Ю. Л. Полунов
ВЗЫСКУЮЩИЕ
ЗНАНИЯ
Сан кт-П етербург
АЛЕТЕЙЯ
2011

ИСТОРИЧЕСКАЯ
КНИГА

ББК 72.3
УДК 60(09)
Π 53
Полунов Ю. Л.
Π 53 Взыскующие знания / Ю. Л. Полунов. - СПб.: Алетейя,
2012. -432 с.
ISBN 978-5-91419-526-4
В книге рассказывается о днях и трудах ряда ученых, инженеров,
врачей и педагогов X-XVII веков, большинство жизнеописаний
которых отсутствует в отечественной литературе. Этих людей высоко
ценили современники, их достижения сохранялись в памяти двух-трех
последующих поколений, а затем о них вспоминали все реже и реже,
и знаменитые в прошлом имена постепенно покрывались дымкой
забвения. А между тем многие из этих полузабытых искателей знания
были людьми неординарными, отмеченными огромным творческим
даром и порой вовлеченными в бурные, а иногда и трагические события.
Для широкого круга читателей.
ББК 72.3
УДК 60(09)
ISBN 978-5-91419-526-4
III IUI II IUI °ю·л Полун(ж 2012
9 И7 8 5 9 ι 4 'ч 9 5 2 6 4 И © Издательство «Алетейя» (СПб.), 2012

НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ,
ПРЕДВАРЯЮЩИХ КНИГУ
Люди, которых Бог избирает орудием своих
великих предназначений, обыкновенно полны
противоречий и таинственности; он дает им
и совмещает в них достоинства и недостатки, здравые
мысли и заблуждения, величие духа и слабости, и эти
люди, озарив современный им мир блеском своих дел
и судьбы, сами остаются для всех неведомыми
под покровом своей славы.
Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787-1874)
Лежащая перед читателем книга состоит из отдельных эссе,
посвященных дням и трудам ряда ученых, инженеров, врачей и педагогов X-
XVII веков. Их высоко ценили современники, их достижения сохранялись
в памяти двух-трех последующих поколений, а затем о них вспоминали
все реже и реже, их слава тускнела, и знаменитые в прошлом имена
постепенно покрывались дымкой забвения. Современные авторы, если и
вспоминают их, то мимоходом, несколькими строчками — мол, жил когда-то
такой-то, обнаружил (предложил, изобрел) то-то и то-то — и все! А между
тем, многие из этих полузабытых искателей знания были
интереснейшими людьми, отмеченными огромным творческим даром: общими для них
были ненасытная любознательность, огромное трудолюбие, научная или
техническая всеядность, необоримое стремление поделиться — со
школьной или университетской кафедр, с амвона ли, со страниц ли книг —
сделанными открытиями, изобретениями и явившимися им откровениями.
Конечно, неумолимый поток времени сделал неактуальными большинство
их достижений, но совершенный ими вклад в развитие идей не может быть
забыт, тем более что многие из этих идей впоследствии подхватили и
переработали великие строители здания европейской науки.
Ведь не покажется же нам картина ночного неба полной, если на ней
будут сиять только звезды первой величины?
При выборе героев книги я руководствовался следующими
соображениями.
Во-первых, повторюсь, полученные ими результаты должны быть
весомы и достойны более подробного описания, нежели «скороговорочные»
упоминания.
Во-вторых, жизнеописания большинства героев книги должны
отсутствовать в отечественной литературе.

6
Взыскующие знания
И, наконец, в-третьих, этими героями должны быть люди
неординарные, порой вовлеченные в бурные, а иногда и трагические события.
Так главными персонажами книги стали:
— пастушок из маленькой французской деревушки Орийяк,
бенедиктинский монах Герберт (ок.945-1003) — выдающийся педагог,
религиозный и политический деятель, занявший в конце жизни
папский престол под именем Сильвестра II;
— религиозный подвижник, автор метода «отыскания всяческих
истин», изобретатель прообраза логической машины, философ, поэт
и писатель, арагонский дворянин Раймунд Луллий (ок. 1435-1513);
— Джамбаттиста делла Порта (ок. 1535-1615) — итальянский
аристократ, физик, химик, естествоиспытатель, философ, адепт
магических наук, замечательный комедиограф и плодовитый
сочинитель научных и околонаучных трактатов;
— английский врач Эндрю Борд (ок. 1490-1549) — монах, врач,
первый европейский диетолог, путешественник, тайный
правительственный агент и автор нескольких интересных сочинений;
— валлиец Роберт Рекорд (ок. 1512—ок.1558) — еще один медик,
закончивший жизнь в долговой тюрьме, но успевший написать
первые на английском языке учебники по точным наукам;
— шотландский барон Джон Непер (1550-1617) — математик-
любитель, изобретатель логарифмов и замечательных счетных
устройств;
— друг Непера, лондонский профессор геометрии и астрономии Генри
Бриге (1561-1630), предложивший десятичные логарифмы и
ставший одним из ведущих математиков-практиков своего времени;
— универсальный гений английского Возрождения Томас Гэрриот
(ок. 1580-1621), не публиковавший свои труды, но в наши дни
занявший место в одном ряду с такими титанами науки как Декарт,
Галилей и Кеплер и другие;
— нидерландский инженер Корнелис Якобзон Дреббель (ок. 1572-
1633), изобретший и построивший действовавшую подводную
лодку, систему автоматического регулирования, открывший кислород
и многое другое;
— дипломат и сотрудник шпионского ведомства при Оливере
Кромвеле сэр Сэмюел Морленд (1625-1695), в силу жизненных
обстоятельств ушедший с государственной службы и достигший
замечательных успехов как изобретатель различных приборов и водяных
насосов;
— и, наконец, скромный сельский священник Уильям Отред (ок. 1573-
1660), математик-любитель, воспитавший многих выдающихся
ученых, автор замечательного учебника по алгебре и изобретатель
круговой логарифмический линейки.

Несколько замечаний, предваряющих книгу
7
Книга адресована широкой читательской аудитории, и, в целом, не
требует от читателя подготовки, выходящей за пределы школьных
курсов. Я старался не «грузить» книгу формулами, подробными описаниями
машин и приборов, но, сознаюсь, это не всегда мне удавалось. Не
премину, однако, процитировать известного историка и философа Робина Д.
Коллингвуда: «Чтение любых историй требует определенного терпения,
более или менее вознаграждаемого удовольствием». Хочу надеется, что
время, затраченное на чтение этой книги, компенсируется хотя бы
скромным удовольствием.
Поелику было возможно, я старался использовать в приведенных
биографиях «бытовые штрихи», ибо, как утверждал Плутарх, «...не всегда
в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но
часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше
обнаруживают характер человека...».
Книга написана от первого лица, поскольку «называть себя в печатных
изданиях «мы» имеет право только президенты, редакторы и больные
солитером» (Марк Твен).
Работая над рукописью, я обращался к многочисленным
литературным источникам, а также к ранее написанным мною книгам, и старался
следовать Даниилу Заточнику, который «..яко пчела, падая по различным
цветам и совокупляя медвяны сот, ... по многим книгам набирая сладость
словесную и разум, и совокупих аки умех ...». Читателю судить, насколько
автор «умех совокупих», и я буду искренне признателен всем, кто не
сочтет за труд сообщить мне по адресу ylp@krasno.ru свои замечания и
указания на допущенные неточности и другие погрешности.
Своим появлением книга обязана многим людям, но в первую очередь
я хочу выразить искреннюю признательность Игорю Александровичу
Савкину, подвигнувшему автора на работу и одарившему удовольствием
общения с ним, профессору Валерию Владимировичу Шилову и д. и. н.
Александру Юрьевичу Полунову, оказывавшим мне бесценную помощь на
всех этапах работы, и, конечно, Нине Алексеевне Полуновой — первому
читателю, суровому и неподкупному критику моих книг.

ГЛАВА I
ГЕРБЕРТ ИЗ ОРИЙАКА, ИЛИ ПАСТУШОК,
СТАВШИЙ РИМСКИМ ПАПОЮ
Блажен муж, иже во злых совет не вхождаше,
Ниже на пути грешных человек стояше,
Ниже на седалищах восхоте седети
Тех, иже не желают благо разумети...
Симеон Полоцкий (1628-1680)
ГЕРБЕРТ И ДЬЯВОЛЬЩИНА
Помните, зачем Воланд приехал в Москву? Совершенно верно: чтобы
познакомиться с «подлинными рукописями чернокнижника Герберта Ав-
рилакского десятого века».
Михаил Афанасьевич Булгаков был далеко не первым писателем,
«повязавшим» дьявола и Герберта из Орийяка — одного из образованнейших
людей своего времени, выдающегося педагога, политического и
церковного деятеля, занявшего в конце жизни престол св. Петра. На протяжении
первых пяти столетий после смерти Герберта не менее ста сочинителей
пытались объяснить его необычайную ученость и фантастическую
карьеру связью с потусторонними силами*. Пожалуй, больше других дал волю
фантазии англосаксонский монах Уильям, живший в XII веке в аббатстве
Малмсбери, графство Уилтшир. В своей «Царственной книге, или о
Деяниях королей английских» он утверждал, что Герберт в молодости
отправился в Севилью, где за большие деньги обучился у некоего арабского
мудреца искусствам вызывать тени умерших, понимать пение птиц и читать
по звездам как по книге. Но это показалось ему недостаточным. Подпоив
наставника, Герберт с помощью дочери мудреца, которую он сделал своей
любовницей, похитил у него книгу всех тайных премудростей и бежал из
города. Протрезвев, сарацин** бросился в погоню, но Герберт узнал об этом
по звездам и повис под мостом над водой. Растерявшийся преследователь
Впрочем, может быть, каждый из них вел речь о разных обитателях
Преисподней: ведь по подсчетам нидерландского врача и оккультиста Иоганна Вейера
(1515-1588) всего существует 72 главных и 7405928 рядовых чертей.
В странах Европы в Средние века так первоначально называли арабов, а
затем — вообще всех мусульман.

Герберт и дьявольщина
9
TfintilftHlSTfip
повернул, было, назад, но
беглец неосторожно обнаружил
себя, и погоня продолжилась.
Наконец, Герберт добрался до
берега несуществующего моря,
отделявшего Испанию от
Франции, и чтобы перебраться через
него, заключил договор с
дьяволом, который и перенес
Герберта на себе через море (неясно,
однако, взял ли он с собой во
Францию любовницу и книгу
премудростей).
В дальнейшем благодаря
покровительству дьявола, с
которым Герберт любил играть
в кости, он стал римским папою
(рис. 1-1). Как-то раз он
поинтересовался у своего нечистого
патрона, долго ли ему, Герберту,
осталось жить. Дьявол ответил,
что он умрет после того, как
побывает в Иерусалиме. Ответ
очень обрадовал Герберта, так как у него не было намерения посетить
Святой город. Но дьявол схитрил. Однажды, когда Герберт возносил
молитвы в римской базилике Святого Креста в Иерусалиме, налетела стая
ворон и коршунов, папа почувствовал внезапную слабость и истолковал
это как знамение близкого конца. Он потребовал, чтобы в церковь
принесли постель и, собрав кардиналов, признался, что много лет
«сотрудничал» с дьяволом. Далее он велел после своей смерти отрубить у трупа руки
и язык — те части тела, которыми более всего грешил, положить останки
на колесницу из сырого дерева, запряженную белой и черной лошадьми,
и похоронить там, где они сами собой остановятся. Лошади остановились
у собора св. Иоанна на Латеранском холме — здесь папа и нашел
успокоение. На мраморном надгробии его могилы нанесли эпитафию,
начинавшуюся словами: «Под сим камнем покоятся бренные члены Сильвестра,
оторый восстанет при звуке [трубы Судного дня], возвестившей о приходе
Господа». Средневековые хронисты утверждали, что молитва на могиле
давало отпущение грехов, правда, только на несколько дней.
Так в кривом зеркале фантазии бенедиктинского монаха отразились
подлинные события жизни одного из замечательнейших людей
Средневековья.
Но давайте по порядку.
Рис. 1-1 «Сильвестр II и дьявол»
(из средневековой рукописи).

10 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
НАЧАЛО
В живописной долине реки Иордань, в той части юга центральной
Франции, что издавна зовется Овернью, лежит городок Орийяк. В
середине X века он состоял из нескольких десятков домишек, сложенных из
грубого, почти необработанного камня. В одном из таких убогих жилищ
около 945 года в семье бедного, но свободного крестьянина Агильберта
родился сын, получивший при крещении имя Герберт (по другим данным
будущий римский папа увидел свет в деревне Беллиак, расположенной
ниже Орийяка по течению Иордани).
Крестьянские дети рано познают цену хлеба насущного, и мальчик в
самом нежном возрасте начал помогать отцу: собирал валежник и хворост
для очага, пас гусей и овец, охранял от зверьков огород. Да и мать, которая
хлопотала по дому, днями не вставала из-за примитивного ткацкого
станка и шила из грубого полотна одежды для домочадцев, также нуждалась
в его помощи. Однако большая часть из того, что удавалось вырастить
или выходить отцу и изготовить матери, шла в виде дани сеньору.
Поэтому мясо редко появлялось на крестьянском столе, и почти круглый год
семья Агильберта довольствовалась похлебкой из репы, черным хлебом,
овечьим сыром и оливками. Несколько раз в году — в мае, когда отмечали
приход весны, и осенью — после сбора оливок, винограда и
приготовления вина — монотонность крестьянской жизни прерывалась короткими
праздниками. Тогда в Орийяке появлялись бродячие актеры, которые
ходили по канату, демонстрировали дрессированных животных, жонглировали
и, аккомпанируя себе на лютне, ребеке или органиструме*, нараспев
рассказывали о смелом и мудром короле Шарлемане (Карле Великом) и
властелине мира Цезаре. Иногда, разгоряченные молодым вином и музыкой,
они пускались в пляс, лихо кружась в огненной эстампиде (старинный
провансальский танец). На Пасху и Рождество крестьяне приглашались
в расположенный неподалеку от городка монастырь, где монахи
разыгрывали для них миракли.
Монастырь был основан графом Геральдом** Орийякским, членом
знатной и богатой галло-римской семьи. Он родился около 855 года в родовом
замке Сен-Этьен, в детстве много и тяжко болел, и это печальное
обстоятельство кардинально повлияло на его жизнь: «проводя немало
времени в постели, — пишет биограф графа, — он предавался размышлениям
и молитвам и принял решение посвятить себя служению Богу». После
смерти отца, став владельцем огромного земельного надела в
окрестностях Орийака, Геральд продолжал поражать окружающих своим благо-
Ребека — трехструнный смычковый инструмент, органиструм — колесная
лира.
Во франкоязычной литературе его именуют Жеро (Géraud).

Герберт учится
11
честием, набожностью и скромностью: одевался как простой мирянин,
довольствовался скудной пищей, ежедневно вставал затемно, чтобы не
пропустить заутреню, помогал, как мог, беднякам, калекам и больным... Но
Геральд не остался бы в анналах церковной истории, если бы не совершил
главного дела своей жизни: после паломничества в Рим употребил
имеющиеся у него средства на строительство неподалеку от родового замка
монастыря, открытого в 895 году и через пятнадцать лет ставшего местом
последнего успокоения его основателя (впоследствии канонизированного
католической церковью).
При монастыре была школа, где обучались дети мирян из окрестных
деревень и oblati — мальчики, которые, готовясь к пострижению,
постоянно жили в обители*. Одним из учеников школы около 963 года и стал
Герберт. Наверное, Агильберт не без колебаний отдал сына в монастырь:
семья не только лишалась рабочих рук, но и вообще надолго расставалась
с мальчиком, так как в течение всего времени обучения будущему
монашку запрещалось покидать монастырские стены и видеться с родителями.
В один прекрасный для Герберта день семья пришла в монастырь, аббат
написал от имени безграмотного Агильберта прошение, освятил в
монастырской церкви хлеб и вино и вознес надлежащую молитву. Затем он
обернул руку мальчика прошением, наложил сверху кусок хлеба и смочил
его вином. Считалось, что после свершения такого обряда Герберт
посвящен Богу и принят в школу.
ГЕРБЕРТ УЧИТСЯ
В течение первых трех лет мальчики в монастырской школе изучали,
в основном, латынь — этот франка лингва** Средневековья, на котором
зубрили духовные тексты и церковные песнопения, писали богословские
и научные трактаты и возносили молитвы. Учились читать в школе бук-
вослогательным методом, основанным на механическом запоминании,
и поэтому длительным и трудным. Начинали с алфавита: схоластик
(монастырский учитель) называл букву, а ученики хором повторяли за ним
услышанное. Затем переходили к отдельным слогам и словам. Для
письма использовали восковые таблички — дощечки с углублениями,
заполненными воском, и палочки из кости или металла, заостренные с одного
конца и заканчивавшиеся шариком с другого (такие палочки называли
стилем). Заостренным концом стиля писали, а другим, заглаживая воск,
Вступивший в монастырь принадлежал Богу, поэтому ребенок, переданный
монастырской братии, назывался даром или пожертвованием (oblatio).
Франка лингва (итал. franka lingua — франкский язык) — средство
межэтнического общения.

12 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
исправляли ошибки или стирали сделанную запись. Почерк
вырабатывали, копируя одну за другой буквы из фразы Adnexique globum zephyrique
fraeta kanna secabant, фразы бессмысленной, но содержащей все буквы
алфавита. Каждый день записывали и запоминали несколько слов из
латинского словаря, повторяя их хором.
Спустя некоторое время после начала обучения приступали к
зубрежке молитв и текстов церковных гимнов, зачастую не понимая их смысла.
«Духовную» зубрежку сочетали со «светской», заучивая афоризмы, такие
как, например, «Леность — мать всех пороков», «Чти родителей своих»,
«Покупай не то, что нужно, а без чего нельзя обойтись — что не нужно,
то всегда на один час и слишком дорого». Они извлекались из сочинений
писателя и государственного деятеля Марка Порция Катона-старшего
(234-149 до н. э), олицетворявшего собой высочайшие гражданские
добродетели в римской истории. Параллельно с заучиванием слов и текстов
oblati получали первое представление о латинской грамматике —
слогах, ударениях, стопах, риторических фигурах, частях речи, склонениях
и спряжениях.
Каким, наверное, отдохновением после унылой зубрежки юным
школярам казались уроки пения! Детей обучали антифону — песнопению,
которое исполнялось двумя хорами или солистом и хором. Мелодии
духовных песен для каждого дня в году содержались в специальных книгах
(антифонариях) и записывались так называемым невменным письмом,
которое состояло из различных значков (черточек, точек, запятых и тому
подобных) и их комбинаций, которые помещались над словесным текстом.
Впрочем, это письмо не определяло точной высоты звука и лишь
напоминало поющим уже известную им мелодию, предварительно напетую
учителем.
В середине третьего года обучения приступали к освоению
литургической литературы — церковных книг, основанных на библейских текстах
(Евангелиарий, Бревиарий, Псалтирь и других). Так постепенно,
понемногу, овладевали дети латынью, и она уже начинала заменять им родной
провансальский язык даже в повседневных разговорах.
Когда языковая подготовка была закончена, переходили к изучению
основного курса, включающего Septem artes liberals (семь свободных
искусств): грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию,
астрономию и музыку. Чтобы вкратце рассказать об этих искусствах, нам
придется сначала побеспокоить тени трех отцов средневековой
педагогики: Капеллы, Боэция и Кассиодора.
Писатель, философ и ритор** Марциан Минней Феликс Капелла в
первой половине V века н. э. написал трактат «О бракосочетании Филологии
Слово «невма» обычно производят от греческого νεύμα — знак рукою, жест.
Учитель красноречия, ораторского искусства.

Герберт учится
13
и Меркурия», в котором в аллегорической форме говорилось о свадебном
торжестве во дворце Юпитера, расположенном на Млечном пути. Все
персонажи трактата — олицетворения отвлеченных сил и понятий: бог
Меркурий (греческий Гермес) — познавательной способности,
Филология и ее служанки — соответствующих научных дисциплин; кроме того,
в трактате действовали персонифицированные Справедливость,
Бессмертие и так далее. Самому бракосочетанию посвящены первые две «книги»
(части), последующие отданы повествованию о семи свободных науках,
которые совокупно назвались Капеллой disciplinae cyclicae, то есть
энциклопедией.
Аниций Манлий Северин Боэций (480-524) — «последний
римлянин», крупнейший деятель светской образованности Средневековья,
философ, переводчик и комментатор Аристотеля, а также магистр оффиций*
в правительстве остготского государя Теодориха Великого (451-526),
основываясь на книге Капеллы, впервые разделил искусства на две группы.
В первой из них — тривии (trivium, трехпутье) — было собрано
гуманитарное знание (грамматика, риторика, диалектика). Вторая группа — ква-
дривий (quadrivium, четырехпутье) — объединяла точные науки
(арифметику, геометрию, астрономию и музыку, которая рассматривалась как
математико-эстетическая дисциплина).
Наконец, современник Боэция Флавий Магн Аврелий Кассиодор
(ок. 487-ок. 578) — писатель и ученый, а сверх того — хитроумный
придворный и бессменный секретарь Теодориха Великого, успешно
избежавший не только кинжала или яда, но и болезней, и поэтому
перешагнувший девяностолетний рубеж своей жизни, в книге «Об искусстве
и дисциплинах свободных наук» окончательно закрепил деление искусств
на две группы и показал, что знание Septem artes liberals необходимо для
понимания Священного писания.
Изучение грамматики сводилось к освоению краткой теории
словесности, к чтению и анализу сочинений римских классиков и церковных
книг. Сначала ученикам давались понятия о трех главных родах поэзии:
драматической, повествовательной и смешанной. Драматическая поэзия
делилась на трагическую, комическую, сатирическую и мимическую;
повествовательная — на ангелитическую, историческую и дидактическую;
смешанная — на героическую (Гомер) и лирическую (Гораций). Затем
схоластик читал текст (lectio) и давал объяснения, которые складывались
из грамматического комментария (litterа), первоначального объяснения
текста (sensus) и его дальнейшего анализа (sententia). Просодию —
учение о стихотворных размерах и ритмах — изучали на примерах,
заимствованных из Вергилия и Овидия. Практическая часть курса заключалась
Один из высших гражданских чинов в поздней Римской империи.

14 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
в толковании некоторых неясных мест в Священном писании и
сочинениях на сюжеты из Библии и Житийной литературы.
Знание риторики — матери красноречия — было необходимо при
подготовке к чтению проповедей на заданную тему, а также при составлении
по имеющимся образцам (formulae) различных юридических бумаг —
официальных писем, завещаний, грамот (в связи с чем учеников
знакомили с основами римского и канонического прав).
Диалектика (логика) заключалась в методах отыскания истин
посредством дискуссий, в искусстве логического рассуждения и его языкового
выражения. Знание диалектики ценилось очень высоко, так как она
должна была подготовить будущих клириков* (духовных лиц) к диспутам на
религиозные темы, защите церковных догматов и опровержению ересей.
Основой изучения точных наук были сочинения Боэция,
англосаксонского монаха-бенедиктинца Беды Достопочтенного (672-735)1,
основателя средневекового энциклопедизма севильского епископа Исидора (560-
636)2 и ирландца Алкуина (ок.735-804) — выдающегося средневекового
мыслителя, приглашенного Карлом Великим к императорскому двору
и возглавившего просветительское движение, которое в истории
именуется Каролингским Возрождением.
В курсе арифметики обучали началам письменного счета (с помощью
римских цифр, так как индо-арабская нумерация еще не была известна
в Европе) и, главным образом, счета на пальцах. Трудолюбивый Беда —
о себе он говорил, что всегда либо учился, либо учил, либо сочинял** —
в трактате «О счислении» подробно изложил способы представления
на пальцах различных чисел вплоть до миллиона (!). Арифметика была
необходима также для мистического толкования чисел, встречающихся
в Священном писании. Алкуин, например, утверждал, что число существ,
созданных Богом, есть шесть, так как шесть — число совершенное (оно
равно сумме своих делителей: 1,2,3); 8 — число с недостатком, так как
сумма его делителей 1+2+4<8 (по этой причине вторичным своим
происхождением человечество обязано числу 8: таково число душ, бывших
в Ноевом ковчеге).
Геометрия сводилась к решению элементарных задач,
встречающихся в землеустройстве, а также включала в себя некоторые, порой весьма
фантастические сведения о различных странах, землях и населявших их
народах.
Астрономия была предметом, с помощью которого, прежде всего,
определяли сроки наступления христианских праздников. Так, вычисление дней
Клир (κλήρος, греч.) означает «удел». Когда-то христиане считали себя
«уделом божьим» среди язычников.
Беда трудился даже на смертном одре, заканчивая перевод Евангелия от
Иоанна на англосаксонский язык и диктуя его своим ученикам.

Герберт учится
15
Рис. 1-2. В скриптории (из средневековой рукописи)
празднования
Пасхи основывалось на
совпадении
солнечного и лунного
времен каждые
девятнадцать лет. В курсе
астрономии излагали
сведения о
созвездиях, Знаках
Зодиака и обучали
определять время
восхода и захода светил
с помощью
простейшей астролябии
(старинный
астрономический инструмент).
Основным и,
пожалуй, единственным
руководством при изучении последнего искусства квадривия было
«Наставление к музыке» Боэция. Музыка — это учение о гармонии, о мере,
о пропорциональных соотношениях, о числах, на которых основаны
музыкальные модуляции. Даже космос построен на принципах музыкальной
пропорциональности: отношения между семью небесными сферами
равны отношениям, выражающим музыкальные интервалы. «Тот является
музыкантом, — учил «последний римлянин», — кто приобщился к
музыкальной науке, руководствуясь точными суждениями разума, посредством
умозаключений, а не через исполнение ...».
Конечно, постижение семи свободных искусств теми, кто посвятил
себя служению Богу, было не самоцелью: оно лишь подводило ученика
к восприятию высшей для клирика мудрости, заключенной в теологии.
Поэтому, штудируя искусства, Герберт усиленно изучал в монастырской
библиотеке Жития святых и патристику (труды отцов церкви). А в
пятнадцать лет, приняв монашеский чин, и сам начал переписывать рукописи
в скриптории — монастырской мастерской письма (рис.1-2).
Так в учебе, молитвах и трудах провел Герберт в монастыре почти
полтора десятка лет. Это были, наверное, самые счастливые годы его жизни.
Аббат монастыря Гаральд покровительствовал одаренному юноше и был
для него скорее другом, чем суровым наставником. Поэтому в
критических ситуациях (а в них Герберт нередко оказывался в дальнейшем),
он мысленно или письменно обращался за советом к настоятелю: «Я не
знаю ничего лучшего из того, что Божество дало смертным, чем друзья.
Счастлив день, счастлив час, когда мне было дозволено узнать человека,
одно лишь воспоминание о котором заставляет меня забыть обо всех моих

16 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
горестях. Если бы я мог чаще видеть его, я был бы намного счастливее.
Сейчас ... положение мое достаточно высокое. Но слепая судьба,
которая правит миром, бросает меня в глубокую тьму, направляя мой путь
из одной крайности в другую. Лицо моего друга остается запечатленным
в сердце моем. И я говорю, что этот друг — мой господин и отец Гаральд,
чей совет был бы для меня всем и вся».
Повезло Герберту и со схоластиком — братом Раймундом, «человеком
высокого происхождения и весьма образованным». Ему, видимо, удалось
счастливо избежать внутреннего конфликта в восприятии религиозной
и классической (языческой, с точки зрения богословов) литературы,
конфликта, терзавшего многие умы Средневековья. Сторонники
аскетического течения, зародившегося в знаменитом бургундском монастыре Клюни
и направленного на всяческое очищение монастырской жизни, считали
изучение римских классиков делом богопротивным. Так, св. Одон Клю-
нийский (ок.878-942) называл Вергилия «прекрасным сосудом,
наполненным отвратительными змеями». Раймунд же, по словам Герберта,
«излучал двойной свет религии и науки». Будучи человеком глубоко
религиозным, он сумел привить своим ученикам уважение и любовь к
знаменитым латинянам, и эта любовь не оставляла Герберта в течение всей жизни.
«Если я и обладаю некоторыми знаниями, — писал он через много лет
монастырской братии, — то после Бога я обязан этим Раймунду в
большей степени, чем кому-либо другому». Но насколько высок был уровень
знаний, полученных за годы учебы Гербертом?
В Средние века, как никогда в века иные, этот уровень зависел от
многих субъективных факторов: учености и педагогического мастерства
схоластиков, богатства монастырской библиотеки, возможности
заимствования манускриптов из других монастырей и так далее. Брат Раймунд был
знатоком церковной и классической литературы, но не более того, и
поэтому предметы квадривия излагались им на самом примитивном уровне;
библиотека монастыря не принадлежала к числу известных
книгохранилищ, да и находился он вдали от крупных образовательных центров
Европы. Поэтому можно предположить, что, усвоив то, что смог преподать
ему брат-наставник, и то, что он почерпнул из библиотечных рукописей,
Герберт всячески стремился к дальнейшему продолжению образования.
Но для этого ему пришлось покинуть родину, и в течение несколько лет
приобретать новые знания в соседней стране.
В ИСПАНСКОЙ МАРКЕ
Весной 967 года монастырь в Орийяке во главе небольшой свиты
посетил граф Барселоны Борелл И, фактический правитель испанской
марки — пограничной зоны, лежавшей между Пиренеями и рекой Эбро. Со-

В испанской марке
17
зданная императором Карлом Великим (747-814), марка соседствовала
с Кордовским халифатом и служила форпостом защиты империи от
вторжений мусульман.
Доподлинно неизвестна причина, приведшая Борелла в монастырь.
Скорее всего, набожный граф, находившийся во Франции по личным или
государственным делам, по пути домой сделал в Орийяке остановку, чтобы
поклониться мощам св. Геральда. Настоятель же монастыря, узнав от Борелла,
что в его стране есть весьма ученые люди, в совершенстве овладевшие
искусствами, посоветовался с братией и уговорил графа взять с собой Герберта.
Он, по-видимому, полагал, что молодой монах, поднабравшись мудрости
в одной из монастырских библиотек марки, по возращении на родину
упрочит авторитет Орийякского аббатства. Поскольку монах, принявший обет,
должен был навсегда остаться в избранном монастыре (stabilitas loci — так
назывался этот обычай), Герберту потребовалось специальное разрешение
(licentia) аббата, чтобы присоединиться к свите Борелла. Он впервые
покинул замкнутый мирок монастырской обители, впервые, на четвертый день
пути, увидел большой город — это была Тулуза, где благочестивый граф снова
сделал остановку для молитв. Как непохож был Тулузский собор на
скромную монастырскую церковь Святых Петра и Климента! Дух захватывало от
золотых распятий, украшенных драгоценными камнями, серебряных потир,
канделябров и курильниц, резных крестов и плит из слоновой кости, от
шитой золотом ризы архиепископа. Вот оно, величие Церкви, служению
которой он, Герберт, посвятил свою жизнь!
На одиннадцатый день путники пересекли Пиренеи и добрались до
городка Риполь, расположенного в красивейшей долине близь подножья горы
Канигу у границы с Францией. Здесь находился бенедиктинский монастырь
св. Марии Рипольской, основанный в 879 году графом Барселоны Вифредом
I Волосатым (ум. 897) и славившийся богатейшим собранием сочинений
теологов и римских классиков, а также книг по искусствам квадривия.
Борелла и Герберта поджидал Аттон — епископ города Вик, находившегося
примерно в 60 км к северу от Барселоны и в одном дне пути от
монастыря. Его заботам граф и поручил Герберта. Епископ ранее бывал в Кордове,
где познакомился с трудами арабских ученых (переведенными на латынь),
и поэтому обладал выдающимися для того времени познаниями в области
точных наук. Арабский мир тогда был несравненно более просвещенным,
чем европейский: если, например, самое крупное европейское книжное
собрание едва ли насчитывало тысячу книг, то Кордова, столица Кордовского
халифата, могла похвалиться библиотекой, хранившей почти полмиллиона
рукописей (а всего в халифате было семьдесят библиотек).
Здесь следует напомнить, что в VII—VIII веках арабы, сплотившись
под зеленым знаменем пророка Магомета, покорили Персию, Среднюю
Азию, Ирак, Афганистан, Египет и всю северную Африку, Палестину,

18 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
Сирию, часть Индии, Малой Азии и Закавказья и большую часть
Пиренейского полуострова, которую завоеватели* называли Андалусией.
В результате этих воен сложилось монолитное теократическое
государство — Багдадский халифат, из которого позднее выделился
самостоятельный Кордовский халифат. Правители халифатов всячески поощряли
развитее наук и искусств в подвластных землях, и на огромной
территории возникла новая культура, которая достигла небывалого расцвета
в IX-XI веках. В то время, как Европа переживала интеллектуальный
упадок, в мусульманских странах расцветали философия, математика,
астрономия, историография, лингвистика, химия, медицина,
фармакология, техника, литература, архитектура, ваяние и живопись. Правители
халифатов, борясь с иноверцами, не запрещали своим ученым
пользоваться знаниями, заимствованными из книг греческих, индийских,
китайских авторов. Более того: халифы щедро оплачивали перевод этих
книг на арабский язык, которые затем переводились европейцами на
латынь (равно как переводились и оригинальные арабские трактаты).
Благодаря такой двойной «трансформации», Европа открыла для себя
естественнонаучные, математические и философские труды великих
греков (греческий язык в Средние века был почти забыт).
Можно предположить, что именно в монастыре св. Марии Рипольской
Герберт познакомился с рукописью, в которой неизвестный нам римский
автор описал счетный прибор, называвшийся «абак». Но почти наверняка
можно утверждать, что в одной из книг монастырской библиотеки Герберт
впервые увидел арабские цифры, которые монахи использовали неохотно,
полагая, что это некие магические знаки язычников. И, как знать, может
быть, именно тогда у Герберта и возникла идея использования арабских
цифр в абаке, идея, навсегда оставившая его имя в истории счетной
техники. К сожалению, никаких подробностей о пребывании Герберта в марке
не сохранилось (если не считать упоминания его ученика Рихера о том,
что Герберт «учился у Аттона математике много и с успехом»). Это
породило впоследствии многочисленные и совершенно безосновательные
рассказы о поездках орийяксого монаха в Кордову и Севилью («за знанием»).
Прошло три года, и Герберт, надо думать, в достаточной мере усвоил
новые для себя сведения. Но тут еще одна счастливая случайность дала
ему возможность завершить образование и обрести связи, которые
сыграли огромную роль в его жизни. Дело в том, что после завоевания большей
части Пиренейского полуострова маврами, марка в духовном отношении
оказалась зависимой от архиепископа Нарбонны — города в юго-западной
части Франции, неподалеку от Пиренеев. Желая укрепить власть и авто-
Пиренейский полуостров, на котором ранее находилось королевство
вестготов, завоевали мавры — обращенные в ислам жители северной Африки.

В испанской марке
19
ритет правителей марки, Борелл вознамерился создать для нее отдельное
архиепископство в Вике. С этой целью в 970 году он вместе с Аттоном
и Гербертом отправился в Рим к папе Иоанну ХШ.
С грустью покидал Герберт страну, где в ученье провел несколько
беззаботных лет, где приобрел не только новые знания, но и новых
друзей — Гуарина (ставшего впоследствии аббатом монастыря св. Михаила),
Бонифилия (будущего епископа графства Жирона, входившего в марку),
барселонского архидьякона и переводчика Лупитуса (со всеми ими
Герберт впоследствии активно переписывался). Он, по-видимому,
нисколько не торопился возвращаться в Орийяк, и если бы не стечение
обстоятельств, никогда бы не пересек Пиренеи в обратном направлении. По
крайне мере Рихер придавал поездке в Рим, которая, в конце концов,
привела Герберта во Францию, провиденциальное значение: «но когда
Провидение пожелало возжечь свет в покрытой мраком невежества Галлии,
оно навело графа и епископа на мысль совершить паломничество в Рим.
Приготовив все необходимое, они отправились в путь и взяли с собой
вверенного им юношу».
Впрочем, не только Галлия, но и вся Европа коснела тогда «во мраке
невежества». Бессилие королевской власти, произвол сеньоров,
невежество духовенства также гибельно влияли на состояние образованности,
как и набеги норманнов, венгров и сарацинов. Не говоря уже о том, что
среди мирян было ничтожно мало грамотных и что за недостатком
таковых приходилось отказываться от письменного ведения судопроизводства,
но и духовенство — главный хранитель знания, покровитель и источник
просвещения в Средние века — также имело крайне низкие
образовательный ценз и нравственный уровень. Многие клирики не знали латыни и не
понимали читаемых ими молитв; другие вели себя непристойно,
пьянствовали, открыто женились (иногда на своих родных сестрах); порой во
главе монастырей вставали богатые миряне, которые являлись сюда со
своими женами, детьми, вооруженной охраной и охотничьими собаками.
Обнищавшие монахи поневоле уходили из монастырей на заработки, а,
возвращаясь, приносили с собой все мирские пороки. И какая уж тут
наука — среди полной нищеты, под руководством аббатов, которые не знают
«Отче наш». Какая наука, если один из прелатов католической церкви
на обвинение в невежестве и нежелании постичь античное наследство
отвечал, что «викарии Петра и его ученики не желают иметь учителем ни
Платона, ни Вергилия, ни Теренция, ни остальных скотов-философов,
которые, гордо летая, как птицы по воздуху, погружаясь в морскую глубину,
как рыбы, и блуждая повсюду, как бараны, описали всю землю». Недаром
раннее Средневековье с легкой руки префекта Ватиканской библиотеки
Чезаре Баронио (1538-1607) уже много лет историки именуют «темными
веками». И лишь монастырские и кафедральные школы были тем оазисом,
где поддерживался огонь знания.

20 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
В ИТАЛИИ
Поездка в Италию доставила огромную радость Герберту. Маленькие
опрятные zenachodia — странноприимные дома при монастырях, в
которых останавливались путники, приветливые лица жизнерадостных,
общительных итальянцев, голубое и безоблачное, несмотря на декабрь, небо —
все внушало ему уважение к этой благодатной земле. Повсюду виднелись
развалины амфитеатров, акведуков, храмов и портиков — немых
свидетелей былого величия и могущества Римской империи. Стоявшие вдоль
дорог многочисленные святыни, древние и новые, у которых Борелл и его
спутники задерживались на непременную молитву, напоминали о том, что
по этим старым дорогам христианство шло в Roma caput mundi (Рим —
главу мира)...
В Вечный город Борелл со своей свитой прибыли в конце года.
Дожидаясь аудиенции у папы, они возносили молитвы в римских соборах
и знакомились с городом, каждый камень которого говорил о высочайшей
культуре латинян. В середине января 971 года Борелл, Аттон и Герберт
были, наконец, приглашены в Латеранский дворец*. Папа благосклонно
отнесся к просьбе графа и велел своему секретарю подготовить бумаги,
возвышающие Аттона до сана архиепископа. От внимания Иоанна XIII
не ускользнула необычная для Италии того времени ученость
скромного спутника графа и епископа, и он попросил Герберта еще раз
посетить дворец для подробной беседы. Зная, что император Оттон I очень
дорожит учеными людьми, папа поспешил известить его о прибытии
в Рим молодого, но замечательно образованного человека, и к тому же
—знатока математики. Император немедленно приказал во что бы то ни
стало задержать Герберта в Италии, дабы возложить на него заботы по
воспитанию и обучению своего сына и наследника. Воля Оттона I была
передана Бореллу, и тому ничего не оставалось, как подчиниться (что он
и сделал с большой неохотой). Граф вернулся в Испанию один,
поскольку в августе 971 года на обратном пути в Вик Аттон был смертельно
ранен в стычке с сарацинами и умер на руках у Борелла. Герберт же был
вскоре представлен папой Оттону I, который прибыл со своим двором
в Рим на Рождество.
Императору было в то время около шестидесяти лет. Рослый, очень
сильный физически, Оттон I был сыном короля Восточно-Франкского
королевства** Генриха I Птицелова, представителя саксонской династии.
Латеранский дворец с IV до начала XIV века служил резиденцией римских
пап. От дворца получил название главный католический храм в мире — Собор
Святого Иоанна Латеранского или Базилика Сан-Джованни ин Латерано.
Иначе говоря — Германии.

В Италии
21
В молодости он получил соответствующее его положению воспитание,
овладев семью «рыцарскими искусствами» — верховой ездой, плаванием,
владением копьем, мечом и щитом, фехтованием, охотой, игрой в
шахматы, искусством слагать стихи и под собственный аккомпанемент петь
мадригалы в честь прекрасных дам. Неизвестно, насколько Оттон I преуспел
в этом последнем искусстве, хотя, по-видимому, романтических историй
в его жизни было немало. Юношей он увлекся дочерью славянского князя,
содержавшегося с семьей в качестве заложников в Германии, и их
незаконнорожденный сын стал впоследствии архиепископом Майнца.
Отмечена рыцарской романтикой (впрочем, с сильной примесью
политических амбиций) и история второго брака Оттона I. После
скоропостижной смерти 22 ноября 950 года юного короля Италии Лотаря
Прованского его соперник Беренгарий, маркграф Ивреи (области в
Северной Италии), «человек жестокий и алчный, за деньги продававший
правосудие», захватил престол; он и его сын были объявлены королями
и коронованы в церкви св. Михаила в Павии, древней столице лангобард-
ских королей. Молодую же вдову Лотаря Адельгейд заключили в одну из
крепостей на севере Италии, ибо она имела не меньше прав на престол,
чем маркграф и его сын. Хронист так писал о ее заточении: «Безвинно
схваченная, Адельгейд подверглась всевозможным мучениям, будучи
остриженной, битой кулаками и ногами и, наконец, заключенной в
мрачную темницу с единственной служанкой...». Однако через четыре месяца
сторонники королевы прорыли подземный ход, через который Адельгейд
удалось бежать. Ей чудом удалось уйти от погони, которую возглавлял
сам Беренгарий, и она обратилась за помощью к Оттону I, потерявшему
в 946 году свою первую жену Эдгит, дочь английского короля.
Перспектива женитьбы на двадцатилетней вдове, которая была почти вдвое моложе
его, представлялась Оттону весьма заманчивой, но еще более
привлекательным был «благородный повод» захватить и включить в свои владения
Итальянское королевство.
Разбив войско Беренгария и женившись на Адельгейд, Оттон I
провозгласил себя королем Лангобардии, а вскоре смог осуществить свою
давнюю мечту — возродить империю Карла Великого: 2 февраля 962 года
в римской церкви св. Петра папа Иоанн XIII возложил корону римских
императоров на голову Оттона I, который еще при жизни был прозван
Великим. Так по словам современного историка «из недозрелого германского
феодализма было воссоздано государственное образование, получившее
впоследствии столь же громоздкое и неуклюжее, сколь и неточное
название Священной Римской империи германской нации». В
территориальном отношении Оттоновская империя уступала империи Карла Великого
и включала только Германию и отдельные области Италии.
Императрица Адельгейд (с древнегерманского ее имя переводится как
Благородство и Борьба) была весьма образованной женщиной, и если

22 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
до женитьбы на ней Оттон I не умел ни читать, ни писать, то после
бракосочетания под ее влиянием, хотя и с трудом, овладел этими
«неблагородными» искусствами. По примеру Карла Великого он начал приглашать
к императорскому двору выдающихся ученых из разных стран, таких, как
знаток арабской культуры Иоанн Горзский, историк, дипломат и знаток
греческого языка Лиутпранд Кремонский, известный собиратель
рукописей римских классиков Стефан Наваррский и других. Герберт стал, таким
образом, еще одним «интеллектуальным приобретением» Оттона I.
Большую часть 971 года двор провел в Равенне, где и началась
преподавательская деятельность Герберта. Его ученик — шестнадцатилетний
Оттон II — к этому времени и сам был увенчан императорской короной.
Этот невысокий рыжеволосый юноша заботами отца уже неплохо знал
латынь, так что между учителем и учеником произошло сближение как
раз на той почве, на которой в то время было легче всего сблизиться с
Гербертом, — на почве науки.
Оттон I мечтал женить сына на греческой царевне, поскольку видел
в этом браке признание византийцами Западной Римской империи и
императорского достоинства за собой и за своим сыном и, кроме того,
юридическое закрепление за империей южно-итальянских земель. Добиться
такого признания от василевса* Никифора Фоки, волевого, талантливого
полководца и политика было почти невозможно, но Оттон I все же
направил в июне 968 года Лиутпранда Кремонского (ок. 922-9720) в
Константинополь просить для сына руки порфирородной царевны Анны,
четырехлетней падчерицы Фоки. «Но, — как пишет историк, — васи-
левс считал непозволительно дерзким само намерение северного
варвара породниться с византийским императорским домом, равно как и его
притязания на императорский титул и владения в Южной Италии».
Лиутпранд привез из Константинополя послание, в котором были
сформулированы заведомо неприемлемые территориальные требования (вплоть
до уступки Равенны и Рима), и Оттон I начал военные действия против
византийцев. «Итальянская компания» приносила успех то одной, то
другой стороне, при этом оба войска жестоко разоряли и безжалостно
уничтожали ни в чем не повинное мирное население. Неизвестно, как
долго бы продолжалась эта резня, если бы Никифор Фока в ночь с 10 на
11 декабря 969 года не был предательски убит заговорщиками, во главе
которых стояли супруга императора и ее любовник, Иоанн Цимисхий.
Последний занял императорский трон (на правах родственника
убиенного) и возобновил брачные переговоры с «северным варваром». Они были
утомительными и неторопливыми, но, в конце концов, стороны пришли
к обоюдному согласию: в конце 971 года глава немецкой церкви
архиепископ Кельна Герон с большой свитой отправился в Константинополь
Василеве (греч. ΒασιΛεύς) — титул византийских императоров.

На кафедре в Реймсе
23
за невестой Феофано, племянницей Цимисхия, а 14 апреля следующего
года Иоанн XIII совершил в Риме обряд бракосочетания и короновал
новобрачную императорской короной.
На этом торжестве Герберт познакомился с архиепископом
Реймса Адальбероном, сыгравшим огромную роль в его жизни. Адальберон,
принадлежавший к знатному лотарингскому роду, был энергичным и
прекрасно образованным церковником и тонким политиком, приложившим
немало сил для укрепления императорской власти. Предметом особой его
заботы были школы архиепископства, и поэтому он очень гордился
архидьяконом Реймского собора, большим знатоком диалектики Геранном.
Двор Оттона I был весьма мобилен: пробыв в Риме до начала мая,
семья императора направилась в Равенну, затем в июле переехала в
Милан, а в начале сентября — в Павию. В одном из этих городов и произошла
встреча Герберта и Геранна. Они сразу прониклись уважением друг к
другу и поняли, что сотрудничество обогатит каждого из них углубленным
знанием тех из семи свободных искусств, в которых они еще недостаточно
продвинулись к совершенству: Герберт мог узнать много нового у Геранна
по части диалектики и, в свою очередь, поделиться с ним приобретенными
в Испании сведениями из математики. Жажда знания была так сильна
в Герберте, что ни выгоды его нового положения, ни блеск императорского
двора не могли изменить его твердого намерения продолжить учебу. Это
свидетельствует, что он действительно любил науку и занимался ею ради
нее самой, а не с целью и надеждой со временем использовать свои знания
для приобретения материальных благ. К тому же переход от монашеской
кельи ко дворцу Оттона был слишком резок и свершился слишком
стремительно, чтобы изменить вкусы, привычки и стремления Герберта. Поэтому
он уговорил императора разрешить ему следовать за Геранном в Реймс,
цветущий культурный и торговый центр в Лотарингии. В свите Оттона
I они спустились вниз до долины Рейна, здесь в конце 972 года расстались
с императорским двором и повернули на запад, в Лотарингию.
НА КАФЕДРЕ В РЕЙМСЕ
Так Герберт стал схоластиком кафедральной школы при Реймском
соборе. Кафедральные школы были, как правило, богаче монастырских школ
и считались престижнее последних. Дело в том, что императоры из
саксонского дома в борьбе с герцогским сепаратизмом опирались на
церковную аристократию, и поэтому аристократы светские — в надежде на
скорую и удачную карьеру своих отпрысков — охотнее посылали своих детей
именно в кафедральные школы, находившиеся под покровительством
епископов и архиепископов. Реймская школа пользовалась достаточно
высоким авторитетом в Европе: при соборе было пять скрипториев и богатая

24 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
библиотека (еще более крупное
собрание рукописей хранилось
в монастыре св. Ремигия,
расположенном в двух милях от
Реймса). Адальберон давно мечтал
заполучить в Реймс крупного
ученого: «Пока он думал об
этом, размышляя, как усилить
величие своей школы, сам
Господь направил ему
Герберта», — пишет Рихер. Вскоре
архиепископ убедился в том, что
высокая репутация Герберта
как знатока наук вполне
заслужена и сделал его caput scholae
(главой школы). Более того, он
поселил Герберта в своем доме,
возложив на него обязанности
личного секретаря.
Возглавляя реймскую школу, Герберт
приложил немало усилий для
того, чтобы сделать ее лучшей
в Европе, и добился своего. Из
различных стран в Реймс
стекались студенты и клирики,
чтобы послушать знаменитого схоластика и поучиться у него. «Имя славного
ученого, — говорит Рихер — разнеслось не только по Галлии, но
распространилось и между народами Германии, оно перешагнуло Альпы и
разлилось в Италии до Тирренского и Адриатического морей» (рис.1-3).
Рихеру мы обязаны сведениями о преподавательской деятельности
Герберта, которая продолжалась в Реймсе почти пятнадцать лет. Сын
состоятельного феодала, он был не самым выдающимся учеником Герберта,
но много лет учился, а затем работал в Реймской школе в качестве
ассистента caput scholae.
Согласно Рихеру Герберт читал в школе все предметы тривия и ква-
дривия, исключая грамматику, причем, во противу правил, начинал свой
курс не с риторики, а с диалектики, используя «Введение к Категориям
Аристотеля» греческого философа Порфирия в переводе и обработке
римского грамматика и философа Гая Мария Викторина3, а также
Аристотелевы «Категории», «Об истолковании» и «Топику», переведенные и
прокомментированные Боэцием. Герберт разъяснял своим ученикам понятия
категорий, суждений, силлогизмов, диалектических заключений, говорил
о родах, видах, отличиях существенного от случайного и так далее.
Рис. 1-3. На лекции в Реймской школе
(из средневековой рукописи).

На кафедре в Реймсе
25
«Когда, — продолжает Рихер, — он пожелал направить своих
студентов от подобных занятий к изучению риторики, то воплотил на практике
свою убежденность в том, что ораторским искусством невозможно
овладеть без предварительного знания способов выражения мыслей, которые
приняты в поэзии ... Поэтому он читал и объяснял им книги поэтов
Вергилия, Стация и Теренция, а также сатириков Ювенала, Персия и Горация,
равно как поэта и историка Лукана4. После того как ученики познали
сочинения этих авторов и овладели их стилем, он начинал обучать риторике».
Чтобы они как можно быстрее овладели этим искусством, Герберт
изготовил особую «таблицу риторики» на двадцати шести листах пергамена,
расположенную в две колонки. Он говорил, что эта таблица, без сомнения
удивительная для невежд, весьма полезна для трудолюбивых учеников,
так как разъясняет им тончайшие и неясные правила риторики и
закрепляет их в памяти. Но даже изложив аудитории основные законы
красноречия, следуя Аристотелю, Герберт не считал свою миссию выполненной:
он вверял учеников помощнику, который проводил с ними диспуты на
различные темы. При этом, как пишет Рихер, caput scholae требовал от
диспутантов «естественности в аргументации», что, по его мнению, было
вершиной красноречия.
Отсюда можно сделать вывод, что Герберт целенаправленно готовил
своих студентов к церковной или государственной деятельности, считая
ораторское искусство важнейшей компонентой образования. «Я не тот
человек, — писал он аббату Экберту из Тура, — чтобы отделять полезное
от достойного. Напротив, я, как и Цицерон, всегда пытался их соединить...
Я неизменно полагал, что в равной степени важно изучать как науку
достойной жизни, так и науку красноречия. Для тех, кто не обременен
государственными заботами, умение достойно жить более важно, чем умение
хорошо говорить, но для нас обе науки равнозначны. Чрезвычайно важно
уметь убедительно излагать свои мысли, чтобы благозвучием красноречия
остановить неистовство введенного в заблуждение духа ...».
«Обучая математике, — продолжает свой рассказ хронист, — он
начинал с арифметики, которая является первой частью этой науки». По
складу мышления Рихер был, по-видимому, гуманитарием, и поэтому
ограничился лишь одним абзацем, рассказывая о том, как Герберт учил
своих слушателей умножать и делить многозначные числа на абаке.
Впрочем, мог ли он представить, что именно этот инструмент и правила счета
на нем обеспечат Герберту известность и славу в грядущих поколениях
и что через тысячу лет уровень цивилизации в значительной степени
будет определяться электронными наследниками абака?
Происхождение термина «абак» в точности не установлено.
Большинство историков производят его от семитского корня; согласно этому
толкованию абак — это дощечка, покрытая слоем пыли. На ней острой

26 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
палочкой проводились линии и какие-нибудь предметы, например,
камешки или палочки, размещались в получившихся колонках по позиционному
принципу. Сложение и вычитание на абаке выполнялись добавлением или
изъятием камешков, умножение и деление — как повторные сложения
и вычитания соответственно.
С абаком были знакомы в древности и египтяне, и греки, и римляне.
Историки полагают, что, например, в Грецию абак был завезен
финикийцами и стал там «походным инструментом» греческих купцов. Значения,
приписываемые камешкам в колонках, обычно сообразовывались с
соотношениями различных денежных единиц. Историк Полибий, желая съязвить,
писал: «Придворные — как камешки на счетной доске; захочет счетчик,
и они будут стоить один хал /с, а захочет — так и целый талант». В
Древнем Риме абак назывался calculi, или abaculi, и изготовлялся из бронзы,
камня, слоновой кости и цветного стекла. Слово calculus означает
«галька», «голыш». От него произошло позднейшее латинское calculatore
(вычислять) и наше калькуляция. Сохранился бронзовый римский абак,
на котором calculus передвигались в вертикально прорезанных желобках.
Внизу помещали камешки для счета до пяти, а в верхней части имелось
отделение для камушка, соответствующего пятерке.
Прошло много веков и вид абака изменился. Рихер рассказывает, как
Герберт заказал мастеру, изготовлявшему щиты, кожаную счетную доску,
разделенную на двадцать семь колонок, а также велел сделать тысячу
жетонов из рога и нанести на каждый из них одну из девяти арабских цифр, от
единицы до девяти. Знака нуля Герберт не знал, да он и не нужен был при
счете на абаке, так как заменялся пустой колонкой.
Существовал и другой вариант абака, который описал в XI веке ученик
Герберта парижанин Бернелэн (рис.1-4). Это была гладкая доска,
посыпанная голубым песком и разделенная на тридцать колонок. Три
колонки отводились для дробей, а прочие объединялись по три в девять групп.
Сверху колонок были дуги, которые назывались пифагоровыми (arcus
Pytagori), так как изобретение абака приписывалось Пифагору. Колонки
повторно помечались наверху слева направо буквами С (centum — сто),
D (decern — десять) и S или M (латинское singularis или греческое мо-
нас — единица). Жетоны с цифрами Бернелэн именовал апексами (от
латинского apex, одно из значений которого — письмена). Вскоре к
известным апексам добавился еще один жетон — кружок с точкой внутри.
Его называли сипос (от греческого псефос — камешек, жетон) и
использовали как метку для памяти, передвигая вдоль колонок в процессе счета.
Рихер утверждал, что Герберт выполнял операции на абаке с такой
скоростью, что получал результат умножения быстрее, чем произносил
его вслух. «Тот, — писал хронист, — кто хотел бы разобраться в этом
методе досконально, должен прочитать книгу, которую он написал для схо-

На кафедре в Реймсе
27
Υ Ζ \
1 1
©
1
С »Л
1
/ э ч
0
{ JJ Л
1 1
1®
®
©
Рис. /-4. Лба/с Λ7 ве/са {фрагмент)
ластика Константина».
Сочинение, о котором
упоминает Рихер, называлось
«Книжечка о делении чисел»,
схоластик же Константин был
другом Герберта и
преподавателем школы в монастыре
Флери-сюр-Луар. В
предисловии к «Книжечке»
говорилось: «Сила дружбы делает
возможным невозможное.
Каким образом у меня могло бы
появиться желание объяснить
правило чисел абака, если бы
я не был к тому побуждаем
тобой, о, Константин,
сладкая утеха моих трудов. Итак,
хотя уже произошло несколько люстров (пятилетий. — Ю. П.) с тех пор,
как у меня не было под руками книги по этому предмету или упражнений
в нем, я все же оказываюсь в состоянии изложить его, отчасти по памяти,
буквально в тех же выражениях [как в книге], отчасти только
придерживаясь того же смысла. Пусть же безграмотный философ не думает,
что эти правила находятся в противоречии с какой-либо наукой или сами
с собой».
Уже из этого отрывка следует, что Герберт не был изобретателем
абака, как иногда утверждалось, а лишь восстановил то, что было известно,
но пришло в забвение («В X веке не творят, а зубрят, восстанавливают по
памяти» — замечает по этому поводу историк). Заслуга Герберта состоит
в популяризации инструментального счета, в использовании индо-араб-
ских цифр* на жетонах и (может быть!) в разработке правил умножения
и деления на абаке. Эти операции выполнить письменно весьма сложно,
если пользоваться римской системой счисления (попробуйте, например,
перемножить CXIX и XXIV). На абаке же умножение выполнялось
значительно проще.
Пусть, скажем, требуется 4600x23. Ход вычислений следующий:
3x6=18; 3x4=12; 2x6=12; 2x4=8; 1+2+2=5; уничтожим цифры 1, 2, 2
и напишем 5; 1 + 1+8=10; в следующей колонке слева напишем 1. Таким
образом, получается сумма 105800. При вычислении на абаке вычерки-
Эти цифры возникли в Индии не позднее V века, а затем их
популяризировали в своих трактатах, написанных на арабском языке, великие ученые Ал-Хорезми
(ок. 780-ок. 850) и ал-Бируни (973-1048).

28 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
ванию цифр соответствовало удаление жетонов (например, жетоны 1, 2,
2 заменялись жетоном с цифрой 5). Выполнение деления на абаке
значительно сложнее. Герберт использовал прием, при котором деление на
какое-либо число b заменялось более простым делением на близкое к нему
«круглое» число с, что требовало после каждой операции
вспомогательного умножения на разность или дополнение с-Ь (или Ь-с) и сложения,
причем делимое разбивалось всякий раз на отдельные разряды.
Конечно же, столь громоздкое правило представлялось современникам
Герберта верхом изобретательности. Недаром молва обвиняла его в связи
с дьяволом также и из-за умения делить на абаке большие числа, а
знакомый нам отец Уильям из Малмсбери уничижительно писал: «Герберт был,
несомненно, первым, кто перенял у сарацинов абак. Он написал о нем
правила такого рода, что абацисты, сколько бы ни старались, постигают
их с трудом». Другого мнения придерживался преподаватель известной
монастырской школы в Лане монах Радульф (ум. 1131): «От Герберта,
человека высочайшего благоразумия, одно имя которого означает мудрость,
от известного ученого Германа5 и их учеников поток знаний об абаке
достиг нашего времени».
О популярности Герберта в Средние века свидетельствует то
обстоятельство, что иногда вместо слова «абацист», то есть вычислитель на
абаке, говорили «герберкист» —последователь Герберта. Через
несколько веков Леонардо Пизанский (ок. 1170-1250), прозванный Фибоначчи6,
в своей «Книге абака» называл счет на абаке Герберта одним из трех
существовавших способов вычислений (два других способа — счет на
пальцах и modus Indorum — письменные вычисления с помощью индо-араб-
ских цифр). Последний способ после выхода книги Леонардо постепенно
завоевал популярность, чему немало способствовало проникновение
и распространение в Европе бумаги. В течение следующих двух-трех
столетий развернулась острая борьба между «абакистами», отстаивавшими
использование абака и римской системы счисления, и «алгоритмиками»,
отдававшими предпочтение индо-арабским цифрам и письменным
вычислениям. Борьба эта завершилась победой «алгоритмиков» лишь в XVII
веке.
Но вернемся к рассказу Рихера. «После арифметики он переходил
к музыке, в которой галлы долгое время были невежественны и которую
он сделал очень популярной. Определяя высоту тона струн с помощью
монохорда* и разделяя консонансы на тоны, полутоны и даже на трети и
четверти тона ... он восстановил совершенное знание музыки». Трудно
предположить, однако, чтобы в теоретических вопросах Герберт пошел дальше
Монохорд — однострунный прибор для определения высоты тона струны
и её частей, известный со времен Пифагора (VI век до н.э.).

На кафедре в Реймсе
29
Боэция, который в «Наставлениях к музыке» говорит об арифметических
отношениях октавы (1:2), кварты (3:4), квинты (2:3), полутона (243:256),
большого полутона (aptome) к малому (limma vel dieses) (139:104), о
комме — разнице между целой октавой и совокупностью кварты и квинты
и так далее. Отсутствие гаммы, изобретенной полувеком позднее
бенедиктинским монахом Гвидо из Ареццо7 (ок. 990-ок.1050), в значительной
степени затрудняло понимание этой отвлеченной теории музыки, и
поэтому лишь Герберт с его знанием математики смог просветить
«невежественных галлов». Впрочем, Рихер говорит, что сам он и архидьякон Геранн
отказались от изучения этого искусства («ввиду крайней его сложности»).
Рихер ничего не сообщает о характере преподавания Гербертом
геометрии, но о познаниях caput scholae можно судить по его незавершенной
книге «Геометрия» и письму монаху Адельбольду из Утрехта. В
теоретическом отношении книга Герберта представляла собой компиляцию из
сочинений Боэция и Евклида. Но «Начала» великого грека были известны
тогда латинской Европе лишь фрагментарно, а ни греческого, ни
арабского языков Герберт не знал. Поэтому в «Геометрии» он привел только
формулировки Евклидовых теорем и доказательства трех из них. Проявляя
некоторый критический дух, в целом отсутствующий в этом сочинении, он
указывал, что в действительности ни одна точка, ни одна линия и
поверхность не встречаются иначе, чем в связи с каким-нибудь телом, и лишь
мысленно мы отрываем точки, линии и поверхности от этих тел.
Практическая часть книги посвящена приемам римских агрименсо-
ров (землемеров). Герберт пишет об измерении длин, площадей и объемов
различных геометрических фигур. Он показывает, как с помощью
астролябии, стрелы с привязанной ниткой и измерения тени можно вычислить
площади фигур разной формы; определяет число зданий, которые можно
разместить на этой площади; измеряет высоту доступных и недоступных
объектов (башен, церквей, гор), узнает ширину реки, глубину колодца
и так далее.
Для вычисления площади равностороннего треугольника (важнейшая
задача при проведении землеустройства) он рекомендует принимать его
высоту равной 6/7 стороны, что весьма близко к правильному значению
(V3/2). «Пусть будет тебе известно общее правило для нахождения высоты,
в равностороннем треугольнике, — пишет Герберт Адельбольду: отнимай
всегда от стороны седьмую часть и шесть остальных считай за высоту. Но
чтобы ты лучше понял, о чем идет речь, возьмем пример... Дан тебе
треугольник, сторона которого равна 7 футам длины; по геометрическому правилу
я его [площадь] измеряю так: отнимаю от стороны седьмую часть и,
принимая остальные 6/7 за перпендикуляр, умножаю его на сторону и говорю:
6x7=42; половина этого числа 21 и есть площадь означенного треугольника».
Далее Герберт разъясняет своему корреспонденту ошибку агрименсоров,
которые измеряют площадь квадратами и не принимают при этом в расчет

30 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
тех отрезков этих фигур, которые оставались вне измеряемой площади
(«поэтому вместо числа 21 они получали в ответе неверное число 28»).
Критически оценивая оригинальность математических трудов Герберта,
историки науки соглашаются с тем, что его «Геометрия» и письмо Адель-
больду — первые геометрические достижения бедной математической
культуры Средневековья.
Излагая последний предмет квадривия — астрономию, Герберт
использовал наглядные (как мы бы сказали сегодня) пособия, что было,
конечно, неслыханным новшеством в педагогической практике X века.
Рихер довольно туманно и, видимо, не до конца понимая*, описал
астрономические инструменты Герберта. Но если соединить сообщаемые им
сведения с теми, что содержатся в письме Герберта к уже знакомому
нам схоластику Константину, можно в общих чертах представить себе
устройство и принцип действия астрономических инструментов, которые
использовались в реймской школе.
Чтобы познакомить учеников со звездной картой и научить их
распознавать созвездия и отдельные звезды, Герберт изготовил деревянную
сферу диаметром около трех футов. На ней он провел две окружности так,
чтобы их плоскости были взаимно перпендикулярны. Точки пересечения
этих окружностей он определил как Северный и Южный полюсы Мира.
Затем с помощью циркуля разделил полуокружность от одного полюса до
другого на тридцать частей и начертил на сфере пять параллельных
кругов. Первый находился на расстоянии шести частей от Северного
полюса (арктический круг); далее через пять частей была расположена линия
тропика Рака, и затем через четыре части — линия небесного экватора.
Оставшееся расстояние до Южного полюса он разметил параллелями
аналогичным образом. По одной из взаимно перпендикулярных окружностей
он разделил сферу на две полусферы и выдолбил одну из них, получив
таким образом плоскую полусферическую оболочку. В местах
пересечения другой окружности с каждой из пяти параллелей, а также в полюсах
установил по диоптре8 длиной в полфута. Чтобы сделать всю конструкцию
жесткой, он вставил концы диоптр в отверстия, просверленные в
железном полукольце, которое крепилось к основанию инструмента.
Перед началом наблюдений Герберт устанавливал инструмент так,
чтобы верхняя диоптра была наведена на Полярную звезду, казавшуюся всю
ночь неподвижной. Затем ученики вели наблюдения через другие диоптры
за звездами, отмечая пути их движения по небосводу. Днем они сравнивали
полученные сведения с теми, что содержались в астрономических
рукописях, и наносили на учебные небесные глобусы отдельные звезды и контуры
созвездий, раскрашивая их в различные цвета. Сверить свои результаты
Рихер писал: «Хотя наука эта почти непостижима, но чтобы добиться ее
понимания, он использовал некоторые достойные восхищения приборы».

На кафедре в Реймсе
31
они могли по большому глобусу, собственноручно изготовленному
учителем и установленному так, чтобы ось мира, соединявшая Северный и
Южный полюсы, была наклонена на угол, соответствующий широте места (49°
для Реймса). Заметим, что, поскольку Герберт делил полуокружность не на
сто восемьдесят, а на тридцать частей, каждой из этих частей
соответствовали 6 градусам. Поэтому Полярный круг у Герберта находился на отметке
26°, а не 23°8», но линия тропика Рака была расположена достаточно точно.
Второй астрономический инструмент Герберта — армиллярная сфера
(от лат. armilla — браслет, кольцо) была известна уже греческому
астроному и математику Эратосфену Киренскому (276-194 до н.э.) и великому
греческому полимату Клавдию Птолемею (ок.87-165), а также
средневековым арабским ученым. Она применялась для определения
экваториальных или эклиптических координат небесных светил и состояла из
нескольких деревянных колец с делениями, снабженных диоптрами и способных
поворачиваться вокруг своей центральной точки. Герберт дополнил
инструмент Птолемея еще одним кольцом, расположенным наклонно
поперек сферы. На нем были нанесены знаки Зодиака. Над сферой он
поместил изготовленные из железной и медной проволоки контуры созвездий
и снабдил ее диоптрами, чтобы наблюдать за изменениями положения
полярной звезды. «Эта машина, — пишет Рихер, — была столь чудесна, что
даже тот, кто был невежествен в науке, но знал местоположение хотя бы
одного созвездия на сфере, мог найти другие самостоятельно, без помощи
учителя». Позднее, уже будучи римским папою, Герберт сконструировал
и изготовил новую армиллярную сферу, основываясь на астрономических
таблицах великого арабского ученого Абу-л-Хасан Али ибн Аби Сайд Абд-
ар-Рахман ибн Юнис ал-Садафи ал-Мисри (950-1009).
Конструируя планетарий, представлявший собой действующего
модель движения планет, Герберт черпал необходимые сведения из
«Естественной истории» римского эрудита Плиния Старшего (23-79 н. э.)
и комментариев римского философа и писателя Амвросия Феодосия Ма-
кробия (IV век н. э.) к платоновскому «Тимею». Основой планетария была
армиллярная сфера, которую Герберт дополнил главной осью и кольцами,
соответствующими пяти параллелям его небесного глобуса. Утолщение
в центре главной оси представляло собой неподвижную Землю, остальные
планеты «моделировались» металлическими шариками, подвешенными
на тонких нитях. Они могли вручную перемещаться по своим орбитам,
которые Герберт представил изогнутыми и прикрепленными к главной
оси проволочками. Расстояние от Земли до Луны он принял за единицу,
а остальные планеты расположил соответственно платоновскому закону
совершенных числовых отношений (1:2,3,4,8,9,27). Вся конструкция
могла поворачиваться вокруг главной оси, устанавливаемой вертикально.
Демонстрируя движение планет, Герберт вращал планетарий, в то время как
один из его учеников перемещал «планеты» по их орбитам.

32 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
С именем Герберта связано отчасти распространение в Средневековой
Европе очень популярного впоследствии прибора — планисферной
астролябии, предназначенного, в основном, для решения различных
астрономических задач (измерения положений небесных тел, определения
времен восхода и захода светил, определения времени суток по наблюдениям
высот Солнца или звезд и так далее)9. Астролябия была известна многим
древнегреческим ученым (Гиппарху, Птолемею и другим), ее описали
и усовершенствовали арабские ученые ал-Фазари (Абу Исхак Ибрахим
ибн Хабиб ибн Сулейман ибн Самура ибн Джундаб ал-Фазари, ум. ок.
800), Ал-Бируни (Абу-р-Райхан Мухаммед ибн Ахмед ал-Бируни) и другие.
Первое описание астролябии на латинском языке появилась в переводе
с арабского анонимной книги «Суждения об астрологии». Перевод
принадлежал Лупитусу, старому другу Герберта, которому он писал в 984 году:
«Хотя у меня нет перед тобой никаких заслуг, твое великодушие и твоя
приветливость побудили меня обратиться к тебе с просьбой. Итак, прошу,
перешли мне переведенную тобой книгу об астрологии*, а если захочешь
от меня что-либо в вознаграждение, проси без колебаний и получишь».
Лупитус не замедлил прислать книгу, а содержавшиеся в ней сведения об
астролябии Герберт переработал и включил в «Геометрию». Через
полвека на основе этой книги Герман Калека** написал трактат об астролябии,
пользовавшийся большой популярностью в Европе.
Практическому гению Герберта Европа обязана созданием одного из
первых в Средние века гидравлического органа. Если верить Рихеру,
Гербертов орган, находившийся одно время в Реймском соборе, был устроен
так: пар от кипящей воды наполнял медный барабан и затем вырывался
через многочисленные медные трубки с отверстиями, которые в
определенной последовательности перекрывались клапанами. Таким образом,
нагнетание воздуха в трубы совершалось при помощи механизма, а не
выбивающегося из сил церковного служки, и расстояние, на котором был
слышен звук, значительно увеличивалось. Остается лишь гадать, явился
ли этот музыкальный инструмент оригинальным изобретением
Герберта, так как подобного рода органы были известны с античных времен:
их описали в своих сочинениях Ктесибий, Филон Византийский и Герон
Александрийский10. Но наш герой не знал греческого языка, а написанная
около 850 года несколькими арабскими авторами «Книга хитроумных
приборов», в которой подробно говорилось об органе, была переведена лишь
в XIII веке.
И еще об одном изобретении Герберта следует упомянуть: каноник
Титмар из Мерзебурга в своей «Хронике» утверждал, что Герберт изгото-
Заметим, что в Средние века термины «астрономия» и «астрология» были
неразличимы.
См. прим.5.

Диспут в Равенне
33
вил и установил в Магдебурге часы (horologium), ничего не сообщая об
их конструкции. На основании этого упоминания некоторые позднейшие
авторы заявляли, что это были механические башенные часы. Сейчас же
считается, что первые часы такого рода были построены лишь в XIV веке,
a horologium, скорее всего, представлял собой солнечные часы или
клепсидру (водяные часы).
Нетрудно представить, каким чудом казались современникам Герберта
его изобретения (прежде всего, астрономические) и как восхищались они
его эрудицией! И это восхищение невольно плодило одну легенду за
другой. Так, многие средневековые хронисты утверждали, что он не то
сконструировал, не то где-то приобрел говорящую бронзовую голову, которая
давала ему советы, отвечая на вопросы в режиме дихотомии (пользуюсь
современным термином), то есть в режиме «да»/«нет». Впрочем,
владение «медным оракулом» приписывалось и некоторым другим выдающимся
мыслителям позднего Средневековья, в частности, Роджеру Бэкону,
Альберту Великому, Роберту Гроссетесту, Арнольдо из Виллановы.
Герберта, несомненно, можно считать самым выдающимся педагогом
X века. Он преподавал по определенному четкому плану, добиваясь от
учеников не только знания, но и понимания метода, которым они
получены. Герберт не был ученым и не внес что-то новое в существовавший в его
время компендиум знаний. Однако его точный и ясный ум позволял
систематизировать доступные ему сведения и излагать их просто и понятно.
Герберт заражал своих учеников духовной энергией, вручая им лампады
знания, которые впоследствии ярким светом вспыхивали в разных
уголках Европы. Среди его воспитанников были короли и государственные
деятели; по крайней мере, тринадцать епископов и архиепископов, шесть
настоятелей крупных монастырей, известные схоластики. Самым
знаменитым из них был Фульберт (ок. 980-1028) из кафедральной школы при
Шартрском соборе, которая явилась предшественницей Сорбонны и стала
самым авторитетным центром гуманизма в XII веке.
ДИСПУТ В РАВЕННЕ
В Европе никто не осмеливался оспаривать у Герберта пальму
первенства в точных науках, но по части тривия он нашел соперника в лице немецкого
схоластика Отриха, которому не давали покоя ученые лавры главы реймской
школы. Отрих был монахом монастыря св. Маврикия в Магдебурге и
преподавателем монастырской школы, привлекавшей к себе многочисленных
учеников. Характер у Отриха, надо полагать, был непростой, мнения о
своей учености он был самого высокого, и поэтому, рассорившись, в конце
концов, с магдебургским архиепископом, он сделался придворным ученым,
продолжая преподавательскую деятельность и по-прежнему собирая вокруг

34 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
себя множество учеников. Завидуя славе Герберта, Отрих послал одного из
них в Реймс с поручением послушать и записать его лекции. Оказалось, что
взгляды на классификацию наук у соперников-схоластиков не совпадают,
и Отрих принялся везде трубить об ошибках Герберта, говоря, что он будто
бы не имеет никакого понятия о различиях между высшим, божественным,
и низшим, человеческим, знаниями. Не без злорадства сообщил он об этом
и Оттону II, который, однако, не мог допустить и мысли о том, что Герберт
ошибается. Случай разрешить спор представился в декабре 980 года, когда
Адальберон в сопровождении Герберта совершил путешествие в Италию.
Диспут состоялся в присутствии императора в Равенне, куда съехались
схоластики со всей Европы. В течение целого дня, перескакивая с темы на
тему, диспутанты терзали себя и многочисленных слушателей примерно
такими речами:
Герберт: Конечная причина, то есть цель философии заключается
в познании божественного и человеческого.
Отрих: Такое определение слишком многословно. Философ должен
быть краток, а цель философии можно определить одним словом.
Герберт: Далеко не все причины или цели могут быть определены
одним словом. Платон, например, определяет причину сотворения мира
тремя словами: «добрая воля Бога».
Отрих: Но слово «добрая» в этом определении излишне, так как Бог
не может желать зла.
Герберт: Бог действительно не может быть злокозненным, однако
слово «добрая» имеет все-таки здесь логическое значение. По своей
субстанции Бог только добр, все же сотворенное им является причастным добру.
Поэтому упомянутое слово поставлено здесь именно с целью
одновременно определить и саму сущность божественной природы. Кроме того, для
доказательства того, что не всякая причина может быть выражена одним
словом, скажу, что причину тени нельзя выразить короче формулы: «тело,
противопоставленное свету».
И так далее, и тому подобное ...
Герберт, захватив инициативу в споре, говорил и говорил, пока Оттон
II наклоном головы не дал знак окончить диспут. По общему мнению
присутствующих зрителей победа осталась за реймским схоластиком, и
Отрих с позором удалился в Магдебург.
КНИЖНИК
Но не только блестящая эрудиция caput scholae и новые методы
обучения привлекали в Реймс учеников. Не было в Европе книголюба, который
бы не мечтал поработать в огромной библиотеке Герберта или одолжить
на время что-либо из его книжных сокровищ. А он был неутомим в пои-

Книжник
35
сках рукописей, причем — что для него характерно — собирал, в
основном, произведения античных классиков и вовсе не интересовался
патристикой (впрочем, можно предположить, что он уже имел в достаточном
числе сочинения отцов церкви).
Аббату Экберту Герберт писал: «Я усердно собираю библиотеку ... Не
только в Риме и в других частях Италии, но также в Германии и
Лотарингии я нанимал писцов и с помощью щедрых друзей покупал в этих
провинциях за большие деньги рукописи. Поэтому мы и вас просим
поступить таким же образом. Мы укажем в конце письма перечень авторов,
копии трудов которых мы хотели бы получить. Дабы не злоупотреблять
вашей добротой, посылаем пергамен для копииста и необходимые
денежные средства. Отдыхая или трудясь, мы учим тому, что знаем, и изучаем
то, в чем несведущи».
Далеко небескорыстный в житейских делах, Герберт, не задумываясь,
тратил золото на приобретение нужных ему списков. Монаху из Сана,
который переписывал для него книгу («немалой величины»), он
сообщает: «Я посылаю тебе через моего клирика два солида \ Если позволишь,
я буду делать то же самое до тех пор, пока ты, закончив труд, не скажешь:
«довольно».
Он весьма ловко пользовался всяким удобным случаем ради получения
вожделенного списка: «Герберт... приветствует своего Айрарда (аббат
монастыря св. Теодерика близ Реймса. — Ю. П.). Твои просьбы возбудили
в нас сочувствие, а мы увещеваем тебя лезть из кожи вон ради наших дел,
будто ради собственных... Сделай то, о чем мы тебя просим, чтобы мы
исполнили твои просьбы». Монаху Ремигию из Трира пожелавшему иметь
сферу для занятий астрономией, Герберт обещал прислать ее в обмен
на копию поэмы римского поэта Публия Папиния Стация «Ахиллеиды».
«Твоя доброта, любезный брат, — писал Герберт,— перевешивает том,
который я получил, однако он неполон, так как неполным был образец,
с которого сделан список. И нашей доброты ты не забудешь, так как мы
уже начали тяжелейший труд изготовления сферы, которая уже
обточена на токарном станке и искусно обтянута конской кожей. Если ты
испытываешь в ней неотложную потребность, можешь ожидать ее, просто
окрашенную в один цвет, к календам марта. Но если ты хочешь сферу
с горизонтом, красиво размеченную разными цветами, ты растягиваешь
работу на год».
Он постоянно беспокоился о судьбе рукописей, которые имел
неосторожность одолжить на время. «Поскорее верните наши книги», — писал он
какому-то из должников, и если тот не спешил вернуть книгу после
предупреждения, обращался к языку Цицерона: «Quousque tandem abutemini patientia
nostra?» («Доколе же вы будете злоупотреблять нашим терпением?»).
Золотая монета, чеканка которой началась с 309 года.

36 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
С гневом обрушивался Герберт на клириков из монастыря Сан-Пьер-Гранд,
не вернувших в срок взятые у него книги: он сравнивал их проступок с
изменой Катилины и грозит суровым наказанием. Зато с какой радостью сообщал
он Адальберону, что в северной Италии обнаружил множество сочинений
Боэция, этого «ученейшего комментатора свободных наук»!
Историк Гай Саллюстий Крисп (86-34 до н.э.) и «отец красноречия»,
политик и философ Марк Туллий Цицерон (106-43 до н.э.),
философ-платоник Цельс (вторая половина II века н.э.) и поэт Вергилий — им Герберт
обязан своей прекрасной, почти классической латынью, столь выгодно
отличавшейся от грубой и неуклюжей латыни современных ему авторов.
Это они, вкупе с другими римскими классиками, сделали его близким по
духу скорее к римлянину в тоге, чем к монаху в рясе.
ГЕРБЕРТ И ПОЛИТИКА
Занимаясь в Реймсе педагогической деятельностью, Герберт не
оставался пассивным наблюдателем событий в Европе. Мало-помалу они
пробудили в нем интерес к политической деятельности и желание принять
в ней такое же участие, какое принимал его покровитель Адальберон.
Здесь надо заметить, что реймское архиепископство благодаря
своему пограничному с Лотарингией положению приобрело в X веке важное
политическое значение. С тех пор как немецкая граница, отодвигавшаяся
все дальше и дальше на запад, заняла более или менее постоянное
положение, часть архиепископства оказалась за границей, в Германии, оставаясь
в церковном отношении подчиненной Реймсу. Такая ситуация открывала
перед реймскими церковниками большие возможности для
дипломатического маневра. Если они стояли на стороне французских королей, то были
их полезнейшими союзниками в попытках присоединить Лотарингию
к Франции; если они сочувствовали немецким государям, то активно
влияли на ход событий на западной границе Германии. Кроме того, в
соответствии с традицией архиепископы Реймса имели предпочтительное право
короновать французских королей. Они получали большие доходы от своих
земель и располагали многочисленной армией вассалов. Словом, рейм-
ский архиепископ был крупной фигурой в борьбе власть имущих, и не раз
троны государей колебались в зависимости от настроений в Реймсе.
В мою задачу не входит описание политических событий, в которые
был вовлечен Герберт, и событий, связанных с попытками занять место
Адальберона после его смерти в январе 986 года. Отмечу лишь, что и
Герберт, и его патрон неизменно поддерживали государей саксонской
династии на императорском троне — сначала Оттона II, а затем его сына Отто-
на III. Реймским политикам пришлось немало потрудиться, чтобы короны
удержались на императорских головах, а головы — на плечах.

Герберт и политика
37
Совершал ли
предательство по отношению к своей
родине француз Герберт,
поддерживая императоров-
немцев? Ни в коей мере.
Герберт, прежде всего,
поддерживал самою идею
восстановления Западной
Римской империи, идею
политического и государственного
объединения значительной
части Европы, поэтому
национальность коронованной
особы, которая могла бы
эту идею осуществить,
имела для него второстепенное
значение. Если бы империя
была восстановлена не
немецким королем, а
французским или итальянским, Рис. 1-5. Оттон III. По правую руку
то и симпатии Герберта от императора — Герберт
были бы профранцузскими (из средневековой рукописи).
или проитальянскими. Но
тогда возникает следующий вопрос, на который, впрочем, нетрудно
найти ответ: «Откуда же взялись у французского схоластика имперские
пристрастия?»
С ранних лет посвятив себя учебе и науке, он был погружен в изучение
античного мира, который своей литературой, наукой, государственным
устройством необоримо влек его к себе и который в жестокий и
невежественный век казался ему действительно идеальным миром. Его
восстановление стало для Герберта заветной мечтой. В Оттонах он видел
прямых преемником древнеримских императоров и требовал для них той же
политически неделимой власти, какой пользовались их
предшественники. Особые надежды Герберт возлагал на Оттона III, неуравновешенного
и пылкого юноши, учителем которого он стал весной 997 года
(императору тогда было семнадцать лет). С радостью убеждался Герберт в том,
как много общего у бывшего и нынешнего венценосных учеников: тяга
к знаниям, набожность, фанатическая убежденность в необходимости
renovatio Imperia Romanum (возрождения Римской империи) во всем ее
величии и могуществе (рис.1-5).
«Оттон III стремился создать такую империю, в которой была бы
возможна администрация Траяна, законодательство Юстиниана и
деспотизм Константина, а в то же время было бы сохранено республиканское

38 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
устройство, — пишет историк. — В его политические идеалы одинаково
входили империя и республика, римский народ и рыцарство, земная жизнь
и вечное блаженство». В своем Sacrum palatium (Священном дворце) на
Авентинском холме он окружил себя гвардией в римско-византийском
вкусе и разработал сложный дворцовый церемониал, который был
изложен в особой книге, где было подробно описано императорское одеяние
и объяснено значение десяти принадлежащих ему корон. По его приказу
все смертные, не исключая императора, могли входить на Капитолийский
холм только в белых одеждах, причем свита должна была приветствовать
своего властелина на еврейском, греческом и латыни и трижды кланяться
ему. Но страсть к пышным церемониям сочеталась в Оттоне с
монашеским смирением: часто, облачаясь в рубища, он запирался в келье и
подвергал себя посту и бичеванию.
И как бы не был занят Оттон государственными и военными делами —
а воевал он много и довольно небезуспешно, — он всегда находил время
для бесед с Гербертом, и тогда его дворец становился ареной жарких
научных диспутов. По просьбе императора Герберт написал небольшой
философский трактат «О рациональном и об использовании разума» на чисто
схоластическую тему о том, что более общее — понятие разумного или
понятие пользования разумом.
Желая восстановить справедливость по отношению к учителю, Оттон
добился у папы назначения Герберта архиепископом Равенны — второй
по важности пост в итальянской церковной иерархии. Это событие
произошло 28 апреля 998 года. А когда в феврале следующего года неожиданно
умер Григорий V, император заставил римских церковников избрать
Герберта своим епископом и, следовательно, римским папой.
СИЛЬВЕСТР II
По совету Оттона Герберт отправился из Равенны в Рим через Песаро,
Фано и Анкону — области традиционно подвластные папе.
Императорские гонцы мчались впереди папского поезда, предупреждая о его
прибытии. Оттон полагал, что будет полезно, если народ увидит будущего
преемника св. Петра, так как для большинства простых людей римский папа
был скорее символом, чем реальной фигурой. Толпы итальянцев
встречали Герберта настороженно: для них он все еще был чужестранцем,
французом. Но эта настороженность сменялась всеобщим ликованием, когда
он обращался к толпе на ее родном языке.
... В церковь св. Агнессы у стен Рима Герберт и его спутники прибыли
в последний день марта 999 года. Здесь их встретили горожане и клирики
во главе с Иоанном, епископом Альбано и главой папских секретарей и но-
тариев. Истово молился Герберт в церкви, которую Флавий Валерий Авре-

Сильвестр II
39
лий Константин (272-337), известный как Константин Великий, соорудил
прямо над гробницей святой девы. Он благодарил Спасителя, который
даровал ему, бывшему пастушку, громадную духовную власть над людьми.
Торжественный кортеж во главе с епископом Иоанном направился через
Нументанские ворота в Рим. Герберта, восседавшего на богато
изукрашенном кресле, несли на своих плечах знатные римляне и высшие клирики.
Спустившись вниз по виа Нументана, мимо толстых стен бань Диолектиа-
на, мимо церкви Санта Мария Маджоре, они очутились на большой
площади перед собором св. Иоанна Латеранского. Далее в сопровождении эскорта
гвардейцев императора они проследовали во дворец, где Оттон заключил
в объятия будущего папу. В следующую субботу, 2 апреля, громадная толпа
собралась на площади перед Латеранским собором. Из собора в окружении
немецких солдат вышли Оттон, Герберт, епископ Иоанн и префект Рима.
Благословив толпу и произнеся короткую молитву, Иоанн объявил, что
римлянам предстоит избрать нового папу. Их благороднейший император
Оттон, сын и внук императоров, убежден, что архиепископ Равенны — тот
человек, в котором нуждается римская церковь. Затем к собравшимся на
латыни и по-итальянски обратился Оттон. Он представил Герберта, всячески
восхваляя его достоинства. «Хотите ли вы видеть этого человека, Герберта,
своим епископом и папой?» — спросил Иоанн, и дружный хор голосов —
Volumus, Volumus (Мы желаем этого) — прозвучал над площадью. Один
из папских секретарей зачитал документ об избрании папы, который был
встречен одобрительными возгласами: Fiat, Fiat (Да будет так!).
Подписав документ вместе с императором, главным нотарием и пастырями
титулярных церквей, епископ Иоанн торжественно объявил, что у престола св.
Петра появился новый владелец — папа Сильвестр П. Если Григорий V был
первым немцем-папой, то Герберт стал первым французом, возглавившим
римско-католическую церковь. Имя нового папы как бы символизировало
неразрывную связь церкви с государством, напоминая о союзе
Сильвестра I (ум. 335) и Константина Великого, упрочившим как императорскую
власть, так и авторитет верховного понтифика. Оттон решительно отверг
«Константинов дар» — подложную грамоту, сфабрикованную в VIII веке
папской канцелярией для обоснования притязаний папы на светскую власть
над Римом и всей Италией. В дипломе, выданном им Герберту, говорилось:
«Господина Сильвестра, нашего учителя, избираем и по воле Божьей
ставим и определяем светлейшим папой. Вся власть в Риме и Римской области
должна исходить от императора, а папа является его верным помощником».
Новый папа оправдал надежды императора. С присущей ему энергией
он занялся укреплением и возвышением Западной Церкви, используя
влияние которой, он надеялся привлечь новых союзников, а может быть,
и новых подданных империи. На юге Италии папа пытается ослабить
влияние Византии; в Центральной Европе организует первую
архиепископскую епархию на территории Польши; горячо поддерживает венгерского

40 Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским папою
ν
г
W
Рис. 1-6. Сильвестр II
(неизвестный художник)
князя Вайка, пожелавшего
христианизировать свою страну и
принявшего христианское имя Стефана I;
убеждает норвежского конунга (короля)
Олафа Тригвессона заменить
рунический алфавит на латинский
(«принятый во всех христианских странах»),
поддерживает отношения с киевским
князем Владимиром в надежде
заинтересовать восточных славян
религиозными идеями Запада; решительно
выступает против раскола немецкой
церкви; борется за очищение
морального облика священнослужителей,
энергично выступая против практики
симонии и конкубината11, широко
распространенной среди клириков.
Интересно, что мнение
Сильвестра II (рис.1-6) относительно пределов
папской власти были созвучны идеям будущей религиозной
Реформации. Свои взгляды он изложил в двух сочинениях — «Реймский собор»
и «Письмо к Вильдероду», которые были изданы в 1567 и 1660 годах
и явились драгоценной находкой для протестантов. По его убеждению,
далеко не всякое папское постановление имеет силу, а только то, которое
не противоречит Евангелию, Писаниям апостолов и отцов церкви,
канонам первых четырех Вселенских соборов и предыдущим папским
декреталиям. Сильвестр II жаловался в этих книгах на невежество и продажность
предыдущих пап, ставя авторитет папских постановлений в зависимость
от нравственных качеств сидельцев престола св. Петра.
Но, взойдя на высшую ступень в церковной иерархии, Герберт по-
прежнему находил отдохновение от трудов в сочинениях классиков —
торжественного Вергилия, назидательного Луция Аннея Сенеки (4 год до
н.э.-65 год н.э.) легкомысленного Марка Валерия Марциала (ок. 40 года
н.э.-ок. 104 года н.э.). Но особенно любил он Цицерона. «Отправляясь
в путешествие, — советовал он одному из своих учеников, — возьми с
собой в качестве попутчика небольшую книгу Цицерона — либо
«Республику», либо какую-либо другую, написанную отцом римского красноречия ...
Поистине, нет ничего в человеческих делах в большей степени достойного
восхищения, чем мудрость знаменитых людей, которая содержится в
многочисленных томах их книг. Поэтому продолжай начатое тобой и утоли
свою жажду в водах Цицерона ...».
Удивительные слова! Их мог произнести древний римлянин или
человек Возрождения, но не монах-бенедиктинец, архиепископ Равенны,

Сильвестр II
41
римский папа, наконец. Можно был бы ожидать, что в самой сердцевине
Средних веков с высоты своего трона он посоветовал бы своему ученику
налегать на труды Григория Великого, Аврелия Августина, либо на что-то
иное из патристики. Посоветовал — если бы не был Гербертом, в письмах
и книгах которого цитаты из классиков встречаются значительно чаще,
чем обращения к библейским текстам и трудам отцов церкви (из почти
двухсот пятидесяти дошедших до нас писем Герберта лишь в десяти
приводятся отрывки из Священного писания).
Римлянам же ученость Герберта, его церковные и политические
идеалы были, в конечном счете, непонятны и чужды. С суеверным ужасом
и отвращением смотрели они на инструменты, которые он перевез в Рим,
на его ученые занятия геометрией и астрономией. Они постепенно воз-
ненавидили его и боялись его как колдуна, связавшегося с нечистым
и продавшим ему свою душу. Столь же враждебно относились римляне
и к экзальтированному юноше на императорском престоле, бредившему
фантастической идеей всемирной державы. Поэтому когда в 1001 году
в Риме вспыхнуло восстание против немцев, Оттон III и Герберт сочли за
благо покинуть город и укрыться в Равенне. Отсюда, собрав все наличные
войска, двадцатиоднолетний император двинулся на завоевание Рима, но
умер 24 января 1002 года при весьма загадочных обстоятельствах,
завещав похоронить себя рядом с Карлом Великим в Ахене.
А 12 мая следующего года покинул сей мир и Герберт из Орийяка —
пастушок, ставший папой; церковник, выполнивший завет апостола Павла:
«Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума
вашего»; ученый, педагог и гуманист, протянувший руки из «темных веков»
людям европейского Возрождения.

ГЛАВА 2.
РАЙМУНД ЛУЛЛИЙ,
ИЛИ УЧИТЕЛЬ ПРОСВЕТЛЕННЫЙ
Человеческие умы более подвержены мнениям, чем науке,
и поскольку каждая наука имеет свои особые принципы,
отличающиеся от таковых в других науках, человеческий
ум требует и ищет общее знание и общие принципы.
Раймунд Луллий (ок. 1235-1315)
ГЕНИЙ ИЛИ ШАРЛАТАН?
Когда Гулливер посетил Главную Академию Лапуты, то в отделении,
где заседали «прожектеры в области спекулятивных наук», его
внимание привлекло странное сооружение, на раме которого было размещено
множество деревянных кубиков. На всех сторонах каждого из них было
прикреплено по бумажке с одним из слов лапутянского языка в различных
наклонениях, временах, падежах. При повороте рычага кубики
поворачивались, образуя случайное сочетание слов. Если при этом оказывалось,
что три или четыре слова составляют часть фразы, их переписывали в
специальный фолиант, а операцию повторяли снова. Связав затем
отрывочные фразы, ученые Лапуты намеревался «дать миру полный компендий
всех искусств и наук». С помощью этого изобретения «самый
невежественный человек с помощью умеренных затрат и небольших физических
усилий может писать книги по философии, поэзии, политике, праву,
математике и богословию при полном отсутствии эрудиции и таланта».
Так гениальный насмешник Джонатан Свифт (1667-1745) высмеял
бесплодные усилия оторванной от жизни учености. Но его сатира несла
и конкретную направленность, ибо, изображая лапутянского профессора
и описывая его изобретение, Свифт, несомненно, имел в виду арагонца
Рамона Льюля, более известеного у нас как Раймунд Луллий по
латинизированной форме его имени и фамилии (Raymundus Lullius). Он был
религиозным подвижником, философом и писателем, автором «Великого
Искусства» («Ars Magna») — весьма своеобразного метода «отыскания
истин, религиозных и научных» с помощью комбинаций некоторых
исходных понятий.
Из XVIII века, когда был создан «Гулливер», вернемся на столетие
назад и предоставим слово великому Обновителю Наук, философу нового,

Гений или шарлатан?
43
экспериментального знания Фрэнсису Бэкону (1561-1626): «Не следует
обходить молчанием то, что некоторые, скорее чванливые, чем ученые,
люди немало усилий потратили на создание некоего метода, который
в действительности не имеет никакого права называться законным; это,
по существу, метод обмана, который, тем не менее, оказывается весьма
привлекательным для некоторых суетных людей. Этот метод как бы
разбрызгивает капельки какой-нибудь науки так, что любой, нахватавшийся
верхних знаний, может производить впечатление на других некоей
видимостью эрудиции. Таково «Искусство» Луллия».
«Отстегнем» еще одно столетие: «... Познай все законы астрономии, —
поучает Гаргантюа Пантагрюэля, — но астрологические гадания и
«Искусство» Луллия пусть тебя не занимают, ибо все это вздор и обман».
Итак, Луллий и его «Ars Magna» высмеяны, развенчаны,
заклеймены?
Не будем спешить с выводами, ибо наряду с критиками «Искусства»
у него было немало поклонников, и среди них — такие яркие личности,
как, например, знаменитый алхимик Арнольдо из Виллановы (ум. 1314)
и не менее знаменитый адепт магических наук Генрих Корнелий Агриппа
Неттесгеймский (1486-1535), замечательные гуманисты Лоренцо Валла
(1407-1457) и Хуан Луис Вивес (1492-1540), великие философы
Николай Кузанский (1401-1464), Джованни Пико делла Мирандола (1463—
1494), Марсилио Фичино (1433-1499) и Джордано Бруно (1548-1600),
выдающийся полимат Афанасий Кирхер (1602-1680).
Но, пожалуй, самым замечательным из сторонников Луллия был Гот-
фрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716), универсальный гений, в
письмах и трактатах которого многократно и с большим уважением
упоминается имя каталонского подвижника. Лейбницу не было и двадцати
лет, когда он написал небольшой трактат «О сочетательном искусстве»,
перекидывающий мостик между идеями Луллия и Универсальной
Характеристикой — грандиозным проектом всеобщего логического
исчисления. Лейбниц намеревался свести весь понятийный аппарат науки
к конечному числу элементарных понятий, каждому из них присвоить
знак специального искусственного языка-кода и заменить обычные
рассуждения операциями над знаками. «Если при этом возникнут
разногласия, — писал Лейбниц, — необходимости в диспуте между двумя
философами будет не больше, чем между двумя счетоводами. Для
разрешения противоречий достаточно будет взять мелки и, сев за
грифельные доски в присутствии, если угодно, свидетеля, сказать друг другу:
«Давайте вычислять».
Уже эти противоречивые отзывы вызывают желание разобраться в
сущности «Искусства» и, попытавшись отделить зерна от плевел, найти ему
место в истории идей европейской культуры. Но автор «Ars Magna»
интересен и per se. Его долгая жизнь могла бы послужить сюжетом

44 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
увлекательного романа, в котором опасные путешествия сменялись
годами затворничества, а любовь (отнюдь не платоническая) к Прекрасной
(ным) Даме (мам) — аскезой и смирением. Герой этого романа сочинял бы
эротические стихи и богословские трактаты, жил в королевских покоях и в
зловонных тюремных камерах, беседовал с римскими папами и арабскими
муллами, участвовал в университетских диспутах и обращал в
христианскую веру приверженцев Магомета, занимался астрологией, медициной,
философией и совершал поступки, достойные своего великого
соплеменника Дон Кихота. К сожалению, фактические сведения о Луллий — то,
что можно было бы назвать документальной основой романа, — довольно
скудны. Правда перемешана с вымыслами, и спустя почти восемь
столетий с большим трудом и лишь приблизительно удается реконструировать
его земной путь, ибо «слабая память поколений сберегает лишь легенды»
(Станислав Ежи Лец).
ЖИТИЕ РАЙМУНДА
«Есть острова, далекие, как сон, и нежные, как тихий голос альта, —
Майорка, Минор, Родос и Мальта ...» (Георгий Шенгели).
Майорка (Мальорка) — самый большой из пяти Балеарских
островов, расположенных у берегов Испании, жемчужина Средиземноморья.
Монотонная череда невысоких, поросших кустарником холмов, над
которыми неожиданно резко поднимается ввысь седлообразная гора
Ранда; одинокие пальмы на фоне розового неба; зеленый рай кипариса,
мирта, оливы, померанца, апельсина, граната, алоэ; дикие скалы на
берегу сапфирного, теплого моря; горный хребет Вальдемоза, на котором
высится основанный в начале XIV века картезианский монастырь. Сюда
в ноябре 1838 года Жорж Занд привезла своего возлюбленного —
Фредерика Шопена. В монашеской келье за метровыми монастырскими стенами
великий поэт фортепиано, больной туберкулезом и астмой, тосковал по
милым его сердцу польским фольваркам, страдая от сырости, сквозняков
и удушающего жара brazero (испанской жаровни); здесь, прислушиваясь
к монотонному шуму дождевых струй, полный тяжелых предчувствий,
сочинял он свою знаменитую прелюдию «Капли дождя»...
Главный город острова Пальма-де-Майорка расположен на берегу
небольшой уютной бухты. Этот скромный морской закоулочек давал в
незапамятные времена приют кораблям финикийцев и карфагенян, греков
и римлян, вандалов и франков. В 745 году здесь высадились мавры,
утвердившие на острове свою высокую цивилизацию с её человечностью,
любовью к наукам и искусствам, замечательной агрикультурой, болезненной
страстью к чистоте и опрятности. Они завезли на Майорку невиданные
здесь ранее деревья и растения (пальмы, оливки, апельсины, лимоны, мин-

Житие Раймунда
45
даль, баклажаны, шафран), обнесли город массивной стеной, построили
Палау-дель Альмудейну — резиденцию своих правителей. Около четырех
веков мавры владели островом, и несмотря на то, что их флот постоянно
нарушал спокойствие христианских владык сопредельных государств, на
Майорке они проявляли удивительную веротерпимость, разрешая
католикам открыто отправлять свои религиозные обряды. Впрочем, и христиане,
вытеснившие впоследствии гуманных захватчиков, столь же лояльно
относились к единоверцам Магомета и к довольно многочисленной иудейской
общине острова, ибо в XIII веке, когда началась Реконкиста Майорки,
ужасающий механизм инквизиции действовал еще не в полную силу.
Изгнанию мавров с острова предшествовал разгром их флота объединенными
силами каталонской, флорентийской и пизанской флотилий. А в сентябре
1229 года арагонский король Хайме (или Жуаме) I Завоеватель, воин,
политик и поэт, во главе большой армии высадился у Пальмы-де-Майорки и,
воспользовавшись разладом среди местных правителей, без особого труда
покорил мавров. Еще через пять лет ему удалось вернуть христианскому
миру и другие Балеарские острова. Уцелевшие мусульмане ушли в
труднодоступные области Майорки и спустя несколько веков полностью
смешались с арагонцами, высадившимися на остров вместе с Хайме I.
Мавры ушли или исчезли, но их влияние еще долго ощущалось на
острове. Оно — в плоских крышах домов, на которых собирались женщины
после трудового дня, в azulejo (мозаике), украшающей эти дома, в
горшках с цветами, висящих на стенках домов, в окрашенных в зеленый цвет
ставнями окон (чтобы отгонять злых духов), в многочисленных фонтанах;
оно — в удлиненных смуглых лицах, в темных, опушенных длинными
черными ресницами глазах, в гордом, непреклонном характере островитян,
в их набожности, любви к поэзии и музыке ...
Одним из арагонцев, сопровождавших Хайме I на Майорку, был rico
hombre (знатный дворянин) Раймунд Луллий — отпрыск старинного
франкского рода. Он решил обосноваться на острове и получил от своего
повелителя в награду за службу и военную доблесть обширный
земельный надел в окрестностях Пальмы-де-Майорки. Вскоре Луллий перевез
из Барселоны жену и имущество и построил в столице острова богатый
дом, в котором в 1235 году (по другим данным — в 1230 или 1232 году)
появился на свет его первенец Раймунд-младший.
Родители намеревались дать мальчику хорошее образование, но тот,
несмотря на уговоры и наказания, решительно отказывался от учебы, находя
удовольствие в истинно дворянских и рыцарских занятиях — верховой
езде, фехтовании, плавании под парусом, игре на цитре и поэзии. Он рос
и воспитывался вместе с инфантом, которого звали так же, как его отца,
и когда в 1262 году король создал для сына отдельное королевство,
включавшее Балеарские острова и некоторые области Южной Франции, стал
сенешалем и управляющим имуществом Хайме IL В двадцатипятилетнем

46 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
возрасте Раймунд-мл. женился на очаровательной Бланке Пикани,
которая родила ему сына Доминго и дочь Магдалену. Но семейные узы
тяготили Раймунда, и он вел далекую от благочестия жизнь блестящего
придворного щеголя, дуэлянта, повесы и сочинителя любовных стихов.
Он пользовался неизменным успехом у женщин и, как говорили, не
пропускал ни одной юбки (даже если их носили жены его друзей), ибо дамы
Майорки своей красотой подтверждали бытовавшее тогда мнение, что
женщины, родившиеся на острове, намного привлекательней своих
континентальных сестер. Позже, годам к сорока, Луллий напишет: «Красота
женщин, о Господи, была искушением и бедствием для глаз моих, ибо из-
за женщин забыл я доброту и величие Твоих деяний».
Вечный праздник галантных приключений, бездумная жизнь
продолжались много лет, но когда Луллию исполнилось тридцать два года, в его
судьбе произошел неожиданный и резкой поворот.
Легенда первая. Однажды Луллий воспылал любовью к знатной
и набожной синьоре Амбросии ди Кастелло. Он посвящал ей
многочисленные и весьма нескромные любовные стихи, а однажды послал
даме сердца целую поэму, в которой воспевал красоту ее груди.
Строгая и благочестивая красавица, посоветовавшись с мужем, ответила
Раймунду вежливым письмом: она умоляла его не унижаться до
обожания такого убогого создания, как она, ибо душа и мысли ее
посвящены Богу, и только Ему одному. Луллий, однако, не внял этому
изысканному отказу и повсюду преследовал Амбросию своей любовью.
Как-то раз заметив, что она направляется на молитву в церковь
св. Эулалии12, он прямо на коне въехал за ней в Божий храм.
Пронесся от открытых врат,
В испуге вдруг за рядом ряд,
Теснясь, отхлынул — конский топот,
Смятенье — давка — женский крик —
И на коне во храм проник
Безумный всадник. Вся обитель,
Волнуясь, в клик слилась один;
«Кто он, Святыни оскорбитель?
Какого края гражданин?..».*
Нечестивец был выдворен служителями на улицу, а синьора ди
Кастелло поняла, что столь безрассудная любовная лихорадка
нуждается в столь же решительном и немедленном лечении. Она
пригласила Луллия к себе в дом и обнажила перед ним грудь, которая была
поражена отвратительной раковой опухолью. «Полюбуйся Раймунд
на ничтожность тела, пленившего твое воображение! — воскликнула
Из неоконченной поэмы А.К. Толстого «Алхимик».

Житие Раймунда
47
она. — Насколько лучше было бы, если бы ты посвятил свою любовь
Иисусу Христу, красота которого вечна и нетленна».
Смущенный и пристыженный, отправился Луллий домой. Ночью он
никак не мог уснуть и поэтому занялся сочинением любовных стихов.
Но вдруг одесную увидел фигуру распятого Христа, с рук Которого
капала кровь, а глаза с укором были устремлены на него, и услышал: «О,
Раймунд Луллий! Следуй мне отныне». Спустя неделю, также ночью,
он несколько раз пытался закончить начатые стихи, но вновь и вновь
то же видение являлось ему. И свершилось чудо: грешник и эгоист
познал Истину, и Истина та была в служении Богу. Когда, наконец,
настало утро, Луллий, измученный душевными терзаниями, шепча свои
детские, полузабытые, а ныне наполненные новым светом молитвы,
отправился в церковь и, обливаясь слезами, принес обет Христу.
История религии знает немало случаев подобных преображений. Вот
лишь несколько примеров.
Одним из яростных гонителей первых христиан слыл некий юноша по
имени Савл. Но однажды, на пути в Дамаск, куда он шел, чтобы
разоблачить и покарать членов местной христианской общины, ему было
видение: «внезапно его осиял свет с неба; он упал на землю и услышал голос,
говоривший ему: Савл, Савл! Что ты гонишь меня? Он сказал: кто Ты,
Господи? Господь же сказал: Я Иисус...». После этого Савл не только
уверовал в Иисуса, но сделался одним из самых решительных и активных его
адептов. Он сменил имя и как апостол Павел занял место среди наиболее
почитаемых Святых христианской церкви.
Примерно за девять столетий до событий, о которых пойдет речь в этой
главе, в семье небогатого римского чиновника, жившего в нумидийском
городе Тагаста (на севере Африки) родился мальчике, которого назвали
Аврелием Августином. Ему было суждено стать одним из крупнейших
богословов и философов католицизма, епископом и Учителем Западной
церкви. В юности, подобно Луллию, Блаженный Августин* вел жизнь весьма
греховную, о чем много позже с раскаянием писал в своей «Исповеди»:
«И где же я был, и как долго скитался в дали от истинных утешений дома
Твоего? В течение всего шестнадцатого года жизни моей сумасбродство
и бешенство плотских похотей, извиняемых бесстыдством и беспутством
человеческим, но воспрещаемых законом Твоим, обладало мною, и я
совершенно предавался им». Одна любовница сменяла другую, но сомнения
и мучения совести все больше и больше одолевали его, и он взывал в
молитвах: «Даруй мне чистоту сердца и непорочность воздержания, но не
спеши». В конце концов, религия одержала полную победу, и всю свою
остальную жизнь Августин посвятил служению Богу и философии.
Блаженный Августин (354-430) в православии и св. Августин в католицизме.

48 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
Минует два с лишним столетия, ив 1182 году семья зажиточного
торговца сукном Пьетро Бернардоне, жившего в маленьком итальянском
городке Ассизи в гористой Умбрии, пополнится сыном Франциском.
В юности он вел разгульную жизнь, соря налево и направо отцовскими
деньгами, но, как-то услышав от священника в храме слова Христа,
обращенные к ученикам: «не берите с собой сребра», увидел в них указание
на главную заповедь, которую следует соблюдать в жизни. Отказавшись
от всех мирских благ и решив жить только на то, что ему подадут как
бедняку, он основал нищенствующий монашеский орден францисканцев,
проповедовавших аскезу и смирение (впоследствии католическая церковь
причислила Франциска Ассизского к числу своих Святых).
Если же обратиться к художественной литературе, то можно
вспомнить и толстовского отца Сергия, и отшельника Пафнутия из повести Ана-
толя Франса «Таис», и Дон Жуана из новеллы Проспера Мериме «Души
Чистилища», когда, узнав от встречной погребальной процессии о
собственных похоронах, откровенный гедонист в короткий срок превратился
в смиренного аскета.
Но монашеская келья и покаянная молитва — слишком жалкий удел
для Луллия. Бешеный темперамент бывшего дуэлянта и любовника,
экстремизм обращенного грешника подсказывают ему иные, более великие
цели: во славу Божью он должен обратить всех — не более и не менее! —
мусульман и иудеев в христианство, а затем принять мученическую
смерть за Него! Но как открыть приверженцам Магомета их заблуждения
и показать им величие истинной веры? Ведь он, Луллий, не знает ничего
в богословии, неведом ему и арабский язык. И тут новая идея осеняет его:
он отправится к князьям и королям, к епископам и кардиналам, к
римскому папе, наконец; он уговорит их открыть монастыри, где клирики будут
изучать восточные языки, и сотни, да что там сотни — тысячи и десятки
тысяч! — миссионеров понесут затем свет Христовой веры в царства
неверия. А сам он напишет Книгу о Его деяниях, лучшую из тех, что когда-
либо были написаны. Правда, и здесь загвоздка: он хотя и поднаторел в
богопротивных любовных стихах, однако латыни, которой принято говорить
с Богом, не знает, с грамматикой и учеными искусствами красноречия
и диалектики совершенно не знаком. Но «цель оправдывает средства»,
как скажет основатель ордена иезуитов Иниго Лойола. И Луллий решает
отправиться в Париж, чтобы в его знаменитом университете получить то,
от чего он в греховности своей отказался в детстве и юности (не правда ли,
характерная деталь: человек, избравший мученичество своей конечной
целью в качестве первого шага для ее достижения намеревается засесть
на несколько лет за студенческую скамью!).
Итак, цели ясны и задачи поставлены. Сбросив изысканные одежды
и облачившись в грубое рубище, Луллий становится паломником и от-

Житие Раймунда
49
правляется к святыням христианского мира. Сначала он посещает
деревушку Рокамадур, расположенную среди остроконечных скал в предгорье
Пиренеев, где в соборе Нотр-Дам-де-Пюи находились знаменитая икона
Богоматери и чудотворные мощи св. Амадура, затем — Сантьяго-де-Ком-
постела, город в испанской Галисии, в кафедральном соборе которого (по
легенде) покоятся мощи апостола Иакова, небесного покровителя страны.
Суровым постом и бесконечными молитвами он пытается убить
возмущения плоти, эти «глупейшие глупости и тщеславнейшие тщеславия», как
говорил Блаженный Августин. «Они, — вспоминал Августин, —
цеплялись за мой телесный плащ и нашептывали: Ты хочешь нас покинуть? Еще
минута, и тебя не будет с нами! Еще минута, и то, и се будет воспрещено
тебе навсегда!.. Я чувствовал, что не в состоянии сделать и шага, когда
старые привычки говорили мне: Сможешь ли ты прожить без нас?»
Луллий смог. Он продал все свое имущество и земли, раздал деньги
беднякам (оставив лишь их часть жене и детям) и навсегда покинул дом
и семью. Но в Париж он не пошел: друзья убедили Луллия, что в его
возрасте не пристало учиться вместе с легкомысленными парижскими
школярами. Науками же можно овладеть и в Пальма-де-Майорке у местных
монахов-доминиканцев.
Чтобы изучить арабский язык, Луллий на средства, собранные его
друзьями, купил раба-мавра. Прошел не год и не два, пока мавр сделал свое
дело: ежедневно беседуя с ним, Раймунд овладел языком Корана
настолько, что смог написать на нем свой первый трактат «Книгу Созерцания
Бога» — скучнейший и массивнейший труд в несколько тысяч страниц,
в котором пытался доказать все главные догматы христианства,
включая догматы Троичности и Воплощения (Божества во Христе). Именно
доказать, а не принять на веру — в этом ростки той идеи, которая затем
утвердилась в его мировоззрении и в «Ars Magna», Другое приближение
к «Искусству» — символика чисел, которой подчинена вся его книга*.
Книга Луллия разделена на 5 частей (по числу ран на теле Христа) и 44
раздела (в соответствии с 44 днями, проведенными Христом в пустыне);
366 глав книги предназначены для чтения по одной главе в день; каждая
глава имеет 10 параграфов (10 заповедей), каждый параграф — 3 пункта
(три лика Троицы) и составляет 1 /30 главы (30 сребреников). Но Луллий
пошел дальше своих предшественников и современников: отдельные
слова и фразы он обозначал буквами, так что его теологические аргументы
напоминали алгебраические формулы.
Но главное открытие Луллия, его «Ars Magna», еще ждало своего
часа. И этот час настал в 1273 году (по другим данным — годом позже).
Впрочем, это было обычным приемом средневековой литературы
(достаточно вспомнить, как построена «Божественная комедия», написанная Данте почти
в то же время).

50 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
Легенда вторая. Взойдя на гору Ранда, в посте и непрерывных
молитвах провел здесь Раймунд восемь дней. И однажды снизошло на него
Божественное озарение и открылось ему «Великое Искусство», с
помощью которого язычники будут обращены в истинную веру, а
невежественные смогут постичь основы всех наук. Воздавая хвалу Господу,
поднялся Раймунд от молитвы и поклялся не держать сей свет под спудом,
а возжечь от него тысячи светильников, поведав миру о своем
открытии. И тотчас листья кустарника, росшего окрест, покрылись буквами
языков тех народов, которым будет дано познать «Искусство».
Спустившись после озарения с горы, Раймунд удалился в тихую
обитель и очень быстро написал каталанским языком трактат «Искусство
постижения истины», в котором впервые поведал суть своего открытия.
Луллий был убежден, что нашел мощное духовное оружие для обращения
неверных в истинную веру. Неудачи крестоносцев поставили под
сомнение эффективность M e ч а, и поэтому главным средством
распространения христианства должно было стать С л о в о. Но даже если допустить,
что Святая Земля будет возвращена христианскому миру, все равно для
завоевания душ мусульман потребуются другие средства. Им нужно
открыть христианские истины, проповедуя на их языке, а чтобы неверные
возлюбили эти истины, им нужно указать путь любви «принесением
в жертву собственной жизни». В общем, эта идея не отличалась новизной.
Франциск Ассизский уже предлагал завоевать мусульман любовью, а не
ненавистью: «Он хотел положить конец крестовым походам в двух
смыслах — и завершить их, и прекратить не силой, а словом, не материально,
но духовно... Он просто думал, что лучше создать христиан, чем убивать
мусульман...» (Г. К. Честертон)
«Я верю, о Господи, — писал Луллий, — что Святая Земля не может быть
завоевана иначе, чем так, как пытался сделать Ты и Твои апостолы —
любовью, молитвами, слезами и ценой собственных жизней... Владыка небес,
Отец всех времен, когда послал ты Сына Твоего принять образ человеческий,
Он и Его апостолы жили в мире с иудеями и другими людьми; никогда не
пленяли они и не убивали жестоко язычников или тех, кто преследовал их.
И этот мир использовали они для обращения на путь истинный заблудших.
Пусть, следуя их примеру, христиане так же поступят с сарацинами!»
Подобно Моисею, Луллий нес людям новую скрижаль — первую свою
книгу об «Искусстве», ибо он не принадлежал к числу тех христианских
отшельников, для которых целью жизни было изнурение плоти,
умерщвление всех земных чувств, растительное существование. «Лучше провести
жизнь в обучении других, чем в посте... — повторял Луллий. — Образ
казненного Христа, скорее, можно найти в тех, кто в повседневной жизни
стремится быть похожим на него, чем на деревянном распятии».
Бывший распутник становится страстным проповедником. На улицах
и площадях родного города он собирает толпы народа, в цистерианском мо-

Житие Раймунда
51
Рис. 2-1. Раймонд Луллий
(из средневековой
рукописи).
настыре близ Пальма-де-Майорки ему с вое- !||*А*,Ьн«
хищением внимают монахи. Островные гра- и« **р ν
ницы уже тесны для него, и он отправляется шгеыдер
во французский Монпелье, где в
знаменитом университете читает лекции об
«Искусстве» (вопреки средневековой традиции,
запрещавшей преподавание лицам, не
имевшим ученой степени). Под влияние Луллия
попадает и король: Хайме II дарует
бывшему сенешалю пятьсот флоринов ежегодного
дохода, и Раймунд организует в 1276 году
на горе Мирамар в Майорке школу для
изучения арабского языка. Однако то ли он
оказался слабым педагогом, то ли наука
была слишком сложной для его тринадцати
учеников-францисканцев, но школа вскоре
прекратила свое существование.
Неудача не сломила Луллия, и он
решает отправиться в Рим, надеясь с
помощью папы открыть новую школу. Но когда
он добрался до Вечного города (а произошло это в 1287 или в 1288 году),
выяснилось, что Гонорий IV умер, а курия, занятая дракой за власть, не
проявила интереса к идее арагонского подвижника. По дороге на родину
Луллий останавливается в Париже — интеллектуальном центре
тогдашней Европы, где знакомит французских клириков и университетских
схоластиков с «Искусством», затем вновь читает лекции в Монпелье. И пишет,
пишет, пишет ... Он распространяет свою идею на все области духовного
и светского знания. В неизменном одеянии кающегося грешника
неутомимо странствует Луллий по Европе от одного монастыря к другому,
заражая братию своим миссионерским энтузиазмом, внушая им необходимость
повсеместного и немедленного обращения язычников, проводя клириков
с помощью «Искусства» по лабиринтам теологии и схоластики.
Рекомендательные письма и грамоты открывают перед ним двери дворцов сильных
мира сего, и с изумлением внимают князья и государи словам этого
странного человека, призывающего отказаться от мирских радостей и отдать все
злато на великое дело служения Богу (рис.2-1). Молва опережает его
появление. По средневековому обычаю давать особые прозвания
выдающимся деятелям религии и науки его нарекли Доктором (то есть Учителем)
просветленным {doctor illuminatus) подобно тому, как Иоанн Дуне Скотт
был назван — Изощренным, Роджер Бэкон — Удивительным, Альберт
Великий — Всеобъемлющим, Фома Аквинский — Ангельским, Уильям
Оккам — Непобедимым, Бернар Клервосский — Сладкоречивым, Ян
(Иоганн) ван Рюйсбрук — Экстатическим,

52 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
Около 1290 года Луллий поселяется в Генуе — важнейшем купеческом
центре Италии, постоянно связанным торговой активностью с
африканскими странами. Здесь он переводит несколько своих книг на арабский
язык, сближается с местными монахами-францисканцами, которые
становятся его учениками и верными сторонниками (по-видимому, в Генуе
Луллий вступил в Терциарий* ордена св. Франциска). Здесь он решается
на следующий шаг: если князья церкви и мира не желают способствовать
учреждению миссионерских школ, то он сам отправится в Африку и силой
доказательств заставит перейти мусульман в христианство. В конце 1291
или начале следующего года на купеческом судне он добрался до Туниса,
крупного центра ислама в Северной Африке, и вступил в публичные дебаты
с мусульманскими богословами (рис. 2-2). В этом, вообще говоря, не было
ничего удивительного: связи между теологами и философами,
принадлежавшими различным верам, были тогда достаточно прочными, и традиция
допускала мирные споры мусульманских муфтиев и имамов со
странствующими христианскими проповедниками (в тех случаях, разумеется, когда
эти споры не преследовали столь радикальных, как у Луллия, целей). Надо
заметить, что он всегда относился с уважением к приверженцам ислама и в
его сочинениях мы не найдем ни одного оскорбительного слова о Магомете;
напротив, в них часто действует «мудрый сарацин», которого автор
обращает в истинную веру.
Однако вскоре после начала диспута один из проницательных
оппонентов Луллия понял, куда клонит странный христианин, и объявил
правителю Туниса, что чужестранец вознамерился отвратить его подданных от
священной веры Магомета и поэтому заслуживает немедленной смерти
отсечением головы. Его препроводили в тюрьму, где он находился все то
время, пока Совет духовенства решал его судьбу. К счастью, среди членов
Совета нашелся разумный имам, который убедил короля помиловать
Луллия. «Если бы мусульманский проповедник пытался обратить христиан
в свою веру, то все муллы только бы приветствовали его, — говорил он. —
И что скажут правители сопредельных государств, когда узнают, что
могущественный владыка Туниса, испугавшись старого немощного человека
(к тому же выдающегося ума), велел отрубить ему голову?». Правитель
согласился с этими доводами, и Совет постановил, что Луллий должен
немедленно покинуть страну на генуэзском корабле и под страхом смерти
никогда впредь не пересекать границы Туниса.
По пути в порт Луллия сопровождала охрана, с трудом защищавшая его
от толпы возмущенных мусульман, которые били его и бросали в него камни.
Еле живой поднялся он на борт корабля. Но физические страдания и уг-
Терциарий — светское отделение некоторых монашеских орденов, члены
которых принимают обет жить в соответствии с духовностью данного ордена, но
остаются мирянами.

Житие Раймунда
53
роза смерти не сломили
дух Раймунда. Он был
уверен, что ему удалось
убедить многих своих
слушателей, и они
внутренне готовы к тому,
чтобы принять обряд
крещения. Если он покинет
их, то потеряет плоды
своего труда, а они после
смерти будут
осуждены на вечные мучения;
если же он останется,
то его наверняка убьют.
Но на этот раз смерть не
казалась Луллию столь
ужасной. Он укрылся на
другом генуэзском
судне, которое должно было
еще несколько дней оста- Рис. 2-2. Первое путешествие Луллия в Тунис
ваться в порту надеясь {из среиневековои рукописи).
за это время придумать,
как тайком пробраться на берег. Чтобы не терять зря времени, он засел за
очередную книгу. Между тем капитан корабля принес дурную весть:
горожане возмущены проповедями христианина и недовольны решением Совета;
они подозревают, что он тайно остался в стране — одного человека, внешне
похожего на чужестранца, едва не забили до смерти. Раймунд понял, что
едва ступит на землю, как будет немедленно убит, и что жертва его будет
напрасной — ему не дадут сказать ни слова. И Луллий вернулся в Италию,
но не в Геную, а в Неаполь, где пробыл более года, читая лекции и сочиняя
трактаты.
Затем он решил вновь отправиться в Рим, ибо события в Вечном
городе давали ему некоторую надежду на успех его замысла. Дело в том, что
в результате ожесточенной борьбы за папский престол между
различными партиями церковников Ватикана наместником св. Петра был избран
анахорет, ставший в раннем возрасте бенедиктинским монахом и
известный своей святостью и отрешенностью от мирских дел. Надо думать, что
папа Целестин V (в миру Пьетро Анджелари да Морроне) поддержал бы
религиозного подвижника, но обнаружилось, что бремя власти
совершенно не по плечу верховному понтифику, и он оказался игрушкой в руках
энергичного и беспринципного кардинала Бенедетто Каэтани. В конце
концов, через пять с небольшим месяцем после начала своего
понтификата, Целестин отрекся от папского престола и был заключен в темницу,

54 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
а его место под именем Бонифация VIII занял кардинал. И надо же было
случиться этому как раз в то время, когда Луллий подходил к воротам
Рима! Его пламенные речи не произвели на нового папу ни малейшего
впечатления, и Луллий покинул Рим с разочарованием и с рукописью
очередной книги «Древо науки».
И вновь он идет по дорогам Европы.
Генуя — Майорка — Монпелье.
Лекции — диспуты — книги.
В декабре 1297 года Луллий снова оказывается в Париже, где у него
столько поклонников и учеников, и окунается в интеллектуальную жизнь
университета. Здесь, в Сорбонне, он знакомится с Иоанном Дунсом Скотом
(1265-1308) — одним из крупнейших философов позднего Средневековья.
Легенда третья. Однажды на лекции Скота один из слушателей,
седобородый старик во францисканском одеянии, раз за разом
прерывал лектора, не соглашаясь с его утверждениями. Чтобы высмеять
«студента», Скот задал ему элементарный вопрос по грамматике:
«Какая часть речи Бог?». Луллий поднялся со своего места и
немедленно отпарировал: «Бог не часть, а Целое», а затем произнес
длинную речь о достоинствах своего «Искусства».
Проведя полтора года в Париже, неутомимый старец вновь пускается
в странствия. На своем родном острове он обращает в христианство
местных мавров, на Кипре возвращает в лоно католической церкви
схизматиков — якобитов, несториан, маронитов. В начале 1301 года он ненадолго
оказывается в Армении, затем возвращается на Кипр. К этому времени
относится знакомство и дружба Луллия с Арнольдо из Виллановы,
который был в восторге от учености своего нового друга.
И вновь — в путь.
Генуя — Париж — Монпелье — Генуя — Барселона — Лион —
Майорка.
Книги — диспуты — лекции.
В начале 1306 года миссионерский энтузиазм вновь овладевает Лулли-
ем, и он отплывает в Африку, в город Бугию, расположенному на востоке
Алжира (в те времена город был известен воском, отсюда французское
bougie — свеча). Едва ступив на землю, Луллий собирает вокруг себя
большую толпу и заявляет: «Вера христиан истинна и благословенна,
а магометанская вера лжива и мерзопакостна; и я готов доказать это».
Этих слов, сказанных на арабском языке, было достаточно, чтобы
мусульмане набросились на неверного. С большим трудом стражам порядка
удалось отбить Луллия у толпы и привести к духовному владыке города.
С удивлением поинтересовался имам, не безумен ли чужестранец, ибо
вести открыто подобные речи — значит обрекать себя на неминуемую смерть.
«Нет, — с достоинством отвечал Луллий. — Истинный слуга Христа,
познавший величие католической веры, не должен бояться телесной смерти

Житие Раймунда
55
в те мгновения, когда
он несет душам
язычников Свет правды».
За этим последовал
долгий спор, в котором
каждый из
собеседников безуспешно
пытался доказать
истинность своей веры. Тем
временем
собравшаяся у дома толпа
требовала выдать неверного
для немедленной
казни. Но имам запретил
самосуд и отправил
Раймунда в тюрьму,
чтобы вынести ему
надлежащий приговор
в суде (рис. 2-3).
На следующий день
Совет духовенства
постановил заслушать
Луллия: если будет установлено, что он действительно является
философом — его предадут жестокой казни; если же окажется, что он не обладает
ни мудростью, ни знанием — отпустят как глупца на все четыре стороны.
Но это решение горячо оспаривал один из членов Совета, который плыл
в Бугию на одном корабле с Луллием и слышал его пламенные речи. Он
утверждал, что этому христианину нельзя давать слово в зале суда, так как
он выдвинет такие доводы в защиту своей веры, которые трудно и даже
невозможно будет опровергнуть. Поэтому его следует оставить в тюрьме,
где тяжелые условия сами собой прекратят дни старого человека. На том
и порешили.
Шесть месяцев провел подвижник в зловонной тюремной камере, и в
течение всего этого времени муллы неоднократно пытались заставить его
отказаться от своих убеждений. Ему предлагалась свобода, деньги,
богатый дом. «Но, — пишет хронист, — этот Божий человек Раймунд стоял,
как скала и отвечал: "Если вы поверите в Господа Иисуса Христа и
отвергнете собственные ложные верования, я обещаю вам величайшие
богатства и вечное блаженство"» (рис.2-4). Стойкость узника вызвала невольное
уважение мусульманских духовников. Они пошли на попятную и
согласились на публичное обсуждение вопросов веры (эту дискуссию Луллий
позже описал в книге «Спор Раймунда с сарацином Омаром»), после чего
выслали седобородого старца из страны, запретив ему впредь появляться
Рис. 2-3. Заключение Луллия в тюрьму
(из средневековой рукописи).

56 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
в Бугии. То ли из-за
уважения к уму и
непоколебимой
убежденности праведного
старца в своей
правоте, то ли из-за
суеверного страха, ему
было позволено взять
с собой все его
рукописи. Они, впрочем,
утонули в море,
когда корабль попал
шторм у берегов
Италии. Погибли многие
пассажиры, но Луллию
и его спутнику удалось
добраться до берега.
Он нашел
пристанище в Пизе, где его
приняли с большим
почетом, и где он
прожил несколько лет.
Здесь в 1308 году он
создает
окончательную версию
«Искусства» и излагает ее
в трактате «^rs Magna» и в сокращенном варианте — в «Ars brevis».
Земной путь Луллия подходил к концу, но ни один из его великих
замыслов не был выполнен. Может быть, неудачи миссионерской деятельности
заставили его — впервые в жизни! — отступить от своих «мирных»
принципов в борьбе за души язычников. Он обратился к городскому совету
с призывом организовать новый крестовый поход за освобождение Святой
Земли. Луллий предлагал атаковать мусульман не по всему фронту, а в
такой последовательности: сначала в богатейшей Гранаде, затем в Вар-
варии и в Сирии. По его мнению, такой план позволил бы непрерывно
пополнять казну крестоносцев необходимыми средствами.
Вдохновленные пламенными речами Луллия, горожане собрали тридцать пять тысяч
флоринов на священную войну, и он отправился за поддержкой сначала
в Геную, а затем к папе-беглецу Клименту V, нашедшему убежище в
Авиньоне под покровительством французского короля Филиппа IV Красивого.
Но когда Луллий поднялся в Альпы, он с горечью убедился, что ни папе,
ни утонченным кардиналам нет никакого дела до его планов. Им был
смешон этот нищий фанатик, требовавший десятину от церковных доходов
Рис. 2-4. Луллий и сарацины
(из средневековой рукописи).

