Судилище на Фоли-Сквер. Процесс руководителей коммунистической партии США - Марион Дж.

Автор: Марион Дж.
Теги: коммунистическая партия политика сша
Год: 1950
Похожие
Возникновение коммунистической партии США и её борьба за легализацию
Положение в области прав человека в США. Публикация Коммунистической партии США
Вехи боевой истории. 60 лет Коммунистической партии США
Белая книга о процессе против Коммунистической партии Германии
Текст
                    ПРОЦЕСС
РУКОВОДИТЕЛЕЙ
КОМПАРТИИ
США

и * л
Издательство
иностранной
литературы

ДЖОРДЖ МАРИОН
СУДИЛИЩЕ
НА ФОЛИ-СКВЕР
ПРОЦЕСС РУКОВОДИТЕЛЕЙ
КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ
США
Перевод с английского
в. топер
Вступительная статья
А. Л Я М И Н А
1950
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва

GEORGE MARION
THE
COMMUNIST
TRIAL
An American Crossroads
NEW YORK
1949

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
«Изменение в соотношении сил на международной
арене в пользу лагеря мира и демократии вызывает бе-
шеную злобу и ярость среди империалистических поджи-
гателей войны. Англо-американские империалисты рас-
считывают путем войны изменить ход исторического
развития, разрешить свои внешние и внутренние проти-
воречия и трудности, укрепить позиции монополистиче-
ского капитала и завоевать мировое господство.
...Вместе с тем, политика подготовки войны связана
с беспрерывными посягательствами правящих империа-
листических кругов на элементарные жизненные права и
демократические свободы народных масс, с усилением
реакции во всех областях общественной, политической и
идеологической жизни, с применением фашистских мето-
дов расправы по отношению к прогрессивным и демо-
кратическим силам народов. Этими мерами империали-
стическая буржуазия пытается подготовить тыл для раз-
бойничьей войны»1.
Так охарактеризована нынешняя политика империа-
листической буржуазии в решении, принятом на совеща-
нии Информационного бюро коммунистических партий
в 1949 г.
Советский читатель знаком с прогрессивным амери-
канским публицистом Джорджем Марионом по его книге
«Базы и империя», разоблачающей агрессивные планы и
действия американских империалистов.
Настоящая книга Дж. Мариона посвящена событию,
которое ляжет позорнейшим пятном на политическую
историю Соединенных Штатов Америки, — процессу один-
1 Совещание Информационного бюро коммунистических пар-
тий в Венгрии во второй половине ноября 1949 г., М., Госполитиз-
дат, 1949 г., стр. 6, 8.
5

надцати руководителей коммунистической партии США.
Рассматривая материалы этого процесса, анализируя об-
щую линию суда, отдельные детали подготовки и прове-
дения процесса и всю обстановку, в которой он про-
текал, автор показывает, как власть монополий систе-
матически осуществляет фашизацию всей внутренней
жизни страны, стремясь с помощью полиции, американ-
ской охранки — ФБР, судебных и законодательных орга-
нов ликвидировать элементарные демократические права
и свободы американского народа.
Американская реакция объявила «крестовый поход»
против всего прогрессивного и демократического.
Фашизм, задрапированный в американский флаг и в
давно потерявшую свою силу американскую конститу-
цию, настойчиво внедряется во все поры экономической,
политической и культурной жизни страны. Он наса-
ждается нагло и открыто различными фашистскими ор-
ганизациями, появившимися в этой стране уже много
лет назад и особенно пышно разросшимися после второй
мировой войны.
Раздуваемые магнатами Уолл-стрита и их агентами
в Вашингтоне шпиономания и военный психоз исполь-
зуются подлинными хозяевами Америки — королями про-
мышленности и банков — для того, чтобы ускоренными
темпами фашизировать государственный аппарат США
и изгнать из него, все демократические элементы. Честных
людей, смело выступающих в защиту мира, мужественно
борющихся за равноправие всех граждан независимо от
национальности и цвета кожи, отстаивающих права
граждан и основные конституционные свободы, ныне
обвиняют в антиамериканской деятельности. Их судят и
бросают в тюрьмы только за то, что они не хотят ми-
риться с инквизиторскими методами реакционных вла-
стей, не уступающих в жестокости и репрессиях против
народа гитлеровским головорезам.
Но как бы продажные пропагандисты США ни ста-
рались скрыть и извратить факты, сколько бы ни вос-
хваляли они «американский образ жизни» и американ-
скую «демократию», миллионы простых людей даже
далеко за пределами США начинают понимать, что все
это чистейшая ложь, что США с каждым днем все боль-
ше превращаются в мирового жандарма.
6

Проводя этот позорный поход против демократиче-
ских сил, главари фашиствующей буржуазии США опи-
раются не только на свой государственный аппарат по-
давления, но и на самые грязные подонки американ-
ского общества: на крупных и мелких гангстеров, наем-
ных провокаторов, шпиков, презренных ренегатов, на
всех «ползучих тварей», показанных в книге Дж. Ма-
риона. В своей преступной деятельности американские
власти прибегают также к услугам «Ку-клукс-клана»,
«Серебряных рубашек», «Черного легиона», «Амери-
канского действия», «Крестоносцев» и десятков дру-
гих фашистских организаций, усердно вскармливаемых
и взращиваемых могущественным закулисным прави-
тельством США — Национальной ассоциацией промыш-
ленников.
«Американизм», который проповедуют все эти чер-
носотенные организации,— это и есть фашизм со всеми
его отличительными чертами: звериной ненавистью ко
всему подлинно прогрессивному и демократическому,
практикой насильственного подавления всех передовых
общественных течений, проповедью расизма и нацио-
нальной вражды. Именно такой «американизм» подни-
мает на щит комиссия по расследованию «антиамерикан-
ской» деятельности, всякие рэнкины, томасы, мундты и
иже с ними.
Самый сильный удар оголтелая империалистическая
реакция США решила нанести американской коммуни-
стической партии. И это, разумеется, не случайно. Не-
большая по численности, но объединяющая лучшие, наи-
более передовые элементы рабочего класса и трудя-
щихся Америки, руководствующаяся единственно пра-
вильной марксистско-ленинской научной теорией, ком-
мунистическая партия США представляет одно из
основных препятствий для тех, кто стремится развязать
третью мировую войну.
Еще в 1946—1947 гг. на секретных заседаниях руко-
водящей верхушки Национальной ассоциации промыш-
ленников был выработан детальный план наступления
на рабочий класс, план разгрома коммунистической пар-
тии США и всех демократических организаций трудя-
щихся. Важным звеном этого плана явился процесс над
руководителями коммунистической партии.
7

Генеральный секретарь коммунистической партии
США Юджин Деннис говорил по этому поводу: «Наш
процесс имел историческое значение, так как в нем на-
шли свое отражение основные вопросы демократии и в
связи с той борьбой, которую вела наша партия внутри
и вне зала суда. В некоторых отношениях этот процесс
явился для нашего народа тем, чем был Лейпцигский
процесс для германского и других народов»1.
Процесс руководителей коммунистической партии
США ясно показал всему миру, что представляет со-
бой современное американское «правосудие». Миллио-
ны людей наглядно убедились в справедливости слов
Энгельса о том, что буржуазный суд «есть завершение
юридической лжи и безнравственности»2, в правильно-
сти высказывания Ленина, охарактеризовавшего буржу-
азный суд как орудие беспощадного подавления экс-
плоатируемых в интересах денежного мешка.
Как готовился и как происходил этот процесс?
Аресту руководителей коммунистической партии
предшествовала длительная закулисная деятельность
огромного числа агентов ФБР, полицейских шпи-
ков, засланных во все прогрессивные организации,
и почти двухлетняя работа так называемого Большого
жюри Нью-Йорка — органа, уполномоченного решать
вопрос о передаче дел в суд. Было допрошено много
различных свидетелей. Даты ареста руководителей ком-
мунистической партии неоднократно назначались и пе-
реносились из-за неподготовленности ФБР, несостоя-
тельности собранных доказательств. Назревал позорный
провал всего этого грязного предприятия. Тогда для
поддержания своего престижа руководители ФБР ре-
шили идти напролом.
20 июня 1948 г. в Нью-Йорке и в других крупных
городах Соединенных Штатов агентами Федерального
бюро расследований были арестованы одиннадцать ру-
ководителей коммунистической партии по обвинению в
«заговоре», якобы ставившем целью насильственное
свержение правительства США. Единственным «доказа-
тельством» этого намерения обвиняемых служило то, что
1 Газета «За прочный мир, за народную демократию!» от
2 июня 1950 г.
2 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. II, стр. 383.
8

они вели пропаганду идей марксизма-ленинизма. И это-
го оказалось достаточным, чтобы посадить на скамью
подсудимых лучших представителей многомиллионного
рабочего класса США, борцов за мир и дружбу между
народами!
Тотчас же лихорадочно заработала пропагандистская
машина Уолл-стрита: засуетились репортеры; на первых
полосах газет появились аршинные заголовки и сенса-
ционные фотографии. Буржуазная печать и радио грубо
извращали факты, замазывая, заглушая каждое слово
правды. Вся эта омерзительная пропагандистская свисто-
пляска преследовала совершенно определенную цель:
заранее, еще до суда, убедить общественное мнение
страны и всего мира в виновности подсудимых, обо-
лгать коммунистическую партию и ее руководителей, рас-
чистив тем самым почву для вынесения руководителям
коммунистической партии судебного приговора, и — что
не менее важно — для использования этого приговора
в дальнейшей борьбе американских мракобесов против
всех прогрессивных и демократических сил США.
Если судья Медина, грубо нарушая элементарные
правила судопроизводства, безоговорочно принимал на
веру абсурдные показания шпиков и ренегатов, зажи-
мал рот защите и обвиняемым, отказывался принимать
доказательства невиновности подсудимых, открыто ста-
вил прокурора в более выгодное положение, чем обви-
няемых и защиту, да и сам, по существу, выступал в
роли прокурора, — то все это делалось именно для того,
чтобы, осудив руководителей коммунистической партии,
расчистить реакции путь к подавлению всех прогрессив-
ных элементов американского общества и к уничтоже-
нию всех демократических прав граждан США. Именно
в этом и заключается важнейшее значение процесса ком-
мунистов для всего американского народа, и это совер-
шенно справедливо подчеркивает в своей книге
Дж. Марион. «Коммунист — это каждый из вас», — го-
ворит он всем американцам, стремящимся к миру и де-
мократии.
Судебная расправа над руководителями коммунисти-
ческой партии вызвала гнев и возмущение американских
трудящихся. По стране прокатилась волна митингов и
демонстраций. Рабочие, фермеры, работники умственно-
9

го труда подняли свой голос в защиту осужденных
коммунистов. Был создан «Национальный беспартийный
комитет защиты прав руководителей коммунистической
партии». Многие профсоюзы и другие прогрессивные
организации клеймили реакционных вдохновителей
и организаторов процесса и требовали скорейшего осво-
бождения обвиняемых.
В то же время продавшиеся буржуазии профсоюзные
боссы — грины, мэрреи и дубинские — активно включи-
лись в кампанию преследования и травли прогрессивных
элементов в профсоюзах, пытаясь дискредитировать и
исключить из рабочих организаций коммунистов. Они
использовали процесс руководителей коммунистической
партии для усиления своей подрывной деятельности
в рядах пролетариата.
К сожалению, Дж. Марион, уделив большое внима-
ние разоблачению «американской демократии» и мето-
дов деятельности министерства юстиции, ФБР, суда и
полиции, не показал, наряду с этим, мужественного по-
ведения обвиняемых на процессе, решительности и
уменья, с каким они защищали правоту дела коммуни-
стической партии и разоблачали американских империа-
листов.
Однако, несмотря на этот существенный пробел,
книга Дж. Мариона «Судилище на Фоли-сквер» пред-
ставляет несомненный интерес для советского читателя.
* * *
Со времени выхода в свет книги Мариона прошло
более года.
Ввиду антикоммунистической истерии, царящей в
США, американские адвокаты поставлены в невыноси-
мые условия, которые не позволяют им защищать ком-
мунистов в судебных инстанциях. Руководители амери-
канской компартии в ноябре 1950 г. опубликовали за-
явление о том, что они будут добиваться помощи видных
иностранных адвокатов для аргументирования своей
апелляции в Верховном суде США против приговора, вы-
несенного на процессе на Фоли-сквер.
Несмотря на свирепые репрессии против коммунисти-
ческой партии США и всех прогрессивных организаций,
/о

одним из ярких проявлений которых является приня-
тие антидемократического закона Маккаррэна—Килгора,
партия мужественно продолжает свою борьбу за демо-
кратические права американского народа, за мир, про-
тив главных поджигателей войны — империалистов
США. Особенно активно выступают американские ком-
мунисты после начала преступной вооруженной интер-
венции США в Корее. В заявлении, опубликованном по
этому поводу Национальным комитетом коммунистиче-
ской партии США, говорится;
«Руки прочь от Кореи! Ни одного человека, ни одно-
го орудия, ни одного самолета для интервенции в Ко-
рее! Запретите атомную и водородную бомбы!»
Эти миролюбивые лозунги нашли широкий отклик в
сердцах миллионов простых американцев, не желающих
проливать кровь за эгоистические интересы магнатов
банков и трестов, наживающихся на войне. Свидетель-
ством тому служит успешный сбор подписей под
Стокгольмским воззванием, который особенно усилился
после начала американской вооруженной интервенции
в Корее. Свидетельством тому служат также много-
численные сообщения о нежелании американской моло-
дежи становиться под знамена несправедливой, агрессив-
ной, империалистической войны, которую ведет в Корее
американская реакция.
Весь ход процесса с новой силой подтвердил непре-
ложный вывод о том, что никакой террор, никакие фа-
шистские законы не сломили и не сломят боевой дух и
волю американских коммунистов к борьбе.
«Марксизм есть научное выражение коренных интере-
сов рабочего класса. Чтобы уничтожить марксизм, надо
уничтожить рабочий класс. А уничтожить рабочий класс
невозможно» (И. Сталин).

Часть I
СВИДЕТЕЛЬ НОМЕР ВОСЕМЬ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПРОИСШЕСТВИЕ В ПИТТСБУРГЕ
Десятого января 1948 г. на одной из улиц деловой ча-
сти Питтсбурга полицейские сыщики задержали плотного
тридцатишестилетнего мужчину и рыжеволосую женщину
лет двадцати шести. Задержанные заявили, что прибыли
в Питтсбург дня два-три назад и занимают номер в одной
из гостиниц. Местом своего постоянного жительства муж-
чина назвал Камберленд, штат Мериленд, а женщина
сообщила, что живет неподалеку от Камберленда, в по-
селке Уэстернпорт. В ее сумке сыщики обнаружили ни-
келированный револьвер калибра 0,22, а позже, при
обыске в номере гостиницы, в чемодане мужчины был
найден немецкий автоматический пистолет системы
«Лугер».
Следственные органы Аллеганского округа, выпол-
няющие в данном районе функции Большого жюри,
предъявили обоим задержанным обвинение по двум
пунктам. По первому пункту Чарлз У. Никодемус и Луиза
Трейл обвинялись в тайном ношении оружия. Во втором
пункте говорилось, что они носили это оружие «с целью
противозаконно и злостно нанести физический ущерб
некоему лицу», не известному следственным органам.
Ничего другого в обвинительном акте сказано не
было.
Газеты не проявили особого интереса к этому делу.
Сообщения о нем занимали весьма скромное место и
были противоречивы. Обычно американскую прессу нель-
зя упрекнуть в равнодушии к адюльтерным делам, но в
13

данном случае ни одна питтсбургская газета не полюбо-
пытствовала, идет ли здесь речь о «мисс» или «миссис»
Трейл и состоит ли Никодемус в законном браке. Ни в
одном из опубликованных сообщений об их аресте не
приводится фактов, которые подкрепляли бы второй
пункт обвинения, то есть объясняли бы, почему полиция
сочла, что найденное оружие предназначалось для нане-
сения кому-то физического ущерба, а, окажем, не для на-
падения с целью грабежа. Более того, непонятны и при-
чины ареста; нет никаких указаний на то, что полиция
обратила внимание на обвиняемых вследствие их подо-
зрительного поведения, драки или несчастного случая.
Газеты, видимо, удовольствовались опубликованием от-
чета, в котором не сходятся концы с концами!
О самом деле известно следующее;
1) В соответствии с обычным порядком, Никодемус и
мисс или миссис Трейл были сфотографированы и до-
прошены; 2) Луиза Трейл заявила, что имела при себе
револьвер потому, что часто возвращается домой поздно
ночью; 3) Никодемус сперва отказался дать объяснения,
а затем сообщил, что является профсоюзным организа-
тором и «борется против коммунистов»; 4) оба обвиняе-
мых были освобождены под залог.
Тем дело и кончилось. До конца мая в печати не по-
явилось об этом ни слова.
21 мая 1948 г. питтсбургские газеты сообщили, что на-
кануне Никодемус и Луиза Трейл предстали перед су-
дом. В краткой заметке говорилось, что обвиняемые
«признаны невиновными, но присуждены к оплате су-
дебных издержек». Газеты не потрудились объяснить
такой несколько необычный оборот дела. Впрочем, из
заметки достаточно ясно следовало, что Никодемус и
Луиза Трейл были оправданы не потому, что кто-либо
усомнился в их виновности, а потому, что Никодемус
мог принести пользу в качестве антикоммуниста. Вот как
начинается эта заметка:
«Вчера вечером суд оправдал тридцатишестилетнего
Чарлза У. Никодемуса из г. Камберленд, штат Мериленд,
после его заявления, что он носит при себе пистолет, гак
как ему угрожают коммунисты».
Итак, антикоммунист стоит выше закона. Никодемус
не смог опровергнуть предъявленное ему обвинение, од-
14

нако он не понес полной меры наказания за совершенное
им преступление. Но дело тут не просто в том, что
судья проявил обычное сочувствие к обвиняемым, за-
являющим о своем враждебном отношении к комму-
нистам. Антикоммунисты сейчас идут пятак за пару. Они
не получают вознаграждения или льгот только за свои
настроения. Они должны расплачиваться чем-нибудь
реальным. В той же газетной заметке ясно сказано, чем
именно Никодемус заплатил на полицейском базаре за
свою свободу. Он сотрудничал с ФБР, — как сообщили
сыщики полицейскому судье,— следя за проникновением
«красных» на завод, где он работал (в Камберленде). Ко-
роче говоря, оба обвиняемых избежали наказания пото-
му, что Федеральное бюро расследований вступилось за
Никодемуса. Оправданием Никодемуса, которым он
всецело обязан вмешательству ФБР, и закончилось
это дело.
Прошло одиннадцать месяцев. 19 апреля 1949 г. в
4 часа 10 минут пополудни в камере № 110 федераль-
ного суда на Фоли-сквер в Нью-Йорке очередной свиде-
тель заканчивает свои показания. Несмотря на то, что
до конца заседания остается всего двадцать минут, суд
вызывает следующего свидетеля. Необычайно толстые
стекла очков придают его лицу мрачное, почти зловещее
выражение. Хотя мы впервые видим его в очках, мы без
труда узнаем в этом плотном человеке с шапкой густых
черных волос того самого субъекта, две фотографии ко-
торого,— в профиль и анфас — хранятся в архиве питт-
сбургской полиции за номером «53417, 10 января
1948 г.». Разумеется, это наш старый знакомый —
Чарлз Никодемус.
Никодемус — восьмой по счету свидетель обвинения
на процессе одиннадцати руководителей коммунистиче-
ской партии США, обвиняемых в заговоре, имеющем целью
«проповедовать и отстаивать обязательность и необхо-
димость свержения и уничтожения правительства Соеди-
ненных Штатов путем применения силы и насилия».
Пусть читатель не сетует на меня за то, что я пока
откладываю рассмотрение вопроса о причинах возникно-
вения этого процесса и характеристику свидетелей, да-
вавших показания до Никодемуса. Я делаю это созна-
тельно: в мои намерения не входит составление указателя
15

к объемистому судебному протоколу, занимающему
десятки тысяч страниц, на которых записаны миллионы
слов, сказанных свидетелями, обвинителями я защитни-
ками. Напротив, я хочу уберечь себя и читателя от опас-
ности потонуть в этом море показаний и поэтому намерен
неуклонно держаться истинного смысла процесса. Мне
думается, что целесообразнее проследить путь одного из
свидетелей, чем излагать в хронологической последова-
тельности все перипетии судебного разбирательства. Итак,
не отвлекаясь в сторону, сосредоточим пока свое внима-
ние на Чарлзе Никодемусе.
Присягнув в том, что он будет говорить правду, всю
правду и только правду, и да поможет ему в этом господь
бог, Никодемус начал давать показания и давал их до
закрытия заседания. На следующем заседании суда,
22 апреля, он снова давал показания, затем был под-
вергнут допросу защитой, после чего опять отвечал на
вопросы обвинения. На это ушло почти все заседание.
Таким образом, допросу свидетеля Никодемуса суд по-
святил в общей сложности целый день.
Отвечая на вопросы обвинителя — помощника проку-
рора Франка Г. Гордона, — Никодемус показал, что он
состоял членом коммунистической партии и вел в партии
особенно активную работу в период с середины 1944 г.
до января 1946 г. Затем, по предложению обвинителя и
с разрешения судьи, он привел несколько якобы имев-
ших место случаев, из которых газеты впоследствии
сделали сенсацию. Например, он рассказал, как в
1945 г., когда на заводе «Амселл» проводилась иссле-
довательская работа военного значения, руководитель
камберлендской организации коммунистической партии
якобы «приказал» коммунистам, работавшим на этом
заводе, изготовить подробный план завода с обозначе-
нием входов, выходов и т. д. Никодемус не утверждал,
что он видел, как кто-нибудь чертил такой план или
хотя бы вручал его партийному организатору. Выясни-
лось даже, что его никто никогда не спрашивал о пла-
не и он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь об этом
говорил.
Такого рода показания свидетеля имели целью бросить
тень на коммунистическую партию в целом, но не содер-
жали ничего, что могло быть инкриминировано кому-
16

либо из обвиняемых. Судья Медина приобщил это
заявление к делу на том основании, что, по его «предпо-
ложению», представители обвинения впоследствии уста-
новят «связь» между приведенным свидетелем фактом
и подсудимыми. Когда же в дальнейшем эта «связь»
установлена не была, Медина распорядился изъять дан-
ное место из протокола. Затем он обратился к присяж-
ным и, не моргнув глазом, предложил им вычеркнуть
всю эту историю из своей памяти. Как может присяжный
по приказу судьи откинуть то или иное предвзятое мне-
ние, этого еще не один юрист не сумел объяснить про-
стым смертным, не посвященным в тайны юриспруден-
ции. А ведь кроме присяжных есть еще и публика. Нико-
демус свою басню о плане рассказал 19 апреля,
а 22 апреля суд изъял ее из протокола.
Тогда же свидетель начал новый сенсационный рас-
сказ о мнимых заговорах и диверсиях коммунистов, так
что присяжные вряд ли обратили внимание на «изъятие»
первой басни, а газеты и вовсе пропустили эту подроб-
ность.
(Четыре месяца спустя, после того как к протоколу
прибавилось еще десять тысяч страниц, Медина запретил
защите спросить своего свидетеля, предлагал ли ему
кто-либо когда-нибудь начертить план завода. Судья
указал, что он уже велел вычеркнуть показания о пла-
не из протокола, но изложил это таким образом: «Я счи-
тал, что это показание не имеет отношения к делу,
и тут же изъял его из протокола».)
Зато новая и более «красочная» басня Никодемуса
осталась в протоколе, чем и ограничился его вклад в
судебное разбирательство. По его словам, перед самым
рождеством 1945 г. один из руководителей компартии,
Ол Ланнон (не привлеченный к суду по данному делу),
присутствовал на собрании коммунистов в Камберленде.
На вопрос, какие шансы на успех имеет социалистиче-
ская революция в США, Ланнон якобы ответил, что
переворот произойдет при помощи Советской Армии, и
даже объяснил, в чем эта помощь выразится: Советская
Армия, нанеся удар через Аляску и Канаду, уничтожит
Детройт. Никодемус клялся, что Ланнон имел в виду не
бомбардировку с воздуха, а вторжение большими си-
лами. Но обратимся к судебному протоколу и посмо-
17

трим, как он излагает это «веское» заявление легковес-
ного свидетеля.
(Из протокола.)
«Никодемус: Речь шла о том, что революция в
США не имеет шансов на успех без помощи Совет-
ской Армии и что пока СССР не укрепит своих пози-
ций в Европе, на такую помощь мало надежды.
Гордон: А вы что-нибудь говорили?
Никодемус: Говорил. Меня занимал один вопрос,
и я спросил Ланнона, как может Советский Союз
вторгнуться в США без военно-морского флота.
На это Ланнон повторил то, что уже говорилось
ранее. Он сказал, что Советская Армия в Сибири
насчитывает несколько сот тысяч солдат и представ-
ляет собой могучую силу, что русские неустанно
укрепляют ее, что у них хорошая авиация и что в нуж-
ный момент они при поддержке с воздуха могут
вторгнуться через Аляску и Канаду и даже разру-
шить Детройт.
Защитник Ричард Глэдстейн: Что такое?
Судья Гаролд Медина: И даже могут разрушить
Детройт, насколько я понял. Вы так сказали?
Никодемус: Да.
Медина: Почему все подсудимые так ухмы-
ляются?
Подсудимый Джон Гейтс: Вот именно, почему?
Подсудимый Игвинг Поташ: Да, мы действитель-
но ухмыляемся.
Медина: Здесь снова царит веселое настроение,
словно это не зал суда, а загородный клуб. Так вот,
предупреждаю: такого настроения в этом зале не
будет.
Глэдстейн: Мне думается, что когда человек слы-
шит что-нибудь столь нелепое, то ему позволительно
реагировать на это презрительной улыбкой.
Медина: Мы уже слышали подобные замечания
и раньше. Быть может, подсудимые считают их очень
остроумными, и им это нравится, но я держусь дру-
гого мнения, и смех им ничем не поможет.
Глэдстейн: Здесь заседает федеральный суд Соеди-
ненных Штатов. Я ожидал, что правительство прило-
жит все усилия, чтобы добросовестно и трезво обосно-
18

вать, если это возможно, обвинения в том, что некое
политическое учение призывает к свержению прави-
тельства Соединенных Штатов. Но вместо этого нам
преподносят одного за другим свидетелей, рассказы-
вающих то же самое, что мы уже слышали от чле-
нов конгресса Рэнкина и Дж. Парнелла Томаса»1.
Поразмыслив в спокойной домашней обстановке, мы
с вами сойдемся на том, что показания Никодемуса можно
с полным основанием отвергнуть как совершенную бес-
смыслицу. Нам сразу же бросятся в глаза некоторые мо-
менты, которые могут поразить даже видавшего виды
читателя прессы Херста. Во-первых, все осведомленные
люди — даже антикоммунисты — понимают, что руково-
дители коммунистической партии — взрослые люди. Мно-
гие документы, представленные обвинением, свидетель-
ствуют о том, что коммунисты усиленно изучают исто-
рию, экономику и международные отношения, что они
разрабатывают программы и планы своей деятельно-
сти на основе самого детального анализа действитель-
ности.
Как же могут они проявлять такую непроходимую
глупость в вопросах стратегии, какую им приписывает
Никодемус?
Говоря о стратегии, следует указать, что в Соединен-
ных Штатах нет ни одного сколько-нибудь авторитетного
военного специалиста, который считал бы, что Советская
Армия через Аляску или Канаду может прийти в
Детройт или что она может осуществить вторжение
в США по воздуху. Кто же поверит, что американские
коммунисты считают это возможным?
1 Ярые мракобесы и поджигатели войны Томас и Рэнкин воз-
главляли пресловутую комиссию по расследованию антиамерикан-
ской деятельности, свирепо преследующую демократические силы
страны. В ноябре 1948 г. Томас был предан суду по обвинению
в казнокрадстве. Слушание дела Томаса всячески затягивалось.
Только в начале 1950 г. федеральный суд вынес решение. Томас
был приговорен к 6 месяцам тюрьмы и 10 тысячам долларов
штрафа, хотя за подобное преступление законы США предусматри-
вают тюремное заключение сроком в 32 года и штраф в размере
40 тысяч долларов. Подобный приговор — характерное явление для
американского суда, находящегося на службе монополисти-
ческих кругов. (Прим. ред.)
19

ГЛАВА ВТОРАЯ
«ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ»
Можно не сомневаться в том, что смех подсудимых от-
нюдь не услаждал слуха Гаролда Медины, Он возмущался
«атмосферой загородного клуба», но на самом деле думал
вовсе не о поддержании достоинства суда. Медина неод-
нократно отпускал замечания, имевшие целью показать
присяжным, что они не должны видеть в обвиняемых
обыкновенных людей, которые способны смеяться, а при
случае и плакать. Если бы он этого не делал, то под со-
мнение было бы поставлено нечто более важное, чем пре-
стиж председателя суда, а именно — представление о ком-
мунистах, как о неких исчадиях ада; ведь от этого зависел
исход процесса. Однажды, когда слова защитника вы-
звали смех в зале, Медина сказал с нескрываемым раз-
дражением: «Защите только того и надо, чтобы все здесь
смеялись и хихикали, позабыв о тех тяжких обвинениях,
которые предъявлены подсудимым».
Мы согласны с почтенным судьей в том, что в показа-
ниях Никодемуса, при всей их очевидной вздорности, мало
смешного. Мы продумали слова этого свидетеля в спокой-
ной домашней обстановке; но присяжным, слышавшим те
же слова в напряженной атмосфере зала суда, не так лег-
ко отбросить эту нелепую басню. Да и как может быть ина-
че? Разве они не читали, как и все мы, газетные заголов-
ки? А сколько раз уже в этих заголовках, в отчетах ко-
миссии палаты представителей по расследованию анти-
американской деятельности и в приказах министра юсти-
ции США коммунисты оказывались «осужденными» рань-
ше, чем они впервые появлялись в зале суда? Причем их
«осуждали» за гораздо более тяжкие преступления, чем
те, которые им инкриминировались на этом процессе! Сам
президент Соединенных Штатов публично назвал их «из-
менниками». Незадолго до того как дело одиннадцати
20

руководителей коммунистической партии было назначено
к слушанию, министр юстиции Томас Кларк (уже утвер-
жденный тогда сенатом в должности члена Верховного
суда) хвастался в журнальной статье, что предстоящий
процесс — результат «успешной» борьбы министерства
юстиции с «заведомыми врагами страны». А в ходе про-
водившегося публично предварительного следствия под-
судимых не раз обвиняли в шпионаже, пользуясь тем,
что они не могли ни давать показания, ни подвергать
свидетелей перекрестному допросу. В такой обстановке
даже показания какого-нибудь Никодемуса приобре-
тают значение. На антикоммунистическом процессе
можно пускать в ход любое оружие: там все средства
хороши.
Защите поэтому тоже приходится действовать так, как
если бы свидетельство Никодемуса имело серьезное зна-
чение. Нужно принять серьезные меры, чтобы опровер-
гнуть его. Но как это сделать? Разумеется, путем
подрыва доверия к свидетелю, путем разоблачения его
связей с ФБР. Другими словами, нужно было доказать,
что в силу некоторых обстоятельств Никодемус, дей-
ствуя, повидимому, под влиянием ФБР, описывал собы-
тия так, как это было угодно ФБР, а не так, как они
происходили в действительности.
Исходную точку для такого суждения мы находим в
двух газетных заметках, содержащих противоречивые
сведения. Судя по заметке в питтсбургской газете, о ко-
торой мы говорили выше, Никодемус сотрудничал с ФБР
до ареста. Но в то время, когда Никодемус выступал в
качестве свидетеля в зале суда на Фоли-сквер, одна из
камберлендских газет, напечатав отчет о его показаниях,
сделала к нему знаменательное добавление. На основа-
нии сведений, собранных на месте, газета сообщала: «Из
надежных источников здесь сегодня стало известно, что
Никодемус начал сотрудничать с правительственными ор-
ганами после одного происшествия в Питтсбурге». («Кам-
берленд ивнинг таймс», 20 апреля 1949 г.)
Это существенно меняет дело. Если Никодемус не ока-
зывал услуг ФБР до своего ареста, значит его освобож-
дение не было наградой за прошлые заслуги. За что же
тогда он был освобожден? Не за обещание ли оказывать
в будущем услуги ФБР или министерству юстиции (кото-
Si

рому подчинено ФБР)? Ясно, что этот вопрос может
иметь решающее значение для присяжного, который стоит
перед выбором: верить или не верить свидетельству Нико-
демуса.
Теперь поставьте себя на место защитника, Вы хотели
бы помочь присяжным разобраться в этом вопросе. Для
этого вы постараетесь осветить все факты, которые дол-
жны навести любого американца, более или менее знако-
мого с американской действительностью, на мысль о сдел-
ке между Никодемусом и ФБР.
А этого можно добиться в основном путем перекрест-
ного допроса. Чтобы допрашивать Никодемуса, вы долж-
ны быть хорошо осведомлены о его прошлом. Значит, вам
необходимо порасспросить тех, кто знает Никодемуса в
личной жизни, по работе и по профсоюзу, и для этого
отправиться в Камберленд, штат Мериленд, где Чарлз
Никодемус проживает со своей второй женой — урож-
денной Луизой Трейл.
В Камберленде вам прежде всего бросится в глаза,
что вся жизнь в этом городе вращается вокруг гигантско-
го завода «Амселл», принадлежащего концерну «Села-
низ». Даже факты, приведенные Никодемусом на про-
цессе, так или иначе связаны с длинными низкими зда-
ниями, занимающими сорок с лишним акров на участке
почти в восемьсот акров, которым владеет концерн.
Чтобы понять жизнь и показания Чарлза Никодемуса,
нужно почувствовать власть могущественного концерна,
как почувствовал ее Никодемус, когда впервые пришел
на завод в августе 1933 г. В то время на заводе не было
профсоюзной организации, и Никодемус на собственном
горьком опыте узнал, каково каждому рабочему едино-
лично «договариваться» об условиях работы с гигантским
концерном.
Рабочему не по плечу тягаться один на один с концер-
ном «Селаниз», этой типичной уолл-стритовской компа-
нией. С рождества 1924 г., когда камберлендский завод
выпустил первую партию целлюлозного волокна для из-
готовления вискозы, «Селаниз» начал распространять
свое влияние на весь американский континент. В настоя-
щее время концерн имеет собственный химический завод
близ Бишопа, штат Техас, для производства вискозы, ко-
торое, начиная с выработки уксусной кислоты и кончая
22

выпуском готовых тканей, осуществляется на десятке с
лишним заводов, находящихся в США, на двух заводах
в Мексике и двух в Канаде, не считая трех научно-ис-
следовательских институтов. Число рабочих, занятых на
предприятиях «Селаниз», выросло к 1949 г. с 1 тысячи
до 23 тысяч, а валовой доход в 1948 г. превысил
230 млн. долларов. Хотя нью-йоркская контора концерна
находится и не на самой Уолл-стрит, в 1945 г. банк
Дж. П. Моргана и фирма «Диллон, Рид энд компани»
(а это уж на сто процентов Уолл-стрит) разместили на
рынке акции «Селаниз» на 40 млн. долларов. Недавно
в Канаде было продано акций «Селаниз» на 20 млн.
долларов, чтобы финансировать строительство цел-
люлозного завода. Война помогла концерну раздуться
до огромных масштабов; военные годы приносили ему в
среднем свыше 7 млн. долларов прибыли. Но добыча,
награбленная в годы «горячей войны», оказалась ни-
чтожной по сравнению с «трофеями» «холодной войны»:
в 1946 г. прибыль концерна составила свыше 16 млн.
долларов, больше чем вдвое превысив прибыли наибо-
лее доходного военного года! А еще через два года при-
быль снова выросла больше чем вдвое, достигнув
39 484 тыс. долларов — в пять раз больше рекордной при-
были военных лет!
Разумеется, американская пропаганда запрещает на-
зывать такой порядок вещей эксплоатацией. Считается,
что прибыли капиталистов — показатель «здоровья на-
ции». Но даже если бы огромные барыши, загребаемые
горсткой промышленных магнатов и финансовых тузов,
каким-нибудь образом и доходили до рабочих, это не
разрешило бы основной проблемы, стоящей перед по-
следними. Борьба за прибыли, которую каждая компа-
ния ведет изо дня в день, ставит в тяжелые условия ка-
ждого рабочего. Не понравились порядки на заводе
«Амселл» и Чарлзу Никодемусу.
Приведем самый простой пример: десять лет назад на
расположенном по соседству — в Мидвилле — заводе
крупного концерна «Американская вискозная корпора-
ция» был введен воскресный отдых для рабочих. Однако
на заводе «Амселл» воскресенье — до сих пор рабочий
день. В листовке, выпущенной во время недавней стачки,
поводом к которой послужило требование воскресного
23

отдыха, говорилось: «Зачем компании «Селаниз» отме-
нять работу по воскресеньям, если и так она может без
всяких затруднения разрушать нашу семейную и обще-
ственную жизнь?»
Но есть вещи и похуже. Система управления заводом
«Амселл», самым крупным предприятием концерна, пре-
доставляет администрации широкие возможности для
обеспечения высоких прибылей при минимальных из-
держках. Так, например, шесть раз в году по празднич-
ным дням, включая рождество, завод останавливается,
причем рабочим — а их три тысячи — эти дни не опла-
чиваются. Рабочие говорят: «Именно тогда, когда денег
нужно больше, их получаешь меньше». Кроме того, у
рабочего нет никакой гарантии, что в один прекрасный
день он не останется без работы, которая дает ему
средства к существованию. В брошюре, выпущенной кон-
церном, ясно сказано, что состояние рынка или нехватка
сырья может в любое время вызвать необходимость
«отпусков», то есть массовых увольнений. (Как раз во
время процесса руководителей коммунистической пар-
тии этих «отпусков» было такое множество, что власти
округа вынуждены были взывать о помощи к админи-
стративным органам штата и даже к правительству
США!)
Незачем объяснять, почему рабочие завода «Амселл»
хотели иметь свою профсоюзную организацию. Восполь-
зовавшись благоприятным моментом, во время рузвель-
товского «нового курса», они открыли местное отделе-
ние (№ 1874) «Союза текстильных рабочих Америки»,
входящего в КПП1. После этого началась борьба за при-
знание союза. Закон гласит, что рабочие имеют право
объединяться в союзы, но рабочие завода «Амселл»
вскоре обнаружили, что, несмотря на это, компания
нанимает шпиков для того, чтобы отделаться от наиболее
активных борцов за профсоюз и таким образом задушить
организацию рабочих в зародыше. Кроме того, в проти-
вовес подлинно рабочей организации, компания создала
«желтый профсоюз». И только в ноябре 1936 г. после
1 КПП (Конгресс производственных профсоюзов) — одно из
крупнейших профсоюзных объединений США. Верхушка КПП пре-
дала интересы рабочего класса и служит американским империа-
листам. (Прим. ред.)
24

забастовки, которой руководили люди, не полагавшиеся
на якобы гарантированные законом права и научившие
рабочих бороться за свои права, компания была вынуж-
дена заключить с рабочими коллективный договор через
посредство профсоюза.
Эта победа привела к улучшению условий труда на за-
воде и создала организаторам союза большой авторитет.
По словам Никодемуса, этими людьми были коммуни-
сты; в частности, он назвал двоих — Артура Шустермана
и Бойда Крльмана. Во всяком случае, так он показывал
на суде. Если это правда, то можно предположить, что
одержанная победа настолько повысила авторитет ком-
мунистической партии и ее руководителей в глазах са-
мого Никодемуса, что он решил вступить в ее ряды.
Вскоре после забастовки, показывал под присягой
Никодемус, Шустерман спросил его, не хочет ли он всту-
пить в коммунистическую партию. Никодемус ответил
утвердительно. В феврале или марте 1937 г. он уже был
деятельным членом партийной организации и продолжал
работать примерно до 1940 г. Весной 1944 г. он, по
его словам, возобновил партийную работу и продолжал
ее до января 1946 г. С того времени как Никодемус
вступил в камберлендскую организацию компартии и до
его выхода из нее, а также, конечно, и позже, деятель-
ность организации развертывалась преимущественно на
заводе. На предприятиях концерна «Селаниз» происхо-
дили стачки в 1939, 1940 и затем в 1947 гг., а в проме-
жутках между ними то и дело возникали мелкие кон-
фликты с компанией. Составление и распространение
листовок, разбор повседневных конфликтов, организация
пикетов, непрерывная борьба за ограждение пикетчиков
от вмешательства полицейских и судебных властей
(весьма охотно оказывающих помощь крупным компа-
ниям), сбор средств в стачечный фонд, помощь семьям
бастующих — вся эта утомительная, кропотливая рабо-
та, которая является следствием частых схваток в не-
прекращающейся войне между фабрикантом и рабочим,
между капиталом и трудом, входила в круг деятельности
камберлендской организации коммунистической партии,
в которую вступил Никодемус.
Помимо этого, камберлендские коммунисты проводили
дискуссии, учились, уделяли много внимания овладению
25

марксистской теорией. Темой для дискуссий в те времена
нередко служила война в далекой Испании, где находил-
ся один из главных узлов международных отношений.
При атом интерес к Испании не ограничивался только
дискуссиями — нужно было действовать, например, со-
бирать денежные средства для помощи испанским анти-
фашистам. А быть может, один-два члена камберленд-
ской организации даже сражались в рядах бригады
имени Авраама Линкольна, помогая республиканцам
защищать Мадрид!
Но когда свидетель Никодемус давал показания на
процессе руководителей коммунистической партии, ниче-
го этого он вспомнить не мог.
Я сам был в Испании в качестве корреспондента и
убедился в том, что интернациональные бригады насчи-
тывали в своих рядах четыре-пять тысяч американцев;
в своем большинстве это были члены американской ком-
мунистической партии, в том числе и двое из подсуди-
мых — Гейтс и Томпсон. Но Никодемус не помнит об
Испании ничего. Рядовые рабочие завода «Амселл» ви-
дели, как коммунисты боролись за их интересы, они
оценили заслуги коммунистов и из года в год избирали
на ответственные профсоюзные посты тех, кого назвал
Никодемус: Шустерман в разное время занимал различ-
ные профсоюзные должности, а в 1938 г. был председа-
телем союза; Кольман был председателем в 1946 и
1947 гг. Но Никодемус и этого не помнит.
Жизнь камберлендских коммунистов в изображении
Никодемуса так же далека от действительности, как его
басня о «вторжении» Советской Армии. Повседневная
партийная работа не нашла отражения в его показаниях.
Все сказанное Никодемусом о коммунистической орга-
низации в Камберленде — а косвенно об американской
коммунистической партии в целом — сплошная сенса-
ционная мелодрама. Никакого прямого отношения к
подсудимым его свидетельство не имеет.
Я проверил показания Чарлза Никодемуса слово за
словом по воспоминаниям многих его товарищей по ра-
боте, соседей и даже родных. То, что я узнал, не только
опровергает небылицы, рассказанные на суде Никодему-
сом, но и объясняет причину их появления. Теперь мне
понятны недомолвки в газетной заметке о «происшествии
26

в Питтсбурге», на которые мы указывали выше. И по мере
того как перед нами вырисовывается личная и политиче-
ская жизнь Никодемуса, мы убеждаемся, что его россказни
о насильственной деятельности коммунистов относятся
к нему самому, а не к ненавистной ему организации.
С момента вступления в коммунистическую партию и
до исключения из ее рядов Никодемус неоднократно воз-
буждал неудовольствие и критику со стороны своих
товарищей. По общему мнению, он был человеком не-
дисциплинированным и грубым. Говорили, что его бан-
дитские повадки представляют опасность для партии и
дискредитируют профсоюз. Он любил вытаскивать из
кармана нож и, показывая его, говорить: «Вот что нуж-
но, чтобы расправиться с прихлебателями капитали-
стов». В 1938 г. он явился на происходившую в Камбер-
ленде в здании местного арсенала сессию совета Колум-
бийского союза промышленных рабочих с прейскурантом
оружия. Во время выступлений ораторов он доста-
вал этот прейскурант и указывал соседям на цены пуле-
метов, давая таким образом понять, что нужно не бол-
тать, а пустить в ход оружие. В 1939 г. он яростно воз-
ражал против прекращения стачки на предприятиях кон-
церна «Селаниз», хотя условия, предложенные компанией,
были приняты коммунистической организацией и проф-
союзом.
Никодемус не принимал участия в борьбе, имевшей
целью заставить компанию «Селаниз» открыть неграм
доступ на завод. «Патриотизм» компании, стремившейся
увеличить выпуск военной продукции, все же не заходил
так далеко, чтобы побудить ее добровольно восполнить
нехватку рабочей силы привлечением негров. Компания
противилась этому мероприятию; то же самое делал и
Никодемус.
Не лучше относился Никодемус и к женщинам, заня-
тым на заводе «Амселл». Поэтому они обратились к ком-
мунистам за помощью, жалуясь, что Никодемус ско-
лотил в своем цехе группу, которая занимается тем, что
терроризирует женщин, «нечаянно» сбрасывая на них
тяжелые ящики; на стенах цеха расклеиваются непри-
стойные рисунки. Призванный к ответу, Никодемус от-
стаивал свою точку зрения, противоречившую позиции
партийного и профсоюзного руководства.
27

