Д:. ^Лейкинъ.

ГОСПОДА и СЛУГИ.
РАЗСКАЗЫ.
Мамка кормилица. — Дѣдушка
имянинникъ. — Новый знакомый.—
Въ неладахъ. — Изъ Ниццы. -
Квартирная страда.—Кухарки и
Горничныя. —Телефонъ поставленъ.—
Въ хорошемъ тѣлѣ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Товаряшестло «Печатня С. 11. Яковлева». 2-я Рожяесгвеискзя ул., д. .V 7.
1903,
Цъ книжныхъ магазинахъ «Новаго Времени» (С.-Пе
Москва, Саратовъ, Одесса и Харьковъ), Н. П. Кар к,ников *
(С.-Петербургъ, Москва, Вильна и Варшава), Насл. и Силае-
выхъ (Москва) и у всѣхъ другихъ книгопродавцевъ аа стан-
ціяхъ желѣзныхъ дорогъ продаются слѣдующія книги
Н: А. ЛЕЙКИНА:
-♦-ГОЛЬ ПЕРЕКАТНАЯ. Изд. 2-е. 327 стр. Ц. 1 р.
-♦-КУПЕЦЪ ПРИШЕЛЪ! Повѣствованіе о раззоривіішгся дворя-
нинѣ и о разбогатѣвшихъ купцахъ. Изд. 2-е. 484 стр. Ц. 1 р. 50 к.
-♦-ВНѢ РУТИНЫ. СЧАСТЬЕ ПРИВАЛИЛО. Двѣ повѣсти. Изд. 2-е.
259 стр. Ц. 75 к.
-	♦-МЕЖЪ ТРЕХЪ ОГНЕЙ. Романъ изъ актерской жизни. Изд. 2-е.
426 стр. Ц. 1 р. 20 к.
-♦-ПОДЪ ЮЖНЫМИ НЕБЕСАМИ. Юмористическое описаніе по-
ѣздки супруговъ Николая Ивановича и Глафиры Семеновны
Ивановыхъ въ Біарицъ п Мадридъ. Изд. 6-е. 555 стр. Ц. 1 р. 50 к.
-♦-НА ЛОНѢ ПРИРОДЫ. Юмористическіе очерки подгородной
деревенской жизни. Изд. 3-ѳ. 464 стр. Ц. 1 р. 50 к.
-♦-ВОСКРЕСНЫЕ ОХОТНИКИ.Юморпст. оазсказы о похожденіяхъ
столичныхъ, подгороди, охотниковъ. Изд. 4-е. 335 стр. Ц. 1 р.
-♦-ЗАДУШЕВНЫЯ ПИСЬМА. Юмористическіе разсказы. Изд. 2-е.
274 стр. Цѣна 1 р.
-	♦-ТАМЪ И СЯМЪ. Разсказы. Изд. 2-е. 326 стр. Ц. 1 р.
-♦-СТРАНСТВУЮЩАЯ ТРУППА. Романъ въ 2-хъ частяхъ. Изд.
2-е. 452 стр. Ц. 1 р. 50 к.
-	♦ НЕ ВЪ МАСТЬ. Романъ. Изд. 2-е. 239 стр. Ц. 75 к.
-♦-ВЪ ГОСТЯХЪ У ТУРОКЪ. Юмористическое описаніе путе-
шествія супруговъ Николая Ивановича и Глафиры Семеновны
Ивановыхъ черезъ Славянскія земли въ Константинополь.
Изд. 7-е. 584 стр. Ц. 1 р. 50 к.
-♦-ГДѢ АПЕЛЬСИНЫ ЗРѢЮТЪ. Юмористическое описаніе по-
ѣздки супруговъ Николая Ивановича и Глафиры Семеновны
Ивановыхъ по Ривьерѣ и Италіи. Изд. 14-е. 488 стр. Ц. 1р. 50 к.
-♦-НАШИ ЗА ГРАНИЦЕЙ. Юмористическое описаніе поѣздки
супруговъ Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивано-
выхъ въ Парижъ и обратно. Изданіе 22-е. 476 стр. Ц. 1 р. 50 к.
-♦-НА ЗАРАБОТКАХЪ. Романъ. Изд. 3-е. 418стр. Цѣна 1 р. 20 к
-♦-АКТЕРЫ-ЛЮБИТЕЛИ. Разсказы. 4-е изд. 274 стр. Ц. 1 р.
-♦-ВЪ ЦАРСТВѢ ГЛИНЫ И ОГНЯ. Романъ. 210 стр. Цѣна 1 р
-♦ ВЪ ОЖИДАНІИ НАСЛѢДСТВА ИЛИ СТРАНИЦА ИЗЪ ЖИЗНИ
КОСТИ БЕРЕЖКОВА. Романъ. Изд. 2-е. 642 стр. Цѣна 1 р. 50 к
-♦-САТИРЪ И НИМФА ИЛИ ПОХОЖДЕНІЯ ТРИФОНА ИВАНОВИЧА
И АКУЛИНЫ СТЕПАНОВНЫ. Романъ. 453 стр. Ц. 2 р.
-♦-СТУКИНЪ И ХРУСТАЛЬНИКОВЪ. Романъ изъ жизни бан-
ковыхъ дѣятелей. 342 стр. Цѣна 2 р.
-♦-ПУХЪ И ПЕРЬЯ. Юморпст. разсказы съ 54 рисунками ху
ложника Лебедева. Изд. 2-е. 138 стр. Цѣна 2 р.
♦-РЕБЯТИШКИ. Разсказы. Изд. 3-е. 326 стр. Цѣна 1 р.
См. 3-ю стр


МАМКА-КОРМИЛИЦА.