Житие Раймунда
57
на войну с мусульманами, ибо Великое Пленение было невместно
Духовному Поиску. Деньги, однако, Климент взял, но использовал их лишь для
привлечения на свою сторону сильных мира сего.
Зимой 1308 года Луллий отправляется лечить душевные раны в свой
любимый Париж, где продолжались словесные баталии между
ортодоксальными богословами и аверроистами — последователями
великого арабского философа Абу-ль-Валид Мухаммед бну-Ахмед Ибн Рушда
(1126-1198), известного в Европе под латинизированным именем Авер-
роэса. Парижский епископ Стефен Темпье уже дважды (в 1270 и 1277
годах) предавал аверроистов анафеме, но влияние их было по-прежнему
сильно. Университетские власти поручили Луллию возглавить борьбу
против этих вероотступников, пытавшихся поставить философию вне
зависимости от религии. Впрочем, сделали они это не без некоторых
колебаний и лишь после того, как в феврале 1310 г ода пятьдесят магистров и
докторов Сорбонны письменно объявили о своей поддержке «Искусства»,
а король Филипп IV направил канцлеру университета письмо, в котором
приветствовал его как доброго католика.
В следующем, 1311 году, Луллий участвует в соборе, который высшее
духовенство католической церкви, обеспокоенное падением престижа
папства (и соответствующим этому падению уменьшением доходов
папской казны), собрало в небольшом французском городке Вьенне. Два года
длился Вьеннский собор, и все это время Луллий упорно пытался
«достучаться» до умов и сердец интриганов и политиков в мантиях кардиналов
и прелатов. И добился своего! Собор постановил организовать школы для
изучения арабского, халдейского и древнееврейского языков в
университетах Оксфорда, Болоньи, Саламанки и Парижа под покровительством
и при финансовой поддержке папской курии. Так было положено начало
систематическому изучению восточных языков в Европе, а Луллий на
пороге восьмидесятилетия осуществил свою заветную мечту. Теперь он не
сомневался, что миссионеры, воспитанные во вновь образованных
школах, со временем решат другую его великую задачу, обратив иноверцев
в христианство.
Оставалось мученичество. «О, многострадальный и сострадательный
Господь! — обращался к Богу Луллий. — Много раз дрожал я от страха
и холода. Наступит ли тот день и час, когда тело мое будет трепетать от
тепла великой любви и страстного желания принять смерть за Создателя
и Спасителя?».
И час пробил. В августе 1314 года Луллий отплыл с Майорки в Тунис.
Он нашел здесь несколько ранее обращенных им мусульман, и они
помогли ему перебраться в Бугию. Длительное время скрывался он у купцов-
христиан, тайно проповедуя христианство среди местных жителей, пока
неутоленная жажда мученичества не вывела его на городскую площадь.
Громко заявил Луллий возбужденной толпе, что он — тот самый человек,

58 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
которому под страхом смерти запретили появляться в Бугии. Он готов
предстать перед судом Господним и благодарит Бога за то, что он дарует
ему мученическую смерть среди язычников. С проклятиями и угрозами
толпа потащила Раймунда ко двору короля. Затем по приказу верховного
имама его вывели на берег моря и побили камнями, точно так же, как
еврейская толпа забивала камнями первых христианских мучеников. Это
произошло 29 или 30 июня 1315 года в праздник апостолов Петра и Павла.
Легенда четвертая. Следующей ночью моряки генуэзского
торгового судна, входившего в городскую гавань, заметили на берегу
огромную пирамиду света. Высадившись с корабля, они обнаружили,
что свет как бы исходил из груды камней, под которой они нашли
еле живого мученика. По приказу капитана судна Стефана
Колумба генуэзцы с величайшей осторожностью перенесли страдальца на
борт и немедленно вышли в море. Придя ненадолго в себя, он
вгляделся в лицо капитана и чуть слышно сказал, что его потомку будет
суждено открыть Новый Свет, видение которого только что было
ему, Луллию. Затем силы оставили его, и он снова потерял сознание.
Когда же очертания Майорки показались на горизонте, душа
праведника покинула тело и соединилась с Божеством.
«С тех пор никогда столь блистательно не соединялись в одном
человеке все те качества, которые образуют сущность испанца: любовник,
солдат, отчасти грешник, в значительно большей степени святой — таким
был этот типичный испанец» (Хэвлок Эллис, английский писатель и
психолог).
РАЗУМ И ВЕРА
В XIII веке — вершине Средневековья — поток новых знаний,
наложившие на глубокую веру в незыблемость христианских догматов,
сосредоточил философские и богословские искания на обосновании веры, на
примирении её с наукой.
Десятью веками ранее уроженец Карфагена Квинт Септимий Флоренс
Тертуллиан провозгласил несовместимость веры и разума: истины веры
являются бессмысленными с точки зрения разума, но именно поэтому
в них следует верить. «Сын Божий был распят; не стыдимся, хотя это
и постыдно, — писал он. — Сын Божий умер — вполне верим этому,
потому что это нелепо. И погребенный воскрес; это верно, потому что это
невозможно».
На протяжении тысячелетия шла непримиримая борьба между
сторонниками Тертуллиана и немногочисленными его противниками, такими,
как ирландец Иоанн Скот Эриугена (ок. 810-877), француз Пьер Абеляр

Разум и вера
59
(1079-1142), шотландец Иоанн Дуне Скот . Попытался примирить
различные точки зрения Фома Аквинский (ок. 1225-1274), «князь философов»
и гений компромисса: он разработал собственную доктрину, которой
католическая церковь придерживается и по ныне. С одной стороны, Аквинат
соглашался с тем, что методы философии и теологии совершенно
различны, но в то же время утверждал, что ряд религиозных догматов нуждается
в философском обосновании, ибо, будучи доказанными, они становятся
ближе человеку и укрепляют его веру. Новый импульс спорам в XII веке
дала теория «двойственной истины», которой придерживался Аверроэс,
а в следующем столетии развивали латинские аввероисты во главе с
магистром Парижского университета Сигером Брабантским (ок. 1240-1284),
заколотым фанатиком за свои еретические взгляды13. Теология опирается
на истины откровения, а философия — на данные науки, каждая из них
в собственной области сохраняет ценность, но совместить их
невозможно, — утверждал Авэрроэс. Поэтому истинное в философии может быть
ложными в теологии, и наоборот. Толпе нужно оставить её веру, ибо она
«налагает узду на людей из народа, препятствует им губить друг друга
и ссориться», в то время как философы должны умозрительно и
бестрепетно приближаться к истине.
Такая двуличность была неприемлема для Луллия. Господствующим
мотивом его философии было убеждение, что истина одна, и то, что
справедливо для веры, не может быть ложным для разума. Поэтому с помощью
ratio necessaria (необходимых обоснований) любой догмат
христианства может быть доказан, а любое заблуждение язычников опровергнуто.
«Пусть христиане, — писал Луллий, — снедаемые пламенной любовью
к делам веры, примут во внимание, что (так как ничто не может
противостоять доказательствам, которые благодаря силе доводов
могущественнее всех других вещей), они способны с их помощью и с благословения
Господня направить иноверцев на истинный путь. Ибо они не могут не
отказаться (во имя того, что истинно и необходимо) от веры, ложность
и внутренняя противоречивость которой доказаны».
Своим противникам, настаивавшим на том, что разумное
доказательство отнимает нравственную заслугу религии, Луллий отвечал, что
оно не создает веру, а только придает ей такие объективные основания,
благодаря которым она может быть передана другим. Разум и вера — суть
различные формы одного и того же содержания; разум показывает
возможность и необходимость того, что дается верой. Она держится на
возвышенных вещах и никогда не опускается до рациональной почвы, в то время
как доказательства поднимаются ввысь до этих возвышенных вещей, и это
приводит к знанию и пониманию. «Доказательство догматов веры
невозможно без помощи самой веры, — утверждал Луллий. — Чтобы найти
убедительные объяснения чудес и возвыситься до их понимания,
необходимо заранее поверить в них, предположив, что они истинны или что они

60 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
могут быть таковыми». Он постоянно повторял слова пророка Исайи: «Не
уверуешь, не уразумеешь», напоминал, что «Бог велит любить Его всем
нашим разумом» и что св. Петр призывает «представлять доказательства
веры, которые содержатся в нас».
Итак, вопреки как мрачным ортодоксам тертуллианового типа,
гордившимся своей темной верой, так и аверроистам, Луллий
утверждал возможность полного слияния теологии с философией. Особенно
возмущала фанатика и страстотерпца теория «двойственной истины»,
и он, по словам французского мыслителя Эрнеста Ренана, «был главным
героем ... крестового похода против аверроизма». В своей яростной
оппозиции он заходил столь далеко, что заявлял: «Если христианская
вера не может быть обоснована разумными доводами, тогда нет
никаких оснований для утверждения её истинности». Подобными
высказываниями Луллий навлекал на себя обвинения в ереси и при жизни,
и после смерти.
ARS MAGNA
Теперь пора, наконец, перейти к рассказу о «Великом Искусстве», ибо,
в конечном счете, именно оно заставляет нас вспомнить о его авторе через
восемь веков после смерти.
Луллий рассматривал мир как созданную Творцом неподвижную,
«застывшую» структуру, состоящую из нескольких возвышающихся одна
над другой «ступеней»: неодушевленных тел, растительного и животного
мира, мира человека, небес, ангелов и, наконец, Бога. Он полагал, что Бог
постигается не только через Священное писание, но и через Книгу
Природы, ибо, изучая все многообразие Божественных творений, мы находим
в них «следы» Божества и познаем атрибуты Бога, присутствующие на всех
уровнях бытия. Эти атрибуты — «достоинства Бога» (dignitates Dei), как
называл их Луллий, составляют религиозную основу «Искусства». Они
являются изначальными причинами, из которых непосредственно
проистекают четыре элемента-стихии и их комбинации. Идея «Ars Magna»
поражает одновременно и своей универсальностью, и своей наивностью.
Вкратце речь идет вот о чем.
В каждой области знаний можно выделить несколько первичных
категорий, из которых могут быть образованы все остальные (подобно
тому, как система геометрических теорем выводится из
ограниченного числа аксиом). Утверждая это, Луллий следовал так называемому
средневековому реализму, то есть учению о том, что общие понятия
(универсалии) не создаются рассудком, а существуют реально и
предваряют существование конкретных понятий и даже единичных вещей.
Луллий полагал, что, комбинируя различным образом эти категории,

ARS MAGNA
61
можно добыть все мыслимые знания о мире, открыть
действительную связь вещей. Чтобы облегчить подобные операции, он обозначал
первичные категории буквами латинского алфавита, а для получения
комбинаций размещал наборы категорий на двух концентрических
кругах, разделенных радиальными линиями на секторы, которые
называл камерами. В каждую из них помещалось либо наименование
категории, либо «замещающая» её буква. Вращая внутренний круг,
легко получить таблицу различных комбинаций — в этом, собственно
говоря, и заключается смысл «Искусства»! Круги изготовлялись из
пергамена или металла и раскрашивались в яркие цвета, чтобы легче
было различать комбинации. Несомненно, эти странные,
многоцветные «фигуры» создавали ореол таинственности вокруг учения Лул-
лия, особенно интригуя тех, кто хотел приобрести знания быстрым
и легким способом.
В книге, написанной после озарения на горе Ранда, содержалось семь
«фигур». Рассмотрим в качестве примера первую из них, которая
посвящена Богу (Рис. 2-5). Она обозначена буквой Л, помещенной в центр
двух концентрических кругов, которые разделены на шестнадцать камер*.
В камерах внешнего круга записаны атрибуты Бога, в камерах
внутреннего круга буквы, их обозначающие, например, В — bonitas (доброта)
С — magnitudo (величие), D — aeternitas (вечность), Ε — sapienta
(мудрость) и так далее. Вращая внутренний круг относительно внешнего, мы
получаем 240 комбинаций, каждая из которых сообщает определенные
Сведения об «объекте исследования» (те же размещения данных букв по
две получаются при попарном соединении камер так, как показано на
рисунке). Мы узнаем, что Его доброта велика (ВС) и вечна (CD), мудрость
бесконечна (ED), бессмертие истинно (DI) и так далее.
Размышляя над этими комбинациями, можно найти объяснение
многим теологическим проблемам, например, ответить на вопрос,
противоречит ли Божественное предопределение человеческой судьбы
свободе воли, то есть праву человека самостоятельно принимать решения.
Не противоречит, заявляет Луллий, поскольку Бог бесконечно мудр,
но и бесконечно справедлив. Он знает обо всех поступках человека
в его будущем, однако Он не в состоянии лишить любого грешника
права выбрать путь спасения. Раймунд называл такое доказательство
par aequiparantium (доказательство с помощью эквивалентных
отношений). Вместо того чтобы связать идеи в причинно-следственную
цепочку, он возвращался к их общему происхождению. Свободная воля
и предопределение следуют из равнозначно необходимых атрибутов
Божества, подобно тому, как два прутика вырастают на одной и той же
ветви одного и того же дерева.
Рисунок заимствован из перевода книги Луллия на английский язык.

62 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
В дальнейшем Луллий шел
в двух направлениях: с одной
стороны он усложнял «фигуры»,
с другой — упрощал их,
уменьшая число исходных понятий.
Вершиной его
изобретательности была figura universalis —
громоздкое сооружение из
четырнадцати раскрашенных
металлических дисков. При помощи этого
устройства можно было получить
около восемнадцати
квадриллионов сочетаний различных
понятий! Диковинная машина как
бы воплощала в себе некий все-
Рис. 2-5. Фигура «А» объемлющий ум, способный вы-
из «Великого Искусства». разить в формализованных
суждениях все, что можно знать
обо всем на свете. Надо полагать, что современники Луллия
рассматривали универсальную «фигуру» скорее как доказательство
гениальности её автора, а не как практически применимое инструментальное
средство «Искусства».
Какие только теологические затруднения он не разрешал или пытался
разрешить с помощью своих кругов! Могли ли Адам и Ева
сожительствовать до того, как вкусили от запретного плода? Как ангелы говорят друг
с другом? Может ли раскаяться падший ангел? Как ангелы переносятся
с места на место в одно мгновение? Если ребенок погиб в утробе
матери-мученицы, то спасется ли он в загробном мире? И прочая, и прочая...
Луллий даже сочинил книгу для священников, в которой показал, как,
используя «Искусство», они могут найти новые темы для проповедей.
В качестве примера он привел сто (!) проповедей, полученных
«механизированным» путем. Впрочем, он далеко не всегда снисходил до
подробностей, а иногда лишь указывал, какие фигуры необходимо использовать
для решения проблемы, или просто сообщал соответствующую
комбинацию понятий.
Постоянно памятуя о теоцентристской направленности «Искусства»,
Луллий исследует с его помощью всю картину средневекового
мироздания, постепенно переходя по ступенькам «лестницы» (любимый
мистический символ Луллия) от элементного мира через растительный, животный
и человеческий миры к мирам небесному и ангельскому и далее — к Богу.
На рис. 2-6, заимствованном из «Книги восхождения и нисхождения
разума», Разум держит в руке одну из Луллиевых «фигур», а ступеньки
лестницы соответствующим образом проиллюстрированы — камнем, огнем,

ARS MAGNA
63
деревом, львом, человеком, небом, ангелом и, наконец, небесным
дворцом, в котором обитает Бог.
Но теология была лишь верхушкой айсберга: логика, риторика,
грамматика, этика, астрономия (астрология), метафизика, физика,
математика, навигация, военное дело, медицина, юриспруденция, метеорология,
управление государством, ботаника, физиология, география — вот далеко
не полный перечень областей знания (в их современном наименовании),
которые рассматривал в своих книгах Учитель просветленный
Еще одно графическое воплощение основной идеи «Ars Magna» —
идеи «структурирования» знания, Луллий реализует в «древе понятий»,
которое часто появляется в его трудах как некий магический символ.
В предисловии к одноименному трактату — тысячатрехсотстраничной
последней великой энциклопедии Средневековья, Луллий рассказывает
такую историю. Однажды весь в слезах сидел он под огромным Древом
и распевал свою поэму «Безутешность», чтобы хоть как-то облегчить
страдания, вызванные тем, что не удалось ему исполнить при римском
дворе священный долг во славу Иисусу Христа и благополучия всего
христианского мира. Некий монах, услышав пение Раймунда,
успокаивает его и, узнав о причине печали, советует сочинить энциклопедию
науки, которая была бы легче для понимания, чем другие книги об
«Искусстве». Луллий соглашается с монахом и, глядя в задумчивости
на зеленую крону дерева, приходит к мысли, что его «Ars Magna»
выросло из «первичных принципов», так же как эти корни, ствол, ветви,
листья и плоды произросли из немногих, брошенных в благодатную
почву семян (еще одно озарение!). Структура «деревьев» Луллия
такова: корни (первичные принципы «Искусства»); ствол (субъект); ветви
(основные части или виды субъекта); сучья (его различные свойства);
листья (естественные отношения); цветы (операции между различными
частями дерева); цветы (результат этих операций). В «лесу» Луллия
шестнадцать таких деревьев: Древо всех наук, Древо растений, Древо
морали и так далее.
Во всех религиозно-мистических построениях Учителя
просветленного «просматривается» догмат троичности. Для него три способности
души — разум (intellectus), память (memoria) и воля (voluntas) —
представляют собой отражение, «образ» Троицы в человеческой природе.
В «Книге созерцания Бога» он персонифицирует эти способности,
представляя их в образах прекрасных и благородных дам, стоящих на
вершине высокой горы: «Первая помнит то, что вторая понимает, а третья
желает; вторая понимает то, что первая помнит, а третья желает;
третья желает то, что первая помнит, а вторая понимает». Числовой
символике соответствуют геометрические фигуры, используемые Луллием
в «Искусстве»: круг, треугольник и квадрат. В «Древе науки» он дает им
такое аллегорическое толкование: Овен, Сатурн и их братья защищают

64 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
Круг как фигуру, не
имеющую ни конца, ни начала
и наиболее угодную Богу;
Квадрат утверждает, что
из-за содержащихся в нем
четырех элементов
именно он близок Богу;
Треугольник же настаивает на
том, что он более любезен
Богу и Троице, чем братья
Круг и Квадрат, поскольку
он ближе человеческой
душе, чем они.
Луллий, конечно, не
рассматривал свой метод
как замену или нечто
равновеликое формальной
логике Аристотеля и
схоластов, которую, судя по
его книгам, он
превосходно знал. Он понимал, что
простое сопоставление или
наложение понятий еще не
дает ratio necessaria, но
надеялся получить
посредством механического
комбинирования «первичных
принципов» те необходимые «строительные блоки», из которых в
дальнейшем можно будет построить здание безукоризненного доказательства.
Задача исследователя, пользующегося «Ars Magna» (мы бы сказали
сегодня — программирование), сводится к тому, чтобы составить для каждой
науки реестр основополагающих понятий; остальное, то есть вывод
научных положений, сделает машина. Луллию не приходило (да и не могло
прийти) в голову, что выработка понятий — скорее результат познания,
чем его предпосылка, что самоочевидные «первичные принципы» и
«аналитическая структура» знания отсутствуют во всех науках, за исключением
логики и математики. И в этом главная ошибка Учителя просветленного*.
Рис. 2-6. «Лестница мироздания»
(из «Книги восхождения и нисхождения
разума»)
КТО ВОЗЬМЕТСЯ СОСЧИТАТЬ?
Современные исследователи считают, что перу Луллия принадлежит
около трехсот книг, написанных латынью, арабским и каталанским язы-

Кто возьмется сосчитать?
65
ками. Он был первым из тех, кто, подобно Уиклифу, Лютеру и некоторым
другим понял, что народный язык достоин, чтобы излагать на нем высокие
истины и откровения. Среди его сочинений — энциклопедические обзоры
знаний, заключенные в огромные фолианты; краткие трактаты;
богословские и научные труды; аллегорические романы и поэмы и даже собрание
пословиц (общим числом шесть тысяч!). Все они с определенной степенью
условности можно разделить на три группы.
Первую составляют сугубо научные труды (энциклопедии, учебники,
трактаты), часто написанные в форме сократовских диалогов и
включающие в себя все области средневекового знания.
Во вторую группу входят литературные произведения, в
художественную ткань которых вплетено (в той или иной мере) изложение
принципов «Ars Magna». Непременным героем этих сочинений является
мудрый отшельник. В «Книге о рыцарском ордене» старый воин,
удалившись от мира, поселяется в отшельнической хижине и проводит свои дни
в благочестивых размышлениях, сидя под плодоносящем Древом вблизи
струящегося фонтана («фонтан знаний» — еще один мистический
символ Луллия). К отшельнику приходит молодой рыцарь, которого
отшельник научает уму-разуму и достойному поведению и вручает ему книгу
о семи грехах и семи добродетелях в «великоискуссной» интерпретации.
В «Феликсе, или Книге Чудес» героя одолевают религиозные сомнения,
рожденные печальной судьбой его возлюбленной пастушки. Но Святой
отшельник укрепляет его в вере, и Феликс отправляется в странствия.
В дремучем лесу он находит философа, который становится его
спутником и учителем в постижении «чудес Господних». Ведя своего героя по
полям и лесам, горам и пустыням, деревням и городам, хижинам и
дворцам, Луллий одновременно и постепенно «поднимает» его вверх по
ступенькам лестницы мироздания — от элементного, земного мира до
Божества, предоставляя ему таким образом возможность постижения всех
«субъектов» «Искусства».
Третья группа сочинений Луллия — религиозные экстатические
поэмы, такие, как «Безутешность», «Сто имен Бога», «Часы
Богородицы», и романы, в которых принципы «Искусства» не излагаются, а лишь
упоминаются (автор предполагает, что читатель с ними уже знаком).
Самым знаменитым из этих романов, полным аллегорий и символов,
является «Книга об Эвасте и Бланкерне». Сюжет его в общих чертах
таков.
Знатный, богатый и хорошо образованный дворянин по имени Эваст
женится на красавице Аломе, дочери вдовствующей благородной дамы.
Долгие годы супруги оставались бездетными, но вот, наконец, у них
родился сын, которому дали имя Бланкерна («Носящий Белые
Одежды»). Мальчик рос и воспитывался под присмотром внимательных

66 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
учителей и (в отличие от автора!) проявлял большой интерес к наукам
и теологии. С помощью «Искусства» он овладел грамматикой, логикой,
риторикой, естественной философией, медициной и теологией. Когда
Бланкерна достиг возраста зрелости, он — к великой радости отца —
выказал желание стать отшельником. Ибо Эваст также намеревался
избрать своим уделом отшельничество, но жена удерживала его,
говоря, что он может служить Богу, не разрывая супружеских уз. Между
тем, Бланкерна влюбляется в красивую и набожную донну Кану.
Благочестие, однако, берет вверх: он отказывается от женитьбы, а Кана
становится монахиней и затем аббатисой в монастыре, которому Эваст
завещал все свое состояние. Бланкерна, ища душевного успокоения,
попадает в дремучий лес и выходит к Магическому Замку, над
воротами которого выгравированы Десять заповедей. В большом зале замка,
отделанном золотом и слоновой костью, он находит глубокого старика
с седой бородой и длинными волосами. Старик поражает Бланкерну
возвышенными суждениями о праведной жизни, об отказе от мирских
благ. Преисполненный благочестивыми целями, юноша пускается
в путь по лесу, полному диковинных обитателей. Его одолевает Страх,
но он побеждает его с помощью Надежды и Мужества, напоминающих
Бланкерне о могуществе Бога, а Любовь и Праведность укрепляют его
сердце. Две сестры — Вера и Истина — плача и стеная, приходят к
нему и умоляют помочь в борьбе с язычниками. Пройдя все испытания,
Бланкерна выходит из леса духовно окрепшим и подготовленным к
служению Богу. Подобно своей возлюбленной он становится монахом
и аббатом монастыря, кельи которого именуются «Слава деве Марии»,
«Господь с тобой», «Благословенны деяния Твои» и так далее.
Бланкерна обучает монахов «посредством аргументов естественной
философии» четырем «главным наукам» — теологии, медицине,
юриспруденции и натуральной философии, причем обучает столь успешно, что
становится знаменитейшим учителем и проповедником. Но
монастырская келья тесна для Бланкерны (как и для Луллия!), поэтому автор
поднимает его вверх по ступенькам церковной иерархии, возводя в сан
епископа, архиепископа и, наконец, римского папы. И тут с высоты
престола св. Петра, Бланкерна совершает то, чего Раймунд безуспешно
пытался добиться от реальных пап: с помощью artista широко внедряет
(как мы бы сказали сегодня) «Искусство» в практику преподавания.
Но затем Бланкерна отказывается от папской тиары и поселяется
отшельником в горах неподалеку от Рима. Здесь он пишет сладчайшую
«Книгу о Любящем и Возлюбленном»*, навеянную мотивами
мистических сочинений суфистов14. «Любящий» — это Бланкерна,
«Возлюбленный» — Иисус Христос, образ которого в душе «Носящего Белые
Она является частью «Книги об Эвасте и Бланкерне».

По ступенькам веков
67
Одежды» сублимировал (пользуюсь терминологией Фрейда) образ его
возлюбленной. Хотя «Возлюбленный» и «Любящий» раздельны, но
«как вода смешивается с вином» и как «цвет смешивается со светом»,
так они становятся неким единым существом. «Неведома Любящему
и Возлюбленному разница между близостью и разлукой. Ибо
подобно тому, как смешивают вино и воду, смешана и любовь Любящего
и Возлюбленного; и как нерасторжимы тепло и свет, такова и взаимная
любовь их; подобно сущности и сущему тянутся и стремятся они друг
к другу».
Луллий использует выражения человеческой любви как символы
любви Божественной — так делали до него мусульманские, а после испанские
мистики, начиная со св. Терезы. Неукротимый темперамент Раймунда
находит отдушину в описании отношений «Возлюбленного» и
«Любящего», поэтому вся книга полна легко угадываемых эротических
символов. И в других книгах Луллия светская любовь изображается в столь
откровенных сценах, что невольно возникают сомнения относительно
глубокой убежденности автора в непорочном зачатии Богородицы.
Луллий находит этому «естественнонаучное» объяснение: «В каждом теле,
состоящем из четырех элементов, один элемент проникает в другой, не
разрушая его и не разрушаясь сам».
ПО СТУПЕНЬКАМ ВЕКОВ
Мы расстались с Раймундом Луллием в тот момент, когда корабль с его
телом приближался к берегам Майорки.
Легенда пятая. Стефан Колумб и его команда решили не
оповещать жителей острова о смерти Учителя просветленного, а
доставить священные останки в Геную и торжественно похоронить
их там. Но только лишь попытались моряки выйти в море, поднялся
такой сильный ветер, что как не налегали они на весла, как ни
подгонял их капитан, судно оставалось неподвижным. Тем временем на
его борт взошли представители магистрата Пальмы, и Колумб
вынужден был рассказать им о том, что произошло в Бугии. Известие
об ужасном конце Раймунда моментально облетело город, и большая
толпа собралась на берегу, плача и стеная.
Тело праведника погребли в маленькой боковой часовенке
монастыря св. Франциска, где останки Луллия покоятся и поныне. Жители
Балеарских островов почитали и почитают Раймунда как святого и
чудотворца, но попыткам его канонизации препятствовали
доминиканцы — главным образом из-за учения о непорочном зачатии Богородицы,
которое защищал Луллий и отвергали доминиканцы (они приняли этот
догмат только в XIX веке). Были, конечно, и другие причины. Луллиева

68 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
идея «алгоритмизации» мыслительных процессов противоречила
богословскому представлению о мышлении как об «искре Божьей в
человеке». Поэтому вовсе не парадоксально звучит утверждение историка,
что «ревностный поклонник христианских идеалов и самозабвенный
миссионер, Луллий подтачивал самую сердцевину религиозного
догматизма». Настораживало церковных иерархов и мученичество Раймунда,
«спровоцированное» им и наводящее на мысль о самоубийстве — акте,
который отвергала церковь; постоянные же настойчивые высказывания
о богодухновенности «Искусства», о его ни с чем не сравнимом значении
при обращении мусульман делали Луллия в глазах некоторых
церковников чуть ли не помешанным.
Впрочем, и сам Учитель просветленный отчетливо осознавал всю
необычность своего учения, и если св. Франциск говорил о себе как о
«жонглере Божьем», то Раймунд именовал себя «Рамоном-фантазером», «Ра-
моном-безумцем» и «дурачком»15. Скептическое отношение ряда теологов
к Раймунду и к его «Искусству» «материализовалось» в 1358 году, когда
главный арагонский инквизитор Николай Эймерик обвинил Луллия в
ереси. Главным доводом обвинения служило то обстоятельство, что Раймунд
был некрепок в вере и поэтому не столько обращал неверных, сколько сам
проникался их тлетворным влиянием, делающим его сочинения
неприемлемыми для правоверных католиков. Эймерик, однако, встретил сильное
противодействие со стороны короля и испанского духовенства, а
сочиненная им папская булла в 1417 году была признана подложной.
На протяжении следующих трех и даже четырех столетий судьба
творческого наследия Луллия складывалась достаточно счастливо. По всей
Европе возникали школы Луллистов, пропагандировавших и развивавших
«Искусство», а имя Раймунда было окружено ореолом славы гения и
мученика. Последователи испанского подвижника рассматривали Ветхий
завет как творение Бога-Отца, Новый завет — Бога-сына, а Искусство —
как творение Святого Духа. Из глубины веков до нас дошло двустишие:
Très sabios huba en el mundo:
Adan, Salomon y Raymundo*
Вплоть до XVIII века книжный рынок наполнялся сочинениями
различных авторов об «Ars Magna». Некоторые из них содержали
подвижные Луллиевы круги, крепившиеся на осях непосредственно к страницам
книги, в другие вкладывались листы с рисунками этих кругов, которые
надлежало вырезать и «монтировать» отдельно. Вероятно, последним
преданным поклонником Луллия был профессор иезуитского
университета Collegio Romano в Риме Афанасий Кирхер, выпустивший в 1669 году
Три мужа, избранники Мудрости в мире подлунном — Отец наш Адам,
Соломон и блаженный Раймундо (пер. В.В. Шилова).

По ступенькам веков
69
в Амстердаме пятисотстраничную «Науку о Великом Искусстве, или
Комбинаторику».
Неизвестно, появились ли на листьях кустарника после Луллиева
озарения на Ранде буквы кириллицы, но примерно через тридцать лет
после выхода книги Кирхера об «Искусстве» узнала Россия. Первым
отечественным луллистом был писатель, переводчик, философ и поэт Ян
Белобоцкий, обрусевший поляк или белорус, который после крещения
принял имя Андрея Христофоровича. В конце XVII века из под его пера
вышла рукопись «Великая и предивная наука кабалистичная великого
Богом преосвященного Раймунда Люллия, в Сарбоне Парижской
академии философии и богословия и прочих наук славноименитого учителя,
Маиорикскаия академии в Царстве Гишпанском заводчика, первоначаль-
ника, воздвижителя и нового учения, до его в прочих академиях не
предлагаемого, творца и установителя».
Автор называет «Искусство» «ароматоуханным гроздополезным
овощем». Он приводит слова «славноименитого мудреца Эндрика Корнилия
Агриппа (Генриха Корнелия Агриппы Неттесгеймского. — Ю. Я.),
который в своем письме ко Иоанну Лавренцию (Лоренцо Балле. — Ю. П.)
Академии Лунгдунская правителю и первоначальному учителю»
называет философию Раймунда Луллия «мудростью всем мудростям царицею,
понеже сама единая беспостижения иных, нетребуючи никакия помощи
построения, неошибно со всякою надежностью, подлинностью и светло-
стию о всякой вещи истину и мудрость без труда великого и усумления
предлагает, заключает убо в себе вей прочий мудрости, и к познанию
истины наставляет ... доводы полагает подлинныя, Светлыя, неоспори-
мыя, им же никто противится может ... Сверх того сице удобная и ско-
ропренятная есть наука сия».
Какое испытываешь наслаждение, погружаясь в этот изначальный,
странновато звучащий для нашего уха, но свободный от канцеляризмов,
новояза и сленга великий и могучий русский язык!
Бог есть существо простое, сиречь несложное с разных естеств, ниже
с частей естественных. Все, кроме Бога, сложенная суть или с материи
и формы, обоих тленных, тако сложенная суть вся под кругом луны
пребывающая.
Аггел есть естество первее по Бозе, честнейшее создание мира, Дух
бесплотный. Аггел есть дух с плотию не сложенный.
Небо есть плоть чистая, Светлая, твердая, не смешанная, не тленная,
по естеству Своему кругом движима.
Чювствительное есть существо. Богом созданное, чювствительную
дущу имеющее. Чувствительное есть естество, мыслительную и
растительную силу имущее, есть существо, сложенное с четырех элементов,
тлению и переменами подлежащее.

70 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
Человек есть естество, сложенное с плоти тленныя и духа
нетленна.
Человек есть существо плотное, совокупленное с существом безплот-
ным, смертное с бессмертным.
Человек есть плоть, одушевленная душею разумною.
Человек есть существо, живущее сугубою жизнью, временное по
плоти, вечное по разуме.
Человек есть животное, ему же свойственно есть, смеятися, плакати,
мудрости навыкати.
Человек есть существо, ему же естественно есть родити подобии
себе.
Человек причастник есть доброты божией, не точию временная, но
вечные.
Сугубая в человеке противность есть. Душа убо ратует на плоть,
а плоть ратует на душу, суть случается убо ему здравие и немощь, жизнь
и смерть, добродетели и прегрешения и многие сим подобная.
Орудие есть естество бездушное, хитростью человека изобретенное на
пребывание бытия его, и внешне человеку есть.
Количество есть случай существу придано и им же случаемым вещи
мерами бывают ... Количество сугубо есть сиречь количество плоти и
количество совершенства.
Качество — естество случайное, прилагаемо существительному
естеству, то, которым качество существо наречется, доброе или злое. Плотное
качество есть материя сиречь четырех стихиях живительная. Кое
основание качеству по преданию Аристотеля? Аристотель сказует есть естество
сила или безсилство и сия качества причитаются им в неровного смешения
четырех стихий живительных во всякой плоти земной. По сему бывает
инныя суть благолепны, безсилны, немощни. Калерики, флегматики, ме-
ленколики, сухии, толстый, кровастыи, мокротные, посиле изобилующего
во плоти элементу».
Переместимся, однако, из России XVII века в следующее столетие,
в Германию, где в 1721-1742 годах Иво Зальцингер издал в Майнце
первое собрание сочинений Луллия в восьми огромных томах, и тем
самым предоставил историкам идей обширное поле деятельности. Увы!
Век Просвещения оказался равнодушным к трудам Учителя
просветленного. Нечего и говорить, что к этому времени бесплодность
«Искусства» стала вполне очевидным фактом, и другие проблемы волновали
ученых: французских scavans, итальянских cognoscenti, английских
virtuosi и так далее. Постепенно детище Луллия превратилась в
объект насмешек и подтрунивания досужих научных и околонаучных
сочинителей и памфлетистов. Такое же скептическое (если не сказать
большее) отношение к автору «Ars Magna» сохранилось, в общем, и в

Философ
71
следующем столетии, хотя, ради справедливости, надо заметить, что
при этом вырос интерес к Луллию как мистику и поэту (особенно в
Испании16). Историки науки, писавшие в XIX и XX веках о его творчестве,
всегда предупреждали читателей, что касаются лишь части гигантского
наследия испанского подвижника. И действительно: вряд ли найдется
смельчак, который бы утверждал, что полностью изучил этот
необъятный, необозримый мир «Раймунда безумного».
А теперь, чтобы ответить на поставленный в начале главы вопрос
о месте Луллия в истории идей призовем на помощь признанные
авторитеты.
ИСТОРИК-МЕДИЕВИСТ: Способный дорого платить своей жизнью,
страстный, но не коварный, полный чувств и умеющий плакать, как
ребенок, неистовый, но сожалеющий о своих ошибках, которые мог искупать
даже жизнью, грешащий, но с сознанием греха и готовностью к
раскаянию, — со всеми своими пороками и амбициями он особенно высоко
ставил ценности рыцарства, выражая восхищение тем, кто мог быть
доблестным и великодушным» (Режин Перну)
ИСТОРИК НАУКИ: «Ars Magna» — это первая попытка в истории
формальной логики использовать геометрические диаграммы с целью
нахождения нематематических истин и первая попытка создания
механического устройства — рода примитивной логической машины — для
облегчения действий в логической системе» (Мартин Гарднер).
ИСТОРИК КУЛЬТУРЫ: «Луллий — основоположник каталонской
литературы, поэт, чьи произведения пользуются популярностью и в
современной Испании» (Фрэнсис Амалия Иейтс).
ФИЛОСОФ: «Луллий останется в истории благодаря его идее
о взаимоотношении между разумом и верой (философией и религией) как
внутренне восполняющими, а не ограничивающими друг друга формами
истины...» (Владимир Соловьев).
Что же касается автора настоящей книги, то для него Луллий
замечателен, прежде всего, как человек. Когда эмоциональный шок вывел его,
дуэлянта и поэта, любившего музыку, женщин и лошадей, на новую
стезю, он сумел сохранить неизменными свои душевные качества —
неукротимую энергию, для которой не было преград, пламенную любовь к
предмету обожания, непреклонную твердость духа.
Движущими силами его жизни были страсть и милосердие. «Он любил
Бога и любил людей, что еще реже встречается» — эти слова Герберта

72 Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный
Кита Честертона о Франциске Ассизском как нельзя лучше относятся и к
Раймунду Луллию.
Трубадур и праведник, он прошел долгий земной путь, неся на
знамени своем слова, которых так часто не хватает нам, людям жестокого
и неумолимого времени: «Тот, кто не любит — не живет ... Тот, кто ищет
Бога, пусть познает Его в любви, верности, преданности, вере, надежде,
справедливости и правде, ибо везде, где есть они, обретает и Он».

ГЛАВА 3
ДЖАМБАТТИСТА ДЕЛЛА ПОРТА,
ИЛИ НЕАПОЛИТАНСКИЙ MAGO
... есть ли что милей на свете,
Чем уноситься в дух иных столетий
И умозаключать из их работ,
Как далеко шагнули мы вперед
Иоганн Вольфганг Гете (1749-1832)
ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ
Чинквеченто — последний век Возрождения, этой героической и
возвышенной эпохи, когда, по словам историка, «человек дрожал, как
натянутая струна, приведенная в движение смычком: он проявлял
исключительную энергию, гениальную изобретательность, умопомрачительную
фантазию и с неслыханной быстротой достигал высот чистейшего
героизма». Возвращенная культура классической древности, высокие
нравственные ценности дохристианской цивилизации, великие художественные
творения античности, открывшиеся человеку, сняли пелену с его глаз,
разорвали цепи гиганта, и он превратился в творца и созидателя,
гуманиста, философа, ученого, поэта, художника, с непостижимой щедростью
и безоглядной верой в свои силы создающего пантеон собственной славы.
Чинквеченто, XVI век, — это время, когда жили и творили Леонардо
да Винчи, Тициан, Лудовико Ариосто, Торквато Тассо, Микеланджело Бу-
онаротти, Николай Коперник, Эразм Роттердамский, Тихо Браге, Андреас
Везалий, Франсуа Виет, Джордано Бруно, Джироламо Кардано и многие,
многие другие. В этот век Земля была низвергнута с пьедестала и
перенесена из центра Вселенной на орбиту, по которой она вращалась вокруг
великого и неподвижного Светила, и этим был нанесен сокрушительный
удар по религиозному антропоцентризму, ибо если Земля — рядовая
планета, то и человек — не венец божественного творения. А еще раньше
монах-августинец Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге
лист со своими знаменитыми богословскими тезисами, положив тем
самым начало конца религиозного монополизма католической церкви.
Церковная реформация отторгла от папской власти целые страны и
народы. Перед угрозой дальнейшего падения авторитета
римско-католической церкви ее руководители приняли ряд энергичных мер, и во второй
половине века религиозный либерализм Возрождения сменился жестокой

74 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
ортодоксией, свойственной, в частности, испанскому католицизму. Для
подавления инакомыслия папа Павел III учредил в 1542 году в Риме
Высший инквизиционный трибунал, а один из его преемников — Павел IV,
ограниченный, жестокий и упрямый церковник, издал через семнадцать
лет «Индекс запрещенных книг»: согласно ему категорически
возбранялось «переписывать, издавать, печатать, давать под предлогом обмена или
под иным каким видом, принимать открыто или тайно, держать у себя или
отдавать на хранение книги или писания тех, что означены в этом индексе
святой службы».
Темная ночь опустилась на родину Возрождения, где, по выражению
Николо Макиавелли, власть папы была недостаточно сильной, чтобы
объединить страну, но достаточно сильной, чтобы такому объединению
воспрепятствовать. Государственно раздробленная, состоявшая из
многочисленных мелких монархий и городских республик, Италия стала легкой
добычей двух могущественных держав — Франции и Испании.
Соперничество между ними привело к тому, что французы, в конце концов, были
вытеснены из страны и большая её часть оказалась под пятой испанских
Габсбургов: по мирному договору 1559 года Испания получила
Ломбардию, южную Италию и Сицилию; в Неаполе сел правителем испанский
вице-король. Так в Италии второй половины XVI век гнет религиозный
соединился с гнетом чужеземного владычества, и этот двойной пресс,
усиленный общим экономическим упадком в стране, в начале следующего
века переместил родину Возрождения на второй план театра европейской
истории.
ЧУДО-РЕБЕНОК
Предметом особой гордости людей Возрождения была древность их
рода, и поэтому члены обширного клана делла Порт настойчиво, но без
достаточных на то оснований утверждали, что их семейное древо пустило
корни еще во времена Ганнибала. Одна из ветвей клана, к которой
принадлежал отец нашего героя Нардо Антонио, процветала в Неаполе и была не
столь знатна, сколь богата — землями, домами, кораблями. Кроме того,
отец Джамбаттисты занимал важную должность Королевского секретаря
по гражданским делам при викариате, а мать была родной сестрой
городского архивариуса.
Неаполитанские Порты владели тремя семейными гнездами: городским
особняком на виа Толедо, домом в крохотной горной деревушке Дуэ Парте
северо-западнее Неаполя и, наконец, роскошной виллой делла Праделла
в Вико Экуенсе. Этот маленький рай у моря, расположенный в двенадцати
милях от Неаполя, был излюбленным местом отдыха городской знати. По-
видимому, вилла и стала местом рождения Джамбаттисты. Точная дата

Как стать магом
75
этого события неизвестна, но историки считают, что оно произошло либо
между 7 декабря 1534 и 6 июня 1535 года, либо между 3 октября и 15
ноября 1535 года.
Джамбаттиста, как и его братья (младший Джан Ферранте и старший
Джан Винченцо), получил домашнее образование, разнообразное и
обширное, хотя и несистематическое. Мозаичность знаний, приобретенных
им в детстве и юности, в значительной степени предопределила его
научную и литературную всеядность, не ослабевавшую с годами
любознательность, стремление внести собственный вклад в самые разнообразные
области умственной деятельности. И «повинен» в этом был, прежде всего,
его отец. Он слыл большим поклонником наук и искусств, и двери его
неаполитанского дома всегда были открыты для философов, математиков,
врачей, музыкантов и литераторов. А в жаркие летние дни все сообщество
эрудитов отправлялось на виллу делла Праделла, где на берегу моря или
в густой тени старых деревьев, поощряемые любознательностью хозяина
и обильными угощениями, гости вели нескончаемые научные беседы,
читали стихи или, облачаясь в театральные костюмы, разыгрывали комедии.
В таком интеллектуальном окружении и прошли детские годы Джам-
баттисты и его братьев. Их учителями были члены кружка Нардо Анто-
нио, известные неаполитанские врачи, знатоки алхимии и астрологии,
философы, переводчики с древнегреческого и distinti letterati (выдающиеся
литераторы). Обучая мальчиков, они больше всего «налегали» на латынь,
математику и медицину, и уже в десятилетнем возрасте Джамбаттиста
сочинял эссе на родном и латинском языках и смело вступал в споры с
наставниками, когда дело касалось натуральной философии. Не
довольствуясь домашними уроками, он посещал неаполитанскую Scuola publiche,
где совершенствовался в медицине и математике. Возможно, здесь ему
довелось слушать лекции неукротимого и блестящего, парадоксального
и одержимого энциклопедиста, математика, врача, философа, астролога
и изобретателя Джироламо Кардано (1501-1575).
По-видимому, уже в юном возрасте Джамбаттиста начал
экспериментировать с магнитами, химикалиями, изучать жизнь растений и животных,
собирать рассказы и слухи, вошедшие затем в его книги. Ему помогали
братья. Джан Винченцо коллекционировал редкие рукописи, статуи,
античные скульптуры. Полем его деятельности была не лаборатория, а
библиотека, где он отыскивал для брата необходимые сведения в сочинениях
классиков. Оба они охотно и много занимались астрологией, причем
Джамбаттиста всегда признавал первенство старшего брата в этом искусстве.
Джан Ферранте разделял научные интересы братьев, но умер сравнительно
молодым, оставив после себя превосходную коллекцию камней и минералов.
Памятуя, вероятно, о своей высокой должности, Нардо Антонио
стремился дать своим сыновьям не только хорошее образование, но и
светское воспитание. Их учили одеваться со вкусом, танцевать, ездить верхом,

76 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
фехтовать и музицировать. Одно время братья так увлеклись музыкой,
что даже пытались совершенствоваться в академии музыкантов Scuola
dt Pitagora, но вынуждены были отказаться от этого намерения ввиду
полного отсутствия слуха. Впрочем, светское воспитание впоследствии
не пригодилось Джамбаттисте. Он, хотя и был неравнодушен к титулам
и вниманию сильных мира сего, мало заботился о внешней стороне своего
существования и одеждой, манерами, образом жизни походил на
отрешенного от мирских волнений cognoscente (ученого).
КАК СТАТЬ МАГОМ
Итак, Джамбаттиста рос, активно поглощал знания и, вероятно,
экспериментировал. И уже тянулась его рука к перу и бумаге, все чаще и чаще
возникало у него желание увидеть собственное имя на титуле книги, чтобы
если и не сравняться известностью со своими учителями, то хотя бы
полноправно войти в их кружок уважаемым сочинителем, а не почтительно
внимающим учеником. Первым литературным опытом Джамбаттисты была
комедия «Олимпия» (одна из его семнадцати дошедших до нас пьес), а первым
сочинением, увидевшим свет, — «Естественная магия («Magia Naturalis»),
или О чудесах вещей естественных, в четырех книгах» — собрание
алхимических, физических и ботанических диковин, фокусов и «секретов».
В эпоху Возрождения, когда эрудиция ценилась не менее чем новизна
открытий и изобретений, когда еще сильна была убежденность, что эти
открытия можно сделать не в лаборатории, а за письменным столом, читая
сочинения древних и новых авторов, книжный рынок непрерывно пополнялся
трактатами, названия которых, не нуждающиеся в переводе, звучали
примерно одинаково: Secreti Nuovi, De Secretis, Il Secreti, Secreti marvigliosi
de Natura, Secretos de naturals, Delia summa de'secreti universali. Это
были книги о «секретах» природы, подлинных и мнимых, «секретах»,
кочевавших из одной книги в другую и порождавших — в зависимости от
эрудиции и трудолюбия их авторов — либо тонкие брошюры, либо пухлые
энциклопедии. «Из этой книги, искренний читатель, — утверждал Джиро-
ламо Кардано в предисловии к своему трактату «О тонких материях», — ты
узнаешь причины, силы и свойства более полутора тысяч различных и не
обыкновенных, а трудных, скрытых и прекраснейших вещей ...». Но и
«полторы тысячи прекраснейших вещей» были не пределом для эрудиции
Кардано, и в следующем своем сочинении «О разнообразии вещей» он добавил
к ним не меньшее число «секретов» и «чудес». Интересно, что обе эти
энциклопедии и первое издание «Магии» появились в одно и то же десятилетие!
«Magia Naturalis», опубликованная в Неаполе в 1558 году и
содержавшая четыре части («книги»), имела оглушительный успех. «Ее читали

Как стать магом
77
так усердно, она прошла столько рук, что первое издание было почти
совершенно истерто от употребления и до нас дошли лишь позднейшие
отпечатки», — писал историк науки. В течение следующего десятилетия
«Магия...» была, по крайней мере, пять раз переиздана и переведена на
латинский, итальянский, французский, немецкий, голландский и (как
утверждал автор) испанский и арабский языки, а Порта получил у
неаполитанцев прозвища Мага (Mago) и Прорицателя (Indovino).
Он неоднократно подчеркивал, что его чудеса и секреты
необходимы для практически полезных дел и развлечений, что естественная,
белая магия основана на природных явлениях, и резко отмежевывался от
магии того рода, которую называли черной или демонической. Тем не
менее, многие видели в нем адепта оккультных наук, тайными узами
связанного с потусторонними силами. Справедливости ради надо сказать,
что на то были определенные основания: грань между черной и белой
магией казалась весьма зыбкой, а Порта, сообщая об очередном «чуде»,
не считал нужным подчеркивать его божественное или, напротив,
дьявольское происхождение. Он утверждал, что лично проделал все опыты,
описанные в книге; если это так, то он, очевидно, не обращал ни
малейшего внимания на их успех или неудачу, поскольку многие из опытов
и (или) рекомендаций автора являются совершеннейшей нелепицей.
Братья нашего героя были душой «Академии тайн природы», которую
Джамбаттиста организовал во второй половине пятидесятых годов (ее еще
иногда называли «Академией секретов»). Каждый, кто желал стать ее
членом, должен был рассказать другим академикам хотя бы об одной тайне
природы, еще не известной человечеству. Впрочем, в доме на виа Толедо не
только слушали, спорили и обсуждали meraviglia (чудеса), но и ставили
разнообразные физические, оптические и ботанические эксперименты. Они
были, по-видимому, дорогостоящими, так как братья испытывали
недостаток средств и вынуждены были продать коллекцию Джан Ферранте. Кроме
того, деньги нужны были для путешествий, поскольку около 1561 года
Порта отправился в большую поездку по Италии, Франции и Испании. Везде,
где бы ни оказался неаполитанский Mago, он заводил знакомства с
учеными и библиофилами, посещал библиотеки, покупал (насколько позволяли
средства) книги и собирал всяческие «секреты». В Испании его принял
король Филипп II, которому Порта преподнес антверпенское издание «Магии»
и рукопись своей книги «Тайнопись». Первое путешествие Джамбаттисты
было далеко не последним в его жизни. Хотя он неоднократно повторял, что
философ должен путешествовать в юности, а в зрелые годы ему незачем
переступать порог своего дома, жажда новых впечатлений и встреч звала его
в путь даже в преклонном возрасте. Он объездил всю Италию, жил в Риме,
Венеции, Ферраре, бывал в Бергамо, Сицилии, Калабрии.
Но вернемся в Неаполь. Здесь в 1566 году вышла книга Порты
«Искусство памяти». Искусство это, родившееся еще в Древней Греции, было

78 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
чрезвычайно популярно в Средневековье и эпоху Возрождения, когда для
успеха в теологическом или философском диспуте участники должны
были знать наизусть места из Библии, сочинений классиков и новых
авторов, соответствующие теме состязания. И тогда на помощь приходила
мнемоника («искусство памяти» по-гречески) — совокупность способов
и приемов, позволяющих запомнить нужные сведения путем создания
искусственных ассоциаций.
Порта не обладал фотографической памятью, а широта интересов
и стремление классифицировать и систематизировать всё и вся
заставляли его активно изучать и использовать приемы этого древнего искусства.
Но коль нечто изучено и понято, оно должно быть немедленно перенесено
на бумагу — таково было жизненное правило Порта, и так родилась
книга. Она была написана латынью, но автор предпочел перевести и издать
ее сначала на materna lingva (родном языке), дабы сделать достоянием,
не только научной, но и более широкой читательской аудитории. В книге
мало оригинальных находок, и стоит, пожалуй, лишь отметить
эстетическое «наполнение» мнемонических приемов Порта: он предлагал
использовать в качестве образов памяти картины Микеланджело, Рафаэля,
Тициана, архитектуру дворцов и театров, античные скульптуры. «Искусство
памяти» свидетельствует о неослабевающем интересе автора к
драматургии: он подчеркивает важность хорошей памяти для актеров и приводит
способы, позволяющие запомнить трудные имена персонажей
выдающегося римского комедиографа Тита Макция Плавта (254-182 до н.э.), чьи
пьесы были тогда очень популярны в Италии.
В шестидесятые-семидесятые годы Порта продолжал сочинять пьесы,
хотя и не публиковал их. Надо думать, они были известны неаполитанским
letterati, поскольку один из них, Джованни Маттео Тоскане, в 1578 году
назвал его «цветком итальянской литературы».
ТАЙНОПИСЬ
Не приходится удивляться, что при любви Порты ко всему
таинственному и секретному одной из первых его литературных работ стала
книга, целиком посвященная тайнописи, которая широко использовалась
в эпоху Возрождения, изобиловавшую дипломатическими интригами,
заговорами, мятежами и переворотами. Уже в «Магии» Порта
сообщает о некоторых способах тайной передачи сообщений. Он приводит
многочисленные рецепты симпатических чернил (например, из чернильных
орешков и медного купороса) и рекомендует писать ими на куриных яйцах
или на человеческой коже («чтобы можно было отправить гонца, который
даже не знает, что несет на себе письмо»). Другой способ, предложенный
Джамбаттистой, и вовсе фантастичен: послание необходимо упрятать

Тайнопись
79
в пищу и скормить ею собаку; получателю же надлежит убить несчастное
животное и извлечь послание из его желудка.
«Тайнопись» — труд более серьезный и основательный, посвященной
способам шифровки и дешифровки текстов, и нимало способствовавший
росту популярности молодого автора.
Мастера тайнописи Возрождения обычно пользовались двумя
системами шифровки: в первой, более простой (шифровка перестановкой)
менялись местами буквы в словах исходного (открытого) текста; во второй
(шифровка подстановкой) одни буквы алфавита заменялись другими,
согласно специальному ключу. В простейшем случае в качестве ключа
использовался шифровальный алфавит, каждому символу которого
ставилась в соответствие буква исходного алфавита. Такая шифровка
называется моноалфавитной подстановкой. Основной ее недостаток
заключался в жестко зафиксированном соответствии символов обоих алфавитов.
Это позволяло без особого труда дешифровать сообщение, например,
сопоставляя частоту появления символов в шифрограмме с известной
частотой букв в языке исходного текста. Первым человеком, попытавшимся
устранить этот недостаток, был Леон Баттиста Альберти (1404-1472) —
выдающийся итальянский архитектор, художник, композитор и теоретик
искусства. Около 1466 года он написал небольшой двадцатишестистра-
ничный трактат «О шифрах», в котором предложил так называемую
полиалфавитную подстановку. Альберти ввел позиционную зависимость
между буквами исходного и символами нескольких шифровальных алфавитов:
каждому символу в шифрограмме соответствовали различные — в
зависимости от их положения в открытом тексте — буквы исходного алфавита.
В дальнейшем полиалфавитные шифры усовершенствовал в 1499 году
аббат монастыря св. Михаила в Спонхайме Иоганн Тритемий (1462-1516),
а в 1553 году — дворянин из Бреши Джованни Баттиста Белазо.
Но до логического завершения идею Альберти довел Джамбаттиста,
предложивший диаграфический шифр, в котором две буквы исходного
текста с помощью особой таблицы представлялись одним символом
шифровального алфавита. Кроме того, он весьма толково обобщил и упорядочил
все, что к тому времени было известно об искусстве тайнописи, и дал ряд
советов, основываясь, быть может, на собственном практическом опыте.
В частности, он рекомендовал использовать синонимы в исходном тексте
(«если мы будем избегать повторения одних и тех же слов, это усложнит
толкование письма») и делать умышленные грамматические ошибки («ибо
лучше, чтобы пишущего считали неграмотным, чем поплатиться
обнаружением замысла»). Желая эпатировать читателя, он подбирает пикантные
примеры исходных текстов («сегодня я лишил девственности предмет
моей страсти»).
Несколько полезных идей содержится в разделе книги, посвященной
дешифровке. Порта впервые показал, как можно прочитать текст, за-

80 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
писанный с помощью моноалфавитной подстановки в том случае, когда
в шифрограмме нет деления на слова или это деление ложно.
По-видимому, раньше, чем другие тайнописцы, он понял, что если при дешифровке
удается угадать наиболее вероятные слова в тексте, то можно отказаться
от его лингвистического анализа: «Когда тема послания известна, дешиф-
ровщик может сделать проницательное предположение об общепринятых
словах, относящихся к предметам, о которых идет речь в послании, и эти
слова могут быть легко обнаружены путем наблюдения за числом
знаков, подобием и различием в положении букв в каждом слове
предложения. В любом предмете есть некоторое количество общих слов, которые
по необходимости используются в его описании. Если, например, речь
идет о любви, то такими словами являются: любовь, пламя, сжигаемый,
смерть, жалость, жестокость, если о войне — то солдат, командир,
генерал, лагерь, армия, сражение и так далее. Таким образом, мы имеем
здесь дело с родом дешифровки, которая основывается на рассмотрении
собственно документов, а не на попытке отличить гласные от согласных».
ДЕЛЛА ПОРТА И ИНКВИЗИЦИЯ
Казалось бы судьба уготовила нашему герою жизнь легкую и
счастливую: он богат, известен (если не знаменит!), он может без особых забот
заниматься наукой и литературой. Но, как заметил Публий Сир, «Fortuna
vitrea esti tunc cum splendet» («Судьба — стекло, блестя, разбивается»).
Незамутненное стекло судьбы Порты неожиданно треснуло, когда в дом
на виа Толедо постучался скромный монашек, с поклоном передавший
привратнику конверт из плотной бумаги. А в конверте было вежливое, но
настойчивое приглашение посетить трибунал инквизиции. Чем же Порта
привлек к себе внимание «сторожевых псов веры»? Точно ответить на этот
вопрос невозможно, поскольку история его взаимоотношений с
инквизицией совершенно не документирована: протоколы допросов и суда (если
суд состоялся) не сохранились. Друзья же и близкие ученого попытались
тщательно скрыть от будущих поколений этот мрачный эпизод его
биографии, уничтожив в письмах и бумагах Порты всякое упоминание о
встречах с отцами-инквизиторами.
Трудно представить Джамбаттисту атеистом, еретиком или
мучеником свободомыслия. Он был верующим католиком, хотя подобно многим
другим интеллектуалам Чинквеченто, сдержанно относился к
контрреформации. Более того, его никогда не интересовали проблемы теологии
и онтологии, он предпочитал изучение осязаемых, чувственных объектов,
утверждая, что «споры о первых принципах природы, о пространстве,
о зарождении и разрушении и тому подобных предметах, поскольку они
чрезвычайно запутаны неясностями и совершенно непостижимы для нас,

Делла Порта и инквизиция
81
не столь приятны для души, чтобы любознательный человек обращался
к их исследованию».
Скорее всего Джаматтиста предстал перед инквизиторами по доносу
кого-то из своих неаполитанских знакомых, завидовавших его репутации
мага и прорицателя. Джамбаттиста охотно составлял гороскопы для всех
желающих и практиковал другие методы предсказаний, не требуя платы
(что уже само по себе вызывало подозрение). Он был довольно удачливым
Indovino, его пророчества часто сбывались, и это не оставляло сомнений
у тех, кто искал доказательств его связи с потусторонними силами.
Вызывали подозрения и эксперименты, проводимые его Академией, которые
Порта, с его страстью к «секретам», облекал некой таинственной аурой, и,
конечно же, «Естественная магия». Хотя ее автор постоянно настаивал на
«естественности» своих исследований, те, кто хотел уличить его в
практике оккультных наук, прежде всего, обращали внимание на «магию» (тем
более, что из этой свалки сведений при желании всегда можно было
извлечь доказательства приверженности Порта к магии другого рода).
Из косвенных свидетельств известно, что инквизиторы допросили
Порту и постановили передать дело в римский Высший трибунал.
Поэтому впервые в Вечный город Джамбаттиста попал не по своей воле. В Риме
Mago поместили в тюрьму, где он в одиночестве мог бы поразмыслить над
своими прегрешениями. Решение Верховного инквизитора было довольно
гуманным: Порте приказали распустить «Академию тайн природы» и
прекратить занятия магией (а неофициально порекомендовали полностью
переключиться на сочинение комедий). Уже после смерти Джамбаттисты
его родственники утверждали, что инквизиторы были поражены
эрудицией ученого, и когда он убедительно доказал, что все его «секреты»
имеют естественное происхождение, ему даровали прощение и с почестями
отпустили в родной город. Но если судить по последующим событиям,
ничего подобного не произошло. Инквизиторы не захлопнули за ним двери
своего мрачного учреждения; через оставленную щель они зорко следили
за поведением неаполитанского гения. Его письма подвергались
перлюстрации, а рукописи подолгу вылеживались у церковных цензоров. Порта
горько шутил, что он тратит меньше времени на сочинение книг, чем на
получение разрешений на их публикацию. Впрочем, у цензоров были все
основания для подозрительного отношения к научному творчеству Mago.
Увлечение магическим промыслом не оставляло его до конца дней,
и тонкая грань, разделявшая белую и черную магии, то появлялась, то
вовсе исчезала в его рукописях, таких, как, например, «Тауматология» —
энциклопедия семидесятипяти «секретов», которую Порта безуспешно
пытался издать. Что он только не делал для этого! Надеясь усыпить
бдительность цензоров, посвятил книгу императору Рудольфу И; обращался за
помощью к своему юному другу князю Федериго Чези ( 1585-1650),
племяннику влиятельного римского кардинала; другому известному кардиналу,

82 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
миланцу Федериго Барромео (1564-1631), презентовал ценные книги
и обещал завещать всю свою библиотеку, если он поспособствует
изданию книги ... Все оказалось напрасным (много позже из-за
противодействия инквизиции венецианским купцам не удалось издать полное собрание
сочинений Порты).
Особенно осложнилось положение Джамбаттисты в 1592 году во
время его пребывания в Венеции. В мае этого года неукротимый Ноланец,
доминиканский монах Джордано Бруно, был объявлен еретиком, подвергнут
пыткам и суду и передан в руки римской инквизиции. А за шесть недель
до вынесения этого приговора Порта был ознакомлен с приказом
кардинала Федериго Сансеверино, в котором под страхом отлучения от церкви
и штрафа в пятьсот золотых дукатов ему запрещалось публиковать
что-либо без разрешения цензоров римского Высшего трибунала. Венецианские
инквизиторы, поставившие и свои подписи под приказом, были (за одним
исключением) членами суда, рассматривавшего дело Бруно. Теперь Порта
вынужден был отправлять все рукописи в Рим, и это, конечно, еще больше
усложняло и удлиняло процедуру цензуры.
Боязнь тюрьмы, пыток, смерти заставляла Порту предпринимать
действия, которые убедили бы церковников в его набожности и ортодоксальности.
Сразу же после своей вынужденной поездки в Рим он вступил в Терциарий
Ордена иезуитов и с подчеркнутым рвением принялся выполнять
религиозные обязанности, посвящая один день в неделю благотворительным делам.
А в конце жизни построил рядом со своей виллой церковь св. Иоанна
Крестителя, получив за это отпущение грехов от самого папы.
Конечно, «случай» Порты не столь трагичен как судьба Галилея, Кам-
панеллы и тем более — Бруно. Но он, этот случай, является наглядной
иллюстрацией того, как в кризисных ситуациях церковь умела подавлять
не только свободомыслие, но и даже небольшое инакомыслие.
ПОД КАРДИНАЛЬСКОЙ МАНТИЕЙ
Напуганный инквизиторами, Джамбаттиста между 1566 и 1583 годами
не выпустил ни одной книги. Но и опубликованного ранее было
достаточно для того, чтобы на него обратил внимание кардинал Луиджи д'Эсте
(1538-1586), член знаменитейшей и древнейшей княжеской семьи.
Кардинал приходился двоюродным братом правившему в Ферраре (родовом
гнезде семьи) Альфонсу II, и в соответствии с традицией,
поддерживавшейся многими поколениями семьи, покровительствовал ученым, поэтам,
музыкантам и архитекторам, выстроившим в Тиволи знаменитую виллу
д'Эсте — выдающийся памятник архитектуры Чинквеченто.
В ноябре 1579 года по совету своего личного врача Теодосио Паниццы,
который был горячим почитателем Порты, кардинал предложил ученому

Под кардинальской мантией
83
присоединиться к его римскому двору. Это предложение было с
восторгом принято. Кроме денег, в которых Джамбаттиста не то чтобы очень
нуждался, но никогда не отказывался, покровительство д'Эсте и
пребывание в Риме давали ему возможность попытать счастья на какой-нибудь
службе в Ватикане, например в папском шифровальном ведомстве.
Нечего и говорить, что при этом призрак инквизитора, постоянно стоящего за
плечами ученого, если и не исчез бы вовсе, то, во всяком случае, сильно
побледнел.
В начале 1580 года Порта приезжает в Рим. Мажордом кардинала по
имени Толомео, выполняя приказ находившегося в Тиволи д'Эсте, поселил
неаполитанца в апартаментах Паниццы, чему Порта был весьма рад.
Бедный же доктор, наверное, не раз пожалел о своих рекомендациях. В
письмах к кардиналу он жалуется на то, что жизнь в одних комнатах с южным
гением совершенно изменила его распорядок дня и нарушила здоровье.
Порта отходит ко сну сразу же после обеда, а встает очень рано и изрядно
шумит, нарушая сон соседа. Сам же он, отдыхая и занимаясь опытами или
сочинением, требует абсолютной тишины и покоя. Эта чрезмерная
сосредоточенность на занятиях наукой и «антиобщественное» поведение Mago не
совпадают с мнением друзей Порты, говоривших о нем как об общительном
человеке и вдохновенном собеседнике. Но, надо думать, настроение Джам-
баттисты, как и его интересы, менялось в очень широком диапазоне, и хотя
он проповедовал сдержанность, экстремистские тенденции в поведении
были чертой его характера. Еще Паницца жаловался кардиналу на
надоедливые, непрерывные просьбы Порта уговорить д'Эсте выхлопотать для него
какое-нибудь место при папском дворе. Сам же Джамбаттиста в Риме
старался вовсю: много экспериментировал, сочинял пьесы, отсылая рукописи
и описания опытов в Тиволи. Жизнь во дворце д'Эсте в отсутствие
хозяина имела свои преимущества и свои недостатки. Лишенный воображения
пунктуальный Толомео никак не мог понять, почему свалившийся на его
голову ученый требует повышенного внимания и увеличения ежедневного
содержания сверх тех двенадцати байокко* которые полагались другим
домочадцам кардинала. Несчастный, но преданный Паницца, вынужден был
несколько раз писать д'Эсте в Тиволи и в Феррару, пока, наконец, просьба
Порты не была услышана и удовлетворена.
Летом 1580 года д'Эсте предложил Джамбаттисте приехать к нему
в Венецию, но болезнь задержала Порту в Риме. В начале октября он
покинул Вечный город, но лишь в декабре прибыл к своему патрону. Где он
провел эти два месяца, расходуя денежки кардинала? Может быть, засел
где-то в библиотеке, может быть, практиковал свое авгуральное
искусство в городах, что встречались на пути в Венецию. Впрочем, кардинал
тактично не допытывался об этом у своего эксцентричного придворного.
Старинная итальянская монета.

84 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
Поселившись в Венеции, Порта начал заниматься оптикой. Кардиналу он
объяснил, что занят конструированием и изготовлением то ли большого
параболического зеркала*, то ли увеличительной линзы. На знаменитой
стекольной мануфактуре в Мурано, пригороде Венеции, ему удалось
найти опытного мастера, и он был очень доволен ходом работ, о чем в ноябре
1580 года сообщал д'Эсте, отбывшему в Рим. Завершить работы Порта,
однако, не удалось, поскольку aria grossa (тяжелый воздух) венецианских
лагун уложил его в постель с приступом лихорадки.
Поднявшись на ноги с помощью Паниццы, он отправился в Феррару,
куда к этому времени прибыл кардинал. Здесь, в блестящем
литературном окружении братьев д'Эсте, в которое входили великие поэты Тор-
квато Тассо (1544-1595) и Джамбаттиста Гуарини (1538-1612), прошли
два следующих месяца его жизни. И, наконец, в апреле 1581 года, тепло
распрощавшись с кардиналом, Порта уехал домой, в милый его сердцу
Неаполь. Его дружеские отношения и переписка с Луиджи д'Эсте
продолжались вплоть до смерти кардинала.
В родном городе Порта с головой ушел в сельскохозяйственные опыты.
В садах и оранжереях, окружавших его виллы, он много и не без успеха
экспериментировал со скрещиванием различных пород деревьев и
кустарников, делал им различные прививки, получая экзотические плоды.
Результаты своих трудов он изложил в двух книгах, посвященных выращиванию
фруктов и деревьев. Они затем вошли в большой трактат «Вилла» (1592),
в котором описана архитектура загородных имений, приведены сведения
о культивации цветов, винограда, зерновых культур, фруктовых деревьев
и так далее. В свою очередь «Вилла» составила часть второго,
расширенное до двадцати «книг» издание «Естественной магии...» (1589), ставшей
Главной Книгой Порты (рис· 3-1).
ГЛАВНАЯ КНИГА
Работая над рукописью новой редакции «Magia Naturalis», Порта
одновременно тщательно подготовился к возможной встрече с
инквизицией: в частности, убрал подзаголовок («о чудесах вещей естественных);
посвятил первую «книгу» сочинения пространному изложению своей
философии природы, надеясь полностью снять обвинения в чародействе
и колдовстве.
«Магия, — говорит Порта, — двояка. Одна имеет дело с
нечистыми духами, состоит из заклинаний, заговоров, гаданий и именуется
Некоторые биографы Порты утверждают, что в этом городе он сотрудничал
с Венецианским арсеналам, пытаясь создать зажигательное зеркало, подобное
легендарному зеркалу Архимеда.

Главная книга
85
демонической. Все ученые и благоразумные люди против нее ... Другая
магия — естественная; она любима и уважаема мудрецами как нечто
высокое, приличествующее людям, преданным науке ... Ученейшие люди
признают её вершиною естественных знаний ... Другие рассматривают её
как деятельную часть натуральной философии, производящей свои
действия через взаимное и благовременное приложение. Согласно суждениям
платоников, магия есть наука, которая подчиняет низшее высшему,
земное небесному ... Поэтому египтяне саму природу называли магом, ибо
она имеет силу взаимного привлечения и притяжения подобного
подобным; сила эта состоит в любви. И когда что-либо влечется природным
средством, мы называем это магическим притяжением. Для нас магия
есть созерцание всей природы. Она вытекает из рассмотрения движений
небесных звезд, элементов и их превращений; она раскрывает тайны
животных, растений, минералов, их рождений и разрушений, так что вся
наука как бы исходит от лица природы».
Этот гимн магической философии является кратким конспектом тех
идей, которые Порта далее развивает и уточняет и которые в
значительной степени повторяют философские и астрологические идеи Кардано.
«Сущность реальности состоит во взаимной зависимости земных и
небесных материальных сил, — заявляет Порта, — источником всего, что
происходит на Земле, является свет («эфирная природа») и циклы
движения небесных тел. ...Все, что происходит в мире, рождается, развивается,
достигает своего совершенства, затем стареет, умирает, чтобы появиться
в новой форме».
«Мир, — утверждает Порта, — в целом есть животное; части мира
суть члены этого животного. Как в нашем теле мозг, легкие, сердце,
печень и другие органы извлекают нечто один из другого, помогают один
другому, страждут один вследствие поражения другого, так и все тела
мира, связанные соответствием, изменяют одни натуру другого и
изменяются ею. Из общего сродства родится любовь, от любви — притяжение
... Корни, травы, цветы, плоды имеют соответствие с членами тела людей
и животных; звезды — с металлами и камнями... Из тайных свойств у
животных, растений и у других существ некоторое проистекает взаимное
стремление, которое греки зовут симпатией и антипатией, мы же
обыкновенно называем сочувствием и отвращением».
Автор сообщает многочисленные примеры симпатий и антипатий,
принимая их на веру и не подвергая критике. Он, скажем, утверждает:
«Капуста и виноградная лоза — смертельные враги. Виноград не растет там,
где капуста, а лоза обращается в сторону, противную той, где находится
капуста. Несколько капель виноградного вина, влитого в сосуд, в котором
кипятится капуста, мешают ей развариться. С другой стороны, капустою
можно лечить пьянство». Зная влияние и взаимодействие вещей, человек
посредством магического искусства может обратить их себе на пользу.

86 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
«Немало указаний можно также
извлечь через животных, —
замечает Порта. — Хотя они и не
имеют разума, но чувства у них
развиты сильнее, чем у людей.
Действиями своими они
научают нас медицине, агрикультуре,
архитектуре, экономике, наукам
и искусствам» (вполне
современно звучащее замечание! —
Ю.П.).
О чем же Порта писал в
своем, выдержавшим свыше
тридцати изданий, трактате?
О разведении животных,
зарождении живых организмов из
гнили, влиянии воображения
в период беременности на плод,
человеческих уродствах,
инкубации яиц, устройстве садов,
уходе за растениями, выведении
фруктов и овощей, скрещиваниях
и прививках, ведении домашнего
хозяйства, сохранении пищевых
материалов и продуктов, охоте
и рыболовстве, взрывчатых
веществах, окраске тканей,
алхимии, медицинских экспериментах, приготовлении лекарственных средств
и ядов, подделке драгоценных камней и печатей, методах незаметного
вскрытия писем, гипнозе и методах гипнотического внушения*, магнитах и
магнитных явлениях, перегонке, приготовлении вина, спирта, уксуса, соды,
духов, а также снадобий, сохраняющих женскую красоту и мужскую силу,
фейерверках, факелах, не гаснущих на самом сильном ветру, кузнечном
деле, кулинарном искусстве, охоте на животных и ловле рыб, тайнописи,
оптических экспериментах, линзах, зеркалах, камере-обскуре, законе
Архимеда, гидростатических весах, пневматических и акустических опытах,
изготовлении воздушных змеев, музыке и музыкальных инструментах,
фокусах, трюках ... И прочая, и прочая.
Пожалуй, «Chaos» — заголовок последней «книги» «Магии...», который
можно либо истолковать буквально, либо перевести (ближе к содержанию)
«Как заставить человека плавать по полу подобно рыбе, ходить вперевалку,
как утка, хватать ртом траву» и тому подобное.
Рис. 3-1. Обложка книги
«Естественная магия...»

Главная книга
87
как «О всякой всячине», вполне подошел бы в качестве названия для всей
энциклопедии в целом. Создается впечатление, что Порта писал ее как
пособие для «мастера на все руки»: осилив «Магию...», читатель должен был
стать тем самым dominus experiment or um (господином опыта), о котором
так говорил в своем «Третьем труде» Роджер Бэкон: «Он знает
естественные науки посредством опыта, а равно знает медицину, алхимию и все
относящиеся к небу и дольнему миру. Он испытал бы стыд, если кто-либо из
людей мирских, то ли старая женщина, воин ли, крестьянин ли из деревни,
знал бы то, чего он не знает сам. Он знаком с литьем металлов и с тем, как
обрабатывается золото, серебро и другие металлы, а также все минералы.
Знает он и все, относящиеся к военному делу, оружию и охоте. Он изучил
сельское хозяйство, землемерное дело и земледелие. Он ознакомился
также с опытов и гаданиями колдуний, с предсказаниями их и всех других
магов. Равным образом он знает фокусы и искусство всех жонглеров, дабы
от него не укрылось ничто, достойное познания...»
Вот некоторые сведения, рекомендации, рецепты и умозаключения,
которые приводит Порта.
Природа в такой мере не терпит пустоты, что скорее бы разрушила
машину мира, чем допустила бы в ней пустоту. Силой пустоты и во противу
порядка природы легкие тела опускаются, а тяжелые восходят.
Зная устройство воздушного змея и его поведение в потоках воздуха,
хитроумный человек найдет способ, как совершать полеты с помощью
огромных крыльев, привязанных к его локтям и груди.
Мыши и лягушки зарождаются в гниющих останках; змеи заводятся
в черепах, пчелы — в трупах быков.
Оптический трюк: если шпагу двигать острием к вогнутому зеркалу, то
будет казаться, что шпага выходит из него.
Приготовь смесь из сока болиголова, семян белены, корня мандрагоры
и опиума. Добавь еще мускус, чтобы заглушить запах, и помести все это
на несколько дней в свинцовый ящик. Если затем открыть на короткое
время ящик перед носом спящего человека, то он потеряет сознание, но
когда очнется, болезненных ощущений у него не будет. Действуй
осторожно: если это время увеличить, то человек может лишиться рассудка
и даже умереть.
Если пищу посыпать порошком белладонны и дурмана, то у съевшего
её возникнут замечательные галлюцинации: он вообразит себя
плавающей рыбой или гусем, клюющим землю, или жующей траву коровой.
Волчий яд делается из смеси аконита, истолченного стекла, негашеной
извести и мышьяка. Чтобы зверь проглотил яд, изготовь из этой смеси
пилюли, добавив меду.
Рыбу можно ловить, собирая её в стайки светом от свечи, помещенной
в стеклянный сосуд, который опущен в воду.

88 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
Чтобы изменить цвет плода, надо осторожно надрезать его кору,
впрыснуть краску и надрез закрыть.
Если хочешь, чтобы кожа женщины имела зеленоватый цвет, улучи
момент, когда она принимает ванну, и брось в нее хамелеона.
Для придания лицу белизны используй смесь солей свинца, каломели,
сулемы и улиток, но будь осторожен, ибо это средство может испортить
кожу. Так же будь внимателен и не сожги волосы, окрашивая их с
помощью aqua regia (царской водки. — Ю. Я.) в рыжий цвет.
Фрукты храни в вине, меде или соленой воде, а, кроме того, в опилках
или запечатанном смолой кувшине.
Сообщение Плиния о том, что при свете лампады, заправленной конским
семенем, люди будут казаться имеющими лошадиные головы — ложно.
Музыка оказывает поистине удивительное действие: Агагемнон,
отправляясь в Трою и, видимо, не полагаясь на верность супруги, оставил
при ней арфиста, который своей игрой настолько возбуждал в ней
стыдливость и целомудрие, что влюбленный Эней не смог овладеть ею, пока
не убил музыканта.
Фокусники, сжигая заячий жир в светильнике, заставляют женщин
сбрасывать одежды.
С помощью горящей серы можно сделать так, что женское лицо
покажется смертельно бледным, или посредством надлежащего освещения
представить его смуглым, как у араба, а также красным, зеленоватым или
прыщавым.
Если хочешь подшутить над гостем, наполни комнату парами спирта,
которые получаются кипячением его в кастрюле над древесными углями;
когда в комнату войдет человек с горящей свечей, весь воздух в ней
воспламенится.
Предложив гостям за три часа до еды отвар белладонны в вине, ты
лишить их способности глотать. Будь, однако, начеку: эта шутка может
закончиться фатальным исходом.
Чтобы выпроводить непрошеного гостя, посыпь салфетку смесью
сухого порошкового купороса и истолченного чернильного орешка; когда
гость намочит лицо и руки, а затем вытрет их такой салфеткой, то станет
черным, как уголь.
Если женщина желает родить сына с кожей, напоминающей мрамор,
она должна поместить в спальне мраморную скульптуру юноши, и
смотреть на нее во время исполнения супружеской обязанности.
Для увеличения мужской силы пей отвар из орхидей, но перед близостью
с женщиной опасайся употреблять шафран, поскольку он убивает потенцию.
Не будем углубляться дальше в эту «шахту информации, достоверной
и ложной». Подобными же советами и рекомендациями во времена Чин-
квеченто, «переходного века науки», грешил не только Порта. Джироламо

Ars sacra
89
Кардано, скажем, никогда не сомневался в справедливости рецептов типа:
«Чтобы вылечить перемежающуюся лихорадку, нужно мешать мочу,
выделенную больным в течение приступа, с мукой и вылить все на дорогу;
если голодная собака вылижет эту смесь, то лихорадка перейдет к ней
и больной выздоровеет». А ведь Кардано был одним из крупнейших
медиков своего времени!
Конечно, проще всего посмеяться над подобными наивными,
ошибочными и фантастическими заявлениями Порты, Кардано и многих других их
коллег, которые, по словам известного историка науки Леонардо Олыики,
«с болтливостью старых дев и с детским легковерием сообщали о своем
«опыте», чтобы подтвердить или опровергнуть то, что они узнали из
ученых книг». Но не будем слишком суровы к неаполитанскому Mago, тем
более, что в тех «книгах», которые посвящены химии, магнетизму и
оптике и к которым мы сейчас обратимся, его достижения вполне ощутимы
и ценимы историками науки.
ARS SACRA
Данте Алигьери в «Божественной комедии» поместил алхимиков на
самое низкое место среди обманщиков и подделывателей; вместе с толпой
гнуснейших мошенников они населяют десятый ров предпоследнего круга
Ада. Он тем самым предвосхитил отношение к алхимии и алхимикам,
преобладавшее в умах многих ученых Чинквеченто. В XVI веке это Ars sacra
(Священное искусство) постепенно теряет свою магическую ауру,
превращаясь из сестры черной магии в практику эмпириков, в техническую
химию. Золотых дел мастера и литейщики, аптекари и красильщики едва
ли думали, что, расплавляя или сплавляя металлы, готовя снадобья или
красильные раствора, они имеют дело с демонами и духами и совершают
какое-то мистическое действия. Для Порты алхимия также представляла
собой лишь одно из технических ремесел, полезное постольку, поскольку
она указывала путь «отыскания секретов Природы». Его лаборатория была
мастерской ремесленника, в которой он либо сам проверял вполне земные
секреты, почерпнутые из книг или из наблюдений за работой мастеровых.
В предисловии к пятой «книге» «Magia Naturalis», посвященной
алхимии, Порта предупреждает читателя: «Не обещаю ни золотых гор, ни
преславного философского камня, занимавшего умы стольких людей в
течение многих веков и, может быть, кем-то и найденного, ни золотого
эликсира, избавляющего людей от разрушения. Передаю лишь то, что видел
и осязал». А «видел и осязал» он многое.
Олово, если его кипятить вместо со ртутью в перегонном кубе, теряет
свою мягкость и начинает напоминать серебро оно кальцинируется путем

90 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
нагревания с селитрой. Из амальгированого олова или сплава олова,
сурьмы и меди изготавливают превосходные зеркала.
Окалина серебра (хлорид серебра — Ю. Я.) получается путем
перегонки из размельченной серебряной амальгамы, ртути и соли а также
путем растворения серебра в aqua fortis (азотной кислоте — Ю. П.) и
осаждения с помощью водного раствора соли.
Золото можно отделить от серебра, если расплавить в тигле с сурьмой,
а затем залить расплав в смазанным жиром железный конус; тогда золото
окажется в нижней, а серебро — в верхней частях конуса, и потери при
этом будут малы.
Железо может быть превращено в медь с помощью квасцов и медного
купороса. Оно белеет при нагревании с железным колчеданом или
мышьяком.
Ртуть «застывает», если её нагревать вместе с кристаллами мышьяка
и винным камнем в закрытой медной колбе.
Медь может быть окрашена в цвет серебра с помощью мышьяка или
смеси серебряного порошка, винного камня и соли.
Соду готовят из окиси калия, поташа и винного камня. Чтобы сделать
стекло, свободное от пузырей, следует использовать добавки из белого свинца.
Белую эмаль делают из размола окиси олова, стекла и глета (окиси
свинца); для получения голубой эмали в размол добавляют кобальт.
Если желательно придать предметам цвет драгоценных камней —
сапфира, аметиста, топаза — в краску добавляют соответственно кобальт,
марганец и окись калия.
Зажигательные смеси можно получить, смешивая либо негашеную
известь с канифолью и истолченным магнитом, либо серу, селитру, камфару
и негашеную известь. Если смесь предназначена для ракет, то в её состав
входят древесная смола, канифоль, глазурь, ладан, капора, сера, оружейных
порох.
Рецепт пороха: 4 части селитры, 1 часть серы и 1 часть ивового
древесного угля. «Тихий» порох, выталкивающий ядро из пушки с малым
шумом, делается из смеси ружейного пороха с клеем или золотым маслом.
Aqua ardens (спирт — Ю. Я.) получают перегонкой крепкого красного
вина, смешанного с негашеной известью, солью, винным камнем и серой.
Для того чтобы спирт имел высокую крепость, над горлышком
перегонного куба надо привязать пергамен; тогда пары будут проходить через
перегонную крышку в приемник.
Камфорное масло можно получить, если нагревать камфору с aqua
fortis, а красное масло серы — если кипятить серу в масле винного камня.
С помощью перегонки можно получить пресную воду из соленой.
Аристотель не прав, утверждая, что морскую воду можно превратить в
питьевую в сосуде с воском, как не правы и те, которые с этой же целью
процеживали морскую воду через десять сосудов с землей.

Ars sacra
91
Что нового в «рецептах» Порты? Историки химии утверждают, что он
изобрел метод очистки вулканической соли аммиака путем её
растворения в горячей воде, фильтрации и выпаривания, а также первым показал,
как раскислять окислы металла. Порта, по-видимому, также впервые
описал так называемую флорентийскую колбу и показал, как использовать ее
для отделения и извлечения масла из воды. Он рекомендует использовать
прозрачную жидкость при закалке, чтобы по цвету железа можно было
установить степень закалки, и предлагает осуществлять ее в два приема;
пытаясь понять, как сделать броню непробиваемой для мушкетных
выстрелов, замечает, что готовая броня часто содержит крохотные, почти
незаметные трещинки, которые приводят к тому, что железо разрушается
под давлением и так далее.
Известно также, что Порта придумывал и составлял различные
лекарства, лечебные настойки и примочки (что также относилось к сфере
алхимии). Так, в 1581 году он послал Луиджи д'Эсте приготовленное по
собственному рецепту лекарство из гвоздики, утверждая, что оно
помогает от телесной слабости, головокружения, укусов животных и даже от
чумы! В следующем году он изобрел способ экстракции масла из
буковых орешков и по приказу вице-короля успешно продемонстрировал его
перед городскими властями. Mago хвастливо сообщал доктору Паницце,
что изобретение вызвало много разговоров в Неаполе и что оно не имеет
себе равных в мире. Он, однако, не оценил коммерческое значение нового
способа и раззвонил о нем по всему городу, не позаботившись о защите
своих авторских прав. Когда же он спохватился и увидел, что
предприимчивые неаполитанцы начали активно использовать его изобретение, было
поздно. «Страдаю безмерно, — писал Порта, — из-за того, что тысячи
поклонников появились уже после свадьбы».
А как же lapis philosophorum (философский камень)? Неужели Порта
прошел мимо этой вожделенной, заветной мечты алхимиков? Хотя он и не
обещал «преславного камня» читателям «Магии...», но немало потрудился
над его получением. В начале 80-х годах вся Европа была взбудоражена
новостью: в Виттенберге убит некий Себастьян Зибенфройнд, убит
потому, что не пожелал открыть известный ему секрет получения «камня».
И Порта немедленно приступает к экспериментам. Ему не терпится
поскорее проверить рецепт, который он выпытал у Анжело Сицилиано, а тот,
в свою очередь, получил его у своего друга, которому сообщил о рецепте
доктор-испанец со слов монаха-француза. Эксперименты продвигались
успешно, и Порте казалось, что он на пороге великого открытия, о чем
и поспешил сообщить Паницце и д'Эсте. Близость к сокровенной тайне
приводила его в почти невменяемое состояние. Его эпистолярный стиль,
обычно живой, непринужденный, а иногда и грубоватый, резко меняется,
и он как безумный непрерывно твердит: «Это величайшая вещь на
земле», «Я надеюсь быть счастливейшим человеком земли». Д'Эсте горячо

92 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
поздравляет и торопит Порту. Разумеется, эксперименты закончились
тем, чем и должны были закончиться, но надежда не оставила Джамбат-
тисту. В 1586 году он вновь сообщает кардиналу, что в самое ближайшее
время найдет философский камень и приедет с его «секретом» в Рим. По
понятным причинам и эта попытка окончилась неудачей, и смущенный
изобретатель объяснил д'Эсте, что из-за жаркой погоды его поездка
откладывается.
МАГНИТ
В седьмой «книге» Порта заявляет: «В удивительном магните в
наибольшей степени проявляется величие природы. Приступаем к этому
предмету с тем большей охотой, что древние почти ничего достойного
памяти тут нам не оставили. Мы же в течение немногих дней или, лучше
сказать, часов, отданных этому предмету, нашли столько вещей, что смогли
сделать из них двести интересных заметок». Ну, что касается «немногих
часов», в течение которых автор якобы обнаружил все свойства магнита
и открыл новые магнитные явления, то это, по-видимому, не столь уже
редкое для Порты хвастовство. Но можно согласиться с тем, что простота
магнитных экспериментов и любознательность Mago действительно
позволили ему собрать опытные данные для «двухсот заметок». Другое дело,
насколько эти заметки «интересны».
В истолковании экспериментальных результатов правильные выводы
Порты перемешаны с ошибочными и смехотворными. Так, он знает, что
разноименные полюсы (которые называет дружественными) взаимно
притягиваются, а одноименные (враждебные) — отталкиваются. Но вместе
с тем полагает, что магнит одинаково способен и притягивать и
отталкивать железо (по-видимому, железная проволочка, которую он использовал
в опыте, намагнитилась после притяжения). Он экспериментально
опровергает распространенное заблуждение, что «магнит не любит чеснока
и лука и теряет свою силу, если его натереть ими», но тут же сообщает,
что железная стрелка приобретает магнетизм, если ее потереть алмазом
(не заметил начальной намагниченности? — Ю. Я.) и так далее.
Много экспериментировал Порта с магнитной стрелкой и компасом.
Он, например, провел такой интересный опыт. Намагнитив железную
стрелку, он затем положил этот искусственный магнит в чашке на воду
(в другом случае — подвесил на нитке) и таким путем нашел, что каждый
полюс естественного магнита образует противоположный полюс в
намагниченной стрелке.
Природу магнитных явлений он объяснял исходя из мнения
древнегреческого философа Анаксагора из Клазомен (ок. 500-248 до н.э.) о
магните как об одушевлённом камне: «Магнит есть некоторая смесь камня

Оптика
93
и железа, так что его можно назвать железным камнем или каменным
железом. Но не надо думать, что камень превратился в железо, потеряв
свою природу, или что железо так погружено в камень, что утратило свои
особенности. Однако каждый из них стремится подчинить себе природу
другого; из этой борьбы происходит притяжение железа. Когда в массе
больше камня, чем железа, то железо это, чтобы не быть побежденным
камнем, стремится получить помощь от другого железа, содействие
которого дает ему возможность сделать то, что одно оно сделать не в
состоянии. Всякое создание сохраняет свое существо. Поэтому, чтобы
воспользоваться дружеской помощью, не утрачивая ничего из своего совершенства,
магнит непринужденно притягивает железо или сам притягивается. Он не
притягивает к себе камня, ибо в камне у него нет недостатка ...».
Подобные теоретические умозаключения в какой-то мере
обесценивали экспериментальные результаты Порты в глазах тех, кто уже
принадлежал Новой Науке, как, например, великий Уильям Гильберт (мы еще
встретимся с ним в дальнейшем). В своем трактате «О магните ...» он
весьма уничижительно и не совсем справедливо отозвался о магнитных
изысканиях Порты, хотя и воспользовался его многими опытными данными.
Ответ Mago не заставил себя ждать, и в первом же переиздании «Магии»,
вышедшем вслед за книгой Гильберта, он назвал его «англичанином с
варварскими манерами», который «взял всю седьмую «книгу» «Естественной
магии» и разделял ее на множество книг, сделав некоторые изменения.
Материал, который он на свой страх и риск к этому добавил, суть ложный,
порочный и наводящий уныние; а в конце своей [книги] он приходит к
сумасшедшему выводу о движении земли». Порта, конечно, не мог понять
и осознать, что эти Гильбертовы «некоторые изменения» и «добавленный
материал» составят веху в истории науки.
Современные авторы более благосклонны к Порте как к исследователю
магнетизма. Вот что пишет по этому поводу историк физики Марио Льоцци:
«Порте мы обязаны опытом с железными опилками, образующим «бороду»
у магнитных полюсов, что следует рассматривать как первое наблюдение
магнитного поля. Упомянем еще два крупных достоверных открытия:
использование железной пластины как магнитного экрана... и опытное
обнаружение исчезновения магнитных свойств при нагреве магнита до высокой
температуры (эффект Кюри, как мы бы сказали сейчас)».
ОПТИКА
Во втором издании «Магии» Порта отводит оптике «книгу» XVII «О
необыкновенных стеклах» и начинает ее с широковещательного заявления:
«И если считалось, что почтенная античность изобрела многие и великие
вещи, то мы будем говорить о еще более великих, более возвышенных

94 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
и более славных вещах и не только о тех, что полезны деятелям
оптической науки». «Вещи», о которых сообщает Порта, сильно поблекли в лучах
открытий Кеплера, Декарта, Ньютона, Гюйгенса и других титанов новой
науки, но, тем не менее, оставили свой отчетливый след в истории
развития оптики (особенно оптики инструментальной).
Шесть глав «книги» посвящены зеркалам различных типов (плоским,
вогнутым, выпуклым, пирамидальным) и их комбинациям. Автор пишет
о легендарном зажигательном зеркала Архимеда и о гигантском зеркале,
которое было установлено на маяке, по легенде построенном во времена
правления египетского царя Птолемея II Филадельфа (III век до н.э.) на
острове Фарос неподалеку от Александрии*. По утверждению античных
историков с помощью этого зеркало можно было увидеть вражеские
корабли, находящиеся на расстоянии «шести сотен миль» от Фароса.
Порта восторженно описывает свойства вогнутых зеркал, «которые
превосходят все другие, всех чудеснее и могут быть использованы с
наибольшей пользой в том случае, когда известен их фокус. Автор называет
его punctum inversionis imagium (точкой обращения изображения)**, так
как экспериментально обнаружил, что если предмет находится между
фокусом и зеркалом, то получается прямое и увеличенное изображение,
а если предмет расположен за центром кривизны зеркала, то изображение
будет перевернутым и уменьшенным. Он совершенно правильно
утверждает, что фокус всех лучей, падающих на вогнутое зеркало вблизи его
оси, можно без заметной ошибки поместить на середине радиуса
кривизны зеркала. Увы! Все эти важные сведения содержатся в книге
венецианца Этторе Авсонио (ок. 1520-ок. 1570) «Теоретические рассуждения,
касающиеся сферического вогнутого зеркала», рукопись которой,
написанная в шестидесятые годы, имела широкое хождение в Италии17.
Далее Порта говорит о расположенных под углом плоских зеркалах,
позволяющих получать различные оптические иллюзии, которые лежат
в основе многих фокусов (и описывает некоторые из них). Он
утверждает, что число изображений, получающихся в двух таких зеркалах, равно
уменьшенному на единицу отношению 360ö к углу, образуемому
зеркалами (это правило справедливо только в том случае, когда предмет
находится на биссектрисе угла между ними. — Ю. Я.).
Три главы, посвященные камере-обскуре, и две, в которых говорится
о линзах, представляют наибольший интерес для истории оптики.
Камера-обскура*** — это затемненное помещение с небольшим
отверстием в стенке, через которое изображение расположенного извне
Одно из так называемых семи чудес света.
Термин «фокус» (лат. — «очаг») предложил в 1604 году Иоганн Кеплер.
Camera obscura (лат.) — «темная комната».

Оптика
95
и освещенного предмета проектировалось на противоположную
стенку или экран, установленный против отверстия (при этом изображение
окажется перевернутым). Такая камера называется камерой комнатного
типа, или неподвижной, в отличие от предложенной позднее переносной
камеры, представлявшей небольшой, затемненный изнутри ящик.
Размеры изображаемых предметов зависят от расстояния между отверстием
и стенкой, на которой возникает изображение: чем больше это
расстояние, тем большими будут выглядеть изображаемые предметы. Качество
же изображения определяется величиной отверстия — чем оно меньше,
тем резче изображение и тем оно темнее. С увеличением отверстия
резкость ухудшается, зато яркость изображения возрастает.
В Средние века впервые описание этого нехитрого устройства
появилось в рукописи арабского ученого Абу Али ал-Хасан Ибн ал-Хайсам ал-
Басри (965-1039), известного в Европе под латинизированным именем
Альхазен. Большинство средневековых и некоторые из позднейших
авторов рассматривали камеру-обскуру как средство для наблюдений
солнечных затмений. Об этом писали архиепископ кентерберийский Джон
Пэкхэм (1279), французский астроном Гийом де Сен Клод (1290),
живший во Франции еврейский философ и математик Леви бен Герсон (1321),
немецкий математик и астроном Эразм Рейнгольд (1542), итальянский
астроном и физик Франческо Мауролико (1543), нидерландский
астроном и картограф Гемма Фризий (1545) и многие другие. Описание камеры
дважды встречается в записных книжках Леонардо да Винчи,
относящихся к 1490 году (да Винчи называл ее occulus artificialis — искусственным
глазом) и в книге Джироламо Кардано «О тонких материях» (1550). Таким
образом, предшественников у Порта было вполне достаточно, но,
пожалуй, лишь после выхода «Магии» камера-обскура приобрела подлинную
известность (поэтому даже в наше время можно встретить утверждение,
что именно он является ее изобретателем).
Порта пишет: «Надлежит закрыть все окна так, чтобы не оставалось
никакой щели, через которую мог бы проникать свет, который все бы
испортил. Но в одном из ставней надо сделать отверстие в пядень длиною
и шириною; закрыть плотно тонкой доской, свинцовой или медной, и в
доске той сделать круглую дырочку в мизинец диаметром. Против
дырочки поместить белую стенку или повесить белое полотно. Тогда все
предметы, освещенные солнцем, которые находятся и движутся извне, на
улице, представятся на стене, бумаге или полотне как антиподы (то есть
получится их перевернутое изображение. — Ю. Я.), и что было с правой
стороны, то окажется слева. Чем дальше от дырочки, тем изображение
больше. Если приблизить бумагу или полотно, изображения покажутся
меньшей ярче. Перед наблюдением надо побыть некоторое время в
темной комнате, а то изображение не тотчас можно заметить. Сильный свет,

96 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
принимаемый глазами, пребывает в них не только, пока мы действительно
видим предметы, но и остается в них некоторое время после, как о том
свидетельствует опыт».
С большой помпой Порта объявляет «о новом секрете» —
камере-обскуре с двояковыпуклой линзой: «Теперь сообщу то, о чем доселе молчал
и думал, что должен молчать. Если поместить у отверстия чечевицеобраз-
ное стекло*, то все изображение будут отчетливее, можно увидеть лица
проходящих людей платья, цвета, движения, все как будто вблизи.
Зрелище так приятно, что все, кто видел его, не могли надивиться» (правда, при
этом получалось хотя и увеличенное, но обратное изображение внешних
объектов).
Но Порта совершенно напрасно приписывает себе «новый секрет», так
как о нем еще в 1550 году сообщал Кардано. Более того, через восемь лет
венецианский кардинал и замечательный ученый Даниэле Маттео Альви-
зе Барбаро (1513-70) в книге «Практика Перспективы» не только подробно
описал камеру-обскуру «с чечевицеобразным стеклом», но и подметил
существование сферической аберрации линз и предложил способ ее
ослабления, применяемый до сих пор (диафрагмирование).
Сообщает Порта и о другом своем «тщательно охраняемом секрете»,
заключающемся в получении изображений на вогнутом зеркале. Оно
располагалось против отверстия и перемещалось вперед и назад до тех пор,
пока не удавалось найти положение, при котором отчетливо были видны
«лица, одежды, жесты и движения прохожих, облака, плывущие в
голубом небе, летящие птицы». Порта говорит о том, что «совсем не
умеющий рисовать может сделать изображение предмета или человека»,
обведя контуры внешних предметов, полученных в темной комнате на белой
бумаге. Это первое упоминание о камере-обскуре как о вспомогательном
средстве для художников18; камерой пользовались также в дальнейшем
для рисования так называемых силуэтов19.
Автор также пишет о комбинированном использовании
двояковыпуклой линзы и вогнутого зеркала, позволяющим получить прямое и
увеличенное изображение предмета. Но он не обратил внимание на то, что такое
сочетание оптических элементов может быть использовано для создания
телескопа-рефлектора. Именно к такому выводу пришли два
англичанина — землемер, изобретатель теодолита, автор руководства по измерениям
геометрических величин Леонард Диггс (ок. 1520-1559) и Уильям Боэн
(ок. 1535-1582), прославившийся, главным образом, своими книгами по
прикладным вопросам математики и проектом подводной лодки (по целому
ряду причин ни одному из них, видимо, не удалось построить телескоп).
Так Порта называет двояковыпуклую линзу. Это слово (англ. — Lens,
нем. — Linse) происходит от латинского lentil (чечевица), плоды которой
напоминают своей формой такую линзу.

Оптика
97
Наконец, Порта объясняет, «как в темной комнате представить охоту,
сражение и другие фокусы» — иначе говоря, как использовать камеру
в качестве «волшебного фонаря» (laterna magica), проецируя с её
помощью на стену комнаты сильно освещенные солнцем или свечами
рисунки и «оживляя» изображения путем покачивания трубки с линзой20. И по
всей вероятности идею фонаря можно смело числить за неаполитанским
Mago.
И еще один, скорее научный, чем прикладной результат, получил Джам-
баттиста, использовав принцип камеры-обскуры для объяснения теории
зрения: «... философам и медикам [использующим камеру] становится
очевидно, в какой части глаза образуется изображение, а также решается
вызвавший столько споров вопрос о проникновении света внутрь, и
никаким другим рассуждением оба эти вопроса нельзя убедительнее решить.
Действительно, маленькое изображение вводится через зрачок, как через
окно, а небольшая часть большого шара (хрусталика. — Ю. Я.),
находящаяся на дне глаза, играет роль зеркала». Далее он говорит, что
дальнозоркость объясняется слишком сухим и твердым, а близорукость —
слишком влажным и мягким хрусталиком (при соответственно слишком узком
и широком зрачке), и это утверждение не выдерживает никакой критики.
По-видимому, Порта ничего не знал о трудах астронома и натурфилософа
из Мессины Франческо Мауролико (1494-1575), показавшего, что
хрусталик глаза работает как линза и что причиной дальнозоркости или
близорукости является его недостаточная или избыточная кривизна.
Больший интерес представляет дискуссия о бинокулярном зрении:
изложив все существующие на этот счет гипотезы, Порта приходит к
выводу, что мы во всех случаях видим только одним глазом, причем правым,
если предмет находится от нас справа, и левым, если предмет находится
слева. Вообще, надо сказать, что природа зрения и анатомия глаза очень
интересовали Джамбаттисту, и он посвятил им значительную часть своей
книги «Об оптическом преломлении» (1592). К сожалению, ничего
нового в ней не содержится напротив, она свидетельствует о том, что автор
не в состоянии дать хоть сколько-нибудь удовлетворительное объяснение
преломлению световых лучей. Критикуя теорию зрения неаполитанского
Mago, великий немецкий астроном, математик и оптик Иоганн Кеплер
(1571-1630) писал: «Порта смешал заведомо невероятное с
правдоподобным ... Он считает, будто зрение связано с лучами, исходящими из глаз
(подобного ошибочного взгляда на природу зрения придерживались
многие ученье Возрождения. — Ю. Я.), а оптические стекла заостряют лучи,
испускаемые глазом, и тем самым позволяют проникать дальше, чем без
стекол. Если же зрение обусловлено восприятием света, что Порта
допускает, то оптические стекла якобы подводят свет к видимым предметам
или усиливают его, в то время как правильнее утверждать, что предметы,
лишенные способности посылать в наши глаза световое сияние, которое

98 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
сделало бы их заметными, невозможно обнаружить при помощи
зрительной трубы».
Кеплер не случайно упоминает зрительную трубу (телескоп), ибо
бытовало и продолжает бытовать мнение, что Порта является одним из ее
изобретателей. В подтверждение обычно приводят следующее место из
главы X семнадцатой книги «Магии»: «Если поместить глаз за линзой в её
центре, то далекие предметы кажутся столь близкими, будто их можно
коснуться рукой, лица друзей, находящихся на большом удалении,
становятся вполне различимыми. Буквы письма, отнесенного на определенное
расстояние, выглядят столь крупными, что их отчетливо можно
прочитать. Если наклонить линзу, чтобы косо взглянуть сквозь нее на письмо,
то буквы будут выглядеть настолько крупными, что их можно будет читать
и с расстояния двадцати шагов. Я уверен, что при надлежащей
кратности увеличения линзы можно прочитать с расстояния сто шагов самые
мелкие буквы, если те будут увеличиваться от одной к другой. Слабому
зрению в силу его свойств необходимы очки. Для того, кто умеет
правильно подбирать очки, в этом занятии нет никакого секрета. Вогнутые линзы
отчетливо показывают далекое, выпуклые линзы — близкое, этим и
можно воспользоваться для удобства зрения. Через вогнутую линзу далекие
предметы видны маленькими, но отчетливо, через выпуклую линзу то,
что находится вблизи от нас, выглядит увеличенным, но изображение
несколько размыто. Если умело сложить обе линзы, то далекое, так же
как и совсем близкое, покажется увеличенным, причем будет видно
отчетливо (курсив мой. — Ю. Я.) Немалую услугу оказал я этим
способом многим своим друзьям, неотчетливо видевшим далекое и
размытым — близкое. Ныне все они видят превосходно».
Но, высказав совершенно правильную мысль о том, что
комбинированное действие выпуклой и вогнутой линз приближает изображение,
Порта как бы натыкается на невидимое препятствие, не понимая сути
оптического увеличения («никто еще не изложил ни действий этих, ни
их причин»). Кеплер в письме Галилею от 19 апреля 1610 года воздавал
хвалу Порте за идею комбинирования вогнутой и выпуклой линз, но с
сожалением отмечал, что речь автора абсолютно темна и непонятна: «Порта
умышленно ... затемняет доказательства настолько, что читатель остается
в неведении относительно того, о чем идет речь; то ли он, как и ранее,
продолжает писать о прозрачных линзах, то ли рассматривает непрозрачное
полированное зеркало...»*. Тем не менее, он называет неаполитанского
Mago изобретателем зрительной трубы.
Впрочем, современные историки телескопии почти единодушны во
мнении: «Невозможно с безусловной уверенностью назвать имя изобретателя
Марио Льоцци замечает: «... чтение этой (десятой — Ю. П.) главы...
подвергла тяжелому испытанию многие головы, в том числе и самого Кеплера».

Оптика
99
и первого изготовителя этого великого инструмента». Скорее всего, его
создал один из нидерландских ремесленников-оптиков, занимавшийся
изготовлением очков и чисто эмпирическим путем пришедший к этому
открытию. Этим мастером мог быть либо Ганс Липпергей (1570-1619) из Миддл-
бурга, либо его земляк Захариас Янсен (ок. 1588-ок. 1632), либо житель
Алкмара Якоб Адриансзон (ум. 1628), более известный как Якоб Метиус.
Но не они, а Галилео Галилей превратил телескоп в важнейший
научный инструмент, приблизивший человечество к космосу. В мае 1609 года
до Венеции, где тогда находился сорокапятилетний профессор Падуан-
ского университета, дошли сведения о том, что «некий фламандец»
построил «perspicilium»* (так Галилей называл зрительную трубу, термин
«телескоп» появился примерно через четыре года). Вернувшись в Падую,
он очень быстро изготовил трубу, имевшую всего лишь троекратное
увеличение.
Методом проб и ошибок он нашел, что увеличение, которое позволяет
получить инструмент, зависит от фокусного расстояния обеих линз, и что
для более «мощной» трубы ему потребуются выпуклая линза со слабой
оптической силой и вогнутая линза с более сильной оптической силой. Но
линзы необходимого качества очечные мастера Венеции (центра
стекольной промышленности) не умели делать: более 95% очечных линз, которые
Галилей нашел в лавках ремесленников, не годились для изготовления
инструмента. Пришлось ему самому заняться шлифовкой линз — весьма
трудоемким процессом, требовавшим огромных затрат ручного труда. Но
Галилей справился с этой задачей: к последней декаде августа ему удалось
построить трубу с усилением в восемь-девять раз.
Ученый счел этот инструмент достойным для представления синьории
Республики. Сам он никогда не называл день демонстрации своей трубы,
но венецианский патриций (и с 1618 года — дож Венеции) Антонио ди
Джироламо Приули (1548-1623) записал в своем дневнике, что 21
августа 1609 года Галилей пригласил его и некоторых «значительных персон»
подняться на колокольню Собора св. Марка, чтобы взглянуть через новый
инструмент.. Они увидели людей, входящих в гондолы на острове Мура-
но и выходящих из их, отчетливо могли рассмотреть колокольню и
фасад церкви св. Иустины в Падуе (примерно в 25 км от Венеции). Сам же
Галилей писал так: «Многие знатные люди и сенаторы поднимались на
самые высокие колокольни церквей Венеции, чтобы увидеть паруса
приближающихся кораблей, которые находились при этом так далеко, что им
требовалось два часа полного хода, чтобы их заметили глазом без моей
зрительной трубы».
Приули отмечает, что диаметр инструмента, который
демонстрировал Галилей, был равен примерно размеру монетки scudo (около 40 мм),
От perspicio (лат.) — проникать взором, пристально рассматривать.

100 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
а длина — «около 3,5 четвертей венецианского braccio», который равнялся
683 мм для шерсти и 638 мм для шелка. Если принять для расчета
наибольшее значение, то окажется, что длина трубы составляла примерно 600 мм.
Корпус инструмента был сделан не из свинцовой трубы (как в первом
телескопе), а из оловянной пластины, «укутанной» в rascia — материал,
выделанный из сырой шерсти и используемый для прикрытия деревянных
основ гондол21.
24 августа 1609 года будущий дож устроил встречу Галилея с
действующим дожем Леонардо Донато. В письме, которое Галилей вручил дожу,
он предлагал передать Венецианской республике право на изготовление
инструмента или право хранить секрет трубы в тайне в обмен на
некоторые материальные льготы. По распоряжению дожа на следующий день
в Сенат Республики было внесено два предложения: во-первых, назначить
Галилея пожизненным профессором Падуанского университета (а его
контракт кончался как раз в том же году), и, во-вторых, увеличить его
заработную плату с 480 до 1000 флоринов в год (оба предложения были
приняты). Правда, «хранить в тайне» секрет телескопа не приходилось,
поскольку он уже стал секретом полишинеля — его свободно и по
дешевке продавали в Венеции: 22 августа 1609 посол Флоренции в Венеции
Джованни Бартоли писал государственному секретарю Тосканского
государства и небесталанному астроному Белисарио Винта (1542-1613), что
инструмент можно повсеместно купить за несколько цехинов (zecchino)*.
Галилей никогда не отрицал, что «толчком» для его работы над трубой
послужило известие о «фламандском изобретении» но совершенно четко
определял свои личные заслуги. В своем трактате «Пробирные весы» он
писал: «Я утверждаю, что найти решение указанной и названной задачи
есть дело более трудное, чем нахождение решения задачи, о которой не
думали и которую не называли, ибо при этом громадную роль может иметь
случай, тем же все есть результат рассуждения. Теперь мы достоверно
знаем, что голландец, первый изобретатель телескопа, был
мастером-изготовителем обыкновенных очков. Случайно перебирая стекла разных
сортов, он взглянул сразу через два стекла, одно выпуклое, другое вогнутое,
причем они находились на разных расстояниях от глаза. Таким образом,
он увидел и наблюдал действие, которое при этом получается. Я же,
движимый сказанным извещением, нашел инструмент путем
рассуждения (курсив мой. — Ю. Я.)».
«Я рассуждал так, — продолжает Галилей. Это приспособление
состоит либо из одного стекла, либо из нескольких. Из одного оно не может
состоять, потому что тогда оно должно быть либо выпуклым, то есть
посредине толще, чем по краям, либо вогнутым, более тонким посредине,
Цехин — старинная золотая венецианская монета весом в 3-4 г и
чеканившаяся с 1284 года.

Оптика
101
либо ограниченным параллельными поверхностями. В последнем случае
стекло совсем не меняет видимых объектов, ни увеличивая, ни уменьшая;
вогнутое стекло уменьшает предметы, а выпуклое их заметно
увеличивает, но они кажутся нечеткими и искаженными. Значит, одного-единствен-
ного стекла недостаточно для получения эффекта. Тогда, переходя к двум
стеклам и зная, что стекло с параллельными поверхностями ничего не
меняет, как уже было сказано, я заключил, что эффект не может быть
достигнут и при сочетании плоского стекла с неплоским. Поэтому я
ограничился решением проверить на опыте, что даст сочетание двух неплоских
стекол, то есть выпуклого и вогнутого, и увидел, что это позволило мне
получить желаемое».
Совершенствуя свою технологию шлифовки линз, сохранявшуюся им
в строгом секрете (дабы другие астрономы не смогли собрать «букет
открытий»), Галилей в ноябре 1609 года создал телескоп, имевший в
длину четыре венецианских фута или примерно 355 мм и двадцатикратное
увеличение при достаточно хорошем качестве изображения. Главными его
недостатками были малое поле зрения и хроматическая аберрация, для
уменьшение которой он использовал диафрагмирование (заимствовав эту
идею у Д. Барбаро). Тем не менее, посредством этого инструмента
Галилей в этом и следующем годах делает свои замечательные
астрономические открытия — лунные кратеры и солнечные пятна, спутники Юпитера
и кольца Сатурна, фазы Венеры и звезды Млечного Пути.
Свои первые астрономические открытия, сделанные с помощью
зрительной трубы, Галилей описал в книге «Звездный вестник», принесшей
ему повсеместную известность*. Она была посвящена Великому герцогу
Тосканскому Козимо Медичи II (1590-162) и издана в Венеции тиражом
пятьсот пятьдесят экземпляров. Через три месяца после ее выхода в свет
Галилей покинул профессорскую должность в Падуе и получил место
Главного математика Пизанского университета (без преподавательских
обязанностей) и стал стал «Математиком и Философом» Великого герцога.
Узнав о венецианском успехе Галилея, президент Академии рысьегла-
зых (о ней — чуть позднее) князь Федериго Чези, запросил мнение
Порты об инструменте, который наделял столько шума. 28 августа 1609 года
Джамбаттиста с плохо скрываемым раздражением пишет в Рим:
«Касательно секрета occhiale*. Я знаю его, но этот пустячок22 заимствован из
девятой книги моего сочинения «Об оптическом преломлении»***... Уверяю
См. подробнее об этой книге в гл.8.
Occhiale (букв. — глазной, для глаз). Так в Италии тех лет именовали
иногда и очки, и зрительную трубу (телескоп). Поэтому из некоторых итальянских
«оптических» текстов XVI-XVII веков бывает трудно понять, какой инструмент имел
в виду автор.
Вопреки утверждению Порты, книга не содержит каких-либо упоминаний
о зрительной трубе.

102 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
г-
^>J/.u *-^--^
13
Вас, что если Ваше Сиятельство
захотите сделать occhiale, то
испытаете подлинное удовлетворение (рис.
3-2). Это небольшая труба ad из
посеребренного олова длиной в ладонь
и диаметром в три унции*; в ее
начале а находится выпуклое очковое
стекло; имеется другая труба из того
же материала в четыре унции длиной,
входящая в первую, с закрепленным
так же, как у первой трубы, вогнутым
стеклом на конце Ь. Если смотреть
только через первую трубу, то
можно видеть вещи далекие и близкие,
но так как наблюдение происходит не
L'*b непосредственно, то предметы
кажутся темными и неотчетливыми. Если же
поместить внутрь другую трубку с
вогнутым стеклом, вызывающим
противоположное действие, то предметы
будут видны четко ... При этом вторая
труба должна входить в первую, как
в тромбоне, чтобы можно было подстраивать occhiale под наблюдателей
с различной остротой зрения (по-видимому, эту конструкцию телескопа
с выдвигающейся трубой для подстройки резкости впервые предложил
Pwc. 3-2. Страница письма
делла Порты с эскизом
телескопа
23
Порта. — /О. Л.)*
В дальнейшем неаполитанский Mago не особенно настаивал на своем
приоритете, хотя жаловался неизвестному адресату: «Вы пишете, что
чрезвычайно удивлены тем, что в то время как англичанине, бельгийцы,
итальянцы и германцы утверждают, что они являются изобретателями
зрительной трубы, я же, ее истинный изобретатель, один сохраняю молчание среди
столь громогласных заявлений... Многие люди, которым я показывал свою
трубу (курсив мой. — Ю. Я.), по возвращению в свою страну приписывали
себе это изобретение». Сокрушался он и в письме к Чези, написанном в
начале 1610 года под впечатлением астрономических открытий Галилея: «С
сожалением вынужден писать, что хотя изобретение очков в виде трубы
принадлежит мне, профессор из Падуи Галилей приспособил мое изобретение
(accomodato mia inventore) и с его помощью обнаружил четыре планеты
в небе и тысячу неподвижных звезд в Млечном пути, невидимых ранее...».
Ладонь (palmo) — неаполитанская мера длины (около 265 мм); одна унция
(oncie) составляет примерно 219 мм. Следовательно, диаметр трубы равен
примерно 66 мм, а длина occhiale — немногим более 355 мм.

Оптика
103
Эти слова престарелого Mago звучат как горькое признание его
запоздалой оценки научной значимости occhiale. Историк В. Ронки
совершенно справедливо замечает, что если бы Порта осознавал, какую роль
телескоп может сыграть в астрономии, он не писал бы о нем как о «пустячке».
Для некоторых современников Порты и позднейших ученых
упоминание в «Магии» о совместном действии двух типов линз было достаточно,
чтобы признать его изобретателем зрительной трубы. Вот несколько
примеров
26 февраля 1610 года, архитектор и инженер из Сиены Серджио Вен-
тури (1584-1646) в письме философу, врачу и издателю Николо Антонио
Стильоле (1546-1623) настаивает на том, что Галилей заимствовал идею
телескопа у Порты.
15 сентября 1610 года член «Академии рысьеглазых» Франческо Стел-
лути пишет брату в Рим: «...Галилей объявил себя изобретателем
инструмента (instrumente*)*, но более чем тридцать лет тому назад Джамбаттиста
Делла Порта описал его в своей «Естественной магии» и также упомянул
о нем в книге «Об оптическом преломлении». Так что этот жалкий
Галилей будет посрамлен...».
В 1618 году ученик Галилея миланец Джироламо Сиртори (ум.1631),
выпускает во Франкфурте книгу «Телескоп, или новое совершенное
Искусство, посредством знаменитого зрительного инструмента Галилея
применимое к светилам», написанную, вероятно, шестью годами ранее.
В ней, в частности, говорится: «...Это изобретение представляет собой ни
что иное, как соединение двух линз, помещенных в трубу. И так как Порта
упоминал об этом в своей «Естественной магии», хотя и туманно, и
рассказывал об этом многим в моем присутствии (курсив мой. — Ю. Я.),
представляется, что эта идея поселилась во многих умах и
изобретательные люди, однажды услышав о ней, попытались сделать трубу, даже не
имея ее образца».
В 1641 году французский философ и математик Пьер Гассенди (1592—
1655) пишет, что хотя телескоп «случайно» изобрел Метиус, идея
инструмента был высказана значительно раньше в «Магии» Порты.
Наконец, в прошлом веке наш выдающийся физик и историк науки
Сергей Иванович Вавилов (1891-1951) приходит к следующему выводу:
«Предполагается, что Порта не знал еще устройства Галилеевой трубы
в момент составления ответа Чези (от 28 августа 1609 года. — Ю. Я.),
и поэтому вполне ясное описание инструмента ... показывает, что Порта
действительно был одним из независимых изобретателей зрительной
трубы с вогнутым окуляром».
Однако, вопреки Вавилову, современный автор считает, что «Порта...
прошел рядом со зрительной трубой, даже написал кое-что, из чего можно
Галилей никогда и нигде не заявлял, что является изобретателем телескопа.

104 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
заключить, что он почти открыл, но так и не сконструировали ее».
Действительно ли, что у Порты не было трубы «в железе», и он ограничился
эскизом и словесным ее описанием? Некоторые сведения позволяют
усомниться в этом.
Во-первых, свидетельство самого Mago, писавшего Чези: «Я сам ...
наблюдал углубления и подъемы на Луне, а также Галактики, Плеяды
и более мелкие звезды, но несовершенства моего инструмента (курсив
мой. — Ю. Я.) и слабости, присущие пожилым людям, не позволили мне
рассмотреть звезды, движущиеся вокруг Юпитера» (см. также курсив
в письме неизвестному адресату на предыдущей странице).
Во-вторых, письмо Рафаэлло Гуалтеротти ( 1548-1639), поэта и
художника при дворе Великих герцогов Флоренции из семьи Медичи и
астронома-любителя, адресованное 24 апреля 1610 года Галилею, его
многолетнему другу*:
«Прославленный сеньор,
Вы уехали раньше, чем я смог обсудить с Вами некоторые важные
вопросы, и надеюсь, мы вернемся к ним, когда представится удобный
случай. Между тем, я узнал, что Вы видели occhiale мессера Джамбаттисты,
Миланца, и дали ему высокую оценку. Прошло двенадцать лет с тех пор,
как я сделал инструмент, предназначенный не для наблюдения за
удаленными предметами и измерения положения звезд, а для пользы
участвующих в турнире кавалеристов (? — Ю. Я.) и для военных целей {per
benefizio di un cavalier in giostra e in guerra)... Но поскольку он
представлялся мне ничтожной вещь, я пренебрег им. Услышав, однако, разговоры
о Фламандцах {Flammingo), я вновь взял мои линзы и картон, соединил
их и начал раздумывать над использованием инструмента... Посредством
его я увидел различные земные и небесные объекты много лучше, чем
через occhiale Джамбаттисты из Милана...».
Хотя приведенных свидетельств может быть и недостаточно, мне
представляется, что какая-то зрительная труба у Порты была** (весьма
вероятно, что, учитывая почтенный возраст ученого, он не изготавливал ее сам,
а лишь руководил работой).
Обратите внимание на то, что Галилей (если верить словам
Гуалтеротти), был знаком с трубой Порты и даже «дал ей высокую оценку», но нигде
ни словом не обмолвился об этом***. Великий ученый не очень-то любил
Гуалтеротти также претендовал на приоритет в изобретении зрительной
трубы.
«Я сам лучше кинусь под паровоз, чем брошу на рельсы героя», — писал по
сходному случаю Михаил Светлов.
За четыре месяца до кончины Порта, как обычно преувеличивая свои
возможности, писал Галилею, что собирается изготовить телескоп, который был бы
«в сто раз сильнее существующих», но не осуществил свой замысел (да это было
и практически невыполнимо в то время).

Физио-и прочий гномии
105
DE HVM. PHYSIOGNOMONIA
делить славу с другими (известно,
в частности, не разрешал
пользоваться своим телескопом другим
астрономам, дабы те не могли
собрать «букет открытий»).
И в заключение хочется
подчеркнуть, что в отличие от «ученых
гладиаторов» XVI века, которые
в жестоких словесных и устных
боях отстаивали свой
изобретательский приоритет24, и Галилей,
и Порта вели себя по джентель-
менски: первый письменно
заявлял, что «трубу» изобрел не он,
а «некий фламандец», второй
неожиданно скромно высказывался
о своем первенстве и воздавал
хвалу Галилею*: «Я
действительно рад тому, что мое довольно
грубое и пустяковое изобретение
приобрело такую значимость
благодаря его использованию таким
талантливым и изобретательным
ученым, каким является
выдающийся математик Галилео Галилей, показавший, что многие планеты
совершают движение в небе и что столь многочисленные новые звезды, скрытые
в течение многих столетий, сияют на небесном своде ...» (Из письма Порты
немецкому физику и естествоиспытателю Иоганну Фаберу).
»V Ρ 1ТГЖГГ
Рис. 3-3. Обложка книги
«Человеческая физиогномика»
ФИЗИО- И ПРОЧИЙ ГНОМИИ
Идея всеобщего взаимного соответствия в мире, «знаковая система»
бытия, на которых покоится магическая философия Порта, лежит
также в основе его четырех авгуральных книг, написанных в восьмидесятые
годы. «Великий Создатель и Творец всех вещей, — заявлял Порта, —
всегда соблюдал один и тот же порядок во всех своих трудах. Осознав это,
я пришел к некоторым умозаключениям, которые использовал в своих
работах по человеческой, ботанической и небесной физиогномики»25.
В «Человеческой физиогномике» (рис. 3-3) он утверждает, что если
человек чертами лица напоминает какое-либо животное, то и в характере
Вспомним, как Порта грубо отзывался о Уильяме Гильберте.

106 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
LI В ИЛ JÎCVJ/BFJ.
//
^^^Wj- 'l| ΙΙΓ. ^^^IhVTvFJ^'
y него много такого, что присуще
этому животному. Например,
человек внешне похожий на
обезьяну — робок, глуп и беспокоен;
на страуса — робок, норовист
и флегматичен; на свинью —
обладает «свинскими» повадками
и чертами характера (жадно ест,
груб, раздражителен,
недисциплинирован, нечистоплотен,глуп
и нескромен); на осла — столь же
робок, упрям и нервозен; на
ворона — столь же дерзок и
бесстыден; на быка — столь же упрям,
ленив и гневлив... и тому
подобное.
Другая книга («Хирофизиогно-
мика») была посвящена
предсказаниям характера и судьбы
человека по линиям на руках, ступнях
или лбу (сейчас эта «наука»
зовется хиромантией). О
«ботанической физиогномики» (аналогии
между представителями
животного и растительного мира)
говорится в «Фитогномика»; наконец, «Небесная физиогномика» повествует
о астрологических соответствиях. Нельзя сказать, что эти книги являются
лишь результатом досужих домыслов автора или простой компиляцией из
многочисленных работ его предшественников. Как следует из собственных
признаний Порты, он немало потрудился, снимая «свидетельские
показания» с рук и ступней казненных или осужденных преступников.
«Для того, чтобы иметь в достатке таких людей, я договорился с
неаполитанским палачом Антонелло Кокоцца, и он каждый раз, снимая
висельников и относя их на мост Риччардо (место неподалеку от Неаполя,
где выставлялись трупы казненных преступников — Ю. Я.), сообщал мне
об этом. Придя туда, я осматривал руки и ступни несчастных,
зарисовывал их на бумаге или снимал оттиски, с которых позже делая восковые
фигуры; ночью я изучал все это, сравнивая с другими зарисовками и
фигурами, и, переходя от знаков к истине, открывал характерные признаки
тех, кому суждено быть повешенным... Более того, чтобы знать как можно
больше об убитых или умерших ужасной смертью, я уговорил дьякона
Неаполитанского собора (в чью благочестивую обязанность входили
похороны в церкви Милостивой Девы и Мученицы тех, кто умер без отпуще-
Рис. ЗА. Страница книги
«Человеческая физиогномика»

Cognoscenti и letterati
107
ния грехов), сообщать мне о каждом таком случае, и в этой старинной
церкви я также наблюдал руки, ступни и лбы убитых и делал зарисовки
положения ран, чтобы сравнить их с другими в своих заметках и найти
веские и необходимые доказательства. Не меньше усердия проявил я в
посещениях общественных тюрем, где всегда было много воров, отцеубийц,
наемных убийц и тому подобных людей, так что я мог изучать их руки и затем,
сравнивая их с лапами животных, делать надлежащие выводы, пользуясь теми
же естественными (! — Ю. П.) объяснениями и теми же методами, которые
я применил в "Физиогномике"» (рис. 3-4).
Но главные трудности для Порта заключались не в сборе
литературного или «экспериментального» материала: авгуральные книги, как никакие
другие его сочинения, встречали ожесточенное сопротивление церковных
цензоров. Каждая из них долго отлеживалась в печатнях, а «Хирофизио-
гномика» вообще была издана через шестьдесят два года после смерти
автора. А еще через примерно полтора столетия швейцарский пастор и
писатель Иоганн Каспар Лафатер (1741-1801) в своей знаменитой
«Физиогномике» (1772-1778) воздаст Порте хвалу как своему предшественнику
и использует многие иллюстрации из его книги с аналогичным названием.
COGNOSCENTI И LETTERATI
Перефразируя Маяковского, можно сказать, что Джамбаттиста готов
был умереть в Венеции, если б не было такой земли Неаполь.
Неаполитанца город каналов привлекал возможностью интересных встреч и ученых
бесед в многочисленных академиях, каковых в нем было больше, чем в
любом другом городе Италии. Венецианская республика обычно относилась
к этим академиям нейтрально и через посредство savii dell' eresia
(знатоков ереси) контролировала судопроизводство инквизиторов, чтобы
обеспечить своим гражданам относительную духовную свободу. Старейшее
и важнейшее научное сообщество, именовавшее себя «Пилигримы»,
собиралось в палаццо богатейшего дилетанта Андреа Морозини. Темы бесед
cognoscenti в условиях непредубежденного умонастроения
образованного светского круга города были самые разнообразные. «Каждый мог по
желанию выбирать предмет беседы и разрешалось без всякого ограничения
менять тему разговора, лишь бы она была благородна и служила, так же
как и обсуждение, цели познания истины», — писал историк. Конечно же,
для находящегося на крючке у инквизиции Порты такое многоцветие тем
было праздником души.
Во дворце Морозини в 1581, а затем в 1592 годах он встречался с
венецианским монахом, богословом и ученым Паоло Сарпи (1552-1623),
одним из замечательнейших людей своего времени. Сарпи (рис. 3-5) был
энциклопедистом, но совсем иного толка, чем его неаполитанский коллега.

108 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
l· k h I
Его не интересовали ни магия,
ни чудеса, и по характеру
научного мышления он был столь же
близок своему другу Галилею,
сколь Порта был близок Кардано.
Сарпи занимался наукой
исключительно ради удовлетворения
собственной любознательности
и не намеревался публиковать
свои рукописи. Поэтому его
дневники и научные заметки (он
называл их «Размышления»),
числом около шестисот, увидели
свет лишь спустя полтора
столетия после его смерти. К
сожалению, переписка Порты и Сарпи
не сохранилась. Историки не
располагают также сведениями
и о длительных беседах ученых
в начале 1593 года в Падуе, куда
их пригласил местный меценат.
В падуанской встрече принимали
участие два других выдающихся
cognoscenti — тогда еще
малоизвестный профессор местного
университета Галилео Галилей и такой же молодой доминиканец Томма-
зо Кампанелла (1568-1639) из Калабрии, где тяжесть тирании испанских
Габсбургов ощущалась сильнее, чем в других частях Италии.
Обычно Порта не упускал возможности упомянуть в своих письмах
и книгах о знакомстве и дружбе с выдающимися учеными и сильными мира
сего. Однако в отношении Кампанеллы правило становится исключением:
человеку, получившему порицание от инквизиции, ни к чему было
сообщать миру о связях с калабрийским монахом, который навлек на себя гнев
церковников и испанской администрации за распространение
антиаристотелевой философии и призывы к свержению испанского правления. Но
если Порта обходит молчанием свое знакомство с Кампанеллой, то
последний обнаруживает, что хорошо знал Mago и его труды. Так, в предисловии
к одному из своих трактатов он заявлял: «Я решил написать эту книгу
главным образом под влиянием споров в общественных залах и особенно
с Джамбаттистой делла Портой, который в своей «Фитогномики»
говорит, что симпатию и антипатию нельзя объяснить посредством
натурфилософии». В другом месте Кампанелла благодарит Mago за медицинскую
помощь: он страдал от воспаления глаз, но когда Джамбаттиста приложил
Рис. 3-5. Паоло Сарпи
(гравюра работы
Джорджа Вертью)

Cognoscenti и letterati
109
к ним какую-то мазь
собственного изготовления, больной сразу
же почувствовал облегчение
(окулист и оккультист, —
замечает по этому поводу биограф
Порты). Это событие
произошло, по-видимому, в 1589 году,
когда Кампанелла, впервые
оказавшись в Неаполе,
познакомился с братьями Порта и был
введен ими в круг
неаполитанских интеллектуалов. В том же
году двадцатиоднолетний
мятежный монах был на долгие
годы заключен в тюрьму, где
написал знаменитый трактат
«La Città del Sole» («Город
солнца») — утопию, в которой была
воплощена его идею идеального
государства.
Что же касается влияния
философии Mago на творчество
Кампанеллы, то здесь можно
привести множество примеров.
Ограничусь лишь цитатой из его
«Теологии», свидетельствующей о том, что Калабриец внимательно читал
«Magia Naturalis» и разделял взгляды ее автора: «Естественная магия есть
практическое искусство, использующее активные и пассивные силы вещей
для достижения удивительных и необычных результатов, причины и
способы осуществления которых неведомы толпе ... Маг взирает на лик небес
не суеверно, но как физик, и производит удивительные действия, прилагая
активные силы к пассивным ...».
Не меньшим знатоком магии был великий вольнодумец Джордано
Бруно (1548-1600). Они, Джамбаттиста и Джордано, несомненно,
встречались в палаццо Морозини. Но их знакомство, возможно, началось, быть
может, еще раньше, в середине шестидесятых годов, когда уроженец
местечка Нола, расположенного в двадцати четырех милях к северу-востоку
от Неаполя, приехал в этот город, чтобы стать послушником монастыря
Сан Доменико Маджоре.
В начале XVII века в дом и в жизнь Порты вошел молодой любитель наук
из Прованса Николя-Клод Фабри де Пейреск ( 1580-1637),
интересовавшийся астрономией, ботаникой, физиологией (рис. 3-6). Сын состоятельного
французского дворянина, он получил начальное образование в иезуитском
Рис. 3-6. Николя-Клод Фабри де Пейреск
(гравюра работы
неизвестного художника)

ПО Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
колледже в Турноне, затем слушал лекции Галилея в Падуе, где
познакомился с Сарпи. С рекомендательными письмами от фра Паоло он
отправился в Неаполь на виа Толедо. Де Пейреск произвел прекрасное впечатление
на братьев Порта: они ввели его в круг неаполитанских ученых и не только
ознакомили со своей библиотекой и коллекциями, но и разрешили принять
участие в экспериментах. Позднее де Пейреск переписывался с Джамбат-
тистой и даже намеревался создать его биографию. Научные интересы
прованского дворянина были связаны с астрономией, ботаникой, физиологией.
Он не сделал крупных открытий, но его имя навсегда осталось в истории
науки благодаря активной деятельности в качестве пропагандиста научных
знаний, библиофила, собирателя раритетов и покровителя ученых.
То ли под впечатлением подлинно научных достижений своих
современников, то ли в результате встреч и бесед с cognoscenti, Порта в
последние пятнадцать лет жизни уделял «чудесам» и «секретам» значительно
меньшее внимание. Он был уже, скорее, не маг, a artifex et mechanicus
(мастер и механик). Соответственно и книги, опубликованные им в первую
декаду нового века, посвящены не meraviglia, a метеорологии,
фортификации, перегонке спирта (рис. 3-7) пневматике (в том числе, и
актуальнейшей проблеме подъема воды силой пара) и математике (в частности,
проблеме квадратуры круга).
Что же касается драматического творчества, то литературная слава
нашла Порту задолго до того, как его пьесы были опубликованы:
неаполитанские читали их в рукописях, завзятые театралы знали их по постановкам
в домашних театрах. Лишь в 1589 году увидела свет комедия «Олимпия»,
которая, как и другие его драматические сочинения, имела шумный успех.
Сюжеты своих литературных произведений — четырнадцати комедий, двух
трагедий и одной трагикомедии — делла Порта заимствовал главным
образом из итальянских новелл Возрождения и пьес римского комедиографа
Плавта, возвращенных к жизни в начале XV века. Такова, например, одна
из его наиболее известных комедий «Служанка» («La Fantesca»).
Эссандро, отпрыск знатной генуэзской семьи Фрегози, в младенчестве
был разлучен с отцом, которого правители города отправили в изгнание. Он
живет и воспитывается в доме своего дяди Аполлиона в Риме.
Рассорившись с покровителем, Эссандро отправляется в Неаполь. Здесь он
влюбляется в Клерию, дочь врача Джерасто. Переодевшись женщиной, Эссандро
под именем Фьоретты нанимается в служанки к своей возлюбленной. Его
слуга Панург поселяется по соседству в гостинице и помогает хозяину в его
любовных приключениях. Клерия, увидев как-то раз Эссандро в мужском
платье, отвечает на его страсть, и «Фьоретта» превращается в доверенную
любви Клерии к юноше, которого Клерия считает братом-близнецом
своей служанки. Ко всему прочему молодая смазливая fantesca приглянулась
Джерасто, и это вызывает ревность его жены Сантины. Влюбленным грозит

Рысьеглазый
111
разлука: в Неаполь приезжает
педант Нартикофоро с сыном,
правоведом Чинтио, который
уже много лет обручен с Кле-
рией. Панург берется расстроить
свадьбу. Воспользовавшись тем,
что Джерасто и Нартикофоро
никогда ранее не встречались,
он облачается в украденную
мантию и, выдавая себя за педанта,
представляет Джерасто в
качестве Чинтио парасита* Морфео,
принявшего облик зловонного
и косноязычного
недоумка-обжоры. Когда же появляется
настоящий Нартикофоро, Панург берет
на себя роль Джерасто, а роль
Клерии достается переодетому
параситу. В дальнейшем хитро- Рис 3_7 Перегонный аппарат
умному слуге приходится играть делла Порты
обе роли одновременно на глазах
будущих родственников и, кроме
того, роль присоединившегося к двум этим старцам одураченного правоведа.
Эта карусель непрерывно сменяющихся масок заставляет
персонажей сомневаться во всем и вся: «Да один ли Неаполь в мире?», «Он, что,
заколдован, этот Неаполь?», «Я теперь и сам не знаю, я ли это или не
я?» Тем временем Джерасто удается вымолить у служанки свидание, но
вместо очаровательной девушки его встречает возмущенная жена. В доме
неаполитанского врача все перессорились, и кажется, что цель Панурга
достигнута. Но неожиданно обман обнаруживается, отчаявшийся Эссан-
дро должен покинуть возлюбленную. В этот кульминационный момент
появляется Аполлион. Он сообщает, что в Генуе объявлена амнистия,
и узнает в Панурге своего пропавшего брата и отца Эссандро. Итак, все
кончается счастливо: Клерия выходит замуж за Эссандро, Чинтио
достается ее младшая сестра, семья Фрегози воссоединяется, а Джерасто
клянется впредь не волочиться за молоденькими девушками.
Не вызывает сомнений, что заполучить в свои ряды такого
знаменитого драматурга, как Порта, мечтали многие литературные академии,
создававшиеся и рассыпавшиеся в Италии, подобно снежным хлопьям.
В римской комедии парасит — прихлебатель, который собирает крохи по
чужим трапезам, забавляя своими шутками общество.