До 1937 г. кручение вискозной пряжи производилось
на станке, в котором пряжа закладывалась снизу и в про-
цессе операции передвигалась кверху. В 1937 г. был ис-
пытан новый, усовершенствованный станок; помимо про-
чих изменений, на этом станке пряжа передвигалась в
обратном направлении. Для таких станков был открыт
новый цех, в котором и работал Никодемус.
Всякий раз, когда на заводе появляется какое-нибудь
нововведение, профсоюзные работники должны зорко
следить за тем, чтобы компания не воспользовалась им
для натравливания рабочих друг на друга. А на заводе
«Амселл» делалось именно так. По мере того как старые
станки заменялись новыми, все больше рабочих-мужчин
переводилось в новый цех, работа в старом цехе сверты-
валась. Женщин к новым станкам не ставили под тем
предлогом» что им не под силу поднять пятнадцать-шест-
надцать фунтов пряжи и заложить ее в станок сверху.
Так использовались эгоистические настроения рабочих-
мужчин, которых призывали бороться за упрочение своего
положения на заводе в ущерб женщинам. Впоследствии,
в условиях войны, когда рабочих-мужчин нехватало, не-
скольких женщин перевели из старого цеха в новый, и
оказалось, что поднимать пряжу им вполне по силам.
Тем не менее, по настоянию группы рабочих под пред-
водительством Никодемуса, был установлен предельный
срок перевода женщин в их цех; работницы, переведен-
ные после этого срока, лишались стажа и должны были
начинать сначала, хотя бы они раньше и проработали
десять-пятнадцать лет бок о бок с теми же рабочими-
мужчинами в старом цехе. В случае сокращения они
были бы уволены в первую очередь.
По этому поводу назначили собрание. По свидетель-
ству Никодемуса, это было партийное собрание, но Шу-
стерман и Кольман впоследствии показали, что это было
неофициальное совещание профсоюзных руководителей.
Согласно показаниям всех троих, Кольман и Шустерман
критиковали Никодемуса за его узко эгоистическую, бли-
зорукую позицию, предупреждали, что это грозит внести
раскол в профсоюзную организацию, восстановить против
нее всех женщин города и принести пользу только кон-
церну. Никодемус демонстративно покинул собрание.
К этому времени он рассорился со всеми застрель-
28

щиками профсоюзного движения на заводе и уже стоял
вопрос об исключении его из коммунистической партии
за нарушение норм поведения по отношению «к женщи-
нам-работницам и неграм.
В личной жизни Ннжодемус проявил себя не лучше,
чем в общественной. Его обращение с матерью и с пер-
вой женой Ирмой вызывало негодование всех соседей.
Ирма страдала серьезной хронической болезнью; во время
опасных приступов этой болезни Никодемус просто ухо-
дил из дому, оставляя жену без присмотра. Родная мать
боялась его. Она жаловалась друзьям, что у него в авто-
мобиле спрятаны пистолет а нож, и просила их убедить
его убрать это оружие.
В 1944 г. поговаривали, что Никодемус держит оружие
потому, что подрабатывает на стороне какими-то
темными делишками, но в действительности у него
была более серьезная причина для страха: он завел
роман с одной женщиной и боялся возвращения ее мужа
из армии.
Этой женщиной была Луиза Трейл. Связь Никоде-
муса с Луизой получила огласку после того, как Ирма
и Луиза подрались на заводе, за что и были обе уволе-
ны. Отныне весь смысл его жизни свелся к этой грязной
связи и к страху перед возмездием. Если бы он в то
время случайно столкнулся на улице с оскорбленным
мужем, он, возможно, движимый страхом, убил бы его.
Как и следовало ожидать, у него происходили самые
острые конфликты с товарищами по работе. Окончатель-
ный разрыв произошел в связи с вопросом о предоставле-
нии работы неграм. После окончания войны в Европе «от-
пуска» на заводе участились, и, согласно профсоюзным
правилам, в первую очередь увольнялись рабочие с наи-
меньшим стажем. Но коммунисты считали (об этом Ни-
кодемус говорил на суде), что в данном случае нужно бо-
роться за нечто более важное, чем соблюдение правил
старшинства, а именно, за право негров остаться на за>
воде, куда до войны доступ для них был закрыт. Никоде-
мус отказался поддерживать эту точку зрения. Он возра-
жал против нее публично, с нескрываемой злобой. На од-
ном из профсоюзных собраний он кричал, что «ни один
черный ублюдок» не будет работать в его цехе. Когда же
его вызвали для объяснений на дом к одному из членов
29

компартии, он, по собственному признанию, туда не явил-
ся и с тех пор уже не присутствовал ни на одном собра-
нии коммунистов.
Никодемус искал случая отомстить коммунистам. Раз-
горевшаяся «холодная война» предоставила ему эту воз-
можность: он стал активным антикоммунистом. Называя
фамилии членов заводской коммунистической организа-
ции, указывая на них в форме, равносильной доносу, он
помог покровительствуемой компанией антикоммунисти-
ческой группировке прибрать к рукам профсоюзную орга-
низацию. Основатели союза были изгнаны со своих
постов, хотя Шустермана, как старейшего деятеля орга-
низации, попрежнему единодушно избирали на должность
председателя цеховой группы в браковочном цехе, где
он работал. В награду за свои услуги Никодемус полу-
чил пост ревизора местного отделения союза и замести-
теля председателя своей цеховой организации. Это не-
сколько меньше, чем тридцать сребренников, но смысл
награды — тот же.
Между тем муж Луизы Трейл вернулся с войны. Ни-
кодемус с Луизой, боясь мести мужа, словно бан-
диты, преследуемые полицией, не расставались с ору-
жием. Вот почему, когда они в январе 1948 г. отправились
в Питтсбург, в сумочке Луизы лежал револьвер, а в че-
модане Никодемуса пистолет системы «Лугер». И вот,
наконец, мы знаем, что «неизвестным лицом», которому
грозило нанесение физического ущерба (согласно второ-
му пункту обвинительного акта) был обманутый муж!
Теперь понятно, почему впоследствии судья Медина
так старался, чтобы имя Луизы Трейл не попало в прото-
кол. Когда 30 августа Артур Шустерман выступал в ка-
честве свидетеля защиты, ему не разрешили отвечать на
вопросы о Луизе. После Шустермана показания давал
Бойд Кольман. На вопрос, кто присутствовал на
собрании в январе 1946 г.— последнем коммунистическом
собрании, на котором, по словам Никодемуса, он присут-
ствовал, — Кольман назвал Шустермана, Никодемуса и
«подружку Никодемуса Луизу Трейл...»
(Из протокола.)
«Макгохи: Я протестую против такого выражения,
ваша честь.
Медина: Ей-богу, я не знаю, что мне делать
30

с этим народом! Чего ради вы это сказали, можете
вы мне объяснить?
Кольман: Меня спросили, кто присутствовал, ваша
честь.
Медина: Это защитники научили вас так сказать?
Кольман: Нет, сэр, они мне этого не говорили.
Медина: Ну так вот, я вычеркиваю это из прото-
кола. Упоминание об этой женщине как о подружке
Никодемуса сделано свидетелем ни к селу ни к го-
роду. Я таких вещей не потерплю».
На протесты защитников Медина ответил: «Только
сейчас... я согласился с протестом против упоминания
имени этой женщины, и я не позволю игнорировать мои
решения».
Позже он опять упомянул о выражении, которое
употребил Кольман, и в бешенстве заявил, что если сви-
детель будет продолжать в том же духе, «он об этом по-
жалеет». Присяжные так и не узнали, какую роль играла
Луиза Трейл в данном случае.
Попытку Никодемуса объяснить камберлендским ре-
портерам — через несколько дней после его ареста, —
зачем он возит с собой пистолет, никак нельзя признать
удачной. Он сказал, что во время последних переговоров
с компанией «Селаниз» он ожидал «стычек с коммуниста-
ми» и приобрел пистолет, а потом просто-напросто забыл
о нем. Не стоит тратить время на это объяснение. Мы
уже знаем то, что нам нужно: запутавшись в паутине
собственных подлостей и преступлений, запятнав себя
недостойным поведением и в личной и в общественной
жизни, Чарлз Никодемус уже потерял свою свобо-
ду и превратился в пленника ФБР. Он силится уверить
нас, что его показания не продиктованы ему никем.
Он говорит: «Я добровольно доставляю сведения». Но
он и не мог вступать в споры с ФБР, не мог решать, что
писать и чего не писать в своих заявлениях, адресованных
ФБР.
Нетрудно понять, что именно это защита должна
была разъяснить присяжным. Нужно, чтобы средний
присяжный заседатель, средний американец, с присущи-
ми ему предрассудками и заблуждениями, понял значе-
ние приведенных нами фактов, касающихся личности од-
ного из свидетелей. Справедливость требует ответа на
31

вопрос: свои ли слова говорят Чарлз Никодемус или
они подсказаны ему ФБР? В зале суда на Фоли-сквер
защита попыталась получить ответ на этот вопрос. Тщет-
ные усилия! Ибо, как мы увидим в дальнейшем, суд да-
же не разрешил защите задать этот вопрос. Что же,
и это своего рода ответ!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ФОЛИ-СКВЕР
Утро 22 апреля 1949 г. Защитник Гарри Зачер допра-
шивает свидетеля обвинения Чарлза Никодемуса. Речь
идет об отношении Никодемуса к рабочим-неграм. Нико-
демус признает, что именно это явилось причиной его ис-
ключения из коммунистической партии. Допрос подви-
гается медленно, ибо помощник прокурора Гордон за-
являет протест по поводу каждого вопроса защитника,
а судья Медина неизменно соглашается с этими проте-
стами. Внезапно Зачер круто меняет направление допро-
са и переходит к «происшествию в Питтсбурге» и роли
ФБР в этом деле.
(Из протокола.)
«Зачер: Говорили вы когда-нибудь с кем-либо из
агентов ФБР относительно тех фактов, о которых вы
здесь сегодня свидетельствовали?
Никодемус: Да, говорил.
Зачер: Когда вы говорили об этом в первый раз?
Никодемус: Первый раз это было в январе... в ян-
варе сорок... дайте вспомнить. Сейчас скажу точно.
В январе 1947 г. Да, примерно около этого времени».
Это звучит, пожалуй, как искренняя попытка дать
по возможности точный ответ, насколько это позволяет
память Никодемуса. Год, указанный свидетелем, имеет
решающее значение: в 1947 г., то есть до случая в Питт-
сбурге? Зачер, разумеется, старается уточнить это обстоя-
тельство, при явно отрицательном отношении судьи.
(Из протокола.)
«Зачер: Вы точно знаете, в каком году это было?
Никодемус: Да.
Медина: Ведь он уже сказал — в 1947 г.!
33

Зачер: Вы уверены, что это было в 1947 г.?
Никодемус: Виноват, это было в 1948 г.
Зачер: Вот как? В каком городе вы разговаривали
с агентом ФБР?
Никодемус: В Камберленде.
Зачер: Каково расстояние между Питтсбургом и
Камберлендом?
Никодемус: Кажется, около 160 миль.
Зачер: Вы помните, что ездили в Питтсбург в ян-
варе 1948 г.?
Никодемус: Да.
Зачер: Ваш разговор с агентом ФБР произошел
до или после вашей поездки в Питтсбург?
Никодемус: Разговор с агентом ФБР произошел
после.
Зачер: Так, значит, до вашего свидания с агентом
ФБР вы признали себя виновным в тайном ношении
оружия в Питтсбурге?
Гордон: После ответа свидетеля я желал бы сде-
лать заявление по этому поводу.
Медина: Я не вижу причин замалчивать судебный
приговор, если таковой имел место. Выслушаем ответ
свидетеля. Вы признали себя виновным по этому об-
винению?
Никодемус: Да, я признал себя виновным.
Зачер: Признали ли вы себя виновным также и
в тайном ношении револьвера, автоматического пис-
толета или другого смертоносного оружия с намере-
нием противозаконно и злостно нанести физический
ущерб другому лицу?
Никодемус: Нет.
Зачер: Вот заверенная копия обвинительного за-
ключения, по которому вы привлекались к суду за
ношение револьвера и автоматического пистолета
с намерением противозаконно и злостно нанести
ущерб другому лицу. А вот что написано на обо-
роте. Подтверждаете ли вы, что это — фотокопия
признания своей вины, подписанного вами 20 мая
1948 г.?
Медина: Это протокол заседания суда?
Зачер: Да, ваша честь. Это фотокопия, заверен-
ная судом».
34

Зачер указал на признание вины в документе и пред-
ложил Никодемусу прочесть это место вслух, но тот за-
явил, что ничего не может разобрать. Представители об-
винения при поддержке судьи ринулись на выручку сви-
детелю, чтобы избавить его от необходимости подтвер-
дить хорошо известный ему факт, а именно, что он при-
знал себя виновным по обоим пунктам. Это написано чер-
ным по белому в документах, предъявленных защитой;
там сказано также, что 20 мая Никодемусу было разре-
шено взять обратно признание своей вины по обоим пунк-
там, что он был оправдан по обоим пунктам и по обоим
пунктам приговорен к оплате судебных издержек. Все эти
факты и их последовательность имели существенное зна-
чение для защиты, которая стремилась доказать, что ФБР
спасло Никодемуса от тюрьмы в обмен за взятые им на
себя обязательства. Но протесты обвинения помешали
защите сделать это, а судья умышленно извратил смысл
допроса, дав присяжным понять, что защита пытается
скрыть факт оправдания свидетеля. Из протокола со
всей очевидностью явствует, что во время перекрестного
допроса судья и обвинитель действовали согласованно,
стремясь выбить оружие из рук защиты.
(Из протокола.)
«Медина (обращаясь к свидетелю): Вы сказали,
что признали себя виновным по этому пункту?
Гордон (не давая свидетелю ответить): Нет, ва-
ша честь, он сказал, что признал себя виновным в
незаконном владении, а больше он ничего не помнит».
Медина снова задает тот же вопрос, и снова Гордон
не дает свидетелю ответить.
(Из протокола.)
«Гордон: Быть может, кто-нибудь подсунул ему
эту бумажку, и он ее подписал, но он говорит, что
признал себя виновным только в незаконном владе-
нии оружием.
Зачер: А может быть, это вовсе не он привле-
кался к суду?»
После того как Зачеру, наконец, удалось заставить
Никодемуса признать свою подпись, он потребовал, что-
бы документ был приобщен к делу. Прежде чем судья
успел произнести свое решение, Гордон обратил его вни-
мание на «приписку»...
35

(Из протокола.)
«Зачер: Минуточку.
Гордон (не слушая): ...Здесь сказано...
Зачер: Я протестую.
Гордом: ... что обвиняемому разрешено взять
обратно признание своей вины, и он оправдан...
Зачер (протестуя): С вашего разрешения...
Медина (не слушая Зачера): А я этого и не
видел.
Зачер: С вашего разрешения, сэр, на этом доку-
менте имеется подпись свидетеля под признанием
своей вины, и на этом основании я требую приобще-
ния документа к делу.
Медина: Вы требовали приобщения всего доку-
мента. Вы возражаете против этого?
Зачер: ... Я спрашивал свидетеля только о том,
принадлежит ли ему эта подпись под признанием
вины, и именно в подтверждение этого я требую при-
общения документа к делу.
Медина: Я могу сказать вам уже сейчас, что если
в одной части документа говорится, что свидетель
признал себя виновным, а в другой, что он взял
свое признание обратно и был оправдан, весь доку-
мент целиком принимается в качестве доказа-
тельства».
Зачер не протестовал против решения судьи, но Гор-
дон тем не менее — в присутствии присяжных — продол-
жал спорить.
(Из протокола.)
«Гордон: Прежде всего я протестую против того,
что защитник поднял этот вопрос... Насколько я
разбираюсь в законах, если свидетель привлекался
к суду и был признан виновным, то на этом основа-
нии его можно отвести, как не заслуживающего до-
верия...
Медина: Да, и я понял так, что он был признан
виновным.
Гордон (продолжая): ...Но если какое-либо по-
следующее постановление суда отменило приговор,
то, насколько я разбираюсь в законах, такой отвод
не допускается; а поскольку защита предъявила
только одну часть документа, не предъявив другой,
36

то мне остается лишь настаивать на том, чтобы к
делу был приобщен весь документ.
Медина: Согласен.
Глэдстейн: Разрешите мне сказать несколько
слов по поводу заявления г-на Гордона?
Гордон: Г-на Глэдстейна это не касается, ваша
честь.
Глэдстейн: Простите, касается.
Медина: Не горячитесь, г-н Гордон. Если бы вы
поменьше волновались, мы бы спокойно посидели и
разобрались, в чем тут дело. Говорите, г-н Глэд-
стейн... Как по-вашему, это обвинительный приговор
или оправдательный?
Глэдстейн: Я хочу сказать, что поскольку свиде-
тель привлекался к суду и признал себя виновным в
правонарушениях, указанных в данном документе,
это подрывает к нему доверие. А тот факт, что впо-
следствии, по тем или иным причинам, состоялось
соглашение, в силу которого признание вины было
взято им обратно, дела не меняет, — это известно и
вам, ваша честь, и всем юристам.
Медина: Я могу вам только сказать, как я лично
поступаю в таких случаях. Если человек признал
себя виновным, а я убеждаюсь в его невиновности,
я разрешаю ему взять свое признание обратно и
заявить, что он неповинен. Так делается всегда. Что
это за разговоры о каких-то «соглашениях»? Откуда
вы это взяли?
Глэдстейн: С вашего разрешения, сэр, это
известно всем. Очень часто обвиняемому дают
возможность после определенного испытательного
срока, или на других условиях, взять обратно
свое заявление о виновности, несмотря на то, что
он признал себя виновным в действительно ви-
новен.
Медина: Очень жаль, что здесь вообще был под-
нят этот вопрос. Но, поскольку он поднят, интересы
свидетеля требуют, чтобы мы в нем полностью ра-
зобрались.
Глэдстейн: Только этого мы и хотим».
После этого документ был приобщен к делу, и Глэд-
стейн попросил разрешения задать вопрос судье.
37

(Из протокола.)
«Медина: У вас такое невинное выражение лица,
г-н Глэдстейн, что я не могу вам отказать.
Глэдстейн: ...Если подсудимый признает себя ви-
новным, а вы в ходе разбирательства убеждаетесь,
что он невиновен и оправдываете его, вы когда-ни-
будь взыскиваете с него судебные издержки?
Медина: Здесь я никогда не встречался с подоб-
ными случаями, но во многих частях страны это
практикуется.
Глэдстейн: Но, ваша честь, это делается в тех
случаях, когда подсудимый виновен.
Медина (в бешенстве): Этого уж я не знаю. Но я
знаю, как выглядит обвинительный приговор и как
выглядит оправдательный; мне довольно двух ми-
нут, чтобы сказать присяжным, что это такое. А вы
можете спорить хоть до завтра, и все равно будет
так, как я скажу».
Разбирательство продолжалось в том же духе. После
того как судья предложил защите зачитать присяжным
те места из документа, которые ей угодны, а обвине-
нию— те места, которые угодны ему, Зачер заявил,
что с разрешения суда готов прочесть весь документ
полностью.
(Из протокола.)
«Медина: Мне кажется, что в Питтсбурге было
вынесено глубоко несправедливое решение.
Зачер: Ничего несправедливого не было.
Медина: А у нас, пока я здесь, не будет никакой
несправедливости.
Зачер: Да, не будет, пока мы здесь, ибо мы
вскроем все факты.
Медина: Это вам только так кажется.
Зачер: Если суд разрешит.
Медина: Если вы воображаете, что мы будем си-
деть еще несколько дней и выискивать, что он сде-
лал и чего не делал, вы ошибаетесь».
Далее Зачер зачитал документ, начав с полного текста
первого пункта обвинения, предъявленного Никоде-
мусу и Луизе Трейл,—незаконное владение револьвером
и автоматическим пистолетом; затем он прочел написан-
ное на обороте признание: «Мы признаем себя виновны-
38

ми по вышеизложенному обвинению». Потом — подписи
обоих подсудимых и дата: «20 мая 1948 г.» Непосред-
ственно под этой записью и под тем же числом следует
приписка, гласящая, что «подсудимым разрешается взять
признание обратно», а вслед за этим, что «они судом
оправданы и присуждены к оплате судебных издержек»,
и, наконец, все под тем же числом: «Подсудимые приго-
ворены судом к оплате судебных издержек».
Тут судья Медина, пытаясь выставить защиту
в смешном свете, сам назвал сумму издержек, прежде
чем это успел сделать Зачер. «А сумма эта — 3 доллара
10 центов», — торжествующе заявил он, давая по-
нять присяжным, что такая мизерная сумма не могла
иметь значения ни для Никодемуса, ни для питтсбург-
ского судьи. Но в данном случае — и это очень харак-
терно — Медина ошибся!
Он оставил без внимания весьма существенный факт:
размер судебных издержек по этому обвинению не ис-
черпывался незначительной суммой в 3 доллара 10 цен-
тов, а достигал довольно крупной цифры — 43 доллара
26 центов. Позднее, когда зачитывался второй пункт
обвинения, чему предшествовало такое же бесконечное
препирательство, оказалось, что сумма издержек по
второму пункту составляла 77 долларов 97 центов. Та-
ким образом, в общей сложности оправданные судом
Никодемус и Луиза Трейл были приговорены к оплате
судебных издержек в размере 121 доллара 23 цен-
тов!
Перелистывая страницы протокола, можно шаг за
шагом проследить за тем, как судья Медина изо всех сил
старался умалить значение документов, предъявленных
защитой, и повернуть их против нее же, раньше чем
приобщить к делу. Когда Зачер перешел ко второму
пункту обвинительного акта, представители обвинения
снова заявили протест под предлогом, что свидетель был
оправдан. Заявление Медины, что он разрешает зачитать
второй документ только потому, что этого требует «спра-
ведливость» по отношению к свидетелю, снова вызвало
перепалку.
(Из протокола.)
«Глэдстейн: Я хотел бы уточнить, что справедли-
вость по отношению к подсудимым требует, чтобы
39

судом были рассмотрены все материалы, изобли-
чающие свидетеля.
Медина: Г-н Глэдстейн, по моему мнению, не-
справедливо утверждать, что свидетель был осужден,
тогда как он был оправдан.
Глэдстейн: Но позвольте, ваша честь...
Медина: Вам, вероятно, очень не нравятся мои
слова, и вы опять будете говорить о недобросовест-
ном поведении судьи.
Зачер: Дело в том, что.,.
Медина: Поскольку в приговоре сказано, что он
был признан невиновным, то, на мой взгляд, надо
было с самого начала так и говорить, что он был
признан невиновным.
Глэдстейн: Позвольте, ваша честь...»
Но защите не дали возможности высказаться. Обви-
нение поспешило напомнить об обеденном перерыве, и
заседание закрылось, оставив присяжных под впечатле-
нием неуклонного и энергичного заступничества судьи за
свидетеля.
Перерыв в заседании не способствовал улучшению
атмосферы в зале суда. После того как защита огласила
присяжным второй документ, всякая попытка установить
связь между арестом Никодемуса в Питтсбурге и его
появлением в роли свидетеля обвинения приводила лишь
к тому, что судебная карусель снова начинала кружить-
ся на одном месте.
(Из протокола.)
«Зачер: Вы показывали, что виделись в Камбер-
ленде с агентом ФБР после вашей поездки в Питт-
сбург. Правильно?
Никодемус: Правильно.
Зачер: Вы находились в Питтсбурге с 8 января
по 10 января 1948 г. Это правильно?
Никодемус: Нет, постойте. Я сейчас постараюсь
вспомнить, когда я уехал оттуда. Я не могу так сра-
зу ответить, это было очень давно. С тех пор
произошло столько событий».
Зачер попытался сломить упорство свидетеля, напом-
нив ему, что, согласно только что предъявленным доку-
ментам, он прибыл в Питтсбург 8 января и был аресто-
ван 10 января. Но обвинение запротестовало.
40

(Из протокола.)
«Медина: Протест принят. Извольте не задавать
больше вопросов по этому поводу. В приговоре ска-
зано, что свидетель был оправдан. Вы что же, соби-
раетесь пересмотреть это дело? Не выйдет!
Зачер: Нет, не собираюсь. В приговоре сказано
также, что свидетель был присужден к оплате из-
держек и что он признал себя виновным.
Медина: Я уже сказал, что протест обвинения
принят.
Глэдстейн: Простите, ваша честь, я вношу пред-
ложение изъять из протокола ваше последнее заме-
чание о приговоре. Это ваше третье замечание та-
кого характера.
Медина: Предложение отвергнуто.
Зачер: Помните ли вы дату вашей первой встре-
чи с агентом ФБР?
Никодемус: Нет, точно не помню.
Зачер: Это было в январе или в феврале 1948 г.?
Никодемус: Либо в конце января, либо в начале
февраля.
Зачер: С кем именно вы встретились? Как зва-
ли этого агента ФБР?
Никодемус: Его фамилия Джонс.
Зачер: А имя?
Никодемус: Рэймонд.
Зачер: Говорили ли вы г-ну Джонсу» что вас
арестовали в Питтсбурге?
Гордон: Протестую.
Медина: Протест принят.
Зачер: С вашего разрешения, г-н судья, я хочу
доказать, что судебное постановление, занесенное в
этот документ, является следствием соглашения
между свидетелем и ФБР. С этой целью и был за-
дан мой вопрос.
Гордон: А я отрицаю, что правительство Соеди-
ненных Штатов могло войти в соглашение с каким-
либо судьей в Питтсбурге...
Зачер: Разрешите, ваша честь...
Гордон (продолжает): ...о том, чтобы снять об-
винение с подсудимого.
Зачер: Я протестую.
41

Гордон: А я протестую против дальнейших вопро-
сов на эту тему.
Медина: Протест обвинения против данного во-
проса защитника принят. Относительно дальнейших
вопросов я буду принимать решения по ходу дела.
Зачер: Сколько раз вы встречались с г-ном
Джонсом после той первой встречи в конце января
или начале февраля?
Никодемус: Я виделся с г-ном Джонсом как
будто раза три. Что-то в этом роде — раза три или
четыре.
Зачер: Когда вы видели г-на Джонса в послед-
ний раз?
Никодемус: В последний раз? Вы имеете в виду
промежуток времени между моим арестом и возвра-
щением в Питтсбург?
Зачер: Отвечайте, когда вы в последний раз ви-
дели г-на Джонса?
Никодемус: Если вы спрашиваете, сколько вре-
мени прошло с моей последней встречи с мистером
Джонсом...
Медина: Об этом вас и спрашивают.
Никодемус: Так вот — я видел г-на Джонса на
прошлой неделе».
Никодемус вилял и увертывался еще с полчаса, не
желая называть точных дат своих встреч с агентом
ФБР. Он признал, что передал агенту два заявления:
одно рукописное в одну страницу, другое — подлиннее,
отпечатанное на машинке. Добрых полчаса он утвер-
ждал, что одно из заявлений было передано в 1949 г.
или никак не раньше сентября 1948 г., но в конце кон-
цов сделал свое первое существенное признание: в пер-
вый раз он поставил свою подпись — вернее, иници-
алы — под заявлением для ФБР в январе 1948 г., после
происшествия в Питтсбурге.
Произошло это через два года после его исключения
из коммунистической партии; следовательно, он начал
«добровольно» оказывать услуги ФБР лишь тогда, когда
попал в беду.
Вслед за тем, невзирая на постоянные одергивания
судьи, Зачер приступил к уточнению даты, которую Ни-
кодемус так упорно отказывался вспомнить.
42

(Из протокола.)
«Зачер: Значит,.вами были написаны только эти
два заявления, правильно?
Никодемус: Только два.
Зачер: А второе заявление вы передали агенту до
20 мая 1948 г., то есть до того, как ваше дело слу-
шалось в питтсбургском суде? Правильно?
Никодемус: Да, до мая».
Итак, защитник в поте лица, словно дантист, уда-
ляющий трудный зуб, добился, наконец, от Никодемуса
признания, что последний передал агенту ФБР два заяв-
ления в промежуток времени, прошедший между его
арестом и оправданием. Уже один тот факт, что Ни-
кодемус так старался скрыть истинные даты, относя их
сначала к периоду до 20 мая, затем к периоду после
20 мая, говорит о том, что в них заключалась главная
улика против него: заявления, написанные им для ФБР,
и были ценой его оправдания. Они обязывали его свиде-
тельствовать на процессе так, как желало ФБР, и рас-
сказывать суду небылицы о коммунистах, что он и сде-
лал. Последовательность событий полностью изобличала
Никодемуса. Поэтому Зачер заставил его повторить свое
признание.
(Из протокола.)
«Никодемус: Ведь я уже сказал, что, насколько
мне помнится, передал г-ну Джонсу два заявления,
одно после своего ареста в Питтсбурге, а второе
позднее, до того как я приехал в Питтсбург на раз-
бор моего дела».
Потребовался целый день, чтобы добиться от свиде-
теля рассказа о хронологической последовательности со-
бытий, хотя по своему характеру эти события не могли
не оставить в его памяти неизгладимого следа.
1. Никодемус был арестован по серьезному обвине-
нию. 2. Агент ФБР явился к нему на дом. 3. Затем он
сам побывал в конторе агента, где сделал письменное
или устное заявление. 4. Он вторично посетил агента
ФБР и передал ему еще одно заявление. 5. Только после
этого питтсбургский суд разрешил ему взять обратно
свое признание и отпустил его, взыскав с него некото-
рую сумму. 6. За неделю до своего выступления в
43

качестве свидетеля на процессе коммунистов он снова
виделся с тем же агентом ФБР.
Для всякого, кто имеет опыт уголовного делопроиз-
водства, картина более чем ясна: свидетель Никодемус
находился во власти ФБР, а непосредственно перед про-
цессом получил последние указания относительно басни,
которую ему было предложено преподнести суду. Но
когда защита окончила допрос и свидетеля снова стал
допрашивать обвинитель, судья опять помешал присяж-
ным сделать соответствующие выводы. В последней
жаркой перепалке с защитой по этому вопросу он за-
явил, что присяжным нужно помнить только одно, что
Никодемус был оправдан. Несмотря на протесты защи-
ты, он не мешал обвинению задавать те же вопросы, ко-
торые он отводил, когда их задавали защитники.
(Из протокола.)
«Гордон: Не предлагал ли вам агент ФБР Джонс
добиться вашего оправдания в питтсбургском суде?
Никодемус: Нет, сэр, не предлагал.
Гордон: Не передали ли вы ему ваши заявления
в ответ на такого рода предложение?
Никодемус: Нет.
Гордон: Когда вы в первый раз сказали мне, что
хотели бы выступить свидетелем на этом процессе?
Никодемус: Около «Дня благодарения» в 1948 г.
Гордон: Это было после, того, как ваше дело в
Питтсбурге было прекращено?
Зачер: Я протестую против утверждения недока-
занного факта.
Медина: Не доказано, что его оправдали?
Зачер: Нет, не доказано, ваша честь; его прису-
дили к оплате судебных издержек.
Медина: Знаете, г-н Зачер, вы можете повторять
это до второго пришествия, и всякий раз, как вы
скажете, что его присудили к оплате издержек, я
буду говорить присяжным, что он был оправдан..
Зачер (показывая на документ, который он дер-
жит в руках): Здесь сказано, что его присудили к
оплате издержек.
Медина: Там сказано, что его оправдали.
Зачер: Здесь сказано, что его присудили к опла-
те издержек.
44

Медина: И что он был оправдан.
Зачер: Этого здесь не сказано».
Другие представители защиты, а также представи-
тели обвинения приняли участие в этом споре. Медина
открыто излил свою злобу на защитника, дерзнувшего
восстать против его толкования документа.
(Из протокола.)
«Медина: Может быть, вы думаете, что присяж-
ные забудут то, что я им говорю, или что вы убе-
дите их не слушать моих указаний? Так вот, пока я
жив, этого не будет!
Глэдстейн: Это называется «недобросовестным ве-
дением судебного разбирательства», ваша честь.
Медина: Ну и прекрасно, прекрасно, прекрасно!
Глэдстейн: А кроме того, ввиду вашего заявле-
ния, что вы будете твердить присяжным об оправда-
нии г-на Никодемуса, я очень прошу вас всякий раз,
как вы об этом скажете, добавлять, что питтсбург-
ский суд приговорил г-на Никодемуса к уплате 121
доллара именно за его невиновность».
Мы с вами не юристы. Мы не можем на основании
собственного опыта разобраться во всех юридических
тонкостях и сказать, кто прав в этой полемике. Но как
обыкновенные смертные мы вполне компетентны судить
об этой истории по существу. Судья Медина заявляет,
что он первый раз в жизни слышит о каких-то «соглаше-
ниях». Он не допускает и мысли, что свидетельство
Никодемуса на процессе было куплено ФБР ценой «не-
большой услуги», оказанной ему в Питтсбурге.
Ну что ж! Можно лишь порадоваться, что Гаролд
Медина, который не только занимался адвокатской дея-
тельностью в течение многих лет до того, как президент
Трумэн в 1947 г. назначил его на должность судьи, но и
обучал практической юриспруденции тысячи студентов,
получая за это по 35 долларов с каждого,— что этот Ме-
дина не имеет ни малейшего понятия о том, что такое
«сделка». Можно только порадоваться, что даже теперь,
имея за плечами почти сорок лет юридической практики,
он ничего не знает о «сговорах». Он пронес свои недося-
гаемо высокие идеалы незапятнанными через долгие годы
весьма доходной деятельности на поприще правосудия.
Браво, судья Медина!
45

Однако мы не можем признать за судьей Мединой
того, что педагоги называют «умением схватывать». Ведь
он занимался адвокатской деятельностью в Нью-Йорке
в то время, когда судья Сибэри производил ревизию нью-
йоркских мировых судов, а комиссия Уикершема опуб-
ликовала результаты обследования, которое она провела
по всей стране. И все же он никогда не слыхал ни о ка-
ких «сговорах»! Комиссия Уикершема слыхала, слыхал и
судья Сибэри. Может быть, стоит не пожалеть времени
и тут же, на месте, рассказать этому непорочному юно-
ше, какие грязные дела иногда творятся в судах?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«СГОВОР»
Полицейский суд является «дном правосудия». Это —
место, населяемое всевозможными тварями, «стряпчими,
обделывающими темные делишки, шпиками и доносчи-
ками, профессиональными поручителями, судьями-взяточ-
никами, взимающими в свою пользу часть гонорара,
уплачиваемого адвокату или поручителю».
Так пишет Эрнест Джером Гопкинс — мы сейчас ска-
жем о нем подробнее — на основании своего долгого и
разностороннего опыта. «Побудьте, — советует он,—в ко-
ридоре любого полицейского суда в любой день с восьми
до десяти часов утра. Вы научитесь распознавать «хода-
таев» и «посредников», следить за торгом между адво-
катами и поручителями, между полицейскими и судейски-
ми чиновниками... Вы, без сомнения, почувствуете, что по-
пали на дно... И не только потому, что полицейские суды
почти всегда помещаются в ветхих и запущенных зданиях;
мне случалось видеть, как полицейские суды и дома
заключения переводились в новые, опрятные помещения,
но уже неделю спустя, словно по волшебству, превраща-
лись в такие же клоаки, какими были раньше. Благотво-
рительные учреждения отчаялись разрешить эту проб-
лему... Нормальные люди старательно обходят «храмы
правосудия», где верховодят полицейские ходатаи и по-
средники. Единственные посторонние лица, которых здесь
можно увидеть, это полупомешанные неврастеники, окре-
щенные репортерами «стервятниками». Таков полицей-
ский суд в Питтсбурге, в Нью-Йорке, словом, повсюду
в США. Это — дно, процветающее под покровительством
полиции».
А председатель суда на Фоли-сквер ничего об этом не
знает! Здесь судья и прокурор находятся на недосягаемом
моральном уровне. С высот чистой науки о праве они
47

отрицают возможность сделки между ФБР и преступ-
ником, между ФБР и полицейским судом! Они содро-
гаются от ужаса, когда защита говорит о вероятности
«сговора»! Они не допустят, чтобы зло греховного мира
запятнало святость ФБР... или объяснило появление на
процессе свидетеля Никодемуса!
В столь разреженном воздухе трудно дышать, и,
прежде чем вернуться на Фоли-сквер, нам лучше спу-
ститься на землю. Комиссия Уикершема работала не в
безгрешном праведном мире Медины и Гордона. А меж-
ду тем эта комиссия была не менее респектабельна, чем
судья Медина: ее назначил тогдашний президент Герберт
Гувер, а возглавлял Джордж Уикершем, компаньон дру-
гого президента-республиканца,, покойного Уильяма Го-
варда Тафта, по его адвокатской конторе на Уолл-стрите.
Члены комиссии добросовестно принялись разгребать
помойные ямы, именуемые полицейскими судами. Один
из них, многоопытный репортер отдела происшествий
Эрнест Джером Гопкинс, сделал выводы из огромной
груды материалов, собранных комиссией, в своей книге
«Наши блюстители беззакония», из которой и заимство-
ваны вышеприведенные цитаты.
В книге Гопкинса об этом сказано гораздо больше
По его словам» арестованный в полицейском суде ценой
всего своего достояния обычно может купить себе сво-
боду в виде условного осуждения или в какой-либо
другой форме. Комиссия Уикершема показала, что это
происходит по всей Америке. Свидетельские показания,
данные в присутствии судьи Сибэрн во время знамени-
того публичного расследования в Нью-Йорке — где Га-
ролд Медина в то время занимался адвокатской практи-
кой,— вскрыли все отвратительные подробности таких
сделок. Гопкинс приводит несколько примеров. Судья
только что отказал арестованному в просьбе отпустить
его под залог, «но тут,— как рассказывал сам пострадав-
ший, — ко мне в камеру вошел невысокий, плотный, смуг-
лый мужчина и сказал: «Дайте мне 70 долларов, и я
устрою вам освобождение под залог». Арестованный на-
скреб 60 долларов, после чего судья любезно отменил
свое решение и отпустил его. Одна ни в чем не повин-
ная женщина заплатила поручителю 500 долларов. У
одной девушки, неоднократно подвергавшейся аресту,
4Я

адвокат отказался взять предложенные ею 300 долларов,
мотивируя свой отказ тем, что он должен поделиться с
судьей и что арестовавший ее полисмен требует слишком
большой куш. Когда ее арестовали вновь, тот же адвокат
запросил с нее уже 400 долларов. Другой адвокат потре-
бовал 300 долларов, причем сказал, что 100 из них
пойдут полисмену, а 100 — судье. Только широким рас-
пространением такой системы взяточничества можно
объяснить тот факт, что некоторые нью-йоркские поли-
цейские имеют солидные состояния. Судья Сибэри уста-
новил, что один такой блюститель порядка за пять лет
положил на свой текущий счет 185 тысяч долларов! А
комиссия Уикершема заявила, что такое положение ве-
щей характерно отнюдь не для одного Нью-Йорка, а для
всей страны.
Но существует и другая форма «сговора», которая
имеет непосредственное отношение к интересующему
нас делу. Наш свидетель Никодемус под перекре-
стным допросом нехотя признал, что делал «заявления»
агенту ФБР, через которого осуществлялась его связь с
этим учреждением. Короче говоря, он действовал в каче-
стве осведомителя, или попросту шпика. Бывает, что
услуги шпиков оплачиваются деньгами; некоторые кол-
леги Никодемуса, тоже выступавшие свидетелями на про-
цессе коммунистов, показали, что они получают жалова-
нье (в общем довольно скромное) плюс «возмещение
расходов». Но обычное вознаграждение доносчика — это
неприкосновенность: избавление от наказаний за какое-
нибудь совершенное им преступление либо содействие ка-
кому-нибудь шантажу, которым он занимается. Гопкинс
характеризует это как «косвенное вознаграждение в виде
покровительства полицейских властей или неприкосно-
венности в случае судебного преследования за преступ-
ление или другие противозаконные действия». И добав-
ляет, что этот вид вознаграждения распространен боль-
ше всего.
Капитан полицейской службы Майкл Фиаскетти, в
присущем ему кабацком стиле, подтверждает слова Гоп-
кинса. Фиаскетти, возглавлявший известное своей жесто-
костью итальянское подразделение нью-йоркской поли-
ции до тех пор, пока не нарвался на адвоката, имевшего
большие политические связи, написал книгу воспомина-
49

ний, озаглавленную «Нечего церемониться», и издал сей
«труд» после того, как репортер отдела происшествий
одной газеты Проспер Буранелли привел его в более или
менее удобочитаемый вид. Описывая «сделку», весьма
похожую на случай с Никодемусом, Фиаскетти расска-
зывает, как летом 1921 г. он поймал парня, который пы-
тался ограбить аптеку на Ист-Сайд. Преступник был гол
как сокол и не имел при себе оружия, но «дело пахло
десятью годами... Я с ним сторговался... Свобода за до-
носы., на этом мы и поладили. Так делалось всегда и
еще долго будет делаться, пока стоит мир...
Свобода — ценный товар. Многие думают, что шпи-
кам платят наличными. Это чепуха. Я что-то не слыхи-
вал, чтобы доносчики когда-нибудь получали от поли-
ции... Чаще всего суешь им в зубы эту самую драгоцен-
ную свободу... Конечно, это жульничество. Но я еще не
читал ни одной книги, где бы говорилось, как поблаго-
роднее торговать свободой в обмен на доносы».
Благодарю вас, капитан Фиаскетти. От ваших рас-
суждений попахивает подлостью, но, по крайней мере, в
них нет лицемерия, от которого спирает дыхание на
Фоли-сквер. Неудивительно, что судья Медина так не-
охотно открывает двери суда фактам подлинной жизни.
Ведь он разбирает дело, от которого так и разит мораль-
ным кодексом капитана Фиаскетти. Десять тысяч таких
Фиаскетти подготовили процесс коммунистов. Не одного
Никодемуса нужно скрыть от дневного света. Из три-
надцати свидетелей, выставленных правительством, двое
оказались официальными агентами ФБР, то есть его
штатными сотрудниками; семеро, не считая Никоде-
муса, — его нештатными сотрудниками, причем, не в при-
мер Никодемусу, их открыто представили как тайных
агентов или осведомителей ФБР; да и трое остальных
свидетелей недалеко ушли от своих коллег: им запла-
тили за труды той же монетой, которая в американской
полиции соответствует тридцати сребренникам — устрой-
ством на работу и безнаказанностью.
Само ФБР говорит о таких вещах открыто, и судье
Медине довольно трудно держать присяжных в создан-
ной им атмосфере идеального мира. В инспирированной
статье, помещенной в еженедельнике «Юнайтед стейтс
ньюс энд уорлд рипорт» 8 июля 1949 г., ФБР признает,
50

что оно вербует сотрудников из уголовных элементов
не от случая к случаю, а систематически. ФБР не отри-
цает, что для данного процесса свидетели обвинения
были специально подобраны именно в этой среде, и со-
общает, что глава ФБР Эдгар Гувер серьезно опасает-
ся, как бы страх перед оглаской не распугал его питом-
цев.
«ФБР считает, что оно выигрывает возбужденные им
судебные дела за счет своих связей в уголовном мире,—
говорится в статье.— Бюро уже пожертвовало семью
тайными агентами, работавшими в коммунистической
партии, выставив их свидетелями на нью-йоркском про-
цессе одиннадцати коммунистов. А в деле Коплон оно
теряет еще больше, так как предъявило для ознакомле-
ния свои материалы».
Судья Медина отверг требование защиты о предъяв-
лении ей донесений, представленных, как предполагалось,
Никодемусом и другими агентами в ФБР. Но при раз-
боре дел Хисса и Коплон суд отказался покрывать ФБР.
Таким образом, сокрушается автор статьи, «с ФБР
в значительной степени сорван покров тайны. Пошат-
нулась вера в то, что бюро раскрывает преступления
только научными методами». Разоблачение тайн ФБР
не только произвело неблагоприятное впечатление на
широкую публику, но и внесло смятение в уголовную
среду. Для доносчика и провокатора дневной свет смер-
телен. Занятие у него грязное, и он не можег не прятать
его от людей. Недавние процессы открыли взору тайники
ФБР. «Никто не может знать, не придется ли опять, по
приказу какого-нибудь судьи, открыть материалы ФБР
для всеобщего обозрения». Поэтому за последнее время
«тайные агенты ФБР один за другим бросают работу».
ФБР, несомненно, преувеличивает. Надо думать, что
многих из своих шпиков оно цепко держит в руках. Но
все же оно действительно забеспокоилось, и в известном
смысле его жалобы, несомненно, обоснованы, ибо ФБР
было бы совершенно беспомощным, если бы не имело
своих людей в преступном мире. Хотя ФБР занимается
главным образом политическим сыском — надзором над
мыслями,— оно применяет в своей деятельности обычные
полицейские методы и руководствуется «этическими» нор-
мами полиции. Прежде всего, ФБР позаимствовало у
51

полиции ее основной метод работы — систему тайных
доносов. А теперь тайна раскрыта и вся система ша-
тается.
«Нужны годы на то, чтобы создать новые связи в
уголовном мире; а между тем, не успеваешь оглянуться,
как их уже нет, — сетует автор статьи. — Многие агенты
после их разоблачения прекратили работу, а один, по
слухам, и вовсе исчез». Все это вместе создает тяжелое
положение: «ФБР теряет свои связи в уголовном мире,
а ни одно сыскное агентство не может работать без по-
добных связей».
Вот, наконец, неоспоримая истина. Во всяком случае,
ни одно сыскное агентство не работает без них. Спросите
Фиаскетти. В главе «Как на самом деле сыщик обнару-
живает преступника, или к чорту Шерлока Холмса»
этот капитан полицейской службы подтверждает мнение
ФБР.
«Почему никто не напишет детективного романа про
тайных доносчиков? Почему Конан Дойль не рассказал
нам о доносчиках, которые обслуживали Шерлока
Холмса? Ведь он же пользовался их услугами. Ну, еще
бы! Иначе как бы он раскрывал преступления? Как сы-
щик ловит преступника? Нечего уж тут заливать — ясно,
все дело в шпике... Уничтожьте тайные доносы, наушни-
чанье шпиков, и никогда ни одно преступление не будет
раскрыто. Полицейские власти любого города в Америке
так и стояли бы, опустив руки и разинув рты».
Фиаскетти говорит вполне искренно, ФБР и судья
Медина — тоже. Полицейская психология не допускает,
что можно поддерживать порядок, не лишая граждан их
конституционных прав; не допускает, что можно блюсти
закон, не нарушая его. Для полиции каждый гражданин
существует только как потенциальный правонарушитель,
и поэтому необходимо иметь доносчиков, чтобы постоянно
следить за ним. В ее представлении система тайных аген-
тов — неотъемлемая часть жизни, быть может, непри-
глядная, но неизбежная, как естественные отправления
организма.
Исходя из этой фаталистической концепции, Фиа-
скетти, не стесняясь, рассказывает такие вещи, от которых
честного человека просто мутит. Он подчеркивает, что си-
стема тайных доносов неотделима от наговоров, шантажа
52

и вымогательства, от «сделок» и «сговоров» в полицей-
ском суде. Неудивительно, что судья Медина не дает
защите докопаться до полицейских махинаций, которые
скрываются за приговором питтсбургского суда: «неви-
новен и присужден к оплате издержек». Если бы при-
сяжные воочию увидели систему тайных доносов во всей
ее гнусной наготе, они, чего доброго, перестали бы слу-
шать свидетелей обвинения! Они сказали бы вместе с
судьей Норвалом Харрисом из штата Индиана:
«Процесс коммунистов — это фарс... и весь обвини-
тельный акт следовало бы выбросить в корзину. Обви-
нение основано на грязной информации шпиков и
доносчиков. Я никогда не допустил бы таких показаний
в моем суде. Я ненавижу доносчиков и шпиков. Их нена-
видит и американский народ».
Да, мы их ненавидим. Вот почему я решил на время
отложить юридический и политический разбор процесса
и его подоплеки, чтобы читатель понял, чем пахнет эта
судебная инсценировка, чтобы он почувствовал отвра-
тительное зловоние, которым тянет со дна, откуда выле-
зают на свет божий доносчики. Позже нам придется еще
глубже окунуться в грязь, чтобы добраться до источни-
ков лжесвидетельств, которые переполняют судебный
протокол.
А теперь пора вернуться к процессу и посмотреть, что
же представляет собой этот обвинительный акт, эти ули-
ки, для которых потребовались показания одних только
шпиков и уголовников, состоящих в то же время в услу-
жении у полиции.