МАМКА -КОРМИЛ И Ц А.
I.
/М/ОЖДЕСТВЕНСКІЙ сочельникъ. Въ богатомъ
Xе? домѣ молодыхъ супруговъ Колояровыхъ рож-
дественская елка. Елку молодые супруги Колоя-
ровы устраиваютъ еще въ первый разъ во время
своей семейной жизни. У нихъ двое дѣтей: двух-
лѣтняя дочка Шурочка (Александра), еле держа-
щаяся па ногахъ, и семимѣсячный сыпокъ Мурочка
(Михаилъ), находящійся па рукахъ молодой и кра-
сивой мамки-кормилицы Еликанпды, статной, бѣ-
лой, румяной блондинки, залитой въ серебро, го-
лубой бархатъ и шелковый штофъ такъ называе-
маго русскаго костюма. Голубой сарафанъ опушенъ
широкимъ серебрянымъ позументомъ. Такого-же
цвѣта бархатный кокошпикъ блещетъ серебряными
блестками, широкіе кисейные рукава рубахи съ
буффами и воротъ съ серебряными пуговицами-бу-
бепчиками. Шея мамки-кормилицы украшена нит-
кой крупныхъ янтарей, въ ушахъ длинныя сереб-
ряныя серьги съ мелкимъ жемчугомъ. Находящійся
у ней на рукахъ ея питомецъ Мурочка, съ мут-
ными глазами и засунутымъ въ открытый ротъ ку-
лачкомъ, весь въ бѣломъ кашемирѣ. Это не то
длинная блуза, не то одѣяло съ рукавами, изъ
подъ котораго торчать концы пеленокъ, обшитыхъ
6
кружевами. На безволосой еще головѣ бѣлый ка-
шемировый беретъ. Ребенокъ смахиваетъ немножко
па обезьянку, посаженную на шарманку, но мать и
отецъ находятъ его похожимъ на ангела, а двѣ
бабушки, находящіяся тутъ-же, мать отца и мать
матери, увѣряютъ, что онъ вылитый херувимчикъ.
Не менѣе умиляются всѣ и на дѣвочку Шурочку,
облеченную въ блѣднорозовый совсѣмъ фантасти-
ческій костюмъ, не поддающійся описанію. Это ма-
ленькій ворохъ тонкой шерстяной матеріи, кру-
жевъ, прошивокъ и лентъ. Дѣвочка насмотрѣлась
уже на блещущую разноцвѣтными огнями елку и,
держа въ объятіяхъ большую нарядную куклу,
бродитъ съ перевальцемъ по комнатѣ, несмѣло еще
ступая на паркетъ ножками въ мягкихъ атласныхъ
полусапожкахъ. Ее охраняютъ, слѣдя за пей, мо-
лодая бонна-фребеличка, мать и двѣ бабушки.
Отецъ два раза сажалъ се на игрушечнаго барана
въ подстриженной овчинкѣ и съ золотыми рогами,
стоявшаго подъ елкой, но она ежилась, гримасни-
чала и лепетала: „пусти“.
— Совсѣмъ купидонъ! Не хватаетъ ей только
крылышекъ,—бормочетъ бабушка—мать отца.
— Шурочка! Тебѣ эта кукла велика. Тебѣ тя-
жело ее таскать, милая,—пристаетъ къ дѣвочкѣ
вторая бабушка—мать матери.—Возьми лучше ма-
ленькую спеленатую куколку, бебешку... Эта бу-
детъ легче, а у ней также открываются и закры-
ваются глаза...
— Не...—капризничаетъ дѣвочка, пе отдавая боль-
шую куклу, и дѣлаетъ нетерпѣливое движеніе пле-
чиками.
7
— Хочешь зайчика съ барабаномъ? Смотри, какъ
играетъ зайчикъ на барабанѣ...—подаетъ дѣвочкѣ
отецъ трещащаго на барабанѣ зайчика въ шерсти.—
Возьми лучше зайчика. Тебѣ тяжело съ куклой.
— Бяка...
Дѣвочка морщитъ носикъ и крѣпко прижимаетъ
къ груди большую куклу.
— Я не понимаю, зачѣмъ было такія большія
куклы покупать для такихъ маленькихъ дѣтей,—
дѣлаетъ замѣчаніе мужу жена.—Отнять—нельзя,
ребенокъ заплачетъ,, а оставить—надсадиться мо-
жетъ.
— Другъ мой, да вѣдь съ тобой-же вмѣстѣ иг-
рушки покупали,—возражаетъ супругъ.—Ты сама-
же и выбрала эту куклу.
— Неправда. Я выбрала Шурочкѣ спеленатую
куклу, а эту ты купилъ. Я обдумывала подарки.
Шурочка, ангельчикъ, посмотри, какой у меня маль-
чикъ матросикъ есть,—подавала молодая мать дочкѣ
еще игрушку—мальчика въ матросскомъ костюмѣ и
дергала пружинку, заставляя мальчика поднимать
руку къ головѣ. — Шу репо чекъ, смотри, онъ тебѣ
честь дѣлаетъ, ножкой шаркаетъ.
Но дѣвочка была влюблена въ большую куклу и
пи на какія игрушки не обращала вниманія.
А игрушекъ подъ елкой было такъ много, что
ихъ хватило-бы и для полутора десятка дѣтей:
куклы, пищавшія на разные лады, животныя, об-
клеенныя мягкими шкурками, кухня съ посудой,
повозки, музыкальные инструменты.
Дабы позабавить Мурочку, отецъ билъ въ бара-
банъ, трубилъ въ трубу передъ Мурочкой или,
а
лучше сказать, передъ мамкой, такъ какъ самъ
Мурочка былъ безучастенъ къ звукамъ и только та-
ращилъ мутные глаза на свѣтъ елки. Пробовала и
мамаша показывать ему большого раскрашеннаго
пѣтуха изъ папки, производящаго какіе-то неесте-
ственные звуки при нажиманіи пружинки, по ре-
бенокъ заревѣлъ и только тогда утѣшился, когда
двѣ бабушки разстегнули у мамки рубашку па груди
и онъ, припавъ къ груди, принялся сосать ее.
Для компаніи дѣтямъ Колояровымъ и вообще
ля оживленія праздника елки были приглашены
два мальчика и одна дѣвочка, лѣтъ по шести-семи—
дѣти прачки и сапожника, проживающіе съ роди-
телями на дворѣ. Пріодѣтыя въ праздничное платье,
дѣти стояли, сбившись въ кучу, и робко, испод-
лобья смотрѣли па елку. Одинъ пзъ мальчиковъ
распространялъ сильный запахъ новыхъ сапогъ,
а отъ льняного цвѣта косы дѣвочки съ вплетенной
розовой ситцевой ленточкой отдавало испортив-
шимся деревяннымъ масломъ.
Стараясь оживить дѣтскій праздникъ, мамаша
Колоярова сѣла за рояль и крикнула приглашен-
нымъ мальчику и дѣвочкѣ:
— Ну, пляшите, дѣти! Позабавьте вашу хозяйку
Шурочку!
Раздался вальсъ, но дѣти попрежпему стояли,
прижавшись другъ къ другу, озираясь по сторо-
намъ. Дѣвочка, впрочемъ, вынула изъ кармана нѣ-
сколько зернышекъ подсолнуха и принялась ихъ
грызть.
— Тапцуйте-же!—повторила предложеніе мамаша
Шурочки и Мурочки.—Отчего вы не танцуете?
II. А. Лейкинъ.
9
— Мы не умѣемъ,—застѣнчиво выговорилъ маль-
чику—сынъ прачки.
— Да тутъ и умѣнья не надо. Вертись—вотъ и
все. Вы обязаны позабавить вашихъ хозяевъ. Мы
для этого васъ пригласили, дадимъ вамъ потомъ
по игрушкѣ, гостинцевъ.
/ Бонна-фребеличка схватила мальчика-гостя за
руки и сказала ему:
— Ну, прыгай вмѣстѣ со мной, вертись!
Она потащила за собой мальчика и сдѣлала съ
нимъ по комнатѣ одинъ туръ, но мальчикъ упалъ
и заплакалъ.
— Ну, неповоротливый какой! Тебя пригласили
па елку, такъ ты долженъ веселиться,—наставляла
его бонна.
Ревъ продолжался. Онъ заразителенъ. Стала, не-
извѣстно почему, всхлипывать и гостья-дѣвочка.
Хозяйка Шурочка ушиблась большой куклой, на-
чала колотить ее рученкой по лицу и тоже надула
губки.
Музыка прекратилась.
— Что такое? Въ чемъ дѣло?—испуганно спра-
шивала молодая Колоярова бопну, бросившуюся къ
Шурочкѣ.
— Ахъ, пхъ и не разберешь. Одинъ упалъ, дру-
гая куклой ушиблась.
— Да отнимите у нея эту большую куклу!—кри-
чала бабушка, мать отца.—Развѣ можно ребенку съ
пудовой куклой играть!
Большую куклу замѣнили маленькой куклой, но
Шурочка бросила ее и стала плакать.
Гости подтягивали.
Господа и слуги.
10
— И къ чему только вы пригласили этихъ маль-
чишекъ и дѣвчонку?—говорила бабушка, мать ма-
тери. — Шло такъ все хорошо, и Шурочка, и Му-
рочка радовались, а тѣ все дѣло испортили.
— Да вотъ все Александра Ивановна. Она меня
спутала:—пригласи, да пригласи для компаніи,—
кивнула Колоярова па свекровь.
— Ну, ужъ она извѣстная фантазерка! Какъ воз-
можно неизвѣстно какихъ дворовыхъ дѣтей пригла-
шать къ своимъ дѣтямъ. Вѣдь это сумасшествіеі—
продолжала мать матери.—Дѣти изъ подваловъ.
Еще занесутъ, а можетъ быть ужъ и занесли ка-
кую-нибудь болѣзнь.
Молодая Колоярова мгновенно поблѣднѣла.
— Маменька, вы меня пугаете!—тревожно про-
шептала она.
— И надо пугаться. Повторяю: сумашествіе! А
теперь повсюду ходятъ корь, скарлатина, вѣтре-
ная оспа, дифтеритъ.
— Господи! Что-жъ это такое! Охъ, не могу!
Дайте мнѣ капель.
Молодая Колоярова схватилась за сердце и опу-
стилась па стулъ. Бонна побѣжала за каплями.
Подскочилъ Колояровъ къ женѣ.
— Что такое? Въ чемъ дѣло? Что съ тобой, Катя?—
спрашивалъ онъ.
Ему разсказали. При этомъ жена съ упрекомъ
прибавила:
— И все твоя маменька, Александра Ивановна.
Ахъ, мнѣ совсѣмъ нехорошо! Я вся дрожу.
— Что такое: твоя маменька?—спросила, подходя
къ нимъ, бабушка Александра Ивановна.
11
— Конечпо-же вы! — откликнулась другая ба-
бушка—мать матери.—Съ какой стати вы вздумали
приглашать па елку неизвѣстно какихъ дѣтей?
— Какихъ дѣтей?
— Да вотъ прачкиныхъ, сапожника, которыя,
можетъ быть, ужъ занесли сюда изъ подваловъ
тифъ, дифтеритъ, скарлатипу и всякую другую
дрянь.
— Да развѣ это я? — удивилась старуха Але-
ксандра Ивановна. - Это Базиль,—кивнула она на
сына.
— И не думалъ, и не воображалъ!
Колояровъ стоялъ также весь блѣдный.
— Одпако, ты мнѣ сказалъ: хорошо-бы пригла-
сить другихъ дѣтей для Шурочки и Мурочки,—
продолжала старуха, его мать.
— Да, я сказалъ, но я не имѣлъ въ предметѣ
дворовыхъ дѣтей, я думалъ... Я думалъ про дру-
гихъ дѣтей.
— Мало-ли что ты думалъ! Думалъ, да ничего
не сказалъ, а я и пригласила дѣтей черезъ гор-
ничную Дашу. Но по мпѣ, они дѣти чистыя, при-
лично одѣтыя...
— Ахъ, вы ужъ извѣстная фантазерка!—кинула
упрекъ прямо въ лицо старушкѣ Александрѣ Ива-
новнѣ мать молодой Колояровой.
— Я фантазерка? Ну, послѣ этого вы совсѣмъ
полоумная женщина!—вскричала Александра Ива-
новна.
И бабушки сцѣпились. Послышались слова: „бо-
гадѣльпя, сумасшедшій домъ, накрашенная ста-
руха, облѣзлая выдра".
12
— Маменька, Бога ради, уставьте! Александра
Ивановна, умоляю васъ, бросьте!—упрашивала ба-
бушекъ молодая Колоярова. — Вспомните, какой
завтра день!
Но бабушки не унимались.
Колояровъ стоялъ растерянный.
— Что-же намъ дѣлать, Катишъ?—спрашивалъ
онъ жену.
— Надо скорѣе гнать чужихъ дѣтей. Дай имъ
скорѣе гостинцевъ и по игрушкѣ и гони ихъ вонъ!
Ахъ, какое затменіе! Ахъ, какой туманъ па насъ
нашелъ, что мы пригласили этихъ дѣтей! Вѣдь
можно-же такихъ дураковъ, идіотовъ разыграть!
Дойти до абсурда и дураковъ разыграть!
Молодая Колоярова хваталась за голову, нюхала
спиртъ. Мужъ ея срывалъ съ елки гостинцы, совалъ
приглашеннымъ на елку чужимъ дѣтямъ гостинцы
вмѣстѣ съ игрушками и говорилъ:
— Только уходите скорѣе домой! Скорѣе до-
мой! Гдѣ ваши пальто и шапки? Уходите домой.
Опъ позвонилъ лакея и велѣлъ скорѣе прово-
дить дѣтей.
— Павелъ! Да потомъ надо здѣсь сейчасъ-же
покурить уксусомъ! — отдала молодая Колоярова
приказъ лакею.
Дѣти-гости были спроважены. Бабушки сидѣли
въ разныхъ углахъ, надувшись и звѣремъ смотря
другъ на дружку.
— Я, Катенька, сейчасъ, кромѣ того, попрыскаю
здѣсь скипидаромъ, — сказала бабушка, мать ма-
тери.
— Не суйтесь. Это не ваша квартира! Это квар-
тира моего сына! — закричала старуха Александра
Ивановна.
— Но вѣдь нужно-же принимать какія-нибудь
мѣры,—возразила молодая Колоярова.—Я думаю
даже сейчасъ послать за докторомъ.
— Я сама попрыскаю скипидаромъ,—вызвалась
старуха Александра Ивановна и отправилась искать
бутылку и пульверизаторъ.
— Старая вѣдьма!—прошептала ей вслѣдъ мать
Колояровой.
— Базпль! Пошли за докторомъ,—обратилась Ко-
лоярова къ мужу.
— Безполезно, я думаю, Каточекъ... Вѣдь ни-
чего не случилось. Авось, Богъ помилуетъ,—отвѣ-
чалъ мужъ.—А мы лучше вывѣтримъ эту комнату
и затопимъ каминъ.
Онъ опять позвопплъ лакея и велѣлъ топить
каминъ.
— Мадемуазель! Уведите-же вы, наконецъ, Шу-
рочку въ дѣтскую!—раздраженно крикнула Колоя-
рова.—Или нѣтъ, погодите... Дайте, я у ней по-
щупаю головку. Нѣтъ-ли у пей жара?—прибавила
опа, подошла къ дѣвочкѣ и приложила ей руку
ко лбу.—Есть... Есть жаръ. Дождались! Допляса-
лись! БазильІ Надо посылать за докторомъ. Я ду-
маю, надо посылать прямо за профессоромъ Ива-
номъ Павлычѳмъ.
— Погоди, Катепька... Такъ нельзя... Надо, что-
бы выяснилось. Шурочка теперь даже веселѣе,
чѣмъ до гостей, — говорилъ Колояровъ. — У тебя,
Шурочка, ничего не болитъ? — спросилъ онъ дѣ-
вочку.
_ 14
— Ничего. Дай мнѣ, папа, пряника съ елки,—
лепетала дѣвочка.
— Ну, вотъ видишь! Даже аппетитъ чувствуетъ.
А то ужъ и профессора!
— II яблочко, папа.
Дѣвочку повели въ дѣтскую.
— Ничего не выяснилось!—передразнила мужа
Колоярова.—Отецъ тоже! Когда выяснится, то уже
поздно будетъ.
Она надулась на мужа.
Въ копцѣ концовъ, изъ-за приглашенныхъ на
елку дѣтей всѣ перессорились. Даже боннѣ-фребе-
личкѣ былъ данъ нагоняй, что Шурочка ушибла
себѣ большой куклой лобикъ, и у пей, будто-бы,
вскочила на лбу шишка. Ни въ чемъ невиновная
бонна украдкой плакала.
Хорошо себя чувствовала только красавица мамка-
кормилица Еликанида. На нее, какъ на источникъ
питанія, а слѣдовательно и здоровья Мурочки,
смотрѣли, какъ на богиню и прямо покланялись ей.
Никто, даже скорая на дерзкій языкъ мать моло-
дой Колояровой, не рѣшалась сказать ей ни ма-
лѣйшей колкости въ обиду, чтобъ отъ огорченія
молоко не испортилось. Ее мылп въ господской
ваннѣ душистымъ мыломъ, ее еженедѣльно осмат-
ривалъ домашній докторъ. Кормили ее и поили съ
господскаго стола, давали къ каждой ѣдѣ по полу-
бутылкѣ хорошаго пива, утромъ подавали ей какао
или шоколадъ.
Вотъ и сейчасъ... Елку давно уже погасили. Му-
рочка спитъ въ кроваткѣ, а мамка-кормилица Ели-
канида сидитъ у себя въ дѣтской, не перводѣв-
15
піаяся еще изъ своего параднаго фантастическаго
костюма, блещущаго серебромъ, и улыбается, лю-
буясь на себя въ большое зеркало. Лакей во фракѣ
и бѣломъ галстукѣ принесъ ей па серебряномъ
подносѣ большую чашку чаю со сливками и пе-
ченьемъ и поставилъ на столъ, на которомъ передъ
мамкой - кормилицей уже лежалъ ворохъ всякихъ
гостинцевъ, полученныхъ съ елки, и большой го-
лубой шелковый платокъ съ бѣлыми цвѣтами—
подарокъ на праздникъ.
Мамка Еликанида взглянула на подносъ и еще
больше улыбнулась, умилившись. Она всегда уми-
лялась на серебряный подносъ. Серебряный под-
носъ былъ предметомъ ея тайныхъ мечтаній еще
и тогда, когда она беременная работала на огородѣ,
около парниковъ, и молила судьбу, чтобы та по-
слала ей случай поступить въ богатый домъ мам-
кой-кормилицей, пообчиститься, пообмыться, пове-
личаться и попить и поѣсть на серебрѣ.
Подавъ мамкѣ Еликанидѣ чай, лакей остановился,
улыбнулся во всю ширину лица и произнесъ:
— Совсѣмъ брилліантовая! Красота!
— Уходи, дуракъ, уходи! А то достанется тебѣ,—
полусписходительно, полусерьезно отвѣчала ему
Еликанида, а у самой у нея, какъ говорится, любо
такъ по губамъ и забѣгало.
@П.
ЕЙЧАСЪ только подали завтракъ для Елп-
каниды—молодой красивой мамки-кормилицы
маленькаго Мурочки Колоярова. Завтракъ былъ
16
поданъ въ дѣтскую комнату на серебряномъ под-
носѣ, застланномъ камчатной бѣлой, какъ снѣгъ,
салфеткой съ вензелевымъ изображеніемъ имени
Екатерины Васильевны Колояровой. На подносѣ
стояли серебряная кастрюлечка съ манной кашей,
прикрытая крышкой, говяжій битокъ съ картофе-
лемъ-пюре на одной серебряной тарелкѣ и кры-
лышко пулярды съ брусничнымъ вареньемъ на
другой. Тутъ-же лежали два ломтика бѣлаго хлѣба
и небольшая груша. Завтракъ былъ составленъ по
меню, утвержденному домашнимъ врачемъ Колоя-
ровыхъ для завтрака мамки-кормилицы. Вт> виду
того, что сегодня утромъ Мурочка (Михаилъ)
плакалъ, что было приписано будто-бы не вполнѣ
здоровому молоку мамки Еликаниды, такъ какъ
предполагалось, что съ вечера мамка съѣла что-
нибудь лишнее, за завтракомъ ея было сдѣлано
наблюденіе. Смотрѣть, какъ и чѣмъ мамка пи-
тается, пришла сама молодая мать Екатерина Ва-
сильевна Колоярова. Явясь въ дѣтскую, Колоярова
прежде всего приподняла крышку кастрюлечки и
сказала:
— Кажется, для тебя, Еликанида, этой каши
будетъ слишкомъ много.
Красивая мамка улыбнулась и отвѣчала:
— Что вы, барыня! Да тутъ самая малость.
— Понимаешь, манной каши тебѣ прописано не
болѣе двадцати граммъ па пріемъ. Я убавлю двѣ
ложки.
— Что вы, барыня! Я ѣсть до смерти хочу.
Что-же тутъ осталось-то? Хлѣба положено—курица
больше съѣстъ. Котлетка самая махонькая.
17
— Ну, пе разсуждай, бери ложку и кушай,—
остановила ее Колоярова, заглянула въ записку,
которую держала въ рукѣ и прибавила:—Да,
манной каши не больше двадцати граммъ. А
пшенной, такъ даже всего только пятнадцать.
Вѣдь оттого только Мурочка и плакалъ сегодня,
что ты нажралась чего-нибудь вчера.
Мамка жадно ѣла кашу и сказала:
— Видитъ Богъ, барыня, ничего вчера на ночь
не ѣла, кромѣ сдобной булки съ чаемъ. Чаю, дѣй-
ствительно, двѣ чашки выпила.
— А зачѣмъ?! Тебѣ довольно одной. Это тебя
волнуетъ. Чаю нельзя много пить, особливо крѣп-
каго. Вотъ оттого сегодня Мурочка и плакалъ.
— Просто такъ плакалъ. Ребеночекъ долженъ
плакать. Сдѣлался мокрый—ну, и заплакалъ. Онъ
всегда такъ. Вы-то только не слышите. И какъ ему
пеленку сухенькую подложишь—онъ и замолчитъ.
Нѣтъ, ребенокъ нашъ не блажной. Что объ этомъ
говорить. Вѣдь вотъ теперь спитъ спокойно.
— И все-таки, я тебѣ пе дамъ больше каши
ѣсть. Оставь. Положи ложку. Ъшь котлетку.
Барыня вырвала отъ мамки кастрюлечку и по-
ставила на край стола. Кормилица принялась за
мясную котлетку.
— Вотъ фибрину ты можешь ѣсть больше. Это
тебѣ полезнѣе,—проговорила барыня.
— Какого фибрину?—удивленно спросила корми-
лица.
— Мясо, мясо... Главная питательная его часть—
фибринъ.
2
18
— Да я, барыпя, мясо люблю, а только вопъ
какой махонькій кусочекъ его подаютъ.
— Это-то маленькій? Что ты! Впрочемъ, я могу
велѣть дать еще котлетку. Но вѣдь въ дополненіе
къ фибрину ты имѣешь крахмалистыя вещества,—
проговорила барыня, указывая па картофельное
пюре, и позвонила.
— А я, барыпя, все хотѣла у васъ щецъ кис-
ленькихъ попросить—сказала мамка и улыбнулась.
— Что тыі Ты въ умѣ? Не смѣй этого и думать!—
вскричала барыпя.—Докторъ тебѣ строжайше за-
претилъ кислыя щи. Это развиваетъ газы въ же-
лудкѣ. Ты смотри, не наѣшься у пасъ людскихъ
щей! Вотъ надо сказать повару и другой прислугѣ,
чтобы они не давали тебѣ.
Вошелъ лакей.
— Подайте Еликанидѣ еще котлетку. Спросите
у повара,—отдала приказъ барыня.—Но картофелю
не надо. А кашу уберите.
— Хлѣбца-бы, барыня, кусочекъ черненькаго...—
робко выговорила мамка.
— Хлѣбъ черный ты можешь получать только
при молокѣ. Такъ докторъ назначилъ.
— А ужъ какъ мнѣ его, барыпя, со щами хо-
чется!
Кормилица вздохнула, убирая за обѣ щеки пюре
картофеля.
— Бодливой коровѣ Богъ рогъ пе даетъ!—пошу-
тила надъ ней Колоярова и, смотря въ упоръ,
прибавила:—Зачѣмъ ты такъ торопишься ѣсть?
Не торопись. Это нехорошо, это вредно. Ты
должна по тпхопьку, по маленьку... Ну, теперь
19
пріостановись п выпей полъ-стакана пива. Гдѣ у
тебя пиво? Ты вчера получила бутылку на два дня.
— Извините, барыня, я вчера ее выпила,—-вино-
вато произнесла кормилица п опустила глаза.
Колоярова всплеснула руками.
— Это цѣлую-то бутылку? Боже мой! Ну, от-
того-то Мурочка и плакалъ. Можетъ быть ужъ онъ
ночью плакалъ? Не скрывай... Говори откровенно...—
строго сказала барыпя и сдѣлала серьезное лицо.
— Да пѣтъ-же, пѣтъ, Катерина Васильевна...
Что вы! Онъ спалъ спокойно. Три раза грудь ку-
талъ и все, все у него въ порядкѣ.
— Пиво ты обязана пить только по полустакапу
послѣ каждой ѣды, и пп больше, пи меньше. Ну,
вотъ тебѣ вторая котлетка... Ъшь...—сказала Ко-
лоярова, когда лакей принесъ вторую котлету.
— Хлѣбца-бы, барыня... Хоть бѣленькаго...—про-
бормотала Еликанпда, красиво улыбаясь.
— Нѣть, нѣтъ! Мучнистыхъ веществъ довольно!
Павелъ, принесите ей бутылку пива.
Лакей опять удалился.
— Не бережешь ты Мурочку, не бережешь
своимъ невоздержаніемъ. Грѣхъ тебѣ...  продолжала
Колоярова.—Ну, а ужъ теперь я тебѣ бутылку
пива не довѣрю, нѣтъ. Налью тебѣ полъ-стакана и
уберу ее... Теперь я буду слѣдить за твоимъ пи-
таніемъ.
— Съ ветчины это вчера, барыпя, съ ветчины...
Я насчетъ пива. Поѣла я въ обѣдъ ветчины и
такъ пить захотЬлось, такъ захотѣлось...
— Не будемъ давать тебѣ ветчины. Замѣнимъ
ее казеиномъ молока...
2*
20
— Нѣтъ, пѣтъ, барыня! Я ее обожаю!—испуганно
заговорила кормилица.—А ужъ за пиво извините.
Я чай буду пить, кипячепую воду.
Завтракъ кормилицы кончился. Барыня все время
сидѣла передъ кормилицей и смотрѣла, какъ она
ѣла и пила, и наконецъ сказала:
— Ну, а теперь покорми ребенка, перепеленай
его, уложи, а сама пойдешь гулять съ бонной на
полчаса. Но прошу не больше получаса ходить.
Я замѣчу часы.
Появилась молодая бонна въ мѣховой шапочкѣ
и вела за руку старшую дѣвочку Колояровой Шу-
рочку, одѣтую въ смѣсь бѣлаго кашемира, бѣлаго
мѣха, бѣлыхъ перьевъ марабу и вязаной бѣлой
шерсти, что составляло маленькую коппу.
— Мы готовы,—проговорила опа.—Пусть мамка
одѣвается.
Мамка заискивающе обратилась къ Колояровой:
— Барыня, голубушка, мпѣ сегодня что-то пе
хочется гулять, да и пошить па себя малость
надо. Дозвольте дома остаться.
— Нѣтъ, нѣтъ, ты должно быть съ ума сошла!
Ты обязана гулять каждый день. Обязана для
здоровья Мурочки. Сейчасъ корми грудью ребенка
и одѣвайся! Живо!—закричала па пее Колоярова.
Мамка повиновалась.
(ГЧ ОННА-фребеличка, молоденькая дѣвушка, брю-
Х7 петка, очень недурнснькая и франтовато одѣ-
тая, русская съ нѣмецкой фамиліей Бейнъ, спуска-
21
лась изъ квартиры Колояровыхъ по лѣстницѣ,
устланной бархатнымъ ковромъ. Лакей Павелъ въ
сѣромъ фракѣ съ металлическими пуговицами сно-
силъ внизъ маленькую Шурочку. Сзади ихъ слѣ-
довала мамка-кормилица Еликанида, облаченная
въ голубой штофный шугай съ серебряными позу-
ментами, надѣтый поверхъ такого-жс цвѣта и ма-
теріи сарафана. На головѣ у мамки красовался го-
лубой повойникъ съ серебряными блестками, изъ
ушей висѣли длинныя серебряныя серьги съ жем-
чугомъ, а въ рукѣ она держала свернутый въ тру-
бочку носовой платокъ.
Швейцаръ Киндей Захаровъ, пожилой человѣкъ,
увидавъ красивую мамку въ блестящемъ фантасти-
ческомъ нарядѣ, осклабился во всю ширину ли-
ца, сказавъ мамкѣ въ видѣ привѣтствія:
— А, мамушка! госпожа жаръ-птицаі Все-ли вы
въ добромъ?..
— Полноте вамъ зубоскалпть-то,—скромно отвѣ-
чала мамка и опустила глаза. — Барышня, голу-
бушка, Софья Николавна, — обратилась она къ
боннѣ, когда онѣ очутились, па улицѣ и лакей
Павелъ спустилъ съ рукъ Шурочку, поставивъ ее
на панель.—Милая барышня, пойдемте погулять
куда-нибудь, гдѣ народу побольше, а то мы все
бродимъ по такой улицѣ, что и извозчпковъ-то не
видать.
— А зачѣмъ тебѣ извозчики? Зачѣмъ тебѣ на-
родъ? Тебя не для извозчиковъ гулять послали, а
для здоровья Мурочки,—отвѣчала бонна.
Онѣ шли по Сергіевской улицѣ, по направленію
къ Таврическому саду, улицѣ хоть и аристократа-
22
ческой, по почти всегда пустынной, безъ магази-
новъ и торговыхъ лавокъ. Шли онѣ шагъ за ша-
гомъ, еле передвигая ноги, такъ какъ бонна вела
за руку двухлѣтнюю дѣвочку Шурочку.
— Одурь меня взяла, барышня, вотъ вѣдь я изъ-
за чего прошу...—продолжала мамка.—Никуда одну
не пускаютъ со двора и ничего я хорошаго видѣть
не могу. Словно я какая монашенка живу...
— Не поступай въ кормилицы, — наставительно
замѣтила ей бопна.—Зачѣмъ лѣзла! Сама виновата.
— Да все думала пообмыться и пообшпться,
милая барышня. Добра себѣ на сиротскую долю
поприкопить, повеличаться, съ серебра поѣсть, а
теперь, конечно, хоть-бы ужъ и на попятный...
— А ты звони языкомъ больше! Вотъ тебѣ Ка-
терина Васильевна и задастъ. Мало тебѣ отъ нея
достается.
— Да вѣдь я вамъ, барышня, а не ей... Передъ
пей, разумѣется, надо другія слова имѣть. Впа-
чалѣ-то думада я, что жизнь хорошая, а теперь
такъ сказать можно, что ужъ даже и не жизнь.
Въ голосѣ кормилицы слышались слезы.
— Ахъ, мамушка-то какая писанная! — восклик-
нулъ стоявшій около подъѣзда молодой извозчикъ.—
Вотъ прокатилъ-бы такую мамушку па мери капской
шведочкѣі За дарма-бы прокатилъ.
Кормилица сначала улыбнулась на такія слова,
а потомъ прошептала:
— Молчи, паршивый чортъ!
— Еликанпда, съ какой стати ты отвѣчаешь! Ты
должна молчать.—оборвала ее бонна.
— Да мнѣ, барышня, ужъ хоть огрызнуться на
23
кого-нибудь, такъ и то будетъ легче. Хоть сердце
сорвать.
Онѣ остановились. Дѣвочка сказала, что она
устала. Бонна взяла ее на руки.
— Давайте, барышня, я понесу Шурочку,—пред-
ложила свои услуги мамка.—А сами пойдемъ по-
скорѣе. Вѣдь и лавокъ-то и магазиновъ въ здѣш-
ней улицѣ никакихъ пѣтъ, чтобъ можно было въ
окна на товары посмотрѣть!—плакалась она.—Уди-
вительно, что за жилье господа себѣ выбираютъ!
Жила я года полтора тому назадъ на Гороховой,
въ судомойкахъ жила—вотъ это улица.
Выскочилъ изъ подъѣзда деньщикъ въ фуражкѣ
съ краснымъ кантомъ, увидалъ мамку Еликапиду
и даже попятился отъ нея, широко раздвинувъ
губы отъ удовольствія и оскаливъ бѣлые зубы.
Онъ пе удержался, и съ языка его сорвалось лег-
кое восклицаніе полушопотомъ:
— Вотъ такъ Маша!
— Хороша да пе ваша!—оборвала его Еликапи-
да, а у самой любо по губамъ такъ и забѣгало.
— Мамка! Ты опять?! — крикнула на нее бонна.
— А они зачѣмъ задираютъ?
— А ты не должна обращать вниманіе... Отвер-
нись, да и проходи мимо...
Бонна и кормилица шли. Деньщикъ долго еще
стоялъ, разиня ротъ отъ удовольствія, и смотрѣлъ
имъ вслѣдъ и, наконецъ, произнесъ себѣ подъ
носъ, пи къ кому особенно не обращаясь:
— Вотъ такъ пронзительная штучка, муха ее
заклюй!..
24
Еликанида шла, шла рядомъ съ бонной и вдругъ
выпалила:
— Барышня! Поѣдемте па Невскій! Полтинникъ
у меня есть. Я прокачу васъ.
Бонна посмотрѣла па нее строго и произнесла:
— Да ты никакъ съ ума сошла! Вотъ дура-то!
— А чтожъ такое? Барыня Катерина Васильевна
и не узнала-бы... А я публику посмотрѣла-бы.
— Нѣтъ, ты ужъ дерзни чать... А я этого не
хочу...—сказала сердито бонна. — Пойдемъ домой...
Поворачивай... Домой пора... Ты не умѣешь гу-
лять скромно. Да и какъ ты смѣешь такъ со мной?..
Развѣ я тебѣ пара? Развѣ я ровня?
Онѣ обернулись и направились обратно домой.
— Барышня, простите меня... Простите меня ду-
ру...—забормотала Еликанида,—Походимте еще ма-
лость.
— Не желаю я съ тобой гулять. Ты съ солдатами
перемигиваешься, въ извозчиковъ глазами стрѣ-
ляешь,—сердилась бонна и такъ потянула за руку
Шурочку, что та упала.
— Видитъ Богъ, барышня, они сами. Чтожъ, па-
родъ глазастый—вотъ они и пристаютъ,—оправды-
валась Еликанида и взяла дѣвочку па руки.
— Видѣла я... Довольно съ меня... Съ тобой
того н гляди, на непріятности нарвешься.
А па встрѣчу имъ опять солдатъ съ ружьемъ
и съ книжкой. Этотъ даже попятился передъ кра-
сотой и блескомъ мамки Еликаниды, пропустилъ
ихъ мимо себя по тротуару, посторонясь къ дому,
и невольно произнесъ:
— Сахаръ!
Н. А. Лейкинъ.
25
До Еликаппды донеслось это слово, и она ши-
роко улыбнулась. Лицо ея пылало и отъ удоволь-
ствія, и отъ легкаго мороза.
Встрѣчали ее улыбками и интеллигентные люди.
Офицеръ и статскій въ цилиндрѣ и шипели съ бо-
бровымъ воротникомъ даже остановились и по-
смотрѣли Еликапидѣ вслѣдъ.
— Какой типъ... Русская красавица...—пробор-
моталъ статскій. — Говорятъ, въ Петербургѣ нѣтъ
здоровыхъ женщинъ... А это что? Вѣдь ужъ тутъ
безъ прикрасъ, безъ притираній...
— Грѣха стоитъ...—отвѣчалъ офицеръ.
— Барышня, можно мнѣ въ мелочную лавку
зайти купить булку съ черной патокой? — заиски-
вающе спросила у бонны Еликанпда.
— Зачѣмъ? Съ какой стати? Вѣдь ты сыта...
— Пища-то у насъ, барышня, такая... Все одно
и одно... Супъ жидкій... Ложкой ударь — пузырь
не вскочитъ.
— Тебѣ даютъ то, что полезно для молока и не
вредно для ребенка.
— Ахъ, барышня! Пожалѣйте тоже и мою жизнь.
Глупа была, супулась...
— Иди, иди... Входи-же въ подъѣздъ...
Онѣ стояли ужъ у своего подъѣзда.
— А орѣшковъ кедровыхъ можно? Я попросила-
бы швейцара нашего купить.
— Входи, тебѣ говорятъ! Дома у Катерины Ва-
сильевны объ этомъ спросишь. Передай Шурочку
швейцару. Онъ ее внесетъ наверхъ.
Онѣ вошли въ подъѣздъ и стали взбираться по
Господа и слуги.
26
лѣстницѣ. Швейцаръ впереди ихъ несъ на рукахъ
дѣвочку.
IV.
(га ОННА-фребеличка мадемуазель Бейнъ очень
** обидѣлась, что кормилица Еликанпда сочла
ее за ровню себѣ и настолько фамильярничала съ
пей, барышней Бейнъ, что даже предлагала про-
катить ее по Невскому на свой полтинникъ.
„По своей паукѣ я могу даже пе бонной быть,
а гувернанткой при маленькихъ дѣтяхъ, а она,
эта деревенская дѣвка, предлагаетъ мнѣ вмѣстѣ
съ ней надувать моихъ хозяевъ и ѣхать съ пей
кататься1*,—разсуждала бонна, вернувшись домой,
и сейчасъ-же пожаловалась встрѣтившей ихъ въ
прихожей Екатеринѣ Васильевнѣ, бросившейся къ
Шурочкѣ, поднявшей ее на руки и воскликнувшей:
— Нагулялась-ли ты, моя прелесть? Нагуля-
лась-ли, жизненочекъ мой?
Екатерина Васильевна долго цѣловала раскрас-
нѣвшееся отъ легкаго мороза личико дочурки и,
наконецъ, тревожно спросила бонну:
— Не дблго-ли вы, однако, гуляли, мадемуазель?
Я сказала, что можно выйти па воздухъ па двад-
цать минутъ, но на часы-то не посмотрѣла, когда
вы ушли.	г
— Да вѣдь съ мамкой не сообразишь,—отвѣчала
бонна, принимаясь раздѣвать Шурочку.—Зовешь
со домой, а оиа упрямится и не идетъ.
— Отчего? что такое?—тревояшо задала вопросъ
Екатерина Васильевна и обернулась на.мамку, по
та уже утла къ себѣ переодѣваться.
— Ужасно непозволительно себя ведетъ на улицѣ.
Перемигивается со встрѣчными солдатами. И даже
отвѣчаетъ на ихъ дурацкіе грубые комплименты.
— Да что вы! Да какъ-же она смѣетъ? Ну,
тогда пужно давать вамъ въ провожатые Павла.
Вѣдь прежде съ Еликацидой этого не было, вы
по жаловались.
— Всегда было... Но сегодня изъ рукъ вонъ.
Вдругъ говоритъ мнѣ: „поѣдемте, говоритъ, ба-
рышня, кататься по Невскому. Я васъ па свои
деньги прокачу, а барыня не узнаетъ! “
— Это она вамъ говоритъ?—ужаснулась барыня,—
Опа посмѣла?
— Да. И чуть въ мелочную лавку за булкой съ
патокой отъ меня не убѣжала.
— За булкой съ патокой? Ахъ, мерзкая тварь!
Вѣдь конфетами кормлю, лучшими конфетами.
Шоколадъ у ней со стола не сходитъ.
— Солдатъ какой-то встрѣтился ея знакомый...—
подкрашивала бонна.
— Ея знакомый, вы говорите? Боже мой!—пришла
въ ужасъ Катерина Васильевна.—Надо будетъ Ба-
зилю сказать, когда опъ вернется со службы. Сол-
датъ знакомый! Кататься съ солдатомъ по Нев-
скому!
— Да не съ солдатомъ, а со мной, Екатерина
Васильевна.
— Все равно, ей нужно задать гопку. А мужъ
пусть еще строже поговоритъ съ ней. Кататься
по Невскому! Бѣдный Мурочка! Какое послѣ этого
28
у мамки можетъ быть для него молоко! Нѣтъ, падо
вамъ давать въ провожатые Павла. Непремѣнно
надо Павла, а то, пожалуй, и въ самомъ дѣлѣ
уѣдетъ куда-нибудь кататься съ солдатомъ. Вѣдь
опа дура, совсѣмъ дура... Лпцомъ-то только кра-
сива, а сама глупа, какъ пробка... Ее только по-
мани... Бѣдный ребенокъ! Я про Мурочку... Вотъ
слѣди послѣ этого за его здоровьемъ по всѣмъ
правиламъ гигіены, убивайся! Ахъ, какъ вы меня
разстроили, мамзель, этимъ сообщеніемъ! У меня
даже руки трясутся и закружилась голова. Фу!
Дайте мнѣ мой спиртъ. Пожалуйста.
Екатерина Васильевна опустилась въ гостиной
па мягкое кресло и взялась обѣими руками за го-
лову, блеснувъ десяткомъ брилліантовыхъ колецъ.
Былъ поданъ спиртъ. Бонна ужъ и сама была не
рада, что разсказала барынѣ о катаньѣ по Нев-
скому.
— Ахъ, какъ въ голову ударило! Несчастный
Мурочка!—говорила Екатерина Васильевна и ужъ
блеснула слезами на глазахъ.—А мамку я разнесу
сейчасъ... Боже мой, не послать-ли за докторомъ?
— Но вѣдь ничего-же не случилось, Катерина
Васильевна,—утѣшала хозяйку бонна.—Я не до-
пустила.
— Солдатъ... прохожіе... перемигивается съ
ними... Булка съ патокой... Боже мой... Вѣдь у
пей отъ одного этого можетъ уже испортиться мо-
локо. Опа волпуется, ей всякое волненіе вредно.
Конечно, Мурочка для пея чужой ребенокъ, ио
все-таки она обязана... Дайте мнѣ валерьянъ.
— Успокойтесь, Катерина Васильевна...—гово-
29
рила хозяйкѣ бонна, подавая капли—Конечно,
напрасно я вамъ и сказала-то.
— Обязаны говорить... непремѣнно обязаны.
Нѣтъ, надо послать за докторомъ. Пусть опъ
осмотритъ и Мурочку, и мамку. Надо преду-
преждать болѣзни. Боже мой, и какія хлопоты,
какая возня съ этой мамкой! Пошлите Павла за
докторомъ.
— Екатерина Васильевна, да вѣдь Еликапида не
разговаривала съ солдатомъ, а только отвѣтила
ему двумя-тремя какими-то глупыми словами.
— Еще-бы опа съ нимъ разговаривала или об-
нималась!
— Оставьте доктора-то. Зачѣмъ докторъ? Вѣдь
въ сущности это пустяки...
— Какъ пустяки? Нашъ ребенокъ, а вы говорите:
пустяки!—огрызпуласьЕкатеринаВасил ьевпа.—Для
васъ пустяки потому, что онъ не вашъ, а для
насъ съ мужемъ не пустяки... Нѣтъ, я сейчасъ
буду телефонировать мужу на службу! Пусть опъ
что хочетъ дѣлаетъ. Пріѣхать ему сейчасъ трудно,
у него сегодня докладъ въ четыре часа у министра,
по можетъ быть опъ распорядится пригласить даже
профессора Ивана Павлыча.
Все еще’держась за голову, Екатерина Васильевна
направилась къ телефону. Бонна слѣдовала сзади
ея}и уговаривала успокоиться.Екатерииа Васильевна
продолжала:
— А ужъ съ прогулками я теперь пе знаю, какъ
и быть. Шурочкѣ докторъ велѣлъ выходить на
воздухъ только па четверть часа, мамкѣ-же предпи-
сано для здоровья дѣлать моціонъ полчаса. По-
30
сылать се одпу съ Павломъ—неудобно. Онъ начнетъ
съ ней разговаривать по дорогѣ, будетъ волновать,
а это ядъ для ея молока. Я вотъ что... Я буду васъ
посылать кататься съ мамкой па пашей лошади.
Это будетъ лучше. Вы, Шурочка, мамка. Кучеръ
свезетъ па службу мужа и, вернувшись, повезетъ
васъ, а вы вокругъ Таврическаго сада одинъ—-два
раза... Это мѣсто достаточно пустынное... Около
Таврическаго сада можетё сойти съ саней и по-
ходить, а кучеръ сзади васъ поѣдетъ и не будетъ
отставать. Такъ лучше... А то Павелъ... Подозри-
теленъ мнѣ нашъ Павелъ по отношенію къ Ели-
капидѣ. За нимъ тоже надо слѣдить.
Катерина Васильевна сдѣлала гримасу и пока-
чала головой.
Опа повернула ручку телефона. Звонокъ.
— Номеръ восемь тысячъ первый... Соедппите.
Алло! Кто говоритъ?
Но мужа не оказалось въ департаментѣ, онъ
уѣхалъ уже съ докладомъ.
— Боже мой! Что-жъ это такое! Вѣдь до обѣда,
пока вернется мужъ, еще три-четыре часа! А я
одна, одна и по зпаю, что мпѣ дѣлать, что мнѣ
предпринять!- съотчаяпіемъ воскликнула Катерина
Васильевна, вѣшая слуховую трубку телефона, и
отправилась въ дѣтскую разпоепть мамку Елика-
ппду за ея „непозволительное поведеніе".
3)
V.
8ЫСТР0 дойдя до дверей дѣтской, Катерина
Васильевна Колоярова остановилась и заду-
малась:
„Вѣдь если я наброшусь на мамку и буду ей
очень строго выговаривать,—соображала опа, мамка
испугается, станетъ плакать, и молоко ея можетъ
отъ волненія испортиться, а это вредно для Му-
рочки. Да, ему будетъ вредно, и онъ можетъ за-
болѣть. Ее я не жалѣю, а Мурочка несчастный...
Стало быть, падо начать слегка.. Безъ выговора
ее нельзя оставить, но надо слегка... А вернется
мужъ—онъ ужъ ей настоящій разносъ сдѣлаетъ.
Но тогда уже это будетъ постепенность, это не
отразится на ея молокѣ.
И Катерина Васильевна сейчасъ-же похвалила
себя за благоразуміе, за то, что ей пришла такая
благая мысль о сдержанности.
Катерина Васильевна тихо вошла въ дѣтскую.
Мамка Еликанпда успѣла уже спять съ себя гла-
застый шугай, кокошникъ съ блестками, сидѣла
въ не менѣе глазастомъ ситцевомъ будничномъ са-
рафанѣ изъ розоваго мебельнаго ситца съ громад-
ными разводами и съ бѣлыми рукавами буффами и
кормила грудью ребенка, который, оголодавъ въ ея
отсутствіе, громко чмокалъ при сосаніи. Картина
была умилительная. Катерина Васильевна при пер-
вомъ взглядѣ пришла въ телячій восторгъ, по тот-
часъ-же замѣтила, что мамка, держа около груди
32
Мурочку, что-то жевала, а правую руку держала
въ карманѣ юбки. Екатерина Васильевна вспых-
нула и бросилась къ мамкѣ:
— Покажи, что ѣшь!—крикнула она.—Не утаивай,
пе утаивай, ты что-то жуешь!
Мамка блеснула красивыми, улыбающимися гла-
зами и отвѣчала:
— Сѣмячки, барыня...
— Какія сѣмячки?
— Простыя сѣмячки... Вотъ-съ.
И она вытащила изъ кармана нѣсколько подсол-
пушныхъ зеренъ и показала на ладони.
— Да какъ ты смѣепц» такую дрянь ѣсть! Кто
тебѣ позволилъ?—закричала на нее Екатерина Ва-
сильевна.
— А что-жъ такое? Я всегда ихъ ѣмъ, барыня...
— Еще того лучше! Какое-же ты имѣешь право
ѣсть предметы, пе разрѣшенные тебѣ докторомъ!
Подсолнушныхъ зеренъ въ спискѣ нѣтъ. Нѣтъ,
нѣтъ. Списокъ твоей ѣды я знаю наизусть. Какъ-
же ты смѣла? Вѣдь ты можешь уморить ребенка.
— Виновата, барыня... Простите... Я не знала...
— Давай сюда эти сѣмячки... Давай... Вынимай
все, что у тебя есть въ карманѣ, и не смѣй больше
ихъ ѣсть... Да и вообще ничего не смѣй ѣсть безъ
нашего разрѣшенія, того, что пе отъ насъ.
Мамка послушно вынула изъ кармана горсточку
сѣмячекъ штукъ въ двадцать и передала барынѣ.
— Больше не осталось у тебя?—спросила барыня.
— Ничего не осталось.
— Вывороти карманъ. Покажи.
Карманъ былъ вывернутъ.
33
— Я не знала, что сѣмячки вредны, и очень
часто ихъ ѣмъ отъ скуки...—говорила мамка Екате-
ринѣ Васильевнѣ.
— Прежде всего, ты не должна разсуждать. От-
куда ты взяла сѣмячки? Покупать ты себѣ ѣды по
смѣешь.
— Мнѣ, барыпя, наша судомойка Акулина дала.
— Акулина? Ну, я съ Акулиной раздѣлаюсь.
Чтобы сѣмячекъ у тебя я больше не видѣла! А те-
перь вотъ что, — сказала барыня, сѣла противъ
мамки и сдѣлала маленькую паузу, замѣтивъ, что
глаза мамки подернулись легкой слезой. — Прежде
всего не волнуйся... Я буду говорить, а ты слу-
шай и не волнуйся. Это вредно для ребенка И не
плачь... Конечно, ты чувствуешь себя виноватой,
но слезами ничего не подѣлаешь.
— Да какъ-же мнѣ не плакать-то, барыня, коли
вы меня всю затормошили! Того не ѣшь, этого не
смѣй... Я уже не знаю, какъ мнѣ и жить,— отвѣ-
чала Еликанида, и нѣсколько слезинокъ упало изъ
ея прекрасныхъ глазъ на топкія съ кружевами пе-
ленки Мурочки.
Барыня опять понизила тонъ.
— Ты должна жить такъ, какъ тебѣ предписы-
ваетъ гигіена кормилицъ,—проговорила она.—По-
няла? Отри глаза... Ты на Мурочку слезами кап-
лешь. Это неопрятно... Слезы—выдѣленія... Отерла?
Ну, вотъ такъ... Слушай... До свѣдѣнія моего до-
шло, что ты сегодня хотѣла себѣ купить въ ла-
вочкѣ булку съ патокой...
— Наябедничали ужъ вамъ? Ловко! — восклик-
нула Еликанида.
з
34
— Послушай, ты со мной такъ не говори. Ты со
мной такъ говорить не смѣешь...—опять возвысила
голосъ барыня.
— Послушайте... Да что такое булка!
— Не въ булкѣ дѣло. Булка мучнистое веще-
ство и дается тебѣ отъ насъ въ надлежащемъ ко-
личествѣ, но ты ничего не должна ѣсть и даже
пытаться ѣсть, что не прошло черезъ наши руки.
Поняла? И чтобъ это было въ послѣдній разъ.
— Ахъ, барыня, да вѣдь сладенькаго-то хочется!
Я изъ-за патоки...
— Молчи. Патока Богъ знаетъ какая въ мелоч-
ной лавкѣ... Тамъ грязная патока... Она можетъ
развить у ребенка золотуху... Ну, чтобъ это было
въ послѣдній разъ!—стукнула Екатерина Васильевна
по столу и, замѣтивъ, что у мамки на глазахъ
слезы не перестаютъ капать, прибавила:—Вмѣсто
патоки я тебѣ дамъ сейчасъ конфетъ... Ты ихъ
любишь. А тянушки тебѣ полезны. Тамъ сахаръ и
сливки, есть кофе.
— Благодарю васъ, барыня.
— Но главное-то вотъ что... Какіе это такіе у
тебя сегодня знакомые солдаты на встрѣчу попа-
дались?
Задавъ вопросъ, Екатерина Васильевна сдѣлала
строгое лицо.
— Солдаты знакомые? Да никакіе, барыня,—от-
вѣчала мамка.
— Врешь. Не утаивай. Ты съ ними даже пере-
мигивалась, перемигивалась и разговаривала.
— Сплетня, барыня, сплетня. Насплетничала
вамъ мамзель. Никакихъ знакомыхъ солдатовъ не
35
было, а развѣ я виновата, что посторонніе солдаты
на встрѣчу попадались. Ахъ, ты Боже мой! Вотъ
напраслина-то! Офицеръ одинъ, дѣйствительно, мнѣ
подмигнулъ» но развѣ я могу офицеру препят-
ствовать!
— Мнѣ доложено, что ты даже разговаривала съ
солдатомъ.
— Я разговаривала? Съ солдатомъ разговаривала?
Видитъ Богъ, напраслина! Не разговаривала я, а
обругала его, когда онъ сталъ на меня глаза*пя-
лить.
— Ну, чтобы это было у меня въ послѣдній
разъ! Смотри! Я приму мѣры и поступлю строго.
Смотри!
Барыпя погрозила мамкѣ пальцемъ. Слезы изъ
глазъ мамки лились сильнѣе. Барыня продолжала:
— А вотъ еще вопросъ. Какое ты имѣла право
подбивать нашу мамзель кататься по Невскому?
— И это ужъ извѣстно?!.—плаксиво воскликнула
мамка.—Ну, люди! Это за мою-то доброту? Ловко!
— Ты не должна быть ни добра, ни зла, а о ка-
таніи по Невскому обязана и изъ головы выкинуть!
Что ты, кокотка, что-ли? Ты деревенская дѣвушка,
несчастно поскользнувшаяся па скользкомъ пути,
вотъ и все. Ты попала въ кормилицы къ людямъ,
которые о тебѣ заботятся...
— Да ужъ лучше-бы этой заботы совсѣмъ не
было! Измучили вы меня своей заботой! — вырва-
лось у Еликанпды, и опа навзрыдъ заплакала.
— На ребенка слезами капаешь! На ребенка!—
закричала барыня.—Давай ребенка! Надо его поло-
жить въ кроватку. Не реви! Не смѣй ревѣть.
з*
36
Барыня вырвала изъ рукъ Еликаниды Мурочку
и бережно положила его въ кроватку.
— Господи! Что это за жизнь! Изводите вы меня,
барыня! Совсѣмъ изводите. Черезъ одни ваши слова
я заболѣть могу. Уйти ужъ мнѣ отъ васъ, что-ли!
— Не докормивши ребенка? Да какъ ты смѣепіь?
Нѣтъ, нѣтъ, и думать не смѣй!—закричала барыня,
но тотчасъ-же спохватилась и ужъ мягко сказала:—
Ты кататься хочешь? Тебя будетъ пашъ кучеръ
катйть, катать на нашей лошади, только разумѣется
ужъ не по Невскому. Ну, не реви... Отри глаза...
Давай, я тебѣ оботру пеленкой. Брось, илюнь,
оставь... Вѣдь каждая твоя слеза можетъ отразиться
па здоровья Мурочки. Хочешь тянушекъ?
— Хочу...—пробормотала мамка сквозь слезы.
— Хочешь грушу?
— Позвольте...
Черезъ пять минутъ передъ кормилицей Елика-
нидой лежали па расписной фарфоровой тарелкѣ
груша и тянушки, а барыня Екатерина Васильевна
сидѣла противъ нея и утѣшала ее.
VI.
Т гОСЛЪ пяти часовъ пріѣхалъ со службы до-
* а мой къ обѣду Колояровъ. Лакей Павелъ, вы-
званный звонкомъ швейцара внизъ, втаскивалъ за
Колояровымъ объемистый портфель съ бронзо-
выми пряжками и замкомъ. Екатерина Васильевна
выбѣжала на встрѣчу мужу здороваться. Входя
въ гостиную, онъ тотчасъ-же началъ разсказывать
ей что-то о министрѣ, у котораго опъ б ылъ съ до
37
кладомъ, но опа тотчасъ-же перебила его и вос-
кликнула:
— Что мнѣ министръ, если у пасъ дома такая
непріятность съ мамкой!
— Съ Еликанидой? Что такое? Что случилось?—
испуганно спросилъ онъ и даже слегка поблѣднѣла».
Колоярова тотчасъ-же передала ему все и, ра-
зумѣется, еще съ ббльшпми прикрасами, чѣмъ пе-
редавала ей самой бонна.
Мужъ слушалъ и покачивалъ головой.
— Я это предчувствовалъ. Я это зналъ,—сказалъ
онъ съ серьезнымъ озабоченнымъ лицомъ.— Есте-
ственное дѣло, что для такой испорченной жен-
щины, какъ Еликанпда, та монашеская жизнь,
которую мы ей предписываемъ, никогда не будетъ
по нутру. Я ее называю испорченной потому, что,
суди сама: дѣвушка, у ней ребенокъ неизвѣстно
отъ кого... взяли мы ее изъ родильнаго дома...
Естественно, что ей хочется прежней гулевой жиз-
ни... Ей хочется свободы, хочется блистать... Бли-
стать по-своему, въ сферѣ ея своеобразныхъ по-
клонниковъ, но все-таки поклонниковъ... А этого-
то у ней и нѣтъ. Жизнь ея тюремпая, хотя п въ
золотой клѣткѣ. Но все-таки, если оиа обязалась
выкормить Мурочку, опа обязана подчиняться! .
Я ей выскажу, все выскажу и постараюсь быть
краснорѣчивѣе. Я ее пройму.
Екатерина Васильевна испугалась.
— Только ты, Базиль, не очень... Ты не напа-
дай па нее сильно,—сказала она.—А то вѣдь Елп-
канида сейчасъ въ слезы, а это гибельно дѣй-
ствуетъ на молоко, и потомъ печально отражается
38
иа Мурочкѣ. Я.давеча чуть-чуть начала упрекать
и стыдить ее, и опа чуть въ истерику не впала,
такъ что мнѣ пришлось успокаивать ее лавровиш-
невыми каплями. А надо вызвать Акулину судо-
мойку, и дать ей нагоняй за то, какъ опа осмѣ-
лійіась угощать Еликаниду подсолнухами. И во-
обще запретить прислугѣ. Отъ моей горничной
Даши я случайно узнала, что и лакей Павелъ
презентовалъ тутъ какъ-то нашей Елпканидѣ ме-
довую коврижку. О, этотъ Павелъ для меня подо-
зрителенъ!
— Будь покойна, Катить... — сказалъ женѣ Ко-
лояровъ.—Я произведу обо всемъ этомъ подробное
слѣдствіе... Я по-свойски... Я съумѣю. Вѣдь я
когда-то былъ судебнымъ слѣдователемъ.
Лакей доложилъ, что кушать подано. Колояровъ
снялъ вицъ-мундиръ и шейный орденъ, надѣлъ
домашній пиджакъ и сѣлъ съ Екатериной Васильев-
ной обѣдать. Бонна была тутъ-же. Шурочка сидѣ-
ла около нея за столомъ на высокомъ стулѣ, обвя-
занная подъ подбородкомъ, салфеткой, концы ко-
торой поднялись до головы и были удивительно
похожи па свиныя уши. Дѣвочка обѣдала за об-
щимъ столомъ, когда не бывало постороннихъ.
Разговоръ, разумѣется, опять піелъ о мамкѣ
Елпканидѣ, хотя Колояровъ снова началъ было о
министрѣ.
— Представь себѣ, что опа мпѣ сегодня бухну-
ла,—сказала Колоярова.—Бухнула и повергла мепя
въ ужасъ... прямо въ ужасъ... „Мпѣ, говоритъ, до
того скучно, что впору даже уйти отъ васъ“...
Что-то въ этомъ родѣ...
39
Екатерина Васильевна взглянула на мужа, взгля-
нула па бонну. Та приняла этотъ взглядъ за дозво-
леніе вступить въ разговоръ и прибавила:
— И мпѣ то-же самое сказала на прогулкѣ. „Что
это, говоритъ, за жизпь! Меня такъ притѣсняютъ,
что ужъ я подумываю, не уйти-лп мнѣ“.
— Видишь, видишь, Базиль! Стало быть ужъ у
пей есть что-ппбудь въ головѣ,—подхватила Ко-
лоярова.
— Не посмѣетъ,—проговорилъ мужъ.—Какъ опа
посмѣетъ? Это своего рода договоръ. Онъ преду-
смотрѣнъ закономъ, какъ всякій договоръ. У ней
нѣтъ разсчетной книжки, но я выдамъ ей разсчет-
ную книжку завтра-же и заставлю подписать.
— Опа неграмотная,—пробормотала бонна.
— Подпишутся свидѣтели, и она поставитъ три
креста. Законъ ограждаетъ нанимателя,—доказы-
валъ Колояровъ, ковыряя вилкой рыбу, и вдругъ
сказалъ служившему у стола Павлу:—Позвать сюда
ко мнѣ сейчасъ Акулину судомойку.
Черезъ пять минутъ Акулина, полная баба, ли-
цо у которой было раздвинуто больше въ ширину,
чѣмъ въ длину, стояла въ столовой около дверей
и, держа руки подъ передникомъ, кланялась.
— Ты что это нарушаешь порядки, заведенные
въ домѣ и нарушаешь спокойствіе господъ!—крик-
нулъ на нее Колояровъ.—Ты осмѣлилась выдать
мамкѣ Еликанидѣ подсолнуховъ, зная, что всякая
дача ей чего-либо съѣстного, кромѣ какъ съ господ-
скаго стола, строжайше запрещена. А? Отвѣчай!
— Да вѣдь она проситъ, баринъ, ваше превос-
ходительство. „Дай, говоритъ, мпѣ потѣшить зу-
40
бы". Опа даже совала мпѣ три копѣйки, чтобъ я
купила ей на всѣ три копѣйки подсолнуховъ, но
я побоялась ваять, — проговорила судомойка, по-
краснѣвъ лицомъ до степени варенаго рака.
— Чтобъ это было въ послѣдній разъ! Слышишь?
Иначе паспортъ и разсчетъ въ руки — и вонъ! И
ничего ей не давать изъ съѣстного! Да и вообще
ничего пе давать. Еликанпда не для кухни взята.
— Да вѣдь я думала, баринъ, что если поваръ
Калистратъ Иванычъ ей когда даетъ, то отчего-же
мнѣ-то?..
— Поваръ даетъ? Что такое ей поваръ даетъ?—
закричалъ Колояровъ.-Это для насъ новость! Го-
вори! Что?
— Миндаль даетъ, кедровые орѣхи покупаетъ.
Тутъ какъ-то корюшку копченую давалъ.
— Корюшку копченую?—воскликнула Екатерина
Васильевна. — Ну, вотъ, вотъ, вотъ!.. Такъ я и
знала! Оттого-то отъ Мурочкп на прошлой недѣлѣ
новыми мужицкими сапогами и пахло! Оттого-то
онъ и плакалъ. Корюшку копченую... Вѣдь это
ужасъ!.. Мамкѣ копчепое! Нѣтъ, это изъ рукъ
вонъ... Базиль... Ты обязанъ...
— Съ поваромъ я послѣ обѣда раздѣлаюсь. _А
ты ступай, — кивнулъ Колояровъ судомойкѣ. —
Павелъ! Теперь вы... Когда, въ какой день и въ какой
часъ вы поднесли Еликанпдѣ медовую коврижку?—
обратился онъ къ лакею.
Лакей вспыхнулъ.
— Коврижку-съ? Извините, ваше превосходитель-
ство, это дѣйствительно было, — отвѣчалъ онъ.—
Н. А. Лейкинъ,
41
Но я зпаю, что барыпя имъ иногда коврижки да-
ютъ, а потому думалъ...
— Барыня и вы—я думаю, это разница. Барыня
даетъ столько, сколько не повредитъ ея здоровью,
а вы... Объясните мнѣ, пожалуйста, какъ велика
была эта коврижка и когда опа была преподнесена?
Колояровъ уже прямо впадалъ въ тонъ слѣдова-
теля.
— Въ Николинъ депь я ей подарилъ, передъ
Рождествомъ, такъ какъ опа плакалась, что у ней
по деревнѣ престолъ... Престольный праздникъ, зна-
читъ. „У насъ, говоритъ, въ деревнѣ угощаются те-
перь, а я одна сирота".
— Скажите пожалуйста, какой сердобольный
мужчина! Но не прппомните-ли вы, какъ велика
была эта коврижка?
— И всего-то, баринъ, полтора фунта.
— Полтора фунта! Но вѣдь это-же ужасъ. Это
прямо отрава!—воскликнула барыпя.—Сожрать пол-
тора фунта коврижки молоденькой женщинѣ, ко-
торая кормитъ грудью нѣжнаго ребенка! Полтора
фунта! Боже мой! То-то Мурочка нашъ былъ бо-
ленъ въ началѣ декабря и мы посылали за про-
фессоромъ Иваномъ Павлычемъ. Помнишь, помнишь,
Базиль? И это было аккуратъ послѣ Николина дня.
Более мой, вотъ иногда бываетъ неразгаданная
болѣзнь!
— Павелъ! Слышите, чтобъ это было въ послѣд-
ній разъ! — отдалъ строгій приказъ лакею Колоя-
ровъ.—Въ послѣдній разъ. Иначе, какъ я пи при-
вязанъ къ вамъ, мы разстанемся. Идите, и пода-
вайте къ столу дичь!
Господа п слуги.
42
Колояровъ сдѣлалъ жестъ рукой.
— Представь себѣ, Базиль, теперь я вижу, что
всѣ они влюблены въ нее... въ нашу Еликаниду...—
сказалаКолояровамужу,—Влюблены, какъ кошки...
Я про мужскую прислугу. Иначе съ какой-бы стати
они стали подносить ей подарки! И Павелъ, и по-
варъ Калистратъ. Теперь я даже припоминаю ихъ
плотоядныя улыбки, когда они смотрятъ па Ели-
капиду. Ахъ, какъ все это непріятно!—вздохнула
она.
— Поручи горничной Дашѣ. Надо смотрѣть
строже,—отвѣчалъ супругъ.
— Ахъ, и Даша тоже... Она съ ней вмѣстѣ
грызла тутъ какъ-то кедровые орѣхи... — махнула
рукой барыня.
— И швейцаръ тоже, нашъ швейцаръ, на мамку
зубы скалитъ и встрѣчаетъ ее всякій разъ пло-
скими комплиментами. Вѣдь я слышу, — сплетни-
чала бонна.
— Не подливайте, мадемуазель, масло въ огонь,
не подливайте...—остановилъ ее Колояровъ.
— Боюсь я, Базиль, боюсь за Мурочку...—по-
трясала головой Екатерина Васильевна.—Вѣдь мы
иногда уѣзжаемъ по вечерамъ въ театръ, бываемъ
въ гостяхъ... Ну, что если вдругъ?..
— Успокойся, Катишь.
— Не бойтесь, Катерина Васильевна, вѣдь я
дома... я слѣжу...—успокаивала Колоярову бонпа.
Павелъ принесъ изъ кухни дичь и салатъ.
Черезъ десять минутъ Колояровы вышли изъ-за
стола.
43
VII.
/В’ТОСЛТ» обѣда, во время питья кофе, Колояро-
Ал вымъ былъ вызванъ въ кабинетъ поваръ Ка-
листратъ и ему былъ данъ за мамку Еликаниду
строжайшій выговоръ.
— Прошу васъ и въ то-же самое время требую
во имя здоровья моего ребенка ничего не давать
въ кухнѣ кормилицѣ изъ съѣстного, помимо того,
что барыня назначаетъ ей на завтракъ и обѣдъ. Я
торжественно требую этого, и если приказъ мой не
будетъ исполняться-мы поссоримся п вы лиши-
тесь мѣста,—сказалъ повару Колояровъ, дымя си-
гарой.
— Да вѣдь она, ваше превосходительство, иногда
къ душѣ пристаетъ,—оправдывался поваръ, краси-
вый малый въ усахъ. —То дай ей соленаго огурца,
то трески, то кислой капусты... Умоляетъ... Вѣдь
вчужѣ жалко... Ну, и...
— И вы давали ей соленой трески и кислой ка-
пусты?
Баринъ даже поднялся съ кресла и тревожно
уставился на повара.
— Этого пе давалъ. Какъ возможно! Я понимаю,
что опа господское дитя кормитъ. А вотъ корюшки
копченой разъ далъ. Вѣдь когда онѣ грудью кор-
мятъ, ихъ словно червякъ какой точитъ... и па
кислое тянетъ.
— А вы гоните се вопъ изъ кухни. Прямо го-
ните. Ея мѣсто въ дѣтской, около ребенка, а не въ
кухнѣ-
44
— Да вѣдь она не идетъ. Какъ гпать-то? Тутъ
вотъ какъ-то къ ней землякъ приходилъ. Нельзя-
же его въ дѣтскую...
Колояровъ вздрогнулъ.
— Землякъ? Какой землякъ? Отчего-же мы этого
не знали?—спросилъ онъ.—Ей строжайше запре-
щено принимать кого-либо изъ мужчинъ. Жен-
щинъ молено, по мужчину ни подъ какимъ ви-
домъ... Такъ было условлено.
— Онъ письмо изъ деревни привозилъ и она его
кофеемъ поила.
— Даже кофеемъ поила!.. А намъ никто ничего
не сказалъ? Нп Павелъ, ни Даша горничная, ни
вы... Ну, слуги! Идите! А Еликаниду изъ кухни
гпать... Не идетъ—сейчасъ-же доложить барынѣ.
Поваръ ушелъ. Колояровъ въ волненіи ходилъ
большими шагами по кабинету и щипалъ бакен-
барды.
„Землякъ... мужчина... Оказывается, что мы ни-
чего пе знаемъ, что у насъ въ домѣ дѣлается,—
разсуждалъ онъ.—Землякъ... И пикто недоноситъ.
Землякъ... Вотъ это новость! Стало быть Катишь
въ это время дома пе было. Но вѣдь нельзя-же ей
тоже и дома цѣлый день сидѣть... Ей воздухъ ну-
женъ... Нужно въ Гостиный дворъ, нужно па вы-
ставку куда-нибудь, на базаръ благотворительный...
Наконецъ, есть и визиты приличія... Нельзя безъ
нихъ... Ахъ, какъ все это неудобно! Какъ все это
печально! А я па службѣ!.. Я обязанъ служить...
Что-же я могу? Катя-же ужъ и такъ сидитъ много
дома“.
Онъ остановился посреди кабинета и, все еще
45
волнуясь, сталъ гладить себя по проплѣшинѣ на
головѣ.
„Сказать ей? Сообщить о землякѣ?—задавалъ
опъ себѣ вопросъ.—Нѣтъ, не буду ей пока ничего
говорить. Это ее разстроитъ. Но надо принять мѣры,
какія-нибудь мѣры... Мужикъ былъ въ кухнѣ, при
всѣхъ... Конечно-же тутъ ничего пе могло слу-
читься, и Еликанида только волновалась. Но вѣдь
такого рода свиданія могутъ быть и въ другомъ
мѣстѣ, если ужъ у пей есть знакомые земляки.
Ахъ, какъ все это нехорошо, нехорошо! Но пе
буду безпокоить Катю, промолчу на этотъ разъ".
Опъ тяжело вздохнулъ, пошелъ искать жену и
нашелъ ее въ дѣтской. Она сидѣла и смотрѣла,
какъ обѣдала мамка. Мамка ѣла филе-де-бефъ, при-
правленный шампиньонами. Онъ остановился. Жена
обернулась и сказала:
— Вотъ Еликанида потребовала непремѣнно ка-
лача къ обѣду, и я балую ее, посылала за калачомъ.
А къ калачу велѣла дать ей малиноваго варенья,
Это замѣнитъ ей булку съ патокой, которой она
такъ хотѣла.
— Я, барыпя, ничего не хотѣла. А ѣшь-ѣшь все
одно домашнее, такъ захочется и гостинца изъ ла-
вочки,—отвѣчала мамка.
— Какой-же это гостинецъ булка съ патокой!—
снисходительно замѣтила Колоярова.
— Сама купила, на свои деньги купила, такъ
ужъ и это много значить. Сама... Вотъ что лестно.
Я, барыня, только что въ серебрѣ-то хожу, да ѣмъ
па серебрѣ, а вѣдь жизнь моя самая каторжная,
словно въ тюрьмѣ. Сидишь, сидишь иногда въ за-
46
перти, а въ голову тебѣ такъ и лѣзетъ: яа что пе
убѣжать-ли мнѣ?“
— Что ты говоришь, Боже мой, что ты говоришь! —
трагически произнесла Екатерина Васильевпа.—Вотъ
ужъ на тюрьму-то не похоже. Въ твоемъ распоря-
женіи квартира изъ двѣнадцати комнатъ, по ко-
торымъ ты можешь ходить.
— И все-таки подъ присмотромъ. Со всѣхъ сто-
ронъ кляузы... Чутъ что скажешь — стѣны слы-
шатъ. И одна, одна, одна. Вы мнѣ не подруга,
мамзель тоже не подруга... Вѣдь изъ-за этого въ
лавочку меня потянуло, чтобъ съ простымъ наро-
домъ повидаться.
— А это-то и пе годится. Это было-бы преступно
съ твоей стороны. Тебя холятъ, нѣжатъ, чпстять,
моютъ, а въ лавочкѣ простой народъ изъ подва-
ловъ и съ чердаковъ, гдѣ свили себѣ гнѣзда раз-
ныя заразныя болѣзни, и ты можешь занести ихъ
Мурочкѣ. А заразится и умретъ Мурочка? Вѣдь я
съ ума сойду.
Еликанпда слушала, ѣла и вдругъ спросила:
— Барыня, нельзя-ли мнѣ какъ-нибудь пирожка
съ капустой? Утробой хочется.
Колоярова сдѣлала гримасу.
— Это грубо, грузно для тебя, развиваетъ газы
въ желудкѣ и дѣлаетъ отрыжку,—сказала она.—
Но чтобы поразнообразить тебѣ столъ—я вотъ что
тебѣ предложу. Это блюдо изъ твоего списка и
давно тебѣ пе подавалось. Хочешь разварную те-
лячью головку съ черносливомъ?
— Охъ, нѣтъ, барыпя! Увольте Знаю я, что это
47
такое.. Увольте!—замахала руками мамка.—Тогда
ужъ лучше простой бикіптесъ съ огурцомъ...
— Нельзя тебѣ огурца. Выбирай что-нибудь
другое...
— Тогда купите мнѣ валдайскихъ баранокъ. Это
паши родимые. Я вѣдь сама валдайская.
— Выдумала тоже! Гдѣ-же это я буду тебѣ ра-
зыскивать валдайскихъ баранокъ!
— А подъ Невскимъ, барыня, въ рынкѣ. Гдѣ
продаются кнуты, веревки и валенки, тамъ и вал-
дайскіе баранки есть. Валдайскіе колокольчики
продаются тамъ п валдайскіе баранки.
— Простыхъ баранокъ я тебѣ велю купить,—со-
гласилась Колоярова.
— Не то, барыня. Наши лучше. Наши валдай-
скіе такъ хорошо мужикомъ пахнутъ,—сказала Ели-
канида и такъ красиво улыбнулась, что слушав-
шій ее Колояровъ невольно залюбовался ею.
Онъ пришелъ, чтобы сдѣлать мамкѣ „разпосъ“
за попытку ея прокатиться па извозчикѣ по Нев-
скому, но тутъ окончательно спасовалъ передъ ней.
„Вѣдь какая красота-то!— думалъ опъ, мысленно
раздѣвая и одѣвая мамку и прикидывая ей другой
костюмъ.—Если ее одѣть въ платье со шлейфомъ,
при декольте, слегка напудрить волосы и научить
откидывать погой шлейфъ, какъ откидываютъ его
француженки — какая-бы это прелесть была! Хо-
роша! И сложена прекрасно...—мелькнуло у него
въ головѣ.—И какая наивность! Простота. Баранки
мужикомъ пахнуть!—восторгался онъ мамкой.—Му-
жикомъ пахнутъ... Вѣдь это значитъ—мужчиной.
Это показываетъ на ея страстность'*.
48
Онъ походилъ по дѣтской, попыхивая дымкомъ
сигары, заглянулъ на мирно спавшаго въ кроваткѣ,
закутаннаго въ пеленкахъ Мурочку, и мысленно
прибавилъ:
„Но эта страстность опасна для ребенка. Опа на-
зрѣла... она готова... Ей стоитъ только прорваться,
п тогда ее не удержишь. Надо слѣдить за этой
мамкой, надо, какъ говорится, смотрѣть въ оба".
Мамка доѣла клюквенный кисель и говорила:
— Вотъ кисель я люблю... Киселя я сколько
угодно и каждый день готова ѣсть.
Екатерина Васильевна встала и отвѣчала:
— А между тѣмъ крахмалъ тебѣ нельзя рекомен-
довать съ легкимъ сердцемъ. Жиры и крахмалъ
надо вводить въ тебя осторожно. Вотъ казеинъ-
дѣло другое. Ты любишь творогъ?
— Обожаю, барыня.
— Ну, вотъ я велю тебѣ завтра дать па сладкое
творогъ съ сахаромъ.
Колояровы вышли изъ дѣтской. Колояровъ былъ
все еще подъ обаяніемъ мамки Еликаниды.
„Хороша! Дьявольски хороша, чортъ возьми!—ду-
малъ онъ.—Если-бы опа не кормила моего сына"...
Онъ улыбнулся и покрутилъ головой.
— И хорошо ты сдѣлалъ, Базиль, что не обра-
тился къ ней съ выговоромъ,—сказала ему супруга.—
Дѣлать нечего, надо кое-чѣмъ поступиться изъ ея
режима. Она скучаетъ у насъ и какъ-бы въ самомъ
дѣлѣ не надумала бросить Мурочку. Сейчасъ, пе-
редъ твоимъ приходомъ, опа сказала мнѣ: „что-жъ,
барыня, если ужъ я такъ для васъ неладна, то
49
подумайте и разсчитайте меня". Вѣдь это будетъ
ужасъ что такое, если опа броситъ Мурочку!
ѴШ.
ДОЯРОВЪ, боясь обезпокоить жену, такъ и
* пе сообщилъ ей, что мамка Еликанпда при-
нимала въ кухнѣ земляка, являвшагося къ пей
съ письмомъ изъ деревни, но тѣмъ не менѣе надъ
ней былъ учрежденъ строжайшій надзоръ, изоли-
рующій ее не только отъ свиданій съ знакомыми,
по даже отъ случайныхъ встрѣчъ съ чужими муж-
чипами на улицѣ. Гулять съ боппой по улицѣ
мамка больше не ходила. Бонна наотрѣзъ отказа-
лась и кататься съ пей вокругъ Таврическаго сада,
какъ предполагала вначалѣ Екатерина Васильевна,
но мамку начали возить кататься на лошади Ко-
лояровыхъ въ сопровожденіи горничной Даши.
Дабы привлечь Дашу окончательно на свою сто-
рону и сдѣлать ее строгимъ Аргусомъ Еликаниды,
Колоярова подарила Дашѣ свое старое шелковое
платье, совсѣмъ мало ношеное, и обѣщалась по-
дарить еще пальто, если Даша будетъ передавать
ей всѣ разговоры, которые она услышитъ отъ Ели-
каниды. Горничная Даша поклялась въ вѣрности
барыпѣ и стала ѣздить по утрамъ кататься съ Ели-
канпдой по пустыннымъ улицамъ, около Тавриче-
скаго сада. Но мамкѣ все-таки нуженъ былъ мо-
ціонъ, мускульная работа, и Колояровъ далъ ей
свои гимнастическія гири, съ которыми Екатерина
Васильевна и заставляла ее продѣлывать передъ
обѣдомъ разнообразныя движенія въ дѣтской.
50
Мамка Еликанида плакала, по все-таки размахи-
вала гирями и прыгала. Дабы пріохотить ее къ
гимнастикѣ, ей съ разрѣшенія доктора была по-
дана разъ къ столу селянка на сковородкѣ изъ
кислой капусты и ветчины, которую она такъ хо-
тѣла и просила.
На одномъ изъ такихъ сеансовъ гимнастики при-
сутствовала и маменька Колояровой, смотрѣла и
дивилась.
— Вѣдь вотъ у насъ, когда я васъ воспитывала,
ничего подобнаго не было, а были также и мамки-
кормилицы,— говорила мать Екатерины Васильев-
ны.—А васъ, дѣтей, у меня было семеро. И вотъ
четверо, слава Богу, выросли, повѣнчались и за-
мужъ вышли.
— Тогда былъ вѣкъ другой, мамаша,—оправды-
валась дочь.—Да и люди были проще. Мамки тоже
были сердечнѣе. А наша мамка Еликанида—да это
ужасъ, что такое! Поговорите вы съ пей... О, опа
особенная. Я мученица съ пей... Да не я одпа, а
и мужъ... Вы знаете загадку—волкъ, коза и капу-
ста? Какъ перевезти черезъ рѣчку козу, чтобы ее
волкъ пе съѣлъ и чтобы она капусту пе съѣла?
Вотъ это точь-въ-точь наша мамка Еликанида.
Отпустить ее гулять одну на улицу невозможно.
Она будетъ съ каждымъ мужикомъ, съ каждымъ
солдатомъ лясы точить или зайдетъ въ мелочную
лавочку и нажрется тамъ чего-нибудь самаго вред-
наго, въ родѣ соленыхъ груздей. А отпустить ее
въ сопровожденіи лакея Павла — что-же это такое
будетъ! Вы знаете, маменька, въ нее вся наша
мужская прислуга влюблена. Швейцаръ, пожилой
51
человѣкъ—и тотъ... Даже дворники—и тѣ... Всѣ,
всѣ, однимъ словомъ.
— Странно...—покачала головой маменька.—Но
мнѣ кажется, что тутъ только у страха глаза ве-
лики... Очень ужъ ты того...
— Нѣтъ, маменька, вы не знаете. А я ужъ на-
блюдала за ней. Натирали тутъ у насъ полы поло-
теры... Ну, что такое полотеры? А она между ними
земляка нашла. Зубы скалитъ, глазами блещетъ,
а сама—тра-та-та, тра-та-та... Какъ ее выпустишь
по улицѣ погулять для моціопа? Ну, вотъ искус-
ственный моціонъ и дѣлаю ей съ гирями. Каждый
мужикъ для нея что-то въ родѣ того, что для на-
шихъ музыкальныхъ психопатокъ модный теноръ.
Она къ каждому мужику готова броситься па шею.
Екатерина Васильевна удваивалаи утраивала над-
зоръ за мамкой, но это ни къ чему пе привело.
Не прошло и недѣли, какъ Екатерина Васильевна
поѣхала въ Гостиный дворъ за покупками. Дѣло
было передъ обѣдомъ. Сдѣлавъ закупки, она за-
ѣхала за мужемъ въ департаментъ и домой верну-
лись они вмѣстѣ. Пріѣхавъ домой, Екатерина Ва-
сильевна подождала, пока она согрѣлась послѣ
мороза, и тотчасъ-же бросилась въ дѣтскую къ ре-
бенку. Мурочка лежалъ въ кроваткѣ и спалъ, а
мамки Еликаниды не было около него.
— Гдѣ мамка?—тревожно спроспла она бонну.
Бонна улыбнулась угломъ рта и отвѣчала:
— Ушла.
— Куда ушла?
— Можете вы думать, сударыня, въ дворницкую
убѣжала. Пришелъ какой-то ея землякъ. Въ кухню
4*
52
его не пустили. Онъ въ дворницкую... Дворникъ
увѣдомилъ Еликапиду черезъ парадную лѣстницу,
что землякъ ждетъ ее въ дворнйЦкой, и она убѣ-
жала.
Екатерина Васильевна поблѣднѣла и схватилась
за сердце.
— Спирту... воды... Скажите мужу... Ахъ, ахъ!..
Капель... А ее вернуть!.. Послать... привести до-
мой... Господи, что-же это такое! — стонала она и
опустилась на стулъ въ изнеможеніи.
А Колоярову о кормилицѣ ужъ докладывалъ ла-
кей Павелъ.
— Никакой возможности не было ее удержать,
ваше превосходительство... Какъ съ цѣпи сорва-
лась... Словно удила закусила... Выскочила па па-
радную лѣстницу и въ одинъ моментъ... Я ужъ
бѣгалъ вт> дворницкую... А тамъ два мужика и
баба... Земляки... Зову—не идетъ.
— Сейчасъ привести ее!.. Сказать, чтобъ не
медля шла! Или я самъ за пей явлюсь!—кричалъ
Колояровъ.—Силой привести домой.
Лакей побѣжалъ за Еликанидой.
Пришла къ Колоярову бонна и сказала ему:
— Пожалуйте, Бога ради, къ барынѣ. Ей дурно.
Опа въ дѣтской.
Колояровъ поспѣшилъ въ дѣтскую. Тамъ ужъ
около Екатерины Васильевны возилась горничная
съ флакономъ спирта и разсказывала:
— Цѣлая орда гостей къ ней въ кухню явилась:
два мужика, баба, солдатъ... Поваръ не пускаетъ.
Ругаются...
— Ахъ, и солдатъ!—взвизгнула барыня... — Ба-
53
зиль, мы должны что-нибудь предпринять рѣши-
тельное.
— А ужъ потомъ дворникъ вызвалъ ее на парад-
ную лѣстницу,—продолжала горничная—Павелъ
сначала думалъ, что насчетъ паспорта что-нибудь.
Переговорила она съ дворникомъ, да какъ пустится
бѣжать внпзъ.
— Какой дворникъ?—спрашивалъ Колояровъ.—
Старшій?..
— Нѣтъ, младшій. Трифонъ.
— Я пойду къ домовладѣльцу и буду требовать,
чтобы этого Трифона прогнали. Вѣдь это-же без-
порядокъ, наглость, внѣдреніе въ семейную жизнь
жильцовъ.
— Охъ, это ужасно, ужасно! Бѣдный Мурочка!—
стонала Екатерина Васильевна.—II давно опа тамъ
сидитъ въ дворницкой?
— Да больше получаса, барыня. Судомойка бѣ-
гала туда, такъ разсказывала, что они ей гостинца
изъ деревни привезли: сушеной малины и грибовъ.
Земляки, то-есть.
— Господи, только этого недоставало! И опа те-
перь сидитъ тамъ въ дворницкой и все это жретъ.
Базиль! Да прпми-же какія-нибудь мѣры! Словно
ты и не отецъ. Вѣдь твой-же ребенокъ.
— Я послалъ, другъ мой, Павла и приказалъ
притащить ее силой,—засуетился Колояровъ.—Но
меня удивляетъ одно: какъ могъ выпустить ее
швейцаръ на улицу. Вѣдь опъ-же видѣлъ, что опа
была даже не одѣта.
— Какъ? даже и пе одѣта? — взвизгнула Екате-
рина Васильевна.—Не одѣта... Ипфлуэнца... А по-
54
'і'омъ перейдетъ па Мурочку. Затѣмъ корь, скар-
латина...
— Вы говорите, баринъ, швейцаръ... Швейцаръ
влюбленъ въ нее...—говорила горничная.—Онъ вдо-
вецъ и даже сватается къ ней...
— Кругомъ вода... — произнесъ Колояровъ и въ
недоумѣніи развелъ руками.
— Но она не идетъ за него... Еликанида не
идетъ... У пей есть женихъ... Вотъ этотъ самый,
что-теперь въ дворницкой... Онъ-то и привелъ къ
ней деревенскихъ земляковъ. Онъ прежній... Еще
съ огорода... Когда она па огородѣ въ полольщицахъ
жила... Онъ тоже изъ земляковъ... А потомъ его
взяли въ солдаты...—повѣствовала горничная.
— Боже мой, Боже мой!—продолжала стопать
Екатерина Васильевна.—Что намъ теперь съ мамкой
дѣлать? Надо составить совѣтъ... Вѣдь ее придется
дезинфецировать... Базиль... пошли за докторомъ,
пошли за моей маменькой, пошли за твоей ма-
менькой...
Въ дверяхъ показалась бонна.
— Павелъ мамку привелъ...—доложила опа.
ІХ’
.ІдЛжЕ издали слышался вой кормилицы Ели-
V'- каниды, когда вели ее въ дѣтскую. Такъ
воютъ въ деревняхъ только по покойникамъ. Велъ
Еликапиду Павелъ, держа йодъ руку, а она упи-
ралась. Ее подталкивала сзади судомойка. Юбка
будничнаго голубого ситцеваго сарафана Елика-
ниды была оторвана сзади отъ лямокъ, одинъ изъ
55
кисейныхъ широкихъ рукавовъ разорванъ. Волосы
были распустившись. Очевидно, была изрядная
борьба. Красивое, всегда дышащее здоровьемъ,
лицо мамки было заплакано, а нитку мытарей ея,
которые она носила на шеѣ, несла въ рукѣ судо-
мойка. Но вотъ Еликанпда показалась въ дѣтской.
Увидавъ Колояровыхъ, оиа бросилась имъ въ ноги
и завопила:
— Барыня, голубушка, простите! Баринъ, ангелъ,
что хотите дѣлайте, а я безъ родни жить не могу!
Екатерина Васильевна не поднималась со стула.
— Безстыдница! Срамница! Губительница ре-
бенка!—вырвался у ней какъ-бы стонъ изъ груди.
— Милая барыня, да вѣдь я только что накор-
мила его передъ тѣмъ, чтобы уйти. Пришли дя-
денька Селифонтъ Митричъ, земляки... принесли
родимаго гостинца, а ихъ изъ кухни гнать стали.
Колояровъ остановился передъ ней въ наполеонов-
ской позѣ, скрестивъ руки па груди, и глухимъ
голосомъ спросилъ ее:
— Несчастная женщина, скажи, что мнѣ съ то-
бой теперь дѣлать?
— Да что хотите, баринъ мпленкій, то и дѣ-
лайте... только простите,—плакала Елпканида.
— Поднимите ее съ пола и посадите ее на ку-
шетку!
— Не встану я, баринъ добрый, не встану, пока
не простите. Барыня сердечная, заступитесь!
— Отчего ты не шла наверхъ, когда тебя звала
прислуга?
— Баринъ, ваше превосходительство, вѣдь кров-
ные, кровные земляки... Родные... Поговорить хо-
56
тѣлось... о деревнѣ поразспросить. Баринъ роди-
менькій, вѣдь и у васъ есть родня... Охо-хо-хо!
О, моя головушка!
— Не корчи изъ себя дуру. Встань и сядь вонъ
тамъ на кушеткѣ... Тебѣ надо успокоиться. Тебѣ
вредно тревожиться. Ты ребенка кормишь. Не реви...
А я объявляю тебѣ строгій выговоръ. Чтобы не
было этого! И если это повторится или ты сдѣ-
лаешь хоть попытку къ повторенію, ты будешь ли-
шена подарка къ Пасхѣ, будешь лишена награды
послѣ того, какъ откормишь ребенка.
Судомойка и лакей Навелъ подняли Еликаииду
и повели на кушетку.
— Не сажайте ее близко къ кроваткѣ ребенка,
не сажайте!—закричала Колоярова. — Ее прежде
всего надо обчистить, обмыть и привести въ по-
рядокъ. Кто это порвалъ у ней рукавъ у рубахи
и сарафанъ? Земляки?
— Да вѣдь пе идетъ изъ дворницкой, такъ за
неволю...—отвѣчалъ Павелъ.—А драки промежъ
ихъ въ дворницкой не было.
— Они это, барыня, они... Наша прислуга... Они
оборвали... Бусы сорвали...—стонала Еликанида.
— А ты пе упрямься, ты иди... Ты вопъ по
дорогѣ даже укусить меня хотѣла...—жаловался
лакей.
— Прежде всего тебѣ надо переодѣться,—обра
тилась къ мамкѣ Екатерина Васильевна. — Даша,
уведите ее къ себѣ, перемѣните па ней сарафанъ,
а затѣмъ ванну ей приготовьте, — отдала она при-
казаніе горничной.—Ей необходимо вымыться и
надѣть чистое бѣлье, а до тѣхъ поръ я не под-
И. А. Лейкинъ.
йущу ее къ ребенку. Пожалуйста, Даша. Возьми
себѣ въ помощь судомойку и сдѣлай все это. А я
васъ награжу... Я умѣю награждать тѣхъ, кто
преданъ нашему дому и исполняетъ наши при-
казанія.
— Да я, барыня, съ удовольствіемъ,—откликну-
лась судомойка.—А только пе велите ей брыкаться.
Она давеча меня кулакомъ въ носъ. Пойдемъ, Ели-
канида,—сказала она кормилицѣ.
Та перестала плакать и поднялась.
— Стало быть, барыня, вы меня простили?—
уныло спросила она.
— Такіе проступки пе прощаются. Но все равно
иди. Теперь я удвою надъ тобой надзоръ, и ты
ужъ не убѣжпшь. А что я не кричу на тебя, пе
браню тебя, такъ я не тебя, дуру, жалѣю, а ре-
бенка. Поняла? За ребенка я скорблю, скорблю
душой, что не могу сорвать на тебѣ мое сердце...
Разносить тебя—ты будешь ревѣть, безпокоиться,
и вотъ порча молока для Мурочки.
— Спасибо вамъ, барыня,—произнесла слезливо
мамка, удаляясь.
— Дура! Она еще благодаритъ! Ведите ее и
мойте скорѣе, Даша! Да вымыть ее зеленымъ мы-
ломъ! Зеленымъ калійнымъ мыломъ. А потомъ
обтереть одеколономъ. Пожалуйста.
— Слушаю, барыпя...
— А вы, мадемуазель, пока мы будемъ обѣдать,
посидите около Мурочки, — обратилась Екатерина
Васильевна къ боПпѣ.—Онъ теперь спитъ, а какъ
проснется п заплачетъ—я приготовлю ему немножко
муки Нестле. Шурочка, чтобы не мѣшать вамъ,
Господа и слуга.
58
сядетъ съ нами за столъ. А вамъ мы пришлемъ
обѣдъ сюда. Ахъ, да... Попрыскайте немножко
здѣсь скипидаромъ. Все лучше... Кто знаетъ... съ
какими такими земляками она тамъ въ дворницкой
бесѣдовала... Можетъ быть, съ заразными.
Супруги Колояровы вышли изъ дѣтской и направи-
лись въ столовую обѣдать. Колоярова вела Шурочку.
Колояровъ садился за столъ и говорилъ:
— Нѣтъ, какова женщина! Я про Елпканпду.
По пылкости, по мужчпнолюбію — это испанка
какая-то, а между тѣмъ по паспорту она уроженка
Валдайскаго уѣзда. Нѣтъ, тутъ не новгородская
кровь, а южная, прямо южная, знойная какая-то.
И все узнаемъ новости, новости относительно ея.
Теперь ужъ оказывается, что къ ней нашъ швей-
царъ сватается.
— Да, да, да... И знаешь, мы пе должны огра-
ничиться сейчасъ сдѣланнымъ, мы должны При-
пять относительно Еликаниды какія-нибудь экстра-
ординарныя мѣры,—произнесла супруга.
— Ахъ, другъ мой, я все передумалъ и рѣ-
шилъ, что пикакихъ мѣръ мы принять не можемъ.
Она чувствуетъ свое исключительное положеніе,
знаетъ, что она необходима намъ для ребенка—и
вотъ дѣлаетъ, что хочетъ. Ты думаешь, она не
видитъ этого? Все видитъ. Она очень хорошо по-
нимаетъ, отчего мы мягки къ ней относительно,
отчего не бранимъ ее. Мы бережемъ ее отъ папа-
докъ, чтобъ пе испортить молоко для Мурочки, и
опа отлпчно понимаетъ.
Колояровъ ѣлъ супъ. Екатерина Васильевна про-
должала:
59
— Но все-таки мы должны подумать объ изы-
сканіи мѣръ для ея обузданія. Вѣдь то, что она
дѣлаетъ—прямо преступно. И мы вотъ что сдѣ-
лаемъ: для изысканія этихъ мѣръ мы созовемъ
совѣтъ... Совѣть изъ близкой родни и нашего док-
тора. Твоя маменька, моя маменька, я, ты, докторъ.
— Маменьки опять поссорятся,—замѣтилъ су-
пругъ.
— Пускай ссорятся, вѣдь онѣ все равно ссо-
рятся изъ-за нашихъ дѣтей, но онѣ все-таки выска-
жутся... За ними опытъ. И у твоей, и у моей ма-
меньки было по многу дѣтей. Въ крайнемъ слу-
чаѣ мы пригласимъ на совѣтъ и профессора Ивана
Павлыча. А Еликаниду такъ оставить нельзя...
Послушай, не послать-ли намъ всю ея одежду, въ
которой она была въ дворницкой, въ дезинфекціон-
ную камеру для полнѣйшаго обеззараженія?
— Я думаю, это напрасно...—отрицательно пока-
чалъ головой супругъ.—Вѣдь это не доказано-же,
что на землякахъ Еликаниды пли въ дворницкой
была зараза. А съ дворникомъ Трифономъ я завтра-
же расправлюсь!
— Да и со швейцаромъ... Швейцара надо при-
пугнуть,—подхватила Екатерина Васильевна.
— Непремѣнно,—отвѣчалъ Колояровъ, наклады-
вая себѣ рыбы.
йѴгАМКУ Еликаниду вымыли, дезипфецировали,
Я** переодѣли во все свѣжее и только послѣ
опрысканія ея одеколономъ она была допущена
60
къ ребенку. Мурочка жадно набросился на ея
грудь и, проголодавшійся, сосалъ съ особымъ при-
чмокиваніемъ. Противъ мамки и ребенка сидѣли
супруги Колояровы и смотрѣли па этотъ актъ. Ко-
лояровъ говорилъ кормилицѣ:
— И чего это тебя изъ хорошихъ комнатъ, изъ
чистаго помѣщенія, изъ роскошной обстановки по-
несло вдругъ въ грязную вонючую дворницкую?
Понять не могу... И къ чему, къ кому? Къ гряз-
нымъ, закоптѣлымъ мужикамъ отъ чистыхъ, опрят-
ныхъ людей.
— Ахъ, баринъ миленькій, да вѣдь кровь...—
отвѣчала Еликанида.—Родня...
— Кровь... Какая тутъ кровь! Дяденька какой-то.
— И братанъ.
— Что это такое братапъ? — спросила Екатерина
Васильевна мамку.
— Тетенькпнъ сынъ опъ.
— А солдатъ-то? Солдатъ? — задалъ вопросъ
баринъ.
— Солдатъ землякъ. Восемь верстъ отъ насъ.
Всѣ наши. Они солдата и разыскали, а солдатъ
зналъ, гдѣ я живу, и привелъ ихъ ко мнѣ. Они
мнѣ письмо и гостинцы принесли.
— Ты этотъ гостинецъ не смѣй ѣсть. Гдѣ онъ?
— Въ дворницкой остался.
— Ну, ты его въ дворницкой и оставь. Я слы-
шалъ, что тамъ сушеные грибы и малина. Тамъ и
оставь. А барыпя тебѣ вмѣсто малины и грибовъ
дастъ плитку шоколада, конфетъ... и... ну хоть
пятокъ мандаринъ. Не понимаю, рѣшительно не
понимаю, какъ тебѣ, въ нѣкоторомъ родѣ ужъ
61
отполировавшейся, отшлифовавшейся, могутъ пра-
виться грязные мужики и солдаты!
— Родные... Кровные... — опять тихо и ужъ съ
покорностью въ голосѣ произнесла Еликапида.
На другой день утромъ былъ сдѣланъ Колояро-
вымъ большой разносъ швейцару, какъ смѣлъ онъ
выпустить на улицу неодѣтую въ верхнее платье
Еликапиду. Швейцаръ оправдывался, что это пе
его дѣло смотрѣть, кто одѣтъ или пе одѣтъ и что
останавливать опъ обязанъ только воровъ и „подо-
зрительныхъ личностевъ".
Колояровъ ѣздилъ и къ домовладѣльцу съ жа-
лобой па дворника Трифона п просилъ объ его
увольненіи.
— Помилуйте, развѣ это задача дворника сби-
вать съ пути кормилицъ, внѣдряться въ порядки
семьи квартирантовъ и нарушать эти порядки!—
раздраженно говорилъ онъ.
Домовладѣлецъ не понялъ сути, улыбнулся и
покачалъ головой.
— Позвольте... Развѣ онъ позволилъ себѣ оскор-
бить ее, какъ женщину?—спросилъ онъ про двор-
ника.— Она жалуется па насиліе съ его стороны
или...
— Да пѣтъ-же, пѣтъ! Еще-бы онъ это-то себѣ
допустилъ. Тогда есть уголовный судъ. Но мнѣ
кажется, и того довольно, что я вамъ объяспилъ.
Дворникъ врывается въ квартиру, то-есть въ при-
хожую, отрываетъ мамку отъ ребенка и тащптъ къ
землякамъ въ дворницкую на оргію. Въ дворниц-
кой оргія была... Тамъ пили водку и пиво. Мнѣ
кажется, ц тутъ составъ преступленія ясенъ.
62
— Не нахожу, не нахожу... Но во всякомъ слу-
чаѣ сдѣлаю ему выговоръ, чтобы угодить вамъ.
— Пожалуйста. Главное, чтобы это пе повторя-
лось. Это успокоитъ жену.
Колояровъ уѣхалъ.
Къ обѣду къ Колояровымъ съѣхались двѣ ма-
меньки: его Александра Ивановна п ея Елизавета
Петровна п составилось нѣчто въ родѣ семейнаго
совѣта. Маменьки тотчасъ-же начали между собой
ссориться.
— Я говорила тогда, что пе надо брать мамку
красавицу. Это очень опасно въ Петербургѣ, гдѣ
все кишитъ легкостью нравовъ,—начала мать Ко-
лояровой.—Достаточно было взять здоровую солид-
ную женщину. Вѣдь Александра Ивановна вамъ
эту мамку пашла.
— Я, я нашла мамку?! Да что вы, Елизавета
Петровна!—воскликнула мать Колоярова.—Я была
противъ всякой мамки, я говорила, что сама мать
должна кормить грудыо, а вы доказывали, что ва-
ша дочь слаба грудыо, страдаетъ нервами п ми-
гренью. Моего сыпа я сама выкормила, думала,
что такъ будетъ и съ внукомъ поступлепо. А вы
сунулись и просили доктора Федора Богдапыча
рекомендовать мамку.
— Такъ вѣдь докторъ-то Федоръ Богдапычъ
вашъ докторъ, а не мой. Вашъ и вашего сына. Вы
у него лечитесь отъ разныхъ недуговъ, а я, слава
Богу, здорова. Это у васъ какія-то невѣдомыя бо-
лѣзни существуютъ.
— Невѣдомыя! А вы отъ вѣдомыхъ болѣзней
63
крупинки всякія глотаете? Не можете куска съѣсть,
чтобы не проглотить какой-нибудь гадости.
— Гадости! Вы удержитесь въ вашихъ выраже-
ніяхъ... Не гадости, а крупинки Матео. Я гомео-
патка. А вашего Федора Богданыча къ себѣ па по-
рогъ не пустила-бы.
Бабушекъ насилу успокоили, и онѣ во время
всего обѣда смотрѣли другъ на друга звѣремъ.
Вечеромъ пріѣхалъ докторъ Федоръ Богдановичъ,
уже старикъ, въ очкахъ, въ вицмундирномъ фракѣ
и съ Владимірскимъ крестомъ на шеѣ. Ему раз-
сказали исторію съ мамкой. Онъ покачалъ головой,
потомъ осмотрѣлъ ребенка и мамку, внимательно
разсматривалъ пеленки перваго и постукивалъ и
выслушивалъ вторую и сказалъ, оттопыривъ прежде
свою нижнюю губу:
— Ничего особеннаго пе произошло, по желу-
докъ и кишки у нея вздуты. Она чего-нибудь на-
ѣлась неподобающаго. Я ей пропишу березовый
уголь.
Супруги Колояровы и двѣ бабушки накинулись
на мамку.
— Что ты ѣла вчера въ дворницкой? Говори!—
приставали они къ пей.
— Да ничего. Видитъ Богъ, ничего, барыни...—
испуганно оправдывалась мамка.
— Малину сушеную жевала, рыжики пли грузди
поганые ѣла вчера? — спрашивала Екатерина Ва-
сильевна.
— Оставьте, — остановилъ ихъ докторъ. — Это
вздутіе живота у ней не вчерашняго происхожде-
нія, а болѣе новѣйшаго. Что она сегодня ѣла?
64
— Ватрушку ѣла за завтракомъ. Пристала съ по-
ясомъ къ горлу, закажи ей ватрушку...—разсказы-
вала Екатерина Васильевна.—Вѣдь не знаешь, чѣмъ
ее утѣшить. Даешь шоколадъ—не ѣстъ. Ну, я ду-
мала, что казеинъ молока, немного жировъ, мука...
Вѣдь скучаетъ, поетъ...
— Меньше мучного, меньше. Впрочемъ, березо-
вый уголь ее облегчитъ, — сказалъ докторъ и по-
шелъ писать рецептъ.
У доктора просили совѣта, какъ быть съ мамкой,
опасаясь дальнѣйшаго ея неповиновенія. Онъ за-
думался, нахмурилъ лобъ, почесалъ пробритый
подбородокъ и отвѣчалъ:
— Скучаетъ... Это тоска по родинѣ... Бываетъ...
— Но она вовсе и не думаетъ о деревнѣ. Напро-
тивъ... Ей нравится Петербургъ... Но стремленія-то
такія... Ее тянетъ въ мелочную лавку, въ чуясую
кухню, къ чужой прислугѣ, въ дворницкую, даже
въ трактиръ. Она это высказывала нашей боннѣ,—
повѣствовала Екатерина Васильевна.
— Гмъ... Тоясе отъ скуки. Нужны разумныя
развлеченія... Веселое чтеніе...—совѣтовалъ докторъ.
— Не грамотна.
— Пусть другой кто-нибудь читаетъ ей. Игра
въ карты, напримѣръ, въ дурачки, въ фофаны.
— Надо просить бонну, чтобы она ей читала
что-нибудь, а горничная Даша пусть играетъ съ
ней въ дурачки,—предложила бабушка Александра
Ивановна.
— Не станетъ бонна ей читать. Бонна ее терпѣть
не можетъ,—проговорила Екатерина Васильевна.
— Но, милая, ты должна заставить бонну, ты
65
хозяйка,—возразила ей бабушка Елизавета Петров-
на.—Что за фанаберія такая...
Докторъ продолжалъ:
— Пусть развлекается разсматриваніемъ карти-
нокъ, иллюстрацій, альбомовъ. Въ крайнемъ слу-
чаѣ свезите ее въ циркъ на часъ, въ театръ, что-
ли... Разумѣется, подъ присмотромъ.
— На выставку картинъ ее не свозить-ли?—пред-
ложилъ Колояровъ.
— Отчего-же... Это прекрасно, прекрасно. Вообще,
чтобъ ее не тянуло туда, куда не слѣдуетъ. А вотъ
уголь давайте глотать.
Докторъ подалъ рецептъ.
Какъ хорошо знакомому человѣку, доктору пред-
ложили сыграть въ винтъ. Онъ согласился. Играть
сѣли Колояровъ, двѣ бабушки и докторъ.
г—	Х1‘
ігтРОШ.'ІО недѣли три. Надзоръ за мамкой Ели-
XX канидой утроился. Вся прислуга была зада-
рена Колояровыми и слѣдила за каждымъ шагомъ
мамки, хотя Павелъ лакей и былъ въ подозрѣніи,
что принесъ ой соленыхъ огурцовъ, изъ коихъ
одинъ былъ найденъ подъ подушкой у мамки.
Мамку совсѣмъ не оставляли одну. Когда Коло-
яровы уѣзжали въ театръ или въ гости, въ этотъ
вечеръ слѣдить за мамкой являлась одна изъ ба-
бушекъ Шурочки и Мурочки — или Александра
Ивановна, или Елизавета Петровна и ужъ остава-
лись ночевать. Дабы мамка не скучала, мамку
5
66
развлекали. По совѣту доктора Федора Богдановича
съ пей играли въ карты горничная Даша и судо-
мойка, мамку возили кататься на господскихъ ло-
шадяхъ по пустыннымъ улицамъ, вокругъ Таври-
ческаго сада, давали ей разсматривать иллюстра-
ціи, для чего былъ пріобрѣтенъ цѣлый ворохъ
иллюстрированныхъ журналовъ. Сама Екатерина
Ивановна читала ей книги, тщательно выбирая
такіе разсказы, гдѣ не было описанія любви и, на-
конецъ, мамку свозили въ циркъ, гдѣ была взята
ложа для нея, бопны и Шурочки. Въ театръ съ
ними вмѣстѣ ѣздила также Екатерина Васильевна.
Все это дѣлалось, чтобы развлечь мамку и отучить
ее отъ мужпколюбія и солдатолюбія, какъ выра-
жалась Колоярова. Успѣхи въ этомъ дѣлѣ были,
однако, плохіе. Лишь только на улицѣ раздавалась
военная музыка, а это случалось частенько, мамка
бросалась къ окну и съ особеннымъ восторгомъ
любовалась солдатами. Она при этомъ тяжело взды-
хала, взоръ ея блестѣлъ и сама она была какъ на
иголкахъ, бормоча:
— Ахъ, солдатикиі Ахъ, голубчики!
Колоярова видѣла все это и слышала и прихо-
дила въ отчаяніе.
— Ничто, ничто не помогаетъ ей, Базиль... Въ
ней вулканъ какой-то клокочетъ и никакъ она не
можетъ успокоиться, — говорила Колоярова мужу,
когда тотъ сталъ спрашивать о поведеніи мамки, и
сообщала ему свои наблюденія надъ мамкой при
проходѣ солдатъ по улицѣ.
Мужъ улыбнулся и проговорилъ:
— Ну, это-то, душечка, я думаю, можно до-
67
пустить. Ты, кажется, ужъ слишкомъ строга къ
пей.
— Но вѣдь это ее волнуетъ. Это портитъ ея мо-
локо. Какой ты, Базиль, странный.
Но въ одинъ прекрасный день Екатерина Ва-
сильевна была поражена, какъ громомъ, словами,
сказанными ей мамкой. Случилось это во время
завтрака, когда мамка Еликанпда „вводила" въ себя
казеинъ молока по приказанію хозяйки, то-есть по
просту ѣла творогъ съ сахаромъ.
— Барыпя, голубушка, что я вамъ сказать хо-
чу...— начала Еликанида. — Только ужъ вы меня,
Бога ради, не браните за это...
— Что такое? Что? Опять что-нибудь набѣдоку-
рила?—тревожно спросила Екатерина Васильевна.
— Ничего я не набѣдокурила, барыня, а только
ужъ отпустите вы меня на свободу.
— Какъ на свободу?—воскликнула Екатерина Ва-
сильевна, и почувствовала, что въ глазахъ у нея
что-то мелькаетъ.
— Очень просто, барыня. Я замужъ хочу. У меня
женихъ есть.
— Замужъ? Женихъ... Да ты никакъ съ ума
сошла!
Екатерину Васильевну ударило, какъ громомъ. У
ней потемнѣло въ глазахъ, она схватилась за
сердце.
— Да что-жъ тутъ такого? Вѣдь я не каторжная.
Мепя нашъ швейцаръ Киндей Захарычъ вы-
сваталъ.
— Швейцаръ? Ахъ, ахъ! Мамзель! Воды, Бога
ради... Капли!—взвизгнула Катерина Васильевна.
5*
68
Съ ней случилась истерика. Она плакала и смѣя-
лась. Прибѣжала бонна со спиртомъ и каплями,
появилась горничная Даша съ водой. Мамка и сама
испугалась, видя, что барыня „кликушествуетъ14,
и стала помогать расшнуровывать корсетъ.
— Милая барыня... Что это вы? Христосъ съ
вами...—говорила она. Успокойтесь пожалуйста.
— Швейцаръ... За нашего швейцара замужъ вы-
ходитъ... ха-ха-ха!..—истерично хохотала Колояро-
ва.—За швейцара... Вѣдь онъ ей въ отцы годится.
— Да охота вамъ слушать-то, барыня! Она вретъ,
она куражится, а вы слушаете. Выпейте водички...
Придите въ себя...—успокаивала ее горничная.
— Нѣтъ, не вру.. —стояла на своемъ мамка.—
Но должна-же я вамъ сказать когда-нибудь... Мы
ужъ высватались и у насъ все слажено.
— Охъ, охъ, не могу... Бѣдный Мурочка! Маде-
муазель... Скорѣе барину... Телефонируйте ему...
Телефонируйте мужу, чтобъ онъ сейчасъ пріѣхалъ...
Мамка замужъ выходитъ...—упрашивала бонну Ека-
терина Васильевна и отъ смѣха перешла къ рыда-
ніямъ.—Къ маменькѣ, къ маменькѣ пошлите.
Бонна дала знать Колоярову по телефону на
службу, что его зовутъ домой, что барыня захво-
рала. Посланъ былъ Павелъ къ бабушкамъ Елиза-
ветѣ Петровнѣ и Александрѣ Ивановнѣ.
Колояровъ явился домой черезъ полчаса встре-
воженный. Колоярова хотя и пришла въ себя, но
лежала у себя въ спальной на постели. Она тот-
часъ-же сообщила ему о мамкѣ.
- Я это зпалъ... Я это предчувствовалъ...—ска-
залъ онъ взволнованнымъ голосомъ и чувствовалъ,
69
что руки его дрожатъ.—Я предчувствовалъ... Но
мнѣ казалось, что претендентъ на нее Павелъ!
— Базиль, что тутъ дѣлать?—спрашивала Колоя-
рова мужа.—Возьмемъ другую кормилицу — пере-
мѣна молока погубитъ Мурочку.
— Надо откупиться. Надо предложить извѣстную
сумму швейцару, чтобы онъ не торопилъ свадьбой,
а Еликанида докормитъ Мурочку.
— И слушать опа, Базиль, не хочетъ. Вѣдь она
какъ мнѣ заявила? Въ какихъ краскахъ? Она про-
сится отпустить ее на свободу. Я ужъ пробовала
говорить ей, но она отвѣтила мнѣ, что она хоть и
въ золотой клѣткѣ теперь, но хочетъ изъ этой
клѣтки вонъ. „Что мнѣ обѣщали, говоритъ, отдайте
мпѣ только хоть половину изъ моего приданаго—
я и тѣмъ буду довольна".
— Уйдетъ—ничего не дадимъ. Имѣемъ полное
право... У насъ условіе было. Такъ и швейцару
надо сказать. Вѣдь онъ изъ корысти женится, вѣдь
онъ па ея добро зарится... на бѣлье, наряды, пе-
рину, подушки, которые ей обѣщаны послѣ вы-
кормки ребенка. А тутъ, кромѣ того, ему отступное
на три-четыре мѣсяца. Я вызову его и переговорю..
— Но вѣдь у мамки тогда молоко испортится,
потому что она будетъ плакать, ревѣть, неистов-
ствовать,—замѣтила Колоярова.—Ты подумай объ
этомъ, Базиль.
— Ну, онъ ее какъ-нибудь успокоитъ. Мы мо-
жемъ допустить ихъ свиданія при третьихъ ли-
цахъ. Это, конечно, въ крайнемъ случаѣ.
— Господи! Вѣдь еще только три мѣсяца и кор-
мить-то Мурочку грудью.
70
Колоярова заплакала.
— Катишь, успокойся. Брось... Вѣдь мы еще
ничего не слышали отъ самого швейцара, — гово-
рилъ женѣ Колояровъ.—Я вызову его и переговорю
съ нимъ. Можетъ быть, это только вспышка, ми-
нутная вспышка съ ея и его стороны. А онъ по-
жилой, разсудительный человѣкъ.
— Понимаешь ты, мнѣ кажется, тутъ больше
она, она... Она свободы хочетъ.
Вскорѣ пріѣхали бабушки Александра Ивановна
и Елизавета Петровна. Начались охи, вздохи. Ста-
рушки стали уговаривать мамку докормить ребен-
ка, а ужъ потомъ выходить замужъ, но мамка была
непреклонна.
Колояровъ послалъ за швейцаромъ.
XII.
ВЕЙЦАРЪ Кипдей Захаровъ явился къ Ко-
лоярову не вдругъ. Ему нужно было замѣ-
нить себя па лѣстницѣ дворникомъ, чтб онъ и
сдѣлалъ. Лакей Павелъ, передававшій ему прика-
заніе Колоярова, сообщилъ причину, по которой
его зовутъ, но сообщилъ не безъ язвины, такъ
какъ ему самому нравилась мамка Еликанпда и
онъ давно точилъ на нее зубы.
— Мамку нашу задумалъ ты сманивать — ну,
вотъ теперь и ступай къ нему,—сказалъ Павелъ.—
Ступай. Онъ тебѣ ижпцу-то пропишетъ. Покажетъ
онъ тебѣ, какъ изъ генеральскаго дома мамокъ
сманивать.
71
— Ничего не покажетъ. Не имѣетъ онъ права.
Какое у него такое собственное право? Нетто Ели-
канида крѣпостная?—отвѣчалъ швейцаръ.—А что
онъ генералъ, такъ онъ генералъ штатскій, а намъ
теперь, когда мы въ отставкѣ, и военные генералы
не страшны.
— А вотъ увидишь, что притянетъ на цугун-
деръ. Пожилой ты человѣкъ, солидный и вдругъ
эдакую коварную интригу противъ глупой ба-
бенки.
— Какую такую интригу? Я закопъ принять
хочу. Да и сама она ко мнѣ склонна.
— Ну, мое дѣло сказать... Поговоришь съ ба-
риномъ, поймешь, что пе видать тебѣ Еликаниды-
какъ своихъ ушей,—подмигнулъ лакей швейцару
и побѣжалъ наверхъ.
Черезъ полчаса швейцаръ Киндей Захаровъ
стоялъ передъ Колояровымъ въ кабинетѣ, вытя-
нувъ руки по швамъ. Присутствовать при перего-
ворахъ со швейцаромъ очень хотѣла Екатерина
Васильевна, а также двѣ бабушки, но Колояровъ
этого не допустилъ, сказавъ имъ:
— Нельзя на пего нападать пѣсколькимъ ли-
цамъ сразу. Да тутъ нападки и угрозы ни къ чему
не приведутъ. Нужны дипломатическіе переговоры
и нѣкоторая хитрость.
Бабушки, однако, тотчасъ-же подскочили къ
дверямъ кабинета, какъ только вошелъ туда швей-
царъ, и стали подслушивать разговоръ.
Колояровъ началъ мягко, не волнуясь, и поку-
ривая сигару.
— Ты что-же это, любезный другъ, дѣлаешь?
7'2
Сманиваешь мамку - кормилицу изъ порядочнаго
дома, пока она еще, по условію, не докормила ре-
бенка. Развѣ такъ хорошіе слуги поступаютъ! —
сказалъ опъ.
— Не я ее, ваше превосходительство, сманиваю,
а сама она,—отвѣчалъ швейцаръ.
— Что сама! Однако, ты, ты къ ней присватался.
— Закопъ хочу принять, ваше превосходи-
тельство.
— Законъ. Ты принимай законъ тогда, когда
она ребенка откормитъ,—продолжалъ Колояровъ.
— Мясоѣдъ коротокъ, ваше превосходительство.
Еще недѣля—и постъ, вѣнчать не станутъ.
— Да я тебѣ даже и не о дняхъ говорю, а о
четырехъ, пяти мѣсяцахъ.
— Долго ждать, ваше превосходительство. Раз-
думаться можно. Или она раздумается, или я, а
ужъ лучше сразу... Окличка—да и становись подъ
вѣнецъ.
— А отдумать придется, такъ это даже и лучше.
— Безъ бабы скучно, ваше превосходительство.
Я человѣкъ вдовый, овдовѣлъ недавно... Хозяй-
ство есть... мебель, посуда... послѣ жены покой
ницы бѣличій салопъ... перина, подушки... и все
эдакое...
— Ты знаешь, опа тебѣ даже и пе пара. Ты
пожилой человѣкъ, солидный, а она молодая,
вертлявая...
— Учить будемъ, ваше превосходительство, а
учить молодую лучше, она понятливѣе.
— А что если-бы мы тебя попросили подождать
жениться па Еликанидѣ?—задалъ вопросъ Коло-
Н. А. Лейкинъ.
73
яровъ.—Подождать, пока она ребенка грудью от-
кормитъ.
— Долго ждать, ваше превосходительство. Тоско-
вать будемъ,—далъ отвѣтъ швейцаръ. — У насъ
ужъ сговорено.
— Удивляюсь, когда это вы могли успѣть при
такомъ присмотрѣ!—полгалъ плечами Колояровъ. -
Швейцаръ улыбнулся, повелъ усами, въ кото-
рыхъ ужъ проглядывала сѣдина, и сказалъ:
— Перемигнулись... перешепнулись—и готово.
Мнѣ дворничиха сватала, ваше превосходительство
„Дворничиха? Все противъ пасъ. Но когда Ели-
канида могла видаться съ дворничихой, если двор-
ницкая была для нея запретнымъ плодомъ?“—по-
думалъ онъ и спросилъ швейцара:
— А что если я тебѣ предложу за подожданіе,
пока Еликанпда откормитъ ребенка, пятьдесятъ
рублей?
— Невозможно этому быть, ваше превосходи-
тельство. Она-то ужъ очень извелась въ неволѣ.
Тосковать будетъ. И такъ ужъ красота-то линять
начала.
— Не замѣчаю... И пикто не замѣчалъ,—прого-
ворилъ Колояровъ.
— Позвольте... Вчера вдругъ такія слова: „бери
говоритъ, меня скорѣй, а то мнѣ впору сбѣжать
куда-нибудь14.
— Такъ какая-же это любовь, если опа даже
куда-нибудь сбѣжать хочетъ?
— Такъ точно, ваше превосходительство. Пере-
вѣнчаться скорѣй надо.
— Не сбѣжитъ. Да у насъ теперь и караулъ хо-
Господа и слуги.
74
рошій,—уговаривалъ швейцара Колояровъ и при-
бавилъ:—Ну, а что если я тебѣ дамъ семьдесятъ
пять рублей?
— Баба-то ужъ совсѣмъ дороже денегъ, ваше
превосходительство!
Швейцаръ осклабился и тяжело вздохнулъ.
— Ну, сто?—возвысилъ голосъ Колояровъ и под-
нялся въ волненіи со стула.—Сообрази. Вѣдь это
для васъ капиталъ. А ждать всего только четыре
мѣсяца. Я всего за четыре мѣсяца теперь прошу.
Кромѣ того, ты долженъ принять въ разсчетъ то,
что она, откормивши ребенка, получитъ все то,
что теперь сдѣлано ей по части нарядовъ. Бѣлье,
кровать, тюфякъ, подушки. А покинетъ ребенка
пе докормивши, мы ей ничего не отдадимъ, кромѣ
зажитаго ею жалованья по разсчету. Подумай...
Швейцаръ задумался и вопросительно смотрѣлъ
въ темный уголъ. Колояровъ молча дымилъ си-
гарой, пристально смотря на пего. Наконецъ, швей-
царъ произнесъ:
— Конечно, разсчетъ большой... А съ другой
стороны и ждать тяжко... Души этой самой въ
пей, ваше превосходительство, и красоты до без-
конечности...
— Что?—спросилъ Колояровъ, пе понявъ.
— Аховая уже очень изъ лица,—пояснилъ швей-
царъ. —Опять-же и тѣлесность... А я человѣкъ
вдовый... Впрочемъ, дозвольте, ваше превосходи-
тельство, съ ней пошептаться.
— Нѣтъ, нѣтъ! Пока она у пасъ—вы разъеди-
нены!—воскликнулъ Колояровъ.—Рѣшай одинъ.
75
Швейцаръ сдѣлалъ паузу. Онъ соображалъ, пе.
реминался съ ноги на ногу и, наконецъ, произнесъ
— Да вѣдь вамъ, ваше превосходительство, только-
бы докормить ребенка?
— Конечно! Всего четыре мѣсяца...—радостно
сказалъ Колояровъ, думая, что уже швейцаръ со-
глашается.
— Такъ вотъ, извольте видѣть, это можно такъ
сдѣлать.
. - Ну?!
— Вѣдь перевѣнчавшись-то она со мной жить
будетъ внизу, у меня въ каморкѣ. Я про Ели-
капиду. Такъ когда требуется ребеночка покор-
мить, она къ вамъ наверхъ прибѣгать будетъ,—пред-
ложилъ швейцаръ,—А при ребеночкѣ нянька вза-
мѣсто ея.
Колояровъ побагровѣлъ.
— Да ты никакъ съ ума сошелъ! Съ ума со-
шелъ или дурака строишь! — закричалъ опъ.—Ка-
кое-же это будетъ молоко у ней, если она съ то-
бой жить будетъ? Уморить ты ребенка хочешь?
Уморить? Пошелъ вонъ! Я съ тобой, какъ съ хоро-
шимъ честнымъ человѣкомъ разговариваю, а ты
эдакія слова... вонъ!
Швейцаръ опѣшилъ.
— Виноватъ, ваше превосходительство... Что-
же я сказалъ?.. Я отъ чистаго сердца...—прогово-
рилъ онъ.
— Дуракъ... совсѣмъ дуракъ... Неотесъ... А еще
въ гвардіи служилъ,—продолжалъ Колояровъ.—
Уходи, уходи... Я вижу, съ тобой нельзя разгова-
ривать, какъ съ порядочнымъ человѣкомъ.
76
— Виноватъ, ваше превосходительство, простите..
Но я не зналъ...—бормоталъ швейцаръ.
Швейцаръ обернулся по военному и вышелъ изъ
кабинета.
® хш-
Ш-Ѵі ОЛОЯРОВЪ перешелъ изъ кабинета къ ясенѣ
въ спальню. Тамъ уже сидѣли двѣ бабушки
и наперерывъ передавали ей все, что слышали
онѣ, подслушивая у двери кабинета. Жена была
въ ужасѣ.
— Никакія увѣщанія пе подѣйствовали,—сооб
щилъ онъ ясенѣ о швейцарѣ.—Я сулилъ ему сто
рублей — онъ остался непреклоненъ. И представь
себѣ, что онъ мнѣ предложилъ!
— Я все слышала около двери, все ужъ пере-
дала твоей женѣ,—перебила Колоярова мать его.
— И я слышала. Я чуть въ обморокъ пе упала
при его словахъ,—заявила мать Колояровой.—Онъ
будетъ отпускать Еликаниду кормить ребенка, когда
уясъ она будетъ жить у него въ швейцарской! Вы
не можете его привлечь за эти слова къ суду по
какой-нибудь статьѣ? — спросила она зятя. — Вы
юристъ.
— Да, но къ сожалѣнію такой статьи нѣтъ.
— Что-ясе намъ дѣлать теперь, Базиль?—восклик-
нула почти въ отчаяніи Екатерина Васильевна.
— Послать за докторомъ Федоромъ Богданычемъ
и проспть подыскать намъ новую мамку, мамку съ
молокомъ, соотвѣтственнымъ возрасту Мурочки
А Еликаниду выгнать вонъ, выгнать съ позоромъ.
77
— Непремѣнно съ позоромъі — подхватила ба-
бушка Александра Ивановна.—Надо сдѣлать такъ,
чтобы она чувствовала. Прогнать въ примѣръ
прочимъ.
— Но, Бога ради, говорите тише!—перебила ихъ
Екатерина Васильевна.—Нельзя раздражать Елика-
ниду. Иначе она, узнавъ объ этомъ, Богъ знаетъ,
что можетъ сдѣлать ребенку. И наконецъ, мнѣ ка-
жется, надо теперь попробовать еще разъ угово-
рить Еликаниду остаться.
— Да вѣдь ужъ пробовали. Она-то тутъ глав-
нымъ образомъ и егозитъ,—сказалъ Колояровъ.
— Ты ей еще пе предлагалъ, Базпль, сто руб-
лей. Предложи ей больше.
— Безполезно. А впрочемъ, чтобы тебя утѣ-
шить—изволь.
Вся компанія тотчасъ-же отправилась въ дѣт-
скую.
Еликанида сидѣла у себя на постели и кормила
ребенка грудью. Опа виновато потупилась при
входѣ въ дѣтскую четырехъ лицъ. Опа ужъ ждала
нагоняя. Супруги Колояровы и бабушки важно
разсѣлись па стульяхъ. Екатерина Васильевна дер-
нула мужа за рукавъ и шепнула ему:
— Ты помягче. Ты не раздражай ее. Она грудыо
кормитъ.
Колояровъ началъ:
— Мы пришли сюда съ послѣднимъ увѣщаніемъ
къ тебѣ, Еликанида. Прямо съ родительскимъ увѣ-
щаніемъ... Ты молода, не опытна и, прости меня,
глупа...
— Я дура, баринъ, совсѣмъ дура, я это знаю
78
но что подѣлаешь, коли ужъ такая судьба при-
шла,—проговорила Еликанида, пе поднимая глазъ.
— А дура, такъ должна слушаться старшихъ и
умныхъ людей. Здѣсь есть лица, которыя могутъ
годиться тебѣ въ матери — вотъ, напримѣръ, моя
мать и мать жены моей...
— На этомъ очень мы вами, баринъ, благодарны,
даже очень благодарны, но ужъ свадьба...
Колояровъ переглянулся съ женой и подмигнулъ
ей: дескать—видишь? и продолжалъ:
— Ты когда хочешь уходить отъ насъ?
— Ахъ, баринъ, чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
Вѣдь вѣнчаться надо. Мясоѣдъ нониче короткій.
— Но, однако, черезъ сколько дней?
— Да депька черезъ три ужъ извольте. Я за
это, баринъ, вамъ въ ножки поклонюсь. Очень ужъ
нудно мнѣ жить у васъ, коли такое я дѣло за-
думала. Сама-то я здѣсь, у васъ, а сердце-то мое
тамъ, внизу у Киндея Захарыча.
— Послушай... Вѣдь это-же не любовь... Онъ
тебѣ не пара. Онъ въ отцы тебѣ годится.
— Законъ, баринъ, законъ. Говорила-же я вамъ,
что вѣнчаться будемъ.
— Но чтобы тебѣ отложить вѣнчанье мѣсяца
на четыре, пока не откормишь Мурочку?
Еликанида подняла глаза.
— Охъ, нѣтъ, баринъі Я зачахну... Гдѣ тутъ
четыре мѣсяца! Ужъ задумали, такъ окрутиться
надо, —сказала она. — Окрутиться и за хозяйство
приняться.
— Но за отсрочку мы можемъ предложить тебѣ
сто рублей. Подумай... Вѣдь это выгодно. Сто...
79
Колояровъ поднялся со стула и сталъ ходить по
дѣтской, косясь на мамку.
Мамка отвѣчала:
— Охъ, баринъ! И сто рублей хороши, да Кип-
дей-то Захарычъ дорогъ.
— Киндсй Захарычъ отъ тебя не уйдетъ. Ты съ
нимъ обнимешься черезъ четыре мѣсяца,—пояснила
ей бабушка Александра Ивановна.
— Какъ сказать, барыня? Домъ большой, жен-
ской прислуги много... на нашей лѣстницѣ десять
квартиръ. А швейцарихой каждой быть лестно.
— Мы тебѣ, Еликапида, дадимъ даже сто двад-
цать пять рублей, если ты согласишься. Пожалѣй
Мурочку,—проговорила Екатерина Васильевна.
— Ахъ, барыня милая! Да вѣдь нашей сестры-
кормилицы хоть прудъ пруди, всегда ихъ можно
найти въ богатый домъ, сколько хочешь, а дру-
гого-то жениха скоро-ли сыщешь, еслп Киндей
Захарычъ отвернется,—стояла на своемъ мамка.—
Онъ человѣкъ не пьющій, у него триста рублей
есть принакоплено. Вы меня, барыня, пожалѣйте.
— Ну, больше нечего разговаривать, — сказалъ
Колояровъ, выходя изъ дѣтской.
За нимъ слѣдовали жена п бабушки.
— Они сговорившись. Это ясно. То-есть мамка
и швейцаръ, — бормотала упавшимъ голосомъ ба-
бушка Александра Ивановна.
— Сомнѣнія нѣтъ, — поддакнулъ Колояровъ.—
Но гдѣ и какъ они могли видѣться, чтобъ сгова-
риваться!
— Ахъ, другъ мой, у васъ въ домѣ все про-
дажно, все, все...—заключила мать жены.
80
— Надо новую мамку. Надо обратиться къ Фе-
дору Богданычу, — говорила чуть не плача Коло-
ярова.—Ахъ, несчастный Мурочка! Перемѣна мо-
лока неминуемо отразится на его здоровьѣ.
— Полно, Катенька, успокойся, — утѣшала ее
мать.—У другихъ-то дѣтей мамки по четыре, по
пяти разъ мѣняются, да смотри-ка, какія здоровыя
дѣти выкармливаются!
— Ахъ, пѣтъ, нѣтъ! Это для меня ударъ,,, на-
стоящій ударъ. Нервы... мигрень.. Я себя чувствую
совсѣмъ разстроенною... Я еле брожу...—бормотала
Колоярова.—Я угнетена, я больна... Хочется сердце
сорвать на этой противной Еликанидѣ—и не могу,
боюсь, какъ-бы не повредить ребенку. Разревется—
и все это отразится на бѣдномъ Мурочкѣ. Вѣдь и
у нея проклятые нервы — нужды нѣтъ, что опа
простая деревенская дура.
— Перемѣнимъ мамку. Больше дѣлать нечего..
Все исчерпано, завтра я поѣду къ Федору Богда-
нычу и буду просить его выбрать намъ новую
мамку,—рѣшилъ Колояровъ.
— Ты, Базиль, попроси Федора Богданыча,
чтобы онъ не очень на красоту-то кормилицы на-
легалъ, — говорила сыну Александра Ивановна.—
Довольно ужъ намъ этой красоты. Показала опа
себя. Только-бы была здоровая и молочная, а кра-
соты не надо. Такъ ты и скажи.
— Хорошо, хорошо. Теперь ужъ самъ вижу, что
красота, кромѣ вреда, ничего не приноситъ.
На другой день Колояровъ поѣхалъ къ доктору
Федору Богдановичу.
81
О)	иѵ-
]г4"?0Л0ЯР0ВЪ зналъ, что доктора Федора Богда-
* повича Кальта застать дома можно было отъ
часу дня до двухъ часовъ, когда онъ принималъ
на дому частныхъ больныхъ, или въ девять часовъ
утра, сейчасъ послѣ того, какъ онъ всталъ съ по-
стели и пилъ свой кофе. Хоть и вполнѣ обрусѣв-
шій нѣмецъ, родившійся и воспитавшійся въ
Россіи, Кальтъ былъ очень аккуратенъ. Ровно въ де-
вять съ половиной часовъ утра онъ уходилъ въ
больницу, гдѣ состоялъ старшимъ ординаторомъ,
и ради моціона шелъ пѣшкомъ. Въ больницѣ онъ
осматривалъ больныхъ, бесѣдовалъ съ младшими
ординаторами, назначалъ лекарство, ^съѣдалъ въ
конторѣ казенный завтракъ, въ большинствѣ слу-
чаевъ состоявшій изъ бифштекса или телячьей
котлеты и, запивъ его чаемъ, въ первомъ часу
дня возвращался также пѣшкомъ домой, гдѣ
принималъ больныхъ, а послѣ двухъ часовъ уже
дѣлалъ визиты, навѣщая своихъ паціентовъ, на
своей лошади. Кальтъ былъ вдовецъ и хотя дер-
жалъ, кромѣ лакея, и кухарку, но обѣдалъ дома
рѣдко, а все больше у знакомыхъ, которыхъ у не-
го было множество, или въ клубѣ. Онъ былъ
страстный любитель игры въ винтъ и почти каж-
дый вечеръ игралъ гдѣ-нибудь въ карты. Жилось
ему хорошо. Онъ былъ акушеръ, считалъ себя спе-
ціалистомъ по женскимъ и дѣтскимъ болѣзнямъ,
но не брезговалъ и другой практикой въ знако-
мыхъ семьяхъ.
6
82
Колояровъ, побывъ съ утра немного у себя въ
департаментѣ и перелистовавъ въ кабинетѣ два-
три дѣла, пріѣхалъ къ доктору Кальту во второмъ
часу дпя. У подъѣзда Кальта уже стояла доктор-
ская лошадь, запряженная въ сани съ медвѣжьей
полостью и съ кучеромъ на козлахъ, у котораго
сзади, на поясницѣ, около кушака, были прпкрѣ
плены часы.
„Дома еще Федоръ Богданычъ, не уѣхалъ",—
подумалъ Колояровъ, увидавъ докторскаго кучера,
вошелъ въ подъѣздъ и сталъ взбираться по лѣст-
ницѣ Какъ врачъ-практикъ, Кальтъ очень хорошо
понималъ, что ради привлеченія къ себѣ амбула-
торныхъ паціентовъ, ему не слѣдуетъ жить высоко,
а потому квартира его была въ бель-этажѣ. Лѣст-
ница была хорошая, отлогая, съ каминомъ и ста-
туями. Квартира была меблирована роскошно.
Кальтъ и тутъ понималъ, что роскошью квартиры
онъ поднимаетъ себѣ цѣну.
— Есть кто-пибудь у доктора?—спросилъ Колоя-
ровъ пожилого лакея, который зналъ его.
— Одна дама въ кабинетѣ, а другая дожидается
въ гостиной. Вѣдь уже кончаемъ.
— Мнѣ на пять-десять минутъ.
— Да васъ они могутъ и безъ очереди принять.
Я доложу,—сказалъ лакей.
— Если только одна больная на очереди, то я
подожду. Зачѣмъ-же перебивать.
И Колояровъ вошелъ въ гостиную. Гостиная
была мягкая, шелковая, свѣжая. Двѣ-три хоро-
шенькія картинки на стѣнѣ, масляный портретъ
самого Кальта, старинные дорогіе бронзовые часы
83
па каминѣ, шкафчикъ-буль съ парой дорогихъ
вазъ, піанино, китайскія ширмочки, круглый столъ
съ плюшевой салфеткой и на немъ альбомы и книги
въ яркихъ сафьяновыхъ переплетахъ съ золотымъ
тисненіемъ. Колоярову пришлось ждать не долго.
Въ дверяхъ изъ кабинета въ гостиную показался
Кальтъ въ вицмундирномъ фракѣ и съ орденомъ
на шеѣ.
— А! Василій Михайлычъ!—сказалъ онъ, увидавъ
Колоярова и подходя къ нему.—Что такое у васъ
случилось? Супруга нездорова или ребенокъ?
— Все есть...—махнулъ рукой Колояровъ.—При-
нимайте, кто раньше меня пришелъ. Потомъ раз-
скажу.
Кальтъ сдѣлалъ кивокъ сидѣвшей дамѣ съ под-
вязанной щекой и проговорилъ, указавъ на ка-
бинетъ:
— Прошу, сударыня, пожаловать.
Принявъ даму и выпустивъ ее изъ кабинета че-
резъ другую дверь, выходящую въ прихожую,
Кальтъ снова появился въ дверяхъ гостиной.
— Ну-съ, что у васъ такое приключилось, мой
милѣйшій? — спросилъ опъ Колоярова, снова про-
тягивая ему обѣ руки и, прибавивъ: „пойдемте
въ кабинетъ", ввелъ его къ себѣ.
Кабинетъ былъ зеленый сафьянный съ тяжелой
рѣзной мебелью. На стѣнѣ двѣ картинки изъ ан-
тичной жизни и прекрасная акварель дамы брю-
нетки, нѣсколько бронзовыхъ статуетокъ, англій-
скіе часы съ курантами на столѣ, заваленномъ
книгами, два рѣзныхъ шкафа съ книгами, стеклян-
ный шкафъ съ хирургическими инструментами,
84
между которыми блестѣли двое акушерскихъ шип-
цовъ, десятичные вѣсы для взвѣшиванія больныхъ,
акушерское кресло, большая отоманка, а посреди
всего этого громадный письменный столъ.
Колояровъ и Кальтъ сѣли у письменнаго стола.
Кальтъ раскрылъ передъ нимъ свой серебряный
портсигаръ и предложилъ курить.
— Ужасное происшествіе, Федоръ Богданычъ,—
началъ Колояровъ.—Происшествіе, выходящее изъ
ряда вопъ.
— Кормилица сбѣжала?—задалъ вопросъ докторъ
и улыбнулся.
— Не сбѣжала еще, но уходитъ. Больше трехъ
дней не хочетъ оставаться. Она выходитъ замужъ
за нашего швейцара. Мы уговаривали ее остаться,
сулили деньги, но ничего не помогло. Не знаемъ,
какъ теперь и быть. Жена въ отчаяніи. Обращаемся
къ вамъ.
— Найдемъ другую кормилицу, сегодня-же най-
демъ и предоставимъ вамъ,—сказалъ докторъ.
— Но вѣдь это должно повліять на здоровье
нашего сына...
Колояровъ былъ удрученъ.
— Пустяки,—сказалъ докторъ.—Мы подгонимъ
съ соотвѣтствующимъ ему молокомъ кормилицу
А вы вотъ выслушайте лучше, какую я вчера
игру проигралъ въ клубѣ. Большой шлемъ, ба-
тенька, и безъ трехъ...
— Жена до того разстроилась, что даже сама
захворала, — продолжалъ Колояровъ, не слушая
его. '
— А я давно ей брома пе прописывалъ. Заѣду
85
и пропишу. Но вы выслушайте... Пришла ко мнѣ
карта—тузъ, король, дама, валетъ, тройка червей...
— Если-бы вы могли намъ, Федоръ Богданычъ
сегодня или завтра предоставить мамку. За свою
кормилицу мы дрожимъ каждый часъ. Поведеніе
ея ужасно. Она бѣгаетъ на свиданіе.
— Сегодня вечеромъ у васъ можетъ быть корми-
лица. Ну-съ, въ прикупкѣ у меня король и дама
пикъ. Тузъ съ восьмеркой были па рукахъ.
— Жена голову потеряла... Нервы расшатаны...—
не унимался Колояровъ.
— Бромцу, бромцу двѣ баночки... Я заѣду. Обра-
зовалась изумительная игра. Не нашъ ходъ... Я
объявилъ игру...
— Не можете-ли вы сегодня, Федоръ Богданычъ,
пріѣхать къ намъ обѣдать?
— Отчего-же нѣтъ? Съ удовольствіемъ. Сегодня
я никуда... Хотѣлъ ѣхать въ клубъ. Повинтимъ у
васъ.
— Очень обяжете. Угощу васъ охотницкимъ
блюдомъ... особеннымъ. Я заказалъ повару бѣло-
зерскіе снятки подъ легонькой бешемелью.
— Прекрасная вещь. Но выслушайте, какъ кон-
чилась игра-то.
— Я слушаю, Федоръ Богданычъ... Только Фе-
доръ Богданычъ, мы рѣшили просить васъ на
этотъ разъ не выбирать намъ красивую мамку...
Богъ съ ними, съ этими красивыми... Одни только
грѣхи...
— Вы даже сами можете выбрать себѣ мамку.
Поѣдемте сейчасъ со мной къ моей акушеркѣ...
Тамъ цѣлый разсадникъ мамокъ... Я ихъ осмотрю.
80
отберу подходящихъ, а вы выбирайте. Это неда-
леко. Имѣете на это время?
— ‘Ахъ, Федоръ Богданычъ, хоть-бы и не имѣлъ,
такъ для такого дѣла надо все бросить.
— Такъ ѣдемте сейчасъ. У меня лошадь давно
готова. А игру я вамъ сейчасъ разскажу. Такую
игру надо занести въ исторію. У васъ будетъ сего-
дня кто-нибудь къ обѣду?
Докторъ поднялся, взялъ шапку и позвонилъ.
— Дядя-генералъ хотѣлъ пріѣхать, — отвѣчалъ
Колояровъ, тоже поднимаясь и направляясь вмѣ-
стѣ съ докторомъ въ прихожую.
. — Нѣтъ, я къ тому, что пе особенно долюбли-
ваю я съ дамами играть, — продолжалъ докторъ,
одѣваясь въ прихожей.—Прошлый разъ ваша теща...
Вѣдь она рѣжетъ вмѣсто того, чтобъ помогать.
— Я самъ не долюбливаю играть съ дамами,—
отвѣчалъ Колояровъ, выскакивая па лѣстницу.—
Я, вы, дядя-гепералъ. За четвертымъ партнеромъ
можно послѣ обѣда послать. Братъ жепы.
— Ну, вотъ такъ лучше. А то съ дамами—изви-
ните. Вѣдь это называется — лапти плесть. Такъ
вотъ игра-то... Не нашъ ходъ!.. Казалось, что всѣ
пріемы у насъ...—повѣствовалъ докторъ, спускаясь
съ лѣстницы.
— Мы, докторъ, при наймѣ кормилицы скупиться
не будемъ,—перебилъ его Колояровъ. —Только-бы
нашлась подходящая. Всѣ наряды нынѣшней мам-
ки—ей. Нынѣшняя ничего не получитъ.
— И въ результатѣ — безъ трехъ, — закончилъ
докторъ.—Каково вамъ это покажется? А надпяхъ
еще была игра...
87
Но тутъ доктору подали сани и пришлось са-
диться.
— Ахъ, у васъ тоже конь? — сказалъ докторъ,
видя, что и къ Колоярову подъѣхалъ его кучеръ.—
Ну-съ, тогда поѣзжайте сзади меня.
Опи сѣли каждый въ свои сани и помчались
къ акушеркѣ въ „пріютъ для кормилицъ".
XV.
І'І'РПОТЪ для комилпцъ акушерки Чертыхае-
* * вой помѣщался въ одной изъ улицъ, приле-
гающихъ къ Литейному проспекту, въ большомъ
каменномъ домѣ съ вывѣской пріюта на подъѣздѣ.
Чертыхаева, кромѣ того, имѣла двѣ комнаты для
такъ называемыхъ „секретныхъ родильницъ".
Выйдя у подъѣзда изъ саней, докторъ Кальтъ
и Колояровъ поднялись по лѣстницѣ въ третій
этажъ. Швейцаръ внизу далъ уже звонокъ въ
квартиру и передъ ними, когда они поднялись,
стояла уже открытая дверь, отворенная горничной.
— Скажите Софьѣ Петровнѣ, что пріѣхалъ я.
Пусть поскорѣе выйдетъ. Я тороплюсь,—сказалъ
докторъ, сбрасывая на руки горничной верхнее
платье.—А этотъ господинъ со мной. У васъ есть
сегодня мамки?—спросилъ оиъ.
— Только четыре пришли, Федоръ Богдапычъ,—
отвѣчала горничная, вѣшая пальто доктора и при-
нимая шубу Колоярова.
Она впустила ихъ въ гостиную. Гостиная была
приличная. Въ бронзовой клѣткѣ сидѣлъ попугай.
88
а стѣнахъ висѣли олеографіи, фотографіи и лито-
графіи.
— Ужасно любитъ пудриться передъ посѣтите-
лями—вотъ отчего я тороплю,—замѣтилъ Колоя-
рову докторъ.—Кокетство одолѣло. Хорошая, ис-
полнительная акушерка, но на лицо три тона кра-
ски накладываетъ. А вторая игра была у меня
также въ высшей степени интересная,—опять на-
чалъ разсказывать докторъ.—Было это на прошлой
недѣлѣ у Елатьевыхъ. Я у нихъ годовымъ... Сдаютъ,
какъ вамъ это ни странно покажется, восемь пикъ,
отъ короля. Развертываю—все черныя карты. Я
даже поразился...
Но тутъ показалась акушерка Чертыхаева, дама
среднихъ лѣтъ, брюнетка, худощавая и дѣйстви-
тельно накрашенная. Она была въ черномъ шел-
ковомъ платьѣ, съ золотыми браслетами на рукахъ
и съ часами у пояса, спущенными на большой зо-
лотой цѣпочкѣ отъ брошки, застегнутой у самаго
горла.
— ФедоръБогданычъ...—начала она, улыбаясь.—
Горничная мпѣ говоритъ, а я и пе вѣрю. Очень
рада...
— За товаромъ пріѣхалъ. Есть товаръ? Вотъ это
господинъ Колояровъ, и ему мамка-кормилица къ
ребенку требуется,—заговорилъ докторъ.—А это
вотъ сихъ дѣлъ поставщица Софья Петровна и ве-
ликая хлопотунья по своей части.
— Ужъ вы, Федоръ Богданычъ, всегда меня
расхваливаете, а я этого даже и не стою,—жемани-
лась акушерка.
Колояровъ подалъ акушеркѣ руку.
И. А. Лейкинъ.
89
— Люблю, оттого и хвалю,—шутливо отвѣчалъ
докторъ, сѣлъ къ столу и сталъ закуривать папи-
росу, предложивъ такую и Колоярову, усадивъ его
противъ себя.—Ну-съ, хвастайте товаромъ. Софья
Петровна.
— Сегодня только четыре пришли, но всѣ жен-
щины здоровыя, не отощалыя.
— А намъ только одну надо.
— Прикажете ихъ позвать?
Акушерка сдѣлала движеніе.
— Постойте, постойте. Намъ новорода не надо,—
остановилъ ее докторъ.—Намъ нуженъ особый то-
варъ. У нихъ кормилица уже мѣсяца четыре кор-
митъ ребенка, по по нѣкоторымъ обстоятельствамъ
приходится съ ней разстаться.
— Шестой мѣсяцъ она кормитъ Мурочку, Фе-
доръ Богданычъ,—поправилъ его Колояровъ.
— Будто ужъ шестой мѣсяцъ? А мнѣ казалось,
что это такъ недавно,—удивился докторъ. — Ну,
такъ вотъ шестой мѣсяцъ. Надо соотвѣтствующую
сему и кормилицу.
— Такая именно и есть по пятому или ше-
стому мѣсяцу съ молокомъ,—отвѣчала акушерка. —
Двѣ даже такихъ. Одна въ воспитательномъ домѣ
что-то не поладила, а у другой питомецъ умеръ.
— Нѣтъ, ужъ мы такую не возьмемъ, у кото-
рой питомецъ умеръ. Богъ съ ней,—тревожно за-
говорилъ Колояровъ.—Можетъ быть, какая-нибудь
заразная болѣзнь.
— Нѣтъ, нѣтъ, пустое... Просто хилый ребенокъ...
Застудили... Колотье...—отвѣчала акушерка.—Я уз-
навала... Будьте покойны... Да, наконецъ, вѣдьмы
Господа и слуги.
90
ее, послѣ того какъ вы выберете, вымоемъ въ банѣ.
Такъ недавно родившихъ, Федоръ Богдапычъ, вамъ
не надо?
— Съ какой-же стати?! Я вамъ сказалъ, какой
у насъ ребенокъ.
— Ну, такъ я сейчасъ этихъ и позову.
Акушерка направилась въ сосѣднюю комнату и
вернулась оттуда съ двумя женщинами. Одна была
небольшого роста, одѣтая какъ вообще одѣвается
женская прислуга въ небогатыхъ домахъ, черно-
глазая, миловидная, очень молоденькая съ кудерь-
ками на лбу, другая—деревенскаго типа, въ ситце-
вомъ платьѣ, лѣтъ на семь постарше первой, ску-
ластая, широкоплечая. Онѣ вошли, встали противъ
доктора и Колоярова и потупились. Та, которая
помоложе, крутила кончикъ бѣлаго коленкороваго
передника со складками.
— У которой-же ребенокъ-то умеръ?—все еще
тревожно спросилъ Колояровъ.
— У меня, баринъ. И такъ я любила ее, такъ
любила!—отвѣчала молоденькая женщина. — Дѣ-
вочка... да такая хорошенькая!., по худенькая...
Но вотъ не далъ Богъ вѣку...
— Что-жъ вы въ полъ-то смотрите! Глядите на
доктора, глядите па барина. Такъ нельзя... Вѣдь
васъ нанимать пришли. Нужно видѣть, кого бе-
решь, оборвала кормилицъ акушерка.—Да глядите
повеселѣе.
Женщины подняли головы. Молоденькая даже
улыбнулась.
— Молочность испытывали у нихъ?—спросилъ
докторъ.
91
— Охъ, много! Въ особенности вотъ у этой...—
кивнула акушерка па женщину, которая была по-
старше.
Докторъ поднялся, подошелъ къ кормилицамъ
и сталъ смотрѣть у нихъ глаза, оттопыривъ у
нихъ нижнія вѣка, сначала у одной, потомъ у
другой.
— Разстегнитесь,—сказалъ онъ имъ и сталъ осма-
тривать у нихъ грудь.
Акушерка сходила въ сосѣднюю комнату и при-
несла доктору чистое полотенце.
— Можетъ быть, выслушивать будете?
— Чего тутъ выслушивать! И такъ вижу, что
легкія здоровѣе здоровыхъ. А вотъ когда мы оста-
новимся на которой, то я ее тогда подробно
осмотрю.
Въ это время изъ сосѣдней комнаты ворвалась
въ гостиную шустрая бабенка въ красномъ клѣт-
чатомъ платкѣ на плечахъ, блондинка съ льня-
ными волосами, и заговорила:
— Возьмите меня, господинъ хозяинъ, я вамъ
въ лучшемъ видѣ потрафлю. Я у купцовъ жила,
на ѣду не прихотлива и особыхъ нарядовъ мнѣ
не надо.
— Ты зачѣмъ сюда? Кто тебѣ позволилъ?—крик-
нула на нее акушерка.—Тебя развѣ звали?
— Милая барышня, Софья Петровна, да я ужъ
и такъ у васъ больше недѣли безъ прока сижу.
Должпа-же я, Софья Петровна... Сколькихъ вы
поставили, а я все безъ мѣста.
— Не годишься ты къ этому ребенку... Пони-
маешь, не годишься. Ты только недѣля, какъ изъ
92
родильнаго, а тутъ ребеночекъ полугодовалый.
Уходи!
— Баринъ миленькій, грудей у меня хоть от-
бавляй!..—вопила ворвавшаяся въ гостиную кор-
милица, но акушерка протолкала ее за дверь.
Двѣ женщины по прежнему стояли передъ док-
торомъ и Колояровымъ. Колояровъ разсматривалъ
ихъ, вздѣвъ на носъ золотое пенснэ.
— Знаете, докторъ, если вы ничего не имѣете
противъ,—шепнулъ онъ Кальту,—то я взялъ-бы
правую кормилицу, то-есть скуластую. Во-первыхъ
у нея пе умиралъ ребенокъ, а во-вторыхъ, она и.
изъ лица не казиста. Еликанида кормилица дала
намъ такой опытъ, что я теперь боюсь взять въ
кормилицы даже и миловидную женщину. Да и
жена меня объ этомъ просила.
Докторъ оттопырилъ нижнюю губу, поправилъ
очки и отвѣчалъ:
— Что-жъ, возьмите. Эти кормилицы будутъ
обѣ молочпы и обѣ подходящи для вашего ребенка.
Рѣшайте, и тогда я сейчасъ подробно ее осмотрю.
— Такъ эту. Она погрубѣе будетъ и па нее, на-
дѣюсь, нпкто ужъ не позарится. Какъ тебя звать,
милая?—спросилъ Колояровъ скуластую женщину.
— Степанидой, баринъ.
Степаниду тотчасъ-же оставили одну, а другую
женщину удалили.
Уходя, женщина воскликнула:
— Вѣдь вотъ счастье-же людямъ, прямо собачье
счастье! Сегодня только въ пріютъ къ акушеркѣ
записалась и ужъ мѣсто себѣ слопала, а я, не-
счастная, недѣлю здѣсь сижу.
93
XVI.
,Т г ТЕІІАНИДЪ тотчасъ-же были объявлены Колоя-
V' ровымъ условія найма.
— Докормишь ребенка до копца, будешь къ
нему внимательна, ласкова — и все наше бѣлье,
которое мы тебѣ дадимъ, всѣ наряды кормилицы—
все тебѣ пойдетъ,—сообщилъ ей Колояровъ.
— Съ удовольствіемъ, баринъ, съ удовольствіемъ.
Я къ дѣтямъ ласкова, люблю дѣтей,—отвѣчала та.
— И тюфякъ тебѣ, и подушки тебѣ отдадимъ, будь
только къ своимъ обязанностямъ исполнительна.
— О, онѣ эти правила всѣ знаютъ!—замѣтила
акушерка. — Сюда и неученая-то придетъ, такъ
сейчасъ-же научатъ. Здѣсь школа.
— Я, милая Софья Петровна, въ первый разъ
по мѣстамъ,—отвѣчала Степанида и тутъ-же спро-
сила Колоярова: — А сапоги и калоши, баринъ,
тоже па вашъ счетъ?
— Я не знаю, какъ у насъ теперешняя мамка
живетъ. Жена это знаетъ. Но хорошо, пусть бу-
дутъ и сапоги съ калошами наши. Только дол-
женъ предупредить, что вѣдь со двора мы тебя
одну отпускать не будемъ.
— Ой, баринъ! Такъ какъ-же тогда?
— А ужъ тамъ какъ знаешь! Гулять мы тебя
будемъ пускать, но въ сопровожденіи бонны или
горничной.
— Баринъ, ваше благородіе!—вырвалось у Сте-
паниды, и лицо ея омрачилось.
94
— Да вѣдь ужъ это порядокъ извѣстный для
тѣхъ, кто въ мамки поступаетъ,—замѣтила ей аку-
шерка.
— А какъ-же ребеночка-то моего мнѣ навѣстить?
Вѣдь онъ у меня теперь у квартирной хозяйки.
— Ребеночка должна въ воспитательный отдать!
, Отдашь и получишь билетъ. Откормишь господ-
скаго ребенка и возьмешь своего,—вразумляла ее
акушерка и прибавила:—Да чего притворяешься-то!
Ты вѣдь все это лучше насъ знаешь. Ты вѣдь въ
кормилицахъ жила въ воспитательномъ.
— Жила, жила, но изъ-за того и ушла, что тамъ
воли мало, да и жалованье пустое. Опять-же
трехъ кормишь. Свой и два чужихъ ребенка на
груди.
— Ты что: замужняя пли дѣвица?—поинтересо-
вался Колояровъ.
- Дѣвушка, — отвѣчала Степанида и потупи-
лась.—Гдѣ замужней быть!
— Замужняя большая рѣдкость,—вставила свое
слово акушерка. — Опѣ не идутъ въ кормилицы.
Да и бракуютъ ихъ. Вѣдь мужъ своими посѣще-
ніями надоѣстъ. А не пустить нельзя —мужъ.
— Нѣтъ, нѣтъ! чтобъ никакихъ посѣщеній! —
воскликнулъ Колояровъ.—Такъ вотъ думай, Степа-
нида, а пѣтъ, такъ мы съ другой уговоримся.
— Нѣтъ, зачѣмъ-же... Я согласна буду. А только
кто-же за ребеночка моего въ воспитательный пла-
тить будетъ?
— Конечпо-же, ты... — быстро отвѣчала ей аку-
шерка. — Ты это должна дѣлать изъ своег о жало
вапья.
95
— Да велико-ли жалованье, барыня Софья Пе-
тровна!
— Ахъ, ты неблагодарная! Да такого жалованья
иной писарь-чиновникъ не получаетъ. Зачѣмъ-же
ты въ пріютъ записалась? Зачѣмъ-же ты въ корми-
лицы идешь, если недовольна?—упрекнула Степа-
ниду акушерка.
— Да я довольна, а только вонъ у генеральши
одной моя землячка жила, такъ тамъ и за ребе-
ночка ейнаго въ воспитательный платили. За че-
тырнадцать мѣсяцевъ платили, а я-то вѣдьиду па
мѣсто на сколько? Ребеночекъ-то господскій вѣдь
ужъ подросши.
— На пять-шесть мѣсяцевъ ты поступаешь въ
кормилицы къ намъ,—сказалъ Колояровъ и тутъ-
жс прибавилъ:—Ну, хорошо, хорошо. Я и за ребенка
твоего заплачу въ воспитательный, будь только
довольна нашими порядками. Недовольство пор-
титъ молоко.
— Много вамъ благодарны, баринъ. Спасибо
вамъ. Мерси.
Степанида въ поясъ кланялась Колоярову.
— Напрасно... Балуете вы ее...—шепнула ему
акушерка.
— Ну, да ужъ пусть только не жалуется, пусть
будетъ привязана къ ребенку и нашему дому,—
пробормоталъ Колояровъ.—Я дамъ вамъ деньги,
сколько нужно въ воспитательный. Распорядитесь
пожалуйста. А когда вы можете ее привезти къ
намъ?
— Да пожалуй даже сегодня вечеромъ. Федоръ
Богданычъ осмотритъ ее, потомъ я пошлю ее съ
96
дѣвушкой въ бапю, а затѣмъ къ вамъ...—дала
отвѣтъ акушерка.
— Милая Софья Петровна!—воскликнула Степа-
нида.—Какъ-же сегодня-то? Дайте мнѣ отгуляться
малость передъ мѣстомъ, дайте ребеночка моего
навѣстить.
— Ребенка ты принесешь сегодня ко мнѣ, завтра
я его отправлю въ воспитательный подъ квитанцію,
а отгуляться тебѣ не полагается! — строго сказала
ей акушерка.—Что ты съ ума сошла, что-ли? Отгу-
ляться...
— Да ужъ пожалуйста, Софья Петровна, послѣ-
дите запей... и прямо къ намъ...—испуганно про-
говорилъ Колояровъ и, вставъ съ кресла, обѣими
руками пожалъ обѣ руки акушерки.
— Ну-съ, для порядка и успокоенія васъ, я ее
все-таки поосновательнѣе осмотрю... Пойдемте,
Софья Петровна, — пригласилъ докторъ акашерку
и удалился вмѣстѣ съ ней и съ Степанидой.
Колояровъ остался въ гостиной одинъ. Онъ ку-
рилъ, взялъ переплетенный экземпляръ „Нивы",
лежавшей па столѣ, и сталъ его перелистывать,
разсматривая картинки. Вдругъ скрипнула дверь
и па порогѣ ея показалась еще женщина—четвер-
тая: крупная, дородная, чернобровая, молодая.
Она была въ свѣтлоспнемъ шерстяномъ платьѣ съ
желтой отдѣлкой, безвкусномъ и неуклюже на ней
сидѣвшемъ. Она улыбалась и произнесла:
— Баринъ, а баринъ! Меня-то вамъ и не пока-
зали, а я вотъ какая здоровая—посмотрите на меня.
Вѣдь она, здѣшняя акушерка, кого первымъ по-
97
называетъ? Кто ей больше халтуры даетъ. Не вѣ-
рите, баринъ? Право слово...
Колояровъ смотрѣлъ на нее и недоумѣвалъ. На-
конецъ, онъ спросилъ:
— Вы тоже кормилица?
— Да, да... Тоже наниматься пришла и сижу
здѣсь.
— Мы ужъ выбрали себѣ кормилицу.
— Степаниду? Да она, баринъ, вамъ не годится.
— Отчего? Что за вздоръ! Нашъ докторъ за нее
ручается.
— Да докторъ не знаетъ, баринъ. И Софья Пе-
тровна тоже не знаетъ за ней этой прорухи.
— Что такое?
— Только Бога ради, баринъ, вы не говорите
Софьѣ Петровнѣ, что я вамъ сказала.
— Да что такое? Говорите, пожалуйста.
— Выпить любитъ. Изъ-за этого-то, кажется, она
и въ воспитательномъ не поладила.
Колоярова передернуло.
„А что если это правда?14—подумалъ онъ и даже
испугался, но сообразивъ, что тутъ можетъ быть
и ложь изъ-за наискорѣйшаго полученія мѣста,
сказалъ:
— Послушайте, мнѣ кажется, что вы клевещете.
— Зачѣмъ-же, баринъ, намъ клеветать? Она
сама намъ разсказыва, что выпила она въ воспи-
тательномъ — ну, изъ-за этого все и произошло.
Возьмите, баринъ, меня въ кормилицы. Я два года
тому назадъ уже кормила у господъ и знаю все,
какъ и что... Меня учить не надо.
— Я взялъ... — растерянно произнесъ Колоя-
98
ровъ.—Мнѣ докторъ выбралъ. А если васъ намъ
акушерка не показала, то, должно быть, вы не го-
дитесь по своему молоку. Вы когда родили?
— Да ужъ недѣли двѣ съ половиной, баринъ,—
отвѣчала женщина.
— Ну, вотъ видите. А у меня полугодовалый
ребенокъ.
Въ сосѣдней комнатѣ раздались шаги. Женщина
тотчасъ-жѳ скрылась за дверью.
„Вретъ... Клевещетъ... Не можетъ быть, чтобъ
эта Степанида, которую мы взяли, была пьющей...
Не похожа она на пьющую. Да наконецъ, у насъ
будетъ подъ присмотромъ. Гдѣ ей достать у насъ
впна“!—успокаивалъ себя Колояровъ.
Показались докторъ Кальтъ и акушерка.
— Здоровѣе здоровой. Не ладно она скроена,
по крѣпко сшита,—отрапортовалъ докторъ Колоя-
рову про Степаниду.—Золото, а не кормилица.
Сходя съ лѣстницы вмѣстѣ съ Колояровымъ отъ
акушерки, докторъ Кальтъ опять завелъ разговоръ
о винтѣ.
— У меня есть маленькая статистика о моей
игрѣ,—говорилъ онъ. — Играю я, какъ вы знаете,
въ большинствѣ случаевъ по маленькой, по какая-
бы игра ни была, въ четныя числа я почти всегда
проигрываю, въ нечетныя — выигрываю. И даже
тринадцатое число для меня счастливо.
Колояровъ не слушалъ его. Въ головѣ его си-
дѣла кормилица.
— А что, докторъ, мнѣ пришло въ голову... —
началъ онъ уже совсѣмъ внизу, на подъѣздѣ. —
99
Не пьетъ-ли эта кормилица, которую мы взяли?
Лицо у пей такое подозрительное, видъ такой.
— Никакихъ указаній нѣтъ,—отрицательно по-
качалъ головой докторъ.—И лицо ничего. Не кра-
савица опа, но лицо, какъ лицо. Нѣтъ, батенька,
вы мнительны, очень мнительны.
Они стали садиться каждый въ свои сани.
— Такъ вы обѣдаете у насъ сегодня, Федоръ
Богданычъ?—спросилъ Колояровъ.
— Обязательно. Составляйте партію. Навѣщу
трехъ-четырехъ больныхъ и буду у васъ.
Колояровъ и докторъ поѣхали въ разныя стороны.
ЙХѴЦ.
ЮЛОЯРОВЪ пріѣхалъ домой къ обѣду. Его
1 уже медали. Жена вышла въ прихожую. Опа
была взволнована.
— Что такое? Что съ тобой?—спосплъ онъ.
— Да все съ мамкой... Цѣлая исторія... — отвѣ-
чала жена.—Представь себѣ, она опять къ швей-
цару бѣгала и просидѣла тамъ болѣе получаса. Я
останавливала, но никакихъ средствъ... „Не смѣете,
говоритъ, удерживать... я къ жениху1*... А утромъ,
пока мы спали, она, говорятъ, и сундукъ свой къ
нему переправила. Наши люди помогали и пере-
таскивать.
— Успокойся, Катишь, — торжественно сказалъ
Колояровъ, цѣлуя жену.—Новая кормилица наня-
та, и сегодня вечеромъ акушерка привезетъ ее къ
намъ. Федоръ Богданычъ и я — мы вмѣстѣ выби-
рали. Федоръ Богданычъ пріѣдетъ къ намъ обѣдать.
іоо
— Да, но Еликанида-то... Вѣдь все-таки до ве-
чера... Не лучше-ли Мурочку до пріѣзда новой
кормилицу на коровьемъ молокѣ продержать, на
мукѣ Нестле, что-ли? Ты посмотри на Еликаниду. Я
никогда не видѣла ее такой... Глаза блестятъ... рожа
красная... Раньше была, какъ овечка, а теперь
дерзничаетъ. „Не смѣете задерживать!* Кольцо ужъ
обручальное у ней на рукѣ появилось... Мнѣ ка-
жется, она даже выпила тамъ у швейцара. Отъ
нея пахнетъ. Александра Ивановна опрыскивала
ее одеколономъ, но все-таки отъ нея отдаетъ. Да и
кромѣ вина, новыми сапогами отдаетъ.
— Федоръ Богданычъ пріѣдетъ сейчасъ обѣдать
и все рѣшитъ. А пока будь покойна.
Въ гостиной къ Колоярову вышли двѣ старушки-
бабушки и засыпали его вопросами о новой мамкѣ.
— Молодая или пожилая? Какихъ лѣтъ? На-
дѣюсь, ужъ вы красивую не выбирали?
— Красота не принималась въ разсчетъ. Отыски-
валось только здоровье и молочность, и Федоръ
Богданычъ говоритъ, что она вполнѣ отвѣчаетъ
всѣмъ требованіямъ, —сразу удовлетворилъ любо-
пытству бабушекъ и жены Колояровъ. — Но она
не уродъ. Такъ себѣ заурядная простая женщина
и зовутъ ее Степанидой.
— Степанида и Еликанпда! Какъ это пришлось
въ риѳму,—сказала бабушка Колоярова.
— А подойдутъ-ли ей наряды Еликапиды?—спро-
сила мать Колояровой, отличающаяся всегда раз-
счетливостью.—Какого она роста?
— Такого-же, какъ и Еликанпда. Развѣ не-
множко побольше.
101
— Ну, это даже хорошо, потому Елпканидѣ всѣ
сарафаны длинны.
Черезъ полчаса пріѣхалъ къ обѣду докторъ
Федоръ Богданычъ. Онъ прочелъ молодой Колоя-
ровой цѣлую лекцію о томъ, что перемѣна молока,
сдѣланная разъ или два, никогда не повліяетъ па
здоровье ребенка, и успокоилъ ее.
Прислуга Колояровыхъ, слышавшая разговоръ о
наймѣ новой мамки, тотчасъ-же сообщила Елика-
нидѣ. Та всполошилась п стала собираться ухо-
дить совсѣмъ. Она связала въ узелокъ остатки сво-
его добра, переодѣлась въ свое бѣлье и ситцевое
платье и приступила къ господамъ, чтобы тѣ ее
отпустили изъ дома сейчасъ-же.
— Пожалуйте, баринъ, мнѣ разсчетъ и паспортъ.
Я больше у васъ не могу оставаться. Я сейчасъ
къ Киндею Захарычу пойду,—говорила опа.
— То-есть какъ это сейчасъ? Не имѣешь права!—
воскликнулъ Колояровъ.—Ты должна дождаться
новой мамки. Вечеромъ привезутъ новую мамку,
она приметъ ребенка, и ты уйдешь па всѣ четыре
стороны.
— Не могу я, баринъ, ждать! Сегодня субботній
день, и я Киндею Захарычу хоть полъ въ швей-
царской къ завтрашнему воскресенью вымою.
— Нѣтъ, какова женщина!—проговорила съ дро-
жью въ голосѣ Екатерина Васильевна. — И это за
всѣ наши попеченія о ией, за всю пашу доброту,
за все, что мы дѣлали для нея! Нѣжили, хо-
лили...
— Барыня, да вѣдь это вы все для вашего ре-
бенка, а не для меня. Нѣть, уже какъ хотите, а
102
вы сейчасъ меня увольте. Я болѣе оставаться у
васъ не могу.
— Должна оставаться, должна! Иначе я съ то-
бой по-свойски распоряжусь!—закричалъ на Ели-
каниду докторъ и стукнулъ кулакомъ по столу. —
Маршъ въ дѣтскую! Отправляйся!
— А вы что на меня кричите?—огрызнулась на
него Еликанида. — Не у васъ я служу, да и пе
крѣпостная ваша. Пожалуйста потише.
— Да она просто разбойница!—возмущалась ба-
бушка Александра Ивановна. — Ее кто-нибудь на-
учаетъ, кто-нибудь подзуживаетъ.
— Никто меня не научаетъ, я просто воли хочу.
Изныла я съ вашимъ ребенкомъ, — не унималась
Еликанида.—Такъ что-же, баринъ, пожалуйте мнѣ
разсчетъ и паспортъ,—обратилась Еликанида снова
къ Колоярову.
— Послѣ обѣда разсчетъ получишь. Теперь мнѣ
некогда. Мы сейчасъ садимся обѣдать, — сказалъ
ей Колояровъ,—Уходи.
— Ну, до послѣ обѣда я, пожалуй, согласна
ждать. А только ужъ пожалуйста сейчасъ-же по-
слѣ обѣда, потому у меня въ швейцарской у Кин-
дея Захарыча и щелокъ для мытья пола кипитъ.
Еликанида повернулась и стала уходить задор-
ной походкой.
Бабушка Александра Ивановна посмотрѣла ей
вслѣдъ, покачала головой и сказала Колоярову.
— Отпусти ее, Базиль, выбрось ей паспортъ и
деньги. Ну, ее... А то пе натворила-бы она со злобы
что-нибудь ребенку. Я Мурочку покараулю до но-
103
вой кормилицы, покормлю его мукой Нестле на
молочкѣ.
— Да, да, Базиль... Лучше отпустить, — загово-
рила Екатерина Васильева.—Я сама боюсь... Отпу-
сти... Выбрось ей паспортъ и деньги сію минуту.
Вѣдь за столъ еще пе сейчасъ садиться. Дяди нѣтъ,
дядя еще не пріѣхалъ.
— Какъ вы думаете, Федоръ Богданычъ? Отпу-
стить?—спросилъ Колояровъ, взглянувъ на доктора.
— Да пожалуй... Гоните ее вонъ...к
Еликанидѣ были отданы паспортъ и деньги, и
она, не простившись съ хозяевами, не взглянувъ
даже на ребенка, захвативъ свой узелокъ, тотчасъ-
же убѣжала въ швейцарскую.
За обѣдомъ только и разговоровъ было, что о
неблагодарности мамки Еликаниды. Припоминалось
все ея ужасное поведеніе, разсказывались о ней
анекдоты. Бонну фребеличку заставили повторить
разсказъ, какъ Еликанпда приглашала ее кататься
по Невскому, какъ она во время прогулки загова-
ривала съ солдатами. Докторъ нѣсколько разъ про-
бовалъ свернуть разговоръ на винтъ, начиная раз-
сказывать, какую одинъ разъ удалось ему выиграть
игру, но тщетно, разсказы о Еликанидѣ опять
возобновлялись. Бабушки охали и ужасались, на-
зывая ее нахалкой, безшабашной.
Александра Ивановна выскочила изъ-за обѣда,
не досидѣвъ до конца, и побѣжала кормить ре-
бенка.
Послѣ обѣда Екатерина Васильевна попросила
доктора посмотрѣть Мурочку. Докторъ отправился
въ дѣтскую, внимательно ощупалъ его, осмотрѣлъ
104
его самого и его пеленки, поглядѣлъ въ рогъ, въ
носъ и торжественно повторилъ любимую свою
Фразу:
— Здоровѣе здороваго.
Екатерина Васильевна засіяла.
Въ ожиданіи новой мамки, докторъ засѣлъ
играть въ винтъ, на этотъ разъ уже въ исключи-
тельно мужской компаніи. Ему везло и онъ былъ
веселъ. Играли съ прикупкой. Открывая прикупку
и видя даму трефъ, которая пришлась ему къ ма-
сти, онъ назвалъ ее Степанидой.
— А вотъ и новая мамушка Степанида. Дай
Богъ, чтобы она пришлась вамъ также къ масти,
какъ мнѣ эта дама трефъ,—сказалъ онъ и объвилъ
малый шлемъ.
Въ десять часовъ вечера акушерка привезла но-
вую мамку-кормплицу Степаниду. Колояровъ вы-
скочилъ изъ-за карточнаго стола встрѣчать ее. Мамку
повели въ дѣтскую къ ребенку и заставили ее пе-
реодѣться во все чистое, хозяйское. Игроки сѣли
кончать роберъ.
Черезъ десять минутъ Екатерина Васильевна при-
бѣжала изъ дѣтской къ карточному столу, вся
сіяющая и радостно объявила играющимъ:
— Новая мамка Степанида кормитъ Мурочку.
Базиль, докторъ, подите и посмотрите, какъ она
кормитъ.
Роберъ былъ конченъ. Колояровъ бросился въ
дѣтскую, пошелъ неохотно отъ карточнаго стола и
докторъ, а за нимъ и остальные два партнера.
Въ дѣтской сидѣла мамка Степанида и кормила
грудью Мурочку.
И. А. Лейкинъ.
105
Докторъ и Колояровъ съ партнерами минутъ
пять смотрѣли на эту картину и затѣмъ отправи-
лись продолжать игру.
Екатерина Васильевна шепнула мужу:
— Ахъ, дай-то Богъ, что-бы эта Степанида
удалась для насъ!
— Удастся. Это съ перваго раза видно. Жен-
щина солидная. На эту пикто не позарится. Не
красавица, — шепнула въ свою очередь бабушка
Александра Ивановна, выходя съ сыномъ въ го-
стиную.
А докторъ Федоръ Богданычъ Кальтъ ужъ си-
дѣлъ за столомъ и кричалъ Колоярову:
— Пожалуйте, пожалуйте! Не задерживайте! Вы-
нимайте карту, гдѣ садиться!
Господа п слуги.





