосло-
вениями. Накануне отплытия василевс принял меня втай-
не и разъяснил, как я должен был поступить во всех
вероятных случаях. Пришел на пристань, чтобы поже-
лать мне счастливого пути, и Димитрий Ангел. В минуты
расставания, весь в мире своих мечтаний, он говорил
мне что-то о споре с маститым стихотворцем Иоанном
Геометром, но я пропустил его слова мимо ушей, так как
был занят более важными делами. В лицо нам уже веял
морской ветерок. Озаренный зарей купол Софии, розо-
ватый и совершенный по форме, стал медленно уплывать
в облака. Одна за другой скрывались крепостные башни;
церкви, сады и дворцовые здания плыли мимо и кружи-
лись за кормой.
Соблюдая всяческую осторожность, корабли медлен-
но прошли мимо Диплоциония, и вдруг свежий ветер
Понта наполнил упругим дыханием огромные красные
паруса.
102
Я находился на головном корабле «Двенадцать апо-
столов». На корме трепетала пурпурная хоругвь с изо-
бражением Богородицы — охранительницы города Кон-
стантина. Над ее главой сиял полумесяц со звездой
внутри — знак Артемиды-звероловицы, богини луны. Од-
нажды она спасла Византию от нашествия Филиппа, и в
благодарность жители назвали в честь богини залив Зо-
лотым Рогом.
Рядом со мной на помосте стояли мои спутники —
магистр Леонтий Хрисокефал, с которым не разлучала
меня судьба, и протоспафарий Никифор Ксифий. Я упро-
сил послать этого воина в Херсонес, чтобы заменить меня
в случае, если мне суждено было погибнуть преждевре-
менно.
Корабельщики грубыми голосами нестройно затянули:
«Господи, помилуй! Господи, помилуй!»
Позади шли в походном порядке остальные суда, на-
поминая стаю гигантских птиц. В ответ на наши мо-
литвы оттуда тоже доносилось церковное пение. Следуя
за кормой моего дромона, величественные корабли один
за другим огибали пустынный мыс. Первым сделал ши-
рокий поворот «Жезл Аарона», за ним последовали «Свя-
той Иов» и «Победоносец Ромейский». Остальные скры-
вались в утреннем тумане.
Так плыли мы два дня и две ночи.
В пути мы чисто беседовали с магистром Леонтием и
11пк111||11|>ом о три in чес ком положении в мире. Леонтий,
। н нс де и 111 и й ив ромейской службе, хорошо знал состояние
де и и Та ври ко, Скифии и соседних странах. Всего год
тому назад он возглавлял посольство, отправленное в
тнжелую минуту к русскому князю. Пройдя пороги и
избежав опасности со стороны кочевников, магистр Ле-
онтий поднялся по Борисфену в Киев, который хазары
называют Самбатом, подсчитал силы руссов, осмотрел их
города и склады товаров, и теперь мы с большим инте-
ресом расспрашивали магистра о его путешествии, князе
Владимире и Херсонесе.
В данное время этот город сделался центром мировых
событий и поэтому был главной темой наших разговоров.
В существовании ромейского государства Херсонес всегда
играл огромную роль. Отсюда мы получаем в большом
количестве дешевую соленую рыбу, которой кормится
бедное население столицы, соль и необходимых для на-
ших войск коней. Херсонес является местом, где скре-
щиваются торговые пути из Азии в Скифию, а из Ски-
103
фин к берегам Понта. Этими путями с необыкновенной
предприимчивостью пользуются русские, хазарские, гре-
ческие и даже сарацинские купцы. Ладьи, караваны
верблюдов или запряженные медлительными волами по-
возки везут в Херсонес самые различные товары. Из глу-
бины Азии сюда доставляют шелк и индийские специи,
особенно перец, а потом переправляют в Константинополь
или на Запад. Отсюда важная торговая дорога лежит в
Киев, в другой славянский город — Фрагу, где много
каменных зданий, в Саксонию и города на Рейне. На
обратном пути торговцы останавливаются в Самакуше
или поднимаются по Тапаису в хазарский город, где
среди шатров из верблюжьей шерсти стоит дворец ка-
гана, платят ему десятину и проникают в Хазарское море.
Переплыв его, они выходят на персидский берег, грузят
товары на верблюдов и доставляют в Багдад меха. Из
Багдада они везут в Скифию цветные материи, финики,
сушеные смоквы и рожцы.
Но в последние годы этот вековой кругооборот золота
и товаров превращается в хаос. В необозримых степных
пространствах передвигаются огромные орды кочевников,
ищущих новых пастбищ и лучшей участи. Номады не
сеют и не жнут, а разводят крупный и мелкий скот
и питаются мясом и молоком животных, а из шкур
изготовляют огромные повозки, в которых они передви-
гаются с женами, детьми и рабами и со всем домашним
скарбом. Жизнь их полна перемен и движения, и иногда
я спрашиваю себя: не счастливее ли они нас, запертых
в каменных городах?
Кочевники часто нападают на купеческие караваны —
поэтому торговля в последние годы терпит большой
ущерб, и в связи с этим беднеют приморские города.
Понимая важность торговых сношений с греческим ми-
ром и с Багдадом, Владимир прилагает все усилия, что-
бы сделать степные пути безопасными. Его владения
огромны и полны богатств всякого рода. На берегах рус-
ских рек стоят многочисленные города, где живут искус-
ные ремесленники. Русские пахари сеют жито или пше-
ницу, охотники занимаются звериными ловами, а борт-
ники ищут в лесах мед диких пчел. Но знатные люди
промышляют торговлей, однако приобретают и села,
и смерды обрабатывают их нивы.
В зимнее время, когда замерзают реки и установив-
шийся санный путь позволяет привезти в Киев меха с
погостов Древлянской земли и других областей, он со-
104
бирает дань, продает меха и на эти деньги содержит
воинов.
О том, что происходит в русских лесах и болотах,
мы отчасти знаем из описаний Константина Багряно-
родного, хотя сведения эти в значительной степени уста-
рели.
Вот что писал об этом царственный автор.
В месяце, который называется сечень, прекрасные
северные леса наполняются стуком секир. Это жители
тех областей — кривичи, лутичи и остальные славяне —
рубят в зимних рощах деревья, главным образом ивы
и липы, так как они легче поддаются обработке, и вы-
далбливают из них однодревки, как руссы называют изго-
товленные из одного ствола лодки. А когда начинается
таяние снегов и освобождаются ото льда реки, они выво-
дят эти утлые челны в ближайшие заводи. Но так как
эти реки впадают в Борисфен, то возможно провести во-
дою однодревки до Киева, где лесорубы продают их мест-
ным купцам, которые снимают со старых, пришедших
и негодность ладей весла, мачты, кормила, железные ук-
лючины и другие снасти и снаряжают купленные од-
подревки. В месяце, когда уже поют кузнечики, купцы
плывут до города Витичева, а оттуда, когда соберутся
псе ладьи, отправляются через пороги в Понт Эвксин-
cKiiii и, укрепив свои неустойчивые ладьи досками или
связками сухого тростники, поставив мачты и подняв па-
руси, Гп<с( грпшпо плывуг в Константинополь,
По п« тогда они Ги.1лп мирными гостями. Неоднократ-
но, подобно \Hinnым волкам, руссы спускались на ты-
сячах .....в и Поит, разоряли Амастриду, появлялись
даже под самыми степами Константинополя, как это
было, например, в дни Олега, и тогда приходилось от-
купаться от них золотом. Однако с помощью мидийского
огня ромеи обычно отражали варваров, а бури топили
и по приспособленные для морского плавания ладьи.
Но вот теперь снова народы с изумлением повторяют
ими Владимира.
Леонтий рассказывал нам о нем любопытные подроб-
ности. Князь был сыном Святослава, того скифского ге-
роя, с которым сражались Варда Склир и Иоанн Цими-
ехпй, как мы рассказывали в свое время. Русский герой
погиб на порогах во время предательского нападения
кочевников. Они оковали его череп серебром и сделали
из пего чудовищную чашу, из которой пили во время
пиров хмельное молоко степных кобылиц. Матерью Вла-
105
димира была, по слухам, некая женщина по имени Малу-
ша, прислужница Ольги. О приеме Ольги, замечатель-
ной и мудрой правительницы, приходившейся Владимиру
бабкой, я читал в «Книге церемоний», и о ней существует
много легенд вроде хитроумной истории о том древлян-
ском городе, который она сожгла, взяв с горожан дань
по голубю и воробью от дома, чтобы привязать к их
хвостам зажигательный состав и таким образом сжечь
непокорный город, так как птицы возвратились в свои
гнезда.
Под свист ветра в корабельных спастях магистр рас-
сказывал нам о событиях, которые совсем недавно про-
исходили в Скифии, как мы привыкли называть страну
руссов. Осторожный, ненавидящий латынян и опасав-
шийся варваров, магистр не без тревоги говорил о пла-
нах Владимира. Мы спрашивали:
— Не от латынян ли принял крещение русский
князь?
— С какой целью посылает римский папа посольство
в Киев?
Магистр ничего по мог ответить на эти вопросы.
Жизнь Владимира была полпа превратностей. После
Святослава, погибшего на Борисфене, осталось три сына.
Ярополк сидел в Киеве, Олег — в дикой стране древлян,
Владимир — в богатом и торговом городе Новгороде, в ко-
тором было много варягов.
Дальнейшие события разыгрались таким _^разом.
Ярополк пошел войной на Олега и захватил его земли.
Олег погиб. Это происходило в Овруче. Олега столкну-
ли с моста в ров, когда он хотел спастись в городе, и его
задавили трупы коней и людей. Ярополк заплакал, когда
нашли тело брата, и сказал варягу Свенельду, уговорив-
шему его на войну: «Этого ты хотел?»
Опасаясь за свою участь, Владимир бежал в страну
Олафа, чтобы навербовать там большой отряд варягов,
используя золото, которое собрали для него новгородцы.
Вернувшись с наемниками в Новгород и вооружив боль-
шое новгородское войско, он напал на Полоцк. В Полоц-
ке правил Рогвольд. Владимиру хотелось взять в жены
его дочь Рогнеду, просватанную уже за Ярополка.
Отец красавицы заперся в городе и сказал:
— Не боюсь новгородских плотников!
А на предложение выйти замуж Рогнеда ответила с
городской стоны:
— Не хочу развязать обувь у сына рабыни!
106
У руссов существует обычай, по которому в первую
брачную ночь жена развязывает ремни на обуви мужа,
чтобы показать свою покорность его воле.
Слушая Леонтия, я представлял себе эту необуздан-
ную скифскую любовь, дикую страну, где шумят дубы и
кукуют кукушки, белокурую красавицу на бревенчатой
стене, а под стеной новгородский лагерь и звон гуслей —
и понимал, что это совсем другой мир, чем наше ромей-
ское государство, и что страсти пылают здесь, как в
трагедиях Софокла.
Любовь Владимира или, вернее, новгородское войско
оказались сильнее городских укреплений. Полоцк был
взят, Рогвольд зарублен, а гордая девушка развязала
обувь у сына Малуши. Затем двинулся Владимир с
Добрыней на Ярополка, которому изменили собственные
воеводы, осадил брата в Родне, и во время осады в этом
городе людям было так тяжело, что у руссов до сего дня
существует поговорка: «Худо, как в Родне». Ярополка
убили мечами два варяга, Владимир сделался единовласт-
ным господином Русской земли.
Но он не успокоился на этом, воевал с ляхами, при-
соединил к своим владениям многие города у подножия
Карпат, ходил войной на восточных болгар. В своих по-
ходах воинов он переправлял на ладьях, а конницу,
которая играет все большую и большую роль на полях
сражений, водил берегом. Потом он помогал дунайским
болгарам в воёпе против ром*68в. Теперь осадил
.Херсонес. J 'пни
Перем..... жену Ярополка, гречанку родом, Вла-
димир впил себе ради красоты ее лица. Она родила сына,
которого назвали Снятополк. Но у Владимира было много
других жен и наложниц, и по женолюбию, рассказывал
Леонтий, это был второй Соломон.
Погода была тихая, на море почти не наблюдалось
волнения. Корабельщики расстилали на помосте ковер,
п мы беседовали о судьбах мира. Обычно моими собе-
седниками были магистр Леонтий, Никифор Ксифий и
библиотекарь херсонесского епископа, монах Феофилакт,
великий книголюб, кроткий человек, испортивший свое
зрение чтением и перепиской книг. Он был застигнут со-
бытиями в Константинополе, но, опасаясь за библиотеку,
воспользовался удобным случаем и бесстрашно возвра-
щался в осажденный город.
Леонтий, сложив руки на животе, говорил:
— Все человеческие дела имеют своим побуждением
107
выгоду. Золото — кумир всех людей. Оно не знает ни
границ, ни религии. Сегодня оно в золотохранилище ва-
силевса, завтра в руках у хазарских каганов, потом в
Багдаде. Это оно заставляет людей вставать на заре,
отправляться в дурную погоду в дальний путь, где че-
ловека, может быть, поджидают разбойники и воры. Но
золото необходимо государству. Вот почему так тяжки
налоги.
Ксифий смеялся от души:
— Да, что касается налогов, то их у нас немало.
В отпет Феофилакт стал загибать пальцы:
— Поземельный, подушный, подымный, мытный, на-
лог с пастбищ, налог на скот, на пчел...
Но пальцев не хватало, и он прекратил подсчитывать.
— Золото — двигатель торговли и государственной
машины. Все остальное — химеры, — произнес с горькой
усмешкой Леонтий. — Такова жизнь, и на песке нельзя
строить здания...
Я вспомнил, с какой настойчивостью собирает деньги
в государственную сокровищницу Василий, но не выдер-
жал и прервал магистра:
— Ты, конечно, прав, такова жизнь... Но есть нечто
более высокое, чем золото, расчеты торговцев и нажива.
Вспомни, сколько раз ромеи проливали кровь ради вы-
соких целей. Читай у Георгия Лмартола, какая радость
овладела сердцами людей, когда удалось вырвать из рук
неверных тунику Христа! Только тот народ достоин
славы, который ставит перед собой великие задачи, а не
заботится о брюхе.
Леонтий поморщился.
— Ты, может быть, прав, но если покопаться хоро-
шенько, то всюду ты найдешь стремление к пользе.
Феофилакт, бородатый, как древний мудрец, произнес
с печалью:
— Богатые думают о наживе, строят дворцы, а бед-
няки умирают от голода.
— Как же обойтись без купцов? — простодушно
заметил Ксифий. — У одних есть рыба и нет соли, что-
бы ее посолить, у других есть бобы, но нет горшка, чтобы
сварить пищу...
Феофилакт перебил его:
— Посмотрите, что творится в мире. Помните, у Иоан-
на Геометра:
Весь урожай погиб па поле.
Как уплатить теперь мой долг
108
Жестокому заимодавцу?
Как прокормлю детей, жену?
Кто подати теперь внесет
В сокровищницу василевса?
Я знал эти стихи — они назывались «На разлуку
с родиной», в них стихотворец изображал страдания бед-
ных и угнетенных.
Феофилакт говорил:
— Сборщик податей, пользуясь простотой поселяни-
на, берет с него неполагающиеся фоллы, и люди ослепли
от слез.
Подпирая голову, тяжелую от сомнений, я не знал,
что ответить Феофилакту. Люди уходят в тихие мона-
стыри, чтобы спасать душу постом и молитвами. Уйти
туда? Но не значит ли это покинуть в трудную минуту
василевса и товарищей по оружию? Нет, будем тянуть
ярмо, пока хватит сил. Я знаю, не так-то легко сделать
мир справедливым и удобным для жития. Пусть жадные
думают о наживе, а раболепные ползают на брюхе! Ког-
да-нибудь и их поразит гнев небес.
— Не ради временных благ мы страдаем, а для того,
чтобы небеса озарили светом землю, грубую и жалкую, —
сказал я.
— Ты начитался Платона, мой друг, — заметил ма-
гистр.
— Паша цель — преуспевание ромейского государ-
ства. Нельзя без страданий служить великому делу...
А где же aanciipuiiian нам милость к падшим и убо-
гим? спросил с, мягкой улыбкой Феофилакт.
У меня закипало на сердце.
Пусть страдают! — крикнул я. — Сейчас не до
страждущих. Ты видишь, все рушится у нас под ногами.
Сама земля колеблется. Люди жрут, спят, удовлетво-
ряют свои естественные надобности и воображают, что
(Hiи венец творения.
— Жестокое сердце у тебя, патрикий, — покачал
головой Феофилакт.
— А почему они не хотят оторваться от корыта?
Почему они не хотят стать в наши ряды? Только воины
и эти дни достойны преклонения. Помнишь, Никифор
• Рока требовал от церкви, чтобы были причислены к ли-
ку святых все павшие на поле брани? Ему отказали.
Патриарх говорил, что среди павших могут быть греш-
ники и даже еретики. А по-моему, кровь воина смывает
нее грехи и все заблуждения. Подвиг его, отдавшего свою
109
жизнь за других, выше, чем молитвы епископа. Слишком
высока цель, за которую они умирают.
— Какая цель? — спросил тихо Феофилакт.
Я не привык принимать участия в спорах, был плохим
диалектиком и не знал, как высказать словами то, что
я чувствовал всем своим существом. Феофилакт ждал
ответа. Я ему сказал:
— Понимаешь? Мы страдаем, чтобы на земле не угас
светильник.
— Светильник есть церковь, — с убеждением отве-
тил монах.
— Пе только церковь, но и другое. Диалоги Пла-
тона, которые ты сам читаешь тайком от епископа.
А разве ты не будешь жалеть, если погибнет в Херсонесе
твоя библиотека?
Я затронул больное место у собеседника. Теперь лицо
его выражало беспокойство.
— Ты думаешь, книги могли погибнуть?
— Все может быть, когда свирепствует война.
— Какие книги! — схватился руками за голову Фео-
филакт. — «Шестоднев» Василия Великого! С изуми-
тельными украшениями! Золотом и красками. «Трактат
о постройках» и «Тайная история» Прокопия Кесарий-
ского... Павел Силепциарий, воспевший красоты Софии...
Фукидид и Аристотель...
— А Платон?
— Есть и Платон и Прокл...
т^т. ОТ' r nil
— Вот видишь! Погибнет государство ромеев, и не-
кому будет защищать твоего Прокла...
Магистр Леонтий с его обычной улыбочкой произнес:
— Мы погибнем, но будут другие светильники на
земле. У тебя много гордыни, Ираклий. Вспомни, какие
государства погибали. Всему свой черед.
— И никого не хочет пожалеть патрикий, — прибавил
монах.
— А они нас жалеют, когда мы погибаем? — ответил
я ему.
Как обычно, разговор снова вернулся к рассказам
о Владимире. Меня удивляло, как мог этот непросве-
щенный человек, варвар, может быть еще совсем недавно
приносивший человеческие жертвы своим скифским бо-
гам, совершить предприятие, начатое им с таким успе-
хом. Библиотекарь Феофилакт рассеял мои недоумения.
— У вас в константинопольских оффициях имеют до-
вольно смутное представлепие о стране руссов. Вас ин-
110
тересует только, какую пользу вы можете извлечь из
их оружия. А я родом из Херсонеса, где по торговым
делам бывает много руссов, сорок лет прожил в этом го-
роде, отлично знаю пресвитера Анастаса, который пере-
писывал книги для богатых русских купцов, принявших
крещение. В епископской библиотеке хранится «Псал-
тырь», написанный русскими письменами. Сам Владимир
читает книги. Подумай: как мог бы властитель такой
обширной страны править многими народами, издавать
законы и заключать договоры, не зная грамоты? Уже
его бабка была христианкой и собирала книги, и я свои-
ми собственными глазами видел, как русские торговцы
мехами и перцем заключают в Херсонесе торговые сделки
в письменном виде. В Киеве — тысячи иноземных куп-
цов, из многих стран, и там отлично знают о Константи-
нополе, Херсонесе, Ани и других городах и любят слу-
шать рассказы странников. Русские торговые люди охотно
совершают путешествия вплоть до Багдада и не уступают
никому в производстве оружия или украшений, но еще
не научились строить каменные здания, так как их стра-
на обильна лесными материалами.
Этот человек говорил убедительно и разумно, и я с
удовольствием слушал его.
Никифор Ксифий, потягиваясь и собираясь отойти
ко сну, сказал:
Хотел бы н знать, что происходит сейчас под сте-
нами Херсонеса...
Ио слонам Феофилакта, русская страна переживала
и настоящее время большие перемены. Первоначально
Владимир пытался возвысить древних славянских богов
и укрепить веру в них, поставив недалеко от своего
дворца идолов и принеся им жертвы. Но вскоре его
внимание привлекли к себе другие боги. По этому поводу
ходят любопытные рассказы. Говорят, что русского князя
пытались склонить в свою веру болгарские мусульмане
с. реки Камы и будто бы описание магометанского рая
с гуриями весьма понравилось женолюбивому князю, но,
узнав, что закон Магомета запрещает вкушать вино,
он ответил болгарам: «Руси есть веселие пити!» Власте-
лины хазар уже давно приняли иудейскую веру. Будто
бы пытались и они обратить Владимира в иудейство.
Но он отверг и это, так как иудеи находятся в рассея-
нии. Затем якобы князю пришлось беседовать с грече-
ским философом, который рассказал ему историю сотво-
рения мира, жизнь и страдания Христа и в заключение
111
показал картину Страшного суда, на которой были кра-
сочно изображены праведники, идущие в светлый рай,
и грешники, претерпевающие ужасные муки в аду, и буд-
то бы эта картина произвела на князя сильное впечатле-
ние, что вполне возможно, так как у варваров есть что-
то от детей.
Были, вероятно, у русского князя и более веские
соображения, которые склоняли ого к принятию хри-
стианства. Он по мог но видеть, что христианскую ре-
лигию исповедуют самые могущественные и богатые на-
роды и что язычникам грозит участь остаться в стороне
от мирового потока жизни. Однако Владимир советуется
во всех важных государственных делах с городскими ста-
рейшинами и боярами, и те сказали ему:
— Господин, каждый хвалит свою веру. Если ты
хочешь узнать, какая из них самая лучшая, пошли ра-
зумных людей в разные земли, и пусть они исследуют,
какой народ достойнее поклоняется божеству.
Владимир отправил послов. Они побывали в различ-
ных странах — у болгар, у немецких католиков, даже
в Риме. Но больше всего им понравились храм Софии
в Константинополе и греческая литургия, которую для
них служил сам патриарх. Великолепие храма, богатые
облачения, убранство алтарей, красота живописи и мо-
заик, благоухание фимиама и сладостное пение пленили
варваров. Вернувшись в Киев, они рассказывали князю:
— Мы не знали, где находимся, на небе или на зем-
ле. Всякий человек, вкусив сладкого, не захочет горь-
кого. Так и мы. Не хотим иной веры, кроме греческой.
Вспоминая роскошь Софии, я охотно верил восторгу
варваров. Необыкновенное волнение охватывает человека,
когда он поднимает взоры к куполу, наполняющему храм
светом и воздухом, ибо ничего подобного этому храму
нет и не было на земле...
Так мы плыли два дня и две ночи. На третью ночь я
решился на смелое предприятие. Отправляясь в Таври-
ну, мы не придерживались обычая торговых кораблей
идти мимо Месемврии, а затем вдоль мизийского берега,
но по выходе в Понт повернули на восток, миновали
Гераклею и Амастриду, которую мореходы называют оком
Пафлагонии, и у мыса Карамбиса пошли на полночь,
оставив землю за кормою.
Перевал через Понт Эвксинский совершается опре-
деленным образом. Как известно было еще Страбону,
особенность этого моря заключается в том, что на нем
112
существуют неизменные зефиры, дном они дуют с моря
на материк, ночью — с берега в сторону моря. Чтобы
использовать эту особенность природы, мы и повернули
от берегов Пафлагонии ночью, чтобы плыть с попутным
ветром и дойти с его помощью до середины Понта, где с
наступлением дня другой ветер продолжал бы нести нас
в Таврику. Расчет был точным и предусмотренным в мо-
реходном трактате Птоломея, но простые корабельщики
и воины, незнакомые с наукой о кораблевождении,
оставляя позади земную твердь и пускаясь в опасное
плавание, трепетали за свою жизнь. Не удалось вы-
яснить, кто был зачинщиком этого дела, но они столпи-
лись в большом числе передо мной и вопили:
— Ты погубишь наши души! Молим тебя повернуть
назад!
Как умел, я увещевал неразумных и доказывал им,
что такое плавание не представляет собою никакой опас-
ности и что завтра же они увидят противоположный бе-
рег Понта.
Недовольные разошлись, но ворчали, что я кудесник
и веду корабли с помощью магии, и слабодушные пла-
кали, как дети.
Небо было в звездах. Я без труда находил среди них
Большую и Малую Колесницу. Проводя умозрительную
линию по небу, я определял Полярную звезду. Она стоя-
ла над Херсонесом и указывала нам путь. Л я спрашивал
себя: что двигает моими поступками? Корысть? Честолю-
бие? Или помыслы о вечном спасении? Даже наедине с
собой я но находил ответа, но мне казалось, что я, как
вол, влеку некое ярмо.
Вместе со звездами сияли глаза Анны, и я не знал,
несчастье или радость я нашел на земле, увидев эти гла-
за. Я потерял покой навеки. Но была какая-то сладость
в беспокойстве, что овладело всем моим существом с тех
пор, как ее встретил, и я готов был благодарить судьбу
за свои муки.
Но мы уже приближались к цели нашего путеше-
ствия. Ночью все плывущие стояли на помосте и со стра-
хом смотрели на звездное небо. Думал ли я, изучая
астрономию в Трапезунде, что это послужит мне на поль-
зу для кораблевождения?
Я тоже не сомкнул глаз, так как настроение на ко-
рабле было тревожное и я знал, что корабельщики всег-
да готовы к возмущению, и опасался неповиновения.
Ночь казалась необычайно длинной. И хотя звезды
В От Корсуня до Калки 113
вполне убеждали меня в правильности взятого кораб-
лями направления и ветер продолжал быть благоприят-
ным, на душе у меня было неспокойно.
С наступлением рассвета ветер, дувший нам в корму,
стал ослабевать. Однако я звал, что с его помощью мы
уже дошли до середины Понта и что скоро начнет дуть
ветер, веющий в дневное время в сторону Таврики, и, та-
ким образом, мы благополучно будем продолжать наше
плавание. Действительно, вскоре корабельщики увидели
вдали узкую полоску земли и возблагодарили небо за
спасение, а пафлагопский берег как бы растаял в ту-
мане...
Я был в этот час в своей камере и услышал топот бо-
сых ног на помосте. На лесенке, что вела в мое помеще-
ние, вдруг показались сначала знакомые желтые башма-
ки протоспафария Никифора, потом появился он сам и
стал кричать, наклоняясь ко мне:
— Поднимись скорее, виден берег Таврики!
Я поспешил наверх в крайнем волнении. Корабли пе-
ресекли Поит! На помосте люди тоже волновались и
указывали руками в ту сторону, где находился Херсонес.
Некоторые влезли па мачты и кричали, что уже появил-
ся мыс Парфений.
Земля медленно приближалась. Мы смотрели на нее
с надеждой в сердце. Уже возможно было рассмотреть
некоторые подробности береговых очертаний. По-видимо-
му, в своем движении мы несколько отклонились на во-
сток. Можно было предположить, что скалы, которые мы
явственно видели перед собой, возвышались недалеко от
гавани Символов. Херсонес должен был находиться зна-
чительно левее. Города еще мы не могли увидеть в ут-
реннем тумане.
Вскоре остров Климента как бы поплыл нам навстре-
чу. Мыс Парфений далеко выступал в море, и можно бы-
ло разглядеть в утренней морской дымке развалины на
нем. Это блистали мрамором колонны древнего храма
Артемиды-звероловицы, покровительницы Херсонеса. Мо-
жет быть, именно сюда приплыли мореходы из Гераклеи
и с острова Делос и привезли священный огонь, не уга-
савший в этом храме в течение веков. Жрицей в нем бы-
ла Ифигепия, дочь Агамемнона и Клитемнестры. Царь
поразил на охоте лань, посвященную Артемиде, и богиня
послала ахейским кораблям безветрие, когда они плыли
под Трою. Прорицатель Калхас настоял, чтобы в жертву
принесли дочь царя Ифигению. Но богиня сжалилась над
114
несчастной и заменила ее ланью, а девушку унесла в об-
лаке в Таврику. Здесь Ифигения перед деревянной стату-
ей богини умерщвляла корабельщиков, занесенных к
этим берегам бурей. Здесь ее нашел брат Орест. Что ста-
лось с нею? Некоторые утверждают, что она до сих пор
обитает где-то в полуночной стране вместе с Ахиллесом,
ибо боги даровали им обоим бессмертие...
Невольно хочется улыбнуться подобным вымыслам.
Но мое внимание уже привлекли новые очертания бере-
га. И вдруг мы увидели базилики и башни Херсонеса!
Город стоял на возвышенном месте, обнесенный крепо-
стной стеною. Когда наши корабли обогнули его с восто-
ка на запад, мы явственно различили вход в гавань и ка-
менную лестницу, спускающуюся к морю.
Но, увы, мы опоздали! Над городом медленно подни-
мался к голубым небесам черный столб дыма. Наделен-
ные пронзительным зрением мореходы спорили о том,
что горит. Потом оказалось, что это догорали западные
кварталы города. Там жили главным образом ремеслен-
ники, земледельцы, виноградари, и поэтому много было
деревянных домов и бедных хижин, ставших легкой до-
бычей огня, когда руссы стали пускать в город стрелы
с паклей, пропитанной зажигательным составом. Этому
они научились от кочевников, в свою очередь переняв-
ших такой способ боя из далекой хинской страны. Глядя
ив iHuitiip, мы поняли, что ирокраспый и сильный город,
пик его 11 и: 11.111 и л и дренппо авторы, с неприступными сте-
нами, и ро тн ну ши п м и ен ни протяжении шестидесяти ста-
дно, уже по власти руссов.
Пока я, подобно пророку Даниилу, обличавшему силь-
ных мира сего, препирался по поводу сосудов с огнем
Каллиника с Евсеем Маврокатакалоном, с этим неради-
вым и невежественным человеком, не умеющим отличить
йоту от ипсилона, пока я разбивал козни интригана Ага-
фия, готового всячески оклеветать меня перед василев-
сом, Херсонес пал. О подробностях этого события я уз-
нал потом от монахов острова Климента и от жителей
Таврического побережья.
Руссы приплыли к Херсонесу от устьев Борисфена,
который на их языке назывался Днепр. От реки до Херсо-
неса триста миль. На этом обширном пространстве на-
ходятся многочисленные озера и лиманы, где херсопиты
Н*
115
вываривают соль. На восток от города лежат многие дру-
гие селения и находится Боспорский пролив. Он ведет в
Мэотийское озеро, которое по причине его величины на-
зывают также морем. В упомянутое море впадает множе-
ство полноводных рек. Эта область называется Готскими
Климатами. Поблизости от нее обитают хазары и пече-
неги. Чтобы эти варвары по нападали на Херсонес, при-
ходится платить им ежегодную дань и братьу них залож-
ников. Мне приходилось видеть таких в Константинополе.
Заложники являлись к нам пахнущие конским потом, но
быстро перенимали греческие правы, и больше всего им
нравился в городе ромеев Ипподром, где они не пропу-
скали пи одного ристания, хотя подобные развлечения
бывают у нас все реже и реже.
Как меняется лицо земли! Некогда Херсонесу угро-
жала Хазария. На берегу Мэотиды стояли хазарские го-
рода, которые вели торговлю со степными кочевниками.
Готские Климаты платили дань кагану. Бывали случаи,
что хазарские принцессы выходили замуж за василевсов,
пока хазары пе обратились в иудейство. Смуглые краса-
вицы привозили к нам азиатские одежды, золото и дур-
ные манеры. По хазар со всех сторон теснили кочевники.
В царствование императора Феофила хазарский каган
Иосиф обратился к ромеям с просьбой прислать ему
искусных строителей, чтобы поставить на Танаисе камен-
ную крепость для защиты торговых дорог от кочевников.
Василевс послал известного протоспафария Петрову Ка-
матиру с некоторым числом каменщиков. Такое предприя-
тие было к нашей выгоде, так как за строительство
укреплений возможно получить большие преимущества в
торговле. На обратном пути из Хазарии протоспафарий
побывал в Херсонесе, а по возвращении к василевсу рас-
сказал о положении вещей в Таврике и дал совет не до-
верять херсонесским архоптам и учредить в Херсонесе
фему. Фема была создана. Первым стратегом ее был на-
значен сам Петрова Каматира. Таврика, освободившаяся
из-под власти хазар, вошла в состав фемы под названием
Готских Климатов. Но могущество хазар погибало под
русскими мечами. Крепость, построенная Каматирой,
вскоре была разрушена. Столица государства Итиль —
восточный город с дворцом кагана среди войлочных ша-
тров, синагог, мечетей и базаров — доживала послед-
ние дни.
Около ста лет тому назад, когда в здешних местах
побывал философ Константин, посланный в Хазарию на
116
прение о вере, на острове Климента был построен неболь-
шой монастырь. Выбрав удобное место, мы бросили якорь
в шестидесяти стадиях от этого острова, и я отправился
в челноке с Никифором Ксифием и несколькими воинами
обследовать киновию. Когда мы высадились на берег, то
поняли, что здесь уже побывали варвары. Монастырь был
оставлен монахами, и в скромной церкви, сложенной из
античных плит и простых камней, не было ни пения, ни
фимиамного дыма. Священные предметы, потиры и ка-
дильницы, а также серебряный ковчег, в котором храни-
лась глава св. Климента, исчезли. Я думал, что их унес-
ли в безопасное место иноки, но потом оказалось, что все
это взяли руссы, чтобы увезти в свой северный город.
В бессилии мы грозили кулаками варварам, спускав-
шимся из города и собиравшимся все в большем числе
на берегу. Но, не желая рисковать своей жизнью, мы
оставили остров и отплыли в сторону кораблей, так как
было необходимо не мешкая обсудить на военном совете
план действий.
Отправляя меня в путь, василевс, положив мне руки
на плечи и глядя в глаза, сказал:
— Ты сделаешь все, чтобы оказать помощь осажден-
ным. А если Херсонес падет еще до твоего прибытия, воз-
вратись ко мне. Впрочем, не отвергай варваров, коль ско-
ро представится случай завязать переговоры. Леонтий
знает, о чем надо с ними говорить.
Я догадывался, какое тайное поручение было доверено
магистру. Речь шла о том, чтобы ради спасения государ-
ства отдать Владимиру Порфирогепиту и пойти на уступ-
ки по целому ряду других вопросов.
Теперь в падении города сомневаться не приходилось.
Одна из наших легких хеландий побывала у самого бе-
рега, и корабельщики видели там множество русских
воинов, разорителей вертограда божьего. Они толпами
входили в городские ворота и вновь выходили из них, так
как продолжали жить за городской стеной, около церкви
Влахернской богородицы, где были колодцы питьевой во-
ды и вдоль бухты тянулись каменные усыпальницы бо-
гатых херсонитов. Здесь руссы жили в шатрах и кое-как
устроенных среди виноградников шалашах из тростника,
по дневные часы проводили обычно в Херсонесе, любуясь
ого зданиями и статуями и совершая омовения в термах,
до чего эти люди, как я уже имел случай сказать, были
большие охотники.
Уже давно Херсонес находился в упадке. Его разоря-
117
ли хазары и кочевники. Русские владения были близко.
На севере они простирались до устья Борисфена, а на
востоке много руссов поселилось за Боспорским проли-
вом. Прочные городские степы, сло?кенные из желтовато-
го камня, что дало повод хазарам называть эту твердыню
«Желтым городом», стояли нерушимо. Но воинов в его
ограде насчитывалось мало, п прославленные метательные
машины давно пришло в негодность, и около них не бы-
ло опытных бпллистпариов. Жители Херсонеса считали
всегда, что они живут но в городе, а в темнице, потому
что за стенами было небезопасно. Даже некоторая часть
собственно городского населения была варварского про-
исхождения. Здесь насчитывалось много пришлых людей
и среди них даже руссов, которых забросили сюда торго-
вые дела или страсть к перемене мест. Но за последние
годы в Херсонесе снова стала расцветать торговля и до
таких размеров, что потребовалось вновь учредить монет-
ный двор, чеканивший свою собственную серебряную и
медную монету с монограммой василевсов. Увы, она уже
не отличалась тем искусством чеканки, каким славились
древние херсонесские драхмы. Я видел случайно одну та-
кую драхму. На пей была изображена коленопреклонен-
ная Артемида в коротком хитоне, поражающая копьем
оленя, а на оборотной стороне — бодающий бык, атрибут
Геракла, и судя по чудесной работе, можно было сказать,
что чеканщик был большим художником.
Уже за несколько дней до того, как варварские ладьи
приплыли к берегам Таврии, в Херсонесе появились бег-
лецы с солеварен и рыбных ловов и предупредили о гро-
зившей опасности. Считая, что необходимо принять меры
против предстоящего нападения, стратег Стефан Эротик,
в распоряжении которого была горсть воинов, роздал жи-
телям оружие из городского хранилища и решил запе-
реть ворота, надеясь, что руссы не обладают воинским
искусством осаждать укрепленные города. Главные воро-
та выходили на север. Они были укреплены четырех-
угольной башней, но почему-то справа, а не слева, что
позволило бы обстреливать неприятельских воинов при
нападении с той стороны, где у них нет щитов. Но проход
был достаточно узок, чтобы в этой каменной ловушке
остановить нападающих, и, кроме деревянных ворот, оби-
тых медью, снабжен еще так называемой катарактой, или
огромной железной решеткой, опускаемой с грохотом в
решительный момент.
В те дни только что расцвели миндальные деревья,
118
зазеленели лозы на виноградниках и корабли смолились
к открытию навигации.
Однажды на море показалось огромное количество
русских ладей. Потом запылили дальние дороги, и ночью
вспыхнуло зарево над каким-то захваченным селением.
Пользуясь темнотой, русские челны проскользнули в га-
вань, и здесь варвары в полной безопасности высадились
на берег. На востоке от города высадка была произведена
в гавани Символов. Скрипели возы, ржали кони. В рус-
ском лагере загорелись первые костры.
Ту трагическую ночь херсониты провели без сна.
Церкви были переполнены молящимися, а утром жители,
стоя в безопасности на стенах, увидали варваров. Руссы
подошли к городу на расстояние стрелы, но ничего не
предпринимали. С удивлением они смотрели на каменные
башни, которые казались им огромными в сравнении с их
жалкими бревенчатыми оградами. Ни в одном ромейском
городе, кроме Константинополя и Салопик, не было та-
ких мощных крепостных укреплений. Вход в пор г тоже
был некогда защищен высокими башнями и прегражден
железными цепями, по теперь русские челны свободно
проникли в гавань и захватили там торговые пафлагон-
ские корабли.
В тот же день Владимир послал к стратегу пленных
ромеев с предложением сдать город. Стефан ответил от-
казом. Жители кричали руссам со стен:
— Уходите, пока мы вас всех не истребили! Знайте,
что скоро придут ромейские корабли с воинами благоче-
стивого!
Варвары пытались разбить окованные железом воро-
та тараном, и эти глухие удары тяжко отдались в серд-
цах христиан, по скифов отогнали стрелами и некоторых
убили.
Начались тревожные дпи осады. С городских стен бы-
ло видно, как в лагере варваров горели костры, как они
жарили под открытым небом туши быков, пировали, пели
гимны и поднимали рога с вином. Но скоро все вино бы-
ло выпито, и варварам стало скучно. В городе же было
достаточно соленой рыбы, чтобы продержаться три года.
Тогда Владимир решил взять город, заваливая ров
землей и присыпая к стенам холм, чтобы по этой насыпи
можно было подняться на стены. Русские применяют
этот способ осады с древних времен. Впрочем, не гово-
рит ли пророк Иеремия: «Рубите деревья и возводите на-
сыпь вокруг Иерусалима!» Руссы тоже валили в рвы все,
120
что попадалось под руку, — камни, хворост, лозы и даже
туши павших животных.
Воины Владимира вели осадные работы неискусно:
работали только днем, под стрелами, а ночью уходили
спать в лагерь. И херсониты, сделав под стеною тайный
подкоп, стараясь соблюдать тишину, уносили в кошни-
цах землю в город. На городской площади с каждым
днем все выше и выше рос земляной курган. Утром ски-
фы просыпались, смотрели на город и не могли понять,
почему насыпь не может достигнуть крепостных зубцов.
Христиане в их рядах говорили:
— Это христианский бог помогает грекам!
Но Владимир грозил:
— Буду стоять под стенами три года, но возьму
город!
Однако для него нашлись в городе неожиданные союз-
ники. Это были варяг Жадберн, служивший раньше в
войсках русского князя, и пресвитер Анастас, родом русс.
В сообщничестве с каким-то херсонитом, имя которого
мне не удалось установить, хотя по этому поводу я и
производил тайное расследование, они решили войти в
сношения с Владимиром. Эти достойные секиры богоот-
ступники пустили в лагерь руссов стрелу с посланием. В
нем было указано, где проходили трубы подземного ак-
ведука и на какой глубине. Анастас советовал Владимиру
разбить трубы п перенять воду, чтобы принудить жите-
лей с,даться но причине жажды.
>1 отчетливо представлял себе, как это случилось.
Над сонным городом стояла звездная ночь. Анастас
и его сообщник в плащах с куколями пробрались по без-
людным улицам на городскую стену. Воины на башнях
спали, склонившись на копья. В тишине плескалось море.
Послышался взволнованный шепот. Дрожащая рука на-
тянула тетиву тугого лука...
Стрела оторвалась со свистом и полетела в ночную
темноту, в ту сторону, где был расположен лагерь вар-
варов, на месте разоренного виноградника. Она вонзилась
в землю, затрепетала и осталась до утра на грядке с ра-
стоптанными лозами, оперенная птичьим пером, окованная
железом легкая тростинка, символ страшного поворота в
нашей жизни. Казалось, не будь ее — и стояли бы неру-
шимо крепкие стены ромейского города. Но одна обыкно-
венная стрела повернула огромное колесо истории.
Два человека, крадучись и прижимаясь к стене, спу-
стились в город. У Кентарийской башни они расстались
121
и разошлись в разные стороны. А утром молодой варвар,
потягиваясь после короткой ночи, увидел стрелу, поднял
ее, чтобы положить в свой колчан, и заметил кусок пер-
гамента, на котором были написаны непонятные для него
знаки. Не зная, как поступить, он отнес стрелу к своему
князю. Княжеский белый шатер стоял среди оливковых
деревьев. Какой-нибудь пленный ромей, которого держа-
ли в лагере для выполнения различных работ, прочел
руссам греческое письмо. Может быть, оно даже было на
русском языке. Но почему в ту ночь я не находился там?
Воины пе спали бы, если бы я был начальником стражи
в Херсонесе!
Акведук шел с восточной стороны. На расстоянии
двадцати стадий от города находился источник, из кото-
рого вода струилась по глиняным подземным трубам в
херсонесские цистерны. Найти трубы по указаниям в за-
писке Анастаса большого труда не представляло.
С ужасом увидели херсониты, что вода перестала на-
полнять городские водохранилища. Теперь спасти их мог
только василевс. Но напрасно они смотрели в сторону
Понта — ромейские корабли не приходили.
Прошло три дня. Люди в Херсонесе стали походить на
путников в Аравийской пустыне. Жители питались глав-
ным образом соленой рыбой и невыносимо страдали от
жажды. Не выдержав мук женщин и детей, они решили
сдать город. ЧГ|,
На го^одскэд^длощади хриплые голоса,дцы^али:КЭК1)
— Лучше смерть от секиры, чем от жажды!
Человеческие голоса стали как рев зверей. Гортани
пылали.
— Воды! Воды! — умоляли женщины.
Плакали дети. Мычал скот.
А варвары в лагере показывали херсонитам горшки
с водою, выливали ее со смехом па песок, и мукам хри-
стиан не было конца. Доведенные до крайности, они
произносили пересохшими устами слово «мир».
Но еще до переговоров скифы ворвались в город.
Многие тогда погибли. Стратег Стефан Эротик был из-
рублен мечами. Вся Таврика, Готские Климаты, Кимме-
рий, Лагира, Нимфей и целый ряд других селений были
в руках варваров. В Херсонесе агора и базилика на-
полнились варварскими голосами. Мы же стояли в от-
далении и не знали, что предпринимать. А надо было по-
думать о судьбе плененного ромейского города.
С наступлением темноты решено было послать хе-
122
ландию в гавань Символов с поручением спустить па
берег лазутчиков. Чтобы тайна огня Каллиника не попа-
ла в руки врагов, я велел снять с хеландии медные трубы
и сосуды с огненным составом, так как русские однодрев-
ки могли окружить наше судно и захватить огнемета-
тельные машины. В полной тишине стройный корабль
отошел, и вскоре плеск весел затих в темноте.
С волнением мы ожидали его возвращения. Ничего
пе было видно во мраке безлунной ночи. Только в сто-
роне Херсонеса поблескивали огоньки. Может быть, то
были огни лагерных костров. Часы казались столетиями.
Никто в ту ночь не ложился спать.
Вдруг послышались крики. Мы поняли, что это воз-
вращается хеландия, а за нею, как волки, гонятся рус-
ские ладьи.
Я отдал распоряжение, чтобы корабли приготовились
к бою. Затрубили трубы. Корабельщики поспешно подня-
ли якоря. Люди стали у огнеметательных машин, зазве-
нело оружие. Паруса надулись ветром, однако прошло
некоторое время, прежде чем мы двинулись на помощь
погибающей хеландии.
Ее уже настигли враги. В темноте трудно было рас-
смотреть, что там происходит, но, судя по крикам, можно
было предположить, что скифы избивали корабельщи-
ков. Стоявший впереди других корабль открыл огонь.
Ослепительным светом блеснуло -пламя и озарило вы-
сокие дромоны, черные поды моря и там, откуда доно-
сился шум сражения, тропотавшую в агонии хсландию.
С ромейских кораблей раздались вопли негодования.
Никифор Ксифий заскрежетал зубами.
— Теперь уже можно молиться о спасении их душ...
Я понял его. Единственное спасение в битвах с рус-
скими однодревками надо искать в огне Каллиника.
В тот час, когда руссы поднимаются на корабль, уже ни-
что не может противостоять их ярости. Ободренные ус-
пехом, опьяненные легкой победой, скифские ладьи нес-
лись на дромоны, рассчитывая захватить нас врасплох.
Но трепещите, варвары, я уже принял меры! Так-
тика морского сражения учит, что в таких случаях
лучше всего построить боевую линию в виде полумеся-
ца, чтобы охватить врагов железным кольцом. Однако
в темноте кораблям трудно было занять указанные им
места. Напрасно я кричал, приложив ладони ко рту.
Дромоны натыкались друг на друга, как неуклюжие жи-
вотные. Наконец с большим трудом они развернулись
123
и выстроились полукругом. Два дромона я отрядил для
охраны неповоротливых торговых кораблей, нагружен-
ных пшеницей.
Корабль «Двенадцать апостолов» находился за пер-
вой линией, чтобы мне удобнее было управлять ходом
сражения. Иерею и диакону, которые чувствовали себя
в этой обстановке как и аду, я велел служить молебен
о ниспослании победы. Они облачились в ризы и затяну-
ли молитву, по голоса их прерывались от волнения.
Стоявший со мной па кормовой башне Никифор Кси-
фий шепнул:
— Слышишь, какого козла пускают? Страха ради
иудейского!
— Замолчи, грешник, — ответил я.
Уже на кораблях ревели огнеметательные трубы.
Звук, с которым огонь вырывается из медного жерла, мож-
но уподобить нечеловеческому вздоху гиганта. Людям
казалось в темноте, что именно па их корабль несутся
скифские ладьи, и они метали и метали огонь. Во мра-
ке ночи поминутно возникали столбы пламени. Несмот-
ря на ветер, в воздухе стояло удушливое зловоние горя-
щей серы.
Дрожащими голосами священнослужители продолжа-
ли тянуть псалом, потом умолкли. Магистр Леонтий
мучительно вдавливал в лоб пальцы, сложенные для
крестного знамения. Он страшился исхода сражения. Это
было не его дело — принимать участие в морских
битвах.
Из мрака донеслись дикие вопли обожженных. Долж-
но быть, одна из хелаидий с помощью божьей удачно мет-
нула огонь в какую-нибудь варварскую ладью. Так воют
люди, когда с них сдирают заживо кожу. Жидкое пла-
мя причиняло невыносимые ожоги, выжигало глаза,
обваривало огромные куски кожи. Ничто так не чув-
ствительно к страданию, как тонкая и болезненная кожа
человека.
— Жарко? В другой жизни будет еще жарче! — кри-
чал в темноту Никифор Ксифий и рукоплескал.
Сражение во мраке ночи можно было уподобить кар-
тине Страшного суда. Огонь адскими языками возникал
в темноте и с треском горел на воде, как неопалимая
купина. Тяжкие вздохи труб наполнили воздух злово-
нием серы. Как громом небесным поражали мы варва-
ров. Вновь и вновь трубы изрыгали всепожирающий
огонь, а с хеландий метали в ладьи руссов глиняные
124
сосуды, наполненные тем же горючим составом. Когда
такие горшки ударяются о ладьи и разбиваются, от уда-
ра состав Каллиника воспламеняется и вспыхивает не-
стерпимым пламенем. Скифы корчились и выли, как
грешники в геенне огненной. Напрасно они бросались в
воду, чтобы спастись от мучительных ожогов. Огонь пы-
лал и на воде, потому что его можно погасить только
песком или мочой. Затем к месту сражения медленно
подходил дромон, и лучники, находившиеся на высоких
кормовых башнях или в мачтовых кошницах, засыпали
освещенное пространство стрелами, убивая врагов.
С мужеством отчаяния скифы еще раз сделали по-
пытку овладеть нашими кораблями. Тщетно! Всюду их
встречал огонь. Только дромон «Жезл Аарона» очутился
в затруднительном положении. Ветром его отнесло на
несколько стадий от того места, на котором действова-
ли хеландии. Догадавшись, что на этом дромоне нет гу-
бительных труб, варвары окружили его и, подсаживая
друг друга, пытались взобраться на высокий корабль.
Поняв по крикам, долетавшим с корабля, что ему угро-
жает опасность, две хеландии кинулись на помощь. В
суматохе, разгоняя огнем однодревки, с одной из хелан-
дий метнули сосуд с огненным составом на помост ко-
рабля. Пламя вспыхнуло с невероятной силой. Крики
двухсот человек поразили наш слух. Еще мгновение —
и «Жезл Аарона» запылал среди ночи гигантским смо-
ЛИП1.1М факелом. Мы видели, как люди бросались с
корабельного помоста в море и погибали в черной воде...
Убедившись, что ничего нельзя сделать против ро-
мейского огня, однодревки рассыпались в разных на-
правлениях и ушли под покровом ночной темноты. Кое-
где еще догорали на воде языки пламени. Но я велел
трубить в трубу. Это означало приказ прекратить бит-
ву. Необходимо было беречь драгоценный состав, и мы
ио преследовали врагов, чтобы не попасть в западню.
Так, заступничеством св. Димитрия, мы отбились от
врагов, и я еще раз помолился об упокоении души раба
божьего Каллиника, который из обыкновенной серы и
безопасной селитры создал и дал в руки ромеев такое
страшное оружие.
На востоке уже брезжил рассвет. Над водой возникал
утренний туман. Тогда мы запели на корабле громкими
голосами псалмы, благодаря небо за спасение от врагов.
По бесполезной была наша победа. Произвести вы-
садку мы не могли, так как на суше теряли едигствен-
125
ное свое преимущество над врагами — силу греческого
огня. В мгновение ока варвары смяли бы моих шесть-
сот схолариев, из которых многие были еще больны от
непривычного морского пути. Таким образом, мы ничем
не могли помочь плененному городу и кружились в
море на виду у Херсонеса, иногда подходили на рас-
стояние десяти стадий к берегу, вызывая на бой ладьи
скифов, но наученные горьким опытом варвары не хоте-
ли нападать на ромейские корабли. Руссы стояли тол-
пами па берегу и грозили лам мечами и секирами. Это
ужасное оружие напоминало нам о том, какая участь
ожидала бы нас, если бы мы вздумали расстаться с
неприступным убежищем кораблей.
Опираясь на перила помоста, я смотрел в ночной
мрак, и в голову мне приходили самые различные мысли.
Какой отчет я дам василевсу в том, что произошло?
Сколько дней я должен оставаться в этих водах? Поче-
му василевс сказал мпе, что в обратный путь мы дол-
жны пуститься только по указанию Леонтия, после то-
го как он закончит переговоры с варварами?
Ночь была темной, и небо усыпано звездами. Мор-
ская свежесть была сладостна для дыхания. Почему-то
мне вспомнился рассказ Константина Багрянородного
о Гикии.
Это произошло в глубокой древности. В Херсонесе
в те годы градодержцем был Ламах, враждовавший
боспорскими царями. Но Асандр, царь Боспора Кимме-
рийского, сказал ему: «У меня есть сыновья, у тебя —
дочь. Пусть один из моих сыновей возьмет ее себе в
жены, и тогда между нами воцарится навеки мир».
Херсоииты ответили: «Мы согласны взять в зятья твоего
сына, но с условием, что оп никогда уже не покинет
наш город и не вернется в Боспор для беседы с отцом.
Или он умрет в тот же час!»
Ламах по справедливости считался богатым чело-
веком. Ему принадлежало много рабов и рабынь, мно-
гочисленный скот и имения. Дом Ламаха занимал че-
тыре квартала в городе и был расположен в том месте,
которое херсониты называют Сусы. Там он пользовался
отдельными большими вратами в городской стене и че-
тырьмя малыми, через которые возвращались с пастбищ
его кони и кобылицы, быки и коровы, овцы и ослы шли
в предназначенные для них стойла, особые для каждой
126
породы скота. Сын Асандра приплыл в Херсонес и стал
мужем Гикии, дочери Ламаха, а по прошествии двух
лет старый Ламах умер. Гикия справила поминки и обе-
щала, что каждый год будет повторять их с такой же
щедростью, предлагая, чтобы все жители, с детьми и до-
мочадцами, угощались в этот день ее хлебом и мясом,
рыбой и елеем, пили вино, веселились и плясали. Но
коварный муж послал сказать боспорцам: «Мы легко мо-
жем завладеть городом. Присылайте мне тайно каждый
месяц по десять вооруженных юношей». Так продолжа-
лось в течение двух лет. Боспорцы небольшими отряда-
ми проникали в город и прятались в подземных помеще-
ниях дома. Обычно они приплывали в гавань Символов,
а оттуда являлись под покровом ночной темноты в Су-
сы, и боспорские рабы мужа Гикии заботились о них и
приносили им пищу. Хитрец решил, что во время ежегод-
ных поминок, когда жители утомятся от плясок и уснут,
он выпустит юношей и те перебьют спящих и завладеют
городом. Но однажды служанка, ткавшая в гинекее лен,
уронила веретено, и оно закатилось в щель. Чтобы достать
его, ей пришлось вынуть кирпич в полу, и тогда она уви-
дела в подземелье множество воинов. Служанка пове-
дала обо всем госпоже, и та поспешила к городским ста-
рейшинам и сказала им: «У нас в доме творятся подо-
зрительные дела! Поклянитесь мне, что похороните меня
не за городской стеной, а в сдорти городе, и я открою
вам важную тайну». Старейшины поклялись. Тогда Ги-
к'йя сообщила нм о том, что увидела1 служа’пка. Решено
было в день ближайших поминок сделать вид, что никто
ничего не знает, и веселиться, но пить не вино, а воду
из пурпурных чаш, и потом разойтись по домам. Однако
не лечь спать, а снова собраться с факелами и хворостом
и, обложив горючим материалом дом Гикии, сжечь его
и всех находящихся в нем боспорцев.
Когда все было готово и муж Гикии, решив подкре-
питься сном перед ночным предприятием, уснул, она
взяла из ларца свои драгоценности и увела преданных
служанок. Дом подожгли, и, когда боспорцы стали выска-
кивать из огня, херсониты перебили их и тем избавили
город от грозившей ему опасности. В память этого собы-
тия в городе водрузили две позолоченные статуи. На од-
ной Гикия была изображена в богатой одежде рассказы-
вающей о коварном замысле мужа, на другой — сража-
ющейся с боспорскими юношами. На постаментах было
начертано повествование о ее подвиге. Но чтобы прове-
127
рить нерушимость клятвы старейшин, Гикия сделала вид,
что умерла. И действительно, херсониты нарушили клят-
ву и решили, что можно умершую похоронить и за го-
родскими стенами. Гикия встала из гроба и сказала:
«Горе тому, кто поверит херсониту!» Жители устыдились
и поставили Гикии еще одну статую, на месте ее буду-
щей гробницы...
Как эта героическая повесть пе походила на наши
скудные времена! Но непостоянный характер херсонитов
был передан в легенде достаточно точно...
На следующую ночь снова ужас овладел корабель-
щиками. Во мраке послышались крики:
— Плывут руссы! Скифы нападают на нас!
С хеландии «Великомученица Варвара» полыхнул
огонь. Однако тревога оказалась напрасной. Скифов не
было. Но при вспышке огня можно было увидеть в море
ладью, которая приближалась к кораблям, стоявшим в
ту ночь на якоре у острова св. Климента. В ночной ти-
шине мы услышали диалог:
— Кто вы? — кричали с кораблей плывущим в
ладье.
— Монахи из киповии святого Климента.
— Куда плывете?
— На пепелище.
— Сколько вас?
— Трое.
Дрожащие от страха монахи поднялись по веревоч-
ной лестнице на корабль «Двенадцать апостолов». Обма-
нув бдительность скифов, они вышли с наступлением
сумерек из херсонесской гавани и пустились в опасное
странствие с целью достичь ромейских кораблей. Им хо-
телось посмотреть, что осталось от монастыря на острове.
Монахов привели ко мне, и они упали на колени.
— Что происходит в Херсонесе? — был мой первый
вопрос.
Они стали вопить, перебивая друг друга:
— Погиб Херсонес! Разорен прекрасный город! Ски-
фы наводнили его, как волны морские. Многих жителей
убивают... Стратег погиб от русских мечей...
От них-то я и узнал о том, что произошло за послед-
ние дни в Херсонесе. Монахи подтвердили, что некото-
рая часть города сгорела. Базары были разграблены, и в
городе не осталось пи одной амфоры вина. Владимир за-
нял со своими близкими дом стратега, и каждый день
там происходят пиры. Руссы любят пить вино, может
128
быть, в связи с суровым климатом своей страны. Но
князь запретил воинам осквернять церкви и наносить
ущерб домам и имению священнослужителей. Якобы
епископ уже дважды совещался с князем. Монахи уве-
ряли нас, что на этих совещаниях речь шла не о чем
ином, как о мирных переговорах с василевсами.
Дальнейшее подтвердило их слова. На другой день
утром мы увидели, что из херсонесской гавани отплыва-
ет ладья, украшенная коврами. Это был христианский
корабль, потому что солнце поблескивало на его крестах
и хоругвях. К нашему удивлению, в ладье оказался сам
херсонесский епископ Иаков с пресвитерами в золотых и
серебряных облачениях. Заплаканный мальчик держал
в руках икону Богородицы. Диакон бряцал кадилом. За
священниками стояли скифы, в красных и голубых пла-
щах, но без оружия. Судя по одежде, это были знатные
воины, посланцы князя. Мы смотрели на них изумлен-
ными глазами и не знали, что все это значит. Поразитель-
ны были красота этих людей, их спокойствие, их мощь
и соразмерность всех членов.
Прежде чем ладья пристала к «Двенадцати апосто-
лам», я успел надеть на себя воинские доспехи — пан-
цирь, поножи и меч — и накинул на плечи вышитый зо-
лотыми орлами черный сагий. Леонтий тоже надел при-
своенную его званию белую хламиду с золотым тавлием.
Корабельщики, свесившись за борт, с любопытством
смотрели Jia приплывших в ладье. Епископ держал в ру-
ках дикирии и трикирий п крестообразно осенял ромей-
ский корабль. Священники пели стихиры. Высокий,
взволнованный голос мальчика звенел в хоре гнусавых
басов. Епископ был тучным человеком, с лицом, зарос-
шим до глаз черной бородой. Иподиаконы, повязавшие
себя крест-накрест орарями, казались в сравнении с ним
пигмеями.
Странно меняется жизнь, когда военные обстоятельст-
ва вдруг нарушают ее мирное течение. Подобное зрели-
ще не могло бы представиться и во сне. Но я собствен-
ными глазами видел, как епископ в сияющем облачении,
с осыпанной жемчугами митрой на голове поднимался
на корабль по веревочной лестнице, а корабельщики
протягивали ему с помоста мозолистые руки, предлагая
сыновью помощь. Слабосильный иподиакон поддерживал,
его, как будто бы он мог справиться с тяжестью огромно-
го архиерейского тела. За епископом поднялись на кора-
бельный помост остальные. Вокруг расстилалось сияю-
P От Корсуня до Калки
129
щее море. Солнце ослепительным шаром всходило над
головой. Вдали были видны иа херсонесском берегу го-
родские желтоватые башни. Черные ромейские корабли
неподвижно стояли на якоре.
На помосте постлали красный ковер. Мы встали на
него. Леонтий и я: он — представитель гражданской
власти, я — воинской. Заспанный Никифор Ксифий по-
спешно застегивал фибулу хламиды. Нас окружали схола-
рии в панцирях из медной чешуи.
Епископ тяжко дышал. Опираясь па посох, иерарх
молча стоял перед нами и смотрел мученическими глаза-
ми на ромейских воинов. Мы тоже молчали, потому что
он прибыл на корабль в сопровождении врагов христиан.
Наконец епископ скосил глаза на восковую табличку.
— Во имя отца, и сына, и святого духа... Приветству-
ем прибытие ромеев в сии воды. Да продлит господь дни
христолюбивых василевсов наших Василия и Константи-
на, а над врагами дарует им победу и одоление и во всем
благое поспешение...
Небо сделало меня свидетелем величайших событий,
ужасных войн, несчастий и катастроф. При одной из та-
ких катастроф я присутствовал на помосте «Двенадцати
апостолов». Необычайное действо разыгрывалось перед
нами. Владимир предлагал мир, обещал вернуть ромеям
захваченный город и всю Таврику, предлагал помощь в
борьбе с азийскими мятежниками, но требовал соблюде-
ния обещаний, данных василевсами. Они ни для кого не
были тайной. За шесть тысяч варягов против Варды Фо-
ки василевсы обещали отдать варвару руку своей сест-
ры. Теперь он требовал соблюдения договора. В против-
ном случае угрожал, что пошлет воинов на Дунай, сотрет
с лица земли несчастный Херсонес.
Маленькие глазки Леонтия забегали. Это не ночной
бой, теперь он был в привычной для него атмосфере.
Уже его служители несли бронзовую чернильницу, па-
пирус и трости для писания, как будто теперь что-ни-
будь зависело от тростника, а не от меча. Несдержанный
на язык Никифор Ксифий шепнул мне:
— Шуршит папирусом, как мышь.
А мне казалось, что это только страшный сон. Вот
все рассеется, как дым, и ничего не будет. Но все было
по-прежнему. Море сияло. Черные ромейские корабли
стояли на якоре. Иподиакон высыпал в море горячие
угольки из кадила. Думая, что это пища, к ним подплы-
ла стая серебристых рыбок.
130
$$$
На другой день переговоры продолжались в Херсоне-
се. Как обычно, ими руководил по всем правилам ромей-
ской премудрости магистр Леонтий Хрисокефал. Дело
было весьма ответственным. Теперь я понял, почему ва-
силевс послал в Херсонес этого опытного и ловкого чело-
века. Сам я со своим вспыльчивым характером не был бы
пригоден для такого предприятия.
Встречи с руссами происходили в белом доме покой-
ного стратега. Владимир, окруженный самыми знатными
воинами, руссами и варягами, сидел на короткой и об-
шитой золотой материей скамье, на которой раньше вос-
седал в торжественные моменты стратег Стефан Эротик.
Князь широко расставил мощные колени, опираясь под-
бородком на тонкую, красивую руку. Пальцы его были
украшены перстнями. Это была рука человека, взращен-
ного в холе. Но на князе была простая белая рубаха и
такие же штаны с зелеными ремнями обуви. Один из вои-
нов держал над его головой голубое знамя с изображени-
ем, которое напоминало мне лилию. Кажется, оно было
знаком того рода, из которого происходил русский
князь.
Я смотрел на князя с большим любопытством. Это
был человек лет тридцати пяти, довольно высокого ро-
ста, стройный, с широкими плечами, по с тонкой тали-
ей. Иод рубахой чувствовались сильные мышцы. У него
было голубые глава, над которыми нависали дуги густых
рыжеватых бровей, и несколько плоский нос. На щеках
играл легкий румянец. Как и его отец, он брил подборо-
док, но оставлял длинные усы. Они были у него такие
же светлые, как у Святослава. Копну русых волос не
украшала никакая диадема.
Да, это был русский герой, человек с жестоким серд-
цем, колебавший теперь самые основы нашего государст-
ва. Лев Диакон доказывает, что один из предков Влади-
мира — Ахиллес. Такое заключение историограф сделал
потому, что, подобно гомеровским мирмидонянам, руссы
сражаются в пешем строю и что у них мирмидонские по-
гребальные обычаи. Лев убеждал меня:
— Вспомни! Подобно Владимиру, Ахиллес тоже был
голубоглазым и русым и, по мнению Агамемнона, отли-
чался вспыльчивым характером. И разве не носил он
нлшц с застежкой на правом плече, как это в обычае у
руссов?
Щ 131
Еще я заметил, что в левом ухе у русского князя бы-
ла серьга. Но почему он не хотел носить бороды, кото-
рая так украшает мужа и христианина?
Ненависть к этому человеку в те дни наполняла мое
сердце до края. Но пусть она никогда не ослепляет мой
разум и не ослабляет мое суждение.
Мы стояли перед ним полукругом — Леонтий, я, Ни-
кифор Ксифий, херсопесский епископ Иаков со своими
пресвитерами и нотарлп — в ожидании, когда нам пред-
ложат сесть. Для ромеев были приготовлены скамьи,
покрытые красивыми материями, и, когда мы расселись,
Леонтий с привычной торжественностью стал расклады-
вать на небольшом мраморном столе, позолоченные нож-
ки которого были сделаны в виде когтистых лап, пись-
менные принадлежности, папирус, копии договоров. Он
улыбался, употребляя в речи изысканные метафоры, ко-
торые казались мне в этой обстановке неуместными. Вла-
димира он называл то «новым Моисеем», то «вторым
Константином», уверяя, что он «равноапостольный», ибо
ныне выводит свой парод из языческого мрака и идоло-
поклонства в свет истинной православной церкви. А еще
не так давно сам рассказывал нам, что русский князь
ставил идолов на одном из киевских холмов и недалеко
от своего дворца устроил капище, где приносились богу
грома и молнии человеческие жертвы. И вот на наших
глазах все менялось теперь на земле.
Но напрасно плел магистр, лучший выученик Маг-
наврской школы, сети неопровержимых силлогизмов или
ссылался на благоприятные для нас параграфы прежних
договоров. Победа сделала варваров неуступчивыми. Вла-
димир требовал руку Порфирогениты. Иногда к его уху
склонялся пресвитер Анастас, исполнявший роль пере-
водчика, и что-то шептал ему, глядя преданными глазами
на нового господина. Владимир сердито дергал ус, и я
понял, что русский князь требует не только руки Анны,
но целый ряд привилегий и отмены невыгодных торговых
соглашений. Мало того — он хотел получить титул ке-
саря, который давал бы ему право носить диадему с
жемчужными украшениями. Слава ромейского государ-
ства была еще высока, и варвары считали, что только
василевс полномочен раздавать такие награды. Вдруг
один из военачальников, уже старик, с седой бородой,
новгородец, по имени Велемир, сказал:
— Князь, эти люди хитрят, как лисы. Веди нас на
Дунай!
132
Владимир нахмурил брови. Леонтий, плохо понимая
язык руссов, вопросительно посмотрел на меня. Я пере-
вел ему фразу, и руки магистра стали заметно дрожать.
Какие унижения приходилось испытывать ромеям! Я
вспомнил, что писал Фотий, величайший из патриархов,
об этом народе, называя руссов варварами, и вот ныне
они вознеслись на такую высоту. «Помните ли вы рыда-
ния, коим предавался город в ту страшную ночь, когда
к нам приплыли варварские корабли?»
Владимир сидел, подпирая рукой подбородок, задум-
чиво смотрел перед собой. Он, казалось, ничего не слы-
шал из того, что говорили вокруг. За князем стояли в
своих живописных одеждах или белых варварских руба-
хах воины, сподвижники его дел. У некоторых была вы-
сокая обувь из желтой или зеленой кожи, у других ноги
были перевиты ремнями. Магистр шуршал папирусом,
разворачивал хартии, доказывал, что брак сестры васи-
левсов даже с таким блистательным владетелем нарушил
бы все благочестивые традиции Священного дворца, а
русские воины спокойно стояли и ждали, и видно было,
что они могут ждать еще тысячу лет. Как сейчас я слы-
шу медоточивый голос магистра Леонтия:
— Позволь тебе сказать, достопочтенный архонт, что
блаженной памяти император Константин Великий оста-
вил нам грозное и ненарушимое запрещение. Оно хранит-
ся па престоле христианской церкви святой Софии и гла-
си:, чго ппсплепсы по могут заключать брачные союзы
с пародами, праны которых несходны с ромейскими. Осв-
оение же ноа6рпп>1отся родниться им с не принявшими
святое крещение. Кроме одних только франков.
Анастас поревел князю, и тот спросил:
— Спроси у грека, почему кроме франков.
— Потому, что сам великий Константин был в родст-
венных отношениях с франкскими королями, — пояснил
магистр.
— Мы ни в чем не уступаем франкам! — сказал Вла-
димир.
— Совершенно согласен с тобой, достопочтенный ар-
хонт, — продолжал Леонтий, — вы даже превосходите их
во многих отношениях, но таков ромейский обычай. И
нарушители его подвергнутся анафеме, то есть вечному
проклятию во всех ромейских церквах. Тебя не должно
оскорблять это. Василевсы весьма хотели бы этого бра-
ка и считают родство с тобой большой честью, но они
..пуждены отвергнуть твое лестное предложение и не
133
могут поступить иначе. Ведь несколько лет тому назад
даже франкский король Гуго Канет, сватавший Порфи-
рогениту, тогда еще отроковицу, для своего сына Ро-
берта, получил самый решительный отказ и, насколько
мне известно, весьма огорчался по этому поводу. Повто-
ряю, сие невозможно...
— А когда им угрожала гибель, они считали это воз-
можным? — тихо произнес Владимир, и я увидел, что в
гневе он был ужасен.
Через широкие окна, разделенные пополам изящными
колонками, с улицы доносился конский топот. Это вар-
вары, напоминавшие кентавров своим искусством ездить
верхом, вели лошадей на водопой.
Но зачем Владимиру нужна красота Анны? — спра-
шивал я себя. Разве мало было ему красивых рабынь и
пленниц? Ходили рассказы, что у него в Киеве был га-
рем и что в этом гареме вздыхают сотни наложниц и
само место поэтому называется Вздыхальницей. Но, вид-
но, ему захотелось теперь озарить свою страну славой
ромеев, породниться с наследницей Рима, возвысить в
глазах пародов темноту своего происхождения. Этого вар-
вара вдруг обуяла ревность к христианской вере! Или у
него возникли в мозгу какие-то гениальные планы? Мне
передавали о его любопытстве к тому, что происходит в
мире. Его интересовали Рим, Багдад, Константинополь.
Он расспрашивал путешественников о нравах и обычаях
чужих стран. Якобы огромное впечатление производят на
него рассказы о великолепии наших зданий, о пышности
ромейской литургии и ипподромных ристаниях.
Его ум и ясность мысли необычайны. Как орел, он
окидывает умственным взтлядом огромные пространства
и морские побережья, не имея перед собою никаких пу-
теводителей. Он взвешивает все обстоятельства и с нео-
быкновенной быстротой разбирается в хаосе современного
политического положения. Владимир прекрасно понима-
ет важность водных и караванных дорог, по которым то-
вары и золото совершают мировой оборот. Он отлично зна-
ет о всех затруднениях, которые испытывало в данный
момент ромейское государство, и всегда искусно пользо-
вался этими обстоятельствами. Сейчас он имел возмож-
ность настаивать на своих требованиях, потому что за
его спиной стояли тысячи воинов, и магистр Леонтий не
один раз вынимал красный шелковый платок, чтобы уте-
реть пот с чела. Но и в Константинополе догадывались,
что перед Владимиром стоят огромные трудности, связан-
134
ные со все усиливающимся передвижением кочевников.
С тех пор как я стал принимать участие в государ-
ственных трудах, я постиг, насколько сложна мировая
политика. Жена скрибы, приготовляя для мужа скуд-
ную похлебку из соленой рыбы, или императорские ку-
хари, сдабривая специями огромную рыбину к столу
василевса, и не подозревают о тех усилиях, которые при-
ходится проявлять, чтобы получать своевременно это
богатство морей или обыкновенный кухонный перец.
Нужны золото, воины, быстроходные дромоны, сосуды
с греческим огнем, чтобы охранять пропахнувшие спе-
циями караванные дороги. Требуются также государствен-
ный ум правителя, накопленная веками мудрость Сената
и все хитроумие логофетов, чтобы сохранить на земле
свет всемирной империи. И вот в эти дни, когда колеб-
лется мир, на арену истории выходят русские племена.
Что их толкает? Почему они так яростно стучатся в
наши ворота? Какая сила влечет их к южным морям?
Чрезмерное число их или мечта о чем-то прекрасном,
чего еще никому до сих пор не удалось осуществить на
земле?
Такие мысли приходили мне в голову, когда я наде-
вал торжественные одеяния, собираясь на очередное со-
брание в доме стратега.
Служитель подавал мне с поклоном красный скара-
мапгнн. Я надевал ого, и эта длинная одежда сразу же
отдел я л а мое тело со всеми его слабостями от внешнего
мира Имеете с. гем она и:нцн1цала М'опн от холода и от
всо\ влинпнн атмосферы, а также от тех опасных эма-
нации, что излучают люди и некоторые животные.
>1 опоясывался, и мое тело приобретало в золотом поясе
опору, необходимую для мужа во всех его предприятиях.
Поверх скарамангия я набрасывал на плечи черную
хламиду с вышитым на левой поле золотым орлом, и эта
одежда, украшенная серебряными бубенцами, указывала
на занимаемое мною в ромейском мире место. Золотая
цепь на шее и украшенная золотым шитьем черная
обувь, в которой я мягко ступал по дворцовым лестни-
цам и по корабельным помостам, довершала мое одеяние.
Уже не было жалкого тела, подверженного недугам и
страстям; оно укрылось в пышных складках материи,
в золоте инсигний. Это шел не обыкновенный смертный,
как всякий другой человек, а друнгарий императорских
кораблей и патрикий. Бубенцы символизировали мою
ровность в непрестанном труде. Всюду, куда бы меня
135
ни послала судьба, они возвещали тихим серебряным зво-
ном о моей готовности служить василевсу.
Когда я смотрел на Анну, я видел только пышность
ее одеяния и глаза — выражение ее бессмертной души.
А все низменное и физическое было скрыто от меня шел-
ком, пурпуром и золототканой парчой. Так несовершен-
ство и грубость человеческой фигуры прикрывают кра-
сиво накинутым плащом. Один плащ называется «море»,
другой — «орел» в зависимости от его покроя и скла-
док, по смысл всякого одеяния один и тот же: во-первых,
укрыть нас от холода и, во-вторых, отвлечь наши мысли
от плотского.
Мы являлись на переговоры красиво одетыми, с вы-
соко поднятыми головами, благоухающие духами и ро-
зовым маслом. Но сердца наши не были спокойны.
Дромон «Двенадцать апостолов» стоял на якоре в порту,
как униженный проситель.
Трудно было в таких условиях сохранить твердость
духа и быть неуступчивым, хотя в доме стратега велись
только предварительные переговоры, а участь Анны
должна была решиться в Священном дворце. Но я понял,
что благочестивый, вручая мне судьбу ромейских кора-
блей, еще большие полномочия дал магистру Леонтию
Хрисокефалу, Впрочем, все уже было решено историей.
Торговля, которую вели за красоту Порфирогениты, была
последним актом нашей трагедии. Однако странно зву-
чало для меня ее имя, произносимое в этой сводчатой
зале во время переговоров, в присутствии скифов, пред-
лагающих за нее рыбные промыслы и солеварни.
Шел третий день переговоров. Магистр пытался вы-
играть время, шуршал папирусными свитками. Вдруг
Владимир встал, подошел к столу и, водя пальцем по
строкам злополучного договора, сказал:
— Здесь написано все, в чем василевсы обязались
перед нами и клятвенно обещали выполнить. Время не
терпит. Или вы выполните все условия, или мы идем
па Дунай и вместе с болгарами уничтожим ваше царство
навеки.
— А как же ты обещал возвратить василевсам Херсо-
нес? — уже просительно сложил руки магистр.
— Когда прибудет сестра царей, я возвращу вам
город.
У меня пересохло в гортани, а Леонтий тяжело вздох-
нул и еще раз вынул красный шелковый платок. Глаза
его забегали как бы в поисках предлога, за который
136
можно было бы ухватиться, чтобы с новой энергией про-
должать препирательства. Но ухватиться было не за что.
Иокруг стояли равнодушные к его риторике варвары,
а на улице шумели собравшиеся под окнами дворца тол-
пы воинов.
— О чем они? — спросил меня шепотом магистр.
Я перевел:
— Они кричат, что надо убить греков.
— В каких выражениях?
— «Смерть лукавым грекам! Слава нашему ясному
солнцу!»
Леонтий вздохнул и со сладкой улыбочкой произнес:
— Нам нечего прибавить к тому, что мы изложили.
Но наши переговоры требуют утверждения благочести-
вых василевсов...
После благополучного окончания прений был устроен
пир. В той же самой обширной зале со сводчатым потол-
ком, где мы боролись за участь Порфирогениты, по обы-
чаю руссов пол был посыпан соломой, а длинные столы
завалены яствами. За ними сидели в белых рубахах са-
мые знаменитые воины Владимира. Оружие они сложи-
ли у стен, так как никогда с ним не расставались. От-
роки, прислуживавшие старшим воинам, приносили ог-
ромные куски жареного мяса и сосуды с вином.
Этот пир не был похож на благочестивые трапезы
христиан, с пением псалмов и чтением житий святых
п мучеников. Руссы ели с большим аппетитом, смеялись,
рпзрывплн мисо налI.ними или отрезали куски ножами,
и отроки едва успевали наполнять кубки вином. Надо
сказать, что все было благопристойно и полно веселия,
но мы сидели за столом как приговоренные к смерти.
Молодой русский военачальник, по имени Всеслав,
один из немногих знавший наш язык, усердно угощал
меня.
— Пей, грек, ведь теперь мы братья! Вчера меня
|. рестили в церкви. Принесли туда огромный сосуд. Го-
ворят, в нем совершала омовения дочь стратега. Трижды
п окунулся. Неужели достаточно трех омовений, чтобы
попасть после смерти в рай? А что такое рай? Странно!
А знаешь, какое я теперь ношу имя? Илия. Говорят, что
in к зовется христианский Перун.
— Как можешь ты сравнивать пророка с Перуном? —
возмутился я.
— Мне все равно. Я стал христианином, чтобы сде-
лать приятное князю. А вдруг ваш священник говорит
137
правду? И существует ад и рай? Страшно гореть в веч- I
ном огне...
Я неоднократно видел, с каким страхом рассматри-
вали варвары картину, на которой был изображен ад —
муки грешников среди пламени, на которых взирали с
облаков праведники. Видно было, что и душа молодого
варвара потрясена. За время пира он не один раз об-
ращался ко мне с недоуменными вопросами. Это было
понятно. Ему трудно было оторваться от старого и при- '
вычпого и постичь, что существует единый Бог в трех I
ипостасях.
Он повторял в раздумье:
— Отец, сын и святой дух...
Но пир, конечно, не место для богословских бесед,
и мы заговорили о другом.
Владимир и его дядя, гигант с белокурой бородой,
с мало подходящим для него именем Добрыня, что на
языке руссов означает «добрый человек», сидели за об-
щим столом со всеми и пили из одного турьего рога.
Глаза князя выражали явное удовольствие. По всему
было видно, что он большой любитель всякого веселия.
Насытившись, варвары пожелали слушать музыку.
Отроки привели в залу слепцов в таких же белых одеж-
дах, расшитых иа груди красными и синими вышивками,
как и у воинов. Их было трое, двое из них были стари-
ками, третий — совсем юным. Они сели и положили пе-
ред собою варварские арфы, на которых множество струн.
Руссы называют их «гуслями». В зале воцарилась тиши-
на. Только какой-то воин, выпивший вина в неумерен-
ном количестве, икал и тем нарушал торжественность
ожидания.
Нахмурив косматые брови, слепцы рванули сухими,
когтистыми пальцами струны, и они сладостно зазвенели.
Эти звуки необыкновенно приятны для слуха и напо-
минают музыку Эола. Некоторое время старцы переби-
рали струны, потом запели, и им вторил своим свежим
голосом слепой юноша, стоявший подле них и смотрев-
ший в потолок ничего не видящими глазами.
Они пели песню о том, как десять соколов настигали
десять лебедей. Но это были не лебеди, а струны, и не
соколы, а десять пальцев певца... Слепцы пели о том, как
Олег ставил свои ладьи на колеса и они двигались па
парусах по суше, как по морю, под стены Константино-
поля...
Некоторые воины плакали, слушая пение. У моего
138
соседа, который вчера стал христианином, тоже кати-
лась слеза за слезой. Он мне сказал:
— Видишь этих старцев? Их ослепили греки после
одного сражения, когда они попали в плен.
Я покашлял от смущения в кулак и ничего ему не
ответил.
Опьяненный вином и музыкой, Владимир подпер ру-
кою голову и о чем-то думал. В своей ревности я пред-
ставлял себе, что он мечтает об Анне.
У руссов нет гинекеев. У них женщины не опускают
глаз при встрече с мужчинами и участвуют во всех об-
щественных делах, открыто выражают свое мнение на
собраниях, а при случае даже сражаются рядом с му-
жьями и братьями на городских стенах. Они также при-
нимают участие в пирах. Но русские жены были далеко.
К нашему ужасу, на пире появилась дочь убитого
стратега, семнадцатилетняя девица, еще не успевшая
осушить сиротские слезы. Ее посадили за стол рядом с
князем, простодушно ухаживали за ней и утешали,
и отрок принес ей серебряную чашу с вином. Дрожащими
руками заплаканная девушка взяла тяжелый кубок, но
отвернулась от него... Сколько испытаний в водовороте
военных событий выпадает иногда на долю ни в чем не
повинных людей!
— Пей, греческая красавица! — кричали ей воины.
Появились другие жопщипы. Среди них были слу-
чайно схваченные на улице служанки, может быть, похи-
щенные из семенных домов добродетельные матроны.
Но много было ташке блудниц из портовых кабачков.
Однако я но заметил никакого бесчинства. Воины пили
с женщинами вино, дарили им ожерелья, с необыкновен-
ной щедростью сыпали им в пригоршни серебряные
монеты.
Мой сосед говорил какой-то женщине, может быть,
жене местного торговца:
— Полюби меня!..
Справедливость требует отметить, что, по-видимому,
красавица была не прочь полюбить этого щедрого чело-
века. Но некоторые воины под влиянием вина готовы
были схватиться за мечи, не поделив греческих поцелуев.
Н зале было шумно, и уже легкомысленные женщины
смеялись пьяным смехом. Только слепцы, забытые все-
ми, сидели безучастно и смотрели незрячими глазами ку-
да то вдаль, созерцая среди вечной ночи свои величест-
венные образы.
139
Видя, что до нас уже нет никому дела, мы с Ники-
фором Ксифием и Леонтием Хрисокефалом встали из-за
стола и незаметно покинули собрание.
Дорогой, когда мы пробирались по ночным улицам
в порт, где нас ждал дромон, Ксифий рассмеялся и по-
хлопал магистра но плечу.
— Ис кем только наш достопочтенный магистр не
сравнивал варвара! Как ты изволил сказать? Новый
Моисей! Равноапостольный Константин!
Леонтий угрюмо молчал.
— Если бы у меня были схоларии в достаточном ко-
личестве, — продолжал Ксифий, — легко можно было
бы перебить их всех на пиру.
Настала очередь торжествовать магистру. Обернув-
шись к спутнику, он не без ехидства заметил:
— Верю, что господь наделил тебя воинскими спо-
собностями, но сомневаюсь в том, чтобы он отпустил тебе
много ума. Подумай сам! Ты хочешь перебить скифов...
А кто же тогда будет помогать благочестивому в его
борьбе с Вардой Склиром и другими мятежниками? Об-
думай ото па досуге — может быть, и поймешь со вре-
менем...
Не зная, что ответить па это, Ксифий передразнивал
магистра, подражая его елейному голосу:
— Кому уподоблю тебя? Второму Моисею уподоблю!
С кем сравню твое великолепие? С великолепием Юсти-
ниана...
Он выпил лишнего на пиру.
— С кем ты его еще сравнивал, отец? Кажется,
с Ахиллесом? «Еще уподоблю тебя герою, разрушившему
Илион». Так и сказал, клянусь святым Дмитрием Со-
лунским... Золотые у тебя уста...
— Осел! — пе выдержал Хрисокефал. — Не клянись
именем святого!
— Прекратите вашу ссору, — сказал я, — лучше бу-
дем скорбеть, что мы отдали Порфирогениту варварам.
— А по-твоему, лучше погибнуть ромейскому госу-
дарству? — обратился ко мне магистр.
— Что стоит государство, которое торгует женской
красотой.
— Замолчи! — оборвал меня магистр. — Знай свои
корабли! А остальное поручено мне. Тебе приличнее
стихи писать, как Димитрию Ангелу, а не заниматься го-
сударственными делами.
В эти дни я успел хорошо познакомиться с городом.
140
За исключением немногих, сгоревших во время осады
кварталов, где еще пахло гарью пожарищ и погорельцы
пе переставали рыться в развалинах, отыскивая остатки
своего имущества, все сохранилось в неприкосновенно-
сти. Мощеные улицы, продольные и поперечные, — не-
которые из них спускались красивыми лестницами к
морю, — содержались в порядке и были снабжены водосто-
ками. Дома в Херсонесе строятся из камня; они двух-
этажные, покрыты красной черепицей и на улицы обра-
щены своими глухими стенами. Вход в такое жилище
обычно со стороны внутреннего двора, куда можно по-
пасть через узкий переулок. На площадях стоят много-
численные церкви, общественные бани, а иногда и фонта-
ны, где струи истекают из львиных пастей. Здесь мест-
ные хозяйки берут воду для приготовления пищи.
Двери часто полукруглые, с украшениями над ними
или с выбитыми в камне крестами, охраняющие обита-
телей от козней дьявола. Иногда попадаются на глаза
цистерны, оставшиеся в городе еще со времен римского
императора Феодосия.
Мы заходили с магистром Леонтием в церкви и бази-
лики. Многие были переделаны из языческих капищ.
Особенно мне понравилась древняя базилика на высоком
берегу моря. Ее прежде всего видят мореходы с кораблей.
Мы перешагнули мраморный, стертый ногами моля-
щихся порог и вступили в обширное, полное воздуха и
света помещение. Вазплпка эта трсхпефпая, и па каждой
стороне ее стоит по одиннадцать мраморных колонн, укра-
шенных капителями с монограммами Христа, крестами и
листьями аканта. Иа колоннах греческие надписи с име-
нами благодетелей святого храма. Но имена римские.
Я прочел: «Валериан, сын Валерия». И дальше: «Марки-
на, сын Гая»... Эти мраморные столпы как бы ведут мыс-
ли верных к абсиде, где совершается жертва. Пол в бази-
лике из белых мраморных плит, а по бокам покрыт бога-
той стеклянной мозаикой — черные круги по желтому
фону, с белыми квадратами в центре их пересечения.
Осмотрели мы и достопримечательности храма. В сте-
ну его вделана мраморная плита, на которой изображен
возлежащий муж с венком в руке, а рядом с ним сидя-
щая в печальной позе женщина, с лицом, закрытым по-
крывалом, и около нее мальчик-раб. На камне надпись
па плохом греческом языке гласит: «Господи, помоги
всему этому дому! Аминь!»
Рядом с базиликой стоит крещальня — небольших
141
размеров строение с основанием в виде креста. Пол здесь
тоже мозаичный, с рисунком, составленным из лоз с
красными и черными гроздьями; в другом месте — из
кругов, в каждом из которых помещена птица, а в цент-
ральном круге павлин с распущенным хвостом, как сим-
вол вечности.
Посреди крощальпм помещается круглая мраморная
купель. Мы рассмотрели, что вода в ное подается по гли-
няной трубе, а отсюда истекает в колодец. Диаметр ку-
пели — восемь локтей.
Мы вышли из базилики и поднялись на городскую
степу, чтобы полюбоваться морем. Оно было прекрасно в
этот утренний час, а справа лиловели дивные берега Ев-
патории. Базилика в языческие времена была посвящена
Афродите, и трудно было бы найти в городе более соблаз-
нительное место для постройки храма богини любви...
В центре города стоят другие храмы. Многие из них
с усыпальницами, богато украшены мозаикой и стенной
живописью. Это — церкви Двенадцати апостолов, Со-
фии, св. Прокопия, св. Иакова. Последний храм стоит на
площади, где в Херсонесе происходит торг и где в те дни
еще стояла квадрига на триумфальной арке Феодосия.
На противоположной стороне площади расположены
термы, и однажды мы посетили их, чтобы омыть свои те-
ла от дорожного праха.
Это весьма древнее каменное здание, состоявшее из
двух помещений: в одном люди раздеваются, в другом
совершают омовение. Рядом находится пристройка с тон-
кой, откуда в мыльню по трубам поступает горячая вода
и раскаленный воздух, потребный для вызывания пота у
моющихся и согревания бани в зимнее время.
В бане, среди суеты, плеска воды и в облаках пара,
мы познакомились с человеком, которого в нагом виде
трудно было чем-нибудь отличить от простых смертных.
Но в одеянии он оказался местным коммеркиарием, то
есть смотрителем мыта, и даже в сане спафарокандидата.
Его звали Фотин. В обязанности такого чина входит над-
зор за таможней, государственными складами и хранили-
щами всякого рода, а также за податями натурой. Фотин
оказался очень любезным человеком и по нашей просьбе
согласился показать камень с прославленной присягой
херсопитов. Мы шли по довольно широкой улице, вымо-
щенной плитами, чувствовали приятную легкость во всех
членах тела после бапи и слушали нашего проводника.
Играя присвоенной ему печатью с изображением креста
142
среди двух произрастающих лоз, оп уверенно вел пас по
кривым переулкам к древнему храму, тоже некогда по-
священному какому-нибудь языческому ложному богу.
На маленькой площади росли три огромных дуба. Воз-
можно, что здесь некогда была палестра, судя по вы-
щербленным непогодою мраморным скамьям.
— Вот мы и у цели нашего пути, — показал Фотин на
мраморную плиту у стены храма.
Мы склонились над нею, и Леонтий стал разбирать
надпись, уже пострадавшую от времени. Он читал ее
вслух, и даже в его произношении слова наполнили воз-
дух аттической музыкой.
— «Клянусь Зевсом, Солнцем, Девою, всеми олимпий-
скими богами, богинями и героями, кои владеют городом,
страною и укреплениями...»
Он остановился.
— В чем дело? — спросил я, тоже почтительно скло-
нясь к плите, хотя она была свидетельницей иных вре-
мен, когда люди еще не знали истинного бога.
— Здесь запачкано голубиным пометом, — объяснил
Леонтий.
Потом он стал читать:
— «Клянусь, что буду единодушен со всеми гражда-
нами в защите благосостояния и свободы города и не
предам Херсонес, пи Киркинитиды, ни Прекрасную га-
вань, пи другие укрепленные места, коими владеют
хорсоппты, ни варварам, пн эллинам, по буду охранять
все это для парода херсопптов п по парушу демократии...»
.11ооптпп опять умолк.
— Нельзя сказать, что современные нам херсопиты
достойны своих предков, — рассмеялся он.
Фотин благоразумно пояснил:
— Меняются времена, и вместе с ними изменяются
обстоятельства.
Однако видно было, что клятва мало интересовала
моих спутников. Я сам дочитал ее текст:
— «И не передам на словах ничего тайного ни элли-
ну, пи варвару, что может принести ущерб нашему горо-
ду, и никакого дара не дам и не приму ко вреду его
граждан, и хлеба, вывозного с равнины, не буду прода-
вать нигде, кроме как в Херсонесе...»
Фотин вдруг заторопился и покинул нас, может быть,
па бережливости не желая пригласить в свой дом чужих
людей и потратиться на угощение, хотя мы и были в этом
городе представителями самого василевса, или действи-
143
телыго будучи по горло занят мытными делами, и мы по-
шли прочь. Леонтий по обыкновению зевал, устав от бани
и прогулки, и по дворцовой привычке прикрывал рог
рукою. А я испытывал почему-то печаль, вспоминая толь-
ко что прочитанные слова на камне, и на некоторое время
даже забыл о действительности. Считаю, что я истинный
христианин. Я соблюдаю все церковные правила.
Но странно — каждый раз, когда я читаю языческого фи-
лософа, пли смотрю па мрамор статуи, или просто каса-
юсь рукой древних камней, мне почему-то становится
грустно, и точно какая-то заря начинает тогда мерцать
мпе во мраке. Боюсь, что такие мысли греховны, и их
надо всячески избегать...
Начиная со следующего дня мы стали готовиться к
отплытию в обратный путь. В порту воины грузили на
корабль, под наблюдением Ксифия, баранов и хлебы, а
мы с Леонтием, без слуг и без телохранителей, бродили
по-прежнему по улицам, и люди видели наше унижение.
Выход в море был назначен на полночь, чтобы использо-
вать благоприятный ветер, неизменно начинающий дуть в
этот час в сторону моря, поэтому у пас еще было доста-
точно времени для прогулок.
Па базаре толпились херсониты. Мирная жизнь поне-
многу вступала в свои права. Уже кое-где открылись лав-
ки, в которых руссы покупали материи и женские укра-
шения, и торговец показывал им цену вещи на пальцах.
Иногда до нас долетали обрывки разговоров. На глав-
ной улице города, которая называется Аракса и вдоль ко-
торой с одной стороны шел водосток, некий житель гово-
рил слушателю, указывая на нас перстом:
— Посланцы василевса. В порту стоит ромейский
корабль. А прочие — в гавани Символов...
Однажды из толпы нам крикнули:
— Предали пас варварам!
В группе людей, сидевших на ступеньках храма в
ожидании, когда откроют его для богослужения, шел
оживленный спор.
— Каган руссов принял крещение от латынян, —
утверждал один из споривших, — поэтому папа и присы-
лает посольство из Рима.
— Не от латынян, а из рук нашего епископа Павла,
что сопровождал варяга Олафа в Киев. Это мне допод-
линно известно.
— А я говорю, — вмешался третий, — что его крести-
ли болгарские пресвитеры.
144
— Не болгарские, а русские!
Мы торопились, времени у нас было мало, и нам так и
не удалось узнать, на чем порешили спорившие. Меня
мучила жажда, и я решил попросить воды в первом же
доме.
На улице стояла тишина, потому что вся хозяйствен-
ная жизнь происходит на внутренних дворах, куда надо
пройти узким переулком. Когда мы вошли через низкую
дверь во дворик, мы увидели дом, каких сотни и тысячи
в Херсонесе: он был в два жилья, к нему теснились при-
стройки, и под сенью орехового дерева три курицы искали
пищи под строгим наблюдением черно-зеленого петуха с
красным гребнем. В углу молодая девушка сидела на
корточках и молола на ручных жерновах пшеницу, на-
полняя воздух теплым мучным запахом. Около нее был
врыт в землю глиняный пифос, где хранилось зерно.
Дверь в кладовку была открыта и позволяла видеть амфо-
ры с вином и маслом. Тут же была сложенная из кирпи-
чей печь для выпекания хлеба. На стене висела рыболов-
ная снасть с каменными грузилами.
В дом вела каменная лестница, так как нижнее жилье
было отведено под столярную мастерскую, судя по струж-
кам у широкой двери.
Я приветствовал девицу, орудовавшую жерновами с
таким прилежанием, что звякало ее ожерелье из сере-
бряных монет. Она была, очевидно, служанкой или доче-
рью хозяина. Когда я попросил ее дать мне напиться,
опа истина, поправила рукой упавшие па лицо волосы,
сверкнула черными глазами и сказала просто:
— Пойдемте!
Мы с Леонтием поднялись за нею по наружной лест-
нице с перилами и очутились в довольно низком и скром-
ном помещении, отличавшемся большой опрятностью.
Стены горницы были окрашены в розовый цвет, в углу
висела резная деревянная икона с изображением трех
ангелов под дубом Мамврийским, а па полке была рас-
ставлена в порядке чисто вымытая глиняная посуда, в ко-
торой обитатели дома принимали пищу. На столе лежал
каравай хлеба. Нам навстречу поднялся благообразный
человек. Белозубая служанка объяснила ему, что мы про-
сим напоить нас, и он велел ей исполнить наше желание.
Девушка побежала и тотчас принесла в кувшине немного
тепловатой воды, а в другом сосуде вино, и мы утолили
жажду. Чаша в форме древней патеры, без ручки и нож-
10 От Корсуня до Калки
145
ни, была сделана из красноватого стекла, с надписью по-
гречески: «Пей и живи!»
Трубы акведука уже почипили, и в городе снова было
изобилие воды, но наученные горьким опытом люди бе-
регли ее, и служанка снова вылила остаток питья из кув-
шина в амфору.
— Почему вы по отразили скифов и не дождались по-
мощи от пас? — спросил я.
Человек погладил степенно бороду.
— Если бы варвары не разрушили акведук, мы не
пустили бы язычников в город.
Явилась из другой горницы старуха с палкой в руке
и прибавила, шамкая беззубым ртом:
— Три дня мы употребляли в пищу только соленую
рыбу, а воды не было уже ни капли. Нечем было омочить
язык. Жили как в аду... А теперь что будет с нами?
— Какие настали времена! — сокрушался старик. —
Не знаешь, будешь ли дышать завтра земным воздухом...
Я поблагодарил еще раз за воду, пожелал людям бла-
гополучия, и мы покинули этот гостеприимный дом и
спустились в порт. Дромон все так же торжественно сто-
ял в заветрии, ожидая нашего возвращения.
На другой депь к вечеру па корабль явились Жадберн,
молодой военачальник по имени Всеслав и еще два знат-
ных русса, чтобы плыть в Константинополь. Владимир
поручил этим людям отвезти послание василевсам.
Над Понтом Эвксинским садилось солнце, прекрасное,
как в четвертый день творения. Паруса медленно вспол-
зали на мачты. Корабли один за другим вышли из гавани
Символов. Пользуясь благоприятным ветром, мы отплыли
к василевсу. Зпала ли Анна, вышивая в тишине гинекея
воздух для церковного потира или читая стихи Иоанна
Геометра, что участь ее уже была решена? А мне хотелось
броситься в море, па съедение рыбам. Ничто не радовало
меня в тот день — ни солнце, ни возвращение в город ро-
меев, ни предстоящая встреча с Димитрием Ангелом. С тя-
жестью на сердце я жил в этом несовершенном мире, кото-
рый сгорит когда-нибудь в мгновение ока за свои грехи.
Мы совершили обратный путь без событий, достой-
ных упоминания, благоразумно не удаляясь от берегов
и не теряя землю из виду, и благополучно прибыли в
Константинополь.
146
Первой новостью, которая поразила нас, было изве-
стие о гибели хранителя печати Василия. Мы узнали,
что всемогущий евнух, державший в своих руках все ни-
ти управления, чем-то разгневал благочестивого и без
всякого судебного рассмотрения был смещен, сослан в
отдаленный монастырь, где вскорости и умер, не выдер-
жав свалившихся на него несчастий. Дом его был раз-
граблен городскою чернью, а огромные имения взяты в
пользу государства. Всего нескольких дней было доста-
точно, чтобы погибло такое могущество! Совершив то, что
ему положено было совершить, и пройдя на земле назна-
ченное время, евнух покинул этот мир, в котором столько
людей он сделал несчастными.
Одним из первых, кого я встретил по возвращении в
город, был Димитрий Ангел. Он принадлежал к богатой
и знатной семье. Брат его был некогда доместиком схол,
другой брат — стратегом Опсикия. А он уклонялся от
служения во дворце или на поле битвы и проводил время
в ничегонеделании, посвящая свои дни чертежам трудно-
осуществимых храмов, крепостей и дворцов. Теперь он
носился с мыслью построить церковь, еще более прекрас-
ную, чем Неа, удивляющую мир совершенством своих ли-
ний. Сотрясаясь от кашля, он говорил мне:
— Понимаешь, мой друг! Обширный, наполненный
воздухом атриум, в котором шумят фонтаны. Очень
много воды. Пода струится из бронзовых львиных пастей,
из клювов павлинов, из труб, из тюльпанов и лилий. Ко-
лонны окружают атриум мраморным лесом... Купол... ах,
если бы ты знал, какой легчайший купол я вычертил для
этой церкви! А па сводах ее, среди пальм и пасущихся на
лужайках агнцев, рано утром, на фоне золотых небес и
розовой зари, василевс поклоняется Христу, симметрично
окруженный епископами и патрикиями...
— Прекрасно... — отвечал я рассеянно.
— О, это будет лучше, чем базилика святого Луки,
которую мы построили недавно в Фокиде! Природа бога-
та, но в ней много случайного. Надо собрать все единич-
ные положения листьев, чтобы создать одно, составленное
из многих, совершенное, созданное дуновением умозри-
тельного ветерка. Листьями такого аканта я украшу ка-
пители атриума. Надо, чтобы душа чувствовала не дви-
жение грубого земного ветра, а дыхание небесного Иеру-
салима...
В другое время я слушал бы его с удовольствием, но
теперь мой ум был полон забот и огорчений.
10* 147
— Надо, чтобы каменные стены покрылись лужайка-
ми райских цветов, чтобы они заполнили скучное про-
странство кирпичной кладки...
Мне было не до цветов. Молодой русский военачаль-
ник Всеслав, которого я привоз из Херсонеса, был пору-
чен моим заботам. Руссы с петерпепием ждали, когда им
будет позволено видеть василевсов.
Прием послов состоялся по традиции в Магнаврской
зале. Ради такого случая возлюбленный брат василевса
даже покипул долину Ликоса, где в те дни начинался
сбор винограда, что давало ему возможность любоваться
смуглыми прелестями поселянок, срезавших пурпурные
гроздья.
Большой дворец гудел, как улей. Я доставил туда в
указанное время русских посланцев, и, задирая головы к
золотому потолку залы, они с удивлением осматривали
в Пантеоне пышные мозаики побед. В свою очередь, и
руссы привлекали к себе всеобщее внимание, так как лю-
дям хотелось взглянуть па покорителей Херсонеса.
Явился пропозит, ведавший приемом послов. Подъем-
ные механизмы тропов были заблаговременно проверены,
обильно смазапы маслом, чтобы по возможности не скри-
пели. Магпаврскую залу по обыкновению украсили пани-
кадилами, коврами и хоругвями. Уже курились кадиль-
ницы, наполняя запахом благовоний залы и смежные по-
мещения.
Варвары с удовольствием помылись в термах, потому
что руссы весьма опрятны. Впоследствии я узнал, что у
них в Новгороде, Плескове, Ладоге и других северных
городах большое количество бревенчатых бань, где в
облаках горячего пара опи имеют обыкновение бить
себя березовыми ветвями, чтобы усилить выделение
пота.
Мы подвели руссов к двери в тронную залу и еще раз
напомнили им о троекратном земном поклонении, без
которого не могло состояться торжество приема. Адмис-
сионалий, придворный чин, на обязанности которого ле-
жало вводить послов, не скрывая своего удовольствия, что
принимает участие в таком важном событии, отворил
дверь и ввел руссов в зал. Но от зрелища, которое долж-
но было несколько мгновений спустя представиться их
глазам, скифов еще отделяла пурпуровая завеса. Она
медленно стала раздвигаться, и тогда они увидели васи-
левсов, сидящих на низких золотых тронах. Заиграли ор-
148
ганы. Такой музыки никогда пе слышали грубые варвар-
ские уши.
Перед тронами стояло позолоченное дерево, на ветвях
которого сидели птицы, сделанные из чистого золота и се-
ребра, — павлины, соловьи, голуби и орлы. Незримый
механизм был приведен в действие. Птицы запели меха-
ническими голосами: трещал заводной соловей, кричали
павлины, ворковали голуби, клекотали орлы. Около трона
ожили два золотых льва. Спрятанные в их телах пружи-
ны и мехи работали без заминки. Животные раскрывали
страшные пасти, рычали, высовывали языки, били себя
хвостами. Послы стояли растерянные, позабыв о всех на-
ставлениях. Однако я видел, что все это не устрашает их,
а только кажется любопытным.
— Падайте! Падайте пиц! — шептал я.
Но они стояли, а в это время механизмы уже подняли
на некоторую высоту подвешенные на цепях троны.
Я знал, что за стеной люди с огромным напряжением
вращают скрипучее колесо, приводящее в движение меха-
низмы. Это напоминало представление в театре. Я наблю-
дал за руссами, так как мне хотелось знать, какое впе-
чатление производит на них это зрелище. Руссы молча
стояли.
Потом я расспрашивал их. Они говорили, что больше
всего им понравилась музыка.
— А тропы и рычащие львы? — спросил я.
Они сказали:
Разно мы доги?
Новый возглас препозита и новое возвышение тронов.
После третьего возгласа послы с удивлением увидели,
что василевсы уже вознеслись, как на небеса, под самые
своды залы, витали там в клубах фимиамного дыма.
Стратеги, доместики, патрикии, евнухи смотрели на пора-
женных необыкновенным зрелищем варваров. В глубине
залы блистали оружием протекторы и драконарии. Орга-
ны ревели во всю силу гидравлических мехов. Фимиам
туманил зрение.
Наконец музыка умолкла. Послы все так же молча
озирались по сторонам.
Никаких земных метаний! Мы с магистром Леонтием
растерянно смотрели друг на друга. Церемониал был на-
рушен. Леонтий мне шепнул:
— А Ольга? Разве она не кивнула едва головой на
приветствие августы? Невежи!
149
Препозит, обернув руку полой хламиды, произнес
традиционное приветствие:
— Благочестивые василевсы Василий и Константин
выражают радость по поводу благополучного прибытия
послов их любимого брата во Христе Владимира в сей
город...
Я перевел приветствие. Василевсы сидели на тропах,
как изваяния. Василий был явно недоволен. В глазах
Константина мелькал лукавый огонек. Ему было смешно.
Но уже клубы фимиам кого дыма скрывали от взоров
смертных лица боголюбивых государей...
Обстоятельства торопили нас. Судьбы ромеев висели
на волоске. Как хрустальный шар, вращался в руке ро-
мейского автократора мир, порученный его заботам.
Но судьбе было угодно, чтобы именно я отвез Анну вар-
варам, своими собственными руками вручил жестокому
волку наше лучшее сокровище.
Никогда не забуду того черного в моей жизни дня,
когда был назначен час отплытия в Таврику. Как уби-
валась Апна, покидая гинекей, осыпая поцелуями близ-
ких! Зачем в пей расцвела пежпым цветком смуглая
красота Феофапо! Зачем мы пе уберегли ее! Но спросите
сердце и разум: что было делать нам, прогневавшим гос-
пода? На Дунае снова поднимались мизяпе и готовы
были вторгнуться в пределы фракийской фемы. В Азии
положение оставалось катастрофическим, и мятежники
могли каждый день получить помощь от безбожных
агарян.
Мне рассказывали, что Анна плакала, заламывая
руки:
— Лучше бы мне умереть, чем ехать в Скифию!
Константин обнимал ее и плакал вместе с нею. Васи-
лий в гневе теребил бороду. По его суровому лицу тоже
катились слезы, слезы сурового мужа, редкие и драго-
ценные, как алмазы.
Константин рыдал:
— Прощай, сестра! Как в гроб я кладу твою красоту!
Да не погубит тебя гиперборейский климат!
В третий раз за короткое время я отправлялся в да-
лекое морское путешествие. Снова поднимал парус
старый корабль, выдержавший столько бурь, снова по-
плыли мимо нас голубоватые берега.
За несколько дней до отплытия я беседовал с василзв-
сом во внутренних покоях. Он сказал:
— Ты пересекал Понт по звездам небесным. Но те-
150
перь ты пойдешь мимо Месемврии, вдоль мизийских бере-
гов, как обычно плавают ромейские корабли. Нельзя
испытывать провидение.
— Все будет, как повелит твоя святость.
— Возьми лучший корабль, которому я мог бы дове-
рить такое поручение. Проверь внимательно снасти и
паруса и выбери самых опытных корабельщиков, на рве-
ние которых ты можешь положиться. Рассчитай все зара-
нее, чтобы не было неприятных неожиданностей.
Не упускай из виду никакой случайности. Все должно
быть предусмотрено.
Я стоял перед ним, опустив глаза.
— Какой дромон ты выбираешь для Порфирогениты?
— Позволь мне взять «Двенадцать апостолов». Эго
крепкий корабль, хорошо слушающийся руля и легко
выдерживающий качку во время бури. Путешествие в
это время года сопряжено с опасностями. Но па нем
Порфирогените будет спокойно.
Василий развернул пергамент и стал просматривать
корабельные списки. Скосив глаза, я увидел столбик на-
званий:
«Двенадцать апостолов»
«Жезл Аарона»
«Победоносец Ромейский»
«Св. Димитрий Воин»
«Феодосий Великий»
«Дракон»
«('пятой Иов»...
Обмакнув тростник в золотую чернильницу (военная
добыча, напоминание о победе под Антиохией), василевс
с искаженным лицом вычеркнул из списка «Жезл Ааро-
на», уничтоженный пожаром у берегов Таврики. Черни-
ла были пурпурного цвета.
За несколько последних месяцев Василий постарел на
десять лет. В его русой бороде появились в большом ко-
личестве седые волоски. Глаза василевса покраснели ог
бессонных ночей, веки опухли.
— Пусть два других корабля сопровождают Порфи-
рогениту до конца пути, — прибавил Василий.
Теперь три корабля шли, не упуская из виду берег.
Жертва вечерняя, Анна плыла навстречу своей печальной
судьбе.
С нею был магистр Леонтий Хрисокефал, не в первый
раз выполнявший ответственные поручения василевсов,
и другой магистр, Дионисий Сподион, а также доместик
151
Евсевий Маврокатакалон, митрополит Антиохийский
Фома, пресвитеры, и евнухи, и прислужницы. Они бе-
регли сестру василевсов, как драгоценную жемчужину.
Евнухи и дворцовые женщины (некоторые из них были
лоратные патрикианки) укутывали ее в шерстяные
одежды, оберегали от непогоды и морского ветра, прята-
ли от посторонних глаз. По корабль не гинекей. Я видел
иногда по утрам, как Анна стояла на помосте с кем-ни-
будь из своих жошцин и смотрела на море. Я видел, как
слезы туманили ее божественное зрение. Когда я думал,
что скоро руки варвара будут ласкать эту смугловатую
красоту, мое сердце сжималось от горя и ревности.
Иногда поднимался на верхний помост боязливый
Евсевий Маврокатакалон. Раскрыв, как некая огромная
рыба, рот, он озирался со страхом по сторонам, не очень,
должно быть, доверяя прочности корабля. Ветер разве-
вал его пышную бороду, величием которой он так гор-
дился на собраниях. Но теперь ему было не до бороды.
Жалкими устами он шептал:
— Погибнем мы, как фараон с колесницами, в пу-
чинах...
Как ничтожна человеческая душа, когда она не обу-
реваема великими страстями! Какая забота этому чело-
веку до прекрасного! Как свиньям, таким нужны не
страшные небесные громы, не бури, а спокойное житие,
корыто, теплая постель. Не героическая стихия морей, а
грязная лужа... Каким грузом висят эти люди на рву-
щейся к небесам душе! Они — плевелы, засоряющие поле
с пшеницей господа, сорные травы, достойные быть
вверженными в печь. Они не холодны и не горячи и не
способны ни па какое прекрасное дело.
Колесниц фараоновых и коней не было. Зато на кор-
ме, в деревянной загородке, находились бараны, предна-
значенные в пищу корабельщикам во время долгого пути.
Каждый день приходил к ним с ножом кухарь, зверского
вида человек с ладанками и крестиками на волосатой
груди, и резал одного барана. Остальные покорно ждали
своей очереди, пожирая припасенные для них сухие тра-
вы, не беспокоясь о завтрашнем дне. Для них не было в
мировом порядке ни вечной жизни, ни славы, кроме славы
наполнить пищей наши желудки. Зато не дано им и стра-
даний, которые испытывает человек. Чем возвышеннее
стремления человека, тем больше суждено ему вкусить
печали.
Однажды Порфирогенита стояла на помосте корабля
152
и смотрела на взволнованное море. Корабль покачивался
на волнах, и снасти скрипели. Мы уже повернули от ми-
дийских берегов на восток и находились недалеко от
Гаврики. Со всех сторон окружала нас морская стихия,
только слева, вдали, виден был берег. Кроме Анны, ни-
кого на помосте не было. Насытившись бараниной, люди
отдыхали внизу. Кормчие стояли на кормовых веслах,
направляя ход корабля, да сторожевой корабельщик вы-
соко, в мачтовой кошнице, пел псалом, чтобы не уснуть
под мерное качание корабля. Паруса прекрасно напол-
нились морским ветром. Корабельщик пел:
Блажен муж, не идущий на совет нечестивых...
Далеко позади, в мглистом тумане, шли другие два
корабля: «Феодосий Великий» и «Победоносец Ромей-
ский».
Глаза Анны были печальны. От слез и бессонных но-
чей их красота стала еще страшнее. Они были огромны,
эти никогда не мигающие глаза. Брови над ними взлета-
ли теперь еще выше, придавая что-то нечеловеческое
бледному лицу. На нем отражалось внутреннее страда-
ние. Это была не обыкновенная смертная, а дочь и сестра
насилевсов, которая живет, повинуясь иным законам, чем
судьбы женщин в обычных домах.
На черных волосах, разделенных пробором, не было
ни покрывала, ни диадемы, пи простой нитки жемчуга.
До жемчуга ли в морском путешествии? Прижимая руку
к груди, а другой держись аа веревочную спасть, в золэ-
ном шелковом одеянии, которое развевалось от ветра,
Anna пе отрываясь смотрела на море. Никого около нее
и эту минуту не было. Опасаясь, что разум ее мог пому-
титься от горя, я приблизился. Ведь за бортом колыха-
лась страшная стихия.
Почему мой язык не прилип к гортани? Почему я не
удержал своей дерзости? Но, оглянувшись и видя, что
никто не мог наблюдать за нами, так как от корабельщи-
ка в кошнице нас скрывал парус, кормчие были на корме,
а гребцы под помостом, я сказал:
— Порфирогенита!
Она обернулась ко мне с удивлением.
Это было страшнее, чем секиры руссов или стрелы
болгар на поле сражения. Я чувствовал, что под моими
ногами разверзается бездна, готовая поглотить меня, ко-
рабль, весь мир. Я понимал, что погибаю. Но я уже был
бессилен удержать свои чувства. В эту минуту я не бо-
153
ялся ни гибели, ни гнева автократора, ни вечных муче-
ний. Анна подняла на меня свои глаза, наполненные до
краев изумлением.
Задыхаясь от волнения, я стал говорить:
— Госпожа! Я вижу твои слезы. Я слышу, как ты
плачешь по ночам. Как пес, я брожу около тебя, никому
не доверяя. Хочешь, я направлю корабль к берегам Иве-
рии? Я опытный мореходец. Мы дойдем туда в три дня.
Никто но догадается ни о чем, пока мы не пристанем.
Там ты найдешь безопасное убежище. Что значат судьбы
ромеев в сравнении с твоим счастьем?
Анна смотрела па меня как на безумца.
— Что ты говоришь? — прошептала она и сжала ру-
ки на груди, как мученица. — Что ты говоришь? Опом-
нись!
— Я вижу слезы твои, госпожа, — упал я на колени
перед нею, — ас тех пор, как я тебя увидел, там, во
дворце, в зале с малахитовыми колоннами, я ни о чем
другом пе могу думать, кроме тебя.
— Когда ты видел меня?
— Помнишь, ты бежала за котенком и смеялась?
— Теперь я вспоминаю. Это был ты?
— Это был я.
Апиа улыбнулась горько, всматриваясь в даль, мо-
жет быть, в тот гремевший гимнами день, когда она без-
заботно резвилась в гинекее.
— Да, теперь я вспомнила. Припоминаю твое лицо.
Сколько у нас было разговоров по этому поводу.
Не в силах сдержать своей страсти, я припал к ее но-
гам, покрывая поцелуями жемчужные крестики обуви.
Но в это время парус заполоскал, прилип к мачте, и
кормчие стали звать корабельщиков, чтобы подтянуть
снасти.
— Встань, встань! — ужаснулась опа. — Ты потерял
разум...
Я встал. Теперь мне казалось, что все случившееся
происходит как в бреду. Я, простой смертный, волею слу-
чая вознесенный до звания патрикия, осмелился сказать
такие слова сестре василевсов! Я уже чувствовал, как
расплавленный металл вливается в мою гортань, сжигая
внутренности. В голове мелькнуло: не пройдет и трех
дней — и меня ослепят, забьют насмерть плетьми или
бросят в темницу и отлучат от церкви...
Грудь Аппы вздымалась от сильного дыхания. Ветер
играл зеленым шелком ее длинной одежды.
154
В это мгновенье отворилась дверца камары, и оттуда
показалось опухшее от сна бабье лицо евнуха Романа,
бывшего папин, а теперь куропалата, которому василевс
поручил свою возлюбленную сестру. Я услышал пискли-
вый голосок:
— Госпожа! Солнце приближается к закату. Опаса-
юсь, что морская сырость может повредить твоему здоро-
вью. Внемли твоему рабу и спустись вниз!
За евнухом прибежали прислужницы. Одна из них
держала в руках белый шерстяной плащ. Она накинула
его на плечи госпожи, и Анна, прижимая плащ у шеи
тонкими пальцами, удалилась, а ветер раздувал белое
одеяние, как крылья голубя. Она была спасительницей
государства ромеев, и красота ее оказалась сильнее наше-
го оружия и даже греческого огпя.
Корабельщик пел псалом:
Охраняет господь путь праведных,
И путь нечестивых погибнет...
Голос у него был пронзительный и мерзкий, но пел
он с увлечением, вполне довольный своими музыкальны-
ми способностями.
Анна спустилась по ступенькам в темное чрево кораб-
ля. Потирая руки и позевывая, евнух подошел и с подо-
зрением посмотрел мне в глаза.
— Что случилось, патрикий Ираклий? Ты, кажется,
говорил с Порфирогоиитой? О чем же вы беседовали, хо-
тел бы я знать?
— Ты ошибаешься, достопочтенный, — оправдывался
л и отстранял от себя руками воздух.
— А вот мы сейчас узнаем. Эй, любезный, — крикнул
он корабельщику в кошнице, — спустись-ка к нам с тво-
их небесных высот!
Корабельщик прекратил пение, приставил ладонь к
уху, чтобы лучше слышать. Евнух показал ему знаками,
что надо спуститься на помост. Когда тот сполз с мачты,
Роман спросил:
— Ты ведь видел, как патрикий разговаривал с Пор-
фи рогенитой?
Корабельщик замотал головой. Это был человек с
нелепой бородой, с копной нечесаных волос, лопоухий.
Вероятно, он опасался впутаться в опасную историю и
предпочитал все отрицать. Роман махнул рукой, не наде-
ись узнать что-либо от этого несильного разумом челове-
155
ка. Корабельщик снова полез на мачту. Мгновение спустя
опять послышался его мерзкий голос...
— Что за сладкоголосый соловей! — не выдержал
евнух.
Я пошел к кормчим, делая вид, что мне надо прове-
рить направление корабельного пути. Несколько кора-
бельщиков лежали у кормовой башни и вели разговор.
Один из пих, с отрубленными в сарацинском плену уша-
ми, над чем всегда потешались ого товарищи, расска-
зывал:
— Взяли сарацины город. Пленили всех ромеев и ре-
шили их оскопить. Но городские женщины возмутились.
Приходят к сарацинскому эмиру и говорят: «Разве ты
воюешь с женщинами?» — «Нет, говорит, мы не воюем с
женщинами». — «Так за что же ты хочешь наказать
нас?»
От хохота приятели хватались за животы.
На девятый день путешествия мы приблизились к
берегам Готских Климатов. Когда сторожевой корабель-
щик увидел из кошницы башни Херсонеса, я велел укра-
сить корабли пурпуром и вывесить хоругвь с изображе-
нием Пречистой Довы, хранившей пас среди опасностей.
Все поднялись наверх. Утро было свежее, но солнечное,
радостное. Ветер нес корабли в мягких и упругих объяти-
ях к Херсонесу.
Берег приближался с каждым мгновением. Стадия за
стадией уменьшалось пространство между кораблями и
землей.
— Вот и миновали страшный Понт! — радовался Ев-
севий Маврокатакалон.
— Слава Иисусу Христу во веки веков! — поддержал
его митрополит, пи разу пе поднявшийся на помост, про-
болевший все путешествие.
— И ныне, и присно... — перекрестился Евсевий.
Уже можно было отчетливо рассмотреть городские
башни, вход в порт, белые ступени спускающейся к морю
лестницы, запруженной народом. С каждым мгновением
все выше и выше вырастали перед нами башни. Наконец
мы тихо прошли мимо их каменного величия. Кормчие с
искаженными лицами налегали на кормила. Паруса па-
дали с мачт... Весла замерли...
С волнением мы смотрели на город. Толпы народа
ждали нашего прибытия. Солнце блистало на крестах
хоругвей, на серебряных украшениях огромной иконы,
покачивающейся над морем человеческих голов, на золо-
156
тых стихарях. Анна стояла на корабельном помосте, в
клубах фимиамного дыма, окруженная магистрами, пат-
рикиями и пресвитерами, ведомая на заклание, оплакан-
ная и отпетая. Жемчужные нити свешивались с ее диаде-
мы, колыхались у обезумевших глаз. Лицо Анны было на-
румянено, и это особенно подчеркивало ее бледность.
Глаза, глубокие и никогда не мигающие, уставились в не-
беса. Смывая румяна, по щеке катилась слеза. В этот час
она была подобна какому-то языческому божеству. А на
берегу хоры пели: «Гряди, голубица...»
Бородатые и светлоусые воины, в остроконечных шле-
мах, но без оружия, стояли бесконечными рядами. Вла-
димир ждал свою невесту, прекрасную дщерь василевса,
совершившую ради него длительное и опасное путешест-
вие. Окруженный херсопитами, он как бы простирал к
кораблю руки. С его широких плеч тяжелой парчой сви-
сала хламида, и драгоценные камни переливались на аг-
рафе. На голове сияла золотая диадема, положенная ему
по сану кесаря. И вот новая Ифигения, превозмогая сле-
зы, едва-едва коснулась похолодевшими устами румяной
щеки варвара, еще вчера приносившего человеческие
жертвы русскому Зевсу, а ныне собиравшегося приять
вместе с этим цветком императорских гинекеев царство
небесное и, может быть, апостольскую славу.
Волосы зашевелились у меня на голове, когда я уви-
дел на ногах варвара пурпурную обувь, какой не подо-
бает носить, кроме автократора ромеев и повелителя
Персии, ни одному человеку па земле. Я пе зпал, в чем
горшее унижение для ромеев: в том ли, что мы отдавали
ему Багрянородную дщерь василевсов, или в этих пур-
пурных кампагиях?
Вокруг смотрели на нас любопытные голубые и серые
варварские глаза. Леонтий, всхлипывая, шепнул мне:
— Ну что ж! Утаим слезы и порадуемся, что богохра-
нимое государство ромеев вышло невредимым из таких
испытаний...
Как в тумане ходил я по улицам Херсонеса в тот день,
когда с триумфальной арки императора Феодосия варва-
ры совлекли вервиями бронзовую квадригу — летящих в
воздухе коней и героя, увенчанного остриями солнечного
сияния. С необыкновенным искусством они опустили на
землю огромную тяжесть, не повредив прекрасного про-
изведения художника. На площади, отмахиваясь хвоста-
157
ми от насекомых, волы спокойно ожидали, когда нужно
будет тащить груз, как будто они стояли не на агоре, где
народу оглашали новеллы василевсов и постановления
вселенских соборов, а перед обыкновенной житницей.
Соединенные попарно ярмом, животные вытянулись длин-
ной вереницей, и великолепный серый вол в первой паре
смотрел выпуклыми глазами па красный плащ Никифора
Ксифия. Чудовищная колесница была сбита грубо, но
прочно. Привыкшие перетаскивать свои ладьи через ката-
ракты, руссы двигали к пей тяжелую квадригу, под-
кладывая на пути круглые катки. Квадрига медленно
ползла, скрип катков оглашал воздух, люди суетились во-
круг нее, как муравьи около мертвого насекомого. Некото-
рые обнажили себя по пояс и в одних белых штанах, бо-
сые, как на страницах Льва Диакона, толкали крупы
бронзовых коней. Владимир, в ромейском плаще, в обши-
той мехом шапке, наблюдал за работой. Около него стоял
презренный Анастас. Я слышал своими ушами, как он
сказал варвару:
— Повели литейщикам отлить голову по твоему подо-
бию, поставь ее па место кесаревой, воздвигни квадригу в
твоем городе, и она будет века возвещать людям о твоей
славе. Ибо металл не боится пи дождевой сырости, ни
зимы, ни времени.
Владимир крутил светлый ус, ничего не отвечая. Те-
перь он в самом деле, может быть, воображал себя новым
Феодосием.
Наконец квадригу водрузили на колесницу. Защелка-
ли бичи. Опустив рога, быки повлекли тяжелый груз в
порт, вздымая пыль, с нестерпимым скрипом варварских
колес. Квадрига непонятным образом медленно двига-
лась мимо домов, и люди смотрели па нее и крестились.
Зрелище было страшное и непривычное для человеческих
глаз. В порту добычу должны были погрузить на ладью,
чтобы везти по Борисфену в Киев. Казалось, не было
предприятия, которое не удавалось бы руссам.
В порту я видел, как в ладьях лежали на ворохе со-
ломы древние статуи, может быть, произведения Лисиппа
или Праксителя, а рядом с ними хрупкие вазы, богослу-
жебные сосуды и хрупкие изделия из стекла. Молодые
скифы заботливо передавали из рук в руки амфору с бла-
говониями. Нагая богиня улыбалась на соломенном ложе,
собираясь в далекий путь к северным варварам. Рядом
покоился бронзовый Ахиллес. Лопоухий ослик нес по обо-
им бокам тугого лохматого брюха кошницы, набитые
158
книгами и свитками Писания. Переговоры были законче-
ны, и руссы собирались в обратный путь. Впервые их
князь клялся в тексте договора не мечом, по языческими
богами, а Троицей.
Перед отъездом руссы ходили толпами по городу, в
котором снова кипела торговая жизнь. Жадность застав-
ляла торговцев открывать разграбленные лавки, выта-
щить на свет припрятанные товары. Опять на Готской
улице запахло миррой и мускусом, а на ступеньках бази-
лик появились продавцы крестиков, четок и восковых
свечей. Только виноторговцам не было чем торговать —
вино было выпито до капли, а нового запаса еще не успе-
ли подвезти. Но уже доставили из Хазарии полосатые
материи, женские украшения из серебра и бирюзы, золо-
тые цепочки и разноцветную обувь. Даже менялы, худые
иудеи или жирные греческие скопцы, выползли из своих
нор и звенели монетами, взвешивая на весах номисмы.
Награбленное золото текло рекой.
Один раз я видел, как по базару проезжал в сопро-
вождении друзей Владимир. Воины оставили свои торго-
вые дела и кричали:
— Слава нашему прекрасному солнцу!
Так можно было перевести эти клики на наш язык с
языка руссов.
Городские дети бежали за княжеским конем. Иногда
Владимир бросал им пригоршнями серебряные монеты.
Князь ликовал, и в глазах ого можно было прочесть
довольство. На днях в базилике св. Апостолов состоялось
по древнему ромейскому обряду венчание его с Порфи-
рогенитой. Сколько было пышности и торжества, сколько
было сказано по этому поводу пустых и фарисейских
слов! Венчание совершал митрополит Эфесский и Антио-
хийский, родом славянин, прибывший сюда накануне со
всей возможной поспешностью. Два епископа кадили пе-
ред лицом варвара, гремели хоры, мешки серебряных
монет были розданы нищим и убогим.
Владимир добился всего, чего желал. Но во исполне-
ние договора он возвращал ромеям Херсонес, все приле-
жащие к нему земли, рыбные промыслы и солеварни, по-
сылал на помощь василевсу новые отряды воинов.
В те дни в городе было много ромеев из Константино-
поля. Одни явились для сопровождения Порфирогениты,
другие — чтобы оформить договор и следить за его испол-
нением, третьи — по торговым делам. Можно сказать, что
со мною были все мои друзья и враги: жадный и неве-
159
жественный Евсевий Маврокатакалон, интриган Агафий,
назначенный по моей просьбе стратегом Готских Клима-
тов, на место убитого Стефана Никифор Ксифий, магистр
Леонтий Хрисокефал, которому было поручено сопровож-
дать сестру василевса до Киева и убедиться в ее безопас-
ности. Даже Димитрий Ангел был в Херсонесе. Владимир
пригласил па службу многих художников, чеканщиков
монет и переписчиков. Воспламененный своими строи-
тельными мечтами, Димитрий тоже пустился в далекую
дорогу. Сотрясаясь от кашля — ужасный недуг пе поки-
дал ого, — Димитрий Ангел делился со мной своими
проектами, набрасывая худыми руками в воздухе округ-
ленность куполов, придумывал условную растительность
капителей.
— Чтобы почтить север, я возьму для капителей не
классический лист аканта, как принято строителями, а
листья дуба, вырезанные с таким изяществом природой.
Резец запечатлеет в них трепет борея, воздух степных
пространств. По условиям сурового климата окна при-
дется сделать узкими и скупо дающими свет. Ничего!
Я украшу их снаружи барельефами. Внутри скудость
света возместится размером храма, золотым фоном моза-
ик и люстрами. Побольше свечей! Воска в этой стране го-
ры! Мы научим руссов делать свечи...
У него кружилась голова от грандиозных планов.
— Вокруг города мы построим каменные стены. Баш-
ни должны быть высокими, чтобы с них удобно было сле-
дить за передвижением кочевников. В Киеве выпадает
много снегу, и мы возведем на башнях высокие крыши,
увенчаем их для украшения фигурами зверей. Над город-
скими воротами мы установим квадригу Феодосия с голо-1
вой Владимира.