Часть II
БАСНИ ЭЗОПА
ГЛАВА ПЯТАЯ
СКИД-РОУ
«Вот я пропишу тебе конституцию — дубинкой по
голове,— сказал мне разгневанный полицейский.— А ну-
ка замолчи, да убирайся отсюда».
Блюститель порядка был оскорблен до глубины души.
Полисмены просто не выносят, когда кто-нибудь «огры-
зается». Они к этому не привыкли. Я имею в виду США,
ибо нигде в мире неограниченная власть полисмена не
принимается столь безоговорочно.
Я не предлагаю вам верить мне на слово. В отчете
комиссии Уикершема, которая самым тщательным обра-
зом обследовала деятельность американских органов,
обеспечивающих соблюдение законов, это сказано точно
и ясно.
Но в то время я этого не знал. Я знал только, что,
согласно конституции, «у нас это невозможно». Поли-
цейский, пригрозивший мне дубинкой, преподал мне пер-
вый урок прикладного гражданского права — примене-
ние Билля о правах в повседневной жизни. Пользу
приносят только те уроки, которые прописываются на
твоей собственной шкуре; я не запомнил ни единого сло-
ва из теории гражданского права, которую незадолго
до этого инцидента изучал в институте юридических
наук, но урока, преподанного мне полицейским, я не за-
буду никогда.
Да простит мне читатель эти личные отступления.
Ведь цель моей книги — объяснить подлинный, жизнен-
ный смысл процесса, как он открывался мне в ходе раз-
бирательства. Я хочу показать не внешнюю сторону
54

процесса, а то значение, которое он имеет для вас, для
меня, для обыкновенных американцев в нашей обыкно-
венной, повседневной жизни. А, к несчастью, случай с
полицейским, о котором я рассказал, и есть в любой ча-
сти США одно из самых будничных, повседневных явле-
ний в жизни трудящихся, составляющих огромное
большинство населения нашей страны.
Произошло это в Сан-Франциско на углу Третьей
улицы и Говард-стрит. Я был восторженным юношей и
совершал в то время кругосветное путешествие, по до-
роге зарабатывая себе на проезд и пропитание. На Запад-
ном побережье США я нашел нечто столь же занима-
тельное и экзотическое, как Тадж Махал в Индии, селе-
ния ацтеков в Мексике или извилистые средневековые
улочки арабской части Тетуана в Испанском Марокко.
То, что так привлекало меня в Сан-Франциско, именова-
лось Скид-роу. Это название, позаимствованное у лесо-
заготовительных лагерей Северо-Запада, присваивается
во всех городах побережья той улице, где собираются
кочующие рабочие.
Больше всего поразили меня на Скид-роу разговоры
рабочих, их живой интерес к философии, политике, меж-
дународным отношениям, классовой борьбе. Я радовался
тому, что эти американцы — люди самого различного на-
ционального происхождения,— несмотря на тягчайшие
условия труда, которым они добывали себе пропитание,
не огрубели и не отупели. Я непрестанно восхищался
пытливостью их ума. Конечно, по молодости лет я не по-
нимал, что с их стороны это не было беспредметным
увлечением абстрактными теориями; я лишь смутно ощу-
щал, что их интерес к идеям коренится (более прочно,
чем мой собственный) в весьма реальной проблеме хлеба
насущного. Так оно, разумеется, и было. Говорили они
главным образом о том, как изменить к лучшему условия
своего существования, которые обрекают их на изнури-
тельную работу в течение нескольких месяцев в году, а
на зиму превращают в бездомных бродяг. При этом они
высказывали весьма радикальные мысли.
Я тогда ничего не знал о радикальных настроениях
рабочих и почти ничего о профсоюзном движении, но
это не мешало мне с удовольствием посещать Скид-роу.
Хотя в словах рабочих я лишь угадывал отклики ожесто-
55

ченной классовой борьбы, самые темы их разговоров и
споров, жизнь, бьющая ключом на Скид-роу, живые, пыт-
ливые люди, так не похожие на заводных кукол, которых
видишь в кино,—все это казалось мне наивысшим прояв-
лением демократии, о каком только можно мечтать. В
какой бы город на побережье я ни приехал, первым дол-
гом я отправлялся на Скид-роу.
В тот памятный мне летний вечер Скид-роу выгля-
дела, как всегда. Как обычно, по ней двигались потоки
людей в одежде из грубой, дешевой бумажной ткани,
кучками собирались спорщики; в одном уголке обоснова-
лись представители Армии спасения; в другом стоял
ящик из-под мыла, на который по очереди поднимались
ораторы. Вдруг произошло нечто совершенно дикое, раз-
дался пронзительный вой, и, прежде чем я успел сообра-
зить, что это — гудок кареты скорой помощи, пожарная
сирена или сигнал тревоги в порту, — большой автомо-
биль круто, с визгом затормозил у тротуара, где вокруг
ящика из-под мыла собралась толпа слушателей.
Автомобиль был марки «мармон», такие автомобили
выпускались в то время фирмой «Нордайк энд Мармон
компани» в моем родном городе Индианаполисе, где не
было Скид-роу, где безраздельно хозяйничал Ку-клукс-
клан, возглавляемый Д. К. Стефенсоном, и где маль-
чишкой я доставлял телеграммы бонзам Американской
федерации труда1, Союза горняков и другим реакцион-
ным руководителям рабочих организаций, которые вы-
глядели, говорили и мыслили, как коммерсанты, и разъ-
езжали в машинах «мармон». Но теперь автомобиль этой
марки всегда напоминает мне о том, как шестеро дюжих
полицейских в одно мгновенье выскочили из машины на
Скид-роу в Сан-Франциско.
Сначала они разогнали толпу, мирно слушавшую ора-
тора, а затем кучки людей, так же мирно беседовавших
на улице, проявив при этом характерные для наших
полицейских «чуткость» к человеку и «глубокое уваже-
ние» к его правам. Затем они набили в полицейскую ма-
шину столько людей, сколько она могла вместить. Против
1 Одно из крупнейших профсоюзных объединений США, Руко-
водство АФТ, находящееся на службе финансового капитала, про-
водит реакционную политику. (Прим. ред.)
56

этих людей не было выдвинуто никаких обвинений, они
даже не оказали сопротивления полиции. Это были
жертвы неприкрытого произвола, выхваченные наудачу,
для того чтобы, по установившейся практике, подвергнуть
их незаконному аресту, избить в полицейском участке, а
затем отпустить.
Для полицейских это было привычным делом, но я
был потрясен и возмущен. И смешон же я был с моей
простодушной верой школьника в незыблемость консти-
туционных прав! В школах Индианаполиса меня учили
тому, что говорят на эту тему все американские учеб-
ники. Кроме того, первые три класса школы я посещал
в Спрингфилде, в штате Иллинойс, где дом Линкольна
еще почитается как святыня, а его образ мыслей пока
не забыт. Я чистосердечно верил тому, что мне говорили
в школе об основных гарантиях американской демокра-
тии. Я твердо знал «свои права», права каждого амери-
канского гражданина, поэтому мне и в голову не пришло
обратиться в бегство, когда полицейские громилы приня-
лись «проводить в жизнь конституцию», пользуясь мето-
дами, обычными для этих блюстителей закона и порядка.
Я просто остался стоять на месте и, не веря глазам
своим, смотрел на расправу. Когда полицейский с бляхой
на мундире и прочими атрибутами власти сказал мне:
«Проходи», я вступил в спор.
«Я имею право стоять здесь,— заявил я в блаженном
неведении законов силы и силы законов.— Мы все имеем
на это право. Разве вам неизвестно, что сказано в кон-
ституции?»
Этого он Не мог перенести. С американскими полицей-
скими не спорят. Это все равно, что оскорбление величе-
ства. А главное — никогда не напоминайте полицейскому
о конституции. Для него этот документ — личная обида.
Я уверен, что мой полицейский побагровел бы от злости,
если бы его лицо и без того не было багровым.
«Я те пропишу конституцию — дубинкой по твоей ду-
рацкой башке! — закричал он. — Я те пропишу ее на
твоей паршивой морде!» Он назвал еще другие части
моего тела, на которых собирался «прописать мне кон-
ституцию». Не сомневаюсь, что он ограничился бранью
и не ударил меня только потому, что я был так юн
и несведущ.
57

Я занял ваше время этим рассказом, ибо поистине —
это рассказ о процессе коммунистов. Другими словами,
никакого судебного процесса не было; правительство
просто «прописало» подсудимым «конституцию» по
голове. Но на сей раз в ход была пущена не резиновая
дубинка, а другое оружие — закон о мятежном образе
мыслей, газетная истерия, обвинения, основанные на
полицейских представлениях о коммунизме, и, наконец,
показания свидетелей, набранных нашей тайной поли-
тической полицией среди политических подонков.
Только полицейский мог придумать подобный про-
цесс. Вот ключ, без которого невозможно понять зага-
док, заполняющих протокол судебного разбирательства.
Все в этом процессе изобличает смятение полицейского,
очутившегося перед проблемой, которую невозможно
разрешить при помощи дубинки, опущенной с размаху
на голову гражданина, не во-время открывшего рот.
Обстоятельства вынудили полицейского предать этого
гражданина гласному суду. Он попрежнему твердо наме-
рен не давать гражданину возражать, не позволять ему
ссылаться на конституцию. Но как это сделать? Как
распространить на зал суда ту власть, которой он обле-
чен на Скид-роу?

ГЛАВА ШЕСТАЯ
«только для дураков»
Аналогичная проблема стояла перед Червонной да-
мой1. Она эту проблему разрешила. Алиса нашла ее
решение глупым, но следует признать, что правительство
США держится иного мнения, ибо позаимствовало
у Червонной дамы ее метод для ведения дела о «ком-
мунистическом заговоре». Во всяком случае, судья Га-
ролд Медина решительно применял принцип Червонной
дамы из страны чудес: «Сначала приговор, потом суд».
В известном смысле это судебное дело даже фанта-
стичнее вымысла Льюиса Карроля. Предположим, что
правительство хочет обвинить одиннадцать человек в уча-
стии в заговоре с целью пройтись по газону в Цент-
ральном парке. И вот вы присутствуете на процессе. Вы,
конечно, ожидаете, что сейчас выступят свидетели
и расскажут, как они подслушали обвиняемых, сговари-
вавшихся относительно задуманного ими преступления.
Но если правительство выставит свидетелей, которые
покажут, что друг одного из подсудимых — Синяя Бо-
рода, убивший семь жен и запрятавший их трупы в чу-
лан, разве вы не решите, что попали в страну чудес
и вот-вот проснетесь? Я надеюсь показать вам в даль-
нейшем, насколько этот процесс действительно фантасти-
чен и почему он принял такой характер.
Подражая Червонной даме, правительство явилось
на суд с готовым истолкованием коммунизма и упорно
отвергало все доказательства, противоречившие этому
истолкованию или не соответствовавшие ему. Поэтому
логика требует, чтобы для начала мы сравнили эту кон-
цепцию коммунизма с очевидными и общеизвестными
1 Персонаж известной фантастической сказки Льюиса Карроля
«Алиса в стране чудес» (Прим. ред.)
59

фактами, которые определяют сущность коммунизма. Я
уверен, что никто — кроме полицейских — не станет
отрицать приводимых ниже фактов о коммунизме, неза-
висимо от того, могут ли они служить средством для
нападок на коммунистическую партию или для ее за-
щиты. Эти азбучные истины неоспоримы.
Во-первых. Карл Маркс открыто провозгласил основ-
ные принципы коммунизма в «Коммунистическом Мани-
фесте» сто с лишним лет назад.
Во-вторых. На протяжении последних ста лет марк-
систские партии, носившие различные наименования,
открыто проповедовали эти принципы и проводили их
в жизнь повсюду, где демократические порядки обеспе-
чивали им положение легальных политических партий.
Там, где им отказывали в праве на легальное существо-
вание, они распространяли и распространяют учение
марксизма-ленинизма, прибегая к методам подпольной
деятельности.
В-третьих. С момента опубликования «Коммунисти-
ческого Манифеста» правительства и господствующие
классы стремятся поставить коммунистов вне закона.
(Сам «Манифест» был выпущен в 1848 г. с целью
преградить путь волне травли «красных», прокатившейся
тогда по Европе.)
В-четвертых. Начиная с судебных преследований, ко-
торым сам Маркс дважды подвергался в 1849 г., и кон-
чая процессом, возбужденным ровно сто лет спустя про-
тив американских коммунистов, все попытки найти
в коммунизме что-либо преступное разбивались об одно
основное препятствие: коммунистическое учение опреде-
ленно отвергает такие методы борьбы, как авантюристи-
ческие выступления отдельных групп, индивидуальные
террористические акты и другие «магические» средства
совершения революций. В марксистской литературе
и высказываниях проводится резкая грань (как это
было признано и Верховным судом США) между глубо-
ким историческим процессом, называемым «социальная
революция», и насильственным — «дворцовым» — перево-
ротом, к которому коммунисты относятся резко отрица-
тельно.
В-пятых. Коммунисты завоевали сочувствие сотен
миллионов людей во всем мире. В настоящее время ком-
60

мунистические партии находятся у власти в целом ряде
стран, численность населения которых превышает
одну треть населения всего земного шара. Даже в выпу-
щенной государственным департаментом антикоммуни-
стической Белой книге о Китае не отрицается, что ком-
мунисты пользуются поддержкой подавляющего боль-
шинства китайского народа.
В-шестых. Те принципы, которые впервые были изло-
жены в «Коммунистическом Манифесте», разрабатыва-
лись коммунистами на протяжении прошлого столетия
в огромном числе теоретических трудов. Как явствует из
материалов процесса, коммунисты называют эти труды
энциклопедического характера «классическими произве-
дениями марксизма-ленинизма», а основные их принци-
пы — «научным социализмом».
Выдержки из этих работ, представленные суду в ка-
честве доказательств, занимают тысячи страниц прото-
кола. Ясно, что ни один полицейский не в состоянии разо-
браться и толковать марксистскую теорию. Я сам читал
и изучал все произведения, которые упоминались на
процессе, но отнюдь не считаю себя достаточно компе-
тентным, чтобы разъяснять принципы коммунизма, и бу-
ду прибегать, где возможно, к непосредственному цити-
рованию источников.
Судья Медина заявил, что марксистская теория ему
непонятна. Разумеется, в литературе по общественным
наукам, издаваемой как для коммунистов, так и для
некоммунистов, применяется специальная терминология.
Некоторые из марксистских произведений, предъявлен-
ных суду, написаны популярным языком, но многие
представляют собой анализ и обобщение исторического
опыта прошлых эпох и уроков прежних революций.
Такие произведения по необходимости пишутся более
или менее трудным и специальным языком. Достаточно
вспомнить хотя бы три внушительных тома класси-
ческого труда Маркса «Капитал», на положения кото-
рого опирается в своей деятельности современное ком-
мунистическое движение, чтобы понять, что ни один
честный человек не станет характеризовать коммунизм,
не изучив основательно эту работу. А изучив, он сможет
излагать ее, только пользуясь научными терминами и
точными формулировками.
61

Короче говоря, современный коммунизм — это слож-
ное учение, служащее руководством к действию для ши-
роко распространенного и прочно утвердившегося обще-
ственного движения. Сопоставьте этот факт с теорией,
выдвинутой правительством и положенной в основу обви-
нения, предъявленного американским коммунистам. Пра-
вительственная «теория», если можно удостоить ее такого
наименования, утверждает, что коммунизм учит, как не-
большая группа вооруженных людей может в момент
государственного кризиса захватить власть с помощью
обычных методов насилия. Я отнюдь не преувеличиваю
наивности обвинения, выдвинутого правительством. Ком-
мунисты во всем мире не добились бы успехов, которые
так страшат их противников, если бы они были такими
простаками — злодеями, но все же простаками, — каки-
ми их изображает правительственная «теория». Такие
люди не могут вести других в бой или управлять госу-
дарствами в мирное время.
Построив обвинение на этой основе, правительство
могло в дальнейшем лишь громоздить одну нелепость на
другую. В обвинительном заключении правительственная
«теория» коммунизма охватывала «примерно» период с
1 апреля 1945 г. по 20 июля 1948 г., но доказательства,
принятые судом, относятся к периоду начиная с 1948 г.!
То обстоятельство, что в обвинительном заключении
фигурирует определенное трехлетие, объясняется сле-
дующими причинами.
В период союзнических отношений военного времени
между СССР и США тогдашний руководитель комму-
нистов США Эрл Браудер, желая отстранить американ-
скую коммунистическую партию от политической жизни
Соединенных Штатов и превратить ее лишь в своего рода
просветительную организацию, произвел коренную пе-
рестройку американского коммунистического движения.
Он говорил, что медовый месяц дружбы между США и
Советским Союзом будет продолжаться и после войны,
сопровождаясь медовым месяцем дружбы между трудом
и капиталом внутри США. Против его предложений и
доводов решительно выступил Уильям Фостер, который
в своем обращении к пятидесяти с лишним руководящим
работникам компартии указал, что крупные капиталисты
США и других стран, разжиревшие на военных при-
62

былях, станут после войны еще агрессивнее. Однако
в 1944 г. американские коммунисты приняли предложе-
ние Браудера, В тот период письмо Фостера не было
опубликовано, и потому рядовые члены американской
компартии не были знакомы с его взглядами. В начале
1945 г. появились явные признаки того, что монополисты
США намерены проводить открыто враждебную поли-
тику в отношении СССР. Начало «холодной войны» (или
возобновление старой антисоветской политики, проводив-
шейся в США начиная с 1917 г.) оказало влияние и на
внутреннее положение США. Эти симптомы были отме-
чены Коммунистической политической ассоциацией (сме-
нившей коммунистическую партию) и вызвали сомнения
в правильности курса, принятого в 1944 г. Однако никто
прямо не говорил, что Фостер оказался прав и что под-
держка линии Браудера оказалась серьезной ошибкой.
Весной 1945 г. один из лидеров французской компар-
тии Жак Дюкло, пользующийся большим уважением
среди коммунистов других стран, опубликовал статью,
в которой проанализировал некоторые тенденции, наме-
тившиеся в его собственной партии. В этой статье он
также подверг резкой критике американских коммуни-
стов и привел текст письма, написанного Фостером в
1944 г. Газета «Нью-Йорк уорлд телеграм» напечатала
сообщение об этой статье 22 мая 1945 г., а два дня спу-
стя в «Дейли уоркер» был приведен полный текст статьи
Дюкло в переводе на английский язык, вместе с текстом
письма Фостера, написанного в 1944 г. Опубликование
этих материалов вызвало целую бурю в американской
компартии. Началась общая дискуссия, которой на про-
тяжении нескольких недель были посвящены страницы
«Дейли уоркер». В результате коммунистическая партия,
пересмотрев свою политику, заявила, что, последовав за
Браудером, совершила ошибку, и в основном поддержала
программу Фостера. Браудер утратил всякое влияние и
впоследствии был исключен из партии.
Все эти события были изложены в обвинительном
заключении в совершенно извращенном виде, для того
чтобы их можно было подогнать к правительственной
«теории» коммунизма. Обвинение упорно придерживалось
толкования коммунизма как заговора, имеющего целью
в момент кризиса захватить власть в свои руки с по-
63

мощью небольших вооруженных отрядов. Короче говоря,
это толкование прямо противоречило известным данным
о содержании теории коммунизма, осуществляемой в на-
стоящее время на практике коммунистическим движени-
ем во всем мире.
За этим последовали «доказательства», явно противо-
речившие истине, обвиняемым был вынесен обвинитель-
ный приговор еще до того, как они переступили порог
суда.
Однако результат процесса представляет собой загад-
ку. «Доказательства», приведенные правительством, до-
казывают лишь, что оно имеет самые нелепые представ-
ления о коммунизме; эти представления опровергаются
на каждом шагу неоспоримыми фактами. Что же тогда
произошло на процессе? Ответ на этот вопрос и состав-
ляет всю суть дела — на сцену выступает полиция! Я
имею в виду не судебных приставов, получивших от
судьи указания применять силу по отношению к предста-
вителям защиты, и не тюремных надзирателей, которые
надели наручники на троих подсудимых, взятых под
стражу в ходе процесса, и на двух других, приговорен-
ных к месячному заключению «за неуважение к суду»,
нет, дело взяла в свои руки политическая полиция!
Вот почему этот процесс затрагивает каждого
американца. С формальной точки зрения это вообще не
суд; с точки зрения «нормального судопроизводства» —
это фарс. Вот почему я пишу эту книгу. Я хочу предосте-
речь вас, что если вы допустите, чтобы при разборе не-
которых дел Билль о правах подменялся полицейским
произволом, истерией, предубеждениями и паническим
страхом, то вы сами окажетесь в опасности. Дело не
ограничится судами Линча над одними только коммуни-
стами; если этому попустительствовать, то суд Линча
станет общей нормой.
Мы имеем дело не с каким-нибудь новым юридиче-
ским трюком, а с известным и опасным политическим
принципом. Этот принцип был применен судьей Мединой
еще до того, как начался процесс о коммунистическом
заговоре.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
МЕДИНА В «СТРАНЕ ЧУДЕС»
Мы находимся в федеральном суде Южного округа
города Нью-Йорка на Фоли-сквер. Сейчас начнется про-
цесс, и мы хотим послушать предварительные прения сто-
рон, а также все показания первого и главного свидетеля
обвинения — бывшего коммуниста Луи Буденца. Но да-
же на этой ранней стадии процесс уже имеет свою исто-
рию.
1. Обвинение было предъявлено 20 июля 1948 г. Мы
уже упоминали об обвинительном акте и будем еще
иметь случай говорить о нем по другому поводу — здесь
же мы коснемся только одной стороны его. Обвинение
заключалось в том, что руководители коммунистической
партии «участвовали в заговоре, имеющем целью пропо-
ведовать и отстаивать необходимость свержения и унич-
тожения правительства США путем применения силы и
насилия», причем не прямо, а при помощи следующих
косвенных способов: 1) организация коммунистической
партии; 2) сговор об опубликовании и распространении,
а также содействие опубликованию и распространению
книг, брошюр, журналов и газет, проповедующих прин-
ципы марксизма-ленинизма; 3) сговор об открытии школ
и курсов, а также содействие открытию школ и курсов «по
изучению принципов марксизма-ленинизма, где пропове-
довались и отстаивались бы обязательность и необходи-
мость свержения и уничтожения правительства США пу-
тем применения силы и насилия».
2. Защита немедленно потребовала аннулирования
обвинительного акта по двум основным мотивам:
1) Большое жюри, которое утвердило обвинение, было, в
нарушение конституции, умышленно подобрано из пред-
ставителей имущих классов; 2) «закон Смита», послу-
живший основанием для возбуждения дела, и обвинение,
65

предъявленное на основании этого закона, противоречат
конституции, нарушая такие основные гражданские пра-
ва, как свобода слова и печати.
3. Федеральный судья Джордж М. Халберт вынес
решение о предании обвиняемых суду. Таким образом,
вопрос о конституционности «закона Смита» может быть
впоследствии передан Верховному суду на окончательное
разрешение. Что же касается Большого жюри, то судья
оставил этот вопрос открытым, заявив, что его можно
будет поднять на суде.
Уже на самых первых стадиях процесса защита на-
толкнулась на грубую, неприкрытую предубежденность.
Мы очень много слышали о том, что судья Медина якобы
«выворачивался наизнанку», желая проявить максимум
беспристрастия!
4. Процесс начался 17 января 1949 г. Защита сразу
же подняла вопрос о Большом жюри и в течение не-
скольких недель приводила доказательства для подкреп-
ления своего протеста. Этот первый, предварительный тур
кончился тем, что судья Медина 4 марта отклонил требо-
вание защиты об аннулировании обвинительного акта и
назначил слушание дела на 7 марта.
5. С 7 марта начался подбор двенадцати присяжных
и четырех заместителей, а предварительные прения сто-
рон были отложены до 21 и 22 марта.
Теперь войдем в зал суда. Прослушав прения сторон,
мы возвращаемся туда 23 марта, чтобы присутствовать
при даче показаний свидетеля обвинения Буденца. Мы
остаемся в зале до утра б апреля, когда первый свиде-
тель, наконец, закончил показания. Итого — десять
дней свидетельских показаний, десять заседаний суда.
За такой срок все проблемы, встающие в связи с процес-
сом, должны всплыть на поверхность, все доводы долж-
ны быть высказаны — и не раз. Таким образом, мы мо-
жем получить верное представление об общем порядке
ведения дела.
То, что мы увидели, показывает, что судья Медина вел
процесс в согласии с полицейской концепцией коммунизма,
специально разработанной для обвинения коммунистов.
Он определил свою линию в отношении этого дела еще
во время предварительных прений сторон. После того как
66

представители обвинения охарактеризовали коммунистов
как «банду головорезов», защита намеревалась опроверг-
нуть это, показав, чем на самом деле занимались об-
виняемые в тот промежуток времени, когда они якобы
совершали неслыханные злодеяния. Но как только сек-
ретарь коммунистической партии Юджин Деннис, ко-
торый сам вел свою защиту, начал излагать соображения
защиты, Медина прервал его: «Я не понимаю, г-н Деннис,
какое отношение это имеет к делу? Если даже вы дока-
жете, что они в некоторых отношениях прекрасные ребята,
то как это поможет вам доказать необоснованность обви-
нения об участии в заговоре, имеющем целью пропове-
довать и отстаивать необходимость свержения прави-
тельства США путем применения силы и насилия?»
Не нужно быть юристом, чтобы понять, что это заме-
чание судьи Медины, сделанное в присутствии присяж-
ных, было в высшей степени неуместно; что почтенный
вершитель правосудия подобным замечанием просто-на-
просто извратил закон. Элементарный принцип правосу-
дия гласит, что не обвиняемый должен доказать не-
обоснованность обвинения, а обвинитель должен дока-
зать вину обвиняемого. Правда, Деннис предложил дока-
зать некоторые положения, но он вовсе не брался дока-
зывать необоснованность обвинения. Судья Медина не
новичок в своем деле, — он отлично знал, что дает при-
сяжным неправильное истолкование предложения Ден-
ниса.
В этом вся суть: обвинение, обосновывая свои утверж-
дения, заранее указало, какого рода доказательства оно
намерено представить суду, взяв их напрокат из дешевой
мелодрамы. В ответ на это защита берется опровергнуть
эти доказательства, опровергнуть доводы обвинения, до-
казав, что коммунистическое учение и практическая дея-
тельность коммунистов не имеют ничего общего с тай-
ными заговорами и убийствами из-за угла, фигурирую-
щими в мелодрамах. Ясно, что это имеет отношение к
делу.
Деннис заявил присяжным о намерении обвиняемых
доказать, что их многолетняя деятельность, их учение и
образ жизни — если рассматривать все это в совокуп-
ности — имеют только одну цель: показать американ-
скому народу, что путь коммунизма — верный путь.
67

Деннис не собирался склонять присяжных к коммунисти-
ческому учению; он хотел доказать, что обвиняемые стре-
мились убедить американский народ, что он — то есть
большинство — должен покончить с основными пагубными
явлениями (войнами, экономическими кризисами, дискри-
минацией негров), которые, согласно коммунистическому
учению, порождает сама капиталистическая система и
которые могут быть устранены только путем перехода
к социализму.
Словом, как заявили обвиняемые, они хотели дока-
зать, что стремились лишь убедить американский народ
честными доводами. Это, казалось бы, вполне разумный
способ защитить себя от обвинений в умысле принудить
американский народ к чему-нибудь. Казалось бы, это
единственный логический ответ на обвинение в том, что
американская коммунистическая партия намеревалась
навязать народу коммунизм с помощью Советской Ар-
мии.
Но Медина сказал «нет и нет». Прервав на полуслове
Денниса, который от имени защиты предложил расска-
зать, в чем в действительности заключается партийная
работа коммунистов, Медина заметил с неуклюжей
иронией: «Не думаю, что это вам удастся». И он дей-
ствительно постарался, чтобы защите это «не удалось»,
вставляя ей палки в колеса на каждом шагу. Таким об-
разом он задал тон этому неслыханному процессу.
«Чудеса» начались с той самой минуты, как суд присту-
пил к допросу свидетелей. Уже при допросе первого свиде-
теля обвинения выяснилось, что таким свидетелям раз-
решается говорить о деятельности коммунистической
партии все то, что нужно обвинению, а защите вообще
не дозволено возражать! Буденц, например, отвечал на
вопросы обвинителя на протяжении пяти с лишним дней.
Он пробыл несколько лет в рядах коммунистической пар-
тии и теперь описывал свою собственную деятельность в те
годы в духе ФБР. Он показал, что, пользуясь своим по-
ложением редактора органа компартии «Дейли уоркер»,
проповедовал необходимость свергнуть правительство
США путем применения силы и насилия. А теперь по-
смотрим, что произошло, когда защита попыталась опро-
вергнуть его слова.
Защита вызвалась доказать, что слова Буденца —
68

самая обыкновенная ложь или, если угодно, необыкно-
венно наглое лжесвидетельство. С этой целью она предъ-
явила статьи самого Буденца, напечатанные в «Дейл»
уоркер» в годы его пребывания в коммунистической пар-
тии. Для того чтобы заставить Буденца признать, что ни
одна статья, ни одна фраза, ни одно слово не содержали
и намека на навязывание американскому народу чего бы
то ни было путем применения силы и насилия, защита
потребовала приобщения этих статей к делу. Но судья
заявил, что они не имеют отношения к делу (это были
статьи о социализме) именно потому, что в них ничего
не говорится о силе и насилии! По определению Ме-
дины, их нельзя было приобщить к делу, так как они
были посвящены исключительно положению рабочих,
дискриминации негров, борьбе за мир и прочим темам,
не выходящим за рамки законной политической деятель-
ности.
Ну еще бы! Ведь в этом-то вся суть. Главный свиде-
тель обвинения не может привести ни единой строчки,
опубликованной в «Дейли уоркер» за период, когда он
был редактором этой газеты, которая выходила бы за
пределы законной политической деятельности. Но Меди-
на отклоняет это доказательство. Чтобы замазать суть
вопроса и внушить присяжным, будто защита предъяв-
ляет только специально подобранные выдержки из га-
зеты, он обращается к свидетелю со следующими наво-
дящими вопросами:
«Я полагаю, г-н Буденц, что в номерах «Дейли
уоркер», когда бы они ни выходили, необязательно в
каждой статье и на каждой странице говорилось что-
нибудь о свержении правительства США путем при-
менения силы и насилия?»
«Нет, сэр».
«Вероятно, в «Дейли уоркер» немало материалов,
не имеющих ничего общего с этой темой?
Это уж просто подлость! Из протокола суда совер-
шенно ясно, что защита отнюдь не выискивала нужные
ей места из «Дейли уоркер». Допрашивая Буденца, за-
щита перебрала все статьи, напечатанные в газете за то
время, когда он был ее редактором. Почему же судья
позволил Буденцу свидетельствовать, будто на страницах
«Дейли уоркер» он призывал к насилию? Ведь будь это
69

правдой, наилучшим и достовернейшим доказательством
явились бы, разумеется, сами эти предосудительные
статьи. Если бы в природе существовала хоть одна
такая статья, правительство не преминуло бы предъявить
ее в качестве доказательства. Беспристрастный судья
вообще должен был бы потребовать предъявления таких
статей, прежде чем разрешить обвинению допрашивать
Буденца на эту тему. Но судья Медина ни в чем не огра-
ничивал ни обвинителей, ни свидетеля.
Теперь дело защиты — разоблачить бесчестный ма-
невр судьи. Поэтому защитники предлагают Буденцу
процитировать любое место на любой странице в любом
номере газеты «Дейли уоркер», где говорилось бы о при-
менении силы и насилия. Но свидетелю изменяет память;
он отвечает туманно и уклончиво. Тогда защита пред-
лагает предъявить все его статьи, одну за другой; но тут
судья начинает чинить препятствия. Однако защитники
настаивают на своем праве и предъявляют серию статей
Буденца о социализме. Они требуют, чтобы Буденц про-
смотрел их и указал на ту, которая — согласно его пока-
заниям — содержит призыв к насилию. Ведь присяжным
нужно решить: совпадет их мнение о том, что такое
призыв к насилию, с мнением свидетеля или нет? И чест-
но ли он свидетельствует или бесстыдно лжет? Иначе
как же присяжные выполнят долг, взятый на себя под
присягой, — долг, который они не могут переложить ни
на свидетеля, ни на судью, ибо это всецело их долг —
судить о достоверности фактов, упоминаемых на про-
цессе?
Но судья Медина отклоняет предложение защиты.
Он запрещает присяжным читать эти статьи! Он запре-
щает защите предъявить свидетелю его собственные
статьи, опровергающие его же показания. И, не доволь-
ствуясь этим, он нагло извращает перед присяжными
смысл предложения защиты.
Но и этого судье Медине показалось мало. Он обер-
нул дело так, что раз уж ни одно слово, написанное или
опубликованное обвиняемыми, не подтверждало нагово-
ров свидетеля обвинения, то ни одно слово, написанное
или опубликованное ими же, не могло быть приобщено к
протоколу и как свидетельство в их пользу.
«Читая эти статьи,— пояснил Медина,— я снова уви-
70

дел, что вы намерены попытаться перейти в наступление,
а право наступать в этом деле принадлежит обвинению.
Так вот, если вы воображаете, что я позволю вам поно-
сить здесь те или иные явления, те или иные порядки в
США и что обвиняемые и их защитники смогут перейти
в наступление, то я могу вам прямо сказать, что этого
не будет».
Это заявление, конечно, тоже относится к числу чудес,
порожденных фантазией Льюиса Карроля: «Я — судья,
я — и присяжные... Я сейчас буду творить суд и приговорю
тебя к смерти!» Но Медина с пеной у рта доказывал,
что он поступает совершенно беспристрастно. Он сказал,
что готов принять любые статьи, которые «имеют отно-
шение к делу» и являются вещественным доказатель-
ством. Любые, кроме тех, которые фактически появлялись
в коммунистической печати! Медина так объяснил это:
«Если вы будете оглашать сочинения свидетеля, где
говорится обо всем на свете, что только может быть кем-
нибудь истолковано как обида: о юнцах, которые оби-
жаются на то, что их не назначают на ответственные
посты, о женщинах, которые обижаются на то, что их не
назначают на мужскую работу, о неграх, которые оби-
жаются на то, что в отдельных районах страны для них
существуют определенные ограничения, о евреях, которые
обижаются на то, что, по их мнению, к ним относятся не
так, как к другим людям,— я все равно останусь при
своем решении и скажу, что все это не имеет никакого
отношения к показаниям свидетеля, и поэтому я не
приобщу этих статей к делу».
Медина был тверд, как скала. Он упорно подчерки-
вал, что здесь «судят только обвиняемых, а не Америку
в целом». Он, мол, готов принять документы, отвечающие
правилам судебной процедуры. Однако он отвергал один
за другим все представленные защитой документы,
после чего Ричард Глэдстейн заявил, что при такой по-
зиции судьи защита больше ничего предложить не
может.
«Разумеется,— сказал он,— если я должен предлагать
вам только статьи, которые призывают к применению
насилия, я никогда не сумею представить такую статью,
ибо никто ее не написал».
Так был обеспечен обвинительный приговор в этой
71

судебной комедии. Война и фашизм для суда не су-
ществуют. Расовая дискриминация — тоже. Присяжные
не должны знать, что говорят, пишут и думают комму-
нисты. Они услышат только те небылицы о злодейских
заговорах, которые будет плести обвинение. Они узнают
только со слов свидетелей обвинения о том, что говорят,
пишут и думают коммунисты.
Но это может завести очень далеко. Ступив на этот
путь, уже невозможно остановиться, пока не попадешь
в сумасшедший дом,— разве что будут приняты исклю-
чительно радикальные меры лечения. Обвинение, чтобы
быть последовательным, выставило новый юридический
«тезис» для оправдания действия судьи — тезис, достой-
ный того заведения, в котором грозит окончиться этот
процесс.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ЗАКОН В «СТРАНЕ ЧУДЕС»
Червонная дама то и дело вопила: «Головы долой!»
Но надо отдать справедливость стране чудес: Алисе не
пришлось увидеть там ни одной казни. Положение на
Фоли-сквер давало меньше поводов для оптимизма. Прав-
да, там никого не обезглавили, но юридическое избиение
по приказу суда было в полном ходу. Здесь хозяином
положения был судья Медина, и он обставил дело с
максимальной «законностью», применив чрезвычайно
простую формулу: «Это самый обычный уголовный про-
цесс». Подобное откровенное бесстыдство представляет
на деле очень тонкую уловку: последствия, вытекающие
из формулы судьи Медины, не сразу доходят до сознания.
Приведем для примера сценку, которая разыгралась при
допросе одного из свидетелей и записана на странице 3382
протокола. (К сожалению, протокол не передает ни же-
стов, ни интонаций действующих лиц.)
(Из протокола.)
«Медина (обращаясь к свидетелю): Вы видите
Стэчела?
Защитник Зачер: Осмелюсь почтительнейше про-
сить вас называть обвиняемого господином.
Медина: Просить можете, а я могу время от вре-
мя обходиться и без господина. (Свидетелю): Так
вы видите Стэчела?
Свидетель Ноуэлл: Да, ваша честь, вижу.
Медина: Так вот, подойдите туда и укажите на
него. (Свидетель подходит к столу защиты.)
Ноуэлл: Вон тот господин, который сидит у про-
хода.
Медина: Нет, вы подойдите к нему и укажите
пальцем.
73

Ноуэлл (подходя к обвиняемому Стэчелу): Вот
г-н Стэчел».
Прием с «перстом указующим», который продемон-
стрировал свидетель под руководством судьи Медины, хо-
рошо известен в уголовном мире: так преступники указы-
вают на свою жертву. Использование этого же приема
в полицейском суде может быть оправдано только в од-
ном случае — когда исход дела зависит от того, сумеет
ли свидетель опознать человека, обвиненного в каком-ни-
будь преступном деянии. Но в процессе коммунистов дело
обстоит вовсе не так. Личность обвиняемых не вызывает
никаких сомнений; никто не отрицает их руководящего
положения в коммунистической партии; больше того, они
не обвиняются ни в каких преступных действиях. Поэто-
му факт опознания не может в данном деле служить
серьезной уликой. Единственная цель этого тыканья в
людей пальцем — показать присяжным, что, по мнению
суда, обвиняемые ничем не лучше обыкновенных гангсте-
ров и что инкриминируемые им преступления мало чем
отличаются от подвигов какого-нибудь Аль Капоне.
В дальнейшем Медина так и заявил. Когда защита
стала протестовать против применения такого метода
«опознания», он ответил, что для него это — обыкновен-
ный уголовный процесс. «Мы будем придерживаться той
же процедуры, какую применяем в других уголовных де-
лах», — сказал он. И добавил, что вину подсудимых нуж-
но доказывать совершенно так же, как это делается, ска-
жем, в деле о грабеже.
«Но ведь на скамье подсудимых не взломщики, —
возражал Глэдстейн. — Перед вами политические руково-
дители политической партии».
Медина не захотел считаться с этим доводом защиты.
Его установка по отношению к подсудимым была необхо-
дима ему для обоснования целого ряда решений, направ-
лявших ход процесса в нужную правительству сторону.
Корреспондент «Нью-Йорк тайме» Рассел Портер, по-
дытоживая высказывания судьи во время последующих
словопрений, сказал, что правонарушения, в которых об-
винялись подсудимые, были приравнены не к обычным
уголовным преступлениям, а к особо тяжким.
«Чтобы обосновать свое решение о необходимости для
обвинения представить прямые улики против подсудимых,
74

судья приравнял положение последних к положению че-
ловека, который обвиняется в предумышленном убийстве,
причем доказано, что он питал злобу к убитому, пошел
в магазин, приобрел револьвер и патроны, спрятался в
доме своего врага и ожидал его прихода с целью за-
стрелить его.
Чтобы обосновать свое решение о принятии в качест-
ве улик показаний агентов ФБР, судья сравнил их с по-
лицейскими сыщиками, которые вступают в шайку гра-
бителей и узнают подробности задуманных ими преступ-
лений, чтобы передать их в руки властей».
«Обыкновенный» уголовный процесс! «Обычное» уго-
ловное дело! Обвинение в грабеже! Но загляните в прото-
кол. Если правительство действительно считало это обык-
новенным уголовным делом, то почему при допросе пер-
вого же свидетеля обвинения оно привело в качестве до-
казательств десятки книг и брошюр Маркса, Энгельса,
Ленина и Сталина? Где это видано, чтобы в «обычном»
уголовном деле прокурор цитировал «Коммунистический
Манифест» или «Основы ленинизма»? Когда это бывало,
чтобы тысячи страниц судебного протокола были запол-
нены выдержками из печатных трудов, легально опубли-
кованных коммунистической партией и широко распрост-
раняемых ею? Какое уголовное преступление можно до-
казать при помощи книг?
Защита неоднократно задавала этот вопрос. Он вы-
зывал споры, столкновения, длившиеся по нескольку ча-
сов. Ответа на этот вопрос так и не последовало, но мы
можем ответить за судью: ни одно преступление, обыч-
ное или необычное, рядовое или из ряда вон выходящее,
не может быть доказано такими уликами. Такого прото-
кола вы не найдете ни в одном уголовном деле, потому
что это не уголовное дело, а политический процесс. В
этом — вся суть, и именно потому судья упорно отказы-
вался отвечать защите и признать истинный смысл про-
цесса.
Попытки судьи Медины доказать, что процесс следует
вести так же, как дело о краже со взломом, привели
к тому, что в протоколе появилось несколько поразитель-
ных диалогов, а применение этого «тезиса» на практике
имело самые фантастические последствия. 30 марта, во
время допроса Буденца, обвинитель потребовал приоб-
75

