Издательская программа Правительства Москвы
Издательство «Голден-Би»
Москва, 2006


УДК 355,48(47+57) 1941 ББК 63,3(2)622 Б 87
Автор
РОДРИК БРЕЙТВЕЙТ
Перевод Смолина Е.В. Фирсов Ю.В.
Литературный редактор Антонова Ю.В.
Корректоры: Полежаева Ю.В. Радченко Л.В.
РОДРИК БРЕЙТВЕЙТ - МОСКВА 1941 - М„ «Голден-Би», 2006. - 456 стр.
1 Данная книга написана Чрезвычайным и Полномочным Послом Великобритании
в Российской Федерации (в отставке) сэром Родриком Брейтвейтом и посвящена 6 5-летию разгрома немецко-фашистских захватчиков под Москвой в декабре 1941 года. Это взгляд на известные события гражданина Великобритании - страны, которая в годы Второй мировой войны была нашим союзником по антигитлеровской коалиции. Автором собран и творчески освоен огромный массив редких документов, хранящихся в семьях ветеранов и государственных архивах.
ISBN 5-901124-24-3
О Rodric Braithwaite, 2006 ©Смолина Е.В., Фирсов Ю.В., 2006 ® ЗАО «Голден-Би», 2006


МОСКВА 1941
ГОРОД И ЕГО ЛЮДИ НА ВОЙНЕ
РОДРИК БРЕЙТВЕЙТ


Дорогие читатели!
В истории нашего Отечества 5 декабря года занимает особое место. В этот день началось контрнаступление советских войск под Москвой. Эта битва и контрнаступление Красной Армии явились важнейшим военно-политическим событием, определившим дальнейший ход Второй мировой войны. Именно оно развеяло миф о непобедимости гитлеровской армии и вдохновило советский народ на новые подвиги, укрепила его веру в победу над злейшим врагом человечества - фашизмом.
В дни, когда мы отмечаем знаменательную дату, мне доставляет большое удовольствие представить вам поистине уникальную книгу. Она написана Чрезвычайным и Полномочным Послом Великобритании в Российской Федерации (в отставке) сэром Родриком Брейтвейтом и посвящена 65-летию разгрома немецко-фашистских захватчиков под Москвой в декабре 1941 года. Особо хочу подчеркнуть,


что книга написана большим другом России, гражданином Великобритании - страны, которая в годы Второй мировой войны была нашим союзником по антигитлеровской коалиции.
Во время работы над книгой автором собран и творчески освоен огромный массив редких документов, хранящихся в семьях ветеранов и государственных архивах, в том числе в Главархиве Москвы. Он встречался с участниками обороны Москвы и тружениками тыла. Все это делает повествование правдивым, убедительным и честным. Несомненным достоинством работы является и то, что многие приводимые в ней факты и документы публикуются впервые. Поэтому я не сомневаюсь, что данная книга займет достойное место в литературной летописи Великой Отечественной войны и станет еще одним подтверждением плодотворного сотрудничества между Россией и Великобританией.
Я выражаю искреннюю признательность сэру Р. Брейтвейту за его глубокую по содержанию книгу о Москве 1941 года, за его любовь к России и ее столице.
Пользуясь случаем, поздравляю всех москвичей, и особенно ветеранов войны и тружеников тыла, с 65-летием разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. Доброго всем здоровья, счастья, благополучия и мирного неба над головой!
Мэр Москвы
ЮМ Лужков
Сентябрь 2006 года


Эта книга о мужчинах и женщинах Москвы, которые жили и работали, и отстояли свой город осенью и зимой 1941 года. Она посвящена оставшимся в живых, кто уделил мне так много своего времени, рассказывая о том, как все это было, а также их детям, внукам и правнукам, живущим сегодня уже совсем в другом городе.
И она посвящена Льву Паршину, который познакомил меня со многими из этих людей. Без его неиссякаемого энтузиазма, энергии и предприимчивости, эта книга выглядела бы намного бледнее.


СОДЕРЖАНИЕ
Схемы
Новый год 1941
1
Часть I. Гроза приближается
1. Становление города
7
2. Ковка утопии
19
3. Войны и слухи о войнах
37
Часть II. Начало бури
4. 22 июня 1941
61
5. Русские сражаются
82
6. Ополченцы
96
7. Мобилизация масс
116
8. Сталин наводит порядок
133
9. Перед грозой
153
10. Огонь над Москвой
168
Часть III. Тайфун
11. Немецкий прорыв
193
12. Паника
214
13. Эвакуация
238
14. Пружина сжимается
256


15. Пружина разжалась
278
16. От поражения к победе
300
17. Последствия
323
Примечания
338
Источники
365
Выражение признательности
377
Список иллюстраций
379
Предметный индекс
381


Схема 1: Москва в 1941 году
Эта схема показывает, как в течение целых столетий потребности обороны города оказывали влияние на формирование его концентрической планировки с главными дорогами и магистралями, радиально расходившимися от центра. Основными направлениями наступления немецких армий в 1941 году были Можайское, Ленинградское и Волоколамское шоссе.
Цифрами обозначены:
1. Кремль
2. Красная площадь
3. ГУМ, главный универсальный магазин на Красной площади
4. Собор Василия Блаженного
5. Дом на Набережной
6. Строительство Дворца Советов на месте разрушенного Храма Христа Спасителя
7. Лубянка - штаб-квартира НКВД
8. Большой театр (закрыт на ремонт накануне войны и поврежден бомбой во время воздушного налета)
9. Здание Московского Совета (прежде резиденция генерал-губернатора Москвы)
10. Станция метро «Маяковская», где 6 ноября 1941 года проходило торжественное заседание, посвященное годовщине революции
11. Станция метро «Кировская», бывшая во время войны командным пунктом Ставки Верховного Главнокомандующего.


Схема 2: Продвижение немецких войск на московском направлении
МОСКВА
• Можайск (Бородино)
Вязьма
ВИЛЬНЮС
танковая
Тула
• V. Рославль
• Брянск
Белосток
• Орел
река Днепр
ВАРШАВА
Г vi
| Гудериан
Расстояние от границы Наполеон в 1812 г. Гитлер в 1941 г.
(километры) (дни) (дни)
Переход границы
0
24 июня, среда
0
22 июня, воскресенье 0
Смоленск
663
16 августа
54
18 июля
27
Бородино
949
7 сентября
76
11 октября
101
Москва
1078
14 сентября
83
5 декабря
166
Поляки в 1612, французы в 1812, немцы в 1941 - все шли к Москве по одному и тому же маршруту. Во всех трех нашествиях русские стойко стояли и сражались под Смоленском, ав 1812и 1941 годах - под Бородино. В 1941 году продвижение немецкой армии почти так же, как и армии Наполеона, зависело от лошадей, и немцам потребовалось значительно больше времени, чтобы дойти до Москвы.
Но отличительной чертой немецкого нашествия была способность Вермахта использовать быстрое продвижение бронетанковых сил для окружения и захвата огромного числа солдат советской армии. Согласно немецким данным, под Белостоком и Минском по состоянию на 10 июля было захвачено 324 тысячи человек, на 6 августа под Смоленском - 310 тысяч, на 9 августа под Ума- нью - 103 тысячи, на 20 августа под Гомелем - 84 тысячи, на 16 сентября под Киевом - 665 тысяч, на 11 октября под Азовом - 107 тысяч и на 18 октября вокруг Вязьмы и Брянска - 663 тысячи человек.


Схема 3: Битва за Москву 30 сентября - 5 декабря 1941 года
Немцы предприняли наступление на Москву (кодовое немецкое название «Операция «Тайфун») в начале октября. Бронетанковые части Группы армий «Центр» обошли советские войска с севера и юга, прорвали советскую линию обороны на протяжении 480 километров по фронту, захватили в плен 700 тысяч солдат и к концу месяца были всего в 80 километрах от Москвы. После перерыва они возобновили свое наступление 15 ноября. Но к этому моменту советское сопротивление усилилось. Последняя попытка немецкого удара на Можайском шоссе выдохлась 5 декабря, и в результате начавшегося советского контрнаступления, которое немецкая разведка совершенно не смогла предвидеть, немецкая армия была отброшена от Москвы на 240 километров.


НОВЫЙ ГОД 1941


НОВЫЙ ГОД 1941
Большая часть его жизни, как и жизни других людей, прошла в лишениях, испытаниях, борьбе, поэтому, как выяснилось потом, страшная тяжесть первых дней войны не смогла раздавить их души.
Константин Симонов. «Живые и мертвые»1
Ив этом году москвичи встретили Новый год традиционным образом. Они отложили деньги, чтобы купить себе водки и нарядить новогоднюю елку. И теперь поднимали тосты за будущее, за свои семьи и пели песни под гитару. Молодые девушки гадали - смотрели на воду, чтобы увидеть в ней суженого. Взрослые люди писали о своих надеждах на клочках бумаги, которые предавали огню. А после гаданий и выпивок они шли в городские кафе и рестораны или просто вместе с друзьями на Красную площадь послушать бой Кремлевских курантов и посмотреть на смену караула у Мавзолея Ленина. Более преуспевающие - партийные функционеры, военные, артисты, писатели, музыканты - пили шампанское у себя дома или встречали Новый год в своих профессиональных клубах или там, где они работали. На автозаводе им. Сталина устроили прием для военных. Герои Советского Союза, военачальники и простые солдаты (впрочем, без всяких сомнений, специально подобранные) танцевали под музыку Иоганна Штрауса и пели «Интернационал». В Центральном Доме моряков торгового флота развлекали матросов. Коммунистический Союз Молодежи - комсомол устраивал новогоднюю встречу для учащихся средних школ в Колонном зале около Красной площади, в том же самом месте, где в 1937 году происходили показательные процессы


2 МОСКВА 194 1
над «врагами народа». Почти на всех мероприятиях «Дед Мороз» с длинной белой бородой и в длиннополом халате своего предшественника в соответствии со старым обычаем вручал свои подарки под большой елкой, украшенной свечами и стеклянными шарами2.
У очнувшихся после похмелья было чем занять себя в первый день Нового года. В Большом театре ставили «Сказку о царе Салтане» Римского-Корсакова и «Лебединое озеро» Чайковского, можно было пойти и на пару опер. В «Малом» шел «Ревизор» Гоголя и «Бешеные деньги» Островского. На сценах «Художественного» - «Три сестры» Чехова, «Пиквикский клуб» Диккенса и «Дни Турбиных» Булгакова, одна из любимых пьес Сталина, несмотря на то, что ее героями были сочувственно изображенные представители Белой гвардии. В московских театрах и концертных залах в первый новогодний день можно было посмотреть около сорока представлений. А на экранах московских кинотеатров в числе демонстрировавшихся двадцати фильмов были «Моя любовь» с популярной актрисой Лидией Смирновой и «Девушка с характером» со столь же популярной Валентиной Серовой. Для более закаленных была возможность заняться подледной рыбалкой, прорубив лунку на Москве-реке, или отправиться на лыжную прогулку по окрестностям Москвы.
В этот день официальные газеты (других тогда в Советском Союзе не было) уверяли читателей, что все идет хорошо. Обычные мелкие неполадки - где-то недовыполнение планов, подвергнутое суровой критике, где-то нерадивость чиновников, заслуживших разнос, - отодвигались в сторону. Подчеркивалось, что производство и искусство процветают. Ордена и медали вручались заслуженным людям - представителям власти, артистам, писателям, рабочим заводов, фабрик и новых колхозов, тем, кто отличился в недавней войне с Финляндией, летчикам, авиаконструкторам, к которым особенно благоволил Сталин. Миллионы новых граждан страны - так утверждали газеты - приветствовали свое вступление в Советский Союз, последовавшее за аннексией Балтийских государств, Восточной Польши, Бессарабии и части Финляндии. Широко освещалась война на Западе, публиковались тщательно сбалансированные сообщения из Великобритании и Германии. Каждая газета воспроизводила новогодние поздравления (написанные подозрительно одинаковым языком), которые люди со всех концов страны слали своему великому руководителю Иосифу Сталину - «Отцу, Учителю, Великому Вождю Советского народа, Наследнику дела Ленина, Создателю Сталинской Конституции, Преобразователю природы, Великому Кормчему, Великому Стратегу Революции, Гению Человечества, Величайшему 1£нию всех времен и народов»3. Все газеты, даже армейская «Красная звезда», печатали длинные сентиментальные поэмы и рассказы известных писателей, таких как


Новый год 1941 3
Константин Паустовский, наряду с рассказами наемных писак, угождавших режиму.
Даже малоопытный человек мог за угодливыми предложениями и искусственным энтузиазмом передовых статей почувствовать, что происходило на самом деле. Почти у каждого человека в артистическом, политическом и военном кругу кто-то из родственников или друзей стал жертвой недавних чисток Все, за исключением лишь занимавших самые высокие посты, жили в условиях в лучшем случае неудобных, а в худшем - в убогих и грязных жилищах. Но обычные люди хватались за малейшую возможность, чтобы как-то устроиться. За два года до этого Сталин назначил Лаврентия Берия наркомом внутренних дел, чтобы умерить эксцессы вездесущей секретной полиции - НКВД Аресты, конечно, продолжались, но казалось, что положение по крайней мере становится лучше, чем при его предшественнике. В магазинах снова появилось продовольствие. Карточки были отменены, люди не голодали, как это было всего несколько лет назад. И они действительно гордились тем, что власти сделали для города: построены великолепное метро, новые школы, новые высшие учебные заведения, созданы новые рабочие места на новых фабриках, государство оказывает поддержку людям искусства, открываются блестящие перспективы для писателей и артистов, по крайней мере для тех, кто мог приспособиться к официальной линии. Для первой страны социализма Москва стала городом благоприятных возможностей.
В то же время Москва была городом крестьян в первом и втором поколении - людей, которые хлынули в столицу в поисках работы и карьеры. Они не забыли об ужасах коллективизации и голода. Некоторые надеялись, что начнется война и не будет больше ненавистных колхозов, которые Сталин навязал деревне. Но подлинный энтузиазм, питавший революцию двадцать четыре года назад, еще жил, несмотря на последовавшие за ней ужасы. А разве Сталин не говорил, что когда лес рубят - щепки летят?
Москвичи верили - или очень хотели верить - партийной линии: страна не ввяжется в войну, охватившую остальную Европу. Если же война тем не менее начнется, то, как убеждала их в этом официальная пропаганда, Красная Армия с ее огромным Военно-Воздушным Флотом, с ее танками, которых в СССР больше, чем во всех остальных странах мира, безусловно, отразит агрессора и в течение нескольких дней перенесет войну на его территорию.
Сталин и его генералы сами не были настроены так оптимистично, как они хотели бы настроить общественность. Пакт с Гитлером, заключенный в августе 1939 года, создал для Советского Союза новую буферную зону на Западе. Он был предназначен для того, чтобы обеспечить передышку. Но ошеломляющая победа Германии во Франции


4 МОСКВА 194 1
опрокинула все расчеты. В последние десять дней декабря 1940 года в Москве собрали генералитет, чтобы извлечь уроки. Большинство разъехалось по домам накануне Нового года, когда окончилось совещание. А самые старшие по положению и званию остались, чтобы начать применять усвоенные уроки на практике.
В эту новогоднюю ночь в Московском зоопарке умер белый лебедь. Это было крайне плохое предзнаменование для наступающего Нового года4.


ЧАСТЬ I
ГРОЗА ПРИБЛИЖАЕТСЯ


ГЛАВА ПЕРВАЯ
СТАНОВЛЕНИЕ ГОРОДА
Битва за Москву по числу вовлеченных в нее людей была величайшей битвой Второй мировой войны и, следовательно, величайшей битвой во всей мировой истории. В ней с обеих сторон участвовало более семи миллионов офицеров и солдат. В 1942 году в Сталинграде сражались четыре миллиона, в 1943 году в Курске - два миллиона и в 1945 году в битве за Берлин - три с половиной миллиона. Сражений такого масштаба никогда не видели Западная Европа и Америка. Битва за Москву развернулась на территории, равной территории Франции, и продолжалась шесть месяцев - с сентября 1941-го по апрель 1942- го. Только в одной этой битве Советский Союз потерял 926 тысяч убитыми, не говоря уже о раненых, - больше, чем потеряла Великобритания за всю Первую мировую войну. Более того, советские потери в битве за Москву превосходили общие потери Великобритании и Соединенных Штатов Америки за всю Вторую мировую войну. Такова была вселяющая ужас цена, которую советские люди заплатили за то, чтобы Вермахт потерпел свое первое реальное поражение. Они сражались с немцами до конца, до последней капли крови, отбросив их на сотни километров от стен своей столицы. Летом 1942 года Вермахт еще продолжал одерживать блестящие победы на просторах южной России. Но многие немцы уже поняли, что битва под Москвой если не была началом конца, то почти наверняка была концом начала1.
Даже сегодня Москва, забитая транспортными пробками, отравленная выбросами устаревших промышленных предприятий, изуродованная помпезными зданиями вульгарного, буйно разрастающего¬


8 МОСКВА 194 1
ся капитализма, остается городом, волнующим своим величием. Сердцем и символом этого величия по-прежнему, как это было всегда, остается Кремль, великолепный, внушающий благоговейный трепет центр империи. Теперь Россия, возможно, лишилась своей имперской роли, но аура ее Кремля по-прежнему остается. Наследники царей и большевиков продолжают управлять страной из-за высоких красно-кирпичных стен, окружающих правительственные здания, роскошные дворцы, величественные церкви, увенчанные куполами с золотыми крестами, символизирующими древнюю православную веру России. И даже сегодня возвышающиеся над этими церквами и дворцами высокие крепостные башни увенчаны светящимися красными хрустальными звездами - символами жестокого режима, под знаменами которого мужчины и женщины Советского Союза выстояли и разгромили немецкого захватчика в ходе самой великой войны в истории.
За стенами Кремля Москва выглядит хаотическим скоплением церквей и монастырей, теперь снова украшенных позолоченными куполами, красивых дворцов и массивных зданий сталинской эпохи, скучных и безликих административных зданий и невзрачных жилых домов, оставшихся от 60-х и 70-х годов, и бросающихся в глаза строений постсоветского китча. Это город, который дал Европе некоторые из ее самых великих творений науки, живописи, музыки и литературы. Это город, где родились Пушкин и Достоевский и где Толстой и Чехов провели многие годы своей творческой жизни. В значительно большей степени, чем официально-холодный Петербург, который Петр Великий построил себе на болотистых берегах Балтики, Москва стала сердцем и сущностью самой России, огромной, раскинувшейся на бескрайнем пространстве, неуправляемой страны, являющейся частью Европы и в то же время отделенной от нее. Москва - это город, одинаково очаровывающий и захватывающий как местных жителей, так и иностранцев. Без Москвы европейская культура, такая, какую мы знаем, была бы совсем иной.
Под внешним обличьем своего хаоса Москва, как и Вена, строилась по законам простой и ясной логики, логики, определенной задачами обороны. Сердцем Москвы, как и Вены, является крепость, расположенная на берегу реки, защищенная окружающими ее фортификационными сооружениями и соединенная с внешним миром радиально расходящимися по всем направлениям линиями дорог. Ход битвы за Москву в 1941 году определялся географическим положением города, климатом, сетью транспортных коммуникаций, центром которых была Москва, обличьем самого города, формировавшимся в течение веков под воздействием стоявших у власти людей (см. схему 1).
Окрестности Москвы - Подмосковье - слегка холмистая, спокойная песчаная равнина. Протекающая по ее просторам река Москва и ее при¬


Становление города 9
токи служат местом отдыха и рыбной ловли, где в мирное время люди купаются и загорают, а в военное время эти реки становятся оборонными рубежами. Часть территории Подмосковья составляют земли, отведенные для сельского хозяйства. Но даже сейчас большую часть местности занимают сильно заросшие березовые и сосновые леса, темные и труднопроходимые, за исключением лишь участков, прорезанных просеками, расположенных вдоль дорог. Этот ландшафт не ошеломляет наблюдателя. В нем нет ничего от дикого величия Альп или от окультуренных красот Англии или Италии. Но он вызывает глубочайшие чувства у русских людей - эмоции, схваченные и отраженные в пейзажах, написанных художниками России XIX века и понятных даже иностранцу2.
Ветераны Наполеона, маршировавшие по бескрайним полям России, жаловались, что страдали от жары так же, как страдали от нее в Египте. Пыль, поднимавшаяся от их сапог и повозок, стояла такой стеной, что даже солнце становилось иногда тусклым красным диском, и только гром барабанов, доносившийся от барабанщиков, шедших впереди каждого батальона, давал возможность шедшим позади не сбиться с дороги3. Пыль убила десятки тысяч лошадей наполеоновской кавалерии и ломовых лошадей в обозах, засоряла и глушила двигатели гитлеровских танков и грузовиков так, что они останавливались на дороге.
А зима была столь же холодной, сколь жарким было лето. Снегопад в 1941 году начался в октябре - ноябре и продолжался до апреля - мая. Средняя температура в декабре, январе и феврале колебалась вокруг минус десяти градусов по Цельсию. Она могла падать и до минус сорока, но даже это терпимо, если ваш дом натоплен и вы одеты соответствующим образом. Веками люди здесь оставались большую часть зимы в избах и спали на печи. Но дороги, схваченные морозом, становятся твердыми, и если у вас подходящие транспортные средства, вы можете передвигаться свободно и легко. Худшее время - поздняя осень, переходящая в зиму, и зима, переходящая в весну, - распутица. Дороги расползаются, земля, пропитанная дождями и талой водой, превращается в слякоть, и даже современные дороги становятся трясиной для идущих по ним людей и транспортных средств. Именно грязь, а не зима заставила армии Наполеона и Гйтлера остановиться.
Небольшие деревни, застроенные деревянными домами, и города - Москва и Тверь (переименованная коммунистами в Калинин), Тула и Звенигород, Можайск и Волоколамск - все города, ставшие свидетелями кровавой битвы осенью 1941 года, возникли среди этих лесов тысячу лет назад. Почти каждый из них имел своего князя и, как и Москва, свой собственный укрепленный кремль. Князья находились в родственных отношениях друг с другом и с древней княжеской семьей, правившей в Киеве, - причина, объяснявшая, без сомнения, почему их мелкие междоусобные войны были столь злыми.


10 МОСКВА 194 1
Основатели Москвы в XII веке выбрали для себя место у речного брода, потому что это было удобно как для торговли, так и для обороны от соседних князей, от разбойников, от татар, а впоследствии от поляков и французов. Крепость, ставшая потом Кремлем, первоначально состояла из сухого рва и частокола с деревянными башнями и была защищена с южной стороны самой Москвой-рекой. К востоку от крепости обычно селились торговцы и ремесленники. Пространство между крепостью и этими поселениями становилось Красной (на древнерусском языке «прекрасной») площадью. Южный берег реки - Замоскворечье было равнинным, болотистым и оставалось неукрепленным. Татарские всадники, время от времени проникавшие столь далеко на север, чтобы собрать дань и увести рабов, обычно становились лагерем на этой равнине, ожидая дани. Иногда они теряли терпение, грабили город и сжигали его до основания.
Первое кольцо укреплений, опоясавшее рынок за Кремлевской стеной, было Китай-городом. Позднее эти укрепления были снесены, так как они утратили свое значение, и заменены кольцевыми дорогами: Бульварным кольцом, Садовым кольцом и Земляным ва-лом. В 1900 году было сооружено еще одно внешнее кольцо вокруг Москвы - Окружная железная дорога, а в 1962 году - окружная автострада - Московская кольцевая автомобильная дорога, делающая возможным уменьшить перевозки грузов в Москве.
Не считая системы кольцевых дорог, возникших вследствие концентрической системы обороны города, Москва как город развивалась совершенно беспорядочно. За исключением требования оставлять достаточное пространство между домами в целях предотвращения распространения пожаров было немного правил, касавшихся планировки города. Даже основные магистрали, выходившие из города, превратились в черте города в узкие и иногда извилистые улицы. Бульвары, являющиеся сегодня столь характерной чертой Москвы, начали появляться только в конце XVIII века. Бульварное кольцо еще в значительной мере сохранило свою красоту, но Садовое кольцо превратилось в загрязненное склеротическое поле сражения для современных машин преимущественно иностранных марок и древних гремящих грузовиков.
По большим дорогам московские правители отправлялись в походы для того, чтобы подчинить своей власти соседние княжества, и это был первый шаг к превращению Москвы из небольшого поселения в лесу в столицу огромной империи. Большие проезжие дороги исходят из Кремля как из центра по радиусам, подобно спицам гигантского колеса. На северо-запад идет дорога, которая сегодня называется Ленинградским шоссе, ведущая в Тверь и Новгородскую республику, а после создания Петром Великим его новой столицы - в самый


Становление города 11
Санкт-Петербург. На северо-восток шла дорога на Ярославль и далее к новым морским торговым путям России, проходившим через Архангельск в Западную Европу. Дорога на юг пролегла через Тулу и Каширу, по ней татары приходили требовать дань. На восток к полезным ископаемым и мехам Сибири и Урала вела Владимирская дорога, известная в народе как «Владимирка» или «Владимирский тракт». В царские времена по ней прошли целые поколения преступников и политических заключенных, шедших, гремя кандалами, в ссылку или на каторгу. В конце августа 1941 года здесь проходили несчастные новобранцы, направлявшиеся в тренировочные лагеря, и беженцы из города, который, казалось, вот-вот захватит враг.
Но именно дороги на запад имели самое большое стратегическое значение в современной истории России: Волоколамское шоссе, Можайское шоссе и Минское шоссе, которое вело к городу-крепости Смоленску, к польской границе и Варшаве. По Можайской дороге поляки и французы шли, чтобы захватить Москву, в XVII и XIX веках, и на самых последних километрах Можайского шоссе немцы предприняли последнее отчаянное усилие, чтобы прорвать оборону города в декабре 1941-го.
В течение веков Можайское шоссе было дорогой в Москву, проходившей через Арбат - так называлась улица и квартал города, где до середины XX века жили ремесленники, художники, люди интеллектуальных профессий. Передовой отряд армии Наполеона - отряды Вюртембергских гусар под командованием маршала Мюрата проходили через Арбат по пути в Кремль. Именно здесь герой романа Толстого Пьер Безухов намеревался убить самого Наполеона. Сталин имел обыкновение проезжать по Арбату по пути в Кремль со своей «ближней» дачи, находившейся неподалеку от Можайского шоссе, почти у границы старого города.
Эти кольцевые дороги внутри самой Москвы: Бульварное кольцо, Садовое кольцо, Земляной вал, Окружная железная дорога; эти главные магистрали: Ленинградское, Волоколамское и Можайское шоссе; реки, города и деревни Подмосковья, сама река Москва - все они имели значение в битве за Москву в 1941 году, так же как они многое значили в более ранней истории Москвы.
Лицо этого великого города зависело прежде всего от изменчивого вкуса его правителей, начиная с самого его основателя - Юрия Долгорукого, затем целого ряда деспотов - Ивана Грозного, Петра Великого, Екатерины Великой и Сталина и, наконец, Юрия Лужкова, мэра посткоммунистической Москвы. Даже в XX веке Москва была городом, построенным в основном из дерева. Величественные здания XVIII и XIX веков обычно были отделаны снаружи штукатурным гипсом. Но


12 МОСКВА 194 1
почти всегда под этим фасадом скрывался деревянный каркас; и это было главной причиной того, почему жилые кварталы Москвы и большинства других русских городов регулярно уничтожались пожарами. В 1941 году, когда началась война, правительство, опасаясь огромного пожарища, вынуждено было мобилизовать значительную часть населения города на борьбу с пожарами, создав таким образом самую эффективную, хотя и примитивно-грубую систему.
Московский Кремль, церкви и монастыри, находившиеся за его стенами, в XIV и XV веках были более надежно построены из камня и кирпича. К тому времени, когда британский мореход Ричард Чан- селлор посетил Москву в 1553 году, она по своим размерам уже была в два раза больше, чем Лондон. Но он считал, что Москва - город «очень примитивный, лишенный всякого порядка. Его дома целиком деревянные, и существует большая опасность пожара. Здесь есть прекрасный замок, стены которого, очень высокие, сложены из кирпича. Говорят, что толщина этих стен восемнадцать футов, но я этому не верю»4. В 1552 году царь Иван Грозный захватил столицу татар Казань и в ознаменование этой победы построил на Красной площади в Москве храм Василия Блаженного, избрав для него единственный в своем роде, почти гротескный стиль. В это же время вокруг города возникли шесть обнесенных высокими стенами монастырей, ставших бастионами, чтобы защитить Москву от нападения врагов, прежде чем они достигнут стен Кремля. В предреволюционной Москве доминировали культовые здания: девять кафедральных соборов, пятнадцать монастырей, десять женских монастырей, почти триста православных церквей и сорок церквей для старообрядцев.
Москва перестала быть столицей России в 1712 году, когда Петр Великий перевел правительство в свой новый город Санкт-Петербург на берегах Балтики. Но в последующие десятилетия некоторые богатые граждане построили себе городские дома в неоклассическом стиле с европейским изяществом, и город начал приобретать облик эпохи Просвещения. Когда 14 сентября 1812 года французы вошли в Москву после кровавого сражения под Бородином, которое они до сих пор почему-то считают победой, один из них был «охвачен изумлением и восторгом. Я ожидал увидеть деревянный город, но, напротив, нашел, что почти все дома были из кирпича, построенные в самом изящном и современном стиле. Частные дома знатных особ выглядят как дворцы, и все очень богато и прекрасно»5.
К тому времени город был почти пуст: жители Москвы бежали по восточной и северной дорогам. «Насколько хватало глаз вся московская дорога была запружена экипажами и шедшими пешком людьми, бежавшими из несчастной столицы. Они толкали и перегоняли друг друга, пробиваясь в толпе, движимые страхом, торопились уехать в


Становление города 13
экипажах, кабриолетах, на дрожках и в каретах. Каждый нес с собой столько, сколько мог. Лица всех были покрыты пылью и слезами»6. Те же самые сцены, на тех же дорогах, почти в то же самое время года должны были повториться сто двадцать девять лет спустя, когда немцы все ближе подходили к советской столице.
И прежде чем кончилась ночь, Москва была охвачена пламенем пожара, начавшегося случайно или устроенного по приказу губернатора. Город горел шесть дней, и многие из его великолепных зданий погибли. Когда гигантский пожар закончился, Наполеон в ужасе или с удовлетворением заявил: «Москва, один из самых прекрасных и богатых городов мира, больше не существует»7. Это было понятное, но непростительное преувеличение. Город стал необитаемым для большой и все более разлагавшейся армии. В понедельник 19 октября французы покинули город и шли навстречу катастрофе8.
Москва быстро отстроилась, и к концу ХГХ века центр города выглядел почти так, как сегодня. Огромный храм Христа Спасителя, построенный в ознаменование победы над Наполеоном, стал доминировать в панораме центра Москвы. Для того, чтобы могло появиться это помпезное сооружение - смесь традиционных русских церковных стилей, был уничтожен целый мужской монастырь на берегу реки к западу от Кремля. Строительство было профинансировано за счет денег, собранных у населения. Большая часть этих денег исчезла в неизвестных карманах, и царю пришлось покрыть недостаток средств за счет казны.
Но даже на этой поздней стадии Москва все еще напоминала гигантскую деревню почти в буквальном смысле этого слова. Жители, как и раньше, держали домашний скот во дворах своих домов. Повсюду были церкви и монастыри. Большая часть города оставалась по- прежнему деревянной. И по его улицам все еще гоняли скотину, как это было в Лондоне сто лет назад. Вы могли выйти за пределы почти любой из больших улиц и оказаться на лоне сельского пейзажа с деревьями, играющими детьми и пасущимися животными9.
В отличие от средневековых городов Западной Европы Москва никогда не имела независимой муниципальной культуры с ее политическими институтами, укрепляющими ее влияние. Петр Великий впервые учредил в столице муниципальное управление - неадекватно финансируемый и тщательно подобранный орган под жестким контролем генерал-губернатора, назначавшегося императором. В середине XIX века Александр II ввел в него небольшой и меняющийся, но подлинный представительский элемент. Новый предпринимательский класс в Москве использовал ограниченные возможности для того, чтобы утвердить свое политическое значение с перспективой на будущее, которое перечеркнула революция. Образование и


14 МОСКВА 194 1
культура в западном смысле получили в России развитие позднее. Когда в 1682 году Петр Великий взошел на трон, еще не было закона о светском образовании, закона о печатании нецерковных книг и вообще не было периодической литературы10. Положение изменилось при Петре и его преемниках. Московский университет - первый в России - был основан в 1755 году. Но только с появлением нового купечества и промышленников Москва начала приобретать черты современного европейского города. Стоило им заработать деньги, удовлетворив свое тщеславие, и получить возможность показать себя - и они начали щедро патронировать архитектуру, живопись, музыку, танцы, литературу. Они поддерживали развитие образования, учреждали стипендии и специализированные технические институты, жертвовали деньги на благотворительные цели более щедро, чем их современники делали это в Париже, Берлине и Вене11. Благодаря им Москва в значительной степени восстановила свое положение культурного центра страны, которое она утратила, когда Петр перевел столицу в Петербург.
В XIX веке Москва стала также крупным промышленным городом. На берегах Москвы-реки в районе Пресни, где царь и его бояре обычно имели свои загородные поместья, появилась Трехгорная мануфактура - текстильные фабрики, основанные семьей Прохоровых в 1799 году12. Возникали металлообрабатывающие и машиностроительные предприятия. Профессор Николай Жуковский построил в 1902 году аэродинамическую трубу, одну из первых в Европе, а в 1912 году основал аэродинамическую лабораторию при Императорском Техническом училище. В 1909 году Авиационные мастерские Дюкс, которые, как сначала предполагалось, должны были производить велосипеды, построили первый российский аэроплан - биплан «Фарман-4». В 1914 году Общество авиаторов открыло неподалеку от Тверского (позже Ленинградского) шоссе Центральный аэродром. Он стал одной из баз истребительной авиации, защищавшей Москву. Русско-Балтийский вагоностроительный завод, построивший первый в мире четырехмоторный бомбардировщик «Илья Муромец», в связи с наступлением немцев в 1916 году был эвакуирован в Фили, расположенные в окрестностях Москвы. Накануне революции 1917 года большая доля русской оборонной промышленности находилась в Москве.
В первые годы XX столетия наиболее богатые люди Москвы открыто жили на широкую ногу, средние классы также жили хорошо, а интеллигенция вела дискуссии и споры, обсуждала революционные теории и правого, и левого толка. Но гораздо большую часть населения города составляли рабочие и их семьи. Только немногие были корен¬


Становление города 15
ными московскими жителями. Ко времени освобождения крестьян в 1861 году половина населения Москвы состояла из крестьян, которые родились в деревне, и их пропорция продолжала расти. Сначала в город приходили мужчины. Но они сохраняли связи с деревней, и через некоторое время их семьи переселялись к ним в Москву. Девять десятых московских фабричных рабочих были прежде крестьянами13. И перед революцией Москва была большой деревней не только по своему внешнему облику, но и по социальному составу.
Эти рабочие-крестьяне, трудившиеся на новых фабриках, темных, грязных, сырых и опасных, жили в своем большинстве в убогой нищете, описанной Диккенсом. Они работали семь дней в неделю, спали вповалку в переполненных деревянных бараках, построенных хозяевами фабрик, или на фабрике на полу около своих машин. Позднее некоторые переселялись в фабричные дома, большей частью выстроенные в новых пригородах Москвы, вне Садового кольца, 'фехгорная мануфактура, или, как ее называли, Трехгорка, предоставляла примитивные коммунальные жилища и бараки 3900 рабочим из шести тысяч, нанятых фабрикой. Остальные ютились в арендованных ими крошечных комнатушках, находившихся в трущобах. Неудивительно, что в таких условиях процветали преступность, болезни и пьянство14.
На начальном этапе развития промышленного капитализма и здравоохранение, и система безопасности находились на чрезвычайно низком уровне. Филантропы и сторонники реформ - а их было немало даже среди богатых - смогли немногого добиться в условиях твердолобого консерватизма царя Николая II, коррупции и некомпетентности его министров. К началу XX столетия рабочие кое-что получили от примитивного социального законодательства, но в основном они жестоко эксплуатировались нанимателями, постоянно находились под наблюдением и подвергались придиркам жандармерии. Ситуация в Москве и других крупных городах России становилась взрывоопасной.
Крестьяне, толпами приходившие в столицу, не были ни слабоумными, ни «темными» и невежественными, какими их часто считало начальство и образованные люди. У них сохранилось влечение к песням, пляскам, стихам. Все больше становилось грамотных. К 1908 году более трех четвертей жителей Москвы и прилегающих районов губернии умели читать, и в Москве было вдвое больше магазинов, торговавших книгами, чем в столичном Санкт-Петербурге15. Деревенские песельники, гармонисты и сказочники часами занимали восхищенных слушателей. Морис Беринг, происходивший из семьи банкиров, бывший издателем первого оксфордского сборника русской поэзии, хорошо знал и уважал российских солдат крестьянского происхождения. Будучи корреспондентом газеты во время русско-японской


16 МОСКВА 194 1
войны, он с изумлением обнаружил, что одной из любимых ими книг был «Потерянный рай» Мильтона16. Заинтересовавшись этим вопросом, он пришел к заключению, что солдат привлекала напевность звучания мильтоновского стиха и красочность повествования, но более всего - русское восприятие мира как арены борьбы между добром и злом, между Богом и Дьяволом, между Христом и Антихристом.
Такие представления уходят в более чем двухсотлетнюю историю, ко времени, когда Петр Великий сломил власть церкви и окончательно превратил крестьян в крепостных. Крестьянам всегда казалось, что грядет пришествие Армагеддона и близок день Страшного суда. Эти представления еще более усилились в 1812 году с приближением Наполеона и его армий, когда все шире распространились слухи об Антихристе и обещании свободы; так было и столетие спустя по мере приближения революции17. Подобные представления были свойственны не только крестьянству. Русская литература последних лет царизма часто рисовала картины Армагеддона18.
Они продолжали вызывать эмоции как у крестьян, так и у интеллектуалов, и образы четырех «всадников» - Войны, Голода, Чумы и Смерти витали над деревенской Россией почти всю первую половину XX столетия.
С течением времени экономический рост, возможно, мог бы улучшить долю даже беднейших. Но поражение в войне с Японией в 1904-1905 году стало толчком к открытому восстанию. Кровопролитие в Санкт-Петербурге было сравнительно небольшим. Между либералами и умеренными социалистами был достигнут скоротечный рабочий компромисс, который подтолкнул царя Николая II к осторожной реформе. 17 октября 1905 года он подписал указ о первой в истории страны ограниченной Конституции.
В тот же день в Москве забастовали типографские рабочие. За ними последовали другие, и когда к стачке присоединились железнодорожники, город оказался изолированным от остальной страны. Социалистические партии в ноябре учредили Совет. В начале декабря они проголосовали за вооруженное восстание. Штабом восставших стала Трехгорная мануфактура: четыреста ее рабочих приняли участие в начавшихся боях на Пресне. Правительство применило против восставших войска и артиллерию. На фабрику обрушилось несколько сотен снарядов, а когда правительственные войска окончательно захватили ее, на фабричном дворе сразу же были расстреляны четырнадцать рабочих19. Бои были кровопролитными и в центре Москвы. Восстание было подавлено в течение десяти дней. Погибло свыше тысячи человек20. Одним из первых распоряжений большевиков после прихода к власти было переименование Пресни в Красную Пресню в честь революционеров 1905 года.


Становление города 17
Большевики Москвы не сразу пошли за своими товарищами, когда Ленин и Троцкий 25 октября 1917 года захватили власть в Петербурге (7 ноября по западному календарю), но они быстро вновь объединились, привлекли на свою сторону солдат гарнизона, став во главе его, захватили Кремль и другие ключевые пункты в центре города и начали вооружать рабочих, живших в промышленных пригородах за Садовым кольцом.
Московский городской Совет остался верен Временному правительству в Петрограде. Он имел в своем распоряжении около десяти тысяч студентов, офицеров и кадетов, хорошо вооруженных и обученных, которые быстро взяли под контроль центр города. Большевикам, остававшимся в Кремле, было приказано сдаться. Они подчинились приказу, многие были сразу же расстреляны.21 Но у большевиков в городе еще были винтовки и артиллерия, они вооружили своих людей и начали теснить противника по направлениям радиальных дорог. Было применено тяжелое оружие, и правительственные войска сдались без сопротивления.
Когда в Москве начались вооруженные столкновения, писатель Константин Паустовский оказался между двумя сражавшимися группами неподалеку от консерватории, в своей квартире у Никитских ворот на углу Большой Никитской, одной из радиальных улиц, ведущей к центру города22. Штаб кадетов размещался в кинотеатре «Юнион», как раз на этой улице. Паустовский и его соседи по дому в течение шести дней укрывались от пуль в небольшом дворе. С одной стороны стреляли кадеты, с другой - красногвардейцы. Когда стрельба прекратилась и он вышел на улицу, на булыжниках мостовой были замерзшие лужи крови. Печальный синий свет уличных фонарей на развороченной улице освещал бульвар. Под ногами хрустело стекло от разбитых пулями окон. Где-то у Киевского вокзала продолжался пожар.
Бои в Москве закончились. Большевики признали, что погибло более двухсот красногвардейцев. Как это бывает в таких случаях, никто не потрудился подсчитать погибших со стороны потерпевших поражение и просто городских жителей.
В воскресенье 10 марта 1918 года Ленин с женой и секретарем выехал из Петрограда в Москву специальным поездом № 4001. Петрограду уже угрожали наступавшие немцы. Остальные члены большевистского правительства ехали отдельно. Предполагалось, что переезд будет лишь временным. Но он оказался постоянным и в глазах многих русских стал символом того, что Россия повернулась спиной к Европе и снова превратилась в варварскую азиатскую державу.


18 МОСКВА 194 1
Ленин с женой разместились в правительственной квартире в Кремле на третьем этаже здания Сената в трех больших комнатах с кухней и комнатой для прислуги. Охрана зданий всего Кремлевского комплекса была доверена личной охране Ленина, состоявшей из латышских стрелков. Ричард Пайпс писал: «Чтобы понять значение этого решения, нам нужно представить себе, что премьер-министр Великобритании переезжает из своей резиденции на Даунинг-стрит в лондонский Тауэр, который он делает своей новой резиденцией и одновременно офисом своих министров, чтобы править оттуда, находясь под охраной сикхов»23.
Для размещения других занимавших высокие посты большевиков из Кремля были выселены его обитатели, включая монахов и монашек Чудова и Вознесенского монастырей. Но Кремль не был достаточно велик, чтобы принять всех новоприбывших. Поэтому они поселились в бывших административных зданиях, отелях, учебных заведениях, городских домах, принадлежавших буржуазии, меблированных квартирах и школах. Секретная полиция реквизировала большое здание Российского страхового общества на Лубянской площади, удобно расположенное неподалеку от Кремля. С этого времени ее штаб-квартира стала называться Лубянкой.
Это было началом новой эпохи. Паустовский окрестил ее «временем великих ожиданий».


ГЛАВА ВТОРАЯ
КОВКА УТОПИИ
Теперь большевики начали брать город в тиски своей власти. Они очистили его от символов царского прошлого и заменили их своими символами. Кремлевские куранты были перепрограммированы и теперь играли «Интернационал». Имперского орла убрали из общественных зданий. Статуи императоров и победоносных имперских генералов исчезли с городских площадей и были заменены монументами, увековечивающими память революционных героев: Спартака, Робеспьера, Дарвина, Герцена, Маркса, Энгельса. Была учреждена специальная комиссия для переименования улиц и шоссейных дорог. Тверское шоссе переименовали в Ленинградское. Владимирская дорога - «тракт», по которому столь многие шли в ссылку, - была переименована, без сомнения, по неосознанной иронии, в «шоссе Энтузиастов». Изменения названий продолжались и далее по мере того, как появлялись новые герои, а старые оказывались разбойниками. Пожилые люди терялись и путались, когда исчезли старые названия. А через три поколения, после того, как рухнул советский строй, большинство старых имен было восстановлено. И пожилые, а также иностранцы снова испытывали смущение.
Очень немногие из большевиков имели практический опыт административного управления: их жизнь протекала в политических заговорах и внутрипартийных интригах. Но правительственная система, которую они создали, была замечательно эффективной. Это отражало двойственность партии и государства, которая была отличительной чертой советской системы. Партия задавала лейтмотив и для Москвы,


20 МОСКВА 194 1
и для всей страны; но при Сталине секретная полиция - НКВД выполняла роль мощного контрабаса. Москва управлялась городским комитетом Коммунистической партии и Московским городским Советом. Первый секретарь Московского горкома был одним из самых могущественных политиков в стране. Он, как правило, был членом Политбюро - высшего органа партии и правительства страны. Молотов, Каганович и Хрущев - все они в свое время занимали этот пост. Почти столь же важным был и пост председателя городского Совета. Он также обыкновенно являлся одним из известных политиков, а иногда и членом Политбюро.
Город делился на районы. Каждый район имел Районный партийный комитет - райком, свой районный комитет Союза Коммунистической Молодежи - комсомола и свой райсовет. Сначала московские районы определялись границами шести политических образований, на которые большевики разделили город еще в то время, когда находились в подполье. Самым большим из этих шести была Красная Пресня. На ее территории помимо Трехгорки было несколько крупных фабрик, консерватория, университет, Институт права, Большой театр, Московский Художественный театр и здание самого Московского Совета. Секретарем Краснопресненского партийного комитета часто бывал быстро растущий политик, подававший большие надежды. Молодой Хрущев был на этом посту непродолжительное время. Когда в 1930 году число районов возросло до десяти, а затем, в 1939-м, накануне войны, до двадцати пяти, территория и политическое значение Краснопресненского района сильно уменьшились. Но определенный исторический ореол Красной Пресни сохранялся до конца советского периода.
Помимо этих партийных и муниципальных органов в каждом районе было также районное управление НКВД И еще другое учреждение - Военкомат (Военный комиссариат), занимавшийся призывом в армию, мобилизацией и военной подготовкой. Это были самые низкие звенья формальной административной системы. А под ними находилась целая сеть партийных комитетов на предприятиях и всех учреждениях, а также управления жилыми домами, представляющие органы Моссовета. Большинство администраторов этих управлений выполняли двойную роль, являясь информаторами НКВД.
Эта сугубо вертикальная система власти, пронизанная сверху донизу волей партии и ее генерального секретаря Иосифа Сталина, была тем каркасом, который поддерживал порядок, дисциплину и моральный дух города в дни напряженного кризиса 1941 года. В то время людьми, несшими ответственность за город, были два карьерных партийных политика - первый секретарь Московского горкома


Ковка утопии 21
партии Александр Щербаков и председатель Московского Совета Василий Пронин. Щербаков в 1938 году стал руководителем Московского Совета и Московского областного комитета партии, а в 1941-м - и секретарем Центрального Комитета партии1. В 1942 году он был назначен начальником Главного политического управления Красной Армии, заместителем наркома обороны и начальником Советского информационного бюро. Пронин был менее важной фигурой. Говорили, что он участвовал в проведении чистки в московской партийной организации в 1938 году. После окончания войны он некоторое время преуспевал, но при Хрущеве его положение стало шатким, и он был отправлен на пенсию в возрасте 52-х лет. В руках двух этих способных и энергичных людей административное управление Москвы действовало очень эффективно, мобилизуя жителей города в военных условиях.
Большевики быстро овладели командными высотами в экономике страны и укрепили свою власть. В Москве городской Совет захватил все частные банки и объединил их в единый Государственный банк Рабочие комитеты тем временем уже взяли под контроль многие крупные предприятия. Городской Совет сделал то же самое в отношении остальных2. Такие предприятия, как Трехгорка, отличившиеся в период революционной борьбы, сохранили свои прежние названия. Другие были однообразно переименованы: Русско-Балтийский вагоностроительный завод стал Авиационным заводом № 22, знаменитый Елисеевский продовольственный магазин на Тверской стал Гастрономом № 1.
Число московских промышленных предприятий, выпускавших оборонную продукцию, продолжало расти3. Старые фабрики и заводы реконструировались и были построены новые. К 1940 году на долю Москвы приходилась половина всего количества автомашин, выпускаемых в стране, половина станкоинструментальной продукции, более сорока процентов электрооборудования4. И все это стало головной болью для правительства в момент, когда немцы подходили все ближе к Москве осенью 1941 года.
Большевики решили преобразовать не только экономику, но и весь город сообразно их революционному идеалу. Столица первого в истории социалистического государства должна была стать символом современного и рационального образа жизни, величественной демонстрацией пролетарской мощи, свидетельством окончательной победы революции. И они в жарком порыве бросились в оргию разрушения. Древние церкви и монастыри были преданы разрушению даже в Кремле. Предложение снести собор Василия Блаженного на Крас-


22 МОСКВА 194 1
ной площади было отвергнуто в самый последний момент. В 1931 году храм Христа Спасителя был разрушен взрывами, эхо которых звучало многие годы. Владислав Микоша, молодой человек, приехавший в Москву из волжского города Саратова, чтобы впоследствии стать одним из наиболее известных кинооператоров России, запечатлел это событие на кинопленке. Когда он после этого пришел домой, его мать, плача, сказала: «Судьба не простит нам содеянного. Всем нам. Человек должен строить, а разрушать - дело Антихриста»5. И у Микоши навсегда остались угрызения совести.
Смелые люди выступали против этой оргии разрушения. И когда даже Хрущев предостерег, что многие жители города пытаются не допустить сноса древних памятников, Сталин сказал ему: «Так ты взрывай их ночью, пока они спят»6. Многие из протестующих были арестованы, приговорены к тюремному заключению или расстреляны. И разрушения продолжались.
Наиболее эффектным проектом в новой социалистической Москве был проект строительства Дворца Советов, самого высокого здания в мире, увенчанного массивной статуей Ленина. В его зале под куполом в сто метров можно было бы разместить двадцать одну тысячу человек Проект был подготовлен Сталину его любимым архитектором Борисом Иофаном. Строительство началось в 1935 году на месте уничтоженного храма Христа Спасителя. Спустя три года было заложено основание. Но уже тогда замысел был обречен на неудачу. Выбранное место не соответствовало такой огромной нагрузке. Воды из находившейся рядом реки проникали в котлован. Каменные плиты, свезенные с московских кладбищ, использовались для укрепления фундамента. Ко времени начала войны в июне 1941 года металлический каркас поднялся до высоты одиннадцатиэтажного дома. Сталин дал согласие на то, чтобы стройка была разобрана, стальные конструкции демонтированы и использованы для сооружения противотанковых заграждений, а работу, сказал он, можно будет возобновить после победы. Но этого не получилось. На месте строительства был сооружен открытый плавательный бассейн, а Дворец Советов остался лишь мифическим видением из популярных музыкальных фильмов, выпущенных в последние дни мира.
Наиболее полезной реликвией сталинской Москвы стало метро. Его строительство возглавлял Хрущев. В тот период он, как Фигаро, был для города мастером на все руки, перегруженным поручениями: курировал строительство новых заводов, мостов, электростанций, занимался модернизацией системы канализации и водоснабжения. Однажды ему позвонил Сталин: «Товарищ Хрущев, до меня дошли слухи, что у вас в Москве очень плохая ситуация с общественными туалетами... Так дело не пойдет. Это ставит граждан в ужасное положение. Обсудите этот вопрос с Булганиным и примите меры»7.


Ковка утопии 23
Хрущев старался изо всех сил. К 1934 году метро было самым большим объектом гражданского строительства во всей стране. Не жалели ничего: станции были отделаны более чем пятьюдесятью разновидностей мрамора, других редких камней, плитами белого известняка, содранными со стен кремля в небольшом городке Серпухове к югу от Москвы. Дорогое английское оборудование было закуплено для бурения тоннелей, которые могли служить в качестве бомбоубежищ во время войны. Свыше семидесяти тысяч рабочих были заняты в строительстве. Некоторые из них были горняками, которых Хрущев вызвал в Москву из Донбасса, где он раньше работал. Но многие строители метро были заключенными.
Первая линия метрополитена была открыта Сталиным в 1935 году. Строительство новых станций не прекращалось даже во время войны: три из них были введены в январе 1943 года, а еще четыре - в январе 1944-го. Во время войны ремонтные мастерские метро производили боеприпасы и подрывные средства и построили бронепоезд, который принимал участие в боевых действиях и был уничтожен в битве под Курском в 1943 году8.
Свою новую жилищную политику в Москве большевики начали с объявления классовой войны. Они переселили тысячи рабочих с семьями из бараков в промышленных пригородах в дома в центре, где жили представители средних классов. Прежних жителей этих домов принуждали, иногда угрожая оружием, либо покидать свои квартиры, либо делить их с новоселами, создавая тем самым неудобства и трения среди жильцов таких квартир, получивших названия «коммуналок». Привилегии остались. Но теперь лояльность по отношению к партии, а не деньги, стала главным принципом, на основе которого происходило распределение жилья. Попавши в опалу, вы лишались и квартиры. И это в случае, если вам повезет. А если не повезет, то вы могли лишиться и свободы, и даже жизни.
Но теперь никто в Москве не жил так, как жила политическая, социальная и коммерческая элита до революции. Люди, занимавшие высокие должности, были устроены достаточно хорошо, особенно по сравнению с теми, кто находился внизу пирамиды. Большинство членов Политбюро остались в Кремле. Анастас Микоян жил с женой и пятью сыновьями в восьмикомнатной квартире в старом здании Конной гвардии в окружении своих коллег, их жен и домочадцев. Семьи Микояна и других членов Политбюро имели дачи под Москвой. Дача Сталина находилась недалеко. Но после самоубийства его жены Надежды Аллилуевой Сталину построили новую дачу, так называемую «ближнюю», в Кунцево, недалеко от Можайского шоссе в окрестностях Москвы. Там он бывал во время войны, когда хотел уехать из своей кремлевской квартиры.