-





іяиннинзии ѵяшлИяп
/

ДЪДУШКА—ИМЕНИННИКЪ.
I.
®ОГАТЫЙ дѣдушка купецъ Иванъ Анисимо-
вичъ Валовановъ былъ именинникъ. Утромъ
дѣдушка сходилъ въ приходскую церковъ къ ран-
ней обѣднѣ, поставилъ на рубль свѣчей къ мѣст-
нымъ иконамъ, вынулъ часть изъ просфоры о
здравіи „Іоанна со чады и внуки", намѣнялъ мѣд-
ныхъ денегъ на полтину и роздалъ ихъ нищимъ
на паперти и къ девяти часамъ утра вернулся до-
мой пить чай, облачившись въ бѣличій халатъ.
Въ девять часовъ утра дѣдушка перешелъ въ
свой кабинетъ, сѣлъ къ письменному столу, вы-
нулъ изъ ящика пятьдесятъ серебряныхъ рублеви-
ковъ, заранѣе приготовленныхъ, разложилъ ихъ
въ пять стопокъ по столу и сталъ ждать поздра-
вителей, просматривая газеты сквозь круглыя се-
ребряныя очки.
Дѣдушка былъ вдовъ, имѣлъ трехъ женатыхъ
сыновей, двухъ замужнихъ дочерей и великое мно-
жество внуковъ и внучекъ отъ сыновей и дочерей,
но жилъ одинъ со старикомъ артельщикомъ и ку-
харкой въ маленькой квартиркѣ изъ четырехъ ком-
натъ, въ одномъ изъ своихъ многоэтажныхъ до-
мовъ, которыхъ у него въ Петербургѣ было одни-
но
надцать и оцѣнивались они въ сумму болѣе чѣмъ
въ семь милліоновъ. Дѣдушкѣ шелъ семьдесятъ
седьмой годъ, но, не взирая на это, онъ все-таки
выводилъ двѣнадцатый шестиэтажный домъ на
пустопорожнемъ мѣстѣ, гдѣ-то па окраинѣ, кото-
рое онъ когда-то пріобрѣлъ за безцѣнокъ. Торгов-
лей дѣдушка теперь вовсе не занимался, а когда-
то торговалъ винами, фруктовыми и гастрономи-
ческими товарами, имѣлъ отдѣленіе для распивки
вина на мѣстѣ и подачи посѣтителямъ холодныхъ
закусокъ. Торговлю свою дѣдушка давно уже пе-
редалъ, занявшись учетомъ векселей, покупкой до-
мовъ и пустопорожнихъ мѣстъ и перепродажей
ихъ, выдачей денегъ подъ закладныя на дома
имѣнія, и въ короткій срокъ удесятерялъ свой
капиталъ. Къ торговлѣ своей старикъ Валовановъ
сыновей своихъ никогда пе подпускалъ, опасаясь
хищенія. Сначала они служили приказчиками и
конторщиками у другихъ купцовъ, а теперь ни-
чѣмъ не занимаются и живутъ на средства, кото-
рыя имъ отпускаетъ старикъ, правда, очень огра-
ниченныя. Даетъ старикъ имъ и квартиры въ сво-
ихъ домахъ, но небольшія и непремѣнно на за
дворкахъ. Дѣдушка скупъ. Онъ самъ всегда отли-
чался умѣренностью и аккуратностью, къ тому-же
пріучалъ и своихъ дѣтей. Впрочемъ, двухъ своихъ
дочерей онъ выдалъ, надѣливъ хорошимъ прида-
нымъ. Сыновей своихъ онъ не допускалъ даже и
до завѣдыванія домами, боясь хищенія, хотя сы-
новья его никогда ни мотами, ни кутилами не
были.
— Оттого они и живутъ добропорядочно, что у
111
нихъ никогда большихъ денегъ въ рукахъ не бы-
вало. А дай-ка имъ деньги-то большія, такъ они
тоже, братъ, ухать начнутъ!—говорилъ дѣдушка.
Всѣми домами Валованова завѣдывалъ обрусѣв-
шій нѣмецъ архитекторъ Егоръ Егоровичъ ІІІтрикъ,
человѣкъ удивительно покладистый, двадцать лѣтъ
уже терпѣливо выносящій всѣ попреки старика въ
утайкѣ чего-то, хищничествѣ и грабительствѣ,
хотя и представлявшій ежемѣсячно и ежегодно
замѣчательно подробные и аккуратные отчеты и
ничего до сихъ поръ не нажившій.
Старикъ Валовановъ зналъ это, но попреки
Штрику все-таки дѣлалъ, чтобъ запугать его на
будущее. Платилъ онъ, впрочемъ, Штрику весьма
приличное жалованье.
Денежными дѣлами старикъ самъ занимался,
имѣлъ почти по всѣмъ банкамъ несгораемые ящики,
гдѣ хранилъ свои капиталы и документы, и куда
ѣздилъ стричь купоны отъ процентныхъ бумагъ.
Ѣздилъ онъ въ банкъ каждый день, ѣздилъ на
извозчикахъ и ни когда лошадей своихъ не дер-
•жалъ. Дома приближеннымъ его лицомъ былъ тоже
вдовый старикъ артельщикъ Трифонъ Савельевъ,
лѣтъ на десять, впрочемъ, моложе хозяина и, въ
чаяніи будущихъ благъ, ожидая, что Валовановъ
откажетъ ему по духовному завѣщанію изрядный
кушъ за его вѣрную службу, выносилъ съ истин-
нымъ христіанскимъ терпѣніемъ всю его воркотню,
брань п попреки въ любостяжаніи. Служилъ Три-
фонъ Савельевъ у Валованова уже болѣе тридцати
лѣтъ, сначала при фруктовой торговлѣ, и въ на-
стоящее время при Валовановѣ былъ все: и камер-
112
динеръ, и разсыльный, и секретарь и завѣдующій
квартирой. Сыновья Валованова не любили Три-
фона Савельева, говорили, что у него „прилипло
къ пальцамъ много стариковскихъ денегъ", но
обращались съ нимъ почтительно, заискивали и
искали протекціи... Трифонъ Савельевъ на самомъ
дѣлѣ имѣлъ большое вліяніе на старика Валова-
нова, хоть и выслушивалъ отъ него брань и по-
преки. Часто говаривалъ онъ Валованову:
— А вотъ возьму плюну да и уйду отъ васъ,
въ деревню на покой уѣду, такъ кто тогда при
васъ останется? Мнѣ что... Я теперь свои артель-
ныя деньги выну, такъ мнѣ въ деревнѣ на весь
вѣкъ хватитъ.
— Ну, ну, ну... Расходился... завелъ колесо.
Слышали мы это все, слышали...—бормоталъ Вало-
вановъ уже болѣе спокойнымъ голосомъ, прибав-
лялъ: „экая горячка, экій порохъ-старикъ"! — и
умолкалъ.
Къ пріему поздравителей у Валованова въ сто-
ловой накрывалась закуска, ставилось нѣсколько
бутылокъ дешеваго вина, красовался большой коп-
ченый сигъ на блюдѣ и двѣ большія кулебяки,
заказанныя въ трактирѣ—одна съ говядиной и ку-
рицей, а другая съ вязигой и рыбой, обѣ холодныя,
да кухарка варила огромный кофейникъ кофе.
И вотъ Валовановъ сидитъ у себя въ кабинетѣ
и ждетъ родственниковъ - поздравителей. По его
разсчету, прибыть должно человѣкъ тридцать. Сна-
чала должны пріѣхать часовъ въ десять утра сы-
новья съ женами и дочери съ мужьями и привезти
съ собой младшихъ дѣтей, не ходящихъ еще въ
113
школу. Затѣмъ, послѣ двухъ часовъ дня. должны
прибыть внучата гимназисты и гимназистки. Если-
бы эти послѣдніе пришли раньше, то дѣдушка
заругался-бы, зачѣмъ пропустили уроки, и отпу-
стплъ-бы ихъ домой, не давъ ничего на гостинцы.
Кабинетъ старика Валованова былъ очень бѣдно
убранъ и скорѣе напоминалъ келью іеромонаха-
казначея въ монастырѣ. Письменный столъ потем-
нѣлаго краснаго дерева на шкафчикахъ. Въ углу
кіота-божница такого-же краснаго дерева на двух-
створчатомъ шкафу, съ десяткомъ иконъ въ сереб-
ряныхъ окладахъ, съ теплящеюся передъ ними
рампадой и нѣсколькими гнѣздами для свѣчей,
въ которыхъ стояли огарки желтаго воска... Мебель,
состоящая изъ креселъ и дивана, была ' жесткая,
безпружинная, крытая порыжѣлымъ зеленымъ,
сафьяномъ. У стѣны стояли полки съ торговыми
въ массивныхъ переплетахъ книгами, на стѣпѣ
висѣли фотографическія карточки въ дешевенькихъ
рамкахъ и большой портреты какого-то архіерея.
На противоположной стѣнѣ помѣщался его соб-
ственный, Валованова. портреты, сдѣланный ма-
сляными красками лѣтъ двадцать назадъ, въ поли-
нявшей уже золоченой рамѣ— портретъ очень пло-
хой работы. Кромѣ стола, была высокая конторка,
тоже стараго краснаго дерева, на жиденькихъ нож-
кахъ. На ней лежали книги и счеты съ крупными
костяжками. Цѣлый рядъ шпилекъ на стѣнѣ около
письменнаго стола былъ покрытъ запыленными
счетами, обрывками бумажекъ съ надписями, кви-
танціями. На столѣ красовалась старинная бронзовая
чернильница въ формѣ рыбачей лодки съ садками
8
114
и стояли два бронзовые подсвѣчника, изображаю-
щіе колонны въ стилѣ ампиръ и очень дешевень-
кая лампа подъ бѣлымъ стекляннымъ абажуромъ.
На окнахъ были жиденькія бѣлыя кисейныя зана-
вѣски. Самымъ дорогимъ предметомъ въ кабинетѣ
былъ желѣзный, такъ называемый несгораемый де-
нежный шкафъ.
И въ зтой старинной суровой обстановкѣ сидѣлъ
сѣдой какъ лунь старикъ Валовановъ, безъ малѣй-
шей еще проплѣшины въ волосахъ на головѣ, съ
сѣдой, даже уже пожелтѣвшей бородой и съ крас-
нымъ здоровымъ лицомъ и нѣсколько съузившимися
слезливыми глазами.
Въ прихожей раздался звонокъ.
11.
ш-Л'Ь ПРИХОЖЕЙ долго раздѣвались, а дѣдушка
’ ' сидѣлъ и ждалъ. Наконецъ, въ кабинетѣ по-
казалась голова ряда поздравителей. Это былъ
средній сынъ старика Андрей съ женой и дѣтьми.
Впереди шли ребятишки — одинъ въ красной ка-
наусовой рубашенкѣ съ золотымъ поясомъ, дру-
гой—въ матросскомъ костюмѣ, третій—въ курточкѣ
съ бранденбурами и кисточками, дѣвочка, съ под-
рѣзанными волосами подъ круглой розовой гребен-
кой, въ розовомъ коротенькомъ платьицѣ и, нако-
ецъ, и родители ихъ—уже съ изрядной просѣдью
очень тощій сынъ Андрей и грузная, толстая супруга
его Гликерія Федоровна, въ шелковомъ платьѣ,
при часахъ на груди, съ множествомъ брилліан-
115
товыхъ колецъ, которыми были унизаны пальцы
рукъ.
— Здравствуйте, папаша... Съ ангеломъ васъ
поздравляемъ, — проговорилъ Андрей, поцѣловавъ
у отца подставленную имъ руку и протянутую во-
лосатую щеку.
Съ превеликимъ днемъ вашего ангела, па-
пенька. Дай вамъ Богъ быть здоровымъ,—произ-
несла Гликерія и поцѣловалась со свекромъ.
Дѣти тотчасъ-же выстроились въ шерепгу, и
старшая дѣвочка въ розовомъ платьицѣ начала
читать поздравительное стихотвореніе. Слышались
фразы:
„Дай вамъ Боже многи лѣта
„И что-бъ вашъ счастливый вѣкъ,
„Какъ прекрасная комета
„Лучезарно-бы истекъ**...
Кончивъ, дѣвочка тотчасъ-же подала дѣдушкѣ
это стихотвореніе, написанное каракульками на го-
лубенькой бумажкѣ. Подалъ такое-же стихотвореніе
па темно-желтой бумагѣ и мальчикъ въ курточкѣ,
а остальныя дѣти подали какіе-то четыреуголь-
нички, сплетенные изъ разноцвѣтной бумаги. Мать
тотчасъ-же произнесла:
— А это дѣдушкѣ подушечка въ бѣлье, для
запаха, для духовъ.
— Гм...—улыбнулся старикъ.— Дѣдушка-то ни-
когда на своемъ вѣку и на двугривенный духовъ
пе покупалъ. Ну, да ладно... Кладите на столъ.
— Эти бумажныя подушечки, дѣдушка, ужъ
надушены и ихъ только въ бѣлье положить,—при-
бавила опять мать,—запахъ надолго сохранится.
8*
_Л6
Дѣдушка тяжело вздохнулъ и сказалъ:
— Ну, садитесь, такъ гости будете.
Ребятишки живо размѣстились по стульямъ и
дивану. Сѣли и сынъ Андрей съ женой.
Дѣдушка тотчасъ-же взялъ со стола стоику се-
ребряныхъ рублей и сталъ одѣлять ими внучатъ:
— Ты, Катя, старшая, такъ вотъ тебѣ два рубля
на гостинцы,—проговорилъ онъ.
— Она, дѣдушка, не Катя. Она Оля. У пасъ
нѣть Кати. У насъ Оля и Лидія...—отвѣчала Гли-
керія Федоровпа. — Катя — это у старшаго братца
Алексѣя.
— Ну, все-равно. Оля, такъ Оля... Путаю я...
Вотъ тебѣ, Оля...
Дѣвочка, взявъ деньги, соскочила со стула, сдѣ-
лала реверансъ и поцѣловала у дѣдушки руку.
— А ты, Ваня? Кажется, Ваня? — продолжалъ
старикъ.—Вапи-то у всѣхъ сыновъ и дочерей есть.
— Петя, дѣдушка... Ваня самый меныпой.
— Ну, Петя, такъ Петя. И тебѣ, Петя, какъ
старшему, два ‘рубля. А остальнымъ по рублю.
Они маленькіе.
Мальчики, получивъ деньги, зашаркали нож-
ками и тоже поцѣловали руку старика.
— Да деньги-то не транжирьте, сразу пе проѣ-
дайте па гостинцахъ,—прибавилъ онъ.
— Нѣтъ, дѣдушка. Мы и гостинца не купимъ.
Мы спрячемъ. У насъ копилки есть.
— Похвально, похвально. Кто бережетъ съ дѣт-
ства—будетъ разсчетливъ и въ зрѣлыхъ годахъ,—
наставительно сказалъ дѣдушка. — Нате-ка... По-
жуйте пока до пирога, — прибавилъ онъ, подмиг-
117
нувъ ребятишкамъ, и вынулъ изъ шкафчика стола
коробку съ шоколадными лейешками. —Только не
ѣшьте много. Оставьте двоюроднымъ братишкамъ
и сестренкамъ, которые тоже придутъ. Эта коробка
съ шоколадпиами, знаешь, Гликерія Федоровна,
сколько времени лежитъ? Мѣсяца четыре.
— Да не кушаете сами, такъ что-жъ имъ дѣ-
лается!—отвѣчала невѣстка.
— Нѣтъ. сосу. Я иногда съ чаемъ сосу. Больше
по вечерамъ. Но вѣдь тутъ фунтъ былъ купленъ.
— Много-ли, дѣдушка, фунтъ! Дѣти у меня
фунтъ-то иногда въ день съѣдаютъ.
— А будто это хорошо? Вѣдь шоколадъ съ са-
харомъ. А много сахару ѣсть, такъ зубы портятся.
— По новѣйшимъ изслѣдованіямъ, папаша, го-
ворятъ. наоборотъ,—возразилъ сынъ. — Да-съ. Са-
харъ зубы поправляетъ. Сахаръ нуженъ для костей...
Намъ докторъ сказывалъ.
— Вретъ твой докторъ. Пустяковину городитъ.
Нынѣшніе доктора все наоборотъ. Такая ужъ
извадка.
Старику возражать дальше пе посмѣли. Было
очень скучно. Да и старикъ скучалъ.
— Что это другіе-то пе идутъ! — говорилъ онъ,
смотря па часы.
— Марья Никитишна ужасно всегда долго сби-
рается,—проговорила про невѣстку Гликерія, чтобы
что-нибудь сказать,—А вотъ мы живо.
Опа переглянулась съ мужемъ. Тотъ кивнулъ ей
утвердительно и она начала:
— У насъ, дѣдушка, къ вамъ просьба. Большая
просьба... Семейство наше разрослось, старшіе дѣ-
118
ти ужъ гимназисты, одинъ кончаетъ, а мы все еще
живемъ въ пяти комнатахъ, дѣдушка. Ужасно
тѣсно. Взрослаго мальчика съ дѣвочками держать
нельзя. У маленькихъ бопна теперь. Тоже вѣдь и
уроки учить надо. Не дадите-ли вы намъ къ на-
шей квартирѣ еще комнатку?
Старикъ нахмурился и сталъ шамкать губами,
нервно щипля бороду.
— Да и прибавлять комнатъ пе надо. Прибав-
лять отъ другой квартиры—передѣлка, пробиваніе
двери,—заговорилъ сынъ.—Конечно, рядомъ съ на-
ми квартира пустая. Но если-бы вы намъ дозво-
лили переѣхать въ эту пустую квартпру...
Старикъ тяжело вздохнулъ.
— А какъ мы-то жили, когда вы были малень-
кіе!—отвѣчалъ онъ.—Ты долженъ помнить. Въ че-
тырехъ комнатахъ ютились, а пешто у насъ такое
было семейство, какъ у тебя? У тебя шесть чело-
вѣкъ дѣтей, а у меня васъ было восемь, да шесть
человѣкъ приказчиковъ, два мальчика. И жили, и
благодарили Бога. Приказчики спали па антресо-
ляхъ, внизу вы, старшіе мальчишки. Лавочные
мальчишки въ кухнѣ съ кухаркой. Столовой не
было. Какая такая столовая! А была просто чистая
горница и въ пей пили и ѣли. Да и спали. На
диванѣ я спалъ.
— Тогда, дѣдушка, вѣкъ другой былъ и другіе
достатки,—возразилъ сынъ.
— А теперь у тебя велики достатки? Велики?
Сказывай!—набросился на сына старикъ. — Какіе
твои достатки? Что въ страховой-то конторѣ кон-
торщикомъ служишь? Такъ мы знаемъ ихъ. Пол-
1)9
торы тысячи въ годъ—и дальше ни тпру, ни ну...
Конечно, всякому-бы это было достаточно при го-
товой квартирѣ, если кто умѣетъ протягивать по
одежкѣ и ножки...
— Проценты тысячу двѣсти рублей съ моего
капитала еще въ семью идутъ, — похвасталась не-
вѣстка.—Мы и не жалуемся. Этого съ насъ хва-
таетъ. А вотъ квартира-то только мала и тѣсна.
— Мала и тѣсна... Мала и тѣсна... —передраз-
нилъ ее старикъ,— Не мала и тѣсна, а просто за-
рылись, сударыня моя. Да... Во сколько комнатъ
пустая-то квартира рядомъ съ вами?
— Тамъ семь комнатъ,—отвѣчала невѣстка, со-
всѣмъ сконфузившись.
— Семь... Шутка сказать: семь... Я самъ никогда
не живалъ въ такой большой квартирѣ. Семь. А
вы говорите: отдай ее вамъ... Семь... — горячился
старикъ.
Сынъ виновато опустилъ глаза. Жена его смо-
трѣла куда-то въ сторону.
Въ прихожей опять зазвонили.
III.
'Й'
ТТРГБХАЛА старшая дочь старика Валованова
X* Варвара, вдова, грузная, ожирѣвшая жен-
щина лѣтъ за пятьдесятъ, съ широкимъ проборомъ
въ изрядно уже посѣдѣвшихъ волосахъ, тоже въ
шелковомъ платьѣ, тоже съ множествомъ колецъ на
пальцахъ. Она представляла изъ себя яркій типъ
петербургской купчихи средней руки, замужемъ
120
была за баныцикомъ, дровянымъ торговцемъ н по
ставщикомъ плиты, завѣдуя еще и по сейчасъ
своими торговыми банями, пе сданными ею въ
аренду. Съ нею были сынъ студентъ и дочь—дѣ-
вушка лѣтъ восемнадцати.
Въ сопровожденіи своихъ дѣтей и шелестя шел-
ковымъ платьемъ, вошла Варвара Ивановна въ ка-
бинетъ, поцѣловала у старика руку и расцѣлова-
лась съ нимъ. То же сдѣлали и дѣти ея, причемъ
дочь Анна поднесла старику вышивку для туфель.
Затѣмъ Варвара Ивановна поцѣловалась съ не-
вѣсткой, подала руку брату и погладила по голов-
камъ его ребятишекъ, замѣтивъ невѣсткѣ:
— А васъ не упередишь. Вы всегда первыми
передъ дѣдушкой отличаетесь. Ужъ мы какъ то-
ропились и ближе васъ живемъ, а вы все-таки
тутъ. Алешу-то вы, папенька, въ первый разъ ви-
дите въ студенческой формѣ,—обратилась она къ
старику.
Старикъ посмотрѣлъ па внука и сказалъ:
— Вижу, вижу, что сдурилъ.
— Отчего-же сдурилъ? — запальчиво произнесъ
студентъ.
— Ну. потомъ!..—махнулъ ему рукой старикъ.—
Прежде надо сестру твою за подарокъ отдарить.
Аннушка! Іѵажется, Аннушка? Внучатъ-то много,
такъ все перепутываю.
— Анюта, Анюта,—поддакнула мать.
— Такъ вотъ тебѣ, Аппушка. на духи или на
перчатки тамъ, что-лп...
Старикъ взялъ со стола три рублевика и сунулъ
ей въ руки, а затѣмъ обратился къ студенту:
II. А. ЛеЛкинъ.
121
— Ты удивляешься, почему ты сдурилъ. А вотъ
почему... Тебѣ который годъ?
— Двадцать первый.
— Ну, вопъ какая орясипа! У дяди твоего Ани-
сима старшій сынъ па годъ тебя моложе, а ужъ
въ банкѣ служить и семьдесятъ пять рублей въ
мѣсяцъ получаетъ. Самъ себя и одѣть и пропи-
тать также можетъ. А ты что? Тебѣ сколько еще
въ студентахъ-то учиться?
-- Четыре года.
— Стало быть, выйдешь изъ науки двадцати
пяти лѣтъ. Чудесно. И все-таки куда-нибудь па
пятьдесятъ, шестьдесятъ рублей въ мѣсяцъ чино-
валомъ.
— Зачѣмъ чиноваломъ? Я въ помощники при-
сяжнаго повѣреннаго.
— II все-таки на материныхъ хлѣбахъ? Отлично.
Что ты помощпп комъ-то достанешь? Какіе шиши?
Четвертныя бумажки за неплатежъ за квартиры
будешь у мирового взыскивать? Такъ этой тебѣ
заработки на сапоги не хватитъ. А двоюродный
братъ къ тому времени въ банкѣ будетъ получать
уже рублишекъ сто двадцать пять въ мѣсяцъ, а
то и больше, если .ловкій парень.
— Зато, когда буду присяжнымъ повѣреннымъ,
стану хорошо доставать.
— Дура! Да вѣдь тебѣ до присяжнаго-то повѣ-
реннаго семь-восемь лѣтъ ждать. Да и присяжнымъ
будешь, такъ вѣдь практика-то па улицахъ не. ва-
ляется. Ее поискать да поискатьпадо. Нынче ста-
рики адвокаты—и тѣ лапы пустыя сосутъ. Я знаю,
у меня есть знакомые. Если у кого есть два те-
Господа и слуги.
122
пленькпхъ мѣстечка юрисконсультомъ, — ну, жи-
вутъ изъ кулька въ рогожку. А такъ-то хоть зубы
на полку клади.
— Тогда я могу по государственной службѣ...—
пробовалъ возразить студентъ.
— Ну, молчи. Самое лучшее тебѣ было-бы мате-
ринымъ дровянымъ дворомъ управлять да банями,
а конечно, коли ты теперь студентъ, то это дѣло
къ тебѣ, какъ къ коровѣ сѣдло. На, бери четыре
рубля на гулянку. Хоть мнѣ тебя за подарокъ и
не отдаривать, но все-таки бери.
— Мерси... — иронически произнесъ студентъ,
видя, что мать ему подмигиваетъ, чтобы онъ взялъ
деньги, и принялъ четыре рубля.
А въ кабинетъ ужъ входилъ младшій сынъ ста-
рика—Анисимъ, мужчина лѣтъ сорока съ бородкой
Генриха IV, сзади слѣдовала жена его, маленькая
юркая блондинка, беременная, съ подвязанной ще-
кой и вела за руку мальчика лѣтъ восьми и дѣ-
вочку лѣтъ шести.
Эти были тоже съ поздравленіемъ па розовомъ
листикѣ бумаги. Цѣлованія, чтеніе стиховъ. Раз-
дача рублевиковъ на гостинца.
Кабинетъ уже такъ наполнился родственниками,
что сѣсть было некуда. Маленькіе ребятишки са-
дились по двое на стулъ. Сидѣвшіе раньте на
стульяхъ сталкивали ихъ. Кто-то заплакалъ. Прои-
зошла драка. Матери начали разнимать.
Звонокъ, и вошелъ старшій сынъ Алексѣй, уже
совсѣмъ лысый человѣкъ, съ сильной сѣдиной въ
усахъ и бакенбардахъ. Смахивалъ онъ на отстав-
ного военнаго. Сзади шла его жена, краснощекая,
123
здоровая женщина, но тоже съ сѣдиной въ воло-
сахъ. Шествіе заключали ихъ дѣти: взрослый сынъ
франтикъ съ испуганными навыкатъ глазами, дочь
лѣтъ двадцати, дочь лѣтъ четырнадцати. Нача-
лось поздравленіе, поцѣлуи, здоровались съ род-
ственниками. Раздалось чмоканье, продолжавшееся
въ разныхъ углахъ минуты три. Дѣвушки при-
несли подарки: одна вышивку для подушки съ
изображеніемъ зеленой птицы на черномъ фонѣ,
клюющей красныя ягоды, а другая—шелковый ко-
шелекъ. При подачѣ кошелька мать проговорила:
— Нынче все золото пошло, такъ вотъ, дѣдушкѣ
подъ золото... Кошелекъ большой. Сюда можно
хоть на тысячу рублей положить.
Дѣдушка разсмѣялся.
— А я дома-то больше двухсотъ рублей и не
держу. Все на текущемъ... Какъ понадобится что
на уплату побольше—сейчасъ Трифонъ и бѣжитъ
въ банкъ. Да и расплачиваюсь-то чеками,—сказалъ
онъ, суя дѣвушкамъ по три рубля въ руку.- Ну,
а тебѣ? Надо вѣдь и тебѣ дать на гулянку, хоть
ты и безъ подарка,—отнесся старикъ къ взрослому
внуку съ испуганными глазами.
— У меня, дѣдушка, есть подарокъ, пе знаю
только, понравится-ли вамъ,—отвѣчалъ внукъ, суя
руку въ карманъ визитки. — Я вамъ выпиловоч-
ную рамку своей работы для портрета... Я знаю,
дѣдушка, что вы не снимаетесь и портретовъ не
любите, а маменька пристала: «сдѣлай, выпили11.
— Давай, давай. Всякое даяніе благо. Тутъ не
подарокъ важенъ, а уваженіе, память.
124
Внукъ вынулъ рамку изъ бумаги и подалъ, при-
бавивъ:
— Я, дѣдушка, если хотите, самъ и сниму съ
васъ сегодня портретикъ. Я съ фотографіей прі-
ѣхалъ. Я живо, по особому способу.
— Сними сними...—согласился снисходительно
дѣдушка.
А дочь старика, Варвара Ивановна, въ это время
перешептывалась съ сыномъ студентомъ и го-
ворила:
Подхалимъ. Женихъ вѣдь. Жепится. Что
пибудь вымаклачить хочетъ.
— Ну, возьми себѣ пятерку... Вотъ маленькій
золотой кругляшекъ,—говорилъ дѣдъ и полѣзъ въ
столъ за деньгами, посмотрѣлъ по сторонамъ и,
видя, что въ кабинетѣ ужъ многимъ сѣсть нельзя,
крикнулъ: — Ну, вы, мелкая шантропа, идите въ
другія комнаты и гуляйте тамъ, а здѣсь взрослые
останутся! Да закуску и гостинцы тамъ до поры
до времени не ворошить, не трогать! Вѣдь все
для васъ приготовлено. Потомъ съѣдите.
Двѣ матери начали тотчасЪ-же выгонять малень-
кихъ ребятишекъ изъ кабинета.
IV.
Ш-г/АЗДА, 1СЯ еще звонокъ.
— Ну. вотъ и Наташа. Послѣдняя дочка
Тогда всѣ. Тогда можно и за завтракъ прини
маться,’- сказалъ старикъ Валовановъ.—Мужчинъ-то
ужъ, поди, къ водкѣ тянетъ.
125
— Я водки не пью, папенька,—проговорилъ сынъ
Андрей.
— Что такъ? За что-жъ ты на нее обозлился?
— Чувствую, что вредъ приноситъ, въ ноги
ударяетъ. Опять-же и вереда пошли по тѣлу. Док-
торъ сказалъ, что лучше бросить. Мадерки рюмочку
я иногда выпью, а водку бросилъ.
— Подхалимъ,—тихо произнесла Варвара Ива-
новна брату Алексѣю и кивнула на Андрея.
Тотъ улыбнулся и отвѣчалъ:
— Навѣрное, что-нибудь попросить хочетъ.
У дверей, однако, звонила пе дочь Наташа. Въ
кабинетъ вошелъ архитекторъ Егоръ Егорычъ
ІНтрикъ, сухопарый нѣмецъ, съ маленькими сѣ-
дыми бакенбардиками колбаской на скулахъ.
— Добрый день, Иванъ Анисимычъ, — сказалъ
онъ, кланяясь старику Валованову и пожимая его
руку.—Позвольте имѣть честь поздравить васъ съ
именинами. А васъ всѣхъ, господа, съ именинни-
комъ.
Общія рукопожатія. ІНтрикъ ходилъ по всѣмъ
угламъ и привѣтствовалъ сыновей и внуковъ Ва-
ловапова. У дамъ онъ прикладывался къ ручкамъ.
Тѣ чмокали его въ голое темя.
— Боже мой, какое потомство! Какое потомство
огромное!- говорилъ онъ.— И, кажется, ни одного
архитектора, чтобы смѣнить меня по управленію
домами Ивана Анисимыча.
— Растетъ одинъ архитекторъ, Егоръ Егорыч ъ,—
отвѣчалъ Андрей Валоваповъ.—Пусть только окон-
читъ реальную гимназію—сейчасъ его въ институтъ
гражданскихъ инженеровъ.
126
— А гдѣ онъ? Гдѣ? Покажите! — воскликнулъ
ІПтрикъ.
— Въ гимназіи. Дѣдушка не любитъ, кто по
буднямъ манкируетъ уроками, и потому сынишка
мой придетъ его поздравить послѣ двухъ часовъ,
когда покончитъ съ классами.
Варвара Ивановна опять шепнула брату Алексѣю:
— Слышишь? Такъ въ душу и залѣзаетъ. На-
вѣрное, что-нибудь просить будетъ.
— Да вѣдь этимт> старика не проймешь. Я про-
бовалъ, — сказалъ Алексѣй. — Къ нему не подла-
стишься ничѣмъ. Тутъ важенъ часъ. Нажилъ что-
нибудь старикъ хорошо — ну, проси, не откажетъ,
а если потерялъ хоть грошъ—проси или не проси—
все равно ничего не будетъ.
- Да что-же онъ сегодня-то потерялъ? Сегодня-
то ужъ ничего.
— А угощеніе, что намъ сегодня приготовилъ?
Кулебяка, окорокъ ветчины, телятина. Онъ все
считаетъ, у него все на счету. Да раздастъ сегодня
рублей семьдесятъ пять. Онъ хоть и дѣлаетъ, а
ужъ теперь все это въ умѣ высчитываетъ. Я знаю
его!—подмигнулъ Алексѣй.
Старикъ ежился и смотрѣлъ па часы.
— Только одной Наташи и нѣтъ, — говорилъ
онъ.—Что это на самомъ дѣлѣ? Конечно, ей дале-
конько ѣхать, но все-таки пора-бы.
— Поздно встаютъ. Теперь мужъ ея съ съ но-
вымъ трактиромъ связался. Оркестръ тамъ у нихъ.
Пѣвицы какія-то заведены, — сказалъ Анисимъ.—
Мужъ до трехъ часовъ ночи въ трактирѣ, а она
127
его ждетъ, спать не ложится. Спятъ до десяти ча-
совъ утра, а то и дольше.
— Ну, для тезоименитства-то родителя могла-бы
и пораньше встать, — отвѣчалъ старикъ. — Подо-
ждемъ • еще минутъ десять, да и закусывать бу-
демъ. Чего еще! Семеро одного не надутъ. А тутъ
ужъ человѣкъ двадцать пять собралось, если мел-
кихъ-то считать.
— Больше, дѣдушка...—откликнулась Варвара.
— Вы посчитайте-ка... Братъ Алексѣй самъ
пять... насъ трое. Вотъ вамъ восемь... Братъ Андрей
самъ шестой—четырнадцать..
— Брось... Что улья на пасѣкѣ считать, что род-
ственниковъ—нехорошо,—перебилъ ее старикъ.
Дочь Наташа, однако, скоро явилась. Она была
съ мужемъ, толстякомъ съ двойнымъ подбородкомъ
и кавалерійскими усами, въ парикѣ, съ колыхаю-
щимся чревомъ Сзади ихъ шли дѣвочка подро-
стокъ и сынъ лѣтъ восьми.
Дѣвочка и мальчикъ тотчасъ-же поднесли дѣ-
душкѣ корзинку съ фруктами.
Старикъ Валовановъ цѣловался со всѣми ими
и говорилъ дочери Наташѣ полушутя, полусерьезно:
— Поздно, поздно... Проштрафилась. Всѣ прі-
ѣхали, а васъ пѣтъ. Нехорошо. Самая младшая и
самая неисправная.
— Да вѣдь далеко, Иванъ Анисимычъ, — отвѣ-
чалъ за нее мужъ. — Живемъ почти за городомъ.
Ъхали, ѣхали, ѣхали... Вотъ нужно было за-го-
стинцами для васъ завернуть. Тамъ знакомые при-
казчики задержали. Разспрашиваютъ, какъ въ но-
вомъ заведеніи я торгую...
128
— Заѣхали-бы, когда-нибудь, папаша, въ наше
новое-то заведеніе ушки покушать,—приглашала
дочь Наташа, полная, еще не утратившая вко-
нецъ своей красоты дама въ брилліантовомъ бра-
слетѣ, брилліантовыхъ серьгахъ и брилліантовой
брошкѣ, изображающей стрѣлу.
— Это чтобъ я-то въ загородное заведеніе за-
ѣхалъ!—засмѣялся старикъ.—Нашла гостя! Да тамъ
меня ваши арфянки съ панталыка собьютъ.
— У насъ нѣтъ, дѣдушка, арфянокъ. У насъ все
на благородную ногу. У насъ женскій оркестръ
изъ артистокъ, разныхъ заграничныхъ консервато-
рокъ. Потомъ у насъ хоръ оперныхъ пѣвицъ—
Вагнера поютъ... Глинку. У насъ на благородной
ногѣ...
Старикъ махнулъ рукой.
•— Одинъ чортъ! Только развѣ, что въ карманы-
то пе лазаютъ, -сказалъ старикъ.— Куда мнѣ! За-
путаюсь.
Къ намъ генералы, папенька, ѣздятъ, — не
унималась дочь.
— Ну, и пускай ихъ ѣздятъ! Однако, что-жъ я?
Пора п завтракать. Тамъ въ столовой давно ужъ
все приготовлено. Идите въ столовую. Проходите.
Пейте водку. А я вслѣдъ за вами. Мнѣ нужно
изъ бѣличьяго халата въ сюртукъ перерядиться.
Трифонъ! Гдѣ Трифонъ? Пойдете туда, такъ при-
шлите ко мнѣ Трифона.
Толпа родственниковъ направилась вонъ изъ ка-
бинета и тискалась въ дверяхъ. Сынъ Анисимъ
выждалъ, пока всѣ выйдутъ, и остался наединѣ
съ отцомъ.
129
— Такъ какъ-же, папенька, насчетъ лишней
комнатки-то къ моей квартирѣ?—спросилъ онъ.
— Потомъ соображу. Ступай, -- махнулъ рукой
старикъ.—Скажи потомъ Трифону, чтобъ онъ мнѣ
напомнилъ.
— Или можетъ быть прикажете намъ переѣхать
въ пустую квартиру? Такъ еще пріятнѣе, потому
она на двѣ комнаты больше.
— Трифону, Трифону.
— Ужасно мы стѣснены, папенька.
— По одежкѣ протягивай ножки. Ну, да я со
ображу. Ступай. Ахъ, да... На вотъ... Передай На-
ташинымъ то дѣтямъ по два цѣлкача... Я и за-
былъ имъ дать за подарокъ. Дѣвочкѣ и мальчику.
Какъ ихъ? Крестники, а забылъ, какъ зовутъ.
— Женичка и Миша.
— Ну, вотъ передай Женичкѣ и Мишѣ. Вотъ
еще рубль... Женичкѣ три дашь. „Отъ дѣдушки,
молъ, на баловство". А я сейчасъ.
Старикъ сбросилъ съ себя бѣличій халатъ. Сынъ
удалился. Вошелъ Трифонъ Савельичъ, маленькій
старикъ съ подстриженной бородкой, напоминаю-
щій торговца.
— Переодѣваться задумали? Да зачѣмъ вамъ?
Были-бы въ халатѣ,—сказалъ онъ.
— Не разсуждай. Сюртукъ...—оборвалъ его ста-
рикъ.
9
130
О	Ѵ'
ІТ ^ТАРИКЪ Валовановъ вышелъ въ столовую.
Ѵ7 Всѣ родственники стояли около стола, но ни
къ ѣдѣ, ни къ вину пикто еще не прикасался.
— Что-жъ вы?..—сказалъ старикъ,—Пришли да
и чванитесь. Закусывайте.
— Васъ ждемъ, дѣдушка, — откликнулось нѣ-
сколько голосовъ сразу.—Покажите примѣръ, а мы
потомъ и выпьемъ за ваше здоровье.
— Да вѣдь я малость... Развѣ вотъ икорки и
кулебяки кусочекъ. Да и то только начинки развѣ,
а ужъ корки мнѣ не по зубамъ,—откликнулся ста-
рикъ.—Совсѣмъ зубовъ нѣтъ.
Старшій сынъ Алексѣй вертѣлся около него.
— Чего вамъ налить, папаша, для подкрѣпле-
нія-то силъ?—спрашивалъ онъ.
— Бѣленькаго винограднаго налей рюмочку. По-
пробую, какого Трифонъ купилъ. По рублю съ че-
твертью на бутылку ему отпустилъ. И по старому
за эти деньги можно было имѣть очень хорошень-
кій мозельвейнъ, а нынче вино дешевле.
— Ваше здоровье, дѣдушка! За ваше здоровье,
папенька!
Къ Валованову старику лѣзли и дѣти и внуки
съ рюмками водки, мадеры и другихъ винъ.
— Дѣти: ура!—крикнулъ сынъ Анисимъ.
Раздалось громогласное ура. Старикъ, прожевы-
вая икру, улыбнулся.
Подошелъ къ старику Трифонъ Савельевъ съ
рюмкой и сказалъ:
131
— Еще разъ съ ангеломъ... желаю вамъ добраго
здоровья и въ дѣлахъ успѣха. Да сердиться по-
меньше. Изводите себя иногда сердцемъ, а это не-
хорошо. Вамъ беречь теперь себя надо. Годы не
молодые.
— А ты вѣчно съ наставленіями,—откликнулся
старикъ, чокаясь съ нимъ.
— Васъ-же любя. А то сердитесь, и себя и меня
изводите.
Они выпили. Уста жевали. По тарелкамъ гре-
мѣли ножи и вилки. Старикъ ѣлъ, смотрѣлъ по
сторонамъ и улыбался. Ему правилось, что вокругъ
него такое потомство. Глаза его улыбались, углы
рта расширялись,
Это тотчасъ-же замѣтилъ сынъ Алексѣй и опять
подошелъ къ нему.
— Папаша, завелъ я себѣ лошадку. Ужъ про-
стите, что не посовѣтовался съ вами, а завелъ,—
началъ онъ.—При экономіи вѣдь не дороже извоз-
чиковъ будетъ.
— Ври больше. Отчего-же я-то не завожу?—за-
шамкалъ губами старикъ—Ну, да ладно. А только
смотри: прибавки къ своему содержанію не жди.
Изворачивайся съ тѣмъ, что есть.
— Да мнѣ хватитъ. А я только хотѣлъ насчетъ
сѣнца попросить... Насчетъ сѣна... Пусть Трифонъ
Савельевичъ дастъ записочку, чтобъ воза на два-
три сѣна съ дачи отпустили. Тамъ оно все равно
зря пропадаетъ.
— Какъ зря? Тамъ двѣ коровки. Оттуда мпѣ
нѣтъ-нѣтъ да масла пришлютъ, молока, творожку,
сметанки...
9*
132
— Я знаю-съ. Но вѣдь тамъ много. Гдѣ-же двумъ
коровамъ съѣсть столько!
— Надо узнать... Надо узнать... Тогда отчего-же
не продаютъ? Это доходъ. Дача у меня и такъ
въ большой убытокъ. Я спрошу Егора Егорыча.
Какъ-же это такъ?
— Такъ можно, папаша, для моей лошадки-то?
— Постой... А кто тебѣ конюшню для лошади
разрѣшилъ? Тебѣ квартира была дана безъ ко-
нюшни.
— У меня, папаша, былъ при квартирѣ сарай.
Даже два... Вотъ я и смѣнялъ.
— Врешь, врешь. Съ дворниками стачался? Такъ
нельзя. Я поговорю съ Штрикомъ.
— Бросьте, папаша. Конюшня все равно стояла
пустая.
— Можно было сдать. Доходъ... Это порядокъ...—
заволновался старикъ.
— Ну, я потомъ, папаша... Я потомъ...
Сынъ Алексѣй не радъ былъ, что п сѣна по-
просилъ. „Не въ часъ попалъ", — думалъ онъ,
отходя отъ отца.
— Просилъ чего-нибудь? — задала сму вопросъ
сестра Варвара Ивановна.
— Сѣна попросилъ съ дачи. Да что! Не радъ,
что и попросилъ. Не въ часъ...
Алексѣй махнулъ рукой. Онъ ужъ видѣлъ, что
старикъ подозвалъ своего управляющаго Штрика
и распекаетъ его.
А около Трифона Савельича увивался сынъ Ани-
симъ и говорилъ о расширеніи своей квартиры.
— Я у него просилъ, а онъ сказалъ мнѣ, что
133
переговоритъ съ вами, такъ ужъ, пожалуйста, под-
держите мою сторону. У насъ тѣсна квартира. Вѣдь
съ тѣхъ поръ, какъ она дана, семейство увели-
чилось.
Трифонъ Савельевъ покачалъ головой.
— Напрасно... Напрасно вы къ нему обраща-
лись,—произнесъ онъ.—Вамъ-бы къ Егору Егорычу
обратиться, и тотъ сдѣлалъ-бы все за милую душу.
А Ивана Анисимыча только раздражили. Онъ
теперь совершенно противъ всякаго увеличенія
расходовъ. Но Боже мой... Вы не выдайте меня
только... — прибавилъ Трифонъ Матвѣевъ, накло-
нился къ уху и прошепталъ:—Богадѣльню, пріютъ
дѣтскій и школу своего имени послѣ смерти за-
думали. Духовное завѣщаніе переписали.
Анисимъ Валовановъ даже въ ужасъ пришелъ.
— Да что ты!—прошепталъ онъ.—Ну, а намъ-
то? Дѣтямъ, внукамъ?
— Вамъ само собой, но главное отдѣляетъ на
богадѣльню, пріютъ и школу. Только вы пожа-
луйста меня не выдавайте.
— Закуска...—чесалъ затылокъ Анисимъ. — По-
жалуй, половину состоянія на это дѣло?
— Куда больше! Ужъ архитекторъ ходитъ,
проектъ составляетъ. На сто стариковъ и старухъ.
На сто мальчиковъ и дѣвочекъ... Столовая для
раздачи бѣднымъ пищи... Школа... Читальня...
— Господи!
Анисимъ схватился даже за голову.
— Бога ради только не выдавайте.
— Можетъ быть намъ-то ужъ самые пустяки?
134
Вѣдь пасъ-то три сына и у всѣхъ дѣти. Двѣ до-
чери и тоже дѣтныя.
— Дочерямъ, я слышалъ, что пичего-съ. Вѣдь
болтаютъ они иногда со мной, особливо, когда
спать ложатся. Мнѣ тоже самые пустяки. Такъ и
сказали, что пустяки... Ужъ я думаю даже въ
деревню ѣхать. Что мнѣ тутъ зря-то околачиваться?
Отдыхать пора. Только вы ради самого Христа...
— Да буду молчать, буду...
— А про дочерей такъ сказали: онѣ у меня при
замужествѣ награждены, мужья ихъ при капита-
лахъ, такъ какого имъ еще рожна!
— Господи! Да что-же эдакіе пріюты и бога-
дѣльня будутъ стоить?—ужасался Анисимъ.
— Милліона на три проектецъ у архитектора.
— Создатель! Брату Алексѣю можно сказать?—
спрашивалъ Анисимъ.
— Держите пока въ секретѣ. Я самъ ему по-
томъ объясню. Да это еще не все. На родинѣ у
себя коммерческое и ремесленное училище заду-
мали на триста человѣкъ.
— Охъ, охъ! Да ты не врешь?
— Съ какой-же стати врать-то! Я такъ полагаю,
что Иванъ Анисимычъ скоро сами всѣмъ вамъ
объявятъ объ этомъ.
— Ну, дождались... Вотъ ждали наслѣдства,
ждали богатства...
Анисимъ Валовановъ стоялъ блѣдный. На лбу
его выступалъ холодный потъ.
135
VI.
@ТАРИКЪ Валоваповъ положилъ себѣ па та-
релку кусокъ кулебяки съ рыбой, икры и
сталъ ѣсть съ аппетитомъ. Старшій сынъ Алексѣй
сталъ приглядываться къ старику и лицо старика
показалось ему добродушнымъ и спокойнымъ.
Алексѣй тотчасъ-же шепнулъ женѣ:
— Я хочу сейчасъ объявить насчетъ нашего Во-
лодьки-то, что у него невѣста есть—и онъ кивнулъ
на сына, франта съ выпученными глазами, пив-
шаго украдкой отъ старика вторую рюмку англій-
ской горькой, чокаьясь съ двоюроднымъ братомъ
студентомъ.
— Ой, напрасно!—покачала та головой.—Лучше
ты заѣзжай для этого отдѣльно. Гдѣ тутъ!
— Отдѣльто-то иногда хуже бываетъ. Придешь,
а онъ расходную книжку считаетъ или заноситъ
въ нее что-нибудь. А это ужъ послѣднее дѣло.
Скажу я ему? Мнѣ кажется, что лицо у него те-
перь такое благодушное, такъ что можно разсчиты-
вать на что-нибудь хорошее.
— Ой, не провали! А благодушія я не вижу.
Сейчасъ въ сѣнѣ отказалъ.
— Онъ не отказалъ, онъ дастъ сѣна. Онъ при-
выкъ только поупрямиться.
— Въ прибавкѣ квартиры твоему брату отказалъ.
Андрею отказалъ, Анисиму...
— Да вѣдь сразу онъ ничего не даетъ. Всегда
нужно нѣсколько разъ просить. Я попробую. Зпа-
136
ешь, какъ я сдѣлаю? Я сейчасъ объявлю только о
томъ старику, что у Володьки невѣста есть, и спрошу
его, не хочетъ-ли онъ ее посмотрѣть когда-нибудь.
А насчетъ денежной помощи Володькѣ покуда ни
слова... Насчетъ денегъ потомъ...
— Ну, какъ знаешь.
Алексѣй тотчасъ-же подсѣлъ къ старику и произ-
несъ:
— У насъ, папенька, женихъ есть, не знаю
только, какъ вы на это посмотрите...
— Кто такой? — спросилъ старикъ и опять на-
хмурился.
— А Володька. Фотографъ-то нашъ, который съ
васъ сейчасъ портретъ снимать будетъ.
— Никакого я съ себя портрета ему снимать не
дамъ.
— Да вѣдь вы обѣщали.
— Ничего я не обѣщалъ.
Сынъ Алексѣй видѣлъ ужъ, что началъ не въ
часъ, но онъ началъ и нужно было продолжать.
— Такъ воть-съ... Володька нашъ женихъ, —
сказалъ онъ.
Старикъ помолчалъ, чавкая начинку изъ пирога.
— Ну, и скатертью дорога,—проговорилъ онъ.—
Денегъ-то только припасъ-ли твой Володька, чтобъ
жену содержать?
— Да онъ сто рублей въ мѣсяцъ въ банкѣ по-
лучаетъ. Награды къ праздникамъ.
— Я въ старину жилъ и меньше чѣмъ на сто
рублей, васъ кормилъ, а ему-то на жену ста руб-
лей хватитъ-ли?
II. А. Лсйкныъ.
137
— У невѣсты тысячъ пятокъ есть приданаго.
Ну, тряпки дадутъ, обстановку,—пояснялъ Алексѣй.
— Пять тысячъ рублей по четыре съ половиной
процента въ годъ, всего только двѣсти двадцать
пять рублей, да государственный налогъ скинуть
надо...—сосчиталъ старикъ.
— Ну, награды... Въ общемъ, я такъ считаю,
что тысяча восемьсотъ въ годъ у него-наберется.
— Тысяча восемьсотъ! А думаютъ-ли нынче на
тысячу-то восемьсотъ съ семьей жить? Нынче вѣдь
не старая пора. Ловкачи! Съ фотографіями...—под-
пустилъ шпильку старикъ. — Фотографія-то что
стоитъ! На дѣдушкины средства можетъ быть раз-
считываетъ? Такъ вѣдь онъ не внучка, чтобъ ему
на приданое давать. Внучка — дѣло десятое, ей
можно... А внукъ—мужчина.
Алексѣй заискивающе захихикалъ.
— Но, въ виду того, что онъ какъ первый внукъ
женится, то можетъ быть дѣдушка ему и прика-
жетъ дать отдѣльную маленькую квартирку въ ка-
комъ-нибудь домѣ,—произнесъ онъ.
Дѣдушка покрутилъ головой.
— Нѣтъ, братъ, играй назадъ! Играй назадъ!
Сколько у меня даровыхъ-то квартиръ роздано!
Родственная благотворительность не годится. Род-
ственники у меня всѣ на своихъ ногахъ, всѣ хоть
какъ-нибудь да устроены. Вотъ если-бы они сидѣли
убогіе, безпомощные были — это я понимаю. А то
имъ отдавать деньги — только бѣднякамъ въ на-
смѣшку.
Алексѣй уже воочію увидалъ, что сегодня у ста-
рика ничего не допросишься.
Гоеоодя и слуги.
138
— Такъ вы не благословляете его, дѣдушка, на
бракъ?—спросилъ онъ отца.
— Какъ я могу благословлять или не благослов-
лять, пе зная, кто она такая, изъ какихъ... Чьихъ
она?—задалъ онъ вопросъ.
— Купеческаго рода. Сирота. При дядѣ живетъ.
Дядя опекунъ. Хорошенькая... Всего восемнадцать
лѣтъ. Безкормова ея фамилія. Отецъ умеръ, мать
тоже...
— Безкормова, Безкормова. Не Герасима-ли Ермо-
лаича Безкормова дочка? Суровщикъ былъ.
— Его самаго...—кивнулъ сынъ.
— Знаю. Дисконтировалъ онъ у меня векселя и
полторы тысячи за нимъ у меня пропало. Охъ, ка-
кой мужикъ былъ, не тѣмъ будь помянутъ! Крестъ
у меня надъ его полутора тысячами поставленъ.
Подвелъ онъ меня! Сильно подвелъ. И процентовъ
я съ него столько не успѣлъ взять, сколько поте-
рялъ. Предлагалъ сдѣлку, я заупрямился, опъ
умеръ—ну, и пошло все прахомъ.
— Дѣти за своихъ родителей, дѣдушка, пе отвѣ-
чаютъ.
— Показали послѣ смерти, что ничего нѣтъ.
Товаръ изъ лавки растащенъ былъ. Знавалъ Без-
кормова. Какъ не знавать! Потерялъ я за нимъ.
— Такъ какъ-же, дѣдушка? — совсѣмъ обезкура-
женно проговорилъ Алексѣй.
— Ты наведи хорошенько справки насчетъ не-
вѣсты-то. Вотъ что. Какъ возможно, чтобы за ней
давали пять тысячъ придана го, если послѣ отца
и тысячи рублей пе осталось! Врутъ, надуваютъ.
139
— А можетъ быть это у невѣсты материнъ ка-
питалъ.
— Наведи справки, дура! Сѣдая голова, а ни-
чего не понимаешь. Нѣтъ тамъ пяти тысячъ.
— Можетъ быть, дядя опекунъ даетъ. Дядя онъ
ей по матери и богатый.
— Наведи справки. Пускай документъ покажетъ
опекунъ. Вѣдь ужъ если есть за ней пять тысячъ,
то долженъ онъ въ банкѣ на храненіи ихъ держать.
Росписку, росписку пусть предъявятъ.
— Нѣтъ, если дядя-то отъ себя даетъ, такъ ка-
кая-же росписка?
— Пусть въ банкъ на ея имя положитъ. Да у
дяди-то есть дѣти?
— Трое.
— Ну, такъ зачѣмъ-же онъ отъ дѣтей отниметъ
и племянницѣ дастъ? Наведи справки. Держи ухо
востро. Прежде народъ вороватъ былъ, а теперь вдвое.
— Но если деньги есть, то можно Володькѣ раз-
считывать у васъ на квартирку?
— Наведи справки. Справки наведи... и потомъ
приходи разговаривать...—стоялъ старикъ Валова-
ловъ на своемъ.—Справки... Нынче никому вѣрить
на слово нельзя.
— Слушаю, папенька.
Сынъ поднялся и отошелъ отъ отца.
— Ну, что?—спросила Алексѣя жена.
— Кажется, провалъ, — отвѣчалъ онъ,—Дай мы-
то, кажется, провалились съ невѣстой. У невѣсты
деньги наврядъ-ли есть. Старикъ знавалъ ея отца и
потерялъ за нимъ. Послѣ разскажу. Теперь не
время и здѣсь не мѣсто,—прибавилъ онъ.
140
VII.
ФѵАВТРАКЪ кончался. Молодежь накинулась на
V* него основательно. Кулебяки были съѣдены
начисто. Отъ копченаго сига остался только остовъ
и лишь по немногу мяса на костяхъ окороковъ
ветчины и телятины. Володька женихъ и сту-
дентъ слегка подпили. Слухъ о богадѣльнѣ и
пріютѣ, предполагаемой старикомъ, и сообщенный
Трифономъ Савельевымъ Анисиму Валованову по
секрету, не остался тайной и былъ тотчасъ-же
сообщенъ Анисимомъ брату Андрею. Андрей пе-
редалъ Алексѣю, Алексѣй шепнулъ женѣ и сестрѣ
Натальѣ, а та мужу, и вотъ во всѣхъ углахъ за-
шептались.
— Три милліона! Боже мой! Но что-же тогда на-
слѣдникамъ-то?—возмущалась жена Алексѣя.
— Да еще прибавь коммерческое да техническое
училище на родинѣ въ Ярославской губерніи,—под-
сказалъ мужъ.—Вѣдь это тоже въ милліонъ вско-
читъ.
— Вѣдь это куда больше, чѣмъ половина состоя-
нія...—печально покачала дочь Варвара Ивановна.—
А сыновьямъ въ прибавкѣ комнатъ къ квартирамъ
отказываетъ.
Алексѣй разсуждалъ:
— Я не противъ благотворительности. Отчего
богатому человѣку не увѣковѣчить свое имя послѣ
смерти, но уяіъ что-нибудь одно: или пріютъ, или
богадѣльню, или училище. А тутъ вѣдь все вмѣстѣ,
141
и два училища: техническое ремесленное и ком-
мерческое.
— Мнѣ кажется, у дѣвушки умъ за разумъ за-
шелъ, - сказалъ мужъ Наташи, трактирщикъ.—Въ
голову вступило. Со стариками это бываетъ.
Онъ сдѣлалъ жестъ, приблизивъ руку ко лбу.
— Вступило или не вступило, для насъ это
безразлично, но ужъ половины-то наслѣдства пе
будетъ!—печально вздохнулъ сынъ Анисимъ.
Всѣхъ раздраженнѣе была жена Алексѣя.
— Болѣе двадцати лѣтъ дрожимъ передъ ста-
рикомъ, болѣе двадцати лѣтъ по стрункѣ ходимъ,
своей воли не имѣемъ, кланяемся, ублажаемъ, и
вдругъ эдакій афронтъ!—шептала она.
— Не показывай виду, что сердишься. Чего
ты!—останавливалъ ее мужъ.—Замѣтитъ, узнаетъ
въ чемъ дѣло, такъ и послѣдняго можетъ лишить.
— Господа! Это вѣдь надо все обсудить, — ска-
залъ мужъ Наташи.—Поѣдемте отсюда ко мнѣ въ
заведеніе ушки похлебать, тамъ и обсудимъ, —
предлагалъ онъ.
— Да ужъ обсуждай или не обсуждай, а если
задумалъ старикъ, то его ничѣмъ не остановишь,—
отвѣчалъ Алексѣй.—Безполезно.
— Нѣтъ, отчего-же? Дѣтей отпустимъ домой, а
сами къ Наташѣ, — говорилъ Анисимъ. — Можетъ
быть, порѣшимъ, что лучше самимъ спросить обо
всемъ этомъ у старика.
— Ну, что-жъ? Ну, онъ и отвѣтитъ. А дальше
что?—спрашивалъ Андрей. — Узнаетъ о сборищѣ,
подумаетъ, что противъ него что-то замышляютъ—
142
возьметъ да и лишитъ всего. Я домой ѣду. Я къ
вамъ, Василій Павлычъ, лучше потомъ пріѣду.
— И я не поѣду. Я домой... —рѣшилъ Алексѣй.
— Ну, какъ хотите. А право, не мѣшало-бы
всѣмъ старшимъ родственникамъ ушки вкупѣ
похлебать,—стоялъ на своемъ мужъ Наташи.
Но старикъ Валовановъ нѣсколько и самъ под-
нялъ завѣсу, когда дѣти и внуки его начали
разъѣзжаться по домамъ и отыскивать свои шапки.
— Постойте... Не уходите... Я кое-что хочу ска-
зать вамъ, — остановилъ онъ дочь Варвару Ива-
новну, когда та подошла проститься съ нимъ и
поцѣловала у него руку.—Погоди, Алексѣй... И
ты, Андрей, погоди. Прислушайте... Положи, Ани-
симъ, шапку. Наташа! Гдѣ ты? Иди сюда на ми-
нутку. Младшіе можете не слушать. Я только
старшимъ... Егоръ Егорычъ не свой здѣсь, но онъ
больше чѣмъ свой. Онъ можетъ слушать. Да онъ
ужъ и знаетъ все это. Ему, какъ главному упра-
вляющему, все извѣстно.
— Если желаете, многоуважаемый Иванъ Ани-
симычъ, такъ я могу и удалиться,—сказалъ архи-
текторъ Штрикъ, посасывая сигару.
— Сиди, сиди...
Послѣ такого вступленія старикъ, наконецъ, на-
чалъ:
— Я написалъ духовное завѣщаніе надняхъ.
Было у меня раньше оно написано, но нынче я
измѣнилъ его. Дабы послѣ моей смерти оно не
было для моихъ наслѣдниковъ неожиданнымъ, я
хочу познакомить ихъ съ моимъ духовнымъ завѣ-
щаніемъ. Васъ, то есть, мои сыны и дочери.
143
Сыновья, дочери и внуки внимали. Тишина
была полная. Слышно было даже, какъ сопѣлъ
носомъ толстый мужъ Наташи, какъ урчало въ
желудкѣ у сына Алексѣя.
— Ни отъ дѣда, ни отъ покойнаго отца моего,
да и ни отъ кого я не унаслѣдовалъ ни ломанаго
гроша, — продолжалъ старикъ. — Въ Петербургъ
привезенъ былъ въ торговую науку даже въ чу-
жомъ полушубкѣ, на тычкахъ и на хозяйскихъ
затрещинахъ выросъ, но все-таки выбился въ люди,
свое дѣло завелъ, васъ воспитанъ и всѣхъ васъ
на ноги поставилъ, а затѣмъ, грошикъ къ гро-
шику приколачивая, и капиталъ образовалъ. Да-съ...
Блудно деньги не швырялъ, въ лишнемъ себѣ
отказывалъ, баловствомъ не занимался, держалъ
себя въ аккуратѣ, и вотъ теперь ужъ Богъ меня
благословилъ. Кое-что имѣю... хорошо прикопилъ,
не скрываю. Ну, такъ вотъ-съ... разсуждая такимъ
манеромъ, я теперь предполагаю... Вѣдь опытъ, я
то опыту говорю... И вотъ я такъ разсуждаю, что
и сыны мои могли-бы точно также себѣ накопить
капиталецъ, какъ и я накопилъ. Можетъ быть,
даже п накопятъ, время еще не ушло, когда пе-
рестанутъ надѣяться на полученіе папенькиныхъ
капиталовъ. А потому я, милые мои дѣти, сегодня
объявляю, чтобъ вы не очень-то надѣялись на по-
лученіе моихъ капиталовъ послѣ моей смерти. Кое-
что по духовному моему завѣщанію каждому изъ
васъ будетъ опредѣлено... Только кое-что, сыны
мои и дочки, нарочно повторяю вамъ... Но милліоны
мои, о которыхъ вы денно и нощно, можетъ быть,
грезите, пойдутъ на богоугодныя дѣла. Хочу себѣ
144
памятникъ воздвигнуть послѣ моей смерти... Па-
мятникъ... И вотъ этотъ-то памятникъ будетъ:
пріютъ для сирыхъ, богадѣльня для старыхъ и
неимущихъ... И кромѣ того, тамъ многое будетъ, о
чемъ вы потомъ узнаете, потомъ. Но будутъ и два
отдѣльныя училища: коммерческое и ремесленное...
Вотъ па всѣ почти деньги, по моему духовному
завѣщанію, и будетъ мнѣ сооруженъ такой вѣчный
памятникъ, про который я говорю. Говорю я это по-
тому, чтобъ послѣ моей смерти никакихъ дрязіъ
и никакихъ судбищъ не было. А то читаешь газеты
и видишь, что это нынче въ модѣ. Какъ кто на
благотворительное дѣло свое кровное добро отказы-
ваетъ—сейчасъ наслѣдники въ судъ лѣзутъ. —„Не-
правильное, ложно, не по закону, старикъ былъ не
въ своемъ умѣ “. Такъ чтобъ ничего этого не было
послѣ моей смерти. Все въ духовной правильно,
и я въ своемъ умѣ. Богъ мнѣ послалъ капиталы—
на божье дѣло я ихъ и отдаю. Поняли?—спросилъ
старикъ Валовановъ и умолкъ.
Въ отвѣтъ ему никто не проронилъ ни слова.
Всѣ подходили къ нему и прощались. Квартира
старика мало-по-малу опустѣла.
Пріемъ и завтракъ у дѣдушки-именинника кон-
чился.
— Трифонъ!—кричалъ дѣдушка Валовановъ.—
Халатъ бѣличій подай!
Онъ сталъ переодѣваться.
ВЪ НЕЛАДАХЪ.
10