щить к делу в качестве улики «Краткий курс истории
ВКП(б)» — одно из новейших произведений классиче-
ского марксизма.
В ответ на это защитник Ричард Глэдстейн заявил:
«Я не имею никаких возражений против содержания
этой книги, но я хочу сделать следующее возражение:
судить людей за то, что они рекомендовали изучать ту
или иную книгу, неправильно».
Другой защитник, Абрахам Иссерман, добавил, что
предъявление этой книги в качестве улики равносильно
суду над книгами, суду над историей.
Медина безапелляционно отвел все доводы защиты:
«Здесь судят людей, которые использовали эту книгу
и другие средства с целью совершить преступление, в
котором они обвиняются, и эта книга, на мой взгляд,
является вещественной уликой».
Вещественная улика! Но, как иронически отметила за-
щита, книга — вещественная улика несколько иного ро-
да, чем отмычка.
«Должны ли присяжные прочесть и изучить эту кни-
гу до того, как вынести приговор? — спросил Иссер-
ман. — И как это будет организовано? Ее будет читать
судья? Или же защита должна будет прочесть ее при-
сяжным от начала до конца, а потом привести людей,
которые бы ее разъясняли?»
Вместо ответа Медина повторил свою версию:
«На мой взгляд, эта книга является вещественной
уликой, то есть одним из орудий, использованных под-
судимыми с целью организации заговора, участие в кото-
ром приписывается им в обвинительном акте».
Есть такие политические процессы, которые неизбеж-
но приводят к сожжению книг. Достаточно вспомнить
изречение известного нациста: «Когда я слышу слово
«культура», я хватаюсь за револьвер». Поставив подсу-
димых на одну доску со взломщиками, судья Медина
отрезал себе путь к отступлению: он уже вынужден при-
равнивать книги — единственные орудия, которыми поль-
зовались подсудимые, — к отмычкам и «фомкам». От
этих софизмов несет не только гарью костров, но и смер-
тоносным газом душегубок.
«Называть эти книги вещественными уликами, «ору-
диями»— это значит низводить книги до уровня инстру-
76

ментов взломщиков, — сказал Зачер впоследствии. —
При таком отношении к книгам мировой культуре скоро
придет конец».
Нет никаких признаков того, что марксизм-ленинизм
оставил хоть малейший след в голове Луи Буденца. По-
зиция Медины выдает его глубочайшее презрение к иде-
ям, а между тем основатели Соединенных Штатов — или
их избиратели — придавали такое значение свободе рас-
пространения идей, что присовокупили к конституции
Билль о правах.
На обвинение против идей приходится отвечать за-
щитой идей. Используя без всякого стеснения всю свою
власть, судья Медина не сумел отстоять выдвинутую им
аналогию с уголовным преступлением. Несмотря на то,
что чуть ли не с первого же заседания он угрожал под-
судимым и их защитникам всевозможными карами, не-
смотря на то, что он действительно посадил некоторых
из обвиняемых под замок на все время процесса, а возле
защиты поставил судебных приставов, чтобы защитники
не могли вставать для заявления протеста, ему не уда-
лось парализовать защиту.
Да защита и не думала уступать в этом пункте. Еще
до начала судебного разбирательства она указала на то,
что ее подзащитные обвиняются в «проповедовании оши-
бочных идей», а конституция ограждает идеи от надзора
полиции и политиков. Поскольку эта статья конституции
была нарушена и предметом разбирательства стали
идеи обвиняемых, защита должна была на каждом шагу
подчеркивать, что она с самого начала правильно опре-
делила сущность дела. Представители обвинения — к ко-
торым приходится причислить и судью Медину или, вер-
нее, к которым он сам себя причислил, — не имея права
отступать, могли только пытаться заглушить голос за-
щиты.
Бот почему процесс принял форму ожесточенной
личной борьбы между судьей и группой адвокатов. Мож-
но сказать, что те, кто знакомился с процессом по отче-
там газет, только это и могли узнать. Таким образом, в
глазах общественного мнения сложился облик долготер-
пеливого судьи-мученика, которого «подлые адвокаты-
коммунисты» терзали своей «коммунистической тактикой
непрерывного вскакивания и заявлений», не давая ему
77

ни минуты передышки и доводя это олицетворение «спра-
ведливости и беспристрастия» до полного изнеможения.
Сам Медина нередко подливал масла в огонь, обвиняя
подсудимых в том, что они пытаются спровоцировать
его на действие, которое нарушало бы правила судопро-
изводства. Этим он старался объяснить необычный ха-
рактер процесса.
Но это объяснение было излишним. Как могло судеб-
ное дело, в котором фигурировало столько книг, не быть
необычным и странным? Если вы предъявляете суду
«фомку», уличающую преступника, — что ж, тут и делу
конец. Но если в качестве улики к делу приобщена кни-
га, то спрашивается, а что этой книгой делали? Что де-
лают «фомкой»? Взламывают чужое окно. А книгой?
Это уже зависит от содержания книги, замысла ее авто-
ра, от характера деятельности и личности автора и чи-
тателя. Когда в качестве улики предъявляется не вся
книга, а ее отдельные страницы, отдельные фразы —
ничего, кроме подтасовки, получиться не может. Те же
самые цитаты, которые обвинитель зачитывал суду, предо-
стерегали против подобных действий обвинителя. Про-
курор Макгохи, цитируя статью Юджина Денниса,
напечатанную в коммунистическом ежемесячнике
«Политикал аффэрс», видимо, и сам не понимал, что
внушает присяжным мысль о невозможности понять
марксизм-ленинизм по выхваченным из контекста от-
рывкам.
«Сталин советовал большевикам изучать Ленина, —
писал Деннис, — изучать не по отдельным цитатам, а
вникая в сущность его учения, изучать серьезно и вдум-
чиво».
Тем не менее Медина разрешал представителю обви-
нения в продолжении всего процесса цитировать выхва-
ченные из контекста отрывки. Чтобы создать видимость
беспристрастия, он предлагал защитникам представлять
другие отрывки, если они смогут доказать, что эти от-
рывки опровергают те, которые предъявлены обвине-
нием. Но он не желал выслушивать самый веский довод
защиты, что в общем контексте книги и в свете всего
марксистско-ленинского учения цитаты, приведенные об-
винением, не имеют того смысла, который, с разрешения
судьи, вкладывали в них свидетели обвинения.
78

Судья и обвинители не только опирались на надер-
ганные цитаты, но явно боялись полного текста книг.
«Краткий курс истории ВКП(б)» играл такую важную
роль в аргументации обвинения, что возник вопрос о вы-
даче каждому присяжному экземпляра этой книги, что-
бы он мог следить за текстом во время чтения. Потом
было внесено предложение выдать каждому присяжному
книгу в полную собственность. Но тут обвинение и за-
щита разошлись во мнениях.
(Из протокола.)
«Макгохи: Только не оставлять ее до утра.
Медина: Нет, нет, не до утра.
Макгохи: Ничего, книги будут всегда под рукой.
Мы будем приносить их с собой на заседания, так
что присяжные смогут ежедневно пользоваться ими.
Крокетт: Разрешите мне сказать, что не будет
ничего неправильного в том, если присяжные оста-
вят себе по экземпляру. Это не потребует значитель-
ных расходов. Ведь речь идет о самом недорогом
издании.
Медина: Нет, нет, я не соглашусь на то, чтобы
они брали книги домой.
Зачер: Когда же они будут их читать?
Медина: В перерывах.
Зачер: В перерывах? Я думаю, в перерывах им
лучше покурить.
Медина: Вы бы хотели, чтобы они брали книги
домой?
Зачер: Да, мне кажется, что это было бы пра-
вильно.
Медина: Ну, а мне так не кажется».
Судье Медине пришлось несколько переработать
свою версию насчет «обычного уголовного процесса»,
чтобы объяснить, почему выдержки из книги можно
приобщать к делу, а всю книгу полностью нельзя. Для
этого он вынужден был отказаться от своей гипотезы
о краже со взломом и заменить ее новой: поджогом!
Дело происходило 4 апреля, когда защита заканчи-
вала допрос Буденца. Защитники отстаивали свою точ-
ку зрения. Они заявляли, что понадобятся не только
книги, но и дополнительная экспертиза для разъяснения
смысла отрывков, уже приобщенных к делу, ибо «мы
79

вступаем в обширную область политических и философ-
ских идей».
«Если ваши доводы хоть сколько-нибудь обоснова-
ны, — сказал судья, — мы просидим здесь много лет».
«Что же делать, ваша честь, — ответил защитник
Иссерман, — не защита предъявляет эти документы, а
обвинение. Оно представляет суду том за томом, книгу
за книгой, труды о философском учении, которое разви-
валось на протяжении ста лет, а вы здесь судите имен-
но это учение».
«Бросьте, — ответил Медина. — Предположим, что
А, Б и В обвиняются в участии в заговоре и что они
составили документ, в котором говорится об их заговоре
в самых недвусмысленных выражениях. В нем сказано
все. Они все записали: как они проберутся в дом пре-
зидента, как взорвут этот дом и т. д. И предположим,
что на этом документ не кончается, что в нем имеется
еще 750 страниц, которые не имеют никакого отноше-
ния к подробностям заговора, а рассказывают в самых
восторженных выражениях, какие хорошие люди эти за-
говорщики. Какой же смысл приобщать к делу эти 750
страниц, не имеющих к нему никакого отношения?»
Это — бред, но бред рассчитанный. Понятно, такого
документа никогда не существовало и существовать не
могло. Если гангстерам, замышляющим явное преступ-
ление, требуется изложить план своих действий на бу-
маге, они не приписывают к нему еще 750 страниц,
чтобы обелить себя. Они могут зашифровать уличающий
их документ, опасаясь, что он попадет в чужие руки; но
в таком случае зачем им тут же расшифровывать свои
намерения и в этом же документе — только в другой его
части — излагать в «самых недвусмысленных выраже-
ниях» свой план поджога дома президента? Люди, со-
ставляющие планы конкретных преступных действий,
либо не излагают их на бумаге, либо не добавляют к ним
пространных рассуждений.
В этом-то и состоит тайный маневр судьи Медины:
он умышленно стирает грань между действиями и идея-
ми, тем самым скрывая от присяжных истинную суть
процесса. Разумеется, в коммунистических книгах, напи-
санных сто лет назад, не могут содержаться заговор-
щические планы, касающиеся поджога чего бы то ни
80

было на территории США в период с 1 апреля 1945 г. до
20 июля 1948 г. Статьи американских коммунистов, на-
печатанные до или в течение периода, указанного в об-
винительном акте, тоже не могут «недвусмысленно» при-
зывать к преступным действиям, упомянутым в обвини-
тельном акте. Почему? Да по той простой причине, что
в обвинительном акте вообще ничего не говорится ни о
каких преступных действиях! Подсудимые обвиняются
не в каких-либо действиях, а в том, что именуется «про-
поведью и отстаиванием». Их даже не обвиняют в про-
поведи и отстаивании какого-либо преступного или не-
преступного действия, а уж тем более в таком конкрет-
ном и явном преступлении, как поджог дома президента.
В этом-то и загвоздка. Ни один процесс, в котором
людей судят за образ мыслей, за политические убежде-
ния, за идеи, не обходится без таких вывертов. Руково-
дителей коммунистической партии не обвиняют ни в
каких действиях. Их обвиняют только в проповеди опре-
деленных идей, которые коммунисты называют принци-
пами марксизма-ленинизма. На эти-то идеи, на эту
философскую систему в целом и нападает правитель-
ство. Правительство заявляет, что принципы марксизма-
ленинизма требуют свержения правительства США путем
применения силы и насилия, и поэтому людей, которые
проповедуют эти принципы, надо посадить под замок. В
этом суть процесса о коммунистическом заговоре.
В свете современных событий пример Медины отно-
сительно поджога дома президента свидетельствует о
таком образе мыслей, который легко может привести
Билль о правах на костер. История знает только один
случай, когда правительство пыталось объявить комму-
низм вне закона под таким же несостоятельным предло-
гом. Мы имеем в виду процесс Георгия Димитрова и
лидеров германской коммунистической партии, инсцени-
рованный Герингом и Геббельсом. Знаменательно, что
против Димитрова и остальных подсудимых было выдви-
нуто обвинение... в поджоге! Не символично ли для на-
шего времени, что именно люди, которые кричали:
«Поджигатели!», подожгли рейхстаг, потом бросили на
костер книги, любимые всем миром, и, наконец, раздули
чудовищный пожар второй мировой войны?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«РУКА МОСКВЫ»
Пренеприятное осложнение для г-на Макгохи! Он
явился в суд со сценарием а ля Альфред Хитчкок, но
освещение подвело. Он намеревался продемонстриро-
вать — и демонстрирует — обычный голливудский «зло-
дейский» фильм. Все его доказательства выдержаны в
этом стиле, все его свидетели годятся только для такого
рода фильмов. Но вот на сцене оказались злополучные
книги, а это представляет очень серьезную опасность
для обвинения. Поскольку суд все же не Голливуд, об-
винитель не всегда волен «крутить» все, что ему хочется.
Приходится делать кое-какие уступки жизненной правде.
Даже излагая свою примитивно детскую концепцию
коммунизма, обвинитель вынужден прибегать к комму-
нистической терминологии, то есть зачитывать отрывки
из обширной коммунистической теоретической литерату-
ры, цитировать классиков марксизма. Голливудская ме-
лодрама превращается в лекцию: сначала обвинитель
читает выдержки из самых различных книг и брошюр,
потом защита возражает ему, используя другие выдерж-
ки из тех же книг и брошюр; далее защита цитирует
выдержки, а обвинитель возражает ей, используя другие
выдержки. Приключенческий боевик грозит превратиться
в документальный учебный фильм.
Это не воображаемая, а очень реальная опасность для
обвинения. Коммунистов нужно было изобразить обыкно-
венными бандитами, которые всерьез считают, что в
случае экономического кризиса или войны смогут «за-
хватить власть» силой оружия. Но как заставить при-
сяжных поверить этому, если они изо дня в день убе-
ждаются, что коммунисты — прилежные люди, усердно
роющиеся в научных трудах? Книги портят обвинению
все дело. Они показывают, как сложна теория комму-
82

низма и как добросовестно коммунисты руководствуются
ею в своей повседневной работе. Таким образом выяс-
няется, что на деле коммунисты не имеют ничего
общего с портретом, нарисованным прокурором.
А если так, то что же остается от всей концепции об-
винения? Прокурор попадает в явно затруднительное по-
ложение.
Тут на помощь приходит Луи Буденц, «герой» с
подмоченной репутацией. Тот факт, что с середины 1935
до конца 1945 г. он состоял членом коммунистической
партии и притом занимал видные посты и лично об-
щался с подсудимыми, может придать его показаниям
некоторое значение. Уход Буденца из коммунистической
партии под предлогом возвращения в лоно католической
церкви рекомендует его как «надежного» и враждебного
подсудимым свидетеля: мстительность — отличительное
свойство всякого ренегата.
Кроме того, Буденц уже проявил себя в качестве
лжесвидетеля: он выступал в целом ряде правитель-
ственных учреждений — в комиссии палаты представи-
телей по расследованию антиамериканской деятельно-
сти и в других аналогичных учреждениях некоторых
штатов; он даже выпустил книгу по существу такого
же жанра.
Прокурор возложил на Буденца весьма трудную за-
дачу — примирить многообразные и хорошо известные
факты о коммунистической партии с жуткой мелодра-
мой, сочиненной правительством. Эта задача состояла из
двух частей: во-первых, нужно было подогнать деятель-
ность американских коммунистов под формулу «по при-
казу Москвы»; во-вторых, выставить в таком же свете
и коммунистическую теорию.
Во всяком случае, хорошо или плохо, но Буденц вы-
полнил первую часть полученного им задания — он оха-
рактеризовал политику американской коммунистической
партии в период с 1945 по 1948 г. в духе старой бол-
товни о «приказах Москвы». Оставалось выполнить вто-
рую и более трудную часть — обкарнать сложную тео-
рию коммунизма и низвести ее до уровня, доступного по-
ниманию рядового полицейского. Приемы, с помощью ко-
торых обвинитель направлял Буденца, когда последний
перешел к выполнению этой части задания, определялись
83

существом и формой обвинительного акта, о котором мы
вкратце упоминали выше.
Обвинительный акт состоит из десяти пунктов. В
этих пунктах последовательно излагаются те шаги, ко-
торые были предприняты коммунистами в середине
1945 г., чтобы превратить Коммунистическую политиче-
скую ассоциацию в коммунистическую партию США.
Здесь упоминаются такие мероприятия, как созыв со-
браний и съездов, принятие предварительной резолюции,
а впоследствии и нового устава партии, принятие ре-
шения о создании школ марксизма-ленинизма для чле-
нов партии и беспартийных, требование широкого рас-
пространения книг, статей, журналов и газет, пропаган-
дирующих идеи марксизма-ленинизма.
Удивительно прежде всего, что никто не оспаривает
фактов, приведенных в обвинительном акте! Защита от-
рицает лишь наличие в этих фактах состава преступле-
ния. Еще удивительнее то, что из обвинительного акта
никак нельзя установить, в чем же конкретно заключает-
ся обвинение? Во всяком обвинительном акте точно
говорится, что в такое-то время и в таком-то месте были
совершены определенные, явно противозаконные дейст-
вия. Если речь идет об участии в заговоре, то в обвини-
тельном акте опять-таки точно говорится, что к ответ-
ственности привлекается ряд лиц, виновных в заговоре
с целью совершить противозаконное действие или дейст-
вия. В том и другом случае точно известно, в чем со-
стоит обвинение и что может или не может служить
оправданием. Если подсудимый обвиняется в том, что
в ночь на 24 мая 1945 г. он забрался в дом № 444 по Со-
рок четвертой улице с целью похитить находящиеся там
бриллианты, то вы и без юриста знаете, что это являет-
ся обвинением в противозаконном действии. Если один-
надцать человек обвиняются в участии в заговоре, имею-
щем целью поджог дома президента, то даже профан
понимает, что это преступный заговор и цель этого заго-
вора — преступление. Не таков обвинительный акт,
о котором сейчас идет речь: он «обвиняет» людей
только в совершении законных действий.
Согласно этому акту, одиннадцать человек (вернее,
двенадцать, но дело Уильяма Фостера ввиду его болез-
ни было выделено) обвиняются в «заговорщической»
84

деятельности, выражавшейся в организации митингов,
издании газет, открытии школ, на что они имеют полное
право. Вся эта деятельность участников «заговора» не
только не является противозаконной, но конституция
США прямо запрещает конгрессу когда-либо объявлять
ее таковой. Никакие другие конкретные действия в об-
винительном акте не указаны. Подсудимые, понятно,
и не отрицают тех действий, которые им инкриминируют-
ся. Отсюда еще одна поразительная особенность этого
процесса: невозможно установить, из-за чего он ведется.
Обвинения в конкретном преступлении в обвинитель-
ном акте не имеется. Правительство ограничивается пе-
речислением ряда поступков и заявляет, что каждый из
них составляет часть общего заговора, имеющего целью
проповедь и отстаивание необходимости свержения пра-
вительства США путем применения силы и насилия. За-
щита возражает, что, во-первых, это вздор, а во-вторых,
такое обвинение является выпадом против Билля о
правах, против свободы слова и печати и против других
гражданских прав, перечисленных в первых восьми по-
правках к конституции Соединенных Штатов.
Истинный смысл обвинительного акта ясен: назвать
гласную и легальную деятельность коммунистической
партии «заговором», а потом посадить коммунистов в
тюрьму за эту деятельность. Но не могло же правитель-
ство сразу открыть свои карты, заговорив таким языком.
Поэтому обвинительный акт составлен в весьма стран-
ных выражениях и содержит невообразимо запутанные
периоды (первая фраза первого абзаца состоит не более
не менее как из 187 слов). Там, например, сказано, что
обвиняемые совершали вышеупомянутые действия с
целью организовать коммунистическую партию США,
то есть общество, группу или объединение лиц, пропове-
дующих марксистско-ленинские принципы свержения и
уничтожения правительства США путем применения
силы и насилия.
«Марксизм-ленинизм» — вот секретное оружие обви-
нения на этом процессе! В обвинительном акте это сло-
во встречается на каждом шагу. Там, в частности, гово-
рится, что по инициативе подсудимых коммунистическая
партия приняла устав, основанный на принципах марк-
сизма-ленинизма. Ее члены якобы занимались опублико-
86

ванием и распространением книг, брошюр, журналов и
газет, проповедующих принципы марксизма-ленинизма. И
дальше: «В осуществление вышеозначенного заговора,
вышепоименованные обвиняемые намеревались прово-
дить, равно как и способствовать проведению занятий в
школах и на курсах по изучению принципов марксизма-
ленинизма, где проповедовались и отстаивались бы обя-
зательность и необходимость свержения и уничтожения
правительства США путем применения силы и насилия».
В последнем примере марксизм-ленинизм отождест-
вляется чуть ли не с проповедью насильственного сверже-
ния правительства Соединенных Штатов 1. Таким путем,
при помощи намеков и околичностей, было подкреплено
обвинение в участии в заговоре и создана видимость со-
става преступления. Ссылки на марксизм-ленинизм поз-
воляют предвидеть, на чем обвинение будет строить
свое «доказательство» вины. Оно должно будет убедить
присяжных в том, что проповедовать принципы марк-
1 Председатель коммунистической партии США У. Фостер
писал по этому поводу в статье «Народный фронт и народная
демократия» (Журнал «Политикл афферс», июнь 1950 г.):
«Во время суда на Фоли-сквер над нашей партией и ее руко-
водителями нас обвинили в том, что мы вступили в заговор с
целью пропагандировать и защищать ниспровержение правитель-
ства Соединенных Штатов с помощью силы и насилия. Чтобы дать
достойный ответ на это лживое обвинение, нам пришлось не только
изложить много общих принципов марксизма-ленинизма и дать
очерк истории нашей партии, но и указать главное направление
борьбы за социализм в нашей и других странах. Выступая в свою
защиту, которая явилась по существу наступлением на капита-
лизм, наша партия проводила правильную марксистско-ленинскую
Линию. В частности, мы возложили ответственность за применение
насилия в классовой борьбе на тех, на кого она должна быть воз-
ложена,— на плечи капиталистического класса и его прави-
тельства...
На суде мы в целом правильно изложили комплекс вопросов
о силе и насилии в классовой борьбе. По этому пункту против
нас было выдвинуто прямое обвинение. Существо нашей позиции
заключалось в том, что, как указал много лет назад Маркс, ни
один господствующий класс в истории никогда не уступал своих
позиций растущему революционному классу, не использовав пред-
варительно для своего спасения все имевшееся в его распоряжении
оружие, и что рабочий класс и его союзники во главе с коммуни-
стической партией будут достаточно сильны, чтобы преодолеть
всякое насилие господствующего класса на пути к социализму.
(Прим. ред.)
86

сизма-ленинизма — все равно, что проповедовать и
призывать к свержению правительства США.
Но это — зыбкая почва. Прокурору страшновато
ступить на нее. Он не смеет представить на рассмотре-
ние присяжных всю теорию коммунизма в целом, всю
многотомную марксистскую литературу и сказать: «Вот
вам, изучите и вынесите решение о том, что это состав-
ляет призыв к противозаконным действиям». Ведь при-
сяжные растеряются и не будут знать, как приступить к
делу. Но, помимо практических трудностей, такой метод
вызвал бы и осложнение политического характера: от-
крыто построить обвинение на книгах и только на книгах
значило бы сознаться в том, что обвиняемых судят за
политическое учение, а не за намерение поджечь дом
президента (согласно гипотезе Медины) или захватить
власть путем внезапного вооруженного нападения (что
совершенно серьезно утверждали представители обвине-
ния).
А признать, что это — политический процесс, значило
бы провалить все дело. Ибо в таком случае, согласно
конституции, правительство не имело право возбуждать
дело. Американские законы запрещают преследовать
людей по суду за то, что они, в силу своих убеждений,
изучают и распространяют — устно или в печати — уче-
ние, осуждающее капитализм и призывающее к замене
его социализмом.
Вот дилемма, с которой столкнулось обвинение. Вот
почему ему нужно было как-то укрепить свои позиции,
сильно подорванные предъявлением книг в качестве ули-
ки. Вот почему теперь вся его надежда на Буденца.
Обвинение выжимает из Буденца все, что может. Оно
использует этого свидетеля в течение многих дней; по-
казания его начинаются на 1338-й странице стенограммы
и кончаются на 2614-й, итого почти 1300 страниц — раз
© пять больше, чем в этой моей книге!
Отныне подлинная задача Луи Буденца сводилась
к произнесению одной-единственной фразы! В одной
фразе он должен был дать истолкование марксизма-
ленинизма. Эта фраза «завернута» в 1277 страниц
свидетельских показаний. Контрабандой протащив эту
фразу в судебный протокол, судья Медина, вкупе
с прокурором и свидетелем, учинил самое гнусное
87

из жульничеств, известных в истории американского
суда.
Что же содержалось в этой фразе? В ответ на во-
прос прокурора Буденц высказал свое мнение о том,
что означает марксизм-ленинизм. Таким образом, в про-
токоле в качестве доказательства фигурируют слова сви-
детеля, которые не являются и не могут служить дока-
зательством, ибо в этих словах содержится лишь некое
умозаключение, только толкование Луи Буденцем сущ-
ности марксистско-ленинской теории. Не приходится
удивляться, что мнение и умозаключение Луи Буденца
о сущности обширной коммунистической литературы,
о принципах марксизма-ленинизма в точности совпада-
ют с мнением и умозаключением прокурора нью-йорк-
ского Южного округа Джона Макгохи. Не отличаются
они и от определения марксизма-ленинизм а, неоднократ-
но встречающегося в обвинительном акте. Вот они, ма-
гические слова Буденца, записанные на 1809-й странице
стенограммы процесса:
«Для Соединенных Штатов это означает, что комму-
нистическая партия США считает своей основной зада-
чей свержение правительства США, созданного на осно-
ве конституции США».
Судья Медина включил эту фразу в протокол и по
существу закончил этим все разбирательство дела. По-
истине, замечательный трюк! Не нужно больше доказа-
тельств, да не нужны и присяжные. Вина подсудимых
доказана — для этого понадобилась только одна фраза
из уст Луи Буденца! Эта фраза представляет собой не
только суть показаний Буденца, но и суть всего обвине-
ния, его альфу и омегу. Все дальнейшие показания пред-
назначались только «для публики». В основе обвини-
тельного акта и всех доводов обвинения лежал сложный
вопрос — что такое марксизм-ленинизм? Длительное
чтение выдержек из научных книг показало, как трудно
будет получить окончательный ответ на этот вопрос,
найти такую формулировку, которая исключала бы все
другие и не оставила бы у присяжных поводов для со-
мнений. Но судья Медина ухитрился изъять это важней-
шее решение из компетенции присяжных и отдал его в
руки свидетеля обвинения, который с благословения
судьи предъявил следующую «улику»: «Да, господин
88

прокурор, ваше толкование марксизма-ленинизма пра-
вильно; толкование марксизма-ленинизма, изложенное в
обвинительном акте, верно». Процесс продолжается, но
исход его предрешен.
Теперь вернемся в зал суда и посмотрим, как это
жульничество было проведено.
Прокурор задает свидетелю ряд вопросов об уставе,
принятом коммунистической партией США в 1945 г.
после ее реорганизации. Зачитывается первая фраза
преамбулы:
«Коммунистическая партия США является полити-
ческой партией американского рабочего класса, основы-
вающейся на принципах научного социализма — марк-
сизма-ленинизма».
Прокурор спрашивает Буденца, что это значит. За-
щитник Глэдстейн вскакивает с места. Он заявляет, что
задавать такой вопрос свидетелю — «значит вторгаться
в компетенцию присяжных. Этот вопрос должны решать
они»
«Откуда же они будут знать, о каком марксизме-
ленинизме идет речь, если им никто не скажет?» — воз-
разил Медина.
В последовавшей за этим дискуссии защитник Иссер-
ман сформулировал протест защиты.
«Из протокола уже явствует, —сказал он, — что
марксизм-ленинизм, или научный социализм, — это сово-
купность идей огромного масштаба. Об этом говорят до-
кументы, предъявленные суду представителями обвине-
ния, выдержки, которые были зачитаны присяжным, а
также ряд материалов, оставшихся неоглашенными. Нет
никаких оснований считать, что свидетель обладает до-
статочной квалификацией, чтобы давать заключение о
том, что означают идеи, совокупность которых состав-
ляет марксизм. Кроме того, чтобы дать такое заключе-
ние, даже и квалифицированному специалисту потребо-
вался бы длительный срок ввиду обширности литерату-
ры по вопросам марксизма-ленинизма».
Видя, что прокурор «дрогнул», судья Медина сам
бросился в атаку. Он отклонил все протесты защиты и
заявил:
«В свете имеющихся доказательств я не вижу при-
чин, почему бы нам не заслушать разъяснения свиде-
89

теля о том, как он и другие коммунисты понимали пер-
вую фразу преамбулы устава коммунистической партии».
Это замечание судьи вызвало еще более энергичный
протест со стороны защиты, чем постановка самого во-
проса.
Возражая Медине, Зачер сказал, что «обвиняемые
не отвечают за толкования и разъяснения, которые это-
му свидетелю вздумается дать марксизму-ленинизму и
вообще чему бы то ни было. Не отвечают они и за
интимные беседы между г-ном Буденцем и другими ли-
цами», — добавил он, прозрачно намекая на то, что по-
казания Буденца были подготовлены заранее прокуро-
ром Макгохи.
Медина продолжал гнуть свое: «Мистер Буденц, что
вы и другие коммунисты, с которыми вы работали, по-
нимали под этим?» Дальнейшие решительные возраже-
ния защиты воспрепятствовали ответу свидетеля, и толь-
ко 29 марта, после перерыва, Буденцу, наконец, удалось
выполнить возложенную на него миссию и украсить
протокол нижеследующим ответом:
«Суть научного социализма заключается в том, что к
социализму можно прийти только через насильственное
разрушение капиталистического государства и установ-
ление вместо него диктатуры пролетариата путем при-
менения силы и насилия. Для Соединенных Штатов это
означает, что основной задачей американской коммуни-
стической партии является свержение правительства
США, созданного на основе конституции США».
Теперь разберемся в том, что происходит. Мы уже
видели, что защита была лишена возможности изложить
свою точку зрения на марксизм-ленинизм, то есть пока-
зать, что представляет собой подлинная деятельность
обвиняемых, их выступления на собраниях и в печати.
По неоднократным заверениям судьи Медины, он во
многом потворствовал защите; он даже зашел в своем
великодушии так далеко, что разрешил ей допрашивать
свидетелей относительно дискриминации негров, рабоче-
го движения и т. п. и доказывать, какие «славные ребя-
та» обвиняемые. Однако каждое свое разрешение Ме-
дина давал, как милость, поминутно подчеркивая, что
все эти вопросы «побочные» и прямого отношения к делу
не имеют.
90

В этом-то и суть дела. Это отнюдь не побочные
вопросы. Напротив, в этом — главная суть дела. В об-
ширной литературе о научном социализме марксистско-
ленинская теория неразрывно связывается с практиче-
ской работой на сотнях участков повседневной борьбы.
С разрешения судьи, свидетель утаил это от присяжных,
показав под присягой, что под марксизмом-ленинизмом
следует понимать только одно — насильственное сверже-
ние правительства.
Именно на это указывала защита, требуя изъять из
протокола «определение» марксизма-ленинизма, данное
Буденцем. Она мотивировала свое требование тем, что
«это значит вторгаться в компетенцию присяжных — на
которых лежит обязанность вынести решение по данно-
му пункту, — а следовательно, предвосхищать это реше-
ние». Требование отклоняется.
Буденц дал свое заключение в марте, и оно зафи-
ксировано на 1809-й странице стенографического отчета.
Месяцев пять спустя состоялся допрос обвиняемого Ро-
берта Томпсона. Ему был задан тот же вопрос, что л
Буденцу. О том, что последовало в дальнейшем, можно
прочесть на страницах 11818 и 11819 протокола:
(Из протокола.)
Глэдстейн: Скажите присяжным, что такое
марксизм-ленинизм.
Макгохи. Протестую.
Медина: Протест принят.
Глэдстейн: Разрешите, ваша честь, обратить ва-
ше внимание на протокол...
Медина: Нет, я не желаю слушать никаких спо-
ров на эту тему.
Глэдстейн: Но, ваша честь...
Медина: Я выслушаю показания свидетеля 1 от-
носительно того, что по его указаниям преподава-
лось, за какие резолюции об открытии школ и о
программе преподавания он голосовал; а в свое
время, если это понадобится, я разрешу ему — но
только в известных пределах — сказать о том, что
он сам преподавал и в каких именно школах. А по-
1 В американском суде обвиняемые выступают и в качестве
свидетелей. (Прим. ред.)
91

ка я не считаю, что заданный вами вопрос имеет
какое-нибудь отношение к делу.
Глэдстейн: Разрешите, ваша честь, обратить ва-
ше внимание на то, что, согласно протоколу, вы раз-
решили задать в точности этот же вопрос свиде-
телю Буденцу и выслушали его ответ.
Медина: Я вам уже сказал, что не желаю слу-
шать споров на эту тему, а вы все-таки настаиваете;
это опять неуважение к суду. Продолжайте допрос.
Глэдстейн: Могу я задать свидетелю в точности
тот же вопрос, который задал г-н Макгохи, ваша
честь?
Медина: Повторяю вам, г-н Глэдстейн, я не же-
лаю слушать споров.
Глэдстейн: Я не собираюсь спорить, я только
прошу разрешения...
Медина: Нет, вы именно спорите и опять прояв-
ляете неуважение к суду».
Судебный протокол изобилует материалами о марк-
систско-ленинской теории. Дело присяжных — подверг-
нуть их рассмотрению. В американском федеральном
суде председатель суда имеет право не только толковать
закон, но и высказывать свое мнение о доказательствах.
Но он не может передоверять это право свидетелю.
А судья Медина именно это и сделал: он позволил Луи
Буденцу высказывать свое мнение о предъявленных суду
вещественных доказательствах; больше того, он позволил
свидетелю сделать окончательный вывод относительно
разбираемого дела. И в довершение всего присяжным бы-
ло дано понять, что вывод Буденца следует рассматривать
как улику, представленную авторитетным свидетелем.
— Кому же, — говорил судья Медина, — знать это
лучше, чем человеку, который сам работал вместе с об-
виняемыми?
Человек, который работал вместе с обвиняемыми,
знает, но сами обвиняемые, повидимому, знать этого не
могут, а если и знают, то это никакого значения не име-
ет: судья Медина не считает нужным их выслушать.
Ну что ж, судьба процесса решена. Будет решена и
судьба Билля о правах, если Верховный суд США или
американский народ не воспротивятся этому суду
Линча.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ЛУИ ФРЭНСИС ЭЗОП
На процессе о коммунистическом «заговоре» все бы-
ло дозволено. Главному свидетелю даже разрешили рас-
сказать одну из басен Эзопа в переводе на современный
антикоммунистический язык. Басня эта понадобилась
правительству для подкрепления версии Буденца о том,
что такое марксизм-ленинизм. Эта версия была отлично
подогнана к обвинительному акту, но очень плохо вяза-
лась с уликами. Ибо в число улик входили коммунисти-
ческие книги и документы, в ясных и точных выраже-
ниях запрещающие коммунистам заниматься всем тем,
что хоть отдаленно напоминает нелепую мелодраму, сочи-
ненную прокурором. В частности, об этом ясно говорится
и в нескольких пунктах устава, принятого коммунистиче-
ской партией США в 1945 г.
Буденцу нужно было как-то обойти этот бесспорный
факт, и он призвал на помощь Эзопа. История изобилует
подобными попытками извратить смысл написанного чер-
ным по белому, и, чтобы ответить на басню Буденца, мне
достаточно протянуть руку к своей книжной полке. Я отве-
чу короткой фразой — эпиграфом к «Божественной коме-
дии» Данте: «Dow'e piana la lettera non fare oscura
glosa», то есть: «Там, где слова ясны, как день, не напу-
скай тумана путаными объяснениями». Но прокурор
стремился именно к тому, чтобы утопить четкие марк-
систские положения в море путаных толкований. Жаль,
что Буденц незнаком с сочинениями архиепископа Хиты—
Хуана Руиса — и не читал его классического рассказа о
невежде, видящем во всем обратный смысл.
В своей книге стихов «El Libro del Buen Amor»,
написанной в XIV веке, испанский служитель церкви при-
водит легенду о том, как римляне обрели свою культуру.
Неотесанные римляне пошли к просвещенным грекам и
93

попросили у них свод законов. Греки ответили, что неве-
жественные римляне недостойны иметь этот свод, ибо
они неспособны понять его. Но под давлением римлян
грекам пришлось согласиться на состязание — на диспут
при помощи знаков. Римляне не знали, кого им выста-
вить против прославленных греческих философов, поэто-
му они остановили свой выбор на самом наглом гру-
бияне, какого только могли найти, и положились на
волю божью. Грубияна нарядили в пышную одежду
доктора философии, и он явился на диспут, засучив ру-
кава и повторяя: «А ну, давайте сюда греков, я им
покажу!»
Пришел самый просвещенный и мудрый из греков и
со спокойной уверенностью открыл диспут, за которым,
затаив дыхание, следили представители двух наций. Он
поднял указательный палец и сел на свое место. Гру-
биян вскочил, весь ощетинившись, и ткнул в сторону
своего противника тремя пальцами — большим, указа-
тельным и средним, — после чего, ворча, уселся на ме-
сто, очень довольный собой. Грек сделал второй знак —
протянул руку ладонью вверх. Римлянин с силой сжал
кулак, причем лицо его выражало только тупое
упрямство.
На этом диспут закончился. Греческий мудрец обер-
нулся к своим соотечественникам и сказал: «Римляне
достойны иметь закон; я не могу не воздать им долж-
ное». Когда мудреца спросили, что он говорил знаками
и что ему ответил римлянин, он дал такое объяснение:
«Я сказал, что бог един. Римлянин ответил, что бог един
в трех лицах. Я сказал, что все в руце божией, и он
согласился со мной. Как только я увидел, что римляне
понимают троицу и верят в нее, я убедился, что они
достойны законов».
Но те, кто спрашивал грубияна, получили совсем
другой ответ — в духе Буденца: «Он сказал, что выколет
мне глаз своим пальцем, я и озлился как чорт. Ну, я без
церемоний (с ними только так и можно разговаривать)
сказал ему, что при всем честном народе выколю ему
глаза двумя пальцами, а большим пальцем выбью зубы.
Тогда он сказал, что даст мне такую оплеуху, что у меня
будет звон стоять в ушах до самого нового года, а я
ответил, что так двину его в морду, что он этого не забу-
94

дет до самой смерти. Ну, когда он увидел, что меня не
запугать и что с таким молодцом ему лучше не тягаться,
он поджал хвост и сдался».
Заключительная сентенция Хуана Руиса относится в
равной мере и к цензору, от вмешательства которого ав-
тор хотел оградить свое творение, и к документам, фигу-
рирующим на процессе коммунистов: «Здесь нет ни одно-
го худого слова, ежели не толковать их худо». Задача
Буденца и состояла в том, чтобы извратить смысл тех
пунктов устава американской коммунистической партии,
которые опровергают его «определение» марксизма-
ленинизма. Поэтому, как только судья Медина отка-
зался изъять это определение из протокола, Гордон за-
дал Буденцу весьма странно сформулированный вопрос,
который мог понять только заранее натасканный свиде-
тель: «Имеют ли слова «на основе принципов научного
социализма — марксизма-ленинизма», фигурирующие в
уставе 1945 г., какой-либо особый смысл, относящийся
к другим выражениям, которые могут встретиться в
уставе?»
«Да, сэр, — не задумываясь ответил Буденц.— Под-
разумевается, что те пункты устава, которые противоре-
чат марксизму-ленинизму, не имеют никакого значения.
Они представляют собой просто камуфляж, служат
ширмой; по выражению Ленина, это «эзоповский язык».
Это заявление свидетеля не только явно сделано под
диктовку прокурора, но и было подготовлено судьей Ме-
диной, который еще раньше со своей обычной пристраст-
ностью и предубежденностью сказал:
«Я тоже заметил, что эти статьи и резолюции напи-
саны очень странным языком. Я не все в них могу по-
нять. Я полагаю, что кто-нибудь объяснит нам в ходе
процесса, отчего это происходит. Там много слов, смысл
которых для меня неясен. Может быть, в этих мате-
риалах они пользуются каким-то особым условным
языком».
Обвинитель ухватился за этот намек и предложил
Буденцу объяснить такие политические термины, как
«хвостизм», «ревизионизм», «ренегат», «исключитель-
ность» и, как мы уже видели, даже «марксизм-ленинизм».
Но «определения» Буденца даже по видимости не явля-
ются определениями: это политические нападки на обви-
95

няемых, сформулированные в духе давно известного и
самого низкопробного антикоммунизма. Истинный смысл
вышеприведенных терминов связан с историей социали-
стического и коммунистического движения, охватываю-
щей последние семьдесят пять — сто лет. И это не изуст-
ная, а писаная история, но Буденц никогда не читал ее!
Отвечая на вопросы защиты, он признал, что дал «ком-
мунистическое толкование» таких слов, как «ревизио-
низм» и «ренегат Каутский», хотя сам не читал произве-
дений Ленина и Сталина, которые являются классиче-
ским руководством по этому вопросу.
С той же развязностью недоучки Буденц пустился
в рассуждения об «эзоповском языке», определив его
как «завуалированный язык обиняков, заимствованный у
известного баснописца Эзопа». Буденц сослался на то,
что этот термин Ленин впервые применил в своем преди-
словии к работе «Империализм, как высшая стадия капи-
тализма». Там Ленин объясняет, что книга была написана
в эмиграции. Чтобы обойти рогатки царской цензуры,
Ленин избегал некоторых тем и выражений. Так, напри-
мер, он рассматривает главным образом экономическую
сторону империализма, хотя он хотел бы отчетливо пока-
зать, как экономическое господство империалистического
капитализма приводит к его господству в политической
жизни своей страны и экономически порабощенных стран.
Кроме того, он предпочел бы брать примеры из действи-
тельности царской империи, но, опасаясь цензора,
принужден говорить «Япония», имея в виду Россию.
В общем, по выражению Ленина, из-за цензуры
ему пришлось пользоваться «проклятым эзоповским
языком».
Что же общего имеет весь этот разговор об Эзопе с
документами американской коммунистической партии,
фигуриующими на процессе?
В этих документах американский империализм так и
называется американским империализмом. Наравне с
экономикой в них рассматривается и политика амери-
канского империализма и открыто выражается враждеб-
ное отношение к нему. Так как формально в Соединенных
Штатах нет цензуры, то американские коммунисты в
1945 г. имели возможность открыто говорить все то, чего
Ленин не мог сказать из-за цензуры. При данных усло-
96

