Похожие
Текст
В. В. Михайлов
СОЦИАЛЬНЫЕ
ОГРАНИЧЕНИЯ
СТРУКТУРА И МЕХАНИКА
ПОДАВЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА
URSS
В. В. Михайлов
СОЦИАЛЬНЫЕ
ОГРАНИЧЕНИЯ
Структура
ББК 60.5 66.3(2Рос) 87.6
Михайлов Владимир Владимирович
Социальные ограничения: Структура и механика подавления
человека. Изд. 4-е. — М.: Издательство ЛКИ, 2011. — 280 с.
Настоящая монография посвящена исследованию социальных ограничений
в целостном и системном виде. Очевидно, что общество или, шире,
социокультурная реальность не только дают человеку возможности самореализации,
но и ограничивают и подавляют его. На это обращали внимание многие
мыслители прошлого: Лао-цзы считал источником всех социальных бед отступление
правителей и народа от пути Дао, Платон и Аристотель — неправильную
политическую и социальную организацию, К. Маркс — частную собственность,
эксплуатацию, отчуждение. В этой связи можно также вспомнить 3. Фрейда,
Г. Дебора, Р. Генона, Р. А. Уилсона и многих других. В настоящей работе автор
рассматривает социальные ограничения как своего рода сеть, наброшенную
на человека и общество, в которой несложно запутаться. Выявлению содержания,
структуры, функций, динамики и методов социального ограничения человека
и посвящено данное исследование — ведь без знания ограничений, наложенных
на нас, путь к свободе закрыт.
Книга рекомендуется философам, социологам, культурологам,
политологам, а также всем, кто интересуется социально-гуманитарной проблематикой.
Рецензенты:
д-р филос. наук, проф. В. К Столяров;
канд. филос. наук, доц. В, М. Тумаларъян
Издательство ЛКИ. 11733S, Москва, Нахимовский пр-т, 56.
Формат 60*90/16. Печ. л. 17,5. Зах. М 4472.
Отпечатано в ООО «ЛЕНАНД».
117312, Москва, пр-т Шестидесятилетия Октября, ПА, стр. 11.
ISBN 978-5-482-01297-1 О В. В, Михайлов, 2004,2011
О Издательство ЛКИ, 2008,2011
НАУЧНАЯ И УЧЕБНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Г7Г~| E-mail: UR88QUR88.ru
I /4PN Каталог изданий а Интернете:
ЧР http://URSS.ru
L£J Тел./факс (многоканальный):
|UBSS +7(400)724-25-46
Все права защищены. Никакая часть настоящей книги не может быть воспроизведена или
передана в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, будь то
электронные или механические, включая фотокопирование и запись на магнитный носитель,
а также размещение в Интернете, если на то нет письменного разрешения владельцев.
1004710122354
СОДЕРЖАНИЕ
Введение ♦ 4
Глава 1. Сущность
и проблемы исследования социальных ограничений 14
1.1. Сущность и определение социальных ограничений 14
1.2. Онтологические и гносеологические проблемы исследования
социальных ограничений 30
Глава 2. Структура, особенности, формы и динамика развития
социальных ограничений 54
2.1. Базовые формы социальных ограничений 54
2.2. Особенности системы социальных ограничений 73
2.3. Структура социальных ограничений 86
2.4. Динамика развития и циклы систем социальных офаничений 115
Глава 3. Основные функции социальных ограничений 139
3.1. Функции первичных социальных ограничений 139
3.2. Функции вторичных социальных ограничений 162
Глава 4. Практическая реализация социальных ограничений 182
4.1. Основные методы реализации
первичных социальных ограничений 182
4.2. Методы реализации
вторичных социальных ограничений 214
Заключение . 251
Литература 256
ВВЕДЕНИЕ
Процессы, происходящие в современном обществе, делают
актуальными проблемы взаимодействия личности и общества,
индивидуальных и общественных интересов, прав и свобод человека и
гражданина, меры его ответственности, зрелости, способности реализовать свои
права и свободы без ущерба для других людей и социума в целом.
Возникают естественные вопросы о пределах этих прав и свобод, о
возможности их практической, а не декларативной реализации, как
впрочем, и об их реальном наличии и адекватности внутренним запросам
личности.
Возникает вопрос о социальных ограничениях. С одной
стороны, это что-то знакомое, интуитивно ясное, само собой разумеющееся,
то, с чем все мы сталкиваемся на каждом шагу своей социальной жизни,
не задавая себе вопроса: что же это такое на самом деле, каково их
содержание, структура, функции, результаты? Зачем вообще эти
ограничения нужны, откуда и почему они появились, кто и кого ими
ограничивает? Казалось бы, исследуй эту проблему сколько хочешь, бери
культуру, или ее фрагменты - право, мораль, язык, определяющие, что
можно, а что нельзя говорить и делать, а значит и задающие какие-то
социальные границы, ограничения, но почему-то таких исследований не
заметно. Точнее, они есть, но все как бы о чём-то другом, не о том, не о
социальных ограничениях. С.Г. Кара-Мурза писал: "...В мышлении
интеллигенции произошел тяжелый методологический провал, связанный
со сдвигом от реалистичного сознания к аутистическому. Категория
ограничений была почти полностью устранена из рассмотрения"(191а,
с.224). "Никаких размышлений о структуре несвободы, о её
фундаментальных и вторичных элементах не было"(191, с.407). Возможно,
подобная ситуация есть следствие бессознательного западничества
сознания интеллигенции, так как в западной культуре ограничения
воспринимаются как наказание, в отличие от восточной культуры,
подчёркивающей важность самоограничения в религиозных целях. Но
непонимание несвободы сё серьёзно усиливает, ибо незаметность
ограничивающих факторов препятствует их преодолению и ликвидации: проблему,
которой нет, не нужно решать. Возникает эффект незаметности
несвободы, увеличивающий её власть.
О чём же тогда у нас предпочитают писать, имплицитно
подразумевая социальные ограничения? Например, у нас написано очень
много исследований о тоталитаризме, о преследовании там
инакомыслящих, подавлении свобод, лишении прав, беззакониях. Вроде бы ясно,
4
Введение
если где-то тоталитаризм - значит свободы, социальной, по крайней
мере, там нет, значит много социальных ограничений. А если
либерализм, «свободный рынок», то значит, социальных ограничений мало,
или их может быть, совсем нет? Почему же тогда Н. Луман считает, что
там, где применяется насилие, власть исчезает? Может быть в
тоталитарных, репрессивных режимах нет власти, которая может кого-то
ограничивать и подавлять? Или может быть дело здесь в другом, и надо
просто поменять ракурс видения проблемы и вести речь не о
«демократии», «либерализме», «тоталитаризме», а разбирать содержание,
структуру и функции социальных ограничений (и свобод) в каждом
конкретном случае, сравнивая их? Однако, об этом сторонники тех или иных
социальных проектов, идеологий, программ, концепций и реформ
предпочитают умалчивать. Обычно они или манят нас обещаниями свободы
и светлого будущего, или просто говорят «так надо», «иного не дано»,
«таков магистральный путь развития цивилизации» или (и) законы
«свободного рынка» (смены общественно-экономических формаций).
Может быть стоит несколько изменить постановку вопроса и
спрашивать не о том, что тот или иной проект даст, а что он у нас возьмёт^ что
мы потеряем в результате его реализации, в чём он нас ограничит!
Например, каковы изменения в структуре социальных ограничений у
идущих по «магистральному пути»? Об этом обычно ничего не говорят, и
не случайно: ясное знание содержания и структуры социальных
ограничений, претерпевающих изменения в результате реализации любого
социального проекта даёт возможность объективного понимания и
оценки его целей и сути, лишает возможностей манипуляции
сознанием, позволяет сделать осознанный выбор и занять чёткую позицию, что
создателям социальных ограничений обычно не нужно.
Актуальность исследования обусловлена тем, что изучение
социальных ограничений выводит нас к рефлексивному осмыслению и
новому видению и пониманию таких извечно значимых проблем как
социальная свобода и необходимость, мораль и право, взаимодействие
личности и общества, общества и государства, человек и его
способности, права и интересы и многих других. Исследование данного вопроса
сохраняет, и будет сохранять актуальность, пока существует человек,
культура и общество, а, следовательно, и какие-то социальные пределы,
ограничения и нормы. Без понимания данной проблемы невозможно ни
выстроить грамотную социально-экономическую и культурную
политику, ни разумную линию индивидуального поведения, ни оптимально
реализовать в обществе свой врождённый и приобретённый потенциал,
ни осмыслить и обрести феномен свободы. Всё это составляет
вневременной базис актуальности означенной темы. "Ограничения - запреты
5
Введение
есть категория более фундаментальная, нежели категория цели.
Недаром самый важный вклад науки в развитие цивилизации заключается в
том, что наука нашла метод отыскивать и формулировать именно
запреты, ограничения" (191а, с.225).
В более узком ракурсе сегодняшнего дня тема актуальна по
причине наблюдаемой нами трансформации систем социальных
ограничений как в России, в ходе перехода от советского к несоветскому
типу общества, так и во всём мире в результате процессов
глобализации, переселения народов, политического оформления американоцен-
тричного однополярного мира. Политические, правовые,
экономические, информационные, демографические границы постоянно меняются
и без понимания системы социальных ограничений адекватно
воспринять, понять и реагировать на эти процессы вряд ли возможно. Можно
даже сказать, что мир непонятен без осмысления наличествующих в
нём ограничений. Непонятное и непонятое в свою очередь становится
опасным, непредсказуемым и хаотичным. Таким образом, неведение
ограничений лишает нас свободы.
Однако, исследований социальных ограничений в прямом, а не
в опосредованном виде у нас нет.
Представляется, что это следствие известной табуированности,
вытесненное™ в подсознание данной темы. Такая ситуация не случайна
и психологически понятна: если свобода представляется чем-то
положительным и приятным, то противоположное ей, в том числе
ограничения вытесняется из ориентированного на удовольствия внимания.
Видимо поэтому, мы имеем популярную идеологию либерализма, но не
имеем идеологии «дстерминализма», которая завлекала бы в свои ряды
поклонников ценностью детерминации. Соответственно и сочинений о
свободе существует немало.
С другой стороны, исследование какого-либо вопроса
неизбежно подразумевает возможность его переосмысления, что можно
интерпретировать как разрушение. В случае социальных ограничений это
может сознательно или бессознательно пониматься как угроза анархии
и хаоса, в результате разрушения социальных границ и норм. Поэтому,
мы оказываемся перед выбором: или продолжать жить в имеющейся
структуре социальных ограничений, принимая законы «Об
ограничении...» без ясного понимания категории "ограничения", а значит,
испытывая от них оправданные или неоправданные неудобства, или
попытаться как-то разобраться в данной проблеме.
Нспоставленность вопроса о социальных ограничениях, требует
дать определение понятию и существенно затрудняет исследование,
делая его вынужденно неполным и требующим дальнейших разработок.
6
Введение
Имеет место противоречие между актуальностью заявленной темы,
наличием значительного массива косвенно отражающих её исследований
и отсутствием целостной социально-философской концепции
социальных ограничений.
Но на пути исследования проблемы стоят не только
политические и социально-психологические препятствия, но и
методологические. Дело в том, что исследование этого вопроса требует комплексного
и междисциплинарного подхода, иначе мы получим социально
ограниченное исследование социальных ограничений. Так произойдет потому,
что любая частная гуманитарная или социальная наука ограничена
(социально!) полем и предметом своего исследования и господствующей
научной парадигмой, предполагающей определённую теорию и
методологию познания и исследования. Следовательно, при разработке темы
необходим синтез философских, культурологических, социологических,
политологических и исторических методов исследования и подходов
при преобладании философского.
Степень разработанности проблемы определяется с одной
стороны тем, что эксплицитно, явно она не выступала в качестве темы
специального исследования, но имплицитно и фрагментарно она
находила своё выражение в разных аспектах в трудах очень многих
мыслителей и учёных прошлого и настоящего.
Найти исследований по социальным ограничениям в каталогах
ведущих научных библиотек РФ - РГБ, ИНИОН РАН и других автору
не удалось. Даже такого словосочетания как «социальные ограничения»
в систематических каталогах этих библиотек нет, что свидетельствует о
выпадении из общественного сознания данной категории. Иные
названия "данной" темы закономерно скрывают и иное её раскрытие и
понимание. Даже простое переименование социальных норм в социальные
ограничения не является всего лишь словесной игрой, но открывает
новые ракурсы и смыслы в видении проблемы, показывая нормальное
ограниченным.
Это означает, что нет не только соответствующих
исследований, но и сама проблема фактически не поставлена. Сходную ситуацию
мы имеем и в предметных указателях к собраниям сочинений
Аристотеля, Гегеля, Т. Гоббса, И. Канта, К. Маркса и Ф. Энгельса, Платона,
B.C. Соловьёва, Шеллинга и других авторов. Особенно пикантным и
странным это выглядит в случае К. Маркса и Ф. Энгельса, тем более что
очевидно присутствие у них этой темы.
Получается, что с одной стороны, например вся
законодательная деятельность, представляет собой изменение структуры социальных
7
Введение
ограничений, а с другой стороны такой проблемы в сочинениях
крупнейших социальных философов как бы нет.
Принципиальную ограниченность социального бытия отмечал
Лао-цзы и его школа, идеалом выступал максимально приближенный к
природе, живущий в гармонии с Дао человек. Напротив, поддержанием
социального порядка и созданием для него систем социальных
ограничений были озабочены конфуцианцы и легисты. Подобные системы
социальных ограничений в рамках описания идеальных и оптимальных
социальных устройств выстраивали многие авторы утопий и
социальных проектов: Платон, Аристотель, Данте, Н. Макиавелли, Т. Мор, Т.
Кампанслла, Т. Гоббс, Б. Мандевиль, К. Маркс, Ф. Энгельс, О.
Шпенглер, К. Поппср, Д. Ролз и другие. В тесной взаимосвязи с социальным
проектированием и утопизмом находилась и находится традиция
критики различных социальных неурядиц и проблем, выступающих де-факто
в роли социальных ограничений, которые следует преодолеть.
Социальную критику, помимо уже перечисленных авторов можно найти в
трудах Цицерона, Э. Роттердамского, Б. Спинозы, Ш. Монтескье,
социалистов-утопистов, М. Вебсра, В.И. Ленина, Т. Веблсна, Г. Зиммсля, В.
Зомбарта, Р. Гснона, К.Н. Леонтьева, Н.А. Бердяева, С.Л. Франка, ИЛ.
Солоневича, Г. Дебора, Г. Маркузе, М. Фуко, Ю. Эволы и многих
других авторов.
Таким образом, имеется очень обширная литература,
посвященная как социальному проектированию в целом, так и его критике и
критике наличной социальной реальности, но прямо и отчётливо о
системах социальных ограничений там, как правило, не говорится, что
затрудняет правильное их понимание. Обычной в подобной литературе
является следующая установка: раскритиковать "чужую" систему
социальных ограничений без определения её именно как системы
социальных ограничений и представить свою как гарантию процветания и
свободы без указаний на её теневые, ограничительные аспекты. Однако
следует отмстить, что любая социальная критика так или иначе
направлена против каких-то социальных ограничений, поэтому на основе её
анализа и синтеза выявляются содержание и структура тех ограничений,
против которых она направлена.
Существует весьма значительное количество отечественных и
зарубежных работ, затрагивающих проблему социальных ограничений.
Какие-то сё аспекты, так или иначе, рассматриваются и исследуются во
всех пятистах с лишним работах представленных в списке литературы
по диссертации. Но далеко не везде ясно осознаётся сама проблема, а
тем более её системный характер. Например, Ю.М. Шейнин писал:
«Свобода в человеческом обществе не может носить абсолютный ха-
8
Введение
рактер. Она всегда ограничена - в ущерб одним и на благо другим.
Ограничение свободы имеет двоякую природу - социальную и естествен-
ноисторичсскую. Что касается социальных ограничений, то в
антагонистическом обществе они отнюдь не совпадают с «категорическим
императивом» Канта»(454, с.64-65). «Тенденция развития
коммунистического общества состоит в том, чтобы вплотную приблизить социальные
ограничения свободы человека к естествснноисторическим ограничени-
ям"(454, с.66). На этом рассуждения автора о социальных ограничениях
заканчиваются. Как видно словосочетание «социальные ограничения» у
Ю.М. Шейнина есть> а определения его как понятия нет. Данное
словосочетание аналогичным образом иногда употребляют и другие авторы,
что делает актуальным более основательный его разбор и изучение, тем
более что подобное определение отсутствует и в словарях.
Среди исследований современных российских авторов,
косвенно затрагивающих проблему социальных ограничений можно выделить
работы Ю.П. Аверина, Л.Ф. Авилова, А.А. Агамова, О.Г. Антоновой,
Ю.К. Бсгунова, М.Б. Бскова, Л.Е. Бляхсра, А.П. Большакова, В.И. Бо-
родкина, А.В. Бузгалина, И.М. Быховской, И.В. Василенко, К.С. Гад-
жиева, Я.И. Гилинского, И.А. Гобозова, Э.Н. Грибакиной, Н.И.
Даниловой, Б.А. Диденко, Г.Г. Дилигенского, А.Г. Дугина, Ю.А. Ермакова,
А.А. Зиновьева, СП. Золотарева, А.Г. Зуба, А.А. Кара-Мурзы, С.Г.
Кара-Мурзы, О. Карпухина, Р.Х. Кочесокова, О.Л. Краевой, В.В. Крамни-
ка, А.И. Кугая, Е.С. Курбановой, В.А. Кутырёва, В.А. Лисичкина и Л.А.
Шслепина, СП. Лужницкого, Э. Макарсвича, В.П. Макаренко, С.А.
Макеева, С.А. Модсстова, К.Х. Момджяна, Л.С. Николаевой, А.В.
Новикова, А.С. Панарина, Э.А. Позднякова, А.Г. Погоняйло, B.C. Полосина,
П.А. Сапронова, Н.И. Сидоренко, Э.Г. Соловьёва, В.Г. Тахтамышева,
Ж.Т. Тощенко, Г.Л. Тульчинского, Е.М. Харитонова.
В них разобраны, в частности, такие непосредственно
связанные с социальными ограничениями вопросы как социальная монополия
(М.Б. Беков), социальный хаос (Л.Е. Бляхер), социальная деградация
(А.А. Кара-Мурза), социальное неравенство (Э.Н. Грибакина),
социальная мобильность (И.В. Василенко, С.А. Макеев), социальный контроль
(О.Г. Антонова, Я.И. Гилинский, О. Карпухин, Э. Макарсвич, А.В.
Новиков), социальные нормы (Н.И. Сидоренко), бюрократизм (В.П.
Макаренко), глобализация (А.В. Бузгалин, В.А. Лисичкин, Л.А. Шслепин,
А.С Панарин), идеология (А.А. Зиновьев, СП. Золотарёв, В.Г. Тахта-
мышев), манипуляция сознанием (Ю.А. Ермаков, С.Г. Кара-Мурза),
свобода (А.А. Агамов), самозванство (ГЛ. Тульчинский), власть (Ю.П.
Аверин, П.А. Сапронов, Е.М. Харитонов), политика (Ю.К. Бегунов, И.А.
Гобозов, Э.А. Поздняков), биополитика (А.Г. Зуб), тоталитаризм (К.С
9
Введение
Гаджисв, А.Л. Зиновьев, Р.Х. Кочесоков), либерализм (СП. Золотарев),
насилие (А.И. Кугай), информационная война (В.А. Лисичкин, Л.А.
Шелспин), традиция и современность (А.Г. Дугин, В.Г. Федотова),
психофизический потенциал человека и общество (И.М. Быховская, О.Д.
Гаранина, О.Л. Краева, В.И. Столяров) и другие. Однако проблема
социальных ограничений в целом в них не ставится, что свидетельствует о
наличии существенного, но восполнимого, с учётом уже проделанных
исследований, пробела в социально-философском знании.
Проблема социальных ограничений затрагивалась и в советской
литературе. Были исследованы такие её проявления и сопряжённые
вопросы как тоталитаризм (С.А. Гомаюнов, С.Н. Зимовсц) и фашизм (А.А.
Галкин), организация общества (А.А. Богданов), социальная
мобильность (Т.М. Алпссва, С.А. Макеев), социальный контроль (А.А. Рябов),
стандартизация (Г.В, Кончаков), принуждение (В.П. Фёдоров), дсидсо-
логизация (Л.Н, Москвичёв), личные и общественные интересы (В.В.
Заплстин) социальные нормы (Л.А. Андреев, С.А. Даштамиров, Е.М.
Пеньков).
В ряде исследований изучались различные фрагменты системы
социальных ограничений. Например, Н.И. Сидоренко предпринял
попытку исследовать социальные нормы (368). Однако, камнем
преткновения для этого автора стала проблема происхождения социальных
норм. В разделе "научная новизна" своего автореферата Н.И. Сидоренко
утверждает: "выявлен источник генезиса социальных норм в
первобытном обществе, заключающийся в необходимости фиксации
усложняющихся стереотипных операций (курсив мой) в развивающемся сознании
людей для упорядочивания их деятельности по поддержанию жиз-
ни"(368, с.7). Сразу же возникает вопрос, какие стереотипные операции
фиксируют любые запретительные нормы, например табу или "не
убий", "не укради"? Из утверждений Н.И. Сидоренко также логически
следует, что эти стереотипные операции совершались изначально вне
норм, автоматически - бездумно, стихийно, сами по себе, что, мягко
говоря, сомнительно. Далеетещё интересней: "выяснено, что действие
детерминант, обуславливающих человеческую деятельность, в
состоянии фиксироваться с помощью социальных норм, которые служат
средствами подчинения проявлений необходимости определенному
нормами порядку"(368, с.7). Человеческую деятельность, как известно,
обуславливают разные детерминанты, например природно-климатические.
Из утверждения Н.И. Сидоренко можно сделать вывод, что допустим,
социальная норма сначала фиксирует наступление зимы (1 декабря), а
если зима наступает по видимости раньше, то она её подчиняет как бы
говоря "зима стой, ещё рано", "Солнце вперёд" и т.п. Ещё Н.И. Сидо-
10
Введение
рснко полагает, что "анализ накопленных сведений убеждает, что
появление норм - это результат, возникающего в процессе взаимодействия
человека с миром осознания необходимости, целесообразности,
последовательности и упорядоченности деятельности людей для
гарантированного удовлетворения потребностей"(368, с. 16). На самом деле анализ
накопленных сведений совершенно в этом не убеждает. Нормы очень
часто создаются господствующими классами и группами в целях
удовлетворения их корыстных потребностей и интересов, зачастую
разрушительных для целесообразности, последовательности и
упорядоченности в деятельности людей. Как неработающий закон, который, кстати,
тоже является нормой, соотносится с осознанием необходимости,
целесообразности, последовательности и упорядоченности деятельности
людей для гарантированного удовлетворения потребностей? Работа
Н.И. Сидоренко и аналогичные ей исследования свидетельствуют о
серьёзнейших пробелах и недостатках в исследовании социальных
ограничений и норм.
Прямо рассматривались проблемы правовых ограничений
(имплицитно данный вопрос ставится практически в любой правоведческой
работе, т. к. любая норма является ограничением) в работах А.В. Маль-
ко, А.А. Подмарева, С.А. Денисова, В.А. Коннова. В диссертационных
исследованиях данных авторов было введено и обосновано понимание
права как инструмента ограничения: прав и свобод граждан (В.А. Кон-
нов, А.А. Подмарев), бюрократии (С.А. Денисов). В диссертации А.В.
Малько разработана концепция правовых стимулов и ограничений, как
способов реализации основанного на двоичном коде социального
управления. В этих работах отмечается, что в советской правоведческой
литературе вопрос о правовых ограничениях, об ограничительной
функции права прямо не поднимался. Перечисленные работы не являются
единственными, в которых изучены правовые ограничения, их
особенностью являются вынесение темы ограничения в заглавие, что делает её
ключевой.
Проблема экономических ограничений исследовалась в
диссертационных работах Д.Ю. Васильева, Н.И. Ильина. Первый автор
обнаруживает сам факт наличия экономических ограничений, а второй на
основе изучения теневой экономики разрабатывает механизм её
ограничения, в том числе и экономическими методами. Также экономические
ограничения изучались, описывались и критиковались в публикациях
Ж. Аттали, Д. Белла, Ж. Бодрийяра, С.Н. Булгакова, А.В. Бузгалина, Т.
Веблсна, СЮ. Глазьева, А.Г. Дугина, А.А. Зиновьева, Г. Зиммеля, А.К.
Крыленко, В.А. Кутырёва, Л. Ларуша, В.И. Ленина, К. Маркса, Г. Мар-
кузс, Д. Невсдимова, А.С. Панарина, А.П. Паршева, Д. Сороса, В.Г. Фе-
11
Введение
лотовой, Ф. Хайека, Ю. Эволы, Ф. Энгельса, Р. Эппсрсона и других
авторов.
Языковые ограничения, существующие в русском языке
рассматривались в диссертации О.А. Михайловой. Проблема языковых
ограничений поднималась также в работах Н.Т. Абрамовой, A.M. Ани-
сова, Ж. Батая, Н.П. Безлепкина, Ж. Бодрийяра, С.Н. Булгакова, Л.
Витгенштейна, Г.-Г. Гадамера, В. Гумбольдта, Ж. Делёза и Ф. Гваттари, Ж.
Деррида, А.Г. Дугина, И.А. Ильина, С.Г. Кара-Мурзы, И.Г. Корсунцева,
А.И. Кугая, Н.А. Купиной, А.Ф. Лосева, Г. Маркузе, Ф. Ницше, В.А.
Смирнова, Р.А. Уилсона, П.А. Флоренского, М. Фуко, А.С. Хомякова.
Исходя из разработанной автором модели системы социальных
ограничений, можно выделить и другие их отдельные формы,
исследованию которых (имплицитно и под другими названиями) посвящена
обширная литература. В частности это идеологические, этические,
эстетические, политико-управленческие, информационно-образовательные,
технико-технологические, структурно-демографические ограничения.
Ситуация с их исследованием аналогична ситуации с экономическими и
языковыми ограничениями: наличие большого массива литературы, где
они рассматриваются изолированно от других элементов данной
системы и в иных ракурсах, с иных идейных позиций чем в данной работе.
Ограничения, существующие на пути становления
гражданского общества в России, показывает Л.Я. Орлова, откуда можно сделать
вывод о наличии социальных ограничений, мешающих формированию
гражданского общества.
Вопрос ограничения средств и методов ведения войны,
наводящий на мысль о том, что сама по себе война является формой
социального ограничения, которую следует ограничить поднимает Ф. Кальс-
ховен.
Парадигмальные ограничения в социальных науках, развивая
идеи Т. Куна, выявляет Г.В. Каныгин, подводя нас к мысли о
взаимосвязи социальных и гносеологических ограничений.
Принцип ограничения возможных ходов и действий противника,
как главную цель шахматной игры рассматривал А.А. Мацукевич. У 3.
Бжезинского подобный принцип становится основой глобальной
политики США. Так происходит преобразование шахматно-игровых
ограничений в социальные.
Все эти работы наглядно свидетельствуют об актуальности
постановки самой проблемы социальных ограничений. С другой стороны
их тематика и содержание показывают как отсутствие целостной
модели социальных ограничений^ так и необходимость её создания, хотя бы
в целях обобщения и систематизации их содержания. Отсутствует в
12
Введение
данных работах и чёткое определение социальных ограничений. Многие
авторы лишь подходят к пониманию отдельных фрагментов социальных
ограничений, что делает актуальной адекватную интерпретацию их
публикаций, для которой отсутствуют теоретические модели.
Обоснована и потребность в обобщающей модели социальных ограничений как
инструменте выделения информации по данному вопросу из порой
хаотических и несистематизированных высказываний того или иного
автора (например, А.С. Хомякова) для историко-философской
реконструкции его взглядов. Ясно, что подобная модель может быть использована
для вычленения и структурирования соответствующей информации из
любых информационных потоков. Кратко степень разработанности
проблемы можно обозначить так: материала по данной проблеме очень
много, но он не осознан, не обобщён, не структурирован.
Ясно, что проблема социальных ограничений диалектически
связана с проблемой свободы, особенно социальной. «Всякое
осуществление свободы может казаться в то же время её обеднением и в пределе
- сё самоотмсной. Всякий акт выбора уже как бы отменяет свободу...
ограничивает и обязывает выбравшего. Выбирающий волен в своём
выборе до конца, выбрав же, он уже невольно становится рабом объекта
выбора. Свобода тут материализуется, отяжелевает и тем самым
становится необходимостью. Необходимость и есть ставшая свобода -
свобода, ставшая бытиём»(233, с. 136), - писал С.А. Левицкий. Значит
проблема ограничений, в том числе социальных имплицитно ставится и
решается именно в философии свободы, хотя понимается она различно.
«Но вот в чём вопрос: существует ли единая проблема
свободы? Действительно ли о свободе во все века спрашивают одинаково?
Разве глубокомысленный миф из платоновского сочинения о
государстве, согласно которому душа в своём состоянии до рождения сама
избирает себе жизненный жребий, ...сводится к тому же самому, что и
понятие свободы, которое господствовало, скажем, в нравственной
философии стоиков, с непреклонной решимостью говорившей: единственный
способ быть несвязанным и тем самым свободным - это не
привязываться сердцем ни к чему, что не в нашей воле? ...И та же ли самая это
проблема, когда мы в нашу эпоху естественных наук ставим вопрос: как
надо понимать возможность свободы перед лицом сплошной
детерминированности природных процессов... Проблема, поставленная
вообще, - это как вопрос, ни разу не заданный по настоящему. Каждый по
настоящему заданный вопрос мотивирован»(90, с.32-33), - писал Г.-Г.
Гадамер. Следовательно, вопрос о социальных ограничениях должен
быть поставлен, введён в научный и философский дискурс и, насколько
возможно, разрешён.
13
ГЛАВА 1. СУЩНОСТЬ И ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
СОЦИАЛЬНЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ
1.1. Сущность и определение социальных ограничений
Как уже отмечалось во введении, проблема социальных
ограничений - это проблема неопределенности данного понятия и,
следовательно, непонятого и неисследованного явления, которое означенное
понятие обозначает. Поэтому следует определить и укоренить его в
языке, мышлении и бытии.
«Язык, - писал М. Хайдсггер, - есть дом бытия. В жилище языка
обитает человек. Мыслители и поэты хранители этого жилища. Их
стража - осуществление открытости бытия, насколько они дают ей
слово в своей речи и тем самым сохраняют её в языке»(338, с.314). Приняв
тезис Хайдсггера за аксиому, можно сделать вывод: определив, что есть
социальные ограничения в языке, мы тем самым выясним и то, что они
есть, то есть их онтологический статус.
Однако на нашем пути к прояснению сущности социальных
ограничений существуют определённые препятствия, осознать которые
нам поможет Г.-Г. Гадамер. «Внутри слова - вот на самом деле способ,
каким мы говорим... Самозабвение принадлежит к существу языка. По
этой именно причине прояснение понятий... может быть всегда лишь
частичным. Оно бывает полезным и нужным лишь там, где либо
помогает раскрыть сокрытие, происходящее из-за отчуждения, одервенело-
сти языка, либо заставляет разделить языковую нужду, достичь
необходимой напряженности в осмыслении чужой мысли... Только тот мыслит
философски, кто перед лицом имеющихся в языке выразительных
возможностей чувствует недостаточность...»(90, с.36).
Понимая невозможность абсолютно точного и однозначного
определения социальных ограничений (с этим согласны не все - См. 50),
которые, существуя как словосочетание в языке уже как-то определены
через предрассудочное предзнание и понимание которых зависит от
контекста, в котором они употребляются (как, впрочем, и контекст
зависит от них) и от интерпретации интерпретатора, автор не претендует
на достижение полной ясности в своём определении. Как известно, Л.
Витгенштейн, поставивший себе задачу предельного прояснения всех
понятий, в итоге зашел в тупик и в конце своего «Логико-философского
трактата» признался: «В самом деле, существует невысказываемое. Оно
показывает себя, это - мистическое»(80, с.72). Вероятно, что и в
явлении социальных ограничений присутствует нечто подобное, невысказы-
14
Глава 1
васмое. Однако это не значит, что мы можем ограничиться
предрассудочным прсдзнанием в их понимании, так как в этом случае это понятие
(и явление) станут в ещё большей степени жертвами
интерпретационного произвола, который, тем не менее, и в случае определения понятия, к
сожалению (а может быть к счастью) неизбежен.
В. Даль в своём «Толковом словаре живого великорусского
языка» определяет понятие ограничения так: «Ограничивать,
ограничить - означить межи, грани, границы, пределы, рубежи, удерживать в
известных пределах, умерять, обуздывать, стеснять, останавливать...
«Власть всякого ограничена законом». «Ограничительное распоряжение
- стесняющее кого-либо»(127- Т.2, с.647-648).
А вот как В. Даль определяет слово граница - «рубеж, предел,
конец и начало, межа, край, грань»(127-Т.1, с.390-391). Сходное
понимание ограничений находим у Аристотеля. Для него ограничение - это
конечное (19-Т.З); при этом ограниченное всегда граничит с чем-нибудь
(I9-T.3, с. 14). Целое для Аристотеля - непрерывное и ограниченное (19-
Т.1, с. 175). Беспредельное для Аристотеля вне бытия, вне формы и,
следовательно, вообще непознаваемо. То есть наличие ограниченности,
а значит и формы является необходимым условием познаваемости
явлений.
Понятие ограничения является очень важным в философии
Николая Кузанского, "который в грандиозной форме объединяя духовные
достижения античности и средневековья с основоположными
замыслами нового времени, достиг такого синтеза, какой позднее уже никогда
не удавался европейскому духу"(419, с. 184). Согласно Н. Кузанскому
безграничен только Бог, а тварный мир оказывается ограниченной
эманацией Бога. "Творение получает от Бога свое единство, свою
ограниченность и свою связанность со Вселенной..."(227, с. 174). "Мир, или
Вселенная, есть ограниченный максимум и единый, который опережает
ограниченным образом противоположности, противоречия. Мир
ограниченным образом есть то, чем являются все вещи, - он есть принцип
ограничения во всем, ограниченная цель вещей. Ограниченное бытие,
ограниченная бесконечность... Если правильно рассматривать
ограничение, все станет ясно"(227, с. 185). "Ограниченное бытие есть не что
иное, как сама вещьи(227, с. 187), ... "Вселенная есть само ограниченное
бытие в себе"(227, с. 188), - отмечал Н. Кузанский. Принцип
ограничения проявляется для Н. Кузанского и в категориальном аппарате, когда
более частное понятие является ограничением общего, универсального,
в иерархии явлений, когда индивид есть ограниченное проявление вида,
а вид, соответственно, рода. Человек у Н. Кузанского тоже ограничен
своей природой. "Человеческая природа есть вписанный в круг много-
15
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
угольник, а круг - Божественная природа"(227, с.260). Совмещение
человеческого с божественным, лишило бы человеческое своей природы.
Из онтологии Н. Кузанского логически вытекает и наличие социальных
ограничений. К сожалению, его социально-философские работы,
посвященные достижению религиозного согласия малоизвестны в России
и, конечно, не исчерпывают данной темы. Тем не менее, наследие Н.
Кузанского является значимой предпосылкой и основанием для
постановки и исследования проблемы социальных ограничений.
Для И. Канта «ограничение - реальность, связанная с отрица-
нием»(183, с.86), неясно, правда, чего. В целом система И. Канта носит
ограничительный для теоретического и практического разума характер.
И. Кант видел свою задачу в установлении пределов человеческого
рассудка, науки и поведения.
Более подробно проблема ограничений рассматривается в
работе Шеллинга «Система трансцендентального идеализма»(456).
Субъектом и объектом, накладывающим ограничения на самого себя и
сталкивающимся с ними в своей деятельности в объективном мире у
Шеллинга выступает трансцендентальное созерцающее Я: «Я (объективно)
ограничивается тем, что оно себя (субъективно) созерцает; однако Я не
может одновременно созерцать себя как объект и созерцать себя
созерцающим, а, следовательно, не может и созерцать себя
ограничивающим... Акт посредством которого Я ограничивает самого себя, есть не
что иное, как акт самоосознания»(456-Т.1, с.290). «Основание
различения двух деятельностей есть граница, положенная в реальную
деятельность, ибо идеальная деятельность совершенно неограничиваема,
реальная же теперь ограничена... Если... граница положена, то в Я
существуют две деятельности, ограничивающая и ограниченная,
субъективная и объсктивная»(456-Т.1, с.286). Разбирает Шеллинг и вопрос о
внешних ограничениях Я: «В индивидуальность входит не только её
наличное бытие в определённое время и все остальные ограничения,
положенные органическим существованием; но её ограничивает и само
её действование; действуя, индивидуальность вновь ограничивает себя,
вследствие чего в известном смысле можно сказать, что индивидуум
становится тем менее свободным, чем больше он действует. Однако
даже для того, чтобы начать действовать, я должен быть уже
ограниченным. То, что моя свободная деятельность изначально направлена
только на определённый объект, было выше пояснено тем, что наличие
других интеллигенции уже лишает меня возможности хотеть все-
го»(456-Т.1,с.417).
«Свободой для идеального Я непосредственно открывается
бесконечность, так как несомненно, что ограничение придано ему толь-
16
Глава 1
ко объективным миром; однако сделать своим объектом бесконечность
оно не может, не ограничив её; вместе с тем бесконечность может быть
ограничена не абсолютно, а только для действования, таким образом,
что, как только идеал реализован, идея может устремляться далее, и так
до бесконечности»(456-Т.1, с.427), - утверждает Шеллинг.
Как видно, специально проблемой социальных ограничений
Шеллинг не занимался, к тому же на его позицию, похоже, повлиял
декартовский индивидуалистический я-центризм. Поэтому, несмотря на
всю свою значимость его наследие в данном аспекте не бесспорно.
Для Гегеля «быть человеком, значит иметь ограниченный дух и
ограниченную перспективу жизни»(175, с.468), что верно как для
индивидуального человека, так и для общества, человечества в целом.
Граница, предел человека устанавливаются самой формой человеческого
существования, как «пространственно и временно разъединённых,
телесно-душевных, эмпирических монад»(175, с.468). Предел человека по
Гегелю, это возможность приблизиться к божественному состоянию.
«Ограниченность особенного народного духа становится
законом человеческой жизни и её пределом»(175, с.456), а государство
предстаёт «как ограниченная во всех отношениях земная жизнь наро-
да»(175, с.443). При этом сам человек (как и человечество) предстают у
Гегеля как инструмент, эманация абсолютного духа, который сам себя
же и ограничивает в лице человека. В результате в учении Гегеля мы
имеем некоторую апологию ограничений, в том числе и социальных,
выступающих как некая божественная и неизменяемая данность. Это,
как отмечал И.А. Ильин, превращает путь гегелевского абсолютного
духа «в тропу непобеждающего страдания и... налагает печать
безвыходности на человеческую жизнь и её смысл»(175, с.469). Согласиться с
подобным подходом трудно, что продемонстрировал не только И.А.
Ильин, но и К. Маркс, для которого социальные ограничения
антагонистических обществ (отчуждение, эксплуатация, ограничивающее
разделение труда) должны были исчезнуть при коммунизме, совпав с естсст-
венноисторическими ограничениями. На мой взгляд, социальные
ограничения не являются божественной данностью, не подлежащей
изменению людьми, поэтому теория Гегеля не может служить адекватной
базой для исследования социальных ограничений и не определяет это
понятие.
К проблеме социальных ограничений приближается А.Г. Дугин,
размышляя о сущности границ. Для него граница не количественный, а
качественный показатель. «Всякая вещь есть то, что она есть, благодаря
ее границам. Ведь именно они отделяют ее от иной вещи. Отсюда
важнейшее значение понятия границы не только для международного пра-
17
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
ва, оборонной доктрины или структуры ВС, но и для философии как
таковой. Граница - это не просто инструмент философии, но ее
сущность, так как самое высшее философское понятие - трансцендентность
- означает в переводе с латинского «лежащее по ту сторону границы».
Граница выражает вовне то, что лежит внутри и, одновременно,
ограничивает сущность вещи в ее столкновении с другими вещами. Граница
есть нечто священное. У древних греков существовал особый бог -
Terminus, означающий «предел», «границу» (I49-T.1, с.211).
О метафизических аспектах границы размышляет также Г. Тср-
Абрамян. Он полагает, что граница не только центральное
философское, но и важнейшее мировоззренческое понятие. "Понятие границы
стоит в центре метафизической проблематики и трансцендентной
философии уже постольку, поскольку само понятие трансцендентного,
абсолютного - т.е. безграничного, беспредельного, существующего по ту
сторону границ - является как бы производным от понятия
ограниченного... т.е. космоса, тварного/ проявленного мира"(387, с.88). В
мифологии граница выступает с одной стороны как нечто отрицательное,
подлежащее преодолению, как преграда на пути к свободе, а с другой
стороны она является оградой и защитой от сил разрушения и хаоса.
Еще одно свойство границы заключается в том, что она оказывается
линией перехода одного в другое. В этом заключается
противоречивость понятия границы и причины нашего неоднозначного отношения к
ней. В социальном аспекте граница является не только центральным
этическим понятием, так как любая нравственность начинается с
добровольного наложения на себя ограничений-запретов, но и началом любой
цивилизации. "Варвар тот, кто имеет минимальное количество табу и в
этом смысле ближе к животным, чем к "настоящим людям" (387, с.89), -
считает Г. Тср-Лбрамян.
Однако более чёткое определение понятия социальных
ограничений даст «Большой толковый социологический словарь» (52).
«Ограничитель (constraint) - ограничивающее социальное влияние, ведущее
индивида к соответствию социальным нормам или ожиданиям»(52-Т.1,
с.518). Это определение, на мой взгляд, более точно, но связи с общими
категориями в нём не прослеживается. То сеть, определение этого
словаря остается на уровне частно-научного, социологического понятия,
что для нас является недостаточным.
«В философских категориях - это является одним из их
важнейших признаков - отражается сущность более высокого порядка, чем
в понятиях какой-либо науки - необходимая закономерная связь, общая
явлениям различной природы»(206, с.73), - отмечал М.И. Конкин. А
значит, вопрос заключается в том, можно ли связать понятие «социаль-
18
Глава 1
ные ограничения» с общими философскими категориями? На мой
взгляд, это не только возможно, но и необходимо для более точной
дефиниции этого понятия и ликвидации разрыва между его
использованием в конкретной науке и философии.
Таким образом, можно принять, что ограничение - это общее
(то есть содержащее более одного элемента), абстрактное (свойством
предметов и явлений может быть их ограниченность) понятие. Это
видовое понятие (разновидность) родовой категории «необходимость»
(как антипода свободы). Понятие социальное ограничение
(множественное число - социальные ограничения) в свою очередь является
конкретизацией понятия «ограничение», его частным, социальным
выражением. Антиподом понятия «ограничение» является понятие
«неограниченность» (или его синоним- «безграничность»). Соответственно,
социальной ограниченности противостоит социальная неограниченность
(например, можно сказать: «социально неограниченный человек»).
Рассмотрим эти определения подробнее. Ограничение - это
действительно общее понятие, так как могут быть разные виды
ограничений: например день ограничен восходом и заходом Солнца, год
ограничен оборотом Земли вокруг Солнца, территория государства
ограничена его границами, то есть разновидностей ограничений много. Это
действительно абстрактное понятие, так как свойством предметов и
явлений может быть их ограниченность, и любой единичный
материальный предмет ограничен своей формой. У Аристотеля форма,
ограничивая материю, превращает её из потенциальной в актуальную. Будучи
абстрактным понятием, ограниченность имеет и своё конкретное
выражение - например, государственную границу. Это понятие является
видовым понятием (частным случаем) категории необходимость, которая
может проявляться наряду с ограничением как зависимость,
принуждение, предопределенность и т.п. Конечно, понятия зависимость,
принуждение, предопределенность имеют смысловую связь с понятием
ограничение и могут определяться через него, например зависимость - это
ограничение независимости; однако их смысловые оттенки и
контекстуальная конкретизация различны и заданы в конечном итоге самим
языком, а также нуждами и пониманием говорящего на этом языке.
Давать определение категории «необходимость» не входит в
нашу задачу. Следует отметить, однако, что дефиниции этой категории
были различными в зависимости от общих философско-мировоз-
зренческих позиций определяющих. Например, в Философском
энциклопедическом словаре необходимость определяется как «отражение
преимущественно внутренних, устойчивых, повторяющихся, всеобщих
отношений действительности, основных направлений её развития...»
19
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
(415, с.409). Н.А. Бердяев выражал в этом вопросе иное мнение:
«Материальная зависимость есть порождение нашей свободной воли.
Необходимость есть лишь известное, дурно направленное соотношение
живых и свободных субстанций разных градаций»(45, с.63). И. Кант
считал необходимость априорной формой рассудка, фатально этим
ограниченного.