ВЪ НЕЛАДАХЪ.
I.
гѴГСТАЛЫЙ, но довольный собой, солидный, со-
V- средоточенный вернулся домой изъ лавки
НиколайіЕмельяповичъ Потроховъ, снялъ въ перед-
ней шубу и благодушно пошелъ въ комнаты здо-
роваться съ своей женой, неся ей тюрюкъ съ за-
варными баранками, которыя она любила, куплен-
ными по дорогѣ. Проходя по гостиной, онъ кряк-
нулъ, проговорилъ „ну, морозецъ!" перекрестился
на икону, передъ которой горѣла лампада съ крас-
нымъ ободкомъ, вошелъ въ спальню и въ недо-
умѣніи остановился. Среди узловъ изъ скатертей
и открытаго сундука, набитаго женскими наря-
дами, сидѣла на голубомъ атласномъ диванчикѣ
его молоденькая жена Аграфена Степановна и пла-
кала. А рядомъ съ пей, въ креслѣ, помѣщалась
ея маменька Прасковья Федоровна, добродушнаго
вида рыхлая женщина, безъ бровей, и утѣшала ее,
тоже отирая платкомъ красные заплаканные глаза.
Первое время Потроховъ остолбенѣлъ, но потомъ
кивнулъ на узлы и сундукъ и тревожно прогово-
рилъ:
— Господи! Что это съ тобой, Груша? Что слу-
чилось? Пожаръ былъ, что-ли?
ю*
144
— Ни то. ни другое, пи третье,—раздраженно и
сквозь слезы произнесла жена.—А просто я съ то-
бой жить не хочу. Я сбиралась уѣхать отъ тебя,
да вотъ мамепька пришла и помѣшала.
— Уѣхать? Куда?—задалъ вопросъ мужъ.
— Да куда глаза глядятъ. Гдѣ-бы я пи жила,
мпѣ все-таки будетъ лучше, чѣмъ дома. Ты за-
губилъ мою жизнь. Я одна, одна, цѣлый день
одна и вижу только кухарку съ горничной. Но не
могу-жо я съ ними вѣкъ лизаться. Что мнѣ дѣ-
лать? Жильцовъ въ нашемъ домѣ пересуживать?
Но я не привыкла къ сплетнямъ. Ты съ утра цѣ-
лый день до глубокаго вечера въ лавкѣ, даже въ
праздники норовишь убѣжать послѣ обѣда, а я
дома, одна, какъ монахиня, въ кельѣ. Да еще хуже
монахини. Тамъ монастырь, общество сестеръ, а я
что такое? Улитка несчастная какая-то...
Выговоривъ это скороговоркой, Аграфена Сте-
пановна опять навзрыдъ заплакала.
Потроховъ испугался, выронилъ изъ рукъ тю-
рюкъ съ баранками и бросился къ женѣ:
— Полно, милая... Да что ты! Да какъ тебѣ пе
стыдно!..—заговорилъ онъ.
— Прочь!—взвизгнула она, рыдая, и даже, под-
нявъ ногу, ударила ею его въ колѣнку. - Ты истер-
залъ меня, измучилъ! Ты крокодилъ какой-то без-
чувственный! Даже хуже крокодила. Ты вампиръ...
Ты кровь изъ меня высосалъ. Хуже вампира! Ты,
ты... ты...
Она не договорила. Съ ней началась истерика.
Потроховъ всплескивалъ руками и восклицалъ:
— Боже мой! Да что я тебѣ сдѣлалъ? Чѣмъ
149
прогнѣвилъ? Кажется, только о тебѣ и думаю.
Каждый день съ подаркомъ или съ заѣдочкой
какой-нибудь для тебя изъ лавки являюсь... То па-
стила, то баранки, то фруктъ какой-нибудь та-
щишь. Маменька, да хоть-бы вы заступились, —
обратился онъ къ тещѣ.
— Я и то, Николай Емельянычъ, заступалась,—
отвѣчала та:—но ничего не подѣлаешь. И слушать
не хочетъ. Твердитъ: „я одна, одна, онъ на меня
никакого вниманія не обращаетъ, словно я кошка въ
домѣ, а пе жена". Какъ тутъ заступаться!
— Да и не стоитъ заступаться, потому я все
равно сбѣгу,-перебила ее Аграфена Семеновна.—
Сбѣгу. Никто меня не уговоритъ и не укараулитъ.
Сбѣгу. Сегодня помѣшали, такъ завтра сбѣгу. Я
не могу такъ жить. Я не преступница, чтобъ тю-
ремное заключеніе терпѣть, когда другіе разгули-
ваютъ.
— Да вѣдь я въ лавкѣ хлѣбъ заработываю,
стараюсь средства добыть, чтобы домъ хорошо
держать,—вырвалось у Потрохова.
— И другіе хлѣбъ заработываютъ, по на цѣлые
дни не пропадаютъ изъ дома, а бываютъ съ женой,
доставляютъ ей какое-нибудь удовольствіе. Ну,
деньги, деньги, да вѣдь и жить надо. Нѣтъ, не
могу я такъ жить!
Потроховъ отдулся.
— Въ первый разъ слышу, чтобы порицали ра-
бочаго мужа за его рвеніе къ дѣлу!
— Я не порицаю тебя, а просто объявляю тебѣ,
что жить съ тобой не могу,—отвѣчала жена.—Ви-
дишь, все приготовлено, чтобы мнѣ уѣхать,—указала
150
она на сундукъ и узлы.—Вѣдь я предупреждала,
тебя, что мнѣ тошно такъ жить, что мнѣ невтерпежъ,
а ты мнѣ представлялъ резоны, что иначе ты пе
можешь, что въ торговлѣ только свой глазъ алмазъ,
что у тебя пѣтъ надежныхъ приказчиковъ, что за
ними нужно присматривать.
— Такъ что-жъ... Я правду...—растерянно прого-
ворилъ мужъ.—Наше дѣло такое... Не досмотри-ка,
въ трубу пустятъ.
— Отчего-же это другихъ въ трубу не пускаютъ?
Отчего-же другіе мужья ходятъ изъ лавокъ домой
къ женамъ обѣдать, а ты долженъ по трактирамъ
ѣсть. А я одна... Еще ссли-бы у насъ дѣти были,
то другой разговоръ, а одной мнѣ и кусокъ въ
горло не идетъ, когда сажусь за столъ.
— Вовсе я не по трактирамъ ѣмъ. Я въ лавкѣ
обѣдаю, обѣдаю у саячника.
— Ничего я этого пе знаю и не вижу, я вижу
только тебя, когда ты къ ужину домой являешься.
— Напрасно. Могла-бы придти и посмотрѣть.
— Я? Придти? Да мнѣ послѣ всего этого и лавка-
то твоя противна, потому она разлучница.
— Ну, разлучникъ-то тутъ кто-нибудь другой...—
пробормоталъ мужъ, выйдя изъ терпѣнія, и под-
мигнулъ глазомъ.—Но предупреждаю, если я его
найду!..—возвысилъ онъ голосъ и не докончилъ, а
только сжалъ кулаки.
— Поищи, поищи. Только этого мнѣ и надо.
Но гдѣ тебѣ! Ты и для этого не оторвешься отъ
своей возлюбленной лавки. Корысть тебя заѣла.
Лавка тебѣ дороже жены. Чтобы приказчики рубль
и два въ день у тебя не стащили, ты пренебрегъ
151
женой. Зачѣмъ, зачѣмъ ты по воскресеньямъ тор-
гуешь, когда очень многіе изъ твоихъ сосѣдей не
торгуютъ? Зачѣмъ? А еще полированнымъ купцомъ
считаешься! Говоришь о современности! Сѣрый ты,
невѣжественный человѣкъ.
— Коммерціи совѣтники въ рынкѣ по праздни-
камъ торгуютъ.
— Тоже сѣрые, если не хотятъ дать отдыха
своимъ служащимъ. Вѣдь и коммерціи совѣтникъ
можетъ быть сѣрѣе сѣраго! Но я знаю, на кого ты
намекаешь. У этого коммерціи совѣтника только
приказчики по праздникамъ торгуютъ, онъ вѣритъ
имъ или смотритъ сквозь пальцы на какіе-пибудь
недочеты, а самъ дома сидитъ съ женой, съ
дѣтьми.
— Да вѣдь я въ праздники по вечерамъ дома,—
попробовалъ оправдаться Потроховъ.
— Молчи! Сквалыжникъ, грошовникъ!—закри-
чала жена, схватила со столика флаконъ съ одеко-
лономъ и кинула въ мужа.
Тотъ увернулся и вспыхнулъ'.
— Маменька, да что-же это такое?—обратился
онъ къ тещѣ.
Добродушная, безбровая съ широкимъ лицомъ
теща только тяжело вздохнула и развела руками.
— И ума не приложу. Мы со старикомъ тридцать
лѣтъ прожили и промежъ пасъ ничего таковскаго
не было,—проговорила она.
— Не было, не было, — подхватила Аграфена
Степановна.—Я помню, что не было, такъ развѣ
такъ жили? Папенька къ часу каждый день прихо-
дилъ изъ лавки домой, обѣдалъ, а потомъ спалъ
152
у себя въ кабинетѣ. По вечерамъ бывали мы иногда
и въ театрѣ...
— Да что тебѣ въ снѣ-то моемъ!—закричалъ
Потроховъ.
— Теперь ничего, ничего мнѣ отъ тебя не надо.
Довольно. Ни о чемъ я больше не буду просить.
Но если-бы ты удѣлялъ мнѣ хоть время для обѣда,
то ничего этого-бы не вышло. А теперь я потеряла
терпѣніе и не могу больше, не могу!
Аграфена Степановна закрыла лицо руками и
опять заплакала.
— Да и сонъ послѣ обѣда...—прибавила для нея
мать.—Хоть и спить, но все-таки дома. Все-таки
это.для жены веселѣе. Все-таки она не въ одино-
чествѣ. Хоть и храпитъ мужъ, а все-таки чувствуешь,
что живой человѣкъ около тебя...
— Да конечно-же...—пробормотала дочь.
И опять послышались рыданія.
П.
®ЫЛ0 девять часовъ вечера. Горничная Потрохо-
выхъ доложила хозяевамъ, что ужинъ поданъ,
по Аграфена Степановна въ столовую не пошла.
Николай Емельяновичъ звалъ ее, но она сидѣла,
отвернувшись отъ него, кусала съ досады носовой
платокъ и молчала. Онъ попробовалъ перевести ее
въ столовую ласками и шуточками.
— Полно, голубушка, полно плакать-то о пустя-
кахъ. Только даромъ глазки портишь. Пойдемъ,
съѣдимъ чего-нибудь по кусочку, а потомъ чай-
Н. А. Лейкинъ.
153
комъ запьемъ. Я тебѣ твоихъ любимыхъ заварныхъ
бараночекъ принесъ,—проговорилъ онъ, стараясь
быть какъ можно нѣжнѣе, обнялъ жену и старался
поднять ее съ дивана, но она оттолкнула его и
замахнулась, сдѣлавъ злобную гримасу.
Мужъ и самъ озлился.
— А, такъ ты такъ-то? Все еще уходиться не
можешь? Я къ тебѣ всей душой, а ты мнѣ кулакъ?
Ну, ладно!..—проговорилъ онъ.—Маменька, пой-
демте ужинать,—обратился онъ къ тещѣ.
— Не могу я, Николай Емельянычъ. Мнѣ ку-
сокъ-то въ горло не пойдетъ. Я сама не въ себѣ.
Эдакіе нелады у васъ, эдакіе нелады. Вѣдь она
мнѣ дочь. Нетто это матери пріятно!
— Она, маменька, съ жиру бѣсится, отъ хоро-
шей жизни на стѣну лѣзетъ,—перемѣнилъ тонъ
мужъ.—На атласныхъ диванахъ сидимъ, атласными
одѣялами одѣваемся, въ шелкахъ щеголяемъ, по
орѣху брилліанты въ серьгахъ носимъ, такъ какъ
тутъ не заблажить, какъ тутъ мужу вмѣсто по-
цѣлуя кулакъ не показать за всѣ его заботы.
— Ахъ, ты дрянь, дрянь!—воскликнула Агра-
фена Степановна.—Совсѣмъ дрянь! Еще смѣешь
попрекать атласами! Да развѣ это твое все? Это я
въ приданое принесла. И диванъ атласный, и одѣяла
шелковыя, и брилліанты по орѣху.
— Ну, — твое, допустимъ твое, — проговорилъ
нѣсколько осѣкшимся голосомъ Потроховъ.—А кто
тебя теперь въ теченіе трехъ лѣтъ замужества
поитъ, кормитъ, одѣваетъ и обуваетъ?
— Десять тысячъ... Мои приданыя десять ты-
сячъ,—отчеканила жена.
Господа п слуги.
154
— Десять тысячъ ваши всего только четыреста
рублей процентовъ вамъ даютъ въ годъ, а вы развѣ
четыреста рублей стоите? Квартира, обѣдъ, ужинъ...
удовольствія...
— Отъ тебя удовольствія? Какія такія удоволь-
ствія? Развѣ только пятокъ мандариновъ-то при-
несешь послѣ лавки да заварныхъ баранокъ? Экъ,
расхвастался! Ты меня извелъ, жизнь у меня
отнялъ!
— Позвольте! А платье-то на свадьбу къ Гаврю-
хинымъ? Вѣдь я за него полтораста рублей запла-
тилъ. А карета, перчатки, духи? А въ двухъ бене-
фисахъ нынче въ театрѣ были, гдѣ съ насъ семь
шкуръ за мѣста сорвали? А-а-а... Ну, да что тутъ
считать!—махнулъ Потроховъ рукой,—Надо ужинать
идти. Я цѣлый день въ лавкѣ на ногахъ, такъ
проголодался. Дѣлать нечего. Пойду одинъ ѣсть.
А вы, авось, прочванитесь.
Онъ ушелъ въ столовую. Но жена не прочвани-
лась и не пришла къ нему. Ему пришлось поѣсть
одному. Онъ взялъ стаканъ чаю и вернулся въ
спальню.
— Куда-же это ты сбиралась уѣхать-то?—мягко
спросилъ Потроховъ жену, подсаживаясь къ перед-
диванпому столику, на которомъ горѣла лампа
подъ желтымъ шелковымъ абажуромъ.
— Къ чорту па рога!—раздраженно закричала
она ему.
— Хорошее и почетное мѣсто для образованной
жены коммерсанта, которая въ гимназіи училась.
Она поправилась на диванѣ, сверкнула глазами
и спросила:
155
— Ты дразнить меня сюда пришелъ, что-ли?
Такъ отправляйся къ себѣ въ кабинетъ па сче-
тахъ щелкать, а меня оставь въ покоѣ. Спальня
моя.
— Врешь Какъ твоя, такъ и моя. Ну, да что
объ этомъ говорить! Я тебя серьезно спрашиваю:
куда-же ты сбиралась уѣзжать? Къ маменькѣ,
что-ли?
— Какъ возможно къ намъ!—воскликнула теща.—
Да развѣ папенька это допуститъ? Ни въ жизнь не
допуститъ. На два дня не приметъ, если узнаетъ,
что отъ мужа, не спросясь, ушла.
— Въ гостиницу я уѣду, въ меблированныя
комнаты, а вовсе не къ вамъ,—проговорила Агра-
фена Степановна.
— Глупая, да вѣдь въ гостиницѣ-то пропи-
саться надо, въ гостиницѣ-то или въ меблирован-
ныхъ комнатахъ сейчасъ отъ тебя паспортъ потре-
буютъ, а гдѣ онъ у тебя?—старался пояснить ей
мужъ.
— Вы обязаны дать мнѣ паспортъ.
— Нѣтъ, не обязанъ,—покачалъ головой Потро-
ховъ.
— Ну, я судиться съ тобой буду. Адвоката себѣ
возьму.
— Охо-хо! А пока до судбища-то дойдетъ, гдѣ
тебя безъ паспорта держать будутъ?
— Полиція мнѣ на короткій срокъ свидѣтель-
ство выдастъ. Я знаю... я по Марьѣ Семеновнѣ
Голубковой знаю. Когда она ушла отъ мужа, ей
полиція паспортъ дала.
— А! Вотъ что! Такъ это тебя Голубкова надо-
156
умила? Будемъ знать. И какъ только эта гостья
у насъ появится—сейчасъ ее за хвостъ да палкой...
— Не придется,—отвѣчала жена.—Ты завтра въ
лавку, а я вонъ изъ дома...
— Господи, что я слышу! Какія я рѣчи слышу!—
плакалась теща Прасковья Федоровна.—И это при
родной-то матери! Слышишь, Груша, ты дождешься,
что я сейчасъ за отцомъ твоимъ поѣду и привезу
его сюда,—строго сказала она.
— И отецъ ничего не подѣлаетъ. Ужъ ежели я
рѣшилась, то рѣшилась., —твердо стояла на своемъ
Аграфена Степановна.
Потроховъ измѣнился въ лицѣ и пожалъ пле-
чами. Онъ чувствовалъ, что жена говоритъ серь-
езно, сталъ бояться, что она выполнитъ свою угрозу,
н попробовалъ идти на сдѣлку.
— Грушенька, да неужели это все только изъ-за
того, что я не прихожу домой изъ лавки обѣдать?—
спросилъ онъ съ тревогой въ голосѣ.
— Тутъ много есть,—былъ уклончивый отвѣтъ.
— Если тебѣ нужно, чтобы я обѣдалъ съ тобой,
я съ завтраго-же буду приходить изъ лавки.
— Теперь поздно. Я рѣшилась.
— Рѣшеніе можно и отмѣнить. Если мало тебѣ
обѣда, я и по праздникамъ могу оставаться дома.
— То-есть это па два, на три дня, а потомъ
опять за старое? Не желаю.
— Да не упрямься-же, Груша, не упрямься.
Видишь, онъ на все согласенъ...—уговаривала ее
мать.
— Надуетъ. Какъ это онъ съ лавкой разстанется?
А приказчики три рубля утянутъ?
157
— Грушенька! Если хочешь, то послѣзавтра даже
въ театръ поѣдемъ,—предложилъ мужъ.
— Мирись,—сказала мать.—Видишь, какой Ни-
колай Емельянычъ добрый.
— Какой онъ добрый! Онъ просто скандала
боится.
— Такъ какъ-же, Груша? Мнѣ пора домой ѣхать.
Мать поднялась съ кресла.
— Вы и поѣзжайте. Я васъ не задерживаю.
— Да не хотѣлось-бы мнѣ уѣзжать, пока вы не
помиритесь. Вѣдь я ночь спать не буду.
— Не могу я съ нимъ помириться!
Мать, охая и ахая, расцѣловалась съ дочерью и
зятемъ, и уѣхала домой.
Аграфена Семеновна, дабы не разговаривать съ
мужемъ, легла на диванѣ внизъ лицомъ. Онъ под-
сѣлъ къ ней на диванъ. Опа лягнула его ногой.
— Не можешь все еще уходиться? Закусила
удила? Ну, подождемъ...
Потроховъ удалился въ кабинетъ, раскрылъ тор-
говую книгу и сталъ щелкать па счетахъ.
Черезъ полчаса онъ пошелъ обратно въ спальню
къ женѣ, но спальня оказалась запертой на замокъ.
— Груша!—крикнулъ онъ.—Отвори!
Отвѣта не послѣдовало.
Потроховъ стучался долго. Жена не отворила
ему.
Потрохову пришлось спать въ кабинетѣ.
153
III.
бгѵ)
]|ГОТРОХОВЪ всталъ, какъ и всегда, чтобы, па-
* * лившись кофе, идти къ себѣ въ лавку. Въ
столовой пыхтѣлъ самоваръ, стоялъ кофейникъ,
но жена не выходила изъ спальни, и спальня была
заперта.
Онъ постучался въ дверь и какъ можно болѣе
ласковымъ голосомъ крикнулъ женѣ:
— Грушенька, съ добрымъ утромъ! Вставать,
милочка, пора! Девятый часъ. Самоваръ на столѣ.
Въ отвѣтъ послышался голосъ жены:
— Я спать хочу! Съ самоваромъ можешь одинъ
возиться.
Потроховъ подумалъ: „все еще того... дуется...
И сонъ не подѣйствовалъ".
Выпивъ стаканъ кофе, онъ опять стукнулъ въ
дверь и крикнулъ:
— Мнѣ въ лавку уходить надо, но...
— Ну, и проваливай!—отвѣчала изъ-за двери
жена.
— Да дѣло-то не въ этомъ. А передъ уходомъ
въ лавку, я хотѣлъ посовѣтоваться съ тобой, что
намъ взять на завтра въ театръ—два кресла или
ложу.
— Что хочешь, то и бери. А мпѣ никакого
театра не надо.
„Не сдается, не сдается. Все еще грызетъ удила",—
опять подумалъ онъ, умолкъ, въ лавку идти мед-
лилъ, отдалъ ключи отъ лавки приказчикамъ и
ждалъ, когда жена выйдетъ изъ спальни.
159
Пробило девять, а жена все еще не показыва-
лась изъ спальни. Часовая стрѣлка передвинулась
къ половинѣ десятаго, и Потроховъ былъ какъ на
иголкахъ. И съ женой ему увидѣться хотѣлось,
да и въ лавку нужно было идти. Въ десять ча-
совъ утра онъ назначилъ придти въ лавку агенту
заграничнаго торговаго дома Мертингь и сынъ,
чтобъ сдѣлать ему заказъ на товаръ. Агентъ былъ
пріѣзжій и сегодня собирался уѣхать въ Москву
за заказами.
Потроховъ вздыхалъ.
— Ахъ, ты жизнь купеческая! Уѣхать изъ дома—
пожалуй, жену прозѣваешь, караулить жену—
можетъ агентъ уѣхать. А товаръ сезонный, нужный.
Но вотъ въ началѣ одиннадцатаго часа изъ
спальни раздался электрическій звонокъ. Жена
звала горничную. Потроховъ встрепенулся.
„Слава Богу, наконецъ-то выйдетъ!—подумалъ
онъ. — А агента найду я въ гостиницѣ. Онъ
всегда у себя завтракаетъ въ первомъ часу". Но
тутъ-же сейчасъ хлопнулъ себя по лбу и прого-
ворилъ:
— Боже мой, какъ-же я могу увидѣть агента
въ часъ, если я сейчасъ обѣщался сегодня вмѣстѣ
съ женой обѣдать! Кругомъ вода...
Такъ какъ дверь въ спальню была открыта для
горничной, то Потроховъ вошелъ въ спальню.
Жена въ юбкѣ, въ туфляхъ и въ ночной кофточкѣ
умывалась.
— Здравствуй, другъ мой,—сказалъ онъ.—Я все
тебя жду.
— Совершенно напрасно. Могъ-бы, какъ всегда,
160
уходить въ твою лавку,—отвѣчала жена, отираясь
полотенцемъ.—Воображаю я, сколько у тебя че-
резъ это убытка! Приказчики рубль утаили.
— Не смѣйся, душечка... Смѣяться грѣхъ надъ
этимъ. Вѣдь все это для твоего-же благосостоянія...
— Ахъ, ничего мнѣ этого не надо! Лучше ку-
сокъ чернаго хлѣба да съѣсть не въ тоскѣ.
— Я пришелъ къ тебѣ сказать, что нельзя-ли
сегодня намъ пообѣдать въ два часа дня вмѣсто
часу? Въ часъ мнѣ нужно видѣться съ агентомъ
торговаго дома...
— Когда хочешь, тогда и обѣдай. Хоть въ три,
въ четыре...
— Нѣтъ, въ два... Я пріѣду съ ложей. Я рѣ-
шилъ ложу въ театръ взять... Насъ двое, но при-
гласимъ твою маменьку, пригласимъ твою сестру
Вѣрочку.
— Кого хочешь, того и приглашай.
Минутъ черезъ пять жена накинула на себя фла-
нелевый пеньюаръ и направилась въ столовую
/уйть кофе. Мужъ послѣдовалъ за ней.
— Завтра въ театръ, а въ воскресенье можно
въ циркъ,—продолжалъ онъ, лебезя около жены.—
Днемъ я свезу тебя па бѣга. Тамъ общество...
Жена молчала и прихлебывала ложечкой изъ
чашки кофе.
— Видишь, сколько я для тебя развлеченій на-
думалъ!
— Для себя, а не для меня...—былъ лакониче-
скій отвѣтъ.
— Ахъ, дружечекъ! Да развѣ мнѣ нужны раз-
влеченія!
161
— Знаю. Для тебя развлеченіе лавка, укараули-
вавіе, чтобъ полтинникъ не пропалъ.
— Ты для меня лучшее развлеченіе. Ты одна...
— Похоже...
— Вотъ сегодня обѣдать съ тобой буду. Привезу
тебѣ для закусочки икры паюсной. Или нѣтъ, ты,
кажется, сардины любишь, такъ я маленькую ко-
робочку...
— Сардины дешевле...—уязвила жена.
— Богъ мой, да развѣ я изъ-за дешевизны! Я
чтобъ тебѣ угодить. Ну, икры, икры! Даже свѣ-
жей икры! Такъ въ два часа будемъ обѣдать? Въ
два? Я явлюсь съ икрой и ложей.
Потроховъ смотрѣлъ на часы. Его всего пере-
дергивало. Было ужъ одиннадцать. Въ лавку ему
нужно было спѣшить необходимо. Вчера подъ ве-
черъ онъ получилъ новый товаръ и онъ лежалъ
нерасцѣненный, а нерасцѣненный его продавать
было нельзя. Товаръ модный, давно ожидаемый.
Но въ то-же время Потроховъ и жену боялся
оставить одну. „А вдругъ какъ исполнитъ угрозу
и убѣжитъ?"—думалось ему.
Онъ пошелъ въ спальню переодѣться. Узлы съ
бѣльемъ і! сундукъ съ нарядами бросились ему
въ глаза.
„Вѣдь ужъ это, значитъ, не на шутку она
сбиралась уѣхать,—разсуждалъ опъ.—Ахъ, глупая
баба! И какая причина? Только лавка и вотъ что
я мало нахожусь дома... Ужъ пе остаться-ли съ
женой до обѣда?"
Но тутъ въ головѣ его мелькнули агентъ тор-
говаго дома, нерасцѣненный товаръ.
и
162
— Нельзя, нельзя оставаться! Бойкое время,
самое горячее время для торговли. Присутствіе
мое необходимо. Прозѣвать такое время—не на
что будетъ и ложъ въ театръ брать и свѣжую
икру покупать. Поѣду!
Онъ взялъ шапку и вышелъ къ женѣ въ сто-
ловую, стараясь улыбаться.
— Мнѣ кажется, Грушеночекъ, что узлы-то
ужъ можно теперь развязать и изъ сундука все
вынуть,—сказалъ онъ.—Покозырилась передъ му-
жемъ—и будетъ, урокъ ему задала—и достаточно.
Она отвернулась отъ него и проговорила:
— Уѣзжайте скорѣй въ лавку, уѣзжайте. Не-
сносно.
— Да, надо... Необходимо ѣхать...—пожалъ онъ
плечами.—Агентъ... модный товаръ... Ты ужъ
преложи гнѣвъ на милость. Въ два часа я буду
дома съ ложей и икрой. Обѣдъ-то заказала?—спро-
силъ онъ.
— Нѣть. И не буду заказывать. Пускай кухарка
что хочетъ дѣлаетъ.
— Какъ-же это такъ? Такъ нельзя...
Онъ позвонилъ кухарку. Часы показывали чет-
верть двѣнадцатаго.
„Товаръ расцѣнить... Въ часъ дня въ гости-
ницѣ у агента. Ахъ, да... Сегодня по векселю
двѣсти рублей платить. Придутъ получать. Надо
приказчикамъ деньги передать для уплаты"...—
мелькало у него въ головѣ.
Кухарка стояла передъ нимъ.
— Двѣсти рублей по векселю...—началъ онъ и
163
туть-же плюнулъ.—Впрочемъ, это тебѣ не падо
знать! Богъ мой... Вотъ ужъ путаться начинаю.
— Ты ужъ давно весь перепутался. Ты ужъ
давно весь изъ векселей и торговыхъ книгъ. Вмѣ-
сто глазъ у тебя костяжки отъ счетовъ...—на-
смѣшливо произнесла жена.
— Оставь. Грушенька, брось,—мягко произнесъ
Потроховъ и обратился къ кухаркѣ:—Обѣдать бу-
демъ въ два часа. Я самъ буду обѣдать. Къ обѣду
супъ съ клецками, осетрину горячую и тетерьку.
— Куда это вамъ такую уйму?—отвѣчала ку-
харка, привыкшая къ двумъ блюдамъ, такъ какъ
Аграфена Степановна, обѣдавъ всегда одна, аппе-
титомъ не отличалась.—Да и не успѣть теперь.
Двѣнадцатаго половина.
— Боже мой, двѣнадцатаго половина!—засуе-
тился Потроховъ.—А ты не разсуждать! Чтобы
было все сдѣлано! Вотъ на расходы!—крикнулъ
онъ кухаркѣ, кинувъ три рубля.—Прощай, Гру-
шенька.
Онъ наклонился къ женѣ, чтобы поцѣловать
ее. Она оттолкнула его и онъ чмокнулъ въ воз-
духъ.
— Даже при кухаркѣ... Ахъ, баба!—вздохнулъ
Потроховъ и побѣжалъ въ прихожую одѣваться.
Черезъ двѣ минуты онъ летѣлъ па извозчикѣ
въ лавку.
и*
164
IV.
Л-х" ОГДА Потроховъ вернулся домой, еще двухъ
* ѵ часовъ не было. Взбираясь но лѣстницѣ, онъ
перепрыгивалъ черезъ ступеньку, запыхался, былъ
весь красный и потный. Въ рукѣ его былъ гор-
шечекъ съ свѣжей икрой, въ карманѣ билетъ па
ложу въ Алецсандринскій театръ. Онъ успѣлъ рас-
цѣнить получеппый вчера вечеромъ товаръ, по-
бывалъ въ гостиницѣ у агента и сдѣлалъ заказъ
на новый товаръ. Успѣлъ онъ послать за ложей,
успѣлъ послать изъ лавки за икрой, но забылъ
сказать, что сегодня срокъ векселю въ двѣсти руб-
лей и не только не далъ приказчикамъ на это де-
негъ, но даже выбралъ все и изъ кассы отъ утрен-
ней выручки, оставивъ только мелочь па сдачу
Объ этомъ онъ вспомнилъ только тогда, когда
взялся за ручку звонка у своей квартиры. Его
какъ обухомъ ударило по головѣ.
„А вдругъ какъ протестуютъ вексель у нота-
ріуса?—мелькнуло у него въ головѣ.—Скандалъ, по
всѣмъ банкамъ скандалъ! Остановятъ кредитъ-
разговоры... Каково это для торговаго человѣка!
И изъ-за чего? Изъ-за капризовъ жепы“.
Онъ перевелъ духъ и сталъ утѣшать себя.
„Впрочемъ, вѣдь я вернусь въ лавку, вернусь
въ пятомъ часу... Приказчики должны сказать
векселедержателю, что я вернусь и тогда уплачу
двѣсти рублей. До пяти часовъ обязаны ждать
уплаты по закону,—утѣшалъ онъ себя.—А те-
165
перь только-бы съ жепой-то примириться и утѣ-
шить ее“.
Горничная отворила дверь.
— Накрыто па столъ? Если готовъ обѣдъ — по-
давайте скорѣй...—заговорилъ Потроховъ скорого-
воркой.—Да вотъ икра... Развяжешь горшечекъ и
поставишь передъ приборомъ барыни,—подалъ онъ
горничной горшечекъ.
— Барыни дома пѣтъ, она вслѣдъ за вами
уѣхала,—отвѣчала опа.
— Какъ уѣхала? Куда уѣхала? — вспыхнулъ
Потроховъ.
Не могу знать. Намъ опа ничего не сказала,
но уѣхала. Впрочемъ, кухаркѣ сказала, что дома
обѣдать пе будетъ и чтобы для пея лишняго ни-
чего не стряпать. Барыня и тетерьку отмѣнили и
осетрину и заказали гречневую кашу. „Барину,
говорить, довольпо щей и каши". Онъ это лю-
битъ.
Потроховъ стоялъ какъ громомъ пораженный и
даже не снималъ шубы и шапки.
— Можетъ быть, къ маменькѣ своей Прасковьѣ
Федоровнѣ она уѣхала?—спросилъ онъ наконецъ.
— Нѣтъ-съ,—протянула горничная.—Я имъ вы-
носила на подъѣздъ саквояжъ, такъ онѣ рядили
извозчика на Царскосельскую дорогу, — отвѣчала
горничная.
— На Царскосельскую дорогу?—протянулъ По-
троховъ и тутъ-же мысленно воскликнулъ:—„Это
къ Голубковой! къ ней, подлюгѣ! Опа въ Царскомъ
Селѣ живетъ. Это разведенная дряпь, все лѣто го-,
нялась за музыкантами павловскаго оркестра и
166
даже разъ въ прошломъ году отъ мужа съ флей-
той бѣгала. Да, да... къ ней... къ Голубковой... у
ней по сейчасъ разные флейты и коптрбасы соби-
раются. Ну, что тутъ дѣлать?
Опъ даже, не раздѣваясь, присѣлъ въ прихо-
жей на ясневый стулъ. Потъ съ него лилъ гра-
домъ.
— Сказала барыня тебѣ все-таки, когда домой
вернется?—задалъ онъ вопросъ горничной.
— Ничего не сказали. Но взяли съ собой свою
цитру. Съ цитрой уѣхали.
— Съ цитрой? Ну, такъ это къ Голубковой на-
вѣрное... „Надо будетъ сейчасъ ѣхать въ Царское
и вырвать ее изъ рукъ этой развратной жен-
щины,—прибавилъ онъ мысленно,—Поѣду, сейчасъ
поѣду. Я знаю, гдѣ Голубкова живетъ".— Что-жъ
ты стоишь и глаза на меня, какъ сова, пялишь!—
закричалъ опъ па горничную.—Иди и ставь на
столъ скорѣй обѣдъ!
— Шубу съ васъ...—пробормотала горничная.
— Ахъ, шубу снять... Бери шубу... И скорѣй
на столъ... Я пообѣдаю и уѣду.
Потроховъ сбросилъ съ себя шубу.
„И на какой шутъ я икры купилъ!—разсуждалъ
опъ.—Вѣдь три рубля фунтъ! Теперь прокиснуть
можетъ. А ложу... Зачѣмъ я ложу взялъ на завтра?
Впрочемъ, вернется-же опа къ завтрему. Или я
самъ ее верпу... Силой верну"...—успокаивалъ онъ
себя, входя въ столовую.
— И сундукъ съ нарядами барыпя съ собой
взяла, и узлы?—разспрашивалъ онъ горничную, на-
крывавшую столъ.
167
Горничная улыбнулась.
— Нѣтъ-съ, сундукъ и узлы оставили дома,—ска-
зала она.
„Ну, слава Богу, слава Богу... Можетъ быть,
она и не совсѣмъ уѣхала,—подумалъ Потроховъ,—
а такъ, часа на два, на три или до ужина... Но
саквояжъ—вотъ что меня смущаетъ, который она
взяла".
— Взяли только саквояжъ и подушку,—при-
бавила горничная.
• — Ахъ, и подушку еще!—воскликнулъ Потро-
ховъ.—Зачѣмъ-же ей подушку?
— Не могу знать,' баринъ.
„Подушку... Саквояжъ и подушку... Нѣтъ, ужъ
это значитъ въ ночлегъ уѣхала... Надо выручать...
Надо какъ можно скорѣй выручать ее отъ Голуб-
ковой... А то налетятъ на нее эти контрбасы, клар-
неты и скрипки у Голубковой... Вѣдь и сама она
съ цитрой поѣхала. Бѣда! Чистая бѣда!"
Потроховъ схватился за голову, прошелся нѣ-
сколько шаговъ по столовой и, наконецъ, закричалъ
на горничную:
— Да что-жъ ты съ обѣдомъ! Подавай скорѣй!
Вѣдь мнѣ тоже въ Царское Село ѣхать надо!
— Сейчасъ, сейчасъ, баринъ.
Горничная засуетилась.
Потроховъ сходилъ въ спальню, дабы убѣдиться,
дѣйствительно-ли приготовленные вчера женой
узлы и сундуки съ нарядами находятся дома, и,
найдя ихъ на мѣстѣ, вернулся въ столовую и
опять сталъ разспрашивать подавшую уже обѣдъ на
столъ горничную:
168
— Одна она уѣхала изъ дому, совершенно одна?
— Однѣ-съ.
— II никто къ пей сегодня днемъ не приходилъ,
покуда она не уѣхала?
— Никто-съ.
— И не замѣтила ты, чтобы кто-нибудь ждалъ
ее на подъѣздѣ?
— Что вы, баринъ! Никто,—почти испуганно
отвѣчала горничная.
— Я не про мужчинъ спрашиваю, а можетъ быть
кто-нибудь изъ женщинъ.
— Рѣшительно никто.
— Что-жъ ты мнѣ икру-то подъ носъ ставишь!
Развѣ я ее для себя купилъ? Для себя? — закри-
чалъ на горничную Потроховъ.
Онъ съѣлъ три-четыре ложки щей, проглотилъ
кусокъ говядины изъ щей и отодвинулъ тарелку.
Ему не ѣлось.
„Надо будетъ ѣхать сейчасъ въ Царское, непре-
мѣнно ѣхать и вырвать ее... Пріѣду и пачпу
мягко...—разсуждалъ онъ, но вдругъ въ головѣ
его мелькнулъ вексель въ двѣсти рублей.—Боже
мой, какъ-же я по векселю-то заплачу? А сегодня
послѣдній срокъ. Теперь третій часъ. Если сей-
часъ ѣхать на вокзалъ, то раньше четырехъ ча-
совъ въ Царскомъ пе буду. Да тамъ къ Голубко-
вой... Да разговоры, да переговоры... Потомъ
обратно... Нѣтъ, мпѣ къ пяти часамъ въ лавку не
вернуться. Въ шесть даже пе вернуться. А вексель?
У приказчиковъ пѣтъ денегъ, да и не посмѣютъ
они платить безъ моего приказа. Это имъ запре-
щено “,—разсуждалъ онъ.
Н. А. Дейкинъ.
169
Тяжело вздохнувъ, Потроховъ побѣжалъ въ при-
хожую одѣваться.
Когда онъ сбѣгалъ съ лѣстницы, въ головѣ его
все перепуталось: жена, вексель, ложа, цитра,
икра, подушка. Все это вертѣлось въ его гла-
захъ, какъ въ калейдоскопѣ.
— Извозчикъ! — закричалъ онъ, выбѣжавъ па
подъѣздъ —На Царскосельскій вокзалъ!
глгѵ/ЕНА и вексель не выходили изъ головы
іАлА: Потрохова, пока онъ ѣхалъ па извозчикѣ
до вокзала.
„Протестуютъ вексель у нотаріуса — сраму не
оберешься. Что про меня говорить будутъ въ рынкѣ?
Вѣдь это мараный купецъ... Поди, разсказывай
потомъ, какъ это случилось, что не уплатилъ во-
время по векселю— никто не повѣритъ,—разсуждалъ
онъ.—Ахъ, женушка, женушка! Какъ ты меня под-
кузмила. Впрочемъ, вотъ что я сдѣлаю: сейчасъ на
вокзалѣ въ буфетѣ напишу въ лавку письмо, чтобы
приказчики уплатили по векселю, и пошлю письмо
съ посыльнымъ. Посыльныхъ на вокзалѣ много.
А ужъ приказчики къ пятп-то часамъ навѣрное
ужъ двѣсти-то рублей наторгуютъ".
Онъ подъѣхалъ къ вокзалу, быстро разсчитался
съ извозчикомъ, вбѣжалъ по ступенькамъ, но тот-
часъ же узналъ, что поѣздъ черезъ двѣ минуты
отходитъ. Писать и посылать съ посыльнымъ не
было уже возможности, пе оставаясь до слѣдующаго
Господа и слуги.
170
поѣзда. Онъ успѣлъ только взять билетъ и вскочилъ
въ вагонъ, который тотчасъ-же и тронулся.
„Пошлю изъ Царскаго телеграмму въ лавку, чтобы
приказчики заплатили по векселю**,—утѣшалъ себя
Потроховъ, сидя въ вагонѣ.
Но и это онъ сдѣлать забылъ, благодаря женѣ.
Выходя въ Царскомъ Селѣ изъ вагона, онъ носъ
къ носу столкнулся на станціи съ женой. Жена
была съ саквояжемъ, съ маленькой подушкой и
съ цитрой. Она ужъ возвращалась въ Петербургъ
и сидѣла па скамейкѣ въ ожиданіи поѣзда.
— Грушенька!—крикнулъ опъ и со всѣхъ йогъ
бросился къ женѣ.
Жена сдвинула бровки, нахмурилась и сквозь
зубы произнесла:
— А, такъ вы слѣдить?.. По пятамъ бѣгать?..
Но вѣдь это безполезно... Я все равно сбѣгу...
— Другъ мой...— радостно началъ Потроховъ,
подсаживаясь къ ней.
— Пожалуйста безъ восторговъ... Языкъ вашъ
говоритъ: „другъ мой**, а на душѣ у васъ лавка
и приказчики, а вовсе пе жена. Вы и за мной при-
бѣжали сюда только потому, что вы скандала
боитесь, что вотъ всѣ заговорятъ, что я ушла отъ
васъ вслѣдствіе жестокаго обращенія.
Да какое-же жестокое обращеніе, Грушеночекъ,
если я пе зпаю, какъ къ тебѣ подладиться. Давеча
я разлетѣлся домой на всѣхъ парусахъ съ ложей
въ театръ, со свѣжей икрой и вдругъ объявляютъ,
что нѣтъ моей милой Грушеньки, что уѣхала въ
Царское Село. Я былъ потрясенъ, я былъ...
— Не орите такъ! На насъ посторонніе смотрятъ.
171
Что вы актера-то изъ себя разыгрываете?—оборвала
Потрохова жена и тихо прибавила:—Дуракъ...
— Все, все забылъ для тебя...—произнесъ нѣ-
сколько сдержаннѣе Потроховъ.—Все дѣло.бросилъ,
только-бы угодить тебѣ. Завтра мы поѣдемъ въ
театръ, въ субботу въ циркъ, а въ воскресенье я
возьму для тебя парпыя сани на извозчичьемъ
дворѣ, и мы поѣдемъ по островамъ кататься. Подъ
сѣткой лошади будутъ, подъ голубой сѣткой и у
кучера шапка бархатная съ уголками.
Жена сидѣла, отвернувшись отъ него, и тихо
говорила:
— Ничего мпѣ этого теперь не надо, рѣшительно
не надо. Я все-равно отъ васъ сбѣгу. Только вѣдь
несчастіе сдѣлало, что я домой возвращаюсь, а то
ни за что на свѣтѣ не вернулась-бы. Дура Голубкова
опять съ мужемъ сошлась и переѣхала изъ Царскаго
къ намъ въ Петербургъ.
— Вотъ видишь, видишь! Даже ужъ такая забу-
бенная женщина, какъ Голубкова, и та обратно
подъ крыло къ мужу вернулась,—подхватилъ По-
троховъ.—А ты-то чего козыришься? Тебѣ-то чего
бѣжать? Тихая, скромная жена, которая до сихъ
поръ воды не замутила... Я про тебя...
— Ну, не расхваливай, не расхваливай... Былая
скромна, да не умѣлъ ты это цѣнить. А теперь я все-
равно сбѣгу, я терпѣніе потеряла. Пріѣдемъ въ
Петербургъ, и я съ вокзала прямо къ Голубковой.
Она хоть п сошлась съ мужемъ, но на два-три дня-то
все-равно мепя пріютитъ, пока я паспортъ себѣ
выхлопочу у полиціи.
172
— Нѣтъ, Грушенька, ты этого не сдѣлаешь!—
произнесъ Потроховъ.
— Сдѣлаю,—пробормотала «жена.
— Не сдѣлаешь, если узнаешь, сколько я дѣла
торговаго изъ-за тебя опустилъ.
— Сдѣлаю. Что мнѣ торговое дѣло! Плевать я
хочу на торговое дѣло!
Тутъ Потроховъ опять вспомнилъ про вексель,
хотѣлъ посылать телеграмму въ лавку, по раздался
звонокъ, возвѣщающій, что поѣздъ отходитъ изъ
Павловска. Времени для телеграммы пе оставалось.
Жена, а вслѣдъ за ней и Потроховѣ бросплись на
платформу.
Вотъ Потроховы въ вагонѣ. Потроховъ сидѣлъ
рядомъ съ женой совсѣмъ растерянный. Обѣщаніе
жены, что она прямо съ вокзала поѣдетъ къ Голуб-
ковой, не давало ему покоя. Жена дулась и сидѣла,
отъ него отвернувшись. Наконецъ, онъ произнесъ:
— Куда-же я дѣну ложу и свѣжую икру, которыя
я купилъ для тебя?
— Ложу продашь, а икру самъ съѣшь,—былъ
отвѣтъ.
Пауза. Потроховъ соображалъ, и наконецъ заи-
скивающе и покорно сдѣлалъ предложепіе:
— Ангелъ мой, по пе лучше-ли тебѣ сейчасъ
ѣхать со мпой домой и испытать два-три дня, какъ
я перестрою для тебя жизнь? Вѣдь Голубкова пе
уйдетъ. Ты'всегда къ ней успѣешь переселиться.
Да наконецъ, неизвѣстно, прпметъ-ли тебя на житье
мужъ ея.
Аграфена Степановна начала сдаваться.
— Сегодня я поѣду къ Голубковой пе совсѣмъ,
173
а только чтобы узнать, примутъ ли мепя,—сказала
опа.
— Но тогда зачѣмъ тебѣ саквояжъ, зачѣмъ
подушка, зачѣмт> цитра? Если ты явишься къ
Голубковымъ съ этими вещами, это будетъ имѣть
некрасивый видъ... Навязчивость, нахальство,—
вотъ что это будетъ.
— Вещи мои ты можешь свезти домой.
— Ну, вотъ и отлично, ну, вотъ и спасибо. Но
отчего тебѣ непремѣнно надо сегодня ѣхать къ
Голубковымъ? Вѣдь это ты можешь отложить и на
завтра.
— Я къ нимъ поѣду обѣдать. Они обѣдаютъ въ
шесть. Я сегодня ничего не ѣла, понимаешь ты,
я ѣсть хочу.
— Но вѣдь можно и дома поѣсть.
— Дома ничего не заказано кромѣ щей и каши,
а я ихъ терпѣть не могу. Да и навѣрно прислуга
все это съѣла.
— Не можетъ быть. Щи навѣрное остались. Да
вотъ что: по дорогѣ домой можно заѣхать въ кол-
басную и купить ветчины, фаршированную пу-
лярдку. У пасъ есть свѣжая икра.
— Далась ему эта икра!
— Грушенька, ну хочешь, я тебѣ куплю фар-
шированную пулярдку?
— Да это развѣ обѣдъ? Я привыкла съ супомъ...
— Супъ къ ужину закажемъ... Твой любимый
супъ съ клецками. Ужинать можно попозднѣе.
Супъ, осетрина.
— Нѣтъ, нѣтъ. Я къ Голубковымъ,- упрямилась
жена.-А то прямо со станціи въ ресторанъ... Надо
174
привыкать къ ресторанамъ... Буду жить въ мебли-
рованныхъ комнатахъ, такъ безъ ресторана не
обойтпться... Въ ресторанѣ я пообѣдаю всласть, а
потомъ къ Голубковымъ уговориться.
— Тогда поѣдемъ въ ресторанъ вмѣстѣ,—пред-
ложилъ Потроховъ.—И я пообѣдаю съ тобой. А то
давеча дома одному мнѣ ничего въ горло не шло,
и я почти не обѣдалъ... Я ѣсть тоже хочу.
Жена вздохнула.
— Вотъ навязчивость-то! То ты отъ меня бѣгомъ,
скитался весь день одинъ, а теперь даже на часъ
оставить не хочешь. Вездѣ по пятамъ,—прогово-
рила она.
— Ахъ, другъ мой, да вѣдь торговыя дѣла,—
вздохнулъ Потроховъ.—Но теперь я все это пере-
устрою. Начнется новая жизнь... Василія Матвѣева
я сдѣлаю .въ лавкѣ старшимъ, поручу ему кассу. Ты
даже удивишься, какая у насъ новая жизнь начнется.
Пойдемъ, Грушеночекъ, въ ресторанъ обѣдать.
Потроховъ даже погладилъ жену ладонью по
спинѣ.
Жена улыбнулась. Потроховъ расцвѣлъ.
— Хорошо. Я поѣду съ тобой обѣдать въ ресто-
ранъ, но только въ загородный, а иначе ни-ни,—
сказала она.—Вези меня въ „Аркадію**...
— Съ восторгомъ!—воскликнулъ онъ.
— Постой, постой,—остановила его жена.—Бери
тройку... Иначе я не поѣду.
Потроховъ понизилъ тонъ. Въ головѣ мелькнулъ
вексель. Но Потроховъ все-таки махнулъ рукой и
произнесъ:
— Изволь. Согласенъ.
175
VI.
)И| А вокзалѣ въ Петербургѣ Потроховъ опять
А Д хотѣлъ послать въ лавку съ посыльнымъ за-
писку, чтобы уплатили двѣсти рублей по векселю.
Видя оранжевую шапку посыльнаго у выхода изъ
вокзала, онъ сказалъ ясенѣ:
— Душечка, погоди минутку... Не торопись...
Сейчасъ я долженъ написать въ лавку записочку
о векселѣ и послать съ посыльнымъ, а то непріят-
ность коммерческая можетъ случиться.
Но жепа перебила его:
— Опять вексель! Опять лавка!—нетерпѣливо
воскликнула она.—Ну, тогда я уѣду къ Голубко-
вымъ.
— Другъ мой, вѣдь это такое дѣло, что торго-
вый скандалъ можетъ выйти.
— А уѣду къ Голубковымъ, такъ хуже скан-
далъ выйдетъ. Тогда меня уже никакими ложами
домой не заманите.
Потрохову, хоть и скрѣпя сердце, пришлось за-
молчать о векселѣ.
Садясь съ нимъ на извозчика, чтобъ ѣхать на-
нимать тройку, Аграфена Степановна бормотала:
— Вѣдь эдакая у тебя вексельная душа! А на
своей лавкѣ такъ ты просто помѣшался!
Пріѣхавъ на Фонтанку къ Семеновскому мосту,
гдѣ была троечная биржа, Потроховъ долго тор-
говался, нанимая тройку. Приказчикъ извозчичій,
видя, что баринъ пріѣхалъ съ барыней, да къ
176
тому-же и нетерпѣливой, еле отдалъ ему тройку
на три часа за пятнадцать рублей, тѣмъ болѣе,
что Аграфена Степановна выбрала самую лучшую
тройку. Пришлось дать и на старосту.
И-вотъ супруги Потроховы, гремя бубенчиками,
поѣхали. Вексель пе выходилъ изъ головы Потро-
хова.
— Грушеночекъ,—сказалъ онъ ясенѣ.—Не за-
ѣдемъ-ли мы домой, чтобы завезти саквояжъ и цитру?
Потроховъ разсчитывалъ, что, побывавъ дома, опъ
успѣетъ написать въ лавку записку о тревожив-
шемъ его векселѣ, но жена и тутъ воспротивилась.
— Зачѣмъ? Съ какой стати? Чѣмъ памъ помѣ-
шаютъ наши вещи, лежа въ саняхъ? А домъ-то
ужъ мнѣ и такъ надоѣлъ хуже горькой рѣдьки.
Пришлось Потрохову покориться. Сидя въ саняхъ,
рядомъ съ женой, онъ былъ мраченъ и считалъ
въ умѣ:
„Ложа десять рублей... фунтъ икры три съ пол-
тиной... тройка—пятнадцать... да на чай придется
дать... проѣздъ въ Царское и обратно... Обѣдъ на
двоихъ въ Аркадіи... что-то опа еще на обѣдъ по-
требуетъ? “
Онъ тяжело вздохнулъ. Легкій пріятный морозъ
щипалъ лицо, воздухъ былъ прелестный, тройка
неслась быстро, но ничто это не радовало Потро-
хова. Въ головѣ его сидѣло одно: вексель.
Въ „Аркадіи" за обѣдомъ Аграфена Степановна
была весела, ѣла съ большимъ аппетитомъ и гово-
рила мужу:
— Ну, что-бы всегда-то намъ такъ жить! Тогда
я ни о какой Голубковой-бы и не подумала.
177
— Ангелъ мой, Грушенька! Да развѣ можно
такъ каждый день жить!—воскликнулъ Потро-
ховъ.—Вѣдь на это никакихъ капиталовъ пе хва-
тить.
— Ну, не каждый день, такъ хоть два раза въ
недѣлю. Одинъ разъ въ „Аркадіи", другой разъ
въ „Акваріумѣ". Послушай, да что ты сидишь,
надувшись, какъ мышь на крупу! Жена вернулась,
долженъ-бы радоваться, а ты какъ водой облитъ.
— Я и то радуюсь, что нашелъ тебя, но, согла-
сись сама, развѣ пріятно, что ты убѣжала изъ дома!
Вѣдь все-таки убѣжала,—говорилъ онъ, а въ умѣ
соображалъ, сколько съ нихъ возьмутъ за обѣдъ:
„Меньше десяти рублей и думать невозможно,
чтобы взяли... Закуски... мадера... стерлядка"...
Вдругъ жена, выпивъ рюмку мадеры и повесе-
лѣвъ съ нея, воскликнула:
— Послушай, Петя... Хочешь миръ заключить?
— Да конечно-же, дружочекъ,—отвѣчалъ По-
троховъ.
— Такъ угости жену шампанскимъ. Вели по-
дать бутылку шампанскаго.
Но тутъ Потрохова даже покоробило.
„Богъ мой, еще десять рублей!"—пронеслось у
него въ головѣ, и онъ сказалъ:
— Да что ты, Грушенька. Обстоятельные мужъ
и жена вдругъ будутъ пить шампанское. И если-
бы еще случай какой-нибудь. А то такъ, здорово
живешь. Просить шампанскаго... Словно, съ позво-
ленія сказать, кокотка.
— А отчего-же шампанское можно пить только
съ кокоткой?—возразила Аграфена Степановна и,
12
178
не получая отвѣта, прибавила:—Ну, полно, Петя,
прикажи подать бутылку шампанскаго. Я ужасно
люблю шампанское. Закажи бутылку, а то, ей-ей,
опять разсержусь, и тогда уже худо будетъ.
— Да куда-же бутылку-то па двоихъ!—возра-
зилъ онъ.
— А! Ты еще торгуешься? Ну, хорошо!
Аграфена Степановна надула губы.
— Человѣкъ!—крикнулъ Потроховъ. — Подайте
бутылку шампанскаго.
— Ну, вотъ за это мерси! За это мерси!—пере-
мѣнила тонъ жена и протянула мужу черезъ стола»
руку.—Послушайте!—остановила она лакея.—При-
несите также пару грушъ-дюшесъ и винограду.
Потроховъ сидѣлъ, какъ въ воду опущенный, и
соображалъ:
„Чортъ знаетъ что такое! Обѣдъ-то теперь въ
четвертную бумажку не угнешь“.
Бутылка шампанскаго выпита, фрукты съѣдены.
Какъ спрыснутый живой водой, воспрянулъ на-
конецъ Потроховъ, когда жена сказала, что пора
домой ѣхать, и быстро сталъ разсчитываться за
обѣдъ.
Съ трехъ десятирублевыхъ золотыхъ сдали ему
очень немного сдачи.
II вотъ супруги несутся на тройкѣ домой. У
Потрохова опять счетъ про себя, сколько ему сего-
дня пришлось „стравить въ жену деньжпщъ“.
Скрѣпя сердце, разсчитался онъ дома у подъ-
ѣзда съ троечникомъ и, скрѣпя сердце, далъ ему
на чай.
Домой супруги Потроховы пріѣхали въ десятомъ
179
часу вечера, застали у себя маменьку Прасковью
Федоровну и повѣстку отъ нотаріуса, съ требова-
ніемъ уплаты по векселю двухсотъ рублей.
Повѣстка какъ кинжаломъ ударила въ грудь
Потрохова.
„Достукался черезъ женушку, доплясался, нале-
тѣлъ на торговый скандалъ,—бормоталъ онъ про
себя и скрежеталъ зубами.—Послать сейчасъ деньги
къ нотаріусу—поздно, десятый часъ, не при-
мутъ",—разсуждалъ онъ.
А теща Прасковья Федоровна при видѣ дочери
ликовала и восклицала:
— Ну, слава Богу, что вмѣстѣ! Слава Богу, что
помирились! Гдѣ вы, Николай Емельянычъ, ее на-
шли?—спрашивала она зятя.—А я сижу и дрожу...
Горничная Даша сказала мнѣ, что Грушечка одна
на Царскосельскій вокзалъ для чего-то уѣхала.
Сижу и чуть не плачу. Думаю: „Господи, да что-
же это такое? Да зачѣмъ-же она одна-то?.. Все
сердце во мнѣ перевертывалось. Но теперь вижу,
что вы вмѣстѣ. Слава Богу, слава Богу, что по-
мирились. Чего тутъ изъ-за пустяковъ ссориться!
И Прасковья Федоровна принялась цѣловать
дочь.
— Что это отъ тебя. Груша, виномъ пахнетъ?—
вдругъ спросила она.
— А мужъ меня въ „Аркадію" возилъ и тамъ
обѣдомъ угощалъ,—отвѣчала дочь.
— Обѣдомъ? Въ „Аркадіи"? Да что это ему взду-
малось?
— Не знаю. Присталъ ко мпѣ: „поѣдемъ да по-
ѣдемъ". Ради мировой нашей, что-ли.
12*
180
А мужъ слушалъ, сверкалъ глазами и, молча,
сжималъ кулаки.
„На сорокъ пять рубликовъ съ тройкой нака-
зала,—считалъ онъ про себя.—Да ложа десять—
пятьдесятъ пять, да икра съ проѣздомъ въ Цар-
ское пять—шестьдесятъ. Да въ циркъ въ субботу
свезти надо—тоже пять рублей, да за парныя сани
придется въ воскресенье заплатить рублей пятнад-
цать, чтобы прокатать ее. Въ восемь десятирубле-
выхъ кругляшковъ миръ-то съ женушкой обой-
дется, а то и больше,—мысленно плакался онъ.—
А вексель? Вексель въ протестѣ!"—мелькнуло у
него въ головѣ и онъ, въ отчаяніи покрутивъ го-
ловой, убѣжалъ къ. себѣ въ кабинетъ.
Минутъ черезъ ' десять Потроховъ щелкалъ па
счетахъ и опять считалъ, сколько онъ издержалъ
сегодня лишнихъ денегъ, благодаря тому, что
очутился въ неладахъ съ женой.
— Маменьку-то приглашать на завтра въ те-
атръ?—кричала ему изъ другой комнаты жена.—
Есть у тебя ложа? Взята она? Или ты навралъ
мнѣ?
— Взята, взята,—отвѣчалъ Потроховъ, смотря
на костяжки счетовъ, изображавшія цифру сегод-
няшнихъ расходовъ на жену.
— Который-же номеръ?
— Восемьдесять два и шесть гривенъ,—отвѣ-
чалъ онъ.
НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ.

НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ.
кабинетъ Максима Макаровича Головцова,
Хл давно уже дѣйствительнаго статскаго, вошла
супруга его Варвара Тимофѣевна, полная, рослая,
затянутая въ корсетъ, пожилая дама и сказала,
вздернувъ носъ кверху:
— Фу, какъ у васъ здѣсь накурено!
— Да вѣдь ужъ курю папиросы, такъ какъ-же
ипаче-то? А при работѣ я не могу пе курить,—
отвѣчалъ Головцовъ, отодвигаясь отъ письменнаго
стола и оборачиваюсь къ женѣ.
Онъ былъ въ старенькомъ пиджакѣ, сильно по-
тертомъ, который всегда бываетъ милъ при домаш-
ней работѣ, въ цвѣтной сатиновой сорочкѣ и въ
широкихъ гарусныхъ туфляхъ.
— Надѣюсь, что у васъ ничего спѣшнаго?—
спросила жена.
— Какъ ничего спѣшнаго! Нарочно сегодня
остался дома, чтобы работать. Въ министерствѣ
мѣшаютъ. Я докладъ составляю. Въ субботу его
надо представить. Завтра онъ долженъ поступить
въ переписку,—говорилъ супругъ, вскидывая на
лысый лобъ золотыя очки и дѣлая страдальчески-
кислую гримасу.—Очень спѣшное дѣло.
184
— Знаете, вы все-таки оставьте ваши бумаги и
выдьте па минуту въ гостиную. У насъ гость.
— Кто такой? Какой гость? Я вѣдь велѣлъ ска-
зать швейцару, чтобы никого не принимать.
— Опъ пе къ вамъ. Онъ къ памъ. Вы его даже
и не знаете. Но все-таки вы должны съ нимъ по-
знакомиться. Опъ съ визитомъ пріѣхалъ. Пріѣхалъ
къ намъ. Желаетъ познакомиться съ вами. Я ска-
зала, что вы дома.
— Матушка, да нельзя-ли пронести мимо меня
чашу сію?—взмолился мужъ.—Вѣдь это молоко-
сосъ какой-пибудь.
— Нельзя-же намъ быть знакомыми съ одними
стариками. Вы забываете, у васъ дочь дѣвица...
Одѣвайтесь, одѣвайтесь и выходите въ гостиную.
Мы будемъ ждать.
— Да кто такой? Скажи мнѣ, по крайней мѣрѣ,
кто онъ?—не поднимаясь съ кресла, спрашивалъ
Головцовъ.
— Художникъ Захарцевъ, прекрасный молодой
человѣкъ, очень талантливый. Мы съ нимъ позна-
комились въ Ниццѣ. Его картина была въ Вели-
комъ посту на выставкѣ и произвела фуроръ.
— Не слыхалъ такого.
— Вы многаго чего не слыхали. Но, все-таки,
вставайте, одѣвайтесь и выходите къ намъ. А я
пойду. Я оставила съ нимъ въ гостиной Надинь.
— Ахъ, матушка! У меня спѣшное дѣло, а тутъ...
И что-бы ему было пріѣхать передъ обѣдомъ,
когда ужъ я кончилъ-бы работу и былъ одѣтъ!
А то въ такое время...
— Одѣвайтесь. Сейчасъ я вамъ пришлю Ивана,
Н. А. Лейкинъ.
185
и онъ подастъ вамъ... Странный человѣкъ... Дочь
невѣста... А онъ не хочетъ быть даже отцомъ...
Вѣдь невѣжествомъ можно всѣхъ разогнать.
Варвара Тимофѣевна выпглаизъ кабинета, шурша
шелковой юбкой.
— Вотъ не было печали-то!..—досадливо бормо-
талъ Головцовъ, поднимаясь съ кресла, и позво-
нилъ.—Шляются по за-границамъ... знакомятся на
каждомъ перекресткѣ, а ты тутъ выходи къ каж-
дому мальчишкѣ, говори ему привѣтливыя слова.
Эхъ!..
Вошелъ лакей Иванъ.
— Дай мнѣ переодѣться,—отнесся къ нему Го-
ловцовъ.
— Что прикажете подать?—спросилъ лакей.
— Прежде всего сапоги. А затѣмъ, что поближе...
чтобы поскорѣй... Сюртукъ, вицмундиръ, что-ли..
— Вицмундиръ приготовленъ.
— Ну, вицмундиръ. Кто тамъ пріѣхалъ? Я
вѣдь сказалъ, чтобы не принимать.
— Да они къ барынѣ. Спросили про барыню и
про барышню,—отвѣчалъ лакей, переодѣвая Го-
ловцова.—Умываться еще разъ не будете?
— Нѣтъ. Какъ фамилія этого гостя?
— Не могу знать-съ. Они подали карточку, я
не посмотрѣлъ и отнесъ барынѣ. Черненькій та-
кой, жиденькій... пенснэ золотое на золотой цѣ-
почкѣ и на затылкѣ проплѣшинка.
— Очень молодой человѣкъ?—спрашивалъ Го-
ловцовъ, перемѣняя сорочку.
— Нельзя сказать, чтобы очень. Средственный.
Ужъ если проплѣшинка, то какъ-же...
Господа я слуги.
186
— Ахъ, нынче съ ученической скамьи и то
плѣшивые—жизнь очень рано узнаютъ.
— Орденъ на шею прикажете?
— Зачѣмъ? Что я ему представляться буду,
что-ли! И часовъ не надо, не надо. Да отвори ты
фортку въ кабинетѣ. Я вернусь, такъ работать
буду. Надо вывѣтрить. Тутъ я очень накурилъ.
Головцовъ былъ одѣтъ и выходилъ изъ каби-
нета. Онъ прошелъ двѣ комнаты, взглянулъ на
себя въ зеркало и, сдѣлавъ строгое лицо, всту-
пилъ въ гостиную.
Въ гостиной сидѣли: жена, дочь Над инь и мо-
лодой брюнетъ съ нѣсколько помятымъ уже ли-
цомъ, въ пенснэ, съ бородкой Генриха IV. Онъ
былъ во фракѣ и держалъ на колѣняхъ бобровую
шапку. Жена тотчасъ-же поднялась. Поднялся и
брюнетъ.
— А вотъ и мой мужъ, папаша Надинь,—обра-
тилась Варвара Тимофѣевна къ брюнету.—Максъ,
позволь тебѣ представить нашего ниццскаго ка-
валера, о которомъ я тебѣ писала и говорила.
Осипъ Иванычъ Захарцевъ. Осипъ Иванычъ, Максъ,
почти ежедневно сопутствовалъ намъ въ нашихъ
прогулкахъ по окрестностямъ, ѣздилъ съ нами
нѣсколько разъ изъ Ниццы въ Монте-Карло и разъ,
взявъ у меня пять франковъ на счастье, принесъ
мнѣ двадцать восемь.
Головцовъ пожалъ руку брюнету и проговорилъ:
— Очень пріятно... Давно въ Петербургѣ?
— Да я живу здѣсь... Я пріѣхалъ мѣсяцемъ
позже вашей супруги и Надежды Максимовны,
потому что изъ Ниццы проѣхалъ на мѣсяцъ въ Римъ.
_іа7
— Садитесь, пожалуйста, Осипъ Иванычъ,—
просила брюнета Варвара Тимофѣевна.—Вы ку-
рите? Курите, пожалуйста. У насъ мужемъ моимъ
всѣ комнаты окурены. Максъ, предложи папиросу,—
взглянула она на мужа.
— Благодарю васъ. У меня свои,—поклонился
гость.—Знаете, папиросы такая вещь для куриль-
щика, что какъ-бы ни были хороши чужія, свои,
хоть и плохенькія, всегда лучше. Привычка...
— Надинь... Спички мосье Захарцеву...—коман-
довала мать.—Подвинь пепельницу. Осипъ Ива-
нычъ, Максъ, тотъ самый художникъ, картиной
котораго ты такъ восторгался въ посту па выставкѣ.
Головцовъ сначала-было сдѣлалъ женѣ удивлен-
ные глаза, но потомъ спохватился и произнесъ:
— Да, да... Прелестная картина... Бездна воз-
духа, вкуса...
— А лѣсъ-то какъ сдѣланъ!—восторгалась су-
пруга.—Я плохая цѣнительница, но все-таки прямо
чувствовала...
Художникъ улыбнулся.
— Позвольте... Тамъ на картинѣ нѣтъ лѣса.. —
сказалъ онъ.
— Ну, дерево, дерево. Я не такъ называю...
— Тамъ кустъ.
— Ну, да, кустикъ. Я не такъ называю. Каж-
дый листочекъ, каждая вѣточка... Восторгъ, что
такое! Ну, вотъ Осипъ Иванычъ, у насъ четверги...
Милости просимъ къ намъ въ четвергъ поскучать
вечерокъ. Прямо говорю: поскучать. Нынѣшняя
молодежь такая, что ничего веселаго не можетъ
устроить. Устраиваются танцы, заводятся пти жё...
188
Но, откровенно говоря, все это вяло. Впрочемъ,
милости просимъ.
— Почту за особенное удовольствіе... — покло-
нился гость, поднялся и сталъ прощаться.
Хозяйка дала звонокъ прислугѣ, вызывая ее въ
прихожую.
— Такъ ждемъ,—сказала она гостю.
Тотъ еще разъ поклонился и вышелъ изъ го-
стиной.
/ТРОСТЬ ушелъ, а старикъ Головцовъ стоялъ
Хч посреди гостиной и думалъ:
„И стоило меня изъ-за всего этого отрывать отъ
спѣшнаго дѣла! Неужели нельзя было объявить
этой мазилкѣ, что меня дома нѣть, что я на
службѣ! “
Онъ крякнулъ, досадливо махнулъ рукой и по-
плелся къ себѣ въ кабинетъ.
— Куда-жъ вы?—остановила его супруга. — Не-
ужели и пяти минутъ не можете посидѣть съ
женой. Я хотѣла-бы переговорить съ вами, Осипъ
Иванычъ. Не правда-ли: онъ милъ и вполнѣ при-
личенъ?
— Да вѣдь, я думаю, объ немъ можно и за
обѣдомъ поговорить, — вяло отвѣчалъ мужъ, на-
чавшій уже опять слагать въ головѣ фразы до-
клада, который онъ писалъ съ утра.
— Къ себѣ въ кабинетъ?
— А то куда-же? Вѣдь у меня спѣшное дѣло.
Докладъ нужно непремѣнно сегодня кончить.
ІігЭ
— Ступайте. Вѣчно уткнувши свой носъ въ
бумаги!
— Да вѣдь бумаги-то насъ всѣхъ кормятъ.
— Кормятъ онѣ и другихъ, но отчего-же другіе-
то не такъ въѣвшись въ дѣло? Отчего-же другіе
находятъ между дѣломъ время и на общеніе съ
семьей и на свѣтскія приличія! А вы какъ аскетъ
какой-то. Единственно для чего вы отрываетесь
отъ вашихъ дѣлъ—это винтъ.
Послѣднихъ словъ Головцовъ ужъ не слышалъ,
онъ вышелъ изъ гостиной, но что эти слова бу-
дутъ сказаны, онъ зналъ. Жена всегда корила его
винтомъ, корила по нѣсколько разъ въ день, при-
стегивая къ разговору и кстати и не кстати, хотя
и сама иногда игрывала въ винтъ.
Вернувшись къ себѣ въ кабинетъ, Головцовъ
позвонилъ лакея и опять сталъ переодѣваться въ
сатиновую сорочку и старый пиджакъ и, пере-
одѣвшись, взялся за перо.
Проработать Головцову, однако, пришлось не
больше часу. Въ кабинетъ къ нему опять зашла жена.
— Все еще не можете оторваться отъ вашихъ
излюбленныхъ бумагъ? — сказала она, скорчивъ
презрительную гримасу. — Хоть-бы прошлись пе-
редъ обѣдомъ полчаса по улицѣ. Вѣдь вы гемор-
рой себѣ насиживаете.
— Да ужъ есть онъ. Это участь чиновниковъ,—
отвѣчалъ Головцовъ, перебирая бумаги.
— Ну, вотъ и прогуляйтесь для моціона. Кстати
отдали-бы визитъ Голяшковскому Павлу Матвѣичу.
Онъ былъ у насъ три дня назадъ и оставилъ вамъ
и мнѣ по карточкѣ.
190
Головцовъ взглянулъ на жену и сказалъ:
— Понимаешь ты, я не могу сегодня выйти изъ
дома, не окончивши того, что я сегодня составляю.
— Даже если-бы пришлось захворать? Странно.
Это аскетизмъ какой-то,—покачала головой жена.
— Если-бы я захворалъ, докладъ пришлось-бы
передать моему замѣстителю. Какъ ты этого не
понимаешь!
— Странно. Но завтра? Завтра ты свободенъ?
— Завтра я долженъ быть въ министерствѣ,
отдать докладъ въ переписку, кое-что объяснить.
Завтра у меня тоже много дѣла.
— Это удивительно! Но послѣзавтра? Послѣ-
завтра вы можете имѣть хоть часъ какой-нибудь
свободный въ предобѣденное время? — допытыва-
лась жена.
— Послѣзавтра могу,—отвѣчалъ Головцовъ:—
хотя...
— Ну, довольно. Безъ: хотя... Вы должны от-
дать визиты. Вамъ сдѣлали, и вы сдѣлаете.
Головцовъ задумался.
— Это художнику-то? Какъ его?.. Но вотъ ви-
дишь, я ужъ даже забылъ его фамилію... — про-
говорилъ онъ.
— Я вамъ напомню... Возьмите карандашъ и за-
пишите въ свою записную книжку, — подхватила
жена.
— Въ подобныхъ случаяхъ, мнѣ кажется...
— Вамъ не должно ничего казаться. Берите
карандашъ и пишите. Боже, какой вы отецъ! Вы
совсѣмъ не хотите подумать о благѣ вашей до-
чери.
191
— Позволь.. При чемъ-же тутъ дочь?
— А кто знаетъ? Это загадка... Онъ вполнѣ при-
личный человѣкъ, какъ видно, не безъ средствъ...
Вы посмотрите его домашнюю обстановку и сооб-
щите намъ... Вотъ вамъ книжка, вотъ вамъ каран-
дашъ. Пишите...
Ліена взяла со стола записную книжку съ каран-
дашомъ и придвинула ихъ къ мужу. Тотъ вздох-
нулъ и записалъ подъ диктовку жены имя, отче-
ство, фамилію и адресъ художника.
— Откуда ты знаешь адресъ-то его? — спросилъ
опъ.
— Адресъ на карточкѣ, которую Захарцевъ по-
далъ мнѣ черезъ Ивана.
— А какъ ты думаешь, Варечка, въ какой
именно часъ его можно пе застать дома?—задалъ
женѣ вопросъ Головцовъ.
— Напротивъ. Вы должны стараться застать его,
чтобъ видѣть его житье-бытье и разсказать намъ.
Затѣмъ, вамъ необходимо побывать и забросить
карточку барону Таненвальдъ.
— Къ какому Таненвальдъ? — удивился Голов-
цовъ.
— А вотъ что Надинь познакомилась черезъ
Хвощевыхъ па каткѣ. Мнѣ его тоже представили.
Это уже совсѣмъ милый человѣкъ изъ порядоч-
наго круга.
— Но я-то, я-то тутъ при чемъ?.. — удивился
Головцовъ.
— Какъ при чемъ? Онъ два дня тому назадъ
сдѣлалъ намъ визитъ, не засталъ, правда, насъ,
но оставилъ двѣ карточки—тебѣ и мнѣ.
192
— Другъ моП, этого ужъ я даже и въ лицо не
видалъ!
— Ничего не значитъ. Когда-нибудь увидите.*
Но на вѣжливость должны отвѣчать вѣжливостью.
Его карточку я вамъ передамъ и вы запишите съ
нея, какъ его зовутъ, и его адресъ.
— Какую вы обузу навязываете на дѣлового
человѣка!
Головцовъ покачалъ головой.
— Тогда не надо жениться, не надо имѣть дѣ-
тей. А у васъ двѣ дочери. Вѣдь Лидія тоже че-
резъ годъ гимназію кончаетъ. Вѣдь и объ ней
надо заботиться,—наставительно произнесла жена.
— Меня, знаешь, удивляетъ одно... — началъ
мужъ.—Какъ только появится молодой человѣкъ..
— Ну, и пусть удивляетъ.
— Ты даже, не успѣвши еще узнать, склоненъ-
ли онъ къ семейной жизни — сейчасъ ужъ начи-
наешь считать его претендентомъ на руку нашей
Надинь.
— Позвольте... Да вѣдь въ жизни всегда такъ
Женятся въ большинствѣ случаевъ нечаянно.
Человѣкъ и не думаетъ, но вдругъ...
— Все-таки, другъ мой, надо разузнать про
человѣка.
— Вотъ вы, побывавъ у него, и разузнаете. Я
про художника Захарцева... Вы будете піонеромъ,
а затѣмъ мы...
— Тугъ я на это... Неспособенъ.
— Ну, довольно. Вы все-таки отдадите ему ви-
зитъ послѣзавтра. Ему и барону...—перебила мужа
видамъ Головцова и поднялась съ кресла, приба-
193
вивъ:—Можете теперь уткнуться въ ваши бумаги
и строчить до обѣда.
Она повернулась и вышла изъ кабипета.
ПІ.
(ХІіЕРЕЗ'Ь два дня утромъ Головцовъ уходилъ
Р X на службу и пришелъ проститься къ женѣ.
— Помните-ли вы, что вамъ надо сегодня сдѣ-
лать? — спросила она его, давъ поцѣловать свою
РУКУ-
— Не только помню, а ужъ какъ только прос-
нулся,'то началъ мучиться, предвкушая эти по-
сѣщенія,—отвѣчалъ Головцовъ, тяжело вздохнувъ.
— Какой скиѳъ! Какой сарматъ! А еще вращае-
тесь въ хорошемъ обществѣ. Но три вамъ надо
сдѣлать визита, три, а не два. Я вписала въ вату
записную книжку и Голятковскаго Павла Мат-
вѣича и его адресъ.
— Ахъ, этого никогда даже и въ лицо не ви-
далъ! Кто онъ, скажи мнѣ пожалуйста?
— Чиновникъ. Гдѣ-то служитъ и на хорошемъ
счету у начальства. Онъ племянникъ мадамъ Ку-
бырской. Очевидно, не безъ средствъ, потому что
держитъ пару лошадей. Ну, съ Богомъ.
Головцовъ ушелъ.
На службѣ онъ просидѣлъ спокойно до трехъ
часовъ. Но въ три его словно что кольнуло. Онъ
сталъ убирать бумаги и сказалъ своему помощнику:
— Если меня директоръ спроситъ, то скажите
ему, что я уѣхалъ по очень нужному дѣлу.
13
ЗЙ4
Въ швейцарской, надѣвая шубу, Головцовъ схва-
тился за карманъ сюртука и не нашелъ въ немъ
записной книжки, въ которой были записаны
имена, фамиліи и адреса трехъ лицъ, которымъ
нужно было сдѣлать визиты.
— Забылъ... Какая досада! Забылъ...—прошеп-
талъ онъ. — Художника-то адресъ я еще помню...
Моховая, 66... цифра такая, что втемяшилась въ
голову. А вотъ этого Таненберга—хоть убей, не могу
вспомнить. Да тамъ еще Голяшковскій есть.
Неужели ѣхать домой за книжкой? Ахъ, Варвара
Тимофѣвна! И вавязала-же ты мнѣ обузу этими
визитами!—вздохнулъ онъ.
Но тутъ у него мелькнула въ головѣ адресная
книга, что адреса можно узнать по адресной книгѣ.
На душѣ его сразу отлегло.
— Принеси-ка ты мнѣ адресную книгу сюда,—
сказалъ онъ сторожу.—Спроси у экзекутора. Скажи,
что я прошу.
Сторожъ побѣжалъ наверхъ и черезъ пять ми-
нутъ вернулся съ книгой. Присѣвъ за столикомъ
въ швейцарской, Головцовъ началъ отыскігаать
адресъ Таненберга. Таненберговъ было два: Іосель
Борухъ Таненбергъ, мѣдно-котельный мастеръ и
Генрихъ Викентьевичъ Таненбергъ, коллежскій
совѣтникъ.
„Навѣрное послѣдній, — подумалъ Головцовъ. —
Не съ евреемъ-же жена познакомилась,—улыбнулся
онъ.—Таненбергъ Генрихъ Викентьевичъ... Пески...
Девятая улица".
Голяшковскихъ было два: одинъ коллежскій ассе-
соръ, другой статскій совѣтникъ.
195
„Этого я никогда въ лицо не видалъ, но жена
говорила, что онъ молодой человѣкъ, стало быть
статскимъ совѣтникомъ онъ никоимъ образомъ быть
не можетъ. Навѣрное онъ коллежскій ассесоръ",—
рѣшилъ Головцовъ и, потребовавъ у швейцара
клочекъ бумаги и карандашъ, записалъ адресъ.
Голяшковскій жилъ гдѣ-то на Васильевскомъ
островѣ,, въ девятой линіи.
„Какая даль!—мелькало у него въ головѣ.—
Пески, Васильевскій островъ. Хорошо еще, что
художникъ Захарцевъ по дорогѣ приходится: въ
Моховой... Захарцевъ... Захарцевъ... Какъ-бы не
забыть его фамилію! Давеча забылъ... Помнить
фамиліи—это для меня наказаніе".
Выйдя изъ подъѣзда, Головцовъ взялъ на часы
извозчика и поѣхалъ па Пески.
„Хорошо кабы не застать дома этого Танен-
берга!—думалъ онъ. — Оставилъ-бы ему визитную
карточку. Впрочемъ, что тутъ! Хоть и дома онъ
будетъ, такъ все равно оставлю карточку".
Вотъ и девятая улица Песковъ, и домъ, пока-
занный въ адресной книгѣ. Домъ былъ большой,
новый. Головцовъ остановился у подъѣзда, вы-
шелъ изъ саней и вошелъ въ подъѣздъ.
— Господинъ Таненбергъ Здѣсь живетъ?—спро-
силъ опъ швейцара.
— Здѣсь... Пожалуйте... Третій этажъ... Шестой
номеръ.
— Вотъ, передайте ему карточку.
Головцовъ полѣзъ въ бумажникъ за карточкой.
— Да докторъ дома-съ... Пожалуйте наверхъ.
13*
196
У нихъ пріемъ больныхъ сегодня,—сказалъ швей-
царъ.
— Какъ пріемъ больныхъ? Какъ докторъ? Да
развѣ онъ докторъ? — изумленно воскликнулъ Го-
ловцовъ.
— Точно такъ-съ... Каждый день, кромѣ втор-
ника и пятинцы, принимаютъ больныхъ отъ че-
тырехъ до пяти часовъ... Они по женской части...
дамскія у нихъ болѣзни...
„Стало быть, я ошибся. Это не тотъ,—подумалъ
Головцовъ.—Жена говорила, что онъ чиновникъ11.
Онъ сталъ прятать визитную карточку обратно
въ карманъ и спросилъ швейцара:
— Скажите, швейцаръ, онъ баровъ?
Швейцаръ улыбнулся.
— Какое-съ! Они изъ евреевъ... А/олько очень
хорошій докторъ. Вы пригласить его къ дамѣ же-
лаете? Такъ пожалуйте. Тамъ . запишутъ вашъ
адресъ. У нихъ каждый день акушерка дежуритъ;
она и по письменной части... и записываетъ. Не-
угодно-ли шубу здѣсь оставить?
— Ничего мнѣ не надо!—сердито произнесъ Го-
товцовъ и уже уходилъ въ двери на улицу. —
Ну, жепупіка! Задала она мнѣ задачу! — раздражи-
лельно бормоталъ онъ, садясь на извозчика.—Да и
надо-же было такъ случиться, что я забылъ свою
записную книжку!
— Куда теперь, баринъ, прикажете? — спраши-
валъ извозчикъ.
— Въ Моховую!
Головцовъ былъ сильно разсерженъ и на жену,
и на себя.
197
„Боже мой, Боже мой! Сколько мы у себя отни-
маемъ времени изъ-за какихъ-то глупыхъ яко-бы
приличій. Надъ китайскими церемоніями смѣемся,
а саМи тѣ-же китайцы. Вѣдь вотъ теперь дирек-
торъ можетъ спросить меня для нужныхъ объясне-
ній, а я странствую по улицамъ, забѣгаю въ
подъѣзды. И зачѣмъ? Ни я этому Таненбергу не
нуженъ, ни онъ мнѣ. Ну, зачѣмъ ему моя визит-
ная карточка, спрашивается? Подамъ я ему эту кар-
точку, будетъ она валяться у него па письменномъ
столѣ, а потомъ запылится и полетитъ въ нечь“.
Подъѣзжая къ Моховой, Головцовъ ужъ думалъ
„А кто его знаетъ, этого Таненберга... Можетъ
быть, это тотъ самый и есть, гдѣ я сейчасъ былъ, а
жена перепутала, что онъ чиновникъ. Можетъ
быть, онъ докторъ и есть, и на самомъ дѣлѣ
докторъ, а жена говоритъ, что онъ чиновникъ? Вѣдь
женщины насчетъ всего этого ой-ой-ой! Недавно
она съ нимъ познакомилась гдѣ-то па велодромѣ,
что-ли? Я самъ его видѣлъ только мелькомъ разъ
на четвергахъ у Марьи Илыіпишны... игралъ я
въ это время въ карты... На доктора-то все-таки,
какъ мнѣ помнится, онъ не похожъ... Очень ужъ
онъ жидокъ и моденъ... въ вычурныхъ воротнич-
кахъ, галстухъ подъ подбородокъ... Впрочемъ,
нынче физіономіи обмапчігвы. Нѣтъ опредѣлен-
наго типа. Вонъ мой портной Краузе. Портной, а
смотритъ дипломатомъ. Таненбергъ... Вѣдь что
скверно, такъ это то, что жена потребуетъ непре-
мѣнно, чтобъ я ему завезъ визитную карточку,
нужды нѣтъ, что я ужъ проѣхался сегодня къ
какому-то Таненбергу, очень можетъ быть и къ
198
іі
настоящему Таненбергу, къ тому, котораго я оты-
скивалъ, потому что по адресной книгѣ онъ по-
казанъ чиновникомъ, коллежскимъ совѣтникомъ.
Впрочемъ, нѣтъ,—рѣшалъ Головцовъ.—Про этого
лесковскаго Танепберга швейцаръ сказалъ, что
этотъ пе баронъ и даже изъ евреевъ".
Ъхали по Моховой. Головцовъ читалъ нумера на
домахъ и, наконецъ, ткнувъ извозчика въ спину
рукой, сказалъ:
— Подержи паправо у подъѣзда. Надо спросить.
IV.
А подъѣздѣ стоялъ пожилой швейцаръ и не-
годовалъ на удалявшуюся отъ подъѣзда
даму, кивая на нее дежурному дворнику съ бля-
хой поверхъ тулупа.
— За калоши пятакъ сунула. Ахъ, молеѣдина!
Я ей говорю: „оставьте внизу калоши, потому у
насъ коверъ". Возвращается и мѣдный пятачокъ
суетъ.
— Захарцевъ здѣсь живетъ?—спросилъ его Го-
ловцовъ, вылѣзая изъ саней.
— Здѣсь. Пожалуйте. Въ восьмомъ номерѣ.
Четвертый зтажъ.
— А дома онъ?
— Одинъ дома.
„Досадно, что дома",— подумалъ Головцовъ и
вопіелъ въ. подъѣздъ.
— Калоши потрудитесь, баринъ, внизу оставить,
потому у насъ бархатный коверъ,—сказалъ ему
швейцаръ.
199
„Не оставить-ли ему только карточку? — поду-
малъ Головцовъ, снимая калоши, но тотчасъ-же
отказался отъ этого предположенія,— Нѣтъ, пойду
ужъ... А то жена пошлетъ второй разъ. Она про-
сила посмотрѣть обстановку его . квартиры и сооб-
щить ей“.
Онъ началъ взбираться по лѣстницѣ и въ
третьемъ этажѣ на площадкѣ остановился.
— Забылъ, какъ зовутъ этого Захарцева. Вотъ
исторія-то!—пробормоталъ онъ себѣ подъ носъ, но
тотчасъ-же утѣшился.—Впрочемъ, по всѣмъ вѣроя-
тіямъ, на дверпой доскѣ написано его имя,—при-
бавилъ онъ и сталъ подниматься въ четвертый
этажъ, тяжело дыша.
Вотъ и площадка четвертаго этажа, вотъ и квар-
тира подъ нумеромъ восьмымъ, вотъ и мѣдная
доска на дверяхъ квартпры, а на доскѣ надпись:
„Іосифъ Ивановичъ и Григорій Ивановичъ Захар-
цевы“.
Головцовъ всталъ втупикъ.
„Два брата вмѣстѣ живутъ. Къ которому-же
я иду?—промелькнуло у него въ головѣ.—Кажется,
къ Осипу? Кажется, жена называла его Іосифомъ
или Осипомъ? А впрочемъ, забылъ! Совсѣмъ за-
былъ! Можетъ быть и Григоріемъ! Или Григорій?"—
припоминалъ онъ.
Головцовъ хотѣлъ уже спускаться внизъ, отдать
карточку швейцару и уѣхать, но лакей, предувѣ-
домленный снизу звонкомъ швейцара, отворилъ
дверь.
— У себя господинъ Захарцевъ?—спросилъ Го-
ловцовъ.
200
— Дома-съ. Григорій Иванычъ дома. Пожа-
луйте...—пригласилъ лакей, впуская въ переднюю...
Головцовъ сначала поколебался, но потомъ рѣ-
шилъ:
„Пойду на счастье. Можетъ быть, это и онъ
дома. Ахъ, память, память"!—попрекнулъ онъ себя
и вошелъ въ прихожую, гдѣ лакей снялъ съ него
шубу.
— Какъ доложить объ васъ?—спросилъ лакей
Головцова.
Подать лакею свою карточку Головцову почему-
то показалось унизительнымъ и онъ сказалъ:
— Головцовъ... Максимъ Макарычъ Головцовъ.
— Головцовъ? Пожалуйте въ гостиную. А я сей-
часъ... Они на токарномъ станкѣ Занимаются.
Головцовъ колебался.
— Вотъ видите, мой милый... Захарцевыхъ два
брата. А мнѣ къ Захарцеву художнику, который
художникъ,—сказалъ онъ лакею.
— Такъ то Осипъ Иванычъ. Они полчаса тому
назадъ уѣхали. А это ихъ братъ... студентъ,—от-
вѣчалъ лакей.
Но въ это время изъ гостиной въ прихожую
выглянулъ совсѣмъ молодой человѣкъ съ чернень-
кими усиками и съ еле пробивающеюся бородкой,
въ сѣрой тужуркѣ, и заговорилъ:
— Вы къ брату Осипу? Его дома нѣтъ. Пожа-
луйте, пожалуйте... что вамъ угодно? Братъ по-
шелъ прогуляться.
Головцовъ переступилъ порогъ прихожей и не
зналъ, что отвѣчать.
— Вотъ видите-ли... Я отдалъ визитъ вашему
Н. А. Лейкинъ.
201
брату. Мепя просила жена... Онъ былъ у насъ...
Жена и дочь познакомились въ Ниццѣ съ вашимъ
братомъ художникомъ...
Студентъ оживился.
— А вы господинъ Головцовъ? Супругъ Вар-
вары Тимофѣввы? — воскликнулъ онъ.—О, Боже
мой! Пожалуйте, пожалуйте, ваше превосходи-
тельство! Прошу покорно садиться. Вотъ тутъ по-
мягче... На диванчикѣ... Милости просимъ. Братъ
такъ много говорилъ мнѣ о вашемъ семействѣ,
о вашей супругѣ, о вашей дочери Надеждѣ, На-
деждѣ... Виноватъ... Позвольте узнать ваше имя и
отчество.
— Максимъ Макарычъ я... Вотъ передайте ва-
шему брату карточку.
Головцовъ не садился. Онъ не зналъ даже, какъ
себя и держать со студентомъ, какъ разговаривать
съ нимъ. Вообще онъ не любилъ студентовъ^
А студентъ Захарцевъ продолжалъ:
— Братъ Осипъ въ восторгѣ отъ любезности
вашей супруги и вашей дочери Надежды Макси-
мовны. Братъ много, много мнѣ разсказывалъ. Да
что-же вы не присядете, ваше превосходительство!
Отдохните пожалуйста. Мы такъ высоко живемъ.
Вы поднялись по лѣстницѣ... Вотъ кресло... Прошу...
— Я не имѣю времени, молодой человѣкъ...—
произнесъ Головцовъ.—Тутъ педоразумѣніе... А то-
бы я и не поднялся. Вотъ, передайте карточку
вашему брату и прощайте.
Онъ положилъ на столъ свою карточку, подалъ
студенту два пальца, окинулъ гостиную пытли-
вымъ взоромъ и сталъ удаляться въ прихожую.
Господа и слуг«.
202
Студентъ провожалъ его и бормоталъ:
— Какъ жаль, что вы не имѣете времени поси-
дѣть и подождать брата. А онъ долженъ скоро
вернуться. Онъ просто пройтиться пошелъ. Боже
мой, какъ онъ будетъ жалѣть, что вы его не за-
стали!
Головцовъ ничего не отвѣчалъ. Стиснувъ зубы,
онъ надѣлъ поданную ему лакеемъ шубу и быстро
выскочилъ на лѣстницу.
„Вотъ дурака-то разыгралъ!—думалъ онъ про
себя.—А все женушка милая со своими прокля-
тыми визитами! Спасибо, Варвара Тимофѣвна,
спасибо! Ахъ, чтобы тебя!.. Вѣдь совсѣмъ я шутъ
гороховый. И зачѣмъ я наверхъ подымался? Дер-
нула меня нелегкая! Впрочемъ, вѣдь внизу ска-
зали, что дома. А швейцаръ совсѣмъ дубина!
Долженъ-бы былъ спросить меня: къ которому,
молъ, вы Захарцеву идете? У насъ два... Одинъ
художникъ, другой студентъ. Тогда-бы я оставилъ
карточку и не нарвался на студента. Ахъ, разы-
гралъ дурака! Швейцаръ дуракъ, а я вдвое!.."
Головцовъ былъ взбѣшенъ и, спускаясь внизъ
уже по послѣднимъ ступенькамъ, твердилъ про
свою особу себѣ подъ носъ на каждой ступенькѣ,
съ каждымъ шагомъ:
— Дуракъ, дуракъ... дуракъ... Отчего вы меня
не предупредили, что Осипа Иваныча нѣтъ
дома?—накинулся онъ на швейцара, надѣвая свои
калоши.
— Да вѣдь вы не сказали мнѣ, котораго Захар-
цева вамъ надо. Я и отвѣтствовалъ: одинъ, говорю,
дома. Почемъ я зналъ! Я думалъ, что вы къ сту денту
203
— Къ студенту! Зачѣмъ старику студентъ? За-
чѣмъ?
И не давъ ничего швейцару за сохраненіе ка-
лошъ, Головцовъ въ негодованіи выскочилъ изъ
подъѣзда на улицу.
На Васильевскій островъ къ Голяшковскому Го-
ловцовъ уже не поѣхалъ, а велѣлъ везти себя
извозчику домой.
„Довольно. А то опять въ какой-нибудь просакъ
попадешь,—разсуждалъ опъ, и тутъ-же рѣшилъ:—
женѣ скажу, что у всѣхъ былъ, никого не за-
сталъ и всѣмъ оставилъ по визитной карточкѣ.
Вѣдь провѣрять пе станетъ".
Дома, однако, онъ изъ записной книжки уви-
дѣлъ, что фамилію барона Танепвальда опъ пере-
путалъ и въ адресной книгѣ искалъ не Танен-
вальда, а Таненберга, къ которому и ѣздилъ.

ИЗЪ НИЦЦЫ.

ИЗЪ НИЦЦЫ.
I.
(ТЧ ЫЛО утро. Старикъ, крупный чиновнкъ Вла-
дпміръ Павловичъ Изнанцевъ, человѣкъ съ
геморроидальнымъ лицомъ и крупной лысиной,
только выпилъ свой кофе и передъ отправленіемъ
на службу сидѣлъ у себя въ кабинетѣ въ сѣрой
тужуркѣ съ зеленой оторочкой, курилъ папиросу
и просматривалъ газеты, какъ въ прихожей раздался
звонокъ. На звонокъ онъ не обратилъ вниманія, но
вдругъ раздался голосъ жены. Онъ вздрогнулъ и
на лицѣ его выразилось недоумѣніе. Къ голосу
жены прибавился голосъ дочери—и Изнанцевъ весь
превратился въ знакъ вопросительный. Въ прихожей
залаяли и завизжали радостно комнатныя собаки
Бебешка п Лала и послышалось восклицаніе гор-
ничной: „ахъ, барыня! Вотъ неожиданно-тоІ“ Изнан-
цевъ сморщилъ брови и проговорилъ:
— Жена... Она вернулась. Ни письмомъ, ни
телеграммой не увѣдомила и вернулась... Что-бы
это значило? Удивительно... Вѣдь она до мая мѣ-
сяца хотѣла жить въ Ниццѣ.
Онъ отбросилъ газету и поднялся съ кресла.
На порогѣ появилась его жена, Лариса Матвѣевна,
пожилая женщина, рослая, полная, съ изрядно
208
притертымъ косметиками лицомъ, съ утомленными
глазами, въ шляпкѣ, въ кофточкѣ.
— Не ждалъ? А мы тебѣ нарочно сюрпризомъ...
нарочно безъ телеграммы, нарочно пе увѣдомляли
и письмомъ о своемъ выѣздѣ...—заговорила она и
шла къ нему на встрѣчу,—Здравствуй!..
Она чмокнула его въ лысину, когда опъ цѣловалъ
ея руку, и подставила ему щеку для поцѣлуя.
— Воп риг, рара!
За ней стояла Изнапцева Лидія, стройная дѣ-
вушка съ загорѣлымъ лицомъ, въ фетровой шляпкѣ
и въ сѣромъ суконномъ платьѣ.
— Не ждали? Я говорила шатпап, что слѣдовало-
бы предупредить, но шатай такъ заторопилась,
такъ заторопилась...—произнесла она, цѣлуя отца.
Изнанцевъ былъ совсѣмъ ошалѣвши отъ неожи-
даннаго пріѣзда жены и дочери.
— Проигрались въ Монте-Карло, что-ли?—прого-
ворилъ онъ, сбрасывая съ носа пенснэ.
— Есть тотъ грѣхъ...—отвѣчала супруга, садясь
въ кресло около письменнаго стола.
— Матап была въ выигрышѣ... Мы были три
тысячи франковъ въ выигрышѣ,—прибавила дочь.—
Даже больше трехъ тысячъ—и вдругъ...
— Да вѣдь это всегда такъ бываетъ...—говорилъ
Изнанцевъ и чувствовалъ, что руки его дрожатъ.—
По вѣдь, уѣзжая въ Ниццу, ты дала слово не
играть въ рулетку. Увѣряла даже, что не поѣдешь
и въ Монте-Карло.
Онъ сѣлъ и сталъ усиленно затягиваться папи-
росой, моргая красными старческими глазами.
Жена взглянула на него и виновато сказала:
209
— Ну, что объ этомъ... Не жалѣй... За то мы
раньше пріѣхали... Для тебя это даже выгоднѣе...
Я и въ самомъ дѣлѣ не хотѣла бывать въ Монте-
Карло, но Марья Ларіоновна сманила. Тамъ живутъ
Ульяновы... Они въ Монте-Карло живутъ... Я хотѣла
просто визитъ имъ сдѣлать. А быть въ Монте-Карло
и не зайти въ Казино просто невозможно... Марья
Ларіоновна, мадамъ Ульянова и я сложились по
три луидора, по шестидесяти франковъ, и мадамъ
Ульянова ставила. Я на Лидочкино счастье...—
кивнула Лариса Матвѣевна на дочь.
— Много-ли-же проиграла-то?—спросилъ Изнап-
цевъ, пуская густые клубы дыма.
. — Не спрашивай!
Лариса Матвѣевна махнула рукой.
— Мадамъ Ульянова принесла намъ наши шесть-
десятъ франковъ и еще по восьмидесяти пяти
франковъ. Машап на другой-же день купила мнѣ
шляпку и зонтикъ,—разсказывала дочь.
— А черезъ день мы поѣхали изъ Ниццы въ
Монте-Карло, я ужъ играла одна и, можешь ты
думать, выиграла три тысячи двѣсти пятьдесятъ
франковъ,—прибавила Лариса Матвѣевна.—Ей-ей,
я не вру. Лидочка видѣла. Я четыре раза й сЬеѵа!
взяла, брала много разъ на дюжины... Мнѣ-бы
забастовать—была-бы въ выигрышѣ...
— Да вѣдь такъ всегда бываетъ, что никто не
бастуетъ,—сказалъ Изпанцевъ и спросилъ:—Сколь-
ко-же ты всего-то проиграла?
Въ это время вошелъ лакей Захаръ и проговорилъ:
— Извозчикъ, съ которымъ вы пріѣхали съ вок-
14
210
зала, деньги за карету просить. Вы изволили забыть
отдать.
Лариса Матвѣевна вспыхнула.
— Ахъ, да... Отдай пожалуйста, Вольдемаръ,
два рубля, —сказала она мужу.—Да надо ему что-
нибудь на чай... Вѣрпшь-ли, у меня въ карманѣ
только двугривенный остался,—тихо прибавила
она.—Въ обрѣзъ, какъ есть въ обрѣзъ...
Изнанцевъ тотчасъ-же далъ лакею деньги, и
когда тотъ ушелъ, спросилъ жену:
— Стало-быть, проиграла рублей пятьсотъ-шесть-
сотъ?
— Охъ, не спрашивай! Ты меня, Вольдемаръ,
прости. Вѣдь я пріѣхала безъ брошки и безъ часовъ ..
Браслетъ Лидочкинъ даже тамъ остался... При-
нуждена была заложить... Иначе намъ не съ чѣмъ
было выѣхать. Вещи не пропадутъ... Онѣ тамъ въ
Ниццѣ, въ оссавіоп... Ихъ будутъ держать мѣсяцъ
Я просила Марью Ларіоновну... И если ей семьсотъ
франковъ послать, то оиа выкупитъ вещи и при-
везетъ ихъ намъ. Ты пошлешь? Адресъ ея Аѵепие
<іе Іа Саге...
Изнанцевъ тяжело вздохнулъ и выпустилъ изо
рта громадный клубъ дыма.
— Конечно, если-бы не останавливаться играть,
то я могла-бы и отыграться и выиграть,—продол-
жала Лариса Матвѣевна.—И такъ ужъ я, заложивъ
часы и браслетъ Лидочки, повезла ее въ Монте-
Карло и заставила ее саму играть. Думала, что
невинная дѣвушка, что ей сама судьба счастье
пошлетъ... Даже и не стояла около нея... Пусть,
думаю, она сама, своимъ умомъ... но... у нея отняли
211
ея выигрышъ, и завладѣли... Ты знаешь, какіе
-гамъ теперь мерзавцы около столовъ съ рулетками!
— Сто двадцать франковъ, папаша, отняли,—под-
твердила дочь.—Какой-то итальянецъ... Заспорилъ,
заспорилъ... Потомъ какая-то накрашенная въ ры-
жемъ парикѣ и шляпкѣ аршина въ два ширины...
Матап подходитъ, а у меня ужъ всего-то только
серебряный пятакъ.
— Прямо каторжные какіе-то теперь около рулетки
трутся,—опять сказала Лариса Матвѣевпа.—Ты,
Вольдемаръ, пошли семьсотъ франковъ Марьѣ
Ларіоновнѣ.
Изнанцевъ сверкнулъ глазами.
— Ахъ, матушка, я теперь совсѣмъ на бобахъ
сижу! Въ самыхъ топкихъ сижу...—произнесъ онъ.
— Но не пропадать-же вещамъ. Вѣдь ужъ теперь
мы пріѣхали, вернулись, раньше вернулись, это
тебѣ барышъ... И ужъ, кромѣ того, въ настоящее
время будемъ экономію наводить. Кое-что изъ весен-
нихъ нарядовъ у насъ есть, мы тамъ купили, а
ужъ теперь здѣсь мы будемъ себѣ во всемъ, во
всемъ отказывать. Ахъ, какъ я боялась, что по до-
рогѣ съ насъ за что-нибудь пошлину потребуютъ!
Чѣмъ отдать? Денегъ въ обрѣзъ.. Ты знаешь, въ
дорогѣ мы даже въ завтракахъ и обѣдахъ стѣсня-
лись. Все такъ дорого на станціяхъ. А у Лидочки
такой аппетитъ. Сама я только булки и колбасу...
сосиски... ну, кружку пива. Вѣдь мы по загранич-
нымъ дорогамъ ужъ въ третьемъ классѣ возвраща-
лись,—разсказывала Лариса Матвѣевпа.
— Да что ты!—удивился Изнанцевъ, покачавъ
головой,—Вотъ до чего игорная-то корысть доводить!
и*
212
Поѣхали въ первомъ классѣ со всей роскошью—и
вдругъ...
— Ну, прости, прости, папка... Такъ пошлешь
семьсотъ франковъ?—спроспла Лариса Матвѣевна,
поднялась съ кресла и поцѣловала мужа въ лысину.
— Другъ мой, я еще не уплатилъ тѣхъ денегъ,
которыя занялъ вамъ на поѣздку у еврея Липдэй-
зепа... Сегодня срокъ векселю въ шестьсотъ рублей,
а у меня въ карманѣ съ небольшимъ сто рублей.
Надо просить у него переписать вексель, но не знаю,
согласптся-ли онъ.
— Папочка, голубчикъ, займи у подрядчика
Кошкина. Онъ тебѣ обязанъ и долженъ дать. Не
пропадать-же вещамъ,—упрашивала Лариса Мат-
вѣевна.—Наконецъ, можно шубу заложить. Шубы
скоро будутъ не нужны.
— Господинъ Линдэйзепъ... Прикажете принять?
II.
ЙРИ докладѣ лакея о Линдэйзенѣ Изнанцевъ
весь какъ-то съежился, нахмурился, застег-
нулъ двѣ разстегнутыя пуговицы тужурки и ска-
залъ женѣ:
— Надо принять его... Надо уладить это дѣло.
Оно меня такъ безпокоило и безпокоитъ. Проси...—
обратился онъ къ лакею и, когда тотъ ушелъ, при-
бавилъ ясенѣ и дочери:—А вы уходите.
— Да, да... Вѣдь намъ надо умыться съ дороги.
Вѣдь мы закоптѣли въ вагонахъ,—отвѣчала Лариса
Матвѣевна, и вмѣстѣ съ дочерью вышла изъ ка-
213
бпнета, сказавъ мужу:—А ты не плати. Ну, что
такое еврей? Можетъ подождать.
Вошелъ Линдэйзенъ. Это былъ еврей чистякъ,
въ черномъ сюртукѣ, сѣрыхъ брюкахъ и бѣломъ
жилетѣ, съ котораго свѣшивалась массивная золо-
тая часовая цѣпь съ кучей брелоковъ. На рукахъ
сіяли брилліантовыя кольца, волосы на головѣ съ
проборомъ по срединѣ были напомажены душистой
помадой, борода и усы носили слѣды брилліан-
тина, но отъ него, не взирая па помаду, все-таки
отдавало специфическимъ еврейскимъ запахомъ.
— Мое вамъ почтеніе, ваше превосходительство,—
проговорилъ онъ съ небольшимъ еврейскимъ ак-
центомъ, развязано подходя къ Изнанцеву.—Про-
стите, что безпокою васъ, но сегодня послѣдній
срокъ.
— Знаю, знаю, мой милѣйшій. Прошу васъ са-
диться... Здравствуйте...—отвѣчалъ Изнанцевъ, не
безъ брезгливости протянулъ ему руку и указалъ
на кресло около стола.
Линдэйзенъ сѣлъ и полѣзъ въ боковой карманъ
за бумажникомъ.
— Я нарочно пораньше, чтобъ застать васъ
дома. Думаю, что на службѣ визитъ мой былъ-бы
вамъ не совсѣмъ пріятенъ,—сказалъ онъ.
— Какъ возможно на службѣ! Зачѣмъ на службѣ!
Тамъ совсѣмъ неудобно. Это дѣло домашнее,—нѣ-
сколько испуганно произнесъ Изнанцевъ.
— Такъ можно будетъ получить по векселю?—
спросилъ Линдэйзенъ, держа въ рукахъ вексель.
Изнанцевъ еще болѣе съежился, насильно улыб-
нулся и пробормоталъ:
214
— Все это прекрасно, по вотъ видите... въ на-
стоящую минуту у меня денегъ нѣть. Совсѣмъ я
васъ не лишу уплаты... Я вамъ дамъ сто рублей...
по остальныя придется переписать.
Линдэйзенъ покачалъ головой, издавъ звукъ
„пфай“.
— А мнѣ сегодня такъ нужны деньги, такъ
нужны... Я такъ разсчитывалъ...—началъ онъ.—
Вы знаете деньги такой товаръ, что иногда одинъ
день важнѣе, чѣмъ мѣсяцъ.
— Ну, полноте... У васъ всегда деньги най-
дутся... Вы найдете... Такъ вотъ... Я вамъ дамъ
сто рублей, а остальные пятьсотъ рублей я по-
прошу еще отсрочить на три мѣсяца. У меня и век-
сельная бумага есть. Я приготовилъ бумагу.
— Что бумага! Бумага иногда только горе!—
вздохнулъ Линдэйзенъ, вертя въ рукахъ вексель.
— Пожалуйста, милѣйшій господинъ Линдэй-
зенъ. Проценты, разумѣется, можете приписать.
Линдэйзенъ сдѣлалъ гримасу.
— Это ужъ само собой. Какъ-же можетъ капи-
талъ не работать! Капиталъ долженъ работать,—
сказалъ онъ.—Но проценты-то ужъ очень малы,
ваше превосходительство. Я не могу за тѣ про-
центы, въ которыхъ мы раньше условились.
— Какъ? Полтора процента въ мѣсяцъ вамъ
мало!—воскликнулъ Изнанцевъ.
— Конечно-же немного, — спокойно отвѣчалъ
Линдэйзенъ.—Ну, что такое полтора процента въ
наше время, тѣмъ болѣе, что и вексель всего въ
пятьсотъ рублей будетъ, да и на три мѣсяца!
215
— О срокѣ я не говорю. Хотите, такъ на шесть
мѣсяцевъ. Для меня это будетъ даже удобнѣе.
— Нѣтъ, ужъ это зачѣмъ-же. Переписать век-
сель я согласенъ, но полтора процента въ мѣсяцъ
мало. Тѣмъ болѣе, что эта ужъ переписка, первый
вашъ вексель вы не хотите оправдать, а это ужъ
колеблетъ вашъ кредитъ.
— Позвольте... Но вѣдь у меня казенная служба.
Я получаю хорошее жалованье... У меня есть имѣ-
ніе въ Смоленской губерніи, стало быть, вексель
нашъ вполнѣ обезпеченъ.
— Что служба! Это выйдетъ скандалъ. Я этого
терпѣть не могу. Нѣтъ, ваше превосходительство,
полтора процента я теперь при перепискѣ не могу
взять. Деньги дороже стоятъ,—твердо произнесъ
Лпндэйзенъ.
— Такъ сколько-же вы хотите?—спросилъ Из-
нанцевъ.
— Да по крайней мѣрѣ хоть ужъ три процента
въ мѣсяцъ.
Изпанцевъ задумался и потомъ рѣшительно мах-
нулъ рукой.
— Извольте. Я не сквалыжникъ и не капри-
зенъ,—сказалъ онъ.—Три, такъ три процента. Да-
вайте переписывать вексель. Вотъ бумага.
Онъ полѣзъ въ ящикъ письменнаго стола и вы-
нулъ вексельную бумагу.
— Сто рублей въ уплату, разумѣется, сейчасъ
отдадите,—напомнилъ ему Линдэйзенъ.
— Да, да... Вотъ вамъ...
Изнанцевъ досталъ бумажникъ, раскрылъ его,
сталъ считать въ немъ деньги и къ ужасу своему
увидалъ, что у него нѣтъ тамъ ста рублей. Въ
216
бумажникѣ было съ небольшимъ девяносто. Онъ
весь вспыхнулъ. „Что тутъ дѣлать?—мелькнуло у
него въ головѣ,—Скандалъ, совсѣмъ скандалъ.
Обѣщалъ сто рублей, а ста рублей нѣтъ. Да и во
всемъ домѣ больше нѣтъ. У жены пи копѣйки.
До тла проигралась за границей... Еле доѣхала. На
службѣ рублей пятьдесятъ занять можно, но вѣдь
этому жиду сейчасъ отдать надо. И дернула не-
легкая ^меня обѣщать ему эту уплату. Впрочемъ
безъ уплаты онъ, пожалуй, и вексель не согла-
сился-бы переписать. Бѣда... прямо бѣда'*...
Онъ былъ какъ на иголкахъ и соображалъ, что
ему дѣлать, какъ выйти изъ неловкаго положенія.
„Надо будетъ занять у Захара...—явилась у него
мысль.—Вѣдь только десять рублей... Десять руб-
лей у него навѣрное есть. Онъ человѣкъ запасли-
вый... трезвый... скопидомъ".
— Тутъ у меня нѣтъ ста рублей для уплаты
вамъ... Сейчасъ я вамъ принесу...—сказалъ Изнаи-
цевъ Лпндэйзеиу, заперъ столъ, поднялся съ
кресла и отправился искать своего лакея Захара.
Захара онъ засталъ въ людской заправляющимъ
лампы и не безъ нѣкотораго трепета сказалъ ему:
— Не могу разсчитаться съ этимъ жидомъ. У
меня все крупныя бумажки, а у него сдачи нѣтъ.
Нѣтъ-ли у тебя десяти рублей, Захаръ? Дай мнѣ
до вечера.
— Да вѣдь можно гдѣ-нибудь въ лавкѣ размѣ-
нять, ваше превосходительство,—предложилъ За-
харъ.—Давайте, я вамъ размѣняю.
— Ахъ, это все-таки долго. А мнѣ хотѣлось-бы
поскорѣй этого жида спровадить. Дай мнѣ лучше
Н. А. Лсйкипъ.
217
ты десять рублей. Такъ скорѣе будетъ. Есть у
тебя?
— А вотъ сейчасъ посмотрю, ваше превосходи-
тельство. Кажется, что наберу... Полтинника развѣ
не хватить.
— Ну, давай хоть только девять рублей, даже
восемь...—сказалъ Изнанцевъ.
Захаръ отеръ руки о передникъ и полѣзъ къ
себѣ въ сундукъ, находившійся тутъ-же въ люд-
ской, подъ кроватью. Выдвинувъ его и открывъ,
онъ сталъ отсчитывать деньги, прибавляя къ пяти-
рублевому золотому серебряными рублями и ме-
лочью.
— Девять рублей вамъ, ваше превосходитель-
ство, нашлось. Вотъ пожалуйте,—подалъ онъ
деньги.
„Ну, слава Богу, что нашлось, а то вѣдь былъ-
бы совсѣмъ скандалъ",—подумалъ Изнанцевъ и
поспѣшно пошелъ къ себѣ въ кабинетъ.
— Вотъ вамъ сто рублей въ уплату, господинъ
Линдэйзенъ,—сказалъ онъ еврею, вынимая ихъ
изъ бумажника и тутъ-же сейчасъ сообразилъ, что
па расходы ему остается всего три рубля. Сейчасъ
я вамъ напишу вексель въ пятьсотъ рублей на
три мѣсяца, и вы мнѣ смѣняете его на старый.
— Не въ пятьсотъ рублей долженъ быть напи-
санъ вексель, а въ пятьсотъ сорокъ пять,—попра-
вилъ его Линдэйзенъ.—Проценты-то вы и забыли
— Да, да... Пятьсотъ сорокъ пять...
Изнанцевъ принялся писать вексель.
Господа, п слуги.
218
III.
І°\ОЛЬКО что ушелъ еврей Линдэйзенъ съ век-
гАЛ селемъ, какъ къ Изнапцеву въ кабинетъ его
зашла супруга его Лариса Матвѣевна. Она была
въ фланелевомъ капотѣ съ сильно напудреннымъ
лицомъ, и отъ нея такъ и отдавало запахомъ туа-
летнаго уксуса.
— Ушелъ ѳврей-то? — спросила она мужа, хотя
и видѣла, что еврея въ кабинетѣ нѣтъ.—Ну, какъ-
же ты съ нимъ сдѣлался? Неужели заплатилъ?
— Какъ-же я могу заплатить, если у меня де-
негъ нѣтъ, — отвѣчалъ Изнанцевъ.—Вѣдь я тебѣ,
помимо того, что далъ при отъѣздѣ денегъ, больше
полутора тясячи рублей въ Ниццу переслалъ. Я
переписалъ вексель и далъ ему въ уплату сто
рублей. Послѣднія деньги отдалъ.
— Напрасно отдавалъ. Онъ могъ-бы подождать.
И переписывалъ напрасно.
— Какъ-же это такъ напрасно? Не уладь я
дѣло — онъ подалъ-бы ко взысканію. Вышли-бы
непріятности.
— Ну, какъ онъ смѣетъ! Жидюга... Ты зани-
маешь такой постъ. Ты не мелкая сошка... Онъ
долженъ за честь считать, что такіе люди... Ну,
да все равно... Твое дѣло,—прибавила Лариса Мат-
вѣевна, садясь.—А я зачѣмъ пришла? Давай мнѣ
на расходы. Надо обѣдъ заказать.
— Душечка, я безъ копѣйки. Я ужъ и то за-
нялъ у Захара девять рублей, чтобы уплатить сто
219
рублей этому еврею! — воскликнулъ Изнанцевъ.—
Своихъ у меня не хватило.
Лариса Матвѣевна сдѣлала удивленное лицо.
— Однако, какъ-же быть-то? — сказала она. —
Вѣдь безъ обѣда нельзя... А у меня всего двугри-
венный.
— Нельзя-ли какъ-нибудь распорядиться, чтобы
въ долгъ взяли? Вернувшись со службы, я привезу
рублей пятьдесятъ и половину могу тебѣ дать.
— Какъ пятьдесятъ? Какъ половину? Это, зна-
читъ, мнѣ двадцать пять? Да развѣ я могу быть
безъ денегъ? Я завтра-же должна Лидочкѣ кор-
сетъ купить. У пей корсетъ настолько плохъ, что
даже бланжетка выпала. Наконецъ, сапоги... А
обѣдъ? А мелкіе расходы? Завтра мы отдохнемъ,
а послѣзавтра должны начать дѣлать визиты...
Нужна карета. Да мало-ли что!
Лариса Матвѣевна такъ и сыпала словами.
— Къ послѣзавтрему я постараюсь достать де-
негъ,—сказалъ Изнанцевъ.
— Но сколько-же? Сколько? Вѣдь мнѣ нужно не
меньше ста рублей. Да и сотней рублей я наврядъ
обернусь. У насъ нѣтъ даже кое-какихъ принад-
лежностей костюма. У меня и у дочери... Самыхъ
необходимыхъ принадлежностей.
Изнанцевъ покачалъ головой.
— Странно, что вы, проживъ въ Ниццѣ столько
денегъ, не могли себѣ пріобрѣсти тамъ даже са-
мыхъ необходимыхъ принадлежностей костюма,—
произнесъ онъ, тяжело вздохнувъ.—Вѣдь вы за
два мѣсяца прожили больше двухъ тысячъ рублей.
Лариса Матвѣевна улыбнулась.
220
— Принадлежности костюма куплены, даже съ
избыткомъ куплены, но онѣ тамъ остались.
— Какъ тамъ? Гдѣ тамъ?
- Боже мой, да въ Ниццѣ, въ гостиницѣ, въ
пансіонѣ.
— Зачѣмъ-же это онѣ тамъ-то остались? Отчего
вы ихъ съ собой не привезли?
Изнанцевъ былъ въ полномъ недоумѣніи, дѣлая
эти вопросы.
Лариса Матвѣевна слезливо заморгала глазами и
поднялась со стула.
— Папочка, ты меня прости. Я должна тебѣ
признаться... Вѣдь съ нами случился большой
грѣхъ,—заговорила она.—То-есть не грѣхъ, а какъ-
бы это тебѣ сказать... большая непріятность... Но
ты меня прости... — прибавила она, подошла къ
мужу и 'поцѣловала его въ голову.—Вѣдь нашъ
большой сундукъ съ вещами въ Ниццѣ въ гости-
ницѣ остался. Ахъ... Конечно, это легкомысліе и
проклятая рулетка... Я не зпаю, право, какъ тебѣ
и объявить.
— Говори, говори... Я что-то предчувствую...—
глухо произнесъ Изнанцевъ, вскочилъ со стула и
заходилъ по комнатѣ, отирая платкомъ лысину.
Жена потупилась и сказала:
— Мы уѣхали изъ Ниццы, не заплативъ въ го-
стиницѣ восемьсотъ франковъ за пансіонъ.
— То-есть какъ-же это такъ не заплатили? А
вещи, стало-быть, остались за долги?
— Нѣтъ, у иасъ не оставляли, а мы сами ихъ
оставили. Но ты не безпокойся. Вещи не пропа-
дутъ. Стоитъ только послать Марьѣ Ларіоновнѣ
221
восемьсотъ франковъ и на пересылку, опа возь-
метъ ихъ въ гостиницѣ и привезетъ въ Петер-
бургъ... Такъ мы и уговорились.
Изнапцевъ остановился холить, развелъ руками,
и у него вырвалось:
— Господи! Что'-же это такое! Не только безъ
часовъ, безъ золотыхъ украшеній, по даже и безъ
гардероба въ Петербургъ вернулись! Ну, путеше-
ственницы!
— Ты не сердись. Вещи цѣлы... Все цѣло...—
перебила его жена.—Золотыя вещи въ оссавіоп, а
сундукъ съ гардеробомъ въ гостиницѣ. Проклятое
Монте-Карло виновато.
— Поѣхали нервы въ тепломъ климатѣ укрѣ-
плять... Поѣхали на солнцѣ грѣться... Морскимъ
воздухомъ дышать, — продолжалъ Изнанцевъ.—
А сами...
— Рулетка противпая, мерзкая... Думала: вѣдь
выигрываютъ-же другіе... Передъ нами, говорятъ,
какой-то русскій капитанъ тридцать тысячъ вы-
игралъ, а съ пятифранковаго серебряна началъ.
Но ты, Вольдемаръ, не тревожься. Всѣ наши вещи
будутъ цѣлы... Только-бы полторы тысячи фран-
ковъ туда послать на выкупъ. Ну, самое наиболь-
шее тысячу семьсотъ... А въ гостиницѣ вещи
нужно было оставить, иначе-бы намъ не пріѣхать
въ Петербургъ. Я тебѣ сейчасъ разскажу, какъ было
дѣло... Чистосердечно разскажу. Присядь, Вольде-
маръ, не мотайся такъ передо мной по комнатѣ.
У меня голова кружится, — просила Изнапцева
жена.—Сядь.
Изнанцевъ сѣлъ къ письменному столу, заку-
222
рилъ папиросу, усиленно затянулся и выпустилъ
большой клубъ дыма. Жена продолжала:
— Видимъ, проигрались до тла. Какъ тутъ? За-
кладываю брилліантовую брошку. Считаю деньги
и вижу, что денегъ хватаетъ только на проѣздъ
до Петербурга и то по третьему классу... Ахъ
Когда я сказала Лидочкѣ, она даже заплакала..
„Скорѣй, мамаша, домой, скорѣй..." А мы въ гости-
ницѣ за пансіонъ восемьсотъ франковъ должны.
Вѣдь не выпустятъ. Тебѣ телеграфировать, чтобъ
ты прислалъ? Но за два дпя передъ этимъ ты
только что намъ выслалъ, и я боялась тебя тре-
вожить.
— Тревожь, не тревожь—я все равно не могъ-бы
выслать. У меня нѣтъ денегъ, — глухо сказалъ
Изнанцевъ.—Я вамъ и такъ отдалъ все, что могъ.
— Мерси, папочка, мерси. Я это все цѣню... Я
понимаю... Но что-жс дѣлать, если эта рулетка
проклятая!.. А ужъ теперь я тебѣ все, какъ па
духу... Вѣдь только и переслать туда черезъ Ліон-
скій кредитъ на имя Марьи Ларіоповны какихъ-
нибудь тысячу восемьсотъ франковъ,—сказала она,
опять поднялась и опять чмокнула мужа въ лы-
сину.—Ну, такъ вотъ.,. Когда я увидала, что де-
негь у меня только на обратную дорогу, я и при-
думала такую комбинацію. О, я финансистка! Я и
говорю содержательницѣ гостиницы... Прелестная
эта дама мадамъ Глуаръ... Такъ и такъ, говорю, я
вамъ кое-что должна и уплатила-бы, но намъ надо
съѣздить въ Римъ и Неаполь на нѣсколько дней.
Чтобы не обременять себя багажемъ, поѣдемъ на-
легкѣ, а всѣ наши вещи у васъ въ гостиницѣ
223
оставимъ, потому что черезъ недѣлю къ вамъ
опять вернемся. А насчетъ долга не безпокойтесь.
Къ тому времени мужъ мнѣ вышлетъ двѣ тысячи
франковъ, и я съ вами разсчитаюсь. Вы не без-
покойтесь. Вы видѣли мой гардеробъ, вещей у
меня и у дочери куда больше, чѣмъ па восемь-
сотъ франковъ. И вотъ мадамъ вамъ порука...
Указываю на Марью Ларіоновну. Впрочемъ, нѣтъ,
я дала хозяйкѣ двѣсти франковъ въ уплату. Я ей
тысячу была должна. Ну, опа поморщилась не-
много, но повѣрила. А я и уѣхала. Такъ вотъ
надо выкупить, папочка,—закончила Лариса Мат-
вѣевна.
Изнанцевъ тяжело дышалъ и щипалъ бороду.
— Ты, папочка, къ дровяному подрядчику обра-
тись. Онъ долженъ тебѣ дать денегъ. Онъ не по-
смѣетъ не дать,—говорила Лариса Матвѣевпа.—
Пусть онъ вспомнитъ, какую вы дрянь вмѣсто
дровъ приняли.
Изнанцевъ позі^нилъ Захара и велѣлъ подать
себѣ вицъ-мундиръ.
Онъ отправило! на службу.