виях они не нуждались в эзоповском языке и не прибе-
гали к нему.
Достаточно заглянуть в протокол, чтобы убедиться,
что Буденц просто-напросто политический шарлатан.
Все сказанное американскими коммунистами о целях их
легальной политической деятельности он оптом называет
«камуфляжем» и «эзоповским языком». Но из протокола
видно, что такие же или аналогичные формулировки
можно найти в тех трудах классиков марксизма-лени-
низма — начиная с «Коммунистического Манифеста»
1848 г.,— которые были написаны без оглядки на цензу-
ру. В этих трудах наряду с открытым провозглашением
революционных целей коммунистического движения ясно
и точно определены легальные методы достижения этих
целей. И в «Коммунистическом Манифесте», и в уставе
1945 г. коммунистической партии США открыто гово-
рится о том, что коммунисты стремятся к окончательному
устранению капитализма и замене его социализмом
(который в дальнейшем развивается в коммунизм). Оба
документа говорят о том, что эта цель может быть
достигнута только упорной повседневной борьбой за
улучшение условий существования рабочего класса и
повседневным воспитанием масс. Больше того, они под-
черкивают, что борьба за демократические права — даже
в том виде, как их понимают буржуазные идеологи, —
является существенным элементом общего движения к
социализму.
Интересно отметить, что сама форма, в которую обле-
чена эта мысль в «Манифесте», рассчитана на то, чтобы
разоблачить буденцев 1848 г. и их басни Эзопа. «Призрак
коммунизма», который, как сказано в первой же фразе
«Манифеста», «бродит по Европе» — это та же «красная
опасность» или «коммунистический жупел» наших дней;
это все тот же панический страх полицейского перед
коммунизмом. «Где та оппозиционная партия, которую
ее противники, стоящие у власти, не ославили бы ком-
мунистической?»1 — говорится во втором абзаце «Мани-
феста». И далее указано, что эти оппозиционные партии
в свою очередь бросают своим противникам обвинение
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической
партии, М., Госполитиздат, 1948, стр. 36.
97

в коммунизме,— повидимому, с неменьшим азартом, чем
в наши дни. Ибо в 1848 г. каждая партия, как сказано
в «Манифесте», обвиняла в коммунизме не только своих
противников слева, но и справа,— в точности как совре-
менные республиканцы и демократы в США. Именно в
связи с этой кампанией травли и клеветы Марксу и
Энгельсу и было поручено написать «Манифест»: «Пора
уже коммунистам перед всем миром открыто изложить
свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о
призраке коммунизма противопоставить манифест самой
партии»1.
«Коммунистический Манифест» — это революционная
программа революционной партии. Она заканчивается
следующей декларацией: «Коммунисты считают презрен-
ным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они
открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты
лишь путем насильственного ниспровержения всего суще-
ствующего общественного строя. Пусть господствую-
щие классы содрогаются перед Коммунистической
Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих
цепей... Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»2
Этими словами заканчивается «Манифест», который
разъясняет, что Маркс понимал под «коммунистической
революцией» и ниспровержением существующего обще-
ственного строя.
Говоря о положении в Польше, Австрии, Германии,
Франции, Швейцарии и Америке того времени, Маркс
конкретно определяет характер легальной политической
и просветительной деятельности коммунистических пар-
тий этих стран. Он открывает в «Манифесте» кампанию
за завоевание большинства народов путем «объединения
и соглашения между демократическими партиями всех
стран»3. Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин неоднократно
опровергали басни о том, что их учение предусматривает
революции, изготовляемые по заказу. Об этом говорят
все авторитетные произведения, коммунистической лите-
ратуры.
Наиболее подробно опровергается эта басня в труде
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической
партии, М., Госполитиздат, 1948, стр. 36
2 Там же, стр. 81.
3 Там же, стр. 81.
98

В. И. Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме»,
где указывается, что революция может наступить только
тогда, когда весь народ больше не в силах терпеть от-
живший режим. Но даже и этого мало.
«...для революции недостаточно, чтобы эксплуатируе-
мые и угнетенные массы сознали невозможность жить по
старому и потребовали изменения; для революции необ-
ходимо, чтобы эксплуататоры не могли жить и управлять
по старому... революция невозможна без общенацио-
нального (и эксплуатируемых и эксплуататоров затраги-
вающего) кризиса»1. Это упоминание о «кризисе» и
послужило для представителей обвинения основой, на
которой они строили свою аргументацию. Но уже сле-
дующая фраза говорит о том, что речь идет о кризисе,
во время которого большинство желает свергнуть прави-
тельство и в состоянии сделать это. «...Для революции
надо, во-первых, добиться, чтобы большинство рабочих
(или во всяком случае большинство сознательных, мыс-
лящих, политически активных рабочих) вполне поняло
необходимость переворота и готово было идти на смерть
ради него...»2
Здесь понятие «большинства» ограничено, но из
дальнейшего ясно, что в представлении Ленина это
ограниченное большинство — большинство наиболее ак-
тивных рабочих — не может, даже если бы оно и хотело,
осуществить революцию против воли подлинного большин-
ства народа, или даже при пассивном отношении этого
большинства: «...во-вторых, чтобы правящие классы пе-
реживали правительственный кризис, который втягивает
в политику даже самые отсталые массы»3. Только когда
кризис поднимает против правительства обычно пассив-
ные массы, авангард классово-сознательных рабочих
может возглавить революцию.
В «Основах ленинизма» — книге, на которую не пре-
минул сослаться прокурор,—Сталин приводит, подтверж-
дает и развивает эти теоретические положения Ленина.
Как видно из показаний, в этом же плане их изучают в
американских партийных школах, цитируют американ-
1 В. И. Л е н и н. Сочинения, изд. 3, т. XXV. стр. 222. (Прим. ред.)
2 Там же.
3 Там же.
99

ские коммунисты в своих выступлениях и статьях. В них
содержится неоспоримая историческая истина — «сде-
лать» революцию невозможно; невозможно назначить
для революции срок. Джефферсон включил эту истину в
Декларацию независимости, утверждающую право наро-
да на революцию. В декларации сказано, что правитель-
ство опирается на согласие управляемых, а целью
правительства является защищать определенные «не-
отъемлемые права каждого гражданина — права, кото-
рые в своей совокупности охраняют его жизнь, свободу
и стремление к счастью». И дальше: «Если какая-либо
форма правления начинает действовать в ущерб этим
целям,— народу принадлежит право изменить или отме-
нить ее и установить новую форму правления, положив
в ее основу такие принципы и организовав государствен-
ную власть в такой форме, которые, по мнению народа,
наилучшим образом обеспечивают его безопасность и
счастье».
Короче говоря, народ имеет право свергнуть любое
правительство и заменить его другим по своему собствен-
ному, революционному усмотрению. Авраам Линкольн
высказал эту мысль так выразительно, что его слова сле-
довало бы запомнить на веки вечные: «В тот день, когда
существующее правительство станет им ненавистно, они
могут воспользоваться своим конституционным правом
и изменить его или воспользоваться своим правом на
революцию и разогнать и свергнуть его!»
Другое дело — убедить народ воспользоваться своим
правом: он воспламеняется медленно или, как сказано в
декларации, «благоразумие предписывает не изменять
давно установленных форм правления из-за мелких и
преходящих причин, и, в самом деле, весь опыт показы-
вает, что люди более склонны терпеть страдания, пока
эти страдания терпимы, чем улучшать свое положение
ценою уничтожения тех форм власти, к которым они
привыкли».
Именно поэтому только невежда может советовать
революционной партии рассчитывать на авантюристиче-
ские «восстания» или вооруженные выступления заговор-
щиков. Учитывая уроки истории, коммунистические пар-
тии запрещают своим членам прибегать к таким сред-
ствам. По Буденцу, это — «камуфляж». Но нет никаких
100

оснований искать в этом запрещении какой-то тайный
смысл или считать, что оно противоречит заведомо ре-
волюционным устремлениям коммунистов. В нем лишь
отражен принцип, который разделяют все серьезные по-
литические деятели современности; он гласит, что
революционная партия не может «сделать» революцию,
она может лишь подготовить почву для революции путем
повседневной работы и пропаганды.
Тем не менее судья Медина задавал Буденцу наводя-
щие вопросы, имевшие целью опровергнуть все пункты
устава коммунистической партии 1945 г., говорящие о
недопустимости насильственных мер со стороны меньшин-
ства. В первом и во втором пунктах этого устава ска-
зано:
«Поведение или действия, наносящие вред рабочему
классу и нации, а также интересам партии, нарушения
решений руководящих органов партии или ее устава, фи-
нансовые злоупотребления и прочие действия, не прили-
чествующие члену партии, караются вынесением выгово-
ра, снятием с руководящих постов или исключением из
партии.
... Поддержка или участие в деятельности какой-либо
клики, группы, кружка, фракции или партии, которые
организуют заговоры или совершают действия, направ-
ленные к тому, чтобы ослабить или подорвать какой-либо
или все институты американской демократии, с помощью
которых большинство американского народа может от-
стоять свое право решать свою собственную судьбу, ка-
рается немедленным исключением из партии».
Разумеется, защита заявила протест против того, что
Буденцу было разрешено дать свое толкование этих пунк-
тов, вместо того чтобы предоставить это право присяж-
ным (судья поступал аналогичным образом и при рас-
смотрении других важных вопросов). Однако Медина и
тут выступил в роли обвинителя и предоставил Буденцу
возможность сказать, что «эти пункты написаны эзопов-
ским языком исключительно в целях самозащиты, чтобы
оправдать деятельность партии перед американским су-
дом и дать ей возможность и впредь проводить в жизнь
теорию и практику марксизма-ленинизма».
Но это не может служить уликой. Это всего
лишь антикоммунистическая агитация. Буденца не про-
101

сили говорить, и он не утверждал, что слышал, как обви-
няемые обсуждали эти пункты при разработке устава
партии. Он не утверждал, что обвиняемые говорили о
включении этих пунктов в устав в целях самозащиты.
Он лишь высказал свое собственное мнение, что эти
пункты представляют собой «камуфляж». А Медина на-
зывает это «уликой»! Впрочем, судья счел необходимым
объяснить, почему он согласился с подобным возмути-
тельным «толкованием», но и его объяснение тоже было
лишь антикоммунистической агитацией. Он сказал, что
необходимо принять «показания» Буденца, поскольку ре-
дакция устава коммунистической партии показалась ему
«несколько странной».
В этой атмосфере общей враждебности к защите Бу-
денцу было позволено довести свою «теорию» «эзопов-
ского» языка до абсурда.
На вопрос защитника, как Буденц призывал к наси-
лию на страницах «Дейли уоркер» (о чем он свидетель-
ствовал ранее), тот ответил ссылкой на отдаленный намек.
Указывая на статью, помещенную в номере от 12 апреля
1945 г., он сказал, что, «поскольку приходилось пользо-
ваться эзоповским языком», он в своей статье рекомен-
довал читателю прочитать одну статью из ежемесячника
«Политикал аффэрс». Это — ссылка номер один. Автор
этой статьи, подсудимый Джон Вильямсон, в свою очередь
рекомендует изучение «Краткого курса истории ВКП(б)».
Это — ссылка номер два. «А каждому коммунисту изве-
стно,— заключил Буденц ссылкой номер три,— что когда
начинаешь читать «Краткий курс истории ВКП(б)», тем
самым становишься на позицию ленинизма».
Если верить этой тарабарщине, достойной сумасшед-
шего дома, то открыто и настойчиво убеждать кого-ни-
будь заняться изучением классиков марксизма, отнюдь
не скрывая, что вы делаете это с целью убедить данное
лицо вступить в ряды коммунистической партии, — это
значит говорить «эзоповским языком». Если вы рекомен-
дуете обратиться к Биллю о правах — на который глав-
ным образом опирается защита в этом процессе, — вы
говорите «эзоповским языком».
И ни разу судья не остановил Буденца. Когда его
спросили, обсуждался ли во время партийной дискус-
сии — начиная с июня 1945 г. и до ухода Буденца из
102

коммунистической партии 10 октября 1945 г.— вопрос о
применении насилия, он ответил:
(Из протокола.)
«Буденц: Прямых указаний на свержение прави-
тельства путем применения насилия не было, но вся
дискуссия на страницах «Дейли уоркер» велась во-
круг этого вопроса.
Глэдстейн: Вокруг какого вопроса?
Буденц: Вокруг вопроса о принятии марксистско-
ленинской линии, а это и значит насильственное
свержение правительства США.
Глэдстейн: Сказано ли где-нибудь на страницах
«Дейли уоркер», что марксистско-ленинская позиция
означает свержение правительства США путем при-
менения силы и насилия?
Буденц: Этого я точно не могу сказать, но вся-
кий коммунист знает, в чем заключается марксист-
ско-ленинская линия».
Если бы в ведении этого процесса соблюдалась хоть
какая-нибудь логика, можно было бы сказать, что тут
свидетель и прокурор перестарались.
Но на этом суде бесполезно доискиваться логики. Мы
видели, как обвинение начало с бурной мелодрамы, затем
перешло к спокойным научным изысканиям, снова удари-
лось в мелодраму и, наконец, разыграло дешевую коме-
дию. А дальше мы увидим, как свидетельство Луи Бу-
денца об «эзоповском языке» превратится в буффонаду.
К концу перекрестного допроса защитники зачитали
свидетелю выдержки из письма, написанного Фостером
в 1944 г. руководителям коммунистической партии. Пись-
мо это уже было приобщено к делу; допрос вел защит-
ник Зачер. Свидетель всячески уклонялся от прямого
ответа, и Зачер заявил протест по поводу того, что сви-
детель под видом «объяснений» произносит длинные
антикоммунистические тирады. Судья вступился за сви-
детеля:
«Он только хочет объяснить, почему это «эзоповский
язык»,— сказал Медина.— Но вы не желаете слушать
объяснений. И не надо. Он скажет об этом, когда его
будет снова допрашивать обвинитель».
Ясно, что Буденц сознательно прибегал к самому гру-
бому передергиванию. По его первоначальному опреде-
103

лению, «эзоповский язык» означал такой язык, который
непосвященные должны были понимать так, а посвящен-
ные—эдак; рядовые граждане видели только явный
смысл слов, а коммунисты — их тайный смысл. Буденц
столько раз менял свое определение, что, в конце кон-
цов, стал называть все высказывания коммунистов «эзо-
повскими». Чем же это отличается от простой ругани?

Часть HI
ПОЛЗУЧИЕ ТВАРИ
ГЛАВА О-ДИННАДЦАТАЯ
ИУДИНО ПЛЕМЯ
Для того чтобы обливать других грязью, не требуется
ни ума, ни таланта. Луи Буденцу это занятие очень под-
ходило. Отвечая на вопросы защиты, он не стал скры-
вать, что никогда особенно не цеплялся за свои убежде-
ния, предпочитая держать нос по ветру. Он ушел из ком-
мунистической партии не из-за овладевшего им приступа
благочестия, который вновь привел его в лоно католициз-
ма, а благодаря тому, что обеспечил себе место профес-
сора в университете Нотр-Дам. Решив уйти из коммуни-
стической партии, Луи Буденц тянул из партии все, что
мог. Позднее он с большой ловкостью использовал свое
положение ренегата. Впрочем, об этом нам лучше
расскажет протокол судебных заседаний.
Но сперва необходимо объяснить, почему личность
этого замаранного героя заслуживает нашего внимания.
Ответ один: Луи Буденц для нас не личность, а явление.
У ренегатов — обязательных участников всякого полити-
ческого процесса — есть свои характерные черты. И нас
интересует здесь не жизнь Луи Буденца, а облик рене-
гата.
Появление ренегата в качестве свидетеля — тревож-
ный сигнал; он означает, что нация в опасности. Во-пер-
вых, это показатель такого падения уровня общественной
морали в результате массовой истерии, что элементарная
добропорядочность находится под угрозой. Во-вторых,
это свидетельствует о том, что законы о «подстрекатель-
стве к мятежу» подрывают самые основы правосудия и
105

сметают все демократические принципы, которые должны
защищать граждан от злоупотреблений власть имущих.
После первой мировой войны, когда по всей стране про-
катилась волна гонений на радикалов, а суды преврати-
лись в очаги беззакония, Калифорния явила нам памят-
ный пример того, какую роль играет ренегат в
политическом процессе.
Главной мишенью гонения в Калифорнии был ИРМ—
Союз индустриальных рабочих мира1. Воспользовавшись
изданным в штате в 1919 г. законом о «преступном син-
дикализме», местные власти в течение ближайших пяти
лет сперва арестовали 504 человека, затем выпустили их
на поруки под залог в размере 15 тысяч долларов с каж-
дого и предали суду 264 человека. Один процесс порож-
дал другой. Судебные власти признавали только свиде-
тельские показания членов союза, поэтому в суд
вызывались все новые и новые лица, которых тут же и
арестовывали, едва они покидали зал суда. (Неслучайно
судья Медина и прокурор Макгохи добивались, чтобы
свидетели защиты называли все новые имена коммуни-
стов — эта тактика освящена историей. Но в равной мере
освящено историей упорное нежелание свидетелей делать
это.) Однако калифорнийским инквизиторам и этого
показалось мало, и тогда генеральный прокурор
штата добился «временного» судебного постановле-
ния, которое заставило ИРМ фактически прекратить
свою деятельность на все время предварительного след-
ствия.
Но на каком основании суд запретил деятельность
ИРМ еще до начала процесса? Он сделал это на основа-
нии письменных показаний под присягой, полученных от
трех ренегатов, до того, разумеется, как они были
допрошены защитой. Это были не просто ренегаты, а ре-
негаты, ставшие свидетелями-профессионалами, то есть
попросту профессиональными доносчиками. В своей кни-
ге «Свобода слова в Соединенных Штатах» видный
юрист Захария Чэфи младший, профессор права Гар-
вардского университета, отводит одно из этих показаний,
как не имеющее отношения к существу дела, а о двух
других пишет:
1 Прогрессивное профсоюзное объединение США того периода.
(Прим. ред.)
106

«Эти показания были даны двумя бывшими членами
ИРМ, которых обвинение выставляло на каждом процес-
се против членов этой организации. Год спустя калифор-
нийский апелляционный суд признал, что за последние
три-четыре года показания этих двух свидетелей фигури-
ровали во всех проходивших через него делах, причем
каждый раз в них говорилось примерно одно и то же.
Имя одного из этих ренегатов упоминалось в десяти
определениях апелляционного суда, где он фигурировал
как главный свидетель обвинения; имя другого свидетеля
упоминалось в восьми судебных определениях».
Подобные показания ренегатов-доносчиков составле-
ны по тому же образцу, что и показания на процессе
коммунистов, где в роли свидетелей выступали тоже
ренегаты или доносчики, а в лице Буденца — и ренегат
и доносчик вместе. Чэфи, писавший свою книгу в 1941 г.,
имел в виду, конечно, не Буденца и его присных, но он
мог бы написать то же самое и о них:
«Я не помню ни одного случая, когда бы свидетели
обвинили кого-нибудь из подсудимых в том, что он — ли-
бо самостоятельно, либо совместно с другими — уничто-
жал чужое имущество, или наносил кому-нибудь телес-
ные повреждения, или хотя бы прямо подстрекал кого-
либо своими речами к подобным действиям... Всегда это
говорилось об отсутствующих членах ИРМ, а не о тех,
кто сидел на скамье подсудимых».
Из того, что Чэфи пишет дальше, видно, что трюк с
«эзоповским языком» на процессе коммунистов тоже от-
нюдь не новость.
«После введения нового закона они даже стали при-
менять в своих документах более умеренные выражения,
но обвинение и это истолковало по-своему, сославшись
на показания некоторых членов ИРМ, утверждавших,
что это — маскировка».
Все, что Чэфи говорит о показаниях калифорнийских
ренегатов-доносчиков, относится и к процессу коммуни-
стов.
«Помимо крайней ненадежности таких показаний — а
это неизбежно, когда речь идет о свидетелях-профессио-
налах...—почти все они относились к действиям (кста-
ти, совершенным еще до издания закона, на основании
которого было возбуждено дело), в которых обвиняемые
107

не принимали никакого участия, а также к листов-
кам ИРМ, уже задолго до этого находившимся в обра-
щения».
Но даже показания ренегатов не давали оснований
для нарушения обычной судебной процедуры. И только в
показаниях одного из трех бывших членов ИРМ встре-
чается пункт, который мог послужить для этого предло-
гом, Свидетель сообщил, что в 1922 г. он входил в «сек-
ретный отдел» ИРМ, члены которого якобы должны были
убивать следователей и прокуроров. Чэфи следующим
образом характеризует данного свидетеля:
«Один из двух ренегатов — полисмен из Лос-Анжело-
са, трижды покидавший Союз индустриальных рабочих
мира, — заявил во время дачи свидетельских показаний
(на другом процессе), что он «никогда в своей жиз-
ни не говорил правды»; он также «подтвердил свое
участие в бесчисленных гнусных проделках»; судебные
же власти отзывались о нем как о «самом отпетом не-
годяе».
Нам незачем обращаться к двадцатым годам в поис-
ках таких примеров. Во время процесса коммунистов —
в том же самом здании, где он происходил, — аналогич-
ное заявление было сделано ренегатом-доносчиком, да-
вавшим свидетельские показания против Олджера Хиоса.
Речь идет об Уиттекере Чемберсе, заявившем, что в быт-
ность свою «связным коммунистической организации» он
врал систематически. Однако слова его были истолкова-
ны в том смысле, что ложь входит в программу деятель-
ности коммунистов, а отнюдь не является личной чертой
самого свидетеля. Однако, отвечая на вопросы защиты,
Чемберс был вынужден признать, что, порвав с комму-
нистами и занявшись их травлей, он неоднократно лгал
под присягой. Свидетель даже подтвердил, что показа-
ния, данные им Большому жюри по делу Хисса, были
враньем, а ведь Большое жюри, основываясь на его по-
казаниях, посадило Хисса на скамью подсудимых!
Буденца, в противоположность Чемберсу, суд всячес-
ки оберегал от перекрестного допроса. Поэтому нам при-
дется удовлетвориться немногим. Буденц прежде всего
заявил, что в мае или июне 1945 г. у него созрело реше-
ние уйти из коммунистической партии, а также из редак-
ции газеты «Дейли уоркер», но хотя решение это было
108

принято им из «принципиальных» соображений, он осу-
ществил его только в октябре, причем вплоть до октября
исправно получал деньги от организации, которую, по
его словам, презирал.
(Из протокола.)
«Глэдстейн: Но пока вы продолжали работать с
коммунистами и прикидывались преданным комму-
нистом, хотя в душе давно задумали уйти, вы брали
у них деньги?
Буденц: Нет, сэр.
Глэдстейн: Так-таки и не брали?
Буденц: Нет, сэр.
Глэдстейн: Да ведь вы же брали деньги!
Буденц: Я брал деньги? Да ничего подобного, сэр!
Глэдстейн: Нет, брали. У вас оставались на ру-
ках деньги, принадлежащие партии. Вспомните!
Буденц: Не брал я никаких денег! А если и брал,
мало ли у меня было расходов! Я все израсходовал.
Глэдстейн: А много ли вы задолжали редакции
«Дейли уоркер»?
Буденц: Не помню.
Глэдстейн: Брали ли вы деньги в редакции «Дей-
ли уоркер» после того, как решили уйти из комму-
нистической партии?
Буденц: Я повторяю, что не помню этого.
Глэдстейн: Разве за вами не оставалось 800 с
лишним долларов долга?
Буденц: Не знаю, сэр. Позабыл...
Глэдстейн: Вы не помните, сколько задолжали.
Но что вы были должны, это вы, надеюсь, помните?
Буденц: Были какие-то долги... Не помню, сколь-
ко... Но ведь я брал деньги на оплату расходов и то-
му подобное...
Глэдстейн: А разве вы не брали деньги для себя
лично, чтобы потом понемногу выплачивать долг?
Буденц: Не знаю, возможно.
Глэдстейн: Не «возможно», а наверняка!
Медина: Скажите, когда вы задумали уйти, но
никому еще не говорили, вы брали деньги?
Буденц: Не помню... То есть нет, не брал, ваша
честь!
Глэдстейн: Но ведь это неоспоримый факт, что вы
109

решили уйти из коммунистической партии задолго
до 4 августа 1945 г.?
Буденц: Да, сэр!»
Глэдстейн предъявляет Буденцу чек и предлагает ему
опознать свою собственную подпись на обороте. Буденц
увиливает, мнется, но в конце концов признает свою под-
пись. Чек выписан на имя Буденца компанией «Фридом
оф пресс», издающей газету «Дейли уоркер»; специаль-
ная надпись на лицевой стороне чека удостоверяет, что
деньги даны заимообразно.
(Из протокола.)
«Глэдстейн: Скажите, это верно, что когда вы
ушли из «Дейли уоркер», за вами еще числилось 899
долларов 94 цента долга?
Буденц: Я затрудняюсь ответить на этот вопрос.
Глэдстейн: Вы не помните в точности сумму и по-
тому затрудняетесь ответить?
Буденц: Совершенно верно.
Глэдстейн: Вы уплатили коммунистической пар-
тии свой долг?
Буденц: Нет, сэр, но я охотно возвращу деньги,
если это необходимо».
При первом удобном случае Буденц опять пытается
ввернуть, что деньги частично были даны ему на расхо-
ды, а когда защитник Глэдстейн предлагает свидетелю
не смешивать личный долг с суммами, выданными на
расходы, судья останавливает защитника с явным наме-
рением выгородить Буденца. Медина заявляет, что от
настойчивого повторения слова «долг» в противовес ссыл-
кам свидетеля на «расходы» смысл показаний свидетеля
не меняется. Впрочем, это заступничество не помогло
Буденцу. В конце концов ему пришлось признать, что
каждый раз, как он брал взаймы деньги, на чеке дела-
лась соответствующая надпись. Медина просит стеногра-
фистку прочесть заявление Буденца, а затем спрашивает
свидетеля, соответствует ли оно истине.
(Из протокола.)
«Буденц: Да, сэр!
Медина: Каждый раз делали надпись?
Буденц: Нет, не обязательно каждый раз.
Медина: А ведь вы сказали — каждый раз.
Буденц: Я хочу сказать, насколько я помню...»
110

Все усилия спасти Буденца провалились. Он попытал-
ся было, по подсказке судьи, поставить под сомнение,
что надпись делалась каждый раз. Но защита предъя-
вила еще один чек. Это был чек от 5 октября 1945 г.,
полученный в уплату жалованья. На обороте, повыше
подписи, которую Буденц признал за свою, был выписан
расчет. Среди прочих записей фигурировали 3 доллара,
удержанные из его жалованья в счет уплаты долга. Бу-
денц оказался прижатым к стене, да и судья тоже.
(Из протокола.)
«Медина: Разрешите взглянуть на чек!
Глэдстейн: Прошу вас, ваша честь!
Медина: Кто написал здесь слово «заимообраз-
но»? Мистер Буденц, вам не известно, чья это рука?
Буденц: Нет, не знаю, ваша честь.
Медина: Вы брали эти деньги взаймы?
Буденц: Точно не знаю, ваша честь.
Медина: Не знаете, хотя чек у вас перед глазами
и на нем ваша подпись?
Буденц: Возможно, что я и взял эти деньги взай-
мы, но я имел в виду...
Медина: Ну, понятно, понятно».
На следующий день защита вернулась к вопросу о
«долге» и «расходах». Было установлено, что в расчете
на оборотной стороне чека от 5 октября фигурировала
сумма в 15 долларов, отпущенная «на расходы», наряду
с небольшим гонораром за рецензию и 3 доллара вычета
в уплату долга. Таким образом, с помощью документов
удалось установить то, чего Буденц не мог или не поже-
лал вспомнить, а именно, что он продолжал занимать в
редакции «Дейли уоркер» деньги, когда уже соби-
рался уходить, хотя и знал, что не сможет погасить
долг из своего жалованья. Перекрестный допрос продол-
жался:
(Из протокола.)
«Глэдстейн: Г-н Буденц! По этому чеку от
5 октября 1945 г. вам было выписано жалованье
по 11 октября включительно. Вы просили, чтобы вам
выписали деньги вперед, не правда ли?
Буденц: Да, сэр.
Глэдстейн: Эту последнюю неделю вы совсем не
посещали редакцию?
111

Буденц: Да, с понедельника не посещал. Я за-
болел. Вернее, со вторника...
Глэдстейн: Не посещали, зная, что около
10 октября вы уйдете из партии и из «Дейли уор-
кер»?
Буденц: Да, сэр».
В течение многих дней Буденц держался агрессивно
и самоуверенно. Он мнил себя «нападающей стороной».
Но после этого эпизода Буденц сразу сник. Казалось, он
готов провалиться сквозь землю, и голос его упал до не-
слышного шепота. Не кто иной как обвинитель вы-
нужден был его одернуть: «Г-н Буденц, нельзя ли по-
громче!» Но голос попрежнему изменял Буденцу, посколь-
ку ему тут же были предъявлены новые чеки, свидетель-
ствовавшие о том, что, выпросив себе вперед недельное
жалованье — хотя он и не намеревался эту неделю хо-
дить на службу, — Буденц 4 октября позвонил в контору
и просил выписать ему дополнительную сумму на лече-
ние и расходы. Этой товарищеской услуги Буденц доби-
вался от редакции «Дейли уоркер» на той самой неделе,
когда ему предстояло, по приказу его новых хозяев, с ба-
рабанным боем объявить о своем выходе из рядов ком-
мунистической партии и о возвращении в лоно католиче-
ской церкви.
Затем допрос принял другое направление. Защитники
пытались установить, в какой форме ренегат-доносчик по-
лучал вознаграждение за дополнительные обязанности
профессионального лжесвидетеля: наличными деньгами
или обеспеченным теплым местечком. Буденц, как «обыч-
но, вилял и уклонялся от прямого ответа, что, как всег-
да, не вызвало со стороны судьи возражений. Когда же
Глэдстейн потребовал ясного ответа — «да» или «нет» —
на поставленный вопрос, Медина сделал ему замечание
за его «повышенную нервозность, за попытку оказать
давление на свидетеля, за чрезмерную торопливость и
так далее». Но защитник не отказался от своих попыток
добиться ответа.
(Из протокола.)
«Глэдстейн: Вы, однако, постарались подыскать
себе новую службу еще до выхода из коммунистиче-
ской партии?
Буденц: А как же? Ведь у меня семья!»
112

В дальнейшем выясняется, что Буденц получил место
профессора в университете Нотр-Дам. Вопросы защитни-
ков, стремившихся доказать, что у свидетеля нет необходи-
мого образования и других данных для этой должности,
суд отвел. Однако все прошлое Буденца свидетельствует
об отсутствии у него таких данных, и это служит лиш-
ним доказательством того, что место профессора играло
здесь роль взятки, платы доносчику за то, что он поки-
нул партию и в дальнейшем стал платным профессио-
нальным свидетелем против нее. Медина поддержал все
возражения прокурора против вопросов защиты относи-
тельно статей Буденца, которые он помещал в деловых
журналах. Эти статьи, где он писал во многом то же са-
мое, что показывал на процессе, являлись дополнитель-
ным источником доходов, обеспечиваемых ему его новой
должностью. Такой же отпор судьи встретили вопросы,
направленные на то, чтобы разоблачить Буденца как
платного профессионального свидетеля, подобного свиде-
телям по делу ИРМ в Калифорнии.
(Из протокола.)
«Глэдстейн: Вас вызывали в Сиэтл, штат Вашинг-
тон, для дачи таких же показаний, какие вы давали
здесь, за что вам было уплачено?
Макеохи: Протестую!
Медина: Протест принят!
Глэдстейн: Вас вызывали в Гонолулу на Гавай-
ских островах для дачи таких же показаний, какие
вы давали здесь, за что вам было уплачено?
Макгохи: Протестую!
Медина: Протест принят.
Глэдстейн: Получили ли вы плату за услуги, ока-
занные члену конгресса Дж. Парнеллу Томасу по
части аналогичных свидетельских показаний?
Макгохи: Протестую!
Медина: Протест принят.
Глэдстейн: В те годы, когда вы были членом ком-
мунистической партии...
Медина (прерывая защитника): А почему это
дискредитирует человека, если он дает одни и те же
показания в разных местах?»
Эта реплика чрезвычайно характерна для поведения
судьи Медины. Нетрудно заметить, что он постарался
113

извратить самый смысл поставленного защитой вопроса.
Ведь Медина обошел самый главный момент — деньги,
плату, мзду, которой ждет доносчик, выполняя задание
своих явных или тайных хозяев. Это — цена лжесвиде-
тельства.
Разве это к делу не относится? Профессиональный сви-
детель за плату наличными или в виде теплых местечек
или заказов на книги и статьи, в то самое время, когда
идет процесс, извивается ужом по всем сорока восьми
штатам, переползая с одного следствия на другое, с про-
цесса на процесс! Через несколько месяцев после выхода
Буденца из партии — во время процесса коммунистов —
разбиралось также дело Александра Биттельмана, одно-
го из руководителей коммунистической партии, которому
угрожала высылка из Соединенных Штатов. В краткой
заметке об этом деле в «Нью-Йорк таймс» от 2 августа
1949 г. говорилось следующее:
«В качестве единственного свидетеля вчера выступил
Чарлз Бакстер, в прошлом рядовой работник коммуни-
стической партии, вышедший из нее в 1945 г. Отвечая
на вопросы защиты, г-н Бакстер признал, что он получил
временную работу в кливлендском отделении ведомства
по делам иммигрантов, а после этого его стали вызы-
вать для дачи показаний по делам иностранцев-комму-
нистов, подлежащих высылке. Всего он выступал свиде-
телем десять раз, получая на правах правительственного
эксперта 25 долларов в день».
Несколько дней спустя в Нью-Йорке слушалось уго-
ловное дело о подслушивании телефонных разговоров.
Подсудимый Джон Г. Броди был взят под стражу на все
время суда после того, как выяснилось, что он предложил
свидетелю обвинения службу раньше, чем тот кончил да-
вать показания. А наряду с этим правительство совер-
шенно открыто раздает людям должности непосредствен-
но перед их появлением в суде в качестве свидетелей
обвинения, и судьи не находят в этом ничего противоза-
конного! Один из свидетелей на процессе коммунистов
Уильям О. Ноуэлл признал, что всего за несколько не-
дель до начала процесса ему была предоставлена работа
в ведомстве по делам иммигрантов, а это ведомство вхо-
дит в министерство юстиции, которое возбудило дело
против руководителей коммунистической партии!
114

Нежелание Медины разрешать вопросы, касающиеся
ренегатов-доносчиков и профессиональных свидетелей,
легко понять всякому, кто знает омерзительную подо-
плеку их показаний. Но точно так же понятно и то, что
защита не может мириться в столь важном вопросе с
налагаемым судьей запретом. Ибо если Буденц скоро
закончил свои показания и ушел, то его сменили на сви-
детельской трибуне двенадцать буденцев помельче.
Это закономерно, иначе и быть не могло, но важно
установить, почему это так. Можно не знать биографии
каждого из этих подлых существ, но надо понять, что
они собой представляют, откуда они взялись и почему
они так себя ведут. Они — только симптом тяжелого не-
дуга, которым поражен наш политический организм. Это
застарелый недуг, но в наши дни он особенно обострился.
Давным-давно—в 1798 г. — друг и последователь Тома-
са Джефферсона Эдвард Ливингстон описал эту болезнь
в своей речи, направленной против закона об иностран-
цах и закона о подстрекательстве к мятежу, которые
подготовляло федералистское правительство президента
Джона Адамса. Ливингстон предсказывал, что, по его
мнению, произойдет после утверждения этих законов.
«Страна будет кишеть доносчиками, соглядатаями,
наушниками — всеми гнусными ползучими тварями, ко-
торые плодятся под лучами отечественного самовластья...
Минуты нерушимого доверия, излияния дружбы, радости
домашнего очага — все будет отравлено. Спутник, на ко-
торого ты вправе надеяться, друг, которому ты дове-
ряешь, слуга, что ходит за тобой в твоей спальне, — у
каждого из них будет соблазн выдать твои безрассудства,
рожденные минутной неосторожностью или несдержан-
ностью, ложно истолковать твои слова и передать их, ис-
каженные клеветой, в тайный ареопаг, где суд вершит
зависть, обвинение поддерживает страх, а единственный
свидетель, который пользуется доверием,— подозрение».
Предсказание Ливингстона сбылось!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ИСТЕРИЯ
Предсказание Ливингстона сбылось и продолжает
сбываться. Подслушивание, доносы, перехват телефон-
ных разговоров стали характерной чертой того, что мы
и по сию пору самодовольно именуем «американским
образом жизни». Когда параллельно с процессом ком-
мунистов шли процессы Олджера Хисса и Джу-
дит Коплон — что напоминало цирк с тремя аренами или
шабаш ведьм, — одно объявление в «Нью-Йорк таймс»
красноречивее самих процессов свидетельствовало об
атмосфере кругового шпионажа, в которой мы живем.
В объявлении рекламировался электрический прибор,
именуемый «телетапом». При наличии этого чудо-изобре-
тения нашей чудо-техники, говорилось в объявлении,
каждый бизнесмен сможет проверить, подслушиваются
ли где-нибудь его телефонные переговоры.
Купите телетап, он защитит вас от растущей угрозы
слежки, уверял предприимчивый фабрикант телетапа
своих коллег по «свободному предпринимательству». Но
нам, остальным, от этого не легче. Нам не по карману
дорогие приборы, которые показывали бы, остался ли в
нашем распоряжении хотя бы клочок неприкосновенно-
сти, которая гарантирована нам конституцией Соединен-
ных Штатов. А ведь такая проверка крайне необходима.
После процесса Хисса выяснилось, что ФБР во время
слушания дела неотступно следило за старшиной присяж-
ных. В одном из сообщений ФБР подробно пересказывал-
ся разговор этого человека со своей женой. Поразмыслите
над этим, и вам станет ясно, что подслушивающий ап-
парат должен был быть вделан в стену супружеской
спальни!
Такова атмосфера на этих процессах, таковы фигури-
рующие на суде улики. Душой всех инквизиторских
116

процессов—как и процесса коммунистов—является шпик.
Сплетни, злостные измышления, подозрения, обрывки
точной, документированной информации, искаженные не-
вежеством и сваленные в одну кучу в донесениях ФБР,
ставших достоянием гласности на процессе Коплон,— все
это входит в постоянный ассортимент товаров, которыми
торгует шпик. От этих донесений разит лжесвидетель-
ством, шантажом и убийством. Июнь 1949 г. был особен-
но «урожайным» для ФБР. Некий Мортон И. Кент, в
свое время служивший в государственном департаменте,
был выжит со своего места в частном предприятии и по-
кончил с собой. Неожиданно эта история получила огла-
ску. Случилось так, что в донесениях ФБР в это дело
было впутано имя Эмилии Кондон, жены Эдварда Ю.
Кондона, главы Национального бюро стандартов, чело-
века, до которого давно и безуспешно добиралась комис-
сия по расследованию антиамериканской деятельности.
Когда Кондон ответил ударом на удар, общественности
стало известно, как ФБР погубило Кента.
Началось с того, что на основании безграмотной и
безответственной информации, недостаточной для того,
чтобы обосновать прямое преследование Кента по суду,
была установлена «связь» между Кентом и лицами или
организациями, ведущими «подрывную работу». Затем
агент ФБР «намекнул» нанимателю Кента, что вряд ли
ему удобно держать у себя человека, которого ФБР счи-
тает неблагонадежным. Так как хозяин Кента хлопотал
о получении экспортных лицензий, то он, не долго думая,
уволил Кента. Увидев, что травле не будет конца, Кент
наложил на себя руки.
В номере «Дейли компас» от 13 июня за подписью
издателя этой газеты Теодора О. Тэкри появилась пере-
довая статья, в которой вещи называются своими име-
нами. В статье говорится об утвердившейся у нас «власти
тайной полиции, провозглашающей себя законом, и тем
более беззаконной, устанавливающей слежку за ни в чем
неповинными гражданами, сживающей их со света подо-
зрениями в политической неблагонадежности... Эта власть
тайной политической полиции возникла в результате того,
что Федеральное бюро расследований переродилось из
учреждения, охраняющего закон и порядок, для чего оно
и было создано, в гнездо шпионов и ищеек, подсматриваю-
117

щих в замочные скважины и подслушивающих телефон-
ные разговоры; они набивают себе цену тем, что все
больше раздувают пламя политической нетерпимости».
Кент был не первой жертвой ФБР. Бывший замести-
тель министра финансов Гарри Декстер Уайт в августе
1948 г. умер от разрыва сердца, после того как опроверг
все обвинения Элизабет Бентли, делившей с Уиттекером
Чемберсом лавры летней предвыборной кампании рас-
следований по делам о «шпионаже». У. Мэрвин Смит,
состоявший на государственной службе, бросился в про-
лет лестничной клетки здания министерства юстиции,
узнав, что Чемберс впутал его в свои показания по делу
Хисса: он указал на Смита, как на нотариуса, удостове-
рившего акт продажи автомобиля, о котором говорилось
на процессе. Бывший служащий государственного депар-
тамента Лоренс Дугган в декабре 1948 г. выбросился из
окна своей нью-йоркской конторы, расположенной на
шестнадцатом этаже.
Дело Дуггана особенно наглядно свидетельствует о
безответственности, которую культивирует эта отврати-
тельная, уродливая система. Выходец из консервативных
кругов, сочувствовавший рузвельтовскому «новому кур-
су», Дугган стал жертвой клеветы Айзека Дон Левина,
анонимного автора многих сенсационных антисоветских
книг, тесно связанного с государственным департаментом.
На закрытых заседаниях комиссии по расследованию
антиамериканской деятельности Дон Левин повторил
дважды опровергнутый слух. Он сообщил, что сознав-
шийся в своей лжи свидетель Чемберс рассказывал ему
в 1937 г., будто Дугган является его (Чемберса) тайным
осведомителем в государственном аппарате. После смер-
ти Дуггана Чемберс начисто отрицал свой разговор с
Левином, а Федеральное бюро расследований поспешило
реабилитировать Дуггана «как преданного служащего
правительства Соединенных Штатов». Но от этого Дугган
не воскреснет.
Пользуясь такой безответственной информацией,
ФБР составило свыше миллиона досье на американских
граждан. В отчетах о процессе Коплон можно было уви-
деть весь обычный ассортимент полицейских приемов:
действия провокатора; подброшенные при обыске бумаги;
фальшивые документы, сообщающие, например, о том, что
118

некий служащий Амторга (Советское торговое учрежде-
ние в США) — американский правительственный агент;
и тут же — донесение противоположного характера: слу-
жащие Амторга занимаются шпионажем в пользу совет-
ского правительства. Встречаются «документы» и почище,
например комплект донесений шпиков, составляющий
досье знаменитого киноактера Фредерика Марча.
Здесь вы найдете донесение о том, как «тайный
осведомитель НД-402» доставил адресату письмо Марча,
в котором тот жаловался, что его критиковали в «Дейли
уоркер», и как Марч проливал слезы, отправляя это пись-
мо; как «тайный осведомитель ЕД-324» 27 ноября
1945 г. подобрал листовку, где сообщалось о митинге в
Мэдисон сквер-гарден, назначенном на 4 декабря 1945 г.,
и как затем «тайный осведомитель НД-336» действитель-
но посетил этот митинг (сугубо секретный, присут-
ствовало всего 20 тысяч человек). Много здесь
было и других жутких тайн в этом же роде, сообщен-
ных тайными осведомителями Т-3, 305, 336, Т-6, Т-7,
Т-8, НД-342, НД-359, НД-384, НД-388, НД-400, НД-403.
На основании подобных же донесений глава управ-
ления долины реки Теннеси Гордон Р. Клэпп был за-
клеймен, как человек, якобы недостойный служить в
армии. Оказалось, что американская военная админист-
рация в Германии просила откомандировать кого-
нибудь на три месяца, предложив на выбор семь канди-
датов. Получив этот запрос, некий майор Мэй обратился
к картотеке и, обнаружив, что имя Клэппа связывается
с некоторыми другими именами, потребовал расследова-
ния. Дело перешло к майору Моррисону, а тот, не желая
возиться с розыском—тем более, что налицо было шесть
бесспорных кандидатов,— телеграфировал в Германию,
что Клэпп (который, кстати сказать, не просил об этом
назначении и понятия не имел обо всей этой переписке)
«непригоден», хотя и знал, что этот термин означает подо-
зрение в нелойяльности. По этому делу велось гласное
следствие; здесь Моррисон, в обязанности которого вхо-
дило критически оценивать поступающие к нему агентур-
ные донесения, признался, что он не знал, что представ-
ляют собой люди, связанные с Клэппом, и почему они с
ним связаны. Не знал он и того, что Клэпп по назначе-
нию сената занимал весьма ответственный пост, причем
119