24 МОСКВА 194 1
Высокопоставленные чиновники, которым не хватило места в Кремле, заняли большие квартиры в элитных домах, построенных перед революцией, таких как дом № 3 на улице Грановского, где в разное время жили Молотов, Маленков, Булганин, маршал Конев и маршал Рокоссовский. Щербаков также жил там в восьмикомнатной квартире с женой, отцом, матерью, тещей и тремя сыновьями. Он и Пронин имели дачи в Огарево, примерно в получасе езды от Москвы. А их сотрудники разместились поблизости в своего рода замке, который впоследствии стал загородной резиденцией президента Путина.
Жилищная политика большевиков строилась на идеологическом принципе - изменить бытовые привычки русских людей, приучить их к коллективной, «социалистической» жизни, освободить женщин от «устарелого домашнего хозяйства» времен феодализма и капитализма путем организации детских садов, общественных прачечных и общественного питания9. Наиболее престижным символом этих устремлений стал Дом правительства, спроектированный Борисом Иофаном, - огромное здание в стиле конструктивизма, которое и сегодня все еще мрачно возвышается на берегу Москвы-реки. Его строительство началось в 1928 году. Оно вмещает свыше пятисот квартир, в каждой из которых имеется телефон, постоянно есть горячая вода, тяжеловесная мебель с инвентарными номерами, чтобы обитатели этих квартир не увезли ее с собой, если они будут переезжать на новое место. В здании находился универсальный магазин, столовая, спортивный зал, прачечная, почта и отделение Сбербанка. В кинотеатре «Ударник» можно было смотреть последние советские и иностранные фильмы и водевили и потанцевать под джазовую музыку в фойе10. В настоящее время на наружном фасаде Дома правительства, или «Дома на набережной», как стали его называть после появления повести писателя Юрия Трифонова, установлены мемориальные доски в память заслуженных обитателей этого дома, плохо кончивших свой жизненный путь во время сталинских чисток.
Представители бывшего среднего класса, не имевшие оснований на то, чтобы что-то получить от нового режима, вынуждены были жить в тесноте, часто в коммуналках. В начале 1920-х годов семья Сахаровых с их новорожденным сыном Андреем, будущим знаменитым физиком, переехала в дом его бабушки в Гранатном переулке. Дом был старый, протекала крыша. Но здесь еще оставались следы былого величия - массивные двери, инкрустированные карельской березой, широкая передняя лестница с замысловатыми фигурными перилами. Здесь они и жили последующие девятнадцать лет с бабушкой, дядей Николаем и его женой Валей, муж которой был расстрелян большевиками, их дочерью Ириной, матерью Вали Софьей и дядей Иваном с его женой Женей, их дочерью Катей, два брата которой умерли во время


Ковка утопии 25
Гражданской войны. Общей коммунальной кухней вместе с ними пользовались еще две семьи11.
Сара Литвин, учившаяся в школе в одном классе с сыном Анастаса Микояна Степаном, также жила в коммуналке. «Мы и еще три других семьи жили в одной квартире в доме с высокими потолками и мраморной лестницей, который был построен до революции спекулянтом- землевладельцем для сдачи квартир в аренду. Одинокая женщина жила в крошечной комнатушке рядом с кухней. Мы все вместе пользовались кухней и ванной, и было составлено висевшее на стене строгое расписание, устанавливающее время для каждого. В ванной был газовый нагреватель, а газовый счетчик был установлен на кухне, и когда кто- нибудь пользовался ванной, другие обычно смотрели, какое количество газа он сжег, чтобы можно было потом подсчитать, кто сколько должен платить за газ. Электросчетчики у каждой семьи были отдельные. Белье приходилось сушить на кухне. Семьи с маленькими детьми могли иметь отдельные веревки, протянутые в кухне, для сушки пеленок. Однажды одинокая женщина, потеряв терпение, кричала, что стукнет ребенка об стену головой. Но в целом люди жили достаточно дружно и при необходимости помогали друг другу»12.
Бывало и так, что некоторые могли оказаться и в более хороших условиях. Анатолий Черняев, будущий советник Горбачева по внешнеполитическим вопросам, жил вместе с отцом, в прошлом офицером, а потом работавшим мелким служащим, старшим братом и младшей сестрой в Марьиной роще - месте, где в прежнее время устраивались пикники. У них были три комнаты, отдельная кухня и отдельный вход в новом двухэтажном деревянном доме с резными наличниками на окнах, огромным двором и небольшим фруктовым садом, напоминавшим о том, что здесь была сельская местность13.
Несмотря на громкие лозунги большевиков, вопрос об обеспечении простых людей приличным жильем, являющийся обычно целью муниципальной жилищной политики, в их программе никогда не выдвигался на первый план14. Рабочие продолжали жить в плохих условиях, как и до революции, в бараках и общежитиях, предоставлявшихся предприятием, иногда поочередно пользуясь одной кроватью с работавшими в другую смену, иногда даже в землянке с крышей, сделанной из чего попало. Более четверти жилищ в Москве не имели водопровода. В 1940 году официально установленная норма жилой площади на одного человека была снижена и составляла примерно три метра, чуть менее двух третей жилой площади, приходившейся в среднем на душу в 1912 году. Это были те, кому повезло. Люди жили и в сараях, складских помещениях, подвалах. Семья из шести человек ютилась под лестницей15. Заключались фиктивные браки, для того чтобы получить разрешение на прописку в городе. Разведенные пары


26 МОСКВА 19 4 1
были вынуждены жить вместе, потому что им было некуда уйти. Единственной светлой стороной стало то, что квартирная плата была чрезвычайно низкой. Шестьдесят лет спустя именно об этом прежде всего вспоминают пожилые люди, столкнувшиеся с непривычными для них таинствами новой рыночной экономики.
Имел место и хронический дефицит продовольствия. Одним из первых шагов, предпринятых большевиками, было запрещение частной торговли, продовольственное снабжение нарушилось, и рабочие готовы были бастовать. В 1921 году Ленин уступил реальности и ввел Новую экономическую политику - НЭП, разрешавшую мелким предпринимателям (и ловкачам) вновь заниматься небольшим частным бизнесом и становиться богатыми. Экономическая жизнь в Москве сразу же оживилась.
Для ортодоксальных большевиков это было непереносимым отступлением от священных принципов. Сталин отменил НЭП и посадил так называемых нэпманов в тюрьму. Рынки снова были закрыты, на этот раз навсегда. И снова начались трудности с продовольствием, московские власти были вынуждены ввести карточки на хлеб, а затем и на сахар, картофель, мясо и молочные продукты. В 1933 году московский рабочий потреблял в среднем менее половины хлеба, не более пятой части мяса и рыбы от своего потребления в начале века16. За четыре года его реальная зарплата уменьшилась вдвое17. Как это было всегда, в лучшем положении оказались люди с деньгами, которые могли покупать в дорогих «коммерческих магазинах» и специальных «торгсинах» за твердую валюту. Те, кто работал в правительственных учреждениях или имел связи, получали продовольствие по месту работы в зависимости от своего служебного положения и важности их ведомства.
В октябре 1928 года Сталин ввел в действие свой первый пятилетний план, направленный на индустриализацию страны и создание оборонной промышленности, которая могла бы дать Советскому Союзу больше современного оружия, чем в любой другой стране мира. Необходимые для этого финансовые средства и рабочая сила выжимались из деревни путем организации колхозов. Райкомы Москвы направляли в деревню вооруженные отряды, чтобы выполнить волю партии. Тех, кто пытался сопротивляться, арестовывали и ссылали. Секретарь Московского комитета партии Карл Бауман приказал, чтобы протесты были «подавлены любыми средствами, вплоть до расстрела»18. Миллионы кулаков - зажиточных крестьян, имевших несколько голов скота и приличный дом и нанимавших работника, были высланы в Сибирь. Многие из них погибли в дороге.
Когда это новое крепостничество было навязано крестьянам и привычный для них образ жизни оказался нарушенным, крестьяне


Ковка утопии 27
вспомнили о своих древних верованиях. Большевики закрыли деревенские церкви. Но религиозные убеждения усилились: в переписи 1937 года более половины крестьян рискнули заявить о том, что являются верующими. Снова, как это бывало и прежде, распространялись рассказы о надвигающемся апокалипсисе. Ползли слухи, что грядет царство Антихриста, а за ним идут Армагеддон и Страшный суд. Советская власть падет, и в ночь Святого Варфоломея коммунисты будут преданы смерти. Убийство Кирова в 1934 году, соратника Сталина и члена Политбюро, было многообещающим началом.
Об 	этом сообщал НКВД Поступала информация, вызывающая еще большие опасения. Крестьяне говорили: «Скоро будет война. Крестьяне не хотят воевать. Красноармейцы откажутся идти в окопы»19. Спасение, может быть, придет извне: если не немцы, то западные союзники отменят колхозы. Совершенно нереальная, эта надежда сохранялась не только среди крестьян, но даже среди московской интеллигенции вплоть до конца войны. Все это было тревожным сигналом для правительства, которое считало, что страна накануне войны. В конце концов даже в 1812 году крестьяне сначала не проявляли враждебности к вторгнувшимся французам, а крестьянские волнения в том году были вдвое сильнее обычных лет20. А как будут вести себя крестьяне теперь, если произойдет новое опасное столкновение с западным захватчиком?
Миллионы молодых, умных и предприимчивых ушли из деревни, чтобы найти работу в городе на новых сталинских заводах и фабриках, воспользоваться новой возможностью получить образование и сделать себе карьеру. За два года население Москвы возросло с двух миллионов в 1927 году до трех с половиной миллионов в 193421.
«Жизнь в больших городах, - вспоминал Александр Зиновьев, - привлекала непреодолимыми соблазнами. Деревенская жизнь была примитивной и скучной. Моя семья жила на земле. У нас был большой и удобный дом. А в Москве мы вдесятером были вынуждены жить в одной комнате в двенадцать квадратных метров - всего лишь один квадратный метр на душу. Можете себе это представить?! И тем не менее, мы предпочитали жить в Москве»22.
Зиновьев стал профессором Московского университета, диссидентом и ссыльным, который потратил много времени, оправдывая Сталина. Его братья также сделали успешную карьеру. И они не были исключением. Владимир Фролов и Евгений Ануфриев также происходили из крестьянских семей и стали профессорами Московского университета. Фролов родился в Тульской области, в забытой всеми деревне далеко в глуши. В сентябре 1940 года он был принят в Московский университет. Будучи слишком бедным, чтобы поселиться в студенческом общежитии, он жил со своим дядей в одной комнате с ним, его


28 МОСКВА 194 1
женой и его двумя сыновьями. А в перерывах между занятиями он подрабатывал как разнорабочий. Евгений Ануфриев родился в 1923 году под Ржевом в Тверской области. От его деда, бывшего крепостного, отец Евгения Александр Ануфриев унаследовал пять коров, три лошади, лесное дело и двухэтажный дом. В 1928 году, когда началась коллективизация, Александр как кулак был отправлен в лагерь, а его дом и имущество были конфискованы. Евгений уехал в Москву к сестре и жил в комнате, в которой, разделенные занавесками, жили четыре семьи. Несмотря на столь неблагоприятное политическое прошлое, Евгений и все его единокровные родственники сделали успешную карьеру. Один брат стал заместителем министра и работал над созданием первой советской атомной бомбы, другой был специа- листом-металлургом и лауреатом Ленинской премии, третий стал геологом, работавшим в Сибири, а еще один - архитектором, проектировавшим хрущевский Дворец съездов в Кремле.
Не все переехавшие из деревни в город поднялись так высоко, а возможно, не все этого хотели. Антонина Савина, живая, умная женщина, осталась верна своему классовому происхождению. Она родилась в 1923 году в деревне Рязанской области. Ее отец был сапожником, уехавшим в Москву еще перед Первой мировой войной, сначала без семьи. Он работал санитаром в небольшой московской больнице «Утоли моя печали», названной так в честь знаменитой иконы Девы Марии. Жена и дети приехали к нему в 1925 году. Год спустя он умер, но жена осталась работать в больнице. Семья жила в подвале больничного здания, где не было ни водопровода, ни электричества, а туалет находился в соседнем корпусе. Помещение отапливалось печкой, лишь одна сторона которой выходила в их подвал, и готовить себе еду им приходилось на примусе. Мылись в тазу в комнате, где жили.
Антонина вспоминала, что перед войной она и ее подруги чувствовали себя в полной безопасности, выходя в город в любой час дня и ночи. Они гуляли по Красной площади или шли на открытую танцевальную веранду на острове пруда в близлежащем парке. Входной билет стоил пять копеек, но они никогда не покупали билетов и пролезали сквозь дыру в заборе с тыльной стороны веранды. Зимой ходили кататься на коньках или шли в кино. Антонина, ее мать и сестра всю жизнь проработали в больнице и прожили в этом подвале. И у них до самого окончания войны не было ни воды, ни газа23.
Сталин понимал, что одним террором нельзя удержать власть и что ничего нельзя сделать с народом, впавшим в состояние глубокой апатии. Поэтому он стремился укрепить в людях настроения оптимизма и патриотизма и добиться от них поддержки целей, провозглашенных режимом. В декабре 1935 года он заявил: «Жить стало лучше, товарищи,


Ковка утопии 29
жить стало веселей!»24 Эти крылатые слова цитировались и повторялись по всей стране иногда иронически, но чаще как выражение слепой веры.
В поддержку заявления Сталина правительство в 1935 году отменило карточную систему. Начали открываться новые магазины. Цены были повышены: нужно было финансировать пятилетние планы. Цены на одежду удвоились. И снова лучше и веселей стали жить те, кто и до этого жил неплохо.
Но коммунисты открыли дорогу талантливым людям, по крайней мере тем, кто был готов подчиниться их политическим и социальным требованиям. К 1939 году они практически искоренили неграмотность и создали всеобъемлющую систему всеобщего образования. В первую очередь поощрялся прием в высшие учебные заведения представителей рабочего класса, их пропорция среди студентов быстро возрастала. Были созданы рабочие факультеты - рабфаки для подготовки к поступлению в вузы тех, кто не имел среднего образования. Хрущев был одним из тех, кто воспользовался этой льготой. Но и отношение к студентам, происходившим из среднего слоя, в 1930-е годы стало терпимее и мягче. Правительство вернулось к дисциплине старой российской гимназии, которая, как оно считало, могла бы лучше отвечать потребностям пятилетних планов в квалифицированной «технической интеллигенции», способной построить социализм в одной стране.
В первые годы своего прихода к власти большевики в области образования стали проводить значительные эксперименты. Новые правители своих собственных детей посылали как раз в школы, где традиционно сохранялся дух экспериментирования. В таких школах учились дети командармов армии Гамарника и Уборевича и политика Бухарина, ставших жертвами чисток, и дети Кагановича, Хрущева и Щербакова, которых не затронули чистки. Школа № 110 была одной из наиболее известных школ такого рода. Она вела свое начало от пансиона для девочек, основанного французским эмигрантом в конце XVIII века, до частной школы для мальчиков, открытой в 1906 году25. После революции 1917 года обе эти школы были объединены. Многие их бывшие питомцы стали впоследствии известными людьми: поэтесса Марина Цветаева и ее сестра; писатель-диссидент Андрей Синявский; Андрей Сахаров, ученый-физик (если сказать о нем совсем кратко); Андрей Козырев, министр иностранных дел в правительстве Ельцина; Маркус Вольф, бывший шеф восточногерманской секретной полиции, и Миша Сольман, секретарь шведского Нобелевского комитета26. Еще одним учеником школы № 110 был скульптор Даниэль Митлянский, снимавший посмертную маску Сахарова в 1989 году. В одном классе с Даниэлем училась и Ирина Голямина, сделавшая большое дело, увековечив память о мальчиках, не вернувшихся с войны. Ее самой близкой подругой была Вега Гамарник, которая была отправле¬


30 МОСКВА 19 4 1
на в ссылку еще в школьные годы, после того как ее отец совершил самоубийство, чтобы избежать чистки27.
Несмотря на то, что книги и идеи находились под строгим контролем партии, обычные люди все же могли читать русскую и западную классику, если действительно хотели этого. В 1930-е годы круг чтения школьников был чрезвычайно широк К концу своего первого институтского курса Анатолий Черняев прочитал русских классиков и главные произведения английской, французской, немецкой, польской и древнегреческой литературы. Владимир Кантовский, отец которого работал в посольстве в Париже и был арестован в 1938 году, был одним классом моложе Ирины Голяминой и Даниэля Митлянского. Когда в 1940 году он учился в выпускном десятом классе, он прочитал не только русскую классику, но и «Божественную комедию» Данте и - как крестьяне-солдаты, удивившие Беринга, - эпическую поэму Мильтона. Он и его школьные товарищи удивительно свободно обсуждали политические и литературные вопросы и приходили к весьма опасным для себя выводам. Они считали, что Сталин предал идеалы Ленина, что коллективизация и «драконовское» трудовое законодательство равносильны восстановлению крепостничества, а Пакт Молотова - Риббентропа - это «четвертый раздел Польши».
Учителем истории у них был Павел Дуковский, очень строгий и не терпевший дураков. Кантовский и его друзья любили и восхищались им. Этот учитель никогда не отходил от официальной линии, но побуждал учеников думать и иметь свои собственные суждения о том, что они изучали. В марте 1941 года он был арестован, обвинен в антисоветской пропаганде, в угрозах в отношении одного из советских руководителей и в том, что подвергал сомнению Пакт Молотова - Риббентропа, что звучит иронически, учитывая предстоявшее нападение Германии на Советский Союз. Дуковский умер в лагере в апреле 1942 года28.
Кантовский и его друзья Лена Соболь и Аня Бовшевер решили, что они должны что-то сделать, и написали несколько анонимных писем с протестом, которые ходили по рукам. Письма были эмоциональными, выражавшими возмущение, полными ссылок на классическую русскую литературу и были написаны языком умных подростков. Они осуждали учителей, которые отвернулись от Дуковского, и высмеивали НКВД и их агентов в школе29. Между мартом и маем 1941 года в школе № 110 циркулировали четыре варианта этих писем. Но в течение некоторого времени на них не было никакой официальной реакции.
Большевики разделяли пламенное убеждение российской интеллигенции в особом значении культуры, но считали, что культура должна служить исключительно делу коммунизма. Писатели, журналисты, художники, композиторы, кино- и театральные режиссеры,


Ковка утопии 31
музыканты были объединены в профессиональные организации с тем, чтобы их можно было контролировать и направлять путем разумного сочетания кнута и пряника. Тех, кто были готовы подчиниться, ожидали большие награды. Любимые артисты удостаивались официальных почестей Советского государства - их награждали орденом Ленина и другими орденами и званиями. Им предоставлялись роскошные квартиры в особых домах с улучшенной планировкой и подмосковные дачи. Некоторые могли иметь даже автомобили заграничных марок. Им разрешалось выезжать за границу в составе культурных делегаций, в том числе и в страны капиталистического Запада. Привилегии нужно было заработать не только созданием произведений, соответствующих официальным канонам, но и активной общественной деятельностью в поддержку режима. По требованию партии они должны были участвовать в работе государственных органов. Среди избранных депутатов в Московский городской совет были кукольник Сергей Образцов и директор Московской консерватории Александр Голденвейзер30. Они должны были выступать с речами, воздавая хвалу партии и ее «великому вождю» Иосифу Сталину. А когда кто-нибудь из их коллег, артистов или писателей, оступившись, отклонялся от официальной линии, они должны были присоединить свои голоса к хору обличителей, что всегда становилось прелюдией к изгнанию таких оступившихся из общественной жизни, а иногда и к чему-нибудь похуже.
Высокое официальное положение всегда было связано с риском вызвать неодобрение со стороны властей, и более умудренные или робкие старались избегать этой участи. Когда Голденвейзеру предложили стать директором консерватории, он записал в своем дневнике: «Чувствую, что я иду на самоубийство, а отказаться как будто нельзя.»31
Для некоторых такие ситуации становились невыносимыми. Александр Фадеев, хороший писатель и известный бюрократ в сфере культуры, был назначен секретарем Союза писателей. Несмотря на все его внешние данные, оказалось, что он недостаточно крепок для этой роли. Цензоры заставили Фадеева переделывать его роман «Молодая гвардия», написанный в военные годы, он начал пить и в 1956 году совершил самоубийство. В своей предсмертной записке он написал: «Не вижу возможности жить дальше, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии»32.
Для того, чтобы выжить, приходилось культивировать своего рода шизофрению. Василий Гроссман, сам бывший в то время членом Союза писателей, подверг моральную двусмысленность жизни при Сталине беспощадному и тщательному анализу в своем романе «Жизнь и судьба», посвященном Сталинграду. «Сколько раз, - спрашивает себя один из


32 МОСКВА 194 1
героев романа, - говорил одно, а в душе было другое? Но ваг когда он говорил и писал, ему казалось, что именно так он и думает, и он верил, что говорит то, что думает. А иногда он говорил себе: «Ничего не поделаешь, революции так нужно»... Революционная цель освобождала во имя морали от морали, она оправдывала именем будущего сегодняшних фарисеев, доносчиков, лицемеров, она объясняла, почему человеку во имя счастья народа должно толкать в яму невиновных»33.
Гроссман, писавший это, когда советская система имела еще впереди более трех десятилетий, прямо сравнивал режим Сталина с режимом Гйтлера. С удивительной наивностью он надеялся, что сможет опубликовать свой роман в Советском Союзе в менее жесткой атмосфере 60-х годов. Но роман увидел свет только при Горбачеве. Однако в отличие от «Молодой гвардии» он вошел в число лучших литературных произведений России XX столетия.
Среди тех, кто выиграл при новой системе, был молодой Кирилл Симонов. Его отец, офицер царской армии, пропал без вести в Первую мировую войну, а мать, княжна Оболенская, вышла замуж вторично также за бывшего офицера, который был на короткое время арестован в 1931 году. Кирилла и его мать выселили из предоставленного им властями дома, и они нашли себе прибежище у местного крестьянина. А две его родовитых тетки были сосланы в Сибирь. Из-за того, что он произносил «р» с аристократической картавостью, ему пришлось поменять имя Кирилл на Константин. В середине 1930-х годов он был молодым, уже модным поэтом, которому предстояла блестящая карьера поэта-драматурга и военного корреспондента. Его природному обаянию поддавались и мужчины, и женщины. Он умел искусно маневрировать на скользком паркете коридоров политической власти и литературного мира. Его роман с известной кинозвездой Валентиной Серовой, посвященное ей же, но любимое многими стихотворение военных лет «Жди меня» и другое стихотворение о трудных сражениях в июле 1941-го «Дороги Смоленщины» - все это вместе сделало его фигурой национального значения.
Симонов высоко поднялся по карьерной лестнице и стал главным редактором «Нового мира» - самого престижного литературного журнала страны, заместителем секретаря Союза советских писателей, неоднократно был лауреатом Сталинской премии. Он много ездил по другим странам, восхваляя Советское государство и его заботу об искусстве. Он подписывал почти все, что его просили подписать, и осуждал почти все и каждого, когда его об этом просили. Но это было время шатких моральных компромиссов, и Симонов также испытывал укоры совести. Он делал все возможное - в пределах разумно допустимого - для защиты своих товарищей, писателей, попавших в опалу. Его роман «Живые и мертвые», основанный на его военных заметках и опубликованный в


Ковка утопии 33
начале хрущевской оттепели в 1959 году, - все еще одно из лучших литературных произведений о военной катастрофе 1941 года, на основе которого почти сразу же был снят хороший правдивый фильм. В своей последней книге «Сто суток войны» он бился над трудной проблемой исторической правды, стараясь в то же время понять причину роковой власти Сталина над ним самим и его соотечественниками. Книга слишком задевала за живое, чтобы бьггь опубликованной в Советском Союзе. Она вышла в той форме, как он планировал, только в 1999 году, уже спустя несколько лет после его смерти34. В конце своей жизни Симонов все еще работал над книгой, которую он предварительно назвал «Четыре «Я» - о четырех внутренних «Я», живших внутри него и боровшихся друг с другом. История его жизни является предостережением и примером того, как талантливые, честолюбивые и внутренне порядочные люди бывали вынуждены жертвовать своей цельностью, чтобы выжить и пробить себе дорогу в условиях тоталитарной системы. Известно высказывание секретаря Симонова, сделанное после его смерти - «Понять Симонова, это значит понять наше время»35.
Сталин, сам заядлый любитель чтения, постоянно интересовался всеми деталями культурной жизни страны и время от времени придерживал цензоров и полицейских, не позволяя запретить ту или иную книгу или спасая кого-то из писателей от преследования. Но в целом он считал, что писатели доставляют много хлопот. Там, где, как ему казалось, это было необходимо, его реакция была беспощадной. Талантливые писатели Борис Пильняк и Исаак Бабель были расстреляны. Известный поэт Осип Мандельштам умер в лагере. Театрального режиссера-авангардиста Мейерхольда замучили и расстреляли.
Сталин, казалось, пришел к заключению, что все его высоколобые интеллектуалы не в состоянии сделать того, что он хотел, - убедить обычных людей в том, что жизнь действительно становится лучше и веселее. И поэтому он решил - и весьма успешно - использовать народную музыку, песни и кино.
Бальные и латиноамериканские танцы стали повальным увлечением. Новый класс коммунистических бюрократов и их жены, охваченные стремлением к «культуре», которая соответствовала их положению, учились танцевать фокстрот и танго. Народный комиссар обороны Ворошилов ввел обязательные уроки танцев для командного состава Красной Армии. Джазовые коллективы и массовое исполнение народных песен распространялись, как лесной пожар. Музыкальные композиции, исполняемые джазом Александра Цфасмана, представляли собой смесь Глена Миллера с латиноамериканскими ритмами и до сих пор хорошо звучат для западного уха. Более утонченным и более сентиментальным был репертуар джаза Леонида Утесова, близко подходив¬


34 МОСКВА 194 1
ший к традиции романса XIX века, все еще играющей заметную роль в музыкальной культуре современной России. Одной из наиболее популярных исполнительниц народных песен была Лидия Русланова. Она пела простые деревенские песни, которые слышала в детстве. Шаляпин, вышедший из той же среды, что и Русланова, плакал, слушая ее песни по радио. Во время войны «Катюша» в исполнении Руслановой звучала повсюду в Советском Союзе и даже за его пределами36.
Все эти люди стали богатыми. Цфасман имел репутацию одного из самых богатых. А Утесов в дни войны пожертвовал деньги на два боевых самолета, купленных им для 5-го Гвардейского полка истребительной авиации37. Когда уже после войны Русланова и ее муж, один из генералов маршала Г.К Жукова, были привлечены к суду за незаконно приобретенные ценные произведения искусства и приговорены к тюремному заключению, она заявила в свое оправдание, что заплатила за них из своих сбережений.
Большевики считали, что кино является самым мощным оружием пропаганды, и именно к кино часто обращался Сталин в поисках средства, способного обеспечить поддержку массами коммунистического режима38. В 1920-е годы фильмы Эйзенштейна, Пудовкина и Козинцева считались образцами классического киноискусства. К несчастью, многие зрители предпочитали Дугласа Фербанкса в фильмах «Зорро» и «Багдадский вор». И под зорким взглядом Сталина начал возникать новый тип советского фильма - простого, оптимистического, проникнутого героизмом. Такие фильмы, как «Чапаев» - о герое Гражданской войны, часто были очень хорошо сделаны и остаются популярными даже сегодня. Музыкальная комедия режиссера Александрова «Волга-Волга» (1938) была любимым фильмом Сталина, и он часто говорил об исполнительском искусстве Любови Орловой, снявшейся в этом фильме в главной роли. Даже самые знаменитые режиссеры постоянно вовлекались в эту работу. Эйзенштейн снова оказался в фаворе, выпустив в 1938 году свой антинацистский фильм «Александр Невский», музыку к которому написал Прокофьев.
Москва в 1941 году кое-где напоминала деревню не только потому, что во дворах жилых домов можно было увидеть домашних животных, но еще и потому, что люди жили тесными группами, большими семьями, полагаясь на взаимную поддержку семьи, школы, товарищей по работе и даже профсоюзных организаций, которые Сталин создал для того, чтобы контролировать их же поведение.
Подобная близость в повседневной жизни существовала и наверху, и внизу общественной пирамиды. Так жили Сталин и его ближайшие коллеги, их жены и дети повсюду - в Кремле, в своих элитных


Ковка утопии 35
домах, на дачах. Эта мнимая идиллия продолжалась и во время жестоких чисток, когда в узком кругу близких к Сталину людей детей лишали родителей, мужей отрывали от жен и убивали, а оставшиеся на свободе осуждали и поносили своих родственников, своих бывших друзей и товарищей по работе, иногда даже своих собственных жен и мужей как изменников великому делу коммунизма39.
Во всех слоях общества наблюдалось то же самое. Семьи крупных ученых жили в Москве в специально построенных домах, вместе проводили лето в дачных поселках на Москве-реке. Так же вместе жили, работали и учились командиры Красной Армии. Артисты жили вместе в казенных студиях-квартирах во дворе Академии изящных искусств, напротив старого Почтамта. Актеры, режиссеры, директора театров проводили всю жизнь в одной труппе. Дети рабочих, в особенности крупных предприятий, проводили летние каникулы в заводских пионерских лагерях, а после окончания школы нередко работали там же, где раньше работали их родители. Воры в законе объединялись в солидарные и непроницаемые группы, не поддаваясь ни закону, ни государству. Все друг друга знали, все друг с другом спорили, пока их дети играли и росли вместе. Никто никогда не сказал никому: «Не суйся не в свое дело», - потому что дело каждого было делом всех.
Власти относились к такой групповой солидарности со смешанным чувством. Им не нравилось, что люди могут сами объединяться в тесные группы без всякого участия в этом партии и государства. С другой стороны, людьми, живущими вместе, легче управлять, доводить до них указания партии, контролировать их поведение. Конечно, этот контроль не мог быть абсолютным. Люди продолжали думать сами, и им могли приходить в голову разные мысли, нередко и враждебные, о чем НКВД регулярно докладывал своему начальству. Но все-таки наблюдать и контролировать людей, объединенных в группы, было проще, чем делать это отдельно в отношении каждого человека. Такая система заключала в себе значительное административное удобство и давала возможность проводить мобилизацию населения Москвы во время кризиса 1941 года более эффективно, чем это было возможно при более либеральной системе.
Главной заботой обычных людей и одновременно их целью и в годы мира, и в годы войны, в разгар Большой чистки 1937 - 1938 годов было, конечно, выжить, прокормить и одеть себя и свою семью. Никто не мог полностью избежать приспособленчества, лжи, соглашательских компромиссов, трусости и предательства в сталинском тоталитарном обществе. Но было и нечто другое. Вспоминая то время, уже ушедшее для нее в далекое прошлое, известный критик Лидия Гинзбург писала: «Неправильно представлять мрачные эпохи прошлого лишь как сплошное бедствие. Они, как это вообще свойственно


36 МОСКВА 19 4 1
жизни, всегда заключали в себе и многое другое, хотя и происходившее на конкретном историческом фоне. Тридцатые годы - это не только тяжкая работа и страх, это также масса талантливых людей с их волей добиться поставленной цели»40.
Несмотря на лишения, Большую чистку, непрестанные требования, с которыми партия обращалась в одинаковой мере и к верхам, и к низам, революционный энтузиазм, направленный на строительство новой жизни, сохранялся в течение десятилетий после революции. Творческие работники, ученые, директорский корпус, генералы, государственные служащие убедили себя в том, что все их мучительные усилия приведут к созданию нового общества. Многим уже можно было гордиться - новыми промышленными предприятиями, масштабом распространения образования, системой социального обеспечения, открывшимися возможностями продвижения по социальной лестнице для народа, в прошлом остававшегося внизу социальной пирамиды. Конечно, были огромные ошибки, но они неизбежны в развивающемся обществе, ведущем борьбу за свое выживание во враждебном мире. Трудные меры и суровая дисциплина неизбежны в такое время. Недостатки, глупость и даже преступления, безусловно, уйдут в прошлое, когда социализм утвердится в нашей стране, а со временем и за рубежом.
Российские интеллектуалы, воспитанные на идеях Льва Толстого, считали, что простые крестьяне, рабочие и солдаты своей жизненной мудростью превосходят более образованных «вышестоящих», и это также подрывало их способность к критическому и независимому мышлению41. Даже весьма осведомленный и повидавший мир Илья Эренбург наполовину убедил себя, что сомнения, которые у него имелись в отношении сталинского режима, были лишь сомнениями интеллигента, не связанного с нуждами и психологией масс42. «Диссидент» Александр Зиновьев, участник войны, сорок лет спустя был все еще убежден, что «советская жизнь наполнена смыслом достижения общей цели, которая придает ей четкую ориентацию и новое богатое содержание. И это дает вам уверенность, что, несмотря на все неудачи, вы куда-то идете»43.
Простые люди не высказывали свои мысли, разве только тогда, когда были пьяны. Но свойственная им анархическая непредсказуемость оставалась. Комитет комсомола одной фабрики вызвал молодую рабочую, чтобы убедить ее подписаться на очередной «добровольный» государственный заем. Она повернулась спиной, наклонилась, задрала юбку и сказала: «Товарищ Сталин, и вы тоже можете поцеловать меня куда захотите». Среди изумленного молчания один из членов комитета нервно хихикнул: «Вы видели, что она без штанов?»44


ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ВОЙНЫ И СЛУХИ О ВОЙНАХ
Военные мемуары маршала Рокоссовского начинаются с достаточно невинной фразы, которая, возможно, имеет оттенок сознательно скрытой иронии: «Весной 1940 года я вместе с семьей побывал в Сочи»1. Каким образом Константин Рокоссовский, его жена Юлия и дочь Ада оказались на Черноморском курорте именно в тот момент, само по себе является историей, о которой Рокоссовский никогда не рассказывал.
Рокоссовский был одним из наиболее преуспевших сталинских генералов. Список его успехов как одного из командующих фронтом с 1942-го по 1945 год не имеет равных2. Социологический опрос, проведенный в 1999 году, показал, что он уступал только маршалу Жукову, «архитектору победы» во Второй мировой войне3. Молотов, премьер- министр при Сталине, считал, что Жуков особенно годился в экстремальных ситуациях, но все же ставил Рокоссовского на второе место. А маршал Голованов, бывший после войны командиром советской бомбардировочной авиации дальнего действия и человеком Сталина, считал, что Рокоссовский превосходил Жукова, и приравнивал его к Суворову и Кутузову - великим полководцам прошлого.4 Один из его коллег дал ему такую характеристику: «Он был приятным, элегантным и великодушным человеком, безупречным в его личных отношениях, военным, обладавшим огромными знаниями и превосходным аналитическим мышлением»5.
Все обращали внимание на его вежливую манеру обращения с людьми любого ранга, одинаково ровную как с военными, так и с гражданскими. Писатель Илья Эренбург считал Рокоссовского самым


38 МОСКВА 194 1
вежливым из генералов, с которыми ему приходилось встречаться6. Он никогда не повышал голоса, когда говорил со своими фронтовыми коллегами или подчиненными, и в отличие от многих военных никогда не прибегал к рукоприкладству. В самом крайнем случае его голос становился более суровым7. Он был высокого роста, стройным, физически сильным, прекрасно танцевал, особенно польку. Когда он встретился с матерью человека, бывшего его шофером во время войны, он поцеловал ей руку - жест галантности, выдавший его польское происхождение, о чем она никогда не забудет. Неудивительно, что ему нравились женщины, а он нравился им. Во время битвы за Москву он был любимцем московских домохозяек, которые говорили: «Ну уж этот-то им покажет, где раки зимуют!»8
Одной из его более далеких почитательниц была англичанка Митци Прайс, которая жила под Лондоном. В феврале 1945 года она написала ему письмо, в котором рассказала, что видела его фотографии в британских газетах. Он похож на ее друга, погибшего на войне. После этого она «обстреливала» его рождественскими и пасхальными поздравительными открытками и поздравляла и в Валентинов день. Угол ее гостиной был превращен в посвященный ему храм. Он сохранил ее фотографии, но никогда не отвечал на ее письма, и она никогда с ним не встречалась9.
Константы Рокоссовски родился в Варшаве 21 декабря 1896 года. Отец его был поляк, а мать - русская10. Его отец Ксаверий Войцех (Ksawery Wojciech) происходил из семьи мелкопоместного польского дворянина, родословная которой уходила куда-то в XIV век, который пришелся на тяжелые времена. Его прадед Йозеф Рокоссовски служил в польской кавалерии, воевавшей на стороне Наполеона11. Позже Рокоссовский изменил свое имя на русский лад и даже добавил к нему отчество - Константинович, потому что имя его отца не переводилось на русский язык.
Отец Рокоссовского стал жертвой несчастного случая в 1902 году, и мальчик провел свое раннее детство и юность в Варшаве, при русской оккупации, в семье своего дяди Александра Рокоссовски, обучаясь верховой езде в дядиной конюшне под Варшавой. Он работал потом на чулочной фабрике в варшавском предместье Прага, а позднее в каменоломне. Он был уже политически активным человеком и за участие в Первомайской демонстрации русские власти посадили его на непродолжительное время в известную варшавскую Павиак- скую тюрьму, которая в 1939 - 1944 годах была застенком Гестапо.
Умея хорошо ездить верхом, Рокоссовский в 1914 году добровольцем поступил в царскую кавалерию и имел быстрое продвижение. Он был дважды ранен и трижды награжден Георгиевским крестом, одной из высших наград за храбрость и отвагу в российской армии. По мере тою


Войны и слухи о войнах 39
как царская армия в течение второго и третьего года войны терпела одно поражение за другим, он вместе с отступавшей армией оказался уже в самой России. После революции его связи с семьей, которая теперь живет в независимой Польше, оказались прерванными.
В Гражданскую войну Рокоссовский сражался на стороне большевиков и после ее окончания остался в Красной Армии. В 1923 году он женился на Юлии Петровне Барминой, и вскоре родилась их дочь Ада. Несмотря на неоднократные жизненные перипетии, они оставались вместе всю оставшуюся жизнь - подвиг, на который был способен только один из сталинских маршалов12.
В 1936 году он был направлен в Псков командующим 5-м Кавалерийским корпусом Западного военного округа. В июне 1937 года его бывший коллега старший политкомиссар написал наркому обороны Ворошилову, что его необходимо проверить по линии НКВД, «потому что он подозревается в связях с контрреволюционными элементами... Поляк. Его социальное прошлое требует серьезного расследования. Он проявил желание работать за границей»13.
Рокоссовский оказался под домашним арестом, подвергался поношениям товарищей по армии, был исключен из партии и оказался в печально известной тюрьме «Кресты» в Ленинграде. Юлия была выселена из занимаемого дома, изгнана из общества прежних товарищей ее мужа и их семей, и ей было запрещено жить в главных городах страны. И когда она уехала от всего этого в маленький южный город Армавир, ее увольняли с работы всякий раз, как только начальству становилось известно, что она жена «врага народа». За отказ публично осудить своего отца Аду исключили из школы14.
Следователь, допрашивавший Рокоссовского, предъявил ему «доказательства», что в 1916 году он был завербован в польскую разведку его товарищем и другом Адольфом Юшкевичем, которому он потом помог бежать в Польшу. Рокоссовский показал, что Юшкевич сражался против белых и погиб в 1920 году. Тогда следователь обвинил его в шпионаже в качестве агента японской разведки, когда он служил на Дальнем Востоке на границе с Маньчжурией. Он предложил Рокоссовскому подписать признание. Рокоссовский отказался и был зверски избит. Ему выбили восемь зубов и сломали три ребра. В марте 1939 года его допрашивала военная коллегия Верховного суда СССР, и он снова отверг «доказательства», предъявленные следствием, и потребовал очной ставки со свидетелями. Один из них уже был расстрелян, другой был еще жив, но отказался от своих показаний, сказав, что дал их под пытками.
Рокоссовского не освободили, дело просто было отложено на неопределенный срок Но к этому времени Красная Армия крайне нуждалась в командном составе. Многие погибли в зимней кампании в


40 МОСКВА 19 4 1
Финляндии. Необходимо было укомплектовать новые формирования, поскольку после 1939 года численность армии увеличилась в четыре раза. Сталин приказал освободить командиров, вина которых не была доказана. В марте 1940 года Рокоссовского освободили из заключения, и вот тогда он вместе с семьей был направлен в Сочи, чтобы подлечиться и восстановить силы.
Когда он немного пришел в себя, он снова получил назначение в Псков в 5-й Кавалерийский корпус, а затем в 9-й Механизированный. В мае 1940 года в армии были введены генеральские и адмиральские звания, и Рокоссовскому вместе с десятью другими бывшими заключенными было присвоено звание генерал-майора15.
Существовала часто передаваемая история, что примерно в этот период Сталин вызвал его к себе: «Ну что, Рокоссовский, кажется, вас не было видно некоторое время. Где же вы были?» - «Я был арестован, товарищ Сталин, и сидел в тюрьме». - «Хорошенькое время вы выбрали, чтобы сидеть в тюрьме!» - засмеялся Сталин и сразу перешел к делу.
История может быть и неверная, но она, безусловно, была характерна для Сталина. На Сталина произвели большое впечатление независимость и ум Рокоссовского, твердая уверенность, с которой он принимал решения, и его способность обосновывать их серьезными аргументами16. Он называл его по имени и отчеству - Константин Константинович. Только один Шапошников, стареющий начальник Генштаба, удостаивался подобной чести. В общении со всеми другими его генералами Сталин употреблял слово «товарищ»17.
Большевики совершили свой переворот в октябре 1917 года, не имея собственной организованной армии. Первое время они опирались на вооруженных рабочих и армейские части, перешедшие на их сторону. Но когда против них выступила Белая Армия и иностранные армии, военный комиссар Троцкий начал брать на службу профессиональных военных из бывшей Императорской армии. Среди них были и Георгий Жуков, Семен Тимошенко, Семен Буденный и Иван Конев.
Многие из тех, кто к 1945 году стали советскими маршалами, воевали с немцами в Первую мировую войну, воевали с белыми в Гражданскую войну, воевали с поляками, участвовали в военных действиях в Испании и Китае, в столкновениях с японцами и в войне с Финляндией. Они прошли через серьезные испытания и сделали все возможное, чтобы извлечь соответствующие уроки из испытанного. В 1941 году советское военное командование имело более свежий опыт проведения военных операций, чем военные Франции и Великобритании, которые годом раньше потерпели поражение в войне с немцами. Советские неудачи в первый военный год были следствием других причин.


Войны и слухи о войнах 41
Георгий Жуков был самым выдающимся из всех сталинских маршалов, а теперь вызывает противоречивые оценки. Он - выходец из бедной крестьянской семьи, из деревни в Калужской области, находящейся недалеко от Москвы. Как и Рокоссовский, он в Первую мировую войну служил в кавалерии, был ранен и заслужил два Георгиевских креста. Он перешел к большевикам и воевал с белыми в Гражданскую войну под командованием Тимошенко, а затем под командованием Рокоссовского. Он быстро продвигался по карьерной лестнице, успешно избежав обвинений в нелояльности в период чистки военного командования в 1937 году. Его репутация как главного «архитектора» победы была подкреплена мнениями российских военных и, по-видимому, является прочной. Но теперь его нередко критикуют за чрезмерные амбиции, недостаток стратегического мышления, готовность действовать, не считаясь с потерями, и нежелание отстаивать свою точку зрения в беседах со Сталиным, особенно накануне нападения Германии в июне 1941 года.
Репутация Жукова сложилась в 1939 году во время небольшой, уже забытой многими войны, начавшейся, когда японцы вторглись в опекаемую Россией Монголию. В первые месяцы успехи обеих сторон были равными. Жукова послали разобраться с положением, и в битве на Хал- хин-Голе он, сконцентрировав пехоту, танки и авиацию, нанес японцам большой урон. Они были вынуждены просить о мире. Сталин оценил это. В январе 1941 года он сделал Жукова начальником Генерального штаба. Это назначение не совсем соответствовало талантам Жукова, которого военные специалисты Германии оценивали как «бесспорно человека действия, чьи волевые качества превышали интеллектуальные»18. В августе 1941 года Сталин снова направил его на фронт. А после войны сначала Сталин, а затем Хрущев заподозрили Жукова в чрезмерных политических амбициях. Как старые большевики они опасались бонапартизма и довольно грубо поставили его на место.
Жуков был женат три раза и имел партийные взыскания за пьянки и скандалы в его личной жизни19. В семейном кругу он был обходителен, мягок и нежен20. Но его обращение с подчиненными было свирепым, его язык оскорбительным, он лично присутствовал при казни офицеров за трусость и дезертирство и был известен как человек, способный ударить подчиненных офицеров и людей, неугодных ему. Это были старые армейские традиции царских времен, унаследованные и многими другими военными21. Одно время Жуков находился у Рокоссовского в подчинении, но Рокоссовский отстал, находясь в заключении. Он отзывался о Жукове следующим образом: «У него всего было через край -и таланта, и энергии, и уверенности в своих силах... Мы по-разному понимали роль и форму проявления волевого начала в руководстве. На войне же от этого многое зависит...


42 МОСКВА 19 4 1
Высокая требовательность - необходимая и важнейшая черта военачальника. Но железная воля у него всегда должна сочетаться с чуткостью к подчиненным, умением опираться на их ум и инициативу Наш командующий в те тяжелые дни не всегда следовал этому правилу. Бывал он и несправедлив, как говорят, под горячую руку»22.
Три других генерала, которые потом стали маршалами, также играли большую роль в битве за Москву: Семен Тимошенко, Семен Буденный и Иван Конев. Как и Жуков, они вышли из простых семей, в Первую мировую войну они были военнослужащими сержантского состава в царской армии и начали восхождение в годы Гражданской войны. Климент Ворошилов, также ставший маршалом, вообще не был профессиональным военным. Но его тесные отношения со Сталиным в период Гражданской войны шли ему на пользу до тех пор, пока он не был отстранен за некомпетентность, проявленную во время блокады Ленинграда в 1941 году.
Иначе сложилась жизнь двух других людей, и судьба одного из них была совсем иной. Борис Шапошников родился в скромной семье среднего достатка, слишком бедной, чтобы дать ему университетское образование. Поэтому он поступил в военное училище в Москве, будучи кадетом, получил стипендию и в Первую мировую войну стал талантливым офицером Генерального штаба. В 1917 году он присоединился к большевикам, в 1930-е годы написал ряд важных работ по военной теории. С 1937-го по 1993 год он был начальником Генерального штаба, уступив этот пост Жукову лишь на короткое время в 1941 году. В 1940 году Шапошников уже был маршалом.
А Михаил Тухачевский происходил из родовитой аристократической семьи, имевшей и польские корни. Он знал иностранные языки, занимался музыкой и дружил с композитором Шостаковичем. После окончания с отличием кадетского корпуса в 1911 году он поступил в знаменитый лейб-гвардии Семеновский полк. В Первую мировую войну он был ранен и оказался в немецком плену. Он тесно связал свою судьбу с большевиками, вытеснил с Украины вторгнувшихся поляков, но в свою очередь потерпел поражение под Варшавой. Как и Шапошников, он был военным интеллектуалом с новыми идеями о применении бронетанковых соединений в современной войне. В 1935 году он стал одним из первых советских маршалов23.
Одна группа военных пользовалась особым покровительством Сталина. В 1930-е годы, так же как и в Америке и Европе, культовой фигурой был летчик Пилоты, совершавшие длительные полеты на дальние расстояния, такие как Чкалов или американец Линдберг, становились в своих странах национальными героями. Героями становились и молодые советские военные летчики, которые в качестве «добровольцев» принимали участие в гражданской войне в Испании.


Войны и слухи о войнах 43
Многим из них было присвоено звание Героя Советского Союза за совершенные ими подвиги в борьбе с фашизмом. Газеты, все средства массовой пропаганды называли их «сталинскими соколами». Одним из таких летчиков-героев был Анатолий Серов, принимавший участие в сорока воздушных боях и лично сбивший восемь самолетов противника. Он был мужем популярной в то время актрисы Валентины Серовой. В 1939 году комбриг Серов, тогда уже начальник Главной летной инспекции ВВС Красной Армии, погиб при выполнении тренировочного полета вместе с известной военной летчицей, также Героем Советского Союза, Полиной Осипенко.
Двумя другими героями войны в Испании были Яков Смушкевич и Павел Рычагов, занимавшие потом высшие командные посты в ВВС Красной Армии.
Генерал-лейтенант Смушкевич приехал в Москву из небольшого городка в Латвии. Он был одним из семи детей переезжавшего из города в город еврейского портного, три года учился в ортодоксальной еврейской начальной школе, в 1918 году вступил в Красную Армию, а в 1922 году перешел на службу в Военно-воздушные силы. В Испании Эрнест Хемингуэй знал его как «генерала Дугласа». По возвращении в Москву он стал заместителем командующего ВВС Красной Армии. Сталин и Ворошилов настояли на том, чтобы он изменил свое отчество на Владимирович, потому что его настоящее - Вульфович выдавало его еврейское происхождение24. Смушкевич и его семья жили в Доме на набережной и были хорошо известны своим гостеприимством и веселыми вечерами, на которых гости танцевали под модные западные мелодии, проигрываемые радиолой, привезенной им из Испании.
В 1938 году Смушкевич готовился к Первомайскому параду, попал в аварию и получил серьезные травмы. У него были переломы обеих ног, но он не послушался докторов, учился ходить на костылях и остался в авиации. Во время военных действий на Халхин-Голе под командованием Жукова Смушкевич руководил авиацией и стал уже во второй раз Героем Советского Союза. Он также отвечал за неудачно проведенные авиационные операции зимой во время войны с Финляндией, но это не отразилось на его карьере. Он остался одним из любимцев Сталина и в декабре 1940 года стал заместителем начальника Генерального штаба.
Павлу Рычагову было всего двадцать пять, когда он поехал в Испанию. В 1938 году он участвовал в боевых действиях против японцев в Китае, в 1939-м стал генерал-майором и воевал в Финляндии. В феврале 1941 года его назначили заместителем министра обороны и командующим Военно-Воздушными силами СССР. В то время ему было только тридцать лет. Его жена Мария Нестеренко стала в 1940 году заме¬


44 МОСКВА 194 1
стителем командующего авиационным полком специального назначения. Эта пара была весьма популярной в общественных кругах и часто мелькала на страницах газет и в театрах Москвы. И они также жили в печально известном Доме на набережной.
Была и одна замечательная группа женщин-летчиц. Марина Раскова стала первой женщиной-штурманом в ВВС СССР, а в двадцать два года - первой женщиной-инструкгором в Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского. В 1938 году она вместе с двумя другими летчицами Валентиной Гризодубовой и Полиной Осипенко участвовала в попытке установить рекорд в полете на дальнее расстояние из Москвы в Комсомольск Их самолету «Родина», реконструированному бомбардировщику, немного не хватило топлива, чтобы достигнуть места назначения, и Марина Раскова в соответствии с инструкцией выбросилась с парашютом из штурманской кабины. Гризодубова и Осипенко благополучно приземлились в болото. Но прошло десять дней, прежде чем Раскова сумела найти к ним дорогу в тайге. Все трое были спасены и по возвращении в Москву сразу же стали героинями. На аэродроме их встретили Хрущев и Каганович, которые с триумфом доставили их в Кремль, где их приветствовал и расцеловал Сталин. На устроенном в их честь торжественном обеде он сказал: «Сегодня эти три женщины положили конец вековым представлениям о второстепенном, подчиненном месте женщины в жизни». Всем трем были присвоены звания Героя Советского Союза. Раскова должна была воспользоваться своими связями со Сталиным, когда началась война25.
В 1937 и 1938 годах сталинские чистки уничтожающей оргией обрушились как на военных, так и на весь советский народ. Большевики с самого начала были убеждены, что капиталистический мир не успокоится до тех пор, пока не уничтожит первое в мире социалистическое государство. Действительно, Советское государство было окружено со всех сторон потенциальными или настоящими врагами с первого же дня своего рождения. В 1918 - 1939 годах оно подвергалось нападению американцев, французов, англичан, поляков, китайцев и японцев. Эмигрантские политические группировки продолжали плести интриги в 1930-е годы в надежде, что советская власть долго не продержится. Опасения большевистского руководства отнюдь не были просто навязчивой фантазией. Но была и паранойя, и у Сталина она достигала маниакального выражения. Чтобы обеспечить свое верховенство и лояльность народа перед лицом реальной или воображаемой угрозы, он прибегал к террору без каких-либо ограничений. В 1937 - 1938 годах в стране было арестовано около двух с половиной миллионов человек Сталин и его соратники лично подписывали документы, приговорившие к смерти или лагерям более сорока тысяч


Войны и слухи о войнах 45
человек А всего по всей стране в целом было расстреляно за политические преступления около восьмисот тысяч. Многие были казнены без суда, погибли от пыток или умерли в тюрьмах. Еще больше людей умерло в лагерях от самых различных причин26.
За четыре предвоенных года от рук секретной полиции в Москве и прилегающих районах Подмосковья погибло более тридцати двух тысяч27. В это число входят пять бывших руководителей Московского горкома партии, двое бывших руководителей Московского городского совета и тридцать секретарей партийных организаций более низкого ранга28. Первое время захоронения трупов происходили в Москве, но когда НКВД не хватило места, были отведены еще две специальные зоны для захоронений вне города, замаскированные под армейские полигоны, чтобы отделаться от назойливого любопытства местных жителей. Одна из них находилась на территории конного завода в деревне Бутово. В 1937 и 1938 годах здесь была убита почти двадцать одна тысяча человек Среди них были священники, рабочие, крестьяне, французы, американцы, итальянцы, китайцы, японцы - люди более шестидесяти различных национальностей. Некоторых расстреляли, других травили газом в специально приспособленных для этого грузовиках, в которых их перевозили из города. Теперь Бутово превратилось в процветающий пригород Москвы, и большинство его обитателей вряд ли серьезно заботит то, что происходило здесь семь десятилетий назад29.
Другая зона находилась на территории загородной дачи НКВД, называвшейся «Коммунаркой», как и расположенный неподалеку соседний совхоз. Здесь большинство жертв были представителями новой элиты: соратники Ленина, такие как Бухарин и Рыков; жены расстрелянных руководителей Красной Армии; писатели, как, например, Борис Пильняк; Сергей Эфрон, муж поэтессы Марины Цветаевой, и руководители самого НКВД. Многие казни совершались специальным отрядом, которым командовал Василий Блохин, бывший специалистом по таким делам. Говорят, что Блохин лично расстрелял режиссера Мейерхольда, писателя Исаака Бабеля, журналиста и героя гражданской войны в Испании Кольцова30. Он же принимал участие в подготовке и осуществлении печально известной бойни польских пленных офицеров в 1940 году, в кожаном переднике и кепке, в длинных кожаных перчатках, пользуясь немецким пистолетом «вальтер», потому что в отличие от пистолетов советских систем его не заклинивало, когда от длительной, непрерывной стрельбы он становился раскаленным. В конце концов Блохин стал генерал-майором. На фотографии он предстоит в парадной форме, красивый, с выражением достоинства на лице, увешанный орденами и медалями. После смерти Сталина он был разжалован Хрущевым, лишен звания и наград «как дискреди¬


46 МОСКВА 19 4 1
тировавший себя во время работы в органах госбезопасности». Как рассказывал один негодующий патриот, он пришел домой и повесился31.
Главной мишенью Сталина среди военных был маршал Тухачевский. Подозрения на его счет уже раньше были вызваны доносами о том, что группа бывших офицеров царской армии считала, что Тухачевский будет подходящим лидером путча против большевиков32. Тухачевский был расстрелян в июне 1937 года вместе с другими командующими армиями - Якиром, Уборевичем и Корком, которых обвиняли за участие в заговоре, будто бы готовившемся нацистской Германией против Советского Союза33. Ян Гамарник, руководитель Политического управления Красной Армии и редактор армейской газеты «Красная звезда», застрелился у себя на квартире. Блюма Гамарник, Нина Уборевич, Екатерина Корк и Нина Тухачевская были арестованы как жены «врагов народа» и сосланы в лагеря. Их дочери были отданы в специальные дома для детей «врагов народа», а после восемнадцати лет также были арестованы и отправлены в лагеря.
Во время проводившейся чистки из пяти маршалов Советского Союза были казнены трое. Были также расстреляны пятнадцать из шестнадцати командующих армиями, шестьдесят из семидесяти семи командующих корпусами, семьдесят процентов дивизионных командиров и большая часть политкомиссаров высшего уровня. Были арестованы несколько тысяч командиров Красной Армии. Неизвестно, сколько из них умерло в тюрьме или было расстреляно. Еще тысячи были уволены за преступления неполитического характера, хотя позже многие были восстановлены34.
Все эти цифры могут оспариваться, и доля ликвидированных военных офицерского корпуса, возможно, была сравнительно небольшой. Но готовность принимать на себя ответственность за неортодоксальные решения или действовать вопреки приказу, если меняющиеся обстоятельства этого требуют, - все это во многих случаях буквально выбивалось следователями НКВД из оставшихся в живых. Каждый старший офицер знал, что у НКВД есть целые папки доносов, которые могут быть без колебаний использованы против него. Все знали, что если начнется война, всех их могут казнить под любым предлогом. И можно лишь удивляться, что, когда это случилось, они выполняли свои обязанности должным образом.
В октябре 1938 года обстановка несколько просветлела. Сталин отстранил главу НКВД Ежова и заменил его Лаврентием Берия. Проще говоря, он сам арестовал и расстрелял Ежова. На съезде партии в марте 1939 года Сталин объявил, что «внутренние враги социализма разгромлены. НКВД и в дальнейшем будет направлять свои усилия в первую оче¬


Войны и слухи о войнах 47
редь против шпионов, убийц и саботажников, забрасываемых в страну иностранными разведками». На некоторое время число арестов и казней уменьшилось. Но это кажущееся расслабление было лишь преходящей иллюзией: с началом войны массовые аресты начались снова.
Сталин исходил из того, что рано или поздно Гйтлер начнет осуществлять свой широко распространенный план расширения германского жизненного пространства за счет крестового похода против большевизма. Неспособность Великобритании и Франции устоять против натиска Гйтлера в 1938 и 1939 годах или вести серьезные переговоры с Советским Союзом убедила его в том, что они не захотят - а может быть, и не могут - оказать Советскому Союзу эффективную военную помощь в войне против Германии. Из этого он сделал вполне резонное заключение, что ему следует постараться получить что-то от Гйтлера. Поэтому в августе 1939 года он пошел на сделку - заключил советско-германский Пакт, по которому ему были обещаны Восточная Польша и Прибалтийские государства. С этого момента его политика строилась на двух китах: всеми возможными путями умиротворения оттянуть начало войны с Гйтлером и одновременно использовать время для укрепления армии и подготовки ее к войне с Германией.
Его расчеты были полностью опрокинуты быстротой и завершенностью, с которыми немцы разрушили французскую армию и нанесли поражение англичанам в мае и июне 1940 года. Это вызвало сильнейший шок. Генералы Гйтлера показали искусство бронетанковой войны, с которым вряд ли могла бы равняться Россия. Теперь Франция вышла из войны. Англичане были бессильны и стеснены в узких пределах родного острова. Гйтлеру не потребуется много времени, чтобы покончить и с ними. Тогда его руки будут развязаны, и он пойдет на Советский Союз. Кризис надвигался гораздо быстрее, чем рассчитывал Сталин. Его усилия по умиротворению Гйтлера становились все более отчаянными. То, что первоначально было задумано как разумная политика, начинало разваливаться.
Не то чтобы Сталин не уделял достаточно внимания подготовке страны к войне. Это было постоянной темой его речей, и он снабдил Красную Армию огромным количеством современных орудий и самолетов, большим количеством танков, чем имел весь остальной мир. Но недавние боевые действия в Испании, на Дальнем Востоке и в Финляндии выявили много слабостей. Советские самолеты в Испании в 1937 году были самыми современными, но бочкообразные коротышки Ил-15 и Ил-16 теперь уже оказались устаревшими. Танки были уязвимы для противотанковых пушек, их маневренность в крупных операциях была затруднена из-за их неоснащенное™ радиосвязью. Организация тыла была совсем неадекватна: в 1939 году, во время бесславной войны


48 МОСКВА 19 4 1
против уже разбитой Вермахтом Польши бронетанковые части застревали на дорогах из-за отсутствия топлива и поддержки35.
Что касается Финляндии, то, по словам Хрущева, советские руководители были убеждены, что «все, что нам требовалось сделать - это лишь повысить немного голос, и финны придут в повиновение. А если это не сработает, нам стоит сделать один выстрел - и они поднимут руки и сдадутся»36. Иллюзия была полностью развеяна, когда финны ответили на нападение военным мастерством, которому русские не могли противостоять. Они сами оказались не подготовленными к ведению зимней войны. У них не было лыжников, не было автоматов для ближнего боя в лесу, а их танки застревали в снегу. В одной из мастерски проведенных операций небольшие финские соединения напали на 44-ю советскую моторизованную дивизию, блокировали ее на марше и расчленили на отдельные части. Командир дивизии и политкомиссар были одними из немногих уцелевших, кому удалось уйти к своим, где они были преданы суду и расстреляны37. В марте 1940 года Тимошенко наконец сокрушил финнов ценой больших потерь, имея большое численное превосходство. Наблюдая все это, Гитлер пришел к заключению, что Советский Союз на самом деле бумажный тигр.
В апреле 1940 года Сталин провел совещание, чтобы извлечь необходимые уроки. Армия была слишком самоуверенна, сказал он. Разведподготовка проведена плохо, артиллерии не хватало снарядов, у пехоты было мало минометов и автоматов, недоставало танков и самолетов. Слишком многие командиры верили, что то, что они делали в Гражданскую войну, годится и для современной. Слава богу, заключил Сталин, что Красная Армия получила это крещение огнем от финнов, а не от немецкого Люфтваффе38.
В анализе Сталина было много умного и проницательного. Но его последние слова были удивительно безмятежными. «Самое важное в нашей победе то, что мы уничтожали технику, тактику и стратегию продвинутых государств Европы, которые являлись учителями финнов».
После этого некомпетентного Ворошилова на посту наркома обороны сменил Тимошенко, который сразу приступил к осуществлению далеко идущей, но неизбежно чрезвычайно напряженной программы реформ. Чтобы противостоять немецким бронетанковым дивизиям, были немедленно сформированы девять советских бронетанковых корпусов, а в начале весны 1941 года планировалось создать еще двадцать. Конструкторы уже активно работали над созданием танка нового поколения, которым должен был стать Т-34. Брат члена Политбюро Анастаса Микояна Артем Микоян участвовал в разработке новой модели истребителя МиГ. Александр Яковлев, Сергей Илюшин и другие блестящие советские конструкторы работали над созданием новых боевых


Войны и слухи о войнах 49
самолетов, способных противостоять немецкой авиации, которые будут произведены на новых заводах, уже входящих в строй39.
Осенью 1940 года Генеральный штаб был занят планированием оборонительных операций против возможного нападения Германии. Советские оборонные рубежи вдоль западной границы были разделены на две части почти непроходимыми Пинскими болотами вдоль берега реки Припять. Нанесет ли немецкая армия удар к северу или к югу от Пинских болот? Сталин считал, что наиболее вероятным вариантом было южное направление, где Гитлер рассчитывал получить экономические ресурсы и жизненное пространство для немецкого народа, о котором он уже так много говорил. Именно здесь и были сосредоточены советские войска. К несчастью, это предположение оказалось ошибочным. В июне 1941 года немцы нанесли удар одновременно по трем основным направлениям - в центре, на севере и на юге40. А в январе 1941-го командование Советскими Вооруженными Силами провело две военных тактических игры, чтобы выявить способность Красной Армии противостоять немецкому нападению. Предполагалось, что в первой игре сначала немцы нанесут удар на севере и в центре, а во второй игре сначала начнут вторжение на юге. Исходом обоих сценариев было поражение оборонявшихся. Начальник Генерального штаба Кирилл Мерецков представил такой обескураживающий отчет по итогам проведенных игр, что Сталин немедленно отправил его в отставку и назначил на его место Жукова41. Но стало яснее, чем когда бы то ни было, что войны необходимо избежать любым путем до тех пор, пока Красная Армия не будет по-настоящему готова к ней.
Так просто все-таки не было. Тактические проблемы выглядели обескураживающе. Части Красной Армии необходимо было выдвинуть вперед со старых оборонительных рубежей на новые территории, которые перешли к Советскому Союзу от Польши и Прибалтийских государств. Необходимо было с самого начала на пустом месте строить новые военные аэродромы, достраивать существующие дороги и железнодорожные пути, создавать систему тыловых баз, где можно будет размещать продовольствие, вооружение, боеприпасы и топливо. Советским войскам вместо учения и подготовки пришлось заниматься строительством новых оборонительных сооружений, складов, железнодорожных путей и подъездных дорог. Решение этой гигантской задачи не было завершено к моменту немецкого нападения. 15 апреля 1941 года Генеральный штаб доложил Сталину, что многие участки новых оборонительных рубежей не находятся в состоянии боевой готовности, что строительство необходимых сооружений не закончено и войска в этих районах лишь частично укомплектованы личным составом, не прошедшим соответствующей подготовки42. Не могла Красная Армия рассчитывать и


50 МОСКВА 194 1
на закрепление своей обороны на старых рубежах в случае отступления, так как они были в значительной степени демонтированы.
Требовалось время и для того, чтобы Красная Армия овладела новыми видами оружия. Командный состав должен был научиться управлять и применять в боевых условиях новые бронетанковые формирования. Русские имели танков больше, чем немцы. Но старые танки были ненадежны, и многие к тому же находились в плохом состоянии. Новые танки КВ-15 и Т-34 превосходили немецкие. Но они лишь начинали поступать на вооружение. Большинство воинских соединений еще не имели средств радиосвязи и должны были пользоваться ненадежными полевыми телефонами. А в частях, где появилась радиосвязь, не только бойцы, но и многие командиры еще не умели с ней работать. Значительная часть рядового состава была еще плохо обучена. Танковые экипажи нередко имели опыт вождения, измеряющийся несколькими часами. В авиации аварии и инциденты при проведении тренировок приводили к ежедневным потерям нескольких самолетов. Результаты проведенной зимой 1940 - 1941 годов проверки профессиональной боевой подготовки командного состава в пограничных военных округах показали, что, за исключением Одесского военного округа, уровень подготовки в котором был оценен как «средний», все остальные получили неудовлетворительную оценку43.
Учебные программы для командного состава были немыслимо ускоренными, так как в период 1937 - 1941 годов численность Красной Армии наращивалась опрометчиво быстрыми темпами. Было просто непосильной задачей подготовить необходимое число командиров и рядовых бойцов для новых формирований. Когда началась война, три четверти представителей командного состава находились в своих частях менее одного года44. У них не было времени, чтобы получше узнать своих подчиненных, и к тому же поразительно большое число их находилось в летних отпусках45.
Сталин и его генералы вполне понимали, что в воздухе пахнет грозой. Информация о неминуемом нападении Германии поступала непрерывным потоком от источников хорошо организованной советской агентурной сети в Берлине, Лондоне, Токио, Вашингтоне и из стран Восточной Европы. Русские имели своих людей в штабе Люфтваффе и министерстве экономики Германии. У них был Энтони Блант в Лондоне и Рихард Зорге в Токио. Советские посольства и военные представительства во всей Восточной Европе считали составы с тяжелым вооружением, следующие на Восток. Немецкие разведывательные самолеты начали облеты советских границ. Забывшие об осторожности немецкие офицеры чванливо заявляли, что Красная Армия рухнет в первые дни войны, которая для них будет лишь «военной прогулкой»46.