— Тебе пе стыдно поднять руку на великого импе-
ратора?
— Подвиги Феодосия сохранит история, а слава Вла-
димира только возникает.
— Но где же ты возьмешь камень для таких по-
строек?
— Камень? Все предусмотрено. Ты знаешь, как стро-
ил в Хазарии патрикий Петрона Каматира?
— Не знаю.
— Когда он прибыл с помощниками на берега Танаи-
са, то увидел, что в этой стране нет ни извести, ни камня.
Тогда Каматира построил огпеобжигательные печи и стал
делать кирпичи. Известь оп заменил речной галькой, раз-
160
молотой в порошок на мельничных жерновах. Так будем
строить и мы.
Я смотрел на него с завистью. Сколько огня было в
этом болезненном человеке!
Иногда мы собирались у Леонтия Хрисокефала, об-
суждая события. Больше всего на таких собраниях гово-
рили о Владимире. Вопросы и новости о нем сыпались со
всех сторон.
— Владимир принимал сегодня послов из Рима.
Не знаете, что пишет ему римский папа?
— Владимир расспрашивал сарацинских купцов о
Иерусалиме.
— Владимир осматривал ромейские корабли и любо-
пытствовал об их устройстве.
— Не думает ли он посетить Константинополь?
Случалось, что к нам являлся пресвитер Анастас и
сообщал о том, что делается в доме бывшего стратега.
В тот вечер он тоже принимал участие в нашей бесе-
де. Магистр Леонтий увивался около него, пытаясь про-
нюхать о планах скифов. На рынке ходили слухи, что ты-
сячи русских воинов отплыли прошлой ночью в ладьях в
неизвестном направлении. Куда? Мы терялись в догад-
ках. Но Анастас был нем как рыба, хотя в глазах его я
читал скрытое торжество.
Вдруг вошел Никифор Ксифий, взволнованный и
мрачный. Мы посмотрели на него.
— Владимир занял Таматарху! — сказал он.
Многие вскочили со своих мост. Магистр схватил его
за плечи.
— Таматарху? Этого не может быть!
Анастас тоже встал, потягиваясь с притворной зе-
вотой.
— Время отойти ко сну...
Но мы обступили его со всех сторон, требуя объяс-
нений:
— Что это значит?
ч — Вы предали нас!
Анастас развел руками:
— Что вы, отцы! Волноваться причин нет. Чем вы
недовольны? Соблюден договор во всех подробностях или
не соблюден? Соблюден. Получаете вы Херсонес в свое
владение? Получаете. Посылает князь варягов на по-
мощь василевсам? Посылает. Возвращает он вам солевар-
ни и рыбные ловы? Возвращает. О Таматархе же в дого-
воре никаких упоминаний не было...
П От Корсуня до Калки
161
Таматарха лежала по ту сторону Боспорского пролива.
Этот город, очень важный в торговом и военном отноше-
нии, был населен скифами и всяким торгующим людом,
среди которого было много руссов. Город никому не при-
надлежал, как-то управляясь в своей вечной анархии.
Теперь Владимир тайпо переправил туда воинов и нало-
жил на город тяжелую руку. Мы понимали, что, обладая
Таматархой, оп всегда может, даже не имея военных сил
в Херсонесе, оказывать давление на пашу политику в
Таврико. Там оп оставил как бы свое око, которое могло
наблюдать за Таврическим берегом. Варвар обошел на-
ших проницательных магистров. Договор соблюден, но
над Херсонесом на вечные времена повисла в воздухе
русская секира.
Агафий, писавший текст договора, частыми ударами
кулака стучал по столу, скрипя зубами от злости. Леон-
тий Хрисокефал, сжимая голову руками, бегал из угла в
угол, бормоча непонятное.
— Право, вам пет причин волноваться, отцы, — успо-
каивал Анастас. — Таматарха никогда не принадлежала
ромеям. Зачем вам этот город? А каган (иногда русского
князя называют здесь каган, в подражание хазарам, и
меня не удивит, если его скоро станут называть василев-
сом) нашел там своих людей, бежавших от его суда и не
желающих платить судебной пени, беспокойных бродяг и
непокорных всякого рода.
— Я понимаю твою игру! — многозначительно под-
нял палец Леонтий.
Анастас приложил ладони обеих рук к груди и
сказал:
— Верьте, что мы теперь с ромеями как братья. Все
ваши торговые права в Таматархе будут сохранены.
Уже ничего нельзя было изменить в пашем незавид-
ном положении. Порфирогенита была в руках варвара.
О Таматархе же хитрые, как змеи, магистры не подумали
во время составления договора.
— Если бы вы знали, отцы, какие у нас замыслы! —
потирал руки Анастас, радуясь, что он тоже принимает
участие в составлении этих грандиозных предприятий.
— Господь низринет вознесшихся...
— Все в руках всевышнего. Это ты справедливо ска-
зал. Но наш царь...
— Кесарь, — поправил его наставительно магистр
Леонтий.
— Царь! — упорствовал Анастас.
162
— Кесарь! — воскликнул магистр и даже вскочил со
скамьи.
— Царь! — не уступал священник и поднял вразу-
мительно палец.
Никто больше не возражал ему. Впрочем, Анастас
сказал в духе примирения: .uti
— Царь, кесарь, князь — какое это имеет значение?
Важнее, что Владимир обладает великим умом. Это
мудрый правитель. А всякий мудрый правитель побеж-
дает врагов, но предпочитает мир войне, объединяет на-
роды, а не разделяет их, собирает в житницы, а не рас-
хищает, любит мирную торговлю, обо всем помышляет и
заботится о том, чтобы поселянин получил пользу от
своих трудов. Если бы вы знали, какие замыслы у него!
Он хочет строить школы и академии, перекинуть мосты
через реки и устроить дороги, чтобы укрепить наше об-
ширное государство. Он хочет знать, как живут люди в
других странах, отправляет посланцев в Рим, Иерусалим,
Багдад, Ани, Александрию, и путешествующие расска-
зывают ему обо всем, что они видели и слышали в этих
городах. Чего вы хотите от него? С греками он живет в
дружбе, с болгарами заключил вечный мир. Мы не нару-
шим его, пока не будет камень плавать, а хмель — в во-
де тонуть. А когда это будет? Никогда. Он не гордец, хотя
породнился с ромейскими василевсами. Самых простых
людей он делает участниками своего совета. Так поступил
он, например, с Ином Кожемякой, сыном бедного челове-
ка. Церкви он отдает десятую часть от своих имений.
Нет, ему надо помогать по мере сил, ибо он доброе тво-
рит для парода...
Он подошел к магистру, сел рядом с ним на скамью и
зашептал:
— Продайте нам тайну греческого огня! Тысячи но-
мисм за один медный снаряд для огнеметания! Горы ме-
хов за один горшок состава! Научите нас, как приготов-
ляется сей огонь! Что вы хотите за него?
Мы содрогнулись. Я с радостью вспомнил, что на ро-
мейских кораблях, что стояли в херсопесском порту, не
было ни одной огнеметательной машины, ни одного сосу-
да с огненным составом Каллиника. По приказанию васи-
левса их оставили предусмотрительно в Константинополе.
Пусть попробуют узнать тайну ромеев!
Леонтий замахал на него руками:
— Что ты говоришь! Нам и самим неизвестна тайна
приготовления огня. Даже сам василевс или патриарх,
11* 163
если бы они выдали эту тайну чужестранцам, врагам или
кому бы то ни было, подлежат анафеме и смерти...
Анастас встал, явно разочарованный.
— Жаль, — сказал он. — Нам это пригодилось бы в
борьбе с кочевниками.
— Ничего мы не можем сделать, — ответил Леон-
тий, — рады бы услужить вам.
— Смотрите, — погрозил пальцем пресвитер, — не
прогадайте! Сомнут пас кочевники — будет плохо и вам.
Мы можем защитить вас от врагов, а без пашей помощи
вы не охраните ромейское государство. Какие вы воины!
— Победы не покидали нас! — сверкнул глазами Ни-
кифор Ксифий.
— Знаю, кто стяжал вам победы! — не уступал
Анастас. — Разве дело в победах? У нас тоже были побе-
ды. Тысяча русских воинов разгромит все ваши гетерии,
только пыль поднимется облаком! На Дунае руссы сра-
жались с ничем не прикрытой грудью, нагие, бросив щи-
ты и сорвав с себя рубахи, и побеждали ваших закован-
ных в железо катафрактов. Дайте нам железо и греческий
огонь. Вот этого нам и не хватает. Не хотите дать — сами
возьмем! Построим корабли, мечущие пламя!
Оп прибавил:
— Только бы нам не помешали обстоятельства...
Подумать только! Давно ли он упоминал в молитвах
за литургией благочестивых ромейских государей и хри-
столюбивое воинство, а теперь «мы» и «нам»!
— Не будьте близорукими, ромеи! — взывал он. —
Ведь теперь мы ваши союзники. Будем помогать друг
другу! Или — смотрите! Не так уж трудно переплыть
Понт!
В дверях, обернувшись к нам, он сказал:
— Прощайте, отцы...
Только один раз имел я случай взглянуть на Анну.
Наши корабли должны были вернуться в Константино-
поль. На них возвращались домой ромеи, провожавшие
Порфирогениту в ее путешествии. Сопровождать ее до
Киева остались только прислужницы, мы с Леонтием
Хрисокефалом, Димитрий Ангел, священнослужители и
наши писцы. На кораблях отплывали также в Констан-
тинополь варяги, поступившие на службу к василевсам.
Меня посылали в Киев, как знающего язык варваров.
По поводу варягов Леонтий говорил мне на ухо:
— Кажется, Владимир весьма не прочь отделаться от
этих разбойников,
164
Возможно, что и в самом деле Владимир не питал осо-
бой нежности к скандинавским наемникам, с которыми у
него всегда было много хлопот. Но он явился вместе с
Порфирогенитой в порт в день отплытия, чтобы пожелать
ромеям и варягам благополучного плавания. Ведь как-
никак они отплывали к братьям нежно любимой супруги.
Князь шел с Анной под пурпуровым навесом, который
держали на тростях четыре мальчика в серебряных сти-
харях. Впереди шествовали епископы и многочисленные
пресвитеры. Множество народу направлялось по узким и
холмистым, но мощеным улицам в порт, где корабли бы-
ли уже готовы поднять якорь. Я видел, как Анна сходи-
ла по крутому спуску, осторожно ставила маленькую но-
гу в обшитой жемчужинами обуви на грубые камни доро-
ги. Ковры постлать на пути шествия не догадались или
не имели времени. С застывшей улыбкой на лице Anna
спускалась с камня на камень, и над ее головой покачи-
вались розовые страусовые перья пурпурного навеса.
Корабли один за другим подняли паруса, медленно
вышли из гавани в море. Внизу сиял уже почерневший
от непогод Понт. Волны разбивались о берег. Варяги на
кораблях, хлебнув вина, размахивали мечами и секира-
ми, что-то кричали оставшимся на берегу — должно
быть, обещали сокрушать врагов и побеждать. Владимир
с довольной улыбкой смотрел им вслед. Пусть уплывают!
Зачем ему эти беспокойные люди, когда у него сколько
угодно смелых и послушных воинов! Анна стояла рядом,
бледная, как всегда, и взволнованная. Она с грустью
смотрела на корабли, уплывающие к братьям. Глаза ее
пи когда по мигали, такие же огромные и глубокие, как
глаза па церковных изображениях. Но было что-то новое
в ее лице. Как будто бы оно было опалено каким-то внут-
ренним огнем. Губы ее запеклись, припухли, под глазами
легли голубоватые тени. Все было понятно — впервые
страсть прошумела лад нею и опалила эти уста.
— Тяжкое бремя мы несем... — пе выдержав, сказал
я сквозь зубы.
— Что с тобой, друг? Чем ты опечален? — спросил
Никифор Ксифий. — Не хочешь ли и ты вернуться вместе
с ними?
— Будем и мы там.
— Уж не оставил ли ты в городе какой-нибудь вдови-
цы? — намекнул он на вдову логофета.
— Патрикию Ираклию надо обзавестись очагом, —
вздохнул Леонтий, — нехорошо быть человеку одному...
165
Я вспомнил лицо его последней, еще не выданной за-
муж дочери, унылой и преждевременно увядшей.
Корабли удалялись. Голоса воинов затихали. Чайки
с криками кружились над портовыми башнями.
Что я мог сказать друзьям? У меня не было ни жены,
ни любовницы. Фелицитата, вдова покойного логофета,
принимавшая тайно меня в своей увешанной иконами
опочивальне, ничего по вызывала в памяти, кроме отвра-
щения. Грузная женская плоть, вскормленная жирными
пирогами. Тамар? Я старался по думать о ее смуглом те-
ле, с которым в моей жизпи были связаны такие грехов-
ные воспоминания. Не один раз я пробирался тайком в
квартал Зевгмы, в тот грязный лупанар, где обитала Та-
мар. Я приходил, закрыв лицо куколем плаща. Старуха
шамкала:
— Девочка уже вспоминала сегодня про тебя. Гово-
рит: «Что-то не приходит мой патрикий?»
— Откуда тебе известно, что я патрикий?
— Хм... Корабельщики сказали.
После этого я не ходил туда. Еще много дней я содро-
гался, вспоминая смугловатые маленькие перси Тамар.
Но я бежал из этого непотребного моста, оставив ее па
произвол судьбы.
Почему опа плакала, целуя мепя? Страшно жить в
нашем мире! Может быть, я оставил там сестру свою?
Не такие ли у нее глаза и ресницы, как и у другой? По-
чему же одна в пурпуре, а эта продает свои ласки за мед-
ную монету? Обеим господь дал бессмертные души, а
судьба у них не одна...
Мы возвращались из порта усталые и хмурые. Над
толпою все так же покачивался пурпурный навес. На зав-
тра было назначено оставление Херсонеса. Анна уезжала
в холодную страну гипербореев.
На другой день, на рассвете, Апиа поднялась па ма-
лый корабль, украшенный сарацинскими коврами, кото-
рый должен был доставить ее в Киев. На других ладьях
Владимир увозил военную добычу, статуи, мощи св. Фи-
вы, ковчежец с нетленной главой св. Климента. Останки
его покоились в Риме, глава досталась руссам. Они поде-
лили с Римом драгоценное сокровище.
Солнце сияло трагическое и ослепительное. Паруса
всползали па мачты, наполнялись дыханием понтийского
ветра. Среди радостных кликов, мычания волов, ржания
коней и криков верблюдов руссы покидали город. Анна
стояла на помосте корабля тоже готовая оставить навеки
166
ромейские пределы. Я опасался за нее. Разве не мог су-
ровый скифский климат погубить ее взлелеянную в пур-
пуре красоту? Но странно — мне показалось, что ее гла-
за блистали счастьем...
Путешествие наше напоминало переселение народа —
такое множество людей, коней, ладей, волов двигалось в
гавань Символов, чтобы плыть к устью Борисфена. Рус-
ская конница, бряцая оружием, ушла вдоль берега. Мно-
го воинов осталось в Таматархе. Когда из Херсонеса
удалился последний варвар, стратег Никифор Ксифий ве-
лел запереть городские ворота. С продолжительным скри-
пом затворились огромные створки, тяжко обитые желе-
зом. В течение многих месяцев ворота не запирались, и
всякий мог в любое время входить в город или уходить
из него, и ворота с большим трудом удалось повернуть
на заржавевших упорах.
Я был одним из последних покинувших Херсонес и
наблюдал все это, когда мы попрощались с Никифором,
и я пожелал ему счастья на новом поприще. Потом нас
разделила стена. После пронесшейся бури в городе насту-
пила странная тишина. Херсонес снова стал жить куплей
и продажей...
Теперь мы с магистром Леонтием должны были сопро-
вождать Порфирогениту в далекий гиперборейский го-
род, как пленницу. Хуже! Как погребенную при жизни.
Прошло десять дней с того часа, как мы покинули
Херсонес. Огибая мысы, мы приплыли к острову Георгия,
где Владимир, невзирая на ропот недовольных язычни-
ков, хотел срубить священный дуб, которому поклоня-
лись руссы с незапамятных времен. В течение часа раз-
давался железный звон секир, рубивших гиганта. Но во-
ины упросили оставить дерево расти на земле, и оно не
рухнуло, хотя в новом, христианском мире для него уже
не было места. На широких ветвях дуба вили гнезда
многочисленные птицы, теперь они кружились над ним
с печальными криками.
Потом мы поплыли вверх по Борисфену. На одной из
ладей, украшенной коврами, ехала в далекое изгнание
Порфирогенита. На другой стояла квадрига, снятая с
триумфальной арки Феодосия. В остриях солнечной ко-
роны триумфатор все так же невозмутимо держал в ру-
167
ках бразды, а коии навеки застыли в прекрасном полете,
сгибая в воздухе легкие ноги.
От Крарийской переправы, где река Борисфен не ши-
ре константинопольского Ипподрома, мы стали подни-
маться к порогам, как руссы называют катаракты. Кон-
ница шла берегом, готовая отразить кочевников, которые
нападают неожиданно, пускают тучи стрел и снова исче-
зают в степных пространствах, чтобы вернуться в благо-
приятную минуту и пустить в ход свои страшные кривые
мечи.
Однажды мы услышали вдали глухой шум падающей
воды. Это и были с такой точностью описанные Багряно-
родным автором пороги.
Мы восходили все выше и выше по реке, и мимо бес-
конечной лентой двигались покрытые густою раститель-
ностью берега. Иногда плакучие ивы опускали к самой
воде свои печальные ветви, иногда на берегу зеленели
рощи дубов, откуда к нам прилетали лесные запахи.
В воздухе слышалось пение бесчисленных птиц. Трепе-
тали в лазури жаворонки, свистели дрозды и скворцы,
ворковали горлинки, стучали дятлы. Говорят, что весною
здесь щелкают по ночам и рассыпают бисер соловьи.
Порой на многие тысячи стадий тянулись ровные
пространства, покрытые серебристой и странной для на-
ших глаз травой, которая при малейшем движении ветер-
ка колыхалась, как море. Все было иным на берегах Бо-
рисфена, чем у нас, — растительность, воздух, полный
незнакомых ароматов, даже самое небо.
От Киева нас отделяли семь порогов. Первый назы-
вается «Малым», так как проход через него наименее
труден. Здесь русские покидают ладьи, оставляя в них
только груз, и, нагие, нащупывают ногами дно, чтобы
ладьи не наткнулись на какой-нибудь подводный камень.
Затем они толкают лодки через это опасное место. Шири-
на этого порога равна приблизительно тому зданию, в
котором василевсы упражняются в конской езде.
Второй носит название «Бурление воды», и река обра-
зует здесь страшный водоворот. За камнями третьего
порога стоит тихая заводь, кишащая множеством рыб.
Варвары ловили их сетями, а потом варили на берегу во-
дянистую похлебку, заправив ее солью, лавровым листом
и перцем.
Отсюда руссы поднимаются к четвертому порогу, ко-
торый называется «Пеликан», потому что в его утесах в
большом количестве гнездятся эти прожорливые птицы.
168
Здесь нападают на путешественников кочевники, и этот
порог очень труден для перехода. Руссы вытаскивают
здесь ладьи на берег и волокут их по земле, а легкие лод-
ки песут на плечах на протяжении пятидесяти стадий.
Плавание это — многострадальное, трудное и страшное
предприятие.
Пятый порог носит название «Шум». Вода его произ-
водит ужасный грохот, за которым трудно слышать люд-
скую речь. Шестой называется «Остров». Седьмой, за ко-
торым уже лежит свободный путь в Киев, руссы называ-
ют «Не спи!».
Помню, как я сидел однажды на берегу варварской
реки, под сеныо русских дубов, и, раскрыв книгу Иоанна
Геометра, пытался читать стихи, но не мог насладиться
ими. Перед глазами стояли события последнего времени.
Морское сражение у берегов Таврики и пылающий во
мраке корабль... Падение Херсонеса... Путешествие Ан-
ны... Мои безумные слова о любви... Я пытался читать
стихи, написанные с такою любовью к бедным и обижен-
ным судьбою, но мепя отвлекали крики руссов, падение
воды, наполняющее воздух непрерывным шумом, и вся
необычайная обстановка переправы через порог.
В этом месте порог представляет собою скалистый гре-
бень. Вода низвергается со скал бурным водопадом, и
воздух полон сырости от мельчайших водяных частиц,
создающих радужное сияние. Страшно смотреть, как вод-
ная стихия обрушивается на камни и ревет в узких про-
ходах среди скал.
Скифы выгрузили товары, вытащили на берег челны
и каким-то чудом сняли квадригу Феодосия с ладьи. Не-
большие ладьи они подняли на плечи и понесли вдоль
берега, нагибая головы, как атлапты. Под большие ладьи
руссы подкладывали катки и волокли их, как обыкновен-
ные повозки. Так же они поступили и с тяжкой квадри-
гой. Полуголые люди тянули эту огромную тяжесть и вы-
крикивали метрические слова, чтобы соразмерить и согла-
совать общие усилия. Я видел, как напрягались мышцы
на обнаженных спинах и на мощных руках. Выгибая
сильные выи, руссы иногда топтались на одном месте, не
будучи в силах сдвинуть квадригу, потом с криком дела-
ли еще одно усилие и продвигали груз на один локоть.
В это время другие подкладывали новые вальки, и квад-
рига медленно ползла вперед. И все так же невозмутимо
улыбался триумфатор, протянув перед собою руки, в ко-
торых уже не было бронзовых лент, изображавших браз-
170
ды, так как в пути они пришли в негодность и обо-
рвались.
Конница ушла далеко в поле. Оттуда к реке прилетал
степной ветер, пахнувший травами, мятой, горьковатым
запахом полевой полыни.
На берегу росли дубы, и над ними часто пролетали ле-
беди. Воины пускали в них стрелы, и пронзенные птицы
падали на землю, широко раскинув огромные крылья.
Владимир в голубом воинском плаще, скрестив руки на
груди, наблюдал за этой забавой.
Я сидел на камне под прибрежным деревом, с раскры-
той книгой Иоанна Геометра в руках, и смотрел на быст-
рое течение воды, символизирующее у поэтов бренную
человеческую жизнь, на голубоватые дали, и взгляд мой
легко представлял в темной листве дуба желуди, твори-
мые природой осенью с таким изяществом, но служащие
пищей свиньям. Однако всюду глаза мои искали Влади-
мира.
О чем он думал в эти минуты? Вспоминал запекшийся
от поцелуев рот Анны и ее нежные руки? Сколько любов-
ниц он целовал по праву победителя! Смуглых пленниц
из шатров, сделанных из верблюжьей шерсти, сероглазых
славянских дев, холодных варяжских дочерей, черногла-
зых хазарок, христианок из Херсонеса... Чем была для
пего женщина? Добычей войны. Но, увидев наши прекло-
нения перед Порфирогепитой и услышав почтительный
шепот ромеев в ее присутствии, он понял, что Anna пе та-
кая, как другие. Князь смотрел на псе любящими глаза-
ми, и она улыбалась ему в ответ с нежностью. Неужели
опа забыла в его объятиях о ромейской гордости?
Мы только что перешли последний порог. Ниже по те-
чению еще был слышен его шум, похожий на отдаленный
ропот моря. Ладьи стояли у берега, уткнувшись птицеоб-
разной грудью в песок. Вечернее солнце уже покрывало
речные струи пурпуром. На фоне заката отчетливо засты-
ли в воздухе черные кони квадриги, и их тонкие ноги,
красиво согнутые в легком порыве, бросали в простран-
ство восемь подков, и было видно каждое острие на сол-
нечной короне героя, На берегу дымились костры, на ко-
торых руссы жарили добычу лесной охоты — огромных
черных вепрей. Запах жареного мяса мешался с дымом, с
вечерней свежестью воды. Мимо прошла группа воинов со
смехом простодушных людей. Мне рассказывали, что,
оставляя свой дом, они никогда не запирают дверей на
замок и оставляют на столе хлеб и молоко, чтобы случай-
171
ный спутник, постучавшийся в дверь в их отсутствие, мог
утолить свой голод. Мне приходило в голову, что это, мо-
жет быть, и есть тот золотой век, о котором мечтает чело-
вечество. Я уже не был юношей и знал, что всюду есть
страдания и заботы о насущном хлебе.
Подперев рукой голову, откинув полы простого до-
рожного плаща, который мне посоветовали взять в дале-
кий путь в Херсонесе, я сидел на круглом камне и смот-
рел на полуголых воинов, напоминавших мне тех варва-
ров, которых я случайно видел в далеком Риме на какой-то
колонне. Они рассекали туши животных, чтобы
приготовить ужин. Листва дубов была в слоистой голубой
дымке от костров. Когда мой взор находил на реке
небольшой ромейский корабль, доставленный с такими
усилиями в русские пределы, я отворачивался, чтобы не
терзать себя. На том месте, где стояла хеландия, на бере-
гу были разостланы ковры, и Владимир сидел рядом с
Анной, окруженный друзьями, с которыми он делил сра-
жения и пиры. По заведенному обычаю они пили вино из
рогов или глиняных чаш. Слепцы, те самые, что пели во
дворце стратега, опустив па грудь седые бороды, переби-
рали струны гуслей. В тихом вечернем воздухе до меня
явственно доносился звон струп, голоса, бульканье изли-
вавшегося из сосуда вина. Владимир крикнул лирникам:
— Спойте нам песнь про синий Дунай!
Слепцы рванули струны... Князь слушал их, закрыв
глаза, позабыв о турьем роге, который друзья предлагали
ему осушить. Когда слепцы начали строфу о великом
русском герое, всю жизнь мечтавшем о синем море, о да-
леких странах и южных плодах и погибшем где-то неда-
леко от здешних мест, на берегах Борисфена, Владимир
опустил голову. Анна смотрела на него сострадающими
глазами, как будто она была не Порфирогенита, а самая
обыкновенная женщина, стирающая па портомойне одеж-
ду своего мужа.
Па широкой реке стояла необыкновенная тишина, на-
рушаемая только шумом далекого порога. Угомонились
птицы. Сильнее запахло речной сыростью. Далеко в сте-
пях ржали скифские кони. В этой тишине особенно звон-
ко рокотали струны и звучали голоса слепцов. Они пели:
Тогда Святослав воззрел на солнце,
В последний раз вздохнул он и рухнул, как дуб...
Проходивший мимо пресвитер Анастас сказал мне по-
гречески:
172
— Патрикий чтением услаждает душу?
Я не пожелал ответить ему и отвернулся. Вид этого
изменника был мне ненавистен. Но Анастас продолжал:
— Книжные слова утешают нас среди горестей...
— Каких горестей? — не выдержал я.
— Разве мало огорчений выпало на долю ромеев в
последние годы?
— Ромеи непобедимы, — сказал я, — а тебя, предав-
шего христиан, ждет геенна огненная.
Анастас постучал пальцем по лбу.
— Ромеи хитры, как змеи, но разум их мал. Почему
ты, ослепленный злобой, называешь меня предателем?
Я не предатель, а служитель Русской земли.
Пользуясь надежной защитой от кочевников, вместе с
русскими воинами в Киев направлялись из Херсонеса и
других таврических городов многие купцы. Среди них был
иудей по имени Авраам. Он ехал с тремя сыновьями в
Киев по торговым делам. Хотя он был израильтянином,
по я не пренебрегал беседами с человеком, видевшим
столько на земле, и расспрашивал его о стране Влади-
мира.
— Славян много, как песчинок на морском берегу, —
говорил Авраам, — если найдется человек, который объ-
единит их и положит конец их распрям, они будут непо-
бедимы.
По обычаю хазарских купцов Авраам носил меховую
шапку, длинный кафтан, опоясанный пестрым платком,
широкие штаны. Борода у пего была как у библейского
патриарха.
— Удастся ли это Владимиру? — спросил я.
Авраам пожал плечами.
— Никому не известно, какая судьба приготовлена
для руссов. Хазары рассказывают, что первого русского
воина родила псица, оттого-то они и бросаются с такою
яростью на врагов. Страшные люди! Посмотри на эти
мышцы! Кто может противостоять такому народу? Была
Хазария, страна, полная золота, и нет теперь Хазарии.
Л они — как песок морской. Сегодня неприятель сожжет
их город, а завтра они построят новый. Они неуязвимы в
своих огромных пространствах.
Рассказ о собаке поразил меня. В свое время я читал,
что первого ромея вскормила волчица. Совпадение или
подражание?
Я снова пошел к тому месту, где пировали воины, хотя
173
в последнее время избегал вила по причине слабого здо-
ровья. Слепцы кончали песиго:
Не забудем мы твоих великих дел,
Твоих трудов за Русскую землю...
Русская земля! Откуда опа родилась в этих простран-
ствах? Откуда возникла громоподобная музыка этого но-
вого мира? Из ледяного небытия? Увы, мы не внимали,
мы проглядели, а теперь уже ничто пе может остановить
бег истории!
Ночь путешественники провели под открытым небом,
одни — на берегу, другие — в ладьях, завернувшись в
плащи и овчины. Над Борисфеном стояли звезды. В при-
брежной роще фыркал какой-то дикий зверь. Я решил
провести ночь в ладье. Она покачивалась на воде, как
колыбель, но я не мог уснуть, хотя долгое путешествие
утомило меня. Все было спокойно вокруг. И один раз я
услышал с той стороны, где стояла ладья Владимира,
счастливый женский смех.
Рядом со мной лежал магистр Леонтий. Было нелегко
в его годы предпринимать такое утомительное путешест-
вие. Но он мужественно переносил все тягости, выполняя
волю благочестивого. Нод другой овчиной кашлял Димит-
рий Ангел. Слышно было, как иногда в воде плескались
огромные рыбы.
Чувствуя, что мне все равно не уснуть, я стал переби-
рать в памяти события и картины путешествия. Оно было
странно, как сон. Вепри, выбегающие из дубовых рощ па
водопой к реке, горы рыб, уловленных сетями, квадрига,
ползущая на катках по берегу Борисфена!
Больше всего мой ум занимал Владимир. Киязь стоял
передо мной как живой. Этот человек может решиться па
самое трудное, обратить свою страну в христианство, пой-
ти войной па Константинополь. Казалось, ничего нет на
земле, что могло бы остановить его. В его голубых глазах
пылала прекрасная решимость. С каким искусством он
обошел все козий наших хваленых магистров! И есть в
нем какая-то завидная легкость, великодушие. Я слышал
однажды, как он говорил на пиру:
— Что мне серебро! Серебром я не куплю себе друзей,
а с ними найду достаточно серебра и золота. Не пейте из
рогов и глиняных кубков, а пейте из серебряных чаш!
По его приказанию отроки принесли из ладей сере-
бряные чаши, и киязь дарил их воинам. В тот вечер пи-
ровали до полуночи. Я с большим трудом добрался с
174
магистром и Димитрием Ангелом до своей ладьи, хотя
тайком и выплескивал вино из чаши на землю. А Влади-
мир, как будто бы и не было пира, потребовал коня и
уехал в ночное поле. С ним отправились другие воины.
Когда взошло солнце, они вернулись, звеня оружием,
пахнущие зверем, росой, конским потом.
Снова мы двинулись в путь, и опять мимо поплыли
блаженные берега Борисфена. Владимир спешил вернуть-
ся в Киев, торопились и гребцы, стосковавшиеся по остав-
ленным семьям. Уже руки их покрылись мозолями, но
они неустанно гребли, и мускулы играли на обнаженных
спинах.
Была последняя остановка в пути на ночлег. По обык-
новению руссы развели костры, чтобы приготовить пи-
щу. Как всегда, Владимир куда-то ускакал со своими
воинами. Я видел, как серый в яблоках конь, перебирая
высоко ногами и выгибая шею, взбирался боком на бере-
говую кручу и ветер развевал его белую гриву. Длинный
меч бряцал о позолоченное стремя. Грызя удила, конь
побеждал крутизну. Вероятно, они отправились на очеред-
ную звериную охоту или разведать, все ли спокойно в
полынных степях.
Анна сошла на берег со своими патрикианками и гре-
ческими прислужницами. Утомленные путешествием, ее
приближенные женщины с радостью ступили на берег,
бродили у воды, лукаво переглядываясь с северными
воинами.
Я стоял у дуби, когда Липа проходила мимо. Под ее
зелеными башмачками хрустели камешки. У меня сильно
забилось сердце.
— Здравствуй, патрикий, — сказала она тихо, и в ее
глазах мелькнул женский огонек.
Она очень изменилась за последние дни, стала радост-
ной и спокойной, и грудь ее дышала мерно и глубоко.
Порфирогенита улыбнулась мне. Может быть, опа
вспомнила о моих безумных словах во время путешествия
в Херсонес.
Я поклонился ей, как положено высокому званию
I (орфирогенигы, и сказал:
— Скоро мы прибудем в Киев, госпожа. По прибытии
в этот город мы оставим тебя и возвратимся в ромейские
пределы. Повели рабу твоему!
Я осмелился взглянуть на нее. Ее лицо было похоже
па неправдоподобный сон. Нарушался благочестивый по-
рядок жизни. Вот дочь василевса не в благоговейной ти-
175
шине гинекея, а на берегу древней реки руссов, и я, про-
стой смертный, обращаюсь к ней с докучными словами!
Листья дуба прошелестели от прилетевшего ветерка.
Анна глубоко вздохнула. Уже вокруг веяло северной све-
жестью. И вдруг она прошептала:
— Как хорошо здесь!
Ноздри ее трепетали. Увы, Багрянородная променяла
славу Рима на скифское царство, а сердце ее веселилось.
Она опять улыбнулась и закрыла па мгновение глаза.
Вспомнила руки князя, ласкавшего ее смуглые плечи?
Едва взглянув на меня, опа пошла дальше, кивнув
мне головой.
От ладей ко мне приближался Анастас. Не желая
встречаться с ним, я отошел. Но пресвитер крикнул:
— Устал, патрикий? Ромеи привыкли к мягкому
ложу.
Не глядя на него, я ответил:
— За тридцать скифских сребреников ты продал
христиан.
К счастью, ко мне спешил Димитрий Ангел. Уставший
от путешествий, больной, по с необыкновенной жадностью
воспринимавший все повое, оп был взволнован открыв-
шимся ему миром.
— Какая прекрасная река! Какое обилие рыбы! Ду-
мал ли я, когда читал у Багрянородного о Борисфене, что
поплыву по его водам?
— К чему все это, Димитрий, когда на душе так пе-
чально?
— Выпей чашу вина или вспомни что-нибудь забав-
ное. Нет, как благодарен я небесам, что посетил русский
мир! Какие храмы я построю в Киеве! Сколько здесь бо-
гатства, скота, меда, мехов, золота!
Оп был прав. На берегах этой реки цвела жизнь, пол-
ная изобилия. Над Русской землей веял совсем иной
воздух, чем па наших форумах. С какой радостью вдыха-
ла его Анна! А мне был милее наш строгий ромейский
мир с его канонами и правилами, литургиями и церемо-
ниями. Он был совершенен, как купол Софии, и в центре
его сиял василевс, хранитель вселенских соборов. Рус-
ский воздух был не для меня. Он волновал, манил в ту-
манные дали, где сероглазые девы пели грудными, теп-
лыми голосами и среди полынных полей ржали скифские
кони.
В одно раннее утро, когда еще стлался над рекою ту-
ман, мы приплыли в Киев. Последний переход руссы
176
гребли даже ночью, потому что сгорали от нетерпения
увидеть поскорее родные очаги. Протерев глаза, мы рас-
смотрели на высоком берегу странный бревенчатый го-
род. На земляных валах стоял частокол. Над ним зани-
малась холодная гиперборейская заря.
— Проснись, магистр, — разбудил я Леонтия, — вот
и конец нашего путешествия.
После сна утренний воздух леденил кровь. Кутаясь в
плащ, магистр отогнал сонные видения и стал шептать
положенную молитву. Так он начинал свой день; даже
совершенно изнуренный путешествием, он не забывал об
этом. А я с любопытством смотрел на легендарный рус-
ский город. Над стрехами его домов поднимались утрен-
ние дымы. На берегу нас ждали толпы народа, а из рас-
крытых настежь ворот в приземистой бревенчатой башне
выбегали все новые и новые толпы и устремлялись к
реке.
Ладьи с разбегу приставали к берегу, и воины, по
колено в воде, вытаскивали их на песок. Люди весело
перекликались по поводу благополучного прибытия. Вои-
ны бросали из ладей на землю охапки материй, оружие,
одежду.
Тысячи женщин сбегали с горы с радостными крика-
ми. Они были в белых рубахах, расшитых узорами около
шеи и на рукавах, и в разноцветных сарафанах. На шее
у них звенели ожерелья из серебряных монет или зеле-
ные и синие бусы, у которых был какой-то особенно ра-
достный вид. Мужья, братья, сыны протягивали им на-
встречу руки.
Среди шума и радостной суеты воины вручали женам
подарки. Один развернул перед возлюбленной вышитую
грифонами материю, и она стыдливо отворачивалась от
подарка, как будто бы страшась той награды, которую от
нее потребуют. Другой показывал жене шитые жемчугом
греческие башмачки, и жена с восхищением смотрела на
них, сжимая руки. Но не всем суждено было вернуться.
Старуха плакала, обняв голову руками. Должно быть,
сын ее остался в ромейской земле. Молодая женщина с
лицом необыкновенной нежности, увешанная бусами и
монетами, заламывала руки, билась в рыданиях на земле,
а седоусый воин, хмуря брови, держал перед нею в руках
меч убитого мужа, его секиру, обшитую мехом шапку.
Глядя на мать, дети кричали и размазывали кулачками
слезы. А рядом другая женщина прижимала к груди вы-
сокого воина, и тот смеялся и обнимал ее обезумевшую от
12 От Корсуня до Калки
177
счастья, растрепанную голову. Дальше еще одна царапала
лицо ногтями, срывала с себя ожерелья.
Она сидела иа берегу и точно па поле битвы, точно
над милым телом сына причитала:
Темный лес к зомло клонится,
Никнут трапы от жалости...
Но здесь магистр приблизился ко мпе и со вздохом
сказал:
— Скоро расстанемся мы с пашей голубкой навеки...
В порыве любви и радости женщины и быстроногие
дети обогнали старцев, которые с медлительной торже-
ственностью спускались с горы с посохами в руках, чтобы
приветствовать князя по случаю его возвращения. Это
были те из княжеских советников, которые из-за преклон-
ного возраста не могли уйти в поход. Они были в чистых
белых одеяниях, поверх которых некоторые накинули
синие или красные плащи, застегнутые иа правом плече
запоной. У некоторых были серебряные бороды, у других
длинные усы. С большим достоинством старцы приблизи-
лись к Владимиру, обнимали и целовали ого, как сына, с
отеческой любовью. Потом с улыбкой смотрели на сестру
василевса. Но не падали перед нею ииц, так как этот на-
род полой гордости и ни перед кем ие склоняет выю.
Киев, представившийся накануне нашему зрению в
такой красоте, при ближайшем ознакомлении оказался
обыкновенным варварским городом с бедными хижинами,
наполовину вырытыми в земле и покрытыми тростником
или соломой, так как руссы усердно занимаются земледе-
лием. Впрочем, дома богатых людей построены здесь из
дерева, и особенно искусными плотниками у руссов счи-
таются жители Новгорода. Окошки в таких строениях
скудны, небольших размеров и обычно затянуты бычьим
пузырем, пропускающим мало света, но украшены налич-
никами, на которых резец изобразил птиц и зверей и все-
возможные узоры. Как во всех северных городах, в Киеве
не знают камнестроения, потому что дерево в этой бога-
той лесами стране самый удобный и дешевый строитель-
ный материал и жилища, построенные таким способом,
хорошо держат тепло, что очень важно, принимая во вни-
мание суровый русский климат. Здесь все делают из де-
рева — посуду и ложки, а также возводят мосты и даже
178
прокладывают мостовые и трубы для воды и стока нечи-
стот. Однако на площади, которую называют Бабиным
торжищем, стоит посреди обширного двора кирпичное
здание, с большой роскошью построенное еще княгиней
Ольгой, той самой архонтисой, о которой писал Констан-
тин Багрянородный в книге о церемониях. Но, кажется,
пока это единственное каменное строение в городе, и да-
же христианская церковь, стоящая под горой, где мы
помолились с Леонтием по приезде, построена из бревен,
с красивыми надстройками.
На холмистых улицах Киева дома построены в бес-
порядке, и каждый житель селился так, как ему вздума-
лось, без общего плана. Некоторые жилища имеют дымо-
ходы, в других дым выходит наружу сквозь щели в соло-
менной крыше, превращая жилище в своего рода огромную
курильницу. Таким образом руссы коптят подвешен-
ные под стрехами куски говядины или медвежатины,
жирных гусей и пойманную в Днепре рыбу. Рядом с жи-
лищем за плетнем или загородкой помещаются домашние
животные. На заре пастухи звонко играют на свирелях,
собирая скот, и выгоняют коров и овец за городские во-
рота, где начинаются превосходные луга.
По приезде в Киев мы поселились с магистром Леон-
тием у Добрыни, в одном из тех бревенчатых больших
домов, которые руссы называют палатами, то есть двор-
цами. Нам отвели пахнущую деревом, опрятную горницу
с зеленоватыми стеклами в виде кружков в свинцовой
оправе, с низенькой, обитой железом дверью. Все убран-
ство ее состояло из низкого, по широкого ложа с пышным
пуховиком и сшитым из беличьих шкурок покрывалом и
деревянного стола на четырех ножках. В соседней светел-
ке была приготовлена большая чаша для умывания, и во
время мытья воду лила нам на руки из кувшина молодая
рабыня с печальными глазами. На спине у нее лежали
две тугие черные косички.
Сам хозяин обитал в другом помещении, обставленном
более богато и увешанном дорогими персидскими ковра-
ми, с золотой и серебряной посудой на столах. По всему
было видно, что знатные руссы уже приобрели привычку
к роскоши и ценным вещам. В доме Добрыни я видел
тяжелые серебряные подсвечники с восковыми свечами
и в горницах часто курились аравийские благовония. Еда
у нашего хозяина отличалась обилием. Но к нище пода-
вали не вино, которое здесь пьют только на пирах, а
русский хлебный напиток, сладковатый на вкус и прият-
12*
179
но пощипывающий ноздри при питье. Жена Добрыни бы-
ла дородная, румяная и светловолосая женщина с золо-
тым ожерельем на очень белой шее. Оба были рады, что
я изъясняюсь на их языке, и непрестанно расспрашивали
меня о том, как живут люди в других странах. Хозяйку
особенно интересовали одеяния наших лоратных патри-
кианок и различные женские украшения, а Добрыня
больше любопытствовал относительно торговли и военно-
го дела, по тут я остерегался сказать липшее.
Однако мне пришлось побывать и в бедных хижинах,
и я имел неоднократно случай наблюдать здесь бедность
и недостаток пищи. Свое жилище небогатые люди выка-
пывают прямо в земле, вынимая также почву для ступе*
нек и скамей у стены, и вырывают глубокие ямы для хра-
нения зерна и других продуктов. Верх своей хижины они
строят из дерева или прутьев, обмазанных глиной, а
крышу покрывают соломой.
На другое же утро, разбуженный свирелями пастухов,
я вышел из дому, чтобы побродить по городу, и люди с
любопытством смотрели па чужестранца, и некоторые ра-
душно приветствовали меня и желали доброго утра.
Предварительно я умылся. Опустив длинные ресницы,
все та же молодая рабыня лила мне воду на руки, и я
освежил лицо. Потом девушка протянула мне расшитое
узорами полотенце. Края его были украшены красными
и синими птицами по бокам широкого дерева. Я заметил,
что у здешних людей есть желание все свои вещи укра-
сить узором или краской.
— Как тебя зовут? — спросил я рабыню.
— Азара.
Я понял, что так прозвали девушку хозяева, когда ее
привезли сюда после какого-нибудь удачного похода в
степи. Я сказал, что хочу есть, и она принесла глиняную
чашу с молоком и кусок еще теплого пшеничного хлеба,
приятно пахнувшего подгоревшей мукой, и я съел все это
с большим удовольствием.
Леонтий еще спал, так как вчера налег на свинину за
столом и всю ночь страдал желудком, стонал и охал, а я
отправился в город, сгорая от нетерпения поскорее по-
знакомиться со здешней жизнью.
Отправляя нас с Леонтием в далекое путешествие, ва-
силевс напомнил, что нам надлежит не упускать никакого
удобного случая для того, чтобы разведать силы варва-
ров, количество и способ изготовления у них оружия и
получить прочие важные с воениой точки зрения сведе-
180
ния. Поэтому, очутившись в городе, я немедленно напра-
вился разыскивать кузницы и домницы, в которых плавят
металл. В трактате «О проводниках и лазутчиках» по-
дробно описывается, как надо собирать такие данные.
Многое я уже услышал от спутников во время путе-
шествия по Борисфену, поэтому мне нетрудно было най-
ти то, что меня интересовало. Подобного рода мастерские
находятся обычно у городских ворот, где в город въезжа-
ют возы и конные путники и часто требуется кузнец, что-
бы подковать коня или починить повозку.
Вскоре я действительно обнаружил около крепостного
вала одну домницу. Она была построена в закрытом по-
мещении и, очевидно, принадлежала сравнительно богато-
му человеку, потому что в его распоряжении находилось
два помощника, из которых один, судя по всему, был
рабского состояния.
Я спустился по земляным ступенькам в литейную и
вежливо поздоровался. Хозяин, занятый работой, повер-
нул ко мне лицо и ответил:
— Будь здоров и ты!
Один из молодых помощников с любопытством рас-
сматривал меня, а тот, которого приходилось считать ра-
бом по его жалкой одежде, все с тем же ожесточением
продолжал свой труд, беспрестанно и мерно разводя и
сжимая рукоятки кузнечного меха. Домница была сдела-
на из обожженной глины, в виде закругленного наверху
конуса, со стоками внизу для стекания жидкого шлака.
Как и везде это делается, в такую печку закладывают
слоями руду и древесный уголь и силой мехов раздува-
ют внутри большой огонь для плавления.
Кузнецам было не до меня. Я понял, что металл уже
выплавлен и что сейчас они приступят к выниманию же-
лезной крицы, и решил присутствовать при этой опера-
ции. Хозяин взломал железным шестом верх печки и до-
стал оттуда клещами довольно большой кусок сплава,
величиной с баранью голову, а подручный не мешкая по-
ложил эту крицу на наковальню, укрепленную на огром-
ном обрубке дерева, и стал бить по ней тяжким молотом,
наполнив небольшое помещение железным грохотом и
звоном.
Я все-таки спросил:
— Где же вы добываете руду?
Хозяин отер тыльной стороной руки пот со лба и не-
определенно ответил:
— На болоте, в папоротниках.
181
Широко улыбаясь, подручный добавил, оставив па
минуту молот:
— Там, где медвежьи следы.
— Где зайцы и лисы бегают, — так же весело пояс-
нил хозяин.
— А правда ли, — спросил я опять, — что руссы при-
мешивают маленькие куски металла в пищу для гусей, и
домашние птицы поглощают это месиво, и якобы в птичьих
зобах металл обрабатывается таким образом, что приоб-
ретает особую крепость и превращается в чрезвычайно
прочную сталь, из которой вы куете свои знаменитые
мечи?
Хозяин и подручный переглянулись.
— Мечи наши добрые, — уклончиво ответил старый
кузнец, а подручный рассмеялся. Видимо, ни тот, ни дру-
гой не имели большой охоты открывать свои тайны
чужеземцу, догадавшись по моему выговору и одеянию,
что перед ними грек, и, может быть, даже приметив меня,
когда мы вчера с князем явились в город.
Всюду валялись лемехи, светцы, остроги, удила, секи-
ры. Здесь не только добывали железо, по производили
различные хозяйственные изделия. Я видел потом рус-
ские мечи. Они двухсторонние и ничем не уступают про-
славленным франкским, по имеют то преимущество, чго
поперечина на них опускается с обеих сторон, что дает
возможность руке более свободно пользоваться оружием,
и я подумал, что непременно надо будет сообщить об этой
подробности начальнику императорского арсенала.
Ножны у русских мечей обычно сделаны из кожи или
прочной материи, набитой на деревянную основу, и бога-
тые воины украшают их серебряными наконечниками с
красивыми узорами, изображающими прихотливые расте-
ния или зверей. В одной из хижин я наблюдал, как ору-
жейник чинил такой меч. Хижина его мало чем отлича-
лась от других. Глиняный пол и такие же стены, жалкое
оконце, очаг в углу, ручные жернова и еще кое-какие
хозяйственные принадлежности и горшки. Но бросились
в глаза многочисленные тигли, в которых плавится ме-
талл, и каменные формы для отливки различных женских
украшений. Тут же лежал длинный меч в ножнах из
зеленой персидской кожи, покрытой серебряными бляха-
ми в виде звезд и розеток. Здесь хозяин работал без
помощников. Но около окошка сидела его дочь и, скромно
опустив глаза, вышивала убрус. Я посмотрел па узор.
На нем были все те же петухи по обеим сторонам дерева
182
и ладьи на море, изображенном волнистыми линиями.
В своих сказках, или вот на таких узорах, или в песнях
руссы часто вспоминают о море, которое они неизменно
называют синим. Может быть, девушкам, поющим песни,
рассказывали о нем молодые купцы и путники, побывав-
шие в Константинополе и Херсонесе или в других грече-
ских городах?
Я попробовал на ногте клинок и похвалил работу ору-
жейника.
— Русские мечи добрые, — сказал он ту же фразу,
что и литейщик.
Всюду встречали меня приветливо, если не были заня-
ты работой, и я уже неоднократно имел случай убедить-
ся, что все это были сильные и трудолюбивые люди. Уме-
ренный и даже холодный климат полнощных стран
благоприятствует крепости мышц, в то время как обита-
тель юга более отдыхает, чем трудится. Здесь любят дви-
жение, пляски и верховую езду. Руссы выносливы и быст-
ры в передвижении и отличаются большой телесной кра-
сотой. В бою они не знают, что такое страх, и бросаются
в самую гущу врагов без всякой осторожности. Им также
ничего не стоит подкрасться к вражескому лагерю и
взять неприятелей живьем. С рабами они обращаются с
большой мягкостью и по истечении некоторого времени
отпускают на свободу. Теперь я убедился, что и у руссов
есть богатые и бедные; одни из них живут во дворцах, а
другие в жалких хижинах. У них пет замков, и только в
самое последнее время, рассказывали мне, богатые люди
завели такие приспособления, потому что опасаются за
свои сокровища. Русские жены и девы славятся целомуд-
рием, и это засвидетельствовано рассказами многих древ-
них писателей.
Первые дни по приезде в Киев проходили в вынуж-
денном безделье. Но я наблюдал, что в княжеском двор-
це царила необыкновенная суета. Он стоит па возвышен-
ном месте и виден со всех сторон, и было заметно, что в
ворота широкого двора непрестанно входили и выходили
плотники, неся длинные доски на плечах, а рабы прино-
сили лари, бочки и какие-то тюки. Может быть, Анна
устраивала и украшала свое новое жилище, где ей суж-
дено было закончить земные дни. Я частенько приходил
на площадь перед дворцом, куда меня влекла непобори-
183
мая сила, и мне казалось иногда, что я вижу в окне ми-
молетный образ Порфирогениты, но, вероятно, я просто
обманывал самого себя. К князю нас с Леонтием не вы-
зывали, а Анна как будто забыла о нашем существовании,
точно растаяла в русском воздухе. Однако от Добрыни
нам хорошо было известно, что во дворце происходят
важные совещания, па которых присутствует рядом со
своим супругом и Anna. Сам по знаю почему, но мне бы-
ло томительно и невообразимо грустно, когда я представ-
лял себе Анну в этом совете, и я был рад, когда однажды
Добрыпя сказал:
— Завтра собираюсь в Будятин. Там опытные ловчие.
Охота веселит сердце мужа. В будятинских займищах
водятся лисицы и лоси, а на воде бобры. Почему бы вам,
друзья, не поехать со мною?
Леонтий со всякими благодарениями, которые он про-
сил меня перевести руссу точно, от поездки отказался,
а я с удовольствием отправился с Добрыней и в сопро-
вождении его вооруженных слуг на заманчивую охоту.
Как выяснилось во время этого разговора, селение, куда
мы направлялись, принадлежало сестре Добрыпи и мате-
ри Владимира по имени Малуша. В свое время она была
пленницей или рабыней у княгини Ольги и чем-то поко-
рила Святослава. Другие же утверждают, что она проис-
ходила из рода того самого древлянского князя Мала,
город которого сожгла хитрая русская княгиня. Но когда
я уезжал, Леонтий отозвал меня в сторону и зашептал:
— Смотри, будь осторожен! Ты едешь в дом, где гос-
подствуют темные силы. Мне доподлинно известно от
варягов, что мать князя чародейка.
— Меня охранит крест.
— Крест — прибежище для всякого христианина.
Но не забывай, что в этих томных лесах сильны демоны.
Наутро, когда еще только занималась за рекою заря,
мы сели на коней и выехали шумною толпой из ворот
бревенчатой городской башни, направляясь к цели наше-
го путешествия. Уже приближалась осень. Утро было
солнечное, но прохладное, и над полями лежал ночной
туман. По обеим сторонам дороги далеко простирались
сжатые нивы, и я имел случай убедиться, что руссы при-
родные земледельцы. Жнивье было покрыто скромными
полевыми цветами — то голубыми колокольчиками, то
розовой повиликой, то мелкой ромашкой, — и на нем
паслись кое-где отары овец, вдруг передвигаясь с шоро-
хом с одного места на другое.
184
Дорогой я спросил Добрыню:
— Почему вы не продаете пшеницу в Херсонес?
— Пшеницу трудно везти через пороги. У нас есть
другие товары. Меха и воск. Ими выгоднее торговать.
Добрыня выражался короткими фразами, и по всему
было видно, что это очень властный и вспыльчивый чело-
век, пользовавшийся, говорят, некогда большим влиянием
на Владимира, который не отличался храбростью, зато
обладал дальновидным умом и теперь прибрал к рукам
даже этого неукротимого человека.
Мы проехали мимо оврагов, поросших дубами, и
спустились в долину, однообразие которой нарушали
только дубовые рощи и могильные холмы, на вершине
которых обычно стояли каменные статуи, сделанные
очень грубо, но производящие на путника большое впе-
чатление своими резкими чертами и выпученными гла-
зами.
Вдали заголубели леса. Добрыня сказал мне, что там
находятся княжеские ловы. Иногда на пути попадались
бедные селения, пара волов, запряженных ярмом в не-
уклюжую повозку. Воздух отличается здесь необыкновен-
ной прозрачностью.
Когда мы переезжали вброд речку Лебедь и вода за-
пенилась и зашумела под конскими ногами, Добрыня
показал рукой в сторону, и, взглянув туда, я различил
в отдалении селение.
— Предславино. Там живот Рогнеда.
Так вот, оказывается, где жила эта жеищипа, о кра-
соте которой говорили даже в Константинополе и, может
быть, в Риме. Я хорошо знал ее печальную историю от
руссов, с которыми совершил путешествие через пороги,
и почему-то испытывал жалость к этой гордой красавице,
на голову которой несчастья сыпались, как из рога изо-
билия.
Солнце было уже довольно высоко над дубами, когда
мы приехали в Будятин, где Добрыня чувствовал себя
господином. Это был укрепленный прочным бревенчатым
частоколом замок с крепкими воротами в башенном строе-
нии, напоминавшем воинское укрепление. Мы проехали
с грохотом по деревянному мосту и очутились на обшир-
ном дворе, в глубине которого виднелся дом с прихотли-
выми надстройками на крыше. Рядом стояла высокая
башня, может быть, для наблюдения за тем, что творится
на дороге и в соседнем селе, где жили смерды, обрабаты-
вавшие княжеские поля. Тут же были расположены в бес-
185
порядке житницы и коровники, медуши и бани и еще
какие-то довольно жалкие строения, в которых, очевидно,
обитала челядь. У ворот никаких сторожей не оказалось,
но па дворе к нам подбежал управитель, одетый, как и
все земледельцы, в домотканые штаны и длинную белую
рубаху, застегнутую у ворота. Он был в обуви, какую
носят поселяне, по в руке держал палку. Среди оглуши-
тельного лая псов, бросившихся к нам со всех сторон,
управитель низким поклоном приветствовал господина,
что меня удивило, так как тут по очень любят гнуть
спину.
— И ты здравствуй, — сказал Добрыия, остановив
койя. — Что скажешь?
Глаза управителя выражали тревогу.
— Несчастье случилось!
— Несчастье? Если бы меньше пил меда, то ие было
бы несчастья!
— Ночью захватили воров у скотницы.
— Сколько их было?
— Двое.
— Рассказывай, кто!
— Неизвестные. Одного убили, а второй скрылся.
Я знал, что по здешним законам в княжеском владе-
нии вора можно безнаказанно убить на месте преступ-
ления.
— А еще что?
— Убежал холоп.
— Какой холоп?
— Горазд.
— Разбойник! — погрозил плетью в воздухе Добрыия.
Я не понял, кого он называл разбойником — скрыв-
шегося холопа или управителя.
В доме Малуши стояла какая-то особенная тишина.
Но иа дворе уже началась суета. Я видел, как поварихи
бегали с ножами в руках за петухами, улепетывавшими
от них во всю прыть своих голенастых птичьих ног.
В ожидании обеда мы отправились с Добрыией осматри-
вать хозяйство. Всюду пахло навозок!, в загонах стояли
коровы, свиньи и бараны, а в темных конюшнях хрустели
овсом кони и в темноте косили иа нас лиловыми глазами.
Собаки, утихомирившись, спокойно лежали па лужайке.
Затем последовало посещение житниц, заваленных
зерном, и пахучих медуш. Тут готовили и хранили в ка-
дях мед, весьма хмельной напиток. Но Добрыия, изрядно
хлебнув его из ковша, сказал, почмокав губами:
186
— Крепче варите!
И вытер рукавом рот.
На дворе босоногая девушка шла с кадушкой, полной
серебристой рыбы. Увидев нас, она невинно-доверчиво
улыбнулась. В ее скучной жизни это было событие, и опа
с любопытством оборачивалась на людей в красивых пла-
щах. Блеснули ослепительные зубы. Девушка была очень
хороша собой, круглолицая и с нежным румянцем на
щеках.
Добрыня посмотрел вслед ее гибкой походке и спросил
управителя:
— Кто она?
— Потвора, дочь конюха Пуща.
— Пусть она после обеда придет постелить мне, —
сказал Добрыня.
Когда мы сидели в горнице и разговаривали и Добры-
пя рассказывал мне о Рогнеде, пришел управитель и
доложил, что смерды просят милости.
— Кто такие? — заранее нахмурил брови Добрыня.
— Из Дубровы.
— Что им нужно?
— Хотят видеть тебя.
Добрыня недовольно крякнул, поднял с кресла свое
дородное тело и направился на крыльцо, от нечего делать
и я пошел за ним.
На дворе его дожидалась кучка поселян. Белые полот-
няные рубахи с косой застежкой на плечо, такие же пор-
ты, па ногах обувь из лыка. Почти у всех косматые, не-
чесаные бороды, у других по неделе не бритые щеки. Не-
которые были в колпаках, другие простоволосые.
— Ну, что скажете, труднички? — подбоченился
Добрыня.
— Милости просим у тебя, — покорно, но без рабо-
лепства сказал старший из поселян. — Не можем упла-
тить долг. Подожди до будущего года. Сам знаешь, град
побил ниву.
— Тогда отработать надо.
— Отработаем.
— Вот и хорошо.
— Жито тебе будем молотить.
— Это и мои холопы сделают. Землю пахать будете.
Поселяне опустили головы.
Но один из них, высокий и с копной непокорных ры-
жих волос, возразил:
187
— Не хочу на чужой земле за плугом ходить. Лучше
в разбойники уйти.
— Смотри, — сверкнул глазами Добрыня, — у моих
конюхов длинные плети... Говорить нам больше не о чем.
Дорядитесь с управителем. А ты, рыжий, на глаза мне
больше не попадайся!
Когда мы снова вернулись в покои, все такие же без-
людные и наполненные деревенской тишиной, Добрыня
исчез, а я из любопытства поднялся по деревянной скри-
пучей лесенке, чтобы посмотреть, что находится наверху.
Там оказался длинный переход, и одна дверь в нем была
открыта. Я заглянул в нее. В горенке лежала на пуховом
ложе длинноносая старуха, с космами белых волос и
высохшая, как лист пергамента в трактате о стихосложе-
нии. Она лежала на куче красных и желтых подушек, по-
ложив на покрывало безжизненные руки, и неподвижно
смотрела прямо перед собой в одну точку, что-то шепча
по-старчески узким ртом. На стенах висели пучки лекар-
ственных трав, запах которых чувствовался даже па
пороге. Я догадался, что это была мать Владимира, о ко-
торой народная молва передавала, что опа занимается
волшебством и водится с кудесниками. Так кончала в
забвении свои дни родительница гениального повелителя!
Стараясь не производить шума, я снова спустился по
лестнице.
У ворот, озираясь по сторонам, золотоволосый отрок
рассказывал мне о Малуше:
— В молодости ходила по болотам и дубравам, соби-
рала приворотные травы. Говорят, это она своими чарами
помогла сыну взять Корсунь.
За обедом Добрыня, выпив большое количество меда,
тоже разоткровенничался и стал рассказывать семейные
истории.
— В те дни я был посадником в Новгороде. Святослав
посадил Ярополка в Киеве, Олегу дал древлянскую зем-
лю. Владимиру ничего не хотел дать.
Я спросил, почему так плохо относился к своему сыну
старый князь. Добрыня уклончиво ответил:
— Не любил его. Но я сказал новгородским мужам:
«Просите себе князем Владимира». И они просили.
— И тогда он дал им сына в князья?
— Сказал: «Берите».
Я представлял себе русского льва, которому были
чужды всякие ухищрения и эта необыкновенная ловкость
в государственных делах, способность видеть за сто лет
188
вперед, какой был наделен Владимир, и и понимал, что
теперь наступили иные времена. Теперь мило было уме-
ния вести воинов на смерть. Пора легенд миновала.
На берегах Борисфена и в далеком Новгороде родилось
русское государство.
После обеда я прилег отдохнуть, а вечером увидел,
что за частоколом, на лужайке, под стройными березами
недалекой рощи, происходит какое-то народное праздне-
ство. Туда спешили из соседнего селения юноши и де-
вушки. Сумрак уже падал на землю, и вдруг на лужайке
заблестел огонь.
Добрыня в ответ на мои недоуменные вопросы сказала
— Или ты не знаешь, что сегодня день жатвы?
Но я не знал, что это за праздник.
— Девушки собираются с парнями, всю ночь водят
хороводы и веселятся.
Действительно, до нас доносились звонкие девичьи
голоса. Девушки пели:
Радуйтесь, березы,
Радуйтесь, белые,
К вам девушки идут,
Пироги несут...
Я выглянул в окно. На лужайке, взявшись за руки,
девушки медленно водили хоровод вокруг костра, и на
них смотрели молодые люди, точно выбирая себе возлюб-
ленную. Добрыия был чем-то недоволен, хмур, прекратил
разговор. А я решил посмотреть па эти игры, куда меня
влекла сладостная печаль. Ее будили в моей душе деви-
чьи голоса. Опять радостно звенело:
Радуйтесь, девушки,
Радуйтесь, красивые...
Я знал, что эти люди чтут языческих богов, поклоня-
ются Перуну и верят, что во время грозы он несется по
небу в колеснице на огненных конях, считают, что гром и
есть грохот ее колес. Руссы посвящают ему петухов, воз-
вещающих приход солнца, и дубы, которые он разит сво-
ими молниями. Они украшают дубовые ветки вышитыми
убрусами. Бог любви у них Ярило, и вот, оказывается, в
честь этого бога солнца, любви и плодородия они и устраи-
вали сегодня игры и пляски. Напояющая землю дождем
туча для них женское существо, питающее мир материн-
скими сосцами. Перун соединяется с нею молнией, по-
этому как огонь страшна любовь. От подобных богов, по
189
мнению непросвещенных христианским учением людей,
зависят погода, урожай пив, счастье и благосостояние
смертных. Добрыня объяснил мне, что сегодня вечером
решаются втайне многие брачные союзы. Жатва была
убрана, теперь настало время справлять свадьбы, как эго
в обычае делать после окончания полевых работ у всех
земледельческих пародов.
Но вдруг несли умолкли. Я даже явственно услышал
женский плач. Сомнений быть по могло — песни смени-
лись воплями. Я снова поспешил к воротам, у которых
здесь вечно толпились бездельники и лентяи и могли рас-
сказать мне, что происходит на лужайке.
Костер под березами догорал, оставленный девушками
без всякого внимания. Они уже не водили хороводы, а
стояли кучками и о чем-то оживленно переговаривались,
припадая друг к дружке головой на плечо. Некоторые
плакали, закрыв лицо рукавом вышитой рубашки. Все
они были в пестрых сарафанах, оставлявших открытыми
пышпые полотняные рукава.
— Почему они плачут? — спросил я какого-то чело-
века, стоявшего у ворот, может быть ночного сторожа,
потому что в руках у пего была крепкая палка.
— Потвора удавилась, — ответил он.
Я вспомнил милые девические глаза, которые сияли
еще сегодня утром, а к вечеру погасли.
Незадолго до наступления сумерек прибыл гонец из
Киева, поспешно привязал скакуна к железному кольцу,
ввинченному в столетний дуб, росший посреди двора, и
ловко взбежал па крыльцо. Маленькая, опушенная мехом
шапочка у гонца была лихо сдвинута па одно ухо и толь-
ко каким-то чудом держалась па голове. Он сообщил, что
князь Владимир завтра чуть свет приезжает на охоту.
Час спустя, выпив ковш пенистого хлебного напитка, по-
сланец ускакал назад, в темноту наступающей ночи, и за
его плечами плащ развевался, как крылья огромной
птицы.
Князь приехал на заре, в сопровождении друзей и
охотников. Среди них обращали на себя внимание два
скандинавских ярла, с трудом говорившие по-русски.
Князь объяснялся с ними иа их языке. Охотники привели
с собою шесть борзых собак, присланных в подарок кня-
зю мусульманским эмиром из далекого Багдада. Их было
190
отправлено десять, но четыре околели в пути. У таких
псов почти нет паха, зато необыкновенно мощная грудь и
сердце приспособлено для неутомимого бега за зверем.
Длинные зябкие тела упруго покачивались на длинных
ногах, когда псари вели животных, и собачьи морды были
вытянуты вперед, как бы в поисках добычи.
В пути как-то случилось, что князь позвал меня. Это
было впервые, что я очутился с ним вместе не во время
переговоров, а в дружеской беседе. Князь расспрашивал
меня, по обыкновению руссов, о василевсах, и о том, пре-
даются ли они с увлечением охоте, и каким образом охо-
тятся в нашей стране. Я рассказал ему об охотничьей
страсти Константина, который часто отправляется с при-
рученными барсами на диких ослов в окрестностях Ме-
семврии. Но прибавил к этому, что Василий, занятый
ежечасно государственными делами, не может посвящать
время охоте на зверей или птиц и считает такое время-
препровождение пустым занятием.
— Твой царь не прав, — сказал Владимир. — Охота
укрепляет мышцы человека. Ловы дают меха, чтобы на-
полнить скотницу.
Скотницей у руссов называется государственная со-
кровищница, в которой они хранят свои богатства, а бо-
гатство этой страны — меха.
Потом речь зашла о ярлах, ехавших позади. Помня
повеление василевса, чтобы были приняты меры для при-
глашения возможно большого количества варягов на им-
ператорскую службу, я спросил Владимира, пе будет ли
оп иметь что-либо против, если я переговорю в этом духе
с ярлами. Владимир ответил в явном раздражении:
— Это твое дело. Я в них не нуждаюсь. Сегодня они
в Киеве, завтра в Царьграде, потом еще где-нибудь. У ме-
ня теперь довольно своих воинов. А с варягами слишком
много беспокойства. Мне нужны ие разбойники, а люди,
которые просветили бы нас книжным учением. Чему доб-
рому могут научить нас эти бродяги? А между прочим я
пе видел людей более жадных до золота и серебра, чем
им подобные.
Я вспомнил некоторых этериархов и подумал, что он,
пожалуй, не далек от истины.
Потом опять разговор перешел на Константинополь,
и Владимир сказал, что хотел бы повидать такой замеча-
тельный город.
— Я видел Херсонес, и настанет день, когда наш го-
191
род также будет украшен каменными церквами и здани-
ями. Но сразу нельзя всего сделать.
— Василевсы будут счастливы видеть тебя в своей
столице.
— Если они согласны принять меня как равного.
А дожидаться вместе с просителями у ворот царского
дворца я не намерен. Мне рассказывала бабка о ваших
евнухах...
Иоанн Геометр, бывший в то годы юпым кандидатом,
тоже говорил мне о посещении Ольгой Константинополя
и о возмущении княгини, когда ее заставили прождать во
дворце выхода василевса лишних полчаса.
Так мы добрались до большой поляны, на которой
должна была произойти охота. Ловчие сказали нам, что
олени скрывались в молодом дубняке. Не без пререканий
удалось в конце концов расставить охотников по своим
местам. Они были вооружены луками и стрелами. Псари
приготовились спустить собак. Когда был дан знак рогом,
загонщики ответили трубными звуками и начали выго-
нять из рощи зверей.
Не прошло и несколько минут, как па поляну выско-
чило стадо оленей. Прекрасные животные остолбенели на
мгновение, остановились как вкопанные, повернув головы
в пашу сторону, и потом рванулись, словно подхваченные
ветром, и понеслись по поляне, через овраги и кустарник,
ища спасения от страшной смерти.
Псы с лаем кинулись за зверями, распластываясь по
земле. Всадники помчались вслед за ними, и, увлечен-
ный общим волнением, поскакал и я, и ветер свистел у
меня в ушах, бил упруго в лицо, развевал плащ. Охотни-
ки пускали в бегущих оленей стрелы, но они не настига-
ли их.
Может быть, для того, чтобы спасти свою подругу,
один из оленей, крупный самец с особенно ветвистыми ро-
гами, вдруг метнулся в сторону и скрылся в кустах.
Я видел, что Владимир повернул за ним, и так как я в
это мгновение был ближе к нему, чем к другим, то тоже
поскакал за старым оленем.
Его рога мелькнули перед нами в листве. Мне показа-
лось, что он обернулся и посмотрел на своих преследова-
телей прекрасными и точно обезумевшими от страха гла-
зами. Можно было различить его черную влажную морду
и трепетные ноздри. Но олень снова сделал огромный
прыжок и помчался, гордо закидывая голову, увенчанную
царственными рогами.
192
Так повторялось несколько раз. Владимир и я гнались
за оленем, точно зачарованные. Не рассуждая, не отда-
вая себе отчета, что едва ли наши кони смогут загнать до
последнего вздоха это легкое, как зефир, животное, мы
неслись по рытвинам и ямам, мимо деревьев, ветви кото-
рых хлестали нас по лицу, преодолевая вместе с конями
все препятствия, возникавшие на пути, и я, летя за зве-
рем, в каком-то восторге произносил вслух имя Анны.
Олень все так же грациозно и легко вел нас дальше
и дальше, и казалось чудесным, что эти тонкие ноги,
вдруг выброшенные в молниеносном движении в воздух,
могут выдержать такое страшное напряжение.
Я мчался за ним и шептал:
— Анна! Анна!
Наши кони стали уставать и уже не с такой легкостью
перескакивали через поваленные бурей деревья или ко-
лючий кустарник. И вот мы с досадой увидели, что упус-
каем добычу.
Олень ушел. Когда мы поняли, что более нет смысла
мучить коней, мы остановились. С железных удил на зем-
лю падала хлопьями желтоватая пена, и конские бока
стали темными от пота. Владимир был крайне недоволен
случившимся. Может быть, он надеялся похвастать перед
Анной своей охотничьей удачей? Мы прислушались. Не-
которое время был слышен отдаленный лай собак, потом
все затихло. Вокруг стояла торжественная тишина.
Место было глухое. Среди пустынных и диких полой,
па которых увядала осенняя трава, кое-где высились ве-
ковые дубы. Еще дальше начинались рощи. На горизон-
те сипел лес. Нигде не было видно ни жилья, ни стад, ни
всадников. Но вдруг за дубами послышались звуки рога.
Мы повернули коней и поехали в ту сторону.
Владимир, мрачный и молчаливый, ехал впереди на
своем любимом вороном коне, шедшем легко, но уже не
изгибавшем гордо лебединую шею. У князя висел на
бедре меч — на тот случай, если пришлось бы прикон-
чить затравленного зверя. Может быть, были у него и
какие-нибудь другие причины не расставаться с оружием.
Я заметил, что рукоятка меча украшена яхонтом величи-
ной с голубиное яйцо. При мне тоже был меч, так как я
толком не знал, с какими зверями нам придется иметь
дело на охоте. Ехать двум всадникам рядом по узкой тро-
пинке, шедшей среди дубов, было неудобно, хотя по сво-
ему положению я не мог бы этого сделать и на широкой
дороге.
13 От Корсуня до Калки
193
Солнце уже склонялось к закату. Увлекшись пресле-
дованием зверя, мы забыли обо всем на свете, а теперь
мне смертельно захотелось пить. Необходимо было найти
ручей, но никаких признаков воды поблизости не было.
Оставалось скорее соединиться с охотниками, так как от-
роки привезли на охоту кувшины с медом и водой. Звуки
рогов раздавались все в том же направлении. Но для того,
чтобы поспешить на эти призывы, необходимо было пере-
сечь дубовую рощу, возникшую па пашем пути, и мы
углубились в мир бесшумных и как бы застывших в со-
зерцании высоких и ветвистых деревьев. Где-то печально
стонала лесная горлинка. Воздух был здесь упоительный.
Пахло грибной сыростью. Иногда до пас долетало благо-
ухание того цветка, который руссы называют ночной кра-
савицей. От этого запаха слегка кружилась голова. Порой
солнце радужно поблескивало на десной паутинке. Иног-
да я видел под дубом грибы, из которых в дни моего дет-
ства покойная мать варила такую вкусную похлебку.
Мы ехали некоторое время молча, по-прежнему князь
впереди, а я за ним, и прислушивались, не журчит ли
где лесной ручеек. Справедливость требует заметить, что
воду искал главным образом я, так как эти люди, от кня-
зя до последнего воина, отличаются необыкновенной вы-
носливостью и легко переносят всякого рода лишения.
Губы у князя пересохли, иногда он невольно облизывал
их языком, но когда я жаловался на огненную жажду,
отвечал мне равнодушным взглядом.
В голове у меня мешались самые разнообразные мыс-
ли, в которых на мгновение возникал образ Анны и вновь
исчезал. Я думал то о ее будущей судьбе, то о предстоя-
щем возвращении к василевсу, и еще о многом другом.
Однако мне в голову не приходило, что Владимир был в
этот час в моей власти, если бы я захотел убить его. Да-
же было странно, что этот такой осторожный и предусмот-
рительный человек решился пуститься в путь в обществе
чужестранца, без преданных телохранителей. Впрочем,
все произошло случайно, и, кроме того, откуда он мог
знать, что в моем сердце его имя тесно переплелось с име-
нем Анны?
Дальнейшее совершилось в течение каких-то мгнове-
ний. Вдруг огромный зверь молниеносно упал с придо-
рожного дуба на круп княжеского коня и когтистой лапой
вцепился в плащ Владимира. Конь поднялся на дыбы, и
я увидел повернутое назад лицо князя, искаженное от
страха. Он изо всех сил натянул поводья и удержался на
194
коне, сжимая его бока ногами, по пе успел обнажить меч,
висевший под плащом, и зверь уже готов был вцепиться
ему в шею. Но в это же мгновение я выхватил меч и по-
разил зверя, не помедлив ни одной секунды и без всякого
размышления. К счастью, я был близко от княжеского ко-
ня, и мне не надо было тратить время на то, чтобы при-
близиться к нему.
Я едва не поранил князя. Зверь, рыжий, косматый, со
странными кисточками волос на ушах и с чудовищными
усами, получил удар мечом и бессильно повис, судорож-
но цепляясь одной лапой за плащ, а другой за расшитый
золотыми лозами бархатный чепрак, и потом рухнул на
землю. Плащ был разорван, и такая же участь постигла
и драгоценный чепрак, но князь остался невредимым, и
его конь уже снова стоял на четырех ногах, дрожа всем
своим прекрасным телом и кося глаз на поверженного
хищника.
Как я сказал, на все понадобилось только несколько
мгновений. И когда они пролетели, как стрела, мы по-
смотрели, тяжело дыша, друг на друга и после этого на
зверя.
— Рысь! — сказал князь.
От волнения рот у него был судорожно перекошен.
Но, видимо, киязь не считал нужным благодарить меня
за сппсонио, ужо почитая себя отмеченным перстом бо-
жьим. Разве по долг каждого смертного охранять помазан-
ников? Однако он слез с копи, улыбнулся мне и подошел
к лежащему зверю. Pro копь, которого он держал па по-
воду, перебирал в крайнем возбуждении стройными нога-
ми, точно собирался совершить стремительный прыжок в
пространство. Мой серый в яблоках только насторожил
уши, очевидно, это был боевой конь, видавший виды.
— Рысь! — повторил князь, внимательно рассматри-
вая тушу зверя, показывавшего в бесстыдной позе свое
белое пушистое брюхо.
Зверь был почти таким же огромным, как барс. Мож-
но было считать от головы до хвоста по меньшей мере
шесть локтей. Вся морда его была в крови, и от этого
особенно хищными казались клыкастые зубы. Не имея
желания замарать свою нарядную одежду и почитая не-
приличным нагрузить добычу на коня гостя, Владимир
произнес, снова улыбнувшись мне:
— Пришлем за ним отроков. Поедем, патрикий! Ты
сипе мпе жизнь! Смотри, что сталось с моим корзном.
Я был тоже взволнован происшедшим, и мое сердце
13*
195
все еще стучало, как молот. Ведь не каждый день проис-
ходят подобные вещи. Но, может быть, не следовало бы
в наше время, когда человеческая жизнь стала такой де-
шевой, преувеличивать значение моего подвига.
Мы снова поехали по тропинке. Я уже вложил меч в
ножны, и теперь другие мысли приходили мне в голову.
А что, думал я, если бы помедлить одну лишь секунду?
Зверь вцепился бы в горло князя и прокусил его, и копь
понес бы всадника, разбивая тело о дубы, и все было бы
копчено, и никогда рука Владимира пе коснулась бы
Анны... Спасло князя то обстоятельство, что зверь пе
рассчитал прыжка и запутался когтями в прочной мате-
рии. Только это дало мне возможность в мгновение ока
обнажить меч, замахнуться и нанести удар. Поистине я
мог считать себя спасителем князя. Но мои чувства и мое
отношение к нему и Анне были такими сложными, так
же как и моя ответственность перед сестрой василевса,
что я не мог еще сообразить, правильно ли я поступил.
Что скажет благочестивый, когда ему станет известно, что
я спас от смерти Владимира, разорителя ромейской сла-
вы? Но разве оп но был теперь супругом Анны? Во вся-
ком случае, я зпал, что иначе поступить по мог. Как бы
в ответ па мои мысли кпязь обернулся еще раз ко мне,
лицо его озарилось очаровательной улыбкой, которая оди-
наково пленяла женщин и суровых мужей, и сказал:
— А неплохо ты ударил его, друг! Я у тебя в долгу.
Я поспешил изобразить на своем лице полное достоин-
ства спокойствие, означавшее, что никакой благодарно-
сти в данном случае не требуется. Мы были вместе на
охоте, одинаково подвергались опасности, и я тоже мог
очутиться в его положении, и я был уверен, что князь
тоже спас бы меня от разъяренного медведя или лютого
барса. Или смотрел бы, как я погибаю, и пе пришел мне
иа помощь? Этот правитель был полон для меня загадок.
Даже для малонаблюдателыюго человека было видно,
что варварские навыки, жестокость и необузданное же-
нолюбие перемешались в нем со стремлением к великому.
А как ясно он смотрел в грядущее! Помню, как во время
пути он сказал:
— С Царьградом, с Римом, с ляхами, моравами или
немцами мы договоримся. А пока нам надо оградить на-
ши нивы от кочевников. Вот задача на многие годы!
И Добрыня, ехавший с другой стороны князя, под-
твердил:
— Ты сказал как мудрый правитель. Наши нивы об-
196
мирны. Пусть спокойно трудится на них смерд и несет
пшеницу в наши житницы. За это мы охраним его от
врагов.
Я вспоминаю, с каким вниманием рассматривал
князь в Херсонесе здания и каменные храмы, статуи и
мозаику, точно примеривал все это для своей столицы.
У него был врожденный вкус к прекрасным вещам. Гля-
дя на квадригу императора Феодосия, он покачал го-
ловой.
— Летят, как живые. И это запечатлела рука худож-
ника на вечные времена!
Остаток пути мы ехали молча. Звуки рогов приближа-
лись. Видимо, охотники были обеспокоены отсутствием
князя и разыскивали нас в дубовой роще. Когда мы вы-
ехали из дубов на поляну, то перед нами вдруг открылся
охотничий лагерь. Там пылали костры, на которых жари-
ли туши убитых зверей, лежали уложенные в ряд олени,
вепри, дикие косули, зайцы и гуси. Кони были привяза-
ны к деревьям или вбитым в землю кольям.
Люди вскочили с лужайки, где отдыхали от охотни-
чьих трудов, и смотрели на нас с тревогой и недоумени-
ем, видя разорванный плащ на князе. Добрыня, сидев-
ший на коне, помчался нам навстречу.
— Княже, — спросил он, осаживая коня, — что с
тобою приключилось? Или ты с коня упал? Кто тебе ра-
зорвал корзпо?
В роще, видимо, еще продолжали пас разыскивать,
потому что там по умолкали глухие звуки рогов.
— Пить! — произнес князь одно только слово.
Добрыня крикнул отрокам, и двое из них побежали за
водой, хранившейся в глиняном кувшине в прохладном
месте, под развесистой рябиной, уже покрытой красными
ягодами.
Утолив жажду, князь протянул сосуд мне. Потом
сказал, вытирая светлые усы рукой:
— Если бы не патрикий, мне было бы плохо.
— И чепрак разорван! — изумлялся Добрыня.
— Рысь бросилась на меня с дуба. Но патрикий по-
разил ее мечом.
Отроки смотрели на нас широко раскрытыми глазами.
Обращаясь ко мне, Владимир сказал:
— Когда мы возвратимся в город — лучший мех тебе,
и в серебряных ножнах меч, и конь, и золотая чаша.
Всегда пей из нее за мое здоровье.
Я, как приличествует в подобных случаях и ни на ми-
197
нуту не забывая, что передо мною супруг Анны, данный
ей волей небес, поклонился придворным поклоном, каса-
ясь рукою земли, и благодарил в немногих словах за щед-
рую награду.
Турьи рога уже были полны пенного меда, который
не казался мне теперь варварским напитком, так как ве-
селит человеческое сердце. Пет ничего приятнее, как вку-
сить зажаренного па вертеле под открытым небом мяса,
когда усталость и свежий воздух служат лучшей припра-
вой для пищи. Впрочем, ловчие оказались неплохими ку-
харями, и мясо было сочным и чрезвычайно нежным на
вкус. Мы сидели иа разостланном ковре и насыщались.
Ни на минуту не умолкали разговоры и рассказы о сра-
женных оленях. Князь был весел, любезен и говорил мне
лестные слова, а у меня, как обычно это бывает от хмеля
у людей, которые редко держат в руках чашу с вином,
родилась опять неисторжимая, но приятная грусть. Доб-
рыня обнажил мой меч, примерил его в руке и похвалил
дамасский черный клинок, хотя сказал, что для него он
слишком легок. Сквозь винные пары, которые очень быст-
ро овладели усталым телом, я видел перед собой Анну,
и мне казалось, что она благодарила меня за спасение су-
пруга. Разве могло быть иначе? Не раб ли я ее до конца
своих дней?
Поев, мы отправились в обратный путь, и позади от-
роки везли добычу охоты — вепрей и оленей. На свеже-
срубленном шесте покачивалась туша рыси, привязанная
за передние и задние лапы. Клыкастая морда трагически
повисла, и капельки крови падали иногда из разверстой
пасти на дорогу. Я попросил князя, чтобы он позволил
мне увезти эту шкуру в Константинополь.
Вечером, едва я вернулся домой и хотел прилечь, что-
бы отдохнуть после всего, что пережил в тот день, и еще
раз перебрать в памяти все подробности сцены под дуба-
ми, как явился золотоволосый княжеский отрок и, свер-
кая белыми зубами, объявил, что князь зовет греков на
пир. Леонтий закряхтел и стал жаловаться на недуги,
но все-таки решил облачаться и надел поверх домашнего
хитона магистерский серебряный скарамангий и красный
плащ. Я тоже набросил на плечи присвоенную моему зва-
нию друнгария царских кораблей черную хламиду с вы-
шитым на ней золотым орлом, красотой которой я некогда
198
так гордился, а с летами понял, что блистающая украше-
ниями одежда часто скрывает под собою печаль, душев-
ную неудовлетворенность и сомнения. Так было теперь
и со мной. Впрочем, нам ничего не оставалось, как по-
спешить на пир, потому что всем был известен вспыль-
чивый и не терпящий возражений характер русского
князя.
В тот вечер я впервые побывал в княжеском доме.
Конечно, по сравнению с Большим константинопольскими
дворцом он представлял собою довольно скромное здание,
но возвышался среди хижин, как некий храм. В первом
зале, в котором мы очутились, довольно обширном и
украшенном фресками, изображавшими всадников и
охотников на туров и медведей, находились княжеские
мечники, несшие охранную службу. Особого внимания
они на нас не обратили, так как были заняты рассмат-
риванием какого-то меча, но один из них охотпо пока-
зал, как пройти в пиршественную залу. Она была зна-
чительно больше первой, потолок ее поддерживался
двумя рядами деревянных столбов, а все стены покрыты
прихотливой резьбой по дереву. Освещение составляли
многочисленные свечи в железных паникадилах под по-
толком и факелы в углах, стоявшие в светцах.
Один стол находился на некотором возвышении, оче-
видно предназначенный для князя и его супруги, а три
другие внизу. За ними уже сидели люди, а другие
гости все время входили в залу, и среди этой шумпой
толпы суетились отроки, закапчивая приготовления к
пиру. На полу была набросана пшеничная солома, тихо
шуршавшая под ногами, что придавало зале сельский
вид. Так было и на пиру в Херсонесе, потому что таков
обычай в северных странах.
Никого за княжеским столом еще не было. Я спра-
шивал себя с волнением, увижу ли сегодня Анну.
Все было просто вокруг: украшенные резьбой дере-
вянные стены, накрытые грубыми скатертями столы
и длинные скамьи. Отроки ходили между ними и со
звоном ставили одну за другой тяжелые серебряные ча-
ши. Но, очевидно, и в этом уже было новшество, потому
что какой-то седоусый воин ворчал:
— Раньше было просто. Пировали как братья. Теперь
княжеский стол в стороне. Посуда всякая! Приходилось
мне бывать в Царьграде. Это все оттуда идет. Где князь?
Приглашенные рассаживались на скамьях, стараясь
сесть поближе к княжескому столу.
199
— Подожди, скоро придет с царицей, — успокоил
его один из них.
Анну здесь все называли царицей, а к новому ти-
тулу своего князя еще не привыкли. Но, получив звание
кесаря во время бракосочетания, Владимир стал также
называть себя царем, что было равно императорскому
титулу и являлось явным нарушением самых основных
положений Священного дворца. Но что мы могли сделать
с этими варварами, которые пе признавали никаких тра-
диций и забавлялись титулами и ипсигпиями, как детски-
ми игрушками?
Я подумал, что, может быть, и Анна старалась на-
учить мужа ромейскому этикету и придать жизни в киев-
ском дворце некоторое благолепие. Кажется, я не оши-
бался.
Некоторых из руссов, сидевших за столами, я знал
еще по Херсонесу, или по совместному путешествию
через пороги. Но вокруг меня было много и незнако-
мых лиц, княжеских мужей и старцев, не принимавших
участия в походе на Херсонес. Тут собрались воена
чальники, мечники, вирники, княжеские дружинники.
Одному было доверено храпение княжеской печати,
другой ведал княжескими конями, третий собирал мыто
на торжище. Рядом со мной сидел человек, в котором
я не мог не признать вкусившего от просвещения. В ожи-
дании начала пира он первый обратился ко мне с каким-
то вопросом, и я узнал, что это врач Владимира, по имени
Иванец Смер, изучавший медицину у арабов и армян,
родом половчанин. Мне везло на таких людей. Еще раз
я встретил на своем жизненном пути человека, который
много путешествовал, бывал в Иерусалиме и Антиохии,
жил одно время в Александрии. Попал он туда чуть ли
не по поручению князя Владимира, который отличается
необыкновенным любопытством и посылает всюду, в Рим
и в Багдад, своих людей, чтобы узнать из их рассказов,
как живут там люди. За столом князя вообще сидело
немало иноземцев, торговых людей всякого рода и бро-
дяг. Так оно и должно было быть в этом городе, где
перекрещиваются торговые пути и куда со всех сторон
стекаются путешественники и наемники. Среди них я
узнал ярла Сигурда, сына Эрика, и его племянника Ола-
фа, с которыми встретился на охоте. Были тут и другие
скандинавы, искатели золота и удачи в стране руссов.
В зале было шумно от разговоров и смеха. Потрески-
вали в паникадилах восковые свечи. Присутствующие
200
выражали нетерпение. Наконец явился Добрыня, и его
засыпали вопросами. Где князь и царица? Почему не
начинают пир? Почему не подают вино? Люди кричали,
что у них уже пересохло в горле. Добрыня заявил, что
князь сейчас появится. Действительно, вскоре вышел
к гостям и Владимир. Он надел на этот раз лазоревый
скарамангий и пурпурную, вышитую жемчугом хламиду.
Однако диадемы на его голове не было. За ним шество-
вала с большим достоинством Анна, в серебряном пар-
човом наряде, опоясанная лором, но тоже без диадемы,
простоволосая, со сложной прической, украшенной
жемчужными нитями. Потом мы увидели Анастаса в
епископском домашнем облачении, с множеством малень-
ких пуговиц на черном длинном одеянии, и за ним пять
или шесть приближенных женщин Айны, из которых
одна носила звание магистрисы, а две были лоратными
патрикианками. С ними сел за стол Добрыня.
Мы с Леонтием встали, когда появились Владимир и
Анна, и остальные невольно последовали нашему приме-
ру, хотя такое здесь, видимо, было не в обычае. Но это
выражение почтения явно понравилось Анне, потому что
опа окинула пиршественную залу благосклонным взо-
ром, и мне показалось, что на мгновение ее глаза оста-
новились на мне. Добрыня велел, чтобы отроки начали
разносить яства и пития.
Кик всегда в таких случаях у руссов, столы были
завалены мясом домашних и диких животных. На вче-
рашней охоте Добрыня затравил двух вепрей, отроки —
нескольких зайцев, а другие убили стрелами множество
уток и гусей. Пища была обильно приправлена перцем
и какими-то ароматическими травами, растущими на
вдевших полях. За столом много пили из серебряных
чаш и окованных серебром турьих рогов, которые невоз-
можно поставить на стол и поэтому приходилось выпи-
вать до конца, если человек не хотел обидеть угощающе-
го. Надо было проявлять очень много ловкости и лукавст-
ва, чтобы уклоняться от этих потоков хмеля. Леонтий,
человек скупой, даже скаредный, не прочь был на чужих
пирах съесть и выпить лишнее и потом хворал. Я ста-
рался незаметно выливать вино, чтобы не опьянеть и не
потерять ясность мысли и твердость воли, так как состя-
заться с руссами в этом предприятии мне было не под
силу.
Украдкой я наблюдал за Анной. Порфирогенита дер-
.к'влп себя за столом с большим достоинством, но я за-
201
метил, что порой она улыбалась застенчиво Владимиру
и даже пыталась иногда коснуться его руки. Что же!
Очевидно, судьба ей ниспослала счастье! Пусть радуется
и долго живет на земле!
Меня удивило, что па пиру было и несколько рус-
ских женщин. Некоторые пришли во дворец со своими
женами, бряцающими ожерельями из золотых и сере-
бряных монет, а молодые воины кое-где сидели парами
с девушками из знатных семейств и, что меня особенно
поразило, пили с ними из одной чаши. Люди ели в боль-
шом количестве мясо, отроки едва успевали наливать
мед. Повсюду слышались веселые разговоры, шутки и
смех. Пирующие часто поднимали рога с приветствиями,
обращенными к князю и Анне, пили за их здоровье.
Леонтий, уже совсем упившийся вином, шептал мне:
— Разве это христианский пир? Многие из сидящих
с нами христиане, но что-то не слышно здесь благоче-
стивых разговоров. Сам пресвитер Анастас пьет вино,
чревоугодничает и смеется вместе со всеми.
— А ты?
— Что я? Я — великий грешник.
— Он тоже грешник.
— На Анастасе священнический сап.
Но странно — руссы, принимавшие святое крещение,
действительно оставались такими же, как и раньше. Они
по-прежнему любили мед, веселье, музыку. Леонтий
меда не пил, но когда отроки разносили вино, неизменно
подставлял чашу. Он не мог успокоиться:
— Или взгляни — вот юноша и девушка пьют из
одной чаши. Разве это благопристойно? Разве не требует
самое обыкновенное благоприличие, чтобы девица не
посещала такие пиры?
Впрочем, женщины, которых я видел вокруг себя,
пе походили на тех девушек, что водили хороводы в
Будятине и стыдливо закрывали лицо рукавом вышитой
рубашки, когда я приближался к ним, чтобы посмотреть
на их уборы. В этом обществе жены знатных воинов
чувствовали себя полноправными с мужчинами, пили
вино и принимали участие в шутках и разговорах. Их
мужья, дружинники, как здесь называют приближенных
воинов князя, отличаются большой надменностью и за
малейшее оскорбление готовы ударить соседа чашей, ро-
гом, даже мечом. Удар меча плашмя считается здесь са-
мым страшным оскорблением, и за него провинившийся
платит по приговору князя двенадцать гривен. Это —
202
огромное количество серебра, из которого можно сделать
паникадило.
Мой сосед, врач, учился в далекой Бухаре, а также
в Ани — знаменитом армянском городе, который он мне
очень хвалил.
— Город стоит на реке Арпач, недалеко от горы Ара-
рат. Там, как тебе известно, остановился Ноев ковчег
после потопа. Армянского царя зовут Ашот. Он построил
в Ани великолепный дворец, много общественных зданий
и церквей и обнес город каменной стеною...
Но я слушал рассеянно. Мои взоры неизменно обра-
щались к Анне. Она милостиво разговаривала с прибли-
женными женщинами, ела и пила и, по-видимому, чув-
ствовала себя на новом месте превосходно. Какое ей бы-
ло дело, что у ее ног лежал человек, исполненный
безнадежного поклонения! Да она, вероятно, и забыла
уже о нашем разговоре на корабле, когда я в своем бе-
зумии предложил ей бежать к иверам, или почла меня
за безумца. Как я уже сказал, я сам содрогался всегда
при одном воспоминании о том утре.
Врач показал мне на одного воина, которого звали
Ином, и рассказал его историю:
— Руссы много воюют с печенегами. Они строят го-
рода по реке Трубежу и реке Суле, чтобы защититься
от неожиданных нападений кочевников. У богатых рус-
сов огромные имения, и они хотят спокойно собирать
урожай. Однажды появились печенеги...
Мне и в голову не приходило, что Добрыня, этот
жестокий и надменный человек, великолепно играет на
гуслях, как руссы называют арфу. Ее положили пе-
ред ним на столе, и он вдруг стал перебирать струны,
и присутствующие просили его петь, но Добрыня мед-
лил выполнить их желание и только перебирал струны,
и под эту музыку врач рассказывал мне:
— Однажды пришли печенеги. Печенежский ве-
ликан выехал перед строем и стал вызывать на едино-
борство какого-нибудь русского великана. Но такого не
оказалось. Печенег уехал, дав сроку до завтра. Влади-
мир был огорчен. Вечером явился к нему один старый
поип и сказал: «Я вышел в поле с четырьмя сыновьями,
в самый юный остался дома. Он у меня кожемяка.
С детских лет никто не может одолеть его. Как-то в
сердцах на меня сын разорвал руками толстую воловью
кожу. Повели ему бороться с печенегом».
Добрыня по-прежнему перебирал струны, и они зве-
20.3
нели, то уподобляясь ручейку, текущему по камушкам,
то звучали томительно.
— Испытали юношу, — рассказывал Иванец Смер.—
Дикого быка, обезумевшего от раскаленного железа,
Ян схватил за бок, когда животное бежало мимо, и вы-
рвал у него кусок мяса с кожей!
Я с изумлением посмотрел па скромного на вид воина,
который в ату минуту спокойно нил из чаши вино.
— На другое утро печенег рассмеялся, увидев невы-
сокого ростом русса. Ты сам видишь — ничего приме-
чательного в его наружности нет. Но это были новые
Давид и Голиаф.
— И что же?
— Русс сдавил печенега и мертвым ударил его о
землю.
Видно было, как под рубахой у Яна переливались
железные мышцы.
— Ну, как там у вас, на Трубеже? — крикнул ему
белобородый старик, раскрасневшийся от вина.
— Стоит тишина, — ответил Ян.
— А помнишь, как мы рубились с печенегами под
Белгородом?
— Помню, — ответил Ян. — Славное было время.
— Руссы не только строят города, — пояснил мне
врач, — ио и выходят далеко в степь встречать кочев-
ников. В степях важное значение имеет быстрота пере-
движения. Поэтому руссы создали легкую конницу, во-
оруженную саблями. Если они настигают печенегов,
происходит сеча, и тогда горько плачут по убитым пе-
ченежские и русские жены.
— А помнишь, Ян, как мы печенегов в Белгороде
перехитрили?
— Помню, — спокойно ответил кожемяка.
Видно было, что это был весьма известный среди
воинов человек.
— А как руссы перехитрили печенегов в Белгоро-
де? — спросил я всезнающего врача.
— Печенеги неожиданно подошли к Белгороду и
осадили город, решив взять его измором. Горожане по-
гибали от голода. Тогда один старый белгородец сказал:
«Наскребите немного муки в закромах и поищите хоть
малость меда». Жители сделали, как он требовал, и
вырыли по его указанию два колодца. В один они поста-
вили кадь с тестом, в другой — с медом. Печенеги яви-
лись вести переговоры о сдаче. Но руссы показали им
204
колодцы и даже дали меду попробовать. Печенеги попро-
бовали и рассказали все своему князю. Ночью кочевни-
ки снялись и ушли в степи, потеряв надежду взять город.
Таков сказ про белгородский кисель...
Седобородый воин — мне удалось рассмотреть, что
одно ухо у него было отрублено, должно быть пече-
нежской саблей, — рассмеялся, внимая рассказчику.
— Всего бывало. Три лета тому назад вышли мы с
малой дружиной против печенегов. Едва успели уйти.
Мы с князем под мостом укрылись. По бревнам грохот
от конской погони, а мы сидим и ждем своего конца.
Но настала ночь и нас своим крылом накрыла. Так мы
и спаслись.
Мы сидели с Леонтием на почетных местах, предна-
значенных для чужестранных гостей, недалеко от кня-
жеского стола, и я мог рассмотреть в прическе Анны
каждую жемчужину. Тут же были посажены сканди-
навские ярлы, купцы из Моравии и немецкого города
Регенсбурга и арабские купцы — красивые смуглые
люди с черными бородами, благоухающими розовым
маслом, и с голубой тенью под жгучими глазами. Они
приезжают сюда за мехами из Багдада и даже Алексан-
дрии. Один из них, по имени Мохамед, отлично говорил
па языке руссов. Хотя вера запрещает сарацинам упо-
требление пина, по я слышал, как он сказал, поднимая
чашу н лукапо поблескивая глазами:
— Пророк запретил пить сок от лозы, по оп ничего пе
упомянул о моде...
Мохамед вообще был здесь душою общества, рас-
сказывал руссам всякие восточные истории. Я как сей-
час слышу его медоточивый голос:
— Это было в Дамаске. Или, может быть, в другом
каком-нибудь городе. К судье пришел человек с жалобой
на соседа. В чем он его обвинял? Он сказал: «Я купил
у соседа участок земли, чтобы построить дом, и когда
стал рыть почву, чтобы положить каменное основание,
па шел в земле сокровище — тысячу золотых диргемов.
Поли соседу, чтобы он взял этот клад, потому что я купил
только землю и монеты по праву принадлежат ему».
По второй возражал: «Я продал ему землю, и, значит,
псо, что в ней содержится, — говорил он, — принадле-
жит ому». Судья стал думать, как разрешить эту тяж-
бу. «У тебя есть сын?» — спросил он жалобщика.
«Петь».— «А у тебя, может быть, есть дочь?» — «Есть»,—
205
ответил продавший участок. «Пусть они поженятся, и
отдайте им диргемы», — решил судья.
У нас подобный рассказ вызвал бы хохот своей неле-
постью, но руссы отнеслись к поступку жалобщика и
его соседа с одобрением, и почли все это в порядке вещей.
Словоохотливый Мохамед, который ценил, очевидно,
славу рассказчика в обществе, начал другую историю.
Я понял, что это был неизвестный мне вариант «Алек-
сандрии».
Руссы прекратили разговоры, шум утих, и я заметил,
что сам князь стал прислушиваться к словам рассказ-
чика. Только Анна была погружена в свои счастливые
мысли, а ее патрикианки улыбались с видом красивых
женщин, которые уверены, что рано или поздно наста-
нет и их час.
— Друзья, я расскажу вам теперь о подвигах и при-
ключениях Александра Македонянина и о всем, что он
совершил на земле. Все это было записано египетскими
мудрецами, которые исследовали начало всякого сущест-
ва, живущего и прозябающего...
Я пе раз читал эту книгу, полную всяких небылиц,
но неизменно привлекающую к себе любопытство чи-
тателей. Мохамед, красиво двигая пальцами, украшен-
ными золотыми перстнями, рассказал, что Олимпиада
родила необыкновенного сына. Он явился на свет среди
грома и молний, рыча львиным голосом. Аристотель
обучал его звездочетству и магии. Когда Александр
вырос и стал царем, персидский владыка Дарий послал
ему мешок мака, намекая тем на множество своих вои-
нов. В ответ Александр отправил ему горсть перцу. Все
это было мне хорошо известно, но и меня увлек звонкий
голос рассказчика.
Мохамед с видимым удовольствием перечислял вой-
ско Александра:
— Двадцать пять тысяч копейщиков, восемьдесят ты-
сяч лучников, двадцать тысяч меченосцев и сто железных
колесниц.
Потом начались странствования. Африка, Италия,
Египет и Дамаск. Океан... Река Тигр, река Ганг... Но
особенного напряжения достигло внимание слушателей,
когда Александр перевалил через горы Тьмы и очутился
в Индии.
— Александру пришлось воевать с народом, который
сражается в битвах с помощью ученых слонов. На каж-
дом слоне была башня, и в ней сидели пятьдесят стрел-
206
ков, метавших страшные стрелы. Здесь Александр встре-
тил мудрых людей. Они живут нагими и питаются только
плодами. Александр спросил их: «Скажите мне, кто муд-
рее всех?» — «Звери».— «В чем господство человека?» —
был второй его вопрос. «У вас — в войне, у нас — в
мудрости и в мире», — отвечали ему эти люди.
Подпирая головы руками, руссы слушали рассказ
с затаенным вниманием. Когда кто-то попросил у отрока
вина, юноша долго не откликался на его призывы — так
он был поглощен приключениями Александра.
— Потом Александр перевалил другие снежные горы
и очутился в стране, где протекает река Евфрат. Однаж-
ды случилось, что царский птицелов поймал несколько
птиц, задушил их и хотел омыть в реке, и когда он опу-
стил их в воду, птицы вдруг захлопали крыльями, ожили
и улетели, и тогда все поняли, что это райская река. Вся-
кий, кто пьет эту воду, получает бессмертие. Александру
предсказывал старец, питавшийся ладаном и елеем, что
он умрет молодым, и царю очень хотелось напиться та-
кой воды, но река исчезла. Целый день искал он ее на-
прасно в пустыне и с печалью возвратился в Македонию.
Я пил чашу за чашей, и сквозь туман опьянения до
меня долетали слова Мохамеда о подвигах Александра.
— Тогда царь пришел в страну, где в лесах жили
люди ростом в один локоть, обросшие волосами и лаю-
щие по-собачьи. Воины Александра стали пускать в них
стрелы, по «uni хватали их руками на лету, и македон-
ское оружие по причиняло им никакого вреда.
Я слушал и думал, что жизнь и деяния Александра
могут служить для нас примером, что война — самое
бесполезное и безумное занятие.
— Александр не только путешествовал по горам и
равнинам, но и спускался в стеклянном сосуде на дно
океана и там наблюдал различных рыб и чудовищ.
Однажды он построил ковчег, запряг его голодными
птицами и, показывая им кусок мяса, заставил лететь
к облакам. Эти птицы называются грифонами. Они под-
няли Александра па такую высоту, что весь мир пред-
ставился ему в виде шара, а океан стал подобен чаше...
Но тут пирующие почувствовали жажду, и снова за-
звенели чаши.
Владимир тоже не выдержал и пересел к седоусым
воинам, пил с ними вместе из одного рога. Видно, он
рассказывал что-то обо мне, потому что взоры сидящих
рядом с ним обратились в мою сторону, мощные руки
207
подняли рога, полные пенистого меда, и старые воины
пили за мое здоровье. Вдруг подошел ко мне отрок и
сказал, что царица хочет говорить со мною. Не веря
своим ушам, я посмотрел па Анну. Она улыбалась
мне, печально склонив голову набок. Я встал и прибли-
зился к ее столу, поклонившись, как это положено де-
лать в Священном дворце. Ляпа сказала тихо:
— Спасибо тебе, патрикий Ираклий!
Это было все, и я возвратился на свое место.
Из событий тех дней запомнилась мне также поездка
в село Предславино, где горестно жила с сыновьями кня-
гиня Рогнеда.
По словам Добрыни, князь Владимир отправился ту-
да для переговоров со своей бывшей супругой и велел
передать мне о своем желании, чтобы и я принял участие
в этой поездке. Мне трудно было понять, зачем я понадо-
бился в таком семейном деле, но потом я догадался, что
мое присутствие требовалось как лишнее доказательство,
что к старому нет возврата.
Предславино — красивое селение, расположенное на
берегу поэтичной речки Лыбедь, названной так, может
быть, потому, что она во многих местах изгибается, как
лебединая шея. На возвышенном месте стоит княжеский
двор, обнесенный дубовым частоколом, а посреди двора
бревенчатый дом, окруженный многочисленными хозяй-
ственными постройками. Во всем здесь была видна до-
мовитость и чувствовался строгий порядок.
Когда мы через широко распахнутые ворота въеха-
ли во двор, я увидел, что какая-то высокая и бело-
курая женщина в белом плате на голове, повязанном
как диадема, кормила домашнюю птицу, бросая курам
и индейкам пригоршни проса. Даже издали было вид-
но, что у женщины породистые руки с длинными паль-
цами, которые плохо вязались с этим прозаическим
занятием, достойным какой-нибудь ключницы или ра-
быни. Заметив въезжавших всадников, женщина вы-
прямилась и с удивлением посмотрела па нас. Но ко-
гда мы подъехали к ней, она нахмурила брови и произ-
несла, сурово оглядывая Владимира:
— Не ждала гостей в такой час.
Я понял, что это и была Рогнеда.
208
— Есть нужда поговорить с тобой, — сказал Вла-
димир.
Рогнеда сказала:
— Не жду услышать от тебя что-нибудь хорошее.
Опа повернулась и пошла в дом, а мы отдали коней
подбежавшим отрокам. По-видимому, у Рогнеды были
свои собственные отроки, телохранители и воины, пре-
данные ей до гроба.
Вслед за Владимиром мы с Добрыней тоже направи-
лись к дому. На Рогнеде был простой красный сарафан,
а белый плат на голове обшит золотой тесьмой. Но даже
в этом сельском наряде ее красота была примечатель-
ной. Она шла не оборачиваясь, и ее полный стан грациоз-
но колыхался.
На крыльце дома стоял бледный мальчик, к моему
удивлению — с книгой в руках: подобные вещи видеть
в этой стране приходилось не часто. Он был в зеленом
кафтане, подпоясанном красным кушаком, и в зеленых
сапожках. На голове у него поблескивала парчой опу-
шенная белым мехом шапочка. Мальчик хмуро смотрел
на пришедших, — может быть, мы помешали ему чи-
тать книгу.
— Будь здоров, сын, — сказал ему Владимир.
Мальчик ответил тихо, сняв шапочку:
— Будь здоров и ты.
Рогнеда быстро обернулась, чтобы посмотреть па эту
сцепу, п и глазах ее па мгновенно мелькнула нежность.
К мужу? К сыну?
Мальчик тоже пошел вслед за нами, и я заметил, что
оп был хром.
— А где твои братья, Ярослав? — спросил князь.
— В поле.
— Поехали на лов?
— У смердов оброк собирают.
— Как жито?
— Уродилось добро.
Даже с первого взгляда было видно, что этот двена-
дцатилетний, судя по росту, ребенок не по летам рассу-
дителен и отличается большим умом. Ум светился в его
холодных не по-детски глазах. На отца он смотрел как
на чужого, но был с ним обходителен. Трудно было уга-
дать, какие мысли скрывались за этим высоким лбом.
Мы уселись за столом на тяжких дубовых скамьях.
Рогнеда положила белые руки на столешницу и вопро-
сительно смотрела на князя. Потом, не обращая ника-
11 От Корсуня до Капки
209
кого внимания на присутствие Добрыни, как будто бы
его и не было здесь, сказала мне:
— А тебя я никогда не видала. Видно, ты из грече-
ской земли?
— Да, он грек, — пояснил Владимир, — зовут его
Ираклий.
— Привез царскую сестру па Русь? — опять спро-
сила опа мепя, зло блеснув глазами.
Они у нее были удивительной голубизны. Под их
взглядом я чувствовал себя как бы связанным, по объяс-
нил, что приехал в Киев вместе с другими сопровождаю-
щими царицу чинами.
Рогнеда вздохнула и сказала:
— Слышала.
Ярослав стоял у стены, не снимая опушенную мехом
шапочку, и все так же грустно смотрел на нас. По-ви-
димому, его внимание особенно привлекала моя одежда,
покрой которой был для него незнакомым.
— Поведай, зачем приехал, — сказала Рогнеда, по-
прежнему не обращая ни малейшего внимания на Доб-
рышо, которого это мало смущало.
— Сначала накорми гостей.
Рогнеда молча встала и ушла из горницы. Вероят-
но, чтобы распорядиться о пище для нас. Владимир
обратился к сыну:
— На ловы ездишь?
— Один раз ездил.
— Нога мешает?
— На коне я не хромой.
Неожиданно для себя я попал в семью, в дом, полный
трагических воспоминаний. Меня даже удивляло, как
осмелился войти сюда Добрыия и смотреть Рогнеде в
глаза. Ни для кого не было тайной, что это по его на-
ущению Владимир так по-варварски обошелся с Рог-
недой и ее родителями, когда взял Полоцк. Было что-
то затаенное в глазах Рогнеды, когда она смотрела на
князя Владимира, и я не мог понять, светилась ли в
них ненависть или пылала ревность и глубоко спрятан-
ная любовь. Мне представлялось, что это скрещиваются
два меча в смертельной схватке, потому что глаза Вла-
димира тоже выражали в эти мгновения нечто сложное,
может быть тоже затаенную страсть. Но и Рогнеда долж-
на была переживать очень сильно все то, что случилось
на Руси. Она не ждала пощады, да и сама никого не
пожалела бы па своем пути.
210
Владимир продолжал разговор с сыном:
— Слышал, книжному чтению посвящаешь многие
дни?
Ярослав опустил глаза и ничего не ответил.
— Какую книжицу читаешь?
— «Сказание о Вавилонском царстве».
— Не приходилось читать. Почитай нам немного.
Пусть патрикий послушает тебя.
Ярослав в смущении смотрел в сторону.
— Что же ты не исполняешь волю отца? — резко
обратился к мальчику Добрыня.
Ярослав вздрогнул, стал перебирать худенькими,
детскими пальцами книгу, раскрыл ее и, откашлявшись,
прочел высоким, неустановившимся голосом, нарочито
отделяя одно слово от другого, первую страницу:
— «Бысть в царстве Вавилонском царь Аксеркс,
славою и величеством превыше многих великих царей.
Много лет в Вавилоне процарствовав, имел он в сердце
своем такое правило: аще у кого у вельможи увидит
одеяние красивое или у убогого рубище, то велел тех
людей в лес изгонять, растущий в двенадцати попри-
щах от града...»
Владимир напряженно слушал, подпирая рукой го-
лову. Он воспринимал чтение всем своим существом,
потому что я видел в его глазах жадное внимание. Яро-
слав читал медленно, спотыкаясь па некоторых словах,
но эти слова рождали здесь странные и непохожие на
русскую жизнь образы.
— «Пусть там живут, — рек царь, — а если по-
мрут, то кому печаль?» Ио родственники изгнанников
приносили в лес еду для своих близких и клали ее на
пнях. И вот умер однажды царь Аксеркс. Услышав об
этом, живущие в лесу захотели вернуться в град и в пу-
ти обрели под деревом младенца, коего питала своим
млеком коза, а на дереве сидела вещая сова...»
— Какие бывают чудеса на земле! — не выдержал
князь и доверчиво искал взглядом сочувствия у меня.
Но мальчик, сам уже увлеченный чтением, с неж-
ным румянцем на щеках от волнения, продолжал:
— «И нарекли младенцу имя Навуходоносор, ибо его
нашли, и был тот младенец ликом как лев...»
При этих словах Рогнеда вернулась в горницу, все
такая же суровая и печальная, и, прервав чтение, Вла-
димир сказал сыну:
— Оставь нас.
14*
211
Мальчик растерянно опустил книгу, испытующе по-
смотрел на отца и на мать, задержался на мгновение, но
не произнес ни слова и тихо вышел, осторожно притво-
рив за собою дверь, окованную железными разводами.
Владимир помолчал некоторое время и сказал:
— Рогнеда, слышала, что случилось на Руси?
— Все слышали.
— Большие перемены произошли на Руси.
— Может быть, и так.
— Трудно тебе это понять, Рогнеда.
— Тогда зачем ты говоришь мне об этом?
— Говорю потому, что новый век настал на Руси и
жизнь наша переменилась.
— А я так мыслю, что все так же девушки поют на
Руси, пахарь возделывает ниву и солнце всходит и за-
ходит над миром.
— Солнце всходит и заходит. Но жизнь стала дру-
гой, и теперь и нам с тобой надо жить по-иному.
— В чем же перемена?
Рогнеда стояла перед мужем, скрестив руки на вы-
сокой груди. Опа была уже пе молода и все же сумела
каким-то чудом сохранить блеск в глазах, золотистость
волос и нежность щек. Косы ее были закручены вокруг
головы. Взгляд ее глаз разил теперь, как холодная сталь.
Владимир повторил, точно не находя других слов:
— Люди стали другими и будут жить по-иному.
Христианин имеет одну жену...
Но он не успел закончить фразу. Рогнеда подошла
к нему и оперлась руками о стол.
— Чего ты хочешь от меня? Зачем ты пришел мучить
меня и этих людей привел? Я жила спокойно, а ты явил-
ся — и мой покой исчез. Хочешь хвалиться передо мною
твоей царицей? Грека привел в свидетели? Чтобы он
засвидетельствовал твоей красавице, что я уже не жена
тебе больше? Для этого привел его в мой дом?
Разгневанная женщина вызывающе смотрела на кня-
зя. Очевидно, она отгадала затаенные мысли Владимира,
потому что он произнес растерянно:
— Язык твой как нож. Но я хочу нечто сказать тебе.
— Тогда говори.
— Ты истину сказала. Анна должна знать, что я
оставил все старое. Патрикий скажет ей об этом. Ца-
рица поможет мне в моем трудном предприятии. Одно
ее присутствие рядом со мной служит мне поддержкой.
Я не хочу ссориться с ее братьями, греческими царями.
212
У меня большие планы. Но твоя красота беспокоит Ан-
ну. Поэтому возьми себе в мужья кого-нибудь из моих
знатных и богатых воинов, и тогда мы расстанемся с
тобой как друзья.
Рогнеда надменно закинула голову.
— Я тоже была царицей и не хочу быть рабой.
— Твоя воля, — сказал со вздохом князь.
Отворилась дверь, и отроки стали вносить яства. Но
обед был скучный, никто за едой пе сказал ни слова, и
мне самому кусок не лез в горло. После обеда Владимир
прилег в соседней горнице. Воспользовавшись его сном,
пришла Рогнеда и смотрела на спящего. Потом подняла
нож, который она прятала за спиной, и хотела ударить
князя в сердце, но он проснулся, так как сон у него
был чуткий, и отвел руку обезумевшей женщины.
Мы с Добрыней находились в соседней горнице.
Вдруг послышались глухие крики за бревенчатой сте-
ной:
— Отроки! Где вы? Или вы покинули вашего князя?
Раздался топот ног на лестнице. Мы тоже поспешили
на призывы Владимира, и в дверях, через головы отро-
ков, я увидел, что Рогнеда стояла у ложа, заломив руки
и глядя высоко над собою. Добрыня растолкал людей и
подошел к князю.
Владимир сидел на постели, опираясь о нее руками.
Он был в белой рубахе и бос. Расстегнутый ворот по-
зволял видеть золотой крест с частицей мощей, который
Анна надела на супруга еще в Херсонесе.
Он спросил хрипло Рогнеду, тяжело дыша:
— Зачем ты хотела убить меня?
— Горько мне стало. Отца моего ты убил и братьев.
И теперь ты не любишь меня. И сыновей своих не лю-
бишь.
— Уйди, — произнес князь сквозь сжатые зубы, —
и жди моего решения.
Без единого слова, закрыв лицо руками, Рогнеда
удалилась, и мы расступились перед нею, как перед ро-
ком.
Решение князя было суровым.
— Скажите ей, — велел он отрокам, — чтобы она
надела свое княжеское одеяние, в каком она была в
день свадьбы. И пусть ожидает своей участи на богато
убранной постели.
Мы не сомневались, что Владимир прикажет убить
ее ударом меча или задушить. Но уже вернулся с лова
214
Изяслав. Это был шестнадцатилетпий, пе по годам вы-
сокий юноша, с такими же огромными и красивыми гла-
зами, как у матери, стройный, как пальма. Опа сказала
сыну:
— Когда войдет в горницу отец, ты обнажишь этот
меч и скажешь: «Разве ты думаешь, что ты один здесь?»
Этим мечом сражался еще твой дед.
Владимир вошел в покой. Рогнеда, послушная его
приказу, лежала в парчовом одеянии. Изяслав прегра-
дил путь отцу, и Владимир отступил. В это мгновение
отворилась дверь, и появился Ярослав, бледный как
смерть. Он припал к матери и сказал:
— Поистине, мать, ты царица царицам и госпожа
госпожам!
Владимир вышел, хлопнув в сердцах дверью...
Конечно, я ничего не видел этого, но мне обо всем
подробно рассказал во время обратного пути Добрыня,
доверявший мне все свои тайны. Я же чувствовал себя
тогда лишним в этой драме и вышел в сад, чтобы не ды-
шать душным воздухом предславинского дома. Это
был скорее огород, на котором среди гряд с капустой и
огурцами росли отягощенные плодами яблони. Я со-
рвал одно яблоко и откусил его. Плод оказался сочным и
пахучим, а раскушенное нечаянно спелое зернышко —
горьковатым, как миндаль.
Вдруг я заметил среди яблонь Ярослава. Мальчик
сидел па камне и плакал, закрыв лицо руками. Я подо-
шел и сказал с участием:
— Успокойся, дружок!
Ярослав отнял от лица руки и сквозь слезы выкрик-
нул:
— Где же правда? Почему он хотел убить ее?
Я подумал, что и Рогнеда, его мать, тоже покушалась
на жизнь человека, но вслух произнес:
— Ты хорошо делаешь, что читаешь книги. Они
облегчают человеческие горести. Я сам поступаю так.
Мы еще побеседовали с ним о житейских делах, как
будто это был не двенадцатилетний юнец, а прошедший
трудную школу человек. Успокоившись несколько, он
стал расспрашивать меня о Константинополе, о ва-
силевсах и о том, как живут люди в греческой земле.
Потом, по моей просьбе, повел меня показывать свои
книжные сокровища. Он объяснил мне, что книги оста-
лись от княгини Ольги. В его горнице в окованном желе-
зом ларе я увидел «Псалтырь», «Хронику» Георгия
215
Амартола, «Александрию» и другие сочинения. Мальчик
перебирал их с большой любовью...
Когда мы потом, в сопровождении отроков, двину-
лись в обратный путь, я видел, что князь был в самом
мрачном настроении. Привыкший во дворце трепетать
перед гневом помазанников, я с опасением поглядывал на
Владимира, ехавшего далеко впереди, но руссы бес-
печно говорили о самых обыденных вещах — об удач-
ном улове рыбы в Лыбеди, о покупке нового меча...
Добрыпя рассказал мпе во всех подробностях о том, что
случилось под крышей предславииского дома, и об уча-
сти Рогнеды.
— Как поступают в подобных случаях с женщинами
в греческой земле? — спросил он.
Что я мог сказать ему? Я подтвердил, что отравитель-
ниц или неверных жен василевсы посылают в дальние
монастыри на вечные времена. Но в Киеве еще не было
монастырей.
Горькая слава Рогнеды не давала мне покоя. Не-
сколько дней спустя я узиал, что Владимир хотел пре-
дать ее казни. Я спрашивал себя: неужели причиной бы-
ла ревность Анны? Неужели Порфирогепита способна на
такую женскую жестокость? Эти события освещали ее
образ новым, страшным светом. В ее груди тоже билось
неукротимое сердце, она была достойной сестрой Васи-
лия, никогда не щадившего врагов. Но от этих мыслей
моя любовь к ней не уменьшилась. Наоборот, я понял,
что живу в трагическом мире, в котором простому смерт-
ному неоткуда ждать помощи, и что так будет со мной
до конца жизни.
В дело вмешались княжеские советники. Они про-
сили князя:
— Пожалей Рогнеду хотя бы ради маленького Яро-
слава!
Об остальном я узнал значительно позднее, от руссов,
явившихся в Константинополь с очередным посоль-
ством. Они рассказали мне, что Владимир сослал Рог-
неду в далекую область и построил ей там городок, ко-
торый в честь старшего сына назвал Йзяславлем. В нем
красавица кончила свои дни. А красоту этой женщины
воспевали на пирах русские гусляры и скандинавские
скальды. Ее сравнивали в песнях с лебедем, розовой за-
рей, цветущей яблоней. Я созерцал очарование Анны,
читал рассуждения о прекрасном Плотина и знаю, что
такое красота. Когда Рогнеда метала молнии из своих
216
голубых глаз на неверного супруга, она была подобна
Елене Троянской. Недаром воспылала к ней ревностью
Порфирогенита.
Иногда, в одинокие, тихие вечера, я вспоминаю об-
разы, возникавшие на моем жизненном пути, людей,
которых я встретил или с которыми делил хлеб и друж-
бу или просто созерцал их жизнь и поступки. Многих
из них уже нет на земле. Но все равно, живут ли они
под солнцем или покинули жизнь, я общался с ними,
и они сделали мое существование богатым впечатления-
ми. Конечно, в моем сердце уже не было места для новой
любви. Но и Рогнеда нашла в нем пристанище не только
благодаря своей красоте, но из-за горестной своей судь-
бы. Недаром русский народ прозвал ее Гориславной, что
на языке руссов значит «дочь горя».
Скоро под этим языческим небом должны были совер-
шиться великие события. Я проснулся и услышал, что
город наполнен гулом взволнованных человеческих го-
лосов, женским плачем и криками пререканий. Накану-
не мы узнали от Добрыни, что на княжеском дворе про-
изошло столкновение между приверженцами русских
богов и христианскими воинами Владимира. Пролилась
человеческая кровь. Поэтому Апиа якобы просила супру-
га, чтобы ради безопасности всех ромеев, в том числе
Леонтия и меня, поместили па некоторое время во двор-
це, так как в раздражении язычники могли поднять руку
на ненавистных им греков, и в глубине души мне была
приятна такая заботливость Порфирогениты, хотя я от-
лично понимал, что это объяснялось только ее христиан-
ским чувством к ближнему. Но, как всегда снедаемый
любопытством, я вышел на улицу, накинув на себя про-
стой дорожный плащ, чтобы не привлекать к себе вни-
мания.
Народу в городе было много. Всюду слышались раз-
говоры. Я направился по улицам, если можно так на-
звать эти кривые переулки между построенными в бес-
порядке хижинами, на городскую площадь. До моего
слуха донеслось:
— Нашего князя околдовали греки!
Другой человек грозил:
— Не отдадим на поругание светлых богов!
217
Светлоусый мужчина в высоком красном колпаке и в
длинной белой рубахе простодушно заявлял:
— Нам все равно, Перун или Илия. Лишь бы хлеб
был в житных ямах! Крестись! Почему же не сделать
князю приятное!
Возможно, что этот добряк уже был христианином.
Под горой стояла деревянная церковь, где собирались
на молитву местные христиане и даже греческие тор-
говцы и путешественники, хотя богослужение в ней со-
вершалось па славянском языке русским пресвитером.
В одном месте происходило уличное прение о вере.
Кучка жителей, и среди них несколько женщин, присту-
пили к трем воинам, как можно было судить по их пла-
щам, застегнутым на правом плече, и мечам на бедре.
Один из них говорил горожанам:
— Ваши боги не боги, а дерево. Сегодня оно есть, а
завтра сгниет. Ваши боги сделаны человеческими рука-
ми, секирой.
— А кто гремит в небесах? — с отчаянием крикнула
женщина с младенцем па руках.
— Гром гремит но воле Божьей.
— Нет, это Перун гремит! Испокон веков было так.
— Перун ваш — истукан. Истинный же Бог — тот,
которому поклоняются греки. Он создал небо и землю,
солнце и звезды. Потом сотворил человека и дал ему
бытие на земле.
Я удивлялся умению этого случайного проповед-
ника. Откуда были такие богословские знания у про-
стого воина? Но яростная почитательница Перуна вы-
крикнула:
— Ваши боги намалеваны краской!
Воин не нашелся что ответить на такое утверждение
и растерянно переводил взгляд с одного лица на другое.
Я подошел и по возможности мягче сказал:
— Добрые люди! Христианский Бог не намалеван.
Это только изображение, символ, напоминающий о телес-
ной оболочке Христа и святых...
Я считал, что мой долг говорить так, и хотел обос-
новать свои слова, но женщины вдруг закричали:
— Уходи, уходи! И без тебя тут не знаем, как быть...
Они были возбуждены происходящим и готовы на
всякую крайность. В глазах у женщин можно было про-
читать смятение, даже ужас перед тем, что совершалось
в те дни в Киеве. Кончался привычный уклад, рушились
верования, с которыми были связаны счастливые детские
218
воспоминания. Перун был жесток, но дарил им сильные
радости любви, обильные жатвы и богатые уловы рыбы.
И они спрашивали себя, эти неразумные люди, будет ли
и впредь так продолжаться в русской жизни.
Но было ясно, что Владимир захотел восприять славу
нового Константина.
Леонтий ликовал:
— Поверь, патрикий, что это событие важнее для
нас многих побед, одержанных на полях сражений.
От Добрыни мы знали, что вопрос о всенародном кре-
щении обсуждался на княжеском совете. На одном из
таких собраний присутствовали и мы с Леонтием. Ста-
рейшины, опустив головы, слушали доводы Анастаса,
но по всему было видно, что им тоже трудно отрываться
от старой жизни. Впрочем, некоторые из них уже были
христианами, хотя хранили свою веру в тайне.
Один из старых воинов встал и сказал:
— Князь, трудное ты предлагаешь нам дело. Но
вот и бабка твоя Ольга жила в греческой вере. А это
была мудрая женщина. Видно, новая вера лучше ста-
рой...
Меня очень занимали русские боги. Я видел на остро-
ве Георгия священное дерево язычников. В листве
огромного дуба гнездились птицы, наполняя воздух ще-
бетом и хлопаньем крыльев. Идолопоклонники счита-
ли, что в этом шуме выражается воля божества, и ста-
рались услышать в нем веление небес. Как малые дети,
они ищут присутствия божественных сил в таинствен-
ных рощах, в тишине вековых лесов или там, где струят-
ся священные источники.
Владимир долгое время тоже придерживался этих
верований. Желая объединить свое государство в еди-
ной вере, он воздвиг капище недалеко от города и по-
ставил в нем идолов. По приезде в Киев я побывал там,
хотя и со страхом пришел на это проклятое место.
Вокруг холма торчали на высоких шестах конские че-
репа, побелевшие от дождей и солнца. Огромный пло-
ский камень изображал собой жертвенник; на нем жре-
цы приносили в жертву животных и петухов, и мне ка-
залось, что я еще вижу на нем следы крови. Лучшие
куски мяса они, само собой разумеется, брали себе,
всякую требуху сжигали на камне, остатки выбрасы-
вали у подножия холма, и ночью все это поедали без-
домные псы, и тогда суеверные люди считали, что жерт-
ва была угодна богам.
219
На почетном месте стоял Перун — бог грома и мол-
ний, русский Зевс. На огромном деревянном туловище,
грубо сделанном секирой, была укреплена серебряная
голова, тоже отлитая неискусно, а усы бога были из
золота. Мне показалось, что круглые глаза истукана
смотрят на меня с дьявольской злобой. В кое-как вы-
резанных из дерева руках ложный громовержец сжи-
мал пучок молний. Вместо со мной на холм пришли ма-
гистр Леонтий и Димитрий Ангел. Мы с любопытством
смотрели па кумиров, но мысленно отплевывались с
омерзением, так как на этом месте, по словам некоторых,
еще недавно приносились человеческие жертвы.
К великому своему удивлению, мы увидели среди идо-
лов и древнюю статую прекрасного Аполлона. Сомне-
ний быть не могло, перед нами был бог Эллады, и отли-
тая из бронзы, позеленевшая от гиперборейских дож-
дей статуя вызвала восхищение Димитрия. Олимпийский
бог держал в руках кифару, весь в помете диких голу-
бей, обитавших поблизости, на соседних дубах.
Странно, что холм, па котором находилось капище, здеш-
ние обитатели называли Волчьей горой, точно знали,
что один из эпитетов олимпийца — Ликофрос, то есть
убивающий волков. Каким образом попала эта статуя в
скифскую глушь, мне выяснить не удалось. Однако на-
прасно искал он убежища в таких отдаленных преде-
лах — и здесь уже слышалось церковное пение.
Только Димитрий восхищался:
— Какие божественные пропорции!
А магистр Леонтий, всегда строго блюдущий все, что
касалось христианской жизни, выговаривал ему:
— Спасение души важнее, чем пропорции человечес-
кого тела.