назначение это было подтверждено сенатом совсем не-
давно, после открытого расследования.
Вот до какого позора нас довело терпимое отношение
к политической полиции, охваченной истерией «холодной
войны». Свидетели на процессе коммунистов и их показа-
ния вышли из той же клоаки и от них несет таким же
смрадом. Их было тринадцать, и они появлялись на сви-
детельской трибуне в следующем порядке:
Луи Фрэнсис Буденц — ренегат, доносчик, профессио-
нальный свидетель на процессах коммунистов.
Герберт А. Филбрик — шпик, засланный в коммуни-
стическую партию.
Франк С. Мейер — ренегат.
Юджин X. Стюарт — агент ФБР.
Фред Кук — агент ФБР.
Уильям О' Делл Ноуэлл — ренегат, доносчик, давно
уже специализировавшийся на свидетельских показаниях
против коммунистов, шпик в рабочих организациях; не-
задолго до процесса был принят на правительственную
службу.
Чарлз У. Никодемус — ренегат, доносчик, спасен от
тюрьмы Федеральным бюро расследований.
Гарфилд Хэррон— доносчик; был заслан в коммуни-
стическую партию.
Анджела Каломирис — доносчица; была заслана в
коммунистическую партию.
Томас Арон Янглав — доносчик; был заслан в комму-
нистическую партию.
Уильям Каммингс — начал свою карьеру как профсо-
юзный шпик; впоследствии был заслан в коммунистиче-
скую партию.
Джон Виктор Бланк — был осведомителем ФБР;
впоследствии заслан в коммунистическую партию.
Бальмс Хидальго — доносчик; был заслан в коммуни-
стическую партию; ретивый, не в меру усердный добро-
вольный доносчик, который, не понимая, чего от него
хотят, поставляет малоценную информацию.
Когда весь процесс держится на подобных проходим-
цах, не внушающих доверия, необходима поддержка со
стороны, — и правительство курило этим свидетелям фи-
миам, прославляя их патриотизм. Федеральное бюро рас-
следований то и дело выступало с декларациями, превоз-
120

нося своих ищеек как достойных граждан, которые оказа-
ли государству «патриотическую услугу», тайно проник-
нув в коммунистическую партию, чтобы там шпионить.
Рассел Портер, однако, перещеголял ФБР. Когда свиде-
тель Герберт А. Филбрик, прослуживший девять лет
шпионом в районе Бостона, подвергся перекрестному
допросу, который не замедлил обнажить все мерзкие
подробности его ремесла, Портер писал («Нью-Йорк
таймс» от 12 апреля):
«Сидя в зале федерального суда под изображением
герба США, на котором распростер свои крылья амери-
канский орел, свидетель, надевший красно-бело-синий
галстук, заявил, что он вступил в коммунистическую
партию, ибо считал своим патриотическим долгом инфор-
мировать ФБР о ее деятельности».
Высокий стиль! Но никакие потуги красноречия, ника-
кие бутафорские ухищрения не в силах изменить значе-
ния слова «предатель». Шпик любого калибра — всегда
предатель. Мы ненавидим это иудино племя — ведь пре-
дательство, словно проказа, вытравляет у человека все
человеческие черты.
Все свидетели обвинения на процессе коммунистов —
это либо ренегаты, либо шпики, либо то и другое вместе.
Семеро из тринадцати — махровые провокаторы, вроде
описанных выше. Чтобы придать их показаниям особый
вес, обвинение даже хвастает тем, что они были умыш-
ленно «засланы» в коммунистическую партию. Оно даже
постаралось, чтобы эти свидетели вели активную работу
в партии вплоть до момента, когда они являются в зал
суда для дачи показаний — авось этот театральный
эффект скроет то обстоятельство, что они являются шпи-
ками. Но, в конечном счете, эти свидетели производят
такое жалкое впечатление, что можно лишь удивляться,
как правительство унизилось до того, чтобы использо-
вать таких людей в качестве своего оружия.
Многие задавали этот вопрос, и, когда обвинение вы-
ставило своего последнего свидетеля — Бальмса Хидальго
младшего, самого ничтожного из всех провокаторов, —
все были поражены. Репортеры, присутствовавшие на
процессе, журналисты, писавшие о нем, юристы, следив-
шие за ходом событий, — все те, с кем мне приходилось
говорить о процессе, утверждали в один голос, что
121

последний свидетель обвинения (или один из последних)
будет, как кто-то выразился, своего рода «атомной бом-
бой», то есть человеком крупного масштаба, способным
дать гораздо более важные показания, чем все его кол-
леги. Ожидался свидетель, понимающий марксистскую
теорию и способный толковать политическую линию
и деятельность обвиняемых,— после мелкой рыбешки
ожидалась крупная рыба.
Но она не появилась, и достаточно немного подумать,
чтобы понять, в чем заключалась ошибка тех, кто ожи-
дал ее появления.
Какой смысл обвинению выставлять подобного сви-
детеля? Прокурору нужно было только одно: свести всю
проблему коммунизма к басням о саботаже, о планах
нашествия Советской Армии через Канаду на Детройт.
Ему нужны были свидетели, утверждающие, что мар-
ксистская теория предполагает вооруженные набеги бан-
дитов. Свидетель более высокой квалификации только
помешал бы обвинению. Ведь он стал бы, пожалуй, рас-
суждать о марксистской теории на том уровне, на каком
о ней рассуждали уже около сотни лет многие авторы —
пусть немарксисты или даже враги марксизма, но, во
всяком случае, здравомыслящие люди. Правда, то были
более спокойные времена, но и сейчас еще на полках пуб-
личных библиотек стоят книги, где серьезные идеи обсуж-
даются по-серьезному и где вы не найдете ничего похо-
жего на жалкий вздор, который городили Луи Буденц и
двенадцать прочих шпиков в зале суда. Нет, разумеется,
прокурору Макгохи не нужны были никакие другие сви-
детели!
Обвинению, конечно, нужны были доносчики, но
странно, что ФБР выпустило их на суде. Ведь основным
принципом полицейской работы является стремление обе-
регать своих шпиков от разоблачения. Бывает, что они
дают полезные сведения или сами их фабрикуют и водят
своих принципалов за нос, но, во всяком случае, выда-
вать шпиков нельзя; их нельзя выпускать на трибуну для
дачи свидетельских показаний, так как это их обесцени-
вает, а кроме того, их показания могут лишь испортить
дело. Если в данном случае правительство, и в частности
ФБР, нарушило этот принцип, то это произошло потому,
что агентами такого низкого пошиба не жаль было и по-
122

ступиться. В качестве свидетелей на таком беспринцип-
ном и несолидном процессе они могли сыграть свою роль,
а в общем ФБР не видело в них большого проку. Все то,
что они знали, можно найти в коммунистических изда-
ниях, продающихся во всех киосках. Да и этого-то они не
понимают. Словом, потерять их не жаль.
Читаешь протоколы и, даже хорошо зная, что пред-
ставляют собой Луи Буденц и его двенадцать «коллег»,
удивляешься, как такие показания могли быть даны, как
они могли быть приняты судом в 1949 г.! Не постигаешь,
как в стенах федерального суда такую безграмотную
стряпню, такое нагромождение противоречивых вымыслов
именуют «судебными доказательствами»! Это можно по-
нять, только памятуя об истерии, об ужасе перед «опас-
ными идеями», которые стали таким распространенным
явлением на пятом году «холодной войны». Когда 12 ию-
ня 1949 г. руководство Калифорнийского университета по-
требовало, чтобы весь преподавательский состав принес
антикоммунистическую присягу, заместитель ректора док-
тор Джордж Петитт дал этому мероприятию следующее
знаменательное объяснение:
«Не думайте, что нам эта процедура нравится, да и
никому она не нравится. Но, учитывая истерию, овладев-
шую всеми из-за «холодной войны», необходимо и нам
что-то предпринять».
Доктор Петитт умолчал только об одном: он не ска-
зал, что эта истерия — не стихийное явление, а нечто та-
кое, что культивируется умышленно. Что же касается
процесса коммунистов, то существуют документальные
доказательства того, что здесь мы имеем дело с еще бо-
лее низкими и грязными целями в плане все той же «хо-
лодной войны».
В Калифорнии комиссия Тенни опубликовала «черные
списки» лиц и организаций, которые обвинялись даже
не в сочувствии коммунизму, а в том, что они занима-
ются в той или иной форме «умиротворением» коммуни-
стов! Кто не с нами, тот против нас: если не хочешь
стать доносчиком и черносотенцем; если не хочешь сам
травить «красных», значит, будем травить тебя! Поли-
тические советники президента Трумэна понимали это
как нельзя лучше. Правительство способствовало разжи-
ганию в стране истерических настроений, но оно пони-
123

мало, что этого уже недостаточно; ему нужно было
стяжать себе славу «спасителя страны от коммунизма».
Стратегический план правительства заключался в
том, чтобы объявить коммунистическую партию вне зако-
на и посадить всех коммунистов в тюрьму. Для этого
нужно было прибегнуть к явному беззаконию, к мето-
дам гитлеровских штурмовиков... Первым шагом было
привлечение руководителей коммунистической партии к
суду; произошло это 20 июля 1948 г., как раз во-время,
для того чтобы воздействовать на учредительный съезд
прогрессивной партии, открывшийся два дня спустя. Од-
нако главный удар правительство приберегло на послед-
ние недели избирательной кампании. Лица, посвящен-
ные в то, что происходило за кулисами, намекнули жур-
налистам на приближение крупных событий. В статье,
озаглавленной «Республиканцы за флагом», предназна-
ченной для херстовских изданий и разосланной из Ва-
шингтона 16 сентября, журналист Джордж Диксон
писал:
«Демократы намерены осуществить через министра
юстиции Томаса Кларка сенсационный ход. В ближайшие
недели они хотят отнять у республиканцев их главный ко-
зырь — антикоммунистическую кампанию. Министерство
юстиции будет добиваться предания суду видных комму-
нистических лидеров в крупных центрах по всей стране.
Министерство предъявит Большим жюри улики, со-
бранные его же агентурой... Кларк рассылает многие
материалы ФБР Большим жюри по всей стране».
Спустя месяц, когда до выборов оставалось всего
лишь несколько недель, кампания развернулась во-всю.
Предупреждением о том, что власти намерены действо-
вать в обход конституции, послужила статья журналиста
газетного треста Скриппс-Говард Тони Смита, опублико-
ванная во всех газетах треста 21 октября. Статья была
озаглавлена: «Общенациональный поход против красных
приурочен к выборам». В статье говорилось:
«Разгром руководства «легальной» коммунистической
партии, который будет происходить по всей стране, начал-
ся сегодня... по меньшей мере в пяти городах: Нью-Йор-
ке, Филадельфии, Кливленде, Денвере и Лос-Анжелосе...
По мнению одного эксперта комиссии палаты представи-
телей по расследованию антиамериканской деятельности,
124

события в Денвере и Кливленде свидетельствуют о том,
что федеральным властям удалось, наконец, найти
способ, позволяющий засадить в тюрьму любого комму-
нистического деятеля, который, с их точки зрения, пред-
ставляет угрозу общественной безопасности. Способ этот,
по его мнению, состоит в том, что коммуниста вызы-
вают повесткой в суд, задают ему вопросы, на кото-
рые он не может ответить, а когда он отказывается
отвечать, ©го привлекают к ответу за «неуважение к
суду».
Способ, как видите, нехитрый! В бюллетене министер-
ства юстиции от 15 июня 1949 г., впоследствии использо-
ванном Томасом Кларком для статьи в журнале «Лук»,
правительство похвалялось тем, что привело свой план в
исполнение. Иностранцев, которых нельзя было выслать
из США, оно постаралось выжить; своими «проверками
лойяльности» оно способствовало тому, что многие аме-
риканские граждане лишились работы; оно приговорило
к тюремному заключению по обвинению в неуважении к
суду 30 «предполагаемых» коммунистов (термин Кларка)
в Вашингтоне, 25 — в Лос-Анжелосе, 7 — в Денвере;
оно использовало нарушения паспортного законодатель-
ства и обвинения в лжесвидетельстве в тех случаях,
когда «ни к чему другому нельзя было придраться»; и,
наконец, оно организовало процесс в Нью-Йорке, поса-
див на скамью подсудимых одиннадцать руководителей
коммунистической партии. Все это было сделано мини-
стерством юстиции в порядке осуществления провозгла-
шенного им плана «выкорчевывания коммунизма»—совер-
шенно независимо от того, противоречит ли деятельность
коммунистов конституции или не противоречит! Впрочем,
последнее несколько беспокоит Кларка, и он требует
проведения таких законов, которые обеспечили бы его
кампании больший размах. В частности, он предлагает
применять санкции против тех адвокатов, которые за-
щищают гражданские права членов коммунистической
партии. Кларк настаивает на том, чтобы права адвокат-
ской практики были лишены не только коммунисты, но
и те «адвокаты, которые, не будучи официально членами
коммунистической партии, действуют как коммунисты
и выполняют их поручения в ущерб достоинству и поряд-
ку наших судов».
125

И человека, выступившего с таким заявлением, пре-
зидент и сенат Соединенных Штатов сочли возможным
назначить на пост члена Верховного суда! Что же уди-
вительного в том, что добрая половина наших окружных
прокуроров и мировых судей считает себя вправе пу-
стить в ход любой трюк, чтобы упрятать в тюрьму вся-
кого человека, в котором они заподозрят «угрозу безо-
пасности»?
Только на этом фоне полнейшего морального падения
становятся понятными выступления со свидетельской три-
буны тринадцати «списанных со счета» молодцов проку-
рора Макгохи. Вся эта неблаговидная махинация вызы-
вает больше презрения, чем негодования. В очерке, напе-
чатанном в журнале «Нью-Йоркер» 2 июля 1949 г.,
фельетонист Фрэнк Сэлливен излил по поводу этого про-
цесса весь яд своей насмешки.
Когда Сэлливен переходит к политической подоплеке
всех этих процессов, сквозь его беззаботную веселость
проглядывает едкая сатира.
«Что же, однако, кроется за всей этой цепью процес-
сов? — спрашивает он. — Очень важно в этом разобрать-
ся. Некоторые полагают, что за этим кроется намерение
поставить демократов в затруднительное положение на
выборах в конгресс будущей осенью. Но возможно ли
это? Чем можно смутить демократа? В наше трудное
время многие мыслящие люди задают себе этот вопрос».
Да, разве что-нибудь может смутить демократа? Или
же республиканца? Или весь этот двухпартийный ре-
жим настолько пропитан антикоммунизмом, что способен
доверить весы правосудия Томасу Кларку? Или же
правящий класс так напуган, что пытается легализовать
многочисленные акты беззакония, совершаемые в войне
с коммунизмом, путем осуждения одиннадцати коммуни-
стов за участие в тайном заговоре на основании заве-
домого лжесвидетельства тринадцати шпиков и ренега-
тов?

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
«СПИСАННЫЕ СО СЧЕТА»
До чего уродует доносчиков их ремесло! Свидетель
Уильям Каммингс показал на допросе, что он завербовал
в коммунистическую партию своего шурина и двух двою-
родных братьев только для того, чтобы сообщить их име-
на в ФБР. Но едва вы приготовились отдать пальму пер-
венства одному негодяю, как на свидетельской трибуне
появляется другой, и вы убеждаетесь в том, что еще да-
леко не достигли дна. Джон Виктор Бланк признался,
что он таким же манером «завербовал» своего шурина,
не испросив даже на это его согласия! Бланк просто
подделал подпись своего шурина на заявлении о приеме
в коммунистическую партию, а потом предъявил ФБР
счет на «издержки», понесенные при этой операции, а так-
же при оказании аналогичных «патриотических» услуг.
С 23 марта по 19 мая 1949 г. свидетельскую трибуну,
если не считать двух штатных агентов ФБР, занимали
одни только шпики и ренегаты. В течение двух месяцев
они либо нечаянно пробалтывались, отвечая на вопросы
обвинения, либо крайне неохотно сознавались в своих
грехах, когда их допрашивала защита. Открыв протокол
на 1338-й странице, где начинается свидетельство Буден-
ца, и перелистав его вплоть до 6025-й страницы, на кото-
рой заканчиваются показания тринадцатого, и последне-
го, свидетеля обвинения, читатель окажется перед доку-
ментом, внушающим величайшее омерзение, — докумен-
том, который обнажит перед ним неведомые ему доселе
глубины нравственного падения. Все тринадцать свиде-
телей обвинения, как читатель не замедлит убедиться, —•
предатели-профессионалы, в течение многих лет занимав-
шиеся своим отвратительным ремеслом. Все они получа-
ли за это деньги в виде ежемесячных выдач, ассигновок
на расходы, теплых местечек и т. д. Все тринадцать
127

считали своим долгом не только ходить на коммунисти-
ческие собрания, но и завязывать самые тесные приятель-
ские отношения с коммунистами. На вечеринках и в част-
ных домах многие из них любезно фотографировали това-
рищей, чтобы снабжать фотографиями ФБР. Они стара-
лись втереться в доверие к коммунистам, набивались на
приглашения к ним домой, знакомились с личной жизнью
своих жертв, ходили к ним в гости, играли с их детьми, де-
лили с ними жизнь—и все это ради того, чтобы получить
доступ к спискам членов партии и оказывать влияние на
политику партии. А это давало им возможность включать
в свои донесения не только новые имена, но и экземпля-
ры коммунистических листовок, составленных ими сами-
ми, и описания мероприятий партии, которые они сами
осуществляли. Они вели шпионскую работу в профсою-
зах, женских и молодежных организациях, а также и в
некоторых левых политических организациях. Свидетель-
ница Анджела Каломирис была членом двух профсою-
зов, входящих соответственно и в Американскую феде-
рацию труда и в Конгресс производственных профсою-
зов, а также членом американской рабочей партии, про-
грессивной партии, Международного рабочего ордена,
Конгресса американских женщин, общества «Греки за
демократию», Объединенного антифашистского комитета
«и еще пяти-шести организаций», — как заметила она
самодовольно. Обо всех этих организациях она доносила
ФБР, а ФБР прежде всего требуются имена. Свидетель
Герберт Филбрик, хваставшийся тем, что все девять
лет своего пребывания в коммунистической партии он
служил агентом ФБР, тоже поспевал везде и всюду. Он
был членом прогрессивной партии, Конгресса граждан-
ских прав, Союза служащих и представителей свобод-
ных профессий (примыкает к КПП), а также общества
«Американская молодежь за демократию». На первом
допросе Филбрик показал, что доносил ФБР обо всех
этих организациях. На другой день — очевидно,
после соответствующего внушения — он уже говорил, что
его дело было следить за деятельностью коммунистов в
этих организациях. Но рабочие не очень доверяют ще-
петильности политической полиции и профсоюзных
шпиков. И когда Джон В. Бланк выступил примерно
с такими же показаниями на процессе коммунистов,
128

местный совет Союза рабочих автомобильной промышлен-
ности (входит в КПП) единогласно голосовал за исклю-
чение Бланка из совета, несмотря на то, что многие его
члены были противниками коммунистов.
Показания тринадцати свидетелей обвинения говорят
не только о их низком моральном уровне, но и о весьма
низкой квалификации этих профессионалов сыска. Они
годились только для роли провокаторов; самое большее,
что им поручали, это узнавать имена.
И вот такие люди были не только засланы в комму-
нистическую партию, но и вызваны на трибуну, чтобы по-
казать, как их жертвы понимали теорию коммунизма или
научного социализма и проповедовали ее. Поистине, жал-
кое зрелище! Свидетели рассказывали не то, что они зна-
ли, а то, что они вычитали из своих же доносов в ФБР
за много лет и что разучили с ними в порядке подготов-
ки к процессу работники ФБР. Вот для примера свиде-
тель Бланк. Он давал показания часть дня 13 мая, весь
день 16 мая и еще день 17 мая. Под перекрестным допро-
сом Бланк признал, что никогда не делал ни малейшей
попытки понять, о чем говорили окружающие. Но это
не мешало ему после каждого собрания, придя домой,
писать отчет обо всем, что происходило на собрании, об
обсуждавшихся там вопросах, как если бы он в этом
что-либо понимал. Уже к концу допроса ему задан был
вопрос о «Капитале» Маркса. Никто бы не удивился,
узнав, что Бланк ни разу в жизни не заглядывал в это
великое произведение. Но оказалось, что он ни разу о
нем и не слышал! И этот человек, шпионивший внутри
коммунистической партии с 1944 по 1949 г., вполне
удовлетворял ФБР, хотя он не читал и американских
коммунистических изданий. Когда Бланка спросили
об одной статье, напечатанной в «Политикал аффэрс» —
теоретическом ежемесячнике американской коммунисти-
ческой партии, он сказал: «Я никогда в жизни не читал
этого журнала».
Очевидно, невежество шпиону не укор. Будучи завер-
бован на роль предателя, Бланк выслуживался, изощ-
ряясь в предательстве и лжи; он не стеснялся обманы-
вать и своих хозяев из ФБР. За Бланком закрепилась ре-
путация удачливого вербовщика в партию. Но его ус-
пехи в этой области, завоевавшие ему доверие в партии,
129

существовали только на бумаге. Отвечая на вопрос об-
винителя, Бланк рассказал, как он организовал свой
собственный клуб на заводе «Парк Дроп Фордж компа-
ни», где он работал. С января по апрель 1944 г. рабочие
завода бастовали. Бланк получил от коммунистов зада-
ние: по возвращении рабочих на завод завербовать в
партию самых стойких и активных стачечников и орга-
низовать из них местную ячейку или клуб. Вот что
говорится об этом в судебном протоколе:
(Из протокола.)
«Бланк: Я поговорил с несколькими рабочими —
они хорошо знали меня, потому что однажды я вы-
ступал от их имени во время одного конфликта с ад-
министрацией,— и попросил их записаться в комму-
нистическую партию в порядке личного одолжения
мне.
Вопрос: И они записались?
Бланк: Ну, я, конечно, сказал им, что времени это
у них много не займет и ничего не будет им стоить.
Некоторые и записались.
Вопрос: И членские взносы платили?
Бланк: Нет, не платили.
Вопрос: А кто же за них платил?
Бланк: Я платил.
Вопрос: А подписались они на «Уоркер» или
«Дейли уоркер»?
Бланк: Я подписался за них на «Уоркер» и внес
деньги».
Такие свидетели, как Бланк, старались скрыть свою
подлую роль — роль полицейских провокаторов, отрицая,
что они передавали ФБР списки людей, вовлеченных ими
в партию. Но вскоре они сами себя разоблачили. Пока-
зывая, что они давали исчерпывающие отчеты о партий-
ных собраниях, они признали, что в некоторых случаях
сообщали ФБР также и имена вовлеченных ими самими
лиц. Эта их деятельность представляет интерес еще и в
другом отношении. Ясно, что, занимаясь вербовкой, этот
человек изображал коммунистическую партию совсем не
так, как он ее изображал впоследствии на суде. Он вти-
рался в доверие к рабочим, которых хотел вовлечь в
партию, представляя их интересы в повседневных кон-
фликтах с заводской администрацией. Именно этой
130

активностью в черновой, будничной работе он в свое
время привлек к себе внимание коммунистов.
Деятельность Бланка иллюстрирует также значение
слова «провокатор». Предлагая своим товарищам-рабо-
чим вступать в коммунистическую партию, Бланк просил
их об этом как о личном одолжении. Сам он пробрался
в партию с целью помогать правительству преследовать
ее, но он убеждает других людей пойти на риск пресле-
дований в порядке личного ему одолжения, не предупре-
ждая их о том, что коммунистическая партия «зани-
мается противозаконной деятельностью». А теперь он
показывает под присягой со свидетельской трибуны, что
дело обстоит именно так. Однако если суд поверит его
словам, то не только обвиняемые, но и люди, завербо-
ванные Бланком в партию, сядут в тюрьму. Вот что та-
кое полицейский агент-провокатор.
Давая показания против обвиняемых, Бланк плетет
небылицы о том, как коммунисты в самых решительных
выражениях говорили о социалистической революции.
Свидетель расписывает это с необычайной бойкостью, но
при перекрестном допросе выясняется, что эта бойкость
имеет объяснение. В декабре 1948 г. Бланк целую не-
делю разучивал свои показания с агентом ФБР Дэвидом
Вейблом. Это было обнаружено следующим образом: его
спросили, как это он так хорошо помнит все подробно-
сти того, о чем доносил еще в 1945 г. Бланк ответил,
что видел это свое донесение совсем недавно.
(Из протокола.)
«Бланк: Мне их дали для просмотра.
Вопрос: Что дали? Ваши донесения?
Бланк: Совершенно верно.
Вопрос: Все донесения?
Бланк: Нет, сэр.
Вопрос: Так какие же?
Бланк:. Только те, которые мне могли понадо-
биться для показаний на этом процессе».
Оказалось, что речь идет о «сорока или пятидесяти»
доносах. После недельной зубрежки с репетитором, иначе
говоря, после того как он окончательно вытвердил свою
роль в подготавливаемой обвинением инсценировке,
Бланк продолжал вовлекать людей в партию, зная, что их
отдадут под суд, если данный процесс закончится не в
131

пользу подсудимых! В марте и апреле 1949 г. это были
только «вымышленные лица», уверяет он, но с декабря
по март среди них, возможно, попадались и не вымыш-
ленные. Меня от этого признания покоробило; но когда
Бланк рассказал, как он «завербовал» своего шурина, не
сообщив об этом ему самому, судья Медина, которого
постоянно выводил из себя смех защитников, громко рас-
хохотался. Интересно, как отнесутся к этой шутке те
35—50 человек, которых Бланк «завербовал» в коммуни-
стическую партию за время с 1945 по 1948 г.?
Все до единого свидетели обвинения выползли на свет
божий из той трясины, в которой копошатся ползучие
гады — профессиональные предатели. Разве не по иронии
судьбы обвинению пришлось кликнуть на помощь дюжи-
ну тайных предателей с целью доказать, будто комму-
нисты являются заговорщиками, которые тайно замыш-
ляют измену? А ведь именно это они призваны были
доказать. Неудивительно, что перед нами самое грязное
судебное дело во всей истории Соединенных Штатов и
что с ним не сравнится ни один политический процесс,
ни один «суд над ведьмами».
Характерно, что фигурировавшие на процессе «дока-
зательства» редко имели отношение к подсудимым. Са-
мые сенсационные разоблачения, сделанные агентами
ФБР, засланными в партию, касались совершенно дру-
гих людей (в точности как на процессах ИРМ). Иногда
случалось, что свидетель знал того или другого подсуди-
мого, встречался с ним, слышал его выступление на со-
брании, присутствовал на его лекции. Но когда речь за-
ходила о чем-нибудь действительно сенсационном —
о коммунисте, якобы проповедовавшем насилие, — то
всегда это оказывался кто-то другой, не фигурирующий
в числе подсудимых.
Свидетель Бланк несколько раз сходил с трибуны,
чтобы указать пальцем то на одного, то на другого
обвиняемого. В июле 1945 г. он слышал в Огайо выступ-
ление обвиняемого Джона Вильямсона; в начале 1946 г.
был на митинге, где в прениях участвовали обвиняемые
Джек Стэчел и Карл Винтер, а в том же 1946 г. посе-
щал партийную школу, в которой одну лекцию прочитал
обвиняемый Гилберт Грин. Но, потыкав таким образом
пальцем в каждого из указанных обвиняемых, наподобие
132

бандита, выдающего полиции своих сообщников, он стал
рассказывать о крамольных заявлениях, которые будто
бы делались другими людьми. Так, он клялся, что в пе-
риод его учебы в партийной школе некто Хаймер Люмерс
(известный также под фамилией Льюис), занимавший
какой-то пост в коммунистической организации штата
Огайо, проповедовал, что коммунисты не могут притти к
власти при помощи выборов, а лишь после свержения
капиталистического строя, «когда для этого придет
время, мы всегда сможем рассчитывать на Советский
Союз, как на нашего союзника».
В том же духе были выдержаны и показания всех
остальных свидетелей обвинения. Мы уже встречались с
попыткой связать планы насильственной революции с
«вторжением» в США Советской Армии в показаниях
Никодемуса. Он также приписывал эти планы не кому-
либо из обвиняемых, а другим лицам. По рассказу сви-
детеля Филбрика, группа, к которой он принадлежал,
собиралась на квартире какого-либо из ее членов. Хозя-
ин или хозяйка квартиры обычно председательствовали
на этих собраниях. Однажды собрались у некоей Марты
(по словам Филбрика, он всегда старался узнать фами-
лию каждого своего нового знакомого, но в данном слу-
чае гораздо эффектнее звучит просто «Марта»), и эта
Марта сказала: «Мы должны вооружить рабочий класс
для борьбы с капитализмом». И это принимается как
улика против подсудимых! Поистине, все дороги ведут в
Рим, но какие это кривые дороги!
Для того чтобы использовать этот вздор для ведения
процесса, необходимо было, как обычно, уклониться от
возражений защитников. Это было выполнено с по-
мощью испытанного средства: судья Медина, показывая
всем своим видом, до чего его утомили эти кляузники-
адвокаты, бранил их за склонность к спорам и игнори-
ровал существо их доводов.
(Из протокола.)
«Глэдстейн: Ваша честь, разрешите мне мотиви-
ровать свои возражения.
Медина: Боюсь, что я это уже слышал. Ну, лад-
но, говорите.
Глэдстейн: Ваша честь, я возражаю, потому что
здесь речь идет о заявлении, сделанном не одним из
133

подзащитных, а, по словам свидетеля, каким-то дру-
гим лицом. Это заявление только потому инкримини-
руется моему подзащитному, что он находился в од-
ном помещении с этим лицом, причем в помещении,
где в это время происходило публичное собрание.
Медина: Коммунистическое собрание!
Глэдстейн: Это неважно. Только потому, что мой
подзащитный не встал с места, для того чтобы выра-
зить свое несогласие с этим заявлением, оно теперь
ставится ему в вину.
Медина: Это ваша точка зрения.
Глэдстейн: В таком случае могу ли я узнать, на
основании какой теории это доказательство при-
нимается?
Медина: Вот видите, теперь все повторяется сна-
чала. Вы просите слова, желая мотивировать свои
возражения, а вместо этого спорите, спорите и спо-
рите. Вы задаете вопросы мне, затем вы начинаете
задавать вопросы г-ну Гордону, потом мы забываем
о чем, собственно, шла речь и вынуждены начинать
все сначала.
Глэдстейн: Нет, я хочу лишь отметить, что заяв-
ления, которые приписываются обвиняемым, оказы-
вается, были сделаны кем-то другим.
Медина: Все повторяется. Вам хочется вступить
в спор с присяжными, а может быть, и еще с кем-
нибудь, вы то и дело выступаете с возражениями и
все время утверждаете, что мотивируете свои возра-
жения, на самом же деле вы просто произносите
речи, которые вам следовало бы приберечь для свое-
го заключительного слова. Пусть свидетель отвечает
на вопрос».
Свидетельница Каломирис посещала партийную шко-
лу, в которой однажды выступал обвиняемый Гилберт
Грин Однако показания Каломирис «изобличают» в пре-
ступной пропаганде не Грина, а лектора Фрэнсиса
Франклина, По ее словам, он говорил о «необходимости
силой свергнуть существующее правительство». Как
утверждает свидетель Томас Янглав, аналогичный случай
произошел в Сан-Луи. В школе, организованной партий-
ным клубом в Сан-Луи зимой 1945/46 г., выступал адво-
кат Дуглас Маклеод, который якобы сказал: «Избира-
134

тельные урны не приведут к социализму; его можно ус-
тановить только силой».
Чем подлее свидетель (если это можно измерить),
тем глупее он врет. Уильям Каммингс, завербовавший
своего шурина Натана Томаса и своих родственников
Эда и Эллен Пайсон, чтобы выдать их затем Федерально-
му бюро расследований, клянется, что на собрании в То-
лидо в 1945 г. два партийных работника будто бы даже
наметили приблизительный срок для революции в США.
По словам Каммингса, Аделина Кол и Пол Россер зая-
вили, что намечавшийся срок в десять лет (1955 г.)
слишком велик. «Учитывая международное положение,
а также деятельность коммунистов в США, можно ска-
зать что революция наступит гораздо скорее». Чтобы
приукрасить свои показания, Каммингс заявил, что зи-
мой 1945/46 г., когда он проходил двухнедельные курсы,
на которых преподавали обвиняемые Джон Вильямсон и
Гилберт Грин, некто, не принадлежащий к числу об-
виняемых, предупреждал, что по улицам Америки «поте-
чет кровь».
Терпение, читатель! Я расскажу еще об одном
агенте ФБР, а затем мы пойдем дальше. Этот седь-
мой из засланных в партию шпионов и последний свиде-
тель обвинения, Бальмс Хидальго, поистине, бесподобен.
По моральному облику он стоит на одном уровне с про-
чими свидетелями обвинения, но ввиду его исклю-
чительной бестолковости и невежества его показания
превращаются в нелепейший фарс. Он показал, что в
клубе имени Тома Пейна в Нью-Йорке весной 1947 г.
«девушка, которую звали Бетти», заявила, что американ-
ские коммунисты считают единственно возможной насиль-
ственную революцию, но «затем она сказала, что. если
кто-либо станет обвинять нас в этом, то мы должны от-
вечать: «Нет, мы только предсказываем насильственную
революцию». В этом и заключается изюминка подобных
показаний! Попробуйте доказать, что никакая Бетти ни-
когда этого не говорила!
Когда вы разберетесь во всем вздоре, который выкла-
дывается свидетелями в федеральном суде Южного
района Нью-Йорка под видом «показаний», у вас не
останется ничего заслуживающего внимания честного об-
винителя или журналиста.
135

Однако обвинение опиралось именно на этот матери-
ал и ни на какой другой, и наши газеты не замедлили за
него ухватиться.
Мало того, что показания свидетелей обвинения имели
самое отдаленное касательство к подсудимым, они так-
же относились к весьма отдаленным временам. «Нью-Йорк
таймс» (в номере от 19 апреля) писала об Уильяме Ноуэл-
ле: «Свидетель говорил о деятельности коммунистов с
1935 г. по нынешнее время, а потом вернулся к 1929 г.».
Итак, речь шла о событиях двадцатилетней давности.
Но зачем, спрашивается, понадобились обвинению
эти моральные отщепенцы, если их показания касались
других людей и других времен? Ведь не для моральной
же характеристики обвиняемых: тут их суждения менее
всего авторитетны. Ноуэлл, исключенный из коммунисти-
ческой партии лет тринадцать назад, был после этого
многократно разоблачен беспартийными рабочими раз-
личных предприятий как шпик. Рассказывая о своей рабо-
те на заводах Форда в Детройте в 1944 г., он жаловался,
что рабочие норовили «уронить на него что-нибудь тяже-
лое». По правде сказать, они-то и вынудили заводоуправ-
ление прогнать Ноуэлла. Сам он, однако, уверяет, что
стал жертвой соглашения, якобы состоявшегося за его
спиной между коммунистами и компанией, хотя известно,
что компания Форда не терпит у себя на заводах ни ком-
мунистов, ни даже членов профсоюза.
Нет, этих свидетелей не отмоешь и в семи водах! Уж,
верно, обвинение привлекло их на процесс не потому, что
они очень чистоплотны. Тогда почему же? Чтобы понять
это, мы должны попытаться стать на точку зрения обви-
нения. Ему нужно убедить присяжных, что коммунисты
проповедуют насилие, но у него нет доказательств того,
что подсудимые за период, которого касается обвинитель-
вый акт, делали или проповедовали что-либо такое, что
подтвердило бы версию о тайных заговорах и убийствах
из-за угла. Обвинение понимает, что из показаний его
ищеек о том, что какие-то другие коммунисты делали и
что они говорили в давно прошедшие времена, не состря-
паешь обвинительного приговора. Но как же убедить
присяжных, что этим людям необходимо зажать рот, что
нужно предать анафеме их книги? У прокурора есть на
это один ответ: тайна!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ЛЖЕСВИДЕТЕЛИ И ЛЖЕТОЛКОВАТЕЛИ
Когда Луи Буденц описывал заседания националь-
ного комитета коммунистической партии, его не просили
рассказывать о том, что там происходило, дабы присяж-
ные сами могли судить, было ли в этих заседаниях нечто
конспиративное и таинственное. Зато ему разрешали да-
вать характеристику этих заседаний, называть их «сек-
ретными или полусекретными». Когда же защита заявила
протест, судья не предложил вычеркнуть эти слова из
стенограммы, а попросил Буденца пояснить свою мысль.
Может быть, на собрание пропускали только по членским
билетам? В ответ Буденц пробормотал что-то невразуми-
тельное. Тогда судья Медина любезно спросил: может
быть, свидетель хотел сказать «сверхсекретные»? Защита
запротестовала, и судья взял свои слова обратно, но с
таким выражением, которое ясно показывало, что он при-
дает свидетельству Буденца большое значение. «Обрати-
те внимание на слова свидетеля!» — поучал он при-
сяжных.
Этим приемом пользовались и другие свидетели. Со-
брания, которые они посещали, носили характер «тай-
ных». Решения коммунистов, которые потом публикова-
лись в прессе, изображали как тайные приготовления к
насильственному перевороту. Филбрик — да и многие
другие свидетели — говорил о том, что когда коммуни-
стическая партия ставила себе задачи — обычно шла речь
о вербовке новых членов на крупных предприятиях дан-
ного штата или города,— то эти предприятия называли
«ключевыми», а задачи — «боевыми». Подбирая соответ-
ствующие слова, чтобы сгустить эту атмосферу таин-
ственности, Филбрик рассказывает, как коммунисты
«забросили своих людей» на Линнский завод компании
«Дженерал электрик», где производятся реактивные дви-
137

гатели для самолетов. Из его же собственных показаний
ясно, что в своих выступлениях на митингах, на дискус-
сиях, а также в печатных изданиях коммунисты призы-
вали к усиленному вовлечению в партию новых членов
на всех промышленных предприятиях штата Массачузетс.
Но в атмосфере таинственности, усугубленной упомина-
нием о реактивных двигателях, решения коммунистов,
опубликованные в прессе, должны были превратиться
в черные замыслы и преступные цели. Выражение «бое-
вые задачи» в устах Филбрика приобретало смысл услов-
ного пароля, обозначающего подготовку к вторжению
в Соединенные Штаты Советской Армии.
Разнобой между свидетельскими показаниями и обви-
нительным актом и их несостоятельность—все это нуж-
но было скрыть под покровом тайны. Партия тайно
призывает к насилию, а публично проповедует мир и
демократию — так свидетельствует Филбрик. Он, Фил-
брик, самолично помогал готовить материалы как для
тайных, так и для явных целей. Но копии листовок и
других материалов, которые Филбрик помогал готовить,
он неукоснительно пересылал в ФБР вместе со своими
отчетами, и теперь они фигурируют в виде вещественных
доказательств. Однако ни один из этих документов не
призывает к насилию. Как же так? Филбрик поясняет,
что документы, предназначенные для широкого распро-
странения, не призывали к насилию. Так где же те мате-
риалы, которые вы — вы же сами — готовили для тайных
целей? Но ни свидетель, ни прокурор, ни судья не дают
ответа на этот вопрос.
На этот вопрос и не может быть ответа, потому что
таких материалов нет в природе. Впрочем, собственные
же показания свидетеля противоречат его заявлению о
«секретных материалах». Этому противоречит басня об
«эзоповском языке». Развивая теорию Буденца, Филбрик
показывает, что прокуратура строит обвинение отнюдь не
на сказанном и содеянном втайне. Она строит его на
ложном толковании открыто публикуемых документов
коммунистической партии. Развивая вымысел Буденца,
Филбрик пояснил, что коммунисты проповедуют насилие,
прибегая к иносказаниям, придавая обыкновенным сло-
вам иное, скрытое значение, понятное только коммуни-
стам. Этими средствами партия, мол, может подготовлять
138

своих членов к войне, призывая к «миру». Она может
призывать своих членов к поддержке России под видом
«защиты демократии». Она может, нападая на амери-
канский фашизм и империализм, поднимать своих чле-
нов на борьбу против Соединенных Штатов.
Анджела Каломирис, как и все другие засланные в
коммунистическую партию агенты, посещала «тайные»
школы. Она долго распространяется на тему о том, что
коммунисты не называют друг друга по фамилии, на со-
браниях не избираются секретари и что после реорганиза-
ции партии в 1945 г. отменены всякие протоколы. Однако
занятия, которые она посещала, велись в доме № 35 по
Тринадцатой улице в Ист-Сайде, то есть там, где поме-
щаются все комитеты коммунистической партии — нацио-
нальный, комитет штата и округа, — а также редак-
ция «Дейли уоркер». Уж это-то здание, конечно,
находится под постоянным наблюдением, и никто ни на
минуту в этом не сомневался. Свой диплом, полученный
на курсах, свидетельница, по ее словам, послала в ФБР
для снятия фотокопии. Но какие же «тайные курсы» ста-
нут выдавать своим слушателям дипломы?
Уильям Каммингс посещал «тайные курсы» в доме,
«где внизу русский кооперативный ресторан». Конечно,
одного запаха русского борща в подъезде было бы до-
статочно, чтобы сделать эти курсы подозрительными.
Но шутки шутками, а разве не знаменательно, что о
злокозненной секретности коммунистической партии го-
ворит тайный агент полиции, который был завербован
ФБР для шпионской работы в профсоюзных организа-
циях? А окончив «тайные курсы», Каммингс, по его соб-
ственным словам, немедленно сообщил об этом в ФБР
секретным донесением! Рассел Портер сообщает о Кам-
мингсе без тени иронии: «Его встречи с агентами ФБР
всегда происходили ночью».
Тайны, тайны кругом — одни только тайны! На этом
построила прокуратура свою версию о «коммунистическом
заговоре! Судьба Медина напрямик заявил обвиняемым,
что он придает этой стороне дела такое же значение, как
обвинитель. «Судья подчеркнул всю важность свидетель-
ских показаний о секретной стороне деятельности ком-
мунистов»,— писал Портер в «Нью-Йорк таймс» от
21 мая после прений сторон. Вопрос о секретности как
139

о главном доказательстве вины встал во время этих пре-
ний во весь рост. Защита требовала снятия обвинения
за отсутствием улик. Спор шел о юридическом положе-
нии, доступном пониманию непосвященных, а именно,
об определении Верховного суда, гласящем, что только
«наличие прямой и непосредственной угрозы для безопас-
ности страны» позволяет правительству отменять гаран-
тии свободы слова.
Судья Оливер Уэнделл Холмс младший сформулиро-
вал это определение в 1919 г., когда фактически он один
сумел сохранить здравый смысл в атмосфере басен и
страшных сказок о немецких шпионах и «агентах русско-
го большевизма». Холмс сказал:
«В каждом случае вопрос заключается в том, носит
ли данное высказывание такой характер и имело ли оно
место при таких обстоятельствах, что создает прямую и
непосредственную угрозу весьма вредных последствий,
которым конгресс имеет право помешать. Все дело здесь
в близости опасности, а также в ее степени».
В 1941 г. в ответ на апелляцию видного профсоюз-
ного деятеля Гарри Бриджеса Верховный суд пояснил,
что «весьма вредные последствия должны носить очень
серьезный характер, а близость опасности должна быть
очень велика, для того чтобы высказывания карались как
преступление».
Другими словами, если распространение марксистских
идей и может в результате сложного процесса стать ре-
шающим фактором революции, которая наступит в не-
определенном будущем, то это еще не основание для то-
го, чтобы правительство сейчас объявило марксистское
учение вне закона, ибо нет «прямой и непосредственной
угрозы». Особое мнение Холмса, высказанное им в
1919 г., стало мнением большинства, мнением Верховного
суда, после того как улеглись панические настроения
послевоенных лет. В 1943 г. Верховный суд заявил:
«Ныне уже стало общеизвестной истиной, что цензура
или иные меры пресечения публичного высказывания
мнений допускаются нашей конституцией только в тех
случаях, когда существует прямая и непосредственная
угроза, что за высказываниями могут последовать дей-
ствия такого рода, какие государство вправе пресечь и
покарать.
140

Обвинение ухватилось за слово «действие». Сотни раз
да процессе повторялось на все лады известное положе-
ние о том, что коммунисты изучают марксизм как «руко-
водство к действию». Но что же из этого? Разве кто-ни-
будь проповедует серьезные идеи не для того, чтобы
применять их на практике? Верховный суд вынес в
1945 г. следующее заключение:
«Первая поправка к конституции — это документ для
правительства, а не для какого-нибудь научного учреж-
дения. «Свободный обмен мнениями» означает право ме-
тодами убеждения побуждать других к действию, а не
только описывать факты».
Да и уже в 1940 г. Верховный суд излагал эту точку
зрения подробнее:
«Всегда, когда выражается мнение по важному во-
просу, существует вероятность, что слова могут привести
к действиям в интересах той или иной общественной
группы и в ущерб другой. Однако группа, стоящая в
данный момент у власти, не должна применять каратель-
ных мер против мирного и добросовестного обсуждения
вопросов, представляющих общественный интерес, толь-
ко потому, что кое-кого это может побудить к действиям,
несовместимым с интересами правящей группы. Ограни-
чение свободы таких дискуссий можно оправдать лишь
тогда, когда угроза весьма вредных последствий возни-
кает при обстоятельствах, которые не дозволяют подвер-
гать ценность этих идей должной проверке путем свобод-
ного соперничества перед лицом общественного мнения».
Но обвинение не располагало ни одним свидетель-
ским показанием, которое помогало бы обойти это реше-
ние Верховного суда, ни одной уликой, которая позволя-
ла бы говорить о «близкой угрозе» или «непосредствен-
ной опасности» со стороны коммунистической партии.
Прокурору остался лишь один аргумент, а именно, что
времена уже не те, что все в мире изменилось, и перед
лицом «холодной войны» теория «прямой и непосред-
ственной угрозы» стала роскошью, которую мы больше
не можем себе позволить. Обвинитель выступил с этой
точкой зрения еще до процесса. В своем меморандуме,
написанном в ответ на ходатайство защиты об отмене
обвинительного акта, Макгохи писал:
141

«Даже допуская, что формула о «прямой и непо-
средственной угрозе применима к данному делу... мы
утверждаем, что нет никаких оснований считать, что
действия обвиняемых, указанные в обвинительном акте,
в свете мировых событий не представляют прямой и не-
посредственной опасности правительству Соединенных
Штатов».
«В свете мировых событий» — читай: «Ввиду «холод-
ной войны». И теперь, после того как прокурор закончил
представление доказательств и защита опять подняла во-
прос о «прямой и непосредственной опасности», судья
Медина и прокурор Макгохи дали понять, что эта тео-
рия им вообще не нравится.
Все то, что говорит Макгохи, сводится к одному: он,
и люди, состряпавшие этот процесс, ненавидят коммуни-
стическую партию и считают, что на нее не должны
распространяться конституционные гарантии, одну из ко-
торых представляет теория «прямой и непосредственной
угрозы». Это и определило весь характер показаний
тринадцати ренегатов-доносчиков, выставленных обвине-
нием; от них требуется, чтобы они характеризовали рас-
пространение марксистско-ленинского учения в Соеди-
ненных Штатах как деятельность тайных пропагандист-
ских притонов. Они должны окутать школы коммуни-
стов покровом тайны и изобразить даже широкое и глас-
ное распространение марксистских идей во всем совре-
менном мире как некую мрачную тайну. Все это необхо-
димо для того, чтобы Макгохи мог обойти определение
Верховного суда.
Без каких-нибудь новых фокусов Макгохи не может
ничего доказать. Ведь Верховный суд постановил, что
нельзя налагать запрет на пропаганду того или другого
учения только потому, что оно вам не нравится, а вы
случайно стоите у власти. Но Макгохи заявил, что здесь
перед нами особый случай. Это, мол, вам не шутки. Речь
идет о деятельности широкой организации в обстановке
«холодной войны». И за отсутствием доказательств того,
что обвиняемые являются шпионами, советскими агента-
ми, предателями (как об этом кричат заголовки газет),
за отсутствием хотя бы сколько-нибудь достоверных
свидетельств о том, что коммунистическая партия наме-
рена с помощью Советской Армии свергнуть американ-
142

ское правительство, он ссылается на секретность, на
тайные заговоры, на черные замыслы. Макгохи как бы
говорит этим: то, чего мы не знаем, мы не можем дока-
зать только потому, что эти люди весьма опасные заго-
ворщики и что работа их засекречена. А ждать доказа-
тельств — значило бы терять время.
И опять нам хочется обратиться к «Алисе в стране
чудес». Если вы помните, суд над Червонным Валетом
уже близился к концу, когда Белый Заяц вдруг обнару-
жил клочок бумаги, на котором кто-то нацарапал
стишки.
«— А вы уверены, что это рука обвиняемого? — спро-
сил один из присяжных.
— В том-то и дело, что нет, — отвечал Белый Заяц.—
Это-то и удивительно.
— Он, наверно, подделал чей-то почерк, — заметил
король.
— Нет, ваше величество, — сказал Валет. — Это не я
писал. И потом, как это доказать? Там нет никакой
подписи.
— Как, вы еще и не подписались! — воскликнул ко-
роль. — Что ж, тем хуже для вас. Уж, верно, вы что-то
замышляли, раз не подписались, как сделал бы всякий
порядочный человек».
«Тайная деятельность» коммунистов была установ-
лена по такому же принципу. Отсутствие доказательств
стало главной уликой — Макгохи уже в предваритель-
ных прениях сторон наметил такой подход к делу. Он
намерен доказать, объявил Макгохи, что все деяния ком-
мунистов заключали в себе скрытую цель. Ни коммуни-
стические клубы, ни партийные организации, начиная
с первой мировой войны и по 1948 г., никогда не были
политическими клубами или просветительными общества-
ми, а были «курсами», где членов этой партии обучали
теории и практике марксизма-ленинизма для сверже-
ния правительства Соединенных Штатов». Прямое
осуждение такого понимания марксизма, постоянно
встречающееся в коммунистической литературе, Макго-
хи, разумеется, считает маневром для отвода глаз, «пу-
стыми разговорами», «красивыми словами». Следова-
тельно, самое существование у коммунистов школ и изда-
тельств доказывает, что они втайне проповедуют наси-
143

лие. А чему они учат в своих школах — это не суть
важно?
Свидетель Гарфилд Хэррон показал, что он учился в
«тайной» школе для руководящих работников в Чикаго.
Но, когда защита на перекрестном допросе пыталась
установить, что в «тайной» школе преподаватели гово-
рили в точности все то, что можно найти в опубликован-
ных материалах, уже предъявленных суду, Медина отвел
эти вопросы. «Нет, нет, — сказал он, — эдак у нас опять
пойдут разговоры о войне в Испании и о дискриминации
негров, и о том, как относиться к тред-юнионизму, — хва-
лить его или ругать, — а еще, мол, как там насчет повы-
шения заработной платы и почему негров на Юге так
обижают — хотя все это не имеет никакого отношения к
процессу».
Кто говорит о тайнах и секретности? Самое циничное
в этом процессе то, что обвинение и ФБР, желая дока-
зать секретный, конспиративный характер деятельности
коммунистов, обратились к свидетельству шпиков. Ибо
откуда берутся доносчики? Известно ли вам что-либо о
системе доносов, на которой держится полиция в своей
повседневной практике и которая порождает и проф-
союзных шпиков и политических доносчиков? Вам, ко-
нечно, мало что о ней известно: ведь наши органы «за-
кона и порядка» об этом не шумели. А между тем это
гнусная и позорная система, и пока вы с ней не позна-
комитесь, вам не понять всего ужаса этого гнусного про-
цесса.