Войны и слухи о войнах 51
В самом начале весны 1941 года новые разведданные становились все более детальными, точными и своевременными. Но даже когда первичная информация вполне надежна, все зависит от того, как она оценивается и используется47. Задача оценки поступавших донесений в основном ложилась на ГРУ - Главное разведывательное управление Народного комиссариата обороны и его начальника Филиппа Голикова. Голиков, по мнению британских военных, встречавшихся с ним, человек чрезвычайно проницательный и хорошо информированный, должен был тщательно подходить к формированию своих оценок, учитывая объективность разведывательных данных и риск, связанный с возможностью вызвать недовольство Сталина в случае, если его интерпретация этих данных разойдется с предвзятым мнением диктатора48. Его предшественник на посту начальника ГРУ летчик Иван Проскуров, выдвинувшийся как участник войны в Испании, стойко выдерживал критику Сталиным разведывательной информации в период финской войны. Голиков, более умудренный и, возможно, более подобострастный, формулировал свои мнения с учетом мнения хозяина. Его сейчас за это строго критикуют. Но и другие аналитики в других странах поступали так же, хотя наказания за независимые суждения были обычно менее суровыми. Проскуров и два других предшественника Голикова были расстреляны.
Сначала поступавшие разведданные могли оцениваться двояко. Одно мнение сводилось к тому, что Гйтлер в ближайшее время намерен совершить нападение на Советский Союз. Другое - он просто пытается шантажировать Советский Союз, чтобы добиться от него дальнейших экономических и политических уступок, в то время как он пытается довести до конца войну против Великобритании. Последняя интерпретация усердно культивировалась самими немцами, старавшимися отвлечь внимание от их подлинных целей. Для Сталина именно это второе толкование являлось более привлекательным, поскольку такое развитие событий давало ему время для того, чтобы привести Красную Армию в состояние, когда она могла бы противостоять немцам. Его оптимизм разделял и поддерживал Берия, у которого были свои собственные источники по линии НКВД
С каждым месяцем становилось все больше свидетельств против оптимистических оценок Сталина. В октябре 1940 года НКВД пришел к заключению, что две трети пехотных подразделений немецкой армии и механизированных дивизий передислоцированы в направлении Советского Союза49. И в декабре 1940 года военный атташе в Берлине генерал Тупиков передал в Москву информацию, полученную от его агента по кличке Арион, что немцы планируют нападение на СССР в марте50. За десять дней до этого Гйтлер подписал директиву № 21 - «Операция Барбаросса» - кодовое назва¬


52 МОСКВА 194 1
ние нападения на Советский Союз. Однако в марте нападения не последовало, и мнение Сталина о том, что Гитлер блефует, еще более укрепилось после того, как прошли и другие даты предполагаемого нападения немцев. Но от советской агентуры поступали сообщения, что немцы считают, что операции подводного флота достаточно, чтобы поставить на колени Великобританию, и что поэтому немцы могут уже сейчас выступить против Советского Союза и разгромить Красную Армию в течение восьми дней. Черчилль послал Сталину сообщение, основанное на расшифровке немецкой телеграммы, которая туманно информировала о передвижениях немецких войск, а из шведских источников поступило более существенное сообщение о готовящемся нападении Германии 20 мая51. У русских возникли подозрения о возможном заговоре. Когда заместитель Гйтлера Рудольф Гесс полетел в Великобританию, они немедленно решили, что он направился туда с коварными тактическими целями, вероятно, направленными против Советского Союза. «Большая часть разведывательных данных, указывавших на возможность выступления Германии против Советского Союза весной 1941 года, - подчеркивал Голиков в своей докладной записке в конце марта, - поступает от англо-американских источников, непосредственной целью которых, несомненно, является добиться ухудшения отношений между СССР и Германией». В заключительной части записки он высказывал мнение, что «наиболее вероятным временем начала военных действий Германии против СССР будет период после победы Германии над Великобританией или после заключения с нею мира, выгодного для немцев»52.
Разжигание вражды между Германией и Советским Союзом было всецело в интересах Великобритании, и Сталин не хотел попасть в ловушку. Он пришел к заключению, что угрожающая поза Германии была, по крайней мере в значительной степени, блефом, что любому нападению будет предшествовать ультиматум и что немцы нанесут свой удар только в случае, если он откажется удовлетворить их требования.
Конечно, это было то, во что Сталин хотел бы верить. Но это заключение Сталина не было ни глупым, ни иррациональным. Оценки аналитиков английской разведки были очень похожими. Они, как и Сталин, считали, что война между Германией и Россией возможна в более отдаленной перспективе. Как и Сталин, они полагали, что Гитлер, прежде чем напасть на Россию, захочет закончить войну с Англией. В апреле 1941 года представитель министерства обороны Великобритании заключил: «По-видимому, нет причин, которые могли бы побудить Германию совершить нападение на СССР»53. Месяцем позже английский Межведомственный комитет по анализу разведданных сделал принципиальное заключение: «В то время как несколько недель назад в Европе распространялись слухи о готовящемся нападе¬


Войны и слухи о войнах 53
нии Германии на СССР, в действительности происходит нечто противоположное. Имеются основания полагать, что между этими двумя странами в ближайшее время возможно заключение нового соглашения». Это мнение Межведомственный комитет обосновывал элегантной аргументацией. Немцы, считали аналитики, нуждаются в большей экономической помощи со стороны России. Они могут получить ее либо посредством соглашения, либо военным путем, со всеми вытекающими из этого рисками. «Преимущества заключения соглашения с СССР являются для Германии более весомыми». Перемещение немецких войск к советским границам было инструментом шантажа. Британские аналитики выразили понимание советской политики: «Для советского правительства вполне логичным является стремление любыми средствами, имеющимися в его распоряжении, избегать столкновения путем уступок немецким требованиям»54. В конце мая, за три недели до нападения Германии на СССР, они снова повторили эти свои аргументы, придав им даже более четкую форму. Таким образом, неоправданный фактами оптимизм, возникший в Москве, был зеркальным отражением пессимистического - с точки зрения англичан - анализа, сделанного в Лондоне. Надежда Сталина была кошмаром Черчилля. Ни один из них в достаточной мере не учел капризной изощренности гитлеровского ума. Но для Черчилля в краткосрочном плане это не имело последствий. А Сталина привело близко к катастрофе.
Тимошенко, нарком обороны, и Жуков, начальник Генерального штаба, не могли остаться равнодушными ко всем поступающим грозным информациям. Профессиональная осторожность побуждала их к тому, чтобы учитывать возможность наихудшего варианта развития событий и дать поступавшей к ним разведывательной информации более мрачную оценку, чем та, к которой пришло политическое руководство. Несмотря на решимость Сталина не предпринимать ничего, что могло бы спровоцировать Гитлера, они хотели, чтобы он предпринял осторожные и срочные шаги, чтобы подготовиться к нападению. В конце апреля Сталин согласился призвать восемьсот тысяч резервистов и передислоцировать значительные силы из районов Урала, Сибири и Дальнего Востока в районы, прилегающие к западной границе. Завершение передислокации намечалось на 10 июля. Когда немцы совершили нападение, многие еще находились в пути. В последний момент 14 июня Тимошенко направил отчаянное циркулярное письмо командующим частей, размещенных на западной границе. «Недавние проверки, - говорилось в телеграмме, - показали, что войска и особенно связисты, обеспечивающие радиосвязь, плохо подготовлены. Новые механизированные корпуса не организованы должным образом, танковые соединения, артиллерия и пехота не готовы к


54 МОСКВА 194 1
четкому взаимодействию. Отсутствуют средства для транспортировки тяжелого оружия. Все эти неполадки и нарушения должны быть устранены до конца месяца.»55 Этот совершенно нереалистичный и даже абсурдный приказ указывал на то, до какой непозволительной степени и военное, и политическое руководство не подготовило Вооруженные Силы страны к войне.
4 	мая 1941 года Сталин принял на себя полномочия Молотова в качестве Председателя правительства СССР. Таким образом, он занял оба высших поста в стране - Генерального секретаря партии и главы правительства, сконцентрировав в своих руках всю полноту власти, какой не обладал даже Ленин. Этот шаг свидетельствовал о понимании им всей серьезности международного кризиса, в котором он оказался.
На следующий день он выступил с большой речью о международной ситуации на ежегодном приеме в Кремле, устраивавшемся для выпускников военных академий. Он потребовал, чтобы из недавних кампаний, которые вела Красная Армия, были сделаны правильные выводы. Процесс переоснащения Вооруженных Сил завершен. Одна треть дивизий механизирована и состоит из бронетанковых соединений. Теперь советская промышленность производит в большом количестве самые современные самолеты. Для того чтобы эффективно использовать это новое оснащение, командиры должны овладеть всеми самыми современными приемами военного искусства. Пока они еще не сделали этого, и военные учебные заведения должны встряхнуться и заняться этим делом.
Немцы извлекли для себя уроки из поражения в 1918 году. Они разработали современные военные доктрины и современные виды вооружений. Теперь у них самая организованная, самая оснащенная армия в мире. Они пришли к выводу, что для Германии было бы роковой ошибкой сражаться на двух фронтах. На этот раз они не начали бы войну, не убедившись в том, что Италия на их стороне, а Советский Союз занял позицию благожелательного нейтралитета.
Решимость Гйтлера отвергнуть несправедливые положения Версальского договора, сказал Сталин, обеспечила ему поддержку в Германии и вызвала некоторое сочувствие за границей. Сочувствие, однако, быстро рассеялось после того, как немцы несколько месяцев спустя захватили Югославию и Грецию. Теперь у них появилась опасная самонадеянность, которая приходит с победой. Они поверили, что непобедимы. Но непобедимых армий не существует. Техническое преимущество немцев постепенно снижается. Но с упадком Великобритании и Франции «только СССР и США располагают необходимыми ресурсами. Эти мировые державы будут определять конечный исход борьбы». Сталин в заключение сказал, что советская политика мира и безопасности является в то же время и политикой подготовки к войне.


Войны и слухи о войнах 55
«Не может быть обороны без наступления. Мы должны воспитывать армию в наступательном духе. Мы должны быть готовы к войне»56.
Это была искусная речь, выраженная с присущей Сталину логикой. Он очень хорошо знал, что немцы готовят нападение и что Красная Армия не находится в состоянии той готовности, о которой он говорил. Его полководцы незадолго до этого предостерегали его, что все разговоры о мире были убаюкиванием страны и приводили людей в состояние самоуспокоения57. Ему приходилось с большим трудом балансировать, тщательно подбирая слова, чтобы соблюсти крайнюю осторожность и не спровоцировать немцев, и в то же время сказать слушавшей его, преимущественно военной, аудитории то, что она ожидала от него услышать. Как это часто бывало и раньше, цели Сталина были искусно завуалированы. И ни те, кто слушал его, ни последующие историки не могли прийти к общему мнению относительно точного значения его слов.
15 	мая Жуков и Тимошенко изобрели радикальное средство: немедленное наступление, чтобы перехватить инициативу у немцев, пока они еще осуществляют развертывание сил. По-видимому, эта идея не была предложена официально. Если Сталин и видел какую-то бумагу, то он не одобрил ее, может быть и потому, что справедливо считал, что Красная Армия вряд ли была в состоянии подготовиться и осуществить успешный превентивный удар, даже используя преимущество внезапности. Историк-эмигрант Виктор Суворов в своем весело-провокационном сочинении «Ледокол» выдвигает с множеством привходящих деталей противоположную версию. Сталин, утверждает он, намеревался первым нанести удар, но Гйтлер опередил его. К крайнему возмущению более ортодоксальных историков, Суворов продал миллионы экземпляров своей книги в своем прежнем отечестве. Спор вокруг книги будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь не представит какой-либо убедительный документ58.
В последние недели и дни перед войной Сталин был все менее восприимчив к различным доводам, по мере того как логические обоснования его политики становились все менее убедительными. Когда Тимошенко и Жуков представили ему материалы о планах Гитлера, Сталин швырнул их им в лицо. Советский агент в Токио Зорге сообщил, что нападение Германии на СССР состоится 22 июня. «Вы что, предлагаете, чтобы я ему поверил?» - возмущенно спросил Сталин. От Старшины, советского шпиона в штабе немецких военно-воздушных сил, поступила информация о том, что все распоряжения для нанесения удара уже отданы; на донесении Сталин яростно написал: «Послать Старшину к чертовой матери. Это не источник, а дезинформатор»59. 15 июня Тимошенко и Жуков запросили разрешения перевести силы прикрытия на западной границе на позиции, наиболее удоб¬


56 МОСКВА 194 1
ные для обороны. Сталин решительно отказал: «У нас с Германией пакт о ненападении. Германия по уши увязла в войне на Западе, и я уверен, что Гитлер не станет рисковать, создавая для себя второй фронт нападением на Советский Союз. Гитлер не такой идиот и понимает, что Советский Союз не Польша, не Франция и даже не Англия»60.
Сталин сказал своим генералам, что им следует исходить из заявления, опубликованного ТАСС 14 июня, в котором говорилось, что «слухи о скором начале войны между Советским Союзом и Германией, как и слухи о том, что Германия предъявила Советскому Союзу территориальные и экономические претензии, являются всего лишь неуклюжей пропагандой, распространяемой силами, враждебными СССР и Германии и заинтересованными в расширении войны». ТАСС прозрачно намекал на то, что «враждебные силы» - это правительство Великобритании и его посол в Москве Стаффорд Криппс61. Читавшие заявление ТАСС не знали, что им делать. На некоторых оно произвело усыпляющее воздействие, и они решили ничего не предпринимать. Те, кто привык считать, что официальные заявления обычно означают прямо противоположное тому, о чем в них заявляется, восприняли сообщение ТАСС как доказательство, что война действительно скоро начнется. А многие военные увидели в нем еще одно указание на то, что любые инициативы оборонительного характера могут быть наказуемы.
В самые последние дни мира упорная уверенность Сталина пошатнулась. 17 июня он приказал своим советникам подытожить разведывательную информацию. Ему была представлена сводка о 41 сообщении из Берлина за девять предшествующих месяцев. Некоторые из них были просто сплетнями и слухами, которые склонны передавать разведчики. Некоторые выглядели как отвлекающие маневры, некоторые были противоречивы. Но в целом разведданные были достаточно определенными. Увы! К тому времени, когда этот документ был изготовлен, он мог представлять интерес лишь для истории62, так как достиг читателей уже после того, как нападение немцев состоялось.
18 июня Тимошенко и Жуков еще раз пытались убедить Сталина и Политбюро привести армию в состояние боевой готовности. Совещание длилось три часа. Чем больше Жуков говорил, тем более раздраженным становился Сталин. Он обвинил Жукова в подстрекательстве к войне и стал выражать свое недовольство в столь оскорбительной форме, что Жуков замолчал. Но Тимошенко продолжал настаивать: «Если Вермахт нанесет удар по войскам, находящимся на своих нынешних позициях, возникнет крайне серьезная ситуация». Это привело Сталина в ярость. «Это все работа Тимошенко, - сказал он присутствовавшим на совещании. - Он всех готовит к войне. Его надо было бы расстрелять, но я знаю его как хорошего военачальника со времен Гражданской войны». Тимошенко напомнил Сталину, что он сам ска¬


Войны и слухи о войнах 57
зал 5 мая слушателям военных академий о том, что война неизбежна. «Я сказал это, чтобы поднять у людей боевую готовность,- возмущенно ответил Сталин. - Но вы должны понимать, что Германия по своей воле не начнет войну. Вы должны это понимать». Он был в гневе и внезапно, резко изменив тон, закричал: «Если вы намерены провоцировать немцев передвижениями войск на границе без нашего разрешения, то покатятся головы, запомните мои слова!» В устах Сталина это не было литературным оборотом63.
Желание Сталина избежать войны стало у него катастрофической одержимостью. Как однажды едко заметил Черчилль, «ничто не могло поколебать предвзятое мнение и навязчивые идеи, которыми [он] отгораживал себя от ужасной правды... Злодеи не всегда умны, а диктаторы не всегда правы»64. Но даже в самую последнюю минуту перед бурей Сталин не был единственным человеком, считавшим, что ее можно предотвратить. 21 июня 1941 года в последний день мира шведский посол в Москве писал: «Никто не знает и не готов что-либо сказать о том, что происходит, если действительно что-то происходит, на дипломатическом фронте. Одни говорят, что ведутся переговоры, другие - что не будет никаких переговоров, а будет ультиматум. Некоторые считают, что требовани - независимо от того, были они уже предъявлены или не были, - касаются Украины и бакинской нефти и еще многих других вопросов. Большинство убеждено, что война неизбежна и близка; некоторые считают, что немцы хотят войны и готовятся к ней. Немногие думают, что войны не будет, по крайней мере в настоящее время, и что Сталин пойдет на очень большие уступки, чтобы избежать войны. Единственно о чем можно определенно сказать - это то, что мы будем свидетелями либо битвы глобального значения между Третьим рейхом и Советской империей, либо самого гигантского шантажа во всей мировой истории»65.
Обычным людям руководители достаточно часто говорили, что война когда-то обязательно будет. Велись разговоры о длинных очередях за солью, спичками, нитками, сахаром и консервами, что всегда было признаком надвигавшейся беды. Раиса Лабас, которая раньше была замужем за известным художником Робертом Фальком, жила в одной из квартир-мастерских в доме Академии изящных искусств напротив старого Почтамта со своим маленьким сыном и сестрой, одноногой актрисой Александрой Грановской. Она собиралась провести уикэнд на своей даче. Но ее друг, кадровый офицер, сказал ей, что его отправляют на Дальний Восток. Это может означать, что японцы, как и немцы, собираются начать войну66. Тогда она задумалась: имеет ли вообще смысл куда-то ехать? Задумавшись о неудачах и неразберихе в войне с Финляндией, некоторые приходили к выводу, что армия явно не была готова к войне с Германией. За год до этого


58 МОСКВА 19 4 1
Анатолий Черняев виделся со своим отцом, служившим на новой западной границе с Германией в одной из недавно сформированных дивизий. Какого только оружия в ней не было - вплоть до оставшегося от царской армии и французского, захваченного в Первую мировую и в Гражданскую войну. Солдаты были под стать оружию, многие, как и его отец, были мобилизованы в спешке. Дисциплина, военные навыки и выправка были гораздо ниже, чем на военных курсах в Московском университете, на которых бывал Черняев. Все это не предвещало ничего хорошего в случае скорого начала войны67.
Однако большинство людей верило лозунгам, годами вбивавшимся пропагандой. Популярный фильм «Если завтра война» убеждал их в том, что если немцы совершат нападение (никто не сомневался в том, что это будут именно немцы), то Красная Армия через несколько дней перенесет военные действия на территорию агрессора, немецкие рабочие будут приветствовать ее и победа будет достигнута малой кровью68. И во что другое они могли верить после всех жертв, которые были ими принесены, чтобы дать Красной Армии больше танков и столько самолетов, сколько имели все другие страны мира? Они чувствовали тот подъем духа, который всегда наступает весной после долгой российской зимы. Они просто радовались жизни, ходили в кино, думали о летних отпусках, о том, что они будут делать, когда станут работать или продолжат осенью учебу в университете. Молодые женщины ходили со своими друзьями в театры и кафе, ели мороженое: рестораны были слишком дорогие, а в те времена их не посещали женщины без сопровождающего мужчины. В течение нескольких дней шел сильный дождь. Но в субботу 21 июня погода обещала настоящее лето. Те, кто имел возможность, оставались на своих дачах, возились на своих огородах, устраивали пикники или занимались рыбной ловлей на Москве-реке. Те, кто не мог позволить себе такой роскоши, кто был занят на работе или готовился к экзаменам, оставались в городе. В воспоминаниях тех, кто помнит этот последний день мира, он остался днем счастливой идиллии.
Но в ту последнюю мирную субботнюю ночь генералы Генштаба знали, что буря вот-вот должна разразиться. И они знали о настроениях в разрушенной деревне. И задавали себе вопрос: будут ли воевать солдаты-крестьяне, когда начнется война?


ЧАСТЬ II
НАЧАЛО БУРИ


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
22 ИЮНЯ 1941
Когда буря разразилась, люди обратились к Толстому. «В годы войны, - писала критик Лидия Гинзбург, - люди жадно читали «Войну и мир», чтобы проверить себя (не Толстого, в чьей адекватности восприятия жизни никто не сомневался). И читающий говорил себе: «Так, значит, это я чувствую правильно. Значит, это так, как и должно быть»1. «Война и мир» была единственной книгой, которую писатель Василий Гроссман находил время читать, когда был на передовой в качестве военного корреспондента, и он читал ее дважды. Московское радио транслировало целую серию передач по книге Толстого, состоявшую из тридцати эпизодов2.
Война 1812 года всегда была для русских «Отечественной войной». Советские газеты сразу же применили старое название к новому конфликту и назвали его «Великой Отечественной войной». Значение этой параллели многократно усиливалось по мере того, как лето приближалось к зиме. Как это ни парадоксально, немцам потребовалось на три месяца больше, чем Наполеону, чтобы дойти до Москвы. Несмотря на их заслуженную репутацию мастеров молниеносной танковой войны, они почти в той же степени, как и Наполеон, зависели от лошадей и выносливости своих солдат во время похода3. Оказалось, что самой большой их слабостью было то, что ни солдаты, ни техника, которые столь хорошо показали себя в ограниченных пределах северной Франции, не были в состоянии преодолеть обширные пространства России.
Немецкая армия, сконцентрированная на границах с Советским Союзом в ночь на 22 июня, в шесть раз превосходила Великую армию Наполеона. Три армейские группы, подготовленные для вторжения,


62 МОСКВА 19 4 1
насчитывали свыше трех миллионов личного состава, почти две тысячи самолетов, более трех тысяч танков и три четверти миллиона лошадей. Группа «Север» под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба должна была пройти через территорию Балтийских государств и во взаимодействии с армией мстительных финнов взять Ленинград. Группа «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта должна была захватить Украину, овладеть ее богатыми сельскохозяйственными и промышленными ресурсами и взять столицу Украины Киев4.
А главная задача возлагалась на армейскую группу «Центр», наиболее мощную из всех трех, которой командовал генерал-фельдмаршал фон Бок Его группа должна была нанести удар по тому же направлению, которым шла армия Наполеона, пройти через столицу Белоруссии Минск, взять город-крепость Смоленск, который в августе 1812 года в течение двух кровавых дней отражал натиск Великой армии, пройти Бородино, историческое поле сражения, где армия Кутузова в сентябре сражалась с войском Наполеона и остановила его, и затем двинуться на Москву.
Огромные силы вторжения все же не были превосходящими. Совокупная численность противостоящих немцам сил была почти равной как по личному составу, так и по вооружениям. У русских было 170 дивизий численностью в четыре миллиона человек, хотя многие еще перебрасывались на запад из восточных районов страны. У них было больше орудий и минометов, в два раза больше танков, включая современные КВ и Т-34, которые превосходили лучшие немецкие танки. По общему числу самолетов они имели превосходство в три с половиной раза, хотя самолетов новых типов было немного5. Эти силы были организованы в пять фронтов. Они примерно были эквивалентны армейским группам немцев, но по численности значительно уступали им. Группе фон Лееба противостояли Северный фронт, которым командовал генерал Попов, и Северо-Западный фронт под командованием генерала Кузнецова. Против фон Бока выступил Западный фронт, командующим которым был генерал Павлов. Юго- Западным фронтом командовал генерал Кирпонос; Южным фронтом командовал генерал Тюленев - оба этих фронта сражались против группы фон Рундштедта6.
Немцы хорошо представляли себе расстановку сил советских фронтов. Значительно меньше они знали об огромных людских ресурсах России и возможностях промышленного Урала и Сибири, находящихся за пределами досягаемости немецкой разведки. Но в России, как и во Франции, они полагались на внезапность удара, маневренность своих моторизованных войск и превосходство своего военного искусства, чтобы подорвать боевой дух советских войск,


22 июня 1941 63
опрокинуть советский режим и навязать России Карфагенский мир, прежде чем русские смогут воспользоваться своими ресурсами. И это было их фатальным просчетом.
А в Кремле наконец исчезли последние иллюзии. В течение всей субботы активность в высшем эшелоне руководства все более возрастала, достигнув лихорадочных темпов. Ближе к вечеру Жукову позвонили из штаба Киевского особого военного округа. Старший сержант немецкой армии, перебежавший границу, сообщил, что утром немецкие войска перейдут в наступление. Сталин вызвал Жукова и Тимошенко в Кремль. Его первой мыслью было, что немцы специально заслали своего перебежчика с намерением спровоцировать конфликт. Доведенный до отчаяния Молотов вызвал немецкого посла фон Шуленбур- га. «Почему, - спросил посла Молотов, - штат посольства Германии внезапно покинул Москву? Почему правительство Германии не отреагировало на протянутую ему оливковую ветвь - заявление ТАСС от 14 июня? Что, Германия не удовлетворена поведением Советского Союза?» Вопросы эти уже не имели никакого смысла. Фон Шуленбург не мог дать на них вразумительного ответа.
Началось заседание Политбюро. Сталин спросил Тимошенко, что нужно делать. Тимошенко предложил, чтобы войска пограничных округов заняли боевые позиции. Сталин еще возражал: «Это преждевременно. Может быть, мы все же решим этот вопрос мирным путем?» Он приказал Жукову подготовить проект краткой директивы войскам, чтобы они были настороже и в полной боевой готовности. В результате появилась директива № 1, которая была весьма неясным документом. Войска предупреждались о том, что нападение с немецкой стороны возможно в любой момент и им необходимо с соблюдением строжайших предосторожностей занять боевые позиции. Необходимо рассредоточить и замаскировать самолеты. Но в то же время они должны избегать любых провокационных действий, которые могли бы вызвать серьезные осложнения, и ничего не предпринимать без специальных указаний7.
Но и это не имело никакого значения. Директива слишком запоздала. Она поступила к Павлову в штаб Западного военного округа только около часа ночи 22 июня и была передана в войска только в 2.30 утра. Некоторые из командующих, рискуя вызвать гнев Сталина, сами уже начали принимать меры предосторожности, но это были редкие исключения. Предпринятая ранее попытка командующего Юго-Западным фронтом генерала Кирпоноса передислоцировать войска на боевые позиции была решительно отвергнута Жуковым. Перед самым началом войны адмирал Кузнецов дал приказ флоту открыть огонь в случае нападения. Но подавляющая часть солдат была ни к чему не готова8. Большинство войск, размещенных на передовой линии, получили директиву № 1 уже после нападения немцев.


64 МОСКВА 194 1
Щербаков и Пронин, два высших руководителя, отвечавших за положение в самой Москве, были предупреждены о возможности немецкого нападения и должны были обеспечить, чтобы руководители столичных организаций оставались в городе. Сам Сталин выехал на свою «ближнюю» дачу вечером в одиннадцать часов. Говорят, что Молотов и другие члены Политбюро тоже поехали туда, чтобы вместе смотреть фильм. Они уехали в полночь9. Примерно в это время генерал Кирпонос передал по телефону Жукову и Тимошенко, находившимся в наркомате обороны, что еще один перебежчик сообщил пограничникам, что нападение начнется в 4 часа утра. Сталин был об этом незамедлительно проинформирован, но это не произвело на него особого впечатления, и он пошел спать10.
В 3.15 утра в воскресенье 22 июня 1941 года немецкие бомбардировщики начали бомбить советские аэродромы на всем протяжении западной границы. ВВС Красной Армии потеряли более тысячи двухсот самолетов в первое же утро войны, большей частью на земле11. Немецкие диверсионные подразделения, многие одетые в советскую форму, уже были заброшены в советские тылы и выводили из строя линии связи, нападали на штабы, захватывали ключевые мосты. С рассветом хаос уже охватил защитников. Одна из обреченных на гибель войсковых групп в отчаянии запрашивала по радио указаний: «Нас обстреливают. Что делать?» Ответ был быстрым и решительным: «Вы, должно быть, сошли с ума! И почему не используете код?»12 Пограничники, застигнутые врасплох нападавшими немцами, держались стойко и гибли, многие вместе с женами и детьми.
Немецкие бронетанковые дивизии начали стремительное продвижение в глубь страны. Армейская группа «Север» быстро форсировала Западную Двину по заранее захваченным диверсантами мостам. Группа «Юг» задержалась, оказавшись на трудной местности и встретив сопротивление существенных сил, размещенных Сталиным на этом участке, считавшим, что немцы сделают его главным направлением своего удара.
Угроза Москве исходила от армейской группы «Центр». Фон Бок имел 50 дивизий, включая девять бронетанковых и шесть моторизованных. Его наступление поддерживалось 2-ой Военно-воздушной армией генерал-фельдмаршала Кессельринга, имевшего в своем распоряжении тысячу пятьсот самолетов, многие из которых участвовали в операциях против Англии и в налетах на Лондон. Впереди шли танки. 2-ой бронетанковой группой командовал Хейнц гудериан, выдающийся военный стратег, теоретические разработки которого год назад были с блестящим успехом применены на практике бронетанковыми соединениями под его командованием во Франции.


22 июня 1941 65
Теперь гудериан вырвался вперед на южном фланге, в то время как 3-я бронетанковая группа генерала Гота с севера выходила в тылы защитников, отрезая им пути к отступлению и обрекая их на уничтожение частями наступающей пехоты. Немцы рассчитывали применять этот маневр снова и снова на всем протяжении их марша почти в тысячу километров от западной границы до Москвы, пока наконец советская столица не окажется беззащитной перед ними (см. карту 2).
Генерал Дмитрий Павлов, командующий Западным фронтом против наступающего фон Бока, вечером накануне нападения немцев возвращался домой с концерта. В его штабе не было никого из ответственных сотрудников, и он сам не появлялся там до 4 часов утра. И только тогда он увидел поступившую в штаб директиву № 1, обязывавшую его привести подчиненные ему войска в состояние боевой готовности. Но к тому времени линии связи между штабом фронта и дивизиями были уже перерезаны рейдами немецких диверсантов. Приказы войсковым соединениям не могли быть ни отправлены, ни получены ими, ни тем более исполнены. Павлов оказался не в состоянии даже составить реальное представление о том, что в действительности происходит. И он скоро утратил всякий контроль над подчиненными ему войсками.
В первые четыре часа и генералы Генштаба в Москве не имели представления о том, как воюют солдаты на границе, если там вообще воюют. Генерал Воронов, главнокомандующий артиллерией, спустя годы признавал, что вздохнул с огромным облегчением, когда наконец стали поступать сведения о том, что крестьянская армия все-таки сражается, несмотря на подавляющее превосходство противника. Британский историк Джон Эриксон писал: «От этого простого и тем не менее непреложного факта зависела возможность победы, хотя бы и в далеком будущем»13.
Первые сообщения о нападении Германии стали поступать в Наркомат обороны в 3.30 утра. Жуков сразу же позвонил Сталину. Он услышал сонный голос дежурного офицера: «Кто спрашивает?» - «Жуков. Пожалуйста, соедините меня с товарищем Сталиным. Это срочно». - «Что, сразу сейчас? Товарищ Сталин спит». - «Немедленно разбудите его! Немцы бомбят наши города!» Через три минуты трубку взял Сталин. Жуков сообщил о возникшей ситуации. Ответом было молчание. «Вы поняли меня?» - спросил Жуков. Снова последовало молчание, и наконец Сталин сказал: «Передайте Поскребышеву, чтобы вызвал всех членов Политбюро».
Поскребышев, постоянный помощник Сталина по поручениям, сразу оповестил всех. Сталин приехал в Кремль первым. Его испещренное следами оспы лицо выглядело напряженным и осунувшимся. Вскоре приехали и остальные14.


66 МОСКВА 19 4 1
Тимошенко был суров и краток: «Нападение немцев - свершившийся факт. Бомбардировкам подверглись главные аэродромы, порты, важнейшие транспортные узлы».
Тогда заговорил Сталин, медленно, тщательно выбирая слова. Изредка его голос срывался. Даже сейчас он еще пытался допускать, что нападение немцев было провокацией военных. «Если необходимо организовать провокацию, немецкие генералы будут бомбить собственные города, - проворчал он. - Гйтлер наверняка не знает об этом». Когда он кончил, на некоторое время воцарилось молчание. Молчал и он. Затем сказал: «Надо немедленно снестись с Берлином и позвонить в посольство».
Посол Германии пришел в Наркоминдел, с трудом скрывая собственную удрученность, чтобы сообщить Молотову, что германское правительство объявило войну и нет никаких возможностей для дальнейших переговоров15. Молотов вернулся в кабинет Сталина и передал ему эту новость. Сталин спокойно сказал: «Враг будет разбит по всему фронту». Затем, обращаясь к генералам, спросил: «Что вы предлагаете?» Жуков ответил: «Дать приказ всем пограничным округам атаковать по всему фронту и остановить врага. Он продвинулся слишком далеко и слишком быстро». Тимошенко сказал запальчиво: «Не остановить, а уничтожить»16.
Итак, совещание приказало войскам пограничных округов атаковать врага и уничтожить его повсюду, где он нарушил советскую границу. Однако сами они не должны были переходить границу без специальной директивы. Военно-воздушным силам было дано более четкое указание: уничтожить германские самолеты на аэродромах и подвергнуть бомбардировке города Германии, включая Кенигсберг, находящийся в 140 километрах от линии фронта.
Но к тому времени, когда этот приказ был выпущен, советские ВВС в пограничных районах уже не существовали. Меряя шагами свой кабинет, Сталин с возмущением и недоверием спрашивал: «Но ведь не могла же немецкая авиация разбомбить все аэродромы до единого?» «К несчастью, - сказал Тимошенко, - это так». - «Сколько же самолетов уничтожено?» - «По первоначальной оценке около семисот», - отвечал Тимошенко. «Это чудовищное преступление. Виновные в этом поплатятся головами», - сказал Сталин. И немедленно приказал Берия начать расследование17. Сталин пришел в еще большую ярость, когда узнал, что все контакты с командующим Центральным фронтом Павловым прерваны и что немцы уже угрожают столице Белоруссии Минску. «С этого Павлова надо спросить как следует!» - злобно бросил он и приказал Шапошникову вылететь в штаб Павлова и выяснить, что происходит. С той же целью он послал Жукова в штаб Юго-Западного фронта к Кирпоносу.


22 июня 1941 67
Были изданы указы о мобилизации всего мужского населения рождения 1905 - 1918 годов. Дети руководителей страны были среди первых, кто откликнулся на призыв выполнить свой долг. Сын Сталина летчик Яков попал в плен в первые дни войны и погиб в немецком лагере. Тимур Фрунзе, один из лучших друзей Степана Микояна и сын человека, помогавшего Троцкому создавать Красную Армию, и Леонид Хрущев, и Володя Микоян - все они были летчиками и погибли в сражениях. И те, кто из них выжил, в том числе и второй сын Сталина Василий, который летал, если не был пьян, Степан и Алексей Микояны и старший сын Щербакова Александр, также были военными летчиками.
В тот же вечер Сталин созвал еще одно совещание. Тимошенко все еще не мог войти в контакт с Павловым. «Животы нарастили некоторые генералы, но ничему не научились», - сказал Сталин и дал обескураженному Тимошенко двадцать четыре часа, чтобы взять ситуацию под контроль18. Еще одна директива - директива № 3 была направлена находившимся в отчаянном положении командующим. В ней признавалось , что немцы«добились значительного успеха ценой тяжелых потерь». Войскам Северного и Западного фронтов был дан приказ - окружить и уничтожить две немецкие группы, прорвавшие оборону. В директиве также отмечалось, что войска Юго-Западного фронта задержали немецкие силы на линии границы19. Все эти инструкции были столь же далеки от реального положения вещей, как и предыдущие. Генералы и их политические руководители все еще плохо представляли себе, что происходит на фронте, и не имели настоящей оценки масштабов катастрофы. Они не знали, где находятся немцы и где их собственные войска и как связаться с большинством командующих войсками. Они вели сражение с воображаемыми тенями, создавая видимость решительных действий, чтобы не впасть в панику, все еще веря - или заставляя себя верить, - что немцы будут разбиты в течение ближайших дней20.
Около пяти часов вечера, после того как от него ушел Берия, последний из тех, кого он вызывал, Сталин уехал на свою «ближнюю» дачу.
Главной заботой советских лидеров было обезопасить столицу. Дивизии Дзержинского был отдан приказ прибыть в Москву, как только поступили первые сообщения о нападении немцев. Дивизия имени Ф.Э. Дзержинского - ордена Ленина моторизованная пехотная дивизия особого назначения - была мобильным соединением, созданным в 1918 году для охраны советского правительства. Она сражалась в Гражданскую войну, участвовала в подавлении крестьянского восстания в Тамбове в 1919 - 1920 годах и защищала Ленина, когда он умирал на подмосковной даче в Горках в 1924 году. В 30-х годах она уже


68 МОСКВА 19 4 1
представляла собой большое военное формирование, состоявшее из трех моторизованных пехотных полков, кавалерийского полка, отдельного артиллерийского полка, танкового батальона, и имела свои собственные отдельные подразделения связи, инженерных и химических войск и другие специальные части. В мирное время главной задачей дивизии было обеспечивать закон и порядок в столице и охрану руководства страны. Но она использовалась и как инструмент силы в столице и за ее пределами. Она участвовала в депортации чеченцев в 1944 году и в штурме парламента Российской Федерации в 1993-м. Роль дивизии остается неизменной. Но в настоящее время ее статус значительно понизился, и она называется теперь Отдельной дивизией специального назначения Министерства внутренних дел России21. Как и прежде, она размещается в Реутово, к востоку от столицы.
Сергей Марков, позднее ставший начальником охраны Жукова, прослужил в дивизии восемь месяцев, когда началась война. Он был сельским жителем из деревни в Новгородской области, находившейся на полпути от Москвы и Ленинграда. Он и его сестра-двойняшка были самыми младшими из семи бывших в семье детей. Один из его братьев погиб в финскую войну, а другой - в боях под Старой Руссой в 1942 году. А сам Сергей был призван в войска НКВД в октябре 1940 года. Мать и сестра в слезах проводили его на железнодорожную станцию. Вместе с другими призывниками он два дня ехал в Реутово на платформе для перевозки скота. После двух месяцев учебы его вскоре перевели служить в Лефортовскую тюрьму в Москве, а в мае 1941 года он находился в летнем учебном лагере.
Семнадцатая годовщина дивизии Дзержинского как раз совпала с 22 июня, и ее состав последние несколько недель был занят подготовкой к празднествам. В ночь с 21 на 22 июня Сергей Марков нес караульную службу, когда ранним летним утром командир приказал ему явиться в гараж с оружием и вещевым мешком. Все бойцы были подняты по тревоге и с оружием и вещами в срочном порядке выехали в Москву. Никто не сообщил им, что началась война. Об этом они узнали только из речи Молотова. Они сразу же начали патрулировать улицы, имея приказ охранять важные объекты, обеспечивать общественный порядок и вести борьбу с вражескими парашютистами, саботажниками, сигнальщиками во время авиационных налетов, распространителями паники и слухов, нарушителями правил затемнения. Они взаимодействовали с отрядами Истребительных батальонов, созданных НКВД в каждом районе. Эти батальоны, несмотря на их грозное название, были вспомогательными отрядами милиции, плохо вооруженными, наскоро и плохо обученными, которым была также поставлена задача хватать парашютистов, саботажников и шпионов, гасить пожары, помогать милиции поддерживать порядок и охранять


22 июня 1941 69
объекты, а в случае необходимости бросать гранаты и уничтожать танки22. Сергей Марков и солдаты его части вскоре вернулись в Лефортово на обучение старшего сержантского состава, а затем были направлены во 2-ой стрелковый полк их дивизии, расквартированный в московских Петровских казармах. Затем в течение первых недель войны они снова несли патрульную службу на улицах столицы, и в течение пяти дней в июле и августе их посылали на строительство оборонительных сооружений на западных и северо-западных подходах к Москве в Наро-Фоминске, Можайске и Волоколамске23.
Известие о том, что началась война, доходило до обычных жителей Москвы различными путями. Владислав Микоша, кинооператор, снимавший уничтожение храма Христа Спасителя, был одним из немногих, имевших коротковолновое радио. Он был дома и, страдая от бессонницы, включил приемник в пять часов утра. Советских станций не было слышно, но, «бегая» по диапазонам, он услышал передачи на немецком, английском, польском языках, в которых звучали названия советских городов - Минск, Одесса, Киев. Он не знал этих языков, но ему стало ясно, что говорили о бомбардировке их немцами. Он разбудил мать, но она сказала ему, что он говорит чушь, и они продолжали спать24.
Илья Збарский был сыном человека, занимавшегося разработкой процесса бальзамирования умершего Ленина и работавшего вместе с ним в лаборатории при Мавзолее. У него тоже было коротковолновое радио. Ранним утром его разбудил коллега по лаборатории Сергей Мардашев, который спросил, слушал ли он новости. Он включил радиоприемник - шла обычная канитель об успехах социалистической экономики. Он позвонил Мардашеву: «Я ничего особенного не услышал». «Ты, должно быть, искал не на той волне», - ответил Мардашев. Тогда Збарский поймал сообщение немецкой станции. Голос, должно быть голос Гйтлера, говорил, что СССР - это всего лишь «конгломерат низших рас и национальностей, угрожающих европейской цивилизации». Он прошел по диапазону и поймал передачу на английском языке. Диктор рассказывал о концентрации немецких войск на границе с СССР. Позднее он слушал выступление Черчилля в поддержку Советского Союза.
Накануне войны все радиоприемники были официально зарегистрированы. И теперь власти распорядились, чтобы все они были сданы в почтовые отделения связи. Збарскому выдали квитанцию. Но, конечно, он никогда не получил назад своего приемника25. Один радиолюбитель сдал свой приемник вместе с собранным им самим коротковолновым передатчиком, но оставил у себя радиолампы и множество радиодеталей. Их увидел у него человек, бывший секрет¬


70 МОСКВА 19 4 1
ным информатором НКВД. После этого к нему явилась милиция, но радиолюбитель как раз отправлялся на фронт, и они его отпустили26.
За исключением руководства страны, тех, кто уже непосредственно участвовал в боях, и тех, кто страдал от бессонницы и мог слушать коротковолновое радио, большинство советских людей все еще было в неведении о том, что началась война. Политбюро было занято составлением проекта заявления. Окончательный текст носил следы жесткого прямолинейного стиля Сталина, и было бы вполне естественно, чтобы он и зачитал его. Однако вместо этого он поручил Молотову выступить с этим заявлением по радио в 12 часов дня. Возможно, это был нервный срыв. А возможно, чисто тактический ход. Были некоторые трудности с объяснением ситуации. Немцы напали, несмотря на Пакт, который подписывал Молотов. Вот пусть он и выступает.
Юрий Левитан, самый заслуженный и самый известный диктор страны, сделал себе имя чтением пятичасовой речи Сталина на XVII съезде партии в 1934 году27. Теперь в тот первый день войны где-то в середине утра он объявил всему населению Советского Союза о том, что в полдень будет передано важное заявление. Все жители Москвы оставили свои занятия, чтобы слушать слова Молотова, звучавшие из черных громкоговорителей - их было полмиллиона повсюду на улицах города, площадях, в общественных местах, на предприятиях.
«Граждане и гражданки Советского Союза! - начал Молотов неуверенно. - Советское правительство и товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление.
Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города - Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие...
Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством...
В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной... Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную Отечественную войну за Родину, за честь, за свободу... Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!»28
Заключительные фразы были написаны Сталиным. Они сразу же вошли в лексикон советской пропаганды военного времени и оставались в нем до самого конца войны. Но Молотов не был человеком, способным воодушевить народ. Сталин заглянул к нему и сказал: «Ну и волновался ты, но выступил хорошо»29.
Люди слушали речь в патриотическом волнении, со слезами на глазах и в состоянии шока. Фотография запечатлела сцену на улице


22 июня 1941 71
Горького. Это один из самых трогательных образов, показывающих начало войны. Старуха, стоявшая в толпе, слушая Молотова, сказала: «Это коммунисты разрушили веру, вот Бог и наказал их». Мужчина, стоявший рядом с мешком в руке, сказал ей: «Да не ту, мать, веру, веру не в Бога, а в договор с немцами. Вот какую веру!» - «Да кто же ему, ироду Гитлеру, верил?» - сказала женщина30.
Люди не могли поверить тому, что происходило. Крылов, служивший в Наркомате финансов, ехал домой в трамвае. Пожилая женщина сказала пассажирам, что началась война. Хорошо одетый человек, сидевший рядом с Крыловым, обвинил ее в провокации и сказал, что ее следовало бы отвести в отделение милиции. Но он замолчал, когда вошедший в вагон на следующей остановке милиционер сказал, что только что слышал выступление Молотова. Когда новость широко распространилась, она вызвала волну негодования предательством немцев, взрыв горячих патриотических чувств и уверенность, что Красная Армия с ее традициями и современным оружием быстро выдворит немцев из страны. Через месяц или в крайнем случае к концу года война закончится. Крылов слышал, как один молодой человек объяснял своей девушке, что при современной технологии длительные войны технически невозможны31. Один директор фабрики пошел еще дальше: он заявил рабочим, что Красная Армия уже захватила Варшаву. Его арестовали, но слухи расползались по Москве32. Только те, кто помнил Первую мировую войну, говорили, что разделаться с немцами будет не так просто. Большинство людей отложило в сторону свои претензии к режиму: ведь это была их страна, которую нужно защитить от нападения немцев. Десятки тысяч людей добровольно предлагали свои услуги. Отчеты о всеобщем патриотическом энтузиазме заполняли страницы газет.
Для иностранцев, живших в Москве, этот энтузиазм был не столь очевиден. Их удивляло явное отсутствие патриотических демонстраций, как организованных, так и стихийных. Патриотические резолюции, принимавшиеся рабочими на собраниях, проходивших на предприятиях, их не убеждали. Удивляло их и то, что не выступил Сталин. В посольстве Великобритании считали, что Сталин предпочел не выступать по поводу столь важного события, потому что знал, что русские находят его сильный грузинский акцент несколько комичным. Но почему, удивлялись в посольстве, в таком случае Сталин не обратился к народу через печать?33
Некоторые, подобно сбитым с толку деревенским жителям из сатирической повести Владимира Войновича «Приключения солдата Ивана Чонкина», ждали, когда правительство скажет им, что они должны делать. Другие были недовольны тем, что правительство не давало никаких прогнозов, как будут развиваться события. Некоторые, в особенности высланные крестьяне, втайне надеялись, что немецкое


72 МОСКВА 194 1
вторжение предвещает падение ненавистного режима. И каждый задавал вопрос: как могло правительство позволить застать себя врасплох? Почему советские разведчики не предупредили руководителей? Даже сегодня этот вопрос еще не снят окончательно. Но в 1990-е годы большинство документов было опубликовано, и люди могли составить об этом свое мнение на солидной основе.
Властям была нужна не только картина, изображенная их собственной пропагандой, но и какая-то оценка того, что люди действительно думают. Обязанностью НКВД было дать ответ на эти вопросы. Его аналитики обобщили данные прослушивания телефонов, цензуры писем, сообщений о слухах и сплетнях. Столь разнородные и тайным путем собранные сведения неизбежно приводили к неуверенным выводам. Правительство Великобритании также предпринимало подобную попытку и также нашло затруднительным дать общую оценку, так как в то время опросы общественного мнения не проводились и не существовало методов анализа настроений и взглядов различных социальных групп. Но тем не менее то, чем располагал НКВД свидетельствовало о серьезной критике советского правительства, его политики и перспектив начиная с самого первого дня войны; и такая критика часто была сильной, проницательной, весьма откровенной и удивительно неосторожной.
Несмотря на общий оптимизм, воспитанный многолетней пропагандой, внушавшей, что немцы скоро будут разгромлены, многие не верили в то, что война завершится легкой победой. На одном из заводов рабочие вели злые разговоры: «Во всем виноват Пакт, наше правительство кормило Германию, а теперь нас бьет рука тех, кого мы кормили»34. Врач по фамилии Гребенников сказал, что тюрьмы полны, крестьяне настроены враждебно и половина населения против правительства. Трудно будет заставить их воевать. Рабочая Макарова говорила: «Хорошо хоть война началась, потому что жизнь в СССР стала невыносимой. Все устали от голода и принудительного труда. Чем скорее все это кончится, тем лучше». Курбанов, работавший в агентстве «Интурист», доказывал, что в Гражданскую войну люди боролись за свободу и за свои права. Но теперь им не за что умирать. Советский режим обозлил народ до предела.
Бывший эсер по фамилии Спанд сказал, что войну начал Советский Союз, чтобы отвлечь внимание от народного недовольства советской диктатурой. Фабричная работница Локшина сказала, что в стране все плохо организовано, а внутренние раздоры еще больше осложнят теперь положение, когда началась кровопролитная война. Служащий Логинов говорил, что перед войной нарком иностранных дел Литвинов был прав, когда пытался достичь компромисса с Англией и Францией. Теперь страна не готова к войне, и среди людей


22 июня 1941 73
начинается паника. Другой служащий по фамилии Данилов сказал, что немцы уже захватили пять крупных городов и превратили в груду развалин Киев и Одессу: «Теперь наконец можно вздохнуть свободно. Через три дня Гитлер будет в Москве, и интеллигенция сможет жить по-человечески». Военный врач Тобиас думал, что после многих страданий война будет проиграна. Военная техника есть, но в целом страна плохо готова к войне. На это Гитлер и рассчитывает.
По мере того как просачивались новости о катастрофе на фронте, возникали все более настойчивые вопросы: почему Красная Армия, самая сильная и самая большая армия в мире, которая готова была перенести войну на вражескую территорию сразу, как только начнется война, почему эта армия сдает немецким захватчикам русские города один за другим? Что происходит? Солдаты-крестьяне не хотят воевать за режим, который разрушил привычный уклад их жизни? Один залетный польский гость полагал, что война явилась следствием требований, предъявленных Гйтлером Советскому Союзу, передать ему тяжелую промышленность, нефтяные месторождения и порты на Черном и Каспийском морях. Электромеханик на железной дороге Москва - Донбасс Епифанов был близок к правде, когда говорил, что в правительстве имел место раскол между теми, кто, как Тимошенко, считал, что Советский Союз должен был нанести по Германии превентивный удар в то время, когда немцы воевали в Греции, и теми, кто считал, что столкновение с Германией должно быть отложено до тех пор, пока страна не будет должным образом к нему готова.
Бывший фабрикант Кьюн полагал, что вся ответственность за начало войны ложится на Советский Союз, у которого на границе с Германией было сосредоточено 160 бронетанковых дивизий. Разногласия между двумя странами обострились еще до того, как Молотов приехал в Берлин с требованием передать СССР всю Финляндию, которое Гйтлер категорически отверг. Главным направлением удара Германии будут Киев и Ленинград, где сконцентрировано тридцать процентов военной промышленности страны. Советское правительство никогда не было избрано народом, а теперь он скажет свое слово. Кьюн был арестован. Арестована была и Мориц, женщина немецкого происхождения, которая сказала, что крестьяне будут рады войне, потому что она освободит их от ненавистных большевиков и колхозов. Хотя Россия сильная страна, она недостаточно сильна, чтобы противостоять немцам, которые в один момент разнесут ее на куски.
Обычным людям информация не всегда была доступна, и они нередко бывали сбиты с толку. Но они рассуждали вполне разумно, и выводы, к которым они приходили, часто бывали поразительно глубокими. А весьма противоречивые мнения о причинах войны до сих пор еще отдаются эхом в работах сегодняшних историков.


74 МОСКВА 194 1
Эти внушающие беспокойство высказывания немедленно доводились до сведения высшего руководства майором Журавлевым, возглавлявшим НКВД Москвы35. Его люди заранее составляли списки и заранее выявляли лиц с сомнительным политическим, социальным или национальным прошлым. Более тысячи этих людей были отнесены к таким категориям, как «террористы, саботажники, вредители, немецкие, итальянские или японские шпионы, бактериологические диверсанты, троцкисты, бывшие члены антисоветских политических партий, сектанты и «отказники совести», различные антисоветские элементы». Отлавливались и установленные преступники - тысячи обитателей московских тюрем были сосланы в лагеря, чтобы освободить место для этих людей. Был организован и специальный лагерь на триста интернированных иностранцев36. Погонин, восемнадцатилетний помощник машиниста, был арестован за передачу листовок в поезде, призывавших к борьбе с советским режимом и его руководителями. На следующий день была арестована группа из семидесяти «бандитов-уголовников и контрреволюционеров».
Майор Журавлев также докладывал о сбоях, имевших место в проведении мобилизации. В каждом районе был свой военкомат. Работа некоторых была плохо организована. Например, в Щелково не смогли обеспечить транспортные средства для перевозки вновь призванных к их частям. Главный инженер завода «Серп и Молот» был арестован за попытку уговорить других призывников отказаться от службы. Подобные инциденты имели место и в призывных пунктах в Новоселове и Кирове. В военкомате Куйбышевского района один из мобилизованных совершил самоубийство.
В магазины устремился поток покупателей. Возникали очереди до трехсот человек В некоторых продовольственных магазинах не стало сахара, соли, муки и круп. В других все раскупалось уже к середине дня. Заведующий гастрономическим магазином № 21 в Доме на набережной жаловался, что его привилегированные обитатели тратят свои сбережения, скупая все товары. Другие следовали их примеру, и в банках начинало не хватать наличности. Сберегательные счета пришлось временно заморозить, а затем вкладчикам разрешили снимать со счета не более 200 - 300 рублей в месяц37. Государственному банку пришлось выделить отделениям Сбербанка двадцать шесть миллионов рублей, чтобы обеспечить их ликвидность.
Через пару дней очереди у продовольственных магазинов начали уменьшаться. Но недостаток соли, сахара, круп, муки, спичек и керосина продолжался. Хлеба не хватало потому, что пекари были призваны в армию, а не потому, что не было достаточного количества муки: одна из пекарен выпекла 23 июня лишь треть своей обычной нормы. Люди начали делать запасы. Один из магазинов за день 23 июня продал пят¬


22 июня 1 94 1 75
надцать тонн соли вместо четырех с половиной тонн 21 июня. НКВД начал арестовывать тех, кто тайком стал делать запасы продовольствия и спекулировать им. К концу второго дня войны было арестовано сорок спекулянтов38.
Отношение к немцам было сложное. Довоенной пропаганде удалось убедить многих советских граждан в том, что простые немцы в отличие от своих вождей дружественно относятся к государству рабочих. И даже когда эти «простые немцы» появились на советской земле в военной форме в качестве агрессоров, многие не могли привыкнуть к мысли, что теперь они стали врагами. Один офицер-артиллерист рассказывал Илье Оренбургу, что когда он приказал своим бойцам открыть по немцам огонь, ему ответили: «Нужно подпустить немцев поближе, попытаться объяснить им, что пора образумиться, восстать против Гитлера, а мы им в этом поможем»39. Через несколько дней после речи Молотова дворник в доме, где жила Раиса Лабас, спросил ее: «А чего нам бояться-то? Немцы культурные люди»40. Это были совсем не те чувства патриотической ненависти, которых ожидали и хотели власти. Сам Сталин, выступая в мае 1942 года, говорил о «спокойствии и равнодушии» по отношению к врагу, которое существовало в войсках в первые месяцы войны. Теперь, говорил он, эти чувства уступили место ненависти, по мере того как осознавалась глубина варварства врага41.
За день до начала войны Евгений Ануфриев, стремившийся к просвещению деревенский житель из-под Ржева, сдал свой последний экзамен, получил диплом об окончании школы и отправился отпраздновать с друзьями это событие. «На следующий день я проспал до полудня. И только тогда я узнал, что началась война. Мои товарищи и я стали обсуждать, что нам теперь делать. Я решил пойти в ополченцы, но на призывном пункте меня не приняли, потому что в аварии я потерял указательный палец. Возможно, это и спасло мне жизнь, поскольку все ополченские дивизии были истреблены уже в начале сражений под Москвой. Вместо направления меня в часть командир на призывном пункте поручил мне и нескольким моим товарищам разносить призывные повестки. На этой стадии война энтузиазма не вызывала»42.
Анатолий Черняев, будущий советник Горбачева по вопросам внешней политики, слушал речь Молотова по дороге домой, после того, как побывал в университете. По Садовому кольцу уже шли военные колонны, грузовики, которые обгоняла кавалерия, тащили орудия противовоздушной обороны. Военные патрули стояли на перекрестках, невыразительные группы из трех человек с незнакомым оружием. Вечером он пошел на собрание в университет. Зал был переполнен. Выступавшие один за другим произносили патриотические речи. Одним из самых пламенных ораторов был сокурсник Черняева Миша


76 МОСКВА 194 1
Гефтер, в те дни глубоко убежденный коммунист, ведущая фигура в комсомольской организации университета, позже ставший диссидентом. Митинг продолжался далеко за полночь. Все еще было трудно осознать значение того, что уже произошло. Конечно, это какое-то недоразумение, что-то такое, что скоро прояснится. Но когда Черняев на следующий день пошел сдавать экзамен, его преподаватель Валентина Дынник была в слезах и всем мальчикам ставила пятерки. Именно это показало ему, сколь многое поставлено на карту: именно это и еще то, что уже на следующий день деревянные ворота и заборы в Марьиной роще были разобраны, и общий вид местности был навсегда испорчен43.
Из-за убежденности Сталина в том, что главный удар немцев будет сделан на Украине, большинство вновь созданных механизированных корпусов находилось на Юго-Западном фронте под командованием генерала Кирпоноса. Предполагалось, что эти модные бронетанковые формирования исправят некоторые упущения, выявленные в результате финской войны. Идея их образования восходила (разумеется, без официального признания) к теоретическим разработкам Тухачевского и к блестящей практике гитлеровских «панцирных» дивизий. Но как это часто случалось в советской практике, Сталин и его генералы делали все в спешке и больше заботились о количестве, нежели о качестве. Новые формирования были состряпаны на скорую руку. Они были плохо оснащены, недостаточно обучены и плохо укомплектованы. И даже лучшие из них не могли еще равняться с германскими бронетанковыми частями.
Генерал Андрей Власов командовал 4-м механизированным корпусом, базировавшимся во Львове на территории, которая недавно была польской. Напоминавший одновременно медведя в очках и интеллектуала, Власов был кадровым военным с высокой репутацией. Он был одним из самых молодых генерал-майоров в армии, в июне 1941 года был награжден орденом Ленина, и боевая подготовка и дисциплина его дивизии ставились военным начальством в пример другим, что отмечалось и «Правдой»44. Он выделился и стал известен после боев на границе, безнадежной обороны Киева и во время контратаки под Москвой в декабре и январе.
Одним из самых молодых офицеров в дивизии Власова был лейтенант Павел Гудзь. Ему был лишь только двадцать один год, и ему только что присвоили звание. С девичьим лицом, мягким, певучим голосом, он бьш родом с Западной Украины, где говорили только по-украински. Его отец уехал работать во Владивосток, на другой конец страны, где можно было заработать больше денег, и Павла воспитывала мать Степанида. Жизнью в деревне все еще управляли старики на старый патриархаль¬


22 июня 1941 77
ный лад. Молодым, если кто-нибудь вел себя плохо, делали два предупреждения. А на третий раз совершившему плохой поступок выдавали ковригу хлеба, свиной окорок и несколько луковиц - по одной на каждый год, в течение которых он не мог жить в родной деревне и должен был вести самостоятельную жизнь где-то на чужой стороне.
В 1934 году, в том самом, когда его отец погиб из-за несчастного случая, Павел окончил деревенскую школу и стал изучать литературу в средней школе. Через два года его послали работать в местный Дом культуры, и вскоре он был назначен школьным инспектором. Ему выдали лошадь, небольшую лошадку с двуколкой, что, по его словам, сегодня можно считать транспортным средством, эквивалентным «мерседесу». А в августе 1939 года, когда ему еще не исполнилось и двадцати, его вызвал секретарь местной партийной организации и спросил, хотел бы он поехать учиться во Вторую танковую академию в Саратов на Волге.
Гудзь тогда едва говорил по-русски и до своей поездки в Саратов еще ни разу не видел поезда. Первым испытанием в академии стал для него диктант. Это был отрывок из речи Сталина, о котором он едва ли что-нибудь знал. Он сделал сорок ошибок, и его вызвали к политко- миссару академии, который с сарказмом спросил: «А побольше ошибок сделать не мог?» - «Может быть и мог», - ответил 1Удзь. Но школа, очевидно, уже занесла его в списки как ценный материал, и комиссар поверил ему, когда он обещал сделать все, чтобы как можно быстрее бьггь на должной высоте.
1 сентября 1939 года обучение началось с сообщения о нападении Германии на Польшу. Курсанты приступили к тренировкам сначала на танке Т-28, хорошей машине, вооруженной крупной пушкой и тремя пулеметами, но имеющей слабую моторную часть. Затем они перешли на КВ-1, тяжелый танк, названный в честь Клима Ворошилова, который по своим данным превосходил танки, имевшиеся в то время у немцев.
Гудзь окончил курс с отличием. 10 июня 1941 года ему было присвоено звание лейтенанта и выдана парадная форма. А через два дня его и еще двадцать других молодых офицеров направили в Киевский военный округ. Он получил назначение во Львов в 32-ю танковую дивизию. Дивизия, которой командовал полковник Пушкин, имела триста танков КВ-1. Пушкин и командиры подразделений были опытными кадровыми военнослужащими с большим стажем. Поскольку Сталин сказал, что война в данное время невозможна, в Саратове никто не позволял себе говорить о войне. Но по прибытии во Львов начальник штаба дивизии капитан Егоров коротко сказал им: «Начнется очень скоро. Поэтому вам нет смысла искать квартир в городе. Устраивайтесь в казарме».