КВАРТИРНАЯ СТРАДА.
15

КВАРТИРНАЯ СТРАДА.
(рч АРИНЪ! Вставайте! Семь часовъ...—стучалась
въ полуотворенную дверь кабинета горнич-
ная и будила спавшаго тамъ дачника.
— М-м-мъ...—послышалось изъ кабинета.
Произошла пауза. Горничная мела полъ въ сто-
ловой и умышленно стучала щеткой и громко пере-
двигала стулья. Минутъ черезъ пять она снова по-
дошла къ двери кабинета и заговорила:
— Баринъ! А баринъ! На службу пора. Скоро
семь часовъ.
Изъ кабинета послышалось:
— М-м-мъ... Хорошо, хорошо... Покажи... Пока-
зывай!..
— Что вамъ показать? - улыбнулась горничная.—
Вотъ тоже странные-то... Какъ заспались! Вста-
вайте.
— А во сколько комнатъ?—раздалось изъ каби-
нета.
— Ахъ, какъ заспались-то! Это просто уди-
вительно. Неизвѣстно, что говорятъ. Вставайте,
баринъ.
— Покажи, покажи... У тебя съ дровами?
— Ну, вотъ, еще того лучше! Баринъ, да вѣдь
15*
228
вы опоздаете па службу и потомъ сами будете
сердиться,—проговорила горничная.—Вставайте!
— М-м-мъ... Хорошо, хорошо... Встаю.
Горничная опять отошла отъ двери кабинета и
начала прибирать комнаты. Въ кабинетѣ было по-
прежнему тихо.
Изъ спальни выплыла барыня. Она была съ
заспанными глазами, съ папильотками на лбу, въ
юбкѣ и кофтѣ.
— Самоваръ подала?—спросила она горничную.
— Сейчасъ подамъ-съ. Кипитъ и слегка кры-
шечкой прикрытъ,-засуетилась горничная, бросая
щетку и тряпку.
— Баринъ встаетъ?—задала вопросъ барыня.
— Три раза будила. Говорятъ: „хорошо, хорошо",
а сами не встаютъ.
— Боже мой! Вѣдь онъ хотѣлъ сегодня до
службы съѣздить на Пески и квартиру Ломатовыхъ
посмотрѣть, а въ двѣнадцать часовъ у него до-
кладъ,—воскликнула барыня и бросилась въ каби-
нетъ.—Максимъ Семенычъ! Что-же ты до сихъ
поръ дрыхнешь.
— Сейчасъ, сейчасъ... Ты говоришь, что швей-
цару надо отдѣльно платить?
— Вставай! Какой тутъ швейцаръ!
— Постой... Погоди... Вѣдь въ четвертомъ этажѣ?
— Экъ, тебя! Вставай-же, Максимъ Семенычъ!
Жена схватила его за руку и стала трясти.
— Постой... Дай кухню посмотрѣть...—бормо-
талъ онъ.
— Боже милостивый! Можно-же такъ заспаться!
229
А все винтъ, проклятый винтъ! Зачѣмъ вчера до
бѣлаго свѣта просидѣлъ у Колотушки на? Вставай!
Супругъ поднялся, спустилъ ноги съ дивана,
смотрѣлъ на жену посоловѣлыми отъ сна глазами
и бормоталъ:
— Кухня только мала. Кухаркѣ отгородиться бу-
детъ негдѣ.
— Вставай, вставай! Какая тутъ кухня! Очнись.
Одѣвайся. Кухня какая-то...
— А въ этомъ домѣ.
— Въ какомъ домѣ? Вотъ тоже...
— А въ угловомъ.
— Да ты прежде очнись. Вотъ мокрое поло-
тенце... Протри глаза.
Жена шлепнула ему въ лицо намоченнымъ въ
водѣ полотенцемъ.
— Шестьдесять рублей съ дровами...—продол-
жалъ онъ бормотать.
— Фу ты, пропасть! Утирайся, утирайся поло-
тенцемъ-то. И много водки па ночь пьешь. Это
тоже нехорошо.
— Швейцару только отдѣльно платить, а поло-
теры хозяйскіе.
— Трись, трись мокренькимъ-то, такъ полотеры
грезиться и перестанутъ.
Жена сама начала отирать ему лицо мокрымъ
полотенцемъ.
— Фу-у-у!—послышался протяжный вздохъ.—Въ
четвертомъ этажѣ, но всего шестьдесятъ семь сту-
пеней.
— Ужъ и ступени сосчиталъ!—улыбнулась жена.—
Можно-же такъ спать!
230
Мужъ пришелъ въ себя отъ сна и умолкъ, на-
чавъ одѣваться. Жена вышла въ столовую завари-
вать чай. Онъ шлепалъ въ кабинетѣ стоптанными
туфлями и говорилъ:
— Вѣдь, вотъ, во снѣ сейчасъ найдешь подхо-
дящую квартиру, а наяву вторую недѣлю по Петер-
бургу бѣгаю и ничего подходящаго найти не могу.
Ахъ, Танечка! Если-бы ты видѣла, какой хоро-
шенькій кабинетикъ съ каминомъі И прямо изъ
прихожей.
— Да вѣдь во снѣ...—откликнулась жена.
— Во снѣ, во снѣ. Гдѣ-же наяву такое удоб-
ство найти! Спальня тоже въ два окна, и изъ
спальной...
— Да будетъ тебѣ. Что тутъ разсказывать! Раз-
сказываетъ, какъ будто онъ и въ самомъ дѣлѣ на-
шелъ подходящую квартиру!
— Но, вѣдь, какъ я явственно все это видѣлъ
во снѣ! Ахъ, кабы удалось сегодня что-нибудь
паяву! Не смотрѣлъ я еще въ Чернышевомъ пере-
улкѣ, не ходилъ по Лештукову...
— Ты, вотъ, на Пески-то съѣзди, Ломатову квар-
тиру посмотрѣть,—сказала жена.
— Не поѣду я туда.
— Отчего?
— Да что-жъ зря ѣздить! Навѣрное квартира-
дрянь. Вѣдь изъ-за чего-нибудь эти Ломатовы
передаютъ ее другому.
— Вотъ дуракъ-то! Понимаешь, Ломатова гово-
ритъ, что они оттого ищутъ случая сдать ее, что
она мала имъ. У нихъ приращеніе семейства, и
имъ одной комнаты не хватаетъ.
231
— Вздоръ!
— Ломатова говорить: „я чуть не со слезами
рѣшаюсь сдать эту квартиру".
— Крокодиловы слезы. По нынѣшнимъ време-
намъ, матушка, у кого хороша квартира и недо-
рога, тотъ ея держится и пе ломаетъ мебель пере-
возкой.
— Да вотъ мы, напримѣръ.
— Экъ, хватила! На насъ набавили, двадцать руб-
лей въ мѣсяцъ набавили. Кабинетъ мой угловой,
и въ немъ зимой волковъ морозить. Надъ нами
пѣвунья каждый вечеръ воетъ, рядомъ за стѣной
собаки подпѣваютъ, снизу сквозь полы кислыми
щами воняетъ.
Послышался всплескъ воды. Супругъ умывался.
Супруга продолжала:
— Однако, не убудетъ тебя, если ты въ пятую
улицу Песковъ съѣздишь.
— Съ Песковъ-то мнѣ въ министерство, языкъ
выставя, бѣгать придется. Ты разочти, даль-то
какая!
— Конки есть. Ломатова говоритъ, что у нихъ
и при кухнѣ маленькая комнатка для кухарки
имѣется. Съѣзди.
— Да хорошо, хорошо.
Супругъ вышелъ въ столовую одѣтый и сѣлъ-
къ чайному столу. Жена налила ему чаю. Онъ
макнулъ въ него сухарь и проговорилъ:
— Ахъ, какъ хороша эта квартира, которую я
видѣлъ! Игрушечка...
— Да вѣдь во снѣ...
— Во снѣ, во спѣ... Вотъ это-то и обидно.—
232
Строго говоря, ни одной комнаты нѣтъ проходной.
Всѣ въ корридоръ. Кухгій маловата, но...
— Брось. Какая польза говорить о томъ, что
видѣлъ во снѣ,—остановила его жена.—Вѣдь это
пустословіе.
— Пустословіе-то пустословіе, по такъ жалко,
такъ жалко! Жалѣю даже, что ты меня разбудила.
Ужъ я хотѣлъ и задатокъ дать.
— Ахъ, какой глупый! Во снѣ видѣлъ, и разго-
вариваетъ!
— Да ужъ я радъ, что хоть во снѣ-то меня по-
радовало. А то, наяву ищемъ-ищемъ, и не можемъ
ничего подходящаго найти.
Черезъ десять минутъ онъ надѣлъ пальто, чмок-
нулъ жену, схватилъ портфель и сталъ уходить
изъ дома. Жена вышла проводить его и останови-
лась на террасѣ.
— Заѣзжай на Пески-то!—крикнула она ему еще
разъ.
— Хорошо, хорошо!—откликнулся онъ на ходу.
П.
ВЕЙЦАРЪ! Послушайте... Это не по этой
лѣстницѣ квартира въ шесть комнатъ?—
окликаетъ толстенькій, коротенькій господинъ ши-
рокоплечаго дѣтину въ фуражкѣ съ позументомъ,
дѣтину, которому по справедливости слѣдовало-бы
не лѣстницу караулить, а перетаскивать тяжести.
Швейцаръ сидѣлъ въ подъѣздѣ и игралъ въ
шашки съ хозяиномъ изъ сосѣдней табачной ла-
вочки.
Н. А. Лейкинъ.
233
— Здѣсь, здѣсь... Всякія квартиры у насъ по-
куда есть,—отвѣчаетъ швейцаръ, не глядя на го-
сподина, и говоритъ своему партнеру:—Ѣшь, ѣшь,
что подставлено, а я трехъ съѣмъ, да и въ дамки.,.
— Да мнѣ всякихъ не надо, а есть-ли вотъ въ
шесть-то комнатъ? снова повторяетъ вопросъ тол-
стенькій господинъ, отдуваясь, снимаетъ съ головы
шляпу и вытираетъ платкомъ потное лицо и круп-
ную лысину.
— И въ шесть комнатъ есть. Пожалуйте.
— Ну, покажите. Въ которомъ этажѣ?
А швейцаръ ужъ не обращаетъ вниманія на
толстенькаго, коротенькаго господина. Онъ тыкаетъ
пальцемъ въ шашечную доску и говоритъ своему
партнеру:
— Ѣшь, ѣшь... Опять ѣшь. Да нельзя назадъ
нельзя... Сходилъ ужъ... Что схожено, то свято...
Послѣ смерти нѣтъ покаянія. Съѣлъ? Ну, вотъ и
сиди тутъ взаперти. Заперъ я тебя. И вотъ еще
разъ запру.
— Послушайте, швейцаръ! Покажете вы мнѣ
квартиру, пли пѣтъ? Вѣдь это чортъ знаетъ, что
такое!—горячится толстенькій господинъ.
— А какъ-же не показать-то? Въ лучшемъ видѣ...
Аѳимья!.. Принеси сюда ключи отъ квартиръ!—
кричитъ швейцаръ въ сторожку женѣ, а самъ
все-таки не отрывается отъ игры.—Пожалуйте, го-
сподинъ, кверху по лѣстницѣ, а я за вами слѣ-
домъ...—говоритъ онъ толстенькому господину.
— А ванпая при квартирѣ имѣется?
— Въ трехъ мѣстахъ теперича ужъ заперъ.
•Сдаешься?
Господа п слуги.
234
— Нѣтъ, ходи,—отвѣчаетъ партнеръ.
— Да чего-жъ тутъ ходить-то, дура съ печи!
Вѣдь ужъ кругомъ вода... Вынимай гривенникъ.
— Нѣтъ, ходи еще.
— А коли такъ, то садись еще въ четвертое
мѣсто. Сѣлъ? А теперь самъ ходи. Ну, куда схо-
дить? Ну, вылѣзай!
— Швейцаръ! Будетъ-ли этому конецъ! Вѣдь вы
здѣсь приставлены, чтобы квартиры показывать, а
не въ шашки играть!—строго говоритъ толстень-
кій господинъ.
— Ахъ, Боже мой! Да вѣдь нельзя-же безъ клю-
чей въ квартиру попасть. Аѳимья! Вѣдьма! Скоро-
ди ты тамъ?
— Да вотъ не знаю, куда ты ихъ запропастилъ!—
слышится изъ сторожки.
— Ищи въ спиньжакѣ.
— Да ужъ и то всѣ карманы обшарила.
— Ну, въ сундукѣ ищи. Сію минуту, господинъ.
Она найдетъ. Давеча я съ малярами по кварти-
рамъ ходилъ и принесъ ихъ... Ключи, то-есть.
Ну, съ тебя, Иванъ Евстратьичъ, тридцать ко-
пѣекъ, — произноситъ швейцаръ, обращаясь къ
партнеру.
— Это еще откуда? Откуда тридцать-то?
— Давай, давай... Полно куражиться-то. Деньги
не щепки.
— Захаръ! Да не забылъ-ли ты ключи-то тамъ
наверху въ дверяхъ?—выскакиваетъ изъ сторожки
швейцариха.—Вѣдь, нигдѣ нѣтъ.
— А что ты думаешь? Вѣдь, пожалуй, что и
забылъ. Продвигайтесь, господинъ, наверхъ. Ключи
235
отъ квартиры наверху. А ты, Иванъ Евстратьичъ,
тридцать копѣекъ...
— Будетъ съ тебя и двугривеннаго. На, подавись...
Партнеръ швейцара кидаетъ на шашечную доску
двугривенный.
— Эхъ, жила! Вотъ жила-то!—произноситъ швей-
царъ, взявъ деньги.
— Послушай, швейцаръ! Да ты покажешь, на-
конецъ, мнѣ квартиру? — горячится толстенькій
господинъ.
— А то какъ-же... Вѣдь иду ужъ съ вами! По-
жалуйте впередъ...
— Какіе вы невѣжи! Олухи!—вырывается у тол-
стенькаго человѣка.
— Это чѣмъ-же, господинъ?.. Позвольте... Это
что въ шашки-то?.. Такъ, вѣдь, сидипіь-сидишь
одинъ день-то деньской, такъ инда одурь возьметъ...
Время теперь лѣтнее. Жильцы на дачѣ.
— Съ ванной эта квартира?—задаетъ вопросъ
толстенькій господинъ.
— У насъ всѣ съ вапной. Домъ на отличку.
— И съ хозяйскими дровами?
— У насъ всѣ съ дровами.
— Семьдесятъ рублей?
— Нѣтъ, восемьдесятъ пять,— отвѣчаетъ швей-
царъ.—И швейцару отдѣльно.
— А какъ-же на воротахъ у васъ вывѣшено, что
семьдесятъ рублей?
— Да та ужъ сдана. И та не въ шесть комнатъ
была.
— Отчего-же билетъ не снятъ? Вѣдь, вотъ, мнѣ
восемьдесятъ пять дорого.
236
— А кто-же ихъ вѣдаетъ, отчего дворники ие
сняли! Пмъ-бы только по портернымъ...
— Ну, да ужъ всѣ хороши. Послушайте... Да
куда-жъ вы меня ведете? Который это этажъ?
— Пятый.
— А вѣдь сказано, что въ третьемъ.
— Въ третьемъ маленькая. Всего четыре ком-
наты! А я вамъ въ семьдесятъ пять подсдобить
хочу.
— Сколько комнатъ?
— Пять. Но за то съ балкономъ и съ каминомъ.
— Да я съ моимъ семействомъ въ пяти комна-
тахъ не помѣщусь. Кромѣ того, для меня это вы-
соко. Зачѣмъ-же вы меня привели? Ахъ, какой
вы глупый! Тогда ужъ ведите меня въ квартиру,
которая о шести комнатахъ, въ восемьдесятъ пять
рублей.
— Такъ та внизу, во второмъ этажѣ. Что-жъ вы
рапыпе-то не сказали!
— Да развѣ съ тобой можно разговаривать, если
у тебя башка шашками занята.
Толстенькій господинъ снова переходитъ на „ты“.
— Ужъ и шашками!—обидчиво отвѣчаетъ швей-
царъ.—Я вотъ ключей не могу найти. Такъ и есть...
Нѣтъ ихъ въ дверяхъ. Что за оказія! Ахъ, чтобъ
тебѣ! Куда-же это ключи-то дѣлись? Словно чортъ
ихъ взялъ,—разводитъ онъ руками и кричитъ въ
пролетъ лѣстницы:—Аѳимья! Ключей здѣсь нѣтъ!..
Ищи въ сторожкѣ.
— Да не отдалъ-лп ты ихъ старшему дворнику,
когда въ трактиръ-то съ полотеромъ ходилъ?—
слышится снизу женскій голосъ.
237
— А іі то, можетъ быть, отдалъ. Поди спроси у
него.
Толстенькій господинъ, взобравшись въ пятый
этажъ, обливается пбтомъ. Онъ отираетъ платкомъ
лысину и вопитъ:
— Ну, зачѣмъ, спрашивается, ты меня въ пятый
этажъ втащилъ!
— Ахъ, господинъ! Да вѣдь кто-же зналъ, гдѣ
эти самые ключи... Да вотъ баба сейчасъ прине-
сетъ. Аѳимья! Ты пошла, что-ли?.. Пожалуйте, го-
сподинъ, внизъ.
— Такъ восемьдесятъ пять рублей, шесть ком-
натъ, во второмъ этажѣ?—спрашиваетъ толстенькій
господинъ, спускаясь по лѣстницѣ.
— То-есть оно, будемъ такъ говорить, что ком-
натъ-то ие шесть, а пять только, по онѣ большія!
А за шестую мы корридоръ считаемъ. Теперича
зала... -
— Ну, такъ мнѣ тогда и квартиры не надо.
Мнѣ нужно ни больше, ни меньше шести ком-
натъ.
— За то съ балкономъ. Вездѣ паркетъ... Въ пар-
кетѣ звѣзда по срединѣ.
— Все равно не годится.
— А въ четыре не годится? Только та по дру-
гой лѣстницѣ.
— Дуракъ!
Толстенькій господинъ быстро сбѣгаетъ съ лѣст-
ницы. Въ подъѣздъ вбѣгаетъ швейцариха.
— Нѣтъ у старшаго дворника ключей!—воскли-
цаетъ она, запыхавшись.
— Какъ нѣтъ? Не можетъ быть! Гдѣ-же они?—
238
задаетъ себѣ вопросъ швейцаръ, начинаетъ ощу-
пывать свои карманы и восклицаетъ: — Вотъ они!
Въ карманѣ! А я-то... Господинъ! Господинъ! Куда-
же вы?.. Позвольте... Посмотрите квартирку-то!
Ключи нашлись! — кричитъ онъ толстенькому го-
сподину.
Но тотъ уже выскочилъ изъ подъѣзда.
ПІ.
ІрТі'ВДЬ, вотъ, въ три дня мы двѣ улицы обѣгали,
** тысячъ десять ступеней измѣрили...
— Ужъ и десять тысячъ! Скажешь тоже...
— Ну, восемь. Да дѣло пе въ этомъ...
— И пяти тысячъ ступеней не измѣрили.
— Ну, пять, пять... Пусть будетъ по-твоему.
— Да пѣтъ пяти тысячъ...
— Ну, четыре. Вѣчно ты любишь спорить. Ахъ,
ужъ эти женщины!—вздохнулъ тучный, неболь-
шого роста, мужчина, снялъ шляпу и сталъ вы-
тирать платкомъ потное лицо и лобъ.
Онъ только вышелъ въ сообществѣ жены изъ
воротъ каменнаго дома на улицу.
— Четыре тысячи ступеней измѣрили,—продол-
жалъ онъ.—Квартиръ тридцать осмотрѣли...
— Да и четырехъ нѣтъ,—снова возразила опа.—
Если считать тридцать квартиръ по шестидесяти
ступеней...
— Фу, какъ ты любишь, Лизочка, спорить! Это
чортъ знаетъ что такое!
— Но зачѣмъ-же преувеличивать? Три тысячи...
Да и того не будетъ.
239
— Три, три тысячи. Пусть будетъ по твоему.
Мнѣ все равно. Три тысячи ступеней измѣрили,
разъ пять съ тобой поссорились, и все-таки пе
нашли даже мало-мальски подходящей для себя
квартиры. Вотъ ужъ когда можно сказать, что Пи*
теръ-то клиномъ сошелся!
— А все оттого, что мы не такъ ищемъ. Ну,
зачѣмъ намъ непремѣнно Владимірская, Пушкин-
ская и Николаевская улицы!
— Чтобы было мнѣ къ мѣсту службы поближе,
къ мѣсту службы. Понимаешь?—старался пояснить
мужъ.
— Да вѣдь ты все равно на службу на извоз-
чикахъ ѣздишь.
— Ахъ, какъ трудно такъ разговаривать! Тебя,
душечка, въ ступѣ не утолчешь!
— Тебя пе утолчешь. А меня-то всегда можно
утолочь,—отвѣчала жена и спросила:—Ну, что-жъ,
такъ ты и будешь битый часъ стоять за воротами
на улицѣ и отираться платкомъ? Вѣдь, при такихъ
порядкахъ, квартира не найдется.
— Усталъ. Какъ ломовая лошадь усталъ. Ноги
подламываются,—проговорилъ мужъ.—Вѣдь, я все-
таки постарше тебя годковъ на шесть.
— Ужъ и па шесть! Прямо на десять,—замѣтила
жена.
— Ну, на десять, на десять. Не хочу спорить.
Господи, хоть-бы присѣсть гдѣ-нибудь и отдохнуть.
— А вотъ, ваше высокоблагородіе, у насъ на-
противъ портерная,—проговорилъ стоявшій у во-
ротъ дворникъ, только что сейчасъ показывавшій
супругамъ квартиры и слышавшій весь разговоръ.
240
— Дуракъ! Видишь, я съ дамой...
— У пасъ и съ дамскимъ поломъ въ эту пор-
терную ходятъ. Портерная чистая.
Взглядъ презрѣнія былъ отвѣтомъ.
— Ну, что-жъ, двигайтесь-же впередъ, а то и
не то еще услышите,—сказала мужу жена.
Онъ надѣлъ на голову шляпу и разбитыми но-
гами, переваливаясь съ ноги на ногу, пошелъ по
тротуару, сильно опираясь на палку. Жена слѣ-
довала сзади.
— Господинъ! А господинъ! Ваше высокоблаго-
родіе! А что-же дворнику-то на чай? Все ужъ
слѣдовало-бы дать что-нибудь...—послышалось имъ
вслѣдъ.
— За что? За какія блага?—обернулся къ нему
тучный человѣкъ.
— Да какъ-же... Квартиры я вамъ показывалъ,
по тремъ лѣстницамъ вашу милость водилъ.
— Да вѣдь мы квартиры у васъ не сняли. Даже
подходящей квартиры у васъ въ домѣ намъ не
нашлось.
— Это ужъ не отъ нашей причины. А всегда
дворникамъ даютъ. Помилуйте, мы этимъ живемъ.
Давеча ужъ на что нѣмка смотрѣла квартиру—и
та... А вы русскій человѣкъ.
— Ну, дай... Ну, пусть его подавится. Дай ему
пятіалтынный,—сказала ему жена.
— Вотъ наказаніе!—вздохнулъ мужъ.—Это прямо
за грѣхи какіе-нибудь. И ноги себѣ ломай, и за
это еще на чай дворникамъ давай.
Онъ полѣзъ въ карманъ и далъ дворнику мел-
кую монету.
241
— Не нами, ватпа милость, это заведено, не
нами и кончится,—проговорилъ дворникъ, прини-
мая монету.—Благодаримъ покорно. Вѣдь, и наша
тоже должность... Эхъ!
Онъ махнулъ рукой.
— Ахъ, русскій мужикъ!—продолжалъ вздыхать
мужъ, шествуя по тротуару.—Когда-то онъ со-
знаетъ!..
— Поди ты... За границей то-же самое. Вѣдь
ѣздили, видѣли. Тамъ безъ пуръ-буаръ тоже шагу
не сдѣлаешь,—проговорила жена, смотря по сто-
ронамъ и отыскивая объявленія о сдачѣ квартиръ.—
Постой, постой. Вонъ въ домѣ черезъ улицу на
окнахъ билетики налѣплены. Перейдемъ на ту
сторону и посмотримъ эту квартиру.
— Ни, ни, ни... Не могу больше... Домой. Не въ
силахъ... Меня и то ноги еле носятъ!—замахалъ
руками мужъ.-—До завтра,—сказалъ онъ.—А те-
перь поѣдемъ на дачу.
— Но ежели мы такъ будемъ искать, то мы ни-
когда не найдемъ себѣ квартиры. И съ чего это
ты усталъ такъ, я не понимаю!
— Матушка! Да вѣдь это ежели верблюда двух-
горбаго послать, а не только статскаго совѣтника,
такъ и тотъ...
— Какой вздоръ! Отчего-же я такъ не устала?
Ну, устала я, а чтобы измучиться—нисколько.
— Ты это говоришь для того, чтобы противорѣ-
чить мнѣ. Но, съ другой стороны, твоя корпулен-
ція или моя! А тутъ шесть тысячъ ступеней... Во
мнѣ вѣсу вдвое больше, чѣмъ въ тебѣ.
16
242
— Ъшь много, пиво пьешь, водку пьепть... Я
тебѣ сколько разъ говорила: „брось водку".
— Довольно, довольно. Пошли наставленія. Такъ
ужъ и быть, пойдемъ смотрѣть квартиру,—пере-
билъ жену мужъ и сталъ переходить черезъ
улицу.—Но только, пожалуйста, чтобы на сегодня
эта была ужъ послѣдняя квартира.
— А насчетъ водки—сколько разъ я тебѣ гово-
рила, что при твоей тучности пора тебѣ водку
бросить,—снова начала жена.
— Довольно, довольно! Пожалуйста, оставь.
— Два раза ты пьешь водку дома передъ каж-
дой ѣдой. А внѣ дома? Бѣгаете вы въ полдень
со службы, закусывать пирожками—пьете. Прі-
ѣдешь ты на станцію желѣзной дороги, чтобы
ѣхать на дачу,—передъ поѣздомъ опять въ бу-
фетъ... Это вы называете червячка заморить пе-
редъ обѣдомъ.
— Да вѣдь ужъ я иду смотрѣть квартиру, по-
слушался тебя, такъ чего-же точить-то меня! Из-
мучился, жарко, дворники и швейцары раздра-
жаютъ, да еще жена точитъ!.. Вѣдь это муки Тантала!
Мужъ стоялъ около воротъ дома, гдѣ были
прилѣплены билетики объ отдачѣ квартиръ, и
остервенительно дернулъ за колокольчикъ, вызы-
вая дворника.
— Да и помимо того, тебѣ надо водку бросить,—
не унималась жена.—Ты еще пенсіи не выслу-
жилъ, а у тебя жена, трое дѣтей. Хватитъ тебя
кондрашка, такъ что я съ ребятами буду дѣлать!
Мужъ стиснулъ зубы и дернулъ еще разъ за
звонокъ.
243
— Еще если-бы у тебя капиталъ' былъ,—про-
должала жена.—А то съумѣлъ прикопить только
три выигрышные билета трехъ займовъ, да и то
заложены.
— Лизавета Андревна, пощади!
Мужъ въ третій разъ дернулъ изо всей силы за
звонокъ, но дворникъ все еще не показывался.
Жена была неумолима и не прекращала словоиз-
верженіе.
— А эта игра въ кегли по вечерамъ на дачѣ,—
не унималась она.—Сколько ты тамъ пивища-то
выхлещешь!
— Да вѣдь сама-же ты меня надоумила въ
кегли играть, чтобы былъ моціонъ отъ толщины—...
стоналъ мужъ, разсердился, крикнулъ:—„Куда-же
это дворникъ запропастился!" и опять дернулъ за
звонокъ.
Выбѣжала за ворота босая баба съ растрепанными
волосами, взглянула на звонившихъ и плюнула.
— Фу, ты пропасть! А я думаю, что околоточ-
ный, и со всѣхъ ногъ бѣгу!—воскликнула она.—
Чего-жъ это вы звонки-то рвете! По десяти разъ
звонитесь. Чего надо?
— Дворника намъ... Квартиру будемъ смотрѣть.
— Нѣтути его. Старшій дворникъ въ портерной
сидитъ, а младшіе дворники у насъ насчетъ квар-
тиръ ничего не знаютъ, да и тѣ теперь по сѣно-
валамъ спятъ.
— Такъ сбѣгай за старшимъ, голубушка,—про-
говорила дама.
Мужъ замахалъ руками.
— Знаю, знаю я, что значитъ дворника по пор-
16*
244
горнымъ разыскивать! Это битыхъ полчаса прой-
детъ, потомъ онъ явится пьяный... Нѣтъ, не же-
лаю. Довольно! Поѣдемъ домой на дачу. Мочи моей
нѣтъ!—завопилъ оиъ и сталъ нанимать извозчика
на желѣзную дорогу.
— Останемся мы безъ квартиры... Зазимовать
намъ на дачѣ...--плакалась жена.
IV.
0ІКОЛО печатнаго ярлыка „Отдаются квар-
тиры", вставленнаго въ деревянную рамку
подъ стекломъ и вывѣшеннаго у воротъ дома,
сталкиваются два субъекта: полный, въ шляпѣ
котелкомъ, въ бакенбардахъ, въ пальто-крылаткѣ
и въ пенснэ на носу, и тощій, въ свѣтломъ пиджакѣ,
въ сѣрой шляпѣ, съ портфелемъ и съ сложенной
клеенчатой накидкой, перекинутой черезъ плечо
на ремнѣ, и съ бородкой травками. Оба пожилые.
— Боже мой! Кого я вижу! Иванъ Иванычъ!—
восклицаетъ субъектъ въ пальто-крылаткѣ.
— Ахъ, Петръ Ивапычъ!—откликается субъектъ
съ портфелемъ и спрашиваетъ:—Квартиру?..
— Квартиру, чортъ-бы ее побралъ! Пятый день
ищу.
— А я, такъ ужъ восьмой... И все безъ толку.
Каждый день послѣ службы два часа времени упо-
требляю. Да, кромѣ того, у меня жена черезъ день
пріѣзжаетъ съ дачи и ходить по городу.
— Ну, а моя жена въ послѣднемъ мѣсяцѣ гу-
ляетъ, такъ ужъ ей не до квартігры.
245
— Опять?!.
— Что-жъ... Богъ благословляетъ. Пять лѣтъ ни-
чего пе было. Думали, что ужъ совсѣмъ покончили,
анъ пѣтъ. Вотъ изъ-за этого обстоятельства и пере-
мѣняю квартиру. Тѣсно. Мамка-кормилица пона-
добится. А вы знаете, что такое мамка? Вѣдь ее кой-
куда не положишь.
— Знаю, знаю. Самъ плясалъ подъ мамкину дудку.
Захотѣла разъ, чтобы чай ей отъ стола подавали
на серебряномъ подносѣ, и нарочно для этого мель-
хіоровый подносъ купилъ. „А то, говоритъ, уйду"...
— Ну, вотъ видите. А у меня въ дѣтской и такъ
три кровати, да четвертая нянькина, такъ ужъ
будущаго новорожденнаго съ мамкой и некуда дѣ-
вать. Комната большая, при нуждѣ можно-бы... Но
мамка...
— Знаю, знаю... Самъ собственноручно солдата
ея въ казармахъ разыскивалъ и двѣ кумачевыя ру-
бахи ему вручалъ, чтобъ у мамки молоко не пропало.
— А жарища-то! И вдругъ, по этой жарищѣ
квартиру искать!
— Каторга. Я считаю, что отысканіе по этакой
жарищѣ квартиры—это одна изъ казней египет-
скихъ.
— Хуже-съ. Танталовы муки. Вотъ намъ жизнь-
то! Служишь, получаешь чины, ордена, а тутъ
квартира—и... Тьфу! Наказаніе... И если-бы у меня
не кончался сро&ъ старой квартиры пятнадцатаго
августа...
— И у меня пятнадцатаго августа. Но вамъ что!
Вамъ съ полагоря, вы человѣкъ тощій, но намъ,
олстякамъ...
246
— Батенька, я хоть и не толстъ, но у меня рсв-
матизмы въ рукахъ и ногахъ, такъ каково мнѣ по
лѣстнпцамъ-то! Да ежели съ портфелемъ...
— Поручили-бы портфель-то курьеру привезти.
Онъ и привезъ-бы вамъ къ поѣзду.
— Отецъ родной, у насъ только два курьера, и
оба ищутъ квартиру для его превосходительства.
— Ахъ, и онъ перемѣщается?
— Перемѣщается. Квартиры нѣтъ подходящей,
и черезъ это золъ, какъ цѣпной песъ. Вѣдь изъ-за
этого-то у меня и портфель. Потребовалъ, чтобъ къ
завтра одно дѣло... А и дѣло-то не спѣшное. А
меня сегодня вечеромъ, какъ назло, на винтъ звали.
Фу! — отдувается тощій субъектъ, выхватываетъ
изъ кармана платокъ и, снявъ шляпу, отираетъ со
лба и съ лица потоки пота.
— Фу-у-у! — повторяетъ полный субъектъ и,
вытащивъ платокъ, тоже отирается.
Пауза.
— Ну, что-жъ, звоните дворника, — говоритъ
тощій субъектъ.
— Да я ужъ и то два раза звонилъ, по пи какого'
толку.
— Звоните въ третій разъ. Надо-же дозвониться.
Или, наконецъ, обратимся къ швейцару.
— Да вамъ-то собственно что?—спрашиваетъ пол-
ный субъектъ.—Я хочу немножко поотдохпуть и
поотдышаться. Я только что сейчасъ въ домѣ ря-
домъ три лѣстницы смѣрилъ.
— Какъ, что мнѣ? Тоже квартиру. Будемъ вмѣстѣ
смотрѣть.
— Нѣтъ, Иванъ Иванычъ, это неудобно.
247
— Отчего неудобно?
— Да какъ-же, помилуйте. Я раньше васъ къ
этому дому подошелъ. Здѣсь для меня окажется
подходящая квартира, а вы у меня ее отобьете.
— Вы раньше сюда подошли, а я нарочно къ
этому дому пріѣхалъ, потому что мнѣ нашъ экзеку-
торъ еще сегодня утромъ на этотъ домъ указалъ.
Онъ для своей тещи въ этомъ домѣ квартиру смо-
трѣлъ, но тещѣ его оказалась квартира въ пять
комнатъ велика, а мнѣ именно въ пять-то и надо.
— Да и мнѣ въ пять. Нѣтъ, Иванъ Иванычъ,
я ужъ прошу васъ отойти и смотрѣть гдѣ-нибудь
въ другомъ мѣстѣ. Помилуйте, что-жъ это такое!
Мучился я, мучился, бродилъ, только набрелъ на
подходящее—и вдругъ вы...
— Позвольте... Да, вѣдь, это нашъ экзекуторъ
набрелъ вчера, а вовсе не вы... Вы даже не нашего
вѣдомства.
— Плевать мнѣ на вашего экзекутора! Что мнѣ
вѣдомство! Никакого я экзекутора не знаю и знать
не хочу!
Полный субъектъ уже начиналъ горячиться.
Тощій субъектъ схватился за ручку колокольчика
и изо всей силы сталъ звонить дворника, тоже
раздраженно приговаривая:
— Экзекутора можете и не знать, на экзекутора
можете плевать, но ежели онъ указалъ на подхо-
дящую мнѣ съ дровами квартиру въ пять комнатъ,
то я до тѣхъ поръ не успокоюсь, покуда не осмотрю
ее! Да-съ...
— Вы можете послѣ меня осмотрѣть.
248
— Съ какой-же это стати? Лучше ужъ вы послѣ
меня ее осмотрите, ежели ужъ на то пошло.
— Но, вѣдь, это-же съ вашей стороны не бла-
городно. Я ужъ стоялъ у дома, когда вы подъѣхали
къ нему! — кричалъ полный субъектъ и въ} свою
очередь сталъ звонить дворника.
— Какое имѣете право, милостивый государь,
говорить мнѣ, что я не благородно поступаю!—тоже
возвысилъ голосъ тощій субъектъ.—Мнѣ указали
квартиру, а вы сами набрели.
— Скажу больше: свинство!
— А вы нахалъ послѣ этого!
— Что? Что? Повторите!
— Нахалъ! Да-съ... Нахалъ! Я ему изъ учтивости
предлагаю вмѣстѣ квартиру посмотрѣть, а онъ эту-
же квартиру мнѣ и» запрещаетъ смотрѣть! Нахалъ.
— А вы? Вы... мерзавецъ, коли такъ...
— Самъ мерзавецъ! Самъ съѣшь!
У воротъ стоялъ дворникъ безъ шапки, съ заспан-
ной рожей и съ всклокоченной головой.
— Чего-жъ вы это, господа, колокольчики-то
рвете? Не стыдно вамъ? Колокольчикъ сейчасъ
оборвали,—говорилъ онъ, почесываясь подъ мыш-
ками.—Надо чинно, благородно...
— Квартира въ пять комнатъ есть?—быстро спро-
силъ его полный субъектъ.
— Квартира въ пять комнатъ въ третьемъ этажѣ
не сдана еще? Та, которая восемьсотъ сорокъ
стоитъ?—въ свою очередь задалъ вопросъ тощій
субъектъ.
— Не сдана, не сдана еще. А все-таки проволоку
II. А. Ленкинъ.
249
у колокольчика рвать не слѣдъ,—наставительно
произнесъ дворникъ.
— Веди меня! Показывай! — крикнулъ полный
субъектъ.
— Пожалуйте, пожалуйте. Вотъ, только ключи у
бабы возьму.
Оба—и тощій, и полный субъекты ринулись за
дворникомъ подъ ворота. Оттуда доносились ихъ
возгласы:
— Нѣтъ, я вамъ не позволю первому смотрѣть!
— Нѣтъ, ошибаетесь. Это я вамъ не позволю
первому смотрѣть!
— А вотъ увидимъ, чья возьметъ!
— А вотъ поглядимъ! Я себѣ на ногу никому
не позволю становиться!
— И я самъ съ усамъ! Будьте покойны!
V.
8ОВЫЙ, только что отстроенный домъ съ бал.
конами, башнями на шестомъ этажѣ, съ лѣп-
ной работой на фасадѣ и каріатидами по сторонамъ
воротъ и двухъ подъѣздовъ. На дворѣ дома еще
работаютъ каменщики, штукатуры, плотники, сто-
ляры и водопроводчики. Чадно отъ растопленнаго въ
котлахъ асфальта; въ нѣсколькихъ мѣстахъ ящики
съ растворенной известкой. Вездѣ стружки, кучи
песку, щебня.
На дворъ дома заглядываютъ пожилые мужчина
и дама и спрашиваютъ рабочихъ:
— Квартиры о четырехъ комнатахъ есть?
Господа и сдуги.
250
— Да мы тутъ поденно... Мы штукатуры. Вы у
дворника спросите.
— А гдѣ дворникъ?
— Да гдѣ ему быть! Надо полагать, что въ пор-
терной сидитъ. Да вотъ дворникъ.
— Дворникъ! Квартиры о четырехъ комнатахъ есть.
— Я подручный. Вы у старшаго спросите. Это
его дѣло.
— А гдѣ старшій?
— Съ десятникомъ въ трактиръ ушелъ.
— Такъ сбѣгай за нимъ.
— Сбѣгай! Ругается тоже, что зря тревожишь.
Подручный осмотрѣлъ съ ногъ до головы мужчину
и женщину и сросилъ:
— Вамъ во дворъ квартиру или на улицу?
— Нѣтъ, нѣтъ, на улицу.
— Ну, такъ это дѣло швейцара. Пожалуйте на
парадную лѣстницу. Онъ покажетъ.
Мужчина и дама вышли на улицу. На подъѣздѣ,
около двери, сидѣлъ громаднаго роста швейцаръ въ
фуражкѣ съ золотымъ позументомъ и читалъ газету.
— Послушайте, любезный, квартира очетырехъ
комнатахъ есть?—задаетъ вопросъ швейцару муж-
чина.
— Всякія есть. Только на прошлой недѣлѣ отдѣ-
лали и сдавать начали.
— Покажите.
— Спросите у уплавляющаго. Покуда еще онъ
квартиры показываетъ.
— А гдѣ управляющій?
— Да тутъ мотался. А вы знаете, господинъ,
вѣдь у насъ каждый жилецъ платитъ швейцару три
251
рубля въ мѣсяцъ положенія. Болыпая-ли, малая-лп
квартира—все единственно. Да вотъ управляющій.
Къ подъѣзду не подошелъ, а подбѣжалъ юркій
человѣкъ въ свѣтломъ пальто, въ фуражкѣ съ ко-
кардой, въ очкахъ и съ портфелемъ подъ мышкой.
— Честь имѣю отрекомендоваться. Управляющій
здѣшнимъ домомъ и крестникъ его превосходитель-
ства. Ихъ превосходительство, здѣшній домовладѣ-
лецъ, крестили меня, воспитали, женили на ихъ
воспитанницѣ и образомъ благословляли. Прямо
скажу: пе отецъ крестный, а благодѣтель. Вамъ
квартирку?—отнесся онъ къ мужчинѣ и дамѣ.
— Да, о четырехъ комнатахъ.
— О четырехъ, о пяти, о шести, о семи—всякія
есть. Съ отдѣлкой дома, извольте видѣть, мы опоз-
дали, а то щели-бы давно пустой не было. Генерала,
но его безпримѣрной добротѣ, подрядчики прямо
надули, затянули отдѣлку до половины августа- и
вотъ черезъ это мы теперь принуждены сдавать
квартиры дешевле пареной рѣпы.
— Показывайте, показывайте.
— Сейчасъ. Пожалуйте въ подъѣздъ. Имѣю, мо-
жетъ быть, удовольствіе говорить съ человѣкомъ,
служащимъ въ томъ-же вѣдомствѣ, гдѣ я имѣю
счастье находиться подъ просвѣщеннымъ покрови-
тельствомъ его превосходительства?
— Нѣтъ-съ, я на частной службѣ. Въ какую цѣну
у васъ квартиры о четырехъ комнатахъ?
— Это зависитъ отъ этажа и отдѣлки. Но его
превосходительство, по своей чрезмѣрной добротѣ,
вообще не дорожатся въ цѣнѣ. Они въ устройство
своего дома вложили послѣднее слово строительной
252
науки по части удобствъ и сказали: „были-бы до-
вольны жильцы, а мнѣ семь процентовъ отъ дома
очистится—и я больше не желаю". Пожалуйте по-
смотрѣть. Всѣ удобства... Рѣшительно всѣ. Швей-
царъ! Подъемную машину!
— Не дѣйствуетъ, ваше благородіе. Валъ повре-
дили,—отвѣчаетъ швейцаръ.
— Въ такомъ случаѣ ужъ извините. Я васъ по-
прошу подняться по лѣстницѣ,—приглашалъ управ-
ляющій даму и мужчину.—У насъ во всѣ этажи
подъемная машина. Всѣ квартиры съ швейцаромъ,
съ полотеромъ, съ ваннами, съ паровымъ отопле-
ніемъ. Плиты въ кухняхъ чугунпыя особой кон-
струкціи и комнаты съ вентиляціей по системѣ...
этого самаго... Какъ его?.. Забылъ. Ну, да все равно.
Такого содержанія дома, какъ у насъ, вы нигдѣ
не встрѣтите. Одинъ фасадъ чего стоитъ! А все
это рококо на домѣ? Вы знаете, во что обошлись
намъ каріатиды? Его превосходительство говоритъ:
„ничего не жалѣю, только-бы домъ могъ служить
украшеніемъ для столицы, такъ какъ я здѣшній
уроженецъ". Вѣдь въ бель-этажѣ цѣльныя зеркаль-
ныя стекла въ дубовыхъ переплетахъ. А лучше
нашихъ парадныхъ лѣстницъ въ цѣломъ городѣ
нѣтъ. Вы посмотрите нашу лѣстницу... Вездѣ пом-
пей... А зеркала, а камины?
— Это все, покуда, внѣшность. А вы вотъ по-
кажите-ка, удобны-ли квартиры,—перебилъ управ-
ляющаго съемщикъ.
— Отчего-же имъ быть неудобными? При каждой
квартирѣ ванная. Вездѣ лѣпная работа. • У насъ
даже и въ шестомъ этажѣ лѣпные потолки и пар.
253
кеты съ фризами. На лѣстницахъ электричество. Въ
каждую квартиру электрическій звонокъ отъ швей-
цара. Пожалуйте. Вамъ въ которомъ этажѣ квар-
тиру желательно?
— Разумѣется, пониже было-бы лучше, но вѣдь
ниже и дороже.
— У насъ цѣны во всѣхъ этажахъ умѣренныя.
Вамъ въ четыре комнаты? Прошу вотъ въ эту
дверь. А швейцара вы изволили видѣть? Гигантъ.
Въ тамбуръ-мажорахъ служилъ. Ихъ превосходи-
тельство сами его и выбирали. И все для жильцовъ.
Обернитесь назадъ и посмотрите, какія ступени у
лѣстницы. А перила? Чугунъ, бронза и палисан-
дровое дерево. Зимой тутъ красный бархатный ко-
веръ разстелимъ, тропическихъ растеній наставимъ,
винегромъ-де-туалетъ душить начнемъ. Вотъ-съ
квартирка въ третьемъ этажѣ о четырехъ комна-
тахъ за девятьсотъ рублей въ годъ.
— Что? Какъ? Можетъ быть, я не дослышалъ.
За сколько?—удивился съемщикъ.
— За девятьсотъ рублей въ годъ.
— Да вѣдь это-же разбой—за четыре комнаты!
— Вы прежде посмотрите, какова отдѣлка. Лѣп-
ные потолки, ванная, каминъ, паркетъ съ фризомъ.
Паровое отопленіе... Въ гостиной бархатные обои,
па окнахъ бронзовые шпингалеты Судити сами:
окна на улицу, швейцаръ въ сажень ростомъ.
Вѣдь этакій дѣтина какъ хватитъ кулачищемъ...
— Намъ драки не надо.
— Да вѣдь не васъ, не васъ онъ будетъ бить.
— Еще-бы насъ-то! Нѣтъ, мимо, мимо. Тогда не
стоитъ и смотрѣть. Это ужасная цѣна.
254
— Вы все-таки взгляните на внутреннюю отдѣлку
квартиры. Генералъ, можетъ быть, и уступитъ
шестьдесятъ рублей въ годъ. Деньги у пасъ по
полугодіямъ впередъ.
— А ужъ въ такомъ случаѣ и совсѣмъ эта квар-
тира намъ не годится. Мы люди служащіе, сами
получаемъ жалованье помѣсячно.
— Я походатайствую у генерала. Можетъ быть,
онъ и рѣпіится разсрочить вамъ деньги помѣсячно.
Но вы все-таки взгляните квартиру. Вотъ, напри-
мѣръ, прихоженькая. Вѣдь игрушечка.
— Именно игрушечка. Для игры въ куклы. А
людямъ здѣсь и повернуться негдѣ. Придутъ пять-
шесть человѣкъ гостей и не будешь знать, куда
дѣться съ платьемъ.
— А ужъ гости пусть платье швейцару отдаютъ.
Это его доходъ.	/
— Боже мой! А какъ низки потолки!
— Шестой этажъ выгоняли, такъ нельзя было
сдѣлать. Но для третьяго этажа эта вышина все-
таки достаточна.
— Да неужто это третій? Кажется, четвертый.
— Мы его считаемъ за третій, потому что под-
вальный полуэтажъ у насъ въ счетъ не идетъ. Но
войдите въ гостиную.
— Нѣтъ, эта квартира намъ не годится.
Да отчего-же? Что вы такіе за особенные!
Помпейская лѣстница, подъемная машина, домо-
владѣлецъ генералъ.
Съемщики не отвѣчаютъ, молча выходятъ изъ
квартиры и начинаютъ спускаться съ лѣстницы.
255
VI.
(ГЬ'і
О'-чуВОНОКЪ у наружныхъ дверей.
ѵ7 Вертлявая горничная отворяетъ дверь. По-
казывается запыхавшійся полный господинъ съ
большимъ портфелемъ.
— Баринъ дома?—спрашиваетъ онъ.
— Дома-съ... Но одѣваются и сейчасъ поѣдутъ
на службу.
— Я самъ передъ службой. Мнѣ его только на
пять минутъ... Я подожду. Доложите, милая, что
коллежскій совѣтникъ Захватовъ желаетъ его ви-
дѣть. Впрочемъ, чина можно и не упоминать.
Полный господинъ сбрасываетъ съ себя пальто,
снимаетъ шляпу и обнаруживаетъ лысину.
— Слава Богу, засталъ, — бормочетъ онъ.—Гдѣ
подождать?
— А вотъ въ гостиную пожалуйте...— пригла-
шаетъ его горничная.
— Это гостиная? Прекрасно. О трехъ окнахъ...—
говоритъ полный господинъ, входя въ комнату, и
садится.—Послушайте, милая, не сыра у васъ
квартира?—обращается онъ къ горничной.
— Что вы, баринъ... Квартира отличная.
— Ну, такъ доложите: Захватовъ.
Минутъ черезъ пять изъ сосѣдней комнаты вы-
ходитъ тощій мужчина въ бакенбардахъ съ про-
сѣдью и въ вицмундирѣ-.
— Чѣмъ могу служить?—спрашиваетъ онъ.
— Позвольте отрекомендоваться: коллежскій со-
256
вѣтникъ Захватовъ,—произноситъ полный госпо-
динъ.—А цѣль моего визита—вы сдаете квартиру...
Хозяинъ всплескиваетъ руками и восклицаетъ:
— Узнали ужъ? Ну, скажите на милость! А
вѣдь, вчера только назначеніе состоялось. Ви-
дйте-ли, я перевожусь на службу въ Пензу...
— Знаю, все знаю!—киваетъ Захватовъ.
— Отъ кого вы могли узнать, если директоръ
мнѣ только третьяго дня...
— Изволите видѣть... Вашъ курьеръ приходится
двоюроднымъ братомъ нашей горничной...
— Ну, теперь понимаю. Впрочемъ, что-жъ я?
Прошу покорно садиться.
— Тороплюсь на службу... Но для выясненія
условій...
Оба сѣли.
— Курить не прикажете-ли?—предлагаетъ хо-
зяинъ и открываетъ портсигаръ.
— Позвольте... Господи, какъ я радъ, что, на-
конецъ, скитанія мои по улицамъ, дворамъ и лѣст-
ницамъ кончатся!—вздыхаетъ Захватовъ.—А то
нѣтъ квартиръ. Нѣтъ и нѣтъ. А если есть, то
вдругъ комнаты одной не хватаетъ... А то велика
квартира... А то цѣна неприступная. А то не от-
дѣлана и надо ожидать ее, живя на дачѣ до
октября. А у меня дача, какъ и у многихъ, и съ
протекціей, и съ утопіей, какъ говоритъ прислуга.
— Позвольте, позвольте... Но вы, вѣдь, еще не
знаете, пригодится-ли вамъ моя квартира,—оста-
навливаетъ его хозяинъ.
— Горничная все узнала отъ курьера. Вѣдь,
257
ужъ разговоры о вашемъ переводѣ начались съ
недѣлю, а то и больше.
— Вотъ, вотъ...
— Горничной прямой разсчетъ, чтобы скорѣе
переѣхать съ дачи въ городъ: вашъ курьеръ. Чтобы
чаще видѣться съ курьеромъ. А то вотъ тутъ были
два дня неприсутственные и онъ пріѣзжалъ къ
ней на дачу. Но, вѣдь, и въ присутственные дни...
— Понимаю, понимаю. Только, изволите-лп ви-
дѣть, квартиру я разсчитываю передать одному
родственнику. У мепя квартира счівь выгодная.
— Голубчикъ, что вамъ родственникъ! Вы лучше
облагодѣтельствуйте человѣка, который будетъ
вамъ признателенъ по гробъ жизни. Родственники,
обыкновенно, добра не помнятъ, это я по опыту знаю.
— Разные родственники есть.
— Всѣ, всѣ безъ исключенія! Такъ у васъ пять
комнатъ. Вотъ это гостиная. Прекрасная гостиная!
Столовая, я слышалъ, тоже о трехъ окнахъ. Спаль-
ня о двухъ, кабинетъ о двухъ... Затѣмъ дѣтская.
Столовая у васъ на дворъ окнами...
— Какъ это вы все знаете!
— Изучилъ-съ. Подробно изучилъ. У меня даже
горничная была командирована въ гости къ вашей
кухаркѣ... Можно столовую посмотрѣть?
И Захватовъ вскакиваеть со стула.
— Позвольте, позвольте... Тамъ у меня жена
пьетъ кофей, и она не одѣта,—останавливаетъ его
хозяинъ.
— Ну, такъ кабинетъ... Кабипетъ-то ужъ можно?—
спрашиваетъ Захватовъ.—Онъ, кажется, вотъ здѣсь,
откуда вы вышли?
258
И прежде чѣмъ хозяинъ успѣлъ что-либо ска-
зать, Захватовъ уже отворилъ дверь, ведущую изъ
гостиной въ другую комнату, и вошелъ въ нее.
— Какой прекрасный кабинетъ! — проговорилъ
Захватовъ. — За квартиру вы платите семьдесятъ
пять въ мѣсяцъ съ дровами...
— Это только оттого, что три года тому назадъ
я заключилъ контрактъ па пять лѣтъ. Снимай кто-
пибудь эту квартиру въ нынѣшнемъ году — цѣна
была-бы навѣрное слишкомъ сто рублей, —сказалъ
хозяинъ.
— Знаю, знаю. Вотъ оттого-то мнѣ сегодня всю
ночь и грезилась во снѣ ваша квартира, и какъ
только я проснулся на дачѣ—сейчасъ-же на пер-
вомъ поѣздѣ сюда, къ вамъ... Такъ можно заклю-
чить съ вами условіе насчетъ передачи?
Хозяинъ замялся.
— Вотъ видпте-ли...
— Опять родственникъ? Бросьте вы этого род-
ственника. И, наконецъ, вотъ что... Родственникъ
вамъ не принесетъ никакого барыша, а я могу
предложить вамъ... На два года еще срокъ найма
квартиры остался?
— На два года.
— Прекрасно. Я вамъ по десяти рублей въ мѣ-
сяцъ больше могу предложить за эту квартиру.
Вы платите хозяину семьдесятъ пять въ мѣсяцъ,-
а я вамъ могу заплатить восемьдесятъ пять. Сто
двадцать въ годъ, двѣсти сорокъ въ два года. При
передачѣ контракта вы можете получить отъ меня
сейчасъ-же сто двадцать и сто двадцать черезъ
годъ. Я вамъ выдамъ росписку. Знаете, это очень
259
іі очень хорошо па переѣздку въ другой городъ,
вдобавокъ къ подъемнымъ деньгамъ, которыя вы
получите отъ казны. Желаете?
И Захватовъ схватился даже за бумажникъ.
Хозяинъ подумалъ и, какъ-бы конфузясь, от-
вѣчалъ:
— Мало.
— То-есть, какъ это мало? — удивился Захва-
товъ.—Я вамъ даю пажить за сдачу вашей квар-
тиры по десяти рублей въ мѣсяцъ.
— А я вамъ и отвѣчаю, что мало. Теперь ком-
миссіонерамъ по пяти-то рублей въ мѣсяцъ даютъ,
только за то даютъ, что они укажутъ удобную
квартиру.
— ???
— Что вы удивляетесь? Прямо по шестидесяти,
семидесяти рублей даютъ... Коммиссіонерамъ даютъ.
Да-съ... А отъ меня куда съ большей надбавкой
возьмутъ эту квартиру даже родственники, не го-
воря уже о постороннихъ.
— Такъ сколько-же вы хотите взять за пере-
дачу вашей квартиры постороннему человѣку?—
спросилъ Захватовъ.
Хозяинъ развелъ руками и отвѣчалъ:
— Да ужъ по крайней мѣрѣ рублей триста-
шестьдесятъ въ годъ.
— Ого!
Захватовъ сдѣлалъ удивленную физіономію.
— Дадутъ,—кивнулъ ему хозяинъ и прибавилъ;—
Знаете, въ нашъ практическій вѣкъ надо пользо-
ваться. Такъ желаете согласиться па мои условія?—
быстро спросилъ онъ.
17*
260
— Позвольте мнѣ переговорить сегодня вече-
ромъ съ моей женой. Отвѣть вамъ сообщу завтра,—
сказалъ Захватовъ и взялся за шляпу и портфель.
— Будемъ ждать до завтра,—далъ отвѣтъ хо-
зяинъ и поклонился.
Они разстались.
ѴП.
ЙіОЪЗДЪ, бѣгущій изъ Варшавы, останавли-
• вается на одномъ изъ полустанокъ подъ Пе-
тербургомъ. Въ вагонъ второго класса входитъ то-
щій мужчина среднихъ лѣтъ въ толстомъ пальто-
крылаткѣ, въ очкахъ, мягкой шляпѣ и съ портфе-
лемъ подъ мышкой. Такъ какъ ѣдущіе изъ далека
по всѣмъ скамейкамъ разложили свои вещи, то онъ
суется то туда, то сюда и спрашиваетъ:
— Извините... Здѣсь не занято?
Вдругъ изъ угла вагона раздается возгласъ:
— Иванъ Петровичъ! Откуда это вы, батенька?
Тощій мужчина взглядываетъ сквозь очки въ
уголъ, и, видя толстенькаго мужчину въ охотничьей
курткѣ на бѣличьемъ мѣху и въ высокихъ сапо-
гахъ, говоритъ:
— Боже мой! Кого я вижу! Петръ Иванычъ...
И въ какомъ костюмѣ! Съ охоты?
— Я-то съ охоты. А вы-то откуда? Съ портфе-
лемъ на охоту не ѣздятъ. Присаживайтесь-ка, при-
саживайтесь противъ меня, да разсказывайте. Вотъ
я сейчасъ сниму ящикъ съ ружьемъ и освобожу
вамъ мѣсто.
261
Тощій мужчина усаживается, протираетъ запо-
тѣвшія очки и произносить:
— Я съ дачи... Ві> Петербургъ на службу.
— Въ копцѣ-то сентября, да все еще на дачѣ
живете!—восклицаетъ толстякъ.—Ну, батенька, лю-
бнтель-же вы природы.
Тощій мужчина разводитъ руками.
— Не по своей охотѣ. Что вы подѣлаете? Не по
своей...—бормочетъ онъ.
— Квартира все еще не готова, что-ли? Отдѣ-
лываютъ?—задалъ вопросъ толстякъ.
— Хуже-съ... Вовсе квартиры пѣтъ. Ищу, ищу
ее и найти не могу.
— Да пе можетъ быть! Что-жъ вы опоздали?
Поздно схватились?
— Съ двадцатыхъ чиселъ іюля ищу, и вотъ те-
перь ужъ конецъ сентября. Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ
подходящей квартиры!
— Да что-жъ Питеръ-то клиномъ сошелся, что-ли?
— Для меня клиномъ-съ. Каждый день по часу
хожу. Больше я не имѣю времени, ибо службой
занятъ, п вонъ какой чемоданъ съ дѣлами съ со-
бой на дачу даже таскаю. Каждый день по часу
въ какой-нибудь улицѣ брожу, зѣваю по окнамъ
и доскамъ, висящимъ около воротъ, и ничего пе
нахожу. Прежде, недѣли четыре тому назадъ, еще
попадались квартиры, но не по средствамъ. Такія
цѣпы, что все свое жалованье нужно за квартиру
отдать, а ужъ питаться воздухомъ,—а теперь и эти
не попадаются. И вѣдь пе одинъ хожу. По празд-
никамъ я остаюсь па дачѣ съ ребятишками и вмѣсто
меня въ городъ ѣздитъ жепа искать.
262
— И ничего?
— И ничего. У меня была квартира, по 1 ав-
густа кончилось условіе и хозяинъ на меня двадцать
рублей въ мѣсяцъ наложилъ. Платилъ я шесть-
десятъ, опъ сдѣлалъ восемьдесятъ.
— Сколько?
— На шестьдесятъ двадцать, и дрова еще отнялъ!
— Фю-фю-фю! Да вѣдь это тридцать три процента.
— И представьте, съ руками у него квартиру
отхватили. Нѣтъ квартиръ, пѣтъ и нѣтъ. Вотъ я
теперь готовъ-бы ужъ и восемьдесятъ дать за точно
такую, по и приблительпо такой нѣтъ. Й вотъ
каждый день, каждый день граню мостовую,—раз-
сказывалъ тощій мужчина.
— Да вы-бы въ квартирное бюро, въ справочную
контору обратились,—посовѣтовалъ толстякъ.
— Батенька! Да я ужъ и молебенъ служилъ, а
вы говорите о справочной конторѣ. Все перепро-
бовалъ. По всѣмъ справочнымъ конторамъ рубли
свои разбросалъ. Получишь адреса, извозчика бе-
решь, ѣдешь, а квартира ужъ сдана. Ъдешь по
другому адресу — опять сдапа. А извозчики, под-
лецы, благодаря благоустройству извозчичьяго про-
мысла, по которому добрую половину ихъ изъяли
въ тиражъ, дерутъ втридорога. Даютъ вамъ два
адреса. Одинъ на Пескахъ, другой въ Коломнѣ.
Ну-ка, отъ Смольнаго да къ Михаилу Архангелу?
Были дни, когда по три рубля на извозчикахъ при-
ходилось въ день проѣзжать. А ужъ теперь бросилъ
и хожу пѣшкомъ. Систематически каждый день по
часу хожу. Вчера началъ обходъ по Лиговкѣ отъ
Кузнечнаго моста къ Волкову кладбищу.
263
— Ахъ, такъ вы и этой мѣстностью не гнушае-
тесь?
— Помилуйте, да развѣ теперь такое время,
чтобъ выбирать! Только-бы теплый кровъ былъ,
подъ которымъ можно было-бы размѣститься съ
семьей. И что вы думаете! Вчера нашелъ подходящее.
Жилъ, говорятъ, переплетчикъ, но на прошлой
недѣлѣ перебрался на другую квартиру въ тотъ-же
домъ на дворъ. Дай, думаю, схожу къ нему и
узнаю, отчего онъ оставилъ квартиру: не холодна-
ли очень, не сыра-ли? Иду на дворъ, узнаю отъ
переплетчика, что квартира ему оказалась дорога,
такъ какъ хозяинъ на него наложилъ. Возвращаюсь
въ квартиру, чтобы задатокъ дать, а опа ужъ ока-
зывается сдана. Офицеръ какой-то снялъ.
— Боже мой! Вотъ незадача-то!—покачалъ голо-
вой толстякъ.
— Именно незадача. Въ теченіе десяти минутъ
сдали. Больше десяти минуть я не ходилъ къ пе-
реплетчику, потому, это въ томъ-же домѣ,—сказалъ
тощій мужчина.—И два раза мнѣ пришлось испы-
тать такіе удары судьбы. Недѣли двѣ тому назадъ
подобный-же случай. Бродили вмѣстѣ съ же-
ной... по были раздѣлившись. Жена бродила по
Кирочной, а я по Фурштадтской. Въ пять часовъ
дня рѣшили сойтпться въ кондитерской па Литей-
ной и сообщить другъ другу о результатахъ. Пре-
красно. Шлялся, шлялся—ничего не нашелъ. При-
хожу въ кондитерскую—жена сіяетъ. Что, говорю,
нашла что-нибудь? „Есть, говоритъ, хотя комнаты
очень мелки и низки; ну да, можетъ быть,
говоритъ, какъ-нибудь размѣстимся. Пойдемъ, по-
264
смотримъ. Я просила подождать полчаса, не сда-
вать, и мпѣ обѣщали". Цѣной? спрашиваю. „Шесть-
десятъ рублей безъ дровъ". Бѣгу съ женой, даже
не напившись чаю въ кондитерской. Прибѣгаемъ,
а дворникъ ужъ сдалъ и пишетъ росписку Въ по
лученіи задатка. Жена къ нему... „Послушайте,
говоритъ, вѣдь я-же просила васъ подождать пол-
часа". „Помилуйте, говоритъ, сударыня! съ какой
стати ждать! Вамъ я сказалъ цѣпу шестьдесятъ
рублей, а мнѣ за нее дали па пять рублей до-
роже". А то былъ третій случай...
— Господп! Да вы какой-то обездоленный, — за-
мѣтилъ толстякъ.
— И представьте, много такихъ обездоленныхъ
теперь въ Петербургѣ,—отвѣчалъ тощій мужчина,
закуривая папиросу. — Еще хорошо, что у пасъ
дача теплая, зимній домъ, а то чистая бѣда была-
бы. Жена плачетъ, Богу молится, свѣчки ставитъ,
но по всему видно, что намъ придется зазимовать
на дачѣ.
— Но вѣдь у васъ, я помню, сынъ гимназистъ.
Какъ-же онъ-то?..
— Живетъ въ Петербургѣ у тетки и ходитъ въ
гимназію, но вѣдь у тетки своихъ пятеро дѣтей.
— А ваша мебель? Куда-же вы дѣли вашу ме-
бель изъ зимней квартиры?
— Въ склады... Въ складахъ... Вѣдь прежній
хозяинъ черезъ мирового согналъ меня съ квар-
тиры. Или заключай контрактъ по возвышенной
цѣнѣ или пошелъ вонъ. Принужденъ былъ вы-
везти мебель, принужденъ былъ заплатить за лиш-
И. А. Лсйкппъ.
265
нее прожитіе штрафъ, да еще судебныя издержки
па меня возложили. Срамъ!
Тощій мужчина покрутилъ головой и тяжело
вздохнулъ.
— Но пѣтъ зимней квартиры — полъ-бѣды. А
вотъ бѣда: живемъ безъ прислуги,—сказалъ онъ.
— Отчего?
— Не хочетъ жить до такой поры на дачѣ. Со-
скучились по солдатахъ и сбѣжали въ Петербургъ.
Нянька еще живетъ, хотя тоже грозится уйти, а
кухарка и горничная сбѣжали. Жена теперь сама
п комнаты убираетъ, и кушанье стряпаетъ.
И тощій мужчина еще тяжче вздохнулъ.
Господа и слуги.