112 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
Джамбаттиста в разное время был членом трех академий, самой
знаменитой из которых объединяла литераторов, писавших на неаполитанском
диалекте. Они называли себя довольно замысловато: «Schrchiate de lo
Mandracchio e Mprovesante de lo Cerriglio», что примерно можно
перевести как «Остряки Мандраччио и Импровизаторы Церрильио». Мандрач-
чио — это прибрежный район Неаполя, а Церрильио — популярный
кабачок, в котором собирались академики и который они воспевали в своих
поэмах (Джамбаттиста сделал этот кабачок местом действия некоторых
своих комедий). Другим излюбленным предметом творческого вдохновения
«Остряков» была lochiappo, то есть петля палача, давшая название одной
из комедий (!) Порты. Неаполитанский Mago, таким образом, активно
участвовал в литературной жизни города, хотя к сочинительству пьес
относился довольно пренебрежительно, полагая, что такому серьезному
ученому, как он, комедии извинительно писать только «в качестве
отдохновения после утомительных научных занятий».
РЫСЬЕГЛАЗЫЙ
Воздадим хвалу сильным мира сего эпохи Возрождения, ибо многие
из них не только покровительствовали наукам и искусствам в одиночку
или целыми семьями, как, например, Медичи в Тоскане или д'Эсте в
Ферраре — но и сами трудились на философской или научной нивах. Одним
из основоположников научных сообществ Чинквеченто стал богатейший
дворянин Федериго Чези, маркиз ди Монтичелло.
В августе 1603 года восемнадцатилетний Чези и трое его молодых
друзей — математик и натуралист Франческо Стеллути (1577-1651), Анас-
тасио де Филис, изучавший механику, и нидерландский врач Иоганн Гекк
(итализированная фамилия Эккио)— организовали в Риме «Academia dei
Lyncei» («Академию Рысьеглазых»). На гербе новорожденной академии
была изображена рысь, терзающая Цербера, что символизировало
борьбу науки с невежеством, и был начертан девиз «Sagacius ista» («Мудрее,
чем она»), призывающий глазами зоркими, как у рыси, глубоко проникать
в сущность вещей. Быть может, выбирая герб и девиз, отцы-основатели
вдохновлялись оттиском этого животного на титульной странице первого
издания «Естественной магии» и словами её автора в предисловии к книге:
«... с глазами как у рыси, он исследует те вещи, что обнаруживают себя, и,
наблюдая за ними, использует их с рвением»*.
Устав академии начинался словами: «Академия Рысьеглазых» — это
сообщество, которое, согласно определенным правилам, установлениям
Напомню, что впередсмотрящим на корабле «Арго» был младший сын царя
Афарея Линкей, отличавшийся остротой зрения.

Рысьеглазый
113
и совместным дружеским совещаниям, усердно и серьезно
направляет свой труд на исследование еще недостаточно изученных предметов.
Ее конечная цель состоит не только в приобретении знаний и мудрости,
позволяющих жить правильно и благочестиво, но и в сообщении их в
устной и письменной формах всему человечеству». Академики намеревались
основать «во всех четырех частях земного шара» своеобразные научные
центры («монастыри ... для сотрудничества ученых»), в которых были бы
кабинеты натуралий, библиотеки, печатни, кроме того, оптические
приборы, машины, лаборатории, ботанические сады — словом все, что
необходимо для изучения природы и распространения знаний. Наблюдения
и открытия, сделанные в каждом из этих центров, должны были
незамедлительно передаваться в другие центры.
Академики собирались во дворце Чези три раза в неделю, читали лекции
для всех желающих, устраивали диспуты и ставили опыты.
Переписывались между собой они с помощью специального шифра. Эти необычные для
богатых молодых людей занятия вызвали подозрения, их начали обвинять
в сделках с нечистой силой и безнравственности. Чтобы не дать повода
молве обвинить их в подобных греках, академики договорились использовать
один из шифров при переписке, которому обучил их Порта. Поэтому отец
Федериго, человек грубый и невежественный, запретил собрания
академиков, и на некоторое время им пришлось оставить свою деятельность.
Обескураженный, сомневающийся в правильности своих намерений
и действий, отправился Чези в Неаполь к Порте, который воспринял
рассказ Федериго с шумным энтузиазмом и полностью одобрил его замысел.
Больше всего на свете (после «секретов», конечно) Джамбаттиста любил
обстановку организованной таинственности, в которой можно было бы
осуждать и перетолковывать с кучкой элитарных коллег эти самые
«секреты». Возможно, Порта, будучи Indovino, смог предугадать ту
значительную роль, которую ему затем пришлось сыграть в деятельности римской
Академии. Он был в восторге от спокойного и рассудительного князя, ему
льстил и высокий титул и древность рода Федериго, и он даже принялся
сочинять историю семьи Чези, ведя ее происхождение от Геркулеса (этот
труд остался незавершенным).
После смерти отца в 1610 году Федериго, унаследовавший титул князя
Акваспарты и Сант Анжело-э-Роло, вернулся к замыслу Академии и
пригласил Порту присоединиться к «Рысьеглазым». Надо ли говорить, что
Mago восторгом принял это предложение? Ведь, кроме всего прочего,
академики намеревались издавать научные труды, и Джамбаттиста
полагал, что коллективное давление на цензоров окажется сильнее давления
индивидуального. Но и академикам было полезно присутствие Порта в их
кругу: европейски известный ученый и драматург составил бы своим
участием честь любому научному или литературному сообществу, тем более
сообществу, основанному молодым и малоизвестным человеком.

114 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
По слабости здоровья Mago не смог приехать в Рим, и Чези вновь
отправился в Неаполь, чтобы лично пожаловать Порте звание академика
(это событие произошло 6 июля 1610 года). В соответствии со своим
первоначальным замыслом Федериго намеревался открыть в Неаполе
отделение Академии; он предложил Джамбаттисте возглавить его и возложил на
Порту обязанности вице-президента «Рысьеглазых». Порта назвал Чези
имена четырех возможных академиков и среди них своего
восемнадцатилетнего внука Филесио ди Констанца, основными достоинствами которого
были преданность деду и знание грамоты. Чези неохотно, но согласился:
отчасти из-за уважения к Джамбаттисте, отчасти из-за желания
заполучить его великолепную библиотеку (о чем он весьма прозрачно намекнул
новоиспеченному вице-президенту).
Надо сказать, что взгляды на организацию Академии и ее
качественный состав у Чези и Порта были несколько различны, что стало
предметом спора между рассудительной молодостью и легкомысленной
старостью. Фанатично преданный науке Чези (он даже во время медового
месяца занимался археологическими исследованиями) полагал, что
Академия должна стать дружным собранием немногих выдающихся
ученых. Порта, настроенный более терпимо, рассматривал Академию
как некое подобие мальтийского ордена, с его церемониалами,
дорогими одеяниями и почетным членством знатных дилетантов. Письмо
Порты Чези свидетельствует о повышенном внимании, какое он уделял
всей этой внешней мишуре академической жизни: «Я получил от Вас
три кольца для вручения (новым членам Академии. — Ю. Я.). Тем, кто
должен был получить их, я приказал опуститься на колени и, надев
кольца им на пальцы, произнес торжественные слова и
многочисленные благодарности в адрес Вашего сиятельства. Я сожалею, что мантии
не были готовы, но если мы с помощью Божьей получим дворец (для
проведения собраний Академии. — /О. Я.), я закажу две мантии из
золотого шелка или парчи, одну для вице-президента, другую для вновь
посвященного в академики. Кроме того, мы должны написать
руководство по церемониям, ибо в противном случае последние выглядят как
детские игры...».
Пока Порта церемонимейстрвовал в Неаполе, в Риме «усердно и
серьезно» занимались науками. Авторитет академии непрерывно рос, число
ее членов увеличилось до тридцати двух человек, и среди них —
знаменательно! — не было ни одного духовного лица, зато присутствовали такие
уважаемые люди, как де Пейреск, немецкий физик и естествоиспытатель
из Бамберга Иоганн Фабер (1574-1629) и другие. Но, конечно, самым
знаменитым академиком стал Галилео Галилей. Он посетил Рим, чтобы
рассказать папе Павлу V о своих астрономических открытиях, и 25 апреля
1611 года был принят в «Accidentia dei Lyncei». С тех пор великий
итальянец в книгах всегда прибавлял к своему имени «Lynceus». Академия из-

Рысьеглазый
115
дала две его книги («Историю и доказательства, касающиеся солнечных
пятен» и «Пробирные весы») и пыталась защитить ученого перед
инквизицией.
Не забывали «Рысьеглазые» и своего вице-президента и, зная его
тщеславие, выбили в 1613 году медаль в честь старейшего члена Академии
и изобретателя (как они считали) телескопа. Общее мнение по этому
поводу выразил в латинских стихах Фабер:
Porta tenet primus, habet Germane secundas
Sunt, Galileo, tuus tertia regna labor*.
Кстати, свое нынешнее название Галилеев perpicillum получил 14
апреля 1611 года на банкете, устроенном Академией рысьеглазных в честь
Галилея и происходившем в роскошном имении князя Чези на Яникуле26.
Термин «telescopium» (лат.), «телескоп» предложил иммигрант с острова
Кефалония, поэт и теолог Иоанн Демисиано, соединивший два греческих
слова: τήλε — далеко и σκοπεΐν — смотреть или видеть; получилось
τηλεσκόπος (дальновидный)27.
Что же касается президента академии, то его научные интересы
лежали, в основном в области ботаники. В своих «Фитософических таблицах»
он впервые попытался дать систематическую классификацию растений,
был пионером микроскопических исследований структуры деревьев и т.д.
В 1630 года после смерти Федериго Чези «Академия Рысьеглазых»
распалась28, чтобы навсегда остаться в истории науки как один из прообразов
будущих научных академий.
«ВСЕ ПРИХОДИТ К СВОЕМУ КОНЦУ...»
В июне 1613 года Чези писал Галилею, что хотя память Порты
ухудшилась, он работает одновременно над несколькими сочинениями и
ежедневно принимает множество посетителей. Но годы брали свое, и славный
Mago угасал. Летом следующего года потрясение, вызванное смертью
младшего внука Аттилио, и почечные боли надолго уложили его в постель.
Но, получив папское благословение, которое испросил для него Чези, он
вновь вернулся к работе. В октябре того же года Порта сообщает Галилею,
что конструирует новый тип телескопа, с помощью которого надеется
проникнуть в эмпирей. За несколько дней до смерти он жаловался знакомому,
что это самый сложное предприятие, которое он когда-либо
предпринимал, и что работа над созданием телескопа убьет его.
Джамбаттиста делла Порта умер 4 февраля 1615 года и после
торжественного прощания был погребен в семейном склепе в неаполитанской
«Порта занимает первое место, Германец — второе, третье царство — твой,
Галилей,труд».

116 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
церкви Сан Лоренцо. Его завещание, составленное за три дня до
кончины, подписано неуверенной рукой старого и дряхлого человека.
Почти все свое состояние (включая библиотеку и коллекцию редкостей)
он отписал дочери и трем внукам. Некоторые его рукописи перешли
в собрание «Рысьеглазых», другие были переданы друзьям. Академики
подготовили официальную биографию Порты, в которой, однако,
ничего не говорится о его злоключениях в камерах инквизиции, но
подчеркиваются его благочестие, благотворительность и дружба с духовными
и светскими князьями.
MAGO В СВОЕМ ДОМЕ И В ИСТОРИИ
Если верить современникам ученого в Неаполе начала XVII века были
две достопримечательности — бани, расположенные в Поццуоли
(пригороде Неаполя) и Порта. Редкий чужестранец, посетивший город,
равнодушно проходил мимо дома на виа Толедо, пренебрегая возможностью
поговорить с неаполитанской знаменитостью, осмотреть его коллекции
и — если повезет! — узнать свою судьбу. Да что там досужие
чужестранцы! Герцоги Флоренции и Тосканы, император Священной Римской
империи Рудольф II посылали к нему посольства с предложением
присоединиться к их двору; герцог Мантуи лично отправился в Неаполь, чтобы
повидаться с чудотворцем, который не сегодня-завтра найдет
философский камень.
Последуем их примеру и попытаемся поближе познакомиться с этим
неординарным человеком и ученым.
... Он стар, согбен годами и упорным трудом. Рисуя в «Человеческой
физиогномии» свой словесный автопортрет, он приближает себя к
классическому идеалу золотой середины: средний рост и вес, брови симметричны
и высоки, черты лица умеренно заострены, темные волосы умеренно
курчавы, а голос умеренно громок. Сохранившийся художественный портрет
добавляет к этим чертам необычайно высокий лоб, длинный,
неправильной формы нос, глубоко посаженные глаза (рис.3-8).
... Физически он некрепок, всю жизнь страдает от малярии и
различных лихорадок. Когда ему было около пятидесяти, его начали мучить
камни в почках — эта болезнь, по-видимому, и свела его в могилу. Телесные
страдания он переносит стойко, говоря, что в болестях искупает грехи
свои, и предпочитает земные боли тем, что ждут его в мире ином. А как
исследователь изучает симптомы собственных болячек и активно, хотя
и не всегда успешно, занимается самолечением.
...Женился он около сорока лет от роду. Жена вскоре умерла, оставив
ему дочь, которая вышла замуж за дворянина из Поццуоли. Дочь, её муж
и их четыре сына, а также племянники и двоюродные братья Порты жили

Mago в своем доме и в истории
117
в доме на виа Толедо, и этот шумный семейный клан доставлял много
забот престарелому Mago и требовал немало денег.
... Состояние его весьма значительно: после смерти брата около 1612
года он унаследовал дом, две виллы и двадцать тысяч дукатов, а еще
двенадцать тысяч заработал литературным трудом. Однако большая часть этих
денег была истрачена на коллекции, эксперименты, путешествия (в «Тау-
матологии» он сообщал, что раскрытие «секретов», описанных в этой
книге, стоило ему и Луиджи д'Эсте сто тысяч скудо29).
... Домашние дела и заботы, непрерывной поток посетителей, которые
целыми днями толкутся в доме, лишают старого человека покоя и сна и —
главное! — мешают проверке известных «секретов» и изысканию новых.
Однажды, доведенный до отчаяния, он заявил, что покидает Неаполь,
чтобы уединиться на безлюдном острове Понцо. Впрочем, он никогда не
сделал бы этого, так как, будучи истинным неаполитанцем, любил шум
толпы, лица старых друзей и новых знакомых; он нуждался в
глубокомысленных замечаниях ученых коллег и острых шутках простолюдинов —
живых персонажей его комедий; он, как ребенок, радовался
единодушному восхищению посетителей, пораженных его предсказаниями судеб, ну,
например, судьбы Генриха IV: как-то ему показали портрет короля, и он
определил, что тот умрет ужасной смертью, а позднее, когда
католический фанатик заколол Генриха, объяснил, что его пророчество основано
на оттопыренной нижней губе монарха, придававшей ему вид готового
заплакать человека.
... Тщеславие и постоянное стремление удивить, поразить, восхитить
собеседника — вот главные человеческие слабости и враги Порты. В
предисловии к своей книге «О перегонке» он включает посвящения самому
себе на древнееврейском, греческом, персидском, халдейском,
иллирийском и армянском языках, а в «Магии» так определяет залог успеха: «Если
хочешь, чтобы показалось что-либо чудесным, то не обнаруживай
причины. Удивляются лишь тому, причина чего скрыта. Кто знает причину, не
так высоко ценит вещь. Необыкновенным и удивительным почитается то,
причина чего неизвестна ... Эфезий говорит: чудо перестает быть таковым,
коль определено, почему казалось чудом».
... Пускаясь на поиски чудесного, он вольно или невольно забывает
мудрость древних: «Кто стремится философствовать, не должен лукавить».
И лукавит вовсю: приукрашивает действительное, вгоняет в прокрустово
ложе своих теорий результаты опытов, недоговаривает, руководствуясь
принципом Лао Цзы: «знающий не говорит, говорящий не знает».
Постоянно обращенный к непосредственному, осязаемому, он часто теряет
интерес к собственным открытиям, и, обнаружив поражающий воображение
эффект, не стремится к его углубленному исследованию.
... Ветер эпохи нового знания наполняет паруса его исканий, и он
решительно заявляет: «Много есть писателей, по мне невежественных

118 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
и неспособных, привыкших и
старающихся добиваться соглашений
с древними авторами и извинять их
ошибки. Не видят, какое зло они
делают миру ученых; ибо за ними
являются иные, стоящие на том же
ложном основании и дальше
идущие в опытах и заключениях на
пути заблуждений. Выходит:
слепой ведет слепца, и оба в яму
упадут. Истину должен искать всякий,
любить и пользоваться ею.
Никакой авторитет ни древних авторов,
ни древних докторов не должен
быть препятствием к
высказыванию истины».
... Но, смело отвергая власть
Авторитета, проповедуя примат Эк-
Рис. 3-8. Джамбаттиста сперимента, он не владеет еще Ме-
делла Порта (гравюра работы тодом, позволяющим устанавливать
неизвестного художника) подлинные причинно-следственные
связи явлений и находится во
власти бесплодных и бесплотных объятий принципа «симпатия-антипатия»,
да и expérimenta для него не всегда означает опыт, а лишь пережитое.
Эксперименты Порты не имели целью установить некие общие законы
природных явления, он лишь проверял или придумывал рецепты,
чтобы дать практически ценные рекомендации. Вся его диалектика
основана на сопоставлениях и доказательствах per similitudinem*; выводы из
наблюдений зачастую легковерны и наивны, поскольку он еще не знает,
что в науке «после того» вовсе не равноценно «вследствие этого»;
открытия современников — Коперника, Везалия, Евстахия, Фаллопио —
оставляют его равнодушным, он как бы не замечает их. Вот прекрасный пример
его достоинств и недостатков. В ответ на вопрос венецианского любителя
наук Джованни Франческо Ангелиты о рождении потомства у змей, он
отвечает, что не согласен с мнением древних и верит своим глазам
больше, чем Аристотелю: он заметил, что змееныш появился в цветочной
коробочке, где раньше не было змей, и отсюда делает вывод, что рождаются
змеи из продуктов гниения.
... Не об этих ли умозаключениях Фрэнсис Бэкон говорил как о
«простом искании ощупью, которое, скорее, ошеломляет людей, чем дает им
сведения»? Впрочем, великий Глашатай Новой Науки охотно заимство-
по сходству.

Mago в своем доме и в истории
119
вал у Порты многие факты и наблюдения для своих книг. Как ни странно,
у Mago и сэра Фрэнсиса много общего — преклонение перед
природой, озабоченность использованием на практике «секретов» (у Порты)
и «частностей» (у Бэкона), пренебрежительное отношение к деталям
и подробностям. И конечно же истинно бэконианскому духу
соответствует стремление Джамбаттисты собрать все, что он знает, под крышей
одного тома.
... Современники — любители наук — читают его книги с большей
охотой, чем труды Парацельса, Виллановы и даже Кардано. А коллеги
cognoscenti? Кеплер хотя и поругивает, но воздает должное его заслугам
оптика. Галилей же, по-видимому, равнодушен к «секретам»
Джамбаттисты. Во всяком случае, он не опровергает оценку, высказанную
венецианским математиком, его другом и покровителем Джанфранческо Сагредо
(1571-1620): «Я видел книгу Порты (очевидно, «Магию...». — Ю. П.):
просто дичь. По-моему, он занимает среди ученых такое же место как
колокол* среди музыкальных инструментов».
... Ученые сомневаются или отрицают, негодуют или посмеиваются,
читая фолианты «колокола», а неаполитанцы, ежевечерне заполняющие
десятки театров и театриков, дружно аплодируют автору смешных и
забавных комедий. И если историки науки (Леонардо Олыики, например)
склонны рассматривать его научное творчество не более как курьез,
историки театра единодушно считают его выдающимся комедиографом,
предшественником великого Гольдони, и отмечают его прекрасный
литературный стиль, гибкую структуру пьес, законченную и вполне
формализованную типологию персонажей, легкость переходов от откровенной
буффонады к мелодраматической патетике....
... «Он был ведом страстью к познанию, о которой никогда не забывал.
Традиция давала толчок его исследованиям и выбору тем, несмотря на
недоверие, которое вызывала его деятельность. Занимаясь наукой, он
держал в памяти множество вещей, полезное и избыточное, абсолютно
верное и очень приблизительное, магию и опыты Архимеда, его ждал успех
у публики и суд инквизиции. Многое из того, что он открыл, исчезнет
при рациональном обобщении современной наукой. Порта явился в театр
нашей жизни, страданий и смерти с опозданием. И хотя он не поспел за
развитием науки того времени, его творчество интересно для нас, среди
прочего, и своей архаичностью» (Луиза Мураро, итальянский философ,
биограф Порты).
... «Он имел некоторое представление об экспериментальном методе
и мог бы выполнить свои исследования на более высоком уровне, если бы
не огромная масса эрудиции, тянувшая его в сторону, и необузданное
воображение. Порта живо интересовался естественными явлениями и, по-
Иначе говоря, Порта производит «много шума из ничего».

120 Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago
жалуй, еще в большей степени сверхъестественными, а излишняя любовь
к чудесам предавала его на каждом шагу. Он пытался объяснить эти
загадочные явления в рациональных терминах, но последовательно терпел
неудачу, так как начинал с неверного конца, и его исследования были
проникнуты ошибочным духом» (Джордж Альфред Сартон, бельгийский
историк науки).
.... Ньютон писал, что видит так далеко, потому что стоит на плечах
гигантов. Давайте же не будем забывать, что они, в свою очередь, стояли на
почве, частично расчищенной (пусть и грубо) такими тружениками науки
как неаполитанский Mago — Джамбаттиста делла Порта.

ГЛАВА 4
ЭНДРЮ БОРД, ИЛИ ВЕСЕЛЬЧАК ЭНДРЮ
Как прийти к достойному концу [жизни]?
Отвечу:
— Умножай славу Божью,
— Сохраняй память о мертвых,
— Подавай пример живым,
— Радуй Читателя,
— Извлекай доходы честным путем
Томас Фуллер (1608-1661).
«ЭХ, АНДРЮША, НАМ ЛИ БЫТЬ В ПЕЧАЛИ?»
Из комментариев историка Томаса Хёрна (1678-1735) к книге
антиквара и мемуариста Энтони Вуда (1632-1695) «Оксфордские Афины»:
«Доктор Борд* был искренним человеком и знал, как порадовать и
рассмешить своих пациентов, читателей и критиков. Во время путешествий
и визитов он нередко появлялся среди простых людей на рынках и
ярмарках, то есть в тех местах, где они обычно собираются вместе, и
беседовал с ними, произнося при этом речи, полные юмора, и выбирая такие
выражения, которые вызывали веселье у окружающих и замечательным
образом способствовали его известности ... Поскольку он был искушен
в античной литературе, то имел возможность использовать слова старых
авторов, которые изумляли и забавляли слушателей, особенно потому,
что он сопровождал эти слова любопытными толкованиями.
Впоследствии того, кто подражал его юмору и шутливым выражениям, называли
Весельчаком Эндрю (Merry Andrew) ...».
Из книги «Удовольствия литературы...» (1841) историка и писателя
Исаака д'Израэли (1766-1848)30:
«Эндрю Борд был одной из тех эксцентричных личностей, которые
живут по собственным понятиям, отличным от принятых в обществе. Он был
картезианский монах, однако, власяница не могла умерить его неизмен-
Andrew Boorde {Borde или Boarde). Поскольку он в своих книгах
представлялся читателю под латинизированной фамилией Perforatus, то есть
«проламывающий», можно предположить, что свою фамилию по-английски он произносил как
Борд {«Bored»).

122
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
ную привычку острословить... Он получил ученую степень в Монпелье,
был инкорпорирован в Оксфорде, стал членом Лондонской Королевской
коллегии врачей и одним из медиков Генриха Восьмого. Привычка шутить
во время беседы не могла скрыть его подлинную ученость и владение
практическими знаниями, приобретенными на основании личных наблюдений
и опыта. Борд получил суровую оценку наших историков литературы:
Уортон* привесил этому искусному врачу ярлык сумасшедшего лекаря.
Чтобы поставить точку в истории человека, который не переставал
шутить в течение всей своей жизни, скажем, что этот Момус** философов
умер во Флите31... Говорят, его любовь к простым людям была такова, что
он иногда обращался к ним со сцены, читая даровые лекции; с тех пор
у нас и появилось выражение Весельчак Эндрю.
Из «Словаря идиоматических выражение и иносказаний» (1870)
преподобного Эбенизера Кобэма Брюэра (1810-1897):
«Merry Andrew — так называли Эндрю Борда, врача Генриха VIII...
К своей обширнейшей учености он добавил немалую эксцентричность,
ибо имел привычку непосредственно обращаться к людям на ярмарках
или в других местах скопления народа, ad captandum***. Тот, кто
подражал его острым словечкам и шуткам, получал прозвище Весельчак Эндрю;
в наше же время так называют клоунов или шутов».
Знал бы ярмарочный люд, что забавлявший и одновременно
просвещавший их шутник был не только лекарем, но и монахом, астрологом,
путешественником, тайным агентом и сочинителем...
ОТ МОНАХА ДО ПРЕЛЮБОДЕЯ
В графстве Восточный Сассекс, на одном из невысоких холмов,
расположенных в живописной, орошаемой водами нескольких неспешных
речушек долине, в XVI веке стоял небольшой особняк под названием
Boord's Hill — родовое гнездо семьи Бордов. Здесь около 1490 года
родился мальчик, которого назвали Эндрю — вот почти все, что более или
менее достоверно известно о начале жизни нашего героя. Правда,
историки, изучавшие архивы графства, обнаружили, что у Эндрю, возможно,
был старший брат Ричард — доктор богословия и с 1520 года — викарий
Певенси (деревни, находящейся примерно в двадцати милях от Boord's
Томас Уортон (1728-1790) — известный английский историк литературы,
критик и поэт.
Бог шуток и насмешки у древних греков.
В угоду толпе, чтобы завоевать толпу — лат.

От монаха до прелюбодея
123
Hill и в пяти милях от залива Певенси Бэй). Убежденный католик, он во
время религиозной реформации эмигрировал из страны (это произошло
около 1535 года), сказавши, что «предпочел бы быть разорванным дикими
лошадьми, чем согласиться с уменьшением — хотя бы на йоту — власти
римского епископа (римского папы. — Ю. Я.)». Кроме того, можно со
значительной долей уверенности утверждать, что Борды владели
значительной недвижимостью и были связаны с «сильными мира сего» (что, как мы
увидим, способствовало карьере нашего героя в разные годы его жизни).
Энтони Вуд, автор краткой биографии Борда (опубликованной впервые
в 1691/2 году), предположил, что Эндрю получил начальное образование
в Винчестерской школе, находившейся в графстве Хэмпшир — соседним
с Западным Сассексом.
Школа была основана в 1382 году епископом Винчестерским*
Уильямом Уикэмом (1539-1595), стремившимся улучшить образование
английского духовенства. По словам епископа «это было учебное заведение
для семидесяти бедных и нуждающихся школяров..., живущих в нем
корпоративно (college-wise) и совершенствующихся в искусстве
грамматики и правил». Но, помимо «нуждающихся школяров», здесь также «без
ущерба для остальных обучались сыновья благородных и могущественных
людей, особых друзей упомянутой школы, числом до десяти». Вероятно,
к числу последних принадлежал и Эндрю Борд.
Дети зачислялись в школу, как правило, в возрасте семи, а покидали
ее в четырнадцать-пятнадцать лет (обычный возраст поступления в
университет). Правила учебы и поведения школьников были суровы: они
«поднимались ото сна» в шесть часов утра летом и на час позже зимой
и трудились примерно двенадцать часов в день (с двухчасовым перерывом
на обед). Ученики всех классов обычно занимались в одном помещении:
старшие школьники под руководством учителя, младшие — под
присмотром привратника. Пища их была скудной, а одежда — простой.
Категорически запрещалось следовать светской моде: загибать вверх носки
башмаков, носить красные или зеленые подвязки, украшать капюшоны
кисточками. Не разрешалось также играть в мяч в школьных помещениях
и держать собак, хорьков и ястребов. Баловники и нерадивые
подвергались по пятницам жестокой порке — наиболее эффективному средству
воспитания по мнению тогдашних педагогов.
Винчестерская школа называлась грамматической, так как основными
основными предметами, преподававшимися в ней, были латинская
грамматика и классическая литература. Детей учили сочинять латинские стихи
Город Винчестер, известный со времен Римской эпохи, знаменит, в
частности, своим красивейшим кафедральным собором, который начал строиться в XI веке
(стены были расписаны в 1498 — 1542 годах).

124
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
и писать эссе на латыни, причем говорить на родном языке строжайше
запрещалось даже вне учебных часов. Специальный осведомитель, которого
школьники называли lupus (волк), должен был доносить на тех, кто нарушал
этот запрет. В школьных программах значилось изучение таких классиков
как Овидий, Гораций, Вергилий, Цицерон, Сенека, Саллюстий и Тит Ливии.
Обучали детей и началам других предметов тривиума — риторике и
диалектике. Для развития устной речи часто устраивались диспуты, иногда на
довольно отвлеченные темы, например: сколько ангелов может поместиться
на конце иглы. Обучение велось с голоса: хотя Гуттенберговы прессы уже
работали с немалой нагрузкой, книги были дороги и доступны далеко не
каждому. Предметы квадриума не преподавалась вообще, либо
преподавалась «тупым» школьникам, не способным поступить в университет. Словом,
в грамматических школах учили примерно так же, как в монастыре св.
Геральда монахи учили Герберта (и примерно тому же).
Но вернемся к биографии нашего героя. В начале XIX века историк
Александр Хей писал: «Борд завершил образование в Новом
Колледже Оксфордского университета, где в течение нескольких лет усердно
и успешно занимался изучением медицины». Это весьма сомнительное
утверждение, поскольку известно, что студент-медик сначала должен был
отучиться на факультете Искусств, чтобы овладеть семью свободными
искусствами и получить степени бакалавра и магистра искусств (на это
уходило в общей сложности семь лет), а затем затратить еще шесть-семь
лет на освоение врачебных премудростей и удостоиться степени
доктора медицины. Нехитрые расчеты показывают, что если бы Борд покинул
Оксфорд с дипломом доктора, ему было бы около двадцати восьми лет.
Но достоверно известно, что он не завершил университетский курс, ушел
из Оксфорда и был принят в монашеский Орден картезианцев, несмотря
на то, что ему не исполнилось еще двадцати одного года*. Причины
такого резкого поворота событий в жизни оксфордского школяра остаются
тайною: может быть на его решение избрать духовную карьеру повлиял
старший брат, может быть влиятельная семья Бордов сыграла роль в
«несвоевременном» приеме Эндрю в монастырь.
Первые несколько месяцев новичок числился постулантом
(проходил своеобразный испытательный срок), затем, утвердившись в
желании принять монашеский сан, тайным голосованием Капитула
(общего собрания насельников монастыря) переводился в число новициатов
(послушников). Видимо, Борд намеревался в дальнейшем избрать путь
По «Правилу» (Уставу Ордена), утвержденному римским папою
Иннокентием III в 1133 году, в него не принимались люди моложе двадцати одного и старше
сорока пяти лет.

От монаха до прелюбодея
125
брата-картезианца (монаха, не рукополагаемого в священный сан),
поскольку отцу-картезианцу (монаху-священнику) полагалось иметь
богословское образование.
Орден картезианцев и его первый монастырь были основаны в 1084
году св. Бруно Кёльнским в горной местности Франции, в местечке
Шартрез неподалеку от Гренобля. Первую обитель назвали Великой Шартре-
зой, отсюда и название Ордена — La Grande Chartreuse или Cartusia
(лат.). Первый же английский картезианский монастырь или Чартерхаус*
возник по распоряжению Генриха II Плантагенета (1133-1189) в
графстве Сомерсет, а с конца XIV века «перебазировался» в Лондон в район
Смитфилд (Рис.4-1).
«Правила» Ордена своей строгостью превосходили, по-видимому,
Уставы всех других религиозных сообществ, требуя от монахов полного ухода
от мира, созерцательной жизни в почти полном безмолвии и уединении,
сурового аскетизма, постоянного молитвенного служения. В обычные
дни картезианцы собирались в Храме монастыря трижды в день на
общие молитвы, совокупно длившиеся около трех часов; другие же молитвы
читались в келье или за трудами (уход за садом, хозяйственные работы,
написание или копирование духовных сочинений и так далее). Отходили
монахи ко сну в восемь часов вечера, причем каждый был обязан повесить
на спинку кровати похоронный саван; ночью дважды поднимались для
молитв, а начинали новый день в половине седьмого утра.
Послушники проводили большую часть суток в одиночестве, в своей
келье, и даже еду получали через окошко в ее стене, не общаясь с
послушником, которой дважды в день разносил пищу. В ее состав никогда
не входило мясо (рыба была разрешена); по пятницам еда состояла из
хлеба, воды и соли (некоторые, наиболее самоотверженные насельники,
придерживались такой «диеты» трижды в неделю); во время Великого
поста из рациона исключались молочные продукты. Если послушнику
что-то требовалось, он оставлял записку на полочке под окошком и через
некоторое время получал требуемое. Монахи никогда не покидали
монастырь без разрешения Приора (главы монастыря), но один раз в неделю
совершали прогулку за пределами обители, гуляя парами. Родные могли
приезжать к ним один раз в год на два дня, или два раза в год по одному
дню. Обязательны были целибат32 и запрет симонии.
Трудно предположить, что привело Борда, юношу с «неупорядоченным
умом и непостоянным характером» (Э. Вуд), в обитель со столь
суровыми правилами (вся его последующая жизнь, как мы увидим, отнюдь не
свидетельствовала о приверженности аскетизму). Тем не менее, он
оставался монахом довольно длительное время, и неизвестно, сколь высокого
Англизированное Chartreuse.

126
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
Рис. 4-1. Чартерхаус ( с гравюры XVIII века)
положения он достиг бы в монастырской иерархии, если бы в 1521 году
не согласился временно оставить монашество (для этого потребовалась
специальная папская булла) и занять место суффрагана в Чичестере*, то
есть епископа, не имеющего своей епархии и подчиненного архиепископу
диоцеза33 в качестве его помощника (в данном случае — престарелому
Роберту Шерборну). И вновь приходится говорить о связях семьи Бордов
в «высших сферах» — если бы не эти связи, подобный карьерный взлет
духовного лица, едва перешедшего тридцатилетнюю границу, вряд ли был
бы возможен. Но затем Эндрю совершенно неожиданно отказывается от
лестного предложения, и следующие восемь лет — лакуна в биографии
нашего героя. Вновь имя Борда упоминается в английских источниках
лишь в 1529 году, когда он объявил о своем намерении порвать со
служением религии («из-за неспособности выдержать ее суровости») и уехать
в Европу для изучения медицины.
Впрочем, первое посещение континента длилось недолго: в 1530 году
Борд возвращается в Англию и становиться на некоторое время личным
врачом «Роберта Дрюри, рыцаря» — представителя стариннейшей
английской семьи, владевшей крупными земельными наделами в графствах
Город в графстве Западный Сассекс, ставший при короле Вильгельме I
Завоевателе (1027/1028-1087) резиденцией епископа; знаменит своим готическим
собором, строительство которого велось в 1114-336 годы.

От монаха до прелюбодея
127
Норфолк и Сэффолк. А вскоре его приглашает на ту же роль
Лорд-казначей Томас Говард, Третий герцог Норфолкский (1473-1554)34, а
затем — и сам Государственный секретарь Томас Кромвель, Первый граф
Эссекский (ок. 1485—1540)35. Некоторые историки (И. д'Израэли, Томас
Фуллер* и другие) утверждают, что среди пациентов Борда был и Генрих
VIII, но документальное подтверждение этому отсутствует.
Неизвестно, сколь успешно пользовал Борд своих
высокопоставленных пациентов, но им вновь овладела «охота к перемене мест», и через
несколько лет (по-видимому, в 1532 году) он вновь решает отправиться
в Европу, «желая увидеть и понять суть многих вещей и в различных
странах получить истинные познания в области Медицины». Но сделать это
было не так просто — он, видимо, уже принял обет монашества в
Чартерхаусе, а временая папская диспенсация** (полученная ради места суффра-
гана) утратила свое действие. Поэтому Борд обращается за разрешением
к Приору монастыря Джону Хоугтону (ок. 1486-1535) и, к счастью,
получает необходимую лицензию на продолжение учебы. Путь на континент
открыт, и он в течение нескольких лет посещает «хорошо
зарекомендовавшие себя университеты и школы» во французских городах Орлеане, Пуа-
тье, Тулузе, Монпелье и саксонском Виттенберге, а в Риме практикуется
в хирургии.
В Орлеане студент-врач познакомился с девятью английскими и
шотландскими пилигримами-католиками, которые намеревались совершить
паломничество в испанский город Сантьяго-де-Компостела к мощам
апостола Иакова. Борд попытался отвратить их от утомительного и опасного
путешествия. «Я говорил им, — писал он Кромвелю, — «что лучше уж
я пять раз пешком дойду до Рима, чем один раз — до Компостелы». Но
паломники не послушали совета опытного компатриота, и тогда Борд,
чтобы как-то им помочь, оставил занятия в университете и присоединился
к ним. Паломничество, как он и предполагал, оказалось исключительно
сложным, а на обратном пути, не вняв советам врача, голодные
пилигримы набросились на местные фрукты, запивая их мутной водой из ручья,
и все скончались от какой-то желудочной инфекции. Борд, еле передвигая
ноги от слабости, добрался до Аквитании и «на радостях поцеловал эту
французскую землю».
Летом 1534 года (по-видимому, после окончания срока действия
лицензии, а, может быть, и по другим причинам) Борд возвращается в Англию и
находит приют в Чартерхаусе (формально он еще оставался монахом). Между
тем, на его родине король и правительство готовили перемены, имевшие
решающие значение для судьбы страны. В начале ноября 1534 года парламент
Томас Фуллер (1608-1681) — английский священник, историк, писатель
Диспенсация (Dispensatio, лат.) — в частности, изменение силы закона,
разрешаемое для каждого отдельного случая высшею духовною властью.

128
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
принимает «Акт о суперматии» — закон о главенстве английского короля
над церковью, в соответствии с которым Генрих VIII получал право
пользоваться «титулами, почестями, достоинствами, привилегиями, юрисдикцией
и доходами, присущими и принадлежащими достоинству верховного главы
Церкви». Чуть позднее началось закрытие монастырей и секуляризация
церковных имуществ*. Конечно, король понимал, что встретит отчаянное
сопротивление церковников, а поэтому в том же 1534 году вынудил
парламент принять «Акт об измене», согласно которому лица, отказавшиеся
под присягой признать главенство короля, обвинялись в государственной
измене и подлежали смертной казни или — в лучшем случае —
длительному тюремному заключению36. Одновременно шло наступление на духовные
установления католицизма, и безусловную силу набирала Церковь Англии,
получившая название англиканской.
Многие картезианцы оказались стойкими приверженцами «римского
епископа» и отказались признать «Акт Суперматии». Приор Джон Хо-
угтон и несколько высших руководителей Чартерхауса и других
картезианских монастырей были заключены в Тауэр и в мае 1535 года, после
мучительных допросов и пыток, повешены, утоплены, четвертованы. Эндрю
среди мучеников не оказалось, так как он вместе с некоторыми другими
послушниками принял клятву верности королю. Сохранив жизнь, Эндрю
не изменил своей вере: например, две книги, написанные им в 1542 году
(то есть в самый разгар церковных реформ) он посвятил убежденному
католику герцогу Норфолкскому и принцессе Марии Тюдор, будущей
королеве, не скрывавшей своих католических пристрастий.
Но новая духовная власть, несмотря на видимую покорность
присягнувших королю монахов, чувствовала внутренне сопротивление
оставшихся насельников Чартерхауса. Особенно это стало явным после того,
как одному из монахов, некому Джону Дарби, явился дух убиенного
картезианца, чтобы поддержать тех, кто остались верными казненному
Приору. Действия королевских надсмотрщиков последовали незамедлительно.
Были назначены светские «управляющие» (governors), двое из которых
круглосуточно присутствовали в монастыре, а остальные контролировали
чтение послушников, «отсекали» их возможные связи с внешним миром,
выбрасывали из келий духовную литературу, если в ней содержался даже
намек на правоту «папистов», вмешивались в молитвенные отправления
и так далее. Монахи, выказывавшие неудовольствие действиями
«управляющих», немедленно препровождались в Тауэр.
В начале апреля 1535 года Эндрю Борд в отчаянии обращается к
своему бывшему пациенту Томасу Кромвелю с письмом, в котором сообщает,
Всего же по стране было закрыто в общей сложности триста семьдесят
шесть монастырей; их земли Генрих частично оставил себе, частично раздал или
продал тем поддержавшим его дворянам.

От монаха до прелюбодея
129
что его, Борда, душа находятся в «тюрьме» и сам он пребывает «в
рабстве» (thraldom). Могущественному фавориту не стоило больших усилий
вызволить из «рабства» своего бывшего врача и доставить его в свою
резиденцию Бишоп-Уолтэм в Хэмпшире. Здесь и была решена дальнейшая
судьба уже немолодого врача-монаха. Понятно, что Борд не хотел и не
собирался возвращаться в монастырь, тем более, что участь последнего
была решена (о чем, конечно, знал Государственный секретарь): через два
года, в 1537 году Чартерхауз был закрыт, а те, кто отказались его
покинуть, были уморены голодом или казнены на Тауэр-хилл.
Искушенный политик, привыкший находить выход из всякого рода
запутанных ситуаций, Кромвель нашел для Борда работу, хотя и не
связанную с врачебной деятельностью, но соответствующую его знаниям,
а, возможно, и интересам. Государственный секретарь, видимо, решил,
что человек, побывавший в разных странах Европы, знающий языки,
общительный и неприхотливый в быту, может быть полезен в его
внешнеполитической игре. Он отправляет врача-монаха с тайной миссией на
континент — тот должен был получать неформальные сведения об
отношении европейцев к Англии и, как писал сам Борд, «собрать заметки
о некоторых... делах, направленных против английского королевства».
Тайный агент успешно справлялся с заданием и регулярно отсылал
отчеты в Англию, а однажды, зная, что патрон неравнодушен к садоводствуу,
вместе с отчетом прислал семена ревеня из Каталонии (за два столетия до
того как это растение начали активно культивировать на острове). Свои
письма Кромвелю он подписывал «Ваш бедолага, Эндрю Борд,
священник» (your bedman, Andrew Bord, prest).
Первая «командировка» Борда длилась недолго, не более одного года,
поскольку он заболел и вынужден был вернуться на родину. В том же 1536
году мы находим его в Шотландии «в маленьком университете, именуемом
Гласко» («in lityl université namyd Glasco»), где он не только «учился
и практиковал как врач, чтобы заработать на жизнь»*, но одновременно
собирал сведения о настроениях жителей северного соседа своей страны
и сообщал патрону, в частности, «о дьявольском характере шотландцев,
которые не любят и не одобряют англичан» (в лучших традициях
шпионских ведомств Борд работал под псевдонимом «Kappe»). Надо думать, что
Борд не кривил душой и был искренен в своих донесениях, даже если они
не совсем совпадали с мнением и политикой его патрона. Он, например,
писал: «Когда я ехал через Англию, то повстречался и завел знакомство со
многими сельскими жителями, англичанами, которые говорили мне, что
не любят нашего доброго Короля».
Из Шотландии он перебирается в Англию и на сравнительно
короткий срок поселяется в небольшом йоркширском городке, чтобы оказать
Борд не без гордости сообщал: «среди моих пациентов было два лорда».

130
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
медицинскую помощь сыну местного богатого мясника. Затем, получив
согласие Кромвеля, в августе 1537 года отправляется в последнее, самое
длительное свое путешествие. После разгона монастырей ему не надо
было испрашивать у духовных властей разрешение на поездку, он был
свободен, и воспользовался этой свободой в полной мере. Впоследставие он
писал, что «объездил все христианские страны и побывал за их
пределами» {round Christendom, and out of Christendom). Если это и
преувеличение, то не столь уж значительное! К сожалению, его книга с подробными
описаниями путешествий по континенту «Путевые заметки о Европе...»
сохранилась лишь в небольших отрывках, но другое сочинение — «Первая
книга Введения в Знание...», посвященная принцессе Марии Тюдор, дает
представление об «анабасисе» нашего доктора.
Страны: Англия (Корнуолл, Уэльс), Шотландия, Ирландия, Дания,
Шетландские и Фрисландские острова,Норвегия, Исландия, Франция
(Булонь, Нормандия, Пикардия), Испания (Кастилья, Арагон, Бискай,
Каталония), Португалия, Германия (Тироль, Саксония), Фландрия,
Нидерланды (Брабант, Гендерланд), Богемия, Польша, Греция, Ломбардия,
Турция, Египет, Иудея.
Города: Кале, Булонь, Орлеан, Монрелье, Компостелла, Антверпен,
Кёльн, Юлих, Льеж, Венеция, Рим, Генуя, Неаполь, Константинополь,
Яффа, Иерусалим*.
Однако подавляющее большинство писем Кромвелю из этих стран
и городов, которые могли бы стать бесценным источником для
биографии нашего героя, были потеряны или уничтожены предусмотрительным
адресатом.
Перед возвращением в Англию Борд в начале сороковых годов на
некоторое время поселяется в Монпелье — городе, который очень любил и где
находился — по его словам — «самый благородный в мире университет
для врачей и хирургов». Монпелье в то время соперничал с другими
медицинскими образовательными центрами Европы — в частности, с Парижем
и Падуей. В 1530 году его студентом стал великий гуманист Франсуа
Рабле (1494-1553), который уже через семь лет читал там же лекции на
греческом языке об учении Гиппократа. Возможно, Борд встречался с Рабле,
хотя он умалчивает об этом в своих письмах и книгах. Считается, что
именно от этого университета в 1542 году Борд получил степень доктора
медицины (годом позднее ее подтвердил Оксфордский университет).
Двумя годами ранее он узнал о казни своего патрона Томаса
Кромвеля, и, потеряв работу тайного осведомителя (впрочем, неизвестно, как
она оплачивалась и оплачивалась ли вообще), Борд решил заняться
литературной деятельностью. В течение двух лет он написал четыре книги,
Перечисляя страны и города, я придерживался политической географии
середины XVI века.

От монаха до прелюбодея
131
причем, судя по некоторым данным, работал над ними одновременно.
Этими сочинениями были: уже упомянутая выше «Первая Книга Введения
в Знание», которая рассматривается историками литературы как первый
путеводитель (!— Ю. П.) по Европе, написанный англичанином;
«Требник* Здоровья»; «Компендий правил, или Диеты ради здоровья» и книга
о вреде ... ношения бороды.
Последнее сочинение было утеряно, и все что мы знаем о нем,
содержится в коротком «Трактате, являющимся ответом на книгу Борда о
бородах», написанном довольно скверными стишатами около 1543 года неким
Барнсом. Автор попытался опровергнуть мнение Борда о необходимости
запрещения ношения бород, а во Введении к книге сообщал о любопытном
инциденте, свидетельствующим о том, что Борд не лицемерил, когда
утверждал в своих книгах, что воде предпочитает эль и вино.
Обращаясь к ученому доктору, Барнс писал: «История, которую я хочу
напомнить Вам, объясняет причину Вашей ненависти к бородам. Во время
своего последнего пребывания в Монпелье Вас неизменно сопровождал
Мартин, хирург. Если Вы помните, он привел Вас на обед в дом некого
Ганса Смормоута, голландца, и за обедом Вы перебрали крепких
напитков, иначе говоря, — напились (а в то время у Вас была длинная
борода). Затем ваш приятель Мартин уложил Вас спать. Когда же Вы во сне
перевернулись, то Ваш желудок вывернуло, началась рвота и ее следы
сохранились на Вашей бороде до следующего утра. Проснувшись, Вы
убедились, что запах от Вашей бороды далек от свежего, и, обратив внимание
Вашего друга Мартина на причину такой неопрятности, сказали, что
борода — позорная вещь на лице (с чем я не могу не согласиться в данном
случае). С тех пор Вы решили брить бороду**. Но еще Вы заметили, что
наши соотечественники, будучи в Англии, содержат бороды в
значительно большей чистоте».
Впрочем, историк литературы Кэти Шрэнк считает, что причина,
побудившая Борда написать тракта о вреде бороды, заключается в ином:
реформаторы-протестанты «в качестве агрессивного антикатолического
жеста» носили длинные волосы и бороды и тем самым (здесь Шрэнк
цитирует Борда) «скрывали свое лицо, исполненное злобы».
Итак, приобретение знаний наш доктор сочетал в Монпелье с
удовольствиями от «радостей жизни». Но что это были за знания?
В первой половине XVI века медицина еще не утратила своего
схоластического характера. Практическая подготовка учащихся не входила в задачи
университета и изучение медицины, сводилось, в основном, к теоретическим
Требник — книга богослужебных текстов.
Интересно, что на рисунке, предшествующем седьмой главе «Первой
Книги...», Борд изображен безбородым.

132
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
штудиям на лекциях, где профессоры занимались толкованием текстов
знаменитых врачевателей древности. Непререкаемыми авторитетами для
университетских профессоров были сочинения Авиценны и других арабских
ученых, а также великих греков — Гиппократа и Галена.
Гиппократ (ок. 460-377 до н. э.) настаивал на тщательном наблюдении
за больным, советуя обращать внимание на мельчайшие детали в его
поведении, в изменении температуры его тела, частоты дыхания, внешнего
вида. Он требовал, чтобы врач, прибывший в новый город, изучал климат
местности, почву, воду, образ жизни людей и так далее и всячески
стремился использовать естественные способности организма, предостерегая
от чрезмерного увлечения лекарствами.
Живший спустя шесть столетий Клавдий Гален (ок.130-ок. 200/210)
стремился сделать из медицины науку и привести в систему
беспорядочные теории и умозрительные построения. Терапия Гиппократа исходила
из принципа: перед врачом поставлена задача вылечить больного, и если
это ему удалось, то совершенно безразлично, как он это сделал. Гален же
искал причины болезни, то есть ставил целью создание каузальной
медицины. Однако для создания медицины как науки у него, как и у многих его
последователей, еще не было достаточной основы, — он мыслил
телеологически и интересовался назначением каждого органа, а не его строением
и функцией. Многочисленные труды Галена, одобренные к тому же
католической церковью, были основным источником, из которого черпали свои
знания многие поколения врачей. От студента-медика (а, тем более врача)
требовалось знание назубок рецептов античных авторитетов, и врачи на
консилиумах часто спорили по поводу правильности цитат вместо того,
чтобы принести практическую пользу больному.
Характерный пример приводит в своих записках малоизвестный
французский писатель Ноэль дю Фейль (1520-1591). Он рассказывает о
консилиуме, в котором участвовало шесть знаменитых врачей из Сорбонны
и итальянский полимат Джироламо Кардано. Один из медиков путано
и многословно, ссылаясь на авторитеты великих греков, арабов и латинян,
излагал историю болезни, и говорил так долго, что в середине рассказа
забыл, с чего начал. Его сменил другой врач, которому помогали репликами
коллеги. В течение всего этого словоизлияния Кардано молчал и
оставался совершенно спокойным, лишь изредка кивая головой в знак согласия.
Французы с нетерпением ждали «приговора» знаменитого врача, а
итальянец, после некоторой паузы, завершил высоконаучный доклад своих
коллег словами: «На besongna d'onno clystere» («Поставьте ему клистир»)
и, вставая из-за стола, пробормотал: «Ingannati tutti los pédantes, io son
medico non di parole, ma d'effetto» («Все эти педанты* ошибаются; я — не
доктор разговоров, я — доктор действий»).
В данном контексте — преподаватели.

От монаха до прелюбодея
133
В основе практической деятельности средневековых медиков лежала
так называемая гуморальная теория*, согласно которой здоровье человека
зависело от равновесия в организме четырех жидкостей — жизненных
соков или «гуморов»: крови, флегмы, черной и желтой желчи. Каждая
жидкость обладала двумя качественными характеристиками. Кровь,
например, считалась влажной и теплой, флегма — влажной и холодной.
Преобладание одной из жидкостей вело к развитию болезни, и задача
врача заключалась в том, чтобы восстановить равновесие соков.37
Особую роль во врачебном деле играла медицинская астрология.
Прежде чем приступить к лечению, врач-астролог составлял подробный
гороскоп больного, в котором учитывались расположения звезд и планет в
момент его рождения и во время важных жизненных событий, а также линии
руки, цвет кожи, глаз, волос, пятна и родинки на лице и теле, особенности
строения черепа. Человек рассматривался как модель Вселенной, и части
его тела ставились в соответствие небесным телам, что использовалось
для назначения лекарств или определения наилучшего времени их
приема38
В 1542 году Борд вернулся в Англию, где в том же году печатник
Роберт Уайер («живущий в приходе св. Мартина за Чаринг-кросс, в доме
под знаком Иоанна Евангелиста») издал «Компендий правил, или Диеты
ради здоровья; написано в Монпелье Эндрю Бордом, доктором медицины,
и посвящено могущественному князю, отважному Лорду Томасу, Герцогу
Норфолку». Книга имела большой успех, по крайней мере, четыре раза
переиздавалась до конца столетия и нимало способствовала укреплению
материального положения автора. Впрочем, к этому времени Борд силою
обстоятельств стал довольно состоятельным человеком: после смерти
брата Ричарда он получил неплохое наследство: два дома в городе Линн
(в графстве Норфолк на востоке Англии), дом в Певенси, дом в
Винчестере и некоторое другое недвижимое имущество.
В качестве местожительства Борд выбрал Винчестер, где, как писал
Вуд, «прослыл «превосходным врачом, остроумным человеком и
превосходным поэтом (? — /Ö. Я.)». Продолжая сочетать врачебную практику
и литературную деятельность, Борд в 1545 году выпускает прогнозную
книгу «Проностикацион (Pronostycacyon)...». Еще через два года
печатник Роберт Копленд («чья печатня расположена на Флит-стрит, в доме
под знаком гирляндной розы») издает «Требник Здоровья» и новую
книгу нашего автора «Принципы Астрономии». И, наконец, в том же году
или годом позднее на прилавках лондонских книжных лавок
появляется «Первая Книга Введения в Знание». Возможно, наряду с
Винчестером, Борд некоторое время жил и в Певенси, где по данным историка
От греч. υγρό — жидкость.

134
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
Р. Э. Стевенса купил себе еще один дом, известный как «Дом монетного
двора» (Mint House) — по легенде в нем в незапамятные времена
чеканились монеты.
Итак, Борда ждала спокойная и обеспеченная старость, привычная
и приятная врачебная и литературная работа. Однако в 1547 или в
следующем году по наущению епископа Рочестерского и бывшего епископа
Винчестерского протестанта Джона Поне (ок. 1514—1556)39 он предстал
перед судом, был осужден и отправлен в тюрьму Флит. Почти через
десять лет Поне рассказал об этой истории в «Апологии, содержащей
исчерпывающий ответ... богохульственной книге». Сочинение Поне было
направлено против его заклятого врага, лидера контр-реформации и нового
епископа Винчестера Стивена Гардинера (ок. 1497-1555)40 и отстаивало
в частности, право священников на брачную жизнь.41
Автор книги писал: «Священнослужитель (holy man), мастер
Доктор Борд, врач, который трижды в неделю пил только воду (то есть
постился как картезианский монах) и был проктором папистов*,
прикидывался девственником, носил власяницу, на ночь вешал саван, чулки
и похоронную робу на спинку кровати и всячески умерщвлял тело,
пытаясь добиться праведной жизни. Но при этом он держал в своем доме
сразу трех проституток (whores), которые оказывали услуги не только
ему, но и, как было доказано, обслуживали других девственных
священников графства. Это облегчало последним жизнь и позволяло не столь
болезненно переносить их blessed** девственность. Все сказанное —
истинная правда, которая стала столь повсеместно и печально известна, что
дело о его поведении рассматривалось мировыми судьями, некоторые
из которых еще живы... Стоя перед ними, он признался во всем ... и был
наказан церковью Винчестера, а проститутки были выведены на улицу
и показаны всему городу. Эту, широко известную историю, паписты не
смогут опровергнуть».
Рассказу Поне, якобы демонстрирующему лицемерие «папистов»,
безоговорочно поверили ортодоксы-протестанты. Например, священник
Уильям Гэррисон (1534-1593) в своем «Описании Англии» (1577) поносил
Борда как «похотливого поповского лицемера и безнравственного
священнослужителя» (хотя тот формально перестал быть священником).
Однако в конце следующего столетия, симпатизировавший католикам Энтони
Вуд осторожно высказывал сомнение в справедливости обвинений в адрес
винчестерского врача: «Он (Борд. — Ю. П.) всегда проповедовал целибат
Заметьте, что Поне не сомневается в принадлежности Борда католической
вере.
Blessed можно перевести как «блаженная», «счастливая», но можно и как
«проклятая» (в ирон. смысле). Думается, что Поне имел в виду последнее
значение этого слова.

От монаха до прелюбодея
135
и с горячим негодованием писал о священниках и монахах, которые
нарушали данную ими клятву [придерживаться целибата]; многие из
нарушителей сделали это после того, как были лишены своих домов королем
Генрихом (имеется в виду уничтожение монастырей в процессе церковной
реформы. — Ю. Я.)... Но под покровом разговоров о необходимости
сохранения девственности (under colour of virginity) и строгости жизни Борд
около 1547 года поселил в своем доме в Винчестере одновременно трех
женщин предосудительного поведения, которые, служили не только ему,
но и оказывали услуги священникам-девственникам графства. Однако
насколько это верно, я не могу сказать (курсив мой. — Ю. Я.)». Далее
Вуд замечает, что «упомянутые три проститутки, как называл их епископ,
были всего лишь пациентками, случайно вернувшихся в доме врача». Но
он не приводит источник сведений об этих «пациентках», что, конечно,
обесценивает его замечание.
В книгах Борда действительно можно найти порицание сторонников
отмены целибата. Например, в «Первой книге...» он упоминает о «гнусном
(synistrall) предложении» Лютера «в отношении того, что священники
могут иметь жен» (concernynge prestes to have wyves). Но, с другой
стороны, человек от мира сего, общительный весельчак, любитель
дружеского застолья, крепкого эля и хорошего вина, Борд понимал, как трудно
укротить земные желания, и в одной из книг жаловался на
«человеческую слабость, из-за которой сложно отказаться от требований плоти».
К числу «проблем пола», занимавших Борда, можно присовокупить и его
рекомендации по увеличению мужской силы путем употребления в пищу
артишоков (в книге «Компендий правил, или Диеты ради здоровья»),
а также советы по лечению приапизма (длительной, обычно болезненной
эрекции), содержащиеся в «Требнике Здоровья». Да и сам доктор в письме
Томасу Кромвелю признавался, что во время пребывания в Чартерхаусе
в 1517 году был обвинен в близости с женщиной («/ shold be conversant
with women»), но опроверг эти обвинения (хотя, впрочем, вряд ли Поне
знал об этом эпизоде).
Таким образом, у Поне было достаточно письменных доказательств
интереса «католического девственника» к низменным вопросам бытия.
Но можно предположить, что Борд был попросту «разменной монетой» в
конфессиональной борьбе двух высокопоставленных
священнослужителей: его поведение и его дамы служили своеобразной «добавкой» к ушату
грязи, который бывший епископ Винчестерский вылил в своей книге на
епископа действующего.
Жаль, что никаких материалов судебного процесса и документальных
доказательств вины Борда не сохранилось, и поэтому можно строить лишь
предположения о справедливости судебного вердикта. Но факт
остается фактом: Борд действительно был помешен во Флит, в тюрьме
заболел и его последней рукописью стало завещание, датированное 11 апреля

136
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
1549 года. Он сделал наследником всего своего имущества некого Ричарда
Мэтью, не указав в завещании, кем он ему приходится. Интересно, что
в этом документе Борд называет себя врачом и даже не упоминает о
своем духовном служении в прошлом. Вскоре Весельчак Эндрю умер, и был
похоронен во дворе церкви св. Бриджит, находившейся в том же приходе,
что и тюрьма Флит. Некоторые авторы из числа протестантов позднее
утверждали, что Борд принял смертельную дозу яда, чтобы избежать
позора.
МУЗА ДАЛЬНИХ СТРАНСТВИЙ
Третьего дня мая 1542 года Эндрю Борд подписал Посвящение Марии
Тюдор, предпосланное им «Первой Книге Введения в Знания, которая
научит читателя немного говорить на всех языках и познакомит с
нравами людей различных стран. А также расскажет обо всех типах денег,
которые в настоящее время ходят в разных регионах. Изложено Эндрю
Бордом, доктором медицины, отпечатано Коплендом, посвящено
высокородной и милостивой леди Марии, дочери нашего суверена короля
Генриха восьмого».
Книга частично написана прозой, частично довольно неуклюжими*,
иногда сатирическими стихами, которыми начинается каждая из
тридцати девяти глав. Стихи имеют целью дать иногда уважительный, иногда
карикатурный портрет «типичного» (по мнению автора) жителя
страны, о которой говориться в главе. Кроме стихотворного портрета главу
предваряет отпечатанный с деревянной гравюры рисунок, на котором
изображены одна или две человеческие фигуры все тех же «типичных»
жителей.
Автор выстраивает главы по одной и той же, редко изменяемой им
схеме: после стихотворного «введения» приводит сведения о стране, о ее
культуре, религии и обычаях, о характере и нравах населяющих ее людей,
о валюте, которая имеет в ней хождение; заканчивается глава кратким
разговорником, который включал минимальное количество слов,
позволявших англичанину объясниться с «аборигеном».
В первой главе говорится «о природном характере и нравах
англичан, благородном королевстве Англии и о деньгах, которые в нем имеют
хождение». Следующие три главы посвящены «соседям»: Уэльсу,
Ирландии и Шотландии, затем автор держит путь на Север: посещает
Шетландские и Фрисландские (Фризские) острова и, наконец, перебирается
в Норвегию.
У англичан для таких стихов имеется специальное определение — doggerel
verse.

Муза дальних странствий
137
Но далее этот логично выстроенный маршрут прерывается седьмой
главой, «в которой рассказывается о том, как автор настоящей книги жил
в Шотландии и на островах, как прошел все христианские земли и те,
что расположены за их пределами, и в которой говорится о нравах стран
и провинций, в которых он побывал» (перед главой изображена фигура
самого автора с венком на голове, стоящим на амвоне и открывающим
книгу, лежащую на пюпитре) (Рис.4-2). На самом деле, седьмая глава —
это Предисловие, почему-то включенное автором в неподобающее место*.
В нем Борд сообщает о намерении подробно рассказать в последующих
главах обо всем, что он увидел или услышал во время своих путешествий.
Единственно существенная деталь этой «вставной» главы: Борд
упоминает о путевых заметках, сделанных во время поездки по Англии, и
сообщает, что они были переданы «некому Томасу Кромвелю» {one Thomas
Cromwell), но были им утеряны**: Sic Transit Gloria Mundi — еще совсем
недавно Брод обращался к своему патрону как к «Достопочтенному Лорду
и Лорду-хранителю Печати».
Перед первой главой, посвященной Англии, представлен рисунок
полуобнаженного мужчины с повязкой на чреслах и шляпой с пером. Через
правую руку у него переброшен отрезок материала, во второй руке он
держит ножницы, и вся фигура как бы вопрошает: «Что же мне новенького
пошить из этого?» (Рис. 4-3). Далее — о том же, но в стихах (привожу
начало подстрочника):
Я, англичанин, стою здесь обнаженным,
Раздумывая над тем, какую бы надеть одежду:
Сегодня я выбираю эту, но мне нравится и та.
Я не могу окончательно остановиться на одной из них,
Поскольку все моды меня привлекают,
И я буду следовать им всем
Вне зависимости от полноты моего кошелька...
Затем довольно туманно излагается программа действий,
обеспечивающая процветание истинному англичанину, которой никого не боится
и который намеревается изучить многие языки и постичь многие важные
истины. Вслед за этим следует настоящий гимн Англии:
«Итальянцы в Ломбардии говорят: «Anglia terra — bona terra, mala
gent», что означает: «Земля в Англии — это хорошая земля, но люди ее
плохи». Однако я могу утверждать, что... англичане так же хороши, как
и население любой другой страны, где я побывал. Во многих отношениях
Еще один разрыв в «географии повествования» — тридцать пятая глава,
посвященная использованию классических языков в современной Европе
Рукопись позднее была найдена и опубликована под названием
«Путешествие доктора Борда» {«The Peregrination of Doctor Board»,1735).

138
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
к& ъосщътъь
они даже намного лучше,
особенно в части манер и
мужественности. Такой
прекрасной плодородной почвы не
имеет ни один регион...
Земля Англии содержит много
золота, серебра, олова,
свинца и железа, страна обильна
рыбой, мясом, дичью; в ней
имеется множество товаров
и, прежде всего, — шерсти
и тканей. Если англичане
не будут торговать своим
зерном с другими странами,
то в нем не будет
недостатка и цена на него будет
невелика. Хотя в своей
стране у них нет винограда для
приготовления вина, но при
желании они могут купить
столько вина, сколько нет
ни в одной стране...
Англичанине смелы, крепки, сильны, а их женщины красивы и, к тому же,
обладают веселым нравом... Люди в этой стране истово молятся Богу
в церквях; жаль, но случается так, что они лукавят, обманывают и
предают друг друга. Ибо если бы они были искренни в отношениях между
собой, им бы не пришлось опасаться жителей других стран, решивших
напасть на них...
В Англии имеется множество прекрасных городов, среди которых
великолепный Лондон превосходит все остальные, и не только в этой, но
и в других странах: с ним не сравнятся по красоте и размерам ни
Константинополь, ни Рим, ни Флоренция, ни Париж, ни Кёльн... Нет равного во
всем мире и Лондонскому мосту... В Англии находится третий по времени
основания университет в Оксфорде, есть и еще один университет,
который называется Кембриджским, а удобных портов и гаваней больше, чем
в любом другом регионе...».
Далее автор пишет о разнообразии языков, на которых говорят жители
его страны: валлийском, корнском (корнуольском), ирландском,
шотландском, французском; рассказывает о «чудесных вещах»: о горячих
источниках в Бате, о Стоунхендже (Борд уверен, что это — творение Мерлина*),
о деревьях, которые превращаются в камни, и так далее, и тому подобное;
Рис. 4-2. Эндрю Борд
(рисунок из «Первой книги...»)
Маг, волшебник кельтских мифов.

Муза дальних странствий
139
наконец, утверждает, что только в Англии все монеты изготавливаются из
золота и серебра.
Еще одну «песнь об Англии» Борд включает в седьмую главу: «Будь
я евреем, турком или сарацином или другим неверным, я бы все равно
хвалил и прославлял ее (Англию. — Ю. Я.), и так поступил бы на моем месте
каждый, кто знал бы об иных странах столько же, сколько и об Англии».
Далее следует интересное наблюдение об интернациональном
«притяжении» острова. «Я проехал по всем христианским странам и побывал вне их
границ, но я никогда не видел, чтобы более семи англичан жили в любом
заморском городе или местечке, не считая купцов, студентов и маклеров
(brokers)... A в Англии живет столь много людей самых разных наций!
Пусть каждый человек, заинтересовавшись таким положением, сам
решает, отчего так происходит»42.
Но грехи, в которых Борда упрекает своих компатриотов
(увлечение модой, случающиеся измены) — ничто по сравнению с
отрицательными чертами в характере, привычках и поведении жителей соседних
стран, которых он несправедливо чернит и называет «отсталыми
варварами». Некоторое исключение составляет лишь шотландцы:
несмотря на то, что они лжецы и хвастуны и либо по естеству своему, либо
по дьявольскому наущению не любят англичан, они «четырьмя своими
качествами (смелостью, силой, внешней привлекательностью и
музыкальностью. — Ю. П.) напоминают англичан в большей мере, чем все
иные народы». Борд пишет о Шотландии как о бывшем вассале своей
родины, «стране, короли которой в стародавние времена приходили в
парламент английского короля и объявляли, что являются
подданными Англии», и что «шотландский язык очень напоминает язык севера
нашей страны».
Будучи в Уэльсе он замечает, что его жители отличаются неумеренной
любовью к поджаренному сыру, грубостью, воровством и развратом, часто
поминают дьявола в своей речи, а звук их арф подобен жужжанию пчел;
они привыкли торговать тем, что будет изготовлено спустя год; обычай
сожительства здесь очень распространен и даже священники
увеличивают численность населения. Ирландию автор описывает как дикую
страну, люди которой грубы и вспыльчивы. Мужчины и женщины здесь спят
вповалку, укрываясь соломой. Другое дело «Английская окраина»*: как
она хороша! Здесь столько истинно верующих и добрых людей, сколько
автор никогда не встречал в других странах. Презрительное отношение
к соседям Борд выказывает не только словами, но и рисунками в
соответствующих главах: ирландка ищет вшей в голове мужа, а он беззастенчиво
запускает руку под ее юбку; валлиец поглощен игрой на арфе в то время,
когда его жена возносит молитвы Деве Марии.
«Английская окраина» {English Pale) — часть Ирландии, подвластная Англии.

140
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
Впрочем, и в Англии
есть местность, которая
Борду решительно не
нравится. Это графство
Корнуолл, которое всегда стояло
особняком по отношению
к остальной территории
страны (Корнуоллу*
посвящено Приложение к главе
об Англии). Жители
графства говорят на
собственном и почти непонятном
наречии, а корнуолльский
эль это — «полнейшая
гадость, выглядящая белой
и плотной, как будто в ней
борются поросята;
потребляя этот эль, заставляешь
делать над собой усилие,
чтобы не сблевнуть» (для
Борда качество крепких напитков — одна из важнейших характеристик
страны).
Перебравшись на континент, Борд обращает внимание не на
политические или религиозные проблемы, а на отдельные бытовые детали,
характеризующие страну (этим книга и интересна).
Борду понравилась Фландрия, хотя он пришел к выводу, что
фламандцы — слишком большие пьяницы, и, кроме того, — любители
лягушечьих телец (frogs' loins) и грибов-поганок. Церковные шпили и мясные
бойни в Антверпене прекрасны, а обычай горожан в Юлихе ежегодно
ощипывать своих гусей — забавен. Борд называет Кёльн прекрасным городом,
Рейн — чудесной рекой, а рейнские вина — великолепными напитками.
Местные жители отличаются изобретательностью и
благотворительностью, но жаль, что они так часто напиваются. Другие же германцы —
грубы и неотесанны, они любят сыр с личинками**, их девицы пьют только
воду, а в горах даже летом лежит снег. Дания — нищая страна, хотя
датчане целыми днями едят масло, что вредно для здоровья. Богемцы —
Рис. 4-3. Англичанин
(рисунок из «Первой книги...»)
Корнуолл — графство на Юго-Западе Англии, жители которого почти до
конца XVIII века говорили на корнуольском (корнском) языке, отличном от
англосаксонского.
Борд имеет в виду, вероятно, сыр-магготс, известный содержанием в нём
живых личинок насекомых; аналогичный сыр — casu marzu («червивый сыр»),
производится на Сардинии.

Муза дальних странствий
141
еретики, поляки — очень беды, они употребляют в пищу мед и не знают,
как использовать воск. Венгрия частично находится в руках турок, в ней
полно иностранцев. Под властью Турции находиться и Греция, в ее
столице Константинополе находится собор св. София — самый прекрасный
собор во всем мире. В Силиции Борда донимали рои москитов, в
Неаполе он обнаружил горячие источники и подивился ленности его жителей.
Земли Италии плодородны, река Тибр красива, собор св. Петра в Риме
заброшен, в городе царит отвратительный порок. Венеция — это сама
красота, это город, где бедность спрятана за фасадом роскоши.
Ломбардцев он нашел лукавыми любителями полакомиться стрекозами (adders)
и лягушками, у них много злобных дворняжек, которые кусают прохожих
за ноги. Ломбардцы пашут на двух волах, которых покрывают холстами,
чтобы защитить от мух и слепней, Генуя — величественный город,
окруженный плодородной землей. Франция — благодатная страна, имеющая,
кроме Парижского, еще четыре университета, но французы плохо знают,
что представляют собой англичане. Франция диктует моду всем странам
и нациям. Французы и англичане, в отличие от других народов, постоянно
меняют свои одежды, и это вызывает недовольство автора. В Аквитании
все продается дешевле, чем где-либо в Европе. Португальцы —
мореплаватели, а их девушки подстригают волосы, но оставляют ободок из них,
напоминающий тот, что делают себе босоногие монахи. Испания —
печальная и бедная страна — нет хорошей пищи, вино храниться в козлиных
шкурах (бурдюках? — Ю.П.), под столом, за которым Вы сидите,
копошатся поросята, а в постели Вам нередко могут досаждать вши. В Касти-
льи существует глупый обычай умолять своих умерших друзей вернуться.
Паломничество в Компостелу сопровождается голодом, холодом,
воровством. В Бордо находится пара величайших органов в мире, украшенных
гигантскими головами, которые движут челюстями и глазами во время
игры органиста. Нормандия — приятная страна и люди ее вежливы. Из
Варварских стран (Barbary)* в Европу везут рабов на продажу и
оставляют их умирать без погребения. Турция — обильная страна, в которой
действует закон Магомета; там маринуют сваренные вкрутую яйца.
«Введение...» заканчивается короткой главой о путешествии в Святую
Землю для поклонения Гробу Господню. Приведу ее почти полностью,
с незначащими купюрами.
«Иудеей зовется земля иудеев; это прекрасная страна, богатая
многочисленными винами, зерновыми растениями, молоком и медом, оливками,
апельсинами, фигами, виноградом и другими фруктами; здесь растут
огромные деревья — кипарисы, пальмы, кедры. Главный город Иудеи
Иерусалим был красивейшим городом, но теперь он разрушен и ни один иудей
Страны Северной Африки, откуда экспортировали «живую силу» (прежде
всего, мавров).

142
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
не живет в нем, ибо их закон гласит, что если они не уверуют в Мессию,
каковым является Христос, они должны быть изгнаны из своей страны.
Это и произошло, а Иерусалим был разрушен Веспасианом и Титом; с тех
пор иудеи живут среди христиан в различных городах и поселениях, таких
как Рим, Неаполь, Венеция и других местах.
Поскольку в Иерусалиме наш Господь принял мученическую смерть,
в город стекается большое число пилигримов, чтобы поклониться Гробу
Господню и другим святым местам, и я расскажу тебе о том, как совершить
это паломничестве... Всякий, англичанин, вознамерившийся отправиться
в Иерусалим, должен быть готовым к этому на седьмой или восьмой день
после Пасхи. Ему следует сначала отправиться в Лондон, чтобы в
банке или у менял получить деньги, которыми ему придется расплачиваться
в Венеции. После чего он должен в конном экипаже добраться до Дувра
или Сэндвича, а затем морским путем — до Кале (далее Борд перечисляет
города, через которые путник проезжает по пути в Венецию, и покупки,
которые здесь должно сделать и которые необходимы для длительного
путешествия. — Ю.П.). ... Спустя два или три дня после праздника Corpus
Christy**, ты должен отплыть из Венеции на корабле в порт на острове
Родос и далее сделать остановки во много других красивых портах
(перечисление которых заняло бы много места). Наконец, ты прибудешь в порт
Яффу, находящемуся в Святой Земле. Отсюда ты должен пешком
отправиться в Иерусалим... Когда доберещься до Иерусалима, тебя встретят
братья-монахи, которые, я думаю, принадлежат ордену францисканцев. Они
примут тебя с почтением и проводят к святой гробнице (holy sepulchre).
Она расположена в церкви, построенной на горе Калвария (Caluery)\ где
Иисус Христос принял смертные муки. Церковь имеет круглую форму,
наподобие храма (temple). Гробница окружена железной оградой (так что
никто не сможет унести с собой ни камешка) и напоминает маленький
дом, который строители сложили из скальной породы. В гробнице может
одновременно поместиться от десяти до двенадцати человек; но никто не
смеет войти в нее, за исключением особо избранных (singularly beloued),
которые входят туда ночью, с великим страхом и почтением».
На еще одну особенность книг Борда обратила внимание Кэти Шрэнк:
«в своих работах (и во «Введении», в частности. — Ю. Я.) он стремиться
расширить и сделать более утонченным (refine) свой родной язык»,
сознавая, что английский язык уступает «языкам ученых» — греческому,
древнееврейскому, а особенно — латыни. «Но говоря о лингвистическом
превосходстве классических языков, — продолжает Шрэнк, — Борд, тем
не менее,... не устает повторять, что оно не относится к современным
ораторам (contemporary speakers): он делает различие между
«истинным древнееврейским языком» и «тем, которым недоучки говорят а наше
Борд приводит латинское название Голгофы — Calvaria.

Английский фэн-шуй и прочее
143
время»; между «варварской» и «истинной» латынью, между «истинным
греческим» и «тем, на котором сейчас разговаривают»*. Обсуждая
достоинства латинского языка в тридцать пятой главе, он безо всяких
доказательств объявляет свою страну прибежищем латыни, поскольку на
родине языка, в Италии, она «испорчена и неверно используется». Борд
высказывает гипотезу, что язык как бы повторяет судьбу нации: в то время
как она возвышается и приходит в упадок, ее язык улучшается и
деградирует, соответственно. И если это так, то такая развивающаяся нация, как
англичане, имеет все «исторические» основания для совершенствования
своего народного языка. Поэтому он в своих книгах активно
«импортирует» латинские слова, «латинизируя» английский язык. Так, он заменяет
«sauyte» (сохранность) на «conseruacyon of the health», вместо «called»
пишет «nominate»', вводит латинские термины «imbecyllyte» (слабый,
вялый), «festynacyon & dylygence» (поспешность и прилежность) и так
далее**.
Книга Борда явилась образцом, которому в дальнейшем следовали
составители путеводителей (и следуют даже в наше время, не подозревая,
конечно, о Борде). Более того: она послужила одним из тех возбудителей,
благодаря которым в Англии следующих двух веков путешествия по
континенту (а иногда — по Африке и Азии) стали почти никогда не
нарушаемой традицией английской аристократии.
АНГЛИЙСКИЙ ФЭН-ШУЙ И ПРОЧЕЕ
Пожалуй, самым знаменитым сочинением Эндрю Борда является
книга о диетах. Замечательна она, по крайней мере, по двум причинам:
во-первых, это первая книга (во всяком случае, в Англии),
посвященная систематическому изложению диетологии;
во-вторых, — и это, вероятно, главное — ее содержание намного шире
того, что заявлено в титуле книги.
Современный автор, вероятно, назвал бы ее иначе, например:
«Системный (или комплексный) подход к обеспечению здоровья и благоденствия»
и разделил бы на четыре раздела:
— «Фэн-шуй*** по-английски»;
Кстати, в главе, посвященной Египту, Борд впервые в мире привел образцы
цыганского языка.
В следующей главе мы увидим, как еще один врач и выдающийся педагог
Роберт Рекорд безуспешно пытался заменить в своих учебниках «иноземные»
математические термины их английскими эквивалентами.
Фэн-шуй («вода ветра») — древнее китайское учение, цель которого
состоит в создании таких условий жизни, которые позволили бы человеку мог жить
в гармонии с окружающей средой, основой которой является природа.

144
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
— «Как правильно спать, поддерживать распорядок дня и одеваться»;
— «Поваренная книга»;
— «Рекомендуемые диеты».
Конечно, Борд строго не придерживался этого гипотетического деления,
и иногда в тот или иной раздел включал материалы из других разделов.
В первых семи главах, условно отнесенных мною к «Фэн-шую», автор
рассказывает, как читатель, заботящийся о здоровье, должен определить
место для своего будущего дома и как его следует строить. Размещая
дом, — пишет Борд, — его надо расположить так, чтобы из окон
открывался благоприятный вид, ибо если глаз не будет находить отдохновения,
то и ум не удовлетворится, а если ум не будет пребывать в спокойствии,
то и сердце не обретет радости, и в этом случае окружающая природа
станет ненавистной; следствием подобного положения может стать
постепенное угасание жизненно важных животной и духовной сил (animal
and spyrytuall powers). «Уж лучше я не буду строить дом,— заявляет
автор, — чем построю так, что он не будет хорошо смотреться как внутри,
так и извне, а, взглянув из окон, я не смогу насладиться открывшимся
видом».
Другие советы: ставь дом так, чтобы его лицевая сторона смотрела на
Восток, поскольку восточный ветер приятно умерен. Помни, что воздух
вокруг дома должен быть чистым и свежим (ни в коем случае не
допускай наличия навозных куч); позаботься, чтобы поблизости было много
деревьев и проточной воды (а не прудов, представляющих собой
зловонные стоячие лужи) и было достаточно места для свободного
передвижения (elbow-rome). Перед тем, как начать строительство, запасись
строительными материалами в необходимых количествах: приобрети гвозди,
шифер, плитки, древесину, дранку, известь, песок, кирпичи, камни и так
далее.
Борд перечисляет неприятности, которые могут сократить жизнь
владельца нового дома; поясняет, как обеспечить его покой и отдых;
как организовать и вести домашнее хозяйство, чтобы оно не осложняло
быт. Например, советует главе семьи разделить свой доход на три
части: одна — для еды, вторая — для одежды, зарплаты слугам и раздачи
милостыней и последняя часть — для непредвиденных случаев. Ибо
«тот, кто однажды отстал и попал в затруднительное положение, не
сможет быстро сообразить, какое решение следует принять, а это
поселяет тревогу в его сердце и, следовательно, сокращает человеческую
жизнь».
А вот наставления богобоязненному хозяину нового дома: «Нет
таких людей, будь они Католиками или Христианами*, которые бы не
Обратите внимание на своеобразную дихотомию Борда: «Католики и
Христиане».

Английский фэн-шуй и прочее
145
осознавали необходимость уделять здоровью души больше внимания,
чем здоровью тела. Поэтому глава дома должен следить, чтобы
домочадцы под его руководством служили Господу в Святые дни (Holy
days) с самым большим своим усердием и более старательно, чем при
выполнении своей повседневной работы; чтобы они воздерживались
от порока и греха и помнили заповеди Господни; он должен наказывать
тех, чья речь полна бранных слов, ибо во всем мире не найдется
таких отвратительных ругательств, которые используются в
английском языке, особенно детьми и молодежью.,.» (курсив мой. —
Ю.П.)
Перед тем, как перейти к описаниям рекомендуемой еды и напитков,
Борд уделяет большое внимание сну44, распорядку дня и одежде. Позволю
себе привести длинную цитату из его книги:
«Любой человек, какого бы возраста или комплекции он не был,
нуждается в естественном отдыхе в виде ночного сна (исключение
составляют новобрачные). Но после приема пищи нельзя сразу же
укладываться в постель для сна: заставь человека выдержать паузу
и подремать, стоя напротив буфета или сидя на стуле в вертикальном
положении. Сон с полным желудком может послужить причиной
различных немощей, он может вызывать раздражительность, ослабить
сухожилия, породить водянку и подагру и превратить человека в подобие
дьявола.... Избегай любовных актов (veneriouse acts) перед тем, как
заснуть (before the fyrste slepeYby и особенно опасайся совершать их
после обеда или на полный желудок, ибо подобное может вызвать
судороги и другие неприятности ... Пребывай в хорошем расположении духа,
когда наступит час отхода ко сну, или окружи себя на это время
веселой компанией, в которой бы не чувствовалось ни зла, ни горя, печали,
или уныния, вызывающих озабоченность или беспокойство. Привыкни
к тому, что и в ночное время, и поутру в твоей спальне должен гореть
огонь, который поглощает и уничтожает дурные пары, содержащиеся
в помещении, и тем самым очищает воздух, необходимый для дыхания.
Я настоятельно рекомендую не сидеть и не стоять около огня, вдыхая
идущий от него горячий воздух, поскольку последний разжижает и
сушит кровь, и приводит к неподвижности (make sterke) сухожилий и
суставов. Закрывай ночью окна в своем доме, и особенно — в спальне.
Укладываясь спать, сначала ненадолго ложись на левый бок, но спи на
правом боку*. Просыпаясь ночью оттого, что чувствуешь переполнение
В другом месте книги Борд еще раз напоминает о необходимости спать на
правом боку по сугубо медицинской причине: «поскольку съеденное мясо
окажется в близости к печени, это будет способствовать тому, что желудок станет
подобен горшку, помещенному над огнем, и, следовательно, сможет хорошо
переварить мясо».

146
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
мочего пузыря и требование натуры освободить ее от жидкости,
соверши необходимое и затем продолжай сон на правом боку... Нехорошо
спать на животе (нажимая тем самым на желудок), поскольку при этом
замедляется и усложняется переваривание пищи; лучше будет, если ты
положишь свою руку или руку той, с кем ты спишь (bedfelowe), на свой
живот... Спать на спине, находясь в вертикальном положении,
категорически не рекомендуется... Располагайся в кровати так, чтобы голова
находилась выше тела, чтобы мясо в желудке из-за отрыжки или по
какой-то другой причине, не поднималось к его стенкам.
Пусть твой ночной колпак будет алого цвета, поскольку этот цвет
способствует сохранению тепла, и я советую изготовить колпак из тонкой
хлопковой ткани хорошего качества...Перина в постеле должна быть
покрыта тканью из белой бумазеи, чтобы тебе было ни холодно, ни жарко,
но умеренно тепло... Старые доктора утверждали, что восемь часов сна
летом и девять — зимой достаточны для любого человека, но я думаю, что
длительность сна должна определяться комплекцией человека. Когда ты
утром встаешь ото сна, то делай это с радостью (ryse with myrth)* и
поминай Бога {remembre God)...
Проснувшись поутру, встань с кровати, вытяни ноги и руки и потянись
всем телом, откашляйся и отхаркайся (spytte), a затем ступай в отхожее
место и полностью опорожни натуру. Ибо если по какой-то причине тебе
придется удерживать отрыжку, мочу, или газы, это может доставить
неудобства, став причиной различных немощей... Затем умой холодной водой
руки, запястья и лицо, промой глаза и зубы, а после того, как ты оденешь
верхнюю одежду, пройди одну или две тысячи шагов по своему саду или
парку. После этого знатные или благородные люди обычно идут к мессе,
другим же людям, которые не могут этого сделать, а должны заняться
своими повседневными делами, надлежит обратить свои молитвы Богу,
вознося благодарности Ему и Его неисчислимым милостям и испрашивая
у Него прощения за свои прегрешения.
Перед тем, как ты приступишь к закуске (refection), займись каким-
либо трудом умеренной сложности, дабы дать нагрузку телу, или поиграй
в теннис, покатай шары, или поднимай тяжести, чтобы поры твоего тела
раскрылись и увеличилось бы его естественное тепло. Возьми в
привычку не пить вина разного сорта за обедом и ужином и не злоупотреблять
разнообразием мясных блюд; достаточно ограничить себя самое большее
двумя или тремя блюдами во время одного приема пищи. После того, как
ты отобедаешь или поужинаешь, не приступай сразу же к работе, а
сделай паузу, посиди или постой в одной из комнат своего дома или займись
другим времяпрепровождением...
Вариант перевода: «Когда ты утром встаешь ото сна, то стремись к тому,
чтобы при этом у тебя было хорошее настроение».

Английский фэн-шуй и прочее
147
Зимой и летом не стремись, чтобы твоя постель была горячей..., но
шею всегда держи в тепле. Летом защищай лицо от солнца; носи перчатки
из козьей шкуры, предварительно подушив их амброзией. Опасайся
неподвижно стоять или лежать на земле под солнечными лучами. Если тебе
придется во время ходьбы заговорить с кем-нибудь, не стой неподвижно
(что бы у тебя не было под ногами — голая ли земля, трава или камни),
а старайся медленно идти во время разговора... Не сиди с голыми ногами
на камнях. Также остерегайся засыпать в старой пустой комнате — в
таких комнатах часто обитают мыши, крысы, улитки.... Не допускай,
чтобы твои ноги и ступни мерзли,... и в любую погоду опасайся ходить или
ездить верхом, если дует порывистый ветер».
Девятая глава книги содержит самые общие наставления, выполнения
которых призваны обеспечить «долгую и счастливую жизнь». В частности,
Борд пишет: «Пресыщение или неумеренность в еде укорачивают
человеческое существование, а воздержание {abstinence) является важнейшим
медицинским средством. Вполне достаточно принимать пищу два раза
в день, за исключением людей физического труда, которым необходимо
питаться трижды... Нет таких мужчин и женщин, которые бы
неуважительно относились к самим себе, и поэтому лучшими врачами,
оберегающими здоровье людей, являются они сами, ибо могут самостоятельно
определить, что для них хорошо, и воздержаться от таких вещей или
поступков, который приносят им вред... И пусть каждый мужчина бежит от
забот, горестей, раздумий, праздности и затаенного гнева, остерегается
неуверенности и не злоупотребляет слишком частыми любовными актами.
Покончи с нежелательной привычкой не спать по ночам. Помни: здоровое
сердце и разум, находящиеся в покое и смирении, не отягощенные
различными напастями и не слишком погруженные в мирские дела, являются
основой долголетия человека, и он даже в пожилом возрасте выглядит
молодо. Заботы и печали старят и убивают, поэтому да будет любой человек
преисполнен веселья; если же он не может веселиться в одиночку, пусть
присоединиться к веселой компании, чтобы забыть о своих трудностях».
Характерно, что наш автор — любитель веселых компаний и всего,
что из этого следует, переходя к разделу, условно названному мною
«Поваренной книгой», посвящает ее начальную (на самом деле — десятую)
главу «всем видам напитков, таким как вода, вино, эль, пиво, сидр, мед
и другим». Впрочем, такое внимание следует также и из того, что алкоголь
был необходимой компонентой большинства диет в XVI веке. Хотя
некоторые врачи (и Борд в их числе) рекомендовали умеренно использовать
алкогольные напитки, ни один из них не предлагал полностью отказаться
от них. Среди врачей бытовало мнение, что алкоголь необходим для
поддержания хорошего здоровья, а вот потребление воды представляет
определенную опасность (питьевую воду еще не умели очищать, и она кишела
паразитами).

148
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
Борд также утверждает, что вода пригодна лишь для разбавления
вина*, и даже признается в водобоязни: «Это заболевание (Hidroforbia
или боязнь воды) возникает, как утверждают многие авторы, от
меланхолического настроя...; но, насколько я знаю — и не только по себе, но и по
многим другим жителям нашей страны всех возрастов и комплекций, —
чаще всего причиной является холера (coler), a не меланхолия, поскольку
холера подвижна и может проникать в желудок... Я сам, будучи врачом,
многократно сталкивался с трудностями из-за этого чувства
(водобоязни. — Ю. Я.), поскольку не мог ни использовать воду в работе, ни
передвигаться водным путем; поэтому я решил позабыть о воде и пить не ее,
а добрый эль и славное гасконское вино; я избегал употреблять крепкие
вина, такие как мальвазия, романейские, романские, корсиканские,
греческие вина, но не отказывался от мускателя, бургундского, вина с Капри
и других вин; замечу, что вина из Анжу и Орлеана, а также рейнские вина
(белые или красные) особенно хороши для мужчин... И я хочу сказать, что
во всех королевствах мира не найдется столько различных марок вина,
как в Англии, хотя у нас нет ничего из того, что необходимо для его
изготовления».
Борд не без удовольствия сообщал сведения о различных винах и
рекомендации по их употреблению:
«Все сорта вин делаются из винограда ... Выбирай себе вино по
следующим признакам: для глаза оно должно быть красивым и прозрачным,
для носа — ароматным и благоуханным, с хорошим запахом (odour) и
букетом (flauour)..., для рта — холодным и приятным, крепким и имеющим
тонкую субстанцию. Умеренное потребление вина обостряет ум и делает
его склонным к веселью и шуткам, успокаивает сердце и чистит печень,
особенно в тех случаях, когда оно белое. Вино благоприятно влияет на
все человеческие способности, порождает хорошую кровь, поддерживает
и пестует мозг, согревает и укрепляет тело, чистит каналы (? — Ю. Я.),
оно благотворно действует, когда необходимо заглушить горе или
побороть уныние; оно исполнено животворности (agility) и, следовательно,
служит лекарственным средством для качественной промывки и
заживления ран и увечий (особенно белое вино).
Чем лучше вино, тем более качественный гумор оно порождает. Вино
не должно быть ни слишком старым, ни слишком молодым...
Высококачественное вино доставляет удовольствие зрелым мужчинам и женщинам,
но для детей или девиц не существует удачного вина, причем в Высокой
Германии, например, невеста на свадьбе должна пить только воду, но
никак не вино.
Впрочем, для тех, кто водой не пренебрегал, Борд замечал: «Наилучшей
водой является дождевая, затем — проточная, и, наконец, — стоячая вода из
колодцев, которая может порождать болезни».

Английский фэн-шуй и прочее
149
Обычно молодежь пьет воду из фонтанов, поскольку либо они, либо
неглубокие колодцы, имеются в каждом городе; как правило, все молодые
люди или слуги собираются возле них с этой целью. Вина средней
крепости (теапе), такие как гасконские и французские и прекрасные рейнские
вина, хороши с мясом, особенно клареты. До того, как человек
что-нибудь съест, нехорошо пить ни вина, ни эля, хотя существует и обратное
старинное поверье. Вина, которые пьют подогретыми {hote wine),
такие как мальвазия, корсиканское вино, греческие, романские
(итальянские. — Ю. П.) ромейские (византийские. — Ю. Я.), вина с Капри, сухие
испанские вина, бургундское, мускатель и некоторые другие не подходят
к мясу, но с устрицами, салатом или с фруктами можно позволить себе
в качестве награды глоток-другой. Добавлю, что все сладкие и некоторые
другие вина способствуют тому, что человек толстеет».
Не меньшее внимание уделял Борд и элю: ««Он делается из солода
и воды, дрожжей и закваски, но помимо этого изготовители кладут в него
перец, плющ, розмарин, люпин, чернику и другие добавки, что улучшает
его вкусовые свойства. Эль для англичан является национальным
напитком. Он должен быть свежим и прозрачным и не в коем случае не тягучим
{гору) и ни отдавать дымком... Его не следует пить, если он сварен раньше,
чем пять дней тому назад...»*.
Удивительно, но к пиву, ставшему через столетие одним из любимых
напитков англичан, Борд относился без энтузиазма46: «Пиво
приготовляют из солода, хмеля и воды; это национальный напиток голландцев
(Борд, по-видимому, имеет в виду немцев. — Ю. Я.) (Рис.4-4). В
последние годы пиво обильно потребляется в Англии и наносит вред
многим англичанам, особый тем, кто страдает коликами, камнями и удушьем
(поскольку его пьют холодным). Кроме того, пиво способствует тому, что
пьющие его толстеют, а животы их раздуваются, как это можно увидеть
у голландцев. Но если пиво сварено хорошо, оно уменьшает температуру
печени».
Одиннадцать глав «Поваренной книги» не содержат каких-то новых
или экстравагантных рецептов (а именно таких рецептов можно было
бы ожидать от нашего автора), но интересны для историков, изучающих
обыденную жизнь англичан в период, предшествующий Елизаветинскому
правлению.
Борд подробно пишет о вкусовых и лечебных свойствах «даров рек
и морей», молочных продуктов, миндального и бобового масел, яиц,
овощей, фруктов, трав, специй и даже семян. «Высушенные сливы, хотя
иногда и применяются в медицинских целях, не хороши для еды, так как
холодны и малоприятны на вкус. Чернослив — фрукт той же природы,
Драматург, поэт и памфлетист Томас Деккер (ок. 1572-ок.1632) писал, что
«в Лондоне больше эль-хаусов, чем таверн во всех Испании и Франции».

150
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
но более полезен. Шесть
или семь штук чернослива,
съеденных перед обедом,
способствуют возбуждению
хорошего аппетита; они
также успокаивают желудок
и способствую его
очищению; при их употреблении
помни, что кожура и
косточки должны быть удалены ...
Белые яблоки приятны для
желудка и способствуют
хорошему перевариванию
пищи; огуречная трава по
вкусу напоминает огурец
и используется при
приготовлении салатов, а также
успокаивает сердце и
порождает хорошую кровь;
высушенные цветок и стебель
ромашки, смоченные
ромашковым маслом,
полезны при лечении паралича;
ароматные, острые на вкус
семена из Западной
Африки, известные как «Семена рая», хороши и для головы, и для желудка»
и прочая, и прочая.
А вот другие рекомендации «Поваренной книги».
Хлеб желательно выпекать из чистой пшеницы и следить при этом,
чтобы в тесто не попадали неразмолотые зерна. Но есть и другой рецепт,
при использовании которого тесто приготовляется из пшеницы и ржи,
смешанный с горохом в пропорции: один пек* гороха на бушель ржи или
два пека гороха и то же количество ржи и пшеницы. Традиционные
овсяные лепешки автор называет «барским блюдом».
Молоко полезно детям, старым людям, меланхоликам и
туберкулезникам.
Морская рыба предпочтительней речной, поскольку последняя мельче
и может отдавать тиной.
Используя в пище горох и бобы, помни, что от них пучит живот; из-за
них он наполнится газами, являющиеся причиной неловких ситуациях,
в которых может оказаться человек.
Рис. 4-4. «Голландец пьет пиво»
{рисунок из книги «Диеты ради здоровья...»)
Четвертая часть бушеля

Английский фэн-шуй и прочее
151
Но больше всего внимания Борд уделяет мясным блюдам, и это
является косвенным свидетельством определенного, хотя и скромного роста
экономики и благосостояния страны в середине века. Говядину он
считает лучшим мясом для тех англичан, которые принадлежат высшему
классу, в то время как бекон и засоленная свинина лучше всего подходят
извозчикам и пахарям, «привыкшим работать с землей и экскрементами
{dung)». Мясо является основой крестьянского супа, «который в Англии
более распространен, чем в других странах»: для его приготовления мясо
следует отварить, полученный бульон заправить овсяной крупой (иногда
вместо нее можно использовать бобы или горох), посолить и приправить
нарезанными душистыми травами.
Автор пространно обсуждает различные способы приготовления мяса
(жарка, варка, засолка, запечка и так далее) и отмечает достоинства и
недостатки каждого способа. В частности, пишет: «Во время пребывания
в Монпелье и других университетах, я обратил внимание, что на обед
обычно подают вареное мясо, а на ужин — поджаренное: почему они так
поступают, я не могу объяснить, разве что тем, что это — неписанный
закон, поскольку вареное мясо легче переваривается, чем поджаренное».
Джентльмены же, имеющие возможность охотиться, должны помнить:
мясо дрофы весьма питательно; мясо выпи переваривается легче, чем мясо
цапли; зуйки и чибисы не столь питательны, как дикие голуби; из
маленьких птиц лучше всего жаворонки; дрозды также хороши, но синицами или
крапивниками лучше пренебречь, «поскольку они питаются пауками».
И, наконец, в последнем разделе книги, приводятся и обсуждаются
диеты — сначала для здоровых людей (по отдельности для сангвиников,
флегматиков, холериков и меланхоликов), а затем — для больных
горячкой, лихорадкой, коликами, камнями в почках, подагрой, мигренью,
чахоткой, астмой, водянкой, для парализованных, душевнобольных,
страдающих общей слабостью и так далее. И здесь становится понятным, почему
автор уделял такое внимание свойствам различных продуктов: «Хороший
повар — наполовину врач. Главное лекарство находится в кухне, где врач
и повар, посовещавшись, должны решить, какие блюда следует
приготовить для больного».
Приведу в качестве примера диету для меланхолика, основанную на
знании гуморальной теории:
«Меланхолия — болезнь холодная и сухая, следовательно,
меланхолик должен воздерживаться от употребления поджаренного или очень
соленого мяса. Оно является причиной болей и неприятностей при
переваривании пищи; такие же ощущения характерны и в случае горелого или
сухого мяса. Они (меланхолики. — Ю. Я.) не должны допускать
неумеренной жажды, им следует воздерживаться от питья горячего и крепкого
красного вина и рекомендуется употреблять коровье молоко, миндальное
молоко и яйца. Вареное мясо предпочтительней, чем обжаренное, ибо оно

152
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
порождает хорошую кровь; полезно также умеренно теплое мясо...
Перечисленные далее средства способствуют избавлению от меланхолии:
оленьи языки, адиантум (венерин волосок, род папоротника — Ю. П.)
огуречная трава, душица, и белое вино».
«Очистка» организма от меланхолии — необходимое условие для
укрепления мужской силы — этой проблеме Борд уделяет пристальное
внимание. Он опровергает распространенное мнение, что «салат улучшает
любовный акт» и уверяет, что для укрепления и продления эрекции следует
съесть за обедом артишоки: они «усиливают натуру, подвигают мужчин
к любовным актам и увеличивают мужское семя («seed of generacyon»).
В последним главах книги приводятся советы по поводу того, как
человек должен себя вести во время тяжелой болезни, как надлежит устроить
смертное ложе и не забыть о наличии доброй сиделки, приятного запаха
в комнате больного и отсутствие в его окружении болтливых женщин.
«Компендий правил, или Диеты ради здоровья» — увлекательная
книга, полная интересных наблюдений, остроумных замечаний,
морализирования и здравого смысла. Не без улыбки воспринимая некоторые
умозаключения автора, надо помнить, что сделаны они более четырех
с половиной веков назад.
ЛЕЧЕНЬЕ — СВЕТ, А НЕ ЛЕЧЕНЬЕ — ТЬМА
«Требник Здоровья, касающийся всех видов слабостей и болезней, от
которых могут страдать мужчины и женщины. Неясные термины на
греческом, арабском, латинском и варварском языках, относящиеся к медицине
и хирургии, переведены на английский язык; составлено Эндрю Бордом,
доктором медицины, англичанином».
Так называлась книга, которая, вероятно, планировалась автором как
популярное приложение к «Компендию правил» (напомню, что написаны
книги были одновременно). В предисловии автор так говорит о цели
своего труда:
«Благосклонный читатель, я приложил немалые старания при
написании этой книги, чтобы удовлетворить надобности больных людей, а
здоровым людям помочь извлечь из нее пользу; чтобы больные могли
восстановить свое здоровье, а здоровые уберечься от недугов (с Божьей помощью,
а также с помощью Врачей и Хирургов)... И поскольку в настоящее время
каждый человек хотел бы, чтобы сочинение, которое он намерен
прочитать, было бы написано сжато и кратко, я попытался, насколько смог,
удовлетворить эти пожелания. Книгу я назвал книгу соответственно ее
содержанию — «Требник Здоровья»... В этом предприятии я всегда видел
Господа перед моими глазами и непрерывно ощущал Его милосердие, ибо
Он знал, что книгу я пишу ради общего блага, и знал мои намерения не

Леченье — свет, а не леченье — тьма
153
только касательно этого сочинения, но и относительно тех книг, что уже
написал. Я никогда не искал вознаграждений ни от лорда, ни от
печатника, ни от любого другого человека, и в течение всей жизни, не получал
подобных наград. Мне помогал Господь, чье непрестанное и отеческое
благословление несет всем нам свет...».
И далее: «Я писал эту книгу не для ученых, а для простых людей, дабы
они могли успешно получить некоторые знания, которые позволили бы
им облегчить их болезненное состояние и немощность ...Старые и
авторитетные авторы или доктора медицины в своих книгах используют много
неясных терминов, давая многочисленным и различным болезням
непонятные, сложные и трудные для запоминания названия, большинство
которых написано по-гречески, некоторые — по-арабски, некоторые —
латынью, некоторые — на варварском (barbarous) языке. Поэтому я перевел
все эти темные слова на английский язык, чтобы каждый человек мог их
понять самостоятельно и незатруднительно»».
А чтобы коллеги-врачи не могли бы упрекнуть автора в саморекламе
и шарлатанстве (многие приводимые им рецепты давали для этого
основания), Борд «подстелил соломку»: «Подлинные доктора и мастера
медицинской науки, чрезвычайно любимой ими и недоступной для многих,
не прогневаются на меня из-за сочиненного мною маленького трактат по
медицине, поскольку понимают, что моей целью являются польза и
всеобщее процветание»47.
Итак, Борд вознамерился создать справочник по домашней медицине,
но, также как в «Компендии правил...», результат превзошел
первоначальный замысел, поскольку в книгу были включены не только описания
болезней и соответствующие лечебные средства, но и вопросы
медицинского образования и организации работы врача, а также волновавшие Борда
проблемы морального характера.
«Требник Здоровья» — строго структурированная книга (как мы
сказали бы сейчас). Она содержит триста восемьдесят четыре коротенькие
«главки», каждая из которых посвящена одной проблеме, и Приложение,
название которого можно перевести как «Вторая книга, именуемая
Дополнениями (Extravagantes)». Все «главки» расположены в алфавитном
порядке (от А до Z) и состоят из названия болезни (на разных языках),
описание ее симптомов и, наконец, рекомендаций по лечению.
Среди болезней, рассмотренных Бордом в «Требнике Здоровья» —
астма, черная меланхолия, Королевское Зло (Kings Evil)\ глазные болезни,
невосприимчивость к юмору (!, Dullness of Wit), бессонница, ослабление
памяти, мигрень, задержка речи у детей, педикулез, мор, камни в почках,
Туберкулез лимфатических желез или зоб, который по народному поверью,
существовавшему в Англии и Франции, может быть публично излечен
прикосновением короля.

154
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
гинекологические болезни, гонорея (Gonorrhoea)*, не менее двадцати
видов лихорадок, например, блуждающая (erratic fever),
четырехкратная (tetrarch), вызывающая гниение (putrefied fever), перемежающаяся
(quartan). Кроме того, «присутствуют» косметические советы и многое
другое.
Я приведу несколько рекомендаций Борда, но, прежде всего,
скажу о лекарстве, которое доктор считал универсальным: «Неоднократно
в моих сочинениях я упоминал слово радость (mirth**)...., которая является
важнейшим медицинским средством, и позволяет каждому человеку
становиться веселым и не опасаться уныния (pensifulness)» (замечу, что еще
Гиппократ рекомендовал леченье смехом — Ю. П.).
Остальные рецепты более прозаичны.
О ранах.
«Встречаются разные виды ран: новые или свежие раны, старые раны,
глубокие раны, порезы и фистулы, загнивающие раны и трещины......
Причиной многих ран являются: травля собаками, ссоры («когда
горячая кровь ищет выхода»), опьянение («когда выпивка входит в
человека, а разум из него выходит»), общение с женщинами легкого поведения
и другие причины.
Лечебные средства: «Если рана свежая — сначала останови кровь;
если рана большая и широкая — зашей ее, после чего наложи повязку,
и пусть она пребудет на раненом двадцать и более часов, затем сними ее
и промой рану белым вином. Если рана глубока, используй
успокаивающие повязки, сделанные с использованием благовоний, соломы, ржи,
отрубей и тому подобного. Если раны незначительны, поверхностны и
промыты — используй порошок из миртовых лепестков или лепестков
розы..., и рекомендуй пациенту остерегается любовных актов, несвежего
мяса и непроверенных напитков».
Об опьянении
«Оно... наступает у человека либо по причине слабости ума, либо из-за
сильного ушиба головы, либо как следствие большого загула».
Лечебные средства: «Если опьянение наступило после удара по
голове, лучшего средства нет, чем отдых для всего тела. Если причиной
является слабость (débilite) мозга и головы, выпей утром блюдце
молока и сироп, который называется Sirupus acetosus (кислый сироп. —
Ю. П.), съешь мясо, вызывающее прослабление (laxities meates), выпей
очищающее лекарство (если последнее понадобится). И избегай новой
и совершенно излишней для тебя выпивки, а особенно не пей вина, креп-
«Болезнь названа так, поскольку города Gomorra and Sodom были
вовлечены в деяния, ее порождающие» (Э.Борд).
В данном случае это слово можно также перевести как «хорошое или
приподнятое настроение».

Леченье — свет, а не леченье — тьма
155
кого эля и пива; если кто-то заявляет, что пьян, дай ему рвотное из
воды с маслом или с розмарином или посоветуй ему использовать два
пальца и отправиться спать».
О лунатизме
Лунатикам рекомендуется три раза в день принимать горячую пищу,
но не пить ни капли вина или крепкого эля. Головы лунатиков один раз
в месяц следует брить, а их самих — содержать в закрытой темной
комнате под присмотром смотрителя, которого они боятся.
О косметике
«Лицо — это самое замечательное из того, что сотворил Господь,
создавая человека, и этим прекрасным творением надлежит любоваться,
памятуя, что не бывает двух одинаковых лиц. Но лица могут иметь много
недостатков, и первый из них проявляется в том случае, когда лицо
мужчины безволосо, а у женщины на нем растут волосы. На лице могут быть
также родинки, бородавки, оспины, пятна, парша, короста, фистулы,
раковины язвы, опухоли.
Лечебные средства: чтобы очистить лицо, сделать его гладким или
даже изменить, принимай ванны и каждое утро держи лицо над паром
и после... протирай лицо алой тканью. Не умывай лицо часто, но один раз
в неделю наноси на него масло Costine, и регулярно потребляй
ароматическую лекарственную кашицу (Electuary de aromatibus) или сироп из
дымницы лекарственной, а также ешь сладости из манной травы или из
анакордина......
Конечно, многие рекомендации Борда соответствуют уровню
медицины его времени и в наше время вызывают улыбку. Например, для
лечения глухоты он предлагает «растолочь высушенный желчный
пузырь зайца, смещать с лисьим жиром, пропитать этой смесью тряпочку
из черной шерсти и вставить ее в ухо»; «чтобы избавиться от
косоглазия или пучеглазия {Squint или Goggle eye), необходимо смочить глаза
кровью голубя»; «чтобы победить страх, следует примкнуть к веселой
компании и не бояться ничего кроме Бога»; для «победы» над
бессонницей, причиной которой являются слишком длительные и углубленные
занятия, заводящие людей в область фантазий, необходимо
«избавиться от [этих] фантазий, прикладывая к вискам листья салата и избегая
запоров».
Другие методики требуют прямо-таки героизма от больных:
«Причиной зуда является дурная или испорченная кровь (evil blood), которая
должна быть удалена из тела. Для этого приготовь пару хороших гвоздей,
посредством которых сорви ноготь, рассеки кожу и тем самым дай выход
дурной крови».
Чуть менее радикален способ лечения ангины, «которая порождается
наростом (impostum) в горле, останавливающим человеческое дыхание

156
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
и вызывающим насморк, исходящий из головы или вызываемый парами
гумора, поднимающимся из желудка». Для лечения необходимо взять
небольшой кусочек свинины или бекона, обвязать его прочной нитью
и попеременно глотать и вытаскивать его (предварительно следует
убедиться, что нитка прочно держит кусочек и его можно быстро
вытащить).
Стоит также упомянуть о весьма здравом замечании Борда
относительно организации приема больных: нельзя допускать, чтобы в комнате для
пациентов (sick-room) одновременно находилось бы много мужчин и —
особенно — женщин, и не только из-за их болтовни (blab), но, главным
образом, из-за того, что они могут слишком надышать и тем помешают
врачу осматривать больных.
В «Требнике» вполне разумные, хотя иногда и странные советы,
причудливым образом перемежаются с рецептами борьбы с болезнями,
вызванные дьяволом, демонами и прочей нечистью. Читатель узнает,
как сопротивляться попыткам дьявола войти в человеческое тело, как
бороться с кошмарами (Маге), порождаемыми инкубами и суккубами,
«этими... духами, которые в большом числе проникают (infest) в
людей, когда те спят в своих постелях, и мучат их... Инкубы предпочитают
женщин, суккубы — мужчин»48. Впрочем, источниками кошмаров
могут быть и вполне земные причины: «пары гумора, поднимающиеся «из
желудка в мозг» обжор и пьяниц, как и тех, кто спит в вертикальном
положении».
Значительное внимание Борд уделяет моральным проблемам.
О женитьбе
«Следует каждому женатому помнить, что... наиболее благословляема
та человеческая способность, что позволяет любому из нас производить
себе подобных, ибо этим он соединяется с бессмертным Богом. Авиценна
в «De naturalihus» прославляет естественное воспроизведение
потомства; Бог создал мужчину и женщину, чтобы увеличивать и множить Мир
до его самых последних дней».
О том, как преуспеть в семейной жизни
«Медицина бессильна в этом случае, и не мужчина, а только Господь
или серьезная болезнь могут оказать решающее влияние [на семейные
отношения]. Пусть каждый мужчина угождает своей жене во всех вопросах
и не огорчает ее, а разрешает ей исполнять все ее собственные желания,
все, что ей вздумается, кто бы ты [внутренне] не противился этому... Бить
жену (!— Ю. Я.) нельзя ни в коем случае...».
Об умеренности
«Умеренность — моральное достоинство, ему стоит воздать истинную
похвалу, ибо оно упорядочивает все остальные человеческие свойства.
Напротив, несдержанность — большой грех, ибо она приводит все в
беспорядок; а там где нет порядка, нет и чести».

Что с нами будет?
157
О языке
«Язык человека — это инструмент или орган, посредством которого
человек не только ощущает вкус, но также использует, чтобы
словами сообщить то, что у него на уме (если он пожелает это сделать) ...
Язык — это одновременно лучший и худший... орган человека: почему
да отчего так — я представляю судить самому читателю. Но я должен
здесь сказать, что язык может иметь различные заболевания, самые
тяжелые из которых — клевета и ложь, ибо они убивают душу без
раскаяния».
Своеобразным продолжением рассказа об Англии, занимавшего
значительное место в «Первой Книге», служит перечисление тех бед, которые
вредят его стране: пренебрежительное отношение к церковному посту,
распространение богохульства и ересей, леность молодежи,
непостоянство человеческой натуры, людские сластолюбие и жадность, отсутствие
обученных акушерок, обилие непрофессионалов, прикидывающиеся
врачами (Борд называет последних «сапожниками»).
«Сапожники» не имеют права лечить пациентов, — настаивает Борд, —
еще и потому, что добросовестный практикующий врач обязан знать
целый ряд наук: грамматику, чтобы понять написанное и самому сделать
необходимые записи; логику — для обсуждения диагноза и успешного
отделения истинного от ложного; геометрию — чтобы точно взвесить
и измерить свои лекарства и микстуры; красноречие (риторику) —
чтобы убедить пациентов. Свои рассуждения он резюмирует так: «Врач, не
владеющий указанными науками, убьет больше пациентов, чем спасет»,
и подкрепляет свои слова цитатой из классика: «Гален, этот князь врачей,
в своей Terapentike... говорит: «Если врач ничего не знает в Астрономии,
Геометрии, Логике и других науках, то Сапожники, Кожевенники,
Плотники, Кузнецы и подобные им люди оставят свое ремесло и станут
Врачами», что и произошло в наши дни».
Весьма своеобразен подход Борда к борьбе с другим злом, которое
он считает опасностью для Англии — ленью молодежи. «К несчастью
в наши дни многие молодые мужчины, юные женщины, девицы и другие
юные особы заражены недугом ленности49. Она может быть
прирожденной, и в этом случае не поддается лечению, ибо ее невозможно
никоим образом извлечь из плоти, которой она присуща, но если она
по чьему-то умыслу внесена извне, то ее можно вылечить прилежным
трудом». Советы Борда в данном случае вряд ли вызовут энтузиазм
современных педагогов: «Нет лучшего средства для лечения лености,
чем Vnguentum baculinum (палочная мазь. — /О. Я.). Возьми трость
или палку длиной в ярд или более и толщиной в человеческий палец
и с ее помощью хорошенько помажь (anoint) спину и плечи [лентяя],
и повторяй эти занятия утром и вечером в течение двадцати одного дня;

158
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
если в течение этого срока указанная мера не поможет, предупреди его,
что ему придется в дальнейшем болтаться на виселице... или отправь
его в Ньюгейт*, ибо, если ты этого не сделаешь, он, в конце концов, сам
окажется там».
ЧТО С НАМИ БУДЕТ?
Самыми популярными книгами в Англии XVI века (после Библии,
конечно) были «Альманахи»50 и «Книги предсказаний», издававшиеся, как
правило (особенно во второй половине века), «под одной крышей» (в
одном томе). Эти книги продавались по доступной цене (от шестипенсовика
до шиллинга) и были популярнейшим чтением для «человека с улицы» —
и справочником, и энциклопедией, и учебником. Чего только в них не было!
Календари на недели, месяцы, годы; дни Святых; перечни
«хороших» и «плохих» дней; календари церковных праздников; даты
Судебных сессий и рыночных дней; наиболее важные религиозные
наставления (например, Десять заповедей) и дидактические тексты о грехах
и добродетелях; Зодиакальный или Анатомический Человек (рисунок
показывающий, какие части человеческого тела находятся под
влиянием определенных Знаков Зодиака) (Рис. 4-5); перечень благоприятных
дней для совершения брачных обрядов и медицинских процедур (в
частности, кровопускания или очищения желудка); рекомендации по
домоводству и садоводству; медицинские рецепты (астрологические и
народные) и советы по личной гигиене**; способы определения времени днем
и ночью; расписание приливов и отливов для различных портов (все
данные были расположены согласно дням, неделям и месяцам текущего
года); таблицы для вычисления стоимости товаров и оплаты за работу,
для конвертации мер и весов, таблицы расстояний между главными
населенными пунктами; расширенные сведения по астрономии и
астрологии (в частности, данные по равноденствию и солнцестоянию);
описания измерительных инструментов (астрономических, навигационных,
плотницких); различные исторические сведения и сведения о «чудесных
событиях»; некоторые, популярно разъясненные юридические
установления; тексты типовых договоров, закладных, завещаний соглашений;
поговорки, шутки, стихи; гравюры с изображением сцен, характерных
для каждого из двенадцати месяцев и многое, многое другое.
Ньюгейтская тюрьма — одна из старейших и самых мрачных тюрем Англии
Иногда довольно странные: «Зачесывай волосы на голове назад, это
способствует очищению глаз... Уши мой холодной водой, но помни, что она
враждебна зубам; руки мой часто, ноги — значительно реже, голову вообще не мой
(sic !?).

Что с нами будет?
159
Разумеется, все перечисленные
вопросы могли и не содержаться
в одной книге (тем более что
многие из этих книг были
специализированными — астрономическими,
навигационными, медицинскими
и так далее). Но книжный рынок
был переполнен самыми
различными «Альманахами и
Предсказаниями» (ради краткости буду
называть их так), и при необходимости
всегда можно было найти нужный.
Однако до середины века они
являлись переводами с
фламандского, французского, немецкого,
латинского языков. Возможно,
причиной такого положения было
скептическое (но не категорично-
отрицательное) отношение церкви
к различного рода предсказаниями Рис 4_5 Зодиакальный человек.
и к производящим их
шарлатанам. Власть имущие были более
решительны: в 1541 году согласно «Акту (Закону. — Ю. Я.) о волшебстве,
ведовстве, колдовстве и магии», принятому парламентом по настоянию
короля Генриха VIII, предсказание, в частности, объявлялось уголовным
преступлением. Но этот Акт просуществовал недолго и был отменен Эдуардом
VI в 1547 году, а аналогичный Закон, принятый в правление Елизаветы, был
значительно мягче.
Так или иначе, но во второй половине века появилось
трудноисчислимое число «Альманахов и Предсказаний», авторами которых по большей
части представлялись читателям как «доктора медицины и астрономии (или
астрологии)». И начало этому «книжному потоку» положил Борд, который
в 1545 году выпустил первую прогнозную книгу, написанную
англичанином: «Проностикацион (Pronostycacyon) или Альманах на год Господа
нашего M .ССССС .xlv. Составлен Эндрю Бордом, врачом и англичанином,
Оксфордцем». К сожалению, от книги сохранился только титульный лист
и отрывок из предисловия, напечатанной на его оборотной стороне. Его
текст весьма темен, и приводится ниже в свободном переводе:
«Если бы я был новичком, а не умудренным в житейских делах
человеком, я бы написал и издал книгу о пророчествах или предсказаниях
и о тайных замыслах Небесных Сил; высказал бы суждения о
сверхъестественных вещах, тех, что находятся вне нашего разума; попытался бы
внести свою лепту в обильную щедрость Господню, благодаря которой

160
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
нам известно столь много о каждом предмете. Но вмешательства кого
бы то ни было в тайные и секретные дела недоступны и запрещены как
Божественными законами, так и законами короля Генриха восьмого.
Однако, поскольку превосходная наука Астрономия ежедневно
принимается университетами для изучения и преподавания и почитается
как главная среди других свободных наук, то она уподобляется Солнцу,
которое освещает все планеты ..., и, озаряя свои светом другие
свободные науки, Астрономия побуждает их к изучению земного и небесного
знания...».
Можно осторожно предположить, что на утерянных страницах
книги речь шла о различных астрологических прогнозах*: натальных (об
основных событиях в жизни человека), элективных (определение
наилучших моментов времени для совершения каких-либо действий, в том
числе врачебных), астрометеорологических (прогнозы погоды) и так
далее. Эта гипотеза в какой-то мере подтверждается самим Бордом,
выпустившим в 1547 году «Принципы Астрономии, которые использованы
также тщательно, как и в том случае, с их помощью осуществляется
предсказание конца Света; составлено Эндрю Бордом, доктором
медицины».
Что побудило Борда написать новую книгу, посвятив ее основам и
практическому применению астрологии, а не дополнить «Pronostycacyon»
новыми данными и переиздавать (как делали многие авторы подобных
сочинений)? Может быть, уже в немолодом возрасте, увлекшись новой
для себя наукой, он решил популярно, для «неученых людей», изложить
ее основы? И одновременно впервые написать о некоторых вопросах
астрологический медицины (ни в одной из своих книг он о ней не
упоминал)?
Во всяком случае, Предисловие к книге подтверждает желание Борда
обратить внимание читательской аудитории на значимость астрономии
(астрологии):
«Очень жаль, что в наше время почти все люди рассматривают семь
свободных наук как нечто бесполезное. Особенно это относится к
Астрономии, которая, если уж на то пошло, проливает свет на все другие
науки, и не только на свободные науки, как-то на грамматику, риторику,
логику, арифметику, геометрию и музыку, но также представляет собой
введение в философию, медицину, и богословие. Небезызвестно, что
философия состоит из естественной философии и моральной философии, но
их суть человек не в состоянии постичь без знания Астрономии. Кроме
того, она многое проясняет в медицине, недаром Гиппократ говорил: «Тот
В XV-XVI веках астрология в большинстве случаев рассматривалась как
часть астрономии (Иоганн Кеплер писал: «астрология — дочь астрономии, хотя
и незаконная»)

Загадка А. Б.
161
врач слеп, который не знает Астрономии». Она также приносит пользу и
в богословии, что со всей очевидностью следует из первой главы
«Творения»..., где Давид говорит: «Небеса являют нам славу Божью, небесный
свод — труды Господни» Я, раздумывая над всем тем, что сказано выше,
написал эту книгу, чтобы побудить всех людей проникнуться уважением
к Астрономии, изучать ее и воздавать славу Господу за его труды ...».
«Принципы Астрономии» заканчивается обращением к читателям: «Я
хочу, чтобы каждый человек прочитал эту маленькое сочинение в
свободное время. Я написал его за четыре дня, используя старое перо, которое
при этом ни разу не заточил ...» (не очень ясно, какую цель преследовал
автор последним предложением. — Ю. Я.)».
Что же касается самого «маленького сочинения», то об уровне его
сложности говорит тот факт, что в первой главе книги (а всего их
двенадцать) автор сообщает читателю (среди прочего), сколько минут
содержит градус. Столь же популярно излагаются основы астрологи:
говорится о планетах и их влиянии на человека, о Знаках Зодиака, о том, какие
части человеческого тела находятся под «управлением» определенных
Знаков, об аспектах* и прочем. В «практической» части книги
рассказывается о том, как определить подходящий день для высева семян и
посадки деревьев, как по положению планет и звезд предсказать погоду,
как выбрать благоприятный день для посещения врача и для
выполнения медицинских манипуляций, в частности очищения желудка
посредством клизмы или слабительного, приема рвотного и кровопускания
(наиболее распространенные медицинские средства в Средние века и в
начале Нового времени) (Рис.4-6). В качестве примера приведу одно из
практических рекомендаций Борда: «Когда Луна находится в Овне,
нежелательно, чтобы больной или болезненный человек брил бороду или
голову, ибо каждый сбритый волосок открывает дырочку, через которую
проникает дьявольский дух».
В целом же, «Принципы Астрономии» были заурядной компиляций
и следа в истории астрологической медицины не оставили.
ЗАГАДКА А Б
Наверняка читатель знаком с шутливым четверостишьем из
английского фольклора в переводе СЯ. Маршака:
Три мудреца в одном тазу
Пустились по морю в грозу.
Будь попрочнее старый таз,
Длиннее был бы мой рассказ.
Дуга определенной величины, соединяющая две планеты.

162
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
В оригинале оно звучит так:
Three wise men of Gotham,
They went to sea in a bowl,
And if the bowl had been stronger
My song had been longer.
Что это за загадочный Готэм (Gotham*), в котором жили столь
мудрые мужи? А это — деревня в графстве Нотингемшир, которую населяли
странные люди, ставшие героями книги «Весёлые рассказы о безумных
мужчинах из Готэма» («Merie Tales of the Mad Men of Gotam»). На
самом деле, не такими уж они были простаками, хотя иногда и совершали
неожиданные поступки — например, прикинулись ненормальными,
чтобы не пропустить через свою территорию короля Джона, или построили
ограду вокруг кукушки, чтобы не дать ей улететь.
«Веселые рассказы» относятся к числу так называемых jest**-book —
собранию шуток, анекдотов (иногда скабрезных), смешных стихов
и рассказов и тому подобного51. Эти книги были чрезвычайно
популярны в XV-XVII века и часто издавались анонимно — этакий
юмористический и сатирический лубок, пересаженный на английскую почву.
Jest-book'aM посвящено много историко-литературных работ, но нас
они интересуют только по одной причине — в полном названии
«Веселых рассказов» сказано, что их «собрал вместе Э. Б., доктор медицины»
(gathered together by А. В., of Phisike Doctour), а отпечатал «Томас Ко-
луэлл ... в доме под знаком св. Иоанна Евангелиста». И произошло это
событие, как установили историки между 1556 и 1566 годами***.
Здесь важно заметить, что Колуэлл мог располагать рукописью
книги (если бы их действительно собрал Борд), поскольку он унаследовал
дело Роберта Уайера — того самого печатника, что издал «Компендий
правил». Но так ли это? Возможно, предприимчивый печатник
поставил на титульном листе «А. В., of Phisike Doctour», чтобы книга лучше
продавалась? Ведь сам Борд ни в одном из своих сочинений не
упоминает о том, что собирает материалы для сборника «шутейных»
рассказов. Поэтому историки литературы высказывают самые разные догадки
о том, кто же был составителем книги: как сказал (по другому поводу)
поэт Юрий Михайлик, «этим спорам как воронам — средний возраст
триста лет». Правда, не так давно литературовед Роберт У. Мейслен
из университета Глазго, сравнивая тексты книг Борда и «Веселых рас-
Некоторые историки литераторы считают, что название города происходит
от слова goat — козёл.
Jest — шутка, острота, высмеивание.
Книга многократно переиздавалась в последующие столетия и позднее
слово Mad было заменено словом Wise (Мудрый).

Загадка А. Б.
163
Рис. 4-6. Кровопускание (с картины Абрахама Боссе, ок. 1632 года)
сказов», достаточно убедительно решил вопрос в пользу доктора
медицины.
Осталось добавить, что Готэм-сити существует и сейчас, правда в
комиксах — современном фольклоре: это вымышленный мрачный
мегаполис, в котором происходит действие историй о Бэтмене.
ОДА РАДОСТИ
Хотелось бы надеяться, что читатель проникнется интересом к
доброжелательному, добродушному и веселому доктору, любителю доброго
эля и заморского вина, поклоннику (чего уж там!) прекрасного пола,
неутомимому труженику и незаурядному сочинителю. Мне остается лишь
привести его слова, которые наилучшим образом выражают жизненную
философию Весельчака Эндрю:
«Ничто, за исключением Бога, не приносит сердцу большего утешения,
чем истинная радость (honest mirth) и добрая (good) компания. Радость
приходит к человеку разными путями: главную радость приносят
беспорочная жизнь, свободная от семи смертных грехов, отсутствие вины за

164
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю
то, что происходит в мире, способность находить утешение в Боге,
милосердие к соседу. Похвальная (laudable) радость возникает, когда человек
или его соседи искренне и с достоинством веселятся, не богохульствуя,
не злословя, не используя грязную брань. Радость — это музыкальный
инструмент для духовных и благочестивых песнопений. Радость — это
жизнь без долгов, когда человек может и есть, и пить, и одеваться так, как
он того желает, хотя в кармане у него нет ни пенни.... Я советую каждому
человеку помнить, что он неизбежно должен умереть. Но когда, как и по
какой причине это произойдет ему не дано знать; следовательно, пусть
каждый распоряжается своей жизнью, но вручит ее милосердию Божью».

ГЛАВА 5
РОБЕРТ РЕКОРД, ИЛИ ВРАЧ, ОБУЧИВШИЙ
АНГЛИЧАН МАТЕМАТИКЕ
Учение — молоко для тех, кто впитывает
его в детской простоте, наподобие новорожденных
младенцев, отринув всякую злобу, всякое
коварство, лицемерие, зависть и злословие
Климент Александрийский (ок.150-ок.215)
АНГЛИЙСКИЙ МАГНИЦКИЙ
В 1684 году в Иосифо-Волоколамский монастырь пришел с обозом
рыбы из Осташковской Патриаршей слободы пятнадцатилетний
крестьянский сын Леонтий Филиппов Телятин. Своей грамотностью он так
поразил монахов, что был оставлен в монастыре «для чтения», затем направлен
в московский Симонов монастырь, а оттуда — в Славяно-греко-латинскую
академию52. Здесь в 1685-1694 годах он проходил курс наук (в частности,
овладел латынью и греческим) и занимался самообразованием, «изрядно»
изучив немецкий, голландский, итальянский языки и математику
(«наукам научился дивным и неудобовероятным способом», ибо ни одна из
них не преподавалась в академии). В следующие семь лет обучал детей
в богатых домах; в одном из них, вероятно, и произошла встреча с
Петром I, который был восхищен обширными познаниями молодого учителя.
По распоряжению царя 22 февраля 1701 года Леонтий был назначен
преподавателем в школу «математических и навигацких, то есть мореходных
хитростно наук учения», располагавшуюся в Сухаревой башне53. Здесь
Телятин, которому высочайшим повелением приказано было именоваться
Магницким*, преподавал, а затем руководил школой до смерти в 1739 году.
Здесь он подготовил и в 1703 году опубликовал в двух тысячах
четырехсот экземплярах первый русский учебник по математике**,
подготовленный «ради обучения мудролюбивых российских отроков и всякого чина
и возраста людей». В течение полстолетия книга замечательно служила
«В сравнении того, как магнит привлекает к себе железо, так он
природными и самообразованными способностями своими обратил внимание на себя».
«Арифметика, сиречь наука числителная с разных диалектов на славенский
язык переведеная и во едино собрана, и на две книги разделена».

166 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
распространению математических знаний в России: М.В.Ломоносов,
например, называл этот учебник «вратами своей учёности». За труды свои
Магницкий был пожалован «саксонским кафтанчиком», а, кроме того,
домом на Лубянке, деревнями во Владимирской и Тамбовской губерниях.
Можно сказать, что отведенные ему Провидением годы он прожил
счастливо, что, увы, редко случалось с русскими самородками, и умер в
семидесятилетнем возрасте в кругу близких, друзей и учеников...
А вот судьба его английского коллеги, который жил полутора веками
ранее, сложилась значительно труднее, если не сказать — трагически.
Врач по образованию, он поставил перед собой дерзкую задачу: создать
полный набор учебников по точным наукам для рядовых читателей, не
имевших университетского образования и маломальской математической
подготовки. Можно считать, что он выполнил свой замысел: его учебники
выдержали десятки изданий и стали бесценными пособиями в
практической деятельности нескольких поколений англичан. И более того:
совершенно новая манера и принципы изложения материала позволяют считать
Рекорда одним из лидеров «педагогического Ренессанса» XVI века.
Однако благодарности (не говоря уже фигурально о каком-нибудь
«кафтанчике») от власть имущих за свои учебники он так и не дождался, а вместо
признания попал — по так и не выясненной причине — в тюрьму, где
и умер, «не дотянув» до пятидесяти лет.
ТАКАЯ СТРАННАЯ ЖИЗНЬ
Жизнь Роберта Рекорда была полна крутых поворотов и неожиданных
событий. Он часто занимался не тем, чему долго учился и к чему,
наверное, лежала его душа, а книги, благодаря которым его имя сохранилось
в истории точных наук, зачастую были написаны не в тиши кабинетов,
а при «грустных обстоятельствах», диктуемых «злосчастной судьбой».
Как и следовало ожидать, сведения о нем очень скудны — известны лишь
отдельные эпизоды, между которыми расположены огромные лакуны.
Родился он около 1512 года в уважаемой семье, жившей в портовом
городке Тенби, что расположен на песчаном берегу залива Кармартен
(графство Пемброкшир на Юга-Западе Уэльса), и был вторым сыном
Томаса Рекорда и Розы Джонс, принадлежавших, по-видимому, к торговому
сословию. Известно также, что он был крещен по католическому обряду
в стариннейшей валлийской церкви св. Марии (в наши дни на ней
установлена памятная доска в его честь), но впоследствии стал ревностным
сторонником религиозной Реформации. Начальное образование,
необходимое и достаточное для поступления в университет, Рекорд получил,
вероятно, в какой-нибудь местной грамматической школе. Замечу, что
в Англии были и так называемые свободные (то есть независимые от цер-

Такая странная жизнь
167
кви) купеческие школы, которые содержались торговыми компаниями.
Но были они весьма немногочисленны и готовили счетоводов для лавок
и контор. Детей в них учили первым четырем действиям арифметики,
вычислениям простых и сложных процентов, правилам учета векселей,
определения убытков и прибылей, срочных платежей и так далее. Таким
образом, в тюдоровской Англии искусство вычисления так же мало
считалось принадлежностью «благородного» воспитания, как, например,
умение шить сапоги. Бедный мальчик иногда изучал арифметику, богатый
мальчик в ней просто не нуждался.
В 1525 году Рекорд становится студентом оксфордского колледжа Всех
Святых. Колледж был известен достаточно высоким уровнем подготовки
школяров в областях теологии, юриспруденции и медицины, хотя, конечно,
уступал знаменитым медицинским школам университетов Падуи, Болоньи
и Монпелье54. Сначала Рекорд набирался премудростей на
«подготовительном» факультете55, постигая семь свободных искусств, а затем начал
изучать врачебное дело на один из «старших» факультетов — медицинском.
Для получения первой академической степени бакалавра медицины
студенты должны были отучиться не менее шести лет, вылечить не менее
трех больных и выдержать испытание в двух публичных диспутах на
характерные для Средневековья темы (сохранившие, впрочем, актуальность
и до наших дней): «можно ли продлить жизнь с помощью медицинского
искусства», «является ли любовь болезнью», «может ли человек прожить
более семи дней без еды и воды» и так далее. В надлежащий срок, в 1531
году, Рекорд стал бакалавром; в том же году был избран феллоу (fellow),
то есть членом колледжа, и после двух лет практики в университете
получил лицензию врача. Как и полагалось феллоу, основным его занятием
было наставничество, опека кого-то из новичков (такой наставник
именовался тьютором, tutor), а также врачевание.
В университете, а, может быть, и ранее Рекорд увлекся еще одной,
ставшей для него важнейшей, наукой, о которой позднее писал:
«Признано всеми людьми, которые знают, в чем заключается ученость, что
кроме математических искусств, нет других надежных знаний за
исключением тех, которые заимствованы из этих искусств». В Оксфорде, по-
видимому, начинается и его преподавательская деятельность в области
математики — так, во всяком случае, утверждает Джон Бейл*, писавший
в 1557году: «Рекорд публично преподавал арифметику и основы
математики [в колледже Всех Святых] ... Все, что он излагал, было столь ясно
и понятно, что слушатели не могли припомнить кого-либо, кто мог бы
с ним в этом сравниться» (в ряде работ по истории математики
отмечается также, что он был настолько красноречивым преподавателем, что
аудитория всегда вознаграждала его лекции аплодисментами). Возможно,
Джон Бейл (1495-1563) — теолог, историк, поэт и драматург.