78 МОСКВА 194 1
32-я дивизия имела приказ командования Юго-Западного фронта наблюдать за состоянием дорог, связывающих Львов с приграничными районами, мотивированный тем, что дороги размыты сильными дождями. Никаких следов дождя не было, и мотивировка была кодовым прикрытием, означавшим, что на дивизию возлагалась обязанность контролировать дороги вдоль границы, которые могли стать направлением удара немецкой армии. Это была еще одна из вполне разумных мер Кирпоноса, показывающих, что Юго-Западный фронт был готов к войне.
Гудзь был назначен командиром полкового штабного взвода, состоявшего из пяти танков КВ, двух Т-34, двух бронетранспортеров и четырех мотоциклов. Ему сильно повезло в том, что водителем его танка стал Галкин, опытный боец, незадолго до этого проводивший испытания новых машин на Кировском заводе в Ленинграде. В субботу 21 июня 1941 года Гудзь оставался дежурным по полку. Вечером перед заходом солнца немецкий самолет пролетел над городом и спокойно улетел, не подвергнутый обстрелу. А на рассвете следующего дня в небе появились немецкие самолеты, атаковавшие львовский аэропорт. Самолеты советских ВВС стояли на одной линии крылом к крылу, и Гудзь мог видеть, как они горели. Несколько немецких самолетов отвернули в сторону и сбросили бомбы на казармы 32-й танковой дивизии, и две бомбы попали в ремонтные мастерские.
Гудзь сам по своей инициативе поднял дивизию, несмотря на то, что один из старших сержантов сказал ему: «Сталин сказал, что не будет войны». Гудзь ответил: «Пойдем воевать». Капитан Егоров и командир батальона капитан Хорин поддержали его. Дивизия начала движение в направлении границы со взводом Гудзя, идущим впереди.
Немцы стали бомбить колонну, а немецкие части развернулись в боевые порядки. Хорин приказал Гудзю, который был все еще в своей парадной форме, атаковать. Снаряд немецкой противотанковой пушки ударил в броню танка. Вмятина была незначительной, но Гудзь впервые почувствовал особый запах подожженной брони. Он был командиром танка и одновременно орудийным стрелком. Одним выстрелом немецкая пушка была уничтожена. Его взвод подбил пять немецких танков, три бронетранспортера с пехотой и несколько автомашин. Немцы отошли назад, но Гудзю было приказано не преследовать их и не переходить границу.
Взвод поспешил на выручку попавшей в окружение советской пехоте. Но было уже поздно: все были мертвы, включая медсестру, по всей видимости, хладнокровно застреленную в то время, когда она делала перевязку раненому солдату.
Во второй половине дня немцы возобновили атаку. Гудзь подбил еще три танка, и его водитель протаранил еще один, выбил у него гусе¬


22 июня 1941 79
ницу и столкнул в канаву. На прилегающем к шоссе поле остались сгоревшие немецкие танки и трупы немецких солдат. Стояла жара, от взрывов снарядов горело пшеничное поле, валявшиеся на нем трупы разбухали и начинали разлагаться.
Но немцы упорно рвались вперед. Через несколько дней дивизия была вынуждена отступить, сначала к Львову, а затем к Киеву. Немецкая авиация систематично разрушала линии снабжения войск, и запасы горючего и боеприпасов скоро иссякли. Не дойдя до Киева, Гудзь и его бойцы были вынуждены сжечь свои танки - топлива уже не было, машины сильно разбиты. Оставшихся в живых поездом отправили в Москву.
9-й механизированный корпус, которым командовал Рокоссовский, был дислоцирован в Киевском военном округе. Он был полностью доукомплектован личным составом. Но в нем насчитывалось менее трети полагавшихся по расписанию танков и транспортных средств. Командный состав был неопытный, а звания многих - завышенные. Опыт вождения имевшихся в их распоряжении транспортных средств у многих водителей не превышал нескольких часов. Рокоссовский был вынужден прийти к выводу, что как механизированная часть его 9-й механизированный корпус не был готов к боевым операциям. Тем не менее он начал готовить его к войне. Он провел разведку вероятных направлений удара немцев и ускорил работы на недостроенных фортификационных объектах. Он не стал отправлять части корпуса на летние учебные сборы и берег свои танки, уже получившие некоторые повреждения во время ранее проводившихся учений, укреплял связи с гражданскими организациями, которые должны были предоставить дополнительные транспортные средства для мобилизации.
Все эти мероприятия отнюдь еще не были доведены до конца, когда, закончив работу, 21 июня Рокоссовский пригласил своих дивизионных командиров поехать следующим утром на рыбную ловлю. Но вечером в его штаб поступило сообщение, что капрал немецкой армии, по национальности поляк из Познани, перебежал к пограничникам и сообщил, что немцы начнут военные действия 22 июня. Рокоссовский объявил командирам о приведении частей в состояние боевой готовности. В четыре часа утра дежурный офицер передал ему приказ вскрыть поступившие ему секретные указания на случай чрезвычайного положения. Ему предписывалось немедленно приступить к боевому развертыванию подчиненных ему частей. Он быстро попрощался с женой и дочерью и выехал на фронт.
Корпус Рокоссовского немедленно начал выдвигаться на боевые позиции, которые он уже подготовил. Обещанный гражданскими


80 МОСКВА 194 1
организациями транспорт не прибыл, и в течение первого дня пехота прошла пешком свыше сорока километров, нагруженная оружием и боеприпасами. К вечеру они настолько выбились из сил, что уже были не в состоянии что-либо делать. В последующие дни они проходили ежедневно тридцать километров. А навстречу им шли странные группы еле волочивших ноги людей, старавшихся не попадаться на глаза командирам. Некоторые шли в нательном белье, другие - в военных гимнастерках и брюках или изодранной крестьянской одежде и старых соломенных шляпах. Это были люди, вырвавшиеся из окружения, или те, кто не выдержал и бежал в состоянии шока. Они были из самых различных родов войск и частей. Двое из них оказались бойцами взвода, высланного вперед для подготовки нового командного пункта Рокоссовского.
К Рокоссовскому привели оборванного генерала, форма которого превратилась в лохмотья, изможденного, без личного оружия. Он рассказал, что после немецкого нападения он пошел выяснить, что происходит на линии фронта. Навстречу ему шли грузовики с солдатами. Он остановил одну из машин и стал спрашивать, куда они едут и из какой они части. Вместо ответа они схватили его, затащили в грузовик, заявили, что он переодетый немецкий шпион, отобрали документы и оружие и объявили, что приговаривают его к смерти. Ему удалось выпрыгнуть из грузовика на ходу и спрятаться в высоких колосьях у дороги. Многим другим офицерам, направленным в войска, чтобы предотвратить панику, повезло еще меньше, и их просто сразу же расстреляли.
Дезертиры ссылались на самые различные обстоятельства: их части были полностью уничтожены и они - единственные, кто уцелел; они были атакованы с тыла немецкими десантниками; их обманули и захватили врасплох вражеские солдаты, переодетые в форму милиционеров, пограничников, сотрудников НКВД и даже старшего командного состава. Некоторые из них потеряли всякую надежду на возможность оказать сопротивление врагу. Некоторые сами нанесли себе увечья, чтобы избежать фронта. Бывали и случаи самоубийств. В корпусе самого Рокоссовского застрелился один из командиров, оставив записку: «Преследующее меня чувство страха, что могу не устоять в бою, вынудило меня к самоубийству»45.
И другие механизированные корпуса генерала Кирпоноса также испытывали недостаток боеприпасов и не были достаточно подготовлены к боевым условиям. Но тем не менее то в одном, то в другом месте они добивались успеха. Сам Рокоссовский устроил засаду для немецкой бронетанковой дивизии и нанес ей тяжелые потери. Они не были непобедимыми46.
Один из ветеранов, участник сражения на Халхин-Голе, сказал


22 июня 1941 81
ему: «Мы можем бить немцев так же, как били японцев»47. Но целых два года прошло, и много было поражений, прежде чем такие чувства стали неоспоримой реальностью в битве под Курском летом 1943 года. Как и лейтенант Гудзь из 32-й танковой дивизии, Рокоссовский вскоре был вынужден отступать48. К концу первой недели войны большинство вновь сформированных механизированных корпусов Красной Армии потеряли девять десятых своего численного состава49.
Прошла неделя, прежде чем Рокоссовский узнал, что его жена и дочь находятся в безопасности. Вместо обычных четырнадцати часов на дорогу из Киева в Москву поездом потребовалось семьдесят, в Москве у них не было времени даже для того, чтобы увидеться с родственниками, - их сразу пересадили в другой поезд, направлявшийся в Казахстан. Сохранилась записка Рокоссовского, написанная синим карандашом на клочке бумаги: «Дорогая Лулу! Я слышал, что вы уехали. Я очень рад, что вы вне опасности. Но я беспокоюсь, где и как вы устроились. Я здоров и чувствую себя бодро. Не беспокойтесь обо мне. Крепко целую тебя и Адулю. Люблю тебя, Костя»50. После этого он не имел связи с семьей почти год.
К концу того первого дня войны немцы уже форсировали реку Неман, переход через которую в субботу 24 июня 1812 года ровно 129 лет назад был началом нашествия Наполеона51.
Несмотря на все сомнения, высказываемые некоторыми в частных беседах, общее настроение все еще было оптимистичным. Маститые историки публиковали статьи о том, что иностранные захватчики - французы, шведы, поляки, татары да и те же немцы всегда терпели поражение и изгонялись из России. Это же произойдет и на этот раз, думали люди, раз мощная Красная Армия выступила против врага. Тех, кто ожидал, что армии Гитлера дойдут до ворот Москвы, было немного.
Однако иностранные обозреватели не были в этом столь уверены. Через двадцать четыре часа после нападения Германии на Советский Союз Военное министерство в Лондоне пришло к заключению, обоснованному серьезными расчетами, что «немецкие бронетанковые дивизии через три недели и даже, может быть, раньше могут выйти на линию Ростов - Москва, хотя, с учетом некоторого сопротивления русских им, возможно, потребуется для этого пять недель»52.
Один московский школьник был особенно возмущен неожиданным поворотом событий. По его мнению, для начала войны было выбрано самое неудачное время. Он успел сдать только два экзамена из пяти. «Если бы Гйтлер начал войну немного раньше, - жаловался он, - может бьггь, экзамены и вообще бы отменили»53.


ГЛАВА ПЯТАЯ
РУССКИЕ СРАЖАЮТСЯ
На второй день войны Сталин был в своем рабочем кабинете в Кремле уже в 3 30 утра. Одним из главных вопросов, которые ему предстояло решить в этот день, было создание Ставки Верховного Главнокомандования. В ее состав вошли Нарком обороны Тимошенко, начальник Генерального штаба Жуков, Сталин, Молотов; Ворошилов и Буденный - от Армии и адмирал Кузнецов - от Военно-Морского Флота. Ее председателем сначала был Тимошенко, что было явной аномалией, исправленной 10 июля, когда Сталина «уговорили» возглавить Ставку1.
На заседании Политбюро Тимошенко доложил, что происходит перегруппировка Советских Вооруженных Сил, чтобы остановить продвижение врага. Сталин сказал на это: «Вы имеете в виду, что не готовы, как вы говорили раньше, быстро разгромить противника?» - «Нет, - ответил Тимошенко, - но после того, как наши силы будут сконцентрированы, мы, безусловно, разгромим его».
Особое раздражение Сталина вызвал командующий Западным фронтом Павлов, непосредственно противостоявший неослабевающему удару фон Бока, направлявшегося прямо на Москву. «Ссылается на то, что опоздала в войска директива... Но разве армия без директивы не должна быть в боевой готовности?»2
И хотя Павлов действительно растерялся и должен был ответить за это, такое заявление Сталина было несправедливым. Ведь это он сам в последние дни перед началом войны ясно дал понять всем, что любое проявление инициативы со стороны командующих будет строго наказано. Москва чинила Павлову препятствия на каждом шагу. В феврале он


Русские сражаются 83
просил Сталина выделить дополнительные средства для строительства новых оборонительных рубежей. Он предложил провести мобилизацию выпускников школ и студентов для строительства фортификационных сооружений во время каникул, с тем чтобы войска могли заняться боевой подготовкой, не отвлекаясь на строительные работы. Но эти его призывы оставались без ответа. К началу войны не была завершена даже пятая часть предусмотренных планами оборонительных рубежей3. Разведка Западного фронта снабдила Павлова детальными данными о наращивании немецких сил на западном направлении. Он не решался прямо сказать Москве, что война неизбежна. Но 21 июня он запросил разрешения перебазировать войска на укрепленные боевые позиции. Тимошенко не позволил этого делать.
26 июня Павлов перевел свой штаб в Бобруйск, а затем в Могилев, ошибочно полагая, что немецкие танки прорвали оборону. Еще не имея телефонной и радиосвязи, он послал в части, находившиеся на фронте, связных с приказами об отходе. Другим средством связи, имевшимся в его распоряжении, был У-2, маленький старый биплан, способный летать со скоростью лишь сто двадцать километров в час на высоте не более полутора тысяч метров4. Несмотря на низкие боевые качества, У-2 мог летать над макушками деревьев, садиться на крошечных полянках, иметь на вооружении пулемет и бомбы, и широко использовался для связи, эвакуации раненых и ночных бомбардировок.5 Павлов посылал У-2 с приказами в каждую из армий. Для этих же целей он использовал бронемашины и парашютистов. Но все У-2 были сбиты, а все бронемашины подбиты немцами. Двум десантированным связистам удалось добраться до 10-й армии. Но их приняли за шпионов и арестовали, а шифровальщики 10-й армии не сумели расшифровать полученный приказ, потому что накануне код был изменен. Захваченные связисты были переданы в спецотдел НКВД и их сразу расстреляли6. Павлов сам выехал на передовую в надежде хоть что-то спасти от разгрома. Поэтому Сталин и Жуков в течение целых шести дней не имели с ним связи. Сталин послал маршалов Шапошникова и Кулика выяснить, что случилось. Они также не смогли этого сделать. Кулик выехал в 3-ю армию и исчез. На его розыски были отправлены самолеты и броневики.7 Начальник штаба Павлова генерал-майор Климовских на все вопросы давал один и тот же обескураживавший ответ: «Командующий выехал на фронт». О том, что происходит на самом деле, Климовских и сам не имел представления. Как только Павлов появился у себя, он был срочно вызван в Москву, а на его место назначен Тимошенко8.
29 июня 1941, когда Минск вот-вот должны были захватить немцы, Сталин вместе с Молотовым, Маленковым, Берия и Микояном


84 МОСКВА 194 1
поехал в Наркомат обороны. Жуков уже был в кабинете Тимошенко. Генералы ничего не могли сказать о том, что происходит на фронте. Сталин пришел в ярость и набросился на Жукова: «Что это за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?»
Жуков вышел из комнаты в слезах. Молотов пошел за ним, и через несколько минут они вернулись. Напряжение несколько разрядилось, и совещание закончилось без каких-то определенных результатов. Выйдя из здания Наркомата, Сталин сказал Микояну и остальным, приехавшим с ним: «Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все это просрали...»
Это был момент, когда Сталин не выдержал нервного напряжения прошедшей недели. Его авторитет оказался катастрофически подорван его ошибочной оценкой намерений Германии и его отказом последовать советам, не совпадавшим с его навязчивыми желаниями. Должно быть, у него возникли опасения, что его ближайшие соратники воспользуются этой возможностью, чтобы отомстить ему за годы террора и унижения. До этого момента он проводил в своем рабочем кабинете по двенадцать - четырнадцать часов в день, внешне спокойный, постоянно сохранявший самообладание, принимая приходивших к нему одного за другим министров, военных, партийных работников, авиаконструкторов9.
Теперь он уехал на «ближнюю» дачу в удрученном состоянии, как позднее сказал об этом Микояну Молотов. Его телефон в Кремле молчал. Он никого не вызывал и никому не звонил. Его сотрудники пребывали в состоянии тревоги. Лев Мехлис, заместитель председателя правительства, непопулярный и зловещий помощник Сталина по улаживанию конфликтов в кругу военных, пытался звонить на дачу, но не получал ответа. Число нерешенных вопросов росло. Управляющий делами Совнаркома направлял срочные бумаги на подпись Вознесенскому и Молотову. Но оба отказывались принимать решения за Сталина. Ведь еще четыреста лет назад Иван Грозный также уезжал из Кремля в уединенное место, а затем вернулся в гневе на тех, кто достаточно неосторожно дал царю повод подумать, что они могут захватить власть в его отсутствие. Отсутствие Сталина также могло быть лишь проверкой лояльности его коллег.
Но дела войны не могли быть отложены. 30 июня члены Политбюро решили поехать к Сталину на «ближнюю» дачу. Казалось, он съежился, сидя в кресле, когда они вошли к нему, и спросил странным настороженным голосом: «Зачем пришли?», очевидно опасаясь, что они пришли, чтобы арестовать его. Молотов сказал, что нужен специальный орган, который мог бы сконцентрировать всю власть в


Русские сражаются 85
стране и продолжать войну. «Кто во главе?» - спросил Сталин и, казалось, был удивлен, когда Молотов сказал, что во главе такого органа, конечно, должен быть он сам10.
Если не появится какой-либо личный документ самого Сталина - может быть, дневник или какие-то личные записи, мы так и не сможем узнать, был ли он действительно в состоянии глубокого потрясения, как был бы любой другой человек на его месте, или он действительно подверг своих коллег испытанию на верность. Его высказывания, сделанные четыре года спустя на приеме в честь командующих войсками, дают нам некоторый ключ: «Любой другой народ, - сказал он, - мог бы сказать правительству: - «Вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой»11. Учитывая информацию о проявлениях недовольства среди населения, предоставленную Сталину НКВД в первый же день войны, его опасения не были безосновательны. И решение Политбюро поддержать Сталина могло быть вызвано не малодушием, а сознанием того, что в случае возникновения кризиса власти организация отпора Германии могла бы быть серьезно, а может быть, и фатально подорвана. Но по всей вероятности Сталин решил, что его коллеги не имеют мужества сразить человека, который в течение многих лет помыкал ими и терроризировал их, что сам он несомненно бы сделал на их месте. Его уверенность в себе и презрение к собственному окружению, наверно, значительно укрепились.
Больше он уже никогда не допускал неуверенности и колебаний. Он сразу с прежней энергией и решимостью вернулся к исполнению своих обязанностей. И его первым шагом было осуществление предложения Молотова о создании высшего органа управления страной в условиях войны. Был образован Государственный Комитет Обороны - ГКО, чтобы «сконцентрировать всю полноту власти в государстве... обязать всех граждан и все партийные, советские, комсомольские и военные органы беспрекословно выполнять решения и распоряжения Государственного Комитета Обороны»12. Эти решения имели, таким образом, силу закона. Нарушения карались немедленно и беспощадно.
Сталин был Председателем Комитета, Молотов заместителем Председателя, а его членами были Ворошилов, Маленков и Берия. Вознесенский, Каганович и Анастас Микоян стали членами ГКО в феврале 1942 года. Круг обязанностей каждого был четко определен. Молотов отвечал за производство танков и, несмотря на свою слабость к бесконечным бюрократическим совещаниям, действовал успешно13. Каганович курировал работу транспорта, Маленков отвечал за авиационную промышленность, Микоян - за снабжение (включая начавшиеся позднее поставки по ленд-лизу от западных союзни¬


86 МОСКВА 194 1
ков). Остальные отрасли экономики были в надежных руках способного Вознесенского. Комитет играл ключевую роль в организации всей жизни страны ради одной главной цели - победы. Он взял на себя стратегическую задачу снабжения Красной Армии всем необходимым, вооружением и боеприпасами. Он определял общее направление военных операций, уделял большое внимание назначениям генералов на ключевые места и руководил партизанской войной за линией фронта. Он также принимал многие экономические решения, включая инструкции о производстве саней и подков для конницы14. Заседания Комитета проходили в Кремле в кабинете Сталина. Работа его не прекращалась ни на минуту. По обсуждавшимся вопросам за годы войны были выпущены десятки тысяч решений. Большинство военных решений Сталин подписывал сам. Многие из них и написаны были им самим, многие он диктовал, а многие представленные в Комитет проекты решений подвергались им существенным изменениям15.
10 июля Сталин стал Верховным Главнокомандующим Вооруженными Силами СССР. Таким образом, он был одновременно Председателем ГКО, Генеральным секретарем партии, Председателем Совета Народных Комиссаров (правительства) и Народным Комиссаром Обороны. Даже Сталин с его выносливостью, энергией, умом и волей не мог охватить столь широкий круг обязанностей и органов управления. Некоторые утрачивали свое значение. Политбюро заседало нерегулярно, а на единственном за всю войну пленуме Центрального Комитета партии, состоявшемся в октябре 1941 года, Сталин отсутствовал16.
А плохие новости между тем продолжали поступать. К 10 июля Западный фронт потерял 4799 танков, 9477 орудий, 1777 боевых самолетов и 341 тысячу солдат17. Менее чем за три недели группа армий «Центр» под командованием фон Бока захватила всю Белоруссию и продвинулась в направлении Москвы на расстояние более 600 километров.
Огромное количество советских частей сдавалось без единого выстрела. К 28 июня немцы взяли в окружение две советские армии и остатки двух других вокруг столицы Белоруссии Минска. Всего в окружении оказалось примерно такое же количество войск, как в Британском экспедиционном корпусе, вырвавшемся из Дюнкерка18. Еще почти полмиллиона было захвачено в плен в августе под Смоленском, в Умани на Украине и в Гомеле в Белоруссии; 665 тысяч были взяты в плен в сентябре вокруг Киева; в октябре 107 тысяч сдалось на юге и в октябре же 663 тысячи - на подступах к Москве. Всего, таким образом, более двух миллионов человек19.
Немецкое верховное командование рассчитывало взять миллионы пленных. Но оно не составляло планов, как их будут кормить. В мае 1941 года экономические советники Гйтлера доложили, что после 1941 года


Русские сражаются 87
войну можно будет вести только при условии, что немецкая армия будет использовать запасы продовольствия России. «Неизбежно десятки миллионов людей, - заключал доклад, - погибнут от голода»20. Даже армия, которая самым скрупулезным образом придерживалась бы положений Женевской конвенции, нашла бы затруднительным прокормить, разместить и охранять такое количество измученных и беззащитных пленных. А немцы не собирались выделять ресурсы для этой цели, и очень скоро военнопленные начали падать как мухи.
И тем не менее уже в первые дни их триумфального наступления немцы заметили нечто такое, что полностью расходилось с их ожиданиями. В 1940 году французы и англичане сражались до тех пор, пока, как они считали, благоразумие и честь требуют этого. Потом они или отступали, или сдавались в плен: к концу кампании во Франции в немецком плену находились 1 миллион 900 тысяч человек21. Немцы полагали, что на Востоке все будет еще проще. Русские не будут сражаться за ненавистный им режим. Деморализованная Красная Армия будет сломлена. Это будет легкая победа.
Но уже в первый день войны они с удивлением увидели то, что вызвало у генерала Воронова вздох огромного облегчения. Русские продолжали сражаться. Они стойко защищали свои позиции. Они переходили в контратаки, заранее обреченные на провал, направляемые неопытными, некомпетентными командирами, которые больше пугались собственного начальства, чем немцев. В самоубийственных порывах они бросались на немецкие позиции и гибли тысячами. Это было что-то новое даже для тех немецких ветеранов, кто уже сражался во Франции и Польше.
Русские продолжали сражаться, не только когда сражение становилось бессмысленным, но даже тогда, когда оно становилось физически невозможным. Окруженные со всех сторон противником, превосходившим по численности, дезорганизованные, часто остававшиеся без командиров, без боеприпасов, топлива, медикаментов и пищи, они падали мертвыми или сдавались только тогда, когда у них не оставалось ничего, чем они могли бы сражаться. Но даже в таких случаях многие скрывались в лесах, чтобы пробраться потом к своим или присоединиться к партизанским отрядам, которые уже начинали формироваться.
Немцы неправильно оценили свои возможности и упустили свой шанс. Старый царский генерал сказал гудериану в Орле, после того как в начале октября город был взят немецкими танками: «Если бы вы пришли двадцать лет назад, вас встретили бы с распростертыми объятиями. Но вы пришли слишком поздно. Мы только что начали вставать на ноги, а теперь вы пришли и отбросили нас снова на двадцать лет назад, и мы должны будем опять начинать все сначала. Сейчас мы деремся за Россию, и это нас всех объединяет»22.


88 МОСКВА 19 4 1
В конце июня Политбюро приняло решение огромного символического и политического значения - перенести тело Ленина из Мавзолея на Красной площади в безопасное место в Тюмени, в глубину Сибири, подальше от крупных промышленных центров, которые могут подвергнуться бомбежкам. Поскребышев сообщил секретарю обкома в Тюмени, что в скором времени в его город прибудет объект чрезвычайной важности. Даже среди сотрудников Центра, ведающего Мавзолеем, единственным человеком, знавшим о принятом решении, был отец Ильи Збарского Борис.
Илья и его коллега Мардашев ничего не знали об этом до 3 июля. После этого они получили предписание в тот же вечер ехать на Ярославский вокзал, чтобы сопровождать тело Ленина во время перевозки. Тело находилось в деревянном гробу, покрытом слоем парафина, с раздвижной крышкой на желобках, смазанных вазелином. Гроб был помещен в большой деревянный ящик с набором вспомогательного оборудования, включая две большие стеклянные ванны, необходимые химикаты и инструменты. Окна специального поезда были тщательно замаскированы, и тело находилось под круглосуточной охраной Кирюшина, отвечавшего за охрану Мавзолея, и нескольких солдат кремлевского гарнизона. Стоял жаркий июльский вечер, когда состав наконец отошел от станции. На всем пути до Тюмени дорога была под усиленной охраной, а на станциях, через которые следовал состав, военные патрули не подпускали к нему толпы беженцев, пытавшихся уехать на восток
7 	июля поезд прибыл в Тюмень. Даже для мирного времени путешествие было недолгим и тем более замечательным в условиях чудовищного перемещения людей и грузов, уже создавшего предельное напряжение на всей железнодорожной системе страны. Поезд был встречен местными сановниками, к тому времени уже знавшими, что «специальным объектом» было тело самого Ленина. На следующий день гроб был перенесен в двухэтажное здание, принадлежавшее местному сельскохозяйственному техучилищу, пребывавшему отнюдь не в идеальном состоянии: оно было грязным, водопроводная система нуждалась в ремонте, дистиллированную воду и некоторые другие компоненты нужно было везти из Омска за несколько сотен километров от Тюмени. Но тело Ленина находилось в безопасности.
Мавзолей в Москве был обнесен металлическими конструкциями и закрыт черной промасленной парусиной с целью маскировки23. Обычные жители думали, что Ленин - символ стойкости и воли к конечной победе - все еще находится здесь.
3 июля, через одиннадцать дней, прошедших с начала войны, Сталин обратился к народу. Через громкоговорители, висевшие на ули¬


Русские сражаются 89
цах, в помещениях предприятий и учреждений, в домах по всей стране, люди могли слышать тяжелые шаги Сталина, подошедшего к микрофону, звук наливаемой им в стакан воды. И он начал свою речь24:
«Товарищи! Граждане! - сказал он, как всегда медленным, спокойным, не окрашенным эмоциями, но поучительным голосом, лишенным риторических интонаций, с сильным грузинским акцентом. - Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!
Вероломные немецкие захватчики продолжают идти вперед, - сказал он далее, - несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбились о героическую оборону Красной Армии и нашли себе могилу на полях сражений. Они уже захватили Литву, часть Латвии, часть Западной Белоруссии и Украины. Они бомбят главные города в западных районах страны.
Значит ли это, что немецкая армия непобедима? Конечно, нет. История показывает, что непобедимых армий не существует. Так называемые «непобедимые» армии Наполеона были разбиты русскими, англичанами и немцами (необычное упоминание о немцах в таком контексте. - Прим. авт.). Армии кайзера Вильгельма Второго были разбиты русскими, французами, англичанами. Так будет и с Гитлером, армии которого до сих пор еще не встречали серьезного сопротивления нигде в Европе. Первоначальные успехи немцев в России объяснимы. Они находились в полной боевой готовности, в то время как советские части еще находились в стадии развертывания на новых границах. И они воспользовались преимуществом неожиданного нападения, вероломно нарушив Пакт, заключенный с Советским Союзом.
Советские люди должны осознать всю опасность, которая угрожает стране. Жестокий враг намерен поработить нас. Советский народ должен отказаться от своего миролюбия, с оружием в руках вступить в смертельную схватку, не давая пощады врагу. Армия, флот, все советские люди будут защищать каждую пядь своей земли, драться до последней капли крови. Вся страна должна собрать все силы, чтобы произвести необходимое оружие. Все должно быть подчинено нуждам фронта.
На территории, захваченной врагом, там, где Красная Армия была вынуждена отступить, нужно не оставлять врагу ничего - ни одного паровоза, ни одного вагона, ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Все, что не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться. За линией фронта партизаны должны сделать жизнь врага невыносимой.
Эта война не является войной одного Советского Союза. Это также война за свободу народов Европы, включая и порабощенный народ самой Германии. Это война, в которой Советский Союз стоит плечом к плечу с народами Европы и Америки в борьбе за независимость и демократические свободы. Товарищи! - сказал в заключение


90 МОСКВА 194 1
Сталин, - наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом... Вперед, за нашу победу!»25
В этой яркой речи были изложены тезисы, которые оставались главными темами политических выступлений и пропаганды в Советском Союзе до самого конца войны: первостепенная цель - победа в освободительной борьбе, во имя которой должны быть принесены любые жертвы; у Советского Союза есть мощные союзники в этой борьбе. Убежденность Сталина, его сила воли и несгибаемое мужество произвели огромное впечатление на всех слушавших его людей. И они были тронуты теплотой его обращения к ним как к друзьям, его братьям и сестрам, что у многих вызвало слезы. Никогда раньше он не обращался к ним с такими словами. И реакцией многих было чувство облегчения. Теперь по крайней мере было открыто признано то, что каждый из них считал правдой. Были отброшены наивные фантазии о быстрой и неизбежной победе. Это была горькая правда. Но она была лучше, чем неясность и неопределенность, которые ей предшествовали. Готовность Сталина сказать правду была для них свидетельством силы. Конечно, более склонные к рассуждениям, такие как писатель Константин Симонов, задавали себе вопрос, почему Сталин не сказал об этом раньше. Может быть, он не хотел говорить об этом до тех пор, пока ему не стала более ясной картина происходившего? Или, быть может, ему требовалось время, чтобы найти козлов отпущения? Но для всех эта речь была продуманным, правильным шагом. Она положила конец всем домыслам о выключении Сталина из происходившего. Она сплотила людей и укрепила их решимость к борьбе. И это было одним из поворотных моментов в ходе войны26.
Речь сразу стали читать на собраниях и митингах на предприятиях, в учреждениях и институтах - повсюду в Москве, и информация о реакции, которую она вызывала, поступала в партию по ее собственным каналам и по линии НКВД Райком партии Ленинского района спешил сообщить, что люди, исполненные сознанием долга, выражали «свою любовь и преданность нашей великой и любимой социалистической Родине, нашему лучшему другу, отцу и учителю товарищу Сталину». Один за другим рабочие, мужчины и женщины, выходили на трибуну, чтобы выразить свою ненависть к немецким захватчикам и свою готовность превзойти самих себя в производстве оружия для армии. Некоторые добровольно записывались в народные дружины27.
Конечно, находились и скептики, которые, как докладывал НКВД считали, что было даже хуже, чем признал это Сталин. Один человек сказал, что советское правительство оказалось застигнутым врасплох и именно это привело к серии поражений и колоссальным потерям людей и самолетов. Призыв Сталина к партизанской войне, чрезвычайно ненадежной форме ведения военных действий, - это знак отчаяния.


Русские сражаются 91
Глупо надеяться и на помощь Великобритании и Америки. СССР оказался в яме, из которой не видно, как можно выбраться. Некоторые думают, что Москву сдадут и что советский режим рухнет. Все, что было создано в последнюю четверть века, говорили они, превращается в миф28.
Писатели и журналисты были призваны поддерживать и укреплять настроение людей. Но с этим никто не спешил. В первый же день 22 июня печать не поместила ни одного сообщения о несчастье, постигнувшем Советский Союз ранним утром. Советская пресса не работала с такой оперативностью. В «Красной звезде» были публикации о некоторых вопросах, касавшихся военной техники, статья об уроках, которые можно извлечь из применения армиями Великобритании и Италии бронетанковой техники и авиации в Ливийской пустыне, на странице спортивных новостей был отчет о результатах первого круга соревнований за звание чемпиона СССР по футболу: команда «Динамо» накануне потерпела поражение. «Правда» воспроизвела знаменитое стихотворение Лермонтова о Бородинской битве в 1812 году, но не потому, что началась война, а в связи со столетием со дня смерти поэта, погибшего на дуэли. На последней странице сообщалось о том, что физики в Ленинграде работают над проблемой расщепления атома29. «Вечерняя Москва» - «Вечорка», как ее называли, - вообще не вышла. И на следующий день печать не стала более информативной: как и правительство, и Верховное командование армии, газеты не знали о том, что в действительности происходит. Они поместили большие фотографии Сталина, текст выступления Молотова, передававшегося накануне по радио, некоторые указы и сообщения о патриотических митингах, состоявшихся в армейских частях и на предприятиях, на которых солдаты, летчики и рабочие давали клятву грудью стать на защиту Родины.
Впоследствии Давид Ортенберг, в то время еще заместитель главного редактора армейской газеты «Красная звезда», часто говорил, что для него война началась на день раньше, когда в субботу 21 июня его вызвал заместитель предсовмина и в прошлом главный редактор «Правды» Мехлис, его политический патрон и ментор в журналистике. Он был в полной генеральской форме. «Что происходит?» - спросил Ортенберг. «Вот-вот начнется война, - сказал Мехлис. - Немцы готовятся напасть на нас. Меня назначили начальником Главного политического управления Вооруженных Сил». Он приказал Ортенбергу поехать домой, одеть военную форму и вернуться быстро назад, чтобы вместе с ним и Тимошенко поехать в штаб Западного фронта в Минск. Но к тому времени, когда Ортенберг вернулся, Тимошенко и Мехлис уже уехали в Кремль к Сталину. А в пять часов утра 22 июня Мехлис позвонил Ортенбергу: «Война уже началась. Поездка в Минск отменена. Поезжай в редакцию и выпускай газету».


92 МОСКВА 194 1
Ортенберг сразу попросил поэта Лебедева-Кумача, известного в 30-е годы как автора многих песен для кинофильмов, написать патриотическое стихотворение. Оно называлось «Вставай, страна огромная!» А через три дня композитор и руководитель Краснознаменного ансамбля Красной Армии Александр Александров написал и музыку. Эта песня была исполнена ансамблем Александрова на Белорусском вокзале при проводах солдат, уезжавших на Западный фронт. После этого ее каждое утро передавали по радио, она стала одной из самых известных песен о войне. Она и до сих пор способна вызвать комок в горле даже у молодых, у кого нет своих воспоминаний о тех днях. В одной Москве в первые же дни войны появилось более сотни новых патриотических песен30.
Ортенберг, как и Мехлис, был евреем. Когда Мехлис сказал ему в конце июня, что он будет скоро назначен главным редактором газеты, в которой он работал, он попытался уклониться от этого назначения. Должность главного редактора общесоюзной газеты была в СССР занятием рискованным: уже три главных редактора «Красной звезды» один за другим быстро исчезли в ходе проводившихся чисток. Но Мехлис сказал, что назначение одобрено Сталиным. Он добавил, что Ортенберг должен будет выступать в печати под псевдонимом «Вадимов», от имени его сына - Вадим, явно не семитского происхождения. Ортенберг был убежден, что даже неделю спустя после нападения Германии Сталин все еще хотел, чтобы имена евре- ев-журналистов не появлялись на страницах газет, чтобы не раздражать Гйтлера31.
Несмотря на то, что правительство уже строго контролировало прессу, с началом войны были приняты дополнительные меры. 24 июня было учреждено Советское информационное бюро - Совинформбюро. Возглавил его незаменимый Щербаков, который был наделен весьма большими полномочиями. Он сделал неукоснительным правилом, чтобы в газетах не появлялись никакие сообщения, если они предварительно не были в бюллетенях Совинформбюро. Но собственные корреспонденты Совинформбюро редко выходили за стены штабов фронтов, и их сообщения часто повторяли лишь то, что они слышали в штабе. Ортенберг, стремившийся передавать новости непосредственно с фронта, своевременно и живо, часто бывал из-за этого «на ножах» с Щербаковым32.
В это время Константин Симонов был на фронте. В качестве молодого военного корреспондента он уже освещал кампанию в Монголии. Но та кампания была победоносной. А теперь он стал свидетелем того, что было очень похоже на поражение. Один случай из многих произвел на него особенно сильное впечатление и нашел


Русские сражаются 93
потом отражение в нескольких написанных им книгах. Через неделю после начала войны, когда он на грузовике ехал по лесной дороге из Могилева в Бобруйск навстречу наступающим немцам, пятнадцать тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 медленно и мирно проплывали у него над головой. Это были четырехмоторные машины, выпущенные авиационным заводом № 22, находившимся под Москвой, - тем самым, который до революции назывался «Русско-Балтийский вагоностроительный завод» и производил знаменитый «Илья Муромец». В свое время ТБ-3 также считался революционным самолетом, но к началу войны он уже морально устарел. Пятнадцать пролетавших бомбардировщиков не имели прикрытия истребителей. Немецкие «мессершмитты» за десять минут сбили шесть из них. Они садились на хвост одному бомбардировщику за другим и пулеметными очередями поджигали большие машины, которые пытались уйти, но, охваченные пламенем, теряли высоту и падали в лес, в то время как «мессершмитты» возвращались назад за очередной жертвой. Симонов взял в свой грузовик двух спасшихся летчиков. Один был капитаном, награжденным медалью за финскую войну. Другой - лейтенантом, сломавшим ногу при приземлении. Вскоре появился еще один ТБ-3, разделивший участь пролетавших до него. Через несколько километров пути эта же сцена повторилась вновь. На этот раз, когда охваченный пламенем бомбардировщик начал терять высоту, один из двух атаковавших его «мессершмиттов» отстал и также начал падать. Его подбил пулеметной очередью стрелок бомбардировщика. Немецкий летчик выбросился с парашютом. Выбросились и пять из шести членов команды бомбардировщика, стрелок не успел. Сильный ветер отнес парашютистов на значительное расстояние. Прогремели три мощных взрыва при ударе о землю бомбардировщика. Этот инцидент стал одним из драматических эпизодов романа «Живые и мертвые» о первых шести месяцах войны.
Через несколько лет Симонов стал рыться в архивах, пытаясь установить, как это все случилось. Оказалось, что генерал Павлов приказал поднять в воздух все имевшиеся у него самолеты, чтобы остановить немецкие танки. Поэтому ТБ-3 получили приказ вылететь в дневное время с оперативным заданием, для выполнения которого они были совершенно непригодны. Показания очевидцев подтвердили сообщения уцелевших летчиков о том, что задание ими было успешно выполнено. Но на следующий день им снова дали такой же приказ. Их командующий запросил прикрытие истребителей и пикирующие бомбардировщики, для того чтобы подавить противовоздушную оборону немцев. Но слишком много истребителей было уничтожено в первый же день войны. И снова громоздкие, низколетающие и низкоскоростные бомбардировщики вылетели без прикрытия истребите¬


94 МОСКВА 19 4 1
лей, представляя собой удобную мишень для немцев. У них не было выбора кроме как сражаться и умереть. В тот день потери составили двадцать один тяжелый бомбардировщик.
Советским бомбардировщикам приходилось бороться не только с врагом. Война только началась, а Тимошенко пришлось разбирать несколько случаев, когда по ним стреляли свои. Одна группа ТБ-3, возвращавшаяся после выполнения задания и успешно отбившая атаку немецких истребителей, была обстреляна советской противовоздушной батареей и атакована советскими истребителями. Один из самолетов разбился, совершая вынужденную посадку. Два ТБ-3 были сбиты своими вблизи Минска. Эти ошибки, которые в штабе Тимошенко называли «позорными», были тем более непростительными, что немецкие бомбардировщики все были двухмоторными и нисколько не походили на неуклюжие ТБ-333.
Такого рода несчастные случаи, разумеется, не попадали в газеты. Симонов смотрел архивные материалы за один летний день -19 июля 1941 года, когда он на короткое время вернулся с фронта в Москву, чтобы сдать в редакцию свой материал. В тот день на страницах газет не было ни названий городов и частей, ни сообщений о продвижении немцев, ни даже сообщений о сдаче крупных городов. Газеты писали об отдельных успешных действиях советских партизан, авиации, танков, артиллерии, об отдельных эпизодах, и все это подавалось так, чтобы создать ложное представление о том, что Советская Армия наносит немцам тяжелые потери при меньших потерях со своей стороны. И самыми неправдимыми были сообщения о действиях советской авиации. Факты тяжелых потерь и отсутствия современных самолетов полностью замалчивались. Совинформбюро тщательно скрывало горькую правду, что летом 1941 года немцы имели практически постоянно превосходство в воздухе.
Симонов никогда так и не мог решить, где лежит граница между необходимой и ненужной секретностью. Он сочувствовал властям, которые должны были сдержанно подходить к сообщениям, показывающим, что Советская Армия терпит одно поражение за другим. Он сам понимал, что не может даже своим близким друзьям в Москве рассказать о том, что он видел на фронте. Его мать верила в предвоенные истории о превосходстве «сталинских соколов» и их самолетов, и она верила тому, что писали в газетах об их успехах на фронте. Правда была бы для нее непереносимым ударом34. Симонов пришел к противоречивому выводу: «И несмотря на многие оттенки неприемлемой и порой даже раздражающей нас сейчас фразеологии тех лет, - писал он, - на страницах газет проступало величие того времени, полную меру которого, может бьггь, до конца ощущаешь лишь сейчас, через четверть века»35. Он, вероятно, был бы согласен с представителем Министерства внутренних дел Вели¬


Русские сражаются 95
кобритании, который писал о Лондоне военного времени: «Люди должны чувствовать, что им говорят правду. Недоверие питает страх гораздо больший, чем плохие известия. Самое важное, что должна обеспечить публичность, - это убеждение в том, что худшее уже известно... Необходимо сказать людям, что эту войну ведут граждане страны, что это - народная война, и поэтому они должны доверять правительству как никогда раньше». Но возможно, он также разделил бы и следующее официальное мнение: «Проще сказать правду, но если возникает крайняя необходимость, то следует сказать одну огромную ложь, в которую будут безоговорочно верить»36.
Летом 1941 года, став свидетелем паники, поражения, некомпетентности, трусости и неукротимого мужества, Симонов, атеист и коммунист, взглянул на окружавшую его российскую землю другими глазами:
«Деревни были маленькие, и около них, обычно на косогорах, рядом с покосившейся церквушкой, а иногда и без церквушки, виднелись большие кладбища с одинаковыми, похожими друг на друга старыми деревянными крестами. Несоответствие между количеством изб в деревне и количеством этих крестов потрясло меня тогда, и это чувство осталось и сегодня. Я понял тогда, насколько сильно во мне чувство родины, насколько я чувствую эту землю своей и как глубоко корнями ушли в нее все эти люди, которые живут на ней. Горести первых двух недель войны убедили меня в том, что и сюда могли прийти немцы, но представить себе эту землю немецкой было невозможно. Что бы там ни было - она была и останется русской. На этих кладбищах было похоронено столько безызвестных предков, дедов и прадедов, каких-то никогда не виденных нами стариков, что эта земля казалась русской не только сверху, но и вглубь на много саженей»37.
Эти свои чувства Симонов выразил в одном из своих наиболее известных стихотворений военного времени «Дороги Смоленщины», пронизанном глубоким чувством любви к древней русской земле, к земле Православной веры, за которую русские сражались и умирали со времен татарского нашествия:
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся За в бога не верящих внуков своих.
Симонов понял простую правду. Солдаты сражаются не за Сталина, не за его режим, а за русскую землю, за русский народ, за живых и за мертвых, за их вечно живущие здесь души38.


ГЛАВА ШЕСТАЯ
ОПОЛЧЕНЦЫ
Т Т ародное ополчение» - слова, звучавшие на протяжении всей ^ JL 1 русской истории. Они означают вооруженные отряды, состоящие из простых людей, собранных вместе, чтобы в периоды крайней опасности для страны оказать поддержку ее регулярной армии. Ополчение помогло изгнать поляков из Москвы в 1612 году и окончательно разбить Наполеона в 1812-м. Ополчение, собранное летом 1941 года из жителей Москвы и прилегавших к столице районов, было отчаянным шагом, предпринятым для тою, чтобы остановить немцев, уже подходивших к окраинам Москвы. Плохо вооруженные, наскоро обученные, они гибли десятками тысяч. Их судьба до сих пор остается предметом ожесточенных споров между теми, кто считает их жертвой, бессмысленно принесенной жестокой партией и неумными генералами, и теми, юго видит в них пример трагическою, но неизбежного самопожертвования во имя обороны столицы и символ мужества ее населения.
Как только стало известно о нападении Германии, на предприятиях и призывных пунктах, в учебных заведениях, в райкомах партии и комсомола люди толпами стали записываться в ополченцы. Они представляли самые разные социальные группы - старую интеллигенцию, «новый класс» государственных партийных чиновников и «технической интеллигенции», ту часть крестьян, которая переселилась в столицу, когда старый уклад их жизни был разрушен коллективизацией. Студенты, рабочие, актеры, музыканты приходили группами вместе со своими преподавателями и руководителями. Так было в Великобритании в 1914 году, и так же, как и в Великобритании, те, кто вместе записывались, часто вместе и умирали.


Ополченцы 97
Хотя в значительной мере к записи в ополченцы людей побуждало оказываемое на них моральное давление, не все ему подчинялись. Юрий Авербах, который через некоторое время стал одним из известных в СССР шахматных гроссмейстеров, несколько раз вследствие каких-то удачных обстоятельств избегал записи, что, вероятно, спасло ему жизнь. Будучи от природы весьма одаренным, он в 1939 году в возрасте семнадцати лет поступил в Высшее техническое училище им. Баумана и был уже студентом, закончившим несколько семестров, имевшим освобождение от призыва в армию. Вместо зачисления в ополченцы его послали работать в организованную под Москвой мастерскую по ремонту танков. Когда немцы в середине октября прорвали фронт под Москвой, Щербаков обратился с паническим призывом записываться в ополченцы для пополнения отрядов милиции. На этот раз уклониться от записи было нельзя, Авербах облачился в наиболее подходящую одежду, которую имел, и явился на пункт. Ведавший записью сержант, взглянув на его летние ботинки, посоветовал ему купить что-нибудь более подходящее. Он обошел все магазины. Но ему нужен был слишком большой размер, и он ничего подходящего не нашел. И снова не попал на войну1.
Виктор Мержанов, когда началась война, был на выпускном курсе консерватории. Сначала он относился к записи в ополчение довольно равнодушно, но его настроение изменилось после того, как он услышал 3 июля речь Сталина. Он присутствовал на митинге, проводившемся в консерватории, на котором студенты и преподаватели записывались в добровольцы. Но прежде чем отправиться на войну, он решил попрощаться со своими родителями, жившими в провинциальном Тамбове. Он и трое других студентов отказались идти в ополченцы, и он так и не увидел фронта. Сначала его послали в Тамбов в Авиационную академию, где его как ударника зачислили в военный оркестр, а несколько позднее он стал играть на трубе в военном оркестре в одной из советских республик в Центральной Азии, где он оставался до конца войны. В конце 1945 года он был демобилизован как раз вовремя, чтобы подготовиться к участию в конкурсе при консерватории по классу фортепиано, на котором он и Святослав Рихтер получили золотые медали. В начале XXI века он все еще продолжает успешно выступать в качестве концертного пианиста2.
А в то время власти были слишком перегружены работой по организации призыва резервистов и очередников-призывников. И они уже не знали, что делать с огромным притоком ополченцев. Чаще всего они просто заносили их в списки и отправляли по домам ждать вызова.
Но две категории ополченцев были мобилизованы сразу. Девятьсот московских партийных работников были направлены на фронт в качестве политических инструкторов, а иногда просто в качестве бойцов в расчете на то, что это поднимет моральный дух солдат. Многие


98 МОСКВА 19 4 1
из них погибли уже в первые же недели войны. Секретарь Ростокинского райкома партии Жиленков стал членом Военного совета 32-й армии. Когда в начале октября она попала в окружение, он перешел к немцам и стал главным идеологом в «Русской освободительной армии» генерала Власова под немецким командованием3.
Ополченцы, уже имевшие военные специальности, сразу направлялись в армию. В выпускном классе школы, в которой учился Владимир Гуркин, были занятия по военной подготовке, и список всех учащихся был в призывном пункте районного военкомата. Патриотическая пропаганда, физическая подготовка и соревнование между школами - все это помогало готовить молодых ребят к войне. Еще до окончания школы Гуркину предложили записать его в Артиллерийскую школу им. Красина. Это было одно из пяти военных училищ в Московской области. Четырьмя другими были Подольское училище, училище Верховного Совета, Инженерное училище и Военно-политическое училище. Курсанты всех этих школ участвовали в битве за Москву.
Вечером 21 июня Гуркин и его класс отпраздновали окончание школьных экзаменов и пошли на Красную площадь. Проснувшись на следующее утро, он сразу пошел в Артиллерийскую школу, в которой проводился день открытых дверей. Люди в трамвае выглядели взволнованными и не говорили друг с другом, но только приехав в школу, он понял, что началась война. С ним и другими выпускниками школы целый день проводились собеседования, на которых выявлялась степень их знания математики и других предметов, которые имели отношение к артиллерии. Все они прошли испытания и сразу же приступили к военной подготовке в качестве курсантов. Для Гуркина это стало началом долгой военной карьеры, закончившейся присвоением ему звания генерала и работой в историческом отделе Генерального штаба.
После войны Гуркин и его школьные товарищи собрались вместе со своими учителями. Пришло большинство девочек, но из двадцати двух мальчиков пережили войну только пять.
Власти также подбирали людей для частей особого назначения. Одной из них стала знаменитая ОМСБОН - Отдельная мотострелковая бригада особого назначения. Она находилась в подчинении НКВД и состояла из добровольцев и военнослужащих регулярных войск Ополченцев отбирал комсомол, который в первую очередь старался привлечь спортсменов, поскольку физические данные имели большое значение при проведении специальных операций на большие расстояния. Это новое военное соединение состояло из четырех батальонов4. Первый был сформирован из военнослужащих войск НКВД и милиции; второй - из людей, воевавших в Испании, включая некоторых испанских республиканцев, высланных из Испании после победы Франко; в третий и четвертый батальоны были записаны студенты и преподавате¬


Ополченцы 99
ли Центрального института физической культуры, среди которых было более восьмисот спортсменов5. Первое время вновь прибывшим призывникам не говорили, что собой представляет часть, в которой они оказались. Сначала их послали на медицинское освидетельствование на стадионе «Динамо» на Ленинградском шоссе. После этого они попадали в тренировочный лагерь НКВД в Мытищах, находившийся неподалеку, к северу от Москвы, где их обучали чтению карт, парашютному десантированию, снайперскому делу и обращению с взрывчаткой.
Одним из первых добровольцев ОМСБОНа был Евгений Телегуев, человек с лицом рафинированного интеллигента и озорным огоньком в глазах, завершивший свою карьеру в звании генерала КГБ. Его родители были достаточно зажиточными сибирскими крестьянами, но отец позже вступил в армию и работал в строительном полку. В заброшенных местах, где приходилось служить его отцу, приличных школ не было, и Евгений два года учился в школе-интернате в Чите поблизости от озера Байкал. Отец хотел, чтобы он стал агрономом и вернулся на родину - дышал бы чистым воздухом и ходил бы на охоту. Но за исключением пения, сын во время учебы имел самые высокие оценки по всем предметам, особенно по математике и физике. Поэтому он считал, что имеет смысл получить высшее образование в одном из институтов в Москве. 20 июня 1941 года он вместе с матерью уехал из Иркутска в Москву, чтобы поступить в Энергетический институт. По дороге в Москву, еще в поезде, он услышал о том, что началась война. Приехав в столицу, он сразу пошел на призывной пункт. Но его не взяли, сказав, что он слишком молод. Тогда он пошел в райком комсомола, где им заинтересовались. Через десять дней его вызвали в Центральный Комитет ВЛКСМ, находившийся в главном здании партии на Старой площади. Там его спросили, чем он хотел бы заняться. Он ответил, что в школе любил заниматься спортом и часто ходил охотиться на уток, и они взяли его.
Телегуев был знаком с военной средой через своего отца, и на стадионе «Динамо» он быстро понял, что идет не в обычную армейскую часть. Он не был приписан к взводу, а стал членом «звена» в составе «отряда» - термины, которые не применялись в регулярной армии. Позднее он понял, как ему повезло, что он не попал в дивизию добровольцев, в которой тяжелые потери значительно увеличивались вследствие недостаточной подготовки солдат6.
22 июня Владимир Фролов, бывший крестьянин из Тульской области, готовился ехать в Сибирь с геологической экспедицией. Речь Молотова потрясла и взволновала его. У него возникло желание идти воевать как можно скорее, чтобы не пропустить войну, которая, конечно, окончится победой к концу года. Единственным пессимистом среди его друзей был Иван Новиков, моряк из Одессы, который был участии-


100 МОСКВА 194 1
ком войны в Испании и не верил, что война закончится быстро. Позднее Новиков вступил в 8-ю дивизию ополченцев, названную «Красная Пресня», в которой с учетом его прежнего опыта он стал младшим командиром и был убит в боях под Вязьмой. Другие студенты с технико-экономического факультета все записались ополченцами. Даже те, кто относился к советскому режиму без энтузиазма и был настроен иронически, были захвачены порывом патриотизма. Фролов добровольцем пошел в ОМСБОН. Через несколько недель он был вызван на стадион «Динамо», где ему выдали форму и направили в учебный лагерь.
Евгений Ануфриев, которого сначала не приняли из-за отсутствия пальца, которым спускали курок, как и Фролов, пришел на стадион, скрыл свой неполноценный указательный палец и был зачислен. На следующий день он явился, ему выдали форму и отпустили домой попрощаться. Во время учебной подготовки в Мытищах он получал вполне приличное жалованье, научился стрелять, нажимая на спуск средним пальцем, и общался с интересными людьми. Испанские республиканцы научили его, как готовить в пищу лягушек, была еще компания финнов, несколько девушек-грузинок, которых солдаты называли в честь их земляка «глазами Берии», и даже несколько немцев, работавших на НКВД
В октябре, когда враг все более приближался к Москве, учебные занятия были прекращены, ОМСБОН был переведен в столицу, где был размещен в школах, и начал помогать дивизии Дзержинского и милиции патрулировать город, оказавшийся на грани паники и коллапса. А когда в декабре началось советское контрнаступление, их перебросили за линию фронта для проведения операции против отступающих немцев.
Молодые женщины Москвы записывались в добровольцы с таким же энтузиазмом, как и мужчины. На фронте они работали телефонистками и связистками или в качестве медсестер и врачей. Сорок процентов фронтовых докторов Красной Армии и все находившиеся на передовых позициях сестры были женщинами. Семнадцать из них стали Героями Советского Союза, десять - посмертно7.
Татьяна Милкова изучала химию в Тимирязевской академии, одновременно занимаясь на курсах медсестер в Боткинской больнице. Со времени фиаско в Финляндии она была уверена, что начнется война. В воскресенье 22 июня, как и многие другие, она заканчивала сдавать экзамены. Внезапно экзаменатора вызвали из класса. Он вскоре вернулся и сказал, что выступал Молотов и что началась война. Все немедленно и добровольно пошли сдавать кровь. 12 июля она сдала экзамены на курсах медсестер и вместе с некоторыми сокурсницами была направлена прямо в Военный госпиталь №10/74 в Химки, находившийся на Ленинградском шоссе под Москвой. В этот госпиталь поступали тяжелораненые с фронта. Проводили срочно необходимые


Ополченцы 101
операции или отправляли их дальше в тыл. Первое время ситуация была хаотической. Раненые часто прибывали без документов, и первое, что приходилось делать сестрам - это устанавливать их личность. Милковой пришлось вскоре просить извинения у одного солдата, разозлившего ее своей неспособностью ответить на заданные ему вопросы. Она навсегда запомнила имена и лица солдат, с которыми общалась в те дни. Когда она впервые увидела, как солдат умер после сделанной ему операции, она была так сильно расстроена, что главный хирург Алла Дементьева увела ее в другую комнату, обняла и стала утешать. Впоследствии она привыкла к ужасным сценам, видя солдат с обмороженными руками и ногами, черными от гангрены, истекающих кровью людей, ящики, полные ампутированных конечностей8.
Любовь Востросаблина была с Арбата, улицы в самом центре Москвы. Ее отец работал адвокатом в Московском суде, но потерял место после революции и стал играть на скрипке в театральном оркестре. Она и ее две сестры, после того как отец в 1936 году бросил мать, были вынуждены уйти жить в коммуналке на Малой Бронной. Она начала работать чертежницей с зарплатой триста рублей в месяц. Но в мае 1940 года мать устроила ее на работу в Ленинскую библиотеку. Она согласилась на более низкую зарплату, но осталась работать в библиотеке все следующие пятьдесят лет. Как и Милкова, Востросаблина считала, что после финской войны, несмотря на Пакт с Германией, война рано или поздно станет неизбежной. Весь 1940 год она училась на курсах медсестер.
Но несмотря на то, что она все время ожидала войны, ее руки дрожали, когда 22 июня 1941 года она слушала речь Молотова, так же как они дрожали, когда она сдавала экзамены. Она сразу же пошла в библиотеку. В то время новое здание Ленинской библиотеки не было закончено, хотя строительство началось еще в начале 1930-х годов. Библиотека была немедленно переведена на «казарменный режим», означавший, что ее сотрудники должны были спать на своем рабочем месте. Режим строго соблюдался. И ее начальник не разрешил ей уйти даже на похороны отца в октябре 1941 года, грубо сказав ей, что она не могла бы поехать на похороны, если бы была на фронте, и нет оснований делать для нее исключение только потому, что она живет в Москве.
В библиотеке все хотели идти прямо на фронт. Одна из самых красивых молодых женщин, работавших с Востросаблиной, Валя Серафимова погибла почти сразу, как попала на фронт. Сама она на некоторое время была отправлена в военный госпиталь. Некоторые, пришедшие в госпиталь вместе с ней, что-нибудь читали раненым или писали за них письма, но ее послали убирать туалеты.
Библиотека работала всю войну. Солдаты приходили туда читать, старые сотрудники проводили некоторые исследования. Но наиболее


102 МОСКВА 194 1
ценные книги были вывезены в Пермь. После войны все они, кроме одной, были возвращены библиотеке. Многие библиотечные сотрудники сопровождали книги в Пермь, но Востросаблина отказалась поехать. Она с самого начала войны постоянно дежурила во время воздушных налетов на Москву. Был случай, когда она находилась дома и была объявлена воздушная тревога. Она почти бежала всю дорогу с Малой Бронной в библиотеку, потому что боялась, что будет наказана за то, что ее в этот момент не было в команде противовоздушной обороны. Днем она должна была работать, а в сентябре она и еще около ста человек из библиотеки поехали копать противотанковые рвы на западной окраине Москвы, на Поклонной горе, на которой Наполеон ожидал известий о сдаче города в 1812 году. Троллейбусы и автобусы еще ходили в Москве, и она села на автобус № 2, шедший с Арбата, а остальное расстояние шла пешком. Когда она и ее спутники подверглись налету немецких самолетов, они бросились в траншеи, которые они рыли, закрывая головы лопатами9.
Прасковья Сергеева находилась на другом конце социальной лестницы. Она была деревенской жительницей из Калининской (теперь Тверской) области севернее Москвы. В 1937 году училась в местном медицинском училище, а затем начала работать в сельской больнице. Как только началась война, она, несмотря на слезы матери, записалась в ополченцы. Записались и семнадцать других медсестер. Все они поехали в Москву на Красную площадь, чтобы попрощаться со столицей. Затем она вернулась в Калинин, где формировалась 242-я ополченская дивизия, и была зачислена в медицинский батальон. Почти сразу она оказалась в боевой обстановке. 14 июля дивизию отправили на Западный фронт под Смоленск Там шли танковые бои, и Прасковья получила свое первое боевое крещение, перевязывая многочисленных раненых. Затем ее военная служба продолжалась во время битвы за Москву, а впоследствии и в период штурма Кенигсберга и встречи с американцами на Эльбе10.
Елена Волкова также была медсестрой. Родилась она в Москве, но позднее ее семья переехала в Могилев, где ее отец был администратором юродского театра. «Я вернулась назад в Москву, - вспоминала она, - и стала жить с моей бабушкой в коммуналке. Я увлекалась всеми видами спорта и всю зиму играла в хоккей, а летом занималась на реке греблей и училась летать на планере. Мне было четырнадцать, когда я начала заниматься в аэроклубе на аэродроме в Тайнинке под Москвой. В школе я уже изучала приемы элементарной медицинской помощи, проходила полевые тактические занятия, обращение с винтовкой и пулеметом.
Утром 22 июня я была на аэродроме. У нас не было радио, и мы не слышали о том, что началась война, пока нам не сказал об этом какой- то человек, приехавший на мотоцикле. Я поехала назад в Москву и с


Ополченцы 103
двумя подругами пошла сразу в военкомат. Я соврала насчет своего возраста - мне было только семнадцать, на один год меньше призывного возраста. Все инструкторы и курсанты аэроклуба уже были призваны, и в аэроклубе хотели, чтобы я осталась у них в качестве инструктора. Но 26 июня мне прислали повестку, и я была назначена в санитарный поезд. Мы вывозили раненых с фронта в Москву. Мы оказывали первую помощь еще в поезде и распределяли их по категориям для дальнейшего лечения.
В начале октября я была ранена во время воздушного налета на поезд и отправлена сначала в госпиталь в бывшую школу в Марьиной роще, а затем - в госпиталь в Сибири, под Кемерово. Как раз в это время я услышала, что немцы повесили моего отца в Могилеве. Моя мать спаслась, была эвакуирована в Алма-Ату, где она вскоре от горя умерла.
Когда я вышла из госпиталя, я работала медсестрой в 71-й бригаде морской пехоты, которая потом вошла в 25-ю Гвардейскую дивизию. Во время моего пребывания на фронте я была дважды награждена за спасение раненых под огнем. Меня также наградили за помощь в захвате немецкого пленного, хотя сестрам было запрещено принимать участие непосредственно в военных операциях. Одно время снабжение продовольствием на фронте было настолько плохим, что мы ели семена, которые нашли в подвале в деревне»11.
Многие другие женщины служили в армии не в качестве медсестер, а в качестве бойцов, принимавших участие в сражениях. Говорят, что выпускницы Центральной женской школы снайперов за годы войны убили двенадцать тысяч немцев. Людмила Павличенко, на личном боевом счету которой было 309 убитых немцев, во время войны совершила поездку в Северную Америку, где ей был оказан триумфальный прием. Женщины жертвовали свои сбережения, чтобы купить танк, на котором потом они участвовали в боях. Ирина Левченко, еще одна обитательница Дома на набережной, сначала служила в армии как фронтовая медсестра, а затем стала известным командиром танка и Героем Советского Союза. Всего в годы войны в Красной Армии служили 800 тысяч женщин.
Особенно выдающуюся репутацию имели женщины, служившие в Военно-воздушных силах, совершавшие боевые вылеты на самых разных машинах, на истребителях, на бомбардировщиках, на смертоносных штурмовиках. 8 сентября 1941 года Марина Раскова, героиня перелета на самолете «Родина», обратилась к женщинам-«летчицам, готовым в любой момент сесть за штурвалы машин, чтобы участвовать в битве... в рядах воинов, сражающихся за свободу». Женщина огромного личного обаяния, Раскова воспользовалась своим влиянием на Сталина, чтобы превратить это ее начинание в реальность. 8 октября Сталин приказал создать 221-й Авиационный корпус под командова¬


104 МОСКВА 194 1
нием Расковой, укомплектованный женщинами. Т]эемя полками, вошедшими в корпус, были: 586-й истребительный полк, имеющий на вооружении истребители Як-1, 587-й бомбардировочный полк с новейшими пикирующими бомбардировщиками Пе-2, и 588-й ночной бомбардировочный полк, имевший древние бипланы У-2. Добровольцы набирались через комсомол и по устным личным рекомендациям.
Полина Гельман, которая потом стала штурманом на У-2, услышала о призыве Расковой, занимаясь строительством оборонных рубежей, создаваемых, чтобы остановить рвавшихся к Москве немцев.
«Все студенты университета были заняты строительством противотанковых рвов на Белорусском направлении под Москвой. Среди студентов распространялись слухи, что девушек берут в авиацию. Моя подруга училась в Московском авиационном институте. Она сказала, что уже получила предписание. На следующий день я передала в Центральный Комитет Комсомола и свои бумаги»12.
Марина Раскова организовала свой штаб в здании Центрального Комитета Комсомола и лично беседовала со всеми добровольцами. Галина Докутович, служившая штурманом в 588-м полку ночных бомбардировщиков, писала в своем дневнике в день первой годовщины службы ее полка на передовой линии фронта:
«Пришли они со всех концов столицы - из институтов, из учреждений, с заводов. Девушки были разные - задорные, шумные и спокойные, сдержанные; коротко стриженные и с длинными толстыми косами; механики, парашютистки, пилоты, просто комсомолки, никогда не знавшие авиации»13. Те, кто уже учились летать в летных клубах, имевшихся в городе, отбирались в качестве пилотов, студентки - в качестве штурманов. Механики отбирались из числа женщин с практическим опытом работы на фабриках. Мужчин не было. Женщинам выдавалась мужская форма, которая обычно была слишком велика для большинства из них. 17 октября, на следующий день после великой московской паники, Раскова и ее люди были эвакуированы в город Энгельс на Волге для завершения их обучения. Переезд занял девять дней. В мае 1942 года они были распределены по эскадрильям и участвовали в боевых действиях до конца войны.
Двадцатилетняя Лидия Литвяк была высококвалифицированным пилотом еще до того, как она была зачислена в 221-й Авиационный корпус. И несмотря на то, что при ее росте в метр пятьдесят сантиметров она была слишком мала для того, чтобы летать на современном истребителе, она через некоторое время стала первым асом среди летчиц, имея на своем боевом счету двенадцать сбитых вражеских самолетов. Она бесследно исчезла во время воздушного боя в августе 1943 года. Ее тело не было найдено в течение более сорока лет. При Горбачеве ей посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.