Да, судьба сделала меня свидетелем многих необык-
новенных событий. Но, может быть, самым важным из
них было низвержение идолов и крещение русского
народа.
Из разговоров с князем Владимиром я вынес убеж-
дение, что его охватывает порой беспокойство. Безу-
словно, он видел и понимал превосходство мира хри-
стиан, культурных людей, над прозябанием язычников.
Жизнь греков, с которыми он сталкивался, и тех рус-
сов, которые побывали в Константинополе и приняли
христианскую веру, была несравненно богаче и сложнее,
чем жизнь какого-нибудь доителя кобылиц. Мало того —
новая вера казалась ему необходимой, чтобы скрепить,
220
как обручем, русское государство; он хотел использовать
ее в своих собственных целях. Но новые понятия уже
проникали в русскую жизнь: любовь к ближнему, единый
бог на небесах, история сотворения мира, евангельская
история. Анна тоже пришла к нему из этого мира. От
княгини Ольги остались во дворце книги, по которым
она научила внука читать. Правда, его душу обуревали
порой страсти, порой жизнь была сильнее этих душе-
спасительных книг, неслась куда-то, как Борисфен, со
всеми человеческими радостями и печалями, но в раз-
говорах с Анной или с этими лукавыми, но благопри-
стойно улыбающимися людьми, какими мы были в его
глазах, князю хотелось быть равным нам, жить с нами в
одном мире, говорить с нами на одном языке. Владимир
пе раз говорил мне, что ему очень бы хотелось увидеть
все эти чудесные города, о которых он слышал от пу-
тешественников и своих посланцев. Один варяг гово-
рил мне, что Владимир, спасаясь от Ярополка, два года
провел в Скандинавии и участвовал в варяжских на-
бегах на землю франков и на Италию, но когда я спро-
сил его об этом, он покачал головой.
Однажды, в припадке откровенности, он сказал мне
на пиру:
— Тянет меня в греческую землю. Но как покину
такое хозяйство, нивы и звериные перевесы?
Да, оп не мог противиться тому жизненному потоку,
что увлекал Русскую землю к ее повой судьбе. Жизнь,
творившаяся вокруг истуканов с выпученными глазами,
не могла противостоять порывам ветра, дувшего с Пон-
та. Владимир, уже некоторое время тому назад, подра-
жая многим своим воинам и юному скандинавскому ярлу
Олафу, принявший христианство, неоднократно приходил
на холм, где стояло капище, смотрел на идолов и раз-
мышлял, и чем дальше, тем больше соблазняла его пол-
ная прелести греческая жизнь.
А между тем бирючи, как здесь называют городских
глашатаев, звали народ явиться на речку Почайну, ко-
торой суждено было сделаться северным Иорданом. Я ви-
дел, что толпы людей спускались к реке. Мы тоже при-
сутствовали на торжестве, и я наблюдал все собственны-
ми глазами.
Наступило солнечное утро. Весь берег был заполнен
народом. Окруженный знатными воинами и старейши-
нами, Владимир вместе с Анной стояли на разостланном
па лужайке ковре. На нем был золотой скарамангий и
221
па плечах пурпурная хламида, слишком щедро осыпан-
ная жемчугом и излишне богато вышитая золотыми узо-
рами, на которых с геометрической точностью чередова-
лись орлы и кресты. Еще вкус варвара не отличался
большой изысканностью, и все это можно было легко
понять и объяснить. На голове у князя сияла диадема
с жемчужными подвесками у висков, или так называе-
мыми пропепдулилми. Как у василевса, корона была
увенчана крестом. При каждом движении князя под-
вески трепетали, вызывая любопытство киевлян. На
Анпе, одетой в белые и зеленые одежды, тоже была диа-
дема, но без пропендулий. Ее стан обвивал лор. Как в
часы императорских выходов, отроки держали над кня-
жеской четой навес, украшенный розовыми страусовыми
перьями, и это непривычное занятие, видимо, занимало
русских юношей.
Я находился совсем близко около Анны и еще раз
мог видеть подведенные глаза Порфирогениты и неж-
ные румяна на ее щеках, похудевших в последнее время
от волнений. Ничего особенного, на наш взгляд, в этих
женских ухищрениях не было, но простодушные киев-
ские женщины, никогда не видавшие ничего подобно-
го, смотрели на Анну со страхом, как на ожившего
идола.
Анастас, епископ херсонесский Иаков и священники
стояли в сияющих облачениях у самой воды и читали
положенные молитвы. Руссы садились на землю, снимали
обувь и входили в воду. Хотя многие делали это явно с
недовольным видом, особенно женщины, которые не удер-
живались от ругательств, держа на руках плачущих
младенцев. Их плач мешался с женскими воплями. Но
фимиамный дым тихо поднимался из бряцающих кадил
к небесам, и всюду я видел любопытствующие, широко
раскрытые глаза. Видно было также, что руссы не пони-
мали, что происходит с ними, но они не осмеливались
нарушить волю князя, за спиной которого стояли воору-
женные мечами воины.
После знаменательного события на площади перед
дворцом был устроен всенародный пир. Всякий желаю-
щий мог прийти сюда и есть мясо, хлеб, овощи и пить
хмельное питье. На соседнем пустыре княжеские куха-
ри жарили на кострах целых баранов и даже быков, ва-
рили в котлах похлебку из рыб, а отроки едва успевали
приносить из погребов мед и пиво. Никогда в жизни я
не видел подобного! Сам князь, все в том же одеянии,
222
по уже без диадемы на челе, которая, очевидно, с
непривычки стесняла его, стоял на высоком крыльце и
улыбался народу.
Для тех, кто не мог явиться на пир по болезни, яства
развозили по городу па повозках, и возницы громко при-
глашали желающих отведать княжеского угощения. Ле-
онтий подсчитал, что все это обошлось не в одну ты-
сячу милиариссиев. Но в Киеве еще не было чеканных
монет, а люди рассчитывались кусками серебра, кото-
рые они рубили в установленном весе, или мехами.
Даже на пиру не прекращалось прение о новой вере.
Ио колесо истории повернулось безвозвратно. Я помню,
что на том совещании, на котором я присутствовал, один
из воинов рассказывал о своем посещении Константи-
нополя:
— Мы не знали, где находимся, на небе или на
земле.
Это он изумлялся патриаршему богослужению.
Когда настроение па пиру поднялось, приверженцы
повой веры бросились к холму, где стояли истуканы,
и повергли нх па землю. Анастас кричал в исступле-
нии:
— Смотрите, вот идолы лежат во прахе и ничего не
могут сделать в свою защиту, ибо они дерево и металл,
а пе истинные боги!
Но женщины дико завопили, когда тяжко рухнул и
колодой покатился с горы огромный Перун.
Чтобы лишний раз доказать народу бессилие старых
богов, но повелению князя истукана привязали к хво-
стам косяка диких коней, и они далеко умчали его в
поля. Надругавшись над Перуном, его бросили в Днепр.
Кумир покачивался па воде и упрямо приплывал к бе-
регу, и женщины кричали, простирая к нему руки:
— Выплывай, выплывай, светлый бог!
Но княжеские воины отталкивали идола от берега,
и, подхваченный течением, он поплыл вниз по реке, к
порогам, и вскоре скрылся из виду. Однако многие не
хотели расстаться со своим ложным божеством, плака-
ли, и им казалось, что вот-вот загремит гром и молния
поразит нечестивцев, поднявших руку на бога. А впе-
реди еще были страхи за урожай, за приплод скота, за
удачу на звериных ловах. В простодушном человеке
царит тьма, и нужны годы, чтобы просвещение озарило
его светом.
224
Mo приближался день нашего отъезда в Константи-
нополь. Солнце находилось уже недалеко от поворота к
зиме. Ночи становились прохладными, и звезды высы-
пали на северном небе, как жемчуг. Листья берез сдела-
лись золотыми. С дубов падали на землю тяжкие же-
луди...
На реке стучали топоры. Там приводили в исправ-
ность ладьи, на которых мы должны были пуститься в
обратный путь. В Киеве собирался большой торговый ка-
раван, чтобы успеть отвезти товары в Херсонес под на-
дежной охраной до наступления зимы, и мы с Леонтием
и другими ромеями решили воспользоваться представив-
шимся случаем, чтобы поскорее вернуться к василевсу,
ио дожидаясь весны. Уже над головами пролетали стаи
лебедей, направляясь к Понту. Ночью было слышно, как
гысоко в небе музыкально курлыкали журавли, крякали
утки, гоготали гуси. Птицы спешили уйти от суровой
зимы, и мы тоже страшились ее и поэтому ускорили от-
правление к пенатам.
Перед отъездом я иногда бродил по городу, подни-
мался на крепостной вал, всходил по скрипучей лесенке
на бревенчатую башню. Там, под высокой крышей, где
водились голуби и ласточки, среди балок и перекрытий
гудел стопной ветер. Но с башни открывался изумитель-
ный вид па величественный Ворисфои, кативший далеко
внизу свои широкие голубые воды.
На том месте, где раньше стояли идолы, Владимир
велел построить церковь. Это поручил он Димитрию Ан-
гелу. Тяжело перенесший трудное путешествие и стра-
давший от своего недуга, который еще более усилился в
суровом климате Скифии, Димитрий таял, как свеча.
А его строительные планы еще не были воплощены в дей-
ствительность. Владимир спешил с возведением христи-
анского храма. Об этом умоляла его Анна, желавшая
слушать литургию. Поэтому требовалось построить хотя
бы небольшую церковь с кафизмой для князя и Анны,
где они могли бы молиться о спасении своих душ. Но
строить каменное здание было трудно. В Киеве еще не
было опытных мастеров, ощущался недостаток в камне
и кирпиче. Димитрий искал способы ускорить строитель-
ство.
Иногда я приходил взглянуть на работы. Поблизости,
па берегу реки, дымились обжигательные печи для кир-
15 От Корсуня до Калки
225
ничей, на которых ставили княжескую метку, каменщи-
ки прилежно тесали каменные глыбы, а другие строители
замешивали известь. Уже приступили к возведению стен,
присыпая к ним землю, чтобы каменщики могли подни-
маться все выше и выше по мере роста здания. Грече-
ский язык мешался па строительстве с русским.
Димитрий печально улыбался.
— Начнем с малого. Надо сообразоваться с условия-
ми здешнего климата. Руссы строят из дерева легкие и
изящные башни. Так им хочется строить и из камня.
Что ж, они быстро перенимают искусство возводить свод,
а это самое трудное в архитектуре. Но вскоре мы при-
ступим к постройке большого храма, которому по-
завидует любой город. Я украшу его фресками и мозаи-
кой. Мы выпишем художников из Афин. Я знаю
их манеру. Они подражают древним образцам, и поэтому
наши епископы не дают им заказов, но здесь они будут
на своем месте. Ты видел, как работают здешние сереб-
ряных дел мастера и те, что украшают оружие? Обрати
внимание! В рисунке у них много наивной, детской радо-
сти, близости к природе. Па оконных украшениях и па
вышивках убрусов они охотно изображают замысловатые
узоры, а также зверей и птиц. Иногда целые сцены. Они
любят радовать свое зрение красками. Поэтому я решил
облицевать внутри церковь зелеными или голубоватыми
изразцами. Снаружи будут простые кирпичные стены, и
человек, пожелавший бы удалиться в храм от будничных
забот, даже не будет подозревать о том, какая красота
его ждет. И вдруг ему представляется красота мозаик,
мрамор, паникадила! Это должно производить на людей
большое впечатление, а нам нужно завоевать варварские
души...
Проверяя точность возведения степы, он держал в ру-
ке отвес, и свинцовый грузик раскачивался на нитке от
припадка его убийственного кашля.
— Хотелось бы построить что-нибудь грандиозное
прежде, чем умереть, — сказал он.
Я понимал его томление. Сколько раз я думал о том,
что не стоит жить на земле ради маленьких дел. Только
великие деяния могут оправдать смысл существования.
Счастлив тот, кто в смертный час свой может сказать:
«Я трудился и творил». Впрочем, каждый вносит свою
лепту в строительство прекрасного — зодчий, и простой
каменщик, и тот, кто терпеливо замешивает известь.
226
Но церковь, которую строил Димитрий, представлялась
мне в будущем прекрасной.
Димитрий Ангел мог спокойно закрыть глаза: после
пего останутся стихи и церкви, которые он успел по-
строить, несмотря на свою молодость, и среди этих церк-
вей белый храм в Фокиде, не менее изящный, чем Неа
в Константинополе, — с аркадами внутреннего двора и
фонтанами, где вода обильно и с прекрасным шумом из-
ливается из широко разверстых львиных пастей. Может
быть, он успел бы построить такой же храм и в Киеве,
если бы не его болезнь. Князь уже обещал Анастасу от-
делить десятину своих доходов в пользу этого храма.
Л что останется от меня? Горсть праха, который развеет
ветер, да недолговечная память в сердцах друзей. По мере
сил трудился и я. Другие сидели у огня, спали в теплых
постелях, ублажали чрево, а я разделял с василевсом
воинские труды и лишения, его бессонные ночи и опасно-
сти на полях сражений.
Теперь мне часто приходилось иметь дело с пресви-
тером Анастасом, которого князь сделал первым русским
епископом. Я в конце концов примирился с этим челове-
ком, увидев, с какой ревностью он трудился для просве-
щения. Немедленно же по возвращении в Киев из-под
Херсонеса Владимир решил, по его совету, устроить учи-
лище для русских детей. На совете, на котором и мы с
Леонтием принимали участие, Анастас объяснил хмурым
старейшинам:
— Нам нужны пресвитеры, умеющие читать священ-
ное писание. И не только пресвитеры. Большая нужда
в княжеских слугах, которые могли бы писать договоры
с другими народами, переписывать судебники и книги
для чтения и духовного утешения. Везде в государстве
нужны люди, владеющие тростником для писания.
Но неразумные матери плакали, когда в дом прихо-
дили княжеские люди и отнимали детей от медовых ле-
пешек для книжного учения. Этим простодушным жен-
щинам казалось, что они теряют своих детей навеки. Од-
нажды во время своей ежедневной прогулки по городу
я зашел в школу. Она помещалась на княжеском дворе,
в помещении, где сам Анастас, с лозой в руке, обучал
юных киевлян грамоте. Дети смотрели на учителя не
без страха, но я заметил, что некоторые уже старались
постичь книжную премудрость и крепко сжимали в ма-
леньких руках азбуку. Я спросил одного из них, белого-
лового мальчика с горящими от волнения глазами:
гг
227
— Как твое имя?
Он ответил:
— Илларион.
— Хочешь ли вкусить учения, Илларион?
Мальчик посмотрел куда-то далеко перед собою и от-
ветил шепотом:
— Хочу.
— Учись, Илларион. Ио здесь еще не конец твоему
учению. Потом ты поедешь в город Константина и там
постигнешь сладость риторики, и, кто знает, может быть,
ты сам будешь писать книги для твоего народа!
На коленях у Иллариона лежала азбука, привезен-
ная, вероятно, из Болгарии. На первую букву стих начи-
нался так: «Аз есмь червь...» Нелегко было детям этих
гордых воинов перестраивать струны своей души и на-
учиться мыслить о бренности всего земного. Впослед-
ствии я убедился, что, помышляя о смерти, варвары еще
больше начинают ценить жизнь.
Илларион беззвучно шевелил губами, стараясь запо-
мнить что-то. Его детской душе было страшно в этих
книжных странах, в которых опа неожиданно очутилась.
— А как твое христианское имя? — спросил я его
соседа, мальчика с очень любопытными глазами и тако-
го же белокурого, как Илларион.
— Иаков.
— Давно ли ты христианин?
— От рождения.
— Кто же твои родители?
— Отец мой воин.
— Может быть, твой отец крестился в Константино-
поле?
Отрок недоумевающе смотрел на меня.
— В Царьграде?
— Нет, в Корсуни.
Я присел рядом с ними на скамью и, вспоминая без-
возвратно ушедшие школьные годы, слушал, как Ана-
стас учил своих питомцев и наставительно читал в «Ал-
фавитаре»:
— «Когда добро плаваешь, паче всего помни о буре!»
Дети смотрели на него широко раскрытыми глазами.
Их юные умы были полны кипения. Мир раздвигался
перед ними до бесконечных пределов, до самого синего
моря, до греческих пределов, холмов Иерусалима, пальм
Египта...
228
Чтобы не мешать больше учению, я покинул школу,
мысленно пожелав отрокам успеха в пауках.
Ладьи уже были готовы к отплытию, по поджидали
каких-то замешкавшихся в пути древлянских торговцев,
которые должны были везти в Херсонес мед и воск.
Спрос на эти товары неожиданно увеличился. Как мне
объяснили, эти товары добывались в области, богатой
липами. Невероятное множество пчел трудится там, и
этот мед отличается особенно ценными вкусовыми и це-
лебными качествами.
Перед отъездом я удостоился видеть Порфирогениту.
В тот день Леонтий Хрисокефал со своими нотариями
составлял список подарков, которые Владимир посылал
в Константинополь. Анна сидела рядом с супругом на
скамье, покрытой серебряной парчой. Епископ Анастас
и Леонтий стояли у стола, на котором лежали письма
для василевсов и дары — мешочки с драгоценными
яхонтами, с янтарем и жемчужинами. На полу были на-
валены кучей меха черных лис и соболей. Над ними суе-
тились служители, увязывая товары в тюки. Все было
шце просто в этом варварском государстве. Несложен был
и церемониал прощания с Порфирогенитой.
Леонтий и Анастас тщательно записывали дары на
папирусе и пересчитывали каждую жемчужину. Один из
потариев проверял предметы и тюки по списку. Леонтий
Хрисокефал высыпал жемчужины из очередного холщо-
вого мошонка, держа ого за концы, как за уши. Одна
жемчужина прекрасной формы упала и покатилась по
иолу. Нотарий с зажегшимися от алчности глазами под
пял ее и подобострастно протянул магистру. Леонтий
стал считать жемчужины, с опаской поглядывая на но-
тария и шепотом проверяя счет.
— Запиши, — сказал он, закончив подсчитывания. —
Тридцать две жемчужины средней величины.
Нотарий обмакнул тростник в чернильницу.
Приходили и уходили воины и отроки. В помещении
Гилла суета. Анна сидела с усталым видом. Владимиру
тоже стало скучно. Он спросил Анастаса:
— Скоро ли вы кончите? Поспешите: ведь есть и дру-
гие дела.
Мне тоже надоело это занятие. Точно мы были в ме-
няльной лавке. Но я стоял и думал о своей жизни, спра-
шивая себя мысленно, чем бы она была, если бы моя
судьба походила на участь тысяч других людей. Я мог
легко представить себе это. Спокойное существование,
22 Э
добродетельная супруга, отпрыск какой-нибудь почтен-
ной семьи, а вместе с нею имение и теплый вместитель-
ный дом, где пахнет амброй и кипарисом, потом дети,
утешение на старости лет, и на склоне жизни красная
хламида магистра или даже, может быть, звание велико-
го доместика...
Когда все было закончено и списки проверены, мы
стали перед Порфирогенитой, чтобы отдать ей последнее
поклонение, как перед покойницей, и пали ниц. Подняв-
шись, я увидел, что лицо Анны стало печальным. А у
меня мелькнуло в мыслях, что уже ничего не будет в
моей жизни, прошедшей в военной суете и одиночестве,
кроме этих мук и воспоминаний об этой разлуке.
Мы отступили на три шага и снова поверглись ниц.
Опустив лоб к полу, я повторил про себя:
«Прощай! Прощай навеки!»
Но почему даже в минуту расставания моя душа
испытывала нечто похожее на блаженство? В нашем ро-
мейском мире, где все установлено незыблемо на вечные
времена, нельзя изменить судьбу человека. Один рож-
дается во дворце, другой — в хижине. Небо послало мне
испытание неразделенной любви. Но я но ропщу. Эта
мука была лучше, чем многие блага земные и довольство
своим существованием.
Анна все так же печально смотрела на нас, отбываю-
щих в ромейские пределы, оставляющих ее в стране
скифов. А я мысленно говорил перед нею:
«Благодарю судьбу, что мне суждено было взглянуть
на твое лицо, сказать тебе несколько слов, услышать
твой голос в ответ и очутиться в поле зрения твоих пре-
красных глаз! Благодарю небо, что моя душа посетила
этот мир в те годы, когда и ты жила на земле, что я
ступал там, где и ты ступала, молился в церквах, где и
ты молилась! Легко могло случиться, что мы не встрети-
лись бы в море жизни. Однако я нашел тебя в земной
суете, и мне суждено было полюбить тебя!»
На голове у Анны был белый убрус, который сжима-
ло украшение в виде золотой диадемы. Из-под края зеле-
ной шелковой одежды виднелись пурпурные башмачки,
усыпанные мелкими жемчужинами.
Я знал, что где бы мне ни суждено было умереть —
на постели от болезни, на поле сражения от меча или на
погибающем в буре корабле, — моя последняя мысль
будет о ней.
Отроки подняли связки мехов, чтобы грузить их на
230
ладьи. Нотарии несли под бдительным надзором Леонтия
мешочки с жемчужинами и золотыми солидами. Мы то-
же спустились к реке, чтобы узнать, готова ли наша
ладья к отплытию. Многие руссы выходили из хижин,
чтобы посмотреть на греков, хотя в городе всегда было
много иноземцев. Мы спустились по крутому спуску
к реке. На Борисфепе стояли ладьи, изгибая высокие
птичьи шеи с фантастическими головами грифонов и зве-
рей. Нас должны были сопровождать, как мы услови-
лись с Владимиром, четыреста воинов под начальством
моего старого знакомца Всеслава. В Херсонесе уже под-
жидал посланцев василевса ромейский корабль, чтобы
увезти нас в Константинополь. Надо было торопиться, так
как с приближением зимнего времени плавание в Понте
становится небезопасным.
На другой день, на рассвете, мы тронулись в путь.
Река вздулась от осенних дождей и бурлила. Ладьи стре-
мительно понеслись одна за другой вниз по течению.
Я поднял глаза, чтобы посмотреть на высокий берег.
На горе все так же непоколебимо стояли бревенчатые
башни. Па верхней галерее одной из них можно было
рассмотреть группу женщин. Может быть, это была Анна
со своими приближенными женщинами, поднявшаяся
рапо, чтобы посмотреть на уезжающих к братьям? Од-
на из женщин махала голубым платом. Она желала нам
счастливого пути. Может быть, это Анна прощалась с
нами в последний раз? Но течение влекло нас с неве-
роятной быстротой к порогам, и скоро Киев исчез в ут-
реннем тумане. Мы были счастливы, что в точности вы-
полнили волю благочестивого, и теперь спешили, чтобы
вовремя прибыть в Константинополь и дать отчет в том,
что мы видели и слышали в стране руссов.
Немногое еще осталось прибавить к этой хронике.
Как волы, изнемогающие под тяжким ярмом и отгоняю-
щие ударами хвоста злых насекомых, мы влекли колес-
ницу тысячелетнего ромейского государства. Она со
страшным скрипом двигалась медленно в темноте миро-
вой ночи. Всюду царит мрак. Священные холмы Рима
представляют взорам путника руины, увешанные диким
плющом, и уже сделались прибежищем для коз и неве-
жественных пастухов. Франкские бароны, точно разбой-
ники, живут вместе с конями и псами в построенных из
232
необделанного камня замках и даже не гнушаются напа-
дать на торговые караваны. Латинская церковь отошла
от апостольских правил. И только в ромейском государ-
стве истинная вера не угасает, как вечный светильник,
и процветают художества. Даже в наши трудные време-
на живописцы Панталеон и Мена удивляют весь мир сво-
им искусством, склоняясь трудолюбиво над книгами пат-
риарха. Не будем предаваться отчаянию. Эллинские се-
мена, посеянные на русской почве, упали не на камень
и в свое время принесут обильную жатву. Как засох-
шая земля жадно впитывает потоки дождя, так и вар-
варская душа жаждет, чтобы ее напоили книжные реки.
Влекомый ненасытным любопытством ко всему, что
происходит в жизни, я явился однажды в мастерскую,
где работали Панталеон и Мена. Это происходило во двор-
це, в довольно низкой горнице со сводчатым потолком и
двумя широкими окнами. Около них стояли наклонные
дубовые столы. За ближайшим сидел Панталеон, за дру-
гим — Мена. Около художников можно было видеть на
полу и на скамьях множество глиняных горшочков с
красками. Когда я вошел, Панталеон растирал на мра-
морной доске киноварь, а Мена, склонившись к столу,
что-то чертил. Я произнес положенные в подобных слу-
чаях приветствия и подошел к художнику, занятому с ки-
гтыо в руке. Он улыбнулся, смущенный тем, что кто-то
будет наблюдать за его работой, или, может быть, поль-
щенный моим вниманием, но продолжал тщательно вы-
рисовывать кистью орнамент в виде виноградной лозы
г. геометрическим повторением листьев и гроздий. В этой
рамке был изображен Василий. Я сразу же узнал его.
Коротко подстриженная борода, жесткая и колючая,
пронзительные глаза и впалые щеки. В одной руке он
поржал меч, в другой — символическое копье. Два анге-
||ц венчали его диадемой, на которой был изображен
1.НЖД1.1Й драгоценный камень. У подножия василевса
( клонились плененные варвары и мятежники. Как я
i I.II.HI.II, сходство было большое, но в рисунке чувствова-
IHII I. сухость и одеревенелость, и василевс напоминал
Димитрии Солунского, как его изображают на иконах.
II пн других листах движения людей были связанными,
кин бы застыли в одном, избранном этим живописцем
miпонепни.
Извини меня, художник, — обратился я к Ме-
не, по меня удивляет, что ты удаляешься от природы
..... изображаешь предметы и людей так, как это делает.
233
например, Лука Влахерит. Я видел его картину, которая
называется «Давид, пасущий свои стада». Псалмопевец
играет на лире, и короткая одежда не закрывает его му-
скулистые ноги. Это голени юноши и пастуха, знакомого
с горными тропами. Около Давида сидит муза и вдохнов-
ляет его. Внизу другая женщина, с обнаженными сосца-
ми, полными молока, символизирует плодородие, а рядом
с нею пес, слушающий музыку, — так звери внимали не-
когда Орфею. Собака стережет овец и коз, пасущихся
па лужайке. Не кажется ли тебе, что именно так надо
воспроизводить мир и все, что мы наблюдаем в нем?
Мена прекратил работу и стал задумчиво поглажи-
вать бороду, а Панталеон, с которым мы и раньше встре-
чались, так как он украшал орнаментом некоторые кни-
ги моей библиотеки, услышал разговор и поддержал
меня:
— Лука подражает не только природе, но и древним
образцам, в которых столько жизни.
— Так в чем же дело? Почему вы не берете их за об-
разец? — удивился я.
Мена вздохнул с явным огорчением.
— Почему ты вздыхаешь так горестно, Мена?
— Недавно я выполнял одну работу для патриарха.
Святейший заказал мне украсить сочинение Феофана
Продолженного. Читал ли ты эту книгу, патрикий?..
Читал. Там есть такая сцена. Император смотрит на ко-
рабль, нагруженный пшеницей и елеем, которым хоте-
ла торговать августа, без ведома супруга и презрев свое
высокое звание...
— Отлично помню.
— Я изобразил корабль, мачты, паруса, полные упру-
гого ветра, и веселых корабельщиков. Ведь они всегда
любят вино и приключения. На берегу я поместил импе-
ратора. Он уперся кулаками в бедра, так как был раз-
гневан, что его супруга занимается торговыми предприя-
тиями. А патриарх взглянул на рисунок и погрозил мне
перстом.
— Чем же был недоволен святейший?
— Патриарх сказал: «В изображении важна идея, а
пе земные подробности. Канон, а не воображение легко-
весного ума». Он негодовал, что я изобразил василевса
не представителем божественной власти на земле, с зо-
лотым сиянием вокруг головы, как у святых, а обык-
новенным человеком, рассердившимся на жадную жену.
Между тем: именно так изображали древние героев «Или-
234
пды» или хитроумного мореплавателя Одиссея, хотя он
тоже был царем.
Панталеон передал прислуживающему мальчику дос-
ку с киноварью и наставительно сказал:
— Продолжай растирать краску! Но делай это мед-
ленно и равномерно, а не рывками и без грубого нажи-
ма. Такая краска употребляется для заглавных букв и
при рисовании пурпура и поэтому должна быть особенно
хорошо протерта.
Живописец подошел к нам, может быть надеясь, что
и скажу что-нибудь достойное внимания по поводу рас-
сказа Мены, но мое положение обязывало меня. Я не
мог в присутствии малознакомых людей порицать пат-
риарха, хотя и не был согласен с ним, и, сказав несколь-
ко незначительных слов в похвалу художникам, покинул
мастерскую.
Нет надобности подробно останавливаться на собы-
тиях тех лет — они общеизвестны. Упомянем только о
самом существенном, чтобы создать рамки для повество-
вания. Итак, с помощью руссов мы разгромили восста-
ние Варды Склира, возглавившего надменных стратегов
восточных фем, уже чувствовавших себя в отдаленных
областях независимыми государями, и смирили их гор-
дыню. Огромное число мятежников было убито, осталь-
ные рассеялись и скрывались, как дикие звери, в лесах
Тмола. Сам Склир попал в наши руки. Пленника при-
соли к василевсу прямо из грохота битвы, даже не
успев снять с него пурпуровых кампагий, право ноше-
ния которых он осмелился себе присвоить.
При виде мятежника, тучного и жалкого человека
г мешками под глазами и с трясущимися от волнения ру-
ками, Василий воскликнул:
— И перед таким стариком мы еще вчера трепетали!
Помня о прежних заслугах Склира, Василий не пре-
нил ого мучительной смерти, а сослал в отдаленный мо-
нпстырь. Там он мог до конца своих дней предаваться
I in.[мышлениям о своей бурной и полной превратностей
жизни.
Мне запомнился разговор благочестивого со Склиром
в чпс пленения.
('.клир стоял перед ним и тяжело дышал, будучи уже
ни г.клоио лет. У него было кровотечение из носа. Воз-
можно, что кто-нибудь из наших воинов ударил его но
чину Склир вытирал кровь рукою и смотрел на пальцы
упнплониом, как бы пораженный, что он, проливший
235
столько чужой крови, видит собственную. Она запачкала
ему седую бороду, одежду и панцирь. Василеве пронзи-
тельными глазами глядел на пленника, потом произнес
с осуждением:
— Конец, Варда? Теперь уже никогда не услышать
тебе шум битвы...
— Конец, — прохрипел старик.
— Чего бы хотел сейчас?
— Смерти... Устал безмерно...
— Ах, Варда, Варда! Если бы не ты, не пришлось
бы мне унижаться перед руссами. Я послал бы тебя
защищать Херсонес. С твоим умом и пониманием вещей
и решиться на такое безумие — поднять руку на ва-
силевса! Ты ведь отлично знаешь, что только я один
способен вывести ромеев из затруднений. У меня все
есть, а мои враги стремятся к обогащению и власти.
Воины, уведите его!
Склира увели. Три варяга остались в его шатре, что-
бы провести там ночь и стеречь пленника. Я поднял па-
русиновую полу палатки, чтобы посмотреть на мятежни-
ка при свете факела, который держал в руках один из
моих служителей. Склнр сидол па земле, опустив руки.
Но дороге с него уже сняли кампаги, босые ноги стари-
ка, искривленные болезнями, были в грязи. Шел дождь.
Склира так и вели без всякой предосторожности по
лужам...
Так кончилась деятельность Варды Склира. Так из-
ливается в небытие быстротекущее время.
Покончив с мятежом на востоке, Василий все свое
внимание обратил на запад, где надлежало предотвра-
тить опасность, грозившую со стороны болгар и бого-
милов.
Двадцать пять лет жизни василевса прошли в непре-
станных походах. Василий метался, как лев, заключен-
ный в клетку, двадцать пять лет не снимал панциря. Ко-
гда положение становилось невыносимым, выступал ше-
ститысячный отряд варягов, присланный Владимиром,
и тогда эти тысячи мечей обрушивались на врагов. Так
серпы жнут пшеницу в дни знойной жатвы.
Давид Арианит и Константин Диоген опустошили Пе-
лагонию. Третья часть военной добычи была отдана ва-
рягам, две другие поделили между собою василевс и ро-
мейские воины.
Сколько битв, сколько горящих городов встает в мо-
ей памяти! Кастория и Ларисса, Диррахий и Веррея...
236
В один знаменательный день мы получили из осаж-
денного болгарами Дористола на Дунае послание от сы-
на патрикия Феодота Иберийца. Мы стали поспешно со-
бираться в поход и вскоре осадили Сетену, где находи-
лись житницы царя Самуила. Враг уже чувствовал, что
ого силы иссякают. В распоряжении Василия были мно-
гочисленные наемники, золото, воины фем и непобеди-
мые гетерии «бессмертных». Сражаться с таким могу-
ществом было трудно, и драма приближалась к раз-
вязке.
Июня пятнадцатого дня, третьего индикта, 6522 года
от сотворения мира благочестивый вновь повел нас на
врагов. Воины пошли за ним с пением псалмов и руко-
плесканиями, потому что смерть воина на поле сражения
подобна смерти мучеников. Так мы двинулись в непри-
ступные горы Македонии.
Вздымая пыль на дорогах, впереди гарцевала конни-
ца мужественного и осторожного Феофилакта Вотаниата.
За нею шли воины фемы Оптиматов, фема Сорока му-
чеников и испытанный в сражениях отряд варягов. Я с
изумлением смотрел всегда на этих воинов.
Конюхи вели попарно коней василевса. Арабские н
каппадокийские жеребцы, покрытые пурпуровыми чепра-
ками и вышитыми на них орлами и крестными знаками,
танцевали от полноты жизни. На поводах у псарей рва-
лись в поле борзые. Над челками коней трепетно пока-
чивались розовые и белые страусовые перья.
Василий ехал верхом, в простом воинском плаще, под
которым блистал панцирь. Как изменилось его лицо за
эти годы! Но запавшие от бессонных ночей и огорчений
голубые глаза и гневно поднятые дуги бровей по-нреж-
пему выражали непреклонность воли. Борода василевса
поседела, на лице легли морщины. Ради спасения ро-
меев он с одинаковым терпением переносил зной сара-
цинских пустынь и стужу фракийских зим.
По-прежнему висел в воздухе купол св. Софии, сим-
вол небес на земле. Как орлица, он укрывал своими
крыльями всю нашу жизнь. Но в страшное время жили
христиане. Уже нечестивые агаряне завоевали гроб Хри-
ста, уже ускользали из рук василевса наши дивные вла-
дения в Италии, и со всех сторон ромеев теснили враги.
Василий решил сокрушить ярость болгар, чтобы развя-
зать собе руки для военных действий в других концах
государства. Я вспоминал стихи Иоанна Геометра:
237
Рычи, о лев!
Пусть прячутся лисицы в норы,
Услышав твой могучий рев...
Поэт написал пророческие стихи! Сколько раз рычал
наш лев, и враги прятались в свои трущобы. Самуил
укрылся в горах. Но будем справедливы даже к врагам.
Не трусливая лисица пряталась в Немице, а воин, тоже
львиной породы, жестокий соперник василевса. Когда
раздавался среди горных вершин его голос, стены нашего
города содрогались. Выходили на единоборство два
титана. Но силы их были неравными. У одного было
множество воинов, коней и камнеметательных машин,
у другого — отряды плохо вооруженных поселян и
пастухов, хотя и готовых умереть за свою свободу, од-
нако еще не постигших, что в единении сила.
Мы продвигались по разоренной стране, мимо се-
лений, покинутых жителями, среди которых было много
манихеян. Непостижимо было, как могли существо-
вать люди в такое звериное время. Казалось, что на лю-
дей низринулись с небес все воображаемые несчастья.
Всюду, куда ни падал взор, видны были пепелища,
руины, оставленные пахарями нивы, и стаи черных птиц
кружились пад трупами людей и раздутыми тушами
животных.
Наступали сумерки. Голубые горы стали совсем тем-
ными, подул холодный ветер. Зазвенели трубы, подавая
воинам знак остановиться и готовиться к ночлегу. Возы
перестали скрипеть. Я стал осматривать местность, чтобы
выбрать подходящую поляну для лагеря. Но место было
неблагоприятное для возведения лагеря: с обеих сторон
возвышались горы, а у дороги лежало селение, превра-
щенное пожаром в груду углей и пепла. Неизвестно бы-
ло, что сталось с его жителями. Вероятно, несчастные
спрашивали судьбу, за что обрушились па них такие
испытания, и не находили ответа.
Василий осторожно сошел с коня. Конюх поцеловал
ему руку, принимая позолоченный повод. Василеве ска-
зал:
— Здесь ищет нас отдых.
Было отдано распоряжение ставить шатры. Запахло
привычным для меня дымом лагерных костров. Приняв
положенные меры предосторожности, воины приступили
к изготовлению пищи. Но вежды их смыкал свинцовый
сон. Положив на землю щиты, служившие им в походе
постелью и подушкой, христолюбивые воины уснули.
238
Только в шатре василевса еще долго блистал огонь све-
тильника.
Когда на востоке занялась заря, нежнейшая, как роза,
мы снова двинулись в путь, оставив после себя золу
костров, обглоданные кости и конский навоз. Войска шли
с большой осторожностью, и в дороге было время поду-
мать о многих вещах.
Однажды наши воины схватили в придорожной роще
лазутчика. Под плетьми он сознался, что его прислал
Самуил. Ему было поручено разведать о численности
наших сил. На допросе выяснилось, что соглядатай —
богомил. Я пошел посмотреть на него.
Еретик лежал на земле, истерзанный, в жалких лох-
мотьях, сквозь которые просвечивало худое и грязное
тело. Судя по его виду, это был поселянин, еще не ста-
рый человек. Два воина, стерегшие его, играли в кости
и переругивались между собою, третий занимался по-
чинкой обуви, пришедшей в негодность во время пере-
ходов по щебнистым горным дорогам. Я спустился в по-
греб и склонился над пленником.
— Ты богомил? — спросил я.
Оп ничего пе отвечал.
— В кого ты веруешь? — опять задал я вопрос.
Пленник продолжал лежать, не отвечая мне ни еди-
ным словом, и только стонал, когда делал какое-нибудь
движение.
— В кого ты веруешь — в дьявола или в Бога?
Он перестал стонать, повернул ко мне лицо, все в
ужасных кровоподтеках, и с невыразимым страданием
произнес пересохшими губами:
— Не мучай меня перед смертью.
—Ты умрешь, когда придет твой час. Но покайся
перед концом жизни. Ее ты уже погубил. Спаси хотя бы
свою душу. Отрекись от дьявола!
— Это вы служители дьявола, — вдруг дерзко про-
шептал он, — заковали Бога в серебро и золото, опья-
нили себя языческим фимиамом, подобно идолопоклон-
никам...
— Как ты осмеливаешься произнести подобное?! —
в гневе воскликнул я. — Ты лжешь!
— Нет, я говорю истину. Вы живете в мире сатаны, а
мы вздыхаем по другой земле, созданной не сатаной,
а Богом для счастья всех людей, бедных и богатых.
— Ты еретик, — сказал я. — В писании сказано, что
240
мир был создан в шесть дней, а падший ангел низринут
с небес. Он ничего не творил, а только разрушал.
— А я верю так, как нас учил отец Иеремия.
Еретик поднялся с трудом на локте и продолжал,
глядя на меня лихорадочно блестевшими глазами:
— Все видимое — землю, растения, камни, чело-
века — создал сатана. Поэтому мир и погибает, как в
блевотине. Не мог Бог создать такой мерзостный мир!..
Ноже мой, как я страдаю!
Он погладил лицо рукой и умолк.
Воины по-прежнему метали кости и ссорились, так
как один из них предполагал, что товарищ обманывает
иго. Тот, что чинил башмак, с тупым видом смотрел то на
меня, то на пленника, которого он стерег.
Два мира! Один — созданный сатаной, другой —
I югом. В этом воззрении чувствовалось нечто от плато-
новской философии, от учения гностиков. В каком мире
жил я сам? Я вспомнил пышное, горячее тело Фели-
цитаты, с которой у меня была встреча в жизни, ее пол-
ные руки, разгоряченное любовью дыхание. А красота
Зои, любившей меня в Трапезунде, когда я был поглощен
звездами, или печальная любовь Евпраксии, пошедшей
ради меня на прелюбодеяние, худоба Тамар, случайно
встреченной в константинопольском предместье? Другие
тони проплывали передо мною. Неужели все это только
тлен и гниение? Или красота другой, облаченной в пур-
пур? Впрочем, чем же отличается тело августы от просто-
народной женщины? Значит, все зависит от того, какими
глазами мы смотрим на женскую красоту, на мир. Но от-
куда у этого невежественного по внешнему виду челове-
ка такие сложные представления о мире? Мир наш соз-
дан дьяволом? У меня мороз пробегал по коже. Мир,
наполненный церковным пением и фимиамом!
На шестой день мы подошли к болгарским засекам.
За ними лежали плодородные долины Стримона, цель
нашего похода. Непреодолимые трудности еще ждали
впереди на нашем пути. Но василевс пылал огнем
мщения. Этот человек незначительного роста и мало
чем примечательный по внешности обладал душою
героя.
Перед нами одна за другой вставали горы. Взирая на
зги неприступные кручи, мы думали со страхом о пред-
сгонщем сражении. Как птенцы во время бури, мы окру-
жали Василия и шептали молитвы. Здесь были все делив-
шие с ним в течение стольких лет опасности воинских
10 От Корсуня до Калки 241
трудов: Константин Диоген, Василий Трахомотий, Фео-
филакт Вотаниат, Давид Арианит, Лев Пакиан, Никифор
Ксифий, ставший некоторое время тому назад домести-
ком, и поседевшие на войне Николай Апокавк и Никифор
Уран, руки которого уже дрожали от бремени лет. С на-
ми не было Варды Склира, великого тактика. Но не
было также и многих сребролюбцев и лизоблюдов. Над
нами проносилась буря истории, ее тяжкие крылья по-
трясали воздух, и этим льстецам нечего было делать в
македонских ущельях.
Перед тем как повести фемы на врагов, Василий взял
из моих рук трость и стал чертить на песке план сраже-
ния. Мы обступили его со всех сторон. Старик Никифор
Уран тоже смотрел воспаленными глазами на линии,
начертанные на песке, и бормотал:
— Разве возможно все предвидеть? Захочет господь
и ангелов пошлет...
Ксифий толкнул его локтем.
— Помолчи, отец!
Василий пояснял:
— Здесь расположены засеки... Здесь течет Стримон...
По этой дороге пройдут воины...
Никифор Уран внимательно слушал, распустив по-
старчески влажные губы, но видно было, что он не улав-
ливал мысль василевса. Это был представитель старой
тактики, когда на полях сражений больше всего ценился
сильный лобовой удар, а не охват левым или правым
крылом.
К сожалению, в гористой местности конница «бес-
смертных» оказалась бесполезной. Эти закованные в же-
лезо всадники не могли продвигаться по узким тропам.
Вся надежда была па пеших воипов. Приходилось исполь-
зовать опыт армянской войны и сделать попытку обойти
засеки, одновременно поднимаясь на кручи перед лицом
врага, хотя это движение и было связано с большими по-
терями. Но, взволнованный своими соображениями, Васи-
лий сказал:
— Приступите!
По знаку трубы фема Сорока мучеников пошла на
верную смерть. Другие фемы должны были произвести
обход, но наткнулись на упорное сопротивление болгар
и отхлынули назад, неся большие потери. Царская власть
подобна секире, лежащей у корней древа. Царь волен
посылать людей на гибель. Пусть будет так, как он на-
242
шел нужным сделать, хранитель постановлений вселен-
ских соборов и защитник сирых и убогих. Не напрасно
ого возненавидели владетели богатых имений.
Сражение на засеках разгоралось. Болгары обрушили
на головы ромеев тучи стрел и сбрасывали заранее при-
готовленные камни. Сила их падения с горы невероятна.
Огромные глыбы, неуклюже вращаясь, сокрушали чело-
веческие кости, как былинки. В воздухе стоял гул кри-
ков и стонов. Василевс тронул коня рукой и подъехал к
месту битвы. Мы последовали за ним.
Глазам наши представилось ужасное зрелище. Люди
с перебитыми ногами сползали с воем с горы и умоляли
о помощи. Тела убитых лежали сотнями. С засек на нас
летели со свистом стрелы. Христолюбивых воинов уже
готово было охватить смятение — настолько неприступ-
ными представлялись эти горы.
Болгары с мужеством отчаяния защищали свою сво-
боду, свои очаги и житницы. Высоко над валом мы увиде-
ли вдали Самуила. Ветер развевал его бороду. Он что-то
кричал воинам и показывал рукой в нашу сторону.
— Не в человеческих силах взять подобные высоты, —
качал головой Уран.
Василевс услышал и взглянул на старика орлиным
взглядом. У нас замерли сердца. Но благочестивый ни-
чего не сказал.
— Разреши мне сказать тебе нечто, — приблизился к
василевсу Уран и стал ждать.
— Говори, — был ответ.
— Не губи ромеев, благочестивый! Что будет с нами,
если болгары спустятся вниз? Нам не выдержать их на-
пора. Ты ведь знаешь, воин, спускающийся с горы, равен
трем воинам на равнине.
Василий гневно теребил бороду, глядя вперед с та-
ким видом, точно он ничего не слышал.
Несколько раз ромеи пытались взойти на гору, и каж-
дый раз болгары с большими потерями заставляли нас
скатываться вспять. В четвертый раз ромейские воины
почти дошли до гребня, но варвары снова сбросили их
и и из. Потери наши были очень велики. Ромеи уже начи-
нали роптать, ложились на землю, так как у них не хва-
тало дыхания, и некоторые бросали в отчаянии оружие, и
таких па месте расстреливали безжалостно стрелами.
Только такими мерами можно было заставить воинов под-
ниматься па убийственные кручи. Ни для кого не тайна,
Щ" 243
что это сражение мы выиграли только благодаря случай-
ности, но отчасти и вследствие огромного напряжения
всех наших сил.
На другое утро смертоубийство возобновилось. Мы
со страхом смотрели на василевса. Тогда к нему прибли-
зился Никифор Ксифий, доместик схол.
— Повели рабу твоему...
— Говори, — бросил Василий.
— Позволь мне взять отборных воинов, пастухов по
роду своей работы, и попытаться пробраться с ними гор-
ными тропами в тыл врага. За ночь мы успеем обойти
горы.
Мы стали ждать ночи. Под покровом темноты, при-
крытые ею, как плащом святого Димитрия Солунского,
Никифор и его воины пошли в обход горы Беласицы.
Пробираясь сквозь тернии, над зияющими пропастями,
переходя во мраке страшные высоты, теряя людей в без-
донных провалах, Ксифий медленно всходил, подобно
новому Ганнибалу, на вершины.
На рассвете, когда только занялась заря, Василий
снова начал битву. И вот мы заметили, что в рядах вра-
гов происходит большое движение. До нас донеслись
крики:
— Бегите! Ромеи окружают нас!
Тогда мы поняли, что это Никифор Ксифий вонзил,
как ромейский орел, когти в тело жертвы. Болгарские
воины оставили в замешательстве засеки и метались в
горных ущельях, не зная, с какой стороны последует на-
падение. Василий, сияющий, как в пасхальный день,
кричал экскувиторам, которых вел в битву патрикий
Феофилакт Вотаниат:
— Поражайте врагов, экскувиторы, поражайте!
И не выдержав, сам помчался впереди воинов в гущу
сражения.
Ужасное избиение врагов продолжалось весь день.
Сам Самуил едва не попал в наши руки. Но мужествен-
ный сын бросился к отцу на помощь и вырвал его из
когтей смерти. Понимая, что в этом сражении уже нельзя
ждать возврата воинского счастья, Самуил покинул поле
битвы и с остатками своих отрядов скрылся в наступаю-
щей темноте. Он нашел прибежище за неприступными
стенами Прилепа. Опустошив все вокруг, Василий не
решился преследовать врагов, так как опасно нападать
на раненого медведя в его берлоге.
244
ффф
Это был еще не конец. На другое утро взошло солнце,
осветившее красоту мира, а василевс запятнал свою по-
беду неслыханной жестокостью. По его приказанию пере-
считали пленников. Их оказалось пятнадцать тысяч че-
ловек, многие из которых были ранены в сражении.
Пленных загнали в ущелье, чтобы безопаснее стеречь.
Потом мы увидели страшные приготовления к казни.
На соседней равнине были зажжены костры, на которых
воины стали обжигать заостренные колья и раскалять
на огне железные прутья. Когда все было готово, схо-
ларии извлекли из теснины несколько безоружных плен-
ников и повели к кострам. Для несчастных готовилось
нечто ужасное, но они еще не знали о том, какая их ждет
участь, и покорно шли, куда им было приказано. И вот
нечеловеческий вопль огласил равнину. То ослепили
первого пленника.
Ослепленный бился на земле, умолял о смерти, цара-
пал ногтями лицо, залитое кровью из глазниц, а потом
стал на колени и простирал руки к небесам, как бы взы-
вая к ним всем своим страданием. Но уже к кострам
тащили других варваров. Даже закаленные в битвах вои-
ны боялись за свой разум при подобном зрелище.
Тысячи слепцов, ползающих во прахе, вопли, стоны,
кровавые глазницы, а над всем этим каменное лицо Васи-
лия. Я отвел глаза в сторону и не смотрел на него. Пусть
оп даст ответ в этом на последнем суде, а моя христиан-
ская душа не могла принять такую жестокосердость.
Лицемеры! Мы произносим в церквах проповеди о мило-
сердии, а сами способны на всякую жестокость и ковар-
ство, когда дело касается нашей выгоды.
Догадавшись о том, что происходит на равнине, плен-
ники в ущелье заволновались. В ответ на вой ослепляе-
мых раздался рев запертых в теснине, как звери в клет-
ке, тысяч людей. Они бросались на стражей, предпочитая
умереть, чем потерять зрение. Некоторые погибли от
моча, а прочих смирили и повлекли к кострам.
По повелению василевса на каждых сто ослепленных
одному пленнику оставляли один глаз, чтобы кривые мог-
п привести товарищей к Самуилу и поразить его серд-
це ужасом. Страшными вереницами, цепляясь друг за
друга, ведомые одноглазыми поводырями, слепцы пусти-
лись в путь по трудным горным дорогам. Они спотыка-
лись с непривычки, падали, плакали кровавыми слезами,
245
проклиная немилосердные небеса, допустившие такое
злодеяние. Многие погибли в пути или уморили себя го-
лодом, других разорвали волки. Остальные с трудом до-
брались до болгарских селений. Жители выходили на до-
рогу и выносили слепцам воду, козье молоко и всякую
пищу, утешали несчастных, а ведь эти люди напоминали
им о проигранной войне. А когда слепцы пришли наконец
в Прилеп и наполнили весь двор перед дворцом Самуила,
старый лев заплакал. Тысячи слепых взывали к нему:
— Самуил! Смотри, что сделал с нами Василий!
Отомсти ему за наши муки!
Тысячи глаз, с такой радостью взиравшие на мир, по-
гасли навеки...
Болгарскому царю дали чашу с водой. Он сделал не-
сколько глотков и выронил ее из рук. Царь уже не мог
отомстить. Дни его были сочтены. Он ждал появления
страшного врага на ложе смерти, но Василий опасался
войти к нему в берлогу. А сын сказал отцу:
— Не скорби! Сильных духом испытания только зака-
ляют. Василий умрет, и много других василевсов придут
царствовать и снова уйдут в небытие, а болгарский посе-
лянин по-прежнему будет пахать свое поле и македон-
ский виноградарь возделывать лозы...
Погруженные во мрак вечной ночи слепцы вспоми-
нали гору Беласицу, где они сражались за свободу, а
в мире по-прежнему сияло солнце, козы прыгали по гор-
ным крутизнам и на виногнадниках наливались тяжкие
гроздья. Но разве мы сами не слепцы? Тьма покрывает
нашу землю, поля заглушаются сорными травами, и вол-
ки появляются в предместьях некогда цветущих городов.
После победы, не опасаясь больше нападений со сто-
роны потрясенных врагов, Василий совершил со своими
военачальниками, воинами, конями и мулами паломни-
чество в Элладу, чтобы возблагодарить в превращенном
в христианскую церковь Парфеноне деву Марию, охра-
няющую своим покровом ромейское государство.
Помню, что во время этого пути я задержался в ка-
ком-то селении. Пока слуги поили моих коней, я присел
у колодца и слушал разговоры поселян. Принимая меня
в сером дорожном плаще за обыкновенного воина, они
не стеснялись и рассказывали о своих делах. Это были
люди, которые в прошениях называют себя обычно убо-
гими. Одетые в рубище, с ногами, обмотанными грязными
тряпицами, они почесывали время от времени заскоруз-
лыми руками косматые головы и с любопытством слу-
246
шали, о чем рассказывали проезжие люди, видавшие
столько городов на земле.
У колодца, где для водопоя животных был использо-
ван древний саркофаг из розового мрамора, с амурами
и гирляндами мирта, сидел монах, бородатый и тучный
человек. Рядом с ним, опираясь на дорожный посох, стоял
какой-то путник в плаще из грубой материи. Монах ша-
рил в сумке и показывал изумленным пахарям различ-
ные костяшки.
— Это, — заявил он торжественно, веером распуская
черную бороду, — зубы великомученицы Пульхерии. По-
могает при зубной боли и других болезнях. Тридцать во-
семь зубков осталось.
Поселяне стали креститься, взирая на священные ре-
ликвии. Однако один из них, весьма словоохотливый и,
видимо, более смышленый, чем остальные, усомнился:
— Тридцать восемь зубов! А ты не обманываешь пас,
почтеннейший? Откуда у человека, даже великомуче-
ницы, может быть столько зубов?
Захваченный врасплох, инок растерялся, но пытался
выпутаться из затруднительного положения:
— Это же зубы мученицы! Захочет господь — у бла-
гочестивого человека и сто зубов вырастут. Сказано:
«Верьте — и по вашему хотению сдвинутся горы».
— Насчет гор, может быть, и так, а с зубками как-
то неловко получается, — продолжал сомневаться домо-
рощенный скептик, почесывая голову.
— Тогда приобрети волосы младенцев, убиенных не-
честивым Иродом в Вифлееме. По пять фоллов за во-
лос, — предложил монах.
Недоверчивый снова почесал в затылке.
— Волосики-то как будто длинноваты для младен-
цев...
— Значит, выросли.
— Младенцы?
— А ты не из богомилов будешь? — угрожающе спро-
сил монах.
— Нет, мы чтим святую православную церковь, —
растерянно ответил поселянин и раскрыл рот от страха.
Но, почувствовав, что на этот раз он пересолил, рас-
считывая на крайнюю доверчивость простых людей, монах
стал поспешно собирать свои сокровища. Путник спро-
сил его:
— Из какого монастыря, святой отец?
— Из монастыря святого Георгия под Коринфом.
247
Но убежище наше разрушили враги, и иноки скитаются
теперь по всей стране. Кто занимается торговлей, кто
продает крестики и другие священные предметы. Вот и я
брожу из одного селения в другое в поисках пропитания.
Но отряхаю прах сего поселения от ног своих, ибо здесь
обитают павликиапе и манихеи.
Монах ушел, и пахари со страхом смотрели ему вслед,
очевидно опасаясь, как бы его проклятия не принесли им
несчастье.
Продолжая прерванный разговор, путник спросил сло-
воохотливого поселянина:
— Значит, и вам плохо живется на земле?
— Суди сам, милостивец: как можно жить в доволь-
стве бедным и убогим? Мы платим подати — житную
и зевгаратикий, то есть за упряжку волов. Потом подым-
ная, по три фолла с дыма. Еще пастбищная — энномий.
Да десятина меда, приплода свиней и овец. Да еще по-
душная подать...
— За право дышать воздухом, — горько сострил дру-
гой поселянин, с седою бородой.
— Вот именно, что за воздух. Что наша душа? Воз-
дух! А если случится землетрясение, опять надо платить.
На возведение стен. Да еще погонное сборщику за ного-
утомлепие...
— Да, податей у нас немало, — вздохнул путник.
— Вот так и живем. Ослепли от слез.
Поселянин продолжал:
— А что на земле творится! Рассказывали воины, ва-
силевс пятнадцать тысяч людей ослепил.
— Так им и надо, еретикам, — произнес путник.
— Да ведь они такие же люди, как и мы с тобой, —
возразил, к моему изумлению, поселянин. — Лучше убить
человека. Как же они будут теперь пахать свои нивы?
— Это, конечно, так, — согласился путник.
— А куда ты направляешь стопы? — спросил его по-
селянин.
— В Солунь. Оттуда двинусь на гору Афон и там
буду спасать грешную душу в монастыре.
— А вклад у тебя есть?
— Может быть, и есть, а может быть, и нет его, —
осторожно ответил путник.
— Так, — опять почесался словоохотливый пахарь. —
Значит, ты покинул жену и дом?
— Жена у меня умерла в прошлом году.
— А дети?
248
И дети погибли от морового поветрия.
Кем же ты был раньше?
— Пахарем, как и ты.
— И оставил свою землю?
— Оставил. А дом и имущество продал богатому со-
седу.
— Так... А кто же будет пахать землю, если все мы
и монастыри разбредемся?
— Душа важнее всего.
— Это ты истину сказал, друг, — промолвил поселя-
нин. Но видно было, что он размышлял, глядя себе под
ноги, и в чем-то сомневался.
Я более внимательно оглядел поселянина. У него было
обыкновенное деревенское лицо, огрубевшее от дождей,
солнца и ветра. Над низким лбом поднималась копна
рыжих нечесаных волос. Нос у него был длинный, и на
подбородке росла жиденькая бороденка. Вероятно, по-
косившаяся хижина у дороги принадлежала ему, так как
бедно одетая женщина, стоявшая на пороге, кричала
оттуда:
— Алексей, иди есть похлебку!
Но он махнул в ее сторону рукой и продолжал раз-
говор:
— Непонятно.
— О чем ты говоришь? — не сообразил путник.
— Земельный участок принадлежал тебе по праву?
— Принадлежал мне по праву.
— И ты продал его?
— Продал.
— И волов?
— И волов.
— Если бы у меня была своя земля! А то мы сеем
и жнем на господской земле, — сказал поселянин.
— Парики?
— Парики.
— Сколько же берет господин?
— Отдаем половину с жатвы и приплода.
— Это много. Довольно было бы владельцу и трети.
— Нелегко жить на свете бедняку, — сказал посе-
лянин.
— Трудно.
— Желаю тебе счастливого пути, — сказал на про-
щание поселянин и поплелся в хижину.
Путник тоже двинулся в дорогу, остальные стали
249
расходиться. Один из моих служителей сказал мне почти-
тельно, с презрением глядя вслед поселянам:
— Разве они способны что-нибудь понять?
Самих себя слуги богатых господ мнят способными
понимать самые сложные вещи. Им известны все кон-
стантинопольские сплетни и тайны императорской опо-
чивальни. Богатых опи почитают, подражая порокам
своих господ, и живут подачками и воровством, а бедных
презирают.
Я вскочил на коня, хотя и не с той уже ловкостью, как
в молодые годы, и поскакал туда, где слышались привет-
ственные клики. Воины и повозки двигались непрерыв-
ным потоком на юг. Впереди, подобно отдаленному гро-
му, слышен был глухой рев человеческих криков. Это
воины приветствовали василевса:
— Многая лета, автократор ромейский!
Страшно было подумать о том, что мог переживать
в эти часы победитель. Он достиг своей цели, сломил
упорство врагов, наполнил государственную сокровищ-
ницу золотом и раздвинул пределы государства до Ев-
фрата. Но разве может быть человек уверенным в том,
что все останется так, как он устроил па земле? Ведь
все в мире непрочно и подлежит непрестанному измене-
нию, как учили древние философы. Вчерашняя победа
может смениться поражением, и надо быть бдительным
каждое мгновение.
Мы дорого заплатили за свою победу. Лучшие пали
на поле битвы. Уже не было с нами ставшего мне братом
Никифора Ксифия, погибшего с мечом в руках на горном
перевале. Рядом с ним упали Вотаниат и Апокавк и мно-
гие другие. Но те, кому еще суждено жить, быстро забы-
вают ушедших. Я уже думал о том, как теперь по-другому
устрою свою жизнь.
Я нашел василевса па перекрестке двух дорог. Под
сенью ромейских знамен, сидя на копе, он смотрел па про-
ходившие войска, а воины приветствовали его криками
и рукоплесканиями. У Василия был вид больного чело-
века, борода его стала совсем седой за эти дни, и глаза
еще глубже запали.
Я пробрался к сопровождавшим василевса лицам, уви-
дел среди них Леонтия Акрита и направил коня к нему,
так как этот человек крайне интересовал меня.
Акрит был стратегом Евфратской фемы. Его вызвали
недавно в Константинополь для доклада, но события за-
держали стратега, и неожиданно для самого себя он очу-
250
гипс,я в Македонии. Впрочем, он выражал по этому поводу
свое полное удовлетворение. Это был красивый и над-
менный человек, осмеливавшийся давать советы самому
пасилевсу. Черную бороду он красиво завивал по восточ-
ному обычаю и душил амброй, а поверх положенного
но званию стратега красного плаща носил еще сарацин-
ское покрывало, завязанное под подбородком, и, кроме
моча на бедре, у него висел спереди кривой кинжал, усы-
панный драгоценными камнями. Седло и уздечка его
коня тоже были устроены по-восточному, с различными
украшениями и золотыми кистями.
Сначала мы косились на такое убранство, потом при-
выкли. Василеве тоже посмотрел на наряд Акрита с не-
довольным видом, но ничего не сказал. Стратег начальст-
вовал пограничной фемой, его родственник стоял- во гла-
ве Харсианской фемы, и, вспоминая неприятности с Фо-
кой и Склиром, Василий не хотел ссориться с этим влия-
тельным вельможей. Рассказывали, что у Леонтия Акрита
в Кесарии был великолепный дворец с садами и водое-
мами, с павлинами на лужайках и с персидскими благо-
уханными розами. С юных лет он сражался в Каппадо-
кии с сарацинами и, еще будучи еоным спафарием, влю-
бился в дочь стратега Георгия Дуки и похитил ее, чтобы
жениться на ней, при самых необыкновенных обстоятель-
ствах. Может быть, это его жизнь, полная военных собы-
тий и любовных приключений, вдохновила автора ро-
мана о Дивгенисе, которым в наши дни стали зачиты-
ваться в Константинополе. Человек, полный страстей, оп
в то же время был способен на нежные чувства, сравни-
вал женщину то с розой, то с голубкой и любил книги.
На почве книголюбия мы и завязали наше знакомство.
Когда я подъехал к нему, он приветливо улыбнулся и
спросил:
— Скажи, патрикий, какое отношение имеет к тебе
Симеон Метафраст?
Я объяснил, что моим отцом был скромный табулярий
в предместье св. Мамы, а не этот прославленный писа-
тель, который жил в прекрасном доме, со множеством
слуг и серебряной утвари, диктуя свои произведения ско-
рописцам, чтобы потом каллиграфы могли переписывать
их с красивыми заглавными буквами на пергаменте.
— Я не любитель его елейных сочинений, говоря меж-
ду нами, — рассмеялся Акрит и показал очень белые зу-
бы. — Но моя возлюбленная супруга очарована его сти-
лем, соответствующим величию предмета. Впрочем’, надо
2. А
сказать, что он достаточно красноречиво описывает
жестокость тиранов и мудрость, с какой отвечали им му-
ченики.
Хотя Акрит почти не знал меня, но выражался без
стеснения и совершенно независимо и жену свою вспоми-
нал с нежностью влюбленного юноши. А наши магистры
и доместики смотрят на своих жен как на служанок.
Я спросил его, желая вызвать на откровенность:
— Итак, твоя супруга изволит читать Симеона Мета-
фраста?
— С большим увлечением. Лично я предпочитаю диа-
логи вроде «Филопатриса» или романы о приключениях
счастливых любовников.
— Но достойно ли это твоего высокого положения? —
вежливо спросил я его.
— Над житиями святых я засыпаю. У пас там, на
Евфрате, и в Харсианской феме, совсем другая жизнь,
чем здесь, — ответил он, смеясь. — Вы привыкли посе-
щать храмы, нежиться в теплых постелях, а мы проводим
жизнь в непрестанных пограничных столкновениях с са-
рацинами или в борьбе с апелатами, как у нас называют
разбойников, скрывающихся в горах. И чтение у нас не
церковного характера, а такое, которое услаждает душев-
ные качества. Мы любим веселые пиры, вино, женщин,
войну. Приезжай ко мне, патрикий, в Кесарию, и ты уви-
дишь, как приятно мы живем.
Я обещал ему, что при первом же удобном случае вос-
пользуюсь его приглашением. Без знакомства с Востоком
жизнь моя была бы не полной.
— Но разве не является женщина орудием соблаз-
на? — с улыбкой спросил я, давая ему понять, что я от-
нюдь не согласен с этим.
— Орудием соблазна? — переспросил оп.
— По крайней мере, так учат нас отцы церкви.
— Может быть, женщина и орудие соблазна, — в топ
мне ответил Акрит, показывая тем самым, что понял мою
иронию, — но пусть они соблазняют меня до конца моих
дней. Женщина создана для любви. Все в ней гармония
и нега.
— А что такое, по-твоему, любовь?
Акрит задумался на мгновение и сказал:
— Любовь — обладание.
Как это было не похоже на мои чувства к Анне и на
историю моей любви к ней!
Наша беседа прервалась тогда, потому что василевс
252
г
прислал к Акриту спафария, сообщая, что желает с ним
о чем-то посоветоваться, но я некоторое время размышлял
над этим разговором. Потом мне пришли на ум просто-
душные слова поселянина у колодца, и в моей памяти
возникло страшное лицо богомила. Я решил, что по воз-
вращении в Константинополь воспользуюсь первым же
представившимся случаем, чтобы просить василевса от-
пустить меня, и тогда посвящу жизнь писанию книги о
своей судьбе. Весьма заманчиво было и предложение Ак-
рита. Но не пристойнее ли христианину совершить сна-
чала трудное путешествие в Иерусалим, к гробу Христа,
чем скитаться в поисках развлечений? На душе у меня
было грустно, но спокойно. Страсти угасали. Образ Анны
I представлялся мне теперь как смутное видение, как сон,
приснившийся среди земной суеты. Все проходит в жизни
человека, как дым.
Незадолго до начала событий в Македонии возвратил-
I ся из Киева отвозивший туда дары патрикий Калокир. От
пего я услышал о переменах в северном городе. Там уже
возвышались прекрасные каменные церкви. В одной из
пих, украшенной мозаиками и золотом, которую зовут Де-
сятинной, он видел мраморную гробницу. Резец камено-
теса украсил ее пальмовыми ветками и крестами. В ней
покоился прах Анны, закончившей свой земной путь. Ка-
локир показывал мне золотую монету русской чеканки.
На ней был изображен Владимир в одеянии василевса, и
я еще раз удивился его надменности. Может быть, на-
станет день и мне представится случай снова совершить
путешествие через пороги и поклониться гробу той, кото-
рую я любил. Там же лежал в скромной могиле, порос-
шей злаками, Димитрий Ангел, подаривший меня своей
дружбой и участвовавший в строении киевских церквей.
Там жила Мария, дочь Анны...
Стряхнув груз воспоминаний, я поспешил вместе с
другими за василевсом. Вокруг нас пробуждалась приро-
да. После стольких страшных лет пахари снова выходили
па поле, и быки тащили благодетельные плуги. Жизнь
неистребима, и невозможно никакими жестокостями оста-
новить ее.
Из окрестных селений на дорогу выходили толпы на-
рода, чтобы посмотреть на наше триумфальное шествие,
па блистающее оружие ромейских воинов, на император-
ских коней, покрытых пурпуром, но я слышал, как люди
в ужасе шептали:
— Болгаробойца! Болгаробойца!
253
Василия, возможно, будут прославлять в веках исто-
рики, но простые пахари не могли восхищаться его же-
стокостью, хотя бы совершенной и над врагами, и это
преступление не только не поколебало болгар, но еще
больше укрепило их душевные силы.
Временно враги были сокрушены. Леонтий Акрит одо-
брял ослепление варваров, считая это печальной необхо-
димостью. А мое сердце впервые не наполнялось при слове
«победа» ликованием. После того, что я видел и пере-
жил, достаточно было нескольких фраз, случайно услы-
шанных у дорожного колодца, чтобы чаша переполнилась
до края. Такая жизнь не может продолжаться до беско-
нечности. Разве не мечтали лучшие умы человечества о
золотом веке? Может быть, мои дни пресекутся еще за-
долго до этого счастливого времени, но настанет день,
когда люди перекуют мечи на орала и народы станут
жить между собою в мире.
1937—1958
Париж — Москва
Б.Я. Романов
71ЮИИ И НРЛ5Ы
ЛРСРНСЙ РУСИ
Представители различных социальных слоев
древнего Киева: князь, митрополит, крестьянин, горожанин.
Реконструкция П. П. Толочко
От автора
Предлагаемые «Историко-бытовые очерки» посвящены
тому («киевскому») периоду истории нашей страны, ко-
торому весьма посчастливилось в советской историогра-
фии. До начала 30-х годов в этой сфере неустанно ра-
ботали такие крупные советские историки, как покойный
Л. Е. Пресняков и С. В. Юшков В начале 30-х годов
к работе над киевским периодом примкнул Б. Д. Греков,
в связи с чем в 1939 г. С. В. Юшков, пересмотрев и пе-
реработав свои прежние исследования, подвел им итоги
в «Очерках по истории феодализма в Киевской Руси»,
открывших полемику по ряду частных вопросов
с Б. Д. Грековым2. Тем самым проблема древнейшего
периода истории России, можно сказать, вышла на аван-
1 Пресняков А. Е. 1) А. А. Шахматов. Дела и Дни, кн. 1,
Пгр., 1920; 2) Взгляд А. А. Шахматова на древнейшие судьбы
русского племени. Русский исторический журнал, кн. 7, Пгр.,
1921; 3) Рецензии на И. А. Стратонова (К вопросу о составе и
происхождении краткой редакции «Русской Правды») и С. Юш-
кова (К истории древнерусских юридических сборников XIII в.).
Книга и революция, 1921, № 1; 4) А. А. Шахматов в изучении
русских летописей. Изв. отд. русск. яз. и слов. Росс. Акад, паук,
т. XXV, Пгр., 1922; 5) Рецензия на М. И. Ростовцева
(Les origines de la Russie Kievienne. Века, ист. сб., т. 1. Пгр.,
1924; 6) Задачи синтеза протоисторических судеб Восточной Ев-
ропы. Яфетический сборник., т. V, Л., 1927; 7) Вильгельм Томсен
о древнейшем периоде русской истории. В сб.: Памяти В. Том-
сона. К годовщине со дня смерти. Л., 1928. Юшков С. В
1) К вопросу о смердах. Уч. зап. Саратовского гос. унив., т. I,
вып. 4, 1923; 2) Феодальные отношения в Киевской Руси. Там
жо, т. III, вып. 4, 1925.
2 Греков Б. Д. 1) Рабство и феодализм в Древней Руси.
Изв. ГЛИМК, вып. 86; 2) Феодальные отношения в Киевском го-
сударство. М.—Л., 1936; 3) Киевская Русь. М.—Л., 1939; 4) Ки-
евская Русь. М. — Л., 4-е изд., 1944.
]7 От Корсунл до Калки
257
сцену советской исторической науки и до сего дня от-
дельными своими сторонами привлекает к себе внимание
историков (например, назову Н. А. Максимейко,
В. В. Мавродина, М. Д. Приселкова, Н. Л. Рубинштейна,
Е. А. Рыдзевскую, С. Н. Чернова в сфере «исторической»,
М. И. Артамонова, А. В. Арциховского, М. К. Каргера,
А. Н. Лявданского, В. И. Равдоникаса, Б. А. Рыбакова,
М. А. Тиханову, П. Н. Третьякова — в сфере «археоло-
гической»), Так явилась потребность в подведении не-
которых обобщающих итогов накопившегося запаса как
«исторических», так и «археологических» наблюдений и
выводов по вопросу (более широкому) об образовании
древнерусского государства не только киевской, но и до-
киевской поры, и первый опыт в этом направлении сде-
лан в последнее время В. В. Мавродиным3. Таково
ближайшее историографическое окружение, в котором
выходят мои «Очерки».
Работы моих предшественников (и особенно Б. Д. Гре-
кова) избавили меня от необходимости в какой-либо
мере ставить и пересматривать вопрос об общественной
формации, в недрах которой складывались, действовали
и развивались то «люди» и те «нравы», которые являют-
ся предметом моего изучения и показа на протяжении
XI—XIII вв. (до монгольского нашествия). Я мог исхо-
дить из прочно установленного советской историографи-
ей положения, что древняя Русь XI—XIII вв. пережи-
вает процесс классообразования, свойственный и харак-
терный для феодальной общественной формации.
В пределах этого положения мне представилось возмож-
ным и своевременным поставить задачу, которая не име-
лась в виду моими предшественниками, попытаться со-
брать и расположить в одной раме разбросанные в древ-
нерусских письменных памятниках (хотя бы и
мельчайшие) следы бытовых черт, житейских положений
и эпизодов из жизни русских людей XI—XIII вв., с тем
чтобы дать живое и конкретное представление о про-
цессе классообразования в древнерусском феодальном
обществе, сделав предметом наблюдения многообразные
отражения этого процесса в будничной жизни этих
людей (будь то поименно известные «исторические»
личности или конкретно реконструируемые исторические
типы, той или иной стороной отразившиеся в том или
ином документе или литературном памятнике эпохи).
3 Мавродин В. В. 1) Образование древнерусского государ-
ства. Л., 1945; 2) Древняя Русь. Л., 1946.
258
Иными словами, как люди жили на Руси в это время
(и чем кто дышал сообразно своей социальной принад-
лежности и тому капризу своей судьбы, какой удастся
подметить в памятнике, если пристально в пего всмот-
реться), — таков основной вопрос, который я постоянно
имею в виду в своем изложении, решая указанную за-
дачу моего исследования.
Предлагаемая попытка ответить на этот вопрос и ре-
шить эту задачу связана с трудностями, которые обус-
ловлены и ограниченным количеством и свойствами обще-
известных наличных письменных памятников той эпохи.
Памятники эти преимущественно двоякого рода:
одни — повествовательного, более или менее учительного
уклона (например, летописи, жития), другие — открыто
карательно-запретительного или директивного, законода-
тельного в известной степени характера («Русская Прав-
да», церковные уставы, поучения, правила). В первом
случае камнем преткновения является ничем не сдер-
живаемая тенденция пишущих либо к идеализации, либо
к осуждению, даже опорочиванию описываемого дей-
ствия, лица или группы. Во втором — зачастую прихо-
дится идти путем умозаключения от наличия запрета
или кары к распространенности запрещаемого или карае-
мого действия и от наличия совета или предписания —
к отсутствию в повседневном быту предписываемой нор-
мы поведения или к обычности ее нарушения. В обоих
случаях, даже когда приходится отказаться от поисков
подлинного факта, все же остается ценить возможность
всмотреться в мелочи жизни, в людей, в черты быта и
нравов эпохи именно сквозь призму близкого ей совре-
менника (хотя бы иной раз он и пользовался не своими,
а чужими словами и когда-то заимствованными форму-
лами). Привычные оценки и скрытые за ними правила
возмещают в известной мере нехватку действительно
бывших примеров поведения: ведь вопрос о том, как
жили люди той или иной эпохи, тесно соприкасается
с вопросом о том, как, по их мнению, надлежало жить
в условиях их времени.
При указанной разнородности наших памятников объ-
единить их вокруг одной задачи и заставить их загово-
рить как бы на одном языке, языке жизненной правды,
представляло тоже значительную трудность.
Наконец, наши памятники меньше (и в ином стиле)
говорят о жизни народных масс, чем о жизни господ-
ствующего класса. И немудрено. Они почти все связаны
I/*
259
1
своим происхождением с христианской церковью, которая
была плотью от плоти этого класса и стремилась развить
и закрепить его господство на более широкой основе и
более гибкими и далеко идущими методами, чем то было
в языческую (бесписьменную) пору. Отсюда возникает и
еще одна трудность, связанная не только и не столько
с количественной неравномерностью в распределении
внимания церковных авторов между верхами и низами
общества, сколько с необходимостью неослабного учета
особенностей «содержания сознания» этих авторов —
людей своей эпохи и своего класса.
Перед лицом этих трудностей мне оставалось либо,
отказавшись от их преодоления, отказаться и от попыт-
ки решения поставленной задачи, либо поискать такой
комбинации приемов исследования и построения, которая
никогда еще мной не применялась, а приспособлена была
бы специально к решению поставленной задачи. В плане
профессионально-историческом (и даже в плане техники
нашего исторического ремесла) мной руководило «чув-
ство нового», и по мере того, как подвигалась работа,
меня все больше увлекала постановка опыта мозаической
реконструкции древнерусской жизни с помощью комби-
нированного применения следующих приемов.
Один прием напрашивался сам собой — при работе
над летописными текстами. После того что сделано
в изучении русского летописания А. А. Шахматовым
(в плане литературоведческом) и А. Е. Пресняковым и
М. Д. Приселковым (в применении к задачам историче-
ского построения), мне оставалось только отказаться от
«протокольной» трактовки летописных повествований
в наивно-реалистическом роде и применить к ним метод
литературного анализа, рассматривая их не как счастли-
во сохранившееся подобие «газетной» (хотя и бедной)
хроники, а как литературное произведение даппой исто-
рической секунды, отразившее прежде всего именно эту
секунду с ее злобами дня, полемиками, тенденциями и
борениями, трактуя автора летописной записи как од-
ного из тех «людей», которых я имею в виду в моем
исследовании, т. е. как безымянное действующее
(в данном случае — пишущее) лицо. И только беря ле-
тописный текст как призму, через которую преломляется
прежде всего этот литературный факт, я позволяю
себе осторожно пользоваться силуэтными отображениями
в этом тексте так называемых исторических фактов,
попавших в летописное изложение.
260
Второй прием, в известной мере аналогичный перво-
му, я применяю к юридическим памятникам (преимуще-
ственно к «Русской Правде»), — прием тоже литератур-
ной трактовки литых юридических формул, задаваясь
каждый раз вопросом, какие конкретные варианты ж и -
тойских ситуаций имелись в виду авторами этих
памятников. Памятуя крылатые слова Ключевского:
«Русская Правда — хорошее, но разбитое зеркало рус-
ского права XI—XII вв.», я думаю, что они (mutatis
mutandis) применимы не только к праву, но и ко всему
многообразию реальной жизни, которую законодатели
тщились уложить в прокрустово ложе своей законода-
тельной воли. Только точнее бы сказать не о зеркале,
а опять же о призме.
Третий прием требует некоторого пояснения.
Мне с самого начала была видна неизбежность рас-
пределения моего материала («людей», их «быта» и
«нравов») по отстоявшимся социальным категориям: на-
родные массы, вовлеченные в сеньорию (челядь), они
же, оставшиеся в составе общины (смерды), и феодалы
двух видов — светские и церковные. Это сразу же грози-
ло придать всему построению статический характер. Но
мне представилось недостаточным ввести в композицию
каждой из соответствующих этим основным категориям
глав мотив динамики только во времени, с отметкой
всякий раз тенденции развития в пределах этой катего-
рии. Необходимо было ввести мотив перекликания этих
тенденций в симбиозе этих категорий и мотив внутрика-
тегорных противоречий, заштриховать межкатегорные пу-
стоты и уловить следы людских резервов процесса клас-
сообразования. Как искомое передо мной вставала здесь
облеченная в плоть и кровь фигура субъекта этого про-
цесса, возможно шире способная к социальной пе-
редвижке — на деле или в потенции, все равно.
В сложном и извилистом ходе этого процесса, завязы-
вающего и рвущего узлы в жизни «людей», есть своя не
только продольная (во времени), но и, так сказать, по-
перечная динамика, мятущая этих людей как в геогра-
фическом, так и в социальном пространстве — пока-то
их прочно прибьет к тому или иному берегу, обществен-
ному стандарту. Раз так — неужели же в литературе
эпохи не отразилась эта жизненная ситуация, и притом
по косвенно и частично, а непосредственно и цельно,
пак проблема или сюжет?
В поисках этого рода фигуры бесполезно было обра-
261
щаться к привычным в изучении взятой мной эпохи
источникам в расчете найти ее там готовой. Передо мной
вставала новая задача — реконструировать этого,
недостававшего среди вовлеченных в мое исследование
«людей», человека чисто литературоведческим (хотя, ка-
жется, не очень-то популярным среди наших литературо-
ведов древности) приемом воссоздания, путем анализа
данного литературного произведения, облика того чи-
тателя, на которого оно рассчитано и для которого оно
имело бы животрепещущий интерес. Этот прием, если бы
оп удался, позволил бы мне ввести найденный куль-
турно-исторический тип в мое построение и из-
ложение как живое действующее лицо и как своего рода
реактив при пользовании иными историческими памят-
никами с их стандартными формулировками. Я и попро-
бовал применить этот прием к произведению, которое
еще в давние времена задело мое воображение и остава-
лось в своей цельности вовсе не привлеченным к истори-
ческому изучению, — к «Слову Даниила Заточника»,
довольно позднему, но зато итоговому и разностороннему,
острому и вдумчивому «человеческому документу» из ли-
тературного наследия эпохи (XII—XIII вв.). Не только
анализ содержания «Слова», ио и родство его с отдель-
ными элементами иных современных ему русских памят-
ников привели меня к построению понятия (под услов-
ным названием) «заточничества» (ничего общего не
имеющего с представлением о «заточении» куда бы то
Ни было) как широко распространенного обществен-
ного явления XII—XIII вв. И я пользуюсь рекон-
струируемой мной силуэтной фигурой читателя «Слова»
(«заточника», «заточников») на протяжении всего моего
изложения как не предусмотренной никакими юридиче-
скими стандартами разновидностью жертвы или субъек-
та процесса классообразования, — разновидностью, кото-
рую конкретная историческая случайность может поста-
вить в то или иное общественное положение
в зависимости от конъюнктурных обстоятельств. Само
же содержание «Слова Даниила Заточника» служит мне
и еще одной призмой, через которую преломилось нема-
ло кусков и закоулков русской жизни XII—XIII вв.
Таковы приемы, которыми я пользовался в своих ис-
следованиях при решении поставленной в этих «Очер-
ках» задачи. Сочетание этих приемов отразилось как на
композиции книги, так и на ее содержании.
В первой главе («Мизантроп» XII—XIII вв.) дан
262
анализ «Слова» и «Послания» Даниила Заточника и ре-
конструируется упомянутый выше культурно-историче-
ский тип человека, оторвавшегося от своего обществен-
ного стандарта и перебирающего в мыслях возможные
выходы из создавшегося для него трудного положения.
Это позволило мне, как бы на малой вертящейся сцене,
показать читателю ряд подводных камней, подстерегав-
ших человека той эпохи, и ряд житейских положений,
к которым можно было стремиться, чтобы выбиться из
беды и занять прочное положение в феодальном обще-
стве. А затем я вывожу читателя на большую арену рус-
ской жизни, характеристика которой дается по четырем
основным общественным категориям: феодальная «че-
лядь» (глава вторая), «свободные» смерды (глава
третья), светские феодалы (глава четвертая) и «отцы
духовные» (глава пятая), — причем я не упускаю из
виду здесь в подлежащих случаях и «заточника», ранее
показанного в виде кандидата в любые общественные
положения и в виде критика ряда черт русской жизни,
возникающих в этих четырех главах из иных источников.
Имея в виду советского читателя, практически не сопри-
касавшегося с церковью, в главе пятой (об «отцах духов-
ных») я даю детальную и конкретную характеристику
работы церкви по строительству феодального общества
и внедрению ее в самую ткань (слой за слоем) этого
общества через личную, семейную жизнь прихожан, —
работы, которая единственно и может конкретно объяс-
нить подлинное значение церкви, какое она приобретала
тогда на целые века существования русского общества и
государства. При этом в отношении господствующего
класса уже от того времени сохранилось достаточно ма-
териала для попытки (которую я и делаю в главе ше-
стой) дать представление о «жизни человека», как она
строилась силами церкви и отчасти государства, от мо-
мента рождения ребенка через его детство, юность, воз-
мужалость, зрелую пору жизни и до самой смерти, —
дать представление о семье, основной ячейке феодаль-
ного общества, в рамках церковной морали, гигиены и
прана, с бытовыми отклонениями от внедряемых норм.
II, наконец, в заключительной (седьмой), главе я вновь
возвращаюсь к «заточнику» первой главы, чтобы на этот
раз именно его провести по тем кругам жизни, которые
iii.i л и характеризованы в предшествующих главах, и на
этом единичном, но примелькавшемся теперь уже при-
мори еще раз показать один из типических случаев
263
в процессе классообразования, приключившийся с чело-
веком «на распутье» (так назвал я эту главу), и пока-
зать, как средствами, свойственными феодальной
формации, могла быть разрешена и разрешалась эта
ситуация — «на распутье».
* * *
Очерки эти были задуманы первоначально как одна
из глав II тома коллективной «Истории культуры Древ-
ней Руси», составлявшейся в 1939—1940 гг. Институтом
истории материальной культуры Академии наук СССР
имени И. Я. Марра4. В процессе работы, однако, они
далеко переросли размер, допустимый для этого издания,
и, таким образом, выпали из его схемы.
Считаю своим долгом принести здесь глубокую благо-
дарность названному Институту (в лице М. И. Артамо-
нова, тогда его директора, и старших научных сотрудни-
ков его М. А. Тихановой и И. И. Воронина) за настойчи-
вую поддержку, оказанную мне в этой работе в 1940 г.,
когда я ее писал, и готовность издать ее тогда отдельной
книгой (чему очень скоро помешала война).
Не могу не вспомнить здесь и безвременно погибшего
во время блокады Ленинграда моего младшего товарища
и друга, доцента Ленинградского университета Н. Ф. Лав-
рова, оказывавшего мне, если можно так выразиться,
невидимую помощь горячим сочувствием моему замыслу
и вниманием, которым он окружил меня в тяжелые для
меня месяцы, совпавшие с работой над текстом очерков.
Наконец, эта книга никогда не была бы написана,
если бы не Б. Д. Греков, который, памятуя мои первые
научные опыты в области русской древности (еще в сту-
денческие годы), привлек меня к работе над академиче-
ским изданием «Правды Русской», в частности к состав-
лению историографических к ней комментариев 5 и к ком-
ментированию этого памятника в выпущенном Академией
наук СССР учебном его издании6, и тем самым поставил
меня перед искушением вернуться к давно покинутой
мной тематике, однако же в ином плане и с применением
4 История культуры Древней Руси. Под общей ред. акад.
Б. Д. Грекова и проф. М. И. Артамонова, т. 2. М.—Л., 1951
(прим. ред.).
5 Правда Русская, т. II. Комментарии. Составители Б. В. Алек-
сандров, В. Г. Геймам, Г. Е. Ко чин, И. Ф. Лавров и Б. А. Рома-
нов. Под ред. акад. Б. Д. Грекова М,—Л., 1947 (прим. ред.).
6 Правда Русская. Учебное пособие. М. — Л., 1940 (прим. ред.).
264
иных приемов исследования, чем то было бы для меня
возможно сделать 30—35 лет тому назад.
Интересом как к этим приемам, так и к этой тематике
н целиком обязан моему учителю, профессору нашего
университета, дорогому Александру Евгеньевичу Пресня-
кову — историку необычайно широкого и глубокого обра-
зования и разносторонних интересов — на редкость осто-
рожному, вдумчивому и чуткому критику древнерусских
текстов. Его бережным руководством и подлинно отече-
ским отношением мне посчастливилось пользоваться с са-
мой студенческой скамьи до последних дней его жизни
(умер в 1929 г.). Его памяти и должны быть, по всей
справедливости, посвящены эти мои очерки. Я писал их
с постоянной оглядкой на его острый критический глаз
и на его пытливую внимательность ко всему, что им са-
мим не было замечено и что давало бы ему повод еще и
еще раз пересмотреть, казалось бы, «решенный» для него
вопрос.
Таково происхождение моих «Историко-бытовых очер-
ков». Перерабатывая их текст (в 1944—1946 гг.) для на-
стоящего издания, я стремился научное построение, сло-
жившееся в результате моих частных исследований, об-
лечь в возможно более популярную форму — рассказа
о тех «злобах дня», какими заполнялись будни и думы
русских людей, не испытавших еще хмары монгольского
ига, современников так называемого киевского периода
нашей истории. Я ставил перед собой задачу написать
не столько «специальное исследование», сколько научно-
популярную книгу, которая помогла бы читателю почув-
ствовать и понять далекую, хоть и родную ему эпоху
через знакомство с ее людьми, — а для этого взял на
себя, как толмач, перевести старинные слова 7, которыми
они сами про себя когда-то рассказали, на язык моего
читателя и сделать это в той последовательности и в та-
ких сочетаниях, какие подсказывались мне требованиями
исторической правды.
Поэтому и в плане исследовательском я больше зна-
чения придавал убедительности общего построе-
п и я, чем доказательности в отдельных деталях.
Историк древней Руси никак не может обойтись без до-
гадок и предположений, без сопоставлений и противопо-
гтпнлопий, даже иной раз без приемов как бы музейной
' Переводы и пояснения даны Б. А. Романовым в квадратных
.... если опи помещены внутри цитируемого текста, а впе
цини i.i и круглых скобках (прим. ред.).
265
вкспозиции, памятуя, что «доказательство» в его оби-
ходе — термин слишком претенциозный, если держаться
прямого его математического смысла. Доказательство,
конечно, и для пего является условием «необходимым»
(когда оно возможно), по оно совершенно «недостаточ-
но», чтобы ответить па запросы широкого читателя-не-
профессионала, для которого предназначены мои очерки.
Что же касается обоснования фактической части мо-
его изложения, то этой цели служат мои подстрочные
примечания. Они предназначены для специалиста-исто-
рика по преимуществу е.
Я не скрываю от себя риска, сопряженного с попыт-
кой в одном «историческом повествовании» посчитаться
с интересами одного и с требованиями другого вида моих
возможных читателей. Я глубоко убежден все же, что
задача преодолеть противоположение «научного» и «по-
пулярного» в области исторической науки стоит в наше
время как очередная и разрешимая — в конце концов.
Почва для того до известной степени подготовлена нашей
отечественной историографией, и меня воодушевляла
возможность примкнуть к этой родной традиции.
По, конечно, «у всякого времени — свои песни».
Глава первая
«МИЗАНТРОП» XII—XIII ВЕКОВ
Один из представителей господствующего класса за-
печатлелся в русской литературе XII—XIII вв. под име-
нем Даниила Заточника* 1 как потерпевший жизненное
крушение: он подпал под княжескую опалу, боится «по-
худения» княжеского, но, памятуя о былом к себе «доб-
росердии» князя, прибегает к «обычней» его «любви»2.
«Слово» Даниила, дошедшее до пас в двух редакциях
(XII и XIII вв.), разрабатывает эту житейскую ситуа-
цию в форме собственной речи человека, пострадавшего и
8 В примечаниях ссылки даются в сокращениях (см. список
сокращений).
1 «Слово» («Послание») Даниила Заточника. Цитируется по
академическому изданию: Слово Даниила Заточника по редак-
циям XII и XIII вв. и их переделкам. Подготовил к печати
Н. Н. Зарубин. Памятники древнерусской литературы, вып. 3. Л.,
1932; «Слово» XII в. по списку А (Академическому), «Послание»
XIII в. по спискам Ч (Чудовскому), Сл. (Соловецкому), У (Ун-
дольскому), П (Погодинскому); римская цифра при этих шиф-
рах в последующих ссылках обозначает строфу.
2 А, III и VI.
266
ищущего выхода из своего «художества», т. е. бедствен-
ного положения, в какое он попал в середине жизненной
карьеры. В афористической форме Даниил предается раз-
мышлениям на тему о способах возвращения в жизнь
из своего общественного небытия.
Автору «Слова» удалось найти исключительно удач-
ную литературную форму, в которой содержание приоб-
ретало двоякий интерес и двоякое значение. Читатель его,
ие связанный последовательно развивающимся рассказом,
живо и по-своему мог себе представить героя «Слова»
с его собственных слов, верил в его реальность и пере-
живал личную его драму как свою. А это помогало ему
самому осмотреться и задуматься над разнообразными
житейскими положениями, которые носились перед вооб-
ражением воображаемого Даниила и слагались в некую
жизненную панораму, в показе которой Даниил играл
роль гида, становился советчиком.
Несомненно, что именно этот житейский и автобио-
графический характер «Слова» должен был стяжать ему
читательскую популярность. На протяжении веков текст
«Слова» жил живой литературной жизнью, не только
видоизменяясь в зависимости от внимательности пере-
писчика, но и пополняясь и сокращаясь по намерениям
редактора, за которым можно видеть и того «среднего»
читателя, к вкусам которого приспосабливался текст. Не-
даром в одном из списков редакции XII в. «Слово Да-
ниила Заточника, еже написа своему князю Ярославу
Владимировичу» обратилось в «Слово о мирских притчех
и бытейских вещех, подобно есть сему житье наше и
како ся в нем льстим», оторвавшись от первоначальной,
может быть и подлинно личной, автобиографической сво-
ей основы. Это было бы ответом на читательские запро-
сы, если бы первоначальный текст вобрал в себя с тече-
нием времени кое-какие новые черты общественной эво-
люции XII—XIII вв., расширяя и читательский кругозор
и читательский круг.
Бывший слуга князя, или дружинник, притом уже
по «отрок», а «муж», у которого «отрочество» было за
спиной, а «уность», т. е. молодость, еще не прошла, —
Даниил оказался «аки древо при пути: мнози бо посе-
KiuoT его и на огнь мечют; тако и аз всеми обидим есмь,
пане отражен есмь страхом грозы твоеа» (княже) 3. Слов-
но «трава блещена, растяще на застении, на ню же ни
» А, XV.
267
солнце сияет, ни дождь идет» 4. Окружающее поверну-
лось к нему своей оборотной стороной, иными глазами
пришлось ему взглянуть на жизнь и различить в ней то,
чего не видишь, проделывая свой жизненный путь по
накатанному. Отсюда трещина в мироощущении, насто-
роженность и недоверие к жизни.
Почему отвернулись от потерпевшего «друзья» и
«ближнии»? Потому, что он не «поставил перед ними
трапезы многоразличных брашен». Более того — «мнозп
бо дружатся со мною, погнетающе [опуская] руку со
мною в солило, а при напасти аки врази обретаются и
паки [даже] помогающе подразити нози мои; очима бо
плачются со мною, а сердцем смеют ми ся». Отсюда вы-
вод: «тем же [поэтому] не ими другу веры, не надейся
на брата»5 6. Это рассчитано явственно на читателя-ми-
зантропа. Но и южнорусский летописец, большой мастер
реалистического описания не только феодальных войн,
но и эпизодов всякого вида политической борьбы и ин-
триги, при одном таком описании вложил в уста одной
княжой дружине такую сентенцию: «Зол бо человек про-
тиву [сравнительно] бесу — и бос того не замыслит,
еже зол человек замыслит» в. Заточник, значит, вовсе уж
не такое редкое явление со своим пессимизмом относи-
тельно людей.
Между тем в изгнании Даниил лишен всего, он «ни-
щий», и это-то и создает весь ужас его положения. Те-
перь он уже не думает, что то было красное словцо или
гипербола, когда князь Ростислав в свое время говорил
ему, Даниилу: «Лепше [лучше] ми смерть, нижели Кур-
ское княжение» (ему предложенное) 7. Даниил и сам
теперь может сказать про себя, как и про всякого «му-
жа»: «Лепше смерть, нежели продолжен живот [продол-
жать жить] в пищети». Может быть, впервые перед ним
встала теперь проблема «богатых» и «убогих», с первых
же шагов подхваченная церковью на заре феодализации,
с ее «творимыми» (подстраиваемыми) вирами и продажа-
ми, «резоимством» (ростовщичеством), порабощением и
закабалением всяческих «сирот». Призывая в руковод-
ство себе мудрость Соломонову («ни богатства ми, ни
убожества, господи, не дай же ми: аще ли буду богат —
4 А, VIII.
в А, X.
6 Ипат. лет., под 1170 г., с. 99.
7 Ср. Ипат. лет. (под 1140 г., с. 16), где аналогичные слова
приписаны князю Андрею.
268
гордость восприиму, аще ли буду убог — помышляю на
татьбу и на разбои, а жены на блядшо») fi, Даниил про-
сит князя своего избавить его от нищеты («пусти тучю
на землю художества моего»), потому что познал связан-
ное с ней унижение — «богат муж везде знаем есть и
па чюжей стране друзи держит [имеет друзей]; а убог
но своей ненавидим ходит; богат возглаголет — вси мол-
чат и вознесут слова его до облак, а убогий возглаго-
лет — вси на нь кликнут» (закричат). По одежке про-
тягивай ножки — «их же ризы светлы, тех речь
честна» 9.
Не идти же ему от его нищеты воровать: с одной сто-
роны, «аще бых украсти умел, то только бых к тобе не
скорбил [тебе не жаловался]», а с другой — «девиця
бо погубляет красу свою бляднею, а мужь свое мужество
татьбою»10. Это — достойный быть отмеченным двоя-
щийся еще взгляд на воровство как на искусство, которое
могло бы разрешить житейскую проблему Даниила, если
бы он им владел, и в то же время как на акт, не совме-
стимый с достоинством свободного человека («мужа»).
Па мысль, что за этим стояла, может быть, мораль «не
пойман, не вор», — наводит и ответ попу Кирику новго-
родского епископа Нифонта (XII век): «Аже будет, рече,
татьба велика, а не уложат ее отаи [не уладят дела без
огласки], но силну прю составят перед князем и перед
людьми [доведут дело до публичного разбирательства
н княжом суде], то не достоит того ставити дьяконом; а
ожели окрадется [проворуется], а то уложат отаи, то
достоит» п. Для Даниила это не выход. И ему остается
один путь — княжеской милости.
* ♦ *
Как далеко его представление о князе от классиче-
ского облика первых, еще языческих властителей импе-
рии Рюриковичей, данного в церковных записях «По-
нести временных лет». Это не Игорь, павший (под Коро-
стелем) жертвой собственных хищнических приемов
нримучивания славянских племен «многими» данями и
соревнования на этой почве между отдельными группами
предводимого князем воинствующего союза дружин. Это 11
" Л, XI.
11 А, XII—XIV.
Л, XXXII.
11 Понрошппио Кириково, с. 46, ст. 83.
269
и не Святослав, герой дружинного эпоса, гроза степей п
«варвар», в своих широких политических планах оторвав-
шийся от родной почвы («ты, княже чюжея земли ище-
ши и блюдеши, а своей ся охабив»), образец увлекатель-
ной личной храбрости и чемпион походного искусства,
поплатившийся собственным черепом («лбом», из кото-
рого была сделана чаша убившими его печенегами) за
тот трепет, в котором умел держать саму Византийскую
империю 12. В церковной интерпретации непослушный
сын (Ольги) и беззаботный отец, Святослав перешел
в историческую традицию как прототип запорожца
XVI—XVII вв., неотделимым от коня и меча, верным
членом дружинного товарищества: «Князю Святославу
возрастшю и возмужавшю, нача вой совокупляти многи
и храбры, и легко ходя, аки пардус, войны многа творя-
ше. Ходя, воз по себе не возяше, ни котла, ни мяс варя,
но потонку изрезав конину ли, зверину ли или говядину
[что попадется], на углях испек, ядяше, ни шатра имя-
ше, по подклад постлав и седло в головах; такоже и
прочий вой его вси бяху. Посылаше к странам, глаголя:
хочго па вы ити» 13.
У Заточника князь — фигура иного масштаба, иных
бытовых ассоциаций, потому что и иной исторической
ступени. «Егда веселишися многими брашны, а мене по-
мяни, сух хлеб ядуща; или пиеши сладкое питие, а мене
помяни, теплу воду пиюща от места незаветрена; егда
лежиши на мягкых постелях под собольими одеялы, а
мене помяни, под единым платом лежаща и зимою уми-
рающа...» 14. Мыслится он в масштабах одного города,
отнюдь не всей «Русской земли»: «Дуб крепок множе-
ством корениа; тако и град наш твоею державою» 15.
Правда, и он «многими людми честей и славен по всем
странам», по «Русская земля», мысль о которой держит
на себе весь идейный строй «Слова о полку Игореве», и
близко не лежала к словарному составу и запасу поня-
тий Даниилова «Слова».
Конечно, и теперь «добру» князю принадлежит роль
военного вождя, ибо «многажды беснарядием полци поги-
бают... велик зверь, а главы не имеет; тако и многи
полки без добра князя» 16. Это — то же, что у южного
12 Лавр, лет., под 972 г., с. 31.
13 Лавр, лет., под 964 г.
14 А, XX.
15 А, XXIV, XXII.
16 А, XXIII.
270
летописца, объяснившего одну военную неудачу тем, что
«не бяшеть ту князя, а боярина не вси слушают» 17.
Но истинной пружиной княжеской политики и поведения
у Заточника оказываются «думцы», советники: «князь не
сам впадает в вещь, но думцы вводят», как и корабли
топит не море, а ветры. А главное, предмет этой полити-
ки и стимул этого поведения — всего только добывание
столов в феодальной войне между отдельными группами
разросшейся Рюриковой династии: «...з добрым бо дум-
цею князь высока стола добудет, с лихим думцею, мен-
шего лишен будет» 18. Конечно, богатство такого князя
представляется Заточнику неисчерпаемым («ни чашею
бо моря расчерпати, ни нашим иманием твоего дому ис-
тощити»), когда он призывает князя не «сгибать» руки
«на подание убогим», «не воздержать злата ни сребра»,
но «раздавать людей» 19.
Речь шла не о той милостыне, творить которую не-
устанно рекомендовала церковь как средство держать
в руках массу выкидываемых на большую дорогу или
во власть голодной смерти «сирот и вдовиц от велмож
погружаемых» (которых и без совета Заточника князь
«оживлял» «милостию своею») 20. Когда Заточник гово-
рит о «нашем имании» и об «убогих», это рассчитано на
читателя, весьма далекого от тех «нищих», которых цер-
ковь с самого начала наметила в число своих «церковных
людей» и за которых в XII в. шла еще борьба между
церковью и мирянами, а там и тут их неудержимо влекло
в невольное состояние 21. Своим «убогим» «Слово» Заточ-
ника не угрожает еще этой перспективой. Речь шла здесь
даже не только о таких «убогих», как он, опальный, а
о весьма распространенной тяге свободной молодежи
к «службе» в княжеском дворе: «мнози бо оставляют
отца и матерь, к нему прибегают» — и здесь, если только
кпязь «щедр», он становится «отцом» «слугам многим»,
как и «доброму господину служа», есть шанс «дослу-
житься свободы»22. Это низшего ранга мелкие княжие
слуги, которые, чтобы стать на ноги, могли рассчитывать
только на щедрость своего князя.
Однако же источник повседневного существования это-
17 Ипат. лет., под 1151 г., с. 59.
18 A, XXXIII.
18 A, XXI.
211 A, XVIII.
21 Р о м а н о в Б. А. 1, с. 87—88; Правило митр. Кирилла,
г 101 -105; Поучение исповедающимся, с. 124.
A, XXV.
271
го княжьего двора, его хозяйственная база — уже не
столько военная добыча, не кормление в полюдье, а
«княжое село» с тиуном и рядовичами. И для тех из
«убогих», кто устремляется также осесть на землю и об-
рести хозяйственную самостоятельность в «держании»
сел, Заточник предназначает свое знаменитое предосте-
режение: «Не имей себе двора близ княжа двора и не
держи села близ княжа села: тивун бо его аки огнь тре-
петицею накладен, и рядовичи его аки искры: аще от
огня устережешься, но от искор не можеши устеречися
и сождениа порт» 23 24. Сфера щедрот и милостей княжих —
это ого стольный дворец с теремами, гридницами, сенями
и казной, складом золота и серебра и всякого узорочья,
всего того, что добывается службой княжих «мужей»,
преимущественно как военная добыча, откуда (в созна-
нии Заточника) и неписаное, так сказать моральное,
право на получение движимого из княжой казны: «Му-
жи злата добудут, а златом мужей не добыти». Эти сло-
ва к тому же не выдумка заинтересованных современни-
ков Заточника; опи имеют почтенную давность, так как
сказаны были в незапамятные времена еще царю Езекии
послами вавилонскими21. В этой сфере князь может быть
«щедр» — и тогда это «река, текуща без брегов сквози
дубравы, напаяющие не токмо человеки, но и звери»; но
он может оказаться и «скуп» — и тогда это «река в
брезех, а брези камены: нелзи пити, ни коня напоити» 25.
Как видим, совсем не то — сфера княжого землевла-
дения и земледельческого хозяйства. По самой своей при-
роде, независимо уже от личных свойств князя, «щедр»
он или «скуп», оно агрессивно и грозит искалечить или
забить вокруг себя все, что с ним не связано и претен-
дует на самостоятельное существование. Очевидно, рас-
пространение этих княжеских осиных гнезд и сила роста
их, отмеченные в приведенном предостережении, — это
злоба дня в жизни феодального общества XII в. Заточ-
ник в краткой образной форме передал здесь не эконо-
мическую, а именно бытовую и несомненно хорошо изве-
стную читателю сторону процесса «окняжения земли».
Скромная фигура княжего «рядовича», отмеченного «Рус-
ской Правдой» XI в. в штрафной шкале княжого домена
на последнем месте и оцененного в 5 гривен, подобно
холопу и смерду, выдвигалась у Заточника в повседнев-
23 Л, XXVI.
24 А, XXII.
25 А, XXV
272
пых мелочах жизни свободного «мужа» на первый план
как злейший разносчик бесправия и пасильпичества, пи-
таемого феодальными привилегиями. Армии порядивших-
ся с воли на княжую землю работных людей прд коман-
дой княжого тиуна — сельского приказчика, как тучи,
заволакивали горизонты мелкого «свободного» землевла-
дения и землепользования26.
* * *
«Правда Ярославичей» (т. е. ст. 19—43 «Краткой
Правды». — Ред.), взявшая под защиту жизнь рядовича,
отметила его только на княжой земле. Но позднейшая
приписка в так называемой «Пространной Правде» XII в.
к ст. 13 о княжом рядовиче («такоже и за бояреск») сви-
детельствует о вызревании и боярской привилегирован-
ной вотчины и довольно точно регистрирует момент, когда
можно говорить уже о боярском землевладении как мас-
совом явлении общерусского масштаба с полным со-
циально-политическим весом27. Наблюдение А. Е. Прес-
някова, отметившего в «Пространной Правде» «выдвиже-
ние всего боярского» и по ряду других ее статей, не по-
зволяет оставить без внимания того обстоятельства, что и
старейшая редакция «Слова» Заточника только мимохо-
дом упоминает о «боярине» как просто спутнике щедрого
и скупого князя, и только: «А боярин щедр, аки кладязь
сладок при пути напаяет мимоходящих; а боярин скуп,
аки кладязь слан» (соленый) 28. Опа не принимает еще
в расчет боярского феодального двора как возможного
прибежища для своего героя. Не то позднейшая так на-
зываемая редакция XIII в.— «Послание» Заточника, об-
ращенное к князю Ярославу Всеволодовичу (умер в
1246 г.).
Нечто подобное тому, что произошло с текстом
«Правды Русской», повторилось и с сравнением «Слова»
XII в.: «Паволока [ткань] бо испестрена многими шолкы
и красно лице [красивый вид] являеть; тако и ты, княже,
многими людьми честен и славен по всем странам»2Э.
В «Послании» XIII в. имеем здесь механическую (как и
в «Правде») вставку: «...тако и ты, княже наш, умными
б о яры [уже не просто «людьми»] предо многими людми
20 Р о м а н о в Б. А. 1, с. 49—50.
27 Романов Б. А. 1, с. 77—78, 58—59 и 55; ср.; Пресня-
к о в А. Е. 1, с. 272; 2, с. 223.
28 A, XXV.
29 А, XXII. Разрядка здесь и всюду в дальнейшем моя. — Б. Р.
18 От Корсуня до Калки
273
честен еси и по многим странам славен явися»30. Или,
например, не совсем ясное место в ст. 65 «Пространной
Правды» XII в. о наказании холопа, ударившего свобод-
ного мужа, не находит себе никакого объяснения в афо-
ризмах «Слова» Заточника. А в позднейшем «Посла-
н и и» его появляется изречение, тоже механически встав-
ленное в древнейший текст с помощью слова «рече»
(сказал, да и неизвестно, кто сказал), изречение, словар-
но родственное ст. 65 «Пространной Правды» и делающее
понятным ее смысл. В соответствующей статье «Краткой
Правды» (Ярославовой) XI в. (ст. 17) про такого холопа
сказано, что «где его налезуть [найдет] удареиый той
муж, да бьють его»; в ст. 65 «Пространной Правды», что
«Ярослав был [было] уставил убити й [его], но сынове
его по отци уставиша на куны [ввели денежное возмеще-
ние], любо бити й [его] розвязавше, любо ли взяти
гривна кун за сором».
Долгое время гадали исследователи, не соглашавшиеся
читать в ст. 17 «убьют» вместо «бьют», как предлагали
иные, какая разница между этими двумя операциями
(«быот» в ст. 17 и «бити» в ст. 65), ибо ст. 65 ясно гла-
сила, что операции эти различны, что одна заменила
другую. И долгое время полагали, что «розвязавше» — это
или «раздев до нага» или «освободив от оков» (арестован-
ного), пока В. И. Сергеевич не обратился к тексту «По-
слания» Заточника, где упомянутое вставное изречение
гласит: «...рече: дай мудрому вину, и он премудрее
явится; а безумнаго, аще и киутьем бьешь, развязав
на санех, не отъимеши безумия его»31. Что В. И. Сер-
геевич правильно указал благодаря этому сопоставлению
разницу между простым самоуправным избиванием
(«быот») холопа в ст. 17 «Краткой Правды» и квалифи-
цированным наказанием в ст. 65 «Пространной Правды»
(«битй», привязавши к саням врастяжку), подтвердила
находка, сделанная в литовско-русских текстах и опубли-
кованная Н. А. Максимейко уже в наше время: «...а то
знаки на руках и на ногах, коли ее [подсудимую] кат
[палач] на драбине розвезавши тягнул» 32.
Подобные мелкие аналогии сами по себе были бы ни-
чтожны, если бы не то, что боярский двор в «Послании»
XIII в. в отличие от «Слова» Заточника XII в. введен
в текст как существенное звено в биографических злоклю-
30 Ч, XXX.
31 Ч, LIV; Сергеевич В. И. с. 119.
32 Максимейко Н. А. с. 11.
274
нениях потерпевшего героя. Именно туда спланировал
Даниил на первых порах после жизненного своего кру-
шения: «се бо был есми в велицей миозе нужи и печали
и под работным ермом [ярмом] пострадах, все то искусих,
яко зло есть», «многажды бо обретаются работные хлебы
аки пелын [полынь] во устех, и питие мое с плачем рас-
творях» 33. Работное ярмо — это холопское состояние в са-
мом широком и юридически расплывчатом смысле. Этова-
все еще не «обельное холопство», не принадлежность
к корпусу наследственных и потомственных рабов, в
XII в. явственно уже не удовлетворявшему потребности
феодального хозяйства и быта.
Настаивать здесь на том, что сам автор этой редакции
«Послания» — холоп, ссылаясь на мольбу его к князю:
«Не отрини раба скорбящаго ... яко аз раб твой и сын
рабы твоея»,— затруднительно уже по одному тому, что
здесь же можно найти и другую мольбу в том же пер-
вом лице: «Не остави мене, яко отец мой и мати моя оста-
виста мя»34. Принимая оба эти текста за конкретное
автобиографическое указание, мы вынуждены были бы
принять тогда и следующую парадоксальную житейскую
ситуацию: потомственный княжеский «раб», сын четы
княжеских рабов, бежавшей в его детстве и бросившей его
на произвол судьбы, искусственно, таким образом, осиро-
тев, находит приют далее в боярском дворе, из которого
просится обратно к князю на любых условиях, а тот его
не хочет. При таком понимании пошла бы насмарку вся
борьба за разыскание беглого холопа, ради которой уси-
ленно работала юридическая мысль феодальных господ,
как то видно по «Правде Русской» (не говоря уже о том,
что и само «Послание» в иных местах называет Даниила
«мужем»): перебежка, перекупка и переманивание хо-
лопа — одна из главных опасностей, подтачивавших са-
мые устои феодального общества35. Что здесь суще-
ственно, так это то, что «Послание» сравнительно со
«Словом» расширяет свой читательский круг, усложняя
положение своего героя (а не автора), подводя под него
33 Ч, XXXV и XXXIX.
34 Ч, LVI и XXVIII.
35 Мысль о холопстве Даниила в наше время поддерживает
II. К. Гудзий (с. 482), полагая одновременно, что «Даниил — бо-
ярский холоп» и что, «называя себя рабом князя и сыном его
рабыни... Даниил... обозначает свое действительное социальное
положение» (т. е. княжеского холопа). Ниже мы вернемся к это-
му вопросу в иной связи.
1.4*
275
трясину подневольного труда, но и не лишая его «му-
жества» 36.
Теоретически и в боярском дворе, «добру господину
служа», можно дослужиться «свободы», а «злу господину
служа», можно дослужиться и до «большие работы»37.
Однако «Послание» XIII в. не останавливается на разра-
ботке этих теоретически мыслимых возможностей, а
имеет в виду, что «смысленый» его герой сумеет сделать
успешную карьеру в замкнутом круге холопьей службы
в боярском дворе без выхода на волю. Но его тогда и
засосет этот быт, из которого для него субъективно станет
уже не под силу выйти на волю. Природа именно «мужа»
и сказывается здесь в том, что «лучше бы ми нога своя
видети в лыченицы [в лапте] в дому твоем [княже],
нежели в черлене [красного сафьяна] сапозе в боярстем
дворе; лучше бы ми в дерюзе служити тебе, нежели
в багрянице [пурпурной одежде] в боярстем дворе»;
«лучше бы ми вода пити в дому твоем, нежели мед нити
в боярстем дворе, лучше бы ми воробей испечен приима-
ти от руки твоей, нежели баранье плечо от государей
[т. е. господ] злых» 38.
Ничто по может в глазах бывшего свободного «мужа»
компенсировать утраты личной свободы: «Не лепо ...
бо были котлу во ушию златы кольца, но дну его не
избыти черности и жжения; тако же и холопу: аще бо
паче меры горделив был и буяв, но укору ему своего не
избыти — холопья имени»39. В позднейшей переделке
этой редакции «Послания» добавлена антитеза: «...что
бых в твоем дворе затыкою торчал, нежели бы у боярина
домом владел [т. е. правил], с ключом ходити» 40. Это тот
самый «боярский тиун дворской» «Пространной Русской
Правды» (ст. 66), па которого за отсутствием «свобод-
ных» свидетелей можно «возложить послушество» лишь
«по нужи», т. е. в случае крайней нужды,— такова была
сила «холопья имени»; хотя не приходится сомневаться,
что во главе боярских рядовичей он, «горделивый» и не
знавший удержу в расправе, играл ту же роль в насту-
пательной политике боярской сеньории, что и княжой
тиун в княжих «селах». Это его жизнь оказалась в ст. 1
«Пространной Правды» оценена в 40 гривен наряду
36 Например, Ч, LVIII, XLV, XXXI.
37 Ч, XL.
38 Ч, XXXVI и XXXVIII.
39 Ч, XXXVII.
40 Сл, ХЕШ.
276
г
со свободным «купцом», княжим «гридем» и «мечни-
ком». И все же служба в боярской сеньории для Заточ-
ника, так сказать, второго поколения — тоже пе выход.
Да и сам он проделал некоторую эволюцию и приоб-
рел теперь (XIII в.) более четкие социальные очертания:
он «дворянин». Прежде того же Заточника легко предста-
вить себе переходящим из дружины Игоревой в дружину
какого-нибудь Свенельда: ведь именно жалобы на то, что
«отроки Свенелжи изоделися суть оружием и порты, а мы
нази», подвигнули, по преданию, Игоря на ограбление
древлян. Личные качества дружинного вождя и его успе-
хи в предприятиях, связанных с риском, определяли и
тягу к нему дружинных элементов. Наследственное
боярство, явившееся в процессе феодализации на смену
Свенельдам, тяжелело, прирастало к земле, переставало
быть гибкой опорой князя, с которым когда-то было свя-
зано лично.
К концу XII в. налицо уже четкое деление прежнего
дружинного товарищества на «бояр думающих» и «мужей
храборствующих» 41 — эволюция, дававшая себя знать в
таких эпизодах, как описанный летописцем случай с
князем, задумавшим нападение на другого без совета
с боярством: «И рекоша ему дружина его, о себе [т. е.
без нас] еси, княже, замыслил, а не едем по тебе», а тот,
«возрев на децки» (служилую молодежь своего двора),
сказал: «А се будут мои бояре»42. Калибр и природу
«бояр думающих» и «мужей храборствующих» можно
представить себе для самого начала XIII в. по записи
об основании одного монастыря в Рязанском княжестве:
села и земли для содержания его были пожалованы не-
сколькими «боярами», земельная же площадь для по-
стройки монастырской церкви и зданий была приобре-
тена на стороне в складчину «мужами», собравшими
между собой в среднем по 2 гривны с человека
(2 гривны — стоимость одной крестьянской лошади) 43.
Как и наш Заточник, несомненно эти «мужи» не все бы-
ли безземельными и, может быть, «держали села», но
швыряться ими не могли. В массе у них село было скорее
предметом социального вожделения, чем заурядного об-
ладания.
Заточник XIII в. и выступает с заявкой князю не
только личного права на «милость», но уже и группового
41 Ипат. лет., под 1185 г., с. 131.
42 Ипат. лет., под 1169 г., с. 97.
43 Р о м а н о в Б. А., 3, с. 205 и сл.
277
на «честь»: «Княже мой, господине! Всякому дворянину
имети честь и милость у князя» 44. Но то обстоятельство,
что еще не сложилось у этого дворянина покойного био-
графического стандарта, выдвигается тут же как приему-
щество: «Никто же может, не оперив стрелы, прямо стре-
лити, ни леностию чести добыта. Зла бегаючи, добра не
постигнута ... горести дымные не терпев, тепла не ви-
дати. Злато бо искушается огнем, а человек напастми...
человек, беды подъемля, смыслен и умен обретается.
Аще кто пе бывал во многих бедах ... несть в нем ве-
жества» (т. е. знания жизни) 45. А отсюда и для самого
Заточника открывалась далеко идущая историческая
перспектива. Беда постигла «храборствующего мужа»
(в этой редакции) в профессиональной сфере: ему изме-
нила как раз храбрость. Но «аще есми на рати не вел мп
храбр, но в словесех крепок; тем [поэтому] збирай храб-
рые и совокупляй смысленыя» 46. Этого мало. Это закон
природы: «Умен муж не велми бывает на рати храбр,
но крепок в замыслех». Отдельно и надо «собирати муд-
рые» 47. И это не выдумка поскользнувшегося дворянина,
что «луче един смыслен, паче десяти владеющих грады
властелин без ума»; ибо это было подтверждено и биб-
лейским авторитетом: Соломоп говорил дословно то же
(«лучше един смыслен, паче десяти владеющих власте-
лин без ума, зане же мудрых мысль добра»), вторил ему
и Даниил-пророк («храбра, княже, борзо добудешь, а
умен — дорог. Мудрых полцы крепки, и грады тверды:
храбрых же полцы силни, а безумии: на тех бывает по-
беда» 48.
Нож острый оттачивался здесь против боярства за-
долго до того, как повиснуть над ним в рамках уже еди-
ного национального государства, и в последующей лите-
ратурной своей истории «Послание» Заточника в два
штриха довело свою противобоярскую агитацию до логи-
ческого конца: 1) «У боярина служити, как по бесе кло-
бук мыкати; то же [попробуй-ка] у боярина что добыта!»
и 2) «Конь тучен, яко враг, сапает на господина своего;
тако боярин, богат и силен, смыслит [умышляет] на
князя зло»49. Воистину перевернуться в гробу должен
был бы покойный Ян Вышатич (умер в 1106 г.), увидев
44 Ч, LXIII.
46 Ч, LXIII.
46 Ч, XIX.
47 Ч, XXIV.
48 Ч, XX.
49 Сл., XLVI и XLI.
278
пущенное им (через летописца) деление дружины на
«смысленых» и «несмысленых» поставленным на го-
лову50. В свое время Ян ворчал по поводу первых попы-
ток князей (Всеволода Ярославича, конец XI в.) «лю-
бити смысл уных» (новых) дружинников и пренебрегать
«первыми», т. е. прежними, стариками, и под «смысле-
ными» разумел как раз стариков. Теперь у Заточника
в «смысленых» оказались дворяне, ставившие прицел на
управление «градами» на смену «властелинам без ума»,
боярам — наместникам князя.
Это далеко еще не Ивашка Пересветов, дворянский
памфлетист времен опричнины XVI в. Но отмеченные
только что два штриха, положенные в процессе перепи-
сок старейшего текста, легли на этот текст так, как будто
органически выросли из первоначального противобояр-
ского зерна, заложенного еще в «Послании» XIII в. При-
близительно в это же время и северо-восточный летописец
в тон с Заточником вписал в некролог Всеволода Боль-
шое Гнездо похвальные слова о том, что этот князь (отец
адресата «Послания») судил «суд истинен и нелицеме-
рен, не обинуяся лица сильных своих бояр, обидящих
менших и роботящих сироты и насилье творящих»51.
Агитация против службы в боярском дворе, особенно
после катастрофического насильственного конца, постиг-
шего Андрея Боголюбского (1175 г.), могла находить
опору в самых недрах княжеского двора. Заточник не
впал здесь в анахронизм и, как и в иных случаях, не
стоит одиноко.
* * *
Направляя острие своей агитации против боярской
службы, «Послание» Заточника останавливается и еще
па двух вариантах устройства судьбы своего героя без
помощи и милости князя. И тоже далеко не в эпическом
роде.
Один вариант — уйти в монастырь и там найти себе
пожизненное прибежище. «Или, речеши, княже, постри-
жися в чернцы?» — «Лучши ми есть тайо скончати жи-
вот свой, нежели, восприимши ангельский образ, солга-
ти... Богу нелзе солгати, ни вышним играти»52. Пишет
это мирянин, тот же самый «смысленый»: представить
60 П рисе лков М. Д., с. 19.
61 Лавр, лет., под 1212 г., с. 185.
м Ч, LXXII и LXXIII.
279
себе хоть на минуту, что он чернец, — это такая же не-
сообразность, как мертвец верхом на свинье и черт вер-
хом на бабе, как смоква, упавшая с дуба, или виногради-
на с липы; это просто чепуха, никто не поверит53. Да он
и не выдержит монашеского обета, а стоит он целиком на
церковной платформе и слишком уважает церковь, чтобы
играть святыней. Ему просто не дано совершить под-
вига в стиле, например, Феодосия Печерского, проходив-
шего свой «отроческий» стаж в окраинном непривлека-
тельном Курске у местного «властелина» при его церкви.
Не осудил бы Заточник и ни одного из попавших на
страницы «Печерского Патерика» иноков-бедняков, вклю-
чая даже, вероятно, и безымянного «портного швеца»,
над которым Феодосий проделал суровый опыт «послуша-
ния», прежде чем тот после ряда уходов на волю и воз-
вращений осел-таки прочно в монастыре54. Но он, Заточ-
ник, не создан для подобных подвигов, он просто лояль-
ный христианин. Не то, что другие многие, против
которых собственно и направлен резкий выпад в следую-
щих строках «Послания» XIII в.: «Мпози бо, отшедше
мира сего во иноческая, и паки возвращаются па мирское
житие, аки пес иа своя блевотины, и па мирское гонение»
(скитание); а именно, они «обидят [обходят] села и домы
славных мира сего, яко пси ласкосердии», т. е. обраща-
ются в странствующих приживальщиков богатых домов.
А в результате — безобразное, непристойное бытовое
явление: «Иде же брацы и пирове, ту [там, тут как тут]
черньцы и черницы и беззаконие: ангельский имея на
себе образ, а блядной нрав, святительский имея на себе
сан, а обычаем похабен» 55.
Нет нужды видеть здесь какую-либо цитату, как то
часто бывает у Заточника. Но в выпаде этом пет ничего
и противоцерковпого или противомопастырского. Это
именно то, что являлось предметом забот, осуждения и
беспокойства у самих древнерусских церковников, начи-
ная с митрополита Иоанна (XI в.). За чернецами и чер-
ницами «Послания» Заточника стояла весьма многочис-
ленная и грозная бродячая Русь, отмечаемая памятни-
ками XII—XIII вв. как широкое бытовое явление.
За всем тем враждебно преподанное у Заточника житей-
ское наблюдение: странствующий чернец стал необходи-
мой принадлежностью быта господствующего класса —
53 Ч, LXXII.
54 Патерик Печерский, с. 41.
55 Ч, LXXIV.
280
было существенным достижением христианской церкви,
может быть не меныпим, чем констатированное митропо-
литом Иоанном в конце XI в. внедрение в быт того же
класса церковного брака, «благословения и венчания»56.
# * Ф
Венчальный брак — это последний вариант избавле-
ния от бед для нашего героя: «...или ми речеши: женися
у богата тестя, чти [чести] великиа ради; ту [там] пий и
яжь [пей и ешь]?»57. Отвергая и этот вариант, «Посла-
ние» XIII в. исходит, по существу, из церковно-политиче-
ской схемы: «Женам глава мужи, а мужем князь, а кня-
зем бог»58, не связывая ее, однако, пи с каким церков-
иичьим авторитетом и упоминая о ней даже вне прямой
связи с темой о брачном варианте. Наоборот, «Слово»
XII в. еще не выдвигает этой церковно-политической
схемы и предпочитает связать свою тему непосредственно
со словами апостола Павла, якобы говорившего: «Крест
есть глава церкви, а муж жене своей»59, и держаться
этой церковно-социологической схемы, значительно тща-
тельнее и шире трактуя эту тему.
«Послание» явственно сокращает пространный и тем-
пераментный текст «Слова» и, хоть и не целиком, отка-
зывается от фигуры «злой жены», однако же активно
фиксирует внимание не на ней, а на «злообразпой жене»
и на неравном браке по расчету: «Блуд во блудсх, кто
поймет злообразну жену прибытка деля или тестя деля
богата: то лучше бы ми бур вол видети в дому своем, не-
жели жену злообразну»60. Ясно, что именно неравная
имущественная база этого брака должна будет опроки-
нуть и идеальную схему брака: «Ни птица в птицах сыч,
ни в зверях зверь еж, ни рыба в рыбах рак, ни скот в
скотех коза, ни холоп в холопех, кто у холопа работает,
пи муж в мужех, кто жены слушает, ни жена в женах,
которая от мужа блядеть, ни работа в работех под же-
нами повозничати»б1. Муж окажется в этой ситуации
56 Правило митр. Иоанна, с. 18, ст. 30. Ср. ниже, с. 155, 166—
167 и 171.
67 А, XXXVII.
58 Ч, XXIX.
59 A, XLI.
60 У, LXVII; Ч, LXVII в первом случае сохраняет еще «злу»,
но во втором тоже дает «злообразну», в чем можно видеть след
отмеченной тенденции к сужению темы.
81 Ч, LXVI.
281
стороной не только подчиненной, но и накрепко прикреп-
ленной к отвратительному существу, на описание кото-
рого «Послание», не в пример «Слову», и устремляет
свою литературную энергию: «видех злато на жене зло-
образне и рекох ей: нужно есть [тяжко] злату сему»; «же-
на бо злообразна подобна перечесу: сюда свербит, сюда
болит»; обычно в таком браке она старше самого героя:
«Паки видех стару жену злообразну, кривозороку, нодоб-
ну черту, ртасту, челюстасту, злоязычну, приничющи
[уставившуюся] в зерцало, и рекох ей: не позоруй в зер-
цало, по зри в коросту [гроб]; жене бо злообразне не до-
стоит в зерцало приницати, да не в большую печаль впа-
дет, ввозревше на нелепостьство [безобразие] лица
своего» 62.
Конечно, такая «злообразная» жена неизбежно и
«злая», но то обстоятельство, что «зла жена» «до смерти
сушит» и что «со злою женою быти» хуже, чем «железо
варити», находит себе объяснение именно в приведенном
ярко намалеванном образе отвратного чудища, а не во
внутренних свойствах «жены» 63.
Такая узкая трактовка предмета в «Послании» — не-
сомненно результат тенденциозной переделки первона-
чального текста «Слова», где «злообразна жена», мель-
кнув в начале тирады в охорашивающейся («мажущи-
ся») позе перед зеркалом, далее начисто уступает место
«злой» жене, а брак, по началу неравный, незаметно
превращается в арену борьбы двух сторон, независимо
от имущественной его базы, и сама жена — в красавицу-
чаровницу; почему и соответствующая «мирская притча»
в тексте «Слава» звучит резче и с иным смыслом: «Не
муж в мужех, иже ким своя жена владеет»64. Отпадают
внешние черты и выступает психологический момент:
«бурый вол», например, оказывается предпочтительнее в
доме, чем «зла жена», потому что «вол бо не молвит, ни
зла мыслит, а зла жена бьема [когда ее бьешь] бесется,
а кротима, [когда хочешь взять ее кротостью] высится»
(берет еще большую власть) — и это независимо от того,
«в богатестве» ли происходит дело (тогда она еще боль-
шую «гордость приемлет»), или «в убожестве» (тогдаона
«иных осужает») 65. При этом «злая» не значит просто
«злобная». Злая — это источник всякого зла, дурная.
62 Ч, XLVIII, LXX, LXXI.
63 Ч, LXV и LXIX.
64 А, XXXIV; в списке Ч, LXVI — «кто жены слушает».
66 А, XXXVII.
282
Это — «мирский мятеж, ослоплонио уму, начальница
[источник, заводчица] всякой злобе, и церкви бесовская
мытница [даже в церкви собирает дань в пользу боса, как
мытник при перевозке товара через феодальную заставу
«мыт»] ...засада [ловушка] спасению» 66.
Церковный, венчальный брак для такой жены но узда
и не управа тем более, если и сам муж пасует перед ее
чарами: «Аще который муж смотрит на красоту жены
своеа и на ее ласковая словеса и льстива, а дел ея не
испытает [т. е. верит словам, не замечая поведения], то
дай бог ему трясцею [лихорадкой] болети, да будет прок-
лят» 67. Здесь «трясца» прописывается читателю в при-
дачу к «злой» жене за слабость характера; в «Посла-
нии» ту же «трясцу» автор сам готов призвать на себя
взамен «злой» жены, лишь бы избежать участи при-
живальщика в доме богатого тестя при жене, которая
«до смерти сушит», тогда как «трясца», «потрясчи, пу-
стит» 68. На оси одного и того же поэтического образа
(трясца) в двух редакциях у Заточника сцена поворачи-
вается в каждой по-своему, и в «Слове» на ней появля-
ется полная противоположность «злообразной» своей пре-
емницы, «злая» красавица-притворщица со словами:
«Господине мой и свете очию моею. Аз на тя не могу
зрети [смотреть]: егда глаголеши ко мне, тогда взираю и
обумираю [обмираю] и воздрожат ми вся уды [члены] те-
ла моего, и [вот-вот] поничю [упаду] на землю» 69. А тот
верит этой «льсти»!