Автор не будет пытаться давать здесь своего определения
общей категории «необходимость», чтобы не попасть в «рабство у
логических императивов, более утончённое, чем рабство у бездушной
материи... против которого некуда и некому апеллировать»(233, с.50),
предоставив возможному читателю свободу осуществлять её
интерпретацию в зависимости от его философских позиций. Однако хотелось бы
заметить, что с точки зрения методологии системного всеединства или
принципа дополнительности все известные определения этой категории
содержат в себе долю истины, но и долю неполноты, делающей полное
определение открытым. При этом автор далек от оруэлловской
«диалектики» в понимании необходимости как осознанной свободы (по типу
«война - это мир», «свобода - это рабство»), к которой склонялись
Фихте (утверждавший, что «свобода есть нечто, что должно
преодолеть» (Цит. по 233, с. 168)), Гегель, Шеллинг и марксизм, когда «свобода
должна быть необходимостью, необходимость - свободой. Но
необходимость в противоположность свободе есть не что иное, как
бессознательное» (456-Т.1, с.457). В решении этой проблемы автору ближе
подход обозначенный Б.П. Вышеславцевым. «Что же такое... настоящая
философская антиномия (например, свободы и необходимости)? Она
есть логическое противоречие, за которым скрывается реальная
гармоническая система противоположностей. Антиномии решаются... так,
что тезис и антитезис, несмотря на кажущуюся несовместимость, оба
остаются верными, но в разных смыслах. Они помогают открыть
реальную систему бытия, как гармонию разных и противоположных смыслов
и значений, ибо конкретная реальность не однозначна, но имеет много
смыслов и значений. Так, например, антиномия «человек смертен и
человек бессмертен» решается тем, что оба суждения верны в различных
смыслах, ибо человек есть гармоническое единство временных и
вечных элементов, не пожирающих, но «питающих» друг друга. По тому
же самому принципу разрешается и антиномия свободы и
необходимости» (88, с.28). Примером подобного решения противоречий является
восточный символ ян-инь, в котором две силы - белая и чёрная взаимно
перетекают одна в другую и содержат каждая в себе частицу своего
антипода, образуя гармоническое единство»
20
Глава 1
Тем не менее, на мой взгляд, при исследовании необходимости
и её проявлений приоритет следует отдать свободе, так как нельзя
рассматривать необходимость исходя из неё самой, ибо это лишит нас
свободы изучения и вообще поставит его под вопрос, ликвидируя, в
частности, разделение на субъект и объект исследования. Поэтому, в данном
случае можно методологически принять тезис Н.А. Бердяева о том, что
«перво-жизнь есть творческий акт, свобода, носительницей перво-
жизни является личность, субъект, дух, а не «природа», не объект»(43,
с.277). «Мало того, без свободы воли не может быть ни бескорыстного
искания истины, ни наслаждения красотой, ибо и то и другое лежит в
области не готовых данностей, а идеальных заданностей»(233, с. 195).
Поэтому, окончательную формулу методологического подхода
к необходимости можно выразить так: «Свобода и необходимость суть
противоположности, но не взаимно исключающие друг друга, а такие, из
которых одна есть включающая, а другая - включаемая»{Ш, с.73). То
есть, свобода (воля) включает в себя необходимость (ограничение),
будучи шире сё, так как свобода может и ограничивать саму себя. Так, в
социальном плане свобода может стать и нередко становится свободой
«выбора несвободы путём сознательного самоограничения личностью
своих претензий на право самовыражения»(\739 с.211). «Ведь человек
перестал быть животным (создал культуру) именно через постоянное и
непрерывное создание «несвобод» - наложение рамок и ограничений на
дикость»( 190, с. 178).
Здесь необходимо уточнить некоторые аспекты в понимании
свободы, так как в контексте русской (российской) и западной культур и
ментальностей существуют определённые расхождения в содержании,
подспудно вкладываемом в это слово. Данная проблема раскрыта в
монографии В.Г. Федотовой (411). «Демократия, свобода Запада
предстают как механизм, части которого жестко соединены в работающую
конструкцию... Демократия - это социальная и политическая машина, в
которой, чтобы она работала, нужно действовать по определенным
правилам... Сюда входят принципы - свобода, правовое государство..., -
но все эти части материализованы в части социального механизма, в
основе которого труд и производство»(411, с.ПО). Таким образом,
«свобода» в западной культуре, во-первых, понимается строго социо-
центрично, а во-вторых, она заведомо уже социальных ограничений и
является их частью. «Свобода» в демократической машине это всего
лишь форма политической и цивилизационной организации общест-
ва(4\ 1). Д. Нсвсдимов также отмечает, что «понятия свобода -
"freedom" и свободный - "free" в английском языке... Это совсем не та
русская Свобода. "Free" означает бесплатный. Свобода по-английски -
21
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
это то, за что не надо платить(299, с.95). В либеральной идеологии
свобода также понимается социоцентрично, но это исключительно
негативная свобода от всех мешающих "торгующему индивиду",
движимому эгоизмом и алчностью социальных ограничений: политических,
нравственных, правовых, религиозных, от всех сдерживающих его
экономический интерес традиций, обязательств, оценок и связей. Так
понимал свободу один из классиков либерализма Дж. Ст. Милль.
Подобная трактовка свободы совершенно нехарактерна для
русской менталыюсти. В русской культуре свобода напротив, космо-
центрична (См. 321), и понимается она как «воля», свобода от всех, в
том числе социальных ограничений, и трактуется порой как своеволие,
анархия, возможность проявить крайности человеческой природы:
«святое и звериное». Автор использует термин свобода в понимании
характерном именно для России, выраженном, в частности, в философии П.А.
Бердяева, где свобода превозносится даже, как первооснова всего
бытия. Исходя из того, что подлинная свобода шире социальности, а
социальная свобода включена в систему социальных ограничений,
специально проблема свободы здесь рассматриваться не будет.
Вернемся к разбору понятия "социальные ограничения". Это
понятие является частным случаем понятия «ограничения», так как
общество является частью мироздания и, следовательно, социальные
ограничения - разновидность ограничений существующих в мироздании и
характерных для всякого отдельного предмета, явления, объекта. В
случае если не рассматривать никакие явления как отдельные, то может
показаться, что и границ между ними нет, а значит и ограничений не
существует. Подобное состояние можно назвать диалектическим
антиподом ограничений - безграничностью или неограниченностью. При
этом неограниченность не является синонимом бесконечности, так как
граница не всегда означает предел после которого ничего нет.
Ограниченность не тождественна и конечности.
Исходя из вышесказанного, автор рассматривает ограничения
вообще и социальные в частности, в рамках субъект - объектной
парадигмы, гак как именно в ней ограничения и проявляют себя.
Критика и попытки преодоления субъект - объектной
парадигмы хорошо известны, можно вспомнить в этой связи Шеллинга, Гегеля,
Н.А. Бердяева, М. Хайдеггера. «Гений отличается от всего того, что не
выходит за рамки таланта или умения, своей способностью разрешать
противоречие, абсолютное и ничем иным не прсодолимос»(456-Т1,
с.482), - писал Шеллинг, полагая, что снятие субъект объектного
разделения доступно лишь гению посредством искусства. В.Ф. Эрн выразил
попытку преодоления этой парадигмы так: «Истина не есть какое-то
22
Глава 1
соответствие чего-то с чем-то, как думает рационализм, превращающий
при этом и субъект, и объект познания в двух меонов. Истина онтоло-
гична. Познание истины мыслимо только как осознание своего бытия в
Истине. Всякое усвоение истины не теоретично, а практично, не интел-
лсктуалиетично, а волюнтаристично. Степень познания соответствует
степени напряженности воли, усвояющей Истину. И на вершинах
познания находятся не учёные и философы, а святые. Теория познания
рационализма статична, - отсюда роковые пределы и нспереходимые
грани. Тот, кто стоит, всегда ограничен какими-нибудь горизонтами.
Теория познания «логизма» динамична. Отсюда беспредельность
познания и отсутствие горизонтов» (Цит. по 252, с.76-77). Подобный
подход намечает пути к снятию социальных ограничений, однако, он не
даст возможности их полноценно исследовать, ибо для данного
исследования желательно не только объединение и отождествление
исследователя с ними, но и отделение от них. Н.А. Бердяев писал в своей работе
«Философия свободы», что разрыв всех субстанций ведёт к
необходимости, когда все далёкое и чуждое человек начинает воспринимать как
давящее и необходимое. То есть ограничения в противоположном
состоянии оказываются неуловимыми, превращаются в ничто, и предмет
данного исследования, таким образом, исчезает. Однако в обществе, как
замечал Аристотель, живут обычные люди, а не боги (или святые) и
животные, для которых социальные ограничения несущественны
(«Чтобы жить в одиночестве, надо быть животным или богом... Не хватает
третьего случая: надо быть и тем и другим - философом»(306-Т.2,
с.561), - добавил к этому Ф. Ницше), поэтому подходить к
исследованию общества с «гносеологией богов» не всегда продуктивно.
Исходя из этого, в данном исследовании будут рассматриваться
как субъекты, гак и объекты социальных ограничений. В качестве
субъектов социальных ограничений будут рассматриваться их
индивидуальные или коллективные творцы и хозяева, то есть те, кто сознательно или
бессознательно создают и накладывают социальные ограничения на
других членов общества, а в качестве объектов социальных
ограничений соответственно будут рассматриваться «жертвы» этих субъектов,
существующие сознательно или бессознательно в границах социальных
ограничений. Субъекты социальных ограничений выступают в качестве
ограничителей, а объекты в качестве ограничиваемых. Конечно, если
мыслить диалектически, то понятно, что субъект и объект социальных
ограничений может совпадать в одном лице. Ограничивая других
можно одновременно ограничивать себя и быть элементом общей системы
социальных ограничений ограничивающей всё общество в целом.
23
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
Для объекта социальных ограничений важно умение увидеть и
осознать данные ограничения, которые могут ограничивать и подавлять
как его врожденные, так и социально приобретённые свойства, качества
и способности. Препятствием для этого может быть имманентность
личности (группы) социальной реальности. В этом случае социальные
ограничения будут восприниматься как нечто само собой
разумеющееся, так как подобная «внешняя личность» сама является продуктом этих
ограничений и, по сути, тождественна им. То есть, для осознания
социальных ограничений человек должен быть в каком-то своём аспекте
трансцендентным по отношению к окружающей его социальной
реальности. В суфизме (См. 453) личность как социальное образование
считается ничем иным, как ложной личностью, маской, которую духовно
развивающийся человек должен преодолеть, перерасти, вернувшись к
своей сущности. А.А. Зиновьев в своих социальных исследования тоже
выбрал надсоциальную позицию «инопланетянина». «Жизнь в идеале
вовсе не лишена смысла. Она и есть истинно человеческая жизнь. Но
возможна она за пределами социальности. Внутри человейника, но не
по его правилам»(165, с.20).
Большое значение для экспликации понятия социальные
ограничения имеет определение границ того, что мы понимаем под
обществом, отграничение общества от природы и не общества. Как
справедливо отмечал Ю.И. Семенов, проблема разграничения биологического и
социального, социогснезиса вообще является непростой и спорной. На
что, в частности, указывают исследования социобиологов - Э. Уилсона,
К. Лоренца (249) и другие, в которых было доказано наличие у
животных значительного количества поведенческих комплексов, считавшихся
прежде сугубо человеческими и созданными культурой. Так, К. Лоренц
писал о биологической основе 10 библейских заповедей. Однако
граница между человеком и животным может быть проведена на основе
совокупности человеческой морфологии и культуры, которой данный автор
ошибочно противопоставляет «производственные отношения»,
являющиеся на деле частью культуры. Ю.И. Семёнов не признаёт за
муравейниками и ульями статус обществ. По его мнению, «становление
человеческого общества завершилось, когда все биологические инстинкты
были поставлены под социальный контроль и тем самым полностью
ликвидирован зоологический индивидуализм»(362, с.39).
А.О. Бороносв и П. И. Смирнов также указывают на сложность
определения понятия «общество» и «социальное» и разнообразие точек
зрения в этом вопросе. Основой социальной взаимосвязи разным
авторам виделись: совместная деятельность людей (Платон, К. Маркс, Э.
Дюркгейм), чувственные связи (Г. Лебон, B.C. Соловьёв, Й. Хёйзинга),
24
Глава 1
речь и коммуникация (Аристотель, Н. Луман), волевое взаимодействие
(Ж. -Ж. Руссо, Т. Гоббс). По определению А.О. Бороноева и П.И.
Смирнова «общество есть объединение людей, основанное на деятельност-
ном взаимодействии; общество есть система субъективного типа,
основанная на дсятсльностном взаимодействии людсй»(50, с.11). Авторы
выделяют преобладающие типы взаимодействия людей и
соответствующие им характеры объединения: природное взаимодействие -
популяция, эмоциональное - общность, рече-коммуникационнос -
сообщество, дсятсльностнос - общество, правовое - государство (при этом
последующие формы объединений включают в себя и предшествующие
взаимодействия как второстепенные). При этом социум в широком
смысле видится ими основанным на всех перечисленных плюс духовно-
мистическом взаимодействии. Так как деятельность у этих авторов
носит вынужденный характер, а общество основано на взаимодействии
людей, то видение общества оказывается номиналистическим,
основанным на гоббеовском вынужденном взаимодействии индивидов. Однако
общество можно рассматривать и реалистически, как предшествующее
индивиду и концептуалистически (общее в индивидах), а его основой
видеть более широкий, чем деятельность феномен культуры.
По моему мнению, главным социообразующим феноменом
можно считать культуру. Этот подход не противоречит деятсльностно-
му, так как культура может создаваться в ходе деятельности и
допустимо выражение «культурная деятельность». Однако возникает вопрос,
что же мы можем считать культурой? «Положение с термином
«культура» может служить образцовым примером тому, в каком состоянии
находится западная социальная мысль. Известно 175 определений этого
термина. И ни одно из них не является общепринятым и бесспор-
ным»(165, С.381). Культура определяется как единство художественного
стиля во всех проявлениях жизни народа (Ф. Ницше), продвижение к
свободе (Ф. Энгельс), совокупность организационных форм и методов
определённого класса (А.А. Богданов), социальное наследование (Б.
Малиновский), единство всех форм традиционного поведения (М. Мид),
аспект сверхорганического универсума, охватывающий представления,
ценности, нормы, их взаимодействия и взаимоотношения (П.А.
Сорокин), социальное направление, которое мы придаём культивированию
наших биологических потенций (X. Ортега-и-Гассет), то, что отличает
человека от животного (В. Освальд), религиозный культ (Н.А. Бердяев,
П.А. Флоренский, С.Л. Франк), знаковая система (Ю. Лотман),
наследственная память коллектива (Б. Успенский) (См. 179). В результате, по
мнению М.С. Кагана возникает проблема: все определения отражают
необходимое, но нет достаточного, обобщённого, всеобъемлющего. Вы-
25
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
ход из этого затруднения М.С. Каган видит в системном подходе,
который он и реализует в своей работе (179).
Однако для исследования социальных ограничений подходят
далеко не все из перечисленных выше определений культуры, в
частности неприемлемыми являются определения Ф. Ницше и В. Освальда,
неприемлемы и подходы идеологов французского Просвещения,
видевших в культуре продолжение природы, определения Гегеля (этап
развития абсолютного духа), Гердера (развитие способностей ума), и ряд
других, например, 3. Фрейда.
В нашем случае культуру можно определить как совокупность
неприродной социальной информации и продуктов её использования,
передаваемых от поколения к поколению внешними социальными
способами (через обучение, воспитание, язык). «До возникновения языка
никаких социальных структур не существует, причём язык - это не
рядовой элемент культуры, но сама стихия социальной институциализа-
ции как таковой... язык не только объемлет всю социальную структуру,
но и создаст её. Ничто в обществе не предшествует языку, и причина
его возникновения может быть лишь докультурной или
природной^ 135, с.390), - писал Ж. Деррида, развивая идеи Ж. -Ж. Руссо.
Сходной точки зрения придерживается и последователь Б.Ф. Поршнева,
российский антрополог Б.А. Диденко: «отличительная черта человека -
речь. И свойства человеческой речи не только чужды общению и
реакциям животных, но противоположны им. Речь и язык (в широком
понимании) определяют, в конечном счете, все свойства и процессы
человеческой психики, сама она осуществляется только при наличии тех
областей и зон коры головного мозга... которые имеются исключительно
у Homo sapiens, в отличие даже от его ближайших ископаемых предков.
Наконец в речевой функции вычленяется самая глубокая основа -
прямое влияние на действия адресата... речи в форме внушения...»(138,
с.23).
Таким образом, культуру можно в данном случае отождествить
с языком, особенно если толковать понятие язык широко, понимая под
ним вес многообразие предметов и явлений материальной и духовной
культуры, каждое из которых обладает определённым смыслом.
Культура в подобном понимании порождает и формирует неприродные
качества человека и неврождённые способы деятельности, а также
развивает, видоизменяет и (или) подавляет (ограничивает) врождённые,
природные и потенциальные способности, знания и силы людей. Культура
в подобном ракурсе видится как совокупность правил и норм, как
своего рода свод социальных законов. При этом её отождествление с
языком вполне правомерно - язык подобно культуре тоже имеет свои пра-
26
Глава 1
вила и набор структурных компонентов, задающих матрицу
возможностей выражения - о чём-то говорить можно, а о чём-то нельзя, какие-то
комбинации языковых символов противоречат правилам языка, а,
следовательно, непонятны и бессмысленны, а что-то вообще нельзя
выразить в языке, потому что для этого просто нет слов. Например, «общая
предпосылка любого философствования следующая: философия как
таковая не располагает языком, соответствующим её подлинному
назначению»^, с. 123), - писал Г.-Г. Гадамер. Аналогичную ситуацию мы
имеем и в культуре в целом, а не только в языке, который в узком
филологическом смысле может представляться лишь её частью.
Таким образом, социальные ограничения могут быть
определены как проявление необходимости в виде системной совокупности
эксплицитных (явных) и имплицитных (скрытых) социокультурных
правил и норм, моделей поведения, стереотипов мышления, средств,
способов, а также результатов самовыражения людей, которым
сознательно или бессознательно подчиняются люди и за пределы которых
они не могут или не хотят выходить даже тогда, когда это необходимо
для них самих или общества, в котором они живут. Тот факт, что в
данном определении упомянуты средства, способы и результаты
самовыражения людей, указывает на то, что в роли социальных ограничений
могут выступать не только идеальные правила и нормы, но и продукты
материальной культуры. Можно сказать даже, что социальные
ограничения имеют смешанный, материально-идеальный характер- Примером
писанных, то есть зафиксированных в языке и оглашенных социальных
ограничений может служить право, а неписаных социальных
ограничений, то есть чётко не зафиксированных и не всегда оглашённых в языке
- мораль. Достаточно очевидно также, что социальные ограничения -
это не набор хаотических элементов, разрушающих друг друга (в этом
случае они не могли бы функционировать), а своеобразная система,
имеющая свою структуру, функции, элементы и атрибуты, которые
следует по возможности выявить и описать на основе системного подхода,
что и будет сделано ниже. Из данного выше определения следует, что
понятие социальные ограничения шире более традиционного понятия
«ценнретно-нормативная система» и задаёт видение ценностно-
нормативной системы в определённом, а именно ограничительном
ракурсе. «Традиция охватывает все от «применения» орудий, технологий
..., до ремесленных навыков в изготовлении видов приборов, форм
украшений и т. д., от соблюдения нравов и обычаев до культивирования
показательных образцов...» (90, с. 260), писал Г.-Г. Гадамер и поэтому
не имеет смысла при познании социальных ограничений рассматривать
лишь их изолированные фрагменты.
27
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
Следует также соотнести понятие социальные ограничения с
более известными и привычными понятиями, такими как социальное
управление, социальный контроль, социальная дискриминация и дсви-
антность.
По отношению к социальному управлению социальные
ограничения могут выступать в двойственной форме и являться как
инструментом данного управления, так и его источником и рамками. В
процессе управления его субъект может накладывать или снимать те или иные
социальные ограничения на управляемый объект, то есть, по сути,
социальное управление представляет собой ни что иное, как искусство
манипуляции социальными ограничениями в чьих-то интересах. С другой
стороны, социальные ограничения являются рамками, в пределах
которых осуществляется социальное управление и, выходя за них,
управление становится уже не социальным. Но социальные ограничения
являются, что особенно важно, источником социального управления, ибо
управляющий в своей деятельности неизбежно руководствуется теми
или иными нормами, установками, поведенческими и ментальными
стереотипами, выступающими в роли явных или скрытых детерминант его
деятельности. Поэтому грамотное управление невозможно без
понимания системы социальных ограничений.
Социальный контроль есть способ реализации различных
социальных ограничений. А.А. Рябов определил социальный контроль как
"способ саморегуляции любой социальной системы, регламентирующий
и консолидирующий деятельность (поведение) ее членов,
стабилизирующий ее собственное функционирование и развитие посредством
формирования (стихийного или сознательного) личностных, групповых
и институциональных стандартов деятельности (поведения), оценки на
их основе реальной деятельности (поведения) людей и последующего
приведения се в соответствие с ними при помощи социальных санк-
ций"(356, с.6). Сходные определения можно найти и в других
источниках: (18, с.13; 415, с.612). ОТ. Антонова определяет социальный
контроль как "общественный» процесс, имеющий целью наблюдение за
функционированием социальных объектов /социальных общностей,
институтов, индивидов/, проверку и оценку результатов их
деятельности в соответствии с социальными нормами, а также применение к
объектам определенных мер воздействия с целью ликвидации негативных
явлений /отклонений/ и всестороннего развития позитивных явлений и
тендснций"(18, с. 13). Таким образом, посредством социального
контроля субъект управления накладывает на личности и общество
социальные ограничения и следит за их функционированием. Социальный
контроль является одной из функций социальных ограничений. Социальная
28
Глава 1
дискриминация, как лишение каких-либо прав личности или группы на
основании их признаков и свойств есть всего лишь одно из проявлений
социального контроля в его негативном аспекте. Социальная
дискриминация (расовая, половая, религиозная) является методом реализации
социальных ограничений и может быть одной из форм социального
контроля. Напротив, девиация, то есть отклонение, а конкретнее
дсвиантное (отклоняющееся) поведение, не соответствующее принятым в
данном конкретном обществе нормам и стандартам есть способ
преодоления, снятия определенных форм социальных ограничений, их
видоизменения и трансформации. Как справедливо замечал Я.И. Гилинский,
дсвиантное поведение может быть полезным (творчество) и вредным
(преступность). "Культура изменяется посредством отклоняющегося
поведения. Прежде всего - в результате социального творчества, но
также и под воздействием социальной патологиии(Ю7, с. 15).
Выявив категориальный статус социальных ограничений,
сформулировав определение этого понятия и соотнеся его с логически
связанными с ним понятиями, мы получаем возможность более
подробно разобрать некоторые онтологические и гносеологические проблемы
исследования социальных ограничений.
29
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
1.2. Онтологические и гносеологические проблемы исследования
социальных ограничений
В предыдущем разделе уже были рассмотрены некоторые
онтологические и гносеологические проблемы исследования социальных
ограничений, неизбежно возникшие по ходу решения задачи
определения этого понятия и включения его в общую систему философских
категорий, в частности был выявлен субъект и объект социальных
ограничений и проведена граница социального и не социального. В данном
разделе этот разбор будет продолжен.
Решая проблему изучения социальных ограничений,
необходимо иметь в виду, что социокультурные нормы, правила и средства
выражения должны пониматься отнюдь не только как ограничения и
препятствия; их можно мыслить и понимать и в качестве возможностей и
свобод для самореализации человека. Как отмечал Е.М. Харитонов,
общество существует только в человеческом действии и хотя и зависит от
него, но не является его продуктом; то есть социальные структуры
существуют как средства и возможности для человеческих действий, хотя
иногда и ограничивают их (См. 434). Поэтому, описание их
ограничительного аспекта не является отрицанием противоположного,
освободительного. Подобная трактовка исследования социальных ограничений
явилась бы обывательским, чисто рассудочным подходом, не
поднимающимся до разума, диалектики и мышления, феноменом манипуля-
тивно-одномерного сознания. От подобного подхода предостерегал М.
Хайдспер в своем известном «Письме о гуманизме» (См. 338, с.341-
342), указывая, что критика ценностей, логики, гуманизма, религии ещё
не говорит об утверждении того, что является их рациональным
антиподом. Однако, именно такой подход свойственен эмоциональному
рассудку, мыслящему по принципу «или-или», который высмеивал Гегель,
в то время как развитой личности свойственно «целостное
(критическое) восприятие вещсй»(242, с.62), гарантирующее реалистичность
восприятия мира. Неслучайна, видимо, нарочитая усложненность
некоторых текстов М. Хайдеггера, рассчитанная на отсеивание подобных
одномерно-рассудочных критиков и читателей.
Чтобы понять особенности функционирования социальных
ограничений следует рассмотреть вопрос о том, являются ли социальные
ограничения необходимым атрибутом общества и каковы законы их
функционирования.
Б.П. Вышеславцев писал: «И вот что особенно удивительно:
причинная необходимость не только не противоречит свободной целс-
30
Глава 1
сообразности, не только не уничтожает её, но, напротив, является
необходимым условием её возможности. Человек только тогда может
осуществлять свои цели при помощи ряда средств, если законы причинной
необходимости остаются ненарушимыми, ибо ряд средств есть ряд
причин... Если бы природа действовала свободно и произвольно, человек
окончательно потерял бы свободу действия: он стал бы рабом случая,
или же рабом населяющих природу и свободно действующих духов.
Результат ясен: свободная воля, действующая по целям, возможна
только в таком мире, который насквозь причинно детерминирован.
«Индетерминизм» уничтожил бы свободу действия»(88, с.72).
Из сказанного выше мы можем сделать вывод, что без чёткой и
устойчивой системы социальных ограничений в обществе, сколько-
нибудь устойчивое целсдостиженис и функционирование отдельных
личностей и групп на основе сознательно поставленных планов, целей и
систем ценностей невозможно. Отсутствие чёткой системы ограничений
в обществе лишает субъекта социального действия свободы достижения
сознательно поставленных целей. Получается, что в известной мере, чем
незыблемее социальные порядки и законы, тем больше в обществе
возможностей для сознательного творчества, а их постоянное изменение
(«перманентная революция» по Л.Д. Троцкому или её разновидность -
перманентные реформы), может рассматриваться как метод подавления
в обществе свободы. Однако, это верно только для сознательно
планирующего, целерационального сознания и субъекта. Если же сознание
иррационально и реактивно, а его носитель стремится не к созиданию, а
к поиску приключений, готов идти «куда глаза глядят» или куда укажет
телевизор и реклама, то наличие чёткой детерминации, в том числе и
социальной необязательно и даже нежелательно. Искателю
приключений, объекту природного и социального хаоса ни природная
(социальная), ни ценностно-целевая детерминация свободной личности не
нужна, ибо ограничит его свободу приключений.
Поэтому, мы можем сделать вывод, что социальные
ограничения будут более чёткими, явными, значимыми, обширными и жёсткими
в более целерациональных обществах, ориентированных на созидание и
реализацию каких-то своих проектов. Напротив, для реактивных,
бессознательных, зависимых обществ социальные ограничения менее
значимы. Например, для постсоветской России характерно снижение целе-
рациональности по сравнению с СССР, а, следовательно, снятие,
ослабление, релятивизация многих социальных ограничений и усиление их
изменчивости, подвижности, неопределённости. Наиболее чёткие и
жёсткие системы социальных ограничений мы видим в различных
рационалистических утопиях («Законы» Платона) и тоталитарных государст-
31
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
вах (См. 212, 292). Однако представить общество без социальных
ограничений затруднительно, ибо в этом случае оно должно было бы быть
полностью реактивным и иррациональным, а также нематериальным,
причем постоянная изменчивость подавляла бы в нем возможность
любого действия и достижения. В истории такие общества неизвестны.
Отсутствие социальных ограничений в подобном гипотетическом
обществе означало бы ещё и отсутствие культуры и языка, для которых
характерны обязательные правила и ограничения, ибо и культура и язык
целсрациональны - язык, как и культура, существуют для того, чтобы
нечто выражать, фиксировать и передавать, то есть, заключают в себе
определенную цель. Статус членов такого гипотетического общества
должен был бы также быть неопределенным и изменчивым, и их нельзя
было бы четко определить как существ (людей), принадлежащих к
данному обществу, а не к какому-то иному миру и форме существования.
Так как ранее атрибутами социальности были определены
культура, язык и человеческий статус её обладателей, то можно сделать
вывод, что обществ без социальных ограничений не существует, или
подобные гипотетические феномены нельзя назвать обществами по
определению.
Показательно, что многие «идеальные общества» из известных
социальных утопий и антиутопий Платона, Т. Кампанеллы, Т. Мора, Ф.
Бэкона, Дж. Оруэлла, Е. Замятина, О. Хаксли и других авторов (СмГ
напр. 320, 407) отличались значительной социальной регламентацией.
Социальный хаос, царивший в эмпирически наблюдаемых утопистами
обществах, казался им очевидным социальным злом. Поэтому
представление о неограниченной свободе в идеальном обществе, к которому
склонялись некоторые утописты анархической и либеральной
ориентации выглядит совершенно несостоятельным. Скорее в данном случае
нужно вести речь об иной системе социальных ограничений, изучение и
понимание которой и позволит выявить методом «от противного»
содержание и структуру имеющихся в обществе свобод. Использование
подобной методологии может достаточно легко показать
несостоятельность работ, подобных' книге известного либерального утописта К.
Пописра «Открытое общество и его враги»(337), в которой в один
реестр «закрытых обществ» попадают общества с совершенно
различными системами социальных ограничений, в частности, происходит
смешение тоталитаризма XX века и традиционных обществ. Поэтому,
следует говорить не о свободных и несвободных, открытых и закрытых
обществах, а о различиях в них систем социальных ограничений.
Всё это означает, что онтологический статус социальных
ограничений таков, что они являются неотъемлемой принадлежностью, лю-
32
Глава 1
бого общества. Более того, социальные ограничения фактически
являются одним из системообразующих факторов общества, без наличия
которого общество не может существовать. Получается, что социальные
ограничения - атрибут нашего социального бытия и подобно этому
бытию они различны, познаваемы, изменчивы.
Важным является и вопрос о наличии или отсутствии законов
функционирования социальных ограничений, который тесно
переплетается с вопросом о наличии социальных законов вообще. Как известно,
вопрос о наличии или отсутствии социальных законов является
спорным. В Философском энциклопедическом словаре закон определяется
как «категория, отображающая существенные, необходимые и
повторяющиеся связи между явлениями реального мира»(415, с. 194).
Общественные законы согласно тому же словарю это «объективно
существующая, повторяющаяся существенная связь явлений общественной
жизни или этапов исторического процесса, характеризующая
поступательное движение истории»(415, с. 195). По мнению материалистов,
люди не могут ни уничтожить, ни изменить или преобразовать законы, в
том числе и социальные, которые действуют помимо их сознания и
воли. «Измениться в зависимости от исторически различных условий
может лишь форма, в которой эти законы прокладывают себе путь»(270-
Т.32, с.461). Однако при дальнейшем разборе материалистического
понимания социальных законов мы все более и более входим в зону
противоречий и парадоксов.
«Законы природы реализуются и тогда, когда в их действие не
вмешивается человек. В реализации же законов общественного развития
обнаруживается своего рода парадокс. Сразу же подчеркнём, что речь
идёт не о логическом парадоксе,... существующем только в нашей
голове. Речь идет о парадоксе реальном, возникающем в ходе
исторической практики людей. С одной стороны, законы общественного
развития... возникают, действуют и сходят со сцены независимо от воли и
сознания людей. С другой же стороны, законы общественного развития
реализуются только через деятельность людей. И там, где людей нет,
или они есть, но ведут себя пассивно... никакие социологические
законы реализоваться не могут»(216, с.50-51), - писал С.Э. Крапивенский.
Как известно, классические естественнонаучные законы характеризует
воспроизводимость, повторяемость, независимость от личности
исследователя. Исходя из данного С.Э. Крапивенским определения, по
аналогии можно предположить: если я подкидываю камень, закон
притяжения действует, а если сижу, сложа руки - не действует, и там где меня
нет, закон тяготения тоже не действует. Но в таком случае, это не объ-
33
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
сктивно, а субъективно существующая связь между явлениями, что
противоречит данному выше их определению.
Марксист А.А. Зиновьев пытается разрешить эти парадоксы
следующим образом. Он утверждает, «что социальные законы суть
законы сознательной и волевой деятельности людей, но они при этом не
зависят от сознания и воли людей»(165, с.74). Тогда получается, что
сознание и воля людей детерминированы этими законами. Однако,
обходя это противоречие, логик А.А. Зиновьев утверждает, что
«объективность социальных законов вовсе не означает, будто люди не могут
совершать поступки, не считаясь с ними. Как раз наоборот, люди их
обычно вообще не знают и постоянно игнорируют их, поступая так, как
будто никаких таких законов нет»(165, с.75-76). Такие вот, оказывается
странные эти социальные законы: вроде бы они и есть, да только почти
никто и никогда их не выполняет, так что их с другой стороны как бы и
нет. Итак, свобода воли людей оказалась оправданной, но под вопрос
опять попал объективный характер этих законов. При этом, по мнению
А.А. Зиновьева, люди часто нарушают и природные законы,
расплачиваясь за это, что, однако их не отменяет. В качестве примера этот автор
приводит объективный, независимый от воли и сознания людей
социальный закон организации и успеха дела, в соответствие с которым у
группы должен быть компетентный руководитель и адекватные делу
члены группы. Ксли же этот закон проигнорировать, то группа успеха
не достигнет. Однако и в случае соблюдения этого «закона» 100 %
гарантии успеха для группы нет - этому могут помешать внешние
влияния, ошибки в оценке компетентности её членов и многое другое. А
главное, этот «закон» будет работать, только если подлинная цель
группы - достичь успеха в деле, а не какая-то иная, что тоже иногда бывает.
Здесь и закрадывается подозрение, что «социальные законы» А.А.
Зиновьева не законы, а просто правила целсрациональной деятельности в
обществе, зависящие, как и порядки в обществе, делающие именно их
актуальными, от воли и сознания людей.
Далее А.А. Зиновьев пишет, что в «реальности одновременно
действуют различные законы»(165, с.77), проявляющиеся через массу
отклонений и нарушений и, игнорируя одни социальные законы, люди
действуют в силу каких-то других. Но если число этих законов
бесконечно (а об этом вопросе автор умалчивает), то они фактически не
действенны, ибо всегда можно переключиться с одного закона на другой, а
также нсвоспроизводимы, нспроверяемы, и полностью непознаваемы.
Далее автор утверждает, что социальные законы не тождественны
необходимости, но при этом универсальны и «суть самые глубокие
механизмы социальных явлений»(165, с.79). Именно эти объективные и нс-
34
Глава 1
искоренимыс в силу их объективности и независимости от воли людей
законы - источник всех зол и бед человечества и помеха построению
идеального общества. Таким образом, пройдя через свободу воли людей
в выборе этих «законов» и их несоответствие необходимости мы снова
упираемся в детерминизм, с которого и начали их исследование.
В целом концепция социальных законов А.А. Зиновьева
представляется мне во многом надуманной и противоречивой. Задолго до
А.А. Зиновьева В.Ф. Эрн писал: «Вещь, отрешённая от всех
иррациональных моментов, может браться рационализмом лишь в узких
пределах её механических свойств. Отсюда рационализм неизбежно
исповедует: а) механистическую точку зрения не как метод только, но и как
последнее объяснение космической жизни и Ь) связанный с этим
универсальный детермтшзм»(483, с.291). В этой связи естественно
задаться вопросом, насколько методологически грамотно и правомочно
объяснять общество исходя из механистической парадигмы, как это делает
А.А. Зиновьев, притом, что ещё Ф. Энгельс наряду с механической
формой движения выделял социальную?
Более серьёзную попытку обосновать наличие социальных
законов представляют работы В.М. Бехтерева (48) и А.А. Давыдова (146).
В.М. Бехтерев рассматривал законы общества как проявление
коллективных рефлексов, как более сложный вариант
физико-механистических законов. Он выводит 23 физико-механистических закона
общества, которые, тем не менее, оказываются общефизическими, а не
чисто социальными. При этом возникают вопросы, насколько уместным
является редукция общества к природе и даже физико-механическим
взаимодействиям мёртвых тел, а также каким образом регулируются
противоположные и несовпадающие законы в системе В.М. Бехтерева?
Ответов на них этот исследователь не даёт. А.А. Давыдов даже выводит
математическую формулу «закона свободных действий людей» (146,
с. 109). Однако в самом определении этого закона можно усмотреть
логическое противоречие, так как действия подчинённые и ограниченные
некой формулой в принципе уже не являются свободными. При этом
А.А. Давыдов вводит в свою формулу такой трудно определяемый
параметр как «количество людей желающих совершить свободное дейст-
вис»(146, с. 109). Однако аргументированные возражения против
выведения подобных социологических законов приводились С.Н.
Булгаковым в работе «Философия хозяйства». СМ. Булгаков в частности писал:
«Социальный детерминизм не есть вывод социальной науки, но ее
методическая предпосылка, обуславливающая самое ее существование.
Естественно поэтому, что свобода и творчество оказываются вне поля
зрения социальной науки... Человеческая свобода, как творчество, вно-
35
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
сит в социальную жизнь нечто совершенно новое и индивидуальное, что
нарушает постулируемое социологией единообразие и всеобщую
типичность социальной жизни» (65, с.203). Можно согласиться с
видением С.Н. Булгаковым социальных законов О. Конта, Г. Спенсера и К.
Маркса, как фикций и абстракций, применимых лишь для
характеристики совокупностей людей, но ничего не говорящих о каждой
конкретной индивидуальной судьбе, как равнодействующих индивидуальных
фактов, не предопределяющих, однако, этих фактов.
Другой методологический подход к решению этой проблемы
предлагается в русской религиозной философии.
«В Царстве Божисм не мыслимы повторения одного и того же,
там нет места для законов и правил в смысле однообразного повторения
одних и тех же содержаний бытия. Наоборот, в душевно-материальном
царстве, где ставятся узкие цели и где новое расширение жизни
достигается с величайшим трудом, одни и те же действия повторяются
бесчисленное множество раз; чем ниже ступень развития деятеля, тем
более проявления его оказываются правильно повторяющимися.
Категории качества (выразимые в отвлеченных понятиях черты
эмпирического характера) и количества выдвигаются на первый план в этом
строении бытия. Поэтому получается видимость правоты детерминизма,
утверждающего, будто содержание и течение событий в природе
подчинено во всех деталях незыблемым, неотменимым законам»(254, с.595), -
писал Н.О. Лосский. Однако, как отмечает далее Н.О. Лосский,
детерминисты заблуждаются и вот почему: «Творческие акты, действительно,
редко осуществляются в нашем царстве бытия и возникают,
обыкновенно, при соучастии случайных влияний среды, наталкивающих
деятеля на новые пути поведения, которые усваиваются вслед за тем другими
деятелями путём подражания. Усматривая эти условия развития
поведения, рефлексологи и вообще сторонники механистического
мировоззрения воображают, что теории поведения отвергающие ...свободу
воли, ...и... значение сознания, правильны; однако... они упускают из
виду, что подхватить благодетельные указания случая и
целесообразно использовать их для выработки новых деятельностей может только
существо, обладающее способностью целестремительной
деятельности и поставившее себе цель... раньше того случая, который
наталкивает на открытие и изобретение. В этом динамическом волевом
моменте поведения кроется свобода, которой не замечают рефлексоло-
ги»(254, с.595-596).
Таким образом получается, что детерминированность, то есть
закономерность, подчинённость действию законов для деятеля
(человека) обратно пропорциональна степени его духовности. Чем более духо-
36
Глава 1
вен человек, чем шире его восприятие, чем больше у него целей, тем
больше случайностей он может заметить в мире и использовать для
творчества как непредсказуемого внесения нового, выходящего за
пределы законов. Под духовностью здесь можно понимать не только её
религиозную интерпретацию, но и то содержание, которое вкладывал в
эту категорию Гегель. Категорию духа можно отождествить с
внутренним, нспространственным, нематериальным миром, в котором
существуют сознание, творчество, ценности, цели, право, мораль и т.п. С этих
позиций вести речь о социальных законах как минимум некорректно.
Однако, тотальный материализм, утверждая наличие
социальных законов, действует вполне последовательно и логично.
Абсолютный детерминизм неизбежно следует из основной установки
материализма о том, что всё есть материя, а духовные явления - лишь ее
«отражения» в другой материи. Если согласиться с этим, то получается, что
никакой свободы духовный фактор не имеет. Однако здесь материализм
впадает в противоречие. «...Предпосылкой овладения силами природы
с их причинами и следствиями является неподверженность нашего «я» в
его субстанциональной основе цепи причин и следствий. Иначе как
могло бы «я» рассматривать причины и следствия как объекты, если бы
оно не было стоящим над ними субъектом? Наше «я» не могло бы
сознавать законов природы и овладевать ими, если бы оно было лишь
частью природы»(233, с.58), - отмечал С.А. Левицкий. Материализм же
утверждает не только наличие подобных законов, но и возможность их
познания и использования. Это противоречие хорошо проявилось в
марксизме, который с одной стороны утверждает историческую
неизбежность и закономерность смены общественно-экономических
формаций, а с другой стороны, требует активных действий, революции для
реализации этого процесса. Утверждая необходимость революционной
борьбы и социалистической революции, марксизм имплицитно
признает, что существует не закон, а лишь тенденция смены одной
общественной формации другой, которую следует активизировать и
реализовать путем практических действий в соответствии со своим свободным
выбором. На мой взгляд, это противоречие является всего лишь
пропагандистской уловкой, предназначенной для убеждения
(программирования) интеллектуально поверхностных людей с различными мировоз-
зренческо-психологическими установками: на социальную активность и
пассивность. Социально пассивных миф о неизбежности смены
общественных формаций должен был подготовить и примирить с данной
возможностью, социально активных же должна была вдохновить на борьбу
революционная риторика. В данном случае создатели марксизма
действовали в точном соответствии с теориями Г. Лебона, который, в частно-
37
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
сти, писал: «Чем более кратко утверждение, чем более оно лишено
какой бы то ни было доказательности, тем более оно оказывает влияние на
толпу»(231, с.240), мнения и верования в которой распространяются не
путём рассуждений, а путем заразы. Поэтому серьёзно воспринимать
теорию социальных законов со стороны данного идеологического
учения не приходится: его социальные законы больше похожи на
придуманные авторами идеологии целерациональные установки и алгоритмы
действий, предназначенные для достижения массами поставленных
идеологами целей и социальных результатов. Фактическая цель
подобных придуманных социальных законов состоит в скрытом (манипуля-
тивном) принуждении тех, кто в них поверит к определённому
социальному поведению.
Но действительность опровергает действенность подобных
«законов» и прочих надуманных схем. «Фактическую сторону русской
истории мы знаем очень плохо - в особенности плохо знают её
профессора русской истории. Это происходит по той довольно ясной причине,
что именно профессора русской истории рассматривали эту историю с
точки зрения западно-европейских шаблонов. Оценка же русской
истории с точки зрения этих шаблонов правильна в такой же степени, как
если бы мы стали оценивать деятельность Менделеева с точки зрения
его голосовых связок»(369, с.21-22), - писал И.Л. Солонсвич. Он же
указывает и на печальные результаты излишней доверчивости к
литературным, философским, научным и прочим надуманным схемам, законам и
шаблонам: «А. Розенберг по своему образованию был типичным
русским интеллигентом... и русскую историческую литературу знал лучше,
чем знаем мы с вами. Он сделал из нес тс логически правильные
выводы, которые и привели его на виселицу»(369, с.29).
В действительности, смысл изучения и выявления законов
состоит не в фатальном подчинении им и не в уничтожении иллюзии
свободы, как ошибочно полагал Б. Спиноза. Если бы это было так, «то мы
тем более теряли бы свободу, чем более познавали и схватывали цепи
причинностей. А на самом деле происходит... обратное: чем более мы
познаем и охватываем цепи причинностей, тем более мы получаем
возможности властвовать над ними, тем более возрастает и расширяется
наша свобода, ибо «сколько кто знает - столько тот может»(88, с.53). То
сеть смысл изучения закономерностей заключается в свободе овладения
ими, на что и нацелена наука. «С того момента, как сознание начинает
оценивать, ставить себе цели и их осуществлять, покидается почва
материализма и начинает действовать тезис идеализма: «сознание
определяет бытие», дух формирует материю»(88, с.61), - писал Б.П.
Вышеславцев. То есть, подчинённость социальным и даже природным зако-
38
Глава 1
нам есть следствие и признак пассивности и невежества, отвергающего
по выражению В.И. Ленина «вздорную побасенку о свободе воли». В
своем социальном аспекте материализм распознается как идеология
подчиненных, закономерно распространяемая вождями во избежание
выхода подчинённых из подчинения им и придуманным ими законам.
Исходя из этого, социальные законы можно сравнить с
правовыми нормами, действующими в обществе, которые действительно
существуют объективно, независимо от сознания членов общества,
отражают существенные, необходимые связи между социальными
явлениями, но при этом устанавливаются самими людьми и действуют только в
случае их устойчивого исполнения большинством граждан. Это
означает, что тождественных естественнонаучным социальных законов не
существует, существуют лишь различные социальные тенденции,
обусловленные целсрациональной (идсорациональной, ценностнорацио-
нальной - М. Всбер) и хаотической социальной деятельностью
индивидов и групп, влиянием на общество внешних факторов (природы,
других обществ) и его собственной духовной и материальной культурой. В
отличие от естественнонаучных законов, социальные тенденции не
имеют столь чёткой воспроизводимости и повторяемости, не дают
возможности для точных прогнозов и предсказаний. Выбор той или иной
тенденции и се реализация обусловлены уровнем знаний, умений,
активностью, целями и произволом (свободой воли) отдельных личностей
и групп.
Духовно развитые и активные личности или группы получают в
этой ситуации возможности самостоятельного формирования
желательных им социальных тенденций, в частности, посредством захвата
идеологической, политической и экономической власти, а невежественные и
инертные массы становятся жертвами и исполнителями созданных
господствующими группами «социальных законов». Оказывается, даже
«Маркс провозглашает, что... и Труд и Капитал - становятся не просто
игрушками в руках объективной логики истории, но сознательными и
самостоятельными се субъектами, способными не только подчиняться
необходимости, но и управлять важнейшими историческими
процессами, предуготовлять их, провоцировать, проектировать, утверждать свою
автономную волю. Речь идет не об индивидуальном или групповом, но
о классовом субъекте» (149-Т.1, с.21). Исходя из этого представления
можно, например, разрешить давний спор о роли личности и народных
масс в истории: чем выше их уровень развития и активности (и чем
невежественнее и пассивнее их оппоненты), тем значительнее должна
быть их роль в истории. Но это лишь тенденция, которая может
осуществиться, а может и не осуществиться в силу возможного вмешательства
39
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
различных иных, социальных и внесоциальных влияний, а не
абсолютный и повторяющийся закон. Множество развитых и активных
личностей и групп никак не повлияли на историю, потому что их
деятельность противоречила другим социальным или природным тенденциям,
или свободному выбору масс, например.