Часть IV
СИЛА И НАСИЛИЕ
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ПРОСТИТУТКИ И ДОНОСЧИКИ
Разрешите представить вам Чиле Акюна. Многие по-
рядочные люди знакомились с ним, а потом ни за что ни
про что попадали в тюрьму. Чиле Акюна был, по его
собственному выражению, «приводчиком» на службе у
нью-йоркской полиции нравов. Насколько мне известно,
звезда его закатилась, когда ему пришлось рассказать о
своих грязных делах комиссии Сибэри. На его счету
числилось сто пятьдесят возбужденных им судебных дел
по обвинению в проституции, из которых сорок, по его
собственному признанию, были «липой».
Акюна подробно объяснил комиссии, как он, вылав-
ливая проституток, оговаривал честных женщин. Поли-
цейские, с которыми он работал, дожидались у дверей
квартиры, куда Акюна входил, и минут через пятнадцать
врывались в квартиру. Затем Акюна, как он сам выра-
жается, «разыгрывал комедию», всегда одну и ту же,
чтобы скрыть свои связи с полицией. Его уводили в со-
седнюю комнату, откуда вскоре доносились его клятвен-
ные уверения, что он ничего плохого не делал, но вскоре
«под побоями» он сознавался во всем (полицейские изо
всех сил колотили по стене, а он стонал и вопил) и валил
все на женщину. После этого ему оставалось только
уйти — в полицейском протоколе это называлось «сбе-
жать», — между тем как его жертву тащили в тюрьму.
Если Акюна промышлял один, он тут же возвращался в
участок дожидаться своих партнеров-полицейских, а за-
145

одно и причитающихся ему пяти или десяти долларов с
головы (иногда аресты носили массовый характер), что
давало ему в неделю до 150 долларов.
Акюна работал за определенную плату. Однако,
когда на процессе коммунистов защитник Джордж
Крокетт спросил Уильяма Каммингса, сколько ему посу-
лили в ФБР за такую же работу, Медина обратил это
в шутку. Он спросил свидетеля: «Когда с вами там раз-
говаривали, никто ведь не сказал вам: «Эй вы, лягавый,
вы будете получать за свои услуги столько-то?» Но не-
сколько ниже вы обнаружите, что Акюна без колебаний
называл себя «лягавым». Шпики не так чувствительны,
как, очевидно, полагает судья Медина.
«А если мы работали вдвоем с другим лягавым, —
объяснял Акюна комиссии технику своего побега, — он,
бывало, тут же побежит к телефону и вызовет адвоката
или поручителя — у него уже были свои, любимые, —
так что, когда полицейские приходили с арестованными
в участок, поручитель уж тут — дожидается»
И вот бедные жертвы — какая-нибудь ни в чем непо-
винная учительница танцев, массажистка или медицин-
ская сестра — сразу же попадают под благосклонную
опеку какого-нибудь крючкотвора или профессиональ-
ного «поручителя». Здесь выработалась целая система,
характеристике которой Эрнест Джером Гопкинс посвя-
щает весьма выразительную страницу своей книги
«Наши блюстители беззакония».
«Представьте себе, как может относиться к закону
человек, который прошел через все эти мытарства: был
арестован по ложному доносу, подвергался избиениям во
время ареста и после ареста, взят в оборот каким-нибудь
сгряпчим-аферистом, которого вызвал в участок услуж-
ливый полисмен или надзиратель тюрьмы. Поддавшись
на уговоры этого жулика, что надо «сунуть» судье и по-
лицейскому, он кое-как ухитрился раздобыть эти деньги
и, наконец, вырвался из полицейского застенка, запятнав
свое имя судимостью или приводом. Даже справедли-
вое прекращение дела при таких обстоятельствах пред-
ставляется жертве результатом жульнических махи-
наций».
Вот как выглядит система доносов, включающая не
только самого доносчика и его ремесло, но и всю
146

деятельность полиции. Эта деятельность, точно так же как
и роль самого доносчика, зиждется на коррупции,
разрастающейся там, где существует организованный
порок.
Комиссия Уикершема пришла в свое время к выводу,
что в США система доносов превосходит по своей гнус-
ности все, что можно наблюдать аналогичного в других
странах, и что она основана на эксплоатации полицией
организованного порока. Этому способствуют наши зако-
ны, преследующие проституцию, азартные игры, тор-
говлю наркотиками и прочее,— так называемые «законы
против роскоши». Бывает, что доносчик подвизается и в
более «квалифицированных» кругах преступного мира,
но в борьбе с проституцией он полиции необходим. Гоп-
кинс говорит по этому поводу:
«Для борьбы с нарушителями законов о роскоши до-
носчик, провокатор, повидимому, действительно необхо-
дим... Доносчик — это преступник или сообщник преступ-
ника, выдающий полиции своих сообщников... Чрезвы-
чайная многочисленность в Америке этой категории
шпиков, вербуемых из уголовного мира, объясняется
особым характером наших законов о роскоши. Вылавли-
вая правонарушителей, полиция обычно прибегает к по-
средникам, якобы покупающим запрещенный товар.
Доносчик обычно и сам наркоман или укрыватель
краденого, или еще какой-нибудь полууголовный
субъект».
Но позорная система доносов способствует созданию
всяких судебных инсценировок не в меньшей степени,
чем борьбе за соблюдение законов. Доносчику безразлич-
но, где правда, где ложь, кто прав, кто виноват. Не-
сколько лет назад разоблачения скандальной деятель-
ности нью-йоркской полиции нравов и ее доносчиков
обошли все наши газеты, и только судья Медина ухит-
рился этого не заметить. Однако факт остается фактом.
Вот что пишет по этому поводу Гопкинс:
«Едва только «покупка» состоялась, сыщики аресто-
вывают виновного. Доносчик обычно «скрывается». Ве-
щественным доказательством служат меченые деньги, ко-
торые всучил своей жертве провокатор. Соблазн спро-
воцировать невиновного человека — благо на то имеются
все возможности — очень велик».
147

Это сказано слишком мягко. Провокация вовсе не
является лишь плодом соблазна и благоприятных воз-
можностей — ей способствует вся система доносов. До-
носчик — это провокатор; он толкает свою жертву на
преступление — на проституцию, на торговлю наркоти-
ками, — чтобы отдать ее в руки полиции. Но и сам до-
носчик стал полицейским агентом, когда попал в ловуш-
ку. В книге капитана Майкла Фиаскетти «Нечего
церемониться» есть целая глава «Как мы фаб-
рикуем доносчиков». Автор хвалится» что у него
была своя частная сеть доносчиков, «одна из самых
мощных организаций, известных в мировой исто-
рии». Это не мешало ему неустанно работать над ее
расширением.
«Особенно хотелось мне заполучить Уайти Эндерсона.
Надо было поставить его перед выбором: либо самого
тебя засадят, либо выдай кого-нибудь из коноводов сво-
ей шайки. Я зацапал Уайти и посадил его в городскую
тюрьму».
Выдумав дело о нападении с целью грабежа, Фиа-
скетти выстроил всех «подозреваемых» якобы для опо-
знания, вызвал одного своего приятеля и проинструкти-
ровал его: «Подойди прямо к маленькому толстяку в ко-
ричневом костюме и в гетрах». Стоило посмотреть,
рассказывает Фиаскетти, как Уайти изменился в лице,
когда мнимо ограбленный, подойдя к нему, тронул его
за плечо и заявил: «Вот кто меня ограбил». Испугав-
шись ложного обвинения, Уайти сдался и стал донос-
чиком.
Но система заманивания людей в ловушку с целью
превратить их в провокаторов применяется не только в
мире порока и преступления. Об этом красноречиво сви-
детельствует терминология, применяемая в области
шпионажа в профсоюзах. Вербовщики профсоюзных
шпиков именуются «хукерами», то есть крючками. Клинч
Калкинс в своей книге «Шпик у тебя за спиной» объяс-
няет, для чего нужны «хукеры». Компаниям, которые
держат у себя шпиков, и детективным конторам, их по-
ставляющим, необходимы люди, которые были бы «на-
стоящими рабочими». Даже морально опустившиеся
люди, которых легко купить за деньги, могут и не пойти
на все те требования, которые предъявляются к Иуде.
148

«Поэтому будущего предателя втягивают в это занятие
постепенно. Пусть он сначала и не понимает, что делает,
пока не запутается безвозвратно».
Это тоже одна из тех тайных болезней Соединенных
Штатов, о которых необходимо знать, чтобы лучше пони-
мать то, что происходило на процессе. «Хукер», на кото-
рого возложена «деликатная миссия завербовать рабо-
чего», умело обрабатывает его, пока из него не выйдет
вполне оперившийся профессиональный шпик. Если ра-
бочие разоблачают шпика, то его потихоньку сплавляют
на другой завод или поручают ему обязанности «хукера».
Всякий, кто интересуется подробным и достоверным
описанием этих грязных махинаций, может обратиться к
показаниям Реда Кула, напечатанным в протоколах
комиссии Лафолетта (созданной сенатом США), работав-
шей в 1936—1937 гг. Кул и сам был «хукером» с двадца-
тилетним стажем, пока не возненавидел свое ремесло и
не перешел на сторону рабочих. Он добровольно оказы-
вал услуги профсоюзам, разоблачая шпиков и помогая
исправлять причиненный ими вред.
Однако Кул, у которого внезапно пробудилась со-
весть, — явление исключительное. Как правило, система
доносов уничтожает у людей все человеческое — и у до-
носчика и у его хозяина. Фиаскетти без тени смущения
рассказывает, как однажды ему удался такой трюк: он
хотел добиться от девушки по имени Марджори, чтобы
она выдала полиции своего любовника Билла. Чтобы
толкнуть ее на это, он решил свести Билла с какой-
нибудь красоткой и доставить Марджори удовольствие
застать их вдвоем. Женщина, которая должна была
сыграть роль приманки, не соглашалась на это, но у
полицейского нашлось средство ее приструнить. «У нее
были основания бояться мужа, грубого и раздражитель-
ного субъекта,— она оставила его и завела себе другого.
Ну, а уж раз у женщины такие дела, да я еще намекнул
ей, как бы ее старику кто-нибудь не проговорился, при-
шлось ей согласиться». По словам Фиаскетти, Билл «мо-
лился» на свою Марджори, однако «сердце не камень»,
и все вышло как по-писаному. Марджори, как и следо-
вало ожидать, донесла на него и потом, окончательно по-
пав в лапы к полицейскому, уже не могла отказываться
ни от каких грязных поручений.
149

Но и это еще далеко не самое худшее. Вся эта грязь
поднимается на поверхность из глубин уголовного мира,
чего не отрицает даже ФБР, но гораздо важнее, что эти
подонки общества пользуются защитой и покровитель-
ством полиции. Полиция утверждает во всеуслышание,
что закрытие тайных кабачков, публичных домов и вся-
ких других уголовных притонов сразу парализовало бы
все ее усилия в борьбе с преступностью. Фиаскетти го-
ворил об этом с присущим ему цинизмом.
«Во всяком большом городе вы найдете уйму людей,
промышляющих всякими незаконными делами,— шан-
тажистов, торговцев спиртными напитками, содержателей
притонов, игорных домов, тайных кабачков, где соби-
рается хулиганье, и т. п. Я знал сотни таких людей. Но
не мое дело вылавливать и выдавать мелкую сошку. Тем
не менее я мог при желании подвести любого из этих
субъектов под обыск, под закрытие предприятия, под
тюремное заключение. Вместо этого, зная за ними всякие
темные делишки, я заставлял их давать мне нужные све-
дения».
Фиаскетти — незаменимый свидетель именно потому,
что он не морализирует, когда делает вывод: «Вот на
чем держится система доносов. Огромное множество лю-
дишек, копошащихся на окраинах преступного мира и
промышляющих более или менее противозаконными де-
лами, живет в постоянном страхе перед полицией, и по-
лицейским сыщикам часто удается использовать их в ка-
честве профессиональных доносчиков. Пусть спокойно
наживаются, но в благодарность за это они должны
снабжать нас информацией».
Это признание показывает, что мы подняли лишь уго-
лок завесы, скрывающей сложную систему беззакония,
которая носит у нас название закона и порядка,— систе-
му, в которой провокатор является только одним из
звеньев. Не Фиаскетти решил амнистировать весь этот
уголовный сброд в награду за оказываемые им услуги;
это было решено еще до его рождения. Наша политиче-
ская система — в масштабе города, штата и всего госу-
дарства — защищает и покрывает организованное пре-
ступление и порок: она связана с уголовным миром не-
расторжимыми узами. И система коррупции в политиче-
ских партиях и кликах поощряется и признается необхо-
150

димой, ибо в ней нуждаются еще более могущественные
силы. Точно так же как наши политиканы и полиция
оказывают покровительство мелкой уголовной сошке, так
и горстка людей, представляющая финансово-промыш-
ленные интересы и управляющая всей страной, защи-
щает и поощряет бесчестные проделки политических пар-
тий и полицейских органов. Такова классовая подоплека
поучительного процесса на Фоли-сквер.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
«ЗАКОН И ПОРЯДОК»
«Но кто же будет решать, хочет или не хочет боль-
шинство свергнуть правительство?» — неоднократно,
варьируя этот вопрос на тысячу ладов, допытывался
судья Медина, обращаясь к защите. Судья, прокурор и
газеты утверждали, что защита так и не ответила на этот
вопрос. Присяжным и публике предлагалось сделать
отсюда соответствующие выводы. Комментируя заявление
свидетеля защиты Антона Кречмарека из Кливленда,
сделанное им в опровержение показаний шпика Уильяма
Каммингса, Рассел Портер писал в «Нью-Йорк таймс»
27 июля:
«По словам свидетеля, Джордж Зискинд... говорил,
что социализм утвердится в Соединенных Штатах тогда,
когда этого захочет большинство... Г-н Зискинд говорил
также, что привилегированная кучка, ныне контролирую-
щая все богатства Америки, неизбежно будет противить-
ся этой перемене,— продолжал свидетель.— Но если так,
то настанет момент, когда необходимо будет осуществить
волю большинства, и это будет диктатурой пролетариата.
Он говорил, что впервые в американской истории боль-
шинство осуществит свое право и будет управлять стра-
ной в интересах всего народа, а не в интересах мень-
шинства».
Но Портер обнаружил в этих показаниях пробел:
«Свидетель умолчал о том, кто же, по словам г-на Зис-
кинда, будет решать, в чем состоит «воля большинства».
Вполне понятно, что свидетель не мог процитировать
ничьих высказываний по этому поводу и что коммунисты
не располагают «ответом» на данный вопрос. Защита
неизменно отвечала судье в том смысле, что этот вопрос
решит история. Однако обвинение, играя на невежестве
обывателя, весьма поверхностно знакомого с историей,
152

обвинило защиту в попытке увильнуть от ответа, изобра-
зило это как новый пример «секретности и конспирации».
В том же обзоре Портер, ссылаясь на доказательства,
«представленные обвинением», утверждает, что «профес-
сиональные революционеры» из среды коммунистов по-
лучили разъяснение в том смысле, что решать будет
возглавляющий коммунистическую партию национальный
комитет. «Когда комитет найдет, что настало время для
насилия, тогда он издаст «постановление», определяю-
щее, чего хочет большинство американского народа...»
Это утверждение было поднято свидетелями защиты
насмех. Коммунисты, заявили они, никогда не пытались
предвидеть то, что не поддается предвидению. Они про-
поведовали лишь общие революционные принципы. Исто-
рия учит, что правящие классы еще никогда не склоня-
лись перед волей большинства, не сделав предварительно
попытки сломить эту волю. Если народ скажет: «Уйдите,
нам надоела ваша власть. Мы хотим покончить с суще-
ствующим режимом и установить новый», — было бы
глупо ожидать, что старые правители тут же уйдут. Ком-
мунисты проповедуют, что меньшинство будет силой про-
тивиться всяким переменам и что большинство должно
быть готово ответить на насилие насилием.
За обращенным к защите вопросом о том, «кто будет
решать», скрывается желание суда «установить», что ком-
мунисты готовятся, когда наступит время для революции,
принять антидемократическое решение. Но что такое
«демократическое» решение? И кто определил волю
большинства населения тринадцати американских коло-
ний в тот день, когда наши предки подписали Декларацию
независимости? Никакого референдума они, разумеется,
не проводили, и в стране, безусловно, существовала чрез-
вычайно деятельная оппозиция, отнюдь не желавшая
разрыва с Англией и не останавливавшаяся перед при-
менением силы. В стране было больше противников раз-
рыва, чем пишется в учебниках, а насилие, которому они
подверглись со стороны революционеров, лишний раз
подтверждает правильность пословицы, что, не разбив
яйца, яичницы не сделаешь.
«Демократически» или «антидемократически» посту-
пили наши предки, когда они «издали постановление» о
том, что большинство американцев требует независимо-
153

сти и нового правительства? Даже сегодня мы можем
ответить на этот вопрос, лишь исходя их тех событий,
которые происходили после опубликования Декларации
независимости. И в свете этих событий мы можем ска-
зать, что наши предки правильно истолковали то, что
всего труднее поддается определению, а именно — волю
большинства.
Простила ли бы им история, если бы они при-
держали свою Декларацию независимости до тех пор,
пока ее не одобрит всенародный референдум, и этим дали
бы возможность английским властям подавить револю-
цию и перевешать всех ее вождей? Чтобы судить о пу-
динге, надо его отведать, так и о воле большинства нуж-
но судить по тому, с каким упорством народ ведет самую
ожесточенную из войн — войну революционную.
До сих пор мы говорили о насилии в революционные
эпохи, о насилии, осуществляемом большинством и мень-
шинством. Но для того чтобы вскрыть подлинную подоп-
леку процесса коммунистов, необходимо обратиться к
вопросу о повседневном насилии, с которым мы сталки-
ваемся в обычной жизни. Тот случай насилия, который я
наблюдал на Скид-роу, отнюдь не является исключением.
Наоборот, такие вещи встречаешь на каждом шагу: систе-
матическое применение мер насилия против законопо-
слушных граждан стало укоренившимся и вполне узако-
ненным методом действия наших блюстителей закона.
Я утверждаю это на основании богатейшего материала,
собранного авторитетной комиссией Уикершема, на заклю-
чение которой мне уже приходилось ссылаться выше.
На этой же самой Скид-роу, как было удостоверено ко-
миссией, полиция Сан-Франциско установила дежурство
двух сыщиков — бывших профессиональных боксеров.
Они стояли здесь для того, чтобы избивать «бродяг», то
есть рабочих, кочующих с места на место в поисках
работы.
Однако бесчеловечные избиения отнюдь не являются
исключительной особенностью полиции Сан-Франциско.
По заключению комиссии Уикершема, это практикуется
полицией по всей Америке. И всякий принимает такую
практику как должное. В своей последней книге — «Под
знаком насилия» — известный психиатр д-р Фредерик
Вертэм рассказывает, как однажды ночью высокое поли-
154

цейское начальство вызвало его в нью-йоркское управ-
ление полиции побеседовать с его бывшим пациентом
Робертом Ирвином, которого подозревали в убийстве.
Ирвин сказал Вертэму, что полицейские обращались с
ним исключительно хорошо.
«Они даже не били меня»,— удивлялся он.
«Высокое начальство никогда никого не бьет,— объ-
яснил ему Вертэм. — Для этого у него имеются рядовые
полисмены».
Да, для этого у них имеются рядовые полисмены, и в
этом, пожалуй, их главное назначение. Комиссия Уикер-
шема установила, что у нас укоренилось беззаконие и
нарушение всяких правовых норм нашей полицией, для
которой законом и нормой повседневного поведения ста-
ли жестокие избиения, лишение свободы людей, которым
нельзя предъявить никакого обвинения, то есть, попросту
говоря, похищение людей средь бела дня, за которым
следует заключение в тюрьму «по подозрению», вымога-
ние ложных показаний и даже убийства. И это в
обстановке полного бесправия негров, лиц иностранного
происхождения, бедняков, рабочих, радикалов или лю-
дей, заподозренных в радикализме. Отсюда садизм,
моральное одичание, средневековые пытки и целая
система коррупции.
«Беззаконие в борьбе за соблюдение законов,— фор-
мулирует свои наблюдения Гопкинс,— такое устойчивое
явление в Америке, что его смело можно назвать амери-
канским установлением». Оно настолько свойственно
США, что большинство американцев «ушам своим не
верит, когда им говорят, что полицейские вовсе не долж-
ны быть разбойниками и что в других странах это срав-
нительно мирная профессия» Полицейского разбоя нет
ни в Англии, ни во Франции, ни в Италии1. Печально, но
факт: вопли о полицейском государстве больше всего
приложимы к самой Америке. Послушаем, что говорит
на этот счет Гопкинс:
«Факты, в общем и целом, свидетельствуют о следую-
щем: нам только кажется, будто мы живем в рамках не-
1 Это утверждение автора неверно. На самом деле полицейский
разбой царит и в Англии, и во Франции, и в Италии, и во всех дру-
гих капиталистических странах. (Прим. ред.)
155

коей правовой системы, о которой нам твердили в школе
и основы которой записаны в конституции, — это пустая
иллюзия... Людей, которых конституция ограждает от на-
силия, полицейские бьют кулаками, дубинками, топчут
ногами и даже убивают —либо при аресте, либо даже
без этого предлога. Люди, которые являются преступни-
ками лишь по произвольному суждению полицейских,
подвергаются столь же произвольным карам, зачастую
таким жестоким и изощренным, какие закон запрещает.
Люди, на чью свободу никто не имеет права посягать,
сплошь и рядом лишаются свободы на ложном основа-
нии или без всяких оснований. Арестованных незаконно
держат в строгой изоляции — либо в виде наказания за
их предполагаемую вину, либо для расследования пре-
ступления, которое они, возможно, совершили. Часто вы-
ясняется, что никакого преступления они не совершали,
и это видно уже из того, что огромный процент таких
заключенных освобождают из тюрьмы без предъявления
обвинения. Допросы производятся «с пристрастием»,
чтобы — вопреки закону — заставить арестованного
возвести на себя поклеп. Нередко такие допросы при-
нимают характер форменных пыток. Наконец, чтобы
скрыть следы своих беззаконных действий и оказать
давление на суд, полицейские прибегают к лжесвиде-
тельству».
Гопкинс пишет это о Соединенных Штатах XX века!
Он пишет о том, что в эту самую минуту совершается в
любом американском городе! Давайте же рассмотрим это
обвинение пункт за пунктом, начиная с побоев. Посмот-
рите, как американские дети играют в полицейских, и вы
убедитесь, что в их представлении полисмен — это чело-
век, который избивает других. Каждый полицейский с
этим согласится или, по меньшей мере, спросит, зачем
ему дали дубинку и револьвер, если не затем, чтобы
пускать их в ход. И он пускает их в ход.
Среди многочисленных фактов, собранных комиссией
Уикершема, многие касаются пыток при допросе. Гопкинс
резюмирует следующим образом эту страшную повесть
нечеловеческих страданий: «На основе многочисленных
случаев, имевших место между 1920 и 1930 гг., комиссия
Уикершема установила, что людей, заподозренных в ка-
ком-нибудь преступлении, морили голодом, содержали в
156

темных, вонючих камерах, не давали им спать по много
дней и ночей подряд. Их избивали — кулаками, дубинка-
ми, кастетами, резиновыми шлангами, ремнями, плетьми;
их хлестали по ногам, по коленным чашечкам, по живо-
ту, по шее, по лицу, по голове, по плечам, по мягким
частям, у них отбивали почки; их били сапогами в грудь,
в живот, в пах; им вывертывали руки, сдавливали и вы-
вертывали половые органы; травили слезоточивыми газа-
ми, впрыскивали скополамин и хлороформ; заставляли
трогать трупы, сидеть в морге, держа мертвеца за руку.
Женщин поднимали за волосы; был случай, когда муж-
чину заставили лечь на пол и несколько раз поднимали
его в воздух за половые органы. И это делалось в совре-
менной Америке, в двадцатых-тридцатых годах, спустя
150 лет после провозглашения конституции, для того
чтобы побудить людей «добровольно» признать свою
вину».
Но дело не исчерпывается избиениями. Необоснован-
ное лишение свободы, похищение людей полицией — та-
кое же частое явление. Это настолько принимается как
должное, что никто еще не удосужился заняться соответ-
ствующей статистикой. Гопкинс собрал данные по городу
Даллас в штате Техас за первые три месяца 1930 г. Он
насчитал 1823 случая ареста «по подозрению», что являет-
ся грубым нарушением закона. Шестнадцать арестован-
ных просидели под замком свыше двух, а четверо — свы-
ше пяти суток. В среднем на каждого из 1823 арестован-
ных пришлось по двадцать два часа лишения свободы —
всего 40 106 часов; иначе говоря, далласские бандиты
украли у своих жертв почти пять лет жизни. Но самое
поразительное то, что более чем 95 процентам арестован-
ных не было предъявлено никаких обвинений.
В 1949 г. другая, хотя и не столь «респектабельная»,
организация занялась подобными же вычислениями в
Детройте — и пришла к аналогичным результатам. По
данным, опубликованным в еженедельнике «Мичиган
уоркер», детройтская полиция произвела за 1948 г. 20 169
незаконных арестов «в целях расследования». То же са-
мое происходит и в этом году — в Сан-Франциско и
Далласе, в Детройте и Нью-Йорке.
Если устои закона подгнили, то какого уж тут ждать
правосудия! Преступные действия полиции, сопрово-
157

ждающие жертву до порога суда, не прекращаются и за
этим порогом. И тут мы переходим к «последнему прояв-
лению беззакония полиции — лжесвидетельству, которым
занимаются сами полицейские или — под их давлени-
ем — другие свидетели». Не говоря уже о прямых судеб-
ных инсценировках, «у нас чуть ли не в систему вошло,
что блюстители закона и порядка готовы доставить судье
все, что ему требуется. Полицейский считает, что подсу-
димый виновен, а судья доверяет показаниям полицей-
ского и выносит приговор». Но что представляют собой
эти «показания»? «Обычное» лжесвидетельство, извра-
щение, искажение одних фактов, сокрытие других, до-
садная потеря памяти во время перекрестного до-
проса. Это такой обычный прием, что, как говорит
Гопкинс, «свидетельские показания полицейского, если
он уже занимался данным делом, можно было бы с
таким же успехом заменить показаниями самого про-
курора».
Однако такие показания принимаются ежедневно во
всех наших судах как достоверные под тем предлогом,
что полицейский — лицо якобы нейтральное. А между
тем всякий сколько-нибудь искушенный человек знает,
что полицейскому нельзя верить, хотя бы он присягал на
целой сотне библий. В 1931 г. официальным обследова-
нием деятельности нью-йоркских судей было установле-
но, что пятеро судей за последние десять лет выносили
в среднем обвинительный приговор в одном случае из
четырех. При этом на долю четырех из этих судей явно
приходился небольшой процент осуждений, львиная же
доля их падает на г-жу Норрис, которая чуть ли не в де-
вяти случаях из десяти выносила вердикт: «Виновен»! На
вопрос, почему у нее процент осуждений составлял 86,
г-жа Норрис ответила, что она всегда верит показаниям
полицейских. Ведь они же обязаны присягой блюсти за-
кон, объяснила она. Однако общественное мнение отно-
сится к полиции так, что журналы и газеты не замедлили
поднять г-жу Норрис насмех. Никто и не заступился за
нее. И уж, конечно, данные под присягой показания про-
фессиональных блюстителей закона не пользовались до-
верием у четверых ее коллег.
Прокурор и полицейский, которые сами лгут под при-
сягой, разумеется, охотно прибегают и к лжесвидетель-
/55

ству других лиц, то есть, как говорит закон, «при испол-
нении своих обычных обязанностей склоняют этих лиц к
лжесвидетельству». По словам Гопкинса, показания сви-
детеля составляются так, чтобы удовлетворить требова-
ниям обвинения, и репетируются заранее, причем эти ре-
петиции часто сопровождаются весьма крутыми мерами
воздействия. Сыщики и прокурор принимают участие в
этой «обработке» свидетеля, которая фактически пред-
ставляет собой «допрос с пристрастием». Но стоит сви-
детелю хоть раз уступить насилию и дать угодное поли-
ции или прокурору показание, как он уже у них в лапах,
поскольку у них есть возможность «притянуть свою жерт-
ву к ответу за лжесвидетельство».
Все, решительно все показания свидетелей обвинения
на процессе коммунистов носят именно такой характер:
они были разучены предварительно, и даже кое-какие
неоспоримые факты в этих показаниях опутаны ложью
до неузнаваемости. На полицейского, творящего безза-
кония, почти невозможно найти управу. И даже в тех
случаях, когда дело кончается громким скандалом и на-
чальство вынуждено принять кое-какие меры, проштра-
фившийся полицейский обычно отделывается ничтожным
взысканием. Ведь иначе полицейские, пожалуй, переста-
нут применять силу, а это было бы совсем нежелатель-
но для их начальства.
Заступники за полицию обычно оправдывают поли-
цейский террор тем, что полиция «воюет» с преступно-
стью. Преступники, мол, опасный враг, и полиция всегда
пребывает в состоянии войны с ними. А война не распо-
лагает к учтивости и благородной сдержанности. Но тео-
рия «войны с преступностью» никак не увязывается с
полицейской практикой, ибо в системе полицейского тер-
рора нас поражает прежде всего то, что он вовсе не
направлен против всяческих легс даймондсов и аль ка-
поне 1. С ними-то полиция обращается очень нежно. На-
против, «жертвами полицейского террора в подавляю-
щем большинстве случаев являются нищие, слабоумные,
бродяги, безработные, кочующие рабочие, наркоманы,
иммигранты, всякий темный и безграмотный люд, кото-
рого в Соединенных Штатах поразительно много, —
Известные американские гангстеры. (Прим. ред.)
159

иными словами, такой человеческий материал, которым
следовало бы заняться нашим органам призрения, боль-
ницам, а также просветительным учреждениям и агент-
ствам по приисканию работы; но повсюду в США поли-
ция рассматривает этих людей как свою законную до-
бычу».
Читателя может смутить то, что Гопкинс здесь ва-
лит всех в одну кучу, не делая никакой разницы между
честными рабочими и безработными, с одной стороны, и
мелкими правонарушителями — с другой. Последние
действительно часто выходят из тех общественных слоев,
которые наши благотворительные учреждения именуют
«непривилегированными» классами, но отнюдь нельзя
ставить знак равенства между ними и этими классами.
Полиция преследует негров, безработных, иммигрантов
и вообще рабочих отнюдь не за то, что они правонару-
шители. Нет, она их преследует за то, что они негры,
безработные, иммигранты и рабочие.
Такой характер полицейского террора не случаен, и
налет, свидетелем которого я был на Скид-роу, — самое
типичное его проявление. Ничто так не раздражает на-
ших власть имущих нарушителей конституции, как вид
рабочих, собравшихся для мирного обсуждения своих
проблем. В обстановке треволнений «холодной войны»
нельзя терпеть, чтобы «низшие» слои общества занима-
лись политикой. Полиции это крепко внушили, и она дей-
ствует кулаком и дубинкой. При этом от нее достается
не только коммунистам, не только лицам и партиям,
враждебным капитализму, но и всем инакомыслящим,
несогласным с нынешней двупартийной внешней полити-
кой Трумэна.
Конечно, ни один полицейский не додумывает всего
этого до конца. Он и не знает, что люди, которых он из-
бивает на Скид-роу, — вольнодумцы. Да он и вовсе не
думает — он действует. Действует же он против тех, на
кого его всегда натравливали и над кем можно изде-
ваться безнаказанно; это — бедняки, простые рабочие,
негры, лица демократических убеждений. Он знает по
опыту, что их можно избивать, похищать (то есть аресто-
вывать без ордера и держать под замком, сколько взду-
мается, не предъявляя никаких обвинений) и даже уби-
вать, и все это сойдет с рук.
160

Комиссия Уикершема установила, что существует еще
одна форма полицейской расправы — Гопкинс называет
ее «массовым избиением прохожих в порядке «пре-
дупреждения преступлений»; мера эта применяется пpo-
тив бедняков (то есть против большинства американ-
цев).
Полиция производит набеги на определенные районы
(обычно это делается во время кампаний по борьбе с
преступностью) и при помощи кулаков и дубинок ста-
рается нагнать страх на все население. Конечно, она
проделывает это не на Парк-авеню, а в Гарлеме, не в
фешенебельных кварталах, а в закоулках Ист-Сайда, из-
бирая в каждом городе те районы, где ютятся рабочие,
негры, порториканцы, словом, бедный и беззащитный
люд.
Убийство негра полицейским в Гарлеме стало таким
обычным делом, что ни у кого не вызывает интереса.
Жители Гарлема — бесправны! В своих показаниях пе-
ред комиссией Сибэри Чиле Акюна разъяснил смысл
таких набегов на Гарлем. По его словам, полицейские
сыщики, с которыми он работал, были обязаны произ-
водить определенное количество арестов, в противном
случае их вновь ставили на уличный пост. Поэтому,
«когда им нехватало арестованных, они отправлялись в
Гарлем, заходили в любой дом или квартиру, где живут
негры, и арестовывали кого вздумается, считая, что с
негром иметь дело куда проще: у него мало шансов вы-
играть дело в суде».
Действительно, у негра мало шансов выиграть дело в
суде, вернее, никаких шансов. Да и белые жертвы «нерав-
ных возможностей» тоже не в лучшем положении. Уже
тот факт, что они являются жертвами социальной неспра-
ведливости, обращается против них же. Если ты безработ-
ный — значит «бродяга»; если ты беден и недоволен
этим — значит ты «преступный» или «подрывной эле-
мент». И чем очевиднее становится, что народы всего
мира возмущены этой чудовищной системой вечного на-
силия и угнетения, тем ожесточеннее, грубее и циничнее
становятся попытки правящего меньшинства сохранить
status quo. Полиция уже не справляется с этой зада-
чей — надо привести в движение целые орды насильни-
ков. Штурмовики Гитлера и американские фашиствую-
161

щие хулиганы, орудовавшие в Пикскилле1, — порожде-
ние одной и той же системы и используются для одних и
тех же целей. К этой же категории относится и юриди-
ческое насилие, которому подверглись коммунисты на
Фоли-сквер. Насилие! Чтобы понять, в чем тут суть,
нужно взглянуть в лицо фактам и признать наличие в
Соединенных Штатах деления общества на классы, при-
знать классовую основу того террора, под игом которого
мы живем.
1 Имеется в виду фашистская провокация в нью-йоркском при-
городе Пикскилле, имевшая место 4 сентября 1949 г. В тот день
вооруженные фашиствующие хулиганы напали на людей, которые
пришли послушать концерт известного негритянского певца и про-
грессивного общественного деятеля Поля Робсона. 150 присут-
ствующих были ранены. Гангстеры имели задание расправиться
с Полем Робсоном, но им это не удалось. Случай в Пикскилле
характерен для США, все более превращающихся в фашистское
государство. (Прим. ред.)