КУХАРКИ И ГОРНИЧНЫЯ.

КУХАРКИ И ГОРНИЧНЫЯ.
I.
<'7^.
Гд/іТРО. Въ мясной тараторятъ другъ съ дружкой
V'- о томъ, о семъ кухарки, пришедшія за мясомъ,
и, разумѣется, ругаютъ хозяекъ. Мясники въ гряз-
ныхъ отъ крови и сала передникахъ рубятъ говя-
дину для покупательницъ. Паренекъ-подростокъ
принимаетъ деньги за стойкой и сдаетъ сдачу. Около
стойки слышенъ кухарочій возгласъ:
— Пять копѣекъ съ тебя, паренекъ... Давай, да-
вай... Не зажиливай... Нечего тебѣ хозяина-то сво-
его беречь. Не кумъ онъ тебѣ, ни братъ, пи сватъ.
А ужъ кухаркѣ безъ халтуры невозможно...
— Да вѣдь ты вчера двѣнадцать копѣекъ не
додала,—улыбается мальчикъ-подростокъ.
— Вчера одна покупка, а сегодня другая. Вчера
отъ рубля двѣнадцать копѣекъ, а сегодня пятачокъ
отъ полтины. Это на помаду и на кофей. Самъ, вѣдь,
ужъ знаешь, что такое кухарочное положеніе. Да-
вай, давай. Не стыдись.
— Дѣлать нечего... Получите пятачокъ. А только,
какой вы строгой жизни, госпожа кухарочка!
— Будешь съ вами, чертями, строгъ, когда вы пра-
виленъ не знаете! Анисьюшка! Анисья Матвѣвна,
голубушка! Здравствуй, мать моя! Какими ты здѣсь,
ангелка, судьбами?
270
— Здравствуй, Дарья Силантьевна.
Чмокъ, чмокъ—и двѣ кухарки расцѣловались
Одна была черноволосая въ сѣромъ байковомъ платкѣ
на головѣ и съ усиками надъ верхней губой, другая—
рыжая, скуластая и въ темножелтомъ платкѣ съ
разводами.
— Какимъ это вѣтромъ тебя съ Песковъ-то къ
намъ занесло?—повторила вопросъ черная кухарка.
— Да вотъ ужъ третій день живу здѣсь у васъ
на мѣстѣ въ угловомъ домѣ. Мой пострѣлъ сюда
перебрался, и я съ стараго мѣста соскочила, чтобъ
поближе къ нему быть.
— Подарочекъ-то рождественскій все-таки у хо-
зяевъ слинула-ли?
— Взяла, взяла. Только подарка и ждала, а то
мой пострѣлъ давно ужъ въ здѣшнихъ мѣстахъ
околачивается. Что-жъ, послѣ подарка я всѣ святки
у нихъ прожила. Я честь честью.
— Шерстяное платье взяла?
— Шерстяное и два рубля денегъ на кофей. Я
все-таки съ ними по-благородному... Я имъ празд-
ники отработала. Гости у нихъ два раза были, такъ
я честь честью бламанже даже сдѣлала,—сообщала
рыжая кухарка.—Ну, а вотъ здѣшнее-то мѣсто было
у меня раньше припасено.
— Не стоитъ баловать-то хозяевъ. И такъ ужъ
они... Ну, а я, дѣвушка, также думаю съ мѣста
уходить.
Тоже па другое мѣсто норовишь?
— Нѣтъ, Богъ съ ними, съ мѣстами, покудова.
Думаю мѣсяцъ, другой въ своемъ уголкѣ побало-
ваться.
271
— Отдохнуть?
— Да чего-жъ мнѣ себя не потѣшить, дѣвушкаі
Вещи, которыя у меня заложены были, теперь я
всѣ выкупила, восемнадцать рублей у меня прико-
плено есть, хорошій кусокъ шерстяной матеріи па
платье въ сундукѣ лежитъ, на цѣлую подушку я
себѣ пера отъ птицы накопила, такъ чего-жъ мнѣ
такъ ужъ очень лямку-то по хозяевамъ тянуть!
Можно и на своей волѣ пожить. Я всегда такъ...
Я семь, восемь мѣсяцевъ на мѣстѣ сижу, а потомъ
ужъ мѣстомъ не дорожу. Плевать мпѣ.
— Тебѣ хорошо такъ разсуждать, коли у тебя
изверга нѣтъ,—сказала рыжая кухарка.—А погово-
рп-ка ты съ моимъ извергомъ.
— Какъ изверга у меня нѣтъ? Извергъ у меня
есть, а только опъ самъ по себѣ и не особенно меня
тиранствуетъ.
— Ну, да. Не вышибаетъ.
— Боже избави! Да я сама ему глаза выцарапаю.
Нѣтъ, милушка, онъ слесарь, вагонный слесарь, и
иногда по два съ полтиной въ день зарабатываетъ.
— Вотъ, вотъ... Скажи, какая счастливая! А я-то
сирота!
— И давно-бы мы съ нимъ, дѣвушка, обзакони-
лись,—продолжала черпая кухарка:—да у него жена
въ деревнѣ есть. Хорошій слесарь. Ну, придетъ,
возьметъ иногда на похмелье, а такъ, чтобъ силой
вышибать—этого у насъ нѣтъ. Онъ даже, вонъ, въ
прошломъ году въ Дарышъ день мнѣ кофейникъ
мѣдный принесъ и чашку расписную... „Вотъ, го-
воритъ, тебѣ, Дарьюшка, въ день ангела".
— Скажи на милость, какой! Это ужъ, значитъ,
272
человѣкъ обстоятельный. А мой-то, мой-то эѳіопъ
какой! На прошлой недѣлѣ, душечка, прямо при-
шелъ и хорошій платокъ у меня уволокъ.
— Такъ чего-жъ ты такого при себѣ держишь?—
спросила черпая кухарка.
— Да вѣдь все думается, что вотъ, вотъ... А
только ужъ теперь отъ него и не отбояришься. Нѣтъ,
не отбояришься. Онъ на днѣ моря сыщетъ.
— Да какое ужъ тутъ отбояриванье, коли сама
къ нему поближе переѣхала.
— Изсушилъ, изсушилъ, тиранъ! — вздохнула
рыжая кухарка и даже отерла слезу.—Аты, Дарь-
юшка, за сколько у господъ-то живешь?—спросила
она. — Не передашь-ли мнѣ свое мѣстечко, коли
сбираешься уходить? Можетъ статься, твое-то вы-
годнѣе.
— За восемь рублей живу и горячее отсыпное.
— Ну, и я тоже. А я пуще изъ-за помѣщенія
думаю уходить. Комнаты мнѣ нѣтъ, и сплю я въ
кухнѣ за перегородкой. Придетъ мерзавецъ-то, по-
сидптъ-посидитъ, и некуда его спрятать. Все на
юру, все на юру. Войдетъ барыня въ кухню, и онъ
передъ пей какъ па ладони.
— У насъ тоже помѣщепіе-то не ахти. Хоть и
есть комната, да вмѣстѣ съ горничной.
— Ну, все-таки... Все-таки, его можно посадить
туда, подлеца, чтобъ передъ хозяйкой-то онъ не
торчалъ. Пожалуйста, Дашенька, передай мнѣ это
мѣсто, когда уйдешь.
Черная кухарка подумала и отвѣчала:
— Да пожалуй, бери. А только мнѣ еще надо
съ барыней поругаться, чтобы уйти, а то какъ-же...
273
— Да эачѣмъ-же ругаться-то? Ты честыо уходи.
— Неловко, милая.
— Отчего неловко?
— Станетъ уговаривать: „останься, да останься.
Чего, молъ, тебѣ!“ А тутъ сразу... Разругались—и
дѣлу копецъ. „Пожалуйте, сударыня, жалованье и
паспортъ". Да ты не бойся. Не долго тебѣ ждать
придется. Я скоро... Она ужъ сквалыжничать въ
провизіи начинаетъ, а я этого терпѣть не могу.
Вчера я беру семь фунтовъ ссѣку и приношу семь,
а она въ претензіи, зачѣмъ семь, а не пять. „Я,
говоритъ, пять приказывала". А мнѣ, говорю, мяс-
никъ семь отрубилъ. Ну, сейчасъ разговоры, вор-
чанье. А я этого терпѣть не могу.
— Пожалуйста, ангелка, дай знать, какъ отхо-
дить будешь.
— Хорошо, хорошо.
— Ты гдѣ. милая, живешь-то?
— Да вотъ тутъ вл> семнадцатомъ номерѣ у
доктора.
- А я въ двадцать третьемъ у купца. Купецъ-
дровяпикъ. Иваповъ... Одинъ только и есть въ домѣ
купецъ. Пожалуйста, какъ что—и добѣги...
— Ладно, ладно. Я скоро поругаюсь. Надоѣли,
черти... Все гости да гости, и баринъ сталь самъ
провизію покупать. То, тутъ какъ-то, привезъ двѣ
пары тетерокъ, и хвастается, что на гривенникъ за
штуку дешевле меня купилъ, а то языковъ пару
соленыхъ приволокъ. А я этого терпѣть не могу.
Не господское это дѣло. Барыня, тутъ, тоже какъ-то
но полуящику макаронъ и вермишели купила на
сторонѣ. Зачѣмъ кухарку обижать? Это не благо-
18
274
родно. Кухарка должна доходъ имѣть... И всѣ это
знаютъ. Нѣтъ, я скоро. Чуть только еще что-нибудь
сами купятъ— готова карета. Подниму крикъ, что
сквалыжники, грошовники, что довѣрія ко мнѣ не
имѣютъ,—и пожалуйте разсчетъ. Ну, прощай, ду-
шечка. Мнѣ еще надо на живорыбный садокъ,—ска-
зала черная кухарка, поцѣловала рыжую и стала
уходить.—Приходи кофейку-то попить! Живу у
доктора. Семнадцатый номеръ,—крикнула она въ
дверяхъ, обертываясь къ рыжей кухаркѣ.
— Зайду, зайду, Дарья Силантьевна,—откликну-
лась рыжая кухарка.
Передъ ней ужъ стоялъ освободившійся отъ по-
купательницъ бородатый приказчикъ съ ножемъ,
висящимъ на поясѣ, вопросительно глядѣлъ на нео
и спрашивалъ:
— Чѣмъ прикажете васъ, госпожа кухарочка,
р у ководствовать?
II.
(іѵ ОЖЕ мой! Дарыошка! Какими судьбами?—вос-
* ' кликпула рыжая кухарка въ пестромъ перед-
никѣ, рѣзавшая въ кухнѣ на столѣ говядину и
бросившая маленькій кусочекъ большому толстому
коту, стоявшему па дыбахъ, мяукавшему и цара-
павшему ее за платье.
— Да вотъ навѣстить тебя пришла,—проговорила
черпая кухарка, одѣтая въ праздничный платокъ
съ разводами п синее суконное пальто.
— Спасибо, душечка, спасибо.
275
Чмокъ, чмокъ—и двѣ кухарки расцѣловались.
— На мѣстѣ или безъ мѣста?—спросила рыжая
кухарка.
— Ушла, ушла. Вотъ ужъ шестой день, какъ ушла
я съ мѣста. Ну ихъ... На своей волѣ, Анпсьюшка,
теперь живу. Да что! Рай красный увидѣла.
— Еще-бы... Что говорить! Въ подневольномъ
житьѣ жить да брань и попреки отъ хозяйки тер-
пѣть, или самой себѣ госпожей жить. А только,
что-жс ты меня на свое мѣсто не предоставила?
Вѣдь обѣщалась
— И, мать моя! Вѣдь я со скандаломъ ушла.
Какъ дѣло дошло до разсчета—„ну, говоритъ, сда-
вай кухонныя полотенца и передники". Это, то-есть,
хозяйка-то. А я ей: „какіе, говорю, передники?
Они, говорю, давнымъ-давно износились. Вотъ
вамъ рваный фартукъ, что на мнѣ. Его и берите".
Сняла съ себя фартукъ и бросила ей. Тутъ и пошло.
Слово за слово, и наговорили другъ дружкѣ раз-
ныхъ тонкостей и комплиментовъ. Плюнула я, да
не простясь и ушла. Такъ какъ-же я могла тебя то
на свое мѣсто предоставить? Да что! Не горюй.
Сквалыга она. Изъ-за полотенцевъ скандалъ под-
няла. А и полотенцевъ-то всего было три. Ну, ужъ
и я-жъ ее отчитала. Не скоро забудетъ. Нагово-
рила, напѣла...
— Конечно, ежели куплетовъ разныхъ другъ
дружкѣ напѣли, такъ ужъ гдѣ-же тутъ на мѣсто
отъ себя ставить. Ну, а послѣ тебя теперь тамъ
мѣсто свободное? Ежели свободное, то пошла-бы я
хоть отъ себя наниматься или мясника попросила,
чтобъ меня рекомендовалъ.
18*
276
— Гдѣ тутъ свободному быть! Соколъ съ мѣста,
а воропа на мѣсто. Какъ только я со Двора—сей-
часъ-жеей сйная невѣстка кухарку и предоставила.
— Взяли ужъ?
— Взяла, взяла. Я, разумѣется, минуты не оста-
лась, а къ вечеру ей другая кухарка стряпала. А
только ужъ и кухарка-же! Чуть не матка изъ фаб-
ричной артели. И взялась она, дурища, съ тѣмъ,
чтобы, кромѣ кухни, еще двѣ другія комнаты по
субботамъ мыть. Значить—съ поломойствомъ.
— Оголодавши ужъ очень, что-ли?
— Песъ ее загрызи. Не знаю. А только взялась.
Въ двухъ комнатахъ, кромѣ кухни, полы мыть и
горничной въ большую стирку въ прачешной по-
могать.
— Ахъ, батюшки! Еще и въ прачешной помо-
гать!—воскликнула .рыжая кухарка.—Да ужъ у
пасъ па что сквалыжники, а я только кухонныя
полотенца да передники съ своимъ бѣльемъ сти-
раю. Ну, садись, милушка, садись, такъ гостья
будешь. Сейчасъ я тебѣ кофейку... Гдѣ-же ты тс-
перь-то живешь, яхонтовая?
— А въ томъ-же домѣ, въ углу, па дворѣ. У
сапожника свѣтлый уголъ за три рубля снимаю,—
отвѣчала черная кухарка, присаживаясь на табу-
ретку.—И хорошо, и пріятно, и па радость себѣ
живу. Кроватку поставила свою, комодикъ, ситце-
вой запавѣсочкой отгородилась, и чудесно... Вотъ
сегодня, не торопясь, въ девять часовъ встала,
умылась, Богу помолилась и за кофей сѣла. На
три копѣечки сухариковъ, на двѣ копѣечки сли-
вокъ, я и сыта себѣ. А теперь ты покормишь.
277
— Покормлю, покормлю. Еще-бы не покормить!
51 тебѣ даже бифштекъ выкрою, душенька.
— Ну, вотъ видишь. Сегодня ты покормишь,
завтра другая кухарка, послѣзавтра третья, а я
сыта. А у меня знакомыхъ-то кухарокъ, слава Богу,
до Москвы не перевѣшаешь. Сама всѣхъ безмѣст-
пыхъ кормила, такъ ужъ неужто меня-то!.. Вѣдь,
люди тоже... Такъ вотъ я, милушка, мѣсяца три
и отдохну въ своемъ уголкѣ отъ злой неволи.
— А вотъ перво-наперво я тебя кофейкомъ по-
пою,—суетилась рыжая кухарка.—Вѣдь выпьешь,
что-ли?
— Отъ денегъ да отъ кофею никто не отказы-
вается. Заваривай.
Рыжая кухарка бросилась къ мѣдному кубу съ
кофейникомъ и заговорила:
— Гляжу я на тебя, Дарьюшка, и сердце мое
радуется. А я-то, горькая!
— Соблюдай себя, и ты можешь па своей волѣ
пожить.
— Да какъ себя соблюдешь, ангелка, коли че-
ловѣкъ-то мой, который вокругъ меня, очень несо-
отвѣтственный! Ты, вотъ, отъ своего сама берешь,
а я своему все дай, дай и дай. Вѣдь, вотъ, и се-
годня онъ приходилъ утречкомъ: подай сорокъ ко-
пѣекъ па бутылку. Понедѣльникъ у пасъ сегодня,
такъ онъ узенькое воскресенье справляетъ. Ну, и
подавай ему.
— А ты не давай.
— Какъ возможно, умница, не давать! Онѣ не
уйдетъ, покуда я не дамъ. Смертнымъ боемъ вы-
шибетъ и скандалъ сдѣлаетъ. Заплакала я даве и
278
вынула два двугривенныхъ. Да это еще ничего.
Ушелъ онъ. А я глядь, поглядь, шерстяного го-
ловного платка пѣтъ. А платокъ новый, восемь
гривепъ заплаченъ. Охъ, тяжело такъ жить, коли
такое нетечко навяжется!
— Сама себя раба бьетъ, коли плохо жнетъ.
Сама-же ты мнѣ разсказывала, что нарочно поближе
къ нему мѣсто себѣ искала. Ну, сама себѣ и врагъ
лютый.
— Ахъ, милый другъ, да вѣдь девять лѣтъ я
съ нимъ, мерзавцемъ, маюсь! Девять лѣтъ. Все
нѣтъ, нѣтъ, да и думается: авось, изъ безчув-
ственнаго человѣка чувственный сдѣлается.
— Дождешься, какъ-же!
— А почемъ ты знаешь? Вдругъ на мое счастье?
II потомъ я тебѣ прямо скажу: вѣдь онъ холостой,
да и я не замужняя, — ну, и думается, что вотъ,
вотъ закопъ принять предложитъ.
— Поди ты! Мужнинъ-то кулакъ слаще, что-ли?
Рыжая кухарка подумала, улыбнулась и про-
изнесла:
— Ну, какъ возможно! Все-таки пріятнѣе отъ
мужа, чѣмъ отъ беззаконника.
— Одинъ вкусъ!—махнула рукой черная кухарка.
— Да вѣдь ты, ангелка, не пробовала. У тебя
твой хоть женатый, по на другой женатый, а не
на тебѣ.
Рыжая кухарка помѣшала въ кофейникѣ зава-
ренный кофе и начала его переливать. Черпая
разсказывала:
— Вчера на кладбищѣ была. Къ тетенькѣ па
могилку ходила. Занесено страсть какъ снѣгомъ.
279
Съ жилицей съ нашей одной ходила. У ней мужу
годовой день—ну, а я-то ужъ съ пей за компанію.
Ну, дома пирогъ она испекла, бутылочку... вет-
чинка... пиво было... и честь честью помянули
душеньку упокойную. Я-то не знавала его, упо-
койничка,—ну, да такъ ужъ, за компанію. А послѣ-
завтра у насъ опять пиръ. Портниха, что надъ
нами, замужъ выходитъ за ундера изъ окружнаго
суда. Хорошій такой ундеръ, не старый и основа-
тельный, сурьезный мужчина. При вѣшалкахъ онъ.
Ну, такъ вотъ свадьба. И меня звали. Я даже
имъ за милую душу постряпать хочу. Сдѣлаю имъ
заливное изъ поросенка, пирогъ съ рисомъ и съ
рыбой. Танцы даже будутъ, потому гармониста
пригласили.
— Счастливица ты, Дарьюшка!—вздохнула ры-
жая кухарка.—Сама себѣ госпожа, отдыхаешь.
Кофе былъ сваренъ. Рыжая кухарка налила двѣ
чашки и принялась его пить вмѣстѣ съ гостьей.
Черная кухарка резонерствовала:
— Наплюй на своего нетечку, прикопи рублей
пятнадцать, уйди съ мѣста, и ты такой-же госпо-
жей будешь, какъ я.
III.
(ѴТлАРЬЯ Петровна напоила мужа утреннимъ
..ді чаемъ, проводила его въ должность, сама
заперла за нимъ дверь па лѣстницу и вернулась въ
столовую, чтобы вызвать звонкомъ кухарку и зака-
зать ей^обѣдъ.
280
Дань въ кухню звонокъ.
Показалась кухарка—среднихъ дѣть женщина,
очень благообразная, въ темномъ ситцевомъ платьѣ
и въ передникѣ, остановилась около обѣденнаго
стола, сложила на груди руки съ голыми локтями
и сказала:
— Съ добрымъ утромъ, сударыня. Хорошо-ли
почивать изволили?
— Спасибо,—отвѣчала Марья Петровна.—Обѣдъ
надо заказать.
Кухарка откашлянулась въ руку и произнесла
спокойнымъ голосомъ:
— Сегодня, сударыпя, я вамъ состряпаю обѣдъ,
а завтра позвольте мнѣ отъ васъ уволиться.
— Какъ? Уволиться? Что-же это такъ? Съ чего?
Развѣ ты мѣстомъ недовольна?—спросила Марья
Петровна.
— Мѣстомъ-то я довольна, вы господа спокой-
ные... но... Я, сударыпя, женщина честная. Если
позволите быть откровенной и напрямки говорить,
я вамъ по чистой совѣсти скажу.
— Ну? Какая-же причина?
— Языкъ-съ.
— Какой языкъ?
— Копченый языкъ, который баринъ самъ въ
колбасной купилъ.
— Ну? Что-же изъ этого? Въ колбасной языки
копченые и соленые лучше. Колбасники спеціалисты
по этой части.
— Все это мы понимаемъ-съ, да намъ-то это не
съ руки.
— Не могу понять.
Н. А. Лейкинъ.
281
— Помилуйте... Что-же это такое? Если господа
по колбаснымъ языки будутъ для стряпни покупать,
то послѣ этого кухаркѣ ужъ никакой халтуры не
будетъ.
____
Марья Петровна широко открыла глаза и молчала.
Кухарка продолжала:
— Я, сударыня, женщина честная, я хозяйскимъ
добромъ никогда вотъ на эстолько не попользовалась
(она протянула руку и показала копчикъ пальца),
я получаю только то положеніе, которое даютъ мнѣ
мясникъ, рыбакъ, зеленщикъ и мелочной лавочникъ.
Керосиномъ, мыломъ и булочной горничная завѣ-
дуетъ. Это ея статья. Но мясникъ—это главный
доходъ. Что-же мнѣ можетъ дать мясникъ послѣ
этого, если у насъ даже соленые языки будетъ
покупать самъ баринъ по колбаснымъ лавкамъ!
— Послушай... Баринъ все лѣто покупалъ въ
колбасной не одни языки, а даже и солонину, и
привозилъ на дачу,—сказала Марья Петровна.
— Лѣто, сударыня, въ составъ не входить. Лѣ-
томъ всѣ кухарки страдаютъ. Плачутся и молчатъ.
А тутъ ужъ, извольте видѣть, баринъ и на зимней
квартирѣ... Да и не одни языки, а на прошлой
недѣлѣ и рябчиковъ привезъ со стороны. Потомъ я
слышала стороной, что вы ужъ и свѣжимъ мясомъ
недовольны отъ здѣшняго мясника и хотите покупать
на Сѣнпомъ рынкѣ изъ какихъ-то первыхъ рукъ.
— Откуда ты это узнала?
— Я, сударыня, женщина честная, а потому
должна объявить: горничная мнѣ это сказала, по-
тому что за столомъ у васъ съ бариномъ былъ раз-
Господа п слуги.
282
говоръ. Что-жъ, я говорю прямо. Мнѣ съ ней не
дѣтей крестить.
— Говорили мы объ этомъ, дѣйствительно, гово-
рили,—задумчиво произнесла Марья Петровна.—Но
что-жъ изъ этого?
— А то, что вотъ вамъ и причина. Вы себя
бережете, а я должна себя оберегать. Какъ хотите,
обидно.
— Намъ еще болѣе обидно. Вотъ видишь-ли, въ
лавкѣ, гдѣ ты берешь говядину, ставятъ за первый
сортъ восемнадцать копѣекъ за фунтъ, а на Сѣнномъ
рынкѣ такое-же мясо стоитъ пятнадцать копѣекъ
фунтъ. Баринъ справлялся
— Такое, да не такое. Мясо мясу рознь. Потомъ
сами будете жаловаться, что наваръ плохъ, а вѣдь
это все отъ мяса. На Сѣнпой за пятнадцать ко-
пѣекъ мясо лимопское, а здѣсь у нашего мясника
мясо черкасское.
— Черкасское, черкасское и тамъ.
— Ну, да что объ этомъ говорить! Богъ съ нимъ,
съ мясомъ, сударыня. Но дѣло, сударыня, не въ
этомъ. Дѣло въ обидѣ. Дѣло въ томъ, что я дохода
лишаюсь. Я женщина честная и потому передъ вами
не виляю, а говорю вамъ напрямки. Съ кого-же
я тогда возьму свое кухарочное положеніе! Вы жен-
щина вразумительная и должны все это понять.
Произошла пауза. Марья Петровна что-то обду-
мывала и, сидя около обѣденнаго стола, крутила
бахрому красной съ бѣлымъ чайной скатерти.
— Мпѣ жалко тебя, Варвара, — произнесла она
наконецъ. Ты хорошо стряпаешь, привыкла къ на-
шимъ вкусамъ. Не могу-ли я возмѣстить тебѣ то,
263
что тебѣ можетъ дать мясникъ? То-есть, прибавить
къ твоему жалованью. Что даетъ тебѣ мясникъ?
Вѣдь не уйму же онъ даетъ тебѣ денегъ. Такъ...
что-нибудь на кофей даетъ.
— Тутъ, сударыня, не въ одномъ мясникѣ сила,—
отвѣчала кухарка, улыбнувшись.—Мясникъ мясни-
комъ, а, кромѣ того, баринъ обижаетъ меня и на-
счетъ дичи. Не господское это дѣло дичь покупать.
Зеленщикъ тотъ, у котораго мы и дичь забираемъ,
тоже обижается, что рябчики на сторонѣ берутъ, и
черезъ это тѣснитъ мепя. Если всякую дичь въ
постороннемъ мѣстѣ баринъ будутъ брать, то что-
же въ зеленой-то нашей будемъ мы брать? Какія
такія закупки? Корешки для супу да капусту для
щей, а этотъ товаръ пустяковъ стоитъ, отъ него
кухаркѣ не много дашь.
— Милая, ты стѣсняешь свободу, стѣсняешь сво-
боду хозяевъ,—замѣтила Марья Петровна кухаркѣ.
— А вы стѣсняете свободу мою, такъ ужъ лучше
честь честью разойтиться,—отвѣчала кухарка.—Я
женщина честная, чужого никогда не брала, и прямо
напрямки вамъ все докладываю. Не угодно вамъ—
разойдемся.
— Правомъ покупать провизію самимъ мы пе
можемъ поступиться, это должно остаться за нами,
а потому ты мнѣ скажи —сколько-же тебѣ давали
мясникъ п зеленщикъ?
Кухарка опять улыбнулась.
— Тутъ не токма что мясникъ да зеленщикъ, а
и рыбакъ, сударыня. И это мнѣ обидно, что баринъ
въ прошлую субботу заѣхали сами на садокъ и ку-
пили судака и красной икры. Зачѣмъ это? Развѣ я
284
не могла-бы такой-же красной икры и такого-же
судака купить у нашего рыбака? Я заплатила-бы
ему тѣ-же самыя деньги, никакого-бы вамъ убытка
не было, а мнѣ отъ рыбака была-бы халтура,—ска-
зала кухарка.
— Ахъ, ужъ теперь и рыбакъ!
— А то какъ-же... Изъ-за этого живемъ... Жа-
лованья моего, сударыня, я вамъ прямо говорю,
мпѣ еле-еле па моего изверга хватаетъ. Вѣдь, вотъ
онъ теперь который мѣсяцъ безъ дѣла! Все ищетъ
мѣста швейцара, чтобы полегче работа была, оть
другихъ мѣстовъ отказывается, потому набалованъ
онъ, п ему трудно на тяжелую работу. И вотъ все
теребить, теребитъ меня. А ему жалованье отдамъ
такъ что-же мнѣ себѣ-то?.. Только халтура отъ ла-
вочниковъ и остается, а ея-то и нѣть.
— Ну, это ужъ дѣло исключительное. Сама вино-
вата, что даешь,—отвѣчала Марья Петровна.
— Нельзя не дать-съ. Онъ вышибетъ, силой
вышибетъ.
— Такъ мнѣ хочется знать, сколько-же тебѣ
даютъ мясникъ, зеленщикъ и рыбакъ?
— Да вѣдь это, сударыня, трудно-сказать... Какъ
званые гости у васъ—сейчасъ халтура и приба
вляется. Но, вотъ, вѣдь ужъ и со столовымъ ма-
сломъ тоже баринъ вздумалъ меня обижать...
— Позволь, позволь... Здѣшній лавочникъ ужасъ
что деретъ за масло и, кромѣ того, прогорклое
даетъ, оттого баринъ и купилъ полъ-пуда масла въ
складѣ. И лучше, и дешевле...
— Въ такомъ разѣ вотъ изъ-за всего этого и
увольте меня, сударыня,—проговорила кухарка.—
285
Мѣсто у меня есть, найдено мѣсто. Такое мѣсто,
гдѣ господа пи во что не входятъ. Тамъ барыня
молодая, живетъ па чужія деньги. Что ей рубль,
два, если она отъ одного купца заводчика десять
тысячъ въ годъ получаетъ, а мало будетъ, такъ ку-
пецъ этотъ и еще ей десять прибавить, потому, души
въ пей, какъ говорится, не чаетъ...
— Ну, это дѣло другое, — сказала Марья Пе-
тровна.—Такъ завтра уходишь?
— Могу и до послѣзавтра подождать. Я женщина
честная. Зачѣмъ мнѣ васъ притѣснять? Два дня
я вамъ еще постряпаю, а вы себѣ другую кухарку
ищите. Даже сама могу вамъ кухарку изъ своихъ
знакомыхъ предоставить. Можетъ быть, та и ужи-
вется при вашихъ порядкахъ. А я, сударыня, не
могу, извините. Такъ что-же сегодня стряпать?
Начинается заказываніе обѣда.
IV.
8ТРО. Господа сидятъ на террасѣ дачи и
пыотъ чай. Горничная докладываетъ, что
пришла наниматься, новая кухарка. Кухарку тре-
буютъ па террасу. Входитъ среднихъ лѣтъ жен-
щина въ пальто со стеклярусной бахромой, въ
яркомъ шелковомъ платкѣ па головѣ и съ зон-
тикомъ.
— Здравствуйте...—говоритъ она, кланяясь.—Ва-
шей милости кухарка требовалась.
— Да, намъ нужна кухарка,—отвѣчаетъ хозяй-
ка.—Вы отъ кого? Тебя кто прислалъ?
2ъ6
— Мясникъ прислалъ, сударыня.
— Ты у кого-же прежде-то жила?
— У двухъ генеральшъ жила. Сначала у гене-
ральши Безбрюпшной жила, домъ свой на Офицер-
ской имѣютъ, потомъ жила у генеральши Вѣдьми-
ной. Еликанида Порфирьевна Вѣдьмина. Можетъ
быть, изволите знать. Мужъ ихъ генералъ, около
Чернышева моста служитъ. Оттуда кульеры-то къ
намъ пріѣзжали. Потомъ у купцовъ Пѣтунковыхъ
жила... Два мѣсяца выжила. Да не особенно я
склонна къ купцамъ-то, потому—провизію гуртомъ
закупаютъ и все сами... А наша сестра этого пе
любитъ.
— А аттестаты у тебя имѣются отъ тѣхъ го-
сподъ, у которыхъ ты служила?—спросилъ хозяинъ.
— Да вѣдь какіе нынче аттестаты, сударь! Го-
спода всякій разъ въ раздраженномъ видѣ, когда
уходишь съ мѣста, и могутъ Богъ знаетъ что про-
писать. Коли ежели не заправилось на мѣстѣ и
сама уходишь — сердятся, зачѣмъ сама уходишь;
коли ежели не потрафила и сами отказываютъ —
сердятся, зачѣмъ не потрафила. Вы лучше вотъ у
мясника Груздева и зеленщика Корякина спро-
сите—никто обо мнѣ ничего, кромѣ хорошаго, пе
скажетъ.
— Какъ тебя звать-то?
— Варварой. А вотъ у генеральши Безбрюшипой
не хотѣли, чтобы я звалась Варварой, потому что
сама генеральша Варвара,—ну, я и звалась Софьей.
Не нравилось имъ, чтобы кухарка была подъ кад-
рель съ барыней. Ежели вы желаете, я и у васъ
буду Софьей, потому я за этимъ не гонюсь.
287
— Нѣтъ, ужъ зачѣмъ же?.. Будь Варварой. Намъ
все равно.
— Ну, Варвара, такъ Варвара. И мнѣ все равно.
Наша сестра льстится только, чтобъ мѣсто было хо-
рошее, выгодное.
— Такъ вотъ что, Варвара: ты стряпать-то
умѣешь ли?
— Какъ-же не умѣть-то, баринъ, ежели на гене-
ральскихъ мѣстахъ въ кухаркахъ жила?
— Ничего не значить. Живутъ и па генераль-
скихъ мѣстахъ, да стряпать не умѣютъ. Стрепня
стряпнѣ рознь. Намъ нужно, чтобы кухарка умѣла
стряпать хорошо, вкусно, чтобъ умѣла состряпать
вкусно, да умѣла-бы и подать красиво. А то что
за радость, если ты начнешь портить провизію.
— Зачѣмъ-же портить, сударь? Помилуйте... Ко-
нечно, супротивъ клубскаго повара я не возьмусь,
а только я и всякое сладкое могу... Желей ежели,
сладкій пирогъ, компотъ, мороженое.
— Обыкновенныя-то блюда стряпать умѣешь-лн,
напримѣръ: борщъ, щи, бульонъ сварить, соусъ
сдѣлать, говядину и дичь изжарить?
— Это сколько хотите. А вотъ развѣ ужъ какіе-
нибудь, тамъ, разносолы на французскій манеръ
такъ за это не возьмусь. У васъ па сколько пер-
сонъ стряпать-то?
— Шесть человѣкъ насъ и трое прислуги, стало-
быть—девять. Семья порядочная.
— Чѣмъ больше, тѣмъ лучше. Этого хорошая
кухарка съ понятіемъ не боится и даже любитъ.
— Разъ въ недѣлю гости у насъ. Надо ужинъ
состряпать.
2«8
— Да хоть и чаще, такъ еще пріятнѣе. Сами
знаете, сударь: больше кухарка провизіи закупаетъ,
больше и ей отъ лавокъ на помаду очиститься мо-
жетъ. Я, сударь, говорю прямо... Что-жъ тутъ
скрываться? Вѣдь ужъ положеніе извѣстное... Всѣ
мы отъ мясниковъ и отъ лавочниковъ получаемъ
халтуру. Стало-быть, вамъ въ обыкновенные дни
завтракъ и обѣдъ, а когда гости бываютъ, то и
ужинъ?..
— Да... Жалованье у насъ восемь рублей и го-
рячее отсыпное.
Жалованье-то маловато. Я все за десять руб-
лей по мѣстамъ жила. Правда, тамъ на своемъ го-
рячемъ, да вѣдь это мы въ составъ не принимаемъ,
потому—отъ господскаго стола чай всегда остается
и кухарка имъ пользуется. Тоже и кофей... Вы
ужъ не скупитесь, жалованья-то рубликъ прибавьте.
— Нѣтъ, ужъ у насъ положеніе восемь рублей.
— Ну, хорошо, за рублемъ я не погонюсь. По-
правлюсь, такъ авось, и-сами прибавите. А какъ у
пасъ для кухарки помѣщеніе?
— Тамъ отъ кухни есть отгороженъ уголокъ.
Уголокъ съ окномъ.
—- Надо посмотрѣть какой, потому — у меня и
кровать, и комодъ, и сундукъ, и зеркало, и два
Божьихъ милосердія. А главное, чтобъ помѣститься
одной, безъ другой прислуги, чтобъ комната была
моя собственная. Это ужъ я напередъ говорю, а
иначе я не согласна, — потому, сударь, надо тоже
и гостей принять.
— Вотъ насчетъ гостей-то мы не очень любимъ, -
замѣтилъ хозяинъ.
289
— А мы не очень любимъ, кто это запрещаетъ.
Нѣтъ, ужъ, сударь, безъ этого нельзя; какъ вамъ
угодно, нельзя. Кромѣ того, должна вамъ объявить,
говорю прямо, что хотя я по паспорту и дѣвушка,
стыдиться тутъ нечего, но у мепя другъ есть, въ
кучерахъ онъ. Такъ вотъ-съ, чтобъ ужъ его не
гнать, коли онъ изрѣдка останется, потому—мы съ
нимъ пятый годъ живемъ душа въ душу.
— Вотъ это ужъ совсѣмъ неловко.
Хозяинъ сдѣлалъ гримасу. Поморщилась и хо.
зяйка.
— Что-же тутъ, сударь, неловкаго, коли завсегда
одинъ и тотъ-же? Вотъ ежели-бы разные... сегодня
рыжій, завтра черный... Да на это я и грѣха на
душу не возьхму, я себя соблюдаю. Опять-же кучеръ
этотъ человѣкъ смирный. Онъ на Обводной канавѣ
у нѣмца, у заводчика четыре года живетъ и воды
не замутилъ.
Хозяинъ и хозяйка взглянули другъ на друга
и перекинулись нѣсколькими французскими сло-
вами.
— Ну, и на это я согласенъ, ежели будешь хо-
рошо стряпать,—сказалъ хозяинъ.
— Да ’какъ-же худо-то стряпать, помилуйте! Я
у двухъ генеральшъ жила и тѣ были довольны,
такъ чего-жъ вамъ-то ужъ сомнѣваться!
— Всякія генеральши бываютъ. Другая гене-
ральша будетъ довольна только тѣмъ, что прови-
зія въ кастрюлѣ или па сковородѣ побывала, а мы
желаемъ, чтобы помимо этого было и хорошо приго-
товлено.
— Останетесь довольны, заслужу.
19
290
— Прежде чѣмъ покончить съ тобой, я попрошу
тебя состряпать мнѣ пробный обѣдъ.
— Это можпо-съ, а только ужъ позвольте и мнѣ
уговориться, чтобъ набѣло вышло, потому — такъ
зря стряпать я буду зачѣмъ-же?.. Ежели не под-
ходитъ, то и стряпать не для чего.
— Какія-же еще твои требованія?
— А такія, чтобъ вотъ гостей моихъ пе безпо-
коить—это разъ; а во-вторыхъ, чтобъ и самой мнѣ
со двора безпремѣнно разъ въ недѣлю уходить.
Потомъ не осудите, коли я и ночевать иной разъ
домой не приду. На утро во-время я приду и буду
па своемъ мѣстѣ, а только ужъ ежели заночую
гдѣ-нибудь, такъ безъ стѣсненіевъ. Я нарочно
впередъ говорю: уговоръ лучше денегъ. Потомъ-съ...
Это прежде всего... чтобъ провизію мнѣ самой за-
купать и чтобъ господа въ это дѣло не вступались.
— Провизію у пасъ покупаетъ кухарка, но иногда
и хозяйка.
— Нѣтъ, ужъ чтобъ этого не было, а то только
ссора одна. И сухой провизіи, къ примѣру, крупы,
муки, масла—тоже оптомъ пе покупать.
— Нѣтъ, на это я не согласенъ,—отрицательно
покачалъ головой хозяинъ.
— А коли вы не согласны, то и я не согласна.
Я воровать не буду, а только чтобъ ужъ все мнѣ
покупать и чтобъ отъ лавочниковъ халтура мнѣ
очищалась. Помилуйте, наша сестра изъ-за того
только и на мѣсто идетъ, чтобы нажива была.
— А жалованье?
— Да какое-же это жалованье восемь рублей!
Половину этого жалованья я своимъ гостямъ на
291
пивѣ проугощаю. Жалованье мы не очень цѣнимъ,
главное для насъ нажива. Такъ не согласны? —
спросила кухарка еще разъ и, получа отрицатель-
ный отвѣтъ, сказала: — Ну-съ, затѣмъ прощайте,
извините, что не сошлись. По виду вы и хорошій
баринъ, да ужъ очень серьезны.
V.
ВАРВАРА Герасимовна Фелисатова, какъ по-
учившаяся все-таки три-четыре года въ гим-
назіи, не любила сама стряпать и тяготилась даже
просмотромъ кухаркиныхъ счетовъ, которые той
писалъ лавочный мальчишка за чашку кофею,
передъ Пасхой все-таки выходила въ кухню и по-
могала дѣлать кухаркѣ куличи и пасху. Вотъ и
сегодня она въ кухнѣ, подвязала холщевый пе-
редникъ и лущитъ миндаль и промываетъ изюмъ
для пасхальныхъ яствъ, тогда какъ кухарка про-
тираетъ сквозь рѣшето творогъ. Варвара Гераси-
мовна дама лѣтъ за тридцать, полная, но не обрюз-
глая и могущая еще нравиться. Кухарка Анисья—
тоже ея лѣтъ, скуластая, съ маленькими калмыц-
кими глазами и съ челкой на лбу. На рукѣ она
носитъ постоянно серебряный браслетъ—„для рев-
матизма“, какъ опа говоритъ, и питаетъ слабость
къ польскимъ сапогамъ и пуховымъ подушкамъ,
которыхъ у нея, на хорошо прибранной кровати
съ бѣлой покрышкой съ кружевами, всего штукъ
пять или шесть. Во время работы Анисья то и
дѣло заговариваетъ съ барыней о постороннихъ
19*
292
предметахъ. Барыня ей отвѣчаетъ свысока и не-
охотно.
— А вотъ тоже я васъ, барыпя, давно хотѣла
спросить,—опять начинаетъ кухарка.—Правда, что
для прислуги хотятъ клубъ открыть?
— Какой клубъ? Не слыхала.
— А вотъ какъ у чухонъ. Докторская кухарка
чухонка Анна туда ходитъ по субботамъ. Тамъ
танцы бываютъ, театръ по ихнему представляютъ
и кружка пива шесть копѣекъ стоитъ.
— Докторская кухарка даже вовсе не чухонка,
а латышка.
— Ну, это все равно. У нихъ также не попъ, а
пасторъ и молятся они по-чухонски. Такъ вотъ
она каждую субботу въ клубъ...
— Странно. Неужто ее каждую субботу отпу-
скаютъ?
— Ну, не каждую субботу, такъ черезъ субботу.
Такъ ужъ она и нанималась съ условіемъ, чтобъ
ее пе задерживали. И ужъ въ эти дни она раньше
какъ къ тремъ часамъ ночи пе вернется.
— Врешь ты, кажется. У доктора то и дѣло по
субботамъ гости бываютъ. Кто-же тогда ужинъ
стряпаетъ?
— Ну, иногда-то она уважаетъ имъ и остается.
А вотъ по воскресеньямъ утромъ, какъ въ ихъ чу-
хонской церкви служба—она ужъ ни за что дома не
останется. Надѣнетъ шелковое платье, тальму,
шляпку—и въ церковь. Тогда ужъ господа на хо-
лодномъ завтракѣ сидятъ.
— Да что ты врешь!
— Вѣрно-съ. О на по книжкѣ живетъ и тамъ въ
293
книжкѣ у ней сказано: „я-же, докторъ, обязуюсь
Анну отпускать въ клубъ черезъ субботу"... Также
п насчетъ церкви обозначено.
— Не можетъ быть.
— Сама книжку видѣла, барыня.
— Да вѣдь ты читать не умѣешь.
— Кто вамъ сказалъ! Я писать не умѣю, а чи-
тать я въ лучшемъ видѣ... Вотъ ежели какая вы-
вѣска—портерная, трактиръ или лабазъ—я завсегда
прочту. Тамъ въ книжкѣ у пей также сказано,
чтобъ и къ праздникамъ ей ситцу на платье не
дарить, а дарить шерстяную матерію.
— Что ты, что ты! Никогда не повѣрю, чтобъ
докторъ, благоразумный человѣкъ, такое условіе
подписалъ,—отрицательно покачала головой Вар-
вара Герасимовна.
— А вотъ подписалъ. Она стряпаетъ хорошо.
Она кухарка за повара и докторъ ей двѣнадцать
рублей жалованья платитъ.
— Что двѣнадцать рублей жалованья платитъ—
можетъ быть, а что такое условіе подписалъ—не
вѣрю.
— Вы, барыня, себя съ нимъ не равняйте. Вы
человѣкъ невѣроятный. Вы вонъ къ корешкамъ
иногда привязываетесь, зачѣмъ много, а докторша
прямо говоритъ Аннѣ: — „бери больше, но только
чтобы вкусно было".
— Какъ ты смѣешь мнѣ говорить, что я при-
вязываюсь! Когда-же я къ тебѣ привязывалась? —
возвысила голосъ Варвара Герасимовна.
— А вчерась-то. Забыли? Я вамъ показываю
расходъ на лукъ, а вы кричите: „опять восьмушка
294
луку!" Повѣрьте, барыня, я лишняго не возьму,
я не такая. А если-бы и взяла, то кухарку въ
корешкахъ, да въ лукѣ никогда не усчитаете. Въ
мясѣ усчитаете, въ маслѣ усчитаете, а въ кореш-
кахъ—ни въ жизнь. А только зачѣмъ я буду по-
казывать, чего я не брала? Я женщина честная.
Мнѣ чужого не надо. У меня зеленщикъ обложенъ
въ рубль за то, что я въ его лавкѣ зелень и ди-
чину беру—больше мнѣ и не надо. И вотъ теперь,
въ четвергъ страстной, какъ передъ Истиннымъ
говорю, что отъ зеленщика я рубль на кофей имѣю
и это за грѣхъ не считаю, потому вашимъ добромъ
я на грошъ не пользуюсь. Ни у меня солдата, ни
у меня двоюроднаго брата, какъ это у другихъ
кухарокъ бываетъ. Была дѣвушка глупа, была не-
осторожна, имѣла при себѣ слесаря—и все время
безъ гроша сидѣла и съ синяками ходила. А те-
перь довольно. Зато у меня и дюжина рубашекъ
новыхъ теперь есть, простыни съ прошивками,
перину изъ господскаго пера прикопила, шесть
подушекъ и завсегда я обумшись и одѣмшись
хорошо.
— Зачѣмъ ты это все мнѣ говоришь? — пожала
плечами Варвара Герасимовна.
— Чтобы вы понимали, что я дѣвушка вразу-
мительная,—отвѣчала Анисья.— Замужъ—сколько
угодно, замужъ я съ удовольствіемъ пойду, найдись
только швейцарикъ какой или вахтеръ подходящій,
а такъ я не согласна. Зачѣмъ баловать!
— Ну, все это и знай про себя.
— Нѣтъ, вѣдь это я такъ къ слову, — продол-
жала Анисья.—А не найдется никого, такъ и не
295
надо. Дѣвочка у меня была въ деревнѣ отъ него,
изверга, по теперь она померши—и я вольный ка-
закъ. Одно вотъ только - жалованье маловато.
— Восемь-то рублей на всемъ готовомъ?! Вѣдь
ты горячее отсыпное получаешь.
— Ахъ, барыпя! Шесть рублей хорошіе польскіе
сапоги стоютъ.
— Зачѣмъ-же ты польскіе покупаешь?
— Не могу. Люблю, чтобы чисто одѣмшись быть.
Да плохіе-то сапоги, вы думаете, выгоднѣе? Хуже-съ.
Не напасешься. Вы ужъ поговорите съ бариномъ
и послѣ Пасхи мнѣ лишній рублишко... Такъ ужъ,
чтобы для ровнаго счета девять рублей было.
— У насъ положеніе восемь. Ты получаешь во-
семь, горничная восемь,—сказала Варвара Гераси-
мовна.
— Кухарка всегда больше горничной должна
получать. Кухарка цѣлый день у плиты жарится.
— А паша горничная со стиркой. Она то около
корыта, то около лоханки стоитъ. Это стоитъ плиты.
— Да вѣдь стирка-то только два раза въ мѣсяцъ,
а я каждый день у плиты. Опять-же горничной
пѣтъ, нѣтъ да и ваше старое платьишко перепа-
детъ. Ну, и доходы. Вотъ придетъ Пасха, ей за
христосыванье гости будутъ на кофей давать, а я
какъ оплеванная. Кто ко мнѣ въ кухню заглянетъ!
— Зато ты съ лавочниковъ получаешь. Сама-
же говоришь, что у тебя зеленщикъ рублемъ
обложенъ.
— Обложенъ. И за грѣхъ не считаю, потому
тутъ я не ваше беру. И мясникъ рубль даетъ, и
мелочной лавочникъ даетъ. А у горничной тоже
296
свои доходы. Вы думаете, изъ свѣчной лавки, гдѣ
она керосинъ и мыло забираетъ, ей не даютъ? Тоже
даютъ. Вы посмотрите, вѣдь она помады никогда,
для себя не покупаетъ, миндальнымъ мыломъ за-
всегда моется—и все изъ свѣчной лавки. Нѣтъ,
ужъ вы рубликъ-то прибавьте. Вѣдь вотъ ужъ на
дачу поѣдемъ, такъ съ зелепщикомъ-то придется
распрощаться.
— Съ здѣшнимъ распрощаешься — на дачѣ но-
ваго найдешь.
— Ой! Гдѣ ужъ тамъ! Сами изъ возовъ у про-
ѣзжающихъ огородниковъ будете зелень брать,
такъ съ какой-же стати онъ мнѣ-то халтуру давать
будетъ.
— Можешь быть спокойна. Не люблю я зани-
маться покупкой провизіи.
— Соблазнитесь, барыня. На дачѣ разносчики
къ душѣ пристаютъ, прямо па балконы лѣзутъ,
безъ денегъ товаръ оставляютъ, только-бы барынь
покупательницъ къ себѣ заполонить. И опять я,
барыня, васъ хотѣла попросить...
— Что такое?
— А то, что вѣдь ужъ извѣстно, нашей сестрѣ,
отъ васъ на Пасху положеніе...
— Подарокъ?
— Да. Такъ ужъ подарите мнѣ лучше вмѣсто
шерстяного платья шляпку съ крыльями. Что
платье въ пять-шесть рублей, что шляпка въ ту-
же цѣну...
— Гмъ... А ты почемъ знаешь, что я тебѣ буду
шерстяное платье дарить?—улыбнулась барыня.
— А то неужто ситцевое? Что вы, барыня! Нынче
Н. А. Лсйкнпъ.
297
господа-то какъ будто даже стыдятся ситцемъ при-
слугу дарить. Да ужъ и какая это прислуга, ко-
торая ситецъ приметъ. Самая послѣдняя баба—
капорка и та норовитъ шерстяное взять. Вонъ су-
домойка у генерала по пашей лѣстницѣ. „Взять,
говоритъ, возьму, коли мнѣ сптцу подарятъ, а
только и сейчасъ-же и паплюю па кухню. Въ са-
мый первый день праздника уйду. Пусть па празд-
никахъ поваръ валандается безъ судомойки". Такъ
ужъ пожалуйста, барыня, лучше мнѣ шляпку съ
крылышками вмѣсто платья.
Барыня молчала.
ѴЬ
/Ѵті’О. Баринъ и барыня только-что встали.
Ѵс Проходя изъ спальни черезъ корридоръ въ
столовую пить утренній кофе, они натолкнулись
на женщину въ согбенномъ состояніи около ведра
и мывшую полъ.
— Груша, это ты? — спросила барыня, но тот-
часъ-же спохватилась и сказала:—Ахъ, нѣтъ, это
не Груша, это чужая женщина. Откуда ты, милая,
взялась?
— Я, барыня, поденщица, — отвѣчала, выпрям-
ляясь около ведра, курносая, растрепапная жен-
щина съ подоткнутой юбкой у платья и съ голыми
ногами.—Ваша Груша меня полъ мыть наняла.
— Какъ наняла? Зачѣмъ? Съ какой стати?—вос-
кликнула барыня.—Она обязана сама мыть. Вѣдь
у насъ только одинъ корридоръ и есть, который
мыть надо, а остальные полы полотеры натираютъ.
Господа и слуги.
298
— Я, барыня, ‘ на свой счетъ наняла, а пе па
вапіъ, — откликнулась изъ столовой горничпая и
показалась въ корридорѣ съ тряпкой и щеткой.
Это была опрятно п даже нѣсколько франтовато
одѣтая молодая женщина съ завиткомъ на лбу и
лукавыми глазами.
— Но отчего-же ты сама не моешь? — спросила
барыня.
— Не могу-съ. Голова кружится послѣ того и
такой-же мигрень, какъ у васъ.
— Вотъ какъ...—улыбнулась барыня.
— Да-съ. Мпѣ свое здоровье дороже тридцати
копѣекъ. Опять-же полъ мыть въ сапогахъ нельзя,
а какъ только я разуюсь и босикомъ по полу —
сейчасъ у меня насморкъ и зубы...
Барыня и баринъ вошли въ столовую и сѣли за
кофе. Барыпя была пожилая, тощая, кислая, жел-
тая. Баринъ былъ тоже пожилой, лысый, но съ
добродушнымъ, веселымъ лицомъ и, въ противо-
положность барыпѣ, съ объемистымъ брюшкомъ.
Горничная обметала перовкой и тряпкой пыль съ
мебели. Баринъ, пользуясь случаемъ, что барыня
вошла въ столовую первая и была къ нему спиной,
подходя къ столу, подмигнулъ горничной и погро-
зилъ ей пальцемъ, а горничная оглянулась па ба-
рыню и видя, что та не смотритъ, показала ему
языкъ.
— Новость для меня, что ты начинаешь изъ себя
такую нѣжную разыгрывать,—сказала барыня гор-
ничной, наливая мужу кофе.
— Никакой тутъ нѣтъ новости, коли я такая-же
нервная женщина, какъ и вы.
_299
— Прикуси свой языкъ! Какъ ты смѣешь себя
со миой сравнивать! Вотъ еще что выдумала! —
огрызнулась на нее барыня.—Дура!
— Зачѣмъ-же вы ругаетесь, барыня? Я васъ не
трогаю и съ учтивостью...
— Еще-бы ты меня трогала! Семенъ Алексѣичъ,
а ты слушаешь и молчишь! — обратилась барыня
къ барину.
Баринъ весь съежился и отвѣчалъ:
— Да что-же я могу, душечка? Я ничего пе
могу... Не груби, Груша! Какъ ты смѣешь! —
отнесся онъ къ горничной.
— Чѣмъ-же я грублю? Позвольте... Говорить-то
все можно.
— Ну, довольно, довольно.
Пауза. Горничная продолжаетъ стирать съ мебели
пыль и изъ-за спины барыни дѣлаетъ барину гри-
масы. Черезъ минуту опа говоритъ:
— И опять-же безъ ссоры, а честь честью должна
я вамъ, барыня, сказать, что и двери я мыть не
стану. Съ васъ я денегъ за мытье пе спрошу, а
двери будетъ мыть поденщица и подоконники
тоже...
— Однако, ты нанималась съ мытьемъ всего
этого,—сказала барыня.
— Мало-ли что нанималась! Нанималась, была
здоровою, а теперь и нервы, и все этакое...
— Нервы! А въ деревнѣ-то ты съ какими нер-
вами жила? Поди, тамъ...
— Про деревню нечего говорить. Послѣ деревни
я уже отполировалась и не могу черной работой
заниматься.
300
— Нѣтъ, пѣтъ, не желаю я этого!
— Позвольте... Да вѣдь вамъ никакого убытка
не будетъ.
Горничная перешла съ неровной и тряпкой въ
гостиную. Супруги остались одни.
— Какова?—обратилась барыня къ барину.
Баринъ опять съежился.
— Конечно, оно, съ одной стороны, какъ будто
и того...—сказалъ онъ.—Но если взять съ другой
стороны, то вѣдь и изъ простого класса бываютъ
больныя женщины.
— Понесли чушь!
Барыня махнула рукой. Баринъ продолжалъ:
— Отчего-же непремѣнно чушь? Я сужу на
основаніи данныхъ... Въ деревнѣ, среди простыхъ
женщинъ даже еще болѣе есть нервныхъ...
— Ври, ври! Какъ тебѣ не стыдно!
— Вовсе не вру. Всѣ эти кликушества, такъ на-
зываемыя порчи, развѣ это не нервные припадки?’
И наконецъ, если судить по человѣчеству...
— Стало-быть, вы хотите, чтобы мы платили за
нее поломойкѣ?
— Зачѣмъ-же мы, если опа сама вызывается?
Но говоря, положа руку на сердце и принимая во
вниманіе ея болѣзнь...
— Болѣзнь! Ты посмотри на нее хорошенько.
Мурло лопнуть хочетъ.
— Охъ, полнота ничего не доказываетъ. Ты по-
смотри на меня... Вотъ я, напримѣръ, полный че-
ловѣкъ, а развѣ я здоровъ?
— По пятп рюмокъ водки за обѣдомъ пьешь,
ѣшь за троихъ, такъ, разумѣется, здоровъ какъ быкъ.
301
— Зачѣмъ-же такія слова? Да наконецъ, и быки
больные бываютъ.
— Такъ вы хотите, чтобы Аграфену отъ поло-
мойства освободить?.. Прекрасно. Потакайте. Тогда
она намъ на шею влѣзетъ и поѣдетъ.
Вошла горничная и сказала:
— Предупреждаю васъ барыня, что я теперь,
при моей болѣзненности, даже и маленькую стирку
стирать не стану, а буду нанимать поденщицу.
— Что? Что такое? Стирку стирать не станешь?—
воскликнула барыпя.
— Еще-бы вы въ маленькую стирку начали ва-
лить салфетки и скатерти! Не могу. Какъ хотпте,
а не могу... Буду здорова—другое дѣло.
— Нѣтъ, ужъ этого я не позволю! Поденщица
все бѣлье разворуетъ.
— Какъ-же она разворуетъ, если я буду смо-
трѣть. Вы съ меня спрашивайте. Я буду въ отвѣтѣ.
А за поденщицу я буду платить, а не вы...
— Нельзя этого допустить, все равно нельзя.
Иначе для чего-же ты-то будешь въ домѣ? Для
украшенія, что-ли?
— Ну, тогда мнѣ нужно въ больницу ложиться
или на квартирѣ отдохнуть. Пожалуйте разсчетъ и
паспортъ.
Объявивъ это, горничная вышла опять въ го-
стиную.
— Вотъ къ чему это все и клонилось. Накопила
у насъ денегъ и хочетъ въ углу пожить,—прого-
ворила барыня.—Надо нанимать новую горничную.
Баринъ опять съежился.
— Мое дѣло сторона. Ты хозяйка. Но, по-моему,
302
ее надо оставить. Болѣзнь... Болѣзнь всегда ува-
жается. А мы изъ-за ея болѣзни пе потерпимъ
даже п никакого убытка.
— Поблажка, поблажка—вотъ чего я не люблю,—
стала сдаваться барыня.
Горничная проносила ведро грязной воды изъ
умывальника, направляясь въ кухню. •
— Такъ вотъ п потрудитесь мнѣ дать отвѣтъ:
согласны вы пли не согласны,—сказала она барынѣ
и барину.
— Хорошо, хорошо. Пусть будетъ по-твоему.
Плати поденщицѣ. Но чтобъ это было только па
время твоей болѣзни.
— Мерси васъ.
Барыня ушла изъ столовой. Черезъ минуту гор-
ничная возвращалась изъ кухни съ пустымъ вед-
ромъ. Баринъ былъ одинъ. Она фамильярно тро-
нула его рукой по плечу, улыбнулась и произнесла:
— Давайте скорѣй денегъ, чтобы поломойкѣ
отдать. За сегодняшній полъ три гривенника, да
за вчерашнюю маленькую стирку шесть гривенъ.
А для ровнаго счета давайте ужъ три рубля.
— Шельма! — проговорилъ ей баринъ, подмиг-
нулъ п вынулъ изъ кошелька три рубля.
ѴП.
Й ОЖИДАЯ барыня въ линючей ситцевой блузѣ
и съ крысинымъ хвостикомъ вмѣсто косы
на затылкѣ бѣгала по комнатамъ, фыркала и го-
рячилась.
303
— Нѣть, это просто изъ рукъ вопъ!—говорила
опа.—Нигдѣ, нигдѣ пыль не стерта.
— То-есть какъ: нигдѣ? Вездѣ стирала, но вѣдь
пыль ужъ такая вещь, что вотъ ты ее сотрешь, а
она опять насядетъ,—отвѣчала молоденькая, кокет-
ливая горничная съ косымъ проборомъ въ волосахъ,
быстроглазая и въ ловко сшитомъ шерстяномъ
платьѣ, поверхъ котораго спереди былъ пришпиленъ
бѣлый передникъ.
— Не смѣть возражать! Будто я пе вижу, что
ты не стирала пыли!—топнула ногой барыня, маз-
нула по столу пальцемъ, поднесла его къ носу гор-
ничной и прибавила:—На, понюхай.
Горничная отшатнулась.
— Зачѣмъ-же вы въ носъ-то тыкаетесь! Я сотру,
ежели гдѣ пыль.
— Сотру! Ты это должна была раньше сдѣлать,
а ты дрыхпешь до десяти часовъ. Господа встаютъ
въ десять часовъ, и ты вмѣстѣ съ ними.
— Вовсе и не вмѣстѣ съ вами, а завсегда ужъ
въ семь часовъ утра па ногахъ. Поспишь при вашей
работѣ, какъ-же!
— Не груби, тебѣ говорятъ! А паутппа? Сколько
разъ я тебѣ говорила, чтобы ты смела эту паутину
въ углу, а ты и ухомъ не ведешь.
— Да вѣдь передъ праздниками обметали паутину,
такъ неужто-же опять? Паутина только передъ
праздниками...
— А если послѣ праздниковъ паутппа появится,
такъ, стало-быть, въ грязи сидѣть? Себя, небось,
припомадила... Вопъ какъ передникъ-то раскрахма-
304
лила и какія фалборки вывела! А что для господъ—
тебѣ и горюшка мало.
— Только ругаетесь, только ругаетесь.
— Молчи. Сейчасъ возьми тряпку и обмети вездѣ
пыль.
Горничная принялась вытирать пыль.
— Нигдѣ, нигдѣ не вытерто,—продолжала барыня,
пробуя по мебели пальцемъ.—А небось, придетъ
праздникъ, такъ подарокъ тебѣ подай. Отъ ситцу
носъ воротишь. Подавай тебѣ шерстяную матерію.
— Нынче ужъ ситцу-то и самые простонародные
мужики своимъ кухаркамъ не дарятъ,—бормотала
горничная.
— Поговори еще! Поговори! Батюшки! Да ни какъ
у тебя и полъ не метенъ? Не метенъ и есть. Вонъ
окурокъ папироски валяется, вонъ спичка... Не
метенъ.
— Да зачѣмъ-же его месть-то, ежели въ три
часа полотеры придутъ? Придутъ, натрутъ и под-
метутъ.
— Да заткни ты свой роть-то поганый!
— Зачѣмъ затыкать? Не нравлюсь, такъ отка-
жите.
— Да я-бы давно тебя, дуру, отказала, да ба-
ринъ... Благодари барина. Баринъ тебя жалѣетъ.
„Откажешь, говоритъ, отъ мѣста, а дѣвчонка спу-
тается".
— Не спутаюсь, будьте покойны. На свободѣ,
можетъ, сама барыней стану. Давно ужъ люди до-
жидаются, чтобы меня барыней сдѣлать.
— Ахъ, мерзавка! Ахъ, что опа говоритъ! Погоди,
я барину скажу! Авось, онъ перестанетъ за тебя
305
заступаться. Михаилъ Миронычъ! Михаилъ Миро-
нычъ! Слышите, что Лизутка-то говоритъ?
— Что такое, матушка?—послышалось изъ каби-
нета.
Барыня вбѣжала въ кабинетъ. Баринъ, пожилой
человѣкъ съ лысиной и въ очкахъ, сидѣлъ у пись-
меннаго стола и просматривалъ газеты. Барыня
начала повѣствовать:
— Я ей говорю: выгнать-бы тебя, да баринъ
жалѣетъ. А она мнѣ:" гоните, говоритъ, авось, сама
барыней сдѣлаюсь". Каково!
— Ну, что объ этомъ разговаривать! Глупая дѣв-
чонка и больше ничего,—отвѣчалъ баринъ, отры-
ваясь отъ чтенія и вскидывая па лобъ очки.
— Глупая? Нѣтъ, вовсе она не глупая. Ей одно
слово, а она десять въ отвѣтъ.
— Да какъ-же вамъ не отвѣчать-то, ежели вы
ругаетесь, чего нѣтъ хуже: и подлая, и мерзавка!—
раздался изъ другой комнаты голосъ горничной.
— Слышите? Слышите? Нѣтъ, силъ моихъ больше
не хватаетъ съ этой дѣвчонкойі Сердиться мнѣ
вредно, ты самъ знаешь, у меня порокъ сердца.
Буду браниться—себѣ поврежу. А ты молчишь. Ахъ
ты, Господи! Да она и твой кабинетъ пе убирала.
Видите, какъ вы вчера карандашъ чинили, такъ и
по сейчасъ стружки валяются на полу.
— Сегодня, сегодня чинилъ карандашъ, а не
вчера,—сказалъ баринъ.
— Удивляюсь, какъ вы любите прислугу выго-
раживать! Позвольте, позвольте... Да у васъ и са-
поги она не вычистила. Совсѣмъ рыжіе сапоги на
ногахъ.
20
300
— Это, душечка, я самъ виноватъ. Я самъ ихъ
съ вечера изъ спальни не выставилъ—вотъ она и
не вычистила.
— Хорошо, хорошо. Потворствуйте прислугѣ!
— Да гдѣ-же я потворствую?
— Кто не потворствуетъ, тотъ даетъ выговоръ,
а вы сидите, сопите носомъ и выгораживаете дѣв-
чонку. Чортъ плѣшивый! Столбъ фонарный! Исту-
канъ безчувственный!—выбранила барыня мужа.—
Барыня приказываетъ, сердится, а ты вы какъ ни
въ чемъ не бывало! Понятное дѣло, что она меня
черезъ это не боится. Мужчина-ли крикнетъ па при-
слугу, или женщина! Женщина слабое существо.
Баринъ тяжело вздохнулъ.
— Да ужъ ладно, ладно. Сейчасъ я ей задамъ
хорошую головомойку,—сказалъ онъ. — Уйди ты
только пожалуйста. Не вмѣшивайся.
— Я уйду, но знайте, что вѣдь я все услышу
въ спальнѣ. И ежели вы ее хорошенько не пробе-
рете—ни на какія ваши заступничества не по-
смотрю и сейчасъ со двора сгоню. Пускай пропадаетъ.
Барыня вышла изъ кабинета.
— Лиза! Поди сюда! — крикнулъ баринъ гор-
ничную.
Въ кабинетъ вошла горничная, насмѣшливо улы-
баясь.
— Что? Досталось вамъ?—тихо прошептала она,
подходя къ столу.—А васъ такъ и надо. Такъ вамъ
и надо, измѣнщику. Сколько времени сулитесь
мнѣ квартирку нанять, и все только на посулѣ,
какъ на стулѣ.
— Молчи ты пожалуйста,— пробормоталъ баринъ
307
сквозь зубы и тотчасъ-же крикнулъ на нее:—Ежели
ты хочешь лѣниться, Лиза, то намъ пе надо лѣн-
тяекъ! И безъ тебя прислуга пайдется. Это я тебѣ
въ послѣдній разъ!..
— Ахъ, скажите пожалуйста, какія строгости!—
прошептала горничная, обернулась къ дверямъ, по-
смотрѣла, не подсматриваетъ-ли барыпя, и сдѣлала
барину носъ изъ руки.
— И наконецъ, ты грубишь барынѣ!—продолжалъ
громко баринъ.—Какъ ты смѣешь барынѣ грубить!
Грубіянка! Чтобъ этого больше не было!
— Хорошенько ее! Хорошенько!—кричала изъ
спальни барыня.
— Ахъ, старая хрычевка! Еще науськиваетъ,—
пробормотала горничная.
— Да молчи ты, сорванецъ-дѣвчонка!—прошеп-
талъ баринъ и снова закричалъ: —Въ послѣдній
разъ тебѣ говорю: ежели грубости повторятся—не
жить тебѣ у насъ. Паспортъ въ руки и вонъ.
— Только этого и дожидаюсь.
— Безъ разсчета даже сгоню. Такъ ты и знай!
— И не нужно мнѣ вашего разсчета. Купите
только обѣщанные золотые часы съ цѣпочкой и
наймите комнату отъ жильцовъ со столомъ.
— Да удержись ты, дьяволенокъ!—опять процѣ-
дилъ сквозь зубы баринъ.
Вмѣсто отвѣта горничная протянула руку и сбила
у барина на головѣ прядь волосъ, зачесанную на
лысину.
Баринъ вспыхнулъ.
— Лиза! Что-же это такое? Я ужъ и въ серьезъ
20*
308
буду сердиться,—прошипѣлъ онъ, поправляя во-
лосы.
— Да сердитесь, чортъ съ вами! Плевать мнѣ.
Послышались шаги барыни.
— Тсъ...—погрозилъ горничной баринъ, всталъ
съ кресла, принялъ грозную позу и крикнулъ
горничной:
— Вонъ, грубіянка! И чтобъ это было въ послѣд-
ній разъ.
Горничная сначала показала барину языкъ, а
потомъ, потупясь, стала уходить изъ кабинета. Въ
дверяхъ она встрѣтилась съ барыней.
VIII.
ЙАСХАЛЬНЫЕ ДНИ. Въ мелочную лавочку
входитъ франтоватая молодая горничная въ
сѣромъ байковомъ платкѣ, накинутомъ на голову,
лущитъ кедровые орѣхи и, наконецъ, произноситъ:
— Дайте за пять копѣекъ десятокъ папиросъ
„Купидонъ", только, пожалуйста, которыя получше.
Стоящій за прилавкомъ рыжебородый лавочникъ
въ чистомъ передникѣ лукаво улыбается и гово-
ритъ:
— Слышалъ я, что даже въ Американскихъ зем-
ляхъ, ежели входятъ въ лавочку и видятъ знако-
мыхъ личностевъ, то съ ними христосуются.
— Такъ вѣдь то въ Американскихъ земляхъ.
Тамъ мужиковъ нѣтъ. А мнѣ великъ интересъ съ
сѣрыми мужиками христосоваться!—отвѣчаетъ гор-
ничная. .
309
— Ой! Ужъ будто и сѣрые? А мы къ осени но-
ровимъ въ люди выйти и свою собственную ла-
вочку открыть. Христосъ воскресъ, Пашенька!
— Пашенька, да не для васъ. Пожалуйста, по-
жалуйста... не распространяйте ваши лапы.
— Пасха-съ... Закопъ... Генералы съ мужиками
христосуются, а пе токма что...
— Ну, въ такомъ разѣ цѣлуйте, а только вѣдь
это будетъ все равно, что горшокъ о горшокъ...
Лавочникъ вытираетъ передникомъ бороду и
истово христосуется съ горничной.
— Зачѣмъ-же вы руками-то облапливаете? Вотъ
и видна сейчасъ ваша сѣрость!—кричитъ горнич-
ная,—Ну, что-жъ это такое! Я новое платье надѣла,
а вы руками за плечи тронули.
— Нельзя-же, чтобы совсѣмъ безъ всякой каса-
ціи. А теперь позвольте красное яичко по христіан-
скому обычаю. Извольте получить.
— Простое-то куриное? Да я и на сахарныя вни-
манія не обращаю. Мнѣ нынче яицъ-то всякихъ
дарили, дарили! Не знаешь, куда ихъ и дѣвать!
— Хорошимъ покупателямъ и мы сахарное, а вы
изволите обѣгать паше заведеніе.
— Какъ обѣгать? Папиросы беру, ваксу беру.
Всякій беретъ, что по его части. Не могу-же я
крупу и муку брать, ежели я горничная, а не ку-
харка!
— Вѣрно-съ. Но свѣчи изволите напротивъ въ
свѣчной брать, а пе у насъ. Возьмите-же яичко.
— Очень мнѣ нужно всякую дрянь! Что мы го-
лодныя, что-ли? Давайте шоколадное, такъ возьму.
— Э-эхъ!—вздыхаетъ лавочникъ.—Кому другому
310
отказалъ-бы, а такой распрекрасной душечкѣ—
хорошо, извольте...
Лавочникъ подходитъ къ окну съ выставкой яицъ
и начинаетъ снимать одно изъ маленькихъ шоко-
ладныхъ яицъ, висящихъ въ видѣ гирлянды на
ниткѣ.
— Большое, большое!—кричитъ ему горничная.—
Маленькимъ, брать, пасъ не удивишь! Со мной
нашъ баринъ и не такимъ похристосовался.
— Баринъ съ вами большимъ яйцомъ христосо-
вался изъ-за того, что, можетъ статься, для него
съ вашей стороны какія-нибудь качества были, а
мы ничего отъ васъ не видимъ. Пожалуйте.
— Не возьму я маленькаго. Провались ты съ
нимъ!—отстраняетъ отъ себя горничная яйцо.
Лавочникъ въ недоумѣніи.
— Разорить хотите? Ну, да ужъ пожалуйте,—
произноситъ онъ, подавая большое яйцо.—А только
за оное руководство надо, чтобы и съ вашей сто-
роны было-бы уваженіе.
— Уваженіе-то мы дѣлаемъ только такимъ ка-
валерамъ, которые христосуются съ нами такимъ
яйцомъ, которое отворяется. Есть въ яйцѣ прило-
женіе—ну, есть и отъ насъ уваженіе.
— У насъ въ лавкѣ такихъ и яицъ нѣтъ, кото-
рыя открываются. А уваженіе насчетъ стеарино-
выхъ свѣчей можете и за такое яйцо сдѣлать.
— Что нѣтъ въ лавкѣ—это не отговорка. Кто
льстится на уваженіе, тотъ купитъ. Вотъ нашъ
баринъ какъ льстптся на уваженіе, то купилъ от-
крывальное яйцо и сережки въ нихъ положилъ,—
подмигнула горничная.
311
— Стало быть, за барскую барыню прикажете
васъ счесть? Въ такомъ разѣ позвольте поздравить, —
раскланивается лавочникъ.
— Да ужъ про то, за что насъ счесть можно—
наше дѣло. А вотъ сережки посмотрѣть можете.
Горничная откинула съ головы платокъ на плечи
и показала сережки въ ушахъ.
— Ну, что.-жъ ты мнѣ папиросъ-то? — спросила
опа.
— Пожалуйте. А только зачѣмъ-же вамъ теперь
папиросы покупать, ежели вы можете господскія
курить?
— Нашъ баринъ голландскія сигарки куритъ, а
папиросъ у него нѣтъ. Да что, наплевать! Ты
зпаешь-ли, сколько я нынче съ гостей празднич-
ныхъ набрала? Двадцать два рубля. Кто ни при-
ходилъ къ господамъ съ поздравленіемъ—пикто
меньше полтинника не давалъ. Я даже супротивъ
нашего швейцара на четыре съ полтиной больше
получила, потому, кто ни приходилъ—всѣ до ба-
рина большой интересъ имѣютъ, а я у насъ дома
за лакея.
— Ваше счастье! А только ужъ когда-нибудь
ваша барыня вамъ за барина выцарапаетъ глаза,
помяните мое слово!
— Въ маѣ мѣсяцѣ она сама съ музыкантомъ на
кислыя воды ѣдетъ, такъ ей не до этого.
— Вотъ такъ альбомъ! Супругъ въ сторону, а
супруга въ другую.
— Настоящая-то мода это и есть. Ну, да что съ
тобой объ этомъ разговаривать! Прощай.
— Позвольте, позвольте... Стало быть, нынѣш-
312
нимъ лѣтомъ на дачу не ѣдете и остаетесь въ нашихъ
палестппахъ?—остановилъ горничную лавочникъ.
— Зачѣмъ-жс ѣхать? Баринъ будетъ одинъ. Сыпа-
гимпазиста на каникулы къ теткѣ въ деревню по-
сылаютъ.
— И, стало быть, вы въ домѣ полная хозяйка?
— Съ какой кстати? Я даже отъ мѣста отхожу.
Очень нужно возиться!
— Позвольте... Такъ какъ-же?..
— Очень просто. Свою квартиру найму. Пора и
мнѣ при своей прислугѣ пожить. Хочу сама ко-
мандовать.
— Вотъ какъ!—прищелкнулъ языкомъ лавочникъ.
— А ты думалъ какъ? Мы, славу Богу, ужъ
отполировались и можемъ на такую точку стать,
что даже какой угодно барынѣ не уступимъ. Мо-
жетъ статься, даже дачу найму въ Новой Деревнѣ,
около „Аркадіи“. Я грамотная и всякіе романсы въ
книжкахъ читать могу. Возьму да актрисой и сдѣ-
лаюсь.
— Фю-фю!—просвисталъ мелочной лавочникъ въ
удивленіи.
— Ну, чего свистишь? Собакъ скликаешь, что-ли?
— Дивлюсь я только, какъ это вы быстро!
— А то зѣвать, что-ли? Всякая умная дѣвушка
должна соблюдать свое счастье.
— Тс...—пощипывалъ бороду лавочникъ.—Боль-
шая у васъ сметка въ головномъ воображеніи.
— Дурой никогда не была. Ну, прощай. Ахъ,
да... Дай-ка ты мнѣ баночку гвоздичной помады....
— Пожалуйте помаду. А только коли при бі-
II. А. Лейкинъ.
313
рынѣ состоите, то вѣдь, кажется, могли-бы и ейной
помадой пользоваться.
— Она, старая выдра, касторовымъ масломъ съ
водкой себѣ голову мажетъ, а я этой дрянью пе
могу помадиться,—отвѣчала горничная, расплати-
лась съ лавочникомъ и, продолжая грызть кедро-
вые орѣхи, вышла изъ мелочной лавочки.
IX.
Іру УХАРКА Дарья, среднихъ лѣтъ женщина съ
угреватымъ лицомъ, была уже давно на дачѣ
и приготовлялась въ кухнѣ стряпать обѣдъ для
господъ, когда пріѣхала горничная Аннушка, мо-
лодая дѣвушка съ вздернутымъ кверху носикомъ
и быстрыми лукавыми глазами, очень миловидная
и франтовато одѣтая. Она пріѣхала въ извозчичьей
пролеткѣ.
— Безъ возовъ? А кто-же съ возами-то ѣдетъ?—
встрѣтила кухарка горничную.
— А это ужъ дѣло не мое. Никогда я на возахъ
не ѣздила и ѣздить не буду,—отвѣтила горнич-
ная, пощелкивая кедровые орѣхи.—Я себя совсѣмъ
не такъ соблюдаю, чтобы мнѣ съ ломовиками
якшаться. А вдругъ я знакомаго кавалера встрѣчу?
Такъ, вѣдь, это одинъ срамъ.
— Нѣтъ, я къ тому, что, вѣдь, барыня наша
хотѣла тебя съ возами отправить.
— Пусть она благодаритъ Бога, что я ее самоё
не отправила.
— Это барыню-то? Ну, ну, ну, потише.
Господа, и слуги.
314
— Я сама скоро буду барыней.
— Ну, Анютка, не сносить тебѣ головы!— развела
кухарка руками.
— А куда-же она у меня съ плечъ дѣнется?
— Голова-то, пожалуй, у тебя па плечахъ оста-
нется, а что барыня протуритъ тебя съ мѣста,
такъ ужъ это какъ пить дать.
— Вотъ тогда-то я и сдѣлаюсь барыней. Сей-
часъ-же рядомъ съ вами мнѣ баринъ дачу най-
метъ. А ты тогда ступай ко мнѣ въ кухарки. Я
рублемъ въ мѣсяцъ дороже дамъ.
— Что? что? Да ты никакъ съ ума сошла!—вос-
кликнула кухарка.
— Отчего-же? И увѣряю тебя, что я супротивъ
Марьи Павловны рубль прибавлю.
— Да меня хоть озолоти, такъ я тебѣ, подлюгѣ,
служить не буду!—гордо отвѣтила кухарка.—Больно
жирно будетъ, если такимъ сорокамъ служить.
— Прочванишься, мать моя,—спокойно прогово-
рила горничная и, спохватясь, прибавила:—Однако,
что-жъ я? Надо посмотрѣть, какая мнѣ комната
будетъ.
— Да вотъ мнѣ съ тобой комната подлѣ кухни.
— Нѣтъ, нѣтъ. Я съ тобой спать не буду. Мнѣ
баринъ отдѣльную комнату обѣщалъ дать, иначе
я не согласна.
— Баринъ? Не знаю. А барыня мнѣ сказала, что
ты будешь спать со мной.
— Чихать я хочу на барыню!
Горничная вышла изъ кухни и принялась хо-
дить по комнатамъ дачи. Черезъ нѣсколько вре-
мени она вернулась.
315
' — Отличная комната мнѣ есть,—сказала она.—
Ты чего зубы-то скалишь? Чего ехидничаешь! Не
можетъ-же горничная быть безъ комнаты, если
она съ уборкой бѣлья. Гдѣ-же я бѣлье убирать
буду? Гдѣ-же я бѣлье гладить буду?
Черезъ часъ пріѣхали возы съ мебелью. Извоз-
чики начали разгружаться.
— Куда мебель-то ставить? — спрашивали они
горничную.
— А ужъ это пускай сами господа вамъ указы-
ваютъ, когда пріѣдутъ, а я тутъ пи при чемъ.
Вотъ вамъ двугривенный отъ меня. Идите и вы-
пейте покуда за мое здоровье. Да барынѣ не
извольте говорить, что я на возу не ѣхала, если
она спрашивать будетъ.
— Намъ что! Намъ какое дѣло!—махнулъ рукой
одинъ извозчикъ.
— Намъ только чтобы предоставить все въ пра-
вильности,—проговорилъ другой извозчикъ и при-
бавилъ:—А за угощеніе спасибо.
Оба отправились выпить.
Пріѣхала, наконецъ, извозчичья карета. На коз-
лахъ вмѣстѣ съ извозчикомъ сидѣлъ маленькій
гимназистъ. Онъ тотчасъ-же соскочилъ съ козелъ
и началъ снимать изъ-подъ ногъ извозчика ящикъ
съ морскими свинками. Баринъ Михаилъ Ивано-
вичъ отворилъ дверцы кареты и оттуда выскочили
два мопса—Амишка и Мимочка, и залаяли. Баринъ
выставилъ попугаячью клѣтку съ попугаемъ и
крикнулъ стоявшей передъ каретой горничной:
— Принимай-же, Аннушка! Что-же ты стоишь,
какъ истуканъ!
316
— Ну, вотъ... Ужъ и истуканъ! Я даже извоз-
чикамъ мебель съ возовъ снимать помогала.
Горничная подскочила къ каретѣ и взяла попу-
гаячью клѣтку.
Изъ кареты вылѣзла нянька съ ребенкомъ. Нянька
осмотрѣла заросшій травой дворъ и съ неудоволь-
ствіемъ пробормотала:
— Ну, ужъ и дача! Гдѣ-же мы съ Оленькой
гулять-то будемъ? И желѣзной дороги даже пѣть,
на которую ходить можно. То-лп дѣло въ Озеркахъ
на этотъ счетъ! Тамъ одна станція чего стоитъ!
Вытащили изъ кареты три-четыре саквояжа,
двѣ корзинки—одну съ часами, другую съ лампой,
узелъ съ чѣмъ-то, и, наконецъ, показалась барыня
Марья Павловна.
Нянька продолжала критиковать дачу:
— А гдѣ-же садъ-то при дачѣ? Это четыре-то
сосны садомъ называются?
— Закаркала, закаркала ужъ! И не видала я
женщины недовольнѣе нашей няньки! — восклик-
нула барыня,—Ты, милая, вѣдь еще и оглядѣться
не успѣла, а ужъ хаешь.
— Да ужъ я вижу, что тутъ ребенку- и на сол-
нышкѣ погрѣться будетъ негдѣ.
— Возы пріѣхали? А гдѣ-же извозчики-то?—спра-
шивала барыпя.
— А гдѣ! У извозчиковъ одно мѣсто, куда они
ходятъ,—отвѣчала горничная.—А только, барыня,
я вамъ прямо скажу, съ кухаркой въ одной ком-
натѣ мнѣ умѣститься и думать нечего. Гдѣ-же я
тогда бѣлье-то убирать буду? Вѣдь вы спрашиваете,
чтобъ все въ порядкѣ было.
317
— Опять насчетъ комнаты? Да не терзайте вы
мою душу хоть сейчасъ при переѣздѣ-то.
— Нѣтъ, ужъ какъ хотите, а тамъ даже гла-
дильной доски не поставить! И чего вы сквалыж-
ничаете изъ-за комнаты, я пе понимаю! — не уни-
малась горничная.—Я осмотрѣла дачу... Лишняя
комната, какъ разъ, для меня есть.
— Сквалыжничаете! Какъ ты смѣешь мнѣ гово-
рить, что я сквалыжничаю! Михаилъ Иванычъ! А
ты развѣсилъ уши и слушаешь такъ, какъ будто-
бы это не твое дѣло. Уйми эту нагляпку.
— Анна! Если ты не замолчишь, то я... Что это
такое!—слегка возвысилъ голосъ баринъ.
Горничная зашла за спину барыни и выставила
ему языкъ. Извозчикъ, видѣвшій съ козелъ эту
сцену, даже захохоталъ. Баринъ сконфузился, не
зналъ, что сказать и убѣжалъ въ дачу.
— Ты чего смѣешься, дуракъ! Тебѣ чего смѣш-
но? — крикнула на извозчика барыня и стала съ
шімъ разсчитываться за карету.
— Да какъ-жѳ не смѣяться-то, барыня, коли она
языкъ...
— А вотъ за то, что не умѣетъ языкъ держать
на привязи, за это ей и досталось. Ну, молчи. А
то я и на чай тебѣ не дамъ.
Появились ломовые извозчики.
— Съ пріѣздомъ, ваша милость...—кланялись
они, снимая картузы.
— А вы чего по кабакамъ шляетесь?—встрѣтила
ихъ барыня.—Гдѣ-бы мебель въ дачу вносить,
а вы...
— Да мы и хотѣли для вашей чести вносить, а
318
госпожа горничная говоритъ: „господъ дожидайтесь.
Пріѣдутъ и укажутъ, какъ и что“...
— Дождется ужъ эта госпожа горничная, что я
ее протурю за ея распоряженія. Тащите обѣден-
ный-то столъ въ балконную комнату. Это столовая
будетъ.
Барыня вошла въ дачу и прошла въ кухню.
Тамъ кухарка чистила картофель.
— Ну, что, Дарьюшка, растопила плиту?—спро-
сила ее барыня.
— Растопить-то растопила, принесъ дворникъ
гнилую доску отъ забора вмѣсто дровъ. Но какая
это плита, помилуйте! Всего только въ двѣ кон-
форки...—плакалась кухарка.—Вотъ когда мы въ
Рамбовѣ на дачѣ жили съ генеральшей, то тамъ
плита...
— И эта недовольна дачей! И эта ноетъ!
— Да какъ-же довольной-то быть, если въ ме-
лочной лавочкѣ даже корешковъ къ супу нѣть.
Появилась горничная съ гладильной доской.
— Какъ хотите, барыня, а я гладильную доску
въ ту маленькую комнату поставлю, которая около
кабинета барина, потому, воля ваша, а въ кухар-
киной комнатѣ мнѣ гладить невозможно.
— Петенькѣ эта маленькая комната пойдетъ, Пе-
тенькѣ и подъ гостей. Тамъ два дивана поставятся.
— А баринъ ужъ позволили мнѣ туда доску по-
ставить. Вѣдь имъ-же я сорочки-то гладить буду.
— Ахъ, вы меня извести хотите! — воскликнула
барыня и схватилась за голову.
ТЕЛЕФОНЪ ПОСТАВЛЕНЪ.