Если такая «злая» жена — знакомая читателю За-
точника бытовая фигура, то «жена» вообще — это еще
непочатый в XII в. предмет церковной и мужней обработ-
ки. «Слово» Заточника и обращается к обоим участни-
кам брака. Сначала к жене: «Послушайте, жены, слова
Павла-апостола глаголюща: крест есть глава церкви, а
муж жене своей; жены же у церкви стойте молящеся бо-
гу и святей богородици; а чему ся хотите учити, да учи-
теся дома у своих мужей» 70. Впрочем, церковь, само цер-
ковное здание, куда зовут женщину для обуздания мо-
литвой, — оружие обоюдоострое. Недаром такое стран-
ное разделение: молиться богу в церкви, а учиться уму-
разуму дома, у мужей. Но это факт: епископ Илья в
66 А, XXXVIII.
67 А, XXXIX.
68 Ч, LXV.
69 A, XL.
70 A, XLI.
283
«Поучении» (1166 г.) предписывает попам: «...о церков-
ном стоянки сваритеся на люди [строгостью добивайтесь
от людей], оть молчат [чтобы стояли молча], наипаче же
на жене [особенно же от женщин]; отинудь бо не ведаем-
ся, по что ходяче [чего ходят]» 71. Должно быть, скопле-
ние женщин в помещении церкви представлялось Илье
своего рода школой злословия, женского взаимного обу-
чения, направленного, в свою очередь, против злых му-
жей, о которых христианская, да к тому же (кстати ска-
зать) мужская, литература не могла сохранить ничего
аналогичного тому, что понаписано было о злых женах.
Церковь, по Заточнику, оказывалась по меньшей мере
бессильна бороться за «добрую» жену, и задача эта пе-
реходила к самому «мужу»: «А вы, мужи [продолжает
«Слово»], по закону водите [обращайтесь] жены свои, по-
неже не борзо [не так-то просто] обрести добры жены» 72.
«Добра жена» — в готовом виде — это редкая находка.
Чаще, чтобы жена стала «доброй», мужу предстоит «по
закону водить» ее, и в случае успеха «добра жена» явит-
ся «венцом мужу своему и беспечалием».
Однако же упор всего изложения «Слова» в этом пун-
кте приходится на такую жену, которая «зла» насквозь
и не поддается никакому «одабриванию» или исправле-
нию. Это — еще одна гримаса жизни, на которой автор
фиксирует внимание все того же своего читателя-мизан-
тропа: «Лепше есть камень долбити, нежели зла жена
учити, железо уваришь, а злы жены не научишь». Эта
разновидность женщины подобна стихийному бедствию,
несущему с собой не только «лютую печаль», но и «исто-
щение дому»: «Червь древо тлит, а зла жена дом мужа
своего теряет».73 74. Нет такой силы в мире, которая была
бы на нее управой: «...зла бо жена ни учениа слушает,
ни церковника чтит, ни бога ся боит, ни людей ся сты-
дит, но всех укоряет и всех осужает» 7|. И пет на земле
такой «злобы», которая была бы «лютей женской зло-
бы». Кто злее льва среди четвероногих и кто злее змея
среди «ползущих по земли»? А «всего того злей зла же-
на» 7S.
Не приходится отрицать, что сказано это очень силь-
но. Но это и не сильнее, чем приведенные нами выше
71 Поучение епископа Ильи, с. 370, ст. 24.
72 A, XLI.
73 A, XLII.
74 A, XLIII.
75 A, XLIV.
284
слова летописца о бесе и «злом человеке» «мужеска» по-
ла. Это и не женоненавистничество: речь здесь идет толь-
ко о злой жене при признании возможности существо-
вания и «доброй». Это все та же мизантропия. «Встав-
ка» о женах (как принято называть всю эту тираду в
литературе) по настроению совсем органически входит в
состав «Слова». Она нащупывает в жизни своего читате-
ля еще одну бедственную житейскую ситуацию, не жа-
лея средств, чтобы конкретно заострить ее до предела в
рассказе о человеке, который по смерти своей жены «на-
ла дети продавати; и люди реша [сказали] ему: чему [по-
чему] дети продаешь? Он же рече: аще будут родилися
в матерь, то, возрошши, мене продадут» 76. В двух стро-
ках — подлинная трагедия.
Но не пропустил ли просто этот человек момент для
развода? «Церковный устав» Ярослава предусматривал
случай, когда «жена у мужа крадеть, а [он] обличить ю»
или она «клеть покрадеть» или даже у свекра крадет, но
не разрешал развода по этим поводам, ограничиваясь
штрафом с жены в 3 гривны в пользу митрополита и
предоставляя мужу «казнить й», т. е. наказать ее до-
машними средствами. Здесь «злая» жена становится уже
на путь «истощения дома» мужа своего, только пока по
мелочам. Но вот, «аще подумает жена на своего мужа
зелием [сама] или иными людьми [замыслит отравить его
через третьих лиц], а она иметь ведати, что мужа ея хо-
тят убити или уморити, а мужу своему пе скажет, а на-
последок объявится», го «сею виною» (по этой причине)
«Устав» разрешал развод («разлучити мужа с женою»)77.
В примере у Заточника нечто большее, чем домашняя
клетная татьба, но еще и не преступное умышление на
жизнь мужа, и под развод эту безвременно скончавшую
свои дни жену герою нашему было не подвести. Этот
конкретный пример, вероятно, должен иллюстрировать
еще одну общую «злым женам» черту: «Лутче есть утли
лодии ездети, нежели зле жене тайны поведати: утла ло-
диа порты помочит, а злая жена всю жизнь мужа своего
погубит» 78.
Возможно, что в эпизоде с продажей детей — «про-
дать» означало (применительно к «злой» жене) «преда-
тельство» с ее стороны. Здесь Заточник заговорил на
языке мужа, пришедшего в ужас от мысли, какая власть
78 A, XLV.
77 Церковный устав Ярославов, ст. 36—38, 56.
78 A, XLII.
285
над ним может при случае оказаться в руках «злой» же-
ны и что тут-то и найдется управа на него самого, что он
попросту'* окажется с сомкнутым ртом под невидимым
хлыстом своей супруги.
Этот паническйй пункт «Слова» XII в. начисто ис-
чез в «Послании» XIII в. В дальнейшем79 будет показа-
но, как это могло произойти и откуда в «Слове» мог
явиться описанный озлобленный оборот чисто мужской
мысли в тираде о «злых» женах. Мы увидим, что такая
трактовка женской темы не сваливалась, как снег наго-
лову читателя XII—XIII вв. с чуждых ему высот цер-
ковного аскетизма: она могла найти у него почву, подго-
товленную и бытовыми условиями для живого ее воспри-
ятия. Что было в ней текстуально «заимствовано», что
«оригинально» — не имеет никакого отношения к вопро-
су о том, была ли она жизненна для XII—XIII вв.
* * *
По собственному признанию Заточника, он «ни за мо-
ре ходил, пи от философ научился, по бых аки пчела,
падая по [припадая к] розным цветом, совокупляя мед-
веный сот; тако и аз по многим книгам исбирая сладость
словесную и разум, совокупих, аки в мех воды мор-
скиа» 80. Он как бы и не автор, а так себе, просто кол-
лекционер-любитель. Но собирал он эту «словесную
сладость», чтобы с ее помощью крепко задуматься над
личной судьбой героя своего времени. Сам «смысленый»,
он в своем памфлете рассчитывал не тем, так другим
захватить своего читателя и приобщить его к лику
«смысленых». Так, если пристально всмотреться, и по-
лучилось у пего па небольшом полотне нечто вроде па-
норамы общественной жизни и быта эпохи. Можно ее
расширить, дополнить, углубить и уточнить с помощью
иных источников. Но другой такой панорамы современ-
ная древнерусская литература нам не сохранила. Пано-
рама эта полна советов и предостережений, адресован-
ных такому читателю, который явился, слагался и мно-
жился в тех именно условиях и в той именно обстановке,
в которых развивалась жизнь русского общества, как она
описана в последующих очерках. Было бы неправильно в
дальнейшем упустить вовсе из вида этот культурно-исто-
рический тип за то, что он поддается только косвенной
79 См. главу шестую, с. 197.
80 A, XLVI.
186
реконструкции, и за то, что он ио целиком принимал в
свое время окружающую его жизнь и иной раз впадал
оттого в мизантропию.
Глава вторая
ФЕОДАЛЬНАЯ «ЧЕЛЯДЬ»
Бывает, что мимоходом брошенные в нашем источни-
ке мысль, образ, аналогия скажут больше, чем обстоя-
тельное повествование, и неожиданно для самого автора
осветят то, чего он вовсе и не имел в виду.
Вот, например, «Слово о полку Игореве», призывая
князя Всеволода суздальского помочь своим южным
братьям и желая оценить громадное значение такого вме-
шательства Всеволода, поэтически выразило свою мысль
словами: «Еже бы ты был [здесь на юге], то была бы ча-
га [раба] по ногате, а кощей [раб] по резане». Это, веро-
ятно, и не придумано самим автором, а просто поговор-
ка, вроде позднейшей: «дешевле пареной репы». Сам он
не гонялся за коммерческой точностью, хотя это и значи-
ло, что средняя цена раба («урок» «Правды Русской»
XII в.) в 5 гривен упала бы в 250 раз, а средняя цена
рабы в 6 гривен упала бы в 120 раз (гривна равна 20
ногатам, т. е. 50 резанам) *. Ногата — это цена поросен-
ка или барана, а резана — это стоимость постного второ-
го блюда, даже и не целого обеда 1 2. Это — просто дешев-
ка. А дешевка эта здесь была бы результатом колоссаль-
ного выброса на рынок плененных Всеволодовыми полка-
ми половцев. Значит, аудитория, к которой обращался
автор, в ценах живого товара, походя и легко, могла
схватить масштаб силы «великого» Всеволода.
Это значит, что перед нами тут привычная категория
рабовладельческого мышления, замешавшаяся в поэтиче-
ский образ. А образ этот явственно имел в виду не про-
давцов, на которых нагнал бы панику, а покупателей,
к которым обращено все «Слово»: «Здрави князи и дру-
жина, поборая за христьяны на поганыя полки! Князем
слава, а дружине аминь!» Певец обращался не к рабо-
торговцам, а к землевладельцам, не к перекупщикам, а к
потребителям, которых памятники XII — начала XIII в.
изображают нам в лихорадочных поисках рабочей силы.
1 Пространная Правда, ст. 16; Романов Б. А. 1, с. 90.
2 Пространная Правда, ст. 45; Краткая Правда, ст. 42.
287
1
Выше показано, как один из таких возможных поку-
пателей волей неверной судьбы был сам низвергнут в
«работное» состояние и лично глотнул полынной горечи
в мире трудящихся, «искусил» «зло» подневольного тру-
да. Язык и здесь у Даниила, как в «Слове о полку», от-
разил еще одну привычную категорию мышления древ-
ности. «Работа» (производительный труд) противопола-
гается у него «свободе» (дослужиться «свободы» или
«большие работы»). Да и самое слово «работа» в основе
своей имеет «раба»: «работа» означает и «рабство», «ра-
ботное ярмо» — это и рабское и трудовое иго, «работать»
(трудиться) и «работить» (порабощать) — одного корня.
Работа — это страдание: «страда», «страдать» — то же,
что труд, работать (ср.: «...а жонка с дочерью, тем стра-
ды на 12 лет, по гривне на лето, 20 гривен и 4 гривны
кунам») 3. Все ли категории труда влекли за собой фор-
мально-юридически рабское состояние, об этом еще будет
речь дальше. Но какие бы оговорки и ограничения ни
вводило здесь феодальное право, это ничего не меняло в
бытовом плане, и личный труд в сознании «свободного»
мужа неизменно котировался как признак подчинения и
неволи'1. Соответственно и «свободный» муж как-то не
мыслился без раба (и робы), раб — это непременная
принадлежность быта «свободных» 5. А те, кто рабов не
имел, стремились ими обзавестись правдами или не-
правдами.
# * *
Эта пара, свободный и челядин, фигурирует как в до-
христианских договорах Руси с греками (912 и 945 гг.),
так и в «Древнейшей Русской Правде» (имеется в виду
так называемая «Правда Ярослава», т. е. ст. 1 —18
«Краткой Правды». — Ред.), относимой летописцем к
XI в. И там и тут имеем еще дохристианскую схему пра-
вовых норм и бытовых положений; только в договорах
место действия — специфическое: иностранная (визан-
тийская) территория; «Древнейшая Правда» же имеете
виду территорию отечественную, русскую. Убийство,
увечье и оскорбление действием, кража — вот тематика
3 Правда Русская, с. 32 (статья Карамзинского списка «О си-
ротьем вырядке»).
4 Например, ростовцам летописец вкладывает в уста про вла-
димирцев такие слова: «...те бо суть холопи наши каменосечци
и древодели и орачи» (ПСРЛ, т. IX. с. 253).
5 Во избежание недоразумений подчеркиваю: быта, а не
обязательно сельскохозяйственного производства.
288
быта свободных мужей в этих памятниках. Ей неизмен-
но сопутствует тема либо бегства, либо увода, либо про-
дажи чужого челядина. Договоры рисуют ого бегущим
(«ускочит») даже из Руси в Византию, а не только тог-
да, когда он привезен свободными мужами русскими в
Константинополь и скрывается из предместья св. Мамы,
где обычно останавливалась торгующая русь6. Русский
(в частности, вероятно, киевский) рабский рынок X в.,
видимо, сильно страдал от утечки рабов по названным
трем каналам за границу в пределы недосягаемости. Тем
более, очевидно, распространено было это бытовое явле-
ние в масштабах местных.
«Древнейшая Правда», редактировавшая, как думают,
какой-то киевский текст применительно к Новгородской
территории (1016 г.), вместо громоздкой транспортиров-
ки рабов за тридевять земель (в Византию) предусматри-
вала случай, когда челядин «скрыется либо у варяга,
либо у колбяга», где он обычно оказывался в условиях
экстерриториальности (на особом дворе, где стояли в
Новгороде эти иноземцы). Ст. 11 «Правды» ограничивает
эту экстерриториальность и, предлагая спокойно выж-
дать два дня, чтобы дать время укрывателю по собствен-
ной инициативе «вывести» скрывшегося и передать его
общественной власти для возвращения владельцу, разре-
шает потерпевшему на третий день самому «изымати»
своего челядина и штрафует укрывателя тремя гривна-
ми «за обиду»: трехдневный срок здесь удостоверял злост-
ность содержания челядина в укрытии под защитой при-
вилегии укрывателя.
Но вот челядин пропал без вести, и много времени
спустя господин (который в самой общей форме назы-
вается здесь просто «кто») встречает («познает») его и
хочет его тут же схватить («пояти»). Ст. 16 «Древней-
шей Правды» исходит из мысли, что, раз челядин не пе-
рекинут за границу, его новый господин, возможно, вла-
деет им добросовестно, и потому предписывает посредст-
вом «свода», вождения челядина от покупателя к поку-
пателю, доискиваться того, кто первый завладел челяди-
пом недобросовестно и перепродал его первому покупате-
лю. Любопытная бытовая подробность всей этой проце-
дуры заключается в том, что «свод» останавливается на
третьем покупателе (считая с конца) и коренной госпо-
дин раба дальше избавляется от этих обременительных
11 Владимирский-Буданов М. Ф. 2, договор 912 г.,
ст. Л, Г>, (I и 12; договор 945 г., ст. 3, 13 и 14.
19 От Корсупя до Калки
289
хождений. Он говорит «третьему»: «Вдай ты мне свой че-
лядин, а ты своего скота [денег] ищи при видоце» (сви-
детеле своей покупки), подразумевается на четвертом и
т. д. покупателе.
В «Пространной Правде» XII—XIII вв. эта ситуация
разработана конкретнее (ст. 38): господин берет у «тре-
тьего» покупателя в залог его челядина, а этот «третий»
получает пайдепного-украденного («лице»), с которым и
продолжает хождение «до конечного свода» (т. е. до об-
наружения укравшего): «а то есть не скот, нелзе речи
[отговориться] — не веде, у кого есмь купил, но по язы-
ку [по показаниям челядина] ити до конца»; «а кде будет
конечный тать», т. е. дойдя до укравшего, «третий» поку-
патель возвращает украденного челядина его коренному
господину в обмен на оставленного в залог своего челя-
дина. При этом «конечный тать» оплачивает все издерж-
ки («протор») по этой процедуре (и, кроме того, 12 гри-
вен «продажи», уголовного штрафа князю).
Таким образом, перед нами здесь картина внутрен-
ней работорговли с довольно быстрым оборотом и при-
мер строгой внимательности к индивидуальным интере-
сам владельца: нее потерпевшие и вовлеченные в эту
сомнительную сделку цепко держатся за «своих» челяди-
нов, которые считаются не легко взаимозаместимыми
предметами сделок перепродажи, а скорее предметами
целевых покупок для личной эксплуатации. Подразуме-
вается при этом, что каждый купивший краденого челя-
дина обычно имеет рабов и кроме того. Что здесь перед
нами раб, осевший, в конце концов, во дворе или хо-
зяйстве своего господина, видно из того, что «Древней-
шая Правда» тут же (ст. 17) рисует нам сценку из жиз-
ни этого раба именно в господском дворе: «Или [если]
холоп ударит свободна мужа, и бежит в хором, а госпо-
дин начнет не дати его [попробует его не выдать], то хо-
лопа пояти [арестовать], да [чтобы, пока не] платит госпо-
дин за нь 12 гривен; а за тым, где его налезут [т. е. пов-
стречает] удареный той муж, да бьют его» — бьют, раз
начав, хотя бы до смерти («Пространная Правда» в ст.
65 прямо говорит, что Ярослав установил было «убити»
его) 7.
7 Ср. комментарий к этой статье: Романов Б. А. 1, с. 43—
44. Вместо «пояти» обоих списков «Краткой Правды» некоторые
исследователи предпочитают вариант, приведенный В. Н. Тати-
щевым из несохранившейся «Ростовской летописи»: «не яти»,
т. е. с господина взимается в пользу потерпевшего 12 гривен, а
дальнейшая расправа с холопом отлагается до воли случая, ииа-
290
Этот холоп, конечно, не мимолетная, проходящая
фигура, какой был челядин у профессионального рабо-
торговца. Этот холоп прочно вошел (и прочно себя там
чувствует) в состав «челяди», «дома» своего свободного
господина и привык к тому, что в стенах господского
двора он недосягаем и фактически безответствен, если
гос,подин станет на его защиту. Если такой холоп и ста-
рина, то старина, которая и не думает отмирать на на-
ших глазах. «Пространная Правда» (ст. 65) приписыва-
ет Ярославичам (хотя в их «Правде» нет тому следа)
запрещение расправы с чужим холопом, ударившим сво-
бодного, и введение альтернативы — либо телесного на-
казания его, либо уплаты 1 гривны «за сором», с очевид-
ной целью охранить интерес холоповладельца. Но та же
«Пространная Правда» в ст. 89, вводя охрану жизни
холопа в виде назначения за его убийство «урока» в поль-
зу господина и «продажи» князю в 12 гривен, все же
признает убийство холопа незаконным лишь в том слу-
чае, если холоп «без вины убиен», т. е. без уважительной
причины, предоставляя, очевидно, суду разбираться в
атом вопросе. Самая же структура этой статьи исходит
из презумпции не в пользу холопа: «А в холопе и в робе
виры нетуть [т. е. убийство холопа как несвободного не
оплачивается вирой]; но еже будет без вины убиен, то...».
Значит, подразумевалось, что убить холопа можно и что
обычно это ему и поделом; только столкновения па этой
почве между интересами свободных мужей выдвигали
чо остается якобы непонятным, почему «поятый» (арестованный)
холоп не выдается сразу на расправу потерпевшему. Однако, по-
мимо того, что «пояти» является в обоих старейших (и не зави-
симых один от другого) списках, а В. Н. Татищев не всегда
точен при передаче текстов, — в пользу «пояти» можно привести
следующие соображения: 1) если бы речь шла об окончательно
удавшемся действии господина, то и в тексте ст. 17 «Краткой
Правды» сказано было бы решительно, как в ст. 65 «Простран-
ной Правды»: «пе выдаст», а не «начнет не дати», т. е. сделает
попытку не дать; 2) «Древнейшая Правда», данная Ярославом
«новгородцам» по случаю их участия в добывании ему Киевского
« гола и соответственно распространившая 40-гривенную виру за
убийство дружинника и купца на всех новгородских «словен» и
«изгоев», должна была и в ст. 17 отразить пе защиту интересов
холоповладельца, а защиту мелких городских «свободных му-
жей» от самоуправства холоповладельцев, осуществлявшегося ими,
конечно, через своих же холопов; «не яти» — было бы призна-
нием неприкосновенности холоповладельческого двора; «поя-
«III — было бы отменой этой неприкосновенности ради защиты
мелких жертв холоповладельческой расправы и обеспечения им
уплаты за оскорбление; между тем именно на этот последний
пункт надает логическое ударение в этой статье.
1Э*
21» 1
необходимость искать выхода в оговорке о неуважитель-
ной причине как об исключении из правила.
Отсюда ясно, что сам господин волен был распоря-
диться жизнью своего холопа абсолютно по собственно-
му усмотрению. Отмеченная выше другая оговорка, что
челядин «не скот», означала не какое-либо изменение в
общественной оценке холопа, а подчеркивала лишь то
техническое удобство, что челядин обладает органом ре-
чи, что и облегчает процедуру свода. В остальном на бы-
товом языке холоп — тот же «скот». «Ополонишася че-
лядью и скотом» — одно из самых распространенных
языковых сращений, стандартная формула в летописных
описаниях как внешних, так и внутренних войн XI —
XIII вв. То яге и у Мономаха в «Поучении»: «идохом...
к Меньску, изъехахом [т. е. прочесали вдоль и поперек]
город и не оставихом у него ни челядина, ни скотины» 8.
Парное, соседственное бытование этих слов повело к
тому, что женский род слова «скотина» переходит иной
раз и па челядина: «сыну, его же [т. е. кого] купи ценою
[т. е. за деньги], имей себе челядиною, а кого же еси
пе купил ценою, того челядиною не зови9. То яге
и в нраве. Ст. 99 «Пространной Правды» об опеке над
малолетними предоставляет опекуну пускать в оборот
принадлеягащий им «товар» и пользоваться прибылью
как вознаграждением за исполнение опекунских обязан-
ностей: но «яже от челяди плод или от скота, то то все
поимати лицеи», т. е. весь приплод (как четвероногих,
так и двуногих) в натуре принадлежит опекаемым, а
«что ли будет ростерял [опекун], то то все ему платити
детем тем», т. е. не найденное в натуре при ликвидации
опеки возмещается опекуном в денежной форме.
Этот пережиток патриархального рабства (полноту
власти господина над холопом) целиком приняла и цер-
ковь («Правосудие митрополичье»: «Аще ли убиет ос-
подарь челядина полного, несть ему душегубства [это не
убийство], но вина есть ему от бога») *°. Отсюда, каза-
лось бы, вытекало, что раб — это instrumentum ocale,
неодушевленный предмет, только обладающий даром ре-
чи; отсюда отрицание за ним каких бы то ни было прав
личности, гражданской дееспособности. Его свидетельские
показания не имеют никакой силы (ст. 66 «Пространной
Правды»), Он пе имеет никакой собственности и не под-
8 Лавр, лет., под 1096 г., с. 103.
8 3 а р у б и п II. Н. с. 468.
10 Правосудие митрополичье, ст. 28.
292
uiHKirr каким-либо государственным штрафам (ст. 46
Пространной Правды»). За него отвечает господин и,
ризумнется, волен восполнять издержки, связанные с
ной ответственностью, за счет раба (ст. 63—64 и 116
11 ространной Правды»).
По жизнь делала свое дело, и эта идеальная (и ио
< тщифически русская) правовая конструкция подтачива-
лась ею настолько, что само же право иногда вынужде-
но было искать компромиссного выхода из создавшегося
здесь противоречия.
$ $ &
Холоп слишком заполонил повседневный быт всего
господствующего класса, чтобы без него можно было
обойтись даже в запретных для него по закону житей-
ских положениях. В вопросе о свидетельских показани-
ях, мы уже видели, было сделано исключение в пользу
боярского тиуна. Но присказка этой (66-й) статьи «Про-
странной Правды» — «а послушьства на холопа не
< кладають, но оже не будет свободнаго, то по нужи сло-
жити на боярьска тивуна, а на инех не складыва-
т и» (сама по себе свидетельствующая этим запрещени-
ем о распространенности запрещаемого), — на деле ока-
зывалась плохим барьером.
Вот, например, ряд житейских казусов. Двое свобод-
ных разодрались до того, что у потерпевшего оказалась
выдранной борода, или был выбит зуб, или весь рот в
крови. Или бобр украден из силка, или стерты именные
знаки на бортном дереве в лесу, или уничтожена межа
«бортная» в лесу и «ролейная» в поле, перегорожена
тыном межа «дворная», срублены дуб, служивший пог-
раничным знаком, или бортное дерево, или выдраны из
ого дупла дикие пчелы с медом, украдена ладья, испор-
чен в лесу «перевес» (снасть охотничья), украдены дикие
птицы из него или домашние птицы со двора, увезены
запасенные в поле или в лесу сено или дрова, зажжено
гумно или со зла («пакощами») зарезана скотина — все
гяжбы по таким делам ведутся при участии «свободных»
послухов п. Но это требование, очевидно, часто не выпол-
нимо, потому что законодателю тут же (ст. 85 «Прост-
ранной Правды») приходится допустить, что (единствен-
ными) свидетелями происшествия могли тут быть холо-
н ы, и условно принять их показания. Для этого истец
11 Пространная Правда, ст. 75—85.
293
при задерживании ответчика должен только произнести
хитрую формулу: «Задерживаю тебя по показанию этого
холопа, но задерживаю тебя я, а не холоп». Если в даль-
нейшем испытание железом подтвердит холопье показа-
ние, то процесс считается выигранным в пользу истца;
если нет — то истец платит ответчику специальный
штраф «за муку», «зане [потому что] по холопьи речи
ял и» (задержал его по показанию холопа). Казусы
эти — все, как видим, главным образом из сельской жиз-
ни, и без свидетеля-холопа, оказывается, в них не обой-
тись. Законодателю приходилось выкручиваться, чтобы,
уступая жизненному факту по существу, сохранить хоть
какую-нибудь форму.
Холоп слишком вездесущая фигура, чтобы можно было
обойтись без него и в делах далеко не таких повседнев-
ных и даже на высотах церковной иерархии. В первый
же год княжения Изяслава Ярославина в Киеве и Новго-
роде «клевета бысть на епископа [новгородского] Луку
от своего холопа Дудикы; и изыде [епископ] из Новаго-
рода, и идо Кыову, и осуди митрополит Ефрем, и пре-
бысть тамо 3 лота» 12. И только когда клевета разъясни-
лась, Лука «прия свой стол в Новгороде и свою область;
Дудице же холопу оскомины урезаша ему носа и обе
руце, и бежа в Немцы».
Наши памятники не знают церковных «холопов».
В перечне «людей церковных» в уставах Владимира и
Всеволода XII в. они места себе не нашли. «Пространная
Русская Правда» XII в. (ст. 46) знает только холопов
«чернечьских» (не монастырских, а монашеских) 13 *.
И в данном случае с Дудикой вероятнее всего предполо-
жить, что он был холопом Луки еще до его епископства
или стал черпеческим холопом, когда тот занял епископ-
скую кафедру.
Во всяком случае, «рабы» сопровождали своего госпо-
дина, уходившего в монастырь, не останавливаясь перед
его порогом. Вот, например, сценка из жизни такого стро-
гого монастыря, каким был в XI—XII вв. Киево-Печер-
ский. Некий молодой человек, Пимен, болел от рожде-
ния «недугом», благодаря которому «чист бысть от вся-
киа скверны, и от утробы материя и не позна греха». Сам
он хотел постричься «в иноческый образ», родители же
12 Новг. I лет., под 1055 г., с. 92.
13 «Аже будуть холопи татие любо княжи, любо боярьстии,
любо чернечь, их же князь продажею не казнить, зане суть не
свободни, то двоиче платить ко истьцю за обиду».
594
ого hi' торили, надежды, что on будет их «наследником»
(т, о. будет способен продолжить род их), и противились.
II доме создалась невыносимая атмосфера, и, когда Пи-
... дошел до «отчаяния» и занемог, его принесли в мо-
настырь — пусть там его исцелят или постригут. По и
гам продолжалась борьба. Родители переселились в мо-
настырь и хлопотали об исцелении; он же молился о
продлении недуга и тем перебивал старания «преподоб-
ных отцов», «много потрудившихся» над его исцелением,
н «ничто же пользова его» именно в силу его молитвы.
Наконец, дело решило чудо: однажды ночью, когда все
сиали, в келию, где помещался Пимен, вошли «аки [точ-
но] скопци светлии» с свечами, евангелием, одеждой и
куколем и невидимо для всех постригли его. Звуки пения
разбудили братию монастыря, но когда иноки всей тол-
пой пришли в келию больного, они нашли там всех спя-
щими: «...отца же и матерь его, и рабы». Мы не знаем
дальнейшей судьбы этих рабов, хотя, по-видимому, для
дальнейших услуг при больном они не остались: за ними
ходили, и ходили небрежно, другие 14.
Странно было бы, конечно, ждать от поучительных
повествований «Патерика» о чудесах прямого признания
участия холопьей силы в жизни монастыря. Тем изуми-
тельнее указание в одном из них мимоходом на наличие
в монастыре не то что рабов, но даже и «рабынь», на
обязанности которых лежал помол монастырского зер-
на 15.
Не меиее ценны три эпизода, па которых останавли-
вается «Патерик» в другом совсем плане, а по существу
речь тут идет как раз о наборе подсобной рабочей силы
для монастыря. Все три эпизода связаны с именем мона-
ха Григория, который жил в монастыре, сохранив с воли
ценную библиотеку ( «книгы» ) и привычку к собствен-
ному огороду и саду, которые и развел в своем «малом
оградце». Это-то и навлекло на него несколько посеще-
ний «татей». Рассказ о трех таких налетах имел целью
показать чудесное перерождение «татей» в добрых тру-
жеников.
В первый раз их привлекли книги: они засели у
кельи Григория ночью в ожидании, когда тот уйдет к * 16
14 Патерик Печерский, с. 125—126.
16 Там же, с. 213. Инок Федор поставил в «печере» своей руч-
ные жернова и еженощно молол на них пшеницу, вменяя то
епбо в подвиг; «и се во многа лета творяше, меля жито, и льгота
miioj’ii бываше рабыням» (вариант: «рабом»),
2U5
заутрене, но Григорий, «ощутив» приход их, умолил бо-
га подать им сон на 5 суток, по истечении коих при всей
братии разбудил татей, накормил, потому что они так
оголодали, что не могли двинуться, и отпустил их. Ка-
ким чудом прознал о том «градской властелин» (т. е.
тиун киевский) — неизвестно, но, прознав, «нача мучи-
ти тати», т. е. начал следствие. Григорий же «вдасть
книги властелину, тати же отпусти», т. е. откупил их;
тати же «покаяшася» и «вдаша себе Печерьскому мо-
настыреви» в работу.
Во второй раз другие тати ограбили «оградец» Григо-
рия, но, «угнетаемы бремены» (тяжелым грузом), не
могли сдвинуться с места в течение двух суток. Опять
Григорий «умилился о них» (т. е. смилостивился) и
сказал: «Отселе будете работающе на святую братию,
и от своего труда на потребу их приносите». Эти тати
«скончаша живот свой в Печерьском монастыри, ограды
предержаще» (т. е. держа огород), но, по мнению рас-
сказчика, «их же... и ныне изчадия [т. е. их потомки]
суть» при этом огороде.
И, наконец, третий раз один из пришедших за ябло-
ками татей упал с дерева и, повиснув ла ветке, удавил-
ся, прочие же просили прощения, и Григорий, «осуди
я [их] в работу Печерьскому манастыреви, да [т. е. чтобы]
к тому тружающеся, свой хлеб ядят и довольни будут
[т. е. в состоянии будут] ины напитатиот своего труда». И
тоже пожизненно и наследственно: «...и тако ти скончашася,
и с чады своими работающе в Печерьском монастыре» 16.
Это и есть то, что в «Русской Правде» носит назва-
ние чернеческих холопов и что на более позднем языке
можно бы назвать «добровольным холопством». Рядови-
чами их пе назовешь, потому что «ряда» здесь и помииу
нет. Но и добровольность здесь следует понимать весьма
условно. Недаром и терминология рассказа от раза к
разу становится все решительнее: первые тати «вдаша-
ся», вторым «сказано», а третьих Григорий уже просто
«осуди».
То, что все они сели на землю, отнюдь не меняет
дела. Холопы в сеньории на сельскохозяйственных ра-
ботах — явление в это время обычное, такое же обы-
чное, как холоп для личной службы во дворе. Как-то
князь Изяслав Ярославич, завсегдатай и любимец Пе-
черского монастыря, спросил за трапезой Феодосия: 16
16 Патерик Печерский, с. 198—199.
296
Многажды же рабом моим устроившим различнаа
ii|iiiiinia и миогоцеина — и не суть тако сладка [вкусны],
ико жо сиа... повеждь ми, откуду есть сладость в браш-
|||' нашем?» Феодосий ответил противопоставлением: в
монастыре «вся служба их с благословением совершает-
। а Твои я^е раби, и яко же рече, работають сварящася,
...огающа и кленуща друг друга, многажды же и бие-
мп суть от приставник, и тако вся служба их с грехом
|оп<ч)шается» 17. Христианская верхушка феодального
общества второй половины XI в. пользовалась рабской
гилой, не тронутой еще христианством и державшейся
только страхом телесного воздействия, на что и указал
здесь Феодосий (это не могло быть пропагандой вольно-
го труда при наличии монастырских рабынь).
Вот другой пример такой дворовой рабской обслуги.
Некий Варлаам, сын «первого в боярех» Иоанна (совре-
менника князя Изяслава), ушел против воли отца в Пе-
черский монастырь и затем насильственно возвращен
был отцом «в дом свой» и отведен «в своа храмы» (по-
кои) под наблюдение отцовых «отроков», где жене
Варлаама «повелено» было «прельстити» отрока-мужа и
где отец «повеле... служити пред нимь рабь же множе-
ству» 18. Но вот Святоша (князь Святослав, постригший-
ся в Печерский монастырь в XI в.) отвечает на уговоры
покинуть монастырь: «Не бо суть страсти [привязанно-
сти] нынешняго времени точны к будущей славе... Си
вся Христа ради остави: и жену, и дети,„дом, и власть,
и братию, другы, и рабы, и села и от того, чаю, жизни
вочпыя паследник быти»19. Это те же рабы и села, о
которых рассказывается в житии Феодосия, который в
миру с тринадцати лет «начат на труды подвижнее бы-
ти, якоже исходити ему с рабы своими на село делати
(работать] с всякым прилежанием»20. Эти Феодосиевы
рабы (по конструкции этой фразы жития), может быть,
живут па городском господском дворе и выходят на страду
па окрестные пахотные участки (село—значит и участок
земли). Но передачи «сел с челядью» и «земель с че-
лядью и со скотиной» засвидетельствованы для XII в.
как летописью, так и документами21.
17 Там лее, с. 39—40.
Там же, с. 25.
111 Там же, с. 184.
,J" Там же, с. 17.
71 Паат. лот., под 1158 г., с. 82; Юшков С. В., 1, с. 01.
297
Я: Ж *
Жизнь заполняла понятие холопства, как видим,
весьма разнообразным содержанием; но и холопство да-
вало ростки, можно сказать, по всем направлениям. Не-
чего и говорить об администрации феодальной сеньории,
находившейся в руках тиунов, сельских и ратайных ста-
рост, с конюхами, поварами, тиунами огнищными, двор-
скими и конюшими; по и интимная семейная жизнь
феодала не была закрыта для холопа, например в лице
кормильцев (воспитателей) и кормилиц (иначе «дои-
лиць»), «лечьцев» и даже попов. На последний случай
имеем категорическое запрещение в «Правилах» митро-
полита Кирилла 1274 г. «раба на священичество при-
вести», если только господин его не «отпустить предо
многыми послухы с грамотою, и пустить, аможе хощеть
[куда тот захочет], и по поставлении да не присвоить
к собе» (т. е. отпуск на волю не явится фиктивным) 22.
«Правило» Кирилла по сравнению с предшествующими
ему кодексами церковных правил и наставлений отли-
чается вообще строгостью и категоричностью своих по-
становлений, и можно думать, что все отвергаемое в
приведенной цитате, имело место в быту в предшеству-
ющее время, т. е. что холопы ставились в попы по же-
ланию господ без всяких условий, что они освобожда-
лись в других случаях с тем, что будут поставлены, а
затем на деле не отпускались на волю и т. п.
Наконец, массовое распространение получил брак хо-
лоповладельца с рабой, параллельный браку со свобод-
ной; известный еще в X в. в княжеском быту, для XII в.
он засвидетельствован как массовое бытовое явление в
ст. 98 «Пространной Правды»: «Аже будут робьи дети
у мужа, то задпици [т. о. наследства] им не имати, но
свобода им с матерью» (поело смерти отца).
На корню патриархального рабства, как видим, в
XI — XII вв. вырос внутри феодального общества слож-
ный холопий мир, приспособленный обслуживать все
разновидности его потребностей. Показателем масштаба
дифференциации, происходившей в самом этом холопьем
мире, является и приведенная в «Послании» Заточника
XIII в. «мирская притча» (поговорка): «не холоп в хо-
лопех, кто у холопа работает». Такой холоп точно так
н^е, как муж, который «жену слушает», был, очевидно,
22 Правило митр. Кирилла, с. 90.
298
Ги.1 кип,iM явлением к XIII в. («мирская притча» тут,
пожалуй, то же, что «притча во языцех»).
Памятники XII—XIII вв., однако, вопиют о том, что
итог корпус потомственных рабов, извне пополняемый за
г'к'т покупки и плена, оказывался количественно совер-
шенно недостаточным для удовлетворения растущего
• проса феодального общества на рабочие руки. Эти па-
мптники, как всегда отставая от жизни, вскрывают кар-
тину новых методов закабаления и насилия, какими шло
иго пополнение, создавая и новые формы зависимости.
Совершенно очевидно, однако, что необходимость конста-
тировать и различить эти новые формы в праве воз-
никла именно из того, что некоторое время в жизни
новые трудовые отношения заинтересованной стороной
трактовались как холопье состояние.
Можно сказать, что уже к началу XII в. ни слово
«холоп», ни слово «челядин» без дополнительной ква-
лификации не выражало ничего, кроме того, что это че-
ловек, работающий на господина. Чтобы дать понять,
что речь идет о рабе как говорящем животном, теперь
надо было прибавить: холоп — «обельный» или ска-
зать просто «обель»; челядин — полный23.
«Правосудие митрополичье» рисует такую сценку:
«А се стоит в суде челядин-наймит, не похочет быти
а осподарь [т. е. у господаря], несть ему вины [это не
преступление], но дати ему вдвое задаток [если вернет
задаток в двойном размере]; а побежит от осподаря [не
вернув задатка], выдати его осподарю в полпицу [в пол-
ное холопство]. Аще ли убиет осподарь челядина полно-
го, несть ему душегубства [это не преступление убий-
ства], но вина есть ему от бога [только грех перед
богом]. А закупнаго ли наймита [убьет] — то есть душе-
губство» 24. Здесь перед нами два челядина — полный и
неполный. О первом и речи нет, что он может «не по-
хотеть быти у осподаря» — ему остается только тайное
бегство, он вечный раб. Для второго вечное рабство уго-
товано, лишь только он обратится в бега тайком; а пока
у пего есть верный способ развязать свою связь с оспо-
даром — через суд. Отсюда ясно, что бытовые условия
исключали для такого неполного челядина фактическую
возможность рассчитывать на добрую волю осподаря по-
лучить причитающееся и отпустить расплатившегося по
задатку челядина. Но из приведенного текста явствует
2:1 Ср.; Юшков С. В., 1, с. 62.
24 Правосудие митрополичье, ст. 27—29.
и то, что осподарь обычно трактует такого челядина как
«полного», — вплоть до убийства. А убийство раба в
обрисованных Феодосием условиях рабского труда —
явление заурядное. Недаром «Заповеди» митрополита
Георгия (XI в.) наряду с запрещением в великий пост
«седети нога па ногу заложивше» грозили: «Аще кто
челядина убиет, яко разбойник епитемью приимет» (это
и было наказанием «ему от бога») 25 26.
Церковь христианская за века своего существования
накопила громадный опыт по части ориентировки в раз-
ных общественных ситуациях на различных уровнях
культурного развития народов и ступенях исторического
развития. На русской почве это должно было сказаться
в трезвом и бытовом подходе к очередным задачам ее
в молодом феодальном обществе со всеми его противо-
речиями. Проникая в его жизнь, естественно, с его вер-
хов, церковь не могла терять из виду задачи в будущем
проникнуть и в его низы с тем, чтобы овладеть ими
в интересах тех же верхов путем смягчения и примире-
ния указанных противоречий. Отсюда в описываемое
нами время и специфический подход церкви к вопросу
о рабство и работных людях без различия юридических
тонкостей: несвободные и социально слабые элементы
феодального общества сразу же стали для церкви пред-
метом настороженного внимания и директивного обсуж-
дения с господствующим классом.
Так, прежде всего вставал вопрос о крещеном челя-
дине: можно ли продать его в руки некрещеного «куп-
ца» (покупателя)? Чем реже на первых порах возможен
был такой экземпляр челядина, тем категоричнее был
ответ: «...крестьяне человека ни жидовину, пи еретику
продати», а такого «купца» (купившего христианина
и затем продавшего его) «достоит отврещи [т. е. отвра-
тить] сего злаго начинания наученьем и наказаньем
многым, аще не послушает, яко ипоязычпик и мытарь
имети» (т. е. отлучить от церкви) 23. Но и продажа «по-
ганым» (язычникам) челядина вообще (независимо от
его крещения) тоже осуждалась как грех и сопровожда-
лась лишением причащения на год и присуждением дю-
жины поклонов на каждой заутрене и каждой вечерне
в течение года27.
Одним из требований к кандидату в священство,
25 Заповеди митр. Георгия, ст. 87.
26 Правила митр. Иоанна, ст. 22, с. 10.
27 Заповеди митр. Георгия, ст. 88.
300
,ii.i.iiifoiicTno и даже причетпичество было, чтобы это не
i'n.i.11 человек «челядь друча голодом и наготою, страдою
|работой] насилье творя»28. Также и священнику запре-
щалось принимать «принос» (приношение) «в божий
жертвенник» как от «неверных», «корчемников» и
«волхвов», так и от «томящих челядь свою гладом и ра-
нами», если они не покаются; и сам священник в ли-
чной жизни призывался «строить» дом свой «нетоми-
тельно» и «нищих на свою работу без любве не ну-
дить» 2Э.
Особый подход рекомендовался священнику к «не-
свободным» и в вопросе о посте: «великим людям» в
посту не полагалось по вторникам и четвергам «дважды
днем ясти», устав разрешал это только «старым и не-
мощным и сиротам и молодым детям», а пе «соверше-
пым» (т. е. совершеннолетним) и «свободным» (про-
тивопоставлено «сиротам») 30. Душегубцев, т. е. убийц,
церковь карала в зависимости от обстоятельств различ-
ными епитимьями, например, даже смерть ребенка,
неокрещенного «небрежением родитель», каралась трех-
летним постом «за душегубье». Один священник прямо
поставил епископу (Нифонту) вопрос: а если «в роботе
суть душегубци» (т. е. если они несвободные)? Епископ
повелел ему «на полы дати» (епитимью в половинном
размере) и даже «льжае» (т. е. легче) и пояснил: «Не
полни бо, рече, суть» 31. Наконец, и всякому же «испове-
дающемуся» (в XIII в.), т. е. мирянину, преподавался
совет «миловать» «свою челядь»: «...дажь им потребная;
паказай же я на добро [т. е. учи их добру] не яростию,
по яко дети своя» 32.
Мотив голодания и холодания дворовой челяди, зву-
чащий в приведенных наставлениях, несомненно, отра-
жал подлинную черту жизни «дома» господствующего
класса, хотя у Заточника эта черта связывается спе-
циально с дурным домоводством «гордой и величавой»
жены, которая «дом у мужа своего разоряет и раб своих
но удержает» (т. е. не бережет, не старается удержать),
и рабы «единогласно» про нее говорят: «Дай же бог той
жене спесивой сухотою болеть, что опа нас не бере-
28 Правило митр. Кирилла (1274 г.), с. 91.
211 Поучение новопоставлепному священнику (XIII в.), с. 107
Поучение епископа Ильи (1166 г.), ст. 18, с. 364—365.
11 Вопрошание Кириково, ст. 2, с. 58.
:1а Поучение исповедающимся, с. 124.
301
жет»33. Но ведь и «злая жена» заняла такое видное
место у Заточника потому, что в жизни не была редко-
стью (и не слушала учительных предостережений цер-
ковника).
* * *
У пас пот никаких данных судить об успехах этой
церковной проповеди непосредственно в массе гос-
подствующего класса. Но нельзя сомневаться, что руко-
водящая верхушка его, когда применяла эту п о л и т и-
к у смягчения социальных противоречий, полностью
могла опираться на авторитет церкви и пользоваться ее
идеологической поддержкой. Два ценнейших памятника
социального законодательства XII в. — «Устав о заку-
пах» и «Устав о холопах»34, — кодифицированные в
«Пространной Правде» и сохранившие нам живые черты
бытовой обстановки в сфере трудовой жизни русского
народа, явились результатом именно этой церковной по-
литики.
«Задушпый человек» (т. е. освобожденный перед
смертью господина па помин его души раб) еще в цер-
ковном уставе Владимира был записан в число «церков-
ных людей». В X в. это было только еще извне прине-
сенное задание, поставленное перед церковниками в их
обработке духовных своих детей; но ст. 109 «Простран-
ной Правды», среди других «уроков» (т. е. пошлин)
установившая урок «от свободы 9 кун» (вариант: «осво-
бодивше челядина»), ясно свидетельствует о заметном
распространении в XII в. практики освобождения холо-
пов. Да и замечание Заточника, что, «доброму господи-
ну служа» (в XII в.), можно «дослужиться и свободы»,
самой своей формулировкой подчеркивает моральный,
добровольный момент подобного господского акта, и его
следует относить за счет церковного воздействия.
Сколько-нибудь четко представить себе формальное
отношение к церкви таких освобожденных холопов (как
и вообще «церковных людей» в виде нищих, калек и
т. и.) возможности нет; но несомненно, что церковь
должна была вести твердую линию на пополнение этой
своей, хотя бы и резервной армии труда, высматривая
все новые категории людей, выбрасываемых из их на-
33 П, XLI.
34 Ст. 56—64 (Устав о закупах), ст. 110—121 (Устав о холо-
пах) Пространной Правды (прим. ред.).
302
.....пых гвозд и общественных группировок. «Церков-
III.hi устав» князя Всеволода Мстиславича (первая
Полинииа ХП в.) среди таких новых категорий наметил
одну, имеющую ближайшее отношение к нашему пред-
мету, — это случай, когда «холоп из холопства выку-
паться» (несомненно, что и его имела в виду ст. 109
«Пространной Правды» с ее «от свободы 9 кун»)35. Мо-
жет быть, и этот житейский случай не просто теорети-
чески мыслимая возможность хотя бы в той прослойке
холопства, которая сама вкусила уже эксплуатации в
своих интересах тоже холопьего труда («холоп у холопа
работает»). Во всяком случае, выкуп, бытовавший и ра-
нее как средство приобретения рабочей силы, в XII в.
вторгся в быт работных людей и как способ освобожде-
ния, лишь только получил правовое признание в «Про-
странной Русской Правде» XII в.
Не сохранись до нас эта «Правда», мы бы и не знали,
какие сети были расставлены перед свободным земледель-
цем или горожанином, вынужденным искать средств про-
изводства и работы у феодала: закуп (иначе наймит),
став на работу в хозяйстве своего господина, попадал
в положение раба — под всю полноту власти господина,
без всяких оговорок и ограничений. В частности, всякая
отлучка закупа почиталась бегством и сопровождалась
обращением его в полного («обельного») холопа; всякая
порча или потеря хозяйского живого или мертвого инвен-
таря, происшедшая хотя бы в отсутствие закупа (даже
в отсутствие по поручениям самого господина), обраща-
лась целиком на счет закупа, и эта система штрафов затя-
гивала кабальную петлю на его шее; условленная сумма
(купа), за которую закуп вступал в работу к господину
и из которой при вступлении обычно он получал лишь
«задаток», произвольно уменьшалась (т. е. внезапно пре-
кращался ее плат-еж), равно как произвольно же произ-
водилась отрезка земли из участка, который закуп по-
лучал в надел от господина или с которым вступал
в сеньорию в качестве «ролейного» (пашенного) закупа.
Как и раба, господин бил его почем зря в пьяном виде
в подвергал телесному наказанию по усмотрению; нако-
нец, господин попросту продавал его при случае в рабство,
а бывало, по-видимому, что отдавал временно и в най-
мы36. При этом сделки продажи совершались между вла-
дельцами запросто без послухов и в отсутствие продавае-
36 Владимирский-Буданов М. Ф. 2, с. 245.
88 Последняя догадка высказана Б. Д. Грековым (1, с. 120).
303
мого. Нечего и говорить, когда бедняк шел на работу
к господину без всяких условий, припертый нуждой, из
одного хлеба или из того, что дадут, чтобы как-нибудь
протянуть голодный сезон; этот сорт людей к середине
XII в. иначе и не трактовался как предмет легкой на-
живы в порядке перепродажи и как живой товар37.
Не может быть никакого сомнения, что последствия
такого наступления «господы» на эти прибылые элементы
в составе работных людей сеньории должны были ска-
заться тем скорее, чем интенсивнее шел процесс разоре-
ния данника-земледельца, разложения общины, паупери-
зации, какую сеял вокруг себя в городе ростовщический
капитал и расширения зоны дружинного землевладения.
В господском дворе встречались и перемешивались со ста-
рым контингентом вечных холопов не только смерды, по-
кидавшее — волею или неволею — свои села и пепелища,
но и свободные городские элементы из опутанных ростов-
щическим капиталом купцов. Недаром «одолжавший» ку-
пец записан в Всеволодовом церковном уставе в число
«изгоев» — «людей церковных», «богадельных» — на-
ряду с выкупившимся холопом. Изгойство для пего лишь
временное, проходное состояние. Это про пего ст. 54 и 55
«Пространной Правды» рассказывают, в какой последова-
тельности удовлетворяются его кредиторы, когда он будет
выведен на «торг» и там «продан» и пущен по миру
ободранный, как липка, в буквальном смысле слова без
«тех самых портов», которые были на нем в этот момент.
Тема о «свободном» и «челядине» неудержимо сплеталась
с темой о «богатом» и «убогом», поскольку описанные
процессы втягивали в свой водоворот все более широкие
круги феодального общества, ломая жизнь и тех, кто еще
недавно чувствовал себя в ее седле совсем прочно, и про-
никала в литературу в виде темы о хождении по мукам
жизни, как у Даниила Заточника, уже в XII в.
Тогда же приблизительно переплетение этих тем вы-
двинуло вопрос о вмешательстве феодального государства
в жизнь господского двора и регулировании стихии пора-
бощения и закабаления в практике господствующего
класса ради разъединения городского и деревенского дви-
жений, грозивших слиться в одно и направленных против
господствующего класса в целом. Летописное описание
событий, при которых происходило вступление Влади-
мира Мономаха на киевский стол в 1113 г., разумеется,
лишь в слабой степени отражает масштаб и конкретные
37 Пространная Правда, ст. 56—62, 110, 111.
304
111 >< 111 ни о 11 и л этого движения народных масс. И последую-
щие социальное законодательство, приписываемое Моно-
маху, по будет преувеличением назвать (как то делал
Л Е, Пресняков) попыткой «самозащиты социальных вер-
хов от народного раздражения»38, т. е. попыткой верхов
путем самоограничения сохранить и укрепить на прочных
основаниях самую возможность дальнейшей феодальной
эксплуатации народных масс. Новое и старое мастерски
дли своего времени были различены и переплетены в этой
законодательной попытке ревизии бытовых устоев жизни
феодального общества.
Положение, что бегство любого работного человека —
это главная опасность для феодала, остается и теперь
в новом социальном законодательстве основным устоем.
Если закуп «бежить от господы» — «то обель» («Про-
странная Правда», ст. 56). Но если и «холоп бежить»,
то вокруг него нужно образовать кольцо, из которого ему
не будет иного хода, как вернуться к господину. Госпо-
дину только надлежит о том сделать публичную заявку
(она обычно делалась громогласно на торгу — «Простран-
ная Правда», ст. 32 и 112). Если после этого кто-ни-
будь — слышал ли он этот «закличь» сам или узнал о нем
с чужих слов — даст беглому хлеба или «укажеть ему
путь», подскажет, по какой дороге лучше скрыться, то он
платит равно столько, сколько за убийство холопа (5 или
6 гривен в зависимости от пола бежавшего). Простой акт
человечности — это прорыв рабовладельческого бойкота.
Поскольку это акт бескорыстный, дело ограничивается
только возмещением рабовладельческого ущерба — это не
преступление. Но возмещение это полноценно, и, разу-
меется, вторично как бы выкупать на волю чужого хо-
лопа никто не захочет (ст. 112).
Этого мало. Необходимо поощрить добровольцев по ча-
сти задержания беглого. Отсюда такса: всякий, кто за-
держит его и «дасть весть» о том господину, получает за
«переем» гривну (т. е. перейми два раза, купишь ло-
шадь) 39. Что здесь взывали не к классовой солидарности,
а стабилизировали профессию переимщика, видно по
тому, что, если задержанный холоп вторично сбежит уже
38 Пресняков А. Е., 2, с. 227.
39 Средняя цена лошади 2 гривны. — Пространная Правда,
ст. 45 и 63.
20 От Корсуня до Калки
305
от переимщика, который его «не ублюдеть», то послед-
ний отвечал за это в полной мере, как и милосердная
душа по ст. 112, в размере 5—6 гривен. Профессия тре-
бует полного овладения ее техникой: мало поймать, надо
удержать. Но и здесь предполагается, что переимщик не
заинтересован в присвоении чужого холопа и действует
тоже добросовестно; поэтому и в случае, если он «не
ублюдеть» пойманного, его право на «переемную» гривну
сохраняется, наличными он платит за вычетом ее 4—
5 вместо 5—6 гривен (ст. ИЗ). Надо думать, что и до
того переимщик — бытовая фигура; но раньше то было
добровольчество на авось и без гарантии вознаграждения;
теперь неверный заработок сменила такса.
Помимо добровольцев, к услугам господина выступает
далее княжая администрация — посадник40. Подразуме-
вается, что и он может узнать о местонахождении бежав-
шего (через своих отроков); но это — редкий случай,
потому что отрок предпочел бы заработать свою гривну
наподобие переимщика. Бытовой вариант иной: сам гос-
подин производит розыски бежавшего и сам нападает на
его след («досочиться»). Достойно внимания, что речь
идет только о самом господине: этому господину некого
послать на это дело — не послать же холопа. Очевидно,
здесь имеется в виду не крупный боярин, за которого
легко мог действовать хотя бы дворский его тиун, голова
которого ценилась, как и голова свободного, в 40 гривен
и на которого, мы видели, возлагалось и послушество.
«Устав о холопах» в середине XII в. имеет в виду более
широкую среду мелких холоповладельцев. Подразумева-
ется (в ст. 114), что господин действует в одиночестве
и пе может сам справиться с выслеженной жертвой. Ему
рекомендуется поэтому обратиться к посаднику за по-
мощью — «пояти же ему отрок от него», — и посадничий
отрок выступает тогда в качество правительственного
агента, помогающего господину «увязати» (связать) пой-
манного, за что получает уже не «переим» (как, вероятно,
обычно раньше), а только «вязебную 10 кун» (в 5 раз
меньше). Зато дальше господин действует опять в оди-
ночестве, «гонит» домой связанную жертву без отрока.
Если при этом он «упустит» его, то «собе ему пагуба,
Пространная Правда, ст. 114; «Аже кто своего холопа сам
досочиться в чьем-либо городе, а будеть посадник не ведал его,
то поведавше ему, пояти же ему отрок от него, и шедше увязати
й, и дати ему вязебную 10 кун, а переима нетуть; аче упустить
и гопя, и собе ему пагуба, а платить в то никто же, тем же и
переима иетуть».
306
и iijiirniTi. и то никто же» (т. е. убыток целиком падает
ни пего): «... том же [потому] и переима петуть». По-
следнее объяснение обращено как бы к отроку: оттого
тебе и не платят «переемной гривны», что «увязав»,
дальше уже ты вышел из игры и ни за что не отвечаешь.
Значит, доброволец-переимщик работал на господина, что
называется, с доставкой на дом.
Итак, можно сказать, что техника борьбы с бегством
холопов (а в бегах и закуп был таким же объектом пре-
следования) делала тут шаг вперед и даже закрепила,
оформила новый общественный тип. А он, пожалуй, —
главная опасность, подстерегавшая холопа, как только
тот переступал границы господской территории без раз-
решения своего владельца.
Но вот холоп ушел с господского двора с разрешения
и даже по прямому поручению господина — и на воле
перед нами инициативная фигура в двух, очевидно ти-
пичных, положениях. Первое, когда холоп решил, помимо
порученного, приработать и на себя, иногда не раскрывая
своего «имени», т. е. холопьего звания, иной же раз даже
выставляя его на вид, когда это могло прибавить вес дей-
ствиям его как лица, пользующегося доверием владельца.
В обоих случаях, умело применяя, смотря по обстоятель-
ствам, то тот, то другой прием, ему удавалось занять де-
нег, «вылгать куны», разумеется под ростовщический про-
цент, — при отмеченном как в уставе Мономаха о резах,
так и в церковной литературе крайнем развитии «лихо-
пмания» и «резоимства» в феодальном обществе, а затем
скрыться от кредитора и вернуться как ни в чем не бы-
вало домой (ст. 116). Если потерпевший кредитор «будет
не ведая вдал», т. е. был введен в заблуждение и был уве-
рен, что кредитует свободного, его иск к господину удов-
летворялся полностью: тот либо «выкупает» своего хо-
лопа-мошенника (возвращает вылганное) или отступается
от холопа в пользу потерпевшего — «лишается его». Зна-
чит, это вводило в быт на будущее время в сферу не-
обеспеченного кредитного оборота среднюю цифру — не
более 5 гривен: кто даст больше и попадется, в лучшем
случае получит холопа по цене, какой он не стоит.
По аналогии со ст. 46 «Пространной Правды», еще
раньше установившей двойную ответственность господина
за татьбу, совершенную его холопом («двоиче платить ко
истцю за обиду»), можно думать, что и здесь «Устав
о холопах» застал практику безусловной ответственности
господина за мошенничество своего холопа. Теперь ответ-
201"
307
ственность ограничивалась: если потерпевший «ведая бу-
дет дал», то сам виноват, «а кун ему лишитися». Это —
жесткая мера против определенной и именно той разно-
видности ростовщичества, за которой скрывается доверие
на денежном рынке к оборотистости легально странствую-
щего холопа, выработавшееся, очевидно, на длительной
и широкой практике. Здесь перед нами холоп коммерче-
ского уклона — наиболее, вероятно, распространенный
тип кандидата в категорию «холопов, из холопства выку-
пившихся». В описанном с ним казусе нельзя преумень-
шить роль его показаний в исковом разбирательстве на
суде, — «ведая» или «не ведая» действовал ис»гец, потер-
певший. Устанавливалось это, конечно, не без «холопьи
речи».
Другая ситуация с этого типа холопом предусмотрена
в ст. 117 «Пространной Правды». Это случай, когда
оборотистость его использует сам господин, «пуская» его
«в торг», т. е. давая ему прямое поручение по торговой
части продать, купить и вновь продать. Здесь сами инте-
ресы холоповладельца не терпели бы ограничений в сфе-
ре кредита. Поэтому, если такой холоп в торгу «одол-
жает», т. с. запутается в кредитных операциях, совершае-
мых от имени владельца, то надлежит «выкупати его
господину, а лишитися его нелзи», т. е. нельзя отделаться
выдачей холопа, ибо, очевидно, подразумевается, что
господский долг превышает рыночную цену этого холопа.
А тогда очевидно, что в первом случае, когда кредитор
давал холопу деньги, «не ведая», что он холоп, господин
вправе был отступиться от своего холопа не потому, что
там дело шло о меньшей сумме, а потому, что сделка
совершалась на имя самого холопа.
Спрашивается — кому естественнее всего мог поручить
вести свои торговые операции господин, как пе бывшему
«купцу», если бы ему удалось заполучить к себе в «ра-
ботное ярмо» такого («одолжавшего») несчастливца-про-
фессионала? А тогда в нашем первом случае неведение
кредитора о холопстве кредитуемого могло объясняться
иной раз простой недогадкой, что этот человек с явными
ухватками купца — холоп обельный.
Именно с таким типом оборотистого холопа имеет дело
«Устав о холопах» и в ст. 118 и 119 в следующем жи-
тейском казусе: холоп «бежал» от «первого господина»
и обнаружен им у второго, который утверждает, что его
«купил». Казалось бы, отсюда вытекает необходимость
«свода», который и приведет к обнаружению кого-то
308
। pin ><> о, укрывателя-продавца. Ничего подобного. На
< цени только двое: потерпевший и новый обладатель.
Если этот последний пойдет «роте» (т. е. поклянется),
чго «купил» его, «не ведая» (что он холоп), то «первому
господину холоп пояти [взять], а оному [т. е. второму]
куны имати» (получить деньги, уплаченные за холопа).
(Опрашивается: с кого? Ответ на это находим во втором
варианте этого казуса: «...ведая ли будет купил, то кун
ему лиху [лишену] быти» (ст. 118) — пропали его
деньги. Будь на сцене третий, у кого второй купил бы
заведомо краденое, убыток, вероятно, пал бы на обоих
пли по крайней мере на третьего пала бы 12-гривенная
продажа князю (ст. 38 «Пространной Правды»), Но
о третьем нет тут и речи, очевидно, потому, что перед
нами случай самопродажи холопа. Тогда на вопрос:
с кого? — можно ответить только: с первого господина.
Он берет холопа обратно и платит столько, сколько полу-
чил со второго его холоп при самопродаже41. Это тот хо-
лоп, артист своего дела, которого первый господин
сам же поставил ответственными и дальними поруче-
ниями перед соблазном бегства; но такой холоп и стоит
того, чтобы заплатить за него лишка. Посредством доб-
росовестной или недобросовестной сделки он выбирает
себе нового господина, у которого и продолжает развора-
чивать привычные операции. Ст. 119 именно и разъяс-
няет эту черту всей создавшейся в таких случаях ситуа-
ции: «Аже холоп [тот самый, что в ст. 118] бегая будеть
добудеть товара, то господину [т. е. нашему «первому»
господину] долг, господину же и товар, а не лишитися
его» (т. е. товара).
Между двумя господарями (ст. 118) спор не ограни-
чивался, значит, вопросом о способе восстановления хо-
лопа в первобытное состояние (т. е. с уплатой второму
или без нее); возникал, кроме того, специальный (и в
быту обычный) вопрос о товаре, добытом холопом за фир-
мой второго господина: не принадлежит ли он второму
господину, фирма которого, очевидно, открывала этому
холопу возможность более широкого разворота коммер-
ческой инициативы, почему холоп и предпочел этого
второго.
Как видно из текста ст. 119, вопрос разрешался
в пользу первого господина не просто потому, что второй
вообще действовал незаконно или неосмотрительно, а ис-
ходя из дополнительного и решающего соображения: ведь
41 Ср.: Романов Б. А. 1, с. 89, комментарий к ст. 118.
309
если бы вместо придобытого товара на холопе повис бы
долг (хоть это и маловероятно, почему такая возмож-
ность серьезно и не рассматривается в уставе), то второй
господин сам пожелал бы переложить его на первого, по
ст. 117 42. За всем этим видно старинное патриархальное
представление о рабе и ответственности за него главы
«дома», как за всякого домочадца: закон всегда на сто-
роне «первого» господина, но на нем же лежит и вся от-
ветственность за этого члена его «дома».
Потому же господин несет безусловную ответствен-
ность и за другой тип бежавшего холопа (ст. 120) — того,
«кто бежа поиметь суседне что или товар», за которого
надлежит «господину платити», тому, у кого «что будет
взял», независимо от того, найден бежавший или нет.
Сам виноват, что держал такого холопа и вовремя не при-
нял мер. Одна из этих мер сейчас же и указывается
(в ст. 121). Если холоп «крадеть кого-либо» (т. е. обкра-
дывает), то господину открывается равная возможность:
либо выкупить пойманного на месте преступления холопа
у потерпевшего, либо (подразумевается, если цена укра-
денного значительно превышает стоимость холопа) вы-
дать с ним и тех, «с ком будет крал» (подразумевается,
что такая кража пе обходится без соучастников). Ранее,
очевидно, исходили из мысли, что ближайшие соучаст-
ники — непременно жена и дети холопа; теперь «жене и
детям не надобе»; только, если они действительно «с ним
крали и хоронили, то всех выдати»; а не захочет вы-
дать — всех и выкупать. Вот господину случай безубы-
точно, дотла уничтожить воровское гнездо на своей тер-
ритории: «всех выдати»!
* * *
Эта замечательная идея о неответственное™ жены
и детей за отца и мужа родилась здесь, конечно, в инте-
ресах холоповладельца. Но за этим, возможно, стоит и
еще один новый бытовой факт — это широкий приток на
господскую территорию новых холопов через брак с ра-
бой, представительницей потомственного кадра господской
челяди, отмеченный в ст. НО «Пространной Правды» как
один из трех источников пополнения мужской половины
корпуса холопов43. Ст. 121 предусматривает и тот, оче-
видно, рядовой случай, когда «будуть свободнии с ним
42 Там же, комментарий к ст. 119.
43 «Холопьство обельное трое... а второе холопьство — по-
310
Immioiiom| крили или хоронили»; тогда эти свободные
|'Г.пи:оо и продаже» (ответят перед княжим судом). Это
Глид но порвавшихся еще связей холопа, недавно при-
шедшего с воли, с теми свободными, которые, промыш-
.iiiiii кражей, еще не надели на себя холопьего ярма.
Жену-рабу не так-то легко втянуть в такие операции, да
еще с детьми: такова бытовая презумпция у авторов хо-
лопьего устава относительно рабы.
Положение рабы вообще отлично в то время от по-
ложения холопа: она, естественно, не столь легкий на
подъем и более ценимый (6 гривен вместо 5) элемент,
п пример свободной женщины, через брак с холопом по-
павшей в положение рабы, не известен ни правовым, ни
литературным памятникам эпохи. Феодальное право до-
вольно рано берет под охрану женскую честь рабы (до-
говор с немцами 1195 г.: «Оже кто робу поверяют насиль-
ем, а не соромит, то за обиду гривна, пакы ли [если же]
соромит — собе свободна»; договор с немцами 1229 г.:
«Если насилует робе, а будут на него послуси, дати ему
гривна серебра») 44. Можно, разумеется, видеть в этом
тоже охрану прежде всего интересов владельца, сосредо-
точенных вокруг рабы-наложницы и рабы-матери тех
«робьих детей», которые идут на свободу по смерти отца-
владельца. Но этим вопрос не исчерпывается.
В ст. НО со всей определенностью устанавливаются
три источника «обельного» холопства, среди них брак
с рабой, не оговоренный никакими условиями («а вто-
рое холопьство поиметь робу без ряду»); однако ему
тут же противополагается, по последствиям для мужской
стороны, брак, основанный на «ряде», т. е. договоре:
«Поиметь ли [робу] с рядом, то како ся будет рядил, на
том же стоит». Раба является здесь не просто приманкой
для уловления свободного в обельное холопство, а объек-
том ряда со свободным, открывавшего ей и их детям пер-
спективу освобождения и, вероятно, несколько иные бы-
товые условия жизни под крышей свободного рядовича.
Эта повышательная в общественном смысле для рабы
тенденция оговорки о ряде по поводу брака со свободным
тем более вероятна, что точно такая же оговорка введена
в ст. 110 и по поводу поступления свободного в тиуны
или ключники, т. е. на командную должность в холопьей
иметь робу без ряду [договора], поиметь ли с рядомь, то како ся
будеть рядил, на том же стоить...»
44 Владимирский-Буданов М. Ф. 2, с. 112, ст. 14 и
с. 120, ст. 19.
311
иерархии. Владелец в поисках подходящей кандидатуры
на эту должность иной раз готов был не настаивать на
«обельности» холопства поряжающегося («а се третьее
холопьство: тивуньство без ряду, или привяжеть ключь
к собе без ряду, с рядом ли, то како ся будет рядил, на
том же стоит»). Такая же готовность (заключить особый
договор) владельца в случае с рабой могла определяться
двумя совсем разнородными мотивами в двух совсем раз-
нородных случаях: или оценка владельца относилась
к персональным качествам самого претендента на рабу
как квалифицированного работника, или дело шло о рабе,
восприявшей «сором» с оглаской и потому неспособной
уже привлечь в господское хозяйство нового работника
на основе брачного союза иначе, как посредством особого
(льготного в пользу поряжающегося) ряда45.
Некоторые указания на такую бытовую оценку «со-
рома» можно найти в памятниках XII—XIII вв. Напри-
мер, в договоре 1229 г.: «Аже латинскый человек учинит
насилье свободпе жене, а будет преже на ней не было
сорома, за то платити гривен 5 серебра ... аже будет
первое [т. е. прежде] на пей сором был, взяти ей гривну
серебра за насилье». Или ответ епископа Нифонта на во-
прос Кирика: «А оже дьяк пойме жену и уразумее, оже
[что] есть не девка? — Пустивше [т. е. разведя], рече,
тоже стати» (т. е. ставить в дьяки) 46.
Таково, по-видимому, бытовое значение этих двух ого-
ворок о ряде в ст. 110. Они понадобились здесь, очевидно,
потому, что на практике подобного рода «ряды» госпо-
дами не соблюдались. Устав восстанавливал силу оформ-
ленных договоров о браке и службе.
* * Ф
Не вызывает сомнений бытовое значение формули-
ровки третьего источника обельного холопства, занимаю-
щей в ст. 110 первое место: «Оже [если] кто хотя купить
[человека] до полугривны [т. е. хотя бы за пустяк],
45 «Из практики последующего времени известно, что в таких
договорах определялась иногда часть детей, делающихся свобод-
ными, и часть детей, остающихся у господина» (Довнар-За-
польский М. В., с. 322). Иначе пе объясним здесь компромисс,
на который шел господин, поскольку «от челяди плод» всегда
оставался главным предметом хозяйственного интереса.
46 Владимирский-Буданов М. Ф., 2, с. 119, ст. 18;
Вопрошание Кириково, с. 46, ст. 81.
312
ii послух и поставит [в присутствии свидетелей], а ногату
|> о. мелкую молоту] даст перед самом холопом» (т. е.
и присутствии холопа, и тот не возразит) 47. Тут две кар-
1ппы: 1) самопродажи (хотя бы фиктивной) свободного
и холопы, обставленной формальными удостоверениями
добровольности сделки, и 2) действительной продажи че-
ловека в холопы третьим лицом в той же обстановке.
Л за ними два бытовых явления: 1) широкое предложе-
ние свободных рабочих рук за бесценок и 2) массовые
заочные сделки купли-продажи в обельное холопство по
дешевке доставшихся рабочих рук, совершаемые с глазу
па глаз между рабовладельцами. Теперь такие заочные
и отсутствие продаваемого сделки запрещаются; кроме
того, чтобы быть действительными, опи должны быть
надлежащим образом оформлены. О ком тут шла речь,
можно видеть из следующей далее ст. 111 «Пространной
Правды», формулированной как прямое пояснение
к ст. 110.
Ст. 111 гласит: «А в даче не холоп, ни по хлебе робо-
тять, ни по придатце; но оже не доходять года, то воро-
чати ему милость; отходить ли, то не виноват есть»48.
Здесь перед нами совершенные пауперы, которые ищут,
как бы перебедовать надвигащийся на них голодный год
в ожидании лучшей конъюнктуры. В литературе распро-
странено мнение, что «год», о котором ст. 111 «Русской
Правды» говорит, что его нужно «доходить», т. е. про-
служить полностью, это — не круглый календарный год,
а «срок». Но в том-то и дело, что о сроке для паупера
ст. 111 речи быть не может. Срок подразумевает договор,
«ряд», а здесь идет речь о людях, которые работают
именно без ряда. Ст. НО, как мы видели, твердо стоит на
том, что те, кто работает у господина без ряда, являются
холопами обельными. А далее закон ограничивает этот
тезис и в ст. 111 отмечает конкретный случай работы без
ряда, когда все же работник — «не холоп». Его не поку-
пали в холопы, хотя бы за полгривны, и никак не офор-
мляли его вступления в работу. Он ест господский хлеб;
что будет дано ему сверх того — является «придатком»,
47 Ногата здесь может быть и задатком и торговой пошлиной;
по ст. 39 «Пространной Правды» акт купли-продажи удостове-
рялся или свидетелями, или «мытником» (княжим агентом),
«перед ким же купивше». Ср.: Романов Б. А., 1, с. 86.
48 В ученой литературе ст. 111 «Пространной Правды» вызва-
ла различные толкования. Кроме указанных мной в коммента-
рии к этой статье (Романов Б. А., 1, с. 87—88), см.: Гре-
ков Б. Д., 2, с. 15; Юшков С. В., 1, с. 64 и 86—87.
313
«милостью». Это его «дача»; «в даче не холоп», дача но
делает человека холопом49. А господа считали, что де-
лает, и «роботили» его и «по хлебе» и «по придатце»,
полагая, что и то и другое давалось безвозвратно.
Что значит конкретно «роботили»? Это значит, во-
первых, что не отпускали его ни до истечения года, ни
по истечении года: потому теперь и разъясняется, что
«оже [если] по доходить года, то ворочати ему милость»,
а «отходить ли, то не виноват есть», т. е. по прошествии
года долга на нем не остается, все отработано, и он сво-
боден. «Роботили», во-вторых, значит, что продавали его
и до и (чаще, конечно) по истечении года: продавали
без его ведома и согласия. Отсюда отмеченные только что
формальные требования ст. 110: ногату дать «перед са-
мим холопом» и «послухи поставить». Отсюда же и усту-
пительное «хотя» в определении цены: купит «хотя» «до
полугривны», т. е. продавец сбудет товар не по его обыч-
ной рыночной стоимости, потому что он им и не был куп-
лен по ней.
Ст. 111, таким образом, показывает нам тоже новый
общественный тин, настолько новый, что для него нет
еще и названия, и приходилось для его описания прибе-
гать к новым (для языка «Правды») терминам (дача,
милость, придаток). Многочисленные старые переписчики
текста «Русской Правды» из столетия в столетие пере-
писывали ст. 111, как обычно, не разделяя слов, буква
к букве: «Авдаченехолоп...», пока в XV в. один из них
не поставил после «ч» на месте «е» мягкий знак «ь» (ко-
торый в иных случаях передавал звук «е»). Отсюда яви-
лось подобие нового слова: «вдачь», и в наше время не-
которые ученые заговорили о существовании в XII в.
общественной категории «вдачей» (а на украинском языке
раз это было переведено даже так: «людипа, що вда-
лася») 50. Древность, однако, не умела назвать эту ка-
тегорию. Й не назвала, в частности, ни «закупом», ни
«наймитом». Последний, мы видели, получал, когда его
закупали в работу, «задаток» и в случае желания уйти
49 Ср. в «Пространной Правде» употребление предлога «в»
вместо нашего «за» — в ст. 11. 26, 40, 62, 64, 115; также в «Крат-
кой Правде» ст. 8, 22, 24—26, 33, 36.
60 Рубинштейн Н. Л., с. 54. Ср.: например: Ключев-
ский В. О., 2, с. 355; Яковкин И. И., с. 260 и сл. В послед-
нее время исследователи принимают термин «вдач» и пользуют-
ся им условно: Ю ш к о в С. В., 1, с. 64 и 86; Греков Б. Д., 1,
с. 122; впрочем, в другой работе В. Д. Греков (2, с. 15) прини-
мает безоговорочно: «его Правда называет вдач».
314
иг господаря должен был возвращать «вдвое задаток»,
пороплачивая за расторжение договора. Здесь же нет
пи задатка, пи договора, а «милость», которая при уходе
средн года возвращается в ординарном размере, а съеден-
ный хлеб засчитывается за проработанное время день
и день.
За всем этим нельзя не заметить и еще одного быто-
ного явления, только в жизни господствующего класса.
: )то — мимоходом уже отмеченная нами выше демокра-
тизация, если можно так выразиться, рабовладения.
11 XII в. оно становилось доступным самым широким
слоям «свободных» мужей из числа тех «неимовитых»,
которые в условиях крайнего обострения противоречий
в рождающемся феодальном обществе при случае и сами
опрокидывались в бездну описываемого работного мира.
Зтим, может быть, отчасти и объясняется, что законода-
тельствующие верхи этого общества с такой легкостью и
определенностью стали на защиту этих милостыников
ст. 111 «Пространной Правды» и широким жестом готовы
были пресечь их порабощение. До «Устава о холопах»
это был самый дешевый способ, походя и втихомолку,
обзавестись обельным холопом для вечной эксплуатации,
если бы он выдержал годовое испытание, и для его пере-
продажи, если опыт оказался бы не так удачным51.
* * *
С закупами киевские юристы оказались зато в далеко
не столь легком положении. Задача была здесь не только
в том, чтобы бытовое порабощение «закупа» отменить
в законе и, пользуясь привычными терминами холопьего
права, сформулировать его закабаление, но и в том, чтобы
уловить при этом общие черты довольно разнообразных
в жизни положений. Отсюда чрезвычайные чисто языко-
вые трудности, которые и преодолевались позднейшими
переписчиками «Устава о закупах» каждым на свой ма-
нер, плодя у них описки и бессмыслицы. Отсюда же и
многообразие ученых толкований52.
51 К этой стороне «Устава о холопах» мы верпемся ниже еще
раз в несколько иной связи. См. ниже, с. 416, и сл.
52 «Устав о закупах» (ст. 56—64 «Пространной Правды») при-
влекал к себе пристальное внимание юристов и историков как до
революции, так и в наше время. Краткий критико-историографи-
ческий обзор литературы вопроса дан нами ^Романов Б. А., 1,
с. 65—75). Подробный историографический обзор дан нами же во
II томе большого академического издания «Правды Русской»
315
Над всем перед составителем «Устава» висел вопрос,
который на житейском языке господ можно формулиро-
вать так: «неужели закуп так-таки совсем и не холоп?»
Ответ мы уже знаем: как только побежит — холоп тебе
обельный (ст. 56). Отсюда был простой вывод: доведи его
до бегства — и все будет в порядке. Но это теперь, после
выхода «Устава», уже не метод: закуп может побежать
«ко князю или к судиям», как раз «обиды деля» (т, е.
вследствие обиды) своего господина — и «про то не ро-
ботять его, но дати ему правду» (т. е. разобрать его жа-
лобу). И ведь не отличишь, зачем побежал: побежал, ко-
нечно, по-прежнему крадучись, тайком. Этого мало.
Он может и не побежать, а «пойти» от господина «искать
кун», т. е. денег, чтобы рассчитаться с господином по
долгу, заявив о том («явлено») властям. Это уже вопрос
факта, не права, кончится ли это хождение переходом
к другому господину, если тот даст за купу денег на вы-
куп, или выходом в полную независимость на основе про-
стого ростовщического кредита или возвращением ни
с чем. Но и последнее не решало дела: поиски кредита
могут быть и возобновлены, и в случае удачи закупа
господин в любой момент рисковал вовсе потерять ра-
ботника.
То, что раньше для наймита было главной опас-
ностью — продажа его в обельное холопство, — сейчас
обращается в единственную для него возможность изба-
виться от всяких денежных обязательств по отношению
к господину и, следовательно, освободиться (ст. 61: «Про-
даст ли господин закупа обель, то наймиту свобода во всех
кунах»). Господин же еще и штраф должен будет упла-
тить князю (там же: «...а господину за обиду платити
12 гривен продажи»). Можно не сомневаться, что это
вошло в новый быт закупа: побежал — сам себя охоло-
пил, продан — освобожден. Капризные узоры в жизни
закупа могли найти место только между этими двумя
крайностями, и на поставленный вопрос: неужели закуп
так-таки совсем не холоп, могли пойти различные ответы
лишь в пределах этих двух крайностей.
Вот господин избил закупа. Для свободного в праве
предусмотрены были различные варианты — до крови ли
он избит или до синяков, была ли это просто потасовка
(«попехнет муж мужа любо к собе ли от собе»), при-
шелся ли в пей удар по лицу, пущена ли была в ход
(Правда Русская, т. II. Комментарии. Под ред. акад. Б. Д. Гре-
кова. М. — Л., 1947, с. 439—534).
316
ii.uikii («жердь») или только кулаки («пясть»), наконец,
нто был зачинщиком53. С закупом совсем иначе.
Открыто «Устав» и мысли не допускал, чтобы закуп
поднял руку на господина. Инициатор всегда последний.
А вариантов только два. Господин «пьян» и бьет, угке пи-
ч1чо пе соображая («не смысля»); если это доказано,
господин платит «якоже в свободней», «такоже и в за-
купе». Второй вариант: «Аже господин бьет закупа про
дело, то без вины есть». Что значит: «про дело» — «за ра-
боту» или «за дело» (т. е. поделом)? По-видимому, здесь
попытка в одной формуле охватить и то и другое: ведь
господин мог быть не пьян и бить не за дефекты в работе,
а «Устав» молчит об этом третьем варианте. Значит,
в данном случае подразумевается и он. Здесь выступала
патриархальная старина, и презумпция была полностью
в пользу господина; конечно, в трезвом виде он бьет по-
делом. Значит, и в суде презумпция будет та же. Но важ-
но то, что между закупом и господином стоит еще кня-
жой суд. Закуп не вошел еще полностью в компетенцию
сеньориального суда. Это ближе к свободе.
* * *
Дальше опять узоры жизни. Закон пытается уловить
их в сфере имущественных отношений закупа. И здесь
что ни слово, то неясность или двусмысленность, а отсюда
и множество ученых догадок и толкований. Не принимая
всего, что было высказано в ученой литературе, прихо-
дится считаться с тем, что здесь отразилось многообразие
бытовых ситуаций.
Закупить человека, разумеется, можно на любую ра-
боту, но практически «Устав» предусматривает использо-
вание закупа только па сельскохозяйственной страде —
зато в двух основных положениях. Первое — закуп живет
вне господского двора и работает на себя (ст. 57) Б4.
Обычно он работает на себя своим инвентарем и, кроме
того, отбывает барщину, «орудье»; но «еже» [т. е. если]
дал ему господин плуг и борону», то господин взимает
(«емлеть») за них («от нею же») оброк, «копу» (нату-
рой) за пользование этим мертвым инвентарем и, кроме * 64
53 Пространная Правда, ст. 29—31.
64 «Аже у господина ролейный закуп, а погубить воиский
(вариант: свойскы) конь, то не платити ему; но еже дал ему гос-
подин плуг и борону, от него же купу (вариант: копу) емлеть,
то то погубивше платити; аже ли господин его отслеть на свое
орудье, а погибнет без него, то того ему не платити».
317
того, «отсылает» его «на свое орудие» (т. е. на бар-
щину) 65. Такой закуп назван в ст. 57 «ролейным», но
тут же подчеркнуто, что не всякий закуп ролейный
(«аже», т. е. если у господина ролейный закуп, то к нему
и применяется ст. 57). Бывает и иное положение, иной
закуп. О нем говорит ст. 58 и, чтобы не было сомнений,
прибавляет в заголовке: «О закупе же» 66 67. Этот второй вид
закупа — сельскохозяйственный рабочий на господском
дворе; работает он на господском поле, на господской
скотине, которую ежедневно с работы приводит на гос-
подский двор и там затворяет, «где ему господин велит».
Но на этой же скотине работает он и для себя («орудия
своя дея»).
С точки зрения судебно-юридической в обеих статьях
рассматривается вопрос об ущербе, какой может потер-
петь господин от гибели рабочего инвентаря, и об ответ-
ственности здесь закупа. Варианты в жизни, варианты
и в текстах. Но последние не исчерпывают первых. На-
пример: если у господина ролейный закуп «погубит
свойский конь, то не платити ему». Непосредственный
производитель со своим инвентарем, потерявший его
(коня), — это пе то, па что шел господин, когда принимал
его в релейные закупы. Отсюда раньше и был штраф.
«Устав» его теперь отвергает. А раньше это влекло за со-
бой возрастание долга закупа, если не немедленное взы-
скание. Закон и теперь не отменяет возмещения господ-
ского убытка за плуг и борону, если («еже») их «господин
дал». Это обычная краткость языка «Русской Правды»:
полнее бы сказать о «свойских» коне, плуге и бороне,
а потом о господском коне, плуге и бороне. Наконец,
если господин «его отслеть на свое орудие», а инвентарь
остается там, где работал закуп па своей ролье, «то того
ему пе платити».
Есть и другой вариант: если «погубит войский
конь». Значит, не своего коня, а «военного», т. е. господ-
ского57. Не исключен, теоретически говоря, случай, что
закупу сдан боевой конь в мирное время на постой. Прак-
65 Слова «от него же» отношу вслед за Н. Н. Ланге к плугу
(см.: Романов Б. А., 1, с. 69), но возможно, что это «от него
же» явилось в результате описки из двойственного: «от нею же»
(т. е. плуга и бороны).
66 «Аже из хлева выведуть, то закупу того не платити; но
оже погубить па поле и в двор не вженеть и не затворить, где
ему господин велить, или орудья своя дея, а того погубить, то
то ему платити».
67 Это общее мнение: «войский» — господский.
318
। iriiM'Kii 11<>мыслимо, однако, снятие ответственности с за-
купи за такого коня: это повело бы к массовой распро-
дпже господских боевых коней (если только по построить
хитрое предположение, что здесь имелось в виду нажать
пи господаря, чтобы раз навсегда снять с закупа вошед-
шую в быт обузу конского постоя). Поэтому есть попытка
попять термин «войский» как указание, что закуп теряет
этого коня на войне, куда хозяин выступает в окружении
холопов и закупов58 59. Однако в обоих случаях непонятно
тогда противопоставление: «Но еже дал ему гос-
подин плуг и борону... то то [т. е. плуг и борону] по-
губивши платити», откуда явствует, что коня Господин
по давал5Э.
Сомнительно, чтобы закупов можно было представить
себе в «свите» господина на войне и чтобы при этом «мно-
гие из них» были «на конях, конечно, господских», как
думает С. В. Юшков. Закупы ведь в массе своей — те же
смерды, только вступившие в частно-правовую зависи-
мость. А от времен Мономаха в летописях сохранился
весьма выразительный рассказ о судьбе смердьих коней
в пору крупного военного предприятия (против половцев
в 1103 г.) 60. На съезде князей и их дружин шла тогда
речь о предстоявшем весеннем походе: «И почаша ду-
58 Это совсем новое толкование выдвигает С. В. Юшков (1,
с. 79).
59 Б. Д. Греков (1, с. 119) подчеркивал это противопостав-
ление и принимал вариант: «свойскый», но толковал коня все же
как господского, стоящего в господском хлеве (по ст. 58). Впо-
следствии Б. Д. Греков (3, с. 119—121) предложил примирить оба
варианта: первоначальный («войский») и позднейший («свой-
скый»). «Войский» от славянского «войско» (в смысле людей,
объединенных либо родством, либо хозяйственными интересами)
обозначало «домашний», «свой» и позднее было заменено южно-
русским «свойский», обозначающим тоже «домашний». Затем па
севере переписчики, не понимая смысла слов «войский» и «свой-
ский», заменили их словом «воинский», чем исказили первона-
чальный их смысл. Я затрудняюсь принять это предложение
Б. Д. Грекова, имея в виду; 1) употребление термина «войский»
в смысле именно «военный» в «Толковой палее» 1477 г., с. 260
и сл. («поими с собою вся мужа войския, въстав же взиди в
гаи... и встав Иисус и вся мужи воистии яко же взыти в гаю
и избрал Иисус 30 тысящь мужь воискых силпы крепостью...»);
2) употребление именно на севере терминов «свойскый» (Че-
тыре древние частные грамоты, с. 146) и параллельно «моиский»
в смысле «мой» в XV—XVI вв. (Памятники дипломатических
сношений Московского государства со Швецией, с. 196: «а поме-
стье, сказал, за ним... в Клинском уезде... а жена де моя и ныне
жива, а поместье у нее мойсково государь не отнял, сказывает,
в Клине»),
60 Лавр, лет., с. 118; Ипат, лет., под 1103 г., с. 286.
319
мати и глаголати дружина Святополча: «яко негодно
ныне, весне, ити, хочем погубити [того и гляди, погубим]
смерды и ролью их». И рече Володимер: «Дивно ми, дру-
жино, оже лошадий жалуете [жалеете], ею же [на кото-
рой] то ореть; а сего чему не промыслите, оже то начнет
орати смерд, а приехав половчин ударит и [т. е. его]
стрелою, а лошадь его поймет, а в село его ехав имет
жену его и дети его и все его имение? То лошади жаль,
а самого не жаль ли?» Автор этого повествования, оче-
видно, исходил из обыденного представления о мобилиза-
ции смердьих лошадей для нужд военного похода, а не
об участии в нем самих смердов61. Но смердьи лошади
(в Ипат. лет. — «кобылы») — едва ли боевые кони. Это,
конечно, подсобный вид транспорта.
Из трех известных нам по летописным рассказам раз-
новидностей коней на походе: коней «поводных» (верхо-
вых), «сумных» (вьючных) и «товарных» (обозных), т. е.
упряжных, — смердьи, вероятно, преимущественно наби-
рались в обоз и в крайности шли на нужды городского
ополчения, когда в городе производилась всеобщая моби-
лизация и безлошадные горожане кричали: «Дай, княже,
оружье и кони», как то было в Киеве в 1068 г.62. Как и
смерд, ролейный закуп шел в поход, конечно, только в са-
мых крайних случаях, а о смердах нам известно, что они
тогда выступали на походе «пешцами».
В пользу варианта «свойский» (т. е. свой) и отнесе-
ния его к подлежащему «ролейный закуп» говорит еще
и то соображение, что центр тяжести в ст. 57 и 58 лежит
в общем вопросе о живом и мертвом инвентаре и его со-
хранности. В быту при плуге и бороне тяга была несо-
мненно не всегда конная. Далеко и ходить не надо, чтобы
видеть, что конь в ст. 57 — частность вместо общего. На-
пример, в ст. 63 и 64 разбирается случай, когда закуп
«выведет [т. е. украдет] что». И опять в пример приво-
дится «конь»: если холоп обельный «выведет конь чий-
либо», то господин платит за него 2 гривны (ст. 63),
61 Об этом нам довелось писать еще в 1908 г. (Рома-
нов Б. А., 2, с. 18 и сл.), и к моим выводам С. В. Юшков (1,
с. 95) присоединился «полностью и без всяких оговорок».
62 Ипат. лет., под 1152 г., с. 67 («бе же в короля полков 70 и
3 пояци опроче Изяславлих полков и проче поводных копий и
товарных»); под 1185 г., с. 135—136 («посла Игорь к Лаврови...
перееди па опу сторону Тора с конем поводным... пришед... к ре-
ке... и вседе па копь»); под 1208 г., с. 158 («Изяслав же бися на
месте Незды реки и отъяша от пего коня сумныя»); Лавр, лет.,
под 1067 г., с. 73.
320
к. in uiiityii «выведет что» (и, подразумевается, бежит),
in гпсподипу за это не платить, и только если закупа
подержат где-нибудь (и иной раз не будут выдавать гос-
подину как своего рода заложника) или господин сам
ноимает его, господину придется заплатить за «конь или
'ин будет ино взял», — и тогда, конечно, закуп, выкуп-
ленный по-холопьи, становится «ему [господину] холоп
пГи'льиый». Но вот господин не захочет «платити за нь»
(I' о. за закупа) из своих средств: тогда пусть «продаст
п |его]», но прежде должен заплатить «или за конь, или
ап вол, или за товар, что будет чюжего взял», а, «прок
(остаток] ему самому взяти собе» (ст. 64). Как видим,
автор закона только к концу разговорился и перестал
держаться за одного только коня, и мы узнаем, что закуп
льстился не только на коня, а и на вола и на движимое
неодушевленное (товар).
Впрочем, и без того ясно, что вол как рабочая скотина
столь же в ходу в сельском хозяйстве, как и «конь», и
«лошадь», и «кобыла». Задавшись вопросом, как обстояло
дело в жизни ролейного закупа с ответственностью за це-
лость рабочего вола, остается подставить вола на место
коня в ст. 57, как делали, конечно, и судьи-современники.
По что тогда делать с «боевым» волом или с закупами
в свите господина на господских волах верхом?
Что спецификация «войский» (в смысле «воинский»,
а следовательно, господский) здесь не исчерпывала того,
что надо было охватить автору «Устава», явствует из фор-
мулировки ст. 58: «Аже из хлева выведут, то закупу
того не платити, но оже погубит на поли и в двор не вже-
пет и не затворит, где ему господин велит... то то ему
платити». Кого или что «выведут» — не сказано. И не
сказано потому, что и без того ясно, что любую рабочую
скотину, притом, по-видимому, не закрепленную за этим
ие ролейным закупом, — сегодня одну, завтра другую:
она и содержится в хлеве во дворе господина не одна
и под охраной других лиц. Потому и закуп этот не отве-
чает за нее, как только она попала в хлев и заперта.
Значит, и в ст. 57 конь — это частное вместо общего:
всякая скотина, принадлежащая закупу, противопо-
лагается мертвому инвентарю, данному закупу госпо-
дином 63. Пади или пропади она — и ролейному закупу,
63 Юшков С. В. (1, с. 78) вольно переводит и дополняет
ст. 57 так (дополнения заключаем в квадратные скобки): «Если
у господина будет ролейный закуп и он погубит военного копа,
то ему пе нужно за него платить; но если господин, у ко-
21 От Корсуня до Калки
321
сохранявшему еще из своего смердьего прошлого особ-
ность своего (от господского) хозяйства, грозило бы пе-
рейти на дворовое положение закупа (ст. 58). Таким
образом, записывая это стихийное бедствие, постигшее
ролейного закупа, в лицевой счет его долга, господин бил
по лежачему, а не защищал себя от злостной или про-
стой небрежности с животным, какую имела в виду ст. 58
со стороны закупа не ролейного. С этим последним госпо-
дин проделывал (до «Устава») столь же вопиющую опе-
рацию — штрафовал его в случае пропажи скотины из
усадебного хлева, к охране которого этот закуп не имел
никакого отношения (что теперь и запретил «Устав»).
* * *
Казус с рабочей скотиной в быту не ролейного закупа
один только и разработан в ст. 58; но несомненно, что
и казус с мертвым инвентарем разрешался в быту этого
закупа так же, как в ст. 57, т. е. господский инвентарь
в случае утраты или порчи оплачивался за счет закупа.
За этим умолчанием надо видеть вообще практику гос-
подских штрафов, которая стремилась к конечному за-
кабалению закупа. Ст. 59 пробует обобщить вытекающие
из этой тенденции «обиды», причиняемые господином за-
купу. Их две: господин может «увередить» «купу» его
т о р о г о закуп берет купу, дал ему плуг и борону [и он погубит
коня данного для пашни], то ему нужно платить. Если же гос-
подин отошлет закупа по своим, господским делам, [и конь, на-
ходящийся на пашне], погибнет в его отсутствие, то закуп не
должен за него платить». Эти дополнения не могут быть приня-
ты. Они не только произвольны, но не согласуются с тем, что
высказывает сам С. В. Юшков: «...было бы странно, если бы за-
конодательство специально посвятило целую статью плугу и
бороне, которые в этот период были самодельными... пе имею-
щими особой ценности», а потому-де фраза «еже дал ему госпо-
дин плуг и борону» «относится к коню, на котором пашет ролей-
ный закуп». Но тогда пе менее странно, что законодатель вместо
того, чтобы сказать о пашенном коне, говорит именно о плуге и
бороне и про них-то и говорит: «то то погубивше, платити». При
том внимании, какое «Правда» оказывает именно коню, такая
замена его здесь малоценными предметами необъяснима. Мало
того, именно о плуге и бороне, а не о коне законодатель говорит:
«от него же копу емлеть», т. е. с которого (с плуга) взимает
господин копу (ср. «имати от рала» — от плуга, «от свободы
9 кун», где «от» значит «с», «за», а не «у»; когда хотели ска-
зать — взять с него, говорили «имати на нем»), а не «госпо-
дин, у которого». Язык «Правды» слишком лаконичен, чтобы
здесь понадобилось абсолютно лишнее определение того, о каком
господине тут речь: он тут только один и мог быть.
322
(iiupiiiiiiг «цену»), т. е. либо 1) уменьшить условленную
Mi'H.iiv ними сумму, выдача которой закупу начиналась
. шцнтка», или непосредственно или посредством вычета
..... либо «погубленного», либо 2) увеличить сумму долга,
вторую закуп обязан вернуть, когда захочет развязаться
господином. Но господин может покуситься на жизнен-
ный уровень закупа, уменьшив его отарицу (от ataras
поронда, полоска земли), участок, который закуп обраба-
тывает на себя. О ролейном закупе давно уже было вы-
। низано предположение, что он вместе с собой влек в за-
носимость «и землю»64. Это весьма вероятно, так как
ст. .67 разворачивает действие на иной сцене, чем ст. 58:
и нервом случае господское «орудье» рассматривается как
нечто топографически стороннее «ролье», на которой опе-
рирует закуп со своим или данным ему инвентарем;
но втором — действие происходит во дворе или на поле
господина, а на стороне этот закуп делает «свое орудье».
У этого закупа отарица — участок, выделенный господи-
ном закупу, как выражалось много позднее литовско-рус-
ское право, на «присевок». Та и другая обида (из-за
«купы» и из-за «отарицы») карается низшим государ-
ственным штрафом в 60 кун, как кража скота в поле
(ст. 42).
Показателем того, насколько разнообразен мог быть
жизненный уровень закупа, является обида, скупо описан-
ная в ст. 60: «Паки [господин] прииметь на нем кун,
то опять ему воротити куны, что будет принял». Значит,
в иных случаях господину удавалось выжать («принять»)
из закупа наличные деньги (хотя бы по линии штрафов).
Однако текст статьи допускает и другое толкование —
и иных случаях господин мог «принять» (получить)
деньги через отдачу закупа в наем или в заклад третьим
лицам. Что в ст. 60 господин штрафуется за это прода-
жей уже в три гривны, показывает масштаб «обиды»:
речь тут идет о суммах больших, чем в ст. 59, но мень-
ших, чем три гривны (продажа всегда выше «урока», т. е.
возмещения материального ущерба).
Остается вопрос о размере сделки по закупничеству:
на какую сумму в среднем смерды шли в феодальную за-
висимость от господ? Намек в этом смысле можно извлечь
из ст. 64 о краже закупом коня или чего другого. Госпо-
дин не отвечал за него (в отличие от холопа) только
в том случае, если закуп сбежал с украденным и не най-
ден. Если же его задержали, господин либо платил из
114 X л е б н и к о в Н., с. 281.
21*
323
своих, либо платил из суммы, реализованной от продажи
закупа. Ясно, что, продав закупа за пять гривен (средняя
цена холопа на рынке) и уплатив потерпевшему за коня
две гривны, господин считал для себя выгодным оставить
себе разницу в три гривны потому, что и сам считал без-
надежным получить с этого закупа больше трех гривен
при нормальной ликвидации отношений. Этот закуп за-
нял или способен был вернуть три гривны и меньше.
Но оставляя себе закупа «обель» за две гривны, которые
пришлось уплатить потерпевшему за коня, господин рас-
считывал получить больше трех гривен за счет того иму-
щества закупа, которым завладеет при этой операции.
Значит, купа закупа в среднем мыслилась и менее трех
гривен, но вступали в закупничество иной раз и далеко
не только дотла разоренные смерды, а и обладатели иму-
щества, ценность которого превышала три гривны. Таким
образом, мнение С. В. Юшкова, что «закуп коня не имеет
и... не может иметь, иначе он не был бы закупом»,
так как при наличии коня «не было смысла идти в за-
купы», а «был больший смысл продать коня, нежели
идти в полную кабалу», по может быть принято, как
не охватывающее всех возможных тут ситуаций и, в част-
ности, игнорирующее вопрос, что бы дальше делал смерд-
земледелец, продавший свою рабочую скотину65.
Угроза разорения, помимо того, могла нависнуть над
смердом еще до потери или распродажи инвентаря вне-
запно и в масштабе, не покрываемом продажей лошади
или вообще скотины. Но вероятен и такой вариант, когда
смерд прибегал к займу именно ради восстановления жи-
вого инвентаря, с которым он и мог поступить в релей-
ные закупы. Этот вариант должен был иметь место
в случае стихийных бедствий (прохождения вражеских
военных сил, пожаров и т. п.), жертвой которых в пер-
вую очередь и становился скот. Больше того: разорение
целых районов во время внутренних феодальных войн
в древней Руси — бытовое явление в жизни сельского на-
селения, неоднократно отмеченное в летописных записях.
Но рост закупничества будет недостаточно объяснен,
если упустить из виду и еще одно отличие закупа от сво-
бодного смерда: закуп свободен от «продаж», по-види-
мому, так же, как и холоп. «Устав» прямо об этом не го-
ворит просто потому, что основная тема его — это выясне-
ние отличия закупа от холопа, а не сходства. Однако
из ст. 64 о краже явствует, что речь здесь идет только
85 Юшков С. В., 1, с. 79—80.
324
.. и । i,i м (' 111,< *11 и и потерпевшему, об «уроке», а не о государ-
........ штрафе, «продаже». Между тем смерд с поло-
1ПП11.1 XI в. живет, можно сказать, окруженный системой
нм у дарственных штрафов, в регулярном соприкоснове-
нии па этой почве с представителями княжеской адми-
нистрации. Эта система пришла (с Ярославичами) вовсе
по па смену полюдью и дани, а легла дополнительным
грузом на всю массу «свободного» сельского и городского
грудящегося населения, безжалостно и быстро разоряя
ого, вынуждая его (поодиночке, но зачастую) менять свою
<|свободу» на феодальную зависимость в поисках хоть
какой-нибудь защиты, — идти «в кабалу» и записываться
«на помещиками» 66.
Глава третья
«СВОБОДНЫЕ» СМЕРДЫ
Что такое «продажа», хорошо объяснено в договорах
Руси с греками. По Олегову договору, если русин ударит
мечом или бьет гречина каким-нибудь «сосудом», «за то
ударение или убьение да [пусть] вдаст литр 5 сребра
по закону рускому, аще ли будет неимовит [неимущий]
тако створивый, да вдаст елико может и да соимет с себе
п ты самыа порты [одежду] своя, в них же ходят,
а опроче [кроме того] да роте ходит своею верою [пусть
поклянется], яко никако же иному помощи ему [некому
ому помочь]...» (и на том дело кончается). В договоре
Игоря 945 г. употреблено и самое слово «продажа», только
и глагольной форме: «Аще ли есть неимовит, да како
может, в только же продан будет [пусть будет продано
нее его имущество], яко да и порты, в них же ходит,
да и то с него сняти, а опроце да на роту ходит по своей
норе, яко не имея ничтоже, ти тако пущен будет»
Иными словами, если виновный не может заплатить за на-
несенную обиду всего, что причитается, идет с молотка
нось его скарб вплоть до носильного, лишь бы обижен-
ный был удовлетворен полностью.
В международном договоре с Византией, государ-
ством, где месть уже не почиталась за легальный способ
удовлетворения потерпевшего, необходимо было оговорить,
что делать в случае несостоятельности обидчика. В «Древ-
“Ленин В. И., Поля. собр. соч., т. 15, с. 131.
1 В л а д и м и р с к и й - Б у д а н о в М. Ф., 2, с. 4, ст. 5 и с. 18,
ст. 14.
325
нейшей Русской Правде» 1016 г. в подобном случае па
первом плане еще месть: если обидчика не настигнут
(чтобы отомстить), тогда — платить 12 гривен (ст. 3).
Случай несостоятельности здесь не оговаривается; но
разрешался он, конечно, и на русской почве тоже прода-
жей имущества на указанную сумму, а в случае не-
хватки — помощью третьих лиц.
Широкие размеры эти продажи могли, однако, полу-
чить лишь после так называемой отмены князьями Яро-
славичами мести, т. е. введения системы денежных штра-
фов в пользу князя за уголовные правонарушения.
Внедрение этой системы в жизнь не могло произойти
сразу, и в первую очередь борьба пошла за введение
«вир», штрафов за убийство, в особенности за убийства
княжих мужей. Но и «продажа» для обозначения штрафа
за воровство, например, является впервые также
в «Правде» Ярославичей же (ст. 35, 36, 40). «Простран-
ная Правда» XII в. уже полностью освоила этот термин
и определила продажу именно как княжую «к а з н ь»,
т. е. наказание: за кражу, совершенную холопом, господин
«двоичо [т. е. в двойном против цены иска размере]
платит ко истцу за обиду», потому что холопов «князь
продажею не казнит» (ст. 46). Отсюда и «продать» —
равносильно «наказать».
К концу XII в. практика судебных «продаж» создала
этому глаголу («продать») совершенно определенную
славу — политической меры масштаба стихийного бед-
ствия. Описывая борьбу за Киев между Ярославом Изя-
славичем (из Мономаховичей) и Святославом Всеволодо-
вичем (из Ольговичей), во время которой Ярослав был
изгнан из Киева Святославом, семья же и дружина его
были взяты в плен, а затем Ярославу вновь удалось
въехать в Киев, летописец заключил свое повествование
следующей сценой: вернувшись в Киев, Ярослав «на гне-
вех замысли тяготу кияном, река [сказав]: «подвели есте
вы на мя Святослава, промышляйте, чим выкупити кня-
гиню и детя»; онем же не умеющим [т. е. кияне же не
знали], что отвещати ему; и попрода [Ярослав] весь
Кыев, игумены и попы, и черньце и чернице, латину и
госте и затвори все кыяны» 2. Это вовсе не контрибуция,
наложенная на город общей суммой без вмешательства
в ее раскладку. Это насильственный и нарочито разори-
тельный сбор с каждой категории населения в отдель-
2 Ипат. лет., под 1174 г., с. 111.
326
in» iii с гем, чтобы никому не было «повадно» (как гово-
ри ни I. потом па московском языке), в размере чем
(пип.ши, том лучше.
Почто подобное — и с «вирой». Новгородский лотопи-
rnrojii, XIII в. сделал под 1209 г. следующую запись. Bce-
нол од Волыпое Гнездо, отпуская новгородцев после свое-
||| рязанского похода, «вда им волю всю и уставы старых
кинзой, его же хотеху новгородци, и рече им: «Кто вы
допр, того любите, злых казните...» Новгородци же, при-
шед|не Новугороду, створиша вече на посадника Дмитра
и па братью его, яко ти повелеша на новгородцах сребро
имати, а по волости куры [описка: куны] брати, по куп-
цом виру дикую, и повозы возити, и все зло»; а в ре-
зультате этого веча было подвергнуто грабежу и конфи-
скации все имущество виновных и поделено по 3 гривны
«по зубу», т. е. на душу, не считая пограбленного3.
Писавший это (вероятно, из духовных) смотрел на мир
глазами свободного новгородца, и «дикая вира» и подвод-
ная повинность были для него самыми острыми приме-
рами «всяческого зла», причиняемого человеку государ-
ственным аппаратом.
Фигура вирника, т. е. сборщика вир, выдвигалась
и XI в. в быту массы как городского, так и особенно
сельского населения, на первый план. «Русская Правда»
с именем Ярослава Мудрого связывает попытку регламен-
тировать положение и деятельность вирника в так назы-
ваемом «поконе вирном» (ст. 42 «Краткой Правды»).
Приезжая на место сбора вир, вирник мог требовать
с местного населения на неделю 7 ведер солоду, барана
или пол говяжьей туши, либо деньгами 2 ногаты; в среду
и пятницу полагалось ему по сыру, ценой в резану; еже-
дневно, кроме того, по 2 куры; а хлеба и пшена вдосталь
(«колко могут изъясти» он со своими спутниками). Ехал
вирник на 4 конях, ставившихся на полное овсяное до-
вольствие на месте. В переводе на деньги все недельное
содержание приезжих обходилось более полугривны
(15 кун). В течение недели вирнику полагалось кончить
всю процедуру сбора.
Наивно было бы думать, что этот регламент выпол-
нился на практике во всей строгости и явился действи-
тельной сдержкой для аппетитов вирника и сопутство-
вавших ему отрока и метельника (мечника). Несколько
позднее (в XII в.) составленное положение о сборщике
продаж (ст. 74 «Пространной Правды»), сохранив преж-
3 Новг. 1 лет., под 1209 г., с. 191.
327
нюю мясную дачу и, правда, снизив норму коней до двух,
об «ином корме» постановляло брать его столько, сколь-
ко и «что» им «чрево возмет», и, разумеется, умалчивало
уже о недельном сроке. На практике княжой сборщик про-
изводил свой сбор не «до недели» (т. е. в течение недели),
а «дондели же», т. е. пока не соберет все причитающееся
(подобно тому как даныцик Ян Вышатич пригрозил бело-
зерцам, что просидит у них и весь год, если они не вы-
дадут ему скрывавшихся от его преследования ярослав-
ских «волхвов») 4. Твердым и определяющим в этих
регламентах было одно — доля, какая полагалась сбор-
щику с каждой собранной им виры или продажи: с 40 гри-
вен — 8 гривен, с 80 гривен — 16 гривен, с продажи
в 12 гривен — 2 гривны 20 кун. Эти 20 процентов и были
самым существенным, движущим моментом в работе вир-
ника на месте, потому что это определяло его прямой
денежный доход. Отсюда — практика высиживания и
менее тонких насильственных способов сбора.
Самый механизм сбора довольно ясно изображен
в «Пространной Правде». Дело происходит в территори-
альной общине, верви. Па ее территории найден лежащим
труп («голова») княжого мужа или людипа (безразлич-
но, разница только в цифре штрафа). Убийца, «головник»,
должен быть найден силами этой верви. «Ищют» или не
«ищют» его — это не меняет дела. Если убийца не най-
ден, виру платит вервь. Это «дикая» вира: именно ви-
новник-то убийства и не платит ее5. Но он может быть
и еще искан и, наконец, разыскан: это не останавливает
общинного платежа, только производится он в рассрочку,
в течение нескольких лет. Здесь гарантия, что вервь сде-
лает все, чтобы сыскать убийцу-чужака.
Не так уже меняется дело, если убийца — член этой
верви и находится налицо: если его не хотят назвать,
общиной уплачивается та же «дикая вира»; если его го-
товы выдать, виру, т. е. собственно княжой штраф, «по-
могает» убийце платить вся община, потому что до этого
момента он участвовал же во всех общинных платежах
(«зане к ним прикладывает»); сам убийца платит только
4 Лавр, лет., под 1071 г., с. 75. Ст. 42 «Краткой Правды», пе-
речислив все виды довольствия вирника, кончала так: «...до пе-
дели же виру сберут вирницы». В. И. Сергеевич ввиду своеоб-
разия древнего написания в своем издании «Правды» прочитал
«дондели же» и получил иной смысл, в бытовом отношении бо-
лее правдоподобный.
5 Ср. «дикое поле» — общее, ничье поле. Различные объясне-
ния слова «дикая» см.: Романов Б. А., 1, с. 57.
328
«Гн.14 ну к> свою долго, остальное из 40 гривеп платит общи-
ш| 'ГолI.ко «головничество», т. е. частное вознаграждение
родичам убитого, платит головник; его размер пе опреде-
iii'ii, и власть им не интересуется; ее княжие мужи оце-
нены вдвойне, и в эту 80-гривенную виру вошло уже го-
ловничество.
У верви есть возможность снять с себя платеж, если
убийца совершил свое убийство тайно с целью грабежа,
в не в открытой схватке: «За разбойника люди не платят,
по выдадятй [т. е. его] всего с женою и с детми на поток
и на разграбление». Если же убийство произошло в драке
(«сваде») или совершено у всех на глазах («явлено»),
«на пиру» в пьяном виде, то вервь обязана «помогать»,
т. о. платить6 7.
5ft 5ft *
Чрезвычайно любопытная презумпция открывается в
оговорке (ст. 8), что вервь не обязана помогать тому,
«кто не вложиться в дикую виру», а пусть такой «сам
платит». Кого разумели здесь? Логически эта оговорка
разрушала весь механизм круговой ответственности об-
щины по линии убийства. Немыслимо, однако, чтобы за-
кон шел на это. Не иначе как здесь разумелся либо чу-
дак, мнивший себя застрахованным от житейской ситуа-
ции, когда хочешь не хочешь, а придется ему попасть в
убийцы, либо «имовитый» человек, не нуждающийся ни в
какой помощи на этот случай. Потому что убийство—это
самое заурядное явление в описываемую эпоху самозащи-
ты и самоуправства, не говоря уже о разбое. Но и самый
«разбой» — термин двуликий. Есть, правда, представле-
ние о таком человеке, который «стал на разбои без всякоя
спады» — это профессионал разбоя, очевидно, с целью
грабежа: от такого все отрекаются, выдают его князю на
ноток и разграбление со всей семьей, рвут с корнем
(ст. 7). Но та же «Пространная Правда» говорит и об
убийстве «в разбое», по которому виновник расплачивает-
ся с помощью соседей (ст. 3—5). Или вот, например,
«Заповеди» митрополита Георгия (XI в.) при всей своей
строгости вообще говорят о человеке, «иже разбой сотво-
рит нехотя» (т. е. невольно, невзначай), и назначают за
это покаяние на 5 лет 1. Разбой здесь — просто убийство.
К пролитию человеческой крови церковь, конечно, от-
11 Пространная Правда, ст. 3—7.
7 Заповеди митр. Георгия, с. 131.
329
носилась с осуждением, и даже тому, «кто убиет разбой-
ника или ратного, на нь пришедша», те же «Заповеди»
назначали епитимью «за поллета [на полгода] за пролитие
крови», правда, «засмотривше житие его»8. Но убий-
ство — это повседневный факт, от него не застраховано
даже помещение церкви: «Аще убиют или срежутся в
церкви, да не поют в пей 40 дний, потом вскопают мост
[помост] церковный и высыплют [залитый кровью слой
земли]; аще и на стене будет кровь пала [попала], да
омывают водою, и молитву створят, и водою покропят
святою» — и тогда только «почнут пети» (т. е. слу-
жить) 9. Тем более в таких общественных ситуациях и в
таких местах, которые находятся вне церковного контро-
ля и глаза и где царят «бесовская» «обычая треклятых
еллин» (т. е. язычников), где «в божественыя праздни-
ки» устраиваются «позоры [зрелища! некакы бесовскыя»,
«с свистанием и с кличем и с воплем» и с участием «пья-
ниц» и где бьются «дреколеем до самыя смерти», «взи-
мающее [т. е. а потом снимают] от убиваемых порты» 10 11.
Это все тот же «беззаконный бой», от которого еще в
XII в. епископ Илья наставлял попов «уимать [т. е. уни-
мать] детой своих» (т. е. прихожан); а если при этом
«кого убыот», то «в ризах не петь» (над убитыми) и не
поминать н. Но убийство, по его мнению, может попутать
любого: «Аже пригодится кому душегубство [т. е. ес-
ли кому случится убить], то возбраняйте ему церковного
входа» 12. «Пригодится» — это то же, что «нехотя» у
митрополита Георгия.
Не проповедников, а практиков церковных особенно
смущал такой житейский казус, когда «душегубцем» ока-
зывался холостой: а такой казус, видимо, выпирал из по-
вседневного быта, и относительно него такой церковник не
имел указания. Надо бы наложить епитимью, ио для хо-
лостого она недействительна, не уследишь: епископ Ни-
фонт и посоветовал отсрочить епитимью, «пока состаре-
ются» 13. Если верить преданию, записанному в «Повести
временных лет» под 996 г. о попытке церкви при Влади-
мире («святом») ввести наказания за убийство («казнити
разбойников»), о том, что Владимир убоялся «греха» и
затем перешел к взиманию денежных штрафов, то и
8 Там же, ст. 89.
9 Там же, ст. 15.
10 Правило митр. Кирилла (1274 г.), с. 95.
11 Поучение епископа Ильи, с. 370—371, ст. 26.
12 Там же, с. 357, ст. 8.
13 Вопрошание Кириково, с. 59, ст. 8.
330
i ll < i. можно видеть отражение описанной общественной
। и io и и и убийства как обыденного факта |4.
Теперь, после реформы Ярославичей, когда штрафы
in убийство стали источником государственного дохода,
нрпктически выступила презумпция, что всякий может
у1шт|>, если заплатит, и тот убийца, кого будут в этом
«клепать», т. е. обвинять. Пока «склепанный» не выста-
вит послухов и те не «выведут виру», т. е. не снимут с
пего обвинения, он — убийца 15. Над вервью же повисала
платежная ответственность в любом случае, когда на ее
территории обнаруживались человеческие кости, а тем бо-
ieo труп. Что и это был заурядный случай, видно по то-
му, что он попал в «Пространную Правду» XII в., и с
перни снята была обязанность платить «по костех и по
мертвеци», «аже имене не ведают, ни знают его» 16 (за
найденные на ее территории кости или неведомо чей
труп). Понадобилось, как видим, много десятилетий, что-
бы прекратить эту жестокую практику княжеских судов,
отрывавшую легкую возможность вымогательства и шан-
тажа. Оборотной же стороной этого нововведения в жизни
общины явилось то, что теперь отпадала необхо-
димость очистки общинной территории от безвестных тру-
пов и костей, и уже во второй половине XII в. у Кирика
имеем правило: «Оже кости мертвых валяются где, то ве-
лика человеку тому мзда [подразумевается, в той жизни],
оже погребут их». Другие побуждения очиститься от ко-
стей теперь отпали 17.
* * *
Нет никаких оснований предполагать, что сбор «про-
даж» происходил иначе. Недаром в договоре с греками
упомянута клятва, что у продаваемого нет никого, кто
мог бы ему помочь. На русской почве ему помогала тоже
община (или родня). Во всяком случае, если бы «прода-
жа» поражала только непосредственного виновника пра-
вонарушения, «продажи» не вошли бы в литературу того
времени с значением всеобщего и незаслуженного бед-
ствия.
Вот, например, классическая картина бытования «про-
1,1 Лавр, лет., под 996 г., с. 54.
15 Пространная Правда, ст. 18.
18 Там же, ст. 19.
17 Вопрошание Кириково, с. 37, ст. 54. Это редкий случай воз-
можности косвенной проверки практического применения поста-
новлений «Правды».
331
дажи» в условиях деревенской жизни, данная в «Про-
странной Правде» XII в. Если кто украдет бобра, то
12 гривен продажи; если при этом будет разрыта земля
или будет налицо другой знак, что кто-то его ловил, или
будет налицо сеть, то вора искать общине посред-
ством гонения следа, или община же платит продажу 18.
То же, если и борть будет сломлена или пчелы выдраны,
за что положено 3 гривны продажи и особое возмещение
потерпевшему. Если при этом не будет налицо татя, то
«по следу женут» (гонят); если же следа не будет заме-
чено пи к селу, ни к торговому каравану на дороге, а са-
ми общинники не отведут от себя следа, т. е. или не по-
едут на след, или «отобьются», то им надлежит платить
и «татьбу» (т. е. возмещение потерпевшему), и продажу;
если же след будет обнаружен общинниками, но они поте-
ряют его на большой караванной дороге, не доходя «се-
ла», или на пустыре, где не будет ни села, ни людей (т. е.
они исчерпают все свои возможности), то они не платят
ни продажи, ни татьбы 19.
Эго картина, типичная для жизни прежде всего
смердов, «иже по селом живут» 20. Любая кража у соседа-
феодала ставила па ноги всю сельскую общину, и, чтобы
избавиться от платежа, смерды гнали след до его потери
под контролем третьих лиц («а след гнати с чюжими люд-
ми, а с послухы»); если же им удавалось отбиться от
этой натуральной повинности, то в следующий приезд
вирника производилось взыскание татьбы и продажи.
Так, виры и продажи на первых же порах обратились
в раскладочный государственный сбор, падавший на об-
щину в дополнение к той дани, которую князья продол-
жали собирать с нее в полюдье (оно известно еще и в
конце XII в.) 21, т. е. сбор, сопряженный предварительно
с розыскными действиями, вторгавшимися нежданно-нега-
данно в трудовую жизнь свободной деревни. В результате
уже современники Мономаха могли дать две краткие, но
весьма выразительные записи в летописях (конца XI в.),
рисующие обстановку, в которой работала феодальная ма-
шина закабаления и порабощения свободного земледель-
ца. Один вложил «смысленым» советникам князя Свято-
полка Изяславича совет воздержаться от похода на
половцев по той причине, что «наша земля оскудела есть
18 Пространная Правда, ст. 69 и 70.
19 Там Hte, ст. 75—77.
20 Вопрошание Кириково, с. 47, ст. 89.
21 Лавр, лет., под 1190 г., с. 172.
332
tn pitги и от продаж» 22. Другой вспоминал, «како быша
1111'и111111 князи и мужие их, и како отбараху [защищали]
pvi Kiiii земли, и ииы страны придаху [покоряли] под ся;
util бо князи не збираху много имения, пи творимых вир,
...... воскладаху на люди; но оже [если] будяше
припая [справедливая, а не «творимая», подстроенная] ви-
ра, в ту возмя, дааше дружине на оружье. А дружина его
аормяхуся, воююще ины страны [т. е. а не свою собствен-
ную!] и бьющеся и ркуще: «братие, потягнем по своем
кинзе и по Руской земле...» Они бо не складаху на своя
жены златых обручей, но хожаху жены их в сребряных,
и расплодили были землю Руськую» (т. е. создали ей
процветание) 23.
Как в свое время московские писцы, производившие
описание новгородского района в конце XVI в., откровен-
но объясняли массовое «запустение» дворов одинаково и
«от морового поветрия», и «от опришнины», так теперь
из недр самого господствующего класса новая финансо-
во-карательная система вир и продаж уподоблялась воен-
ному набегу и опорочивалась, как просто сбор «многа
имения» посредством искусственно вызываемой лихорад-
ки поклепных обвинений и необоснованных приговоров 24.
То было очень слабое средство против «зла», предусмот-
ренное в ст. 20 «Пространной Правды»: кто «свержеть»
с себя виру, платит гривну «сметную» отроку, а кто «кле-
пал», ему же дает «другую гривну», ибо 2 гривны были
меньше восьми, отчислявшихся в пользу сборщика с 40-
гривенной виры. Ведь в наших источниках нет никаких
данных, чтобы реформа Ярославичей сопровождалась от-
делением функций финансовой от судебной, и подвижная
группка княжих агентов («мечников», «отроков» и
«детских») одновременно исполняла обе функции, как то
видно и на единственном попавшем в литературу примере
Яна Вышатича, собиравшего дань и одновременно судив-
шего от имени своего князя25. Так было в деревне. Так
было и в городах, где действовали посадники, тиуны и те
же мечники.
Южная летопись сохранила нам яркое описание на-
родного восстания в Киеве в 1146 г. против Игоря Ольго-
ннча, и гнев народный в первую очередь обрушился на
'а Лавр, лет., под 1093 г., с. 93.
23 Новг. 1 лет., с. 2.
24 Самоква сов Д. Я. Архивный материал, т. I. М., 1905;
т. 2. М., 1909. Здесь собран ценнейший писцовый материал
XVI в.
23 Лавр, лет., под 1071 г., с. 75.
333
двух городских тиунов — киевского Ратшу и вышегород-
ского Тудора — и на мечников по той причине, что они
«погубили» управляемые ими города своим неправедным
судом. Откуда и требование к князю: «Аще кому нас бу-
дет обида, то ты прави» (сам суди) 26. Северо-восточная
летопись в рассказе об убийстве Андрея Боголюбского
дала такую же картину, только уже не в городском,
а в волостном масштабе. Весть о дворцовом перевороте в
Боголюбове развязала широкое народное восстание по
всей Суздальской земле: «...и много зла створися в воло-
сти его, носадник его и тиунов его домы розграбиша, а
самех избиша, детцкые и мечникы избиша, а домы их по-
грабиша». В своеобразной форме, осуждая эту расправу
с княжеской администрацией, летописец указал, в сущно-
сти, ту же причину движения, что и его южный собрат:
сделано было это «не ведуче глаголемаго [т. е. не зная
поговорки]: идеже [т. е. где] закон, ту и обид много» 27.
Мотив разорения народа от неправедного суда можно
считать, таким образом, показателем того, что значил для
народных масс описанный феодальный порядок, пошед-
ший от реформы Ярославичей по всему лицу Русской
земли. Нельзя забывать при этом, что наши летописные
записи вовсе не газетная хроника, ставящая задачей пе-
дантичное собирание сведений, вроде приведенных выше.
Тем более надо ценить подобные случайные летописные
упоминания: они дают право, даже обязывают по гром-
ким и как будто редким взрывам судить о том, что за ни-
ми скрывалось и молчаливо накапливалось изо дня в
день в народной жизни во всех ее уголках на протяжении
многих десятилетий. В сознании широких народных
масс, — чем дальше от крупных центров и питательных
артерий, тем злее, — это сотни маленьких Игорей вне-
дрялись в повседневный их быт с своим «законом» и со-
путствовавшими ему «обидами», расточая вокруг себя
«гибель» и разорение беззащитному смерду, который как
данник и непосредственный производитель держал на
своем хребте всю киевскую государственность.
Присмотримся, отразилась ли и, если да, то как отра-
зилась эта ситуация в сознании боровшегося за укрепле-
ние этой государственности господствующего класса, т. е.
в документах и памятниках, вышедших из его среды.
26 Ипат. лет., под 1146 г., с. 22.
27 Лавр, лет., под 1175 г., с. 157.
334
* * *
Пропасть лежала между этим смердом и «культурной»
.. н.ю, господствующим классом феодального обще-
iinii, — постоянно подновляемое наследие эпохи посте-
11141 него покорения киево-полянским центром прочих вос-
...«славянских племен. Исходное отношение победите-
пи п побежденного оставалось в XI—XII вв. для смерда,
ник и для бывших победителей, бытовой реальностью28 29.
< 'морд, с точки зрения этих киевских господ, — это вроде
инк бы и не человек. Из их среды пошла пословица: «Хо-
лоп не смерд, а мужик не зверь» 2Э. Ведь это значит, что
нельзя обращаться с мужиком, как со зверем, а с холо-
пом, как со смердом; что мужик все-таки не зверь же, а
холоп все ж таки не смерд. То есть: если холоп равен
мужику, то смерд равен зверю. Такова была первичная
расценка смерда и холопа на господском языке.
Когда в «Правде» Ярославичей (ст. 26) жизнь смерда
была оценена во столько же, сколько было назначено и
на холопа, это была, пожалуй, первая попытка защитить
его жизнь, и это было его первое правовое признание
(в сфере княжого права): смерда подымали до холопа.
Прошли века, выросло московское самодержавие, тех,
кого раньше называли смердами, звали теперь уже «хри-
стианами», а московские бояре в стиле политического
самоуничижения стали писаться перед царем «холопами».
Пока же, в описываемое время, для самоуничижения
и ходу был термин «смерд», и побежденной югре летопи-
сец приписывал «льстивые» слова, как униженную мольбу
к победителям о пощаде: «...а не губите своих смерд и
своей дани» 30. Наоборот, для свободного горожанина этот
термин — оскорбление, и только «восприим смысл буй и
словеса величава», только в порыве заносчивости можно
было выразиться, как выразился у летописца знаменитый
Олег Гориславич черниговский, отказываясь идти в Киев
для заключения договора с Мономахом «пред игумены
и пред мужи отець наших и пред людми град ьск ы -
ми»: «Несть мене лепо [невместно] судити епископу, ли
игуменом, ли смердом» 31.
В праве, в «Русской Правде», которая тянула смерда
кверху и ставила под защиту княжого суда его самого
28 Ср.: Чернов С. Н., с. 776—777.
29 В л а д и м и р с к и й - Б у д а н о в М. Ф., 1, с. 89.
30 Новг. 1 лет., под 1193 г., с. 167.
31 Лавр, лет., под 1096 г., с. 98.
335
и ого имущество, смерд прописан первым: «А в смерде
и в холопе 5 гривен» (ст.26) 32. В литературном же языке
мысль рассказчика (о междукняжеских переговорах) бе-
жит наторенными путями, и на первом месте там не
смерд, а холоп: «...а холопы наша выдайте и смерды» 33.
В языке Мономахова «Поручения» «худый смерд» и «убо-
гая вдовица» — социологически двойняшки: они одина-
ково бесправны и беззащитны от «обид» «сильных» лю-
дей, и это предмет гордости Мономаха, что он «не давал»
в обиду тех и других 34 35. Мономах, правда, — ведомый про-
пагандист смердолюбия. Но вот язык людей, не затрону-
тых этой пропагандой. О холопстве Заточник, мы видели,
выразился как о звании, «имени» которого «не избыть».
А галицкий летописец (XIII в.), рассказывая о двух
крупных откупщийах, получивших в держание богатей-
шие Коломыйские соляные разработки, говорит о них
презрительно и негодующе, как о «беззаконниках, от пле-
мени смердья»; они для него, так сказать, «смердье
отродье» Зь.
Даже во второй половине XII в. для церковника
смерды — это далеко еще пе освоенный мир, требующий
сугубо осторожного подхода к нему с бытовыми требо-
ваниями. У церкви были свои более или менее твердые
представления о пищевом режиме, которого надлежит
держаться доброму христианину, чтобы остеречься греха,
и посты, в частности, были предназначены в помощь че-
ловеку, чтобы облегчить ему в положенное церковным
календарем время поднимать строй своей душевной жизни
до требуемого его личным спасением уровня. Но у церкви
было представление и попросту о «нечистом», чего «ясти»
было никак нельзя, никогда и ни при каких обстоятель-
ствах, по рискуя «опоганиться», скатиться в язычество
и вновь начать жить «звериным образом». Вот, напри-
мер, пес «иалочет» (полакает) приготовленную пищу, или
сверчок в нее «впадет» (попадет), или «стонога», или
жаба, или мышь — тут достаточно только «молитву
створити». Но мышь или жаба может попасть в посудину
и опуститься на дно незаметно, а когда будет замечена,
уже «сгниет и разыдется гноем»: то уже несъедобно («то
не есть»), а кто невзначай съест, пусть «попостится
32 Ст. 28: «За смердей [конь] 2 гривпе»; ст. 33: «или смерд
умучат, а без кпяжа слова, за обиду 3 гривны».