168 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
у него были и ученики вне стен университета, в частности, один или
несколько из двадцати пяти (!) детей Ричарда Уолли (ок. 1499-1563) —
богатого ленлорда из графства Страффорд и члена парламента во времена
правления короля Эдуарда VI (впоследствии Рекорд посвятил Уолли свою
первую математическую книгу).
Но насколько был велик «математический багаж» самого Рекорда,
покинувшего грамматическую школу лишь с самыми примитивными (в
лучшем случае) знаниями по арифметике? Чему и у кого он мог обучиться
в математике в университетской аудитории?
Родись он несколькими веками ранее, ответить на эти вопросы было
бы, как ни странно, проще. В XIH-XIV веках в Оксфорде, точнее в его
Мертон-колледже, существовала замечательная группа ученых, внесших
весомый вклад в развитие европейской математики, механики,
натурфилософии: имена Роберта Гроссетеста (ок.1168-1253), Томаса Брадварди-
на (ок. 1290-1349) Ричарда Суайнсхеда (вторая половина XIV века) и
некоторых других были хорошо известны научной Европе. Но рукописные
книги этих «большеголовых», достаточно сложные и написанные латынью,
предназначались для небольшого круга университетских ученых и
любознательных неофитов, но отнюдь не для студенческой аудитории. Недаром
великий францисканец Роджер Бэкон (ок. 1214-после 1294) писал, что его
оксфордские студенты, в основном, стремились узнать лишь первые
четыре постулата Евклида (поэтому пятый постулат получил позднее
презрительное название pons asinorum — «мост для ослов»). Не имея
«подпитки» из интеллектуальной среды, «Мертоновская школа» постепенно
пришла в упадок. К тому же впоследствии, во времена Реформации,
пуритане в религиозном исступлении сожгли многие бесценные рукописи,
находившиеся в Мертон-колледже. Поэтому к тому времени, когда юный
валлиец стал студентом университета, сведения о точных науках, которые
он мог почерпнуть в Оксфорде, мало отличались от тех, которым обучали
во времена Герберта Орийякского в Реймской школе.
В течение второй половины XVI века положение с изучением точных
наук менялось дважды. В 1549 году Эдуард VI даровал обоим
английским университетам новый Устав — так называемые Эдуардовы Статуты
(Edwardian Statutes). Они регламентировали сроки учебных семестров
и каникул, число дней и количество часов публичных лекций, а также
список авторов, которых надлежало изучать. Впервые математика
рассматривалась как непременная часть свободного образования, и ею должен был
заниматься каждый первокурсник, «свежачок» (freshman), правда не
более чем с двенадцати до часу дня. Для обучения рекомендовались учебники
по арифметике Кардано и Тонстолла, по геометрии — «Начала» Евклида,
по астрономии — сочинения Птолемея и трактат Сакробоско «О сфере»,
написанный еще в середине XIII века56. Но даже это скромное начинание

Такая странная жизнь
169
было отменено в 1570 году новым, на этот раз Елизаветинским, Уставом.
Математика была исключена из перечня обязательных предметов для
первокурсников, поскольку советники королевы сочли, что «знание
математики полезно лишь в практической жизни, и ее преподавание
целесообразно при подготовке молодых людей к технической деятельности, но этому
предмету не место в университетских курсах». Оксфорд и Кембридж вновь
вернулись к средневековым тривию и квадривию и вновь погрязли в
бесконечных диспутах: на подготовительном факультете спорили, полезно ли
появление кометы или, напротив, вредно; будущие юристы сходились на
том, что меч в руках принца важнее закона; философы утверждались во
мнении, что органы чувств не могут ввести в заблуждение их обладателей,
и прочая, и прочая...
Подобного рода «образовательная политика» привела к тому, что
Англия оказалась в арьергарде европейской математической
культуры. Достаточно сказать, что к концу XV века в Италии, например, было
издано около двухсот математических трактатов, в Англии же первая
книга по математике вышла лишь в 1522 году! Она была написана
латынью, называлась «Искусство вычислений», содержала двести
пятьдесят девять страниц в формате in quarto и принадлежала перу
замечательного гуманиста, дипломата, церковного и государственного деятеля
Катберта Тонстолла (1474-1559). Он был другом великого
мыслителя Томаса Мора (1478-1535), которому посвятил упомянутую книгу,
и широко образованным человеком, учившимся в университетах
Оксфорда, Кембриджа и Падуи. По-видимому в Италии Тонстолл освоил
начала математики, которая, в отличие от его родины, преподавалась
в итальянских университетах и многочисленных «Scoula d'abaco»* (для
простого люда). Хотя автор «Искусства вычислений» заявлял, что его
целью было создание практического пособия, у него получилось весьма
скучное и многословное сочинение, которое совершенно не подходило
для неискушенных в науке (и, кстати, в регулярном чтении) читателей.
Несмотря на то, что она содержала множество деловых приложений,
заимствованных из итальянской коммерческой арифметики (правило
ложного положения, правила прямой и инверсной пропорций, метод подсчет
прибылей и убытков, вычисление простых и сложных процентов и так
далее), это было, скорее, труд знатока классической литературы, а не
делового человека. К тому же латынь резко ограничивала размеры
англоязычной читательской аудитории (интересно, что в Англии «Искусство
вычислений» больше не издавалось, но зато книга трижды была
переиздана в Париже и четырежды — в Страсбурге).
Название «Школа абака» не означает, что в ней учили вычислением на
абаке (счетной доске). Просто термин «абак» являлся в тогдашней Италии синонимом
элементарной математики.

170 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
Чем еще заполнял свое время член колледжа Рекорд (Рис. 5-1)? Из
разрозненных источников следует, что он интересовался историей, увлекался
коллекционированием «древностей» и старинных рукописей, изучал истоки
англо-саксонского языка. Можно предположить, что стремление глубже познать
историю Англии и Уэльса возникло у Рекорда под влиянием выдающегося
гуманиста и друга Эразма Роттердамского Джона Лейленда (1506-1552),
который после окончания одного из кембриджских колледжей некоторое время
работал в колледже Всех Святых и прославился своей любовью к
«антикварным редкостям» (впоследствии Генрих VIII назначил его своим библиотекарем
и даровал титул Королевского Антиквара). Как установили историки,
библиотека Рекорда содержала множество работ античных, а также средневековых
авторов, главным образом тех, что принадлежали к «Мертоновской школе».
Далее след Рекорда обнаруживается в Кембридже, где он продолжает
осваивать врачебное дело, и в 1545 году, получив степень доктора
медицины, уезжает сначала в Оксфорд, а затем оказывается в Лондоне. Здесь
он в течение некоторого времени успешно занимается врачебной
практикой и в 1547 году (по другим данным — годом позднее) выпускает книгу:
«Медицинский мочеприемник. Составлено Мастером Робертом
Рекордом, доктором медицины. Отпечатано в Лондоне Рейнольдом Вольфом57».
Книга была посвящена «Компании Парикмахеров-Хирургов», основанной
в 1540 году, и не содержала новых медицинских идей. В ней были описаны
традиционные и известные еще со времен Гиппократа методы
диагностирования болезней путем определения изменений в цвете и запахе мочи или
появления в ней патологических включений. Автор, подобно своим
коллегам, считал, что «моча является отработанной (waste) субстанцией крови,
а [анализы] Пульса и Мочи столь необходимы, что без них все медицинские
диагнозы становятся сомнительными, невразумительными и
неопределенными». Рекорд также описал мочеприемник, названный им Jordan (по имени
реки в Палестине). Он представлял собой стеклянную емкость в виде пузыря
(bladder-shaped glass container), которая изготавливалась «из чистого
стекла умеренной толщины, не имеющего пятен или загрязнений на ее
поверхности, ... с умеренно широким горлышком, расширяющаяся в средней части
и сужающаяся с обоих концов, напоминая по форме обычное яйцо». Книга,
несмотря на ее тривиальный характер, была трижды переиздана в XVI веке
и трижды — в следующем (последнее издание датируется 1679 годом).
Возможно, этим сочинением Рекорд обратил на себя внимание
Королевского двора, и по некоторым сведениям получил место личного
врача Эдуарда VI после того, как 20 февраля 1547 года этот девятилетний
мальчик был коронован. По-видимому, при дворе он познакомился с
наставником короля, английским гуманистом и знатоком древнегреческого
языка сэром Джоном Чиком (1514-1557), под влиянием которого изрядно
изучил этот язык. С врачебной же деятельностью Рекорда связан эпизод,
характеризующий не столько его самого, сколько нравы века.

Такая странная жизнь
171
Джон Стрип (1643-1737), историк и
автор многочисленных биографий английских
ученых мужей и служителей церкви, писал
в своей «Духовной Хронике»: «В июле 1548
года в Лондоне неожиданно
распространился слух, что король Эдуард умер... Некто
Роберт Аллен, которого люди называли пророком
(prophesier), утверждал, что, бросая цифры
(figures), может предсказать будущие события
и вычислить день смерти людей. Паписты
призвали этого человека ко двору и потребовали
определить, сколько лет жизни Господь
даровал королю Эдуарду. Тот выполнил приказа- Рис. 5-1. Роберт Рекорд
ние, и, будучи уверенным в своем мастерстве, (рисунок работы
тайно поведал некоторым людям, что король не неизвестного художника)
так давно скончался. Тогда придворные
повелели задержать тех, кто распространяет подобные лживые слухи, и Эдуард
Андерхилл, один из джентльменов-пенсионеров в страже короля и
ревностный протестант, разыскал Аллена и привел его к Лорду-протектору в Сион-
хаус. Аллена отправили Тауэр, а Лорд-протектор написал письмо сэру Джону
Маркхему, который был тогда лейтенантом Тауэра, и потребовал, чтобы
задержанного освидетельствовали обученные этому люди. Сэр Джон, будучи
человеком мудрым и верующим, побеседовал с заключенным и пришел к
выводу, что в науке астрономии тот знает больше, чем все люди в
университетах Оксфорда и Кембриджа. Затем он послал за м-ром Рекордом, доктором
медицины и очень осведомленным в богословии человеком, который устроил
Аллену проверку, и нашел, что он совершенно не знаком с правилами
астрономии и является неучем и колдуном, заслуживающим виселицы*».
Врачебная деятельность была не единственным занятием Рекорда.
Вскоре после коронации Эдуарда, он был включен в комиссию, которой
надлежало проверить деятельность Бристольского монетного двора. В результате
заместитель Казначея двора сэр Уильям Шеррингтон (ок. 1495-1553), был
отправлен в Тауэр, а Рекорд в январе 1549 года получил должность
управляющего сразу двумя монетными дворами — Бристольским и Лондонским
(вновь открытым во дворце Дарем-хаус на Стрэнде — одной из центральных
столичных улиц).
Так один из многочисленных королевских лейб-медиков неожиданно
превратился в важного государственного служащего58. Впрочем,
примерно через полгода ему было приказано сосредоточиться на управлении
только одним монетным двором — Бристольским (первый документ, под-
Дальнейшая судьба Аллена доподлинно неизвестна; по некоторым данным
он вышел из тюрьмы после смерти Эдуарда VI.

172 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
писанный Рекордом в должности управляющего этого двора и дошедший
до нас, датируется 13 августа 1549 года).
На этом посту Рекорд нажил могущественного врага, сыгравшего
роковую роль в его жизни. Этим врагом был Уильям Герберт (ок. 1501-1570) —
незаконнорожденный сын важного аристократа, прославившийся как
отчаянный дуэлянт, за которым числилось немало темных и «мокрых» дел.
Такому драчуну нашлось место в охране Генриха VIII, а затем и в рядах
армии французского короля Франциска I. Не имея состояния, молодой
человек после возвращения из Франции решил «поправить обстоятельства
женитьбой» и сделал это исключительно удачно: его женой стала Анна,
младшая сестра Екатерины Парр — шестой и последней жены Генриха VIII.
После женитьбы на молодого человека посыпались королевские милости:
он был возведен в рыцари и получил конфискованное по велению короля
бенедиктинское аббатство Уилтон в графстве Уитишир, которое
превратил в роскошную загородную резиденцию; вдобавок ему было даровано
несколько замков и обширные угодья в Уэльсе. Герберт был также назначен
одним из опекунов Эдуарда VI, и по восшествии на престол мальчик-король
не замедлил щедрыми подарками увеличить состояние опекуна и возвысить
в глазах двора, назначив конюшенным (master of the horse).
Вскоре сэру Уильяму представилось возможность продемонстрировать
свои боевые качества. В 1549 году на западе Англии, в Девоншире и
Корнуолле, вспыхнули серьезные волнения среди католиков-крестьян,
протестовавших против так называемого огораживания, уничтожения мелких ферм
и раздачи земельных участков крупным арендаторам. Герберт вооружил
несколько тысяч подданных из своих валлийских владений и вместе с
отрядом еще одного «католического лорда» подавил восстание, получив за это
титул графа Пемброка. Тайный совет выразил ему благодарность, и, чтобы
компенсировать затраты новоиспеченного графа на подавление мятежа,
постановил разрешить ему «извлечь прибыль из добытых слитков серебра,
общим весом в две тысячи фунтов», что в денежном выражении должно
было составить огромную сумму (свыше шести тысяч фунтов).
Еще через пять лет Герберт, который вовсе не был истовым католиком
и в душе сочувствовал протестантам, сумел завоевать доверие королевы
Марии Тюдор, с необычайной жестокостью преследовавшей
приверженцев реформированной церкви. Вскоре, однако, его лояльность была
подвергнута испытанию: протестантизм, привлекавший все больше и больше
сторонников, оказался под смертельной угрозой, когда стало известно, что
Мария намеревается выйти замуж за наследника испанского престола
фанатичного католика Филиппа II (ставшего королем в 1556 году). В знатных
протестантских семьях возник план, имевший целью предотвращение
«испанского брака» и возведение на трон сводной сестры Марии —
протестантки Елизаветы. 25 января 1554 года богатый лендлорд из графства Кент сэр

Такая странная жизнь
173
Томас Уайетт-младший во главе четырехтысячного отряда двинулся на
Лондон. После некоторых сомнений Мария поручила Пемброку защищать
столицу, свою жизнь и свою веру. Действия графа на посту
главнокомандующего были не особенно умелыми, но и инсургенты не отличались военной
выучкой. Поэтому восстание удалось подавить: главу повстанцев,
тридцатитрехлетнего отца девятерых детей четвертовали, а еще примерно сто
человек повесили или утопили. После этих событий Пемброк, который по
свидетельству современника «не умел ни читать, ни писать», начал играть
ведущие роли в дворцовых интригах, а после смерти Марии ( 17 ноября 1558
года) стал одним из доверенных лиц ее преемницы Елизаветы I.
Попав ко двору и получив важную государственную должность,
Рекорд не мог безучастно относиться к событиям в стране. Но насколько
умело он обращался с цифрами, настолько же был слаб в «политической
арифметике» и поэтому повел себя с сэром Уильямом
непредусмотрительно: после подавления восстания 1549 года тот не стал дожидаться, когда
из серебряных слитков будет «извлечена прибыль», а потребовал у
управляющего Бристольским монетным двором некую сумму якобы на
содержание своих солдат... и получил отказ. Строптивый управляющий обосновал
свое решение тем, что приказ исходил не от короля, которому подчинялся
Монетный двор. Сэр Уильям немедленно обвинил Рекорда в измене, а
послушный суд приговорил его к двухмесячному тюремному заключению.
Монетный двор в Бристоле был закрыт весной 1550 года, и Рекорд,
по-видимому, вернулся в Лондон. Прошло сравнительно немного времени, и удача
вновь улыбнулась Рекорду: его назначили Генеральным управляющим
серебряными рудниками в графстве Уэксфорд на Юго-Востоке Ирландии и
ответственным за чеканку монет на Дублинском монетном дворе. Это были
важные должности, если учесть, что правительство Эдуарда VI нуждалось
в серебряных слитках, чтобы восстановить изготовление «полновесных»
монет и преодолеть финансовые затруднения, связанные с изменением
стоимости денежных единиц59. Замечу, что серебряная крона в это время
приравнивалась пяти шиллингам, причем была первой английской монетой, на
которой вместо римских были нанесены индо-арабские цифры.
17 мая 1551 года Тайный совет адресовал Лорду-Казначею Ирландии
письмо, извещавшее «о направлении Роберта Рекорда, штейгера Гуден-
фингера и его немецких (Almayne) рудокопов»; сообщалось также, что
«упомянутый Рекорд обязан осуществлять надзор над рудником и
рудокопами и соблюдать правила при ежемесячных выплатах заработной
платы, соответственно заключенным договорам... ». Через полгода у Рекорда
потребовали отчет о результатах его работы, запросили предложения по
увеличению добычи руды, а также мнение о необходимости
привлечения иностранных рабочих. По неизвестным причинам Рекорд затянул
с ответом и прислал его только в феврале следующего года, но при этом

174 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
лишь сообщил, что англичане и ирландцы работают лучше, чем немецкие
гастарбайтеры. Молчание Рекорда восполнили многочисленные жалобы
на его «недостойное поведение», которыми штейгер и поддерживавшие
его «руководители среднего звена» засыпали Тайный совет. Заседавшие
в нем лорды сочли необходимым для разбора претензий послать в
Ирландию личного секретаря короля Джерарда Хэрмэна.
Сохранившийся отчет об этой инспекции (от июля 1552 года) рисует
прямо-таки ужасающую картину: Рекорд оказался совершенно
некомпетентным управляющим и рудник приходит в упадок; добыча падает и,
соответственно, уменьшается число серебряных слитков, хотя производственные
затраты все увеличиваются; на две недели работа была приостановлена
только потому, что рабочие не получили причитающуюся им заработную
плату и не смогли купить необходимую провизию; разногласия Рекорда
и штейгера по поводу места сооружения новых помещений для дробления
руды и, как следствие, отсрочка этого строительства привела к потере
тысячи унций серебра, которые могли быть извлечены из шестьдесяти тысяч
фунтов породы; Управляющий отказывается следовать советам
штейгера, утверждая, что знает больше, чем он, оскорбляет немецких рабочих,
называя их пьяницами и разбойниками, обвиняет их в том, что, получая
казенные деньги, они по существу обворовывают Его величество; М-р
Рекорд отказывается платить за доставленный французским китобойным
судном китовый жир, которые рабочие используют в факелах, освещающих
штольни; он присваивает мясо, предназначенное для рудокопов — лучшее
забирает для своего стола, а остальное с выгодой продает; наживается на
продаже зерна, сельди и мерлузы; запрещает своим людям покупать обувь
по дешевой цене, а требует, чтобы они платили втридорога за башмаки,
которые делает его личный сапожник, и так далее. Вдобавок сообщалось,
что м-р Рекорд не отдает м-ру Иоахиму Гуденфингера взятые у него взаймы
шестьдесят два фунта, девять шиллингов и четыре пенса, о чем заимодатель
направил 15 мая 1552 года жалобу в Тайный совет.
Результатом «командировки» Хэрмэна явилось назначение в январе
1553 года новой комиссии «из четырех достойных джентльменов» для
«рассмотрения и проверки некоторых книг (бухгалтерских. — Ю. Я.), которые
касаются ирландских рудников». Далее в решении Тайного совета
говорилось, что «члены комиссии должны заслушать Иоахима Гуденфингера,
Роберта Рекорда и других, кого сочтут необходимым, чтобы лучше понять,
в каком состоянии находятся упомянутые рудники, и в чем состоит суть
спора между упомянутыми Рекордом и Гуденфингером. После завершения
этой работы комиссия обязана кратко обобщить все мнения и сообщить их
лордам Тайного совета для принятия соответствующего решения...».
А решение было таким: в мартовские иды 1553 года Рекорд получил
письмо из Вестминстера, уведомляющее его, что рудник в Уэксфорде
закрывается и что Рекорду надлежит вернуться в Лондон. К сожалению,

Такая странная жизнь
175
отсутствуют подробности упомянутого «заслушивания» и сведения о том,
как защищался Роберт Рекорд.
Чем он занимался после возвращения в столицу доподлинно
неизвестно — вероятно, преподаванием математики и врачеванием. После смерти
Эдуарда протестанту Рекорду не следовало вести себя опрометчиво, чтобы
не навлечь подозрений в сочувствии «идолопоклонникам». Но, видимо,
осторожность не входила в жизненные правила Рекорда. В 1553 году был
арестован и приговорен к тюремному заключению уже упоминавшийся Эдуард
Андерхилл — католики не простили ему слишком пламенной
приверженности новой вере. «Разделяя участь многих, — пишет Стрип, — он в августе
предстал перед Королевским советом, заседавшим тогда в Тауэре, и затем
был отправлен в Ньюгейтскую тюрьму из-за того, что, будучи джентльменом
остроумным и талантливым, сочинил балладу, в которой некоторые строки
были направлены против папистов». Во время пребывания в тюрьме у Ан-
дерхилла случилась «горячечная лихорадка» (burning ague) и «доктор
медицины Рекорд, очень ученый человек, отважился несколько раз навестить
его в тюрьме и делал это с опасностью для жизни; он заботился о больном
и лечил совершенно бесплатно. Благодаря его [лечебным] средствам, и
Господнему Провидению, он восстановил здоровье заключенного».
Тем не менее, в течение следующих двух лет Рекорда оставили в
покое. Но 13 апреля 1556 года Лорд-казначей Англии направил письмо
заместителю чемберлена* лорду Ноулесу, в котором настаивал на создании
комиссии, которая бы определила стоимость остатков руды, «добытой в то
время, когда Управляющим был м-р Рекорд, но так и не переработанной».
В результате ли деятельности комиссии, либо по какой-то другой причине
20 июля 1556 года Рекорду было предписано в десятидневный срок
предстать перед Тайным Советом для дачи показаний.
И в это время, самое, вероятно, критичное для судьбы Рекорда, он
совершает абсолютно нелепый поступок, публично заявив о «дурном
поведении» (misconduct)** графа Пемброка. В чем оно заключалось —
осталось неизвестным, но граф обвинил своего старого врага в диффамации
и подал на него в суд. Первое слушание состоялось в январе 1557 года,
а 10 февраля судья вынес решение: обвиняемый должен либо
выплатить истцу тысячу фунтов (совершенно «неподъемную» для
подсудимого сумму), либо отправиться в долговую тюрьму. Так Рекорд очутился
в тюрьме Королевской скамьи60 в лондонском районе Саутворк. Здесь он
и скончался: по-видимому, через некоторое время после даты, которая
поставлена под его завещанием — 28 июня 1558 года. В ряде литературных
источников утверждается, что Рекорд оставил небольшие суммы своим
детям (четыре сына и пять дочерей), но американская исследовательница
Управляющий королевским двором.
Это слово переводится также как «разврат», «супружеская неверность».

176 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
Фрэнсис М. Кларк показала, что Рекорд, скорее всего, никогда не был
женат и умер холостяком, а его единственным наследником стал
племянник Роберт.
ТРУДЫ ВО БЛАГО
Теперь, когда читатель знаком с жизненным фоном, на котором Роберт
Рекорд создавал свои замечательные учебники, самое время перелистать
страницы книг валлийского педагога, этого «Ньютона XVI века», как с
гордостью, хотя и со значительным преувеличением, писал о нем известный
английский историк науки и издатель старинных книг Джеймс Орчард
Холлиуэлл (1820-1889).
В Предисловие к третьему своему учебнику «Замок Знания» (1556)
Рекорд поместил стихотворное «Уведомление для тех, кто намеревается
регулярно изучать труды автора, касающиеся математики». Привожу его
подстрочник:
Мысль — что твердая основа*.
Ноги на ней стоят уверенно и прочно,
А не разъезжаются, как в жиже свинарника.
И те, кто изберет дорогу, проложенную по этой основе,
Получат все, что необходимо для благоденствия.
Основа Искусств {Grounde of Artes) — тот посох,
На который надежно опирается человек,
Уверенно шагавший, но попавший на такое место,
Где он рискует поскользнуться и упасть.
Честно пройдя по Пути {Pathwayе),
Безошибочно ведущему к Знанию (Knowledge),
Он сможет без боязни приблизиться к Вратам
Знания {Gate of Knowledge) и успешно пройти через них.
И если за этими Вратами он правильно выполнит Измерения,
То очень скоро очутиться в Замке Знаний (Knowledge of Castle),
Где посредством упорного и ранее незнакомого ему труда
Обретет вожделенные Сокровища Знания {Treasure of Knowledge),
И хотя от кое-кого, кто уже владеет этими Сокровищами,
Никогда не требовалось дружить с Измерениями,
Не странствовать по Пути, ведущему к Знанию,
Не стоять прочно на Основе Искусств,
Они смогут заслужить лишь ложную славу,
И не смогут обрести себя при дворе Знания.
Автор использует игру слов: «Ground» переводится как «земля», «почва»,
но и как «основа», «основание».

Труды во благо
Î77
В этом «Уведомлении» автор курсивом выделил заголовки своих
учебников, как законченных, так и будущих. И хотя его планы в дальнейшем
претерпели определенные изменения, из Предисловий к некоторым его
книгам можно судить об общем грандиозном замысле автора —
создании учебников по арифметике («Основа Искусств»), по геометрии («Путь
к Знанию»), по астрономии («Замок Знания»), по инструментам
различного типа и методам измерения с их помощью («Врата Знания»), по
космографии и навигации («Сокровища Знания»). Забегая вперед, скажу, что две
последние книги либо не были написаны, либо не опубликованы или
утеряны, а незадолго до кончины Рекорд выпустил еще один учебник, на этот
раз по алгебре — «Точильный камень для ума» («Whetstone of Witte»),
«Учебный комплект» Рекорд предназначал «не для знатоков наук, а для
простых и необученных людей, которые более всего нуждаются в помощи».
Он замечал также, что его книги очень полезны и для «большого числа
благородных джентльменов, особенно придворных, которые не знают
латинский язык». Главная цель автора состояла в том, чтобы возбудить у
рядового читателя интерес к математике и так передать ему знания, дабы
смог он как можно раньше использовать их для решения своих
практических проблем. О том, какими педагогическими методами Рекорд пытался
достичь этой цели, будет сказано далее; сейчас же познакомимся с кратким
содержанием его учебников и отметим их две важные особенности:
— во-первых, они написаны народным (английским) языком (хотя
Рекорду, столько лет «отдавшему» университетской латыни, было бы
незатруднительно воспользоваться этим языком);
— во-вторых, материал в них (за исключением одного учебника)
излагается в форме диалога между умудренным Учителем (Master)
и жаждущим знания Учеником (Scholar), форме, удобной для
чтения, понимания и усвоения61.
Основа Искусств
Первый учебник, опубликованный Рекордом, назывался «Основа
Искусств: обучение действиям арифметики и ее практическому
использованию, совершенно необходимому для самых различных людей.
Отпечатано в Лондоне Рейнольдом Вольфом. 1543 год». Символично, что учебник
вышел в тот самый год, когда появилась великая книга Николая Коперника
«Об обращении небесных сфер», в которой содержалась революционная
теория гелиоцентрической структуры Вселенной, положившая начало
новой эре в истории науки.
Была ли «Основа Искусств» первым учебником арифметики,
написанным на английском языке? В течение многих лет в различных публикациях
(даже в солидных энциклопедиях) на этот вопрос давался положительный
ответ. Но, увы, это не так: Рекорда опередил анонимный автор, издавший
в 1537 году книгу «Введение в изучение [приемов] Счета с помощью Пера

178 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
или Счетной доски. Вслед за простым изложением Арифметики или
Алгоритма» (затем она переиздавалась, по крайней мере, семь раз, вплоть до 1629
года). Правда, «Введение» не было оригинальным или методически новым
сочинением, а представляла собой компиляцию двух «Арифметических книг»,
изданных (также анонимно) в Нидерландах (1508) и Франции (ок. 1530).
Вероятно, были и другие английские учебники, поскольку Рекорд
в Предисловии к «Основе Искусств» писал: «Если какой-нибудь человек
скажет, что уже достаточно написано книг по Арифметике и я напрасно
взялся за перу, чтобы сочинить еще одну (если я только не задался
целью осудить труды других авторов), то отвечу, что не собираюсь обвинять
в усердии других сочинителей, поскольку знаю, что нет человека, который
бы смог удовлетворить всех и каждого отдельного читателя, и,
следовательно, подобно тому как многие люди высоко оценивают разные книги,
также и я не сомневаюсь, что кто-то сочтет, что эта книга лучше, чем
другие, написанные английским языком...».
Предисловие к учебнику Рекорд начинает с определения:
«Арифметика — это наука или искусство, обучающее способу и использованию
вычислений, которые можно производить различным образом либо с помощью
пера, либо посредством счетной доски или каким-нибудь иным образом».
Далее он перечисляет профессии, для которых знание этого предмета
совершенно необходимо в практической деятельности (купец, счетовод,
государственный служащий, эконом, управляющий имением и так далее),
и подчеркивает, что музыка, физика, юриспруденция и некоторые другие
науки зависят от «чисел и пропорций».
Основной текст учебника состоит из трех, неравных по размеру частей.
Первая — самая большая часть — посвящена описанию индо-арабской
нумерации и ее преимуществ*, изложению правил выполнения четырех
основных арифметических операций над целыми положительными числами,
подкрепленных соответствующими примерами. Рекорд стремится
максимально просто объяснить неискушенному читателю начала арифметики.
Так, он приводит таблицу умножения 9 χ 9, но замечает, что ее можно
запомнить только до числа 5, а для больших чисел надо действовать
следующим образом: «вычти каждую цифру из десяти, запиши рядом все разности
и прибавь столько десятков к их произведению, насколько единиц первая
(или вторая) цифра превосходит вторую (или первую) разность». В
современном виде правило основывается на тождестве
(10-х)(10-у)+10(х + у-10) = ху,
где х, у обозначают цифры. Рекорд демонстрирует это правило (которое,
впрочем, хорошо было известно и до него) на примере умножения 7x8
(Рис. 5-2,а)62
Римская система еще активно использовалась в XVI веке.

Труды во благо
179
«Разобравшись» с первыми четырьмя арифметическими операциями,
Рекорд излагает приёмы решения основных задач так называемой
коммерческой арифметики, которая подробным образом уже была рассмотрена
в знаменитой «Книге абака» (1202) Леонардо Пизанского и в не менее
знаменитом трактате францисканского монаха Луки Пачоли (1445-1517)
«Сумма [знаний] по арифметике, геометрии, отношениям и
пропорциональности», вышедшей в 1494 году в Венеции. Рекорд приводит
формулы вычисления сумм арифметической и геометрической прогрессий,
сведения о простых и сложных процентах, правило товарищества (купцы
внесли неравные суммы на различное время: каким образом должна быть
разделена прибыль?) и так далее.
Особое внимание он уделяет пропорциям (которые обозначает
«удлиненной» буквой Z), в частности, «правилу трех». «Это правило пропорций,
которое из-за своего совершенства называется «золотым» {régula aurea):
«если даны три известных числа, найди другое, неизвестное, которое ты
хотел бы знать....» (рис. 5-2,6)*. Кроме того, он рассматривает другие виды
пропорций (обратную, сложную) и показывает (в издании 1552 года),
каким образом их можно использовать для получения минимальных затрат
«при составлении лекарств, композиций металлов, смешении вин».
Во второй части книги излагаются правила вычисления на счетных
досках (разновидность абака); они адресованы не только тем, «кто не умеет
ни писать, ни читать, но и грамотным людям в тех случаях, когда у них
нет под рукой пера, или не на чем писать» (такой «параллелизм» часто
практиковался в тогдашних школах).
Вычисления с помощью счетных досок или «счет на линиях» начал
применятся еще в Средневековой Европе. Чтобы выполнить простейшие
арифметические операции, брали горизонтально разлинованную доску
и выкладывали на ней (а в споре — бросали) специальные предметы,
которые в разных европейских странах назывались примерно одинаково: во
Франции — «жетонами» (от jeter — бросать), в Нидерландах —
«брошенными деньгами» (werpgeldom); староанглийское выражение to cast
an account («бросить счет») иллюстрирует действия счетовода.
Горизонтальные линии доски соответствовали единицам, десяткам, сотням и так
далее. На каждую линию клали до четырех жетонов; жетон, помещенный
между двумя линиями, означал пять единиц ближайшего разряда,
соответствующего нижней линии. В вертикальном направлении доска
расчерчивалась на несколько столбцов для отдельных слагаемых или сомножителей.
В английском государственном казначействе в качестве счетной доски
Рекорд, естественно, не использовал в нем современное обозначение
неизвестной (х), оставляя вместо него пустое место, и, кроме того, операцию
умножения называл словами.

180 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
2 (=10-8)
3 (=10-7)
X
10-х
(=8-3=7-2)
6
(=2x3)
ху=10 [х-(10-у)]+(10-х)(10-у)
3
8
16
Зх=16х8
В
Рис. 5-2: а) пример умножения; б) обозначение
пропорции; в) трансформация знака пропорции
в знак равенства
использовалась
разделенная на клетки
(chequer) скатерть,
покрывавшая стол, на
котором
производился счет. Поэтому
Казначейство
(Exchequer) называлось
«Палатой шахматной
доски». Счетные
таблицы или счетные
доски два с лишним
столетия были
необходимой
принадлежностью купца и
чиновника, ученого и
школяра.
И, наконец,
последняя часть
посвящена издревле
известному пальцевому счету — Рекорд заимствовал его правила из книги
Леонардо Пизанского.
«Основа Искусств» появилась «в нужное время и в нужном месте» —
страна пыталась выйти из экономического коллапса, в который ее
ввергло правление Генриха VIII. Постепенно развивалась торговля, сельское
хозяйство, добыча угля, а отчаянные мореходы, поощряемые торговыми
компаниями, начинали искать заморские рынки. И все это требовало
знание «цифирной грамоты», умения быстро и правильно считать. Поэтому
книге была уготовлена счастливая судьба.
Второе издание книги, вышедшее в 1552 году, Рекорд расширил и
отредактировал сам, добавив, в частности, правила операций с дробями и
правило «ложного положения». Изменилось и Посвящение: вместо «Славного
мастера Ричарда Уолли», автор преподносил свое сочинение
«Могущественному королю Эдуарду VI» (годом ранее старый покровитель автора был
заключен в тюрьму по политическому обвинению).
В дальнейшем книга выдержала не менее восемнадцати изданий
в XVI веке и двенадцать — в следующем веке (последнее датируется
1699 годом). Таким образом, «Основа Искусств» не теряла свою
актуальность в течение более чем полутора веков! Среди ее редакторов, иногда
повторявших, иногда дополнявших оригинальное издание, был
знаменитый английский полимат Джон Ди (1627-1609), один из
образованнейших людей своего времени. Как, наверное, был бы горд Рекорд, если бы

Труды во благо
181
узнал, что такой ученый счел «Основы...» достойными его редакторского
пера!
Чем только не занимался «елизаветинский маг» Ди: был библиофилом,
астрономом, географом, реформатором юлианского календаря,
«архитектором идеи Британской империи», замечательным математиком,
написавшим знаменитое Предисловие к переводу «Начал» Евклида на английский
язык, выполненному Генри Биллингсли63 (в этом Предисловии Ди
подытожил достижения математики в период до последней четверти XVI века)...
Но с другой стороны он слыл адептом герметической философии,
алхимиком, астрологом, мистиком, каббалистом, посредством «магического
кристалла» беседовавшим с ангелами на языке Еноха*, «котором говорят
обитатели Эдемского сада». Как философ Ди придерживался взглядов
Пифагора, утверждая, что душа — это самодвижущееся число, что оно есть
основа и мера всех вещей во Вселенной, а сотворение мира Господом было
«актом исчисления».
Конечно, дни и труды Ди заслуживают отдельного рассказа или, по
крайней мере, главы в книге, наподобие той, что лежит сейчас перед
читателем, однако по ряду причин мне приходится отложить этот замысел до
лучших времен («Если Господь дарует мне силы и время», как говаривали
герои этой книги).
Путь к Знанию
В 1551 году появился новый учебник Рекорда, который назывался
«Путь к Знанию, содержащий первые Принципы Геометрии в том виде,
в котором они могут быть использованы на практике, как для [создания]
Геометрических и Астрономических Инструментов, так и для
[вычерчивания] проекций планов {Projection of Plattes) любого вида, что
чрезвычайно необходимо для людей различных [профессий]» (рис.5-3).
Это была первая английская книга по началам геометрии, ибо все
ранее опубликованные работы были либо переводами с латыни, либо
сокращенными изложениями сочинений классических или средневековых
авторов (к тому же также написанными латынью). Книга Рекорда была
сработана в печатне Рейнольда Вольфа и посвящена юному Эдуарду VI,
«потому что, — писал автор в Предисловии, — ничего не может быть
более удручающим для благородного короля, чем бедность его владений,
либо полное невежество подданных, но, к счастью, рядом с Вашим
величеством находится немало мудрых мужей...».
Учебник должен был состоять из четырех частей, но в Предисловии
Рекорд извещал читателя, что «несчастная судьба стала препятствием
его планам», и он включил в «Путь к знанию» только две части (главы).
Опущенные части должны были быть посвящены различным вопросам,
Библейский патриарх, седьмой потомок Адама.

182 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
связанными с теоремой Пифагора и измерениями (measurynge),
выполняемыми с помощью геометрических инструментов*.
Начиная книгу, Рекорд по своему обычаю пытается сразу же
заинтересовать читателя значимостью материала, с котором тому придется
встретиться: «Будет своевременно и небесполезно сказать о том, какую помощь
оказывает Геометрия всем математическим искусствам, являясь
основанием для доказательства их непреложных истин; ни у одного человека,
изучающего эти искусства, не может возникнуть в этом сомнения, ибо
почти в каждой строчке любой математической науки он ощутит
необходимость в знании геометрии». А чтобы читатель, не дай Бог, не подумал
бы, что перед ним лежит сугубо научный трактат, Рекорд спешит отметить
также и практическое значение геометрии для «купцов,
кораблестроителей, навигаторов, плотников, приборных дел мастеров, для тех, кто ходит
за лошадью, запряженной плугом, для портных, ткачей и всех тех других,
кто в работе использует меры и весы».
«Путь к Знанию», видимо, дался Рекорду нелегко, и, прежде всего,
из-за отсутствия геометрической терминологии на английском
(точнее — еще на англо-саксонском языке). Он был поставлен перед
нелегким выбором: либо использовать латинские, непонятные для массового
читателя термины, либо попытаться «перевести» их на английский язык,
сделав «содержательными» — с тем, чтобы, встретив их в книге,
читатель мог быстро припомнить свойства объекта, которые они обозначают.
Так появились:
— точка — «след на поверхности от острого инструмента» (prycke);
— перпендикуляр — «линия свинцового отвеса в удочке» (plummet line);
— тангенс — «линия касания» (touch line);
— равносторонний, равнобедренный и косоугольный треугольники —
«троекратноравный» (threleke), «древоподобный» (tweylike),
«неодинаковый» (nonlyke), соответственно;
— основание треугольника — «линия земли» (ground line);
— прямоугольник — «длинный квадрат» (long square);
— параллелограмм — «сжатоподобный» (likejamme) и так далее
Ни один из придуманных Рекордом терминов не прижился в
английском математическом языке, что провидчески предполагал и чего
опасался сам автор: «Я не сомневаюсь, благосклонный читатель, что мои
доказательства будут звучать на родном языке необычно и непривычно, и многие
люди сочтут меня странным человеком, имеющим странные суждения.
Некоторые из них будут необдуманно говорить, что я мог бы лучше
использовать свое время, рассказав забавные истории из жизни людей
благородного сословия (chivalrye)».
Рекорд намеревался посвятить измерительным приборам учебник «Врата
Знания», который, вероятно, был написан, но не издан.

Труды во благо
183
Более удачны определения
основных геометрических понятий, в
которых ииспользуются приведенные
неуклюжие термины. Эти
определения даются в строгом Евклидовском
стиле, но менее формально, чтобы
они были более понятны читателем-
практиком. Приведу два примера.
«Под Prycke Геометры понимют
нечто малое и имеющее неощутимую
форму {unsensible shape), не
содержавшую частей, иначе говоря, ни
длины, ни ширины, ни глубины. Но
поскольку это точное определение
касается только теоретических
рассуждений, то для практического
применения (учитывая, что я собираюсь
использовать все изложенные здесь
принципы на практике), я полагаю,
лучше определить prycke как
маленький отпечаток (printe) пера или
другого инструмента, который остается
недвижимым после первого прикосновения [к бумаге]; следовательно,
[отпечаток] не имеет заметных длины и ширины».
Далее аналогичным образом автор определяет линию («... большое
число таких pryckes) и продолжает «... если с помощью пера поставить еще
другие pryckes между каждыми двумя такими же, тогда вы получите
линию... или, по определению Геометров, длину без ширины»*.
Что касается содержания «Пути к Знанию», то оно представляет
собой перевод первых четырех Книг «Начал» Евклида и их перекомпоновку,
имеющую, в основном, педагогическую цель. Верный своим принципам,
Рекорд включает в первую часть своей книги определения и различные
геометрические построения, содержащиеся во всех четырех Евклидовских
Книгах. Доказательная часть опущена, хотя автор и поясняет (иногда
с помощью простых и полезных для практики примеров) справедливость
таких построений, как, например: «вписать квадрат в заданную
окружность», «построить треугольник по двум заданным сторонам и углу».
Таким образом, из этой части читатель получает основные представления
о геометрии на плоскости и узнает свойства треугольников, квадратов,
параллелограммов, полигонов, окружностей и так далее. Во вторую же часть
Ср. с определениями Евклида: «точка есть то, что не имеет частей»,
«линия — длина без ширины».
*НКРВ Л1 л* г»*
ГИШт ргкмгдМг ICQttfttl
*")||МИ»и!!Уи
ж* ч*г *«■ ± ж ч Ляпкт А*
Рис. 5-3. Страница книги
«Путь к знанию»

184 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
включены постулаты («некоторые основополагающие предложения»),
аксиомы («некоторые общие положения, очевидные для всех людей») и
теоремы («которые можно назвать доказуемыми истинами»). Каждая теорема
сопровождается чертежом и объяснениями, но доказательств не
приводятся. Справедливости ради, надо сказать, что идея подобного
«распределения» материала из сочинения великого грека принадлежит не Рекорду,
а философу Проклу Диадоху (412-485), комментарии которого к Евклиду
были опубликованы в 1533 году на греческом языке в Базеле.
Замечу также, что Рекорд упоминает в учебнике о линзах —
«дальновидных стеклах» (perspective glasses) Роджера Бэкона и замечает, что во
времена, когда жил этот великий франсиканец, наука была уделом
небольшого числа избранных; Бэкона же облыжно обвиняли в некромантии не
потому, что он «практиковал это искусство», а потому, что «в геометрии
и других математических науках он был столь искусен, что сделал
открытия, которые в глазах большинства людей казались чудом». Рекорд, как
и большинство его современников, с восторгом отзывается об Архимеде
и повторяет ряд легенд, связанных с именем великого грека. Например,
пишет о том, что Архимед «изобрел машину, которая выпускала за один
выстрел сотню стрел, нанося большой урон римским войскам, и повсюду
распространилась легенда, будто бы в Сиракузах появился удивительный
сторукий гигант».
Отличие «Пути к Знанию» от других учебников Рекорда состоит в
отказе автора от диалоговой формы изложения — он, видимо, осознавал
сложность представления совершенно нового для английского рядового
читателя материала. «Путь к знанию» не имел такого успеха как
первый учебник Рекорда, и появление второго издания в 1574 году можно
рассматривать как некую более краткую альтернативу переводу Евклида,
выполненному Генри Биллингсли.
Замок Знания
Предпоследняя книга, увидевшая свет при жизни Рекорда, была
посвящена королеве Марии Тюдор и представляла собой введение в
астрономию. Она называлась «Замок Знания, содержащий Объяснение как
Небесной, так и Материальной Сфер*, а также другие, свойственные им
вещи. С различными, легко понимаемыми доказательствами и
некоторыми новыми наглядными примерами, ранее не описанными в каких-либо
обычных сочинениях. Лондон, 1556»**. (рис. 5-4).
Эта была первая книга об элементах астрономии, написанная на
английском языке. Она, по-видимому, готовилась к печати во второй
половине 1566 года, когда Тайный совет уже предъявил Рекорду об-
То есть Земного шара.
Второе издание книги появилось в 1596 году.

Труды во благо
185
винения, чем и объясняются слова
автора в Предисловии: «Хотя
злоключения моей жестокой судьбы
не позволяют в нынешнее время
достроить здание, строительство
которого я запланировал, но, несмотря
на мои несчастья, я привел немало
сведений в книге, во всяком случае,
больше того, что, насколько мне
известно, когда-либо было написано
на этом языке».
Тревожное и неопределенное
положение Рекорда сказывается на
более частом, чем в иных его
книгах, обращении к «Всемогущему
Господу и Вседержителю нашему». Не
случайно в Предисловие включен
и собственный Рекордов парафраз на
тему знаменитой поэмы Боэция «Об
утешении философией», в котором,
в частности, говорилось: «...Человек
обязан смотреть вверх, на Небеса,
как учит его Природа, а не закапываться подобно зверю в землю или
рыться в ней мерзкой свиньей. Более того, позвольте мне думать (вслед за
Платоном и другими философами), что глаза даны человеку именно для того,
чтобы он мог обращать их к Небесам, которые являются полем действия
{theatre) могущественной Господней силы и представлением (spectacle)
всех Его трудов» (символично, что Боэций написал свою поэму в тюрьме,
ожидая казни).
По сравнению с другими книгами Рекорда «Замок Знания» содержит
больший объем теоретических знаний. Автор демонстрирует
великолепное знание работ своих предшественников, ссылаясь на сочинения
знаменитых греков — Клавдия Птолемея (ок.87-165); Клеомеда (между
первой половины I века н.э.-второй половины IV века), автора трактата «О
круговращении небесных тел»; уже упоминавшегося философа Прокла
Диадоха, перу которого принадлежали книги «Сфера» и «Обзор
астрономических предположений». Не остались без внимания Рекорда
средневековые и современные ему ученые: Джон Холливуд
(латинизировано — Иоаннес де Сакробоско, ок. 1195-ок.1256)*; настоятель аббатства
Английский математик и астроном, профессор Парижского университета,
по книге которого «Трактат о сфере» астрономия изучалась во всех европейских
университетах в течение следующих четырёх столетий.
Рис. 5-4. Обложка книги
«Замок знания»

186 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
Сент-Олбани в Хертфордшире, астроном и хронолог Ричард Уоллингф-
орд (1292-1336); Оронс Фине (1494-1555), французский математик,
космограф и картограф, и некоторые другие. Рекорд не только цитирует
этих авторитетов, но и критически анализирует их работы, указывая на
содержащиеся в них неточности. В то же время в «Замок знаний»
включено описание астрономических приборов и навигационных таблиц —
вероятно, по этой причине книгу Рекорда взял с собой в плавание знаменитый
мореплаватель Мартин Фробишер (ок. 1535-1594), когда пытался найти
Северо-Западный проход к загадочному Катаю (Китаю).
Историческое значение «Замка Знания» состоит в том, что в
учебнике впервые в английской литературе содержится упоминание о
гипотезе Копернике. В первой части автор пишет о безоговорочной поддержке
Птолемеевского мироустройства (неподвижная Земля является центром
Вселенной), но затем, начинаются неожиданные, хотя и осторожные
уточнения и нововведения.
Учитель: ... Я не намерен тратить сколько-нибудь времени для
доказательства положения о неподвижности Земли, ввиду того, что это мнение
прочно утвердилось в головах огромного числа людей, и они посчитали
бы просто безумием подвергать его сомнению. Было бы, следовательно,
величайшей глупостью тратить усилия для доказательства того, что и так
не отрицается большинством людей...
Ученик: Но иногда случается, что точка зрения, принимаемая
многими, на самом деле оказывается совершенно ложной.
Учитель: Действительно, некоторые люди, обсуждавшие этот вопрос,
придерживались иного мнения. Не только великий Философ Гераклид
Понтийский и два других выдающихся ученых Пифагорийской школы
Филолай и Экфант, но также Хикетас (Гикет) Сиракузский и Аристарх
Самосский, приводили весомые, как мне кажется, аргументы в их
поддержку. Однако, из-за того что, это слишком сложный вопрос для
первого знакомства [с астрономией], я отложу его рассмотрение до будущего
времени. Тогда я объясню причины, по которым Птолемей, Теон и другие
утверждали и доказывали, что Земля неподвижна64....
Далее обсуждается вопрос о месторасположении Земли:
Ученик: ...Если бы Земля постоянно не находилась бы в центре Мира
и была бы подвижна, то каждый раз, когда он начинала свое движение,
возникали бы нелепые ситуации.
Учитель: Это правильное умозаключение...Однако, Коперникус,
человек великой учености, большого опыта и удивительного усердия в
наблюдениях, возродил (renewed) точку зрения Аристарха Самосского, утверждая,
что Земля не только совершает круговые движения вокруг своего
собственного центра, но, более того, она постоянно находится на расстоянии
тридцати восьми сотен тысяч миль от точно определенного центра мира. Одна-

Труды во благо
187
ко, поскольку понимание этой проблемы требует более глубоких знаний,...
я отложу ее объяснение до другого раза...
Ученик: Нет, сэр, честно говорю, я не желаю слушать такие пустые
фантазии, столь несовместимые со здравым смыслом и противоречащие
убеждениям научного сообщества Писателей; пусть уж эти фантазии
исчезнут навсегда.
Учитель: Ты слишком молод, чтобы быть хорошим судьей в столь
великих делах... В другое раз, когда я расскажу о его (Коперника. — Ю. П.)
предложениях, ты не только удивишься, услышав мой рассказ, но также
искренне изменишь свое мнение и будешь восхищаться им в той же
степени, в какой сейчас обвиняешь его.
Итак, в вопросе о движении Земли Рекорд почти повторяет Коперника,
писавшего: «Я дал себе труд снова перечитать книги всех философов, какие
только мог достать, чтобы узнать, не было ли в прежние времена каких-либо
иных взглядов на движение мировых тел, чем тот, который преподается
в наших школах. Таким образом, я вычитал сначала у Цицерона, что Гикет
из Сиракуз предполагал, что Земля движется. Затем у Плутарха я тоже
нашел указания, что некоторые иные придерживались такого же мнения...
Побуждаемый этим, я и стал размышлять о подвижности Земли, и,
несмотря на кажущуюся нелепость, я не переставал думать об этом предмете...».
Принял ли Рекорд гелиоцентрическую теорию в целом — трудно
сказать. Политическая и религиозная ситуация в стране заставляла его быть
осторожным в высказываниях о мироустройстве, и в данном случае он
продемонстрировал тот здравый смысл, которого ему так недоставало
в деле с графом Пемброком.
Точильный камень для ума
Последняя книга Рекорда, единственный его учебник, который не
переиздавался, был посвящен арифметике и алгебре65 и называлась
«Точильный камень* для ума; является второй частью Арифметики: содержит
[правило] извлечения корней, коссическую практику с правилом уравнения
и операции с использованием иррациональных чисел (surde numbers).
Напечатана в Лондоне Джоном Кингстоном. 1557» (рис.5-5).
В отличие от предыдущих книг «Точильный камень для ума» был
посвящен не отдельному лицу, а «Высокочтимым (right worshipful)
управляющим, советникам и всем остальным членам комитета предприимчивых
купцов (merchant adventurers) Московской компании». Эта компания,
основанная в 1555 году, была акционерном обществом, которое получило
монопольное право торговли с Россией, а Рекорд, возможно, служил в ней
В некоторых литературных источниках (особенно старых) вместо
«Точильного камня» пишут равнозначное «Оселок».

188 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
советником по вопросам навигации. Впрочем, никаких практических
рекомендаций книга не содержала, хотя из Посвящения следует, что автор
планировал (по договоренности с компанией) написать отдельный труд
по навигации: «По вашему волеизлиянию, намереваясь обеспечить вам
поддержку и удобство, я вскоре выпущу такую книгу по навигации,
которая, осмелюсь думать, не только вполне удовлетворит ваши ожидания, но,
кроме того, будет соответствовать пожеланиям большого числа людей, не
принадлежащих вашей компании».
Увы, этим планам не суждено было свершиться.... Ко времени
публикации «Точильного камня для ума» Рекорд, вероятно уже находился в
тюрьме и понимал, что дальнейшая судьба его незавидна. Но он еще пытался
храбриться: в соответствии с литературной традицией XVI века научные
трактаты и учебники, как правило, предварялись «Апологией»*, в которой
автор либо обосновывал важность и ценность своего сочинения, либо
отстаивал свой приоритет в рассматриваемых вопросах, либо критически
оценивал ранее опубликованные труды на ту же тему. Но в Посвящении,
датированном 12 ноября 1557 года, Рекорд писал: «Я думаю, что нет
необходимости в защите этой работы. Пусть встанет на ее поддержку каждый
добрый человек в стране, отчего его родина только выиграет. Кое-какие
испорченные натуры, возбуждаемые в течение ряда лет злобой, сделали
своей обычной практикой обман и поношение некоторых единственных
в своем роде предметов. Но они не страшны мне, и поэтому в нынешнее
время я не ищу защиты от них написанному мною».
Первая часть «Точильного камня для ума» представляет собой
расширенное изложение вопросов, которым была посвящена первая же часть «Основы
Искусств». В ней уделяется большее внимание свойствам различных чисел
и операции извлечения квадратного корня. Как врач он обращает внимание
читателя на важность знания науки о числах во врачебном деле: «Медицина
без знания и помощи чисел бессильна. Мы видим, что природа в
воспроизведении, как людей, так и животных и всех других существ, действует
точно в соответствии с числами. И это касается как времени формирования
плода, так и времени, когда ощущается его движение, и времени его
рождения. Тайна семи или девяти месяцев в достаточной мере подтверждают
сказанное. Помимо этого, между четырьмя и семи месяцами можно наблюдать
множество явлений, которые представляются нам необычными и заранее
неизвестными. Измерение пульса, вычисление критических дней, определение
пропорции в простых лекарствах, и в смесях сложных лекарств и
бесконечное число других полезных вещей — вот чему может помочь использование
чисел, и только невежественный человек может в этом сомневаться»
Рекорд принимает классическую концепцию числа («единица
неделима, она не является числом, но от нее происходят все числа»), и при-
Апология (греч. απολογία) — защита.

Труды во благо
189
держивается мнения Аристотеля
и Евклида о числах как о
собраниях дискретных единиц. Но
потребности практики вызывают у него
определенные затруднения. В
отличие, например, от Евклид и Боэция,
считавших числами только
положительные и целые, Рекорд допускает
использование положительных
рациональных, которые он называет
«ломанными» («broken»). Но каков
их статус? Ведь числа состоят из
множества единиц, а так как дроби
меньше единицы, они не могут быть
«с точностью названы числами».
Тем не менее, Рекорд дает правила
выполнения операций с
«ломанными», расширяя тем самым
концепцию числа. Автор приводит еще
одну классификацию чисел: он
называет их «фигурными» в том
случае, если они могут быть
представлены отдельными геометрическими
фигурами (в современных
обозначениях это означает, что для любого η квадратное и кубическое число — это
п2 и п3, соответственно).
В разделе, посвященном извлечению корней, Рекорд пишет, что корень
не всегда может быть числом в «классическом» смысле. Он указывает,
что общепринятый метод извлечения корней применим только к числам,
являющимися полностью квадратными {«bee fully sguare»), а «другие
числа, будучи бесконечными», не являются таковыми и, следовательно,
не имеют квадратного корня. И каждый раз, когда мы встречаем такую
ситуацию, мы вынуждены искать ближайшие числа, которые походят на
эти корни». Далее Рекорд показывает, как можно вычислить корни таких
чисел с желаемой степенью точности, представляя их частично с
помощью «ломанных».
Рекорд утверждает, что интерес к числовым методам основан на
нуждах практики, поскольку извлечение корня «используется во многих
случаях в строительстве... при измерении толщины деревьев и камней»,
а также при «выборе размеров оборонительных стен и боевых машин и
определения необходимого числа солдат, участвующих в битве».
Иррациональные числа Рекорд называет «глухими» (вслед за
итальянскими и немецкими авторами) и определяет их как числа, при извлечении
TtxJttt
aittfLTtK-jltJUtCibrnCr: lDHftlX3flldft*lplrtu
E'kMD pUtti- ЕП tlCCIÎCfc Brfr II, tbi MtMbF«
fflWlttSiÜWFiJ-iiEi'rtrbrrjlEutTdUlCtaCi:
ftuCEumbnc , *pttnir LijQl hrudüitfitnp, inci
ГгшЛПЬт fon±t1ibrfap rtu рмггЬг in ν ΓιπΓ : г.
аямни|||ГГыГгГа'"~чЬ*г-*|^| lï-çl rtcffTÉ*·
tifi irnpmipjfrjp t *£fy. 4ciHfirt-£i iuf ^±t\^ rf ■
чдедопи pûnkf _rtü tbiLi lüurn* itïi ь сыс №
rubber DKbcaiMCrlli Ugnr-tiWi nuirtlitlCu
Леи etil u JlUbal ru-ibrHi ftitlibjlfr ■ fwicn-
hrflfllbJllirtUlU-
llulO&ÎUiISjrjflCblUTLlliri ipiiriii-jL .1 ?" :
itnfrihtaMJHltiluuurilfaiiiCcuifrit-.'itcir
cuMf+.mjidEbrniüi jpcl^hu lu^njVr. ЛпЛЬза-
ишЬт1Ьс1гСс:иГг Lcprulign ji [tifE LuéIJEuj: lin-J
qaiif ri-. jteLijrc(Eiip jç« Eiic:iiii Li.ili;_u ft> j
WJiEEurpi.rilL-iLci-.ti^Einulijrl'.r.iri д^4пс,гпаг1>г,
ibDP: ■ ЛНЛШ& Bl. S- ЧЬрнрт,»!! E>f ШДО*
■quilli. Лани "ta nurtr icjtif n tsta-hj,
Рис. 5-5. Страница книги
«Точильный камень для ума».

190 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
квадратного корня из которых, нельзя получить ни целое, ни
рациональное число. На примере он показывает, как выполнить операцию сложения
двух иррациональных чисел в том случае, если они имеют общий делитель
(что дает возможность получить под знаком радикала одно число). Рекорд
придерживается мнения, что иррациональные могут быть
аппроксимированы дробями с той точностью, какая желательна, и создается
впечатление, что он понимает, что такой процесс может продолжаться сколь
угодно долго.
Во второй части учебника Рекорд сообщает Ученику: «... теперь я
обучу тебя правилу, являющемуся важнейшим в коссическом искусстве*,
ибо все остальные правила находятся у него в услужении. Оно называется
Правилом Алджабра по имени его изобретателя (как считают многие)...,
но его правильнее было бы называть правилом уравнения, поскольку
уравнения чисел разрешают сомнительные вопросы и запутанные загадки».
Памятуя о неудаче с введением английских геометрических терминов,
Рекорд придерживается коссической терминологии, также чуждой
«человеку с улицы», но зато традиционной. В ответ на вопрос Ученика, почему он
не дает английские имена различным типам пропорций, Рекорд отвечает:
«Потому что таких названий нет в английском языке. А если бы я дал им
новые названия, то многие обвиняли бы меня в том, что я называю неясное
(obscuring) старое искусство по-новому...».
Здесь я вынужден сделать небольшой экскурс в историю алгебры (что
пригодится нам и в дальнейшем).
Средневековая Европа познакомились с алгеброй по латинскому
переводу с арабского «Краткой книги об исчислении ал-джабра и ал-мукабалы»
(820), принадлежавшей перу ал-Хорезми (Абу Абдулла Мухаммед ибн Муса
ал-Хуваризми ал-Маджуси). Название книги соответствовало методам
решения уравнений: ал-джабр (восстановление) означало перенос
отрицательного члена в другую часть уравнения с положительным знаком, действие
ал-мукабалы (противопоставления) заключалось в уничтожении в обеих
частях уравнения одинаковых членов (приведении подобных). Поначалу
переводчики полностью переписывали заглавие «Краткой книги», но постепенно
вторая часть стала воспроизводиться все реже и, наконец, совсем исчезла.
Осталось только слово «ал-джабр», которое затем превратилось в «алгебру».
Аналогично слово «алгорифм» (алгоритм) произошло от «ал-Хорезми».
Интересно, что ал-джабр имеет также смысл «исправление того, что
сломано» — в народном испанском языке слово algebraista означает «костоправ»
(Санчо Панса искал для побитого Дон Кихота «алгебраиста»).
В «Краткой книге» содержались методы решения уравнений первой и
второй степени, которые автор приводил в числовой форме, но сопровождал гео-
См. далее.

Труды во благо
191
метрическими доказательствами, заимствованными арабской наукой у
древних греков (все величины в такой алгебре представляются геометрическими
фигурами, и геометрически же выполняются операции над числами).
Алгебраические термины, которые использовались при переводе
трактата ал-Хорезми, представляли собой латинские эквиваленты арабских
слов, обозначающих те же понятия. Неизвестная называлась res (вещь) или
radix (корень), квадрат неизвестной — census (имущество), куб — cubus
(куб), постоянная в уравнении — numerus (числа). Позднее итальянские
математики использовали вместо латинского res народное cosa и иногда
именовали алгебру arte della cosa. В Германии XV века cosa переделали
в coss, поэтому немецких алгебраистов называли также и «коссистами».
Спустя примерно триста пятьдесят лет после смерти ал-Хорезми
результаты арабских алгебраистов изложил в «Книге абака» Леонардо Пизанский.
Его сочинение во многом способствовало усилению интереса европейцев
к алгебре и появлению других алгебраических работ. Европейская алгебра
(как, впрочем, и арабская) вплоть до XV века не использовала символы,
поэтому уравнения записывались в словесной форме. Например, запись
х2 + qx = г,
выглядела так: census et radices aequantur numeris (квадрат и корни равны
числам). Символическая алгебра впервые появилась в «Сумме знаний...»
Луки Пачоли. Автор рассматривал правила решения уравнений первой
и второй степени, а также некоторых частных видов уравнений четвертой
степени. Что же касается уравнений третьей степени, то Пачоли отрицал
возможность их решения. Потребовалось еще полвека, чтобы усилиями
итальянских алгебраистов Сципиона дель Ферро (1465-1526), Никколо Тарта-
льи (1499-1557), Джироламо Кардано и Лодовико Феррари (1522-1565),
были найдены правила решения уравнений третьей и четвертой степеней.
«Правило уравнения», о котором так торжественно объявляет Рекорд, —
это всего лишь способ нахождения корней квадратного уравнения вида
х2 = px-q
(в современных обозначениях). Он указывает на существование двух
корней, но, также как Пачоли, отвергает отрицательный, хотя и
допускает использование отрицательных коэффициентов и обращает внимание
ученика на то, что сумма корней равняется р, а их произведение — q.
Вероятно, не желая усложнять книгу, Рекорд не включил в нее правила
решения уравнений третьей и четвертой степени, хотя, возможно, был
знаком с книгой Кардано «Великое искусство, или О правилах алгебры»
(1545), в которой эти правила подробно изложены.
Приведу «военный» алгебраический пример, который Рекорд
предложил ученику.

192 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
Пусть главнокомандующий решил построить армию в форме
квадрата. Его первая попытка привела к тому, что левее фронта оказалось
284 солдата. Тогда он дополнил первый ряд еще одним солдатом, и
оказалось, что вне квадратного построения оказались 25 человек. Ученик
решает задачу так. Обозначим сторону квадрата через х, тогда его
площадь будет равняться х2. Следовательно, с учетом первой попытки
главнокомандующего численность его армии должна равняться
х2+284 (1).
Вторая попытка привела к тому, что фронт стал равным (х+1), что после
возведения в квадрат дает:
(х+1)2 = х2+2х+1.
Таким образом, общая численность армии получается равной
х2+2х+ 1 -25 = х2+2х-24 (2).
Приравняем (1) и (2) и получим
х2 + 2х-24 = х2 + 284,
откуда находится сторона квадрата построения х= 154.
В целом, «Точильный камень для ума» в своей алгебраической части —
не более чем грамотная компиляция сведений из «Суммы знаний...» Пачоли
и из сочинений немецких коссистов, главным образом, «Алгебры в
сокращенном виде» (1489) профессора Тюбингенского университета Иоганна
Шейбеля (1494-1570) и «Полной арифметики» (1544) монаха-августинца
и профессора университета в Иене Михаэля Штифеля (1486-1567).
Нововведения в книге все же есть, и он касаются предложенных автором
обозначений и алгебраических символов (общим числом около двадцати
пяти). Например, для обозначения восьмой степени числа он использовал
искусственное слово «zenzizenzizenzick». Вводя в математический язык
этот странный термин, Рекорд следовал немецким авторам, которые
обозначали возведение в квадрат как Zensus (что являлось переводом
итальянского censo), a в четвертую степень — как Zensus de Zensus. Рекорд для
тех же целей применял термины zenzic и zenzizenzic, соответственно, и,
следовательно, zenzizenzizenzic означало возведение в восьмую степень*.
Ни один из новых символов или терминов, введенных Рекордом, не
«прижился» в дальнейшем. Исключение составляет лишь знак равенства,
о котором автор пишет: «Чтобы избежать докучливого повторения слов:
Терминология коссистов получила распространение и в других европейских
странах. Так, Л. Ф. Магницкий в своей «Арифметике...» называет х2 — «зензус»,
хА — «зензизенс», Xs — «зензизензензус».

<<Учитель, перед именем твоим...»
193
«равно тому-то», я, как часто поступаю в своих трудах, ставлю пару
параллельных линий одной и той же длины, а именно: ====, ибо что может
быть более равным, чем две параллельных линии одинаковой длины?».
По-видимому, этот знак «трансформировался» из используемого им знака
пропорции Z, что следует из примера, приведенного Рекордом (рис. 5-2,в)
(вместо знака умножения, введенного позднее Уильям Отредом, автор
словесно определял эту операцию). Но и Рекордов знак равенства далеко не
сразу приобрел популярность и многие авторы предпочитали использовать
символы II, II или ае, (от слова aequalis — равный). Интересно, что
впервые в английской математической литературе Рекорд использует знаки +
и —, которые предложил в 1489 году в учебнике коммерческой
арифметики «Быстрый и красивый счет для всего купечества» уроженец чешского
города Хеба, профессор Лейпцигского университета Иоганн (Ян) Видман
(ок. 1460-ок. 1500).
В заключение добавлю, что выражение «Точильный камень для ума»
с легкой руки Рекорда получило некоторое распространение в английской
литературе. Так, Селия, героиня шекспировской комедии «Как вам это
понравится» (ок. 1600), произносит (акт 1, сц.2): «...тупость дураков
всегда служит точильным камнем для остроумия*» {«...for always the dulness
of the fool is the whetstone of the wits»).
Неосуществленные замыслы
Несколько книг Рекорда, о которых он упоминает в своих сочинениях,
не дошли до нас. Как свидетельствует Рекорд в «Замке Знания» в одной
из них, названной «Врата Знания» (ее рукопись подготовлена в
пятидесятые годы), был описан ряд астрономических и навигационных приборов,
и среди них — «инструмент, с помощью которого можно не только быстро
измерить расстояние от одного до другого места, но также одновременно
вести за ними наблюдение, как бы далеко они не были расположены от
вас, ... и, если потребуется, начертить план страны, в которую вы
прибыли...» (фантазии автора или описание варианта зрительной трубы?—
Ю. П.). Рукопись «Врат Знания», по-видимому, была готова ко времени
публикации «Замка Знания», и остается лишь гадать, почему этот учебник
Рекорда не был опубликован.
Последняя книга, упомянутая в стихах из «Замка знания» как
«Сокровища знания», вероятно, не была написана из-за преждевременной
кончины Рекорда. Можно лишь предположить, что это должно быть
сочинение о навигации (о котором автор писал в Предисловии к
«Точильному камню для ума»), либо более «продвинутая» работа о
космографии или «Теория Планет», так как обе эти темы упоминаются в «Пути
к Знанию» как предметы будущей книги. Не приступал Рекорд также
Пер. Т. Щепкиной-Куперник.

194 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
к осуществлению своего последнего замысла — полному переводу на
английский язык «Начал» Евклида.
«УЧИТЕЛЬ, ПЕРЕД ИМЕНЕМ ТВОИМ...»
Спустя сто с лишним лет после смерти Рекорда, в 1667 году, некий
д-р Джон Ньютон писал: «У нас нет Мастеров, которые могли бы обучать
этим предметам (точным наукам. — Ю. П.) школяров. Я никогда не
слышал, чтобы в какой-либо английской грамматической школе
преподавали математику...». Естественно, что Рекорд прекрасно понимал, что не
в его силах сделать математику одним из основных школьных предметов.
Поэтому в «Основе Искусств» он четко определил адресность своих
трудов: «Мое сочинение предполагает самостоятельное изучение предмета,
без помощи учителя (курсив мой. — Ю. П.); ради этого я поместил
простые примеры, что, я думаю, может облегчить изучение искусства
неподготовленному человеку (в других книгах, с которыми я знаком,
таких примеров нет)». Рекорд знал о различных причинах, по которым
читатель может взять в руки его книги: «существуют те, для которых
учеба является главной целью, но также и те, которые не имеют
время, чтобы отправиться в путь за точными знаниями». Следовательно,
необходимо было так изложить материал, чтобы интересы этих групп
читателей были согласованы. Поэтому Рекорд писал в расчете на
среднего ученика и отсюда столь подробное объяснение понятий, кажущихся
элементарными.
Кроме того, чтобы сделать свои книги привлекательными для
неискушенного читателя, он в Предисловиях к ним обычно живописал всякие
«чудеса» и «удивительные изобретения», обещая в последующих главах
дать им подробное объяснение, а в ряде случаев, обучить их выполнению
(но только при условии, что ученик усвоит предварительно излагаемый
материал). Например, в Предисловии к «Пути к Знанию» он пишет:
«Архимед в городе Сиракузы, используя искусство перспективы (которая
является частью геометрии), сделал устройство, содержащее зеркало, и это
устройство сожгло вражеские корабли, находившиеся в море на большом
расстоянии от города, что было необычайным чудом. И если я начну
перечислять такие же замечательные изобретения, рожденные геометрией,
как Архимедово и другие, я не только не превышу разумные размеры
Предисловия, но при этом также буду говорить о таких вещах, которые
трудно понять без знания некоторых принципов геометрии. Но я обещаю
тебе, что если сообщаемые мною сведения будут тобой с благодарностью
восприняты, я не только напишу о столь увлекательных изобретениях,
объяснив их суть, но также обучу тебя большому числу других, которые
могут быть использованы в наше время».

<<Учитель, перед именем твоим...»
195
Чтобы добиться положительного результата, Рекорд разработал ряд
педагогических приемов, о которых я попытаюсь вкратце рассказать.
Последовательность обучения Искусствам
Очередность публикации учебников Рекорда соответствует его
глубоко продуманной последовательности изучения различных предметов
(искусств). Он считал, что обращение к каждому последующему учебнику
целесообразно только после того, как прочно усвоены ранее полученные
знания.
В «Замке Знания» Учитель говорит, что можно легко вписать
окружность в квадрат, если воспользоваться методом, изложенным в «Пути
к Знанию». Далее идет следующий диалог:
Ученик: Я теперь все чаще и чаще вижу, что это сочинение можно
использовать и иначе, чем я думал раньше.
Учитель: Есть общепринятое правило, которое имеет бесконечно
большое число последствий во многих искусствах: если ты стремишься
к дальнейшему овладению знаниями более высокого порядка
сложности, то без хорошей практики во всем, что было тобой изучено ранее,
ты уподобишься плотнику, который направляется на работу без своих
инструментов*.
Даже названия учебников носят метафорический характер, что
следует из стихов в начале предыдущего раздела главы: чтобы овладеть
«Сокровищами Знания», следует проникнуть в «Замок Знания», для чего
необходимо преодолеть «Путь к Знанию» и пройти через «Врата Знания»,
закрывающие вход в «Замок Знания». Но все составляющие этой
метафоры располагаются на Земле, на «Основе Искусств» — иначе говоря,
арифметика — это «стартовая площадка» для занятия наукой.
Методика обучения Искусствам
Основной педагогический прием Рекорда состоит в разделении
процесса обучения на три стадии.
На первой из них учитель должен довести до ученика основные
понятия искусства, правила выполнения операций или построений, но
доказательства их справедливости опустить, а лишь привести подтверждающие
примеры. Ибо «прежде, чем понять основания искусства, следует выучить
его действия в четко и сжато выраженных правилах».
Интересно, что врач и астролог Уильям Каннингэм (ок. 1531-1586) в
трактате «Космографическое Зеркало, содержащее занимательные Принципы
Космографии, Географии, Гидрографии или Навигации» (1559) рекомендовал перед тем,
как приступить к чтению этого сочинения, изучить книги Рекорда и сделать это
в следующей последовательности: «Основы Искусств», «Точильный камень для
ума» и «Путь к Знанию».

196 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
В «Основе Искусств» после того, как учитель решает один из
примеров, следует диалог:
Учитель ... результат равен числу, отмеченному в конце линии, и
поэтому я сделал [все] правильно.
Ученик: Но я не вижу тому доказательства.
Учитель: Нет, сейчас больше ничего не потребуется, но в будущем
я продемонстрирую тебе обоснование (reason) правил выполнения всех
арифметических операций. Я полагаю, что наилучший способ обучения
состоит в следующем: сначала на некоторых простых примерах
необходимо лишь показать ученику, как применять искусство ..., а после этого
(возможно через небольшой срок) объяснить его доказательную часть
и добиться того, чтобы ученик понял его. Ибо сложно одновременно
заполнить юный ум ученика как искусством*, так и доказательствами его
справедливости....
В других своих учебниках Рекорд не устает говорить «о лучшем
способе обучения» (best ordre in teachinge). В одном из диалогов «Замка
Знаний» Ученик жалуется, что не может найти логического порядка
в прочитанных им книгах о Небесной сфере — «поэтому я не знаю, с чего
начать».
Учитель: «Что касается авторов этих книг, то я не могу сейчас сказать
о них что-либо определенное, но, хотя то, как они рассматривают
некоторые вещи, может действительно не понравиться... Однако они заслуживают
благодарность за свои усердные старания для дальнейшего развития науки.
И если ты говоришь, что у тебя вызывает сомнение порядок изложения ими
материала, давай-ка, сменим гнев на милость. Что бы ты хотел узнать?
Ученик: Я вижу в небесах удивительные движения, а в остальном
мире — загадочные изменения и поэтому стремлюсь побольше узнать,
что представляет собой этот мир, каковы его основные части и отчего
происходят все эти странные изменения.
Учитель: Есть огромное множество вещей, которые ты должен сперва
узнать, и только после этого обсуждать все происходящие события.
В «Пути к знаниям» Рекорд также пишет о том, что «нелегко человеку,
который, мучаясь, пытается разобраться в незнакомом искусстве и
поначалу одновременно понять как вещи, которые он изучает, так и
доказательства, лежащие в основе этих вещей».
Вторая стадия обучения состоит в закреплении пройденного
материала: Ученик решает примеры, которые сам для себя и придумывает —
Рекорд не приводит в своих учебниках набор соотвествующих задач для
читателя (это стало практикой лишь в XVIII веке). Он говорит Ученику:
«...Я призываю тебя помнить о необходимости самостоятельно выполнять
упражнения..., ибо правила без практики представляют собой легкове-
Рекорд имеет в виду сугубо технические вопросы арифметики.

«Учитель, перед именем твоим...»
197
сные знания; практика — это то, что позволяет человеку
совершенствоваться и добиваться успеха во всем».
Впоследствии Рекорд вновь обращается к той же проблеме. Изложив
правила выполнения вычитания, он говорит Ученику: «Итак, теперь твоя
очередь, если, конечно, ты хорошо понял то, чему я учил. Поскольку эти
вещи (как и все иные) могут быть, без сомнения, полностью освоены
лишь путем неоднократного применения на практике, я предлагаю тебе
сейчас обратиться к примерам, и если ты будешь часто в них
упражняться, ты достигнешь совершенства и сможешь легко вычитать другие
суммы...».
И, наконец, на третьей стадии, убедившись, что Ученик глубоко
проникся сущностью основных понятий искусства и закрепил свои знания
на многочисленных примерах, Рекорд приступал к доказательной части.
В результате ее освоения Ученик должен был быть подготовлен к
решению ранее неизвестных ему типов задач. «Ты должен заставить себя
выполнить некоторые совсем новые вещи... — поучал Рекорд, — ибо в
противном случае ты никогда не приобретешь способность сделать нечто
большее того, чему тебя учили, и твоя учеба сведется скорее к зубрежке
{rote), чем к разумным доказательствам».
Таким образом, педагогический метод Рекорда заключался в четко
продуманном и заранее определенном сочетании практических и
теоретических аспектов математики.
Форма и характер изложения материала
В Предисловии к «Основе Искусств» говорится: «Я написал [книгу]
в форме Диалога, поскольку пришел к выводу, что наиболее простой путь
обучения тот, при котором ученик может спокойно задать любые вопросы
относительно темных для него мест, а Учитель — дать на них ясные и
понятные ответы».
Рекорд со знанием дела использовал все возможности диалоговой
формы и его ученики шаг за шагом постигали тайны искусств. Иногда,
дабы не дать читателю заскучать, он «разбавляет» длинный монолог
Учителя ничего не значащими восклицаниями или элементарными
вопросами, обращенными к Ученику. В других случаях Учитель задает
«провокационный вопрос», чтобы понять, хорошо ли Ученик понял сказанное,
и можно ли делать следующий шаг в обучении. Живой, разговорный
язык книг Рекорда роднит их с многочисленными итальянскими
учебниками, которые активно использовались в «Школах абака» — сначала
во Флоренции, а затем по всей Италии. Но в этих школах арифметика,
алгебра, астрономия, геометрия, бухгалтерское дело преподносились
в виде готовых рецептов, что не удивительно: преподаватели не имели
университетского образовании и были, как правило, талантливыми
самоучками, далекими от науки.

198 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
В «писательский арсенал» Рекорда входил выбор таких примеров,
которые могли бы позабавить читателя и вызвать у него интерес сверх
простого приобретения арифметических знаний.
Учитель: Если я продам тебе лошадь, имеющую четыре подковы, в
каждой из которых имеется 6 гвоздей, причем продам на следующих условиях:
тызаплатишь мне за первый гвоздь 1 об*, за второй — 2 оба, за третий —
4 оба, и т. д... Теперь я хочу спросить :во сколько тебе обойдется такая
покупка66?
Ученик: ... в 34952 фунта, 10 шиллингов, 7 пенсов, 1 об.
Учитель: Ты правильно выполнил задание, хотя я думаю, что не
купишь лошадь за такую стоимость.
Ученик: Нет, сэр, я буду умницей и не куплю.
Иногда примеры носили политико-религиозный оттенок. Так, в
первом издании «Основы Искусств» протестант Рекорд «поддевает»
католическую церковь: «В кафедральном соборе служат двадцать каноников
и тридцать викариев**, и все они могут тратить в год две тысячи шестьсот
фунтов, причем каждый каноник в пять раз больше чем любой викарий.
Сколько денег приходится на каждого священнослужителя»?
Нетрудно видеть, что педагогические методы Рекорда находились
в явном противоречии со схоластическими установкам, согласно которым
«цель обучения считалась достигнутой после того, как ученик
механически овладел суммой правил, определяющих данное искусство» (Г.П. Мат-
виевская). Рекорд убеждал учеников никогда не полагаться на чье-либо
мнение: «... Во всех человеческих делах ты не должен злоупотреблять
точкой зрения авторитетов, но всегда должен обдумывать и тщательно
оценивать их доводы, а также отыскивать в них нечто больше, чем
сказано, и вникать в доказательство их авторов, ибо авторитеты часто вводят
в заблуждение многих людей».
Весьма характерен и следующий обмен мнениями:
Ученик: Я подчиняю свой ум вашему авторитету и принимаю за истину
все, что бы Вы не сказали.
Учитель: Хотя я и мог бы требовать некоторого доверия со стороны
своего ученика, однако я не желаю пользоваться им без достаточного
основания.
В Англии Рекордова манера изложения материала, его
незамысловатые и грубоватые шутки, призванные «расшевелить» Ученика, получили
признание у современных ему авторов. Например, в уже упоминавшемся
«Космографическом Зеркале», написанном автором в диалоговой форме,
приводится такой диалог:
Ob — полпенса.
Каноник — католический клирик, внесенный в список (канон), то есть
в каталог епархии, викарий — приходской священник, помогающий настоятелю.

«Езда в незнаемое»
199
Учитель: «Я покажу тебе, насколько велика окружность земного шара.
Ученик: «Сэр, никогда не берите его в руки! — восклицает ученик. —
Ибо в этом случае простые люди решат, что вы сошли с ума».
Повлияли ли идеи Рекорда на континентальную педагогику, стало ли
его имя известным в Европе? Увы, на эти вопросы следует дать
отрицательный ответ — тяжеловесный англо-саксонский язык его учебников не был
популярен среди европейцев, и по этой причине книги Рекорда не были
своевременно прочитаны и оценены его коллегами. Поэтому лидером
педагогического Ренессанса XVI века считался (и считается) Пьер де ла Раме
(1515-1572), более известный под латинизированным именем Петра
Рамуса. Этот выдающийся ученый и мыслитель, трагически погибший вскоре
после Варфоломеевской ночи, предложил, по существу, ту же методику
обучения, что и Рекорд, но сделал это несколько позднее валлийского педагога.
Исследователь творчества Рамуса Г.П. Матвиевская пишет: «Он
требовал, чтобы преподаватель направлял основные усилия на развитие
умственной активности и самостоятельности ученика. Поэтому в своей
программе, он считал необходимым отделять «теоретическое образование» от
«упражнений», во время которых полученные знания должны
применяться на практике. Выученные правила учащийся должен не только
повторить, но и обсудить, и тогда они «глубоко внедрятся в его разум к память».
А вот слова самого Рамуса: «Первая форма обучения — это
объяснение искусства. Однако для применения изученного таким образом
искусства требуется большее. Поэтому в дальнейшем следуют два вида
практических упражнений. С помощью одного ученику на ясных
примерах разъясняют сущность искусства, чтобы он видел, что образцы
выбраны с высшим мастерством и точно соответствуют предписаниям... Ко
второму виду упражнения переходят, когда ученик с помощью примеров
усвоил, как применяются правила искусства опытными мастерами, и
приступил к тому, чтобы сделать и подобное с помощью подражания а чтобы,
наконец, собственными силами совершить самостоятельную работу».
Не правда ли, удивительно схожие идеи высказывались обоими
учеными? Однако имя Роберта Рекорда как предшественника Рамуса очень
редко упоминается историками педагогики...
«ЕЗДА В НЕЗНАЕМОЕ»
Приведу две цитаты из учебников Рекорда: первая — из
Предисловия к «Точильному камню для ума», из вторая — Обращения к читателю
в «Пути к Знанию».
«Если вы (Московская компания. — Ю. П.) продолжите свое
предприятие с тем же мужеством, с каким начали его, то не только разбогатеете
и обеспечите свою страну новыми удивительными товарами, но обретете

200 Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан математике
бессмертную славу и заслужите вечное восхищение тем, что откроете
неизведанные ранее пути, которые принесут пользу и удачу столь многим людям»
«Прости меня, благосклонный читатель, за то, что я собираюсь,
поступить, быть может, неосмотрительно и пойти по утомительному и еще
непознанному пути... Я хотел бы думать, что свет, порождаемый свечой,
которую я возжег, позволит людям использовать их перья для целей
практики, улучшить красноречие и запечатлеть свои имена в книге памяти
Я не прекращу свое трудное странствие по выбранному пути, дабы
прекраснейшие умы смогли сами следовать за неясными проблесками моего
света, и завершить свои труды в полной мере......
Мой благосклонный читатель, наверное, согласится с тем, что задачи
Рекорда-сочинителя и торговой компании схожи: обе стороны отважно
вступили на неизвестную территорию, пытаясь найти свою дорогу среди
странных и неисследованных земель и открыть пути для других людей.
Текст «Точильного камня для ума» обрывается внезапно стуком в дверь
человека, который предлагает учителю закончить урок и пройти с ним.
Рекорд обещает ученику вернуться и продолжить рассказ об операциях
с «глухими» числами, но....
Он вернулся, но не в учебный класс, а — через много лет — в историю
педагогики и историю своей страны. Как Борис Слуцкий сказал о своих
трагически ушедших из жизни учителях: «...орденов не дождались они,
сразу памятники получают».

ГЛАВА 6
ДЖОН НЕПЕР, ИЛИ НЕСРАВНЕННЫЙ
Я всегда старался, насколько позволяли мои силы и способности,
избавиться от трудности и скуки вычислений, докучливость которых
обыкновенно отпугивает очень многих от изучения математики.
Джон Непер (1550-1617)
СЕМЬ ТЕЗИСОВ О ДЖОНЕ НЕПЕРЕ
Известно, что возникшая в обществе техническая потребность
продвигает науку вперед быстрее, чем дюжина университетов. Логарифмы —
гениальное изобретение шотландского математика Джона Непера — было
насущной потребностью своей эпохи, ибо искусство вычислений, столь
востребованное в набирающих силу экономиках европейских стран,
оставалось еще достоянием немногих.
Физическая картина мира, созданная гением Ньютона, в значительной
степени основывалась на вычислениях Иоганна Кеплера. Эти гигантские
вычисления вряд ли могли быть выполнены, если бы не изобретение
логарифмов. Недаром Лаплас говорил, что логарифмы, сокращая время
вычислений, удлинили жизнь астрономов.
Идея сведения сложных операции к более простым, известная и до
Непера, но доведенная им до практического применения, в течение многих
столетий оставалась непревзойденным средством упрощения
вычислений. Перефразируя Норберта Винера, можно сказать, что если бы наука
вычислений нуждалась в святом-покровителе, то им следовало бы назвать
Джона Непера.
Когда алгебра достигла уровня развития, при котором было введено
понятие показателя степени, не было ничего удивительного в их
использовании для упрощения вычислений. Но во времена Непера алгебра еще только
возникала из арифметики, и общего понятия о степени в ней не
существовало. Тем не менее, используя лишь простейший аппарат арифметики
и геометрии, Непер нашел метод решения интересовавшей его задачи.
Но логарифмами не ограничивается вклад Непера в европейскую
математическую культуру: он предложил способ умножения, деления и
извлечения квадратных корней с помощью изобретенного им простейшего
вычислительного средства, получившего название «палочки Непера», а также
впервые в мире использовал двоичную систему в инструментальном счете.

202
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
Замечательные изобретения Непера буквально «носились в воздухе»
XVI-XVII веков. Сопоставление арифметической и геометрической
прогрессий, от которого «рукой подать» до логарифмов, было известно многим
математикам, начиная с Архимеда; «палочки» вели свое происхождение
от «школьной» таблицы умножения и хорошо известного в Средние века
приема перемножения чисел, называемого «жалюзи». Казалось бы, от
любого из этих изобретений до логарифмов оставался один шаг. Однако
чтобы сделать такой шаг, понадобились блестящая интуиция и
способность к глубокому анализу, свойственные Джону Неперу. «Достойны
похвалы и удивления люди, которые благодаря остроте своего ума внесли
изменения в вещи уже известные, открыли неправильность или
ошибочность положений, почитаемых повсеместно за истину» (Г. Галилей).
Ореол загадочности окружает фигуру Джона Непера. Он родился
и жил в жестокий век, сотрясаемый религиозными войнами, в нищей
стране, которую опустошали междоусобицами знати, и был окружен
невежественными и суеверными подданными, убежденными, что их
хозяин — слуга дьявола.
ДОСТОСЛАВНЫЙ БАРОН
В середине XVI века город Эдинбург состоял из одной улицы длиною
в милю, постепенно поднимавшейся от ворот Холирудского аббатства —
резиденции шотландских королей — до Эдинбургского замка,
возведенного на мрачных и неприступных скалах. Маленькие, грязные и узкие
боковые улочки сбегались к «королевской миле», беря начало прямо в полях
и поросших вереском торфяниках.
Подступы к городу защищали замки: на юго-востоке возвышался
величественный Крейгмиллар, на юго-западе одиноко стоял сравнительно
небольшой Мерчистон, имевший в плане L-образную форму.
Фронтальная (южная) его сторона длиной сорок три фута была обращена к дороге,
западная, имевшая сорок пять футов в длину, выходила в сад; с
востока к замку примыкала площадка для игры в мяч, с севера — бассейн,
источник воды для обитателей Мерчистона. По главной винтовой
лестнице можно было попасть на любой из четырех этажей здания. Лестница
заканчивалась в башенке, откуда был выход на зубчатую стену. Другая
лестница вела из кухни в вырубленное в скале подземелье, где хранились
пищевые запасы (рис.6-1) Владельцем Мэрчистона был отец великого
математика — лэрд (шотландский барон) Арчибальд Непер, помощник
судьи и управляющий Королевским монетным двором.
Клан Неперов вел свое происхождение от стариннейшей шотландской
семьи Ленноксов. По преданию изменением своей фамилии они обязаны
Дональду, сыну графа Леннокса. Во время одного из сражений с англича-

Достославный барон
203
нами шотландское королевское
войско под предводительством
Давида II (1329-1371) чуть
было не обратилось в бегство,
но юный Дональд выхватил
знамя из рук знаменосца и храбро
встретил врага. Удача
изменила неприятелю, и шотландцы
одержали крупную победу.
После битвы король сказал, что
все воины сражались храбро,
но Дональд — Na peer
(несравненный). В знак благодарности
за достойную службу король
велел изменить фамилию героя
и впредь именовать его
Непером.
Знал бы Давид II, что
много столетий спустя английский
историк адресовал почти те
же слова потомку графа Лен-
нокса, сказав, что Джон Непер Рис. 6-1. Мерчистон-тауэр
«заслуживает звание Великого (с гравюры XVIII века)
Человека более, чем любой
другой шотландец, когда-либо появившийся на свет». И как бы, наверное,
удивился король, узнав, что эта высочайшая похвала дана не за ратные
подвиги, а за мирные труды на неведомом ему поприще математики. Ибо
Неперы принадлежали к числу тех воинственных шотландских кланов,
«этой эгоистичной, свирепой и беспринципной стаи гиен» (Т. Карлейль),
которые всю жизнь воевали: друг против друга, против своих или чужих
королей, вечно сбиваясь в шайки и клики. Совершенно необъяснимо, как
в этой среде грубых и невежественных баронов, привыкших использовать
пять пальцев руки для крепкого кулака, а отнюдь не для счета, появился
великий математик.
Арчибальд Непер, седьмой барон Мерчистонский, осиротел, когда ему
еще не исполнилось и четырнадцати лет: его отец погиб в битве с
англичанами. Потребовалось специальное королевское разрешение
несовершеннолетнему лэрду вступить во владение отцовскими поместьями. В
следующем году Арчибальд женился на своей сверстнице Дженет Босуэлл,
дочери состоятельного эдинбургского горожанина, и в конце 1550 года
у юных супругов родился первенец — сын Джон.
Его молодые годы пришлись на период драматических событий в
Шотландии. В 1546 году кальвинист Джордж Уишарт (1513-1546) был обвинен

204
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
в ереси и приговорен к сожжению; в том же году был убит пославший
его на костер кардинал и архиепископ Сент-Эндрюсский Дэвид Битон
(ок. 1494-1546); год спустя начал свою миссию Джон Нокс (ок. 1510-
1572), последователь Уишарта и «быть может, самый законченный
образец религиозного фанатика, какой знает история» (С. Цвейг). Между 1550
и 1560 годами Шотландия неоднократно оказывалась втянутой в
гражданскую войну, в которой одна партия стояла за католичество и союз с
Францией, а другая — за протестантство и союз с Англией. В конечном счете,
победила вторая партия, и в 1560 году шотландский парламент принял
протестантство как государственную религию. Вероятно, эти события
в значительной мере определили глубокую религиозность Джона Непера.
О его детских и юношеских годах известно немногое. Нелюдимый и
замкнутый, слабого здоровья мальчик до тринадцати лет воспитывался дома,
а затем, после внезапной кончины матери в конце 1593 года, был зачислен
в один из колледжей университета св. Андрея в городке Сент-Эндрюс.
Здесь он в течение примерно двух лет изучал грамматику, логику,
теологию, каноническое и гражданское право, а также этику и натуральную
философию. Университета он не закончил, но продолжил образование на
континенте, побывав во Франции, Италии и Нидерландах.
Вернувшись в Шотландию, Джон на исходе 1572 года женился на
дочери богатого землевладельца Элизабет Стирлинг. В следующем году
молодые поселились в Гартнесе, в двадцати милях от Глазго, где на
берегу полноводного Эндрика для них был выстроен просторный дом с садом
и оранжереей. Благодаря этому Непер был избавлен от участи свидетеля
трагических событий гражданской войны, центром которой стал Эдинбург
и во время которой существенно пострадал Мерчистон, оказывавшийся
в руках то одной, то другой из враждующих партий. В Гартнесе Непер
прожил без малого тридцать пять лет. Здесь в конце 1593 года умерла
его первая жена, оставив мужу сына и дочь, и спустя несколько лет он
женился на ее троюродной сестре Агнесс — дочери крупного
землевладельца Джеймса Чизхолма (этот брак принес семье Неперов пятерых
дочерей и пятерых сыновей). В своем поместье Непер вел жизнь «сельского
джентльмена» и все свободное от присмотра за обширными земельными
угодьями время отдавал занятию науками и изобретательством.
Что входило в круг его интересов?
Для нас, конечно, важны, прежде всего, математические труды
Непера. Он занимался наукой исключительно ради удовлетворения
собственной любознательности и неохотно передавал свои сочинения печатному
станку: при жизни Непера увидели свет лишь две его математические
книги, третья вышла через два года после смерти автора. Последняя же
его книга — по времени публикации, а не повремени написания, —
появилась лишь в XIX веке. Она представляла собой собрание ряда
рукописей и заметок Джона Непера, которые его сын от второго брака Роберт

Достославный барон
205
переписал в отдельную тетрадь. На ее титульном листе значилось:
«Книга барона Мерчистонского по арифметике и алгебре. Для мистера Генри
Бригса, профессора геометрии в Оксфорде»*. Этот труд под названием
«Искусство логистики» издал в 1839 году потомок автора Марк Непер
(название заимствовано из начальных слова рукописи: «Logistica est ars
bene computandi» — «Логистика есть искусство хорошо вычислять»).
Книга является своеобразным сводом знаний по арифметике и алгебре,
в котором наряду с известными фактами приводятся полученные автором
результаты Последних здесь немного. Но, с другой стороны, что
означают «известные факты» для семидесятых-восьмидесятых годов XVI века,
когда, по-видимому, Джон Непер начинал свои математические
изыскания? Циркуляция знаний осуществлялась, главным образом, по
переписке, книги были немногочисленны и труднодоступны, а путешествия («за
знанием») — утомительны и небезопасны. И кто может утверждать, что
те или иные факты заимствованы Непером в каком-то рукописном или
печатном трактате, а не открыты им самим?
В начале следующей декады Непер начал активные поиски способов
упрощения вычислений, которые привели его к изобретению логарифмов
и появлению (много позднее) посвященных им небольших трактатов.
Наконец, после 1610 года он разработал методы выполнения
арифметических операций с помощью особых «палочек» и подготовил рукопись книги
с их описанием (о логарифмах и «палочках» см. подробнее далее).
Хотя математические труды Непера получили высочайшую оценку
еще при жизни автора, сам он был убежден, что «главное дело его
жизни» заключается в истолковании библейских пророчеств Апокалипсиса
(«Книги откровения») и пригвождению к позорному столбу «наглых
идолопоклонников» (то есть католиков) во главе с римским папою. Тайны
этой книги волновали его еще в студенческие годы, но особый оттенок его
размышлениям в восьмидесятых годах придавали события в стране,
связанные с настойчивым желанием шотландского короля Якова VT* Стюарта
(1566-1625) подчинить церковь его власти. Король полагал, что право
суверена определять, какую религию должны исповедовать его подданные
и чему должна учить церковь. Яков вел двойную игру: оставаясь для своих
подданных протестантом, он уверял папу, что в душе он католик.
Таково было положение в стране в 1588 году, когда Джона Непера
избрали делегатом Генерального собрания шотландской протестантской
церкви от эдинбургской общины. Он был искренним и последовательным
протестантом, но мягкий характер, рассудительность и умеренность не
позволили ему стать духовным лидером собрания: войне — традиционному
Неизвестно, посылалась ли она адресату, с которым в дальнейшем мы еще
неоднократно встретимся на страницах этой книги.
Ставшего впоследствии королем Англии под именем Якова I.

206
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
шотландскому методу решения споров — он предпочитал мирный путь
переговоров. Вскоре его принципиальность подверглась испытанию,
поскольку он вынужден был выступить против своего тестя, активного участника
заговора, ставившего целью организацию испанской интервенции и
восстановление в стране католицизма. Заговор был раскрыт, а
заговорщики — среди них было много знатных особ — отлучены от церкви. Но на
этом дело не кончилось. Небольшая делегация, в которую избрали и
Джона Непера, должна была добиться аудиенции у короля и потребовать
тюремного заключения вероотступников. Избрание Непера —
родственника одного из главных преступников — говорит о том, что его честность
и принципиальность были общепризнанны. Делегация встретилась с
королем, который вынужден был в ноябре 1593 года инсценировать судебное
разбирательство, в результате которого виновные были наказаны
огромным денежным штрафом. А через два месяца Непер написал письмо Якову
VI, предпослав его своей книге о тайнах Апокалипсиса.
ШОТЛАНДСКИЙ НОСТРАДАМУС
Эта книга, названная «Простое объяснение всех откровений св.
Иоанна», интересна тем, что позволяет ближе, чем любое другое сочинение
Непера, приблизиться к личности великого математика. Публикуя свои
комментарии к апокалипсическим пророчествам, Непер преследовал две,
тесно связанные между собой цели: теологическая состояла в том, чтобы
показать антихристианский характер католической церкви, политическая
заключалась в содействии изменению королевского отношения к делу
утверждения новой религии. В упомянутом выше письме Якову VI
Непер писал: «Сэр, пусть постоянным занятием Вашего величества... будет
искоренение всеобщих гнусностей в вашей стране и, прежде всего,
Вашего величества собственном доме, семье и дворе и очищение их ото всех
подозрений в папизме, атеизме или предательстве. Ибо может ли быть
государь... избавителем мира от антихристианизма, если он не очистил
от него свою собственную страну? Очистит ли страну тот, кто не очистил
свой дом? Или очистит ли свой дом тот, кто не очистился сам через
созерцание своего Бога?».
Подобные поучения свидетельствуют — в условиях вероятной
контрреформации — о несомненной личной смелости Непера. В «Обращении
к богобоязненному читателю-христианину», которое предшествует книге,
автор сообщает, что долгие годы размышлял над тайнами «Откровения»,
пока божественное озарение не снизошло на него, и он начал излагать на
латыни свою интерпретацию «Святой книги». Однако «события в стране
и наглость папистов» заставили его оставить латынь и перейти на
общедоступный английский язык, чтобы «на этом Остраве... простые истины

Шотландский Нострадамус
207
внушить, благочестивые — подтвердить, а надменные и неразумные
ожидания грешников — разбить». Для Непера Библия была книгой, данной
Богом для спасения человечества, и возможно ли было потому думать,
что ее интерпретация непозволительна или невозможна для
человеческого разума?
«Простое объяснение...» состоит из двух частей (трактатов). Первый
(вводный) трактат, содержащий отыскание истин «Откровения», написан
в форме, принятой авторами геометрических сочинений, то есть состоит
из предложений и доказательств. Непер дает в нем собственное
толкование терминов и дат, скрытых «под некоторыми строками» в
«Откровениях». Четкостью и сжатостью первый трактат действительно напоминает
математическое сочинение, тем более, что Непер привлекает и
математические образы. Например, в качестве иллюстрации Троицы он приводит
существование трех измерений пространства.
Всего в «Простом объяснении...» тридцать шесть предложений, которые
условно можно разбить на три группы. Первые шестнадцать предложений
посвящены толкованию «пророческой хронологии». Здесь «вычисляются»
годы, когда прозвучит каждый из семи трубных гласов и прольется на
землю каждая из семи чаш бедствий, даты «снятия печатей с книги
Господней» и так далее. Важнейшим является четырнадцатое предложение,
в котором доказывается, что Страшный суд наступит между 1688 и 1700
годами. В последующих десяти предложениях расшифровываются имена
«божьих слуг и злейших врагов господних»: например, десятирогий зверь
из бездны — Римская империя, двурогий зверь из земли — антихрист.
В двадцать шестоем предложении, которым Непер очень гордился,
утверждается, что антихристом является не кто иной, как римский папа.
Главным из следующих десяти предложений является двадцать
девятое, в котором расшифровывается «звериное число 666». В отличие от
распространенного мнения, что под этим числом скрыто имя реального
человека, Непер утверждает, что это имя первого зверя, то есть Римской
империи. Далее указывается, что под именами народов Гог и Магог
скрыты папа (Гог), турки и магометане (Магог) и что наступление сатаны на
христиан должно длиться тысяча двести шестьдесят лет.
Второй и главный трактат, состоящий из двадцати двух глав, почти
в три раза больше первого. Он имеет следующую структуру: каждая
страница делится на несколько колонок: в правой приводится текст
Апокалипсиса, в центральной — его толкование, а в левой — «историческое
приложение»; после каждой главы следуют «Заметки», «Обоснования»
и «Расширения».
Непер предстает перед нами в «Простом объяснении...» как знаток
языков и классической культуры. В «Обращении» он указывает, что перед
написанием книги сличал тексты Библии на латинском, греческом и
английском языках и цитаты «выбирал из наиболее старых и заслуживающих

208
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
уважения копий». При этом он несколько раз подчеркивает неточности
Вульгаты (средневекового латинского перевода Библии) по сравнению
с греческим оригиналом. При доказательстве одного из предложений
Непер демонстрирует знание календарной системы древних, используя
данные греческого, халдейского, древнееврейского и юлианского календарей.
Любопытно, что книга заканчивается «Пророчеством Сивиллы»,
заимствованным из латинского текста французского теолога Себастьяна
Кастальо, но представленным автором своему английскому читателю
десятью страницами терцин: по-видимому, Непер, как, впрочем, многие
homo universalis того времени, был не лишен поэтического дара. Об этом
свидетельствует и возвышенный, поэтический, хотя и несколько
цветистый — в традициях времени — язык, которым написана книга.
Вот, например, какими словами завершается «Обращение»: «Я уверен,
что по стилю и выражениям мой язык ужасающе груб, и в этом отношении
я ставлю себя ниже кого-либо другого; вряд ли я даже по зрелому
размышлению мог бы найти слова, чтобы выразить свои мысли об этом высоком
предмете... Но видя эти недостатки, Господь, быть может, обратит их в
великое достоинство скромности и сломит тщеславие... И коль скоро наше
доброе намерение и благочестивая цель воистину исходят из очень
нежного и хрупкого сосуда, и так же, как все жидкости (как бы драгоценны они
ни были), заимствуют часть вкуса от содержащих их сосудов, так и этот
праведный труд может в некоторых вещах (хотя и незамеченных мною)
иметь привкус моих недостатков. Поэтому смиренно представляю я эти
несовершенства для великодушного исправления каждому
благоразумному и мудрому человеку, кто о движении господнего духа судит честно, но
без зависти и пристрастия, и молю всех добрых людей простить меня за
все, что написано неверно; ибо хотя я сделал это не настолько
совершенно, насколько должен был сделать, зато так усердно, как только мог, зная,
что скромная лепта бедной вдовицы будет угодна богу; ибо не у всякого
человека есть золото, серебро, шелка и пурпур, чтобы предложить их для
святилища; но мне (как говорит Иеремия) уже много, если я смогу купить
шерсть или очески и отдать их для священных деяний».
Книга Непера очень скоро приобрела европейскую известность, ее
перевели на немецкий, французский и голландский языки, она многократно
переиздавалась в Шотландии и в Англии несравненно больший успех, чем
научные произведения автора. Появилось несколько ее переводов в
Германии, а французский, изданный в Ла-Рошели, выдержал два издания (в 1662
и 1665 годах). В Англии после смерти Непера вышло еще несколько изданий.
Обращение Непера к Апокалипсису характерно для XVI века, когда
между 1500 и 1543 годами не менее двадцати шести раз возникала паника
в связи с ожидаемым концом мира. Например, выдающийся алгебраист
Михаэль Штифель объявил, что конец мира будет в 10 часов 19 октября
1533 года Он настолько уверовал в это, что пошел по деревням в окрест-

Изобретения
209
ности Виттенберга, призывая молиться об искуплении грехов. Крестьяне
начали продавать свой скот и имущество, соглашаясь на любую пену. Но
когда страшный день прошел, Штифелю пришлось поспешно бежать не
от божьего, а от людского гнева. Над проблемой, занимавшей Непера,
трудился в следующем веке Исаак Ньютон, опубликовавший «Замечания
на пророчества священного писания и в особенности на пророчества
Даниила и об Апокалипсисе св. Иоанна». Ньютон считал (как и Непер) свою
богословскую работу важнейшей из всего, что было им создано.
ИЗОБРЕТЕНИЯ
Можно предположить, что Непер долгие годы занимался
изобретением различного рода устройств и машин и был хорошо знаком с состоянием
современной ему техники. Намек на это можно найти в письме Иакову
VI, предваряющем «Простое объяснение...»: «Пусть Ваше величество не
сомневается в том, что в его государстве (равно как и в других странах)
имеются благочестивые и полезные машины, изобретенные и
изготовленные по всем правилам подлинной науки, и праведные ученые, которые при
поддержке Вашего величества смогут и в дальнейшем приносить плоды,
достойные упоминания...»
Свидетельством изобретательской деятельности Непера служит
королевская привилегия от 30 января 1597 года, дававшая ему монополию на
изготовление, установку и эксплуатацию «гидравлического винта и
вращающейся оси, с помощью которых можно было откачивать воду из
затопленных шахт» (вероятно, некоторая модификация Архимедова винта).
Впрочем, он изобретал орудия и пострашней: в 1596 году, когда
опасность испанской интервенции была еще велика, он направил одному из
придворных короля докладную записку (говоря современным языком)
следующего содержания:
«Год 1596 от рождения Христова, 7 нюня. Секретные изобретения,
полезные и необходимые в наши дни для защиты Острова и борьбы с
иноземцами, врагами божьей веры и религии.
Во-первых, изобретение, подтвержденное убедительным
доказательством, геометрическим и алгебраическим, зажигательного зеркала, которое,
получая рассеянные лучи солнца, отражает их, собирая в одной
математической точке, что непременно порождает огонь...; это изобретение может
служить для сжигания вражеских кораблей на любом заданном расстоянии.
Во-вторых, изобретение и доказательство существования другого
зеркала, которое, получая рассеянные лучи от любого источника огня или
пламени, производит тот же эффект и может служить тем же целям.
В-третьих, изобретение и наглядная демонстрация орудия, при
выстреле из которого ядра летят не по прямой линии, поражая, как у других,

210
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
лишь то, что случайно окажется на его пути, и продолжая после этого
свой полет безо всякой пользы для стрелявшего, но движется, рыская,
над поверхностью целого заданного района и не покидает его до тех пор,
пока не израсходует свою силу, уничтожив полностью то, что находится
в пределах указанного района. Его можно с большим успехом
использовать не только против вражеских армий на суше, но и на море, для того
чтобы одним выстрелом уничтожить, срубить все мачты и такелаж тех
кораблей, которые будут находиться в определенном районе, как малой,
так и большой площади, до тех пор, пока оно сохранит силу.
В-четвертых, изобретение круглой подвижной колесницы,
непробиваемой для выстрелов из сдвоенного мушкета и движимой теми, кто
находится внутри нее, причем это движение будет осуществляться значительно
легче и быстрее, чем перемещение такого же числа вооруженных людей
другим способом. Ее можно использовать либо в движении — для того
чтобы прорвать боевые порядки противника я проделать проход, либо
в неподвижном состоянии — при отражении атак врага. Она позволяет
уничтожить окруженного неприятеля путем ведения непрерывной
стрельбы из аркебузов через маленькие отверстия; при этом растерянные враги
не будут знать, как защищаться или как преследовать это движущееся
жерло.
Эти изобретения, кроме устройства для плавания под водой с
ныряльщиками и различными инструментами и военными хитростями для
нанесения вреда врагу, я надеюсь выполнить благословением господним с
помощью искусных ремесленников.
Джон Непер, ленный владелец Мерчистона»
Насколько был оригинальны «изобретения» Непера?
Зажигательные зеркала, с помощью которых Архимед по преданию
уничтожил римский флот, осаждавший Сиракузы, издавна привлекал
внимание писателей и историков. О них писали многие античные ученые
и такие средневековые авторы, как Альхазен, Вителло, Р. Бэкон, а также
новые — Леонард Диггс, Афанасий Кирхер и другие.
Третье и четвертое изобретения Непера — пушка и нечто вроде
прототипа танка — с различной степенью фантастичности также упоминались
в литературе как до Непера, так и много лет спустя. Так, в 1575 году в
двенадцатой книге «Естественной магии» Джамбаттиста делла Порта описал
«медную пушку, которая, будучи заряженной один раз, производила
десять выстрелов»; в 1641 году епископ, философ и лингвист Джон Уилкинс
(1614-1672) в своей «Математической магии» поведал о пушке,
стрелявшей одновременно двадцатью четырьмя зарядами. Наконец, в 1663 году
в знаменитой кинге «Сто тех имен и образы тех изобретений, которые
приходят мне на память» Эдуард Сомерсет, Второй маркиз Вустерский
(ок. 1601-1667), описал десять изобретений, относящихся к усовершен-

Логарифмы
211
ствованию пистолей, карабинов, мушкетов и, наконец, больших пушек и в
какой-то степени перекликающихся с изобретением Непера.
Что же касается «предтечь» танка, то еще в 1482 году Леонардо да
Винчи (1452-1519) писал миланскому герцогу Лодовико Сфорца: «Я строю
безопасную закрытую колесницу, совершенно неуязвимую; когда она
врежется со своими пушками в глубину вражеского расположения, то
какова бы ни была численность противника, последнему придется отступить;
пехота может следовать за ней в безопасности и не встречая
сопротивления». Можно также упомянуть приводимую в действие ветром боевую
повозку-колесницу, действующую в сопровождении пехоты и конницы,
которую предложил в 1588 году нюренбергский механик Хольшуэр, проект
боевой повозки, движимой ветром, итальянца Роберто Вальтурио (1413-
1483) и так далее. Последний абзац «записки» содержит упоминание об
«устройстве для плавания под водой». Подобного рода устройство было
реализовано спустя несколько лет после смерти Непера, и о нем речь
пойдет в одной из следующих глав.
Почему же Непер не опубликовал подробного описания своих
изобретений? Томас Уркварт — переводчик Рабле и автор ряда математических книг —
писал, что старый друг Непера уговаривал его открыть «ради славы его семьи
и его собственной памяти у потомков изобретения столь хитроумной
выдумки». Однако Непер отказался, ответив: «Для уничтожения людей создано
довольно много устройств; если бы можно было уменьшить число, он приложил
бы для этого все свои силы; но, видя, что вражда и злоба, укоренившиеся в
человеческих сердцах, не позволяют этого сделать, он не должен допустить хотя
бы, чтобы его новые изобретения увеличили число таких устройств».
Наверное, не стоило бы уделять внимание этим военным
изобретениям, если бы их автором не был Непер, ибо эти изобретения позволяют
охарактеризовать общий уровень науки и культуры времени, в котором
родилось поистине гениальное изобретение мерчистонского барона.
ЛОГАРИФМЫ
Неизвестно, как и когда Непер пришел к идее логарифмов. Одна из
возможных версий заключается в следующем.
Энтони Вуд в книге «Оксфордские Афины...» писал: «Должно Вам
знать, что некий доктор Крейг, шотландец, по возвращении в свою страну
был приглашен Джоном Непером, бароном Мерчистона, что близь
Эдинбурга, и в беседе о новом датском изобретении (сделанном, как
говорили, Лонгомоатанусом) рассказал о том, как можно избавиться от
утомительных умножения и деления в астрономических вычислениях. Непер
жаждал узнать подробности этого метода, но Крейг ничего более не мог
рассказать, кроме того, что цель достигается с помощью пропорциональ-

212
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
ных чисел. Получив такое указание, Непер попросил Крейга по
возвращении вновь посетить его. По прошествии нескольких недель Крейг приехал
к Неперу, и тот показал ему первоначальный набросок того, что
впоследствии назвал «Canonis mirabilis logarithmorum...»
Датский астроном и математик Лонгомонтан (Христиан Северин Лом-
берг, 1564-1647) был в течение некоторого времени ассистентом
знаменитого астронома Тихо Браге (1546-1601), с которым поддерживал
дружеские отношения д-р Джон Крейг, — сын юриста Томаса Крейга, друга
Арчибальда Непера. Встреча Крейга и Браге состоялась, по-видимому,
в 1590 году, когда Крейг в качестве придворнго врача сопровождал Якова
VI во время его свадебного путешествия в Данию (король женился на
датской принцессе Анне). Известно, что король вместе со своей свитой провел
в Дании несколько дней перед возвращением на родину. Весьма вероятно
поэтому, что Крейг рассказал Неперу о встрече с Браге и о трудностях в
вычислениях, связанных с обработкой астрономических наблюдений. Может
быть, этот рассказ и стимулировал запятия мерчистонского барона.
Изобретением, которое Вуд приписывает Логомонтану, был,
по-видимому, так называемый метод простаферетики, подробно описанный в его книге
«Датская астрономия». Этот метод позволяет свести произведение
тригонометрических функций к их сложению или вычитанию, то есть в принципе дает то
же, что и логарифмирование. Однако простофаретику невозможно применить
для других арифметических операций, а ее использование для обычных чисел
требует не только введения вспомогательных углов, но и интерполяции, что
значительно сложнее. Вряд ли Лонгомонтан мог сообщить Крейгу идею
логарифмов. Ведь в этом случае о ней обязательно знал бы и другой ассистент
Браге — Иоганн Кеплер, а он в письме к Неперу от 28 июля 1619 года
называет именно его изобретателем логарифмических вычислений. После смерти
в 1601 году своего патрона Кеплер нашел в его бумагах письмо, о котором
спустя много лет сообщал одному из своих коллег: «...в письме, адресованном
неким шотландцем в 1594 году Тихо есть упоминание об удивительных
таблицах [логарифмов]». Как удалось установить историкам, Кеплер ошибся:
письмо «некого шотландца» (все того же Д. Крейга) датировано 27 марта 1592 года.
Следовательно, основная идея логарифмов и первая логарифмическая
таблица появились между 1590 и 1592 годами, и если Вуд ошибся, то не намного.
Сам Непер не сообщил точной даты своего изобретения, но в предисловии
к своей последней книге («Рабдология») писал, что оно было сделано задолго
до публикации первых логарифмических таблиц (в 1614 г. — Ю. Я.).
Исследователи творчества Непера неоднократо пытались
реконструировать путь, приведший его к гениальному открытию. Одни полагали, что
отправным моментом в рассуждениях Непера были простаферетические
формулы, другие утверждали, что идея логарифмов возникла у Непера
при сопоставлении арифметической и геометрической прогрессий,
трети — следуя логике Ходжи Насредднна, — считали, что правы как первые,

Логарифмы
213
так и вторые. С равным успехом можно принять любую из этих версий; все
они основаны лишь на догадках и предположениях.
О простаферетике я уже говорил выше; скажу теперь несколько слов о
сопоставлении арифметической и геометрической прогрессий. Идея такого
сопоставления восходит к Архимеду., который заметил, что если сопоставить
геометрическую прогрессию (1, а, а2,...,) арифметической (1, 2, 3,...,) то
произведение двух членов первой аш и а11 будет членом той же прогрессия, причем
ЯтЯп— οΠί + η
Идея Архимеда встречается во многих математических сочинениях,
в частности, в книгах Николя Шюке (1484), Кристофа Рудольфа (1576),
Петера Апиана (1527) и, наконец, в учебнике Геммы Фризия, который
между 1540 и 1601 годами выдержал около шестидесяти изданий.
Следующий важный шаг сделал Михаэль Штифель в своей «Полной
арифметике» (1544), распространив понятие степени на отрицательные
и дробные показатели. Он сопостовлял последовательности
-3, -2, -1, 0, 1, 2, 3,
1/8, 1/4, 1/2, 1, 2, 4, 8,
и называл числа первой из них показателями. Он указывал, что
умножению, делению, возведению в степень и извлечению корня в
геометрической последовательности в арифметической соответствует (в том же
порядке) сложение, вычитание, умножение и деление. После появления
книги Штифеля «законы показателей» непременным образом включаются
в учебники по арифметике, а их только в период 1550-1580 годов и только
в Германии и Франции было опубликовано не менее десяти.
Но никто до Непера не смог использовать этот закон для практических
вычислений: для этого нужно было при вычислении таблиц построить
очень медленно растущую геометрическую прогрессию, что, в свою
очередь, требовало знакомства с десятичными дробями. Заслуга первого
систематического введения в Европе этих дробей принадлежит
замечательному математику, механику и инженеру Симону Стевину (1548-1620),
издавшему в 1585 году в Лейдене небольшую брошюру «Десятая» на
родном ему фламандском языке (вскоре переведенную на французский язык).
По-видимому, Непер либо переизобрел десятичные дроби, если к началу
составления логарифмических таблиц ему не была знакома эта
брошюра, либо, по крайней мере, упростил громоздкую стевинскую символику,
впервые применив для отделения целой части числа от дроби точку* и
использовав десятичные дроби в сложных вычислениях.
«Десятичная точка» сохранилась и поныне в ряд стран и в языках
программирования.

214
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
Знакомое многим со школьных лет определение логарифма как
показателя степени было сформулировано лишь в 1742 году. Но, не владея
методами алгебры и алгебраической символики, Непер дал геометрико-кинемати-
ческое определение логарифма. Ход его рассуждений был примерно таким.
Рассмотрим отрезок TR и луч PS, выходящий из точки Р, и
представим себе две точки, выходящие одновременно из Τ к R и из Ρ вдоль PS
с равномерными начальными скоростями. Предположим, что вторая точка
движется по лучу равномерно, тогда как скорость первой
пропорционально оставшемуся до точки R расстоянию. Пусть за некоторый промежуток
времени первая точка прошла расстояние ТМГ Тогда расстояние PNp
пройденное за это же время второй точкой, Непер называет логарифмом
MjR. Примем, что начальная скорость обеих точек v = TR (коэффициент
пропорциональности равен единице). Тогда за промежуток времени
длины l/v вторая точка будет проходить по лучу расстояние ν( 1 /ν) = 1. Если
ν достаточно велико, так, что скорость движения первой точки по отрезку
за малый промежуток времени l/v можно считать приблизительно
постоянной и равной ν, то и эта точка пройдет расстояние равное 1. Так как
оставшееся расстояние до точки R будет равно M1R = TR-1, то скорость
дальнейшего движения точки следует считать равной
v-l=v(l-l/v).
В течение второго промежутка времени той же длительности вторая точка,
двигаясь равномерно, снова пройдет расстояние 1, а первая — расстояние
MjM2, приблизительно равное
v(l-l/v)l/v = (v-l)/v.
Но тогда оставшееся до точки R расстояние M2R будет равно
Μ^Μ^-Μ,Μ^ίν- Ο-(ν- 1)/ν = ν(1 - 1 /ν)2,
что определит и скорость при выходе первой точки из М2. Аналогично легко
подсчитать, что к концу промежутка той же длительности l/v расстояние
R до точки станет равным ν ( 1 - 1 / ν)3, к концу четвертого — ν ( 1 - 1 / ν)4 и
так далее, а в конце к- промежутка — ν(1 — 1 /v)k.
Выпишем в двух строках расстояния точки, движущейся по отрезку, до
точки R и расстояния точки, движущейся по лучу, — от точки Р, в конце
каждого промежутка времени длины 1 /v. Получим две последовательности:
v, vO-1/v), ν(1-1/ν)2, , , v(l-l/v)k
О, 1, 2, k
Верхняя строка представляет здесь геометрическую, а нижняя —
арифметическую прогрессии. Члены последней по Неперу являются
логарифмами Чисел, стоящих в верхней строке. Непер вычислял не логарифмы

Логарифмы
215
чисел, но логарифмы синусов, поскольку его целью было упрощение
тригонометрических вычислений. В XIV-XVII веках в европейской математике
не существовало понятия о тригонометрических функциях —
рассматривались тригонометрические линии в круге, радиус которого выражался
высокой степенью десяти. У Непера отрезок линии TR был синусом 90s
или «полным синусом» (радиусом) и равнялся 107. Нуль же был не
логарифмом единицы (как в современных логарифмах), но числа ν, которое
Непер взял равным 107, а логарифм полного синуса равнялся нулю.
Хотя Непер и осознавал значение своего изобретения, он отнюдь не
спешил поведать о нем миру. Снова и снова возвращался он к
написанному, уточняя детали и отшлифовывая стиль изложения; поэтому его
небольшие, но крайне «информативные» книги выгодно отличаются от
многих беспорядочных и многословных фолиантов современников.
Описание нового метода вычислений увидело свет лишь в 1614 году, да и то,
кажется, по настоянию Роберта Непера и эдинбургского профессора
Эндрю Юнга, дополнившего книгу хвалебными стихами.
Небольшая, размером in quarto, книга «Описание удивительных таблиц
логарифмов» (рис. 6-2), написанная, как и все математические сочинения
Непера, латынью, содержала предисловие, пятьдеся семь страниц
пояснительного текста и сто страниц семизначных логарифмов синусов,
косинусов и тангенсов для углов от 0 до 90° с интервалом в одну минуту. В
предисловии автор писал: «Убедившись в том, что нет ничего другого ... что
вызывало бы большие трудности в математической практике, а также
мешало и досаждало бы вычислителям, чем умножение, деление, извлечение
квадратных и кубических чисел, каковые операции помимо утомительной
траты времени являются основным источником многочисленных ошибок,
я начал размышлять над тем, каким надежным и легким способом я мог бы
устранить эти препятствия. И обдумывая различные средства, пригодные
для достижения этой цели, я, наконец, нашел замечательные короткие
правила, которыми можно будет пользоваться в дальнейшем. Среди всех этих
правил нет более полезных, чем те, что... исключают из вычислений числа,
которые должны быть перемножены, разделены или превращены в корня,
в на их месте ставят другие числа, с помощью которых все вычисления
выполняются только сложением, вычитанием или делением на два или три».
Современники Непера сразу и высоко оцепили значение его
изобретения, столь отвечавшего потребностям времени. Достойным преемником
Непера в Англии стал Генри Бриге, жизни и трудам которого посвящена
следующая глава; Кеплер же, познакомившись с логарифмическими таблицами
Непера, так писал своему коллеге: «Некий шотландский барон, имя
которого я не запомнил, выступил с блестящим достижением, в котором он
каждую задачу на умножение и деление превращает в чистое сложение и
вычитание без применения синусов...». В знак глубокого уважения к гению

216 Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
Непера Кеплер посвятил ему свои
«Эфемериды»* на 1620 год, не
зная, что уже два года, как
«шотландского барона» нет в живых.
В письме, предшествующем
книге, говорится: «Главной причиной,
приостановившей в этом году мой
прогресс в составлении
Рудольфинских таблиц, была твоя книга,
достославный барон... К моему
великому удовольствию я понял,
что ты обобщил то пространство
чисел, малую часть которого я
использовал в течение многих лет...,
и я намерился применить твой
метод для моих таблиц. Никто
не должен сомневаться в том,
что благодаря этим искусным
приемам я составил настоящие
эфемериды и, следовательно, по
праву должен посвятить их тебе,
достославный барон. Твои
логарифмы, таким образом, по
необходимости стали частью Рудольфинских таблиц. Прощай, достославный
барон, и в соответствии с общностью наших занятий прими этот адрес от
младшего по рангу и самого верного твоего почитателя».
Не только Кеплер, но и другие европейские ученые восторженно
приняли книгу, и вскоре появились ее перводы в Германии и Франции. Перевод
книги на английский язык выполнил Эдуард Райт (1561-1615), чьи
труды занимают почетное место в истории навигации и картографии. Книга,
однако, увидела свет уже после его смерти — в 1616 году ее издал сын
покойного Сэмюел Райт. Цель публикации с очевидностью видна из
посвящения, написанного издателем: «Достопочтенной и высокоуважаемой
компании лондонских купцов, ведущих торговлю с Ост-Индией, Сэмюел Райт
желает всякого благополучия в этой жизни и блаженства в жизни будущей.
Ваше благосклонное отношение к покойному отцу и привлечение его к
делам подобного рода, а также, главным образом, постоянное использование
Вами на службе столь большого числа моряков, плавающих па прекрасных
и дорогостоящих кораблях в длительные и опасные путешествия, моряков,
которым эта маленькая книга главным образом предназначается, может
Эфемериды — таблицы предвычисленных небесных координат Солнца, Луны,
и других астрономических объектов на последовательные моменты времени.
Рис. 6-2. Обложка книги
«Описание удивительных таблиц
логарифмов...»

Логарифмы
217
вызвать Ваш интерес к этому труду моего отца. Эта книга благородна по
рождению, ибо происходит от благородных родителей...».
В конце некоторых экземпляров перевода помещены листки со
следующими стихами, принадлежащими перу Томаса Бретнора, астролога,
математика, врача и автора популярных альманахов (ум. 1618):
Снимите-ка лавровые венки:
Ты, Архимед, а также ты, Евклид.
Пускай заслуги ваши велики,
И вправду столь величествен их вид,
Что оппонент подавленно молчит,
Все ж так запутан мыслей ваших строй,
Что пользы в них не сыщешь никакой.
Снимите шляпы, немцы: Ретикус,
Рейнгольдус, Освальд, Региоионтан,
Лансбергус, Финкус и Коперникус
И ты, Питискус67, мудрости фонтан,
Ты, чей поток чрез Геллеспонт нам дан.
Хоть всеми вами пройден славный путь,
До Непера вам все ж не досягнуть.
Господь набавил нас от тяжких дум
Безмерный труд не мучит нас сейчас,
Поскольку светит нам твой ясный ум.
Как будто миллионы ярких глаз
Каких-то духов, что глядят на нас.
И сколь безмерны все твои дела,
Тебе безмерна нации хвала*.
Способ вычисления таблиц а «Описании» не приведен по причинам, о
которых в книге сказано: «Итак, мы объяснили происхождение и свойства
логарифмов и должны были показать далее метод, которым она вычисляются. Но
поскольку мы выпускаем полную таблицу, содержащую логарифмы с их
синусами для каждой минуты квадранта, мы отложим изложение теории их
устройства до более подходящего времени и перейдем к использованию логарифмов.
Ибо в первую очередь необходимо понять способ их применения и те
преимущества, которые они дают... Поэтому я жду суждений и критики по атому
вопросу со стороны людей ученых, перед тем как опубликовать остальное...».
Однако до конца своих дней Джон Непер так и не нашел «подходящего
времени», и сочинение с изложением способа составления таблиц увидело
свет лишь в 1619 году. Оно называлось «Устройство удивительной таблицы
логарифмов». В предисловии к книге Роберт Непер писал, что после смерти
отца «слышал от многих авторитетных лиц, что большинство осведомленных
Перевод И.М. Липкина

218
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
математиков высоко отзывается о достоинствах «Описания» и что ничто не
было бы столь приятно им, как публикация способа устройства этих
замечательных таблиц... И, несмотря на то, что отец не закончил полностью свой
труд, я решил сделать все, что в моих силах, чтобы это сочинение увидело
свет».
В предисловии к книге говорится, что Непер «сочинил этот трактат
на несколько лет раньше, чем изобрел слово «логарифм», произведя его
от двух греческих слов: λογοσ — отношение, причина и αρϋμοζ— число.
Поэтому термин встречается лишь в заглавии «Устройства...», в тексте
же книги логарифмы называются numeri artificiali (искусственные
числа) — в противоположность numeri naturali — естественным числам.
Замечу, что слово «логарифм» быстро получило распространение и вошло
не только в математическую литературу. Так, в комедии выдающнегося
драматурга Бенджамина (Бена) Джонсона (1572-1637) «Магнетическая
леди*», впервые представленной в 1633 году, встречаются следующие
строчки:
Сэр Процент...
С помощью логарифмов скажет Вам мгновенно,
Чему равна наи большая выгода от заключенной сделки...
Теперь покинем «логарифмическое поле» и обратимся к другим
средствам облегчения вычислений, предложенных шотландским бароном, на
этот раз инструментальным.
«ПАЛОЧКИ» И ШАХМАТНАЯ ДОСКА
Вероятно, Непер установил «иерархию» важности своих трудов,
поэтому, когда его здоровье резко ухудшилось, он распорядился издать не
«Устройство...», а другую книгу, которой он придавал в то время,
по-видимому, большее значение. Она вышла в Эдинбурге в начале 1617 году и
называлась «Рабдология**, или две книги о счете с помощью палочек». В
предисловии к книге автор писал, что изобрел их для тех, кто предпочитает
логарифмам вычисления с «естественными числами», и решился на
публикацию потому, что «палочки» понравились многим его друзьям и даже
получили распространение в других странах». Они изготовлялись из
дерева или из слоновой кости и, как и сам метод умножения с их помощью,
быстро получили распространение в Европе (одно время они были даже
более популярны, чем логарифмы). «Рабдология» была вскоре переведена
на итальянский, датский, французский языки и только в 1667 году — на
Часто название этой комедии переводят как «Привлекательная леди».
От ραβδοσ (греч.) — прут, палка.

Логарифмы
219
английский (под названием «Искусство
счета с помощью говорящих палочек,
обычно именуемых костями Непера»).
Истоки этого изобретения следует
искать в школьной таблице умножения
и способе умножения многозначных
чисел, известном в Европе еще в Средние
века. Позднее под названием «gelosia»
он был описан в уже упоминавшемся
трактате профессора математики в ряде
университетов, францисканского монаха
Луки Пачоли «Сумма знаний ...». Суть
метода в следующем.
Лист чистой бумаги расчерчивали
в виде сетки прямоугольников,
разделенных диагоналями. По сторонам сетки
(сверху и справа) записывали
сомножители, а промежуточные произведения
помещали в прямоугольники так, чтобы Рис 6_3 Пример умножения
диагональ разделяла единицы и десятки на <<палочках Непера»
(единицы помещались в нижний
треугольник, а десятки — в верхний). Для
получения произведений осуществляли суммирование «вдоль диагоналей»,
а результат записывали внизу сетки (младшие разряды) и слева от сетки
(старшие разряды). По мнению Пачоли, запись выкладок напоминает
решетчатые оконные ставни, скрывавшие от взоров прохожих сидящих у окон
женщин. Такие ставни называли gelosia (жалюзи), что по-итальянски
означает «ревность».
Непер предложил разрезать «школьную» таблицу умножения на
десять полосок (включая нулевую) и числа разделить диагональю на
единицы и десятки.
Пусть требуется умножить 2085 на 4 (рис. 6-3). Делали это так: брали
палочки для цифр 2,0, 8 и 5 и еще одну — «единичную». Палочки
прикладывали друг к другу так, как показано на рисунке, и против цифры 4 единичной
палочки искали произведение 4 на цифры 2, 0, 8 и 5, из которых составлено
множимое. Суммируя разряды по способу gelosia, получаем:
2085x4 =8; (0 + 3); (2 + 2); 0; = 8340.
Если множитель многозначный, то отдельные произведения выписывали,
как обычно, со смещением на один разряд, а затем складывали. Для
множимого, содержавшего несколько одинаковых цифр, приходилось иметь
несколько одинаковых палочек. Поэтому Непер предложил выполнять

220
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
палочки в виде прямоугольных параллелепипедов и наклеивать на них не
одну, а четыре полоски (по одной на каждую грань) таким образом, чтобы
первая палочка содержала полоски для 0, 1,9, 8; вторая — для 0, 2, 9 и 7;
третья — для 0, 3, 9 и 6 и т. д. вплоть до 10-й, содержавшей полоски для 3,
4, 6 и 5. Таким образом, каждая палочка имела на противолежащих гранях
полоски для некоторой цифры и ее дополнения до 9.
С помощью «палочек» можно было выполнять не только операцию
умножения, но и деления и извлечения квадратного корня. Для действий
же с многозначными числами Непер предложил более сложное
устройство, основанное на том же принципе и названное им «Шкатулкой для
умножения»
Наверное, ни одна идея в истории вычислительной техники не дала
столько пищи изобретательным умам, как идея «палочек». На протяжении
трех веков она служила источником многих усовершенствований и
модификаций.
Примером «долгожительства» этого вычислительного средства
может служить брошюра «Настольная таблица умножения для сложных
вычислений», вышедшей в 1930 году (! — Ю. П.) в Ленинграде, в
которой содержится инструкция по применению палочек. Сравнивая быстроту
чтения результата с работой на русских счетах, автор писал:
«Преимущества на стороне таблицы, сохраняющей вам мышцы рук и шеи от лишних
движений, а мозг — от лишней работы».
«Механизация» Неперовских «палочек» также имеет многовековую
историю, которая ведет начало от счетной машины профессора Тюбин-
генского университета Вильгельма Шиккард (1592-1635),
изготовившего ее около 1623 года, и завершается в конце XIX века «Множительной
машиной» французского инженера Леона Болле (1870-1913). Не обошел
вниманием Неперово изобретение в своем «Новом множительном
инструменте» (1666) и замечательный английский изобретатель Сэмюел Мор-
ленд, с которым читатель познакомится в одной из следующик глав.
Содержание «Рабдологии» не ограничивается описанием «палочек».
В книге автор подробно говорит еще об одном изобретении: «... раздумывая
над тем, как облегчить тяжкий труд вычислителя, я пришел к идее
некоторой табличной арифметики, с помощью которой наиболее трудоемкие
арифметические операции выполняются на абаке или шахматной доске
и которую можно рассматривать как развлечение, а не как труд; ибо с ее
помощью сложение, вычитание, умножение, деление и даже извлечение
квадратного корня выполняется простым движением жетона».
Речь идет о счетной доске, разделенной на квадраты, подобно
шахматной и о правилах вычислений с ее помощью, основанных на
использовании двоичной (!) системы счисления, что было первым ее использованием
в инструментальном счете\

Логарифмы
221
Счетная доска описана Непером в Приложении к «Рабдологии»,
которое озаглавлено «Арифметика мест» (Arihmetica localis). Это название,
видимо, связано с тем, что каждому двоичному числу (точнее, каждой
степени двойки) ставилась в соответствие определенная клетка или место
(locus) на счетной доске. Степени основания в двоичной системе Непер
обозначал буквами латинского, а по его исчерпании — греческого
алфавита: 1— а, 2 — Ъ, 4 — с, ..., 256 — /, ... . Перевод чисел (целых) из
десятичной системы в двоичную и обратно легко выполняется при помощи
алгоритма, который требует лишь самых элементарных операций в
десятичной системе — сложения или вычитания и удвоения.
Сложение и вычитание в «Арифметике мест» элементарно просты.
Буквы, входящие в состав двух складываемых чисел, выписываются
рядом в алфавитном порядке, после чего требуется лишь воспользоваться
правилом сокращения. Последнее состоит в том, что две одинаковые
буквы заменяются следующей буквой алфавита. Непер приводит пример
сложения чисел acdeh и bcfgh. Сумма имеет вид abccdefghh и
сокращается следующим образом:
abccdefghh = abddefgi = abeefgi = abffgi = abggi = abhi.
Разумеется, ряд промежуточных сокращений может быть выполнен
в уме, так что записи могут выглядеть значительно короче. Легко
заметить, что предложенный алгоритм обладает высокой степенью
автоматизма, нисколько не уступающей современным алгоритмам сложения.
Вычитание выполняется путем простого вычеркивания из уменьшаемого
тех букв, которые входят в вычитаемое. При этом может только
потребоваться предварительное «удлинение» уменьшаемого, противоположное
описанному выше сокращению и состоящее в том, что некоторая буква
алфавита заменяется двумя предыдущими. Так, при вычитании acdeh из
abhi (пример Непера) уменьшаемое удлиняется следующим образом:
abhi = abhhh = abgghh = abffghh = abeefghh = abddefghh = abccdefghh,
после чего сразу получается разность, равная bcfgh.
Операции сложения и вычитания в «Арифметике мест» носят
вспомогательный характер, а основной целью Непера было упрощение
выполнения операций умножения, деления, возведения в квадрат и извлечения
квадратного корня. Для этой цели он предлагает пользоваться счетной
доской специального вида, разделенной на квадраты, подобно шахматной
доске. Вдоль нижнего горизонтального ряда справа налево и вдоль
правого вертикального ряда снизу вверх пишутся буквы латинского алфавита а,
6, с, d,... Общее число квадратов должно быть таким, чтобы оно оказалось
достаточным для выполнения требуемых операций. При заполненных
нижнем горизонтальном и правом вертикальном рядах для вычислений

222
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
используются только клетки нижнего правого треугольника, поэтому
алфавит нижнего ряда можно продолжать вдоль левого вертикального вверх,
а алфавит правого — вдоль верхнего горизонтального справа налево.
Главная идея счетной доски Непера состоит в том, что все клетки,
расположенные диагонально, параллельно диагонали, идущей слова вверх
направо, и соединяющие одинаковые буквы алфавита, отождествляются
между собой и считаются изображающими ту же букву, то есть то же
число. Произведение двух букв получается на пересечении строки и
столбца, соответствующих сомножителям.
Возведение в квадрат, очевидно, производится тем способом, что и
умножение. Непер специально отмечает, что квадраты чисел,
выражающихся одной буквой, находятся на главной диагонали счетной доски, идущей
справа вверх налево. Это замечание используется им в дальнейшем при
описании алгоритма извлечения квадратного корня. Несколько сложнее
выполняется на счетной доске Непера деление, хотя, впрочем, это
усложнение — того ж порядка, что и усложнение в современном письменном
счете. По существу алгоритм деления, предлагаемый Непером, не
отличается от современного. Использование же счетной доски и, главное,
двоичной системы счисления придает ему высокую степень автоматизма,
характерную именно для инструментального, а не для письменного в
нынешнем понимании счета.
Справедливости ради отметим, что «местную арифметику»,
строго говоря, нельзя полностью отнести к инструментальному счету,
поскольку в ней требуются еще некоторые (иногда немалые) письменные
вычисления. Но важно отметить и другое: в дальнейшем применение
двоичной системы в вычислительной техники обосновывалось, главным
образом, удобством реализации элементов с двумя устойчивыми
состояниями или экономией оборудования; Непер же в своем изобретении
использовал не технические, а чисто арифметические преимущества
этой системы.
ЛЭРД, УЧЕНЫЙ, МАГ
Некоторые представления о том, как жил Непер (рис. 6-4) в Гарт-
несе, дают следующие сведения, которые цитирует в биографии своего
знаменитого предка Марк Непер: «По соседству с мельницей Гартнеса
находятся остатки старого дома, в котором Джон Непер Мерчистон-
ский, изобретатель логарифмов, проводилв течение многих лет большую
часть своей жизни, занимаясь вычислениями. Говорили, что постоянный
шум каскада не доставляет ему неудобств, но раздававшийся время от
времени грохот мельницы нарушал ход его мыслей. Иногда, погрузив-

Лэрд, ученый, маг
223
шись в глубокое раздумье, он
вынужден был просить
мельника остановить мельницу, дыбы
ничто не прерывало его
размышлений. Он имел привычку часто
разгуливать в ночном халате
и колпаке, — вспоминал
современник. — Это наряду с
некоторыми другими вещами,
казавшимися простонародью довольно
странными, утвердило за ним
репутацию колдуна.
Существовало мнение, что у него договор
с дьяволом и что под предлогом
занятий наукой он проводил
время в изучении черной магии
и беседах со Старым Ником»
(так в Шотландии называют
черта. — Ю.Л.).
Джон Непер не пытался
разуверить окружающих, а напротив,
своеобразно использовал эту
убежденность. Однажды у него дома
случилась пропажа. Подозрение пало на слуг, но ни одного из них нельзя
было обвинить наверняка. И тогда Непер объявил, что его черный петух
обладает способностью открывать своему хозяину тайные мысли. Каждый
слуга должен был войти в темную комнату, где находился петух, и
дотронуться до него рукой. Было сказано, что петух закричит, когда вор до него
дотронется. И хотя петух так и не закричал, Непер все же определил вора:
он предварительно обсыпал петуха золой, и чистые пальцы одного из слуг
стали доказательством его виновности.
Не обошел своим вниманием Непер и такие науки, как астрология и
алхимия, следствием чего явился опубликованный уже после его смерти
«Кровавый альманах, содержащий много верных предсказаний
относительно того, что произойдет в текущем 1647 году. Вместе с
вычислениями дня Страшного суда составлен и опубликован знаменитым
астрологом лордом Непером Мэрчистонским»*, а также рукопись, обнаруженная
в бумагах Роберта Непера и содержащая изложение основных принципов
алхимии.
Возможно, что только авторитет Непера как богослова спас его от
преследований по обвинению в колдовстве, и он не стал жертвой «охоты за
Рис. 6-4. Джон Непер
(портрет работы неизвестного
художника)
Впрочем, не исключено, что это сочинение является апокрифом.