Ополченцы 105
Другим добровольцем была Руфина Гашева, внучка сельского священника, выступившего против разрушения его церкви, умершего в ссылке и в августе 2000 года причисленного Православной Церковью к лику святых. Семья Руфины переехала в Москву в 1930 году, и, когда началась война, она была студенткой третьего курса механико-математического факультета Московского университета. Она стала штурманом 588-го полка ночных бомбардировщиков, совершила 848 боевых вылетов и была дважды сбита. Первый раз это случилось, когда она и ее пилот возвращались с боевого задания на свою территорию. Второй раз они выбросились с парашютом на минное поле. Руфина осталась жива, но ее пилот Ольга Санфирова погибла от взрыва мины. Руфина стала Героем Советского Союза в феврале 1945 года, и награду ей вручил Рокоссовский. Войну она окончила майором14.
Надежде Поповой было девятнадцать, когда она пришла к Расковой. Но она уже имела квалификацию летного инструктора и авиационного штурмана. Ее также зачислили в 588-й полк ночных бомбардировщиков, и вскоре она стала заместителем командира полка. В августе 1942 года ее самолет был сбит, и ей пришлось возвращаться в свою часть вместе с толпой солдат и мирных жителей, уходивших из Ростова-на-Дону во время наступления немцев на Сталинград. Среди них был и Семен Харламов, раненый летчик-истребитель, которого однажды Попова увидела сидящим на пне и читающим роман Шолохова «Тихий Дон». Попова сделала 852 боевых вылета и также была награждена золотой медалью Героя Советского Союза, которую ей вручал Рокоссовский. По удивительному стечению обстоятельств в тот же день Героем Советского Союза стал и Харламов15.
Раскова погибла в результате несчастного случая в январе 1943 года. Она была похоронена в Кремлевской стене. Но три ее полка стойко воевали до Дня Победы, выполняя боевые задания наравне с летчиками-мужчинами. Два полка из этих трех стали Гвардейскими. Тридцать три женщины - пилоты и штурманы - стали Героями Советского Союза16. 588-й полк ночных бомбардировщиков стал легендой: храбрость и отвага его пилотов и штурманов, летавших на простеньких тихоходных самолетах над территорией, занятой немцами, и совершавших иногда по восемь - десять вылетов за одну ночь, вызывали восхищение и захватывали воображение. Немцы называли их «ночными ведьмами», и это прозвище закрепилось за ними и стало выражением сочувствия и любви. Об их подвигах были сделаны по крайней мере два художественных фильма17. В 1943 году полк был переименован в 4б-й Таманский гвардейский полк За годы войны в полку погиб тридцать один боец - двадцать семь процентов его личного состава18. Войну полк закончил в Берлине, и на стенах Рейхстага остались надписи, сделанные руками героических летчиц: «Ура! 4б-й


106 МОСКВА 194 1
Женский Гвардейский полк долетел до Берлина. Да здравствует Победа!»19 Попова и Харламов, снова встретившись в Берлине на следующий день после Победы, оставили на стене Рейхстага еще одну надпись: «Надя Попова из Донбасса. С. Харламов из Саратова». Вскоре они стали мужем и женой.
Командование боевых подразделений, воевавших на фронте, неохотно принимало на службу женщин, еще не проявивших себя в бою. Армия была совершенно не готова и часто не хотела создавать для женщин-бойцов хотя бы элементарные бытовые и санитарные условия. Исключением были лишь части противовоздушной обороны Москвы. Там была налажена медицинская служба, «команды гигиены», которыми заведовали женщины, были дежурные, выдавалось дополнительное количество мыла и ваты20.
Были и другие, вполне понятные трудности. Один из командующих сказал: «Вы, девушки, решили сражаться. Ну что же, хорошо. Но не занимайтесь еще чем-нибудь. Не роняйте себя». Беременность считалась иногда нарушением военной дисциплины. Многое здесь было просто лицемерием. Вопросы пола в Советском Союзе ханжески официально замалчивались, что приводило некоторых иностранных наблюдателей к опрометчивым выводам о более пуританском взгляде русских на эту сторону жизни, чем на упадочном Западе. Это, конечно, было не так Как и во всех воюющих странах, военные условия вызывали разрушения многих сложившихся отношений и появление новых, часто скоротечных и непрочных. Поскольку в Советских Вооруженных Силах было так много женщин в качестве врачей, медсестер, радисток, служащих и даже бойцов на передовой линии, между ними и их командирами нередко возникали интимные связи, иногда по взаимному согласию, а иногда и нет. Штурман 588-го полка ночных бомбардировщиков Галина Докутович вспоминала об этом с горьким разочарованием: «Как все-таки противно все кругом! Даже большие умные командиры - подлецы и развратники! Просто страшно и нелепо, как может в одном человеке уживаться все вместе!»21
Многие из старших командиров, включая и Жукова, и Рокоссовского, вступали в длительную связь со своими женщинами-подчиненными, которых часто презрительно называли «полевыми походными женами» - сокращенно ППЖ Константин Симонов написал о них стихотворение, проникнутое болью и состраданием, в котором он сравнивает судьбу официально зарегистрированной жены погибшего на фронте офицера, согретой его славой и получающей пенсию, чтобы воспитывать его детей, с судьбой его бывшей фронтовой любовницы, тоже воспитывающей его же сына, но в убогой нищете. Стихотворение сентиментально и по политическим стандартам не вполне корректно. Тем не менее оно все еще производит впечатление на русских женщин24.


Ополченцы 107
Но главная проблема в те первые дни войны заключалась в том, что многие тысячи москвичей хотели как можно скорее попасть на фронт. 4 июля 1941 года Государственный Комитет Обороны принял решение сформировать из ополченцев 25 дивизий, по одной от каждого района Москвы. Нужно было мобилизовать двести тысяч добровольцев в возрасте от семнадцати до пятидесяти пяти лет в самой Москве и еще семьдесят тысяч в Московской области. Каждый район должен был также иметь резервный полк для восполнения потерь. Практической работой занималась тройка в составе секретаря райкома партии и представителей НКВД и военкомата. Командующими дивизиями, полками и начальниками штабов, а также некоторых батальонов были кадровые военные. Командирами рот были в большинстве случаев курсанты, а командиры взводов назначались из числа самих ополченцев, часто вообще никогда не служивших в армии. Политкомиссаров подбирал из своих кадров райком26.
Всех записавшихся ополченцев первоначально предполагалось разместить в школах, клубах и других помещениях района. Муниципальные власти несли ответственность за обеспечение новых формирований транспортом, мотоциклами, велосипедами, лопатами, вещевыми мешками, полевыми кухнями и другим необходимым имуществом27. Оружие и боеприпасы должен был предоставить Московский военный округ. Денежное содержание добровольцев должно было быть равным зарплате, получаемой ими в мирное время. В случае их гибели вдовам выплачивались пенсии28. Для некоторых такие финансовые льготы и перспектива быть на содержании правительства становились достаточной причиной для того, чтобы пойти в ополчение. Некоторые ополченцы, как, например, записавшиеся в Павловском Посаде, верили обещаниям районных властей, что их не будут отправлять на фронт и они будут использованы только для вспомогательных задач, вблизи от дома, на строительстве оборонительных сооружений, охране военных объектов и для задержания саботажников. Узнав о том, что добровольцев готовят к отправке, Клавдия Маркина, работавшая учительницей, пришла на вокзал, чтобы проводить своего мужа Василия. Он ходил с ней по перрону и говорил: «Нас обманули и теперь отправляют на фронт». Виктор Ласкин, рабочий с паровозостроительного завода, который тоже говорил своей жене о том, что был обманут, служил вместе с другими рабочими его завода в 8-й добровольческой дивизии «Красная Пресня», известной своей несчастливой судьбой29.
Но хотя и не все понимали, на что они идут, большинство записавшихся были подлинными добровольцами. Правда, некоторые сделали это под давлением особенно рьяных партийных чиновников, охваченных желанием набрать как можно больше людей. Среди запи¬


108 МОСКВА 194 1
савшихся было немало специалистов, которые принесли бы больше пользы, продолжая работать по своим гражданским профессиям. Студенты-медики записывались обычными солдатами, хотя если бы им дали возможность сдать экзамен в июле, они могли бы стать военными врачами. Не проконсультировавшись с военными властями, комсомол записал в ополченцы даже людей, подлежащих призыву, и поэтому иногда случалось, что люди, которые уже служили в одной из ополченских дивизий (или уже погибли), считались дезертирами, когда они не являлись на призывной пункт. Некоторые заносились в списки, даже если имели медицинские свидетельства о непригодности к военной службе. Ходили слухи, что некоторых просто хватали на улицах30.
Учитывая, с какой быстротой все это происходило, не удивительно, что процесс набора шел беспорядочно. Штаб 18-й Ленинградской дивизии находился в гостинице «Советская» на Ленинградском шоссе, помпезном здании из красного песчаника, построенном в неоклассическом стиле, в котором в более нормальные времена останавливались приезжавшие в Москву важные персоны. Добровольцы приходили из Второго часового завода и Авиационной академии имени Жуковского, находившейся в Петровском дворце. Были среди них и преподаватели из местных вузов, и учащиеся старших классов обычных школ. Один из ополченцев - преподаватель из Академии искусств - записался вместе со всем своим классом. В конце войны одному из этих учеников - Михаилу Володину - поручили спасать картины Дрезденской галереи31. Старшие начальники вновь сформированной дивизии в большинстве своем были военными и преподавателями военных академий, имевшими боевой опыт, участвовавшими в военных действиях с Японией в 1939 году под командованием Жукова. Младшие командиры недавно окончили военные училища. Молодой лейтенант, назначенный командиром противотанкового взвода, получил два орудия, но лишь четыре снаряда - по два на каждое. До этого ни он, ни его солдаты никогда в жизни не видели такого. К 8 июля дивизия насчитывала семь тысяч человек. Временно они были расквартированы в школе и клубах Ленинградского района.
Штаб 8-й дивизии «Красная Пресня» под командованием бригадного генерала Скрипникова находился в здании на улице Герцена (Большая Никитская) рядом с консерваторией. Ополченцев записывали в трех школах района. Они приходили отовсюду - из Института права и из театра Революции. Более тысячи пришло из Московского университета32. Четыреста рабочих было с Тфехгорки33.
Двое учителей из школы № 110 - Иван Кузьмин и учитель химии Вайнштейн записались в ополченцы вместе с несколькими своими учениками. Кузьмин вскоре погиб34.


Ополченцы 109
В Киевском районе, где шло формирование 21-й дивизии, триста ополченцев пришли с киностудии «Мосфильм». Многие пришли с фотоаппаратами, собираясь делать фронтовой фотожурнал. Василий Пономарев, только что закончивший 9-й класс школы № 56, записался вместе с двадцатью девятью другими учениками и классным руководителем. А будущий командир взвода Застровский привел нескольких своих коллег из театра Вахтангова35.
К 5 июля было сформировано двенадцать дивизий. Каждая имела свой номер и носила название того района, в котором она формировалась. Всего в этих двенадцати дивизиях насчитывалось более 68 тысяч солдат и почти 10500 человек командного и старшего сержантского состава. Это было замечательным достижением, хотя и еще далеким от выполнения задачи, поставленной ГКО, - мобилизовать двести тысяч.
В течение первых нескольких дней зачисленных обучали в центрах, где проводилась запись, в школах и институтах их родных районов. Но скоро их повезли за город на полевые учения по технической подготовке. Их провожали жены и матери. Они уезжали под звуки военных оркестров. Одеты они были во что попало, с рюкзаками, сумками, мешками, портфелями, обутые в сапоги и ботинки, а некоторые даже в сандалии. Когда они добрались до своих тренировочных лагерей, многие просто валились с ног от усталости. Семьсот человек из 18-й Ленинградской дивизии пришлось по состоянию здоровья отправить домой, три тысячи пятьсот человек были отчислены из 2-й Сталинской дивизии36. В эти первые дни у них не было ни оружия, ни обмундирования. Четыре дивизии получили польские винтовки, для которых не было патронов. Некоторым дали старые французские винтовки. Две других имели французские пулеметы, разнокалиберные орудия и минометы. В каждой части не хватало всего - винтовок, боеприпасов, шинелей и транспортных средств. Фидельман из 9-й Киевской дивизии жаловался: «Нам выдали устаревшие иностранные винтовки разного образца и трофейные патроны, которые зачастую к ним не подходили. Комиссары и командиры получали кольты времен Гражданской войны. Привезли снаряды для пушек, но сами орудия обещали подогнать потом». На семь тысяч человек 18-й Ленинградской дивизии ополченцев был лишь двадцать один пулемет, чуть меньше трехсот винтовок, с сотню пистолетов и револьверов и несколько тысяч гранат и «коктейлей Молотова» - бутылок с зажигательной смесью.
Изнурительный рабочий день большей части ополченцев был заполнен не военной подготовкой, а рытьем окопов и противотанковых рвов. Митрофан Меркулов из 2-й Сталинской дивизии писал своей матери 19 июля: «Мама, времени совсем нет. Все время занимаемся. Встаем в 4 часа утра и ложимся в 11 часов ночи. Я пишу это пись¬


110 МОСКВА 194 1
мо на ящике с винтовками. Здесь сейчас раздают винтовки и все прочее. Мы все обмундированы»37.
8-я дивизия «Красная Пресня» состояла из необычайно большого числа писателей, музыкантов и историков. Все писатели были в 3-й роте 1-го батальона 24-го полка. Многие были известными, членами Союза писателей. Другие - лишь начинающими, двадцати четырех - двадцати пяти лет. Павел Балкин был членом Большевистской партии с 1903 года, принимавшим участие еще в революции 1905 года38. Виктор Розов был актером театра Революции, написавшим после окончания войны сценарий фильма «Летят журавли», имевшего огромный успех во всех странах мира, где его показывали. Александр Бек, предки которого были вывезены Петром Великим из Дании, чтобы организовать в России почтовую службу, воевал в Гражданскую войну и повсюду возил с собой книжку Клаузвица «О войне»39. Он получил известность как автор документального репортажа, основанного на обширных интервью, которые ему очень пригодились, когда он стал писать свой шедевр «Волоколамское шоссе» о сражениях под Москвой в последние месяцы 1941 года. В те дни, о которых здесь идет речь, он быстро приобрел репутацию храброго солдата Швейка 3-й роты как известный шутник и живописный неряха: «Он носил огромные ботинки с обмотками, которые у него поминутно разматывались и волочились по земле, серого цвета обмундирование и в довершение всего нелепо, капором сидевшую у него на голове пилотку, не говоря уже об очках»40. Как и некоторые другие, более опытные писатели, Бек был отозван из дивизии до начала боев, чтобы работать в качестве военного корреспондента.41 Возможно, самым молодым бойцом 3-й роты, которая по вполне понятным причинам вошла в историю как «писательская», была Вера Демина, зачисленная в ополченцы, несмотря на то что была несовершеннолетней, а за годы, прошедшие с того времени, стала председателем Ассоциации ветеранов, которая объединяет немногих оставшихся в живых из числа тех, кто был в дивизии ополченцев42.
В 8-ю дивизию записались по совету проректора Московской консерватории Абрама Дьякова двести пятьдесят ее преподавателей и студентов. Все они были зачислены во вторую и третью роты первого батальона43. В их числе были скрипач Давид Ойстрах и пианист Эмиль Гйлельс. Капитан Сараев, отвечавший за прием ополченцев в эту дивизию, биолог по профессии, имевший опыт военной службы, принял на себя ответственность и вернул в консерваторию завершить учебу тридцать человек, благодаря чему они пережили войну44. Сам Дьяков вместе с семью тысячами пятьюстами ополченцев еще оставался в дивизии, когда в октябре под Вязьмой она попала в окружение и была уничтожена. Один из замечательных пианистов своего поколения


Ополченцы 111
(некоторые из его записей еще можно найти сегодня), он не вернулся назад, погибнув либо в партизанском отряде, либо в немецком лагере для военнопленных.
Лев Мищенко изучал физику, когда началась война. Его биография не обещала ничего хорошего: его украинец дед выступал против царского режима, а его родителей в Гражданскую войну расстреляли красные. Но в 1935 году ему удалось поступить в Московский университет, где он изучал физику, встретил свою будущую жену Светлану и стал ортодоксальным членом комсомольской организации. Он записался в ополченцы в первые же дни войны. «Всего с физического факультета МГУ в дивизию «Красная Пресня» записались пятьдесят студентов, - вспоминал он. - Многие из них были профессорами и преподавателями, учеными из обсерватории на Красной Пресне, инженерно-техническими работниками с предприятий района. Многие в армии никогда не служили. Я и некоторые из студентов во время университетских летних военных сборов исполняли обязанности командиров взводов, и нас назначили младшими командирами новой дивизии. Но некоторым давали поручения, связанные с их профессией. Мне поручили заниматься снабжением, а двух моих товарищей по физфаку, которые занимались на объектах воздушным наблюдением, направили рядовыми во взвод связи. На наши возражения никто не обратил внимания».
Многие из молодых солдат Краснопресненской дивизии успели закончить исторический факультет Московского университета. Моисей Гйнзбург, Александр Осповат, Яков Пинус и Игорь Савков были зачислены в артиллерийский полк дивизии, причем Гинзбурга и Пинуса назначили командовать орудиями. Их занятия проходили под Москвой, где они жили в вырытых ими самими землянках. В конце июля они прошли маршем пятьдесят километров в другой лагерь с винтовками и тяжелыми рюкзаками, во время которого стерли себе ноги до волдырей, не привыкнув к таким нагрузкам. На новом месте они удобно устроились в большом крестьянском доме, им выдали форму, кавалерийские галифе и кители, которые с непривычки их сначала смущали. Они уже привыкли к стрельбе из пушек, и команды обоих были отмечены как лучшие. В середине августа часть впервые потеряла бойца: один из командиров батареи был убит шальной пулей, вылетевшей из расположения обучавшейся рядом пехотной части. В сентябре начались дожди, и они получили лошадей, чтобы перетаскивать орудия по расползавшейся грязи. Им не приходилось иметь дело с животными, и они должны были с самого начала учиться уходу за лошадьми. Моисей Гйнзбург писал своей девушке Галине Раш- ковской, что как командир орудия он имеет теперь собственную лошадь и надеется, что скоро будет носить саблю и шпоры. Но на днях


112 МОСКВА 194 1
он уже два раза падал с седла. Как только они научатся ездить на лошади, писал он Галине, их отправят на фронт. Это будет один из самых спокойных участков фронта45.
В 5-й Фрунзенской дивизии интеллигентов было даже больше, чем в 8-й. Когда началась война, Абрам Гордон учился на последнем курсе Государственного педагогического института. Ему и другим окончившим институт студентам быстро вручили дипломы. А 4 июля их вызвали в районный комитет комсомола Фрунзенского района и предложили записаться в дивизию. Они с энтузиазмом пошли в ополченцы в полной уверенности, что немцы вскоре будут разбиты.
9 июля 5-я дивизия со своими орудиями, которые тянули лошади, выехала в тренировочный лагерь в тридцати пяти километрах от Москвы. Гордон никогда в своей жизни не ходил более восьми километров. Он едва дошел до нового лагеря и тоже стер ноги до волдырей, пока до него добрался. Ополченцам раздали польские винтовки без комплекта боеприпасов и переодели в черные рубашки, сделав их похожими на итальянских фашистов. У них был такой чудной вид, что толпа стареньких женщин, стоявших у магазина в очереди за хлебом, приняла одного из них за немецкого шпиона, и он с трудом был спасен его товарищами.
Гордон был приписан к разведывательной роте дивизии. Ему и другим солдатам выдали лошадей. Как и Моисей Гинзбург, он никогда не ездил верхом. Но резервист лейтенант Коваленко устроил ему и его товарищам жестокую школу, заставив их ездить на неоседланных лошадях, так что они стирали себе кожу до крови. Но они быстро выучились ездить верхом как следует, и, когда они оказались в боевых условиях, Гордон был благодарен за то, что его так хорошо учили.
Каковы бы ни были планы руководства относительно того, чтобы дать ополченским дивизиям время получить необходимую подготовку, они вскоре были опрокинуты событиями по мере того, как немцы продолжали идти вперед. 16 июля ГКО приказал начать строительство линий обороны под Можайском, для того чтобы разместить там новый резервный фронт, состоявший из пяти дивизий НКВД и десяти ополченских дивизий, из которых были сформированы 32-я и 33-я армии, - в каждой по пять дивизий46.
Примерно в это время, в середине июля, Константин Симонов натолкнулся на некоторых из бойцов таких частей, все еще почти безоружных и все еще в гражданской одежде.
«В следующей деревне мы встретили части одной из московских ополченских дивизий, кажется шестой. Помню, что они тогда произвели тяжелое впечатление. Впоследствии я понял, что эти скороспелые июльские дивизии были в те дни брошены на затычку, чтобы бросить сюда хоть что-нибудь и этой ценой сохранить и не растрясти по


Ополченцы 113
частям тот фронт резервных армий, который в ожидании следующего удара немцев готовился восточнее, ближе к Москве, - и в этом был свой расчет. Но тогда у меня было тяжелое чувство. Думал: неужели у нас нет никаких других резервов, кроме вот этих ополченцев, кое-как одетых и почти не вооруженных? Одна винтовка на двоих и один пулемет.
Это были по большей части немолодые люди под сорок, под пятьдесят лет. Они шли без обозов, без нормального полкового и дивизионного тыла - в общем, почти что голые люди на голой земле. Обмундирование - гимнастерки третьего срока, причем часть этих гимнастерок была какая-то синяя, крашеная. Командиры их были тоже немолодые люди, запасники, уже давно не служащие в кадрах. Всех их надо было еще учить, формировать, приводить в воинский вид»47.
Ополченские дивизии теперь должны были быть преобразованы в регулярные стрелковые дивизии с приданной им артиллерией, зенитными батареями, с инженерными частями, службами связи и медицинскими подразделениями48. В конце августа ополченцам выдали настоящую форму, они принесли присягу, и каждой дивизии на торжественном построении было вручено Боевое Знамя. К этому времени 18-я (Ленинградская) дивизия имела одиннадцать тысяч человек - нормальную численность советской дивизии. И к этому времени по крайней мере три четверти их состава имели винтовки. У них было более сотни тяжелых пулеметов, представлявших собой русскую модель пулемета «максим», установленного на маленькой двухколесной тележке с щитом, защищавшим стрелка. У них даже было необходимое число зенитных и полевых орудий и минометов, четырнадцать радиоустановок и разношерстный парк автомобилей, грузовиков, тягачей и другие транспортные средства.49
Но в течение августа во время их передвижения на новые позиции многие дивизии все еще были недоукомплектованы и не экипированы должным образом. Те, кому повезло, перевозились поездом. Остальные шли маршем, проходя по сорок километров в день, пока не достигали места своего назначения. Большую часть времени они подвергались налетам немецких бомбардировщиков. Они шли в дневную жару и холодными ночами, мучимые жаждой, потому что колодцы в деревнях, через которые они проходили, высохли. Они заняли оборонительные позиции под Вязьмой и снова начали тренировки, рыли окопы и строили блиндажи.
Лев Мищенко описал, как начала войну 8-я Краснопресненская дивизия. «Перед тем как нас отправили на фронт, нам выдали настоящую форму. Сначала мы были вооружены винтовками, захваченными в Польше и Прибалтике. В моем батальоне было только два изношенных грузовика, которые вот-вот могли развалиться. Мы шли ночью и


114 МОСКВА 194 1
после короткого сна занимались боевой подготовкой и получали инструкции на очередной день. Сначала меня послали в Москву, чтобы получить для дивизии продовольствие и припасы. А когда мы подошли ближе к линии фронта, мне сказали, что местные колхозы получили указание снабжать нас продовольствием. Я обошел несколько десятков хозяйств, но нигде ничего не было. У крестьян не только не было мяса, но они даже себе хлеб пекли из картошки. Дети не видели молока. Все было сдано государству. Все это составляло поразительный контраст с теми баснями о счастливых крестьянах и процветающих колхозах, которыми нас кормила пропаганда. Мои голодные солдаты просто реквизировали запасы колхозов, расположенных поблизости от маршрута нашего движения. Сначала меня терзала совесть. Но другого выхода не было, и я примирился с тем, что было нечто большее, чем грабеж
Я верил тому, что мне говорили о боеспособности Красной Армии, и был уверен, что война будет быстро окончена. Но пока мы шли к передовой, мы сами могли видеть, в каком состоянии находится деревня, и мы уже понимали, что происходило на фронте. Наши политические комиссары продолжали говорить нам трескучие фразы о превосходстве советской системы и непобедимой Красной Армии. Они заявляли, что у немецких танков кончается горючее и что их солдаты так плохо оснащены, что подбирают винтовки убитых красноармейцев. Это была бессмысленная ложь»50.
По мере того как дивизия все ближе подходила к намеченным рубежам, двигаясь в направлении вражеских сил по плохо разведанной местности, не имея ясного представления о силах и позициях врага, 8-я Краснопресненская дивизия оказывалась на дорогах, безнадежно запруженных беженцами: люди, коровы, повозки шли сплошным непреодолимым потоком, спасаясь от немцев. Командиры имели столь же мало представления о том, что происходит, как и рядовые солдаты. Один из них спросил генерала с четырьмя звездами, где он может найти свою дивизию. «Молодой человек, - ответил генерал, - мы даже не знаем, где армия, что уж тут говорить о дивизиях»51.
К концу сентября дивизии ополченцев уже не были оборванными, как попало одетыми отрядами плохо обученных и почти безоружных штатских людей, безжалостно брошенных в мясорубку войны, способных мужественно умирать, но не сражаться. Пять дивизий, переживших кровопролитные бои, в октябре стали гвардейскими дивизиями, элитными частями Красной Армии52. Они получили необходимое им снаряжение и выглядели как настоящие боевые части, и во многих отношениях они были нисколько не хуже, чем некоторые плохо оснащенные и плохо обученные формирования, наскоро собранные для пополнения регулярной армии. Но еще предстояло сделать очень


Ополченцы 115
многое. Генерал Вашкевич, командарм 2-й (Сталинской) дивизии ополченцев, впоследствии писал, что действия его дивизии, когда она оказалась в боевых условиях, были серьезно затруднены отсутствием зенитных орудий, радиосвязи, тягачей и даже лошадей для перевозки орудий53. Комиссар 9-й (Кировской) дивизии, кадровый военный, говорил, что ее личный состав нуждался еще в трехмесячной подготовке, прежде чем его можно было считать состоящим из настоящих солдат54.
В 1940 году в Великобритании для отражения немецкого вторжения с трудом наскоро собрали пеструю группу энтузиастов, составивших части добровольческой местной обороны. Они остались в летописях войны, как «Папочкина армия». Очень трудно решить, что они сказали бы о себе, если бы оказались подвергнутыми настоящему испытанию. Дивизии московских ополченцев были несравненно лучше, чем они. Но в отличие от английских добровольцев им пришлось встретить немцев лицом к лицу.


ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МОБИЛИЗАЦИЯ МАСС
Советское правительство имело большой опыт перемещения больших масс людей по всей стране. В 1920-е годы многие тысячи классовых врагов были высланы из Москвы и Ленинграда. В 1930-е годы миллионы кулаков были депортированы в Сибирь и Центральную Азию. Советское правительство умело составить расписание движения и концентрировать подвижной состав железных дорог. Меньше заботилось оно о том, как будут кормить их подневольных пассажиров в пути и как они будут размещены в местах назначения. Поэтому многие умирали в результате болезней, недоедания, истощения сил или жестокостей охранников.
Мобилизация большою числа обыкновенных людей доя осуществления благих целей была тем более нормальной практикой повседневной советской жизни. Людей призывали в воскресный день работать по очистке города от мусора или осенью целую неделю помогать убирать урожай. Ко всему этому призывала фанфарная риторика правительства и городских властей, райкомов партии и комсомола, партийных комитетов на предприятиях, в учреждениях и учебных заведениях, администрации жилищных комитетов - громкие слова о добровольном вкладе людей в дело социализма. И власти Москвы уже имели огромный опыт такого рода, когда война сделала необходимым осуществить перемещения огромного числа людей в силу целого ряда различных причин. Они посылали студентов и женщин на строительство оборонительных сооружений. Они эвакуировали рабочих наиболее важных промышленных предприятий, служащих учреждений, артистов, женщин, детей в отдаленные районы страны. Они помогали


Мобилизация масс 117
военным проводить мобилизацию и отправлять людей в учебные лагеря.
В течение недели, всего через семь дней после начала немецкого вторжения, власти поняли, что немыслимое ранее может стать реальностью и Москва может оказаться под угрозой. Поэтому они отдали приказ о проведении грандиозных работ по строительству объектов глубокой обороны города. Нужно было рыть противотанковые рвы и окопы, готовить стрелковые позиции, сооружать долговременные огневые точки - доты, пулеметные гнезда. Все это создавалось в небывалой спешке, часто совсем неумелыми людьми, женщинами, мобилизованными в массовом порядке и работавшими по двенадцать и более часов в сутки в самых примитивных условиях, часто подвергаясь бомбежкам и пулеметным обстрелам немецкой авиации.
В июне и июле около пятидесяти тысяч московских студентов, среди которых было много девушек, были отправлены на строительство оборонных сооружений на отдаленных подходах к Москве - вокруг Рославля, Смоленска, Вязьмы, Брянска и в других местах. Пришли студенты университета, Московского педагогического института, Энергетического института. Молодые женщины из медицинского института рыли окопы и помогали присматривать за эвакуированными детьми. Высшее техническое училище имени Баумана направило триста студентов на строительство оборонных рубежей под Вязьмой. Из них был сформирован батальон, и они впервые столкнулись с реальностью войны, проезжая маленький городок Сухиничи, расположенный к юго-западу от столицы, который бомбила немецкая авиация. Студенты Инженерно-строительного института руководили работой менее подготовленных1.
Анатолий Черняев был дома 27 июня, когда его университетский товарищ и комсомольский активист Коля Гаузнер пришел сказать ему, что в пять часов на историческом факультете состоится митинг и все собираются копать противотанковые рвы. Черняев решил, что это будет здорово, но его бабушка, единственная, кто был в это время дома, залилась слезами. На факультете царило всеобщее возбуждение. Черняева и его товарищей, около двухсот человек, во главе с Мишей Геф- тером, бывшим секретарем комсомольской организации факультета, посадили в трамвай, и они поехали на Киевский вокзал, где их провожали девушки-студентки.
Поезд отправился только ночью, и они еще были в пути, когда прошел слух, что по радио выступает Сталин. В ту ночь, 3 июля 1941 года, их высадили из поезда прямо в поле. И они, волоча ноги, кое-как построились, двинулись вперед, с короткими остановками, пока не пришли в большую деревню на берегу реки Скопоть - притока Десны в сорока километрах от Рославля.


118 МОСКВА 194 1
Здесь они слонялись несколько дней, ничего не делая. Потом наконец начали рыть противотанковый ров глубиной в три метра, тянувшийся вдоль берега реки. Работа была тяжелой, но их хорошо кормили. Шел постоянный поток беженцев, гнавших стада овец, коров, свиней, дававших им молоко и мясо. Как раз в это время Черняев заметил, что кроме Гефтера здесь уже не было ни одного комсомольца: юные коммунисты все нашли для себя более интересные занятия. На следующий день после их приезда мальчик из близлежащей деревни утонул в реке. В то время это казалось трагедией, но ведь это было до того, как человеческая жизнь стала цениться дешево.
Через пару недель армейская часть заняла позицию за выкопанным рвом и начала сооружать проволочные заграждения. В небе летал немецкий разведывательный самолет. Но студентов не бомбили, хотя на расстоянии чуть более полутора километров от них был очень сильный налет.
Однако атмосфера становилась более тревожной. Студенты видели, что деревенские мальчишки, собравшиеся около церкви, грузят повозки, собирают продовольствие, деревянные ящики, лошадей, готовясь уйти в лес к партизанам. С севера и запада уже доносился гул артиллерийской стрельбы. Черняев и еще несколько человек стали говорить Гефтеру, чтобы им выдали винтовки. Но он лишь разводил руками - не было разрешения да и свободных винтовок нет.
Когда они кончили рыть окопы, их на грузовике перебросили на пятнадцать километров в тыл. Орудийный гул становился все ближе, и каждую ночь над головами проходили немецкие бомбардировщики, направлявшиеся к Москве. Студентов снова увезли подальше, а затем и еще, и всякий раз они уезжали, оставляя недорытые до конца траншеи. И все сильнее была слышна орудийная стрельба уже где-то сбоку от них, а иногда, казалось, и сзади.
И так они отступали и отступали до самого начала сентября. Затем их однажды посадили в поезд, и они вскоре оказались на Киевском вокзале, с которого их провожали два месяца назад. Черняев был взбешен. Усилия десятков тысяч московских студентов идут впустую. Они были молодыми энтузиастами, уже соединенными узами товарищества. Большинство из них прошли военную подготовку в институтах. Вместо того чтобы заниматься бессмысленным строительством оборонительных сооружений, которые немцы просто обходили, из них должны были бы сформировать мобильные ударные отряды. Это было бы опасным занятием. Но многие студенты все равно погибали в частях второстепенного значения, среди плохо обученных солдат, где не было возможностей для применения их военных знаний.
И кроме тою, возвращались в Москву лишь студенты второго, третьего и четвертого курсов. А студенты первого и последнего, пятого


Мобилизация масс 119
года обучения, включая Гефтера, оставались рыть окопы. Большинство попадали в окружение и оказывались в немецком плену или гибли. Геф- тер участвовал в боях под Ржевом, вышел из окружения, и ему удалось вернуться в Москву. Немцы расстреливали каящого захваченного коммуниста, и Гефтер разумно уничтожил свой партийный билет. Но с позиций партийной дисциплины такой поступок расценивался как преступление, почти равносильное богохульству, и он неизбежно должен был быть наказан. Он был вынужден всю войну прослужить рядовым солдатом, а затем сержантом. Его большевистский энтузиазм иссяк раз и навсегда2. Потом он стал профессиональным историком, но находил линию партии все более неприемлемой. На него наложили взыскание, он едва избежал исключения из партии, но больше не мог публиковать своих работ. Он продолжал писать, как диссидент, лишенный надежд на то, что его статьи будут опубликованы, пока горбачевская перестройка не возвратила ему такую возможность. Умер он в 1995 году3.
После того как немцы в июле дошли до Смоленска, строительство оборонных рубежей пошло более быстрыми темпами. В июле и августе было мобилизовано двести тысяч человек для сооружения еще одной линии обороны - Можайского рубежа примерно в ста километрах от столицы. Запас лопат закончился, и московская администрация выделила тысячу тонн стального листа для изготовления еще пятисот тысяч лопат4. Можайскую линию обороны еще не успели закончить, когда в начале октября немцы вышли на ее рубеж В четырех секторах этой линии было менее половины запланированных огневых позиций и только половина противотанковых рвов, а эскарпы и проволочные заграждения вообще не успели соорудить.
В последнюю минуту начали укреплять и подходы к самой Москве. Почти три четверти тех, кто строил внутренние линии обороны в Москве, были женщины. Антонина Савина работала не в больнице, где работала ее мать, а была ученицей швеи в ателье Московского военного округа. Она шила там платья для жен командного состава, а когда началась война, стала шить обмундирование для военных. Вместе с матерью она продолжала жить в больнице «Утоли моя печали». Поскольку обе получали рабочие карточки, питались они нормально. Но часто приходилось простаивать целую ночь в очереди за хлебом, чтобы быть уверенными в том, что хлеба в магазине в этот день хватит.
Антонину несколько раз посылали, как тогда говорили, «на трудовой фронт». Она должна была рыть противотанковые рвы, получая на весь день небольшую булочку и одну сосиску. В Серпухове, примерно в двух километрах от линии фронта к югу от Москвы, ее разместили в местном клубе еще с семью другими девушками и двумя мальчишками. Спали они на полу на одеялах и подушках, которые привезли с собой. Женщина, отвечавшая за это помещение, отказывалась его отапли¬


120 МОСКВА 194 1
вать, и там не было электричества и воды для умывания. Вскоре они обнаружили, что у них завелись вши. Антонина вычистила их из головы, выбирала из лифчика и жгла на свечке. В конце концов после того, как они пожаловались руководителю их группы, воду им дали. Ребята и девушки, сбросив одежду, оттирали друг друга. Но и это не помогало. Когда она вернулась домой, ее старшая сестра сразу обрила ее и сожгла все ее белье. Трудовая повинность сохранялась и после того, как немцы были отброшены от Москвы. Следующей весной ее вместе с группой девушек послали на заготовку дров в лесах под Москвой. Для девушек это была невыносимо тяжелая работа: они должны были и грузить бревна, и пилить их. Дневная норма выработки составляла два с половиной кубических метра при выдаче шестисот граммов хлеба. Если норма заготовки не выполнялась, выдавалось пятьсот граммов. Стояла очень жаркая погода, а они получали на день бочонок воды для умывания и питья для всей их команды. Но они справились5.
Хотя многим людям пришлось покинуть город в связи с возникшими военными, промышленными и другими потребностями, многие предприятия Москвы продолжали работать, и рабочие продолжали заниматься тем, чем они занимались и до войны. В начале войны на Трехгорке работали шесть тысяч человек. У многих здесь работали и их родители и даже деды. На Трехгорке возникли целые рабочие династии. Предки многих трудились здесь еще в те времена, когда фабрика принадлежала семье Прохоровых. Большинство рабочих составляли женщины, работавшие на прядильных и ткацких машинах. Управленческие, транспортные, технические и организационные функции традиционно сохранялись за мужчинами. Но когда мужчины ушли в Краснопресненскую дивизию и были призваны в регулярную армию - всего тысяча триста человек, - их места заняли женщины.
В семье Клавдии Леоновой, жившей на Пресне, было семь детей. После окончания школы она хотела стать учительницей, но какое-то время училась в техникуме, где она одновременно прошла подготовку по оказанию первой помощи и по противовоздушной обороне.
«Один из моих братьев попал в плен на границе в самом начале войны, моя сестра стала военным шофером, а моя мать, теперь вдова, была эвакуирована. Я осталась в Москве, и мне удалось устроиться на Трехгорку, где я научилась работать на прядильных и ткацких машинах.
Во время войны фабрика работала в две смены по двенадцать часов каждая. Я делала материал для кителей, парашютные ткани, маскировочные сетки, перевязочные материалы, портянки. Рабочих кормили на фабрике. Нам давали плохо испеченный хлеб, пшенную кашу, которую нам привозили прямо на рабочее место, и нам не нужно было стоять в очередях. Мы не голодали, но все время очень


Мобилизация масс 121
хотелось есть, и мы часто ели картофельные очистки, чтобы дополнить нашу диету.
Спали мы дома, а не на фабрике, как это часто повсюду делали рабочие. Но у нас не было никакой жизни вне фабрики. Воскресенье в теории было выходным днем, но на практике фабричный партийный комитет часто призывал нас на работу - рыть окопы или везти дрова из подмосковных лесов. Женщины работали в бригадах из четырех человек Еду привозили с фабрики. Каждая бригада съедала в день по ведру картошки. Мы должны были загружать грузовики бревнами, такими тяжелыми, что и для настоящих грузчиков не было легко. Работали и немецкие военнопленные. У нас с ними были вполне нормальные отношения. Они стояли вокруг, показывали нам фото с их семьями и даже флиртовали, и они так тяжело не работали, как нам приходилось. Мы жили и с крестьянами и к своему удивлению узнали, что деревенские дома не имеют настоящих труб - просто отверстия в крыше, чтобы дым выходил наружу. Деревенские жители все время ругали власть. Нас они тоже ругали за то, что мы собирали в лесу грибы и ягоды, которые они рассчитывали нам продавать».
Лидия Робель во время войны также работала на Т]рехгорке, но ей было легче, чем Клавдии Леоновой. Лидия родилась на Арбате, но вскоре вместе с семьей переехала на Красную Пресню. «У меня были три сестры, и я жила с моими родителями и бабушкой в доме, который раньше принадлежал богатому человеку, женатому на немке. Ее звали Мария Карловна. Она жила в этом же доме, учила нас немецкому языку и очень строго следила за нашим поведением.
Я работала на Трехгорке в цехе технического обслуживания электриком. Работала по восемь часов в день, выполняя работу, которой раньше занимались мужчины. Воскресные дни для моей бригады были самыми напряженными, потому что как раз в выходные и можно было как следует заняться машинами. Многие еще от Прохорова остались, с дореволюционных времен. А нужно было привести их в порядок к приходу в понедельник первой смены. Для меня выходным днем была суббота, и в отличие от других рабочих фабрики я часто бывала свободной и могла пойти вечером в театр или еще куда-нибудь. Позднее во время войны я обучалась стрельбе из пулемета и изучала радиодело. Но шифрованию меня не учили, потому что считали, что я слишком молода и на меня нельзя положиться. Мужчины, которые возвращались с фронта, держались очень развязно. Меня обычно разглядывали, когда я взбиралась на лестницу. Раньше так не было». Клавдия Леонова на этом месте прервала Лидию Робель, сказав тоном осуждения: «Герои, вернувшиеся с фронта, никогда не вели себя неуважительно с женщинами, работавшими вместе с ними на фабрике»6.


122 МОСКВА 194 1
Мобилизация артистов и писателей проводилась властями так же жестко, как и остального населения. Многих просто призвали в армию, и многие не вернулись с войны. И женщины, и мужчины одинаково не освобождались от копания траншей на линиях обороны вокруг Москвы или дежурства на крышах во время воздушных налетов. Мужчины-артисты балета занимались военной подготовкой даже на сцене Большого театра. Двое ведущих артистов балета - Михаил Габо- вич и грузин Михаил Сулханишвили стали ополченцами. Габович потом был партнером Валины Улановой, выступал в роли принца в «Золушке» Прокофьева и в роли Ромео в его же «Ромео и Джульетте». Сулханишвили начал свою карьеру в Тбилисском оперном театре, и его восторженно принимали зрители за элегантный, яркий и индивидуальный стиль. Он перешел в Большой театр в начале 1930-х годов, где танцевал ведущую партию в «Демоне», и стал секретарем комсомольской организации театра. Он погиб под Вязьмой осенью 1941 года7.
Той осенью Пронин с Щербаковым поехали посмотреть, как идут работы на оборонительных рубежах города.
«Приезжаем с А.С. Щербаковым на постройку укреплений в районе Ленино, - вспоминал Пронин. - Подходим к противотанковому рву. На его дне в непролазной грязи видим с полсотни мокрых фигур. Скользим вниз и спрашиваем, из какой они организации. Отвечают: артисты и работники Большого и других московских театров. Усталые, мокрые лица. У всех один вопрос: что на фронте? Просят помочь хорошими лопатами и дровами для сушки одежды. Предлагаем: не прислать ли сюда взамен театральных работников другой коллектив? Обиделись: «Что мы, дезертиры, что ли? На фронте-то еще тяжелее. Все перетерпим, все выдержим, лишь бы отстояли наши Москву...»8
Более разумные чиновники понимали, что копание рвов - не лучший способ использовать искусство артистов: они принесли бы больше пользы, повышая моральное состояние людей, борющихся с врагом. Московские театры не закрывались, а некоторые продолжали работать даже несмотря на то, что основная часть труппы была эвакуирована во время октябрьской паники9.
Десятки тысяч музыкантов, актеров, певцов и танцовщиков, собранных почти в четыре тысячи выездных бригад, выступали с концертами в воинских частях. Их репертуар был самым разнообразным - от классической музыки, балета и пьес Шекспира до народных танцев и популярных эстрадных песен. Часто эти бригады выступали прямо на линии фронта, попадая иногда под бомбежки и обстрелы, с аудиторией от трех человек до трех тысяч10. В таких группах бывали излюбленная кинозвезда самого Сталина Любовь Орлова и прославленная исполнительница народных песен Лидия Русланова11. Леонид


Мобилизация масс 123
Утесов со своим джазом и дочерью Эдит в качестве солистки дал на фронте свыше двухсот концертов12. Кинозвезда Валентина Серова выступала в госпиталях Москвы. НКВД имел свой собственный джаз- банд. Кукольник Образцов ставил специальные антифашистские представления в военкоматах, госпиталях, а однажды даже на барже, полной детей, отправленных в эвакуацию13.
Руководитель Ансамбля песни и пляски Красной Армии Александр Александров вместе с концертной бригадой, состоявшей из комиков, певцов и танцовщиков из Большою театра и Театра оперетты, выступал перед войсками, гастролируя вдоль Можайского шоссе. С ними была и Лидия Русланова. Женщина с трудным характером, не привыкшая работать в коллективе, она начала обмениваться колкостями с другими, но притихла, попав на фронт. Позднее она организовала свою собственную концертную бригаду. В мае 1942 года она выступала перед 2-м Гвардейским кавалерийским корпусом и через две недели вышла замуж за ее командующего генерал-лейтенанта Владимира Крюкова, давнего товарища Жукова. Русланова была звездой концерта, вошедшего в летопись Отечественной войны, устроенною в мае 1945 года в Берлине на ступеньках Рейхстага и использованного в фильме «Падение Берлина» в качестве фона для выдуманного эпизода, с появлением там Сталина. Но это не пошло ей на пользу. Через несколько лет после этого концерта она и Крюков были арестованы в связи с обвинением в коррупции, и Русланова была приговорена к пяти годам тюремного заключения, из которого ее освободил Хрущев14.
Балерина Сюзанна Звягина, приехавшая в Москву из Смоленска, поступила в труппу Большого театра в 1937 году и жила в общежитии поблизости от театра в здании, где изготовлялись и хранились декорации. В апреле 1941 года она последний раз танцевала в «Лебедином озере» перед закрытием театра на ремонт. На следующий день в составе концертной бригады она поехала выступать в военных частях, еще остававшихся в степях Монголии после сражений с японцами, происходивших два года назад. Артисты жили в палатках и давали концерты на площадках, сооруженных на грузовиках. В самом начале войны с Германией они вернулись в Москву. Звягина выступала на передовой во время битвы за Москву, а затем и на других основных фронтах. Под Сталинградом она под обстрелом переправлялась вместе с другими через Волгу, чтобы потом выступить на боевых позициях. Один раз она попала под обстрел немецких минометов и шесть часов пролежала в грязи. Сразу после освобождения Ростова-на-Дону она участвовала в концерте, устроенном в этом городе. Повсюду лежали трупы немецких солдат без сапог, которые с них сняли советские солдаты. А обгоревшие трупы советских военнопленных, пытавшихся бежать из немецкого концлагеря, все еще висели на проволочных заграждениях. Они сгорели, потому


124 МОСКВА 194 1
что, отступая, немцы подожгли лагерь. Танцевала она и в Берлине сразу же после его взятия советскими войсками15.
Начало карьеры Ивана Петрова как солиста Большого театра совпало с началом войны. Он продолжал исполнять басовые партии в русских оперных спектаклях, выполнял обязанности дежурного во время воздушных налетов и выступал в военкоматах и на железнодорожных вокзалах перед солдатами, уезжавшими на фронт. Когда немцы подошли ближе к Москве, он пел на бесчисленных концертах прямо на фронте. Потолки в землянках были слишком низкими для его роста. Однажды ему пришлось петь сидя на ящике для боеприпасов, держась рукой за деревянный столб, подпиравший перекрытие блиндажа. В другой раз концерт давали так близко от передовой, что его могли слышать и немцы. Как только он окончился, немцы заменили аплодисменты минометным обстрелом. Был случай, когда сержант с группой бойцов вышел из бункера во время концерта и вскоре вернулся с пленным немцем. Сержант предложил его Петрову в качестве подарка, сказав, что у них нет другой возможности выразить ему свою благодарность за его пение16.
В представлении Сталина и его коллег гигантами советской литературы были Алексей Толстой и Илья Эренбург. Сталин оберегал их и не разрешал выезжать на фронт, не желая рисковать их жизнью. Ни один из них не был типичным продуктом большевистской революции. Алексей Толстой, отдаленный родственник Льва Толстого, эмигрировал в Париж в 1918 году, но вернулся в Советскую Россию в 1923-м. Он был известен как Красный граф и как человек с бездонным банковским счетом. Его роман «Петр Первый» особенно нравился Сталину, который видел в этом царе своего предшественника. Первая статья Алексея Толстого на военную тему появилась в «Правде» 27 июня. Но более глубоко он вошел в тему в августе 1941-го, когда получил разрешение посетить прифронтовой полк, где встретился с Виктором Киселевым, только что сбившим немецкий самолет, пойдя на таран17. Как и другие, Толстой был обеспокоен наивным дружелюбием, с которым даже некоторые советские солдаты, по-видимому, еще относились к немцам. Такое отношение необходимо было изменить, чтобы победить в этой войне. Он написал очерк для «Правды», назвав его «Я призываю к ненависти», и другую статью «Лицо гитлеровской армии», глазами очевидца изображавшую немецкие зверства18. В «Красной звезде» появились его воодушевляющие статьи «Армия героев», «Русские воины», «Почему Гйтлер будет побит»19. Когда немцы осенью ближе подошли к Москве, Сталин настойчиво потребовал от него не подвергать себя опасности и выехать в Горький (Нижний Новгород) на Волге.
Илья Эренбург в 20-е годы жил во Франции, и несколько его крупных работ были написаны там. Он был в Испании во время граждан¬


Мобилизация масс 125
ской войны и в Париже, когда немцы вошли в него в 1940 году. Он был либерально настроенным, насколько это было возможно для пользовавшегося известностью человека в сталинской России. Его статьи военного времени для «Красной звезды» были написаны воспламеняющим языком, но достаточно отвечали чувствам солдат. Как и Василий Гроссман, Эренбург в годы войны все сильнее осознавал свое еврейское происхождение: оба они сосредоточились на изобилующей деталями книге о военных преступлениях немцев, не соответствовавшей настроениям властей. В конце войны Эренбурга стали обвинять в излишней антигерманской направленности в тот момент, когда Сталин уже планировал включить Восточную Германию в состав своей империи. Его короткий роман «Оттепель» играл существенную, хотя и осторожную роль в процессе умеренной либерализации, последовавшей за смертью Сталина в 1953 году. Его мемуары «Годы, люди, жизнь» были одной из сенсаций в советской публицистике начала 1960-х годов и остаются важным свидетельством о советской литературной и политической жизни первой половины XX столетия. Он умер как раз в то время, когда Брежнев положил конец «оттепели» начатой Хрущевым.
Эренбург и Алексей Толстой были только двумя представителями блестящей группы писателей, которую, когда началась война, собрал у себя новый главный редактор газеты «Красная звезда» Давид Ортен- берг. Это были талантливые люди, и некоторые из них известны как крупнейшие фигуры в истории советской литературы: Василий Гроссман, Андрей Платонов, Александр Авдеенко, Константин Симонов и множество других. При Ортенберге «Красная звезда» стала в Советском Союзе наиболее популярной газетой военных лет, доставлявшейся на фронт в самых трудных обстоятельствах и жадно читавшейся в армии. Восемнадцать корреспондентов «Красной звезды» погибли в годы войны. Ортенберг был осторожным человеком, всегда старавшимся сохранить хорошие отношения с властями, в противном случае он не мог бы долго руководить газетой. Но время от времени ему удавалось пригласить к себе даже опального писателя, если тот был на профессиональном уровне20.
Василий Гроссман сначала был у Ортенберга одним из наиболее правоверных. Он родился на Украине в Бердичеве, уехал учиться в Киев, а затем в Московский университет, где в 1923 году изучал химию. Первый его роман, написанный в 1932 году, был встречен по-разному. В 1933 году он был вызван для допроса на Лубянку в связи с тем, что его двоюродная сестра была арестована и сослана в Астрахань. В 1937 году он стал членом Союза писателей. Его мать была схвачена немцами, когда они захватили Бердичев. Испытывая чувство вины за то, что ему не удалось увезти ее из Бердичева, Гроссман ушел в армию добровольцем. Но Ортенберг взял его к себе в качестве военного корреспон¬


126 МОСКВА 194 1
дента. Он стал «интендантом второго ранга» (это странное звание давалось военным корреспондентам, которые не были членами партии), научился стрелять из пистолета и был направлен на фронт, чтобы давать материал о складывающемся положении21.
В своих наиболее интересных статьях и репортажах с передовой он писал о ходе сражений на Московском направлении, Сталинградской битве, о гитлеровском лагере смерти в Т^еблинке в Польше, о взятии Берлина. Его роман о Сталинградской обороне «Жизнь и судьба», его страстные обличения всего большевистского эксперимента в книге «Все течет» до конца 1980-х годов не издавались в Советском Союзе.
В 1942 году Гроссман упросил Ортенберга взять в газету под свою защиту Андрея Платонова, который начал сознательную жизнь как убежденный коммунист. Его расцветавшая литературная карьера оборвалась, когда Сталин в 1931 году обрушился на него за повесть о деревенской жизни. Он жил в нищете до тех пор, пока по рекомендации Гроссмана Ортенберг не назначил его специальным корреспондентом и не одел его в военную форму, ставшую первой приличной одеждой за многие годы. Платонов сразу отправился на фронт и оказался блестящим и мужественным корреспондентом. Ортенберг с минуты на минуту ждал грома и молний от Сталина. Но их не последовало. Но после войны Симонов, который в то время был главным редактором престижного литературного журнала «Новый мир», опубликовал один из шедевров, созданных Платоновым, - короткий рассказ «Возвращение» о человеке, вернувшемся с войны и узнавшем, что его жена изменила ему с одним из представителей местной власти. «Клеветническая история Платонова» подверглась злостным нападкам в «Литературной газете», и Платонов больше уже ни разу ничего не опубликовал до конца своей жизни22. Но его репутация продолжала расти, сначала в первой волне подпольной литературы, а затем и открытой, и в конце концов он был признан одним из наиболее важных советских писателей двадцатого столетия.
Александр Авдеенко не был столь известным писателем, каким был Платонов, но его история была еще более сложной. Авдеенко был шахтером, ставшим в 1930-е годы писателем, имевшим большой успех. Он целиком был на стороне властей и был избран депутатом Верховного Совета СССР. В своей первой речи он сказал: «Если у меня когда-нибудь будет сын, то первое слово, которому я научу его, будет «Сталин». Но затем вскоре его фильм об «освобождении» Бессарабии от румын в 1940 году был подвергнут резкой официальной критике. «Авдеенко, - сказал Сталин, - это человек в маске - враг и мошенник». Вместе с женой, больным сыном и престарелой матерью его выгнали из квартиры, и они были вынуждены ютиться в помещении фабричного склада. И он стал снова работать на шахте.