33 Лавр, лет., под 1100 г., с. 117.
34 Лавр, лет., под 1096 г., с. 102.
35 Ипат. лет., под 1240 г., с. 179.
336
Н днпи». Если невзначай и хомяк или «иио что скверно»
ииадот в яденье», нет епитимьи; а если в колодезь по-
падет жаба дохлая, или тот же хомяк, или мышь — вы-
лить из него 40 ведер, а колодезь «покропить святою во-
дою» 36. Что касается пищи, то будь то «от пса, ли от
тори, или от орла, или от иноя птицы», если «пе зарезано
о.удет человеком», а просто сдохнет («омирает»), — того
оно подобает ести» 37.
И вот практически отсюда вставал вопрос — как быть
г животным или птицей, удавившимися в силке, с так
называемой «удавлениной». Вокруг этого предмета ходил
слух, что иные епископы давали совет: если «застанешь
в силце уже удавившеся, ту [тут же] зарежи не выни-
мая», ведь и «силец того деля [ради] есть поставил».
Так оно, вероятно, и было, хотя епископ Нифонт и отри-
цал категорически это во второй половине XII в.38. По-
пам и епископам митрополит Георгий строжайше запре-
щал охоту: «Аще поп ловит звери или птици, да извер-
жится сана», а епископ подвергался той же каре даже
если только «носил ястреб на руце [охотничья птица], а
не молитвеник» 39.
Не ради них, значит, появились в «Пространной
Правде» ст. 80 и 81, защищавшие от злостной порчи
расставленные вдали от жилья веревочные «перевесы»
для ловли всяческих птиц. Это для «простьца» мирянина
такая охота была своего рода мясным рынком. Однако Ки-
рик ставил свой вопрос Нифонту об удавлеиине, имея в
мыслях только смерда («а смерд деля помолвих, иже
по селом живут, а покаются у нас») и притом уже хри-
стианина 40.
«Устав» Ярослава, имея в виду более высокие сферы,
запрещал есть «кобылину или медведину»41; здесь же,
у смерда, речь шла всего только о «веверичине», о белке,
только, видимо, и доступном для массы мясном лаком-
стве. Нифонт всего лишь и ответил, что это, конечно, зло
(«зле»), большое зло — есть «давленина»: вот, если бы и
«веверичину яли» (т. е. ели), только «недавлено» —это бы
пе беда, был бы гораздо легче грех 42. Но то был риториче-
ский вздох, при котором поднимают глаза кверху и бес-
36 Заповеди митр. Георгия, ст. 80.
37 Правила митр. Иоанна, с. 3, ст. 3.
38 Вопрошание Кириково, с. 47, ст. 87.
39 Заповеди митр. Георгия, ст. 120 и 121.
40 Вопрошание Кириково, с. 47, ст. 89.
41 Церковный устав Ярославов, ст. 48.
42 Вопрошание Кириково, с. 47—48, ст. 89.
22 От Корсуня до Калки
337
помощно разводят руками. Перед епископом вставал бы-
товой факт, к которому втуне было бы применять и
то снисходительное правило, которое в общей форме
гласило: «а сиротам не мозите великой епитимьи давати
...сущим под игом работным наполы [вдвое меньше]
даяти заповеди» (налагать наказание), не «отягчати за-
поведию, отъ [т. е. чтобы] вси каются» 43. Не значит ли
это, что «свободный» смерд и в конце XII в., по старой
памяти, почитался все еще ниже того «сироты», который
попал в феодальную зависимость от господина?
За всем этим было по меньшей мере сто лет работы
церкви на русской почве и уже некоторое завоевание:
среди смердов были уже и кающиеся христиане. Но стоит
отступить на сто лет назад — ив середине XI в. со смер-
дами церковь оказывается совсем еще в исходном поло-
жении: это маловедомый для нее полулегендарный мир
языческого «поганьства», люди не люди, звери не звери,
но совсем не то, что «мы». Автор «Повести временных
лет» стоит именно на этой позиции в своем знаменитом
вводном этнографическом очерке к «Повести» 44. Расска-
зав (по греческому хронисту Амартолу), сколь различны
бывают обычаи у разных пародов, он заключает: вот
«и при пас ныне половцы [это была злоба дня для киев-
лянина второй половины XI в.] закон держат отец своих:
кровь проливати, а хвалящеся о сих [т. е. этим] и ядуще
мертвечину и всю нечистоту, хомеки и сусолы [т. е. сус-
ликов] и поймают [берут в жены] мачехи своя и ятрови,
и ины обычая отец своих творят». И противополагает
этим дикарям: «...мы же хрестияне елико земль, иже
веруют во святую троицу, и в едино крещенье, в едину
веру, закон имамы един, елико во Христа крестихомся и
во Христа облекохомся».
Для патриота-киевлянина «мы» в отношении к прочим
славянским племенам в XI в. — это поляне, «живущие
особе» от этих прочих; поляне ведут свое начало от му-
жей «мудрых и смысленых» незапамятных времен Кия,
Щека и Хорива, и дожили они в Киеве «и до сего дне».
Это люди (да он и сам из них) особой закваски: у них и
«обычай» «кроток и тих», у них и «стыденье» [стыдливое
отношение] к снохам своим и к сестрам, к мате-
рем и к родителем [т. е. отцам] своим, к свекро-
вей и к деверем велико стыденье», у них есть и «брач-
ный обычай»: жених не ходит за невестой, а ее приводят
43 Поучение епископа Ильи, с. 356—357, ст. 7.
44 Лавр, лет., с. 1—7.
338
и и i; .1 и у । к» вечером, а па утро приносят «попей что вда-
|\ 'н'» (ео приданое). Хоть, может быть, дошедший
in нас тонет «Церковного устава Ярославова» и очень
нпаднео творение церковных рук, но основа его песо-
МШЧ1Н0 в каком-то виде была известна уже и автору
«Повести:», в частности известен был список караемых
церковью «блудных» казусов: когда «сблудят» «свекор
го снохою» (ст. 20), «деверь с падчерицею»
(ст. 22), «деверь с ятровью» (ст. 23), пасынок
г мачехой (ст. 24),брат с сестрой (ст. 13). Выхо-
дило на поверку, что поляне — это воплощенный хри-
стианский идеал в сфере семейного быта, и унаследован
тот «обычай» ими еще от «отец своих». Автор, конечно,
не хотел этим сказать, что у полян с внутрисемейным
«блудом» практически было покончено в быту, по этот
«блуд» был давно осужден в их кодексе морали, и «хри-
стианам» оставалось только практиковать этот кодекс.
И вот стоило воображению нашего автора отступить
за границу своей маленькой Полянской Киевщины и ока-
заться всего в нескольких десятках километров в сосед-
них лесах, борах и болотах Древлянщины, как ему пред-
ставал мир двуногих зверей и скотов, который тянулся и
далее на север, восток и запад в бесконечное пространство,
н ожидании своего культурного завоевания, а может быть,
и нового покорения. «А древляне [уж на что ближе], —
продолжает летописец, — живяху звериньскым образом,
живуще скотски; убиваху друг друга [точно призрак
убийства не висел и над Полянской «Русской Правдой»],
ядяху все нечисто, и брака у них не бываше, но умыки-
наху [похищали] у воды девиця». Это значило, что в эти
леса идти с церковной меркой нечего было и думать.
Но и дальше не лучше. «И радимичи, и вятичи, и север
[северяне] один обычай имяху: живяху в лесе, якоже
всякий зверь, ядуще все нечисто, и срамословье в них
пред отци и пред снохами; браци не бываху в них, но
игрища межю селы, схожахуся на игрища, на плясанье,
и на вся бесовская игрища, и ту [там] умыкаху жены
собе, с нею же кто съвещашеся [сговаривался], имяху же
по две и по три жены». А вятичи еще «и ныне» практи-
ковали трупосожжение. «Си же творяху обычая кривичи
и прочий погани, не ведуще закона божья, но творяще
сами собе закон».
Во всем этом этнографическом очерке, что ни слово,
то мотив для церковной пропаганды, прежде всего
среди господствующего класса на знакомом всем совре-
22*
339
менникам нашего автора материале живой сельской, дере-
венской действительности: все эти древляне и прочие —
это на вашей памяти покоренные ваши данники-смерды,
которых придется, может быть, покорять еще и еще,
пока не сломишь их «звериньских» обычаев; хотите и вы
жить, как они, этим смердьим «звериньским» обычаем?
Вот, например, данщик Святослава Ярославича Ян Вы-
шатич в далеком Поволжье на своем опыте познал, какая
опасность таится в этих обычаях, всем своим комплексом
связанных с язычеством и его носителями-волхвами из
тех же покоренных смердов. Ян истребил волхвов, как
смердов своего князя, не просто за их языческую идеоло-
гию, а за то, что они во главе голодных толп избивали
по погостам «лучших жен» и «отымали» у них «именье»,
причем обставляли это некоторым ритуалом (может быть,
коренившимся еще во временах матриархальных), своим
авторитетом заставляя родичей приводить к ним своих
сестер, матерей и жен, «в мечте» (символически взрезая
у тех заплечья и вынимая оттуда «либо жито, либо рыбу».
Но здесь была и борьба двух идеологий двух миров.
Ян совершал свою дапщическую поездку в полюдье с не-
большой свитой, в которой, кроме 12 отроков, был и «по-
пип»; именно попин и был убит «волхвами», отбившись
от своих в лесу45.
* # *
Приведенные летописные записи, вероятно, отражают
борьбу течений внутри господствующего класса по основ-
ным вопросам внутренней политики феодального государ-
ства в XI в.46. А вопрос о смердах был именно таким.
Слишком уже пригиаи — и литературно и по существу —
рассказ о смердах-волхвах, записанный несомненно со слов
самого Яна Вышатича, к двум существеннейшим поста-
новлениям «Русской Правды» — о муке смерда (ст. 33
«Краткой Правды») и об отмене мести Ярославичами
(ст. 2 «Пространной Правды»), И читать этот знаменитый
рассказ надо, присматриваясь к его тексту именно с этой
стороны.
Прибыв на Белоозеро за данью и от белозерцев же
узнав, что «кудесники» во главе 300 своих сторонников,
пройдя от Ярославля Волгу и Шексну, остановились в
46 Лавр, лет., под 1071 г., с. 75—76.
46 Новг. 1 лет., с. 2; Лавр, лет., под 1071 г., с. 75—76, под
1093 г., с. 93 и под 1096 г., с. 98.
340
uii|H4'.'i постах города, Ян первым делом осведомился, «чьи
они смерды», и, получив ответ, что «Святослава», по-
। ребовал от их спутников выдачи волхвов, «яко смерда
о< га моего князя». Получив отказ, Ян с вооруженными
отроками своими выступил против ослушников и после
। \ ватки, в которой едва не получил смертельного удара
топором, загнал их в лес, где они были окружены бе-
лоиорцами, и волхвы приведены были к Яну на суд.
Суд якобы обратился в дискуссию. «Чего ради ио-
тубиста толико человек?»—начал Ян допрос.—«Потому,
что те держат запасы [«обилье»], и, если истребим их,
<>удет всего вдоволь [«гобино»]; хочешь, при тебе вынем
жито или рыбу или что иное?» — «Врете вы, бог сотво-
рил человека из земли, состоит он из костей и кровяных
жил, ничего другого в нем нет, а что и есть, никто того
по знает, один только бог знает». — «А мы знаем, как
сотворен человек!» — «Ну, а как?» — спросил Ян.—«Бог
мылся в бане, распотелся, отерся вехтем и бросил его
с неба на землю; тут сатана заспорился с богом, кому
сотворить человека, и кончилось тем, что сатана сотворил
человека, а бог в него душу вложил, почему по смерти
тело его идет в землю, а душа к богу». — «Поистине
прельстил вас бес! Какому богу веруете?» — продолжал
Ян.— «Антихристу».— «А он где?» —«Сидит в бездне».—
Ян разошелся: «Какой же это бог, раз сидит в бездне?
Это бес, а бог на небе, сидит на престоле, славимый
ангелами, в страхе предстоящими ему и не смеющими
взглянуть на него; один из них, кого вы зовете антихри-
стом, за высокомерие и был свергнут с небес и пребы-
вает в бездне до тех пор, пока бог не сойдет с небес,
не свяжет антихриста и не посадит его вместе с его
слугами и верующими в него; а вам [перешел к приго-
вору Ян] и здесь придется принять муку [наказание] от
меня и по смерти на том свете» («тамо»). Волхвы не
смутились: «А наши боги говорят нам, ты ничего не смо-
жешь нам сделать». — «Врут вам боги!» Но дело было
не в богах: «Наше дело предстать перед Святославом, а ты
не имеешь права [«не можеши»] сделать [с нами] ничего».
И впрямь. В «Правде» Ярославичей (ст. 33) было
записано: «Или смерд умучат, а без княжа слова, за
обиду 3 гривны» (продажи). На фоне нашего рассказа
эта краткая правовая запись говорит вовсе не только об
охране княжой прерогативы, не только о прямой
защите смерда от расправы-наказания без прямого же
полномочия княжой власти, но и о том, что это
341
не такая уж новость в правосознании самого смерда.
Не могло же быть так, что князья опубликовали
закон, а наши смерды его прочитали и из него узнали
о новом своем праве. Много крови и бедствий (и некото-
рое время) понадобилось бы для того, чтобы слух о
новом, принятом в Киеве, решении мог молнией облететь
леса и болота, отделявшие смердов от киевского центра,
где в узком дружинном кругу решались их судьбы,
и чтобы слух этот крепко осел в сознании масс именно
в этой формулировке и именно в дословном ее понима-
нии. Для масс речь шла тут о личном суде князя, а не
о суде его слуг. Рассказ Яна не затушевывает, а выпя-
чивает это обстоятельство, влагая в уста волхвов юри-
дически чеканную формулировку занятой ими позиции
в отношении суда «без княжа слова». Эта четкость по-
надобилась Яну потому, что и в киевских верхах прини-
малась эта, а не иная более широкая формулировка,
вероятно, тоже не без умысла. В Киеве одолело решение
придать ей декларативный характер — ради расширения
и укрепления общественной базы княжой власти. Оче-
видно, Ян и в этом вопросе стоял в оппозиции к нов-
шествам политического курса. Его рассказ и имеет в
виду показать, в какое безвыходное положение неизбеж-
но должен попадать княжой слуга в своей администра-
тивной деятельности, если в центре будут и впредь
упорствовать в смердолюбии. И, с его слов, летописец,
с видимым удовольствием, приводит дальнейшие подроб-
ности о том, как он, Ян, своим умом вышел из создав-
шейся по капризу киевских педантов-теоретиков риско-
ванной ситуации.
Первая: «Ян же повеле бити я [волхвов] и поторгати
[выщипывать, выдирать по клочкам] браде ею». Это была
не только пытка, это было специфическое унижение чело-
веческого достоинства: поторгание бороды у свободного
человека каралось высшей продажей в 12 гривен (ст. 69
«Пространной Правды») — практика, принятая и митро-
поличьим судом («Церковный устав Ярославов», ст. 32).
И еще подробность: «Сима же тепенома [когда их избили]
и браде ею поторгане проскепом [и повыдрали бороду
железным орудием], рече има Ян: «Что вама бози мол-
вят?» А те уперлись на своем: «...стати нам пред Свя-
тославом». Этим литературным приемом повторения во-
проса-ответа дословное толкование ст. 33 «Краткой Прав-
ды» ясно связывалось в рассказе со всей идеологической
установкой врага: это толкование исходило от его богов,
342
н сломить упорство врага значило но дать потачки са-
мому босу.
Риз так, новая пытка: «И повело Ян вложити рубль
металлический брус] в уста има и привязати я к упругу
ребру лодки], и пусти пред собою в лодье, и сам по пих
in ними] иде». Те выдержали длительное лодочное пу-
тешествие в таком положении и сдали, став только на
устье Шексны. На вопрос Яна, что им теперь говорят
их боги, они ответили: «Сице нама бози молвят: не быти
нам живым от тебе». И взмолились о пощаде: пустишь —
«много ти добра будет», погубишь — «многу печаль при-
пмеши и зло». Ответ Яна явственно у рассказчика метил
а его киевских противников: если пущу вас, зло мне
будет от бога, если погублю, «мзда [награда] ми будет»
(не сказано — от князя, значит, от того же бога).
В киевских же противников Яна метило и дальней-
шее. Вопроса о вирах и головничестве в пользу потерпев-
ших от волхвов Ян и не поднимал. Он обратился к
старому обычаю, тоже и тогда же поставленному под
удар в киевском центре — к мести. Тут же среди «по-
повников», везших в порядке повинности («повоз») всю
группу княжих данщиков во главе с Яном, оказались и
потерпевшие: у кого была убита мать, у кого сестра или
просто родственница. Ян приказал: «...мстите своих» —
и те убили замученных волхвов и повесили их трупы
на дубе. Вот это была по справедливости божья месть,
заключил рассказчик: «...отместье приимша от бога по
правде». «По правде» божией, а не по «Правде», «устав-
леной Русской земли», как значилось в заголовке к
«Правде» Ярославичей, с которой полемизировал Ян. Это
был тоже камень в киевский огород.
В дальнейшем победа осталась, конечно, за едино-
мышленниками Яна. «Пространная Правда» внесла
в ст. 33 «Правды» Ярославичей соответствующую поправ-
ку: «Аже смерд мучит смерда без княжа слова, то
3 гривны продажи» (ст. 78), т. е. весь вопрос сведен
был к вопросу о самоуправстве внутри смердьей общины,
а не о расправе, учиняемой над смердом любым феода-
лом47. Но первоначальная тенденция, сказавшаяся в
«Правде» Ярославичей, едва ли подлежит сомнению. Уже
тогда (в середине XI в.), по-видимому, перед прогрессив-
ными элементами господствующего класса («уными»,
47 См. наш комментарий к этой статье: Романов Б. А., 1,
с. 77—78.
343
новыми советниками князей) открывалась — и пугала
их — перспектива распыления, феодального разорения
и разбазаривания смердьих кадров путем увода их и
холопы и ухода их в закупы и вообще в частные дворы
и хозяйства на почве совершенного бесправия этого, по-
первоначалу колониального в сущности элемента —
всеобщих и неведомо чьих двуногих существ 48.
«Правда» Ярославичей, впервые выдвинувшая задачу
правовой постановки смердьего вопроса и, вводя смердов
в «союз княжой защиты», впервые же провозгласившая
«свободу» этой убывающей смердьей массы, сделала при-
знаком этой свободы личную ответственность смерда за
преступления, платеж «продажи»49. Этим смерд резко
отличен был от всякого вида холопов, что и было разъяс-
нено в ст. 45 и 46 «Пространной Правды»Б0. Но такая
«защита» таила в себе, как показано выше, трагическое
для смерда противоречие. Слишком дорогой ценой при-
ходилось ему покупать свою свободу. И это обстоятель-
ство обратилось, конечно, в еще один лишний стимул,
гнавший русского и нерусского смерда-земледельца
при случае в зависимость от феодала тоже в поисках
защиты, только иного типа. Отсюда в ст. 45 и 46 и ого-
ворка о «свободе» смердов: «...оже [т. е. если] платять
князю продажу». А если не платят, то они уже и не
смерды (а феодальная «челядь», будь то холопы, рядо-
вичи, закупы, сироты и т. п.) — в том общеупотребитель-
ном значении этого старинного и по происхождению,
по-видимому, дорусского слова, с каким оно выступает
в русских исторических памятниках XI—XIII вв., в част-
ности в «Русской Правде», в летописях и в Мономаховом
«Поучении».
Недаром в «Пространной Правде», весьма вниматель-
ной (по замечанию А. Е. Преснякова) «ко всему бояр-
скому», наследство смерда трактуется только в плане
княжих (не боярских) интересов: «Аже смерд умрет без
детии, то задницю князю» (ст. 90). Что бы и тут напи-
сать: «...такоже и за бояреск», как то приписано было
48 Когда самый термин «смерд» в языке покорителей приоб-
рел уже социальный характер.
49 Понятие «союза княжой защиты» выдвинуто в русской
ученой литературе А. Е. Пресняковым (1, с. 218 и сл.).
60 По ст. 45 смерды «платят князю продажу»; по ст. 46 за
холопа господин платит двойной «урок» потерпевшему именно
потому, что холопов «князь продажею не казнит» и не казнит
именно потому («запе»), что они «суть не свободны».
344
и «Пространной Правде» к 11—14-й ее статьям. Здесь
поп приписки нет ни в одном из известных нам списков
"Ираиды» б1.
* * *
Смердолюбие Мономаха не стоит одиноко, как может
показаться с первого взгляда под впечатлением сохранив-
шихся литературных свидетельств о нем. Скорее можно
думать, что в его политике оно выступало, так сказать,
уже во второй редакции, значительно смягченной и ком-
промиссной сравнительно со ст. 33 «Правды» Ярослави-
ной, где оно носило характер острого политического ло-
зунга. Недаром рассказ Яна уцелел в «Повести временных
лет», тщательно пересмотренной и дополненной именно
при Мономахе и именно в целях его прославления51 52.
«Уцелел» потому, что дело шло при нем уже о снятии
этого лозунга. Однако же и при нем в правящих кругах
пе только не снята была т е м а о смердах, но она живет
и обсуждается под углом зрения интересов самого господ-
ствующего класса в целом. При этом признаком хорошего
тона в этих кругах считается заступиться за интересы
«худого» смерда, строго отличая его от смерда бун-
тующего.
Как правильно надо держать этот тон и как понимать
истинную линию в этом больном вопросе, ясно показано
в записях «Повести временных лет» о Долобьском съезде
князей перед походом на половцев. Эти записи (под 1103
и 1111 гг.) не раз подвергались микроскопическому ана-
лизу для выяснения социального облика смердов. Но
трактовались они скорее как более или менее точный
протокол совещания, «думы» князей с своей дружиной,
а не как литературное произведение, вышедшее из-под
политического пера летописца, который ставил целью
прославление своего заказчика — Мономаха53. Стоит
присмотреться и к этому летописному рассказу именно
с этой стороны54.
51 Ничтожный количественно материал по вопросу о смердах,
какой при всей тщательности разысканий имеется в пашем рас-
поряжении, вновь собран и пересмотрен в цитированных рабо-
тах Б. Д. Грекова и С. В. Юшкова, а также С. Н. Черновым и
В. В. Мавродиным (см. список сокращений).
52 Ш а х м а т о в А. А. с. I—XII.
63 См. еще: Романов Б. А., 2; Пресняков А. Е., 1,
с. 209; Юшков С. В., 2; Греков Б. Д., 1, с. 123 и сл.; 3, с. 122
и сл.; Ю ш к о в С. В., 1, с. 94—95.
64 См.: Плат. (с. 286). и Лавр. лет. (с. 118), под 1103 г. и
Ипат. лет., под 1111 г., с. 1.
345
Показательно прежде всего то, что этот рассказ зане-
сен в «Повесть временных лет» дважды, перед описани-
ями двух походов на половцев — в 1103 и 1111 гг. Пер
вал его редакция принадлежит игумену Мономахова Вы-
дубицкого монастыря св. Михаила, Сильвестру, доведшему
«Повесть» до 1110 г. и заключившему свой труд записью,
что это он, «игумен Сильвестр святаго Михаила написал
книгы си летописец, наделся от бога милость прияти, при
князи Володимере, княжащю ему [когда он княжил]
Кыеве, а мне в то время игумеиящю у святаго Михаи-
ла, в 6624» (т. е. в 1116 г.). Предполагают с полным
основанием, что вторая редакция этого рассказа
(под 1111 г.) принадлежит неизвестному по имени ле-
тописцу, иноку Печерского монастыря, автору так назы-
ваемой третьей редакции «Повести» 1118 г., отличавше-
муся преданностью Мономаху. Это последнее условие
только и позволило Печерскому монастырю, ведшему
летописание до Мономаха при Святополке, вернуть это
дело в свои руки из рук Выдубицкого Михайловского
монастыря, куда оно передано было Мономахом, как
только он сменил Святополка на киевском сто-
ле (1113 г.) 5Б.
Безымянный печерский инок в своей работе над го-
дами, следующими за 1110 г., воспользовался Сильвестро-
вым рассказом 1103 г. для своего описания похода 1111 г.,
лишь несколько его распространив и изменив. Это зна-
чит, что Сильвестру, переделывавшему Печерскую лето-
пись Нестора времени Святополка, удалось попасть в
тон настроениям княжого Мономахова двора и выставить
своего князя в надлежащем свете. Печерскому компиля-
тору оставалось только усилить это освещение, чтобы под-
черкнуть способность своего монастыря, связанного рань-
ше с Святонолком, перестроиться в своих симпатиях и
не хуже Сильвестра послужить политическим видам но-
вого князя.
Рассказ Сильвестра начинался так: «Бог вложи в
сердце князем рускым [мысль благу] Святополку и Во-
лодимеру, и снястася [съехались] думати на До-
лобьске»56. Вероятно, инициатором похода 1103 г. был
Святополк (в старом Несторовом тексте, с которым имел
дело Сильвестр), и Сильвестр не взял греха на душу при- * 60
55 Ш а х м а т о в А. А., с. I—XII.
60 Воспроизводим его по Лавр. лет. (под 1103 г., с. 118) с ва-
риантами в квадратных скобках. В круглых скобках даны пере-
воды и пояснения.
346
iini'jrri. эту инициативу своему Владимиру. Оп средакти-
|И1||ц.|| ату первую фразу, не уточняя, кто же из двух
кинзой первый подал мысль о новой тактике в отношении
половцев — бить врага на его территории в тот момент
(рвипей весной), когда он не ждет нападения.
Распределение светотени между князьями у Силь-
вестра начиналось дальше. «И седе Святополк со своею
дружиною, а Володимер с своею в едином шатре. И поча-
та (начала) думати и глаголати дружина Святополча:
«и ко не годно ныне [не веремя] весне ити [воевати], хочем
погубити (т. е. этак погубим) смерды и ролью (т. е. паш-
ню) их». Возражение против смелого и опасного начина-
ния и здесь приписано не самому Святополку, но все же
его (и только его) дружине. Это было совещание соеди-
ненного штаба, и под «дружиною» здесь надо разуметь
не все феодальное воинство обоих князей, а только «бояр
думающих» в масштабе, подобном тому, какой имеем,
например, в известном Берестовском совещании, когда
Мономах «созва дружину свою на Берестове» в количе-
стве шести человек (в их числе трое тысяцких) для об-
суждения вопроса об установлении процентного макси-
мума 57. Да и никакой шатер не вместил бы всю массу
«храборствующих мужей» и «отроков», нанесших затем
славное поражение половецкой орде58. Здесь были не
просто воины, а, люди, с которыми князья делали поли-
тику. Были ли то сплошь «уныи», которые оттеснили Яна
и ему подобных и добросовестно проводили линию на
смердолюбие, или замешались тут, прикусив губу, и
Яны, — те и другие в равной мере могли бы выставить
приведенное возражение, если бы хотели провалить весен-
ний поход. Аргумент был пущен тяжеловесный — гибель
всего смердьего хозяйства, так сказать, добровольное за-
ведомое разорение всей «Русской земли», хоть сам поход
и мог кончиться великим обогащением его участников
(что и случилось: «...взяша бо тогда скоты и овце и кони
и вельблуды и веже с добытком и с челядью»). Любой
Ян пустил бы этот аргумент со злорадством. Любой
«уный» прогрессист считал бы его неопровержимым. Что-
бы снять его, надо было, казалось, пойти против не из-
жившего еще себя лозунга смердолюбия.
Так и расчистился путь (для официозного автора) к
57 Пространная Правда, ст. 53 (так называемый «Устав о ре-
вах»).
68 О них в дальнейшем рассказе о самом походе говорится,
что их было «без числа».
347
выяснению того, что такое истинное смердолюбие. Слово
для этого рассказчик передавал далее своему герою —
Мономаху. «И рече Володимир: «дивно ми, дружино, оже
(когда) лошадий жалуете [лошади кто жалует] (жалеет),
ею же то орет! А сего чему (почему) не промыслите (со-
образите), оже то начнет орати смерд, и, приехав, полов-
чин ударит и (т. е. смерда) стрелою, и лошадь его пои-
меть, а в село его ехав (въехав), иметь (возьмет) жену
его, и дети его, и все его именье? То лошади [его] жаль,
а самого не жаль ли?». Блестящий ответ «уным»: зас-
тавь вас, дураков, богу молиться, вы и лоб разобьете; и
Янам: никто и не хотел никогда вместе с водой выплес-
кивать из купели младенца. Ответ Мономаха годился на
оба фронта, метко и начисто разоблачая и возможных тут
коварных оппозиционеров — консерваторов и усердных не
по разуму болтунов-недодумов: «...и не могоша [проти-
ву ему] отвещати дружина Святополча». И слово дальше
перешло к самому Святополку. «И рече Святополк:
«[брате], се аз готов уже», и вста Святополк; и рече ему
Володимир: «то ти, брате, велико добро створиши земле
Русской».
Инициатором и главой дела оставался у Сильвестра
Святополк.
Печерский редактор этого краткого, но выразительно-
го текста, в котором один Монрмах оказался способным
формулировать мудрую политику смердолюбия, но не он
сам выступил инициатором новой хитрой военной такти-
ки, ввел (в свой новый рассказ под 1111 г.) ряд новых
моментов в картину совещания. И все они были к вящей
славе Мономаха.
Начать с того, что «вложи бог (не «Святополку и», а
одному только) Володимеру в сердце и нача (Владимир)
глаголати брату своему Святополку, попужая его на по-
ганыя на весну» 50. Это было еще до Долобьского совеща-
ния, и Святополка, оказывается, пришлось самого «ио-
нужать», уговаривать и нажимать на него. Мысль редак-
тора была, однако, не в том, что дело было тут в одном
Святополке. «Святополк же поведа дружине своей речь
Володимерю». На этом киевском, местном совещании и
было заявлено Святополку его дружиной вышеприведен-
ное возражение: «...они же рекоша: «не веремя ныне по-
губити смерды от рольи». Вопрос о соединенном совеща-
нии двух штабов поставил Святополк, явственно прячась
за свой: «И посла Святополк к Володимерю, глаголя: «да 59
59 Здесь и далее цитируется Ипат. лет. (под 1111 г., с. 1).
348
fii.ixoM ся сняли (т. e. нам бы съехаться) и о том подума-
ли быхом (подумать бы) с дружиною». Послании же
прндоша к Володимеру и поведаша всю речь Снятополчю.
II нрииде Володимер, и сретостася (встретились) на До-
лобьске, и седоша в едином шатре, Святополк с своею
дружиною, а Володимер со своею».
Как видим, печерский редактор успел кое-что под-
бавить к изображению Владимира Мономаха, прежде чем
дойти до пункта, с которого начинался рассказ его пред-
шественника, Сильвестра. В частности, слова дружины о
смердах и ролье были уже им использованы в этом новом
зачине; они отнесены были к предварительному Киевско-
му совещанию Святополкова штаба, и Долобьское сове-
щание в шатре приходилось перестраивать композицион-
но. На Долобьске началось дело теперь с молчанья: «И
бывшю молчанью, и рече Володимер: «брате, ты еси ста-
рей, почни глаголати, како быхом промыслили о Русской
земли» (как бы нам лучше охранить интересы Русской
земли). Владимир был вежлив, знал свое место младшего
и вызывал высказаться старшего. «И рече Святополк:
«брате, ты почни» — у тебя есть своя программа, у меня
ее толком нет. «И рече Володимер: «како я хочу молвити
(как мне говорить), а (т. е. когда) на мя хотять молвити
твоя дружина и моя, рекуще: (дескать) хощеть погубити
смерды и ролью смердом».
Здесь выходило уже, что против Владимира шла пред-
варительная агитация в обеих дружинах и было уже го-
тово обвинение его в пренебрежительном отношении к
жизненным интересам народной массы, тех самых «ху-
дых» смердов, за которых обычно распинался он же сам.
Добросовестная или недобросовестная была эта агитация,
печерский редактор не уточнял, как и Сильвестр; но здесь
позиция для Мономаха создавалась куда более эффект-
ная, чем у Сильвестра: он оказывался один, как перст,
в стане как чужих, святополковых, так и своих дружин-
ников, среди смердолюбцев — представителем бесчеловеч-
ности. Его речь, почти дословно воспроизведенная и в
этой редакции рассказа, обрушивалась на головы против-
ников как разоблачение не только их недомыслия, но и
сговора. Зато и действие ее вышло сильнее: противники
не просто умолкли, а тут же единодушно и открыто приз-
нали свою неправоту. «И рекоша вся дружина: «право,
во истину тако есть».
Мономах тут поднят был до уровня своей прабабки,
«мудрейшей из жен» Ольги, и читателю «Повести», ко-
349
пеню, вспоминалось тут и красочное словцо, примененное
в свое время к ней: Мономах одним метким ударом «пере-
клюкал» своих близоруких противников в споре, направив
против них их же аргумент, как та элегантно «переклю-
кала» самого византийского царя, не сказав ему дурного
слова, дав ему предварительно окрестить себя и увернув-
шись от брачных его предложений ссылкой на канон,
запрещавший брак между крестницей и крестным.
Естественно в нашем новом рассказе, наконец, было и то,
что заключительная фраза Святополка оказалась в нем
с многозначительным дополнением: «...се яз, брате, готов
есмь с тобою», и отпали благодарственные слова Моно-
маха за творимое двоюродным братом «Русской земле»
«великое добро». Главное лицо здесь был Мономах: он
задумал, он против всех провел, он и будет выполнять
смелый план, а Святополку ничего не остается, как к
нему присоединиться («готов с тобою»), и только.
Что в литературной работе здесь у редактора при пе-
ределке прежнего рассказа были не только мудрость, сме-
лость и находчивость Мономаха, но и смердовская проб-
лема, можно заключить ио одной последовательно соблю-
денной редакционной детали нового текста. У Сильвестра
была обычная исходная мысль, что военное предприятие
большого масштаба сопряжено с общей мобилизацией
конского поголовья у окрестных смердов. У нового редак-
тора в речь дружины вместо «погубити смерды и ролью
их» (с последующим ограничительным разъяснением Мо-
номаха о лошадях) вставлено: «...погубити смерды от
рольи» (т. е. оторвав самих смердов от пашни для учас-
тия в походе). Что это сознательное изменение текста,
видно по тому, что и в ответ Мономаха вместо «дивно ми,
дружило, оже лошадей жалуете» вставлено «дивно ми,
брате (и здесь еще лишний раз по Святополку персональ-
но!), оже смердов жалуете и их коней». Значит,
мудрое смердолюбие прославленного князя готово было
бы пойти и на вовлечение самих смердов во все опасности
похода и по-прежнему оставалось бы подлинным смердо-
любием. Это была бы, конечно, смелая мысль — повторить
то, что проделал мудрый старый Ярослав в 1016 г., когда
шел добывать Киев, подняв себе в помощь новгородских
смердов60. Безымянный новый Мономахов официоз хо-
тел сказать, что южных смердов повели бы теперь не на
убой за чуждые им интересы князей и их грабительских
60 Новг. 1 лет., под 1116 г., с. 84.
350
пружин, н па защиту «Русской земли», как «свободных»
людеб, плательщиков княжой «продажи».
Таково отношение этого полюбившегося Мопомаховым
панегиристам смердьего сюжета в записях 1103 и 1111 гг.
к политическим мотивам рассказа «Повести временных
нет» о смердах в эпизоде с Яном Вышатичем. Древнерус-
ское летописание было не так далеко от жизни, чтобы не
отразить той борьбы и тех дискуссий, какие вызывал в
руководящих кругах вопрос о смердах в интересующую
пас эпоху формирования феодальных отношений, неровно
шедшего одновременно вглубь и вширь.
* * *
Изложенное понимание этих литературных текстов о
Долобьском съезде исключает для меня возможность
пользоваться ими как протокольной точной записью
о реальных подробностях конкретного факта княжеско-
дружинного совещания начала XII в.
Я не могу присоединиться к Б. Д. Грекову, когда он
привлекает текст не 1103, а 1111 г. специально для того,
чтобы, подчеркнув противопоставление Мономаху едино-
душия обеих княжеских дружин (чего как раз-то и нет
в тексте 1103 г.), объяснить «заинтересованность дружин-
ников в смердах, в их конях и пашне», «тем, что эти
смерды жили в селах дружинников и были обязаны отда-
вать часть прибавочного труда своим господам» 6|. Не мо-
гу именно потому, что подчеркнутой («обеих») Б. Д. Гре-
ковым детали нет в тексте 1103 г., и это обстоятельство
разваливает предполагаемый Б. Д. Грековым единый
социальный фронт, который-де стал на защиту своих
смердов, не говоря уже о том, что и речь в тексте 1103 г.
идет только о «лошадях», а не о самих смердах. Между
тем текст 1103 г. несомненно первоначальный.
Тем более не могу я присоединиться к С. В. Юшко-
ву 62, когда он привлекает в целях точно такого же объяс-
нения «личной заинтересованности» дружинников «в смер-
дьей ролье и вообще в смердьем хозяйстве» текст 1103 г.
и всю суть «конфликта» «между князьями и дружиной»
видит в «вопросе о наборе смердьих коней», а всю суть
съезда — в том, «чтобы заставить ее (дружину) дать сог-
01 Г роков Б. Д., 3, с. 134.
02 Ю in ков С. В., 1, с. 95—96.
351
ласио па набор», а вовсе «не в том, чтобы убедить дру-
жину в целесообразности предпринимаемой меры» (т. о.
самого весеннего похода).
На пути такого толкования одной редакции рассказа
в отрыве от другой С. В. Юшков приходит к заключению,
что, «хотя доводы Владимира и были убедительны, дру-
жина согласилась с ним скрепя сердце («и не могоша
отвещати дружина»)», — между тем, как последние слова
рассказа только то и значат, что дружине нечего было от-
ветить на эти доводы. Приходится С. В. Юшкову опускать
здесь и ту подробность текста, что то была не просто
«дружина» (как он обрывает цитату), а дружина Свято-
полка» (по рассказу, как мы видели, нарочито постав-
ленная на экран, тогда как Мономахова дружина, сидев-
шая тут же, никак не проявила приписываемого ей и
Б. Д. Грековым и С. В. Юшковым смердовладельческого
инстинкта).
Между тем, если уж подходить к нашим текстам в
поисках следов «частного» («если можно так выразить-
ся», добавляет С. В. Юшков) смердовладения, то именно
эти-то тексты и обращают па себя внимание тем, что ни
тот, пи другой из редакторов-панегиристов Мономаха
ни единым намеком не использовал этого, столь выигрыш-
ного для вырисовки своего героя момента: не вложил,
например, в уста ни той, ни другой дружины, ни обеих
их вместе взятых упоминания о «наших» смердах и не
вставил в ответную речь Мономаха соответствующего,
хотя бы косвенного упрека дружине в собственническом
шкурничестве. Такое благодарное, казалось бы, для бью-
щей в глаза тенденции обеих редакций рассказа остра-
нение князя в плане бескорыстия, а его оппонентов — в
плане узких личных интересов, пе оставило в рассказе и
следа.
Наоборот, Мономах выигрывает в прениях иа хозяй-
ственной политической дальновидности и ораторской на-
ходчивости; дружина же пасует, изобличенная в недоучи-
тывании всех подробностей последствий отказа от инициа-
тивы наступательных действий против половцев ранней
весной (март — апрель), наверняка суливших в случае
удачи спокойный летний хозяйственный сезон всей
«Русской земле», не говоря уже о громадной добыче, обыч-
но шедшей в общий раздел всем участникам походов.
Рассказчик явно удерживает здесь обсуждение смердьего
вопроса в плане государственном, общем, а не землевла-
дельческом, частном. Смерд, видимо, и для нашего рас-
352
। ипзчикп переставал быть смердом, как только входил
и гостив рабочего населения древнерусской сеньории.
В свое время я сам отдал дань протокольной трактов-
ки Долобьского летописного текста и выставил тезис о
мобилизации на случай военных походов лишь смердьих
лошадей, а не самих смердов63. Этого тезиса я не стал бы
поддерживать сейчас в прежней категорической форме.
< (дпако пристальный сравнительный анализ двух редак-
ций Долобьского текста все же вскрывает как привычное
представление о смердьей лошади как предмете именно
конской мобилизации, не исключавшей, конечно, и моби-
лизации людской; только в результате этой последней,
насколько можно судить по другим текстам, смерды вы-
ступали в походах «пешьцами», и в целевом плане оба
вида мобилизации были раздельны.
Материал, которым приходится пользоваться для изу-
чаемой эпохи, не только меньше говорит о жизни на-
родных масс, чем о жизни господствующего класса: пер-
вым планом проходит в нем Apperceptionsmasse предста-
вителей господствующего класса, и только сквозь ее
призму историку различимы бледные, силуэтные отраже-
ния, по которым и приходится строить наши представле-
ния о жизни народных масс. Попытка игнорировать это
коренное, фатальное обстоятельство и обращаться к лите-
ратурным памятникам древности с прямыми требования-
ми прямых ответов на прямые вопросы, которые интере-
суют историка, но чужды старому автору, — угрожает
утратой исторической, жизненной правдивости построения,
утратой должной перспективы. В науке, как в жизни,
ведь всякому предмету свойственны свои, оптимальные
для его рассмотрения дистанция и поворот, при которых
он только и оказывается в фокусе — уловимее в своих
характерностях.
Читатель заметил, вероятно, что в этой главе я пы-
таюсь дать представление о смердах прежде всего в трак-
товке памятников, пропитанных классовым мировоззре-
нием господствующих верхов, и если говорить о «пробле-
ме» смердовства, то я имею в виду эту проблему, как
опа ставилась у давних современников древнерусских
смердов. Тогда — в жизни, в быту — она была, может
быть, важнее и выступала острее, чем в наше время в
пашей ученой литературе. В этой последней, разумеется,
возможны еще и еще споры. Я не разделяю пессимизма
А. Е. Преснякова, оговорившегося в свое время, что «воп-
03 1? о м а п о в Б. А., 2.
23 От Корсуня до Калки 35.3
росу о древнерусских смердах суждено, по-видимому,
оставаться крайне спорным — надолго, б [ыть] м [ожет|
навсегда» — из-за «скудости данных» 64. Но у меня нет
разумных оснований считать, что этот вопрос — как спор-
ный — вовсе уже вышел в тираж. А что касается «скудо-
сти данных», то новые данные историки, может быть,
будут еще искать и находить не только в текстах с тер-
мином «смерд», айв иных текстах, и главное в иных
аспектах при изучении даже старых данных.
Глава четвертая
СВЕТСКИЕ ФЕОДАЛЫ
Насколько условно и относительно отмеченное выше
противопоставление у летописца «тихого и кроткого»
нрава полян «звериным» нравам древлян и прочих, мож-
но убедиться, обратившись к так называемой «Древней-
шей Русской Правде». В ней записано то дохристианское
право, которое под именем «Закона русского» фигурирует
в договорах Олега и Игоря еще в X в. Оно хорошо отра-
зило нравы той среды, в которой возникло и сложилось.
Эта среда дружинно-купеческая. Если кто кого убил,
мстят родственники («ближние убиенного» договоров с
греками): брат, сын, отец, племянник; а нет мстителя —
убивший платит по таксе (40 гривен). А затем драка.
Если в кровь или до синяков, или даже без этих знаков
(только докажи свидетелем), — тоже месть; только если
избитый мстить не в состоянии, виновник платит тоже
по таксе (3 гривны). На сцене предусмотрен даже ме-
дик — «а лечцю мзда».
Чем только не дерутся! В «Правде» целая кинокар-
тина с натуры: дерутся батогом, жердью, кулаком, чашей
и рогом (очевидно, «в пиру»), мечом плашмя, рукоятью
или всем мечом, только не вынимая его, без членовреди-
тельства; или, обнажив меч, рубят руки, ноги и калечат
до «хромоты»; летят пальцы, дело доходит до усов, до
бороды; бывает, вспыхнет кто, схватится за меч, даже
обнажит его, но опомнится и «не тнет», или в пылу спора
«ринет» один другого, т. е. дернет на себя или оттолк-
нет, — за все это платится по таксе, если обиженному или
обидевшемуся не удалось тут же ответить тем же. Бы-
вает, что и воруют: коней, оружие, одежду. У кого обна-
ружат, хватаются за свое и кричат: «Это мое», — а тот,
64 П р е с п я к о в А. Е., 1, с. 287.
354
iiiji:ii,iiiiK>Tc;i, uo украл, а купил. Закон тут предлагает
процедуру «свода» (по следам покупок, перепродаж и пе-
рекупок) , иначе — опять драка
Нго все владельцы тех холопов, о которых ужо была
рп'и,-. Мы видели, что те, бывало, тоже задирают, даже
окют «свободных». И это считается не менее оскорбитель-
ным для чести дружинника или купца, чем удар, напри-
мер, мечом плашмя (за то и другое один штраф— 12 гри-
вен). Это единый кодекс чести независимо от расслоения
пружины, служебного или имущественного. Холоп силь-
ного человека — все-таки холоп, хотя бы у него были и
свои холопы («холоп у холопа работает»).
Все это в свое время записано было в Киеве про «ру-
сина», южанина из полян, втягивавшегося в быт княже-
ско-дружинной верхушки. Росчерком пера при Ярославе
в 1016 г., как думают, к этому праву приобщены были и
новгородские «Словении» и «изгой», человек неясного,
может быть и племенного происхождения, укоренившийся
в «словенской» столице1 2 3. Можно думать, что и раньше
они входили в заметной пропорции в состав той воюющей
и торгующей «руси», которая олицетворяла за границей,
в Византии, страну северных варваров. В быт этой «руси»
например, крепко вошла словенская привычка к «древе-
|.юй» (деревянной) бане с ее паром, едким «квасом» и
«ирутьем» (свежим веником), где «бьют ся сами, и [до]
того ся добьют, едва слезут ле [еле] живи, и облеются
водою студеною и тако оживут». Будто бы еще апостол
Андрей с изумлением рассказывал об этом в Риме и уве-
рял, что это они «творят по вся дни», «не мучими ни-
ким же, но сами ся мучат, и то творят мовенье собе, а не
мученье» 4.
Конечно, здесь передано впечатление константинопо-
льского грека X столетия. Недаром в деловом плане
оно отразилось и в договоре Олега: «Да приходяче русь
слюбное [«слебное», посольскую дачу] емлють елико хо-
тяче, а иже приидут гости да емлють месячину на шесть
месяц, хлеб и вино, и мясо и рыбы, и овощь и да творят
им мовь, елико хотят»5. В зените побед официальная
(послы) и не официальная (гости) «русь» вдосталь могла
намыться по-своему и на берегах Босфора, где ей гаран-
1 Краткая Правда, ст. 1—10, 13, 14.
2 Там же, ст. 16.
8 Р о м а н о в Б. А., 1, с. 35—39.
4 Лавр, лет., с. 4.
6 Лавр, лет., под 907 г., с. 13; Владимирский-Буда-
нов М. Ф., 2, с. 12, договор 945 г., ст. 2.
23* 355
тирован был и привычный для нее, не такой уже однооб-
разный стол.
За новгородским обычаем тянулась и новгородская
терминология. Когда понадобилось в праве же коротко
назвать человека, принадлежащего к дружинному окру-
жению князя, независимо от его должности и обязанно-
стей, его назвали «огнищанином», т. е. человеком, при-
надлежащим к княжому «огнищу», очагу, дому, двору.
А это понадобилось, когда речь зашла уже не о том, что
творится у дружинников «в своем миру» (ст. 13 «Крат-
кой Правды»), а о том, как быть, когда дружинник столк-
нется с враждебным ему внешним миром на русской
территории. Вот дорогобужцы как-то убили у Изяслава
Ярославича «конюха старого у стада»: Изяслав и обло-
жил их 80 гривнами виры. А вскоре трое Ярославичей
(Изяслав, Святослав и Всеволод) на совещании с тремя
своими выдающимися советниками приняли эту цифру
для защиты жизни всех огнищан.
Когда же разбойники заберутся па самый княжой
двор, в усадьбу, и там убьют огнищанина при исполне-
нии им обязанностей у клети, или у коня, или у быка,
или у коровы, то таких убийц надлежало убивать тут
же на месте, «в пса место», как собаку (ст. 21 «Краткой
Правды»), На всяком другом дворе Ярославичи тоже при-
знали ненаказуемой ночную расправу с вором на месте
преступления; однако, если его успели связать, а потом
тут же прикончили, не отведя на княжой двор, это те-
перь провозглашалось нарушением прерогативы княжо-
го суда и каралось штрафом. Только в случае убийства
на княжом же дворе — тут же и княжой, якобы, суд0.
Этот огнищанин у княжой клети, конечно, одно из мно-
гих бытовых положений, открытых для дружинника.
«Пространная Правда» пе сохранила этого казуса; но это
же бытовое положение отмечено ею в ст. 11 о 40-гривеп-
ной вире за княжого отрока, или конюха, или повара.
Это — «молодшая дружина», в противоположность стар-
шей, боярам, «княжим мужам», к которым собственно и
относится 80-гривенная вира в XII в. Конечно, в жизни
не ограничивалось дело и этим двучленным делением.
Два примера. В «Повести временных лет» записано
киевское предание об основании г. Переяславля на Тру-
беже6 7. Печенеги, двигавшиеся на Киев, были встречены
Владимиром Святославичем на этой реке, причем ни та,
6 Краткая Правда, ст. 38.
7 Лавр, лет., под 992 г., с. 52—53,
356
ин другая стороны пе решались переходить в наступле-
нии. Князь печенежский предложил решить дело едино-
inipcTiioM: «Аще твой муж ударит моим [поборет], да не
воюем за [в течение] три лета; аще ли наш муж ударит,
ни воюем за три лета». Поиски охотников в русском ста-
IH1 были безуспешны, и когда наутро печенеги выстави-
ли борца, у русских его не оказалось. И вот на повтор-
ный вызов к Владимиру пришел «един стар муж» и
предложил в борцы меньшого сына, кожемяку, оставше-
гося дома, пока отец с прочими четырьмя были в походе
<• княжеской дружиной: «С детства никто не мог его по-
(юроть, а раз, когда во время работы я принялся ему вы-
говаривать, он рассердился и со зла разорвал кожу ру-
ками».
Юноше тотчас было устроено испытание, пущен мимо
него бык, раздраженный каленым железом, и тот на
псом ходу вырвал у быка на боку кусок кожи с мясом.
Печенег был «превелик зело и страшен», а этот Ивануш-
ки русачок-сапожник (Ян-Усмошвец) — «середний те-
лом», и тем не менее в схватке этот русский «удави пе-
чонезина в руку до смерти и удари им о землю». Печене-
ги в страхе побежали, и русские гнали их по пятам, из-
бивая, «и прогнаша я». В честь этого отрока (Переясла-
па) и назван был заложенный теперь на Трубеже город
Переяславлем, и Владимир «великим мужем створи того
н отца его». Значит, из городского ремесленника благо-
даря случаю наш отрок превратился в княжого дружин-
ника.
Другой пример, ему противоположный, рассказанный
в «Печерском Патерике»8. Варяжский «князь» Африкан
побывал на Руси и бился за Ярослава Мудрого с Мстис-
лавом. Его сын Шимон был изгнан из своей области
(в Скандинавии) дядей и пришел на службу тоже к
Ярославу. Тот принял и держал Шимона «в чести» и
дал его сыну своему Всеволоду, Мономахову отцу, «да
будет старей у него», и Шимон «прия велику власть от
Всеволода». А затем «научен» был Феодосием Печерским,
«оставив латинскую буесть и истинне веровав в господа
нашего Иисуса Христа», т. е. перешел в православие «со
всем домом своим, яко до 3000 душь». Сын его звался уже
по-русски Георгием, служил Мономаху в таком прибли-
жении, что тот дал «ему на руце» (поручил воспитание)
сына своего Юрия (Долгорукого), сделал его «кормиль-
цем», и между Юрием и Георгием установились отноше-
“ Патерик Печерский, с. 3—5.
357
и ия названного сыновства. Возмужав и сидя на киевском
столе, Юрий «передал» Георгию, «тысяцькому своему»,
«яко отцу», землю Суздальскую, Этот Георгий, надо ду-
мать, унаследовал от отца не только положение при кня-
зе, но и «весь дом», двор, дружину Шимона.
Во всяком случае, структура этой дружины вполне
княжая. Георгий оказался верным почитателем Печер-
ского монастыря и послал «на окование» раки покойного
Феодосия 500 гривен серебром и 50 гривен золотом, вы-
брав для того «от боляр своих, сущих под ним, имянем
Василиа». Путь был далекий и беспокойный, через вя-
тичские леса, и боярин Василий поехал, «проклиная жи-
вот свой [жизнь] и день рожениа своего» и недоумевая:
«...то се смыслил [вздумал] князь наш толико богатество
погубити? И каа мзда сего ради будет ему, еже мертваго
гроб оковати?». За такой скептицизм Василия действи-
тельно пограбили «тати», да и кони все пали в пути9. В
лице Василия перед нами — «боярский боярин» XII в.,
входящий в мощный и численный «дом» боярина Геор-
гия, которого по масштабам его «дома» Василию не грех
назвать про себя и «кпязом». Пе для таких Георгиев слу-
жила защитой 80-гривенпая вира, а для Василиев.
Чтобы оценить дар в 500 гривен серебра и 50 гривен
золота, стоит привести две справки. 1400 гривен серебра
были уплачены князем Владимирком Всеволоду Ольгови-
чу по мировой после того, как они «раскоторовастася»,
а потом помирились при посредничестве князя Игоря
Ольговича. Всеволод «с братьею» уже успел двинуться в
поход на Владимирка, Владимирку приходилось взять
на себя издержки, и 1400 гривен были даны Всеволоду
«за труд». По мнению летописца, это была крупная для
Владимирка сумма («много заплатив»); опа была, одна-
ко, роздана Всеволодом по «части» кпязьям Вячеславу,
Ростиславу, Изяславу и «всей своей братии, кто же бя-
шет с ним был» 10. А несколько раньше (в 1070 г.) Свя-
тослав Ярославич дал Феодосию на постройку церкви
Богородицы 100 гривен злата11. Значит, Георгий одарил
монастырь истинно по-княжески. Он в один прием рас-
стался ровно с половиной состояния, которое почиталось
в XII в. за крупное: 1000 гривен серебра и 100 гривен
9 Там же, с. 62.
10 Ипат. лет., под 1144 г., с. 20.
11 Патерик Печерский, с. 7.
358
полога оставил сыну в наследство один «муж» «от вели-
|.ыч града того» (Киева), некий Иоанн12.
Для такого Георгия приглашение к дружинному сто-
лу и княжой терем имело чисто ритуальное значение; оно
сохраняло реально бытовой смысл для неопериншихся
Переяславов и им подобных «неимовитых» отроков, жив-
ших в княжом дворе-огнище на холостую ногу и на пол-
ном княжом иждивении. Между этими двумя крайними
типами — Георгием и Переяславом — стояло несомнен-
но несколько средних и переходных, располагавшихся,
чем дальше, тем четче, в некую вассальную иерархию с
тенденцией к наследственности в быту. «Церковный
устав» Ярослава в статьях о женах и дочерях из господ-
ствующего класса делит их на три группы: больших бояр,
меньших бояр и нарочитых, или добрых людей, не вхо-
дящих в дружину13.
Вот эпизод из жизни «большого» боярина. Варлаам,
сын «первого у князя [Изяслава] в болярех» Иоанна, за-
думал идти в Печерский монастырь: «Одевся в одежду
светлу и славну и тако всед на конь, поеха к старцю [Ан-
тонию]. И отроци беша окрест его едуще и другыа коня
в утвари [убранстве] ведуще пред ним. И та-
ко в славе велицей приеха к печере отец тех. И онем
исшедшим и поклонившимся ему, яко же есть лепо [по-
добает] вельможам. Он же пакы им поклонися до земля,
потом же с себе снем одежю боярскую и положи ю пред
старцем, и коня, сущаа в утвари, постави перед ним,
глаголя: «се вся, отче, краснаа — прелесть мира сего суть
[самое прекрасное в мире] и яко хощеши, тако створи о
них [с ними поступи]...». Варлаам еще не боярин, хотя
уже и не «отрок», потому что женат. Но живет он в од-
ном дворе с отцом под его полной властью и носит бояр-
скую одежду. Поэтому Антоний и предостерег приехав-
шего: как бы отец твой, «пришед с многою властию», не
увел тебя отсюда, а мы не сможем тебе помочь. Варлаам
подтвердил: «Яко аще и мучити мя начнет отец мой, не
имам послушати его». Уход Варлаама из дома
отца едва не повел к княжеской расправе с монастырем:
Изяслав разгневался и грозил «раскопать пещеру» и по-
слать игумена и монахов «на заточение», да отстояла
княгиня. Но это не остановило боярина-отца. Иоанн, как
и ожидалось, «ражжегся на ня [на иноков] гневом, сына
своего ради», и «поим отрокы многы, иде на святое то
12 Там же, с. 9.
13 Церковный устав Ярославов, ст. 2—4.
359
стадо, иже и распудив их». Он прямо вломился в пеще-
ру и собственными руками выволок оттуда своего сына,
содрал с него иноческую мантию и швырнул ее в ров,
содрал и «шлем спасениа» с его головы и, закинув его,
одел сына вновь в светлую вельможескую одежду. Тот
скинул ее, его опять одели, он опять скинул, и так мно-
го раз, пока отец не связал ему руки и в таком виде от-
вел его через весь город домой 14.
Таковы — большой боярин «со многою властию» и не
вышедший еще из-под отцовской власти взрослый сын
боярский. Умри отец, он станет во главе его «дома» и с
тою же «властью».
А вот и боярин поменьше. Имени его мы не знаем.
Он женат, живет не в Киеве, а в городке Василеве,
в 50 поприщах от стольного города, успел с женой при-
жить сына (будущего Феодосия Печерского). Затем он
переселяется по повелению князя в Курск, совсем на пе-
риферию и по-тогдашнему дыру (см. выше, стр. 268).
Родители не могли добиться, чтобы мальчик (Феодосий)
ходил в «светлой одежде» и играл со сверстниками; од-
нако желание его учиться исполнили и отдали его учи-
телю.
Умер отец, его заступила мать. Мальчик пошел рабо-
тать с рабами на село; мать запрещала, убеждая, что
«тако ходя, укоризну себе и роду своему приносиши», и
гнала его играть со сверстниками. Тот не слушался. Мать
своеручно била его, «бе бо телом крепка и сильна, якоже
муж»; кто не знал, что это она, слыша ее голос, был
убежден, что это мужчина. Сын ушел со странниками,
обещавшими «допровадити его до святых мест». На тре-
тий день поисков, узнав, куда делся сын, мать погналась
по его следам с младшим сыном и, догнав, в ярости схвати-
ла за волосы, швырнула на землю и била его ногами.
В дом приведен он был связанный, точно злодей. Гнев
так душил ее, что, едва вошедши в дом, она принялась
опять колотить сына, пока не впала в изнеможение, и
заперла его связанного. Два дня он не ел ни крошинки;
на третий его накормили, но «одержима» еще гневом,
мать заковала ему ноги в «железа тяжка» «на много
дний». А когда «умилосердилась», умоляла его не бегать
от нее: оказывается, она «любяше его паче инех». Феодо-
сий принялся за печение просфор. Однолетки-«отроки»
высмеивали его, а мать не могла выносить, что сын ее
пребывает в такой «укоризне», и опять просила его не
14 Патерик Печерский, с. 23—25.
360
«приносить укоризну па род свой». Конечно, и следующая
ого попытка — устроиться с этим делом у пресвитера в
госоднсм городе — была пресечена тем же способом.
Вся описанная драма проходила на глазах у «власте-
лина града того» (посадника), и тот «повело» отроку
«пребывать у его церкви», умилившись его «смирению».
Л отрок, воспрянув, заказал себе у кузнеца «железо сче-
п пго» для препоясания, до того узкое, что оно вгрыза-
лось в тело. И вот как-то в праздничный день Феодосий
был вызван к властелину «предстоати и слуговати» на
трапезе собравшимся там «всем града того вельможам» —
иго было обычное «отроческое» служение, прохождение
дружинного стажа, при боярском (или княжом) дворе.
При переодевании сына в «одежду чисту» мать обнару-
жила по кровяным следам помянутую нательную желез-
ную кольчугу. Поднялся опять гнев, рубашка была в
ярости сорвана с сына, железа полетели в сторону, и сам
он был опять и опять бит, после чего все же состоялось
его служение за трапезой. А затем стоило матери, увле-
каемой хозяйственными заботами, отойти «на село» и там
«пребыти ей дни многы», как сын воспользовался этим
и устремился с караваном купцов «на возех с бремены
тяжкы» в Киев, где и очутился в недосягаемости на рас-
стоянии трехнедельного пути от материнского дома 15.
Так оборвалась обычная карьера отрока из «меньших
бояр» и такова была «жена» той же категории, за поши-
бание и за развод которой полагалась по уставу гривна
золота — против пяти за жену «великых бояр». Весь
описанный эпизод в этом слое, державшемся за свою ро-
довитость, протекал уже вне какого-либо вмешательства
княжой власти. Одним таким «отроком» меньше, очевид-
но, не такая уже была бы беда. Да и путь Феодосия ле-
жал через «отрочество» не у князя, а всего лишь у не-
крупного «властелина градского», курского посадника.
Вто не путь к княжому двору и княжому боярству. Но-
вость христианской эпохи здесь была в том, что отрок
выдвигался «научен» «книжному учению», и курский по-
садник начал приближать его к себе не для описанных
выше (по ст. 114 «Пространной Правды») администра-
тивных поручений, вроде «увязания» беглого холопа, и
тем более не для подвигов ратных в стиле Переяслава,
а для своих церковных нужд. Кстати, это и не единствен-
ный пример старшего дружинника на наместничестве-
посадничестве со вкусом к христианской культуре. Сюда 16
16 Патерик Печерский, с. 16—20.
3151
же относится и тот киевский тиун, который начал было
суд над татями, покусившимися на библиотеку печерско-
го инока Григория (см. выше, стр. 295—296), и прекра-
тил дело, приняв от Григория в выкуп за подсудимых
его же книги. Должно быть, этот тиун был сам книго-
чей.
♦ * *
Конечно, в XI—XII вв. мы присутствуем при эволю-
ции старого дружинного строя, каким знали его преда-
ния этого времени. Более ранние Переяслав, Святослав,
Игорь, Свенельд, даже Владимир Святославич — это
идеализированные призраки, поучительные примеры для
летописателей времени Ярослава, Ярославичей и их по-
томков. Перед этими русскими летописателями, идеоло-
гами господствующего класса, стояли факты и задачи,
подымавшие их политическую мысль выше элементарных
инстинктов, вымогавшие новые понятия и требовавшие
более сложных приемов для решения этих задач. Из них
оборона, строительство и расширение «Русской земли»
были основными, а княжеская власть и все прочие на-
личные элементы политической организации общества
должны были быть приспособлены к их разрешению.
С момента принятия христианства Русь становилась
под божие «заступничество», княжая власть получала
новую опору в проповеди ее божественного происхожде-
ния, а христианская семейная мораль давала новое сред-
ство для поддержания общественного мира. Но эта же
мораль служила и оправданию феодального раздробле-
ния Руси. Последнее и взято было под покровительство
церковью, которая, в свою очередь, питаясь уже визан-
тийскими внушениями, не могла ставить себе целью об-
ращение Руси в слишком мощную державу, способную
при случае (как в 1043 г.) вновь обратиться против са-
мой империи 16.
Такой переплет отношений выдвигал перед христиан-
скими идеологами на Руси компромиссную программу и
компромиссный идеал политической власти — династи-
ческого союза князей для борьбы с внешней опасностью,
основанного на началах семейной морали и права, опи-
рающегося на общественное мнение в лице церкви и на
дружинную организацию. Князь, который не «набдит»
черкви, не почитает «преизлиху» черноризцев и не «по- 16
16 Разумеем поход на Византию князя Владимира Ярослави-
на; Лавр, лет., под 1043 г., с. 66.
362
цпет» им «потребная», князь, который не «любит» дру-
зпшу и не «дает» ей «на оружие», — какой же это
hini:ii>? По крепость дружинного союза, построенного на
ni'iiioii связи с князем, при многочисленности князей, —
Идин из устоев системы феодальной раздробленности
I I раны.
Однако значит ли это, что князь должен идти на по-
воду У своей дружины?
Предания дохристианского прошлого и понадобились
туг для поучения. Почему погиб Игорь? Да потому, что
беспечно относился к интересам своей дружины, довел
дело до ропота в ее среде, а потом поддался ее неразум-
ным советам — пошел вторично по древлянскую дань.
Святослав тоже оказался в плену у общественного мне-
ния своей дружины и не внял советам матери, не принял
христианства, боясь насмешек своих дружинников.
Л ведь какой был князь! Это был пример воинской доб-
лести и выносливости, — и «крепок на рать» вошло не-
пременным качеством в любую княжескую характеристи-
ку-некролог, когда летописец хотел воздать хвалу покой-
ному по всем статьям. Зато христианку Ольгу, которой
посвящена в летописи не одна страница, рассказчик
вывел вне дружинного окружения и дал читателю любо-
ваться ее житейской сметливостью, дипломатическими
выдумками, даже мстительной изобретательностью, как и
организационной деятельностью, — точно она была
тут сама себе голова и не имела советников. Для време-
ни Владимира Святославича тема о советниках, и именно
злых советниках, разработана у летописца даже в лицах
и переплетена с темой о двух — языческом и христиан-
ском — князьях, которую можно было эффектно вме-
стить в личность одного живого князя. Владимир дохри-
стианский — одно, после крещения — совсем иное.
Из-за чего загорелся сыр-бор по смерти Святослава?
Из-за пагубного пристрастия людей к охоте, к «ловам».
Мы видели выше церковное отношение к ней: за при-
страстие к охоте подлежали лишению сана и поп и епи-
скоп. Самое допущение мысли, что человек даже в
епископском чину не удержится от этой страсти, само по
себе уже показательно для распространенности и глубо-
кого внедрения ее в быт. В «Патерике Печерском» есть
саркастическое место в рассказе о князе, обуянном стра-
стью к наживе, который направился на допрос блажен-
ного инока Федора о местонахождении клада «со множе-
ством вой», «аки на лов или на некоего воина крепка» 17.
Так вот, и после язычника Святослава Игоревича пошло
взаимоистребление среди его сыновей из-за той же
страсти.
Как-то Лют, сын Свенельда, вышел из Киева, «лов
деяюще», и «гна по звери в лесе». А навстречу ему в том
же лесу князь Олег Святославич из Овруча древлянско-
го. Узнав, что это Свенельдич, Олег заехал Люту в тыл
и «уби й»: «...бе бо ловы дея Олег», — кратко и просто
объяснил летописец. Убил, потому что («бо») тоже охо-
тился. А отсюда пошла «ненависть» Ярополка Святосла-
вича (киевского) «на Ольга»; Свенельд жаждал мести за
сына, побуждал Ярополка отнять у Олега Деревскую
землю, которую тот получил от отца, и в этом успел:
Ярополк пошел на Олега, победил, взял стольный Овруч
и «перея власть его». Олег при этом погиб, и не сразу
удалось отыскать его тело. Ярополк плакал над трупом
брата и попрекал Свенельда: «Этого ты хотел!» Вино-
ват оказывался во всем злой советник. Узнав о случив-
шемся, третий Святославич, Владимир, сидевший далеко
в Новгороде, бежал за море; а в Новгороде «посадники
своя посади» Ярополк: здесь оп уже слез пе проливал и
оказался «бе володея един в Руси» 18.
Наступил второй акт семейно-политической драмы —
и перед читателями явился еще один злой советник. Вла-
димир с варяжским войском вернулся в Новгород и по-
шел к Киеву убивать Ярополка («не яз бо почал братью
бити, но он, аз же того убоявся, придох на нь»). По
пути он убил полоцкого Рогвольда с двумя сыновьями, а
дочь его Рогнеду, предназначавшуюся Ярополку, «поя
жене», взял себе в жены. Стоя под Киевом, Владимир
завязал сношения с воеводой Ярополка Блудом и скло-
нял его па свою сторону обещанием «имети» его «во отца
место» и воздать ему «многу честь». Блуд поддался, и
летописец описывает его предательские приемы с вели-
ким негодованием: «...то суть пеистовии [изуверы], иже,
приемше от князя или от господина своего честь ли да-
ры, ти мыслят о главе князя своего на погубленье, горь-
ше суть бесов таковии». Блуд посоветовал Ярополку
покинуть Киев и засесть в г. Родьне, где тот затем был
осажден и откуда, по совету Блуда же, вступил в пере-
говоры с Владимиром. Другой его дружинник, Варяжко,
предупреждал, что ему грозит смерть, и советовал бежать
17 Патерик Печерский, с. 119.
18 Лав. лет., под 975—977 гг., с. 31—32.
364
в iir'ieiici им. Но Ярополк не послушал его и пошел к
II пади миру в терем, а там у дверей два варяга подняли
... «под пазухи» на мечи, причем Блуд сам затворил за
ними двери снаружи и не пустил в терем спутников Яро-
iio.iiна. Ярополк и был там убит.
А как же Варяжко? Варяжко бежал к печенегам и
долго вместе с ними «воевал Володимера», пока тот не
привлек его к себе, «заходив к нему роте» (т. е. дав
клятву), что не будет мстить19. Бывали в старину, зна-
чит, и добрые советники и верные люди. И здесь была
мораль: исчерпав все средства, подчиняйся силе вещей,
однако же соблюдая достоинство.
В рассказе этом Владимир — еще язычник, побежден-
ный «похотью женскою»: силой взяв по пути в жены
Рогнеду, в Киеве он овладевает красавицей-гречанкой,
беременной женой Ярополка (откуда и «зол плод» — Свя-
тополк окаянный), заводит в Киеве языческий культ Пе-
руна, жениться на двух «чехинях» и «болгарыне», заво-
дит целые гаремы с наложницами — 300 в Звенигороде,
300 в Белгороде, 200 в селе Берестовом, не щадя в сво-
ем «блудном несытстве» ни замужних, ни девиц. Но вот
начинается испытание вер, и происходит оно при посто-
янных совещаниях с дружиной (боярами и старцами)'.
Затем принимается христианство, и Владимир-христиа-
нин устанавливает еженедельные пиры в гриднице своей
для дружины со «множеством мяс от скота и от звери-
ны», «по изобилию от всего». С явным одобрением прохо-
дит у рассказчика сцена ропота дружины против дере-
вянных «лжиц» и заказ Владимиром серебряных, с мо-
тивом: «...яко сребром и златом не имам налезти [не
найду] дружины, а дружиною налезу сребро и злато,
якоже дед мой и отец доискася дружиною злата и среб-
ра», и с пояснением: «...бе бо Владимир любя дружину
и с ними думая о строе земленем и о ратех»20. И немуд-
рено, что с одобрением — советники тоже были теперь
все христиане. Настали другие времена.
Только о Мстиславе Владимировиче, ненадолго пере-
жившем отца, летописец отметил — помимо того, что он
был «дебел телом, чермен [румян] лицеи, великыма очи-
ма, храбор на рати, милостив, любяше дружину повели-
ку, именья не щадяше», — что он «ни питья, ни еденья
брапяше», т. е. не ограничивал дружину ни в питье, ни
10 Лавр, лет., под 980 г., с. 32—33.
20 Лавр, лет., под 987 г., с. 45—46; под 996 г., с. 54.
365
в пище21. Это здесь еще не гостеприимство. Это — корм-
ление, не обходившееся без властного регулирования
князем потребления продуктов за общей дружинной тра-
пезой из общей дружинной добычи. Для всех же после-
дующих князей в летописных некрологах «не щадить
именья» означало раздавать дружинникам «сребро и
злато». Отпала исконная натурально-хозяйственная чер-
та дружинного быта.
* * *
Киевское высшее общество XI—XII вв. любило ле-
читься и у «врачов» и у «волхвов», и человек с медицин-
ским опытом там не пропадал, несмотря на глухое сопро-
тивление церкви этим конкурентам по части чудес. «Па-
терик Печерский» не раз с удовлетворением отмечает
лечебные неудачи, постигавшие неисправимых пациентов.
Вот «некто от Киева богатых прокажен сый. И много
от волхвов и от врачев врачюем бываше и от иноверных
человек искаше помощи, и не получи» 22. Или Петр, родом
«суряпип» (т. е. сириец), «лечец хытр велми», состоял
врачом у черниговского князя Святослава Давыдовича
(умер в 1106 г.), а когда князь постригся в монахи,
пошел было за ним в монастырь, но не вынес «вольной
нищеты», в какую впал его господин, «в поварници же
[кухне] и у врат приседяще», и ушел от него и посе-
лился в Киеве, «врачюа многы». Петр, однако, частенько
навещал Святошу по поручению «братии» его (князей
Изяслава и Владимира) и старался уговорить того вер-
нуться в мир, а попутно давал и медицинские советы;
кончил же тем, что сам заболел и, «хитр ся творя и бо-
лезни гонзпути [избежать] хотя, мало живота не погреши
[чуть пе сгубил жизни], растворения [раствора] вкусив»,
если бы не молитва Святоши, которая, однако, отсрочила
смерть его всего на 3 дня 23.
Среди аргументов, которыми этот Петр отвращал
князя от иночества, был и такой: «...се бо и бояре твои,
служивше тобе, мнящейся [рассчитывали] иногда [в свое
время] велиции быти и славни тебе ради, ныне же ли-
шени твоея любве», построив «домы велики», сидят в них
«в мнозе унынии». Князь точно с ума сошел («мнят тя,
яко изумевыпася»). Это был неслыханный случай ухода
21 Лавр, лет., под 1036 г., с. 65.
22 Патерик Печерский, с. 122.
23 Там яге, с. 83 и 184.
366
..... и монашество. А с тем вместо оборвался и жизнен-
на ii путь его бояр, только-только расположившихся на
i.in i.e в своих новых «великих домах».
Та же участь ждала дружину и в мождукняжеских
поппах-усобицах. Победив Игоря Ольговича, Изяслав
Мгтпславич вошел в Киев, торжественно встреченный
киевлянами, и началась расправа: «Бояры многы изои-
мшиа, Данила Великаго и Гюргя Прокопьича, Ивора Гюр-
гпнича, Мирославля внука, и инех изоимаша много в го-
роде Киеве, и тако тех на искупе пустиша [отпустили
ни выкуп]... и розграбиша кияне с Изяславом домы дру-
жины Игоревы и Всеволоже, и села, и скоты, взяша
именья много в домех и в монастырех» 24. Это было пла-
номерное разорение дружины врага, вплоть до изъятия
монастырских вкладов («поклажаи»); люди были пущены
по миру и, должно быть, искали потом прибежища у чер-
ниговских родственников Игоря, потому что и сам он
кончил плохо: был захвачен Изяславом и посажен в за-
ключение.
Летописные рассказы о княжеских усобицах XI —
XII вв. молчат о предательствах, изменах или перебежках
от одного князя к другому: нарушение феодальной вер-
ности не вошло еще в политический быт. Дружина тер-
пит вместе с князем, рискует вместе с ним, выигрывает
и продвигается вместе. А живет она с ним уже не «на
едином хлебе», а в своих домах, владеет своими селами,
куда и ездит «на свое орудие», по своим хозяйственным
делам, как и сами князья. Но обычно в стольном городе
бояре каждый день у князя во дворе, съезжаясь туда
с раннего утра: «...зарям сущим и вельможам едущим
противу [к] князю», повстречал как-то Феодосий Печер-
ский этих вельмож, возвращаясь в Киев на возу25. Когда
пе запросто, князь (Святослав) едет в монастырь к Фео-
досию «с бояры». А запросто, «по обычаю», князь (Изя-
слав) «егда бо хотяще ехати к блаженному, тогда распу-
щаше вся бояры в домы своя» и «с малым отрок» прихо-
ждаше к нему» 26. Как-то Феодосий пришел к князю и
застал у него пир горой: «И се виде многыа играюща пред
ним: овы гусленыа гласы испущающим, и инем мусикый-
ския гласящим, иныа же органныа, — и тако всем играю-
щим и веселящимся, яко же обычай есть перед князем».
Только из уважения к блаженному в дальнейшем, при
24 Ипат. лет., под 1146 г., с. 24.
25 Патерик Печерский, с. 34.
26 Там же, с. 50 и 31.
367
всяком появлении его у князя, было новелеио музыкантам
«стати и молчати» 27. Это была бесовская музыка, и мона-
хам, у себя в келье впадающим в искушение, первым де-
лом чудились ее звуки, гусли, сопели и т. и. — верный
признак, что тут не без беса» 28 29. Таков уж быт. Святят
церковь, переносят мощи — князь сзывает дружину, чер-
норизцев, горожан добрых и творит пир: едят, пьют по
три дня, бывает, подряд, в добром веселии, «хвалят»
бога и «святых мучеников» и разъезжаются «весели»
«восвояси» 2Э.
Нечего и говорить, что известное число младшей дру-
жины, отроков, жительствует во дворе, в гриднице, всегда
под боком и под руками у князя. Сюда, вероятно, на пер-
вых порах и метил Даниил Заточник. Но и «седше, ду-
мати с дружиною» входит в расписание княжого дня
у Мономаха в его «Поучении». Изяслав, очевидно, блюл
это расписание, «распуская» бояр при экстренных своих
приватных выездах.
* * *
«Ловы» по-старому процветают в XI и в XII вв., и ле-
тописец нет-нет да и ввернет упоминание о них в свой
рассказ, то с тем, то с другим оттенком. Иной раз — это
умилительная идиллия, например: «Святослав [с] сватом
своим с Рюриком утишивша землю Рускую и половци
примиривша в волю свою [замирили], и сдумавша, и
идоста на ловы по Днепру в лодьях, на устья Тесмени,
и ту ловы деявша и обловишася множеством зверей; и
тако наглумистася [навеселились вдосталь] и во любви
пребыста и во весельи по вся дни, и возвратишася
восвояси»30. Иной раз ловы мелькнут с намеком, что
лучше бы все же без них: вот, например, «Мстислав изиде
на ловы», да «разболеся и умре» 31. Но от охоты иной раз
могла пойти и настоящая усобица. В 1180 г. черниговский
князь Святослав «ловы деял», двигаясь берегом по черни-
говской стороне Днепра, и встретил Ростиславича Давыда
за тем же делом, только «в лодьях». У Святослава только
что попал в руки суздальского Всеволода сын Глеб, по-
сланный в помощь рязанским князьям, и он охотно
27 Там же, с. 50.
28 Там же, с. 129.
29 Ипат. лет., под 1183 г., с. 128.
30 Ипат. лет., под 1190 г., с. 139.
31 Лавр, лет., под 1036 г., с. 65.
368
«метился бы» Всеволоду, если бы по эти киевские Рости-
< лппичи, «пакостившие» ему в «Русской земле» (т. е. на
и»го). И вот тут же на охоте Святослав, посоветовавшись с
княгиней и с фаворитом своим Кочкарем, «по поводе сего
мужем своим лепшим думы своея» (это тоже по одобрил
летописец), переехал Днепр и ударил на обоз Давыда, так
•гго тот едва успел прыгнуть в лодью с женой своей и ка-
ким-то чудом спасся, хоть в них и пошла стрельба. Зато
дружина Давыдова и обоз достались Святославу. А между
том оба, Святослав и Давыд, незадолго перед тем утверди-
лись между собой крестным целованием. Отсюда и пошла
затем усобица32.
Легко представить себе также, что где-нибудь в дале-
ких лесных краях (Рязанщины, например), еще мало-
обследованных и не сплошь окняжеиных, ловы — это не-
заметный способ расширения своих владений. Набредет
такая княжая охотничья рать на неведомое еще людское
поселение и обложит его данью, устроит «становище», по-
ставит «ловища», и, смотришь, возникнет новый погост с
звериным же названием, вроде Заячин или Заячкова33.
Про Ольгу, в разъездах проделывавшую, по преданию,
подобную же операцию, летописец XI в. мог писать с на-
туры, с быта34.
Ловы — это существенный элемент княжого календаря
и у Мономаха. Он оставил в «Поучении» даже нечто вроде
своего специального охотничьего жизнеописания, стати-
стическую сводку своих охотничьих подвигов35.
Летописные записи выдвигают Мономаха как идеаль-
ного христианского князя. Он украшен «добрыми нравы»,
32 Ипат. лет., под 1180 г., с. 122.
33 Романов Б. А., 3, с. 205 и сл.
34 Лавр, лет., под 946 г., с. 24—25.
35 Предлагаемая ниже характеристика Мономаха, как и вся
книга моя, была написана и сдана в набор (имеется в виду пер-
вое издание книги. — Ред.), до выхода в свет работы акад.
А. С. Орлова (Владимир Мономах. М. — Л., 1946). А. С. Орлов
основывает свои «воззрения на Мономаха» на «признании его
(Мономаха) великих заслуг перед Родиной» и ставит своей за-
дачей бережно «растолковать» «величественный» «образ» своего
героя, на основе доверия к свойствам его, донесенным до нас
средневековой книжностью, «применительно к новым текущим
(?) историко-социальным представлениям» (с. 3). Меня здесь
интересует Мономах совсем в ином плане, и у меня нет повода
что-либо изменить в моем изложении, даже если бы это было
еще возможно по техническим условиям.
21 От Корсуня до Калки
369
прослыл «в победах», при имени его «трепетаху вся
страны»; но он же и «потщася божья хранити заповеди»
(любить врагов своих и добро творить ненавидящим вас),
не возносился и не величался, и бог «вдал под руце его»
«вся зломыслы его» (тайных врагов) и покорял «под нозе
его вся врагы», а он «добро творяше врагом своим, отпу-
щяше я одарены». Сам же он был наделен от бога особым
даром, был «жалостлив», т. е. чувствителен: «Егда в цер-
ковь внидяшеть и слыша пенье и абье слезы испущашеть,
и тако мольби ко владыце Христу со слезами воспущаще»,
почему и бог «вся прошенья его свершаше, и исполни
лета его в доброденьстве» 3S. Про дядю Мономаха Изя-
слава, любимца печерских иноков, сказано теплее, да не
так: «...незлобив нравом, криваго ненавиде, любя правду,
не бе бо в нем лети, но прост муж умом [непосредствен-
ная прямая натура], не воздая зла за зло». Это не поли-
тическая, а личная характеристика 36 37. А Мономах — поли-
тик. Ученые находят в послании грека митрополита киев-
ского Никифора к Мономаху в льстивой форме даже
упрек, что-дс он, будучи пе в состоянии видеть все сам,
слушает других: «...и в открытый слух твой вонзается
стрела» 38. Между тем Мономах по своим византийским
связям — грекофил в русских церковных делах, и Ники-
фору нельзя не верить.
Важнее то, что Мономах весь в эпохе феодальной раз-
дробленности. Его автобиография, советы его «Поуче-
ния» — не уникальные, а приспособлены к среднему и ти-
пическому, пропитаны компромиссом и бытом. Его жизнь
не похожа на житие. Поучая, он ни сам не лезет в герои,
ни от поучаемого читателя своего не требует невозмож-
ного. Печать скорее добросовестной умеренности и акку-
ратности как гарантия политической мудрости и хладно-
кровия лежит па всем облике этого одинаково удачливого
князя-труженика и литературно удавшегося самому себе
писателя. Мы видели уже, что он озаботился и о том,
чтобы в летописании создать себе «хорошую прессу»,
оставить в памяти потомства о своей политической дея-
тельности осмысленный, поучительный след. Несомненно
его крупное значение в развитии, если не в создании
феодальной политической идеологии. Его личная сила
сказалась тут в том, что он сумел сделать эту идеологию
доступной своему читателю, связать ее с жизненным опы-
36 Лавр лет., под 1125 г., с. 129.
37 Лавр, лет., под 1078 г., с. 196.
33 ОрловА. С., 1, с. 62.
370
том, запечатлеть ее в образах своего знаменитого «По-
учения» 39.
Толчком к написанию «Поучения» выбран совсем зло-
бодневный уже для конца XI в. повод. На Волге, в даль-
нем пути, настигли Мономаха послы от его «братьи»
с предложением «потсниться», примкнуть к ним и «вы-
гнать» двоюродных Ростиславичей из их волости:
а «иже ли не поидеши с нами, то мы собе будем, а ты
собе», т. е. не будет между нами ничего общего. Это и
ость «усобица» («собе»). Династическое совладение потом-
ков деда Ярослава скреплено было взаимным крестоцело-
ванием. Раньше их прадеды — Святославовы и Владими-
ровы разноматерные сыновья — брали и удерживали
власть по способу взаимоистребления. Теперь пытались
поставить семейную мораль и церковную клятву в основу
политического союза земель-княжений. Мономах и отве-
тил своим искусителям: хотите — гневайтеся, а не могу
пойти с вами, не могу «креста переступити». А затем,
отпустив послов, погрузился в чтение Псалтыри, где и
нашел не только утешение, но и мотивы для своего «По-
учения».
Обращено оно к детям его «или иному кому» в рас-
чете, что, кто «примет» написанное «в сердце свое», тот
не поленится «тако же и тружатися». Жизнь вообще и
жизнь князя в частности — это «труд» (не работа,
а именно труд). Его надо уметь организовать, дабы не
впасть в леность. Леность же «всему мати, еже умееть,
то забудеть, а его же не умееть, а тому ся не учить».
А надо наоборот: «...его же умеючи, того не забывайте
доброго, а его же не умеючи, а тому ся учите — якоже бо
отец мой, дома седя, изумеяше [выучил] 5 язык», отсюда
ведь и «честь есть от инех земль». Оба эти зеркала при
умелом пользовании и помогут построить свою жизнь:
христианские «заповеди» и оглядка на людей, через кото-
рых, кто б ни были они, и складывается молва, обще-
ственное мнение о человеке.
Христианская заповедь вовсе «не тяжька», а кругом
все исполнено «великих чюдес и доброт» божиих. Солнце,
луна, звезды, тьма, свет, земля, «положенная на водах»,
звери «разноличнии», птица, рыбы, наконец, сами люди
«не вси в один образ, но кыйже своим лиць образом», —
все дивно («сему чюду дивуемся»). Уж на что птицы —
и те идут к нам в руки, и «не ставятся [поселяются] на
39 Поучение Мономаха сохранилось только в Лавр. лет. (под
1096 г., с. 100—109).
24* 371
одипой земли, но и силные и худыя идут по всем землям»,
чтобы наполнились ими леса и поля; и «все же то дал бог
на угодье человеком, на снедь, на веселье». Только «не
завиди творящим беззаконие», и «лукавнующи потре-
бятся» (лукавствующие исчезнут) сами собой; потерпи
«еще мало» — «и не будет грешника», а «унаследят
землю» (останутся на земле) одни «кротции». Только
молчи «при старых», слушай «премудрых», имей любовь
со сверстниками и с «меншими», не «свирепствуй словом»,
«не хули беседою», много не смейся, «срамляйся» ста-
рейших, не беседуй с «нелепыми женами», держи «очи
долу, а дупло горе», научись «очима управленью»,
«языку удержанью», «уму смиренью», «телу порабоще-
нию», «понужайся на добрый дела», не мсти, терпи, сам
избавляй «обидимых», сам суди «сироту», «оправдывай»
вдовицу, — а то «мы человеци, грешные сущи и смертни,
оже ны зло [кто-нибудь] створит, то хощем й [того]
пожрети и кровь его прольяти вскоре» (т. е. тотчас,
тут же на месте).
И всего-то три «дела» нужны, чтобы «избыть» всех
подобных грехов: покаянье, слезы и милостыня — это
«не суть тяжка». Ведь пе «одиночеством» (т. е. затвор-
ничеством), не чернечеством, не голодом, «но малым де-
лом» этим можно «улучити» [получить] милость божию».
Иными словами: не надо быть героем, чтобы чувствовать
себя праведником. Да и в последующих житейских и
практических, политических и бытовых советах «Поуче-
ния» — полная готовность на компромисс: «...аще не
всего приимете, то половину». Вот и еще облегчение.
Но советы Мономаха к тому же кратки, четки, жиз-
ненны, да и немногочисленны. В церкви и дома, перед
сном («ложася») рекомендуется одна покаянная формула;
ее нетрудно и запомнить: «...якоже блудницю и разбой-
ника и мытаря помиловал еси, тако и нас грешных поми-
луй». Еженощно земной поклон; если «неможется» — три
поклона. Этой формулой («пеньем») и этим поклоном
«человек побежает дьявола». Но главное, «что в день со-
грешит, а тем человек избывает», — греха как и не бы-
вало.
И еще одно, видимо, дневное житейское положение —
«на кони ездяче». Тут два варианта. Первый: человек
едет не один, и у него деловой разговор («орудье»). Дру-
гой: человек едет один, молча, или не один, да говорить
не о чем. В этом втором случае рекомендуется, «аще инех
молитв не умеете молвити», «зовете беспрестани, втайне
372
(т. о. про себя): «Господи, помилуй». Это — самая луч-
ший молитва, во всяком случае лучше она, «нежели мыс-
лоти безлепицю, ездя». А если человек движется пе па
Kono, а пешком? Это, по-видимому, нелепый, пожизнен-
ный вопрос. Он и не ставится.
Такова краткая гигиена личной внутренней жизни.
Только ли князя? Конечно, нет — любого феодала. Любой
всегда верхом на коне. Мы видели, что конь — это на-
равне со «светлыми» одеждами лучшее, что он может
сдать игумену, отказываясь от мира. Посажение «на конь»
вошло в обряд «постригов» княжого сына, достигавшего
совершеннолетия40. Когда хотели сказать, что человек
очень болен, говорили: «Не сдравуя вельми, яко не мощи
ему ни на конь всести» 41.
А дальше — политические и административно-хозяй-
ственные советы. «Не вдавайте силным погубити чело-
века». Такова участь всех «убогих», их затопчут. Это не
церковная проповедь, это политическое предписание: не
только «по силе кормите» их и «придавайте» (подавайте
помощь) «сироте», но и «вдовицю оправдите сами» (обес-
печьте ей личный свой суд).
Северо-восточный летописец в XIII в. писал некролог-
характеристику Всеволода Большое Гнездо, имея перед
глазами летописную характеристику Мономаха и отчасти
дословно списывая с нее. Он развил только что отмечен-
ный мотив «Поучения» и назвал вещи своими именами:
Всеволод судил «суд истинен и нелицемерен, не обинуяся
лица сильных своих бояр, обидящих мепших и роботящих
сироты и насилье творящих» 42. Мономах сдержаннее, ио
пишет о том же: «Худого смерда и убогие вдовице не дал
есмь силным обидети», «на посадники не зря ни на би-
ричи, сам творил, что было надобе». Заточник писал
о том же совсем уже свободно. Ст. 111 «Пространной
Правды» вышла из этого же круга идей. Да и слово-то
одно: в «Правде» не «роботить» «по придатце». Мономах
выразился: «придавайте сироте». Это не литературная
взаимозависимость. Это все из одного кипучего котла
народной жизни.
Историки русского права отмечают, что в древности
оно не знало смертной казни. А Мономах наставляет:
«Ни права, ни крива не убивайте, не повелевайте убити
его». Если будет и «повинен смерти», не губите душ хри-
40 Ипат. лет., под 1192 г., с. 141.
41 Ипат. лет., под 1167 г., с. 93.
42 Ср.: Лавр, лет., под 1125 г., е. 129; под 1212 г., е. 184—185.
373
стиапских. Речь тут, конечно, не об убийстве в ходе фео-
дальной войны: так был убит в войне с Олегом Святосла-
вичем черниговским сын Мономаха Изяслав, и Мономах
в письме к Олегу подчеркивает и от лица старшего своего
сына Мстислава, и от себя, что тут «суд от бога ему
[убитому] пришел, а не от тебе» и что оба они не будут
ему «местьниками» (мстить) 43. В «Поучении» у Мономаха
речь идет обо убийстве по обдуманному решению, даже
через третьих лиц. Но это и не суд. Что ж это такое?
Два примера.
Печерский инок Григорий (тот самый, который за-
нимался обращением татей) как-то пошел на Днепр за во-
дой, помыть сосуд, «оскверненный» «от падениа живот-
наго» (из числа упоминавшихся выше мышей и сусли-
ков). Да тут же приспел за печерским благословением
на поход против половцев князь Ростислав Всеволодович,
брат Мономахов. Отроки его, завидев старца, стали над
ним издеваться — «ругатися ему, метающе словеса
срамныа». Старец их и попрекнул: вам бы «требе [следо-
вало] умиление имети и миогы молитвы искати от всех»,
а вы «зло творите». Попрекнул и предрек: «Веи вы в воде
умрете и с князем вашим». Дошло это до князя Рости-
слава. Князь «страха божиа не имеа», в словах старца
усмотрел просто чушь («пустошь глаголюща»): «Мне ли
поведавши смерть от воды, умеющему бродити посреди
еа?». Казалось бы, и делу конец. Однако же «разгневайся,
князь, повеле связати ему руце и позе, и камень на выв
[шею] его обесити [повесить], и въврещи [бросить]
в воду». Старец и утонул. Не сказалась ли здесь у князя
Ростислава исстаринная привычка подспудно все же ве-
рить всякому предсказанию? Во всяком случае, на похо-
роны утопленного Ростислав в монастырь не пошел
«от ярости», хоть они и состоялись через три дня, и было
ему время одуматься. А Владимир Мономах пришел —
«молитвы ради». Так оно и вышло: князьям пришлось
потом бежать от половцев, Владимир-то реку «прееха»,
«молитв ради и благословенна. Ростислав же утопе
с всими своими вой» (воинами) 44.
Это — пример княжеско-дружинной расправы, убий-
ства, так сказать, походя: началось (у отроков) просто
с озорства, а кончилось (у князя) всерьез.
Другой пример. Он сложнее и злее, потому что тут
43 Письмо Мономаха к Олегу сохранено Лавр. лет. вместе с
«Поучением» (под 1096 г., с. 105—107).
44 Патерик Печерский, с. 98—99.
374
замешался бес, и он-то и был подлинным душегубцем,
хотя и действовал, играя на княжеских страстях. Это —
дело о кладе в Варяжской пещере, о котором знали пе-
чорские иноки Василий и Федор; последний и хранил
ого. Приняв облик Василия, бес явился к некоему «от кня-
жих советник, люта и сверена и неподобна нравом и
делом и всею злобою», с сообщением о кладе, а советник
привел мнимого Василия к князю Мстиславу Святопол-
чичу (племяннику Мономаха). Бес-то в лице Василия и
посоветовал князю, если Федор не выдаст клада, приме-
нить пытку: «...ранами попретите [пригрозите] ему и
муками; аще ли и еще не даст, предайте его мукам
многым».
Привели Федора, и началась процедура. Сначала «лас-
канием» от имени князя предложили ему выдать клад
с тем, что и ему будет выделена часть, и пообещали:
«...будеши отец отцю моему и мне». Федор отказался:
«свободну ми от сих», т. е. стяжательства, это вы «сему
работаете». Князь «с гневом» приказал слугам «оковати
[Федора] по руце и по нозе, и за трии дни не дати хлеба,
ни воды». На втором допросе Федор заявил, что не знает,
где скрыл клад. Опять князь повелел его «мучити крепко,
яко омочитися и власяници от крови», а потом «в дыме
повесити и привязати его опакы и огнь възгнети» (раз-
вести). А Федору хоть бы что — весь в огне, а не горит
даже власяница. Это было похоже на чудо, и князь,
«в ужасти быв», стал допытываться, чего тот «себя по-
губляет» и не выдает сокровища, «оже нам достойно»
(т. е. по праву должно достаться князьям). Оказалось,
что, найдя в свое время клад, Федор тогда же благодаря
молитве брата Василия лишился «памяти сребролюбия»,
которым страдал, и теперь не помнит места, где зарыт
клад.
Послали за Василием, настоящим Василием, безвы-
ходно сидевшим в своей пещере уже 15 лет. Тут бы и
вскрыться бесовскому обману, но Василию не поверили:
сам же он приходил и говорил о кладе и научал, как пы-
тать Федора. Князь «разгневав же ся» и повелел и его
«бити без милости», а потом, «шумен быв от вина, и
възъярився, и вземь стрелу, уязви [ранил] Василиа».
Василий же извлек стрелу «от утробы своеа», швырнул
ее князю и предрек: «...сею стрелою сам уязвен будеши».
Князь на ночь «повеле ... затворити» обоих иноков
«разно» (поодиночке), а под утро «мучити ею зле».
В ту же ночь на этой пытке оба и отдали душу богу
375
(«скончастася о господе»). Конечно, и князь впоследствии
был «застрелен», когда стоял «на забралех» (стене)
во Владимире и в бою с Давыдом Игоревичем 45. Начал-то
бес, а кончил сам князь: замучивать, убивать нечистый
совета не давал. Мономах писал и в этом пункте с на-
туры своих дней.
В обоих случаях это — не суд, а феодальное само-
управство.
То было время клятв, так пошло испокон веков. Чуть
что, «идут роте», каждый по своему «закону», по «своей
вере». Само по себе слово не значило ничего. В «Про-
странной Правде» XII в. есть специальная статья (109)
об «уроках ротниих», пошлинах при судебном произнесе-
нии клятвы как доказательстве. Тем более в быту. Ви-
димо, клялись на каждом шагу, на каждом слове, уже
так, по привычке; нужно не нужно, а все клялись.
И врали. В XIII в. «ротник» и «клеветник», и «поклеп-
ник», и «лжи послух» наряду с «разбойниками» и «гра-
бителями» зачислены церковным правилом в число лиц,
от которых церкви не следует брать никаких приношений,
если не покаются 46. Упоминает о том и Мономах: «речь
молвяче» (т. е. во время разговора), «пе кленитеся богом,
ни хреститеся, нету бо ти нужа никоея же» (ведь тебе и
самому это ни к чему). А между тем как обойтись без
крестоцелования в политике, не знает и сам Мономах:
это единственное средство удержать мир феодальной
«братии» в каком-то равновесии. «Заповеди» митрополита
Георгия и разрешали идти «на роту», «по вине» (если
то необходимо) 47. И Мономах: «Аще ли вы будете крест
целовати к братьи или к кому, али управивше сердце
свое на нем же можете устояти, тоже [т. е. тогда] це-
луйте, и целовавше блюдете». Это призыв к тщательности
при выработке мождукпяжеских соглашений.
У Мономаха вся политическая система русская зи-
ждется полностью на договоре; совсем по В. И. Сер-
геевичу с его «договорной» теорией древнерусского строя.
Но и вне политики Мономах — кровный сын своего вре-
мени. В письме к Олегу есть место, где Мономах уверяет
его, что он ему «ни ворожбиг, ни местьник», да и вообще
«не дай ми бог крови от руку твоею [рук твоих] видети,
ни от повеленья своего, — никотораго же брата». И при-
бавляет: «Аще ли лжю, а бог мя ведает и крест честный».
45 Там ясе, с. 118—119.
46 Поучение новопоставлениому священнику, с. 107,
47 Заповеди митр. Георгия, ст. 81.
376
Л ведь это-то и есть клятва, божба: да еще не «речь
молвяче», когда клятва сама слетает с уст, а на
письме! 48.
Па собственном опыте Мономах знал, что значило
встретить оппозицию Печерского монастыря или по зару-
читься поддержкой епископа, и церковные влияния были
неплохо использованы им на пути к Киевскому великому
княжению. Давая совет «с любовью взимать благосло-
венье» от епископов, попов и игуменов, Мономах и не
заикается о спасении души и т. п.: это тоже житейская
мудрость, политическое правило, совсем еще не вошедшее
в плоть и кровь феодального общества. Отсюда и эпизоды
в стиле Ростислава и Мстислава, которые, конечно, не
[(едкость, а бытовое явление: если уж с печерскими ино-
ками возможны были такие эпизоды, то что же могло
быть с рядовыми церковниками! Отсюда и Мопомаховы
формулировки относительно церковников: «по силе»
«любите и н-абдите» (в некрологах же, когда хотели оце-
пить покойного князя на «отлично», писали: «преизлиху»
любил епископов, попов и черноризцев) и «не устра-
няй! ес я от них». Последняя формулировка прямо свя-
зывается с обличением у летописца Мономаха же вре-
мени: «Се бо не поганьскы ли [по-язычески] живем, аще
в усрящю [встречу] веруем? Аще бо кто усрящет черно-
ризца, то возвращается ... ли свинью». Такое же суеве-
рие относительно встречи с черноризцем и свиньей, как
вера «зачиханью», что оно «бывает па здравие главе»
(отсюда наше «на здоровье!») 49. Летописец беседовал, ко-
нечно, не с народом и не со смердами: эти языческие
ужасы цвели в самых верхах. Попятное у ведомого
и упорного язычника Святослава Игоревича, теперь
это «устранение» от церковников происходит просто
от «гордости», засевшей и питаемой «в уме» и «в
сердце».
На предмет гордости у Мономаха тоже есть общее
правило для своего круга: «Старые чти яко отца, а мо-
лодые яко братью». Легко понятная семейная мерка.
Отсюда в дальнейшем, в XIV—XV в., пойдет уже совсем
условная, семейно-политическая терминология между-
княжеской феодальной табели о рангах, об искусственном
родстве: «яко брат», «брат молодший», «брат старейший»,
«отец», «сын» (а они вовсе и не родные).
48 Лавр, лет., под 1096 г., с. 106.
49 Новг. 1 лет., под 1068 г., с. 100.
377
* * *
Заточник приоткрыл, мы видели, завесу над ячейкой
княжеского хозяйства в действии — с фигурой тиуна
во главе. Мономах взывает к максимальной активности и
бдительности самого князя в жизни своего «дома». Все
надо самому «видеть», не глядя и не полагаясь ни «на
тивуна, ни на отрока», чтобы не ставить свой «дом» и
свой «обед на посмешище» «приходящим к вам». Князь
держит двери своего «дома» широко открытыми, к столу
в любой момент могут быть гости — кто б они ни были,
«или прост, или добр, или сол» (посол). Совет рассчитан
на всякого князя и на всякий масштаб: «чтить гостя»
«брашном и питьем» может и должен любой. Хорошо,
конечно, чтить и «даром» (т. е. одарить), но это может
не всякий. Потому и оговорка: «аще не можете даром».
А гость — это тогдашняя пресса. «Мимоходячи» он может
«прославить человека» (сделать известным) «повеем зем-
лям, любо добрым, любо злым». Вне дома князь тоже
постоянно на виду: надо «больного присетить» (наве-
стить), «над мертвеця итти» (проводить повстречавшуюся
похоронную процессию), быть приветливым со встреч-
ными, «добро слово ему дать».
Не забыл Мономах в этой связи предостеречь своих
читателей и советом о «жене». Это не «злая жена». Заточ-
ника, а, вероятно, даже и «добрая». Это совет на все
случаи: «Жену свою любите, но не дайте им над собой
власти» (ср.: «Не муж в мужах, иже кимь своя жена
владеет», у Заточника). Ответ за «дом» и за все дер-
жит князь сам. Выше было отмечено, что князь иной раз
и сам втягивал жену в решение даже «политических»
вопросов. Иной раз и сами княгини вмешивались в госу-
дарственные дела, как княгиня Верхуслава, хлопотавшая
о поставлении па епископскую кафедру Поликарна 50.
Та же бдительность, тем более в походе. «На войну
вышед» тоже «не зрите [не полагайтесь] на воеводы» и
«пе ленитеся». Старый Святослав тут уже недостижимый
идеал. Но все же «ни питью, ни еденью не лагодите [не
мирвольте], ни спанью». Сами расставляйте сторожевые
посты и ночную охрану вокруг себя, если приляжете
ненадолго («а рано встанете»), да и то не снимая ору-
жия. Рядом же и совет «блюстися» на походе «пьянства
и блуда». Здесь, как в зеркале, бытовая обстановка фео-
дальной войны, а не степного дальнего похода, хотя и не
50 Патерик Печерский, с. 75.
378
и своих «землях». Но и «куда же входятцо путем по своим
землям» «не дайте пакости деяти отроком пи своим, ни
..жим, ни в селах, ни в житех, да пе кляти вас
начнут». Это попытка провести мысль об общей дисцип-
лине для «своих» и для «боярских» отроков. Л за нею
скрывается картина паники в селах и потравы посевов —
в порядке грабежа или озорства, на постоях или в «за-
житьях» (фуражировках), с насилиями и с убийствами,
должно быть.
И, наконец, последний общий совет Мономаха —
строить жизнь, не отрываясь от природы, как то делал
отец, Всеволод, и все «добрый мужи свершении»: вставать
до солнца и, «узревше солнце», «прославити бога с ра-
достью». А затем на выбор: «седши думати с дружиною»,
«людей оправливати» (творить суд), «на лов ехати»,
«поездити» (прогулка верхом); наконец, к полудню, пе
только не грех «лечи спать», но оно даже и «от бога
присуждено» — все почивают «и зверь, и птици, и чело-
веци». Чем не жизнь!
За всеми этими советами стоит собственный «труд»
Мономаха, который он и предлагает в пример. А «тру-
жался» он с 13 лет от роду, «пути и ловы дея». «Пути» —
это всяческие разъезды мирного и военного характера
по поручению или в обществе отца, а потом и самостоя-
тельные походы. За Мономахом числилось 83 только «ве-
ликих пути» по всей Руси, не считая «мепгаих», в част-
ности бесчисленных однодневных перегонов Киев — Чер-
нигов и обратно. Тут и Смоленск, и Новгород, и Ростов,
и Берестье, и Переяславль, и Владимир (южный), и Ту-
ров, и Полоцк, и Минск, и Новгород-Северский, и Польша,
и половецкие степи до Дона и Белой Вежи, и вятичские
леса — пока уже после смерти отца (1093 г.) Мономах
не уступил двоюродному брату Святославичу, Олегу, его
отчину Чернигов, а сам обосновался в Переяславле, тоже
отчине своей. Здесь, в этом русском форпосте на степной
половецкой границе, он с дружиной своей 3 года терпел
голод и принял много рати с половцами. А потом обвык
и продолжал свои «пути» еще и еще, то в усобицах,
то в половецкой войне. Одних миров с половцами было
им заключено до 20, а сколько своего «скота» и «портов»
было попередано им за все время половецким князьям —
и не перечесть! Зато и до сотни этих князей перебывало
у него «в оковах», не считая «лепших» («лучших») му-
жей половецких и «кметей», которых в разное время
«избьено» было до 200 душ, а 15 из них «живы вед [ведя
379
живыми], исек, вметах в ... речку...», — явственно гор-
дясь этим, заключил Мономах рассказ о борьбе своей
с половцами. Это лютый враг «Русской земли», и с ними
своя мерка морали.
Ту же моральную проблему ставит и решает и Моно-
махов летописец, тем же приемом, каким он выяснял и
вопрос о смердах, — диалогом, только собеседники здесь
поменялись ролями. Пришел к Мономаху в Переяславль
для мирных переговоров половецкий хан Итларь с «ча-
дно» своею (с дружиной), и в это же время пришел туда
из Киева Святополков тысяцкий с дружиной «на некое
орудье» (по делу); «и начата думати дружина Ратиборя
со князем Володимером о погубленьи Итларевы чади».
Мономах не только не сам задумал это коварное дело,
но и воспротивился: «...како се могу створити, роте
с ними ходив?» (связав себя клятвой). Но дружина убе-
дила его: «Княже, нету ти в том греха, да они всегда
к тобе ходяче роте, губять землю Русскую и кровь хре-
стьянску проливают бесперестани». Мономах «послуша
их» — и далее со всеми подробностями рассказано, каким
хитрым, обманным способом, где, при каких обстоятель-
ствах и с каким поименно распределением ролей произве-
дено «погубленье» Итларевой чади и как и «зле [т. е.
скверно] испроверже живот свой» (кончил жизнь свою)
сам Итларь, получив через дыру в крыше «истобки»
(оттуда современное «изба»), куда его пригласили на
завтрак, удар стрелы в самое сердце 51. Уступая справед-
ливому, общему требованию, да еще в вопросе о Русской
земле, можно поступиться прямолинейной верностью по-
литической клятве: в «Поучении» Мономаху не было
нужды этого и разъяснять, до такой степени это всякому
было понятно.
Итак, про «пути» Мономаха можно сказать, что он
«всю жизнь провел в дороге», пока не добился-таки при-
глашения на Киевский стол (1113 г.), где и прокняжил
последние 12 лет жизни, не вошедших, к сожалению, в
«Поучение» как особый сюжет.
Личная ли это черта у Мономаха, или тут знамение
времени, но он, выдвигая «труд» своих «путей», не оста-
навливается иа описании своих ратных подвигов, каких-
либо поучительных примерах личной храбрости или так-
тической находчивости. Черточки и элементы феодальной
войны мелькают перед читателями без всякого акцента и
опенки: он с Святополком «ожгоша Полтеск», «Всеслав
51 Лавр, лет., под 1095 г., с. 97.
380
• 'миленек ожьже», a on «по Всеслане пожег землю»,
«пдохом ... к Меньску, изъехахом город и по оставихом
у него пи челядина, ни скотины», — это всо в порядке ве-
щей. Единственным поучительным примером полити-
ческого свойства стоит у Мономаха возвращение Олегу
Черниговской его отчины из жалости к «христианским
душам и селам горящим и монастырям», и чтобы не «хва-
лились поганые» (половцы, воевавшие на стороне Олега).
Л пример этот — к торжеству феодального раздробления
Руси с разрастанием фамилии Рюриковичей чуть ли не
и целое «племя». Мономаха гораздо больше интересовала
больная проблема: как сохранить мир в этом «племени»,
и этому предмету он посвятил пространное письмо к
Олегу черниговскому, тут же при «Поучении» включен-
ное впоследствии в летопись.
Мотив личной храбрости зато ярко выступает у Моно-
маха в рассказе о «ловах», которые тоже выдвинуты как
«труд». Здесь и была истинная школа выносливости, лов-
кости, терпения, отваги и мускульного развития: «своима
рукама» вязать и «имать» коней диких в пущах и на реч-
ных берегах, побывать вместе с конем на рогах, у^тура
или лежать под рогами либо под ногами оленя и лося,
подпустить к себе вепря, дав ему «оттяти» меч с бедра,
испытать медвежьи зубы на «иодкладе» у своего колена,
почувствовать на собственных бедрах «когти лютого
зверя», дважды разбить себе голову при падении с копя,
«вередить» себе руки и ноги, «не блюдя живота своего,
пи щадя головы своей», — во всем это заразительный,
профессиональный как бы азарт. Уж это-то совсем было
доступно читателю. По этому примеру и с этого только и
можно было начинать прививку вкуса к личной актив-
ности, самостоятельности, а затем и рачительности и
в других сферах — «на войне», как и «на ловех», ночью,
как и днем, «на зное», как и «на зиме», нигде «не дая
себе упокоя», «самому творити, что было надобе» и «в
дому своем», «призирати» «наряда и службы» даже в
церкви своей, не говоря уже о «ловчем наряде», «и в
конюсех, и о соколех, и о ястребах». То «мужьское де-
ло», которое Мономах призывает «творить», «как вы
[вам] бог подасть», не боясь «ни рати, ни от звери», по-
лучает у него конкретное и животрепещущее раскрытие
не на ратных примерах, а на ярком описании положений,
в какие он сам попадал, «дея» свои «ловы».
Нет сомнения, что «Поучение» Мономаха находило
себе читателей не только в узком династическом круге,
381
хотя и рассчитано было на укрепление династического
строя. Читатель «Поучения» — это любой представитель
господствующего класса феодального общества, настроен
ный к поддержанию не самим им достигнутого наличного
жизненного уровня, а унаследованного от предков. Это
читатель того же географического диапазона и политиче-
ского кругозора, что и читатель, к которому обращалось
«Слово о полку Игореве». Это не читатель «Слова» Заточ-
ника, которому приходится начинать строить свой быт
сызнова и в этих мучительных заботах дальше своего
князя не видеть ничего. У одного оптимизм и широкое
приятие жизни как она есть. У другого пессимизм, кри-
тика и приглядка к ее гримасам. Но как знать: пиши Мо-
номах столетием позже, не оказалось ли у него бы дело
сложнее?
* * *
А гримасы были и здесь, в быту княжого рода. Толь-
ко одна была устранена в нем с появлением церкви до-
вольно быстро и на довольно продолжительное время.
Это — прямое убийство как условие овладения чужим
столом и лишней властью. Святополк, убивший братьев
Бориса и Глеба, один только пока и прослыл «окаян-
ным». Прославление их памяти, как и торжественное пе-
репогребение и крещение «костей» Ярополка и Олега Свя-
тославичей в Киеве, надолго осудили этот прием борьбы52.
Это не значит, что состоялась «отмена мести» или что
месть отмерла в княжом быту. Слова «мстить», «месть»
не сходят в дальнейшем с языка при описании княжих
раздоров: выжечь, разорить, пограбить, попленить, изъ-
ехать, избить и тому подобные бедствия постигают насе-
ление и территорию князя, которому «мстят». Если сам
он при этом пе бежал и его «поймают», ого пе убивают.
Его можно обезвредить, искалечить, даже заморить, ио
не убить. Последнее простительно только в открытом
бою. Галичский эпизод 1211 г. не в счет: три князя были
захвачены уграми, и галичане «молили» угров «да быша
й повесили мьсти ради», но, во-первых, угров пришлось
«убеждать» «великими дарми», а во-вторых, князья «пре-
дани быша на повешение» по требованию галичан; это
не княжеское дело 53.
Исключение — избиение 6 рязанских князей с их боя-
рами Глебом рязанским в 1217 г. Над рязанской землей
52 Лавр, лет., под 1044 г., с. 67.
63 Ипат. лет., под 1208 г., с. 159.
382
г
скопилось к этому моменту целых 9 князей, за исклю-
чением одного (Ингваря), все в зрелом возрасте, а под
боком в Суздалыцине при Всеволоде Большое Гнездо
образовался властный центр, грозивший поглотить Ря-
занщину. На очередном съезде братьев для «поряда»
(пересмотра внутренних владельческих отношений в кня-
жеской семье) у рязанского Глеба в шатре во время ве-
селого пьяного пира все гости были перебиты с помощью
служивших у Глеба половцев. Суздальская летопись резко
осудила это, как рецидив Святополковщины54. Мы не
знаем подлинной политической подкладки этого дела; но
за ним была двухсотлетняя практика феодального раз-
дробления, грозившего обратить Рязанщину в совершен-
ное крошево.
Ярослав Мудрый первый ввел в княжую практику
посажение противника в «поруб», «погреб» — зародыш
тюрьмы: в поруб сел «оклеветанный» брат его Судислав.
Он просидел там 16 лет до смерти Ярослава и еще 5 лет
после, когда, наконец (в 1059 г.), его «высадили» (осво-
бодили) оттуда племянники, «заводивши» его, однако,
«кресту» — «и бысть чернцем». Да ни на что другое он,
вероятно, и не годился уже, хотя и протянул в монахах
еще 4 года 55.
А вот поруб и без клеветы. Те же Ярославовы сы-
новья сами всадили в поруб Всеслава Полоцкого с двумя
его сыновьями, в завершение феодальной войны. Всеслав
занял (под Изяславом) Новгород. Братья Ярославичи дви-
нулись на него в поход, по дороге взяли Всеславов
г. Минск, где перерубили всех мужчин, а жен и детей
«вдаша на щиты» 56, разбили Всеслава на реке Немиге,
а сам он бежал 57. Под крестным целованием они вызвали
его к себе под Смоленск, где он, доверчиво переехав через
Днепр в ладье, был схвачен на пути к Изяславову шатру,
отвезен в Киев и посажен в поруб. Высадило его из по-
руба через год уже Киевское восстание 1068 г. Говорят,
сидя в порубе, Всеслав молился кресту об освобождении
из «рва». Поруб — это действительно глубокая темная
яма, наглухо заделанная сверху деревом. Ее легко можно
было иметь всюду, где понадобится. Один киевский князь,
узнав, что сын его в Новгороде взят под стражу, повелел
арестовать всех подвернувшихся в Киеве новгородцев и
54 Лавр, лет., под 1217 г., с. 186.
56 Лавр, лет., под 1036 г., с. 65; под 1063 г., с. 70.
56 Отдали — бери и делай с ними, что хочешь.
67 Лавр, лет., под 1967 г., с. 72.
383
посадить в Пересеченский «погреб». Там в одну ночь
умерло их 14 человек, они «задхлися» там58. Такой жо
поруб был и в Переяславле, в монастыре св. Иоанна, туда
был «всажен» Игорь Ольгович Изяславом (1146 г.), про-
сидев в бегах перед тем четверо суток в болоте. Немуд-
рено, что вскоре он в порубе «разболелся велми» и, «но
чая себе живота», взмолился перед Изяславом о «постри-
жении». Изяслав внял, и узника извлекли оттуда, перед
тем «разоимав» «над ним» «поруб»59. Новгородская
запись об этом эпизоде употребила и глагольную форму
от этого слова: «порубиша» его вместо «всадиша в по-
руб»; это было, возможно, уже просторечие60.
Иногда, впрочем, всадить в поруб значило спасти че-
ловека. Как-то князь Всеволод Юрьевич вернулся во Вла-
димир с победой, ведя в плен князя Глеба с сыном и шу-
рином. На третий день поднялся «мятеж» во Владимире:
бояре и купцы требовали, чтобы князь «казнил» пленни-
ков — «любо слепи, аль дай нам». Всеволод и повелел
«усадити их в поруб, людий деля, абы [чтобы] утишился
мятеж». Но сверх того послал в Рязань требовать выдачи
еще и князя Ярополка. Рязанцы сочли дело безнадежным
и сами привели Ярополка во Владимир, и там он попал
тоже в поруб. За узников хлопотал черниговский Свято-
слав, Глеб от заступничества отказался: «луче еде умру,
не иду». И тогда же «мертв бысть» в порубе. Сына же
его едва «выстояша» (отстояли от толпы), «целовавше
крест». А зять Глеба и Ярополк так и остались в по-
рубе: «...и потом изведше я и слепивше, пустиша» 61.
Ослепление — это тоже способ обезврежения врага.
Его применяли в Византии; но оно неплохо привилось и
на Руси, дожив до московского XV в. Первый случай
ослепления (Василька Ростиславича) описан в летописи
со всеми подробностями; последующие только регистри-
ровались, да и то, конечно, не все 62.
Князья только что укрепились крестоцелованием на
Любецком съезде (1097 г.), как «сотона влез в сердце»
некоторым мужам, уверившим князя владимирского Да-
выда, что против него и киевского Святополка стакнулись
Мономах с Васильком, князем теребовльским. Отсюда
возник план захватить Василька, когда тот приехал на
68 Ипат. лет., под 1161 г., с. 88.
59 Ипат. лет., под 1146 г., с. 28.
60 Новг. 1 лет., под 1146 г., с. 136.
61 Ипат. лет., под 1177 г., с. 119—120.
62 Лавр, лет., под 1097 г., с. 110—111.
384
поклон к сл. Михаилу в Выдубицкий (связанный с Мо-
номахом) монастырь, в канун Святополковых именин.
<||'каз его остаться на именины старейшего «в братии»
был последним подтверждением наговора, и Святополк
склонился схватить Василька обманом и передать его
и распоряжение Давыда. «Не хочешь дожидаться именин,
приходи сейчас, поцелуемся и посидим втроем с Давы-
дом». Несмотря на предупреждение своего «детского»,
Насилько принял зов и приехал «в мале дружине» на
княжой двор, где встречен был Святополком, приведен
и «истобку», и там началась беседа втроем. «Останься на
скятки». — «Не могу; уже и обоз отправил вперед». Да-
выд сидел, как немой. — «Тогда позавтракаем». Василько
согласился. — «Посидите здесь с Давыдом, а я пойду
распоряжусь». Те остались вдвоем. Василько заговорил,
Давыд сидел молча и как бы пе слыша. Наконец: «Где же
брат?» — «Да вон стоит в сенях». — «Я пойду к нему,
а ты, Василько, посиди». Давыд вышел. Василька за-
перли, потом оковали в двойные оковы, поставили стражу.
Наутро Святополк созвал бояр и киян и сообщил им
о заговоре Василька с Мономахом. Ответ получился уклон-
чивый: если это правда, надо наказать. Духовенство про-
сило Святополка за Василька. «Да это Давыд». — Давыд
потребовал ослепления — «иначе ни тебе княжить, ни
мне». Василька свезли в Белгород и там посадили «в
истобку малу». Оглядевшись, Василько тут же увидел
торчина, «остряща ножь» — и попял все. Затем вошли
два, Святополков и Давыдов, конюха (Сновид и Дмитр),
разостлали ковер, взялись за Василька и хотели его по-
валить, но не справились, так отчаянно тот сопротивлялся.
Пришла подмога, Василька повалили, связали и, сняв
доску с печи, положили ее ему на грудь; конюхи сели
на оба конца доски, но никак не могли удержать; сняли
другую доску с печи, и еще двое тоже уселись на нее,
и так придавили плечи Василька, что затрещала грудь
(«яко переем троскотати»). Тогда к жертве приступил
торчин, Берендей, овчюх Святополчий, с ножом в руках,
хотел ударить в глаз, промахнулся и порезал ему лицо
(очевидец добавил, что рана эта видна и посейчас), по-
том все же попал в глаз и вынул глазное яблоко, потом
ударил во второй и вынул другое. Тут уж Василько лежал
замертво. Его подняли на ковре, положили, как труп,
на повозку и повезли во Владимир. Очнулся он уже
т >лько на торгу в г. Звиждени, где стража вздумала
смыть кровь с его сорочки перед въездом во Владимир.
25 От Корсуня до Калки
385
Шесть дней везли искалеченного по ноябрьскому пути
на колесах. По прибытии посадили под стражу.
А дальше, хоть и удалось предотвратить войну между
Мономахом со Святославичами, с одной стороны, и Свято
полком, с другой, намечавшуюся из-за произвольности
(а вовсе не жестокости) расправы, междукняжеская усо-
бица пошла своими извилистыми путями до следующего
княжеского съезда (1110 г.). Принимал в ней участии
и Василько, хоть раз было и стал вопрос о взятии его на
содержание группой князей, искавшей предлога завладеть
его же отчиной.
Нет возможности, конечно, исчерпать здесь же спо-
собы междукняжеского «мщения», падавшего на населе-
ние и на территорию врагов. Ослепление известно и здесь.
Пример — ликвидация киевского восстания 1068 г. Воз-
вращение в Киев изгнанного было оттуда Изяслава в
1069 г. сопровождено было жестокой массовой репрес-
сией. 70 человек были зарублены за освобождение Все-
слава из поруба: «...а другиа слепиша: иныя же без вины
погуби, не испытав» 63 64. Но наиболее жестокой формой мас-
совой расправы было, по-видимому, взятие города «на
щит». Картина его дана в покаянных словах, вложенных
южным летописцем в уста Игоря Святославича новгород-
северского в момент разгрома половцами его полков: «По-
мянух аз грехы своя пред господем богом моим, яко
много убийство, кровопролитье створих в земле крестьяи-
стей, яко же бо аз не пощадех хрестьян, но взях на щит
город Глебов у Переяславля; тогда бо немало зло подъяша
безвиннии хрестьани, отлучаеми отець от рожений [де-
тей] своих, брат от брата, друг от друга своего, и жены
от подружий своих, и дщери от материй своих, и подруга
от подруги своея, и все смятено пленом и скробыо тогда
бывшею, живии мертвым завидят, а мертвии радовахуся,
аки мученици святей огнем от жизни сея искушение
приемши, старце поревахуться, уноты же лютые и не-
милостивые раны подъяша, мужи же пресекаеми и раз-
секаеми бывают, жены же оскверняеми; и та вся ство-
рив аз, рече Игорь, не достойно ми бяшеть жити; и со
ныне вижю отместье от господа бога моего...» 84.
Но и попытки городского населения избежать подоб-
ной расправы передачей города на милость победителя
могли быть тоже жестоко пресекаемы. Звенигородцы
(в Звенигороде-южном) на вече решили «ся передати»
63 Новг. 1 лет., под 1069 г., с. 104.
64 Ипат. лет., под 1185 г., с. 131.
38в
игпцпшнему город Всеволоду Ольговичу, по воевода их,
i|iy>Kiiплик их князя Владимира, «изоима у них мужи 3
н убп и, и когождо их перетен [разрубив] па пол, по-
ш'рже я из града», чем и «загрози им» (терроризовал
и Q ”h.
Подобные описанным эпизоды и могли навести ле-
тописца на мысль воспользоваться в одном своем рассказе
приведенной выше мрачной сентенцией: «Зол бо человек
противу [сравнительно] бесу, и бес того не замыслит,
оже зол человек замыслит» 65 66.
* * *
Прошло сто лет с тех пор, как Мономах дал совет
об удержании в мире поделенной княжой семьи посред-
ством крестоцелования на тщательно продуманных усло-
виях, — ив Русской земле произошли события, дающие
попять, чего стоило ей поддержание этого порядка. Нача-
лись они с некоторой бытовой идиллии. В 1194 г. умер
киевский князь Святослав, и на его столе водворился
Рюрик, с согласия сильнейшего тогда суздальского Всево-
лода, признанного «старейшины» во «Володимировом пле-
мени». Рюрик вызвал из Смоленска брата Давыда для
«думы» о «Русской земле» и для решения разных вла-
дельческих вопросов этого «племени», да и так, чтобы по-
видаться. Давыд с большой свитой в ладьях спустился
по Днепру и стал в Вышгороде. Деловые совещания шли,
вероятно, благополучно, и летопись сохранила нам только
записи целого ряда торжественных обедов. Первый — в
Киеве у Рюрика, где все «быша в любви велици и во
весельи мнозе», а хозяин «дарив [гостей] дары многими
и отпусти й». Второй — у племянника, Рюрикова сына,
в Белгороде, где Давыд со свитой провели время в том
же стиле и тоже с подарками. Третий — у самого Да-
выда, с участием всей семьи Рюрика, и тоже с весе-
лием, любовью и дарами. Четвертый — тоже у Давыда,
для «монастырей всех»; Давыд с ними был «весел» и
«милостыню силну раздавал им и нищим». Пятый —
у Давыда же для черных клобуков, «и ту попишася у
пего вси чернии клобуци» и тоже получили «многи да-
ры». Шестой — это «пир» у «киян» для Давыда тоже
с подарками для гостей. Наконец, седьмой — у Давыда
ответный «киянам». Все «ряды» с Рюриком тем временем
65 Ипат. лет., под 1146 г., с. 22.
66 Ипат. лет., под 1170 г., с. 99.
25*
387
были «укончаны», вся «моложшая братия» была наде-
лена, и Давыд вернулся в Смоленск.
Но за всем этим не углядели малого — забыли «ста-
рейшину», Всеволода суздальского. Он и прислал с упре-
ком: какой же я старейший, если нет мне «части» в Рус-
ской земле (т. е. Киевщине), посмотрю, как ты ее удер-
жишь со своими «моложшими братьями», а я умываю
руки. Требование же его сводилось к передаче ему 5 юж-
ных городков, стратегических пунктов, переданных Рюри-
ком зятю Роману. Рюрику приходилось нарушать кресто-
целование, так как ничего иного Всеволод не принимал.
Рюрик поступил по Мономаху: апеллировал к митропо-
литу, а тот снял на себя его крестоцелование и посовето-
вал удовлетворить Романа иначе, уступив старейшему.
Роман было согласился, и Всеволод был удовлетворен за
его счет, но один из 5 городков тут же передал сыну Рю-
рика, Ростиславу. Тогда Роман заподозрил здесь интригу
самого Рюрика в пользу сына, взял свое согласие обратно
и втянул в дело черниговских Ольговичей, соблазнив их
самим Киевом. И пошла усобица.
Рюрик вернул Роману крестные грамоты и звал на по-
мощь Всеволода. От имени обоих Ольговичам было по-
слано требование отступиться раз навсегда от Киева и
признать вечной границей Киевщины и Черниговщины
Днепр. Ольговичи же соглашались отступиться от Киева
только до смерти Рюрика, не считая себя «ни уграми,
ни ляхами», а считая себя «единого деда внуками», имею-
щими на Киев права после смерти Всеволода и Рюрика
такие же, как и потомство тех. Ольговичи при этом су-
мели обманом расстроить грозившую им войну на два
фронта: Всеволоду обещали покорность, а с Рюрика взяли
целование пе начинать войны, пока они не уладятся
с Всеволодом. А затем совершили нападение на Витебск
под Давыдом смоленским и взяли там в плен князя Мсти-
слава, родича Рюрика. Рюрик ответил нападением па
Чернигов, и война там шла все лето до осени (1196 г.).
Тем временем Роман успел потерпеть фиаско в Поль-
ше, где искал было помощи, затем явился с повинной к
Рюрику и целовал ему крест; а теперь вновь примкнул
к Ольговичам. Это втянуло в военные действия террито-
рию Волыни, где были владения Романа, па которые те-
перь напал союзник Рюрика галицкий Владимир. Тем же
временем и Всеволод решил заключить с Ольговичами
сепаратный мир на условии временного их отречения от
Киевщины и Смоленщины. Но для Рюрика это было воз-
388
прищипнем к исходному положению: водь Ольговичи не
шкали под ним Киева, пока он не обидел Романа, а оби-
,п'л его он из-за Всеволода же. Рюрик и ответил па се-
паратный демарш последнего отнятием у пего 5 городов и
ir ^'становлением того статус-кво, которое столь обильно
полито было вином на киевских обедах 1194 г., полтора
года тому назад67.
За этот срок было нарушено и совершено несколько
|,ростоцеловаиий, и шквал феодальной войны пронесся
вад тремя цветущими районами Руси: Смоленщиной,
Черниговщиной и Волынью — с пожарищами и ополоне-
пвами челядью и скотом. А заводчиком всего этого «зла»
пыл не бес, а человек, и притом сам «старейшина» Воло-
дпмерова «племени». Между тем это был князь, заслу-
живший в летописании оценку не худшую, чем Мономах,
в в делах внутренних даже и высшую. Требуя себе «ча-
сти» в «Русской земле» (Киевщине), Всеволод сам вызвал
на юге нарушение крестоцелования. Как тут было соблю-
сти завет Мономаха, когда в договорно-крестоцеловальную
н без того хрупкую ткань вторглась внешняя сила, да еще
та самая, к которой обращался теперь певец «Слова о
полку Игореве»: «Великий князь Всеволод! Неужели и
мыслью тебе не перелететь издалека, отцов золотой пре-
стол посторожили? Ведь ты можешь Волгу расплескать
веслами, а Дон шлемами вычерпать... Ведь ты можешь
н посуху метать живыми коньми — удалыми сыновьями
Глебовыми!»
«Усобица» теперь до того въелась в быт, что слово это
стало обозначать всякую войну, в том числе и с «пога-
ными». Теперь «усобица князем на поганыя погыбе [ста-
ла невозможна], рекоста бо брат брату: «се мое, а то мое
же». И начата князи про малое «се великое» молвити, а
сами на себе крамолу ковати» (друг с другом воевать).
Новейший исследователь полагает, что за этой мольбой
«Слова» ко Всеволоду крылось сопоставление со «старым
Владимиром» (Мономахом): «...того старого Владимира не
лзе бе пригвоздити к горам Кыевьскым», а теперь его
знамена перешли к его потомкам, одни принадлежат Рю-
рику, а другие Давыду, но развеваются они в разные
стороны — «розно ся им хоботы пашут» 68.