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
В ЧЕМ СЕКРЕТ СЕКРЕТНОСТИ
Насилие над большинством народа! Систематическое,
гнетущее, садистское насилие! Оно порождает и все иные
виды насилия. Даже убийства, совершаемые умалишен-
ными в приступе безумия, возможны только там, где на-
силие царит в общественных отношениях. Несомненно,
бывший участник войны Говард Уиру, убивший в Кэмде-
не в сентябре 1949 г. тринадцать человек—мужчин, жен-
щин и детей, — был душевнобольным, и в этом непо-
средственная причина его зверского преступления. Но
почему его душевный недуг проявился именно в такой
форме? В своей книге «Под знаком насилия» доктор
Вертэм приходит к выводу, что в нашем обществе убий-
ство, в конечном счете, порождается классовой системой,
в основе которой лежит презрение к человеческой жизни,
разумеется, к жизни бедных и обездоленных.
«Индивидуальный акт убийства, — пишет он, — про-
исходит в обществе, которое обрекает на гибель множе-
ство людей. Проблема человекоубийства — это только
часть общей проблемы гибели многих людей, которых
можно было бы спасти». Обращая внимание читателя на
одну брошюру страхового общества «Метрополитен», в
которой признается некая «весьма тонкая и сложная
связь» между «экономическими факторами» и человеко-
убийством, Вертэм цитирует из нее несколько «не слиш-
ком тонких» примеров. «Некая немецкая компания, изго-
товляющая химикалии для борьбы с насекомыми, полу-
чила монополию на выработку газа, одобренного для
применения в газовых камерах. Одного фунта этого
газа достаточно для того, чтобы убить 125 человек. Про-
изводство газа приносит 200 процентов чистой прибыли».
Газовая камера — это новшество, но по существу чем
она отличается от массового истребления людей голодом
163

в Индии? С 1770 по 1900 г. в этой многострадальной
стране умерло от голода 31 миллион 500 тысяч человек.
А на протяжении значительной части этого периода
«ровным счетом сорок человек держали в своих руках
все акции Ост-Индской компании, приносившие 22 про-
цента прибыли в год», — сухо отмечает Вертэм.
Что может дать, спрашивает он далее, самое тща-
тельное изучение всяких душевных вывертов у убийцы-
психопата в обществе, где вполне уравновешенные и
даже высокообразованные люди совершают или поощря-
ют классовые убийства, вроде убийства Сакко и
Ванцетти, и где во славу «свободы предпринимательства»
терпят и оправдывают такую систему производства,
какую можно терпеть и оправдывать, лишь будучи глу-
хи» и слепым к человеческому страданию? Поэт Томас
Гуд выразил это в словах: «О боже, почему так дорог
хлеб и так дешевы плоть и кровь!»
Нам незачем далеко ходить за примерами того, как
равнодушие приводит к массовой гибели людей. В Со-
единенных Штатах ежегодно умирает 325 тысяч человек
из-за отсутствия медицинской помощи. В одном только
1947 г. 17 тысяч американцев погибло от несчастных слу-
чаев на производстве. Один из таких случаев произошел
на рудниках «Централия», а между тем за пять лет до
этого один местный шахтер писал губернатору Ил-
линойса: «Спасите нам жизнь!» Но наши финансовые,
экономические и политические властители не склонны
тратить время и деньги на предотвращение несчаст-
ных случаев, от которых они не терпят никаких убытков,
а потому катастрофа на руднике стоила жизни 111 шах-
терам.
Насилие как результат равнодушия — это одна сто-
рона медали; умышленное насилие, применяемое поли-
цией в отношении большинства населения,— другая ее
сторона. Общество, отдающее большинство своих членов
во власть разнузданного насилия, неспособно уберечь
от его последствий и представителей правящего меньшин-
ства. Смерть Джеймса Форрестола должна была бы за-
ставить наше правящее меньшинство призадуматься.
Форрестол был одним из шестидесяти или, быть может,
шестисот человек, управляющих Соединенными Штатами.
Я имею в виду не столько высокий официальный пост
164

Форрестола, сколько его экономическое и социальное по-
ложение как частного лица. Глава банковской фирмы
«Диллон, Рид энд компани» Форрестол был одним из
влиятельнейших уолл-стритовских воротил, а затем занял
пост морского министра; впоследствии он получил и еще
более ответственный пост военного министра. Словом,
этот человек обладал огромным влиянием как в офици-
альном, так и в деловом мире. И это влияние было це-
ликом обращено на то, чтобы вызвать в стране военную
истерию, которая прямым путем привела бы страну к
третьей мировой войне. «Русские приближаются!» —
истошно вопили каждый день черные и красные заго-
ловки вдохновляемых им газет.
Рассудок Форрестола не выдержал им самим создан-
ной паники. И вот страшная сказка, которую он сам при-
думал, стала для него явью. Однажды ночью, в горячеч-
ном бреду, Форрестол соскочил с постели и, как был, в
пижаме, бросился на улицу с воплем: «Русские прибли-
жаются!»
Форрестола поместили в больницу, где ему были пре-
доставлены весь комфорт и покой, какие могут обеспе-
чить человеку высокий пост и большие деньги. Но и здесь
он не нашел избавления. Те фурии насилия и злобы,
которых он спустил с цепи против русских, против ком-
мунистов и простых людей во всем мире, обратились
против него же самого. Он сам наложил на себя руки,
выбросившись из окна, сам погиб в темной бездне, в ко-
торую толкал жертвы своей ярости!
Возможно ли, что рядовой американец не ведает о
насилии, дающем себя знать во всех уголках нашей стра-
ны, подобно вирусу, который распространяется в крови
больного? Неужели он не замечает ни насилия, порож-
денного равнодушием, ни насилия, порожденного поли-
цейским произволом? Нет, этого быть не может! Ведь
должен же он знать хотя бы о беззакониях, которые
повседневно творит полиция! Чего он, однако, не пости-
гает— это значения этих фактов. Зная о существовании
насилия, он все же продолжает думать, что конституция
с Биллем о правах есть подлинное отражение аме-
риканской действительности. Ему так же мало известно
о действиях полиции на Скид-роу, как было мне, прежде
чем я впервые очутился там. И такое неведение не слу-
165

чайно. Все усилия наших властей предержащих направ-
лены на то, чтобы скрыть от рядового американца правду
и преподать ему ложь, используя для этого школы, газе-
ты, церковь, «Американский легион», Торговую палату
и — как это ни грустно — нередко и наши профсоюзы.
Вот он, подлинный заговор, заговор кругового обма-
на! Заговорщики уже не могут отрицать, что мы живем
под знаком насилия и страданий, но они могут спрятать-
ся и систематически прячутся за лживые объяснения.
И — как это ни странно — настойчивое повторение все
тех же измышлений способно сбить с толку даже людей,
располагающих фактическими данными, из которых они
могли бы узнать правду. Это прекрасно видно на приме-
ре комиссии Уикершема и комментатора собранных ею
материалов Гопкинса. И он, и члены комиссии ясно видят
не только тот факт, что мы живем под знаком насилия,
но и что действительность на каждом шагу опровергает
все то, что нам твердят об «американском образе
жизни».
«Беззакония, совершаемые нашими блюстителями за-
кона, приводят к таким последствиям, что их можно по
справедливости квалифицировать как самые пагубные
формы нарушения законности»,— пишет Гопкинс. Они
подрывают «самую основу государства» — уважение к
закону — и выставляют на посмешище наши традицион-
ные принципы «американизма» и «справедливости». «Два
слова об этих принципах: каждый школьник, каждый
иммигрант, желающий принять американское подданство,
заучивает их по конституции, гордясь тем, что именно
в Америке эти принципы были впервые на земле провоз-
глашены в форме официального документа». А между
тем, продолжает Гопкинс, «если бы существовал всеоб-
щий тайный заговор, имеющий целью воспрепятствовать
применению этих принципов и, наконец, ликвидировать
их совсем, то и такой заговор не мог бы принести больше
вреда, чем то, что происходит теперь во многих городах
Америки».
Совершенно верно! Но только Гопкинс и не подозре-
вает, что такой заговор существует на самом деле! Все
улики налицо, и сделать из них иной логический вывод
невозможно, но Гопкинс не может представить себе, что
его предположение уже стало фактом! Даже теперь,
166

после Пикскилла, когда насилие приобретает все более
недвусмысленную политическую окраску, когда оно все
более явно приближается к фашизму, мы наблюдаем
все ту же слепоту перед лицом фактов. Или, вернее,
неспособность увидеть истину, потому что всякие фаль-
сификаторы общественного мнения прожужжали нам уши
о том, что это вовсе не истина. Даже удивительно, как
близко человек может подойти к познанию истины и все
же не увидеть ее, испугавшись суждения какого-нибудь
«признанного» авторитета, утверждающего обратное!..
Тот же Гопкинс, описывая действия полиции, подменяю-
щей законную судебную процедуру такими методами, как
избиение, незаконные аресты и допросы с пристрастием,
снова вплотную подходит к мысли о заговоре. «Полиция
должна хоронить концы, иначе ей не сдобровать. Для
нее важно держать в строжайшей тайне не только то,
что происходит в ее застенках, но и самое существование
этой системы». Но тогда почему же Гопкинс отказывает-
ся верить тому, что он сам видел, тому, что существует
всеамериканский заговор молчания, при помощи которого
меньшинство обманывает большинство американского
народа?
Всякая попытка ответить на этот вопрос, подвергнуть
его широкому обсуждению наталкивается на величайшие
трудности. Здесь немедленно вступают в силу правила
американской мифологии. Согласно этой мифологии, в
Соединенных Штатах нет правящих классов, потому что,
видите ли, это демократическая страна. Поэтому —
хотя все свидетельствует о том, что американ-
ская государственная машина находится во власти при-
вилегированного меньшинства, которое пользуется ею
для того, чтобы держать в повиновении подавляющее
большинство, — многие этого не признают. И хотя все
данные точно так же говорят о том, что этот миф играет
решающую роль в укреплении привилегированного по-
ложения меньшинства и повиновения большинства, этому
мифу все же продолжают верить. А ведь достаточно
одного слова, одной фразы, чтобы преодолеть инерцию
привычки. Почему же Гопкинс не сумел понять смысл
фактов, которые он сам же приводит? Потому что для
правильного понимания этих фактов надо поставить во-
прос о том, какие силы подрывают в стране основы
167

законности и порядка и какой характер имеет борьба
в защиту человеческих прав и гражданских свобод от
этих разрушительных сил. Ответ таков: это классовая
борьба, но ведь самые эти слова у нас находятся под
запретом.
Американская мифология, которая отказывается при-
знавать демократическое государство классовым, не
допускает и мысли, что конституция США родилась из
столкновения классовых интересов. Попробуйте только
сказать, что мы, американцы, живем в классовом обще-
стве, и вам не поздоровится. Этот миф о бесклассовом
обществе в Соединенных Штатах прочнее любого закона,
ибо его поддерживают силой вопреки закону. У нас су-
ществует неписаное правило — обсуждать американские
внутренние дела и мировые события под углом зрения
вульгарной «морали», а не трезвого реализма. И всякий,
кто осмеливается выходить за эти произвольно установ-
ленные рогатки, ограничивающие свободу мысли и слова,
автоматически изгоняется из «порядочного» общества.
Он — коммунист, марксист, еретик.
Защитники status quo, каждодневно силой подав-
ляющие большинство ради защиты привилегий мень-
шинства, не удовлетворяются этим — они должны ка-
рать и тех, кто стремится к переменам. Им необходимо
придумать особые формы насилия против тех, кто испо-
ведует и распространяет «опасные» идеи, идущие вразрез
с официальной мифологией. Меньшинство — правящие
классы — напугано быстротой, с какой свершаются пе-
ремены в современном мире, и все больше и больше
прибегает к насилию. И хотя рекламные агентства на
службе у Национальной ассоциации промышленников
прожужжали нам уши, будто в любом мирном соревно-
вании капиталистическая идеология одержит верх над
марксистской теорией — это не мешает нашим правя-
щим классам предусмотрительно объявлять распростра-
нение марксистских идей противозаконным делом.
Однако закон, придуманный специально для этой це-
ли и применяемый с целью не допустить никаких попы-
ток предложить американскому народу мирно обсуж-
дать ту или иную точку зрения, не совпадающую с офи-
циальной, должен быть по видимости основан на уваже-
нии к демократии. В наши дни особенно популярен
т

трюк, когда вор кричит: «Держи вора!» Иначе говоря,
правящий класс, применяя насилие против большинства
народа, подавляет тех, кто требует коренных перемен,
так как они якобы намереваются осуществить свои цели
силой.
Правящие классы, стоящие на страже status quo,
неутомимо добивались того, чтобы превратить это свое
требование в закон, что, конечно, означало бы отмену
Билля о правах. Наконец, в 1940 г. им удалось внести
в «Свод законов» США правительственный акт, караю-
щий опасные мысли, — при соблюдении видимости «пра-
восудия». Это был тот самый закон «о регистрации ино-
странных агентов», известный как «закон Смита»1, на
основании которого в июле 1948 г. были привлечены к
суду руководители коммунистической партии.
«Закон Смита» протащили без всякой огласки, с по-
мощью обычного парламентского крючкотворства под
дымовой завесой истерии. Даже Захария Чэфи млад-
ший, которому хорошо знакома история попыток законо-
дательных и судебных органов подавить свободу слова и
печати в США, полагал, что речь идет всего лишь о поли-
цейской проверке иностранных подданных. В своей кни-
ге «Свобода слова в Соединенных Штатах», вышедшей
в 1942 г., Чэфи признается: «Только много месяцев спу-
стя я понял, что этот закон предусматривает самое гру-
бое подавление свободы слова, какое когда-либо прак-
тиковалось в США в условиях мирного времени».
И Чэфи рассказывает, как это было проделано. На-
чалось с того, что депутат от штата Вирджиния Говард
Смит внес в конгресс законопроект, направленный толь-
ко против радикально настроенных иностранцев. По-
скольку при тогдашних настроениях депутаты готовы
были принять без дебатов любой законопроект против
иностранцев, в него под сурдинку включили также и
статью, направленную против американских граждан,
но только, как заверяли всех, для того, чтобы не дать
никому наносить вред вооруженным силам. После такой
подготовки в самую последнюю минуту к закону при-
стегнули поправку о «контроле над мыслями», и он был
утвержден почти без обсуждения.
1 См. «Приложение».
169

Не кто иной, как сам Смит, предложил поправку к
этому закону, ту самую поправку о «контроле над мыс-
лями», которая впоследствии послужила основанием для
судебного преследования руководителей коммунистиче-
ской партии. Мы прибрали к рукам иностранцев, заявил
он, «но знаете ли вы, что ничто не может помешать пре-
дателю-американцу» делать то же самое, что мы запре-
щаем делать иностранцам. «Он может призывать к ре-
волюции, к насильственному свержению правительства,
к анархии — да и к чему угодно, и нет закона, который
помешал бы ему в этом».
«При существующих в палате настроениях, — заявил
калифорнийский депутат Т. Ф. Форд 28 июля 1939 г. во
время прений по законопроекту Смита, — вы можете до-
биться отмены чего угодно — вплоть до десяти запове-
дей, — пристегните только это требование к закону об
иностранцах». И действительно, никто не вникал в суть
законопроекта, печать его замолчала, и 28 июля 1940 г.
он стал законом.
«И вот, наконец, — писал профессор Чэфи в 1942 г., —
перед нами федеральный закон о подстрекательстве
к мятежу в условиях мирного времени —тот са-
мый закон, о котором А. Митчелл Палмер со своей кли-
кой ура-патриотов тщетно хлопотал еще двадцать лет
назад, пытаясь взять страну на испуг. Ни в комиссии,
ни в конгрессе никто не привел ни единого аргумента,
который доказывал бы, что такой федеральный закон
сейчас нужнее, чем в 1920 г... Все дело в том, что лица
и организации, добивавшиеся такого мероприятия на
протяжении последних двадцати лет, воспользовались
теперь господствующими предубеждениями против им-
мигрантов для того, чтобы вписать в закон об иностран-
ных агентах ограничительные постановления против сво-
боды слова и печати для американцев — беспрецедентный
случай в условиях мирного времени, если не считать зло-
получного закона 1798 г. о подстрекательстве к мятежу».
История учит, что мероприятия такого характера,
как закон о подстрекательстве к мятежу, как ограниче-
ния свободы слова, создают возможность для необуздан-
ного произвола. Во время действия закона о шпионаже
и различных других ограничительных постановлений пе-
риода первой мировой войны в США в течение несколь-
170

ких лет царила гнетущая атмосфера «контроля над
мыслями». За незаконными массовыми арестами, пред-
писанными министром юстиции Палмером и приведен-
ными в исполнение его. помощником Дж. Эдгаром Гуве-
ром, последовали позорные судебные приговоры, поддер-
живавшие режим политического террора. Эти решения,
по замечанию Чэфи, должны были со временем «сыграть
роль прецедентов» для 2-й статьи «закона Смита». Ибо
«формулировка закона о подстрекательстве к мятежу
подобна надписи на мече. Был бы меч, а прочее не
суть важно! Дайте такой меч в руки нашим правите-
лям, и тогда, что бы на нем ни было написано, они из-
рубят в капусту тех, кто им неугоден, кто говорит или
пишет такие вещи, которые они считают непозволитель-
ной критикой своей политики».
Когда меч закона о подстрекательстве занесен, про-
изволу уже нет удержу. Посмотрите, как лихо он рас-
правился со всеми принципами правосудия в процессе
коммунистов!
Во-первых, министр юстиции, член правительства
США, принесший присягу в верности конституции,
«объявил войну коммунизму» и принялся изыскивать
возможности засадить коммунистов в тюрьму в наруше-
ние конституции.
Во-вторых, он учредил для этой цели специальное
Большое жюри в такой атмосфере (созданной заблаго-
временно), которая фактически исключала всякую воз-
можность спокойного рассмотрения дела. Считая, что
лишняя осторожность не мешает, членов Большого жю-
ри подбирали с чрезвычайной осмотрительностью. Огра-
ничительная система отбора присяжных по принципу
классовой принадлежности была введена уже в 1937
или 1938 г. судьей Ноксом — тем самым Ноксом, кото-
рый еще в 1920 г. объявил коммунизм противозаконным.
В-третьих, в данном случае вышеупомянутый судья
Нокс имел и использовал право выбрать «беспристраст-
ного» судью для ведения процесса, к которому сам Нокс
относился далеко не беспристрастно.
В-четвертых, выбор его пал на Медину, который в
1947 г. был назначен судьей самим президентом Трумэ-
ном по рекомендации министра юстиции Томаса Кларка!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
«КОММУНИСТ-ЭТО КАЖДЫЙ ИЗ ВАС»
Итак, вердикт «виновны!», официально вынесенный
около полудня 14 октября 1949 г. и сопровождавшийся
приговорами всем защитникам, наказанным за «неува-
жение к суду», был, в сущности, предрешен еще до на-
чала процесса. И точно так же еще до начала процесса
последствия этого вердикта были ясны всякому, кто
изучал историю и следил за ее ходом в наши дни. Более
того, вердикт и его последствия можно было предвидеть
еще за год до приговора, в октябре 1948 г., когда в квар-
тире адвоката-негра Джорджа У. Крокетта в Детройте
раздался телефонный звонок.
Звонил коллега Крокетта, Морис Шугэр из Нью-
Йорка. Крокетт стоял в это время на стремянке у себя в
гостиной, вооружившись малярной кистью. Направляясь
к телефону, он думал только о ждущих его поделках по
дому. Он не думал о процессе коммунистов не только в
данную минуту, но и никогда раньше. Однако в привыч-
ной для него обстановке Крокетт умел распозна-
вать опасные симптомы надзора за мыслями и политиче-
ского гнета, когда он с ними встречался. Итак, телефон-
ный звонок ворвался в его жизнь для того, чтобы поста-
вить в ней все вверх дном: Шугэр пригласил его присо-
единиться к группе юристов, взявших на себя защиту об-
виняемых по делу о коммунистическом заговоре!
Крокетт ответил вежливым отказом. Он в жизни не
читал ни одной марксистской книги; он считал себя не-
достаточно компетентным для такой задачи. Он тут же
назвал фамилии других адвокатов-негров, которые, по
его мнению, годились бы для этого. Впрочем, он поду-
мает, раньше чем дать окончательный ответ. Посвятив
полтора часа размышлению и спорам, он затем опять
подошел к телефону. Чтобы понять, чем были для
172

Крокетта эти полтора часа, посмотрим, как он жил до
этого дня.
Начав адвокатскую деятельность в Джексонвилле,
штат Флорида, в 1934 г., Крокетт в 1939 г. переехал в
Вашингтон, где служил сначала в министерстве труда, а
затем в комитете при президенте по наблюдению за
«справедливым» наймом рабочей силы. Эта его деятель-
ность временами привлекала к нему внимание всей стра-
ны. Когда в 1943 г. Филадельфийская компания город-
ского транспорта, несмотря на нехватку людей, отказа-
лась нанимать негров на должности выше проводника,
Крокетт выступал по этому делу перед комитетом. Его
проект решения был утвержден, приобрел силу приго-
вора суда, и президент Рузвельт впоследствии поручил
военным властям провести его в жизнь. Журнальные
статьи Крокетта цитировались судьями в штатах Луи-
зиана и Джорджия — твердынях господства белой ра-
сы, — которые и не подозревали, что они заимствуют до-
воды у негра! Благодаря утвердившейся за ним репута-
ции, а также в силу личной склонности Крокетт в 1944 г.
сменил государственную службу на профсоюзную дея-
тельность. Создав комитет по наблюдению за справедли-
вым наймом рабочей силы при входящем в КПП проф-
союзе рабочих автомобильной промышленности, он был
руководителем этого комитета с 1944 по 1946 г. В 1947 г.
Крокетт был утвержден заместителем секретаря межна-
ционального отдела этого профсоюза.
Умеренность и солидность характеризуют Крокетта и
в личной жизни. Преданный отец и муж, он гордится
своей женой Этелин, которая окончила университет и по-
лучила степень доктора медицины уже после рождения
их третьего ребенка. Больше всего Крокетт любит зани-
маться устройством своего дома. При всем том он еще
выкраивал время для того, чтобы писать статьи по проф-
союзным вопросам для негритянского еженедельника
«Мичиган кроникл», выходящего в Детройте.
Ввязаться в процесс коммунистов — значило поста-
вить все это на карту. Друзья, навестившие Крокетта
вскоре после его телефонного разговора с Нью-Йорком,
указали ему на это. В особенности отговаривал его один
из них, сильно недолюбливавший коммунистов; что ком-
мунисты вправе иметь хороших защитников, а адвокаты
173

некоммунисты вправе взять на себя защиту их перед
судом, не боясь последующих репрессий, — этого он
не отрицал, но он все же подчеркивал неизбежность ре-
прессий.
«Согласен, — говорил он Крокетту, — тут ты получа-
ешь возможность заняться именно такой юридической
деятельностью, какая тебе больше всего подходит. Но
лучше откажись, послушайся моего совета. Ты знаешь,
какие у нас теперь настроения в профсоюзе; твой авто-
ритет пострадает, а это будет потерей и для нашего
профсоюза и для всего профсоюзного движения».
Этот довод убедил Крокетта... в обратном! Год спустя,
обращаясь к присяжным, он рассказал им, что узнал об
обвинении, предъявленном коммунистам, из газет. «Но
там, где речь идет о коммунистах, на газеты полагаться
нельзя». Из газет Крокетт вынес впечатление, что подсу-
димые обвинялись в заговоре с целью свергнуть прави-
тельство. Но, ознакомившись с обвинительным актом и
убедившись, что в нем «нет ни одного указания на по-
ступки, совершенные обвиняемыми во исполнение якобы
организованного ими заговора», и что обвинение направ-
лено по существу против 60—80 тысяч американских
коммунистов, а затем распространится и на всех тех,
кого можно будет объявить «соучастниками заговорщи-
ков» на том основании, что с точки зрения инквизиторов
они не являются антикоммунистами, он понял, какую
угрозу представляет собой это дело. «Поскольку подсу-
димые не обвиняются в каких-либо преступных действи-
ях, — значит обвинение направлено исключительно про-
тив мыслей, убеждений, учений», — объяснял он своему
другу.
«Если коммунистов осудят, — рассуждал он вслух, —
союз рабочих автомобильной промышленности скоро пе-
рестанет нуждаться во мне, да и во всех других. Потому
что никакого союза больше не будет!»
Крокетт убедил своего друга, а заодно и самого себя.
Итак, через полтора часа после звонка из Нью-Йорка
он уже сам звонил туда, чтобы сообщить Морису Шугэру
о своем согласии войти в группу адвокатов, которые бу-
дут вести дело коммунистов. Он взял на себя защиту
руководителя детройтских коммунистов Карла Винтера,
с которым всего три месяца назад он спорил о политике
174

на публичном диспуте. Когда процесс уже приближался
к концу, я спросил Крокетта во время интервью, не слу-
чалось ли ему жалеть о своем тогдашнем решении.
«Нет, ни разу, — отвечал он. — Напротив, я горжусь
тем, что участвую в этом процессе».
Крокетт считал, что на этом процессе он отстаивает
не только невиновность одиннадцати человек. Он пока-
зал мне копию письма, отправленного им в «Детройт
ньюс». Он писал в нем: «Обвинение, предъявленное ком-
мунистической партии и ее руководителям, и этот процесс
представляют только первый шаг тщательно маскируе-
мой кампании. Если не пресечь ее в самом начале, она
неизбежно приведет страну к фашизму и войне». Де-
тройтская газета, которая обвиняла защитников в том,
что они препятствуют свершению правосудия, разумеется
не напечатала письма Крокетта — такова уж американ-
ская «свободная печать». Такое одностороннее освеще-
ние процесса давалось чуть ли не всеми американскими
газетами, и это определило отношение общественного
мнения к существу дела.
Обвинительный приговор коммунистам, а также при-
говоры защитникам за «неуважение к суду» были встре-
чены огромным большинством американских газет с ли-
кованием, но ни одна из них ни словом не обмолвилась
о подлинном политическом значении процесса. Зато они
с одобрением сообщали о выпаде судьи Медины, обви-
нившего защитников в тайном сговоре, газеты расточали
ему хвалы за его «святое долготерпение», они кричали,
что его напутствие присяжным — чудо подлинного право-
судия, а весь процесс является непревзойденным приме-
ром американской «справедливости». Так можно ли на-
звать всю эту шумиху в печати и воспеваемый ею процесс
иначе, как бесчестным обманом!
Да, это бесчестный обман, обман вдвойне! Ибо
обманывают те, кто утверждает, что процесс велся
честно и справедливо, или что коммунисты имели хотя
бы малейшую возможность защищаться, или что их
защитникам было позволено нормально выполнять свои
обязанности и использовать свои права. Но еще более
низкий обман — изображать дело так, будто процесс и
приговор направлены только против одиннадцати обви-
няемых, отрицать с наглым бесстыдством, что его орга-
175

низаторы ставят себе целью объявить коммунистическую
партию вне закона и этим ущемить права миллионов
людей, которые не являются коммунистами. Бесчестный
обман — отрицать, что этот процесс принижает наше
человеческое достоинство и угрожает самим основам
нашей республики!
Та роль, которую сыграла здесь наша пресса и наш
суд, мне достаточно знакома. Я слишком долго был
журналистом, чтобы сохранять какие-нибудь иллюзий
относительно американской печати. К тому же я побывал
и в гитлеровской Германии, и в клерикально-фашистской
Испании Хиля Роблеса и Леру (1933—1936 гг.), и в
фашистском «новом государстве» — Португалии. То, что
происходит сейчас в Соединенных Штатах, страшно не
потому, что это ново, а потому, что это — фашизм. И
лицемерная личина, за которой он прячется у нас, делает
его еще более омерзительным, чем в Европе.
Взять хотя бы басню о «справедливом суде». Я пы-
тался показать своеобразный характер этого процесса,
обусловивший бурные стычки в зале суда. Но я почти
не коснулся чрезвычайно затянувшегося предваритель-
ного следствия, предшествовавшего судебному разбира-
тельству. Совершенно независимо от протоколов про-
цесса, насчитывающих 16 тысяч страниц, существуют
еще и протоколы предварительного следствия на 5 тыся-
чах страниц. Большую их часть составляют доказатель-
ства и доводы, представленные защитой в подтвержде-
ние того, что состав присяжных в нью-йоркском феде-
ральном суде подбирался по классовому признаку.
Протоколы позволяют заключить, что уже на этой
ранней стадии судья Медина грубо третировал защит-
ников, обвиняя их в недобросовестности и даже в сговоре
против него.
Тот факт, что члены Большого жюри подбирались со
специальной целью, был полностью доказан защитой;
более того, он и не нуждался в доказательствах! При-
страстный подбор членов Больших и окружных жюри
по прямому распоряжению судьи Бокса есть факт, запи-
санный черным по белому. Сам судья Нокс, вызванный
как свидетель по вопросу об отводе присяжных, подтвер-
дил предъявленное ему обвинение. Из протоколов явству-
ет— и Нокс нисколько этого не отрицает, — что на роль
176

старшины присяжных был привлечен человек «с солидны-
ми деловыми и общественными связями», а на роль заме-
стителя секретаря жюри — человек, обладавший «основа-
тельным практическим знакомством с населяющими
Нью-Йорк социальными, расовыми и экономическими
группами и с их размещением в городе». Затем, как яв-
ствует из протоколов, началось составление списка «под-
ходящих» присяжных, причем отсеивались неугодные «со-
циальные, расовые и экономические группы, а упор делал-
ся на питомцев Иэйльского, Гарвардского и Принстон-
ского университетов, обитателей аристократических
кварталов и т. д. Безработные и домашние хозяйки не
пользовались симпатиями властей. По данным правитель-
ственной комиссии, обследовавшей деятельность Нокса в
1941 г., он руководствовался при подборе присяжных сле-
дующей нормой: «2 процента кандидатов в присяжные —
безработные, 88 процентов — дельцы и люди свободных
профессий и 10 процентов — женщины». В ответ на
вопрос судьи Медины на процессе Нокс заявил, что в
годы кризиса он допускал в число присяжных безработ-
ных, состоящих на пособии. «Однако два-три случая,
когда я председательствовал на суде, показали мне,
что их отношение к правительству вообще, к богат-
ству вообще и к обществу вообще было отрицатель-
ным, и пришлось попросить, чтобы кое-кого из них от-
вели».
Короче говоря, судья Нокс велел устранить бедноту и
заменить ее людьми солидными, настроенными в пользу
богачей и аристократии. Судя по протоколу, он этого
добился. Однако судья Медина не постыдился заявить:
«Обвиняемые не только не сумели доказать, что присяж-
ные подобраны пристрастно, но, наоборот, все приведен-
ные ими факты полностью опровергают это». Впослед-
ствии он назвал заявленный подсудимыми отвод присяж-
ным «колоссальным блефом»! И в такой атмосфере
началось слушание дела!
Из протоколов предварительного следствия явствует,
что судья Медина уже в то время настаивал на том, что
подсудимые и защитники действуют по сговору. В выне-
сенном впоследствии защитникам приговоре за «неува-
жение к суду» он обвинил их в том, что они «вступили в
предумышленный сговор» с целью «затягивать и запу-
177

тывать разбирательство, чтобы помешать дальнейшему
ведению процесса», стараясь создавать инциденты с
целью направить процесс на неправильный путь и даже
стремились нанести вред здоровью судьи «в надежде
сорвать процесс». Мне вспоминается одно из заседаний,
когда судья Медина ни с того ни с сего распалился
злобой на обвиняемого Бенджамина Дэвиса и на всю
защиту.
Вскоре после этого он обратился к Дэвису с пре-
небрежительной снисходительностью, рассчитанной на
то, что обвиняемый — видный юрист, окончивший Гар-
вардский университет, член нью-йоркского муниципаль-
ного совета — выйдет из себя. («Ну же, будьте паинь-
кой», — сказал он, грозя негритянскому лидеру пальцем.
«Я вам не паинька», — прогремел в ответ Дэвис, возму-
щенный той ролью покорного «дяди Тома», которую
навязывал ему судья.) И на таких-то случаях было
основано обвинение в «неуважении к суду». Медина сам
привел этот инцидент (словно он делал ему честь),
когда отказался дать Дэвису право на защитительную
речь, и на этом же основании он в присутствии присяж-
ных назвал Дэвиса чуть ли не накануне вынесения вер-
дикта «грубым, несдержанным человеком».
Но допустим, что защита действительно кругом
виновата. Допустим, что постоянные окрики судьи и его
пристрастные определения действительно вызваны пове-
дением защиты и что судья, сам того не желая, пришел
к заключению, что защитники действовали по предумыш-
ленному сговору. Но, если судья Медина убедился в этом
еще до начала процесса, еще до того как начался подбор
присяжных, почему же он не отказался вести процесс?
Как могла защита ожидать справедливости от судьи,
который с первых же шагов счел себя обязанным уре-
зывать ее права на том основании, что она вела себя
неправильно еще до процесса? Я сам отвечу на этот во-
прос: из протоколов видно, что судья Медина стремился
к справедливости отнюдь не более, чем в свое время к
ней стремился судья Вебстер Тэйер, судивший Сакко и
Ванцетти. Обвинение, выдвинутое Мединой против адво-
катов, представляет чудовищную провокацию, которая
подготовлялась в течение многих месяцев при энергичной
поддержке печати.
178

Но гораздо опаснее второй обман: нам хотят внушить
будто речь идет только об осуждении одиннадцати обви-
няемых, которых суд рассматривает как частных лиц.
Но времена Гитлера еще слишком свежи в памяти,
чтобы кто-нибудь мог этому поверить. Ведь Лейпцигский
процесс коммунистов, обвиненных в поджоге рейхстага,
стал предлогом не только для травли коммунистов, но и
для ликвидации Веймарской республики. Это было
засвидетельствовано Международным военным трибуна-
лом, судившим в Нюрнберге нацистских военных пре-
ступников:
«28 февраля 1933 г. был совершен поджог берлин-
ского рейхстага. Гитлер и его министры воспользовались
пожаром для того, чтобы в тот же день издать закон,
отменивший конституционные гарантии свободы». («На-
цистский заговор и агрессия», 1947.)
Можно ли быть уверенным, что на сей раз не повто-
рится то же самое и что пострадают одни коммунисты?
В свете сегодняшних событий коммунист — это каждый
из вас. Вчера мне довелось слышать записанные на
пленку вопли погромщиков в Пикскилле: «Уезжайте об-
ратно в Россию, вы, белые негры! Вы, еврейские
ублюдки!»
Неужели вы мните себя в безопасности, когда по
указке свыше гангстеров спускают с цепи?
Я живу в Нью-Йорке в районе Санни-сайд. Обвиняе-
мый Роберт Томпсон живет недалеко от меня; дочь
Томпсонов и мой сын несколько лет назад посещали один
и тот же детский сад. 20 ноября 1948 г., вечером, подозри-
тельный субъект по имени Роберт Бэрке, недавно зани-
мавшийся полицейским шпионажем среди водников,
вломился к Томпсонам и покушался изнасиловать их
дочь. После ареста Бэрке показал, что явился к Томп-
сонам для того, чтобы учинить им какую-нибудь пакость.
Однако судили его не за бандитское вторжение в чужой
дом и не за попытку изнасилования. Он был осужден
лишь за нарушение общественной тишины. Впрочем, и
этот приговор вскоре был пересмотрен по инициа-
тиве прокурора, и после пересмотра дела Бэрке был
отпущен на все четыре стороны.
Это не случайно. В Германии, когда в ней утвер-
ждался нацизм, каждый коммунист, представавший перед
179

судом, объявлялся виновным, но ни одному фашистскому
наймиту не выносили обвинительного приговора. Фашизм
умышленно отдает всю нацию во власть головорезов,
эротоманов, садистов, выродков, коллекционирующих
абажуры из кожи заключенных, понравившейся им своей
татуировкой. Почему же вы рассчитываете, что ваша
кожа уцелеет?
Итак, я кончаю. Я пытался правдиво рассказать вам,
что происходило на Фоли-сквер, однако это отнюдь не
значит, что я старался быть равнодушным к той борьбе,
от исхода которой зависит наша с вами свобода, наша с
вами жизнь. Нет, я не пытался сделать свой рассказ
«нетенденциозным». Я прошу читателя извинить меня за
его недостатки, которые вызваны по необходимости по-
спешной попыткой втиснуть в небольшую книжку суть
длиннейшего и поразительнейшего судебного протокола.
Прошу прощения также и за то, что я не сумел как сле-
дует показать историческое значение этого процесса.
И только за одну вещь я не стану просить у вас проще-
ния — за то, что в своей книге я пытался «подстрекать»
вас к «ниспровержению» этого приговора!
От поведения американского народа зависит, удастся
или не удастся нам спастись от фашистского ада. В США
еще немало людей — да и всегда они найдутся, — счи-
тающих, что «у нас это невозможно!» Несомненно, суще-
ствует разница между методами действий фашизма не-
мецкого образца и фашизма нашей, отечественной
марки: нацистам все-таки понадобился пожар рейхстага
как предлог для того, чтобы отменить конституционные
свободы. Наши же поджигатели войны смастерили пред-
лог и вовсе из ничего. Весною или летом 1945 г. никто не
пытался поджечь Белый дом. В коммунистической пар-
тии США велась дискуссия, ход которой отражался на
страницах газет и журналов; в Мэдисон-сквер-гардене
состоялся открытый митинг. Вот и все акты «насилия»,
которые обвинению удалось доказать на процессе ком-
мунистов. Вот все обоснование этого позорного вердикта.
Отменит ли его Верховный суд? Мы с вами не в кино,
нам нельзя сидеть сложа руки, с уверенностью ожидая
счастливой развязки. Ведь в нашей власти указать Вер-
ховному суду путь и повлиять на его решение! В
нашей власти определить дальнейший ход событий в
180

обостряющейся борьбе между фашизмом и демократией в
Соединенных Штатах. Молчание тоже может быть поли-
тической акцией. Молчать перед лицом такого судебного
приговора — значит призывать в нашу страну фашизм!
Приговор, вынесенный на Фоли-сквер, это не частное
дело коммунистов: он касается каждого человека на
земле! И прежде всего за него отвечаем мы с вами, ибо
ныне Соединенные Штаты стоят на распутье.

ПРИЛОЖЕНИЕ
I. ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ ПО ДЕЛУ О ЗАГОВОРЕ
Большое жюри представляет следующие обвинения:
1. Начиная примерно с 1 апреля 1945 г. и в течение
всего времени по день составления настоящего обвини-
тельного акта включительно, в Южном округе города
Нью-Йорка и в других местностях обвиняемые по настоя-
щему делу Уильям 3. Фостер, Юджин Деннис, он же
Фрэнсис Уолдрон младший, Джон Б. Вильямсон, Джекоб
Стэчел, Роберт Дж. Томпсон, Бенджамин Дж. Дэвис
младший, Генри Уинстон, Джон Гейтс, он же Израиль
Регенштрайф, Ирвинг Поташ, Гилберт Грин, Карл Вин-
тер и Гас Холл, он же Арно Гаст Халберг, противозакон-
но, сознательно и злостно составили заговор между со-
бой, а также с другими лицами, не известными Большо-
му жюри, для того чтобы организовать коммунистиче-
скую партию США, как общество, группу или объедине-
ние лиц, проповедующих и отстаивающих необходимость
свержения и уничтожения правительства США путем
применения силы и насилия, а также для того, чтобы
сознательно и злостно проповедовать и отстаивать обя-
зательность и необходимость свержения и уничтоже-
ния правительства США путем применения силы и на-
силия, каковые действия воспрещены статьей 2 за-
кона от 28 июня 1940 г. (статья 10, параграф 18 «Свода
законов» США), известного под названием «закона
Смита».
2. В осуществление вышеозначенного заговора, выше-
поименованные обвиняемые намеревались созвать в Юж-
ном округе города Нью-Йорка примерно на 2 июня
1945 г. заседание Национального совета Коммунистиче-
ской политической ассоциации для принятия проекта ре-
золюции о роспуске Коммунистической политической
ассоциации и об организации коммунистической партии
182

США как общества, группы или объединения лиц, пре-
данных марксистско-ленинским принципам свержения и
уничтожения правительства США путем применения
силы и насилия.
3. Также в осуществление вышеозначенного заговора,
вышепоименованные обвиняемые намеревались созвать
примерно на 18 июня 1945 г. в Южном округе города
Нью-Йорка заседание национального комитета Коммуни-
стической политической ассоциации для внесения попра-
вок и принятия вышеуказанного проекта резолюции.
4. Также в осуществление вышеозначенного заговора,
вышепоименованные обвиняемые намеревались созвать
в Южном округе города Нью-Йорка примерно на 26 ию-
ля 1945 г. чрезвычайную национальную конференцию
Коммунистической политической ассоциации для рассмо-
трения и приведения в действие вышеуказанной резо-
люции.
5. Также в соответствии с вышеозначенным загово-
ром, вышепоименованные обвиняемые намеревались
склонить делегатов вышеуказанной национальной конфе-
ренции к роспуску Коммунистической политической ассо-
циации.
6. Также в осуществление вышеозначенного заговора,
вышепоименованные обвиняемые намеревались организо-
вать коммунистическую партию США как общество,
группу или объединение лиц, проповедующих и отстаива-
ющих свержение и уничтожение правительства США пу-
тем применения силы и насилия, и побудить вышеука-
занную конференцию принять устав, гласящий, что выше-
указанная партия основывается на принципах марксизма-
ленинизма.
7. Также в осуществление вышеозначенного заговора,
вышепоименованные обвиняемые намеревались провести
выборы должностных лиц, равно как и выборы Нацио-
нального комитета вышеуказанной партии, и войти в чис-
ло членов вышеуказанной партии и быть избранными на
официальные должности, а также членами вышеуказан-
ного Национального комитета и Национального совета
вышеуказанного комитета, и в качестве таковых выше-
поименованные обвиняемые намеревались взять на себя
руководство вышеуказанной партией и ответственность
за ее политику и деятельность и периодически собираться
183

для определения, проверки и осуществления политики а
деятельности вышеуказанной партии.
8. Также в осуществление вышеозначенного заговора»
вышепоименованные обвиняемые намеревались организо-
вать клубы, равно как отделения вышеуказанной партии
в округах и штатах, и вербовать и содействовать вербов-
ке членов вышеуказанной партии.
9. Также в осуществление вышеозначенного заговора,
вышепоименованные обвиняемые намеревались публико-
вать и распространять и содействовать опубликованию и
распространению книг, брошюр, журналов и газет, про-
поведующих принципы марксизма-ленинизма.
10. Также в осуществление вышеозначенного загово-
ра, вышепоименованные обвиняемые намеревались про-
водить, равно как и способствовать проведению занятий
в школах и на курсах по изучению принципов марксизма-
ленинизма, где проповедовались и отстаивались бы обя-
зательность и необходимость свержения и уничтожения
правительства США путем применения силы и насилия.
Вышеуказанными действиями обвиняемые нарушили
статьи 3 и 5 закона от 28 июня 1940 г. (статьи 11 и 13,
параграф 18 «Свода законов» США), известного под
названием «закона Смита».
И. ОБВИНЕНИЕ В ЧЛЕНСТВЕ
Большое жюри предъявляет следующие обвинения:
1. Начиная примерно с 26 июля 1945 г. и в течение
всего времени по день составления настоящего обвини-
тельного акта включительно, коммунистическая партия
США являлась обществом, группой или объединением
лиц, проповедующих и отстаивающих свержение и уни-
чтожение правительства США путем применения силы и
насилия.
2. Начиная примерно с 26 июля 1945 г. и в течение
всего времени по день составления настоящего обвини-
тельного акта включительно, в Южном округе города
Нью-Йорка обвиняемый по данному делу Бенджамин Дж.
Дэвис младший 1 состоял членом вышеуказанной комму-
нистической партии США, причем обвиняемому в течение
1 Обвинение было предъявлено в такой же форме каждому из
подсудимых в отдельности.
184

всего указанного периода было хорошо известно,
что вышеуказанная коммунистическая партия США яв-
ляется обществом, группой или объединением лиц, про-
поведующих и отстаивающих свержение и уничтожение
правительства США путем применения силы и насилия.
Указанными действиями обвиняемый нарушил статьи
10 и 13 параграфа 18 «Свода законов» США.
III. ВЫДЕРЖКИ ИЗ «ЗАКОНА СМИТА»
(Номера статей даны по «Своду законов» США, до-
полненному в 1948 г.)
Статья 10 (подрывная деятельность): проповедь на-
сильственного свержения правительства.
а) Воспрещается кому бы то ни было:
1. Сознательно или злостно отстаивать, внушать,
разъяснять или проповедовать обязательность, необходи-
мость, желательность или правомерность свержения или
уничтожения любого правительства в США путем при-
менения силы или насилия, а также путем убийства лю-
бого должностного лица любого правительства в США.
2. С целью осуществить свержение или уничтожение
любого правительства в США печатать, публиковать, ре-
дактировать, выпускать, распространять, продавать, раз-
давать или выставлять для обозрения любой писаный
или печатный материал, который отстаивает, внушает или
проповедует необходимость, желательность или право-
мерность свержения или уничтожения любого правитель-
ства в США путем применения силы или насилия.
3. Организовывать или содействовать организации лю-
бого общества, группы или объединения лиц, проповеду-
ющих, отстаивающих или поощряющих свержение или
уничтожение любого правительства в США путем приме-
нения силы или насилия, равно как состоять членом, или
вступать в члены, или примыкать к любому подобному
обществу, группе или объединению лиц, зная о целях
таковых.
б) В применении к данной статье определение «любое
правительство в США» означает правительство США,
правительство любого штата, территории или владения
США, управление округа Колумбии или управление лю-
185

бого административного подразделения указанных тер-
риторий.
Статья 11. Попытка или заговор с целью совершить
(вышеуказанные) запрещенные действия.
Воспрещается кому бы то ни было пытаться совер-
шить или участвовать в заговоре с целью совершить
любое из действий, запрещенных вышеприведенными
статьями.
Статья 13. Всякое лицо, нарушившее любое из (вы-
шеизложенных) постановлений, в случае доказанности
вины подлежит штрафу в размере не свыше 10 тысяч
долларов или тюремному заключению на срок не выше
десяти лет или тому и другому.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Вступительная статья 5
Часть I. Свидетель номер восемь
Глава первая. Происшествие в Питтсбурге 13
Глава вторая. «Ищите женщину» 20
Глава третья. Фоли-сквер 33
Глава четвертая. «Сговор» 47
Часть II. Басни Эзопа
Глава пятая. Скид-роу 54
Глава шестая. «Только для дураков» 59
Глава седьмая. Медина в «Стране чудес» 65
Глава восьмая. Закон в «Стране чудес» 73
Глава девятая. «Рука Москвы» . 82
Глава десятая. Луи Фрэнсис Эзоп ... 93
Часть III. Ползучие твари
Глава одиннадцатая. Иудино племя 105
Глава двенадцатая. Истерия 116
Глава тринадцатая. «Списанные со счета» 127
Глава четырнадцатая. Лжесвидетели и лжетолкователи . . 137
Часть IV. Сила и насилие
Глава пятнадцатая. Проститутки и доносчики 145
Глава шестнадцатая. «Закон и порядок» 152
Глава семнадцатая. В чем секрет секретности 163
Глава восемнадцатая. «Коммунист — это каждый из вас» . . 172
Приложение
I. Обвинительный акт по делу о заговоре 182
II. Обвинение в членстве 184
III. Выдержки из «закона Смита» . . 185

Редакторы
И. Овадис и О. Соловьев
Технический редактор А. Никифорова
Корректор Г. Скуратова
*
Сдано в производство 29/VIII 1950 г.
Подписано к печати 28/XI 1950 г.
А-09228. Бумага 84ХЮ*81/ю=2,9 бум. л.—
9,6 печ. л. Уч.-издат. л. 9,5. Издат. № 7/99U
Цена 8 р. 20 к. Зак. № 2027.
«
Типография «Известий Советов депутатов*
трудящихся СССР» имени И. И. Скворцова-
Степанова. Москва, Пушкинская пл., 5.

ОПЕЧАТКИ
Стра-
ница
Строка Напечатано Следует читать
18 16 снизу Игвинг Ирвинг
24 2 сверху если и так если так
82 14 сверху концепцию «концепцию»
93 12 снизу Dow'e Dov'e
114 11 сверху после выхода Буденца
из партии
после выступления Бу-
денца против партии
126 8 снизу режим настолько пропи-
тан антикоммунизмом,
что
режим, настолько пропи-
танный антикоммуниз-
мом, что он
126 6 снизу класс так напуган, что класс, столь напуганный,
что он
139 6 снизу Судьба Судья
140 1 снизу покарать. покарать».
142 2 сверху угрозе угрозе»
143 9 снизу «курсами» «курсами
177 9 сверху группы группы»
177 15 снизу солидными «солидными»