Столь же трудно прогнозируемыми из-за наличия у социальных
деятелей свободы воли (помимо сложности социального организма)
являются и результаты природных влияний на общество. Так,
астрологические прогнозы не сбываются не потому, что астрология в принципе
является лженаукой (хотя астрологи могут быть коррумпированы,
ошибаться и их методы могут быть несовершенны), и не потому, что
исследуемые ими влияния слишком слабы - АЛ. Чижевский доказал обрат-
нос (См. 449), а прежде всего потому, что реакции свободно волящего
социального деятеля могут быть и скорее всего будут разными при
сходных космических влияниях. С другой стороны, многие древние
общества тщательно ориентировались в своей деятельности на природно-
космичсскис ритмы не только потому, что по сравнению с современной
цивилизацией якобы больше зависели от природы, а потому, что
пытались так использовать природу максимально эффективным для себя
образом, не разрушая сё. Мировоззрение и сознание этих обществ также
существенно отличалось от современного. В природе они видели циклы,_
имеющие начало и конец; вписываясь в эти циклы, они получали
возможность периодически уничтожать свое прошлое, творить свою
историю заново, становясь лучше. Это избавляло древних от подчиненности
своему прошлому и вождям, что характерно для живущих в линейном
времени наших современников, отмечал М. Элиадс (См. 479). Несложно
догадаться, что и «социальные законы» были в древних обществах
иными.
Против наличия социальных законов выдвигалось также
следующее возражение: «Иногда говорят, что история повторяется. На наш
взгляд это в корне ошибочное мнение, ибо в мире нет ни двух людей, ни
двух событий, которые были бы абсолютно идентичные 101 -№7,
с.181), ибо в таком случае они попросту сливались бы в одно событие
или человека. «Повторяемость идентичных возможностей заключает в
себе некое противоречие, а именно идею об ограниченности всеобщей и
универсальной возможности... Существует также прямо
противоположное, хотя и не менее ошибочное мнение, согласно которому все
исторические факты рассматриваются как не имеющие ничего общего и
абсолютно не схожие между собой. Истина как обычно находится где-
то посередине: всегда есть сходство в одном отношении и отличие в
другом»( 101 -№7, с. 181). Процитированный автор (Р. Генон) не отрицает
40
Глава 1
наличия универсальных законов проявляющихся в различных
обстоятельствах в природе и обществе, но не отстаивает и наличие неких
особых социальных законов. Тем не менее, отсутствие буквальной
повторяемости социальных явлений опровергает идею социальных законов,
постулирующую четкую повторяемость и воспроизводимость
идентичных событий. Это не означает, однако, что не следует изучать и
формулировать различные социальные «законы» (См. напр. 332), но
относиться к действенности этих «законов» следует исходя из
вышеизложенного. Для активно мыслящих и действующих личностей и социальных
групп любой социальный «закон» может оказаться фикцией.
Как можно вывести из приведённых примеров,
методологический отказ от дстерминистско-матсриалистичсской системы объяснения
социальных явлений имеет значительную эвристическую ценность,
позволяя объяснить необъяснимое детерминизмом и снять его
противоречия. Проясняется и методологическая несостоятельность
материалистического детерминизма в исследовании социальных ограничений.
Действительно, если сознание есть лишь отражение одной материи в другой
материи, то оно не может ни осознавать, ни исследовать отражаемого,
также как зеркало не исследует отраженного в нём. С точки зрения
детерминизма социальные ограничения - это некая данность, пассивно
воспроизводимая сознанием, а потому неизменяемая и не исследуемая.
Если сознание есть отражение социальных ограничений, то оно само,
следовательно, социально ограничено, само есть то, что подлежит
осмыслению и изучению. Такое сознание можно сравнить со слепым
исследующим слепоту, однако, чтобы понять и оценить нечто, надо
видеть и его альтернативы, или хотя бы представлять их. Индетсрминист-
ский подход к проблеме ограничений позволяет это сделать.
Возвращаясь к вопросу о наличии законов социальных
ограничений, можно считать, что таковых как частного проявления
социальных законов не существует. Принципы неопределённости и
дополнительности, статистической вероятности вошли в настоящее время даже
в естественные науки (См. 99, 153). Поэтому «категория случайности,
лишь статистически выразимая в кривых вероятности, лучше
соответствует духу современной физики, чем прежние концепции железных
законов природы. Случайность же, понятая в метафизическом смысле,
есть псевдоним свободы»(233, с.210-211). Таким образом, следует вести
речь лишь о социально-ограничительных тенденциях.
Социальные тенденции, частным случаем которых являются
социально-ограничительные тенденции можно определить как
направления развития социальных процессов и явлений, определяющихся
социальными и природными условиями и свободой выбора социального
41
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
деятеля. Свобода выбора социального деятеля во многом обусловлена
его ценностно-целевыми установками и психофизиологическими
особенностями, но полностью, однако, не предсказуема.
Социальные ограничения могут исследоваться эмпирически для
выявления их тенденций, однако прежде чем приступать к подобным
исследованиям, если таковые будут сочтены необходимыми, следует
определиться с исследуемым явлением, выявить само его наличие и
отделить от других, ибо, прежде чем исследовать что-либо, желательно
убедиться в том, что оно есть. Нельзя исследовать и найти неизвестно
где неизвестно что. Необходимо, хотя бы приблизительно представлять
себе объект поиска и его местонахождение, а также методы его поиска.
Попытке решения этой проблемы и посвящена данная работа, что
обуславливает сё не эмпирическо-социологический, а тсоретическо-
философский ракурс.
Определив социальные ограничения как системную
совокупность явных и неявных социокультурных правил и норм, моделей
поведения, стереотипов мышления, средств, способов и результатов
самовыражения людей, которым они сознательно или бессознательно,
подчиняются и за пределы которых они не могут или не хотят выходить
даже в случае необходимости, мы имплицитно уже предполагаем бытие
социальных ограничений как некой системы.
Если социальные ограничения представляют собой систему, то
для их изучения логичным и целесообразным будет применение метода
системного анализа (См. 1, 55, 339, 404, 448) Системный анализ явился
закономерным итогом развития диалектики как учения о всеобщих
взаимосвязях и развитии мировых явлений и процессов. Пройдя путь от
Гераклита и Платона до Гегеля, К. Маркса, русской философии и
синергетики диалектический метод познания мира нашёл своё естественное
выражение в системной методологии. Системный подход в различных
своих вариантах проявлялся в учениях очень разных мыслителей: от
философии всеединства B.C. Соловьёва до тектологии А.А. Богданова и
от органицизма Н.О. Лосского до биокосмической культурфилософии
О. Шпенглера. Н.О. Лосский своё понимание системности выразил гак:
«Органическое и неорганическое миропонимание вот главные
противоположности, разделяющие представителей различных философских
учений о мире.,. Встретившись с сложным целым, которое можно
разделить или в котором можно различить части А, В, С, D, сторонник
неорганического миропонимания стремится понять его как составленное
из элементов А, В, С, D, считая их способными существовать
самостоятельно, совершенно независимо друг от друга, и от целого, в котором
они найдены... Сторонник органического мировоззрения понимает вся-
42
Глава 1
кую множественность и целость, прямо противоположным способом.
Первоначально существует целое, и элементы способны существовать
и возникать только в системе целого. Поэтому нельзя объяснить мир
как результат прикладывания А к В, к С и т.д.: множественность не
образует целого, а, наоборот, порождается из единого целого»(254, с.340-
341). Действительно, из неорганического, несистемного подхода
объяснить социальные ограничения будет затруднительно, так как отдельные
социальные ограничения будут представлять собой лишь легко
обходимые фрагменты границы. Социальные ограничения, понимаемые
атомистически и номиналистически, в духе Демокрита («существуют только
атомы и пустота»), не будут ограничениями в подлинном смысле, ибо
существующее между ними «пустое пространство» уничтожает
непроницаемость границ. Поэтому понимание социальных ограничений как
действительно существующего и ограничивающего явления побуждает
нас рассматривать их именно как систему, то есть
«взаимодействующую совокупность компонентов, связей и отношений, объединённых
единой функцисй»(162, с.7). Бытие любой системы в свою очередь
определяется в основном тремя факторами: влиянием внешних по
отношению к ней явлений и объектов - среды, заложенной в систему
программой (концепцией) развития, которая может быть и плодом
самостоятельного творчества системы и её самоуправлением, как
проявлением се свободы выбора. Влияние среды является для системы
материально детерминирующим, влияние её программы - целерационально
(идеально) детерминирующим, а самоуправление является фактором
свободы, преодолевающим детерминизм и присущим далеко не всем
системам, а только высокоразвитым. Отсюда следует, что для
понимания системы социальных ограничений необходимо выявить, прежде
всего, их программу функционирования, а значит и их цели и ценности,
которые и являются их главными сущностными атрибутами.
«Программа функционирования» социальных ограничений закономерно
определяет их структурно-функциональные особенности, которые, по сути,
являются её материализацией, воплощением. Эта программа определяет
и общий характер «самоуправления» или синергетической
самоорганизации системы, если, конечно, не рассматривать её в качестве
самостоятельного духовного существа. Однако в данном случае, речь следует
вести, скорее о хозяевах этой системы, осуществляющих её управление,
хотя и сама система логикой своей самоорганизации и развития может
подталкивать даже её хозяев, а не только свои структурные элементы к
определённым действиям. Системное единство социальных
ограничений, очевидно, задаётся следующей из их определения социально
ограничительной функцией, сущность которой будет разобрана ниже.
43
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
В процессе выявления и описания сущностных атрибутов и
базовых форм социальных офаничений любой исследователь неизбежно
столкнется с рядом трудностей. Одна из них заключается в отсутствии
полной подробной истории социальных офаничений, или, точнее,
истории написанной в ракурсе видения и понимания социальных
Офаничений, изменения их структуры и динамики. Конечно, отдельные и
важные исследования в этой области есть. В частности, значительный вклад
в исследование истории социальных офаничений внёс М. Фуко, такими
своими работами как «Археология гуманитарного знания», «История
безумия в классическую эпоху», «Надзирать и наказывать» (См. 424-
426) и др. Следует также выделить соответствующие исследования Н.А.
Бердяева, Б.П. Вышеславцева, М. Всбера, Ж. Делёза и Ф. Гваттари, Г.
Дсбора,^Ж. Дсррида, К. Маркса и Ф. Энгельса, Г. Маркузс, П.А.
Сорокина, М. Хоркхаймера и Т. Адорно; многочисленные социально-
критические исследования различных авторов от Р. Генона до В.И.
Ленина, и от Б. Спинозы до Э. Канетти и С.Г. Кара-Мурзы.
Как видно, отдельных, разрозненных исследований истории
социальных ограничений много, но общей истории развития социальных
ограничений нет, именно в силу не осмысленности феномена
социальных ограничений. Поэтому в данной работе делается попытка
осмысления феномена социальных ограничений, а не написания его истории.
Одна из сложностей в описании системы социальных
ограничений заключается в проблеме соответствия представленной модели
реально существующим обществам и их социальным ограничениям.
Именно этого у многих авторов описывающих частные аспекты
социальных ограничений не наблюдается из-за плохого знания фактологии,
неспособности адекватно соотнести абстрактное и конкретное,
идеологической, политической и экономической ангажированности, наконец,
из-за сознательного манипулятивного подхода к описываемым
явлениям и по другим причинам. В общем, мы сталкиваемся в данном случае с
опасностью и соблазном мифологизации социальных ограничений.
Рассмотрим некоторые примерь; этого явления.
Б.П. Вышеславцев выделил в этой связи довольно
распространенную методологическую ошибку. «Каждый исследователь и
мыслитель, которому открывается новый закон или новая категория бытия,
имеет неискоренимое стремление объяснить из этого открытия всё
бытие. Такую тенденцию к абсолютизации отдельных моментов,
присутствующих в общей системе бытия мы встречаем на каждом шагу в
истории философии и науки... Ту же самую ошибку мы встречаем у
Маркса и Энгельса: Маркс заметил зависимость духовных функций от
функций хозяйства, ... которая часто игнорировалась ложным спири-
44
Глава 1
туализмом, и тотчас провозгласил хозяйство единственным
достаточным основанием культуры и истории»(88, с. 138-139). То есть в
марксизме (и, к сожалению, не только в нем), мы видим
мифологизирующую абсолютизацию социально ограничительной зависимости людей от
техники (средств производства) и экономического «базиса», при
игнорировании зависимости самой техники и экономики от культуры -
права, науки и т.п. Одним из парадоксов марксизма стало то, что, говоря о
социальном освобождении хотя бы и одного класса, это социоцентрист-
скос учение одновременно постулировало и созидало жёсткую
социальную ограниченность человека, его детерминированность и
подчинённость технике, экономике, общественному сознанию, «социальным
законам», обосновывало социальную замкнутость посредством атеизма и
антиэкологизма. Таким образом, марксизм стал не только методологией
исследования социальных ограничений, сколько идеологией их
создания и углубления. К сожалению, это родовая черта любой идеологии,
как искажающей реальность мировоззренческой системы, направленной
на реализацию социальных и политических интересов одних групп за
счёт других. «Сам марксизм создал «троянского коня», в чреве которого
ввозились идеи, разрушающие общество, принявшее марксизм в
качестве идсологии»(189, с. 163), - писал С.Г. Кара-Мурза. В случае марксизма
мы имеем целый комплекс методологических недостатков: это и
незнание исторической фактологии развития неевропейских обществ,
приведшее к вульгарному евроцентризму, и расхождение абстрактного и
конкретного, и ангажированность, и манииулятивность. Популярность
же этой и многих других идеологий способна лишь вызвать подозрение
в их истинности, ибо, как говорил Биант Приенскии, «худших везде
большинство»(384, с.31), а Пифагор добавлял: «По торной дороге не
ходи»(384, с.42).
Г. Маркузе внес значительный вклад в исследование и описание
социальных ограничений, творчески развил марксизм, устранив из него
ряд недостатков (в частности, его технократическую доминанту),
однако не избежал мифологизации социальных ограничений. «Случай
Маркузе представляет собой любопытный пример того, каким образом в
наши дни складывается миф... Сила мифа Маркузе состоит в том, что
он сумел придать определённую форму смутному позыву к бунту,
заставив многих «бунтовщиков», лишённых принципов, поверить в то,
что они нашли в нём своего философа»(475, с.266-267), - писал Ю. Эво-
ла. Мифологизация социальных ограничений выражается у Г. Маркузе
через абсолютизацию их репрессивного характера по отношению к
биологическим потребностям человека. Как отмечал Ю. Эвола, он не
замечает и не признаёт значения героико-аскетической сублимации, кото-
45
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
рую могут дать эти ограничения, а, выступая против техники и
технократии, не хочет соглашаться на аскетизм, которого требует отказ от
нес. Занижение и биологизация объекта социальных ограничений в
соответствии с фрейдистской интерпретацией человека мешает Г.
Маркузе понять и использовать социальные ограничения как инструмент для
сублимации низших энергий и духовного развития личности. А
разжигание биологических и потребительских притязаний, как подосновы
протеста против «репрессивного общества» лишь укрепляет одну из
основ его идеологии - культ потребления и экономического
благополучия. В результате, «любой бунт, лишённый высших принципов...
роковым образом ведет лишь к подъёму сил еще более низкого уровня»(475,
с.272), чем тс, против которых он направлен.
Более новый пример мифологизации социальных ограничений
можно найти в работах Д. Белла (См. 35,495). Его вклад в исследование
социальных ограничений менее значим, чем вклад К. Маркса и Г.
Маркузе, однако и в его работах содержится социологический материал,
показывающий структуру социальных ограничений в современном
обществе, который будет рассмотрен ниже. Будучи активным идеологом-
технократом, Д. Белл считает культуру вредным явлением. «Эта...
возможность называется «технократией». Некоторые её апологеты, в
частности, Даниэлл Белл, уже сегодня открыто заявляют, что культура
является препятствием технологического развития»(153, с.365), - писал А.Г.
Дугин. «С победой модернизма современная культура стала
антиинституциональной и антиномичной. Немногие авторы «защищают»
общество или институты от «властвующего я»(35, с.649), - писал Д. Белл,
имплицитно полемизируя с мыслителями типа Г. Маркузе. В принципе из
идей Д. Белла следует вывод, что культуру следует ликвидировать, так
как она мешает тоталитарному всевластию экономикоцентричной
технократии. При этом Д. Белл, видимо, не понимает, что наука и техника
тоже являются частью культуры и даже следствием ее нстсхничсских и
ненаучных фрагментов. Это показал, в частности, М. Вебер в своей
знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма» (См. 71), с
которой Д. Белл должен быть знаком. Для Д. Белла же культура
предстаёт как подлежащая ликвидации форма подрыва социальных
ограничений современного технократического общества, сфера, где эти
социальные ограничения снимаются. Возможно, ликвидации подлежит не
вся культура, а лишь её определённая часть? Д. Белл намекает на это, но
прямо не говорит.
Д. Белл наряду с 3. Бжезинским и рядом других авторов
выступил и в роли создателя и пропагандиста манинулятивного мифа о деи-
деологизации, как замене идеологического подхода к общественным
46
Глава 1
явлениям техническим, а идеологии наукой. Однако подобно тому, как
дух капитализма возник из протестантской этики, так и наука в
понимании ее Д. Бсллом и 3. Бжезинским возникла из вполне определённых
метафизических и религиозных идей: «Иудаизм породил концепцию
однонаправленного времени,... истории в современном понимании
этого термина. В этом состоит сущность иудаистической космологии,
которая жестко и строго отрицает миф... Причем окончательно это было
закреплено лишь в последних версиях Талмуда... Наиболее
законченной формой доктринального корпуса, подытоживающего эти иудаисти-
ческис тенденции, является учение Маймонида. Здесь десакрализация и
рационализация Ветхозаветных сюжетов и религиозных практик
доводится до своего логического прсдсла»(148, с.460-461). Поэтому прав
М.Н. Калинсвич писавший, что «любые попытки деидеологизировать
общественную жизнь - это утопия, миф, а исключая идеологию из
нашей жизни мы лишаем общество возможности иметь различные
системы взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения
людей к дсйствитсльности»(374, с. 102). То сеть дсидсологизация есть не
замена и не ликвидация идеологии, а лишь её сокрытие от масс в целях
понижения их интеллектуального уровня и укрепления их социальной
ограниченности.
Антикультурные установки Д. Белла изобличают в нём
враждебного свободе, тоталитарно ориентированного апологета социальных
ограничений. Социальная ограниченность этого исследователя
проявляется в ошибочности его концепции постиндустриального общества. Д.
Белл определяет постиндустриальное общество (См. 35) как основанное
на высоких технологиях и стоящее на 4-й ступени технологической
лестницы обществ, однако он упускает из виду, что высокие технологии
являются лишь надстройкой сельского хозяйства (1-я ступень) и
индустрии (2-3-я ступени его технологической лестницы). В результате
целое (общество) определяется через фрагмент (4-я ступень), его
фрагмента (технико-экономического уклада). Подобный фрагментирующий
редукционизм, являющийся методологической ошибкой, только отдаляет
нас от понимания общества и его социальных ограничений.
В качестве последнего примера мифологизации социальных
ограничений, перечень которых можно продолжать очень и очень долго,
рассмотрим проявление этого феномена у одного из современных
российских исследователей. В своей монографии «Человек в зеркале
социального хаоса»(54) Л.Е. Бляхер рассматривает различные картины мира:
физическую, которая господствовала в философии и науке Нового
времени (именно на этой картине мира базируются политические
институты господствующей сегодня в мире либерально-демократической моде-
47
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
ли), сводя все явления, в том числе и социальные, до рационально-
механических схем и биологическую (Гегель, Маркс, Фрейд), где мир
рассматривается по аналогии с биологическим живым организмом.
После справедливой критики этих двух видов редукционизма, Л.Е. Бляхср
предлагает свою, социальную картину мира. «В социальной картине
мира общественные явления не сводятся ни к физикалистским, ни к ор-
ганизмическим представлениям, а, напротив, обуславливают специфику
человеческого познания во всякой, в том числе естественнонаучной
сфере... В такой парадигме отпадает жесткое противопоставление
субъектного и объектного, первичного и вторичного. В этой картине мира
человеку возвращаются функции творца своей реальности»(54, с.21), -
пишет это-и, автор. Я не буду повторять здесь критику картинно-мирного
взгляда на реальность со стороны М. Хайдеггера (См. 428), отмечу
лишь, что мир не тождественен «картине мира». Обратим внимание на
другое: отказываясь от одних видов редукционизма, автор, по сути,
приходит к другому, социоцентристскому редукционизму. С другой
стороны, мысль о творении своей реальности человеком заставляет
вспомнить о субъективном идеализме Д. Беркли и Д. Юма (См. 485). На
мой взгляд, человек попадает в уже сотворенную другими реальность -
и природную и социальную, а потому в известной мере ограничен в
творчестве этой реальности, хотя и имеет свободу воли. По мнению М.
Шслсра, человек не творит свою реальность, а его дух, воля лишь
направляют витальные силы материального мира в ту или другую
сторону, будучи не в силах их подавить. Кстати, М. Шелер отмечал, что
именно старческая деградация ведет к нецелостному, суммативному
мировоззрению, которое можно увидеть и в теориях хаоса. «Точно
также, как телесный организм в процессе жизни всё больше порождает
относительный механизм, - пока, наконец, умирая не погружается в него
целиком»(338, с.44).
Если же каждый человек сам творит свою реальность по своему
произволу, то мы и получаем в результате тот самый социальный хаос,
который описывает Л.Е. Блюхер. В подобном хаосе видимо всё
возможно: и то, что представления человека социально обусловлены, и то, что
при этом он сам творит свою реальность. При этом хаос почему-то не
мешает издавать подобные исследования, хотя, судя по всему, в
известной мере провоцируется ими. На политические и экономические
предпосылки возникновения социального хаоса указывает СЮ. Глазьев:
«...в ядре мировой капиталистической системы царит порядок, здесь
вес основано на принципах планомерности. А вот на периферии
господствует хаос, который выдается за «свободный рынок». На самом деле за
ультралиберальной идеологией, оправдывающей его, скрываются меж-
48
Глава 1
дународные финансовые спекуляции, взрывающие национальные
денежные системы с тем, чтобы устранить государственные барьеры на
пути транснациональных корпораций»(108, с.74).
Может быть, вообще имеет смысл более скептично отнестись к
исследованиям хаососложности? «Обманом было назвать предмет хао-
сом»(439, с.362), сказал Д. Хоргану один из ведущих исследователей
хаососложности М. Фейгенбаум, прекративший исследования хаоса в
1989г. По заключению Д. Хоргана, теория хаоса вовсе не является
объяснением всего, а её популярность во многом объясняется периодом
социальной нестабильности в мире, с которым совпало её появление. Но
такие периоды часто бывали и в прошлом, порождая апокалиптические
настроения. По мнению Д. Хоргана, исследователи хаососложности «не
сказали нам ничего о мире, который является конкретным и истинно
удивительным - в отрицательном или в положительном смысле»(439,
с.362).
На мой взгляд, в обществе действуют одновременно разные
виды связей: и физикалистско-мсханистические - в техносфере, в
физических телах, функционировании правовых норм, и биологические - в
семейно-родственных отношениях, и социальные - в сфере культурного
творчества. Переход же от одного редукционизма к другому является не
развитием, а хождением по кругу социальной ограниченности - от
одной ошибки к другой.
«Завершённой системы метафизики у нас нет только потому,
что всякое великое открытие, как бы оно не было гениально, содержит в
себе, кроме истины, какую-либо долю лжи, и эта ложь обрекает его на
односторонность, исключительность, препятствует объединению его с
другими открытиями в цельную, непротиворечивую систему
философского мировоззрсния»(254, с.339), - печально констатировал И.О. Лос-
ский. Более грубые и вульгарные примеры мифологизации и
извращений в понимании социальных ограничений можно найти в литературе
посвященной манипуляции сознанием (См. 131, 157, 158, 178, 189, 191,
242,245,246,278,484).
Во избежание ошибки мифологизации социальных ограничений
и расхождения модели с реальностью, модель системы социальных
ограничений следует строить, прежде всего, как исследовательский
инструмент, форму организации мышления и опыта, а не отражающую
копию какого-нибудь общества.
При рассмотрении системы социальных ограничений
необходимо также учесть диалектику её статических, относительно
постоянных и динамических, изменяющихся и развивающихся характеристик.
Поэтому следует выявить и описать как статические, так и динамиче-
49
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
скис характеристики социальных ограничений, учитывая также и
различие систем социальных ограничений в разных обществах.
Попробуем для начала выявить и описать статические,
относительно неизменные свойства системы социальных ограничений. Таким
свойством является сё неизменная социально-ограничительная функция,
которой подчинена программа функционирования этой системы и
которая составляет ядро её целей и ценностей, которые в свою очередь,
определяют се структурно-функциональные особенности и базовые
формы. Самоуправление и самоорганизация этой системы призваны
корректировать случайные внутрисистемные сбои и приспосабливать
систему к изменчивым влияниям внешней среды.
Следует отмстить, что подробное, полное и целостное описание
концептуальной программы функционирования системы социальных
ограничений в принципе стало бы описанием её практики. Такое
описание, однако, вряд ли возможно и поэтому здесь приводиться не будет.
Попытки описания практики социальных ограничений можно найти в
многочисленной историко-социологической литературе социально-
критической ориентации (См. 20, 137, 212, 266, 270, 423-425). Более
того, попытка подобного описания сделала бы нашу модель замкнутой
и ограниченной, а потому не соответствующей реальности. При
описании социальных ограничений, напротив, важно сохранить принцип от-»,
крытости и дополнительности, позволяющий другим дополнять и
развивать эту модель, делающий её не статичной, а динамичной.
Поэтому в данном случае важнее будет описать не частности, а
выявить ядро, системообразующие факторы социальных ограничений,
их основные функции, цели и ценности этой системы, в общем, так как
социальные ограничения существуют в любом обществе.
Прежде всего, следует обратить внимание на диалектическую
двойственность социальных ограничений, заключающуюся в том, что
каждое социальное ограничение соответствует какой-нибудь социальной
свободе. Это всегда следует иметь в виду при рассмотрении и оценке тех
или иных социальных ограничений. Это означает, что любой системе
социальных ограничений зеркально соответствует и система социальных
свобод, или точнее система социальных возможностей. Систему
социальных ограничений можно также соотнести с системой социальных
обязанностей, а взаимосвязанную с ней систему социальных возможностей
(свобод) - с системой социальных прав. Вместе обе системы
представляют собой диалектическое единство системы правообязанностей. Понятие
«правообязанность» использовали такие мыслители как Н.Н. Алексеев, К.
Шмитт, О. Шпенглер. Однако в современном либеральном
мировоззрении, занимающем сегодня в различных своих версиях господствующее
50
Глава I
положение такого понятия нет, существует лишь понятие прав, что
выражается в соответствующей юридической терминологии: фажданское
право, уголовное право, римское право и т.п. Свобода в этой идеологии
рассматривается в своем негативном ракурсе, как свобода от чего-либо, а
не свобода для чего-либо (См. подр. 168). Подобное понимание свободы
приводит иногда к парадоксам. «Немало советских людей повидали мы за
фаницей - студентов, военных, эмифантов новой формации. Почти ни у
кого мы не замечали тоски по свободе, радости дышать ею»(297, с.439), -
писал Г.П. Федотов. Более того, один из этих советских людей сказал Г.П.
Федотову, что никакой свободы он на Западе не чувствует, так как там
нет свободы действий, свободы переделки мира (речь шла о Франции
1930-х гг.). То есть в западной социальной системе, по его мнению,
преобладала свобода бездействия.
Однако социальная система не может держаться
исключительно на «правах»; если же понимание соотносимых с ними обязанностей в
идеологии и праве четко не обозначено, затемнено и скрыто, то эти
обязанности приходится навязывать в обход сознания, то есть по сути ма-
нипулятивно. Рассмотрим, как это происходит. Так, в американском
сборнике «Критика чистой толерантности» анализируется это модное
сегодня понятие. Р. Вольф отмечает, что толерантность является
ключевой идеей современной плюралистической демократии, подобно тому,
как ключевой идеей монархии является верность королю, военной
диктатуры - честь, бюрократического режима - эффективность,
традиционной либеральной демократии - равенство, социалистической
демократии - братство, а национальной демократии - патриотизм (См. 492,
р. 4). Сама же толерантность нужна, по его мнению, для уменьшения
критики и сокрытия неприглядной политической действительности
(492, р. VIII). Г. Маркузе углубляет критику толерантности, которая для
него носит социально офаничительный, репрессивный характер. «Люди
... терпят правительство, которое в свою очередь терпит оппозицию в
рамках, определённых властями»(492, р. 83), - пишет Г. Маркузе.
Выигрывает от подобной терпимости естественно власть, далёкая от правды,
хотя «цель толерантности есть правда» (492, р. 90). Эти авторы
показывают, что толерантность, вопреки господствующей на Западе
философии прав, является не правом, а обязанностью причём зачастую
репрессивной. Однако следует понимать, что обязанности быть толерантным,
соответствует какое-то социальное право. Это право на безопасность и
покой. Очевидно, что нетерпимый человек («партизан» Г. Маркузе)
представляет в зависимости от степени своей нетерпимости уфозу
властям, окружающим и самому себе, поэтому офаничительной
обязанности быть толерантным соответствует освобождающее право на безопас-
51
Сущность и проблемы исследования социальных ограничений
ность. Поэтому призыв Г. Маркузе к партизанщине отнюдь не
увеличивает социальную свободу, а лишь изменяет её структуру. Свобода от
«репрессивной толерантности» оборачивается социальным
ограничением безопасности. При этом от толерантности выигрывают, прежде
всего, наиболее привилегированные группы, прямо пропорционально мерс
своих привилегий - финансовых, статусно-должностных и прочих, те,
кому наиболее выгодно сохранение «статуса кво». Для угнетенных
социальных групп, которым «нечего терять, кроме своих цепей»
толерантность напротив, зачастую носит вынужденный характер,
подкреплённый военно-техническими, административными, идеологическими,
правовыми и финансовыми возможностями господствующих групп.
Толерантность, таким образом, оказывается, прежде всего, этическим
достоинством подчинённых, вынужденных терпеть управление со
стороны господствующих групп, реализующих посредством толерантности
свою безопасность и социальную свободу.
Этот пример наглядно демонстрирует диалектику социальных
ограничений и свобод. Толерантность к чужому мнению и действию
соответствует нетерпимости к социальной опасности, которую можно
назвать и трусостью. Поэтому главное, системообразующее социальное
ограничение тесно связано в каждой социальной системе с сё основной
свободой. Так как социальные системы различны, то важнейшие
социальные ограничения и свободы в них будут различными. Например,
если основополагающей социальной свободой считается право на
владение частной собственностью, то важнейшим социальным
ограничением становится сё неприкосновенность, приобретающая статус
«священной неприкосновенности». Если же главной ценностью в обществе
признаётся свобода от эксплуатации человека человеком, то социальному
ограничению подвергается право владения частной собственностью,
создающее предпосылки подобной эксплуатации (частную
собственность не следует здесь путать с личной, которая в отличие от частной,
не даёт возможности безбедно жить, не работая по найму и не пользуясь
социальной поддержкой государства и общества). Остальные,
второстепенные социальные ограничения и свободы выстраиваются в
соответствии с главными ограничениями, для их успешного функционирования и
устранения возможных помех. Например, для реализации социальной
свободы эксплуатации человека человеком более подходит не
прогрессивная сетка налогообложения, а единый и равный для всех социальный
налог. Для реализации противоположной социальной свободы напротив
более подходит прогрессивная система налогообложения.
Подводя итоги данного раздела, целесообразно будет тезисно
выделить его основные идеи и выводы, нашедшие свое выражение в
52
Глава 1
обоих параграфах. Итак, в данном разделе выявлен категориальный
статус понятия «социальные ограничения», дано соотнесение его с
философской категорией «необходимость», сформулировано определение
понятия «социальные ограничения», проведена граница социального и
не социального, причём системообразующим фактором социальности
признан язык и его производное - речь, определены субъект и объект
социальных ограничений, разобрана проблема возможности
существования социальных законов и, в частности, законов социальных
ограничений и сделан вывод об их отсутствии, разобран вопрос о социальных
тенденциях, замещающих социальные законы, показана
несостоятельность материалистического детерминизма в социальных исследованиях
и выдвинут тезис о методологическом преимуществе позиции свободы
и индетерминизма при исследовании социальных ограничений.
Категория идеального, с которой соотносятся такие понятия как свобода, дух,
личность рассматривается в данной работе в качестве управляющего
фактора по отношению к материальному миру в соответствии с
представлениями Б.П. Вышеславцева, Н.О. Лосского, С.А. Левицкого, М.
Шелера (См. 457). Обоснован приоритет социально-философского,
теоретического исследования проблемы социальных ограничений над
эмпирическим, социологическим подходом к ней. Обоснован системный
подход к исследованию социальных ограничений, разобраны примеры
мифологизации и некоторые методологические ошибки исследования
социальных ограничений. Показана диалектическая взаимосвязь
социальных ограничений и свобод.
Данный теоретико-методологический фундамент создаёт
возможность для перехода к структурно-функциональному анализу
социальных ограничений.
53
ГЛАВА 2. СТРУКТУРА, ОСОБЕННОСТИ, ФОРМЫ И
ДИНАМИКА РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ
2.1. Базовые формы социальных ограничений
Для описания структуры социальных ограничений необходимо
их выявить и классифицировать, а затем и структурировать в
соответствии с произведенной классификацией. Классификация социальных
ограничений естественно может быть произведена на различных
основаниях. Одна из подобных систем выявления и структурирования
социальных ограничений и будет представлена в данном параграфе.
Так как выявить и классифицировать необходимо, прежде
всего, не второстепенные, а главные, базовые формы социальных
ограничений, то для решения этой задачи целесообразным будет
использование некоторых общеизвестных парных философских категорий. В
частности, социальные ограничения могут быть определены как
объективные и субъективные, материальные и идеальные, качественные и
количественные, внешние и внутренние, вещные и человеческие. Конечно,
этот перечень категорий может быть существенно расширен и
дополнен, однако, в целях сохранения принципов открытости и
дополнительности в данной работе этими категориями можно ограничиться, ибо в-
данном случае важен, прежде всего, сам методологический принцип их
классификации и пример его применения.
Наиболее важным, на мой взгляд, является подразделение
социальных ограничений на объективные и субъективные. Объективные
социальные ограничения можно определить как такие, которые
предопределены независимыми от общества и его управляющей сферы
факторами, то есть объективные социальные ограничения являются
производным, результатом вне - и надсоциальных влияний. К внесоциальным
факторам влияния на общество можно отнести его биологические,
природно-климатические, геокосмические (энергоинформационные,
физические, химические, механические) и прочие детерминанты. Это -
внешние, природно-космические, а для некоторых мыслителей и транс-
цендентно-провиденциальные факторы влияния на социальную
систему. Эти внесоциальньге влияния, становящиеся причиной объективных,
то есть относительно независимых от воли людей социальных
ограничений исследованы достаточно полно и широко. Главной
методологической ошибкой авторов этих исследований была лишь абсолютизация их
результатов и попытки организовать на их основе социальную
деятельность людей и сделать социальные прогнозы. Идея природно-
географического детерминизма разрабатывалась начиная с античности
54
Глава 2
Гиппократом, Геродотом, Полибием. В Новое время этот подход был
возрождён Ш. Монтескье. Получив своё развитие в работах Г. Бокля, Э.
Рсклю этот подход в XX веке стал основой геополитики, был
реализован в работах Л.Н. Гумилёва и других евразийцев (См. 13, 120, 121, 290,
399). Для современной России в этой связи более актуальна работа А.П.
Паршева «Почему Россия не Америка»(324). Основной проблемой
современного общества, в том числе и в России, является непонимание
объективного характера природно-географических ограничений
социальной жизнедеятельности и нежелание учитывать их в социальной
практике, приводящее к социальным неудачам и техногенным
катастрофам, что показано, в частности, в работе А.П. Паршева. «Вместо
изучения общих реальных связей между землей и живущими на ней
человеческими обществами общая теория государства занялась анализом
нормативно-юридического и отчасти политического вопроса о том, как
должно относиться государство к своей территории» (13, с.404),.- писал
ещё раньше по этому поводу известный евразиец Н.Н. Алексеев.
Факторы биологического детерминизма общества, изученные
биологией и смежными дисциплинами, получили свое выражение в
работах социал-дарвинистов (Л. Вольтман, И.И. Мечников и др.), ра-
сологов (Г.Ф.К. Гюнтер, В.Б. Авдеев), социобиологов (К. Лоренц, Э.О.
Уилсон), фрейдистов, биополитиков (А.Г. Зуб), философов жизни (А.
Бергсон, О. Шпенглер, М. Шелер), антропологов (Д.Н. Анучин, В.А.
Мошков, Б.Ф. Поршнев, Б.А. Диденко) и других авторов. В этих
работах показано влияние биологических особенностей человека (и шире -
природы) на его социальную жизнедеятельность, социальную
структуру общества, произведён сравнительный анализ социального
поведения людей с приматами, муравьями и многое другое. Многие из
этих работ малоизвестны, другие замалчиваются по идеологическим
мотивам, несмотря на их важность. «Борьба... с расизмом сыграла
очень злую шутку с человечеством, оказав ему медвежью услугу.
Несмотря на свою очевидную гуманистическую сущность, априорное
признание людей единым видом застопорило научную мысль,
поставило ей преграды... всякие сомнения в биологическом единстве
человечества признавались расистскими и отметались с порога» (138, с.73-
74), - писал Б.А. Диденко.
Влияние космических факторов на человечество признавалось
Платоном, Порфирисм, Птолемеем, И. Кеплером и помимо
многочисленных астрологов исследовалось X. Аргуэльесом, Л.Н. Гумилёвым,
А.Л. Чижевским и другими авторами, которые убедительно доказали
наличие этих влияний (См. напр. 23, 121, 449). Влияние этих факторов
на социум подобно биологическим факторам, также преувеличивалось
55
Структура, особенности, формы и динамика разттиясоциальных ограничений
или замалчивалось. Более взвешенный подход к этой проблеме
демонстрируют некоторые современные российские ученые: «Следует
понимать, что если в астрологии видеть науку об энергоинформационных
ритмах взаимодействия Космоса, Земли, её биосферы и живущих
людей, то астрология даст прогнозы наиболее вероятного развития
процессов в молчаливом предположении об отсутствии (или заблокированно-
сти) самопроизвольной сколько-нибудь эффективной управленческой
реакции на неприемлемые прогнозы и неприемлемое течение событий
со стороны тех, в отношении кого даётся прогноз; также часто в
молчаливом предположении игнорируется и возможность целесообразной
управленческой реакции на сам факт прогноза... По отношению к
бездумно доверчивой толпе такое программирование психики прогнозами
(реальными и мнимыми) - одно из средств управления ею.
Астрологический прогноз - это более-менее точный прогноз внешних и
внутренних обстоятельств по отношению к человеку и обществам, но не
прогноз-предопределение управления реагирующего на эти обстоятельства
человека. Человек на прогнозы и обстоятельства реагирует по его
нравственно обусловленной духовности» (278-4.1, с. 106-107).
Провиденциальные (божественные) влияния на общество
рассматривались в разнообразных религиозно-философских построениях и
концепциях, например, у Гегеля, где в роли подобного фактора
выступает Мировой дух. Близкие идеи можно найти у Платона, Плотина,
Августина Аврелия, в русской религиозной философии. Относительно
этого влияния можно заметить следующее. Если рассматривать Бога как
нечто всеобщее, то его влиянию можно приписать любое событие с
неизвестной причиной. Например, к области божественных влияний могут
быть приписаны низкочастотные циклические влияния космоса на
Землю и человечество. То есть провиденциализм оказывается
универсальным и безотказным объяснением всего иначе не объяснимого. С другой
стороны, если признавать бесконечность процесса познания, то
божественно-непознанное всегда будет оказывать какое-нибудь влияние,
возможное как в форме неизвестных высших сил, сознательно
управляющих миром, так и в форме бессознательной материи функционирующей
по неким законам. Поэтому, провиденциальное влияние, порождающее
тс или иные социальные ограничения можно обозначить в качестве
некого неизвестного Х-фактора, неустранимого иррационального остатка,
превосходящего любую научно-рациональную модель. Отказываться от
этого фактора нельзя, так как в этом случае построенная модель
приобретёт закрытый, недополняемый и, следовательно, неадекватный
исследуемому явлению характер.
56
Глава 2
В каждом конкретном случае для выяснения объективности или
субъективности характера конкретного социального ограничения
необходимо установить его связь с внесоциальными влияниями, что может
представлять проблему. Следует также учесть, что объективный
характер социальных ограничений не означает их абсолютного
детерминизма, так как внесоциальные влияния могут быть изменены в ходе
сознательной (и бессознательной) деятельности людей. Болото может быть
осушено, пустыня орошена, между морями прорыт канал, что приведёт
и к изменению соответствующих этому природному состоянию
социальных ограничений.
Субъективные социальные ограничения, напротив являются
результатом свободного и произвольного волеизъявления и деятельности
людей в обществе. Приведём пример. X. Аргуэльсс писал: «Поскольку
12-мссячный календарь не созвучен с годичными биоритмами человека,
живущего в гармонии с биосферой, то и часы не имеют ничего общего с
измерением ритмов природы. Их функция - измерение отрезков
пространства, которые, в случае их проецирования на отрезки времени,
обретают некую ценность в качестве денежных единиц. Действительно,
деньги не растут на деревьях; они - плоды искаженного времени» (22,
с.11). В данном случае, социальные ограничения, которые были бы
основаны на годичных или иных биоритмах человека являлись бы
объективными, а социальные ограничения, связанные с искусственным
социальным временем и способами его членения являются субъективными.
Как можно догадаться из данного примера, объективные социальные
ограничения могут находиться как в гармонии, так и в конфликте с
субъективными. Однако в экологически ориентированном обществе все
социальные ограничения должны быть согласованы с природными
влияниями на него, иначе гармония с биосферой невозможна. В
современном же обществе напротив, наблюдается гипертрофия субъективных
социальных ограничений, не имеющих иной необходимости кроме во-
люнтарной, а потому зачастую излишних, как в приведённом примере.
Современное общество, в отличие от древних биогенных цивилизаций
можно назвать субъективно социально ограниченным. Так как
объективные социальные ограничения в таком обществе всё равно дают о
себе знать, даже несмотря на конфликт с субъективными социальными
ограничениями, то общая сумма социальных ограничений оказывается
как это не парадоксально, большей, чем в древности. В результате, в
современном мире проявляется тенденция к возрастанию социальной
ограниченности.
Другой парной категорией социальных ограничений являются
материальные и идеальные ограничения. Материальные социальные
57
Структура, особенности, формы и динамит развитиясоциальных ограничений
ограничения представляют собой артефакты материальной культуры,
предметы, вещи и прочие творения человека, изготовленные из
вещества и имеющие пространственное измерение и их производные,
например, техногенные излучения, электромагнитные поля и т.п. Конечно,
этим продуктам материальной культуры может придаваться и какой-то
другой, в том числе и прямо противоположный социальным
ограничениям смысл, тем не менее, в них всегда присутствует некий социально
ограничительный потенциал. Этот потенциал может быть направлен не
только внутрь социума, на человека, но и на природу, космос.
Например, забор может мешать проходу не только людей, но и животных,
мешать растениям. Так как все материальные изделия и их производные
состоят из добытого в природе вещества или результатов его вторичной
переработки, то этот вид социальных ограничений тесно связан с
объективными социальными ограничениями, является одним из их
выражений. Однако материальную культуру нельзя полностью подвести под
определённые выше объективные социальные ограничения, гак как она
часто является результатом субъективной активности людей, не
обусловленной прямо объективными влияниями среды. «Географические и
климатические условия могут помогать строительству, как они
помогали Риму, и могут мешать строительству, как они мешают нам. Но эти
условия не могут ничего создать и не могут ничему помешать. Из
всех культурных стран мира Россия находится в наихудших
географических и климатических условиях, - и это не помешало стройке Импе-
рии»(369, с.20-21), - писал И.Л. Солоневич.
Идеальные социальные офаничения связаны с духовной
культурой, идеальным как непространственным миром идей, ценностей,
целей и планов, воображения и т.п. Идеальные социальные офаничения
задают обществу его ценностно-целевую, профамно-концептуальную
детерминацию. Идеальные социальные ограничения в большей степени
соотносимы с категорией субъективных социальных ограничений.
Конечно, идеальные ограничения можно считать и объективными
социальными ограничениями, обусловленными влиянием внешней
материальной среды на сознание через механизм отражения им материального
мира. Однако в природе социальных ограничений нет, а-потому и
отражать их из нес сознание человека не может. Именно поэтому в их
формировании большую роль ифает духовное творчество. Можно
«объективизировать» идеальные социальные офаничения посредством
апелляции к их провиденциальной детерминации, однако, согласившись
считать провиденциальные влияния фактором всеобщей неизвестности,
мы не можем ни положительно, ни Офицательно ответить на этот
вопрос.