Мобилизация масс 127
В 1943 году в редакцию «Красной звезды» стали приходить статьи, подписанные «А. Авдеенко». Ортенберг не опубликовал их, но сделал запросы. Оказалось, что Авдеенко служит лейтенантом на Ленинградском фронте и отличился в боях. Ортенберг попросил его написать репортаж о лейтенанте, который служил в штрафбате и вернул себе доброе имя на поле битвы23.
Пламенные военные статьи Эренбурга и Алексея Толстого не всегда встречались с одобрением фронтовиками. Один из них позднее писал: «Алексей Толстой блестяще писал о судьбах русской эмиграции, потому что пережил все это. Но когда он, не выходя из особняка и полагаясь на воображение, взялся сочинять лубочные рассказы о героях-фронтовиках - получилось смешно и позорно»24.
Простой советский солдат предпочитал «Василия Теркина» Александра Твардовского. Твардовский, как и его герой - солдат Василий Теркин, происходил из крестьянской семьи, жившей в Смоленской области. Он написал о своем герое простую, прекрасную поэму, близкую по своему размеру и рифмам народным частушкам. В отдельных местах поэмы, как, например, в диалоге Смерти и раненного в бою солдата, поэма Твардовского поднимается до вершин высокой поэзии. Но в отличие от многих произведений советского времени она не претенциозна. Твардовский пишет не столько о мужестве, о патриотизме, о своем герое на поле битвы, сколько о Теркине, как он отдыхает, лежит в госпитале, как играет на гармошке. Его отношение к своему герою - это отношение, в котором нежность сочетается с иронией. Иногда Теркин предстает перед читателем как живой человек, а иногда даже другие герои поэмы толкуют Теркина как литературный, обобщенный образ.
Теркин и его товарищи-солдаты могли бы быть людьми любого возраста - и солдатами времен Первой мировой войны, и солдатами, которых Морис Бэринг встречал на Дальнем Востоке в годы русско- японской войны, и солдатами, победившими Наполеона. Василий Теркин слегка идеализирован, как солдаты Бэринга, как Алеша Скворцов - юный герой из фильма Григория Чухрая «Баллада о солдате» (1959 г.)25. Но все-таки, как и они, он вполне живой, реальный персонаж В войну к Твардовскому шел поток писем с фронта, в которых его спрашивали, действительно ли существовал Теркин или нет. Теркин, сверх всего прочего, был образом, в котором солдаты хотели бы видеть самих себя: веселый, стойкий, хороший товарищ, разумно храбрый, когда это необходимо, но глубоко убежденный в том (так же, как считали сержанты армии Великобритании), что долг солдата не в том, чтобы умереть за свою страну, а в том, чтобы заставить умирать ее врагов. Начиная с 1942 года, когда поэма Твардовского стала печататься в советской прессе как сериал, она имела огромный успех. Теркин стал и остается архетипом рядового русского солдата, такого же, как


128 МОСКВА 194 1
скромные герои Льва Толстого, солдаты времен севастопольской блокады и как капитан Тушин в его романе «Война и мир».
Звезды «Мосфильма» рыли окопы и тушили зажигательные бомбы, как и простые смертные. Когда началась война, Любовь Орлова и Григорий Александров были в Риге. Они сразу же поспешили добраться до Минска, который уже подвергался бомбардировкам с воздуха, а затем выехали в Москву. Орлова сразу стала копать траншеи неподалеку от студии «Мосфильм», а Александров лежал без сознания, пострадав от взрыва авиабомбы во время его ночного дежурства во отряде противовоздушной обороны. Но блистательная чета все же нашла время принять в своей роскошной даче во Внуково американского фотографа Маргарет Бурк-Вайт и других иностранных журналистов.
Лидия Смирнова в это время была занята на съемках фильма по пьесе Симонова «Парень из нашего города», уже отснятого наполовину. Она боялась ночных дежурств, но никто не спрашивал ее, как она себя чувствовала, поэтому и ей приходилось хватать «зажигалки» руками в асбестовых перчатках. А когда она была свободна от дежурств и съемок, то вместе с другими актрисами собирала шерстяные перчатки и носки для солдат. Когда мужчины из «Мосфильма» уходили в 21-ю Киевскую ополченскую дивизию, актрисы, провожая их, устраивали концерты в военкоматах.
Муж Смирновой Сергей Добрушин не сразу записался в ополченцы. Но через пару недель после начала войны он пришел домой расстроенный из редакции газеты, где он работал. Женщина-секретарь партийной организации с сарказмом сказала ему: «Такой молодой красавец отсиживается дома, вместо того чтобы идти на фронт и защищать отечество!» И он сразу пошел на сборный пункт и записался в ополченцы, а еще через пару недель Смирнова собрала ему вещи - шерстяные носки и почтовые открытки с марками, чтобы писать письма оттуда, где он будет. На следующий день в пять часов утра они пошли на сборный пункт, откуда отправляли ополченцев. Но когда они дошли до Садового кольца, Сергей уговорил ее идти домой, не оглядываясь назад. И она, заплакав, вернулась.
На следующий день она была занята на съемках, потом рыла траншеи, а на ночь ушла в бомбоубежище. Целый месяц о Сергее ничего не было слышно. Потом у нее были три свободных дня, и она решила разыскать его. Татарин, ночной сторож на призывном пункте, узнав ее по фильмам, сказал: «Ничего я не обещаю. Но завтра в пять утра нужно быть на Можайском шоссе, к ним пойдут грузовики с матрацами... последний тебя подберет».
И утром на следующий день она сидела на Можайском шоссе, там, где Кутузов решил оставить Москву французам в 1812 году. И действи¬


Мобилизация масс 129
тельно появилась небольшая колонна грузовиков, нагруженных связками матрасов. Держась за веревки, она забралась на грузовик и скоро стала белой от пыли, как изображение на негативе.
Наконец ее высадили в деревне, в которой командир части, где был ее муж, устроил свой штаб в здании местной школы. «Первая ласточка! - насмешливо приветствовал ее полковник. - Приехала первая жена, скоро приедет первая мать, потом сестра и пошло-поехало». Но он разрешил ей и Сергею устроиться на ночь под грузовиком, а на следующее утро отправил Сергея в Москву, чтобы получить для полка партию мотоциклов. Смирнова и Сергей провели последнюю ночь в Москве у себя дома, не обращая внимания на воздушный налет.
Еще одна восходящая звезда Мария Ладынина должна была научиться обращаться на съемочной площадке с дюжиной поросят, снимаясь в легкой музыкальной комедии «Свинарка и пастух», которую ставил ее муж Иван Пырьев. Ее сюжетом был роман передовой ударницы-свинарки с российского Севера и пастуха из горного Дагестана, встретившихся в сказочной стране на устроенной Сталиным постоянной Выставке достижений народного хозяйства в Москве. В мае 1941 года съемочная группа поехала на Кавказ, погрузив на волов и осликов свое оборудование, полезла на высокогорное пастбище, задыхаясь в непривычной разреженной атмосфере. На обратном пути в Москву к ним в купе зашел проводник и сказал, что началась война. Они стали обсуждать вопрос, правильно ли теперь снимать и выпускать на экраны комедию, когда люди сражаются и умирают на фронте? Они решили прекратить съемки, а некоторые были намерены уйти на фронт добровольцами. Но высшие власти решили иначе. Съемки фильма продолжались еще четыре месяца. Много волнений испытывали люди в те дни. Родителей Ладыниной после взятия Вязьмы захватили немцы. Когда приходили плохие новости с фронта, актрисы часто ходили с красными заплаканными глазами, и Пырьев ругался: «Не плакать, черт вас возьми! Невозможно же снимать комедию, если актрисы все плачут». Д ля 26-летнего Владимира Зельдина продолжать съемки фильма было милостью божьей, первым большим шагом его профессиональной карьеры. Ему даже специально дали отсрочку от призыва на военную службу, чтобы только он мог закончить съемки. После этого он много выступал перед бойцами на фронте. В 1942 году его эвакуировали вместе с «Мосфильмом». Он продолжал работать в театре Красной Армии - одном из главных театров Москвы и в новом тысячелетии26. А фильм «Свинарка и пастух» впервые вышел на экраны 7 ноября 1941 года, в день устроенного Сталиным парада на Красной площади, имел огромный успех у солдат на фронте и с тех пор остается одним из самых популярных советских фильмов.
В 1944 году Пырьев и Ладынина сделали еще одну музыкальную комедию «В шесть часов вечера после войны». На этот раз это был


130 МОСКВА 194 1
фильм о доблестном молодом лейтенанте и воспитательнице детского сада, ставшей зенитчицей, которые были помолвлены, но потеряли друг друга на фронте, ничего не зная друг о друге, вернулись на место их прежних свиданий на мосту через Москву-реку в День Победы и счастливо воссоединились. Музыка песен была написана композитором-бюрократом Тихоном Хренниковым, а их текст - ведь эго же Россия - на всем протяжении фильма состоял из зарифмованных куплетов. В течение многих лет этот фильм демонстрировался по телевидению в годовщину Победы.
22 июня правительство объявило о мобилизации всех мужчин рождения 1905 - 1918 годов, что впоследствии дало возможность восполнить потери в дивизиях и армиях, нараставшие в такой ужасающей степени на западном направлении27. До конца июня призвали более пяти миллионов резервистов. Поэтому в июле были сформированы тринадцать новых армий, в августе - четырнадцать, одна в сентябре и четыре в октябре. Еще восемь армий были созданы для обороны Москвы в ноябре и декабре и еще десять других - весной следующего года. Всего к 1 декабря было сформировано почти двести новых дивизий, включая ополченские, набранные в Москве, Ленинграде и других городах28.
За проведение мобилизации в столице полностью отвечал Московский военный округ под командованием генерала Артемьева. В каждом районе города военкоматы посылали призывные повестки. Призывники должны были являться в военкоматы. Там они проходили предварительный медицинский осмотр, после чего им выдавались предписания о назначении в конкретные части, в которых они должны были проходить обучение. Призывные повестки рассылались по почте или передавались посыльными. Один из молодых ребят, вручавших повестки, был удивлен тем, что отнюдь не везде были рады его приходу29.
Резервисты сразу же направлялись в новые формировавшиеся дивизии или прямо на фронт, чтобы восполнить потери в действующей армии. За исключением тех, кто получал назначение в такие элитные части, как ОМСБОН, молодежь, призывавшуюся в первый раз, направляли в учебные лагеря, расположенные на значительном расстоянии к востоку от города. Дорога туда не была легкой. Тренировочный лагерь под Горьким (Нижним Новгородом) находился в четырехстах километрах от Москвы. Транспорта не хватало, и новобранцы должны были идти пешком, или, как выразился один из них, «гнали нас, как скот на бойню». Снабжение продовольствием часто нарушалось, и тогда им приходилось день и даже более существовать лишь на том, что могла им дать часть - иногда лишь пригоршню черствых корок на целый день, сухой суп и немного каши, а также на том, что они могли купить на рынках по очень высоким ценам в местах, где они проходили, или, наконец, за счет продуктов, которые они захва¬


Мобилизация масс 131
тили с собой из дома. Крестьяне в деревнях, через которые они шли, были так же голодны, как они, и очень неохотно предоставляли помещения для ночевок. В одной из деревень пришлось вызывать местную милицию, чтобы заставить деревенских пустить на ночлег изнемогавших от усталости солдат. Еще больше ухудшали положение распространившиеся по колонне, шедшей поздней осенью в Горький, слухи о том, что в лагере, куда они шли, вспыхнула эпидемия тифа.
Некоторые из наиболее сообразительных делали из всего собственные выводы. Один написал домой, что вот уже третий раз в XX столетии русскую нацию подвергают разрушению во имя сомнительной идеи, ради защиты чуждых им идеалов. Другой провел историческую параллель между их приходом в учебный лагерь с поколениями, шедшими по Владимирскому тракту в сибирскую ссылку:
«Иду по той самой дороге, по которой шли разные люди: идеалисты всех мастей, декабристы, революционеры всех направлений, политические шарлатаны, разные уголовники - каторжане и много всяких русских людей - с запада на восток, в далекую, глухую, как русская душа, бескрайнюю Сибирь. Я не помню из биографий Сргалина] и М[олотова]... шли ли они по этой дороге и каковы были условия их пешего хождения, но мне думается, что их ссылка была немного легче, чем наше геройское путешествие в борьбе за их славу. Сргалин] в последней речи сказал, что тыл в последнее время стал крепче, чем был раньше. Пусть утешается! Если бы он прошел бы по этому тылу, так же как я, он сказал бы другое»30.
Вскоре после своего возвращения в Москву со строительства укреплений Анатолий Черняев решил пойти вместо ополчения в регулярную армию. В военкомате он попросил направить его в летную школу. Он не сказал занимавшемуся набором сержанту, что болел тяжелой формой бронхиальной астмы: она была у него уже в ослабленной форме, и медицинская комиссия ее не обнаружила. Тем не менее в авиационную школу его не взяли, и он попросил отправить его в лыжный батальон, поскольку в университете он не раз получал призы за участие в лыжных кроссах. Вслед за этим он был подвергнут первому унижению: ему обрили голову. Правда, ему разрешили оставить усы, но потом сержант заставил его сбрить и их.
Затем вместе с группой других новичков, включая его товарища с исторического факультета МГУ Гафта, он был направлен в тренировочный лагерь Гроховецк на Волге. Здесь весь его романтический энтузиазм по поводу военной службы был окончательно опрокинут. Лагерь представлял собой довольно большую территорию, занятую вырытыми землянками, каждая немного более пятидесяти метров длиной. Внутри тысячи новобранцев со всей страны лежали без всякого дела на койках, устроенных прямо на земле. Даже в солнечные дни маленькие оконца


132 МОСКВА 194 1
почти не давали света. Еда в столовой была отвратительной. Черняев еще не успел проголодаться, чтобы есть все что попало, и жил на запасах, которые захватил из дома. Так называемое «отхожее место» было настоящим кошмаром: участок в близлежащем лесу, очищенный от деревьев, шириной примерно в сорок метров, без всяких приспособлений - просто земля, покрытая массой экскрементов. Черняев и Гафт решили, что это совсем не то место, ради которого они пошли в армию. В отличие от других новобранцев они были добровольцами. Для Черняева это было отправной точкой для презрительного отношения к начальству. Ни в ту пору, ни позднее он так и не смог понять, в чем заключался военный или воспитательный смысл такого скотского обращения с теми, кто в любом случае будет рисковать своей жизнью на фронте.
Через неделю в середине ночи вновь прибывшие были подняты по тревоге и маршем направились в другой лагерь, находившийся на окраине Горького. Многие падали от истощения по пути. Большинство до крови стерли ноги, пока дошли до места. Новый лагерь (по иронии судьбы он назывался Марьиной рощей, как и район в Москве, где вырос Черняев) был устроен недавно. Его еще не успели привести в то состояние, в котором находился лагерь, из которого они ушли.
Унижения и террор начались немедленно. Открытые военные суды проводились публично, на которых «дезертиры» приговаривались к смерти. Жертвами этих судов становились не солдаты, бежавшие с поля сражения, а новобранцы, убегавшие повидаться с семьями, когда они шли маршем в свои лагеря.
Начались лыжные тренировки. Все новобранцы были из небольших городов европейской части России. Из деревни был лишь один - Чугунов, и он стал единственным, с кем Черняев подружился. Черняев оказался в минометном взводе батальона лыжников и вскоре был переведен в сержанты. Занимаясь три года военной подготовкой в университете, он уже знал то, чему его учили лагерные инструкторы. И снова он задавал себе вопрос: о чем думают военные, посылая обученных студентов в такие тренировочные лагеря вместе с полуграмотными новобранцами? У всех у них не было ни малейшего представления о том, что происходило в Москве или на фронте. Но через шесть недель командир взвода начал относиться к ним намного лучше. Черняев из этого заключил, что скоро их отправят на фронт. Все слышали от раненых солдат из близлежащих госпиталей, что бывает с нелюбимыми начальниками на передовой. Вскоре им выдали лыжи и форму нового образца, которая вызвала критические отзывы со стороны других солдат, когда они наконец прибыли на фронт. Но когда они шли на железнодорожную станцию, люди аплодировали им.
Впервые за все это время Черняев почувствовал себя достойным защитником своего отечества31.


ГЛАВА ВОСЬМАЯ
СТАЛИН НАВОДИТ ПОРЯДОК
Патриотические эмоции, переполнявшие большинство советских людей в первый день войны, под влиянием которых столь многие записались в ополченцы, были сильными и вполне искренними. Но разнообразие высказываний и мнений и хаос в армии должны были убедить Сталина, что судьба страны и судьба его собственного авторитета висела на волоске. И он реагировал на это со свойственной ему свирепостью.
Прежде всего еще до начала войны он занялся своими любимцами, соколами Военно-воздушных сил.
Разумеется, летчики также не избежали чисток 1937 и 1938 годов. Командующий Военно-Воздушными Силами Яков Алкснис был арестован в 1937 году, когда ехал на дипломатический прием в Москве, и казнен1. К 1946 году четверо из пяти его преемников были арестованы, подверглись пыткам, и трое были расстреляны. Но ярость, проявленная Сталиным в отношении летчиков летом 1941 года, по-видимому, была вызвана рядом конкретных причин. Сталин проявлял особый интерес к созданию новых самолетов, которые должны были заменить устаревшие истребители и бомбардировщики, воевавшие в Испании. У него были твердые и часто неправильные мнения по техническим вопросам, которые он без колебаний навязывал своим подчиненным. Из-за его решительной настойчивости, что новые самолеты должны производиться в больших количествах и очень скоро, он был готов идти напролом и обвинять других, если результаты не соответствовали ожиданиям. Одним из крайне отрицательных последствий этого было то, что сотни авиационных конструкторов, инжене¬


134 МОСКВА 194 1
ров и специалистов были интернированы в период 1934 - 1941 годов. В их числе оказался и Андрей Туполев, один из наиболее выдающихся советских авиаконструкторов. Триста таких специалистов работали в «шарашках» - тюремных лабораториях и исследовательских центрах. Сотня погибла в Гулаге и пятьдесят были расстреляны2.
Сталина особенно интересовал вопрос о скорости и дальности действия истребителей. Выдвигалось требование, чтобы истребитель мог иметь дальность действия в 960 километров. Чтобы убедить Сталина в осуществимости этого, предприятия, выпускавшие истребители МИГ, использовали специальные топливные смеси при испытаниях своей новой модели МИГ-3 на большой высоте. Это давало возможность добиться большой дальности, но губило двигатель. Сталину донесли об обмане3. Он также был крайне недоволен генералом Филиным, руководившим Научно-исследовательским институтом испытаний ВВС, в связи со спором вокруг вопроса об оснащении самолетов радиоаппаратурой. В 1941 году советские бомбардировщики имели радиосвязь. Но не все истребители имели приемную аппаратуру и только немногие - передатчики. Не было и надежной системы управления с земли. Филин обоснованно настаивал на том, что все самолеты должны иметь соответствующую радиоаппаратуру, но Сталин возражал, потому что дополнительный вес снижал показатели дальности и скорости.
Ускоренная разработка самолетов новых моделей приводила к увеличению числа воздушных инцидентов. В апреле 1941 года Тимошенко и Жуков обратили на это внимание Сталина и поставили вопрос об отстранении нескольких лиц из высшего командного состава ВВС4. Проблема обсуждалась на совещании накануне войны. По своему обыкновению Сталин во время происходившей дискуссии курил свою трубку, расхаживая по кабинету. Молодой командующий ВВС Рычагов, с красным от волнения лицом, не выдержал и сказал: «Число несчастных случаев будет и дальше возрастать, если вы будете заставлять нас летать в гробах»5. На несколько секунд воцарилось абсолютное молчание. Сталин остановился, с трубкой в руке подошел к Рычагову и сказал медленно спокойным голосом: «Вам не следовало говорить это». Рычагов был освобожден от своих обязанностей и отправлен, чтобы остынуть, в Академию Генерального штаба6.
Война с Финляндией показала неподготовленность советской системы противовоздушной обороны, и военному руководству давались неоднократные указания о необходимости ее улучшения. Результаты выполнения программы тренировок личного состава ВВС зимой 1940 - 1941 года также были признаны неудовлетворительными7. Но мало что было сделано, и проблема стала осознаваться лишь тогда, когда герой войны в Испании командующий противовоздушной обороны Москвы генерал Пампур послал в марте 1941 года своего заместителя полковника Сбыто-


Сталин наводит порядок 135
ва проверить состояние аэродромов в Московской области. Объезжая аэродромы один за другим, Сбытов обнаружил, что повсюду отсутствует горючее и необходимое снаряжение, включая боеприпасы. Устаревшие истребители обычно стояли без маскировки, крылом к крылу. Командиры частей доказывали, что все проблемы могут быть сразу решены, если начнется война. Сбытов представил свой доклад Пампуру, но тот отмахнулся от него, сказав, что этим можно будет заняться после Первомайского парада. Сбытов решил информировать политическое руководство и пошел к секретарю Московского горкома Щербакову. 3 мая тот созвал командный состав ВВС на совещание. Представители командования ВВС докладывали, что летный состав проходит переподготовку на самолетах новых типов. Политики сочли, что такие объяснения не могут служить оправданием неудовлетворительного состояния воздушной обороны Москвы. На докладе о результатах совещания, представленном Сталину Маленковым, Сталин написал: «Виновных следует предать суду Военного трибунала»8. Карьера Сбытова пошла в гору. В конце концов он стал генералом, но многие его сослуживцы никогда не простили ему этой истории.
Чашу терпения переполнил инцидент, произошедший 15 мая 1941 года. В этот день немецкий самолет «Юнкерс-52» прилетел без всякого разрешения в Москву из оккупированной Германией Польши. Противовоздушная оборона пропустила самолет. Тимошенко и Жуков провели расследование и, охваченные возмущением, издали приказ. Наземные наблюдатели, говорилось в нем, допустили ошибку, приняв трехмоторный Ю-52 за советский двухмоторный самолет ДС-3, который должен был совершать полет в это время. Бялыстокский аэродром не информировал о нарушении местную противовоздушную оборону из-за неполадок в системе связи. А в Москве не только не сумели прекратить полет, но даже дали самолету разрешение на посадку. Тимошенко и Жуков потребовали срочных мер для исправления положения, наказали ответственных за нарушение и с поразительным опозданием распорядились, чтобы силуэты немецких самолетов были разосланы всем наземным службам наблюдения9.
Немедленно начались аресты и избиения. Пампур был арестован 31 мая, Рычагов - 24 июня. Его жену, летчицу Марию Нестеренко, арестовали на следующий день за «неразоблачение государственного преступника... поскольку, будучи его женой, она не могла не знать о вредительской деятельности мужа»10.
Еще один герой испанской войны, командующий противовоздушной обороной страны генерал Штерн; бывший командующий ВВС, в то время исполнявший обязанности командующего Балтийским особым военным округом, генерал Арженухин; начальник Военно-воздушной академии генерал 1усев; командующий Военно-воздушными силами Дальнего Востока, командующий авиацией Юго-Запад¬


136 МОСКВА 19 4 1
ного фронта, командующий авиацией 7-й армии и, для круглого счета, начальник связи Красной Армии генерал Трубецкой - все были арестованы накануне войны или в первые же дни после ее начала. Был арестован и генерал Проскуров, заслуженный летчик, воевавший в Испании, бывший начальником Главного разведывательного управления Армии до назначения на этот пост Голикова11.
Яков Смушкевич, бывший командующий ВВС, который к тому времени стал заместителем наркома обороны, лежал в госпитале в ожидании еще одной операции в связи с переломами обеих ног. 7 июня хирург госпиталя Елена Бурменко вернулась домой расстроенная и сказала своему мужу Давиду Ортенбергу: «Сегодня утром, когда я была в палате Смушкевича, вошли трое военных из НКВД и увели его с собой, хотя он едва мог идти»12. В ту же ночь пятнадцатилетняя дочь Смушкевича Роза спала в своей квартире в Доме на набережной. Она и ее мать были разбужены целой толпой военных, светивших им в лицо электрическими фонариками, пришедших под начальством заместителя самого Берия Богдана Кобулова, участвовавшего в расстреле польских пленных офицеров в Катыни. Книги обширной библиотеки Смушкевичей валялись на полу - каждую книгу просматривали отдельно и затем бросали на пол. Матрасы и подушки после обыска они увезли с собой, так что Розе и ее матери пришлось спать на полу. Взяли и все найденные в квартире деньги. Обыск продолжался 36 часов13.
Несколько верных друзей старались поддержать двух женщин. Командующий флотом адмирал Кузнецов, который сблизился со Смуш- кевичем в Испании, обратился к помощнику Сталина Поскребышеву, который предложил, чтобы Роза написала Сталину. Она написала, но ответа не получила. Она позвонила Поскребышеву, который сказал ей: «Роза, товарищ Сталин занят очень важными государственными делами и не может встретиться с вами, но кто-то обязательно вас примет».
Спустя несколько дней в их квартире в Доме на набережной появился неизвестный полковник. Он сказал матери Розы: «Я на некоторое время увезу вашу дочь. Ни о чем не беспокойтесь». Розу привезли на Лубянку к самому Берия. Он сидел в огромной комнате перед столом с лампой под зеленым абажуром.
- Ты писала письмо товарищу Сталину? - спросил Берия.
- Да, писала.
- Вот товарищ Сталин попросил меня с тобой поговорить...
Роза прервала его, спросив:
- Скажите, пожалуйста, мой папа арестован по-политически или не по-политически?
- Я не знаю. Не могу тебе этого сказать. А ты веришь, что твой папа хороший, честный человек?
- Да, верю.


Сталин наводит порядок 137
- Ну вот и верь. Все проверится, и все будет хорошо. А вопросов на эту тему больше мне не задавай.
Затем Берия позвонил, и появился Кобулов. Берия дал ему нагоняй за то, что он оставил Розу и ее мать без денег и увез даже подушки и матрасы. К тому времени, когда Роза вернулась домой, матрасы уже были на месте, и деньги вскоре также вернули14. Женщины стали ждать. То же самое сделал и Сталин: на некоторое время он отложил в сторону судьбу арестованных и занялся более важными делами.
Когда началась война, репрессии среди военных начались снова и всерьез. Командиров, младший военный состав, рядовых солдат расстреливали за некомпетентность, панику, трусость или даже просто потому, что кому-то из них не повезло. Командиры расстреливали подчиненных, чтобы заставить их воевать, чтобы заслужить репутацию за решительность и твердость или отвлечь внимание от своих собственных промахов. Зверские меры применялись с самого начала войны, чтобы удержать людей на передовой и сохранить порядок в тылу. 17 июля 1941 года части военной контрразведки были превращены в спецотделы и переданы в ведение НКВД15. Подразделение специальной части НКВД как отдельный взвод численностью примерно в сорок человек создавалось в каждой дивизии, как отдельная рота - в каждой армии и как отдельный батальон - в каждом из фронтов16. Их задача состояла в том, чтобы не давать солдатам отступать с их боевых позиций, контролировать и, если необходимо, арестовывать командиров и солдат, подозреваемых в оставлении своих постов, чтобы расстреливать дезертиров на месте, выносить приговоры военно-полевых судов, предавая казни виновных, если необходимо, на глазах других солдат17. Вскоре эти инструкции были расширены, был дан приказ арестовывать и допрашивать солдат, бывших в плену у немцев, и держать под постоянным наблюдением тех из них, кого признали пригодными для того, чтобы вернуть их в сражающиеся части18.
В самом начале сентября контратака частей генерала Еременко, бывшего тогда командующим Брянского фронта, предпринятая на юго-западе от Москвы, не удалась и закончилась большими потерями, которые, по его утверждению, в значительной мере произошли вследствие паники, возникшей среди солдат и командного состава. 12 сентября Ставка приняла подписанную Сталиным директиву, дающую право всем командирам частей иметь заградительные отряды19. «Под нажимом немцев, - говорилось в директиве, - бывали случаи, когда целые дивизии впадали в панику, раздавались крики «мы окружены», приводившие к беспорядочному отступлению с потерей оружия и снаряжения. Этого не случилось бы, если бы командиры таких частей и политические комиссары были тверды и надежны. Но многие из них не были. Поэтому в течение пяти дней в каждой дивизии должны быть


138 МОСКВА 19 4 1
организованы заградительные отряды. Такие подразделения численностью до батальона в полном вооружении, с транспортными средствами и танками должны не колеблясь применять оружие против тех, кто несет ответственность за возникновение паники, в то же время щадя солдат, которые оказались вовлеченными в беспорядки».
Некоторые ветераны и историки утверждают, что заградительные отряды никогда не стреляли беспорядочно по отступавшим солдатам. Несмотря на данные им права, их численность была слишком небольшой по сравнению с численностью армии в целом, и не удивительно, что многие ветераны говорят, что никогда не видели их в действии. Но Александр Яковлев, соратник Горбачева, до последних дней существования Советского Союза участвовал в одном инциденте в качестве молодого бойца морской пехоты на Волховском фронте к северу от Москвы в мае 1942 года. «Мы, моряки, как солдаты пользовались внушающей страх репутацией. Нас называли «черными дьяволами». Однажды ночью двум нашим батальонам морской пехоты был дан приказ отойти с передовой. К счастью, немцы не знали об этом, потому что целый участок фронта оказался незащищенным. Нас привезли ночью в близлежащую деревню. Мы окопались и установили пулеметы против опушки начинавшегося за деревней леса. Дивизия войск НКВД, состоявшая из мобилизованных милиционеров, попала в панику на передовой. Вскоре они в беспорядке появились из леса. Наш комиссар по фамилии Ксендз приказал нам стрелять над их головами. Сам он через громкоговоритель кричал беглецам, чтобы они залегли. Они сделали это, и таким образом удалось прекратить панику. Тогда Ксендз разбил людей по взводам и ротам, собрал их командиров и послал назад на передовую. Никто из них не пострадал, но он сказал им, что в следующий раз, если они побегут снова, то будут расстреляны из пулеметов»20.
Согласно собственным данным НКВД, заградительные отряды задержали с начала войны до 10 октября 1941 года почти семьсот тысяч солдат и командиров. Большинство было возвращено в действующие части. Но двадцать шесть тысяч из этих задержанных были арестованы и более десяти тысяч расстреляны, причем свыше трех тысяч - публично перед бойцами их частей21. Будучи в Ленинграде в сентябре 1941 года, Жуков лично приказал пулеметчикам повернуть стволы вслед отступавшим батальонам. А несколько дней спустя, возможно, подстрекаемый Сталиным, который приказал ему не щадить советских граждан, которых немцы использовали в качестве живых щитов при атаках, он пошел еще дальше и предупредил, что семьи людей, сдающихся врагу, будут также расстреливаться22.
Сталин был столь же беспощаден в отношении старшего командного состава армии, как беспощаден был НКВД к рядовым. Он быстро


Сталин наводит порядок 139
расправился с теми, кто командовал во время катастрофы, происходившей на границе. 16 июля 1941 года ГКО объявил об аресте командующих Западным, Северо-Западным и Южным фронтами. «Расправа с паникерами, трусами и дезертирами и восстановление воинской дисциплины являются нашим священным долгом, если мы хотим сохранить незапятнанным великое звание воина Красной Армии». Девять генералов были арестованы и преданы военному суду. Этими девятью были: Дмитрий Павлов, бывший командующий Западным фронтом, его начальник штаба генерал-майор Климовских, начальник связи генерал-майор Григорьев и еще шесть других генералов23.
Павлова и его подчиненных судили 22 июля 1941 года во время первого немецкого воздушного налета на Москву. Говорят, что они просили, чтобы их отправили на фронт в качестве рядовых солдат, чтобы кровью искупить поражение их армий24. Но их просьба была отвергнута. 28 июля Сталин объявил, что Верховный Суд признал Павлова и Климовских виновными в трусости, пассивности и некомпетентности, позволив их войскам разбежаться в разные стороны, оставив врагу оружие и боеприпасы, а частям Западного фронта без приказа оставить свои позиции и тем самым дать возможность врагу осуществить прорыв фронта. Григорьев был обвинен в панике, преступной халатности, неспособности организовать надежную связь между штабом Западной группы войск и ее частями, что способствовало потере контроля за их действиями. «Четыре старших генерала, - сказал Сталин, - были лишены их звания и приговорены к расстрелу. Приговор уже приведен в исполнение»25.
Герой войны в Испании командующий авиацией Западного фронта генерал-майор Копец, произведенный из капитанов в генералы в течение трех лет, избрал для себя другой путь. Он застрелился вечером в первый же день войны, не в силах пережить катастрофу, которая свалилась на его войска. Журнал военных операций Западного фронта содержит следующую глумливую запись о его судьбе: «Командующий авиацией Западного фронта генерал-майор Копец, на которого ложится главная вина за потери самолетов, очевидно, желая избежать наказания, застрелился вечером 22 июня, не дождавшись доклада о полном размере потерь. Другие виновные в этом получили свои справедливые награды позднее»26. Симонов спустя годы написал о нем свою эпитафию: «То, что Копец, один из наших блестящих летчиков- истребителей, герой испанской войны, к двадцати девяти годам, за три года из капитанов ставший командующим авиацией крупнейшего округа, мог застрелиться, наверное, не столько из-за боязни кары, сколько под гнетом легшей на его плечи ужасной ответственности, психологически вполне понятно»27.


140 МОСКВА 194 1
Чтобы взять ситуацию под более жесткий контроль, Сталин 16 августа 1941 года подписал приказ под номером 270. Он был составлен в характерном для него стиле, тяжелом, назидательном, с риторическими повторами, жестоко логичном, и звучал как заклинание. Приказ начинался с описания доблести тех, кто стойко сражался до конца. «Но, - говорилось далее, - мы не можем скрывать того, что совсем недавно имел место ряд постыдных примеров сдачи врагу. Генералы вели себя так же, как нестойкие, слабые духом и трусливые рядовые. Командиры прятались в свои щели или сидели в штабах вместо того, чтобы управлять боем. При первых возникших трудностях они срывали с себя знаки отличия и бежали с фронта. Можно ли было терпеть таких людей в рядах Красной Армии? Нет, конечно, нельзя. Те, кто сдаются, должны уничтожаться всеми доступными средствами, с воздуха и с земли, а их семьи должны быть лишены всех льгот28. Дезертиры должны расстреливаться на месте, а их семьи арестовываться. Командиры, не сумевшие как следует управлять солдатами во время боя, должны быть понижены в звании или разжалованы в рядовые и заменены сержантами или солдатами, отличившимися в боях». Этот приказ не был опубликован ни в то время, ни многие годы спустя. Но он зачитывался во всех армейских частях, и с ним были ознакомлены высшие партийные и государственные власти во всей стране29.
Приказ под номером 270 был со всей своей жестокостью применен даже к тем, кто уже был ранее подвергнут наказанию. Мерецков, который был смещен с поста начальника Генерального штаба и заменен Жуковым из-за плохо проведенных военных игр в январе 1941 года, был арестован почти одновременно с Павловым. Ему предъявили обвинение в сговоре с его коллегами-генералами, и он был жестоко избит. Даже после того, как ему было оказано снисхождение, один из допрашивавших его следователей заявил, что «он был опасным и упорным заговорщиком. И мы его не щадили». Он сознался во всех обвинениях, выдвинутых против него, и продолжал обвинять Павлова в том, что он пытался защищать некоторых военных, подвергнутых чистке в 1937 году. Павлов признал, что он и другие военные писали Ворошилову и Сталину о том, что аресты несправедливы и подрывают доверие солдат к командованию. В свою очередь его заставили обвинять Мерецкова в связях с «изменником» Уборевичем. Позже Мерецкову была устроена личная ставка с Лактионовым, бывшим командующим ВВС, который будто бы являлся соучастником заговора. Лактионов появился в крови и снова был избит в присутствии Мерецкова. Сначала он тоже признавал, что был связан с Уборевичем, но отказался подписать признание, несмотря на настойчивые советы Мерецкова. В отличие от большинства его коллег Лактионова, хотя он и давал показания, но до конца сломить не могли30.


Стопин наводит порядок 141
Спустя некоторое время Сталин, вспомнив о существовании Мерецкова, сказал: «Он уже достаточно долго прохлаждается», и его выпустили. В своих воспоминаниях Мерецков написал о том, как он через несколько недель был вызван к Сталину
- Здравствуйте, товарищ Мерецков! Как вы себя чувствуете? - спросил Сталин.
- Здравствуйте, товарищ Сталин! Чувствую себя хорошо. Прошу разъяснить боевое задание!31
Через два дня Мерецков ехал на встречу с Булганиным и Мехлисом в Военный совет Северо-Западного фронта. А вскоре он и сам судил своих военных коллег. 11 сентября 1941 года он и Мехлис приговорили командующего артиллерией 34-й армии генерала Гончарова к смерти за трусость. Гончарова расстреляли вечером в деревне Заборье в присутствии двадцати трех командиров, входивших в состав его штаба. Полковник Савельев был свидетелем этой сцены:
«По приказу Мехлиса работники штаба 34-й армии были выстроены в одну шеренгу. Представитель Ставки быстрым, нервным шагом прошел вдоль строя. Остановившись перед начальником артиллерии, выкрикнул: «Где пушки?» Гончаров неопределенно махнул рукой в направлении, где были окружены наши части. «Где, я вас спрашиваю? - вновь выкрикнул Мехлис и, сделав небольшую паузу, начал говорить стандартную фразу: - В соответствии с приказом наркома обороны № 270...» Для исполнения приговора он вызвал правофлангового - рослого майора. Тот, рискуя, но не в силах преодолеть душевное волнение, отказался. Пришлось вызвать расстрельную команду»32.
Мерецков окончил войну маршалом, Героем Советского Союза и одним из командующих во время советской кампании против Японии в 1945 году. Как и Рокоссовский, он никогда не говорил о времени, проведенном в тюрьме.
Несколько генералов, упомянутых в преамбуле приказа № 270, были вне пределов досягаемости Сталина. Генералы Понеделин и Кириллов попали в плен и были приговорены к смерти в их отсутствие. Оказалось, что в плену они вели себя достойно. В конце войны их освободили американцы и передали их советским представителям для репатриации. Сначала им вернули их прежние звания. Но в октябре 1945 года они были арестованы, в течение пяти лет их держали в тюрьме, а затем судили и расстреляли в 1950 году. Они были реабилитированы посмертно в 1954 году.
Отец генерала Понеделина и его вторая жена были арестованы и сосланы33. Его дочь Алла, учившаяся в одном классе со Степаном Микояном, вспоминала: «Мой отец познакомился с мамой во время Гражданской войны, когда его вселили в квартиру, занимаемую состоятельной маминой семьей. А он был из крестьянской семьи, но в


142 МОСКВА 194 1
Первую мировую войну уже был командиром бригады. В 1923 году его послали учиться в Москву, в Академию Фрунзе. Мы жили в одном из помещений Академии. Жалованье отца было такое маленькое, что маме пришлось продать свои драгоценности, чтобы как-то обеспечить семью. В 1927 году отца на два года послали в Сталинград командовать полком. Затем он вернулся в Академию и стал читать лекции. Четыре года мы жили в коммуналке, где каждая семья занимала три комнаты, но все пользовались одной общей кухней. Одним из близких друзей нашей семьи был генерал Тимашков, который тоже преподавал в Академии. Потом отец командовал корпусом во время войны с Финляндией, а весной 1941 года его направили в 12-ю Армию в Ивано- Франковск в Западной Украине.
Я и мама остались в Москве, и семья распалась, когда отец ушел к другой женщине. Но мы оставались в хороших отношениях, и он пригласил меня приехать к нему в Ивано-Франковск в середине июня. Но за неделю до того, как я должна была поехать, я получила от него телеграмму, чтобы я не приезжала.
На выпускных экзаменах в школе я получила «пятерки» и смогла поступить на механико-математический факультет Московского университета. Это было в 1940 году. Но закончив в университете первый курс, я получила «тройку» по физике. Это была серьезная неудача, так как из-за этого я не могла получить стипендию на втором курсе. Но на следующий день началась война, и все это перестало казаться чем-то очень важным. Я несколько недель помогала убирать урожай в одном из совхозов под Москвой и училась на курсах медсестер. Потом я была в отряде противовоздушной обороны и дежурила на крыше старого здания университета. Мне повезло, что я не оказалась там в день, когда в здание попала авиабомба и несколько наших дежурных были убиты.
В августе мне позвонил генерал Тимашков: «Твой отец попал в плен, и его осудили как изменника вместе с генералами Кирилловым и Качаловым. Я слышал, что НКВД собирается арестовать тебя как члена семьи, но мне удалось отговорить их. Не говори никому, кто твой отец, а если будешь заполнять какую-нибудь анкету, то пиши, что отец военный, но не пиши, что он генерал».
Это мне помогло. Я продолжала учиться в университете. А когда университет эвакуировали, я осталась в Москве и стала работать в строительном отряде, который строил бомбоубежища. Я занималась этим только неделю, потому что прораб стал приставать ко мне, предупреждая, чтобы я не поднимала шума, так как он знает, кто мой отец Я ушла из отряда и стала работать в отделе кадров Управления торговли. Потом моя подруга, которая работала машинисткой в штабе 214-й бомбардировочной дивизии, сказала мне, что они набирают радиооператоров дивизии для метеорологической службы. Я подала заявление, но меня


Стопин наводит порядок 143
взяли в отдел кадров в качестве вольнонаемной служащей. Это означало, что я никогда не буду носить военную форму. В ноябре 1942 года дивизию отправили на Сталинградский фронт. Меня перевели в оперативный отдел штаба, через который проходили все оперативные документы дивизии. Однажды командир дивизии генерал Рубанов вызвал меня и спросил: «Вы знаете генерала Найденова? Он мне задал вопрос, почему у меня на такой ответственной работе служит дочь предателя». Рубанов дал мне оплаченный отпуск на три месяца, чтобы я ушла и не попадалась на глаза, и предложил мне ехать в Москву и продолжать учебу. Он сказал, что возьмет меня назад, когда обстановка разрядится, но я решила, что безопасней будет остаться в Москве.
Все это время я не меняла своей фамилии, хотя она была редкой - в телефонном справочнике города Москвы до сих пор есть лишь один- единственный Понеделин.
До конца войны мой отец был в немецком лагере. Они пытались уговорить его записаться в «Русскую армию» под немецким командованием, но он отказался. В конце войны он и другие генералы были увезены в Париж, а затем переданы советским властям. В течение пяти лет отец был в Лефортовской тюрьме. Следователи не имели никаких данных о том, что он вел себя в плену как изменник. Говорили, что после нескольких лет заключения он написал Сталину, доказывая свою невиновность. Сталин о нем уже забыл, и когда он получил письмо, то сказал: «Этот человек все еще жив?» Не знаю, так это было или нет, но в 1950 году отца расстреляли.
Генерал Тимашков был арестован как друг «предателя», и его семье пришлось жить в подвале Донского монастыря, после того как их выселили из их квартиры» 4.
Война продолжалась, и Сталин продолжал совершенствовать свою жестокую систему. За приказом № 270 спустя год последовал приказ № 227, подписанный 26 июля, когда немцы устремились к Сталинграду и Кавказу, а Красная Армия снова оказалась в положении сдающей позиции. Приказ № 227 стал более известным, но не более жестоким, чем предшествующий. И снова он носил явные следы личного стиля Сталина. «Советские люди, - говорилось в нем, - всегда восхищались и любили свою Красную Армию. Теперь они теряют веру в нее и ругают за то, что она, спасая себя и отступая все дальше на восток, обрекает простых людей на немецкое рабство. Те, кто пытаются доказывать, что Красная Армия не может быть побита, потому что она может до бесконечности отходить на широкие просторы востока, говорят чепуху. Страна уже была вынуждена уступить врагу территорию с семьюдесятью миллионами населения и большую часть производства зерна и металла. Она не может позволить себе отдать больше,


144 МОСКВА 194 1
чем отдала. Отныне армия не должна отступать ни на шаг. Паникеров и трусов надо расстреливать на месте, а командиров, сдавших позиции без приказа, считать изменниками».
Отдельные командующие уже в первые месяцы войны начали создавать штрафные части35. Сталин приказал теперь сделать это системой. Каждая армейская группа должна иметь до трех штрафных батальонов для командного и старшего сержантского состава, виновных в трусости и преступлениях подобного рода, каждая армия - до десяти штрафных рот для наказания виновных солдат и младшего сержантского состава. Эти части, сформированные из штрафников, должны были сражаться на самых трудных участках фронта, так, чтобы они имели возможность кровью смыть свои преступления перед Родиной-матерью.
Конкретные детали были сформулированы Жуковым несколькими неделями позже. Служба в штрафных частях могла продолжаться от одного до трех месяцев. До назначения в штрафную роту солдаты или командиры должны сдать все награды, которые сохраняются до их возвращения к прежним обязанностям. Независимо от имевшихся у них рангов в штрафных частях они должны служить как штрафники- рядовые, но могли дослужиться до сержанта. Их семьи должны были получить финансовое довольствие в тех размерах, которые им полагались. Командиры этих частей должны быть кадровыми военнослужащими. Они не проходили специальной подготовки, но служба в штрафных частях должна учитываться при начислении им пенсии. Свыше четырехсот тысяч прошли через службу в таких штрафных формированиях36.
Приказ № 227 еще более усилил и укрепил систему заградительных отрядов, которые должны были немедленно размещаться позади «ненадежных дивизий» с правом расстреливать паникеров и трусов на месте и таким образом помогать честным бойцам дивизии выполнять их долг перед Родиной-матерью. В марте 1943 года Рокоссовский пожаловался, что девятнадцать человек одной из его штрафных частей перешли к немцам, и приказал своим командующим «применять штрафные подразделения только в ситуациях, позволяющих заградительным частям непосредственно следовать за ними»37.
К лету 1944 года военнослужащие заградительных отрядов выполняли самые разнообразные задачи. Их использовали для охраны штабов, для связи, даже в качестве поваров, сапожников, портных, кладовщиков и писарей38. 29 октября заградительные отряды были официально отменены. Но и заградительные отряды, и штрафные части на практике продолжали существовать в течение длительного времени до самого конца войны, даже после перелома, наступившего в ходе военных действий не в пользу немцев39.


1. Улица Горького. Начало.
22 июня 1941 года. Слушают Молотова, объявляющего о том, что началась война.


2. Москва дореволюционная. Собор Христа Спасителя.
Собор Христа Спасителя был построен в ознаменование победы над Наполеоном в Отечественной Войне 1812 года. Предполагалось, что его строительство будет профинансировано за счет общественных средств, собранных по подписке среди населения, но деньги исчезли неизвестно куда, и проект был закончен за счет правительства. Строительство длилось с 1839 до 1883 года. В 1931 году Собор и несколько более старых церквей, расположенных поблизости, по приказанию Сталина были разрушены. По приказу мэра Москвы Лужкова точная копия Собора была сооружена в поразительно короткий срок - всего за четыре года, и освящена в 2000 году.


3. Москва между двумя войнами.
Наверху: вид Дома на Набережной с противоположного берега Москва-реки. Здание было построено для коммунистической элиты, и многие из его обитателей стали жертвами проводившихся чисток. На переднем плане видна церковь Пресвятой Матери Богородицы, которая была уничтожена вместе с Собором Христа Спасителя в 1931 году.
(Московский киноархив, с любезного разрешения Клавдии Игнатович; фото Б. Игнатовича).
Внизу: Казанский вокзал. Его строительство было завершено в 1926 году. 16 октября 1941 года этот вокзал и площадь, на которой он находится, были запружены людьми, бежавшими из Москвы.
(Московский киноархив).


4. Советские кинозвезды.
От первой фотографии в верхнем левом углу по часовой стрелке: Мария Ладынина, героиня фильмов «Свинарка и пастух» и «В шесть часов вечера после войны»\ Валентина Серова, подруга Константина Симонова, которой было посвящено его стихотворение «Жди меня», широко известное во время войны; Лидия Смирнова, героиня фильма «Парень из нашего города» и многих других фильмов и пьес, которая продолжала артистическую деятельность в свои 80-е годы и была награждена Президентом Путиным орденом в день своего 90- летия; и Любовь Орлова в роли почтальона Стрелки в любимом фильме Сталина «Волга-Волга».
(Мосфильм)


5. Дело Дуковского.
Павел Дуковский (первое фото вверху) был учителем истории в школе № 110, пользовавшимся огромной любовью своих учеников. Он был арестован в марте 1941 года и умер в лагере. (Фотография любезно предоставлена Владимиром Кантовским). Его ученики Владимир Кантовский и Аня Бовшевер организовали в школе негласную компанию протеста. Она не вызвала реакции властей, но после начала войны дети были арестованы. Внизу: фото Владимира и Ани, взятые из дела, заведенного НКВД. Они были приговорены к 10 годам трудовых лагерей.


6. Правительство Москвы.
Наверху: Александр Щербаков, ведущий партийный функционер Москвы, человек огромной энергии и яркого административного таланта. В 1941 году он был первым секретарем Московского горкома партии, кандидатом в члены Политбюро, руководителем Главного политуправления Вооруженных сил и начальником Совинформбюро - главного официального ведомства, отвечавшего за информацию обо всем, что касалось войны. Поэтому Щербаков был одной из самых важных политических фигур в Москве в военные годы. Он умер 9 мая 1945 года. Это не может вызывать удивления, учитывая напряжение и тяжесть его обязанностей.
(С любезного разрешения Александра
Щербакова).
Слева: Михаил Немировский, Председатель Краснопресненского райсовета, одного из двадцати пяти районов Москвы того времени. Он отвечал за все конкретные вопросы управления районом и был одной из ключевых фигур городского управления, возглавлявшегося Председателем Московского исполкома Василием Прониным.
(Фотография предоставлена Еленой
Немировской).


7. На фронт.


8. Люди идут на войну.
Наверху: запись добровольцев в 18-ю Ленинградского района ополченческую дивизию. Эта дивизия выжила в первых столкновениях и успешно сражалась до самого конца войны.
Внизу: жители дома № 31 по улице Суворова слушают, как следует бороться с пожарами во время воздушных налетов.


9. 	Фабрика Трехгорная мануфактура.
Трехгорная мануфактура или «Трехгорка», была основана семьей Прохоровых в 1799 году на берегу Москва-реки в районе, который теперь называется Красной Пресней, и все еще является действующим предприятием. Ее рабочие сыграли важную роль в революции 1905 года. На фотографии вверху фабрика, как она выглядела в 1990-е годы. Внизу - 400 рабочих фабрики, записавшихся в печально известную 8-ю Краснопресненскую ополченческую дивизию, которая погибла в сражении под Вязьмой в октябре 1941 года.


10. 	Защита Кремля.
Вверху: Истребители Миг-3 над Кремлем. На фотографии видна Красная Площадь, универмаг ГУМ и Собор Василия Блаженного. В центре на заднем плане - Большой театр. Многоэтажных зданий немного: в 1941 году Москва все еще выглядела деревней, застроенной большей частью деревянными зданиями.
Внизу: Силуэт Кремля четко выступает на фоне массивного заградительного огня зениток, защищающих Москву от немецких бомбардировщиков. Белая зигзагообразная линия на правой стороне фото - немецкая осветительная ракета.


11. 	Бомбоубежище в метро.
Первая линия Московского метро была открыта Сталиным в 1935 году. Строительство новых станций продолжалось даже во время войны. С самого начала система метрополитена рассматривалось как убежище на случай войны. В Великобритании власти, напротив, стремились не допустить превращение Лондонского метро в убежище от воздушных налетов во время Лондонского блица, но оказались не в состоянии противостоять давлению общественности.
(Публикуется с любезного разрешения Марии Жотиковой-Шайхед);
фотография Аркадия Шайхеда).


12. Аэростаты.
Как и в Лондоне, заградительные аэростаты предназначались для того, чтобы вынудить немецкие бомбардировщики набирать высоту и затруднить прицельное бомбометание. Когда налетов не было, их опускали на землю, и их можно было видеть почти на каждой площади в городе.
(Российский государственный архив кино- и фотодокументов, Красногорск).


13. Карточная система.
Хлеб был наиболее важной частью военного рациона. Величина рациона зависела от рода занятий. Рабочие, занятые тяжелой физической работой, официально получали 600 граммов хлеба в день, при условии, что он поступил в продажу. Нормы для детей и иждивенцев, то есть для неработавших членов семей, составляла 400 граммов в день. Карточка вверху, выданная Сергею Полякову, позволяла купить 400 граммов хлеба в день.
(Фотография Якова Халипа, переданная Николаем Халипом).


14. Генерал Рокоссовский.
Константин Рокоссовский родился в Польше в 1896 году. Его отец был поляком, а мать - белорусска. Во время Первой мировой войны он служил в царской кавалерии и был несколько раз награжден за доблесть. Затем он перешел на службу в Красную Армию, где и оставался все последующие годы своей жизни, за исключением трех лет, когда он в 1937 году был арестован во время чистки. В битве за Москву он в качестве командующего 16-й армии играл ключевую роль. Приводимая здесь фотография взята из документального фильма «Поражение немецкой армии на подступах к Москве». Рокоссовский имел репутацию человека, чрезвычайно вежливого в отношениях со своими подчиненными. Согласно проводившемуся в последние годы в России социологическому опросу, как военачальник он котируется вторым, уступая только маршалу Жукову.


15. Генералы.
По часовой стрелке: в левом верхнем углу генерал Лев Доватор, командующий кавалерийской дивизией, еврей по национальности, погибший во время контрнаступления советских войск в декабре 1941 года; справа вверху Иван Панфилов, командующий 31-й Дивизией, отличившейся в сражениях на Волоколамском шоссе. Погиб в ноябре 1941 года; Андрей Власов, который отличился во время боев на границе и под Москвой, но позднее попал в плен и перешел на сторону немцев в июле 1942 года; и Георгий Жуков в его штаб- квартире в Перхушково во время битвы за Москву.


16. Солдаты.
По часовой стрелке, начиная с левой фотографии вверху: Анатолий Черняев, окончивший исторический факультет Московского университета, когда началась война. После двух месяцев работы на строительстве оборонительных рубежей под Москвой, не получивший удовлетворения, он ушел в армию добровольцем и окончил войну капитаном под Ригой. Фотография с нехарактерным для него мрачным выражением лица, взята из его военного билета. В 1985 году он стал Советником Горбачева по вопросам внешней политики; Евгений Телегуев приехал из Сибири в Москву, чтобы поступить в институт как раз, когда началась война. Добровольцем он был зачислен в ОМСБОН - часть особого назначения НКВД и в течение двух лет участвовал в операциях в тылу у немцев за линией фронта. Он закончил свою карьеру генералом КГБ; Александр Пыльцын, будучи кадровым военнослужащим, командовал взводом разжалованных командиров в 80-м штрафном батальоне Первого Белорусского фронта под командованием Рокоссовского. Он остался в армии и вышел в отставку генерал- майором; Лев Мищенко, записался добровольцем в 8-ю Краснопресненскую ополченческую дивизию после окончания физического факультета Московского университета. Он попал в плен и после возвращения в Россию провел в лагере десять лет.


Стопин наводит порядок 145
Приказ № 227 зачитывался Черняеву и его однополчанам, когда они отдыхали, находясь в резерве. Их он мало волновал. Они уже хорошо понимали, что положение отчаянное, и угроза жестких наказаний их больше не пугала. Они доверяли друг другу, ни один из них еще не поддался панике, и никто не думал о том, как бы убежать с поля боя. Если приказ что-то и значит, думали они, то это касается кого-то еще40.
Свидетельств того, как работают карательные органы, было немало. Летом 1942 года лейтенант Зия Буньятов был арестован особым отделом НКВД в то время, как его часть отступала к городу Ростов-на- Дону. Он и несколько других командиров были доставлены в крупный колхоз в деревне Веселы. По одному их приводили в дом, где за столом сидели три человека. Каждый из арестованных называл свое звание и отвечал на вопросы, что произошло с его частью. Большинство говорили, что вся линия фронта была смята и младшие командиры не могли справиться с бегущими. Половину допрашиваемых признали виновными, вывели за скотный двор и расстреляли. Остальные, в том числе и Буньятов, были зачислены в штрафные части. Часть, в которую попал Буньятов, насчитывала семьсот человек. Но после каждого очередного задания обычно оставалось несколько десятков41.
Семен Ария был приговорен к зачислению в штрафники вследствие нелепой случайности. Его призвали в армию в 1940 году, и он успел закончить только первый год обучения, когда началась война. «Меня сразу направили в мотострелковую дивизию на Западном фронте, находящуюся под Москвой. Я пробыл на фронте только три дня, и меня сильно контузило во время обстрела. До августа 1942 года я был в военном госпитале. После трехмесячной подготовки в качестве водителя танка Т-34 я в декабре 1942 года был зачислен в танковую бригаду Северного Кавказского фронта. Там шли тяжелые бои, и немцы отступили. Через некоторое время нас перебросили на другой участок Мы прошли форсированным маршем свыше тридцати километров. Мой танк свалился с деревянного моста и перевернулся. Нам удалось его вытащить, но еще через тридцать километров в моторе образовалась трещина, стало вытекать горючее, и мотор заглох. Мы были измотаны и заночевали в амбаре, оставив дежурного. Он тоже заснул. А когда мы проснулись, танк исчез. Потом стало известно, что его подобрала проезжавшая ремонтная команда».
Командир танка лейтенант Кутц и Ария были арестованы и посажены в холодный погреб. В нем сидел и майор из штаба 44-й армии, который перед войной в Ленинграде был бандитом. Его арестовали за то, что он расстрелял из пулемета пятьсот немецких военнопленных, потому что у него не было людей, чтобы охранять их. Он понимал, что его могут расстрелять, но надеялся на то, что ему удастся убедить суд в


146 МОСКВА 194 1
том, что он следовал приказу Сталина «уничтожать немецких захватчиков всех до единого человека».
Кутца и Ария присудили к семи годам тяжелых исправительных работ за утерю важного военного имущества. Но исполнение приговора было приостановлено, и вместе с еще одним солдатом, которого они не знали, они были зачислены в 683-ю штрафную роту, которая находилась в двустах километрах недалеко от Таганрога.
«Нам выдали наши документы и сказали, что никакого транспорта нет и мы должны добираться до места назначения сами. Скоро я отстал от своих товарищей и больше их никогда не видел. Я был голоден и замерзал. Пришлось идти от деревни к деревне, выпрашивая хоть что-нибудь поесть. Но крестьяне были обобраны уже дважды - сначала немцами, а потом нашими, и им совсем не хотелось кормить еще одного солдата. Я все время боялся, что меня опять схватит НКВД и примет за дезертира.
Когда я все-таки добрался до места назначения, я был зачислен во взвод к лейтенанту Леонову. Наш доктор был майор Арташев, который раньше командовал медицинским батальоном, но был понижен в должности, когда медицинские сестры из его персонального гарема разругались друг с другом и все эти отношения стали известны начальству. Мы замерзали в полуразрушенных траншеях и буквально голодали, потому что система снабжения была нарушена. В таком состоянии мы не могли воевать. К счастью, на этом участке было затишье, хотя однажды ночью нас подняли, чтобы сказать, что наш караульный заснул на посту. Его сразу вывели и расстреляли.
После этого обстановка начала меняться. Командиры с перископами начали изучать немецкие позиции, находящиеся в нескольких сотнях метров на холме в хорошо выкопанных окопах. Впервые нам дали водки и мяса. И ночью мы должны были атаковать немцев, прорвать их оборону и захватить деревню, расположенную за линией укреплений. Леонов повел нас ползком к немецким позициям. Мы уже прошли расстояние, отделявшее нас от них, но в последнюю минуту немцы нас обнаружили. Мы рванулись вперед под минометным и пулеметным огнем, но оказались на минном поле. И Леонов приказал отступить. Наш взвод потерял треть своего состава.
Стало ясно, что атака была отвлекающим маневром, так как наши командиры знали о минном поле и не рассчитывали, что мы прорвемся: просто нужно было вынудить немцев раскрыть систему их обороны. Через пару дней я был вызван к командиру роты капитану Васенину. Он сказал, что приговор в отношении меня отменен. Леонов доложил, что я проявил в бою исключительное мужество, хотя я не помнил, чтобы я что-то сделал. Я спросил, могу ли я попрощаться с Леоновым перед отъездом. «Нет, - сказал Васенин, - Леонов уже расстрелян по


Сталин наводит порядок 147
приказу командира дивизии за отход назад без приказа». Я пробыл в штрафной роте лишь три недели.
После этого меня отправили в тыл для дальнейшего обучения. Я был зачислен в часть реактивных минометов «катюш», входившую в 51-й Гвардейский полк, и прошел с армией через Украину, Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию и Австрию. Был дважды ранен. Моим последним боевым заданием во время войны был обстрел Большого кольца в районе Пратера в Вене. Спустя много лет я вернулся туда и с удивлением увидел на кольце мемориальную дощечку с текстом, свидетельствовавшим, что это место во время войны было обстреляно советской артиллерией. Через год после окончания войны я был демобилизован, уехал жить к матери в Москву и стал юристом международного права»42.
Владимир Кантовский, как и Семен Ария, оказался в штрафной части странным и запутанным путем. После анонимного протеста школьников по поводу ареста их любимого учителя истории его самого и его товарищей по классу оставили в покое, дав им возможность сдать экзамены. Но как только началась война, он был арестован. Арестованы были и две его сообщницы Лена Соболь и Аня Бовшевер.
Одним из первых его знакомых, кого он встретил на Лубянке, когда они оба проходили унизительную процедуру личного обыска, был Сергей Щеглов. Он был на два года старше Кантовского. Щеглов был из бедной семьи, жившей в провинциальном городе Муроме. Его мать была очень религиозной, и товарищи по школе дразнили его за то, что он пел в хоре местной церкви43. В 1937 году его отец был арестован и расстрелян, а мать сослана в лагерь. Он и его школьные товарищи организовали группу по изучению политической экономии, чтобы изучать «Капитал» Маркса и обсуждать проблемы советской экономики. Щеглова вызвали в НКВД и попросили докладывать о том, что происходит в группе. Он отказался в самой тактичной форме, какая только была возможна.
Осенью 1940 года Щеглов получил стипендию, чтобы учиться в Московском областном педагогическом институте. Он сдал экзамены за первый институтский курс и утром 22 июня думал о том, чем заниматься летом44. Все еще не зная, что началась война, он пошел в парикмахерскую. Из громкоговорителя, висевшего на углу улицы, лилась приятная мелодия. Вдруг она прервалась. Говорил Молотбв. Девушка- парикмахер расплакалась: ее друг служил в армии на западной границе. Настроение Щеглова повысилось: с этого момента, решил он, каждый час будет наполнен смыслом, каждый день станет исторической вехой45.
На следующее утро он пошел в райком комсомола записываться в ополченцы. Ему сказали, чтобы он вернулся в институт и ждал вызова.