224 Глава 6. Джон Непер, или Несравненный
вдьмами», столь популярной тогда в Шотландии (да и в ряде европейских
стран). Надо думать, что и сам Непер верил в существование
сверхъестественных сил. Сохранился любопытный документ — договор, согласно
которому Непер брался, используя свое необычайное искусство
заклинаний, открыть местонахождение клада в одном из старых и мрачных
шотландских замков. «Рожденный в век, когда не признавать ведьм значило
в глазах людей то же самое, что оправдывать их нечистые деяния, До-
мини сжился с этими легендами и верил в них так же свято, как верил
в бога»,— писал об учителе Сэмсоне в романе «Гай Мэннеринг» другой
великий шотландец — Вальтер Скотт. Эти слова, пожалуй, как нельзя
лучше относятся и к Джону Неперу.
Последнее десятилетие своей жизни он провел в Мерчистоне, куда
переехал в мае 1608 году после смерти отца. А еще через девять лет,
4 апреля 1617 года, закончил свой жизненный путь великий Na peer —
Джон Непер.

ГЛАВА 7
ГЕНРИ БРИГС, ИЛИ АНГЛИЙСКИЙ АРХИМЕД
Наука — не предмет чистого мышления, а предмет
мышления, постоянно вовлекаемого в практику
и постоянно подкрепляемого практикой.
Джон Десмонд Бернал (1901-1971)
СЭР ТОМАС И ЕГО ЗАВЕЩАНИЕ
В первое двадцатилетие правления английской королевы
Елизаветы I, когда маленькое северное государство — окраина античного мира
и интеллектуальная провинция Европы — пыталось выйти за пределы
своих островных границ; когда отчаянные смельчаки на тихоходных и
неуклюжих галеонах, барках и пиннасах, без точных карт и опыта долгих
плаваний настойчиво искали Северо-Западный морской проход в
восточную Азию, к загадочному Катаю (из Атлантического в Тихий, в обход
Америки с севера); когда процветала компания, ведшая торговлю с
далекими московитами, а московских царей пользовали английские
врачи; когда блеск золота и запах пряностей Неведомых Земель туманили
головы и винчестерским школярам, и бристольским морякам, и
лондонским купцам, и сановным членам Тайного королевского совета, подвигая
авантюристов и пиратов на поиски Terra Incognita, а заодно и на
грабеж испанских кораблей и ост-вест-индских колоний Его Католического
Величества Филиппа II; когда еретиков очищали от грехов на кострах
и виселицах не столь активно, как в сотрясаемой религиозными
битвами континентальной Европе; когда торжествовало запоздалое северное
Возрождение, освобождая от средневековых оков умы и души англичан,
еще не опутанные пуританским фанатизмом; когда Билли Шекспир, Кит
Марло и Джонни Донн играли в шары или гоняли мяч, не ведая до поры
до времени о своем великом предназначении; когда зрели яблоки и
вишни во фруктовых садах Кента, шумели пшеничные поля в долине реки
Уз, возделывался хмель в Эссексе, а йоркширские боровы нагуливали
свою высокую репутацию; словом, в то славное время, когда old merry
England была если и не очень веселой, то, во всяком случае, более
благополучной, чем в века иные, в Лондоне жил богатый финансист Томас
Грэшем (ок. 1519-1579).
Служил он верой и правдой трем королям Англии: королю-юноше
Эдуарду VI, умершему в шестнадцатилетнем возрасте, фанатичной католичке

226
Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
Марии Тюдор, люто ненавидевшей
и жестоко преследовавшей
протестантов и получившей за это
прозвище «кровавой», и
«королеве-девственнице» Елизавете — бледнолицей
и рыжеволосой, умной и
решительной, алчной и осторожной. Служил
как дипломат (за что получил
дворянское звание и стал именоваться
сэром Томасом), но по большей
части как финансовый агент королевы
на международной валютной бирже
в Антверпене. Он заключал
торговые сделки и брал денежные займы
у крупнейших торговых домов
Европы, обменивал фунты на марки, гуль-
Рис. 7-1. Томас Грэшем *eHbI и Флорины, пытаясь вытащить
(портрет работы Антониса Мора) свою страну из той долговой ямы,
в которой она оказалась при Генрихе
VIII и Эдуарде VI. В Англию сэр
Томас отправлял не только золото и валюту, но и политические сведения, часто
добытые неправедными путями.
Грэшем (рис.7-1) умел ладить со своими владыками, которым
время от времени делал небольшие, но ценные подношения: юноше
Эдуарду подарил пару длинных испанских чулок из шелка, начавших входить
в европейскую моду, Марии Тюдор преподнес бутылку дорогостоящего
нидерландского джина («в футляре из черной кожи»). Он удостаивался
чести принимать в своем лондонском доме и многочисленных загородных
поместьях Елизавету, которой, надо полагать, нравился этот высокий,
ладно скроенный, слегка прихрамывающий (неудачно упал с лошади)
человек — проницательный, молчаливый, уверенный в себе и — главное! —
удачливый. Короли не оставались в долгу, и состояние Грэшема
непрерывно росло, да и он сам, служа Короне, не забывал о собственных интересах.
Для своей семьи сэр Томас построил дом в Сити — центральной части
города, в незапамятные времена обнесенной каменной стеной и примыкавшей
южной своей стороной к Темзе. В стене было сделано семь ворот, одни из
которых назывались Епископскими в честь саксонского епископа Лондона по
имени Эркенвальд (он получал в виде пошлины по одному бревну с каждой
груженной лесом телеги, проезжавшей через ворота в Сити). Эркенвальд
велел проложить улицу от Епископских ворот до Лондонского моста, часть
которой впоследствии стала именоваться Бишопсгейт-стрит (улицей Епископских
Ворот). На обширном пространстве между этой улицей и Старой Широкой
Улицей и был поставлен дом Грэшема — слегка смахивающее на казарму стро-

Грэшем-колледж
227
ение, с внутренним зеленым двориком, конюшней и другими службами. Сюда
Грэшем с женой Анной и сыном Ричардом переехал в 1563 году.
Не надо думать, что сэр Томас был этаким отрешенным от мира сего
финансовым сухарем. Он живо интересовался литературой и науками (в молодости
окончил Кембридж), переписывал в нотную тетрадь мелодии и слова
английских и итальянских песен. Да и другие земные радости были ему не чужды:
несмотря на то, что сэр Томас очень любил леди Анну, он сумел обзавестись
во Фландрии незаконнорожденной дочерью. Законный же сын Грэшема
неожиданно умер в двадцатилетнем возрасте. Смерть единственного сына и
наследника потрясла сэра Томаса, и он решил обратить все свое огромное
состояние во благо Англии, предложив олдерменам Лондона построить за свой
счет валютную биржу, наподобие той, что была в Антверпене. Предложение
было с благодарностью принято, и меньше чем за год, к 7 июня 1566 года,
неподалеку от Бишопсгейт-стрит, там, где сходятся улицы Пшеничного холма
и Иголки-с-Ниткой, фламандские строители возвели величественное здание
с колоннадой и лепными украшениями. Биржа, которая после посещения ее
Елизаветой стала именоваться Королевской, сгорела в Большом лондонском
пожаре 1666 года и была позднее вновь отстроена, а память о Грэшеме
сохранилась в названии одной из улиц современного Лондона.
Другой щедрый дар, который сэр Томас сделал Лондону, англичанам (и,
пожалуй, всему человечеству), содержался в его завещании. А завещал он
олдерменам Лондона и компании купцов-мерсеров (торговцев шелком и
бархатом) особняк на улице Епископских ворот и свою долю в доходах
Королевской биржи с тем, чтобы после его смерти и смерти леди Анны был
организован колледж, в котором семь профессоров читали бы всем желающим
публичные (!) лекции по геометрии, астрономии, медицине, юриспруденции,
теологии, риторике и музыке.
Почему Грэшем распорядился значительной частью своего состояния
столь необычным для финансиста образом? Будучи деловым человеком
и искренне желая процветания своей родине, он, по-видимому, отчетливо
понимал, что Англия, находившаяся в состоянии первоначального
накопления капитала (как мы бы сказали сегодня), остро нуждалась в людях,
знающих математику. Математические знания нужны были не только
коммерсантам, но и картографам, строителям, навигаторам, часовщикам,
землемерам, плотникам, артиллеристам, кораблестроителям и т.д. Но знал,
наверное, сэр Томас и о том жалком состоянии, в котором пребывало
преподавание точных наук в его стране.
ГРЭШЕМ-КОЛЛЕДЖ
Сэр Томас скоропостижно скончался в возрасте шестидесяти одного
года в 1579 году, леди Анна умерла спустя семнадцать лет, а через шесть

228 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
месяцев после ее смерти, в январе 1597 года, был торжественно открыт
Грэшем-колледж (рис. 7-2). Профессоров колледжа попечители выбирали
из «числа людей Кембриджа и Оксфорда, холостяков, не обремененных
семейными заботами» (таково было непременное требование сэра Томаса).
Им создали поистине королевские условия для работы, отведя просторные
и прекрасно обставленные апартаменты (мебель колледжа оценивалась
громадной суммой в тысяча сто двадцать семь фунтов, пятнадцать
шиллингов и восемь пенсов); они могли отдыхать в примыкавшем к дому тенистом
саду и пользоваться богатой библиотекой. Да и заработную плату
профессорам положили немалую — пятьдесят фунтов годовых, что было больше
зарплаты университетского Королевского профессора (Regius professor).
А еще их снабдили инструкциями, выражавшими волю
завещателя. «Обязательные лекции по геометрии и астрономии — говорилось
в них, — должны читаться два раза в неделю: в четверг — по геометрии,
в пятницу — по астрономии, с восьми до девяти часов утра и с двух до
трех часов после полудня, причем утром лекции должны читаться на
латыни, а после полудня — на английском языке (курсив мой. — Ю. Я.)
Что касается предметов упомянутых лекций, то профессор геометрии
должен излагать их в следующей последовательности: в триместр
Троицыного дня — арифметику, в триместр Михайлова дня — теоретическую
геометрию, в Пасхальный триместр* — практическую геометрию.
Профессор астрономии должен в первую очередь рассказать об устройстве
сферы, о движении планет, конструкции астролябии, квадранта и других
общепринятых у моряков инструментов; после того, как это будет
сделано, он должен... объяснить их использование в географии и навигации»
(следует особо отметить, что в это время в английских университетах еще
не было кафедр астрономии и геометрии).
Далее говорилось, что, «поскольку большая часть аудитории,
по-видимому, должна состоять из людей, которые либо мало осведомлены в
латыни, либо вовсе не понимают, и поскольку каждый человек ради спасения
своего здоровья желает иметь некоторые знания об искусстве врачевания»,
профессору медицины надлежит на родном языке доходчиво знакомить
слушателей с современными теориями анатомии, физиологии, патологии
и терапевтики. Что касается лекций по юриспруденции, то необходимо,
чтобы профессор-юрист избегал простого комментирования законов, а
рассматривал такие практически полезные вопросы, как составление
завещаний и торговых контрактов, установление опеки, наем кораблей,
заключение торговых сделок, установление ростовщических процентов и т.д.
Лекции в Грэшем-колледже должны были заканчиваться обсуждением
обсуждением и дискуссией по вопросам, затронутым лектором, причем
Триместры длились, соответственно, с середины апреля до конца июня,
с сентября по декабрь и с января по март.

Грэшем-колледж
229
Рис. 7-2. Грэшем-колледж
в этих дискуссиях должны были участвовать все присутствующими. Вот
такие замечательные методологические принципы были положены в
основу преподавания в этом своеобразном «институте повышения
квалификации XVII века! Недаром в ходившей по Лондону «Балладе о Грэшем-кол-
ледже» были такие строки:
Смешны нам Кембриджа и Оксфорда педанты,
Кто Стагирита насмерть зазубрил —
Ведь наших студиозусов таланты
Мудрейший Эпикур благословил,
И скоро Грэшем прогремит на целый свет
Как лучший в мире университет*.
Грэшем-колледж был учебным институтом, но находился крупнейшем
порту и коммерческом центре страны; его постоянно посещали купцы,
приборных дел мастера, оружейники, ремесленники и моряки,
пытавшиеся получить ответы на интересующие их практические вопросы;
профессора же колледжа, свободные от забот о хлебе насущном, охотно брались
им помочь. Поэтому вскоре в особняке на Бишопсгейт-стрит образовался
Перевод В.В. Шилова

230 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
своеобразный неформальный центр прикладной математики. Душой этого
центра был грэшемский профессор геометрии Генри Бриге.
ИТАК, БРИГС
Он родился в феврале 1561 года в йоркширской деревушке Уорли
Вуд вблизи Галифакса. «Его родители были простыми (humble) люди,
ограниченные в средствах», —писал первый биограф Бригса Томас Смит
в «Мемуаре о жизни и трудах известнейшего и ученейшего человека м-ра
Генри Бригса» (1707). Тот же автор сообщал, что у Генри был брат
Ричард, который руководил школой в Норфолке и переписывался с Беном
Джонсоном.
Генри посещал местную грамматическую школу, и ввиду его
блестящих успехов в латыни и греческом, кембриджский университет «оказал
ему некоторое материальное содействие», и поэтому в
шестнадцатилетнем возрасте он смог стать студентом колледжа св. Иоанна. За восемь
лет Генри прошел все ступени университетской иерархии, получив
последовательно степени бакалавра (1581) и магистра (1585) и возвысившись
до должности члена своего колледжа (1588). Т. Смит пишет: «Ставши
магистром, он посвящал все свое время, неотягощенное обязанностями,
и даже досуг усиленным занятиям математикой, к которой у него была, по-
видимому, природная тяга. Он не удовлетворился теми поверхностными
сведениями, что находились на внешней оболочке этой науки, но своим
собственным путем устремился в глубину самой ее сущности и
внутренних тайн. Эта манера изучения превратила его в законченного (finished)
математика и он заслужил чрезвычайно высокую репутацию такового не
только у своих коллег, но и во всем университете». По-видимому, в
университете Бриггс познакомился с другим, в будущем «славным мужем
математического искусства» и своим закадычным другом Эдуардом
Райтом, который в 1576-1596 годах был студентом, а затем членом одного из
кембриджских колледжей.
В 1592 году Бриге был принят в Лондонскую королевскую
медицинскую коллегию (где познакомился с Уильямом Гильбертом) и назначен
«Лектором по медицине» на кафедру, основанную в колледже св. Иоанна
Томасом Линакром; в том же году был избран «Лектором и
Экзаменатором по математике» (что было равносильно профессорской должности).
Еще через четыре года придирчивые душеприказчики Грэшема выбрали
его кандидатуру в качестве профессора геометрии нового колледжа. Они
наверняка знали, что кроме профессиональных достоинств, он обладал
замечательными человеческими качествами — доброжелательностью,
отзывчивостью, простотой. Вот как характеризовал его Томас Смит:
«Бриге был человеком, наделенный спокойным и праведным характером,

Однажды вечером у Бригса
231
человеком, не имевшим врагов, всегда и для всех доступным, лишенным
всякой гордыни, тщеславия, угрюмости, зависти, подозрительности,
жадности, презирающим богатство; он был счастлив и удовлетворен тем, что
имел, ибо искал и находил вдохновение в Рощах (Groves) Академии и в
Замке Вдохновений (Muses)».
Словом, это был «контактный» человек, и немудрено, что среди его
друзей были ученые мужи из университетов и состоятельные лондонские
дилетанты от науки, школьные и частнопрактикующие учителя,
приборных дел мастера и картографы, моряки и купцы. Каких только
замечательных людей не видели и не слышали стены Грэшем-колледжа!
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ У БРИГСА
Призовем на помощь воображение и некоторые сведения из
английской истории, чтобы познакомиться с гостями Бригса, собравшимися
в просторной гостиной его квартиры декабрьским вечером ну, скажем,
1600 года. За окном — промозглые лондонские сумерки, шум ветра и
дождя, а в гостиной, освещенной сотней свечей, уютно полыхает огонь в
камине, пол покрыт толстым кожаным ковром, а молчаливый слуга ставит
бокалы с подогретым вином перед джентльменами, уютно
расположившимися на изящных, подбитых золочеными гвоздями стульях за массивным
деревянным столом с резными ножками.
Познакомимся с гостями Бригса (о некоторых из них я уже упоминал
ранее).
Рядом с хозяином дома — высокий, плотного сложения человек лет
шестидесяти. Это, пожалуй, самый знаменитый из друзей Бригса —лейб-
медик королевы и magniticorum virtutum primus indagator Gilbertus
(магнитных сил первый изыскатель Гильберт). В своей книге «О
магните68, магнитных телах и о большом магните — Земле...», расправившись
с бытовавшими до него взглядами на природу магнетизма и электричества
(по большей части нелепыми и фантастическими), он описал свыше
двухсот опытов, которые ставил в течение восемнадцати лет, и обобщил весь
комплекс сведений о магните. Экспериментатор до мозга костей, он плохо
знал математику и не любил пустого теоретизирования. Факты и
только факты, тщательно проверенные и зарегистрированные, — вот хлеб
истинного философа! Если их обобщить и осмыслить, они позволят понять
и сущность «вещей, нас окружающих» и «устройство подлунного мира»,
и построить полезные для практиков, прежде всего навигаторов, приборы.
Впрочем, было бы несправедливо по отношению к доктору Уильяму
Гильберту (1544-1603) утверждать, что только «великий магнит»
привлекал его внимание. Его дом Уингфельд Хаус, расположенный на Холме св.
Петра близ Верхнетемзенской улицы, был и жилищем, и лабораторией.

232
Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
Здесь он ставил свои многочисленные опыты (в том числе химические),
проводил астрономические наблюдения, писал трактаты о метеорологии
и физиологии человека. Но все рукописи Гильберта и переписка с
европейскими учеными (в частности, с Галилео Галилеем и Паоло Сарпи),
протоколы экспериментов, коллекция минералов, карты, глобусы, завещанные
колледжу врачей, сгорели в пламени Большого лондонского пожара 1666
года. Посмертно (а умер он в чумной 1603 год) был опубликован лишь его
космографический трактат «Новая философия нашего подлунного мира».
Надо думать, доктор Гильберт был неудобным собеседником для тех,
кого он называл в своей великой книге «сумасбродной чернью» и
«несносными людьми», для тех, «кто поклялся соблюдать верность чужим
мнениям», кто был «нелепейшим исказителем добрых наук, невежественным
ученым, грамматиком, софистом, крикуном». Но «благородных мужей,
ищущих знания не только в книгах, но и в самих вещах», как магнитом
тянуло к Гильберту. В Уингфельд Хаусе можно было встретить и
лондонских врачей, и членов университетских колледжей, и знаменитых
пиратов-мореплавателей, искавших новые земли для Короны и не брезгавших
морским разбоем. Самыми же верными друзьям Гильберта (и гостями
Бригса) были «сыны магнитной дисциплины» — Эдуард Райт, Уильям
Бэрлоу, Томас Бландевиль и Марк Ридли.
Стародавний друг Бригса Эдуард Райт на некоторое время сменил
тихую гавань университетской жизни на бурные воды Атлантики и в 1589
году отправился к Азорским островам в составе пиратской экспедиции,
снаряженной и возглавляемой Джорджем Клиффордом, Третьим графом
Камберлендом (1558-1605). Цель экспедиции — «пощипать» испанские
галеоны, возвращавшиеся с грузом золота из «Индий», — была
достигнута, но на обратном пути англичане попали в жестокий шторм, сбились
с курса и с огромными трудностями дошли до Плимута. Познав на
собственном опыте, сколь неточны штурманские карты и ненадежны
навигационные приборы, Райт занялся их усовершенствованием: результатом
его трудов явилась книга «Некоторые ошибки в навигации» (напомню, что
он перевел Неперовское «Описание удивительных таблиц логарифмов»*).
Уильям Бэрлоу (ум. 1625) — сын епископа, ортодоксальный пребен-
дерий69 кафедрального собора в Винчестере, будущий капеллан Генри
Фредерика, принца Уэльского, и архидьякон собора в Солсбери в отличие
от Райта никогда в море не выходил. Более того, он признавался, что
в юности оно внушало ему страх и отвращение. Но как сказано в
Псалме 107: «Те, кто отправляются на кораблях в море и отдают себя Труду
в Великих водах, видят Творение Господа нашего и Его чудеса в
глубине». И разве не долг священнослужителя помочь мореходам в трудах их,
дабы ощутили оне величие Господне не только на тверди, но и в Великих
Райт также написал предисловие к упомянутой книге Гильберта.

Однажды вечером у Бригса
233
водах? Рассуждая таким образом, Бэрлоу начал заниматься математикой
и мастерить различные мореходные приборы, которые описал их в книге
«Снаряжение навигатора». Гильберт неоднократно пользовался советами
Бэрлоу — автора одной из лучших конструкций магнитного компаса.
«Сельский джентльмен» из графства Норфолк, Томас Бландевиль
(ок.1552-ок.1606) был известен как изобретатель транспортира,
учитель математики детей знатных особ, переводчик с древнегреческого
и итальянского, а также небесталанный и плодовитый сочинитель. Его
бойкому перу принадлежали трактаты по логике, астрономии, методике
преподавания и... искусству верховой езды. Особой популярностью
пользовался его почти четырехсотстраничный, in quarto, труд «Упражнения
мистера Бландевиля» (1594), содержавший ряд популярных очерков
по математике, астрономии, космографии и навигации и адресованный,
в частности, тем молодым людям, которые хотели бы в совершенстве
овладеть «искусством управления кораблем в Море-Океане».
Четвертый «сын магнитной дисциплины» доктор медицины Марк
Ридли (1560-1624) присоединился к Гильберту позже других, так как лишь
в апреле 1599 года вернулся в Англию из Московии, где в течение пяти
лет был лейб-медиком царя Федора Иоанновича. Из России Ридли привез
множество рассказов о «московитах и других татарах», а также
составленные им первые русско-английский и англо-русский словари*, и
благодарственное письмо королеве Елизавете от Бориса Годунова, занявшего трон
после смерти царя Федора: «Мы возвращаем его (Ридли. — Ю. П.) Вашему
Величеству с нашим царским благорасположением и похвалой за то, что он
служил нам и нашему предшественнику верой и правдой».
Загорелое обветренное лицо, сильные, привыкшие к физическому
труду руки, выдают профессию Джона Дэвиса (ок. 1550-1605), — известного
английского кормчего и капитана-пирата. В каких только переделках не
побывал этот пятидесятилетний мореход, проведший полжизни на
кораблях! Но самым главным для работодателей Дэвиса — лондонских
купцов — заключалось в том, что все вверенные ему корабли всегда
возвращались в порты отплытия в целости, хотя и, бывало, в весьма потрепанном
состоянии. Не чужд был Дэвис и писательского труда: ему принадлежит
учебник штурманского мастерства «Секреты мореходного дела» и книга
о Северо-Западном проходе — «Гидрографическое описание мира».
Полную противоположность Дэвису представляет «сухопутный
моряк» Ланцелот Браун (с. 1545-1605), доктор медицины и друг Гильберта
еще со студенческих времен. Оба они учились в кембриджском колледже
св. Иоанна (куда поступили с разницей в несколько месяцев), оба
удостоились чести быть личными врачами королевы. Как и его друг, Браун
Иногда утверждвается, что Ридли привез из России еще одну рукопись —
«Писаные законы России».

234 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
интересовался вопросами натурфилософии, математики и навигации, был
хорошо знаком с Бригсом и Райтом и не раз посещал лекции в Грэщем-
колледже.
О чем же беседуют гости Бригса? Может быть, они обсуждают
достоинства первых в Англии глобусов, земного и небесного, которые изготовил
покойный лондонский мастер Эмери Молино (ум. 1598) и о которых
рассказывает в своих грэшемовских лекциях профессор астрономии Эдуард
Бреревуд70 (ок.1565-1613)? Или спорят о Коперниканской теории
мироустройства? В ее оценке члены Бригсова кружка далеко не единодушны.
Уильям Гильберт, Генри Бриге, Эдуард Райт и Марк Ридли поддерживают
гипотезу великого поляка (кое-кто — полностью, некоторые — частично),
Томас же Бландевиль и Уильям Бэрлоу не допускают и мысли о
возможности вращения Земли и обращении небесных сфер. Нет, скорее всего, гости
Бригса говорят о «великом магните», о его свойствах и тех его
достоинствах, которые могут быть употреблены на пользу мореплавателей.
Попытаемся воспроизвести их беседу, заимствуя некоторые
высказывания из книги Гильберта и следуя завету великого историка: «Я вложил
в уста каждого оратора высказывания, приличествующие случаю,
выражая их так, как, по-моему, выразил бы каждый из них, стараясь в то же
время по возможности передать общий смысл того, что было
действительно сказано» (Фукдид, «Пелопонесская война»).
Дэвис: Доктор Гильберт! Не так давно я вернулся из экспедиции к
Азорским островам, организованной Его Милостью графом Эссексом, и узнал
от лондонских друзей о новом и превосходном приборе, который вы
изобрели и описали в своей книге. Говорят, что он и в самую темную ночь,
и в туманную погоду дает очень точные указания относительно широты
любого места на земле и на море. И так как сэр Джеймс Ланкастер71
предлагает мне место кормчего в экспедиции, которую в феврале следующего
года Управляющие Ост-индской компании намереваются отправить к
Молуккским островам, я хотел бы узнать от вас как можно больше об этом
приборе, а может быть, и взять его с собой, дабы этот магнитный
Меркурий направлял наши корабли в Великих водах.
Гильберт: Я с удовольствием расскажу вам о замечательном опыте,
описанном в главе V моей книги, и удивительном движении магнитных
сил, которые в силу своей подвижной природы опускаются ниже
горизонта, а также о приборе, в котором это движение, называемое между
учеными людьми наклонением* обращено на благо людей. Но сначала я хочу
восстановить справедливость по отношению к нашему соотечественнику
Гильберт говорил (и писал) «склонение», но я буду употреблять современный
термин для наименования угла между направлением вектора полной
напряженности геомагнитного поля и горизонтальной плоскостью.

Однажды вечером у Бригса
235
Роберту Норману, ибо именно он первым из англичан открыл и в 1581
году описал магнитное наклонение72 в книге «Новое притяжение». Этот
Норман — опытный моряк изобретательный мастер — в течение почти
двух десятков лет вел наблюдения за поведением компаса в море и
ставил многочисленные опыты с магнитным железом, а, уйдя в отставку,
зарабатывал на жизнь изготовлением и продажей навигационных
приборов73. Так вот, в третьей главе своей книги Норман говорит, что
шестидюймовая железная проволока, с помощью тончайшего искусства
подвешенная и висящая на горизонтальной оси в состоянии равновесия (как
коромысло весов), затем тронутая магнитом и намагниченная, опускается
до определенной и известной точки под горизонтом. Окружив проволоку
медным кольцом, на которое были нанесены градусы, он путем
многократных опытов нашел, что на нашей лондонской широте угол наклона
равняется почти семидесяти одному градусу. Я проверил утверждения Нормана
в опытах с шаровидным магнитом, который мы зовем «террелой*» (то есть
землицей), и убедился в их достоверности. Ввиду удивительного согласия
и соответствия, бывающего почти во всех и в каждом отдельном опыте
с магнитом между Землей и «террелой», кажется правдоподобным, что
под самым экватором эта намагниченная проволока (или стрелка) будет
пребывать в плоскости горизонта. Отсюда становится очень вероятным,
что при небольшом передвижении с севера на юг (или в обратном
направлении) изменение этого наклонения будет довольно заметным, так что на
основании его тщательного наблюдения вместе с наблюдением широты
в каком-нибудь месте можно будет впоследствии с помощью прибора для
определения наклонения (называемого деклинаторной стрелкой) легко
узнать то же место и ту же широту даже в очень темную ночь. Далее
скажу, что хотя мистер Норман и обнаружил эту замечательную связь,
первую деклинаторную стрелку, пригодную для использования на море,
изготовил наш друг Уильям Бэрлоу (рис. 7-3). Он закрыл ее прозрачным
венецианским стеклом, защитив от ветра и пыли, и дополнил морским
компасом. Я же добавил к ней линию горизонта, дал указания по
изготовлению стрелки и объяснил столь значительный и столь долго
остававшийся неизвестным людям эффект.
Райт: Я думаю, почтеннейший и ученейший доктор Гильберт, что если
бы ваша книга о магните и не содержала ничего другого, кроме нахождения
широты по магнитному наклонению, то и тогда наши английские, а
также французские, нидерландские и датские капитаны, готовящиеся плыть
в пасмурную погоду из Атлантического океана в Британское море или
Гибралтарский пролив, с полным основанием ценили бы ее на вес золота.
Дэвис: Я полностью согласен с мистером Райтом, но хочу задать
доктору Гильберту еще один вопрос. Возможно, я не все понял, но ведь для
От лат. terra — земля.

236
Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
того чтобы воспользоваться деклинатор-
ной стрелкой, необходимо
предварительно найти наклонения в каждом месте на
земле и на море и затем поставить в
соответствие этим наклонениям широту мест.
Выполнима ли такая работа, требующая
много времени, сил и денежных затрат?
Гильберт: В ней нет необходимости,
ибо, желая облегчить труд кормчих, я
изобрел еще один очень простой прибор,
представляющий механическое
устройство с подвижными квадратами,
вырезанными из картона. Его следует использовать
вместе с деклинаторной стрелкой и диаг-
Рис. 7-3. Деклинометр раммой, состоящей из спиральных линий
Уильяма Бэрлоу (рис.7-4) и устанавливающей связь
между наклонением и широтой в любом месте.
Я разработал эту диаграмму, основываясь на удивительном и очевидном
для нашей философии соответствии земного шара магнитному шару,
и привел ее в своей книге.
Дэвис: Но для того чтобы перенести спиральные линии на картон или
выгравировать их на медной пластине, требуется немалое искусство. Кроме
того, от частого употребления такая диаграмма скоро придет в негодность.
Нет ли другого способа для указания соответствия наклонений широтам?
Бриге: Я полагаю, это можно сделать, если представить диаграмму
доктора Гильберта в виде таблиц. Это немалый труд, но польза его очевидна,
и я с удовольствием возьмусь за такую работу.
Дэвис: Простите мою настойчивость, джентльмены, но, слушая
рассказ доктора Гильберта о его глубоких изысканиях и превосходнейших
изобретениях, я все больше и больше сожалею о том, что многие простые
моряки, несведущие в латыни, не имеют возможности с ними
познакомиться. Как помочь им в этом?
Бэрлоу: Капитан Дэвис прав. Я знаю, что многие наши
соотечественники, знатные люди и другие превосходные умы и любители знаний,
которые не в состоянии прочитать книгу доктора Гильберта на латыни, очень
хотели бы иметь ее перевод на английский язык. Но насколько мне известно,
пока еще никто не занимается этим; одной из главных причин является то
обстоятельство, что очень мало имеется людей, которые понимают книгу.
Бриге: Перевод всей книги действительно потребует многих знаний
и времени. Но что, если ограничиться описанием приборов доктора
Гильберта и таблицей, которую я намереваюсь вычислить? Может быть, за
эту работу возьмется наш друг Бландевиль, благодаря искусному перу
которого самые сложные рассуждения становятся понятными людям

Однажды вечером у Бригса
237
любознательным, но далеким от
науки?
Бландевиль: Сочту за честь
сделать изобретения доктора
Гильберта общим достоянием. Сейчас
я пишу книгу о движении планет
и думаю, что будет уместным
поместить в нее описание
упомянутых приборов. Я надеюсь, что при
работе над книгой доктор Браун не
откажет мне в добром сорвете и
рекомендациях.
Браун: Всегда к Вашим
услугам, высокоуважаемый мистер
Бландевиль. ^ис- ^~4- Спиральная диаграмма
Гильберт: Благодарю вас, дру- Уильяма Гильберта
зья мои. Пусть наш совместный
труд покажет всем и каждому, как далека от праздности философия
магнита, как она приятна, как спасительна и как божественна!
Прошло примерно два года, и в лондонских книжных лавках появилась
книга Томаса Бландевиля, к созданию которой «приложил руку» и
Ланцелот Браун. На ее титульном листе значилось: «Теория семи планет,
показывающая их разнообразные движения и другие, присущие им явления.
Изложено м-ром Бландевиллем на нашем родном языке более понятно, чем
это когда-либо было сделано на других языках, и сопровождается столь
приятными {pleasant) и наглядными рисунками, что каждый человек,
обладающий небольшими арифметическими знаниями, может легко в них
разобраться... Книга необходима всем джентльменам, желающим стать
искусным в астрономии и для всех кормчих, моряков и всех других,
имеющих желание служить своим Правителям на море... Также добавлено, как
изготовить и использовать два весьма остроумных и необходимых для
моряков прибора, описанные здесь и позволяющие находить широту любого
места на море и суше, в темноте ночи, не прибегая к помощи Солнца, Луны
и звезд; впервые эти приборы изобретены доктором Гильбертом, наиболее
блестящим философом и одним из выдающихся врачей Ее Величества». Это
добавление, имеющее отдельную пагинацию, написано Райтом «на
основе указаний почтенного доктора Гильберта». Кроме того, в конце трактата
Бландевилля помещены таблицы, вычисленные Бриггсом и содержащие
значения угла наклонения в диапазоне lö-90ö для каждого градуса широты.
Другие «сыны магнитной дисциплины» также приложили руку к
благородному делу популяризации идей своего великого друга. Ридли выпустил
в 1613 году «Краткий трактат о магнитных телах и движениях», через три

238 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
года появилась книга Бэрлоу «Магнитные наблюдения, или
Разнообразные и соответствующие изыскания и проверенные опыты, касающиеся
природы и свойств магнитов». К сожалению, при этом не обошлось без
склоки: Бэрлоу обвинил Ридли в плагиате (тот якобы прочел
«Магнитные наблюдения» в рукописи и многое позаимствовал из нее для своей
книги) и в поддержке заблуждений еретика Коперника. Ридли ответил
памфлетом «Порицания неких магнитных наблюдений Мастера Уильяма
Бэрлоу»; Мастер выпустил «Краткие рассуждения по поводу праздных
порицаний Марка Ридли», за которыми последовало «Приложение или
Добавление к Магнитному Трактату в качестве ответа Мастеру Бэрлоу».
Эта контроверза не сделала чести ее участникам, но способствовала росту
интереса читающей публики к предмету спора.
Какова же дальнейшая судьба «двух весьма остроумных и необходимых
для моряков приборов»? К сожалению, длительные наблюдения показали
значительные расхождения между фактическими и вычисленными для
данной широт места значений наклонения. Громадный труд Бригса пропал
даром, так как идея Гильберта оказалась нереализуемой из-за
неправильного распределения земного магнетизма и его постоянного слабого
изменения (вековой вариации склонения). Наверное, некоторым утешением
для Бригса, было бы то обстоятельство, что эту вариацию обнаружил его
ученик Генри Геллибрандт (уже после смерти учителя).
СНОВА В ГРЭШЕМ-КОЛЛЕДЖЕ
Занятия здесь шли своей чередой и аудитория слушателей непрерывно
росла. Вот имена некоторых из них: Артур Хоптон — землемер, учитель
математики, изобретатель; Джон Уэллс — моряк, затем хранитель «Его
Королевского Величества пакгаузов» в Дептфорде; Томас Бретнор — врач
и учитель математики, астрономии, навигации, составитель альманахов;
Аарон Ратборн — гравер и землемер; Ральф Хэндсон — учитель
математики и навигации; Ричард Деламейн — столяр (прослушав курс лекций в Грэ-
шем-колледже, переквалифицировался в учителя математики и приборных
дел мастера); Джон Спейдел — учитель математики, о котором известно,
что жил он «на Полях, на задней стороне Дрюрийской дороги, между При-
нцевой улицей и Новым театром»; Ричард Мор — плотник, впоследствии
губернатор (!) Бермудских островов (в своей книге «Плотницкие правила
для обмера древесины» рекомендовал товарищам по профессии посещать
по четвергам колледж, чтобы «овладеть современными методами
измерения, основанными на геометрии»).
Но, конечно, самым выдающимся из слушателей колледжа был валлиец
Эдмунд Гюнтер (1581-1626). В молодые годы, готовясь к духовной карьере
в Оксфорде, он достиг немалых успехов в красноречии: «Некоторые старые

Снова в Грэшем-колледже
239
богословы, которые слышали его проповедь о Страстях Господних, говорили
мне, что наш Спаситель никогда не страдал так сильно с того времени, когда он
принял свои муки, как в этой проповеди», — писал мемуарист. Одновременно
с занятиями теологией Гюнтер посещал лекции по математике, которые читал
всем желающим Генри Сэвил (мы еще познакомимся с этой интереснейшей
личностью). Под впечатлением услышанного двадцатидвухлетний Гюнтер
написал два трактата — один о сфере, другой — об изобретенном им
инструменте, позволяющем решать различные навигационные задачи и названном
автором «сектором». Идея и конструкция инструмента оказались удачными, его
взялся изготовлять на продажу лондонский механик Элайс Аллен, а рукопись
с описанием «сектора» долгие годы ходила по рукам и пользовалась большой
известностью (она была издана лишь в 1624 году). Гюнтер тем временем
получил степени магистра и доктора богословия, был посвящен в сан и переехал
в Лондон, заняв место настоятеля в приходе св. Георгия в Саутуоке —
Заречье, неподалеку от театра «Глобус», в котором играл Уильям Шекспир.
Чтобы попасть из своего прихода в Грэшем-колледж, Гюнтеру необходимо было
лишь перейти Лондонский мост и затем подняться вверх по Рыбной улице
и улице Епископских ворот. Такое соседство, помноженное на
любознательность и увлеченность отца Эдмунда математикой, привело к тому, что он стал
постоянным посетителем колледжа, где и познакомился с Бригсом и Райтом.
В конце концов, Гюнтер оставил духовное поприще и в марте 1619 году занял
освободившееся в Грэшеме место профессора астрономии.
Интересы профессора Бригса в первые полтора десятка лет
существования колледжа (кроме преподавания, разумеется) были весьма
разнообразны. Много времени и сил он тратил на бесчисленные консультации,
на помощь друзьям и ученикам, книги которых вряд ли увидели бы свет
без поддержки Бригса. Так было с «Королевской дорогой к геометрии»,
принадлежавшей перу математика, военного инженера и изобретателя
«геометрических инструментов» Томаса Бедуэлла (ок. 1547-1595) и со
вторым изданием Райтовских «Некоторых ошибок...» (1610) — здесь
были напечатаны «Таблицы для улучшения навигации», вычисленные
Бригсом по просьбе автора. Так было со «Сциографией, или Искусством
Теней» ( 1635) Джона Уэллса, в Предисловии к которой автор писал: «Этот
трактат о солнечных часах написан мною около тридцати лет назад ради
собственного удовольствия и в порядке опыта, о чем стало известно
многим моим друзьям ... Вскоре после того, как эта работа была закончена,
мне представилась возможность использовать ее на практике, на чем
настаивали мои друзья, в частности два моих особо высокоуважаемых,
ныне покойных друга — Мастер Генри Бриге (справедливо именуемый
достопочтенными богословами нашим Английским Архимедом) и Мастер
Эдмунд Гюнтер, лектор по астрономии в Грэшем-колледже».
Профессоры колледжа во главе с Бригсом охотно оказывали
помощь составителям разнообразных альманахов (в частности, большой

240 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
популярностью пользовался сборник, подготовленный Грэшемовским
«студентом» Томасом Бретнором «Новый альманах и Предсказатель»).
Не остались без внимания и кораблестроители (naval architects —
морские архитекторы, как уважительно называют их англичане). Для них
Бриге и его коллеги разрабатывали методы более точного определения
водоизмещения кораблей и выступали в качестве советников и даже
арбитров. Так, например, в 1609 году, когда был построен самый большой
английский военный корабль «Принс Ройал», оказалось, что леса на него
пошло в три раза больше, чем предполагалось первоначально.
Адмиралтейство предъявило претензии кораблестроителям, но те утверждали,
что расчет потребности в материалах был выполнен неверно. Для
разбора конфликта была назначена Королевская комиссия, состоявшая из
профессора Генри Бригса и сэра Томаса Кэлонера (1559-1615),
камергера двора Генри (Генриха) Фредерика, принца Уэльского.
Бриге был консультантом многочисленных компаний, ведших
торговлю с заморскими странами, и возникавшими во второй половине XVI-на-
чале XVII веков, как грибы после дождя. И не только консультантом, но
и пайщиком, по крайней мере, двух компаний. В первой из них —
Лондонской Вирджинской компании (ЛВК) — у Бригса было два пая,
номинальной стоимостью двенадцать фунтов и десять шиллингов (компания была
создана Королевской грамотой в 1606 году после нескольких неудачных
попыток колонизации той части восточного берега Северной Америки, что
в наши дни является штатом Северная Каролина). Второй была Компания
Северо-Западного прохода (КСЗП), основанная в 1612 году лондонскими
купцами под патронажем принца Генриха Фредерика для поисков
морского пути в Азию, к поставщикам драгоценных восточных пряностей* и
рынков сбыта английских товаров.
Звездный же час Бригса-математика был впереди, и этот час настал
в 1614 году, когда на прилавках лондонских книжных лавок появилась
книжечка «Описание удивительных таблиц логарифмов»,
принадлежавшая перу неизвестного в английской столице «Autore et Inventore Ioanne
Nepero, Barone Merchistone» (Автора и Изобретателя Джона Непера,
барона Мерчистонского).
БРИГС ЕДЕТ В ШОТЛАНДИЮ
Бриге, немало потрудившийся над вычислением различных таблиц, одним
из первых по достоинству оценил изобретение шотландского математика.
«Кто не слышал о Молуккских островах и Сематре (Sematre), где
португальцы получают огромное количество полезнейших лекарственных растений
и прекрасных специй?» (Р.Рекорд «Замок знания»).

Бриге едет в Шотландию
241
«Он берег книгу как зеницу ока и постоянно носил с собой либо за
пазухой, либо прижимал к сердцу ... Жадными глазами, отрешенно,
внимательно перечитывал ее снова и снова ... Она была предметом его
восхвалений в повседневных беседах с друзьями и на кафедре, он излагал
ее содержание ученикам», — так биограф Бригса говорит об энтузиазме,
с которым пятидесятилетний ученый встретил появление «Описания...».
Восхищение Бригса было не созерцательным, а активным, творческим.
Хотя в книге Непера были приведены лишь таблицы логарифмов
синусов, косинусов и тангенсов, он быстро сообразил, что с помощью
«удивительного изобретения» могут быть вычислены и другие таблицы. Он
попытался найти логарифмы целых чисел, степеней, корней и частных,
но обнаружил, что Неперова система более приспособлена для
тригонометрических функций. И тогда он вознамерился улучшить ее! «Своими
новыми и удивительными логарифмами Непер, лорд Мерчистонский, заставил
меня усиленно работать головой и руками; я надеюсь увидеть его летом,
если будет угодно...», — писал Бриге 10 марта 1615 года Джеймсу Ашеру.
Испросив у Непера разрешения посетить его, Бриге в июне того же
года во время летних студенческих каникул отправился в Шотландию,
чтобы отдать дань уважения мерчистонскому барону и обсудить с ним
возможные изменения в системе логарифмов.
... В день отъезда он поднялся затемно, что впрочем, было
привычным делом: лондонцы, как и все протестанты Европы, начинали свой день
около пяти часов утра. Огромный по тогдашним европейским масштабам
двухсоттысячный город просыпался. Засветились окна многочисленных
пивных и таверн, где за пенни можно было взять пинту доброго вина и к
нему сколько угодно хлеба. Крестьяне и ремесленники торопились занять
удобные места на многочисленных рынках, расположившихся по
соседству с Бишопсгейт-стрит. Домашнюю птицу и молоко (полпенни за три
пинты) лондонцы покупали на Лиденхолле, мясо — на Истчипе, рыбу —
на Фишстритхилле. Если же хотели купить и то, и другое, и третье шли на
«супермаркет» Чипсайд — самый большой лондонский рынок,
разместившийся на улице Пшеничного Холма. Для путешествия Бриге нанял в
гостинице Георга на Олдерсгейте «семейную карету» — своего рода телегу
без рессор, запряженную парой лошадей, с кожаным откидным верхом
для защиты от ненастной погоды. Путь до Эдинбурга — четыреста с
лишним миль по грунтовым дорогам, проложенным еще римлянами, был долог
и утомителен.
...Выехали из Лондона в шесть часов утра, с первым ударом колокола
Чипсайда, возвестившего о начале работы рынка. Миновав Йорк
(резиденцию архиепископа) и Ньюкасл-на-Тайне — угольную столицу Англии,
на десятые сутки добрались до пограничного с Шотландией города
Берика. Отсюда до Эдинбурга рукой подать — каких-нибудь пятьдесят миль —
и Бриге послал в Мерчистон гонца предупредить Непера, что приедет на

242 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
следующий день пополудни. Он, однако, не учел, что путешествовать по
дорогам Шотландии ночью небезопасно: «шалили» бордереры — жители
приграничных районов, останавливая и грабя путников. Поэтому, лишь
стемнело, возница, несмотря на уговоры и посулы, отказался ехать
дальше. Пришлось остановиться и заночевать в придорожной гостинице. Едой
в Берике они не запаслись в достаточном количестве, у хозяина гостиницы
нашлись лишь горячительные напитки, и Бриге отправился в ближайшую
деревню в надежде раздобыть молока и хлеба. Убогость и нищета жилища
шотландского крестьянина поразили его. Стены дома были сооружены из
больших камней, промежутки между которыми заложены мхом и
вереском. Пол земляной, неровный, на нем набежавшие с улицы лужи. Между
двумя камнями тлеет торф, над которым подвешен котелок, и черный дым
покрывает стены и жалкую утварь. Дом разделен перегородкой на две
части — по одну сторону живут люди, по другую — скотина. Как не похоже
это жилище на чистенькие и опрятные, окруженные садами деревенские
домики Миддлсекса и Суррея!
... Лишь к концу следующего дня путники добрались до Мерчистона,
где Джон Непер с нетерпением ждал лондонского профессора. Давно
прошло назначенное Бригсом время, и Непер стал жаловаться своему
другу Джону Марру, компасных и часовых дел мастеру короля Якова VI.
«Увы, Джон, — говорил он, — мистер Бриге не приедет, но в этот же
момент кто-то постучал в ворота, Джон Марр поспешил выйти и, к
великому своему удовольствию, убедился в том, что это был мистер Бриге. Он
проводил Бригса в комнату милорда. Около четверти часа Непер и Бриге
восхищенно смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Наконец мистер
Бриге начал: «Милорд, я предпринял это долгое путешествие только для
того, чтобы видеть вашу особу и узнать, с помощью какого инструмента
разума и изобретательности вы пришли впервые к мысли об этом
превосходном пособии для астрономов, а именно о логарифмах, но, милорд,
после того как вы нашли их, я удивился, почему никто не нашел их раньше,
настолько легкими они кажутся после того, как о них узнаешь».
Так, со свойственной ему склонностью к преувеличениям, описывал
встречу Бригса и Непера в одной из своих книг знаменитый астролог
Уильям Лилли (1602-1681). Впрочем, «преувеличение» не относится к
восхищению, ибо Генри Бриге именно с таким чувством до конца дней своих
относился к лэрду Мерчистона.
НОВЫЕ ЛОГАРИФМЫ
Бриге провел у Непера месяц. В их беседах родилась идея
десятичных логарифмов, более совершенных, чем те, что поначалу предложил
Непер. Лондонский профессор почтительно обратил внимание хозяина на

Новые логарифмы
243
то, что правила вычислений с его логарифмами довольно сложны, так как
логарифм единицы не равен нулю. Он предложил изменить неперовскую
систему с тем, чтобы логарифм полного синуса полагался равным нулю,
а логарифм одной его десятой — полному синусу. Непер согласился и
сказал, что было бы лучше, если бы нуль принимался за логарифм единицы,
а 1010 — за логарифм полного синуса. «И я не замедлил признать, — писал
впоследствии Бриге, — что это было бы гораздо удобнее».
Лэрд Мерчистона, обремененный заботами о своем огромном
семействе, жестоко страдающий от подагры (болезни, которая через несколько
лет свела его в могилу), уже не мог проделать огромный объем
вычислений для составления таблиц новых логарифмов. В предисловии к своей
последней прижизненной книге «Рабдология...» он писал: «Теперь мы также
нашли значительно лучшую разновидность логарифмов и намерены (если
Бог дарует долгую жизнь и хорошее здоровье) опубликовать как метод их
вычисления, так и способ использования. Но по причине нашей телесной
слабости самое вычисление этих новых таблиц мы предоставляем людям,
опытным в такого рода занятиях, и, прежде всего, — ученейшему мужу
Генри Бригсу, профессору геометрии и нашему дражайшему другу».
Вернувшись в Лондон, «ученейший муж» с жаром взялся за новую
задачу. Вскоре, однако, ему пришлось на время отложить эту работу ради
другой, не менее важной и благородной — подготовки к изданию
английского перевода «Описания...», выполненного Эдуардом Райтом. Завершив
эти труды, Бриге вновь засел за вычисления десятичных логарифмов и
летом 1616 года отправился в Шотландию, чтобы показать первые результаты
Джону Неперу. «Я намеревался сделать то же самое в третье лето, — писал
впоследствии Бриге, — но Богу было угодно, чтобы он (Непер. — Ю. Я.)
покинул нас».
Можно смело сказать, что дружба и совместная работа с Бригсом
озарили последние годы жизни великого математика. Их отношения —
образец сотрудничества ученых, разрабатывающих одну и ту же проблему.
С глубочайшим уважением и трогательным вниманием относились друг
к другу эти немолодые уже люди. Бриге постоянно подчеркивал, что
является всего лишь учеником Непера и проводником его идей, а Непер, в свою
очередь, высоко отказывался о способностях лондонского профессора.
Без сомнения, сближали Непера и Бригса и их религиозные
убеждения. В молодые свои годы в колледже св. Иоанна Бриге был активным
членом протестантской фракции и принимал живое участие в делах религии:
зимой 1589 года в числе двенадцати своих коллег он подписал петицию
за освобождение из тюрьмы преподавателя Христова колледжа
Фрэнсиса Джонсона, брошенного за решетку за религиозные убеждения; 16 мая
1595 года поставил свою подпись под протестом шестидесяти
преподавателей, возмущенных поношением Кальвина, которое допустил в своей
проповеди некий юный проповедник (спустя много лет, в 1628 году Бриге

244
Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
организовал сбор средств в пользу ученых-протестантов, бежавших в
Англию из-за ужасов Тридцатилетней войны).
Непер, по-видимому, так и не увидел первую таблицу десятичных
логарифмов, приведенную в небольшой книжечке «Логарифмы первой тысячи
чисел», которую Бриге издал в том же 1617 году «для друзей и слушателей
в Грэшем-колледже» и которая содержала четырнадцатизначные
логарифмы первой тысячи чисел. Не увидел он и второго издания райтовского
перевода (1618), для которого Бриге написал «Приложение к логарифмам,
в котором приводится метод вычисления треугольников, а также новый
и легкий способ нахождения тех логарифмов, которые не могут быть
точно определены из таблицы»*. Друзья и ученики Бригса не отставали от
учителя: Аарон Ратборн в своей книге о землемерии пишет об
использовании логарифмов в вычислениях; Джон Спейдел публикует первые
таблицы натуральных логарифмов чисел, в Эдмунд Гюнтер — семизначные
таблицы десятичных логарифмов тригонометрических функций.
Бриге же, продолжая трудиться над творческим наследием великого
шотландца, вместе с его душеприказчиком сыном Робертом подготовил
к изданию рукопись Непера, в которой излагался способ составления
логарифмических таблиц. «Я опубликовал некоторые разъяснения по
поводу... нового типа логарифмов, — писал в предисловии Роберт Непер, —
принадлежащие выдающемуся математику Генри Бригсу, профессору
геометрии в Лондоне, который с большой охотой взял на себя тяжкий труд
вычисления этих таблиц, сделав это вследствие исключительной
привязанности, которая существовала между ним и моим незабвенной памяти
отцом».
Спустя пять лет Бриге публикует свой главный труд —
«Логарифмическую арифметику», содержавшую триста страниц
четырнадцатизначных десятичных логарифмов чисел — от 1 до 20000 и от 90000 до
100000 — и восемьдеся восемь страниц пояснительного текста. При
вычислении логарифмов он в целом следовал методике Непера,
приведенной в «Устройстве». Но (и в этом проявился незаурядный
математический дар Бригса!) он существенно упростил процедуру вычислений,
открыв биноминальное разложение (до Ньютона) и способ
интерполяции с помощью конечных разностей (опередив в этом Роджера Коутса —
ученика Ньютона).
Для заполнения пробела в своих таблицах Бриге намеревался
привлечь группу вычислителей, «искусных в делах подобного рода», но эту
работу в одиночку выполнил нидерландский книготорговец и
математик-любитель Адриан Флакк (1600-1667), выпустивший в 1628 году
в Гуде обширный фолиант одновременно на латыни, французском и гол-
Некоторые историки считают, что автором этого «Приложения» был
Уильям Отред (см. главу 10).

Новые логарифмы
245
ландском языках. Вычислив собственноручно отсутствовавшие у Бригса
семьдесят тысяч логарифмов и, кроме того, десятизначные логарифмы
тригонометрических функций, Флакк смело мог бы дать своему труду
оригинальное название. Он же с достойной уважения скромностью
предпочел представить его как второе издание «Логарифмической
арифметики», именуя себя лишь «умножителем Бригсовых таблиц». А Бриге,
воздав должное Флакку, немедленно занялся вычислением новых
логарифмических таблиц тригонометрических функций, на этот раз
четырнадцатизначных. Смерть помешала ему закончить работу, но его ученик
Генри Геллибранд завершил труд учителя. Издал же таблицы Бригса-
Геллибранда под названием «Британская тригонометрия» (1633) все тот
же Флакк.
Так усилиями Бригса и Флакка, этих «истинных благодетелей
человечества» (Лагранж), был завершен геркулесов труд вычисления первых
таблиц десятичных логарифмов. «Они навсегда останутся памятником
необыкновенного трудолюбия двух людей, — писал академик Яков
Владимирович Успенский. — Даже теперь, когда мы обладаем столь
разнообразными и могущественными способами для вычисления логарифмов,
немногие согласились бы взяться за труд составления таких обширных
таблиц, каковы таблицы Бригса и Флакка».
Занимался ли Бриге в «грэшемские годы» другими
математическими проблемами? Трудно сказать. Сохранившиеся рукописи его работ —
комментарии к сочинениям Пьера де ла Раме по геометрии и к трактату
Лонгомонтана по квадратуре круга, — к сожалению, не датированы. Зато
можно точно сказать, чем Бриг не занимался или чем не хотел
заниматься. Человек от мира сего, он, по-видимому, с презрением относился
к тем занятиям, которые не давали надежного «выхода». Астрологию,
например, считал «системой беспочвенной фантазии», хотя был связан
узами личной дружбы с одним из выдающихся английских астрологов,
автором многочисленных астрологических трактатов сэром
Кристофером Хейдоном (1561-1623). За вычисления же, фанатиком которых он
был, брался только тогда, когда был уверен в их практической пользе.
Подтверждение этому можно найти в письмах Бригса архиепископу
Армагскому, главе англиканской церкви Ирландии, Джеймсу Ашеру
(1581-1656), теологу, полиглоту, историку-библеисту и собирателю
старинных рукописей.
С ним Бриге познакомился в 1609 года в Лондоне, куда архиепископ
приехал для закупки книг для дублинского Тринити-колледжа. Ашер очень
активно занимался библейской хронологией и вычислил, например, что
сотворение мира произошло в воскресенье 23 октября 4004 года, а
Всемирный Потоп — в 2348 году до н.э. и так далее. Он, видимо, уговаривал
Бригса помочь ему в других подобных вычислениях, основанных на датах
солнечных затмений. Бриге же, не желая прямо отказать архиепископу,

246 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
всячески тянул время. 4 августа 1610 года он пишет Ашеру: «Касательно
затмений. Вы по собственному опыту знаете, что хорошие результаты
могут быть получены лишь через два года, и, поскольку вы только что
прислали мне ваш Трактат, который обещали мне в прошлом году, не ждите
от меня многого ...». Почти через пять лет, 16 марта 1615 года, вновь
вежливо уклоняется от прямого ответа: «Я серьезно размышляю над этим, но
трудности, жизненные обстоятельства и груз других, более легких и
надлежащих дел (курсив мой. — Ю. Я.), помимо моей воли заставляют меня
отложить эти занятия до той поры, когда я буду располагать свободным
временем и тогда я надеюсь кое-что сделать». Надо сказать, что при этом
во всем, что не было связано с хронологией, отношение Бригов к Ашеру
было уважительным и дружеским: он помогал архиепископу в подборе
книг для библиотеки дублинского колледжа, способствовал публикации
теологических сочинений, рукописи которых Ашер пересылал ему в
Лондон. Первое из упоминавшихся писем Бриге завершает такой цветистой
концовкой: Made Virtute\ (Хвала тебе за твою доблесть!). Не прекращай
помогать строительству Сиона и разрушению Вавилона и, кроме того,
заботься о своем здоровье... Да благословит Господь тебя, и труды твои,
и все исключительно достойное Общество. Прощайте. Tuus in Christo
(Твой во Христе) Г. Бриге».
В ОКСФОРДЕ
В конце первой четверти XVII в. бурно развивавшаяся экономика
Англии остро нуждалась в специалистах по прикладной математике, и, как
писал в 1618 году оксфордский епископ и поэт Ричард Корбетт (1582-1635):
Physicians, lawyers, glowers on the stall,
The shopkeepers speak mathematic all*
Но университеты, как и ранее, «топталась на месте» в бесконечных
пустопорожних диспутах. Хотя оксфордский викарий Роберт Бёртон
(1577-1640) в своей «Анатомии меланхолии» (1621) утверждал, что
ничего нет приятней, чем изучение математики, и рекомендовал ее в качестве
лечебного средства от депрессии (да еще астрономию, теологию,
астрологию и даже демонологию), она по-прежнему читалась в университетах
факультативно и по-прежнему была «продуктом, импортируемым из
континентальной Европы».
Первым пробил брешь в броне университетского неприятия
точных наук сэр Генри Сэвил (1549-1622), основавший с высочайшего
Перчаточник иль врач, законник иль купец — Без математики ты попросту
слепец (пер. В.В. Шилова).

В Оксфорде
247
согласия в 1619 году кафедры геометрии и астрономии в Оксфорде.
Этот удивительный человек счастливо сочетал в себе качества
ученого и администратора. Знаток древних языков и математики,
переводчик Тацита, издатель трудов отцов церкви, античных и средневековых
авторов, Сэвил более тридцати лет руководил оксфордским Мертон-
колледжем. Ректором он был властным и жестким, но одновременно
энергичным и деловым: перестроил колледж, добавив к нему новые
здания; умело подобрал преподавателей, утвердив за Мертоном
репутацию одного из лучших учебных заведений Оксфорда; помог дипломату
и библиофилу сэру Томасу Бодли организовать впоследствии
знаменитую Бодлианскую библиотеку; перекроил учебный процесс в Итонской
школе, которой руководил по совместительству. «Высокий и очень
красивый человек, с таким прекрасным цветом лица, каким не могла
похвалиться ни одна леди», сэр Генри был весьма независим в суждениях
и порой парадоксален в своих решениях: королеву Елизавету, которую
он одно время обучал греческому, убеждал в том, что демократия —
лучшая форма правления; будущего адмирала Роберта Блейка
отказался утвердить в качестве члена Мертон-колледжа, ссылаясь на то, что
тот не вышел ростом. Новые кафедры Сэвил основал в возрасте
семидесяти лет — в том возрасте, когда люди ординарные отходят от активной
деятельности и готовятся к встрече с Богом.
В преамбуле «Акта основания кафедр» говорилось, что математика
почти полностью предана забвению и неизвестна в Англии и для борьбы
с этим несообразным положением Сэвил учреждает кафедры геометрии
и астрономии, профессорами которых могут быть ученые из любой страны
христианского мира. Их труд будет вознагражден заработной платой в сто
пятьдесят фунтов годовых (плюс сто фунтов на обзаведение) и
возможностью пользоваться библиотекой колледжа.
У сэра Генри были иные цели, чем у Томаса Грэшема. По замыслу Сэ-
вила преподавание точных наук должно было вестись в академическом
духе, исключительно на латыни. Профессор геометрии обязан был
излагать и комментировать сочинения Евклида, Архимеда и Апполония,
профессор астрономии — труды Птолемея и Коперника (толкуя теорию
великого поляка как удобный аппарат для математических вычислений
в астрономии). Категорически запрещалось обучать студентов
астрологии, но не возбранялось читать лекции по топографии, навигации (в
свободное от основных занятий время).
В качестве профессора астрономии был приглашен лондонский врач
Джон Бейнбридж (1582-1643), получивший известность как астроном,
благодаря своей книге «Астрономическое описание недавней кометы»
(1619), а вот с выбором профессора геометрии возникли затруднения.
В поисках кандидата на это место Сэвил обратился к своему бывшему
студенту Эдмунду Гюнтеру, предложив ему прочесть пробную лекцию.

248 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
По словам современника «тот пришел и принес с собой сектор и
квадрант собственного изобретения и начал решать с их помощью
треугольники и делать другие прекрасные вещи. Но сэр Генри Сэвил сказал: «И
это Вы называете чтением лекций по геометрии? Это же демонстрация
трюков, человек», и с презрением прогнал его».
Некоторое время Сэвил сам занимал кафедру геометрии, с которой
прочел студентам тринадцать лекций о первых восьми теоремах
Евклида (лекции эти впоследствии были изданы), но затем вспомнил о Бригсе,
с которым у него, по-видимому, были дружеские отношения*. На своей
последней лекции сэр Генри представил аудитории нового профессора,
сказавши; «Trado lampadem successori тео, doctissimo viro, qui vos ad
intima geometricae mysteria perduct» («Вручаю лампаду моему
преемнику, ученейшему человеку, который поведет Вас к сокровенным тайнам
геометрии»).
8 января 1620 года Бриге впервые взошел на еэвиловскую кафедру,
сохранившуюся в Оксфорде и до настоящего времени. Он начал курс с
красноречивого восхваления «великой науки геометрии» и продолжил его
там, где остановился сэр Генри, — с Девятой теоремы Евклида (в том же
году Бриге издал первые шесть книг великого грека с собственными
переводом и комментариями). Кроме еженедельных лекций по геометрии, он
трижды в неделю читал в актовом зале колледжа лекции по арифметике.
7 июля Бриге был избран членом Мертон-колледжа, а через две недели
окончательно распрощался с Лондоном.
Но, перейдя в «храм чистой науки», Бриге не прекратил
сотрудничества с торговыми компаниями как математик-практик. Так, 28
апреля 1619 года он вместе с другими пятью джентльменами был избран
ревизором ЛВК: «Они поклялись приложить экстраординарные усилия
для того, чтобы ускорить составление отчетов». Слово свое Бриге и его
коллеги, по-видимому, сдержали, так как со свойственной ему
добросовестностью и пунктуальностью он в течение следующих пятнадцати
месяцев принял участие в тридцати двух заседаниях правления компании
и работе пяти комитетов, дважды вновь избирался ревизором и, кроме
того, был назначен ответственным за сохранность вещевого склада
компании.
Для управляющихся же КСЗП важен был авторитет Бригса как
знатока навигации и картографии. К сожалению, объем книги не позволяет
мне сколько-нибудь подробно рассказать о героической и трагической
истории поисков «пути в Катай». Скажу лишь, что после того, как Генри
Гудзон (1550-1611) открыл залив, названный впоследствии его
именем, создалось впечатление, что Северо-Западный проход вот-вот буден
Сохранился экземпляр птолемеевского «Альмагеста», который — если
судить по дарственной надписи — Бриге преподнес Сэвилу.

В Оксфорде
249
найден. Чтобы окончательно убедиться в этом, компания в апреле 1612
году снарядила небольшую экспедицию в составе барка «Решимость»
и пиннасы* «Открытие» под командой валлийского моряка Томаса
Батона (ум. 1634). Следуя письменным инструкциям Эдуарда Райта,
экспедиция достигла западной стороны залива в пункте, красноречиво
названном Батоном «Ударом По Надеждам». Отсюда он направился на
юг и обнаружил обширное устье реки, которому дал имя Порт Нельсон
как дань памяти умершему навигатору «Решимости». Баттон вынужден
был стать на зимовку, во время которой погибли многие участники его
экспедиции, но при первой же возможности он вновь отплыл на север
вдоль западного берега Гудзонова залива, однако не нашел прохода
и там. Тогда Баттон вернулся ко входу в залив и, наблюдая приливы
и течения, пришел к выводу, что истинный проход лежит к северу от
острова Саутгемптон.
Бригсу предстояло подтвердить или опровергнуть точку зрения
капитана Баттона. Заключение Бригса было опубликовано спустя десять
лет в виде приложения к книге секретаря ЛВК Эдуарда Уотерхауза
«Сообщение о состоянии колонии и делах в Вирджинии» (1622).
Приложение называлось: «Трактат-дополнение. Написан ученым математиком
м-ром Генри Бригсом о Северо-Западном проходе в Южные моря через
континент Вирджиния по Fretum (заливу — Ю. П.) Гудзона». Бриге
начинает свой краткий, на четыре с половиной страницы «Трактат» хвалой
вирджинской колонии, плодородию почвы континента, его просторам,
отличному климату. Он утверждает, что реки, текущие через
континент, и реки, впадающие в Гудзонов залив, берут свое начало в одних
и тех же горных образованиях, подобно тому, как реки, родившиеся
в Пеннинских горах, направляют свой бег на запад и на восток, впадая
соответственно в Ирландское и Северное моря**. Далее Бриге
указывает, что очень большие приливы и сильные течения, которые наблюдал
Баттон у западных берегов залива, и спокойное море в его
юго-восточной части являются свидетельством того, что проход в Тихий океан (он
называет его Западным) находится где-то по соседству с
Порт-Нельсоном и устьем реки Черчилл. Бриге, таким образом, выразил несогласие
с точкой зрения Баттона.
«Трактат» был перепечатан в 1625 году Сэмюелом Перчесом
(ок. 1575-1626), душеприказчиком историографа английских
мореплавании Ричарда Хэклюйта как часть огромного тома в пять тысяч страниц:
«Посмертный Хэлюйт, или Пилигримы Перчеса, содержащие историю
Барк — трехмачтовый парусный корабль, пинаса — небольшое гребное
судно с парусом, выполнявшее вспомогательные функции.
Бриггс ошибался, поскольку не знал о существовании Великих
Североамериканских озер

250 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
Рис. 7-5. Карта Северной Америки Бригса
мира в морских плаваниях и путешествиях по суше англичан и других».
К «Трактату» была приложена карта Северной Америки (рис. 7-5),
представляя которую, издатель писал: «Нижеследующая карта
принадлежит трижды ученому (и посему — три раза по трижды усердному)
Математику Мастеру Бригсу, известному своими лекциями в обоих
университетах и в этом достославном городе (Лондону. — Ю. П.)» На
карту довольно точно нанесены общие очертания и детали береговой
линии восточной части континента, но площадь западнее залива
Гудзона и севернее Калифорнии пуста. Очевидно, автор ничего не знал о
Великих озерах, Скалистых горах, Аляске и обширнейших пространствах
Канады и США. Калифорния изображена как остров, причем
калифорнийский залив простирается до 45° северной широты и переходит в
Тихий океан (в примечании, правда, говорится: «некоторые считают, что
она является частью Западного континента»). На карте указаны три
прохода, ведущие от Гудзонова залива на запад, и около одного из них,
начинающегося у Порта Нельсона, написано: «прекрасный вход в
кратчайший и наиболее спокойный проход в Японию и Катай». Интересно,
что Бриге — приверженец десятичной системы — делил окружность
на карте на 360°, а на 400° градусов, а градус — на сто частей.
Несмотря на все неточности и неполноту, карта Бригса пользовалась оп-

Наследники по прямой
251
ределенной известностью у современников. Знаменитые капитаны
Томас Джеймс (ок.1593-ок.1635) и Люк Фокс (1586-1635), доказавшие
впоследствии, что Порт Нельсон — устье реки, а не начало
Северо-Западного прохода, использовали ее как основу своих собственных карт.
НАСЛЕДНИКИ ПО ПРЯМОЙ
В Грэшем-колледже дело Бригса достойно продолжал Эдмунд Гюнтер.
Учитель и ученик, они как бы находились на различных полюсах
прикладной математики: Бриге, хотя и слыл практиком, тяготел к академической
науке, был одержим точностью вычислений; Гюнтер, которому тоже не
откажешь в умении выполнить огромный объем вычислительной работы,
все же был ближе к математикам-практикам, и для него точность
вычислений была подчинена скорости их выполнения. Неудивительно поэтому, что
именно у Гюнтера родилась идея механизации вычислительного процесса,
проводимого с помощью логарифмов. Ибо логарифмические таблицы хотя
и упростили вычисления, но эта операция по-прежнему оставалась
достаточно трудоемкой и утомительной для тех, кому приходилось заниматься
ею каждодневно.
Гюнтер взял медную пластинку длиной около двух футов и шириной
три дюйма, выгравировал на ней семь параллельных линий и отметил на
них отрезки, соответствующие «искусственным числам» — логарифмам
чисел, синусов, тангенсов, синус-верзусов*, а также отрезки,
пропорциональные «естественным числам» — дюймам, меридианам меркаторовой
проекции, хордам окружностей различных диаметров. Такая
пластинка с логарифмическими шкалами впоследствии получила название
линейки или шкалы Гюнтера. Она изготовлялась не только из меди, но
также из дерева или слоновой кости и использовалась вместе с двумя
циркулями-измерителями, которые нужны были для сложения или
вычитания отрезков вдоль линии шкалы (что в соответствии со свойствами
логарифмов позволяло находить произведение или частное). Можно
утверждать, что Гюнтер изобрел свою линейку где-то между 1617 и 1620
годами, поскольку логарифмы целых чисел он заимствовал из первой
Бригсовой таблицы, а логарифмы тригонометрических функций — из
собственных таблиц.
В России о линейке Гюнтера узнали из «Книжицы о сочинении и
описании сектора, скал плоской и гунтеровскои, со употреблением оных
инструментов в решении разных математических проблем от
профессора математики Андреа Фархварсона изданная» (1739). Фархварсо-
на (в России он стал именоваться Андреем Даниловичем), профессора
Была когда-то такая тригонометрическая функция sinvers α=1-cos a

252
Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
математики из Абердина, пригласил в Москву Петр I; он преподавал
в школе «Математических и навигацких наук», а затем — в
Петербургской морской академии.
Эдмунд Гюнтер, по-видимому, так и не увидел логического завершения
своей идеи: он умер в декабре 1626 году в возрасте 45 лет. А его
преемником в Грэшем-колледже стал еще один ученик Бригса, также бывший
служитель церкви.
... Однажды юному студенту-богослову оксфордского Тринити-кол-
леджа Генри Геллибранду (1597-1636) ужасно не хотелось идти на
теологический диспут. Однако за отсутствие в Университете наказывали
денежным штрафом в один гроут (серебряная монетка достоинством
в четыре пенса), что подрывало бюджет сына скромного лондонского
врача. Пытаясь избежать подобного наказания, Геллибранд забрел на
лекцию Сэвила по математике и был, как в свое время Гюнтер, поражен
красноречием сэра Генри, логикой и стройностью математических
доказательств. Продолжая совершенствоваться в теологии, он начал
регулярно посещать лекции Бригса, к тому времени перебравшегося в
Оксфорд. Когда в 1623 году Геллибранд получил степень магистра и принял
духовный сан, он уже считался в университете знатоком математики.
А еще через четыре года Геллибранд занял место профессора
астрономии Грэшем-колледжа.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
Чем был занят Генри Бриге в конце жизни?
Преподавал в Оксфорде; переписывался с хранителем Ватиканской
библиотеки Лукасом Холстеном, с юным вундеркиндом Джоном Пеллом
(1611-1685), впоследствии выдающимся математиком74, и Томасом Ли-
дьятом (1572-1646), теологом, математиком и хронологом (переписка
касалась вопросов астрономии); помогал капитану Люку Фоксу в
организации его экспедиции по поиску Северо-Западного прохода
(благодарный капитан назвал один из открытых им островов именем «математика
Генри Бригса»); принимал участие в подготовке крупномасштабного
проекта по осушению Фенленда — обширной болотистой области,
тянувшейся от Линкольна до Кембриджа и от Кингс-Линна до Питерборо
... Но неумолимо приближалась роковая черта, положенная Библией:
«дней наших трижды по двадцать, а при большей крепости — еще
десять».
Генри Бриге умер 26 января 1630 года. Это печальное событие
отмечено в Регистре Мертон-колледжа короткой записью: «Здесь скончался
член колледжа, Мастер Генри Бриге, человек поистине незапятнанной
репутации и жизни; сэр Генри Сэвил пригласил его в Оксфорд в каче-

Грэшем-колледж и королевское общество
253
стве первого профессора геометрии на основанную им кафедру как
ученого, наиболее осведомленного в геометрических проблемах, изучению
которых он посвятил всю свою жизнь — в молодые годы в колледже св.
Иоанна, Кембридж, а затем в Грэшем-колледже, Лондон, где он читал
публичные лекции. Похороны, на которых присутствовали
руководители Университета, состоялись 29 числа. Заботы по их организации были
возложены на Мастера Селлера; заупокойную службу провел Мастер
Кресси».
Бригса похоронили в церкви колледжа, неподалеку от памятника
Генри Сэвилу. Простой могильный камень с нанесенной на нем надписью
HENRICUS BRIGGIUS отмечает место успокоения того, кого называли
английским Архимедом. На камне нет ни дат жизни, ни эпитафии, лишь
рядом с фамилией выбит маленький ромб. Может быть, такова была воля
покойного, но если власти университета решили бы ее преступить, то не
нашли бы лучших слов, чем те, что написал о Бригсе один из
преподавателей Мертон-колледжа:
E'en fate stayed hot his art,
In death en furled,
His soul communes with stars,
His body spans the world*.
К сожалению, не сохранилось портретов Бригса (а, может быть, их и не
было), и мы не знаем, как внешне выглядел этот замечательный человек
и ученый. Почти ничего неизвестно и о его личной жизни, кроме того, что
у него было два сына: Генри, эмигрировавший в Америку и ставший
плантатором в Вирджинии, и Томас, оставшийся в Англии**.
Бриге, умер, но лампада, зажженная им и его учениками, не только не
угасла, но и озарила своим светом тот великий процесс, который принято
называть научной революцией XVII века.
ГРЭШЕМ-КОЛЛЕДЖ И КОРОЛЕВСКОЕ ОБЩЕСТВО
В середине сороковых годов XVII в. небольшая группа ученых,
врачей и «любителей наук» начала изредка собираться для бесед на
научные темы в квартире профессора астрономии Грэшем-колледжа Сэмюела
Фостера, который занял эту должность после смерти Генри Геллибранда.
Один из участников этих встреч выдающийся математик Джон Уоллис
вспоминал: «Около 1645 года, когда я жил в Лондоне (в те времена,
Искусству твоему забвенье не грозит — В могиле тлеет плоть, но дух меж
звезд парит (пер. В.В. Шилова).
Возможно, это были внебрачные дети Бриггса.

254 Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед
когда из-за нашей гражданской войны академические занятия в обоих
наших университетах в значительной мере были прерваны) ... случилось
мне познакомиться с несколькими стоящими лицами,
интересующимися естественной философией и другими частями человеческого знания,
в частности, тем, что называлось новой, или экспериментальной
философией. Мы согласились ... встречаться еженедельно в Лондоне, в
определенный день и час».
На встречах «стоящих лиц» обсуждался широчайший круг вопросов,
касающихся точных и естественных наук не говорилось лишь о
политических и богословских проблемах. Вскоре, однако, тяготы гражданской
войны заставили некоторых участников научных собраний перебриться
в Оксфорд, где было спокойней, чем в Лондоне. Здесь образовалось
замечательное сообщество людей, которое великой химик Роберт Бойль
называл invisible college (невидимым колледжем). К концу
пятидесятых годов, когда политическое положение в стране стабилизировалось,
оба кружка — лондонский и оксфордский — решили объединить свои
встречи в Лондоне. В среду, 28 ноября 1660 года, после лекций в Грэ-
шем-колледже, прочитанной новым профессором астрономии
Кристофером Реном, в квартире другого профессора колледжа — Лоуренса
Рука, собрались двенадцать наиболее активных членов кружка,
составивших меморандум в котором они заявили о своем решении основать
«Коллегию для развития физико-математического экспериментального
знания». Члены новорожденной Коллегии решили заручиться
поддержкой короля, поскольку Карл II склонен был ожидать от науки
практической пользы для государства и сам производил химические опыты,
интересовался анатомированием трупов и неплохо разбирался в
навигации и судостроении. Надежды учредителей Коллегии оправдались:
15 июля 1662 года король подписал Хартию, объявлявшую создание
«Лондонского королевского общества для дальнейшего развития
посредством опытов наук о природе и полезных искусств» и «соизволил
предложить себя в качестве одного из членов Общества»75. Задачи
общества так определялись в Хартии: «Мы давно и окончательно решили
между собой расширять не только границы Империи, но также науки
и искусства. Поэтому мы относимся одобрительно к любой форме
познания, в особенности же к философским исследованиям и, в частности,
к таким, которые с помощью экспериментов пытаются сформулировать
новую философию или же усовершенствовать старую. Поэтому, чтобы
такие исследования, которые до сих пор не были достаточно
блестящими ни в одной части мира, могли ярко сиять в нашем народе и чтобы
в будущем весь читающий мир видел в нас не только защитников веры,
но и поклонников и покровителей всякого рода истины ... знайте, что мы
... постановили ... учредить общество, состоящее из Президента, Совета
и Членов, которое будет именоваться Королевским обществом». «Таким

Грэшем-колледж и королевское общество
255
образом, — писал историк, — Королевское общество с самого начала
решило заниматься полезными практическими вещами, ставя практику
выше теории». И это замечательно соответствовало тому
умонастроению, которое долгие годы царило в Грэшем-колледже! Не случайно
он был на протяжении почти пятидесяти лет местом собраний
Королевского общества, а его членов называли «грэшемитами» или людьми
из Грэшема. Вслед за этим Обществом появились научные академии и в
других странах, всемерно способствовавшие росту
интеллектуального богатства человечества. Конечно, научные заслуги Бригса намного
скромнее, чему многих других героев XVII века, «века гениев». Но как
знать, «состоялись» ли бы они, не будь Грэшема-колледжа и его
Мастера — самоотверженного и скромного труженика, замечательного
педагога и математика Генри Бригса.

ГЛАВА 8
ТОМАС ГЭРРИОТ, ИЛИ ПОТАЕННЫЙ ГЕНИЙ
Замедли шаги свои, путник,
Ибо здесь покоятся бренные останки
Славного Томаса Гэрриота,
Посвятившего себя наукам
И замечательно в них преуспевшим,
Неутомимо отыскивая истину.
Эпитафия на могиле Томаса Гэрриота
ШИРОКО ИЗВЕСТНЫЙ В УЗКИХ КРУГАХ»
Хмурым лондонским утром 29 октября 1618 года на эшафот,
сооруженный во дворе Старого Вестминстерского дворца, взошел
шестидесятичетырехлетний Уолтер Рэли — элегантный красавец, в прошлом
высокопоставленный придворный, один из многочисленных фаворитов
«королевы-девственницы» Елизаветы; солдат удачи, мореплаватель и
пират, безжалостно грабивший испанские корабли; пионер колонизации
Северной Америки; знаток математики и древних языков; историк и
замечательный поэт, сочинявший между двумя абордажами стихи о далекой
белокурой деве, глядящей на те же, что и он, звезды; самый блестящий,
самый талантливый и самый ненавидимый в Англии человек ...
В толпе друзей, врагов и зевак, окружавших эшафот, находился
пожилой (по тогдашним меркам) человек невысокого роста, с глубоко
посаженными глазами и остроконечной бородкой (рис. 8-1). В руке у него
был лист бумаги, на который он поспешно записывал последние,
мужественные и одновременно насмешливые, слова осужденного, — его
друга и бывшего патрона. Этим человеком был Томас Гэрриот — великий
homo universalis английского Возрождения. Сложно назвать ту область
знания, которая не привлекала бы его внимание: он был математиком,
астрономом, механиком, оптиком, химиком, метеорологом, этнографом,
теоретиком навигации, картографии и кораблестроения, лингвистом,
натуралистом, не чуждался стихосложения...
Однако Гэрриот упорно отказывался передавать в распоряжение
печатного станка* результаты своих трудов, которые поставили бы его в один ряд
За исключением небольшой книжечки об экспедиции, снаряженной Рэли
в Северную Америку.

Оксфорд
257
с такими гигантами науки как его
современники Декарт, Галилей и Кеплер и
некоторые другие. При жизни и в течение
многих лет впоследствии он был известен
лишь узкому кругу ученых (в основном,
его компатриотов), и лишь во второй
половине прошлого века началось
углубленное изучение его жизни и научного
творчества.
ОКСФОРД
В 1320 году капеллан короля Эдуарда
II Адам де Бром был назначен ректором
оксфордской церкви св. Девы Марии
и получил в свое распоряжение «Дом
Благословенной Девы Марии в
Оксфорде», построенный королем в честь своей
небесной покровительницы. Через
четыре года ректор удостоился Королевской
жалованной грамоты, дававшей ему
право учредить в этом «Доме» небольшое
учебное заведение — Холл св. Девы
Марии — и содержать его за счет церковных доходов. Затем энергичный де Бром
прикупил еще два близлежащих здания и в начале 1326 года убедил короля
для изучения теологии и ars dialectica основать новый университетский
колледж, который позднее стал известен как Ориел-колледж — по
названию дома, расположенного на его территории. Поначалу в состав
колледжа входил и Холл, но постепенно последний приобрел самостоятельность,
хотя и продолжал получать материальную поддержку от Ориела. Подобные
учебные заведения Оксфорда не имели такого же высокого статуса как
колледжи: главное различие состояло в том, что колледжи были корпорациями,
самостоятельно распоряжавшиеся собственными финансами, в то время как
более скромными финансами Холлов управляли университетские власти или
попечители, и в них, как правило, обучалось значительно меньше студентов.
Перед Рождеством 1577 года университет должен был пополниться
новыми учащимися, и в полдень 20 декабря, в пятницу, церковь св. Девы
Марии заполнили около двухсот пятидесяти молодых людей, намеревавшихся
стать школярами старейшего английского университета. Торжественная
процедура посвящения в студенты началась с молитвы, затем собравшиеся
приняли присягу, обязуясь выполнять статуты университета,
определявшие их обязанности (посещение лекций, участие в дискуссиях, примерное
Рис. 8-1. Предположительный
портрет Гэрриота
(гравюра работы
неизвестного художника)

258
Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
личное поведение, ношение определенной одежды в различных ситуациях
и так далее). После этого группы будущих студентов в соответствии с
избранными ими колледжами или Холлами подходили к их прокторам* и
называли свое имя, фамилию, графство, в котором родились, возраст, а также
социальное положение отца. Последнее было необходимо, чтобы
определить на каких условиях юноша мог быть зачислен в университет: джентль-
мен-коммонер не получал стипендию от своего колледжа и вносил плату за
питание; сервитер освобождался от платы за жилье и за слушание лекций,
но выполнял обязанности слуги у одного из членов колледжа.
Так в регистрационной книге Холла св. Марии появилась запись об
очередном новичке: «Томас Гэрриот, Оксфордшир, возраст — семнадцать
лет, отец — простолюдин (plebian)». И эта строчка — единственная
документальное свидетельство, относящееся к юношеским годам будущего
ученого. Впрочем, и о его учебе в университете ничего не известно, за
исключением разве того, что он получил хорошую языковую подготовку
и досконально изучил латынь и древнегреческий. Можно также назвать
несколько близких Гэрриоту соучеников по университету, с которыми он
поддерживал дружеские отношения в течение многих лет.
Будущий математик и географ Роберт Хьюз (1553-1632) был старше
Гэрриота на семь лет. В 1578 году он окончил Холл св. Девы Марии со
степенью бакалавра, затем участвовал в ряде морских экспедиций, изучал
вариации компаса, вел астрономические наблюдения. Наибольшую
известность ему принес «Трактат о глобусах и об их использовании», вышедший
в 1594 году на латыни, переведенный затем на английский, французский,
голландский языки и переизданный не менее двенадцати раз в 1597-1663
годах.
Еще одним близким Гэрриоту человеком был уроженец Лейчестерши-
ра Уолтер Уорнер (ок. 1563-1643), который в 1578 году окончил Мертон-
колледж и которому мы обязаны посмертным изданием алгебраического
трактата Гэрриота.
И, наконец, следует назвать поэта, драматурга и переводчика
Джорджа Чепмэна (ок. 1559-1634), спустя много лет писавшему в
предисловии к своему переводу «Илиады» Гомера: «Несколько отрывков я показал
моему ученейшему другу, Мастеру Гэрриоту..., суждения которого и
знания во всех делах, как мне хорошо известно, являются несравненными
и бездонными (bottomless)». Чепмэн также посвятил своему другу, «чьи
душевные качества столь возвышенны, а значимость всех его трудов столь
весома», поэму «Щит Ахиллеса».
Проктор представлял собой третье по рангу должностное лицо в
университетской иерархии (после Канцлера и Вице-канцлера) и избирался ежегодно. В его
обязанности входили поддержание дисциплины студентов, ведение протоколов
различных собраний и проведение академических церемоний.

Оксфорд
259
Гэрриота, Хьюза и Уорнера объединяла любовь к математике, астрономии
и географии, и они, конечно, стремились к тому, что почерпнуть как можно
больше из этих наук во время учебы. Но, увы, функции английских
университетов по-прежнему состояли в подготовке духовных лиц для
государственной церкви, юристов, врачей и преподанию внешней стороны
классического образования молодым джентльменам. Мысль о том, что знание можно
развить и углубить, была совершенно чужда большинству университетских
профессоров. Они занимались, главным образом, комментированием
текстов греческих и римских классиков и отцов церкви и не представляли, что
за горизонтом классической литературы, древней философии и теологии
существует что-то неизведанное. Точные же науки Елизаветинским
Статутом (см. гл. 5) вообще были исключены из круга обязательных предметов,
и лекции по ним читалась, так сказать, факультативно, для немногих
любознательных студентов. «В имперском Риме и Ренессансной Англии, —
замечает историк, — к семи свободным искусствам относились с уважением,
рассматривая их как основу свободного образования, но в обоих периодах
предметы квадривия скорее почитались, чем изучались. Сердцевина, плоть
и кожура образовательного яблока содержалась в лингвистической части
тривия». Более того: к людям, занимавшимся математикой, относились с
подозрением, так как для большинства англичан математика означала тогда
астрономию, астрономия — астрологию, астрология — демонологию,
черную магию и прочие порицаемые церковью «тайные науки»76. Даже такой
высокообразованный интеллектуал как сэр Филипп Сидни (1554-1586)
предупреждал о необходимости опасаться «математиков, которые могут
нарисовать прямую линию, кривя при этом душой». А математические
символы (которых в то время было не так уже много) представлялись простому
люду таинственными знаками нечистых сил.
Однако трем друзьям несказанно повезло, так как в университете (но
не в Холле св. Марии!) нашлись два магистра, которые в определенной
мере смогли удовлетворить их любознательность.
Ровесник Хьюза Ричард Хэклюйт-младший (1552-1616) был
преподавателем богословия в Крайст-Чёрч-колледже и одновременно читал всем
желающим лекции по географии и навигации, во время которых
«демонстрировал старые, несовершенные и улучшенные в последнее время
карты, глобусы, сферы и другие инструменты, необходимые для освоения
искусства навигации». А началось его увлечение «непрофильной» наукой
еще в юные годы: ученик Вестминстерской школы, рано осиротевший сын
лондонского скорняка, он был глубоко религиозным юношей и
намеревался стать священнослужителем. Но однажды увидел в кабинете своего
кузена и попечителя, богатейшее собрание карт, глобусов, географических
книг, и это решило его судьбу. Образ Terra Incognita поразил
воображение школяра, и с тех пор, учась и преподавая, трудясь священником

260 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
и секретарем знатных особ, он неутомимо собирал материалы для своих
книг. Главной из них стал фундаментальный труд «Важнейшие
мореплавания, путешествия и открытия английской нации» — собрание самых
различных документов и свидетельств: корабельных журналов,
дневников, рассказов и писем моряков, инструкций, которые они получали,
отправляясь в плавание, и других бумаг. Первое издание книги вышло
в 1589 году, и затем, с конца XVI века, она неоднократно переиздавалось,
причем каждый раз в нее включались все новые и новые сведения.
Какими только эпитетами не наградят благодарные потомки этого
скромного человека: «автор прозаического эпоса новой английской нации»,
«певец английской экспансии»» и так далее. Подобно Генриху (Энрике)
Мореплавателю* Хаклюйт был кабинетным географом и границы своей
родины пересек лишь однажды, когда в качестве капеллана английского посла
отправился во Францию. Но его книгами о путешествиях, ставших
подлинными бестселлерами в Англии XVII века, зачитывались так же, как в наши
дни зачитываются лучшими детективасм. Портретов Хаклюйта не
сохранилось, неизвестно и место его захоронения в Вестминстерском аббатстве, но
место в истории английской нации занято им заслуженно и навечно.
Математическими знаниями три друга обогатилась, общаясь с Томасом
Алленом (1542-1632) из Глочестер-Холла. Щедрые покровители позволили
этому скромному и застенчивому человеку отказаться от преподавательской
деятельности, которой он до тридцати восьми лет занимался в Тринити-кол-
ледже, и с 1580 года посвятить себя занятиям математикой, астрономией,
астрологией, и коллекционированием старинных манускриптов по наукам,
истории и философии. Свое скромное жилище он заполнил новейшими
научными инструментами, с помощью которых проводил физические
эксперименты и астрономические наблюдения. Аллен, никогда не стремившийся
к академической или церковной карьере, обладал замечательной
способностью собирать вокруг себя талантливую университетскую молодежь,
посвящая ее в тонкости точных наук и снабжая редкими книгами. Книжное
собрание Аллена было передано после его смерти дипломату и библиоману
Томасу Бодли (1545-1613), основавшему в 1602 году в Оксфорде
знаменитую Бодлианскую библиотеку — первую публичную библиотеку в Европе.
ЛОНДОН
Окончив университет со степенью бакалавра наук, двадцатилетний
Томас Гэрриот отправился в «третий университет» — елизаветинский Лон-
Португальский принц Энрике (1394-1460), прозванный Мореплавателем, в
течение сорока лет снаряжал и посылал многочисленные морские экспедиции к берегам
Африки, но сам в море выходил только трижды, и не дальше, чем на двести миль от берега.

Лондон
261
дон, бурно развивавшуюся столицу будущей империи. По берегам Темзы —
животворной артерии города —возводились многочисленные церковные
и государственные постройки, торговые дома, дворцы знати, строились
причалы и пакгаузы. Богатство страны приращивалось ростом сельского
хозяйства, постепенным развитием промышленности, добычей угля,
финансовыми операциями на международных рынках, но главным образом —
торговлей шерстью, шерстяными тканями и рыбой. Поиск новых регионов
сбыта, источников сырья и наиболее коротких морских путей в торговые
центры Востока, положил начало многочисленным экспедициям, поскольку
торговля с заокеанскими странами, бывшая монополией испанских и
португальских купцов, была хотя и рискованным предприятием, но сулила
огромные прибыли. Историк пишет: «Английские моряки умело соединяли
пиратство с патриотизмом. Они могли действовать любыми средствами, не
стесняя себя границами закона, ибо их разбой поддерживался и одобрялся
государством. Многие из легендарных морских псов Ее величества нередко
встречаются на страницах приключенческих романов, и даже посвященные
им научные труды зачастую больше похожи на романы».
Страна ощущала острую нехватку в людях, которые бы умели считать,
измерять, вести наблюдения за небесными телами и прокладывать маршруты
кораблям. Поэтому в то время как преподаватели Оксфорда и Кембриджа
«пережевывали» знания, извлеченные из сочинений античных и средневековых
авторов, в Лондоне множилось число небольших частных школ, где
отставные моряки, землемеры, «продвинутые» счетоводы, составители альманахов
и астрологи прививали юношам навыки практической математики. Посылая
в эти школы детей, родители как бы предвосхищали напутствие Оливера
Кромвеля сыну Ричарду: «Учи математику и космографию... они полезны для
службы обществу, ради которой человек рождается» (как тут не вспомнить
Пушкинское: «учись, мой сын»). Состоятельные же англичане часто
включали в число своих домочадцев (householders) знатоков точных наук, дабы
они обучали подрастающих наследников, а организаторы морских экспедиций
приглашали таких знатоков для инструктажа капитанов и кормчих.
Но и это не все. При крупных торговых компаниях существовали
специальные «курсы», на которых моряков знакомили с последними
достижениями картографии и навигации. В десятках мастерских трудились те,
кого известный историк науки Ева Дж. Р. Тейлор называла «практиками,
использующими в своей работе математику» (mathematical practioners):
картографы, изготовители оптических, навигационных, землемерных
инструментов и приборов и так далее. Книжный же рынок пополнялся
учебниками (написанными, в основном, на английском языке) по
арифметике, астрономии, географии, геометрии, землеустройству, навигационным
приборам, картам, глобусам, фортификации.
Нетрудно предположить, что в этом быстро развивающемся мире
коммерции, торговли и прикладных наук нашлось место молодому человеку

262 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
с дипломом Оксфорда, высоко ценимым его современниками. Но, к
сожалению, точно не известно, чем и в каком ранге занимался в течение первых
своих «лондонских» лет наш герой. Как предполагают исследователи, по
совету Хэклюйта мореплаватель и пират Хэмфри Гильберт (1539-583)
в первой половине 1583 году привлек Гэрриота к организации экспедиции
на Ньюфаундленд. Экспедиция окончилась неудачей: голод и отсутствие
топлива заставили англичан ретироваться на родину, да к тому же они
попали в жестокий шторм у Азорских островов, и в нем пошло ко дну
флагманское судно вместе с Гильбертом и командой. Два других корабля
благополучно вернулись на родину, и в их числе был барк «Фалькон»,
принадлежавший королеве, которым командовал тридцатилетний сводный
брат погибшего капитана Уолтера Рэли ( 1552/1554-1618), ставший
многолетним покровителем и другом Гэрриота.
Сын обедневшего помещика из Девоншира, Рэли в шестнадцать лет
поступил в Ориел-колледж, но курса не закончил, хотя науки давались
ему легко. Он, правда, овладел древними языками, а также получил
некоторые знания по философии, истории и праву, но, в конце концов,
лекциям и диспутам он предпочел полную опасностей жизнь солдата. Через
три года недоучившийся студент отправился добровольцем во Францию,
где сражался на стороне гугенотов, затем, уже в чине капитана, усмирял
восстание ирландских инсургентов в Мюнстере (провинции на юге
Ирландии). С молодых лет Рэли неукоснительно следовал девизу на семейном
гербе: «Amore et Virtute» — «Любовью и доблестью», равно как и другому
девизу: «tarn Marti quam Mercurio» («в одинаковой степени предан Богу
войны Марсу и покровителю торговли Меркурию»). Безрассудно смелый
и неумолимо жесткий (если того требовали обстоятельства), Рэли дрался
на многочисленных дуэлях (за что подвергался аресту), но одновременно
«крутил» куртуазные романы с несколькими светскими дамами
одновременно и сочинял любовные или метафизические стихи.
В декабре 1581 году он появился при королевском дворе — высокий
и черноволосый, экстравагантно одетый молодой человек, с прекрасной
осанкой и великолепными манерами (рис.8-2). Случай обратил на него
внимание Елизаветы, и вскоре он стал ее фаворитом. Королевские
милости не заставили себя ждать: Рэли получил титул рыцаря {knight,
первая «ступень» дворянства), ему пожаловали монополию на добычу
олова в Корнуолле и Девоншире, патент на винный откуп, лицензию на
экспорт шерстяного сукна; он стал капитаном личной гвардии королевы,
адмиралом Девона и Корнуолла, владельцем роскошного дворца Дарем-
хаус в Лондоне и Шерборнским замком на юго-западе страны в
Дорсетшире; в знак его боевых заслуг ему было даровано сорок тысяч акров*
Около 160 кв. км.

Новый Свет
263
земли в Ирландии, включая города Юг-
хол и Лисмор. Став одним из богатейших
людей Англии, Рэли значительную часть
своего состояния тратил на снаряжение
морских экспедиций: колонизация
Северной Америки была его заветной
мечтой, и в этом Гэрриот стал его первым
союзником и главным помощником.
НОВЫЙ СВЕТ
Зимой 1583 или весной следующего
года Гэрриот пополнил число
домочадцев Рэли в Дарем-хаусе. На верхнем эта- рис. 8-2. Уолтер Рэли
же дома ему отвели комнату площадью (миниатюра работы
примерно в двадцать четыре квадратных Николаса Хильярда)
метра, в которой он занимался
исследованиями и читал лекции. Комната имела выход на крышу, и, пользуясь
такой планировкой, он впоследствии установил на крыше телескоп и
другие приборы для астрономических наблюдений. Главная его задача после
переезда к Рэли заключалась в совершенствовании методов навигации,
ибо английские кормчие значительно уступали в знании и умении своим
испанским и португальским коллегам. Для капитанов и навигаторов
будущих экспедиций он написал учебное пособие (как мы сказали бы
сейчас) под названием «Articon», которое, к сожалению, затерялось в «пыли
веков». Впрочем, сохранилась его несколько видоизмененная версия,
подготовленная десятилетием спустя, когда Рэли снаряжал экспедицию
на поиски легендарного Эльдорадо и нуждался в советах Гэрриота. Эта
версия и другие рукописи ученого позволили исследователям оценить
полученные им замечательные результаты. В Дарем-хаусе Гэрриот
занимался также проблемами кораблестроения и смог обогатить своего патрона
ценными рекомендациями по выбору или постройке судов для экспедиции
в Новый Свет.
Рэли также не терял времени. В начале 1585 года он передал
Елизавете письменное обращение, в котором излагал план основания английской
колонии в Северной Америке и просил разрешения на действия,
связанные с реализацией своего замысла. Ответ последовал 25 марта того же
года: просителю была пожалована Королевская грамота (Letters patent),
дававшую ему «полную свободу и лицензию... на открытие, поиск,
обнаружение и обследование таких отдаленных, языческих и варварских земель,
краев и территорий, которые не находятся пока во владении
христианских владык и не населены людьми, принявшими крещение». При этом

264 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
уточнялось, что действие лицензии распространяется только на десять
лет, в противном случае право на колонизацию земель в Северной
Америке фаворит терял.
Рэли предусмотрительно решил сначала послать доверенных лиц,
чтобы выбрать подходящее место для будущих поселенцев. Для этого он
купил барк и пинассу, а также нанял команду и опытного кормчего —
португальца Симона Фернандеса, который ранее уже плавал к берегам
Северной Америки. Экспедицию возглавили капитаны, находившиеся на
службе у Рэли: опытный Артур Бэрлоу и молодой Филипп Адемас. В
конце апреля корабли отплыли из Плимута, и через два с небольшим месяца
англичане увидели берега Северной Америки. В течение недели они
плыли вдоль побережья, и, наконец, найдя удобную стоянку для кораблей,
высадились на материк, в той его части, которая в наше время именуется
в США штатом Северная Каролина.
Моряки обследовали не только район высадки, но и близлежащие
острова, познакомились с индейцами-алгонкинами, которые встретили их
очень радушно, хотя и с некоторой долей настороженности. Затем
последовала процедура традиционного колониального бартера, и в августе корабли
отплыли на родину. В середине сентября они благополучно добралась до
Плимута, привезя с собой шкуры животных, туземные поделки и двух
аборигенов по имени Мантео и Ванчезе.
Бэрлоу подготовил отчет об экспедиции, и Рэли поспешил передать его
королеве: Елизавета очень дорожила своей репутацией
королевы-девственницы, а в отчете содержалось предложение назвать новую землю
Вирджинией (от латинского virgo — дева). Капитаны рекомендовали основать
колонию в северной части острова Роанок, расположенного у входа в
залив Албемарл. Они расхваливали красоту местности, плодородие почвы,
мягкость климата, изобилие дичи и рыбы, а об индейцах отзывались как
о людях «диких и ленивых, храбрых и гостеприимных, любопытных и
доверчивых, очень склонных менять продукты своей страны на английские
товары, особенно на металлические изделия». Конечно, автор отчета, зная
idée fixe своего работодателя, «подыгрывал» ему, превознося достоинства
места поселения, ибо, как пишет историк, «необходимо было сломать
стену осторожности и некоторого недоверия, которое бывает по отношению
к каждому новому делу, разъяснить, какие выгоды сулит колониальная
эксплуатация, убедить королевскую власть ... в безусловной выгоде
колониальных захватов».
Был ли Гэрриот членом экспедиции и проверял ли на практике
предложенные им навигационные приемы? Его участие в этом предприятии
вызывает сомнения некоторых историков, но более важно другое:
общаясь (во время плавания или в Англии) с Мантео и Ванчезе, он довольно
быстро научился понимать их очень сложный язык, и это в дальнейшем
оказалось как нельзя кстати. Более того: он даже придумал специальный

Новый Свет
265
фонетический словарь для передачи звуков языка индейцев, хотя эта
работа осталась незаконченной.
Королева была приятно удивлена результатами поисковой экспедиции,
и щедро вознаградила Рэли, а тот немедленно начал готовиться к
колонизации Вирджинии.
9 апреля 1585 года к берегам новой земли из Плимута отправилась
флотилия, состоявшая из пяти «больших» кораблей и двух пинасе
(грузоподъемностью, соответственно, от пятидесяти до ста шестидесяти и от
двадцати до тридцати таниджей77). На кораблях находилось примерно
триста матросов, двести солдат и немногим более сотни будущих колонистов.
Рэли очень хотел лично возглавить экспедицию, но Елизавета не
пожелала расставаться со своим любимцем, и тот вынужден был назначить
«Адмиралом и Генералом» своего двоюродного брата Ричарда Гренвилла
(1542-1591), знаменитого капитана-пирата, известного своим крутым
нравом, упрямством и грубостью. Одним из кораблей командовал
двадцатипятилетний Томас Кэвиндиш (1560-1592), который впоследствии
стал вторым* английским мореплавателем, совершившим кругосветное
путешествие, а на борту флагмана флотилии галеаса** «Тайгер»***
находились: кормчий Фернандес, Гэрриот, Ральф Лейн, шериф графства Керри
в Ирландии и будущий губернатор колонии, рисовальщик и картограф
Джон Уайт, член лондонской «Компании Рисовальщиков и Красителей»,
который в 1577 году сопровождал Мартина Фробишера в его поисках
Северо-Западного прохода и сделал ряд зарисовок эскимосов Баффиновых
островов.
В конце июня флотилия, сильно потрепанная бурями и потерявшая
часть запасов продовольствия, добралась до места назначения, доставив
в Северную Америку сто семь поселенцев (Рис. 8-3). Под руководством
сэра Ричарда началось строительство форта и домиков для его обитателей,
а Гэрриот занялся доскональным изучением острова и материкового
района, пытаясь собрать как можно больше материала об аборигенах, фауне,
флоре и природных богатствах новой земли. Уайт же готовил карты
местности, делал портреты индейцев, зарисовывал диковинные растения и так
далее. Знание языка помогло Гэрриоту сблизиться и индейцами, изучить их
религию и обычаи, познакомиться с их повседневной жизнью. В отличие от
других пришельцев, относившихся с презрением к «дикарям», он проникся
уважением к природной любознательности исконных жителей Вирджинии
и их культуре, столь отличной от культуры европейцев, и настраивал своих
компатриотов на мягкое и терпеливое отношении к индейцам (рис. 8-4).
Первым был знаменитый мореплаватель и пират сэр Фрэнсис Дрейк
(1540-1596).
Трехмачтовое военное парусно-гребное судно.
*** Личный вклад королевы в предприятие Рэли.

266
Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
Рис. 8-3. Прибытие англичан к берегам Вирджинии
(гравюра работы Теодора де Бри)
В конце лета форт был достроен, и 25 августа Гренвилл, оставив Лейна
губернатором, отправился с частью колонистов (к которым присоединил¬
ся и Гэрриот) на родину за новыми переселенцами, пообещав вернуться
к Рождеству (по пути домой англичане «между делом» перехватили ис¬
панский корабль с грузом имбиря и драгоценных металлов). У оставших¬
ся колонистов поначалу сложились дружелюбные отношения с жителями
Роанока, но затем, когда одного из англичан, ловившего рыбу, нашли мерт¬
вым, Лейн приказал сжечь индейскую деревню, а вождю племени отру¬
бить голову. После этого аборигены отказалось обменивать продовольст¬
вие на побрякушки, среди пришельцев начался голод и болезни, а вскоре
между сторонами открылись и настоящие военные действия. Вплоть до
лета следующего года английские корабли так и не появились, и неизвест¬
но, как бы сложилась судьба колонистов, фактически запертых в форте,
если бы в начале июня к Роаноку не причалила флотилия из двадцати
четырех кораблей под командованием Фрэнсиса Дрейка, возвращавшаяся
в Англию после очередного морского разбоя. Он освободил осажденных
в форте компатриотов и забрал их с собой. Когда же через две недели
после их отплытия на Роанок вернулся Гренвилл, он увидел лишь разру¬
шенный форт и разграбленные дома поселенцев. Через год Рэли послал
новую экспедицию, но колонисты вновь не смогли закрепиться в Вирджи¬
нии, и это удалось сделать лишь в 1607 году.

Новый Свет
267
>
ι
Г »:о4ЯЧ№ВД5СшМв'^ "J^ \
, . ~ —- \
- ■ ■ ■ ^
Р^с. 5-4. Индейцы
(рисунок работы Джона Уайта)
Вернувшись с Гренвил- ,: jfU«^;v **
лом в Англию в конце июля
1586 года незадачливые
колонисты привезли с собой много
диковинок, и среди них —
табак и картофель. Но,
справедливости ради, надо отметить,
что не они познакомили
европейцев с этими растениями.
Листья и семена табака
в Европу привезли
участники экспедиции Колумба еще
в 1492 году*. Несмотря на
запреты инквизиции,
европейцы начали культивировать
табак, причем его
распространителями были не
только матросы, но и торговцы,
политические деятели, дипломаты. Посол Франции при португальском
дворе Жан Нико в 1560 году отправил немного табака королеве Екатерине
Медичи, рекомендовав его как средство от мигрени, и вскоре после этого
мода на нюхательный табак распространилась по всей Франции. В честь
Нико растение впоследствии получило латинское название Nicotiana,
а выделенный из него много позднее алкалоид — «никотин». Со второй
половины XVI веке табак стал известен в Европе (и в Англии в том числе)
как лекарственное растение. Его нюхали, курили через трубки, жевали,
смешивали с различными веществами и употребляли для лечения
простуды, головной и зубной боли, кожных и инфекционных заболеваний. Этой
популярности способствовала и книга о пользе употребления табака,
вышедшая в 1571 году и принадлежавшая перу испанского врача Николаса
Монардеса. Ее перевод на английский язык появился шесть спустя под
названием «Радостная (! — Ю. Я.) новость из вновь открытого Мира».
Тем не менее, историки сходятся во мнении, что только после того, как
такой популярнейший человек, как Рэли, начал расхаживать по Лондону
с дымящейся серебряной трубкой в руке (и в зубах), табакокурение стало
в Англии модной привычкой (как говорили, Елизавета однажды сказала
своему любимцу, что видела многих, кто обратил золото в дым, но он
единственный, кому удалось обратить дым в золото).
Название зелья происходит, вероятно, от Тобаго — у жителей этого
острова так именовались большие скрученные листья, предназначенные для ритуального
курения.

268
Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
Картофель также первыми завезли в Европу испанцы, но прижился
он здесь не сразу: его неправильно сажали, часто по незнанию ели ботву
или неспелые клубни, и случалось, европейские правители (как позднее
и Петр I) карательными мерами заставляли своих поданных сажать
картофель (разумеется, не из-за заботы о ближних своих, а опасаясь голодных
бунтов). Что же касается лондонцев, то поначалу «яблоко земли»
привлекало их не клубнями, а цветами, и его пытались выращивать не на полях,
а в оранжереях. И вновь надо помянуть добрым словом Рэли, по приказу
которого в его ирландских владениях начали культивировать картофель
как продукт питания.
Томас Гэрриот больше никогда не покидал Англию. После
возвращения на родину он отправился в Ирландию: Рэли щедро одарил его за
службу, передав право на аббатство Молана, расположенное на острове
в устье реки Блэкуотер в нескольких милях севернее Югхолла.
Аббатство, основанное в шестом веке, но прекратившее свое духовное
существование во времена Реформации, располагало значительным земельным
наделом и многочисленными постройками. Здесь Гэрриот написал свою
единственную книгу «Краткое и правдивое описание новонайденной
земли Вирджинии», которая была закончена в феврале 1587 году и
увидела свет год спустя. Еще через год Хэклюйт включил ее в обширнейшие
«Важнейшие мореплавания...», а льежский издатель и гравер Теодор де
Бри (1528-1598) выпустил в 1590 году расширенный вариант книги на
латинском, английском, французском и немецком языках, дополнив ее
прекрасными гравюрами, выполненные на основании двадцати трех
рисунков Джона Уайта.
ПЕРВАЯ И ЕДИНСТВЕННАЯ
В «Кратком описании» Гэрриот предстает перед читателем
внимательным и дотошным наблюдателем, а его аналитическое мышление
сказывается во всем — в отборе материала, в сжатом, но информативном его
изложении, в логичном построении книги. Несомненно, что
«сверхзадачей» автора было поддержание экспансионистских устремлений Рэли,
для чего следовало заинтересовать читателей возможностью прибыльного
вложения средств в освоение колонии. Поэтому он начинает свой рассказ
с перечисления имеющегося на Роаноке «merchantable commodities» (не
совсем точно, но ближе к смыслу, это можно перевести как «полезного
растительного сырья»), ибо его сбытом в метрополии предполагалось
компенсировать первоначальные затраты. Оно, в частности, включало: лен
и коноплю («для изготовления полотна и веревок»), сосну («для
получения смолы и скипидара»), лавровые кусты («листья которых имеют очень

Первая и единственная
269
приятный запах и редкие достоинства, если использовать их в лечебных
целях»), виноград (для приготовления вина), кедр («который может пойти
на столы, стулья и прочую мебель»), ореховое дерево (из его плодов
получают масла), деревья для строительных работ (дубы различных пород,
остролист, кедр, ива, бук, ясень). Замечу, что Гэрриот приводил эти
названия параллельно на языке алгонкинов и на английском языке.
«Прельстив» читателя перечислением природных богатств Роанока,
автор переходит к вопросам жизнеобеспечения колонистов. Он пишет об
острове как о «земном рае», в котором произрастают зерновые культуры,
овощи (тыквы, кабачки), фрукты и ягоды (орехи, клубника, шелковица,
виноград); в лесах много животных и птиц (медведей, кроликов, индюков*,
ланей, белок, куропаток, голубей), а внутренние и внешние воды полны
рыбой, водоплавающей птицей и морепродуктами (осетрами, сельдью,
кефалью, лобстерами, раковины, моллюсками, а также черепахами, у
которых «очень вкусное мясо и яйца»).
Почти восторженно Гэрриот пишет еще об одном растении: «Это трава,
которую... местные жители называют vppywoc, a испанцы — «табак». Ее
листья сушат и измельчают в порошок, который курят, втягивая дым через
глиняные трубки так, чтобы он попадал в голову и желудок, открывая все
поры и очищая тело от ненужной мокроты и других тяжелых соков**. Эта
трава высоко ценится туземцами — они думают, будто бы их боги
чудесным образом наслаждаются ее дымом ... Иногда они возжигают священные
костры и кладут туда порошок в качестве жертвоприношения, если же на
море буря, то чтобы успокоить богов и избежать опасности, они бросают
его горсть в воздух и в воду...». Табак, — продолжает Гэрриот, — играет
большую роль в жизни индейцев, и колонисты быстро приучились к нему
как к бодрящему средству, предупреждающему недуги и позволяющему
излечиться от всех болезней: «Я обнаружил много редких и чудесных
достоинств табака; само по себе их описание потребовало бы целый том».
Главной зерновой культурой у индейцев является маис: «Индейское
зерно по величине напоминает обычный английский горошек и не сильно
отличается от него по форме и внешнему виду. Мы делали из него солод
и получали такой хороший эль, которого можно было бы только желать...
Посевы приносят небывало большой урожай: от одного зерна — тысяча,
полторы тысячи, две тысячи зерен. Есть три сорта, из которых два
созревают самое большее за одиннадцать-двенадцать недель (а иногда и за десять,
считая от того времени, когда были посажены), а стебель их достигает
в длину шесть-семь футов. Другой сорт созревает за четырнадцать недель,
и дает стебли высотой десять футов... Кроме хлеба, из этих зерен делают
и другие виды пропитания — их сушат или кипятят, пока они совсем не
Автор называл их «турецкими петухами» (turkie cocke).
Гэрриот использует терминологию гуморальной теории (см. главу 4).

270 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
разварятся, и превратятся в кашицу. В соответствии с расчетами,
правильность которых мы проверили, один человек может подготовить и
возделать меньше чем за двадцать четыре часа работы участок, который
обеспечит его питанием на год. Индейцы сеют и сажают в любое время, когда
считают нужным, с середины марта до конца июня».
Поскольку предполагалось, что колонистам непременно придется
возделывать маис, Гэрриот сообщает некоторые полезные сведения по
агрикультуре: «Землю здесь никогда не удобряют навозом или чем-то подобным, не
вскапывают и не вспахивают, как это делают в Англии. За несколько дней до
сева они лишь разрыхляют верхнюю часть земли и убирают сорняки, траву,
остатки старых стеблей растений... Мужчины делают это с помощью
деревянных инструментов, похожих на мотыги или тяпки с длинными
рукоятками, женщины же работают сидя, короткими кирками в фут длиной и около
четырех дюймов шириной. Все, что выкопают, они день-другой сушат на
солнце, собирают в небольшие кучки, а затем сжигают, превращая в пепел,
но не используют его для улучшения почвы ... Начинают посадку они с
одного угла участка: выкапывают мотыгой ямку, кладут туда четыре зерна, и
выдерживают между ними расстояние примерно в дюйм, заботясь, чтобы они
не касались друг друга, и вновь засыпают землей. И делают они так по всему
участку, оставляя между ямками примерно по ярду пустого пространства».
Автор замечает, что кроме маиса жители острова выращивают также
подсолнечник, горох, фасоль и некоторые другие бобовые, и
перечисляет несколько видов корнеплодов, которые индейцы употребляют в пищу.
Среди них он выделяет Okeepenavk — картофель: «Его туземцы
высаживают и взращивают. Он имеет корнеплоды круглой формы, некоторые
размером с грецкий орех, некоторые гораздо больше, почти с человеческую
голову. В вареном виде он являются очень хорошей пищей».
Значительное место в книге уделено этнографии. Гэрриот рассказывает
о том, как индейцы строят свои хижины (рис.8-5), об их быте и обычаях
(в том числе, об одежде и посуде) о социальном статусе индейских женщин
(как мы сказали бы сейчас), о взаимоотношениях между семьями в процессе
сельскохозяйственных работ, о болезнях жителей острова («многие из них
умерли после посещения белых людей»*), пишет об индейских каноэ, о
рыболовном и охотничьем снаряжении туземцев, о способах ловли рыб и охоты
на лесных животных. Наблюдая за повседневной жизнью индейцев, Гэрриот
отмечает, что они «очень умеренны в еде и напитках и поэтому живут долго,
поскольку не подавляют свою жизненную природу». И далее делает вполне
современно звучащий вывод: «Я молю Бога, чтобы мы следовали их примеру,
ибо это избавит нас от многих болезней, являющиеся следствием
непостижимо роскошных банкетов, для которых мы придумываем все новые и новые
приправы к кушаньям и побуждающие нас к обжорству».
Очевидно, из-за инфекций.

«Здесь начало действия другого...»
271
Рис. 8-5. Индейская деревня (рисунок работы Джона Уайта)
Особое внимание автор уделяет религии и верованиям островитян
и выступает как первый миссионер в Северной Америке:
«Многократно, в каждом селении, где мне удалось побывать, я с воодушевлением
рассказывал туземцам о Библии, и о том, что в ней излагаются
Истины единственного Бога и говорится о Его деяниях. Многие были рады
прикоснуться к книге, обнять ее, поцеловать, прижать к груди, дабы
показать свое ненасытное желание получить те знание, о которых я им
говорил».
Вообще, в отличие от других англичан, прибывших на Роанок, у Гэрри-
ота, видимо, не было никаких столкновений с аборигенами, ибо в
противном случае он не писал бы о них так сочувственно: «Когда они стремятся
овладеть навыками, знаниями и умением обращаться с новыми для них
предметами, они больше внимания обращают на пустяки, нежели на вещи
более высокой ценности. Тем не менее, они выражают настойчивое
желание обучиться всему тому, что умеем и мы, и по-своему кажутся очень
изобретательными. Хотя они не владеют ни инструментами, ни орудиями,
ни искусствами, которые есть у нас, своими действиям они выказывают
много смекалки. И чем больше они будут осознавать, что наши знания
и предметы превосходит те, которыми владеют они, тем сильнее они
будут стремиться к дружбе с нами. Поэтому можно надеяться, что при
поддержке доброго правительства, они за короткое время станут
цивилизованными и попадут в объятия истинной религии».

272 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
Перечисляя «Математические инструменты», которые привезла с
собой экспедиция, Гэрриот упоминает «морской компас, указатель которого
находится под воздействием магнита, perspective glasse, с помощью
которого можно увидеть многие странные зрелища, зажигательное
зеркало,... пружинные часы....» и так далее Наибольший интерес в этом
перечне вызывает perspective glasse — скорее всего это была двояковыпуклая
(увеличивающая) линза или зеркало, а не подзорная труба, как считают
некоторые историки.
«ЗДЕСЬ НАЧАЛО ДЕЙСТВИЯ ДРУГОГО...»
Гэрриот прожил в Ирландии несколько лет, изредка наезжая в
Лондон — этого требовала подготовка всей (без преувеличения) страны к
решительному сражению с испанской Великой Армадой. Он писал
рекомендации и готовил карты для капитанов военных кораблей, один из которых
его патрон построил на собственные средства.
В начале 1590 года Гэрриот вновь выбрал местом постоянного
жительства Дарем-хаус, а еще через семь лет продал принадлежавшее ему
аббатство. Его щедрый даритель, попав в немилость Елизаветы, также
расстался со своими ирландскими владениями, уступив их сэру Ричарду
Бойлю, Первому графу Корку и отцу великого ученого. Это произошло
в начале XVII века, но злоключения Рэли (а, следовательно, и тесно
связанного с ним Гэрриота) начались декадой ранее.
Причиной был тайный брак Рэли в ноябре 1591 году с королевской
фрейлиной, ждавшей от него ребенка. Прекрасно понимая последствия
своей женитьбы, сэр Уолтер оставил жену на сносях и поспешно отплыл
в Северную Америку, не поставив в известность свою благодетельницу.
Гнев стареющей королевы, узнавшей о вероломной измене, был страшен.
За недавним любимцем послали вдогонку корабль с приказом немедленно
вернуться; сэр Уолтер подчинился и как только ступил на английскую
землю, был арестован и отправлен в Тауэр. Зная, что Елизавета никому
и никогда не прощает обид, он приготовился к самому худшему. Но на
этот раз все обошлось: в середине сентября 1592 года Рэли направили для
составления отчета о прибыли, полученной в результате пиратского рейда
снаряженной им ранее эскадры (скаредная королева была пайщицей этого
предприятия, и не желала терять ни пени из своей доли в пиратской
добыче). Так бывший фаворит оказался на свободе — у него не отобрали ни
должностей, ни имущество, однако отлучили от светских обязанностей,
запретив показываться при дворе.
Охлаждением в отношениях Рэли и королевы искусно воспользовались
те, кто ненавидел сэра Уолтера. А таких при Дворе было немало —
слишком уж быстро он поднялся из «грязи в князи»78, слишком вызывающе он

«Здесь начало действия другого...»
273
вел себя с теми, кого считал своими соперниками во влиянии на
королеву, слишком многим досадил язвительными эпиграммами. Повод нашелся:
в Лондоне давно ходили слухи о тайном кружке, организованном Рэли
и собиравшемся в его лондонском дворце. На этих встречах якобы
критиковали философию Аристотеля (принятую официальной церковью),
насмехались над библейскими пророками, утверждали, что первый человек
появился раньше Адама, подвергали сомнению божественное происхождение
Писания. Высказывались и другие суждения, которые могли стать
основанием для обвинения в атеизме, а это в Елизаветинской Англии было
равносильно обвинению в государственной измене. Появлялись памфлеты,
в которых кружок называли «Школой атеизма», а платные и
добровольные осведомители в доносах церковным и светских властям требовали
сурового наказания безбожников — в первую очередь Рэли и «его человека,
этого Гэрриота»: он имел наглость заявить, что «из ничего и получается
ничего» («ex nihilo nihil fit»), что напоминало об атомизме древних —
пугале ортодоксов.
Во всем этом правда была перемешена с вымыслом. Кружок
действительно существовал79, и в него, кроме Гэрриота и Роберта Хьюза
(соученика по Оксфорду), входили: богатейший аристократ, знаток наук
и литературы Генри Перси, Девятый граф Нортумберлендский; меценат,
покровитель Шекспира и поэт-любитель Фердинандо Стенли, Пятый граф
Дерби (1559-1594); математики Натаниел Торпорли (1564-1632) и
Уолтер Уорнер; поэты Джордж Чепмэн и Джон Донн ( 1572-1631 ); драматург
Кристофер Марло (1564-1593), философ Николас Хилл (1570-ок.1610)
и другие. Надо полагать, что эти выдающиеся представители
«елизаветинского Возрождения» действительно собирались и обсуждали загадки
бытия, спорили о последних открытиях математики, астрономии и
философии, о воззрениях Джордано Бруно, посетившего во второй половине
восьмидесятых годов Англию, о новой системе Мирозданья,
предложенной великим поляком Николаем Коперником, о трудах итальянских
мыслителей Марсилио Фичино и Джованни Пико делла Мирандола, имена
которых были «на слуху» у английских интеллектуалов и о многом
другом. Но специальная комиссия, созданная властями и допросившая [лже]
свидетелей богопротивных высказываний, так и не смогла найти в них
следов атеизма, поэтому дело Рэли и его «кружковцев» было прекращено.
Единственной жертвой этих событий оказался выдающийся драматург
и странный, загадочный человек, тридцатилетний Кристофер Марло,
который должен был конце мая 1593 года предстать перед Тайным советом,
но накануне внезапно погиб*. И все-таки сэра Уолтер чувствовал, что его
положение непрочно, и в любой момент он может стать обитателем Тауэра
«Ночью был зарезан в драке/ /утром стал в преддверье Рая», как писал (о
вымышленном персонаже) Николай Гумилев.

274
Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
(что и произошло впоследствии). Поэтому он позаботился о своем друге
и соратнике и нашел для Гэрриота достойного покровителя в лице Генри
Перси.
Граф родился в родовом замке Тайнемаус в тот же 1564 году, когда
появились на свет Галилей и Шекспир, и получил превосходное домашнее
образование, par excellence гуманитарное. Затем, в соответствии с почти
никогда не нарушаемой традицией английской аристократии, продолжил
«шлифовать» его в континентальной Европе, куда отправился в
восемнадцатилетнем возрасте. По возвращению Генри близко сошелся с Рэли,
который — как блестящий придворный и незаурядный человек — стал для
него образцом для подражания. Их объединяло не только светское
времяпровождение (прекрасные дамы, вино, скачки, карты*), но и любовь к
литературе, философии, истории. Дискуссии в кружке сэра Уолтера вскоре
затмили все другие интересы молодого человека; он ежегодно тратил на
приобретение книг огромную по тем временам сумму в пятьдесят фунтов,
его увлечение науками, столь нехарактерное для лондонского Высшего
света, стало притчей во языцех, и он получил прозвище
«графа-волшебника» {wizard earl).
По-видимому, в 1597 году Гэрриот переехал в Сион-хаус — дворец
Нортумберленда, расположенный в великолепном и обширном парке на
берегу Темзы, в лондонском предместье Айлворт. Здесь ему была
отведена комната для лабораторных занятий и дарована щедрая пенсия (а
вскоре выделен отдельный флигель и придано несколько слуг). Он не был
связан какими-то либо обязательствами и волен был сам выбирать предмет
научной работы. Словом, у него были те же условия, что и у сотрудников
принстонского Института перспективных исследований80 в наши дни. Но
Гэрриот не порывал связи и с бывшим покровителем, помогая ему в
подготовке экспедиции за поиском золота «страны Эльдорадо» в Гвиане,
причем помогал не только как картограф и знаток методов навигации, но
и как финансист, контролировавший сбор средств для экспедиции. В
начале февраля 1595 года Рэли во главе флотилии из пяти кораблей отплыл
из Плимута и после безуспешных поисков загадочной страны в сентябре
того же года вернулся на родину. Пожалуй, единственным результатом
экспедиции была книга Рэли «Открытие обширной, богатой и прекрасной
гвианской империи», которая вышла в свет в 1596 году и вскоре была
переведена на латинский, немецкий и голландский языки.
Во второй половине девяностых годов сотрудничество Рэли и Гэрриота
было не столь активным, и каждым занимался своим делом: первый
снаряжал исследовательские и пиратские экспедиции (и сам иногда в них
участвовал), второй продолжал свои научные изыскания в Сион-хаусе. Но
последующие события в стране резко изменили привычный для них образ жизни.
После знакомства с Рэли граф к тому же стал заядлым курильщиком.

От тюрьмы не зарекайся...
275
ОТ ТЮРЬМЫ НЕ ЗАРЕКАЙСЯ...
24 марта 1603 года скончалась Елизавета, и на английский престол под
именем Якова I взошел шотландский король Яков VI, сын несчастной
Марии Стюарт. Незамедлительно сэр Уолтер лишился всех своих привилегий,
ему приказали покинуть Дарем-хаус, и он переехал со всеми домочадцами
(и Гэрриотом в их числе) в Шерборнский замок. Новый король ненавидел
Рэли — в человеческом отношении они были полными антиподами:
высоченный красавец Рэли — и среднего роста король «с жиденькой
бородкой, бледно-голубыми, почти бесцветными глазами и языком, который был
слишком велик для его рта»; поклонник и любимец красивых женщин —
и показной блюститель нравственности, неравнодушный (мягко сказано)
к смазливым фаворитам81; одетый по последней европейской моде щеголь —
и неопрятный, неряшливый в одежде король; тонкий поэт — и любитель
двусмысленных и сальных шуток; заядлый курильщик — и человек, не
выносивший табачного дыма и написавший книгу с осуждением курения82.
Но, конечно, главные причины неприязненных отношений короля и Рэли
заключались в ином. Во-первых, государственный секретарь Роберт Сесил,
Первый граф Солсбери (ок. 1565-1612)*, — главный противник и недруг
сэра Уолтера — внушил Якову I, что тот готовит против него заговор; во-
вторых, непримиримое отношение протестанта Рэли к католической
Испании, с которой король намеревался заключить мир. В сентябре 1603 года
елизаветинский фаворит был арестован, а в ноябре предстал перед судом
по обвинению в государственной измене, попытках поднять мятеж и
низложить короля. Приговор гласил: «Вы были признаны виновным в совершении
предательства..., и в день казни вас провезут по улицам на телеге к месту
исполнения приговора, где будете подвешены и расчленены заживо, тело ваше
будет рассечено, вырвут из него сердце и внутренности, ваши половые
органы будут отсечены и брошены в огонь...; затем будет отсечена ваша голова,
и тело будет расчленено на четыре части, кои выставят на обозрение толпы,
коли на то будет воля короля; и да смилуется над вашей душой Господь».
Но Яков I не решился начать правление с казни одного из самых
популярных в Лондоне и стране человека. И Рэли вернулся в Тауэр, где
пребывал еще тринадцать лет. Здесь его энергия, предприимчивость и страсть
к познанию нашли другое проявление: с помощью своих ученых друзей
он организовал в камере химическую лабораторию, в которой занимается
опреснением соленой воды, сочинял трактаты по кораблестроению и
политике, написал первый том монументального труда «Всемирная
история». В марте 1616 года, король распорядился выпустить его на волю,
польстившись на обещание Рэли найти Эльдорадо, и в июне следующего
Сын Уильяма Сесила, барона Бёрли (1520-1598) — лорда-казначея и
главного советника королевы Елизаветы.

276 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
года сэр Уолтер отправляется на поиски вожделенного золота. Однако
удача отвернулась от баловня судьбы: его экспедиция окончилось
безрезультатно, и по возвращению он вновь становится обитателем Кровавой
башни83 в Тауэре. Правда, условия его содержания были весьма
либеральными. В нижней части башни находился кабинет Рэли — здесь имелся
камин и большое окно с широким подоконником; на верхнем этаже
располагалась спальня узника. Его посещали жена, снявшая дом напротив
Тауэра, врачи и друзья, среди которых был, конечно, и Томас Гэрриот.
Но и он не избежал тюрьмы — к счастью, заключение было
кратковременным. Оно было связано с так называемым Пороховым заговором —
неудачной попыткой группы английских католиков 5 ноября 1605 года
взорвать здание парламента. Взрыв был приурочен к тронной речи Якова I,
на которой должны были присутствовать члены обеих палат парламента
и верховные представители судебной власти. Одним из активных
участников заговора был Томас Перси, родной брат покровителя Гэрриота.
В тюрьму попал не только Гэрриот, но и секретарь графа
Нортумберлендского Дадли Карлтон, и ряд участников кружка Рэли, которые после
ареста своего покровителя продолжали встречаться в доме Генри Перси
(к счастью, последний избежал участи своего деда, которому отрубили
в Тауэру голову за участие в заговоре против Короны, и отца, также
попавшего в эту тюрьму и вскоре найденного мертвым в камере).
Вина арестованных заключалась в том, что накануне
планируемого взрыва они обедали в Сион-хаусе, на котором присутствовали братья
Перси, и якобы знали о заговоре, но не донесли о нем «по инстанциям».
Главного свидетеля Томаса Перси допросить не успели — он попытался
бежать из-под стражи, но был застрелен. Впрочем, суду было и так все
ясно: без видимых на то оснований графа приговорили к пожизненному
заключению в Тауэре и фантастическому по размерам штрафу в пользу
Короны (тридцать тысяч фунтов), а истинных участников заговора
подвергли пыткам и ужасающим казням. Гэрриота же продержали до конца года
в своеобразном лондонском СИЗО — Гейтхаусской тюрьме,
находившейся в Вестминстерском аббатстве, но через два месяца (как и Карлтона)
освободили «за недоказанностью вины».
Граф Генри был слишком богат и знаменит, чтобы с ним обращались
в тюрьме как с рядовым заключенным, и ему предоставили обширные,
состоявшие из нескольких комнат апартаменты в Башне Мартина. Во
многих литературных источниках можно встретить утверждение, что
здесь граф устроил библиотеку и лабораторию, где занимался научными
изысканиями с «тремя магами» — Томасом Гэрриотом, Робертом Хьюзом
и Уолтером Уорнером. Другие авторы, однако, не находят этому
документального подтверждения. Но бесспорно, что Гэрриот продолжал
поддерживать отношения со свои покровителем и выполнял некоторые его
поручения, связанные с финансовыми и домашними проблемами графа.