58
Глава 2
В качестве примера идеальных социальных ограничений можно
привести нравственно-этические, правовые нормы, эстетические
установки, планы, проекты, научные парадигмы и модели. Все они
устанавливают правила «социальной игры», тем самым, задавая и се
ограничения. «Всякая культура (даже материальная культура) есть культура
духа; всякая культура имеет духовную основу - она есть продукт
творческой работы духа над природными стихиями» (44, с. 166), - утверждал
Н.А. Бердяев, у которого все социальные ограничения оказываются
идеальными.
В зависимости от общей мировоззренческой установки на
идеализм или материализм в различных религиозных и философских
системах отдавался приоритет материальным или идеальным социальным
ограничениям. Наиболее ярко установка на приоритетность
материальных социальных ограничений проявилась в марксизме и у современных
техницистов и технократов: Ж. Аттали, Д. Белла, 3. Бжезинского, Дж.
Гэлбрайта и других авторов. «Человеку свойственно признавать
единственно реальным то, что он считает самым ценным и желанным... Таков
источник материалистического миросозерцания: теоретический
материализм опирается на практический материализм, а практический
материализм выражает самочувствие эпохи: самое ценное - это произвести
как можно больше продуктов и товаров. Отсюда вытекает, что
индустриальная цивилизация есть самая высокая и ценная: мы должны
содействовать индустриализации. В этом состоит смысл «исторического
материализма». Он выражает не законы движения материи («историк не
астроном и провидение не алгебра», - сказал Пушкин), он устанавливает
задачи человеческих действий и оценивает их» (88, с. 156). «Маркс
считал индустриализм абсолютной ценностью. Весь пафос его
«экономизма» черпается не из того, что так было и так будет, а из того, что так
всегда должно бы/иь»(88, с. 161), - писал Б.П. Вышеславцев. Сходные
установки присутствуют и у современных технократов. «Короче говоря,
функции регулирования, а значит и воспроизводства, уже являются и
будут далее всё более отчуждаться от управляющих и передаваться
технике» (243, с.42), - считает Ж.-Ф. Лиотар. Действительно, как человеку
не подчиниться технике, если она, по Марксу, определяет исторический
процесс, который как полагает нововременное мышление, есть
«прогресс», а, следовательно, чтобы достичь этого «прогресса» должно
подчиниться технике. Такова логика становления технократического
тоталитаризма.
Исходя из сказанного Б.П. Вышеславцевым, это мировоззрение
можно определить как субъективный материализм (по аналогии с
субъективным идеализмом Д. Беркли и Д. Юма). Это именно субъективный,
59
Структура, особенности, формы и динамика ралвитиясоциальных ограничений
социально ограниченный материализм, ибо, функционируя по законам
своих механических часов, он забыл об объективной возможности жить
в гармонии с биосферой и вообще развиваться другим путём.
Однако, субъективный характер этого материализма показывает
его идеальные корни и подтверждает приоритет идеальных социальных
ограничений, а не материальных. Чтобы создать предмет, нужно
мышление, воображение и воля, которые в данном случае первичны, если же
материальная культура первична, то неясно откуда она возникла, и
можно предположить, что её «дали» человечеству материальные
«боги». Но подобное воззрение является ничем иным как
материалистической религией, а религия, как писал К. Маркс, «есть опиум для народа».
В этой связи интересно было бы разобрать секулярно-атеистические
манипуляции массовым сознанием со стороны жрецов-
идолопоклонников технократического культа, производимые ими ради
сокрытия от сознания масс своей религии.
Однако язык и мышление, которые являются границей
общества и природы и первоосновой культуры не являются материальными,
они идеальны.
С категориями материальных и идеальных социальных
ограничений тесно связаны качественные и количественные социальные
ограничения. Качественные социальные ограничения связаны с
особенностями внутренней структуры явления, его образа, формы, свойств и т.п.,
а количественные социальные ограничения выражают общее и
однородное в явлениях, степени интенсивности качественных проявлений.
Ценности, этические нормы, научные парадигмы являются
качественными социальными ограничениями и, соответственно связаны с
идеальным миром. Количественные социальные ограничения - это те из них,
которые поддаются измерению и подсчёту: количество денег,
количество законов (сами законы - качественная форма социальных
ограничений), количество жилой площади приходящейся в среднем на
гражданина страны; они теснее связаны с материальным миром. В
современном мире существует тенденция к повышению роли количественных
социальных ограничений и ликвидации качественных социальных
ограничений. Этот вопрос исследовал Р. Генон: «Количество есть одно из
условий существования в чувственном и телесном мире; оно является
даже среди всех условий одним из присущих в наибольшей степени
этому миру... гак что сведение качества к количеству, по сути, есть не
что иное, как то самое «сведение высшего к низшему», которым кое-кто
хотел весьма справедливо охарактеризовать материализм: претендовать
на выведение «большего» из «меньшего» - это и есть на самом деле
одно из самых типичных современных заблуждений» (104, с.21). Но его
60
Глава 2
соотечественник Ж»-Ф. Лиотар считает иначе, утверждая, что знание
может проходить по другим каналам и становиться операционным
только при условии его перевода в некие количества информации.
Поэтому, пророчествует Лиотар, всё непереводимое в количество будет
отброшено, а направления новых исследований будут подчиняться
условию их персводимости на язык машин. Социально ограничительные
тенденции к диктатуре количества проявляются в таких явлениях как
«восстание масс» (X. Ортега-и-Гассет), безудержном росте
народонаселения при неизбежном понижении его качественных характеристик,
тенденции к единообразию, ярко проявленной в феномене
глобализации, засилье массовой псевдокультуры, «денежном тоталитаризме»
(А.А. Зиновьев), стремящемся, подобно зашедшей по Д. Хоргану в
тупик материалистической науке выразить и оценить все в
количественной форме. «Масса - это тс, кто плывёт по течению и лишён
ориентиров. Поэтому массовый человек не созидает, даже если его возможности
и силы огромны»(318, с.67), - писал X. Ортега-и-Гассст, очевидно
подразумевая именно качественные, а не количественные, выраженные в
денежной форме ориентиры. Таким образом, мы имеем тенденцию к
усилению социальной ограниченности посредством редуцирующего
сведения качественных ограничений и свобод к количественным.
«С того момента, как он утратил всякую действенную связь со
сверхиндивидуальным интеллектом, разум может стремиться только к
низу, то есть к низшему полюсу существования и погружаться всё более
и более в «материальность»; в такой же степени он мало-помалу
утрачивает и саму идею истины и доходит до того, что стремится лишь к
наибольшему удобству для своего ограниченного понимания, в чем он,
однако, находит непосредственное удовлетворение вследствие самой
тенденции к снижению, поскольку она ведёт его в направлении
упрощения и сведения всех вещей к единообразию; он тем легче и скорее
подчиняется этой тенденции, что её результаты, согласуются с его
желаниями, и этот всё более быстрый спуск может, в конце концов,
привести лишь к тому, что мы называли «царством количества»(104, с.98-
99), - писал Р. Гснон. В нормальном (а не идеальном!) обществе
приоритет напротив, должен отдаваться качественным социальным
ограничениям, а количественные должны быть им подчинены.
Следующей парой категорий являются внешние и внутренние
социальные ограничения. Для человека внутренними социальными
ограничениями являются усвоенные и принятые им нормы социального
поведения, морально-этические, эстетические и прочие ценностные
установки. Внешними социальными ограничениями для отдельной
личности могут выступать общепринятые в той социальной среде, где эта
61
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
личность пребывает нормы социального поведения, морально-
этические, ценностные установки,* обычаи, традиции, законодательно-
правовые нормы. Для государства в роли внешних социальных
ограничений могут выступать международное законодательство, мировое
«общественное мнение», международные организации, другие
государства, а внутренними социальными ограничениями - им же принятые
законы, его собственная культура и т.п. Принципиальной разницы в
существовании внешних и внутренних социальных ограничений для
отдельной личности и «соборной личности» какого-нибудь общества
нет. При этом внутренние социальные ограничения являются более
важными, чем внешние, с которыми они находятся в диалектическом
взаимодействии. Для гармоничного самоощущения личности в
обществе внутренние социальные ограничения должны максимально совпадать
с внешними. Если этого нет, то у человека (общества) возникает
состояние социального отчуждения, аномии, развивается психология
внутреннего эмигранта, со свойственными ей двойными стандартами и
деструктивно-разлагающим отношением к внешнему миру - социуму (См.
напр. 399, с.532-542). Это состояние характеризуется также
ослаблением предсказуемости социального поведения личности или общества, так
как внешние нормы соблюдаются только под угрозой наказания и под
присмотром окружающих, когда же последние условия и угрозы
отсутствуют, они немедленно нарушаются. Ещё Лао-цзы говорил: «Когда
законы сложны и запутаны, а наказания суровы, люди становятся
хитрыми и нечестными... Когда много запретов, делается мало» (Цит. по
87, с. 107). Он же отмечал, что когда законы насаждаются искусственно,
появляется много разбойников и повстанцев, по этой причине
воспитание важнее законотворчества. Сходной позиции придерживался и
известный философ-правовед Н.Н. Алексеев: «Если бы возможно было
полное, доходящее до отождествления проникновение государства
правом, то все эти нравственные силы поистине были бы обречены на пол-
нос угасание. И это было бы в то же время угасанием государства,
превращением его в состояние принудительной тюрьмы, или в состояние
неограниченной анархии»(12, с.201). Таким образом, внешнее право
должно проистекать из внутренней нравственности, традиций человека
и общества и соответствовать им. С другой стороны, если внутренние
моральные ограничения в обществе сильны, необходимость в детальном
правовом регулировании отпадает, и это является позитивным фактом,
так как любое законодательство механистично и не может учитывать
всех деталей и обстоятельств каждого конкретного случая. Если же
законодательные нормы прописаны нечётко и двусмысленно, то закон
неизбежно превращается в «дышло», которое можно повернуть в лю-
62
Глава 2
бую сторону. Своих социально-офаничительных функций такой закон
как следует выполнять уже не может. Единственным выходом из
подобного правового тупика является повышение нравственности,
обладающей необходимой гибкостью и справедливостью. Именно поэтому
внутренние ограничения важнее внешних.
Однако внутренние культурные офаничения человек получает
в процессе своего образования и воспитания от общества, то есть извне,
притом, что склонность к принятию/непринятию тех или иных
социальных ограничений зависит во многом от врождённых способностей и
особенностей человека. Именно поэтому одинаковые условия
социальной среды не создают одинаковой реакции на них со стороны
индивидов и не формируют одинаковых личностей. Человек может быть
чистой доской только в смысле незаполненности новой социокультурной
информацией, но не в смысле реакций на неё. Если же мы согласимся с
возможностью наличия в человеке осознанной родовой, рсинкарнаци-
онной памяти или экстрасенсорной связи с внесоциальными
источниками знаний, то вопрос формирования внутренних социальных
ограничений становится еще более запутанным. Но на практике, такие люди,
особенно дети, утверждающие наличие у них подобной памяти или
способностей, встречаются редко. В господствующей культуре
исследование этих вопросов маргинализируется и вытесняется потому, что эти
темы выходят за рамки установленных актуальной культурой
социальных ограничений и тем самым релятивируют её. В настоящее время эти
темы (реинкарнации, жизни после смерти и т.п.) приобрели статус
вечных и якобы неразрешимых вопросов, хотя с позиций обыденно-
рассудочного сознания они действительно неразрешимы, на что указал
еще И. Кант.
Другой вопрос, не является ли само это рассудочное сознание
принципиально социально ограниченным и принудительно навязанным
массам господствующей культурой? Американский психолог и
писатель Р.А. Уилсон отвечает на этот вопрос положительно. «Это значит,
что общество не поощряет развитие интеллекта у большинства людей, а
скорее жестко программирует их сравнительную тупость, что
необходимо для их максимального соответствия наиболее традиционным
видам деятельности. Их контур биовыживания работает также, как и у
большинства животных, их эмоционально-территориальный контур
является типичным контуром приматов, кроме того, у них имеется
немного «ума» третьего контура, необходимого для вербализации (рацио-
нализирования). Естественно, они обычно голосуют за какого-нибудь
шарлатана, которому удается активизировать их примитивные биовы-
живатсльные страхи и территориальную воинствснность»(405, с. 148).
63
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальиых ограничений
Согласно Р.А. Уилсону, сознание большинства наших современников
ограничено развитием четырёх из восьми возможных его контуров.
Низший «оральный» контур биовыживания связан с
кормлением и избеганием опасности, причём его активизация в форме биовыжи-
ватсльного беспокойства блокирует деятельность всех высших контуров
(интересно в этой связи рассмотреть деятельность манипуляторов из
СМИ, постоянно его активизирующих). Второй, эмоционально-
территориальный контур подобно первому формируется в детстве и
связан с отношениями власти (доминирования и подчинения),
территориальными правами и эмоциональными играми (химически эти первые
два контура активизируются алкоголем). Третий времясвязывающий
семантический контур импринтирустся культурой и символическими
системами. Он обрабатывает и классифицирует окружающий нас мир в
соответствии со схемами рассудочного мышления. Для более
наглядного представления об этом контуре сознания Р.А. Уилсон предлагает
осуществить эксперимент: «Купите ZOOM или LIFT (два названия
одного и того же стимулирующего напитка на кофеиновой основе)...
Выпейте его... Когда вы достигнете возбуждения и вас «понесет», выберите
жертву и объясняйте ей устройство мира, пока он (она) не сможет от вас
убежать. То, что вы при этом испытаете, - это постоянное состояние ума
Рационалиста. Вербальный контур выходит из под контроля и перестает-
реагировать на информацию, идущую от всех остальных контуров. Вот
почему большинство людей физически не выносит рационалистов»(405,
с. 105-106). Четвёртый, морально-социополовой контур импринтирустся
опытом оргазма и кондиционируется социальными табу. Он отвечает за
определение морального/аморального, продолжение рода, взрослую
родительскую личность и воспитание потомства. Его можно соотнести
со «сверхсознанием» по 3. Фрейду. Высшие четыре контура сознания
активизируются занятиями йогой, различными духовно-религиозными
практиками; эти контуры позволяют соединяться с коллективным
бессознательным (шестой), перепрограммировать другие контуры
(седьмой), овладеть предвидением и экстрасенсорным восприятием, для чего
желателен внстслссный или околосмертный опыт (восьмой). Именно
эти контуры сознания позволяют выйти за рамки социальных
ограничений, свойственных большинству обладателей четырёхконтурного
сознания, составляющих, по оценке Р.А. Уилсона 70 % населения Земли
(причём у 50 % населения даже третий контур полностью не развит).
Пятый контур сознания развит у 20 % населения, а шестой, седьмой и
восьмой контуры развиты у 5 %, 3 % и 2 % населения соответственно.
Развитой моделью четырёхконтурного сознания является система И.
Канта, для которой доступное высшим контурам есть непознаваемые
64
Глава 2
«веши в себе»; в отличие от неё для ортодоксального марксизма (или
фрейдизма) высших контуров вообще не существует. Остаётся только
размышлять о социально-ограничительных потенциалах подобных
«гениальных» и популярных философий.
Таким образом, проблема внутренней социальной
ограниченности видится исходя из предложенного Р.А. Уилсоном объяснения,
прежде всего как проблема преобладания среди людей тех, у кого в
психике преобладают животно-роботизированные стереотипы реакций и
поведения. «На наш взгляд - для человечного строя психики - нормально,
если врожденные рефлексы и инстинкты являются основой, на которой
строится разумное поведение; нормально, когда интуиция
предоставляет информацию, которую возможно понять посредством
интеллектуальной деятельности. То есть для человечного строя психики
нормально, когда в его иерархии интуиция выше разума, разум выше
инстинктов, а все вместе они обеспечивают пребывание человека в ладу с
биосферой Земли, Космосом и Богом... Если разум отвергает интуицию
или служит - как невольник - инстинктам, то это - не человеческий, а
животный строй психики. При этом следует иметь в виду, что и при
животном строе психики интеллект может быть высокоразвитым, а его
носитель может быть выдающимся профессионалом в той или иной
области деятельности цивилизации (включая и магию), по существу не
будучи человеком. Также и строй психики биоробота (зомби)
отличается от человеческого тем, что в поведении утрачивается свобода
обращения с информацией, вследствие чего индивид автономно
отрабатывает внедренную в его психику программу поведения (автономный робот-
автомат) или же не в состоянии воспрепятствовать активизации
свойственных ему навыков и качеств извне, т.е. другими по их произволу
(дистанционно управляемый робот)» (278-4.1, с. 114-115).
Однако помимо внутренней социальной ограниченности,
препятствующей развитию высшего сознания и побуждающей к
механистичному поведению, существуют, к сожалению, и внешние социальные
ограничения, препятствующие открытому обсуждению подобных
вопросов, из-за которых «попытки объявления кого-то из людей
нечеловеком в настоящее время общественным мнением пресекаются. Причём
делается это предельно некорректно, скорее эмоциональным, нежели
логическим способом. Безапелляционно заявляется, что подобные
«негуманные» утверждения могут исходить лишь от индивидов, которые
сами не могут претендовать на «высокое» звание человека. И
получается, таким образом, что люди «нечеловеческого формата» всё-таки
существуют!» (138, с.73). Несложно догадаться, что подобное пресечение
делается нелогическим способом по причине неразвитости у 50 % насе-
65
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
ления соответствующего контура по Р.А. Уилсону и потому задейству-
ется второй контур - эмоционально-территориальный, ибо очевидно,
что постановка и обсуждение проблемы о различиях в строе психики
людей подорвет существующую систему доминирования и подчинения.
Однако во многих религиях эта проблема обсуждается
довольно открыто. Например, в зороастрийских текстах сказано: «Люди
бывают трёх видов: один - человек, один - получеловек, один - полудэв...
Получеловек тот, кто исполняет дела материальные и духовные по
своему желанию, по своему разумению и себялюбию... Полудэв - тот, у
кого только имя человеческое и человеческая природа, тогда как во всех
делах и деяниях он подобен двуногому дэву. И он не знает ни земли, ни
неба, ни благодеяния, ни греха, ни рая, ни ада, и совсем не думает об
ответственности души» (170, с. 109-110). Сходное суждение находим у
Аль-Газали, который «указывает, что «смесь свиньи, собаки, дьявола и
святого» это неподходящая основа для ума, пытающегося обрести
глубокое понимание, которого с помощью такой смеси обрести будет
невозможно» (Цит. по 453, с. 184).
В качестве «новой инквизиции» носителей социально
ограниченного сознания выступают организации типа «Комитета по научному
расследованию сообщений о паранормальных явлениях», который дал
на книгу Р.А. Уилсона следующую рецензию: «Заблуждающийся,
злобный фанатик»(405, с.6). Имея сознание, функционирующее в рамках
третьего логико-семантического контура, они не желают признавать
наличие уже открытых пяти высших контуров сознания.
Так в современном обществе реализуются внутренние и
внешние социальные ограничения. Проблема различных строев психики или
развития разных контуров сознания в данном случае является ключевой,
так как именно этот фактор в конечном итоге определяет главное в
системе внешних и внутренних социальных ограничений. Культурные,
природно-гсографические и расово-биологические различия,
определяющие систему социальных ограничений, отходят на второй план как
инструментальные, ибо очевидно, что именно строй психики
предопределяет основные ценностно-целевые детерминанты. Поэтому,
обладатели одинаковых строев психики из разных культур внутренне могут быть
более близки друг другу, чем обладатели разных строев психики из
одной культуры.
В завершение рассмотрим вещные и человеческие социальные
ограничения. Человеческие социальные ограничения - это такие
внутренние и внешние, материальные и идеальные, качественные и
количественные, субъективные ограничения, которые исходят от людей, а
вещные ограничения - это такие материальные и идеальные, внутрен-
66
Глава 2
нис и внешние, количественные и качественные, объективные
ограничения, источником которых являются вещи. В данном случае под
вещами будут пониматься, прежде всего, артефакты материальной культуры,
то есть изготовленные человеком материальные вещи. Это означает, что
вещные социальные ограничения являются сугубо вторичными, а
первичными в этой паре являются человеческие социальные ограничения.
Идеальные, внутренние вещные социальные ограничения - это по сути
отношения человека порождаемые на первый взгляд материальными
вещами, а на самом деле - отношением человека к ним. Подобные
ограничения являются в принципе иллюзорными, хотя те, кто их
испытывает, могут полагать, что это не так. Такой иллюзорной формой вещной
зависимости являются, например, социально наведённые ложные
потребности в вещах, без которых можно на самом деле обойтись и
отсутствие которых субъективно воспринимается как социальное
ограничение. Проблема ложных вещных потребностей хорошо разобрана в
работе Г. Маркузе «Одномерный человек». В ней показано, как
потребительское общество, где производитель ориентирован исключительно на
прибыль, вынуждено искусственно создавать вещные потребности с
помощью постоянно меняющейся моды, рекламы и системы сложной
вещной взаимозависимости, когда для успешного функционирования
одной вещи нужно приобретать вторую, третью и так до бесконечности.
В результате современный человек, как правило, окружён массой мнимо
нужных вещей, поглощающих всё его время, силы и тем самым
препятствующих его дальнейшему личностному развитию. Вещи самой
логикой своего функционирования незаметно заставляют человека
приспосабливаться к ним, обслуживать их, жить в их, а не в своём ритме, тем
самым порабощая человека.
Показательно, что ситуация вещной зависимости и
ограниченности человека находит и своё идеологическое выражение. Например, в
марксизме считается, что причиной превращения обезьян в людей стала
их орудийная деятельность. То есть, человек возник только тогда, когда
он обрёл вещную зависимость от этих орудий. Человек в марксизме по
своей природе существо предметно зависимое.
Конечно, на это можно возразить, что вещные социальные
ограничения имеют объективный и материальный характер, так как вещи
могут являться необходимыми для добычи пропитания, строительства
жилища, защиты от холода, орудиями труда и т.п. Однако, животные,
как известно, успешно живут и выживают и без изготовления орудий
труда или при их минимальном использовании, так что их вещная
зависимость является минимальной либо вообще отсутствует. Это
свидетельствует о том, что вещная зависимость в первую очередь связана с
67
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальпых ограничений
развитием соответствующих потребностей, а не с необходимостью
выживания, питания и размножения. При этом потребности могут иметь
как демографически обусловленный (еда, одежда, жилище), так и де-
градационно-иаразитарный (наркотики, алкоголь, извращённый секс)
характер. Предлагая изменить структуру потребностей с материальных
на духовные и избавиться тем самым от вещной зависимости, Христос в
Новом Завете учил: «Никто не может служить двум господам... Не
можете служить Богу и Маммоне. Посему говорю вам: не заботьтесь для
души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего во что одеться.
Душа не больше ли пищи, а тело одежды? Взгляните на птиц небесных:
они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный
питает их. Вы, не гораздо ли лучше их?... И об одежде что заботитесь?
Посмотрите на полевые лилии, как они растут, ни трудятся, ни прядут;
...Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? Или что нам пить?
Или во что одеться? Потому что всего этого ищут язычники... Ищите
же прежде Царства Божия и правды Его и это всё приложится вам»(51-
Нов. Завет, с. 6-7). Сходные рекомендации мы можем найти у Лао-цзы,
в индуизме, буддизме и других религиозно-философских традициях.
Означает ли это, что они предлагают нам вернуться в животное
состояние? На этот вопрос следует ответить отрицательно: предлагается не
возврат в животное состояние, а альтернативный путь развития
биогенной не технократической цивилизации, позволяющий развить высшие
уровни сознания и психофизических способностей (См. подр. 22, 23).
«Цивилизация не есть единственный путь перехода от культуры, с её
трагической противоположностью «жизни». Есть ещё путь
религиозного преображения жизни, путь достижения подлинного бытия»(44,
с. 173), - писал по этому поводу Н.А. Бердяев.
У М. Хайдеггера феномен вещной зависимости обозначен
термином «постав». Постав - это тенденция к тотальному
опредмечиванию, материализации всего возможного. Не желая жить в гармонии с
природой, европейское человечество для преодоления природы
мыслимой как ограничение, придумало и стало реализовывать
технократический постав, который должен был по замыслу его творцов освободить
их от природных ограничений. Однако, как отмечает М. Хайдеггср,
европейская цивилизация, одержимая волей к власти и волей к воле в
результате сама попала в зависимость от этого постава. Фактически этот
путь развития цивилизации провалился и зашёл в тупик, ибо, не сняв
природных ограничений (что вряд ли возможно вообще), этот путь
привёл к усилению новой вещной зависимости, создав вместо одной
зависимости две конфликтующие друг с другом зависимости от природы и
техносферы. Но захватившие власть технократы, несмотря на это, упор-
68
Глава 2
ствуют в своем принудительном навязывании вещных социальных
ограничений мирозданию; тех же, кто противится этой линии либо
уничтожают подобно ненавистной природе, либо загоняют в резервации как
американских индейцев.
«Труд, так же, как капитал, будь то естественные ресурсы или
машины, определяется и управляется технологией»(307, с.425);
«технология определяет, что является естественными ресурсами»(307, с.407),
«технология задаёт запасы естественных рссурсов»(307, с.411), -
утверждает американский технократ П. Пильцер, Сейчас уже не рыба
главное, а технология её добычи, новый рынок не боится дефицита
ресурсов, ключ к накоплению которых - технология, продолжает П. Пильцер.
(Видимо, именно свободой от дефицита ресурсов обусловлена
американская агрессия в Ираке). Страхи старых и новых луддитов
необоснованны, так как якобы при внедрении машин общество в целом богатеет
(Пильцер забывает о частной собственности на средства производства и
неравномерности распределения доходов), а тем, кто потеряет работу в
результате внедрения техники можно предоставить новую, утверждает
П. Пильцер. Получается, однако, что чем больше машин, тем больше
проблем с работой, переподготовкой и адаптацией на новом месте,
помимо насилия при её смене. Не случайно, более здравомыслящий О.
Тоффлер признаёт, что «развитие технологии не обязательно
равнозначно «прогрессу», и, если не будет постоянно контролироваться,
может уничтожить все достигнутые результаты»(307, с.459). (При этом
следует учитывать, что технология, до её материализации в изделия
является не вещным, а человеческим ограничением).
Казалось бы, развитие техники и технологии действительно
может сделать общество богатым и дать массам свободное время для
досуга, творчества и развития своих способностей, и вещные
социальные ограничения диалектически превратятся в возможности свободы,
как и полагали К. Маркс и его последователи. Но на самом деле этого не
только не произошло, как показал Г. Маркузе, но и не могло произойти,
потому что технократическое (технотронное - 3. Бжезинский) общество
далеко не в последнюю очередь озабочено своим воспроизводством и
самосохранением, которые и побуждают его воспроизводить
«одномерных человеков» Г. Маркузе не способных к творчеству и саморазвитию.
Причина этого в том, что его «прогресс» направлен исключительно на
«совершенство техники» (Ф.Г. Юнгер), сам же человек выступает в
качестве ресурса для этой цели наряду с прочими природными ресурсами.
Развивая идеи М. Хайдеггера можно сказать, что техника является
возмездием бытия человеку за подчинение и гибель природы. Как человек
потребляет, подчиняет и разрушает природу, так и его потребляет, под-
69
Структура, особенности, формы и динамит развитиясоциальных ограничений
чиняст и разрушает техника. В этом смысле сюжеты, подобные
американскому к/ф. «Матрица» не антиутопия технократического будущего, а
уже реализованная реальность. Необходимость поддержания и
воспроизводства технократической цивилизации является причиной,
требующей удерживать основную массу населения в социально ограниченном,
одномерном, полуразумном и роботизированном состоянии. Даже в
философии распространяется мода на интеллектуальное
постмодернистское варварство, проявляющееся по X. Ортсге-и-Гасссту в отказе от
поиска истины. Не сложно догадаться, что если у большинства
активизируются высшие контуры сознания по модели Р.А. Уилсона-Т. Лири,
то это большинство скорее выберет цели и идеи Христа, Лао-цзы, М.
Хайдсггсра или того же Уилсона, а не П. Пильцера, К. Маркса и Д.
Белла; может быть, оно выберет и что-то иное, но маловероятно, что оно
выберет рутину своего одномерно-механистичного существования,
скрашиваемого телевизионными иллюзиями и активизацией низших
контуров сознания с помощью алкоголя или кофе. Вообще интересен
вопрос, сможет ли современная цивилизация поддерживать свою
социальную стабильность без алкоголя, табака, кофе, транквилизаторов,
более сильных наркотиков и какую роль сыграло их широкое
распространение в формировании модернистского сознания. Этот вопрос
исследовал историк В.В. Похлёбкин. Его работа показывает совпадение
промышленной и алкогольной революций в России и Европе. «Водка в
средневековой России была одним из первых по времени
новоизобретенных промышленных продуктов»(340, с.101). «Одной из
особенностей водки как продукта и товара было то, что она разлагающе
воздействовала на старое, проникнутое древними традициями, замкнутое
общество средних веков»(340, с. 104). В Германии водка появилась только
после протестантской реформации. В доиндустриальном обществе
изготовление алкогольных напитков было экономически невыгодным,
длительным и очень трудоёмким делом, а потому регулярное их
употребление, а тем более алкоголизм исключались для основной массы
населения. Все изменилось в ^(V веке, когда производство алкоголя стало
несложным и экономически выгодным. Результатом «водочной
революции» в России XV века стало резкое огрубение нравов,
распространение атеизма, рост репрессий. Спаиванию народов российского Севера
и индейцев предшествовало спаивание населения Англии и России.
Модернизатор Петр I широко практиковал бесплатную раздачу водки.
Поэтому, значимая роль алкоголя в становлении «системы современных
обществ» (Т. Парсонс) налицо. О роли наркотиков в этих процессах
можно узнать из работ Н. Марковой (267,268) и Д. Колемана (198).
70
Глава 2
Таким образом, современная технократическая цивилизация
является во многом цивилизацией вещных социальных ограничений,
которые она сама создаст, и сама же им подчиняется. Вещную
социальную ограниченность создаёт и обслуживает идеология материализма,
утверждающая в своих вульгаризированно-механистических вариантах,
что мир это машина, кроме этой трёхмерной машины ничего нет, и это
есть объективная реальность данная обывателю в его ограниченных
ощущениях. Абсолютизацию вещных социальных ограничений мы
находим в идеологиях механистического материализма (Т. Гоббс, Ж. Ла-
мстри), марксизме, где изменение и развитие системы вещей определяет
историю человечества, у современных технократов и поетиндустриали-
стов. Однако сами эти идеологии являются не вещными, а
человеческими ограничениями. Человеческие ограничения, по сути, тождественны
социальным ограничениям, потому что общество это совокупность
людей и все ограничения исходят от них же самих. Поэтому специально
рассматривать человеческие социальные ограничения не имеет смысла.
На этом рассмотрение базовых форм социальных ограничений,
тождественных некоторым основным категориям диалектики будет
завершено, хотя, как уже отмечалось, оно может быть расширено и
продолжено. Очевидно, что структура системы социальных ограничений
является многомерной и не может исчерпываться системой дуальных
диалектических категорий. Как было показано, все эти категории,
представляемые в данной работе как базовые формы социальных
ограничений, являются взаимосвязанными. Каждое конкретное социальное
ограничение, как правило, попадает под несколько базовых форм
ограничений одновременно, то есть сами эти категориальные формы являются
взаимопересекающимися. Например, техника является по
преимуществу субъективным, внешним, материальным, вещным и качественно-
количественным социальным ограничением. По преимуществу
субъективным социальным ограничением, гак как она всё же зависит от
человека, но может и объективизироваться, особенно в случае
добровольного подчинения ей, качественным и количественным, так как отдельные
сё единицы могут быть однородны и поддаются счёту и измерению, но
могут иметь и разные свойства, форму и т.п., а значит и разное качество.
Как видно, классификация конкретного социального ограничения
является делом не совсем простым, но при желании вполне осуществимым.
Подобная классификация позволяет связать любое конкретное
социальное ограничение с абстрактной системой философских категорий в
целях его лучшего понимания и выявления его взаимосвязи с другими
социальными ограничениями. Классификация всех конкретных
социальных ограничений была бы слишком обширной и поэтому приводить-
71
Структура, особенности, формы и динамика разаитиясоциальных ограничений
ся здесь не будет, тем более что цель данного раздела, заключающаяся в
показе соответствующей методологии, уже достигнута.
Однако, мир не развивается по законам логики^ как полагал
Гегель, и поэтому представленная система категорий не может быть
достаточной для прояснения структуры, сущности и смысла системы
социальных ограничений^ но лишь одной из возможных понятийно-
объяснительных моделей. Понимание этого побуждает меня
представить наряду с вышеизложенной другую системную модель социальных
ограничений, которая позволит увидеть их новые грани. Эта модель
призвана конкретизировать вопросы о субъекте и объекте социальных
ограничений, их системообразующем факторе, смысле и структуре
социальных ограничений в любом обществе.
72
Глава 2
2.2. Особенности системы социальных ограничений
Прежде чем описывать структуру социальных ограничений,
целесообразно было бы рассмотреть некоторые особенности системы
социальных ограничений в целом. Это рассмотрение послужит введением
в авторскую модель социальных ограничений.
В любой системе присутствует её системообразующий фактор
(факторы), выполняющий интегративно-управляющую функцию по
отношению к системе. Системообразующим фактором системы
социальных ограничений, выполняющим главную, социально-
ограничительную функцию является, на мой взгляд, воля общества к
самосохранению и самоутверждению, или «воля к жизни». Это может
показаться банальным, но если эта воля вдруг исчезнет вместе с
порождаемыми ею ограничениями, общество неминуемо распадётся и
погибнет. В истории имеется достаточно примеров обществ, погибших и
распавшихся в результате постепенного снятия присущих им социальных
ограничений. В качестве отдалённого примера можно указать на
Древний Рим периода империи, а в качестве ближайших можно привести
Россию начала XX века и СССР периода «перестройки», в которых
процессы «либерализации» как снятия присущих им социальных
ограничений и изменения их структуры привели к довольно быстрому
распаду данных социальных систем. Так как большинство обществ не
хочет оказаться в ситуации России 1917 и 1991 годов, то они
предпочитают сохранять присущую им систему социальных ограничений или
изменять её достаточно осторожно. Один из ведущих теоретиков культур-
но-цивилизационного развития обществ О. Шпенглер писал: «Первая
основная тенденция жизни агрессивна и оборонительна: власть и
расширение. Вторая основная тенденция - продолжение: секс»(505, s.19).
Этот общий тезис «философии жизни» вполне применим и к жизни
обществ.
Однако при рассмотрении данного системообразующего
фактора нужно учитывать постоянное наличие в обществе следующих двух
групп или типов людей: принадлежащих к элитам и не принадлежащим
к ним. Этот вопрос был исследован Г. Моска, Р. Михельсом и В. Парето
(См. 93). В данной ситуации элиты (олигархии) всегда управляют, а не
элита - народные массы всегда им подчиняются. Поэтому воля
общества (но не всех его отдельных членов) к самосохранению и
самоутверждению является в первую очередь волей к этому правящих элит. Это
тем более верно, что именно эти элиты и являются основными
потребителями имеющихся в обществе социальных возможностей и благ, рас-
73
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
прсдсляющихся в силу социального неравенства но принципу
перевернутой пирамиды. Именно поэтому, но крайней мере, в теории, которая в
данном случае обычно совпадает с практикой, элиты должны быть
максимально заинтересованными в сохранении «своей» социальной
системы. Правда, на практике мы иногда видим обратное, когда эти элиты
разрушают своей деятельностью подконтрольные им общества, как,
например, это сделал А. Гитлер со своими соратниками, конечные
результаты деятельности которого были прямо противоположны
заявленным целям.
Значит ли это, что мы должны признать в социальном
организме наличие суицидального фрейдовского «танатоса», как воли к смерти
и саморазрушению социальной системы? На мой взгляд, такого
«танатоса» в обществе не существует. Конечно, различные культуры и
цивилизации как наиболее развитые формы социальных систем проходят в
ходе своего развития различные фазы (См. 64), стареют и умирают, как
это показали Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер и Л. Гумилёв. Но они
вовсе не кончают свою жизнь самоубийством и не стремятся сознательно
к саморазрушению, хотя могут становиться жертвами внешней агрессии
и собственных неудачных авантюр, как в случае гитлеровской
Германии. Элита решает в этих случаях тоже далеко не всё - должны быть
ещё и тс, кто готов исполнять её решения и приказы. Проигрывает же в
подобных случаях большинство. Поэтому следует вести речь не о воле
общества и его элиты к саморазрушению, а о воле и интересах
отдельных социальных групп, желающих улучшить свое положение за счёт
разрушения социального целого и деятельности внешних соперников и
врагов данного общества, провоцирующих создание в нём своей «пятой
колонны». Эти явления хорошо исследованы в литературе посвященной
Второй Мировой войне, разрушению СССР и императорской России
(См. 20, 29, 57, 60, 94, 191, 245, 265, 359, 361, 455, 484). Именно эти
силы и являются субъектом, инициирующим в обществе деструктивные и
суицидальные социальные тенденции. Если рассматривать общество
как биологический организм, эти силы можно сравнить с инфекцией
или раковыми метастазами. С.Г. Кара-Мурза сравнивает их с жуками
Ломсхуза - паразитами, живущими в муравейниках, которых муравьи
вынуждены кормить и не в состоянии ограничить, так как жуки хорошо
освоили их «язык» и выделяют одурманивающие вещества (191, с. 13).
Это подтверждает мысль, что главной целью-ценностью
системы социальных ограничений является самосохранение,
воспроизводство и поддержание функционирования социальной системы. Причём это
относится к любой социальной системе, вне зависимости от её
культурных качеств, от жестокой тирании до «общества всеобщего благоденст-
74
Глава 2
вия». Ио эта цель осуществляется не ради самой себя или «жизни ради
жизни», а для реализации заложенной в каждом обществе его
культурной программы. «Пятый закон культурно-исторического движения
состоит в том, что период цивилизации каждого типа сравнительно очень
короток, истощает силы его и вторично не возвращается. Под периодом
цивилизации разумею я время, в течение которого народы,
составляющие тип, выйдя из бессознательной чисто этнографической формы
быта..., создав, укрепив и оградив свое внешнее существование как
самобытных политических единиц... проявляют преимущественно свою
духовную деятельность во всех тех направлениях, для которых есть залоги
в их духовной природе, не только в отношении науки и искусства, но и
в практическом осуществлении своих идеалов правды, свободы,
общественного благоустройства и личного благосостояния»^ 28, с.89), -
писал Н.Я. Данилевский.
Исходя из вышесказанного, социальные ограничения можно
подразделить на позитивные, реализующие главную цель и ценность
сохранения общества и негативные - системоразрушающие факторы.
Системосохраняющими факторами можно назвать ограничения
социального «зла», а системоразрушающими - ограничение социального
«добра». Например, ограничение на продажу и употребление
наркотиков является системосохраняющим социальным ограничением,
подавляющим социальное зло, а допустим, недостаточная эмиссия денег
может быть системоразрушающим фактором деструктивным для
экономики. Очевидно, что эти социальные ограничения находятся в
диалектическом взаимодействии и многие из них помимо этого несут в себе
двойственность, являясь одновременно в чём-то вредными, а в чём-то
полезными. Например, сохранение догматического марксизма в СССР с
одной стороны было системосохраняющим, а с другой -
системоразрушающим социальным ограничением. Систсмосохраняющий потенциал
догматизма заключался в том, что в условиях идсократического
общества он пресекал ненужные дискуссии, могущие помешать практике.
Однако вред от этого догматизма был всё же большим, так как
марксизм изначально содержал в себе не просто множество ошибок, а
положения прямо блокирующие достижение заявленных в нём целей -
построения социализма и коммунизма (См. подр. 88).
Некоторые авторы, например, Б. Мандевиль (о котором, кстати,
хорошо отзывался К. Маркс), считали, что ограничение социального
зла, социальных пороков является нецелесообразным, так как эти
социальные пороки якобы являются моторами не только экономики, но и
социального развития вообще (См. 264, 284). Так как то, что
традиционно считается в этике злом (пьянство, воровство, жадность, распущен-
75
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоцнальпых ограничений
ность, эгоизм, расточительность и т.п.) часто полезно, а добро
(скромность, миролюбие, нсстяжание, бережливость) напротив часто вредно,
то Б. Мандсвиль предлагает лишь ограничить конкретные проявления
этих нравственных начал закогюдательно. Зло по Мандевилю^ допустимо
и полезно, главное, чтобы оно не противоречило законодательству, не
нарушало его. Близкой позиции в данном вопросе придерживался и Т.
Гоббе, считавший несправедливостью лишь нарушение законов и
договоров, хотя он не столь откровенен, как Б. Мандсвиль (См. 112). В
принципе, первоисточником подобной «договорной» этики является
Ветхий Завет. Добро по Мандсвилю также допустимо, но его следует
ограничить законодательно и социокультурно, ибо в отличие от зла оно
не является основой социализации человека, а значит, является
отклонением от нормы, требующим ограничения, исправления и, возможно,
искоренения. Более всего Мандсвиль опасается возможного
«опрощения» обитателей «человеческого улья» и возвращения их в природно-
патриархальное состояние от буржуазно-технократической
цивилизации. Позиция Б. Мандсвиля наглядно демонстрирует этическое качество
оправдываемой им цивилизации, в которой пороки являются основой сё
развития и которая поэтому органически неспособна к разрешению
социальных противоречий и созданию достойных условий жизни для
большинства. Концепция Б. Мандсвиля служит теоретическим обосно-.
ванием и оправданием устойчивого воспроизводства социального зла в
современном мире и очень важна для понимания концептуальных основ
современной цивилизации.
Но этот пример демонстрирует также и релятивный характер
содержания социальных ограничений, их зависимость от
общекультурных, концептуальных установок, свойственных данной цивилизации.
То, что является добром в одной цивилизации, является злом в другой,
поэтому и система позитивных и негативных социальных ограничений
для каждой цивилизации содержательно будет своеобразной, что не
мешает, однако, той или иной цивилизации абсолютизировать свои
ценности и социальные ©граничения как общечеловеческие.
Следует также учитывать, что негативные и позитивные
социальные ограничения могут быть как обязательными (необходимыми)
для сохранения социальной системы, так и произвольными
(случайными), обязанными своим существованием субъективизму и
волюнтаризму отдельных личностей и групп. При этом личность, вводящая тс или
иные социальные ограничения, неизбежно оказывается выразителем
групповых интересов, иначе сё распоряжения никто не будет
выполнять. Обязательными для каждого общества будут социальные
ограничения, защищающие от разрушения его базовые цели и ценности, а ог-
76
Глава 2
раничсния, затрагивающие конкретные вопросы реализации этих целей
и ценностей могут быть относительно произвольными и зависеть от
конкретности меняющихся условий и баланса групповых и
индивидуальных интересов.
Например, в современном либерально-демократическом
обществе утверждается в качестве одной из базовых ценностей принцип
плюрализма и свободы слова, который позволяет правящим кругам
выявлять разнообразие точек зрения и мнений по каждому вопросу, а
затем выбирать и поддерживать наиболее желательные из них. Таким
образом, плюрализм и свобода слова в действительности оказываются
выгодными в основном элите, так как поддерживаются лишь выгодные
ей мнения, а невыгодные замалчиваются, дискредитируются, иногда
преследуются. Плюралистам в этой ситуации приходится либо
подстраиваться под запросы элиты, либо готовиться к возможным
социальным неудачам. Поэтому свобода критики этой системы оборачивается
на пользу системе. Обязательным для сохранения такой модели
управления является ограничение «антиплюралистов» и попыток сделать
какую-либо одну точку зрения господствующей, а не ограничение
свободы критики этой системы с разных, конкурирующих позиций, как
может показаться на первый взгляд. А отношение к плюралистической
оппозиции определяется здесь как раз прагматикой конкретных условий
и групповых интересов, так как общество превращается в бесплатного
референта элиты, чего нет в условиях антиплюралистичного
авторитаризма.
С проблемой позитивных и негативных социальных
ограничений тесно связан вопрос о подлинной и ложной свободе. Подлинная
свобода ведёт к эволюции общества в целом и его отдельных единиц
(людей) в частности в смысле их духовной развитости и реализации их
творческих и психофизических способностей во всём их многообразии,
как врождённых, так и социально приобретённых. «Только активно
проявляя себя, вступая в связь с иными деятелями и преодолевая
«сопротивление материалов», деятель может активно осуществлять свою
свободу. Неосуществлённая же свобода диалектически превращается в
рабство... Она означает творческое искание новых путей и возможно-
стёй»(233, с. 142), - писал С.А. Левицкий.
Ложная свобода (лжесвобода) ведёт общество в целом и
отдельных людей к деградации, ослаблению их способностей и
творческих сил. Конкретные направления этого развития или деградации
зависят от общих ценностно-целевых установок различных цивилизаций,
поэтому могут различаться. Тем не менее, сами эти способности,
служащие основой цивилизационного развития являются вполне объектив-
77
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
ным фактором. Их рост должен сопровождаться и духовным,
нравственным развитием, чтобы они не были обращены во зло. Поэтому
свобода развития и творческой реализации этих способностей является
подлинной свободой, а, допустим, свобода курения табака или
дезинформации в СМИ является лжесвободой, ведущей общество и личность
к деградации. X. Лснк (234) и другие авторы исходя из обстоятельств
современного общества, когда у многих появляется достаточное
количество свободного времени и средств, видели в духовной и творческой
деятельности также и практически единственное спасение от безделья,
деградационно-паразитарных форм досуга и сопутствующей им
деградации. В качестве примера описания реализации лжесвободы можно
привести концепцию «Общества спектакля» Г. Дебора, в котором
подлинная жизнь и свобода подменяются их театрализованно-
фальсифицированными суррогатами. «Спектакль есть капитал на той
стадии накопления, когда он становится образом...Спектакль - это не
совокупность образов, но социальные отношения между людьми,
опосредованные образами... Спектакль... действует через... дефрагмента-
цию тотальности протеста и подменяющий реальность симуляцией...