Это и значит, что «труды» и советы Мономаха хорошо
запомнились мыслящим верхам русского феодального об-
щества и, может быть, помогали не так уж завязать в
07 Ипат. лет., под 1194—1196 гг., с. 143—150.
68 О р л о в А. С., 2, с. 136.
389
быте, подыматься иной раз выше его уровня — хотя бы
пока только в поэтическом раздумье о своей родной зем-
ле. Не примечательно ли, что в то же время Заточники
как раз «добывание больших столов» считали естествен-
ной движущей силой княжой политики и мечтали о том,
чтобы их князь искал в этом успеха, опираясь именно на
них («добрых думцев»), Мономахова идеология не
захватила их в орбиту своего влияния, потому что не на
них была и рассчитана. Как еще увидим, Мономахова
политика учитывала Заточников, но учитывала их как си-
лу тревожную для господ тем, что этот род людей все
чаще стало заносить в сферу «роботного ярма». А здесь
раздумья могли быть уже совсем иного происхождения и
совсем не поэтического свойства.
Глава пятая
«ОТЦЫ ДУХОВНЫЕ»
Если задаваться целью выбрать из оценок, данных
современными летописными записями поведению людей,
самую резкую, то первенство будет за фигурой не князя
и даже ие половецкого хана (с которого что же и спраши-
вать!), а епископа. Каким-то исчадием ада выведен у
летописца епископ ростовский Федор ’. Подлинными сло-
вами: «Много бо пострадаша человеци от него, в дер-
жаньи его [под его властью], и сел изнебывши [лишив-
шись] и оружья и конь, друзии же роботы добыта [стали
рабами], заточенья же и грабленья; не токмо простьцем
[т. е. мирянам], но и мнихом, игуменом и ереем безми-
лостив сый мучитель, другым человеком головы порезы-
вая [остригая] и бороды, иным же очи выжигая и язык
урезая, а иныя распиная по стене и муча немилостивне,
хотя исхитити [вымогая] от всех именье: именья бо бе
не сыт акы ад. Посла же его Андрей [Боголюбский] ми-
трополиту в Кыев, митрополит же Костянтин повеле ему
язык урезати, яко злодею и еретику, и руку правую утяти
[отрубить], и очи ему выняти, зане хулу измолви на свя-
тую Богородицю...» Так «Федорец» и «погуби душю свою
и тело, и погыбе память его с шюмом: такоже чтут беси
чтущая их». Иными словами — «собаке собачья и смерть».
Между тем этот «владыка Феодор» сам до этого бо-
ролся с ведомою (для летописца) ересью суздальского
епископа Леона, «не по правде» «перехватившего» епи-
скопыо у живого своего предшественника Нестора и
1 Лавр, лет., под 1169 г., с. 152; Ипат. лет., под 1172 г., с. 102.
390
г
\ 'hiiiiiici'o «по ести мяс» по средам и пятницам, даже если
пи эти обычно постные дни падали «господские» празд-
ники ироде Рождества и Крещения: «в тяже великой»,
происходившей в широком собрании во главе с Андреем
I .нголюбским, «упре его», т. е. выиграл спор с Леоном,
именно «владыка Феодор» 2 3. В приведенном летописном
сообщении об обстоятельствах гибели Федорца несомнен-
но отразилась и эта борьба из-за постов. Федорец вы-
псдеп здесь не только «злодеем», но и «еритиком», а опи-
санную, тоже довольно злодейскую расправу учинил над
ним тот самый митрополит — грек Константин, который
год до того сотворил «неправду», «запретив» печерского
игумена Поликарпа за то, что тот ел в те же праздничные
среды и пятницы молоко и масло. В случае же с Поли-
карпом «помогал» митрополиту и другой грек, чернигов-
ский епископ Антоний. Этого Антония, который «мно-
гажды браняшет ести мяс в господскые праздники» и
своему черниговскому князю Святославу этот же князь
О
н «изверже из епископьи» именно за это л
Как мог запутать отношения церковный спор, видно
из того, что князь Святослав Всеволодович обязан был
престолом именно Антонию 4. Черниговский стол освобо-
дился в 1164 г. за смертью очередного князя в отсутствие
его сына Олега. Вдова, мать Олега, с боярами и Антонием
решила скрыть смерть князя до приезда Олега, чтобы не
дать времени опередить его Святославу Всеволодовичу,
бывшему в это время в Новгороде, — и на том все цело-
вали крест. При этом Антоний звал всех к кресту, как
сам объяснил, чтобы никто не заподозрил его в тайных
сношениях со Всеволодовичем, а прочие крестоцеловаль-
пики чтобы не уподобились Иуде-предателю. На деле же
Антоний-то именно и «исписа грамоту» Всеволодовичу,
призывая его захватить голыми руками Чернигов, пока
не приехал Олег: «Дружина ти по городам далече, а кня-
гиня седит в изуменьи [растерянная] с детми, а товара
[чем поживиться] множество у нея, а поеди вборзе, Олег
ти еще не въехал, а по своей воли возмеши с ним ряд»
(т. е. навяжешь ему выгодный для тебя договор). План
Антония удался не вполне, но главное было достигнуто:
Святослав успел занять некоторые стратегические пункты,
хотя и опоздал собственно в Чернигов. Олег же поспел
в Чернигов, но не успел сосредоточить там надобных сил,
2 Лавр, лет., под 1164 г., с. 150.
3 Лавр, лет., под 1168 г., с. 151.
4 Ипат. лет., под 1164 г., с. 92.
391
и переговоры между соперниками кончились компромис-
сом: Черниговом для Святослава и Новгородом для Олега.
Комментируя поведение Антония в момент крестоце-
лования, летописец кратко припечатал: «... се же молвяше
[об Иуде и прочем], лесть тая в собе — бяше бо родом гре-
чип» (у византийских греков искони была на Руси твердая
репутация: «...суть бо греци лстиви и до сего дни») 5. Этот-
то Святослав и «изверг» потом этого Антония.
А в Суздале в то же время князь Андрей, правда, не
«изверг», но все же предал в руки митрополита своего
Федорца, владыку, который пе только отстоял, к удоволь-
ствию Андрея, господские праздники, но, как думают, пря-
мо работал на своего князя, взяв поставление в Ростов
не в Киеве, а в Константинополе и устроив, таким обра-
зом, на севере «автокефальную» кафедру, хоть это и
не была еще митрополия, о которой помышлял Андрей6.
В изложении летописца крушение, постигшее Федорца,
было «чудом новым» от бога и богородицы: они-то и «изг-
нали» этого «злаго, и пронырливаго, и гордаго лестца,
лжаго владыку» за то, что тот пе захотел «благословения»
митрополичьего и не послушался князя Андрея, повелев-
шего ему теперь итти «ставиться к митрополиту к Кие-
ву». Будто бы Андрей делал это, «добро о нем мыслящю
и добра ему хотящю», а тот прибег к своего рода локауту:
повесил на всех церквах во Владимире замок — и «не
бысть ни звоненья, ни пенья по всему граду и в сборней
церкви» (что и было «хулой на богородицу», которой по-
священ был собор) 7. На этом Федор и сломал себе шею.
Он выскочил из упряжки, в которой до того шел дружно
с князем, не сумев вовремя остановиться в тот момент,
когда князь решил прекратить добиваться церковной са-
мостоятельности за безнадежностью этого дела в Кон-
стантинополе же.
Портрет Федорца в летописи — продукт ожесточенной
и сложной внутрицерковной борьбы (да еще на между-
народной подкладке). В ее атмосфере отпали литератур-
ные условности церковно-политического «приличия», и,
может быть, это вовсе не злобная карикатура, а самое реа-
листическое изображение древнерусского строителя жиз-
ни, в ее крупных кусках, из всех изображений, какие
дошли до нас из-под скованного пера русских летописа-
телей XI—XII вв. Перед нами крутой и властный (в сти-
5 Лавр, лет., под 971 г., с. 68; Новг. 1 лет., под 971 г., с. 22.
6 Г о л у б и п с к и й Е. Е., с. 255 и 373.
7 Лавр, лет., под 1169 г., с. 451—152.
392
лi' того же Андрея Боголюбского, тоже кончившего плохо
и конце концов) организатор церковного центра с претен-
зией на самостоятельность и с готовностью на борьбу, что
называется, «до конца». Связанный цензурой Е. Е. Голу-
бинский в свое время приходил в изумление перед бес-
пощадной жестокостью обеих сторон в этой борьбе и за-
ключал, что то «время вовсе не должно быть представляе-
мо таким мягким, как это наклонны делать иные» 8.
Прошло 47 лет. Отжило целое поколение. В 1216 г.
умер в Ростове епископ Пахомий. Летописец проводил его
некрологом: «Се бе блаженый епископ избраник божий
ц истинный бе пастырь, а не наимник; се бе агня, а не
волк, не бе бо хитая от чюжих домов богатства, ни сби-
рая его, ни тем хваляся, но паче обличайте грабителя и
мздоимца, поревновав нраву Златоустаго и преходя от
дела в дело уншее9 (сиротами добре пекыйся, милостив
зело к убогым и вдовицам, ласков ко всякому убогому, не
согбене руце имея на вданье их, но отверзене отинудь,
смерен, кроток, исполнен книжнаго ученья, всеми делы
утешая печальныя...)» 10 11. Пять лет он чернечествовал
в Печерском монастыре, затем игуменствовал в монастыре
св. Петра 13 лет, епископыо же держал всего 2 года. За-
ключенное в скобки почти дословно взято из летописного
некролога митрополита Иоанна, о котором было только
добавлено в свое время, что такого «не бысть преже в
Руси, ни по нем не будет сяк» н. И вот через 125 лет
явился Пахомий — точь-в-точь такой же, как Иоанн. Не
характерно ли, что литературно поднять его па ту же вы-
соту показалось автору убедительнее не просто теми же
словами, а первым делом заявив, что то был па-
стырь на совесть: н е лихоимец, н е грабитель, н е взяточ-
ник, а обличитель всех таковых. Литературный прием, за
которым стоит сама жизнь, с ее более чем вековым опы-
том: надо было исключить образы, напрашивавшиеся сами
собою, чтобы затем поставить на их место черты, которые
иначе могли показаться надуманными, условными, а по-
тому неправдоподобными.
Если с этих церковных высот спуститься теперь в цер-
ковные низины, то это и будут те черноризцы, о которых
8 Голубинский Е. Е., с. 376.
е Далее скобки мои. — Б. Р.
10 Лавр, лет., под 1216 г., с. 185.
11 Лавр, лет., под 1089 г., с. 89.
393
отзыв в бытовом аспекте мы нашли уже у Заточника. Оп
имел в виду не раритеты, не тех иноков, вокруг имен ко-
торых образуется молва и чьи персональные образы выра-
стают в ней в индивидуальные примеры того или иного
рода волевой победы над собой, личного подвига в борьбе
с человеческими страстями, слабостями и бесовскими ис-
кушениями. Такие иноки-уники пребывают за стенами
монастыря, и, как правило, середнячки Заточники их и
не видят; разве что при княжом дворе или в какой-либо
торжественной церковной церемонии пройдет один-другой
из них вдали бескровным силуэтом. Своими глазами За-
точники видят в обыденной жизни рядовых черноризцев,
подвижных и ищущих временного пристанища и прокор-
ма, а то и возвращения в мир. Среди них бродячие чер-
норизцы — это разновидность вообще бродячей Руси, вы-
нуждаемой жизненными условиями к перемене мест.
К таким «странникам», забредшим в Курск, пристроился
было юноша Феодосий, рассчитывая дойти до «святых
мест»: они уже раз побывали в «святых местах» и соби-
рались, если на то будет воля божия, опять туда же. Ему
пришлось ждать, пока те двинутся в путь: в городе они
тоже ходили по миру 12.
«Странники» —это изначала церковные люди. К концу
XII в. церковник уже практически чувствовал себя чем-то
вроде представителя туристбюро, регулирующего этот по-
ток людей, которые обращались к нему за благословением
на дальний путь. Поп Кирик искал руководства у еписко-
па Нифонта и по этому больному вопросу; он и сам уже
иной раз кое-кому запрещал идти в Иерусалим («еде ве-
лю доброму ему быти»). Нифонт весьма одобрил разбор-
чивое отношение Кирика к этому сорту людей: они норо-
вят в путевых похождениях найти легкий способ покор-
миться на даровщинку («того деля идет, абы поровну
ходяче ясти и пити») 13. Здесь могли быть и низы боль-
шого города, и охваченные кое-где в XII в. церковной
организацией смерды южных сел и северных погостов.
Летописцы могли отмечать, конечно, только такие коле-
бания народных масс, которые принимали характер сти-
хийного бедствия, а не ту повседневную дробную работу
классовых сил, которая двигала одиночками.
Вот образцы из новгородской жизни: «В се же лето
люте бяше: осминка ржи по гривне [=пол-лошади] бяше;
и ядяху люди лист липов, кору березову, инии молиць
12 Патерик Печерский, с. 17.
13 Вопрошение Кириково, с. 27, ст. 12.
394
|ni(wiyxy] истолокше, мятуче [метая] с полый и с соломою;
пнии ушь, мох, конину; и тако другим падшим от глада,
трупие по улицям и по торгу и по путем и всюду; и ная-
ша наймиты возити мертвеця из города; а смородом [от
зловония] нелга вылести [показать нос из дому]; туга и
Пода на всех. Отец и мать чадо свое всажаше в лодыо
|т. е. отдавали] даром гостем, ово их измьроша [перемер-
ли], а друзии разидошася по чюжим землям» 14. Или голод
1230 г.: «Простая чадь [простонародье] резаху люди жи-
вмя и ядяху; а инии мертвая мяса и трупие обрезающе
ядяху; а друзии конину, псину, кошки; но тех осочивше,
тако творяху, ових огнем ижгоша, а других осекоша, иных
извешаша; инн же мох ядяху, ушь, соспу, кору липову и
и лист пльм, кто что замысля» (выбрал); а наряду с этим
шли и грабежи, «где чююче рожь», и продажи родителями
детей «одерень ис хлеба гостем» (в полное холопство) 15.
Многоизвестные записи под 1024 и 1071 гг. в Лаврентьев-
ской летописи дают нам два примера голодовки, из кото-
рых первая качнула массу в поисках продовольствия из
Суздалыцины вниз по Волге на восток в Болгары («и та-
ко ожиша»); а вторая, мы видели, метнула ее вверх по
Волге на северо-запад: в толпе, сопровождавшей волхвов
до Белозера, можно видеть лишь одну из групп, вероятно
паломничавших тогда за «обилием» «от скудости» по на-
торенным направлениям.
Такова одна, и притом немаловажная, из сторон той
бытовой обстановки, в которой черпали монастыри свою
рядовую и текучую черноризческую массу.
♦ * *
Киево-Печерский монастырь — единственный, о кото-
ром лишь и сохранилось столько рассказов в «Печерском
Патерике». Это, конечно, великан среди лилипутов.
По нему лишь очень относительно можно судить о быте
других. Но и в нем должна неизбежно отразиться
жизнь окружающего мирского общества, и отразиться
даже в наиболее устойчивых ее чертах: что устояло при
отречении человека как раз от мирской жизни, то-то, зна-
чит, в ней и крепко. Правда, «Патерик» рассказывает о
чудесах божиих и подвигах своих иноков с тем, чтобы по-
учать и поднять читателя выше его обыденного, среднего
уровня. Но мимоходом, невзначай, и бытописует, даже
рисует характеры. Особливо, когда вмешивается в дело
14 Новг. 1 лет., под 1128 г., с. 124.
15 Новг. 1 лет., под 1230 г., с. 237—238,
395
бес. Каких только людей не перебывало в монастыре за
эти сто лет (XI—XII вв.)!
Вот, например, пара — дьякон Евагрий и поп Тит. Они
пребывали друг к другу в «безмерней любви» и «едино-
умии», как братья по духу. А дьявол возьми да и «сотвори
им вражду» в один прекрасный день, такую «ненависть
вложи има», что «не хотяху видети друг друга». Эта ссора
разыгрывалась у всех на виду, и «братия» много раз
молила их «смиритися има с собою» (помириться). Те же
и знать не хотели. Точно дети: идет Тит с кадилом (это,
очевидно, в церкви!), а Евагрий «отбегайте» (по-нашему,
воротит нос) от «фимиана»; если же не «отбегает» Еваг-
рий, тогда Тит шествует мимо, не покадив. Поп Тит говел,
так и не прося прощения у Евагрия; дьякон Евагрий при-
чащался у Тита, весь кипя гневом. Обряд и само таинство
низводились до арены борьбы. Даже когда поп Тит лежал
при смерти и первый (впервые) послал просить проще-
ния у врага, дьякон, пребывавший в добром здоровье,
в ответ разразился жестокими проклятиями. Евагрия си-
лой приволокли («влекоша») проститься с умирающим.
Тит приподнялся па одре, слегка склонился и в бессилии
пал к его ногам. Однако же Евагрий громогласно наотрез
отверг всякое примирение («ни в сий век, ни в буду-
щей») и вырвался из рук старцев. Вырвался — да тут же
и пал замертво. А Тит выжил и потом рассказал, как это
«ангел милостивый» ударил Евагрия «пламенным ко-
пием», а ему, Титу, подал руку и поставил па ноги16.
Откиньте это последнее видение Тита, — чем не канва
для Гоголя все остальное? Попом и дьяконом тот и другой
пришли с воли, где не было и тени монастырской дисцип-
лины. Не подпали ли бы они на полной свободе и без
надзора под штраф от 12 до 1 гривпы по ст. 40 «Церков-
ного устава» Ярослава, гласившей: «Аже мужа два бие-
тася женскы, любо одерет или укусит»? Попробуйте убе-
дить таких кряжей строить «дом свой с правдою ... не-
томительно» и, в частности, «нищих на свою работу без
любве не нудить», как рекомендовало церковнику одно
поучение 17.
Описанный эпизод относится уже к пофеодосиеву
времени. Феодосий, приняв игуменство при Изяславе
Ярославиче, сумел собрать в монастыре до 100 человек
братии и положил в основу жизни этого товарищества
строгий византийский («Студийский») устав, отрицавший
18 Патерик Печерский, с. 89.
17 Поучение повопоставленному священнику, с. 105.
396
какую-либо частную собственность монахов и требовав-
ший от них полного равенства в распределении благ и ра-
бот. В результате, умирая, Феодосий оставил своему
преемнику «блаженное стадо» таких чернецов, которые
«яко светила в Руси сияют» — одни «крепким постом»,
другие «бденьем», иные «кланеньем колейным», «но-
шеньем через день и через два дни», «ядением хлеба с во-
дою» или только вареных или сырых овощей. «Меныпии»
покорялись «старейшим», последние учили и утешали
первых. Епитимья, падавшая на одного, раскладывалась
«за великую любовь» (для облегчения) на трех или че-
тырех братьев. Кто уходил из монастыря вовсе, за тем
посылали и убеждали вернуться. Прививать многочислен-
ной братии навыки монастырского коллективизма прихо-
дилось, конечно, личным примером. Например, общая тра-
пеза требовала организации обслуживания кухни водой и
дровами в больших количествах, и здесь Феодосий первым
брался за ведро и топор, чтобы вызвать свободных мона-
хов на то же 18 19. Но еще и при Феодосии трудности тут
возникали и от сложного социального состава и от окру-
жения монастыря.
Феодосий сам стал в близкие отношения к князю и
к верхам киевского общества, а это отражалось и на быте
всего монастыря. Феодосий занял активно протестующую
позицию в отношении к «неправедному» изгнанию из
Киева Изяслава Святославом и не давал последнему по-
коя письмами и через людей. Бояре Святослава ездили
его уговаривать и пробовали грозить ему «заточением»:
но его не «опечалует» «детей отлучение и сел», у него
нет ни того, пи другого|9. Однако сам монастырь был
крепко связан с дружинной средой, неудержимо обрастал
селами и пользовался натуральными даяниями богатых
людей. В том видели даже перст божий, когда в трудную
минуту к воротам монастыря подъезжало 3, а то и 5 во-
зов всяческого продовольствия и вина, то от боярина, а то
и с княжеской дворцовой кладовой.
Призрак села нет-нет да и мелькнет в рассказах «Па-
терика». Уже сама формула отречения от мира, бывшая
в ходу в педагогике Феодосия, заключала в себе отрече-
ние специально от сел. Надо рассказать, например, о «ми-
лосердии святого» (т. е. Феодосия), и в сюжет этот входит
«единое село монастырское», в котором «яли» хотевших
«покрасти» его разбойников, а затем они были отпущены
18 Лавр, лет., под 1074 г., с. 84.
19 Патерик Печерский, с. 49.
397
с миром и даже одарены. Или «об изгнании бесов»: опять
на сцене — «единая весь монастырская», откуда и прихо-
дит к Феодосию «мних» с сообщением о «хлевине, иде же
скот затворяем», и о бесе, вселившемся туда, чтобы от-
бить аппетит у скота и уморить его голодом. Отогнать
беса «от села того» могла бы молитва святого на расстоя-
нии, но автор ведет его в самое село, затворяет его в са-
мой хлевине и там заставляет его молиться. Для вообра-
жения читателя, видимо, убедительнее была фигура игу-
мена, лично вхожего в детали и закоулки большого и
разбросанного хозяйства монастыря: Феодосий ведь, как,
должно быть, и сам читатель «Патерика», с детства рос
в обстановке структурно такого же родительского хозяй-
ства и быта.
А вот приспела и смерть Феодосию. Он повелевает «со-
брати братию всю» для наставления и последних заветов,
и вся сцена кладется автором на ту же сложную хозяйст-
венную паутину. Вызываются все, в том числе и те, «ежи
и в селех или на иную кую потребу отшли», и собрав-
шиеся оказываются в трех разрядах: это «служители»,
«приставники» и «слуги», которым и «наказывает» Феодо-
сий «пребывати коемуждо в порученной ему службе
с всякым прилежанием» 20. Немудрено, что Феодосий мог
устроить близ монастыря «двор» и «ту повеле пребывати
нищим, слепым и хромым и трудоватым и от монастыря
подаваше им еже на потребу, и от того всего сущаго мо-
настырскаго десятую часть даваше им» 21.
Возможно, что это монастырское хозяйство на первых
порах давало и перебои. В рассказах о них вырисовы-
вается социальная физиономия братии, садившейся за
общую трапезу. Как-то келарь вдруг доложил, что се-
годня ему нечего «предложити братии на ядь». Феодо-
сий успокоил: погоди, может, еще бог пошлет; а если пет,
сваришь пшеницу с медом. На монастырском языке это
значило: нечего есть! А настоящая «ядь» — это то, что
в тот же день вложил бог «в разум» киевскому боярину
Иоанну («распудившему» братию при случае за сына)
прислать на трех возах: хлебы, сыр, рыбу, сочизо, пшено,
мед22. Сам Феодосий питался сухим хлебом, водой и варе-
ной зеленью без масла, но для братии о том и не по-
мышлял.
У Феодосия было как будто даже дисциплинарное
20 Там же, с. 41, 42, 45, 49, 52.
21 Там же, с. 42.
22 Там же, с. 41.
398
правило для келаря: что есть в печи, то па стол мечи,
чтобы поддержать веру, что завтрашний день сам о себе
позаботится. В день святого Дмитрия Феодосий собрался
с частью братии в Дмитриев монастырь, а тут как раз
привезли «от некоих» Феодосию хлебы «зело чисты».
Феодосий приказал подать их оставшейся дома братии,
а келарь припрятал их до следующего дня, чтобы предло-
жить их, когда соберутся все иноки. Феодосий покарал
это самоуправство келаря епитимьей и пояснил, что дело
здесь не только в ослушании, но и в правилах о завтраш-
нем дне23. В первую неделю великого поста постились
строго. Но Феодосий не натягивал струн выше меры, и
в пятницу этой недели у него было заведено предлагать
братии хлебы «чисти зело» и, кроме того, хлебы «с медом
и с маком». Как-то по его смерти у келаря (по лживому
его заявлению) не оказалось нужной муки в этот день:
и вдруг, откуда ни возьмись («откуда же бе, не на-
чаатися»), привезли в монастырь целый воз таких хле-
бов. Зато когда через 2 дня ослушник распорядился ис-
печь такие же хлебы, то в вскипяченной для них воде
оказалась жаба, и хлебы вышли «оскверненные» этим
«гадом». Это все за ослушание24.
Аналогичный эпизод еще при Феодосии и с деревян-
ным маслом, причем слабость проявил тут уже сам игу-
мен. В Успеньев день «строитель церковный» схватился,
что нечем наполнить «кандила» для освещения храма, и
спросил разрешения у Феодосия наскоро «от земпых се-
мян избити масла». Но не успел налить его в капдилы,
как в сосуде заметил дохлую мышь. Сосуд был им самим
предварительно тщательно закрыт, и он ума не мог при-
ложить, «откуда влезе гад той и утопе»25. Феодосий и
разъяснил, что это от «неверствия», что бог, значит, по-
даст деревянного масла, и приказал вылить растительное
вон. А к вечеру действительно «некто от богатых» привез
громадную корчагу, полную деревянного масла.
Такой же эпизод и с медом. Как-то заехал запросто
к Феодосию князь Изяслав со свитой, остался после бе-
седы на вечерню, а дальше полил такой дождь, что при-
шлось приехавших оставить на ужин. В «брашне» за-
труднения на этот раз не встретилось, но меду в кладовой
не оказалось ни капли: и бочка-то перевернута. Только
на этот раз Феодосий проучил келаря иным способом: сту-
23 Там же, с. 42—43.
24 Там же, с. 43—44.
25 Там же, с. 44.
399
пай в кладовую и найдешь мед «в сосуде том». Келарь
клялся, что сам же его и перевернул; а, придя вторично,
нашел его полным-таки медом. Должно быть, это был
сюрприз, подстроенный Феодосием из привезенного кня-
зем же, чтобы покончить с «неверствием» келаря. Но ха-
рактерно заключение: меду оказалось столько, что по
отбытии гостей и братии «на многы дни довольным им
тем быти». Мед держали в монастыре, значит, не только
для знатных посетителей26.
* * *
Смерть Феодосия в «Патерике» не отмечена как ру-
беж, за которым началась иная жизнь в монастыре.
Может быть, упомянутая попытка келаря отменить облег-
ченную пятницу на первой неделе великого поста и на-
мекает на ослабление дисциплины, державшейся силой
умершего, хотя из-за нее скорее выглядывает упрямый
хозяйственник, избавившийся от бдительного игуменского
глаза. Да и попытка-то оказалась неудачной. А тогда и
примеры из пофоодосиева времени, на которых стоит
остановиться, нельзя считать чуждыми и Феодосиеву
сознанию.
Черноризец Еразм вступил в монастырь, «имеа бога-
тество много», и затем, истратив его целиком («истроши»)
на всякую «церковную потребу» (в частности, «окова»
много икон), «обнища вельми». А обнищав, оказался у
всех в пренебрежении («небрегом бысть никим же») и
впал в отчаяние, не видя себе «мзды» на эту свою «мило-
стыню»: «нача нерадением жити» и «бесчинно дни свои
препроводи». Наконец, он разболелся, потерял язык и
восемь последних дней ничего уже не видел и едва дышал.
И действительно был «небрегом»: только на восьмой из
этих дней собралась к нему братия, чтобы констатировать,
что вот что, мол, делает «леность» и «всякий грех» с
человеком, — видит что-то и «мятется, не могый изыти»
(никак ему не умереть). Что он тут наконец публично
покаялся и прожил еще два дня — это не меняет дела27.
Другой богатей, Арефа, тот попросту держал свое
«много богатество» «в келпи своей». Автора рассказа,
однако, занимает только то, что Арефа был скуп, ни разу
не подал ни гроша, ни куска хлеба «убогому», да и себя
морил голодом. Это голодание здесь — не подвиг, а пред-
мет удивления и укоризны. Тати и обокрали его в одну
26 Там же, с. 45.
27 Там же, с. 86—87.
400
г
ini'll, дочиста. Арефа «от мпогыя скорби» чуть не нало-
жил на себя руки. А потом учинил розыски, в которых
|«тяжу велику возложи на неповинных п мпогых мучив
бес правды». Тут хоть братия пыталась его остановить и
утешить, что господь его «пропитает» (т. е., значит, моиа-
гырская трапеза была для него не в счет, так как свя-
зана была с несением работ). А он не внимал и только
«жестокими словесы всем досаждаше». Лишь на смертном
одре перестал он роптать28. Никак тут не пройдешь мимо
того, что Еразмовы деньги все были уже в иконах,
а Арефа оставался еще потенциально богатым иноком,
пе терявшим надежды на успех своих розысков. Соответ-
ственно — и поведение братии.
Тому иллюстрация, дальше которой уже и идти не-
куда, — судьба старца Афанасия. Жил он «свято и бого-
угодно», потом долго болел и умер. Нашлись два брата,
обмывших и «увивших» тело его как подобает. Два дня
лежало тело его непогребенным: «...бе бо убог зело, не
имея ничто же мира сего, и сего ради небрегом бысть,
богатым бо всяк тщится послужити и в животе и при
смерти, да наследит что» (чтобы получить что-нибудь из
наследства). Два дня о смерти старца не знал и сам игу-
мен, пока ночью не доложил ему о том кто-то с укором:
«ты же веселишься». Только на утро следующего дня
игумен пошел со своей братией взглянуть на умершего.
Что они застали умершего в живых и даже получили от
него наставление, а он потом прожил еще 12 лот, затво-
рившись в пещере в полном молчании, — опять-таки пе
oq
меняет дела .
Можно привести примеры и без тени жестокого или
трагического. Хотя бы тот же Григорий, запомнившийся
как исправитель татей. Они ведь шли на приманку в за-
веденном им в монастыре особом культурном уголке с
библиотекой и фруктовым садиком. Или Алимпий, искус-
ный иконописец, писавший иконы на киевский рынок и
деливший свой личный заработок на три части: одну «на
святыа иконы», другую «в милостыню нищим» и третью
«на потребу телу своему». Дело свое он вел совсем неза-
висимо от монастыря, но так, что из монахов же завелись
и посредники, ухитрившиеся брать на его имя заказы,
получать за них вперед и прикарманивать деньги пол-
ностью без всякой застенчивости30.
28 Там же, с. 88.
29 Там же, с. 81—82.
30 Там же, с. 121.
26 От Корсуня до Калки
401
С людьми помельче Феодосий своим авторитетом мог
проделывать опыты отлучения их от привычного на воле
дела; но и то подобный случай, описанный в «Патерике»,
был совсем особого рода. Один «брат» оказался мятущейся
душой, никак не мог усидеть в монастыре и «часто отбе-
гайте» от него, приходил и уходил, а Феодосий всякий
раз принимал его обратно. Это был простой «портной
швець», имени его рассказчик не счел даже нужным
упомянуть. Работал он «своима руками» и в одно из своих
возвращений, «стяжав» на воле «имениа мало», принес да
и положил к ногам игумена все заработанное. Это была
«ослушаниа... вещь», и Феодосий поставил швецу усло-
вием приема — бросить деньги в печь горящую. Тот
подчинился (можно представить себе, чего это ему стои-
ло) и после этого подвига послушания жил и прожил в
монастыре, уже не «отбегая» 31. Не знаем, занимался ли
он там своим мастерством и на каких началах.
Но несомненно, что общее мнение, если взять рядового
печорского инока, твердо стояло на мысли, что всему есть
своя мора и всякому иноку положено свое — по званию и
состоянию, и осуждало отступление от этой мерки.
Еще при Феодосии один купец, из Торопца родом,
роздал свое «имение» и постригся у Антония в чернецы.
Этот Исакий принялся за себя жестоко: надел власяницу,
заказал купить себе козла, одрал его и надел свежую
козлиную кожу шерстью на власяницу, так что на нем и
усохла «кожа сыра», плотно прильнув через власяницу к
телу. Семь лет пробыл Исакий в таком виде в пещере
длиной в 4 локтя, и «не вылазя», ни «на ребрех не легав,
но сидя мало приимаше сна». Кормили его в «оконце»
через день одной просфорой. Дошло до того, что постучали
как-то Исакиго в оконце передать пищу, а ответа не по-
следовало. Нашли ого без чувств, и потом два года Феодо-
сий отхаживал его, оглохшего, без языка и без движения,
пока все это мало-помалу вернулось к нему. В сознании
Исакия в пещере победили его бесы: он помнил, как яви-
лись они, ударили в сопели, в гусли и в бубны и заста-
вили его плясать до полусмерти. Теперь, после этого слу-
чая, он решил побеждать дьявола не в пещере, а «ходя
в монастыре» и соблюдая по-прежнему «воздержание
жестоко». И вот поведение его было тотчас же оценено
как «уродство»: он начал «помогать поварам, варя на бра-
тию»! Да на заутреню ходил раньше всех, стоял там
«крепко и неподвижно», хоть и в мороз, в протоптанной
31 Там же, с. 41.
402
обуви, обмораживая ноги, пока по отпоют заутреню. Тут-
то он и шел в поварню, заготовлял дрова, воду, разжигал
огонь, а «повара от братии» приходили па готовое. Так
они же еще и издевались над ним, как над юродивым!
И все дальнейшие разнообразные физические испытания,
которым он подвергал себя в течение трех лет, подробно
описанные, зачислены и самим рассказчиком «Патерика»
на счет «уродства».
А затем Исакий-купец и сам решил, что бесы побеж-
дены, и дальше продолжал уже спокойно жить в посте,
бдении и воздержании, видимо уже не хватаясь за непо-
добающие его званию дела32.
Исакий, видимо, строил свою жизнь со всей само-
стностью своей натуры, не оглядываясь на окружающих.
Упоминавшийся уже Федор, замученный князем Мсти-
славом, был мягче и, если бы не брат Василий, погибший
вместе с ним, рисковал не выдержать взятого на себя
монашеского подвига. Федор был богат, роздал все ни-
щим, постригся и долго жил в пещере (Варяжской) по
указанию игумена. Прошли годы, ослабло тело, явилось
недовольство «монастырской ядью». Федор предавался
грустным мыслям о прожитом времени и о потерянном
богатстве и жаловался друзьям, пока не обрел опору в
Василии: тот нашел секрет восстановить душевное равно-
весие ослабевшего, и, хотя бес потом хитростью чуть было
не искусил его бежать, захватив обнаруженный им в пе-
щере клад, Федор с помощью того же Василия справился
и с этим искушением, зарыл клад поглубже и предался
«работе велией».
Только после всех пережитых испытаний старец этот
прибег к труду как к средству праздностью не «подать
места лености» и тем обрести «бестрашие». Он занялся
у себя в пещере перемолом зерна на жерновах для братии
и сам «своима рукама» носил к себе пшеницу «из сусека»,
всю ночь молол, а наутро ссыпал в сусек муку и забирал
новую порцию жита. В глазах рассказчика это был для
такого, как Федор, настоящий подвиг: Федор преодолел
стыд, «не стыдяшеся о таковей работе». Эта работа в
монастырском хозяйстве была уделом «рабов»: от подвига
Федора «легота бываше рабом» 33. Суть тут и для рассказ-
чика была в том, что за этим делом Федор «беспрестани
моляше бога, дабы отнял от него память сребролюбия»,
32 Лавр, лет., под 1074 г., с. 85.
33 Патерик Печерский, с. 116 и 213 (где вместо «рабом» —.
«рабынями»),
26* 403
и что в результате «господь свободил его от такового не-
дуга». Все это не было «юродством». Но это экзотическое
предприятие старца действительно переросло масштабы
личного келейного быта и привлекло к себе деловое вни-
мание администрации монастыря с попыткой его рациона-
лизировать, облегчить полезный труд. Как-то, когда в
монастырь подвезена была очередная партия «жита от
сел», келарь распорядился направить из нее пять возов
непосредственно к пещере старца — «да не, всегда прихо-
дя взимати жито, стужит сий» (чтобы исключить напрас-
ную собственноручную ежедневную носку зерна старцем
из сусека к пещере).
Что и тут опять замешался бес, воспользовался од-
нажды тем, что старец прилег отдохнуть, и принялся
молоть жерновами вхолостую, а старец силой молитвы
заставил его вертеть жернова всю ночь напролет, пока
не перемолоты были все пять возов, — это тоже не меняет
дела34. Вообще же снять тяжелый труд с человека и пере-
ложить его на бесов, чтобы и они поработали на святую
братию, было назидательным чудом в глазах рассказчика,
и о таком чуде это но единственный рассказ.
* * *
Как видим, феодальное общество довольно четко отоб-
разилось в повествованиях о внутренней жизни Печер-
ского монастыря. Ведь монастырь и обслуживал в первую
очередь его господствующий класс, предлагая отдельным
его представителям разнообразные пути личного «спасе-
ния» и не ставя на этих путях социально непреодолимых
препятствий, щадя «стыд» и силы приходящих, приспо-
сабливаясь к людям и к обстановке. А она давила на мо-
настыри и извне, преследуя монашескую братию новыми
и новыми искушениями. В «Правилах» митрополита
Иоанна (XI в.) есть специальное предостережение на
этот предмет для всех монастырей, сумевших завоевать
себе положение в этом обществе. Опасность грозила от
тех, «иже в монастярех часто пиры творят, созывают мужа
вкупе и жены, и в тех пирех друг другу преспевают
[соревнуются], кто лучей створит пир». Это — «ревность
не о бозе, не от лукаваго». Таких ревнителей «подобает...
всею силою возбраняти епископом» и убеждать, что
«пьянство зло» закрывает путь к царству божию, а от
пьянства все виды зла: «...невоздержанье, нечистота,
блуд, хуленье, нечистословье», «да не реку [чтобы не
34 Там же, с. 116 и сл.
404
сказать] злодеянье», а затем и «болезнь телесная». Такие
ревнители губят и себя и «иже с ними пыот черницы и
с, чернци», а воображают («мнят»), что это акт «пище-
любия» и любви к «мнихам» 33. Как это бывало и как это
бросалось в глаза современнику, когда выносилось за
пределы монастыря, достаточно вспомнить Заточника.
Пьянство, впрочем, было универсальным бытовым яв-
лением: «Аще епископ упиется — 10 дний пост», — даже
и такой случай предусматривал в своих «Заповедях» мит-
рополит Георгий (IX в.) 35 36. Пьяный человек — все равно,
что получеловек. Как быть духовнику, если сын его ду-
ховный «риняся [повалившись] пьян на жену свою,
вередит в ней детя»? Наложить половину епитимьи.
А если кто двинет «пьяна мужа», подставив ему ногу,
и тот убьется до смерти? И здесь — только «полдушегуб-
ства есть» 37 38. При этом какие только казусы пе выдвигала
жизнь. «Аже у себя кладут [родители] дети спяче и
угнетают [придушат], убийство ли есть?» — допытыва-
лись у епископа. А он сказал: «Аже трезви, то легчае,
али пьяни, то убийство есть» 33. У епископа и в мыслях,
конечно, не было, что здесь налицо преднамеренное убий-
ство или чтобы покуситься на быт, преподать совет не
класть детей с собой. Но это был тоже быт, когда у епи-
скопа тотчас же мир раскололся и здесь надвое — на
трезвых и пьяных. Однако не впал ли Нифонт в проти-
воречие с самим собой, назначив тут не «половину епи-
тимьи», не «полдушегубства», а целое «убийство»? Ни-
сколько. В первых двух случаях налицо был «пьян»
(один), а здесь — «пьяни» (оба перепились!).
Восставая против вторжения вакхических соблазнов
в самые цитадели христианского благочестия, церковное
правило (Иоанна, XI в.) считалось с неизбежностью для
монахов и для попов («бельцов») участия в «пирах» и
вне монастырей. Здесь, правда, помимо «упивания», воз-
никало еще два соблазна, но они не ставили подобные
светские трапезы под запрет. Первый — это, если в пиру
пойдет целование («целующиеся») «с женами». Это — «бе
смотрения мнихом и белцем» («иереем»), т. е. на это не
стоит и внимания им обращать. Само же по себе такое
общение («совокупленье») мирян с духовенством пусть
послужит духовному «совершенью», усовершенствованию
35 Правила митр. Иоанна, с. 16—17, ст. 29.
36 Заповеди митр. Георгия, ст. 125.
37 Вопрошание Кириково, с. 60, ст. 16 и 17.
38 Там же, с. 58, ст. 4.
405
мирян обоего пола. Само собой разумеется, речь здесь
шла о господствующем классе, как и вообще в вопросах
личной и семейной жизни русские древние церковные па-
мятники имеют в виду преимущественно внутреннее пере-
вооружение вовсе не широких народных масс. В только
что указанной связи митрополит Иоанн ставит вопрос о
допустимости для мирян совместных семейных обедов с
женами и детьми и вообще с «ближними» и не «возбра-
няет» их, однако же при условии избежать второго бы-
тового соблазна: «игранья и бесовского пенья и блуднаго
глумленья». За такие обеды под музыку он рекомендует
епитимью «комужьдо по лицю», «по смотренью» (усмот-
рению) духовника39. Едва ли это смердья неверечина
мыслилась здесь в музыкальном сопровождении.
Но как же быть самим «иереям», попавшим на «мир-
ской пир»? Им надлежит «благообразие и с благослове-
нием приимати предлежащая» (вкушать все поставлен-
ное на стол), но как только начнется «игранье и плясанье
и гуденье», тотчас «встать» из-за стола, дабы не «осквер-
нять» свои «чтовства» «виденьем и слышаньем». Подобные
демонстрации против исконного обычая, понимал и митро-
полит, были пе так легки иерейству; это ведь не Феодосии,
а хозяева — не Изяславы. Тогда уж лучше или вовсе не
ходить («отметатися») на такие пиры, или, попав туда,
«отходити» только в случае, если «будет соблазн велик и
вражда несмирена пщеваньнья мнится» (т. е. когда гро-
зит неминуемый скандал). Насколько труднее создавалось
здесь положение и для церковного руководства, можно
видеть из того, с какой осторожностью приходилось ему на
первых порах относиться к житейским положениям, где
можно было опасаться непоправимого разрыва, приходи-
лось искать компромиссов, оказывать предпочтение «мень-
шему злу». «Не подобает», папример, «сообщатся» или
«служили» с тем, что «опресноком служат и в сырную не-
делю мяса ядят в крови и давленину», а вот «ясти» с
ними по необходимости («нужею суще»), «Христовы люб-
ве ради» не возбраняется. Если уж кто хочет этого избе-
жать, «чистоты ради или немощи», пусть уклоняется от
такой совместной трапезы: однако остерегайтесь, чтобы не
произошло от того «соблазна» или «вражды великой и
злопоминанья», «подобает от болшаго зла изволити мен-
шее» 40.
39 Правила митр. Иоанна, с. 13—14, ст. 24.
40 Правила митр. Иоанна, с. 8—9, ст. 16 и с. 3, ст. 4.
406
* * *
Да оно иначе и быть не могло. Волков бояться —
в лес не ходить. Именно иерей, «поп», должен был при-
нять на себя все опасности «поганскых» соблазнов, воору-
жаясь на их искоренение из личной, семейной и обще-
ственной жизни христианизируемого общества. На воен-
ном языке, попы — это пехота, действующая врассыпную
и в одиночку против языческого врага. Поп у всех на
виду. Он должен быть примером для своих «детей», при-
хожан, «покаялников». Но он же, особенно на первых
порах, сам полон соблазнов, потому что нередко только
что и сам вышел из язычества. Нелегка тогда должна
была быть задача вербовки на дьяконские и поповские
места. Вопрос в XI в. так и ставился: «Лще в поганстве
грехы будет створил, развее [кроме] душегубства, а по
крещении будет не сгрешил, станет попом» — только
убийца из язычников не может быть попом, а прочие пре-
ступления, совершенные в язычестве хотя бы вчера, все
не в счет. Требование же к «упившемуся» попу звучит
иначе, чем к епископу: тот «упиется» и отпостит свои
10 дней; попы, если «упиватися имут, в отлучение вло-
жити», «да... пьянства отлучатся», а не отстанет от пьян-
ства — из сана вон («изврещия)» 41.
Но это было лишь благочестивое пожелание, и остава-
лось оно таковым и во второй половине XII в. Новгород-
ский епископ Илья обращался к своим попам с увеща-
ниями по этому вопросу в первую очередь: «...вижю бю
и слышу, оже до обеда пиоте», да и по только до обода,
но и «в вечере упившеся, а заутра службу створяете».
На кого же глядя, воздерживаться мирянам («прость-
цом») — они и пьют всю ночь («через ночь») напролет!
А бытовая ситуация за этим епископским воплем была
такая: это дьявол вкладывает нам в ум — «у пьяных лю-
дей добыти», отложив надежду на бога; мы положили ее
«на пьяные люди» и с нею «шли на вечерний в пир», а на
деле «не добыли пичтоже». «Когда же я сидел дома, тогда
бог мне вдал то, чего и в 10 пиров не добыть!» — соблаз-
нял епископ.
В данном случае в условиях крупного города попа
влекли на мирские пиры и пирушки дела житейские.
Говоря о них, Илья тут же и добавляет: «...а и еще
слышу и другые попы найм емлюще» (берут проценты),
41 Заповеди митр. Георгия, ст. 82; Правила митр. Иоанна,
с. 20, ст. 34.
407
и грозит: «...а о ком узнаю, то и деньги отберу и нака-
жу» 42. Илье вторил о найме Нифонт: «Не достоит ти
служити, аще того не останеши». Да и как иначе? Имен-
но попы-то и должны были вести пропаганду против лих-
вы и взывать к «милосердию» резоимцев-мирян: «Аще
5 кун дал еси, а 3 куны возми или 4» 43. Побуждая своих
попов к «почитанию книжному», Илья мечтал и тут ис-
пользовать неистребимые «пиры»: «А оже мы не почитати
начнем книг, то чим есме лутше простьцов [мирян], аже
с ними начнем ясти и пити, такоже на беседе сидети?» 44.
Такова была живучесть дохристианской «ассамблеи».
Так мало-помалу слагался в церковной литературе
идеал священника-бельца. В него вошли и положительные
черты из традиционного христианского запаса общепра-
веднических черт. Но литературно этот идеал строился
преимущественно на отрицании отрицательных черт,
с которыми церковь получала свой персонал из недр об-
щества, как оно есть.
От повопоставленного священника «Святительское по-
учение» в XIII в. требовало «показати» прежде всего
«добронравие святительски го подобия», а именно: «лю-
бовь, кротость, целомудрие, вощение, трезвепие, удержа-
ние всех сластий» (от всех соблазнов сластолюбия) 45.
Но для этого от чего только не надлежало отвыкнуть, из-
бавиться, чего только не убить в своей натуре в корне!
Разные элементы тянулись в священство: тут мог
быть «кощюнник», циник, склонный обратить церковное
таинство и обряд в балаган; тут мог оказаться «игрец»,
азартный игрок, «лики [в кости] играющий»46. «Поуче-
ние» так и гласило: «...не буди ни кощюнник, ни иг-
рец», — не то отстань от старого, не то не благоприоб-
рети этого па новом посту. Новопоставлепный не должен
быть ни «срамословпиком» (похабником), ии буйным, пи
гордым, ни «величавым» (заносчивым), пи гневливым,
ни «ярым» (безудержным), ни «напрасным» (взбалмош-
ным), ни бесстыжим. Мало что просто «пьяница», поп
может оказаться заводчиком застольных ссор и склок,
а его прямая обязанность как раз в том, чтобы отучать
от этого других. По-прежнему предполагается, что оп
резоимец, и подтверждается запрещение: «наклад не
42 Поучение епископа Ильи, с. 351—352, ст. 1 и 2.
43 Вопрошание Кириково, с. 25, ст. 4.
44 Поучение епископа Ильи, с. 354, ст. 2.
45 Поучение повопоставлепному священнику, с. 103—104.
46 Поучение епископа Ильи, с. 354, ст. 4.
408
смли». Чего доброго, он может оказаться и «мятежни-
ком» и «ротником» (клятвопреступником). Ему запре-
щается издеваться, а тем более «бить» (бывало, значит,
и такое) верующих за грехи, неверных за их заблужде-
ния и вообще рекомендуется пускать в ход свои руки с
разбором: «А своима рукама никогоже не удари, ни ло-
вов твори, ни закалай животного брашна» (для еды).
Очевидно, полный запрет потребления алкоголя был не-
возможен и для попа: «Пития не принимай без времени
[когда вздумается или потянет], но в подобное время»
(когда положено), и тогда оно «в закон», и даже «в сла-
ву божию» 47.
Попа, предполагается, по-прежнему тянет в веселое
общество, на брачные и иные «пиры» с их все еще необ-
ходимым дополнением — «позорами», зрелищами и раз-
влечениями. На этот раз категорическое требование: «от-
ходи прежде видения», не дожидаясь начала этих бесов-
ских действ. Венчал или не венчал поп, а его зовут,
бывало, на свадебные празднества, и он принимает при-
глашения без разбора, покрывая этим и запрещаемые
церковью браки в близких степенях родства или вто-
ричные браки разведшихся «без вины». Но и больше
того: поп ходит на любой пир и «на покори» попросту
«не зван». «Поучение» кладет теперь запрет на оба эти
варианта «совокупления» пастыря с своими «детьми».
В свое время (XI в.) отсюда ждали «духовного совер-
шенья» для «детей», и то, что поп стал бытовой принад-
лежностью в известные моменты жизни своих «прость-
цев», было несомненно серьезным успехом церкви. Стран-
ствующие чернецы Заточника па брачных и иных пирах
в свое время были таким же достижением ее. Но это
теперь пройденный этап. В XIII в. былая победа обра-
щалась в поражение: попа засасывало в быт, полный
вековой языческой традиции, а это перерезало для церк-
ви пути к подлинному и полному овладению влиянием
па общество по каналам личной и интимной жизни лю-
дей: ведь непосредственным орудием этой церковной по-
литики дальнего прицела был именно поп. Злой выпад
Заточника против чернецов ни в коем случае не был
враждебен церкви.
Поповство к XIII в. слагалось в наследственную про-
фессию. «Поучение» XIII в. выставило требование, что-
47 Ср.: Церковный устав Ярославов, ст. 47: «Аще поп или чер-
нец или черница упиется без времени в посты, митрополиту в
вине».
409
бы поп носил одежду «долгу до гнезна, не от пестрин,
ни от утварий мирских». Но еще и «Церковный устав»
Всеволода (XII в.) имел в виду наряду с другими из-
гоями «попова сына», который «грамоте не умеет» и тем
самым оказывается вне отцовской профессии48. Теперь
«Поучение» предписывает попу: «...чада своя кажи и учи
своему пути». Оно исходит из мысли о безусловно гра-
мотном кандидате и озабочено не «почитанием» им книг,
как то было у епископа Ильи в XII в., а о том, чтобы про-
чтенное не обратилось к искушению попа, не скатило его
обратно в мир языческого быта, к магическим формулам
(«неведомым словесам»), к «чарам» и «лечьбам», кол-
довству («коби») или «играм», диковинным басням, шах-
матам и т. п.; всему этому он мог «научиться» до попов-
ства («доселе») практически, но, уже и став попом, он
мог почерпнуть эти знания из «возбраненных книг». Не
читать этих последних и отстать от ранее усвоенных
хитростей и мудростей — таково требование к попу
теперь, в XIII в. Из «позоров», которые и раньше почи-
тались запретными, теперь поименно назван один: «...ни
копыюго уристапня (состязания] пе зри», — о чем еще
и намека пет хотя бы у Мономаха. Это писано для попа
в среде феодального рыцарства.
* * £
Этот поп мыслится и в «дому» своем в окружении че-
ляди из «нищих», отметенных, как мы видели в ст. 111
«Пространной Правды», всей массой в сферу церковничь-
его ведения для феодальной эксплуатации. Поповство
для новопоставленного — сфера нового домостроитель-
ства и обзаведения. Оно должно поднять и закрепить по-
па социально на соответствующем уровне и иначе и не
мыслится, как процесс «томительный» для его участни-
ков49. А должно оно идти «нетомительно», без прямого
принуждения, с «любовью», на основе добровольного
труда. Экономическая сторона этого домостроительства
нигде непосредственно не изображена. Но в значитель-
ной доле оно зиждется на «приносах» мирян, «духовных
детей», закрепленных за данным попом. В его руках
власть «учить» их, «исправлять по мере грехов», «зап-
рещать», «давать епитемыо», «отлучать»: «Непокорни-
ка, в грехы впадающа, от церкве отлучи, от себя отженп,
48 Владимирский-Буданов М. Ф., 2, с. 245.
49 Поучение иовоноставленному священнику, с. 105—108.
410
дондеже обратиться к тебе». Отсюда, конечно, перебеж-
ка прихожан: «А от иного попа отгопеиного ты не при-
ми, приимет ли кто такового, мне [епископу] возвести».
Отсюда же и погоня за прихожанами. «Поучение» требо-
вало в этих условиях чересчур много, ставя практику
«приносов» в зависимость от личных качеств и слабостей
приносящих. В приходском окружении попа предвиде-
лись даже «неверные», «еретики», не говоря уже о «блуд-
никах», «прелюбодеях», «татях», «разбойниках», «кор-
чемниках», «резоимцах», «ротниках», «клеветниках», «по-
клепниках», «лживых послухах», «волхвах», «игрецах»,
«злобниках» и, наконец, самый трудный случай — пред-
виделись «властели немилосердые и люди, «томящие че-
лядь свою гладом и ранами». Это, несомненно, портрет-
ная галерея, а не просто фантастический набор теорети-
чески мыслимых грешников.
Скинуть с себя зависимость от подобного окружения
не так-то просто было новопоставленному попу, не раз-
редив порядком стадо своих приношенцев. Более того, в
том же «Поучении» сквозит подозрение, что новопостав-
ленный сам не прочь будет при случае покинуть своих
«детей» и перебраться в более привлекательный «пре-
дел»: «...к ней же церкви поставлен еси, не оставити ея
во все дни живота твоего, разве [кроме] великые нуже, и
то по совету [с согласия] епископа своего, кде тя благос-
ловит, а в чюжем пределе не служи, не взем от епископа
грамоты».
Но поп — «священник», и должен он быть для
всех «во всем по имени своему, свет миру». Он «соль
земли», «врач больных», «вожь слепых», «наставник блу-
дящим», «учитель и светильник»,«око телу церковному»,
«путь и дверник», «ключарь и делатель и строи-
тель», «купец и гостинник», «сторож и пастух», «воево-
да, судья и властель», «чиститель и жрец», «холм вы-
сок», «тайне дом», «столп премудрости», «уста божия,
дая мир мирови», «ангел господень, труба небесная»,
«отец братии своей», «подражатель господень и апостоль-
ский подобник». Отсюда уже не только власть, но п
сложнейшая обязанность руководства личной жизнью
человека в ее сокровеннейших уголках в соответствии с
учением церкви. Поп должен иметь ответ на любой пред-
ложенный или поставленный его пастырской практикой
вопрос. Для этого ему необходимо быть в курсе всех ме-
лочей жизни своих «покаялников», и «таинство покая-
ния», исповедь, явилось тут тончайшим зондом в самую
411
малую клетку общества — в семью. Овладей церковь в
совершенстве этим орудием — и феодальное общество
оказалось бы действительно крепко в ее руках. По па-
мятникам XI—XII вв. можно уже составить представле-
ние о плане и начальной стадии этой работы церкви сре-
ди господствующего класса русского общества.
* * *
Исходное положение, с которого приходилось начи-
нать церкви эту работу, хорошо обозначено в летопис-
ной записи под 1068 г. по поводу половецкого нашествия.
Последнее объяснено здесь как наказание божие за «на-
ши» грехи и сопровождается призывом по-настоящему
«прилепиться господе бозе пашем», а не «словом нареча-
ющеся крестьяне, а поганьскы живуще». Тут и вера в
«усряцу» и в «зачихание» и «другие нравы», которыми
«дьявол льстит», «всякыми лестьми пребавляя [отвращая]
ны от бога: трубами, гусльми, русальями». Повсюду
бросаются в глаза «игрища утолочена и людии множе-
ство на них, яко унихати начнут друг друга, позоры де-
юща от беса замыслепаго дела». Эти игрища — основная
форма общественной жизни; «а церкви стоят», и «егда
же бывает год [время, положенное для] молитвы, мало
их [людей] обращается к церкви» 50.
Собрание верующих в церкви самой жизнью противо-
полагалось этим языческим игрищам как прямому конку-
ренту церковного общения. Это те самые люди, про ко-
торых в одновременных «Правилах» (1089 г.) легко бы-
ло провозгласить митрополиту Иоанну, что «тем всем
чюжим быти нашея веры, отвержени сборные церкви»;
ио с кем бы осталась тогда церковь? Это те, «еже жругь
[приносят жертвы] бесом и болотом и кладязем, и иже
поимаются без благословенья слетаются, и жены отме-
таются [сходятся и расходятся с женщиной], и свое
жены пущают [бросают] и прилепляются пнем, иже не
принимают святых тайн ни единою летом» (ни разу в
году), — это люди, не взятые в узду церковного брака
и регулярного покаяния. За спиной этой языческой мас-
сы стояли волхвы, указания на беспощадное истребление
которых княжескими агентами имеются в наших летопи-
сях именно для этого времени. Что эти единичные ука-
зания — только капля в море, удостоверяется седьмым
пунктом «Правил» того же Иоанна, предписывающим
50 Новг. 1 лет., под 1068 г., с. 100.
412
«яро казнити на возбраненье злу [чтобы просечь зло], но
пе до смерти убивати, ни обрезати сих телесе» тех, кто
«волхвованья и чародеянья» творят, да и то предвари-
тельно «словесы и наказаньем» попытавшись «обратили»
их «от злых» 51.
Держалось же это влияние волхвов, по мнению лето-
писца, преимущественно на женщине: «Паче же женами
бесовская волшвениа бывают, искони бо бес прельсти
жену, сия же мужа своего, тако сии роди много волхву-
ют жены чародейством и отравою и инеми бесовскими
козньми» 52. Очевидно, что именно за женщину и надле-
жало взяться церкви, чтобы попытаться подорвать язы-
чество, так сказать, изнутри и в самом корне. Семья, где
женщина оказывалась в будничных перипетиях жизни
один на один с мужчиной, должна была стать предметом
специального внимания церковников — в поисках дейст-
вительного торжества христианской церкви в ее борьбе
за существование и господство.
Прошло сто лет этой борьбы, уточнялись и утончались
ее практические приемы, а в «Поучении» Ильи (1166 г.)
все же находим совет, свидетельствующий, что пе все
еще было достигнуто: «Пакы же возборонивайте женам,
оть [чтобы] не ходят к волхвом, в том бо много зла быва-
ет, в том бо и душегубства бывают разнолична и иного
зла много...»53. Однако жены эти, по-видимому, уже в
лоне церкви и в рамках признанного церковью брака, и
ситуация имеется в виду та же, что в современном Илье
Кириковом «Вопрошании»: бывает у женщин, если не
станут их любить мужья, «то омывают тело свое водою
и ту воду дают своим мужем». За это домашнее волхвова-
ние епископ Нифонт смело назначил епитимью — от 6
недель до года не давать причастия, как и в том случае,
когда женщины несут своих заболевших детей не к попу,
«на молитву», а к волхвам, он же назначал от 3 до 6 не-
дель. Языческий бес был тут уже уловлен в сети церков-
ной дисциплины, а женщина мыслилась уже как чело-
век, с годами подлежащий большей ответственности за
содеянное: в случае с детьми епитимья понижалась до 3
недель для «молодых», т. е. недостаточно церковпотрени-
рованных54.
81 Правила митр. Иоанна, с. 7—8, ст. 15 и с. 4, ст. 7.
52 Новг. 1 лет., под 1071 г., с. 109—110.
53 Поучение епископа Ильи, с. 364, ст. 17.
64 Вопрошание Кириково, с. 60, ст. 14 и 18.
413
Значит, церковная из году в год прогрессирующая
тренировка предполагалась здесь уже налаженной, а сте-
на бесовских массовых игрищ — пробитой для индиви-
дуальных поповских воздействий.
Указанный здесь способ воздействия — епитимья —
свидетельствует, что во второй половине XII в. церковник
свободно оперировал обоими «таинствами», входившими
в состав дисциплинарной триады: покаяние — епи-
тимья — причащение. Но дело это было настолько новое
и деликатное, что тактика рекомендовалась церковнику
свыше в отношении «духовных детей» весьма осторож-
ная. Например, на вопрос, что можно и чего нельзя есть,
Нифонт ответил, что можно «все ести» «и в рыбах, и в
мясех», если сам потребитель не усомнится и не погну-
шается: «Аще ли зазрить ся, а ест, грех есть ему» 55 56.
Или, например, случай сокрытия греха на исповеди. То-
му же Нифонту задан был вопрос: «Аже блудяче прича-
щалися, не поведали отцем [скрыв от попа на исповеди],
а они [попы], ведучи даяли» (знали, да причастили)? На
ком тут грех? «Нету, рече, в том греха детем, но отцем»
(т. с. попам) 66. Очевидно, главное, чего следовало доби-
ваться попу, — это сознание греховности, неправедности
совершенного покаяльником. Но во втором нашем при-
мере — откуда же поп узнал («ведучи»), если покаяль-
ник скрыл? И почему такая снисходительность к умол-
чавшему?
На первый вопрос возможен лишь предположитель-
ный ответ, который сводился бы к тому, что поп успел
стать к этому времени в центре перекрещивающейся ис-
поведальной паутины и мог держать нити личной жизпи
своих покаяльников в своих руках. Это особенно могло
иметь место в тех случаях, когда удавалось соблюдать
требование, выставленное «Заповедями» митрополита
Георгия еще в XI в.: «мужу с женою достоит каятися
у единого отца» — требование, которое открывало попу
вид на семейную жизнь покаяльников через два окуляра
и обеспечивало ему возможность рассмотреть ее в нату-
ральном рельефе57. Ко второй половине XII в. требова-
ние это, видимо, прочно вошло в церковную практику,
и Нифонт со своим вопрошателем в своих рассуждениях
исходил полностью из него. Вопрошатель сомневался:
«Аже будут душегубци, и не имут законных жен, како
55 Там же, с. 47, ст. 85.
56 Там же, с. 57—58, ст. 1.
57 Заповеди митр. Георгия, ст. 22.
414
держати им епитемья?» Епитимья ио мыслилась им без
близкого, признанного церковью внутреннего контроля.
Нифонт разрубил узел: «Не повеле [давать епитимью],
зане молоди; и пакы [а когда] оженятся и состареются,
то же [тогда] дай епитемью» 58 59. Практическая жизнь вы-
пячивала на первый план не просто одну из стороп,
а именно женщину как вспомогательный контрольный
инструмент в епитимийной процедуре.
Легче ответить па второй из поставленных нами во-
просов — об умолчании на духу. Покаяние и исповедь,
чтобы войти в быт и окрепнуть, первое время требовали
исключительно деликатного подхода к покаяльнику. Да-
же в более простом случае с пищевым режимом его еще
в XII в. священнику-практику предлагалось епископом
Ильей «о брашне и питьи» «по человеку разсудити, как
будет; оже крепок, а болшю заповедь дати ему, да не
токмо греха избудет, но и венча добудет; пакы ли кто
будет слаб, да льжьшю [более легкую] заповедь дайте, оть
[чтобы] в отчаяние не впадет...»69. Тем более с испо-
ведью. Епископ Илья (XII в.) советовал вести ее систе-
матическую предварительную подготовку: «Покаялные
дети часто призывайте к собе и вопрашивайте, како жи-
вут; друзии бо соромяжливы бывают, а другым диавол
запрещает, а того ловя [стараясь], иегли [чтобы] быша
неисправлени умерли»60. Первым, «соромяжливым», на-
до, что называется, развязать язык, привить привычку н
мыслям вслух по таким вопросам жизни, о которых чело-
век вслух говорить не привык. Вторым надо помочь изба-
виться от дьявольского наущения, направленного к со-
крытию грехов своих. Но и после такой предварительной
подготовки исповедь и покаяние — все же трудное для
покаяльника дело. Поэтому, «егда приходят дети к вам
па покаяние, мужи и жены [безразлично], вопрошайте
самех» — ведите исповедный диалог сами, по вопросам.
«Нужно бо [трудно] есть человеку, еже самому начали
и молвити своя грехы, оже мужем, а женам [если уж
мужчинам, то тем более женщинам] то велми тяжко».
Но и вопросы надо ставить деликатно, чтобы не отпуг
путь: «Достойно спрашивати с тихостью, ать онем легко
поведывати». Добившись же покаяния, не отпугивать
58 Вопрошание Кириково, с. 59, ст. 8.
59 Поучение епископа Ильи, с. 357—358, ст. 9.
60 Там же, с. 370, ст. 25.
415
строгим наказанием: «А иже кто покается, не мозите
тяжки заповеди дати» 6I.
Стоило сделать еще один шаг по этому пути, и поп мог
попасть в потаковиики своих грешных «детей». Эту-то
ситуацию и подразумевал вышеприведенный ответ Ни-
фонта об ответственности попа, когда он, зная о грехе
покаяльника не от него самого, делал вид, что вовсе пе
знает о том, и давал причастие, поощряя покаяльника и
впредь к укрывательству. Между тем дальнейшей (для
XII в.) задачей в разработке техники исповедального
дела стояло доведение у покаяльника самонаблюдения и
самообличения до предела. В специальном «Поучении
исповедающемуся» (XIII в.) находим совет: «Аще ли и
в кака зла впадеши, сыну, не мози потаити ничтоже, да-
же и до малыих соблазн; да оче и далече будеши, то на-
писай, да егда прпдеши, тогда ми [мне] я [эти записи]
покажеши» 62.
«Покаянное дите» с записной книжкой в далекой от-
лучке — это, конечно, фигура будущего. Пока же эта
фигура (из господствующего класса) требовала более
элементарной воспитательной обработки в круге тех же
церковных «таинств». Жизнь и поповская практика в
XII в. выдвигали, например, такой казусный случай с
причащением. Нифонта спрашивали: как быть, если «че-
ловек блюет, причащався?» — «Аще от объядения или
от пьянства блюет, 40 дний епитемьи; аще ли от возгну-
шенья [брезгливости], 20 дний; аще ли от напрасный бо-
лезни, а мне» (т. е. меньше), — отвечал Нифонт. Епископ
заподозрел здесь возможность даже перегиба у усердного
попа и предостерег: «Аще блюет на другый день по при-
чащении, то нету за то епитемьи, также и на третий»
(день) 63. Надо было напомнить попу законы пищеваре-
ния, чтобы тот пе перестарался. Должно быть, «покаян-
ные дети» нередко завершали свой курс церковного очи-
щения от прегрешений обильной трапезой со столь
соблазнительными для истового духовного отца послед-
ствиями.
* * *
Грех в виде той самой женщины, которой отводилась
описанная выше роль в церковной работе, ходил кругом
да около и самого попа, ведшего эту работу. Обязатель-
61 Там же, с. 353, ст. 3.
62 Поучение исповедающимся, с. 123.
63 Вопрошание Кириково, с. 21—23, ст. 1.
416
in.iii брак, установленный греческой («православной»)
церковью для белого духовенства, в бытовом отношении
сближал русского церковника с его «детьми». И попов-
ский быт выдвигал, в сущности, те же вопросы, которые
затем приходилось решать попу применительно к своим
«детям». Истовые здесь тоже могли переусердствовать и
мучиться вопросами, вытекавшими из представления да-
же и пе о «злой» жене Заточника, а вообще о женщине
как сосуде греховном, со времен еще Евы. Нифонту задано
было несколько таких скользких и больных вопросов.
Если, например, «случится плат женскый в порт вшитп
попу, достоит ли в том служити порте?». Нифонт отрезал
на вопрос вопросом же: «...достоит, — ци [разве] погана
есть жена?». А если в «клети» (т. е. в данном случае —
в жилом помещении) есть иконы и «честный крест»,
можно ли пользоваться ею пред лицом этой святыни
как супружеской спальней («быти с женой своею»)? —
Епископ успокоил: «ни в грех положена своя жена»64.
Нечего и говорить, что совершение попом церковной
«службы» с ее «таинствами» выдвигало аналогичные во-
просы, вытекающие из необходимости четко согласовать
этот «служебный» профессиональный и домашний интим-
ный календари, чтобы снять постоянно возникавшие на
этой почве мучительные сомнения и соблазны, особенно
у начинающего да и вообще у рачительного попа. В диа-
логах епископа Нифонта с попами Кириком и Саввой этот
предмет освещен с достаточной отчетливостью и, как
всегда у Нифонта, практической гибкостью °5.
На первых порах («Заповеди» митрополита Георгия,
XI в.) непременным условием поставления в попы стави-
лось, чтобы поп освятил свой брак церковным венчанием,
скрепил супружеские отношения посредством таинства и
сделал их расторжимыми не иначе, как с разрешения
на то церкви. Вопрос стоял о внедрении венчального
брака в быт всего общества, и поп должен был стать пер-
вой ласточкой новой эры и примером для паствы. По-
нятно, что венчание покрывало любой брак, лишь бы
кандидат согласился венчаться; «Заповеди» специально
оговорили, что венчаться можно и при наличии потом-
ства 66. Но это только на первых порах.
Прошло сто лет — и оказались возможны строгости.
64 Там же, с. 53, ст. бис. 52, ст. 4.
65 Там же, с. 30—31, ст. 28, с. 45, ст. 77 и с. 55, ст. 17.
66 Церковный устав Ярославов, ст. 35.
27
От Корсуня до Калки
417
Кирик пробовал ставить Нифонту вопрос: «Аще кто хо
лост будет, да створит блуд и от того ся детя родит, до-
стоит ли поставити дьяконом?» Нифонт отшутился67.
Кирик не унялся, от быта ведь не отшутишься: «А оже
девку растлит и пакы [а потом] ся женит иною [на дру-
гой], достоит ли поставити?» Вопрос разрешился бы бла-
гополучно для поставляющего, если бы ему удалось
покрыть одну из «блудных» шалостей кандидата вен-
чальным обрядом, памятуя митрополита Георгия, может
быть, и «с детею». Нифонт понял, что Кирик протаски-
вает здесь устаревшую контрабанду, и оборвал: «А того
пе прошай у мене [и не спрашивай]: чисту быти и оному
и оной». Практически такой ответ был явно неудовлет-
ворителен. Кирик опять не унялся и зашел с другого
конца: «а оже дьяк поймет жену» (женится) и тут только
«уразумеет, аже есть не девка?», — т. е. поставляемый
окажется добросовестным адептом епископской теории об
обоюдной «чистоте», — как теперь отшутится Нифонт?
«Развести, — сказал, — а попавшего впросак все-таки по-
ставить» 68. Кирик пе понял, что за словами епископа
крылась мораль: опозпался с «девкой», так и помалкивай,
и представил епископу еще один казусный случай в
том же роде: «А оже от попа или от дьякона попадья
створит прелюбы?» Нифонт ответил тем же: разведясь,
«держати свой сан». Выходило всерьез: не таскайте сора
из избы, не то переходите на воздержание вдового слу-
жителя церкви69.
Нифонт не так уж был тут одинок. «Церковный устав»
Ярослава (ст. 45) допускал грехопадение для всех цер-
ковников любого пола и любой категории, но считал
нужным держать подобные соблазны в тайне от мир-
ского стада: «Аще черпець с черницею сдеют блуд, су-
дит их святитель, а мирян пе припущая, аще и верни
суть; или поп с пею [т. е. с черницею] или попадья
с чернцем или проскурпица [просвирня], а тих також
[т. е. без огласки] судит [епископ], а во что осудит — во-
лен» 70. Нифонт только дал этому принципу житейское
углубительное толкование, посоветовав вообще побольше
молчать о таких делах самому заинтересованному. Значит,
67 Вопрошание Кириково, с. 45, ст. 79, «дивное, рече, еде вне-
сено, аже одиною створит, а от того детя будет; аже многажды
и с десятью?».
68 Там же, с. 46, ст. 80, 81. Это обрекало разведенного на по-
жизненное холостячество — при запрещенное™ вторичного брака.
69 Там же, с. 46, ст. 82.
70 Церковный устав Ярославов, ст. 45.
418
можно себе представить, что бы поднялось в среде по-
нопства, если бы дать ревнителям педантически делать
и жизни все крайние выводы из теоретических требова-
ний церковной, семейной и личной морали.
С мирянами дело должно было обстоять еще сложнее.
11 и много ни мало церковь ведь бралась строить и на-
правлять всю жизнь человека — от момента появления
его па свет до самой могилы.
Глава шестая
«ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА»
Роды — дело нечистое. «Мати рожши [после родов],
40 дний да не входит в церковь» *. «Жена аще родит
детя, не ясти с нею» 1 2. В «храм» (помещение), где «мати
детя родит», не следует входить три дня после совершив-
шегося; по истечении этого срока надлежит «помыть
всюде» и сотворить притом молитву, какую принято тво-
рить «над сосудом оскверныпимся» (от мыши и сусли-
ка, например), и тогда только «влазить», т. е. входить3.
Отсюда на первых порах в XI в. напрашивался во-
прос о «доилице» (кормилице): если нет кормилицы и
если мать 40 дней «не чиста», можно ли младенцу «ма-
терь свою съсати» (т. е. сосать), чтобы не умер оп «без
кормьли»? Речь шла, очевидно, о кругах, гдо обычно
бывала кормилица (из рабынь); в данном случае вопро-
шатель предвидел неудачное стечение обстоятельств или
заминку. Митрополит Иоанн разрешил: «Луче бо ожи-
вили [ребенка], нежели многым воздержанием погуби-
ли» 4. Столетие спустя епископ Нифонт попробовал вы-
сказать одному «попину» пожелание из того же круга
воззрений о коровьем молоке: «А молозива, рече, лихо,
негодно бы ясти его, яко с кровью есть; да быша [вот
если бы] три дни теляти даяли, а потом чистое сами ели».
Попин же «поведал» ему, что многие едят его «в городе
сем» (Новгороде) — «и он помолче», т. е. отступил перед
бытовым явлением. А здесь речь шла всего-то о трех
днях 5.
Новорожденный, естественно, с первых дней привле-
1 Вопрошание Кириково, с. 33, ст. 41.
2 Заповеди митр. Георгия, ст. 62.
3 Вопрошание Кириково, с. 34, ст. 46.
4 Правила митр. Иоанна, с. 2—3, ст. 2.
6 Вопрошание Кириково, с. 48, ст. 90.
27*
419
кал внимание церкви: еще в XII в. приходилось ценить,
если родители звали попа крестить. Епископ Илья в этом
случае рекомендовал попу не опустить момента и, бро-
сив все, идти крестить — «любо си [если даже] и служ-
бу [церковную] оставите, нетуть в том греха»6. С не-
крещенным дальше будет труднее. А тут в грудном воз-
расте на очереди было, кроме того, и причащение. Со
взрослыми еще и в XII в. приходилось мириться, если
они «не могут до обеда [т. е. до обедни] блюстися не
ядуче», и давать таким причастие, предваряя его осо-
бой на такой случай молитвой. Тем более с грудными:
«...с съсущим, коли хотяче причащатися, съсавше, нету
беды» 7. Бывали и такие случаи, что «крестят детя, егда
же есть не раздрешено», не принесут его ни на вечерню,
ни на заутреню, «и дома ничтоже не пели ему», а к при-
чащению на литургию принесли: давать ли причастие?
Конечно, «дати», только кормящая (мать или кормили-
ца) пусть сама не ест до обеда; а вот если съест — «не
дати». В предположении, что все будет нормально, Ни-
фонт предложил только, чтобы первые семь дней жизни
новорожденного кормящая не ела за обедом пи мяса, ни
молока: род поста перед первым причащением («говень-
ем») — через мать и для младенца8.
Предполагалось, что и второе его «говенье» придется
еще на грудной период: «2 говенья матерь ссет». Теоре-
тически с первого дня появления на свет «дитяти» над-
лежало «в говенье» «коровья молока не ясти», как и
взрослому, практически это правило вступало в силу
только в третьем туре: «а в третье говенье не дати ему
ясти» 9.
Таков оптимальный для церкви случай: маленький
человечек только успел явиться на свет, как стал уже и
христианином.
Далеко не всегда так бывало, однако еще и в XII в.
бывало, что покаяльник вдруг запоздало покается, что
живет с женщиной совсем как с женой, только не вен-
чавшись: «Любо будет в вечере привел или умчал [по
языческому старинному обряду] или положил девку жене
[без всякого обряда]». Поп не имел права «того тако оста-
вити»: выяснив в точности, что покаявшийся «хочет ю
[т. е. эту женщину] водити жене, въведше в церковь»,
6 Поучение епископа Ильи, с. 367, ст. 20.
7 Вопрошание Кириково, с. 38, ст. 58.
8 Там же, с. 39, ст. 60.
9 Заповеди митр. Георгия, ст. 55.
420
। о. an upon iiti, сожительство обрядом, признанным цер-
ковью, он должен был венчать эту пару, хотя бы она бы-
ла и «с дотми» 10 11. Как дальше будет с этими детьми от
бывшей «язычной девицы», будут ли их крестить — не
скажешь; это вопрос новый и отдельный, тем более что
счастливый случай вскрылся тут не через мать, а через
покаявшегося отца.
Мог быть сомнительный случай с новорожденным и
в самом наизаконном браке. В киевских христианских
кругах XI в. была крепка мысль, что «от греховного бо
корени зол плод бывает». Пример — окаянный Свято-
полк, происшедший «от двою отцю». Владимир («свя-
той»), покончив с Ярополком, «залеже жену братьню
грекиню, и бе непраздна [т. е. забеременела], от нея же
родися Святополк»: до Прополка она была «черницею»
и была вывезена «из грек» отцом Ярополка Святосла-
вом «красоты ради лица ее», а Владимир «залеже ю не
по браку», как «прелюбодейчищь», потому и сам «не лю-
бяще» Святополка и. В результате и вышел зверь-бра-
тоубийца.
Не столь чудовищный, заурядный, но все же сомни-
тельный случай подобного рода предусмотрен был и в
законном браке — в «Заповедях» митрополита Георгия:
«Аще смесится кто с женою в пятницу и в субботу и в
неделю [воскресенье], да аще зачнет, и будет тать или
разбойник или блудник, родителя же да приимут епи-
тимью 2 лета, поклона по 100 на день» 12. Иными слова-
ми, если будет младенец зачат именно так (т. е. пе во
благовремении) и если окажется именно таким (т. е.
разбойником и т. п.), то вина па родителях. «Заповедь»
эта пе осталась мертвой, очевидно потому, что случай
был заурядный. Столетие спустя Кирик подверг ее реви-
зии у епископа Нифонта, но изложил этот казус (ссы-
лаясь на какие-то книги) не с двумя, а с одним «если»:
если будет зачат в неположенные дни, то будет, разу-
меется, татем и т. д. Это выглядело суеверием, и Нифонт
даже рассердился: «...а ты книгы годятся сжечи» 13. Де-
ло действительно грозило бы миллиардами поклонов по
всей стране. Однако же сколько приходилось и каково
было истовому попу крестить и вести дальше таких мла-
10 Поучение епископа Ильи, с. 367, ст. 19.
11 Лавр, лет., под 980 г., с. 33.
12 Заповеди митр. Георгия, ст. 108.
13 Вопрошание Кириково, с. 44, ст. 74.
421
депцев с печатью будущего преступника! Суеверия не-
легко уничтожить сожжением книг.
Хуже то, что именно сама церковь могла оказаться
виновницей непоявления вовсе па свет младенца, и при-
том от христианнейшей матери. Епископ Илья был оза-
бочен этим совсем практически: «Егда жена носит в ут-
робе, не велите ей кланяться на коленех, ни рукою до
земли, ни [даже] в великый пост: от того бо вережаются
и изметают младенца». Если мы этого не запретим ей,
то будет «наша вина», т. е. церкви. Ограничившись «ма-
лым поклоненьем» («а не на коленех») раз по 50 на
день, «повелите [ей] милостыню вдати за поклон по силе,
како кто мога»; но и не вымогайте, потому что «кто
убог, то где взяти?». Опять будет наша вина 14.
Но для церкви дело было здесь не только в вине
церкви.
Одновременно с епископом Ильей и попа Илью вол-
новало, как быть, «аже жены делаюче что-любо страду
[какую-либо физическую работу], и вережаются и изме-
тают?». Илья, видимо, готов был в таких случаях на-
кладывать епитимью па пострадавшую. Нифонт стал па
формальную точку зрения: «Аже по зельем вережают,
нету за то епитимья» 15 16. При чем тут была бы епитимья,
если бы не молчаливое предположение у обоих собесед-
ников, что «страда» здесь была обычным и распростра-
ненным техническим приемом преднамеренного «изме-
тания»?
«Заповеди» митрополита Георгия предусматривали на
этот случай три варианта и все с епитимьей: 1) «аще ли
которая жена [т. е. женщина] удавит дитя», 2) «аще...
зелья ради извержет» (в обоих случаях «3 лета пост»)
и 3) «аще... блуд створит и проказит отроча в себе»
(5 лет «о хлебе и воде») |6. Как можно было обеспечить
эту строгую епитимью, есть указание в «Церковном
уставе» Ярослава. Ст. 5 его предлагала «пояти... [ее] в
дом церковный», но предлагала это только для первого
варианта, когда «жена без своего мужа или при муже
детя добудет [заимеет] и погубит или утопит», т. е. в
случае прямого убийства живого младенца. Впрочем, по
этой же статье «дом церковный» ожидал и «девку», если
она неосмотрительно «детяти добудет у отца и матери»
(т. е. живучи еще в доме), и вдову, даже если бы ребе-
14 Поучение епископа Ильи, с. 3G3, ст. 16.
15 Вопрошание Кириково, с. 58, ст. 5.
16 Заповеди митр. Георгия, ст. 136, 138, 140.
422
пик но пострадал, за одно только «падение». Что это был
на «дом церковный», легко представить но оговорке: «а
чим ю род окупит» (если родня не выкупит). Предпола-
галось, что родня не остановится перед расходами, толь-
ко бы вызволить свою из беды, которая надвинулась па
псе в виде «дома церковного».
«Устав», значит, предполагал обычным случай обра-
щения матери к убийству ребенка преимущественно в
браке — из страха перед непричастным к ребенку му-
жем. Поповская практика к концу XI1 в. выдвинула, од-
нако, не прямое убийство, а второй пункт «Заповедей»
Георгия об извержении «зельем», что указывает на его
бытовое значение по преимуществу. Во всяком случае,
работа церкви в этой сфере борьбы за жизнь ребенка не
подлежит сомнению — независимо от того, насколько она
была успешной. Недаром несколько позднее «Псковская
судная грамота» (XIV в.) сочла нужным специально
оговорить (и разрешить не в пользу женщины) такой
казус: если истец приедет на двор с приставом «татя
имать, и татьбы искать или должника имать, а жонка
[т. е. хозяйка дома] в то время детя вывержет, да при-
става учнет головшиной окладати или исца [т. е. предъя-
вит им обвинение в убийстве], ино в том головшины
нет» 17. Едва ли это был случайный или единичный ка-
зус, раз потребовалось его возвести в закон. Материнский
инстинкт давно уже имел опору в церкви и претендо-
вал здесь на правовой расширительный вывод.
* * *
По мере роста ребенка перед попом возникали новые
вопросы. Вот «пришел есть великы пост» — попу и са-
мому в первую очередь надлежит «востягнутися от пи-
тья отинудь» (т. е. вовсе) и «от кормьле по силе» и при-
хожанам «не дать меду пити по все говение». В хри-
стианской семье на семь недель в году устанавливаются
ограничения в пищевом режиме. Попу приходится смяг-
чать строгость поста и, например, два раза в неделю (по
вторникам и четвергам) разрешать взрослым «дважды
днем ясти» вопреки уставу, который разрешает это толь-
ко в субботу и воскресенье. Укоряя за это своих попов,
епископ Илья разъяснил, что на худой конец в те дни
можно разрешить и рыбу, но только раз в день. Устав
отступал от этого строгого предписания только для сла-
17 Владимирский-Буданов М. Ф., 2, с. 183, ст. 98.
423
бых, в частности для «молодых детей», которые «еще пе
могут говети», т. е. проделать весь круг с постом, покая-
нием и причащением. Дети и ели дважды в день весь
пост 18.
Далее «молодое дите» подстерегали две специфиче-
ские опасности, которые в каждом отдельном случае мог-
ли возникнуть внезапно и так, что назад не повернешь.
Одна — со стороны родителей, когда они с голоду про-
давали своих детей «одерень» приезжему «гостю» или
даже отдавали их даром, — это было стихийное и мас-
совое бедствие, перед которым поп был бессилен. Но про-
дажа детей имела место и вне этих обстоятельств, в виде
единичных случаев. «Заповеди» митрополита Георгия не
имеют здесь в виду продажи, совершаемой отцом или
обоими родителями: они имеют в виду продажу детей
матерями. «Заповеди» различают два варианта: 1) если
мать продаст дитя свое, имея возможность его прокор-
мить, то 8 лет епитимьи, и 2) «аще ли не имея [т. е.
средств] продасть», — то 6 лет 19. Эта продажа — и не
из семьи: это продажа, когда мать осталась одна и отец
неизвестен. Здесь могут быть и вдовы с сиротами, но о
вдове «Заповеди» не упоминают. Это, вероятно, преиму-
щественно внебрачное положение, притом внебрачное не
в узком церковном понимании, а в подлинно жизненном
смысле — состояние одиночества матери.
Другая опасность вырастала с возрастом из природы
самого подрастающего. Кирику казалось, что в половой
сфере все подлежит заботам и ведению церкви: он и по-
любопытствовал у Нифонта: «...а оже лазят дети не
смысляче?» (т. е. и в мыслях ничего не имея греховного,
запретного). Речь шла для попа тут, конечно, не об епи-
тимье; но как быть, чтобы «беды» не вышло? — «А в
том, — сказал Нифонт, — мужську полу нету беды до
10 лет». — «А девице?» — «О том и не спрашивай: лег-
ко ее испортить» («могут бо, рече, и борзе вередити»)20.
Нифонт хотел указать на распространенность «порчи»
«с юных лет» и невозможность тут что-нибудь поделать.
Относительно собственно воспитания детей у попа
первоначально была до этих пор одна забота — «дети
учить, ать чьстят [чтят] родитель своих» 21. На драчливо-
го церковь предлагала и управу: «Аще сын бьет отца
18 Поучение епископа Ильи, с. 364—365, ст. 18.
19 Заповеди митр. Георгия, ст. 110.
20 Вопрошание Кириково, с. 35, ст. 49.
21 Поучение епископа Ильи, с. 372, ст. 27.
424
или матерь, да казнят его властельскою казнию, а митро-
политу в вине, да идет такый отрок в дом церковный»22.
Теперь прибавлялась другая, куда более сложная. У нас
пег сведений, пыталась ли церковь справиться с ней ина-
че, как пропагандой раннего брака.
Церковь исходила при этом из бытового факта абсо-
лютной родительской власти над детьми в этом вопросе,
по зато и обязывала родителей своевременно решить его.
В «Правилах святых отец» она черпала такую общую
норму: «Подобает всякому христолюбящему попечение
пмети о домашних своих, прежде всего о чистоте: егда
будет отрок 15 лет, ино их пытатя господарю [главе
«дома»], и аще восхощет пострищися, ино их отпустити;
аще ли не восхощет, ино отрока женити, а отроковицу
замуж дати. Аще ли так не створят господне, ответ им
дати богу, аще отрок или отроковица в блудное согреше-
ние впадут» 23. На деле церковные браки на Руси заклю-
чались и значительно раньше 15-летнего возраста: жени-
ли и одиннадцати лет, выдавали замуж и восьми лет24.
Летописные записи имеют в виду, конечно, только кня-
жеские круги. Можно думать, что это, однако, общерас-
пространенное явление: в XV в. митрополит Фотий обра-
щался к новгородцам с запрещением венчать «девичок
менши двунацати лет»25. Что касается господствующего
класса, это — превентивные браки детей, отдававшихся
затем, вероятно, «на руце» «кормильцам» (воспитателям)
и «кормилицам» (воспитательницам); политическое зна-
чение подобных княжеских браков пе может заслонить
и их значение как поощряемого церковью «противоблуд-
ного» средства.
Обычная терминология летописных записей о княже-
ских браках — «вда» (замуж), «ожени», «повеле» (же-
нитися) и т. д. Но, с другой стороны, «Церковный устав»
Ярослава предусматривал и такие два взаимно противо-
положных случая: 1) когда «девка пе восхощет замуж,
а отец и мати силою дадут», и если при этом «что девка
учинит над собою, то отец и мати митрополиту в вине»
(«такоже и отрок»); 2) когда, наоборот, «девка восхощет
замуж, а отец и мати не дадят ей замуж» и тоже она
«что створит над собою» — родители опять «митрополи-
22 Церковный устав Ярославов, ст. 44.
23 Послание некоему христолюбцу (XII в.).
24 Ипат. лет., под 1187 г., с. 136.
25 Послание митр. Фотия, с. 275.
425
ту и вине» («такоже и отрок») 2е. За этим стояло церков-
ное правило: «Аще человек не бесен [в здравом уме] ся
погубит [покончит с собой], не пети над ним, но поверг-
нути й [его], а не погрести» * 27. Пусть отвечают и в этом
случае родители.
» * »
Пока же дело с отроком и отроковицей не дошло до
брака и не возникли указанные трагические ситуации,
попу приходилось считаться с естественным ходом вещей.
В отношении к отроку приходилось быть и вовсе снисхо-
дительным. На исповеди «отроци холостии» охотно обе-
щают «блюстися блуда», а на деле один «сблюдет колико
любо», а «другый» и совсем «мало», а потом «падают».
Можно ли допускать их в церковь на полных правах, ин-
тересовался Кирик; Нифонт «повеле не боронити всего
того», не применять никаких дисциплинарных мер. Один
поп на свой собственный страх якобы «велел» своему
«сыиови» (духовному): «...аже ся пе можешь удержати,
буди с единою» (т. е. держись одной какой-нибудь свя-
зи). Вероятно, то и был сам вопрошавший, поп Илья,
только перед епископом он осторожно прибег к аноним-
ному примеру в третьем лице. Нифонт же «не велми
сему зазряше» (не очень-то придал этому значение) и
отозвался: «Не велми поп то волею [не так, должно быть,
охотно] велел, но видя его многое неудержание, и повелел
да держит одину»28. Этот поп, видимо, сообразил в
этих обстоятельствах взять на себя смелую инициативу
вести своего отрока к единобрачию, прописав ему предва-
рительно единоналожничество. Конечно, это не значило,
что па этом можно было успокоиться и в остальном вы-
пустить юного полухолостяка из своих рук. Причащение
и ему, как и прочим «холостым», можно было дальше да-
вать «в велик день», если они сохранили «чисто великое
говенье» (т. е. великий пост). Но и тут рекомендовалось
поступать «расмотривше». Очевидно, целиком семинедель-
ный пост был утопией: «аще иногда [раз-другой] съгре-
шали», рассмотреть, «оже [и если] не с мужескою же-
ною» (что «вельми зло»), а с кем-нибудь другим, —
28 Церковный устав Ярославов, ст. 27 и 46.
27 Заповеди митр. Георгия, ст. 93.
28 Вопрошание Кириково, с. 41, ст. 67 и с. 58—59, ст. 7.
426
iiucoii грешник ведь пе безнадежен и, пожалуй, «еще дерз-
нет па добро» 29.
('ложнее дело было с «девицею». В «Палео толковой»
но положение в христианской семье описано так: «Кто
имеет возлюбленную девицю [дочь], то по своей воли хо-
теть ю сочетати мужю ея. Девица же весть [знает] и
разумеет яко сочетатися ей судом [по воле] отца своего.
Но пе все суть полняще [исполняют] закон, не терпяще
до отца своего повеления. Но аще, которая снабдит [со-
блюдет] честь отца своего, то и, отшедши из пазухы отца
своего [выйдя из лона семьи], любима им бывает... Недо-
мыслимая же [неразумная], аще и весть, яко отец ее
вдаст ю на брак, но не дождет целомудрия [т. е. в цело-
мудрии] отца своего благословения, но в распаление впа-
дет. И та неугодна пред отцом своим является» 30.
Вторая из этих возможностей рисовалась в несколь-
ких вариантах. Опасность грозила тогда даже непосред-
ственно от родного брата: «аще кто с сестрою блуд сот-
ворит», «иже блуд творит с сестрою». «Церковный устав»
Ярослава устанавливал за это денежный штраф в 40
гривен (ст. 13). «Заповеди» митрополита Георгия (ст. 144)
устанавливали дифференциальное наказание, вероятно
считаясь с распространенностью этого явления в языче-
ской еще стране: (надлежало бы) «15 лет не камкати
[причащаться], поститися и плакати, мы же 3 лета кам-
кати же не повелеваем, но сухо ясти 12 час, а поклон на
день 500», и только если грешник «обленится», то «15
лет творит». Опасность предвиделась церковью и со сто-
роны других близких родственников девицы. «Устав»
Ярослава в этом случае: «аще ближний род поимется»,
т. е. поженятся близкие родственники, — назначал
штраф в 30 или 40 гривен, «а их разлучити» (ст. 14).
Старый быт, сверх того, грозил девице и еще двояким
образом. «Аще кто умчит [похитит] девку или понаси-
лит» — это предусмотрено «Уставом» Ярослава как пре-
ступление только в кругу феодалов: если боярская дочь,
«за сором ей 5 гривен золота» (а епископу 5 гривен зо-
лота), если меньших бояр — «гривна золота» (а еписко-
пу гривна), если «добрых людей — за сором ей 5 гривен
серебра, а на умычницех по гривне серебра епископу, а
князь казнит» (ст. 2). Это предприятие компанейское и
представляется вовсе не обрядовым, а с «соромом» совер-
шенно реальным. В более широком кругу, но все же не в
29 Там же, с. 31, ст. 30.
30 Палея толковая 1406 г., с. 92—93.
427
смердьсй среде, одна из редакций «Устава» Ярослава ука-
пала для девицы и еще одну волчью яму: «Иже девку
кто умолвит к себе [соблазнит замужеством] и даст в то-
локу [пустит ее но рукам пособников похищения — пере-
житок, может быть, группового брака], на умолници [ва-
риант: умычницы] митрополиту гривна серебра, а на то-
лочанех [вариант: толочных, т. е. на пособниках] по 60,
а князь казнит» (ст. 7). Это — тоже компанейское пред-
приятие, только с обманом. И наконец, совсем обратный
случай: «если девка засядет», т. е. останется в безбрачии,
но и не уйдет в черницы. Ответственность падает здесь
опять на родителей, которые и платят штраф митрополи-
ту, смотря по своему званию (ст. 6).
Таковы были законодательные, так сказать, сигналы
для попа, стоящего в гуще жизни31. В результате глав-
ная цель, к какой должен был устремляться поп повеем
подобным сигналам, — это венчать и венчать. «Аще кто
хощет жениться, — дабы ся охабил [отказался бы от]
блуда 40 днии», — говорил Нифонт; и тут же поправил-
ся: «или за 8» (дней до свадьбы), и пусть бы венчался;
если иа ком из брачущихся лежит епитимья (как прави-
ло, исключавшая брак), отсрочить ее («последь дати»).
Лишь бы повенчать.
# £ *
Идеальные же требования, с которыми первоначально
подошла церковь к семье в новообращенном феодальном
обществе, были иные. «Заповеди» митрополита Георгия
хотели, чтобы налицо оказалось сразу все. И чтобы «без
венчания жон пе поимати никому же, ни богату, ни убогу,
пи нищему, ни работну» — «женитва» без венчания «не
чиста», это «тайный брак» (ст. 11). И чтобы, «когда при-
частиться кто хощеть святых тайп», «сохранился» «своих
жон законных венчанных» «преди причащения» и «по
причащению», сколько им «велят отци» (ст. 8).
И чтобы — еще больше — «от жон своих» «воздержался
всякий христианин» и «в суботу вечер и в неделю вечер
и в господския праздникы и в нарочитых святых [дни] и
в великое говейно [пост] и егда нечисты бывают жены и
егда хощет кто причаститися святых тайн», и вообще,
чтобы «всяк человек страх божий держал в сердци своем
всегда и час смертный поминал присно и страшный он
31 Конечно, и они не были исчерпывающи; ср., например, еще;
Вопрошание Кириково, с. 62, ст. 23—27.
428
|оный| суд вечные муки» (ст. 13). Это — программа-
чнксимум. В ст. 64 те же «Заповеди» предлагают и от-
I гупление от нее, но оно не так уж значительно и пред-
назначено только для молодоженов: «В свитый и великый
ноет добро удержатися малженама [молодоженам! от
себе; аще ли не можета, то первую и последнюю педелю
чисто съхранити, так и к Рожеству Христову пост и
к Петрову дни».
Преемник Георгия, митрополит Иоанн, отдавал себе
ясный отчет, что о венчальном браке речь могла идти
только для бояр и князей, что «на простых людех» «бла-
гословенье и венчанье» «не бывает», что простые «пой-
мают жены своя с плясаньем и гуденьем и плесканьем»
по своему языческому обряду, все равно что наложниц
(«меныпиц»), и определял это как просто «совокупле-
ние» 32. И об епитимьи за «тайпопоимание», т. е. за
«свадбу» без участия церкви, Иоанн говорил только
в применении к христианам — боярам и князьям. Между
тем именно в этой среде во времена Иоанна приходилось
иметь дело с открытым прямым двоеженством, против
которого у церкви было только одно средство — отказ
в причастии. Его и прописывал Иоанн тем, «иже без
студа и бес срама 2 жене имеют». Это новая христианская
феодальная аристократия конца XI в. представлялась мит-
рополиту ничем не лучше радимичей, вятичей и прочих,
«живуще скотски»: «...иже 3-ю поял жену и иерей бла-
гословил, ведая или не ведая, да извержется» 33. "Гакова,
значит, была жажда венчать, что поп мог сделать это и
«ведая». И в жизни едва ли это предписание Иоанна
нашло себе применение.
«Заповеди» митрополита Георгия предписывали не
венчать, если кто «третью жену поймет», а тут же
в жизни констатировали наличие «треженцев», запрещая
только принимать от них «проскуры» 34. Еще в первой по-
ловине XII в. «Церковный устав» Всеволода вынужден
практически решать вопросы, связанные даже с четверо-
женной семьей. Именно в верхах общества трудности
борьбы за бытовую программу-максимум усугублялись
социально-бытовым весом паствы. Кирик стоял на почве
десятилетиями вырабатывавшейся практики, когда осто-
рожно зондировал Нифонта относительно своеобразной,
якобы вычитанной им где-то епитимийно-выкупной таксы:
32 Правила митр. Иоанна, с. 18, ст. 30.
33 Там же, с. 4, ст. 6 и с. 9, ст. 17.
34 Заповеди митр. Георгия, ст. 47 и 49.
429
«Кпко [будто от] епитемьи избавляет 10 литургий за
4 месяцы [епитимьи], а 20 за 8, а 30 за лето» (т. е. за
год). Нифонт прямо сказал, что это писано про «царя
или иных богатых согрешающих», которые «даяли за ся
служити, а сами ся не отрече нимало», платили за литур-
гии, ничего не меняя в своем грешном поведении, — и не
одобрил («неугодно») 33.
Отсюда и практическая установка у попов XII в. на
внедрение в жизнь венчального единобрачия — любыми
средствами и поблажками. А отсюда и специфическое вни-
мание, уделяемое церковниками законной, «венчальной»
жене. В теснейшей связи с ним стоит и та политика оха-
живания исповедальника, которая выдвигается, как отме-
чено выше, памятниками второй половины XII в. Над
всем здесь стояла забота об укреплении единобрачной
семьи, только через венчальный брак становившейся под
контроль церкви в лице духовного отца супругов. Как
только венчальный брак состоялся, «мужеска жена» сра-
зу же попадала под защиту церкви и христианского за-
конодательства. «Церковный устав» Ярослава берет ее
под защиту от побоев: «Аще кто пошибает боярскую
дщерь или боярскую жопу, за сором ей 5 гривен золота,
а митрополиту такоже» (тоже и меньших бояр, нарочи-
тых людей и даже «простой чади», с понижением цифр,
ст. 3). В конце XII в. аналогичная статья включается
в договор с немцами: «Оже пошибают мужеску жену,
любо дчьрь, то князю 40 гривен ветхыми кунами, а жене
или... дчери 40 гривен ветхыми кунами» (ст. 7). Там
же предусмотрено и специфическое оскорбление чести:
«Оже огренет [сорвет] чужее жене повой с головы или
дщери, явится простоволоса — 6 гривен старые за со-
ром» (ст. 8). Чужую жену защищают и от оскорбления
словом: «Аще кто назовет па имя чюжу жену бля-
дию» — штрафы ей за «сором» и митрополиту по опре-
деленной шкале от больших бояр до «сельской» жены35 36.
Мы видели, что вопрос о блуде холостого в XII в. раз-
решался компромиссно за исключением только того слу-
чая, когда участницей его была «мужеска жена»37. «За-
поведи» митрополита Георгия именно последний вариант
считали житейски наиболее ходким и формулировали его
35 Вопрошание Кириково, с. 44, ст. 76.
39 Владимирский-Буданов М. Ф., 2, с. НО (Мирная
грамота новгородцев с немцами 1195 г., ст. 7 и 8); Церковный
устав Ярославов, ст. 28—31.
37 Вопрошание Кириково, с. 31, ст. 30.
430
тик: «Аще с треми женами мужескими будет был, за
.не го | и течение всего года] не камкати, тако и пост про-
тнну [по] силе»38. Очевидно, здесь имелся в виду быто-
вой тип холостяка донжуана, но церковь интересовалась
в атом плане исключительно венчанными своими «до-
черьми». В этом же плане нужно рассматривать и ст. 88
«Пространной Правды», распространившую па «жепу»
положение о вирах в случае ее убийства, тогда как рань-
ше оно не имело ее в виду, так же как холопа и рабу.
За всем этим ассортиментом средств защиты «чужой
жены» стояла в XII в. антитеза женщины вообще, до ко-
торой церковникам-практикам не было никакого дела, и
«своей жены», каковой становилась «чужая» «мужеска»
жена для венчального своего мужа. Тут церковники-
практики шли на любые компромиссы со строгими цер-
ковными правилами о внутренней жизни брачной па-
ры — под лозунгом: «...в своей жене нету греха». Кирик
попробовал только заикнуться: «Достоит ли дати тому
причащение, аже в великый пост совокупляется с женою
своею?» — как Нифонт «разгневался»: «Неужели вы
учите воздерживаться в пост от жен? Грех в том»39. И в
самом деле, «по закону поимающася малжена» (молодо-
жены), если случится им и после причащения, — «имети
има совокупление тое нощи несть взбранено, тем бо те-
лом и оною едино тело бывает» 40. Приступал с тем же к
Нифонту и поп Илья — и ответ был все тот же: «во
своей бо жене нетуть греха»41. Это была прямая борьба
с «Заповедями» митрополита Георгия, которые служили
высшим руководством по этой части для поповства
и в XII в.
Епископ Илья, как и Нифонт, ведший тоже эту борь-
бу, предостерегал своих попов: «А от жен [в великий
пост] не отлучайте по нуже [т. е. принудительно], оже
сами не изволят по свету [с согласия] подружьих своих
[т. е. жен]». «Возбранять» можно было («нам повелено»)
только три недели, «чистую», «страстную» и «воскрес-
ную»; между тем Илья слышал, «что друзие попы глаго-
лют детем своим: «оли [если] все говенье не лежите с
женами, то же дадим причастие», а этого-то в правилах
и «нетуть». Чтобы исчерпать вопрос, епископ Илья даже
кончил переходом на «личности»: «А вы, попове будучи,
38 Заповеди митр. Георгия, ст. 90.
89 Вопрошание Кириково, с. 37—38, ст. 57.
40 Там же, с. 43, ст. 72.
41 Там же, с. 61, ст. 21.
431
оже посхочете служити коли, то чина много днии отлу-
чаотеся от попадий своих?» — и заключал: иное дело
попы, но если «простьци» (миряне) в посту «не ублю
лися от жен, дайте причащение: [и опять] в своей бо
жене нетуть греха». А вот зато «холостым», «иже блуд
творят», — тем «не дайте отинудь» 42.
Но, разумеется, и муж попадал тут в положение
«своего» в отношении к венчальной жене, и церковь вы-
ступала на защиту ее интересов как в случае нарушения
им супружеской верности, так и в случае самовольного,
одностороннего разрыва брака мужем и попытки заклю-
чить другой. Например: 1) «Аще кто свою жену пустив,
а иную поймет, пост 2 лета, а поклона 700 на день», т. е.
порвет брак и выгонит жену из дома, без церковного раз-
вода; 2) «Аще ли пустит жену, да не венчается», т. е.
если не подчинится и не вернет первую жену, а будет
настаивать на втором браке43; 3) «Аще муж оженится
иною женою, а со старою не распустився», церковь пол-
ностью становилась на сторону «старой» («а со старою
ему жити»), «молодую» же брала в «дом церковный»44.
Иной вопрос, насколько реальна была эта защита в
быту. И главное, были попытки со стороны церковников-
практиков поставить дело так, чтобы «своя жена» могла
искать защиты у церкви не только тогда, когда катастро-
фа уже произошла и брак распался, но и тогда, когда с
внешней стороны все было цело, а внутри создавался
для жены ад? Есть признак, что и тут для жены откры-
валась возможность апеллировать к своему духовному
отцу.
Кирик с Нифонтом обсуждали такой случай: два мо-
лодожена «распустилася» (разошлись) после того, как
епископ рассматривал их спор («перед тобою тягавша-
ся») и не развел их, — какую назначить епитимью? Ни-
фонт сказал — не давать причащения тому из них, ко-
торый «роспускается, а со инем совокупляется», т. е.
активному ослушнику; но все же разрешил его прича-
стить, «али [если] он умирати начнет». Это в том случае,
если подоплека только половая. Но если, помимо того,
в совместной жизни супругов создавалась невыносимая
атмосфера и по другим поводам («велми зло будет, яко
42 Поучение епископа Ильи, с. 365—366, ст. 18.
43 Заповеди митр. Георгия, ст. 109 и 47.
44 Церковный устав Ярославов, ст. 109 и 8; ст. 15 его пре-
дусматривала, что в этом случае муж может начать первую «лихо
держати и водити» (обращаться) и тогда «казнию казиити его»,
т. е. налагать и еще наказания.
432
по мочи мужю держати жены или жепо мужа»), а имен-
но «или долг мног у мужа застанет, а порты ея грабити
начнет или пропивает, или ино зло», тогда епитимья на
инициаторше расторжения брака в течение только трех
лот. Характерно, что бытовым у наших собеседников
ввился в первую очередь такой казус, где виновником
семейного ада был муж, а инициаторм расторжения
брака — жена. После этого они, конечно, вспомнили и
о таком случае, где пострадал муж: «...аже ли жена от
мужа со иным, то муж невиноват, пуская ю». Но тотчас
ясе вновь вернулись к ясене: если муж ведет себя дома в
отношении к ней бесцеремонно, «то жена не виновата,
идучи от него» 45.
У собеседников и тени сомнения пе являлось, что не
только глазок в домашний быт, по и сама альковная за-
веса могла быть приоткрыта для церковного ока и ясеи-
ской стороной в поисках и здесь защиты.
Но не было ли это просто духовническим розовым
оптимизмом, недоучитывавшим «соромяжливости» духов-
ных дочерей, ставших ясертвой в венчальном браке? Со-
поставляя этот оптимизм Кирикова «Вопрошания» с при-
веденными выше наставлениями о необходимости испо-
ведальной пропедевтики в «Поучении» епископа Ильи,
нельзя не заметить противоречия в этом пункте меясду
этими двумя одновременными памятниками. Однако, ес-
ли вернуться к терминологии Заточника (в ого «Слове»
XII в.) и поставить вопрос надвое: которая из двух его
«жен» способна была внушить этот оптимизм и которая
из них очень и очень нуждалась еще в этой пропедевти-
ке, чтобы отложить «соромяжливость» и научиться «по-
ведывати», — противоречие это явится мнимым. По
терминологии Заточника, в «соромяжливых» у епископа
Ильи окажется, конечно, «добрая», а «легко поведывати»
Кирику норовить будет только «злая». Иными словами:
пока она «соромяжлива», — она «добрая»; а всякая, ко-
торая начала «поведывать», ни перед чем не останавли-
ваясь, будет «злою».
В специальной литературе есть тенденция сводить
вопрос о жизненности так называемой «вставки о злых
женах» в «Слове» Заточника к вопросу о внешней заим-
ствованности ее и считать ее чуждой контексту этой ре-
дакции памятника. Как видим, приведенные сопоставле-
ния из области церковной литературы, современной
«Слову», предостерегают против такого механического об-
45 Вопрошание Кириково, с. 48, ст. 92.
28 От Корсуня до Калки
433
ращепия с несомненно цельным литературным произве-
дением. Можно даже поставить вопрос: не церковничья
ли рука прошлась по этой пресловутой «вставке» «Сло-
ва» XII в., подменив (в «Послании» XIII в.) свою
«злую» исповедницу внешне эффектной фигурой «рта-
стой» и «челюстастой» образины? Подменив, чтобы не
очень-то ее выдавать, но и не снимать вовсе столь жиз-
ненного для «мужей» сюжета, как неравный брак по
расчету.
* * *
Так по следам церковных памятников исследователь
может проникнуть в самую сердцевину брачного ствола,
на котором семья должна была жить и расти дальше тоже
под наблюдением и руководством церкви. Светская власть
по-прежнему оставалась в стороне от возникавших во
внутренней жизни семьи вопросов. Только когда семья
(из среды княжого окружения) теряла своего естествен-
ного главу, отца, перед княжой властью вставал вопрос
о судьбе семейного имущества (боярина и смерда, —
«Пространная Правда», ст. 90) в том случае, если не
оставалось прямых наследников мужского пола. В XII в.
в «Русскую Правду» были внесены положения о насле-
довании, определившие имущественные взаимоотноше-
ния членов семьи на случай смерти отца и пошлину за
услуги княжеского агента (детского), принявшего уча-
стие в разделе имущества между братьями после смерти
отца (ст. 90—95, 98—106, 108 «Пространной Правды»).
Эти положения были сформулированы под влиянием того
же византийского законодательства, каким несомненно
руководилась и церковь, ведению которой еще раньше
(«Церковный устав» Владимира) были отданы среди
других и дела семейные: «...или сын отца биет или ма-
терь, или дщи [дочь], или сноха свекровь ... братьа или
дети тяжуются о задницу» (наследстве) 46.
Эти положения имели в виду строй той самой моно-
гамной семьи, под бытовым строительством которой ра-
ботала и церковь, и возможность обращения наследников
к княжескому суду не исключает участия и влияния ду-
ховенства и в этой сфере семейной жизни во всех слу-
чаях, когда имущественные отношения не доходили до
такой степени остроты, чтобы разрешить спор мог только
княжий суд. Когда же эти отношения обострялись еще
46 Церковный устав Владимира, с. 6—7, ст. 7.
434
при жизни обоих основных членов семьи, разрешались
они в окончательном порядке и в XII в. церковью («Цер-
ковный устав» Всеволода Мстиславича дополняет список
«судов церковных» Владимирова «Устава», между про-
чим, и таким казусом: «пошибалное [драка] проможы му-
жем и женою о животе», т. е. из-за имущества) 47.
Семейная драка — не только на почве имуществен-
ных раздоров, — вероятно, одна из распространеннейших
ситуаций, с какими приходилось иметь дело попу. Нигде,
впрочем, не предусмотрена кара за побои, наносимые
мужской стороной. Но и Заточник, как мы видели толь-
ко что, не был уж таким клеветником-фантазером, распи-
сывая «злую жену». Доставалось и мужьям от жен:
«Аще жена мужа биет митрополиту 3 гривны» (как за
кражу княжого коня) 48. В своей борьбе с внутрисемей-
ными побоями церковь несомненно имела в виду уже не
просто брачную пару, а всю семью в процессе ее бытово-
го разрастания. Когда дерутся свекровь со снохой, де-
верь с ятровыо, — это неразделившаяся по смерти отца
семья в составе вдовы и взрослых сыновей, оставшихся
под одной крышей49. Когда «блудят» отец «с дщерью»,
пасынок с мачехой («кто с мачехою впадет в блуд»),
свекор со снохой или деверь не только с ятровью, но и
с «падчерицею», — то перед нами жив еще и отец, а вы-
росло уже третье поколение 50.
Основная задача церкви и заключалась в том, чтобы
предохранить всю эту семью от возможного развала. Когда
семья прекращала существование но обоюдной воле сто-
рон, церковное законодательство («Устав» Ярослава) вы-
нуждено было мириться с совершившимся и ограничи-
валось взиманием пошлины: «Аще муж роспустится
с женою по своей воли ... и дадят 1т. е. оба вместе]
митрополиту 12 гривен»; с невенчанных пошлина 6 гри-
вен 51. Но перед совершившимся ставила церковь и одна
женская сторона: «аще пойдет жена от своего мужа за
ин муж ... ту жену пояти в дом церковный, а повожена
[т. е. молодожен] в продажи [платит штраф] митрополи-
ту» 52.
47 Владимирский-Буданов М. Ф., 2, с. 244.
48 Церковный устав Ярославов, ст. 41; Пространная Правда,
ст. 45.
49 Церковный устав Ярославов, ст. 44.
50 Там же, ст. 20, 22, 23, 24, 26. Заповеди митрополита Геор-
гия предусматривали только блуд свекра со снохой (ст. 145).
51 Церковный устав Ярославов, ст. 16.
52 Там же, ст. 9.
28*
435
Однако в «Уставе» Ярослава мысль законодателя ра-
ботает над возможными поводами к разводу, какие мог
бы предъявить муж. Как сторона, ищущая этих поводов,
мыслится преимущественно он. Он жалуется, что жена
у него крадет, и изобличает ее: с нее берут штраф
(3 гривны), предоставляют ему «казнить ю» (т. е. нака-
зать по-домашнему), «а про то их не разлучити»
(ст. 36). Она и «клеть покрадет», «такоже створяет ей»
(ст. 37). По-видимому, дело о разводе мог поднять и све-
кор: «аще сноха у свекра крадет» — и результат будет
тот же (ст. 38). Пусть будет жена «чародейница или
наузница и волъхва или зелейница» — «доличив», сам
накажи, а жить продолжай («а не лишитися», ст. 39).
Наконец, «будет жене лихый недуг: или слепота, или
долгая болезнь, про то ее не пустити» (правда, оговорка,
что «такоже и жене» в отношении мужа, ст. 10). При
всем том в шести случаях «Устав» Ярослава разрешал
развод — и все шесть по вине женской стороны. Это:
1) утайка от мужа об умышлении на князя, ставшем из-
вестным ей «от иных людей» (ст. 54); 2) утайка своего
или чужого умышления «на жизнь мужа» (ст. 56);
3) «наводка» татей на дом мужа или самоличная покра-
жа «товара» или церкви, по поручению третьих лиц
(ст. 59); 4) прелюбодеяние с третьим лицом, застигнутое
мужем или удостоверенное «добрыми послухы» (ст.55);
5) «аще жена без мужня слова [разрешения] имеет с чю-
жими людми ходити или пити или ясти или опроче [вне]
дому своего спати» (ст. 57) и, наконец, 6) «аще жена
имет, опроче [вопреки] мужа своего воле ходити по игри-
щам или во дни или в нощи, а муж имет съчивати [отго-
варивать], а она не послушает» (ст. 58).
У пас пет данных судить о практике разводов или
отказов в них по этой схеме. Весьма показательна для
суждения о степени успешности всей вышеописанной
борьбы за моногамную семью со «своей женой» в ее
центре попытка Кирика в целях той же борьбы выдви-
нуть и еще один повод к разводу, исходя из интересов
этой семьи и женской ее стороны. Он спросил епископа:
«А оже, владыко, се друзии [некоторые] наложници во-
дят яве [держат открыто] и детя родят яко с своею [т. е.
создают параллельную основной, венчальной, семью], и
друзии [некоторые же] со многыми отаи робами: которое
луче?» В господствующем классе это бытовое явление
было для попа непреодолимо: вопрос сводился только к
тому, какой его вариант предпочесть. «Не добро, — ска-
436
зал Нифонт, — пи се, пи оно». Кирик предложил смелое
средство: «...владыко, аже пустити свободна?», т. е. не
разрешить ли «свободной» («своей») жене развод? Но
это было бы донкихотством: «...еде, рече, [Нифонт], обы-
чай несть таков» (нет такого обычая) и посоветовал:
«...а лепше иного человека въекупити, абы ся и другая па
том казнила» 53, т. е. лучше наказать денежным штрафом,
чтобы и другим то было неповадно 54. Но ведь не по пле-
чу попу было вдруг ударить штрафами по обычаю, против
которого не поднять было и саму венчальную жену! Воз-
можно все же, что и ст. 98 «Пространной Правды» о
«робьих детях у мужа», отрицавшая за ними право на
наследование («задници им не имати») в имуществе от-
ца, отменяла прежнюю бытовую практику, давая юриди-
ческое оружие в руки венчальных свободных детей умер-
шего, и Нифонт исходил из того же круга идей, платони-
чески упомянув о штрафе.
Полная сила в быту господствующего класса также и
прямого многоженства (со свободными, не рабынями)
подтверждается «Церковным уставом» Всеволода
(XII в.), выступившим в защиту интересов третьей и чет-
вертой параллельных семей, опираясь на церковный же
авторитет. «А се правило собора Никейскаго, сия изы-
сках: «у третьей жене и четвертой детем прелюбодейна
часть в животе [т. е. в движимой]: аще будет доволен в жи-
воте [т. е. состоятелен], ино даст детем третьей жены и
четвертой по уроку, запеже те и от закона отлучен и суть
[т. е. в случае смерти отца без предварительного выдела
«урока» по закону ни на что права не имеют] ; а сия слу-
чаются человеку по грехом, иже есть их обдержит не-
мощь занеже суть прелюбодеинеи, а не богом благосло-
вение». «И аз [продолжает Всеволод от себя] сия сам ведих
пред собою и управих заповедми по преданию святых
отец [лично судил и разрешил на основании заповедей]
тяжю промежу первою женою детей со треть женою и
с детми и со четвертою женою и с детми — [и установил]
яже есть из велика живота дати урочная часть по оскуду
[понемногу], а из мала живота [скромного достатка], како
робичичю [сыну рабы], часть по указу: конь да доспех и
покрут, по раземотрению живота» (глядя по достатку) 55.
Но и во всем этом было полное признание в духе церкви
53 Вопрошание Кириково, с. 41—42, ст. 69, 70.
34 Перевод, предложенный М. Ф. Владимирским-Будановым
(1, с. 451).
55 Владимирский-Буданов М. Ф., 2, с. 246—247.
437
бесправия параллельных семей. Это признание формаль-
но вошло и в статьи о наследовании «Русской Правды»
XII в. Вопрос в том — оставляли ли они бытовые возмож-
ности русскому феодалу устраивать свою семейную
жизнь вопреки церкви, не ломая старого обычая? Есть при-
знаки, что да.
Этот старый обычай зафиксирован в рассказе «По-
вести временных лет» о пяти «водимых» (т. е. прошед-
ших через языческий брачный обряд) женах Владимира
Святославича и нескольких сотнях его «паложниц», сос-
редоточенных в гаремах в нескольких городах и селах 5В.
Но это, очевидно, и максимум того, что могло создать про-
поведническое воображение для показа читателю язы-
ческой скверны в увеличительное стекло. Не было успе-
хом церковной пропаганды то обстоятельство, что в «Уста-
ве» Всеволода (первая половина XII в.) термин «жена»
удержался одинаково для всех открытых жен феодальной
семейной грозди и что цифра 5 спустилась через 150 лет
(от Владимира к «Уставу» Всеволода) всего только до 4.
Л вот и два характерных эпизода последней четверти
того же века.
Один — с «Галицким Осмомыслом Ярославом», кото-
рого «Слово о полку Игореве» увековечило сидящим «на
своем златокованом столе», «подперев горы венгерские
своими железными полками», «затворив Дунаю ворота»,
«отворяя ворота Киеву» и «стреляя с отцова золотого
стола салтанов за странами». У этого титана завязался
такой семейный узел, который жизнь могла только траги-
чески разрубить. Ярослав держал две семьи. От первой
жены-«княгини» у него был сын Владимир; от «Наста-
ски» — Олег. Это был второй, невенчальный, конечно,
брак, по он грозил вытеснить первую венчальную семью
даже и политически. В сложном ходе южпых усобиц и
был разрублен этот узел: в 1173 г. «выбеже кпягипя
Ярославляя из Галича в Ляхи, с сыном Володимером... и
мнози бояре с нею». Оставались в Польше они 8 месяцев.
За бежавших вступились другие князья, которым оби-
женный Владимир обещал компенсацию за помощь;
захватив («яли») Ярослава в Галиче, перебив его сторон-
ников, они торжественно сожгли Настаску, «ворога»
Владимирова. Сын ее, Олег был послан «в заточение», а
«князя водивше ко кресту, яко ему имети княгиню вправ- 56
56 Лавр, лет., под 980 г., с. 34.
438
ду» (т. е. жить ему с княгиней по-честному), — «и тако
уладившеся» 57 58.
Прошло 14 лет, Ярослав уже овдовел, и умирал он,
когда былая политическая драма полностью быльем по-
росла. Его летописный некролог составлен так, как будто
ее и не было: «Бе же князь мудр и речей языком [крас-
норечив], и богобоязнив и честен в землях [пользовался
почетом за пределами своей земли], и славен полны [по-
бедами]... бе бо розстроил [привел в цветущее состояние]
землю свою и милостыню силпу раздавашеть... чернори-
зьскый чин любя... и во всем законе ходя божии...» В
своей прощальной речи к собравшимся у его смертного
одра он якобы упомянул, что согрешил «паче всих, яко-
же ин никто же сгреши», а заключил, сославшись па то,
что «одиною худою своею головою ходя, удержал всю Га-
личскую землю», волеизъявлением: «...а се приказываю
место свое Олгови, сынови своему меншему, а Володиме-
ру даю Перемышль». И привел последнего вместе с боя-
рами ко кресту, «яко ему не искать под братом Галича».
Летописец пояснил: этот Олег был «Настасьич и бе ему
мил, а Володимер не хожаше в воле его, и того деля не
дашеть ему Галича». Но только Ярослав смежил очи, как
оказалось, что жизнь не приняла этой крестообцелован-
ной комбинации: бояре сговорились с Владимиром и вы-
гнали Олега из Галича, не дав ему ничего взамен (хотя
бы в стиле «прелюбодейного» «урока» Всеволодова «Уста-
ва»), Что Олег нашел приют в Овруче у киевского Рю-
рика, все же свидетельствует о признании этого брака с
Настаской в княжеских кругах. Но галичское феодаль-
ное общество упорно не мирилось с кандидатом, которого
и величали-то ядовито — не по отцу, а по имени матери53.
Второй эпизод — с выигравшим только что Владими-
ром. Он сотворил нечто неподобное: «...поя [взял] у попа
жену и постави собе жену». Это было вдвойне нарушени-
ем церковных правил — взять чужую, да к тому же по-
повскую! Но семья вышла хоть куда — со «своей женой»
и даже «родися у нее два сына». Сыновья выросли, за
одного из них подсватался и выдал дочь свою соседний
князь владимирский Роман. Но Владимир «думы не любя-
шеть мужми своими», да к тому же был «любезнив пи-
тию многому». Роман среди бояр и повел интригу: вы-
гнать Владимира из Галича и «принять на княжение»
его Романа. Это оказалось тем легче, что Владимир вы-
57 Ипат. лет., под 1173 г., с. 106.
58 Ипат. лет., под 1187 г., с. 135—136.
439
шел в тезку-прадеда «несытством блуда» и «где улюбив
[облюбовал] жену или чью дочерь, поимашеть насильем».
Но были у него среди «мужей» галицких и сторонники,
что и помешало его противникам, собравшим уже и «пол-
ки своя», совершить прямой вооруженный переворот. Они
вступили с Владимиром в переговоры: «Княже, мы не
на тя возстале есмы, но пе хочем кланятися попадьи, а
хочем ю убити, а ты где хощешь [ищи жену] ту за тя по-
ймем» (признаем). Оказывается, это была дипломатиче-
ская хитрость: «...се рекоша вераючи, ажь ему не пусти-
ли попадьи» (т. е. у него не хватит решимости развестись
с нею), — и «пригрозили» ему этим, чтобы как-нибудь
«прогнати его» 59.
Как расценили бы эту столь многосложную ситуацию
Кирик с Нифонтом? Особенно, когда узнали бы, что Вла-
димир, «убоявся», действительно уехал к венгерскому ко-
ролю, взяв с собой и «попадью» и обоих сыновей (и толь-
ко через два года всяческих перипетий вернулся-таки в
Галич с той же семьей) 60. Кирик мог предложить, чего
доброго, и развести ( «распустити»). Зато Нифонт ограни-
чился бы наверняка одной епитимьей, да и то полегче
(«льжае»). Это ведь был идеальный для церкви случай,
в котором возможность параллельной семьи была вовсе
исключена. Как бы ни редки были подобные эпизоды
для конца XII в., это был, пожалуй, образцовый успех:
не только прямой — попадьи, а и косвенный — церков-
ной проповеди моногамии.
* * *
То, что о семье было внесено в «Пространную Прав-
ду», было тоже залогом бесспорной победы церкви. Име-
ем здесь несколько бытовых вариантов.
Семья пришла к моменту смерти отца в полном соста-
ве и так, что он успел сделать все распоряжения («ряд»).
Тут власть его не ограничена ничем: «Аже кто, умирая,
разделит дом свой [не «двор», а именно «дом» в широком
смысле всей совокупности движимого и недвижимого,
одушевленного и неодушевленного «живота»] детем, на
том же стояти» (ст. 92). Это твердо и нерушимо. Но раз-
дел, особливо уже взрослых, — это повод к пробуждению
всяческих донных инстинктов. Здесь может пострадать
вдова-мать, «своя жена», благополучно прошедшая все
59 Ипат. лет., под 1188 г., с. 136—137.
60 Ипат. лет., под 1190 г., с. 138.
440
подводные камни на извилистом пути венчальной семьи
при жизни мужа; поэтому: «...а что на ню мужь возло-
жит, тому же есть госпожа» (ст. 93). Это все равно, что
«на том же стояти» — столь же твердо и нерушимо.
Мы видели Варлаама «в дому» и под пятой отца в
полных силах, видели и мальчика Феодосия в руках ма-
тери-вдовы, энергичной и подвижной женщины-хозяйст-
венницы средних лет, типа княгини Ольги. Здесь не то:
она — мать-вдова на склоне лет среди взрос-
лых, вероятно, женатых сыновей, свекровь без свекра сре-
ди снох, и доживать свои дни ей предстоит «на дворе» у
кого-либо из детей, где ее будут и «кормить» (ст. 103).
Предвидится, вероятно, нередкий случай, когда ее сы-
новья будут ей «лиси» (относиться к ней «лихо», т. е.
дурно) и «кормить» ее будет дочь (ст. 106). Категориче-
ское указание ст. 93, что она «госпожа» в том, что остав-
лено ей мужем, продиктовано самой жизнью. Все осталь-
ное в оставшемся от отца — это и есть собственно нас-
ледство, «задниця». «Задниця ей мужня не надобе» (ст.
93). «Задниця» полностью идет «детем»; если они недо-
вольны «рядом» отца — пусть ссорятся и спорят промеж
себя в пределах «задници»; мать выделена из этих спо-
ров, она совсем в стороне.
Но отец может умереть «без ряду», и это, надо думать,
весьма распространенная ситуация в условиях эпохи во-
обще и в феодальной среде в особенности (смерть в по-
ходе). «Паки ли без ряду умрет, то всем детом, а но са-
мого часть дати [по] души» (ст. 92). Это, значит, хри-
стианская семья, и помин души мыслится обязательным.
Тут должен выступить поп, хотя вероятнее, что в дни
похоронные он — и так завсегдатай осиротевшего «до-
ма». «Всем детем» — это сыновьям: «Аже будет сестра
в дому, то той задниця не имати, но отдадят ю замуж
братия, како си могут» (ст. 95). Кто из сестер уже заму-
жем, «не даяти части им» (ст. 90): за ними пошло уже
приданое («что вдадудче», доставлявшееся на утро после
свадьбы). «Како си могут» — это и есть сестрина (или
дочерняя) «часть», по размерам довольно неопределен-
ная. Здесь возможны и вопиющие вещи. В «Уставе» Все-
волода не зря уже приведено извлечение «от того же пра-
вила» (Никейского собора), в силу которого обеспечива-
лась «прелюбодейная часть» третьей и четвертой семьям:
«Иже есть останутся сынове и дщери у коегождо челове-
ка, братии со сестрами равная часть от всего имения61;
61 М. Ф. Владимирский-Будапов (2, с. 247, прим. 30) опорочи-
441
иже ли [если] сестра девой блуд створит, а истыи свиде-
тели обличают, таковая да невозмет у братии от имения
отечьскаго части; или [а если] братия, имения ради, лжу
составят на сестру, а будет познано дело их лжа, тако-
вый по закону каменпем да побиен будет» 62. Бывало ли
и такое на Руси, не знаем. Но едва ли так гладко прохо-
дило дело с сестрами при семейных разделах.
В первую очередь, однако, в случае безрядной смер-
ти мужа выделялась одновременно с «частью» на помин
его души и «часть» вдове: «Аже жена сядет [останется
в доме] по мужи, то на ню часть дати» (ст. 93). Редак-
ция этой статьи, впрочем, допускает и такое толкование,
что за «часть» выделяется независимо от того, был ли
здесь «ряд», или нет, ибо далее следует: «...а что на ню
муж возложит, тому же есть госпожа». «Возложить» на
нее он мог и задолго еще при жизни. Указание на это
можно видеть в ст. 94: «...будут ли дети, то что первое
[покойной] жены, то то [т. е. то, чему есть госпожа] воз-
мут дети матере своей; любо си на жену [т. е. вторую же-
ну, живую мачеху] будет возложил, обаче матери своей
нозмут»; т. е. если то, что было возложено на покойную,
потом вдовец переложил па вторую жену, то достается
оно после смерти вдовца детям первой жены, причем, ра-
зумеется, вторая жена, по ст. 93, получит только свою
«часть», раз ничего на нее не было «возложено» особо.
Первая жена, по церковным воззрениям, — на первом
месте.
Далее такая ситуация. Муж умирает преждевремен-
но. «В дому» остаются «дети малы», не способные «сами
собой печаловати» (сами о себе заботиться), несовершен-
нолетние, а вдова-мать молода и идет замуж вторично.
Надо думать, что с ней уходит то, что на нее «возложе-
но», а если ого пет, то во всяком случае «часть», ей при-
читающаяся, по ст. 93. «Задииця» («с добытком и с до-
мом») поступает вместе с детьми под опеку («на руце»)
кого-либо из «ближних» (родни) до их совершеннолетия
(«донеле же возмогут»), если дети не принимаются в дом
вает это место «Устава» ссылкой иа противоречие с «Русской
Правдой», но «Устав» прямо говорит о «Правиле» Никейского со-
бора.