Населедие Гэрриота
277
Начиная с девяностых годов, Гэрриот становится заметной фигурой
в кругу лондонских ученых и навигаторов. Среди тех, с кем он
поддерживал дружеские отношения, можно назвать Уильяма Гильберта, Джона Ди
(которому Гэрриот преподнес редкую книгу с надписью «Моему дорогому
другу»), Джона Дэвиса, Уильяма Бэрлоу, Генри Бригса, Томаса Диггса —
«первого английского коперниканца», математика, астронома и военного
инженера, и некоторых других. И, конечно, он продолжал сотрудничать
с членами кружка Рэли — Торпорли и Уорнером, к которым
присоединилась и новый его ученик — Томас Олсбери (1576-1642), выпускник
Оксфорда и впоследствии директор Королевского Монетного двора.
НАСЛЕДИЕ ГЭРРИОТА
Взгляд с высоты
Творческое наследие Гэрриота труднообозримо — сохранилось около
восьми тысяч листов in folio, но, вероятно, еще немало их было
безвозвратно утеряно. Судьба этих рукописей сложилась драматично, но я не
буду останавливаться на ее перипетиях; скажу лишь, что более
полутора столетий они пролежали мертвым грузом у наследников Генри Перси,
и лишь в восьмидесятые годы XVIII века начались первые попытки их
изучения (сейчас рукописи находятся в Британском музее и в архиве семьи
Нортумберлендов). Значительная их часть пребывает в неупорядоченном
состоянии: это создает дополнительные трудности для историков, но
одновременно предоставляет им огромное поле деятельности, и ежегодно,
уже на протяжении полувека, появляются все новые и новые публикации
о жизни и научных трудах Гэрриота, в Оксфорде регулярно проводятся
семинары и читаются лекции, посвященные различным трудам ученого...
Причины, по которым Гэрриот так долго оставался «потаенным
гением», доподлинно неизвестны. Одни историки считают, что он,
будучи человеком, начисто лишенным тщеславия, вполне удовлетворился
признанием своих заслуг в узком кругу коллег; другие, напротив,
полагают, что он был болезненно тщеславен и попросту опасался критики
полученных им результатов, если бы они были опубликованы; третьи
видят причину в том, что Гэрриот не был заинтересован в
публикациях, которые другому ученому могли бы не только принести некоторые
средства, но и позволили бы приобрести могущественных и богатых
покровителей (а у него таковые уже были и жил он вполне безбедно);
наконец, четвертые вполне логично утверждают, что молчание Гэрриота
связано с боязнью навлечь на себя гнев религиозных ортодоксов и
обвинениями в атеизме. Но все, что известно о его религиозных взглядах
свидетельствует, что он был верующим христианином — может быть
деистом, но никак не атеистом. Но кто знает, не разделил ли бы он

278 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
судьбу Галилея, опубликуй он результаты своих астрономических
наблюдения и сделав их них антиаристотелевы выводы?
Друзья и ученики Гэрриота упрашивали его опубликовать свои
труды, «не таить сей свет под спудом», и упрекали «в слишком большой
скрытности». Один из них писал ученому в 1610 году: «Отчего Вы не
возмущаетесь и спокойно взираете на то, как у Вас ежедневно
отбирают некоторые из Ваших открытий? Вы давно часто говорили мне, что
планеты движутся не по правильным (круговым. — /О. Я.)
окружностям. Вы показали мне интересный способ определения веса [предметов]
в воде (определения удельного веса. — Ю. Я.), а публикация Гетальди*
об этом способе появилась лишь некоторое время спустя. А еще раньше
Виет отобрал у Вас славу первооткрывателя великого алгебраического
изобретения. Все это — Ваши заслуги, и я могу привести еще
множество примеров. Как прискорбно, что у Вас похищают эти замечательные
достижения».
Через десять лет после смерти Гэрриота его ученики извлекли из
рукописей покойного часть того, что относилось к алгебре, и издали
небольшую книгу «Применение аналитического искусства к решению
алгебраических уравнений». Благодаря этой книге, Гэрриот утвердился в сознании
современников и последующих поколений как выдающийся алгебраист.
«Если бы он опубликовал все, что знал об алгебре, то осталось бы очень
немногое из главных тайн этой науки», — писал Джон Пелл.
Но алгебра была хотя и важной, но далеко не единственной, сферой
интересов ученого! Он проводил многочисленные эксперименты в области
механики, пытаясь установить закономерности движения тела по наклонной
плоскости и закономерности упругого соударения твердых тел; исследовал
баллистическую кривую — траекторию движения тел через среду с
сопротивлением; изучал движение падающих тел и на основании опытных
данных пришел к выводу (во всяком случае, так предполагают историки), что
расстояние, пройденное падающим телом, пропорционально квадрату
приобретенной скорости и также пропорционально квадрату времени падения
(если это предположение верно, то, следовательно, Гэрриот опередил
Галилея на три десятилетия). Он с поразительной точностью измерил удельные
веса различных жидкостей и твердых тел посредством гидростатических
весов собственной конструкции; пытался установить закономерности
истечения жидкостей из труб различного диаметра, выполнял метрологические
исследования (измерял скорость ветра и интенсивность дождевых капель),
и многое и многое другое. Но и это — только верхушка айсберга, ибо на-
Гэрриот на несколько лет опередил Марина Гетальди (1566-1627),
математика и физика из Дубровника (нынешняя Хорватия), который в одной из своих
книг, опубликованной в 1603 году, описал аналогичный способ (ранее его
использовал также Галилей).

Населедие Гэрриота
279
иболее весомые его достижения принадлежат теоретической навигации,
астрономии, оптике и различным разделам математики
Как и многие гении Ренессанса, Гэрриот сочетал в себе дар
замечательного экспериментатора и способности выдающегося математика, которым
он и был par excellence. Математика для него — инструмент, с помощью
которого он обрабатывал результаты своих экспериментов, пытаясь понять
законы природы; решал практически важные задачи; получал возможность
заниматься «гимнастикой ума», совершенствую алгебру или исследуя
системы счисления.. А вот оккультными науками (как, например, высоко
почитаемый им Джон Ди) Гэрриот никогда не интересовался и не занимался.
Навигация
В течение почти всей своей творческой деятельности,
продолжавшейся без малого тридцать пять лет, Гэрриот занимался проблемами
навигации. Поскольку их решение в значительной мере зависело от данных
наблюдений за положением небесных тел, он сконструировал несколько
астрономических приборов, хотя отдавал предпочтение лишь одному из
них — «посоху Иакова»84, на который, образно говоря, «опирались» три
науки — астрономия, навигация и топография.
Этот нехитрый инструмент, который называли также «рейкой с
поперечиной» (cross staff), «поперечным жезлом» или «астрономическим радиусом»,
впервые описал в 1328 году в одном из своих трактатов еврейский математик
Леви бен Герсон (1288-1344), живший в Провансе, на юге Франции.
Позднее трактат был переведен на латынь и получил широкое хождение в Европе.
Герсон предназначал инструмент для измерения высоты расположения звезд
и планет, угловых расстояний между ними, диаметров Солнца и Луны и так
далее. Но уже в первой половине XV века его начали использовать
навигаторы для определения широты местонахождения судна путём измерения высоты
Полярной звезды или Солнца, а еще через век инструмент нашел применение
в топографических работах для определения расстояний и высот различных
объектов (рис 8-6). «Посох» был сделан в форме буквы «Т» и состоял из
достаточно длинной, имевшей в поперечном сечении квадрат, грушевой,
самшитовой или медной рейки со шкалой в линейных единицах или в градусах,
и свободно перемещающейся по ней прямоугольной деревянной поперечине,
которая располагалась перпендикулярно рейке и имела строго определенный
размер. Если необходимо было измерить угловое расстояние между двумя
звездами, то один конец рейки прижимался к лицу чуть ниже глаза
наблюдателя, а второй располагался примерно посередине между этими звездами.
Далее поперечину отодвигали на такое расстояние, при котором один ее край
(срез) совпадал с центром одной звезды, а второй — с центром другой, и затем
путем пересчета определяли искомый угол (используя таблицу тангенсов).
Иногда для удобства наведения на поперечине укрепляли вертикальные

280
Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
ΗΥΐ£ ΊΓΓΓΠΐτ Tmii*"TWIMCrfcp4lfca,
i^INTRODVCTI О**
CI^CIlArMlCAIï-rtJ A.PI A.Î4I ΙΓ* DCKTIS-HH* * VE*.
Pi»;iiEMWi^ifitol^i>*^
!
уиц*у*иЦИЮЕИ«*У»||р|Ц11111 I AdbMVd
LOCVJ «tan p*kHnw Hwpai a fru frfa* im««*»
"ρ— Guy4'«■■*■'■*■■ Τ***» "'
AD: Vr.-C ГА ri I itAJ. r<?AÄWi «FUtfWn* «Il
— ρ— iP«d—Р.ШЕП ι ■ ГиенЛи
■ί" * ι ■■■,* ι ι I lew
Лщъш ^tiijaâmmштФщ+шГПШ МПАГЪшЫш
AK. ΙΙΙλλλΜΜ.
пластины с отверстиями,
которые выполняли роль визиров.
В Англию инструмент привез
в 1547 году Джон Ди,
вернувшись из нидерландского Лу-
вена, где некоторое вместе
работал вместе со своим другом,
математиком и картографом
Геммой Фризием ( 1508-1555),
внесшим некоторые измерения
в конструкцию «посоха
Иакова» и опубликовавшего о нем
целую книгу. Возможно, Ди
и познакомил Гэрриота с этим
инструментом.
Точность измерения
посредством «рейки с
поперечиной» определялась рядом
причин, но главной из них
был так называемый глазной
эксцентриситет,
возникавший из-за того, что лучи света
от объекта сходились в глазу,
а не в начале шкалы
инструмента. Но если предположить,
что наблюдатель прижимает
конец инструмента к одной и той же точке на лице, то погрешность,
вызванная этим эксцентриситетом, будет носить систематический характер.
Она индивидуальна для каждого наблюдателя (нет двух одинаковых форм
лица), и ее можно скомпенсировать, добавив к результатам измерений
поправочные значения, которые Гэрриот определил опытным путем для
капитанов и кормчих кораблей, входивших в состав экспедиции Рэли в Эльдорадо.
К сожалению, о конструкции «Посоха», который сконструировал
Гэрриот, известно немногое: мы знаем, что длина рейки равнялась двенадцати
футам (на два фута длинее, чем у других аналогичных инструментов), что
шкала имела тысячу делений, и, по оценке современных исследователей,
точность определения положения небесных тел составляла порядка двух
минут дуги. Вообще, Гэрриот уделял очень большое внимание
минимизации ошибок при измерениях: из шести лекций, которые он прочитал
в 1594 году капитанам и кормчим кораблей экспедиции Рэли, одна была
целиком посвящена методам повышения точности измерений,
выполняемых с помощью «Посоха». За четыре года до этого, учитывая, что при яр-
Рис. 8-6. Использование «Рейки
с поперечиной» в астрономии
и топографии (обложка книги Петера
Апиана «Введение в географию», 1533 год).

Населедие Гэрриота
281
кое солнце слепит глаза наблюдателя, он предложил модификацию
прибора, получившую название «Обратного посоха» («Back-staff»), поскольку
при его использовании наблюдатель стоял спиной (back) к Солнцу, а
измерения проводил, следя за его отражением в зеркальце. Независимо от
Гэрриота аналогичный прибор изобрел уже знакомый нам капитан Джон
Дэвис, но сделал он это на несколько лет позже Гэрриота.
Наблюдения Гэрриотом за Солнцем и Полярной звездой позволили ему
подготовить навигационные таблицы, более точные, чем португальские
и испанские, предложить метод нахождения магнитной вариации компаса
путем сравнения высот Солнца над горизонтом и направлениями
движения судна и многое другое.
Но, конечно, самым большим достижением Гэрриота была разработка
методики вычисления так называемых меридиональных частей и
выполнение колоссальной вычислительной работы по подготовке их таблиц. Такие
таблицы были необходимы для решения так называемой проблемы Мерка-
тора, возникающей при прокладке курса между двумя точками известной
широты и долготы: из-за сферической формы Земли ее поверхность
невозможно показать на плоскости без искажений, и нужно было найти такой
способ, при котором изображения океанов и материков на карте
выглядели бы похоже. Вплоть до середины XVI века мореплаватели
использовали «плоские» карты, на которых линии широты и долготы располагались
на равном расстоянии, а это приводило к большим ошибкам в
определении курса. Новый этап в истории навигации наступил в 1569 году,
после того, как замечательный фламандский картограф и географ Герард
Меркатор (1512-1592) издал карту Мира, названную «Новое и наиболее
полное изображение Земного шара, проверенное и приспособленное для
применения в навигации». При ее разработке он использовал способ
изображения сетки параллелей и меридианов, получивший впоследствии
название меркаторской (цилиндрической) проекции — она обеспечивала
соответствие между окружностями на сфере и на плоскости. Меридианы
в проекции Меркатора представляются параллельными
равноотстоящими линиями, параллели — параллельными линиями, расстояние между
которыми быстро увеличивается при приближении к полюсам.
Преимущество проекция Меркатора состоит в том, что направление движения
корабля, идущего под одним и тем же румбом к меридиану (то есть при
неизменном положением стрелки компаса) изображается на карте прямой
линией. Любая прямая линия, пересекающая все меридианы под
одинаковым углом на земной поверхности, передается в этой проекции прямой
линией, которая называется локсодромией.
Меркатор не дал способа построения свой карты, и в течение всего
XVI века предпринимаются более или менее удачные попытки вычисления
меридиональных частей — расстояний по меридиану от экватора до
параллелей (в цилиндрической проекции). Они увеличиваются при приближении

282 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
к полюсам пропорционально секансу широты, и, таким образом,
расстояние от экватора до любой точки широты относительно выбранного
меридиана равняется сумме этих секансов. «Метод суммирования
секансов» использовал при подготовке английских таблиц меридиональных
частей Эдуард Райт, но этим таблицам не хватало точности.
Гэрриот первоначально (в конце девяностых годов) также пошел по
этому пути, но затем, начиная с 1594 года в течение двадцати лет (!)
развивал совершенно новую методику. При этом ему пришлось решить целый
ряд сугубо математических проблем, таких, как выпрямление и
вычисление квадратуры логарифмической спирали, интерполяции методом
конечных разностей и степенных рядов и так далее. Как считают исследователи
научного наследия Гэрриота, при этом он приблизился к современной
методике вычисления меридиональных частей, используя своеобразный
аналог логарифмического тангенса (напомню, что логарифмические таблицы
еще не были опубликованы). Следуя собственной печальной традиции, он
не опубликовал результаты своих математических изысканий и таблиц,
вычисленных упорным трудом, и его труды, как и множество других его
достижений, оставались неизвестными вплоть до наших дней.
Астрономия
Гэрриот занимался астрономическими наблюдениями в связи с
проблемами навигации с начала восьмидесятых годов, но события первой декады
следующего века придали этим занятиям совершенно новую
направленность.
Первое из них — появление в сентябре 1607 году в небе Англии яркой
и хорошо видимой невооруженным глазом кометы, которая впоследствии
получила название «кометы Галлея*». Человеком, который начал
систематические наблюдения за этим небесным телом, был сэр Уильям Лоуэр —
достойный ученик и искренний друг Гэрриота.
Он родился в 1570 году в старинной и уважаемой корнуоллской семье,
получил образование в Оксфорде, изучал юриспруденцию в Лондоне и
в 1601 году был избран членом парламента. Женившись на девушке из
богатой уэльской семьи, он переехал в фамильное поместье жены в Травенти,
Кармартеншир (графство на юго-западе Уэльса). Интересно, что вторым
мужем тещи сэра Уильяма, то есть его отчимом, были никто иной, как Генри
Перси (вероятно, в Сион-хаусе и произошла первая встреча учителя с
будущим учеником). Сохранилось девять писем Лоуэра, адресованных Гэрриоту
написанных в период с 1607 по 1611 год (возможно, переписка продолжалась
вплоть до скоропостижной смерти Лоуэра в 1615 году). В них обсуждались
вопросы математики, химии и физики, но главным образом — астрономии.
Эдмунд Галлей (1656-1724) — выдающийся английский астроном,
математик и физик.

Населедие Гэрриота
283
30 сентября 1607 года в письме «особо доброму другу из Сиона, что
близь Лондона» Лоуэр сообщал, что впервые увидел комету ночью 17
сентября, когда находился на судне, направлявшемся в Уэльс через
Бристольский канал (так в Англии принято называть залив Атлантического океана
между берегами Уэльса и Девоншира). Вернувшись в Травенти, он
оборудовал на близлежащем холме «обсерваторию» и приступил к измерению
угловых расстояний кометы от соседних неподвижных звезд с помощью
«астрономического радиуса» (журнал наблюдений, сделанных в период
с 22 по 29 сентября, был присовокуплен к письму). В дальнейшем, вплоть
до 6 октября, Лоуэр продолжил свои труды, регулярно направляя
полученные результаты в Сион-хаус (позднее он высказал верное предположение,
что комета движется по эллиптической орбите).
Сам Гэрриот наблюдал комету с 21 сентября по 13 октября. Он
внимательно изучал материалы Лоуэра, сравнивая их с собственными
измерениями, о чем свидетельствуют его пометы на обратной стороне и полях
полученных писем. Таблицы Гэрриота через много лет были
напечатаны в Приложении к «Берлинскому астрономическому ежегоднику» за
1803 года, где их увидел девятнадцатилетний служащий торговой
компании, астроном-любитель Фридрих Вильгельм Бессель (1784-1846).
Основываясь на данных этих таблиц, он решил вычислить орбиту кометы,
и летом того же года, просиживая за расчётами до двух-трех часов ночи
и, исписав свыше трехсот страниц, достиг желаемой цели. Его статья,
опубликованная в одном из немецких журналов в следующем году, решила
судьбу этого будущего знаменитого астронома и математика.
Но если работа Бесселя стала сенсацией для астрономов начала
XIX века, то почти через два столетия научный мир был потрясен
сообщением историков, изучавших рукописи Гэрриота и обнаруживших, что он,
а не Галилео Галилей, как считалось ранее, выполнил первые
телескопические наблюдения Луны.
Когда в 1609 году в Англии стало известно об изобретении в Нидерландах
удивительной зрительной трубы (телескопа), позволяющей увидеть то, что
человеческому глазу не дано рассмотреть, Гэрриот незамедлительно заказал
этот прибор и для себя. В девять часов вечера 26 июля он впервые
направил его на пятидневную Луну (именно в такой фазе находился тогда
спутник Земли) и сделал набросок Лунной поверхности. Труба имела всего лишь
шестикратное увеличение, и потому набросок получился весьма грубым: на
нем показан терминатор (линия, отделяющая освещенное Солнцем
полушарие Луны от неосвещенного) и несколько темных областей. Кратеры не были
нарисованы, хотя линия терминатора изображена неровной, с несколькими
выступами (по-видимому, Гэрриот так нарисовал лунные горы). Гэрриот
опередил великого итальянца почти на шесть месяцев — тот впервые наблюдал
Луну через созданный им телескоп в ночь с 7 на 8 января 1610 года и
обнаружил на ней горы, горные цепи и темные пятна, названные им морями.

284
Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
В конце января или начале февраля того же года аналогичные «лунные
наблюдения» выполнил Лоуэр, по просьбе которого Гэрриот отправил в Тра-
венти «дальновидный Цилиндр*» («perspective cylinder» — так сэр Уильям
в переписке называл телескоп). 6 февраля 1610 года он сообщал в
Сион-хаус: «Согласно Вашим пожеланиям, я наблюдал Луну во всех ее
изменениях. После появления новой Луны я обнаружил отблеск Земли (earthshine,
пепельный свет**) незадолго до первой четверти; первым появляется пятно,
которое своей формой напоминает человека (но только без головы).
Немного позже вблизи края выпуклой части по направлению к верхнему углу
появляются блестящие места вроде звездочек; они гораздо ярче остальных
частей; и весь край вдоль своей длины походит на чертеж береговой линии
в голландских книгах путешествий. В полнолунии она мне кажется чем-то
вроде пирога с вареньем, который моя кухарка сделала мне на прошлой
неделе; в одном месте жилка блестящей материи, в другом темные части,
и все это перемешено друг с другом по всей поверхности. Я должен
признаться, что без моего Цилиндра ничего этого видеть не могу».
По-видимому, Гэрриот решил, что дальнейшие наблюдения Светила
посредством телескопом со столь малым увеличением бесперспективны,
и решил изготовить собственный прибор (в одной из рукописей
ученого, относящейся к середине 1609 года, приведена схема телескопа, но
его описания не сохранилось). Ему помогал опытный приборный мастер
и шлифовщик линз Кристофер Тук, остававшийся ассистентом ученого
и в последующие годы. Совместными усилиями они изготовили телескоп
с десятикратным увеличением, с помощью которого ученый 17 июля 1610
года вновь «встретился» с Луной. За первой «встречей» последовали
другие, возможно, с еще более сильными телескопами — известно, что Тук
изготовил ряд моделей прибора, последняя из которых имела
пятидесятикратное увеличение. В период с 1610 по 1613 года Гэрриот сделал не
менее дюжины карт Луны со все увеличивавшейся детализацией
изображений (одна из них карт показана на рис. 8-7). И Гэрриоту, и Галилею
приходилось зарисовывать лунный ландшафт по частям (адский труд!),
так как поле зрения их телескопов было очень мало.
В марте 1610 года произошло эпохальное событие — увидела свет
книга Галилея с традиционным для того времени длиннющим
названием, которое одновременно служило и аннотацией: «Звездный вестник,
возвещающий о великих и преудивительных зрелищах и представляющий
на рассмотрение каждому, в особенности же философам и астрономам, то,
Гэрриот предпочитал другое название — «perspective trunke».
Пепельный свет — слабое свечение части видимого диска Луны,
обусловленное отражением солнечных лучей от Земли, которая в это время обращена
к Луне большей частью своего полушария, освещенного Солнцем.

Населедие Гэрриота
285
-*г
что Галилео Галилей,
флорентийский патриций,
государственный математик Падуан-
ской гимназии, наблюдают
с помощью подзорной трубы,
недавно им изобретенной,
на поверхности Луны, среди
бесчисленных звезд
Млечного Пути, в туманных звездах,
и прежде всего на четырех
планетах, обращающихся
вокруг звезды Юпитера на
неодинаковых расстояниях с
неравными периодами и
удивительной быстротой; их, не
известных до настоящего дня
ни одному человеку, автор
недавно первым обнаружил
и решил наименовать Ме-
дицейскими звездами85».
Галилей описал лунные кратеры и дал объяснение тому, что Луна из-
за шероховатости ее поверхности в полной фазе выглядит плоской,
схожей по рельефу с поверхностью Земли. Кроме того, Галилей установил,
что Млечный Путь в поле зрения телескопа распадается на множество
слабых звезд (а не является атмосферным явлением, как считал
Аристотель), привел зарисовки Плеяд (звездного скопления в созвездии
Тельца, старинное русское название — Стожары) и звездного поля в
созвездии Ориона. Книгу Галилея одни читали с восхищением, другие —
с отвращением86, ибо она являлась подтверждением космологии
Коперника и противоречила церковным установлениям о различии «земной»
и «небесной» сущности, о Земле не являющейся неподвижным центром
Вселенной, а всего лишь одной из планет, вращающихся вокруг Солнца.
.
Рис. 8-7. Одна из Лунных карт Гэрриота
Гэрриот узнал об открытиях Галилея*, по-видимому, в конце мая
1610 года либо из письма Кеплера, либо из слухов, циркулировавших
в кругу лондонских ученых. Он не преминул сообщить об этом Лоуэру,
который откликнулся письмом от 11 июня: «Мы здесь так поражены
этими вещами, что я должен вернуться к моей просьбе и к Вашему обещанию
прислать мне все другие типы Цилиндров. Пришлите мне также один
экземпляр книги Галилея, если Вы уже получили их несколько». Учителю
Некоторые историки считают, что Гэрриот возобновил наблюдения за
Луной после ознакомления с книгой Галилея.

286 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
и ученику не терпелось проверить сведения Галилея, но летом Юпитер
подошел слишком близко к Солнцу, что затрудняло наблюдения, и их
пришлось отложить до октября. В период с 17 октября до 26 февраля 1612
года Гэрриот (иногда самостоятельно, иногда совместно с Лоуэром)
выполнил около ста наблюдений за Юпитером и его спутниками и с
замечательной точностью вычислил период обращения Ио (одного из четырех
спутников Юпитера).
Одним из первых87 Гэрриот обнаружил еще одно важнейшее
астрономическое явление — наличие пятен на Солнце, опровергавшее
мнение церковников о том, что это оно является олицетворением «небесной
чистоты». Он впервые увидел пятна утром 3 декабря 1610 года, вскоре
после восхода Солнца, и в течение нескольких следующих лет сделал
около двести наблюдений, фиксируя изменения интенсивности пятен,
их зарождение, рост и постепенно умирание. При этом он предпочитал
наблюдать Солнце прямым способом, через тонкие облака или
вблизи горизонта, а не путем проектирования на стену затемненной
комнаты, как это делал Галилей и другие астрономы. Заметив, что пятна
смещаются относительно края солнца, Гэрриот, как и Галилей, пришел
к выводу, что Солнце вращается вокруг своей оси, и вычислил
период вращения (27 дней). В его рукописях содержатся записи и о других
астрономических открытиях, включая определение положений планет,
обнаружение и изучение фаз Венеры (независимо от Галилея и почти
одновременно с ним).
Многолетние исследования звездного неба позволили Гэрриоту
одновременно с Галилеем отвергнуть астрономические воззрения Аристотеля
и Птолемея о Вселенной как о маленьком мирке, кружащимся вокруг
Земли, и принять сторону Коперника в его представлении о мироустройстве.
Кроме того, Гэрриот высказал новые и, безусловно, революционные
гипотезы.
Во-первых, он утверждал, что поскольку с помощью слабосильной
«трубы» удалось обнаружить небесные тела, не видимые невооруженным
глазом, то с более сильными телескопами, когда таковые будут созданы,
можно будет увидеть новые звезды — отсюда следовал вывод о
бесконечности Вселенной, кощунственный с точки зрения ортодоксов.
Во-вторых, он пришел к заключению, что орбиты, по которым
вращаются планеты, не являются круговыми. И сделал он это, как
свидетельствовал Лоуэр, задолго до того, как Кеплер установил их эллиптичность
(нечего и говорить, что Гэрриот и Лоуэр после этого открытия великого
астронома безоговорочно его поддержали).
Но в отличие от великого итальянца Гэрриот не проявлял интереса
к публичному спору о мироустройстве, и если первый спешил оповестить
мир о сделанных открытиях, то второй был вполне удовлетворен
возможностью накапливать результаты своих трудов и помалкивать о них.

Населедие Гэрриота
287
Оптика
Из рукописей Гэрриота следует, что он тщательно изучал «Сокровища
оптики» — латинский перевод трактата «Kitab al-Manazir»,
принадлежащего перу Альхазена. В частности, в девяностые годы Гэрриот решил
знаменитую задачу арабского ученого: при данном положении сферического
зеркала, святящейся точки и глаза найти точку зеркала, в которой
происходит отражение. Автор «Сокровищ оптики» решил задачу
геометрически, сложным и запутанным путем, используя пересечение гиперболы
с окружностью. Гэрриот пошел по другому пути, сведя задачу к проблеме
нахождения максимального отрезка между окружностью и хордой,
вращающейся вокруг точки на окружности. Более простое геометрическое
решение нашел лишь в 1676 году великий нидерландский ученый Христин
Гюйгенс, а еще через сто лет профессор Лейпцигского университета
Авраам Готтгельф Кестнер (1719-1800) впервые предложил аналитическую
постановку задачи, приводящую к уравнению четвертого порядка.
Но, конечно, самым большим достижением Гэрриота в области оптики
было открытие закона преломления, известного также как закон синусов:
отношение синуса угла падения к синусу угла преломления есть
постоянная величина для среды определенной оптической плотности. Закон этот
имеет многовековую историю — его, вероятно, впервые попытался
сформулировать еще во II веке до н.э. великий грек Клавдий Птолемей. Затем
Алхазен экспериментально установил, что угол преломления не
пропорционален углу падения, но не нашел точной формулировки закона, а лишь
показал, что падающий и преломленный лучи лежат в одной плоскости
с перпендикуляром, восстановленным из точки падения луча. Делались
попытки установить математическую зависимость между упомянутыми
углами и в последующие века, но одному из первых это удалось в 1621 году
нидерландскому физику Виллеброрду Снеллю ван Ройену (1580-1626).
Он излагал закон синусов на лекциях в Лейденском университете, а
рукопись, в которой этот закон был описан, ходила среди его коллег. Снель не
опубликовал ее, и через одиннадцать лет после смерти ученого в 1626 году
закон теоретически доказал великий французский полимат Рене Декарт
(1596-1650), опубликовавший его в своей «Диоптрике».
Гэрриот начал опыты по изучению преломления световых лучей при
их переходе из воздуха в жидкости, помещенные в открытые стеклянные
призмы (прямые или наклонные), и составил свою таблицу показателей
преломления для тринадцати субстанций. Продолжая накапливать для
самых различных сред экспериментальные данные, он искал эмпирическую
зависимость между углом падения и углом преломления луча и в июле
1601 года, то есть за двадцать лет до Снеля, получил искомый результат.
Из кратких замечаний, сопровождавших его таблицы, можно заключить,
что схема его экспериментов, в принципе, была такая же, как у
Птолемея и Альхазена, отличаясь лишь тем, что они использовали специальные

288
Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
приборы в виде круга с градусными делениями и двумя соединенными
между собой указателями, а Гэрриот воспользовался астролябией,
погружая ее в воду или другую прозрачную жидкость.
Вплоть до весны 1605 года Гэрриот продолжал заниматься изучением
явления преломления лучей света. Он ставил перед собой все более
амбициозные задачи, такие, как например: «Даны показатели преломления
(fractionibus) световых лучей, проходящих из воздуха в воду и из воздуха
в стекло; найти показатель преломления при прохождении лучей из воды
в стекло». В процессе экспериментов Гэрриот обнаружил, что белый свет
при прохождении через стеклянную треугольную призму разлагается на
различные цвета, то есть открыл явление дисперсии света. И сделал он
это примерно за три четверти столетия до своего великого компатриота
Ньютона!88 Так же, как сэр Исаак, Гэрриот установил, что световые лучи
различного цвета, разняться по степени преломляемости (для них стекло
имеет различные показатели преломления). Он определил и свел в
таблицы показатели преломления для лучей зеленого, оранжевого и красного
цвета. Эти результаты и опыты по исследования внутреннего
преломления в стеклянной сфере позволили Гэрриоту высказать гипотезу о
природе радуги: она появляется в результате отражения солнечного света
от внутренней поверхности сферической дождевой капли и двукратного
преломления — при входе в каплю и при выходе из нее (капли
по-разному, как следует из сказанного выше, отклоняют свет разных цветов).
Аналогичное суждение, независимо, разумеется, от Гэрриота, высказал
в 1611 году замечательный хорватский ученый Марк Антоний де Доминис
(1566-1624), а теоретически обосновал в 1635 году Рене Декарт.
Вопросы преломления лучей света и связанные с этим явлением
проблемами стали предметом переписки Гэрриота с Кеплером в период с 1606 по
1609 годы. Узнав от общего знакомого об опытах английского коллеги,
Кеплер просил его сообщить соображения относительно физической природы
преломления света, существования различных цветов в его луче и причин
возникновения радуги. Но Гэрриот прислал адресату лишь таблицу
показателей преломления ряда жидкостей и прозрачных тел, ограничивших
общими словами по теоретическим вопросам. Он ссылался на плохое
самочувствие и обещал удовлетворить просьбу Кеплера позднее («если Господь
дарует мне здоровье и время для выполнения этого») В одном из Гэрриота
содержится намек на то, что оптические явления имею атомарную природу.
В характерной для того времени цветистой манере Гэрриот писал: «Я введу
Вас через дверь в Дом Природы, в котором находится сия тайна. Если же Вы
не сможете попасть в Дом из-за того, что Двери слишком узки, то
сожмитесь до размеров атома, и тогда войдете легко. И когда вы позднее выйдете
наружу, то расскажите мне, что за чудеса Вы там видели» (впрочем, вопрос
о том, был ли Гэрриот последовательным атомистом, остается предметом
дискуссий в кругу исследователей его творчества).

Населедие Гэрриота
289
Математика
Тематика математических работ Гэрриота чрезвычайно разнообразна.
Кроме упомянутых выше задач, связанных с проблемами навигации и
оптики, он занимался табулированием так называемых пифагоровых и
фигурных чисел* (в частности, изучал характеристики «треугольника
Паскаля» и «бинома Ньютона»); предложил формулы для вычисления площади
сферического треугольника при заданных углах и показал, как
определить углы сферического треугольника, если известны его стороны; изучал
вопросы, которые впоследствии стали предметом аналитической
геометрией; решал задачи комбинаторики; занимаясь вычислениями сложных
процентов, исследовал, как изменяется величина процентов в
зависимости от частоты добавления накопленных сумм; с помощью
математических выкладок пытался определить возможный рост народонаселения
в мире («приблизительно оценить, как много людей может населять весь
мир») и так далее.
Для нас, людей компьютерного века, небезынтересно знать, что Гэр-
риот, впервые в мире и достаточно подробно описал и исследовал
двоичную систему счисления — основу компьютерной арифметики. Он,
в частности, с помощью букв алфавита, знаков «+» и «-», либо
привычных для нас цифр «О» и «1» рассматривал различные способы
представления целых чисел вида 2П, где л=1, 2, 3, 4, 5 и приводил примеры
выполнения операций сложения и вычитания в двоичной системе. Он
писал, что числа 1, 3, 7, 15 и 31 (все вида 2П- 1) содержат
соответственно 1, 2, 3, 4 и 5 членов и ставил далее «etc.'s». Это наводит на мысль, что
он знал теорему, в соответствии с которой имеется 2П- 1 комбинаций из
η чисел. Поскольку в одной из его таблиц натуральные числа от 1 до 31
выражаются как сумма чисел, являющихся степенью двойки, то можно
предположить, что он знал и другую теорему: «Натуральные числа от 1
до 2п-1 могут быть выражены суммой некоторой комбинации первых
η членов группы {1, 2, 4, 8, 16 ...}».
Но, как уже говорилось, в памяти многих поколений Гэрриот, прежде
всего, остался как один из крупнейших алгебраистов своего времени.
Другим выдающимся алгебраистом был французский юрист и математик-
любитель Франсуа Виет (1540-1603), немало сделавший для того, чтобы
упростить чтение алгебраических сочинений, обогатить эту науку
новой символикой. Он, например, использовал, например, буквы А и Ε для
обозначения неизвестных величин, однако действия записывал словами
(скажем, aequatur означало «равняется», in заменяло знак умножения),
словами же выражались степени различных величин (например, вместо
Л3 он писал A cubas).
Пифагоровы числа — это те, что удовлетворяют соотношению х2 + y2 = z2,
о фигурных числах см. на стр.128

290 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
Следующий важный шаг сделал Гэрриот — ив этом его величайшая
заслуга перед будущими поколениями математиков. Он начал
обозначать целые положительные степени неизвестных и известных величин,
записывая основание соответствующее число раз. Кроме того, в
отличие от Виета, Гэрриот вместо прописных букв использовал в
уравнениях строчные (как мы это делаем сейчас), обозначая гласными буквами
неизвестные величины и согласными — известные. Так, если уравнение
х3-3г2х = г3
Виет записывал в виде: A minus Ζ guadrato ter in A aequatur Ζ cuboßr&e
ter означает «трижды», то у Гэрриота эта запись выглядит значительно
проще и отличается от современного вида лишь отсутствием показателей:
aaa-3.rra=rrr (точка здесь служит для отделения числового
коэффициента). Таким образом, Гэрриот, намного опередив во времени Декарта,
сделал решающий шаг к создании чисто символической алгебры!
Достойны упоминания и другие алгебраические достижения ученого.
В ряде случаев он размещает все члены уравнения по одну сторону от
знака равенства, называя такую запись aequatio canonica: это ничто иное,
как хорошо известная школьникам «каноническая форма» записи, впервые,
таким образом, появившаяся в «Применении аналитического искусства...».
Знал Гэрриот также, что:
— существует соотношение между корнями уравнения и
коэффициентами при неизвестных;
— если а, Ь, с являются корнями кубического уравнение, то само
уравнение можно образовать путем перемножения линейных
двучленов вида (х — а)(х — Ь)(х — с);
— язык алгебры можно использовать при изложении геометрических
проблем —что он и сделал, представив посредством
алгебраической символики все четырнадцать Предложений из Книги II
Евклидовых «Начал»* и использовав алгебраический метод при анализе
конических сечений;
— и многое, многое другое...
Стоит также отметить, что в последние годы тщательное изучение
алгебраических рукописей Гэрриота и сравнение их с содержанием
«Применения аналитического искусства...», показали отсутствие — во многих
случаях — аутентичности89. Это ввело в заблуждение историков науки
и привело их к ошибочным выводам. Так, длительное время неверно
утверждалось, что при решении уравнений Гэрриот не учитывал
отрицательные, мнимые и комплексные корни (а ведь он даже придумал название
для последних — «noetic»). Но, с другой стороны, ему приписывалось изо-
Книга II посвящена геометрической алгебре, то есть геометрическому
аппарату для решения задач, сводящихся к квадратным уравнениям.

Печальный конец
291
бретение знаков < (для «меньше, чем») и > (для «больше чем»), которые
Уорнер ввел в книгу своего учителя, однако Гэрриот использовал
несколько отличные символы (<S и Ьт).
ПЕЧАЛЬНЫЙ КОНЕЦ
Период научной активности Гэрриота продолжался примерно до
1615 года, когда быстро начала прогрессировать болезнь, через шесть лет
сведшая его в могилу. От природы он был физически крепким
человеком, и в дошедших до нас письменных свидетельствах до сорока пяти лет
не жаловался на здоровье, несмотря на свойственным ученым «сидячий»
образ жизни и огромные затраты умственной энергии (в частности, при
трудоемких вычислениях навигационных таблиц, в процессе которых ему
пришлось с высокой точностью умножать и делить многоразрядные числа,
не имея возможности использовать логарифмы).
Первые свидетельства о недомогании Гэрриота относятся ко времени
Порохового заговора, когда из тюремной камеры он направил письмо
Роберту Сесилу, жалуясь, что тюремное содержание осложняет его болезнь.
Через год, 2 октября 1606 года, в письме Кеплеру от 2 октября 1606 года,
он вновь жалуется на плохое самочуствие. Тем не менее, Гэрриот нашел
в себе силы продолжить научную работу и в 1609-1613 годах выполнил
большое число трудоемких астрономических наблюдений.
Но болезнь не отступала. В конце 1614 года его лечащий врач, лейб-медик
короля Теодор Тюрке де Майерн, записывал в «больничную карту» больного:
«М-р Гэрриот. Возраст около шестидесяти. Находится в довольно
подавленном состоянии. Первым ввел в Англии курение табака из Вирджинии. Рак
левой ноздри носа (cancerous ulcer) частично разрушил носовую
перегородку, а верхняя губа стала жесткой и неподвижной. Страдает заболеванием
последние два года». Слухи о странной болезни Гэрриота быстро
распространились в Лондоне: религиозные ортодоксы утверждали, что это наказание
за его еретические взгляды, врачи же считали, что причиной смертельного
заболевания пациента было его непомерное увлечение курением.
Подавленное состояние Гэрриота объяснялось не только
предчувствием скорого конца, но и одиночеством. Он был холостяком, как и многие
другие знаменитые ученые — Гоббс, Ньютон, Уильям Гильберт, Локк,
Бриге; некоторые, особо близкие ему люди, либо умерли (Лоуэр), либо
погибли под топором палача (Рэли); Генри Перси по-прежнему
оставался старожилом Тауэра (графа освободили за месяц до смерти Гэрриота).
Незадолго до кончины ученый перебрался в дом своего старого
знакомого по экспедиции в Роанок, торговца шелком Томаса Бакнера, который
жил на улице Нитка-с-Иголкой, неподалеку от Королевской биржи. За три
дня до пересечения роковой черты Гэрриот продиктовал завещание. Он

292 Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений
оставлял приспособления для шлифовки линз, две печи для химических
экспериментов и небольшую сумму Кристоферу Туку, а карты, «трубы»
для астрономических наблюдений и рукописи — графу
Нортумберлендскому (в 1619-20 годах Гэрриот попытался привести их в порядок, но смог
сделать это лишь частично). Завещатель поручил Натаниелю Торпорли
издать те из них, что содержали математические труды. Он высоко ценил
эрудицию своего ученика, который, по отзывам современников, был
прекрасным математиком и, кроме того, некоторое время работал в Париже
секретарем великого алгебраиста Франсуа Виета. Но ученик не выполнил
волю учителя — о причинах такого ослушания высказывалось несколько
догадок, но они документально не подтверждены, и я не буду тратить
место на их перечисление. Позднее Уорнер при финансовой поддержке
Солсбери отредактировал и издал «Применение аналитического искусства».
Гэрриот скончался 2 июля 1621 года и был похоронен во дворе церкви
св. Христофора, в алтаре которой была помещена памятная доска с
эпитафией великому ученому на латыни. Большой Лондонский пожар 1666 года
не пожалел церковь и все, что находилось вблизи, и сейчас на этом месте
находится Банк Англии. В 1971 году в нише у центрального входа в его
здание установили бронзовую доску с выгравированными на ней словами
упомянутой эпитафии (отрывок из нее использован в качестве эпиграфа
к настоящей главе).

ГЛАВА 9
КОРНЕЛИС ДРЕББЕЛЬ,
ИЛИ СЛУГА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
Мозг, хорошо устроенный, стоит больше,
чем мозг, хорошо наполненный.
Мишель Монтень (1533-1592)
В ТЕНИ ВРЕМЕНИ
Во время похорон короля Якова I, умершего 27 марта 1625 года, в
одном ряду с «танцовщиками, младшими чиновниками Монетного двора,
актерами и комедиантами» шел «Дреббель, инженер».
Таким был социальный статус замечательного инженера и химика Кор-
нелиса Якобзона Дреббеля, любое из достижений которого —
выдающееся явление в истории науки и техники: он является одним из возможных
изобретателей термометра и сложного микроскопа; он первым построил
и успешно испытал подводную лодку; первым создал печь с системой
автоматического регулирования температуры; предложил способ получения
кислорода путем теплового разложения селитры; нашел метод окраски тканей
в алый цвет; изготовил полуавтоматический станок для шлифовки линз...
Живи в наше время и обладай деловой хваткой, Дреббель, несомненно,
занял бы место в ряду тех, кто, благодаря своим изобретениям, создали
новые направления в технике и немалые состояния. Но история, как
известно, не имеет сослагательного времени, и он разделил судьбу
гениального Роберта Гука, которого, по словам его биографа А.Н. Боголюбова,
«прекрасно знали в XVII веке, основательно забыли в XVIII веке, начали
вспоминать в XIX веке и лишь в середине XX веке он вновь появился на
сцене истории мировой науки во всем своем величии».
«Тень времени» также скрыла на длительное время и Корнелиса
Дреббеля, но хочется верить, что читатель, прочтя эту главу, согласится с ее
заключительными словами, в которых дана современная и, думаю,
совершенно справедливая характеристика творчества нидерландского инженера.
«В НАЧАЛЕ СЛАВНЫХ ДЕЛ»
Около 1572 года в маленьком нидерландском городке Алкмаре,
славном своими сырными ярмарками, ветряными мельницами, а также часовых

294 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
и оптических дел мастерами, картографами и землемерами*, городке таком
чистеньком и опрятном, что он более походил на театральную декорацию,
чем на человеческое общежитие, у «добропорядочных и благородных
горожан», набожных членов меннонитской90 общины Якоба и Трины Дреббе-
лей родился мальчик, которого окрестили Корнелисом. Родители будущего
изобретателя принадлежали к числу тех простых и славных тружеников,
о которых с такой теплотой писал в своей бессмертной книге Шарль де
Костер. Они, вероятно, занимались сельским хозяйством, так как владели
небольшим наделом земли (в отличие от своих родственников — портных,
пивоваров, торговцев шерстью).
Образование Корнелис получил соответственно достатку семьи, то есть
начальное и весьма скромное, и латынью овладел уже в зрелом возрасте.
Юношей он становится учеником, а затем помощником известного
нидерландского художника и гравера Гендрика Голтциуса (1558-1617), и в
начале девяностых годов поселяется в его доме в Харлеме, расположенном по
соседству с Алкмаром. Патрон Дреббеля был человеком разносторонних
интересов: он, в частности, увлекался алхимией и однажды, проводя
эксперимент, едва не лишился зрения, когда взорвалась реторта, в которой шла
какая-то химическая реакция. Ученик, вероятно, помогал мастеру и при
этом в какой-то мере овладел навыками химика-экспериментатора.
В 1595 году Корнелис женился на младшей сестре художника Софье,
которая была старше его на несколько лет. Их семейную жизнь нельзя
назвать счастливой, поскольку — если верить зятю Дреббеля — Софья
была женщиной «чрезвычайно похотливой, тратившей все деньги,
которые зарабатывал ее муж, на содержание любовников; этот образ жизни
она вела в течение всех двадцати пяти или тридцати лет их супружества».
Впрочем, можно допустить, что в XVII веке к тещам относились столь же
предвзято, как и в нашем веке. Ведь если брак продолжался столь долго,
то, по-видимому, характер Софьи и ее нравственность были не столь уж
дурными; если же подобные обвинения справедливы, то стоит удивляться
истинно философскому отношению Дреббеля к тяготам семейной жизни.
Сразу же после свадьбы молодые переехали в Алкмар, где поселились на
«углу улицы Конинвег, в доме, на котором был вывешен рог». В 1596 году
у супругов родился первенец, который вскоре умер. Через шесть лет
такая же судьба постигла еще двух их детей-близнецов и до зрелых лет
дожили сыновья Ян и Якоб и дочери Анна и Катарина. Поселившись в Алкмаре,
Корнелис поначалу зарабатывал на жизнь как гравер и картограф: до
нашего времени сохранились карта города, выгравированная им на медной
пластине, и несколько гравюр, сделанных по рисункам Г. Голтциуса (рис· 9-1)
и еще одного известного художника Карела ван дер Мандера (1548-1606).
Но то ли художественная стезя не представляла интереса для Корнелиса,
А в наши дни — еще футбольной командой и музеем «битлов».

<<В начале славных дел»
295
Рис. 9-1. Гравюра Дреббеля «Суд Соломона»
то ли профессия
гравера не приносила
желаемого
достатка, но в конце
девяностых годов он
решает обратиться
к изобретательской
и (пользуясь
современной
терминологией) инженерной
деятельности.
Несомненно, этой
«переориентации»
способствовало и то
обстоятельство,что
в Алькмаре тогда
жили и работали
замечательные ученые и инженеры, с которыми мог быть знаком наш
герой.
Среди них надо, прежде всего, назвать бургомистра города,
картографа, военного инженера и страстного любителя математики Адриана
Антониса (ок. 1543-1620). В истории науки его имя осталось, главным
образом, потому, что он определил шесть точных десятичных знаков
числа η, то есть установил значение Я"= 3,1415929... У Антониса были
дочь и шестеро сыновей, из которых известность получили Адриан
(1571-1635) и Якоб (ум.1628), взявшие себе псевдоним Метиус*.
Адриан Метиус после окончания университета в Лейдене работал под
руководством Тихо Браге, а затем преподавал в университетах Иены, Ростока
и Франекера. В отличие от брата Якоб был замкнутым и застенчивым
человеком, и выбрал себе ремесло, не требовавшее активного общения
с людьми — стал шлифовщиком линз и изготовителем зеркал. Он, как
уже говорилось в гл.З, считается одним из возможных изобретателей
зрительной трубы (телескопа).
Другим прославленным современником и земляком Дреббеля был Ян
Адриансзон Легватер (1575-1650), благодаря таланту и усилиям
которого был осуществлен замечательный проект осушения Нидерландов.
Наконец, Корнелис мог встречаться в Алкмаре с картографом и
географом Виллемом Блау (1571-1638), организовавшим впоследствии в
Амстердаме знаменитую мастерскую по изготовлению глобусов,
астрономических и навигационных приборов.
Некоторые историки считают, что псевдоним произведен от голландского
meten (измерять).

296 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
Началом изобретательской деятельности Дреббеля следует считать
1598 год: 21 июля этого года Генеральные штаты Соединенных провинций
Нидерландов выдали ему патент на систему водоснабжения и часы с вечным
движением. Технические подробности в тексте патента отсутствовали, и о
системе водоснабжения, в частности, лишь говорилось, что она
предназначена «для подачи свежей воды в больших количествах по свинцовым трубам
и подъема ее (подобно тому, как это делается в фонтанах) с нижних уровней
на высоту тридцать, сорок, пятьдесят или более футов». Двумя годами
позднее Дреббель сумел реализовать свое изобретение, построив между апрелем
1600 и апрелем 1601 годов фонтан у Северных ворот Мидделбурга, за что
получил от муниципалитета города тридцать три фламандских фунта, шесть
шиллингов и восемь грошей. Что касается часов с вечным движением, то они
(по утверждению изобретателя) «могли работать непрерывно в течение
пятидесяти, шестидесяти или даже ста лет». В них, по-видимому,
использовался тот самый термоскопический эффект, который Дреббель впоследствии
с успехом «эксплуатировал» в других своих изобретениях.
С 1603 года Дреббели обосновались в Харлеме, где Корнелис купил
дом, но через несколько лет вместе с семьей переехал в Англию. Можно
предположить, что до этого он совершил «пробную поездку» в туманный
Альбион: в свою небольшую книжечку «Удивительное открытие вечного
движения, сделанное алкмарским философом Корнелисом Дреббелем»
(1607), он включил посвящение английскому королю Якову I, в котором
говорилось о том, что автор продемонстрировал вечное движение «Его
Сиятельнейшему Величеству».
Доподлинно неизвестны причины, побудившие Дреббеля так круто
изменить свою размеренную жизнь. Скорее всего, покидая родину,
Дреббель надеялся найти в лице Якова I щедрого покровителя, благодаря
финансовой поддержке которого он мог бы заниматься изобретательством,
не думая о том, как заработать на хлеб насущный. Яков I, заслуживший
от своего кузена, французского короля Генриха IV, звание «мудрейшего
дурака христианского мира», несмотря на эту нелестную
характеристику, был достаточно образованным человеком. Он интересовался науками
(в основном алхимией и «чудесными явлениями») и не чуждался
писательского труда, выпустив уже упоминавшуюся книгу о вреде курения табака,
а также книги о ведовстве и о божественном происхождении королевской
власти. Изобретатель, сумевший поразить воображение монарха, всегда
нашел бы при нем место, развлекая короля и его двор забавными опытами
и различными «чудесами». На это, вероятно, и надеялся Дреббель,
переезжая в Англию. Замечу, что Англия во второй половине XVI-первой
четверти XVII веков дала приют десяткам тысяч нидерландцев — ткачей,
стеклодувов, граверов, архитекторов, художников, садовников,—
покинувших во время войны с Испанией свою родину и внесших огромный
вклад в английскую культуру и промышленность.

«Люблю я родину чужую...»
297
«ЛЮБЛЮ Я РОДИНУ ЧУЖУЮ...»
Итак, около 1606 года Дреббель с семьей переезжают в Англию, где
преподносит королю хитроумное устройство, названное им perpetuum mobile
(вечным двигателем) и рукопись своего нового сочинения — «Краткого
трактата о природе элементов и о том, как они вызывают ветер, дождь,
молнию, гром и чем они полезны...».
Книга, как следует из ее названия, была посвящена описанию свойств
четырех элементов античной натурфилософии (огня, воздуха, воды и
земли), причем излагаемые в ней сведения за редким исключением не
отличались оригинальностью. Основная идея Дреббеля заключалась в том, что
элементы могут превращаться друг в друга. Солнечные лучи превращают
воздух в огонь, а воду в воздух, который под действием холода вновь
становится водой. Воздух расширяется в кипящей воде, но сжимается, когда
сосуд с водой убирают с огня. Огонь — это тонкий воздух, воздух —
тонкая вода, вода — тонкая земля, земля — грубый огонь, и так далее, и тому
подобное. Книга была написана весьма сумбурно и полна туманных
выражений и неточных формулировок, вызывавших раздражение
современников. Несмотря на эти недостатки, «Краткий трактат...» был переведен на
латынь, французский и немецкий языки и многократно переиздавался
впоследствии (последнее издание вышло в 1732 году).
Милостиво приняв Дреббеля и похвалив вечный двигатель и
книгу, король «определил» его на службу своему старшему сыну Генриху
Фредерику, принцу Уэльскому (1594-1612), самому талантливому из
Стюартов. Яков распорядился также отвести чужестранцу апартаменты
в своем загородном дворце Элтэм, где Корнелис устроил свою
лабораторию и выставил для всеобщего обозрения perpetuum mobile^. Сотни
лондонцев смогли увидеть хитроумное изобретение, а один из них —
замечательный драматург Бен Джонсон — вложил в уста героя своей
пьесы «Эписин*, или Молчаливая женщина» (1609)92, старого чудака
Мороуза**, питавшего фантастическое пристрастие к тишине и порядку,
такие слова: «В моем собственном доме все вверх дном от суматохи.
Я живу в ветряной мельнице! Вечное движение здесь, а не в Элтэме!».
Видимо, лондонцы были хорошо осведомлены об изобретении Дреббеля,
если драматург безо всяких комментариев упоминал о вечном движении
и о выставке во дворце.
Разумеется, Дреббель не мог создать вечный двигатель, но,
используя эффект расширения воздуха при нагревании и сжатия при
охлаждении, построил оригинальные самозаводящиеся астрономические часы
Эписин — транскрипция греческого слова Epiksin, означающего
«двуполый», «порой мужчина, порой женщина».
Брюзга (англ.).

298 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
(по-видимому, о них речь шла
в патенте 1598 года). Этот термо-
скопический эффект был хорошо
известен уже в древности: о нем
писали, в частности, Филон
Византийский и Герон
Александрийский. Их сочинения пользовались
особой популярностью в эпоху
Возрождения, и Джамбаттиста
делла Порта в «Естественной
магии» описал устройство, которое
могло быть использовано как
воздушный термоскоп. Это
обстоятельство, однако, ускользнуло от
Рис. 9-2. Рисунок из «Краткого внимания Порты, стремившегося
трактата...» лишь показать, что вода может
быть поднята на определенную
высоту «посредством тепла».
Эксперименты, подобные тем, что описаны в книгах греческих ученых,
проводил в Алкмаре и Корнелис Дреббель, хотя едва ли можно
предположить, что он был знаком с этими сочинениями, поскольку не знал в то время
никаких языков, кроме родного. Для своих опытов он использовал
стеклянную реторту, узкий конец которой погружался в сосуд с водой, а колба
располагалась над огнем, и, таким образом, уже в начале своей деятельности
Дреббель был близок к тому, чтобы количественно определить степень
расширения воздуха по объему воды, перешедшей из сосуда в колбу (рис. 9-2).
Однако первым, кто воспользовался этим эффектом для
определения степени тепла или холода, был, по-видимому, Галилео Галилей. Его
ученик патер Бенедетто Кастелли (1577-1644), в одном из своих писем
утверждал, что видел, как в 1603 году учитель проделывал следующий
опыт: брал стеклянный шар величиной с куриное яйцо с припаянной
к нему стеклянной трубкой длиной в один локоть и толщиной в
соломинку, нагревал этот шар руками, а затем опускал трубку концом к сосуд,
содержащий немного воды. В то время как шар охлаждался, заключенный
к нем воздух сжимался, и вода поднималась в трубке на четверть локтя
над уровнем воды в сосуде93. Можно, таким образом, утверждать, что
термоскоп94, представлявший собой длинную трубку, которая верхним
своим концом приваривалась к круглой колбе, а нижним концом
опускалась в сосуд с жидкостью, был предложен Галилеем в начале XVII века.
Наряду с термоскопом «итальянского типа» в те же годы получил
распространение прибор другой конструкции, именовавшийся «голландским
термометром» или «Дреббелевым инструментом» (Instrumentant Drebbelianum).
Он содержал J-образную трубку, оканчивавшуюся небольшими сферически-

Имитируя природу
299
ми колбами на концах и оцифрованную шкалу. Колба на конце короткого
колена была открыта, а на конце длинного (верхнего) — закрыта. Доподлинно
неизвестно, кто является автором этого прибора, хотя многие ученые считали
изобретателем Дреббеля. Так, знаменитый нидерландский врач, ботаник и
химик Герман Бургаве (1668-1738) писал: «Обычный воздух при
незначительном увеличении огня расширяется во всех направлениях в объеме, который
он занимает.... Справедливость этого была убедительно продемонстрирована
с помощью термометра, изобретенного Корнелисом Дреббелем из Алкмара».
ИМИТИРУЯ ПРИРОДУ
Но если термоскопы и термометры еще долгие годы оставались
лабораторными приборами, о которых знал очень узкий круг ученых, то perpetuum
mobile Дреббеля получил значительно большую известность и стал его
«визитной карточкой» как изобретателя и чудодея. Этому изобретению, столь
поразившему воображение современников, была посвящена вышедшая в 1612
году книжечка95 Томаса Тимме (ум. 1620) — приходского священника в
Лондоне, плодовитого переводчика*, автора книг о библейских пророчествах и об
алхимии Парацельса. В предисловии Тимме писал: «Я решил, читатель, что
будет уместным представить тебе в этом сочинении загадочное и хитроумное
изобретение нового Архимеда, касающееся искусственного вечного
движения, которое имитирует природу в действующем образце прибора,
переданного в королевские руки Корнелисом Дреббелем на Алкмара, Нидерланды».
Как видно из рис. 9-3, заимствованного из книги, perpetuum mobile
состоял из пяти вертикально установленных концентрических колец или
трубок; в центре конструкции был расположен неподвижный шар,
представляющий Землю, а вся сборка венчалась небольшим вращающимся шаром,
олицетворявшим Луну. Внешняя трубка была полая и заполнялась водой,
а механизм, приводящий часы в движение, находился внутри центрального
шара. Трубчатая сборка поддерживалась двумя сфинксами; передней была
установлена фигурка человека. Вся конструкция напоминала алтарь,
помещенный между четырьмя колоннами открытой, храмоподобной структуры.
Но технических подробностей, касающихся устройства и работы вечного
двигателя, Тимме не сообщал, что, впрочем, вполне естественно: в
соответствии с традициями своего времени изобретатель был заинтересован в
сохранении «секрета» конструкции хитроумного прибора и поэтому, как
следует, из текста «Философского диалога», раскрыл его лишь королю. К тому
же вряд ли приходской священник смог бы до конца разобраться в
принципе действия довольно сложного механизма. Но наиболее проницательные
Интересно, что согласно «Оксфордскому словарю английского языка»
Тимме ввел в английский язык слово laboratory.

300 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
Рис. 9-3. Внешний вид Рис. 9-4. К принципу
perpetuum mobile действия perpetuum mobile
современники Дреббеля понимали, что основой вечного двигателя являлся
воздушный термоскоп. Одни из них, Даниэло Антонини, писал 4 февраля
1612 года своему учителю Галилео Галилею: «Много дней тому назад я
узнал, что король Англии владеет perpetuum mobile, в котором некая жидкость
движется в стеклянной трубке, сначала поднимаясь, а затем опускаясь таким
образом, что напоминает — как передавали — морские приливы и отливы.
Размышляя над этим, я пришел к выводу, что так говорилось для того, чтобы
сохранить в тайне истинную причину движения; суть же дела заключается
в том, что это движение происходит из-за изменении в воздухе и вызывается
теплом и холодом...».
В следующем письме, датированном 11 февраля того же года, Антонини
сообщал дополнительные подробности: «Я посылаю Вам рисунок perpetuum
mobile, которым владеет король Англии. Внутренний круг представляет
собой полую металлическую сферу, которая соединяется маленькой трубкой
D со стеклянной трубкой сАВ; в последней жидкость, которую можно
видеть на рисунке, поднимается сначала в одну сторону, а затем — в другую.
Часть стеклянной трубки, обозначенная ef, закрыта металлической
пластинкой, но я предположил, что там имеется, как я показал на рисунке,
разделяющая стенка, обозначенная cG, и отверстие о. Поэтому воздух может
входить в трубку по мере того, как жидкость на стороне В опускается: когда
же жидкость поднимается, он находит выход из трубки. Тот факт, что
причиной этого движения является расширение и сжатие воздуха, заключенного
в металлическую сферу, я думаю, достаточно понятно», (рис.9-4).

Злата Прага
301
Стоит заметить, что устройство Дреббелем, по современной
терминологии относятся к классу мнимых вечных двигателей, использующих для
своего движения изменения температуры окружающей среды,
барометрического давления и так далее, и что варианты таких вечных двигателей
появились лишь спустя полтора с лишним столетия.
ЗЛАТА ПРАГА
Слухи о вечном двигателе Дреббеля дошли до императора Священной
Римской империи германской нации Рудольфа II (1552-1612), и он
немедленно послал изобретателю приглашение посетить Прагу. Но Корнелису,
видимо, поначалу не удалось получить разрешение на этот визит у своих
английских покровителей. Переговоры двух дворов длились несколько лет
и сопровождались подношениями со стороны Рудольфа, презентовавшего
в 1609 году Якову часы и небесный глобус. Наконец, согласие короля и
принца Генриха было получено: 3 октября 1610 года Дреббелю вручили паспорта
для него, членов его семьи и сопровождающих лиц, а 18 октября того же года
тосканский посол Гуильо де Медичи сообщал Галилею, что в Прагу прибыл
фламандец, который способен изготовить вечный двигатель.
Прага была в то время столицей Священной Римской империи,
состоявшей из множества княжеств, духовных и светских сеньорий и вольных
городов. Стоявший во главе этого пестрого государственного образования
император Рудольф II (рис. 9-5) меньше всего интересовался делами
своей империи. Укрывшись в замке в Пражском граде среди редчайших
манускриптов и богатейшего собрания предметов античного и современного
искусства, он посвящал все свое время занятиям теми науками, которые
сейчас принято называть оккультными. Крайне мнительный и суеверный,
твердо веривший в то, что он от рождения проклят, а душа его запродана
дьяволу, Рудольф тратил огромные деньги на покровительство
предсказателям, искателям «философского камня», знатокам «черной и белой магии» —
всем тем, кто помог бы ему установить связь с потусторонними силами
и подчинить их своей воле. Гостеприимством императора пользовались как
выдающиеся ученые, так в откровенные проходимцы и шарлатаны.
Гороскопы Рудольфа составляли крупнейшие астрологи; свои спиритические
опыты демонстрировал ему Джон Ди, над проблемой трансмутации металлов
в Градчанах трудились кипрский грек Брагадино, поляк Михал Сендивогий
(1566-1636), чех Тадеуш Гаек (1525-1600). Основным астрологическим
советником Рудольфа был знаток каббалы, главный раввин пражской
синагоги Иуда Лёв бен Безалел ( 1520-1609), с именем которого связана легенда
о Големе. В начале 1588 года Прагу посетил Джордано Бруно, написавший
здесь несколько своих произведений; последние три года жизни провел

302 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
при императорском дворе Тихо Браге
(1546-1601). Среди тех, с кем Дреббель
мог встречаться в Праге, следует назвать
также И. Кеплера, приехавшего в Прагу
но приглашению Т. Браге и работавшего
сначала в качестве его ассистента, а
затем — преемника. Годы, проведенные
в столице империи,— самые счастливые
и плодотворные в многотрудной жизни
великого физика, астронома,
математика. Здесь он пишет и публикует ряд работ
по оптике и астрономии и среди них —
«Новую астрономию», содержавшую
первые два закона движения планет.
Рис. 9-5. Император Рудольф II Дреббель был с большим почетом
(портрет работы Ганса принят императором, которому проде-
фонАахена) монстрировал вечный двигатель. Его
назначили главным императорским
алхимиком и отвели апартаменты во дворце опального кардинала
Мельхиора Клезеля (1552-1633). В обязанности Дреббеля входило изготовление
золотых сплавов для императорского монетного двора, сооружение фонтанов
и устройств для демонстраций других «водных действий».
Покидая Англию, Дреббель получил у своих высоких патронов
разрешение на шестимесячную «командировку» в Прагу. Однако политические
события в центре Европы вынудили его задержаться в столице империи на
значительно больший срок. В Габсбургском доме вспыхнула
междоусобица между Рудольфом и эрцгерцогом Матвеем (1557-1619). Противники
привели в чешские земли наемников, которые грабили страну, разоряли
города и селения. В феврале 1611 года войска Матвея вторглись в Прагу;
император был захвачен в плен, посажен под домашний арест и вскоре
отрекся от престола. В тюрьму попали наиболее близкие Рудольфу
придворные, и, в частности, Дреббель.
Один из его родственников так рассказывал о последовавших
событиях: «Эрцгерцог пленил императора, своего брата, и бросил в тюрьму всех
тех, кто принадлежал к кругу его советников, и среди них — Дреббеля.
Его дом был разграблен и возвращен кардиналу Клезелю, а все
оборудование и приборы — уничтожены. Эрцгерцог приказал казнить всех
советников императора и велел соорудить на площади перед императорским
дворцом эшафот, на котором им должны были отрубить головы. Видя из
окна своей комнаты эти приготовления, император потребовал у своих
тюремщиков объяснений и, узнав, что намереваются казнить Дреббеля,
страшно огорчился. Когда эрцгерцог посетил брата, он нашел его весьма

«Я Вам пишу....»
303
опечаленным и поинтересовался причиной его переживаний. Император
ответил, что страдает из-за того, что он, Матвей, намеревается лишить
жизни величайшего в мире человека, который изобрел и
продемонстрировал стеклянную колбу (perpetuum mobile.— Ю. П.) и соорудил перед
дворцом фонтан. Эрцгерцог велел освободить Дреббеля и даровал ему
прощение. Затем он принес извинения, сказавши, что с ним обращались
плохо потому, что не знали, кто он такой, и что если бы Дреббель захотел
оказать ему те же услуги, которые он оказывал императору, и завершить
начатое им дело, то он, эрцгерцог, удвоил бы ему награду против той, что
обещал Рудольф. Дреббель ответил, что он очень польщен предложением
служить эрцгерцогу, но, находясь уже на службе у короля Англии, он
ничего не может предпринять без приказа Его величества... Тогда
эрцгерцог Матвей срочно отправил гонца в Англию, а Дреббель написал королю
письмо, умоляя не давать согласие на его дальнейшее пребывание в
Праге, и, напротив, просил о приказе вернуться, поскольку исключительно
плохое обращение с ним не позволяло ему более задерживаться здесь.
Король Англии выполнил все, о чем просил Дреббель, и пообещал
эрцгерцогу отослать его обратно через год или два, дабы он завершил в Праге
свою работу. Благодаря этому небольшому обману, эрцгерцог отпустил
Дреббеля, предоставив в его распоряжение прекрасную карету и наградив
двумя тысячами талеров».
Дреббель вернулся в Англию в конце 1612 или начале следующего
года, и здесь его ждал тяжелый удар: 17 ноября 1612 года скончался от
брюшного тифа принц Генрих (рис.8-6)96.
«Я ВАМ ПИШУ...»
Потеряв покровителя, Дреббель попал в положение весьма
неопределенное и по возвращению в Лондон обратился к Якову I с длинным
письмом, в котором умолял вернуть его на королевскую службу. Это письмо,
написанное латынью, интересно тем, что в нем сообщаются сведения об
изобретениях, сделанных к этому времени автором.
«Во-первых,— пишет Дреббель,— у меня есть средства, с помощью
которых всем видам часов сообщается непрерывное движение, так что
они становятся саморегулирующимися и автоматическими; чтобы было
понятней, скажу так: если часовая стрелка отстает на два или три часа
(утром или вечером) и при этом светит солнце, то она самостоятельно
возвращается в нужное положение, показывая точные часы и даже минуты;
император Рудольф видел образец этого изобретения.
Во-вторых, я в состоянии сделать прибор, с помощью которого можно
будет читать письма на расстоянии английской мили; я не сомневаюсь, что
Ваше величество, как я очень надеюсь, окажет мне денежную поддержку

304 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
для того, чтобы я смог сконструировать нечто столь значительное по своим
размерам, посредством чего станет возможным чтение писем на
расстояниях в пять, шесть или семь миль, причем буквы этих писем будут не больше
тех, что обычно встречаются. С помощью прибора Ваше величество сможет
увидеть то, что помещено на расстоянии восьми или десяти милей также
хорошо, как если бы оно находилось в комнате Вашего величества...
В-третьих, я владею искусством конструирования всех видов
музыкальных инструментов, которые работают сами по себе под действием солнечных
лучей и при этом слышатся очень приятные звуки; это изобретение Ваше
величество видел в весьма несовершенном виде, а я полон решимости
довести его до более законченного состояния, а именно снабдив устройством,
посредством которого — когда бы светило солнце — занавески и дверцы
упомянутого инструмента самостоятельно открывались и была бы слышна
прекрасная музыка, а когда солнце скрывалось за тучами, дверцы и
занавески закрывались бы сами по себе. Кроме того, я намереваюсь присоединить
фонтан к этому музыкальному инструменту (который обычно зовется вёрд-
жинелом*). Из фонтана непрерывно исходили бы струи воды, а когда сияло
солнце — возникали бы сотни различных ручейков, и все это было бы очень
приятным зрелищем. Более того, из грота в скалах появлялся бы Нептун,
сопровождаемый тритонами и морскими божествами, купавшимися в воде,
которая окружала его алтарь. Далее, я покажу стеклянный сосуд,
наполненный водой, которая, подобно морским волнам в течение определенного
промежутка времени движется сначала вперед, а затем — назад, и эти
движения совершаются примерно каждые сорок минут на протяжении всех
суток с таким постоянством, что по подъему и падению воды можно
определять часы и минуты, устройство полностью регулирует само себя. Если
же солнце закроется тучами или зайдет, то фонтаны перестанут
действовать, за исключением названных мною первых двух, которые будут
продолжать свою игру. Нептун же удалится в грот в сопровождения свиты, как бы
оплакивая отсутствие и потерю солнечного великолепия. Сверх того, Феб
появится из туч, играя на своей цитре, и усядется в карету, запряженную
четырьмя галопирующими лошадьми, и будет казаться, что лошади как бы
плывут на своих крыльях по воздуху, а колеса кареты вращаются, И все это
происходит под воздействием одних только солнечных лучей, без какой-
либо другой помощи. Если же Ваше величество пожелает порадовать свой
взор этими хитроумными движениями в тот момент, когда все небо закроют
тучи, он, тем не менее, сможет, сделать это, всего лишь прикоснувшись
теплой рукой к маленькому стеклянному сосуду. Если бы я был так же смел,
как обычно смелы многие придворные, то напомнил бы Вашему величеству
об обещаниях, ранее милостиво данных мне, и давно бы представил все эти
изобретения Вашему суду».
Разновидность клавесина.

Слуга Его величества
305
Из этого письма следует, что к 1613 году технические интересы
Дреббеля касались главным образом автоматов, действие которых было
основано на «термоскопическом» эффекте, гидротехнических устройств
(фонтанов, водоподъемников), оптических приборов (зрительных труб,
волшебных фонарей) и алхимии, о занятиях Дреббеля которой мало
известно. Обращение к Якову I было, по-видимому, услышано, так как
впоследствии в ряде документов Дреббель именовался «натуралистом, слугой
Его величества, короля Великой Британии», а иногда и «Инженером Его
величества». Совершенно неизвестно, однако, как оплачивала английская
Корона услуги изобретателя; надо думать, не особенно щедро, поскольку
ему пришлось еще не раз столкнуться с нуждой.
СЛУГА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
После возвращения в Англию Дреббель почти безвыездно живет
в стране, лишь изредка бывая на континенте. Служба его заключалась
в подготовке «водных представлений», фейерверков и других
развлекательных «огневых действ», а также изобретении, изготовлении и
демонстрации королевскому двору различных «чудесных устройств» и
«диковин», в частности, таких, о которых писал современник: «С помощью
некоторых приборов собственного изготовлении Дреббель мог в любое
время года вызвать дождь, молнию, так что вы поклялись бы, что они
нисходят естественным образом с небес. Посредством других приборов он
мог среди лета так охладить воздух некоторых мест, что вы решили бы,
что вокруг вас — самая середина зимы. По требованию короля он провел
однажды подобный эксперимент в Большом зале Вестминстера, и. хотя
королем был выбран жаркий летний день, в зале стало так холодно, что
Яков и его свита поспешно покинули помещение» (эта демонстрация
относится к июлю 1620 года). Историк химии Сбигнев Шидло утверждает,
что Дреббель действительно добился «эффекта охлаждения» и сделал это
следующим образом. Он установил вдоль одной из стен зала
металлические баки, наполненные снегом, смешанным с селитрой и солью (чтобы
снизить температуру таяния*), и затем направил на них поток воздуха от
некоего подобия ручного вентилятора (а изготовить такой нехитрый
прибор, как считает историк, Дреббелю было вполне под силу).
Каков был круг общения Дреббеля в Лондоне вне королевского двора?
Благодаря своим изобретениям, он приобрел громкую известность и
познакомился со многими выдающимися лондонцами и официальными лицами.
О подобном эффекте писал в «Естественной магии» Порта, однако
Дреббель вряд ли читал книгу итальянского полимата, написанную латынью, и,
вероятно, самостоятельно пришел к этому открытию.

306 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
Среди них можно упомянуть Фрэнсиса Бэкона (1561-1626) — «Великого
Обновителя Наук»; Роберта Фладда (1574-1637) — врача, алхимика и
философа; математика и теоретика навигации Эдуарда Райта; инженера и
мастера садово-парковой архитектуры, уроженца Нормандии Соломона де Ко
(1576-1630); послов Франции и нидерландских Соединенных провинций. По
мнению некоторых шекспироведов Уильям Шекспир был знаком с Дреббе-
лем или, по крайней мере, знал о некоторых его изобретениях, и это помогло
ему создать образ волшебника Просперо — одного из персонажей «Бури».
Но наиболее близок Дреббелю был Константин Гюйгенс (1596—
1687) — выдающийся нидерландский поэт и государственный деятель,
отец великого физика, математика и инженера Христиана Гюйгенса
(1629-1695). Константин познакомился с Дреббелем, видимо, в начале
1621 года, когда впервые приехал в Лондон в качестве секретаря
нидерландского посла. Он часто посещал мастерскую изобретателя, обсуждал
с ним различные технические проблемы, приобретал оптические
приборы. Наконец, необходимо сказать об уже знакомом нам де Пейреске,
внимательно следившим за научно-техническим прогрессом в европейских
странах и постоянно заносившим в свой «Журнал» сведения научного
и философского характера, полученные им из переписки с
европейскими учеными. Так, в 1627 году в «Журнале» появился «Рассказ о том, что
я узнал о жизни и изобретениях Корнелиса Дербеля (! — Ю. Я.) из
города Алкмара... в начале 1624 года», которому мы обязаны многими
ценными сведениями о нашем герое. Но еще до появления этого «Рассказа» де
Пейреск сообщал своим лондонским друзьям, что видел в Париже
«маленькое стекло Друбелсиуса» (микроскоп. — Ю. П.): если глядеть через
него, то клещ кажется размером с муху; он расспрашивал своих адресатов
о «машине вечного движения», зрительной трубе (lunett), «посредством
которой можно читать написанное на расстоянии более, чем в одну лигу»,
о «лодке, которая может передвигаться под водой».
Сравнительно короткая (1613-1625) служба Дреббеля у Якова I была
периодом его наибольшей творческой активности. Впрочем, не только
творческой, но и предпринимательской, связанной с именами братьев Кюф-
флеров — Иохана Сибертуса, Абрахама, Якоба и Эгидия. Сыновья
нидерландского поданного, эмигрировавшего по религиозным соображениям во
Францию, они в двадцатые годы переехали в Англию, где надеялись
устроить свою судьбу. Первыми это сделали Абрахам (1598-1657) и Якоб.
Де Пейреск писал: «Однажды они услыхали имя Дреббеля и
отправились к нему. Когда младший из братьев, человек хорошо образованный
(Якоб.— Ю. Я.), побеседовал с Дреббелем, то понял, что они могут
многому научиться у него, если заслужат его расположение. Они решили
попытаться завоевать сердце его дочери (Анны.— Ю. Я.), чтобы тот, кого
она полюбит больше, женился бы на ней. Ибо они верили, что с помощью
брачных уз смогут выведать его секреты. План удался; девушка предпочла

Чудо-печи
307
того, который был не столь учен, но имел более привлекательную
внешность; он сделал предложение и в 1623 году женился на ней; после чего он
и его брат помогали Дреббелю со всевозможным усердием и энергией, так
что тот из чувства признательности вынужден был передавать им ценные
сведения».
За год до брака Абрахама и Анны Дреббель «командировал» Якоба
в континентальную Европу для рекламы изготовляемых им микроскопов.
Младший Кюффлер энергично занялся порученным делом, но в ноябре
1622 года неожиданно скончался от чумы в Риме. Вскоре в Англию
приехали два других брата — Иохан Сибертус (1595-1677) и Эгидий (1596—
658). Первый изучал медицину в Падуе, где в 1618 году получил диплом
доктора медицины, и спустя некоторое время после переезда в Англию
женился на Катарине Дреббель. Эгидий — единственный из братьев, не
имевший университетского образования, пошел по «торговой части» и до
переезда в Англию работал у дяди, торговавшего шерстью в Амстердаме.
Братья не только активно помогали Дреббелю в конструировании и
изготовлении его приборов и устройств, но и приложили немало усилий для
того, чтобы эти изобретения стали известны как можно более широкому
кругу европейских ученых и сильных мира сего. Они с большим
уважением относились к Дреббелю и никогда — ни во время его жизни, ни после
смерти — не делали попыток присвоить себе изобретения их столь
удачно обретенного родственника (что в XVII веке, да и в последующих веках,
случалось довольно часто). Гений редко сочетается с предприимчивостью,
и деловая хватка Кюффлеров, видимо, удачно дополняла талант их тестя.
Что же касается творческих достижений Дреббеля, то о них речь
пойдет в следующих пяти разделах настоящей главы. Замечу, что хронология
его изобретений и экспериментов доподлинно не установлена, и я не буду
придерживаться в своем рассказе временной последовательности.
ЧУДО-ПЕЧИ
Если perpetuum mobile был всего лишь хитроумным автоматом,
сконструированным и изготовленным, чтобы поразить воображение зрителей и
получить финансовую поддержку меценатов, то печи Дреббеля имели четко
выраженную практическую направленность. Он изобрел и изготовил печи,
по крайней мере, четырех типов: для выпечки хлеба, для опреснения воды,
для искусственной инкубации яиц и лабораторную печь для проведения
алхимических экспериментов. Две последние представляли собой термостаты,
снабженные системами автоматического регулирования температуры.
Значительной частью сведений об этих (и других) замечательных
изобретениях Дреббеля мы обязаны лионскому дворянину Бальтазару де Мон-
конису (1611-1665), выходцу из старинной и богатой семьи. Он окончил

308 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
знаменитый Саламанкский университет, где получил ученую степень, и
много путешествовал по миру в поисках всяческих «секретов» и научных
новинок. В Англию Монконис приехал 4 мая 1663 г., спустя четыре дня нанес
визит секретарю Лондонского королевского общества Генри Ольденбургу
(1615 — 1678), а несколько позднее присутствовал на заседании Общества.
С огромным интересом он не только наблюдал за опытом с воздушным
насосом, осматривал новые приборы (термометры, барометры,
микроскопы, телескопы), но и слушал сообщения о том, например, что жабы не
могут жить в Ирландии, ибо не переносят ее почву, или об английском
враче, который, находясь в море семнадцать дней, питался только сухарями
и водой, а сойдя на берег и почувствовав расстройство желудка, выделил
из себя множество всякого рода ракушек. Это была юность Нового
Звания, когда ученые еще не всегда могли отделать зерна от плевел и когда
наряда с великими открытиями и замечательными изобретениями в число
научных достижений зачислялось бесчисленное множество нелепостей,
анекдотов и плодов безудержной фантазии.
Де Монконис еще несколько раз посетил заседания Общества и
завязал дружеские отношения с его видными членами. Вернувшись в Париж,
он опубликовал свой «Журнал путешествий, в котором ученые найдут
бесконечное число новых вещей, таких, как математические машины,
физические эксперименты, философские дискуссий, химические диковины
и беседы с великими людьми этого столетия». Книга имела небывалый
успех, была несколько раз переиздана и переведена на немецкий язык. Из
нее мы и узнаем многие сведения об изобретениях Дреббеля, имя
которого неоднократно встречается в «Журнале...».
Так, 2 июня 1663 года де Монконис посетил Иохана Сибертуса Кюф-
флера, чтобы осмотреть имевшиеся у него образцы некоторых
изобретений и разузнать как можно больше о работах нидерландского инженера.
Хозяин охотно показал гостю печи, которые он изготовил, следуя
указаниям Дреббеля, и объяснил принципы их работы.
Печь для выпечки хлеба (bred-oven) имела очень небольшие размеры
(2x2 фт), но Кюффлер утверждал, что за сутки в ней можно выпечь
двести восемьдесят фунтов хлеба. Он продемонстрировал печь в действии,
и де Монконис, испробовав свежевыпеченный хлеб, вежливо заметил,
что он вкуснее, чем хлеб, приготовленный обычным способом. Как
заявил Кюффлер, хлеб в печи его тестя никогда не подгорал; ее можно было
открывать несколько раз в процессе выпечки, но тепло терялось при этом
незначительно. Эти достоинства изобретения объяснялись тем, что
внутри печи имелась камера, в которую помещалось тесто и которая
обогревалась горячим воздухом, циркулировавшим между стенками камеры и печи
и выходившим наружу через дымоход.
Относительно второго «секрета» — опреснителя (water-still) — де
Монконис никаких технических подробностей не сообщает, а лишь упо-

Чудо-печи
309
минает, что аппарат давал в сутки четырнадцать с половиной галлонов
чистой воды (около шестидесяти семи литров). Дальнейшая судьба этого
изобретения и его технические особенности остались неизвестными.
Если сведения о печах Дреббеля первых двух типов довольно скудны,
то сохранившиеся описания его термостатов достаточно подробны и даже
снабжены рисунками, благодаря чему мы можем в полной мере оценить
замечательный изобретательский дар нидерландского инженера.
Инкубатор Дреббеля описан в рукописи, хранящейся в библиотеке
Кембриджского университета. Она называется «Очень хорошая
коллекции проверенных рецептов химических операций» и принадлежит перу
Августа Кюффлеру (1644-?), сына Иохана Сибертуса и внука Корнелиса
Дреббеля. В ней, наряду с различными врачебными и кулинарными
рецептами, способами выплавки металлов из руд, окраски тканей, уничтожения
крыс и мышея, ловли голубей и чибисов, обучению собак стойке,
заманивания в капканы лисиц и волков, карточных фокусов и так далее
содержится «Описание двух самоуправляемых печей, которые поддерживают
любую степень тепла, одна из которых — для выведения цыплят». Хотя
имя Дреббеля не названо, не вызывает сомнения, что речь идет о его
печах. Весьма возможно, что Август Кюффлер использовал записи и
наброски, сделанные собственноручно изобретателем, бумаги которого после
его смерти перешли к И. С. Кюффлеру, Может быть, этим и объясняется
неуклюжий язык «Описания двух самоуправляемых печей» (напомню,
что Дреббель изучил английский уже в зрелом возрасте). Тем не менее,
из текста рукописи и сопровождающего его рисунка можно вполне четко
представить конструкцию инкубатора и принцип его работы.
Он имеет следующее устройство (рис. 9-6). Внизу расположена
топка (Α-A), занимающая примерно одну треть внутреннего объема
инкубатора и отделенная от остальной части железной пластиной с отверстием
посередине. Над ней расположен ящик с двойными стенками, сделанный
из меди, олова или свинца (показан на рисунке пунктирными линиями).
Дно ящика устлано льняными и конопляными волокнами, на которые
укладываются яйца. Пространство между стенками заполняется водой
через трубку С. В нижнюю полость ящика, заполненную водой, помещается
«датчик температуры» D — стеклянная трубка сложной конфигурации.
Ее левая, цилиндрическая часть, заполнена спиртом, правая, имеющая
U-образную форму,— ртутью. Датчик установлен так, что его правый
конец выходит через уплотнение за стенку инкубатора. В открытом колене
U-образной части трубки свободно плавает в ртути вертикально
расположенный стержень В. Он соединен с рычагом Н, который
поворачивается относительно точки G и несет на другом конце заслонку F (регулятор
тяга). Горячий воздух из топки, проходя через отверстие в железной
пластине, обогревает внешние стенки ящика и выходит через отверстие Е. Если

310 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
Рис. 9-6. Схема инкубатора
вода становится горячее, чем это
требуется, то происходят
увеличение объема, занимаемого спиртом
в трубке D, уровень ртути в
открытом колене U-образной части
датчика повышается, стержень
поднимается и поворачивает рычаг В,
а дымоход Ε прикрывается
заслонкой F. При изменения положения
заслонка меняется количество
теплоносителя (горячего воздуха),
обогревающего инкубаторный ящик, и,
следовательно, интенсивность
обогрева. Вода охлаждается, объем,
занимаемый спиртом, уменьшается,
стержень в опускается вместе с
уровнем ртути и так далее. На концах
стержня В и рычага Η имеется резьба, что позволяет задавать
необходимую температуру в инкубаторе, изменяя точку сочленения (и,
следовательно, исходное положение заслонки). Чувствительность системы
можно регулировать путем изменения соотношения плеч рычага.
Существенно меньше внимания в кембриджской рукописи уделено
второму термостату, который в соответствии с алхимической
терминологией назван «атанором»*. Дреббелев атанор предназначался для
непрерывного нагревания реторт и имел более простое устройство. К счастью,
его довольно подробно описал де Монконис в своем «Журнале»:
«Я видел и другую печь, предназначенную для философов {four neau
de Philosope), Если она становится горячее, чем того желает оператор
{Vartiste), в ней безо всякого постороннего вмешательства опускается
заслонка над отверстием (дымоходом.— /О. Я.). Когда отверстие таким
образом прикрывается, тепло начинает уменьшаться, оно будет
уменьшаться до тех пор, пока не достигнется требуемая температура; если же
огонь слишком слаб, то заслонка приподнимается, снабжая огонь
воздухом, так что последний оживляется, и вновь достигается требуемая
температура. Это устройство располагается снаружи (с одной стороны печи)
и выступает на два или три дюйма ниже нее. Имеется стеклянная
трубка, толщиной примерно с писчее перо, прикрепленная к стенке печи под
углом около двадцать пять градусов; на дне трубки находится немного
От греч. αθάνατος — бессмертный. Столь выскопарное название печь
получила потому, что по мнению алхимиков она позволяла проводить трансмутации
первоматерии и получать философский камень.

Незримый угорь
311
ртути, а над ней — только воздух, который, перегреваясь, толкает ртуть
вниз. Таким образом, по отметкам на трубке можно судить, о силе огня.
Если же огонь будет слишком слаб и воздух сгустится, ртуть поднимется
и ее высота покажет степень охлаждения».
Нетрудно видеть, что, регулятор в обеих печах выполнен по одному
я тому же принципу. Интересно, что датчик температуры в атаноре
заполнен не спиртом, как в инкубаторе, а воздухом, и поэтому может работать
на более высоких температурах.
Весьма вероятно, что изобретение атанора связано с алхимическими
опытами Дреббеля. Он, по-видимому, полагал, что трансмутация
металлов может произойти, если исходный продукт нагревать в течение очень
долгого времени при умеренной, но строго постоянной температуре.
Несомненно, что именно Дреббеля имел в виду Фрэнсис Бэкон, когда писал:
«Мы знаем голландца, который заслужил доверие великой особы (Якова
I? — Ю. Я.), поручившись, что сможет получить золото; он говорил, что
оно может быть сделано, но алхимики дают слишком большой огонь во
время опыта; для получения же золота, как он утверждал, требуется
весьма умеренное тепло, точно такое же, как в процессах, которые в природе
происходят под землей, куда доходит очень мало тепла... следовательно,
он сможет сделать это с помощью большой лампы, которая давала бы
умеренное и равномерное тепло, а процесс {work) продолжался бы в течение
многих месяцев».
«Самоуправляемые печи» Дреббеля замечательны, прежде всего, тем,
что в них впервые в мире применена система автоматического
регулирования температуры, представляющая собой пропорциональный регулятор
прямого действия с обратной связью. Цепь обратной связи-спирт-ртуть-
плавающий стержень-рычаг с заслонкой — слишком длинна, чтобы
предположить, что она найдена случайно. Видимо, изобретатель четко
понимал принципы регулирования с обратной связью и сумел воплотить их на
практике. Необходимо подчеркнуть, что многие элементы и узлы печей
являются прообразом современных устройств (например, манометрических
датчиков температуры, регулирующих клапанов, основанных на принципе
поворотной заслонки, и так далее). Отмечу также совершенно правильное
теплотехническое решение Дреббеля: расположив регулирующий клапан
не на входе, а на выходе печи, он обеспечил тем самым ее полное
заполнение обогревающим агентом.
НЕЗРИМЫЙ УГОРЬ
В 1625 году на подмостках лондонских театров шла комедия Бена
Джонсона «Кипа новостей», в которой высмеивалась корыстолюбие и
продажность прессы. В одной из сцен пьесы ее герои вели такую беседу:

312 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
«Томас
Пишут, что Корнелий-сын
Голландцам выстроил незримого угря,
Чтоб потопить на рейде у Дюнкерка весь флот.
Грошевой младший
Но как же?
Бубен
Объясню сейчас.
То автомат, плывущий под водой,
Он с плоским носом и с хвостом подвижный,
Вроде сверла: этот-то хвост, врезаясь
Между шпангоутов, сразу топит судно»97.
Зрители не нуждались в разъяснении этих довольно странных
пассажей, они знали, что речь идет о подводной лодке — изобретении,
которое поразило современников не меньше, чем perpetuum mobile, и которое
Дреббель продемонстрировал в начале двадцатых годов Якову I и
нескольким тысячам лондонцев, собравшимся на берегу Темзы (рис. 9-7). «Он
сделал судно,— писал современник,— которое могло передвигаться вод
водой посредством весел, и проплыл на нем расстояние в две голландские
мили — от Вестминстера до Гринвича. А мог бы проплыть, если бы
захотел, даже пять или шесть миль; на судне можно было все видеть без свечи
и читать библию или любую другую книгу...».
Первое письменное свидетельство о лодке Дреббеля относится все
к тому же 1625 году. Оно принадлежит члену «Академии Рысьеглазых»
Иоганну Фаберу, записавшему со слов Абрахама Кюффлера следующий
рассказ: «Люди, которые плавали под водой на судне, изобретенном Кор-
нелисом Дреббелем и сконструированном в Лондоне, где корабль можно
увидеть даже и сейчас, торжественно клялись мне, что в то время, как на
поверхности реки бушевал шторм, они, находившиеся глубоко под водой,
не испытывали никаких затруднений. На судне могли находиться
двадцать четыре человека, восемь из которых гребли, а остальные оставались
в своих маленьких каютах; отсутствие воздуха на протяжении суток не
доставляло им страданий, и они довольствовались тем воздухом, что был
заключен в малом сосуде; по истечении этого срока они поднимались на
поверхность, сняв верхнюю крышку судна и, оставив его открытым на
некоторое время, запасались свежим воздухом, после чего, закрыв судно
крышкой, могли погрузиться в воду столь глубоко, сколь этого желал
капитан*... Но вот что удивительно еще в большей степени: они вели судно
По другим данным лодка опускалась на глубину от двенадцати до
пятнадцати футов, имея на борту шесть гребцов и шестнадцать пассажиров.

Незримый угорь
313
Рис. 9-7. Демонстрация подводной лодки Дреббеля на Темзе
(рисунок неизвестного художника)
по компасу и знали, где находятся, а судно с большой легкостью
перемещали посредством весел. Совершенно невероятным кажется следующее
обстоятельство: та часть судна, где сидели гребцы, не имела дна, так что
они все время видели воду; и, тем не менее, это не приводило их в ужас,
поскольку, находясь на своих местах чуть повыше воды, они никогда не
касались ее ногами».
Столь же восторженно через шесть лет отзывался о лодке Константин
Гюйгенс и затем — де Монконис.
Подводная лодка нидерландского изобретателя, по-видимому,
представляла собой разновидность водолазного колокола, который (в
отличие от всех других аналогичных аппаратов) мог перемещаться под водой
с помощью весел. Лодка имела продолговатую форму и для увеличения
стабильности была разделена на небольшие отделения (каюты — по
терминологии Фабера). Глубина погружения определялась законом
Архимеда и поэтому не могла превысить некоторое критическое значение. Для
ориентации под водой, как уже говорилось, использовался компас,
глубина же погружения определялась с помощью ртутного барометра. По
некоторым данным, между 1620 и 1626 годами Дреббель построил еще
две субмарины, причем каждая последующая была больше предыдущей.
Можно, таким образом, утверждать, что Дреббель был первым в мире
человеком, которому удалось на аппарате собственной конструкции
проплыть некоторое расстояние под водой98. Реальность этого проекта доказал
в 1922 году нидерландский инженер и историк Г. А. Набер, построивший

314 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
лодку в виде водолазного колокола и успешно испытавший ее. Через
восемьдесят лет группа британских энтузиастов при поддержке
радио-телевещательной корпорации ВВС, изготовили упрощенную модель Дреббелевой
лодки, рассчитанную на двух членов экипажа. При этом были
использованы материалы и технологии XVII века. Модель была продемонстрирована
в действии на озере Дорни. Демонстрация показана в телевизионной
программе «Создание Невозможного», апрель 2002 года.
Подводный аппарат Дреббеля, поразивший воображение его
современников, вызвал к жизни ряд аналогичных изобретений и
теоретических работ, в которых обсуждались наилучшие варианты построения
субмарин. Первым европейским ученым, которого можно назвать
теоретиком подводного плавания, был французский монах Марен Мерсенн
(1588-1648), математик и физик. В том же XVII веке несколько
энтузиастов с разной долей успеха строили и испытывали субмарины. Но должно
было пройти еще два века, пока подводная лодка не стала ужасающим
оружием войны....
«DUM SPIRO - SPERO»*
Наряду с различными техническими задачами, которые Дреббелю
пришлось решать при конструировании лодки (герметизация корпуса, портов
для вёсел и так далее), он столкнулся с проблемой обеспечения команды
и пассажиров необходимым для дыхания воздухом. Известно, что
здоровый человек в спокойном состоянии за сутки прокачивает через свои
легкие около семи тысяч двухсот литров воздуха, забирая безвозвратно
семьсот двадцать литров кислорода. Кроме того, серьезные проблемы
с дыханием в закрытых помещениях возникают из-за накопления в них
углекислого газа (двуокиси углерода). По свидетельству Иоганна Фабе-
ра лодка могла находиться под водой в течение двадцати четырех часов.
Но даже если это время преувеличено и если принять во внимание более
скромный показатель, о котором писал другой современник (три часа),
а также допустить, что в лодке находились только гребцы, то задача
обеспечения их пригодным для дыхания воздухом все равно останется
чрезвычайно сложной. Дреббель не мог использовать известный с древности
способ дыхания водолазов через кожаную трубку, выходящую на
поверхность воды, ввиду его очевидной непригодности для движущегося
аппарата. Какое же решение предложил и использовал изобретатель?
Ответ на этот вопрос волновал многих ученых и изобретателей
XVII века. Многочисленные высказывания современников Дреббеля и тех
ученых, которые знали о его лодке со слов очевидцев или из слухов, витав-
«Пока дышу, — надеюсь» (Овидий).

«Dum spiro — spew»
315
ших в научных кругах, позволяют с высокой степенью достоверности
предположить, что он использовал для «восстановления» воздуха в подводной
лодке кислород, который научился получать путем нагревания или
сжигания селитры (potassium nitrate)99. Сам изобретатель не оставил никаких
указаний на этот счет, если не считать одного, довольно туманного места
в его «Кратком трактате...», из которого можно заключить, что Дреббель
экспериментально обнаружил выделение какого-то газа при нагревании
селитры: «Очень сухой, тонкий или горячий воздух, стремительно
проникая в грубые тяжелые облака, расширяет их, делает тонкими и к тому же
превращает в иной состав воздуха, в результате чего их объем мгновенно
увеличивается в сотни раз; это вызывает ужасающее движение, которое,
все разрушая и ломая, вытесняет и движет воздух до тех пор, пока объем
и плотность не выровняются и наступит состояние покоя. Так происходит
и в тех случаях, когда некоторое количество селитры разрушается и
разлагается на составные части силой огня и таким образом меняется
качественный состав воздуха, или когда мокрой рукой или куском материи
машут около раскаленного железа или расплавленного свинца, каковые,
благодаря тепловому расширению или увеличению, трескаются и
лопаются с шумом, подобным грому».
Дреббель, сам того не подозревая, экспериментально подтвердил ятро-
химическую, концепцию, согласно которой одной из составных частей
воздуха является vital nither («жизненная селитра»). Рассуждения о ней
содержатся в трудах таких известных алхимиков как Михал Сендивогий
и Роберт Фладд. Сочинения ятрохимиков, щедро «сдобренные»
мистическими и философскими рассуждениями, вряд ли были доступны
пониманию такого практика, как Корнелис Дреббель, искавшего вдохновение для
своих открытий и изобретений не в книжной мудрости, а в экспериментах
и наблюдениях за природными явлениями. Успешное испытание его
подводной лодки в двадцатые годы привлекло спустя почти сорок лет
внимание тех исследователей, которые, изучая природу горения и дыхания,
пытались проникнуть в тайну «секрета» Дреббеля или, по крайней мере,
собрать о нем как можно больше сведений.
Первым из них следует назвать сэра Кенельма Дигби ( 1603-1665) —
химика, естествоиспытателя и философа, прочитавшего 23 января 1661 года
в Грэшем-колледже доклад «Рассуждения, касающиеся вегетации
растений». Наибольший интерес представляет следующее замечание Дигби:
«Корнелис Дреббель, сжигая большое количество селитры в узкой камере
{narrow room), мог оживлять и восстанавливать силы ослабевших гостей,
находившихся в его уютном подводном доме, когда ими был испит весь
бальзам (they had fed upon all the balsam), содержащийся в воздухе
камеры: открывая сосуд (phial), давали возможность свежему спирту
раствориться в этом обедненном и несвежем воздухе». Итак, Дреббель вводил
«скрытую пищу жизни» (то есть кислород) в обедненный воздух и таким

316 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
образом позволял ослабевшим гостям свободно дышать и продолжать
подводное путешествие, не поднимая лодку на поверхность и не запасаясь
при этом атмосферным воздухом. Нет никаких свидетельств в пользу того,
что Дигби, который в 1620 году семнадцатилетним юношей завершал свое
университетское образование, наблюдал за испытанием лодки на Темзе.
Весьма вероятно, что он получил информацию из вторых рук, в частности
от Роберта Бойля (1627-1691), уделившего лодке Дреббеля много
внимания в своих «Новых физико-механических экспериментах, касающихся
упругости воздуха...» (1660).
Приведенные выше сведения позволяют сделать вывод о том, что
Корнелис Дреббель, намного опередив Карла Вильгельма Шееле ( 1742-1786)
и Джозефа Пристли (1733-1804), экспериментально открыл способ
получения кислорода, изучил его полезные свойства и с замечательной
изобретательностью нашел применение своему открытию100.
УВИДЕТЬ ДАЛЕКОЕ И БЛИЗКОЕ
После изобретения в Нидерландах и Италии подзорных или зрительных
труб (телескопов) Европу охватила «телескопная лихорадка». Она привела
к появлению в ряде стран мастерских, изготовлявших эти приборы но
заказам ученых и дилетантов от науки. Вполне естественно, что Дреббель также
не мог остаться в стороне от подобного движения. Он не только умел варить
стекло, но и, по словам де Пейреска, «работал над тем, чтобы найти состав
стекла, который бы позволил заменить горный хрусталь». Дреббель был
также искусным стеклодувом, о чем свидетельствуют трубки сложной формы
и реторты, которые он использовал в своих вечных двигателях и печах.
Но, пожалуй, одним из важнейших его достижений в области
практической оптики было создание станка для шлифовки линз. Де Пейреск
записал со слов одного из братьев Кюффлеров: «Он (Дреббель.— Ю.Я.)....
сконструировал ставок для шлифовки необходимых ему линз (выпуклых
и вогнутых), который находился в его доме близ Лондона... Они
изготовлялись очень просто: необходимо было только поместить в машину
стекло и разрешить подмастерью запустить станок. После этого можно было
прогуливаться, лишь поглядывая на машину не чаще одного раза в три
или четыре часа... Он не полировал линзы песком, как делают наши
ремесленники, поскольку песок оставлял царапины, но использовал для этих
целей олово». Это первое в истории оптической технологии упоминание
о полуавтоматическом шлифовальном станке!
Свое мастерство мастера-оптика Дреббель использовал для
изготовления камеры-обскуры, волшебного фонаря, телескопа и микроскопа, для
которых его торговые агенты братья Кюффлеры смогли найти рынок сбыта
в европейских странах (к сожалению, весьма ограниченный).

Увидеть далекое и близкое
317
Из письма Дреббеля знакомому в Алкмар известно, что в 1607 году он
демонстрировал в Лондоне действие «волшебного фонаря», получая с его
помощью различные оптические иллюзии:
«Я появился в комнате, причем никого больше со мной не было. Прежде
всего, я изменил свои одежды и внешность на глазах у всех, кто находился
в помещении. Сначала я был весь в черном бархате, а спустя мгновение
(так быстро, как только можно вообразить) я оказался в зеленом бархате,
затем — в красном, последовательно придавая моей одежде все известные
миру цвета. Но это еще не все, ибо я изменял по желанию ткань моих одежд
самым различным образом: например, поначалу я был в атласе всех цветов,
затем в тонком шелке всех цветов, затем в парче — серебряной, а затем —
золотой; сперва я представлялся королем и был украшен алмазами и
всеми видами драгоценных камней, затем мгновенно преображался в бедняка
с порванным платьем и в заплатах, а между тем я был одет всо время в одни
и те же одежды и не снимал их. Кроме того, я превратил себя в настоящее
дерево, листья которого трепетали, как будто их шевелил ветер, и никто
не заметил, как я это сделал... Затем я пожелал превратить себя в одно из
живых существ: сначала — во льва, затем — в медведя, затем — в лошадь,
затем — в корову, овцу, теленка, поросенка и так далее. И более того: всем
казалось, что земля разверзлась и духи поднялись из нее — сначала они
были в форме облака, а затем приняла задуманные мною формы,
напоминая очертаниями то Альберта Великого, то принца пли короля, выбранных
мною. Мало того, я создавал гигантов, существовавших в былые времена,
и казалось, что они поднимались с земли ввысь на двадцать или тридцать
футов, двигаясь столь удивительно и совершенно, как будто бы части их
тел действительно жили своей естественной жизнью. И все это я проделал
благодаря новому изобретению, которое я сделал с помощью оптики. Я
могу проделывать с ним замечательно хитроумные вещи, слишком
многочисленные, чтобы упоминать обо всех здесь».
Нетрудно догадаться, что подобные демонстрации укрепляли мнение
зрителей о Дреббеле как о маге и обладателе сверхъестественных
способностей.
Если в конструкции камеры-обскуры, волшебного фонаря и телескопа
Дреббель не внес каких-либо улучшений (во всяком случае, о его
усовершенствованиях ничего не известно), то несравненно больше сведений
сохранилось о Дреббеле — о возможном изобретателе и изготовителе так
называемых сложных микроскопов. Благодаря де Пейреску, сохранилось
довольно подробное описание Дреббелева микроскопа:
«Его прибор был длиной с раздвижной футляр от музыкальной
трубочки, диаметр прибора равнялся почти толщине запястья. Микроскоп
был сделан из позолоченной бронзы и состоял из трех частей, так что его
можно было удлинять в большей или меньшей степени, соответственно
расстоянию, па котором находилась [рассматриваемые] крохотные объекты.

318 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
На одном конце прибора имелась небольшая, окрашенная в черный цвет
воронка с маленьким, размером поменьше небольшого ногтя отверстием,
которое использовалось для наблюдения [объектов]; весьма небольшое
двояковыпуклое сферическое стекло (объектив.— Ю. Я.) помещалось на
расстоянии примерно двух пальцев от этого отверстия. С другой стороны
имелась меньшая трубка, диаметр которой составлял примерно одну треть
от диаметра первой [трубки], а длина была почти такой же, как у мизинца;
в верхней части трубки была установлена другая линза, плоская с одной
стороны (и выпуклая с другой.— Ю. Я.). Эта линза (окуляр.— Ю. Я.)
своей плоской стороной была обращена к двояковыпуклой линзе, а
выпуклой стороной — к объектам; последняя была таким образом покрыта
медью, что в ней оставалось лишь очень малое отверстие, такое малое, что
тонкая игла могла бы полностью заполнить его. Якоб Кюффлер говорит, что
это были не обычные выпуклые и вогнутые линзы, изготовленные из
обыкновенного стекла: для того чтобы сделать линзы более прозрачными, он
(Дреббель.— Ю. Я.) наносил на расплавленное и начавшее застывать
стекло некоторое особое вещество, увеличивающее его прозрачность. Я
согласен с ним; каждый мог легко убедиться, что эта плоско-выпуклая линза
представляла собой половину маленького стеклянного шарика, размером
с небольшую вишенку; плоская сторона линзы была хорошо различима
внутри трубки, когда прибор был разобран; с внешней его стороны можно
было легко видеть окружность маленького полушарика, покрытого слоем
позолоченной меди.
Прибор был помещен в позолоченное медное кольцо, которое
поддерживалось тремя ножками, а те в свою очередь опирались на маленькую
плоскую подставку, напоминающую крышку от кастрюли; между этой
плоской подставкой и линзами имелась небольшая круглая пластина
черного цвета, которая могла поворачиваться. На нее он укладывал предметы
и, двигая их вперед и назад, добивался, чтобы они заняли положение, при
котором точно бы находились на линии зрения. Он выбирал такое место,
где солнечные лучи освещала предметы, но не попадали в прибор. Кроме
того, предмет в приборе приставлялся перевернутым, так что если
невооруженный глаз видел, как маленькие живые существа смещались вправо,
то при взгляде через стекло казалось, что они двигаются влево...
Если трубку укорачивали на длину, равную толщине трех, четырех или
шести пальцев, или более, чем на половину ее собственной длины,
изображение предмета не расплывалось, а всегда оставалось четким, так что мы
видели его все более отчетливо по мере того, как укорачивали трубу, хотя
все его размеры уменьшались, точно так же, как написанные рукою
буквы уменьшаются, когда мы смотрим на них через увеличительное стекло
(пропорционально расстоянию, на которое мы приближаем к ним стекло);
этот факт усиливает мое предположение, что прибор — просто два
увеличительных стекла, расположенных одно над другим».

Алхимик
319
Таким образом, в
микроскопе Дреббеля трубка была
разделена на две —
объективную и окулярную, каждая
из которых могла
передвигаться вверх и вниз в кольце,
укрепленном в вертикальном
положении на трех ножках,
которые опирались на
подставку; передвигая нижнюю
трубку, производили уста- Рис- 9~8· Эскиз микроскопа Дреббеля.
новку на фокус; передвигая
верхнюю — меняли увеличение. Объекты рассматривались в падающем
свете — в прямых лучах солнца или рассеянном дневном свете.
Увеличение в микроскопе Дреббеля достигало двенадцати. Сохранился эскиз
микроскопа, сделанный Исааком Бекманом (1588-1637) — уроженцем
Миддлбурга, философом и естествоиспытателем, ректором латинской
школы в Дордрехте, посетившим лабораторию своего компатриота
(рис. 9-8).
Оценивая место Дреббеля в ранней истории оптического
приборостроения, большинство историков науки отмечают его заслуги, по
крайней мере, в изготовлении и популяризации телескопа и —
особенно — микроскопа. Весьма возможно, что Дреббель был одним из
изобретателей микроскопа. Однако, как это неоднократно случалось
в «юные годы науки», его авторство четко не зафиксировано ни одним
официальным документом, а косвенные свидетельства допускают
различные толкования. «Давно пора понять,— указывал в этой связи С.
И. Вавилов,— что вероятность приоритета в научном открытии ceteris
paribus* в среднем обратно пропорциональна числу лиц, одновременно
занимающихся этим вопросом... Хорошо известно, что в наше время
даже самые тонкие и неожиданные открытия часто делались
одновременно многими в разных странах».
АЛХИМИК
Ученые XVI-XVII веков знали, что один из действенных способов
привлечения внимания и кошельков покровителей заключался в том,
чтобы объявить себя алхимиком, способным найти «философский камень»
или изготовить золото (что, в общем, одно и то же). Хотя Дреббель,
несомненно, и в Лондоне, и в Праге занимался трансмутацией металлов
При прочих равных условиях (лат.).

320 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
(для чего и придумал атанор), трудно сказать, насколько целенаправленно
он шел к осуществлению вожделенной мечты искателей химеры.
Наверняка лишь известно, что он ставил многочисленные химические
эксперименты, пытаясь найти «скрытые секреты Природы», и даже выпустил
в начале двадцатых годов «Трактат о квинтэссенции*», обильно
насыщенный алхимической терминологией и повествующий о том, как
приготовить и использовать в медицине «эссенцию», извлеченная из металлов,
растений и животных (понимая под этим соответственно соли, спиртовые
экстракты и различные мясные бульоны). Что же касается реальных
достижений Дреббеля-химика, то о них о большинстве их можно говорить
лишь предположительно. Ему, например, приписывают открытие
гремучей ртути и изобретение способа получения серной кислоты путем
сжигания ее с селитрой101.
С уверенностью можно говорить лишь о значительном вкладе Дреббе-
ля в такой раздел технической химии как технология крашения. Древние
красильщики и их европейские последователи использовали
естественные красящие вещества, содержащиеся в растительных и животных
организмах. Например, для придания тканям красного цвета применялась
кошениль — высушенные тельца насекомых из семейства червецов,
водящихся на кактусе нопале. При этом в качестве закрепителя
использовались квасцы или винный камень. Вклад Дреббеля в технологию крашения
состоял в том, что он предложил использовать вместо этих закрепителей
соли олова (оловянную протраву), благодаря чему при окраске тканей
кошенилью получался ярко-красный (алый) цвет. Интересно, что это
предложение не было результатом упорных поисков, а родилось почти
случайно, о чем рассказал в своем дневнике Исаак Бекман.
«...Корнелис Дреббель... поместил в своем окне сосуд с экстрактом
кошенили, приготовленным на кипяченной воде, намереваясь заполнить
этим экстрактом термометр. Некоторое количество aqua regia (царской
водки. — Ю. П.) попало в экстракт, когда случайно была разбита
расположенная над сосудом реторта: при этом окраска экстракта превратилась
из пурпурной в исключительно красивую, алого цвета. После некоторых
размышлений и опытов Дреббель обнаружил, что олово, посредством
которого оконная рама была разделена на квадраты, растворилась в aqua
regia, что и послужило причиной этого изменения». Дреббель открыл
свой способ братьям Кюффлерам, а те организовали красильню в четырех
милях от Лондона в городке Стратфорд-ле-Бау (под Лондоном) и в течение
нескольких десятилетий лет успешно эксплуатировали открытие своего
тестя (сохраняя фамильный «рецепт» в строжайшей тайне).
Квинтэссенция (лат. quinta essentia — пятая сущность или пятый
элемент) — в античной натурфилософии и алхимии означает тончайшую стихию,
эфир, божественный дух.

Последняя декада
321
ПОСЛЕДНЯЯ ДЕКАДА
Со смертью Якова I Дреббель потерял высокого покровителя. Новое
место службы он нашел в Морском ведомстве Короны. Может быть,
руководителей Адмиралтейства заинтересовала возможность использования
подводной лодки в военном деле, хотя, скорее всего, им понадобилось
знания Дреббеля-алхимика, его опыт устройства фейерверков на придворных
праздниках и, следовательно, умение обращаться с порохом и составлять
взрывчатые композиции. Готовя экспедиции герцога Бекингемского по
захвату острова Ре и освобождения от армии Людовика ХШ укрывшихся
в Ла Рошели гугенотов, военные моряки намеревались использовать
«водные мины и петарды»; они, как говорилось в одном из приказов
Лорда-Адмирала, «должны были взрываться посредством пороха и топить корабли».
Для изготовления военно-морского снаряжения и был нанят Дреббель,
которому предоставили жилье и мастерскую «в монастыре францисканцев,
расположенном между Олдгейтом и Тауэром». Ла Рошель была осаждена
войсками французами летом 1627 года. Английские войска сделали
несколько безуспешных попыток освободить своих единоверцев, но в
октябре следующего года крепость пала (в последней экспедиции участвовал
сам Дреббель).
Константин Гюйгенс позднее писал: «Сей Дедал знал, как направить
силу пороха таким образом, чтобы она сдерживалась водой не в большей
степени, чем воздухом. Он обязан был доказать это, когда в 1628 году,
сопровождая британский флот к французским берегам, должен был
уничтожить королевский морской замок... что, как он утверждал, сделать было
совсем нетрудно. Но он даже не смог начать действий в этом направлении,
не говоря уже о том, чтобы получить желаемый результат. Некоторые
утверждают, что по этой причине Дреббель по возвращении обвинял
покровителей или руководителей этого предприятия в трусости и малодушии,
которые не пристало иметь истинным военным любой национальности,
но которые проявились в ряде роковых неудач во время военных действий
против Франции. Насколько он был могуществен в качестве
разрушителя морских эскадр, было продемонстрировано не так давно, хотя сам он
не присутствовал при этой демонстраций, а доверил одному из своих
зятьев машину собственного изобретения, с помощью которой большой
корабль был разрушен в один момент к величайшему удивлению комиссаров
Республики, назначенных правительством для изучения дела». Из слов
Гюйгенса можно заключить, что Дреббелю не удалось доказать
эффективность изготовленных им боеприпасов потому, что английский адмирал не
смог или побоялся подойти на близкое расстояние к замку.
После окончания Ла-Рошельской кампании начались поиски
виновников неудачи. Видимо, Дреббель и его помощники стали одними из
«стрелочников», и их уволили, не только не выплатив заработную плату, но

322 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
и не компенсировав понесенные ими затраты (несмотря на их
неоднократные унизительные просьбы). Оставшись без места, Дреббель бедствовал,
и стесненные денежные обстоятельства вынудили его заняться делом
отнюдь не творческим. В так называемой «Роулинсоновской рукописи»
говорится: «Он был очень беден и в последние свои годы содержал
пивную ниже Лондонского моста. У него было изобретение, касающееся
передвижения под водой, которое он испытал столь удачно, что многие была
убеждены в том, что он — некий загадочный Монстр, и это заставляло
многих посещать пивную, чтобы поглядеть на хозяина и выпить его эль».
Возможно, на новом поприще Дреббелю пригодились знания,
почерпнутые им у родственника, харлемского пивовара Якоба Голтциуса.
Он умер в лондонском монастыре францисканцев незадолго до 7
ноября 1633 года, поскольку в этот день официально было введено в действие
его завещание: «Находясь в добром здравии тела и полной сознании, я
утверждаю и говорю: отдаю в завещаю все мое имущество разделить
поровну между моими детьми: Джоном (Яном — ЮМ.) Дреббелем, Якобом
Дреббелем, Катариной Кюффлер и Анной Кюффлер».
ДРЕББЕЛЬ, ФРЭНСИС БЭКОН И НОВАЯ НАУКА
Значение научно-технического творчества Дреббеля не
ограничивается созданием новых приборов или химических открытий как таковых. Он,
может быть, сам того не сознавая, был участником того мощного
интеллектуального движения, которое, в конечном счете, привело к созданию
Новой науки, основанной на экспериментальной методологии и
использовании математики при исследовании природных явлений. Развитие
естествознания и точных научных дисциплин выдвинуло в XVII века своего
философа науки — Фрэнсиса Бэкона, выступившего уже в начале
«столетия гениев» (А. Н. Уайтхед) с пророчествами о значении научного
знания для могущества и процветания рода человеческого и предложившего
программу Instauratio Magna — Великого Обновления Наук. Бэкон был
убежден, что приобретение знаний — активный процесс, что тайны
природы могут быть раскрыты не ее созерцанием, а путем экспериментов
и тщательного анализа их результатов. Отсюда он делал заключение,
что философы должны знать и понимать механические ремесла, которые
ученым старой школы представлялись низменными и не
заслуживающими внимания. Одним из первых он осознал, что «наука развивается
наилучшим образом, когда теоретические рассуждения философов и
математиков находятся в теснейшей связи с результатами ручного труда
ремесленников».
Сам же Бэкон, как показывают его многочисленные заметки и
наброски, использовал любую возможность, чтобы собрать сведения о «част-

Дреббель, Фрэнсис Бэкон и новая наука
323
ностях» (particulars) науки (так он называл изобретения, технические
новинки и естественнонаучные открытия). Неудивительно поэтому, что
в своих сочинениях он неоднократно упоминает об изобретениях
нидерландского инженера, не называя при этом их автора (что было
характерным для писательской манеры Бэкона). Вот лишь несколько примеров.
«Новый органон»: «Мы также слышали, что изобретена уже машина
или лодка, которая может везти человека на некотором расстоянии под
водой»;
«Всеобщие явления»: «...Некие голландцы, недавно появившиеся у нас,
изготовили музыкальный инструмент, который издает нежные звуки,
когда на пего воздействуют солнечные лучи»;
«О достоинстве и приращении наук»: «В недавних экспериментах
с искусственным замораживанием было обнаружено, что соль в очень
большой степени способствует конденсации».
Как показала историк Розали Л. Коли, изобретения Дреббеля явились
одним из возможных источников «Новой Атлантиды» — незавершенного
утопического сочинения, в котором Бэкон образно выразил «мечту о
всесильном и идеально организованном коллективе ученых».
Главный институт государства Бенсалем, расположенного на
затерянном в океане острове Новая Атлантида, представляет собой ученую
коллегию или академию, назначением которой «является познание причин
и скрытых сил всех вещей и расширение власти человека над природою,
покуда все не станет для него возможным». Для того, чтобы эта
величественная цель была достигнута, в кратчайший срок, в «Доме Соломона»
принята сложная и дифференцированная организация научной работы:
одни ученые занимаются отысканием научной информации и ее
обработкой, другие ставят эксперименты, третьи обобщают их результаты,
четвертые разрабатывают методики новых исследований, пятые заняты
техническими изобретениями, шестые из наблюдении и опытов выводят
общие законы и так далее. В распоряжении членов коллегии прекрасно
оборудованные лаборатории, бассейны, башни, колодцы, сады и огороды
для опытных посевов, анатомические кабинеты и зверинцы.
Мореплавателям, которых кораблекрушение привело на остров, бенсалемцы с
гордостью показывают помещения «Дома Соломона» и рассказывают о своих
достижениях. И примечательно, что в числе этих достижений читатель,
знакомый с изобретениями Дреббеля, легко может увидеть его
подводную лодку, опреснитель, саморегулирующуюся печь, зрительную трубу,
микроскоп, волшебный фонарь, вечный двигатель, петарды,
эксперименты с атмосферными явлениями.
«Есть у нас также водоемы, где мы получаем пресную воду из
соленой... Есть у нас обширные помещения, где мы искусственно вызываем
и показываем различные явления природы, как-то: снег, дождь,
искусственный дождь из различных твердых тел, гром, молнию... Есть у нас

324 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
различного устройства печи, дающие и сохраняющие самую различную
температуру: с быстрым нагревом; с сильным и постоянным жаром; со
слабым и равномерным нагревом... Мы нашли способы видеть предметы
па большом расстоянии, как, например, на небе и в отдаленных местах;
близкие предметы мы умеем представить отдаленными, а отдаленные —
близкими и можем искусственно создавать впечатление любого
расстояния. Есть у нас зрительные приборы, значительно превосходящие ваши
очки и подзорные трубы. Есть стекла и приборы, позволяющие отчетливо
рассмотреть мельчайшие предметы — как, например, форму и окраску
мошек, червей, зерен... Есть у нас Дома света, где производятся опыты со
всякого рода светом и излучением и со всевозможными цветами и где из
тел бесцветных и прозрачных мы извлекаем различные тела... Здесь же
производим мы опыты с окрашиванием света, со всевозможными
обманами зрения в отношении формы, величины, движения и цвета, со всякого
рода теневыми изображениями... Есть у нас суда и лодки для плавания под
водой... Есть различные сложные механизмы, часовые и иные, а также
приборы, основанные па вечном движении. Мы производим
артиллерийские орудия и всевозможные военные машины; новые сорта пороха,
греческий огонь, горящий в воде и неугасимый, а также фейерверки всех видов
как для развлечения, так и для других целей...»
«Итак, — пишет Розали Л. Коли, — «такие современники, как
Дреббель, помогли Бэкону постичь замечательные результаты занятий
«частностями»; благодаря им практический метод его академии обрел свою
форму... Их творческое воображение приблизило Бэкона к
предвидению утопического идеала, нуждавшегося в практическом осуществлении,
к цели, обеспечивающей вечное движение усовершенствования знания».
Историческое значение «Новой Атлантиды» заключается, прежде всего,
в том, что в ней была высказана идея организованной, коллективной,
государственной науки, а «Дом Соломона» стал прообразом, моделью научных
академий, возникших в XVII веке в ряде европейских стран.
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
То немногое, что известно о Дреббеле-человеке (рис· 9-9) позволяет
с большой симпатией относиться к этому выдающемуся инженеру.
«Лишь однажды я встретился на улице с очень известным философом
Дреббелем. Не припомню, чтобы я когда-либо видел человека более
необычной наружности. В этом плохо одетом человеке, в его грубом платье
было что-то такое, что наполняло вас чувством удивления и что делало
любого другого посмешищем» (Питер Пауль Рубенс).
«Корнелиус Требель, уроженец Алкмара, светловолосый, очень
красивый человек, чрезвычайно сдержанный и совершенно отличный от

Штрихи к портрету
325
других люден подобных занятий» (секретарь герцога Вюртенбергского
Г. Я. Вурмсеер фон Френденхайн после посещения дворца Элтэм).
«Он живет согласно законам Природы и... не считает себя
оскорбленным действием или словом другого во всем, что каким-либо образом
связано с его именем. Если кто-нибудь бранит его, он остается совершенно
невозмутимым я не произносит в ответ ни слова, исключая те случаи,
когда его собеседник оказывается прав или когда он достойный человек. Он
не носит с собой оружие — ни в сельской местности, ни в городе — и не
станет защищаться, если на него нападут, хотя он силен и крепок телом»
(де Пейреск).
«Дреббель — человек высокого ума, глубоко мыслящий и
преисполненный идеями великих открытий... По мере того, как увеличивалось
число прожитых им лет, росло и число его изобретений. Последние, подобно
потоку, самопроизвольно проистекали из его сознания и не были
вычитаны из книг, которые он всегда презирал, будучи совершенно уверенным,
что истина и научное совершенство заключены в срытых тайнах природы.
Следует напомнить, что он уже в зрелом возрасте научился понимать
латынь и говорить на ней, причем сделал это самостоятельно, без чей-либо
помощи. Он живет подобно философу, интересуясь только собственными
наблюдениями; презирает земные вещи мира сего, а также его знатных
людей; готов скорее приветствовать бедняка, чем того, кто занимает
видное положение» (Абрахам Кюффлер).
«Дреббель ведет себя как простой и невежественный человек. Когда
его спрашивают, сможет ли он сделать эту, ту или какую-нибудь другую
вещь, он всегда отвечает отрицательно. Он полностью раскрывается
перед людьми, которых считает остро мыслящими, или теми, кто стремится
стать таковыми. Три или четыре года назад он начал курить табак, хотя
ранее терпеть его не мог. Он до такой степени стал рабом этой привычки,
что курит и днем, и ночью и заявляет, что те, кто не курит, ничего не
понимают в жизни. Когда он встречает еще более заядлого курильщика, чем он
сам, то относится к нему с огромным уважением и вниманием и проявляет
готовность объяснить ему свои секреты; в других случаях — он очень
неудобный собеседник» (И. С. Кюффлер).
«Внешностью Дреббель напоминал нидерландского фермера, а своим
ученым разговором — мудрецов Сомоса и Сицилии. Я желал бы извлекать
пользу из вашего общества в течение более длительного срока, о
великий старик (!— Ю. Я.), но быстротечность времени стоит на моем пути
и противно моей: волн откладывает встречу с Вами до следующего года»
(Константин Гюйгенс).
«В отношении Дреббеля буду краток. Упоминая об этой Луне
наряду с Солнцем (Ф. Бэконом.— 70. Я.), я уделял особое внимание физике,
в связи с которой этот нидерландец с севера, житель Алкмара, доказал
свою исключительную полезность. Этот факт я могу подтвердить как

326 Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества
"V..AÎ'5fe
Рис. 9-9. Корнелис Дреббель
(гравюра Кристоффеля
ван Сикема-младшего)
свидетель, поскольку мне, находившемуся
с ним в задушевных отношениях, было
известно о нем все; точно так же и он знал
меня очень хорошо. Некоторые смеялись
над королем Яковом, говоря, что этому
вечному изобретателю (Дреббелю,— Ю. Я.) так
и не удалось достичь чего-нибудь такого, чья
стоимость оправдалась бы его полезностью.
Но даже если допустить правомочность
этого утверждения (чего нельзя сделать, не
совершив несправедливости по отношению
к нему), все равно станет очевидным, что,
благодаря своим глубоким знаниям, он
создавал замечательные механические
приборы, к которым некоторые люди относились
с презрением, во большинство скорее
восхищалось ими, чем понимало» (Константин Гюйгенс).
В XVII веке целый «букет» хвалебных эпитетов сопровождал
упоминания о Дреббеле: для Роберта Бойля он был «превосходнейшим»,
«наиславнейшим», «заслуженно известным Механиком и Химиком», «великим,
единственным в своем роде ученым Механиком»; для Готфрида
Вильгельма Лейбница — «знаменитым Дреббелем»; для Германа Бургаве —
«человеком замечательной [научной] честности; для мемуариста и автора
морально-философских трактатов Джона Ивлина (1620-1706) — «известным
химиком»; для Даниэля-Георга Моргофа ( 1639-1691 ), историка
литературы, автора популярного в XVII веке компендиума «Полигистор»*, —
«выдающимся Мастером вещей естественных и искусственных, обладателем
многих философских тайн». К этим славным именам можно добавить
имена Джона Уилкинса, Кристофера Рена, Марена Мерсенна, Дени Папена
и других известных ученых, высоко ценивших талант Дреббеля. Но даже
они, говоря словами Константина Гюйгенса, «скорее восхищались, чем
понимали его». И в этом — беда Дреббеля, которого
социально-экономические условия его времени поставили, выражаясь фигурально, в один ряд
с «танцовщиками, актерами и комедиантами», то есть с теми, кто призван
был развлекать власть имущих в обмен на некоторые жизненные блага.
Изобретения были для Дреббеля монопольным товаром, кормившим
его семью и позволявшим ему заниматься созданием новых приборов.
Нужно ли поэтому удивляться, что он не склонен был раскрывать
сущность своих трудов, говорил о них в нарочито неясных выражениях и даже
пытался придать им черты «сверхъестественного»? Впрочем, и сам Дреб-
Полигистор — «знающий многие науки»; от греческих polys ( многие),
и histor (знающий)..

Штрихи к портрету
327
бель вряд ли мог бы четко объяснить, какой физический или химический
закон лежит в основе его приборов и устройств. Хотя он и именовался
иногда «философом» (то есть «ученым» в языковом обиходе того
времени), он был инженером per excellentiam, причем инженером, близким
по характеру своего дарования и деятельности к латинскому значению
основы этого слова (ingenium — изобретательность). Этим он отличался,
например, от Стевина, Галилея, Лейбница, Гюйгенса, технические
изобретения которых были следствием их глубокого понимания законов
природы. В оправдание Дреббеля (если он в таком оправдании нуждается)
следует сказать, что для техники XVI-XVHI веках его «случай» был скорее
правилом, чем исключением.
Конечно, и Бойль, и Лейбниц и многие другие ученые прекрасно
понимали, что в основе изобретений Дреббеля лежат эксперименты и
искусство мастера, а не вмешательство потусторонних сил. Но большинство из
тех, кто видел его perpetuum mobile или подводную лодку, охотно верили,
что он пользуется магическими рецептами и заклинаниями. Родители
молодого Константина Гюйгенса, люди прекрасно образованные, в письмах
сыну в Лондон убеждали его избегать общества Дреббеля из-за молвы
обвинявшей его в чародействе. Впрочем, подобное отношение к Дреббе-
лю в XVII веке вполне извинительно, если учесть, что уже в следующем
веке его имя сопровождалось эпитетами «шарлатан», «ветродуй», «
обманщик», «фокусник» и тому подобными, а через триста с лишним лет
известный историк науки Линн Торндайк назовет его «наиболее претенциозной,
скрытной и магической фигурой в научном и техническом мире начала
семнадцатого столетия». Еще решительней в своей негативной оценке
Дреббеля были настроены те авторы, которые не хотели или не могли
понять ни изобретений нидерландского инженера, ни условий его жизни,
заставлявших его быть «наиболее скрытной и магической фигурой».
И лишь ретроспективная оценка творчества Дреббеля позволила
современному историку дать справедливую характеристику нашему герою:
«Он сочетал в себе богатое воображение, присущее эпохе барокко, с
замечательным здравым смыслом и независимостью суждений. Благодаря
интуиции эмпирика, он смог в ряде случаев намного опередить
академическую науку своего времени».

ГЛАВА 10
СЭМЮЕЛ МОРЛЕНД,
ИЛИ MAGISTER MECANICORUM
Механик... должен выполнить свою работу в соответствии
с механическими науками и с учетом требуемых размеров
и существующих или предполагаемых нагрузок, для чего
ему необходимо знать все то из геометрии и арифметики,
что потребуется при расчете машины ... Но, кроме того, он
должен родиться механиком, чтобы не только быть искусным
от природы в изобретательстве, но и уметь перенять все науки
и ремесла таким образом, что о нем можно было бы сказать:
то, что видят его глаза, могут сделать его руки.
Якоб Лейпольд (1674-1727)
ИЗОБРЕТАТЕЛЬ ПОНЕВОЛЕ
Сколь разнообразны причины, приводящие неофитов в научные или
технические сообщества! Для одних — это возможность утолить жажду
знаний, для других — сделать академическую или чиновничью карьеру,
для третьих — семейная традиция, для четвертых — перспектива
обогащения... Именно по последней из перечисленных причин герой этой
главы стал одним из самых плодовитых и выдающихся изобретателей
XVII века, столь богатого на неординарные таланты. Удачливый дипломат
и важный сотрудник секретной службы в правительстве Оливера
Кромвеля, он безжалостно предал своего работодателя, однако не нашел себе
места в государственной машине после реставрации королевской власти.
Поэтому он вынужден был обратиться к «математике и экспериментам»,
чтобы добиться расположения Карла II, и, благодаря его покровительству
и «милостям», утолить свое тщеславие и набить карманы звонкой
монетой. Отнюдь не «священный огнь творчества», а меркантильные интересы
обеспечили сэру Сэмюелю Морленду почетное место в истории техники.
НА СЛУЖБЕ РЕСПУБЛИКЕ
В середине ноября 1653 года к причалам Гетеборга пристала маленькая
флотилия, состоявшая из двух торговых судов и двух военных кораблей
сопровождения. Она доставила в Швецию посольство республиканской

На службе республике
329
Рис. 10-1. Сэмюел Морленд
(портрет работы сэра
Питера Лели)
Англии, которому предстояли
нелегкие переговоры с королевой
Христиной (1626-1689) и ее многоопытным
канцлером Акселем Оксеншерной
(1583-1654) об установлении
политического и торгового союза между
двумя странами. Возглавлял посольство
Бальстрод Уайтлок (1605-1675),
известный юрист и дипломат,
Лорд-хранитель Большой печати Англии. Его
сопровождала многочисленная свита,
в которую входили разносторонне
образованные люди, способные
произвести благоприятное впечатление
на Христину. Ибо молодая королева,
хотя и была искренней протестанткой,
терпеть не могла сухой теологии
лютеранских богословов и увлекалась
наукой, поэзией, театром, музыкой.
Одним из членов свиты посла был Сэмюел Морленд, высокий молодой
человек двадцати восьми лет, с темно-голубыми глазами, темно-русыми
волосами и решительно выставленным вперед подбородком (рис. 10-1).
Сходя с корабля на пристань, он, наверное, был очень взволнован,
поскольку начинал новую жизнь и делал свои первые шаги на
государственной службе.
В прежней жизни остались детские годы, проведенные в доме отца —
скромного пастора англиканской церкви в городишке Салхимстед Банни-
стер, графство Беркшир, годы учебы в грамматической школе и в
кембриджском колледже св. Магдалины, где он получил степень магистра
и в совершенстве овладел латынью, греческим, древнееврейским и
французским языками, а затем почти три года трудился в скромной
должности тьютора. Эти унылые, безденежные и безнадежные годы скрашивало
лишь общение с одаренными учениками, одним из которых был Сэмюел
Пепис (1633-1703) — впоследствии важный чиновник Адмиралтейства,
президент Лондонского королевского общества, член парламента и друг
Исаака Ньютона.
Определенных обязанностей в посольстве Морленд не имел.
Очевидно, «эксплуатировалось» его знание языков и умение поддерживать
ученые беседы, создававшие своеобразный «интеллектуальный климат»
переговоров. А они протекали неторопливо и успешно завершились лишь
весной следующего, 1654 года. И в течение всей долгой северной зимы,
которую посольство провело в Швеции, «ученые молодые люди,— как писал
в «Журнале шведского посольства» Уайтлок,— упражнялись в диспутах,

330 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
Рис. 10-2. Джон Терло
(портрет работы
неизвестного художника)
беседуя между собой на латыни». Почти
наверняка можно утверждать, что одним
из предметов обсуждения была
арифметическая машина Паскаля («Паскалина»),
которую «французский Архимед» в 1652
году преподнес Христине. И не вызывает
сомнений, что активным участником
диспутов был Морленд — по словам главы
посольства, — «очень воспитанный
человек и превосходный ученый, скромный
и почтительный, в совершенстве знающий
латынь, и к тому же искусный механик
(курсив мой. — Ю. Я.)».
Вернувшись с посольством в Англию,
Морленд становится сотрудником
государственного секретаря Джона Терло
(16Ιοί 668) (рис. 10-2), выдающегося
организатора и человека необычайного трудолюбия,
стремившегося в каждой из
многочисленных сфер своей деятельности окружить себя энергичными и
предприимчивыми помощниками. В течение года Морленд проходил «обкатку» в
ведомстве Терло, а в мае 1656 года в ранге чрезвычайного посла отправился
с поручением Кромвеля к герцогу Савойи Карлу-Эммануилу. Морленд
должен был убедить герцога-католика отменить религиозные гонения на
членов протестантской секты вальденсов, обосновавшейся в долине
Пьемонта. Путь в Риволи (резиденцию Карла-Эммануила) лежал через
Францию, что, по-видимому, сыграло немалую роль в личной судьбе молодого
дипломата (об этом — позднее). После аудиенции у Людовика XIV в
Париже Морленд направился в Женеву, чтобы действовать совместно с
английским резидентом в швейцарских кантонов известным математиком
Джоном Пеллом. Совместными усилиями они добились амнистии
вальденсов и передали им пожертвования английских протестантов.
Дипломатическая миссия Морленда успешно завершилась в конце
1656 года, а двумя годами позже на прилавках лондонских книжных
лавок появился роскошно изданный том: «История евангелической церкви
пьмонтских долин, содержащая совершенно точное описание места
действия и правдивый отчет о вероучении, жизни и преследованиях древних
обитателей долин» (расходы по изданию книги взяло на себя
правительство). Это антикатолическое сочинение еще аукнется Морленду
впоследствии!
В Англии он вновь поступил под начало Терло. Государственный
секретарь, убедившись в лояльности и исполнительности своего
помощника, решил переместить его с дипломатического фронта в более деликатную

И маятник качнулся
331
сферу деятельности —
секретную разведывательную службу.
Основным ее назначением была
борьба с бесчисленными
заговорами роялистов, пытавшихся
убить Кромвеля и восстановить
в Англии монархию. Морленд
курировал в этой службе
перлюстрацию писем,
проходивших через лондонский почтамт,
и поддерживал связь с
многочисленными осведомителями
шефа, держа в своих руках
обширные сведения о шпионской сети
госсекретаря.
Впоследствии один из
приближенных Кромвеля
вспоминал: «Способ, посредством
которого Терло переписывался
с заморскими шпионами и аген- Рис. 10-3. Сюзанна де Мильвиль
тами, действовавшими в Англии, (портрет работы
состоял в следующем: Морленд неизвестного художника)
давал этим людям некоторые
фальшивые адреса, по которым они должны были направлять свои письма
и в то же время сообщал адреса м-ру Дорислаусу*, который вносил их
в свой список; поэтому, когда последний вскрывал почту и обнаруживал
эти адреса, он узнавал отправителей писем...У Морленда всегда имелись
одна или две подходящих комнаты в ряде уединенных мест Сити,
снимавшихся им на год под чужим именем, где он тайно принимал агентов
и получал от них сведения».
Близость к госсекретарю придавала Морленду уверенность в
будущем, и в середине 1657 года он решил обзавестись семьей. Его выбор
пал на Сюзанну де Мильвиль (рис. 10-3), дочь норманнского дворянина,
владевшего поместьем Буасси. Не исключено, что, возвращаясь из
своей дипломатической миссии, Морленд пересек Ла-Манш неподалеку от
Дьеппа, где находилось поместье. Он, быть может, гостил у Мельвилей,
выказывая знаки внимания приглянувшейся ему девушке, которая была
очень привлекательна и чрезвычайно гордилась своим «благородным»
происхождением.
В Англии супруги поселились в Бау (предместье Лондона), где
Морленд купил небольшой домик и где родились их дети — сын и две дочери.
Помощнику Морленда, также занимавшемуся перлюстрацией.