последующих фальш-синтезов... Фантазия уничтожается, свобода
перелицовывается в дурную бесконечность потребления, будучи
пойманным в ловушку каковой человек становится рабом скуки как
современной формы социального контроля... Стратегическая цель
функционирования спектакля - продуцирование у его жертв забвения их
собственного порабощения; радикальное средство поддержания этого забвения в
случаях возникновения особо интенсивных форм протеста -
фальсификация самого импульса протеста: «Господствующая идеология низводит
до уровня банальности [направленные против нес] субверсивные
изобретения и затем, стерилизовав их, распространяет [их уже как товар] в
избыткс»( 131, с. 180), - считал Г. Дебор.
«Европейское общество не заинтересовано в развитии человека.
С этой точки зрения европейская цивилизация является системой
самоподдерживающихся социальных процессов, которая паразитирует на
духовном и физическом потенциале человека как вида... Подавление
наиболее развитых своих членов - основной способ существования
европейского общества... В тех сферах общества, в тех странах и
социальных структурах, где подавлять уже некого, общественная жизнь
деградирует и угасаст»(59, с. 182), - считает белорусский психолог В.И.
Бородкин. Социально ограничиваться могут различные способности и
проявления человека или группы: его мышление, речь, чувства, воля,
предметная практическая деятельность, то есть практически весь спектр
его потенциальных (которые не выявляются и не развиваются) и акту-
78
Глава 2
альных (которые остаются невостребованными, запрещаются и
подавляются) качеств и свойств. Наиболее свободен человек в своём
мышлении и публично не выражаемых чувствах, менее свободен в речи и
наименее свободен в практической деятельности, являющейся основным
объектом социальных и природных ограничений. Как справедливо
отмечал Н.Л. Бердяев, свобода закономерно убывает по мере погружения
деятеля в материю.
Принцип разделения свободы на подлинную и мнимую
методологически является очень важным, так как он способствует выявлению
и критике многочисленных лжесвобод широко распространившихся в
современном обществе и смешанных с подлинными свободами. Исходя
из этого методологического принципа, можно понять, что известная
формула «запрещено всё, что не разрешено» не означает обязательного
торжества несвободы, так как могут быть запрещены именно
проявления лжесвободы, а формула «разрешено всё, что не запрещено» не
обязательно даст больше свободы по сравнению с предыдущей, ибо это
разрешение не различает свободы и лжесвободы, а запрещены могут
быть как раз проявления подлинной свободы.
Подлинная свобода составляет диалектическую пару с
позитивными социальными ограничениями, а лжесвобода - оборотная сторона
негативных социальных ограничений, причём если во внутреннем
взаимодействии этих диалектических пар преобладает гармония, то во
взаимодействии одной пары с другой преобладает конфликт.
Конфликтующие пары ограничений-свобод стремятся к взаимному вытеснению, их
отношения антиномичны. Лжесвободы неизбежно подавляют и
вытесняют подлинные свободы и наоборот. Чем шире распространяется
провоцируемая лжесвободой деградация, тем уже становится поле развития
и прогресса.
С реализацией позитивных и негативных социальных
ограничений тесно связана проблема взаимодействия личности и общества. В
обществах построенных на основе низших рассудочных категорий
система социальных ограничений устроена так, что она либо подавляет
личность в угоду обществу (коллективу), либо подавляет права и
интересы обществ (коллективов) в угоду индивидуалистическому своеволию
отдельных лиц, как это имеет место в либеральных доктринах и
осуществляется на практике в ходе глобализации, разрушающей суверенитеты
государств и национально-культурную идентичность народов (См.
подр. 274). «Демократия неблагоприятна появлению сильных, ярких,
творческих личностей, она создает нивелирующую общественную
среду, которая стремится целиком поглотить личность и подчинить ее се-
бе»(47, с. 169), - писал Н.А. Бердяев.
79
Структура, особенности, <}юрмы и динамика развитиясоциальныхограничений
В этом проявляется «безумие рационализма» (С.А. Левицкий).
«Наша эпоха - эпоха рационалистических утопий, за нарисованным
фасадом которых скрывается разрушительный хаос безумия.
Технократия, этатизм, коммунизм - все эти и многие им подобные плоды
современности по-разному грешат «безумием рационализма». Всякая утопия
при попытке претворения се в действительность мстит за себя насилием
над действительностью...»(233, с.335), - писал С.А. Левицкий. Эпоха
рационалистических утопий не ушла в прошлое, в качестве
современных сё выражений можно привести теорию «холототсхнодсмократии»
М. Бунгс (28, с.94) или глобализацию, заставляющую вспомнить о
«мировой революции», но на этот раз уже не пролетарской, а буржуазной.
Для рационалистического безумия по С.А. Левицкому
характерны рационализм средств при иррационализме (неразумности) целей,
машинизация, представляющая окарикатуренную и материализованную
рассудочность, наукообразность, слепота к глубинным смыслам мира и
души, утилитаризм, прагматизм, стандартизация, культ обыденности и
банальности, стихийный материализм и атеизм. Такой рассудок при
создании системы социальных ограничений не способен разрешить
антиномию личности и общества и колеблется подобно маятнику
механических часов, то налево, то направо: от марксизма и кейнсианства к
либерализму и монетаризму и обратно. Подобный двухтактный механизм
закреплен в политической системе США.
Созданные механистическим рассудком системы социальных
ограничений являются негативными, так как ведут либо к деградации, а
порой и уничтожению личности, как это было в тоталитарных системах,
либо к деградации общества, распадающегося на враждебных друг
другу атомарных индивидов подчинённых государству - «Левиафану», как
это описал Т. Гоббс.
Позитивная система социальных ограничений и свобод,
напротив должна вести к сохранению и развитию как личности, так и
общества. Подобные идеи активно разрабатывались в XX веке в философии
русского зарубежья Н.Н. Алексеевым, Н.А. Бердяевым, Б.П.
Вышеславцевым, И.О. Лосским, С.А. Левицким, Н.С. Трубецким, С.Л. Франком и
другими авторами. «В нахождении должной гармонии между «я» и
«мы» заключается задача истинно понятого приспособления личности к
обществу. Такому гармоничному отношению между личностью и
обществом учит персоналистический солидаризм, который утверждает
самоценность личности при императиве солидаризации се с обществом
путем служения личности и общества сверхличным и сверхсоциальным
ценностям и путем солидаризации с такими сообщсствами»(233, с. 183).
«Либерализм создал миф об абсолютно суверенной личности, миф, ко-
80
Глава 2
торый разбивается в прах при столкновении с проснувшейся
общественной стихией. Но еще хуже коллективистский миф о человеке, как
только о члене коллектива. Ибо этот миф способствует архаизации и
одичанию подсознания - частичному возврату личности в сферу непрс-
ображенного «коллективного подсознания», приводя, таким образом, к
духовному регрессу.
От обеих этих крайностей свободен персонализм, учащий об
автономности (но не абсолютности) личности, учитывающий всю силу
общественной стихии, но зовущий к преображению как личного, так и
общественного подсознания через свободное служение личности
сверхличным и сверхобщественным ценностям истины, добра и красо-
ты»(233, с. 184-185), - писал С.А. Левицкий.
В качестве примера концептуальной основы построения
системы социальных ограничений при подобном подходе могут быть
представлены идеи С.Л. Франка. «Можно формулировать общее положение:
в плане длительного и прочного бытия уровень общественного порядка
стоит в функциональной зависимости от нравственного уровня людей,
его составляющих» (420, с.240). «Никогда не следует забывать, что
непосредственные законодательные меры против всякого зла, - например
против пороков (пьянства, разврата, азартных игр) или против
проявления жестокости, эгоизма, эксплуатации, несправедливости - суть по
...методу своего действия запрещения или, во всяком случае,
принуждения. Это суть всегда меры, извне обуздывающие человеческую волю
тем, что преграждает ей путь к действию на жизнь, либо же тем, что
насильно принуждает ее к определенному образу действия... При этом
злая воля или вредные для общества побуждения не устраняются, не
искореняются по существу, а только сдерживаются в своих
проявлениях, как бы загоняются внутрь. Но такого рода принуждение имеет
некие имманентные пределы своей эффективности; и эти пределы
суть тем самым пределы всякого автоматического государственно-
правового совершенствования жизни. Принуждение необходимо для
обуздания греховной человеческой воли, для ограждения жизни от
вредных ее последствий. Однако, попытка направлять всю жизнь с
помощью принуждения приводит не только к рабству, но и к неизбежному
при нем бунту злых сил, которые находят всегда новые, неожиданные
пути для своего проявления» (420, с.241-242), - писал С.Л. Франк.
Таким образом, основой социальных ограничений
направленных на совершенствование человека и общества этот мыслитель
справедливо видел внутренние, религиозно-этические ограничения,
внешние, государственно-правовые ограничения для него вторичны, с чем
81
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоииальных ограничений
вполне можно согласиться. Внутренние ограничения личности видятся
в данном случае как сплав надсоциальных и социальных ограничений.
Поднятая тема внутренних и внешних ограничений личности
возвращает нас к важному вопросу о субъекте и объекте социальных
ограничений. Вопрос этот непростой. Как было показано выше,
религиозная этика апеллирует к сверхсоциальным ценностям. «Общество
является лишь школой служения; университетом же служения является
над-общественная сфера высших ценностей культуры»(233, с. 185), -
считал С.Л. Левицкий. В этом утверждении есть известное
противоречие, так как культура является социальным явлением даже в своих
высших ценностях, хотя религиозные ценности вообще могут быть и вне-
социальными. Но, даже признав внесоциальный источник религиозных
и этических ценностей, мы должны будем согласиться с тем, что они
реализуются и применяются именно в социальной среде. Поэтому эти
ценности правильнее было бы назвать смешанными, социально-
надсоциальными. Признать полностью имманентный, социальный
характер этих ценностей как это делают многие современные философы
нельзя, ибо в этом случае они приобретут релятивный, неустойчивый
характер и превратятся в объекты манипуляций социальных
авторитетов. Эти ценности можно представить в качестве независимого
«субъекта» социально-надсоциальных ограничений. Противостоящим ему
объектом оказывается личность и общество.
Согласно О. Шпенглеру, основным свойством жизни является
стремление к преодолению всех и всяческих ограничений и границ.
Жизнь хочет уничтожить все границы, к тому же любое единичное ее
проявление стремится слиться с общим и всеобщим, преодолев свою
индивидуальную ограниченность. Приняв этот тезис, мы начинаем
понимать, почему психологически ограничение свободы воспринимается
нередко негативно, и почему мы вообще можем ощущать свою
ограниченность. Вероятно, будь ограниченность изначально присуща жизни,
какое-либо сё ощущение и осознание, как и стремление к свободе были
бы невозможны. Хорощо известно и противоположное психологическое
состояние - страх свободы, ксенофобия, которые можно назвать волей к
ограниченности, в том числе и социальной. Эта воля является одним из
источников создания социальных ограничений.
Для общества субъектами внешних социальных ограничений
могут выступать другие, конкурирующие (сотрудничающие) с ним
общества или общества более высокого уровня, фрагментом которых
является данное общество. Например, государства на международной
арене могут ограничиваться другими государствами или
международными организациями, осуществляющими надгосударствсннос управлс-
82
Глава 2
нис как органы союзов государств или глобальных управленческих
структур. Сходная ситуация существует и на уровне взаимодействия
отдельных личностей и личностей с коллективами. Для личности
субъектами социальных ограничений выступают другие личности и
коллективы, причём тем более активно, чем более эгоистично личность
отстаивает собственные интересы. На это обратил внимание А. Макин-
тайр. «С одной стороны, люди стремятся сохранить автономию и
суверенность, приписывая им ценность. В ней отражено несогласие
индивидов с тем, чтобы их трактовали как объекты манипуляции. С другой
стороны, люди преследуют свои частные интересы и связанные с ними
вкусы. Такое поведение возможно только в рамках манипулятивных
отношений, которых индивиды стремятся избежать. Поэтому поведение
абсолютного большинства индивидов в современном обществе не
может быть последовательным» (Цит. по 260, с. 13). Здесь мы сталкиваемся
с одним из социально-ограничительных парадоксов, когда чем более
активно человек стремится к независимости и свободе, тем более он
ограничивается окружающими в силу несоответствия его свободы,
свободе окружающих, которую он сам ограничивает. Выход из этого
индивидуалистического тупика состоит в согласовании взаимных интересов
путём взаимных уступок.
Наибольшие возможности для установления выгодных им
систем социальных ограничений получают те группы и личности, которые
либо обладают дающими им власть социальными ресурсами в виде
денег, собственности, должностей, полномочий, привилегий, дипломов,
знаний, умений и т.п., либо те, кто находится в большинстве и чьи
желания, мнения, установки, привычки, являются, поэтому
господствующими. Таким образом, основными субъектами социальных ограничений
в обществе оказываются «элита» и «большинство», а объектами -
«неэлита» и «меньшинство». Эти субъекты социальных ограничений в
зависимости от уровня их нравственного и психофизического развития
могут устанавливать как системы негативных, так и системы
позитивных социальных ограничений. В худшем случае возникает ситуация
описанная Ф. Ницше: «Чернь сверху, чернь снизу! Что значит сегодня
бедный и богатый! Эту разницу забыл я, - и бежал я все дальше и
дальше, пока я не пришел к этим коровам» (306-Т.2, с. 197). В этом случае
субъектами негативных социальных ограничений и творцами
лжесвободы выступают одновременно и элита (точнее, псевдоэлита), для
которой духовное и психофизическое развитие стоящих вне их корпорации
людей является угрозой их власти и привилегиям, и косные массы,
привыкшие к бездумно-инертному существованию.
83
Структура, особенности, (/юрмы и динамика развитиясоциальных ограничений
Подобные псевдоэлиты естественно заинтересованы в
сокрытии субъекта социальных ограничений, выступающего в качестве
одного из проявлений субъекта управления. В этих целях создаётся
соответствующая научная мифология, разрабатывающая два диаметрально
противоположных мифа. В случае первого мифа утверждается наличие в
обществе незыблемых законов социального развития, как, например, в
марксизме, предполагающих обязательный переход всех обществ от
феодализма к капитализму, от глобального Востока к глобальному
Западу и т.п. В этом случае реальный субъект социальных ограничений
может и не скрываться, но он перекладывает всю ответственность за
свою деятельность на «объективные» законы и процессы, выразителем
которых он якобы является.
Другая мифология напротив утверждает отсутствие каких-либо
закономерностей общественного развития, как, например, К. Поппср.
Так как в этом случае мир представляется набором хаотических
случайностей, будущее состояние которых непредсказуемо и неизвестно, то
какая-либо цслерациональная, в том числе управленческая
деятельность, оказывается невозможной и бессмысленной по причине не гаран-
тированности сё результата. Субъекта социальных ограничений в этой
картине мира не существует, так как все социальные ограничения
возникают случайно и сами по себе и так же исчезают. Исходя из подобных
представлений, А. Макинтайр отрицает наличие какого-либо
профессионального управленческого знания. Бюрократия, по его мнению,
вообще ничем не управляет, осуществляя лишь имитацию этой
деятельности (См. 260). На мой взгляд, эмпирический социальный опыт не
подтверждает этого представления. Хотя бюрократы действительно не
всесильны и многие их затеи не удаются, а распоряжения и законы не
выполняются, факты систематического выполнения многих их
распоряжений опровергают тезис об их полной неспособности к управленческой
деятельности.
Более адекватной мне представляется следующая модель.
Существует более или менее обширное множество вариантов или путей
развития, детерминированных по своему характеру, направлению и
результату. Свобода заключается в возможности выбора того или иного
пути и возможности изменения этого выбора равнозначной выбору
иного пути в любые или определенные моменты времени и пространства. В
этом случае роль субъекта социальных ограничений заключается в
постановке объекта на тот или иной путь и лишении возможности его
смены. Управление здесь возможно, хотя и не обязательно ведёт к
желаемому результату. Возможно и сокрытие субъекта социальных
ограничений, по крайней мерс, от сознания объекта. Элементарным примс-
84
Глава 2
ром этой схемы являются регулярные выборные процедуры в
демократической системе управления.
Рассмотрев некоторые особенности системы социальных
ограничений и учитывая их в дальнейшем, можно перейти к рассмотрению
основных структурных компонентов данной системы.
85
Структура, особенности, формы и динамика развитипсоциадъных ограничений
2.3. Структура социальных ограничений
Структурные компоненты системы социальных ограничений
являются формами проявления системообразующего фактора
социальных ограничений - воли общества к самосохранению и
самоутверждению на разных уровнях культуры.
Главным, с содержательной точки зрения, атрибутом системы
социальных ограничений является концепция реализуемого этим
обществом социокультурного проекта, содержащая его главные ценностно-
целевые установки и константы, в особенностях которых концепция и
находит своё выражение. Эта концепция имеет статико-метафизический
характер, так как в случае ее изменения социокультурный проект не
будет реализован. Уровень концептуальных социальных ограничений
является высшим и одновременно наиболее скрытым уровнем
социальных ограничений. Многие мыслители предпринимали попытки
выявления концептуальных основ различных цивилизаций. Например, И.Л.
Солонсвич попытался выявить эти основы у России, а так как
выявленное им показывало преимущество русской цивилизации над западной и
многими другими, то его работы стали замалчиваться. Сходные
попытки выявления «русской идеи» как цивилизационной концепции
предприняли Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, А.С. Хомяков и другие авторы (См.
300, 446). В настоящее время актуальным является выявление
концепции Западной цивилизации, принудительно навязывающей свою
систему социальных ограничений всему миру. Интересные материалы об
этом содержатся в работе А. Шлезингера (460), обсуждающего
достоинства и недостатки проекта «Цивилизации США». В качестве примеров
существования подобных концепций можно привести различные
религии, в которых эти концепции содержатся имплицитно, поэтому их
выявление требует определенной аналитико-синтетической и
герменевтической работы. Такие различные концепции жизнеустройства можно
вычленить в Ветхом и Новом Заветах Библии, в Коране, Законах Ману,
священных текстах других религий. В качестве примера попытки
вычленения подобной концепции можно привести монографию В.Г. Тах-
тамышева «Библейская идеология: образ и реальность мира».
«Завершение формирования корпуса священного текста свидетельствовало о
том, чго локальная цивилизация завершила процесс своего осознания и
дальнейший процесс состоит в полном проникновении учения в
общественную рсальность»(385, с.ЗЗ), - писал В.Г. Тахтамышсв. Конечно, эта
концепция не обязательно носит религиозный характер. Так,
библейский текст «свое содержание... выражает в религиозной форме. Хотя
86
Глава 2
эта форма и противостоит религиозному догматизму, всё же последний
примиряется с ней и признаёт её в качестве своей. Будучи признанной
религиозным сознанием и оказывая разрушающее воздействие на него
(которое последним часто не осознаётся), Библия является уникальным
средством управления религиозным сознанием и удержания его в
позитивных для общественного целого рамках»(385, с.35), - отмечал В.Г.
Тахтамышев.
Как видно из данной цитаты, по небезосновательному мнению
В.Г. Тахтамышева, заложенная в основу Библии концепция и
выражающая ее идеология носит нерелигиозный характер. Вообще, вопрос о
границах религиозных и нерелигиозных (светских) учений и идеологий
является спорным. Например, Р. Эппсрсон полагает, что религией
является светский гуманизм, приводя в качестве одного из аргументов
решение Верховного Суда США: «суд постановил: «Среди религий
страны, которые не учат тому, что обычно рассматривается как вера в
существование Бога - буддизм, даосизм, этическая культура, Светский
гуманизм и другие»(484, с.420). Р. Генон полагал, что существует всего три
религии: христианство, иудаизм, ислам и множество метафизических
систем. Нередко светские идеологии подобные марксизму причислялись
к псевдорелигиям. В принципе идеологические ограничения можно
приравнять к религиозным в тех случаях, когда религия является не
связью с трансцендентным, а культивированием отчуждённых от человека
его собственных продуктов и потенций, как это показано у Л.
Фейербаха. Примером такой псевдорелигии является описанный Д. Неведимо-
вым, но еще плохо осознанный в обществе товаро-денежный фетишизм
- "религия денег"(299). Такая религия, полностью имманентная и
социальная тождественна идеологии и является системой идеологических
ограничений.
Однако в любом случае различие являющихся основой
идеологий религиозных и светских концепций порождает разнообразие
исходящих из них систем социальных ограничений.
Идеология, в отличие от концепции, носящей предельно
абстрактный характер, является приспособлением концепции к условиям
внешней - природной и социальной среды и особенностям
подвергающихся идеологической обработке людей. Идеология имеет менее
абстрактный и более детализированный характер по сравнению с
концепцией и соответственно более подвижна и подвержена изменениям.
Субъектом-носителем идеологии выступают рационально осознающие
основы господствующей концепции идеологи. «Только подавляющее
меньшинство членов общества способно действительно рационально и в
полном объеме постичь и осмыслить логику «правящих идей», их взаи-
87
Структура, особенности» формы и динамика развитиясоциальных ограничений
мосвязь, их гармонию. Массам же эта «элита» передаст определенные
готовые нормативы, выведенные из «правящей идеологии» (478-№3,
с.1), - отмечалось в журнале «Элементы». Идеология находит свое
выражение в системе специфических мировоззренческих представлений,
способствующих реализации данной концепции. Например, в
марксизме концептуальной цели пролетарской революции соответствовало ми-
ровоззрснчсско-идсологичсское представление об огромной роли
ручного труда в становлении и развитии человека. Так как буржуазия не
была занята ручным трудом, то подспудно получалось (хотя открыто
этого не говорили), что она дальше отстояла от человеческого архетипа,
чем пролетариат, была ближе к обезьяне и поэтому господствовала
необоснованно. В .кальвинизме по аналогичным причинам возникло
представление о божественной благодати, якобы осеняющей богатых.
Одним из проявлений первичных форм идеологии является
язык, который определяет, что и как вообще можно высказать и
описать. Социальные ограничения языка проявляются в его грамматике,
фонетике, орфографии, синтаксисе, пунктуации, количестве букв в
алфавите и прочих особенностях. Сложно согласиться с идеей В. фон
Гумбольдта о том, что «мышление без языка попросту
невозможной^ 19, с.408), что границы языка определяют границы мышления, как
полагали некоторые позитивисты, не учитывая возможностей внеязыко-
вого, несловесного, образного мышления (См. напр. 4). Однако то, что
невозможно или затруднительно выразить в существующем языке так и
остается в форме туманных интуиции, мимолётных образов, неясных
чувств, эмоций и томлений, то есть фактически вытесняется за рамки
культуры и общества, оставаясь невыраженной частью внутреннего
мира людей. Таким образом, язык как первичная форма идеологии
является матрицей возможных для выражения состояний и чувств,
определяющей их форму, взаимосвязи и комбинации. Что-то при этом
получает возможность выражения, а что-то не получает, не случайно многие
философы говорили о нехватке языка, о том, что у философии нет
своего языка, и она по необходимости вынуждена косноязычно говорить на
чужом (Г.-Г. Гадамср).
В России широкомасштабная секуляризация языка
осуществлялась в XVIII веке, начиная с правления Петра I. Ф. Прокопович
рассматривал церковно-славянский язык как непросвещенный и
препятствующий просвещению, как язык ложного знания, стоящий на пути
знания подлинного, как язык непонятный и мешающий пониманию (См.
31). Это показывает, что идеология Просвещения требовала для своего
внедрения адекватного ей языка, который бы в отличие от
церковнославянского не мешал се усвоению.
88
Глава 2
Язык как матрица возможностей развития внутренних сил
человека и система первичного моделирования мировоззрения, хотя бы
посредством акцентуации и связывания различных проявлений мира,
является очень важной формой социальных ограничений,
предопределяющей возможности выражения внутренних сил человека и
акцентирующей (скрывающей) те или иные аспекты мироздания. Эти
возможности и ограничения языка являются, по сути, концептуально
предопределёнными, поэтому любая оригинальная концепция пытается
выстроить свой язык, а иногда и навязать его обладателям других языков.
Языковые социальные ограничения, являясь одной из базовых,
первичных их форм буквально пронизывают всю культуру и все
элементы системы социальных ограничений.
Другой формой проявления идеологии, причём зависимой от
языка, является этика. Этика определяет негативное и позитивное в
действиях и мышлении людей и предписывает, как им следует себя вести в
той или иной ситуации. Этика определяет основные морально-
нравственные установки людей живущих в определённой культуре и
находит своё выражение в содержании и структуре моральных норм.
Этические социальные ограничения могут быть более примитивными,
писанными, как 10 заповедей Моисея, а могут иметь и более сложный,
не фиксированный характер. В последнем случае этические
ограничения задаются в каждом конкретном случае исходя из ценностно-
целевых установок соответствующей концепции (идеологии) и не
поддаются формальной рационализации подобно механистическим нормам
Ветхого Завета.
Этика как одна из форм идеологии является своеобразной и
изменчивой в различных культурах и идеологиях. Так, в марксистской
этике владение частной собственностью и основанная на ней
эксплуатация человека человеком считаются аморальными, а для Т. Гоббса
наоборот, частная собственность - стержень свободы человека, а
эксплуатация такое же естественное явление как война всех против всех. По
мнению одного из современных теоретиков либерализма Р. Дворкина,
вопрос целей человеческой жизни и благой жизни для человека вообще
не разрешимы, а правила морали и права не выводятся и не
обосновываются в терминах более фундаментальной концепции блага для
человека. Как отмечает А. Макинтайр, в этой позиции Р. Дворкина
проявилась особенность современной этики в целом (См. 263, с.163-165). Это
показывает, что добро и зло для либеральной этики равноправны, то
есть либерализм субстанционально аморален. Отсюда закономерно
вытекает пропаганда терпимости к наркомании, гомосексуализму и
прочим порокам, закономерно сочетающаяся с попытками привлечения к
89
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
суду активных оппонентов либеральной идеологии. Последними
аргументами в этом случае оказываются сила и манипулятивное убеждение.
Поэтому, как констатирует в своём исследовании, посвященном
этической истории Запада А. Макинтайр, сегодня господствующей стала
этика своевольного индивидуалистического эмотивизма, ограниченного
лишь эмотивизмом окружающих. Подобная ситуация свидетельствует о
распаде единого этического пространства заражённых этим явлением
обществ, что в известной мерс ограничивает его членов.
Этические ограничения, носящие в общем внутренний,
рекомендательный характер воплощаются в правовых ограничениях,
имеющих уже обязательный характер. В отличие от этики, право имеет более
механистичный и изменчивый характер, подобно всем низшим,
вторичным социальным ограничениям по сравнению с высшими, первичными.
Правовые ограничения часто запутаны, двусмысленны, противоречивы
и не способны охватить собой все явления жизни, а потому нуждаются в
корпусе истолкователей (юристов) и примснитслей (судей, чиновников
и т.п.), которые при конкретном применении тех или иных правовых
норм руководствуются в конечном итоге именно этическими
установками, в том числе и маскируемыми под «интересы» и «потребности».
Этические социальные ограничения как представления о хорошем и
плохом, допустимом и недопустимом, должном И НС должном в очень
значительной степени детерминируют не только правовые, но и
экономические, политико-управленческие, научно-технические,
информационно-образовательные, военно-силовые сферы и отношения общества.
Значение этических установок и ограничений хорошо показано в работе
М. Вебсра «Протестантская этика и дух капитализма» (71).
Эстетика как социальные представления о прекрасном и
безобразном, изображаемом и не изображаемом, гармоничном и
дисгармоничном также является одной из базовых форм идеологии.
Эстетические нормы очень важны для материальной культуры в целом, а не
только для искусства, ибо, в конечном счете, именно они определяют
облик и формы большинства изделий материальной культуры, вид
наших городов, одежды, всего рукотворного мира. «Шапка-мурмолка,
кепи и тому подобные вещи гораздо важнее, чем вы думаете; внешние
формы быта, одежды, обряды, обычаи, моды, все эти разности и оттенки
общественной эстетики... вовсе не причуда, не вздор, не чисто
«внешние вещи», как говорят глупцы, нет, они суть неизбежные последствия,
органически вытекающие из перемен в нашем внутреннем мире, это
неизбежные пластические символы идеалов^ внутри нас созревших или
готовых созреть...»(240, с. 168), - писал К.Н. Леонтьев.
90
Глава 2
Также как этические социальные ограничения, многие
эстетические нормы принимаются большинством людей бессознательно. Как
замечает Р.А. Уилсон, мало кто захочет есть из квадратной тарелки, но
как можно добавить, мало кто и задумывается, почему тарелки круглые.
Эти социальные ограничения наиболее значимы в искусстве и нашли
свое выражение в представлениях о прекрасном и различных канонах
художественного творчества.
Эстетические нормы также отличаются широким
разнообразием, «цветущей сложностью» среди разных культур. В иудейской и
исламской культурах, например, запрещено изображение человека и
животных, так это якобы является попыткой узурпацией божественного
права на творение живого и недостойным его копированием. В
противовес этому в этих культурах получили развитие геометрические и
растительные орнаменты. Подобные запреты на изображение человека и
животных является типичным социально эстетическим ограничением
имеющим, однако, этический источник, так как изображать живое - это
в господствующих в этих обществах религиях грех. Если попытаться
выявить концептуальные основы этого запрета, то можно
предположить, что его негативной основой была цель подавить образное
мышление у данной группы людей, а позитивной - развить у них в противовес
абстрактно-логическое мышление и восприятие или, допустим, отвлечь
их от внешнего мира и обернуть к миру внутреннему.
У одного из индейских племён из джунглей Амазонии всем,
достигшим определенного возраста членам племени, подрезали
нижнюю губу и вставляли в надрез особую дощечку; у бирманцев считалось
красивым вытягивать у женщин шею посредством металлических
колец; в средневековом Китае у женщин красивыми считались маленькие
ступни, для чего их с детства туго пеленали, хотя ходить потом было
неудобно. В Западной цивилизации эстетические формы социальной
незрелости и глупости выражаются в пирсинге, некоторых татуировках,
размах которых вынуждает европейских законодателей принимать
ограничительные меры. Пирсинг является типичным проявлением этико-
эстетической лжесвободы, ведущей к психофизической деградации
человека. Как видно, не все «древние заботились о силе и развитии
человека как такового, новые - о его благополучии, его имуществе и
способности к приобретению дохода» (119, с.28). К А. Свасьян в своей
работе, посвященной становлению европейской науки, показывает
взаимосвязь гносеологических и эстетических ограничений и норм. «Идеал
познавательной чистоты, взыскуемый классической эпохой, странным
образом уживался с каким-то свирепым культом телесных неопрятно-
стсй»(367, с.210). Так, от «короля-Солнца» Людовика XIV, по свиде-
91
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальнш ограничений
тсльству одной придворной дамы, пахло, как от падали, а стены
парижских домов, не исключая и королевского дворца, были облеплены
грязью, улицы представляли собой сточные канавы. По свидетельству И.Л.
Солоневича, при французском дворе на стол ставилась тарелочка для
убитых вшей, и еще в начале XIX века парижане бойкотировали
спектакли Шекспира за платок Дездемоны, полагая, что сморкаться следует
на землю или пол.
К сожалению, многие эстетические ограничения (и свободы)
являются по сути ложными, не ведущими к развитию человека.
Подлинные эстетические ограничения должны быть природно и человско
соразмерными, подавлять и вытеснять все уродливое, извращенное,
патологическое и безобразное.
Фактологический и исторический материал, описывающий
историю эстетических социальных ограничений, содержится в
соответствующей исторической и культурологической литературе (См. напр. 9,
215, 392). При его осмыслении необходимо обязательно помнить, что
эстетические ограничения и свободы являются именно отражением
определённой идеологии, как производного социокультурной концепции
жизнеустройства. В этом смысле деидсологизация, дерегулирование в
культуре и искусстве являются мифами. Свобода эстетического
самовыражения ограничена возможностями социального успеха, опредсляс-..
мого господствующими социальными группами и массами
потребителей, чьи вкусы формируются теми же господствующими группами
через СМИ. Рхли вес и допускается, то далеко не все поддерживается, нс-
подержаннос же обречено на безвестность, прозябание и, в конечном
итоге, вымирание. Поэтому, часто разумнее согласиться на позитивные
социальные ограничения, чем упиваться лжесвободой.
«Самое главное в идеократни - требование основывать
общественные и государственные институты на идеалистических традициях,
ставить этику и эстетику над прагматизмом и соображениями
технической эффективности, утверждать героические идеалы над
соображениями комфорта, обогащения, безопасности, легитимизировать
превосходство героического типа над типом торгашеским...» (Цит. по 399, с. 19), -
писал АЛ™. Дугин. Не похоже ли это на тоталитаризм? Порицаемый
многими тоталитаризм XX века не ставил подобных целей даже в
теории, не говоря о практике.
Четвёртой формой первичных социальных ограничений
являются ограничения «онтологическо-гноссологического» характера. В
светской культуре эти ограничения и свободы задаются в
соответствующих разделах философии, в религиозных обществах эти вопросы
решаются в священных писаниях и мифах: так в Библии содержится
92
Глава 2
соответствующая книга, которая так и называется - Бытие. Эта форма
идеологии отвечает на вопросы: «что вообще есть в нашем мире (и чего
нет)» и «как можно (или нельзя) познавать (и изменять) это
существующее». Она находит свое выражение в системе категорий, понятий и
образов, отражающих сложные картины мироздания. Эта группа
социальных ограничений очень важна, так как она не только задает парадиг-
мальные основания для науки и техники, но и во многом
предопределяет мировоззрение, представления об окружающем мире, исходя из
которых действует человек. Насколько эти представления важны, хорошо
иллюстрирует история Средних веков и последующих столетий. Так,
если полагать, что земля плоская, то незачем плыть на Запад, чтобы
попасть в Индию, как это сделал Колумб, а, следовательно, и открыть
Америку будет невозможно. Если полагать, подобно И. Ньютону и Г.
Галилею что Вселенная - это механизм, то и политическую систему
общества следует перестроить в механистическом духе, заполнить мир
машинами, а человека, если и не превратить в машину, то сделать
обслуживающим персоналом и сырьём для неё. Если Вселенная
бесконечна, как полагают сегодня многие вопреки Аристотелю, то можно
безоглядно её переделывать, потреблять и разрушать.
«Наука сталкивается всегда только с тем, что допущено в
качестве доступного ей предмета её способом представления» (428, с. 319),
- писал М. Хайдеггер. «Истинно, с точки зрения научной идеологии,
существуют только атомы и пустота. И эта истина приковывает к себе,
завораживает современного человека. На ее очевидности, как
фундаментальной скрепе, держится онтологическая стабильность
современных сообществ. Как бы ни разнились люди, как бы ни отталкивались
друг от друга в недоверии и эгоизме - все они сжаты, стиснуты в
ничтожно малый комок тел безбрежной действительностью физического
мира, мира мёртвой материи, в которой только смерть истинна, и только
то мнение, которое обосновано взглядом через призму смерти,
пользуется общепризнанным доверием»(391, с. 162), - отмечал П.Д. Тищенко.
Развитие различных научных представлений описано в
известной работе Т. Куна «Структура научных рсволюций»(220), из
российских исследований этого вопроса можно выделить, монографию А.Г.
Дугина (См. 153). «Вульгаризация классической науки, в огромной мере
сформировала клише современной ментальное™. Но качественная
мутация науки в конце XX века не отразилась симметрично на
соответствующем изменении общераспространенных ментальных клише. В этом
мы сталкиваемся с любопытной асимметрией парадигм. Влияние
научной мифологии на массы оказалось более устойчивым, чем основания
этой мифологии. И новейшая наука, таким образом, пришла в опреде-
93
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
ленное противоречие с нормативными гносеологическими установками
масс» (153, с. 362), - писал А.Г. Дугин. Эти высказывания
свидетельствуют о парадигмальной ограниченности научных знаний и методологий
и о далеко не простом взаимодействии научного и обывательского
представлений о мире, которые сегодня пришли в конфликт.
«...Мы вынуждены также признать, отмечал А.Г. Дугин, - что
человек превратился из обезьяны в человека только в эпоху
Просвещения. Как ни странно это звучит, но аксиомы современной философской
антропологии сложились именно на заре Нового времени, и в качестве
эталона человека был взят именно человек этого периода. Правда, сразу
же вслед за этим такая антропологическая установка была признана
всеобщей и экстраполирована на всю историю. Там же, где структура
человеческого сознания всерьез расходилась с рационалистическими
нормативами Просвещения, например, у «дикарей», «примитивных
народов» к ним царило отношение, как и «нелюдям», что помимо всего
прочего служило оправданием рабства и колонизации. Показательно,
что Западный расизм и позорная практика работорговли в Америке
сосуществовали с развитием либеральных и рационалистических доктрин,
а виднейшие прогрессисты часто являлись рабовладельцами с
расистским подтекстом. И одним из показателей отличия людей от «недолю-
дей» в Новое время был именно уровень технического развития,, т.е.
уровень отчуждения человеческого субъекта от объектной природы.
Редкой для эпохи Просвещения была позиция Жан-Жака Руссо,
воспевавшего «добрых дикарей» и считавшего развитие техники источником
роста человеческих пороков» (153, с.348-349). Последний пример
показывает важность и остроту не только для науки, но и для других
социальных сфер онтологических и гносеологических идеологических
установок. Они, по сути, задают границы не только мирозданию, но и
самому человеку.
Онтологические и гносеологические социальные ограничения
тесно связаны с языковыми, слабее - с этическими ограничениями.
Однако эта ситуация характерна только для современного общества и
современной науки, которая требует точных языковых дефиниций, но при
этом разделяет знание и этику, хотя об ответственности ученых за
результаты своего труда говорят довольно часто. В античной науке,
напротив, стремились достичь идеалов гармонии истины, добра и красоты,
в средневековье этические ограничения даже подавляли
гносеологические и научные изыскания. М. Фуко показал, что «фактически дознание
было начальным, но основополагающим элементом формирования
эмпирических наук... Пожалуй, правильно сказать, что... естественные
науки, до некоторой степени, возникли в конце средних веков из прак-
94
Глава 2
тики дознания... На пороге классического века Бэкон, законовед и
государственный муж, пытался перенести в область эмпирических наук
методы дознания»(425, с.ЗЗ 1-332). Так гносеологические ограничения
смыкались с политическими и правовыми.
Русская философия, начиная от славянофилов, стремилась к
идеалам «цельного знания», в котором знание и вера, добро и красота,
пребывали бы в содружестве гармоничного всеединства. В идеале
онтологические и гносеологические социальные ограничения должны быть
тесно связаны с не только с языковыми, но и с этическими и
эстетическими ограничениями, что обеспечивало бы гармонию и соразмерность
различных фрагментов господствующей идеологии и избавляло
сознание сё носителей от хаотизирующих внутренних конфликтов, ведущих
его к деградации.
Представленная здесь структура идеологических ограничений
важна тем, что она, по сути, аннулирует расхожий миф о
деидсологизации. Деидеологизация означает исходя из данной системы, отказ от
языка, этики, эстетики и онтологии с гносеологией. Вряд ли в каком-
либо обществе подобная «деидеологизация» окажется возможной.
Социально ограничивающий, посредством создания ложного
представления о реальности, миф деидсологизации мистифицирует этот вопрос. На
самом деле под деидеологизацией понимается не деидеологизация
вообще, а избавление от чуждой «деидеологизаторам» идеологии. Своей
же идеологии у «деидеологизаторов» якобы нет, но это не её
отсутствие, а либо их сознательное лукавство, либо их предельная
идеологизирован ность, которая настолько глубока, что даже не осознается ими;
может иметь место и известная наивность, не позволяющая им понять
эти вопросы. «Деидеологизация» в последнем смысле неосознаваемой
идеологизированное™ - это предел тотального господства одной
идеологии, достигшей статуса не обсуждаемой и неосознаваемой тайной
догмы. Для господства таких идеологических догм смертельно опасно
не только какое-либо их обсуждение, поиски их основ и рациональных
аргументаций в их пользу, но даже сам факт их раскрытия как
существующих. Стремящаяся поставить все под свой контроль и учёт «воля к
воле, соответственно сама в качестве бытия устраивает сущее. В воле к
воле впервые достигает господства техника (обеспечение
установленной данности) и категорический отказ от осмысления,
беспамятность...» (428, с. 185), - писал М. Хайдеггер. В этой ситуации
«поскольку говорение утратило первичную бытийную связь с сущим, о котором
речь, соответственно никогда её не достигало, оно сообщает себя не
способом исходного освоения этого сущего, но путем разносящей и
вторящей речи. Проговоренное как таковое, описывает все более широ-
95
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
кис круги и принимает авторитарный характер. Дело обстоит так,
потому что люди это говорят. В таком до - и проговаривании, через которое
уже изначальная нехватка почвы, достигает полной беспочвенности,
конституируются толки...Толки есть возможность все понять без
предшествующего освоения дела. Толки уберегают уже и от опасности
срезаться при таком освоении. Толки, которые всякий может подхватить,
не только избавляют от задачи настоящего понимания, но формируют
индифферентную понятливость, от которой ничего уже не закрыто»
(427, с. 168-169). Именно на уровне таких псевдопонимающих «толков»
и находятся представления о деидеологизации, выполняющие функцию
сокрытия господствующей идеологии. Эти хайдеггеровскис толки, к
сожалению, являются обычным состояние массового сознания. При
этом тс вопросы, которые «толки» массового сознания обходят
стороной вместе с управляющими ими идеологами, как рал и являются
ключами и проходами к скрытым идеологическим догмам. Но ту же роль
играют и наиболее назойливо обсуждаемые в СМИ вопросы и
проблемы, которые могут быть как инструментами скрытого навязывания тех
или иных догм, так и способами отвлечения от замалчиваемых
вопросов. Таким образом, тотально господствующая идеология
действительно дсндсологизирустся и исчезает, воплощаясь в произведения
материальной и духовной культуры, людей и маскируясь под естественные-
законы и божественные установления. В либерализме сокрытие
идеологии осуществляется посредством мифов естественных законов и прав и
представлений об ее отсутствии, а в марксизме - посредством
апелляции к науке, и представлении об идеологии как отражении
материального бытия.
Идеологические ограничения, имеющие по преимуществу
идеальный характер, находят свою конкретизацию и материализацию на
более низких уровнях пирамиды социальных ограничений. Эти
ограничения, которые можно назвать вторичными, имеют смешанный,
идеально-материальный характер. Эти блоки социальных ограничений можно
структурировать следующим образом:
1. Политико-управленческие социальные ограничения;
2. Правовые социальные ограничения;
3. Информационно-образовательные социальные ограничения;
4. Технико-технологические социальные ограничения;
5. Экономические социальные ограничения;
6. Военно-силовые социальные ограничения;
7. Структурно-демографические социальные ограничения.
При оценке этой схемы следует учитывать, что все эти
ограничения тесно переплетаются между собой, образуя систему и, конечно,
96
Глава 2
они могут быть классифицированы каким-то иным образом. Достаточно
очевидно и то, что эти вторичные формы социальных ограничений
могут в ходе дальнейшего анализа дробиться на все более и более малые
разновидности. Однако в данной работе подобная аналитико-
схоластичсская операция представляется не целесообразной, так как
может до бесконечности увеличить её объём и вывести за пределы
собственно философии, занятой поиском наиболее общих закономерностей
и явлений.
Политико-управленческие социальные ограничения
выражаются во властном ограничении тех или иных социальных сфер, групп и
социокультурных практик. Субъектами этой группы ограничений
выступают группы и отдельные личности, имеющие по своему
социальному статусу определённые властные полномочия. «Превращая отдельных
людей в функции, огромный аппарат обеспечения существования
изымает их из субстанционального содержания жизни, которое прежде в
качестве традиции влияло на людей... Систему образует аппарат, в
котором людей переставляют по своему желанию с одного места на
другое, а не историческая субстанция, которую они заполняют своим
индивидуальным бытием»(491, с.310), - писал К. Яспсрс о бюрократии,
выступающей в роли коллективного субъекта политико-управленческих
социальных ограничений.
В принципе, субъектом подобных ограничений может быть
любое лицо, находящееся в позиции начальника по отношению к другому
лицу - учитель, контролер, полицейский, чиновник, руководитель
частной фирмы, - который может своим властно-волевым решением кого-то
в чем-то ограничить. Подобная возможность называется властью, как
реализованной способностью управлять. Для реализации этой власти
властный субъект должен обладать свободой воли, выбора и действий,
а также хотя бы минимальным пространством для реализации своих
полномочий. В принципе, власть является внутренне автократичной,
самопровозглашаемой. «Имеют ли два человека право отнимать у
другой группы людей?... Может ли группа людей собраться, объявить себя
правительством, а затем наделить это правительство правом, которым
они сами не обладают? Даже если эта группа является большинст-
в6м?»(484, с.27), - спрашивает американский политолог Р. Эпперсон. На
мой взгляд, на этот вопрос следует ответить положительно, при
условии, что найдется другая группа людей, которая поверит в их властные
права или подчинится им из каких-то иных соображений. Почему же
так происходит? «Чтобы не играть в тайноведение и невежество,
придётся признать одно: власть - это смысловое начало. В качестве
смыслов ее образы в чем-то изменчивы, а в чем-то постоянны. Но всегда и в
97
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальпых ограничений
любой культуре власть, так или иначе, принималась как позитивное
начало. За властью всегда стояла некоторая бытийственная
утвердительность»^?, с. 14), - отмечал П.А. Сапронов. А.А. Меняйлов даст другой
ответ: причина подчинения власти, гипнабсльность и стадность
присущие большинству (288). Аналогичные Мсняйлову выводы можно
сделать из работы Э. Канстти "Масса и власть!,(185).
Объектом политико-управленческих, как и других социальных
ограничений выступает человек в своём индивидуальном и
коллективном существовании. Ограничению при этом подвергается все
многообразие его антропообразующих качеств: телесно-физиологических,
психических и социальных (См. 95, с.75).
Более подробно феномены власти, управления и вытекающих из
них ограничений проанализированы в работах Ю.П. Аверина,
Аристотеля, М. Всбсра, Р. Гснона, И.А. Гобозова, Г. Дебора, Н.В. Жмарсва, Э.