148 МОСКВА 194 1
Он вернулся и застал хаос. Книги, географические карты, диаграммы, плакаты кучей валялись на полу. Студенты выносили столы, скамейки, кафедры, стенды из классов и лекционных залов. Институт превращался в военный госпиталь.
Тайная полиция не забыла об отказе Щеглова от сотрудничества. Среди всеобщей сумятицы он был вызван в кабинет ректора. На диване сидел человек в форме НКВД Двое других в штатском стояли у окна. Они попросили у него студенческий и комсомольский билет, сказали, что он арестован, и предъявили ему ордер на арест. Двое штатских в сером и коричневом костюмах тщательно обыскали его и выложили на стол ректора содержимое его карманов: перочинный нож, записную книжку, карандаш, профсоюзный билет, пару десятков рублей, сберкнижку, портсигар, который человек в форме отдал ему. Его отвезли в общежитие, где уже тоже был обыск. Ему сказали, чтобы он взял свои вещи с собой. После этого его увезли на Лубянку46.
Между Щегловым и Кантовским вскоре возникла тесная дружба, которая продолжалась до самой их старости. Они пытались тогда понять смысл их ареста. Кантовский думал, что это - результат фашистского заговора, направленного на подрыв Советского государства, что советские руководители окружены предателями. Щеглов думал, что режим считает, что они стали врагами после того, как были арестованы их родители. Кантовский критиковал Сталина за разгром старых большевиков, массовые аресты, обвинения в предательстве. Он так бурно выражал свое возмущение, что Щеглов начал подозревать, что он провокатор. Он сказал Кантовскому, что он еще слишком молод, чтобы судить о таких вещах. А Кантовский отвечал, что ему столько же лет, сколько было многим большевикам, когда они начинали свою политическую деятельность. Обоих отправили в омскую тюрьму в Сибири, где столетие назад был в заключении Достоевский. В каждой камере, построенной еще в царские времена и рассчитанной на шесть человек, теперь было по восемьдесят узников. Следователи, допрашивавшие Щеглова, стремились добиться от него признания, что дискуссии в группе, организованной им в школе, были лишь маскировкой собраний участников антисоветского заговора. Он упорно отрицал это обвинение, и следователи не смогли получить подтверждения. Тогда они отправили его в лагерь в Норильск на Крайний Север, где он оставался следующие пять лет.
Кантовского допрашивали только один раз. «У моего следователя были все письма, которые мы рассылали, и это был для них очевидный случай контрреволюционного заговора. В декабре 1941 года Аня Бов- шевер и я были приговорены к десяти годам принудительных работ. Лена Соболь была приговорена к пяти годам условно. Меня перевели в лагерь под Омском, где мы участвовали в строительстве авиационно¬


Стопин наводит порядок 149
го завода. Условия были очень тяжелые - мы замерзали, кормили так, что можно было едва выжить, цинга и пневмония были обьгчным явлением. Заключенные мерли как мухи.
Я бомбардировал власти письмами с просьбами отправить меня на фронт. В конце концов меня зачислили в штрафную роту. В это время в Красной Армии формировались отдельные национальные группы - чехов, поляков, литовцев, латышей и другие. В военкомате в Омске обрадовались, узнав, что я по своим биографическим данным могу считаться латышом. Мне выдали дорожное предписание и продовольственный паек, и я сам поехал пассажирским поездом в один из военных лагерей под Горьким, где проходили подготовку зачисленные в 43-ю Латвийскую Гвардейскую дивизию.
Но начальство в Горьком не могло решить, как быть со мною: считать ли меня латвийским гвардейцем или преступником, поскольку вынесенный мне приговор продолжал действовать. На всякий случай они зачислили меня в штрафную роту на Северо-Западный фронт». И снова Кантовский, как храбрый солдат Швейк, один без эскорта обычным пассажирским поездом отправился в путешествие через всю страну, которое продолжалось целый месяц.
«После некоторой задержки наша часть получила приказ идти в атаку впереди главных сил, вероятно, для того, чтобы привлечь к себе огонь немцев и тем самым заставить их обнаружить свои позиции. Танковую поддержку получили только в самый последний момент. Танки проехали только 50 метров, как немцы их подбили. Я был тяжело ранен в руку и с трудом дополз до нашей линии обороны. Из моей роты в 250 человек, как я потом узнал, только семеро не были ранены. Все получили награды. Я был списан с воинского учета и возобновил учебу»47.
Александр Пыльцын не служил в штрафной части, в качестве военнопленного в 1943 году он в звании лейтенанта был назначен командиром взвода 8-го штрафного батальона Первого Белорусского фронта, которым командовал Рокоссовский. Под его командой оказались бывшие командиры, более опытные и более старшие по возрасту, чем он сам. Его беспокоила мысль о том, сможет ли он подчинить этих людей своей власти. Но все они были весьма дисциплинированными, хотя и обладали внушающей опасение привычкой насмехаться над военной полицией, которая время от времени опрометчиво грозила им отправкой в штрафную часть, если они будут вести себя не так, как положено.
Штрафные части, говорил Пыльцын, формируются на весьма простой основе: всегда можно найти достаточно «виновных», если хорошенько поискать. Многие солдаты, служившие в штрафных


150 МОСКВА 194 1
ротах, были заключенными в лагерях и тюрьмах. И хотя некоторые военнослужащие направлялись в штрафные батальоны по своевольному решению вышестоящего начальника, большинство составляли осужденные военными судами за военные проступки. Один из солдат в части Пыльцына был захвачен в плен немцами в начале войны. Он бежал, вернулся назад в свою часть и продолжал воевать. Когда вышел приказ № 227, его сразу перевели в штрафной батальон. Другой участвовал в бою за деревню, в котором он потерял половину своих людей. После боя он послал сержанта получить положенное довольствие, но упустил из виду, что из-за понесенных потерь оно должно было сильно уменьшиться. Он распределил лишнее продовольствие и водку между оставшимися в строю, чтобы они помянули погибших, но кто-то донес на него, что он крадет государственное имущество. Другой был начальником мастерской, ремонтировавшей судовые радио- установки. Он поймал немецкую передачу. Это была речь Геббельса. Его работники попросили его перевести. И он был отправлен в штрафной батальон за распространение вражеской пропаганды. Еще один после госпиталя заглянул домой и, застав жену с другим, убил обоих. И он также был отправлен в штрафную часть Пыльцына.
Потери в штрафных частях были огромные. Но ни на каком этапе войны заградительные отряды не стояли позади штрафников Пыльцына. Величина потерь в штрафбатах, как и в обычных частях, зависела от конкретной ситуации на том или ином участке фронта и от опыта и умения командного состава. В начале 1944 года батальон Пыльцына был придан 3-й армии под командованием генерала Александра Горбатова, который сам был в лагере и, как и Рокоссовский, был освобожден накануне войны. Батальону был дан приказ прорвать линию обороны немцев, так чтобы армия могла войти в прорыв. Операция была успешной. Из восьмисот пятидесяти человек батальона убиты были лишь сорок. Горбатов добился того, что все были награждены и многие восстановлены в прежних званиях. Но в октябре 1944 года батальон Пыльцына снова был переведен, на этот раз в бЗ-ю армию генерала Батова. Для того, чтобы вернуть позиции, недавно оставленные Армией, штрафная часть Пыльцына должна была пройти по заградительному минному полю немцев, и штаб, разумеется, знал об этом. И они прошли. Но в живых остался только один человек из каждых пяти48.
В первые недели войны, когда все, начиная с самого Сталина и ниже, находились в состоянии шока, все, что ни делалось, казалось оправданным, если только могло сдержать натиск немцев. Как бы ни были жестоки эти меры, они в принципе не были беспрецедентными или ненужными. Когда люди выходили из окружения, сам процесс их


Сталин наводит порядок 151
фильтрации и проверки был неизбежен, так как то, что немцы пытались превратить военнопленных в своих агентов, отнюдь не было мифом. И расстрел паникеров их командирами, чтобы вернуть остальных на поле боя, также практиковался всеми странами во всех войнах. Положения, аналогичные тем, которые были в приказе № 270, имелись в военных уставах других государств. Контакты с врагом, уклонение от участия в бою и от преследования отступающего врага, попытка сдаться в плен, отказ повиноваться приказу, дезертирство, мятеж, сокрытие заговора и подготовка к мятежу, противодействие вышестоящему начальству, нанесение урона собственному кораблю, сон во время дежурства, грабеж и содомия - все это преступления, за которые в XIX веке офицеры и матросы Королевского флота Великобритании, «будучи осужденными военным судом, должны быть преданы смерти»49. И в таких случаях дело не всегда решалось путем нормального судопроизводства. Один британский офицер, приказавший пулеметчикам стрелять по убегавшим с поля боя солдатам союзной португальской армии, стал впоследствии пацифистом и написал книгу, чтобы облегчить свою совесть, терзавшую его из-за ряда его соотечественников, которых он сам расстрелял во время Первой мировой войны. Но и он никогда не колебался в своем убеждении, что «солдаты могут и будут держаться до конца, даже в окружении, пока до последнего не падут мертвыми или ранеными. Но если хоть один побежит - застигнутый врасплох, обескураженный артиллерийским обстрелом или численным перевесом врага, паника может охватить даже лучших, особенно оказавшихся в окружении и еще недостаточно обученных и необстрелянных. И тогда возникает ситуация, когда положение может спасти только меткий выстрел. Ведь позиция должна быть удержана любой ценой»50.
Однако в Красной Армии казни достигали таких масштабов, что только ухудшали дело. Одним из нежелательных последствий было то, что рядовые солдаты начинали задавать себе вопрос: не разрушена ли армия внутренней изменой и можно ли доверять своим собственным командирам. К осени 1941 года ситуация настолько обострилась, что сам Сталин должен был вмешаться. В его приказе № 391 от 4 октября 1941 года он подверг критике командиров, допускавших брань, плохое обращение, рукоприкладство и «репрессии» (эвфемизм, под которым в данном случае подразумевался расстрел) только для того, чтобы скрыть собственную панику и смятение, проявленные ими на поле боя51. «Применение репрессий, - говорилось в приказе, - является крайней мерой, допустимой лишь в случаях прямого неповиновения или открытого сопротивления в условиях боевой обстановки или в случаях злостного нарушения дисциплины и порядка лицами, созна¬


152 МОСКВА 194 1
тельно идущими на срыв приказов командования». Дисциплина и боевой дух могут быть на должном уровне только путем сочетания убеждения и принуждения. Необоснованные репрессии, незаконные расстрелы, безответственное поведение и применение командирами и политическими комиссарами физического насилия являются доказательствами отсутствия воли и способностей и часто приводят к противоположным результатам. Они лишь способствуют падению военной дисциплины и боевого духа солдат и могут подталкивать неустойчивых и колеблющихся к перебежкам на сторону врага. Сталин не мог не закончить эти разумные замечания на характерной для него жесткой ноте. «Те, кто нарушают эти принципы, - подчеркнул он, - будут предаваться военно-полевому суду». Его приказ должен был доводиться до всего командного состава, начиная от полковников и до командующих более высокого ранга.
Эти замечательные пожелания никоим образом не положили конец жестокостям и произволу. Всего через девять дней после того, как Сталин призвал к более разумному подходу, Жуков, принимая командование Западным фронтом, в своем первом приказе войскам заявил, что «трусы и паникеры, покидающие поле боя, те, кто отступают со своих позиций без приказа, бросая оружие и транспортные средства, будут расстреливаться на месте»52.
Нет точных данных о том, сколько людей было направлено в штрафные части и сколько было расстреляно на поле боя или после вынесения приговора военно-полевыми судами. По умеренной оценке, сделанной уже только в 2001 году, за годы войны военными судами были вынесены приговоры почти одному миллиону военнослужащих, из них более трети - за дезертирство. Приведение в исполнение более четырехсот приговоров было приостановлено, и осужденные были направлены в штрафные части. Данные подтверждают, что потери в штрафных соединениях были особенно высоки: в 1944 году от трех до шести раз выше, чем в обычных частях. Из оставшегося числа осужденных 135 тысяч были расстреляны, что составляло тринадцать пехотных дивизий53. В эту цифру не входят расстрелянные на месте или в прифронтовой зоне без проведения формальной процедуры.
Сталин в приказе № 227 заявил, что идея штрафных батальонов была заимствована из практики немецкой армии. По крайней мере в последние месяцы войны репрессивные меры против своих собственных солдат были в немецкой армии действительно столь же беспощадны, как и в советской. Десятки тысяч немцев были отправлены в штрафные батальоны, почти 45 тысяч были осуждены военно-полевыми судами только в октябре 1944 года и 15 тысяч расстреляны, не говоря уже о тех, кто не был учтен в официальных данных54.


ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ПЕРЕД ГРОЗОЙ
Британский журналист Александр Верт решил поехать в Россию, как только услышал о том, что Россия воюет. Он освещал падение Франции, битву за Великобританию и Лондонский блиц. Верт родился в Санкт-Петербурге, и его первым языком был русский. Он не был коммунистом, но был готов признать достижения советской системы и временами оправдывал режим за его недостатки. Сентиментальный и иногда излишне доверчивый, он очень сильно чувствовал русских людей, знал их литературу, их города и деревни, в которых они жили. Он понимал, что означает война для простого человека России, и все это сделало для него возможным написать потом свою книгу «Россия в войне», все еще остающуюся одним из самых живых свидетельств, написанных на английском языке.
В начале июля 1941 года Москва все еще была летняя, удивительно незатронутая войной, почти праздничная. В розовых лучах заката и днем при ясном голубом небе Москва-река приобретала почти средиземноморский оттенок Поскольку было трудно преодолеть официальные барьеры и получить информацию о подлинных событиях, Верт проводил время на улицах Москвы, любуясь девушками в белых блузках, заглядывая в букинистические книжные магазины. Он посетил московский сад «Эрмитаж» с его ухоженными цветниками, с тремя театрами и концертным залом, буфетами, в которых все еще продавали сыр, ветчину, сосиски, бутерброды, сладости и шоколад и засахаренные булочки с изюмом. Он ходил по невзрачным улочкам с домами, построенными в 60-е годы XIX века, мимо старых деревянных домов, выглядевших как воспроизведенные литографии XVII века, вдоль шоссе Энтузиастов


154 МОСКВА 19 4 1
(«Они действительно дают абсурдные названия улицам», - писал он), ведущего на восток, по которому четыре месяца спустя будут идти охваченные паникой толпы людей, пытаясь уйти из города, который могут захватить немцы1.
Хотя он знал язык, Верт, как и многие путешественники, думал, что можно судить о политике любой страны по выражениям лиц ее людей. Все выглядели значительно лучше, чем он ожидал. Москва производила впечатление процветающего города, с обилием продовольствия, с хорошо одетыми людьми.
«Эти люди не выглядели несчастными; и поскольку за последние два-три года жилищные условия значительно улучшились, они считали, что многим обязаны режиму... Девушка, занятая чисткой обуви, шутила и смеялась. Люди толпились вокруг продавцов газированной воды, стояли в очереди за газетами, но не было очередей за папиросами, которые были в изобилии».
Доктор С.Г. Дрейцер, работавший в столичной службе «Скорой помощи», говорил об этом же времени более мрачно: «С продовольствием становится все труднее. Мороженое все еще продают повсюду. Но элегантные московские кафе превратились в обычные столовые: скатерти исчезли, появились оловянные ложки, и официантки стали более грубыми»2.
Время от времени журналистов приглашали их кураторы из Министерства иностранных дел на тщательно устраиваемые приемы за городом. Верта и его коллег везли по Ленинградскому шоссе в известный своим монастырем город Истру, где Чехов занимался медицинской практикой и где немного позднее будут идти самые ожесточенные бои за Москву. Все дорожные указатели уже исчезли.
«По дороге, - рассказывает Верт, - попадались на глаза небольшие речки и пруды, в которых купались маленькие дети, махавшие нам руками... Грузовики, замаскированные зелеными ветками, с веселыми улыбающимися солдатами ехали на фронт. На главной площади в Истре также было много солдат. Истра была ничем не примечательным городом с магазином, в котором продавали консервированные фрукты, две или три тележки с лимонадом, прилавок с мороженым, около которых стояли в очереди солдаты и дети. Мы проехали Истру и несколько деревень, пугая разбегавшихся во все стороны кур и гусей... Повсюду бьш заметен контраст между новым и старым. Поразительно много было детей, здоровых и веселых. Женщины шли с большими буханками ржаного хлеба в руках, иногда на нашем пути попадались коровы, было много коз и телят, пасущихся на лужайках у дороги.3
В Москве продолжали работать театры и кино. Залы были полны зрителей, и по воскресеньям можно было посмотреть четырнадцать различных представлений. Не все были довольны репертуаром. Заме¬


Перед грозой 155
ститель управляющего театрами Московского городского совета Гидаспов был напуган тем, что в театральном репертуаре было слишком много пьес, откровенно враждебных советской идеологии. В течение 1941 года, несмотря на возражения некоторых чиновников довольно высокого ранга, он добился запрещения четырнадцати пьес. В их число входили пьесы «Отечество», которая, по мнению Гидаспова, проповедовала сионизм; пацифистская «Лизистрата» Аристофана, подстрекавшая женщин выступать против войны; «Т}эильби», поставленная по роману Жоржа дю Морье, - откровенный призыв к уходу в мистику; «Время и семья Конвей» Дж. Б. Пристли, которая, хоть и маскировалась под выпад против декаданса, в действительности прививала зрителю вкус к извращенному эротизму. Гйдаспов не одобрял даже безобидную «Историю одной любви» Константина Симонова. В результате проведенной им энергичной чистки репертуара Гйдаспов с гордостью доложил, что к 1942 году одна треть пьес, поставленных московскими театрами, была посвящена патриотическим темам. К сожалению Гйдаспова, со стороны режиссеров и актеров все же было много отклонений от правильной линии. Он был вынужден решительно вмешаться, когда дирекция одного из театров пыталась заменить патриотическую пьесу Симонова «Русские люди» романтической комедией под предлогом того, что Валентина Серова (подруга Симонова), актриса, игравшая ведущую роль, уехала в Свердловск. Неважно обстояли дела и в опере. «Было трудно, - признавал Гйдаспов, - возражать против традиционной классики таких опер, как «Пиковая дама», «Тоска» и «Тфавиата», хотя эти вещи, наполненные пессимистическим содержанием, вызывали у зрителей эмоции, не соответствующие моменту. Но ведь можно было ставить патриотические вещи, такие как «Вильгельм Телль» Россини, или «ГЬнрих IV» Шекспира, или незаслуженно забытые пьесы Корнеля с их темой гражданского долга»4.
Александр Верт смотрел все, что только мог, одинаково очарованный как зрителями, так и тем, что видел на сцене. Никогда не стареющий «Чапаев» все еще шел во многих кинотеатрах по всему городу спустя уже шесть лет после выхода на экран. Молодежь, смотревшая фильм «Волга-Волга», умирала от смеха. Это был «очень хороший советский комедийный фильм с тонким оттенком иронии». Верт полагал, что он был бы прекрасной пропагандой России, если бы был показан в Англии, хотя ему самому не очень нравилась Любовь Орлова. Когда зрители в кинозалах приветствовали аплодисментами появление Сталина в выпусках кинохроники, демонстрировавшихся перед фильмами, он приходил к заключению: «Он должен пользоваться огромной популярностью среди простых людей страны, потому что люди, сидящие в темном зале кинотеатра, не будут приветствовать, если они не испытывают искреннего чувства»5.


156 МОСКВА 194 1
О спектакле «Анна Каренина» в Московском Художественном театре Верт писал: «Театр рыдал; я оглянулся назад - две молодые девушки, сидевшие за мной, лили слезы ручьями, получая в то же время истинное удовольствие от искусства. Как много сентиментальной нежности, естественного человеческого чувства у этих простых советских девушек; их души не очерствели от обличающего огня сталинской пропаганды, они не стали невосприимчивыми к обычным человеческим эмоциям... Когда занавес упал, после того как Анна бросилась под поезд, сотни молодых девушек столпились перед первыми рядами партера, неистово вызывая Анну. Как много юношеской непосредственности, какое богатство инстинкта великодушия в этих молодых людях России!»6
Большой театр был все еще закрыт на ремонт, но «Евгений Онегин» Чайковского в филиале театра на Пушкинской был вершиной театрального лета Верта. И когда в зале погас свет, он был настроен в унисон с мелодией деревянных духовых инструментов, обычно начинающих увертюру, но вместо этого «раздались громкие звуки труб, и занавес пошел вверх под пение патриотического хора одетых в сарафаны женщин и бородатых воинов в блестящих шлемах и кольчугах, опиравшихся на огромные мечи. Это был пролог к патриотической опере Глинки «Жизнь за царя», называвшейся теперь «Иван Сусанин»... Козловский - великолепный тенор, певший Ленского в «Евгении Онегине», - идол молодежи Москвы или скорее один из двух идолов - другим был Лемешев. Москва буквально разделилась на два лагеря, на фанатов Козловского и фанатов Лемешева. Аналогичные раздоры шли между любителями балета, между обожателями Улановой и обожателями Лепешинской, двух соперничавших прима-балерин. Только в стране, где театр действительно стал частью жизни, а не одним из ее украшений, людей могут так сильно волновать подобные вещи».
Романтические представления Верта о всеобщей увлеченности русских их национальной культурой были поколеблены его соседом, «долговязым и довольно глуповатым на вид парнем лет двадцати пяти или около этого, в рубашке, украшенной цветной вышивкой... Он сказал, что работает маляром, ремонтирует Большой театр. В антракте после первого акта он вдруг спросил меня: «И что же будет дальше и о чем вся эта пьеса?» Верт был потрясен, поняв, что маляр никогда не слушал оперы и не читал поэмы Пушкина, положенной в основу либретто7.
Окружавшее его спокойствие было иллюзорным. Несмотря на внешне нормальное течение жизни, Москва уже была воюющим городом. Когда Верт пытался купить карту Москвы, он был удивлен тем, что испуганный продавец сообщил ему, что такие карты больше не прода¬


Перед грозой 157
ются. А его западный коллега сказал, что ему еще повезло, что его не приняли за шпиона8.
Перед приездом Верта в Москве уже проводилась учебная воздушная тревога, и москвичи готовились к настоящей. По всему городу грузовики развозили песок, которым наполнялись мешки. Одна из машин свалила песок в кучу около дома, в котором жил Верт. Молодая пара начала наполнять мешки песком. Солидный пожилой человек с официальным значком на груди закричал на них, что они не имеют права брать песок, принадлежащий государству. Вокруг собралась толпа, которая была на стороне молодой пары, не обращавшей внимания на кричавшего. Такого рода стычки происходили по всему городу из-за дров, мешков с песком, мусорных ведер, материалов для сооружения убежищ.
Уже действовали новые цензурные правила: в письмах запрещалось сообщать какую бы то ни было военную, экономическую или политическую информацию, посылать открытки или фотографии с видами местности, писать письма шрифтом для слепых, посылать кроссворды или шахматные задачи. Военная цензура читала все письма и либо вычеркивала черными чернилами, либо вырезала все, что ей не нравилось. Письма на фронт и с фронта посылались без конвертов и марок: они просто складывались треугольником. Это облегчало работу цензорам9. К ноябрю 1941 года цензоры НКВД только в одной Москве каждые две недели читали три миллиона писем, в то время как цензоры в Лондоне успевали читать лишь двести тысяч писем в неделю. Как в Советском Союзе, так и в Англии письма обычных людей использовались для оценки морального состояния населения10.
Жители уже запасались солью, спичками, сахаром, консервами, мукой, складывая их в буфеты, ванные, куда только можно, в любые свободные углы. Пожилые женщины скупали водку - не для того, чтобы пить, а использовать вместо денег, когда ее будет трудно достать. 17 июля Московский городской совет официально ввел рационирование хлеба, муки, макарон, масла, маргарина, растительного масла, мяса, рыбы, сахара, бакалейных и потребительских товаров. Карточки выдавались по месту работы, а карточки для иждивенцев и детей - по месту жительства администрацией жилищных управлений. Ежедневная норма хлеба для рабочих составляла 800 граммов, для служащих - 600 граммов, для детей и иждивенцев - 400 граммов. В месячный рацион рабочего входили два килограмма гречки и макаронных изделий, а для всех остальных категорий - полтора килограмма. Соответственно рабочим была установлена норма мяса 2,2 килограмма в месяц, служащим - 1,2 килограмма и детям и иждивенцам - 600 граммов. Донорам, сдававшим кровь, в дополнение к их собственной карточке полагалась дополнительная по норме рабочего, а также различ¬


158 МОСКВА 194 1
ные дополнительные купоны. Продовольственные карточки выдавались раз в месяц, а карточки на товары ширпотреба - один раз в полгода. Каждый должен был зарегистрироваться в определенном магазине и не мог использовать карточку в другом месте. При потере карточки не возобновлялись. И тот, кто потерял карточки, или тот, у кого их украли, рисковал умереть от голода11.
Рационы большинства людей были ниже минимально необходимого для поддержания здоровья. Недостаточность нормы была наиболее чувствительной для служащих, иждивенцев и особенно для детей свыше двенадцати лет. Нормирование было почти таким же строгим, как и в Великобритании. Но в Великобритании вы могли быть уверены, что получите то, что вам полагается. В России в военные годы этр было не так
Но продавщица мороженого каждое утро все еще приходила на угол улицы Горького к ожидавшим ее детям.
Привилегии сохранялись. Партийные работники, ученые, люди творческих профессий, артисты, спортсмены вместе с их близкими родственниками могли отовариваться в специальных закрытых магазинах и столовых. Академики и народные артисты ежемесячно получали в своих учреждениях и институтах продовольственные наборы на сумму в пятьсот рублей: мясо, рыбу, макароны, сахар, картофель, овощи, мыло, чай, табак, водку или вино. Члены-корреспонденты Академии были отнесены к более низкой категории, и им давались наборы на триста рублей13. Это была, конечно, та же самая система, которая действовала и до войны.
Как и в Великобритании, введение карточек привело к возникновению целого ряда новых преступлений и целого класса новых преступников. Во-первых, этой системой рационирования было нелегко управлять. Имели место задержки с выпуском карточек Люди, уезжавшие из Москвы, законно или незаконно отдавали или продавали свои карточки остававшимся в городе. За соответствующую взятку чиновники могли иметь лишние карточки, не сообщив о том, что люди, которым они предназначены, уже были эвакуированы. Продавцы в магазинах занимались махинациями с купонами, обвешиванием и обманом покупателей14. Управляющие домами использовали свое положение, чтобы имевшиеся у них лишние карточки обменивать на золото, меховые пальто, ковры и редкий фарфор. Милиция проводила регулярные аресты. Но и сменившие арестованных люди поддавались искушениям15. Марина Глинкина, работавшая домуправом, специализировалась на ограблении квартир эвакуированных. При обыске ее квартиры милиция обнаружила десять патефонов. Сначала ее приговорили к расстрелу, но потом заменили восьмилетним тюремным заключением16. Более амбициозные находили другие занятия - от


Перед грозой 159
мошенничества до изготовления фальшивых документов. Коля Леонов, шестидесятилетний художник с Автозавода имени Сталина, с помощью фотографии изготовлял фальшивые карточки на хлеб, которые он продавал на черном рынке. Другие подделывали вид на жительство в Москве для тех, кто не имел права жить в городе. Один из таких мошенников был отправлен в штрафной батальон и вскоре погиб17.
К началу августа правительство использовало все тайные пружины, чтобы задеть чувствительные струны в советских людях, сверх обычно применявшихся коммунистических клише. 10 августа в Богоявленском кафедральном соборе в Москве в страстном обращении к верующим, совершенно не соответствовавшем марксистским канонам, митрополит Ленинградский Алексий говорил о неразрывной и самой глубокой связи российского патриотизма и русской православной религии: «Разве Александр Невский не провозгласил, что «Бог - не власть, а правда», когда разбил тевтонских рыцарей в битве на Ладожском озере? Разве Дмитрий Донской не получил благословения святого Сергия Радонежского, перед тем как поразить татар на поле Куликовом? Разве не отдали свои жизни в этой битве два русских наиболее почитаемых святых? Бог допустил Наполеона под стены Москвы, чтобы дать людям русским возможность показать, на что способны они, когда их Отечество, земля Марии Матери Божьей, в опасности. И вот ныне снова нашей благородной миссией становится избавление всего цивилизованного мира от злодейства тирана, от зла фашизма и освобождение всех порабощенных народов, чтобы восстановить в мире мир, который фашизм так жестоко разрушил»18.
А 24 августа наиболее уважаемые евреи Советского Союза собрались, чтобы принять подобное же обращение к «братьям евреям всего мира». Среди участников митинга были режиссер Сергей Эйзенштейн, физик Петр Капица и архитектор Борис Иофан. Режиссер и художественный руководитель еврейского театра Соломон Михоэлс также был здесь, как и те, кто после войны должны были погибнуть вместе с ним в сталинской антисемитской кампании. С речью выступил Илья Эренбург, затронувший темы, все более волновавшие евреев Советского Союза:
«Я вырос в русском городе. Мой родной язык русский. Я - русский писатель. Как все русские сегодня, я защищаю мое Отечество. Но нацисты напомнили мне и еще кое о чем: имя моей матери было Хана. Я еврей. Я говорю это с гордостью. Гитлер ненавидит нас больше всего. И это - знак нашего отличия... Я обращаюсь сейчас к евреям Америки как русский писатель и как еврей. Нет океана, за которым можно укрыться... Не затыкайте уши, не закрывайте глаза!... Мы, евреи, главная цель зверя! Наше место в первых рядах. Мы не простим тех, кто останется


160 МОСКВА 194 1
безучастным. Мы проклянем тех, кто умоет руки... Пусть каждый сделает то, на что он способен. Скоро его спросят: «Что ты сделал?» Он должен будет ответить живым. Он должен будет ответить мертвым. Он должен будет ответить самому себе!»19
Алексей Толстой обратился к другой аудитории, к братьям-славя- нам: украинцам, белорусам, полякам, чехам, словакам, сербам, хорватам, боснийцам, болгарам, словенцам, русинам. Славянское единство, к которому он призывал, «не было тем же, чем был пан-славянизм царей, - поспешил он их заверить, - не было орудием российского национализма. Но для всех славян наступил момент, который в силу их общих корней и их общей борьбы требует, чтобы все они как равные объединили свои силы и сбросили фашистское иго. Гйтлер в своей книге «Моя борьба» говорит: «Кто может отрицать мое право уничтожить миллионы славян, которые размножаются, как насекомые?» Немцы дали миру чудесную музыку, поэзию, философию. Сегодня они должны очистить себя от отвратительной грязи гитлеровского фашизма. Сто шестьдесят миллионов восточных славян - народы России, Украины, Белоруссии сражаются вместе с могущественным и свободолюбивым народом Великобритании. Славяне должны объединиться для битвы под лозунгом: «Победа или смерть! Смерть фашизму!»20 И заключительный документ конференции повторил теперь уже общий лозунг: «Кровь за кровь! Смерть за смерть!»21
Печать также взялась за укрепление боевого духа. Армейская «Красная звезда» опубликовала список солдат, награжденных орденами, статьи, полученные из отрядов, сражавшихся в немецком тылу, и «Песню комиссаров» - с нотами22. Московская «Вечерняя Москва» поместила мирную фотографию, которая могла бы появиться в любой летний довоенный день: красивая девушка, сидящая на набережной, наблюдает за состязанием гребцов на Москве-реке23. Но редактор газеты в сталинское время знал, что надо быть осторожным. Даже самый позитивный материал мог бы вызвать критику вышестоящих инстанций. В конце августа Сталин неожиданно позвонил редактору «Красной звезды» Ортенбергу. Голос Сталина был решителен и тверд: «Прекратить публиковать сообщения о Коневе». 19-я армия Конева проводила успешные операции, контратакуя немцев под Ельней. Ортенберг опубликовал серию сообщений под заголовками: «Успешные операции частей Конева», «Доблестные войска Конева разгромили вражескую дивизию». Кем был Конев, командовал ли он батальоном, бригадой или армией, оставалось намеренно неясным, чтобы не дать никакой лишней информации противнику. Ортенберг был в смущении: он не знал, какую ошибку он допустил. Поздно вечером ему позвонил Мехлис, который объяснил, в чем дело. Сталин думал, что иностранные корреспонденты уделяют слишком много внимания операциям


Перед грозой 161
Конева в то время, как повсюду на других участках для Красной Армии складывалось плохое положение. Это не казалось Ортенбергу достаточной причиной, чтобы не говорить о некоторых успехах Красной Армии. Но больше он не упоминал имени Конева24.
22 августа ГКО официально разрешил выдавать каждому солдату в частях, ведущих активные боевые действия, по сто граммов водки в день25. Без сомнения, это решение приветствовалось, хотя было трудно поверить, что солдаты уже сами не сумели найти способов добывать себе это зелье.
Мрачные предчувствия появились и начали нарастать в конце июля и начале августа. Несмотря на отсутствие надежной информации, Верт 11 июля записал в дневнике, что крупное наступление на Москву ожидается с минуты на минуту. Ожесточенные бои ведутся вокруг Смоленска на прямом пути, ведущем к столице. Люди начали говорить, что саму Москву, может быть, придется оставить. Один из офицеров военной миссии Великобритании сказал Верту, что у русских могут быть трудности и при всем уважении к их войскам он не может больше быть уверенным в том, что «мы» останемся в Москве. Соседка Верта Вера Максимовна считала, что русские, прошедшие через Великую войну, Гражданскую войну и голодные годы, не смогут в этой войне продержаться долго: «Они не смогут выстоять так долго, как англичане». Такие пораженческие мнения вызывали у многих русских решительные возражения. Но моральное состояние становилось неустойчивым: «Если девушка сегодня говорит «нет», то парень спрашивает: «Бережешь для немцев?»26
Но момент наибольшей опасности доя Москвы еще не наступил. В середине июля Гитлер и его генералы приняли решающее и, возможно, неизбежное решение, которое отложило наступление кризиса более чем на два месяца.
Смоленск находится в четырехстах километрах от Москвы на берегу Днепра. Это один из старейших русских городов, главный барьер для любой армии, вторгавшейся в Россию с запада. Очень уместны поэтому были в гербе этого города черные пушки на золотой колеснице с райской птицей, сидящей на них. В конце XVI века город был сильно укреплен массивными стенами высотой в одиннадцать и шириной в четыре с половиной метра, а их дойна составляла шесть с половиной километров. Смоленск выдерживал осаду поляков с 1609 по 1611 год. Он был городом, где Наполеон впервые столкнулся с серьезным сопротивлением по дороге к Москве, и поэтому был сожжен дотла после длительной артиллерийской бомбардировки. В июле 1941 года русские снова готовы были встать здесь лицом к лицу с врагом.


162 МОСКВА 194 1
В это время командующим Западным фронтом стал Тимошенко, заменивший разжалованного и обесчещенного Павлова. Под его командой были весьма разношерстные силы. Измотанные остатки частей Западного фронта все еще шли назад. Они вливались в две новые армии: 19-ю армию Юго-Западного фронта под командованием Конева и прибывшую с Урала 16-ю армию Лукина. В распоряжении Тимошенко было всего лишь две сотни танков и менее четырехсот полуразбитых самолетов. Но как бы ни были эти силы неадекватны наступавшим, немецкая разведка не оценила их полностью, и бои, которые здесь велись, оказались более ожесточенными, чем ожидали немцы.
Немцы действовали по уже испытанному плану. Третья бронетанковая группа Гота обходила Смоленск с севера. А вторая бронетанковая группа Гудериана, форсировав реку, зашла с юга. Советские части предприняли серию отчаянных контратак. Легендарный генерал Доватор, еврей, лихой командир, герой кавалерийского корпуса, состоявшего преимущественно из казаков (традиционно антисемитов), ставшего известным всей стране, провел глубокий рейд в тыл врага. Но и эта операция оказалась тщетной. 16 июля Смоленск был взят. Лукин, Конев и 20-я армия Ремизова попали в быстро сжимавшиеся клещи в районе к северу и западу от города. Немцы готовились к уничтожению группировки.
Тимошенко был дан приказ обеспечить отход окруженных армий. Рокоссовский был переброшен с юга в Ярцево, севернее Смоленска, чтобы принять командование одной из четырех задействованных в операции групп. Он взял с собой свой штаб 9-го механизированного корпуса: начальника штаба Малинина, командующего артиллерией Казакова, начальника связи Максименко и командира танковых частей Орла. Некоторые из его новых дивизий уже понесли большие потери: в составе одной осталось не более 260 человек, в другой было еще меньше. Он пополнил их за счет отступавших и выходивших из окружения остатков разрозненных частей, какие он мог найти. Многие солдаты вышли из окружения, не имея оружия. Он организовал из них группы, которые посылал за линию фронта, чтобы собрать оружие убитых и отступавших солдат. Таким путем ему удалось вооружить большую часть его людей. У Рокоссовского были также многоствольные ракетные установки, которые из-за любимой многими песни, еще перед войной исполнявшейся Лидией Руслановой, прозвали «катюшами». Это новое внушавшее ужас оружие вводилось в действие впервые. Оно было очень сильно засекречено, и его применение в бою было строго ограничено, чтобы избежать захвата его немцами. Рокоссовский отложил ограничения в сторону и смог эффективно воспользоваться этим оружием27.


Перед грозой 163
31 июля гудериан нанес удар по оперативной группе генерала Качалова и разгромил ее. 4 августа, видя, что его части застряли, Качалов сам выехал в танке на передовую линию, чтобы лучше оценить обстановку, и не вернулся назад. Один из командиров его штаба капитан Погребинский рассказывал, что Качалов смеялся над немецкими листовками, призывавшими сдаваться советских солдат. Но Сталин пришел к заключению, что Качалов ушел к немцам28. В приказе № 270 его пригвоздили к позорному столбу, лишили звания и наград и приговорили к смерти заочно. Его жена и теща были арестованы и приговорены к восьми годам тюремного заключения, а сын отдан в детский дом. Спустя значительное время появились слухи, что Качалов погиб в танке и похоронен в общей могиле жителями деревни Старинка. После освобождения от немецкой оккупации туда выехала комиссия, проводившая эксгумацию останков. Качалов был крупным человеком, и его тело было легко опознано29.
Несмотря на все попытки немцев замкнуть кольцо, Рокоссовскому удалось сохранить коридор для вывода остатков трех армий, оказавшихся в окружении под Смоленском. При прорыве Лукин был ранен. Поэтому Рокоссовский соединил немногочисленные остатки 16-й армии Лукина с остатками частей его собственной оперативной группы, переформировав их в 16-ю армию. В течение нескольких следующих недель и эта армия понесла большие потери. Во второй неделе октября Рокоссовский снова переформировал ее в новую 16-ю армию, которая под его командованием особенно отличилась в боях за Москву осенью и зимой.
В середине августа новый Брянский фронт под командованием Еременко и резервный фронт, теперь уже под командованием Жукова, нанесли удар по немецкому клину, врезавшемуся в советскую оборону под Ельней к юго-востоку от Смоленска. После кровопролитных боев советские войска вытеснили немцев, но у них было слишком мало танков и авиации, чтобы удержать плацдарм, и немцы вновь овладели им, когда фронт осенью откатился к Москве. Операция под Ельней поэтому не имела стратегического значения. Но она была одним из первых успехов Советской Армии со времен катастрофы на границе, и Сталин приветствовал ее как значительную победу. Четыре дивизии из числа участвовавших в операции были переименованы в Гвардейские. Это было первым случаем присвоения такого звания воинской части, и в дальнейшем такая практика нашла широкое применение в отношении формирований и частей, особо отличившихся в боях. И впервые Александр Верт с его коллегами, другими корреспондентами получил возможность поехать на фронт, чтобы своими глазами увидеть поле недавней битвы30.
Операция под Ельней повысила репутацию Жукова в глазах Сталина как решительного командующего, надежного и умелого в тяже¬


164 МОСКВА 194 1
лых боевых условиях, как характеризовал его Молотов. Именно Жуков должен был поехать в Ленинград, где местные политические и военные руководители оказались неспособны предотвратить немецкую блокаду Сталин направил Жукова в Ленинград 8 сентября, и менее чем за месяц, как всегда волевой и жесткий, он взял обстановку под контроль31. Немцы в определенном смысле помогли, перебросив 3-ю бронетанковую группу Гота на московский фронт, чтобы усилить предстоящее наступление на столицу. Вместо взятия Ленинграда штурмом немцы вознамерились теперь задушить его голодом. Они чуть ли не преуспели в этом: за следующие девятьсот дней в городе от голода умерли почти миллион жителей.
Битва за Смоленск продолжалась с 10 июля по 10 сентября. И снова Советская Армия понесла значительно более тяжелые потери, чем немцы32. Историки не пришли к единому мнению о значении этой битвы. У Шапошникова, заменившего в то время Жукова на посту начальника Генерального штаба, на этот счет не было сомнений. В начале августа он сказал Сталину, что Красная Армия уже совсем проиграла первый период войны. Стратегическая инициатива целиком оставалась у немцев. Красная Армия была все еще не уверена в обороне, ее фронтовые дивизии не были полностью укомплектованы, резервы были недостаточны или вообще отсутствовали. Но сопротивление, оказываемое немцам под Ленинградом, день ото дня становилось все более твердым. «И кроме того, - сказал Шапошников, - бои под Смоленском дали возможность остановить немецкие армии на самом важном направлении их удара - направлении, ведущем на Москву»33.
У немцев действительно была серьезная причина для того, чтобы задуматься. В первые четыре недели войны Вермахт сумел добиться ошеломляющих побед на границах и пройти на сотни километров в глубь Советского Союза в направлении его трех главных городов - Ленинграда, Киева и Москвы. Они смели на своем пути целые советские армии, уничтожили тысячи советских самолетов и танков, захватили сотни тысяч потрясенных, растерянных и потерявших своих командиров советских солдат. Именно это и было целью «молниеносной войны». Уж не был ли прав Гитлер в своем первоначальном мнении, что одного короткого внезапного удара по гнилому колоссу советской системы будет достаточно, чтобы его повергнуть в прах? 3 июля, в тот самый день, когда Сталин обратился по радио к советскому народу, начальник генштаба сухопутных сил германской армии генерал Гальдер записал в своем дневнике, что «по-видимому, не будет преувеличением сказать, что русская кампания была выиграна в течение двух недель»34.
Но вскоре он начал менять свое мнение. А месяц спустя писал: «Положение в целом делает все более ясным, что мы недооценили русского колосса... [Советские дивизии] не вооружены и не оснащены по


Перед грозой 165
нашим стандартам, и их тактическое руководство часто плохое. Но тем не менее они еще стоят, и если мы сметем одну дюжину, русские просто выставят еще дюжину других. Фактор времени работает на них, так как они находятся поблизости от своих ресурсов, в то время как мы уходим от своих все дальше и дальше. И поэтому наши войска, растянутые вдоль огромной линии фронта, без достаточной глубины обороны подвержены непрекращающимся атакам врага»35.
Гальдер указал на самую центральную проблему - неоспоримый факт, который в конечном счете приведет Германию к поражению: способность русских восполнять их уничтоженные дивизии новыми и неспособность Германии выдержать длительную военную кампанию на столь обширной территории России.
Планы Вермахта и ресурсы Германии были рассчитаны на быстрый «блицкриг», который должен был привести к скорой победе и разгрому Красной Армии к западу от Двины и Днепра. Теперь немцы перешли за эти реки. Но русские продолжают сражаться, и они замедлили скорость немецкого продвижения с тридцати двух до восьми километров в день36.
Немцы уже не в состоянии наступать сразу по трем избранным ими в начале направлениям - на Ленинград, Москву и далеко в самое сердце Украины. Теперь им приходится выбирать. Могли бы они быстро уничтожить советскую волю к сопротивлению, захватив Москву и таким образом лишив Советский Союз его политического и административного центра? Или они должны сконцентрировать усилия на уничтожении советских армий на поле боя и на захвате богатых ресурсов Украины и нефтяных месторождений на юго-востоке?
Неопределенность существовала с самого начала. Накануне войны германский Генеральный штаб задавал себе вопрос: является ли захват Москвы решающей целью войны? И ответ на этот вопрос был таким:
«С захватом и разрушением Москвы будет уничтожено военное, политическое и экономическое руководство, а также и основа советской власти. Но это не решит исхода войны. Нашим главным врагом остается пространство, которое к востоку от Москвы простирается на беспредельные расстояния. Но останутся ли войска, которые могут быть на Востоке, верными советскому руководству - будет зависеть от политиков, а не от военных»37.
Теперь сам успех армий группы «Центр» на московском направлении угрожает стать гибелью. Чем дальше она будет продвигаться вперед, тем больше ее южный фланг будет открыт ударам армий Кирпо- носа, все еще сражавшихся на Украине к западу от Киева. Возникает и много других практических забот. Армии группы «Центр» потеряли много людей, и от нескольких бронетанковых дивизий осталось лишь по десятку танков. Немецкие узлы снабжения находятся теперь далеко


166 МОСКВА 194 1
позади, и они должны поставлять снаряжение, новое оборудование и оружие, запасные части на многие сотни километров по плохим дорогам, подвергаясь нападениям партизан. Один немецкий командир танка сказал: «Если это будет продолжаться и дальше, мы довоюемся до смерти»38.
Гитлер и его генералы спорили почти месяц и в конце концов решили, что армии группы «Центр» должны будут перейти к обороне, чтобы отдохнуть и переформироваться, прежде чем возобновить наступление на Москву. Тем временем группа армий «Юг» осуществит другой широкий обходной маневр с целью окружения и уничтожения Юго-Западного фронта Кирпоноса. гудериан должен будет повернуть свои танки на юг от Москвы, чтобы замкнуть кольцо. Это было вполне логичное решение, позднее вызвавшее много дискуссий среди историков, доказывавших, что за непредусмотренную отсрочку наступления на Москву немцы заплатили поражением в войне39.
ГУдериан почти немедленно приступил к выполнению маневра. Брянский фронт Еременко получил приказ остановить его. Но он не обладал достаточной маневренностью, был недостаточно организован и недостаточно оснащен, чтобы сделать это. К 11 сентября угроза для частей генерала Кирпоноса была серьезной. Буденный, осуществлявший общее руководство всем Юго-Западным театром военных действий, и Хрущев, бывший членом его Военного совета, рекомендовали эвакуировать Киев. Но Сталин считал, что политическая цена сдачи врагу столицы Украины была бы слишком высока. Он отверг этот совет и отстранил Буденного, заменив его Тимошенко.
16 	сентября Гудериан соединился с 1-й бронетанковой группой Клейста, и кольцо замкнулось. Тимошенко и Хрущев дали Юго-Западному фронту приказ отойти, пока еще оставалась такая возможность. Но Кирпонос, не забывший о том, что случилось с его коллегами, кто отступил без прямого приказа Кремля, потребовал подтверждения из Москвы. Оно поступило в полночь 17 сентября. Но было уже поздно. Буденному, Тимошенко и Хрущеву удалось уйти. Но Кирпонос погиб вместе со своим начальником штаба генералом Тупиковым, который посылал такую точную разведывательную информацию из Берлина накануне войны. Шесть советских армий перестали существовать. 665 тысяч оказалось в немецком плену. Только пятнадцать тысяч прорвалось назад к советским боевым порядкам40.
Сталин был вне себя от ярости. Он сказал Хрущеву, что его следует расстрелять. Когда Тимошенко позвонил с юга, чтобы объяснить, что было предпринято, чтобы вывести остатки войск Кирпоноса из немецкой западни, Сталин предостерег его:
- Бессмысленной отваги не допускайте, с вас хватит!
- Не понимаю, - ответил Тимошенко.


Перед грозой 167
- Туг и понимать нечего. У вас иногда проявляется рвение к бессмысленной отваге. Имейте в виду: отвага без головы - ничто.
- Выходит, что я, по-вашему, только на глупости способен?... Я вижу, вы недовольны мной, - слышался густой бас Тимошенко.
- А я вижу, вы слишком раздражены и теряете власть над собой.
- Раз я плохой в ваших глазах, прошу отставку.
Сталин отставил от уха трубку и сказал про себя:
- Этот черт орет во всю грудь, и ему в голову не приходит, что он буквально оглушил меня.
Затем он продолжал:
- Что? Отставку просите? Имейте в виду, у нас отставок не просят, а мы их сами даём...41
Обычный поиск козлов отпущения не мог скрыть тот факт, что второй раз в этом году стратегические просчеты Сталина дорого стоили его народу.
В эти недели августа, когда прямая угроза для Москвы на время отошла в сторону, доктор Е. Сахарова решила снова писать дневник Ее жизнь прошла через трудные годы революции и Гражданской войны в Москве, она знала нужду и голод, испытывала страх и потеряла двоих детей. К этому времени ей было 53 года. Она работала врачом в поликлинике, которая с самого начала войны перешла на «казарменный режим». Она ходила на партийные собрания и иногда, когда это требовалось, выступала на них, не проявляя большого энтузиазма. Ее коллеги и друзья уважали и любили ее. И у нее был любимый человек, которого звали Серго. 20 августа его призвали в армию. Когда они прощались, он спросил ее, что бы она сделала, если бы немцы дошли и до Москвы. «Я бы ушла к партизанам», - ответила она. Он ушел веселый, спокойный, в хорошем расположении духа. После этого она о нем уже ничего не слышала. Как и Лидия Смирнова, она пошла в военкомат, чтобы узнать, куда он был направлен. Там ей не ответили: солдат либо посылали на учебу, либо прямо на фронт. Некоторые из них были настолько пьяны, что были не в состоянии понять, куда они идут вообще. Прошел месяц, но известий все не было, и она начала опасаться, что он убит.
Сентябрь сменил август, начались дожди, иногда смешанные со снегом, становилось все холоднее. Сахарова и ее коллеги по поликлинике спорили с соседями из-за дров и угля для печек По правилам противовоздушной обороны все должны были затушить печи с наступлением темноты. Сахарова спала в одежде из-за холода и на всякий случай, если что-нибудь вдруг случится.
Эти несколько недель в конце лета были последними перед грозой. После серьезной победы на Украине немцы снова могли идти на Москву.


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ОГОНЬ НАД МОСКВОЙ
Первое непосредственное соприкосновение с войной для жителей Москвы произошло утром 24 июня 1941 года. На ближних подступах к столице появились неопознанные самолеты. Сирены и собаки завыли на улицах города1. Некоторые послушно стали спускаться в убежища. Другие, напротив, вышли на улицу, чтобы посмотреть, что происходит. Истребители полковника Климова были подняты в воздух для перехвата нарушителя. Небо уже было ясным, и, когда противовоздушная артиллерия открыла огонь, высоко в небе над головой появились многочисленные белые облачка от разрывов снарядов. Стрельба продолжалась более часа2. Никто не объяснил, что случилось. И людям оставалось лишь догадываться. Поддался ли кто-то панике? Или были учения противовоздушной обороны? А может быть, действительно немецкие самолеты появились где-то поблизости?
Согласно официальной версии, это была практическая проверка готовности ПВО - противовоздушной обороны - системы, защищающей Москву от полетов вражеской авиации3. Также было похоже, что и на этот раз советская система противовоздушной обороны не смогла отличить свой собственный самолет от вражеского. Генерал Громадин, возглавлявший противовоздушную оборону Москвы после ареста Пам- пура, объявил тревогу в своих подразделениях, когда вблизи от города появился неопознанный самолет. Летчики полковника Климова обнаружили четыре самолета и заставили их приземлиться на московском аэродроме. Они оказались советскими ДС-3, управляемыми пилотами гражданской авиации. Самолеты были основательно изрешечены пулями, но пилоты были живы. Климову дали приказ посадить


Огонь над Москвой 169
свои самолеты, а Громадин приказал артиллеристам прекратить стрельбу4. Вечером его вызвали к Сталину, чтобы получить выволочку. Но он отделалея лишь предупреждением, и его успешная карьера продолжалась. По мере того, как воздушные атаки на Москву усилились, Сталин регулярно посещал штаб ПВО во время налетов, а затем приглашал его и Климова в Кремль или в свой боевой штаб, находившийся глубоко под землей на станции метро «Кировская», для обсуждения действий службы ПВО во время полета.
Начальник штаба МПВО (местной противовоздушной обороны Москвы) майор Лапиров был вечером 21 июня в помещении штаба, когда ему позвонил из Кремля Пронин, который сказал, что ситуация может стать очень серьезной в любой момент, и приказал привести всех его людей в состояние боевой готовности. Лапиров сразу же сел писать инструкции относительно объявления воздушной тревоги и связанных с этим мероприятий. Все общественные и жилые здания обязаны были соблюдать светомаскировку. Бомбоубежища немедленно должны быть приведены в порядок. Директора предприятий, администрация учреждений и жилых домов обязывались назначить и подготовить ответственных за отряды противовоздушной обороны, которые должны будут нести дежурство во время воздушных налетов. Объявление тревоги будет производиться сигналами сирен и транслируемым по радио обращением: «Граждане, воздушная тревога! Граждане, воздушная тревога!» Автобусы и трамваи останавливаются, их пассажиры должны выйти и направиться в ближайшее бомбоубежище. Поезда на подземных линиях метрополитена следуют до ближайшей станции и остаются там, чтобы пассажиры не оставались блокированными в туннелях в случае, если электроэнергия выключилась. В жилых домах жители должны выключить газ и керосиновые приборы и печки. Администраторы должны перекрыть главные магистральные трубопроводы для подачи газа5. Все эти меры должны быть поддержаны милицией и организациями гражданской обороны. Любые нарушения этих инструкций будут караться военными судами6. Приказ был немедленно разослан по всей Москве.
Подготовка к воздушным налетам на столицу стала проводиться еще за девять лет до этого, когда в 1932 году было учреждено МПВО7. В следующем году началось строительство бомбоубежищ. С 1938 года часть новых жилых и административных зданий проектировалась с бомбоубежищами. Под бомбоубежища приспосабливались подвалы и погреба. В декабре 1939 года Сталин направил Пронина в Ленинград, чтобы проверить, как город организует свою оборону от возможных воздушных атак со стороны финнов, что было примечательным комплиментом крошечным финским военно-воздушным силам. В Ленинграде Пронину не было чему-либо особенному научиться, и Пронин


170 МОСКВА 194 1
предложил, чтобы правительство познакомилось с опытом Германии, Франции и Великобритании. Никто не знал, что предпринимали у себя эти страны, и советским разведывательным службам было поручено выяснить это. Говорят, что к началу войны бомбоубежища в Москве могли вместить около четырехсот тысяч человек Этого было недостаточно для города, население которого в мирное время насчитывало четыре миллиона человек, но в связи с эвакуацией населения после начала войны потребность в убежищах также значительно снизилась.
Несмотря на всю проводившуюся работу, система противовоздушной обороны Москвы все-таки оставалась неадекватной. Инспекция, проведенная в марте 1941 года полковником Сбытовым, и беспрепятственный полет в Москву немецкого «Юнкерса-52» в мае свидетельствовали о том, что предстояло сделать еще многое. Сталин обязал Щербакова рассмотреть положение дел в этой области, и на совещании в Кремле в первый день войны Щербаков доложил, что противовоздушная оборона Москвы состоит из серии оборонительных кольцевых рубежей8. Внешнее кольцо отстоит от центра города на двести километров, и в нем заняты мужчины и женщины службы ВНОС (Службы воздушного наблюдения, предупреждения и связи, эквивалентной Корпусу наблюдателей Великобритании). Их задача - фиксировать все самолеты, пролетающие в данной местности днем и ночью, определять их тип, курс и высоту и передавать эту информацию в Москву. Эта работа была серьезно затруднена недостатком биноклей и трудностями, с которыми сталкивались наблюдатели при различении советских и вражеских самолетов9.
Полки 6-го истребительного авиакорпуса под командованием полковника Климова несли патрульную службу на расстоянии ста двадцати километров от города. Они имели шестьсот истребителей, из которых более половины - самолеты новейшего типа, двухмоторные пикирующие бомбардировщики Пе-2, которые также эффективно использовались как ночные истребители. Они подкрадывались к налетчикам, возвращающимся домой, и сбивали их на их собственных базах
Подходы к Москве были защищены примерно шестью сотнями орудий противовоздушной артиллерии. Свыше шестисот крупных прожекторов, размещенных на кольце, находившихся в 64 километрах от Москвы, давали возможность зенитной артиллерии и истребителям работать ночью. Более мелкие прожектора были размещены и в самом городе. Внутреннее кольцо обороны включало свыше сотни заградительных аэростатов, вынуждавших немецкие самолеты набирать высоту и затруднявших прицельные бомбардировки. Зенитные орудия и пулеметы были размещены в самом городе, многие на крышах зданий. По всему городу размещались также и «слухачи» - акустические устройства, улавливающие шумы немецких бомбардировщиков, похожие на


Огонь над Москвой 171
большие граммофонные трубы. Конечно, действия истребителей затруднялись в ночных условиях. Зенитные орудия могли только поставить заградительный огонь для немецких самолетов, которые они видели только тогда, когда те случайно попадали в лучи прожекторов. Расход боеприпасов поэтому был чрезвычайно высок в среднем более 20 тысяч снарядов на один сбитый самолет10. В отсутствие эффективного оборудования радарного отслеживания зенитчики мало что могли сделать помимо этого. Английские зенитчики использовали примерно такие же методы, хотя они утверждали, что им требовалось только две тысячи снарядов на каждый сбитый немецкий самолет. Как в Лондоне, так и в Москве стрельба зенитных орудий имела положительное значение для подъема духа населения, но осколки зенитных снарядов представляли угрозу доя жизни людей и имущества11.
Москву было трудно защитить от воздушного нападения еще по одной причине. Несмотря на большие программы строительства 30-х годов, семьдесят процентов жилых зданий города были деревянными. Крыши заводских цехов были покрыты легковоспламеняющимися материалами. Даже в центре города, в таких местах, как улица Горького, были штабеля дров, деревянные сараи и другие опасные в пожарном отношении постройки. Москва походила на бочку с горючим.
Поэтому главной задачей московской противовоздушной обороны было не допустить пожаров. Весьма показательно, что первым решением, принятым ГКО в первый же день его существования 1 июля, стал приказ увеличить производство пожарных машин для городской противопожарной службы12. Пожарным, в форме и без формы, были выданы асбестовые рукавицы и металлические шипцы, чтобы хватать зажигательные бомбы, и ведра с водой и песком, в которых их молено было гасить. Наблюдатели располагались на крышах каждого большого здания. Как раз перед первым серьезным налетом немецкой авиации на Москву полковник Кроуд и полковник Симмондз из Британского министерства внутренних дел приехали в Москву доя передачи опыта, полученного англичанами во время лондонского блица. В качестве примера того, что Великобритании удалось сделать, полковник Симмондз привез переносной насос, простое, но неэффективное устройство, которое он сам изобрел13. Приехавшие советники рекомендовали проводить и противопожарные операции только после сигнала «отбой». Но московские власти проигнорировали этот совет. Наблюдатели оставались на своих постах, даже когда начинали падать бомбы. У них были значительные потери, но многие люди и здания были благодаря этому спасены.
Гражданская организация противовоздушной обороны Москвы - МПВО становилась все более широкой и разветвленной. Школы превращались в полевые госпитали. Отдельные батальоны противовоз¬


172 МОСКВА 194 1
душной обороны были сформированы в каждом из двадцати пяти районов города, чтобы спасать раненых во время бомбежек и расчищать завалы. Каждый такой батальон имел от пяти до восьми рот - в зависимости от размеров района. Они проводили тренировки в парках, на бульварах и скверах, во дворах домов, где они жили14. Ими командовали инженеры, архитекторы и другие специалисты, большей частью из строительных организаций, в которых они работали в мирное время. Так, одно из подразделений было создано Московским городским управлением жилищного строительства, другое - Транспортным управлением, третье - Управлением водоснабжения и канализации, еще одно - Управлением культуры и обслуживания. Тридцать архитекторов из Московского управления архитектурного планирования образовали инженерную группу наблюдателей. Как только поступало сообщение о разрушениях и жертвах во время бомбежки, один из инженеров выезжал на мотоцикле на место и в случае раненых или оставшихся под завалами организовывал спасательные работы и оказывал техническую помощь.
Отряды самообороны создавались и в жилых кварталах, чтобы поддерживать общественный порядок во время воздушных налетов и принимать меры по ликвидации их последствий. Они носили красные повязки на рукавах с буквами: «МПВО». У командиров секций на повязке была одна синяя полоса, у командира группы - две. Домоуправы были ответственны за состояние бомбоубежищ. Один из них по фамилии Носков не закрывал бомбоубежище на замок и не следил за его чистотой. Он был арестован и осужден на два года тюремного заключения15.
В газетах печаталась полезная информация и давались советы. «Вечерняя Москва» опубликовала серию статей о том, как построить убежище. Профессор Покровский в своей статье объяснял, что звук падающей бомбы слышен за две-четыре секунды до взрыва - время, достаточное для того, чтобы прыгнуть в яму или канаву или просто лечь на землю. Шансы на выживание в этом случае повышаются вдвое. Очень важно было уметь различать звук от зенитных снарядов, летевших с земли, от звука бомб, падавших на землю: звук от бомбы становился все более высоким, а звук от снаряда, напротив, все более низким16.
К тому времени, когда немецкие воздушные налеты заметно усилились, более шестисот тысяч москвичей состояли в отрядах противовоздушной обороны. Общая ответственность за управление этой большой массой людей ложилась на московский партийный комитет и Московский городской совет. Они передавали свои указания и приказы через районные организации: райкомы партии, райкомы комсомола и райсоветы. На предприятиях, учреждениях, в домоуправлениях были свои партийные организации с партийными секретарями. И


Огонь над Москвой 173
партийные секретари были главным звеном связи с органами власти. На самом низшем уровне этой иерархии, как всегда, был администратор жилищного комитета.
В центре Москвы в качестве убежищ можно было использовать подвальные помещения. Но в других районах города они были лишь в немногих зданиях, и большинство домов были деревянные. Сараи и хозяйственные постройки сносились из-за опасности распространения пожаров. Там, где невозможно было создать настоящие убежища, устраивали щели и блиндажи. К августу в них уже могла укрыться почти четверть миллиона людей. А к концу 1941 года убежищ уже было вполне достаточно для большинства жителей, оставшихся в городе17.
Самыми надежными местами укрытия во время воздушных налетов были подземные станции метрополитена. В Лондоне власти опасались, что такое использование метрополитена помешает выполнению его главной функции - доставке людей на место работы. Поэтому сначала администрации станций было дано распоряжение пускать в метро только пассажиров, и солдаты использовались для того, чтобы не допускать в него граждан, стремившихся укрыться от воздушного налета. Но во время разрушительной бомбежки 7 сентября 1940 года лондонцы взяли дело в свои руки и силой вошли на станцию «Ливер- пуль-стрит». Правительство было вынуждено уступить, но продолжало настаивать на том, что возможность пользоваться метро как убежищем во время воздушных налетов является лишь привилегией, но не правом граждан18. В противоположность этому московское метро с самого начала проектировалось как убежище во время войны. Когда начались систематические налеты, быстро сложилась четкая, постоянно действующая система. Ночью перевозки прекращались. В дневное время, когда метро функционировало нормально, поезда останавливались на ближайшей к ним станции, где их заставало объявление тревоги. Части МПВО устанавливали на рельсах деревянные щиты и закрывали все отверстия и проемы, через которые в туннель могла пройти взрывная волна. Вся эта процедура занимала лишь пару минут. Инвалиды, дети и старики могли размещаться в вагонах поезда и на станциях. Все остальные шли в туннели. Станции были сравнительно хорошо освещены. Питьевая вода подавалась через фонтанчики, устроенные на перронах, и из кранов в туннелях19.
На станциях были устроены библиотеки и установлены громкоговорители. Райкомы привлекали своих активистов в бригады агитаторов, занимавшихся организацией лекций, которые читали местные коммунисты или фронтовики, устраивали выставки и просмотры фильмов, выступления концертных бригад, передвижные библиотеки, киоски, в которых продавались книги и журналы. Специальные занятия проводились с детьми - им читали рассказы и сказки, их учили


174 МОСКВА 194 1
рисовать, шить, делать модели20. Во время воздушных налетов в метро родилось более двухсот детей21.
5 	августа немецкий самолет сбросил тяжелую бомбу на Арбатскую площадь недалеко от здания Генерального штаба. Тревога на этот раз не была объявлена. Люди в панике бросились к ближайшей станции метро. Кто-то поскользнулся и упал на ступеньках лестницы. Идущие сверху падали друг на друга. Многие погибли в образовавшейся давке. Подобная трагедия произошла и в Лондоне на Бефнал Грин Стейшн в марте 1943 года, где задавили насмерть 73 человека, искавших убежища от налета. Официальными расследованиями в обоих случаях было установлено, что главной причиной была неправильная планировка и отсутствие должного контроля у входа в метро22.
В первый же день войны была введена светомаскировка, улицы Москвы стали темными, и затемнение оставалось в силе до апреля 1945 года. Перед войной на московских улицах было 26 тысяч фонарей (теперь их 260 тысяч). Они включались и выключались из столь многочисленных пунктов, что требовалось не менее полутора часов, чтобы включить или выключить их. Поэтому горсовет централизовал систему, и стало возможным отключить сразу все уличное освещение в Москве. Начали выпускать плотную черную бумагу для светомаскировки стеклянных крыш, стен и окон городских предприятий и жилых домов. Стеклянная крыша ГУМа - центрального универсального магазина на Красной площади - была закрашена черной краской так основательно, что после войны пришлось просто менять всю кровлю. Все эти меры нарушали естественную вентиляцию помещений и осложняли условия работы. Специальные заслонки были изготовлены для доменных печей, работа которых не могла быть прекращена и которые излучали красное сияние, видимое ночью. Фары машин и освещение дорог также были затемнены так, что их можно было видеть лишь с близкого расстояния. Движение на дорогах сильно замедлилось и вообще приостанавливалось в ночное время, если объявлялась воздушная тревога. Все наружное освещение немедленно выключалось. Соблюдение режима светомаскировки контролировалось дежурными на предприятиях, отрядами ПВО и самообороны, конной милицией и военными патрулями23. До сих пор люди помнят, как звучит стук копыт на безлюдных ночных улицах.
Власти приняли самые решительные меры, чтобы замаскировать город и осложнить немцам прицельное бомбометание. Операцией руководил Борис Иофан, архитектор, проектировавший столь печально известный Дворец Советов. Были мобилизованы архитекторы и студенты, которые рисовали деревья и крыши на улицах и скверах города. Золотые купола кремлевских соборов были закрашены в камуфляжные


Огонь над Москвой 175
тона, а светящиеся красные звезды на башнях Кремля были закрыты брезентом. Целые здания закрывались камуфляжными сетками. На стенах Кремля появились контрастные полосы, придавая им вид обычных жилых домов. Другие крупные здания - Центральный телеграф, гостиница «Москва», Большой театр и театр Советской Армии были замаскированы таким же способом. Но нарисованные здания не давали тени, когда немецкие самолеты во время полетов сбрасывали осветительные ракеты. Поэтому архитекторы и художники начали менять силуэты настоящих зданий, дополняя их деталями, сделанными из фанеры. Мавзолей Ленина на Красной площади был закрыт щитами и сетками, придававшими ему вид двухэтажного здания. Платформы с макетами зданий стояли на Москве-реке, закрепленные якорями. В окрестностях Москвы были созданы девять фиктивных аэродромов, фальшивое нефтехранилище, семь фиктивных промышленных комплексов, чтобы запутать немецких летчиков и отвести их от настоящих целей24.
НКВД было неприятно удивлено, когда его наблюдатели с самолета стали проверять результаты всех этих работ. Кремль все же мог быть достаточно легко определен по конфигурации Москвы-реки, протекающей вдоль его стен25. Характерные изгибы реки и сходящиеся к центру города основные улицы невозможно было скрыть от немецких штурманов. Конечно, немецкие бомбометатели часто путали цели. Но это скорее было следствием примитивной технологии того времени, чем предпринятых попыток изменить вид города26.
В первые дни войны немцы предпринимали над Москвой частые полеты самолетов-разведчиков. Один из них, «Хейнкель-111», был сбит, когда 23 июля лейтенант Гошко протаранил его своим самолетом. Но первый налет на город, давно ожидаемый и, по мнению Александра Верта, так удивительно долго откладывавшийся, пришелся на 22 июля. В ту ночь в соответствии с директивой Гитлера № 33 превратить Москву в груду развалин бомбардировщики Кессельринга совершили налет на столицу. Это было началом авиационной кампании, продолжавшейся до апреля следующего года, столь же долго, сколь и лондонский блиц, в котором участвовало много тех же самых самолетов и с теми же командами, что и менее года назад. Около двухсот самолетов заходили на город четырьмя волнами: 127 достигли цели и сбросили 104 тонны тяжелых бомб и 46 тысяч зажигательных. Немцы проводили ночной налет, потому что их истребительная авиация не могла эскортировать бомбардировщики на такое расстояние. И противовоздушная оборона была значительно сильнее, чем все, с чем немецкие летчики встретились над Лондоном в предшествовавшем году. Десять бомбардировщиков были сбиты зенитным огнем и двенадцатью ночными истребителями, взаимодействовавшими с прожекторными установками. Для немцев это было разочаровывающим результатом27.