332 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
Хлопотливая служба Морленда официально оплачивалась весьма
скромно, но, видимо, у него были и другие источники доходов (да и приданное
Сюзанны, надо полагать, было немалым), поскольку много лет спустя он
вспоминал: «Я ... имел хороший дом, достаточное количество слуг и
челяди, очень хороший экипаж и лошадей на конюшне; у меня был доход около
тысячи фунтов в год, позволявший мне содержать дом и выезд, а у моей
жены была молодая красивая компаньонка».
И МАЯТНИК КАЧНУЛСЯ
Но продолжалось это относительно благополучное существование
недолго. После смерти Оливера Кромвеля и короткого протектората его
сына Ричарда власть в апреле 1659 года перешла к парламенту, который
уволил Терло, а Морленда, оставив на государственной службе,
определил на скромное место секретаря Комитета по досмотру. Перейдя на
службу в правительство парламента, Морленд не стал, разумеется, искренним
республиканцем. Он принадлежал к числу тех государственных
служащих, которые не разделяли ни предрассудков роялистов, ни фанатизма
пуритан. Главную свою цель они видели в лавировании между партиями,
позволявшем удержаться на поверхности бурных течений и круговоротов
эпохи «великого мятежа». Поэтому Морленд начинает опасную двойную
игру, предлагая свои услуги королевской партии.
История его предательства связана с так называемым «Делом
Ричарда Уиллиса», которое началось еще в 1657 году. Тогда Кромвель, Терло
и один из авторитетнейших роялистов Ричард Уиллис (1613-1690),
составили тайный план, цель которого состояла в том, чтобы заманить Карла II
в Англию, где его убили бы агенты Терло. Подробности заговора
обсуждались в кабинете госсекретаря, и после совещания Кромвель обнаружил
в примыкающей к кабинету комнатке дремлющего Морленда.
Лорд-протектор выхватил кинжал, намереваясь убить шпиона, но Терло убедил
Кромвеля, что его помощник не подслушивал заговорщиков, а, проведя
две бессонные ночи за подготовкой срочных документов, заснул от
усталости за своей конторкой. Как ни странно, подозрительный Кромвель
поверил такому объяснению. По каким-то причинам осуществить «план
Уиллиса» во время протектората Оливера Кромвеля не удалось, и к нему
вернулись лишь спустя полтора года. Вот тут-то и вступил в игру
Морленд, тайно сообщив королю, что ему ни в коем случае не следует
появляться в Англии, и назвал имя главного заговорщика. Уиллис же позднее
категорически отрицал свое участие в заговоре, утверждая, что Морленд
ради корысти оклеветал его. Обвинение Уиллиса было для Морленда, по
существу, беспроигрышной лотереей: если бы победили республиканцы,
он мог объяснить свой поступок стремлением вызвать сомнения и разброд

И маятник качнулся
333
среди роялистов-заговорщиков; если бы победили сторонники короля, —
утверждал бы, что обезвредил опасного врага и спас жизнь Карлу. Мор-
ленд надеялся, что политическая погода в стране, наконец-то,
установится, и он вновь займет почетное и прибыльное место в государственной
иерархии. Но его честолюбивым планам не дано было свершиться...
Весной 1660 года Морленд пришел к выводу о неизбежности
реставрации монархии и решил, что больше медлить нельзя. В мае вместе с
потоком искателей королевских милостей, захватив важные документы,
он отправился в нидерландский город Бреду, где располагалась
временная резиденция Карла IL Король доброжелательно встретил Морленда
и даровал ему дворянский титул рыцаря, объяснив эту милость тем, что
новоявленный дворянин «передавал ему секретные сведения в течение
всего времени, пока служил у Терло». Это разоблачение, сделанное
легкомысленным монархом, серьезно подорвало репутацию сэра Сэмюела не
только среди республиканцев, но и среди таких же, в принципе, как и он,
перебежчиков.
В конце мая Карл II под колокольный звон и пушечные залпы въехал
в Лондон. На площадях столицы били винные фонтаны, звучала
музыка, и, глядя на веселящихся лондонцев, умный циник Карл воскликнул
с усмешкой: «Если бы я знал, что они так мне обрадуются, я вернулся
бы раньше!». Король остался верен своим легкомысленным привычкам,
и его поведение заслужило осуждение благочестивого мемуариста: «Карл,
увы! Вместо того чтобы возносить молитвы и благодарения небесам за свою
чудесную Реставрацию, провел ночь своего возвращения с миссис Пальмер
в доме сэра С. Морленда». Оказывая подобные услуги королю, сэр
Сэмюел мог рассчитывать и на более значительные милости, чем те, что были
дарованы ему в Бреде. И действительно, через месяц он получил
очередное повышение, став баронетом и «джентльменом королевских покоев»
(в России сказали бы «постельничим»).
Дворянские титулы, хоть и льстили тщеславию Морленда, но ни
фартинга ему не принесли (к тому же вступление «во дворянство» потребовало
от него огромных затрат). Оставшись без средств, он униженно обращается
к Карлу и, ссылаясь на его обещания вознаградить «спасителя»,
выпрашивает у короля «какой-либо знак милости, посредством которого он сможет
преодолеть свои затруднения, или некоторую небольшую сумму,
позволившую бы ему и его семье прокормиться в отдаленном месте, где никто бы не
узнал об опасностях, которым он подвергался, о его службе и надеждах».
Карл II никогда не связывал себя данным словом. Да и вряд ли он мог
выполнить все обещания, которые он щедро раздавал в
предшествующие Реставрации годы. Король вернулся к власти в окружении алчных
придворных, жаждавших крови и стремившихся отхватить кусок
пожирнее: государственную должность-синекуру, недвижимость или
земельный надел. И, тем не менее, Морленд был замечен в числе просителей,

334 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
осаждавших Карла, его услышали и даровали пенсию в пятьсот фунтов
годовых из доходов почтового ведомства.
Увы! Сэр Сэмюел был лишен деловой хватки, к деньгам относился
небрежно, а, может быть, полагал зазорным для «рыцаря и баронета» вести
им счет. Пытаясь жить на широкую ногу, как и подобало дворянину, он
запутался в долгах и вынужден был продать пенсию (что было вполне
в традициях того времени).
Оказавшись на мели, Морленд не сделал попытки вернуться на
государственную службу. Может быть, тщеславие не позволило ему вновь
стать в ряды клерков, может быть, двери государственных учреждений
были закрыты для него как для человека, безжалостно предавшего своих
работодателей. «И тогда, — писал сэр Сэмюел,— я посвятил себя
математике и таким экспериментам, которые могли доставить удовольствие
королю». Но были ли у него основания надеяться на успех на новом поприще?
То немногое, что нам известно о «научном прошлом» Морленда,
позволяет предположить, что, оставляя государственную службу, он совершал
весьма рискованный шаг. Ему было уже тридцать пять, а у большинства
ученых и изобретателей творческий период начинался, как правило, на десять-
пятнадцать лет раньше и заканчивался примерно к пятидесяти годам. Только
отчаянное положение могло заставить Морленда искать источник
пропитания в «математике и экспериментах», точнее, в «удовольствии», которое
они могли доставить Карлу II. Ведь королевская благосклонность — это или
солидное вознаграждение, или новый титул, сопровождаемый какой-либо
недвижимостью, или доходная и необременительная королевская служба,
то есть те самые материальные блага и почести, которые сэр Сэмюел теперь
надеялся получить у короля иным, чем ранее, способом. Надежда Морленда
была вполне обоснованна, так как Карл II ожидал от науки практической
выгоды для государства и сам немного «развлекался» ею: в своей придворной
лаборатории наблюдал и проводил химические опыты, интересовался
анатомированием животных, неплохо разбирался в навигации и судостроении.
Трудно сказать, что конкретно имел в виду Морленд, говоря о своих
занятиях математикой (в XVII веке этим термином обозначали также целый
ряд прикладных дисциплин: навигацию, фортификацию, механику и
другие). Во всяком случае, следов Морленда в истории собственно
математики не обнаружилось. Успеха Морленд добился в области математики
прикладной как инженер — «хитроумный изобретатель».
ПРИБОРНЫХ ДЕЛ МАСТЕР
Счетные машины. Одно из первых изобретений Морленда, о
котором, впрочем, доподлинно ничего не известно, было связано с
«механизацией» процесса перлюстрации и подделки письменной корреспонденции.

Приборных дел мастер
335
Изобретатель утверждал, что он внедрил его (как мы сказали бы сейчас)
свои машины на Лондонском почтамте, но в огне Большого лондонского
пожара в сентябре 1666 года сгорели и сам почтамт, и все оборудование.
Наиболее же значительные изобретения Морленда в шестидесятые
годы были связаны с механизацией вычислений: в 1663 году он изобрел
аналоговое вычислительное устройство, предназначенное для решения
треугольников и нахождения значений тригонометрических функций,
тремя годами позднее создал первые английские счетные машины —
суммирующую и множительную.
О последних двух машинах в апреле 1666 года «Лондонская газета»
сообщала: «Сэр Сэмюел Морленд изобрел два очень полезных
инструмента: один служит для сложения и вычитания фунтов, шиллингов, пенсов
и фартингов или любых других монет, весов и мер,... другой для быстрого
выполнения умножения и деления, а также извлечения квадратного и
кубического корней с любой требующейся точностью». Воодушевленный
вниманием прессы, Морленд через несколько лет опубликовал
небольшую брошюру «Описание и применение двух арифметических
инструментов...», посвятив ее (что вполне естественно) «Его Сиятельнейшему
Величеству Карлу II, Королю Британии, Франции и Ирландии». Свою
суммирующую машину он представлял читателю как «новый и
исключительно полезный инструмент для сложения и вычитания фунтов, шиллингов,
пенсов и фартингов, не требующий затрат памяти и беспокойства ума и не
подвергающий вычислителя (operator) какой-либо неопределенности».
«Новый и исключительно полезный инструмент» был устроен
следующим образом (рис. 10-4). На лицевой плате (верхней крышке) машины
сделано восемь отверстий, градуированных по периметру. Шкалы нижних
отверстий разделены на 4, 12 и 20 частей (для подсчета фартингов,
пенсов и шиллингов, соответственно); верхние отверстия имеют десятичные
шкалы и используются при счете единиц, десятков и так далее фунтов.
Под каждым отверстием расположен диск, градуированный аналогичным
образом и вращающийся на оси, укрепленной на нижней крышке
машины. Напротив каждой цифры на диске имеется отверстие; вставив в него
небольшой ведущий штифт (stylus), можно повернуть диск на
определенный угол и установить таким образом в данном разряде машины нужную
цифру. Эта цифра наблюдается в окошке в верхней части каждой шкалы.
Под окошком, несколько несимметрично относительно его центра,
расположен упор, который служит стопором для штифта при вводе чисел.
Вначале счета все диски с помощью штифта выставляются на нуль.
Затем при сложении нижний диск вращается по часовой стрелке, а при
вычитании — против нее, причем в последнем случае штифт
вставляется в отверстие, находящееся под окошком, а диск вращается до
совпадения с цифрой вычитаемого. Межразрядный перенос в «инструменте»

336 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
отсутствует, но над каждым
диском есть еще один малый
диск, который служит
счетчиком оборотов нижнего.
Это достигается с помощью
однозубой передачи: нижний
диск имеет один зуб,
верхний — 10, поэтому при
полном повороте нижнего диска
верхний поворачивается на
1/10 своего оборота. Для
Рис. 10-4. Суммирующая машина регистрации числа этих
оборотов на ось верхнего диска
поверх него насаживается гладкий диск с десятичной шкалой. После
завершения первой фазы сложения показания в каждом разряде верхних дисков
с помощью штифта добавляются к следующему левому разряду нижнего
счетчика, например, число «зарегистрированных» полных оборотов
разряда фартингов, добавляется к разряду пенсов путем поворота
соответствующего нижнего диска на соответствующий угол (соответствующие действия
выполняются и при вычитании).
Изобретатель предназначал свою счетную машину, прежде всего, для
денежных расчетов, но нетрудно видеть, что ее можно также
использовать и для операций сложения и вычитания пятиразрядных десятичных
чисел. До наших дней сохранилось четыре экземпляра «инструмента». Он
представляет собой выполненное из меди устройство, лицевая плата
которого посеребрена, и на ней выгравирована надпись: «Сэмюел Морленд,
изобретатель,1666 год».
Отсутствие механизма автоматического межразрядного переноса было
недостатком, но одновременно и преимуществом Морлендова
изобретения. Конечно, он знал о достоинствах этого механизма и даже предложил
в своей брошюре вариант суммирующей машины с таковым (она
никогда не была изготовлена). Но для сэра Сэмюела, надо полагать, основным
критерием была простота, надежность «инструмента» и удобство
оперирования с ним. Малые размеры (примерно 100x75x6.5 мм) делали его
подлинным «карманным калькулятором XVII века»!
Суммирующая машина Морленда занимает почетное место в ранней
истории счетной техники. Кроме ее достоинств, перечисленных выше,
следует отметить, что изобретатель первым перенес цифровую индикацию
с барабана (как это была сделано в «Паскалине») на периферию плоского
диска, сделав тем самым устройство отсчета результатов вычислений более
удобным, и впервые использовал для счета зубчатые колеса, ставших
впоследствии основной «элементной базой» механической счетной техники.

Приборных дел мастер
337
Вторая машина Мор-
ленда, названная им
«Новым множительным
инструментом»,
представляла собой попытку
механизации «палочек»
Непера (рис. 10-5).
Цифры каждой из
десяти «палочек» Морлэнд
расположил по
периметру тонкого
металлического диска так, что- рис Ю-5. Множительный инструмент
бы единицы и десятки
оказались на
противоположных концах диаметра. Лицевые стороны пяти круглых дисков
представляли собой «палочки» для цифр от 0 и до 4, а их обратные стороны
соответствовали палочкам 5, 6,..., 9. Эти диски надевались на
полукруглые оси, расположенные в верхней части машины. Шестой диск
предназначался для извлечения квадратного корня (рис. 10-6)
Для выполнения операции умножения соответствующие диски
снимаются с верхних осей и переносятся на нижние, рабочие оси. Предположим,
необходимо перемножить 1734 и 24. Для этого на четырех нижних осях
(считая с крайней правой) нужно поместить диски для 1, 7, 3 и 4. Каждая
из нижних осей продолжается внутри машины небольшой шестеренкой,
которая входила в зацепление с зубчатой рейкой LM. Эта рейка могла
перемещаться в продольном направлении с помощью ключа GH, a ее
движение отмечается стрелкой, которая скользит вдоль шкалы EF. Шаг
между зубьями шестеренки равняется угловому расстоянию между цифрами
на дисках. После установки необходимых дисков на рабочих осях нижняя
часть машины закрывалась пластиной PQ, имеющей 7 «смотровых окон».
Крайние окна позволяют увидеть лишь одну цифру диска, остальные — по
две цифры, принадлежащие разным дискам. Ключ GH поворачивают до
тех пор, пока стрелка не остановится против цифры множителя (в нашем
примере — 4) на шкале EF. Тогда в окнах можно прочитать результат
умножения, то есть (4+2), (8+1), (2+1), (6)=6936. Затем вновь
поворачивают ключ, устанавливая стрелку против цифры 2, и получают следующее
частное произведение (2+1),(4),(6) (8)=3468. Просуммировав затем
частные произведения, получим окончательный результат. Таким образом,
Морленд попытался упростить считывание промежуточных результатов.
Хотя это ему и удалось сделать, и современники находили его машину
«весьма искусной», до полной механизации операции умножения
оставалось еще два с лишним столетия.

338 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
В· Ε· Н* Н»
_* ц
Рассчитывая извлечь
некоторую финансовую
выгоду из своих
изобретений, автор поместил в
конце брошюры «Уведомление
всем, кто пожелает
использовать любой из этих
инструментов»: «Если кто-
нибудь захочет приобрести
любой из этих
инструментов, тщательно
изготовленный и поэтому пригодный
для использования в
течение многих лет, он может
обратиться к м-ру Хэмфри
Адамсону, живущему в
настоящее время в доме Йона-
са Мура, эсквайра, в Тауэре.
Это единственный мастер,
которого автор нашел
способным изготовить
указанные инструменты с
точностью, совершенно
необходимой для выполнения
таких операций»*. В свою
очередь, Йонас Мур в
своем «Математическом компендиуме», написанном в 1674 году, так
рекомендовал машины Морленда: «Если джентльмены или иные лица, особенно
леди, не имевшие ранее времени упражняться в цифрах, пожелают
разобраться в своих оплатах или расходах, они смогут получить от мистера
Хэмфри Адамсона, проживающего около Турнстайла в Хоулборне, ни с чем не
сравнимые инструменты, которые покажут им, как выполнить сложение
и вычитание фунтов, шиллингов, пенсов и целых чисел без пера, чернил
и затрат памяти; эти инструменты являются изобретением достойнейшего
человека, украшения своей страны, сэра Сэмюела Морленда, баронета».
Несмотря на подобные рекламные потуги, появление первой
английской счетной машины была на удивление спокойно и даже скептически
воспринято лондонскими учеными и любителями наук. Например,
Сэмюел Пепис, побывав 14 марта 1668 года на званном обеде у лорда Хинченб-
рука, записывал в дневнике: «...среди множества других вещей у милорда
Рис. 10-6. Фрагменты
Множительного инструмента
Тауэр был не только узилищем — в нем располагались оружейные и другие
«механические» мастерские и жили мастера и подмастерья.

Приборных дел мастер
339
имеется последнее изобретение сэра Сэмюела Морленда для подсчета
сумм фунтов, шиллингов и пенсов; очень красивое, но не очень полезное».
Удивительно, но сиятельные особы отнеслись к счетным машинам
Морленда со значительно большим энтузиазмом: Карл II вознаградил
изобретателя тысячью фунтами, а Великий герцог Тосканы Козимо III Медичи
(1670-1723) через своего представителя в Лондоне купил суммирующую
машину (а «множительный инструмент» польщенный изобретатель
преподнес герцогу в качестве презента).
В дальнейшем Морленд не возвращался к конструированию счетных
машин и во второй половине шестидесятых годов обратился к акустике.
Результатом его экспериментов стали два изобретения: «Разговорная
труба» (Speaking trumpet) — прообраз мегафона, и прибор, который можно
рассматривать как один из вариантов слуховой трубки или как
предшественник звукового локатора.
Акустические приборы. «Разговорную трубу» изобретатель
торжественно назвал «Tuba Stentoro-Phonica»* (рис. 10-7). Исаак Ньютон
писал о ней 23 февраля 1669 года «неизвестному другу»: «Другим полезным
прибором, который здесь недавно изобретен, является громкоговорящая
труба сэра Сэмюела Морленда; он написал о ней книгу, или историю...».
Название упомянутой Ньютоном книги (точнее, небольшой брошюры),
вышедшей в 1671 году, таково: «Tuba Stentoro-Phonica. Прибор,
превосходный для использования как на море, так и на суше...». С гордость
сообщал автор об успешных испытаниях нескольких труб и лестном для
изобретателя решении Карла II: «Король распорядился, чтобы некоторые
из этих приборов... были изготовлены и переданы на несколько судов Его
величества; думается, что когда использование труб станет более
известным, немногие военные и торговые суда будут без них выходить в море».
Верный своему постоянному стремлению извлекать финансовую
выгоду из трудов своего ума и рук, Морленд поместил в книге объявление:
«Разговорные трубы всех размеров и форм изготавливаются и продаются
на Сэффолк-стрит м-ром Симоном Биллем, одним из трубных дел
мастеров Его величества».
Всего Морленд изготовил семь конусообразных труб из стекла, латуни
и меди: их длина составляла 4,5-21 (!) фт, а диаметры широкого и
узкого отверстий — 10,5-24 и 1,5-2,5 фт соответственно. Он перечислял
в книге десять ситуаций, в которых использование труб, по его мнению,
наиболее целесообразно:
«В шторм или темную ночь, когда два корабля не рискуют подойти друг
к другу на расстояние обычной слышимости, они могут с помощью этих
Стентор (Στέντωρ — греч.) — греческий воин в Троянской войне, чей
голос — по словам Гомера — «был столь же громок, как голос пятидесяти,
одновременно кричащих, мужчин».

340 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
труб легко переговариваться между
собой, даже если между ними полмили
или при необходимости — миля и
более, особенно если они будут
попеременно использовать преимущества
ветра. Если же ветер очень силен, тогда
с одного из кораблей можно говорить
по ветру, а с другого, находящегося
прямо против него, отвечать знаками.
В штормовую погоду трубу
полезно использовать на корабле, чтобы все
слышали приказы, которые капитан
отдает команде.
В спокойную погоду с помощью
трубы адмирал может отдавать
приказы целому флоту; точно так же
комендант форта может доводить свои
распоряжения до кораблей, находящихся
Рис. 10-7. Стенторофоническая 0т пего на значительном расстоянии.
тРУба В случае круговой осады можно
с помощью такого прибора, находясь
на расстоянии в две-три мили, передать осажденным шифрованное
сообщение о приближении сил освобождения, о их количестве н времени
подхода. А с другой стороны, осаждающие могут посредством трубы угрожать
осажденным большого города или уговаривать их.
С помощью этого средства генерал может говорить со всей армией,
глашатай — зачитывать официальные объявления, которые должны быть
хорошо слышны тысячам людей, а руководитель работ — отдавать
распоряжения многим сотням рабочих, не меняя место своего поста», и так далее.
Морленд попытался обобщить результаты своих опытов и дать
рекомендации по «оптимальному» конструированию и применению труб:
«Маленькие трубы вообще не усиливают звук.
Необходимо, чтобы размер меньшего отверстия каждого из этих
приборов был равен или был больше ротового отверстия говорящего, и чем
меньше будет последнее, тем слабее прибор будет усиливать звук.
Прибор должен увеличиваться (от меньшего отверстия к большему.—
Ю. Я.), но не очень резко {sudden).
Меньшее отверстие прибора должно быть приложено ко рту
говорящего так, чтобы не терялся воздух или дыхание, однако при этом должна
быть обеспечена свобода движения (губ.— Ю. Я.), чтобы сохранилась
четкая артикуляция».
Морленд, конечно, был далек от понимания сути акустических
явлений, лежащих в основе действия «стенторофонической трубы». Об этом

Приборных дел мастер
341
свидетельствуют и его примитивные рекомендации. Он совершено не
представлял, чем ограничивается дальнодействие приборов, поскольку
впоследствии писал: «Если меня тогда несколько не обескуражили (чего,
мне думается, я не заслуживал), я безо всякого сомнения увеличил бы
действие трубы до расстояния в восемь, девять или десять миль».
И трубы, и книга Морленда получили довольно широкую известность.
Книгу переиздали и перевели на французский язык, трубы были изготовлены
в Италии и Германии, и о них неоднократно писали европейские ученые.
Добавлю, что Лейбниц, набрасывая в 1675 году проект устройства научных
выставок, включил их в число возможных экспонатов. В Англии же даже люди,
далекие от науки, говорили о Морлендовой трубе. Например, Сэмюел Батлер
(1612-1680) вложил в уста героя своей поэмы «Гудибрас» такие слова:
Я слышал страшный голос,
Громкий, как стенторофонический шум.
Вполне естественно, что, создав своеобразный усилитель передаваемого
звука, Морленд попытался создать усилитель принимаемого звука. Свой
второй акустический прибор, который был изобретен и изготовлен в начале
1668 году, он назвал «отакаустиконом» (otacausticon)*. О его испытаниях
изобретатель писал: «Тихим вечером, стоя в центре Сент-джеймсовского
парка, я приложил один конец к уху и услышал ... бесчисленные звуки от
карет и повозок, а также человеческие голоса со всех улиц,
расположенных между Уайтхоллом и Лондонским мостом...». Он отмечал, что из-за
больших размеров и значительного веса подобных приборов «он отказался
от выполнения каких-либо дальнейших экспериментов». Идею Морленда
подхватил Роберт Гук, продемонстрировавший 2 апреля 1668 года
небольшой стеклянный отакаустикон собранию Королевского общества. «Во
время опытов прикладывали горловину приемника для улучшения
слышимости к уху, — записывал протоколист, — и нашли, что с его помощью звук
воспринимается как более сильный». Впоследствии Гук изготовил и
представил Обществу еще три отакаустикона (латунный, оловянный и
стеклянный), но имя Морленда как изобретателя так и не упомянул.
Барометры. Последние приборные изобретения Морленда относятся
ко второй половине семидесятых годов. Это барометры двух типов —
весовой и диагональный. Рукопись с описанием весового барометра
называлась «Статический аэроскоп, или весовой барометр, смиренно
преподнесенный Его наисветлейшему величеству Карлу II сэром Сэмюелом
Морлендом, рыцарем и баронетом, Август, 5, 1678» и была обнаружена
лишь в 1975 году.
Прибор имел следующую конструкцию. Стеклянная трубка, длиной
около четырех футов, была заполнена ртутью, как в обычном барометре,
Название, по-видимому, связано с греческим αφουγκράζομαι — подслушивать.

342 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
и погружена в цилиндрический сосуд со ртутью, длина которого равнялась
примерно восемнадцати футов и имела в диаметре два фута. К верхней
части стеклянной трубки были прикреплены две медные шкалы с
подвижными указателями у каждой. Трубка и шкалы подвешивались к концу
коромысла и уравновешивались грузом. На другом конце коромысла имелась
стрелка, указывающая деление на дугообразной шкале. При изменении
погоды ртуть в стеклянной трубке, поднимаясь, толкала ее вниз, погружая
глубже в сосуд; при опускании же ртути трубка поднималась. «Самым
замечательным, — писал сэр Сэмюел, — является то, что величина
перемещения трубки в шесть раз больше, чем подъем и опускание в ней ртути.
Поэтому в самом начале изменения погоды, еще до того, как обнаружится
движение ртути в обычном барометре, трубка переместится на величину
порядка одной десятой дюйма»102.
Эффект, лежащий в основе действия весового барометра, был известен
задолго до изобретения этого прибора. В 1647 году математик и физик,
французский монах Марен Мерсенн взвесил торричеллеву трубку,
опущенную в сосуд со ртутью, а через полтора пятнадцать лет д-р Джонатан
Годдард повторил этот эксперимент на собрании членов Лондонского
королевского общества. Однако довести уже известные опыты до
практически значимой приборной реализации смог только сэр Сэмюел.
Интересно, что изобретение Морленда высоко оценил даже Роберт
Гук, что было для него совершенно несвойственно. О весовом барометре
он узнал от... Карла И, о чем записал в дневнике: «...Король рассказал
мне о барометре сэра С. Морленда и приказал мне изготовить один для
него». Никаких сведений о выполнении королевского приказа не
сохранилось: великий приборостроитель не склонен был изготовлять копии чужих
изобретений. Зато известно, что по заказу Морленда лондонский
часовщик Вин изготовил два весовых барометра для королевских резиденций
в Уайтхолле и Виндзоре.
Второй барометр Морленда — диагональный — представлял собой
торричеллеву трубку, верхняя часть которой согнута под углом, несколько
меньшим прямого, на расстоянии около двух с половиной футов от уровня
ртути в сосуде, в который трубка была опущена нижним концом.
«Усиление», или степень удлинения шкалы равняется косекансу угла,
образованного верхней частью трубки и горизонтальной линией. Точность измерения
у диагональногто барометра невысока, что объясняется, главным образом,
тем, что поверхность в согнутой части трубки непараллельна горизонту,
а это вносит неопределенность в отсчет показаний. Несмотря на этот
недостаток, подобные барометры получили известности и даже выпускались
лондонскими мастерами, причем в сопроводительной афишке
рекомендовалось в левом верхнем углу прямоугольной рамы подвесить
диагональный барометр, в правом — термометр, а между ними — зеркало, «чтобы
джентльмены и леди, одеваясь, могли согласовать свои наряды с природой».

Инженер водных работ
343
ИНЖЕНЕР ВОДНЫХ РАБОТ
Как бы ни были хитроумны приборные изобретения Морленда,
наибольшей известности он добился, решив на высшем для своего времени
уровне задачу подъема воды. Создание водоподъемных устройств было
одной из самых актуальных технических проблем XVII века, что
связывалось с развитием горнодобывающей промышленности и необходимостью
подъема воды из глубоких шахт, ростом городов, нуждающихся в более
совершенной системе водоснабжения, и так далее.
Еще декабре 1661 года Морленд обратился за патентом на «Машину для
подъема воды из любых шахт и колодцев в больших количествах, за меньшее
время и с помощью более простых средств, чем это практиковалось
раньше...». Король милостиво дал разрешение на выдачу патента, соизволив
дополнить формулировку словами: «силою воздуха и пороха одновременно».
Это позволяет предположить, что Морленд надеялся построить «пороховую
машину» (прообраз двигателя внутреннего сгорания), и предложил ее за
тринадцать лет до аналогичного изобретения Христиана Гюйгенса.
Неизвестно, как долго и сколь тщательно экспериментировал Морленд с
«порохом и воздухом», пока не убедился, что его идея не имеет практического
выхода. Во всяком случае, имея королевское разрешение, он не предпринял
никаких действий, чтобы получить патент. Пройдет два десятка лет, и сэр
Сэмюел вновь вернется к идее парового двигателя, попытавшись на этот
раз использовать «упругую силу пара». Но в шестидесятые годы он все свои
усилия направил на совершенствования поршневых насосов.
Насосы этого типа содержали «нагнетатель», то есть длинный плунжер
(поршень), покрытый кожей и совершавший возвратно-поступательные
движения в цилиндре (обычно бронзовом). По-видимому, около 1665 года
у Морленда возникла здравая идея: перенести уплотнение с поршня на
цилиндр, поместив в шейке последнего узкое кожаное кольцо. Помимо
прочего, это нововведение существенно упрощало процесс изготовления
насоса, поскольку требовало точной обработки плунжера, а не цилиндра.
Отвлекаясь на другие изобретения, Морленд к осени 1673 года изготовил
и отработал макет «водяной машины».
Со слов изобретателя известны некоторые подробности устройства
насоса. Шейка цилиндра выполнялась из чугуна и имела узкую кольцевую
канавку, в которую вкладывалась полоска кожи, контактировавшая с
плунжером. Последний получал движение от штока, прикрепленного к концу
качающегося рычага и проходящего между двумя роликами. Они
обеспечивали строго вертикальное перемещение штока (важная особенность
насоса). Первоначально Морленд, по-видимому, намеревался использовать кри-
вошипно-ползушный механизм, но затем пришел к следующему решению:
поместил на приводном валу кулачок эллиптической формы, который через
ролик и рычаг сообщал возвратно-поступательное движение штоку.

344 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
Насос Морленда выгодно отличался от других поршневых насосов,
прежде всего, технологичностью изготовления: вместо точной расточки
цилиндра требовалось обработать на токарном станке поршень, который должен
был быть примерно на один процент меньше в диаметре, чем цилиндр. При
этом высокой точности изготовления не требовалось, поскольку контакт
между поршнем и цилиндром осуществлялся по всей поверхности. Самой
ответственной деталью насоса было кожаное уплотнение, которое
изготовляли следующим образом. Полоска кожи соответствующей длины
вырезалась из самой тонкой части шкуры, вымачивалась в растопленном сале
и сгибалась в кольцо; концы полоски сшивались сапожной дратвой. Когда
уплотнение снашивалось и утечки воды становились значительными,
сшивка снималась, кольцо «подтягивалось, и затем вновь выполнялась сшивка.
Позднее Морленд описал свой насос и в своей книге «Подъем воды» (см.
далее), проиллюстрировав его работу следующим рисунком (рис. 10-8), на
котором показаны: NOR — сечение камеры цилиндра насоса, Ρ — нижний
(всасывающий), Τ — верхний (нагнетательный) клапаны, LM — поршень
(стальной цилиндр, тщательно обработанный на токарном станке а
имеющий медную облицовку, которая защищает его рабочую поверхность от
ржавления). По внутренней поверхности горловины цилиндра N0 сделана
проточка, в которую вложена узкая полоска кожи; EFGH — грузы,
установленные на штоке насоса. ВС — направляющие ролики. Рисунок весьма
неполон и не раскрывает секретов изобретателя (неясно, например, как
крепится уплотняющая манжета — полоска кожи). Насос работал
следующим образом. При движении поршня вверх в камере цилиндра вследствие
увеличения ее объема создавалось разряжение. Поэтому вода под
действием атмосферного давления поднималась вверх, открывала всасывающий
клапан и заполняла камеру. При этом нагнетательный клапан оставался
закрытым. Камера заполнялась водой до тех пор, пока поршень не занимал
крайнее верхнее положение. При обратном ходе поршня в камере
создавалось избыточное давление, под действием которого клапан Ρ закрывался,
а клапан Τ открывался и вода выталкивалась в нагнетательную трубу.
10 сентября 1673 года Морленд продемонстрировал насос королю. Вот
как писала об этом событии «Лондонская газета»: «В пятницу, десятого
дня, Его величество в сопровождении высших офицеров флота и других
выдающихся особ отправился в Вулвичский док, чтобы наблюдать работу
двух водяных машин, задуманных и изобретенных сэром Сэмюелом Мор-
лендом, который в последние годы не без успеха применял результаты
своих исследований к предметам практики и общественной пользы. Его
величество был настолько удовлетворен полезностью этих машин (один
человек выполняет с их помощью больше работы, чем восемь человек,
использующих цепной насос...), что приказал перевести одну из них в Ча-

Инженер водных работ
345
тэм для откачки и очистки дока
от воды (что ранее не удавалось
выполнить ни одному инженеру
или мастеровому)... Его
величество назначил также установить
некоторые из этих новых насосов
на всех кораблях, больших и
малых... По всей вероятности,
насосы... окажутся полезными для
шахт, пивоварен, колодцев и для
любых частных зданий».
Следствием успешной
демонстрации были триста пятьдесят
фунтов, которые Адмиралтейство
выплатило изобретателю, и патент,
полученный им в марте 1674 года
на «несколько машин для
подъема большого количества воды
при значительно меньших
затратах силы, чем при использовании
цепного насоса или других,
повсеместно известных машин».
После испытаний в Чатэмском доке (они прошли, видимо, не столь
успешно, поскольку затянулись до конца 1676 года) Морленд решил
приспособить насосы для подачи воды из Темзы в городские здания. Он был,
вероятно, достаточно умелым механиком и многие слесарные и станочные
работы выполнял самостоятельно. Но пытаясь организовать производство
и сбыт насосов, он не мог обойтись без помощи опытных профессионалов.
Поэтому он заключил соглашение с Исааком Томпионом, «изготовителем
машин» (engine-maker) и опубликовал рекламную афишку,
представляющую один из первых технических прейскурантов. Впрочем, это содружество
продлилось недолго, и впоследствии Морленд вынужден был поручать
изготовление насосов другим ремесленникам.
В середине семидесятых годов король приказал Морленду установить
его водоподъемники во всех вновь вводимых зданиях Виндзорского замка.
Работа, за которой с интересом следили Карл и двор, закипела, было
сооружено несколько насосных станций, и летом 1681 года «Лондонская
газета» несколько раз сообщала об успехах изобретателя:
«Виндзор, 16 июля. Сегодня Его величество провел испытание
удивительной машины, не так давно изобретенной сэром Сэмюелом Морлендом,
Рис. 10-8. Насос Морленда
* В городе Чатэме (графство Кент) на реке Медуэй находилась одна из
крупнейших английских верфей.

346 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
рыцарем и баронетом. Машина, помещенная на высоте двадцать два поу-
ла* от подножья холма, на которм находится замок, и приводимая в
движение силою четырех человек, доставляла свыше шестьдесят баррелей
воды** в час через свинцовую трубу диаметром в дюйм и три четверти
в емкость, специально изготовленную и установленную на Аллее
Прогулок, что Его величество с удовольствием и с большой точностью
соизволил измерить, пользуясь своими королевскими часами. Будут проведены
новые опыты и опубликован отчет, дабы опровергнуть многочисленные
лживые заявления и злобные обвинения, распространяемые в последнее
время некоторыми невежественными
бумагомарателями-памфлетистами».
«Виндзор, 30 июля. Сегодня вечером король, королева и принц
Оранский, сопровождаемые иностранными послами и другими особами
выдающихся достоинств... вместе с многочисленной толпой, насчитывающей
около тысячи возвращавшихся из парка людей, наблюдали за тем, как
сэр Сэмюел Морленд с помощью восьми человек заставлял воду,
смешанную с красным вином (для лучшего наблюдения), подниматься от
машины, установленной ниже границы парка, на вершину замка... Это
зрелище привело в восторг Их величества и всех зрителей...»
Через две недели после последнего испытания, 14 августа, король
«пригласил сэра Сэмюела Морленда в свою опочивальню, где находились
Их королевское высочество принц Руперт, Лорд-канцлер, Лорд-камергер
и многие другие государственные министры, а также члены
достопочтеннейшего Тайного совета, и милостиво соизволил объявить, что он
чрезвычайно удовлетворен выполненными опытами и удивительным действием
новой водной машины сэра Сэмюела, и потому в качестве свидетельства
особой благосклонности и расположения из собственных королевских рук
вручает ему и повелевает носить пожизненно на груди как знак отличия
красивейшую золотую медаль на зеленной ленте; на одной стороне медали
находится изображение Его величества, украшенное алмазами большой
ценности, а на другой — изречение на латыни. После этого Лорд-канцлер
по приказу Его величества привел его (Морленда — Ю. П.) к присяге как
магистра механики (magister mechanicorum)».
Неизвестно, сопровождалось ли это почетное звание денежным
вознаграждением, и получал ли впоследствии сэр Сэмюел зарплату как
«магистр механики». Что же касается медали, то биографы нашего
тщеславного героя не без основания утверждают, что он сам оплатил ее
стоимость.
В дальнейшем Морленд продолжал трудиться над
совершенствованием системы подачи воды в Виндзорский замок: на берегу Темзы была по-
Единица длины, равная 5,029 метра.
Примерно девятьсот восемьдесят литров.

Инженер водных работ
347
строена новая водоподъемная станция, состоявшая из водяных колес и
перекачивавшая воду из реки в расположенное неподалеку водохранилище*.
Незадолго до окончания сстроительства Морленд по приказу Карла
отправился во Францию для оказания (как мы сказали бы сейчас)
технической помощи инженерам кузена Карла Людовика XIV, создававших
в Версале систему водоснабжения королевского дворца и города, а также
обеспечения водой многочисленных водоемов и фонтанов огромного
парка. Когда в декабре 1681 года сэр Сэмюел с двумя помощниками прибыл
в Версаль, там, на берегу Сены, неподалеку от местечка Марли для этих
целей возводилось громоздкое сооружение — «машина Марли». Она была
устроена следующим образом. Речная вода вращала четырнадцать лопа-
сных колес, расположенных в три ряда. Посредством тяг они приводили
в действие двести пятьдесят девять нагнетательных насосов, разделенных
на три группы. Первая группа устанавливалась на уровне реки и
обеспечивала подъем воды на сто пятьдесят футов. Насосы «второго этаж»
поднимали воду еще на сто семьдесят пять футов; наконец, насосы третьей
группы доставляли воду на высоту пятьсот два фута.
Ознакомившись с проектом «машины Марли», Морленд пришел к
заключению, что использование насосов его конструкции позволит проще
и значительно дешевле решить задачу, поскольку подачу воды можно
будет осуществить за один подъем. Начались длительные переговоры с
французскими чиновниками. Однако в самом их разгаре Морленд неожиданно
оставляет Париж и уезжает в Англию: у него возникла идея подъема воды
посредством «движущей силы пара» и он спешил познакомить с ней
Карла. В конце 1682 года Морленд «на простых опытах продемонстрировал
королю два различных способа подъема воды на любую высоту
исключительной силой огня» и получил королевскую гарантию на патент. Однако
по неизвестной причине изобретатель не стал заниматься патентованием,
а вновь уехал во Францию, где оставался до 1685 года.
Морленду удалось построить и (по его утверждению) успешно
испытать осенью 1683 года модель насосной станции, но, тем не менее, его
предложение было отвергнуто. Миссия сэра Сэмюела была закончена,
однако он оставался в стране еще около полутора лет, работая над
рукописью книги «Подъем воды всякого рода машинами, приведенный к мере,
тяжести и равновесию». Книга сэра Сэмюела, как отмечал один из его
биографов, «содержит некоторые элементы шарлатанства; кроме того,
чувствуется желание автора не сообщать слишком много сведений». И все
же одно рациональное зерно в ней имеется — оно содержится в
Приложении, названном «Начало новой силы огня, открытой шевалье Морлендом
Это строительство обошлось казне в громадную по тем временам сумму в две
тысячи девятьсот девяноста фунтов, четыре шиллинга и пять пенсов (!), но зато
станция просуществовала до сороковых годов XVIII века.

348 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
в 1682 году». В нем приводится определение количественного соотношения
между объемами воды и получаемого из нее пара при атмосферном
давлении: «Когда вода под действием огня превратится в пар, то последний
мгновенно занимает гораздо большее пространство, почти в 2000 раз,
против того, которое занимала раньше вода». Лишь спустя восемьдесят лет
Джеймс Уатт получил более точное значение этого отношения — 1800 (по
современным данным — 1725).
Книга «Подъем воды» увидела свет весной 1685 года. Ее првый
экземпляр автор преподнес Людовику, который, «принимая во внимание его
услуги и желая облегчить возвращение на родину», велел выплатить Мор-
ленду двенадцать тысяч ливров (в английской валюте примерно тысяча
фунтов). Но столь приятное событие почти совпало по времени с
ужасной новостью — 6 февраля 1685 года Карл II скоропостижно скончался.
Это известие чрезвычайно омрачило последние месяцы пребывания сэра
Сэмюела во Франции. Несмотря на необязательность и легкомыслие
высокого покровителя, именно ему Морленд был обязан и титулом, и
«милостями», и положением в обществе.
ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ СЭРА СЭМЮЕЛА
В конце жизни Морленд писал: «Мне небезызвестны слухи о
чрезмерном мотовстве и других грехах моей молодости, которые в течение
длительного времени распространяются легковерным и склонным к
осуждению светом». Действительно, в первые годы после Реставрации он жил
на широкую ногу и поражал знакомых лондонцев расточительным и даже
экстравагантным образом жизни. Свидетельство тому — дневниковые
записи Пеписа:
«24 ноября 1664 года. Сэр Сэмюел вложил в купленный им дом в
общей сложности 1200 фунтов, хотя сам он, как полагают, — бедняк. Что же
касается меня, то я всегда считал, что он кончит нищетой».
«11 декабря 1964 года. После полудня — во Французской церкви*.
Здесь был Сэмюел Морленд со своей очень красивой леди и двумя
лакеями в новых ливреях... Когда после проповеди они направлялись к карете,
все присутствующие глазели на них».
К этому надо добавить, что Сюзанна Морленд вместе с детьми и
слугами регулярно навещала родственников в Буасси, и это обходилось ее
мужу не в одну «копеечку».
Где Морленд добывал деньги на содержание дома, экипажа, лакеев? На
поездки жены во Францию? На оплату ремесленникам, изготовлявшим его
приборы и машины? На покупку необходимых материалов и инструментов?
У Пеписа, как и у Морленда, жена была француженкой.

Частная жизнь сэра Сэмюела
349
Инженерная деятельность приносила доходы, несоразмерные его
запросам, королевские «милости» были весьма нерегулярны, а казначейство
оплачивало счета Морленда (даже после королевских приказов) с
большими задержками и неполностью. Естественно, его точка зрения на
понесенные им расходы и мнение по этому поводу казначейских чиновников редко
совпадали, и это являлось причиной многочисленных жалоб и новых
прошений «магистра механики». «Когда я тратил пятьсот или тысячу фунтов,
то получал иногда половину, а иногда две трети этого в возмещение своих
трат», — жаловался сэр Сэмюел. Здесь надо заметить, что в то время
отсутствовала система авансов или предоплаты: изобретатель должен был за
свой счет купить материалы и изготовить «железо», и лишь после успешной
демонстрации изобретения мог надеется, что его покровитель poste priori
оплатит ему издержки и немного сверх того. Поэтому Морленд брался за
любую работу, даже если она оплачивалась довольно скромно: вставлял
зеркала в оливковые рамы, поддерживал в рабочем состоянии печатный пресс,
занимался переводами с французского, публиковал небольшие книжечки
о криптографии и вычислении сложных процентов, одно время даже
вернулся на государственную службу (в качестве акцизного клерка). Словом,
ему приходилось немало трудиться, чтобы добывать средства на достойную
по его представлениям жизнь. Удавалось это далеко не всегда.
Вновь обратимся к дневнику Пеписа: «4 сентября 1667 года. Встретил
сэра Морленда, который показал мне два ордера на деньги, ассигнованные
ему казначейством. Он хотел, чтобы я занял ему под них деньги и
предлагал мне двенадцать процентов... Из этого видно, что все его занятия не
принесли ему пользы».
Семейная жизнь «рыцаря и баронета» также сложилась неудачно. Сю-
занно умерла в конце 1668 года, и примерно через два года Морленд
женился на девятнадцатилетней Кэрол Харснет, дочери пристава в палате лордов.
Но брак был непродолжительным: в августе 1671 года Кэрол родила дочь,
которая умерла в декабре того же года, а в октябре 1674 года — сына,
прожившего три месяца. Эти роды стоили ей жизни. Через два года после
смерти второй жены сэр Сэмюел вновь сочетался браком, и вновь его
избранницей стала молодая девушка — шестнадцатилетняя Анна Фильдинг,
которая умерла в феврале 1680 года.
Незадолго до третьей женитьбы Морленд сменил место жительства,
арендовав в начале 1675 года сроком на тридцать один год Воксхолл-хаус
в лондонском районе Кенсингтон. Этот дом принадлежал родственникам
Каспара Калтхоффа, работавшего механиком у изобретателя Эдуарда
Сомерсета, Второго маркиза Вустерского. По-видимому, это
обстоятельство и определило выбор Морленда — он надеялся использовать хорошо
оборудованную мастерскую в Воксхолл-хаусе. Вступив во владение
домом, он устроил здесь не только испытательную лабораторию, но и
выставочный зал, где демонстрировал в действии свои машины, приборы

350 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
и механические диковинки. «Для посетителей Воксхолла, — вспоминал
современник, — было величайшим удовольствием обозревать эти
устройства, ибо все демонстрировало искусство... Большой фонтан бил в
комнате, волнуя стекла маленькими струйками воды. На чердаке находился
бак, который в соответствии с замыслом изобретателя снабжал водой все
помещения дома... Окна, двери, дверные петли, камины говорили, что их
хозяин обладает художественными способностями; его утварь вне дома
являла такой же вкус. Его карета была совершенно особенной. Он
изготовил также переносную машину, приводимую в движение часовым
механизмом. Ее следовало бы назвать кухней, так как она имела очаг и
решетку, с помощью которых он мог готовить суп, жарить котлеты или печь
яйца; в этом изобретении имелось также что-то вроде вилки с тонкими
зубьями, которая располагалась вертикально на надлежащем расстоянии
от решетки и медленно поворачивалась. Яйцо, помещенное на такую
вилку, запекалось по всем правилам, а насаженное на нее мясо готовилось
по часам».
В середине семидесятых годов Морленд был хорошо известен и
королевскому двору, и богатым дилетантам от науки, и ученым из Лондонского
королевского общества. О его достаточно высоком авторитете
свидетельствует такой факт: когда в декабре 1674 году король назначил комиссию
для решения вопроса о целесообразности строительства Гринвичской
обсерватории, в ее состав вошли президент Общества лорд Броункер, теолог
и профессор астрономии в Оксфорде Сет Уорд, математик, физик и
архитектор Кристофер Рен, Джон Пелл, Роберт Гук и Сэмюел Морленд.
Однако членом английской Академии наук он не стал — вероятно, избранию
Морленда препятствовало его не совсем «чистое» прошлое.
Преждевременная смерть трех жен не отвратила Морленда от
намерения вновь обрести семью. Но и очередной брак окончился печально.
28 февраля 1682 года некая светская дама сообщала приятельнице: «Сэр
Сэмюел Морленд недавно женился на юном создании, дочери некого Фро-
ста, вестминстерского юриста. Говорят, она была красивее всех его других
леди, но умерла три недели тому назад».
Между тем, приближалось «дней наших роковое число — трижды по
двадцать, а при большей крепости — еще десять» — одинокая безрадостная
старость. Лишившись высокого патрона, Морленд одновременно лишился
и работы, и той финансовой поддержки, которая позволяла ему в общем-
то безбедно существовать в течение почти четверти века. Материальное
положение Морленда после смерти Карла II стало совершенно
неопределенным, и он вновь вынужден был искать богатого покровителя. Но
шестьдесят лет — не тридцать пять: ни физических, ни духовных сил, ни новых
идей, способных заинтересовать меценатов, у него уже не было.
Вернувшись в Англию, Морленд сдал Воксхолл-хаус в субаренду и переселился
в западную часть Лондона, в Хаммерсмит, купив домик на берегу Темзы.

Частная жизнь сэра Сэмюела
351
Основным источником его существования была пенсия в пятьсот фунтов
годовых, некогда дарованная покойным королем. Но она выплачивалась
нерегулярно, да к тому же Морленд все еще должен был значительную сумму
рабочим, трудившимся над сооружением насосных станций в Виндзоре.
Оказавшись в затруднительном положении, сэр Сэмюел решил
«поправить обстоятельства женитьбой», и в начале февраля 1687 года
обвенчался с некой Мэри Олиф, якобы единственной наследницей большого
состояния. Но вскоре выяснилось, что, что Мэри не имела ни фартинга
за душой и была всего лишь дочерью кучера (какой удар по самолюбию
«рыцаря и баронета»!). К тому же новая жена оказалась особой
«предосудительного поведения и скверного характера». С большим трудом через
пять месяцев Морленду удалось развестись с нею.
Он еще предпринимал попытки вернуться на изобретательскую
стезю: попытался запатентовать новую конструкцию пушечных лафетов (!),
обращается к королю Вильгельму III с предложением восстановить свою
машинерию для перлюстрации (король не принял предложения, но
увеличил пенсию просителя на сто фунтов).
Беда никогда не приходит одна: в начале девяностых годов сэр
Сэмюел начал слепнуть. Он находил утешение в религии и вступил в
переписку с Томасом Теннисоном (1636-1715), известным церковным
деятелем, ставшим в 1695 году архиепископом Кентерберийским (главой
англиканской церкви). Сэр Сэмюел направил Теннисону «Сокращенный
рассказ о жизни», в котором каялся в предательстве и многочисленных
грехах. Раскаяние Морленда тронуло Теннисона, и он посетил его вместе
со своим другом — мемуаристом и одним из основателей Королевского
общества Джоном Ивлином. Последний записывал 28 октября 1695 года
в дневнике: «Архиепископ и я отправились в Хаммерсмит, чтобы
навестить совершенно ослепшего сэра Морленда. Чрезвычайно удручающее
зрелище. Он нам показал очень остроумное изобретение для письма, свой
деревянный календарь, ощупывая который он получает все необходимые
сведения, и другие забавные и полезные изобретения... Он играет псалмы
и религиозные гимны на тербо (разновидность лютни. — Ю. Я.)».
В том же 1695 году в Лондоне выходит последняя книга Морленда —
религиозный трактат «Урим* совести. Вместе с тремя избранными
семейными молитвами». Книга содержала рассуждения о ничтожности
человека, о суетности его существования. Вскоре после выхода «Урима совести»,
30 декабря 1695 года Морленд скончался. Свое имущество он завещал
миссис Зенобии Хаф, ухаживавшей за ним в последние годы (четверо его
детей умерли, а единственный же доживший до зрелых лет сын Джозеф
не поддерживал с ним отношений).
Урим — упоминаемый в Библии предмет, при помощи которых
первосвященник от имени народа или царя вопрошал Бога.

352 Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecanicorum
Моральные качества сэра Сэмюела не вызывают уважения. Был он
настойчивым и беспринципным искателем «доходных мест», и, подобно
многим своим современникам, постоянно охотился за синекурой,
выпрашивал пенсию и «милости», причем делал это небезуспешно.
Слабохарактерный, легко подчинявшийся воле других, он был удивительно
последователен в своих эгоистических устремлениях. Цену деньгам он, однако, не
знал и, несмотря на то, что через его руки проходили крупные суммы и он
жил в относительном достатке большую часть жизни, вечно жаловался на
бедность. Морленда с полным на то основанием обвиняли в
предательстве, а ортодоксы-католики пеняли ему за рьяную защиту протестантов
Пьемонта. Но при этом сэр Сэмюел был предателем-неудачником, поскольку
не извлек особой прибыли из своей измены, и единственное, чего вдоволь
ему хватало, было презрение современников. Он так и не был избран
членом Королевского общества, хотя и заслужил этого в большей степени,
чем многие его современники, и несмотря на то, что в Обществе было
много сторонников республиканской власти.
Однако, памятуя, что «один век может судить другой век, но человек
может быть судимым только своим веком», скажем, что он не был
большим предателем, чем сотни других «персонажей» междуцарствования
и Реформации. «Было бы несправедливо по отношению к такому человеку
заклеймить его как ренегата — пишет сочувственно относящийся к Мор-
ленду современный историк. — Он был слугой общественных интересов...
вне зависимости от того, какая партия или группировка брала в свои руки
управление государственной машиной». В конечном счете, по прошествии
нескольких веков не столь важен моральный облик сэра Сэмюела — куда
более значимым представляется его участие в прогрессе знания, а оно, это
участие, — весомо и неоспоримо.

ГЛАВА 11
УИЛЬЯМ ОТРЕД, ИЛИ ВЛАДЕВШИЙ КЛЮЧОМ
Учитель, воспитай ученика,
Чтоб было у кого потом учиться.
Е. М. Винокуров (1925-1993)
MAGISTER COMMUNIS*
Я начал книгу рассказом о крупнейшем педагоге Средневековья, а
заканчиваю ее главой о замечательном английском преподавателе
математики XVII века, имя которого не затерялось среди геров этого «века гениев»
(А. Н. Уайтхед). Скромный сельский пастор Уильям Отред не был ни «гением»,
ни выдающимся или даже крупным ученым, но трудно представить, что было
бы с английской математикой, если бы Уоллис, Рен, Бойль, Гук, Ньютон и
многие другие не встретились на своем жизненном пути с книгой Отреда «Ключ
к математике». Исаак Ньютон, постигнув с ее помощью алгебру, писал об
авторе как о «человеке, на чьи суждения... можно с уверенностью положиться...,
человеке искренним и рассудительным». В устах скупого на похвалу
«украшения рода человеческого»** эти слова были чуть ли не наивысшей оценкой.
Книга провинциального священнослужителя стала почти обязательным
учебникам для целого поколения молодых математиков, многие из которых
постигали азы этой науки непосредственно у самого Отреда и на всю жизнь
сохранили уважение и благодарность Учителю. Однако не только
математики вышли из «школы Отреда»: архитектор, астроном, врач, дипломат,
политический деятель, юрист, алхимик, переводчик, издатель,
университетский профессор — вот неполный перечень профессий тех, кто месяцами
gratis (бесплатно) жили и учились в домике Отреда в деревушке Олбери.
И поэтому слова, вынесенные в заголовок этого вступления, справедливо
определяют место Отреда в интеллектуальной жизни Англии его времени.
МАЛЕНЬКИЙ РЕКТОР ИЗ ОЛБЕРИ
У подножья южного склона меловой гряды Норт Даун, неподалеку
от исторического центра графства Суррей города Гилфорда, находится
Всеобщий учитель.
Из эпитафии на могиле Ньютона.

354 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
маленькая деревня Олбери. Здесь в стародавние времена в церкви святых
Петра и Павла (рис.11-1) вел службы, сочетал браком и читал заупокойные
молитвы невысокий черноглазый и черноволосый приходской священник
по имени Уильям Отред. И делал он это на протяжении шестидесяти лет,
в течение большей части XVII века! Однако монотонность бытия не
смущала отца Уильяма, ибо каждое утро, и в дождь, и в вёдро он отправлялся
за поиском сокровищ в волшебную страну по имени «Математика», а его
прихожане и не догадывались, как далек от них скромный и простодушный
проповедник.
Незамысловатым и в какой-то мере типичным был и путь, приведший От-
реда в Олбери. Точная дата его рождения не установлена, но в последнее время
историки склоняются к тому, что это произошло либо в 1573, либо в
следующем году в беркширском городке Итон, что расположен на берегу Темзы,
неподалеку от величественного Виндзорского замка. Городок славится своей
знаменитой публичной Итонской школой для мальчиков (или просто — Итоном),
основанной в 1440 году королем Генрихом VI («публичной» — в своеобразном
английском смысле, ибо на самом деле она является привилегированной
школой для детей английской знати, а в наши дни — и не только английской).
Существует разнобой мнений и по поводу профессии отца нашего
героя. Одни авторы утверждают, что Бенджамин Отред был привратником
в Итоне, другие возвышают его до архивариуса школы, третьи
утверждают, что он был учителем правописания и «хорошо разбирался в обычной
арифметике». Если последнее верно, то можно предположить, что своим
четким почерком и рано проявившейся любви к математике Уильям
обязан отцу. К тому же он как простолюдин врядли попал бы в такую школу,
не будучи сыном преподавателя.
Получив в Итоне неплохую языковую подготовку (ибо мальчиков
целенаправленно готовили к поступлению в университет), Уильям Отред
в начале сентября 1595 года зачисляется в кембриджский Королевский
колледж, через три года становится членом этого же колледжа, в
следующем году получает степень бакалавра, а в 1600 году — магистра. Кроме
приобретенного в университете блестящего владения латынью и
греческим, Отред получил основательные знания по философии и теологии.
Но влекло его иное. Он вспоминал: «После Итонской школы я был
вскормлен (was bred up) Королевском колледжем в Кембридже, где,
наравне со всеми другими учениками, занимался постижением обычного
академического курса и упражнениями, каковые, полагаю, хорошо известны и
усвоены многими; свободное время и время, остававшееся сверх этих обыденных
занятий, я использовал для изучения Математических наук. Я отрывал
каждую ночь ото сна, обманывал свое тело, приучив его к бодрствованию,
холоду и труду, в то время как остальные ученики отдыхали. И в этих исканиях
меня направлял не только мой личный интерес, но и стремление принести
пользу многим людям, ибо, побуждая, помогая и обучая других, я хотел при-

Маленький ректор из Олбери
355
Рис. 11-1. Церковь св. Петра и Павла в Олбери
вить им любовь и желание не только изучать эти Искусства, но и привлечь
к этому изучению школяров других колледжей».
В этих словах — ростки истинного призвания Отреда и зарождение
тех педагогических наклонностей, которые определили главную цель его
дальнейшего существования. Не буду повторяться и писать о бедственном
состоянии точных наук в английских университетах того времени. Замечу
лишь, что если древнегреческой и средневековой математике еще
уделялось некоторое внимание, то работы современных итальянских,
французских и немецких алгебраистов кембриджским и оксфордским профессорам
и — тем более — школярам были почти неизвестны.
Отреда интересовали и теоретические, и прикладные вопросы
математики и, в частности, разработка и изготовление математических инструментов.
Он вспоминал: «Давным-давно, будучи юным студентом и изучая
Математические науки, я настойчиво размышлял над способом устройства и
изготовления для собственных нужд хороших солнечных часов или Инструмента,
который был бы столь небольшим, что мог служить мне в качестве
карманных часов, показывающих время. Для своих целей я безуспешно пытался
использовать и Квадранты, и Астрономические Кольца, и Цилиндры и
различные их сочетания*, но не достиг результата, который бы меня полностью
Отред перечисляет названия известных в его время астрономических
приборов.

356 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
удовлетворил. Наконец, я пришел к выводу, что все проблемы, касающиеся
необходимых движений, можно разрешить с наибольшим успехом, если...
спроектировать Глобус* на плоскость Горизонта и установить в центре
проекции (каковом является Зенит) указатель с нанесенными на него градусами
положения подвижного Азимута. И эта проекция (стереографическая
проекция103 верхней полусферы горизонта на плоскость небосвода — Ю. Я.)
оказалась тем самым удачным решением, которое я, затратив столько труда, ранее
понапрасну искал».
Я опускаю описание придуманного Отредом инструмента и порядок
его использования, скажу только, что он существовал в двух видах.
Первый вид автор называл Горизонтальным Инструментом, второй —
Двойными солнечными часами, предназначавшимися для использования в
качестве садовых часов, определяющих местное солнечное время. Для этого
последний Инструмент был снабжен обычной для таких горизонтальных
приборов шкалой часов и «нестандартным» гномоном**. Его особенность
состояла в «сдвоенной» конструкции: наклонно установленный
стержень, играющий роль обычного гномона и в прямом смысле «бросающий
тень» на шкалу часов, имел вертикальную треугольную «подпорку», тень
от которой в точке пересечения с тенью «главного» гномона, позволяла
определять положение Солнца, его склонение, высоту и азимут
(поэтому часы, выполняя дополнительные функции, и назывались «двойными»).
Если, например, требовалось узнать время подъема или захода солнца для
конкретного дня в году в конкретной местности, следовало лишь найти
линию склонения солнца для этого дня и отметить две точки, в которых
она пересекала горизонт. После этого время подъема Солнца можно было
считать со шкалы на восточной стороне Инструмента, а время захода —
на западной. Инструменты позволяли получить и многие другие сведения,
действуя в соответствии с методикой, изложенной Отредом в трактате,
который был опубликован много позднее (в 1636 году).
Инструменты Отреда пользовались определенной популярностью
в XVII веке и были изготовлены в нескольких экземплярах. Например,
интерес к Двойным солнечными часам автор объяснял тем, что наряду
с определением времени, их владелец «посредством одних только
наблюдений мог видеть и оценивать как суточный, так и годовой курс движения
Солнца». И самое главное, что все эти любопытные сведения, можно было
получить, не производя вычислений, в которых английские джентльмены
не были сильны (вряд ли в стране нашлось бы несколько десятков
человек, для которых бы операции умножения и деления не были бы
затруднительными). Несколько Горизонтальных Инструментов Отред сделал
Отред имел в виду небесную сферу.
Гномон (γνωμών) на древнегреческом обозначает «указатель» или «то, что
позволяет обнаружить».

Маленький ректор из Олбери
357
сам — один экземпляр преподнес епископу Билсону (вероятно до своего
рукоположения в 1603 году), второй, уже в 1608 году — «жене достойного
и ученого дворянина, жившего поблизости от моего дома».
Эксперименты с солнечными часами помогли Отреду написать его
ранние трактаты: первый — «Простейший способ изготовления шкал
обычных солнечных часов посредством геометрических методов, не прибегая
к тригонометрическим вычислением», второй — об изготовлении шкалы
часов, расположенных наклонно, под любым углом. Оба были
опубликованы значительно позднее, хотя, как указывал сам автор на титульном листе
первого трактата, он нашел способ «между двадцатью двумя и двадцатью
тремя годами жизни», второй же трактат был написан около 1600 года.
В университетские годы Отред, по-видимому, разработал еще одни
солнечные часы, получившие затем в литературе название
«Универсальных экваториальных кольцевых солнечных часов». Они являются
модификацией так называемого астрономического кольца, о котором писал
нидерландский математик и картограф Гемма Фризий и ряд других авторов
и которое использовались для измерения высоты звезд и других небесных
объектов.
В одном из вариантов часы состояли из двух колец: неподвижного
вертикального (или меридионального), на которое была нанесена шкала широт,
и поворотного экваториального, несущего шкалу часов (рис.11-2).
Диаметрально противоположные точки вертикального кольца соединялись
поперечиной, по которой могла скользить скобообразная деталь с отверстием
(апертурой) в центре. Часы подвешивались на шнурке, который через
специальный замочек крепился к вертикальному кольцу. Замочек сдвигался
вдоль этого кольца так, чтобы точка подвеса совпадала с широтой
местности. Затем деталь с отверстием смещалась до тех пор, пока изображение
апертуры в виде солнечного пятнышка не попадала на одно из деление
шкалы экваториального кольца.
Точная дата изобретения этих часов неизвестно, но большинство
историков техники относят его к началу XVII века. Описание часов
изобретатель поместил в качестве Приложения к книге французского математика
Жана Лейрехона «Математические развлечения», перевод которой под
редакцией Отреда вышел в 1653 году (!). До наших дней в музеях и
частных коллекциях сохранилось несколько экземпляров часов,
изготовленных лондонскими мастерами Элайсом Алленом и Хилкия Бедфордом.
Чтобы закончить с хорологией замечу, что Отред увлекался также
конструированием механических часов, хотя его достижения на этом
поприще совершенно неизвестны. Уже после смерти ученого, появилась книга
«Хорологические диалоги в трех частях, в которых показана сущность,
использование и правильное обращение с настенными и карманными
часами. С Приложением, содержащим изложение методов вычисления чисел,

358 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
необходимых для [конструирования]
карманных часов. Приложение
написано знаменитым математиком м-ром
Отредом и отныне становится
общественным достоянием. Дж. С104.,
часовой мастер.... Лондон. 1675».
В предисловии к «Диалогам» Дж.
С. писал: «Описанный ниже метод
много лет тому назад был придуман
м-ром Отредом для некоторых
Изобретательных Джентльменов и их
Рис. 11-2. Кольцевые солнечные друзей, которые, учась в Универ-
часы Отреда ситете, ради развлечения пытались
разобраться в устройстве и работе
карманных часов, что, как представляется, было также родом занятий,
к которому очень тяготел и сам м-р Отред». Добавлю, что методы Отреда
касались решения таких практических задач, как, например, «нахождение
соответствующего числа колес и шестерен [при конструировании часов]».
Карьера университетского профессора, видимо, не привлекала Отреда,
и он решил посвятить себя служению Богу, что, в общем-то, довольно
часто тогда случалось с обладателями университетских дипломов. В
начале августа 1603 года он покидает Кембридж и после рукоположения
епископом Виндзорским Томасом Билсоном (1547-1616) получает место
викария в церкви деревни Шэлфорд, в миле от Гилфорда, а в 1610 году
становится ректором церкви святых Петра и Павла. Зарплату ему
положили в сто фунтов годовых, что было вполне достаточно для
безбедного существования его небольшой семьи: жены Грист из рода эсквайров
Кэрил, издавна живших в соседнем приходе Тангли*; сына Бенджамина,
по настоянию отца избравшего профессию часового мастера, и дочери,
будущей жены Кристофера Брукса, приборных дел мастера и эконома
оксфордского Уодэм-колледжа. Правда, Джон Обри (1626-1695),
антиквар и неутомимый собиратель слухов, анекдотов и всяческих забавных
историй, из которых он составил книгу «Короткие биографии», писал, что
у Отредов было девять сыновей и четыре дочери. Но к этому его
утверждению (и к многим другим) следует отнестись скептически, так как Обри
никогда не умел отсеять факты от досужих баек.
Появление в Олбери пастора с кембриджским дипломом и слухи о его
учености вызвали интерес у сельских джентльменов, живших по
соседству и увлекающихся «науками». Известно, что ректор охотно разъяснял
Джорджу Остину и сэр Эдуарду Радиллу «темные» места в церковных кни-
Брак состоялся в 1606 году.

Маленький ректор из Олбери
359
гах, а прихожанина, некого «м-ра Данкомба», в течение полугода обучал
латыни. К этим годам относятся, по-видимому, первые шаги Отреда на
поприще преподавания математики: его учеником стал Джеральд Онжье
(1596-1655), сын сэра Фрэнсиса Онжье (1558-1632), члена парламента
от местечка Хэзлмера в Суррее и барона Лонгфорда (город в Ирландии).
Несколько позднее, начиная с двадцатых годов, в скромном жилище
ректора появляются неофиты математики из разных уголков страны. «Его
дом был полон юных джентльменов, которые приезжали отовсюду, чтобы
поучиться у него» (Обри). Их число особенно увеличилось после того,
как стало известно, что учитель не берет денег ни за кров, ни за стол, ни
за обучение. Конечно, миссис Отред приходилось при этом нелегко, и она
нередко была вынуждена применять «экономические меры». Автор
четырнадцатитомной монографии о развитии науки в Оксфорде д-р Роберт Т.
Гюнтер (1869-1940) писал: «Он (Отред. — Ю. Я.) занимался
математикой в уединении сельского прихода и безвозмездно обучал любых людей,
приходивших к нему, при условии, что они умеют писать разборчивым
почерком. Жена постоянно корила его за бедность и всегда забирала
подсвечник после ужина, из-за чего многие важные проблемы остались
неразрешенными. Один из учеников (Томас Хэншоу. — Ю. Я.), который тайком
передал ему ящик свечей, заслужил его горячую благодарность».
О преподавательской деятельности Отреда и о его учениках подробнее
будет сказано далее, а теперь обратимся к его математическому
творчеству. С достоверностью нельзя говорить о конкретных темах его занятий,
ибо он очень неохотно отдавал свои сочинения печатному станку, да и то
делал это по настоянию и просьбе своих учеников, друзей или высоких
патронов (скажем, его трактат о солнечных часах был напечатан лишь
примерно через полвека).
Указание на тематику математических изысканий Отреда
содержится в «Генеральном биографическом словаре» (1784) Джон Никольса.
Автор пишет, что после того, как книга Непера с описанием логарифмов
и их таблицами попала в руки Генри Бригса, он «...подготовил
предложения по совершенствованию плана лорда Непера и обратился к Отреду за
консультацией. Примерно в это же время Отред, возможно, и написал
свой «Трактат по тригонометрии», так как со всей очевидностью ясно,
что эта работа выполнена в соответствии с устройством Таблиц лорда
Непера».
Некоторые историки полагают, что консультацией дело не
ограничилось. Как я уже писал ранее, к английскому переводу книги Непера
«Описание удивительных таблиц логарифмов» (1618), было добавлено
анонимное шестнадцатистраничное «Приложение к логарифмам, в
котором приводится метод вычисления треугольников, а также новый и легкий
способ нахождения тех логарифмов, которые не могут быть точно
определены из таблицы». Кто является автором «Приложения»? Ряд историков

360 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
называют Бригса, другие, с легкой руки выдающегося математика, логика
и историка науки Августа де Моргана (1896-1871), отдают пальму
авторства Отреду (о другой книге, упомянутой Никольсоном, речь пойдет
в заключительном разделе этой главы).
Еще одно направление деятельности Отреда — «инструментальное»:
видимо в начале двадцатых годов он изобрел две логарифмические
линейки — круговую и прямоугольную. С одним из этих инструментов связана
самая неприятная полоса в жизни ректора — публичный спор с бывшим
учеником Ричардом Деламейном* относительно приоритета в изобретении
круговой линейки и Горизонтального Инструмента, и — попутно —
относительно методики преподавания математики. Чуть позднее читатель,
надеюсь, убедится, что этот спор, полный взаимных упреков и
оскорблений, не сделал чести обеим сторонам.
Помимо преподавания и научных занятий, немало времени у Отреда
занимала и обширная переписка с отечественными и зарубежными
коллегами. Впрочем, не только с коллегами: любой любитель математики
мог обратиться к ректору Олбери с письменным или устным вопросом,
твердо зная, что наверняка получит ответ. А вот в Лондон, до которого
было рукой подать (примерно четыре-пять миль), Отред выбирался редко,
несколько раз в году, и если уж покидал свою деревушку, то для того,
чтобы встретиться в столице с друзьями, среди которых особо выделял
«грэшемитов» — Генри Бригса и Эдмунда Гюнтера.
В Олбери же, в своем скромном домике, он с удовольствием принимал
гостей. Процитирую Обри: «Благодаря необычайной учености, он получил
большую известность за границей и высоко был ценим на родине.
Знаменитые математики приезжали в Англию, чтобы побеседовать с ним, а его
сельские соседи, хотя не понимали ни слова из их разговоров, относились
к нему в высшей степени уважительно, видя, как многочисленные
иностранцы посещают его дом». Обри добавляет несколько бытовых деталей:
«Когда м-р Сет Уорд, магистр искусств, и м-р Чарльз Скарборо, доктор
медицины (будущие ученики Отреда. — Ю. Я.), пришли в Олбери как
паломники, чтобы повидаться с ним и отдать м-ру Отреду дань восхищения, он
перед их приходом приготовил хороший обед и облачился в порыжевшую
сутану, которая когда-то была черного цвета, подпоясался старым
кожаным поясом и надел старомодную красно-коричневую шляпу (во времена
королевы Елизаветы она была оторочена бобровым мехом). После
ознакомления с его скромном жилищем, гости восхищались и сокрушались,
полагая, что условия жизни человека таких достоинств и такой учености
могли бы быть и получше».
К сожалению, мы нечего не знаем об иностранных гостях Отреда — за
исключением немецкого математика и педагога Николауса Кауфмана, из-
В первой половине следующего десятилетия.

Маленький ректор из Олбери
361
вестного под псевдонимом Меркатор* (1620-1687). Можно, однако, хотя
бы частично, назвать тех компатриотов маленького ректора (не считая
его учеников), с кем в разные периоды жизни он поддерживал личные
дружеские отношения или переписывался. Их перечень сделал бы честь
любому из современников: самый знаменитый английский астролог
Уильям Лилли**; алхимик, астролог, антиквар, неутомимый собиратель
древних рукописей и «диковин», основатель знаменитого оксфордского музея
Элайс Эшмол (1617-1692); уже известный нам Джон Ивлин, для которого
ректор из Олбери был «очень здравым и ученым, достопочтенным другом,
великим Отредом»; поэт, драматург и религиозный писатель Уильям Эле-
бэстер (1567-1640)105; выдающиеся английские приборных дел мастера
Элайс Аллен (1588-1653) и Ральф Грейторекс (ок. 1625-1675) и многие
другие.
Этот список ученых и мастеровых необходимо дополнить фамилией
аристократа, сыгравшего немалую роль в жизни Отреда, — сэра Чарльза
Кэвиндиша (1591-1654), члена парламента, щедрого покровителя
философов и математиков. Его можно было бы назвать духовным наследником
графа Нортурберлендского (патрона Томаса Гэрриота): он объединил
вокруг себя группу интеллектуалов, которые собирались в аббатстве Уэл-
бек в северном Ноттингемшире, превращенном в загородный дом семьи
Кэвиндешей. Обри описывал Кэвиндиша как «человека маленького роста,
слабого и скрюченного, которого природа не приспособила для службы ни
при дворе, ни в армии, и потому он обратился к математике». Сэр Чарльз
был дружен и переписывался с Джоном Пеллом, Кенельмом Дигби,
Джоном Уоллисом, Мареном Мерсенном и некоторыми другими
знаменитыми учеными. Он, по-видимому, брал уроки по математики у Отреда и
познакомил его со своим кузеном Томасом Говардом, графом Эрунделом
(1585-1646), известным политиком и еще более знаменитым
коллекционером произведений искусства, другом Фрэнсиса Бэкона, врача и анатома
Уильяма Гарвея (1578-1657). Граф вознамерился дать математическое
образование своему младшему сыну Уильяму Говарду, будущему Первому
виконту Стаффорду (1614-1680), и в качестве преподавателя в 1628 году
пригласил Уильяма Отреда.
Первая встреча маленького ректора с высокими патронами произошла
в загородном дворце семьи Эрунделов, находившимся в Уэст Хорсли —
деревушке неподалеку от Гилфорда. Отред вспоминал: «Я не знаю,
каким образом, он узнал обо мне, но, оказав мне большую честь,
пригласил к себе. Позднее он отвел мне комнату в своем лондонском доме, где
в приемлемое для него и для меня время, когда я мог незатруднительно
Не путать с великим фламандским картографом и географом Герардом Мер-
катором.
«Мой добрый друг» — так Отред обращался к Лилли.

362 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
отвлекаться от своих обязанностей пастора, я с большой готовностью и со
всем моим смирением и любовью выполнял услуги, которые были ему
желательны. Я уповал, что не оскорбляю при этом имя Господне, не нарушаю
полезных законов своей страны и не вызываю возмущение добрых людей».
В Лондоне, в роскошном дворце Эрундела на Стрэнде Отред
познакомился со многими лондонскими учителями математики и приборных дел
мастерами, в частности, сблизился с Элайсом Алленом.
Но не только знаменитости искали встреч с провинциальным
священником. Вот что свидетельствует он сам: «Когда я находился на службе
у милорда в Лондоне, ко мне часто обращались, как лондонцы, так и
жители других мест, за решением и разъяснением многих разнообразных
вопросов Искусства, и с удовольствием, многократно и уважительно,
отзывались о моем мастерстве, воздавая милорду благодарность за то, что
он пригласил меня в Лондон».
Неизвестно, как долго продолжались уроки Отреда, которые он давал
Уильяму Говарду, во всяком случае, не далее 1637 года, когда ученик
сочетался браком с Мэри Стаффорд. Замечу, что судьба Уильяма Говарда,
в отличие от судьбы его учителя, сложилась трагически. Будучи
убежденным роялистом, он в 1640 году вместе с Карлом I отравился в изгнание, но
последующая реставрация королевской власти не принесла ему
удовлетворения. Мало того, что его втянули в судебные распри по поводу
наследства, так еще и ложно обвинили в участии в католическом заговоре с
целью убийства Карла П. Поэтому ученик Отреда кончил жизнь на эшафоте
(в 1929 году папа Пий XI причислил его к лику христианских мучеников).
Размеренная провинциальная жизнь в Олбери изменилась в сороковые
годы из-за превратностей гражданской войны. Отред вел себя
неосмотрительно и в условиях, когда протестантские власти охотились на
роялистов, не скрывал своих монархических симпатий. Несколько
неосторожных высказываний ректора было достаточно, чтобы специальный комитет,
один из тех, что были созданы по всей стране, выдвинул против него
обвинения в антиправительственных действиях. Отреду грозила конфискация
(секвестрация) всего имущества; так, наверное, и случилось бы, если бы
за него дружно не вступились друзья и ученики.
Преподобный Оуэн Маннинг (1721-1801) своей в «Истории
древностей графства Суррей» сообщал: «В 1646 году он (Отред. — Ю. Я.) должен
был предстать перед Комитетом по Духовным делам, где против него было
выдвинуто много обвинений. Но, благодаря благосклонному
расположению к нему сэра Бальстрода Уайтлока и других людей, от имени которых
выступил Уильям Лилли, астролог, на его стороне оказалось большинство
и он смог избежать секвестрации». Примерно о том же писал и сам Лилли
в книге «История моей жизни»: «.... Наиболее известный всей Европе
математик м-р Уильям Отред из прихода Олбери в Суррее подвергся
опасности секвестрации и должен был предстать перед специальным Комитетом.

Золотой ключик
363
Собранного против него материала было достаточно, чтобы конфисковать
его имущество, но накануне дня слушания я обратился к сэру Бальстроду
Уайтлоку и всем моим старым друзьям. Многие из них выступили в его
защиту, и хотя председатель и многие пресвитериане заняли по отношению
к Отреду жесткую позицию, он был оправдан большинством голосов».
Кое-какие выводы из этой истории Отред сделал. Свидетельствует
Обри: «Я слышал, как священники из соседних приходов говорили, что
он был жалким проповедником, ибо никогда не готовился к службе, и все
его мысли были сосредоточены на математике; но когда роялисты
угрожали ему секвестрацией, он глубоко погрузился в занятия богословием, и,
несмотря на преклонный возраст, его проповеди... стали удивительно как
хороши».
В общем, если бы не этот неприятный эпизод, да еще ссора с
Ричардом Деламейном, можно сказать, что жизнь Отреда протекала вполне
безоблачно. Он был вполне доволен уделом скромного ректора и той
известностью, которой он как математик пользовался в своей стране и в
Европе, хотя у него были возможности изменить свой статус. Например, его
ученик, доктор богословия Уильям Робинсон, писал Отреду, что хотел бы
добиться для него пенсии или солидной должности в Лондоне, и в случае
его согласия намеревался «обратиться за содействием к милорду
Маршалу (графу Эрунделлу. — Ю. Я.), который весьма к вам расположен».
По-видимому, Отред ответил отказом, поскольку в продолжившейся
переписке с Робинсоном, это предложение больше не рассматривалось.106
Все тот же Обри не пожалел теплых слов для портрета Отреда: «Дух его
был высок, а мозг непрестанно работал. Он все время чертил линии и
фигуры на песке... Его сын говорил мне, что с самых ранних лет помнит, что отец
обычно ложиться в постель не ранее одиннадцати или двенадцати часов,
не снимая даблита (род камзола. — Ю. Я.). Занимался он и по ночам —
у него всегда была с собой трутница (металлическая коробка с куском
трута, стали и кремнем для высекания огня. — Ю. Я.), а над своей кроватью он
укрепил чернильницу. Спал он очень мало. Порой не отходил ко сну до двух
или трех часов ночи, а к завтраку не спускался до тех пор, пока не
разрешал quaesitum (вопроса. — Ю. Я.)... Он говорил епископу Уорду и мистеру
Элайсу Эшмолу (жившему по соседству), что после безуспешных
размышлений над теми или иными проблемами в течение года, двух или трех лет
решение приходило ему в голову в результате Божественного озарения».
ЗОЛОТОЙ КЛЮЧИК
Отреду было уже за пятьдесят, когда он начал обучать Уильяма
Говарда, и до этого он не опубликовал ни строчки. Однако занятия с
талантливым юношей приблизили важное событие — подбодряемый Кэвиндишем

364 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
и Эрунделом-ст. Отред написал на латыни ив 1631 году издал книгу
«Метод вычисления чисел и букв, являющийся ключом к арифметике, затем —
к анализу, и, наконец, — ко всей математике». Книга, посвященная юному
лорду, его отцу и сэру Чарльзу, была небольшим, в формате in octavo,
трактатом, состоявшим из двадцати коротких глав. В колонтитуле книга
значилась как «Clavis mathematicae» («Ключ к математике») и под этим
названием она впоследствии переиздавалась.
В Предисловии, обращаясь к Уильяму Говарду, автор писал:
«Замечательнейший (illustrissimi) юноша, с тех пор, как по повелению вашего
отца я призван обучать вас математике и выполняю свои обязанности
настолько преданно, насколько могу, я желал лишь о том, чтобы с
доступной мне добросовестностью изложить Аналитический метод,
посредством которого, используя известную вещь, мы находим то, что ищем ...
В этой маленькой книге я намереваюсь рассказать о правилах,
относящихся к фундаментальным основам [математики], и собрав их вместе,
подобно связке, применить для объяснения как можно большего числа
задач ... Я хочу передать всем изучающим математику нить Ариадны107,
с помощью которой они смогут проникнуть в сокровенные тайны этого
Искусства и которая позволит им легче и глубже понять труды
древнейших и наиболее почитаемых авторов, таких как Евклид, Архимед,
великий геометр Апполоний Пергский и других, понять не только для
того, чтобы лицезреть достигнутые ими высоты и глубины математики,
но и увидеть ту проницательность, благодаря которой они своими
многочисленными уравнениями, сравнениями и преобразованиями
украсили... эту прекраснейшую науку».
«Итак, — замечает современный исследователь, — с самого начала
Отред в качестве главной своей цели ставит задачу разъяснения и
воссоздания посредством анализа трудов знаменитых ученых древности. Нить
Ариадны была руководством не в будущее, а в прошлое. Автор
осуществил исследование упомянутых трудов с помощью интерпретации,
сравнения и упрощения уравнений, прибегая к символам, которые сделали эти
процедуры «более приятными для глаз». Сочинение Отреда было кратким,
и тому есть объяснение: он писал не для «полусонных» («half-asleep»)
читателей, а для тех, кто предпочитал получать исчерпывающие сведения
в лаконичной форме. Он заявлял, что его метод обучения состоит в
формулировке задач и примерах их решений, а, дабы быть уверенным, что из
текста книги ничего не было упущено, включил в нее правила выполнения
арифметических операций над десятичными числами».
«Ключ» начинается с объяснения индо-арабской системы обозначений
и десятичных дробей. Далее автор переходит к одновременному
изложению методов выполнения арифметических и алгебраических операций.
Подобная компоновка книги была новинкой. Обычно авторы «коссиче-
ских» учебников делили их на две части: в первой излагались вопросы

Золотой ключик
365
арифметики, вторая была посвящена «операциям с буквами» (то есть
алгебре). Отред же, нарушив этот порядок, излагает правила выполнения
операций сложения, вычитания, умножения и извлечения корней
параллельно и для чисел, и для букв. Сложение буквенных величин, пишет Отред,
означает, что одинакового рода величины должны быть собраны в одну
сумму, которая снабжается по необходимости знаками + или -, и
замечает, что сложение есть соединение данных величин, сохраняющее знаки,
вычитание же соединяет данные величины, изменяя знаки тех величин,
которые вычитаются*. Далее автор приводит четыре способа умножения
десятичных дробей и два способа их деления, в том числе (вероятно,
впервые) — способ сокращенного умножения и деления дробей, который
сохранился и до нашего времени.
Перед тем, как перейти к изложению арифметических действий над
дробями, Отред посвящает главу пропорции, понимая под ней отношение
двух чисел или других однородных величин и называя
пропорциональными величины, отношения между которыми равны. Из этих определений он
делает вывод, что если две величины умножить или разделить на одну и ту
же величину, то такие произведения и частные будут им
пропорциональны. Далее утверждается, что произведение двух крайних членов
пропорции равняется произведению двух средних членов. Затем автор приводит
правила действия над пропорциями и вычисления с дробями, излагает
теорию биномиальных коэффициентов** и применяет ее при вычислении
степеней и корней.
В главе, посвященной уравнениям, Отред рассматривает только
уравнения второй степени (а о кубических лишь упоминает) и излагает методы
преобразования, необходимые для их решения, например: «Обозначь
буквой А неизвестную величину; образуй уравнение с неизвестной по одну
сторону от знака = и известными по другую сторону: упрощай уравнение
в соответствии с известными приемами (изменяй знаки, перенося все
неизвестные по одну сторону, избавься от иррациональностей возведением
в квадрат, избавься от дробей посредством умножения, сделай
коэффициент при высшей степени неизвестной равный единице»). При этом
Отред почему-то не рассматривает отрицательные и иррациональные корни
уравнений.
Отред, как и Виет, пользовался, как правило, прописными согласными
буквами для обозначения известных величин, и прописными гласными —
для неизвестных. Но если у Виета названия степеней выражались
полным словом (квадрат, куб и так далее), то Отред прибегал к сокращениям,
Отред отмечал двойное назначение знаков + и - («они являются
символами, которые обозначают качество чисел в одних случаях, и операции сложения
и вычитания в других»).
Разумеется, не называя ее таким образом.

366 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
например, Л2 записывал как Aq, а Л3, Л4, Л5, Л6 — как Ac, Aqq, Aqc, Асе,
соответственно; степени же биномов или полиномов предварял
прописными буквами Q (для квадратов) С (для кубов), QQ (для четвертой степени)
и QC (для пятой).
Использовал он символы и для обозначения сумм, разностей и
произведений, причем эти знаки имели неизмененный смысл во всей книге,
что избавляло от многословия и позволяло определять точную природу
различных алгебраических выражений, составленных из таких сумм,
разностей и произведений. Примеры других математических символов,
использованных автором «Ключа»:
(для пропорциональности),
= (для равенства),
± (для «плюс-минус»),
/ (для деления),
II (для параллельности),
χ (для умножения)108
Эти знаки сохранились и до нашего времени. Как ни странно, но,
прекрасно зная труды Непера, Отред использовал довольно неуклюжий символ
для десятичных дробей — вместо, например, 216,7354 писал 216J7354),
хотя и был осведомлен, что шотландский математик отдавал предпочтение
более удачному знаку (точке или запятой). У Отреда же точка означала
отношение, поэтому, например, 3:4 у него выглядит как 3.4.
В заключительной главе «Ключа» автор с помощью алгебраического
аппарата доказал все четырнадцать Предложений из Книги II Евклидовых
«Начал» и, кроме того, в одном из переизданий своей книги добавил ряд
распространенных геометрических теорем и положений из сочинений других
авторов, доказанных опять таки алгебраически — он называл набор таких
доказательств «аналитическим инвентарем (furniture)», который можно
использовать в случае необходимости*.
Друзья и почитатели Отреда убеждали его в необходимости
перевода «Ключа» на английский язык, чтобы сделать книгу доступной более
широкой читательской аудитории. Он по разным причинам отказывался
выступить в качестве переводчика и взять на себя хлопоты по
взаимоотношениям с издателями. Поэтому проблема решилась иным способом.
Перевод книги, которая вышла в 1647 году и называлась «Ключ к
математике, исправленный и дополненный», выполнил бывший ученик Отреда,
а ныне студент оксфордского Мертон-колледжа Роберт Вуд, а все
организационные заботы взял на себя другой ученик автора, о чем тот рассказал
Отред не мог знать, что аналогичную работу до него выполнил Гэрриот.
Однако в печатном виде Предложения Евклида в алгебраическом виде впервые
появились в «Ключе» (позднее, в 1637 году, их привел Рене Декарт в одной из своих
книг).

Золотой ключик
367
в предисловии: «Находясь в преклонном возрасте, я не в состоянии был
подготовить рукопись, чтобы достойно представить миру сего рода
Предмет. Но обстоятельства сложились таким образом, что за организацию
дела взялся м-р Сет Уорд, молодой человек, прекрасно осведомленный
во всех разделах изящной литературы и бывший в то время был членом
Сидни-колледжа в Кембридже. Он не счел за труд встретиться со мной
в моем доме и с мягкой настойчивостью убедил вновь опубликовать мой
старый Трактат, заново набранный и улучшенный, а также включающий
в него добавления, которые я много лет назад привел в систему и дал им
толкование..., но не имел намерения ознакомить с ними публику».
«Clavis» была одобрительно принята математиками в Европе:
благодаря латыни ее смогли прочитать в разных стран и оценить заслуги автора:
во-первых, он свел в одну книгу и изложил в сжатом виде все, что было
до него известно «арифметикам и алгебраистам»; во-вторых, ввел новые
алгебраические символы, облегавшие чтение математических текстов;
в-третьих, показал, как использовать алгебраические методы для решения
геометрических задач.
Правда, не все восприняли слишком сжатое (по мнению критиков)
изложение материала. Так, преданный и небесталанный ученик Отреда
Уильям Робинсон писал спустя два года после выхода книги: «Я пребываю
в состоянии крайнего возбуждения с тех пор, как убедился, какой
отмычкой (pick-lock) стал ваш «Ключ». Я умоляю Вас расширить книгу и дать,
поелику возможно, более подробные и необходимые разъяснения. Мы не
должны бояться ни тавтологии, ни избыточности, поскольку ваш стиль от
природы лаконичен, а суждения замечательны как в методическом, так
и содержательном отношениях».
Через пять лет тот же Робинсон повторяет свою просьбу, намекая,
что ему известно о работе над английским переводом «Ключа»: «Я вновь
искренне умоляю не столь сжато, а более подробно изложить ваш «Ключ»
на английском языке, поскольку люди преклонного возраста и те, которые
оправдывают выражение stultorum infinitus est numerus (число глупцов
бесконечно. — Ю. Я.), не могут с легкостью осилить эти Искусства, ибо
они трудны для их понимания...».
Высказывая подобные замечания и просьбы, Робинсон был не одинок,
и поэтому в предисловии к английскому переводу книги, Отред вынужден
был дать следующие пояснения: «Многие считают очень трудным для
понимания трактат, написанный не в обычной синтетической манере и не
использующий словесных выражений, но с применением
изобретательной Аналитики, с ее символами или знаками вместо слов; в
действительности же страх таких людей — ничто иное, как неуверенность в
собственных силах и боязнь новизны изложения; на самом же деле никаких иных
трудностей здесь не существует. Ибо этот ясный символический способ,
не изнуряет память обилием слов, не отягощает фантазию сравнениями

368 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
и сопоставлениями похожих друг на друга вещей, а ясно предоставляет
глазам весь ход выполнения операций и доказательств».
Примером Отредовой лаконичной манеры может служить отсутствие
попыток подробно «разжевать» правила выполнения арифметических
операций с положительными и отрицательными числами. Его
предшественники обычно подробно рассматривали все случаи сочетания знаков, он же
ограничивается фразой: «Если знаки обоих чисел одинаковы, результат
будет положительный, в противном случае — отрицательный».
Увы, обвинения в излишней краткости продолжались, и даже через
много лет, уже после смерти Отреда, самый выдающийся его ученик,
великий математик Джон Уоллис в «Трактате по алгебре, как историческом,
так и практическом» (1685) вынужден был защищать учителя: «Я знаю,
что найдутся те, кто отыщет ошибки и неясности в «Ключе» из-за того, что
книга написана слишком сжато. Но для таких претензий нет оснований:
ибо его слова всегда преисполнены смысла и не являются избыточными,
а нужны для того, чтобы читатель затратил лишь малую толику внимания
на смысл каждого из них и на их синтаксис... Поняв однажды написанное,
он сможет затем запомнить его значительно легче, чем если бы оно было
изложено многословно, как это делают другие авторы. Их сочинения
предполагают, что читатель должен сначала затратить немало труда,
разбираясь в чрезмерно избыточном языке, чтобы понять, с каким материалом ему
придется иметь дело в дальнейшем...».
Другие современники Отреда, а также ученые следующего поколения
также восторженно отзывались о «Ключе». Вот несколько примеров:
— в 1647 году двадцатилетний Роберт Бойль, получив английский
перевод «Ключа», писал знакомому: «Переведенный и дополненный
«Clavis mathematicae» Отреда доставил мне большое
удовольствие, ибо ранее я затратил много времени, чтобы изучить в
[латинском] оригинале эту алгебру, которую с тех пор ценю как более
инструктивное пособие по изучению логики, чем труды Аристотеля»;
— Йонас Мур: «Долгое время я блуждал по путям, которыми шли
и другие люди, занимавшиеся Практической Математикой, пока,
наконец, счастливый случай не привел меня к м-ру Отреду. Мне
был дарован «Ключ к математике», с помощью которого я открыл
для себя Тайны Доказательств Античных мудрецов, и смог
направить свои стопы по возвышенному пути к Совершенству,
достижению которого эта книга и ее Автор способствуют в большей мере,
чем любая другая из имеющихся у меня книг»;
— Джон Твисден в предисловии к посмертному изданию книги
профессора астрономии Грэшем-колледжа Сэмюела Фостера «Смесь,
или математические плоды бессонных ночей»: «М-р Отред, Ито-
нец, должен быть назван первым, этот седовласый преподобный
отец исключительного благочестия превзошел все восхваления,

Fallacia falsi medii
369
которые мы можем ему воздать. С помощью легкого способа и
замечательного Ключа он открыл все скрытые тайны Геометрии,
а своей точной Тригонометрией и набором Инструментов обогатил
как Геометрию, так и Астрономию»;
— дневниковая запись от 24 июня 1681 года знаменитого философа
Джона Локка (1632-1704): «Наилучшей алгеброй все еще
является сохранившаяся до настоящего времени алгебра Отреда»;
— и, наконец, мнение высшего авторитета: «Clavis м-ра Отреда
является одним из лучших, равно как одним из первых Трактатов,
возрождающих Искусство Геометрического доказательства...» (Исаак
Ньютон).
«Ключу» была уготовлена счастливая судьба: до конца XVII века
вышло пять изданий книги на латинском, и два — на английском языках.
Особенно много сделал для продления ее жизни Джон Уоллис, по настоянию
и под редакцией которого вышили два издания. В чем секрет же
долголетия книги маленького ректора? Появление в тридцатые годы «Ключа»
заполнило вакуум между примитивными учебниками невысокого качества
и трактатами на иностранных языках, усложненными и менее доступными
для студенческой аудитории (какими были, например, сочинения
последователей Виета). Современный историк математики пишет: «Clavis»
оказала глубокое влияние на развитие математики в Англии XVII века не
столько из-за ценности ее содержания, а потому, что она появилась в период,
когда математическое образование в стране достигло свой нижней точки,
и эта книга, почти в одиночку, начала его возрождение*... В конечном
итоге значение книги в том, что она была не руководством к прошлому, но
вдохновением для будущего: «Ключ» открыл дверь в такую математику,
которую Отред не мог и вообразить».
FALLACIA FALSI MEDII**
«У поэтов есть такой обычай: в круг сойдясь, оплевывать друг друга».
Печальный этот обычай иногда наблюдается не только среди плохих
поэтов, о которых писал Дмитрий Кедрин, но и среди выдающихся ученых,
инженеров, изобретателей. Вспомним «великие контроверзы»: Джиро-
ламо Кардано versus Никколо Тарталья, Исаак Ньютон versus Готфрид
Вильгельм Лейбниц, Роберт Гук versus Христиан Гюйгенс, Аллесандро
Вольта versus Луиджи Гальвани... Во всех этих спорах (и в десятках
других) речь шла о приоритете в научном открытии или изобретении,
К тому же, после выхода «Точильного камня для ума» Рекорда на
английском книжном рынке появились всего лишь две очень слабые книги по алгебре.
Доказательство при помощи ложных суждений (лат.).

370 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
однако предметами контроверзы Отред-Деламейн был не только
приоритетный спор, но и довольно недружественная дискуссия о методике
преподавания математики.
Познакомимся с участниками контроверзы, ее ходом и попытаемся
выделить «сухой остаток».
Главные действующие лица:
1. Уильям Отред.
2. Ричард Деламейн.
Точная дата его рождения и смерти не установлены, обычно полагают,
что он родился около 1600 и умер около 1645 года. Ничего не известно
ни о его родителях, ни о его образовании. Есть сведения, что Деламейн
с молодых лет работал столяром, но затем изучал математику в Грэшем-
колледже и у Отреда и некоторое время давал частые уроки в Лондоне.
З.Элайс Аллен
Родился около 1588 года в городке Тонбридж, графство Кент, в 1602
году нанялся к лондонскому граверу и приборных дел мастеру Чарльзу
Уитвеллу (1568-1611), после смерти которого возглавил дело. К
тридцатым годам получил широкую известность в Лондоне как блестящий
специалист, и близко сошелся с Отредом, Гюнтером, Бригсом и другими
математиками. Постепенно его мастерская превратилась в клуб, в
котором собирались ученые и философы, и в своеобразный «почтовый ящик»,
через который шло письменное общение с Отредом. Аллен умер в конце
марта 1653 года, пережив жену и единственного сына.
4. Уильям Форстер
О нем ничего не известно за исключением того, что в Пасхальный
семестр 1627 г. он был зачислен в Кембриджский Тринити-колледж, а
впоследствии преподавал «математику в трактире Red Bull, что напротив
церкви св. Клемента», и, возможно, занимался юридической практикой.
События.
1618. Отред: «Весной... я отправился в Лондон, чтобы нанести визит
моему уважаемому другу Мастеру Генри Бригсу из Грэшем-колледжа. Он
познакомил меня с Мастером Гюнтером, который впоследствии был
избран профессором геометрии в этом колледже*... Во время беседы Гюнтер
упомянул об изобретенном им Квадранте, а я показал ему мой
Горизонтальный Инструмент. Он слушал очень внимательно, задавал вопросы
относительно проекции и ее использования и часто говорил слова, которые
были мне приятны. Вскоре он передал Мастеру Бригсу бумажный оттиск
с медной пластины, на которой был выгравирован его собственный Ин-
Отред записал эти воспоминания примерно через пятнадцать лет после
своего визита, и память подвела его, так как в 1618 года Гюнтер уже был назначен
профессором астрономии (6 марта 1618 года).

Fallacia falsi medii
371
струмент, и просил переслать его мне...» (что Бриге и сделал в июне того
же года. — Ю. Я.).
1624. В Лондоне выходит на английском языке книга Эдмунда
Понтера «Описание и Использование Сектора, Рейки с Поперечиной и других
инструментов, полезных для тех, кто занимается математической
практикой». В ней, в частности, речь идет об инструменте, изготовленным
автором после встречи с Отредом и получившим название «Квадранта
Понтера»109. В книге отсутствуют ссылки на приоритет Отреда и вообще
обходится вопрос об вопрос об авторе инструмента. Видимо, это сделано
не случайно, ибо, как установили историки, инструмент, подобный тому,
что предложил Гюнтер, был известен уже в XIII веке и представлял собой
перенесенную на квадрант часть стереографической проекции небесной
сферы: в этом варианте квадрант выполнял многие функции астролябии,
но не имел (в отличие от нее) движущихся частей.
1627. Во время одного из посещений Лондона, Отред знакомится
с Элайсом Алленом (рис.11-3), который к этому времени уже приобрел
известность и был даже приближен ко Двору. Встреча произошла в
декабре, и Аллен поделился с Отредом своей проблемой: он не
представляет, что преподнести Его величеству в качестве Рождественского подарка.
Зная, что Карл I очень любит «диковины» и необычные изобретения,
Отред предложил Мастеру в качестве подарка изготовить его
Горизонтальный Инструмент, пообещав дополнить его шкалами, позволявшими
вычислять дату наступления солнечного затмения.
Предложение было с благодарностью принято, и Отред незамедлительно
направил Аллену письмо, в котором подробно описывал свое изобретение
и давал указания по изготовлению Инструмента. По неизвестной причине
Мастер показал письмо Деламейну, который внимательно и не без умысла
его изучил (по мнению некоторых исследователей письмо показал
племянник Аллена, за что получил нагоняй от дяди). У самого же Аллена дела
пошли не споро — то ли он придумал более простой в изготовлении подарок Его
величеству, то ли у него никак не «вытанцовывался» инструмент Отреда.
1628. Деламейн приходит к выводу, что Аллен «пренебрегает работой
над Инструментом», и берется самостоятельно «изготовить это
беспризорное дитя». Он решает пойти по пути Гюнтера, то есть перенести на
плоскость инструмента только четверть проекции, сделав что-то наподобие
Гюнтеровского Квадранта. К концу лета ему удается выполнить
задуманное; об этом становится известно Отреду, и он немедленно
отправляется в дом Деламейна на Чансери-лейн. Увидев Инструмент, гость обратил
внимание, что на нем выгравирована так называемая ортографическая
проекция части сферы110, причем линии меридианов нанесены неверно.
Далее последовал следующий диалог (в передаче Отреда):
«Он (Деламейн. — Ю. Я.) сказал, что для него было бы очень важно,
чтобы я осмотрел инструмент и увидел, какие изменение он внес в мою

372 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
Рис. 11-3. Элайс Аллен
(гравюра работы
Вацлава Холлара)
конструкцию. Я неприятно изумился и
воскликнул: «Это же часть моего
Инструмента» и спросил: «Кто выполнил его
чертеж»? «Я сделал его сам», — ответил он.
«Возможно ли, чтобы Вы смогли
вычертить ортографическую проекцию? Знаете
ли Вы, как использовать ее? — продолжил
спрашивать я. Он ответил: «Я сделал
несколько заметок о ее применении» и
показал мне какую-то рукопись.
Ознакомившись с ней, я понял, что она содержат те
самые заметки и указания, которые были
в моем письме Мастеру Аллену. Однако
в различных местах рукописи смысл моих
слов был изменен до неузнаваемости
(в соответствии с его пониманием
написанного мною)... По дороге домой, я зашел
в мастерскую Аллена и обратился к нему
с просьбой честно ответить на мой вопрос.
Мне показалось, он знал, о чем я хочу спросить, и, опередив меня, поклялся,
что получил мое письмо... почти сразу же после того, как оно того, как оно
было отослано (ну, и что из того? — Ю. Я.). И я поверил его словам ...».
1629. Этот год знаменуется появлением еще одного предмета спора —
круговой логарифмической линейкой, которую Отред доверил изготовить
Аллену.
Вот что рассказывал Отред:
«Вскоре после того, как я передал это свое изобретение Элайсу
Аллену, я встретил на улице Ричарда Деламейна... Во время совместной
прогулки я рассказал ему об Инструменте, который отдал Мастеру Аллену
и который содержал шкалу логарифмов, нанесенную на круг диаметром
меньше одного фута. С помощью этого Инструмента можно было
выполнить столько же операций, сколько с линейкой Мастера Гюнтера,
имевшей в длину шесть футов ... Он сказал, что такое же изобретение сделал
сам и теперь намеревается приступить к его изготовлению (таковы были
его амбиции). Придя домой, я нарисовал на картоне эскиз моего проекта
и послал ему, дабы проверить, обманывает ли он меня. Более чем через
семь недель, 23 декабря, он прислал мне чертеж своего Инструмента, на
котором имелась только одна линия [логарифмов] чисел, нанесенных на
круг (именно такой Инструмент он подарил впоследствии Его
величеству). Даже намека не было на то, что в дальнейшем будут также
нанесены линии [логарифмов] синусов или тангенсов. Мастер Аллен клятвенно
уверил меня, что Деламейн ввел его в заблуждение, из-за чего более чем
трехнедельный труд оставался бессмысленным до тех пор, пока он сам,

Fallacia falsi medii
373
не убедился в его (Деламейна. — Ю. Я.) невежестве и ошибках, которые
ввиду его наглости и бесстыдства выглядят все более очевидными ...».
Те же события в изложении Деламейна выглядят несколько иначе:
«Это был год, когда он задумал обойти меня. Его намерения состояли
в том, чтобы любезно (как и ранее) открыться мне, дабы я принял за чистую
правду все, что он говорил. За несколько недель до Рождества,
прогуливаясь по холмам Фиш-стрит, мы обсуждали разные вопросы, касающиеся
теоретической и практической математики, и говорили о пользе
превосходных изобретений, которые были сделано в недавнее время. Я довольно
подробно коснулся логарифмов и... изобретенной м-ром Гюнтером Линейки
в виде линии пропорций, извлекаемых из этих логарифмов для нужд
повседневной практики. Он спросил меня (в точности следующими словами):
«Что Вы скажете о моем изобретении, которое менее зависит от циркулей,
но работает точнее, чем Линейки м-ра Понтера»? Я же затем спросил,
какую форму имеет его изобретение, и он с некоторой паузой (что, насколько
я могу судить, является доказательством его подозрительного отношения
ко мне), ответил, что оно напоминает дугу, а затем решился сказать, что оно
в виде круга... На что я незамедлительно ответил, что подобное изобретение
сделал и я, после чего, продолжая беседу, мы ни словом не коснулись этого
предмета. Вернувшись домой, я послал ему вид моего проекта,
нарисованный на картоне. Если бы я не изобрел Кольцо до нашей беседы, мне было
бы весьма затруднительно создать его в столь законченном виде только на
основании полученных мною незначительных сведений...».
Не будем обращать внимание на расхождения в датах у рассказчиков,
ибо временные данные не повлияли на дальнейшие события.
1630. «Куй железо, пока горячо». Понимая, что линейка с
единственной шкалой логарифмов чисел — весьма несовершенный инструмент,
Деламейн, тем не менее, поспешно публикует тридцатидвухстраничную
брошюру с ее описанием: «Граммелогия, или Математическое кольцо,
в которой показано как... можно выполнить обычные Арифметические
операции, в том числе те, что вызывают большие трудности: извлечение
Корней, оценка Аренды (! — Ю. Я.) и так далее. Измерение линейных
и объемных тел. С решением Плоских и Сферических треугольников.
И все это — путем Наблюдения и Кругового Движения. Naturae secreta
tempus aperit*. Лондон. Напечатано Джоном Хэвилендом. 1630»**. Эта
первая проба пера Деламейна была посвящена «Великому и
могущественному Королю Великой Британии Карлу I» (автор сначала презентовал
королю круговую линейку и рукопись, а затем преподнес саму книжечку:
он допечатал в ней полученную лицензию на изготовление инструмента
Время раскрывает секреты природы (лат.).
При последующих переизданиях название трактата изменялось, но слова
«Граммелогия, или Математическое кольцо» в нем всегда присутствовали.

374 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
и переиздание брошюры). В Посвящении он подчеркивал легкость работы
с линейкой, утверждая, «что ее можно использовать, как в пешем строю,
так и находясь в седле». Читателям же (в Предисловии) Деламейн
сообщал, что «много лет обучал математике в этом городе» и пытался
улучшить Линейку Гюнтера «путем некоторого движения, так чтобы все
группы Логарифмов могли перемещаться пропорционально одна другой, как
того требуют обстоятельства».
1631. Деламейн «наращивает обороты» и в начале года выпускает
трактат о якобы другом своем изобретении. Книгу, названную «Изготовление,
описание и использование.... Горизонтального Квадранта», он вновь
посвящает «Его сиятельнейшему величеству». Деламейн пишет, что
использовал идею Инструмента, описанного в книге Гюнтера, но добавляет, что
и сам автор «Описания и Использования Сектора» признает факт ее
заимствования у Отреда, который придумал проекцию на тридцать лет ранее
(«что следует из его собственных записей и рукописи о ней, которые он
показал мне в то время, когда печатался мой Трактат о Горизонтальном
Квадранте», добавляет Деламейн).
Кажется, Отред равнодушно отнесся к появлению книг конкурента.
Во всяком случае, он не отказался от роли своеобразного редактора
последнего трактата, о чем впоследствии заявлял: «Печатая свой трактат
о Горизонтальном Квадранте, он (Деламейн. — Ю. Я.) не мог не знать,
что этим нанесет мне оскорбление, учитывая мой безвозмездный дар
Мастеру Аллену и ожидаемое появление в самое ближайшее время трактата
о моих Линейке и Инструменте в переводе м-ра Уильяма Форстера. Но
такова доброта моей натуры и таково его бесстыдство, что ежедневно, как
только очередной лист был отпечатан, он посылал его или сам приносил ко
мне в Эрундел-хаус, чтобы я внимательно прочитал напечатанное. Я делал
это с любовью и тщательностью, а затем высказывал ему свое мнение».
Впоследствии Отред писал, что Деламейн пренебрег его замечаниями,
а тот в свою очередь отвечал, что никаких ошибок в его сочинении не
было, а замечания были связаны с попыткой исключить слова
благодарности Гюнтеру, у которого автор трактата якобы и заимствовал идею своего
Инструмента.
1630. Вернемся на год назад: именно в этом году — начало будущей
контроверзы. Рассказывает ученик Отреда Уильям Форстер:
«Будучи во время долгих летних каникул 1630 года в загородном доме
моего достопочтенного и высокочтимого друга и учителя м-ра Уильяма
Отреда (которому я обязан вовлечению в Науки и успехам в них), я
совершенно случайно обмолвился о Линейке с Числами, Синусами и
Тангенсами, которую, как говорили, кто-то изобрел и изготовил (она теперь
повсеместно зовется Линейкой Гюнтера). Линейка имела в длину шесть
футов и использовалась с парой циркулей. В ответ он сказал, что это —
жалкое изобретение и применять его на практике весьма затруднительно.

Fallacia falsi medii
375
«Ho, — сказал он, — видя, что вам нравится решение задач с помощью
механических Инструментов, я покажу вам приборы, которые сделал
много лет тому назад». Первыми он принес две линейки, которые можно
использовать, прикладывая одну к другой; при этом исключалась
необходимость в каком-либо циркуле. Затем он показал мне прибор, в котором
те же линии были свернуты в окружность или в Кольцо, причем над ними
не было еще какого-либо другого движущегося круга111. Я с великим
удивлением рассматривал эти приборы, особенно последний, поскольку он
намного превосходил любой инструмент, который был мне известен ранее.
Обращаясь к нему, я удивленно спросил, как он мог в течение многих
лет скрывать столь полезные инструменты, причем скрывать не только от
мира, но и от меня — ведь в других разделах и секретах Искусства он был
столь щедр со мной. И на мой вопрос он ответил:
«Истинный путь к овладению Искусством проходит не через
Инструменты, но через Доказательства. И это нелепая манера малообразованных
учителей (vulgar* teachers) начинать с Инструментов, а не с Науки.
Поэтому вместо Мастерства их ученики обучаются только трюками, подобно
фокусникам. И, несмотря на обучение, это приводит к потере
драгоценного времени и превращению умов жаждущих и трудолюбивых в
невежественные и ленивые. Использование Инструментов действительно
превосходно, если человек владеет истинным Мастерством, но презренно, если
это владение противопоставляется Искусству».
В заключение нашего разговора он сказал, что обучит меня обращению
с Инструментами, но предварительно тщательно ознакомит с началами
Науки, на которых они основаны. Он показал мне много Правил
использования этих Кругов, а также Горизонтального Инструмента (который он
изобрел около тридцати лет тому назад). Большинство этих Правил было
написано на латыни.
Все, что я получил от него, подлежало переводу на английский, чтобы
стать публичным достоянием и с пользой применяться прилежными
поклонниками этой превосходной Науки. Я собирался сделать перевод с
надлежащими рвением и прилежанием..., но другой, которому Автор дружески
доверяя, открыл свои намерения, с поспешностью, превосходящей скорость
устремления к добрым делам, попытался поскорее захватить первое место».
1632. В мае появляется новая версия «Граммелогии» с еще одной
конструкцией круговой линейки, в которой расширена «номенклатура» шкал
(«все имеет свое начало, и очень редко вызывающее интерес Искусство
достигает высот с первой попытки», — оправдывается Деламейн).
Линейка состояла из вращающегося внутри кольца круга и содержала
до тринадцати шкал (в том числе шкалы логарифмов тригонометрических
Возможен и другой перевод vulgar — «общедоступный, обычный, простой,
повседневный».

376 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
функций). В специальном углублении автор расположил плоский
указатель, который мог перемещаться вдоль радиуса, облегчая использование
вычислительного инструмента. Деламейн, таким образом, отдавал
предпочтение вращающимся кругам (в отличие от Отреда). Замечу, что в
другой конструкции кольцо вращалось между неподвижным кругом и
наружным кольцом. Автор не только описал линейки, но и предложил методику
их градуировки, способы проверки точности и привел много примеров их
использования («как найти средне пропорциональное значение двух
чисел», «как извлечь квадратный корень» и так далее).
Год знаменателен также выходом в конце весны долгожданного
перевода Форстера, помещенного в книгу формата in quarto: «Круги Отношений
и Горизонтальный Инструмент, об изобретении и использовании которых
написано латынью ученым Математиком м-ром У.О.; на английский язык
переведено и подготовлено для публичного использования Уильямом
Форстером, юристом и практиком Математической науки. Лондон.
Отпечатано по заказу Элайса Аллена, изготовителя этих и иных Инструментов,
и продается в лавке против церкви св. Клемента за Темл-баром*». Книге
предпослано датированное первым мая посвящение «Достопочтенному
и прославленному за свои достоинства, ученость и истинную доблесть
Кенельму Дигби, рыцарю», откуда заимствован цитированный выше текст
беседы Отреда с переводчиком.
В «Кругах Отношений» описана круговая линейка, отличная от той,
которую Отред ранее демонстрировал своему ученику (рис. 11-4). Она
имела восемь шкал, расположенных на неподвижных концентрических
окружностях. Шкалы были выгравированы на отполированной медной
пластинке диаметром 460 мм, в центре которой на оси крепились два
плоских радиальных указателя (на рисунке указатели не показаны). Одна из
шкал была равномерной шкалой чисел от единицы до десяти, семь
остальных — шкалами логарифмов чисел, синусов и тангенсов112.
Выполнение операций на круговой линейке осуществлялось
следующим образом. Пусть необходимо перемножить числа Aw В. Вначале один
из плоских указателей ставился на деление «1», второй — на деление,
соответствующее числу Л. Затем, не меняя взаимного расположения
указателей, их поворачивали так, чтобы первый из них оказывался на делении,
соответствующем числу В. Тогда второй указатель показывал результат
умножения.
Другая часть книги посвящена Горизонтальному Инструмент,
«позволяющему найти ответ на большинство тех вопросов, для разрешения
которых использовался Глобус», и старому трактату автора об
изготовлении шкалы солнечных часов, расположенных наклонно. Позднее этому
изобретению было посвящено отдельное издание: «Описание и использо-
Темпл-бар — старые западные ворота Сити.

Fallacia falsi medii
377
вание Двойных горизонтальных
Солнечных часов: каковые не только
показывают часы Дня, но также позволяют найти
Линии меридиана и разрешить много
Астрономических Вопросов, не прибегая
к использованию Глобуса. Изобретено
и описано У.О. Лондон. 1636».
1633. Деламейн воспринял
появление «Кругов Отношений» очень
болезненно, и не потому, что в книге была
описана новая конструкция круговой
линейки. Его до глубины души обидели
сентенции об «малообразованных учите- Рис' п'4· КРУ*°*°* логариф-
/ мическая линейка Отреда
лях» (которые он, разумеется, принял, г
прежде всего, на свой счет) и замечание
о «другом, которому Автор... открыл свои намерения», а тот «попытался
поскорее захватить первое место».
Из очередного издания «Граммелогии», появившегося, вероятно, в
марте, следует, что Деламейн истолковал последние слова как обвинение в
плагиате и принялся отбиваться: «До сих пор и весь Мир, и меня оскорбляют
лживые слухи, разносимые грубыми и невежественными языками, что
мои Изобретения (как Кольцо, так и Квадрант), получены, или
заимствованы или украдены (им, видимо, приятно произносить бранные слова)
у другого человека, и что я узнал о них из чужого письма или во время
личной беседы или — я уж не знаю, каким способом».
Мало того: Деламейн бросается в атаку и публично объявляет Отреда
нечестным человеком. Безо всяких на то оснований он заявляет, что его
бывший учитель не показывал ему ни круговую линейку, ни
Горизонтальный Инструмент, и сам ничего не изобретал, а все необходимые сведения
якобы почерпнул из его, Деламейна, книги. «Он (Отред. — Ю. Я.) никогда
не видел того, что является, как он утверждает сейчас, его изобретением
до тех пор, пока оно не попало в его руки уже в готовом виде, и все его
занятия этими Инструментами происходили после публикации моего
Кольца, а не до этого; поэтому ему или кому-то другому было легко описать
изобретения на латыни после Рождества 1630 года, а не летом того же
года, как ложно утверждают некоторые». Кроме того, Деламейн заявляет,
что его оппонент заимствовал свою логарифмическую линейку у некого
столяра Томаса Брауна* и включил ее описание в свою книгу, «чтобы
увеличить ее значимость». Что же касается Горизонтального Инструмента,
Томас Браун, лондонский столяр, предложил плоскую спиральную
логарифмическую линейку: благодаря увеличению длины шкалы она позволяла повысить
точность вычислений.

378 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
то, по мнению Деламейна, его учитель не понимал возможности проекции
до тех пор, пока Гюнтер «не открыл тайну проекции небесной сферы»,
и хвастает, превознося свой умелый перенос ее на квадрант, перечисляя
десяток задач, которые можно решить с помощью этого инструмента.
Привесив Отреду ярлык плагиатора, Деламейн подвергает разносу
его тезис о том, что использованию инструмента должно предшествовать
глубокое постижение теории, на которой основан принцип его действия.
В этой части полемики Деламейн ощущает себя представителем
преподавателей-практиков, чьи педагогические принципы поставлены под сомнение.
Он берет слово от имени «обыкновенных {common) учителей» математики,
дабы «устранить дурную славу, которая клеветнически приписывается
нашим трудам в столь благородной Науке, и показать, что наши доктрины не
только Практичны*, но и основаны на Доказательствах и Теории».
Деламейн пускается в заочную полемику по нескольким методическим
вопросам (отвечая самому себе).
Вопрос: «Необходимо ли ученикам знание теоретической математики?
Ответ: «Джентльмены и джентри не желают изучать теорию, «ибо
они, (что можно утверждать со всей очевидностью) испытывают
необходимость в приобретении математических знаний лишь посредством
Практических Инструментальных операций, поскольку их более важные
и весомые проблемы не оставляют им времени для углубления в
Теоретические Доказательства с использованием Символики».
Вопрос: «А как поступать, если все же потребуется знание теории?».
Ответ: Хотя «Теория — это Мать, которая дает жизнь Дочери,
представляющей собой Практику», и «все задачи, которые, казалось бы,
требуют применения практических приемов, можно решить исключительно
теоретическими методами», тем не менее, лучше начинать образование
с более простого и более привлекательного аспекта, то есть с обучения
выполнению математических операций с помощью инструментов. «Темные
Предложения, запутанные и сложные доказательства, к которой
прибегает чистая математика не воспринимаются теми, кто ищет ясности в этом
Искусстве»; она «напрягает память обучающегося, ведя его через
лабиринты утомительных Правил». Поэтому «значительно приятней иметь
дело с краткими руководствами по использованию инструментальных
средств {instrumental compendious facilitie), чем с утомительными
формальными доказательствами».
Деламейн приводит и другие доводы в пользу своей позиции. Он
утверждает, что ученики, использующие инструменты, быстрее
постигают теорию, лежащую в основе их действия, что один час практических
занятий приносит студенту больше практически полезных знаний, чем
Курсивы в переписке и публикациях Отреда и Деламейна сделаны их
авторами.

Fallacia falsi medii
379
двадцатичасовый теоретический курс, что заявление о первенстве теории
является абсурдом — разве «ученые профессора» не используют таблицы
логарифмов или тригонометрических функций, которые по-существу
являются теми же инструментами, только имеют иную форму? И так далее,
и тому подобное. В традициях времени он прибегает к метафоре: «В этот,
вызывающий тошноту век, любые средства должны быть использованы,
чтобы обеспечить желудок всеми необходимыми лекарствами...».
Но, пожалуй, главная причина негодования Деламейна заключается
в следующем. Он опасался, что если точка зрения Отреда возобладает,
то такие, как он, «обыкновенные учителя» (а не «профессоры и
публичные лекторы»), потеряют работу. Деламейн обвиняет своего учителя «во
вторжении в его профессию», из-за чего он лишился нескольких учеников,
и пишет о себе: «Согласись он с отрицательным отношением к
использованию Инструментов, его возможные ученики посмеются над
отсутствием чувства собственного достоинства учителя и с призрением отнесутся
к его Искусству». К этим обвинениям добавляется упрек в том, что Отред
пренебрегает своими обязанностями священнослужителя, и «бесстыдно
клевещет на меня милорду Маршалу (графу Эрунделу. — Ю. Я.), равно
как Аристократам, Джентри и Духовенству...».
Несходство мнений относительно методики преподавания —
довольно распространенное явление в истории педагогики, и, надо думать, что
Отред спокойно отнесся к инвективам Деламейна. Однако голословные
обвинения в плагиате могли переполнить чашу терпения кого угодно,
даже такого миролюбивого слугу Господнего, как Отред. К тому же его
друзья и ученики подливали масло в огонь. Обри, например, заявлял, что
«этот столяр настолько наглый, что осмелился писать против него
(Отреда. — Ю. Я.)», Уильям Робинсон в письме от 12 июня 1633 года обращал
внимание учителя на то, что Деламейн имеет «амбициозное желание
присвоить изобретение себе, и — в соответствии со своим представлением
о порядочности — воспрепятствовать в этом другому; по большому счету
он является не изобретателем, а тем, кто, получив исчерпывающие
разъяснения относительно сущности чужого изобретения, попросту
приспособил его, а такое занятие — легкий пустячок». Далее автор письма заявлял,
что удивлен неразумным поведением Деламейна, «который, осознавая,
что представляет собой всего лишь произведение ума другого человека,
посмел так опрометчиво раздразнить и разбудить спящего льва».
Не исключено, что именно Робинсон убедил Отреда выступить в
печати с «Апологией», разоблачающей утверждения Деламейна, а получив
согласие ректора, писал: «...Разрешите выразить признательность за вашу
Апологию, публикация которой, когда бы она не состоялась, ...позволит,
уверяю вас, хорошенько выпороть слепую сторону невежества, и мы
сможем развернуть его (Деламейна. — Ю.П.), чтобы выяснить, какая из его
частей еще свободна».

380 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
1633. В тот самый год, когда Деламейн бросал обвинения и
оскорбления в адрес своего бывшего учителя, тот был занят работой над
созданием еще одной линейки. Отред выполнял просьбу Аллена, который
получил от «Достопочтенной компания виноторговцев» заказ на
изготовление инструмента для более точного определения емкости винных
бутылок. Работа, видимо, не заняла у ректора много времени, так как уже
в октябре появилась сорокастраничная брошюра: «Новая искусственная
измерительная линейка или рейка. Вместе с правилами ее
использования. Изобретена и описана Уильямом Отредом. Лондон. 1633». К счастью,
линейка не стала предметом спора, но и не открыла «новые горизонты»
в инструментальном деле. Поэтому не буду расходовать время читателя
и страницы книги на ее описание.
1634. Выходит второе издание «Кругов Отношений». К книге
приплетен тридцатидвухстраничный памфлет: «К английским Джентри и всем
другим, кто прилежно занимается Математикой и может стать читателем
этой книги. Апология Уил. Отреда от клеветнических измышлений
Ричарда Деламейна в Памфлете, названном Граммелогия, или Математическое
Кольцо».
«Проснувшийся лев» дал волю своему негодованию! Он называет
Деламейна человеком «дурного нрава» с «сардоническим смехом, ядовитым
языком и бесстыдным взглядом». Ругательные характеристики
дополняются обвинением в неблагодарности: «Мою щедрость и откровенную
готовность приносить всем добро, едва ли кто-нибудь может более убедительно
засвидетельствовать, чем самолично Р. Д. (Ричард Деламейн. — Ю. Я.).
Если бы ему было угодно смягчить позорный, запальчивый и резкий тон...,
он бы понял, что паруса его грядущего успеха и будущего благополучия
были наполнены мною».
«Граммелогия» также получает убийственную оценку: «Я на время взял
и внимательно перечитал его совершенно негодное Сочинение (автор
достоин жестокого осуждения за то, что отнял время, которого в мои преклонные
годы осталось у меня так мало) и обнаружил столько заплаток и путаницы
в несвязно изложенном материале, что вновь поразился, как человек
может быть столь наивным, чтобы не побояться осрамить себя перед миром,
публикуя такую беспорядочную смесь». Но Отред на том не успокаивается
и продолжает: «Это наиболее подлая, трусливая и варварская инвектива,
направленная против меня; она полна лжи, злобы, скандальности и
лицемерия» (где только набрался таких слов тишайший ректор! — /О. Я.).
Выпустив первый пар, Отред кратко излагает историю создания
своей круговой линейки, утверждая, что изобрел ее «около двенадцати лет
назад, а затем своими собственными руками изготовил два таких Круга
и постоянно использовал их, когда в этом была необходимость». Но
кажется, что его «сверхзадача» в «Апологии» состояла не в том, чтобы доказать
приоритет в изобретении Инструментов, и не к защите свелся памфлет,

Fallacia falsi medii
381
а к нападению. По-видимому, у Отреда была иная цель: тонко нащупав
«болевую точку» Деламейна, он решил доказать, что тот — ни по своим
методическим установкам («первым делом, первым делом Инструменты,
ну а....), ни по личным качествам, ни по знаниям, — не годится как
преподаватель математики.
Все доводы о первоначальном использовании инструментов в
процессе обучения для Отреда звучат как абсолютная бессмыслица. Если для
его оппонента Инструмент — это «черный ящик», содержимое которого
представляет интерес только для «высоколобых» (а себя и своих учеников
он среди них не числит), то Отред, вовсе не являясь противником
инструментальных вычислений per se, относит их на «второй план математики»,
как нечто, дополняющее «чистую» науку, как нечто, без чего, в принципе,
можно и обойтись. Он презрительно пишет о тех, кто подобно Деламейну,
«не в состоянии вкусить от науки, то есть постичь Аналитику, а умеют
лишь снимать поверхностную пенку с фокусов и практики»*.
«Такие люди, как Деламейн, опасны, — продолжает Отред, — ибо,
обладая малым разумением и образованием, они внушают своим
ученикам, что знают больше, чем на самом деле, и заставляют их покупать
инструменты, в которых нет необходимости. Эти практики идут по ложному
пути в попытках получить право обучать других, и лишь умаляют
репутацию всей математической профессии».
Чтобы показать читателю-джентльмену who is who, Отред подчеркивает
их с Деламейном различие в социальном статусе113. Он подробно
рассказывает о своей учебе в университете и занятиях математикой, о полученных
научных степенях (что должно было увеличить его авторитет в среде
джентри) и подчеркивает, что всегда обучал gratis: «Я никогда не был наемным
работником и не обучал этому Искусству (математике. — Ю. П.) ради
заработка или награды, поскольку я служу Алтарю, я живу только ради Алтаря».
Конечно, Отреду вольно было не брать деньги за обучение: он был
материально независимым человеком, ибо должность священнослужителя хорошо
оплачивалась, и, может быть, поэтому добровольноо отказался от дохода,
который мог принести другой род деятельности. Передавая свои
изобретения Аллену и прекрасно понимая, что на них Мастер может неплохо
заработать, Отред утверждал: «У меня не было ни малейших намерений получить
за них какие-нибудь деньги, а только доставить удовольствие Элайсу
Аллену и сделать для него доброе дело». Деламейн же всю жизнь вынужден был
напряженно трудиться, униженно искать покровителей и учеников, чтобы
прокормить жену и детей (а к концу жизни у него их было десять!).
О Деламейне же Отред не без иронии пишет, что все его
стремления в молодости сводились лишь к тому, чтобы стать «обыкновенным
Не правда ли напрашивается аналогия: Генри Сэвил — Эдмунд Гюнтер и
Уильям Отред — Ричард Деламейн? Впрочем, Отред был более терпим, чем сэр Генри.

382 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
учителем» в школе правописания; что будучи во Франции, он не смог
даже выучить язык этой страны, а получив лицензию, дающую право
врачевать, не воспользовался ею, так как не знал ни латыни, ни
французского (документальные подтверждения фактов, о которых сообщает
Отред, отсутствуют). Здесь он уподобляется собирателю сплетен Обри, но
делает это не без умысла: сообщая, что Деламеин не знает латынь, автор
«Апологии» тем самым говорит читателю, что его ученик не в состоянии
осилить математические тексты на языке ученых и, следовательно, не
годится в качестве учителя джентльменов, стремящихся познать глубины
математической науки. Вслед за этим он упоминает еще об одном случае
(или слухе?): некий военный из Нидерландов, пожелавший изучить
математику, пригласил Деламейна, но не смог с ним побеседовать, поскольку
тот не знал французский язык.
Ну, а как бывший учитель своего оппонента, Отред камня на камне
не оставляет от его математических знаний. Он пространно описывает
слабости Деламейна в этом Искусстве и сравнивает его со своим другим
учеником — Форстером (которому в «Граммелогии» также досталось),
а заодно иллюстрирует на его примере правильность своего
методического подхода: Форстер вознамерился подробно изучить Горизонтальный
Инструмент, но учитель отказал ему в этом, а вручил глобус и подробно
изложил суть проекции небесной сферы на плоскость горизонта. «После
чего, — пишет Отред, — он самостоятельно выполнил прибор, используя
ортографическую проекцию».
«Апология» была написана,написана, конечно, более толково, чем
собрание сумбурных наскоков Деламейна, и Отред умело использовал
неосторожные выпады оппонента. Например, упоминание о Томасе Брауне,
находит у Отреда своеобразное истолкование: «У него (Деламейна. —
Ю. П.) не хватило умения, чтобы померяться силами со столяром, и он
показывает свою наглую натуру, когда с дерзкую несостоятельностью
осмеливается бросить мне вызов, полагая, что это попытка принесет ему
большую славу». Иначе говоря, утверждается, что Деламеин пытался
приобрести большую популярность, нападая на известного математика
и священнослужителя, а не на простого столяра.
Правда, и Отред в полемическом запале утверждает нечто странное:
«Инструменты, которые я создал, не «тянут» {weigh) даже на пенни. Если
бы я обеспокоился об их цене, или считал их достойными внимания, или
полагал, что они лучше, чем на самом деле и что мою безмятежную и мало
кому известную жизнь они смогут возвести на вершину славы ... то я
сделал бы это (опубликовал описание инструментов — Ю. Я.) задолго за
того, как сей обманщик* вообще что-либо узнал об этих средствах»
Отред пишет «Pretender», что означает «Претендент», но также и
«Притворщик» или «Обманщик».