62 Следовательно, если незамужняя сестра «блуд створит», на
что будут и «истые» свидетели, она теряет право на свою «часть»
из наследства, по если братья «имения ради» оклевещут сестру
и это будет доказано, то клеветники, по закону, «камением побие-
ны будут».
442
второго мужа. Если же «отчим приимет дети с задни-
цею», то он и песет опеку. В обоих случаях все имущест-
во сдается опекуну «перед людми» (при свидетелях или
понятых) по описи, по каковой и возвращается опекае-
мым при достижении совершеннолетия с приплодом от
скота и челяди, но без процентов по рубрике «товара»;
весь этот «прикут» с оборота поступает опекуну, ведше-
му операции и «кормившему» за их счет опекаемых (ст.
99). Мать-вдова, раз она пошла замуж, во всем этом де-
ле остается непричастной.
Но она может публично принять решение («ворчет-
ся») и «седети по мужи» (т. е. остаться при детях во
вдовстве). Это совсем как мать Феодосия. Но пе все столь
хозяйственно крепки, как она: «а ростеряет добыток и
пойдет замуж», проживет, что было, и бросит семью —
тогда «платити ей все детем» (ст. 101). Из своего прида-
ного или из средств нового мужа, это никого не касается,
но это твердо — «задниця ей мужня не надобе» при лю-
бых обстоятельствах.
Однако столь же твердо право вдовы остаться в «до-
му» покойного. Практически тут два варианта. Если де-
ти «малы», некому и оспаривать это право, это скорее
обязанность, которая и принимается ею публично и громо-
гласно («ворчется»). Но «дети» могут быть и не «малы»,
только раздела не произошло, и они все пока еще на от-
цовском «дворе». Они-то и могут возразить против остав-
ления там матери: она получила свою «часть», опа выде-
лена, а «двор» пока их в составе «задници» (только при
разделе последней — двор целиком отходит «меншому
сынови», ст. 100). Юридически совершенно ясное поло-
жение. Но тут опять выступает призрак «своей жены»,
и закон видит в этом столкновении между вдовой-ма-
терью и детьми столкновение не двух прав, а двух воль:
«Не хотети ли начнут дети ей ни на дворе, а она начнет
всяко [непременно] хотети и седети [вариант: «а она хоте-
ти начнет всяко с детми жити»], то творити ей всяко волю,
а детем не дати воли». Это не значит, что опа села де-
тям на шею: «Но что ей дал муж, с тем же ей седети,
или [очевидно, если муж ничего не «возложил» на нее]
свою часть вземши [за отсутствием раздела часть ее не
была еще выделена из имущества], седети же» (ст. 102).
Последняя оговорка имеет смысл только на случай опи-
санного конфликта. Не так уж он, может быть, и част.
Тогда мать спокойно будет доживать свой век, храня
свою «часть», и распорядится ею перед смертью так же
М3
свободно, как в свое время ее покойный муж своим «до-
мом». «А материя часть не надобе детем», т. е. никто из
них не может претендовать из нее ни на что: «... но кому
мати даст, тому же взяти, даст ли всем, а вси розделят».
Только если она умрет «без языка» (не сделав распоря-
жения), «то у кого будет на дворе была и кто ю кормил,
то тому взяти» (ст. 103).
Выше было предположено, что в ст. 94 упоминается
вторая венчальная жена, вступившая в семью за смертью
первой. Если это так, то это и все. При жизни главы
семьи смена одной жены другой ничего не меняет в иму-
щественном строе семьи: самое большее — после смер-
т и отца возникает между детьми различие в отношении
к материнской «части».
Иное дело смена мужей при одной жене. Нередок,
очевидно, случай вхождения второго мужа в «дом» пер-
вого в качестве отчима его детей и опекуна над его «до-
мом». Ясно, что «аже будут двою мужю дети, а одиное
матери, то онем своего отця задниця, а онем своего»
(ст. 104). Ясно теоретически. А на деле опекунское уп-
равление имуществом «своего иночима» и не своих детей
может оказаться небрежным, или рискованным, или про-
сто неудачным и тянуться так до самой смерти опекуна,
накапливая убытки. И вот умер такой опекун; ответст-
венность за него несет его наследник или его сын (сы-
новья): «...будет ли потерял своего иночима что, а онех
отця, а умрет, то возворотить брату [вариант: «возворотят
братья»]; на не же [относительно чего] и людье вылезут,
что будет отец его истерял иночимля [выступят свидете-
ли-понятые, при которых совершалась, мы видели, при-
емка имущества опекаемых]; а что ему [т. е. сыну опеку-
на] своего отца, то держит» (ст. 105).
А мать опять осталась при «своем», которым она рас-
поряжается опять же, как рассудит за благо, — отдать
хоть дочери, когда наступит пора решать. Остается не-
ясным, состоит ли это «свое» из того, что на нее «возло-
жил» первый, и из «части», которая выделена ей из «до-
бытка» второго, или же из «части», которая досталась ей
после первого, и того, что «возложил» второй, или же из
двух «частей» после того и другого в отдельности, если
ни тот, ни другой не возложили на нее ничего, и т. д. и
т. п. Но, по-видимому, приданое, принесенное ею в брак,
неразличимо слилось с имуществом мужа, и речи о нем в
«Правде» нет и помину. Все эти «части» и «возложе-
ния» — дело, никак не связанное с приданым.
444
* * *
Так можно себе представить личную жизпь человека
в рамках христианизированной моногамной семьи господ-
ствующего класса в двух поколениях. На очереди рожде-
ние внука той матери, от которой зачалась жизнь мла-
денца (любого пола), прожившего своей век под бдитель-
ным оком церкви и сходящего (в «Русской Правде») с
житейской сцены в четырех допущенных церковью ипо-
стасях: первого мужа, первой «своей жены», второго му-
жа и второй «своей» жены. «Заповеди» митрополита Ге-
оргия не допускали венчания для того, кто «третию же-
ну поймет» 63. Эта ситуация не существует и для «Прав-
ды» XII в.
Этот человек (любого пола) прошел длинный путь
опасностей и страстей, искушений и падений; но среди
них он удержался за «свою жену», как и она не упусти-
ла своего мужа. Кирик и здесь (тут как тут!) появился
с вопросом: «Аже мужи от жен съгрешали, а уже ся
остали [перестали раз навсегда], что им опитемья?» Пока
грешил, «сын духовный» упорно скрывал это от своего
«отца», а жена, если и знала, не выдала. А на старости
лет сам покаялся. Нифонт проявил на сей раз необычную
строгость: «И повеле ми, лето» (т. е. наложить епитимыо
на целый год) 64. Этот семьянин был весь в прошлом,
и отпугнуть его ни от чего уже было нельзя. Тут можно
было наконец-то обойтись без поблажек и пе искать по-
водов для снисхождения.
«Устав» Ярослава и «Устав» Всеволода, один от дру-
гого независимо, предусмотрели одну и ту же бытовую
оценку: а) «аще две жени [женщины] бьются [дерутся],
митрополиту 60 резан или 6 гривен на виноватой; аще
который муж бьет чюжую жену, за срам ей по закону,
а митрополиту 6 гривен» 65; б) «два мужа имут [начнут]
ся бити, единаго жена имет [схватит] за лоно другаго,
раздавит»66. Две хозяйки разодрались, а тут случись
муж одной из них — «чужая жена» и оказалась избитой;
ей срам, а митрополиту когда 6, а когда и 12 гривен.
А могло быть, по существу, то же, только супруги поме-
нялись ролями: начали мужья, а победоносно закончила
63 Заповеди митр. Георгия, ст. 47.
64 Вопрошание Кириково, с. 58, ст. 3.
65 Церковный устав Ярославов, ст. 42—43.
66 Владимирский- Буданов М. Ф., 2, с. 246 (Церков-
ный устав Всеволода).
445
драку метким ударом выскочившая на шум супруга одного
из буянов. Сценка, поучительная для всех одиноких,
отроков «холостых» и «засевших девок», и к тому же
несомненно с натуры: чем не апофеоз парного или моно-
гамного брака!
Наш летописец-этнограф взял грех на душу утвер-
ждать, что в народе, у всех этих древлян, радимичей, вя-
тичей, северян, — «брака у них не бывайте» и жили они
«скотски» в «сромословьи пред отцы и пред снохами», —
но тут уж и он не стал бы упорствовать: «умыкнули» ли
участники описанной сценки своих «девиц» у «воды» вне-
запно, либо заранее сговорившись («с нею же кто со-
вещашеся») на «игрищах» с «плясанием» и с «гудени-
ем», и с «плесканием» (той же водою), или же «хожаше
жених по невесту» и «привожаху вечер», безразлично, —
это не они «имяху по две и по три жены», как писал он
в своем очерке славянских нравов. Мы видели, где гнез-
дилось многоженство. В народе ни один памятник древ-
ности пе знает многоженства — ни у холопов, ни у смер-
дов е7. А что «браци у них не бываху» — про это-то и
писал Энгельс: «...со времени возникновения парного
брака начинается похищение и покупка женщин — ши-
роко распространенные симптомы, хотя и не более чем
симптомы наступившей перемены... симптомы, на осно-
вании которых, несмотря на то, что они касались только
способов добывания жен, педантичный шотландец Мак-
Леннан придумал, однако, особые виды семьи: «брак-по-
хищение» и «брак-купля» 67 68. Мак-Леннанов попутали здесь
наши летописцы, к которым в той же мере относится и
приведенное замечание Энгельса.
Митрополит Кирилл еще в конце XIII в. («Правило»,
1274 г.) с негодованием «слышал», что «в пределах нов-
городскых невесты водят к воде», и «не велел тако бы-
ти»: в противном случае — «проклинати повелеваем».
Слышал он и не только о новгородцах: «В суботу вечер
сбираются вкупь мужи и жены и играют и пляшут бе-
студно, и скверну деют в нощь святого воскресения, яко
дионисов праздник празднуют нечестивии елини, вкупе
мужи и жены, яко и кони впекают [визжат] и ржут,
и скверну деют», — и тоже велел проклинать. Обруши-
вался он и на «позоры [зрелища] некакы бесовскыя»
67 Пространная Правда, ст. НО и 121, 90; Лавр, лет., под
1103 г., с. 118.
68 Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственно-
сти и государства. Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 21, с. 52.
446
«г. свистанием и с кличем и с воплем», с пьянством и
дракой в дреколье до смерти, но проклинал уже только
участников не драки, а тем более не сборищ вообще,
в убийств — только убивавших и убиваемых69. «Устав»
Ярослава, мы видели, считал поводом к разводу посеще-
ние женой «игрищ» дневных и ночных, по это только
если «опроче мужа своего воле». Значит, и здесь в мыслях
было, что «игрища» влекут к себе всех — не только мо-
лодежь, но и супружеские пары, и появляться на них
не зазорно и замужней женщине одной, если есть на то
согласие мужа.
Но все это не заключает в себе ничего специфически
характерного именно для этой эпохи. Церковь ведь ни-
когда и не брала на себя вытеснить исконные формы об-
щественных развлечений и общения людей, серьезно по-
пытавшись их чем-либо заменить или взять в свои руки.
Но не было ли то достижением церкви, что, судя по
всем памятникам, в жизненной борьбе мужской половины
рода человеческого, в общественно-политических схват-
ках удары преднамеренно направлялись зачастую по «же-
не и детям», по моногамной семье ускользнувшего про-
тивника, чтобы выиграть борьбу? Это не только «поток
и разграбление» разбойника, по ст. 7 «Пространной
Правды», «с женой и детьми». Это — явление, много раз
походя отмечаемое и в летописных рассказах. Опо вошло
каноном в литературные формулы (в разгар усобицы в
уста Изяславу Давыдовичу вложена, например, такая:
«...пустите мя по нем, аче сам [противник, Святослав]
утечеть мене, а жену и дети от пего отоиму, имение его
восхищю») 70. В многочисленных известных нам примерах
это — никогда пе убийство. И только эту последнюю
черту можно бы отнести за счет церкви. Ведь что ка-
сается, во всяком случае, господствующего класса, церковь
застала еще месть, опирающуюся (ст. 1 «Краткой Прав-
ды») на тот типический состав «дома», семьи, который
имел перед собой в жизни и «Устав» Ярослава: отец,
сын, брат, племянник — если отцу случай век пошлет,
то это неподелённая семья в три поколения.
Но случай не всегда же был так милостив к «отцу»,
и не всегда его семья оставалась неподеленной. И на этот,
другой случай можно указать в летописном языке тоже
литературную формулу, вложенную в уста киевским
князьям, хотевшим выразить великую благодарность вен-
69 Правило митр. Кирилла, с. 99—100, ст. 7—8; с. 95, ст. 3.
70 Ипат. лет., под 1146 г., с. 27.
447
горскому королю за оказанную им помощь: «Бог ти по-
моги, брате, оже [за то, что] нам еси тако помогли; толико
может так учинити брат роженый [родной] или сын отцю,
како же ты нама еси учинил» 7*. Формула, в которой не
ногодились уже ни племянники, ни двоюродные, ни вну-
ки — это язык морально замкнувшейся в себе «малой
семьи».
По-видимому, церковь застала на Руси оба вида се-
мьи — большую и малую. И не так-то просто различить,
чего было больше в работе, которую повели церковники
вокруг вопросов семейной морали, физиологии, гигиены
и быта: стремления ли как-нибудь перестроить эту пер-
вичную ячейку человеческого общества, вдохнуть в нее
новую жизнь, приподнять ее культурный уровень, или же-
лания, приспосабливаясь к существующему и беря на
приводы все мышечные и нервные сплетения этого орга-
низма, подчинить себе русское общество в целом — таким,
на первых порах, каково оно есть.
Глава седьмая
НА РАСПУТЬЕ
Вернемся в заключение к тому, с кого начали, — к
нашему мизантропу, который не раз напоминал о себе по
разным поводам в предшествующих очерках действитель-
но точно какой-то гид. Надо успеть это сделать прежде,
чем Заточник удостоился княжой милости и замешался
в толпу княжих слуг: а то он займется строительством
своей карьеры, заделается где-нибудь мечником или даже
тиуном, обрастет жиром или, неровен час, подвергнется
при случае народной расправе за свой неправедный суд
и «многое имапие» и, во всяком случае, утратит свою
страсть к «почитанию книжному».
Допустим, что ничего этого с ним еще не случилось,
а эта страсть представила уже ему случай читать и пере-
читывать «Слово о полку Игореве». Почему бы не сидеть
и ему сейчас в княжом каком-нибудь тереме, за много-
людной и шумливой трапезой, среди дружины, хоть и не
так близко от князей, и слушать этот дивный сказ о не-
давней боевой были с бодрящей заключительной здрави-
цей: «Здрави князи и дружина, поборая за христианы на
поганые полки. Князем слава и дружине! Аминь!» Это
ведь и ему могла бы быть слава.
71 Ипат. лет., под 1151 г., с. 57.
448
Действительность, однако, как нельзя более далека
был и от этой мимолетной злой шутки ого воображения.
Да и не настроиться ему в тон этой «песни по былинам
сиоого времени». Глубоко чужд ему был взлет за «шизым
орлом под облакы». Не верил он, что то не был сам Боян
«вещий», ведомый фантазер и мистификатор: очень уж
автор «повести» «растекался мыслию по древу», пуская
туман на читателя и рыская «серым волком по земли»
далеко не всюду, где бы следовало.
Вот, например, «жены русскыя» у него все «добрые»,
как одна, и все, как одна, «въсплакашась, аркучи [причи-
тая]: уже нам своих милых лад ни мыслию смыслити, ни
думою сдумати, ни очима съглядати». А, по прав де-то го-
воря, сколько среди них, должно быть, тех «злых» жен,
которые и в глаза «льстят» мужьям своим теми же гипер-
болами: «свет оче-е-ей моих», «взираю и обмира-а-ю», и
т. п. Для таких и суть-то вся, поди, сводится, к тому, что
теперь им «злата и сребра ни мало того потрепати» (в ру-
ках бы хоть подержать!) Это ведь не те времена, когда
князья и дружинники их «не складаху на своя жены
златых обручей, но хожаху жены их в серебряных» 1 2.
Конечно, образ плачущей Ярославны для Заточника
неприкосновенен по одному тому, что она княгиня3. Но
оп и не одобрил бы тех ученых XX в., которые охотно
обобщали этот образ и пользовались им для характеристи-
ки высокого уровня нравов XII в. в сфере отношений
полов. Особенно не одобрил бы оп нажима, который в
этом плане сделал, например, М. С. Грушевский па текст
«Слова о полку» в строках о Всеволоде и Глебовне. «Ярый
тур Всеволод» в пылу битвы забыл все: «Кая рана доро-
га, братие, забыв чти [чести] и живота и града Чернигова,
отня злата стола, и своя милыя хоти [возлюбленной, же-
ланной] красныя Глебовны свычая и обычая» (привычки
и повадки). Ясно, что кто уже оторвался от всего самого
дорогого в жизни, — и рана ему ни во что. Но М. С. Гру-
шевского слишком увлекла поэтическая стихия «Слова»
с его Ярославной и «русскыми женами», и он уже не мо-
жет прочесть строки о Глебовне без того, чтобы не заклю-
чить с явной натяжкой: значит, «милая жинка» Всеволо-
ду «милее», чем «честь и богатство и высший княжеский
1 Цитируем по изданию акад. А. С. Орлова (2), придержи-
ваясь и данного там перевода.
2 Новг. 1 лет., с. 2.
3 Условно под Заточником здесь и дальше разумеем не так
называемого автора, а героя «Слова» и «Послания», которого
нет нужды отделять от читателя, создавшего себе этого героя.
29 От Корсуня до Калки 449
идеал великого княжения» (раз она в перечислении забы-
того стоит на последнем месте!) 4. А все это пошло от то-
го, что автор «Слова» волком рыскал по гладким тропам
«земли», не сворачивая в подлинную жизнь, в ее дебри.
Заточнику глубоко претит поэзия столь высокого строя.
На собравшихся же за княжой трапезой «мужей»
она действовала умилительно. Это два различных вос-
приятия.
Или, например, известное обращение «Слова» к Всево-
лоду суздальскому: «Если бы ты был здесь, то была бы
роба по ногате, а раб по резане». Это проходное для авто-
ра «Слова» замечание заключало в себе головокружитель-
ную гиперболу. Ведь это целая революция цен на рабовла-
дельческом рынке. Только подумать, какая лавина челя-
ди из взятых в плен суздальскими «воями» «поганых»
должна была устремиться на рынок к продаже, чтобы це-
на раба упала до одной резаны — в 250 раз. В один миг
тут сметено было бы ненавистное законодательное запре-
щение самопродажи бедняка в обельные холопы за цену
меньшую, чем полгривны: кто бы стал переплачивать са-
мопродающемуся в 25 раз больше того, что можно запла-
тить теперь при покупке раба с чужих рук 5 6. Перед авто-
ром «Слова» были покупатели, искавшие раба подешевле,
и, можно сказать, точно самой природой созданные для
того, чтобы в ценах живого товара мгновенно схватить
масштаб силы «великого» Всеволода. Этот поэтический
оборот потому и прижился в этом месте «Слова», что лас-
кал слух социальной братии Заточника, обзаводившейся
селами, по его же совету, подальше от княжого села и по
крупицам прикапливавшей рабочую силу, норовя заполу-
чить ее в вечное обладание за бесценок или даже безвоз-
мездно®. А самого Заточника этот, и до него доходчивый,
образ скорее мог резануть по больному, живо напомнив
ему, как он сам низвергнут был волей неверной судьбы в
«работное» состояние и лично глотнул полынной горечи,
«искусил» «зло» подневольного труда. И здесь — те же
два различных восприятия.
* * *
Мы видели, что «Слово» XII в. не ставило еще ни сво-
его героя, ни своего читателя лицом к лицу с перспекти-
•Грушевский М. С., с. 378.
5 Пространная Правда, ст. 110, 112, 113 и 89.
6 Р о м а н о в Б. А., 1, с. 87—88.
450
ной «роботиого ярма», потому что и «убожество» их пони-
мало весьма условно и относительно. Не то—«Послание»
XII! в., которое делало эту перспективу непременной при-
надлежностью биографии Заточника. Здесь «свободный
муж» глубоко нырнул в котел народной жизни с тем, что-
бы, вынырнув на поверхность, ни под каким видом пе пов-
торить этого нырка. Такое происшествие с «мужем»
XIII в. — вовсе не плод фантазии жюль-верновского поши-
ба. Для «почитателей» «Послания» оно не заключало в
себе ничего ни занимательного, ни фантастического, ни
авантюрного: то была широко распространенная, злобо-
дневная жизненная ситуация. Это происшествие с героем
заключало в себе для кого утешение, для кого предосте-
режение и хватало за живое всех, кто чувствовал не-
верность почвы под ногами, видел кругом себя много-
численные человеческие провалы в «роботную» трясину
или сам познал ее в большей или меньшей степени на
себе.
Сказать про Заточника (автора ли, как пытались дока-
зать недавно, героя ли, или читателя — все равно), что он
холоп — это значит не уловить основной характерности ни
в нем самом, ни в исторической обстановке. Заточник —
сын жестокой эпохи, полной не только военных, но и гра-
жданских тревог классовой борьбы, одновременно и субъ-
ект и жертва процесса классообразования в феодальном
обществе. Это — тот подвижный и переменный обществен-
ный элемент, который мелькает, по трудно уловим за
штампами исторических источников канонического типа,
потому что потенциально является кандидатом в любое
общественное положение, куда приведет его игра случая,
не считаясь с положенным ему от рождения стандартом
и преимущественно к явному для него ущербу. В тот мо-
мент, когда какой-нибудь Заточник добросовестно примет
от жизни свою этикетку и застынет в соответствующей ей
позе, он перестанет быть Заточником. Пока он в беде, не-
доволен, беспокоен и ищет, его не уложишь ни в какие
неподвижные рамки, потому что вся суть его в том, что
он внутренне двойствен, что у него ломаная линия жизни.
Пока он ее не спрямил, он всякий предмет невольно дол-
жен видеть в двух аспектах одновременно и только с тру-
дом может поворачивать его по очереди то одной, то дру-
гой стороной. Он, например, слишком хорошо знает, за что
ненавидит «злую жену»: за то, между прочим, что она
всех «осуждает». Ненавидит же, пожалуй, именно потому,
что и сам склонен к тому же. Как глубоко он при этом
29*
451
опустится в общественные низины — не имеет никакого
значения.
Если исследователь застигнет его на том, что он, до-
пустим, попал в закупы, и даст сигнал, что автор «Посла-
ния» разгадан, что написал его закуп, — это будет само-
обманом. Ибо единственное существенно тут будет то, что
это человек, не желающий оставаться в том положении,
в какое попал (в данном случае — закупа). Закупниче-
ство будет случайным и легко заменимым членом в обще-
ственной формуле Заточника. Пусть окажется он (по тер-
минологии «Правды Русской») «старым конюхом у ста-
да», или «кормильцем», или «ратайным старостой», или
«тиуном», или «поваром», или даже тем Кириковым дья-
коном, который, только оженившись, «уразумел», что же-
на его «не девка», и был оставлен в дьяконах на холостом
положении, потому что епископ приказал расторгнуть этот
соблазнительный брак, — от всего этого он не перестанет
быть Заточником.
♦ ♦ *
По каким каналам проникала в верхи феодального об-
щества XII — XIII вв. та социальная тревога, которую из-
давна исследователи улавливают в законодательных па-
мятниках, отразившихся в «Пространной Правде» — Мо-
номаховом «Уставе о резах» и неведомо чьих «Уставах»
о закупах и о холопах, — точно вся почва под этими верха-
ми пошла ходить ходуном? Ведь нет бесспорных основа-
ний представлять здесь себе ход дела по аналогии, напри-
мер, с событиями 1648 г. в Москве и изданием «Уложе-
ния». Скорее имеем здесь растянувшееся во времени коле-
бание почвы, давшее при Мономахе лишь первый резуль-
тат в его «Уставе о резах». Было ли связано с ним и про-
исхождение текста «Устава о закупах» — вопрос, на кото-
рый может быть двоякий ответ. Но можно указать при-
знаки, что «Устав о холопах» не только не одновременен с
«Уставом о закупах», но относится к позднейшему
времени, являясь как бы второй главой, написанной
другой рукой, хоть в той же книге. Некоторые сопоставле-
ния текста «Пространной Правды» и «Послания» сделаны
были нами выше. Стоит продолжить эти сопоставления
ради толкования обоих этих памятников и в пункте, о ко-
тором сейчас идет речь. Эти сопоставления наводят на
мысль, что передатчиками и источниками тревоги в фео-
дальных верхах могли быть именно Заточники — недораз-
452
давленные жертвы обвалов, увлекавших за собой всяче-
ских мелких свободных «мужей» и людей. Впрочем, и их
было бы здесь недостаточно, если бы за их спиной пе ста-
ла церковь, политически влиявшая на господствующие
верхи — прежде всего в своих интересах, но все же и в
широко понятых интересах всего господствующего класса
в целом.
В предшествующем изложении нам приходилось уже
присматриваться мимоходом, нет ли в «Послании» Дани-
ила чего-либо, что делало бы его чуждым церкви, и мы не
пашли ни одного противопоказания на тот случай, если
бы кто приписал и всю работу над его текстом церков-
ничьей руке. Перед нами не внецерковный (не анти- и
не ацерковный) памятник, а такой, какой мог жить по-
койно в любом церковно-литературном окружении, потому
что пользовался признанием церкви. Последнее можно по-
ложительно утверждать относительно всех списков памят-
ника в обеих его редакциях для XVI и XVII вв. Но в этих
списках мы имеем столь позднее его окружение, что по-
пытка новейшего исследователя исчерпывающим образом
подвести даты под все памятники, входящие в состав сбор-
ников, заключающих эти списки, способна привести к за-
ключению о полном одиночестве текста Заточника в эпо-
ху, предшествующую XV — XVI вв. Осторожное, однако,
остановиться на заключении, что древнейшее окружение
памятника нам остается неизвестным. Показательно все
же, что позднейшие церковники охотно приняли Заточни-
ка к обращению в своих сборниках наряду со статьями
учительного, полуисторичоского и даже «четьего» характе-
ра. Нет разумных оснований считать, что такое отношение
церковников XVI и XVII вв. было явлением новым, а не
традиционным. Тяжесть доказательства лежала бы здесь
не на том, кто видит здесь традицию, а на том, кто захотел
бы ее отрицать.
Возвращаясь от этого общего соображения к частно-
стям, напомним, что собранные выше мелкие наблюдения
говорят о том, что именно «Послание» XVIII в. некоторы-
ми чертами своего содержания было ближе к церковнику
XII—XIII вв., чем «Слово» XII в. Возникает вопрос, не
усиливает ли эту близость и появление в «Послании» те-
мы о «работнем ярме»? Можно привести некоторые наблю-
дения, склоняющие к утвердительному ответу на этот воп-
рос,
453
* * *
Совершенно ясно, что тут и речи нет о так называемом
обельном холопстве, о принадлежности героя «Послания»
к корпусу потомственных и наследственных рабов. Воз-
можность обращения в обельное холопство ради устрое-
ния своей карьеры, в рамках дворовой табели о рангах,
в составе этого корпуса обсуждается в «Послании» для
Даниила как вариант житейской программы, тут же, од-
нако, и отвергаемый. «Работное ярмо» здесь — это связь,
которая может быть расторгнута: юридически путь к сво-
боде еще не заказан тому, кто «искушает» это «зло».
Лучший в древней литературе комментарий к этому
случаю имеем в чисто церковном юридическом памятнике,
в «Правосудии митрополичьем» : «А се стоит в суде челя-
дин наймит, не похочет быти а осподарь [т. е. у господа-
ря], несть ему вины, но дати ему вдвое задаток [если
вернет задаток в двойном размере]; а побежит от оспо-
даря [не верпув задатка], выдати его осподарю в полницу.
Аще ли убиет осподарь челядина полного, несть ему ду-
шегубства, по вина есть ему от бога; а закупнаго ли най-
мита, то есть душегубство» 7. Здесь указаны два вида «ра-
ботного ярма» — полное обельное, и неполное, закупное
наймитство. «Правосудие митрополичье» исходит из быто-
вого положения, при котором господарь по доброй воле не
отпустит своего закупного и не постесняется при случае
забить его до смерти, как и обельного.
«Правосудие митрополичье» стоит целиком на почве
«Устава о закупах» в «Пространной Правде», указывая на
судебный способ защиты прав этого неполного холопа.
«Устав о закупах» столь же ясно запрещает «роботить»
закупа, сколь настойчиво, очевидно, роботили его господа
до того. Попади Заточник в закупы до «Устава» и продай
господин его кому-нибудь «обель» (ст. 61) —все разгово-
ры были бы кончены. Уйди он — до «Устава» же — за гра-
ницы господской территории в поисках денег для уплаты
«вдвое задатка» — и «Послание» осталось бы ненаписан-
ным. Теперь, после «Устава», дай бог, чтобы его продали
«обель», — тогда ему «свобода во всех кунах», и автома-
тически, хоть и через суд, он вновь на воле. Уйди он
искать денег теперь, ему следует только явиться («яв-
лено») к посаднику и зарегистрироваться — и отлучка
его не будет сочтена за «бегство». «Бегство» же украдкой
по-прежнему ввергнет его в обельное холопство, если
7 Правосудие митрополичье, ст. 27—29.
454
то..(о опять же он не «бежит к князю или судиям обиды
ноля своего господина», т. е. искать заступничества вла-
стей (ст. 56). Безусловно, ждет его обельное холопство
только в случае, если он что украдет («выведет что») и
будет в том изобличен (ст. 64). Но Заточник и сам знает,
ч то этого он не сумеет сделать «отаи».
Если действительно Заточнику пришлось бы искать
прибежища в закупничестве и удалось бы найти его тот-
час после изгнания за недостаток в храбрости из княжой
дружины, еще не распродавшись, — это явилось бы хоро-
шим пояснением к замучившей исследователей ст. 57
«Устава» с ее не то «войским», не то «свойским» конем,
за погубление которого не отвечает перед господином
«ролейный» закуп. Тогда «войский» (боевой) конь ока-
зался бы и «свойским» (своим) для Заточника-закупа.
Тогда понятно, что ему, счастливому обладателю самого
ценного живого инвентаря (необычного для разоренного
смерда), приходится брать у господина плуг и борону
(которые у смерда скорее могли быть свои, чем даже
кляча): он, Заточник, не только их, может быть, никогда
не имел, но и в руках-то никогда не держал по-настоя-
щему. Нужда заставила его пойти даже на пашенную
(«ролейную») страду именно по тому случаю, что цел еще
был его походный четвероногий спутник, ради которого и
господин мог взять его к себе именно на пашню.
Фигура «коневого татя», специалиста-профессионала,
промышлявшего конокрадством, запечатлена как грозное
стихийное бедствие в ст. 35 той же «Пространной Прав-
ды». Это такое же бедствие, как и профессионал «разбоя»
(ст. 7). С ними обоими борьба была возможна только
угрозой тягчайшей кары — «потока» и «разграбления», —
вырывавшей их из жизни с корнем, «с женою и детьми».
Разбойник и конокрад — это Сцилла и Харибда, между
которыми обычно закуп и ходил с господским конем
(ст. 58), за которого нес ответственность, как за всякую
вверенную ему скотину. А Заточники со своими «войски-
ми» конями освобождались теперь от начисления хозяй-
ского штрафа или «урока» за потерю своих верных това-
рищей по былой походной жизни (ст. 57).
В боярской сеньории среди закупов и прочего ее не-
вольного населения Заточник — фигура тревожная, по-
тому что и социально не одинокая. Там встречались и пе-
ремешивались со старым контингентом холопов, как мы
видели, не только смерды, волей или неволей покидавшие
свои села и пепелища, но и свободные городские «люди»
455
из раздавленных ростовщическим капиталом купцов и ре-
месленников.
Современная литература не сохранила нам об этих
людях ничего подобного «Посланию» Даниила. Но мы по-
пытались найти намеки о судьбе «проданного» за долги
купца в сухих постановлениях «Устава о холопах» в
«Пространной Правде», дающего некоторую канву для
своего рода «Одиссеи» о беглом холопе (см. выше,
с. 58 сл.). Конечно, и этот обельный холоп с ухватками
купца, ими и вводивший в заблуждение ростовщиков, го-
товых дать «куны» «в рез» свободному человеку, не
забыл своего прошлого и, как Заточник, тоже будет стре-
миться сбросить с себя свое ярмо. Но для него это неиз-
меримо труднее, потому что из обельного холопства выку-
питься можно только с доброго согласия владельца. Прак-
тически же склонить того к этому согласию оставалось
только через посредство духовного отца.
Был случай, когда церковь ставила господину требо-
вание об освобождении холопа в ультимативной форме, —
когда тот обращался за поставлением в попы своего хо-
лопа. «Правило» митрополита Кирилла (1274 г.) катего-
рически запрещало «раба на священничество привести»,
если господин его не «отпустит предо многими послухы
с грамотою, и пустит, аможе хощет [куда тот пожелает],
и по поставлении да не присвоит к собе» * 8. В нашем казу-
се с купцом об ультиматуме речи быть, конечно, не могло.
Но воздействие тут было бы в стиле общей церковной по-
литики, ставившей своей задачей смягчение социальных
противоречий и прививание господствующим верхам гу-
манистических навыков и идей в отношении к несвобод-
ным и социально слабым элементам общества. Ведь купец
этот — заведомо крещеное «духовное дитя» церкви, а она
и во второй половине XII в. не могла похвастаться еще
полным охватом всего населения страны 9. Да и в специ-
фическом смысле он не переставал, вероятно, почитаться
«церковным» человеком от того, что, «одолжив» и попав
таким образом в изгойство, он не задержался в этом
весьма неопределенном слое общественной атмосферы, а
провалился на самое дно — в обельное холопство.
Для церкви и Заточник в закупах и купец в холо-
пах — это, на церковном языке, «своя от своих», прине-
сенные неловким поворотом колеса фортуны в жертву
горю-злосчастью. Это не бывшие смерды, которых по-
8 Правило митр. Кирилла, с. 90.
8 Вопрошание Кириково, с. 47, ст. 89.
456
•н'му-то принято считать единственным контингентом, от-
|.\ди вербовалось закупное наймитство. Социально-поли-
ц|'1сская настороженность «Устава о закупах» необъяс-
нима, если практически закуп — всегда только смерд.
(л 62 «Пространной Правды», защищавшая закупа от
побоев господина «без вины» и назначавшая за это такой
ми «платеж», «яко же в свободней», выдает самый нерв
ситуации, вызывавшей тревогу законодателя. У него пе-
ред глазами тут стояла фигура «свободного» мужа, готово-
го ответить по привычке на удар ударом же, как то предпо-
лагалось в ст. 23—31, и платеж тут мыслился в разме-
рах, само собой разумеющихся для «свободного» по этим
статьям. А они явственно не относились к смердам 10.
Для исторической обстановки, в которой «заточпиче-
ство» расцвело до того, что проникло и в литературу, ха-
рактерно именно то, что в жизни феодального общества
теперь на старую антитезу свободного и челядина наплыла
антитеза богатого и убогого. «Слово» Даниила развило
вторую в рассказе о хождении по мукам жизни одного из
захваченных ею средних его представителей. Если автора
«Слова» называют иногда просто «неудачником», то это
не единственный случай индивидуального неудачничества
одиночки. Самое проникновение его в литературу свиде-
тельствует, что здесь перед нами какой-то водоворот, без
разбора в жалости ломавший жизнь и кое-кому из господ-
ствующего класса, кто еще недавно чувствовал себя в ее
седле совсем прочно. «Послание» же XIII в. отмечает
углубление и расширение этого процесса и сливает обе
эти антитезы в одну тему о порабощении «нищих» как яв-
лении всеобщем и неизбежном, подобно эпидемии.
Вот почему было бы неправильно ограничиться рас-
шифровкой «работного ярма», через которое благополучно
прошел наш Заточник с помощью только «Устава о за-
купах». Если подобные эпизоды и бывали с Заточниками,
то после введения «Устава» уже не здесь расставляла им
жизнь истинную ловушку. Какова бы ни была практика
этого «Устава», нельзя себе представить, чтобы он остал-
ся только декларативным документом. Нерушимым оста-
валось в этой практике, что закупничество — это сделка,
ряд, договор, в основе которого лежала «купа» или «це-
на», которую закуп должен был и имел право возвратить,
чтобы вернуть себе полную свободу. Другой вопрос, что
на деле это означало лишь возможность для него пере-
менить господина, выкупиться у первого на «куны»,
10 Ю ш к о в С. В., 1, с. 107 и 92.
457
разысканные на стороне у второго, и сам закуп оставался
все в том же круге «работного ярма». Но оно было пере-
менным, и это-то и не устраивало господина, искавшего
не столько права драться почем зря в пьяном виде, сколь-
ко обеспечить себя вечным работником. Немыслимо поэто-
му, чтобы господа не попытались открыть борьбу против
этого «Устава» посредством самых разнообразных мелких
маневров, не так-то легко различимых для нас на исто-
рическом расстоянии для столь древних времен. Один из
этих маневров может быть, впрочем, вскрыт анализом
ст. НО и 111 «Устава о холопах».
* * *
Предварительно — одно замечание о самом «Уставе».
Два крайних мнения о нем были высказаны в общеисто-
рической литературе. В. О. Ключевский считал его
частичным уложением о холопстве, составленным «без со-
ображения с целым, в состав которого оно попало»11. На-
оборот, А. Е. Пресняков указывал на связь «Устава о хо-
лопах» с «Уставом о закупах», считая их одновременны-
ми. Называл, однако, он «Уставом о холопах» не только
ст. 110—121 «Пространной Правды», а и ст. 63, 65 и 66,
видя здесь «свод статей», «объединенных термином «хо-
лоп» в отличие от более архаического «челядина» ст. 32
и 38», и усматривал текстологическую связь между обои-
ми «Уставами» (ст. 56—66 и НО—121), с одной стороны,
в том обстоятельстве, «что ст. 63, 65 и 66 попали в ряд
статей о закупе», а с другой — в положении ст. 111, «ко-
торую следует отнести к закупу, хотя он в ней и не на-
зван» 12. Ни то, ни другое мнения не могут быть приняты.
Мнение А. Е. Преснякова не может быть принято по-
тому, что именно текстологические соображения мешают
приписать оба «Устава» одной руке: 1) словарный состав
ст. 111 (отсутствие в ней терминов «закуп» и «наймит» и
появление таких, как «дача», «милость», «придаток») ско-
рее указывает на иную руку, чем та, которая формулиро-
вала ст. 56—66; 2) если бы ст. 63, 65 и 66 действительно
текстуально были связаны со ст. 110—121 и были пере-
несены затем в группу статей о закупе, то трудно объяс-
нить одинокое положение ст. 89 о холопе и вире и вооб-
ще столь крайнее отдаление в тексте «Пространной Прав-
ды» ст. НО—121 от ст. 56—66; 3) статьям 63, 65, 66 и 89
11 Ключевский В. О., 1, с. 287.
12 П р е с н я к о в А. Е., 2, с. 222.
458
пот возможности указать подходящее место среди
<-.г. 110—121, тогда как место, занимаемое ими в действи-
тельности, находит себе объяснение именно в тесной тек-
стологической спайке их с соседними статьями.
Мнение В. О. Ключевского не может быть принято
потому, что оба «Устава» соединены исторической
связью, и «Устав о холопах» хорошо «соображен» тек-
стологически с «Уставом о закупах». Историческая
связь здесь заключается в том, что «Устав о холопах» был
ответом законодательства на реакцию, вызванную в гос-
подской среде «Уставом о закупах». Составитель «Устава
о закупах» выяснял понятие закупа путем сопоставлений
и противопоставлений его холопу (почему холопьи ст. 63,
65 и 66 входят в него органически). Составитель же
«Устава о холопах» воздержался от упоминания имени
закупа даже тогда, когда ему понадобилось противопоста-
вить холопу, тоже для выяснения этого понятия, какую-
нибудь общественную категорию, которая была бы холопу
близка, но обладала бы свободой (в ст. 111). Закуп здесь
до того напрашивался сам собой, что ряд исследователей
и относил ст. 111 к закупу, «хотя он в ней и не назван».
Но умолчание здесь о закупе можно считать преднаме-
ренным именно потому, что составитель «Устава о холо-
пах» «соображал» свой текст с текстом «Устава о заку-
пах» текстологически и свое законодательное действие —
с новым для него общественным явлением. В ст. 111 он
хотел защитить от неволи повую категорию работных
людей, которую он только описал, потому что и назвать
ее не умел. На эту категорию, очевидно, устремилась те-
перь поработительная политика господ, потерпев неуда-
чу с закупом. «Устав о холопах» в этом пункте стоял на
той же почве, что и «Устав о закупах», и направлял свое
острие туда же — в поработительные манеры тех же гос-
под. На этот раз только виднее, что рука, формулировав-
шая этот пункт в холопьем «Уставе», работала под дик-
товку церковного влияния.
Не было бы ничего ошибочнее, однако, как выводить
отсюда подозрение, что «Устав о холопах» в целом хоть
в малейшей степени покушается на самый институт
обельного холопства, имеет в виду ограничить власть гос-
под в отношении наличного кадра его обельных и при-
остановить его естественный рост или пополнение его со
стороны из числа свободных. Наоборот, ст. 112—121 исхо-
дят из мысли об абсолютной святости и нерушимости
этого института и этой власти и создают вокруг холопа,
459
покусившегося бежать, такую систему рогаток, которая
максимально обеспечивала бы восстановление прав и
охрану интересов его владельца. «Устав» не заключает,
далее, и намека на возможность освобождения обельного
холопа путем выкупа или безвозмездного отпуска на волю.
«Устав», еще далее, исходит из мысли о праве всякого
свободного выступить в обельное холопство со всеми вы-
текающими отсюда последствиями для него и его семьи.
«Устав» только требует удостоверения добровольности
этого акта со стороны свободного, переступающего этот
порог. Такова юридическая направленность «Устава» в
его целом, и в частности 110-й и 111-й его статей. Она
насквозь консервативна и создавала идеальную ситуацию
для старого слоя, так сказать, «солидных» холоповладель-
цев, заинтересованных в сохранении своих холопьих кад-
ров и безусловной защите своих владельческих прав все-
ми средствами государственного аппарата.
Стало признаком хорошего тона у многих исследова-
телей мимоходом упрекнуть составителя «Устава» в том,
что он (в ст. НО) «просмотрел, что есть и другие виды
обельного холопства», кроме перечисленных в ст. 110 трех
(«холопство обельное трое») 13. Но «Устав о холопах» —
не учебник права, регистрирующий систематически все
разновидности того или иного предмета, о котором зашла
речь. Это — документ прежде всего практический, пре-
следующий определенную политическую цель — признать
на будущее законным лишь такой переход свободных в
обельное холопство, в котором не было бы принуждения
со стороны господ, и тогда уже считать, что бывший сво-
бодный ни под каким видом не может поднять спора о
своем холопстве. «Устав» поэтому не имел основания ин-
тересоваться тем, что закуп при известных условиях об-
ращался в обельного (потому что это ясно изложено было
уже в другом «Уставе», в ст. 56 и 64), что пленник по-
падал в полное обладание пленившего (это разумелось
само собой), что разорившийся купец мог угодить туда
же (это частность, которая подразумевалась в обобщении
ст. 110) и т. д. «Устав» ставил свою задачу слишком чет-
ко, чтобы затемнять здесь суть дела нагромождением
лишних деталей — ради нашего ученого педантизма.
Но не правы и те исследователи, которые видят имен-
но в троичности указанных в ст. НО источников обельно-
го холопства (продажа, брак с рабой, принятие тиунства)
13 К л го ч е в ск и й В. О., 1, с. 287; Пресняков А. Е., 2,
с. 222; Юшков С. В., 1, с. 64.
460
ii<iii<ic,Tt> ограничительного характера: как будто в «Уста-
.. и впрямь сказано, что «обельное холопство» — только
«1'|кю», и что, следовательно, например, «пленный, как
пленный еще не раб», он «может стать рабом после про-
лижи» 14. Отсюда вытекало бы, что ст. 110 молчаливо от-
...ила и ст. 56 и 64 «Устава о закупах», что невероятно.
Ди ст. НО п не говорит": «только», а просто «трое».
* * *
Ст. НО и 111 нельзя рассматривать отдельно одну от
другой, и только их сопоставление может вскрыть ту жиз-
ненную ситуацию, какую имел в виду здесь автор «Уста-
ва». Эта ситуация представала перед ним в двух разно-
видностях, каждая из которой имела свой, далеко не оди-
наковый, социальный смысл.
В одном случае перед ним был свободный, который
хочет жениться на рабе или поступить в тиуны и притом
пе хочет потерять своей свободы. Если ему удастся ого-
ворить это в особом договоре, «ряде», с господином, сво-
бода останется за ним. Если ему этого не удастся и он
предпочтет сохранить свободу, это его интимное дело:
никакие общественные условия не принуждают его ни
жениться именно на этой женщине, ни устроиться именно
па этой выгодной должности феодального агента по части
эксплуатации господской челяди и именно у данного гос-
подаря. Если он упорствует (и женится па рабе или при-
вяжет ключ себе, то и другое «без ряду») и, значит, он
готов расстаться со свободой, на то его добрая воля. Тут
он и синтаксически поставлен подлежащим, как действу-
ющее на свой страх лицо: он сам «поймет робу без ря-
ду», сам «привяжет ключ к себе без ряду». Удастся ему
заключить «ряд» — тогда он аристократ свободы среди
холопьей демократии боярщины.
Иной случай стоял перед глазами законодателя, когда
он формулировал первый и главный источник холопства:
«Оже кто хотя купит [человека] до полугривны [за пу-
стяк], а послухи поставит [в присутствии свидетелей], а
ногату [мелкую монету] даст перед сами холопом» (т. е. в
присутствии холопа, и тот не возразит). Была ли то само-
продажа свободного в холопы, или продажа свободного че-
14 Пешков В., с. 151; Греков Б. Д., 3, с. 104—113; Юш-
ков С. В., 1, с. 64; «законодательство... сузило этот перечень» с
целью «разрядить напряженную обстановку после киевского вос-
стания 1113 г.».
461
ловека третьим лицом, — действующим (синтаксически
подлежащим) выступает господин-покупатель, предмет
же сделки («холоп») мыслим здесь хотя бы и вовсе но
мым и пассивным: если он видал, как передавалась эти
решающая дело монета, а тем более, если взял ее в руки
сам, считалось, что он добровольно (молчание — знак
согласия) отказался навсегда от своей свободы. Ясно, что
за этой картиной формальной сделки, устанавливаемо»
на будущее время, в прошлом стояла картина либо ши-
рокого предложения свободных рабочих рук за бесценок
(даже и не до полугривны), либо массовых заочных сде-
лок купли-продажи в обельное холопство по дешевке или
даже даром доставшихся рабочих рук, уступаемых про-
давцом с глазу на глаз покупателю. Ясно также, что для
предмета этой сделки и речи не могло быть о каком-либо
выборе в интимном якобы деле, а это общественные усло-
вия гнали его в любое «работное ярмо» не лично, а
социально. Теперь, в ст. НО, такие заочные сделки, совер-
шаемые в отсутствие продаваемого, законодатель запре-
щает и требует соблюдения формальностей, которые толь-
ко и придают законность этой сделке.
Утверждать, что в описанном случае имелась в виду
составителем «Устава» только самопродажа, как то де-
лает С. В. Юшков, не дает оснований прежде всего текст
ст. НО: он столь же удобочитаем и в предположении, что
ведет речь о продаже 15. Что речь тут шла и о продаже,
заставляет думать именно ст. 111 «Устава», текстологи-
чески построенная составителем как прямой комментарий
к ст. 110: «А в даче не холоп, ни по хлебе роботят, ни по
придатце; но оже не доходят года, то ворочати ему ми-
лость; отходит ли, то не виноват есть» (см. выше, стр. 66
сл.). Иными словами: те все (в ст. НО) — холопы, раз они
работают, пе заключив «ряда» с господином или пе воз-
разив против их покупки господином при свидетелях; а
те, кто «ходит», т. е. работает у господина за «дачу», за
хлеб и придаток, — не обельные холопы, хотя они и не
заключили «ряда», потому что они пошли на работу не
купленные в обельное холопство.
Это и не закупы, потому что здесь нет речи ни о «ря-
де» ни о «цене», ни о «купе», ни о «задатке». Захочет та-
кой работник уйти, «Устав» разрешает ему вернуть не за-
даток, как делал закуп, а «милость», полученную им
сверх харча, и не в двойном, как закуп, а в одинарном
размере.
15 Юшков С. В., 1, с. 64.
462
До «Устава» было иначе. Когда этот «работный хлеб»,
..... Даниила Заточника, становился такому
|1111||)тнику «аки полынь во устех», и он хотел уйти, его
...............п нускали до истечения года. Не отпускали его и но
не течении года, когда ему казалось (это стало теперь
уОеждепием и законодателя), что он отработал свою «ми-
цк г|>». «Роботили»—не значит непременно, что его вели
и и регистрацию в обельные холопы. Но он, как и закуп,
миг но погодиться, и так как закупа теперь продавать
«обель» не поведешь (ст. 61 — «продаст ли господин за-
нуна обель, то наймиту свобода во всех кунах», и он сво-
||одоп), то именно на первый год ни один господин в здра-
IHIM уме и доброй памяти с таким бедняком не заключит
,|.1куинического договора и «год» подержит его на испы-
тании. И вот, раз он не погодился, почему господину не
сбыть его с рук, заочно продав «обель»? Так он и шел по
дешевке.
Отсюда и явилось в ст. НО: ногату дать «перед самим
холопом» и «послухи поставить». Отсюда же и уступи-
тельное «хотя» в определении цены: купить «хотя» до
нолугривны, т. е. продавец в этом случае сбудет товар
по по обычной его рыночной стоимости потому, что он им
и не был куплен по ней, а был этот бедняк занесен к гос-
подину нуждой и работал он без всяких условий. «Устав
о холопах» ловил здесь за руку все того же закуппичьего
«господаря», нашедшего хитрую лазейку из положения,
созданного «Уставом о закупках». Должно было пройти
время, чтобы маневр этот был «соображен» его изобрета-
телями, чтобы он получил массовое распространение и
заставил законодателя тоже «сообразить» (по выражению,
но вопреки мнению В. О. Ключевского) свой новый «Ус-
тав» со старым. Немудрено, что эта господская контрабан-
да в лице таких одногодичных стажеров «работного ярма»
пе нашла себе и названия — ни в бытовом языке господ,
пи в юридической терминологии «Устава». Выше мы на-
звали их условно милостыниками.
Такого милостыника никак не представишь себе ни
с «войским», ни со «свойским» конем, и если наш Заточ-
ник из «Послания» XIII в. попал бы в это положение, то
па этот раз далеко не сразу после катастрофы и сильно
уже пораспродавшись, прежде чем дойти до жизни такой.
Это положение — почти нищего, не в том условном и от-
носительном смысле, в каком говорил о себе Заточник
XII в., а в том, в каком употребляла его церковь. Вакха-
налия порабощения, угрожавшего здесь самым широким
463
кругам свободных «мужей» из числа совсем «неимовл-
тых», которые при случае и сами нет-нет да опрокидыва-
лись в бездну работного мира, грозила вторгнуться в сфе-
ру, которую церковь с самого начала выделяла в свою
монополию. Перед мирянами церковь мыслила нищего
только как проходную фигуру и давала совет: «страньна
и нища, сироты и вдовице не презри, и да не снидут
[иными словами: уйдут, не задерживаясь] с двора твоего
тощи, но дажь им по силе». Зато священнику в его домо-
строительстве давался совет — «нищих на свою работу без
любви не нуди», — рисующих нищих как само собой раз-
умеющийся резервуар, из которого черпает рабочую силу
именно церковник16. Ст. 111 «Пространной Правды» столь
решительно выступила на защиту своих милостыников от
мирского порабощения, может быть, именно потому, что
защищал здесь законодатель даже и не Заточников, во
всяком случае, не только их, а и серьезные материальные
интересы церкви.
Ст. 111 даже терминологией своей связана с церков-
ным языком. Откуда эти уклоняющиеся от закупнической
терминологии слова: хлеб, милость, придаток,
дача? Приведенное только что о нищих: «дажь им по
силе» — из церковного «Поучения исповедающимся».
«Дажь» — это «дача». Или Мономах в «Поучении» ци-
тирует Псалтырь: «Ун [юн] бех и состарехся — и не видех
праведника оставлена, ни семени его [т. е. потомства],
просяща хлеба. Весь день милует и взаим дает пра-
ведный — и племя его благословено будет». «М и л у е т» —
творит милостыню, милость. Это здесь ясно отличается
от займа (а с закупом был именно заем). Или у Монома-
ха же дальше: «...убогых не забывайте, но елико могуще
по силе кормите, и придавайте сироте... а не вдавайте
силным погубити человека». «Придавайте» — это
придаток 17.
Как видим, и здесь, в трудовом соприкосновении с цер-
ковью нищим грозило «понуждение без любви». Но это
уже было вне власти законодателя. Жизнь брала свое, и
понятия «работать» и «роботить» никак не могли еще в
сознании людей феодального общества порвать своей сло-
весной, корневой связи.
Если бы Даниилу удалось перебедовать трудный мо-
мент в милостыниках на господском дворе и все же бла-
гополучно избыть этого «работного ярма», это бы значило,
16 Поучение исповедающимся, с. 123 и сл.
17 Лавр, лет., под 1096 г., с. 100 и 102.
464
чт «Устав о холопах» вошел в действие раньше, чем со-
। I.шилось «Послание» Даниила, обращенное к великому
i.iihiiio Ярославу Всеволодовичу.
*
Вообразив себя в толпе не столь уже «имовитых»
«мужей», собиравших по полугривне с души на покупку
монастырской околицы на далекой Рязанщине, сбывав-
ших и покупавших по всей Руси чужих милостыникоз,
1 оже по полугривне и даже меньше, избегавших оформ-
лять эти закулисные сделки княжой пошлиной, а теперь
ликовавших по поводу отмеченной в «Слове о полку»
сказочной рыночной конъюнктуры, при которой можно
было заполучить раба дешевле, чем одна княжая пош-
лина при покупке, Заточник должен был почувствовать,
как он точно раскалывается надвое. Он и сам уже не
прочь бы завести село и укомплектовать его в один прием
дешевой челядью. А все же воспоминание о самом себе
в этом работном ярме должно было больно кольнуть
его — пока еще не удалось ему обеспечить себе прямой
и верный путь к житейскому благополучию.
Не в этой «песне по былинам своего времени» был
бальзам на его раны. По условиям времени только цер-
ковь могла заняться лечением этого, как мы знаем,
совсем верного своего сына. То, что его потрепала и
умудрила жизнь, не было тут противопоказанием. Неда-
ром столько церковности в тексте «Слова» и «Послания»
Даниила и недаром церковь с такой зоркостью следила
за всеми и всяческими жертвами процесса формирования
феодального общества. Одних она охотно брала в число
своих «церковных людей». Это — знакомые уже нам «из-
гои трои». Присоединение к ним в «Уставе» Всеволода и
«четвертого изгойства» («се четвертое изгойство и себе
приложим: аще князь осиротеет») похоже па шутливую
вставку на полях первоначального текста «Устава», сде-
ланную, может быть, рукой самого князя Всеволода. За-
точник приписал бы и пятое, вроде: «...аще муж в вещь
[т. е. в беду] впадет». Но, как и князя, сама церковь не
так-то просто решилась бы использовать и «мужа» в
своих селах и на своих погостах в качестве рабочей
силы.
Если бы автором-редактором не только «Слова», а и
«Послания» Даниила оказался церковник из княжого
окружения, взявший на себя пропаганду монархического
30 От Корсуня до Калки
465
принципа и идеи княжеского всемогущества среди мел-
кого вассалитета и имевший в виду, несомненно, частые
в быту случаи мелких и крупных обид, причиняемых
в этой среде самим князем, то церковь предстала бы
перед нами здесь в глубоко свойственной ей (и у нас,
и на Западе) роли примирителя и укротителя повседнев-
ной игры человеческих страстей, в интересах всего фео-
дального общества в целом. Такова была бы литератур-
ная функция афоризмов, собранных в «Послании»
Даниила Заточника. А в повседневной жизни с Заточни-
ками не обходилось, конечно, без «духовного отца», дей-
ствовавшего в подобных случаях на своих «покаяльиых
детей» путем непосредственных увещаний. Духов-
ные отцы, несомненно, исходили при этом из письменных
руководств, стараясь ближе придерживаться к их
тексту.
Возьмем одно такое «Поучение исповедающимся»,
чтобы посмотреть, не окажется ли там чего-нибудь и на
долю нашего Заточника.
* * ♦
Это «Поучение» относится не позднее как к XIII в. и
обращено к тому исповедующемуся, конечно, из господ-
ствующего класса, который уже мелькнул перед нами
с записью своих малейших прегрешений в руках18. Здесь
рассказано о том, что необходимо человеку, чтобы явиться
к исповеди, покаявшись наедине, в надлежащем виде.
В результате получился набросок идеального сына церк-
ви — в достаточно, впрочем, эмпирическом и бытовом
оформлении. Кто усвоил советы Мономаха, тот с истин-
ным удовлетворением будет вычитывать из этого крат-
кого руководства точные указания, каких ему недостало
в княжеском поучении, и узнавать знакомые черты, ко-
торые ему кажутся уже своими. Церковное «Поучение»
приводит в порядок то, что обрывками доходило до него
и из церковного общения. Но и Даниил со своими чита-
телями мог почерпнуть отсюда бальзам на свои раны и
найти примирительное объяснение гримас жизни, отки-
нув увеличительное стекло, сквозь которое эти гримасы
выступали ему на первый план: «Поучение» не скрывало
18 Поучение исповедающимся, с. 123: «да очей и далече бу-
деши, то написай, да егда придеши, тогда ми я (т. е. эти запи-
си) покажеши».
466
in поучаемого, из какой общественной почвы он берет
। nidi, и напоминало о разновидностях живых людей, про
которых обиженный жизнью и чувствительный читатель
мог сказать, как бывало и в жизни: слава богу, что это
но II.
Оказывается, вместе с «человеком» постоянно суще-
। гнуют два «ангела»: «един праведен, а другый злобный».
Сердце» человека подвергается посещениям то одного,
io другого. От первого — «помысл» «о чистоте, о чести,
о самодоволии и о всяком деле праведне». Второй —
нпшраснив» (своеволен, несправедлив), «гневлив», «буй»,
«несыт» (жаден) и «завистлив». Когда «си вся [т. е. все
uro] на сердце человеку взидут, подобает познати от дел
ого [т. е. злобного] и затворити двери сердечный, и пе
дати ему места в себе, а благому отверзати и приимати».
Следовательно, человеку остается только «со вниманием
все творити и блюсти смысл свой» (т. е. вести самонаблю-
дение), чтобы с пользой покаяться. А ведь «о едином
грешнице кающемся» — и то уже «радость бывает па
небеси». Покаяние же — это «воздыхание и слезы и
труд», смирение себя «постом и бдением и молитвою» о
том, чтобы забыты были «злобы наша, яже створих пред
очима его [бога] нечювьствене».
Приступив к покаянию, «отселе не входи в церковь»
и клади поклоны «на кый же [каждый] час по 12» всем
телом, согнув колени «до земля». Мономах рекомендовал
при всяком свободном случае в мыслях повторять: «гос-
поди помилуй мя» — здесь это рекомендуется по 30 раз
па день, не считая четырех формул па каждую тройку
поклонов («согреших ти, господи, прости мя», «господи,
оцести мя грешника», «создавый мя, помилуй мя и прости
мя» и «без числа согреших, господи, прости мя»). У Мо-
номаха было просто; здесь эти формулы надо выучить,
держать счет и не сбиться.
Пищевой режим при этом — по точному твердому ка-
лендарю. «Яжь по вся дни одиною [один раз в день]: в по-
недельник, в среду, в пяток сочиво, а в вторник и в чет-
верг и в суботу рыбице, а меду по 10 чаши в неделю,
и егда ти трижды звонят [это уже в воскресенье, в обед-
ню], мяса ясти, а до 3 чаше нити». Это в обычное время
года. В великий же пост первую и последнюю неделю
«сухо чрес день яжь»; остальные пять недель в понедель-
ник, среду и пятницу «сухо», во вторник и четверг «сочи-
во», в субботу и воскресенье «рыбице». Мед исключен «во
все говение»: «... токмо егда рыбице яси, по чаши испи-
30*
467
вай». Легче, без сухомятки, режим в петровский (июнь-
ский) и рождественский (декабрьский) посты: тут «сочи-
ва вкушай» и «по* чаши испивай», «по вся дни», кроме
субботы и воскресенья, когда при троекратном колоколь-
ном звоне «рыбице яжь, а по чаши испивай». Выдержишь
год этот календарь — «тогда приобщишися святы-
ням».
Любовь и страх, в постоянной смене одной другим,
предписывает «Поучение» не только в отношении к богу,
но и в отношении «к властелем»: «... боя бо ся их [питая
страх перед ними], соблюдешися от зла, им же [из-за ко-
торого] ненависть приходит, и любя я [их], точное [то
же самое] от них восприимеши» (по закону взаимности).
Этот аргумент — как нельзя кстати для Заточников:
не резониться, не горланить о «властелинах без ума»
и не целить на их место, а искать у них покровитель-
ства покорностью. И дальше для Заточников же: «...не
мози же, обыкнув их, рещи: и си человеци таци же суть;
ти не радят о них» (т. е. присмотревшись вблизи, не
говори, что «властели» — те же люди-человеки и ду-
мают только о себе). Ибо «всяка власть от бога», а пото-
му «по саном же всем честь отдавай, с точными же [рав-
ными себе] любися, а меньшины милуй». Потому же и
«попа всякого и черноризца срет [встретив], поклонися
ему» (это прямо в противовес вере в «усряцу»). Дружи
с «благочестивыими», чти чужие «седины» — «и всеми
благочестен [уважаем] явишися». На всех этих условиях
Заточнику предлагалось всеобщее уважение (по сану
тоже, конечно) и перспектива карьеры. Всякая власть
от бога — не только княжеская, но и тех, кто от него по-
ставлен на «управление градами», — это прямое возра-
жение Заточнику.
А дальше ему читалось совсем легко — о не «презре-
нии» «страпьпых», нищих, сирот и вдовиц, о «миловании»
и наставлении «челяди своей» «на добро» «не яростию, но
яко дети своя». Это все его мотивы. Особенно о жене:
«...подружье же свое храни, яко уд свой [часть собствен-
ного тела], зане еси едино тело с нею; учи же ю такоже
добронравию, и да ся бы красила добротами, якоже ся
красит монисты и одеянием», т. е. «кротостию и благо-
честьем и милостынею к своим же и к чюжиим, и не
лишайся [не воздерживайся] ея, токмо от совета [разве
только с ее согласия] или в праздники господски или
в пост, но по воли обою» (обоих). Вот она и не станет
«поведывати». Заточник ненавидел «в злой жене», что она
468
всех укоряет. «Поучение» поучало в ответ: «остав же ся
(отстань] от зла [сам], не мози инех укоряти», «но паче
имей себе под всеми и грешна паче всех» (считай себя
ниже всех и грешнее всех).
Вопрос о «десятине от всего имения» (дохода) своего
ставился в «Поучении» совсем в гибкой форме, особенно
удобной для «убогих» (сравнительно) Заточников. Она
отдавалась как бы церкви («дажь богови»), но не непо-
средственно и не единовременным (и тогда иной раз за-
зорным) взносом, а раздробительно и на совесть дающего:
«...скупи же [собери, скопи] ю, держи у себе, да от того
[из нее] даеши сироте, и вдовици, и страньну, и попом,
и черньцем, и убогым». Не жалуешь чернецов, как Да-
ниил, — хоть не давай им и вовсе, никто не узнает. И, на-
конец, последний совет: «...от лупежа же неправедна
[сдирания шкуры взяткой или процентом] отряси руце
твои: луче бо мало что с правдою, неже многа имеииа с
неправдою, имение бо неправедно извеется». Если бы За-
точник прочел это сам, ему вздохнулось бы свободно: это
пе про него. Пока он не попал еще в «мечники» или тиу-
ны, это было про тех «богатых», которых ненавидел он
от всей души, да и сам Даниил не пощадил их в своем
«Слове».
Таков церковный идеал человека из феодального об-
щества, приспособленный к тому, чтобы сделать устой-
чивым самое это общество. Регулировать бешеную гонку
по пути эксплуатации призван был особенно последний
совет этого «Поучения»: «...помысли, да оже ти себе лю-
бо, дабы ти он то створял, то же ты ему створи; а оже
ти себе не любо, того ты ему не створи» (т. е. не делай
другому то, чего сам себе не желаешь). Это «любо», т. е.
угодно, и богу, и «человеком».
Как бы убедить в том своего поучаемого? Настолько
это шло, очевидно, вразрез со всем строем его мышления,
что нельзя тут было отделаться цитатой и апеллировать
к авторитету одной только христианской церкви. «Поуче-
ние» и заключало: «се же ти ветхый и новый закон ка-
жет», т. е. это вечная истина — для всех времен и всяче-
ских народов.
Жаль, что не имеем подобного «поучения» и для испо-
ведующейся. Его, впрочем, едва ли пришло бы на ум
кому-либо и писать. Исповедующийся мыслился здесь
сам владеющим пером. Про «жену» же в «Русской Прав-
де» недаром выразились: «без языка ли умрет». «Без
469
языка» — это не паралич. Если не говорить об исключе-
ниях, «язык» тут — единственный для тогдашней жен-
щины способ вслух, изустно выразить свою предсмертную
волю. Меткая конкретность и тут не изменила словарю
этого замечательного в литературном отношении памят-
ника. Впрочем, ведь и «заточниц» древнерусская литера-
тура не знает.
ЗЛЛТО
пллвитея огнем,
я человек
н л плетям и...
Современники
о Рус и XXIII вв.
Церковь Богородицы Пирогощи в Киеве. XII век.
Реконструкция IO. С. Асеева
472
Русская литература возникла задолго до крещепия жителей
Киевского государства. Ученые считают, что ее исключительное
развитие в XI—XIII вв. было обусловлено высоким уровнем уст-
ного языка и широким распространением грамотности и письмен-
ности. Академик Д. С. Лихачев писал: «Русский язык оказался
способным выразить все тонкости отвлеченной мысли, воплотить
в себе изощренное ораторское искусство церковных проповедни-
ков, передать сложное историческое содержание всемирной и рус-
ской истории, ответить нуждам нового для Руси, но достаточно
старого христианского культа, воспринять в переводах лучшие
произведения общеевропейской средневековой литературы. И это
произошло потому, что письменный литературный язык опирался
па культуру устного литературного языка — па предшествующее
развитие «устной литературы», содержание которой пе покрыва-
лось одним фольклором» '.
Древнерусская литература остро реагировала па все полити-
ческие события, происходившие в стране. Отразила она и важ-
нейшие изменения в быту парода, являвшиеся следствием вне-
дрения новой христианской идеологии.
К сожалению, до нашего времени дошло лишь незначительное
число литературных памятников, созданных в домонгольский пе-
риод русской истории. Огромное количество их погибло во время
междоусобных войн и вражеских нашествий.
В этот сборник вошел целый ряд письменных памятников, а
также отрывков из них, в которых запечатлелись жизнь и быт
русских людей в X—XIII столетиях.
О том, как крестилась Русь в конце X в., читателю известпо
из школьного курса истории СССР. Авторы школьных учебников
обычно пересказывают краткое и малодостоверное известие о вве-
дении христианства на Руси, включенное в состав древнейшей
русской летописи — «Повести временных лет». Монах Киево-Пе-
черского монастыря Нестор написал это историко-литературное
произведение спустя 100 с лишним лет после того, как началось
массовое крещение народов, входивших в состав Киевского госу-
дарства. Естественно, что к концу XI — началу XII в. многие
1 История культуры Древней Руси. Т. II. М,—Л., 1951, с. 164.
473
детали христианизации Руси
стерлись из народной памяти.
По ряду вопросов, связанных с
крещением, уже тогда существо-
вали острые разногласия. Поэто-
му Нестор был вынужден обра-
титься к записям об этом собы-
тии, сделанным не позднее на-
чала XI в. при киевской Деся-
тинной церкви Анастасом Корсу -
нянином. Их он и внес в свой
труд. Однако автор записей весь-
ма тенденциозно изобразил кре-
щение Руси. Он «забыл» многие
важные аспекты введения хри-
стианства. В частности, Анастас
Корсунянин умолчал о том, что
жители русских городов и це-
лых областей оказали самое оже-
сточенное сопротивление введе-
нию новой религии. Анастас
стремился внушить читателю
мысль о том, что население Кие-
ва, как и всей Руси, с радостью
откликнулось па призыв князя
Владимира порвать с язычеством
и послушно приняло новую ве-
ру. Вопреки правде, Анастас вся-
чески выпячивал свою роль во
взятии русскими войсками горо-
да Херсонеса.
О том, что исторический труд
Анастаса Корсувянипа мало со-
ответствует исторической прав-
де, стало известно лишь после
того, как ученые исследовали
другой очень интересный древ-
ний литературный памятник —
«Житие князя Владимира» осо-
бого состава. В нем также гово-
рится об осаде и взятии русски-
ми Херсонеса, но рассказ жития
намного достовернее передает
происходившие в 989—990 годах
события.
Выдающийся русский историк
XVIII в. В. Н. Татищев при
создании своей знаменитой «Ис-
тории Российской» использовал
Идол Святовита-Рода.
Найден в реке Збруч. X век.
474
miiih'iio не дошедшие до нашего времени исторические произве-
допил. Среди них — рассказы о крещении киевлян и новго-
родцев.
Рассказ о крещении киевлян значительно отличается от того,
который приведен Нестором в «Повести временных лет». Анализ
<чо содержания показал, что ои также более достоверен, чем ле-
тописный.
Рассказ о крещении новгородцев, обнаруженный В. II. Тати-
щевым в составе Иоакимовской летописи, также до пас не до-
шедшей, поражает правдивостью своего содержания. Его автор
был не только современником, но и участником трагических со-
бытий, разыгравшихся в Новгороде в конце августа — начале
сентября 990 г. Он очень ярко и реалистично изобра-
зил, какими жестокими методами насаждалась новая религия в
одном из важнейших русских городов. Нарисованная им кар-
тина христианизации населения в целом верно отразила типич-
ные черты процесса, протекавшего на Руси в конце X — нача-
ле XI в.
«Слово о законе и благодати» — одно из древнейших русских
публицистических сочинений. Его автор — священник Илариоп.
О нем нам известно немного. В конце 40-х — начале 50-х годов
XI в. он был пресвитером церкви св. Апостолов в княжеском се-
ле Берестове под Киевом. Летописец сообщает, что Иларион был
«муж благ, книжен и постник». Видимо, эти качества привлекли
к нему внимание великого киевского князя Ярослава Мудрого.
В 1051 г. Ярослав собрал русских епископов и предложил им из-
брать главу русской церкви. Епископы избрали митрополитом
Илариона. Оп стал первым русским человеком, достигшим такого
Рисунки из рукописи XV века. Слева — князь получает посла-
ние; справа — статуя Перуна, на холме.
475
высокого поста в церковной иерархии. До пего киевскими митро-
политами были или византийцы, или болгары.
Ученые считают, что в первоначальном варианте «Слово о за-
коне и благодати» представляло собой речь, произнесенную свя-
щенником Иларионом 28 марта 1049 г. в день Пасхи и Благове-
щенья. И только позднее эта речь была записана. В ней автор
прославляет Киевское государство, князя Владимира, как апосто-
ла русского народа, его сына Ярослава Мудрого, как продолжа-
теля дела отца. Иларион противопоставляет Новый завет — «бла-
годать» Ветхому завету — «закону». Если во времена Ветхого за-
вета, по мнению Илариопа, господствовало рабство, то Новый за-
вет принес людям свободу. Поэтому он сравнивает Ветхий
завет — «закон» с тенью, отраженным светом луны, ночным холодом,
а Новый завет — «благодать» с сиянием солнца и теплом. Пер-
вый распространялся только на еврейский народ, второй — на
все народы мира. Касается Иларион и проблемы крещения Руси.
Исследователи считают Илариона выдающимся мыслителем,
который благотворно повлиял на развитие древнерусской фило-
софии и культуры. Иларион укрепляет читателя во мнении, что
Русь, принявшая Новый завет, переживает духовное обновление,
а ее народ стоит на пороге культурного процветания.
Замечательным произведением древнерусской литературы бы-
ла «Повесть временных лет». Эта летопись намного совершеннее
современных ей западноевропейских и даже византийских хро-
ник. Опа охватывает гораздо более широкий круг вопросов, чем
исторические произведения, возникшие в эпоху раннего средневе-
ковья за пределами Руси. Монах Нестор немало потрудился, соби-
Княгиня Ольга на приеме у византийского императора.
476
piui письменные свидетельства, устные предании и легенды, рас-
। кнзы очевидцев событий, известия иностранных хроник о Ру-
си, чтобы реконструировать прошлое русского народи. Он писал
нотопись для великого киевского князя Святонолка Наислааича
и довел изложение до 1110 г. После смерти Святонолка и 1113 г.
Повесть временных лет» была передана новым киевским копаем
Владимиром Мономахом в Михайловский Выдубицкий мона-
стырь. Владимира, по-видимому, не устроило то, как в летописи
ныл изображен он сам, его отец Всеволод Ярославич и их сопер-
ник Святополк Изяславич. В 1116 г. игумен Выдубицкого мона-
стыря Сильвестр отредактировал труд Нестора. Он выбросил из
пего отдельные фрагменты, другие вставил, чтобы угодить ново-
му киевскому князю. В этой редакции политическая деятель-
ность Владимира Мономаха, вероятно, была несколько преувели-
чена и приукрашена в ущерб его предшественнику. Но и новый
вариант по каким-то причинам не удовлетворил киевского князя.
Около 1118 г. «Повесть временных лет» подверглась еще одной
редакторской правке. Ее осуществил, как полагают ученые, или
сын Владимира Мономаха Мстислав Великий, или лицо, близкое
ему. В таком виде летопись и дошла до нас.
Несмотря на то, что некоторые известия «Повести временных
лет» субъективны и требуют проверки другими источниками,
большинство содержащихся в ней свидетельств верно отражает
русскую жизнь X — начала XII в.
Читателю будет интересно ознакомиться и с древнейшей ча-
стью «Русской Правды» — сводом княжеских установлений.
«Русская Правда» возникла в Киевской земле. В начале XI в.
Слева — Ольга разговаривает с императором; справа — кре-
щение княгини Ольги.
477
новгородцы помогли Ярославу Мудрому одержать победу над
Святополком Окаянным и овладеть великокняжеским столом.
Летописец отметил: отпуская новгородцев домой, Ярослав дал им
«Правду», устав и приказал им придерживаться в жизни тех
установлений, которые содержатся в этих документах.
«Русская Правда» определяет различные наказания за пре-
ступления, совершенные как свободными людьми, так и придвор-
ной челядью — холопами.
Выдающимся литературным произведением является «Слово
Даниила Заточника». Оно возникло на Руси во второй половине
XII в. «Слово» представляет собой послание некоего Даниила
новгородскому князю Ярославу Владимировичу. Автор — чело-
век больших познаний, знаток русского быта. Он любит приво-
дить пословицы и поговорки. Хорошо знает Библию, Псалтырь,
Евангелия, афоризмы из византийского сборника «Пчела». Да-
ниил чрезвычайно точно и выразительно раскрывает жизнь со-
временных ему людей. В своем произведении он подчеркивает
социальные контрасты. Его критика княжеского окружения рез-
ка и беспощадна. С поразительным искусством Даниил изобра-
жает человека, попавшего в беду, его нищету, бесправие, го-
рести.
Исследовавший творчество Даниила Заточника академик
Б. А. Рыбаков пришел к выводу, что автор «Слова» родился в
60-е годы XII в. на юге Руси. Происходил из свободных людей.
В 1184 г. стал придворным летописцем киязя Всеволода Большое
Гнездо. Работал во Владимире па Клязьме и княжеском замке
Боголюбове. Даниил выступал против мздоимства, порабощения
людей, клеветы, иных пороков общества. Пытался предотвратить
закабаление «сильными людьми» пострадавших в 1192 г. от по-
жара Владимира горожан. Написанное им по этому поводу лите-
ратурное произведение вызвало гнев князя. Даниил оказался в
ссылке на Белом озере. Позднее жил на Лаче-озере в Новгород-
ской земле. Там он и написал в 1197 г. свое послание Ярославу
Владимировичу. «Слово» понравилось новгородскому князю.
И вскоре Даниил был приближен ко князю Ярославу. В начале
XIII в. Даниил становится придворным летописцем Константина
Всеволодича, князя ростовского, а затем и владимиро-суздальско-
го. После смерти Константина в 1218 г. след Даниила теряется.
Очень близким к обличительным поучениям Даниила Заточ-
ника является «Слово святого отца нашего Василия, архиеписко-
па кесарийского, о судах и властителях». Однако Василий Вели-
кий — один из «отцов церкви» — по был автором этого сочинения.
Какой-то русский книжник попытался высказать сильным мира
сего свое мнение о судопроизводстве на Руси. Он не рискнул вы-
ступить от собственного имени и приписал свое оригинальное
сочинение одному из наиболее уважаемых и почитаемых христи-
анских философов-богословов. Как и Даниил Заточник, аноним-
ный автор гневно обличал слуг князей и бояр, творящих непри-
глядные дела, протестовал против мздоимства и неправедных су-
дов над бедняками, клеймил человеческую зависть, жадность,
мстительность, разоблачал клевету, призывал земных владык
милостиво судить провинившихся.
Литературный стиль анонимного автора весьма напоминает
стиль Даниила Заточника. Не исключено, что «Слово святого от-
ца нашего Василия, архиепископа кесарийского, о судах п вла-
стителях» также было написано Даниилом Заточником, который
478
выдал собственное произведение за сочинение Василия Великого.
Кик бы там ни было — являлся ли Даниил Заточник автором
данного поучения или нет, — это произведение чрезвычайно зло-
бодневно для конца XII — начала XIII в.
«Слово... о судах и властителях», по-видимому, было хороню
известно на Руси. Создается впечатление, что оно оказало силь-
ное воздействие на другой очень интересный литературный па-
мятник — «Наставление тверского епископа Семепа».
Тверской епископ Семен (Симеон) неоднократно упоминается
в летописях в связи с событиями, происходившими на Руси в
70—80-е годы XIII столетия. Умер он в 1289 г. Неизвестный рус-
ский книжник, написавший некролог на его смерть, отметил, что
епископ Семен был человеком ученым, умудренным книжным
учением и житейским опытом. Всю жизнь он отстаивал правду,
не страшась навлечь на себя гнев князей и бояр. Как и Дапиил
Заточник, Семен обличал неправедные дела князей и их слуг,
боролся со злоупотреблениями, призывал жалеть нищих, сирот,
вдов, оказывать им помощь, заступался за людей, которых не-
справедливо преследовали. В «Наставлении» Семен кратко изло-
жил те же самые мысли о судопроизводстве, которые содержит
в себе «Слово... о судах и властителях». Весьма вероятно, что в
своей деятельности он руководствовался данным литературным
произведением.
В XII—XIII вв. на Руси создавались и распространялись все-
возможные поучения, направленные против пьянства, обжорства,
излишеств, языческих пережитков. Они предназначались исклю-
чительно для «простой чади» и были потому написаны простым
народным языком. Авторами их были священнослужители, кото-
рые* преследовали весьма определенную цель — регламентиро-
вать жизнь простого человека, заставить его усердно трудиться,
отказаться от накопления богатств па земле, «где моль и ржа
истребляют и где воры подкапывают и крадут», пе давать воз-
можности крестьянину утаивать от господина причитающийся
ему оброк, обязать его быть умеренным в своих потребностях.
Одним из таких произведений было поучение новгородского игу-
мена Моисея «О чрезмерном излишестве», созданное во второй
половине XII в.
Многие русские летописи содержат рассказы о битве на реке
Калке, которая произошла в 1223 г. Однако самое подробное по-
вествование об этом событии содержит «История Российская»
В. Н. Татищева. Историк заимствовал описание Калкского побои-
ща из какого-то не дошедшего до нашего времени исторического
произведения, изобилующего различного рода деталями. Судя по
тексту, его автор жил в первой половине XIII в. и хорошо знал
события, которые описал.
ЖИТИЕ КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА ОСОБОГО СОСТАВА.
РАССКАЗ О ВЗЯТИИ РУССКИМИ ВОЙСКАМИ КОРСУИЯ
«...Князь же Владимир, быстро собрав своих воинов:
варягов и словен, и кривичей, и черных болгар, пошел
на Корсунь, греческий город. И затворились корсуняне в
городе. И стал Владимир на той стороне города в лимане,
на расстоянии полета стрелы от города. И крепко сра-
жались горожане. И сказал Владимир горожанам: «Если
не сдадитесь, буду стоять здесь три года и более». Они
же не послушали его. И стоял Владимир под городом
шесть месяцев; и не истомились корсуняне от голода.
Был же в Корсуне муж-варяг, по имени Жьдеберн. Он
же пустил стрелу в полк к варягам и крикнул: «Доне-
сите стрелу эту князю Владимиру». Написал же на стре-
ле следующее: «Княже Владимир, приятель твой Жьде-
берн великое влечение имеет к тебе, но о том тебя изве-
щаю: хотя будешь стоять ты со своей воинской силой
под городом год или два, или три, не сможешь ты голо-
дом истомить Корсуня, ибо корабельщики приходят пу-
тем подземным с питьем и кормом в город. Путь же тот
находится на восток от расположения твоих войск».
Князь же Владимир разведал этот путь и приказал
его перекопать. И люди корсунские изнемогли от голода
и водной жажды и через три месяца сдались. И вошел
Владимир в город и дружина его...»
В. Н. ТАТИЩЕВ. РАССКАЗ О КРЕЩЕНИИ КИЕВЛЯН
Как скоро Владимир в Киев пришел, немедленно учи-
нил совет с митрополитом, крестил 12 сынов своих и
430
i.i'jii.mojk и вскоре повелел идолы опровергнуть, некото-
рые изрубить, а другия огню предать; Перуна же пово-
лил привязать конем к хвостам и, влекучи с горы по Бо-
ричеву на ручей, приставил 12 мужей бить жезлами, по
и ко чувственна™ для оскорбления, но на поругание зло-
иерия, паче же да посрамятся нехотясчии креститися и
познают, яко сии боги, на них же так твердо иадеюсчися
от них милости просили, узрят, яко ни себе самим помос-
чи и от сокрушения избавиться не могут. Влекомому же
ему по ручаеви ко Днепру плакали по нем невернии лю-
дии, которые не прияли крещение. И, привлекши, врину-
ли в Днепр. И повеле его пустить по Днепру, да плывет
па низ; приставя стражу, повелел от брега, где приста-
нет, отпихивать, дондеже пороги пройдет, что посланные
верно исполнили. И когда проплыл сквозь проторче, из-
верже его ветр на берег, которое место доднесь словет
Перуня рень. По опровержении идолов и крещении мно-
жества знатных людей, митрополит и попы, ходяще по
граду, учаху люди вере Христове. И хотя многие приима-
ли, но множайшии, размышляя, отлагали день за день;
Осада Корсуня Владимиром. Миниатюра
из Кенигсбергской летописи.
81 От Короуня до Калки
481
инии же закоснелые сердцем ни слышати учения хотели.
Тогда Владимир послал по всему граду, глаголя: «Заутра
всяк изидет на реку Почайну креститися; а ежели кто от
некресченых заутра на реке не явится, богат или нищ,
вельможа или раб, тот за противника повелению моему
причтется». Слышавше же сие, людие мнозии с радостию
шли, разсуждая междо собою, ежели бы сие не было доб-
ро, то б князь и бояра сего не прияли. Инии же нуждою
последовали, окаменелый же сердцем, яко аспида, глуха
затыкаюсче уши своя, уходили в пустыни и леса, да по-
гибнут в зловерии их. Наутрие вышел Владимир сам с
митрополитом и иереи на реку Почайну, где сошлося
бесчисленное множество народа, мужей, жен и детей.
И входя в воду, стояли иные до шеи, другие до персей,
инии по колена, родители же мнозии младенцев держа-
ли на руках; а презвитери, стоя на брегу, читали молит-
вы и каждой купе давали имена особый мужем и женам.
Крестившимся же людем отходили кождой в домы своя,
которых число так великое было, что не могли всех ис-
числить...»
Русские перед статуей Перуна клянутся соблюдать
мирный договор с Византией.
Миниатюра из Кенигсбергской летописи.
482
РАССКАЗ О КРЕЩЕНИИ НОВГОРОДЦЕВ
В Повеграде людие, уведавше еже Добрыпя идет кре-
। тити я, учиниша вече и закляшася вся не пустити но
град и не дати идолы опровергнути. И егда приидохом,
пни, разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и
псчо Добрыня пресчением и лагодными словы увосчевая
их, обаче они ни слышати хотяху и вывесше 2 порока ве-
ликие со множеством камения, поставиша на мосту, яко
на сусчие враги своя. Высший же над жрецы славян Бо-
гомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя
люду покоритися. Мы же стояхом на торговой стране,
ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико
можахом. Но гиблюсчим в нечестии слово крестное, яко
ппостол рек, явися безумием и обманом. И тако пребы-
нпхом два дни, неколико сот крестя. Тогда тысецкий но-
погородский Угоняй, ездя всюду, вопил: «Лучше нам по-
мерети, неже боги наша дати на поругание». Народ же
опоя страны, разсвирепев, дом Добрынин разориша, име-
ние разграбиша, жену и неких от сородник его избиша.
Тысецкий же Владимиров Путята, яко муж смысленный
и храбрый, уговатовав лодиа, избрав от ростовцев 500 муж,
носчию перевезеся выше града на ону страну и вшед
но град, никому же пострегшу, вси бо видевши чаяху
своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняева, онаго
и других передних мужей ят и абие посла к Добрыпе за
реку. Людие же страны оные, услышавшие сие, собраша-
ся до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча
зла. Некие шедше церковь Преображения господня раз-
меташа и домы христиан грабляху. Даже па разсвита-
ции Добрыня со всеми сусчими при нем приспе и повеле
у брега некие домы зажесчи, чим люди паче устраше-
ии бывше, бежаху огнь тушити; и абие преста сечь,
тогда передний мужи, пришедше к Добрыне, просиша
мира.
Добрыня же, собра вой, запрети грабление и абие
идолы сокруши, деревяннии сожгоша, а каменнии, изло-
мав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль вели-
ка. Мужи и жены, видевше тое, с воплем великим и сле-
зами просясче за ня, яко за сусчие их боги. Добрыня же,
насмехайся, им весча: «Что, безумнии, сожалеете о тех,
которые себя оборонить не могут, кую пользу вы от них
чаять можете». И посла всюду, объявляя, чтоб шли ко
кресчению. Воробей же посадник, сын Стоянов, иже при
Владимире воспитан и бе вельми сладкоречив, сей иде
на торжисче и паче всех увесча. Идоша мнози, а не хо-
31*
483
тясчих креститися воины влачаху и кресчаху, мужи вы-
ше моста, а жены ниже моста. Тогда мнозии некресче-
нии поведаху о себе кресчеными быти; того ради повеле-
хом всем кресченым кресты деревянни, ово медяны и
каперовы (сие видится греческое оловянны испорчено)
на выю возлагати, а иже того не имут, не верити и кре-
стити; и абие разметанную церковь паки сооружихом.
И тако крестя, Путята иде ко Киеву. Сего для людие
поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня
огнем.
МИТРОПОЛИТ ИЛАРИОН КИЕВСКИЙ.
СЛОВО О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ.
РАССКАЗ О КРЕЩЕНИИ КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА И РУСИ
Хвалит же хвалебными словами Римская земля Пет-
ра и Павла, от которых уверовали в Иисуса Христа, сы-
на Божьего, Азия и Эфес и Патм — Иоанна Богослова,
Индия — Фому, Египет — Марка. Все страны, города и
люди чтут и славят своих учителей, которые научили их
православной вере.
Похвалим же и мы по силе нашей малыми похвала-
ми великое и чудное сотворившего — нашего учителя и
наставника, великого кагана земли нашей Владимира,
внука древнего Игоря, сына же славного Святославова,
которые в годы своего владычества мужеством и храбро-
стью прославились во многих странах. И поныне победы
и могущество их вспоминаются и прославляются. Ведь
Византийский солид конца X — начала XI в., с изображением
императоров Василия II и Константина VIII.
484
по и слабой безвестной земле владычествовали, но в Рус-
ской, о которой знают и слышат во всех четырех концах
11КМЛИ.
Сей каган наш Владимир, славный от славных родил-
< я, благородный от благородных. И вырос и окреп, с дет-
ских лет возмужав, крепостью и силой совершенствуясь,
в мужестве и понимании преуспевая. И будучи само-
держцем земли своей, покорил себе окрестные страны:
одних миром, а непокорных мечом. Итак, когда он жил
п пас землю свою справедливо с мужеством и понима-
нием, тогда сошла на него милость Всевышнего — взгля-
нуло на него всемилостивое око благого Бога, и воссиял
разум в сердце его, чтобы понять суетность идольской
лжи и обрести единого Бога, создавшего всю тварь види-
мую и невидимую. Еще слышал он постоянно о благовер-
ной Греческой земле, христолюбивой и крепкой верой,
где Бога единого в Троице чтут и поклоняются, как свер-
шаются у них чудеса и знамения, как многолюдны церк-
ви, как все города исповедуют истинную веру, все в мо-
литвах предстоят, все служат Богу. И слыша это, возже-
лал сердцем, возгорел духом, чтобы быть ему христиани-
ном в земле его.
Так и стало, когда Бог пожелал, сбросил каган наш
человеческое естество, и с ризами ветхого человека снял
тленное, стряхнул прах певерия, вошел в святую купель
и возродился от святого духа и воды, во Христа кре-
стился...
...и до сих пор не прекращается подвиг благоверия.
485
И не только тем явил имевшуюся в нем к Богу любовь,
но еще и потрудился, повелев по всей земле креститься
во имя Отца, Сына и Святого Духа, светло и громогласно
прославлять во всех городах Святую Троицу, быть всем
христианам — незнатным и знатным, рабам и свобод-
ным, юным и старым, боярам и простолюдинам, богатым
и бедным. И не было ни одного, кто воспротивился бы
благочестивому его повелению, а если кто и не по доб-
рой воле крестился, то из-за страха перед повелевшим,
поскольку благоверие того было соединено с властью.
В одно время вся наша земля восславила Христа с
Отцом и со Святым Духом. Тогда начал мрак идольский
от нас отходить и зори благоверия явились. Тогда тьма
бесослужения рассеялась, и слово евангельское землю
нашу озарило; жертвенники были разрушены, а церкви
поставлены; идолы сокрушены, а иконы святых предста-
ли; бесы бежали — крест города осветил; пастыри сло-
весных овец христовых — епископы встали перед святым
алтарем, жертву чистую возносят попы и дьяконы; и
весь клир изукрасил и красотою одел святые церкви; апо-
стольская труба и евангельский гром огласили все горо-
да; фимиам, Богу воскуряемый, воздух освятил; мона-
стыри на горах поднялись, монахи появились, мужчины
и женщины, незнатные и знатные, — все люди заполни-
ли святые церкви...
ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ.
РАССКАЗ О МЕЖДОУСОБНОЙ БОРЬБЕ НА РУСИ
ПОСЛЕ СМЕРТИ КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА
В год 6522 (1014). Когда Ярослав был в Новгороде,
давал он по условию в Киев две тысячи гривен от года до
года, а тысячу раздавал в Новгороде дружине. И так да-
вали все новгородские посадники, а Ярослав не давал это-
го в Киев отцу своему. И сказал Владимир: «Расчищайте
пути и мостите мосты», ибо хотел идти войною на Яро-
слава, на сына своего, но разболелся.
В год 6523 (1015). Когда Владимир собрался идти
против Ярослава, — Ярослав, послав за море, привел ва-
рягов, так как боялся отца своего; но бог не дал дьяво-
лу радости. Когда Владимир разболелся, был у него в
это время Борис. Между тем печенеги пошли походом
на Русь, Владимир послал против них Бориса, а сам
сильно разболелся; в этой болезни и умер 15 июля. Умер
он на Берестове, и утаили смерть его, так как Святополк
был в Киеве. Ночью же разобрали помост между двумя
486
клетями, завернули его в ковер и спустили веревками на
и'млю; затем, возложив его на сани, отвезли и постави-
ли ого в (церкви) Святой Богородицы, которую сам ког-
ди то построил. Узнав об этом, сошлись люди без числа
п плакали по нем — бояре как по заступнике страны,
Родные же как о своем заступнике и кормителе. И поло-
жили его в гроб мраморный, похоронили тело его, бла-
женного князя, с плачем...
...Святополк сел в Киеве по смерти отца своего и со-
знал киевлян и стал давать им подарки. Они же брали,
но сердце их не лежало к нему, потому что братья их бы-
ли с Борисом. Когда Борис уже возвратился с войском
назад, не найдя печенегов, пришла к нему весть: «Отец
у тебя умер». И плакался по отце горько, потому что
любим был отцом больше всех, и остановился, дойдя до
Альты. Сказала же ему дружина отцовская: «Вот у тебя
дружина отцовская и войско: пойди, сядь в Киеве на от-
цовском столе». Он же отвечал: «Не подниму руки на
брата своего старшего: если и отец у меня умер, то пусть
этот будет мне вместо отца». Услышав это, воины разо-
шлись от него. Борис же остался стоять с одними своими
отроками. Между тем Святополк задумал беззаконное де-
ло, воспринял мысль каинову и послал сказать Борису:
«Хочу с тобою любовь иметь и придам тебе еще к тому
владению, которое ты получил от отца», но сам обманы-
вал его, чтобы как-нибудь его погубить. Святополк при-
шел ночью в Вышгород, тайно призвал Путшу и вышго-
родских мужей боярских и сказал им: «Преданы ли вы
мне всем сердцем?» Отвечали же Путша с вышгородца-
ми: «Согласны головы свои сложить за тебя». Тогда он
сказал им: «Не говоря никому, ступайте и убейте брата
моего Бориса». Те же обещали ему пемедленно испол-
нить это...
Посланные же пришли на Альто ночью, и когда под-
ступили ближе, то услыхали, что Борис поет заутреню:
так как пришла ему уже весть, что собираются погу-
бить его...
И, помолившись Богу, возлег на постель свою. И вот
напали на него как звери дикие из-за шатра, и просуну-
ли в него копья и пронзили Бориса, а вместе с ним прон-
зили и слугу его, который, защищая, прикрыл его своим
телом. Ибо был он любимец Бориса. Был отрок этот ро-
дом венгр, по имени Георгий. Борис его сильно любил и
возложил на него гривну золотую большую, в которой он
и служил ему. Убили они и многих других отроков Бо-
487
риса. С Георгия же с этого не могли они быстро снять
гривну с шеи и отсекли голову его и только тогда сняли
гривну, а голову отбросили прочь; поэтому-то впослед-
ствии и не обрели тела его среди трупов. Убив же Бори-
са, окаянные завернули его в шатер, положили на теле-
гу и повезли, а он еще дышал. Святополк же окаянный,
узнав, что Борис еще дышит, послал двух варягов при-
кончить его. Когда те пришли и увидели, что он еще жив,
то один из них извлек меч и пронзил его в сердце...
Святополк же окаянный стал думать: «Вот убил я
Бориса; как бы убить Глеба?» И, замыслив каиново де-
ло, послал, обманывая, посла к Глебу со следующими сло-
вами: «Приезжай сюда поскорее, отец тебя зовет: сильно
он болен». Глеб тотчас же сел на коня и отправился с
малою дружиною, потому что был послушлив отцу. И ког-
да пришел он на Волгу, то в поле запнулся конь его о
яму и повредил себе немного ногу. И пришел в Смо-
ленск, и отошел от Смоленска недалеко, и стал на Смя-
дыне в насаде. В то же время пришла от Предславы весть
к Ярославу об отцовской смерти, и послал Ярослав ска-
зать Глебу: «Не ходи: отец у тебя умер, а брат твой убит
Святополком». Услыхав это, Глеб громко возопил со сле-
зами, плачась по отце, но еще больше по брате, и стал
молиться... внезапно пришли посланные Святополком по-
губить Глеба. И тут вдруг захватили посланные корабль
Глебов и обнажили оружие. Отроки же Глебовы пали ду-
хом. Окаянный же Горясер, один из посланных, велел
тотчас же зарезать Глеба. Повар же Глеба, именем Тор-
чин, вынув нож, зарезал Глеба, как безвинного ягненка...
Святополк же окаянный и злой убил Святослава, по-
слав к нему к горе Угорской, когда тот бежал в Угры
(Венгрию). И стал Святополк думать: «Перебью всех
своих братьев и стану один владеть Русскою землею...»
Святополк же окаянный стал княжить в Киеве. Со-
звав людей, стал он им давать кому плащи, а другим
деньгами, и роздал много богатств. Ярослав же пе знал
еще об отцовской смерти, и было у него множество варя-
гов, и творили они насилие новгородцам и женам их.
Новгородцы восстали и перебили варягов во дворе По-
ромони. И разгневался Ярослав, и пошел в (село) Рако-
мо, сел там во дворе и послал к новгородцам сказать:
«Мне уже тех не воскресить». И призвал к себе лучших
мужей, которые перебили варягов, и, обманув их, пере-
бил тоже. В ту же ночь пришла ему весть из Киева от
сестры его Предславы: «Отец твой умер, а Святополк си-
488
дит в Киеве, убил Бориса, а на Глеба послал, очень бе-
регись его». Услышав это, печален был Ярослав и об от-
це, и о братьях, и о дружине. На другой день, собрав
остаток новгородцев, сказал Ярослав: «О милая моя дру-
жина, которую я вчера перебил, а сегодня она оказалась
нужна». Утер слезы и обратился к ним на вече: «Отец
мой умер, а Святополк сидит в Киеве и убивает братьев
своих». И сказали новгородцы: «Хотя, князь, и иссечены
братья наши, — можем за тебя бороться!» И собрал Яро-
слав тысячу варягов, а других воинов 40 000, и пошел на
Святополка...
...Услышав же, что Ярослав идет, Святополк собрал
бесчисленное количество воинов, русских и печенегов,
и вышел против него к Любечу на тот берег Днепра,
а Ярослав был на этом... и стали тот и другой по обе
стороны Днепра (события происходят уже в следующем —
6524 (1016) году. — О. Р.), и не решались начать бой
пи эти против тех, ни те против этих, и стояли три месяца
друг против друга. И начал воевода Святополков, разъез-
жая вдоль берега, попрекать новгородцев, говоря: «Что
пришли с хромцом этим, вы же плотники? Мы и поставим
вас хоромы рубить нам!» Услышав это, новгородцы сказа-
ли Ярославу, что «завтра мы переправимся к пим; если
никто другой не пойдет с вами, сами ударим на них».
А наступили уже заморозки. Святополк стоял между
двумя озерами и всю ночь пил с дружиною своею. Яро-
слав же наутро, приготовив дружину свою к бою, на
рассвете переправился. И, высадившись на берег, они
оттолкнули ладьи от берега и пошли в наступление, и со-
шлись обе стороны. Была битва жестокая, и не могли из-
за озера печенеги прийти на помощь; и прижали Свято-
полка с дружиною к озеру, и вступили они (воины Свято-
полка) на лед, и подломился под ними лед, и одолевать
начал Ярослав. Увидев это, Святополк обратился в бегст-
во, и одолел Ярослав. Святополк же бежал в Польшу, а
Ярослав сел в Киеве на столе отцовском и дедовском...
В год 6525 (1017). Ярослав пошел в Киев, и погорели
церкви.
В год 6526 (1018). Пришел Болеслав (князь поль-
ский) со Святополком и поляками на Ярослава. Ярослав
же, собрав Русь и варягов и словен (новгородских), по-
шел навстречу Болеславу и Святополку, и пришел к
Волыню, и стали они по обе стороны Буга. И был у Яро-
слава кормилец и воевода, по имени Буды, и начал он
издеваться над Болеславом, говоря: «Вот, проткнем тебе
489
колом брюхо твое толстое». Ибо был Болеслав велик рос-
том и грузен, так что и на коне не мог сидеть, зато был
умен. И сказал Болеслав дружине своей: «Если вас не
приводит в негодование этот попрек, то я один погибну».
Сев на коня, пустился он в реку, а за ним воины его;
Ярослав же не успел собрать воинов, и победил Болеслав
Ярослава. Ярослав же бежал с 4 мужами в Новгород.
Болеслав же вошел в Киев со Святополком. И сказал
Болеслав: «Разведите дружину мою по городам на по-
кори»; и было это исполнено. Когда же Ярослав, прибе-
жав в Новгород, хотел бежать за море, то посадник
Константин Добрынин с новгородцами разрубили ладьи
Ярославовы, говоря: «Хотим еще биться с Болеславом и
Святополком». Начали собирать деньги от мужа по
4 куны, а со старост по 10 гривен, а с бояр по 18 гривен.
И привели варягов и вручили им деньги, и собрал Яро-
слав воинов множество. Болеслав же сидел в Киеве,
окаянный же Святополк сказал: «Сколько есть поляков
по городам, избивайте их». И перебили поляков. Боле-
слав же бежал из Киева, захватив с собою ценности и
бояр Ярослава и сестер его, и Настаса, вкравшегося к
нему в доверие, приставил к этим ценностям. И людей
множество увел с собою, и города Червенские занял,
и вернулся в свою землю. Святополк же начал княжить в
Киеве. И пошел Ярослав на Святополка, и бежал Свято-
полк к печенегам.
В год 6527 (1019). Пришел Святополк с печенегами с
грозной силой, и Ярослав собрал множество воинов и вы-
шел ему навстречу на Льто... противники двинулись друг
на друга, и покрыли поле Летьское множеством воинов.
Была же тогда пятница; на восходе солнца сошлись про-
тивники, и бой был жестокий, какого не было на Руси, и,
за руки хватая друг друга, рубились, и сходились трижды,
так что по низинам кровь текла. К вечеру же одолел
Ярослав, а Святополк бежал...
...В год 6529 (1021). Приходил Брячислав Изяславич,
внук Владимиров, на Новгород, и взял Новгород, и, за-
хватив с собою новгородцев, и имущество их, пошел в
Полоцк обратно. И когда дошел он до Судомири реки,
и Ярослав из Киева на седьмой день нагнал его здесь.
И победил Ярослав Брячислава, и новгородцев вернул в
Новгород, а Брячислав бежал в Полоцк...
...В год 6531 (1023). Пошел Мстислав на Ярослава с
хазарами и касогами.
В год 6532 (1024). Когда Ярослав был в Новгороде,
<90
пришел Мстислав из Тмутаракани в Киев, и пе приняли
( io киевляне. Он же пошел и сел на столе в Чернигове,
га к как Ярослав был в Новгороде тогда... Ярослав... по-
слал за море за варягами. И пришел Якуп с варягами,
и был Якуп этот красив, и плащ у него был золотом
выткан. И пришел он к Ярославу, и пошел Ярослав с
Я куном на Мстислава. Мстислав же, узнав об этом, вы-
шел к ним навстречу к Листвену. Мстислав же с вечера
выстроил дружину, причем поставил северян в чело про-
тив варягов, а сам стал с дружиною своею на обоих
крыльях. И настала ночь, темная, с молнией, громом и
дождем. И сказал Мстислав дружине своей: «Пойдем на
них». И двинулся Мстислав, и Ярослав навстречу ему,
и схватилось чело северян с варягами, и бились варяги,
рубя северян, и потом пошел в наступление Мстислав с
Новгородский токарный станок. Реконструкция Б. А. Колчина.
49!
дружиною своей и начал рубить варягов. И был 6oii
сильный, при свете молнии блистало оружие, и была
гроза великая и сеча сильная и страшная. Видя, что
терпит поражение, Ярослав побежал с Якуном, князем
варяжским, и тут Якун на бегу бросил свой плащ золо-
той. Ярослав же пришел в Новгород, а Якун ушел за
море. Мстислав же рано утром, увидев лежащими (на по-
ле битвы) убитыми своих северян и Ярославовых варягов,
сказал: «Кто этому не порадуется? Вот лежит северянин,
а вот варяг, а дружина своя цела». И послал Мстислав за
Ярославом, говоря: «Садись в своем Киеве, ты старший
брат, а мне пусть будет эта (левая) сторона Днепра».
И не посмел Ярослав идти в Киев, пока не заключили
мира. И сидел Мстислав в Чернигове, а Ярослав в Нов-
городе, и были в Киеве мужи Ярослава...
В год 6534 (1026). Ярослав собрал воинов много и
пришел в Киев и заключил мир с братом своим Мстисла-
вом у Городца. И разделили по Днепру Русскую землю:
Ярослав взял эту сторону, а Мстислав ту (левую). И ста-
ли жить в мире и братолюбии, и кончилась усобица и
мятеж, и настала тишина великая в земле (Русской).
ПРАВДА РУССКАЯ («ДРЕВНЕЙШАЯ ПРАВДА»)
1. Если убьет муж мужа, то мстить <за убийство>
брату за брата, или сыну за отца, или отцу за сына, или
сыну брата, или сыну сестры; если не будет никто
мстить, то 40 гривен следует заплатить за убийство, если
<убитый> русин, либо гридин, либо купец, либо ябед-
ник, либо мечник; если он изгой, либо Словении, то
40 гривен < штрафа> выложить за его <убийство>.
2. Если <муж> будет избит до крови или синяков,
то не нужно искать свидетелей этому человеку; если (же)
не будет на нем никаких знаков <побоев>, то <тогда
должен> прийти свидетель; если же пе может (изби-
тый выставить свидетеля), тогда тому <делу> конец;
если же за себя не может отомстить, то пусть возьмет за
обиду <с преступника> 3 гривны, а лекарю <от обид-
чика > плата <за лечение избитого>.
3. Если кто кого ударит батогом, либо жердью, либо
ладонью, или чашей, или рогом, или тыльной стороной
ладони, то <обидчик платит> 12 гривен; если его (сра-
зу) не настигнут и не учинят над ним расправу, то он
платит, и на том <делу> конец.
4. Если < кто-нибудь кого-нибудь > ткнет мечом, не
492
Г
вынул его <из ножен>, либо рукояткой <меча>, то
12 гривен <платит обидчик> за обиду.
5. Если <кто-то кого-то ударит по руке>, и рука от-
падет, или усохнет, то <платить штраф в> 40 гривен.
6. Если <после удара> нога останется целой, <по>
половек станет хромать, тогда домочадцы <виновного и
потерпевшего> помирят < поссорившихся >.
7. Если <кто-то у кого-то> отрубит палец, то за
обиду < нужно платить > 3 гривны.
8. А за <выдергивание> усов <платить> 12 гри-
вен, а <за выдергивание> бороды <платить> 12 гри-
вен.
9. Если кто-нибудь вынет меч, но пе ударит <им>,
то <он> должен заплатить гривну <за нанесенное
оскорбление >.
10. Если пихнет муж мужа либо от себя, либо < рва-
нет > на себя, то <платит штраф > 3 гривны, а <потер-
певший должен> вывести двух свидетелей; если <же
493
потерпевший> будет варягом или колбягом, то <ему
следует > поклясться, <что его оскорбили >.
11. Если же челядин скроется либо у варяга, либо у
колбяга, а <те, у кого он скрылся>, его в течение трех
дней не выдадут <хозяину>, а <об этом> станет из-
вестно, <то> в третий день <хозяин> забирает своего
челядина, а <обидчики платят> 3 гривны за <нанесен-
ную> обиду.
12. Если кто поедет на чужом коне, не спросив <раз-
решения>, то платит 3 гривны <штрафа>.
13. Если кто-нибудь возьмет чужого коня, либо <чу-
жое> оружие, либо одежду, а <хозяин> опознает
<обидчика> в своем миру, то <он должен> взять свое
<имущество>, а <обидчик платит> 3 гривны за обиду.
14. Если кто опознает <свою вещь>, <то он> не
<должен> ее брать, говоря при этом новому владельцу:
«Мое». Но говорить ему так: «Пойдем на свод и <вы-
ясним>, где <ты ее> взял»; если <же тот> не пойдет,
то (должен выставить за себя) поручителя <в течение>
пяти дней.
15. Если <кто-нибудь> взыскивает с другого <ис-
порченное имущество^», а тот станет запираться, то ид-
ти ему <ответчику> на свод перед 12 людьми; да если
<окажется>, что <он> причинил обиду, не отдав <то,
что с него требуют >, то он < обязан оплатить испорчен-
ную вещь>, а за <нанесенную> обиду <заплатить>
3 гривны.
16. Если кто-нибудь, опознав, хочет взять своего че-
лядина, то отвести <челядина> к тому, у кого он был
куплен < новым хозяином >, а тот < пусть > ведет к
другому <и> дойдет до третьего, а тре1ьему <следует>
сказать: «Отдай мне своего челядина, а ты свои деньги
ищи <с помощью> свидетеля».
17. Если холоп ударит свободного мужа и убежит в
хоромы <своего хозяина>, а господин не выдаст его, то
холопа взять, да платит господин за <его преступле-
ние> 12 гривен, а за тем, <там>, где найдет его тот
побитый муж, да бьет его.
18. А если <кто-либо> сломает <чье-либо> копье,
либо щит, либо < испортит > одежду, а захочет оставить
<испорченное> у себя, то взять у него деньгами <за
эту вещь>; а если испортил, а начнет отдавать обрат-
но, то взять с него < сумму >, нанесенного им <ущер-
ба>.
494
ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ.
РАССКАЗ О ПОСЛЕДНЕМ СРАЖЕНИИ РУССКИХ
С ПЕЧЕНЕГАМИ
В год 6544 (1036)... Будучи в Новгороде, Ярослав
получил весть, что печенеги обложили Киев. Ярослав
собрал воинов множество, варягов и словен, пришел к
Киеву и вошел в город свой. А было печенегов без числа.
Ярослав вышел из города и выстроил дружину, и поста-
вил варягов посредине, а на правой стороне — киевлян,
а на левом крыле — новгородцев; и стали они перед
городом. Печенеги пошли на приступ, и сошлись против-
ники на том месте, где стоит теперь церковь святой Со-
фии, митрополия русская, а тогда было поле вне града.
И была битва жестокая, и едва одолел к вечеру Ярослав.
И побежали печенеги в разные стороны, и не знали, куда
бежать, одни, убегая, тонули в Сетомли, иные в других
реках, а остальные бегают, неизвестно где, и до сего дня.
В тот же год посадил Ярослав Судислава брата своего в
темницу, во Пскове, был тот оклеветан (в умышлении)
против него.
Княжеский терем XI века близ Спасского собора в Чернигове.
Реконструкция Н. В. Холостенко.
495
РАССКАЗ О СТРОИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
ЯРОСЛАВА МУДРОГО И ПОЛЬЗЕ КНИЖНОГО УЧЕНИЯ
В год 6545 (1037). Заложил Ярослав город большой,
у которого сейчас заложил Золотые ворота и церковь
святой Софии, митрополию, и затем церковь святой Бо-
городицы Благовещения на Золотых воротах, затем мона -
стырь святого Георгия и святой Ирины. При нем начала
вера христианская плодиться и распространяться, и чер-
норизцы стали множиться, и монастыри появляться. Лю-
бил Ярослав церковные уставы, попов очень жаловал,
особенно же черноризцев, и к книгам проявлял усердие,
часто читая их ночью и днем. И собрал книгописцев
множество, которые переводили с греческого на славян-
ский язык. И написали они много книг, по которым
верующие люди учатся и наслаждаются учением боже-
ственным. Как бывает, что один землю распашет, другой
же засеет, а третьи пожинают и едят пищу неоскудеваю-
щую, так и здесь. Отец ведь его Владимир землю вспахал
и размягчил, то есть крещением просветил. Этот же за-
сеял книжными словами сердца верующих людей, а мы
пожинаем, учение получая книжное.
Велика ведь бывает польза от учения книжного; книги
наставляют и научают нас пути покаяния, ибо мудрость
обретаем и воздержание в словах книжных. Это — реки,
напояющие вселенную, это источники мудрости, в книгах
ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся;
они — узда воздержания... Если поищешь в книгах муд-
рости прилежно, то найдешь великую пользу для души
своей. Кто ведь книги часто читает, тот беседует с богом
или со святыми мужами. Читая пророческие беседы и
евангельские и апостольские поучения и жития святых
отцов, получаем для души великую пользу.
Ярослав же, этот, как мы сказали, любил книги и, мно-
го их переписав, положил в церкви святой Софии, кото-
рую создал сам. Украсил он ее золотом, серебром и сосу-
дами церковными, в ней возносят к Богу положенные
молитвы в назначенное время. И другие церкви ставил он
по городам и иным местам, поставляя попов и давая им
из своей казны плату, веля им учить людей, потому что
это было поручено им Богом, и посещать часто церкви.
И увеличилось число пресвитеров и людей крещеных.
И радовался Ярослав, видя множество церквей и людей
крещеных, а враг сетовал на это, побеждаемый новыми
людьми крещеными.
496
РАССКАЗЫ О НЕКОТОРЫХ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ
МЕРОПРИЯТИЯХ ЯРОСЛАВА МУДРОГО
В год 6537 (1029). Мирно было.
В год 6538 (1030). Ярослав Бела взял... В тот же
год ходил Ярослав на Чудь, и победил их, и поставил
город Юрьев. В то же время умер Болеслав Великий в
Польше, и был мятеж в земле Польской: восстав, люди
перебили епископов и попов и бояр своих, и был у них
мятеж.
В год 6539 (1031). Ярослав и Мстислав собрали вои-
нов много, пошли на поляков, и заняли вновь города
Червенские, и повоевали Польскую землю, и много поля-
ков привели, и поделили их между собой. Ярослав поса-
дил своих по Роси, они и по сей день там.
В год 6540 (1032). Ярослав начал ставить города по
Роси...
Геракл. Рельеф из Печерского монастыря.
32 От Кореуня до Калки
/j97
...В год 6546 (1038). Ярослав ходил на ятвягов...
...В год 6548 (1040). Ярослав ходил на литву.
В год 6549 (1041). Ходил Ярослав на мазовшан,
в ладьях.
В год 6550 (1042). Ходил Владимир Ярославович на
Ямь и победил их. И попадали кони у воинов Владими-
ровых...
...В год 6551 (1043). Послал Ярослав сына своего
Владимира на греков и дал ему воинов много, а воевод-
ство поручил Вышате, отцу Яна. И пошел Владимир в
ладьях и дошел до Дуная, и направился к Царьграду.
И поднялась буря сильная, и разбила корабли русские,
и княжеский корабль разбило ветром, и взял князя к
себе в корабль Иван Творимович, воевода Ярославов.
Прочие же воины Владимировы, числом до 6 тысяч,
были выброшены на берег, и, когда они захотели было
пойти (сухим путем) на Русь, никто не пошел с ними из
дружины княжеской. И сказал Вышата: «Я пойду с ни-
ми». И сошел с корабля к ним и сказал: «Если останусь
жив, то с ними, если погибну, то с дружиною». И двину-
лись, стремясь на Русь. И дошла весть до греков, что
Русь потерпела крушение в море, и послал царь, именем
Мономах, за Русью 14 ладей. Владимир же, завидя с
дружиною, что за ними идут, повернул назад, разбил
ладьи греческие, и сел на корабли свои, и вернулся на
Русь (морем). Вышату же взяли в плен вместе с выбро-
шенными на берег воинами и привели в Царьград, и там
ослепили много русских. Спустя три года, когда был за-
ключен мир, Вышата был отпущен на Русь к Ярославу.
Тем временем выдал Ярослав сестру свою за Казимира
(короля польского), и Казимир отдал (Ярославу), вместо
свадебного выкупа, 800 русских пленных, взятых еще
Болеславом, когда он победил Ярослава...
...В год 6555 (1047). Ярослав ходил на мазовшан,
и победил их, и князя их убил Моислава, и покорил их
Казимиру (королю польскому).
РАССКАЗЫ О МЕЖДОУСОБНОЙ БОРЬБЕ НА РУСИ
В 1067—1069 ГОДАХ, НАШЕСТВИИ ПОЛОВЦЕВ И ПОЛЯКОВ,
КИЕВСКОМ ВОССТАНИИ 1068 ГОДА
В год 6575 (1067). Начал междоусобную войну Все-
слав Брячиславич полоцкий и занял Новгород. Трое же
Ярославичей, Изяслав, Святослав, Всеволод, собрав вои-
нов, пошли на Всеслава в сильную стужу. И подошли к
498
Минску, и минчане затворились в городе. Братья жо взя-
ли Минск и перебили всех мужчин, а женщин и детей
захватили с собой как военную добычу, и пошли к Ли-
мите (реке), и Всеслав пошел к ним навстречу. Они
встретились на Немиге 3 марта; и был снег великий,
и войска пошли друг на друга. И был бой жестокий,
и много людей пало, и одолели Изяслав, Святослав, Все-
волод. Всеслав же обратился в бегство. Затем 10 июля
Изяслав, Святослав и Всеволод, поцеловав крест честной
Всеславу, предложили ему: «Приходи к нам, не сделаем
тебе зла». Он же, положившись на их крестоцелование,
переехал к ним в ладье через Днепр. Когда же Изяслав,
идя впереди, вел его к себе в шатер, тут схватили Все-
слава, на Рши у Смоленска, нарушив крестоцелование.
Изяслав же, приведя Всеслава в Киев, посадил его в
темницу вместе с двумя его сыновьями.
В год 6576 (1068). Пришли иноплеменники на Рус-
скую землю, половцев множество. Изяслав же и Свято-
слав, и Всеволод вышли им навстречу на Льто. И когда
настала ночь, они пошли друг на друга. За грехи наши
напустил бог на нас поганых, и побежали русские князья,
и победили половцы...
...Изяслав со Всеволодом бежали в Киев, а Святослав
в Чернигов... киевляне прибежали в Киев и устроили
вече на торгу и, обратившись к князю, сказали: «Вот,
половцы рассыпались по всей земле, выдай, князь, оружие
и коней, мы еще побьемся с ними». Изяслав же этого не
послушал. И начали люди наговаривать на воеводу Кос-
нячка; пошли на гору с веча, и пришли на двор Косняч-
ков, и, не застав его, остановились у двора Брячислава и
сказали: «Пойдем освободим дружину свою из погреба
(темницы)». И разделились надвое: половина из них по-
шла к погребу, а половина их пошла по мосту, эти и
пришли на княжий двор. Изяслав в это время на сенях
держал совет с дружиной своей, и пришедшие заспорили
с князем, остановившись внизу. Когда же князь смотрел
в оконце, а дружина стояла подле него, Тукы, брат Яго-
дина, сказал Изяславу: «Видишь, князь, люди расшуме-
лись, пошли постеречь Всеслава». И в то время, как он
это говорил, другая половина людей пришла от погреба,
отворив его. И сказала дружина князю: «Это плохо;
пошли ко Всеславу, пусть, призвав его к оконцу обманом,
пронзят его мечом». И не послушал этого князь. Люди же
закричали и пошли к темнице, где сидел Всеслав. Изя-
слав же, видя это, вместе со Всеволодом побежал со дво-
32*
499
ра, люди ate освободили Всеслава из темницы — 15 сен-
тября — и прославили его среди двора княжеского. Двор
же княжий разграбили, — бесчисленное множество золо-
та и серебра, в монетах и слитках. Изяслав же бежал в
Польшу.
После этого, когда половцы воевали по земле Русской,
Святослав находился в Чернигове, и когда половцы стали
воевать около Чернигова, Святослав, собрав кое-какую
дружину, вышел на половцев к Сновску. И увидели полов-
цы идущий полк и изготовились к бою. И Святослав,
увидев, что их множество, сказал дружине своей: «Впе-
ред, нам некуда уже укрыться». И они припустили коней,
и одолел Святослав со своими тремя тысячами, а половцев
было 12 тысяч; часть их тут же и перебили, а другие
Фрагмент мозаики из Благовещенской церкви в Чернигове.
1186 г.
500
утонули в Снови, а князя их взяли живым, 1 ноября.
II возвратился с победою в город свой Святослав...
...Всеслав же сидел в Киеве семь месяцев.
В год 6577 (1069). Пошел ИзяСлав с Болеславом
(польским) на Всеслава; Всеслав же двинулся им на-
встречу. И пришел в Белгород Всеслав, и ночью тайком
от киевлян бежал из Белгорода в Полоцк. Наутро же
киевляне, увидев, что князь бежал, возвратились в Киев
и устроили вече, и обратились к Святославу и Всеволоду,
говоря: «Мы уже недоброе совершили, князя своего про-
гнав, а вот он ведет на нас Польскую землю, так идите в
город отца своего; если же не хотите, то мы вынуждены
будем, спалив город свой, податься в Греческую землю».
И сказал им Святослав: «Мы отправим послов к брату
своему; если он пойдет на вас с поляками, чтобы истре-
бить вас, то мы пойдем на него войною, не дадим уничто-
жить город отца своего; если же намерение его мирное,
то он явится с небольшими силами». И успокоили киев-
лян, Святослав же и Всеволод послали к Изяславу, го-
воря: «Всеслав бежал, не води поляков в Киев, здесь
врагов у тебя нет; если же будешь держать гнев и наме-
рен уничтожить город, то знай, что нам жаль отцовского
стола». Услышав это, Изяслав оставил поляков и дви-
нулся с Болеславом, взяв с собою малую часть поляков,
а вперед послал в Киев сына своего Мстислава. И, придя
в Киев, Мстислав перебил 70 человек киевлян, освободив-
ших Всеслава из темницы, а иных ослепил, других без-
винно умертвил, не расследовав (дела). Когда же Изяслав
приближался к городу, вышли киевляне с поклоном
встречать его и приняли князя своего; и сел Изяслав на
столе своем 2 мая. И распустил он поляков на покори,
и избивали их потихоньку при этом; и возвратился Боле-
слав в землю свою. Изяслав же перевел (в Киеве) торг
на гору и, прогнав Всеслава из Полоцка, посадил сына
своего Мстислава в Полоцке; он же вскоре умер там.
И посадил на его место брата его Святополка, потому что
Всеслав бежал.
РАССКАЗЫ О БОРЬБЕ РУСИ С ПОЛОВЦАМИ
В КОНЦЕ XI — НАЧАЛЕ XII ВЕКА
В год 6601 (1093)... скончался великий князь Всево-
лод Ярославович, внук Владимиров, 13 апреля, а погребен
был 14... в день антипасхи, 24 апреля, прибыл Святополк
в Киев. И вышли навстречу ему киевляне с поклоном,
501
и приняли его с радостью, и сел он на столе отца своего
и дяди своего. В это время пошли половцы на Русскую
землю; услышав, что умер Всеволод, послали они послов
к Святополку, предлагая мир. Святополк же, не посове-
товавшись со старшею дружиною отцовскою и дяди
своего, посоветовался с пришедшими с ним, и, схватив
послов, запер их в избу. Узнав об этом, половцы пошли
войной. И пришло половцев множество, и окружили они
город Торческ. Святополк же отпустил послов половец-
ких, желая заключить мир. И не захотели половцы мира,
и наступали, воюя. Святополк же начал собирать воинов,
чтобы пойти против половцев. И сказали ему мужи раз-
умные: «Не пытайся идти против них, потому что мало у
тебя воинов». Он же сказал: «У меня своих отроков
700, которые могут им противостоять». Стали же другие
неразумные говорить: «Иди, князь». Разумные же гово-
рили: «Если бы ты выставил их и 8 тысяч, и то не слиш-
ком много: наша земля оскудела от войны и от продаж.
А ты обратись к брату своему Владимиру, чтобы он тебе
помог». Святополк же, послушав их, послал к Владимиру,
чтобы тот помог ему. Владимир же собрав воинов своих
и послал за Ростиславом, братом своим, в Переяславль,
веля ему помочь Святополку. Когда же Владимир пришел
в Киев, они (со Святополком) встретились в монастыре
святого Михаила, затеяли между собой распри и ссоры,
договорившись же, целовали друг другу крест, а так как
половцы продолжали разорять землю, то сказали князьям
мужи разумные: «Чего вы ссоритесь между собою? А по-
ганые губят землю Русскую. После договоритесь, а те-
перь отправляйтесь навстречу поганым — либо заклю-
чать мир, либо воевать». Владимир хотел мира, а Свято-
полк хотел войны. И пошли Святополк и Владимир и
Ростислав к Треполю. И пришли к Стугне (роке). Свято-
полк же и Владимир и Ростислав созвали дружину свою
на совет, намереваясь перейти через реку, и стали сове-
щаться. И сказал Владимир, что «пока стоим здесь под
прикрытием реки, перед лицом этой грозы, заключим мир
с ними». И примкнули к этому совету разумные мужи,
Янь и прочие. Киевляне же не приняли этого совета, но
сказали: «Хотим биться, перейдем на ту сторону реки».
И взяло верх это предложение, и (русские) перешли
Стугну реку, а была она тогда переполнена водой. Свято-
полк же и Владимир, и Ростислав, выстроив дружину,
двинулись. И шел па правой стороне Святополк, на левой
Владимир, а посредине Ростислав. И, обойдя Треполь,
502
прошли вал. И ВОТ ПОЛОВЦЫ ДНИ пул IICI. HIHK гркч у, имел
впереди стрелков. Наши же, стан между иалпми, подпили
стяги свои, и двинулись стрелки (русские) ни на нала
И половцы, подойдя к валу, подняли стяги сноп и палегли
в первую очередь на Святополка и врезались и полк его.
Святополк же держался стойко, а люди его побежали, по
выдержав натиска воинов; после же побежал и Святополк.
Потом половцы обрушились на Владимира, и завязался
бой лютый; побежали и Владимир с Ростиславом, и воины
их. И прибежали к реке Стугне, и бросились в реку Вла-
димир с Ростиславом, и начал тонуть Ростислав на глазах
у Владимира. И захотел Владимир подхватить брата
своего и едва не утонул сам. И утонул Ростислав, сын
Всеволодов. Владимир же, перейдя реку с остатками
дружины — ибо много пало людей из полка его и бояре
его тут пали — и перебравшись на ту сторону Днепра,
оплакал брата своего и дружину свою и пошел в Черни-
гов в глубокой печали. Святополк же вбежал в Треполь и
заперся там, пробыл там до вечера, и в ту же ночь при-
шел в Киев. Половцы же, видя, что победили, одни
пустились грабить землю (Киевскую), а другие вернулись
в Торческ. Эта беда случилась в день Вознесения Господа
нашего Иисуса Христа, 26 мая. Ростислава же, поискав,
нашли в реке, и принесли его в Киев, и оплакала его
мать его, и все люди очень печалились о нем, молодости
ради его. И собрались епископы, и попы, и черноризцы,
отпев обычные песнопения, положили его в церкви Свя-
той Софии рядом с отцом его. Когда же половцы держали
осаду Торческа, торки сопротивлялись и крепко бились из
города, убивая многих противников. Половцы же начали
нажимать. И отвели воду, и стали изнемогать люди в
городе от жажды и голода. И прислали торки к Свято-
полку, говоря: «Если не пришлешь пищи, мы сдадимся».
Святополк же послал им, но не было возможности про-
браться в город из-за множества воинов. И стояли около
города 9 недель и разделились надвое: одни стали у
города, ведя бои, а другие пошли к Киеву и сделали
набег между Киевом и Вышгородом. Святополк же вышел
на Желаню, и пошли друг другу навстречу, и схватились
и разгорелась битва. И побежали наши под натиском
иноплеменников, и падали раненые перед врагами наши-
ми, и многие погибли, и было мертвых больше, чем у
Треполя. Святополк же пришел в Киев сам-третий, а по-
ловцы вернулись к Торческу. Случилась эта беда 23 ию-
ля. Наутро же 24-го, в день Святых Мучеников Бориса и
503
Глеба, стоял плач великий в городе, а не радость, за
грехи наши великие и неправды, за умножение беззако-
ний наших...
Половцы повоевали много и возвратились к Торческу,
и обессилели люди в городе и сдались осаждавшим.
Половцы же, взяв город, подожгли его огнем, а людей
поделили и увели в вежи к семьям своим и сородникам
своим много крещеного народа: страдающие, печальные,
измученные, стужей скованные, в голоде, жажде и несча-
стиях-, с осунувшимися лицами, почерневшие телом,
в чуждой стране, с языком воспаленным, голые и босые,
с ногами, израненными тернием, со слезами отвечали они
друг другу: «Я жил в этом городе», а другой: «Я из того
села»; так вопрошали они друг друга со слезами, называя
свое происхождение, вздыхая и взоры обращая на небо к
Вышнему, ведущему тайное...
В год 6602 (1094). Заключили мир Святополк с по-
ловцами, и взял себе в жены дочь Тугоркана, князя по-
ловецкого. В том же году пришел Олег (Святославич) с
половцами из Тмутаракани и подошел к Чернигову.
Владимир же затворился в городе, Олег же, подойдя к
городу, пожег его окрестности и монастыри пожег. Вла-
димир же заключил мир с Олегом и ушел из города на
стол отцовской в Переяславль, а Олег вошел в город отца
своего. Половцы же начали воевать около Чернигова, так
как Олег не препятствовал им, ибо сам приказал им
воевать. Это уже третий раз он навел поганых на землю
Русскую, его же грех бог да простит ему, ибо много
христиан истреблено было, а другие взяты в плен и
разведены по (чужим) землям. В тот же год пришла
саранча на Русскую землю, 26 августа, и поела всякую
траву и много хлеба...
В год 6604 (1096). В то же время пришел Боняк с
половцами к Киеву, в воскресенье вечером, и повоевал
около Киева и сжег на Берестовом двор княжой. В то же
время воевал Куря с половцами у Переяславля, и Устье
сжег, 24 мая... В том же месяце пришел Тугоркан, тесть
Святополков, к Переяславлю, 30 мая, и стал около города,
а переяславцы затворились в городе. Святополк же и
Владимир пошли на него этой (правой) стороной Днепра
и пришли к Зарубу и там перешли брод, и не заметили их
половцы, бог сохранил их, и, изготовившись, пошли к
городу. Горожане же, завидев их, обрадовались и вышли
к ним навстречу, а половцы стояли на той стороне Тру-
бежа, тоже приготовившись к бою; Святополк же и
504
11 ч иди мир пошли в брод через Трубеж к половцам, Вла-
инмпр же хотел выстроить полк, они же пе послушались
и ринулись верхом на врага. Увидев это, половцы побе-
дили, а наши погнались вслед воинам, рубя врагов. И да-
ровал господь в тот день спасение великое: 19 июля по-
рождены были иноплеменники, и князя убили Тугоркана,
и сына его, и других князей; много врагов наших там
пало. Наутро же нашли Тугоркана мертвого, и взял его
I '.нятополк как тестя своего и врага, и, привезя его к
Киеву, похоронили его на Берестовом, между дорогой на
I Орестово и другою, ведущей к монастырю.