176 МОСКВА 194 1
Капитан Тимошков и его прожекторная установка занимал позицию в Можайске, в 96 километрах от Москвы. В течение целого месяца у них не было случая участвовать в военных действиях. Солдаты, шедшие на фронт и возвращающиеся с передовой, подшучивали над ними и переводили русскую аббревиатуру ПВО - противовоздушная оборона по-своему: «Пока война, отдохнем». Вечером того немецкого налета Тимошков и его команда уже занимали места у четырех прожекторных установок и двух батарей зенитных орудий, когда около 9.45 вечера они увидели первый немецкий самолет, силуэт которого возник на фоне заходящего солнца. Самолеты шли плотными формированиями вдоль Можайского шоссе курсом на Москву. Тимошков и его подразделения вели непрерывный огонь большую часть ночи, но не было заметно, чтобы это существенным образом отразилось на идущих волнами бомбардировщиках28.
Как только сообщение о приближении немецких самолетов поступило в штаб МПВО в Москве, майор Лапиров включил систему городского оповещения. Голос диктора зазвучал в громкоговорителях, висевших на каждом углу, в каждом московском предприятии: «Граждане! Воздушная тревога!» Завыли сирены, сопровождаемые свистками паровозов на железнодорожных вокзалах и гудками московских предприятий и фабрик. Люди торопливо шли в метро с узлами и чемоданами. С западной стороны города, где небо еще было светлым, вспыхивали и гасли сотни маленьких звездочек Казалось, что между землей и небом возникла какая-то невидимая сеть. Зажигательные бомбы падали сразу десятками с шипением и треском, дежурные гражданской обороны засыпали их песком или хватали щипцами и бросали в ведра с водой.
Книжная палата, главный библиографический центр страны, находившийся в здании XIX века на берегу Москвы-реки напротив Дома на набережной, была охвачена пожаром. Основные каталоги и другие бесценные библиографические материалы погибли в огне. Но вскоре центр возобновил свою работу. В 1941 году уже начал публиковаться официальный сводный каталог советских изданий. Сильные пожары возникли на Белорусском вокзале, на Трехгорке, в японском посольстве29. Четыре тяжелых бомбы упали вокруг Кремля. Одна из них пробила крышу Большого Кремлевского дворца и попала в Георгиевский зал. Но она не взорвалась, оставив лишь большую дыру в полу зала.
Вокруг Кремля были сброшены 76 зажигательных бомб, но все они были потушены30. Зажигалки попали также в Московский зоопарк, и во время бомбардировки пришлось переводить в более безопасные клетки львов, тигров, леопардов и ягуаров.
Серьезно пострадал театр Вахтангова. Командиром отряда гражданской обороны театра, члены которого спали в помещении театра, был главный режиссер и парторг Василий Куза. Он придумал для


Огонь над Москвой 177
своих бойцов форму, состоявшую из комбинезона, немецких сапог, взятых для одного спектакля, и французских касок, имевшихся в реквизите. Во время налета 22 июля отряд работал изо всех сил, занимаясь тушением зажигалок, которые сыпались на легковоспламеняющуюся крышу над сценой. Но потом большая бомба разрушила внешнюю стену театра. Никто не пострадал, и актеры вместе с отрядом самообороны смеялись и шутили, выйдя на улицу. Снова начался заградительный огонь. Куза закричал, чтобы все немедленно шли в убежище, толкая и погоняя всех, чтобы никто не остался снаружи. Но сам Куза погиб, когда взрыв следующей бомбы бросил его на одну из колонн театрального фасада31. Некоторое время труппа продолжала давать спектакли в филиале Московского Художественного театра. Но восстановительные работы в театре Вахтангова шли очень быстро, и к концу августа актеры уже были готовы вернуться к себе32.
В то время районный совет Красной Пресни возглавляла Нина Попова, впоследствии сделавшая успешную карьеру и ставшая председателем Советского общества дружбы с зарубежными странами. Ее замом был Михаил Немировский. Его родной брат Семен (они были близнецами) руководил разведкой Жукова и дошел до Берлина33. Михаил работал инженером, а позднее, когда Хрущев был секретарем партийного комитета района, был переведен в райсовет Красной Пресни. В 1939 году Михаила назначили командиром местной противовоздушной обороны 309-го отдельного батальона МПВО, штаб которого находился в школе № 95. Основной костяк его маленькою отряда состоял из военнообязанных призывного возраста, подобранных военкоматом. Все они имели нужные специальности: пожарные, инженеры, врачи, плотники, каменщики, маляры, водопроводчики, электрики, механики, кровельщики, кузнецы. Люди эти, распределенные по восьми специализированным ротам, по-настоящему стали учиться работать вместе только за два месяца до начала войны. Ночью 21 июня Немировский был вызван на командный пост. Оттуда он позвонил своим коллегам в другие районы города, но и они не знали, зачем их вызвали. Вдруг сигнальная лампочка на стоявшем у него на столе телефоне специальной связи стала загораться и гаснуть. Звонил Лапиров. «Откройте пакет № 1», - сказал он. Это были секретные инструкции на случай войны. Немировский немедленно поставил на ноги всю свою команду. За месяц до начала немецких налетов на город они превратили погреба и подвалы в бомбо- и газоубежища, поставили бронированные двери на входах, заложили кирпичами окна, чтобы защититься от взрывов.
Одна из его рот размещалась в бывших конюшнях на улице Воровского. Во время первого налета в ночь с 21 на 22 июля конюшни загорелись. Огонь быстро распространялся по разбросанной всюду соломе. Огнетушителей было мало, и люди боролись с огнем с помо¬


178 МОСКВА 194 1
щью лопат и ведер. Они перенесли оборудование и свои личные вещи в штаб батальона и увидели, что здание также разбито и частично уничтожено, хотя никто из людей не пострадал. Затем они приняли участие в спасательных операциях в большом жилом доме, расположенном неподалеку. Часть здания была полностью разрушена, а фасад другой части был разбит так сильно, что видна была внутренность жилых квартир. На верхних этажах начался пожар. Вход в подвал был завален обломками. Когда прибывшие пожарные протянули свои брандспойты, вода, нагревшаяся почти до кипения, стала заливать убежище, создавая угрозу для находившихся в нем людей. Потребовалось несколько часов, чтобы спасатели смогли проникнуть в убежище. Они извлекли оттуда 150 человек, многие из которых получили ушибы.
Этот первый налет продолжался пять часов. Командование МПВО сообщало:
«С 22.25 часов 21 июля по 3.25 часов 22 июля 1941 года вражеская авиация предприняла налет на Москву, осуществлявшийся четырьмя последовательными волнами. В налете участвовало около двухсот самолетов. Первая волна достигла окраин Москвы, но была рассеяна нашими истребителями и огнем противовоздушной артиллерии. Только нескольким самолетам удалось прорваться в город. В результате атак второй и третьей волны отдельные самолеты и небольшие группы обычных и пикирующих бомбардировщиков сбросили на город зажигательные и крупные фугасные бомбы. Наша истребительная авиация совершила 173 вылета. Летчики доложили, что ими были сбиты два вражеских самолета. Части противовоздушной обороны сообщили о том, что огнем зенитной артиллерии сбиты 17 немецких самолетов. Эти данные требуют подтверждения»34.
В ту ночь было убито 130 человек, 241 получили серьезные ранения, 421 - легкие ранения. Было разрушено 37 зданий и возникло 1166 пожаров35. Три зажигательные бомбы попали в посольство Великобритании и были потушены пожарными36. По сравнению с Лондонским блицем это был блошиный укус. Александр Верт был в Лондоне во время сильных налетов. Теперь в Москве он снова слышал знакомое завывание немецких бомбардировщиков и видел «фантастический фейерверк - трассирующие очереди, ослепительные вспышки, летящие огненные шары, разноцветные ракеты - белые, зеленые, красные; ...стоял, не смолкая, оглушительный грохот. В Лондоне так не было. И лучи прожекторов, заполнявшие пространство». Но он слышал очень немного разрывов бомб, и на следующий день после налета он почти не видел следов разрушений. Большая воронка от взрыва бомбы к северу от Кремля была заделана уже к двум часам дня. Был солнечный день, ходили трамваи, люди выглядели оживленными и спокойными.


Огонь над Москвой 179
«Посмотрели бы они, как выглядела Флит стрит 10 мая!»37 Коллега Верта американский журналист Генри Кассиди был также очень удивлен тем, что было так мало следов разрушений. «То, что должно было бы быть разрушительным налетом, оказалось довольно легким. Основное впечатление от интенсивности налета происходило не от бомбежки, а от огня противовоздушной обороны»38.
Между 22 июля и 17 августа немецкая авиация предприняла еще семнадцать налетов на Москву. Потери от них были несопоставимы с потерями, понесенными Лондоном. Но они продолжались, и это действовало на нервы жителей Москвы. Одной из главных целей для немецких бомбардировщиков была электростанция «Могэс», снабжавшая Москву электричеством, и прилегавшие к ней кварталы подверглись сильной бомбардировке. Расположенный неподалеку Зацепский рынок был разрушен зажигательными бомбами, и многие жилые дома оставались здесь разоренными в течение месяцев, с раскрытыми или выбитыми окнами, ставшие убежищем для ласточек и бездомных кошек39. 27 июля произошло прямое попадание мощной фугасной бомбы в только что построенное здание школы на Земской линии, которое было полностью разрушено. Более трехсот человек, находившихся в убежище, устроенном в подвальном помещении, оказались похороненными заживо. Несмотря на пожар, охвативший здание, спасатели сумели извлечь их оттуда. В здание напротив Библиотеки им. В.И. Ленина попала бомба, пробившая четыре этажа и взорвавшаяся на перекрытии подвала. Находившиеся в убежище люди были завалены обломками, развалины здания были охвачены огнем. С огромными трудностями спасатели смогли пробиться внутрь. Потребовалось тринадцать часов, чтобы спасти тридцать человек, оставшихся живыми40.
5 августа фугасная бомба весом в одну тонну взорвалась напротив памятника выдающемуся ученому-естествоиспытателю Тимирязеву у Никитских ворот. Образовалась воронка диаметром в двадцать семь метров и глубиной в десять метров, была изуродована трамвайная линия, нарушены подземные коммуникации и расположенные поблизости здания. Статуя была сорвана с постамента и смята. В момент взрыва на площади остановился грузовой трамвай, перевозивший мешки с мукой. Мешки разлетелись в разные стороны, и мука стояла в воздухе, постепенно оседая на землю, площадь казалась посыпанной снегом. Инженерная команда отряда самообороны сразу же прибыла на место; подземные коммуникации были исправлены, воронка засыпана, заменены трамвайные рельсы и убраны обломки и осколки стекла. На следующий день трамваи уже снова ходили через Никитские ворота, и автомобили двигались по вновь положенному асфальту. Вскоре после этого эта же команда была вызвана, чтобы восстановить памятник Ломоносову, сооруженный снаружи старого здания Московского университета в центре столицы41.


180 МОСКВА 19 4 1
Во время авиационных налетов в июле московский Эвакопункт МГОЗ (служба «Скорой помощи») вызывался около четырехсот раз, в августе - сто раз и свыше двухсот раз в октябре42. Первый раз это произошло в конце июня, когда заместитель начальника Эвакопункта Шредов с сестрами на машинах «скорой помощи» поехал на Белорусский вокзал для оказания помощи больным и раненым, эвакуированным из Прибалтийских государств. Стекла вагонов были разбиты, было ясно, что немцы бомбили поезд и обстреливали из пулеметов. Вагоны были переполнены спящими людьми, и врачи не могли проводить осмотр в темноте. Им сказали, что в поезде есть около десятка больных, и они решили подождать до утра, но неожиданно состав продолжил движение со всеми своими пассажирами, не дав возможности оказать немедленную помощь тем, кто в ней нуждался43.
База № 10 Центральной «Скорой помощи» находилась в Филатов- ской больнице. Во время первого налета на Москву 21-22 июля дежурной на базе была молодая женщина по фамилии Русских. «Предупреждение пришло в десять часов вечера, и я должна была дежурить у телефона. На территорию больницы упало несколько зажигательных бомб... В детском отделении начался пожар. Был дан приказ эвакуировать детей в убежище. Работники «Скорой помощи» вызвались нам помочь. Но когда они выходили из здания к машинам, рядом взорвалась тяжелая бомба. Один из водителей был убит осколком, другой сбит с ног взрывной волной, но детей удалось благополучно эвакуировать. Взрывом в больнице вышибло стекла. Я повсюду выключила свет, чтобы не нарушать затемнения, и пока продолжался налет, оставалась сидеть в темноте около телефона, чтобы поддерживать контакт со штабом. В больницу начали поступать раненые, и я должна была принять их. Когда налет закончился, я вышла посмотреть, что случилось, и увидела на стенах кровавые отпечатки рук и пятна крови на земле. Здание поликлиники было разрушено. Двор был засыпан битым стеклом, сломанными дверьми и оконными рамами»44.
16 октября в день великой московской паники медсестру Гйацин- тову из Центральной службы «Скорой помощи» послали забрать раненых из госпиталя в Наро-Фоминске, к юго-востоку от Москвы, к которому подходили немцы. «У меня было пять автобусов, каждый на двадцать мест. Мы приехали в госпиталь в семь часов утра и сразу приступили к работе. Но не успели мы загрузить двух автобусов, как появился конный посыльный, который сообщил, что немцы уже в восьми километрах. Мы быстро погрузили всех раненых»45.
Но не все проявляли такое геройство. 29 октября Зенков, один из сотрудников службы «Скорой помощи», поехал с группой служащих на Савеловский вокзал, чтобы погрузить в поезд носилки. «Во время погрузки, - вспоминал Зенков, - немецкий самолет обстреливал поезд


Огонь под Москвой 181
из пулемета. Пули стучали по асфальту. Медицинские работники укрылись под вагонами поезда. Я позвонил начальнику «Скорой помощи» Федорову, чтобы решить, что делать. Он быстро приехал и взял ситуацию под контроль. К полночи обстрел прекратился. Но погрузку носилок возобновили только на следующее утро»46.
По мере того как немцы подходили ближе к Москве, воздушные налеты становились более частыми. Расчет зенитной пушки сержанта Рогуляка на Даниловской площади был уничтожен прямым попаданием. Солдаты двух других таких же расчетов погибли на сквере Репина позади Британского посольства. Бомба попала в здание Московского почтамта, но не взорвалась. Местная команда самообороны решила не дожидаться специалиста по обезвреживанию, завернула бомбу в парусину и вытащила на веревках на место, где она не могла причинить вреда. В Проточном переулке бомба попала в дом, рядом с которым размещался офис Британского посольства47. Все, кто укрылся во время налета в подвальном помещении, погибли. Подвал не был открыт, и тела погибших были обнаружены только после окончания войны. Еще одна бомба взорвалась рядом на улице. А еще одна попала в керосиновую лавку за углом, которая сразу превратилась в факел48.
Москвичи пришли к заключению (так же, как это было и в Лондоне), что спускаться в бомбоубежище так же опасно, как и оставаться дома в постели. Через некоторое время они уже не покидали своих домов. Раиса Лабас и ее сын Юлий сначала уходили на станцию метро «Кировская», но потом они предпочитали оставаться дома или спускались в квартиру- студию скульптора Беатрисы Сандомирской, которая вырезала из дерева большие фигуры женщин-пилотов и мускулистых крестьянок, похожих на валькирий. Юлий спал под статуей обнаженной женщины, сделанной из красною дерева. Один раз, когда воздушная тревога была объявлена в середине дня, группа людей собралась на улице у подъезда жилого дома. К ним приблизилась экзотическая фигура в белой куртке и белых шортах, под которыми были видны волосатые коленки, в больших сапогах и плоской кепке с гербом на голове. На ломаном русском языке человек сказал: «Дамы и господа, идите в убежище. Наш английский опыт показывает, что самое опасное, что вы можете сделать во время воздушной тревоги, это собраться вместе там, где вы собрались сейчас. Убежище находится как раз за углом»49. Затем появился человек в обычной одежде, который повел всех в ближайшее убежище.
Самый большой ущерб был нанесен 28 октября 1941 года. В здание Центрального Комитета партии на Старой площади попала тяжелая бомба. Одним из погибших был известный писатель Афиногенов. Другой бомбой было разрушено несколько домов на набережной Москвы-реки и убито несколько человек из отряда самообороны. Молодая балерина Елена Ванге находилась поблизости от Большого


182 МОСКВА 194 1
театра, когда в него попала бомба. Елена была из семьи артистов балета, живших на Кузнецком мосту в доме, расположенном как раз за театром, и когда началась война, она училась в выпускном классе балетной студии Большого театра. Она была слишком молодой, чтобы вместе с основной труппой выехать в эвакуацию, но слишком взрослой, чтобы быть эвакуированной с учащимися студии. Поэтому она осталась в Москве вместе со всем ее классом. Проходивший мимо прохожий, услышав звук падающей бомбы, толкнул ее на тротуар между мешками с песком, лежавшими вдоль стены здания, и она осталась живой. Ее оглушил взрыв, и над театром поднялось черное облако дыма. Оказалось, что бомба пробила крышу позади знаменитой квадриги на крыше Большого и попала в фойе театра, где погибла женщина. Ванге благодарила бога за то, что бомба не попала на сцену театра, что было бы катастрофой50. В этот день доктор Сахарова записала в своем дневнике: «Вчера был разрушен Большой театр. Другая бомба взорвалась на улице Горького, напротив Центрального телеграфа. В очереди, стоявшей у продовольственного магазина, было много убитых и раненых. Все это случилось до того, как была объявлена воздушная тревога, и люди шли по улице со своими сумками и рюкзаками, как будто хотели уйти куда-то с этого места»51.
На следующий день бомба взорвалась перед зданием горкома, в то время как Щербаков проводил совещание. Осколки стекла и штукатурки осыпали его участников, сброшенных со своих мест взрывной волной. Пострадавших не было, но сам Щербаков получил контузию. Двери помещения заклинило, и начался пожар. Но пожарным удалось пробиться и вывести всех наружу. Щербаков после этого поехал в Кремль. Когда он был у здания Арсенала, из него вышла колонна курсантов Военного училища Верховного Совета, направлявшихся в убежище. В это время поблизости разорвалась еще одна авиационная бомба. Щербаков был снова контужен, но на этот раз не так сильно. Но сорок один курсант был убит, четверых не нашли, пятьдесят четыре человека получили серьезные ранения и еще сорок семь были легко ранены. В течение всей войны на территории Кремля разорвалось шестнадцать фугасных бомб и большое количество зажигательных. Девяносто шесть военнослужащих гарнизона было убито. Мемориальная доска, установленная в их память, остается единственным памятником всем, кто погиб в Москве во время воздушных налетов в годы войны52.
В разное время пострадали от немецких бомб и ряд других крупных зданий Москвы, включая Московский университет, Музей изящных искусств имени Пушкина, Ленинскую библиотеку, консерваторию, здания издательств, газет «Правда», «Известия», журналов «Московский большевик» и «Огонек». Дом Льва Толстого в Хамовниках был спасен от огня усилиями пожарных53.


Огонь над Москвой 183
Теперь немцы уже были так близко от Москвы, что могли эскортировать свои бомбардировщики истребителями и осуществлять не только ночные, но и дневные рейды. 14 ноября 180 самолетов участвовали в дневном налете. В официальном сообщении советской стороны отмечалось, что было сбито 48 самолетов54. Но предупреждение о налете для того, чтобы люди могли спуститься в убежище, теперь сокращалось практически до пяти минут. Число жертв стало возрастать, и в городских моргах приходилось работать сверхурочно. На кладбищах не хватало места, и приходилось делать три захоронения - одно над другим, и сокращать расстояния между могилами55.
Эта новая ситуация имела некоторые положительные последствия для оборонявшейся стороны. Если немцам приходилось наскоро создавать импровизированные базы и линии снабжения, то советские летчики базировались на хорошо оборудованных довоенных аэродромах, расположенных вокруг Москвы. Центральный аэродром был старейшим в Москве. Он находился на Ленинградском шоссе почти сразу за Белорусским вокзалом, напротив Петровского дворца, в котором останавливался Наполеон после того, как пожар заставил его уйти из Кремля. Все известные советские авиаконструкторы - Яковлев, Артем Микоян и другие имели свои бюро и производства в этом районе и использовали Центральный аэродром для испытательных полетов.
До войны это поле не было военным аэродромом. Но в 1941 году здесь были размещены два полка истребителей: 12-й Гвардейский полк и 11-й истребительный. Штабы полков находились рядом в вырытых блиндажах, здесь же были и помещения для пилотов, комната для отдыха и столовая. Самолеты были рассредоточены вдоль опушки близлежащего леса. Жили пилоты в двух кирпичных зданиях у дороги, ведущей из Московского аэропорта. Они и сейчас сохранились, как и бетонированные взлетные полосы и небольшая выставка из двадцати самолетов. Планы создания здесь настоящего музея не осуществились, и московские власти теперь застраивают это место жилыми зданиями. Если летчики не находились на дежурстве, они обедали и ужинали в Военно-воздушной академии Жуковского в Петродворце. В конце ноября, когда немцы были у ворот Москвы, два этих полка в основном наносили удары с бреющего полета по немецким наземным частям. На такие операции, начиная со взлета до приземления, обычно требовалось не более двадцати минут, и пилоты могли за день делать несколько вылетов. Степан Микоян сначала служил в 11-м истребительном полку, а затем в 12-м Гвардейском. Он прибыл туда 17 декабря и успел сделать одиннадцать боевых вылетов до 16 января, когда его Як-1 был случайно сбит истребителем другого полка. Его самолет загорелся, у него была сломана нога, и он был сильно обожжен56.


184 МОСКВА 194 1
К ноябрю сирены в Москве гудели по нескольку раз в день. Занятия в школах, которые практически уже не проводились, теперь были официально прекращены. «Все становится с каждым днем все более неопределенным, - писала доктор Сахарова в своем дневнике. - Привыкнуть к звукам сирены невозможно. Психика людей как-то странно меняется. Самые близкие люди сообщают о смерти своих родственников равнодушно, констатируя этот факт, а настоящая реакция приходит потом, позднее... Ночи темные, если бы не электрические фонари, которые мы добыли всеми правдами и неправдами, не раз поломали бы себе руки и ноги... Ни на минуту не сомневаюсь, что победа будет наша, но что будет здесь, в Москве? Пока мы сыты и имеем топливо. Люди, приезжающие с фронта, говорят, что здесь находиться страшнее, чем на фронте, так как здесь все неожиданно и не знаешь, где будет сброшена бомба...
Фронт приближается к нам. На улицах Москвы строятся баррикады с ежами из рельсов. Их строят и на окраинах, и в центрах всех районов. Очень и очень не хочется допустить мысли, что здесь будут уличные бои. Но зверь фашистский еще силен, и надо бьггь готовыми к этому...»
Но было и плохое, и хорошее. В начале декабря доктор Сахарова написала: «Я научилась танцевать. Это как будто странно и не ко времени. Но дело в том, что у нас появился временно патефон капитана, а Наталья Семеновна любит танцевать и танцует хорошо. Решила и меня обучить этому искусству. А я оказалась небестолковой и танцую уже свободно, даже с капитаном, который одобрил мои успехи. Сегодня упражнялись все трое...57»
Задача московских сил гражданской обороны еще более осложнилась, когда пришлось дополнительно сформировать еще шесть батальонов для направления их на фронт. Из 309-го батальона Неми- ровского ушло на фронт триста человек, из них вернулось только трое. Ушедших частично заменили подростки, особенно девушки, которые выполняли роль посыльных и наблюдателей. Мужчины, оставшиеся в отрядах противовоздушной обороны, были готовы, если возникнет необходимость, воевать в городе и формировали минометные и противотанковые роты, вооруженные пулеметами, броневиками и легкими танками58.
К тому же еще Немировский был назначен председателем райсовета вместо Нины Поповой, хотя его не освободили и от прежних обязанностей. Это было огромной дополнительной нагрузкой. Совет отвечал практически за все, что касалось жителей Красной Пресни. Нужно было обеспечить отопление жилых домов. К ноябрю 1941 года в районе работали только девяносто пять котельных59. Нужно было


Огонь над Москвой 185
контролировать выполнение плана весенних и уборочных работ на отведенных району сельскохозяйственных площадях и следить за работой парикмахерских кооперативов, обеспечивать жильем людей, чьи дома были разрушены во время бомбежек, и находить помещения для артелей сапожников и пошивочных ателье60. И еще надо было выдавать продовольственные карточки, организовывать детские сады и ясли, заботиться об обучении детей, чьи школы были все еще закрыты, регистрировать браки, выдавать специальные пособия Татьяне Аракчеевой и всем, кто, как и она, взяли на воспитание детей, оставшихся без родителей, или, например, приемным родителям маленькой девочки, отец которой воевал на фронте, а мать была в тюрьме61. Очень много времени уходило на поиски людей, которые могли бы выполнять обязанности служащих: бухгалтеров в тресте прачечных, руководителя 2-й районной ремонтной мастерской, главного инженера районного жилищного управления, народного судьи второго округа. Приходилось уделять особое внимание назначению новых управляющих домами, представлявших основу местной власти, а дело одного из таких управляющих по фамилии Ерошкин передавать в военный трибунал за то, что не смог обеспечить работу отопительной системы в домах, находившихся в его управлении62.
В связи с этим Немировский получил некоторую компенсацию: его зарплата увеличилась с 1200 до 1400 рублей в месяц, что считалось приличной суммой, так как средняя заработная плата составляла 420 рублей, тем более что сотрудники районной администрации получали специальные продуктовые наборы63.
Выставка трофейного оружия, сначала работавшая рядом с Большим театром, была переведена в Парк Горького. Среди экспонатов можно было видеть коллекцию неразорвавшихся авиационных бомб и остатки немецкого бомбардировщика, столкнувшегося с заградительным аэростатом и упавшего в Москву-реку. Все это через некоторое время было размещено в закрытом павильоне, построенном по проекту архитектора Щусева, проектировавшего Мавзолей Ленина, гостиницу «Москва» и самый большой в мире оперный театр в Новосибирске.
В январе 1942 года бомбы снова упали на территорию Московскою зоопарка. Погиб директор, и был ранен ночной дежурный. Клетки для львов, помещения для слонов, млекопитающих, попугаев и обезьян - все были разбиты. Животные были перепуганы, в особенности обезьяна по кличке Парис и ослик Эмир, которые остались в Москве, не попав в число эвакуированных зверей. Удивительно, что никто из них, кроме пары попугаев, не был убит. Но наружная температура в это время упала до минус тридцати градусов. Сотрудники зоопарка кутали животных в одеяла и свою собственную одежду.


186 МОСКВА 194 1
Команда районного инженера снова застеклила помещение, не дав животным погибнуть от холода64.
К этому времени налеты немецкой авиации на Москву стали слабеть. Два крупных рейда были предприняты накануне и после официального окончания битвы за Москву 20 апреля 1942 года. А последний массовый налет произошел 16 июня 1942 года. Были также налеты небольших групп самолетов, прорвавшихся в августе и октябре65. Но к 1943 году над столицей лишь изредка пролетали отдельные высоко летевшие самолеты-разведчики Ю-88-Р.
В 1949 году известный советский режиссер Чиаурели поставил фильм «Падение Берлина». Драматический, хорошо снятый и очень длинный. Репутация фильма сильно пострадала от абсурдно преувеличенного восхваления Сталина, чем как раз фильм и интересен в настоящее время. Одна из сцен изображает армаду немецких бомбардировщиков, приближающуюся к Москве. Многочисленные советские истребители устремляются им навстречу, и немцы поворачивают назад. На экране появляется надпись: «Ни один немецкий самолет никогда не прошел к Москве». И несмотря на то, что сотни тысяч москвичей на своем собственном опыте знают, что это заявление абсолютно не соответствует действительности, оно продолжало после этого сохраняться в школьных учебниках и официальной пропаганде в течение десятилетий.
Даже во время войны точная информация относительно потерь и нанесенного ущерба была неполной и неясной, с большим трудом проникавшая на страницы газет. С заявлениями, которые можно встретить еще и сейчас, о том, что все следы ночных налетов к утру уже обычно не были видны, трудно согласиться. О попадании бомбы в театр Вахтангова было сообщено, когда значительная часть восстановительных работ уже была завершена. И даже сегодня в Москве еще можно видеть пробелы, оставленные войной в плотно застроенных центральных районах города. Четырехэтажное здание напротив Ленинской библиотеки так и не было восстановлено. На углу Богоявленского переулка и Никольской улицы, где немецкой бомбой было разрушено трехэтажное здание, теперь можно было видеть небольшой сквер66.
Российские и немецкие историки значительно расходятся в своих оценках кампании. Согласно немецким источникам, всего в течение войны на Москву было совершено семьдесят шесть налетов в ночное время и одиннадцать днем. Только в первых трех рейдах участвовало более сотни бомбардировщиков; в пятидесяти девяти случаях было задействовано менее десяти бомбардировщиков. Немецкие потери историки Германии оценивают как незначительные67. Российские историки утверждают, что между первым налетом 21 июля 1941


Огонь над Москвой 187
года и 20 апреля 1942 года немцы совершили сто сорок один крупный налет на Москву68 и что немцы потеряли тысячу четыреста самолетов, из которых десять процентов было сбито советскими истребителями, а остальные огнем противовоздушной обороны69. Эта цифра представляется неправдоподобной. Трудно поверить, чтобы атакующая сторона могла иметь такой высокий уровень потерь в течение длительного периода, и она несопоставима с немецкими данными.
Согласно советским данным, опубликованным после войны, во время налетов на Москву погибло более двух тысяч человек, а число раненых было примерно в три раза больше; было повреждено или разрушено 5584 жилых здания, девяносто госпиталей, 253 школы и 19 театров и дворцов культуры70. Точные цифры разрушенных и поврежденных зданий остаются неустановленными, потому что информация об ущербе, нанесенном налетами авиации на военные цели и государственные учреждения и объекты, до сих пор еще не публиковалась.
Хотя немецкая воздушная война против Москвы продолжалась столько же, сколько лондонский блиц, начатый на год раньше, результаты выглядят куда менее впечатляющими. Между 7 сентября 1940 года и 10 мая 1941 года немецкие самолеты совершили на Лондон 71 налет и сбросили 18 тысяч тонн фугасных бомб. Только в течение 7 сентября Лондон был атакован в дневное время 348-ю бомбардировщиками, эскортируемыми истребителями; 33 бомбардировщика были сбиты. 250 бомбардировщиков повторили налет в ту же ночь. Пожары в доках вышли из-под контроля. К утру 8 сентября было убито 430 человек. 19 апреля Лондон атаковали 712 самолетов. Это был самый сильный налет за всю войну. Последний налет во время блица имел место 10 мая 1941 года, когда было убито 1436 человек К этому времени из каждых шести лондонцев дом одного был разрушен. Бомбардировка Лондона продолжалась пилотируемыми и беспилотными самолетами и ракетами до самого последнего месяца войны. Всего в течение блица было убито почти тридцать тысяч и свыше пятидесяти тысяч ранено в одном Лондоне71. Было разрушено три с половиной миллиона домов. В округе Степни близ доков было уничтожено 85 процентов всех домов72.
Москва пострадала от налетов меньше, чем Лондон, по целому ряду причин. Во-первых, в этих двух кампаниях немцы применяли свои воздушные силы по-разному. Во время войны с Великобританией и во время блица стратегическая линия Люфтваффе состояла в нанесении ударов по центру страны без отвлечения на другие операции. А в Советском Союзе летчики и самолеты, которые Кессельринг использовал для налетов на Великобританию, были главным образом задействованы в оказании тактической поддержки немецкой армии. В разгар битвы за Москву Люфтваффе использовал большинство своих бомбардировщиков для нанесения ударов по железным дорогам, по которым происхо-


188 МОСКВА 194 1
дала переброска подкреплений фронтовым частям, а не для налетов на город73. Люфтваффе никогда не имел возможности нанести удар по Москве такими силами, которые он применял против Лондона.
Во-вторых, немцам приходилось считаться с рядом практических неудобств. На этой стадии войны их самолеты превосходили по своим техническим данным советские, и их летный состав был более опытным. Но в операциях против Великобритании они действовали с хорошо оборудованных аэродромов во Франции, которые были близко расположены к целям и которые были надежно обеспечены боеприпасами и восполнялись поступлениями из Германии новых самолетов взамен потерянных во время полетов. В Советском Союзе немецкая авиация базировалась на аэродромах, находившихся до 960 километров от целей, менее оборудованных и значительно слабее обеспечиваемых немецкой промышленностью. По мере того как фронт приближался к Москве, они приближали и пункты базирования авиации. Но это также увеличивало их затруднения, особенно осенью и зимой. Самолеты приходилось откапывать от выпавшего ночью снега, прежде чем они могли взлететь, а часто было слишком холодно, чтобы вообще взлететь с разбитых и плохо подготовленных взлетных полос, которые немцы захватывали. К декабрю Военно-Воздушные Силы Красной Армии начали достаточно ощутимо участвовать в происходящих сражениях, чего не было в первые месяцы войны. Но когда они в свою очередь начали к концу 1941 года переходить на плохо подготовленные базы, которыми до недавнего времени пользовались немцы, советские ВВС также начали испытывать те же самые трудности.
В-третьих, Сталин использовал для защиты столицы гораздо большие силы. Во время битвы за Англию Великобритания имела для защиты всей страны меньше чем восемьсот истребителей. А у генерала Громадина было почти шестьсот истребителей только для защиты одной Москвы. И кроме того, он мог привлекать истребители двадцати девяти истребительных полков с соседних фронтов. Между июлем 1941 года и январем 1942-го почти две тысячи истребителей вылетали на защиту Москвы74. К концу кампании большинство советских самолетов были уже машинами новых современных типов, запущенных в производство в течение предыдущего года. В дополнение к этому появились и американские «аэрокобры», которые нравились советским пилотам; и два эскадрона самолетов «харрикейн», которые им не нравились75. С этими цифрами Королевские Военно-воздушные силы Великобритании не могли состязаться. Более того, вокруг Москвы было развернуто значительно больше зенитных орудий и установок, чем вокруг Лондона. В первый день блица в Лондоне было менее трехсот зенитных орудий. Остальные были размещены по всей стране для защиты портов, промышленных предприятий и аэродромов, которые до этого были


Огонь над Москвой 189
главными целями немецких ударов. Даже после того, как через сорок восемь часов число зенитных орудий было удвоено, силы, защищавшие Лондон, нельзя было сравнить с силами, защищавшими Москву76.
Четвертым фактором, имевшим значение для успешной обороны Москвы во время воздушной войны, была способность властей мобилизовывать, перебрасывать и привлекать к оборонным мероприятиям население. Очень многие москвичи добровольно помогали защищать свою столицу от воздушного нападения. Те, кто уклонялись от этого, предавались общественному осуждению или принуждались к участию в оборонительных мероприятиях властью правительства и НКВД Ни одна другая воюющая страна не могла столь жестко принуждать рабочую силу - как мужчин, так и женщин, - к участию в гражданской обороне. В противоположность всему этому обучение жителей Лондона было беспорядочным, и система гражданской обороны в основном строилась на добровольцах. Они были многочисленны: к июню 1940 года более одного миллиона граждан вступили в добровольческие отряды и пожарные команды в Лондоне и других городах Великобритании77. Но лишь немногие из них прошли хотя бы минимальную подготовку, которую проходили москвичи. Организация по изучению общественного мнения, которая отслеживала настроения среди населения Великобритании в годы войны в мае 1940 года, всего за два месяца до начала блица, докладывала, что люди «не знают, что и как они должны делать... они все еще во многих отношениях не знают, каков должен быть минимальный объем требований, предъявляемых к тем, кто состоит в отрядах гражданской обороны, например, как бороться с зажигательными бомбами»78. Как бы ни была несовершенна советская система гражданской обороны до начала войны, она все же была лучше подготовлена, чем британская.
Советский успех в воздушной войне над Москвой был достигнут высокой ценой. Для защиты столицы были отвлечены силы с других участков фронта. В первую неделю июня Севастополь в Крыму был почти стерт с лица земли воздушными бомбардировками. Первый опустошительный дневной налет на Сталинград 23 августа 1942 года практически не встретил отпора. В обоих городах в течение часов или дней были убиты десятки тысяч людей79. Но в конце войны ВВС Советской Армии имели над ВВС Германии столь же подавляющее превосходство в воздухе, какое Советская Армия имела над немецкой на земле80. Летчики и авиаконструкторы, пострадавшие от несправедливостей Сталина, были реабилитированы окончательным итогом


ЧАСТЬ III
ТАЙФУН


ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
НЕМЕЦКИЙ ПРОРЫВ
Л /^сентября 1941 года командующий группой армий «Центр» фон X \Jbok выпустил директиву под кодовым названием «Тайфун», предписывавшую захватить Москву. К атаке были готовы три бронетанковых группы. 3-я танковая группа, которая снималась с ленинградского направления, должна была ударить с севера. 4-я танковая группа осуществляла прорыв в центре; 2-я бронетанковая группа гуде- риана после одержанной ею победы на Украине шла с юга. Силы, собранные фон Боком, насчитывали почти два миллиона человек: три армии, три бронетанковых группы и семьдесят восемь дивизий. Этим силам противостояли миллион двести пятьдесят тысяч советских солдат трех фронтов - Брянского под командованием Еременко, Западного, командование которым принял от Тимошенко в середине сентября Конев, и новый Резервный фронт под командованием Буденного - всего восемьдесят четыре стрелковых дивизии, танковый дивизион, две моторизованных стрелковых дивизии, девять кавалерийских дивизионов и ряд более мелких формирований (см. схему З)1.
30 сентября немцы начали наступление, сначала на Брянск и к югу на Юго-Западном фронте. Танки гудериана прорвали оборону Брянского фронта и стали быстро продвигаться в направлении Орла2. Василий Гроссман, писатель и журналист, был направлен в этот район от газеты «Красная звезда». Он находился в комфортных, почти довоенных условиях в местной гостинице в Орле, когда к нему в номер ворвался фотожурналист Редькин с известием: «Немцы идут прямо на Орел, сотни танков. Я едва вышел из-под обстрела. Нужно немедленно уходить отсюда, иначе мы окажемся у немцев». Город быстро охватила паника. Они


194 МОСКВА 194 1
пытались получить необходимые пропуска от местного военного командования, но им было заявлено: «Мы выдаем пропуска в десять. Подождите около часа. Наше начальство будет здесь в одиннадцать». («О, как мне знакомо это одеревенелое спокойствие, которое происходит от невежества, смешанного с истерическим страхом и паникой».) Гроссман вместе с другими командировочными ушел в лес со штабом Брянского фронта. Через два часа, в шесть часов вечера немцы вошли в Орел.
Едва Гроссман и его группа успели устроиться на новом месте, как им снова сказали, что они должны уйти до четырех часов утра, так как немцы обходят с флангов и берут Брянский фронт в окружение. Они снова двинулись в путь в холодную звездную ночь на своем маленьком грузовичке, который они прозвали «Ноев ковчег», потому что вместе с ними в нем постоянно ехали какие-нибудь беженцы, уходившие от наступающих немцев. Дорога была забита.
«Я думал, что видел отступление, но такого я не то что не видел, но даже и не представлял себе. Исход! Библия! Машины движутся в восемь рядов, вой надрывный десятков одновременно вырывающихся из грязи грузовиков. Полем гонят огромные стада овец и коров, дальше скрипят конные обозы, тысячи подвод, крытых цветным рядном, фанерой, жестью, в них беженцы с Украины, еще дальше идут толпы пешеходов с мешками, узлами, чемоданами. Это не поток, не река, это медленное движение текущего океана, ширина этого движения - сотни метров вправо и влево. Из-под навешенных на подводы балдахинов глядят белые и черные детские головы, библейские бороды еврейских старцев, платки крестьянок, шапки украинских дядьков, черноволосые девушки и женщины. А какое спокойствие в глазах, какая мудрая скорбь, какое ощущение рока, мировой катастрофы! Вечером из-за многослойных синих, черных и серых луч появляется солнце. Лучи его широки, огромны, они простираются от неба до земли, как на картинах Доре, изображающих грозные библейские сцены прихода на землю суровых небесных сил. В этих широких, желтых лучах движение старцев, женщин с младенцами на руках, овечьих стад, воинов кажется настолько величественным и трагичным, что у меня минутами создается полная реальность нашего переноса во времена библейских катастроф.
Все глядят на небо, но не в ожидании пришествия Мессии, а в ожидании немецких бомбардировщиков. Вдруг крики: «Вот они, идут, идут сюда!»
Высоко в небе медленно и плавно треугольным строем плывут десятки кораблей, они идут в нашу сторону. Десятки, сотни людей переваливают через борты грузовиков, выскакивают из кабин и бегут в сторону леса. Как вспышка чумы, паника охватывает всех, с каждой секундой растет толпа бегущих. А над толпой разнесся пронзительный женский крик: «Т)эусы, трусы, это журавли летят!» Всеобщий конфуз».


Немецкий прорыв 195
Под Тулой Гроссман и все его попутчики остановились в крестьянском доме, в котором была лишь одна старая женщина. Ее сын был на фронте, а дочь в Москве. Она встретила их очень тепло, накормила чем могла и сказала, что споет им песню. Гроссман ожидал простую народную песню, но она запела одну из новых популярных в Москве, чтобы угодить своим городским гостям. А потом она сказала Гроссману: «Черт ко мне приходил ночью, вцепился когтями в ладонь. Я стала молиться: «Да воскреснет бог и расточатся враги его», а он внимания не обращает. Тут я его матом стала крыть, он сразу ушел»3.
Гроссман был тронут:
«Если мы победим в этой страшной, жестокой войне, то оттого, что есть у нас такие великие сердца в глубине народа, праведники великой, ничего не жалеющей души, вот эти старухи - матери тех сыновей, что в великой простоте складывают головы «за други своя», так просто, так щедро, как эта тульская старуха, нищая старуха отдала нам свою пищу, свет, дрова, соль. Эти сердца, как библейские праведники, освещают чудным светом своим весь наш народ; их горсть, но им победить».
Точно так же он был взволнован и тронут, когда на следующий день оказался в имении Льва Толстого - Ясной Поляне. Его переполняли чувства от сознания сходства между тем, что происходило вокруг, и сценой из «Войны и мира», в которой умирает старый князь Болконский, а княжна Марья вынуждена бросать фамильное поместье из-за приближающейся армии французов. В это время в Ясной Поляне была внучка Толстого Софья Андреевна, занимавшаяся подготовкой к эвакуации сокровищ этого дома-музея. И она, как и княжна Марья в романе, перед тем, как покинуть усадьбу, вышла в сад и вместе с Гроссманом постояла около могилы Толстого. А в это время у них над головами шли немецкие бомбардировщики, чтобы бомбить Тулу.
По возвращении Гроссмана в Москву редактор «Красной звезды» Давид Ортенберг резко спросил его, почему он ничего не дал в газету о героической обороне Орла. Он ответил: «Потому что Орел не обороняли». Ортенберг приказал ему сразу же вернуться на фронт4.
Сталин требовал немедленной контратаки. Но это было невозможно. Как это случилось до него с Павловым, Еременко и его штаб потеряли контакт с подчиненными частями. Снова пришлось устанавливать связи через другие части или прибегать к связным, которые на хрупких бипланах У-2 совершали опасные полеты над головами немцев через линию фронта. Брянский фронт был разорван немцами на две части, которые вели бои в окружении. Еременко был тяжело ранен и вместе со своим штабом эвакуирован в тыл самолетами У-2. Но его оставшиеся в окружении части должны были вырываться из кольца любым путем, сдаваться или умирать. Эти бои в двух очагах окружения не были окончательно подавлены до 16 - 17 октября.


196 МОСКВА 194 1
Затем пришла очередь Западного фронта, а потом и проходившего за ним Резервного фронта. Именно в 24-й и 32-й армиях Резервного фронта оказалось большинство ополченских дивизий, когда начались бои. Как бы ни представляли себе свою роль ополченцы, оказавшись в составе регулярной армии, они участвовали в военных действиях, как и все другие. Удар был нанесен 3-й и 4-й танковыми группами. Они прорвали сразу оба фронта, чтобы сомкнуть клещи уже к востоку от Вязьмы, взяв в окружение четыре армии, включая 24-ю и 32-ю5.
Дивизия «Красная Пресня» за всю короткую историю своего существования вступила в бой первый и последний раз 4 октября. У нее уже дважды менялся командующий, и с конца сентября им стал полковник Зверев, который был захвачен немцами во время боев на границе, бежал из плена и после проверки органами НКВД был восстановлен в своем звании и обязанностях.
Немцы нанесли удар силами танков, артиллерии и авиации. К концу первого дня в полках дивизии кончились боеприпасы, их штабы были практически уничтожены, а потери были так велики, что как реальная боевая сила дивизия перестала существовать. Только в первый день число раненых составило тысячу двести человек Когда немцы замкнули кольцо, Лев Мищенко оказался изолированным от своих и примкнул к небольшой группе, оставшейся от штаба дивизии, которая оборонялась до тех пор, пока не оказалась без командиров и боеприпасов и окончательно не распалась. После этого Мищенко пару дней блуждал один в лесу, и там его спящего захватили немцы. Оставшимся от дивизии ополченцам, разделенным на две группы, было приказано самостоятельно выходить из окружения. Через два дня одна из этих групп была атакована и уничтожена немецкими танками. Многие солдаты были убиты, некоторые укрылись в лесу, а другие оказались в числе пленных. Вторая почти сто километров пробиралась через лес на юго-восток, стараясь избегать встреч с немцами, и в конце концов вышла на советскую линию обороны неподалеку от Тулы.
Моисей Гинзбург и другие выпускники исторического факультета также не избежали катастрофы, которая постигла дивизию. Яков Пинус спустя некоторое время написал о том, что случилось, девушке Саше Осповата Вере Кутейщиковской:
«Милая Верочка, второй год идет война, много уже прошло времени с того дня, когда мы, возбужденные, радостные, пришли в школу на Красной Пресне, чтобы начать новую жизнь... И хотя из 16 месяцев только три мы были вместе, я ни на один час не могу забыть те дни, когда мы жили в нашей батарее - Саша, Муся, Илья, Борис, многие еще славные ребята. Никогда не забуду я свой расчет, где наводчиком бы наш Саша (Осповат). Эти месяцы нас спаяли. На


Немецкий прорыв 197
истфаке мы часто спорили, ругались, злились, а на батарее, наоборот, у нас с Сашей было какое-то особенно полное единодушие....
Во время отхода Саша был со мною. Мы все держались рядом. Но вечером наш командир (наш общий любимец) вызвал несколько человек [включая меня], чтобы маленькой группой искать выход из окружения. ... Саша оставался с большинством. Я никак не мог думать, что нам больше не увидеться. Когда мы вырвались к своим - стали подходить наши одиночки и группы. В числе вырвавшихся был Муся. Ему пришлось искупаться в Угре и его била лихорадка.... Когда мы, двигаясь с отходящими частями, добрались до Вязьмы (я был еще с небольшой группой из нашего полка), мы снова попали в окружение. Из этого я уже выбирался около двух недель. Прошел по занятым немцами районам около 300 км и 19 октября вышел в Дорохова Как уже узнал я позже, выйти удалось немногим из наших ребят.»6 Ни Муси Гинзбурга, ни Саши Осповата среди них не было. Игорь Савков попал в плен, и о нем ничего не известно.
Абрам Гордон из 5-й Фрунзенской дивизии больше не ездил верхом. Его перевели в один из пехотных стрелковых полков, оборонявших во время немецкого наступления Варшавское шоссе. Дивизия оказалась под артиллерийским огнем и бомбардировками с воздуха. Советских самолетов не было видно. Они отбили первые атаки немцев, но немецкие танки и моторизованная пехота продолжали продвигаться вперед по Варшавскому шоссе. Оставшиеся в живых - около двух тысяч, включая командира дивизии генерала Преснякова и дивизионного комиссара Антропова, собрались в лесу. Генерал перегруппировал их в несколько отдельных групп и приказал пробиваться на восток. Наткнувшись на другую немецкую колонну, они сначала поддались панике, но затем собрались, остановили немцев и уничтожили несколько немецких танков. К этому времени из первоначально уцелевших двух тысяч их осталось лишь триста. Они лишились всех транспортных средств, последних артиллерийских орудий и лошадей. Пресняков и Антропов были захвачены и погибли в плену.
Уцелевшие расстреляли группу захваченных ими пленных немцев и продолжали идти на восток Под Юхновым они снова наткнулись на немцев. У них не было боеприпасов, чтобы защищаться. Немцы загнали их в Юхнове на бойню, которую они превратили в лагерь для военнопленных. Один из немцев спросил Гордона, не еврей ли он: по известному в немецкой армии «комиссарскому приказу», появившемуся в самом начале войны, евреи в военной форме должны были расстреливаться на месте. Но товарищи Гордона сказали, что он с Кавказа, и он был спасен. Ему и лейтенанту Смирнову удалось бежать, и наконец 16 декабря они вышли на позиции советских войск Особой частью НКВД они были отправлены для проверки в Москву. Гордон возвратился в армию, но Смирнова отправили в лагерь, где он умер7.


198 МОСКВА 194 1
Небольшие группы командиров и бойцов 6-й Дзержинской дивизии вышли из окружения, сохранив знамя дивизии, и были направлены в тыл. Дивизия была быстро переформирована, участвовала в декабрьском контрнаступлении под Москвой и закончила войну в Берлине. 17-я дивизия «Замоскворечье» пыталась пробиться из окружения, но подверглась сильным бомбардировкам и потеряла большую часть своих транспортных средств. А когда у них кончились горючее и боеприпасы, они уничтожили остальное. Их командир полковник Козлов приказал им небольшими группами идти к советским линиям обороны. Те, кто уцелели, вышли с боевым знаменем, 123 винтовками, двумя станковыми пулеметами и пушкой. Осталось только семнадцать человек командного состава. К середине октября в дивизии даже после переформирования и усиления еще не было трех тысяч. Но дивизия была восстановлена, участвовала в обороне Москвы и закончила войну в Восточной Пруссии. 18-й Ленинградской дивизии тоже удалось выйти из окружения, сохранив военное имущество. Она была передана 16-й армии Рокоссовского, участвовала в контрнаступлении в декабре и в январе стала первой из ополченских дивизий, которой было присвоено звание Гвардейской. Войну она закончила в Германии8.
Генерал Лукин, с боями пробившийся к своим из Смоленска, принял командование силами, окруженными в районе Вязьмы. Они продолжали самоотверженно сражаться и в ряде случаев добивались успеха. В ночь с 12 на 13 октября две стрелковые дивизии прорвались на восток через заболоченный участок местности, на котором немецкие танковые силы не могли маневрировать. Лукин уничтожил тяжелое вооружение, и оставшиеся люди выходили из окружения небольшими группами. Некоторые вышли на следующую линию обороны, проходившую вблизи Можайска и Калуги. Другие присоединились к партизанам и тем самым усилили угрозу немецким коммуникациям и авиационным базам9. Сам Лукин был тяжело ранен и захвачен немцами и после войны оказался в тяжелом положении, отстаивая свое доброе имя.
Среди тех, кто вышел из окружения, был полковник Зверев, третий командующий 8-й дивизии «Красная Пресня». Он был направлен в тыл для формирования 8-й стрелковой дивизии, заменившей его расформированную ополченскую дивизию. В 1942 году его новая дивизия также оказалась в окружении. Он сам снова был захвачен немцами, и на этот раз ему не удалось бежать. Вместо этого он вступил в Русскую освободительную армию Власова, подчиненную немцам, и вместе с Власовым и другими был после войны приговорен советским военным судом к смертной казни10.
Не все контратаки советских войск были неудачными. Танки 1уде- риана потерпели беспрецедентное поражение, когда они 6 октября подошли к Мценску. Полковник Катуков замаскировал свои танки Т-34


Немецкий прорыв 199
в лесу и устроил ловушки проходившим немецким танкам, атакуя их с флангов. Немецкие танки, не имевшие тяжелой брони и вооруженные более слабыми орудиями, оказались неспособными вырваться. И к концу дня большинство из них превратились в разбитые дымившиеся каркасы. «Это был первый случай, когда превосходство советского танка Т-34 над нашими стало совершенно очевидным, - писал позднее гудериан. - 4-я бронетанковая дивизия понесла тяжелейшие потери. Быстрое продвижение к Туле, которое мы планировали, пришлось на время отложить»11. Только 29 октября первые танки гудериана наконец появились в двух километрах от Тулы, являвшейся ключевым пунктом на подступах к Москве с юга12. Тула была практически не защищена. Местный ополченский батальон был наскоро сколочен из рабочих тульских предприятий, молодых ребят и пенсионеров и отправлен на защиту железнодорожной станции и зернового элеватора, расположенных вне города. Они и немногие из находившихся там частей регулярной армии стойко стояли и не дали возможности гудериану взять Тулу с ходу. Для Гудериана Тула оказалась слишком трудным орешком, и его попытка обойти Москву с юго-востока потерпела провал13.
Около семидесяти тысяч ополченцев оставались в окружении в районах Брянска и Вязьмы, и пять ополченских дивизий - 2-я Сталинская, 7-я Бауманская, 8-я «Красная Пресня», 9-я Кировская и 13-я Ростокинская понесли столь сильный урон, что командование Красной Армии должно было расформировать их. Судьба очень многих взятых в плен под Вязьмой и Брянском была хуже, чем судьба павших на поле сражения. Военнопленные из ополченческих дивизий - рабочие, профессора, музыканты, балетные танцовщики, школьники и их учителя были согнаны в наскоро устроенные лагеря, такие как лагерь «Ду- Лаг - 130», который немцы соорудили на тридцать тысяч пленных в пригородах Рославля. Тех, кто на марше пытался просить еду или падал от изнеможения, немцы убивали на месте. А те, кто дошли до лагерей, были втиснуты в протекающие холодные бараки, в которых давали очень мало пищи и почти не было медикаментов. Как и солдаты, попадавшие в окружение в пограничных районах и на юге, они очень скоро заболевали и умирали от болезней, холода и голода. Раны переходили в гангрену, руки и ноги становились черными от обморожения. Немногие выжившие никогда не смогут забыть постоянно стоявший в воздухе запах загнивающих человеческих тел. Число умиравших с каждым днем возрастало на четыре процента. К началу декабря только в лагере «Ду-Лаг-130» умерло 8500 человек И еще 16500 умерло во время Рождества и Нового года.
Двое, кто пережил и окружение под Вязьмой, и немецкие лагеря, были Лев Мищенко и медсестра Елена Окунева. Отец Елены был поляком, рабочим-кожевенником, семья была католической. До войны они


200 МОСКВА 194 1
жили еще с шестью другими семьями в коммуналке на Сретенке в центре Москвы. «Как член комсомола, - вспоминала Елена, - я вечерами проходила военное и медицинское обучение. Когда началась война, мы были в деревне. Но я была военнообязанной и, вернувшись в Москву, увидела присланные мне призывные повестки. Я сразу пошла в военкомат, и они направили меня в 13-ю Ростокинскую ополченскую дивизию. В начале августа я в короткой юбке и туфлях на каблуках пошла в школу, где формировалась дивизия. Мне сказали, что времени идти домой, чтобы переодеться, уже нет, и я шла с ополченцами так, как была, до тренировочного лагеря под Москвой. Двое умерло по дороге, и командир дивизии отослал меня домой в грузовике с умершими, чтобы я могла одеть более подходящую одежду. Дома никого не было, я оставила записку и поехала назад в дивизию работать сестрой.
Когда 1 октября начались бои под Вязьмой, я ехала в грузовике с санитарами и доктором и несколькими ранеными солдатами. Мы потеряли дорогу, заблудились, но думали, что находимся еще далеко от линии фронта. Вдруг мы услышали немецкую речь. Нас остановили и тех, кто мог, заставили идти на станцию, посадили в поезд и повезли в Белоруссию в лагерь для военнопленных. Здесь доктор, санитар и я стали работать, нас прилично кормили в лагерной клинике, которой командовал молодой немецкий врач. В ополченской дивизии было много наших известных докторов. Некоторые из них, - наиболее известным был Сергей Петрович, - работали в клинике. Молодой немецкий врач советовался с ними и старался таким образом улучшить свои профессиональные знания.
В лагере было четыреста женщин. Многие из них не были военными. Их захватили, когда они рыли траншеи. Положение становилось все хуже. В главном лагере среди пленных начался тиф. Доктора, и немцы, и русские, делали все, что могли, но у них не было лекарств и возможностей приостановить эпидемию. Я была молода и блондинка, немецкий врач старался взять меня под свое «покровительство», но русские доктора отговорили его. Тем временем немцы узнали, что некоторые наши врачи установили связи с партизанами. Начались грубые допросы. Сергея Петровича позже повесили. Дело выглядело так, что и со мною скоро случится беда. Меня спасло то, что немецкий врач сумел включить меня в группу женщин, отправляемых на работу в Германию. После войны сын Сергея Петровича прислал мне фотографию лагеря и памятника, который там теперь стоит. Я храню эту фотографию.
Моя мать учила меня говорить по-немецки, и это очень помогло мне, когда я была в Германии. Женщину в первой семье, где я работала под Нюрнбергом, звали Маргарет. Она хорошо ко мне относилась. У нее было шесть мальчиков и одна девочка. И я помогала в уходе за ними. Но семья имела пекарню, и обнаружилось, что у меня аллергия


Немецкий прорыв 201
на муку. Я пошла работать в другую семью, и там я чувствовала себя иначе. Старший сын был на фронте, и они не любили русских. Они обвиняли меня в том, что я даю еду русским пленным в неподалеку расположенном лагере, и меня на два месяца посадили в тюрьму. После того, как я вышла, Маргарет снова мне помогла»14.
Елена была освобождена англичанами, работала некоторое время в советском военном госпитале и вернулась в Москву. Она продолжала работать медсестрой, вышла замуж, привела своего мужа жить с ее родителями в коммуналке и переехала, только когда у нее появились дети. Ее дочь, как и она, католичка, вышла замуж за внука Рокоссовского. Когда началась перестройка, обе семьи были среди тех, кто добивался открытия старого польского костела в Москве. Елена все время поддерживала связь с Маргарет, а затем, когда Маргарет умерла, уже в новом тысячелетии, - с ее дочерью.
Одна группа пленных - несколько тысяч, в которой был Лев Мищенко, шла маршем в течение нескольких дней и пришла в «Ду-Лаг- 127» в пригороде Смоленска. Голод, холод, грязь и тиф скоро стали косить людей. Больных переводили в лагерный госпиталь за колючую проволоку, где они мерли как мухи. В декабре Мищенко и несколько других пленных москвичей переместили в другой лагерь в деревне Катынь15. Их хорошо кормили и содержали в нормальных условиях, так как немцы рассчитывали завербовать их как своих агентов для переброски в Россию через линию фронта и для с