Канстти, С.Г. Кара-Мурзы, Н. Лумана, А.А. Меняйлова, Ф. Ницше,
Платона, П.А. Сапронова, М. Сах Сварнкара, М. Фуко и других авторов.
Политико-управленческие социальные ограничения тесно
связаны с другими формами социальных ограничений, предопределяясь
идеологией и находя своё выражение в праве, экономике, и прочих
областях.
Правовой блок социальных ограничений находит свое выражс--
нис в существующей в обществе правовой системе и является
производным от этических и языковых ограничений и политико-
управленческих решений. Система права представляет собой
официально принятые и обычно опубликованные законы, документы,
распоряжения и инструкции, регулирующие тс или иные аспекты социальной
практики. Непосредственным субъектом правовых социальных
ограничений являются органы законодательной власти и субъекты политико-
управленческой деятельности. Функционирование системы права
невозможно без правоохранительных органов и право применяющих
(суды, юристы) социальных организаций и лиц. Особенностью правовых
ограничений является формальная обязательность их исполнения и
наличие социальных санкций (репрессий) за их нарушение, чего в случае
политико-управленческих социальных ограничений может не быть. Это
означает, что правовые ограничения являются закреплением политико-
управленческих социальных ограничений. В качестве примера
правовых социальных ограничений можно привести отсутствие каких-либо
законодательно закрепленных прав, свобод, льгот, гарантий или
напротив наличие запретов, ограничений на какие-либо виды социальной
практики. Под правовыми ограничениями можно понимать правовые
обязанности в трактовке Н.Н. Алексеева, как «вынужденность каких-
98
Глава 2
либо положительных и отрицательных действий, безразлично,
проистекает ли она из внутренних побуждений или из внешнего давления» (13,
с. 155).
Для Гегеля «право есть не «норма», но как бы «нормальное
бытие человеческого духа»; право есть правое существование воли,
правильный способ ее жизни, или правильное состояние человеческой
души» (Цит. по 175, с.306), то есть он рассматривает правовые
ограничения как осознанную зрелым человеком необходимость.
Иную, нигилистическую позицию по отношению к правовым
социальным ограничениям занимает М. Штирнер. «Я сам решаю, -
имею ли я на что-нибудь право, вне меня нет никакого права. То, что
мне кажется правым, - и есть правое. Возможно, что другим оно и не
представляется таковым, но это их дело, а не мое, пусть они
обороняются. И если бы весь мир считал неправым то, что, по-моему, право и его я
хочу, то мне не было бы дела до всего мира. Так поступает каждый, кто
умеет ценить себя, каждый в той мере, в какой он эгоист, ибо сила выше
права с полным на это правом» (471, с.226) (несложно заметить, что
именно этой философией руководствовались А. Гитлер и современные
США не международной арене, хотя и многие их жертвы вели себя, по
сути, точно также).
Вообще среди систем правовых ограничений можно выделить
три основные системы, исходящие по источнику правовых ограничений
из трёх парадигм. Первую парадигму и систему права можно назвать
трансцендентно ориентированной. В этой системе источник права
трансцендентен, а реализуется она в монархии и теократии. В
органической системе права источником права считается народ и реализуется
она в форме демократии. В третьей концепции источником права
является просто место, «седалище» власти (Т. Гоббс) и реализуется она в
форме диктатуры. В XX веке нередко имела место комбинация второй и
третьей парадигм, когда формальные отсылки к воле народа и
демократические процедуры сочетались с фактической диктатурой (СССР).
Подобная комбинация была далеко не случайной, так как обе последние
системы права в конечном итоге покоились на силе, в полном
соответствии с идеями М. Штирнера. Это верно и в отношении систем права
построенных исходя из теории «общественного договора». Очевидно,
что к этим системам права не относится принцип «не в силе Бог, но в
правде», присущий трансцендентной концепции и в ситуации
верховенства силы все правовые ограничения достаточно условны, а потому и на
соблюдение их особенно рассчитывать не стоит. Нарушение права
сильным в этих концепциях не исключение, а негласная норма, а его
соблюдение сильным носит зачастую демонстративно-показной и про-
99
Структура, особенности, формы и динамика рашитиясоциальпых ограничений
пагандистско-манипулятивный характер. По сути, это торжество
воинствующего беззакония, причем концептуально оправданного, которое
мы все можем постоянно наблюдать в современном мире. В этой связи
курьёзом выглядит концепция «открытого общества» К. Поппера,
основная идея которого «власть закона»(337-Т.1, с.8), ибо Поппср
отрицает трансцендентные источники права, основываясь на первичности
штирнеровского индивида и демократическо-договорной легитимации
социальных и правовых институтов.
Сами по себе системы правовых социальных ограничений
существенно отличались в разных культурах, «Античное право - это
право тела, или евклидова математика общественной жизни, ибо различает
в составе мира телесные личности и телесные вещи и устанавливает
отношения между ними. Правовое мышление ближайшим образом
родственно мышлению математическому... Первым созданием арабского
права было понятие бестелесной личности» (467, с.69), - писал О.
Шпенглер. Европейское же право, по О. Шпенглеру, внутренне
конфликтно, так как «говорит» на языке античности, но само по себе
является правом функций, а не физических тел. Это показывает, что
содержание и структура правовых социальных ограничений, будучи
обусловленной господствующей в цивилизации идеологией, мыслилась и pea-
лизовывалась весьма разнообразно. Такое явление как несовершенство
законодательства с одной стороны само по себе является социальным
ограничением, а с другой оказывается внутренним самоограничением
самих ограничений, не дающим им развиться в полную силу.
М. Фуко отмечал, что в средневековой Европе не существовало
четкой системы социальных ограничений, в том числе и правовых.
Наказания были жестокими и зрелищными, но не систематичными, задачи
исправления преступника они не имели. «Вообще говоря, при
королевском режиме во Франции каждый общественный слой располагал
собственным полем терпимой противозаконности: невыполнение правил,
многочисленных эдиктов или указов являлось условием политического
и экономического функционирования общества»(425, с.119). «XVIII век
изобрел техники дисциплины и экзамена, подобно тому как
средневековье - судебное дознание» (425, с.ЗЗО), - писал М. Фуко. Только в Новое
время в Западной Европе стала формироваться полноценная система
социальных ограничений в рамках дисциплинарного общества.
Ведущая роль в се создании принадлежала именно юристам.
Внутреннее несовершенство законодательства тесно связано с
другой группой социальных ограничений - информационно-
образовательной. Эти ограничения непосредственно выражаются в
препятствиях перемещения, использования и обладания информацией, как
100
Глава 2
сведениями, разрешающими некую неопределенность и регулируют
такие образовательные феномены, как знания, умения и навыки. Знания
в отличие от информации имеют не только количественное, но и
качественное измерение, меняя их носителя (человека), также как умение и
навыки. Ограничения в этой сфере могут иметь как объективный
характер, обусловленный простым отсутствием данных (информации,
знания), так и субъективный, обусловленный их сокрытием, цензурой,
запретом и т.п. Эти социальные ограничения могут иметь идеальный
характер, так как знание идеально, и материальный, связанный с техникой
и материальной культурой характер, исходить от людей и от вещей. В
настоящее время, исходя из концепции информационного общества,
снятию информационных ограничений, свободе передвижения
информации, как, впрочем, и образованию уделяется большое внимание. В
этой связи необходимо указать на некоторые ограничивающие нас
мистификации, связанные с теорией информационного общества.
Например, Д. Белл (См. 35) утверждает, что не энергия и сырье, а информация
является основой производства и выдвигает на этом основании
информационную теорию стоимости, как будто информация - есть «мера всех
вещей». На самом же деле информация без энергии и сырья ничего не
стоит, так как ни производство, ни человек без них функционировать не
могут. Это взаимосвязанные компоненты и отсутствие одного,
автоматически обесценивает другие. Не следует преувеличивать роль и
значение информации и образования, превращаясь в утопистов. «Можно
сказать, что талант не может проявиться без технических методов -
тренировок, репетиций, овладением теми или иными навыками. Однако
важно то, что техника не создает даров, а лишь эксплуатирует их.
Музыкальному слуху и хорошему вкусу ясно отсутствие самого феномена
искусства в бездарной музыке и бездарных стихах, держащихся на
одной лишь декламаторской версификаторской технике. Оказывается, что
техника не может подменить двух вещей, которые условно можно
назвать данными и талантом, а вместе - даром» (487, с.540), - замечает
С.А. Фёдоров. Сказанное относится не только к образованию, но и к
информации. Показательно, что сам Д. Белл не слишком оптимистично
оценивает роль информации в её связи со свободой в
постиндустриальном обществе. Так он предвидит обострение информационного
дефицита по следующим причинам:
больший объём информации увеличит её неполноту, при
этом возрастут издержки по ее сбору и хранению;
информация будет всё более специализироваться, что
затруднит её восприятие и понимание;
101
Структура, особенности, формы и динамика развитипсоциальных ограничений
ховного воспитания. Технически цивилизованный человек может быть
(и нередко бывает) дикарем в культурной области. Он может
превратиться в гориллообразного робота с атомной бомбой в руках» (233,
с.353), - писал С.А. Левицкий. Осталась ли эта возможность лишь
нереализованной, или рсализовывать её было и не нужно в силу
изначальной близости «технически цивилизованного человека» к этому горилло-
образному состоянию, на что, в частности, по-своему указывали К.
Маркс и Ч. Дарвин?
«О догматизме Техника можно сказать следующее: по своей
жесткости и эффективности этот догматизм не уступает теологическому. В
той части, которая касается знаний о ходе развития аппаратуры и
организации это не ощущается, поскольку здесь каждое новое изобретение
неизменно уничтожает предшествующие достижения, отбрасывая их
как ненужный хлам. Не знание как таковое, а вера в это знание делает
технократов догматиками. Техник либо вообще не задумывается о
нужности своего знания, либо не ставит се под сомнение. И более того! Он
еще и не терпит, чтобы другие задумывались о нужности его знания или
ставили сё под сомнение! Критические высказывания техников по
поводу «Совершенства» и «Машины и собственности» поразили меня в
первую очередь своей неприкрытой догматичностью. Возражения без
каких-либо доводов; голословные утверждения, непоколебимая вера в
то, что с помощью машин будут разрешены все трудности, которые в
будущем могут встать перед человечеством...» (487, с.7), - писал Ф.Г.
Юнгср.
Похоже, однако, что оппоненты Ф.Г. Юнгсра в известной мерс
сами ненамного отличаются от создаваемых ими машин, проявляя в них
свою полемическую сущность. Ведь догматизм является ничем иным,
как формой социальной ограниченности, характерной для биороботизи-
рованного строя психики, бездумно механически выполняющего
заложенную в него культурно-идеологическую программу. Это уже (или
ещё) не человек, а «человеческий фактор Техноса» как верно замечает
В.А. Кутырёв.
Л.Н. Москвичёв вскрывает сущность технобюрократической
идеологии и ментальностщ которые, в силу актуальности проблемы,
необходимо показать и здесь. Идеал бюрократии заключается в
механической эффективности при исполнении предписанных задач без учёта
более широкой цели. «Идеологическим императивом
бюрократизированной системы становится требование компетентности,
квалифицированности при решении всё более узких специфических проблем»(294,
с. 198). А квалифицированность отождествляется здесь с ориентацией на
строго фиксированные правила и предписания, при отказе от каких-
104
Глава 2
либо моральных и идеологических оценок деятельности. Поэтому от
бюрократа, скорее всего нельзя будет получить вразумительного
ответа о причинах и целях его деятельности. Причинность для него
ограничена уровнем законов и инструкций. При этом всё чуждое
навязанному бюрократией ритму и направлению общественного развития
рассматривается как негативное. Бюрократ подменяет содержание
формой, а форму считает содержанием* Пределы внешнего мира
ограничиваются у бюрократии сферой её деятельности, которая заключается в
улаживании функционально-технических связей и отношений, то есть
совершенствовании форм, в несовершенстве которых якобы коренятся
все социальные проблемы и противоречия. Других социальных проблем
не существует, либо они уже решены, а потому бюрократический мир -
«лучший из возможных миров». Таково содержание распространённой
сегодня технобюрократической, социально ограниченной ментальности.
Технические социальные ограничения опасны не только своей
властно-потребительской установкой по отношению к биосфере, но и
своим влиянием на деградацию человека, что и делает их сущность
социально ограниченной. По свидетельству Л.Ф. Авилова (См. 5), В.А.
Межстсриной (См. 275) и других авторов, человек деградирует вместе с
разрушаемой им биосферой. По расчетам Л.Ф. Авилова объём
интеллектуальной части мозга неандертальца составлял 1400 ед.,
кроманьонца - 1700 ед., а современного человека - 1200 ед., то есть 70% от
кроманьонца (См. 5, с.7). «Доктор биологических наук Б. Сергеев,
анализируя данные антропологии, пришел к выводу, что со времен первой
династии фараонов, мозг человека идет на убыль со скоростью 1 см куб. за
каждые сто лет» (5, с.9). Сходные процессы отмечает и Д. Констэбл (5,
с.9). Похоже, что возникшая сравнительно недавно теория
происхождения человека от обезьяны косвенно отразила его приближение к ней.
Зато в орудиях производства, техники и технологии за это время
произошёл большой скачок. Возможно, в будущем возникнет теория
происхождения человека от робота.
Современная реальность опровергла представления многих тсх-
ноутопистов о том, что освобождённое техникой от труда время, будет
потрачено человечеством для творчества и самосовершенствования.
Большинство тратит его на примитивные развлечения, часто с помощью
той же техники (телевидение, игровые автоматы и т. д.), пьянство,
удовлетворение животных инстинктов, да и зачем развивать свои
способности, если всё за тебя сделают машины? Неиспользуемые потенциалы в
результате всё больше и больше деградируют, да и сама техника не даёт
обещанной свободы, заставляя тратить время на своё использование,
ремонт, обучение управления ею.
105
Структура, особенности, формы и динамика развнтиясоциальных ограничений
С другой стороны, чтобы не использовать технику, живя в
гармонии с биосферой, допустим по даосским принципам, требуется очень
высокий уровень духовного и психофизического развития. Чтобы
следовать путем Дао, нужно не только очень хорошо чувствовать
изменения энергетики природы и своего организма, но и уметь строить свое
поведение, сообразуясь с ними. Неслучайно на лоне природы
поселялись те, кто достиг высших уровней духовного и психофизического
развития - святые всех религий, йоги, мистики, даосы. Большинство
современных людей неспособны к подобному образу жизни из-за
деградации и неразвитости своих способностей, причем технократическая
модель развития не даст, и не будет давать им подобной возможности,
являясь, по сути, тупиком, обрекающей их лишь на незавидную
функцию узкоспециализированного винтика глобального социокультурного
«тсхноса». Именно эти факторы делают технократический путь
развития социально-ограниченной, репрессивной и тупиковой практикой,
ведущей к деградации человека и уничтожению естественного мира,
даже в том случае, если удастся избавиться от войн и техногенных
катастроф, что, однако невозможно, ибо потрсбитсльско-властныс
установки технократизма неизбежно будут порождать конфликтность, а
развитие техники - техногенные катастрофы. Единственным путём снятия
технических и технологических социальных ограничений, является
отказ от техногенной модели развития и возврат к существовавшим в
прошлом биогенным, гармоничным с природой и космосом цивилиза-
ционным моделям.
Следующая группа социальных ограничений - экономические,
находят своё выражение в ограничениях на перемещение,
использование и обладание экономическими ресурсами (сырьем, энергией,
изделиями, продовольствием) и средствами их обмена и символического
выражения (деньгами, акциями и т.п.). Субъектами этих ограничений
выступают их формально-юридические владельцы и фактические
распорядители. Объектами экономических социальных ограничений
оказываются индивиды и группы, не являющиеся владельцами и
распорядителями экономических ресурсов, а также природный мир,
являющийся объектом эксплуатации и разрушения в ходе экономической
деятельности общества. Согласно догмам господствующей в современном
обществе мстаидеологии экономические, производственные отношения,
являются системообразующим фактором и базисом общества,
интегрирующим все остальные подсистемы общества в единое целое. Эта
установка является общей для марксизма, либерализма (во всех их
разновидностях), и ряда других современных идеологий. Признавая
теоретически или практически экономику и экономические интересы первич-
106
Глава 2
ными, общество тем самым имплицитно признаёт, что его цели - это
только потребление, размножение и, неизбежное при подобных
установках, разрушение и эксплуатация окружающей среды. Экономические
социальные ограничения, таким образом, тесно связаны с этическими
социальными ограничениями. При этом приходится признать, что
руководствующееся подобной идеологией общество, уступает биосферным
популяциям животных и растений, так как они, имея своей внутренней
целью подобно экономикоцентричному обществу потребление и
размножение, не разрушают окружающую среду.
«Согласно Зомбарту, современную эпоху можно назвать эрой
экономики, что точно отражает указанную нами аномалию
(превращение экономики из средства в самоцель). Речь идет, прежде всего, об
общем характере цивилизации в целом. Поэтому даже внешнее
могущество современной цивилизации, достигнутое за счет промышленно-
технического прогресса, не может изменить ее инволюционного
характера. Более того, эти два аспекта взаимосвязаны, так как весь мнимый
«прогресс» был, достигнут как раз за счет того, что экономический
интерес возобладал надо всеми другими. Сегодня можно говорить о самой
настоящей одержимости экономикой, в основе которой лежит идея, что
как в индивидуальной, так и в коллективной жизни наиболее важным,
реальным и решающим является экономический фактор. Вследствие
этого в сосредоточении всех ценностей и интересов на
производственно-экономической области, усматривают не невиданное ранее
отклонение современного западного человека, но нечто вполне нормальное и
естественное; не случайную потребность, но нечто желательное,
заслуживающее одобрения, развития и восхваления» (475, с.91-92), - писал
Ю. Эвола, который, кстати, тесно связывал экономическую
одержимость с одержимостью сексуальной. Подобная одержимость
экономикой становится причиной преувеличения значимости экономических
ограничений и их мистификации. Главной социальной проблемой
начинает казаться нехватка денег (или, в лучшем случае, ресурсов), а все
усилия направляться на их накопление. По сути, накопительный
инстинкт присутствует у многих животных, но если у бурундуков, белок и
других грызунов он инстинктивно ограничен, например определённым
сезоном, то у многих социально-ограниченных людей благодаря
культуре, снявшей с них некоторые инстинктивные ограничения, этот
инстинкт может функционировать совершенно беспрепятственно,
порождая различных миллионеров и миллиардеров. При этом их
интеллектуальные и некоторые иные «технические» способности могут быть
весьма совершенными, несмотря на то, что их цель - обслуживание некото-
107
Структура, особенности, <1юрмы и динамика развитиясоциальных ограничений
рых преобразованных и извращенных культурой достаточно
примитивных животных инстинктов.
Такая социальная ограниченность мешает заметить, понять, а
тем более ликвидировать многие экономические ограничения.
Истинной причиной и подоплекой всех экономических ограничений является
недоразвитость или деградация духовных и психофизических
способностей человека. Действительно, в случае развитости этих способностей
сырьевые и энергетические ограничения могут быть легко разрешены
путём изменения производства и нахождения их новых источников, а
проблемы их социального распределения решены посредством
усовершенствования социальной организации и структуры потребностей
самих людей. У К. Маркса и Ф. Энгельса решение этих вопросов
представлено в искаженной и мистифицированной форме, так как
всестороннее развитие человека и его способностей предполагается там как
следствие захвата пролетариатом политической власти и средств
производства и последующего развития техники и технологии, которые
якобы дадут всем массу свободного времени. При этом ускользает от
внимания, что время в этом случае уже будет потрачено на развитие
техники и технологии и отдых от этих усилий, а не на развитие способностей.
На самом же деле, чтобы захватить власть, нужно сначала развить и
использовать эти способности, а необходимое для этого время можно
было найти в основном за счёт отказа от технико-производственной
деятельности и аскетизма. Именно этот путь и предлагали религии,
прежде всего восточные, и, в меньшей степени, более близкое К.
Марксу иудохристианство. В отличие от К. Маркса, А.С. Пушкин в своей
известной «Сказке о попе и о работнике его Балде» предлагает иной,
отличный от марксова способ разрешения экономических и социальных
противоречий. Аскетичный, но талантливый и трудолюбивый Балда не
устраивает революций и не захватывает средств производства Попа, а
переигрывает одержимого экономикой священнослужителя, по его
правилам, не принимая, однако, ни идеологии Попа, ни оставшегося после
него «наследства». Похвже, что серьезный герменевтический разбор
смысла этой сказки еще ждет своих исследователей.
Военно-силовые социальные ограничения связаны с функциями
защиты и принудительной реализации тех или иных социальных норм,
установок и ценностей. Субъектом их выступают военно-силовые
социальные структуры и ведомства, являющиеся, однако, как правило,
инструментами реализации не своих собственных ценностей и интересов, а
интересов других, господствующих в обществе личностей и групп.
Легальной монополией на применение силы обычно обладает государство,
по мерс ослабления которого эта монополия начинает делиться им с
108
Глава 2
частными охранно-силовыми структурами (См. 82) и международными
организациями.
Объектом этих социальных ограничений обычно оказываются
личности и группы (вплоть до суверенных государств) не желающие
выполнять или нарушающие нормы, установки (интересы), ценности и
планы господствующих или претендующих на господство групп,
инструментом которых обычно становится государство с его силовыми
ведомствами или негосударственные вооруженные формирования,
которые часто бывают нелегальными.
Наиболее заметной и острой формой реализации военно-
силовых социальных ограничений является война, военный конфликт,
вооруженное противоборство, особенностью которых является насилие,
сопряжённое с ранениями и убийством людей и масштабными
разрушениями материальных и духовных ценностей.
Отношение к этому виду социальных ограничений у многих
сегодня отрицательное. «Нет слов: мир, конечно, большая ценность. Но
наивысшая ли? Если наивысшая, то почему люди, народы, государства
всю свою долгую историю вели войны, странным образом пренебрегая
этой ценностью? - Было бы наивно и глубоко ошибочно полагать, что
велись они ради лишь корыстных интересов, ради захватов, аннексий,
экономических выгод или иных материальных и низменных
побуждений. Нельзя, разумеется, отрицать роль таких побуждений, но нельзя и
сводить все к ним. В человеческом словаре есть ведь и такие понятия,
как честь, достоинство, свобода... В их защиту люди выступали во все
времена, жертвуя собственными жизнями...»(331-Т.2, с. 116), - писал
Э.А. Поздняков. По мнению Клаузевица «война - это акт насилия,
имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю» (Цит. по
331-Т.2, с. 152). Это определение позволяет говорить не только о
классических вооруженных войнах, но и войнах экономических,
идеологических, информационно-психологических и прочих. Это показывает
тесную взаимосвязь военно-силовых социальных ограничений с
экономическими, политико-управленческими, технико-технологическими,
структурно-демографическими и информационно-образовательными и
правовыми социальными ограничениями.
«Как бы то ни было, но понятие jus ad bellum (право войны)
пока еще существует, и никто от него добровольно не отказывался» (331-
Т.2, с. 153), - считает Э.А. Поздняков. Происходит это потому, что дать
приемлемое для всех определение справедливой войны и агрессии,
никому пока не удалось, ибо различие ценностно-целевых ориентации
разных культур делает это невозможным. Однако так как массовое
сознание значительной части людей обоснованно не приемлет войну и не-
109
Структура, особенности, </юрмы и динамика развитиясоциальных ограничений
гативно реагирует на военно-силовые (насильственные) ограничения,
манипуляторы сознанием предпочитают избегать термина «война»,
называя се «контр террористической операцией», «операцией по
разоружению Ирака» и т.п. С другой стороны, «оказывается, в 1990 г. только в
СССР и только в автодорожных катастрофах погибли свыше 60 тыс.
человек и более 400 тыс. человек получили ранения, то есть за один
лишь год в четыре раза больше, чем за десять лет войны в
Афганистане»^!-^, с. 169). А сколько людей гибнет в дополнение к этому в
морских, авиационных, железнодорожных катастрофах, в драках, от рук
преступников, от других причин, пропадает без вести по всему миру?
Количество их видимо потрясёт. Однако, отмечает Э.А. Поздняков,
здесь мы почему-то не слышим гневных возгласов пацифистов. В этом
проявляется противоречивость и расколотость массового сознания. На
самом деле, если человек не имеет права убивать и калечить другого
человека, то этого права не должно быть и у техносферы. Если же
признавать допустимыми подобные издержки ради выгод от
технократического пути развития, то, наверное, не стоит протестовать против войн и
уголовного бандитизма, ведь у их субъектов тоже есть свои интересы,
как и у технократов или производителей и торговцев, производящих и
сбывающих опасные для здоровья и жизни товары. Получается, что
последовательный пацифизм, гуманизм и экологизм должны начинаться с-
отрицания технократической модели развития и безудержной погони за
прибылью, а не с борьбы или войны за мир и защиты прав животных. В
противном случае следует признать: то, что не позволено человеку -
убивать других людей, позволено новым «богам» - технике и капиталу.
Путь снятие военно-силовых социальных ограничений, лежит
через духовно-нравственное и психофизическое совершенствование
человека, в результате которого они могут стать ненужными, подобно
государству в коммунистической утопии марксизма. Однако
современное общество движется в основном лишь в направлении технико-
технологического усовершенствования военно-силовых социальных
ограничений. Что свидетельствует о том, что в будущем их значение
будет лишь возрастать.
Каждый отдельный блок социальных ограничений выявляет
одну из граней социальных ограничений как системы. Военно-силовые
социальные ограничения наиболее ярко демонстрируют нам
насильственный, принудительный аспект всех социальных ограничений,
проявляющийся с той или иной интенсивностью во всех их формах. Всякое
социальное ограничение есть насилие, как форма проявления
необходимости, "как подавление или принудительное ограничение свободы вы-
110
Глава 2
бора субъекта факторами социальной среды" (217, с. 15), но военно-
силовые социальные ограничения есть квинтэссенция этого насилия.
Последней группой социальных ограничений выступают струк-
турно-дсмофафические офаничения, которые связаны с объективно
существующей в обществе поселенческой, классово-стратовой,
сословной, профессиональной, демографической и половозрастной структурой
населения. Этнические и этноконфессиональные социальные
офаничения легко разлагаются на расово-биологическис ограничения, не
являющиеся социальными, которые рассматриваются в работах В.Б.
Авдеева, Л. Вольтмана, В.А. Мошкова и других авторов и культурные
ограничения, систему которых мы и рассматриваем.
Субъектом воздействия на эти структуры могут выступать
различные властные организации, способствующие их изменению,
объектом ограничений выступают здесь отдельные личности и фуппы,
скованные теми или иными структурно-фупповыми рамками. Преодоление
этих социальных ограничений достигается личностями и группами с
помощью горизонтальной и вертикальной социальной мобильности
(См. 69, 203, 261). Однако при переходе из одной группы в другую
социальные Офаничения для личности или группы не исчезают, а только
видоизменяются. «...Мобильность - то есть движение между
позициями, обеспечивающими неодинаковый доступ к ограниченным
материальным и социальным благам, оказывается основным способом
удовлетворения витальных потребностей. Резко суженой становится сфера, в
которой индивидуумы исключительно себе могли быть обязанными в
достижении жизненных успехов» (261, с. 15), - писал С.А. Макеев. При
этом главным мотором социальной мобильности выступает
«отделение индивида от ресурсов жизнеобеспечения», которое «ставит его в
позицию просителя, заставляет перемещаться к более обильным
источникам благ» (261, с. 15), то есть это движение является
вынужденным. Свобода же обнаруживает себя в независимости от разного рода
структур, учреждений, условий существования, замечает С.А. Макеев.
Государство, социальные институты и хозяйственный механизм, по
мнению С.А. Макеева, являются главными источниками побуждения и
принуждения человека к определенному типу социального поведения
и конкретным направлениям мобильности. Таким образом, мы видим,
что структурно-демофафические социальные ограничения тесно
связаны с экономическими, правовыми, политико-управленческими,
техно-технологическими и информационно-образовательными
социальными ограничениями. Чем больше офаничений в этих сферах, тем более
затруднена мобильность. Офаниченность личности проявляется здесь,
прежде всего, в её социально-фупповой зависимости, а ограниченность
111
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальиых ограничений
группы - зависимости от определенных идеологических, ценностно-
целевых и поведенческих клише. Ценностно-целевые установки
личности, так же, безусловно, определяют тип её социального поведения,
являясь для нес субъективным фактором, в отличие от объективного
фактора групповых ограничений.
Усиление в современном обществе
структурно-демографических ограничений нашло своё отражение в структурализме, считающем,
что поведение человека определяют безличные и бессознательные
структуры, в которые он включен (См. 69).
Заметный вклад в изучение структурно-демографических
социальных ограничений внёс марксизм, показавший классово-
групповую детерминированность индивидуального сознания и
исследовавший феномен общественного сознания. По мнению К. Маркса
«отчуждение человека нарастает по мерс усиления могущества
общества» (270-Т. 42, с.28).
Тендерные исследования также внесли заметный, хотя и
неоднозначный, вклад в познание структурно-демографических
ограничений. Как отмечала О.А. Воронина, «гендер... оказывается одним из
базовых принципов социальной стратификации. Другими такими
принципами выступают этничность (национальность), возраст,
социальная принадлежность. Сочетание этих стратификационных
принципов усиливает действие каждого из них»(100, с.ЗО). Тендерные
различия, как социально сформированные половые идентификации и
модели поведения (См. 52-Т.1, с.109-111) есть проявление структурно-
демографических ограничений, исходящих из демографической и
стратификационной структуры общества. Поэтому вполне правомерно
вести речь о тендерных социальных ограничениях, описанию и
критике которых в значительной мерс и посвящены тендерные исследования
(См. 100).
В отличие от военно-силовых, структурно-демографические
социальные ограничения не являются негативным явлением сами по себе,
так как они, создавая дифференциацию, создают и социальную свободу
в обществе, которая стала бы невозможной в условиях социального
хаоса (См. 54). Ликвидация этого вида социальных ограничений означала
бы ликвидацию социальной структуры и иерархии вообще, путем
достижения полной социальной однородности. Подобную однородность
можно рассматривать как проявление социальной деградации
«вторичного упрощения» по К. Леонтьеву. Поэтому решение проблемы снятия
этих ограничений достижимо именно через создание многообразных
каналов горизонтальной и вертикальной социальной мобильности, но не
любой, а такой, которая бы позволяла всякому человеку занять именно
112
Глава 2
то социальное место, которое наиболее соответствовало бы уровню
развития его способностей, его образовательной и профессиональной
подготовке и ценностно-целевым ориентациям.
Субъективно этот вид социальных ограничений наиболее остро
начинает ощущаться, когда человек находится не на своем месте, то
сеть его способности и желания не соответствуют его социальному
статусу. Подобные люди становятся источником социальных конфликтов и
разнообразного деятельностного брака. Для решения этой проблемы
необходим отказ от ориентации на приспособление к безличным и
социально-производственным потребностям, которые на деле являются
потребностями господствующих социальных групп и переход к творче-
ско-саморсализационнным установкам, способствующим личностному
и профессиональному самораскрытию. В этом ракурсе справедливыми
являются только те структурно-демофафические Офаничения, которые
дают возможность человеку находиться на своём месте, а
несправедливыми - тс, которые этому мешают. Реализация идеала «человек на
своём месте» и является, по сути, исполнением известного принципа «от
каждого по способностям, каждому по потребностям». К реализации
этого идеала близко подошла кастовая система древней Индии,
теоретически дававшая каждому типу людей с пользой для общества
максимально реализовать свою природу (См. подр. 148, с. 126-135). Однако в
современном обществе преобладает противоположная установка на
приспособление к существующим тенденциям и реалиям, порождающая
массы людей, находящихся не на своём месте и ведущая к системной
социальной деградации, посредством роста деятельностного брака,
выражающегося, в частности, в преступности, коррупции, терроризме и
т.п. По сути подражательно-приспособленческая установка как ложный
стереотип социального поведения создаёт самовоспроизводящийся
механизм поддержания и роста социальных ограничений.
Рассмотрением структурно-демофафических социальных
ограничений мы завершаем описание статической модели социальных
ограничений. Однако необходимо рассмотреть эту систему в динамике,
чему будет посвящен следующий параграф.
Подводя итоги, целесообразно будет кратко представить
описанную выше системную модель социальных ограничений. Итак,
системообразующим фактором социальных офаничений, как системы,
является воля общества в его существующем виде к самосохранению и
самоутверждению. На практике, однако, этой волей является воля к
самосохранению и самоутверждению властной элиты данного общества.
Воля общества к самоутверждению реализуется посредством
деятельности по осуществлению концепции его социокультурного проекта,
113
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
содержащей его основные ценностно-целевые установки. Этот
концептуальный проект является высшим уровнем всей системы социальных
ограничений, закладывающим её основные принципы.
Более низким уровнем системы социальных ограничений является
идеология, задача которой заключается в приспособлении абстрактной
концепции к условиям реальной жизни и психоментальным
особенностям реализующего его народа. Идеология реализует себя в четырёх
основных формах: I) языка, 2) этики, 3) эстетики, 4) онтологическо-
гноссологичсских представлений. Эти четыре формы идеологических
ограничений, в свою очередь, находят свою конкретизацию и
материализацию в следующих блоках вторичных социальных
ограничений: 1) политико-управленческих, 2) правовых, 3) информацион-но-
образоватсльных, 4) экономических, 5) военно-силовых, 6) технико-
технологических и 7)структурно-дсмографических.
Помимо этого социальные ограничения подразделяются на
позитивные, систсмосохраняющие в отношении общества и отдельных
составляющих его людей и негативные, системоразрушаюшие. Причем
позитивные социальные ограничения диалектически связаны с
подлинной свободой, ведущей общество и личность к эволюции, а негативные
социальные ограничения - с ложной свободой, ведущей общество и
личность к деградации.
Субъектами внешних социальных ограничений для личностей и
обществ могут выступать другие личности и общества, особенно
иерархически вышестоящие и те общества, в которые данная личность
(общество) входят в качестве составной части. Внутри общества субъектами
социальных ограничений выступают, как правило, правящая элита и
большинство, а объектами - не элита и меньшинство.
Выявив сущностные атрибуты и базовые формы социальных
ограничений, мы можем перейти к рассмотрению их динамики и
основных функций системы социальных ограничений.
114
Глава 2
2.4» Динамика и циклы развития систем
социальных ограничений
Динамическое функционирование системы социальных
ограничений может рассматриваться в колебательно-волновом режиме, когда,
например, одна из сторон диалектической пары ограничений
усиливается, а другая ослабевает. Так внешние ограничения могут для человека
или общества усиливаться, а внутренние, напротив ослабевать. Если же
по мере усиления одной стороны диалектической пары социальных
ограничений не будет происходить ослабления другой и наоборот, то
система социальных ограничений выйдет в этом случае из равновесия и
произойдет сё разрушение или трансформация. Например, если при
ослаблении внутренних, нравственно-этических ограничений у человека
одновременно произойдёт и ослабление внешнего, социального
давления на него, то он, скорее всего, совершит нечто существенно
изменяющее его положение. Поэтому для сохранения устойчивости системы
социальных ограничений желательно вводить её в колебательный
режим, когда ослабление одного блока социальных ограничений
автоматически влечёт за собой усиление другого. Классическими примерами
подобных устойчивых систем социальных ограничений можно назвать
двухпартийную политическую систему США или концепцию
разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную (при
сокрытии идеологической и концептуальной власти). Подобные
равновесно-колебательные социальные системы получили распространение в
Западной цивилизации. Они, поддерживая у масс иллюзию свободы
выбора, независимости отдельных элементов системы и
прогрессивного развития позволяли поддерживать устойчивость существующей
системы социальных ограничений, ставшей во многом тоталитарной и
механистичной. Не случайно эти системы достаточно легко превращались
в классический тоталитаризм.
Однако динамика колебательных изменений не несёт в себе
качества эволюции системы социальных ограничений, ибо колебательные
процессы в ней осуществляются примерно в одном диапазоне и в целом
имеют балансировочный характер, пульсируя вокруг одного вектора в
процессе движения системы во времени. Это ставит проблему поиска
динамических эволюционных характеристик системы социальных
ограничений, показывающих не её колебания, а её изменения во времени.
Так как система социальных ограничений является
производным от определённой культуры, то, очевидно, что динамика её развития
во времени соответствует таковой у различных культур (цивилизаций) и
115
Структура, особенности, формы и динамика ражитиясоциальных ограничений
может быть объяснена из хода их развития в соответствии с известными
разработками К. Маркса, Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, Л.Н.
Гумилёва, А. Тойнби, О. Тофлера и других авторов. Если мы рассматриваем
систему социальных ограничений как развивающуюся циклически (а
линейные модели К. Маркса и постиндустриал истов могут
рассматриваться как фрагменты больших, непознанных и непонятых этими
авторами циклов), то нам становится ясна общая схема развития системы
социальных ограничений от зарождения к росту, расцвету, упадку и
гибели. Этот цикл может быть разделен на разнос количество фаз: на 4
как у времен года, на 12, как число месяцев в году, на 9, как в модели
А.В. Шубина (См. 473) и т.д. Примеры циклической динамики развития
социальных систем можно найти в работах X. Аргуэльеса, Ж. Аттали,
Б.М. Всссдина, СВ. Бурлаковой, А.А. Кара-Мурзы, Г.С. Кваши, В.А.
Мошкова, В.И. Пантина, С.А. Чернова, АЛ. Чижевского, A.M. Шлсзин-
гера-мл. и других авторов. Здесь будет показана динамика развития
системы социальных ограничений на примере циклических моделей А.В.
Шубина, В.А. Мошкова, Г.С. Кваши, И. Стогова и других - интересных,
но, к сожалению, малоизвестных авторов. Одной из задач подобной
демонстрации является апробация применения уже созданных
динамических моделей развития общества для изучения развития систем
социальных ограничений. Поняв особенности использования для данной
цели представленных моделей, можно будет использовать для
аналогичной цели и все прочие динамические модели развития.
А.В. Шубин исходит из того, что "человек - часть природы, а
это значит, что человеческое сообщество, подчиняясь своим правилам,
подчиняется и законам природым(473, с.З), а законом природы является
циклизм. Автор рассматривает историю как систему взаимовложенных
9-ти фазовых циклов различной протяжённости. При этом микроциклы
дублируют макроциклы и в каждой фазе цикла в миниатюре
воспроизводится весь цикл в целом. Каждому циклу соответствует не только
своя особая характеристика, но и определенный культурно-
цивилизационный тип общества и личности. Метафорой пути развития
культуры у автора выступает "дорога", а 9 периодов сё "ступенями".
Рассмотрим 9 фаз цикла и их характеристики.
I. Импульс - время зарождения новой культуры и
соответственно новой системы социальных ограничений. Этому
периоду соответствуют первобытные общества, наиболее
четко проявленные в Африке. Выражающим первую стадию
типом личности является "анархо-коммунист", общинник,
идеалист и подвижник, не терпящий над собой никакой
власти, видящий самого себя в качестве первоисточника и ав-
116
Глава 2
тора социальных ограничений. В России такой период по
Шубину продолжался с 1917 по 1921 гг.
2. Формирование - НЭП в России, Веймарская Германия,
режим Муссолини, Китай 1949-56 гг. Для этого периода
характерно создание новой системы социальных ограничений,
задающей новые правила социальной игры. Появляются
новые элиты, возникают различные социальные слои, рамки
новой политической системы, социально-экономические
отношения. Сохраняется определённая свобода идейного и
культурного творчества. Причиной перехода к следующей
стадии цикла являются, на мой взгляд, не столько
диспропорции развития ведущих секторов экономики, как полагает
А.В. Шубин, сколько несовершенство несформированной
системы социальных ограничений, которое мешает решать
встающие перед обществом и управляющей элитой
политические, экономические, культурные и прочие задачи и всё
более начинает входить в противоречия с желаниями и
потребностями правящих групп - ведущих субъектов
социальных ограничений. Периоду соответствуют азиатские
ирригационные цивилизации и "коммунистическая" личность -
добросовестный общественный функционер - консолида-
тор.
3. Реакция - Сталинизм (1929-53гг.), Гитлеризм, Китай 1956-
76гг., по Шубину не обязательна. С этим периодом А.В.
Шубин соотносит "кочевые империи", рабовладельческий
строй, арабо-исламскую культуру и "фашисткий" тип
личности, для которого характерны корпоративизм,
агрессивность, стремление доминировать над окружающими и т.п.
Здесь происходит ужесточение, прояснение и отладка новой
системы социальных ограничений. Элита при этом
уничтожает механизмы общественного контроля за своей
деятельностью, разваливает не подконтрольные ей социальные
структуры и создаёт полностью управляемые,
централизуется, расширяет пределы своей власти. Усиливается террор,
репрессии, ужесточается и борьба за власть, которая
становится в это время более весомой. Происходит
милитаризация общества, укрепление военно-промышленного
комплекса, усиление внешней и внутренней агрессивности,
культурная нивелировка. Возникает тоталитарная модель
управления. Усиливаются идеологические, политические,
военно-силовые, экономические и информационно-
117
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
образовательные ограничения, а этические, правовые и
структурно-демографические ограничения могут быть
ослаблены, так как их функции отчасти берут на себя
усиливающиеся блоки социальных ограничений.
4. 11атсрнализм - СССР 1953-64гг., Китай 1976-89гг., США
1945-52гг.„ Англия 1946-51гг. В этот период происходит
конвергенция "палачей" и "жертв" реакции. Тоталитарная
модель управления постепенно заменяется авторитарной.
Возникает кланово-клиентарная система формирования
элиты, происходит распад элиты на территориально-
профессиональные кланы, увеличивается свобода
социального выбора. Для центра власти характерна политика
бонапартизма, популизма, лавирования. Децентрализация
хозяйства ведет к сглаживанию диспропорций, активизации
науки и культурной жизни, но параллельно укрепляется
местнический волюнтаризм, гонения на нонконформистов,
возникает экономическая стагнация. Система социальных
ограничений становится более гибкой, идеологические,
языковые, онтологическо-гносеологичсские, политические,
военно-силовые, информационно-образовательные
ограничения ослабляются, но правовые, этические, структурно-
демографические ограничения могут усиливаться.
Происходит подгонка всей системы социальных ограничений под
новую фазу исторического развития общества, наряду с
инерционным сохранением сё фрагментов, оставшихся от
предыдущих фаз и фрагментов, не подлежащих изменению
в соответствии с осуществляемым концептуальным
проектом. С данным периодом соотносится феодализм, особенно
в состоянии феодальной раздробленности, этнокультурная
диаспора (евреи, греки, армяне), личность "патерналиста"
подчиняющегося старшим и покровительствующего
младшим.
5. Равновесие-СССР 1964-85гг., Кигай с 1989г., США 1952-
60 гг., Англия 1951-64гг. Этому периоду соответствует
европейский монархический абсолютизм, возникший после
феодальной раздробленности, общества северной и
центральной Европы, тип личности "консерватор",
выступающий за сохранение традиций и медленную постепенность
реформ и перемен. Здесь происходит постепенное и
подспудное размывание и разрушение существующей системы
социальных ограничений, симптомами которого выступает
118
Глава 2
рост коррупции, мафии, теневой экономики, возникновение
подпольных зачатков новой культуры. Внешне, однако,
система социальных ограничений выглядит в это время
стабильной и прочной. Имеет место твёрдый политико-
идеологический контроль центра, равновесие различных
кланов элиты, элиты и общества, расцвет конформизма,
подавление легальных альтернатив в хозяйстве и культуре,
затухающий экономический рост, стабилизация
международных отношений, "разрядка".
6. Конфронтация - СССР с 1986 по 1991 г. (Если
рассматривать российское общество как продолжение советского, то
период конфронтации закончился после 4.10.1993г и 12.12.
1993г., у А.В. Шубина этого, разумеется, нет), Польша
1976-81 гг., США 1960-69ГГ., Франция 1968-69гг„ Китай
1911-49гг. (и, возможно с 2013г.), Польша 1976-81гг.
Период разрушения существующей системы социальных
ограничений и борьбы её сторонников и противников. Началом
периода служит сигнал к разворачиванию теневых,
подпольных и диссидентских форм хозяйства, культуры,
социальных отношений, которые вступают в борьбу и теснят
старые. В обществе возникает раскол на различные
"партии", их открытые споры и соревнование. Появляются
новые идеи (новый концептуальный проект), которые будут
определять развитие общества в следующем цикле.
Возникает кризис хозяйства, экономический спад,
нестабильность, дискредитация власти, конфликты внутри элиты,
конфронтация власти с открытой оппозицией, ослабление
внешнеполитических позиций страны. Оппозиция
предлагает и пытается выстраивать новые системы социальных
ограничений, в результате чего все они становятся всё менее
работоспособными. В обществе нарастает анархия, хаос, вся
система социальных ограничений ослабляется. Особенно
страдают сё верхние уровни: концептуальный,
идеологический, языковой, этический, эстетический, однако возможно
усиление некоторых низших уровней ограничений и
дезорганизующее массы их переструктурирование. В результате
подобных процессов может произойти коллапс всей
социальной системы, как это случилось с СССР в 1991 г. В
результате в современной России, видимо сосуществуют и
накладываются друг на друга циклы начавшиеся в 1917 и 1991
гг. С этим периодом соотносится эпоха европейских буржу-
119
Структура, особенности, с/юрмы и динамика развитиясоциальных ограничений
азных революций, Новое время, этнокультурный тип
романских народов и личность "либерала", готового постоять
за себя, знающего свои права и любящего их отстаивать,
выступающего за перемены в рамках индивидуального
интереса.