Fallacia falsi medii
383
Конечно, здесь Отред лукавит, ибо в противном случае он бы не писал
свою «Апологию» и не перечислял в ней пользу от инструментов. Вряд ли
искренни и слова о его «мало кому известной жизнь», поскольку после
выхода «Ключа» (не говоря уже о предыдущей педагогической
популярности) для этого совершенно не было оснований.
... К середине 30-х гг. страсти поутихли и контроверза сошла «на нет».
После контроверзы.
Для Отреда полемика с Деламейном осталась без каких-либо
последствий (если не считать бесполезной траты времени и, возможно, —
некоторого разочарования в моральных устоях человечества). Его авторитет
в последующие годы оставался незыблемым, несмотря на все попытки
оппонента поколебать его. Другое дело — Деламейн. Можно утверждать,
что публичный спор, в общем-то, недостойный антагонистов,
решительным образом повлиял на его дальнейшую жизнь.
Профессия столяра и прозябание на нижних ступенях социальной
лестницы никогда не удовлетворяли Деламейна, и он неоднократно
пытался изменить судьбу, связывая свое будущее, видимо, с занятиями
прикладной математикой. Знания, приобретенные им в Грэшем-колледже и в
учебе у Отреда, были необходимым, но недостаточным условием «пути
наверх» — требовался щедрый патрон (покровитель). Одна из тропинок
к его сердцу и кошельку заключалась в изобретении чего-то такого-этако-
го или сочинении трактата о предмете, который был на слуху у
высокосветского общества (или, напротив, — о предмете еще не слыханном). Так
поступали некоторые герои этой книги, Дреббель и Морленд, например,
и множество других, искавших удачи в закромах науки и
изобретательства. Можно было пойти еще по одному рискованному пути: всеми
правдами и неправдами попытаться отобрать приоритет в каком-либо заметном
изобретении у его автора, а затем постараться извлечь из изобретения
выгоду, выпросив королевское вознаграждение (а еще лучше — лицензию).
Словом, Деламейн использовал контроверзу для решения «сверзада-
чи» — нахождения патрона, который бы по достоинству оценил его
таланты и изобретения (действительные или мнимые), пристроив на хорошо
оплачиваемое место. Надо отдать должное Деламейну — на «мелочи» он
не разменивался, сразу решив для себя, что таким патроном будет Его
величество, который обеспечит ему место при дворе, и как следствие —
вожделенную должность и возможность получения учеников из
аристократических семей.
Первый шаг Деламейна состоял в подношении королю
логарифмической линейки и рукописи «Граммелогии» с подобострастным посвящением:
«Я не знаю, что может быть лучше, чем выражение преданности предмету
обожания, и я со всем моим убогим старанием и униженным смирением
бросаю ее к вашим священным ногам». Лесть и интерес Карла I к матема-

384 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
тическим инструментам «сработали»: даритель получил и поместил в
своем трактате Королевскую лицензию следующего содержания: «Поскольку
Ричард Деламейн, Учитель Математики, подарил Нам Инструмент,
именуемый Граммелогией или Математическим Кольцом, вместе с книгой,
названной так же и разъясняющей использование этого Инструмента,
являющегося его Изобретением, Мы, Нашей Милостью и Благосклонностью,
даруем упомянутому Ричарду Деламейну и его представителям
Привилегию и Лицензию на исключительное право Изготовления, Печати и
Продажи упомянутого Инструмента и Книги. Неукоснительно запрещаем
любым другим лицам Изготавливать, Печатать и Продавать или пытаться
Изготавливать, Печатать и Продавать упомянутый Инструмент и Книгу
в пределах наших Владений в течение десяти лет, начиная с данной даты,
если они не хотят вызвать Наше высочайшее неудовольствие. Подписано
собственноручно и заверено Печатью в Вестминстерском дворце
четвертого января, в шестой год Нашего Правления».
Вслед за этим, 20 мая 1633 года, Деламейна наградили и должностью —
он получил место инженера в Артиллерийском ведомстве, приносившее
ему сорок фунтов годовых и, кроме того, два шиллинга в день в том
случае, если он был занят выполнением личных поручений короля. «Офисом»
Деламейна был Тауэр, а обязанности состояли в «сборке и изобретении
машин военного применения, участия в сооружении фортов, установке
батарей и руководстве окапыванием, как в целях защиты, так и
нападения». Вскоре ему доверили преподавание математики членам королевской
семьи и обучение их использованию математических инструментов. В
общем, говоря словами Фазиля Искандера, он «был допущен к столу».
Умение обращаться с инструментами Деламейн использовал для
получения прямого доступа к королю. Работа над солнечными часами для
королевской опочивальни позволяли ему посещать Карла и лично обращаться
к нему с прошениями. Он, например, напомнил королю, что некий
иноземец, занимавший его должность и покинувший страну, получал
значительно больше (сто фунтов годовых); что ему необходимы дополнительные
средства для подготовки учебников по математике для наследного принца,
в которых он будет нуждаться, когда достигнет соответствующего
возраста, и так далее. Король высоко ценил Деламейна, о чем свидетельствует
историк Энтони Вуд: из его рассказа следует, что накануне своей казни
Карл I приказал своему придворному Томасу Герберту «передать сыну,
герцогу Йоркскому, большие круглые солнечные часы, выполненные из
серебра, — драгоценность, которую Его величество очень ценил. Часы
изобрел и изготовил Ричард Деламейн, очень способный математик».
С началом гражданской войны Деламейн предложил свои услуги
парламентской партии и помогал строить фортификационные сооружения
у Нортхэмптона, Ньюпорта и Абингдона. Его жена уверяла, что «он был
с армией за границей в должности генерального квартирмейстера пехоты

Fallacia falsi medii
385
и там умер». 22 октября 1645 года Сара Деламейн обратилась с
прошением к палате лордов за помощью: «Муж просительницы был слугой короля
и одним из Его величества инженеров по фортификационным работам в
королевстве, а также его учителем в Искусстве математики; когда началась
война, он был призван Двором и исполнял несколько государственных
обязанностей... Просительница осталась безутешной вдовой с десятью
детьми, четверо из которых в настоящее время поражены болезнью, и у
нее не осталось средств, чтобы оказать им поддержку. Некоторые
значительные суммы король и правительство остались должны скончавшемуся
супругу просительницы. Умоляет, как и другие вдовы о некотором
вспоможении». Дело передали в палату обществ, а там постановили освободить
Сару Деламейн от налогов — но и только.
Сухой остаток.
Приведенные выше сведения должны послужить основой для ответа на
два, наиболее часто обсуждаемых в литературе вопроса:
— кто изобрел круговую логарифмическую линейку?
— чья методика обучения была наиболее удачной?
Увы, ни на первый, ни на второй вопросы точные ответы дать весьма
затруднительно (а, может быть, и невозможно).
Большинство историков считают, что Отред и Деламейн изобрели
линейку почти одновременно и независимо друг от друга. Мне же
кажется, что изобретателем следует назвать маленького ректора и согласится
со словами преподобного Уильяма Робинсона, писавшего, что Деламейн
просто «приспособил» изобретение своего учителя (заметьте, я пишу
«кажется», а не «уверен»). Но даже если Деламейн и не изобретал круговой
линейки, его имя останется в истории математики (и вычислительной
техники) как автора первого трактата об этой линейке
Второй вопрос представляется мне риторическим, поскольку
спорящие стороны вкладывали в понятие «математика» совершенно различный
смысл.
Для Отреда математика была Храмом, где следовало благоговейно
изучать и совершенствовать великую науку греков, а это требовало
упорного и многолетнего труда, а не разовых инструктивных занятий114. Атака
Деламейна представлялась ему вражеским вторжением на священную
территорию, и он шел на крайние меры, чтобы отбить нападение. Конечно,
и маленький ректор, и его ученики видели пользу в практическом
применении математики (а Отред, к тому же, был выдающимся конструктором
математических инструментов), но относились к «другой» математике
как к некому вторичному, искусственному знанию. Роберт Вуд образно
сформулировал эту мысль: «Одну только Практическую Математику, без
Теоретических Доказательств (которые должны быть в голове того, кто
ее использует), я рассматриваю как цветок, высеянный в горшке, по
сравнению с теми цветами, что растут в саду». Увы! В те годы, когда появился

386 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
«Ключ», большинство англичан считали математику именно таким
«домашним цветком», а никак не Высокой Наукой. Вспоминая свои первые
университетские годы (начало тридцатых годов), Джон Уоллис писал:
«Математика в то время редко рассматривалась как академический
предмет, а скорее как предмет механический — занятие для ремесленников
купцов, матросов, плотников, землемеров и тому подобных, и, возможно,
для нескольких лондонских составителей альманахов». И заслуга Отреда
и его учеников — Уорда, Уоллиса, Рена, равно как профессоров Сэвилов-
ских кафедр — в том, что они заложили основы английской школы
академической математики, школы, из стен которой вышло целое созвездие
гениев!
Но и Деламейн был по-своему прав, ибо инструментальные вычисления
в значительно большей степени отвечали практическим потребностям
эпохи. Еще в 1531 году дипломат, ученый и писатель Томас Элиот (ок. 1490—
1546) в «Книге об Управлении», утверждал, что джентльмен должен изучить
«геометрию, астрономию и космографию» с помощью «инструментов, карт
и фигур», ибо другой способ обучения потребует слишком много времени.
В следующем веке писатель и поэт Генри Пичем (1546-1634) в куртуазном
трактате «Идеальный джентльмен» (1622) напишет о математике: «Это
наиболее хитроумное и полезное Искусство или Наука имеет столь большое
значение, что, не зная ее, мы с трудом сможем добывать свой хлеб или
напитки, продавать, покупать или вообще заниматься коммерцией». Отсюда
можно заключить, что автор рассматривал «математику для джентльменов»
как средство, помогающее убедиться в том, что их земли правильно
обмерены, что они не продешевили, продавая лес и зерно, и так далее. Но для всего
этого не требуется прочное владение теоретическими знаниями, и Пичем
с похвалой отзывается о «всех типах мер и весов, хитроумных действиях
всех приспособлений и искусно выполненных инструментов». Не буду
множить примеров в защиту позиций Деламейна, и думаю, что читатель
согласится с заключительным выводом: «каждому свое».
Логарифмические же линейки, начавшие свое существование в
атмосфере полемики, продолжили свой жизненный путь. Многократно
видоизменяясь и совершенствуясь, они еще в течение трехсот пятидесяти лет
верно служили людям самых разных профессий и даже, случалось, были
источником поэтического вдохновения: «И в вычислениях на
логарифмических линейках можно найти известную поэзию» (К.Ф. Гаусс).
УЧЕНИКИ И УЧЕБА
Чему учил Отред своих подопечных? Всему, что знал сам, и в чем, как
ему представлялось, нуждались ученики. Ибо уровень их подготовки был
совершенно различный, и школа маленького ректора напоминала класс

Ученики и учеба
387
в старой русской школе, в котором был собраны учащиеся всех ступеней.
Конечно, главными предметами были арифметика и алгебра, но также
преподавалась астрономия*, оптика, иногда — латынь и даже правописание!
«Он (Отред. — Ю. Л.) не мог видеть, как ученик пишет плохим
почерком, — замечает Обри, — и сразу же принимался исправлять его
правописание. Среди таких учеников был и м-р Хэншоу: он писал скверно (had
lamentable hand), когда пришел в Олбери, но затем научился делать это
очень хорошо и даже элегантно, а диаграммы рисовал столь аккуратно,
что, казалось, они выгравированы на меди»
Как учил Отред своих подопечных?
Основополагающим педагогическим принципом Отреда была
наглядность при изложении учебного материала. Поэтому он был «патриотом
математических символов» и, — по его словам, — «пытался представить
математику как науку для глаз». В первом издании «Ключа» автор писал:
«Поскольку я способен более глубоко проникать в суть математических
вещей, я заменил слова знаками и видами (species), освобождая
Предложения и Доказательства из их словесной упаковки, чтобы сделать их более
наглядными для глаз. После чего, сравнивая следствия различных Теорем,
я пытался вывести новые Теоремы, используя при этом неравенства,
пропорции, подобия и зависимости». Примерно это же самое он повторил через год:
«Способ представления Теорем, равно как Предложений или Уравнений,
посредством знаков является наилучшим, искусным и доктринальным.
Поэтому я искренне призываю каждого, кто хотел бы, но не сумел глубоко понять
благородную Науку Математику, ознакомиться с этим способом: он,
действительно, более легкий и более удобный для Доказательств...» («Круги...»).
К Отреду приходили не только «зеленые новички», но и студенты или
выпускники университетов, не удовлетворенные скудными
математическими знаниями, полученными во время учебы в своих колледжах.
Сошлюсь на Энтони Вуда: «М-р Ч. Скарборо, был... членом Каиус-колледжа
в Кембридже... и хорошим знакомым Сета Уорда. Желая добиться
совершенства в познаниях, они отправились к м-ру У. Отреду, жившему в
Олбери, Суррей. Они хотели получить разъяснения по некоторым вопросам,
изложенным в «Ключе к математике», которые были для них совершенно
непонятны.
М-р Отред принял их исключительно сердечно; ему было очень
приятно, что такие талантливые молодые люди решили посвятить себя
изучению этой науки. Вскоре они отправились в обратный путь, полностью
удовлетворившись тем, что узнали в Олбери. Впоследствии в
Кембридже они прибегали к «Ключу» в процессе обучении своих учеников,
впервые использовав эту книгу в университетских стенах. ...М-р Л. Рук, вы-
Из переписки Отреда следует, что он вел астрономические наблюдения —
недаром Уоллис присылал ему свои данные о солнечном затмении.

388 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
пускник Оксфорда и, как я полагаю, друг Отреда, превосходно излагал
шестую главу книги в Грэшем-колледже, что обеспечило ему высокую
репутацию... М-р Хэншоу во время учебы в Университетском колледже
(Оксфорд. — Ю. Я.)... на девять месяцев отправился к знаменитому
математику Уил. Отреду, под руководством которого начал изучать Искусство.
После возвращения в свой колледж и после краткого пребывания в нем,
уехал в Лондон и стал студентом Миддл Темпла*».
Примерно о том же писал и Обри: «Сет Уорд, магистр искусств и член
Сидни-колледжа в Кембридже... приехал к нему, жил и столовался в
течение полугода и обучался математике (а Отред не взял у него за это ни
фартинга)... Длительное время у него также жил и учился сэр Йонас Мур...
Его учениками были также д-р Джон Уоллис и Кристофер Рен».
Отред, конечно же, не вел «Журнала посещаемости», и мы можем
судить о его учениках лишь по свидетельствам современников и из
переписки маленького ректора. Доступные данные позволяют условно разделить
известных нам учеников на три группы.
В первую группу входят те, о которых, кроме имени и фамилии, ничего
не известно (мне, во всяком случае). Их не так уж много, и не буду
занимать внимание читателей их перечислением.
Вторая группа представлена людьми, сыгравшими определенную роль
в жизни своей страны, но известность которых, как правило, не выходит
за пределы их века.
Лоуренс Рук (1623-1662) — астроном и математик. Он, можно
сказать, невольно пошел по следам Отредом: так же, как и он, окончил Итон,
а затем — кембриджский Кинг-колледж. Рук попытался продолжить
образование в оксфордском Уодэм-колледже, но из-за слабого здоровья
вынужден был отказаться от этого плана. В сорокалетнем возрасте он стал
профессором астрономии в Грэшем-колледже, а через пять лет занял там
же кафедру геометрии. Рук ничего не опубликовал при жизни, но сыграл
важнейшую роль при основании Лондонского королевского общества.
Сэр Чарльз Скарборо (1615-1694) — медик и математик, врач королей
Карла II, Якова II Вильгельма III и королевы Марии П. Учился в
Кембридже и Мертон-колледже, где в 1646 году получил степень доктора
медицины. Автор трактата по анатомии, который долгие годы служил
университетским учебником, переводчик и комментатор первых шести книг
«Элементов» Евклида.
Томас Хэншоу ( 1607-1688) — выпускник Университетского колледжа
в Оксфорде, алхимик, врач, юрист, переводчик, издатель; будучи
роялистом, во времена Республики он эмигрировал, а после Реставрации
занял должности королевского секретаря по делам Франции, посла в Дании
и членом Тайного совета.
Одна из четырех лондонских юридических корпораций.

Ученики и учеба
389
Уильям Гасконь (1612-1644) — астроном, математик, изобретатель
астрономических приборов; не сумел полностью реализовать свои
незаурядные способности к точным наукам, так как погиб 2 июля 1644 года
в битве между роялистами и сторонниками парламента при Марстон-Му-
ре, графство Йоркшир.
Уильям Робинсон (ум. 1642) — доктор богословия, ректор в
нескольких церковных приходах, архидьякон Ноттингема, сводный брат
архиепископа Кентерберийского Уильяма Лауда.
Джон Твисден (1607-1688) — доктор медицины, юрист издатель,
автор нескольких книг по математике и врачеванию, член Королевского
колледжа врачей.
Роберт Вуд (1622-1685) — врач и священнослужитель, получивший
в 1649 году в Линкольн-колледже (Оксфорд) магистерскую степень по
медицине и через семь лет — лицензию проповедника;
Джордж Уортон (1617-1681) — военный, астролог, поэт, составитель
и издатель альманахов.
Уильям Форстер (о нем я уже писал ранее).
И, наконец, третью группу учеников Отреда составляют те, кого с
полным правом можно назвать «гордостью английской науки».
Сет Уорд (1617-1689) — астроном, теолог, юрист (рис. 11-5)·
Получил образование и первые академические степени в кембриджском
колледже Сидни-Сассекс, а степень доктора богословия — в Оксфорде
(кстати, одновременно с Д. Уоллисом). В 1649 году был избран Сэвиловским
профессором астрономии и сохранял эту должность до 1660 года. Уорд
завоевал высокий авторитет своей теорией движения планет и тремя
астрономическими трактатами. Конец жизни посвятил духовному
служению, став деканом (настоятелем) собора в Эксетере, и еще через семь лет
возглавил епархию в Солсбери.
Сэр Йонас Мур (1617-1679) — математик, землеустроитель, астроном.
Сын скромного йомена из ланкаширской деревушки, он в детстве должен
был ежедневно отшагать три мили, чтобы попасть в свою грамматическую
школу. Университетское образование было семье не по карману, и
дальнейшие знания по математике, астрономии, фортификации, гидравлике и так
далее. Мур приобретал самоучкой. Как он сам писал, огромное значение
для него имела встреча с Отредом и знакомство с «Ключом». Позднее, узнав
о смерти Учителя, Мур писал: «Этот Преподобный отец, великий ученый м-р
Отред, был моим самый высокочтимым Другом и деликатным покровителем
при изучении Математических наук». Мур и сам преподавал математику
детям знатных особ, выпустил несколько книг по математике и астрономии,
занимался топографией, осушением болотистых местностей, обустраивал
знаменитую Гринвичскую обсерваторию, был Генеральным инспектором
Артиллерийского управления (за заслуги на этом посту получил дворянское
звание) и вице-президентом Лондонского королевского общества.

390 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
Рис. 11-5. Сет У орд
(гравюра работы
неизвестного художника)
Юный вундеркинд из Оксфорда
по совету своего наставника Чарльза
Скарборо перевел на латынь трактат
Отреда «Простейший способ
изготовления шкал простых солнечных часов»,
который появился как Приложение
к «Ключу» (издание 1652 года). Автор
книги был в восторге от перевода и в
предисловии писал: «Кристофер Рен,
джентльмен-коммонер Уодэм-коллед-
жа, юноша, отмеченный
исключительным талантом, который, несмотря на
свои шестнадцать лет, обогатил
астрономию, гномонику, статику и механику
блестящими достижениями и
продолжает, время от времени, обогащать их,
и от которого, я верю и верю не
понапрасну, мы ожидаем великих вещей».
Интуиция не подвела Отреда, и
великие дела свершились. Сэр Кристофер
Рен (1632-1723) — истинный homo universalis «века гениев» добился
замечательных результатов в математике, механике, астрономии,
физике, кораблестроении, гидравлике, навигации, естествознании, анатомии...
(рис. 11-6). В двадцать четыре года он становится профессором
астрономии в Грэшеме, в тридцать восемь лет — Сэвиловским профессором той
же науки в Оксфорде, через двадцать лет — Президентом Лондонского
королевского общества... Рену было уже за тридцать, когда он увлекся
архитектурой, и эта застывшая музыка способствовала бессмертию его
имени, пожалуй, в большей степени, чем все его научные достижения.
Главное творение Рена — заложенный в 1675 и завершенный в 1710
году лондонский собор св. Павла — самый большой христианский храм
в мире. Кроме того, по его проектам в Лондоне построено свыше
шестидесяти зданий, являющихся украшением города. Рен похоронен в соборе св.
Павла. Эпитафия на простом гранитном камне над его могилой гласит: Si
monumentum requins, circupspises (Ищешь памятник — оглянись вокруг).
Джон Уоллис (1616-1703), родившийся в семье священника, поступил
в 1632 году в кембриджский Эммануэль-колледж, чтобы выучиться на
врача, но с первых же студенческих дней увлекся математикой (рис. 11-7).
Правда, университет мог дать ему очень немного математических знаний,
и поэтому встреча с Отредом и знакомство с «Ключем» стали (простите
за каламбур) ключевым событием его жизни. В отличие от большинства
своих университетских друзей Уоллис принадлежал к парламентской
партии, и оказал немалые услуги республиканцев, успешно расшифровывая

«И дней проходит череда ...»
391
шифрограммы роялистов. В остальном же его жизнь мало отличалась от
жизни других университетских профессоров. Получив академические
степени (в том числе степень доктора богословия), он вступил в монашеский
орден и некоторое время служил капелланом одной из лондонских церквей,
но с 1649 года и до конца своих дней (а он не дожил несколько недель до
восьмидесятилетия, он занимал место Сэвиловского профессора геометрии
в Оксфорде. Уоллис известен как один из крупнейших английских
математиков XVII века, внесший значительный вклад в развитие алгебры,
аналитической геометрии, тригонометрии, математического анализа, теории
бесконечных рядов; он также является автором работ по механике, теологии,
логике, философии. Именно благодаря непререкаемому авторитету Уолли-
са и его преданности Отреду появилось несколько переизданий «Ключа».
«И ДНЕЙ ПРОХОДИТ ЧЕРЕДА ...»
С приближением семидесятилетнего возраста, отпущенного человеку
Библией, творческая активность Отреда уменьшилась, и он занимался,
в основном, подготовкой и редактированием своих старых работ. Так,
в 1652 году вышло последнее прижизненное издание «Ключа», а через пять
лет появилась вторая заметная математическая работа Отреда (почти
одновременно на латинском и английском языках). Она называлась
«Тригонометрия, или способ вычисления сторон и углов треугольников с
использованием Математических Таблиц. Наглядно продемонстрировано Уильямом
Отредом, Итонцем, и опубликовано Ричардом Стоксом, членом
Кинг-колледжа в Кембридже, и Артуром Хогтоном, джентльменом. Лондон.
Отпечатано по заказу Томаса Джонсона Р. и У. Лейборнами в доме [под знаком]
Золотого ключа, что [находится] в церковном дворе св. Павла».
Некоторые историки утверждали, что «Тригонометрия не была им
(Отредом. — Ю. Я.) закончена... и представляла собой лишь собрание его
отдельных набросков; его уговорили отдать ее в печать в еще не завершенном
виде...». Но переписка основного редактора книги Ричарда Стокса115 с
автором свидетельствует об обратном: «Я получил вашу «Тригонометрию»,
и после того, как ее перепишут четким почерком, я отправлю ее вам, чтобы
вы подтвердили, все ли сделано соответственно вашим замыслам. Если вы
осчастливите меня своим согласием, я намереваюсь попытаться издать ее
вместе с Таблицами м-ра Бригса». Тот же Стоке в предисловии к
латинскому изданию книги писал: «Так как «Тригонометрия» была написана
для личного использования и не предназначалась для публикации, то
перед тем, как дать разрешение на печать книги, Достопочтенному автору
было угодно исключить некоторые вещи, изменить другие и даже сделать
некоторые дополнения и использовать более прозрачные (lucid) методы
изложения».

392 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
Рис. 11-6. Кристофер Рен Рис. 11-7 Джон Уоллис
(гравюра работы Годфри Кнеллера) (гравюра работы Годфри Кнеллера)
«Тригонометрия» написана столь же лаконично, как и «Ключ»: она
содержит тридцать шесть страниц текстового материала, семизначные
таблицы синусов, тангенсов и секансов и шестизначные таблицы логарифмов
синусов и тангенсов (интересно, что Отред использовал десятичное деление
градуса). Одним из важнейших достижений автора было одно из первых
использований аббревиатур тригонометрических функций, например:
s = sine,
t = tangent,
se = secant,
s со = cosine (sine complement),
t со = cotangent,
se со = cosecant.
Некоторые из этих символов сохранились до наших дней. Всего же, по
подсчетам Флориана Кэджори, в своих книгах Отред предложил около ста
пятидесяти новых математических знаков!
К «Тригонометрии» примыкает небольшой трактат, появившийся
в 1651 году: «Решение всех Сферических Треугольников, как
прямоугольных, так и косоугольных, посредством использования Планисферы...
Опубликовано с согласия автора Кристофером Бруксом, изготовителем
Математических Инструментов и экономом Уодем-колледжа в
Оксфорде». «Я часто наблюдал, — писал в предисловии Брукс, — как мой
достопочтенный друг У. О. решал все сферические треугольники,
прямоугольные и косоугольные, с помощью планисферы116 и обычных таблиц, не
прибегая при этом к утомительным тригонометрическим вычислениям:

<<И дней проходит череда ...»
393
упомянутую планисферу он вычерчивал собственноручно и использовал
в своих вычислениях более сорока лет».
Необходимо сказать еще об одной замечательной книге, которую
в начале 50-х годов редактировал и готовил к печати Отред. Маленькая,
в формате in octavo, книга французского иезуита и математика Жана Лей-
рехона (ок. 1591-1670), писавший под псевдонимом Генрик Ван Эттен,
появилась во Франции в 1624 году и была первым научно-популярным
математическим сочинением (вернее — компиляцией уже известных задач).
Называлась книга «Математические развлечения» и содержала девяноста
одну задачу, «разместившихся» на сто сорок одной странице. Ее
английский перевод был опубликован в 1633, 1653, и 1674 годах, причем в два
последних издания были включены давние работы редактора.
Наверное, читателю будет небезынтересно полное название
книги, которое, как было принято в XV-XVII веках, служило одновременно
и своеобразной аннотацией: «Математические развлечения, Или
коллекция многочисленных и извлеченных из [книг] Античных и Современных
Философов Задач, таких как Секреты и Упражнения в Арифметике,
Геометрии, Космографии, Хоролографии, Астрономии, Навигации, Музыки,
Оптики, Архитектуре, Статике, Механике, Химии, Водяных работах
(Гидравлике. — Ю.П.), Огненных работах (фейерверках. — Ю.П.), etc. На
народном языке до настоящего времени не публиковалось.
Первоначально было написано на греческом и латинском языках, далее в собранном
виде переведено Генри ван Эттеном на французский язык, а теперь издано
на английском языке со Свидетельствами и Дополнениями, сделанными
различными Современными Математиками. Также добавлено Описание
и Использование Универсального Хорологического Кольца и Двойного
Горизонтального Инструмента, изобретенных и описанных Уильямом От-
редом. Лондон. Напечатано по заказу Уильяма Лика, в [доме] под знаком
Короны на Флит-стрит между воротами Темпла. MDCLIII».
Помимо подготовки и редактирования своих и чужих книг Отред
продолжил письменные и устные консультации, хотя и не столь интенсивные
как в предыдущие годы. Он уже не очень охотно вступал в переписку,
особенно в тех случаях, когда ему задавали вопросы, с которыми бы
любители математики могли справиться и сами (он, правда, находил своей
«несговорчивости» иное оправдание).
Например, некий Уильям Прайс 2 июня 1642 году обратился к
пожилому Мастеру с таким письмом: «Сэр, хотя я не знаком с вами, но мне
хорошо известна ваша репутация человека, владеющего единственным
в своем роде {singular) мастерством математика, и поэтому я набрался
смелости обратиться к вам за помощью в геометрическом решении задачи,
представленной вложенным в письмо графиком; учитывая присущее вам
совершенное владение аналитическим искусством, эта задача не должна
вызвать у вас затруднений»

394 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
Ответ Отреда прозвучал как развернутый отказ: «Я, действительно,
располагаю некоторым свободным временем, когда я могу не
заниматься церковными делами (служение Богу является моим долгом), а уделять
внимание изучению земных наук, и среди прочих — Математики. В ней
я достиг — по сравнению с моими другими увлечениями — некоторого
мастерства ... Но сейчас, находясь в преклонном возрасте, памятуя о
скором конце и оплачивая мои прежние удовольствия дорогой ценой здоровья
и состояния, я вынужден помнить о предубеждениях тех, кто не принимая
во внимание, сколь напряженным был мой труд, предпочитают
высчитывать, насколько другие науки отвлекали меня от выполнения моих
профессиональных обязанностях. Подобные суждения (исходящие не только от
невежественных людей) оскорбляют меня и содержат намек на некоторые
выгоды, которые я получил от занятий наукой. Поэтому отныне я научился
щадить себя; я не желаю выходить на арену {in arenam) и служить столь
неблагодарным музам... Я внимательно изучил проблему, о которой вы
спрашиваете — она легко решается посредством Nicomedis conchoidem
lineam» (прямой конхоиды Никомеда)117.
К старости усилилось увлечение Отреда эзотерикой (характерно,
что «Тригонометрия» была посвящена Уильяму Бэкхаусу — известному
астрологу и алхимику). Обри сообщает: «Он был большой любитель
химии (алхимии. — Ю. Я.), изучению которой он посвятил молодые годы
и продолжал заниматься впоследствии; немногим более года до смерти
он говорил Джону Ивлину..., что если бы располагал еще пятью годами
(или хотя бы тремя), то несомненно открыл бы философский камень....
Он был астрологом, очень удачливым в своих предсказаниях судьбы
новорожденных и говорил, что не понимает причины, по которой так
происходит; поскольку это случается, он верил в помощь некого духа или гения...
Жители села были убеждены, что он занимается колдовством, и он не
старался переубедить их в этом... Я видел заметки, сделанные его рукой
на Геомантии Каттана118».
Как уже говорилось, свидетельствам Обри не всегда можно доверять,
но в данном случае его слова в той или иной степени подтверждает куда
более солидный автор — Джон Ивлин: « Я... встретился с м-ром Отредом,
знаменитым математиком; он показал мне... золотой ларец, содержавший
очень дорогие ароматические бальзамы, которые прислал ему из
Германии химик — его бывший ученик» (из дневниковой записи от 17 августа
1553 года). «... Он (Отред. — Ю. Я.) очень стар, и поэтому я послал
экипаж, чтобы привезти его в Уоттон (деревушка к западу от Гилфорда, где
одно время жил Ивлин. — /О. П.). Во время беседы он сказал, что считает
воду первостепенной философской материей, и что у него нет сомнений
относительно возможности получения эликсира [жизни]; он был
убежден, что Солнце является материальным огнем, а Луна — континентом
(continent), как считают в последнее время Селенографы; путем вычисле-

<<И дней проходит череда ...»
395
ния совпадений с делювиальным периодом он пришел к твердому мнению
по поводу некоторых чрезвычайно важных событий, которые должны
произойти в следующем году; он добавил, что одним из этих событий может
быть обращение иудеев перед видимым ликом нашего Спасителя...» (из
письма д-ру Иеремии Тейлору, 1655 год).
Провидение и чистый воздух Суррея, возможность заниматься
любимым делом, и почти всеобщая любовь и уважение на многие годы даровали
Отреду здоровье и силы. Да и сам он прилагал усилия, чтобы продлить
свое долголетие: «...Напряженный труд ума и тела у людей самых
разнообразных профессий в течение всей их жизни должны перерываться свой
достойным отдохновением. Для меня оно всегда заключалось в смене
занятий. Как только я чувствовал усталость от выполнения своих
непосредственных обязанностей, я старался развеять вызванное ими утомление,
совершая прогулки в разнообразные и сокровенные области человеческого
знания (и не только Математики»), более прекрасные, чем поля Элизиума
(в греческой мифологии — загробный мир для праведников. — Ю. Я.)».
К прогулкам добавлялись физические упражнения и то, что мы
называем «здоровы образом жизни». Оуэн Манниг пишет: «Он иногда
забавлялся стрельбой из лука, а иногда занимался землеустройством, был весел
бодр в свои восемьдесят с лишним лет...». Ему вторит Джон Никольс: «Он
управлялся со своей трубой (?— Ю. Я.) и другими инструментами в свои
восемьдесят столь же уверенно, как другие это делают в тридцать,
благодаря (как он сам утверждал) умеренности в потреблении спиртных
напитков и упражнениях». А Обадия Уолкер (1616-1699), Мастер
оксфордского Университетского колледжа, при посещении Олбери был поражен
памятью ректора: «Несмотря на преклонный возраст Уильяма Отреда,
в его памяти свежи Овидий и Вергилий».
Но «все имеет свое начало, и свой конец»: прожив долгую и
счастливую жизнь, Отред скончался 30 июня 1660 года и был погребен в алтаре
церкви, в которой служил шестьдесят лет. «Перед смертью он сжег
огромное количество рукописей, говоря, что мир их не достоин. — пишет
Обри. — Он предал огню также несколько печатных книг и ворочал их
в камине до тех пор, пока они полностью не сгорели.... Я взял на память его
экземпляр книги Питискуса, на полях которой были сделанные им
значительной важности заметки, ибо считал книгу с этими заметками большой
редкостью. Я также хотел взять его Евклида Билингсли*, поскольку, как
говорил мне Джон Коллинс**, книга содержала множество его рукописных
примечаний... Ральф Грейторекс, его большой друг, мастер
математических приборов, рассказал, что он (Отред. — Ю. П.) умер от радости, узнав
о возвращении короля.... «Вы уверены, — спросил он, — что королевская
Имеется в виду сочинение Евклида в переводе Генри Биллингсли.
Математик-любитель, через которого вели переписку многие ученые.

396 Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом
власть восстановлена?» — «Тогда
дайте мне выпить бокал хереса за
королевское здоровье». И после этого дух его
отлетел».
Все, что известно об Отреде, не
допускают мысли о его мизантропическом
отношении к миру, якобы
недостойному его трудов. Скорее всего, Отред сжег
тексты своих старых проповедей,
потерявших в новой политической
обстановке актуальность. Математические
же рукописи в соответствии с
завещанием покойного достались сэру Чарльзу
Скарборо, были тщательно им
скомпонованы в девять отдельных работ и
изданы в Оксфорде в 1667 году отдельным
Рис. 11-8. Уильям Отред томом <Даже верный почитатель Отреда
(гравюра работы американский историк математики Ф.
Вацлава Холлара) Кэджори вынужден был заметить, что
«эти работы не представляют интереса
для современного читателя»).
Что же касается апокрифа о причине внезапной кончины Отреда, то
его много позднее повторил Август де Морган, сказавши, что такая смерть
вполне извинительна, если учесть возраст ученого. Как бы там ни было, но
смерть от внезапной радости лучше смерти от отчаяния, и. надо думать,
Уильям Отред окончил земной путь с улыбкой и светлым успокоением
(рис.11-8).
Пожалуй, трудно найти более удачные слова для завершения этой
главы, чем те, что привел мемуарист Дэвид Лойд (1635-1692) в своих
«Воспоминаниях» (1668): «Он столь же изысканно говорил на греческом или
на латыни, сколь был основателен и точен в выражениях и в суждениях,
когда дело касалось арифметики, геометрии, сферы, любого рода
измерений, музыки и так далее ... Обычно такие люди, как он, с их ясными
и непоколебимыми убеждениями, наполняют мир великими и полезными
Искусствами, обогащают его новыми и разнообразными изобретениями;
что же касается религии, то он пытался внести в нее свою изначальную
чистоту, украшая жизнь благоразумием, скромностью и простотой».

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Изучай право, чтобы крепить государство,
Богословие, вносящее мир в наши души,
Логику, помогающую побеждать в споре,
Арифметику, поясняющую, как числа
Могут увеличиваться и уменьшаться,
Философию, позволяющую успешнее судить о природе,
Медицину, улучшающую обращение жизненных соков,
Риторику, научающую грамотно рассуждать.
Музыку, изгоняющую меланхолию,
Астрологию, чтобы побольше узнать о небесном круге,
Геометрию, чтобы познать архитектуру.
Захочешь повстречаться с трудностями — изучай космографию,
В минуты отдыха — не пренебрегай поэзией,
Ища доводы в ученых рассуждениях — обращайся к истории.
Учись, дабы получить достойные наставления,
Упражняйся в чтении и в практике,
Ибо они обогатят тебя полезным знанием...
Из «Материнского напутствия» Николаса Бретона
(1545- 1626)

ПРИМЕЧАНИЯ
1 Беда Достопочтенный большую часть жизни провел в монастыре Джарроу, где
написал огромное число произведений — комментарии к Священному Писанию,
Жития Святых, гимны, сочинения по хронологии, грамматике и счету. Как автор
«Церковной история народа англов» Беда считается «отцом английской истории».
2 Исидор Севильский является автором ряда церковных и исторических
сочинений; главный его труд — энциклопедия из двадцати томов «Этимологии», в которой
приведены сведения по теологии, грамматике, риторике, математике, медицине, истории,
праву и другим отраслям знаний, почерпнутые, в основном, из сочинений античностых
авторов. Во многих странах Исидор Севильский почитается как святой-покровитель
Интернета.
3 Порфирий — греческий философ II века н.э., ученик неоплатоника Плотина. Гай
Марий Викторин — римский грамматик и философ-неоплатоник IV века н. э.
4 Публий Вергилий Марон (70-19 до н.э.), Публий Папиний Стаций (ок. 40-95),
Публий Теренций Афр (190-159 до н.э), Децим Юний Ювенал (ок. 60-после 127),
Авл Персии Флакк (34-62), Квинт Гораций Флакк (65-8 до н.э.), Марк Анней Лукан
(39-65).
5 Герман фон Альтсхаузен (1013-1054) — аббат бенедиктинского монастыря
в Рейхенау, находящимся на острове посреди Боденского острова. Он получил
прозвище «Калека», так как с детства был парализован (что не помешало ему стать известным
ученым, историком, поэтом и композитором).
6 Некоторые историки полагают, что псевдоним Fibonacci происходит от фразы
Figlio Buono Nato С/, что в переводе с итальянского означает «хороший сын родился».
7 Гвидо принадлежит введение ступеней шестиступенного звукоряда и авторство
слоговых названий: ут-ре-ми-фа-соль-ля (ut, re, mi, fa, sol, la). В конце XVI века для
обозначения седьмой ступени в семиступенном звукоряде был введён слог si («си»). В
дальнейшем «ут» заменили слогом «до». По одной версии придуманные Гвидо слоги связаны
с буквами латинского алфавита и появились как способ распевания тонов (сольмизация)
без словесного текста в специально придуманном автором латинском стишке.
8 Небольшая трубочка или смотровое отверстие астрономических приборов,
через которое велось наблюдение за небесными телами. В «Словаре русского языка
XVIII века» диоптра определяется как «Греческое слово, и значит (означает. — Ю. П.)
смотрение чрез два мЪста».
9 Средневековая планисферная астролябия — это двумерная модель небесной
сферы относительно Земли (предполагалось, что последняя находится в центре
Вселенной — в соответствии с существовавшей тогда геоцентрической моделью Вселенной).
Название «астролябия» образовано от греческих слов άστρον (светило) и λαμβάνω
(брать, получать).
10 Ктесибий (годы деятельности 285-222 до н.э.) — греческий изобретатель и
математик, считающийся «отцом пневматики»; Герон Александрийский (между 150 до

Примечания
399
н.э.-250 н.э.) — знаменитый греческий изобретатель и механик; Филон Византийский
(III век до н. э.) — греческий инженер и математик.
11 Симония — продажа и покупка церковных должностей или духовного сана.
Она получила название по имени иудейского волхва Симона, который пытался
выкупить у св. Петра дар творить чудеса. Конкубинат — сожительство мужчины и женщины
без заключения брака.
12 Христианская мученица и покровительница Барселоны, жившая в IV веке.
13 Данте поместил Аверроэса (вместе с Платоном и Аристотелем) в Лимб, а Си-
гера Брабантского — даже в один из кругов рая (в явном противоречии с постоянными
проклятиями и инвективами католической церкви).
14 Суфизм (от арабского «суфи» — носящий шерстяные одежды, власяницу). Это
мистически-неопределенное, мечтательно-неуловимое, туманно-аллегорическое
учение утверждало непосредственное, интуитивное познание истины и «имен» Бога через
озарение души Божественным Светом, проповедовало аскетизм и веротерпимость,
говорило о слиянии прозелита с Всевышним в момент экстаза, который достигался
умерщвлением плоти и непрерывными молитвами. Для проповедников суфизма характерен
особый мистико-аллегорический язык, трансформация образов земной, человеческой
любви в область любви божественной, при которой отношения между влюбленным
и любимой становились символом отношений между творениями и их Творцом. «Пища
сердец по примирению с Возлюбленным и изложение мистического пути, ведущего
к единению с ним» — так назывался самый известный суфистский трактат, написанный
Мохаммедом Абу Талиб аль Мекки (ум. 966).
15 Здесь уместно напомнить слова апостола Павла «Никто не обольщай самого
себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, будь безумным, чтобы быть
мудрым».
16 Историк литературы Фредерик А. де Армас высказывает предположение, что
в Испании Порта встречался с великим автором «Дон Кихота» Мигелем де Сервантесом
Сааведра (1547-1616).
17 Этторе Авсонио изучал медицину в Падуанском университете, по окончанию
которого в 1543 году работал практикующим врачом в родном городе, читал лекции и
давал частные уроки по математике механике, географии, оптике и алхимии, но, кроме
того, был широко известен в Италии как знаток и конструктор зеркал различного типа.
Книга «Теоретические рассуждения...» была издана в 1602 году под редакцией
профессор астрономии Болонского университета Джованни Антонио Маджини (1555-1617).
18 Известно, что камеру-обскуру использовали в работе над своими полотнами
такие выдающиеся художники как Джованни Антонио Каналетто (1697-1768),
Джошуа Рейнольде (1723-1792) и, возможно, — Ян Вермеер (1632-1675).
19 Слово «силуэт» происходит от фамилии французского министра финансов
Этьена Силуэта (1719-1767): прижимистый министр, огорченный большими
выплатами из королевской казны за портреты придворных, ввел моду на менее
дорогостоящие силуэты.
20 Нетрудно представить, какое впечатление производила на современников
Порты (и не только современников) камера-обскура и особенно — laterna magica. Адама

400
Взыскующие знания
Олеарий, посол Шлезвиг-Голыитинского герцога, посетившего Москву в 1636 и 1643
годы, свидетельствует: «Когда я был в Москве..., то, сидя дома, забавлялся камерой-
обскурой, пропуская через небольшое отверстие и шлифованное стекло все, что
происходило на улице. Вошел ко мне русский подканцлер. Я показал ему эти изображения,
представлявшиеся в живых красках. Он стал креститься и сказал: "Это чародейство!".
Его особенно поразили люди и лошади, ходившие вверх ногами ...».
21 Два сохранившихся телескопа Галилея, которые хранятся во флорентийском
Институте и Музее истории науки, имеют деревянные трубы: одна сделана из двух
полых полуцилиндров, скрепленных четырьмя медными проволочками; другая
изготовлена из двадцати деревянных полосок, наклеенных на бумагу и покрытых красной кожей
с золотым теснением.
22 Порта использует вульгарное итальянское словечко coglionaria, что довольно
неожиданно для аристократа. Однако, историки, как правило, переводят его пристойно
(«пустячок», «надувательство», «обман»), что лишает эту часть письма несколько
хулиганского окраса.
23 Порта также сообщал Чези, что намеревается написать книгу «О телескопе»
(ее рукопись утеряли, в 1940 году обнаружили в библиотеке библиотеке «Академии ры-
сьеглазых» и в 1962 году опубликовали). Но ничего нового по сравнению со сведениями,
приведенными в «Магии...», в ней не содержится.
24 Достаточно вспомнить «великую контроверзу» Николы Тартальи и Джирола-
мо Кардано — спор о приоритете в открытии способа решения кубических уравнений.
25 Физиогномика — древнейшая наука, берущая свое начало в сочинениях
древних греков. Интересно, что одной из первых книг, переведенных с латыни на
русский язык (XVII век), был физиогномический трактат шотландского алхимика,
астролога и переводчика с арабского Майкла Скотта (ок. 1175—ок.1234) «Секреты
природы...», известный в русском переводе как «О естествовани». Вот примеры
средневековой физиогномики, заимствованные из этого трактата: «Смех мног бывает во
устех глупых имуще селезень велику или малу. Его же губа охотно смеется
знаменует того человека проста, суетна и непостоянна... Аще кто редко смеется и вократце
знаменует человека постоянна, скупа, хитра, доброразумна... и работающа. Его же
губа негораздо движется ко смеху знаменует человека мудро самомышлениа хитра,
остроумна, терпелива, скупа, тщателна...».
26 Яникул — второй по высоте римский холм. Он находится на западном берегу
Тибра и назван в честь бога Януса. Известен монастырем Сан-Пьетро-ин-Монторио,
возведенный там, где по преданию был казнен апостол Петр.
27 Термин утвердился не сразу: вплоть до середины XVII века в литературе
можно было встретить различные наименования одного и того же инструмента, например:
optic tube (оптическая труба), optic glass (оптическое стекло), perspective
(перспектива), perspective glass (перспективное стекло), perspective cylinder (перспективный или
дальновидный цилиндр), perspective trunke (перспективная труба или труба для
смотрения вдаль), perspicillum (проникающий взором), conspicillum (наблюдатель), occhiale
(очки) и даже speculum (зеркальце) и другие. Вероятно, первым ученым, который
активно использовал новый термин, был Джузеппе Бьянкани (1566-1624) — итальянский
иезуит, астроном, математик и селенограф, именем которого назван кратер на Луне.

Примечания
401
В его книге «Сфера мира...», написанной в 1615 году и напечатанной девять лет спустя,
слово «телескоп» встречается довольно часто {telescopij, telescopium, telescopio).
28 Впоследствии Академия была воссоздана и после ряда реорганизаций
получила название «Accademia Nazionale dei Lincei», под которым существует и в
настоящее время.
29 Дукат — золотая монета, выпущенная в Италии впервые в 1140 году и
получившая распространение в Европе как самая высокопробная монета. Скудо —
старинная итальянская серебряная монета.
30 Отец видного британского государственного деятеля и писателя Бенджамина
Дизраэли, графа Биконсфилда (1804-1881).
31 Тюрьма Флит просуществовала с 1107 по 1844 годы. Среди наиболее
знаменитых ее узников — бессмертный мистер Сэмюел Пиквик, поэт Джон Донн, издатель
Мозес Питт, строитель ряда доков Королевского флота Эдмунд Даммер и другие.
32 Целибат — обет безбрачия католических священнослужителей.
33 Церковно-административная территориальная единица в ряде западных
церквей, во главе которой стоял епископ или архиепископ.
34 Томас Говард, Третий герцог Норфолкский — английский государственный
и военный деятель, Лорд-казначей и хранитель Большой печати Англии. Он приходился
дядей сразу двум женам Генриха VIII — Анне Болейн и Кэтрин Говард и принимал
активное участие в интригах двора, связанным с женитьбами короля. Попав в немилость,
был лишен герцогства, всего имущества, заточен в конце 1546 года в Тауэр, и лишь
смерть Генриха VIII спасла его от плахи. После восшествия на английский престол
Марии Тюдор, Норфолк был освобожден из тюрьмы, и одновременно со свободой получил
имения и придворные должности. Герцог помог своей спасительнице сохранить трон и
приложил немало усилий, чтобы устроить брак королевы с Филиппом Испанским.
35 Внук кузнеца и сын трактирщика, Томас Кромвель служил наемником во
французской армии, был банкирским клерком в Италии, агентом английских купцов в
Нидерландах, торговцем тканями, а затем одним из самых знаменитых адвокатов Лондона,
секретарем кардинала Томаса У о леи и, наконец, канцлером Казначейства,
Лордом-хранителем Большой печати Англии, государственным секретарём и генеральным викарием по
церковным делам при Генрихе VIII. Кромвель стал одним из вдохновителей и идеологов
Английской Реформации, одним из основателей англиканства и самым могущественным
приближенным короля, удостоившего его в апреле 1540 года титулом графа Эссекского.
Однако его не совсем удачная внешняя политика и дворцовые интриги привели к тому,
что через несколько месяцев после этого события фаворит короля был обвинен в
государственной измене и ереси и в конце июля того же года кончил жизнь на эшафоте.
36 «Акт о супрематии» действовал в течение правления короля Эдуарда VI; его
отменила Мария Тюдор, попытавшаяся вернуть Англию в лоно католической церкви,
и вновь к этому закону обратилась Елизавета I.
37 На основе представлений о «гуморах» возникло учение о четырех
темпераментах людей. Преобладание жёлтой желчи (греч. Χολή — желчь, яд) делает человека
холериком (импульсивным, горячим) ; лимфы (греч. Φλέγμα — мокрота) — флегматиком
(спокойным и медлительным); крови (лат. sanguis —кровь) — сангвиником (подвиж-

402
Взыскующие знания
ным и весёлым); черной желчи (греч. μέλαινα χολή — чёрная желчь) — меланхоликом
(грустным и боязливым).
38 Начало революционных изменений в медицине связывают с выходом книги
«О строении человеческого тела» (1543) великого анатома фламандца Андреаса Ван
Везела (в латинизированной форме — Везалий, 1514-64) и последующих работ
Габриеле Фаллопио (1523-1562), описавшего женские репродуктивные органы,
Джироламо Фабрицио (1537-1619), открывшего венозные клапаны, Джироламо
Фракастро (ок. 1478-1553), изучившего новую страшную болезнь — сифилис,
и других.
39 Джон Поне — протестантский теолог, выпускник Кембриджа, начал
церковную карьеру в двадцать два года как рядовой священник, а через десять лет
занял место капеллана Томаса Кранмера (1489-1556) — одного из отцов английской
Реформации, архиепископа Кентерберийского. В ноябре 1548 года Поне женился,
чем вызвал негодование ортодоксов-католиков, а в следующем году написал трактат,
в котором отстаивал право священников на законный брак. Впрочем, первый
матримониальный опыт Поне окончился неудачно — в июле 1551 году консисторский суд
признал его брак незаконным на том основании, что жена уже была замужем за
мясником из Ноттингема. Однако через три месяца Поне вновь женился, на этот раз на
дочери одного из финансовых советников Кранмера. При Эдуарде VI карьера Поне
развивалась успешно — он получил место епископа Рочестерского, а после падения
Стивена Гардинера (см. Примечание 40) в 1551 году стал епископом Винчестера. Но
через два года вместе с другими восьмьюстами приверженцами новых церковных
порядков он вынужден был бежать из страны: при правлении Марии Тюдор в Англии
были отменены все протестантские установления, и в лучших традициях религиозных
распрей запылали костры. Поне еще один раз, в январе 1554 года, побывал на родине,
присоединившись к антикатолическому восстанию под руководством Томаса Уайета-
младшего. Восстание окончилось неудачей, его руководителя четвертовали, но Поне
удалось убежать в Страсбург, где он и умер. В истории Англии Поне остался, главным
образом, потому, что активно выступал против признания божественного
происхождения королевской власти.
40 Стивен Гардинер — английский государственный и религиозный деятель.
Сын торговца одеждой и незаконнорожденной дочери Джаспера Тюдора, Первого
герцога Бедфорда, он закончил Кембриджский университет с дипломами доктора
гражданского и канонического права. Будучи секретарем кардинала Томаса Уол-
си, выполнял, в основном, дипломатические поручения своего патрона во Франции
и Италии. Затем возвысился до должности секретаря Генриха VIII, который в 1531
году назначил его епископом Винчестера. Гардинер принимал активное участие в
политической и церковной жизни страны, но после смерти короля оказался в рядах
оппозиции Эдуарду VI, был лишен всех своих должностей и привилегий и заключен
в Тауэр, где и провел свыше пяти лет. По восшествию в июле 1553 года на английский
престол ярой католички принцессы Марии Тюдор, ему были возвращено
Винчестерское епископство и он был назначен лордом-канцлером королевы.
41 Де-факто лидеры протестантского движения разных стран уже решили для
себя эту проблему: Мартин Лютер (1483-1546) женился в 1525 году на бывшей мо-

Примечания
403
нахине Катарине фон Бора (1499-1552); сочетались браком Ульрих Цвингли (1484-
1531), Жан Кальвин (1509-1564) и Томас Кранмер.
42 Замечание интересно тем, что впоследствии, на протяжении многих веков,
Англия привечала изгнанников из разных стран (по политическим, финансовым и другим
причинам).
43 Corpus Christi (Тело Христово) — церковный праздник в честь Евхаристии
(Святого Причастия) — главнейшего христианского обряда , при котором верующие
вкушают Тело и Кровь Иисуса Христа под видом хлеба и вина, и через этот акт
соединяются непосредственно с самим Богом.
44 Стоит заметить, что для XV-XVII веков был характерен ранний подъем: слуги
«восставали ото сна» в три часа ночи и в пять часов утра работа в доме или мастерской
уже кипела во всю. В те времена говорили, что «подниматься следует вместе с
жаворонком, а ложиться спать с вместе ягненком, так, чтобы начало дня и солнечный свет
приветствовали наш дух». В прошлом веке выдающийся английский писатель Гильберт
Кит Честертон (1874-1936) внес некоторую поправку: «скупой встает ранним утром,
грабители, насколько я знаю, — накануне ночью».
45 Макробий называл время между бодрствованием и сном «первым облаком сна».
46 У Борда в XVII веке появился союзник, некий Джон Тейлор, который в
довольно агрессивных терминах выражал свои чувства: «Пиво, грубый голландский напиток,
до последнего времени чужеродный нашей нации, вместе с ересью нагло проник в нашу
землю».
47 «Требник» была второй книгой по медицине, написанной англичанином и
опубликованной в Англии. Борда опередил Томас Элиот (ок. 1490-1546), выпустивший
в 1534 году «Замок Здоровья» (Castel of Health) —популярный трактат», чтобы
ознакомить тех, кто не владел греческим языком, с идеями великих античных медиков
Гиппократа и Галена.
48 «Демоны, принимающие мужской (инкуб, от лат. incubare — «лежать на»)
или женский (суккуб, от лат. succubare — «лежать под») облик и вызывающие ночной
кошмар или вступающие в половую связь с человеком...Латинское incubus, германское
таг/ таге, старонорвежское тага, староанглийское таеге, староирландское таг/
тог — все эти наименования ассоциируются с тем, кто набрасывается, давит,
стискивает. Отсюда — термин incubus в современной теории сна: классический ночной
кошмар у взрослых, заставляющий человека просыпаться с ощущением тяжести в груди».
(Махов А.Е. «HOSTIS ANTIQUUS: Категории и образы средневековой христианской
демонологии. Опыт словаря». — M.: Intrada, 2006, с. 208).
49 «Две причины портят молодых в наши дни:
Indulgentia parentum, родительская любовь,
Что неспособна отвратить детей от порочного пути,
А, напротив, часто ободряющая их намерения.
Другой причиной, увы, является леность.
Всякий, кто проезжал по Англии
И наблюдал за молодежью, удивлялся,
Сколь она ленива...».

404
Взыскующие знания
Из комедии Уильяма Вагнера «Чем больше ты врешь, Тем больше мараешь свое
искусство..», 1569.
50 Этимология слова «альманах» точно не уставлена. По-видимому, оно (как
и английское almanac, итальянское almanacco, французское almanack, испанское
almanaqué) произведено от арабского al-manakh, в котором за определенным
артиклем al следует слово manakh (календарь) или manah (солнечные часы). Отмечу, что
на латинское manacus переводится как «солнечные часы».
51 Пример еще одного шутливого четверостишья из Jest-book:
A Master of Art
Is not worth a fart
Except he be in schools;
A Bachelor of Law
Is not worth a straw
Except he be among fools.
Красна цена магистра в день базара -
За фартинг пятерых дают с лотков!
А бакалавр - достойнейшая пара -
Слывет Сократом. Между дураков.
(пер. В.В.Шилова)
52 Славяно-греко-латинская академия — первое в России всесословное высшее
учебное заведение, учрежденное в 1687 году как «Эллино-греческие схолы» в
московском Заиконоспасском монастыре и расположенное в Китай-городе.
53 В тридцатые годы прошлого века этот памятник истории и архитектуры был
снесен «тщением» (как сказали бы в Петровские времена) Советской власти.
54 Первые кафедры медицины в английских университетах были учреждены
в 1518 году в Мертон-колледже (Оксфорд) и в колледже св. Иоанна (Кембридж)
благодаря стараниям выдающегося гуманиста, педагога и врача Томаса Линакра (ок. 1460-
1524). В том же году по инициативе Линакра и с «высочайшего соизволения» была
основана Лондонская королевская медицинская коллегия, которая получила право выдавать
лицензии на занятия медицинской практикой (при условии сдачи экзамена).
55 Слово facultas (букв, «способность») первоначально обозначало особую
область знаний, но потом было перенесено на саму корпорацию преподавателей этого
предмета.
56 Доктор медицины и автор популярных альманахов Джон Секьюрис в 1566
году писал о необходимости для врача знать «грамматику, логику, музыку, астрономию,
арифметику, геометрию и также философию».
57 Рейнольд Вольф (ум. 1573), нидерландец по происхождению, переехал около
1530 года в Англию и стал одним из известных английских печатников. Из его
мастерской которого выходили книги на греческом, древнееврейском, латинском и
английском языках. Вольф был первым издателем нескольких книг Рекорда.
58 Напомню, что Исаак Ньютон более четверти века был Смотрителем а затем
Директором Королевского монетного двора.

Примечания
405
59 Оказавшись в затруднительном финансовом положении, правительство
фактически понижало стоимость находящейся в обращении монеты. Делалось это путем
выпуска новых монет, содержавших меньше серебра или золота, чем в выпущенных
ранее монетах, но имевших ту же номинальную стоимость. Так, в период правления
Эдуарда VI количество серебра было вынужденно уменьшено на три четверти.
60 Тюрьма названа по имени одного из английских судов, рассматривавшего дела
о банкротстве и диффамации. В этой тюрьме побывали многие персонажи Чарльза
Диккенса, а из исторических личностей — Эмма Гамильтон, воздюбленная адмирала
Горацио Нельсона, выдающийся математик Джон Пелл и знаменитый инженер Марк
Айсамборд Брюнель.
61 Форма изложения материала в виде диалога, известная со времен древней
Греции, была очень популярной в Средние века и в эпоху Возрождения.
62 Операция умножения была весьма сложной для подавляющего числа
англичан не только в XVI, но и в следующем веке. Так, Сэмюел Пепис заносил 4 июля 1662
года в дневник: «К пяти частям утра, приведя в порядок свой журнал, я отправляюсь
в контору. Вскоре туда приходит м-р Купер, с помощью которого я надеюсь постичь
математику (я пытаюсь, прежде всего, изучить таблицу умножения)...». Несмотря на
кембриджский диплом, Пепису приходилось «бороться» с таблицей умножения, чтобы
осилить простые вычисления, необходимые при закупке адмиралтейством пеньки или
древесины. Что же говорить о простых землемерах, каменщиках, плотниках, моряках,
профессиональное мастерство которых все в большей степени начинало зависеть от
умения быстро и правильно считать!
63 Сэр Генри Биллингсли (ум. 1606) был выпускником кембриджского колледжа
св. Иоанна и Лордом-мэром Лондона. Его перевод («Элементы геометрии наиболее
известного философа древности Евклида из Мегары») был опубликован в 1570 году.
64 ГераклидПонтийский (387-312 до н.э.) — древнегреческий философ, автор идеи
вращения Земли вокруг своей оси. Филолай, Экфант и Хикас Сиракузский —
древнегреческие философы школы Пифагора. Аристарх Самосский (310-230 до н.э.) — астроном
и математик, разработавший гелиоцентрическую систему мира. Теон Александрийский
(ок.335-ок.405) — математик, философ, астроном, последний управляющий
Александрийской библиотеки, издатель Евклида и автор комментариев к трудам Птолемея.
65 По-видимому, слово «алгебра» в лексиконе Рекорда впервые появилось
в «Пути...» в следующей фразе: «...правило ложного положения, с различными
примерами, не только простыми (vulgar), но и отчасти относящимися к правилу Алгебры».
66 Суть примера заимствована из книги Леонардо Пизанского, в которой
приведена аналогичная задача: «Семь старух отправились в Рим; каждая ведет семь мулов;
каждый мул несет семь мешков; каждый мешок содержит семь хлебов; в каждом хлебе
имеется семь ножей, каждый нож упрятан в семь футляров. Какова общая сумма всего
перечисленного?».
67 Бретнор приводит имена известных в Европе ученых: Ретика (Георга
Иоахима фон Лаухена, 1514-1574) — немецкого математика и астронома, оказавшего
значительное содействие в публикации главного труда Коперника; Эразма
Рейнгольда (1511-1553) — немецкого астронома, профессора математики в университете
Виттенберга и автора так называемых «Прусских таблиц движений планет»; Эразма

406
Взыскующие знания
Освальда (1511-1579, австрийского гуманиста, астронома и гебраиста; Региомонтана
(Иоганна Мюллера, 1436-1476) — выдающегося немецкого астронома и математика;
Йохана Филиппа Лансберга (1561-1632) — нидерландского математика и
астронома; Томаса Финке (1561-1656) — датского математика и физика, многолетнего
профессора университета в Копенгагене; Бартоломея Питиска ( 1561 -1613) — немецкого
математика, астронома и теолога, в одной из книг которого впервые появился термин
«тригонометрия».
68 Мнение академика Алексея Николаевича Крылова: «Насколько он
(Гильберт. — Ю. П.) опередил свое время,... можно видеть по тому, что в это учение в течение
почти двух столетий не было прибавлено почти ничего существенного, чего не было бы
в книге Гильберта и что не являлось бы или повторением, или развитием сделанного им».
69 Пребендарий (от лат. praebendo — жаловать) — священнослужитель,
занимавшийся в церкви, в основном, административными проблемами и получавший
некоторую сумму денег или небольшой земельный участок для обеспечения своего
проживания.
70 Интересно, что Бреревуд никакого отношения к астрономии не имел. Он был
автором нескольких книг по логике, языкознанию и происхождению религий. Может
быть, решающую роль в выборе его как профессора астрономии сыграл тот факт, что во
время посещения Елизаветой Оксфорда (26 сентября 1592 года) Бреревуд отважно
спорил с королевой по вопросам натуральной философии (на латыни, разумеется, которой
блестяще владела королева).
71 Сэр Джеймс Ланкастер (ок. 1554-1618) — известный английский
мореплаватель-пират и купец, первый англичанин, достигший в 1601 году берегов Ист-Индии.
72 Впервые этот эффект обнаружил в 1544 году Георг Гартманн (1489-1564) —
немецкий теолог, математик, астролог и механик, но его сообщение, сделанное к тому
же в частном письме, осталось незамеченным.
73 О жизни Нормана, расцвет деятельности которого приходится на 1560-1585
годы, ничего неизвестно за исключением приведенных здесь сведений.
74 Отвечая 25 октября 1628 года на вопросы Пелла об интерполяции таблиц
синусов и вычислении логарифмов дробей, Бриге со свойственной ему дружелюбностью
писал: «Если Вам все еще что-то неясно, и Вы сочтете необходимым обратиться ко мне
в третий раз, я буду счастлив сделать все возможное, чтобы мои ответы Вас
удовлетворили».
75 Парадоксы «века гениев»: за год до основания Королевского общества
топограф Джон Роули жаловался, что приходский пастор обвинил его в сговоре с
«нечистым»: по заданию подрядчика-строителя он измерял высоту церкви, но делал это не
с помощью шеста, стоя на стремянке (как пристало богобоязненному прихожанину),
а с помощью «рейки с поперечиной» (см. стр. 279); для пастора было очевидно, что этот
инструмент является одним из орудий дьявола.
76 Эта точка зрения не претерпела изменений со времен Средневековья, когда
была юридически закреплена в одном из законов Кодекса Юстиниана «О
злоумышленниках, математиках и тому подобных»: «Совершенно запрещается достойное
осуждения искусство математики» (VI век).

Примечания
407
77 В XVI веке грузоподъемность английских кораблей оценивался в танниджах
(tonnage) — единица измерения, равная весу бочек с 252 галлонами вина.
78 И фигурально, и буквально: Рэли был замечен королевой, когда бросил под
ноги Елизаветы, выходящей из кареты в непроходимую грязь, роскошный,
приобретенный на последние свои деньги, плащ.
79 Впоследствии историки назовут этот кружок «Школой ночи», утверждая, что
именно его имел в виду Шекспир в комедии «Бесплодные усилия любви», когда
вкладывал в уста одного из действующих лиц (короля Наварры) слова: «Черное — это знак
ада,/ /избегай темницы и школы ночи».
80 Институт перспективных исследований (Institute for Advanced Study) —
уникальное научное учреждение, основанное в 1930 году американским меценатом
Луисом Бамбергером (1855-1944) для того, чтобы крупнейшие ученые, освобожденные от
житейских забот и каких-либо формальных обязанностей, могли в тиши небольшого
городка заниматься научным творчеством.
81 Самым известным из любимцев короля был «красавчик Стини» — Джордж
Уильерс, герцог Бэкингемский (1592-1628), которого король называл «мое любимое
дитя и жена». Имя герцого хорошо известно читателю по «Трем мушкетерам» Дюма.
82 Книга, вышедшая в 1604 году, называлась «Встречное обвинение табаку».
Автор утверждал, что курение является «привычкой, отвратительной для глаз,
вредной для носа, губительной для мозга, опасной для легких», и что «зловонное
дыхание, исходящее из них, почти подобно ужасному стигийскому (то есть относящемуся
к Стиксу. — Ю. П.) дыму, вырывающемуся из бездонной пропасти». Король как бы
напророчил причину смерти Гэрриота.
83 Названной так после убийства в ней сыновей Эдуарда IV (вероятно, по приказу
их дяди Ричарда Глостера, будущего короля Ричарда III).
84 Происхождение этого названия точно не установлено. Некоторые авторы
связывают его с именем библейского патриарха, который, как сказано в библейской Книге
Бытия, пересекая Иордан, держал в руке посох; другие полагают, что он назван в честь
истинного изобретателя, астронома и переводчика с арабского Якоб бен Макира ибн
Тиббон (известного также как Профатиус, ок. 1236-1304).
85 Галилей назвал так спутники Юпитера в честь своего высокого покровителя
великого герцога Тосканского Козимо II Медичи.
86 Возросшее число небесных тел привело в ужас не только теологов, но и
астрологов. Например, неаполитанский меценат Дж. Б. Мансо писал своему другу:
«Сообщаю тебе... о жалобах, которые я выслушиваю от всех астрологов и от большинства
врачей; они считают, что добавление стольких новых планет к уже известным,
губительно для астрологии и большей части медицины, ибо распределение Знаков Зодиака,
основные свойства этих знаков, природные свойства неподвижных звезд, порядок
временных указателей, влияние на жизнь людей, месяцы образования эмбриона, причины
критических дней и тысяча других вещей..., окажутся до основания разрушенными».
87 Галилей утверждал в своих «Диалогах о двух главнейших системах мира...»
(1632), что наблюдал пятна в июле или августе 1610, но документальное подтвержде-

408
Взыскующие знания
ние этому отсутствует; другие астрономы — нидерландец Иоганн Фабриций (1587-
1615) и немец Христофор Шейнер (1575-1650), — наблюдали пятна в 1611 году.
88 Ньютона опередил также чешский ученый Ян Марек Марци ( 1595-1667),
выполнивший аналогичные исследования в 1646 году.
89 По-видимому, редактор книги Гэрриота не до конца разобрался в его рукописях
(будем снисходительны к Уорнеру, учитывая его преклонный возраст).
90 Меннонитство — одно из протестанских деноминаций, близкое анабаптизму.
Согласно убеждениям анабаптистов все религиозные обряды имели силу благодаря
личной вере того, кто совершал обряд, и того, над кем совершали обряд. Поэтому
анабаптисты считали крещение в младенчестве недействительным и повторно крестились
в зрелом возрасте (анабаптист — от греч. ava — «опять, вновь» и βαπτίζω —
«крещение», то есть «вновь крещёные»).
91 Спустя двадцать с лишним лет одно из помещений дворца был отведено под
мастерскую другого нидерландца — великого художника сэра Антониса Ван Дейка
(1599-1641).
92 Сюжет пьесы заимствован у Рабле: пожилой человек, смертельно боящийся
болтовни и шума, производимого женщинами, упорствует в своем отказе жениться,
к чему его настойчиво пытаются склонить родные и друзья. В конце концов, они
подыскивают молчаливую, вполне устраивающую его невесту, которая оказывается ...
переодетым юношей.
93 Следует отметить, что уровень жидкости в трубке зависел также от давления
окружающего воздуха, поэтому сравнимы между собой были только опыты,
проведенные в течение короткого промежутка времени
94 Термин «термоскоп» предложил в 1617 году Джузеппе Бьянкани (см. прим.
27).
95 «Философский диалог, в котором скрытые тайны природы раскрываются
и объясняется причина всяких движений в природе, как по характеру, так и по форме.
Вместе с хитроумным изобретением искусственного движения».
96 Фрэнсис А. Иейтс писала: «С раннего возраста этот юноша выказывал
недюжинную решительность и задатки лидера. Принц Генрих не оставил значительного
следа в истории, потому что ему не было отпущено для этого достаточно времени...
Нам не дано знать, как развивалась бы история, не скончайся этот юноша внезапно
в столь раннем возрасте. Хотя панегирик принцу Генриху, написанный его наставником
Чарльзом Корнуоллисом, ... возможно, грешит преувеличениями, основные элементы
характеристики, которую он дал принцу, подтверждаются другими источниками...
Корнуоллис пишет, что «...Принц был не по годам серьезен, сдержан и скрытен. При его
дворе состояло свыше пятисот юношей, которых он наставлял в доблести,
дисциплине и военных искусствах. Он не был сластолюбцем, всегда вел себя подобающе и был
чрезвычайно грациозен в движениях. Он был по-настоящему набожным, ревностным
протестантом, но... никому не позволял в своем присутствии называть римского папу
Антихристом».
97 Подводная лодка Дреббеля упоминается еще в двух пьесах Джонсона.

Примечания
409
98 Одним из непосредственных предшественников Дреббеля был английский
математик-самоучка Уильям Боэн (ок. 1535-1582), который написал несколько
популярных в XVI-XVII веках книг, предназначенных для навигаторов, землемеров,
артиллеристов. В одной из них — «Изобретения и Устройства, совершенно необходимые для всех
Генералов и Капитанов или Командиров как на море, так и на суше» — он предложил
разновидность водолазного колокола, который посредством манипуляций с балластным
грузом, мог опускаться под воду и затем подниматься на поверхность. Но передвигаться
под водой аппарат Боэна не мог.
99 Происходящую при этом реакцию можно представить следующим образом:
2 ΚΝ03 (селитра или, что то же самое, нитрат калия) = 2 ΚΝ02 (нитрит калия) + 02
(кислород). Замечу, что нитрит калия (гидроокись калия) способен поглощать углекислый
газ из окружающей атмосферы.
100 Справедливости ради отмечу, что некоторые историки ставят под сомнение
оригинальность открытия Дреббеля: утверждается, что он заимствовал способ
получения кислорода у польского алхимика Михаила Сендивогия, с которым работал при
дворе Рудольфа II в Праге.
101 Этим способом пользовались несколько столетий, пока в середине XVIII в. не
было установлено, что свинец не растворяется в серной кислоте, после чего английский
химик Джон Робук (1718-1794) предложил промышленный способ получения серной
кислоты в свинцовых камерах.
102 Другой тип весового барометра предложил (по-видимому, в 1678 году)
Кристофер Рен. В нем трубка подвешивалась таким образом, что центр тяжести ртути при
изменении атмосферного давления смещался, как в горизонтальной, так и в
вертикальной плоскости.
103 При стереографической проекции углы между линиями на проектируемой
сфере изображаются равными им углами между линиями на плоскости, а круги на сфере
изображаются кругами на плоскости.
104 Под этими инициалами «укрылся» известный часовой мастер Джон Смит
(1647-1727).
105 В одном из своих писем (от 27 августа 1663 года) У. Элэбестер сообщал Отре-
ду, что решил задачу о квадратуре круга, основываясь на четвертой главе библейской
Книги Иезекиля.
106 Эрундел все же оказал поддержку семье Отреда: по просьбе графа Лорд-мэр
Лондона в 1634 году назначил Бенджамина Отреда на должность одного из Городских
Измерителей (City Gager). В их обязанности входило вычисление (на основании
прямых и косвенных замеров) объемов различных емкостей и сосудов, что было
необходимо для коммерческих и налоговых целей.
107 Дочь критского царя Миноса Ариадна вручила своему возлюбленному Тезею
нить, с помощью которой он смог выбраться из запутанного лабиринта ужасного
чудовища Минотавра. Поэтому выражение «нить Ариадны» означает указатель разрешения
запутанной задачи.
108 Этот знак, напоминающий Андреевский крест, в конце XVII веке Лейбниц
предложил заменить точкой, дабы не путать его с буквой «х».

410
Взыскующие знания
109 В качестве Приложения в книгу был включен написанный в университетские
годы трактат автора «Простейший способ изготовления шкал простых солнечных часов
посредством геометрических методов, не прибегая к тригонометрическим вычислением».
НО Ортографическая проекция (от греч. orthos — прямой и grapho — пишу) —
изображение какого-нибудь предмета на плоскости посредством проектирования
отдельных его точек при помощи перпендикуляров к этой плоскости.
111 К этому лаконичному описанию следует сделать некоторые пояснения. Первая
линейка представляла собой две логарифмические шкалы, одна из которых могла
смещаться относительно другой, неподвижной. При использовании они зажимались в
левой руке вычислителя, и одна из них правой рукой смещалась относительно другой,
неподвижной. Вторая линейка состояла из кольца, внутри которого вращался на оси
круг. На круге (снаружи) и кольце (внутри) были нанесены свернутые в окружность
логарифмические шкалы.
112 Во второй половине следующего года Отред публикует «Дополнение к
использованию Инструмента, называемого Круги Соотношений...», в котором описывает свою
прямоугольную логарифмическую линейку и модификацию круговой линейки: нанеся
на нее шкалу меридиональных частей в градусах он сделал ее инструментом мореходов.
ИЗ В этом аспекте контроверза напоминает спор университетского профессора
и знаменитого врача Джироламо Кардано с полунищим преподавателем математики
Никколо Тартальей о приоритете в открытии правила решения кубического уравнения.
114 Интересно, что один из светлых умов английского Возрождения, гуманист и
педагог Роджер Эскем (ок. 1515-1568) в своем очень популярном трактате «Школьный
учитель» (издан посмертно в 1570 году) выступал против чрезмерного увлечения
математикой: «Некоторые умы, и так весьма скромные от природы, могут быть чрезмерно
повреждены {marred) углубленным изучением и использованием таких наук как
Музыка, Арифметика и Геометрия. Эти науки сверх меры обостряют человеческие умы, так
что поведение их обладателей становится весьма странным... Заметьте, как одиноки
Математические Головы, которые полностью погружены только в эти науки, как они
не приспособлены к жизни с другими людьми, и как они неспособны быть полезными
в этом мире».
115 Обри в своей книге пишет о Стоксе: «М-р Стоке...., впал в безумие, но ему
приснилось, что добрый старый джентльмен пришел к нему и дал добрый совет; после
чего он выздоровел и сейчас чувствует себя хорошо».
116 Планисфера — изображение сферы на плоскости в полярной
стереографической проекции.
117 Конхоида — плоская кривая, изученная древнегреческим геометром Никоме-
дом (Ш-И века до н. э.).
118 Геомантия (магия Земли) — учение о тонких воздействиях окружающей среды
на человека, а Кристофер Каттан — швейцарский астролог XVI века. Обри,
вероятно, имел в виду его книгу «Геомантия Мастера Кристофера Катана, джентльмена»
переведенную в 1591 года, на английский язык и пользовавшуюся большой
популярностью в Англии.

ИМЕННОЙ
Абеляр, Пьер — французский схоласт и
теолог 58
Абу-Талиб аль-Мекки, Мохаммед —
арабский писатель 399
Аверроэс — арабский философ 57, 59,399
Авиценна — среднеазиатский врач и
философ 156
Аврелий Августин (Блаженный
Августин) — христианский философ 41, 47,
49
Авсонио, Этторе — итальянский врач,
оптик и алхимик 94, 399
Агильберт — отец Герберта из Орийяка
10,11
Агриппа Генрих Корнелий Неттесгейм-
ский — немецкий мистик и алхимик
43,69
Адальберон — архиепископ Реймса 23,24,
34,36
Адамсон, Хэмфри — лондонский
приборных дел мастер 338
Адельбольд — монах из Утрехта 29
Адельгейд — императрица, жена Оттона I
Великого 21
Адемас, Филипп — английский
мореплаватель 264
Адриансзон, Адриан-мл. (Адриан Мети-
ус) — астроном и математика 295
Адриансзон, Якоб (Якоб Метиус) —
ремесленник-оптик 99, 103, 295
Айрард — аббат монастыря св. Теодерика
35
Алигьери, Данте — итальянский поэт 89,
399
Алкуин — англосаксонский ученый и поэт
14
Аллен, Роберт — английский астролог 171
Аллен, Томас — английский математик,
астроном и коллекционер 260, 357
Аллен, Элайс — лондонский приборных
дел мастер 239, 361, 362, 370-372,
374,376,380,381
УКАЗАТЕЛЬ
Альберт Великий (Альберт фон Боль-
штедт) — немецкий философ и
алхимик 33, 51, 317
Альберти, Леон Баттиста — итальянский
архитектор, художник и писатель 79
Альхазен — арабский физик, астроном и
математик 95, 210,287
Анаксагор из Клазомен —
древнегреческий философ, математик и астроном
92
Ангелита, Джованни Франческо —
венецианский аристократ, любитель наук
118
Андерхилл, Эдуард — приближенный
английского короля Эдуарда VI171, 175
Анна — датская принцесса, впоследствии
жена короля Шотландии Якова VI
Антонини, Даниэло — ученик Галилео
Галилея 300
Антонис, Адриан — нидерландский
математик, картограф, военный инженер
295
Апиан, Петер (Петер Биневиц) —
немецкий механик и астроном 213
Апполоний Пергский — древнегреческий
геометр 247, 364
Ариадна — дочь критского царя Миноса
(мифолог.) 364. 410
Ариосто, Лодовико — итальянский поэт и
драматург 73
Аристарх Самосский — древнегреческий
философ, математик, астроном 186
Аристотель — древнегреческий философ,
ученый-полимат 24, 25, 70, 118, 189,
273,399
Армас де, Фредерик А. — историк
литературы 399
Арнольдо из Виллановы — испанский
врач и алхимик 33, 43, 54, 119
Архимед — древнегреческий математик
и механик 194, 202, 213, 239, 247, 364
Аттон — епископ города Вик 17-20

412
Взыскующие знания
Ашер, Джеймс — теолог и историк-библе-
ист 241, 245, 246
D амберг, Луис — основатель Принстон-
ского института перспективных
исследований 407
Барбаро, Даниэле Маттео Альвизе —
итальянский оптик 96, 101
Барнс — автор «Трактата, являющегося
ответом на книгу Борда о бородах» 131
Баронио, Чезаре — префект Ватиканской
библиотеки, историк 19
Барромео, Федериго — итальянский
кардинал 82
Бартоли, Джованни — флорентийский
дипломат 100
Батлер, Сэмюел — английский поэт 341
Батон, Томас — английский
мореплаватель 249
Беда Достопочтенный — англосаксонский
монах, историк и писатель 14, 398
Бедуэлл, Томас — английский
математик, военный инженер и изобретатель
239
Бедфорд, Хилкия — лондонский
приборных дел мастер 357
Безалел бен, Иуда Лёв — главный раввин
Пражской синагоги, каббалист 301
Бейл, Джон — английский религиозный
деятель и писатель 167
Бейнбридж, Джон — английский врач и
астроном 247
Бекман, Исаак — нидерландский ученый
и философ 319, 320
Белазо, Джованни Батиста — один из
изобретателей полиалфавитного
шифра 79
Белобоцкий, Ян (Андрей Христофоро-
вич) — переводчик, писатель, поэт 69
Бернал, Джон Десмонд — английский
ученый 225
Биллингсли, Генри — лорд-мэр Лондона и
переводчик 181, 184, 395
Билсон, Томас — епископ Виндзорский
357, 358
Беренгарий — маркграф Ивреи 21
Бернар Клервосский — французский
мистик, аббат монастыря Клерво 51
Бернардоне, Пьетро — отец св.
Франциска Ассизского 48
Бернелэн — ученик Герберта из Орийяка
26
Бёртон, Роберт — английский священник,
писатель и ученый 246
Бессель, Фридрих Вильгельм — немецкий
астроном и математик 283
ал-Бируни — арабский ученый-полимат
27,32
Битон, Дэвид — кардинал и архиепископ
Сент-Эндрюсский 204
Бландевиль, Томас — педагог,
переводчик, писатель 232-234, 236, 237
Блау, Биллем — нидерландский
картограф 295
Блейк, Роберт — английский адмирал 247
Боголюбов, Алексей Николаевич —
советский историк науки 293
Бодли, Томас — английский дипломат и
библиофил 247, 260
Бойль, Ричард, Первый граф Корк —
ирландский аристократ 272
Бойль, Роберт — английский ученый и
теолог, сын Ричарда Бойля 254, 316,326,
327, 353, 368
Болле, Леон — французский инженер и
изобретатель 220
Болейн, Анна — жена Генриха VIII401
Бонифаций VIII — римский папа 54
Бонифилий — епископ графства Жирона
19
Бора фон, Катарина — жена Мартина
Лютера 403
Борелл II — граф Барселоны 16, 17, 20
Борд, Ричард — священник, брат Эндрю
Борда 122,123, 133
Борд, Эндрю — врач, путешественник,
писатель 6, 121-131, 133-140, 142-145,
147-149, 151-157, 159-163,403
Босуэлл, Джанет — жена Джона Непера
203
Боэн, Уильям — автор ряда книг по
прикладным вопросам математики 96,409

Именной указатель
413
Боэций, Анций Манлий Северин —
государственный деятель, философ,
писатель 12, 13, 15, 24, 28, 29, 185, 189
Брагадино — греческий алхимик 301
Браге, Тихо — датский астроном 73, 212,
295, 302
Брадвардин, Томас — английский физик и
математик 168
Брукс, Кристофер — приборных дел
мастер 358, 392
Браун, Ланцелот — английский врач 233,
237
Браун, Томас — изобретатель спиральной
логарифмической линейки 377, 382
Бернелэн — ученик Герберта из Орийяка
26
Бреревуд, Эдуард — профессор
астрономии Грэшем-колледжа 234, 406
Бретнор, Томас — учитель математики
и составитель альманахов 216, 238,
240
Бретон, Николас — английский поэт 397
Бри де, Теодор — нидерландский издатель
и гравер 268
Бриге, Генри — английский математик и
педагог 6,205,215,230-234,236-246,
248-253, 255, 277, 291, 359, 360, 370,
391,407
Бриге, Генри-мл. — сын Генри Бригса 253
Бриге, Ричард — брат Генри Бригса-ст.
230
Бриге, Томас — сын Генри Бригса 253
Бром де, Адам — основатель Ориел-кол-
леджа (Оксфорд) 257
Броункер, Уильям — английский
математик 350
Брукс, Кристофер — английский
приборных дел мастер, зять Уильяма Отреда
Бруно, Джордано — итальянский
философ 43, 73, 82, 109, 273, 301
Брюнель, Марк Айсамборд — английский
инженер и изобретатель 405
Брюэр, Эбенезер Кобэм — английский
священник и писатель 122
Булгаков, Михаил Афанасьевич —
советский писатель 8
Буонаротти, Микеланджело —
итальянский скульптор и живописец 73, 77
Бургаве, Герман — нидерландский врач,
ботаник и химик 299, 326
Бьянкани, Джузеппе — итальянский
физик, математик и астроном 401, 409
Бэдуэлл, Томас — математик и инженер
239
Бэкон, Роджер —английский философ и
естествоиспытатель 32, 51, 87, 168,
184,210
Бэкон, Фрэнсис — английский философ и
государственный деятель 43, 118, 119,
306,311,322-325
Бэкхаус, Уильям — английский астролог
и алхимик 394
Бэрлоу, Артур — английский
мореплаватель 264
Бэрлоу, Уильям — английский
священник, конструктор компаса 232-236,
238,277
Вавилов, Сергей Иванович — советский
физик, академик 103, 319
Вагнер, Уильям — английский драматург
404
Вайк — венгерский князь, принявший
христианство под именем Стефана 140
Валла, Лоренцо — итальянский
гуманист, философ 43, 69
Вальтурио, Роберто — итальянский
инженер и изобретатель 211
Ванчезе — американский индеец племени
алгонкинов 264
Везалий, Андреас (Андреас Ван Везел) —
фламандский врач и анатом 73, 117,
404
Вейер, Иоганн — нидерландский врач и
оккультист 8
Вентури, Серджио — итальянский
архитектор и инженер 103
Вергилий (Публий Вергилий Марон) —
древнеримский поэт 13,19,25,36,124,
395, 398
Вермеер, Ян — нидерландский художник
399

414
Взыскующие знания
Вивес, Хуан Луис — испанский философ,
гуманист и педагог 43
Видман, Иоганн (Ян) — немецкий
математик 193
Виет, Франсуа — французский математик
73, 289, 292, 365, 369
Викторин, Гай Марий — римский ритор и
политический деятель 24, 398
Вильгельм I Завоеватель — король Англии
126
Вильгельм III Оранский — король Англии
и Шотландии 351, 388
Вильдерод — епископ Страсбургский 40
Винер, Норберт — американский
математик 201
Винокуров Евгений Михайлович —
советский поэт 353
Винта, Белисарио — дипломат и
астроном-любитель 100
Винчи да, Леонардо — итальянский уче-
ный-полимат и художник 73, 95, 211
Витело, Эразм Целек — польский оптик
210
Вифред I Волосатый — граф Барселоны 17
Владимир — князь Киевской Руси 40
Вольта, Аллесандро — итальянский
физик-электрик 369
Вольф, Рейнольд — английский печатник
170,176.181,405
Вуд, Роберт — английский врач и
священник 366, 384, 387, 389
Вуд, Энтони — английский историк и
антиквар 121, 123, 125, 133-135, 211,
384
Вурмсеер фон Фреденхайм, Г.Я. —
секретарь герцога Вюртенбергского 325
Г аек, Тадеуш — чешский врач и алхимик
301
Галилей, Галилео — итальянский физик,
механик, астроном, математик 82, 99,
100-105, 108, 114, 115, 202, 232, 257,
274, 278, 283-286, 298, 300, 302, 327,
400, 407
Галлей, Эдмунд — английский астроном
282
Гален, Клавдий — древнегреческий врач
132,157,403
Гальвани, Луиджи — итальянский физик
369
Гамильтон, Эмма — возлюбленная
адмирала Горацио Нельсона 405
Ганнибал — карфагенский полководец 74
Гаральд — аббат Орийякского монастыря
15,16
Гарвей, Уильям — английский медик и
физиолог 361
Гарднер, Мартин — американский
историк и популяризатор математики 71
Гардинер, Стивен — английский
религиозный и государственный деятель 134,
402, 403
Гартман, Георг — немецкий астролог и
математик 407
Гасконь, Уильям — английский астроном,
математик и изобретатель 389
Гассенди, Пьер — французский философ и
математик 103
Гаусс, Иоганн Карл Фридрих — немецкий
математик, астроном и физик 386
Гвидо из Ареццо — итальянский монах,
изобретатель музыкальной гаммы 29,
398
Гекк (Эккио) Иоганн — нидерландский
врач 112
Геллибранд, Генри — английский
математик и физик 238, 245, 252, 253
Генрих I Птицелов — король Германии 20
Генрих II Плантагенет — король Англии
125
Генрих IV — король Франции 117, 296
Генрих VI — король Англии 354
Генрих VIII —король Англии 122, 127,
128, 135, 136, 159, 160, 170, 172, 180,
401,403
Генрих (Энрике) Мореплаватель —
португальский инфант, сын короля Жуана I
260
Генрих (Генри) Фредерик, принц
Уэльский 240, 297, 303, 409
Гераклид Понтийский — древнегреческий
философ и астроном 186, 405

Именной указатель
415
Геральд Орийякский, граф — святой
католической церкви 10, 11
Геранн — архидьякон Реймского собора,
схоластик Реймской школы 23, 29
Герберт из Орийяка — педагог,
церковный и политического деятель 6, 8-11,
15-20,22-41,124,168
Герберт, Томас — придворный Карла 1384
Герберт Уильям, Первый граф Пемброк —
английский военный и
государственный деятель 172, 173, 175, 187
Герман Калека (Альтсхаузен фон,
Герман) — аббат монастыря, ученый и
историк 32, 398
Герон — архиепископ Кёльна 22
Герон Александрийский —
древнегреческий математик и механик 32,298,399
Герсон бен, Леви — средневековый
еврейский математик, астроном и теолог 95,
279
Гетальди, Марин — хорватский
математик и физик 278
Гете, Иоганн Вольфганг — немецкий поэт,
естествоиспытатель и
государственный деятель 73
Гизо, Франсуа Пьер Гийом —
французский историк и политический
деятель 5
Гильберт, Уильям — английский врач и
физик 93, 230, 231-238, 277, 291
Гильберт, Хэмфри — английский
мореплаватель 262
Гиппарх Никейский — древнегреческий
астроном 32
Гиппократ — древнегреческий врач 130,
132,160,403
Глостер, Ричард (Ричард III) — король
Англии 407, 408
Гоббс, Томас — английский философ 291
Говард, Кэтрин — жена Генриха VIII401
Говард, Томас, Третий граф Норфолк-
ский — английский государственный
деятель 127-129, 133
Говард, Томас, Двадцать Первый граф
Эрундел — политик, коллекционер
361-363,379,401,410
Говард, Уильям, Первый виконт
Стаффорд — английский аристократ 361 —
364
Годцард, Джонатан — английский врач
342
Годунов, Борис Федорович — русский
царь 233
Голтциус, Гендрик — нидерландский
художник и гравер 294
Голтциус, Якоб — пивовар, родственник
Корнелиса Дреббеля 322
Гольдони, Карло — итальянский
драматург 119
Гомер — древнегреческий поэт 13
Гонорий IV — римский папа 51
Гораций (Квинт Гораций Флакк) —
древнеримский поэт 13, 25, 124, 398
Горзский, Иоанн — знаток арабской
культуры 22
Грейторекс, Ральф — лондонский
приборных дел мастер 361, 395
Гренвилл, Ричард — английский
мореплаватель 265-267
Григорий Великий — римский папа 41
Григорий V — римский папа 38, 39
Гроссетест, Роберт — английский
математик и философ 33, 168
Грэшем, Анна — жена Томаса Грэшема
227
Грэшем, Ричард — сын Томаса Грэшема
227
Грэшем, Томас — английский финансист
225-228, 247
Гуалтеротти, Рафаэль — итальянский
поэт и художник
Гуарин — аббат монастыря св. Михаила
19
Гуарини, Джамбаттиста — итальянский
поэт и дипломат 84
Гуденфингер, Иоахим — немецкий горный
мастер 173, 174
Гудзон, Генри — английский
мореплаватель 248,249
Гук, Роберт — английский ученый-поли-
мат и изобретатель 293, 341, 342, 350,
353, 369

416
Взыскующие знания
Гэрриот, Томас — английский
ученый-полимат 6, 256, 258-260, 262-256,258-
292,361,408
Гэррисон, Уильям — священник и
историк 134
Гюнтер, Роберт Т. — английский историк
науки 359
Гюнтер, Эдмунд — английский математик
и изобретатель 238,239, 244,247,251,
343,360,370-374,378,381
Гюйгенс, Константин — нидерландский
поэт и государственный деятель 306,
313,321,325-327,369
Гюйгенс, Христиан — нидерландский
ученый-полимат, изобретатель 94, 287,
306
Д авид II —король Шотландии 203
Даммер, Эдуард — строитель ряда
английских доков 401
Данкомб — ученик Уильяма Отреда 359
Дарби, Джон — монах картезианского
монастыря 128
Деверьё, Роберт, Второй граф Эссек-
ский — фаворит королевы Елизаветы
1234
Дейк ван, Антонис — фламандский
живописец и график 408
Декарт, Рене — французский математик,
философ, физик и физиолог 94, 257,
287, 288
Деккер, Томас — английский драматург,
поэт, памфлетист 149
Деламейн, Ричард — преподаватель
математики и изобретатель 238, 360, 363,
370-386
Деламейн, Сара — жена Ричарда Дела-
мейна 385
Демисиано, Иоанн — греческий поэт и
теолог, член «Академии Рысьеглазых»
Джеймс, Томас — мореплаватель 251
Джонс, Роза — мать Роберта Рекорда 166
Джонсон, Бенджамин (Бен) —
английский драматург 218, 230, 297, 311, 409
Джонсон, Фрэнсис — преподаватель
Христова колледжа (Кембридж) 243
Ди, Джон — английский ученый-полимат
180,181,277,279,280,301
Диадох, Прокл — древнегреческий
ученый и философ 184, 185
Дигби, Кенельм — английский химик,
естествоиспытатель и философ 315,
361,376
Диггс, Леонард — автор книг по
прикладным вопросам математики 96, 210
Диггс, Томас — английский математик,
астроном, писатель, сын Л.Диггса
277
д'Израэли, Исаак — писатель и историк
121,127
Дизраэли, Бенджамин, граф Бэконс-
фильд — государственный деятель и
писатель 401
Диккенс, Чарльз — английский писатель
405
Дольд-Михайлик, Юрий Петрович —
советский прозаик и поэт 162
Доминис де, Марк Антоний — хорватский
ученый 288
Дональд, граф Ленокс — предок Джона
Непера 202
Донато, Леонардо — дож Венеции 100
Донн, Джон — английский поэт 225, 273,
401
Дорислаус — сотрудник английской
Секретной службы 331
Дуне Скот, Иоанн — средневековый
английский философ 51, 54, 59
Дреббель, Анна — дочь Корнелиса Дреб-
беля, 294, 306, 307, 322
Дреббель, Катарина — дочь Корнелиса.
Дреббеля 294, 307, 322
Дреббель, Корнелис Якобзон —
нидерландский инженер и изобретатель 6,
293- 303, 305-307, 309, 311-327, 383,
409
Дреббель, Софья — жена Корнелиса.
Дреббеля 294
Дреббель, Трина — мать Корнелиса
Дреббеля 294
Дреббель, Якоб — отец Корнелиса
Дреббеля 294

Именной указатель
417
Дреббель, Якоб — сын Корнелиса
Дреббеля 294, 322
Дреббель, Ян — сын Корнелиса Дреббеля
294,322
Дрейк, Фрэнсис — английский
мореплаватель 265, 266
Дрюри, Роберт — английский дворянин
126
Дэвис, Джон — английский
мореплаватель 233-236, 277, 281
д'Эсте, Альфонс II — герцог Феррары
82
д'Эсте, Луиджи — кардинал,
покровитель наук и искусств 82-84, 91. 112,
117
Ε вклид — древнегреческий математик
29, 168, 181, 183, 184, 189, 247, 248,
364, 405, 406
Евстахий (Евстахио, Бартоломео) —
итальянский врач и анатом 118
Елизавета I — королева Англии 173,
225, 226, 233, 262-265, 267, 272. 275,
402,406, 407
Енох — библейский патриарх 181
3 альцингер, Иво — издатель сочинений
Раймунда Луллия 70
Занд, Жорж — французская
писательница, 44
Заточник, Даниил — средневековый
русский писатель 7
Зибенфройнд, Себастьян — немецкий
алхимик 91
И аков, апостол 49, 127
Иейтс, Фрэнсис Амалия — английский
историк культуры 71, 409
Иезекиль — ветхозаветный пророк 410
Иеремия — ветхозаветный пророк 208
Ивлин, Джон — английский писатель и
мемуарист 326, 351, 360, 394
Иннокентий III — римский папа 124
Иоанн — епископ Альбано 38, 39
Иоанн Горзский — знаток арабской
культуры 22
Иоанн XIII — римский папа 19-21, 23
Исайя - ветхозаветный пророк 60
Исидор Севильский — архиепископ
Севильи, энциклопедист 14, 398
Искандер, Фазиль Абдулович —
российский писатель 384
Калтхофф, Каспар — лондонский
механик 348
Кальвин, Жан — религиозный
реформатор 243, 403
Кампанелла, Томаззо (Джованни Домени-
ко) — итальянский философ и
писатель 82, 108, 109
Каналетто, Антонио Джованни —
итальянский художник 399
Каннингэм, Уильям — английский врач,
астролог и космограф 195
Капелла, Марциа н Минней Феликс —
писатель, философ, государственный
деятель 12, 13
Кардано, Джироламо — итальянский
математик, врач, энциклопедист 73, 75,
76, 89, 95, 96, 108, 119, 132, 168, 191,
369,400,410
Карл Великий — император Священной
Римской империи 10, 14, 17, 21, 22, 41
Карл I — король Англии 362,371,373,383,
384
Карл II — король Англии 254, 328, 333-
335, 339, 341, 342, 345-348, 350, 362,
388
Карл Эммануил — герцог Савойи 330
Карлейл, Томас — шотландский историк
и писатель 203
Карлтон, Дадли — секретарь Генри
Перси, графа Нортумберлендского 276
Кассиодор, Флавий Магн Аврелий —
писатель, учёный, государственный
деятель 12, 13
Кастальо, Себастьян — французский
теолог 208
Кастелло ди, Амбросия — знатная майор-
канская дама 46
Кастелли, Бенедетто — монах, физик,
ученик Галилео Галилея 298

418
Взыскующие знания
Катон, Марк Порций — древнеримский
писатель и государственный деятель
12
Каттан, Кристофер — швейцарский
астролог 394,410
Каэтани Бенедетто — кардинал 53
Кедрин, Дмитрий Борисович — советский
поэт 369
Кеплер, Иоганн — немецкий математик,
физик, астроном 94, 97, 98, 160, 201,
212,257,285,288,291
Керил, Грист — жена Уильяма Отреда 358
Кестнер, Авраам Готтгельф — немецкий
математик 287
Кингстон, Джон — лондонский печатник
187
Кирхер, Афанасий — немецкий ученый-
полимат 43, 68, 69,210
Кларк, Фрэнсис М. — американский
историк 176
Клезель, Мельхиор — кардинал 302
Клеомед — древнегреческий астроном и
философ 185
Климент Александрийский — греческий
теолог 165
Климент V— римский папа (до
интронизации — Раймон Бертран де Го) 56, 57
Клиффорд, Джордж, Третий граф
Камберлендский — английский
мореплаватель-пират 232
Ко де, Соломон — французский
ландшафтный архитектор и инженер 306
Козимо II Медичи — великий герцог
Тосканский 101, 408
Козимо III Медичи — великий герцог
Тосканский 339
Кокоцца, Антонелло — неаполитанский
палач 106
Коли, Розали Л. — американский историк
науки 323, 324
Коллингвуд, Робин Джордж—
английский историк и философ 7
Коллинс, Джон — математик-любитель
395
Колумб, Стефан — капитан на службе у
Генуэзской республики 58, 67
Колумб, Христофор — испанский
мореплаватель 267
Колуэл, Томас — английский издатель
162
Константин — схоластик школы при
монастыре Флери-сюр-Луар 27
Константин I Великий (Флавий Валерий
Аврелий Константин) — римский
император 37, 38
Констанца ди, Филесио — внук Джамбат-
тисты делла Порты 114
Коперник (Коперникус), Николай —
польский астроном 73, 118, 186, 187, 217,
247, 273
Копленд, Роберт — английский печатник
133, 136
Корбетт, Ричард — епископ Оксфорда и
поэт 246
Корнуоллис, Чарльз — учитель Генриха
Фредерика, принца Уэльского 409
Костер де, Шарль — нидерландский
писатель 294
Коутс, Роджер — английский математик
244
Кранмер, Томас — английский
религиозный реформатор 402, 403
Крейг, Джон — шотландский врач 211,
212
Крейг, Томас — шотландский юрист 212
Кромвель, Оливер — Лорд-протектор
Англии 261,328,330-332,
Кромвель, Ричард — сын и преемник
Оливера Кромвеля 261
Кромвель, Томас, Первый граф Эссек-
ский — английский государственный
деятель 127-130, 135, 137, 400
Крылов, Алексей Николаевич — русский
математик и кораблестроитель 406
Ктесибий — древнегреческий механик и
изобретатель 32, 399
Кузанский (Кребс), Николай — немецкий
философ и теолог 43,
Купер — лондонский преподаватель
математики 405
Кэвиндиш, Томас — английский
мореплаватель 265

Именной указатель
419
Кэвиндиш, Чарльз — любитель наук и
покровитель ученых 361, 363, 364
Кэджори, Флориан — американский
историк математики 392, 396
Кэлонер, Томас — камергер двора
Генриха Фредерика, принца Уэльского
240
Кюффлер, Абрахам — муж Анны Дреб-
бель 306, 307, 312, 325
Кюффлер, Август — родственник Корне-
лиса Дреббеля 309
Кюффлер, Иохан Сибертус — муж
Катарины Дреббель 306-309, 325
Кюффлер, Эгидий — родственник Корне-
лиса Дреббеля 306, 307
Кюффлер, Якоб — родственник Корнели-
са Дреббеля 306, 307, 318
Лагранж, Жозеф Луи — французский
математик и механик 245
Ланкастер, Джеймс — английский
мореплаватель-пират 234,406
Лансберг (Лансбергус), Йохан Филип —
нидерландский математик и астроном
217,406
Лао-цзы (Мудрый Старец — кит.)
древнекитайский философ 117
Ланкастер, Джеймс — английский
мореплаватель-пират 234,406
Лаплас, Пьер-Симон — французский
математик, физик и астроном 201
Лауд, Уильям — архиепископ Кентербе-
рийский 389
Лафатер, Иоганн Каспар — швейцарский
писатель, теолог и поэт 107
Легватер, Ян Адриасзон — нидерландский
инженер 295
Лейбниц, Готфрид Вильгельм — немецкий
ученый-полимат и государственный
деятель 43, 326, 327, 369
Лейборны, Роберт и Уильям —
лондонские печатники 391
Лейборн, Уильям — лондонский
печатник 391
Лейленд, Джон — английский историк,
археолог, поэт 170
Лейн, Ральф — губернатор английского
поселения в Северной Америке 265,
266
Лейпольд, Якоб — немецкий механик,
изобретатель, энциклопедист 328
Лейрехон, Жан (Эттен ван, Генрик) —
французский математик 357, 393
Леннокс, Дональд — предок Джона
Непера 202, 203
Леонардо Пизанский (Фибоначчи) —
итальянский математик 28, 179, 191, 398,
406
Лец, Станислав Ежи — польский
писатель-юморист 44
Лидъят, Томас — теолог и математик 252
Лилли, Уильям — английский астролог
242,361,362
Линакр, Томас — английский священник,
врач, гуманист 230, 404
Липпергей, Ганс — очечный мастер из
Миддлбурга 99
Лиутпранд Кремонский — итальянский
дипломат и историк 22
Ллойд, Дэвид — мемуарист 396
Локк, Джон — английский философ,
педагог 291, 369
Лойола, Иниго - основатель Ордена
иезуитов 48
Ломоносов, Михаил Васильевич —
ученый-полимат и поэт 166
Лонгомонтан (Лонгомонтанус, Ломберг,
Христиан Северин) — датский астро-
ном211,212
Лотарь Прованский — король Италии
21
Лоуэр, Уильям — английский астроном
282-284,286,291
Лукан, Марк Анней — римский поэт и
историк 25, 398
Луллий, Доминго — сын Раймунда Лул-
лия46
Луллий, Магдалена — дочь Раймунда
Луллия 46
Луллий, Раймунд (Рамон Льюль) —
религиозный подвижник и энциклопедист
6, 42, 43, 46-80

420
Взыскующие знания
Луллий, Раймунд-ст. — отец Раймунда
Луллия 45
Лупитус — барселонский архидьякон и
переводчик 19,32
Льоцци, Марио — итальянский историк
физик 93, 98
Людовик XIII — король Франции 321
Людовик XIV — король Франции 330,
347,348
Лютер, Мартин — немецкий
религиозный реформатор 65, 73, 403
м агницкий (Телятин) Леонтий
Филиппович — русский педагог и писатель
165, 166, 192
Магомет (Мухаммед) — основатель
исламской религии 45, 48, 52
Маджини, Джованни — итальянский
астроном 399
Майерн де, Теодор Тюрке —
нидерландский врач 291
Макиавелли, Николо — итальянский
мыслитель, писатель, политический
деятель 74
Макир Бен, Якоб ибн Тиббон —
средневековый еврейский астроном и
переводчик 407
Макробий, Амвросий Феодосии —
древнеримский писатель, филолог и
философ 31, 403
Мандер ван дер, Карел — нидерландский
художник и гравер 294
Маннинг, Оуэн — священник и историк
362, 395
Мансо, Дж. Б. — неаполитанский
меценат 408
Мантео — американский индеец племени
алгонкинов 264
Мария I Тюдор — английская королева
121, 130, 136, 172, 173,226,401-403
Мария II — королева Англии (жена
Вильгельма Оранского) 388
Маркхем Джон — лейтенант Тауэра
171
Марло, Кристофер — английский
драматург 225, 273
Марр, Джон — часовых дел мастер 242
Марци, Ян Марек — чешский врач и
оптик 408
Марциал, Марк Валерий — римский поэт
40
Маршак, Самуил Яковлевич — советский
поэт 161
Матвиевская, Галина Павловна —
советский историк науки 199
Матвей — эрцгерцог Австрийский, затем
император Священной Римской
империи 302, 303
Мауролико, Франческо — итальянский
физик 95, 97
Махов А.Е.— российский писатель 404
Медичи де, Екатерина — королева
Франции 267, 301
Медичи де, Гуильо — тосканский
дипломат 301
Медичи, Козимо II — великий герцог
Тосканский 101
Медичи, Козимо III — великий герцог
Тосканский 339
Мейслен, Роберт У. — английский
литературовед 162
Мериме, Проспер — французский
писатель 48
Меркатор, Герхард (Герард Кремер) —
фламандский географ и картограф
281,361
Меркатор (Николаус Кауфман) —
немецкий математик и педагог 360
Мерсенн, Марен — французский монах,
физик 314, 326, 342, 361
Метиус, Якоб — см. Адриансзон, Якоб
Метиус Адриан — см. Адриансзон, Адри-
ан-мл.
Мильвиль де, Сюзанна — жена Сэмюела
Морленда 331, 332, 348
Минос — царь Крита (мифолог.) 410
Минотавр — чудовище (мифолог.) 410
ал-Мисри — арабский ученый 31
Моисей — еврейский пророк,
родоначальник иудаизма 50
Молино, Эмери — английский картограф
и глобусный мастер 234

Именной указатель
421
Монардес, Николас — испанский врач 267
Монконис де, Бальтазар — любитель наук,
путешественник 307, 308, 310, 313
Монтень, Мишель (Мишель Эйкем де
Монтень) — французский гуманист и
писатель 293
Мор, Ричард — лондонский плотник,
затем губернатор Бермудских островов
238
Мор, Томас — английский мыслитель и
писатель 169
Морган де, Август (Огюст) — английский
математик, логик и историк науки 360,
396
Моргоф, Даниэль-Георг — немецкий
историк литературы 326
Морленд, Джозеф — сын Сэмюела Мор-
ленд 351
Морленд, Сэмюел — английский
инженер, изобретатель, дипломат 6, 220,
328-352,383
Морозини, Андреа — венецианский
аристократ, любитель наук 107, 109
Мур, Йонас — английский математик,
астроном, землеустроитель 338, 368,
388,389
Мураро Л. — итальянский историк науки
119
Мэтью, Ричард — наследник Эндрю Борда
136
Набер Г.А. — нидерландский инженер и
историк науки 313
Насреддин, Ходжа — фольклорный
среднеазиатский персонаж 213
Нельсон, Горацио — английский адмирал
405
Непер, Арчибальд — отец Джона Непера
203
Непер, Джон — шотландский барон,
математик-любитель 6, 201,202-215,
217-224, 240-243, 337, 359, 366
Непер, Марк — потомок Джона Непера
205, 222
Непер, Роберт — сын Джона Непера 204,
215,217,223,244
Нико, Жан — французский дипломат
267
Никольс, Джон — автор английского
биографического словаря 359, 395
Никомед — древнегреческий математик
394
Нокс, Джон — шотландский религиозный
реформатор 204
Нострадамус, Мишель — французский
врач и предсказатель 206
Норман, Роберт — моряк и приборных дел
мастер 235, 407
Ньютон, Джон — английский математик
и педагог 194
Ньютон, Исаак — английский ученый-по-
лимат и теолог 94, 244, 288, 291, 339,
353, 369, 405
Обри, Джон — антиквар и мемуарист
358, 359, 363, 387, 388, 305,410
Овидий (Публий Овидий Назон) —
древнеримский поэт 13, 395
Оккам, Уильям — английский монах-
францисканец, философ 51
Оксеншерна, Аксель — шведский
государственный деятель 329
Олеарий, Адам — немецкий
путешественник и ученый 400
Олиф, Мэри — жена Сэмюела Морленда
351
Олсбери, Томас — ученик Томаса Гэрри-
ота 277
Ольденбург, Генри — секретарь
Лондонского королевского общества 308
Ольшки Леонардо — историк науки 89,
119
Онжье, Джеральд — ученик Уильяма От-
реда 359
Онжье, Фрэнсис — член английского
парламента 359
Освальд, Эразм — австрийский астроном
и гебраист 217, 406
Остин, Джордж — прихожанин церкви
св. Петра и Павла 359
Отред, Бенджамин — сын Уильяма Отре-
да 358, 410

422
Взыскующие знания
Отред, Бенджамин — отец Уильяма Отре-
да354
Отред, Уильям — английский математик и
педагог 6, 193, 244,353- 372, 374-383,
385-391,393-396,410
Отрих — немецкий схоластик, монах
монастыря св. Маврикия в Магдебурге
33,34
Оттон I Великий — император Священной
Римской империи 20-23
Оттон II — император Священной
Римской империи 22, 34, 36
Оттон III — император Священной
Римской империи 36-38,41
Π авел, Апостол (до обращения в
христианскую веру — Савл) 41, 399
Павел III — римский папа (до
интронизации — Алессандро Фарнезе) 73
Павел IV — римский папа (до
интронизации — Джанпьетро Караффа) 74
Павел V— римский папа (до
интронизации — Камилло Боргезе) 114
Пальмер, Барбара — любовница
английского короля Карла II333
Панница, Теодосио — врач Луиджи дЭсте
82,83,91
Папен, Дени — французский математик,
физик, изобретатель 326
Парацельс (Филипп Ауреол Теофраст
Бомбаст фон Гогенхайм) — немецкий
врач 119
Парр, Анна — сестра Екатерины Парр 172
Парр, Екатерина — жена английского
короля Генриха VIII 172
Паскаль, Блез — французский мыслитель,
физик, изобретатель 330
Пачоли, Лука (Лука Бартоломео) —
итальянский математик и педагог 179,
191,219
Пейреск де, Николя-Клод-Фабри —
ученый и покровитель ученых 109, ПО,
306,316,317
Пелл, Джон — английский математик и
дипломат 252,278, 330,350,361,405,
407
Пепис, Сэмюел — мемуарист и
государственный деятель 329, 338, 348, 349,
405
Перну, Режин — французский историк 71
Перси, Генри, Девятый граф
Нортумберлендский — любитель наук и
покровитель ученых 273, 274, 276, 277, 282,
291,361
Перси, Томас — брат Генри Перси 276
Персии (Авл Персии Флакк) — римский
поэт 25, 398
Перчес, Сэмюел — издатель трудов
Ричарда Хэклюйта 249
Петр I — русский царь 165, 252, 268
Пий XI— римский папа (до
интронизации — Аброджио Дамиано Акилле
Рати) 362
Пикани, Бланка — жена Раймунда Лул-
лия46
Пико делла Мирандола, Джованни —
итальянский философ 43, 273
Питт, Мозес — английский издатель 401
Питиск (Питискус), Бартоломей —
немецкий математик, астроном и теолог 217,
395,406
Пифагор Самосский — древнегреческий
философ и математик 26, 28, 182,
406
Пичем, Генри — английский писатель и
поэт 386
Плавт, Тит Макаций — римский
комедиограф 78
Платон — древнегреческий философ 19,
399
Плиний Старший — древнеримский
писатель, автор книги «Естественная
история» 31
Плотин — античный философ,
неоплатоник 398
Плутарх — древнегреческий философ и
биограф 7, 187
Полибий — древнегреческий историк 26
Полоцкий, Симеон — русский
средневековый писатель 8
Полунов Александр Юрьевич —
российский историк 7

Именной указатель
423
Поне, Джон — английский религиозный
деятель 134. 402
Прайс, Уильям — корреспондент Уильяма
Отреда 393
Пристли, Джозеф — английский ученый и
общественный деятель 316
Приули, Антонио ди Джироламо —
венецианский патриций 99
Порта делла, Аттилио — внук Джамбатти-
сты делла Порты 115
Порта делла, Джамбаттиста — ученый-
полимат, энциклопедист, писатель
6, 74-89, 91-98, 101- 120, 210, 298,
305, 400
Порта делла, Джан Ферранте — брат
Джамбаттисты делла Порты 75, 77
Порта делла, Джан Винченцо — брат
Джамбаттисты делла Порты 75
Порта делла, Нардо Антонио — отец
Джамбаттисты делла Порты 74, 75
Порфирий — древнегреческий философ,
астролог, математик 24, 398
Птолемей, Клавдий — древнегреческий
ученый-полимат31,168, 185,186,247,
286, 287,406
Птолемей II Филадельф — египетский
фараон 94
Пэкхэм, Джон — архиепископ Кентербе-
рийский, оптик 95
Рабле, Франсуа — французский
писатель, гуманист, педагог 130, 211,
408
Радилл, Эдуард — прихожанин церкви
св.Петра и Павла 359
Радульф — схоластик школы при
монастыре в Лане 28,
Раймунд — схоластик школы при Орий-
якском монастыре 16
Райт, Сэмюел — сын Эдуарда Райта 216
Райт, Эдуард — английский географ и
теоретик навигации 216, 230, 232, 234,
235, 239, 243, 249, 282, 306
Раме де ла, Пьер (Пётр Рамус) —
французский гуманист, ученый, педагог
199,245
Ратборн, Аарон — английский гравер и
землемер 238, 244
Региомонтан (Иоганн Мюллер), —
немецкий астроном и математик 217, 406
Рейнгольд (Рейнгольдус), Эразм —
немецкий астроном 95, 217, 406
Рейнольде, Джошуа — английский
художник 399
Ремигий из Трира — монах из Трира 35
Рен, Кристофер — английский
архитектор, математик, физик 254,326, 350,
353, 386, 388, 390, 392, 409
Ренан, Жозеф Эрнест — французский
философ, теолог, писатель 60
Рекорд, Роберт — английский врач и
автор учебников по точным наукам
6, 143, 166-168, 170- 200, 240, 369,
406
Рекорд, Томас — отец Роберта Рекорда
166
Ретик (Ретикус, Георг Иоахим фон Лау-
хен) — немецкий математик и
астроном 217, 406
Ридли, Марк — английский врач и физик
232-234, 237, 238
Рихер — ученик Герберта из Орийяка 18,
19,24-26,28-32
Робук, Джон — английский химик 409
Роули, Джон — английский топограф
407
Робинсон, Уильям — доктор богословия,
архидьякон Ноттингема 363, 367, 379,
384, 389
Рубенс, Питер Пауль — фламандский
художник 324
Рудольф II — император Священной
Римской империи 81, 116, 301-303, 409
Рудольф, Кристофер — немецкий
математик 213
Рук, Лоуренс — астроном и математик
254, 387, 388
Рэли, Уолтер — английский
мореплаватель, историк, поэт 256, 262-268,
272-277,280,291,407
Рюйсбрук, ван Ян (Иоганн) —
фламандский мистик 51

424
Взыскующие знания
С авкин, Игорь Александрович —
российский историк и издатель 7
Савл (после обращения в христианскую
веру — Апостол Павел) 41
Сагредо, Джованни Франческо —
математик, друг Галилео Галилея
Сакробоско де, Иоаннис (Джон Холли-
вуд) — английский математик и
астроном 119, 168, 185
Саллюстий (Гай Саллюстий Крисп) —
древнеримский историк 36, 125
Сансеверино, Федериго — кардинал 82
Санти, Рафаэль — итальянский
живописец, график, архитектор 78
Сарпи, Паоло — итальянский ученый,
юрист, теолог 107, 108, ПО, 232
Сартон, Джордж Альфред Леон —
американский историк науки 120
Светлов Михаил Аркадьевич — советский
поэт 104
Свифт, Джонатан — английский писатель
и общественный деятель 42
Св. Амадур 49
Св. Бруно Кёльнский 125
Св. Геральд 17
Св. Одон 16
Св. Петр 38, 60, 399, 400
Св. Тереза 67
Св. Франциск Ассизский 48, 50, 51,72
Св. Эулалия 46, 399
Секьюрис, Джон — английский врач,
составитель альманахов 405
Селлер — Мастер оксфордского Мертон-
колледжа 252
Сендивогий, Михаил — польский
алхимик 301, 315, 409
Сенека, Луций Анней — римский
философ, поэт и государственный деятель
40. 125
Сесил, Уильям, барон Бёрли —
Лорд-казначей при правлении Елизаветы 1275
Сесил, Роберт, Первый граф Солсбери —
английский государственный деятель
275, 291
Сигер Брабантский — французский
философ 59, 399
Сидни, Филипп — английский поэт и
общественный деятель 259
Силуэт, Этьен — французский финансист
399
Сильвестр I — римский папа 39
Сильвестр Π — римский папа (до
интронизации — Герберт из Орийяка) 9,
39,40
Сир, Публий — итальянский поэт и автор
афоризмов 80
Сиртори, Джироламо — ученик Галилея
103
Сицилиано, Анжело — итальянский
алхимик 91
Скарборо, Чарльз — врач, математик и
писатель 360, 387, 388, 390, 396
Скотт, Майкл — шотландский алхимик,
астролог и переводчик 400
Слуцкий Борис Абрамович — советский
поэт 200
Смит, Джон — лондонский часовщик
410
Смит, Томас — биограф Генри Бригса
230
Смормоут, Ганс — соученик и друг Эндрю
Борда 131
Снель ван Ройен, Виллеброрд —
нидерландский физик 287
Соловьев, Владимир Сергеевич —
русский философ 71
Сомерсет, Эдуард, Второй маркиз Вустер-
ский — английский изобретатель и
писатель 210, 348
Спейдл, Джон — лондонский
преподаватель математики 238, 244
Стаций, Публий Папиний — римский поэт
и политик 25, 35, 398
Стаффорд, Мэри — жена Уильяма
Говарда, Первого виконта Стаффорда
Стевенс Р.Э. — английский историк 134
Стевин, Симон — фламандский ученый-
полимат и инженер 213, 327
Стелутти, Франческо — итальянский
математик и натуралист 103, 112
Стенли, Фердинандо, Пятый граф
Дерби — поэт-любитель 273

Именной указатель
425
Стефан Наваррский — коллекционер
рукописей 22
Стильоле Николо Антонио —
итальянский философ и врач 103
Стирлинг, Элизабет — жена Джона
Непера 204
Стоке, Ричард — издатель
тригонометрического трактата Уильяма Отреда
391,411
Стрип, Джон — историк и писатель 171,
175
Стюарт, Мария — королева Шотландии
275
Суайнсхед, Ричард — английский
философ, логик, математик 168
Сфорца, Лодовико — герцог Милана 211
Сэвил, Генри — математик и историк 239,
246-248,252, 253
Τ acco, Торквато — итальянский поэт 71,
84
Тарталья, Никколо — итальянский
математики и механик 191,369, 400, 410
Тацит, Публий Корнелий —
древнеримский историк 247
Твидсен, Джон — английский врач,
писатель и издатель 368, 389
Тезей — возлюбленный Ариадны, дочери
критского царя Миноса (мифолог.).
410
Тейлор, Джон — английский памфлетист
403
Тейлор, Ева Джермейн Римингтон —
английский историк науки 261
Тейлор, Иеремия — корреспондент
Джона Ивлина 395
Темпье Стефен — епископ Парижа 57
Теннисон, Томас — английский
архиепископ 351
Теодорих Великий — король остготов
13
Теон Александрийский —
древнегреческий математик, философ и астроном
186
Теренций (Публий Теренций Афр) —
римский комедиограф 19, 25, 398
Терло, Джон — английский
государственный деятель 330-333
Тертуллиан, Квинт Септимий Флоренс —
теолог и писатель 58
Тимме, Томас — английский священник,
переводчик, писатель 299
Тит Ливии — римский историк 124
Титмар из Мерсенбурга — каноник,
хронист 32
Тициан — итальянский художник 73, 78
Толомео — управляющий имением
Луиджи д'Эсте 83
Толстой, Алексей Константинович —
русский поэт 46
Томпион, Исаак — лондонский механик
345
Тонстолл, Катбрет — гуманист, дипломат,
церковный и государственный деятель
168, 169
Торндайк, Линн — американский историк
науки 327
Торпорли, Натаниел — английский
математик и священник 273, 277, 292
Траян, Марк Ульпий — римский
император 37
Тригвессон, Олаф — норвежский конунг
(король) 40
Тритемий Иоганн — немецкий теолог,
философ, мистик 79
Тоскане, Джованни Маттео —
итальянский литератор 77
Тук, Кристофер — механик, ассистент
Томаса Гэрриота 284,292
Тюдор, Джаспер, Первый герцог Бедфорд
402
У айт, Джон — английский рисовальщик
и картограф 265, 268
Уайер, Роберт — английский печатник
133, 162
Уайетт-мл., Томас — английский
аристократ 173, 402
Уайтлок, Бальстрод — английский юрист
и дипломат 329, 362, 363
Уайтхед, Альфред Норт — английский
математик и философ 322

426
Взыскующие знания
Уатт, Джеймс — английский инженер и
изобретатель 348
Уикэм, Уильям — епископ Винчестерский
123
Уиклиф, Джон — английский теолог,
религиозный реформатор 65
Уилкинс, Джон — епископ, философ,
лингвист и писатель 210, 326
Уиллис, Ричард — руководитель заговора
против Оливера Кромвеля 332
Уильерс, Джордж, герцог Бэкингем-
ский — английский государственный
деятель 407
Уильям из Малмсбери —
англосаксонский монах 8,28
Уитвелл,Чарльз — лондонский гравер и
приборных дел мастер 370
Уишарт, Джордж — религиозный
подвижник 203
Уолкер, Абадия — Мастер
Университетского колледжа (Оксфорд) 395
Уолси, Томас — английский
государственный деятель 401
Уолли, Ричард — ленлорд, член
английского парламента 168, 180
Уоллингфорд, Ричард — настоятель
аббатства, астроном и хронолог 186
Уоллис, Джон — математик, механик и
теолог 253, 353, 361, 368, 369, 386-
392
Уорд, Сет — астроном, теолог и юрист
350, 360, 363, 367, 386-389
Уорнер, Уолтер — английский математик
258, 259, 273, 276, 277, 292, 408
Уортон, Джордж — военный, астролог и
поэт 389
Уортон, Томас — историк литературы и
поэт 122
Уотерхауз, Эдуард — секретарь
лондонской Вирджинской компании
Уркварт, Томас — английский переводчик
и писатель 211
Успенский, Яков Владимирович —
советский математик, академик 245
Уэллс, Джон — хранитель Королевских
пакгаузов в Дептфорде 238, 239
Фабер Иоганн — немецкий ученый,
член «Академии Рысьеглазых» 114,
115,312,314
ал-Фазари — арабский ученый 32
Филис де, Анастасио — один из
основателей «Академии Рысьеглазых»
Феофания — жена Оттона II23
Фабер, Иоганн — немецкий врач и
естествоиспытатель 105
Фабриций, Иоганн — нидерландский
астроном 408
Фабрицио, Джироламо — итальянский
анатом и врач 402
Фаллопио, Габриэль — итальянский
анатом и врач 118,402
Фархварсон, Андреа (Андрей
Данилович) — шотландец, преподаватель
математики 251
Федор Иоаннович - русский царь 233
Фейль дю, Ноэль — французский
писатель и врач 132
Фернандес, Симон — португальский
навигатор 264, 265
Феррари, Лодовико — итальянский
математик 191
Ферро дель, Сципион — итальянский
математик 191
Фине, Оронс — французский математик,
космограф и картограф 186
Фильдинг, Анна — жена Сэмюела Мор-
ленда 349
Филипп II — испанский король 77, 172,
225, 400
Филипп IV Красивый — французский
король 56, 57
Филолай из Кротона — древнегреческий
философ 186, 405
Филон Византийский —
древнегреческий инженер и математик 32, 298,
399
Финке (Финкус), Томас — датский
математик и физик 217
Фичино, Марсилио — итальянский
гуманист, философ, астролог 43, 273
Фладд, Роберт — английский врач,
алхимик, философ 306, 315

Именной указатель
427
Флакк, Адриан — нидерландский
книготорговец и математик-любитель 244,
245
Фока, Никифор — военачальник,
византийский император 22
Фокс, Люк — английский мореплаватель
251,252
Фома Аквинский — философ и теолог 51,
59
Фостер, Сэмюел — профессор
астрономии Грэшем-колледжа 253, 368
Форстер, Уильям — преподаватель
математики 370, 374, 376, 382, 389
Фракастро, Джироламо — итальянский
врач 402
Франциск I — французский король 172
Фрейд, Зигмунд — австрийский врач,
психолог, писатель 67
Фризий, Гемма — нидерландский ученый
95,213,280,357
Фробишер, Мартин — английский
мореплаватель 186
Фукдид — древнегреческий историк
234
Фулер, Томас — теологи и историк 121,
127
Фульберт — глава кафедральной школы
при Шартрском соборе 33
Хайме (Жуаме) I Завоеватель — король
Арагона 45
Хайме II — король Майорки 45, 51
Харснет, Кэрол — жена Сэмюела Морлен-
да349
Хаф, Зенобия — наследница Сэмюела
Морленда351
Хей, Александр — английский историк
124
Хейдон, Кристофер — астролог и писатель
245
Хёрн, Томас — английский антиквар и
историк 121
Хикетас (Гикет) — древнегреческий
философ 186, 187,405
Хилл, Николас — английский философ
273
Хогтон, Артур — издатель
тригонометрического трактата Уильяма Отре-
да391
Хоугтон, Джон — приор лондонского
монастыря картезианцев 127, 128
Холлиуэлл, Джеймс Орчард —
английский историк науки 176
Холстен, Лукас — хранитель
Ватиканской библиотеки 252
Хольшуэр — нюренбергский механик
211
Хоптон, Артур — землемер, учитель
математики, изобретатель 238
ал-Хорезми — арабский ученый-полимат
27, 190, 191
Христина — королева Швеции 329, 330
Христос, Иисус — центральная фигура
христианской религии 47-49, 54, 55,
63, 64, 66, 142
Хьюз, Роберт — математик и географ 258,
259, 273, 276
Хэвиленд, Джон — лондонский печатник
373
Хэклюйт, Ричард — издатель книг о
плаваниях англичан 249, 259, 260, 262, 268
Хэндсон, Ральф — учитель математики и
навигации 238
Хэншоу, Томас — ученик Уильяма Отре-
да 359, 387, 388
Хэрмэн, Джерард — секретарь короля
Эдуарда VI174
Цвейг, Стефан — австрийский писатель
204
Цвингли, Ульрих — религиозный
реформатор 403
Цезарь, Гай Юлий — древнеримский
государственный деятель, полководец,
писатель 10
Целестин V — римский папа (до
интронизации — Пьетро Анджелари да Мор-
роне) 53
Цельс (Авл Корнелий Цельс) —
древнеримский философ 36
Цимисхий, Иоанн — византийский
император 22, 23

428
Взыскующие знания
Цицерон, Марк Туллий — древнеримский
политик, философ, оратор 25, 35, 36,
40, 124, 187
Ч ези, Федерико — естествоиспытатель,
основатель «Академии Рысьеглазых»
81,101,103,104,112-115,400
Чепмэн, Джордж — английский поэт,
драматург и переводчик 258, 273
Честертон, Гильберт Кит — английский
писатель 50, 72, 403
Чизхолм, Агнесс — жена Джона Непера
204
Чизхолм, Джеймс — отец Агнесс Чизхолм
204
Чик, Джон — английский гуманист,
знаток греческого языка 171
ш ееле, Карл Вильгельм — шведский
химик 316
Шейбель, Иоганн — немецкий математик
192
Шейнер, Христофер — немецкий
математик 408
Шекспир, Уильям — английский
драматург и поэт 225, 239, 274, 306, 407
Шенгели, Георгий Аркадьевич —
советский поэт 64
Шернборн, Роберт — епископ Чичестер-
ский 126
Шиккард, Вильгельм — немецкий
математик и астроном 220
Шидло, Збигнев — историк химии 305
Шилов, Валерий Владимирович —
российский ученый 7, 68, 229, 246,
253
Шопен, Фредерик — польский
композитор 44
Шрэнк, Кэти — английский историк
литературы 131, 142
Штифель, Михаэль — немецкий
математик 192, 208, 209, 213
Шюке, Николя — французский математик
213
3 дгит — жена короля Оттона I Великого
21
Эдуард VI — английский король 159, 168,
171-173, 175, 180, 181,225, 226, 402,
404, 405, 407
Эймерик, Николай — арагонский
инквизитор 68
Экберт — аббат монастыря в Туре 25, 35
Экфант Сиракузский — древнегреческий
философ 186,405
Элебэстер, Уильям — поэт, драматург и
религиозный писатель 361, 410
Элиот, Томас — английский дипломат,
ученый и писатель 386, 403
Эллис, Хэвлок — английский писатель
Эразм Роттердамский, Дезидерий —
гуманист, писатель, педагог 73, 170
Эратосфен Киренский — древнегреческий
ученый и поэт 31
Эриугена, Иоанн Скот — средневековый
ирландский философ и писатель 58
Эркенвальд — лондонский епископ 226
Эскем, Роджер — гуманист, писатель 410
Эшмол, Элайс — английский историк,
химик и врач, антиквар 361, 363
ю венал, Децим Юний —
древнеримский поэт 25, 398
Юнг, Эндрю — эдинбургский профессор
215
Юстиниан, Флавий Петр Савватий —
византийский император 35,407
Яков VI — король Шотландии (Яков I —
король Англии) 205,206,209,275,276,
296, 301, 303, 305, 306, 311, 312, 321,
326
Яков II — король Англии
Янсен, Захариас — очечный мастер из
Миддлбурга 99

СОДЕРЖАНИЕ
Глава 1. Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший
римским папою 8
Герберт и дьявольщина 8
Начало 10
Герберт учится 11
В испанской марке 16
ВИталии 20
На кафедре в Реймсе 23
Диспут в Равенне 33
Книжник 34
Герберт и политика 36
Сильвестр II 38
Глава 2. Раймунд Луллий, или Учитель просветленный 42
Гений или шарлатан? 42
Житие Раймунда 44
Разум и вера 58
Ars magna 60
Кто возьмется сосчитать? 64
По ступенькам веков 67
Глава 3. Джамбаттиста делла Порта, или Неаполитанский Mago 73
Время действия 73
Чудо-ребенок 74
Как стать магом 76
Тайнопись 78
Делла Порта и инквизиция 80
Под кардинальской мантией 82
Главная книга 84
Ars sacra 89
Магнит 92
Оптика 93
Физио-и прочий гномии 105
Cognoscenti и letterati 106
Рысьеглазый 112
«Все приходит к своему концу...» 115
Mago в своем доме и в истории 116
Глава 4. Эндрю Борд, или Весельчак Эндрю 121
«Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?» 121
От монаха до прелюбодея 122

430 Взыскующие знания
Муза дальних странствий 136
Английский фэн-шуй и прочее 143
Леченье — свет, а не леченье — тьма 152
Что с нами будет? 158
Загадка А. Б 161
Ода радости 163
Глава 5. Роберт Рекорд, или Врач, обучивший англичан
математике 165
Английский Магницкий 165
Такая странная жизнь 166
Труды во благо 176
«Учитель, перед именем твоим...» 193
«Езда в незнаемое» 199
Глава 6. Джон Непер, или Несравненный 201
Семь тезисов о Джоне Непере 201
Достославный барон 202
Шотландский Нострадамус 206
Изобретения 209
Логарифмы 211
«Палочки» и шахматная доска 218
Лэрд, ученый, маг 222
Глава 7. Генри Бриге, или Английский Архимед 225
Сэр Томас и его завещание 225
Грэшем-колледж 227
Итак, Бриге 230
Однажды вечером у Бригса 231
Снова в Грэшем-Колледже 238
Бриге едет в Шотландию 240
Новые логарифмы 242
В Оксфорде 246
Наследники по прямой 251
Последние годы 252
Грэшем-колледж и Лондонское королевское общество 253
Глава 8. Томас Гэрриот, или Потаенный гений 256
«Широко известный в узких кругах» 256
Оксфорд 257
Лондон 260
Новый Свет 263
Первая и единственная 268
«Здесь начало действия другого...» 272
От тюрьмы не зарекайся 275

Содержание 431
Наследие Гэрриота 277
Печальный конец 291
Глава 9. Корнелис Дреббель, или Слуга Его величества 293
В тени времени 293
«В начале славных дел» 293
«Люблю я родину чужую...» 297
Имитируя природу 299
Злата Прага 301
«Я Вам Пишу....» 303
Слуга Его Величества 305
Чудо-печи 307
Незримый угорь 311
«Dum spiro — spero» 314
Увидеть далекое и близкое 316
Алхимик 319
Последняя декада 321
Дреббель, Фрэнсис Бэкон и Новая наука 322
Штрихи к портрету 324
Глава 10. Сэмюел Морленд, или Magister mecantcorum 328
Изобретатель поневоле 328
На службе республике 328
И маятник качнулся 331
Приборных дел мастер 334
Инженер водных работ 343
Частная жизнь сэра Сэмюела 348
Глава 11. Уильям Отред, или Владевший ключом 353
Magister communis 353
Маленький ректор из Олбери 353
Золотой ключик 363
Fallacia falsi medii 369
Ученики и учеба 386
«И дней проходит череда ...» 391
Вместо послесловия 397
Примечания 398
Именной указатель 412

Ю. Л. Полунов
Взыскующие знания
Главный редактор издательства И. А. Савкин
Дизайн обложки И. Н. Граве
Оригинал-макет Я. Р. Поздняков
Корректор Д. А. Потапова
ИД № 04372 от 26.03.2001 г.
Издательство «Алетейя»,
192171, Санкт-Петербург, ул. Бабушкина, д. 53.
Тел./факс: (812) 560-89-47
E-mail: office@aletheia.spb.ru (отдел реализации),
aletheia@peterstar.ru (редакция)
www.aletheia.spb.ru
Фирменные магазины «Историческая книга»:
Москва, м. «Китай-город», Старосадский пер., 9. Тел. (495) 921-48-95
Санкт-Петербург, м. «Чернышевская», ул. Чайковского, 55.
Тел. (812) 327-26-37
Книги издательства «Алетейя» в Москве
можно приобрести в следующих магазинах:
«Библио-Глобус», ул. Мясницкая, 6. www.biblio-globus.ru
Дом книги «Москва», ул. Тверская, 8. Тел. (495) 629-64-83
Магазин «Русское зарубежье», ул. Нижняя Радищевская, 2.
Тел. (495) 915-27-97
Магазин «Гилея», Тверской б-р., д. 9. Тел. (495) 925-81-66
Магазин «Фаланстер», Малый Гнездниковский пер., 12/27.
Тел. (495) 749-57-21, 629-88-21
Магазин издательства «Совпадение».
Тел. (495) 915-31-00, 915-32-84
Подписано в печать 15.03.2011. Формат 60x88 Vie
Усл. печ. л. 26,4. Печать офсетная. Тираж 1000 экз.
Заказ №