Телефонъ поставленъ.
і.
/ДП КОЛЫВАНЦЕВЫХЪ поставили въ квартирѣ
Ѵс телефонъ. Колыванцевы были очень довольны
этимъ. Уходя па службу, Колыванцевъ говорилъ
своей женѣ, которая была лѣтъ на двадцать моложе
его:
— Положимъ, телефонъ изрядная затрата, но
вѣдь и удобства много. А главное, чувствуешь
себя какъ-то культурнѣе, на европейской ногѣ. Не
выходя изъ кабинета, ты можешь разговаривать съ
знакомыми, дѣлать заказы въ магазины и... Да
мало-ли чтоі Всего и не перечтешь. Удобство для
меня, для тебя и для всего дома. Сколько времени
выиграемъ мы всѣ въ совокупности!
— Спасибо, миленькій, спасибо. Я такъ рада,
такъ рада...—бормотала жена, провожая мужа и
чмокнула его въ лысину, когда онъ поцѣловалъ у
ней руку.
— А что до затраты на телефонъ, то мнѣ кажется,
что мы должны даже скоро окупить эту затрату, —
продолжалъ Колыванцевъ.—Ты сосчитай: сколько
мы съэкономимъ на почтовыхъ маркахъ, сколько
съэкономимъ на извозчикахъ! Да вотъ хоть-бы взять
сельтерскую воду... Мы то и дѣло писали открытыя
письма—„пришлите тридцать , бутылокъ сельтер-
21
322
ской“. А теперь три копѣйки за письмо очутятся
ужъ у насъ въ карманѣ. Будемъ заказывать воду
по телефону. А извозчики? Хоть-бы взять тебя. Надо
тебѣ въ гостиный дворъ за покупкой или въ
другой какой-нибудь магазинъ... Тридцать копѣекъ
туда, тридцать обратно.
— Охъ, съ насъ, дамъ, куда дороже берутъ! И
не смѣешь по таксѣ заплатить, не смѣешь торго-
ваться—обругаетъ,—со вздохомъ проговорила Ко-
лыванцева.
— Ну, вотъ видишь. А теперь эти шесть гривенъ
останутся у тебя въ карманѣ. Ты можешь мпогоѳ
и многое заказать по телефону и тебѣ принесутъ
на квартиру. Ну, прощай моя птичка!
Колыванцевъ уѣхалъ на службу.
Колыванцева скучала, заказала кухаркѣ обѣдъ,
поговорила съ попугаемъ, прочитала главу романа
и стала позѣвывать. Поѣхать развѣ на выставку
картинъ? Но она перебывала ужъ на всѣхъ выстав-
кахъ. Ъхать съ визитомъ? Рано. Да и некуда, всѣ
нужные визиты успѣла она уже сдѣлать. Тутъ ей
вспомнился телефонъ.
„Буду разговаривать по телефону,—мелькнуло у
ней въ головѣ.—Но съ кѣмъ? Буду телефонировать
мужу на службу. Спрошу его, какой онъ супъ
желаетъ сегодня къ обѣду? Я заказала пюре изъ
спаржи, но, кажется, онъ его не любитъ. Тогда
можно перемѣнить".
Она подошла къ телефону и стала вертѣть ручку
звонка.
— Главная станція? Соедините, пожалуйста, съ
№ 11742.
323
— Одиннадцать тысячъ семьсотъ сорокъ два.
Готово,—отчетливо послышалось со станціи.
— Благодарю.
Опять звонокъ.
— Слушаю... Кто у телефона?—раздался съ мѣста
соединенія басистый голосъ.
— Колыванцева. А вы кто?
— Курьеръ ихъ превосходительства господина
директора.
— А мпѣ нужно видѣть Максима Николаевича
Колыванцева. Попросите его къ телефону. Скажите,
что супруга его просптъ.
— Ихъ высокородіе въ кабинетѣ директора. Они
съ докладомъ.
— Ахъ, Боже мой! Доложите. Доложите, что по
очень нужному, экстренному дѣлу.
Прошло минуты три. Колыванцева стояла у теле-
фона, держала телефонную трубку у уха н давала
продолжительные звонки. Наконецъ, послышался
голосъ Колыванцева:
— Лизочка, ты у телефона? Говори скорѣй, что
случилось.
— Ничего не случилось,—отвѣчала Колыван-
цева.—Но я заказала кухаркѣ къ обѣду супъ пюре
изъ спаржи и вспомнила, что ты протертыхъ суповъ
не любишь. Какой ты хочешь супъ? Тогда можно
перемѣнить.
— Боже мой! И изъ-за такихъ пустяковъ ты меня
вызываешь къ телефону, отрываешь отъ дѣла! Я
думалъ, не вѣдь что! Просилъ прервать докладъ,
сдѣлалъ невѣжество.
— Ну, что за важность! Такъ какой супъ?
21 .
324
— До супа-ли мнѣ! Я не знаю, какъ теперь
оправдаться передъ директоромъ. Онъ спроситъ о
причинѣ перерыва. Скажу, что у насъ въ квартирѣ
начинался пожаръ, что-ли! Прощай.
— Такъ какой-же супъ? Хочешь борщъ съ со-
сисками?
Но отвѣта такъ и не получилось. Послышался
отбой.
— Дуракъ. Совсѣмъ дуракъ! Я къ нему всей
душой, а онъ... Дрянь... —проговорила съ неудо-
вольствіемъ Колыванцева и надула губы.
„Съ кѣмъ-бы еще поговорить по телефону?*—за-
дала Колыванцева себѣ вопросъ и стала перебирать
книгу абонентовъ. Но знакомыхъ фамилій не попа-
далось. Вдругъ ей мелькнула фамилія знакомой
кондитерской. „Заказать развѣ ромовую бабу къ
чаю? Сегодня мы вечеромъ, кажется, дома*...
Звонокъ.
— Соедините.
Она сказала нумеръ телефона.
— Слушаемъ. Кто говоритъ?—послышалось ей
изъ телефонной трубки.
— Пришлите, пожалуйста, Колыванцевымъ ро-
мовую бабу къ четыремъ часамъ дня,—заговорила
она.—Адресъ нашъ...
— Сейчасъ прибудетъ агентъ. Кто изволилъ
скончаться у васъ? Самъ господинъ Колыванцевъ
или...
Колыванцева поразилась.
— Какъ скончался? Что вы за глупости говорите!
Ромовую бабу къ чаю!—повторила она.—Ромовая
325
баба... Вы откуда отвѣчаете? Кондитерская Пере-
хватова?
— Никакъ нѣтъ-съ. Третье похоронное бюро...
— Ахъ, ахъ! Какъ вамъ не стыдно! Зачѣмъ мнѣ
похоронное бюро!
Данъ отбой. Опять вызовъ и просьба соединить
съ нумеромъ кондитерской Перехватова.
Ромовая баба была заказана.
„Куда-бы еще телефонировать?"—задавала себѣ
вопросъ Колыванцева, перелистывая книгу абонен-
товъ. Фамилій знакомыхъ не попадалось. Передъ
ея глазами мелькали только фирмы, фирмы. „Теле-
фонировать развѣ Валдаеву по мѣсту его службы
и спросить, какъ здоровье Марьи Павловны?"
Опять звонокъ на телефонную станцію, звонокъ
на мѣсто соединенія.
— Михаила Гавриловича Валдаева... Попросите
ихъ превосходительство къ телефону,—говоритъ
Колыванцева.
— Я самъ Валдаевъ у телефона и стою,—слышится
отвѣтъ.—Кто говоритъ? Откуда говорятъ?
— Изъ квартиры Колыванцева. Я Колыванцева.
— Ахъ, Елизавета Ивановна! Да развѣ у васъ
телефонъ есть? Это для меня новость!
— Только вчера поставили и вотъ я пробую
аппаратъ.
— Что? Не слышу.
— Какъ здоровье Клавдіи Петровны?
— Здоровье? Благодарю васъ. А что вамъ взду-
малось спросить о ея здоровьи?
— Я ее сегодня во снѣ видѣла. Она золото счи-
тала, а это, говорятъ, нехорошо, — соврала Колы-
326
ванцева.—Такъ здорова она? Очень рада. Передайте
ей мой поклонъ. Желаю вамъ всего хорошаго.
Все.
Она сдѣлала отбой, но говорить по телефону еще
не надоѣло. •
— Петръ...—обратилась она къ проходившему
мимо лакею.—У насъ есть сельтерская вода къ
столу?
— Точно такъ-съ... Вѣдь мы, барыня, на прошлой
недѣлѣ выписывали. Больше пятнадцати бутылокъ
еще есть,—отвѣчалъ лакей.
„Все равно, закажу по телефону еще тридцать
полубутылокъ",—подумала она и стала звонить на
станцію, чтобы соединили со складомъ минераль-
ныхъ водъ, а затѣмъ стала слушать черезъ теле-
фонную трубку.
— Кто говоритъ? Откуда говорятъ?—раздался
вопросъ.
— Изъ квартиры Колыванцева. Пришлите трид-
цать полубутылокъ сельтерской и десять бутылокъ
разныхъ фруктовыхъ водъ,—крикнула Колыван-
цева.—Адресъ вамъ извѣстенъ.
— А которую акушерку вамъ желательно къ теле-
фону? У насъ четыре.
— Какъ акушерку? Да откуда говорятъ?
— Городской родильный пріютъ.
— Что за глупости! Это ошибка. Мнѣ нужно 10472.
— Да, 10472. Это нашъ номеръ. У васъ родиль-
ница? Вы желаете ее прислать въ пріютъ?
— Ну, стало быть я, перепутала номеръ. Да, да.,
перепутала. 10372 мнѣ надо.
— Въ нашемъ пріютѣ мѣстовъ нѣтъ, но мы
327
можемъ справиться, гдѣ есть мѣста. Который но-
меръ вашего телефона?
Но Колыванцева ужъ не отвѣчала. Она повѣсила
трубку и позвонила отбой.
(О	п-
;Т7эЕЛЬТЕРСКАЯ вода была заказана, фруктовыя
'3' воды тоже.
„Какъ это удобно...—разсуждала Колыванцева.—
Ни посылать съ заказомъ человѣка, ни карточки
почтовой посылать. Буду записывать экономію,
которая произойдетъ отъ постановки телефона, а
по прошествіи мѣсяца представлю эту запись мужу"-
Опа тотчасъ-же сѣла къ письменному столу мужа,
оторвала листокъ „для памяти" и написала:
„Человѣку на конку въ кондитерскую за ромовой
бабой двѣнадцать копѣекъ, открытое письмо для
заказа сельтерской воды три копѣйки".
„Вотъ ужъ пятнадцать копѣекъ экономіи есть,—
разсуждала она.—Ахъ, да... А къ Валдаевымъ-то,
если-бы я поѣхала узнавать о здоровья Клавдіи
Петровны? Вѣдь два извозчика. Положимъ, тутъ
близко... Но все-таки по двугривенному въ конецъ
надо".
И она мелкимъ почеркомъ приписала:
„Визитъ къ Валдаевымъ сорокъ копѣекъ".
Но ей хотѣлось еще говорить по телефону.
„Кому-бы телефонировать?" — задумалась она и
стала опять перелистывать списокъ абонентовъ.
„Семеновъ. Живорыбный садокъ"...—мелькнула
передъ ней строчка, и сейчасъ-же явилась мысль:
328
— Сдѣлаю мужу сюрпризъ... Закажу къ обѣду
мужу раковъ и телефонирую на садокъ, чтобы ихъ
сейчасъ-же прислали. Онъ такъ любитъ раковъ,—
сказала она себѣ вслухъ и, довольная своей выдум-
кой, улыбнулась.
Она позвонила у телефона.
— Живорыбный садокъ Семенова!..—крикнулаона
и сказала нумеръ.
Нумеръ былъ повторенъ со станціи и послышалось
„готово".
Опять звонокъ.
— Живорыбный садокъ Семенова?—спросила она.
— Никакъ нѣтъ. Корсетное заведеніе мадамъ
Берель,—былъ отвѣтъ.
„Боже мой, и моя корсетница имѣетъ телефонъ,—
мелькнуло въ головѣ Колыванцовой.—Я и не знала,
что у ней телефонъ, а вѣдь мнѣ давно надо зака-
зать себѣ корсетъ. Вызову ее къ себѣ“...
— Я просила соединить съ живорыбнымъ сад-
комъ, но явилась ошибка! -крикнула Колывапцова.—
Впрочемъ, это все равно. Мнѣ нужно и мадамъ
Берель. Попросите къ телефону мадамъ Берель.
— Я, Берель, у телефона и стою.
— А я Колыванцева, ваша заказчица. Колыван-
цева...
— Очень пріятно. Что прикажете, мадамъ Колы-
ванцева?
— Мнѣ нуженъ корсетъ. Пришлите спять мѣрку
съ меня и кстати пришлите два, три корсета на
образецъ. Адресъ нашъ — Греческій проспектъ,
№ 67.
— Я сама могу пріѣхать къ вамъ. Мнѣ нужно
Н. А. ЛеЙкпнъ.
329
быть въ вашей сторонѣ. Я пріѣду сегодня. Въ че-
тыре часа вы будете дома?
— Буду, буду. Я весь день сегодня дома. У меня
такъ много дѣла, что я рѣшила никуда сегодня не
выѣзжать и буду со всѣми разговаривать по теле-
фону. Знаете, мадамъ Берель, счастливый случай
насъ съ вами сводитъ. Я просила соединить меня
съ живорыбнымъ садкомъ, и вдругъ соединяютъ
съ вами! Вотъ судьба-то! А мнѣ и васъ надо. Но у
меня ужасно много дѣла. Жду васъ.
Отбой. Но черезъ минуту Колыванцева опять
звонила на станцію.
— Соедините. № 11102. Живорыбный садокъ.
Я васъ давеча просила соединить съ садкомъ, а
вы меня соединили съ корсетницей. Но все равно...
№ 11102-й!—падсажалась Колыванцева.
— Надо говорить явственнѣе. № 11102-й?
— Да, да, да... Пожалуйста.
— № 11102—готово.
Опять звонокъ.
— Живорыбный садокъ?
— Такъ точно. Доримедоптъ Семенычъ, это вы?
Возьмите стерлядокъ-то мороженыхъ. Право, за
живыя уйдутъ, а вамъ рублей восемь въ карманъ.
Господа пе разберутъ, да и гости тоже...
— Постойте, постойте... Адресъ нашъ Греческій
проспектъ, 67...
— Квартира Мудрасова! Поваръ Доримедонтъ...
— Какая Мудрасова. Колыванцева! Генеральша
Колыванцева.
— Виноватъ. Что прикажете, ваше превосходи-
тельство?
Господа и слуги.
330
— Пришлите двадцать штукъ самыхъ крупныхъ
раковъ и счетъ. Будетъ уплочепо.
— Двадцать раковъ крупныхъ? Слушаю. Будетъ
прислано. Колыванцева, Греческій, 67.
Данъ отбой. Колыванцева сѣла къ столу и запи-
сывала:
„На живорыбный садокъ—двѣнадцать копѣекъ,
къ корсетницѣ проѣздъ шестьдесятъ копѣекъ".
— Вотъ уже одинъ рубль двадцать семь копѣекъ
барыша и есть,—сказала она себѣ,—И это только въ
одинъ день. Катя, я сейчасъ вызвала къ себѣ по
телефону корсетницу Берель и хочу заказать ей
корсетъ, такъ уже вы, пожалуйста, пе убѣгайте
въ суровскую лавку за нитками,—сообщила она
горничной.—А то кто-нибудь придетъ — никогда
васъ нѣтъ на мѣстѣ, всегда въ суровской.
— Да когда-же это, барыня?—возразила горничная.
— Ну все равно. Я сказала. Я къ тому говорю,
что вамъ придется помочь мпѣ раздѣться и одѣться.
— Но вѣдь у васъ корсеты хорошіе, барыня.
— Все равно. Это такъ кстати пришлось.
„Рубль двадцать семь экономіи—это не шутка,—
продолжала разсуждать Колыванцева,—Но куда-бы
мнѣ еще телефонировать? Такъ это забавно, такъ
это интересно! Боже мой! Вѣдь я заказала ромовую
бабу къ вечеру. Кто-же ее будетъ ѣсть? Насъ только
двое. Позову сейчасъ по телефону къ намъ вечеромъ
на винтъ Валдаева, старика генерала Лошканскаго
и полковника Степанова. У нихъ у всѣхъ телефоны
на службѣ. А какой мужу-то будетъ сюрпризъ"!
И она начала звонить на станцію съ приказомъ
соединить.
331
Приглашенъ былъ пріѣхать вечеромъ Валдаевъ
съ супругой—и далъ согласіе. Съ большимъ тру-
домъ отыскали генерала Лошканскаго въ инженер-
номъ вѣдомствѣ и подвели къ телефону для при-
глашенія. Откликнулся послѣ долгихъ поисковъ и
полковникъ Степановъ, очутившись у телефона.
Всѣ дали согласіе.
„Фруктовъ, фруктовъ теперь къ чаю и закусокъ.
Сдѣлаемъ холодный ужинъ... Горячаго не надо",—
разсуждала Колыванцева и ужъ звонила на стан-
цію, прося соединить съ гастрономическимъ мага-
зиномъ.
— Квартира Колыванцева... Гастрономическій
магазинъ?—спрашивала она.
— Гастрономическій магазинъ,—дали отвѣтъ въ
телефонъ.
— Пришлите Колыванцевымъ... Греческій, 67...
Слушайте... Десятокъ грушъ дюшесъ... десятокъ
яблокъ размаринъ... Два фунта сыру швейцарскаго...
Фунтъ икры паюсной лучшей... Фунтъ колбасы
въ четырехъ сортахъ... два фунта ветчины... сига
копченаго небольшого и фаршированную пулярду...
Затѣмъ счетъ. Деньги будутъ уплочены при до-
ставкѣ. Повторите заказъ.
Заказъ былъ перечисленъ.
Колыванцева тотчасъ-же дала знать мужу по те-
лефону, что будутъ у нихъ гости, что опа звала
такихъ-то и такихъ-то на винтъ, и спрашивала его:
— Радъ ты, Максъ? Радъ?
— То-есть какъ тебѣ сказать... Я разсчитывалъ,
что вечеромъ буду одинъ дома... Я сегодня вече-
ромъхотѣлъ принять ванну и хорошенько вымыться...
332
Мнѣ что-то не по себѣ... Пропотѣть надо. Впрочемъ,
ничего... не дѣлай только большихъ расходовъ на
ужинъ... я не при деньгахъ...—отвѣчалъ мужъ.
Колыванцева тотчасъ-же начала телефонировать
въ цвѣточный магазинъ, чтобы принесли десятокъ
гіацинтовъ, два горшка розъ и ландышей.
Черезъ пять минутъ она подсчитывала записочку
„для памяти" и говорила про себя:
„Вотъ ужъ два рубля и восемь копѣекъ экономіи
отъ постановки телефона".
Ш.
УД ХЪ, Боже мой! Что-же я надѣлала! — вспом-
-О. нила Колыванцева.—Закуски къ ужину для
гостей вызвонила въ телефонъ... даже цвѣты для
украшенія стола и гостиной заказала, фрукты...
а про випо-то и забыла. А у насъ вина дома ни-
какого... Мужъ пьетъ только сельтерскую, а Вал-
даевъ любитъ вино. Да и Клавдія Петровна пьетъ
съ фруктами бѣлое Шатолюнель... Надо заказать.
Она поспѣшно бросилась къ книжкѣ телефон-
ныхъ абонентовъ, открыла чей-то погребъ ино-
странныхъ винъ и черезъ пять минутъ уже зво-
нила у телефона на станцію:
— № 9713! Прошу соединить!
— Готово. № 9713,—послышался отвѣтъ.
Опять звонокъ.
— Магазинъ иностранныхъ винъ!—кричала Ко-
лывапцева.
— Такъ точно. Что прикажете? Откуда говорятъ?
333
— Изъ квартиры генерала Колыванцева... Гре-
ческій... 67... Пришлите вина къ пяти часамъ...
сегодня... Деньги будутъ уплочены при доставкѣ.
Греческій, 67.
— Греческій, 67. Колыхаеву.
— Не Колыхаеву, а генералу Колыванцеву.
— Колыванцеву... Какого вина прикажете?
— Одну бутылку Шатолюнель... одну бутылку
мадеры, потомъ краснаго.
— Въ какую цѣну Шатолюнель? Въ какую цѣну
мадеру?
Она не знала, въ какую цѣну мужъ покупаетъ
вино, и отвѣчала:
— Хорошаго вина, хорошаго.
— Пять рублей бутылка?
— Ну, пять рублей...—сказала Колыванцева на-
обумъ...—Затѣмъ краснаго вина.
— Бордосскаго или Бургонскаго?—допытывались
изъ виннаго погреба.
Колыванцева опять встала втупикъ.
— Какого хотите. Ну, Бургонскаго что-ли...
— Шамбертень, можетъ быть?
— Хорошо... Шамбертень. Да коньяку полъ-бу-
тылки.
— Все по пяти рублей?
— Да, да... Только чтобы было хорошее.
— Токайскаго не прикажете-ли? Есть особенное.
— Какое?—переспросила Колыванцева.
— Токайское, венгерское.
Она не слыхала о такомъ винѣ, не знала его,
но чтобъ не уронить своего авторитета, отвѣчала:
334
— Все равно, пришлите. Только чтобъ было хо-
рошее.
Данъ былъ отбой.
Но Колыванцева разохотилась звонить въ теле-
фонъ и опять звонила на станцію, чтобъ соединили
съ кондитерской.
— Не отправили еще Колыванцевымъ ромовую
бабу?—спрашивала она.
— Сейчасъ отправляемъ,—отвѣчали изъ конди-
терской.—Черезъ полчаса будетъ у васъ.
— Погодите. Вмѣстѣ съ ромовой бабой прошу
прислать сливочный пирогъ въ два рубля. Сливки
и бисквиты. Уберите мелкимъ шоколадомъ.
— Будетъ исполнено.
„Совсѣмъ упустила изъ виду сладкое",—разсуж-
дала Колыванцева, давъ отбой и отходя отъ теле-
фона.—А ужинъ безъ сладкаго какъ будто и не
ужинъ, особливо холодный".
Она опять присѣла къ столу и прибавила на
записку для памяти еще сорокъ копѣекъ на проѣздъ
въ кондитерскую и погребъ, если-бы у нихъ не
было телефона.
— Два рубля и сорокъ восемь копѣекъ эконо-
міи только въ одинъ день. А сколько-же это въ
мѣсяцъ-то придется!—сказала она себѣ вслухъ и
тутъ-же подумала:
„Большое удобство этотъ телефонъ. Вѣдь вотъ
не будь его—у насъ сегодня и гостей-бы не было.
Развѣ можно въ одинъ день, даже въ одинъ часъ
при одной мужской прислугѣ изъ трехъ домовъ
гостей позвать, закупить все нужное для угощенія!
335
Да и сколько-бы записокъ писать пришлось! А
тутъ экономія труда, экономія времени!“
Она опять позвонила въ телефонъ и вызвала къ
телефону мужа:
— Максъ, это ты? Отлично. Радуйся. Телефонъ
приноситъ огромное удобство! — кричала она.—Я
созвала тебѣ гостей на винтъ, заказала ужинъ,
вино, фрукты. Радъ?
— Другъ мой, ты меня совсѣмъ попусту отры-
ваешь отъ дѣла, а я такъ занятъ сегодня на службѣ,—
послышался голосъ мужа. — Третій разъ ты меня
отрываешь. А ходить къ телефону такъ далеко...
— А что за важность! Нелюдимъ... Суровый,
черствый... Только дѣла одни на умѣ, —сердито
отвѣтила она и дала отбой у телефона.
Наконецъ, пріѣхала мадамъ Берель снимать мѣрку
для корсета, и Колыванцева оторвалась оть теле-
фона. Около часа она занималась съ корсетницей
и сдѣлала ей заказъ.
Затѣмъ изъ магазиновъ начали приносить зака-
занное по телефону. Принесли изъ кондитерской
ромовую бабу и пирогъ, изъ фруктоваго магазина
фрукты, потомъ закуски, вино. У Колыванцевой
пе было денегъ, чтобъ разсчитаться за принесен-
ныя покупки, и она говорила принесшимъ:
— Вамъ придется съ полчаса подождать, пока
мужъ вернется со службы. Вернется онъ и упла-
титъ по вашимъ счетамъ. Онъ теперь скоро будетъ
дома. Подождите.
Въ шестомъ часу пріѣхалъ домой мужъ со службы.
Онъ былъ голоденъ, не въ духѣ, мрачный, уста-
336
лый. Сухо поцѣловавъ жену, онъ прошелъ въ ка-
бинетъ. Жена слѣдовала сзади.
— Максъ, а я безъ тебя накутила по телефону,—
виновато говорила она.—Вотъ счета, по которымъ
надо заплатить. Тутъ ничего нѣтъ лишняго, кромѣ
цвѣтовъ. Но нельзя-же и безъ цвѣтовъ быть. Те-
перь у всѣхъ цвѣты. Насъ и то осуждаютъ, что у
насъ рѣдко бываютъ цвѣты. А сегодня у насъ
гости.
— Не слѣдовало-бы гостей-то звать,— сердито
пробормоталъ Колыванцевъ.—У меня и такъ денегъ
въ обрѣзъ.
— Ахъ, другъ мой, меня телефонъ соблазнилъ.
Но зато у тебя сегодня будетъ винтъ, твой люби-
мый винтъ.
И Колыванцева ласково чмокнула мужа въ
лысину.
Когда Колыванцевъ увидалъ счета поставщи-
ковъ—онъ ахнулъ. Ему пришлось заплатить что-то
больше шестидесяти рублей.
— Ты меня совсѣмъ разорила. Я вѣдь послѣд-
нія деньги отдаю... — говорилъ онъ.— Зачѣмъ ты
сѳльтерской-то воды заказала? Вѣдь у насъ есть
вода...
— Ахъ, да вѣдь телефонъ...—вздохнула Колы-
ванцева.
— И вино. Зачѣмъ такое дорогое вино? Мы ни-
когда такого не пьемъ. Вѣдь это ужасъ, сколько
заплатить приходится. И фрукты.,. Къ чему такіе
дорогіе фрукты?	ѵ
— Не сердись. Я тебѣ сюрпризъ приготовила.
Зато у насъ сегодня къ обѣду будутъ для тебя раки...
337
— А для раковъ теперь даже и не время. Си-
дѣлые... Они хороши только лѣтомъ. Фу, сколько
денегъ! А я такъ стѣсняюсь! И чего это тебѣ взду-
малось? Надо платить.
— Телефонъ, Максъ... — оправдывалась Колы-
ва пцева. —Те л ефонъ.
Кряхтя отъ неудовольствія, Колыванцевъ послалъ
съ лакеемъ деньги ожидавшимъ поставщикамъ.
О заказѣ корсета Колыванцева не сказала мужу
ни слова, но въ утѣшеніе его подсунула ему за-
писку „для памяти" и проговорила:
— Зато посмотри, сколько въ одинъ день при-
несъ намъ этотъ телефонъ экономіи! Два рубля
сорокъ восемь копѣекъ. Два рубля сорокъ восемь...
Эти деньги мы должны были-бы заплатить за
проѣздъ за закупками... За проѣздъ и на письма,
если-бы у насъ телефона не было. А тутъ экономія.
— Да, экономія... Хороша экономія! Два рубля
съ экономили изъ-за телефона, а шестьдесятъ рублей
слишкомъ издержали изъ-за того-же телефона. И
только изъ-за телефона, чортъ его возьми!—сер-
дито бормоталъ Колыванцевъ.
Вечеромъ у Колыванцевыхъ были гости и онъ
проигралъ имъ въ винтъ двадцать два рубля.
— А все телефонъ проклятый! — мысленно вос-
кликнулъ онъ, и лицо его покрылось красными
пятнами.
99
«
I	•
ВЪ ХОРОШЕМЪ ТѢЛѢ.

ВЪ ХОРОШЕМЪ тълъ.
I.
птѢЛО было на святкахъ, сейчасъ послѣ новаго
года.
Дворникъ Кондратій Ивановъ, осанистый рыже-
бородый мужикъ среднихъ лѣтъ, грамотный и быв-
шій солдатъ, только-что вернулся изъ трактира,
куда ходилъ пить чай съ домовымъ подрядчикомъ-
мусорщикомъ изъ подгородныхъ крестьянъ. Въ
трактирѣ они просидѣли до самаго закрытія его,
то-есть до одиннадцати часовъ ночи, при чемъ
подрядчикъ далъ Кондратью Иванову три рубля
на праздникъ, чтобы Кондратій не притѣснялъ его
передъ домохозяиномъ и выгораживалъ за неисправ-
ную иногда очистку двора отъ нечистотъ и снѣга.
Кондратій требовалъ отъ подрядчика пять рублей»
потомъ четыре, но подрядчикъ торговался и далъ
только три, угостилъ его водкой, пирогомъ и чаемъ
и обѣщался „,бабѣ“ дворника, то-есть женѣ, при-
везти, кромѣ того, въ слѣдующій разъ на поклонъ
шерстяной птатокъ.
Кондратій вернулся домой въ дворницкую трез-
вый (онъ выпилъ только маленькій „мерзавчикъ"
водки) и былъ въ самомъ благодушномъ настроеніи.
Баба его спала вмѣстѣ съ груднымъ ребенкомъ за
342
ситцевой занавѣской, которой былъ отгороженъ
уголъ у печки, и онъ слышалъ ея сопѣніе. По эту сто-
рону занавѣски покоился на ларѣ его подручный
Силантій, дальній родственникъ, растянувшись на
брюхѣ и уткнулъ лицо въ розовую ситцевую гряз-
ную подушку, а на полу дежалъ землякъ Иванъ
Бархатовъ, пріѣхавшій въ Питеръ на заработки и
пока, до пріисканія мѣста, остановившійся у Кон-
дратія. Бархатовъ спалъ на подостланной рогожѣ,
положивъ подъ голову овчинный полушубокъ. Въ
дворницкой коптѣла жестяная лампочка съ при-
пущеннымъ огнемъ. Натоплено было страшно. Воз-
духъ былъ удушливый: пахло людьми, керосино-
вой копотью, сапожнымъ товаромъ. Отъ хорошаго
воздуха Кондратья ударило этими запахами по
носу.
— Вишь, какъ начадили, дуй ихъ горой!—про-
говорилъ онъ.—И къ чему было убавлять огонь?
Хозяйскаго керосина жалко!
Опъ прибавилъ огня и подумалъ:
„А на лѣстницахъ, поди, огонь не потушили.
Да и навѣрное не потушили. Спросить надо“.
— Эй, Силантій! Ты потушилъ огонь на лѣст-
ницахъ? — толкнулъ онъ въ бокъ спавшаго под-
ручнаго.
Тотъ приподнялся сфинксомъ и посмотрѣлъ на
Кондратья заспанными, прищуренными глазами.
— Нѣ... Зачѣмъ-же я буду гасить, коли ты всегда
гасишь!—пробормоталъ Силантій и опять уткнулся
въ подушку.
— Всегда гасишь! А если я отлучился? Парши-
вый чортъ! Только-бы дрыхнуть, лѣшему! Наѣлъ
343
голодное-то брюхо послѣ деревни, да и въ лѣнь
играетъ.
Кондратій нахлобучилъ шапку на голову и слова
вышелъ изъ дворницкой, чтобы погасить лампы
па лѣстницахъ. Гася лампы, на одной изъ лѣстницъ
онъ встрѣтилъ хмельного жильца въ шубѣ, та-
щившаго къ себѣ въ квартиру узелъ съ чѣмъ-то,
помогъ ему дотащить этотъ узелъ до квартиры и
получилъ пятіалтынный на чай.
„Все прибываетъ да прибываетъ къ нашему ка-
питалу",— мысленно проговорилъ онъ, сходя съ
лѣстницы, и даже самодовольно прищелкнулъ
языкомъ. „Съ жильцовъ я получилъ празднич-
ныхъ тридцать девять рублей, съ хозяина пять —
сорокъ четыре, маляръ далъ два рубля—сорокъ
шесть, печникъ два, мусорщикъ три—пятьдесятъ
одинъ. Полсотпи рублей и рубль!.. Печникъ-то,
подлецъ, мало далъ. Сколько ему съ осенп-то ра-
боты было! Одна печка съ котлами въ прачешпой
чего стоитъ! Ну, да я съ него на Пасху... Да...
Изъ свѣчной лавки еще... И свѣчникъ за керо-
синъ всего па все далъ только два рубля. А какъ
керосинъ-то вѣситъ, лысый чортъ! А я, вѣдь, и не
смотрю, не провѣряю. Пятьдесятъ одинъ и два—
пятьдесятъ три. Да такъ, по пятіалтыннымъ да
по двугривеннымъ съ комнатныхъ жильцовъ рубля
три съ полтиной набралъ—пятьдесятъ шесть. А что
истратилъ? Выпита четвертуха на праздникахъ, ну,
да закуски хоть па полтину. Пятьдесятъ два, стало
быть, чистыхъ у меня отъ праздниковъ осталось.
Да раньше въ коробцѣ двадцать шесть прикоплено
было. Выходитъ, всего семьдесятъ восемь. Въ де-
344
ревню на работника послано, бабѣ заячья шуба
справлена, сапоги есть, у бабы — тоже, на подати
послано, паспортъ до сентября. Все есть, и семь-
десятъ восемь рублей чистыхъ, такъ чего-же мнѣ?
Какого еще лыски надо? Богатый я мужикъ",—за-
кончилъ Кондратій.
На лѣстницѣ Кондратій увидалъ кошку, под-
нялъ кусокъ валявшагося кирпича и швырнулъ
въ нее имъ, крикнувъ:
— Пшш, проклятая! Чужая чья-то забралась
Онъ вышелъ на дворъ, заглянулъ въ окно ниж-
няго этажа и увидѣлъ пишущую у стола, при
свѣтѣ лампы подъ зеленымъ абажуромъ, молодую
дѣвушку въ ночной бѣлой кофточкѣ, и прогово-
рилъ:
— Горе... Пишетъ, пишетъ, а никакого толку...
Всѣ вечера пишетъ, а вчера прихожу къ ней на-
счетъ паспорта, а у ней и па больничную марку
рубля нѣтъ. Вотъ говорятъ, что по письменной
части лучше, чѣмъ по нашей... Пустое дѣло! И что
она изъ себя такое? Ни одеженкп на ней настоя-
щей, ни Боже мой! Всякая горничная куда чище
ходитъ. А вѣдь, вотъ, эта-то ученая.
Кондратій прошелъ по двору къ воротамъ, вы-
шелъ за ворота, посмотрѣлъ на сосѣдскаго двор-
ника въ тулупѣ и съ мѣдной бляхой и спросилъ
его, чтобы что-нибудь спросить:
— Сидишь?
— Сижу.
— Пьяные были?
— Даве городовой давалъ свистокъ, но въ уча-
стокъ не водили. Туточный чей-то. Сосѣди его
Н. А. Лейкжнъ.
345
признали и повели. Уши ему потерли—онъ и по-
прочухался.
— Ну, я спать... Дежурство у насъ завтра съ
семи часовъ утра...
Кондратій взглянулъ на виднѣвшуюся за дере-
вяннымъ домомъ главу церкви съ крестомъ, снялъ
шапку и сталъ креститься.
Черезъ минуту онъ былъ у себя въ дворницкой.
Запахъ человѣкомъ опять ударилъ его по носу.
Онъ отворилъ дверь, подержалъ ее немного отво-
ренной и, опять притворивъ, переобулся изъ вале-
нокъ въ старые сапожные опорки. Поставивъ ва-
ленки сушить къ печкѣ, онъ взялъ жестяную лам-
почку, перешагнулъ черезъ спавшаго на полу
земляка и зашелъ за занавѣски.
Свѣтъ лампы упалъ на спавшую на кровати
жену Кондратія, и она, полуоткрывъ глаза,
спросонья заговорила:
— Господи Іисусе! Что это такое!
— Нишкни, ніппкни... Это я... Я только въ сун-
дукъ хочу сходить,—сказалъ ей Кондратій, досталъ
ключъ, прикрѣпленный у него на пояскѣ, отперъ
висячій замокъ и открылъ сундукъ. На внутрен-
ней сторонѣ крышки сундука были налѣплены
портреты генераловъ, вырѣзанные изъ какого-то
иллюстрированнаго журнала, раскрашенная кар-
тинка дѣвочки съ котенкомъ на рукахъ, очевидно,
съ крышки бонбоньерки. Кондратій, поставивъ
лампу на табуретку около сундука, сталъ рыться
въ сундукѣ.
Онъ вынулъ изъ сундука, лежавшую сверху, пе-
струю жилетку съ синими стеклянными пугови-
Господа и слуги.
346
цами, затѣмъ новый картузъ, аккуратно сложен-
ный „спппжакъ", запустилъ на дно сундука руки
и изъ-подъ ситцевыхъ рубахъ извлекъ жестяную
коробку отъ монпансье. Открывъ эту коробку, опъ
положилъ къ имѣющимся уже тамъ деньгамъ по-
лученную отъ мусорщика трехрублевку и сказалъ
самъ себѣ вслухъ:
— Семьдесятъ восемь теперь должно быть...
Семьдесятъ восемь...
Опъ хотѣлъ уже закрыть коробку, по подумалъ:
„Да такъ-ли? Семьдесятъ-ли восемь? Давай, по-
считаю" .
И тутъ-же, вынувъ деньги, медленно сталъ счи-
тать бумажки, усердно мусоля пальцы. Денегъ
онъ, однако, насчиталъ восемьдесятъ одипъ рубль,
еще разъ пересчиталъ и задумался.
4 „Откуда-же еще-то три рубля? Вотъ оказія! Кто-
же еще-то далъ мнѣ три рубля? Вотъ это ловко!
Неужто это я отъ кого-нибудь спьяна на празд-
никахъ?.. Да пьянъ я такъ, чтобы ужъ очень, не
былъ".
— Дашь, а Дашь!—крикнулъ онъ было жену
свою Дарью, чтобы спросить ее, не помнитъ-ли
она что-нибудь объ этихъ трехъ рубляхъ, но тот-
часъ-же опомнился и сказалъ себѣ мысленно:
„Впрочемъ, что-жъ я! Все наще... А больше, такъ
даже лучше".
Закрывъ коробку и запрятавъ ее опять на дно
сундука, Кондратій прикрылъ все это жилеткой и
пиджакомъ, заперъ сундукъ и задвипулъ его на
прежнее мѣсто, бормоча:
— Восемьдесять одинъ рубль... Восемьдесятъ
347
одинъ... Кто-бы это далъ мнѣ трешницу? Должно
быть, я при получкѣ съ жильцовъ сбился. Гене-
ралъ изъ второго номера далъ мнѣ два рубля, чи-
новница—два, изъ колбасной лавки два... Рубль...
полтора... рубль...
Онъ перебиралъ по пальцамъ, но сбился, зѣв-
нулъ и сбросилъ съ ногъ опорки.
Черезъ пять минутъ онъ лежалъ около жены на
кровати, обернувшись къ пей спиной, и мечталъ:
„Какъ до двухсотъ рублей къ будущей зимѣ
накоплю—сейчасъ-же себѣ енотовую шубы сошью—
и знай нашихъ! “
П.
НТВОРНИКУ Кондратію не спалось. Онъ лежалъ
съ открытыми глазами, щурясь па свѣтъ лам-
почки, и слышалъ, какъ шелестятъ полужесткими
крылышками черпые тараканы, собравшіеся около
водопроводнаго крана, какъ попискиваетъ сверчокъ
за печкой, пріютившійся на сыромъ, принесенномъ
изъ бани, вѣникѣ, какъ сопитъ лежащая рядомъ съ
нимъ жена, какъ чмокаетъ во снѣ губами грудной
ребенокъ, какъ тикаютъ дешевые московскіе часы
съ мѣшкомъ песку вмѣсто гири, какъ по временамъ
всхрапываетъ его подручный Силантій, какъ бре-
дитъ во снѣ землякъ, растянувшійся на полу на
рогожѣ. Землякъ бредилъ какой-то телкой, раза три
произнеся слова: „телка, лѣтошняя телка. Марты -
хипа телка". Кондратій улыбнулся и произнесъ
мысленно:
348
„Нѣтъ, ужъ мы какъ шубу енотовую себѣ со-
шьемъ, о телкѣ мечтать не будемъ. Что намъ тогда
телка? Опитеримся хорошенько, такъ плевать намъ
и на деревню. Матушка помретъ, такъ зачѣмъ намъ
деревня? Неужто я буду брату семьдесятъ рублей
на работника въ деревню высылать? Лучше эти
деньги здѣсь... Здѣсь они въ лучшемъ видѣ при-
годятся. Запишусь въ мѣщане, да и шабашъ. А
братъ какъ знаетъ.
„Пальто надо еще себѣ къ веснѣ сшить суконное
съ костяными пуговицами",—мелькнуло у него въ
головѣ.—„А пальто-то я могу сшить не на эти деньги,
что въ сундукѣ лежатъ, а на тѣ праздничныя, ко-
торыя получу на Пасхѣ. На Пасху тоже хорошо
даютъ жильцы. Да и съ подрядчиковъ урву. Съ
керосина урву, съ водопроводчика урву. А послѣ
Пасхи ремонтъ по дому начнется. Опятыіодрядчики.
Сегодня хозяинъ маляру говорилъ, что лѣтомъ домъ,
будетъ красить. Съ дома ужъ мнѣ маляръ долженъ
дать основательно. А то ужасно мало даетъ. За домъ
десять рублей долженъ дать. Меньше не возьму,
потому и домъ и крышу будутъ красить. А на крышѣ
мой надсмотръ. Хозяинъ на крышу не полѣзетъ
окраску смотрѣть. Шутка-ли, сколько маляръ тутъ
барыша возьметъ! Нѣтъ, братъ, дѣлись... Дѣлись
съ дворникомъ, коли хорошо хочешь наживать.
Дворникъ тебѣ мирволитъ, ремонтъ твой передъ
хозяиномъ не хаитъ, лишнее позволяетъ къ счету
приписывать, такъ ты и дѣлись. Лѣтось въ окнахъ
переплеты въ семнадцатомъ номерѣ, ей-ей, только
по разу онъ краской помазалъ, а въ счетъ поставилъ,
что два раза. А я молчокъ... Вотъ и дай за молчокъ.
349
Двери тоже по одному разу... А что далъ дворнику?
Лѣтомъ пятерку, да вотъ паНовый годъ два рубля...
Нѣтъ, я такъ разсуждаю, что и десять-то рублей
пынче лѣтомъ съ него будетъ дешево взять. И съ
кровельщика возьму лѣтомъ. А то, что онъ за святой?
Вотъ рабочіе его ужъ сбрасывали снѣгъ съ крышъ,
а что онъ мнѣ далъ? А нынче лѣтомъ передъ
окраской будетъ починка крыши. Съ кровельщика
тоже пятерку. Непремѣнно пятерку... Потомъ плот-
никъ... Хозяинъ говорилъ, что въ подвалѣ полы
перестилать будемъ. Вотъ съ лѣсного двора я ни-
чего пе получилъ. Надо-бы сходить на лѣсной
дворъ, гдѣ мы лѣсъ для ремонта беремъ. Должны
дворнику дать. Беремъ со двора лѣсу не мало.
„Нѣтъ, я такъ, разсуждаю, что если праздничныя
на Пасху, да ремонтъ, то я хоть и пальто себѣ къ
веснѣ сдѣлаю, къ осени я все равно съ шубой. Ну,
хоть не енотовую, такъ лисью справлю. А какъ
пальто новое да шубу себѣ справлю, я ужъ и дровъ
жильцамъ таскать не стану. Ну ихъ... Надо тогда
быть ужъ настоящимъ старшимъ дворникомъ. До-
мовыя книги, участокъ, паспорты,—а остальное на-
плевать. Подручные пусть дрова таскаютъ и мусоръ
выносятъ. Силантій говоритъ, что ему и теперь
одному трудно—ну, тогда другого подручнаго возь-
мемъ. А то дворникъ при хорошей шубѣ, да вдругъ
съ дровами или, еще того хуже, съ бадейками по-
моевъ на коромыслѣ! Не фасонъ!... И при серебря-
ной цѣпочкѣ и при серебряныхъ часахъ ужъ не
фасонъ, а тутъ еще при шубѣ!"
Кондратій крякнулъ и закинулъ руки за голову.
„Хозяинъ нашъ сквалыга, а то въ другихъ-то до-
350
махъ развѣ такъ дворники наживаются!"—мысленно
проговорилъ онъ. — „Вотъ тоже насчетъ собаки...
Вездѣ по домамъ, коли ежели при домѣ есть собака,
положеніе три рубля въ мѣсяцъ на прокормъ, а
онъ ничего не дастъ. „Она, говоритъ, отъ жилецкихъ
кухарокъ сыта". Насчетъ песку для посыпки тротуа-
ровъ тоже скупъ. Охъ, какъ скупъ! А вѣдь отъ
каждаго воза песку у дворника всегда долженъ
четвертакъ къ пальцамъ прилипнуть. Надо будетъ
завтра сказать ему, что у насъ песокъ на исходѣ и
что намъ пять, шесть возовъ непремѣнно нужно.
Нынче я вотъ какъ это дѣло сдѣлаю. Пускай нашъ
мусорщикъ привезетъ намъ пять возовъ песку, а я
хозяину скажу, что'онъ семь привезъ. Нужно только
сказать ему, чтобы онъ ночью или рано утромъ
возилъ, пока хозяинъ спитъ. Въ сарайчикъ-то какъ
свалимъ его, такъ пусть хозяинъ усчитываетъ,
сколько возовъ привезли. Много усчитаешь! Глины
печной намъ тоже нужно. Глины пусть два воза
привезетъ, а скажемъ три",
— Охъ, грѣхи, грѣхи!—со вздохомъ тихо прого-
ворилъ Кондратій и мысленно прибавилъ:—„Впро-
чемъ, всѣ мы люди—человѣки и во грѣхахъ рож-
дены".
„А хозяинъ нашъ нешто не надуваетъ кого-ни-
будь? Въ лучшемъ видѣ надуваетъ, п такъ ужъ
это все устроено, что одинъ отъ другого тщетится1*.
— Помилуй насъ грѣшныхъ, Господи Іисусе!—
проговорилъ Кондратій вслухъ, зѣвнулъ и пере-
крестился.
Сонъ началъ уже смыкать его вѣжды, но мечты
все-таки обуревали его.
351
„А лѣтомъ можно будетъ для жены лавченку
какую-нибудь- въ заборѣ открыть",—мечталъ Кон-
дратій.—„Баба все равно зря мотается, такъ пусть
яйцами, печенкой да колбасой торгуетъ. По край-
ности при дѣлѣ будетъ и мужу отъ нея подмога
станетъ. Право слово, открою ей лавченку. Чего тугъ!
Вотъ у сапожника съ нашего двора тетка печенкой,
рубцомъ и картофелемъ около випной лавки тор-
гуетъ изъ корзинки и хвастается, что барыша менѣе
полтины домой не приноситъ. Хвастается, что ста-
канъ даетъ для выпивки изъ казенной посуды,
такъ и отъ стакана гривенникъ въ день выручаетъ.
Такъ, вѣдь, торгуетъ сапожникова-то тетка изъ
корзинки... А я лавочку въ заборѣ для жены лажу
открыть. Пряники заведемъ... яблоки, апельсины,
лимоны, яйца въ крутую... спички... Папиросы даже
можно. Право слово, можно.
„Опа въ лавочкѣ, а я чистякъ — дворникъ по
своимъ дѣламъ. Вдвоемъ будемъ наколачивать. И
жизнь будетъ хорошая “.
Кондратій улыбнулся и сталъ засыпать.
„Хорошая"...—пронеслось еще разъ въ его мозгу.
Потомъ почему-то представились бутылки съ пивомъ,
портерная, трактиръ съ расписными обоями, чашки
съ цвѣтами и позолотой, затѣмъ замелькало передъ
глазами что-то радужное и онъ заснулъ.
КОНЕЦЪ.

ф-АЛРАКСИНЦЫ И БИРЖЕВЫЕ АРТЕЛЬЩИКИ. Очерки. 3-е
зд. 310 стр. Цѣна 1 р.
фДЕРЕВЕНСКАЯ АРИСТОКРАТІЯ. Очерки сельской жизни.
11 стр. Цѣна. 1 р.	,
Ф-ЦВѢТЫ ЛАЗОРЕВЫЕ, Разсказы. 346 стр. Цѣна; 1 р.# 50 к.
фХРИСТОВА НЕВѢСТА. Романъ. 5-е изд. 288 стр. Цѣна 75 к.
ф-КАРАСИ И ЩУКИ. Разсказы. 323 стр Цѣна 1 руб. 50 к.
ф-ТЕПЛЫЕ РЕБЯТА. Разсказы. 216 стр. Цѣна 75 к.
фНАНІИ ЗАБАВНИКИ. Разсказы. Изд. 2-е. 312 стр. Ц. 1 р. 50 к.
фНЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ. Разсказы. Изд. 2-е. 287 стр.
Г. 1 р. 50 к.
фПІУТЫ ГОРОХОВЫЕ. Разсказы. 319 стр. Изд. 2-е. Ц. 1 р. 50 к.
фГУСИ ЛАПЧАТЫЕ. Разсказы. 300 стр. Ц. 1 р. 50 к.
фМУЧЕНИКИ ОХОТЫ. Разсказы. 263 стр. Цѣна 1 р. 50 к.
ф-РУКОБИТІЕ. РЯЖЕНЫЕ. Картины изъ купеческаго быта въ
-хъ дѣйствіяхъ. Ц. 30 к.
ф^ВЪ ЦАРСТВѢ ГЛИНЫ И ОГНЯ. Драма въ 4-хъ дѣйствіяхъ
[. 60 к.
ФТЩЕСЛАВІЕ И ЖАДНОСТЬ. 2 повѣсти. Изд. 2-е. 384 стр
I. 1 р.
ф^ХЛѢБНЫЙ ВОПРОСЪ. 7 юморист. разсказовъ. Изд. 3-е.
38 стр. Ц. 1 Р-
ф СВАТОВСТВО ПРОФЕССОРА. Романъ. Изд 4-е. 303 стр. Ц. 1 р.
.фСРЕДИ ПРИЧТА. Романъ. Изд. 3-е. 312 стр. Ц. 1 р.
ф-ЗАПИСКИ ПОЛКАНА. Повѣсть изъ собачьей жизни. Изд.
‘6. 216 стр. Ц. 60 к.
ф-ДАЧНЫЕ СТРАДАЛЬЦЫ. 6 юмористическихъ разсказовъ.
Ізд. 3-е. 244 стр. Ц. 60 к.
ф-НА ДАЧНОМЪ ПРОЗЯБАНІИ. 10 юмористическихъ разска-
овъ. Изд. 2-е. 320 стр. Ц. 1 р.
ф-СУСАЛЬНЫЯ ЗВѢЗДЫ. Романъ. Изд. 2-е. 423 стр. Ц. 1 р. 20 к.
фВЪ ДЕРЕВНѢ И ВЪ ГОРОДѢ. Разсказы. Изд. 3-е. 356 стр.
I. 1 Р.
ф-ПО СѢВЕРУ ДИКОМУ. Путешествіе изъ Петербурга въ
Архангельскъ и обратно. Поѣздка на водопадъ Кивачъ
Ізд. 3-е. 241 стр. Цѣна 75 коп.
ф-НА ПОБЫВКѢ. Романъ изъ быта питеріциковъ въ деревнѣ.
Ізданіе 3-е. 375 стр. Ц. 1 р.
ф-ЛИПОЧКА. ПУСТОЙ ДОМЪ. Разсказы доктора. Изд. 2-е.
І62 стр. Ц. 75 к.
ф-ПОВСЮДУ. Разсказы. Изд. 2-е. 332 стр. Ц. 1 р.
ф-ПЕРВЫЕ ШАГИ. Романъ. Изд. 2-е. 280 стр. Ц. 75 к.
ф-РОЖДЕСТВЕНСКІЕ РАЗСКАЗЫ. 12 разсказовъ. Изд. 2-е.
Ів стр. Ц. 20 к.
ф-СЧАСТЛИВЕЦЪ. Романъ. Изд. 2-е. 220 стр. Цѣна 60 коп.
Выписывающіе отъ автора, изъ редакціи журнала
Осколки» (С.-Петербургъ, Николаевская. № 66), за пересылку
іе платятъ. Съ наложеннымъ платежомъ прибавляется 10 коп.
Дозволено цензу’'^ю. С.-Петербургъ. 19 Февраля 1903 года.
Цѣна 1 р.
15