7. Нормализация - Россия с декабря 1993г., видимо, до
сентября 1998г., Польша 198N89rr., США 1969-76гг., Франция
1969-74гг. Данному периоду соответствует англосаксонский
этнокультурный тип, личность "прагматика", склонного к
получению быстрой конкретной выгоды, но слепого к
долгосрочным последствиям, тактика, материалиста,
приспособленца. Цивилизация США. В этот период
осуществляется модернизирующаяся реставрация системы социальных
ограничений. Новые идеи и модели социальных
ограничений, проявившиеся в период конфронтации узакониваются
и синтезируются со старыми в рамках новой системы
социальных ограничений. Система социальных ограничений
здесь более устойчива, чем в период конфронтации, но
менее устойчива, чем в период равновесия и ранее.
Сохраняется тенденция к замещению высших уровней социальных
ограничений низшими. Возникают процессы ослабления
конфронтации, в результате усталости от нес значительной
части населения. Внутренне ослабленная конфронтация
подавляется правящими кругами, которые опираются на часть
элиты и населения, но власть их неустойчива. Характерно
сохранение свободы внешне аполитичной культуры,
неустойчивость экономики, тотальное разочарование масс в
правительстве, политические скандалы; возможен
терроризм.
8. Интеграция - Польша, Чехословакия с 1989г., США 1976-
80гг., Франция 1974-81гг., Россия 09.1998-2003гг.(?). С этим
периодом А. В. Шубин соотносит Россию как
этнокультурный и цивилизационный тип, славянские народы и тип
личности "социалиста", сторонника самоуправления,
гармонизации личных и общественных интересов, печального
мечтателя и правдолюба. Для подобного периода характерно
укрепление сформированной на предыдущем этапе системы
социальных ограничений, се детализация и
усовершенствование, например уточнение правовых норм, более
тщательная правовая регламентация неурегулированных (или
разрегулированных) ранее сфер жизни. Большая чёткость систс-
120
Глава 2
мы социальных ограничений с другой стороны увеличивает
и поле социальной свободы, за счёт укрощения хаоса, более
активного на двух предыдущих стадиях цикла. В это время
происходит стабилизация, равновесие и переплетение
социальных сил, наблюдается экономический рост, возрастание
благосостояния населения. В культуре и идеологии
сохраняется терпимость и плюрализм, демонтируются структуры
политических репрессий. Однако сохраняются социальные
"язвы", экономические неравенство и неравновесность,
усиливается бюрократизация, тормозящая экономический рост.
9. Синтез - США с 1981г. и, видимо, до 09.2001г. Франция с
1981 г., Англия с 1980г., Россия накануне 1917г. и с
2004г.(?). С данной фазой соотносится этнокультурный и
цивилизационный тип Латинской Америки и психотип
"анархиста" - сильной личности, живущей по своим законам
и игнорирующей законы общества, то есть находящейся в
дисгармонии с существующей системой социальных
ограничений, но зато способной их осознать. Так как "синтез"
является финальной фазой цикла, то для него снова, хотя и в
иной форме, чем в период конфронтации характерно
"размывание" реставрированной в период нормализации
системы социальных ограничений, внедрение в нес новых идей и
механизмов. Особенностью периода выступает экономико-
центризм и, соответственно, приоритетность экономических
ограничений, при ослаблении роли политических.
Усиливаются структурно-демографические ограничения, как
результат усиления социального расслоения (хотя для богатой
элиты они ослабевают). В сфере высших уровней
социальных ограничений - идеологии, этике, эстетики наблюдается
предимпульсная стагнация. В тоже время появляется
принципиально новое в культуре и экономике. Наблюдается рост
новых отраслей в экономике, демонтаж государственного
регулирования в экономической сфере, подавление
социальных протестов против подобной экономической
политики, негибкость внешней политики, тенденция к
развязыванию мелких конфликтов и войн. Идеологическим
выражением такой исторической фазы является идеология
пуританизма, "неоконсерватизмам. В обществе господствует "дух
буржуазности".
121
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциалытх ограничений
Далее все фазы повторяются заново, но уже в другой фазе
объемлющего их макроцикла.
Итак, мы проследили развитие системы социальных
ограничений в "среднем" цикле А.В. Шубина, продолжающемся около ста лет.
Продолжительность фаз и конкретное выражение базовых
характеристик может изменяться в зависимости от конкретных условий
существования социальной системы и роли субъективных факторов в ней, т.е.
ее самоуправления. Вероятно, возможно наложение одних циклов
социального развития А.В. Шубина на другие. Так, в случае современной
России, похоже, имеет место наложение последних фаз "советского"
цикла на первые фазы нового, начавшегося после ликвидации СССР. В
таком случае мы вправе вести речь о сосуществовании в современной
России новой системы социальных ограничений, складывающейся с
1992г. и рудиментов старой, советской. Соответственно серьёзный
кризис и революционная ситуация в стране может возникнуть при
наложении фазы "импульса", которая неизбежно должна начаться после
завершения "синтеза" советского цикла и фазы "конфронтации", в которую
может перейти формирующаяся с 1992г. система, что вполне вероятно,
учитывая процессы резкого ускорения социального, экономического,
технологического развития в современном мире.
Из работы А.В. Шубина следует, что изменение социальных
ограничений вписано в универсальные закономерности исторического
процесса и их эволюция и динамика развития могут быть описаны с
помощью созданной А.В. Шубиным схемы. Причём возможно более
детальное исследование и описание соответствующих процессов и, что
особенно важно, возможен и прогноз изменения системы социальных
ограничений в обществе, так как созданная А.В. Шубиным модель
исторических циклов обладает очень высокой эвристической и
прогностической ценностью.
Подробное описание и объяснение концепции А.В. Шубина
содержится в его книге и здесь приводиться не будет, однако можно
отмстить, что универсальная модель Шубина в целом удачно отражает и
показывает динамику существования системы социальных ограничений
во времени, процессы се формирования, эволюции и распада,
достаточно лишь описать рассматриваемые А.В. Шубиным процессы в
терминологии представленной здесь модели социальных ограничений.
Циклическая модель А.В. Шубина отражает закономерности развития любой
системы социальных ограничений, вне зависимости от сё
содержательного характера.
Следующей социально-динамической моделью, приемлемой для
изучения динамики исторического развития социальных ограничений
122
Глава 2
является циклическая, антропологичсско-историософская концепция
В.А. Мошкова. Особенностью теории В.А. Мошкова, является то, что
перводвигателсм всех социальных процессов и изменений у него
выступает не социально-экономическая и техногенная реальность, а сам
человек - индивидуальный и коллективный, переживающий
циклические эволюции и инволюции своей духовной и биологической природы.
Имя Валентина Александровича Мошкова, генерала русской
императорской армии, занимавшегося помимо службы этнографией,
антропологией и историософией малоизвестно. Его постигла нередкая судьба
незаслуженно обойдённого вниманием и забытого исследователя и
пророка, причем забытого в полном соответствии с его собственными
сбывшимися предсказаниями о грядущем упадке российской интеллигенции и
элиты. Только в 2002 г. его во многом сенсационные труды были
частично переизданы В.Б. Авдеевым (См. 353). Однако этот автор, несомненно,
заслуживает не только повторного, но и полного академического
переиздания своих главных трудов, ибо на его счету, сбывшиеся, а не
провалившиеся исторические прогнозы, прогнозы развития России до 2062 г., а
главное - методология объяснения и прогнозирования
антропологических и исторических фактов и изменений, имеющая универсальную
пригодность. «...История государств создается не случайно, как думали до
сих пор, не по прихоти государей, правительств и государственных
деятелей, а по точным и строгим законам природы. Все перемены,
совершающиеся в государствах, происходят от вечных изменений в составе их
населения при переходе от одного поколения к другому. Мы жестоко
заблуждаемся, думая, что народ в государстве остается неизменным, а
изменяются только внешние условия его жизни»(295, с.4), - писал В.А.
Мошков. Нахождение начальных точек циклов позволяет не только чётко
структурировать и объяснять многие исторические события прошлого, но
и на основе линейной экстраполяции этих циклов в будущее
прогнозировать по аналогии с уже пройденными фрагментами циклов и их общими
качественными характеристиками будущие события. Особенностью
модели В.А. Мошкова являются достаточно чёткие границы временных
промежутков и моментов определённых исторических событий,
позволяющие давать хронологически конкретные прогнозы событий, что
отсутствует в модели А.В. Шубина. Так Мошков не только структурирует и
объясняет циклы германской истории, но и даёт сбывшийся прогноз
усиления военного могущества Германии около 1937г. (все даты у Мошкова
следует рассматривать как средне условные границы соответствующих
периодов и связанные с ними значимые исторические события и
процессы происходят в интервале плюс - минус 1-2 г.). Именно это делает
исследования В.А. Мошкова особенно актуальными для нас. Многих в Рос-
123
Структура, особенности, (/юрмы и динамика развитиясоциальных ограничений
сии взволновали события на Украине начавшиеся в ноябре 2004г. и не
случайно. В соответствии с открытыми Мошковым закономерностями,
Россия, а точнее русский народ сейчас находится в конце очередного 400
летнего цикла своего развития, заканчивающегося в 2012г. Особо
опасными по Мошкову являются именно последние 8 лет 400 летнего цикла;
аналогичный период в России был в 1604-1612гг. «Между 2000 годом и
2012 надо ожидать периода полной анархии, соответственной блаженной
памяти «Смутному времени», которым и закончится текущий
исторический цикл» (353, с.679), - писал В.А. Мошков в 1910г... То есть
начавшаяся на Украине «смута» может перекинуться в Россию. Содержание и
результаты этого периода во многом, однако, зависят от способности
власти и народа осознанно и неосознанно противостоять деградации и хаосу.
В.А. Мошкову удалось создать достаточно стройную антропо-
логичсско-историософскую теорию антропогенезиса и динамики
развития человеческих цивилизаций в истории. Уже в своих ранних работах
В.А. Мошков высказывается о видовой неоднородности человечества.
Среди людей белой расы, по его мнению, присутствуют отдельные
хищные индивиды и племена. Хищные люди малочисленны, лучше
организованны, более развиты, впечатлительны и самостоятельны, более
подвижны, сильнее и ловчее своих жертв, крайне индивидуалистичны и
склонны к соперничеству и враждебности (похоже, что их идеологом
выступил, в частности, Т. Гоббс). В прошлом они практиковали
каннибализм, затем людоедство заменилось рабовладением и прочими видами
эксплуатации нехишного большинства. Наибольшее влияние "хищных"
люден, по его мнению, наблюдается в Европе.
Антропологические идеи в дальнейшем были развиты автором
в работе "Новая теория происхождения человека и его вырождения" -
Варшава, 1907г. Автор исходил из идеи о гибридном характере всего
современного человечества, являющегося продуктом смешения в
различных пропорциях белого человека и питекантропа.
Белый человек имел высокий рост, светлые волосы и глаза,
развитую мускулатуру, вытянутый череп, объём мозга превышающий
таковой у современного человека, волосяной покров по всему телу. Этот
тип человека превосходил по всем своим биопсихическим параметрам
современного человека, (а не только питекантропа). Доказательством
его гениальности является приручение и создание множества пород
домашних животных, мегалитические постройки, больший, чем у
современного человека объём черепа, указывающий на более развитый мозг,
успешное выживание в суровых условиях без современной техники.
Древняя цивилизация имела биоцентрический и биократический, а не
техноцентрический и технократический как сегодня характер.
124
Глава 2
Питекантроп напротив, не имел цивилизации и домашних
животных, питался растительной пищей, имел малый рост, слабое
телосложение, короткие кривые ноги, длинные руки, отвислый живот,
тёмные волосы, кожу и глаза, короткую голову с низким лбом, уши без
мочек. Психически был малочувствителен, крайне консервативен, инертен,
имел плохую память, слабый ум, его отличали трусость, стадность и т.п.
В дальнейшем, белые люди расселились по всей Земле и
смешались с питекантропами. Результатом этого смешения стали все расы
современного человечества, у которых в различных пропорциях и
комбинациях наличествуют различные физиологические и психические
черты двух основных предковых форм. Из этой посылки В.А. Мошков
делает важный в его концепции вывод: если человечество вид
гибридный, то среди людей постоянно присутствуют и борются две основные
тенденции: атавизма, как дегенеративного возврата к питекантропу и
прогонизма как прогрессивного возврата к белому предку. Так как
современное человечество гибридно, то «стигматы вырождения»
присутствуют практически у всех, однако пропорции и конкретные их
проявления различаются по индивидам, расам и другим социальным
группам... Автор усматривает между сословиями не только чисто
социальные, но и антропологические различия. Факты атавизма и прочих
физических аномалий, как и особенности эмбриологического развития
человека, подтверждают теорию В.А. Мошкова(См. 353, с.573-578).
В.А. Мошков приходит к выводу об отсутствии улучшения органов и
его наследования в результате упражнений. «Воспитание для людей - то
же, что дрессировка для животных. Дрессированный человек только до
тех пор проделывает разные штуки, которым его выучили, пока над ним
стоит дрессировщик с бичем»(295, с.4). Таким образом, у автора
наблюдается скептическое отношение к культуре и, в частности, социальным
ограничениям, признание их вторичности по отношению к природе
человека.
В.А. Мошков полагал, что улучшение человеческого рода
происходит медленно и постепенно в результате наследственного отбора,
который в случае правильного прохождения открытых им циклов ведёт
к постепенному уменьшению лиц с неправильными брачными
инстинктами и прочими признаками вырождения. В результате этих процессов
возможен (но не обязателен) медленный прогресс человечества и
постепенное ослабление негативных проявлений упадочных фаз каждого
цикла. Однако для выработки хорошего народа требуется не менее 800-
1200 лет. В случае расового и национального смешения происходит
упадок народа, так как появляется новый несовершенный народ, ещё не
прошедший циклов отбора. Перманентное смешение ведёт к перма-
125
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
нснтному вырождению. «Нигде не бывало случая, чтобы от смешения
происходило возвышсние»(295, с. 14). Смешение но Мошкову
порождает неправильности в 400 летних циклах; если все века в цикле
неправильны^ то возникает регресс к варварству и дикости. К упадку ведет
также чрезмерный рост численности населения. В городах смешение и
вырождение происходит ускоренными темпами.
Исходя из своей антропологической модели, В.А. Мошков
открывает закономерности исторического развития обществ, отмечая
утерю соответствующих знаний, существовавших в древности и
авторитарный характер мышления в современном ему обществом шнии,
его неспособность к открытию реальных социальных
закономерностей. Свою работу он рассматривал во многом как реконструкцию этих
древних знаний.
Если человечество вид гибридный, постоянно стремящийся к
возвращению к первоначальным типам и это проявляется на
протяжении жизни отдельного человека по её периодам, тогда то же самое, по
мнению В.А. Мошкова, должно наблюдаться и в истории человеческих
обществ, причём независимо от внешних обстоятельств, в том числе и
культуры. Так на основе закона периодических колебаний прогонизма и
атавизма, автор открывает свою «механику вырождения». Философское
обоснование явления вырождения мы можем обнаружить в античной*
философии у Платона (См. Критий, Государство), у Плотина и других
авторов.
Итак, человеческие цивилизации по Мошкову, развиваются по
циклам длинной в 400 лет. Этот цикл обусловлен традиционным
знанием о четырех веках - золотом, серебренном, медном и железном, кото-
рос Мошков истолковывает буквально. Другой основой этих циклов
является средний промежуток смены человеческих поколений,
составляющий 25 лет. Четыре смены поколения составляют один век, а 4*4=16
смен поколений составляют полный цикл в 400 лет. Модель Мошкова
достаточно стройна и коррслируется с другими природными циклами: 4
временами года и сутоклЗа 2-3 цикла по 400 лет общество может пройти
путь от варварства до цивилизованности. Внутри этих циклов заметны 4
периода по 100 лет: золотой, серебряный, медный и железный век, в
ходе которых качественные характеристики людей ухудшаются в
соответствии с данными об этих периодах в древнегреческой, индийской и
прочих традициях. Так в золотом веке для людей характерно
психофизическое и нравственное совершенство, счастливая, изобильная и
продолжительная жизнь. Серебряный век отличается ухудшением
человеческой природы, зависимостью мужчин от женщин, инфантилизмом
людей, появлением буйного нрава, пороков и несчастий. В медный век
126
Глава 2
появляется сильное и страшное поколение, твердое духом, жестокое и
порочное, склонное к войнам и насилию. Железный век - период скор-
бей и печалей людей, утомительных трудов, максимального
психофизического вырождения, торжества лжи, несправедливости и порока.
При этом первые 200 лет могущество общества растёт, а потом
падает. Внутри веков обнаруживаются более мелкие подпериоды в 50,
25 и т. д. лет. Начинается каждый век 50-ти летним упадком, пик
которого приходится на 25-й год, во втором 50-ти летии, напротив
происходит подъём. Таким образом, подъёмы и упадки каждого века могут быть
изображены в виде волнового графика, где от нулевой точки начала
цикла в течение 25 лет график идёт вниз до своего минимума, затем
происходит 50 летний подъём, состоящий из 25 летнего подъёма от
минимума до среднего значения, а потом 25 летнего подъема до
максимума. Последние 25 лет каждого века снова происходит спад, до среднего
значения, который в следующем веке доходит до минимума.
Чёткого подъёма во втором пятидесятилетии автор не замечает
только в железном веке. Периоды подъема посвящены в обществе
численному росту и накоплению его сил, а периоды упадка - устранению
деградировавших и неполноценных индивидов.
Большое значение для понимания концепции В.А. Мошкова
имеют данные им характеристики подъёмов и упадков, исходя из
которых можно, в частности, реконструировать динамику изменения
социальных ограничений. Полные характеристики этих периодов можно
найти в сборнике (353, с.634-647).
«Сущность каждого упадка состоит в постепенном ослаблении
всех уз, связывающих между собой членов государства, и в стремлении
его разложиться на составные элементы»(353, с.634). Среди членов
деградирующего общества ослабевает взаимная любовь и симпатия и
усиливается конкуренция и враждебность. Исчезает патриотизм, возникает
ненависть к правительству, соплеменникам и своей стране, которая
находит и объективные основания в их поглупении, нравственном и
физическом вырождении. Государство слабеет и разваливается, теряет
общественную поддержку, поражается коррупцией, доносительством. Число
законов увеличивается, но они не соблюдаются. Происходит разделение
и взаимная борьба властей. Расцветает всеобщее властолюбие (воля к
власти), все желают властвовать и никто - подчиняться, появляется
масса самозванцев, узурпаторов, возникают бунты, революции,
гражданские войны. "Государство стремится поделиться на части... измена
царит во всех её видах. Отечество продается оптом и в розницу...
Изменники приводят неприятеля для завоевания и разорения своей
родины... Далее проходит и узкий патриотизм, и мало-помалу сменяется
127
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
ненавистью и презрением ко всему своему и стремлением заменить его
чужим, иностранным"(353, с.637). Население при этом глупеет, наука
останавливается, число учёных сокращается, учащиеся не в состоянии
освоить предметы. В моду входит декаданс, порнография.
Одновременно растёт религиозность, как попытка остановить вырождение. «Все
религии появлялись исключительно во время упадка» (353, с.639), -
полагал В.А. Мошков. Однако, появляются и порочные культы:
каннибализма, разврата, грабежа и т.п. Вырождающееся население утрачивает
энергию, предприимчивость и активность, попадая в результате этого в
подчинение к более здоровым иностранцам. Среди людей усиливается
непостоянство, эгоизм, лживость, некрофилия, садизм, бессмысленная
страсть к переменам, новым модам, зрелищам, бродяжничеству,
наслаждениям, роскоши, наркотикам, сексуальным извращениям. В
физическом отношении у народа уменьшается рост и вес, растёт число калек,
инвалидов, больных, снижается рождаемость и растёт смертность.
Показательно, что многие из этих характеристик соответствуют состоянию
«нормального общества» в либеральной идеологии Т. Гоббса, Н.
Макиавелли, Ф. фон Хайска и других. Всё это пространное описание
является наглядным примером общества, в котором происходят процессы
усиления негативных социальных ограничений и ослабления
позитивных ограничений, являющихся препятствием к социальной деградации-.
Подъём характеризуется противоположными тенденциями.
Усиливается патриотизм, стремление к правде и порядку, симпатии и
любовь к окружающим. Укрепляется власть, развиваются науки и
искусства, растёт число талантливых и здоровых людей. Развивается
хозяйство, труд перестаёт быть тягостным и превращается в увлечение, а
так как потребности при этом уменьшаются, то народ богатеет.
Усиливается альтруизм, затихают восстания и бунты. Ослабевает массовое
властолюбие, появляется интерес к общественным делам. Растёт
энергия и предприимчивость народа, государство расширяется, укрепляются
семьи. Усиливается традиционная религиозность, но при этом все
негативные обычаи и обряды трансформируются в безвредные. Снижается
преступность, укрепляется армия. В физическом отношении народ
улучшается, становится выше ростом, красивее, уменьшается число
больных, затухают эпидемии. Происходит заметный рост населения.
При этом периоды подъёма оставляют меньше следов в истории, так как
менее богаты негативными событиями, которые обычно фиксируются
историками. Характеристика антропологическо-социального подъема,
напротив, представляет общество, в котором происходит усиление
позитивных социальных ограничений и свёртывание негативных
ограничений, порождающих деградацию. Таким образом, циклическая модель
128
Глава 2
В.А. Мошкова может рассматриваться как дополнение к модели А.В.
Шубина, которое демонстрирует в первую очередь историческую
динамику изменения негативности / позитивности социальных ограничений,
сложно выявляемую в циклах А.В. Шубина.
Определённую сложность для обнаружения его циклов
представляет то, что эти циклы не совпадают у различных социальных
слоев, что предохраняет общества от резких потрясений. По мнению
Мошкова цикл простонародья - крестьян и прочих низших классов
запаздывает на 115 лет по сравнению с циклом господствующих классов -
горожан, интеллигенции, дворянства. Так, если для элиты в России
железный век периода упадка наступил в 1912 г., то для народа медный век
периода упадка наступил примерно в 1927г. Возможно, некие
промежуточные классы запаздывают за элитой меньше, что и создаёт всю
сложность реального исторического процесса и динамики изменения
негативных и позитивных социальных ограничений, которые таким образом
могут варьироваться у разных социальных классов и страт. Например, у
высших слоев общества могут возобладать негативные, деградационные
социальные ограничения, а у низших классов и слоев какое-то время
могут сохраняться позитивные системы социальных ограничений. Так,
США, представляющие в мировом масштабе аналог высшего
социального слоя, оказываются не в состоянии выстроить у себя систему
социальных ограничений, способствующую формированию достаточного
слоя интеллектуальной и научной элиты, и вынуждены по этой причине
постоянно импортировать учёных из-за рубежа.
Наиболее интересным является, видимо, анализ В.А. Мошко-
вым исторического развития России и его прогнозы до 2062 г.
Начальной точкой первого известного исторического цикла является 812г.
Начальными датами следующих 400 летних циклов являются 1212, 1612 и
2012 гг. Подробно история России, изложенная по циклам содержится в
сборнике (353, с.650-679). Приведём всего один пример
иллюстрирующий точность модели В.А. Мошкова: революция 1905 г. и поражение в
войне с Японией (то есть внутренние смуты и внешнеполитические
провалы) приходятся на неудачный 43-й год второго пятидесятилетия
века. Аналогичный год в железном веке, начавшемся в 1912г. - 2005 г.,
когда имели место и массовые выступления против "монетизации"
льгот и внешнеполитические неудачи России на Украине, в Грузии и
Молдавии.
В.А. Мошков предсказывает и революцию 1917г. в России (без
точной даты), с помощью его циклов можно легко выйти на ряд
ключевых дат советской истории и современной российской - 1987, 1991,
1993,1999 гг.
129
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальиых ограничений
Границы исторических циклов В.А. Мошкова обозначают
события, отличающиеся по своему характеру от предыдущей эпохи.
Начало железного века в России в 1912 г. отмечено следующими событиями.
Накануне этого убийство П.А. Столыпина (осень 1911 г.), пытавшегося
спасти элиту и старую систему социальных ограничений, незначительно
со модернизировав, параллельно - «воцарение» Г. Распутина,
неграмотною крестьянина, вставшего фактически над императорским домом.
Через 2 г. в 1914 г. - деградировавшая элита вопреки мнению «мужика»
Распутина ввергает страну в неудачную для неё Мировую войну.
Исходя из этою, мы можем определить и предсказать ключевые точки
изменения системы социальных ограничений. Так, в советский период с
помощью циклов Мошкова мы выходим на 1937, 1977 и 1952 гг.,
ознаменованные принятием двух конституций, смертью И.В. Сталина и
реорганизацией ВКП (б) в КПСС.
Следует отметить, что с 1987г., согласно циклам Мошкова
начался процесс ухудшения антропологического качества элиты в России,
которое будет продолжаться до 2027г. со всеми вытекающими из
этого и описанными выше последствиями и выводами. Пик подъёма
«простонародья» приходится на 2002 г., отмеченный среди прочего
принятием нового Трудового кодекса РФ и первой повторной публикацией в
России работ В.А. Мошкова. На мой взгляд, именно антропологический-
подъём «простонародья» спас Россию от окончательного распада в
1991-2000 гг. Если применить созданную В.А. Мошковым методологию
к более узким промежуткам его циклов, то, рассматривая период 1987-
2012 г. можно выйти на 1993 г. - пик антропологического упадка элиты
в данном микроцикле, ознаменованный известной конфронтацией среди
нес, осенним переворотом и новой Конституцией; 1999 г. - приход к
власти В.В. Путина - точка улучшения качества элиты. Таким образом,
мы легко можем обнаружить временные промежутки, отмеченные
значимыми социальными событиями и, в частности, изменениями в
системе социальных ограничений, обусловленные особенностями качества
людей.
Среди других работ, важных для исследования динамики
изменения и развития социальных ограничений следует выделить
монографию С.А. Чернова (448) и книги X. Аргуэльеса (22, 23), Г.С. Кваши
(193) и И. Стогова (381). Первый автор вычленяет из литературы
различные циклические модели американской политики, в частности
выявленный А. Шлезингером старшим 16 летний цикл усиления и
сдерживания демократии в США, примерно 22 летние экстравертные и интро-
вертные циклы в американской внешней политике и предлагает свои
130
Глава 2
циклические модели политики США в отношении СССР. К сожалению,
автор не рассматривает динамику этих процессов после сентября 1991г.
Г.С. Кваша более известен, по сравнению с предыдущими
авторами, своими публикациями в прессе. Его циклические модели
основаны на творческом развитии восточной календарной системы. По-
видимому, он опирается и на разработки А.В. Шубина. Автор оперирует
годовыми, 4 летними, 12 летними, 144 летними и иными кратными им
циклами. Каждый год и более крупный цикл в его модели истории
имеет определённые характеристики, как, например, времена года, и
поэтому "требует" совершения определённых действий. Тот, кто не
согласовывает своих действий и решений с данной "объективной структурой
времени" терпит социальные поражения и неудачи. "Именно революция
- основа истории. Революции - это тот каркас, на который нанизываются
все остальные события... Все революции, значимость которых
неоспорима, происходили лишь в годы Змеи, Петуха и Быка"(193, с.64), -
отмечает Г.С. Кваша. Таким образом, на основании выявленных Г.С.
Квашой закономерностей вполне можно отслеживать динамику
изменения социальных ограничений в любом обществе, а также давать
прогнозы и рекомендации по данным вопросам. Объективность выявленных
автором закономерностей подтверждают не только приводимые им
многочисленные примеры и авторитет восточных календарных
традиций, но и обнаруживающаяся корреляция некоторых его циклов с
циклами В.А. Мошкова и майянскими циклами X. Аргуэльеса. "У
человечества... все возраста одинаковы и все идут ровно по 400 лет. Почему
по 400, не очень ясно... Однако факт налицо: именно 400 лет нужно
человечеству для того, чтобы решить очередную задачу" (193, с.296).
Исходя из разработанной Г.С. Квашой системы можно, в частности
считать, что в годы Быка (1985, 1997) накладываются и снимаются
наиболее значимые идеологические ограничения, в годы Змеи (1917, 1989,
2001) - политические ограничения, в годы Петуха (1993, 2005) -
экономические ограничения. Напротив, в предвисокосные "годы
псевдорешений" инициативное наложение или снятие новых социальных
ограничений оказывается малоэффективным и зачастую носит заведомо
пропагандистский характер, как это проявилось в России в 1991, 1995, 1999,
2003 гг. Рассмотрим более конкретный пример. Решение о
"монетизации льгот" затронувшее десятки миллионов россиян и изменившее для
них систему имевшихся экономических ограничений и свобод было
принято в високосный год, являющийся согласно Г.С. Кваше "годом
вещих снов истории". Решения високосных годов очень многое говорят
о будущих событиях, но часто оказываются непродуманными,
утопичными и хаотичными. Так получилось и в этом случае. В ответ на про-
131
Структура, особенности, формы и динамит развитиясоциальных ограничений
тесты правительство в год "экономического решения" (2005) отказалось
отменить "монетизацию", но было вынуждено откорректировать сё
реализацию. Можно спрогнозировать, что более явные результаты данной
реформы проявятся в 2006-2007гг., возникнет недовольство, для снятия
которого накануне очередных парламентских выборов в 2007г. то есть в
год "пссвдорсшсний" вероятно будут приняты смягчающие меры,
которые в итоге не дадут результатов.
1£щс одна циклическая модель истории содержится в книгах X.
Аргуэльсса (23, 22). В своих построениях автор опирается на
достаточно сложные майянские календарные системы. Основой толкования
исторических циклов выступает Цолькин - сакральный майянский
календарь содержащий 20 знаков-символов и 13 цифровых значений,
обладающих определенными характеристиками и образующих 260
оригинальных комбинаций. Майя и ацтеки полагали, что их история фатально
подчинена этому календарю и различным связанным с ним циклам.
Полный исторический цикл согласно этому календарю составляет 5125
лет или 5200 тунов - циклов по 360 дней. X. Аргуэльес делит его на 13
бактунов по 394г. или 400 тунов. Каждый бактун делится на 20
периодов по 19,7 лет или 20 тунов. Бактуны X. Аргуэльсса по
продолжительности очень близки 400 летним циклам "возрастов человечества" Г.С.
Кваши, который выделяет 12 таких возрастов составляющих 4800 лет.
Добавив еще один, 13-й "возраст" мы получим как раз 5200 летний
цикл, почти равный 5200 тунов майя. Причиной таких циклических
изменений согласно X. Аргуэльесу является влияние на Солнечную
систему и Землю центра нашей галактики. X. Аргуэльес демонстрирует
масштабную картину изменений на нашей планете за последние 5000
лет, неплохо вписывающуюся в структуры Цолькина. Однако
критерием истинности любой модели, претендующей на открытие значимых
закономерностей истории, является точность её прогнозов на будущее, а
не только удачное структурирование и объяснение прошлых событий.
Поэтому имеет смысл процитировать прогнозы X. Аргуэльсса (книга
"Фактор Майя" опубликввана в США в 1987г.). "Всеобщие хаотические
события и перемены, включая изменение резонансной частоты в 1987
году, одновременное падение правительств крупнейших стран и
перегруппировка мировых сил, возникновение парадигмы резонансного
поля и, соответственно, единой всемирной информационной сети...
достигнут пика в 1987-1992 годах... Максимальное ускорение и свойство
хаотического повышения энтропии образуют мощные расходящиеся
круги синхронизации" (23, с. 183). Характеристика последнего катуна
5125 летнего цикла, продолжающегося с 6.04.1993г. по 21.12.2012г.
звучит так: повышение галактической активности, "первый период такой
132
Глава 2
активности со времен возникновения научно-материалистической
философии в 1618-1638 годах,... возникновение нематериалистических,
экологически гармоничных технологий,... образование нового,
децентрализованного, "медиархического" информационного общества...
Всемирное объединение общественных сил, направленное на
демилитаризацию и деиндустриализацию, хотя и испытывает противодействие
реакционных сил, в частности со стороны восстановившего свое влияние
консервативного Китая, все же добивается полного успеха к концу
цикла в 2012 году"(23, с. 183-184). Как видно, расхождений с
действительными тенденциями мирового развития в характеристиках катунов,
данных X. Аргуэльесом нет. Следовательно, овладев его концепцией,
методиками и изучив майянский календарь можно давать прогнозы
различных тенденций мирового развития, в частности динамики изменений
социальных ограничений на глобальном и региональном уровнях.
В заключение рассмотрим ещё одну циклическую
объяснительную модель истории, которую представляет в своих книгах
современный российский писатель И. Стогов, также претендующий на статус
открывателя подлинных законов исторического развития человечества и
реформатора всей исторической науки. И. Стогов, работавший учителем
истории, мог и вероятно был знаком с публикациями X. Аргуэльеса,
Л.Н. Гумилева, Г.С. Кваши, В.А. Мошкова, А.В. Шубина, О. Шпенглера
и других авторов. Его циклическая модель отличается от предыдущих,
но и соотносится с ними. В отличие от В.А. Мошкова, X. Аргуэльеса и
Г.С. Кваши, И. Стогов отрицает происхождение человека от животных
и его эволюцию, придерживаясь позиции сущностной неизменности
природы человека после его появления 100-40 тысяч лет назад.
Поэтому, цивилизации древности, как и создававшие их люди ни в чём не
уступали современным, в том числе и в области технических достижений,
хотя их культура и ценностно-целевые ориентации были естественно
иными, чем сегодня. И. Стогов доказывает, что господствующие в
современной науке представления об историческом процессе и членении
истории (палеолит, неолит, древний мир, новое время и т.д.) плод её
невежества, сознательных и бессознательных подтасовок и расистского
евроцентризма европейских учёных. Автор отрицает уникальность и
превосходство евро-американской цивилизации над остальными
цивилизациями, ни в чём не уступавшими Европе, но по разным причинам
погибшими и разгромленными евро-американскими колонизаторами.
Базовой "единицей истории" автор считает период в 15 веков, за
время которого люди в своей социокультурной организации проходят
путь от разрозненных и невежественных племён, погружённых в
"тёмные века" до мировых наднациональных империй. Такой путь в послед-
133
Структура, особенности» формы и динамика развитиясоциальных ограничений
нем цикле с VI по XX век прошли восточные славяне, французы,
англичане, немцы, японцы. Однако, большинство народов оказались менее
удачливыми и были включены в чужие цивилизационные проекты. В
предыдущем цикле подобный путь удалось пройти римлянам, а ранее
его проходили иные народы, о большинстве которых мы ничего не
знаем. Стогов доказывает, что 1500 летний цикл является общим для всех
народов Земли, все народы и культуры проходят его параллельно и
синхронно, хотя каждая культура-цивилизация сохраняет свою
оригинальность, пока не пройдет весь цикл, или не будет разгромлена другими
народами. Народы-неудачники, не включившиеся в чужие
цивилизационные проекты, впадают в затяжное варварство первоначальных
"темных веков".
Оперируя единицами не менее века, И. Стогов не даст точных
дат начала и конца своих периодов, но отмечает, что конец очередного
1500 летия примерно совпадает с рубежом XX - XXI веков, что вполне
соответствует расчетам В.А. Мошкова, Г.С. Кваши, X. Аргуэльсса и
даже тезису Ф. Фукуямы о "конце истории", ошибочно принявшему
конец очередного исторического цикла за конец истории вообще. Для
нас важно то, что И. Стогов даёт достаточно содержательные
характеристики каждому из 15 веков, выделяя наиболее характерные для него
социокультурные процессы. Характеристика XX века звучит так:
"Конец истории. Империи гибнут в огне социальных смут и иноземных
вторжений. Мир дробится на мелкие и мельчайшие мирки. Культура
вырождается. Наступают новые "Темные века"(381, с. 166). Одной из
причин распада становится рост крайнего индивидуализма, усталости,
расслабленности, отчаяния и равнодушия. Эти симптомы наглядно
зафиксированы в истории европейской философии и культуры XX века.
Процессы дробления мира наглядно видны на политической карте, где
за последние 15 лет в результате распада СССР, Югославии,
Чехословакии, Эфиопии и деколонизации появились десятки новых государств.
Для характеристики XXI века подойдет экстраполяция
характеристик первого из "темных веков". "Окончательное исчезновение
культурной модели предыдущего периода. Исчезновение письменных
источников и распадение регионов на мелкие самодостаточные мир-
ки"(381, с. 165). Помимо этого для такого периода характерны общее
падение культуры, редукция и ослабление духовных интересов и
потребностей людей, лень, стадность, варваризация, рост бандитизма,
разрухи, неграмотности, мифологизация массового сознания, рост
суеверий, иррационализма. Вообще "тёмные века" - первые 300 лет
очередного 15 векового цикла - время героев и волшебников, именно в это
время действовал знаменитый король Артур и волшебник Мерлин. И
134
Глава 2
сегодня вес симптомы возвращения "тёмных веков" налицо. Кумиром
школьников становится Гарри Поттер, книжный и кинорынок
заполнены литературой "фэнтази" эксплуатирующей типичные для "темных
веков" сюжеты героев и волшебников и детективами, воспевающими
бандитизм. В полном соответствии с теорией И. Стогова подобная
продукция оказывается мощнейшим каналом постепенного внедрения
варварской культуры в бывшие цивилизованные страны. Д. Невсдимов,
проанализировав по десятилетиям XX века американскую
кинопродукцию, делает однозначный вывод о неуклонном погружении
американского населения во тьму. По его оценке в Канаде среди белого
населения число сторонников культа марихуаны намного превысило число
христиан, детей в школах приучают к сексуальным извращениям,
сотрудники фирм подобно дикарям красят волосы в разные цвета,
делают татуировки и ведут себя соответствующим образом: так, как их
научили по телевизору. По его оценке крах США и Канады - дело
ближайших десятилетий и произойдёт он тогда, когда к власти придут
развращённые либералами поколения, рождённые после сексуальной
революции конца 1960-х годов. Очевидно, что поклонники культа
марихуаны, борцы с гомофобией и прочими "старыми предрассудками"
окажутся не в состоянии поддерживать существующие ныне в этих
обществах социокультурные институты, а расовые конфликты с
многочисленными эмигрантами из Азии, Африки и Латинской Америки
усугубят ситуацию и приведут к неизбежному краху Канады и США.
Для России в такой ситуации становится актуальным изучение
исторического опыта Византийской империи - одной из немногих,
сумевших выстоять в "тёмные века".
Сравнение модели И. Стогова с разобранными ранее
концепциями показывает её взаимосвязь с ними. Гак, 10 имперских циклов по
144 года Г.С. Кваши почти равны 15-ти векам Стогова. С циклами В.А.
Мошкова совпадений ещё больше: 4 цикла по 400 лет равны 1600 годам,
Стогов делит свой цикл на 4 периода по 300 лет, между которыми
находятся 3 века смут и перемен. Получается 3 периода по 400 лет и один в
300 лет. Однако И. Стогов и не утверждает, что рассматривает те же
самые циклы, что и В.А. Мошков. Циклы И. Стогова - скорее
обозначают этапы социокультурных изменений в обществе, а антропологическое
качество населения И. Стогов принимает за константу. То есть, данные
циклические модели следует рассматривать как взаимодополняющие и
взаимосвязанные. Модели глобальной истории И. Стогова уместно
рассматривать совместно с книгой В.И. Пантина "Циклы и волны
глобальной истории", тем более что во многом эти работы пересекаются.
Академический историк и политолог В.И. Пантин более осторожен в своих
135
Структура, особенности, формы и динамика разттшясоциалнных ограничений
выводах, по сравнению со Стоговым, но лучше показывает
первоисточники своих работ, даст больше ссылок.
Суммируя вышеизложенный материал, можно сделать
достаточно уверенный вывод о прогнозируемое™ и предсказуемости
основных тенденций исторического развития обществ, возможности
прогнозировать многие тенденции развития и события исходя из
представленных работ с точностью до года. Конечно, предсказать можно лишь
тенденции развития тех или процессов и возможные события, по причине
отсутствия жестких законов общественного развития несовместимых со
свободой воли и разума. Сложности прогноза кроются также в
многообразии циклических закономерностей и взаимодействующих
участников событий, одни из которых могут подавлять и даже уничтожать
других. Поэтому от прогнозиста, как впрочем, и от историка, желающего
восстановить истинную картину событий прошлого, требуется не
линейно одномерное, а голографическос многомерное видение событий,
умение совмещать и сводить в единое целое различные циклические
линии и спирали. Подобная работа требует способностей, которыми
обладает далеко не каждый человек, в том числе и профессиональный
ученый, что и является еще одним существенным препятствием для сё
осуществления. Проблемы могут возникнуть и с восприятием
результатов такой работы, которая многим может показаться слишком сложной
и малопонятной. Поэтому подобная попытка голографического изложс-*
ния циклов развития системы социальных ограничений здесь
осуществляться не будет.
Тем не менее, стоит высказать некоторые соображения
относительно динамики развития систем социальных ограничений опираясь на
труды И. Стогова и В.И. Пантина. Так, циклы глобализации,
описываемые В.И. Пантиным, вполне можно называть циклами глобализации
социальных ограничений как некой единой системы, которая при этом
пульсирует в ходе исторического процесса, переходя от волн
дифференциации к волнам интеграции. В ходе волны дифференциации
происходит рост различных мелких, локальных, конфликтующих друг с
другом систем социальных ограничений, которые в фазе интеграционной
волны сливаются в единую и снимающую их противоречия систему
социальных ограничений. Однако единая система социальных
ограничений в свою очередь начинает входить в противоречие с локальными
особенностями и интересами, что приводит се к краху, после которого
цикл повторяется заново (См. 326, с.267-269). Так выглядит в общих
чертах динамика изменения системы социальных ограничений в рамках
циклическо-волновой модели В.И. Пантина.
136
Глава 2
Относительно 15 векового социокультурного цикла И. Стогова
(См. 381, с. 164-167) можно высказать гипотезу его обусловленности
реализацией определённого концептуального проекта, одной из целей
которого, видимо, является прохождение некой социальной общностью или
их группой пути от разрозненных племён, до строителей глобальной
империи. Исчерпание такого проекта может быть причиной его свёртывания
и, как следствие, развала всей системы социальных ограничений, как
прелюдии к "тёмным векам". 'Тёмные века" можно рассматривать как эпоху
отсутствия единой системы социальных ограничений, когда все
социальные ограничения пребывают в значительной мере в состоянии
хаотического противоречия, подобно этическим ограничениям в современном
обществе как это описано у А. Макинтайра (263). Закономерным
следствием такой ситуации является одичание, как результат невозможности
наладить нормальное социальное взаимодействие, возможное лишь в
рамках определённой системы социальных ограничений. Период
"возникновения традиции" (4-й век от начала цикла) достаточно однозначно
интерпретируется как время формирования новой системы социальных
ограничений, которая сохраняется в общих чертах в последующие три
столетия. В следующий, 8-й век возникает кризис и трансформация
системы социальных ограничений в более пригодную для реализаций целей
объемлющего 15 векового проекта на данном этапе. В следующую эпоху
кризиса (12-й век от начала, XVII в. в последнем мировом цикле)
происходит борьба старой и модернизированной системы социальных
ограничений, внешним выражением которой становятся смуты, народные
восстания, религиозные реформы и войны. Результатом их является
сворачивание старой системы социальных ограничений и формирование новой,
реализующейся в следующие 300 лет. Так выглядит общая динамика
развития системы социальных ограничений, описанной исходя из цикличе-
ско-периодической модели И. Стогова.
Конечно, модель И. Стогова, как и прочие циклические модели
наводит на определённые размышления и вопросы о возможности
исторических альтернатив, о силах контролирующих и двигающих
исторический процесс, о потенциальных возможностях развития человечества
в случае удлинения циклов и т.п. Означенные авторы ответов на них не
дают, да и зачастую и вопросов таких не ставят. Например, И. Стогов
сравнивает открытие своего 15 векового цикла с открытием
продолжительности календарного года. "Возьмусь утверждать, что исключений
из этого всеобъемлющего правила не существует, как не существует
исключений из таблицы Пифагора или периодической системы Менде-
леева"(381,с.167).
137
Структура, особенности, формы и динамика развитиясоциальных ограничений
В качестве вывода данного раздела можно отметить
несомненную динамическую изменяемость системы социальных ограничений,
доказательством которой являются изложенные выше исследования,
интерпретированные сквозь призму системы социальных ограничений.
Наличие циклическо-динамических моделей исторического процесса
цитированных и иных авторов позволяет достаточно точно отследить,
описать и спрогнозировать динамику изменений системы социальных
ограничений.
В качестве определённого слабого места приведенных описаний
можно отмстить, что подобное разделение на фазы и поиски их границ
имеет часто лишь теоретический интерес, тем более что волновая
модель мироздания ликвидирует жесткую дискретность между явлениями
и фазами одного процесса, по сути, стирая границы между ними. Более
важно, на мой взгляд, обратить внимание на признаки распада той или
иной системы социальных ограничений. Эти процессы быстрого
распада (разрушения) определенной культуры (и соответственно системы
социальных ограничений) хорошо исследованы в монографии С.Г.
Кара-Мурзы «Манипуляция сознанием» на примере разрушения
советского строя. Не приходится сомневаться, что аналогично развивались
события и при разрушении Российской империи накануне 1917 года и
позже. Главным -признаком подобного приближающегося разрушения
господствующей культуры является подрыв се концептуальных основ и
ценностно-целевых ориентиров, далее идет разрушение идеологии, а
следом за ней и всей существующей системы социальных ограничений,
обломки которой на нижних уровнях могут, однако, сохраняться
достаточно долго в виде устаревших и неработающих правовых норм,
отдельных социальных структур подобных институтам монархии в
некоторых государствах Западной Европы, технологий и т.п. Также верно и
обратное вышесказанному при формировании новой системы
социальных ограничений, которое начинается с появления новой концепции
жизнеустройства. Таким образом, как формирование, так и разрушение
системы социальных ограничений происходит, прежде всего, сверху и
наблюдение за верхними уровнями социальных ограничений проясняет
их временную динамику развития, которую далеко не всегда можно
точно отследить на основе циклических моделей из-за их
приблизительности и противоречивости. Альтернативой наблюдению за
изменением качества времени и людей может быть наблюдение за изменением
самой системы социальных ограничений.