И 20 числа того же месяца, в пятницу, в 1 час дня,
пришел вторично Боняк безбожный, шелудивый, краду-
чись, хищник, к Киеву внезапно, и чуть было в город не
порвались половцы, и зажгли низину в предгородье, и по-
вернули на монастырь, и зажгли Стефанов монастырь и
деревни, и Германов. И пришли к монастырю Печерскому,
когда мы по кельям почивали после заутрени, и кликнули
клич около монастыря, и поставили стяга два перед
воротами монастырскими, а мы — кто бежал задами мо-
настыря, кто взбежал на полати (церковные). Безбожные
же сыны Измайловы высадили ворота монастырские и
пошли по кельям, вырубая двери, и выносили, если что
находили в келье. Затем они зажгли дом Святой Влады-
чицы нашей Богородицы и пришли к церкви, и подпалили
двери, устроенные к югу, и вторые же — к северу, и,
пойдя в притвор у гроба Феодосиева, хватая иконы, за-
жигали двери и оскорбляли Бога нашего и закон наш...
Тогда же зажгли двор Красный, поставленный благовер-
ным князем Всеволодом на холме, зовомом Выдобичи:
это все окаянные половцы запалили огнем...
В год 6611 (1103). Вложил Бог в сердце князьям
русским, Святополку и Владимиру, и собрались на совет
в Долобьске. И сел Святополк с дружиною своею, а Вла-
димир со своею в одном шатре. И начала рассуждать и
говорить дружина Святополкова, что: «не годится теперь,
весною, идти в поход, погубим смердов и пашню их».
И сказал Владимир: «Дивлюсь я, дружина, что лошадей
жалеете, на которых пашут! А почему не подумаете о
том, что вот начнет пахать смерд и, приехав, половчин
застрелит его из лука, а лошадь его возьмет, а в село его
приехав, возьмет жену его и детей его и все его имуще-
ство? Так лошади вам жаль, а самого смерда разве не
жаль?» И не могла ничего ответить дружина Святопол-
кова. И сказал Святополк: «Вот я уже готов». И встал
505
Святополк, и сказал ему Владимир: «Это ты, брат, вели
кое благо сделаешь земле Русской». И послали к Олегу и
Давыду, говоря: «Пойдите на половцев, и выйдем жи
выми или мертвыми». И послушался Давыд, а Олег но
захотел того, заявив причину: «Нездоров». Владимир же, .
попрощавшись с братом своим, пошел в Переяславль, L
а Святополк за ним. И Давыд Святославич, и Давыд Все- I
славич, и Мстислав, Игорев внук, Вячеслав Ярополчич,
Ярополк Владимирович. И пошли на конях и в ладьях, _
и зашли ниже порогов, и стали в быстрине у Хортичева
острова. И сели на коней, а пешие, выйдя из ладей, шли
полем четыре дня, и пришли на Сутень. Половцы же, за-
слышав, что идет Русь, собрались во множестве бесчис-
ленном и стали совещаться. И сказал Урусоба: «Попросим
мира у Руси, так как крепко они будут биться с нами,
много ведь зла причинили мы Русской земле». И сказали
Урусобе молодые: «Если ты боишься Руси, то мы но
боимся. Перебив этих, пойдем в землю их и завладеем
городами их, и кто избавит их от нас?» Русские же князья
и воины все молились Богу, и обеты давали Богу и Ма-
тери Его, кто кутьею, кто милостынею убогим, другие же
пожертвованиями на монастыри. И когда они так моли-
лись, пришли половцы и послали впереди себя в сторожи
Алтунопу, который славился у них мужеством. Также и
русские князья выслали сторожи свои. И подстерегли
русские сторожи Алтунопу и, окружив его, убили Алту-
нопу и его спутников, п не один не спасся, но всех пере-
били. И двинулись полки половецкие, как лес, конца им
не было видно; и Русь пошли им навстречу. И бог вселил
ужас великий в половцев, и страх напал на них и трепет
от лицезрения русских воинов, и сами они впали в оце-
пенение, и у коней точно сковало ноги (не было быстроты
в ногах). Наши же весело направились к ним, кто верхом,
кто пешие. Половцы же, увидев, как русские устремились
на них, не дойдя до русских полков, обратились перед
ними в бегство. Наши же пустились за ними в погоню,
рубя их. В день 4 апреля великое спасение Бог совершил
и над врагами нашими дал нам победу великую. И убили
тут в бою 20 князей: Урусобу, Кчия, Арсланапу, Китано-
пу, Кумана, Асупа, Куртка, Ченегрепу, Сурьбаря и про-
чих князей их, а Белдюзя в плен взяли. После того рас-
положились на отдых братья, победив врагов своих, и
привели Белдюзя к Святополку, и начал Белдюзь пред-
лагать за себя золото и серебро, и коней, и скот. Свято-
полк же послал его к Владимиру. И когда он пришел,
506
начал спрашивать его Владимир: «Это ведь клятва одоле-
ли нас! Ибо сколько раз, дав клятву, вы все-таки воевали
Русскую землю? Почему ты не наставлял сыновей своих
и род свой не нарушать клятвы, но проливали вы кровь
• ристианскую? Да будет теперь кровь твоя на голове
твоей!» И приказал убить его, и так разрубили его па
куски. И затем собрались братья все, и сказал Владимир!
«•Сегодня день, созданный Богом, возрадуемся и возвесе-
лимся в этот день, потому что Бог избавил нас от врагов
наших и покорил врагов наших и «сокрушил их головы
именные и передал достояние их людям» русским». Взяли
водь тогда скот и овец, и коней и верблюдов, и вежи с
имуществом и с челядью, и захватили печенегов и торков
с вежами. И вернулась Русь из похода с полоном вели-
ким, и славой, и с победой великой. В том же году
ввилась саранча 1 августа. Того же месяца в 18 день
пошел Святополк и срубил город Юрьев, сожженный
половцами. В том же году бился Ярослав с мордвою,
4 марта, и побежден был Ярослав...
В год 6614 (1106). Воевали половцы около Зареческа,
п послал на них Святополк Яня и Ивана Захарыча, коза-
рина, и прогнали они половцев, и полон отняли от них...
В год 6615 (1107)... воевал Боняк и захватил коней у
Переяславля. В том же году пришли Боняк и Шарукан
старый, и другие князья многие, и стали около Лубна.
Святополк же и Владимир, и Олег, Святослав, Мстислав,
Вячеслав, Ярополк пошли на половцев к Лубиу, и в
6-м часу дня перешли вброд через Сулу и кликнули на
них. Половцы же ужаснулись, со страха не могли и стяга
поставить, но побежали, на бегу хватая коней, а иные
пустились бежать пешие. Наши же принялись рубить,
нагоняя их, а других руками ловить, и гнали чуть не до
Хорола. Убили же Таза, Бонякова брата, и Сугра взяли в
плен, и брата его, а Шарукан едва убежал. Бросили по-
ловцы и свой обоз, который взяли русские воины 12 авгу-
ста; и вернулись русские восвояси с победой великой...
СЛОВО ДАНИИЛА ЗАТОЧНИКА, НАПИСАННОЕ ИМ СВОЕМУ
КНЯЗЮ ЯРОСЛАВУ ВЛАДИМИРОВИЧУ
Вострубим, как в златокованные трубы, во все силы
ума своего, и заиграем в серебряные органы гордости
своей мудростью. Восстань, слава моя, восстань в псалты-
ри и гуслях. Встану рано и расскажу тебе. Да раскрою в
притчах загадки мои и возвещу в народах славу мою.
507
Ибо сердце умного укрепляется в теле его красотою и
мудростью.
Был язык мой, как трость книжника-скорописн
и приветливы уста мои, как быстрота речная. Того ради
попытался я написать об оковах сердца моего и разбил ох
с ожесточением, как древние — младенцев о камень.
Но боюсь, господине, осуждения твоего.
Ибо я как та проклятая смоковница: не имею плода
покояния; ибо имею сердце — как лицо без глаз; и ум
мой — как ночной ворон, на вершинах бодрствующий;
и закончилась жизнь моя, как у ханаанских царей, бес
честием; и покрыла меня нищета, как Красное море фа-
раона.
Все это написал я, спасаясь от лица бедности моей,
как рабыня Агарь от Сарры, госпожи своей.
Церемониальный топорик князя Андрея Боголюбского.
508
Но видел, господине, твое добросердечие ко мне и
прибег к всегдашней любви твоей. Ибо говорите» в Пи
ниши: просящему у тебя дай, стучащему открой, да пи
ипнргнут будешь царствия небесного; ибо писано! аоа
1П»ки на Бога печаль свою, и тот тебя пропитает вовеки.
Ибо я, княже господине, как трава чахлая, растущая
под стеною, на которую ни солнце не сияет, ни дождь но
дождит; так и я всеми обижаем, потому что не огражден
а страхом грозы твоей, как оплотом твердым.
Не смотри же на меня, господине, как волк на ягнен-
ка, а смотри на меня как мать на младенца. Посмотри
на птиц небесных — не пашут они, не сеют, но уповают
па милость Божию. Так и мы, господине, ищем милости
твоей. Ибо, господине, кому Боголюбове, а мне горе лю-
тое; кому Белоозеро, а мне оно смолы чернее; кому Лаче
озеро, а мне, на нем живя, плач горький; кому Новый
Город, а у меня в доме и углы завалились, так как не
расцвело счастье мое.
Друзья мои и близкие мои отказались от меня, ибо
не поставил перед ними трапезы с многоразличными
яствами. Многие ведь дружат со мной и за столом тянут
руку со мной в одну солонку, а в несчастье становятся
врагами и даже помогают подножку мне поставить; глаза-
ми плачут со мною, а сердцем смеются надо мной. Потому-
то не имей веры к другу и не надейся на брата.
Не лгал мне князь Ростислав, когда говорил: «Лучше
мне смерть, нежели Курское княжение»; так и мужи
говорят: «Лучше смерть, чем долгая жизнь в нищете».
Как и Соломон говорил: «Ни богатства, ни бедности не
дай мне, Господи; если буду богат, — гордостью вознесусь,
если же буду беден, — задумаю воровство или разбой»,
как женки распутство.
Вот почему взываю к тебе, одержим нищетою: поми-
луй меня, потомок великого царя Владимира, да не вос-
плачусь, рыдая, как Адам о рае; пусти тучу на землю
убожества моего.
Ибо, господине, богатый муж везде ведом — и на
чужбине друзей имеет, а бедный и на родине ненавидим
ходит. Богатый заговорит — все замолчат и после воз-
несут речь его до облак; а бедный заговорит — все на
него закричат. Чьи одежды богаты, тех и речь чтима.
Княже мой, господине! Избавь меня от нищеты этой,
как серну из сетей, как птицу из западни, как утенка от
когтей ястреба, как овцу из пасти львиной.
Я ведь, княже, как дерево при дороге: многие обру-
509
бают ему ветви и в огонь кидают; так и я всеми обижаем,
ибо не огражден страхом грозы твоей.
Как олово пропадает, когда его часто плавят, так и
человек, когда он много бедствует. Никто ведь не может
ни пригоршнями соль есть, ни в горе разумным быть;
всякий человек хитрит и мудрит о чужой беде, а в своей
не может рассудить. Злато плавится огнем, а человек
напастями; пшеница, хорошо перемолотая, чистый хлеб
дает, а человек в напасти обретает ум зрелый. Моль, кня-
же, одежду ест, а печаль — человека; печаль человеку
кости сушит.
Если кто в печали человеку поможет, то как студеной
водой его напоит в знойный день.
Птица радуется весне, а младенец матери; весна укра-
шает землю цветами, а ты оживляешь людей милостию
своею, сирот и вдовиц, вельможами обижаемых.
Княже мой, господине! Покажи мне лицо свое, ибо
голос твой сладок и образ твой прекрасен; мед источают
уста твои, и дар твой как плод райский.
Когда услаждаешься многими яствами, меня вспомни,
хлеб сухой жующего; или когда пьешь сладкое питье,
вспомни меня, теплую воду пьющего в укрытом от ветра
месте; когда же лежишь на мягкой постели под собольи-
ми одеялами, меня вспомни, под одним платком лежа-
щего, и от стужи оцепеневшего, и каплями дождевыми,
как стрелами, до самого сердца пронзаемого.
Да не будет сжата рука твоя, княже мой, господине,
Височные кольца вятичей. XIII в.
510
ни подаяние бедным: ибо ни чашею моря по нычорнать,
ни нашими просьбами твоего дома пе истощить. Ilian ис-
под не удерживает воды, а только рыб, так и ты, княжо,
in' удерживай злата и серебра, а раздавай людям.
Наволока, расшитая разноцветными шелками, красоту
спою показывает; так и ты, княже, множеством своей
челяди честен и славен во всех странах являешься. Не-
когда ведь похвалился царь Иезекииль перед послами
царя вавилонского и показал им множество злата и се-
ребра; они же сказали: «Наш царь богаче тебя не мно-
жеством золота, но множеством воинов; ибо воины золо-
то добудут, а золотом воинов не добыть». Как сказал
князь Святослав, сын Ольгин, когда шел на Царьград с
небольшою дружиною: «Братья! Нам ли от этого города
погибнуть или городу от нас быть пленену?» Как Бог
повелит, так и будет; погонит один сто, а от ста побегут
тысячи. Тот, кто надеется на Господа, да не дрогнет
вовек, как гора Сион.
Славно за бугром коней пасти, так и в войске хорошего
князя воевать. Часто из-за беспорядка полки погибают.
Видел: огромный зверь, а головы не имеет, так и многие
полки без хорошего князя.
Гусли ведь настраиваются перстами, а тело крепится
жилами; дуб силен множеством корней, так и град наш
твоим управлением.
Ибо щедрый князь — отец многим слугам: многие
ведь оставляют отца и матерь и к нему приходят. Хоро-
Колт. Золото, перегородчатая эмаль. XII—XIII вв.
511
да
но
шему господину служа, дослужиться свободы, а злому
господину служа, дослужиться еще большего рабства^
Ибо щедрый князь — как река, текущая без берегом
через дубравы, поит не только людей, но и зверей; а ску1
пой князь — как река в берегах, а берега каменньто)
нельзя ни самому напиться, ни коня напоить. Боярин
щедрый — как колодезь с пресной водой при дорого^
прохожих поит; а боярин скупой — как колодезь со-
леный.
Не имей себе двора близ царева двора и не держи
села близ княжого села: ибо тиун его — как огонь, на
осине разожженный, а рядовичи его — что искры. Если
от огня и устережешься, то от искр не сможешь устеречь-
ся и одежду прожжешь.
Господине мой! Не лиши хлеба мудрого нищего, нс
вознеси до облак глупого богатого. Ибо нищий мудрый —
что золото в грязном сосуде, а богатый разодетый
глупый — что шелковая подушка, соломой набитая.
Господине мой! Не смотри на внешность мою,
посмотри, каков я внутри. Я, господине, хоть одеянием и
скуден, но разумом обилен; юн возраст имею, а стар
смысл во мне. Мыслию бы парил, как орел в воздухе.
Но поставь сосуд гончарный под капельницу языка
моего, да накаплет тебе слаще меду слова уст моих. Как
Давид сказал: «Сладки слова твои, лучше меда они устам
моим». Ибо и Соломон сказал: «Слова добрые сладостью
напояют душу, покрывает же печаль сердце безумного».
Ибо мудрого мужа посылай — и мало ему объясняй,
а глупого посылай — и сам вслед не ленись пойти. Очи
мудрых желают блага, а глупого — пира в доме. Лучше
слушать спор умных, нежели совета глупых. Наставь
премудрого, он еще мудрее станет.
Не сей на межах жита, пи мудрости в сердцах глупых.
Ибо глупых не сеют, не жнут, ни в житницу не собирают,
но сами себя родят. Как в дырявые меха лить, так и
глупого учить; ибо псам и свиньям не нужно ни золота,
ни серебра, а глупому — мудрых слов; мертвеца не рас-
смешишь, а глупого не научишь. Коли пожрет синица
орла, коли поплывет камень по воде и коли начнет
свинья на белку лаять, тогда и глупый уму научится.
Неужели скажешь мне: от глупости все мне это наго-
ворил? Не видел ты неба холстяного, ни звезд из лучи-
нок, ни глупого, говорящего мудро. Неужели скажешь
мне: солгал как пес? Но хорошего пса князья и бояре
любят. Неужели скажешь мне: солгал, как вор? Если бы
512
г
украсть умел, то к тебе бы и не жаловался. Девица ведь
губит красоту свою прелюбодейством, а муж свое муже-
ство — воровством.
Господине мой! Ведь не море топит корабли, по ветры;
не огонь раскаляет железо, но поддувание мехами; так и
князь не сам впадает в ошибку, но советчики ого вводят.
С хорошим советчиком совещаясь, князь высокого стола
добудет, а с дурным советчиком и меньшего лишится.
Говорится ведь в мирских пословицах: ни скот в ско-
тах коза, ни зверь в зверях еж, ни рыба в рыбах рак,
ни птица в птицах нетопырь, ни муж в мужах, если над
ним жена властвует, ни жена в женах, если от своего
мужа прелюбодействует, ни работа в работах — для же-
( нок повоз возить.
Дивней дивного, кто в жены возьмет уродину прибыт-
ка ради.
Видел жену безобразную, приникшую к зеркалу и
мажущуюся румянами, и сказал ей: «Не смотрись в зер-
кало — увидишь безобразие лица своего и еще больше
обозлишься».
Неужели скажешь мне: «Женись у богатого тестя,
чести ради великой; у него пей и ешь»? Лучше бы уж
мне вола бурого ввести в дом свой, чем злую жену
взять: вол ведь не говорит, ни зла пе замышляет, а злая
жена, когда ее бьешь, бесится, а когда кроток с ной —
заносится, в богатстве гордой становится, а в бедности
других злословит.
Что такое жена злая? Торговка плутоватая, кощунница
бесовская. Что такое жена злая? Людская смута, ослеп-
ление уму, заводила всякой злобе, в церкви сборщица
дани для беса, защитница греха, заграда от спасения.
Если какой муж смотрит на красоту жены своей и на
ее ласковые и льстивые слова, а дел ее не проверяет, то
дай бог ему лихорадкой болеть, и да будет он проклят.
Вот и распознайте, братия, злую жену. Говорит она
мужу своему: «Господине мой и свет очей моих! Я на
тебя и взглянуть не могу: когда говоришь со мной, тогда
смотрю на тебя, и обмираю, и слабеют все члены тела
моего, и падаю на землю».
Послушайте жены слова апостола Павла: Крест —
глава церкви, а муж — жене своей. Жены, стойте же в
церкви и молитесь Богу и святой Богородице, а чему хо-
тите учиться, то учитесь дома у своих мужей. А вы,
мужья, в законе храните жен своих, ибо нелегко найти
хорошую жену.
33 От Корсуня до Калки
513
Хорошая жена — венец мужу своему и беспечалие,
а злая жена — горе лютое и разорение дому. Червь дере-
во точит, а злая жена дом своего мужа истощает. Лучше
в дырявой ладье плыть, нежели злой жене тайны пове-
дать: дырявая ладья одежду замочит, а злая жена всю
жизнь мужа своего погубит.
Надписи на металле. Чара Владимира Давыдовича.
Общий вид и чеканная надпись по краю чары. ХП в.
514
Лучше камень бить, нежели злую жену учить; желозе
переплавишь, а злой жены не научишь.
Ибо злая жена ни ученья не слушает, пи священника
не чтит, ни Бога не боится, ни людей но стыдится, но
всех укоряет и всех осуждает.
Что злее льва среди четвероногих и что лютее змеи
среди ползующих по земле? Всех тех злее злая жена.
Нет на земле ничего лютее женской злобы. Сперва из-за
жены прадед наш Адам из рая был изгнан; из-за жены
Иосиф Прекрасный в темницу был заключен; из-за жены
пророка Даниила в ров ввергли, где львы ему ноги лиза-
ли. О злое, острое оружие дьявола и стрела, летящая с
ядом!
У некоего человека умерла жена, он же по смерти ее
начал продавать детей. И люди сказали ему: «Зачем
детей продаешь?» Он же ответил: «Если родились они в
мать, то, как подрастут, меня самого продадут».
Но вернемся к прежнему. Я, княже, ни за море не
ездил, пи у философов не учился, но был как пчела —
припадая к разным цветам и собирая мед в соты; так и
я по многим книгам собрал сладость слов и смысл их
собрал, как в мех воды морские.
Скажу не много еще. Не запрещай глупому глупость
его, да не уподобишься сам ему. Не стану с пим много
говорить. Да не буду как мех дырявый, роняя богатство
в руки неимущих; да не уподоблюсь жерновам, ибо те
многих людей насыщают, а сами себя пе могут насытить
житом; да не окажусь ненавистным миру многословною
своею беседою, подобно птице, частящей свои песни, кото-
рую вскоре же ненавидеть начинают. Ибо говорится в
мирских пословицах: длинная речь не хороша, хороша
длинная паволока.
Господи! Дай же князю нашему силу Самсона, храб-
рость Александра, разум Иосифа, мудрость Соломона,
искусность Давида и умножь, Господи, всех людей под
пятою его. Богу нашему слава, и ныне, и присно, и во-
веки.
СЛОВО СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО ВАСИЛИЯ,
АРХИЕПИСКОПА КЕСАРИЙСКОГО, О СУДАХ И ВЛАСТИТЕЛЯХ
Святой великий Константин говорил власть имущим:
«Послушайте и внушите себе все судящие земли, что от
бога дается вам власть и обладаете вы силой всевышнего».
33*
515
Давший вам власть скоро измерит ваши дела и помыслы
испытает, так как, будучи служителями царства, не су-
дите правдиво, не соблюдаете закона и не пребываете в
Божьем повелении. Страшное и скорое придет на вас ис-
пытание, так как с немилостивым сердцем творите суд
Божьим людям, ради них же Христос кровь свою пролил.
Для того и поставил он вас пастухами и стражами людям
своим, чтобы вы соблюли его стадо невредимым от волков
и нераскраденным татями.
Вы же вместо пастухов волками были; и стадо хри-
стово погубили, так как рассеяли и разогнали его и
отдали стадо христово татям и разбойникам на разграб-
ление и заклание. И кровь людей пили, и мясо их съели,
и в овчины их сами оделись.
Это я вам говорю, цари и князья, не от себя, но от
Бога, восприняв разум.
Да не будете волками вместо пастухов стаду Христову,
держа при себе служащих вам злых и немилостивых
властителей и служителей их. А того не видите, что они
продают людей, творя неправедный суд, отнюдь, не соблю-
дая правды, но исходя из того: у кого много можно
взять, — тот и прав. А страха Божия они не имеют и
серпа небесного не боятся. Таким судьям Христос рассе-
чет выи, подвергнув их вечным мукам.
Потому-то и говорит Давид, который был царем и
пророком: «И ныне, цари, поймите и накажите всем,
судящим земли, чтобы они работали на Господа-Бога
со страхом и радовались ему, с трепетом бы хранили его
заветы. Да не погибнете вы тогда, будучи на праведном
пути, да не лишитесь жизней ваших злою смертью».
Вы же поставляете в тиуны небогобоязненных и, что-
бы заполучить богатство, натравливаете их на людей как
бешеного пса. Такой тиун одного человека доведет до
смерти, другого сделает больным, третьего искалечит,
превратив в хромого; и так всех людей погубит. А если
не по правде кого-либо осудив, тиун продаст в рабство,
то на те куны он купит себе еду, вино и одежду, и на
эти же куны устроит для вас обеды и пиры. И все это
значит, — как я уже говорил, — что отдали вы Христово
стадо татям и разбойникам, которые, как ножом режут —
неправедным судом осуждают. А продающие людей за
куны мясо осужденных едят; а продающие в рабство
сирот кровь их пьют, упиваясь при этом без меры; а те,
кто дома людей искореняет, — справляют себе одежду из
овчин, продавая жен и детей иноплеменникам.
516
Вы же причастники ко всему этому и сообщники их
делам, ибо же сказал пророк: «Князья твои сообщники
татям». Это говорил пророк не о тех, кто явно творит
разбои, но о некоторых князьях — властителях городов и
народов, которые с помощью своих лютых слуг грабят, —
потому-то они и сообщники татям, — а не обличают, не
наказывают, не останавливают творящих обиды, по еще
более попускают их, чтобы больше принимать от их рук
себе.
Послушайте, что написано: и боги являются сыновья-
ми Всевышнего. Князья и все земские судьи являются
слугами Божьими, о них же сказал Господь: «Где я, там
и слуга мой». Берегитесь, не разбудите, чада, гнева Бо-
жия. Так как, будучи богами, не умрете как люди, но в
пса место — ад сведены будете, где место дьяволу и
ангелам его, а не вам. Ибо Бог вас избрал своими на-
местниками на земле и на свой престол вознес и посадил.
Милость и жизнь вручил в ваши руки. Поэтому вы яв-
ляетесь как бы отцами миру. Ибо писано: «Князья мира
сего — и есть его правда».
А вы в наместники ставите властителей и тиунов —
мужей небогоязливых, язычников, хитрых злодеев, в суде
не разумеющих, правды не соблюдающих, судящих, бу-
дучи пьяными, и спешащих с судом, — а Бог велел не
одним днем вещь испытывать, — грабителей, мздоимцев,
возносящихся гордостью и величием. И тот, кто прав,
оказывается осужденным ими; и обращается к князю за
правосудием. А князь не слушает, как осудил властитель
его душу.
Пилат, умыв руки, Иисуса предал и сказал: «А мие-то
что? Народ твой, иудей, предал тебя мне, кровь твою
взял на себя и на детей своих». И сам Пилат не оправ-
дался. Ибо о таких говорит Господь в Евангелии: «Если
око твое соблазняет тебя — вырви его; а рука соблаз-
няет — также отсеки ее». И это говорится о здоровых,
а не гнилых членах телесных.
Ты не придерживаешься истины, не боишься небесного
серпа и говоришь, что суд властителя ляжет па его душу.
А не ты ли натравил его как неистового пса или бешеного
человека на Христово стадо, дав ему в руки оружие, а он
не только на части режет худые телеса, но и души губит?
Что делает он? Не губит ли он и твою душу?
Так и здесь, погубленный твоим неправедным судом,
обращается к тебе, князю, с плачем. А ты не мстишь за
его обиду, не соблюдаешь истины, ибо любишь незакон-
517
ную прибыль. Ради нее и выпускаешь злого судью на
людей.
Писано ведь: не может лисица кур пасти, нелепо льву
овец наставлять. Один волк все стадо смутит; один тать
на всю страну мерзит. Царь неправеден — все его слуги
беззаконны. Ибо малые люди достойны милости. Большие
же — больше и испытаны будут. И Господь говорил:
«Кому мало дано, с того мало и спросится; кому же
много — многое и спросится с него».
Поймите же это, цари и князья, бойтесь гнева Все-
вышнего. Избрав в наместники мужей богобоязливых,
хорошо испытайте их, — каковы их жизнь и нравы, не
гневливы ли они, преподобны ли, любят ли странников
и нищих, целомудренны ли, чисто ли их ложе от всякой
скверны, не лукавы ли они, не прилежат ли они сильно
к питию.
Говорится в писании: властители должны быть стро-
гими, но упиваться им вином нельзя. Ибо, упившись
вином, забудут премудрость и не станут праведно судить
вместе с Богом-Вседержителем и его Сыном.
Все это говорится мною не для того, чтобы они вовсе
бы не пили. Совсем не пить — большая досада тварям
Божьим и ущерб для веселья. Пить можно, но не следует
упиваться. Ибо сказано: не пей вина для опьянения. Это
говорится не только о властителях, но и о всех хри-
стианах.
Говорил же великий Константин: «Да будет судья
нелицемерен! На суде ни богатого не стыдится, ни ни-
щего не милует, так как это Господень суд. Да не творит
во время суда тщетных рассуждений».
С разумением и столько, сколько нужно, подобает
слушать судебное прение судьям. Не спеши установить
правду. Не оправдывай быстрого неправого, хотя бы он и
был тебе другом. Не обижай правого, хотя бы он и был
тебе врагом. Твердо помни — твое спасение в том, чтобы
ии одного человека не обидеть. Будь к тем, кто виновен
перед тобой, добр и тих. Если силою ты превзошел всех,
то и делами добрыми ты также должен всех превзойти.
Твори милостыню по силе. Проси у Бога прощения гре-
хов своих. Прощай сам согрешившим перед тобой.
Истинным властителем считается тот, кто сам собой
владеет.
Знай нравы людей, отстаивающих вместе с тобой исти-
ну. Тогда ты узнаешь, верны ли тебе эти служащие, или
это лицемерные льстецы, льстящие тебе, чтобы получить
518
розыск и использовать его в своих корыстных намерениях.
Эти погубят христиан.
Не достойно тебе слушать клеветника, обращающегося
к тебе со сладкой речью, или слушать клевету на ближ-
него своего, да не станешь нелюбимым! Пресекай клевет-
ника, наполняющего твои уши напрасным наговором, —
да не погибнешь вместе с ним! Не достойно слушать
клеветника в суде, — да будет он проклят!
Каждый праведный судья, судящий с Божьим страхом,
вскоре раскрывает клевещущего на своего ближнего.
Ибо писано: за пролитую кровь человеческую должна
пролиться кровь. Беззаконным является свидетельство
клеветника. О таких свидетелях говорит Господь: «Червь,
который их будет съедать после смерти, не умрет никог-
да, и огонь, сжигающий их, не угаснет вечно». Но помнят
они о дне смертном. Когда же наступит тот час смертный,
то ради того, чтобы души их с телами не расстались,
готовы они будут лишиться всех богатств, которыми
владеют на этом свете.
Ради вашего спасения, любящие Христа, цари и
князья, и судьи, написал все это я вам. Если Божью волю
сотворите, то примите от Бога вместе с невидимыми и
неосязаемыми силами и особое дарование, которое он
сам вам обещал: «Где я буду, там и слуга мой». И воца-
ритесь с ним вовеки, и будете радоваться. Ему же слава
с Отцом и Святым Духом и ныне, и присно и во веки
веков. Аминь.
НАСТАВЛЕНИЕ ТВЕРСКОГО ЕПИСКОПА СЕМЕНА
Полоцкий князь Константин, прозванный Безруким,
собираясь укорить у себя на пиру за что-то своего тиуна,
сказал при всех епископу: «Владыко, где будет тиун на
том свете?» Епископ Семен отвечал: «Где и князь!»
Князь же, рассердившись, говорит епископу: «Тиун не-
праведно судит, взятки берет, имущество людей с торгов
продает, мучит, злое все делает, а я тут при чем?» И го-
ворит епископ: «Если князь хороший, богобоязненный,
людей бережет, правду любит, то выбирает тиуном или
иным начальником человека доброго и богобоязненного,
исполненного страха Божия, разумного, праведного, тво-
рящего все по законам Божьим и судить умеющего. Тогда
князь — в рай, и тиун — в рай. Если же князь лишен
страха Божия, христиан не бережет, сирот не милует и
вдовиц не жалеет, то ставит тиуном или начальником
519
человека злого, Бога не боящегося, Закона Божия не
знающего, судить не умеющего, — только для того, чтобы
добывал князю имущество, а людей не щадил. Как взбе-
сившегося человека напустить на людей, вручив ему
меч, — так и князь, дав округ злому человеку, губит
людей. Тут и князь в ад, и тиун с ним в ад».
ПОУЧЕНИЕ МОИСЕЯ О ЧРЕЗМЕРНОМ ИЗЛИШЕСТВЕ
Бог вложил человеку любое желанье духовных и
плотских поступков: сну свое время и мера, желанию
пищи и время, и мера, и питию свой срок и умеренность,
Парадный церемониальный убор женщин
княжеско-боярского круга. XII—XIII вв.
Реконструкция П. П. Толочко.
520
потребности женщин время и мера, — стоит ли дальше
।лона продолжать? Любому желанию мера и время назна-
чены живущему в вере одной, в христианстве. Но если же
inn те желанья исполнить кто хочет без меры и време-
ни — грех будет в душе, а в теле недуг. Рождается всякий
недуг в человеческом теле из желчи. Желчь же свернется
пт чрезмерной еды и питья, и лежанья, и от женской
писки без меры и срока. Желчи же три в человеке: желта,
полена и черна; от желтой — горячка, зеленая даст ли-
иорадку, а от черной же — смерть, то есть кончина души;
дьявол тогда возликует о гибели человека. Такого недуга
(юг не создал, но сам себе человек создает тот недуг непо-
требным поступком без меры и сам осуждает себя на му-
ченье; и коль не покается, то не удержится он от того.
А делал бы в нужное время и в меру, и был бы спасен.
Пусть каждый, веры достойный, обычая держится так:
желанию — время, а на избыток желанья узду налагать
воздержанья; если же будет желание в пору, то делай
что хочешь — но в меру, а не безмерно. Насколько боль-
ше нас кони, насколько быстрее нас пес, а каждый из
ктих животных, как видим, в еде и питье пренебрегает
обжорством: хоть не раз понуждаемы будут, не захочет
сверх меры принять, — неужели коней тех мы хуже?
Пели видим: скотина завязла — не отвергаем ее; если же
видим друга постоянно в шатанье — лишь посмеемся.
Так не сделаем, братья, мы так, дабы не быть осужден-
ным на муку: жизнь коротка, а мучение — долго и бес-
конечно для грешных!
В. Н. ТАТИЩЕВ. ИСТОРИЯ РОССИЙСКАЯ.
СКАЗАНИЕ О БИТВЕ НА РЕКЕ КАЛКЕ
6732 (1224)... Того же года пришли народ незнаемый,
безбожные агаряне, о которых подлинно никто не знает,
какого они отродия, откуда начало их и какой они веры.
Они называются татара, кланяются солнцу, луне и огню.
Некоторые междо ими зовутся таурмени, инии зовутся
комани, иные монги. Некоторые же сказуют в них мно-
гим народам, от скиф восточных совокупленным, быть и,
других покоря, за едино называются. Мефодий, патарий-
ский епископ, свидетельствует о них, яко они вышли из
пустыни Етриския, лежасчия в восточно-северной Азии,
которых изгнал Гедеон, и явиться им в кончине лет и
времян, и что они попленят всю землю от востока до Еф-
рата и от Тигра реки до Понтийскаго моря, кроме Ефио-
521
лол
Реконструкция П. П. Толочко.
522
ннн. Слышали же мы перед многими лоты, что они на
пос,токе многие пределы и государства поплопилп, ясы,
обозы и касоги обладав, пришли к Допу па половцов.
Половцы, будущие за Доном, как увидели, что татары
Полгу перешли и все тамо повоевали, идут к Дону, быв-
шие тамо князи Даниил Кобякович, Юрий Кончакович
послали всем князем до Днепра и за Днепр обвестить,
чтоб все, совокупись, пришли к Дону и могулов не пусти-
ли. Но князи уничтожили силу их, приказывали, чтоб
они отступили за Дон и могулов, перепустя, в степи вели.
Но татара, захвати оных и догония через Дон, всех по-
рубили или пленили, а многие подле моря от глада по-
мерли. Когда Котяк, князь половецкий, с другими князи
пришли в Рускую землю к валу половецкому близ Тре-
поля, а Данил Кобякович и Юрий Кончакович были от
татар за Доном побиты. Котяк же, оставя тут своих
людей, поехал к зятю своему Мстиславу Мстиславичу
галицкому и принес ему дары многие: кони, верблюды и
протчая. И одарил его и всех князей руских, прося у всех
помочи противо татар, представляя, что «ныне сей народ,
неведомый нам и никогда не слыханный, пришел на нас и
нашу землю попленили. И если их великое множество все
совокупно не удержим и вы нам не поможете, то потом,
пришед на вас, то же учинят. Того ради мы вас пред-
ставляем, дабы о том внятно разсудили, и как пас, так
паче себя от конечной погибели спасли». Потом прислали
к великому князю в Киев о том просить.
Князь великий Мстислав Романович, слыша то, по-
слал ко всем князем руским, червенским и северским,
також и к Юрию Всеволодичу, созывая всех па съезд со
всеми их войски, объявляя им так великаго и свирепаго
народа нашествие к странам руским, представляя: «Если
ныне совокупною силою их не удержим и половец не
обороним, а половцы им поддадутся, тогда нам всем тяж-
чае будет». На оное все согласились и обесчали по край-
ней возможности больше войск собрать и иеумедля прий-
ти, но многие, не хотя пашей оставить, с малыми войски
шли. Юрий Всеволодич, собрав малое войско, послал
сыновца своего Василька Константиновича ростовскаго
только с 800, и то по усильной прозьбе Васильковой,
который просился, чтоб ему в воинство со старшими об-
учиться. Брата же и сына ни одного пе послал, понеже
оных татар презирал.
Мстислав Романович крайне прилежал, чтобы войско
как можно велико и вскоре собрать, дабы оных татар, не
523
допуская до границ руских, в земле половецкой ветрел
тить. И с оным пошел сам, с ним смоленский князь Влач
димир Рюрикович, черниговский князь Мстислав Всево-
лодич, из Галича Мстислав Мстиславич. И сии старей-
шин были. С ними ж Даниил Романович владимирский и
брат его Всеволод, Михаил Всеволодич с новогородцы и
других князей много. И отпустили пехоту смоленскую,
черниговскую и киевскую вниз по Днепру до порогов.
Галицкая же и волынская пехота плыли водою по Днест-
ру, оттуда вверх Днепром до порогов, которых было с
2000 лодей. Князь же половецкий Котяк, хотя у руских
князей большую любовь и поверенность приобрести и их
своею верностию паче обнадежить, принял веру христиан-
скую и крестился. Князи собрались с конными войски у
Заруба и, собрався, пошли вниз подле Днепра. И как
пришед, остановились против острова. Варяжского, тогда
приехали к великому князю послы татарские и говорили,
что «хан их с рускими никакой вражды не имеет и, слы-
ша, что вы хотите за половцев конюхов вступаться, сожа-
леет, что вы хотите напрасно
мы не пришли на земли ваши
кровь проливать,
и никакой обиды
Понеже
вам не
зделали, а имеем войну с половцами, конюхами нашими,
и если хотите быть в покое, то учиним мир, а половцов к
себе не примайте. «Князи руские, много о том разеуждая,
приняли оное татар представление за противное пользе
своей, что татара хотят токмо их на малое время миром
обольстить, а покоря себе половцев, тяжчайшие неприа-
тели будут,
послов тех
не токмо онаго не приняли, но весьма неправо
побили, разеуждая,
если
оных
отпустить,
то
они хану своему о множестве войск руских скажут и оные,
убоявся, уйдут.
Не верили бо князи о
множестве
войск
татарских, что им сказывали их быть более 200 000, а
по правде сами усмотрели после, что их было гораздо
более.
Посем пошли далее и, пришед к Олешу, стали у Днеп-
ра. Тут пришли к ним боуты, гангалы, выгольцы и га-
личане.
Татара, ожидая от руских отповеди, стояли около
Дона. И уведав через половцев, что послы их побиты,
прислали других послов с выговором, для чего такую им
обиду учинили, что, послушав половцов, послов побили;
и если не хотят мира, то б шли к ним, а они встретить их
готовы. И хотя половецкий князи и Мстислав Мстиславич
советовали и тех побить, но князь великий их отпустил,
приказав, что он сам, их увидя, о мире говорить будет.
524
г
Тогда пришел Владимир Рюрикович со смоленскими и
туровскими полками.
Князь великий изчислил все войска, которых с ним
было: киевских, переяславских, городенских, черных кло-
буков и поросян 42 500, со Владимиром Рюриковичем,
смолян и туровцов 13 тысяч 800, с князем Мстиславом
черниговских и северских 21 300, да вятич 2000, со кня-
зем Мстиславом галичан, владимирцев, лучан и подунай-
цов 23 400 и протчие младшие князи с ними, всего сто
три тысячи (по-моему, 89 950. — В. Н. Татищев), какого
руского войска давно вкупе не бывало. К тому ожидали
иовогородских, Василька с ростовцы от Юрия от Белой
Руси и рязанских войск; також половцы обесчали до
50000, собрав, присовокупить. Тогда князь Мстислав
Мстиславич галицкий, переправясь через Днепр,
в 10 000 конных пошел вперед в поле, и нашел стражу
татарскую, и оных многих побил, а воевода их Гомябек
с достальными ушел в курганы половецкие, надеялся от
половец себе помосчи. Но половцы пришли в помосчь
Мстиславу и, оступя оных, всех побили. Гомябека же
татара хотели сохранить, закопали живаго в землю, но
половцы, нашед его, убили. И Мстислав возвратился
ближе к полкам.
Князь великий по отпуске Мстислава перешел за
Днепр со всеми князи и, пошед на низ, стали у реки
Хортицы на берегу Днепра, где стояли воеводы с пехо-
тою Юрий Доможирович и Держикрай Владиславич. Тог-
да, пришед, стражи объявили, что татара подъехали смот-
реть войск руских. Данил же Романович и другие моло-
дые князи, седши на кони, побежали видеть войско
татарское. И увидя оныя, послали сказать великому кня-
зю, чтоб, не мешкая, шел со всем войском противо татар,
думая, что оные все близко. И князь великий со всеми
князи и войски рускими, оставя у лодей 1000 человек,
пошли каждый князь со своим полком. И тогда еще при-
шли гангалы, выгольцы, скови, и боуты галицкие в
лодьях. Князи, идучи полями, вскоре нашли татар, кото-
рые, учиня малой бой, побежали. За которыми руские
гнав, отбили стада многие, а другие татара со скотом,
взятым от половец, ушли. Потом шли князи за ними через
степи и в осьмый день пришли к реке Калке. Тут нашли
великую стражу татарскую, с которыми передовые руские
учинили бой, где убили воеводу Ивана Дмитриевича и
других дву. Но татара, не долго бився, пошли прочь,
а князь великий, перешед реку оную, стал. Мстислав же
525
Мстиславич со своим передовым полком пошел за тата-
ры и, послав разъезд Яруна с половцы, сам шел помалу.
Оные вскоре, увидя великое множество татар, возвратясь,
сказали, что татара идут за ними недалеко. Мстислав,
хотя ему советовали отступить к полкам великого князи,
но он, надеяся на свою храбрость, а паче несогласия ради
с великим князем, не дав ему знать о приближении татар,
устроил полки своя, а татара шли за передовыми рускимп
к полкам прямо. Мстислав, видя такое великое множество
покрывших все поле татар, которых око не могло обозрить,
познал свою погрешность, но отступить уже было не-
можно, послал к великому князю с ведомостью, чтоб шел
со всем войском. Великий князь вельми тем оскорбился,
что Мстислав без воли его и согласия так далеко ушел,
и прислал сказать, как уже видел, что ему отступить,
ни помочи подать не успеть, однако ж, как скоро мог,
полки устроял. Но молодые князи, не спросясь старших,
с малыми их людьми туда побежали. Мстислав Мстисла-
вич, увидя татар уже около заходясчих, устроился сколько
мог. И начали татара сильно наступать. Тогда Данил
Романович владимирский, князь Семен Ольгович и князь
Василий Гаврилович крепко бились. Сперва смяли татар
и погнали, ибо князи половецкие со всем их войском
подоспели и многих татар, побивая, гнали. Тут князя
Василька Гавриловича прокололи копием, Данила Романо-
вича в грудь копьем прокололи. Он же, хотя и млад
был, 18 лет, но мужествен вельми, презрев свою рану,
бился есче крепко. И тако побили татар множество.
Мстислав Ярославич луцкий, Немый называемый, видя
Данила кровава, котораго он крепко любил и ему по себе
наследие дать хотел, возопил своим, чтоб отомстили кровь
юноши сего и, жестоко па татар наступая, бился. Також
Олег, князь курский, князь половецкий Ярун и другие
половцы так жестоко на татар наступали, что уже чаяли
вскоре всех татар перебить. Сие так долго было, как тата-
ры ни с коего боку заехать руских не могли. Но как
половцы миновали болота, не осмотрясь в запальчивости,
идучи за татары, тогда тотчас татара великим множеством
половцов объехав, сбили. И половцы пришли на полки
великого князя, оные так смяли, что князь великий не
успел в порядок привести, а татара сильно на него и
протчих князей наступили. И был бой прежестокий, с обе
стороны храбро надолге бились. Князь Мстислав Мсти-
славич, поворотясь, отступал, бияся с татары. И видя
полки великаго князя, не мог к оным присовокупиться и
526
сожалел о своем упрямстве, да поздно. Князь великий,
видя татар великое множество и своих изнеможение, стал
отступать к реке Калку, токмо татара весьма препятство-
вали и уже многих побили. Тогда князь великий, с ним
князь Андрей, зять его, князь Александр дубровицкой,
видя зло то, стали на реке Калке. И как место оное было
каменисто, тотчас через ночь ту сделали городок из
камения и леса, в которой бегусчих людей собрали не-
сколько тысеч, а протчие побежали. Татара поставили
около онаго дву воевод, Черкана и Тешкана, которые
оступя городок, в осаде содержали, а протчие до трех
дней гнались за рускими князи к Днепру. Кпязь великий
бился из городка три дня и, видя свое изнеможение,
послал к татарским князем для договора и особливо быв-
шим с татары бродницам, у которых был воевода Плоски-
ня. Оной окаянный дал великому князю роту с крепким
обнадеживанием, что никого не убьют, но всех на окуп
отпустят. Оному поверя, князь великий отдался. Он же
окаянный, привед их пред князей татарских, советовал
им всех побить и никого жива не пустить. Татара, взяв
крепость ту, людей руских всех побили, а князей поклали
на землю и, покрыв их досками, сами сели на них обе-
дать. И так их всех подавили и не единаго из взятых тут
не оставили. Гнавшие за рускими до Днепра многих по-
били, но много и своих потеряли, ибо бегусчие руские где
могли, в лесах и тростниках западая, многих татар, малы-
ми собраниями гнавших, нападая побивали и сами спас-
лись, особливо где князи или воеводы храбрые были.
На сем бою побито князей руских: Святослав каиев-
ский, Изяслав Игоревич северский, Юрий песвижский,
Святослав шумский, Мстислав Всеволодич черниговский и
сын его Василько, Ярослав неговорский. Прежде же с
Мстиславом убито в бою три князя да с великим князем
два князя. Тысяцких же и воевод множество и иротчих
войск до 70 000. А князь Мстислав Мстиславич и с ним
Данил Романович, прибежав к Днепру, где лодьи стояли,
перевезеся и в беспамятстве велел все лодьи порубить и
сам, не ожидая многих за ним бегусчих, ушел, бояся за
ним погони. Прибежавших после некоторых половцы из-
за платья и оружия побили, а другие, идучи вверх, подле
Днепра померли. И тако от всего того великаго войска
едва десятая часть в Киев возвратилась. Сия так тяжкая
и неслыханная на Рускую землю победа случилась иуниа
16 дня в день пятнишный.
Другие татара гиалися по предводительству половцов
527
к Чернигову и Новугородку Северскому. Новогородцы же,
не зная коварства татарского, встретили воевод их со
кресты. Но они, вшед во град, попленили и сожгли. Тоже
и с другими учинили, не бояся никого. Василько же рос-
товский, идучи, не поспел с полком своим. И уведав, что
князи уже от Днепра пошли, остановился у Чернигова.
И тако не токмо бог его спас, но Чернигову и Киеву
многая помочь учинилась, ибо татара, уведав, что войско
руское у Чернигова стоит, не смели приближаться и по
шли обратно на побег. А Василько, убоявся татар, воз
вратился в Ростов. Новогородцы же, услыша победу, иду-
чи Днепром, возвратились.
Татара, хотя такое великое руское войско победили,
но своих весьма много потеряли. И сами сказывают, что
их на оном бою более 100 000 побито и хана их большей
сын Тосхус убит, и если бы руские князи в согласии были
и совокупно бились, то б татара и половцов при них раз-
бить не могли. И видя татара такой в них великий упа-
док, не смели более на руских наступить, но и на области
руские идти, хотя оные безлюдны остались и оборонять
было некому, а пошли подле моря и, попленя половцов,
возвратились за Дон к Волге и за горы. И тако их до
пришествия Батыя не слышать было. Половцов же бежав-
ших неколико в Русь пришли и крестились в разных
городех, которым жители весьма рады были и давали им
корм и помочь в поселении.
КОММЕН ГАРИИ
А. П. Л а д и н с к и й. Когда пал Херсонес...
Ладинский Антонин Петрович (1896—1961 гг.) — писатель, по-
эт, переводчик. В 1921—1955 гг. жил и работал за границей, в
1955—1961 гг. — в Москве. Автор исторических романов «Когда
пал Херсонес...» (1959), «В дни Каракаллы» (1961), «Анна Яро-
славна — королева Франции» (1961), «Последний путь Владими-
ра Мономаха» (издан посмертно). Переводил с французского
языка на русский произведения Поля Бурже и Вольтера.
Текст печатается по изданию: Ладинский А. П. Когда
пал Херсонес... М., «Советский писатель», 1959.
К с. 25. ...предместье св. Мамы... — пригородная территория
под Константинополем, принадлежавшая монастырю св. Мамон-
та. В X в. здесь располагался русский гостиный двор, где оста-
навливались приезжавшие в Константинополь русские купцы и
послы.
...в Священном дворце.,. — императорском дворце, где находи-
лась тропная зала и внутренние покои византийских василевсов.
При входе во дворец имелось особое помещение с бассейном,
украшенным золотой чашей. В этом помещении высшие сановпи-
ки империи ожидали выхода императора.
...Золотая палата... — восьмиугольный зал с куполом и 16 ко-
лоннами. В глубине его за серебряными дверями находился им-
ператор, которого можно было видеть, когда двери открывались.
В Золотой палате проходили все важнейшие церемонии: бракосо-
четания василевсов, коронование, официальные приемы.
„.Ризница... — помещение, в котором хранились императорские
одежды.
„.направлялись к Ипподрому... — Константинопольский иппод-
ром являлся важной частью города. Оп был построен по образцу
римского Большого Цирка и вмещал до 100 000 человек. На нем
происходили конские ристалища, соревнования и представления.
Ипподром соединялся с Большим императорским дворцом. На од-
ной из его трибун во время представлений находился император
и его приближенные. Зрители сидели па ступенях, располагав-
шихся амфитеатром. На ипподроме народ выражал свое отноше-
ние к императору. Недовольные выкрикивали оскорбления в его
адрес и бросали в императорскую трибуну камни.
34 От Корсуня до Калки
529
К с. 26. ...«Книга эпарха»... — сборник постановлений X в.
Регулировал торговлю в столице империи и регламентировал ре-
месленное производство.
К с. 27. Меса — главная улица Константинополя, проходив-
шая через весь город. На ней располагались многие правитель-
ственные здания, храмы, колоннады, памятники, ремесленные
мастерские и лавки. Была вымощена каменными плитами.
Элеволы — Большой и Малый Элеволы — мысы на северо-
восточном берегу Термейского залива Эгейского моря возле Фес-
салоник, где проходили ежегодные ярмарки.
...между Милием и Халкой... — Милий — триумфальные воро-
та, располагавшиеся па Месе. Возле них хлебные ряды и овощ-
ные лавки. Халка — часть Большого императорского дворца.
К с. 29. Св. София — до завоевания турками Константино-
поля в 1453 г. самый большой в мире христианский храм, по-
строенный в 532—537 ir. Анфимием из Тралл и Исидором из Ми-
лета на месте сгоревшего, меньшего по размерам. Его стены имели
длину 75 м. Диаметр главного купола — 32 м. Он возвышал-
ся над землей на 65 м. Храм украшали мозаики, цветной мра-
мор, золотой престол, украшенный драгоценными камнями.
На создание только одного алтаря было израсходовано
40 000 фунтов серебра. На богослужениях в Св. Софии, которые
напоминали театральные представления и оказывали сильней-
шее влияние на людей, присутствовали многие тысячи христи-
ан. По приказу турецкого султана Мехмеда II Фатиха (1451—
1481 гг.) этот храм был превращен в мечеть.
Павел Силенциарий — византийский поэт VI в., написал около
80 эпиграмм.
...каких трудов стоило Юстиниану... — Юстиниан I, византий-
ский император в 527—565 годах. Провел важные законодатель-
ные и административные реформы, поощрял развитие ремесел и
торговли, вел широкую завоевательную политику. В его правле-
ние было возведено множество дворцов и храмов, в том числе со-
бор Св. Софии.
...Такого храма не было на земле даже в дни Соломона... — Со-
ломон (ум. ок. 928 г. до н. э.) — древнееврейский царь, построив-
ший в Иерусалиме храм, отличавшийся красотой и богатством
убранства. По преданию, Юстиниан I после построения храма
Св. Софии в Константинополе якобы воскликнул: «Соломон, я по-
бедил тебя!»
К с. 30. Форум Августа — площадь в центре Константинопо-
ля рядом с храмом Св. Софии и Волыним императорским
дворцом.
Сенат — высшее государственное учреждение Византийской
империи. Здание Сената находилось рядом с Большим импера-
торским дворцом.
...летят четыре коня Лисиппа... — Лисипп — древнегреческий
скульптор, придворный художник Александра Македонского. Жил
в IV в. до н. э. В Константинополе на ипподроме над император-
ской трибуной возвышалась башня, украшенная четырьмя брон-
зовыми статуями коней, отлитыми Лисиппом.
К с. 31. Пропонтида — Мраморное море.
...к Золотому Рогу... — Золотой Рог — бухта Босфора, которая
ограничивала Константинополь с восточной стороны. Вдоль него
проходила городская степа. Вход в Золотой Рог из Босфора пре-
граждался железными цепями, чтобы корабли противника не
530
могли в него проникнуть. Золотой Рог был главной гаванью Кон-
стантинополя. На его берегу жили моряки, грузчики, корабле-
строители, иностранные купцы. Там же располагались склады,
верфи, доки.
Форумы Константина и Феодосия — Центральные площади
Константинополя, от которых к храму Св. Софии шли улицы.
...возле площади Быка... — Площадь Быка (Тавра) располага-
лась в центре Константинополя. На ней стояла медная полая ста-
туя быка, в которой заживо сжигали осужденных. В обычные
дни здесь торговали овцами.
Студион — учебное заведение, располагавшееся при въезде в
город возле Золотых ворот.
Золотые ворота — главные ворота Константинополя. Одновре-
менно являлись и триумфальной аркой. Их центральный пролет
был украшен статуями Геракла и Прометея, различными барель-
ефами. От Золотых ворот до форума Августа тянулась Большая
Триумфальная улица, на которой устраивались триумфальны)!
шествия в праздничные дни.
Церковь Апостолов — располагалась па Месе. В пой хоронили
женщин императорской семьи.
Георгий Амартол — византийский хронист IX в., написавший
обширный исторический труд, который охватывал период от «со-
творения мира» до 842 г. В X—XI вв. его хроника была переве-
дена па русский язык. Ею пользовался летописец Нестор при на-
писании «Повести временных лет».
Симеон Метафраст — византийский историк X в., создавший
свод жизнеописаний святых «Мопологий».
Дионисий Ареопагит — первый афинский епископ. Жил в I в.
н. э.
Иоанн Дамаскин (ок. 675—до 753 г.) — выдающийся философ-
богослов и церковный деятель. Писал книги по мистической фи-
лософии, произведения, направленные против еретиков, церков-
ные гимны.
Прокопий Кесарийский (между 490 и 507 гг. — после 562 г.) —
выдающийся византийский историк. Написал ряд крупных исто-
рических произведений, в том числе «Войну с готами», «О по-
стройках», «Тайную историю», направленную против императора
Юстиниана I. В произведениях Прокопия Кесарийского содержит-
ся много важных сведений о славянах и антах VI в.
Платон — древнегреческий философ-мистик. Жил в V—IV вв.
до н. э. Большинство его произведений — диалоги, в которых
участвовал он сам и философ Сократ. Философия Платона была
широко распространена в Византии в средние века.
Иоанн Геометр — известный византийский поэт X в.
К с. 32. Василий 11 Болгаробойца (957—1025 гг.) — византий-
ский император с 976 г. Первые десятилетия его правления были
отмечены мятежами крупных феодалов против центральной вла-
сти, сильными землетрясениями и наводнениями, засухами,
причинившими очень большой ущерб населению империи, а так-
же неудачами во внешней политике, в частности поражениями
византийских войск от болгар и русских. Однако в дальнейшем
Василию II удалось стабилизировать внутреннее и внешнее по-
ложение Византии и подчинить империи отпавшие от нее терри-
тории.
К с. 33. ...за Танаисом... — за рекой Доном.
34*
531
К с. 34. Лев Диакон — (ок. 950 г. — ок. 1000 г.) — выдаю-
щийся византийский историк. В своей «Истории» подробно опи-
сал борьбу Руси и Византии за Балканский полуостров. Его хро-
ника — важный источник по истории Руси и Византии X в.
К с. 39. „.увидели на черном небе комету... — Здесь речь
идет о знаменитой комете Галлея, которую византийцы наблюда-
ли в конце лета 989 г.
...Неужели рухнул купол Софии?.. — 26 октября 989 г. в Ви-
зантии произошло сильное землетрясение, которое разрушило
главный купол храма Св. Софии.
К с. 40. Пресвитер Анастас —• Анастас Корсунянин. Жил в
конце X — начале XI в. Доверенное лицо русского великого кня-
зя Владимира Святославича. Из источников нельзя заключить,
что он был пресвитером, то есть священником. Скорее всего он
являлся экономом-управителем киевской Десятинной церкви. Со-
гласно «Повести временных лет» во время осады Херсонеса
князем Владимиром Анастас с помощью надписи на стреле пе-
редал князю совет — перекопать херсонесский водопровод и ли-
шить жителей города воды. Что и было исполнено. Однако эта
версия вызвала сомнение и критику со стороны ученых. По всей
вероятности, Анастас приписал себе такие действия, которых он
на самом деле не совершал.
К с. 41. ...Константин Багрянородный.,, советует своему сыну
Роману... — Константин VII Багрянородный (Порфирородный)
(905—959 гг.) — византийский император. Правил самостоятель-
но в 913—920 и 945—959 годах. Был автором ряда трудов, в том
числе «Об управлении империей», в котором давал советы своему
сыну — будущему императору Роману II (царствовал самостоя-
тельно в 959—963 гг.), как следует руководить государством.
...в гаванях Пафлагонии... — Пафлагония — область на Черно-
морском побережье Малой Азии, где находилось много крупных
портовых городов, в частности Амастрида и Синоп.
К с. 42. Таматарха — Тмутаракань, крупный причерномор-
ский город на Таманском полуострове.
...клянутся ...мечом Магомета... — Магомет, Магомед, Мухам-
мед. Родился около 570/580 г., умер в 632 г. Основатель ислама и
автор Корана, религиозный и политический вождь арабов. По су-
ществующим в мусульманском мире представлениям, Мухаммед
был последним посланником Аллаха па землю и величайшим
пророком.
К с. 43. Козьма Иидикоплевт — Косма Индикоплов (жил в
VI в.) — византийский философ, утверждавший, что Земля пред-
ставляет собой прямоугольник, окруженный океаном и степами
с небесной твердью. В северной части Земли, по Индикоплову,
располагается конусообразная возвышенность, вокруг которой
движется Солнце. Этим движением Индикоплов объяснял смену
дня и ночи.
...императора Юстина... — Юстин I (?—527 г.) -— иллирийский
крестьянин, возвысившийся на военной службе до начальника
императорской гвардии, в 518 г. был провозглашен императором
Римской империи. Правил до 527 г.
К с. 44. ...в мигийских ущельях, где благочестивый ослепил
пятнадцать тысяч болгарских воинов... — ослепление пленных
болгар по приказу Василия II произошло летом 1014 г. после по-
ражения болгарского войска под Струмицей.
Понт — Понт Эвксинский — Черное море,
532
К с. 47. ...Феодор Продолженный, пишет о восстании Фомы
Славянина... — Фома Славянин (умер в 823 г.), командир одной
из малоазиатских фем, поднявший восстание против императора.
Выступал против закрепощения византийского крестьянства.
В 820 г. был провозглашен восставшими императором Византии.
Год осаждал Константинополь, затем ушел во Фракию, где был
разбит правительственными войсками. Фома был выдан имнера
тору Михаилу II и после страшных истязаний казной. Восстание
Фомы Славянина было одним из самых значительных в истории
Византии. Известия о нем дошли до нас в изложении анонимного
автора, так называемого Продолжателя хроники Феофана —
«Феодора Продолженного» романа А. П. Ладинского.
К с. 48. ...в знании законов Прохирона и шестидесяти книг
Василиков... — «Прохирон», «Василики» — сборники законов Ви-
зантийской империи, являвшиеся руководствами во время судеб-
ных разбирательств.
К с. 50. Патриарх Фотий (ок. 820 г. — ок. 891 г.) — круп-
нейший политический и церковный деятель Византийской импе-
рии, в 858—867 и 877—886 годах — константинопольский патри-
арх. В своем «Окружном послании» 867 г. он сообщает о креще-
нии части русов в IX в.
...проповедники Кирилл и Мефодий... — византийские братья-
монахи, насаждавшие христианство в Моравии.
Константин Философ, в схиме Кирилл (ок. 827—869 гг.), со-
здал славянскую азбуку. Мефодий (820—885 гг.) перевел на сла-
вянский язык Библию. Оба стремились распространять христиан-
ское богослужение в славянских странах па славянских языках.
...ведут свой род от жены воина Урии — Вирсавии, на кото-
рой самовольно женился царь Давид... — Ио библейской легенде,
древнееврейский царь Давид, чтобы жениться па красавице Вир-
савии, погубил ее мужа Урию Хеттеяпила. От брака Давида с
Вирсавией родился Соломон — знаменитый древнееврейский царь.
К с. 51. Аристарх Самосский — древнегреческий астроном
(IV—III вв. до н. э.). Написал ряд сочинений по астрономии.
Аристарх считал, что Земля и другие планеты движутся вокруг
неподвижной сферы звезд, в центре которой находится Солнце.
К с. 52. ...прочел я Плотина и Прокла... — Плотин (около
204—269 гг.) — философ-идеалист, работавший в Египте и Риме.
Пытался примирить философские учения Платона и Аристо-
теля. Был создателем неоплатонизма. Прокл (около 410—485 гг.) —
крупный философ-идеалист, приверженец неоплатонизма.
К с. 54. Никифор Фока — Никифор II Фока (ок. 912 г. —
969 г.) — византийский полководец, в 963—969 годах император.
Провел важные государственные реформы.
...огонь Каллиника... — «Греческий огонь» — зажигательная
смесь, применявшаяся для поджога вражеских судов и деревян-
ных стен крепостей. Состав се неизвестен. Смесь выбрасывалась
обычно с помощью медных труб. Иногда ею наполняли бочки, ко-
торые перебрасывали метательными орудиями па корабли против-
ника. «Греческий огонь» нельзя было потушить водой. В 941 г. с
помощью «греческого огня» был уничтожен русский флот, напав-
ший на Малоазиатское побережье. Создателем этой смеси при-
нято считать сирийского архитектора и инженера Калинина.
Агаряне — так в Византии и на Руси называли арабов и пред-
ставителей других восточных народов. Их считали согласно Биб-
533
лии потомками родоначальника евреев Авраама и его рабыни
Агари (Библия. Бытие, гл. 16, 17).
Феофано (жила в X в.) — до замужества носила имя Анаста-
сия. Дочь харчевника, ставшая женой Романа II, а после его
смерти — женой императора Никифора Фоки. Принимала актив-
ное участие в заговоре против своего второго мужа, в результате
которого он был убит. По требованию константинопольского пат-
риарха в 969 г. была заточена в монастырь своим возлюблен-
ным — императором Иоанном Цимисхием за участие в заговоре
против Никифора Фоки. В 976 г. после смерти Иоанна Цимисхия
была возвращена из ссылки своими сыновьями императором Ва-
силием II и Константином VIII. Феофано была матерью принцес-
сы Анны (963—1011 гг.), на которой женился великий русский
князь Владимир Святославич.
К с. 56. ...посольство Калокира... Калокир (?—988 г.) — ви-
зантийский вельможа.
До 965 г. Византия выплачивала ежегодную дань Дунайской
Болгарии. Никифор Фока отказался от выплаты этой дани и
весной 966 г. начал войну с болгарами. Однако империи при-
шлось вести в это время ожесточенную борьбу с арабами, по-
этому Никифор решил натравить на болгар русских. Его посол
херсонесец Калокир явился в Киев ко двору великого русского
князя Святослава Игоревича с богатыми дарами и стал склонять
правителя Руси к борьбе с Болгарией. Он подкупил русского кня-
зя и заставил его начать военные действия на Балканах.
...появление Святослава... — Святослав (ок. 920 г. — 972 г.)
вторгся в пределы Дунайской Болгарии в 967 г.
Иоанн Цимисхий (ок. 925 г. — 976 г.) — византийский полко-
водец, в 969—976 гг. император Ромейской державы. Сумел нане-
сти поражение войску Святослава на Балканах, присоединил к
Византии Болгарию и ряд сирийских городов.
...болгарскому владыке Борису... — Борис II (?—978 г.), бол-
гарский царь в 969—971 годах. В 971 г. Иоанн Цимисхий взял в
плен Бориса II, привел его в Константинополь и публично ли-
шил царского венца. В 978 г. Борис бежал из плена в Болгарию,
но по дороге был убит.
Варда Склир (?—991 г.) — крупный византийский полководец
и государственный деятель. В 970 г. нанес поражение войску Свя-
тослава Игоревича под Адрианополем. Склир неоднократно под-
нимал восстания против василевсов, объявляя себя императором
Византии.
К с. 59. ...В полутемных переходах и галереях стояли ог-
ромные варяги... — В древности варягами называли людей, жив-
ших возле Варяжского моря, которое, по мнению автора «Пове-
сти временных лет», омывало Европу с севера, запада и юга и
простиралось от Ладожского озера и до Босфора. Варяжские на-
емные отряды, состоявшие из скандинавов, русских, англов и
др., несли охрану императорского дворца в Константинополе, а
также участвовали в военных предприятиях василевсов.
...всесильный паракимомен Василий... — Василий Ноф (жил в
X в.), сын византийского императора Романа I Лакапипа и рабы-
ни-«скифяпки» — русской или болгарыпи. В детстве подвергся ка-
страции. Некоторое время был евнухом. Скопил огромные богат-
ства. Обладал исключительной властью. Около 40 лет Василий
Ноф ведал всей внутренней и внешней политикой Византийской
империи. Летописцы приписывают ему отравление Иоанна Ци-
534
мисхия, который завидовал его богатству и влиянию. Чрезмерное
могущество Василия Нофа вызвало неудовольствие императора
Василия II, который отправил его в ссылку, где паракимомен ч
умер.
К с. 61. Каллиопа, и Урания — музы. Первая покровитель-
ствовала эпосу, вторая — астрономии (астрологии).
Аристотель (384—322 гг. до н. э.) — древнегреческий философ
и ученый, ученик Платона. Писал трактаты по философии, биоло-
гии, этике, истории, искусству, поэзии, риторике и другим нау-
кам. Создал особое учение о государстве.
Либаний (314 — около 393 г.) — античный философ и ритор.
В своих произведениях затрагивал важные политические и обще-
ственные темы.
Василий Великий — Василий, архиепископ кесарийский (ок.
330—379 гг.). Выл крупным церковным и общественным деяте-
лем, выдающимся философом-богословом.
К с. 62. Плутарх (ок. 45 — ок. 127 гг.) — знаменитый гре-
ческий философ и историк, создатель «Сравнительных жизнеопи-
саний», биографий многих греческих, римских и др. царей, им-
ператоров, полководцев, политических деятелей, героев.
...Феодора, на которой женился Иоанн... — дочь императора
Константина VII Багрянородного, па которой женился Иоанн Ци-
мисхий. Жила в X в.
...Другая Феофано была в далекой Саксонии... — Феофано (жи-
ла в X в.), племянница Иоанна Цимисхия, на которой в 972 г. же-
нился Оттон II, будущий император «Священной Римской импе-
рии», в состав которой входила Саксония.
К с. 63. Скифия — так византийцы называли Восточную
Европу.
К с. 67. Варда Фока (?—989 г.) — крупнейший византийский
полководец. Неоднократно поднимал мятежи против василевсов
и провозглашал себя императором Византии. Его мятеж 987—
989 гг. был подавлен императорами Василием II и Константи-
ном VIII в апреле 989 г. с помощью русских войск. Варда Фо-
ка погиб в сражении.
...Самуил завоевал Лариссу... — Самуил (?—1014 г.), царь За-
падно-Болгарского царства, активный противник Византии.
В 980 г. болгарские войска под его командованием захватили го-
род Лариссу в Фессалии, который принадлежал Византии.
К с. 76. ...в этой войне вместе с болгарами действовали про-
тив нас и отряды скифов... — В «Истории» Льва Диакона имеет-
ся сообщение, что в 986 г. в битве между болгарами и византий-
цами при Сердике па стороне болгар сражались и русские.
К с. 77. ...ее руки добивался Самуил. Но к нему отправили
не Порфирогениту, а простую девицу... — Армянский историк
Асох’ик сообщает, что в 986 г. Василий II отправил совастийского
митрополита в Болгарию для заключения мира. Болгары потре-
бовали, чтобы Василий II выдал свою сестру замуж за их царя
(по-видимому, Самуила). Император согласился па это требова-
ние и отправил в Болгарию со своим посольством женщину,
очень похожую на византийскую принцессу. Но этот обман был
разоблачен болгарами.
...над лагерем возникла огромная звезда... — В 986 г. во время
осады византийским войском Серди ки в лагерь осаждавших упал
метеорит.
К с. 78. Студийский монастырь — был основан в V в. для
535
мопахов-акимитов (неспящих). Служба в этом монастыре шла
непрерывно день и ночь. Этот константинопольский монастырь
отличался очень строгим уставом, который требовал от монахов
обязательного труда, отказа от личной собственности и т. д. Игу-
мен Киево-Печерского монастыря Феодосий пытался в XI веке
ввести этот устав в своей обители.
К с. 80. ...Ходили слухи, что Владимир сам водил своих ва-
рягов на Хрисополъ... — В некоторых византийских источниках
сообщается о том, что князь Владимир (?—1015 г.) участвовал в
Хрисопольском сражении 988 г. на стороне византийских васи-
левсов. Однако это известие не подтверждают ни русские, ни
другие иностранные источники.
К с. 81. Шеститысячный отряд варягов... — Речь идет о
русском войске, присланном князем Владимиром византийским
императорам для борьбы с Вардой Фокой. Этот отряд сыграл
решающую роль в подавлении мятежа. Из кого он состоял, нам
неизвестно.
...Маяк строителя Льва еще блистал... на высокой башне над
храмом Богородицы Фара... — Здесь речь идет о маяке, располо-
женном на мысу бухты Золотой Рог.
К с. 83. Церковь Сергия и Вакха — выдающийся памятник
византийской архитектуры VI в. Ее называли Малой Св. Софи-
ей. Опа была богато украшена каменной резьбой.
К с. 85. ...дымились развалины Верреи... — Веррея — визан-
тийский город, который захватили болгары в 989 или в 990 г.
К с. 91. ...церемония... прикладывания к Св. Кладезю... —
Священный колодец находился поблизости от Св. Софии.
К с. 92. ...Голубые и Зеленые, Красные и Белые... — цирко-
вые партии, принимавшие участие в конских ристалищах на Кон-
стантинопольском ипподроме. Возницы были одеты в костюмы
различных цветов. Отсюда и произошли такие названия. Сорев-
нования часто закапчивались драками между зрителями, «болев-
шими» за различные партии. К X в. сохранились лишь две пар-
тии — Голубых и Зеленых.
К с. 93. ...к Влахернам... — местечко Влахерпа находилось
за городскими стенами Константинополя возле Золотого Рога.
Здесь располагалась летпяя императорская резиденция, при ко-
торой имелась церковь Богородицы. В этом храме хранилась ри-
за Богоматери.
К с. 99. ...для смердов... — В Византии смердов пе было.
К с. 100. ...Л болгарам вы разве пе отдали дочь Христофо-
ра?.. — Здесь речь идет о жене болгарского царя Петра Марии,
внучке императора Романа I Лакопина и дочери его сына Хри-
стофора, который в 921—931 годах являлся соправителем отца.
К с. 103. ...Киев, который хазары называют Самбатом... — Ав-
тор ошибся. Киев назвал Самватой, а не Самбатом византийский
император Константин VII Багрянородный, а не хазары.
К с. 104. ...славянский город Фрагу... — имеется в виду Пра-
га на реке Влтаве.
...поднимаются по Танаису в хазарский город... — «Хазарский
город» — Саркел (Белая Вежа), находившийся в среднем тече-
нии Дона. Однако с 60-х годов X в. после похода Святослава па
Хазарию Саркел стал русской крепостью.
...Хазарское море... — Каспийское море. В древности его назы-
вали еще Хвалынским морем.
К с. 105. ...до города Витичева... — Витичев — сильная рус-
536
с кая крепость на Днепре. Сейчас на этом месте село Витачево.
...разоряли Амастриду... — Византийские авторы называли Лмн-
стриду «оком Пафлагонии». Между 825 и 842 годами Лмастрида
подверглась нападению русов.
...появлялись даже под самыми стенами Константинополя... —
Русский флот не раз осаждал Константинополь. Наиболее серьез-
ные нападения на него русов имели место в 860, 866, 874,
907 годах.
К с. 106. ,..женщина по имени Малуша... — Малуша (X в.) —
мать великого русского князя Владимира Святославича. В одной
из поздних летописей сообщается, что она была дочерью древлян-
ского князя Мала (Нискини), организатора восстания древлян
против князя Игоря.
К с. 107. ...с Добрыней... — Добрыия Никитич (Нискинич)
(X в.) — родной брат Малуши и дядя Владимира Святославича.
Был крупным полководцем и государственным деятелем. Насаж-
дал христианство в Новгородской земле, которой управлял с кон-
ца 70-х — начала 80-х годов X в. О Добрыпо и его подвигах ело
жено много былин.
,..У Владимира было много других жен и наложниц... — В «По
вести временных лет» сообщается, что в период, предшествующий
крещению, Владимир имел 6 официальных жен, а также 300 на-
ложниц в Вышгороде, 300 — в Белгороде и 200 — в Берестове.
К с. 112. Мисемврия — город на западном побережье Чер-
ного моря.
Гераклея — Гераклея Понтийская (совр. Эрегли вилайет Зоп-
гулдак в Турции) — древний город на побережье Черного моря.
Мыс Карамбис — Карамбий находился в Пафлагонии па бере-
гу Черного моря.
К с. 114. Мыс Парфений — мыс, на котором находился Херсо-
нес Таврический.
К с. 116. Мэотийское озеро — Азовское море.
...в здешних местах побывал философ Константин.., — Речь
идет о славянском просветителе Константине-Кирилле, который,
по свидетельству источников, в начале 60-х годов IX в. посетил
Херсонес, где видел христианские богослужебные книги, написан-
ные «русскими письменами».
К с. 117. ...серебряный ковчег, в котором хранилась голова
Св. Климента... — В Херсонесе находились мощи Св. Климента
и его ученика Фива. После взятия города князем Владимиром в
990 г. эти церковные святыни были перевезены в Киев и впо-
следствии помещены в церкви Богородицы (Десятинной).
К с. 131. ...Это был человек лет тридцати пяти... — князь Вла-
димир родился около 942 г. Ко времени захвата Херсонеса ему
было 47—48 лет, а не 35, как пишет автор.
К с. 133. Великий Константин — Константин Флавий Валерий
(ок. 285 г. — 337 г.) — римский император в 306—337 годах.
На месте древнего города Византия им был построен Констан-
тинополь. Церковь связывает с его именем принятие Римской им-
перией христианства.
К с. 134. Гуго Капет (ок. 940 г. — 996 г.) — французский ко-
роль в 987—996 годах, основатель династии Капетипгов.
К с. 144. Каган руссов — В IX—XI вв. некоторые великие
русские князья носили титул «кагана», тем самым подчеркивая
не только свое политическое, по и религиозное главенство в
стране.
537
...сопровождал варяга Олафа в Киев... — Речь идет о норвеж-
ском конунге Олафе Трюггвасоне (конец X — начало XI в.), по-
лучившем воспитание при дворе князя Владимира Святославича.
В 995—1000 годах Олаф был королем Норвегии и пытался обра-
тить свой народ в христианскую веру.
К с. 147. Неа — Пятиглавая церковь Неа («Новая») в Кон-
стантинополе. Построена в 80-е годы IX в. Считалась образцом
крестовокупольного храма.
К с. 148. Магнаврская зала — помещение в императорском
дворце, где происходили приемы иностранных послов. В ней под-
ле императорского трона располагались механические львы, а
также птицы на золотых деревьях. Как только император са-
дился па трон, львы начинали рычать, а птицы петь. С помощью
особых механизмов трон вместе с императором мог возноситься к
потолку. Все это было сделано для того, чтобы поразить ино-
странцев, показать им могущество империи и василевса.
К с. 150. Мизяне — мнение. Так византийцы называли дунай-
ских болгар.
Гиперборейский климат — северный климат.
К с. 152. ...Погибнем мы, как фараон с колесницами в пучи-
нах... — Здесь содержится намек па библейскую легенду, согла-
сно которой войско египетского фараона погибло в волнах Крас-
ного моря, когда оно преследовало евреев, уводимых Моисеем из
Египта (Библия. Исход, гл. 14).
К с. 154. Иверия — древнее название Грузии.
К с. 157. Новая Ифигения — Ифигения — дочь царя Микен
Агамемнона, которую отец должен был принести в жертву бо-
гине Артемиде, чтобы та прекратила бурю на море и позволила
грекам добраться до Трои. Когда Ифигению приносили в жертву,
Артемида подменила ее ланью, а затем перенесла ее в Тавриду
и сделала своей жрицей. Ираклий Метафраст сравнивает Анну
с Ифигенией, поскольку ее замужество предотвратило нападение
русов па Византийскую империю.
К с. 159. ...венчание совершал митрополит Эфесский и Антио-
хийский... — Исторические хроники не сообщают о том, кто со-
вершал обряд венчания. Однако в X в. во главе Антиохийской
церкви стоял не митрополит, а патриарх. Скорее всего Владими-
ра и Анну венчал в Херсонесе присланный из Константинополя
патриарх Михаил, который приехал туда вместе с принцессой.
К с. 161. ...Владимир занял Таматарху... — Захват Таматар-
хи — Тмутаракани Владимиром после крещения является худо-
жественным вымыслом А. П. Ладипского.
К с. 162. ...царь, кесарь... — В Византийской империи титул
«царь» носил только глава государства — василевс, а титул «ке-
сарь» присваивался ближайшим родственникам императора — его
братьям и сыновьям.
К с. 163. ...с Яном Кожемякой... — Автор имеет в виду Яна
Усмовича (X — начало XI в.), сына кожевника, который в 992—
993 гг. победил в поединке печенежского богатыря. За этот по-
двиг кпязь Владимир возвел Яна в ранг «великого мужа».
К с. 168. Крарийская переправа — находилась севернее остро-
ва Хортица.
К с. 178. ...Киев... оказался обыкновенным варварским горо-
дом с бедными хижинами, наполовину врытыми в землю и покры-
тыми тростником и соломой... — Во второй половине X в. в Кие-
538
пе имелись и каменные здания. Большинство его построек со-
ставляли не полуземлянки, а бревенчатые дома наземного типа.
К с. 189. ...Бог любви у них Брило... — Ярило был богом ве-
сны, а не любви.
К с. 206. «Александрия» — легендарное описание жизни Алек-
сандра Македонского, которое пользовалось большой популярно-
стью на Руси.
К с. 209. Ярослав — Речь идет о сыне Владимира Святосла-
вича Ярославе Мудром (ок. 988—1054 гг.), будущем великом кня-
зе. Правил в 1019—1054 годах. Во время крещения Руси Ярослав
был маленьким мальчиком.
К с. 211. «Сказание о Вавилонском царстве» — Это произве-
дение возникло в Византии в период рапного средневековья. Ис-
торики считают, что оно попало на Русь пе раньше XV в.
К с. 215. Изяслав (?—1001 г.) — один из старших сыновой
князя Владимира. Был князем изяславским и полоцким.
К с. 241. ...плодородные долины Стримона... — Речь идет о до-
лине реки Струма, протекавшей по территории Болгарии и впа-
давшей в Эгейское море.
К с. 244. ...в обход горы Беласицы... — 29 июля 1014 г. у гор-
ного прохода через хребет Беласица произошло сражение визан-
тийцев с болгарским войском. Византийцы обошли болгар с ты-
ла и нанесли им тяжелое поражение.
...за неприступными стенами Прилепа... — Прилеп — город в
горах Македонии. В настоящее время находится па территории
Югославии.
Б. А. Романов. Люди и нравы Древней Руси
Романов Борис Александрович (1889—1957 гг.) — советский ис-
торик, доктор исторических наук, профессор Ленинградского уни-
верситета, автор ряда научных монографий и статей.
Текст печатается по изданию: Романов Б. А. Люди и
нравы Древней Руси. Историко-бытовые очерки XI—XIII вв.
2-е изд. М.—Л., «Наука», 1966.
ЖИТИЕ КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА ОСОБОГО СОСТАВА. РАССКАЗ
О ВЗЯТИИ РУССКИМИ ВОЙСКАМИ КОРСУНЯ.
Перевод О. М. Р а п о в а.
Автор этого произведения неизвестен.
Текст печатается по изданию: Шахматов А. А. Корсун-
ская легенда и крещение Владимира. Сиб., 1906, с. 91.
К с. 481. ...собрав своих воинов: варягов и славен, и кривичей,
и черных болгар... — В «Повести временных лет» отсутствуют
данные о составе войска Владимира.
...И стоял Владимир под городом шесть месяцев... — В «Пове-
сти временных лет» эта фраза отсутствует.
...муж-варяг по имени Жьдеберн... — В «Повести временных
лет» Жьдеберн заменен Анастасом Корсупянипом.
...корабельщики приходят путем подземным... — В «Повести
временных лет» нет сведений о «подземном пути», говорится
лишь о корсунском водопроводе.
...люди корсунские... через три месяца сдались... — «Повесть
временных лет» этого известия пе содержит.
539
В. Н. ТАТИЩЕВ. РАССКАЗ О КРЕЩЕНИИ КИЕВЛЯН
Татищев Василий Никитич (1686—1750 гг.) — выдающийся го-
сударственный деятель, дипломат, инженер, историк. Автор фун-
даментальной семитомной «Истории Российской».
Текст печатается ио изданию: Татищев В. Н. История
Российская. Т. П. М,—Л., «Наука», 1963, с. 62—63.
„•крестил 12 сынов своих и вельмож... — В «Повести времен-
ных лет» об этом нет сведений.
К с. 481. .„митрополит и попы, ходяще по граду, учаху люди
вере Христове. И хотя многие приимали, но множайшии, размыш-
ляя, отлагали день за день, инии же закоснелые сердцем ни слы-
шать учения хотели... — Этих известий в «Повести временных
лет» нет.
К с. 482. ...Инии же нуждою последовали, окаменелый же
сердцем, яко аспида, глуха затыкаюсче уши своя, ухо-
дили в пустыни и леса, да погибнут в зловерии их... — «По-
весть временных лет» обо всем этом умалчивает. Аспид — ядови-
тая змея.
...вышел Владимир сам с митрополитом и иереи на реку По-
чайну... — Ср. «Повесть временных лет»: «...изиде Володимер с
попы царицыны и с корсуньскими па Днепр...»
Иереи — священники.
...презвитери, стоя на берегу, читали молитвы и каждой купе
давали имена особыя мужем и женам. Крестившимся же людям
отходили каждой в домы своя, которых число так велико было,
что не могли всех исчислить... — Эти детали в «Повести времен-
ных лет» отсутствуют.
Презвитери — пресвитеры, священники.
Купа — группа, скопление.
В. Н. ТАТИЩЕВ. РАССКАЗ О КРЕЩЕНИИ НОВГОРОДЦЕВ
Текст печатается по изданию: Татищев В. Н. История
Российская. Т. I. М.—Л., «Наука», 1962, с. 112—113.
К с. 483. ...разметавше мост великий... — Здесь говорится о
мосте через реку Волхов.
...пресчением и лагодными словы — угрозами и приятными
словами.
...2 порока великие... — два больших камнемета.
...на торговой стране... — Торговая сторона Новгорода находи-
лась на правом берегу Волхова.
...ходихом по торжисчам... — Торжище — рынок.
...оноя страны... — Волховского левобережья.
...никому же пострегшу... — никто не помешал.
...чаяху своих воев быти... — ожидали прибытия своих воинов.
...передних мужей ят.„ — знатных людей захватил.
абие — тотчас.
церковь Преображения — находилась на левом берегу Волхо-
ва в Неревском конце Новгорода.
...даже на разсвитании... — Только на рассвете.
паче — больше.
К с. 484. ...в реку ввергоша... — в реку сбросили.
...велъми сладкоречив.., .— весьма красноречив.
на выю — на шею,
540
ИЛАРИОН КИЕВСКИЙ. РАССКАЗ О КРЕЩЕНИИ КНЯЗЯ
ВЛАДИМИРА И РУСИ
Илариои (жил в первой половипе и середине XI в.) — выдаю-
щийся древнерусский мыслитель, писатель, церковный деятель.
Текст печатается по изданию: Идейно-философское наследие
Илариона Киевского. Ч. I. Москва, 1986. Отрывок из «Слова о за-
коне и благодати». Перевод Т. А. Сумниковой. С. 54—55.
К с. 485. ...будучи самодержцем земли своей... — На Руси тер-
мином «самодержец» обозначали человека, который управлял
страной без соправителей.
...суетность идольской лжи... — «Идольская ложь» — древняя
языческая религия.
...и до сих пор не прекращается подвиг благоверия... — Здесь
содержится намек на продолжение процесса обращения русских
людей в христианство в 40-е годы XI в.
...И не было ни одного, кто воспротивился бы благочестивому
его повелению... — Вряд ли в кпяжепие Владимира нее жители
Руси были крещены.
К с. 486. ...В одно время вся наша земля восславила Христа
с Отцом и со Святым Духом,,. — Крещение жителей Руси заняло
целый ряд лет.
...мужчины и женщины, незнатные и знатные — все люди за-
полнили святые церкви... — Из других источников нам известно:
спустя десятилетия после смерти Владимира Святославича мно-
гие горожане и жители сел избегали посещать христианские
храмы.
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ». РАССКАЗ О МЕЖДОУСОБ-
НОЙ БОРЬБЕ НА РУСИ ПОСЛЕ СМЕРТИ КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА.
Перевод Д. С. Лихачева и Б. А. Романова.
Текст печатается по изданию: Повесть временных лет. Под ре-
дакцией члена-корреспондента АН СССР В. П. Андриановой Пе-
ретц. Ч. I. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1950, с. 288-300.
...Когда Ярослав был в Новгороде... — Здесь речь идет о Яро-
славе Мудром, который в 1014 г. был кпязем новгородским.
...две тысячи гривен... — Гривна — денежная единица. Киев-
ские гривны XI—XIII вв. — шестиугольные литые бруски весом
около 163 г.
...был у него в это время Борис... — Борис Владимирович, сын
Владимира Святого (ум. в 1015 г.), в 1014 г. был князем ростов-
ским.
Святополк •— Святополк Ярополчич Окаянный (978/979 г. —
1019 г.), сып великого киевского князя Ярополка Святославича,
приемный сын Владимира Святого. В 1014 г. был кпязем турово-
пинским.
К с. 487. „.дойдя до Альты... — Альта, Льта — рока, протекав-
шая под Киевом.
Вышгород — княжеский замок под Киевом.
...возложил на него гривну золотую большую... — В данном
случае гривна — нашейное украшение, знак отличия.
К с. 488. ...как бы убить Глеба?.. — Глеб Владимирович, сын
Владимира Святого (7—1015 г.), в 1015 г. кпязь муромский.
„.в насаде.., — Насад — особый вид ладьи.
„.пришла от Предславы весть... — Предслава — дочь Владими-
ра Святого.
541
„.отроки... — младшие дружинники.
„.убил Святослава... — Святослав Владимирович, сын Влади-
мира Святого (?—1015 г.), в 1015 г. князь древлянский.
„.к горе Угорской... — Имеются в виду Карпаты.
Ракомо — княжеское село под Новгородом.
...лучших мужей... — Речь идет о знатных людях — новго-
родцах.
К с. 489. ...Что пришли с хромцом этим, вы же плотники?.. —
Хромец — Ярослав Мудрый (правая нога у него была искалече-
на), плотники — новгородцы, которых воевода Святополка пы-
тался унизить, называя воинов-профессионалов ремеслеппиками.
...Пришел Болеслав... — Болеслав I Храбрый (967—1025 гг.), в
1018 г. великий польский князь, с 1025 г. — польский король.
...пришел к Волыню... — Волынь — русский город на границе
с Польшей.
кормилец — дядька-воспитатель.
К с. 490. Константин Добрынин (?—1022/1023 гг.) — сын Доб-
рыни Никитича (Нискинича), двоюродный дядя Ярослава Муд-
рого.
...по 4 куны... — Куна — счетная единица в денежной систе-
ме Руси. Первоначально куна — это шкурка куницы. В X—XI вв.
куна составляла Vzs гривны.
...Настаса, вкравшегося к нему в доверие... — Имеется в виду
Анастас Корсупяпип.
...города Червенские занял... — Здесь говорится о городах, по-
граничных с Польшей: Волыне, Червене, Луцке, Перемышле и
других.
...Приходил Брячислав Игяславич, внук Владимиров... — Вря-
числав Изяславич (?—1044 г.), сын полоцкого князя Изяслава
Владимировича, полоцкий князь в 1001—1044 г.
...дошел он до Судомири реки... — Судомиръ — река в Полоц-
ком княжестве.
...Пошел Мстислав на Ярослава с хазарами и касогами... —
Здесь речь идет о Мстиславе Владимировиче Храбром (?—1036 г.),
сыне Владимира Святого, князе тмутараканском. Касоги — чер-
кесы.
К с. 491. ...вышел к ним навстречу к Листвену... — Листвен —
город в Черниговской земле.
К с. 492. ...и заключил мир с братом своим Мстиславом у Го-
родца... — По-видимому, речь идет о Городце Остерском.
ПРАВДА РУССКАЯ («ДРЕВНЕЙШАЯ ПРАВДА»)
Текст печатается по изданию: Правда Русская. Под редакцией
академика Б. Д. Грекова. Т. II. М.—Л., Изд-во АН СССР, 1947,
с. 15, 58, 65, 70, 71, 73, 77, 78, 80, 82, 87, 95, 99, 102, 105, НО, 112,
117. Перевод О. М. Рапова.
Русин — житель «Русской земли», которая включала в себя
Киевскую, Черниговскую и Переяславскую области.
Гридин — гридень, княжеский дружинник.
Ябедник — следователь.
Мечник — княжеский дружинник, занимающийся судебным
разбирательством.
Изгой — человек, изгнанный со своей родины, из своей общи-
ны, покинувший свою социальную среду.
542
г
Словении — житель Новгородской (Словенской) земли.
К с. 493. ...будет варягом или колбягом... — Колбяг — чело-
век, живущий на берегу моря, поморянин.
Челядин — несвободный человек, раб.
К с. 494. ...опознает... в своем миру... — Мир — городская или
сельская община.
Свод — разбирательство, па котором присутствуют: ответчик,
истец, свидетели и, по-видимому, должностные лица, разбираю
щие тяжбу.
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ». РАССКАЗ О ПОСЛЕДНЕМ
СРАЖЕНИИ РУССКИХ С ПЕЧЕНЕГАМИ
К с. 496. ...тонули в Сетомли... — Сетомлъ — река под Киевом.
...посадил Ярослав Судислава, брата своего, в темницу... — Су-
дислав Владимирович (?—1063 г.), сын Владимира Святого, в
1036 г. князь псковский. Просидел в заключении 24 года, в
1059 г. был пострижен в монахи.
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ». РАССКАЗ О СТРОИТЕЛЬНОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЯРОСЛАВА МУДРОГО И О ПОЛЬЗЕ КНИЖ-
НОГО УЧЕНИЯ
...Заложил Ярослав город большой... — Здесь речь идет о рас-
ширении территории Киева, о пристройке к «Городу Владимира»
укрепленного «Города Ярослава». В летописной статье 6545 (1037)
года рассказывается о том, что построил Ярослав за время своего
княжения в Киеве. Было бы неправильно относить всю строитель-
ную деятельность Ярослава Мудрого только к 1037 г.
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ». РАССКАЗЫ О НЕКОТОРЫХ
ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ МЕРОПРИЯТИЯХ ЯРОСЛАВА МУД-
РОГО
К с. 496. ...Бела взял... — Бела — город в Волынской земле,
расположен на реке Сороках, притоке Западного Буга.
К с. 497. ...поставил город Юрьев... — На место Юрьева рас-
положен сейчас город Тарту.
...умер Болеслав Великий в Польше... — Летописец ошибся:
Болеслав Великий (Храбрый) умер по в 1030, а в 1025 г.
...посадил... по Роси... — Рось — река в Полянской земле.
...Ходил Ярослав на мазовшан... — Мазовшане — жители
Польши.
К с. 498. ...Ходил Владимир Ярославин на Ямъ... — Владимир
Ярославич (1020—1052 гг.), старший сын Ярослава Мудрого, кпязь
новгородский, ялгь (емь) — финны (тавасты).
...воеводство поручил Вышаге, отцу Яна... — Вышата Остроми-
рович, сын новгородского посадника Остромира Коспятича (Кон-
стантиновича), внук новгородского посадника Кспятипа (Констан-
тина) Добрынина, правнук Добрыпи Никитича (Нискипича), отец
киевского боярина Яна (Япя) Вышатича. Жил в XI в. Воспоми-
наниями Яна Вышатича пользовался летописец Нестор при напи-
сании «Повести временных лет».
...и послал царь, именем Мономах... — Здесь подразумевается
византийский император Константин IX (Мономах) (?—1055 г.).
Правил Ромейской державой в 1042—1055 годах.
...выдал Ярослав сестру свою за Казимира... — Женой поль-
ского короля Казимира I Обновителя (жил в 1016—1058 гг., пра-
вил в 1034—1058 гг.) стала дочь Владимира Святого Доброие-
га — Мария (умерла в 1087 г.).
543
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ». РАССКАЗЫ О МЕЖДОУСОБ-
НОЙ БОРЬБЕ НА РУСИ В 1067—1068 ГОДАХ, НАШЕСТВИЯХ
ПОЛОВЦЕВ И ПОЛЯКОВ, КИЕВСКОМ ВОССТАНИИ 1068 г.
(с. 312—317)
Всеслав Брячиславич — сын полоцкого князя Брячислава Изя-
славича (?—1101 г.). В 1067 г. князь полоцкий.
Изяслав (1024—1078 гг.), Святослав (1027—1076 гг.), Всеволод
(1030—1093 гг.) — сыновья Ярослава Мудрого. В 1067 г. Изяслав
был великим князем киевским, Святослав — князем чернигов-
ским, Всеволод — князем переяславским.
...пошли к Немиге... — Пемига — река, протекавшая возле
Минска.
К с. 499. ...Тукы брат Чюдина.,, Тукы и Чюдин — киевские
бояре, жили в XI веке.
К с. 500. ...вышел на половцев к Сновску... — Сновск — город
в Черниговской земле.
...Пришел Изяслав с Болеславом.,, — Болеслав II Смелый (ок.
1040 г. — 1081 г.) — польский король в 1058—1079 годах.
К с. 501. ...пришел в Белгород Всеслав... — Белгород — мощная
крепость, расположенная на западе от Киева.
„.податься в Греческую землю.,, — Греческая земля — Ви-
зантия.
«ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ». РАССКАЗЫ О БОРЬБЕ РУСИ
С ПОЛОВЦАМИ В КОНЦЕ XI - НАЧАЛЕ XII ВЕКА (с. 342—
389)
...прибыл Святополк в Киев.,. — Святополк Изяславич (1050—
1113 гг.) — сын великого киевского князя Изяслава Ярославича,
в 1093 г. князь турово-пинский.
К с. 502. Город Торческ — был расположен в бассейне реки
Роси. В XI в. в нем жили торки — кочевой народ, которому ки-
евские князья отвели это место для поселения.
...обратись к брату своему Владимиру... — Здесь говорится о
Владимире Всеволодиче Мономахе (1053—1125 гг.) — сыне вели-
кого киевского князя Всеволода Ярославича, внуке Ярослава Муд-
рого, двоюродном брате Святополка Изяславича. В 1093 г. Влади-
мир Мономах был черниговским князем.
...Владимир... послал за Ростиславом, братом своим... — Рости-
слав Всеволодич (1070—1093 гг.) — сын великого киевского кня-
зя Всеволода Ярославича, внук Ярослава Мудрого. В 1093 г. был
князем переяславским.
...встретились в монастыре святого Михаила... — Имеется в
виду Михайловский Выдубицкий монастырь под Киевом.
...пошли... к Треполю... — Треполь — город на Днепре. Сейчас
на этом месте село Триполье.
„.пришли к Стугне... — В конце X—XI в. по реке Стугне про-
ходила южная русская оборонительная линия.
Янь — Ян Вышатич, жил в XI — начале XII в,
К с. 503. „.вышел на Желаню.., — Желанъ — река под Киевом.
К с. 505. Вежи — юрты.
...дочь Тугоркана... — Тугоркан — один из самых могуще-
ственных половецких князей. Его орда много раз совершала на-
беги на русские земли.
...пришел Олег... — Олег Святославич (?—1115 г.) — сын ве-
ликого киевского князя Святослава Ярославича, внук Ярослава
Мудрого. В 1094 г. князь тмутараканский.
544
...нав£л поганых... — Поганые — язычники.
...пришел Боняк с половцами... — Боняк — один из могуще-
ственных половецких ханов. Жил в конце XI — начало XII в.
...воевал Куря... — Куря — половецкий хан. Жил в XI в.
...Устье сжег... — Устье — город в Переяславской земле при
впадении реки Трубежа в Днепр.
...пришли к Зарубу... — Заруб — город на Днепре в Переяс-
лавской земле напротив устья реки Трубежа.
К с. 505. ...Степанов монастырь.., и Берманов,,, — монастыри
под Киевом.
сыны Измайловы — половцы, потомки Измаила, сына Авраама
и рабыни Агарь.
...зажгли дом святой владычицы нашей Богородицы... — Речь
идет об уничтожении построек, которые принадлежали церкви
Успения Богородицы Киево-Печерского монастыря.
...у гроба Феодосиева... — Феодосий (жил в XI в.) .. один из
основателей Киево-Печерского монастыря, ого игумен. Он был
похоронен в Успенской церкви.
...зажгли двор Красный... — загородный княжеский двор па
Выдубицком холме, до 1093 г. принадлежавший великому киев-
скому князю Всеволоду Ярославичу. В 10911 г. он, по-видимому,
принадлежал Владимиру Мономаху.
...собрались на совет в Долобъске.,, — Долобьск.,, — княже-
ский замок па Долобском озере.
...и послали к Олегу и Давыду... — Олег и Давыд (?—1123 г.)
Святославичи — черниговские князья.
К с. 506. Давыд Всеславич — полоцкий князь, жил в конце
XI — начале XII в.
Мстислав, Игорев внук — Мстислав Всеволодич. Жил в конце
XI — начале XII в, В 1103 г. имел какой-то небольшой удел па
Волыни.
Вячеслав Ярополчич (?—1104 г.) — один из Туровских князей.
Ярополк Владимирович (1082—1139 гг.) — сын Владимира Мо-
номаха, в 1103 г. был смоленским князем.
...пришли на Сутенъ... — Сутенъ — река Молочная (?), впа-
дающая в Азовское море.
Урусова — половецкий хап, жил в конце XI — начало XII в.
...и послали... Алтунопу... — Алтунопа — одни из предводите-
лей половцев, жил в конце XI — начало XII в.
К с. 507. ...срубил город Юрьев, сожженный половцами... —
Здесь речь идет о городе Юрьеве на реке Роси.
...послал на них Святополк Яна и Ивана Захарича, козари-
на... — Янь — Ян Вышатич, Иван Захарич — воевода Святополка.
Шарукан — половецкий хан.
...и стали около Лубна... — Лубен — город па реке Суле в
Переяславской земле.
...Святополк же и Владимир, и Олег, Святослав, Мстислав, Вя-
чеслав, Ярополк пошли на половцев... — Святополк Изяславич —
великий князь киевский, Владимир Всеволодович Мономах —
князь переяславский, Олег Святославич — князь черниговский,
Святослав Ольгович (?—1164 г.) — один из черниговских князей,
Мстислав Владимирович (1076—1132 гг.) — новгородский князь,
Вячеслав Владимирович (?—1154 г.), — князь смоленский, Яро-
полк Владимирович — князь смоленский.
,..Убили же Таза, Бонякова брата, и Сугра взяли в плен... —
Таз и Сугр — половецкие ханы. Жили в конце XI — начале XII в.
35 От Корсуня до Калки 545
СЛОВО ДАНИИЛА ЗАТОЧНИКА, НАПИСАННОЕ ИМ СВОЕМУ
КНЯЗЮ ЯРОСЛАВУ ВЛАДИМИРОВИЧУ.
Перевод Д. С. Лихачева.
Даниил Заточник жил во второй половине XII — начале XIII в.
Текст печатается по изданию: Памятники литературы Древ-
ней Руси. XII век. М., «Художественная литература», 1980, с. 389,
391, 393, 395, 397, 399.
...князю Ярославу Владимировичу... — Ярослав Владимирович
(жил в конце XI в.) — сын великого киевского князя Владимира
Мстиславича, внук великого киевского князя Мстислава Влади-
мировича Великого. В 1182—1184, 1187—1196 и 1197—1199 годах
княжил в Новгороде Великом.
...в псалтыри... — В древности псалтырем называли сборник
церковных песнопений, а также музыкальный струпный инстру-
мент.
К с. 508. ...попытался я написать об оковах сердца моего... —
Здесь, по-видимому, речь идет об одном из поучений Даниила
Заточпика.
...разбил их с ожесточением, как древние — младенцев о ка-
мень... — В древности младенцев убивали, когда детей невозмож-
но было прокормить и вырастить, или они были в тягость семье.
...смоковница проклятая... — Речь идет о не плодоносившем
фиговом дереве и за это проклятом Христом.
...закончилась жизнь моя, как у ханаанских царей, бесчести-
ем... — Здесь подразумевается захват еврейским войском ханаан-
ского города Иерихона и пленение его властителей.
...говорится в Писании... — в Библии.
К с. 509. ...Лаче озеро — находилось в пределах Новгородской
земли.
Новый город — Новгород Великий.
...Не лгал мне князь Ростислав, когда говорил: «Луч-
ше мне смерть, нежели Курское княжение»... — Речь здесь идет
о брате новгородского князя Ярослава Владимировича Ростисла-
ве, который повторил слова, сказанные князем Андреем Добрым
в 1139 г., когда великий киевский князь Всеволод Ольгович пы-
тался лишить его Переяславля Русского и перевести на княже-
ние в Курск. В Малышевском списке «Слова» Даниила Заточника
говорится не о Курском, а о Курбском княжении. Местечко Курба
находится под Ярославлем. Думается, что чтение «Курбское кня-
жение» более правильное, так как для малоимущего трепольского
князька, каким был Ростислав Владимирович, получение в дер-
жание крупного города Курска с прилегающей к нему волостью
было бы большой жизненной удачей. Однако во второй половине
XII в. Курской землей прочно владели сначала Всеволод Свято-
славич (?—1196 г.) — «Бай-тур» «Слова о полку Игореве», а
затем один из потомков Святослава Ольговича, князя чернигов-
ского. И они, конечно, не отдали бы Ростиславу Курск. Рости-
слав был для них «чужаком». Князь Всеволод Большое Гнездо
имел свои интересы в «Русской земле» и в особенности в Киев-
ской области. Он неоднократно пытался посадить на княжение в
отдельных киевских городах своих сыновей и других ближайших
родственников. Всеволод мог предложить Ростиславу поменять
его трепольский удел на небольшую Курбскую волость, входив-
шую в состав Владимиро-Суздальской области. Такого рода раз-
мен был, конечно, невыгоден Ростиславу. Отсюда, по-видимому, и
546
то заявление, которое он сделал и которое слыхал от него Дани-
ил Заточник.
К с. 511. ...царь Иезекииль — древнееврейский властитель.
...князь Святослав — Святослав Игоревич — великий киевский
князь. Умер в 972 г.
...гора Сион — находится под Иерусалимом.
К с. 515. ...из-за жены Иосиф Прекрасный в тюрьму был за-
ключен... — По Библии, Иосиф Прекрасный был оклеветан женой
своего господина и попал в заключение.
...из-за жены пророка Даниила в ров ввергли... — По Библии
пророка Даниила ввергли в ров со львами за то, что он молился,
своему богу.
...силу Самсона... — Самсон — легендарный библейский герой
обладавший исключительной силой.
...храбрость Александра... — Здесь подразумевается Александр
Македонский (356—323 гг. до и. э.) — царь Македонии и великий
полководец.
...разум Иосифа... — Иосиф Прекрасный, сын Израиля и Рахи-
ли. По Библии, Иосиф, проданный в рабство в Египет, преуспел
при дворе фараона благодаря своему уму и дару предвиденья.
Он вывел род Израилев в Египет.
...мудрость Соломона... — Библия содержит ряд рассказов, в
которых прославляется исключительная мудрость древнееврей-
ского царя Соломона. (См., например: Библия. 3-я книга царств).
...искусность Давида... — библейский герой (царь) Давид про-
славился искусством борьбы со своими врагами.
СЛОВО СВЯТОГО ОТЦА НАШЕГО ВАСИЛИЯ, АРХИЕПИСКО-
ПА КЕСАРИЙСКОГО, О СУДАХ И ВЛАСТИТЕЛЯХ.
Перевод О. М. Рапова.
Текст печатается по изданию: Памятники древнерусской цер-
ковно-учительской литературы. Вып. 3. Спб., 1896. Издал проф.
А. И. Пономарев.
Автор этого произведения неизвестен.
...святой великий Константин — Константин 1 — римский им-
ператор.
К с. 517. ...Пилат — Понтий Пилат (жил в I в. до п. э. — в
I в. н. э.) — в 26—36 гг. римский наместник в Иудее.
НАСТАВЛЕНИЕ ТВЕРСКОГО ЕПИСКОПА СЕМЕНА.
Перевод Д. С. Лихачева.
Епископ Семен (?—1289 г.) — церковный деятель XIII в.
Текст печатается по изданию: Памятники литературы Древ-
ней Руси. XIII век. М., «Художественная литература», 1981,
с. 465.
К с. 519. ...Полоцкий князь Константин, прозванный Безру-
ким... — этот князь в летописях не упоминается.
ПОУЧЕНИЕ МОИСЕЯ О ЧРЕЗМЕРНОМ ИЗЛИШЕСТВЕ.
Перевод В. В. Колесова.
Автором этого произведения был Моисей (?—1187 г.) — игу-
мен одного из новгородских монастырей.
Текст печатается по изданию: Памятники литературы Древ-
ней Руси. XII век. М., «Художественная литература», 1980,
с. 401.
35*
547
В. Н. ТАТИЩЕВ. СКАЗАНИЕ О БИТВЕ НА РЕКЕ КАЛКЕ.
Текст печатается по изданию: Татищев В. Н. История Россий-
ская. Издание АН СССР. М., Л., 1964, с. 214—218.
К с. 522. ...6732 (1124)... — Ошибка, должно быть: 6731 (1223).
...они называются татара... — Татары — самый сильный из
веех монгольских народов конца XII в. Они мешали Темучину
(который впоследствии стал называться Чингизханом) объеди-
нить Монголию под своею властью, поэтому почти все были им
перебиты. В живых остались лишь малые дети. Этнонимом «та-
тары» в Средней Азии, на Кавказе и Руси обозначали все коче-
вые пароды, которые вели за собой Чингизхан, Батый и их
полководцы.
...Мефодий, патарийский епископ.., — писатель и историк
(?—312 гг.).
...Гедеон... — один из древнееврейских выборных вождей. Жил
в XII в. до н. э. Победил кочевников, вторгнувшихся в Палестину.
К с. 523. ...ясы, обезы и касоги... — осетины, абхазцы,
адыгеи.
...князи Даниил Кобякович, Юрий Кончакович.., — сыновья
йоловецких ханов Кобяка и Кончака, хорошо известных по «Сло-
ву о полку Игореве». Интересно, что в отличие от своих отцов
они имели христианские имена.
...Котяк... — Котян, Котян Сутоевич половецкий хан, жил в
начале XIII в.
...Мстиславу Мстиславичу... — Кпязь Мстислав Мстиславич
Удатный (?—1228 г.). В 1223 г. княжил в Галиче.
...Мстислав Романович... — Князь Мстислав Романович Старый
(?—1223 г.). В 1223 г. был великим киевским князем.
...к Юрию Всеволодичу... — Юрий (Георгий) Всеволодович
(1188—1238 гг.). В 1223 г. был великим князем владимирским. По-
гиб в битве с татарами на реке Сить.
...послал сыновца своего Василька Констянтиновича... — Сыпо-
вец — племянник. Василько Константинович (1208—1238), в
1223 г. княжил в Ростове. Погиб во время монголо-татарского на-
шествия на Северо-Восточную Русь.
К с. 524. ...Владимир Рюрикович.., — В 1223 г. князь Влади-
мир Рюрикович (1187—1239 (?) гг.) правил в Смоленске. После
битвы на Калке стал великим киевским князем.
...Мстислав Всеволодич.,, — В 1223 г. Мстислав Всеволодович
(годы жизни неизвестны) был великим черниговским князем.
...Даниил Романович... — В 1223 г. Дапила (Даниил) Романо-
вич (1202—1264 гг.) княжил во Владимире-Волынском. Впослед-
ствии был князем галицким.
...брат его Всеволод... — У Данилы Романовича был брат Ва-
силько (1206—1289), а не Всеволод. В 1223 г. Василько Романович
владел какими-то волынскими городами.
...Михаил Всеволодич... — В 1223 г. князь Михаил (Михайло)
Всеволодович (1179—1246) князь переяславский. Впоследствии
был великим черниговским, новгородским и великим киевским
князем. Казнен татарами за то, что пренебрег их языческими
обычаями.
...острова Варяжского... — Варяжский остров возле города За-
руба при впадении Трубежа в Днепр.
...пришед к Олешу... — Олешье — город, расположенный не-
далеко от устья Днепра.
548
...гангцлы, выгольцы... — по-видимому, кочевники, жившие в
причерноморских степях.
...стали у реки Хортицы... — Хортица — левый приток Днепра.
...скови и боуты... — по-видимому, кочевые пароды, обитавшие
в степях возле Черного и Азовского морей.
К с. 526. ...князь Семен Ольгович и князь Василий Гаврило-
вич... — по-видимому, князья, имевшие небольшие земельные
владения в Галицкой земле. В других источниках эти лица не
упоминаются.
Мстислав Ярославич Немый (?—1226 г.) — князь луцкий и
черторыйский.
...Олег, князь курский... — больше о нем ничего не известно.
К с. 527. ...князь Андрей... князь Александр дубровицкий... —
биографических данных об этих князьях источники пе содержат.
...бродницы... — Кто такие бродники — неизвестно.
...Святослав каневский, Изяслав Игоревич северский, Юрий Не-
свижский, Святослав шумский... Василько, Ярослав неговор-
ский... — Биографии этих князей неизвестны.
...победа... — Победа в данном случае — поражение.
К с. 528. ...Тосхус... — Об этом ханском сыне исторические
памятники умалчивают.
СЛОВАРЬ МАЛОУПОТРЕБИТЕЛЬНЫХ СЛОВ,
ВСТРЕЧАЮЩИХСЯ В РОМАНЕ А. П. ЛАДИНСКОГО
«КОГДА ПАЛ ХЕРСОНЕС...»
Абсида — полукруглая пристройка в церковном здании.
Августа — титул византийской императрицы.
Автократор — самодержец.
Агаряне — библейское название арабов, ведущих свое про-
исхождение от Агари, рабыни Авраама.
Агора — в греческих городах главная площадь.
Акант — южное растение, широкий лист которого исполь-
зуется в качестве архитектурного орнамента.
Аквилон — сильный северный ветер.
Аксиос — церемониальный возглас, означающий «достоин».
Архонт — в Древней Греции высокая выборная должность,
позднее титул, соответствующий владетельному князю.
Баллистиарий — воин, обслуживающий баллисту, мета-
тельную машину.
Богомилы — секта, названная по имени ее основателя,
болгарского священника Богомила.
Борей — северный ветер.
Василевс — титул византийского императора.
Василики — название византийского сборника законов.
Вирник — судебный чип Древней Руси.
Гетериарх — см. этериарх.
Гетерии — см. этерии.
Гинекей — часть византийского дома, отведенная для
женщин.
Дивитиссий — верхняя парадная одежда византийских
императоров.
Доместик — военачальник.
Драконарии — знаменосцы, так как византийские знаме-
на имели иногда вид дракона.
Д р о м о н — военный корабль.
Друнгарий — командующий византийским флотом.
Индикт — период в пятнадцать лет в византийском летос-
числении.
Камара — зала небольших размеров.
Кампагии — башмаки пурпурного цвета, присвоенные им-
ператору.
Кандидат — низшее придворное звание.
550
К а р р у x a — повозка.
Квады — германское племя, с которым воевал Марк Ав-
релий.
Кератий — мелкая монета.
Киновития — скит, монастырь небольших размеров.
К о м и т — первоначально — сопровождающий, позднее визан-
тийский придворный чин.
К о р з н о — плащ знатных людей в Древней Руси.
Куропалат — высокое придворное звание.
Лавзиак — один из залов Большого константинопольского
дворца.
Легато р ий — византийский чиновник, выполнявший поли-
цейские обязанности в Константинополе.
Логофет дрома — должность, соответствующая нашему
министру иностранных дел.
Лор — облачение в виде длинной и узкой пелены, присвоен-
ное высшим византийским чинам.
Магистр — высокое придворное звание в Византии.
Манихеи — религиозная секта, ведущая свое начало от
Манеса, жившего в III веке нашей эры.
М е д и м н — мера веса, около 50 килограммов.
Милиариссий — серебряная монета.
М о д и й — мера веса, около 8 килограммов.
Нимфей — место, посвященное нимфам, обычно фонтан,
украшенное статуями.
Новелла — название законов, изданных императором Юсти-
нианом: новелла такая-то.
Номисма — золотая монета.
О н о п о д — один из залов Большого дворца.
Палестра — общественное место для гимнастических уп-
ражнений в древнее время.
Павликиане — христианская дуалистическая секта.
Паллий — верхнее облачение патриарха.
Парики — крепостные в византийскую эпоху.
Патрикий — высокое придворное знание.
Патрикианка лоратная — патрикиапка, имевшая пра-
во носить лор.
Паракимомен — спальник, потом — министр двора.
Пифос — большой глиняный кувшин.
Поручи — принадлежность императорского и священниче-
ского облачения, чтобы придерживать широкие рукава.
Порфирогенит — рожденный в Порфире, то есть во двор-
це Константина I из красного порфира.
Препозит — высокая должность в византийской админи-
страции.
Протасикрит — начальник императорской канцелярии.
Прохирон — название византийского сборника законов.
Ромеи — римляне, в греческом произношении. В официаль-
ном языке и в литературе византийские греки называли се-
бя римлянами.
Серикарии — ремесленники шелковой промышленности.
Серика — Китай.
Силентий — тайное заседание сената.
Силеациарий — церемониймейстер, на обязанности кото-
торого было поддержание тишины во время церемоний.
Синклит — сенат.
551
Скарамапгий — длинное парадное одеяние византийских
чиновников, особенно пышный скарамапгий носил импе-
ратор.
Скифы — древний народ, обитавший на северном берегу
Черного моря; византийцы обычно так называли русских.
С о л и д — золотая монета.
Спафарий — придворное звание.
Спафарокандидат — придворное звание.
Схоларии — воины схол (гвардейских частей).
Тиун — управитель княжеского имения.
Т у в и и — узкие штаны.
Ф е м а — область и ее ополчение в Византии, заменившие
прежний римский легион.
Фибула — застежка.
Фолл — мелкая медная монета.
Хеландия — военный корабль.
Хиротония — посвящение.
Э п а р х — губернатор Константинополя.
Этериарх — начальник этерии.
Э т е р и я — отряд дворцовой гвардии.
Экскувиторы — воины отборных воинских частей.
Я р л — скандинавский титул, соответствующий графу.
СПИСОК СОКРАЩЕНИИ В МОНОГРАФИИ Б, А. РОМАНОВА
«ЛЮДИ И НРАВЫ ДРЕВНЕЙ РУСИ»
Владимирский-Буданов М. Ф., 1 — «Люди и нравы Древней
Руси» — Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор ис-
тории русского права. Киев, 1907.
Владимирский-Буданов М. Ф., 2 — Владимирский-Бу-
данов М. Ф. Хрестоматия по истории русского права, вып. I.
Киев, 1899.
Вопрошание Кириково — Вопросы Кирика, Саввы и Ильи с
ответами Нифонта, епископа новгородского. РИБ, т. VI, Спб.,
1908, с. 21—51.
Голубинский Е. Е. — Голубинский Е. Е. История русской
церкви, т. I, половина 1. М., 1880.
Греков Б. Д, 1 — Греков Б. Д. Феодальные отношения в
Киевском государстве. М. — Л., 1937.
Греков Б. Д., 2 — Греков Б. Д. Главнейшие этапы в исто-
рии крепостного права в России. М. — Л., 1940.
Греков Б. Д., 3 — Греков Б. Д. Киевская Русь. М.—Л.,
1944.
Грушевский М. С. — Грушевський М. С. Истор1я Укра1-
ни-Руси, т. III. Львов, 1905.
Гудзий Н. К. — Гудзий Н. К. К какой социальной среде
принадлежал Даниил Заточник? Сборник статей к сорокале-
тию ученой деятельности академика С. А. Орлова. Л., 1934.
Довпар-Запольский М. В. — Довнар-Запольский М. В.
Холопы. В кн.: Русская история в очерках и статьях. Под
редакцией М. В. Довнар-Запольского, т. I.
Заповеди митр. Георгия — Заповедь святых отець ко испове-
дающимся сыном и дщерям. Голубинский Е. Е. Исто-
рия русской церкви, т. I, половина 1, с. 509—526.
Ипат. лет. — Ипатьевская летопись. ПСРЛ, т. II, Спб., 1843.
Ключевский В. О., 1 — Ключевский В. О. Курс русской
истории, ч. 1. М., 1906.
Ключевский В. О., 2 — Ключевский В. О. Подушная по-
дать и отмена холопства в России. Опыты и исследования,
сб. I. М., 1912.
Краткая Правда — Правда русская. Учебное пособие, с. 13—16.
Лавр. лет. — Лаврентьевская летопись. ПСРЛ, т. I, Спб., 1846.
553
Лашков В. — Лашков В. Русский народ и государство. М.,
1858.
Мавродин В. В. — Мавродин В. В. Образование древнерус-
ского государства. Л., 1945.
Максимейко Н. А. — Максимейко Н. А. 1нтерполяцп в
текстов! поширено! Русько! Правди. Пращ KoMicii для виучу-
вання icTopii захщньо-руського та украТньского права, вып. 6.
Ки1в, 1929.
Новг. I лет. — Новгородская I летопись по синодальному ха-
ратейному списку. Изд. Археографической комиссии. Спб.,
1888.
Орлов А. С., 1 — О р л о в А. С. Древняя русская литература.
М. — Л., 1939.
Орлов А. С. — Орлов А. С. Слово о полку Игореве. М.—Л.,
1938.
Палея толковая 1406 г. — Палея толковая по списку, сделан-
ному в г. Коломне в 1406 г. М., 1896.
Памятники дипломатических сношений Московского государ-
ства со Швецией — Памятники дипломатических сношений
Московского государства с Шведским государством. Сборник
русского исторического общества, т. 129. Спб., 1910.
Патерик Печерский — Патерик Киевского Печерского мона-
стыря. Спб., 1911.
Послание митр. Фотия — Послание митрополита Фотия в
Новгород о соблюдении законоположений церковных. РИБ,
т. VI. Спб., 1908, с. 269—276.
Поучение епископа Ильи — Поучение новгородского архиепи-
скопа Ильи (Иоанна). РИБ, т. VI. Спб., 1908, с. 347—376.
Поучение исповедающимся — Поучение духовника исповеда-
ющимся, РИБ, т. VI. Спб., 1880, с. 119—126.
Поучение новопоставленному священнику — Святительское по-
учение новопоставлепному священнику. РИБ, т. VI. Спб.,
1908, с. 102—110.
Правда Русская — Правда Русская. Учебное пособие. М. — Л.,
1940.
Правила митр. Иоанна — Канонические ответы митрополита
Иоанна II. РИБ, т. VI. Спб., 1908, с. 1—20.
Правило митр. Кирилла — Правило Кирилла, митрополита
русского — РИБ, т. VI. Спб., 1908, с. 83—110.
Правосудие митрополичье — Правосудие митрополичье (до-
клад С. В. Юшкова). Летопись занятий Археологической ко-
миссии, вып. 35. Л., 1929, с. 115—120.
Пресняков А. Е., 1 — Пресняков А. Е. Княжое право в
Древней Руси. Очерки по истории X—XIII столетий. Снб.,
1909.
Пресняков А. Е., 2 — Пресняков А. Е. Лекции по рус-
ской истории, т. I, М., 1938.
Приселков М. Д. — Приселков М. Д. История русского ле-
тописания XI—XV вв. Л., 1940.
Пространная правда — Правда русская. Учебное пособие,
с. 19—32.
Псковская судная грамота — Псковская судная грамота
1397 г., — Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестома-
тия по истории русского права, с. 140—199.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей.
РИБ — Русская Историческая библиотека.
554
Романов Б. А., 1 — Романов Б. А. Комментарии (в Прав-
де Русской). Правда Русская. Учебное пособие. М. — Л., 1940.
Романов Б. А., 2 — Романов Б. А. Смердий копь и смерд
(В Летописи и Русской Правде). Изв. Отд. русск. яз. и сло-
весн. Академии паук, т. III, кн. 3. Спб., 1908.
Романов Б. А., 3 — Романов Б. А. Элементы легенды в жа-
лованной грамоте вел. кп. Олега Ивановича Рязанского Оль-
гову монастырю. Проблемы источниковедения, сб. III. М.—Л.,
1940.
Рубинштейн Н. Л. — Рубинштейн Н. Л. До iCTopni со-
щяльных вщносип у Кшвськш Pyci XI—XII ст. Пауков! за-
писки науководосл!дго1 катедри icTopii укра1нсько! культури,
1927, № 6.
Сергеевич В. И. — Сергеевич В. И. Древности русского
права, т. I. Спб., 1909.
Толковая палея — 1477 г. — Толковая палея 1477 года. Вос-
произведение синодальной рукописи № 210. Спб., 1892.
Хлебников Н. — Хлебников Н. Общество и государство в
домонгольской русской истории. Спб., 1871.
Церковный устав Владимира — Устав святого великого князя
Владимира о церковных судах и десятипах. Пгр., 1915.
Церковный устав Всеволода — Устав великого кпязя Всево-
лода о церковных судах и о людях и мирилех торговых. —
Владимирский-Буданов М. Ф. Хрестоматия по исто-
рии русского права, вып. 1. Киев, 1899, с. 242—248.
Церковный устав Ярославов — Так называемый «Церковный
устав» Ярославов. — Голубинский Е. Е. История рус-
ской церкви, т. I, половина 1, с. 535—545.
Чернов С. Н. — Чернов С. Н. О смердах Руси XI—XIII вв.
Академия наук СССР академику Н. Я. Марру. М.—Л., 1935.
Четыре древние частные грамоты — М. А. Островская. Четыре
древние частные грамоты. Изв. Отд. русск. яз. и словесп.
Академии наук., т. III, кн. 2. Спб., 1908, с. 141—148.
Шахматов А. А. — Шахматов А. А. Повесть временных
лет., т. I. Пгр., 1916.
Юшков С. В., 1 — Юшков С. В. Очерки по истории феода-
лизма в Киевской Руси. М. — Л., 1939.
Юшков С. В. — Ю ш к о в С. В. К вопросу о смердах. Уч. зап.
Саратовского гос. унив., т. 1, вып. 4, 1923.
Яковлев И. И. — Я к о в л е в И. И. Закупы Русской Прав-
ды. Журнал Министерства народного просвещения. — 1913,
апрель — май.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Публикации источников
Высоцкий С. А. Средневековые надписи Софии Киевской
(По материалам граффити XI—XVII вв.). К., 1976.
Древнерусские княжеские уставы XI—XV вв. Издание подго-
товил Я. Н. Щапов. М., 1976.
Лев Диакон. История. Перевод М. М. Копыленко. Под ред.
чл.-корр. АН СССР Г. Г. Литаврина. М., 1988.
Летописи:
Ипатьевская — Полное собрание русских летописей (далее —
ПСРЛ), т. II. М., 1962.
Лаврентьевская — ПСРЛ, т. I. М., 1962.
Никоновская — ПСРЛ, т. IX. М., 1965.
Новгородская первая — Новгородская первая летопись старшего
и младшего изводов. Под ред. А. А. Наносова. М.—Л., 1950.
Памятники русского права. Вып. I. Составитель А. А. Зимин.
М., 1952.
Памятники русского права. Вып. II. Составитель А. А. Зимин.
М., 1953.
Памятники русской литературы. XI век. М., 1979.
Памятники русской литературы. XII век. М., 1980.
Памятники русской литературы. XIII век. М., 1981.
Память и Похвала Владимиру Иакова Мниха. — В кн.: Кузь-
мин А. Г. Русские летописи как источник по истории древней
Руси. Рязань, 1969, с. 225—232.
Рыбаков Б. А. Русские датированные надписи XI—XIV ве-
ков. М., 1964.
Слово о полку Игореве. Под ред. В. П. Адриаповой-Перетц. М.—
Л., 1950.
Исторические исследования
Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на при-
роду. Т. I—III. М., 1865-1869.
Боровский Я. Е. Мифологический мир древних киевлян.
К., 1982.
Введение христианства на Руси. Под ред. проф. А. Д. Сухо-
ва. М., 1987.
556
Голубинский Е. Е. История русской церкви. Т. I, Ч. I.
М., 1901.
Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953.
КузьминА. Г. Падение Перуна. М., 1988.
Левченко М. В. Очерки истории русско-византийских отно-
шений. М., 1956.
Лихачев Д. С. Великое наследие. Классические произведе-
ния литературы древней Руси. М., 1975.
Мавродин В. В. Древняя Русь. Л., 1946.
П а ш у т о В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968.
Р а п о в О. М. Княжеские владения на Руси в X — первой по-
ловине XIII в. М., 1977.
Ран о в О. М. Русская церковь в IX — первой трети XII в.
Принятие христианства. М., 1988.
Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII—
XIII вв. М., 1982.
Рыбаков Б. А. Первые века русской истории. М., 1964.
Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987.
Соловьеве. М. История России с древнейших времен.
Кн. I. М., 1959.
Свердлов М. Б. Генезис и структура феодального обще-
ства в Древней Руси. Л., 1983.
Татищев В. Н. История Российская. Т. I—III. М. — Л.,
1962-1964.
Тихомиров М. Н. Древнерусские города. М., 1956.
Тихомиров М. И. Крестьянские и городские восстания на
Руси XI-XIII вв. М., 1955.
Толочко П. П. Древняя Русь. К., 1987.
Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-экономи-
ческой истории. Ч. I—II, Л., 1974—1980.
Щапов Я. Н. Византийское и южнославянское правовое
наследие на Руси в XI—XIII вв. М., 1978.
Я н и н В. Л. Я послал тебе бересту. М., 1975.
Художественная литература
Загребельный Павло. Диво. Авторизованный перевод
с украинского И. Карабутенко. М., 1976.
Зорин Э. П. Большое Гнездо. Ярославль, 1981.
Зорин Э. П. Обагренная Русь. Ярославль, 1983.
Зорин Э. П. Огненное порубежье. Ярославль, 1979.
Иванченко Р. П. Гнев Перуна. Авторизованный перевод с
украинского Л. Ивановой. М. 1986.
Ладинский А. П. Анна Ярославна — королева Франции.
М., 1961.
Ладинский А. П. Последний путь Владимира Мономаха.
М., 1966.
Осетров Г. Н. Гибель волхва. М., 1987,
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие. О. М. Рапов ............. н 5
Антонин Ладинскип. КОГДА ПАЛ ХЕРСОНЕС...
Роман ................... 23
Б. А. Романов. Люди и нравы Древней Руси .... 255
Злато плавится огнем, а человек напастями...
Современники о Руси X—XIII вв........... 471
Введение. О. М. Рапов .......................473
Житие князя Владимира особого состава. Рассказ о взятии
русскими войсками Корсуня................. 480
В. Н. Татищев. Рассказ о крещении киевлян .... 480
Рассказ о крещении новгородцев.............. 483
Митрополит Иларион Киевский. Слово о законе и благодати.
Рассказ о крещении князя Владимира и Руси . . . 484
Повесть временных лет. Рассказ о междоусобной борьбе
на Руси после смерти князя Владимира...... 486
Правда Русская («Древнейшая Правда»)........ 492
Повесть временных лет. Рассказ о последнем сражении
русских с печенегами...................... 495
Рассказ о строительной деятельности Ярослава Мудрого и
пользе книжного учения.................... 496
Рассказы о некоторых внешнеполитических мероприятиях
Ярослава Мудрого.......................... 497
Рассказы о междоусобной борьбе на Руси в 1067—1069 го-
дах, нашествии половцев и поляков, Киевском восста-
нии 1068 года............................. 498
Рассказы о борьбе Руси с половцами в конце XI — начале
XII века.................................. 501
Слово Даниила Заточника, написанное им своему князю
Ярославу Владимировичу.................... 507
Слово святого отца нашего Василия, архиепископа Кеса-
рийского о судах и властителях............ 515
Наставление Тверского епископа Семена....... 519
Поучение Моисея о чрезмерном излишестве..... 520
В. Н. Татищев. История Российская. Сказание о бит-
ве на реке Калке ......................... 521
Комментарии .................. 529
Словарь малоупотребительных слов, встречающихся в ро-
мане А. П. Ладипского «Когда пал Херсонес...» . . . 550
Список сокращений в монографии Б. А. Романова «Люди
и нравы Древней Руси»..................... 553
Рекомендуемая литература .................. 556
558
О—80 От Корсуня до Калки / Сост., коммент., сопро-
вод. текст. О. М. Рапова; Ил. А. Медовикова. —
М.: Мол. гвардия, 1990. — 558[2] с., ил. — (История
Отечества в романах, повестях, документах. Век
X—XIII).
ISBN 5-235-01537-1
Сборник рассказывает о Руси X—XIII веков: о том, как
вводили христианство, как жили, трудились, боролись люди
того далекого времени. В сборник включены роман А. Ладин-
ского «Когда пал Херсонес...», монография Б. А. Романова «Лю-
ди и нравы Древней Руси», отрывки из летописей, житийной
литературы, а также древнерусские литературные произве-
дения.
О 4702010000—251----КБ_19_39_90 ББК 84Р7 + 63.3(2)4
078(02)—90