138
ГЛАВА 3. ОСНОВНЫЕ ФУНКЦИИ СОЦИАЛЬНЫХ
ОГРАНИЧЕНИЙ
3.1. Функции первичных социальных ограничений
В данном разделе нам предстоит ответить на вопросы: зачем
существуют социальные ограничения, каковы их назначение и роль?
При этом вначале будут рассмотрены функции первичных, высших
форм социальных ограничений.
Как отмечал Б. Малиновский, «в каждом типе цивилизации
каждый обычай, материальный объект, идея верование выполняют
некоторую жизненную функцию»(16, с.392). Можно также
согласиться с высказыванием Р.К. Мёртона о том, что «структура влияет на
функцию, а функция влияет на структуру»( 16, с.447), то есть по одной
выявляется другое и наоборот. Таким образом, функцию социальных
ограничений можно определить как назначение и роль социальных
ограничений в обществе. Взаимосвязь структуры и функции является
одной из аксиом структурно-функционального анализа, как части
системного анализа, в котором «каждый элемент структуры имеет
определённое функциональное назначение»(415, с.631). Структуру можно
определить как устойчивую иерархическую совокупность связанных
определенным образом элементов, обеспечивающих сохранение
основных свойств системы.
Так как общая структура социальных ограничений уже была
представлена в предыдущих разделах работы, то несложно догадаться,
что структура функций социальных ограничений в целом соответствует
именно этой структуре. Однако возникает и вопрос об общих функциях
социальных ограничений, выходящих за рамки этой структуры.
Анализируя систему современных обществ, Т. Парсонс
выделил самую общую функцию своего социетального (гражданского)
общества, заключающуюся в сочленении системы норм с его
коллективной организацией (323, с.23). При этом Т. Парсонс полагал, что
«генерализация ценностных систем до такой степени, когда они становятся
способными эффективно управлять социальным действием без опоры
на подробно расписанные запрещения, является одним из центральных
факторов процесса модернизации»(323, с.29). В соответствии с
представленной здесь моделью, «генерализация ценностных систем»
соответствует идеологическому уровню социальных ограничений. При этом
идеология должна по Т, Парсонсу пронизывать всё общество, управляя
всеми действиями его членов. Фактически, место тоталитарного
государства у Т. Парсонса занимает полностью идеологизированное «тота-
139
Основные функции социальных ограничений
литарнос общество». Эта генерализированная ценностная система
выполняет у Т. Парсонса системообразующую, главную функцию
социальных ограничений - социально ограничительную. Задачей этой
наиболее обшей функции является создание социальных границ задающих
форму социального целого и его внутреннюю структуру, в которой
реализуется воля общества (элиты) к самосохранению и самоутверждению.
Таким образом, задачей социально-ограничительной функции
является формирование социальной реальности, за пределы которой
человек не должен выходить. У известного исследователя
паранормальных явлений К. Кастанеды (См. 192) существует такое понятие как
«точка сборки» - область собирающая восприятия человека в единое
целое, которая, однако, может существенно перемещаться, в том числе
и в области восприятия животных, растений и т.д. Наиболее известным
смещением «точки сборки» является обычный сон. По мнению К.
Кастанеды и его наставников «известное» (тональ) соотносится с обычным
миром, физическим телом и повседневным восприятием. «...Известное
представляет из себя привычную позицию точки сборки и ... эта
позиция не дана человеку от рождения, но определяется в ходе обучения. У
новорождённого существа, всё равно, человека ли, животного или
растения эта точка ещё Легко передвигается в довольно широком
диапазоне. Только в процессе обучения, который происходит под давлением
других существ данного вида, точка сборки закрепляется на одном
месте. В случае новорождённого человека это означает, что окружающие
люди принуждают его зафиксировать свою точку сборки точно на том
месте, где она находится у окружающих. Только такое равенство
позволяет людям воспринимать общий мир, который создан по общим для
всех людей законам. Социальное соглашение, понимаемое как
нормальность человека, является продуктом одинакового положения точки
сборки внутри определённой группы людей»(195, с.202), - писал ученик
К. Кастанеды Н. Клаессн.
Это означает, что сутью социально-ограничительной функции
является в данной терминологии именно удержание более-менее
одинакового положения «точки сборки» у составляющих общество людей,
так, чтобы они не выпадали за границы социума. Тех, кто устойчиво
выходит за пределы нормального сознания (а, следовательно, и
поведения) общество изолирует в тюрьмы, психиатрические лечебницы,
изгоняет, или они сами уходят «от мира» как монахи-отшельники. Таким
образом, главной системообразующей функцией социальных
ограничений является удержание в обществе общего пространства видения и
интерпретации реальности, продуктом которого и является сама
социальная общность со всей присущей ей культурой, составной частью ко-
140
Глава 3
торой являются социальные ограничения. Н. Классен отмечал, что
фиксация сознания в «нормальном общепринятом положении» у
большинства людей является очень прочной и практику, исследующему
изменённые состояния сознания, требуются годы упорных тренировок для
овладения умением произвольного изменения состояния своего
сознания. Однако Э. Канетти придерживался другого мнения и считал, «что
именно дар превращения, которым обладает человек, возрастающая
текучесть его природы и были тем, что его беспокоило и заставляло
стремиться к твёрдым и неизменным границам»(338, с.501).
Общей функцией всей системы позитивных социальных
ограничений является удержание общества от деградации и распада, от
сползания его в хаос и от превращения его в инородную систему с
другой культурой. «Падение границ - это падение понятий, идей,
умственное замутнение. Части теряют понимание принадлежности к целому,
отпадают от животворного центра, отмирают и вырождаются. Это кровь
и смешение языков... Крах границ немедленно провоцирует кризис
философии. Хаос ... проникает в разум. К власти в стране приходят идио-
ты»(149-Т.1, с.218-219), - писал А.Г. Дугин. Во избежание этого,
функцией позитивных социальных ограничений является поддержание
стабильности и порядка в рамках господствующей концепции.
Опираясь на выделенные Т. Парсонсом функции социальной
системы можно выделить такие следующие из них общие функции
социальных ограничений как ограничения, направленные на
воспроизводство имеющихся культурных образцов; направленные на интеграцию
людей в коллективы; ориентирующие личность и общество на
достижение определенных целей и на адаптацию к окружающей среде.
Дополнительно также можно выделить такие общие функции
социальных ограничений как 1) социальная стабилизация, 2) селекция
кадров для различных видов деятельности, 3) социализация человека, 4)
инициирование и подавление определенных видов деятельности, 5)
управление различными процессами: их скоростью, направленностью,
качеством, количеством и т.д.
При этом все функции социальных ограничений могут носить
как явный, так и скрытый характер. Этот момент является очень
важным, ибо декларироваться может одно, а на практике осуществляться
другое. Например, инициирование и подавление определенных видов
деятельности может носить явный и скрытый характер. Допустим
правительство, публично декларирует приоритетность и поддержку
определенных видов социальной практики, а на деле снижает реальные
доходы от этой деятельности и ухудшает условия её осуществления. В
этом случае мы имеем осуществляемую в целях манипуляции массовым
141
Основные функции социальных ограничений
сознанием явную декларативную поддержку в сочетании со скрытым
подавлением. Возможна и прямо противоположная ситуация, когда явно
какие-то социальные практики осуждаются (как, например
криминальная деятельность) и в то же время тайно инициируется правящими
кругами. Н. Маркова (См. 267) в качестве примера такой практики
приводит показную борьбу с наркотиками в форме рок - концертов,
антинаркотической пропаганды и т.п., которые на самом деле оказываются
скрытой рекламой наркотиков. В качестве примера явного
инициирования и скрытого подавления можно привести ситуацию с образование и
наукой в РФ в 1990-е годы XX века. Поэтому при оценке ситуации в
любой сфере социальной деятельности надо обязательно выделять
факторы её явного и скрытого инициирования и подавления. Не целостный
подход к этим вопросам становится почвой для различных идейно-
политических спекуляций, когда, односторонне выпячивая тот или иной
'аспект инициирования или подавления каких-либо социокультурных
практик, пытаются создать рожное впечатление о них. В гармоничном
обществе явное и тайное подавление и поддержка не должны быть
направлены на одни и те же практики, но только не разные. Если что-то
поддерживается, то оно не должно одновременно и подавляться и
наоборот. Однако мы чаще сталкиваемся с прямо противоположной
моделью управления, сочетающей явную инициацию со скрытым
подавлением или наоборот.
Общей функцией любой системы социальных ограничений
является формирование и регулирование потребностей человека, а также
развитие или подавление его врождённых способностей и потенциалов.
В худшем случае это реализуется так, как это описал А. Шопенгауэр:
«Образование относится к природным преимуществам интеллекта так
же, как восковой нос к действительному, или планеты и луны - к
солнцам. Ибо с помощью своего образования человек говорит не то, что он
думает, а то, что думали другие, а он заучил (дрессировка); и делает он
не прямо то, что мог бы, а что его приучили делать»(463, с. 138), в чём и
проявляется его социальная ограниченность. Система социальных
ограничений подавляет и (или) развивает врождённые потребности человека
во всём их многообразии: биовыживательные, пищевые, сексуальные,
эмоциональные, познавательно-интеллектуальные, деятельностные,
двигательные и прочие потребности и одновременно способствует
формированию социально обусловленных потребностей, многие из которых
носят надуманный и, по сути, репрессивный характер, как это показал Г.
Маркузе (266). Это социально наведённые потребности в табаке,
алкоголе, наркотиках, глупых развлечениях, погоне за модой, безудержном
накопительстве собственности, денег и вещей, разрушении природы и
142
Глава 3
т.п. Представляется также, что современное общество заинтересованно
в развитии далеко не всех потенциальных способностей человека. В
первую очередь это относится к различным экстрасенсорным
(оккультным) способностям (пси-явлениям): ясновидению, телепатии,
телекинезу и т.п., однако в условиях современной цивилизации подавляются и
вполне обычные способности: зрение, слух, обоняние, физическая сила.
«Если предположить, что пси-явления известны лицам,
стоящим на более... высокой ступеньке общества, то станут понятны усилия
различных рационалистических обществ, препятствующих изучению
этого феномена, всякие политические акты и отчаянные шаги диктатур
сталинского типа... Однако результат этого противодействия
противоположен тому, чего они добиваются. Чем больше официальная наука
твердит, что никаких пси-явлений нет и быть не может, тем сильнее
люди верят в самую невероятную чушь о летающих тарелках,
радиовнушении или астрологии»(49, с.131-132), - писал Ж. Бержьс. Па самом
деле, Ж. Бержье не совсем прав, ибо именно совместные усилия
официальной науки и шарлатанов от эзотерики и оккультизма и создают
ситуацию дискредитации этих явлений и мешают развитию этих
способностей у подавляющего большинства людей. «Попробуем вообразить,
что представляло бы собой общество, в котором большинство людей
обладали бы пси-возможностями, как защитными, так и агрессивными,
... владели бы психокинезом в такой мере, что могли бы отбрасывать
нападающих силовым барьером. В таком случае вторжение извне,
терроризм или государственные репрессии почти полностью лишались бы
смысла»{49, с. 129). Не трудно догадаться, кто в этом не заинтересован.
В качестве альтернативы развитию подобных способностей сегодня
предлагаются телекоммуникационные сети, компьютер и интернет,
легко контролируемые государством и ТНК. В принципе для «элиты» не
заинтересованной в саморазвитии и ориентированной на потребление
общества и его ресурсов любое свободное, особенно массовое развитие
способностей людей представляет явную угрозу сё господству.
Поэтому, сё важнейшей задачей становится сохранение и воспроизводство
всеобщего социально зависимого и ограниченного состояния.
Перейдём к рассмотрениям функций выявленной в работе
структуры социальных ограничений.
Высшим уровнем социальных ограничений являются
концептуальные ограничения, связанные с концептуальным проектом, в котором
реализуется воля общества (элиты) к самосохранению и
самоутверждению. В концепции реализуемого в обществе социокультурного проекта
задаются его основные ценностно-целевые установки, которые могут
быть у разных цивилизаций различными. Функцией этого уровня соци-
143
Основные функции социальных ограничений
альных ограничений является ценностно-целевое ограничение общества
в целом и отдельных личностей, суть которого состоит в том, что эти
ценности и цели не должны подвергаться сомнению, а тем более как-то
изменяться. Реализуемая концепция фактически существует в виде
набора догм или некоторых метафизических принципов, которые
критиковал марксизм, видимо не понимая их роли в цивилизационном
строительстве. Примеры подобных концептуально-метафизических догм мы
можем наблюдать в религиях. Изменение этих догм недопустимо, так
как оно ведет к изменению концепции, а, следовательно, к появлению
другой, новой концепции. Как это происходило на практике, мы можем
отследить, изучая историю расколов и появления сект в христианстве,
когда мелкие на первый взгляд догматические расхождения приводили
к крупным церковным расколам, как, например, расколу христианства
на католичество и православие. Казалось бы, какая разница исходит ли
святой дух только от Бога - отца как в православии или не только от
него, но и от Бога - сына (Христа) как в католичестве? Однако уровень
концептуальных принципов столь высок, что любое незначительное их
изменение ведёт автоматически к изменению всей концепции, а следом
и идеологии и всего социокультурного порядка в обществе. Поэтому
старообрядцы в России XVII века совершенно верно распознали в
никонианских реформах концептуальную революцию, потенциально
ведущую к очень значительным социокультурным последствиям и их
сопротивление крещению тремя, а не двумя пальцами и написанию
имени Иисус с двумя буквами «и» как и прочим нововведениям было
вполне обоснованным.
Как известно, одним из лучших способов защиты чего-либо
является его сокрытие. Идеологи современного общества, в частности Т,
Парсонс видимо учли опыт христианства, а потому стали выступать с
теорией «деидеологизации» (См. 294). Сама по себе по себе теория
«деидеологизации» является ложным мифом, выполняющим, однако
защитные (и социально-ограничительные) функции в отношении
господствующей концепции и идеологии. Согласно этому мифу нет, не
только концепции, но даже и выражающей её идеологии, а так как их
нет, то, следовательно, и обсуждать, критиковать, а, следовательно,
изменять в них ничего нельзя. Таков, мол, де естественный порядок,
«такова жизнь», внушается концептуально безграмотному обывателю. Л.Н.
Москвичёв замечал по поводу теории деидеологизации следующее:
«Она есть возведение в степень социологической доктрины
представлений, иллюзий обыденного сознания определенных социальных групп
буржуазного общества, которые как раз обусловили и ее содержание, и
бросающуюся в глаза противоречивость»(294, с. 195). Господству мифа
144
Глава 3
о деидсологизации способствует и такие факторы, как
непривлекательность для масс реальной концепции и идеологии современного
общества, бездарность и духовная нищета обслуживающей его интеллигенции
(См. 177), и атрофия идеологических и религиозных потребностей у
массы населения.
Отказавшись от мифа дсидеологизации, мы получаем
возможность рассмотрения функций идеологических социальных ограничений.
Если задачей идеологии является приспособление концепции к
реальной жизни и внедрение ее в жизнь, причем без искажения изначальной
концепции, то одной из функций идеологии является защита концепции
от искажения, а в некоторых случаях - и от обнаружения массами. При
этом между разными группами идеологов может разгораться борьба за
ту или иную трактовку концепции и особенности се применения на
практике. Подобные разногласия можно было наблюдать в СССР в ходе
дискуссий и борьбы между троцкистами и сталинистами. Па самом
деле, подобных разногласий между идеологами одной концепции быть не
должно, а в случае конфликта сталинистов и троцкистов мы наблюдаем
борьбу разных концепций. Н.Н. Алексеев писал о советском строе
следующее: «Возобладало то, что содержалось в идеологии казачества, в
идеологии Пересвстова, царя Ивана и опричнины, в идеологии земного
сектантского рая, построенного на началах рационалистических.
Принесенный к нам западный марксизм нашел широкое распространение
только потому, что соответствовал глубинным народным настроениям.
Марксистский талмудизм остался привилегией нового правящего
класса, народ от него стоит далеко и своеобразно переживает в марксизме
только то, что соответствует «примитиву» (13, с.114-115). Нетрудно
догадаться, что носителями почвенных начал были сталинисты, а
«марксистского талмудизма» - троцкисты.
Стремление к защите концепции от искажения и обнаружения
приводит к сё мифологизации в идеологии, которая ограничивает массы
в понимании концепции, уводит от сё сути. В ходе мифологизации
концепция «обрастает» надуманными подробностями, пропагандистскими
образами, создаются прославляющие её произведения искусства и
культуры с придуманными сюжетами, делающими ее привлекательной и
доступной для масс. К тем же самым последствиям ведёт решаемая в
идеологии задача приспособления концепции к конкретным условиям и
обстоятельствам места, времени, менталитета и психологии масс и т.п.
В ходе решения этой задачи концепция в еще большей степени имеет
шансы подвергнуться искажению, что уже практически неизбежно.
Почти невозможно приспособить абстрактную концепцию к
изменяющимся условиям места и времени без каких-либо искажений. Именно
145
Основные функции социальных ограничений
эти обстоятельства обуславливают справедливо обозначенный К. Ман-
геймом характер идеологии как ложного сознания. Функции сокрытия,
мифологизации и искажающего приспособление концепции к
реальности превращают любую идеологию в социально ограничивающий массы
за счёт искажения и сокрытия реальности феномен. Подтверждением
этого являются нередко встречаемые рассуждения о том, что есть
истинный аутентичный марксизм, настоящий либерализм, коранический
ислам, правильное христианство, а есть их догматизированные
искажённые аналоги. В этой ситуации, например, «настоящий либерализм»
должен представлять собой именно концепцию, которая может иметь и
децентрализованный характер, а вульгаризированный либерализм -
идеологическое приспособление этой концепции к практике. Это
означает, что двух или более разных либерализмов, из которых только один
правильный, не существует, а если таковые действительно есть, то это
уже будут разные концепции и идеологии, неправомерно выступающие
под одним именем. Подобный подход позволяет нам освободиться от
различных манипулятивных спекуляций в этой сфере и точно
классифицировать, например, многочисленные и разнообразные секты,
выступающие под одной вывеской христианства или другой религии, Следует
отметить, что своими приспособительно-мифологизирующими чертами
идеология может социально ограничить не только массы, подверженные
её воздействию, но и саму концепцию посредством её искажения.
Идеология способна не только искажать, но и подменять собой концепцию,
узурпируя её функции, особенно когда нет чёткого вычленения
концепции и разграничения её с идеологией, как это имеет место в социально
ограниченной и ограничивающей этим других модели Т. Парсонса.
Однако в этом случае идеология обречена на перманентную изменчивость
и как итог - на гибель.
В целом идеология задает относительно изменчивые по
сравнению с концептуально-метафизическими принципами рамки
социокультурной жизнедеятельности людей во всех областях, за которые эта
жизнедеятельность не должна выходить. Так как подавляющее
большинство людей не способно к рациональному осознанию и сравнению между
собой различных концепций и принятию / непринятию тех или других
из них, то именно идеология становится для них основным внутренним
регулятором поведения. Эти внутренние идеологические социальные
ограничения являются более важными регуляторами, чем внешние
социальные ограничения в виде права, денег, техники и технологии или
психофизические стереотипы (условные рефлексы) поведения, так как
являются более всеобъемлющими, позволяют личности самостоятельно
принимать идеологически правильные решения в ситуациях, не регла-
146
Глава 3
монтированных внешне и делают се поведение более устойчивым и
предсказуемым. Если у личности отсутствуют внутренние
идеологические социальные ограничения, а её поведение сдерживается только
внешними социальными ограничениями, то в этой ситуации
установленный порядок будет обязательно нарушаться при отсутствии
внешнего контроля. Если большинство перестанет придерживаться
господствующей идеологии, то данную социальную систему ждет скорый крах
в области тех ценностей и представлений, которые потеряли массовую
поддержку. Пример подобной ситуации мы могли наблюдать в России
1987-1991 гг., когда после нескольких лет массированной
пропагандистской компании, разрушившей и поставившей под сомнение основные
постулаты советской идеологии СССР и КПСС, рухнули и развалились
практически без какого-нибудь массового сопротивления (См.
подробнее 189, 191). При этом следует учитывать, что устойчивые
психофизические стереотипы поведения, сходные с условными рефлексами при
смене идеологии могут сохраняться, наполняясь совершенно иным
идейным содержанием, что можно было часто наблюдать при
превращениях коммунистов в демократов в России 1990-х годов. Именно
поэтому эти стереотипы не могут являться устойчивой основой
социальной системы
Идеологические социальные ограничения связывают в единое
целое системы внешних ограничений: экономических, правовых,
информационно-образовательных и прочих, которые в случае отсутствия
координации их с идеологией станут противоречить друг другу и
разрушать тем самым социальную систему. То есть, идеологические
социальные ограничения выступают для внешних систем социальных
ограничений в роли координирующего и системообразующего фактора.
Модель господствующей идеологии, частью которой являются
идеологические социальные ограничения, представлена в монографии
А.В. Май (259). Автор производит в ней критический анализ советской
марксистско-ленинской идеологии. Хотя автор, стоящий на либерально-
демократических позициях, придерживается характерной для этой
идеологии теории дсидеологизации, его модели с определенными
корректировками могут быть применены к любой идеологии, в том числе и
его собственной. В авторской модели структуры и функций
коммунистической идеологии она создаст основные установки, как руководство
к действию, фильтрует поступающую из вне информацию, создаст
нормы поведения граждан и технические правила осуществления целей,
является основой составления планов и проектов, запретов на
определенную информацию и деятельность, служит основой для пропаганды и
147
Основные функции социальных ограничений
дезинформации (См. 259, с. 193). Вес перечисленное можно отнести к
социально-ограничительным функциям любой идеологии.
А.В. Май справедливо отмечает, что «идеологический
фундаментализм вступает в противоречие с условиями нормального
существования и развития общества в целом. Это означает, что процесс
восприятия данных, необходимых для прогнозирования развития и
обучения системы, блокирован» (259, с. 196). Действительно, слабостью
идеологических социальных ограничений является их неизбежное
вступление в противоречие с «реальной жизнью». В этих условиях идеологии
могут либо упорствовать в своем догматизме, сохраняя чистоту
ортодоксии, либо бесконечно приспосабливаться к миру, что неизбежно
приведет эту идеологию к перерождению и гибели, либо пытаться
скомбинировать первый и второй варианты, что наиболее трудно, но
зато более эффективно. Рассмотреть эти процессы на практике можно
через изучение истории религий.
Важнейшим выражением идеологических социальных
ограничений является язык. «Как считает Э. Бенвенист ...между человеком и
миром нет естественного и прямого отношения. Посредником является
символический аппарат, который сделал возможным мышление и язык,
замещающий явления окружающего мира. Благодаря языку, человек
конституируется как субъект. Только язык создает свою реальность. На
нём основано существование индивида и общества. Наивысшей
способностью человека является способность к символизации. ...Но символ не
имеет естественной связи с тем, что он символизирует (210, с. 5-6), -
констатирует И.Г. Корсунцев. На самом деле Э. Бенвенист
заблуждается, между человеком и миром есть естественная связь, которую, однако,
возможно не может уловить «одномерный человек» с левополушарным
мышлением, а символ должен иметь, по мнению А.Ф. Лосева (250), С.Н.
Булгакова (См. 31) и П.А. Флоренского (417) связь с символизируемым,
ибо в противном случае открывается простор для манипуляции
сознанием. Точка зрения Э. Бенвениста выражает собой ту роль, которую
должен был бы играть «сильный язык» (Р. Барт) в идеологии. С точки
зрения идеологии «сильный язык» действительно должен оторвать нас
от реальности и навязать память слов вместо вытесненной
биокосмической памяти (См. 133, с.55) и создать свою, искусственную
виртуальную реальность, на которой должно быть основано существование
общества и индивида.
По мнению Р. Барта, язык является интерпретантом всех
знаковых систем. Общество непрерывно порождает знаки и с их помощью
структурирует действительность. Социальная практика является
вторичной по отношению к естественному языку и моделируется по его
148
Глава 3
образцу. Р. Барт рассматривает феномен письма, как общественный
механизм, обладающий принудительной силой. «Письмо» представляет
собой опредметившуюся в языке идеологическую сетку, которую
субъект помещает между собой и действительностью. Это заставляет
субъекта думать в рамках определенных категорий, фиксируя и оценивая
лишь те элементы действительности, которые эта сетка определяет как
значимые. ...Миф создается на основе некоторой последовательности
знаков, которая существовала до него...» (Цит. по 210, с. 16). Сходные
представления о языке и у Ж. Дсррида (135). Сила власти языка и
накапливаемых им ограничений во многом заключается в ее неизменности.
Думая на языке, мало кто думает о языке и его власти. По мнению Л.И.
Кугая, сильные языковые системы, в которых находят своё выражения
идеологии, отличаются агрессией и нетерпимостью (языки А.
Шопенгауэра, К. Маркса, Ф. Ницше). С другой стороны, «внешняя экспозиция
сильной языковой системы уподобляется представлению,
своеобразному театральному зрелищу» (217, с.31), превращающему общество в
«общество спектакля» (Г. Дебор). Социально ограничивающие «формы
дискурса конструируются таким образом, чтобы сообщить социолекту
абсолютную плотность, замкнутость и оградить систему, решительно
изгоняя из неё противника, либо включить в свой дискурс в качестве
простого объекта, чтобы тем самым исключить его из сообщества
говорящих на сильном языке. В конечном счете, сильная языковая система
такая, которая функционирует в любых условиях, сохраняя свою
энергию вопреки ничтожности реальных носителей языка, которая способна
«свалить» противника...» (217, с.32).
А.И. Кугай, «обобщая описание репрессивных языковых
конструкций, ... отмечает и основную особенность: они навязывают
искаженный смысл, заставляя принять только предложенное и именно в
иредданной форме» (217, с.34).
Огромное значение языка для идеологии определяется именно
его способностью к конструированию моделей интерпретации
реальности, могущих при этом не только её существенно ограничивать, но и
искажать и даже игнорировать. Примером такого виртуального образно-
языкового (но изначально основанного не на образах, а именно на
языке) мира является компьютерное «киберпространство». Язык,
оторванный от обозначаемой им реальности способен подменять мир «картиной
мира», как это хорошо показал М. Хайдеггер (428). Подобные,
социально ограниченные «картины мира» мы имеем возможность постоянно
наблюдать по телевизору. Помимо способности к созданию
виртуальной реальности, язык обладает и таким очень важным социально
ограничивающим свойством, как блокирование выражения необозначенной
149
Основные функции социальных ограничений
в нём или не желаемой для него (идеологии) реальности. То, для чего в
данном языке нет адекватных понятий, не может быть на нём
высказано, а значит и рационально осознано. Если это будет высказано на
другом языке, то большинство, пребывающее в пространстве данного языка
этого не поймет, а если кто-то и поймет, то ещё большой вопрос,
насколько он сумеет это адекватно перевести на язык большинства. Как
отмечала Н. Автономова, всякий перевод разрушителен для оригинала.
«Ни один перевод никогда не бывает совершенным, и ни один перевод
не переводит абсолютно всего в оригинале» (135, с. 102). То есть всякий
язык в известной мере является замкнутой и непереводимой, не
конвертируемой полностью в другие языки системой. В этом заключается
одна из граней и функций социальной ограниченности языка.
При этом различные социальные, в том числе и конкурирующие
идеологии могут существовать в пространстве различных
национальных языков, например русского, английского и других. Эти идеологии
стремятся естественно подчинить себе существующие национальные
языки, что им частично и удается, благодаря введению одних и
вытеснению других слов и понятий, реформ алфавитов, орфографии и т.п. по
типу известной языковой реформы Петра 1 и реформы русского
алфавита и языка в 1918 году, которую справедливо критиковал И.А. Ильин
(174-Т.2). Но так как полностью создать свой язык этим идеологиям не
удаётся, то им приходится для своих целей конструирования
виртуальной реальности довольствоваться отдельными терминами, использовать
и по новому интерпретировать уже имеющиеся в языке лексические
единицы, что облегчает исследование и критику созданных таким
способом языковых социальных ограничений.
Например, Т. Парсонс утверждает, что одной из важнейших
черт становления современного общества являлась секуляризация.
Секуляризация означает освобождение от религиозного влияния. Но
действительно ли «современное общество» освободилось от влияния
религии, а не заменило влияние одной религии другой? М. Вебер с
работами, которого хорошо знаком Т. Парсонс, как известно, показал, какую
роль играет протестантизм в становлении духа капитализма (См. 71),
явившегося одной из основ «системы современных обществ». Так что
речь следовало бы вести не о секуляризации, а о замене одной религии
(в данном случае христианства), какой-то другой, развившейся из
модернизированного протестантизма и пожелавшей оставаться инкогнито,
скрывшись под вывеской «секуляризация». Однако эта «секуляризация»
не мешает президенту США приносить присягу на Библии, как не
мешала она Петру I внедрять в России гражданско-языческих грско-
150
Глава 3
римских богов, а марксистским идеологам почитать мощи В.И. Ленина
в Мавзолее.
В монографии «Духовная борьба» (450) подобная ситуация
описывается как наличие двух идеологий - для внешнего и внутреннего
потребления. Понятие «секуляризация» является, таким образом,
термином идеологии для внешнего потребления, предназначенным для
сознательного искажения реальности.
Тему свойственных современному обществу языковых
манипуляций развивает А. Макинтайр. Он замечает, что понятие «естественных
прав человека» возникло в политической философии XVII-XVIII веков.
Сегодня его понимают, как запрет мешать индивидам в их стремлении к
реализации жизненных целей, свободы и счастья. Однако в период
появления и обоснования данное понятие означало свободу человека
поступать независимо от любых внешних обстоятельств. Сейчас иод
«правами человека» стали понимать позитивные права на труд, отдых,
социальную защиту и т.п., которые якобы присущи ему с рождения.
Однако ни в одном естественном языке нет слов для выражения
подобной идеи (См. 260, с. 14). Нет и рациональных доказательств этой идеи.
Сходная ситуация складывается вокруг таких слов и понятий как
«протестовать», «оппозиция», «польза», «успех», «рациональность». «Таким
образом, вся структура главных понятий современного общества есть
множество юридических и политических фикций. Их цель заключается
в обеспечении индивидов и социальных институтов «объективными и
безличными» критериями. Но эта цель недостижима. Фикции
«гражданского общества», «государства», «рынка», «бюрократии» и т.д. -
следствие изобретения идеи о «свободном и автономном человеческом ин-
дивиде»(260, с. 16-17). В результате «несоизмеримость системы фикций
и реальной практики определяет суть политики современного общества:
индивидуализм формулирует свои требования в языке фиктивных
«прав»; бюрократические организации формулируют тс же самые
требования в языке фиктивной «пользы» и «успеха». В итоге юридический
и политический язык маскирует реальное положение дел: «Фиктивная,
мнимая рациональность политических дебатов образует прикрытие
произвола власти. Именно такой произвол есть решающий фактор
современного общества» (Цит. по 260, с. 17), - считает А. Макинтайр.
Таким образом, современная политическая система,
использующая фальсифицирующий реальность идеологический язык, создаст
социальные ограничения для одних, в том числе и посредством ложной
интерпретации реальности, и лжесвободу произвола и манипуляций для
других, которая также подавляет и ограничивает большинство.
151
Основные функции социальных ограничений
Значительный материал по языковым социальным
ограничениям можно найти в работе С.Г. Кара-Мурзы «Манипуляция сознанием»
(191). Автор отмечает, что язык, слово помимо информационного
оказывает еще и мощное суггестивное воздействие. Например, ребенок не
требует логических обоснований запретов, исходящих от взрослых,
реагируя больше на интонацию, мимику, язык тела. В традиционном
обществе слово и язык в целом были священны и неразрывно связаны с
обозначаемыми ими явлениями и предметами. Эпоха Просвещения
породила новый, аналитический, разделяющий и подчиняющий язык, в
котором знак не имел тесной связи с означаемым, а, следовательно,
открывались возможности для манипуляции сознанием через слово,
которое можно было уже произвольно привязывать к той или иной вещи.
Этот процесс совпал с началом массового книгопечатания и школьного
образования, которые позволяли искоренять «туземные» традиционные
языки, внедряя буржуазно-индустриальный новояз. При этом язык
превратился в товар, а сказанное на нём стало определяться оплатой.
Превратившись в капитал, язык стал продуктом производства со своей
технологией и научными разработками, стал искусственным, стал хуже
пониматься, что привело к утрате широкой способности общаться на
многих языках в Европе. Слова, связанные с непосредственным
общением людей, стали заменяться терминологией, не связанной с реальной
жизнью и эмоциональными переживаниями: эмбарго - вместо блокада,
коммуникация вместо общения и т.п. Функцией подобных
наукообразных «слов-амёб» (С.Г. Кара-Мурза) является разделение интеллекта и
эмоций, подавление и вытеснение последних. Эти слова-амебы
«уничтожают» богатство семейства синонимов и сокращают огромное поле
смыслов до одного общего знаменателя» (191, с.85). Текст,
заполненный подобными словами, приобретает размытую универсальность, но
малую содержательность, лишается исторических корней и измерений
(«электорат», «прогресс», «глобализация», «интернет»). На подобном
новоязе на Западе сочиняются «политически правильные детские
сказки», делаются очищенные от «антисемитизма» переводы Библии и т.п.
По мнению С.Г. Кара-Мурзы зловещие пророчества Дж. Оруэлла об
обществе, подавляемом специальным новоязом, искажающим смысл
слов до обратного («война - это мир», «свобода - это рабство») во
многом сбылись, 1984 год давно наступил.
Однако слово и текст традиционного языка, конечно, не
являются единственным видом языка. В манипуляциях сознанием,
являющихся одной из главных функций языковых социальных ограничений
огромную роль играют и другие языки: зрительных образов, жестов,
интонаций речи, запахов и т.д. Наиболее эффективно соединяет эти
152
Глава 3
языки в единое целое телевидение, оказывающее наиболее мощное ма-
нипулятивное воздействие за счет комбинации различных языков,
значительно опережая в этом прессу и радиовещание.
Автор обращает также внимание на математику, язык цифр,
который в отличие от обычного языка многим кажется абсолютно
честным. Г. В. Лейбниц в своё время писал, что «в тот момент, когда будет
формализован весь язык, прекратятся всякие несогласия; антагонисты
усядутся за столом один напротив другого и скажут: подсчитаем!» Эта
утопия означает полную замену качеств (ценностей) их количественным
суррогатом (ценой). В свою очередь это снимает проблему выбора,
заменяет её проблемой подсчета, что и является смыслом тоталитарной
власти технократии» (191, с.96).
Исходя из работ С.Г. Кара-Мурзы, можно выделить основную
социально-ограниченную функцию языка в современном обществе -
манипулятивную, сущность которой заключается в скрытом
воздействии на сознание и подсознание в людей в целях изменения их
представлений о мире и поведения в нужном для манипулятора направлении.
Манипуляция сознанием (и подсознанием) ограничивая свободу
представлений и поведения людей, является одной из комбинированных
форм социальных ограничений.
А.Г. Дугин, разрабатывая «философию традиционализма»
вводит такие понятия как «язык современности» и «язык традиции». «В
пространственном мире языка современности все предметы состоят из
взаимозаменяемых компонентов - отсюда представление о
количественной природе пространства. ... Один из первых катехизаторов языка
современного мира Рсне Декарт говорил, что существуют только две
вещи - это «рациональное мышление», «рациональный дискурс» и
«etendue», протяженность, пространство. Вот это чисто количественное,
однородное I'ctcndu является тем, что понимает под пространством
современный мир. Это пространство изотропное, в нем право и лево, верх
и низ, Запад и Восток принципиально не различаются. Отсюда как
предел - вытекает представление о One World, едином мире, «мондиализ-
ме», идея объединения всех стран, государств и народов в единое со-
дружество»(152, с.40), - писал А.Г. Дугин. Язык традиции, напротив,
исходит из представления о качественном и неоднородном, а не
количественном и однородном пространстве.
Здесь мы видим, как сила определённого языка направляет
логику развития таких значительных социальных процессов как
глобализация. Это является одним из доказательств значимости языковых
социальных ограничений.
153
Основные функции социальных ограничений
Этические социальные ограничения выходят за рамки языковых
социальных ограничений, так как могут существовать не только в
форме внешних культурных, зафиксированных в языке правил, но и в
форме этических (моральных) чувств или аффектов в понимании Д. Юма и
Б. Спинозы. Тем не менее, функцией этических социальных
ограничений является именно ограничение психологических аффектов, чувств,
мыслей и конечно действий личности в желательном для идеологии,
производной частью которой они являются, направлении. «Моральные
принципы - во все моменты сложных трагических конфликтов - не
обладают для личности ни внутренней самоочевидностью, ни характером
научно-логичной обоснованности. Они просто навязываются, подобно
юридическим нормам, как ограничивающая и давящая на нас сила, с той
только разницей, что сила их усугублена всей беспощадностью
общественного порицания за их нарушение... Объявляется ли нам наша
обязанность служить народу или государству, или сохранить верность
семье, или какая-либо иная обязанность в качестве высшего и
абсолютного долга - всюду безмерная полнота нашего духа искусственно
ограничивается, втискивается в узкие, строго очерченные рамки, беспощадно
вталкивается в некое прокрустово ложе»(419, с. 156-157), - отмечал С.Л.
Франк в статье «Крушение кумиров». Сходное отношение к этическим
социальным ограничениям можно найти у А. Шопенгауэра в книге
«Афоризмы житейской мудрости». История и современное состояние
этических ограничений в Западно-Европейской цивилизации
представлена в работе А. Макинтайра «После добродетели» (263). Автор
прослеживает историю западной этики от греческого эпоса Гомера до
современности. Как показано автором, этические концепции в Европе
претерпели ряд серьёзных трансформаций, и в итоге современный мир
оказался в этическом тупике, заключающемся в отсутствии единой и
общепринятой этической системы как единых правил социальной игры
и расколе сущего и должного в морали. Современную ситуацию на
Западе автор сравнивает с моральной катастрофой, так как отсутствие
единой этики превратило мораль в объект социальных манипуляций и
индивидуалистического произвола. Современное общество
представляет собой конгломерат индивидов и групп, играющих по различным
этическим правилам и стремящихся к разным ценностям и целям,
сдерживаемых лишь внешними законами и угрозами. Моральные утверждения,
существующие в языке, являются фрагментами старых концепций
морали, утративших связь с ними. Так как единой этики в современном
обществе не существует, то её эрзацем стали право, деньги, сила, мани-
пулятивный обман.... Среди важных причин, приведших к этому
состоянию дел, автор выделяет постепенную отмену античной этики доб-
154
Глава 3
родстсли выраженной Аристотелем, раскол в этике сущего и должного
осуществленный Сократом, идущую из иудаизма этику закона,
неудачную попытку просвещения (И. Кант) заменить религиозные основы
этики философией и дать её рациональное обоснование, и, наконец,
этический нигилизм Ф. Ницше, который неоправданно распространил
на мораль вообще критику ущербной морали своей эпохи.
А. Макинтайр предлагает вернуться к традиционной этике
культивирования добродетелей, а не соблюдения принципов и законов,
единой системе добродетелей, к дифференцированной морали,
связанной с социальным статусом человека, противоположной абстрактным
нормам для всех, к единой социальной этике, основанной на
солидарности с другими членам общества и общности истории и культуры, уйти
от разделения личного «я» и морали, вернуться к морали, связанной с
целями и ценностям человека, а не просто механически навязанной ему
обществом.
Этическая концепция А. Макинтайра перекликается как с
представлениями марксизма об исторически и социально обусловленном
характере этики, так и с известной критикой кантианской и
ветхозаветной морали в русской философии (См. 89, 365). «Ветхозаветное закон-
ничество» снова восстает здесь против новозаветной благодати.... Но
тем самым совершенно теряется место морали в религии, она получаст
подчиненное положение. В этой подмене религии этикой кроется...
скрытое отрицание религии. Трансцендентный Бог... заменяется здесь
нравственным законом, соответствующим определенному состоянию
греховного человеческого сознания. В действительности под этикетом
абсолютной морали обожествляется одна определенная сторона
человеческого сознания. Моральная теология Канта есть именно тот дурной
антропоморфизм или психологизм в религии, которому им якобы
объявляется война, причем этот воинствующий психологизм принимает
явно враждебный религии характер...» (53, с.47), - писал С.Н. Булгаков.
Итак, функциями этических ограничений является конкретное
определение для личностей и общества того, что есть добро, а что есть
зло, и основных правил социального поведения. Так как
регламентировать все жизненные ситуации этика не в состоянии, то наилучший путь
для её соблюдения - именно развитие добродетели в человеке, что и
является одной из её функций.
Будучи одним из высших уровней социальных ограничений
этические ограничения наряду с языковыми оказывают управляющее и
корректирующее воздействие на политико-управленческие, правовые,
экономические, эстетические и другие формы социальных ограничений.
В случае отсутствия единой этики многие правовые, экономические и
155
Основные функции социальных ограничений
прочие социальные ограничения оказываются неэффективными. Можно
так же выделить нормативные, регулятивные, воспитательные, властно-
управленческие, организационные, мотивационные, контрольные
функции этических социальных ограничений.
Одной из особенностей этических социальных ограничений
является их иррациональный характер, «Не существует никакого единого
морального постулата, исходя из которого, можно было бы развить
логическую систему нравственности так, чтобы она охватывала все без
исключения суждения, подводящие явления под категории «добра» и
«зла» (Цит. по 419, с. 11) - писал Г. Зиммель. Поэтому этические
социальные ограничения можно назвать своеобразными добродетелями
объемлющей их концепции и идеологии. При этом следует иметь в
виду, что в обществе может существовать не только множество
конфликтных конкурирующих этик по А. Макинтайру, но и двойная этика,
основанная на наличии идеологии для внешнего и внутреннего потребления.
«...Фарисеи, организационно оформленные в виде клановых по
природе структур, всегда нуждались в двух видах идеологии: одной -
для регулирования внутриклановои жизни (собственно иудаизм);
второй - для внешней пропаганды, регулирования жизни общества в целом
на фарисейской основе. Этой второй идеологией на религиозной основе
стал протестантизм, на светской основе - либерал-демократия. Наличие
идеологии «доля внешнего потребления» позволяет избежать
фарисейству страшной опасности: попасть в изоляцию в общественном мнении
и зачахнуть»(450 с. 113), - полагают авторы монографии «Духовная
борьба».
Такая двойная идеология могущая возникнуть не только на
основе иудаизма предполагает и двойную этику для внешнего и
внутреннего потребления. Этика для внешнего потребления выполняет манипу-
лятивно-пропагандистские и маскировочные функции в обществе, а
этика для внутреннего потребления является действенной основой
регулирования внутриклановои дисциплины и поведения его членов во
внешнем мире. При этом этика для внешнего потребления должна быть
устроена так, чтобы создавать максимально благоприятные условия
носителям этики для внутреннего потребления. Аналогичное положение
подобная двойная идеология создаёт и в сфере действия других форм
социальных ограничений. В частности, такая этика служит
благоприятной основой для генезиса социального неравенства и коррупции, истоки
и формы которых показаны в диссертации Э.Н. Грибакиной (117). При
этом само социальное неравенство во многом является следствием
негативной комбинаторики различных форм и уровней социальных
ограничений.
156
Глава 3
Функции эстетических социальных ограничений во многом
аналогичны функциям этических социальных ограничений, только
сферой их действия являются представления о прекрасном и безобразном,
допустимом и недопустимом в культуре и искусстве. Эти ограничения
очень важны, так как их функцией является определение в целом
внешнего вида и форм практически всех предметов материальной культуры,
используемых человеком и канонов творчества в духовной сфере.
Б.П. Вышеславцев пришел к идее снятия границ между этикой
и искусством: «Проблема сублимации приводит к требованию
совершенно новой этики. Эта этика во всем противоположна морализму,
юридизму, категорическому императиву, этике обязанностей, этике
всеобщего закона разума.... Могучей сублимирующей силой обладают
образы красоты, образы искусства. Мораль не сублимирует, и
сублимировать не может» (89, с.68). Искусству, по Б.П. Вышеславцеву,
противостоит только законническая, пресекающая, ограничительная мораль и
только символическая этика религиозной благодати способна
полностью сублимировать эрос и объединить этику с эстетикой.
«Этика - следствие эстетики, следствие метафизического
учения о красоте и гармонии макро и микрокосма, так, по крайней мере,
считали в античную эпоху. При нарушении эстетической гармонии, т.е.
квинтэссенциональной целесообразности структуры, невозможно и
нелепо говорить о каком-либо этическом совершенстве. Но необходимо
иметь представление о красоте и гармонии, прежде чем исследовать
причины искажений...» (114, с.291), - отмечал В.В. Головин. В
христианской же культуре возник раскол этического и эстетического идеалов,
что, по мнению В.В. Зеньковского нашло, в частности, свое выражение
в жизни и творчестве Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского (См. 164-Т.1,
ч.1). Таким образом, в иудео-христианской цивилизации функции
этических и эстетический социальных ограничений разделились, причем на
первое место вышел морализм, а не красота. В настоящее же время
широко распространился культ аморализма и эстетического безобразия,
усиленно навязываемый СМИ (См. 246). Культура и искусство стали
превращаться в инструменты массового разврата (П.Л. Сорокин),
осуществляющего в массовом порядке функцию «контринициации» по Р.
Гснону, то есть понижения уровня массового сознания, культуры и
способностей. Идсациональную культуру (П.А. Сорокин),
господствовавшую в Средние века, сменила чувственная. Центральное место в
современном искусстве стал занимать не герой как в античности и
средневековье, а извращенец и деградант (См. 373, с.454-455). Тс же самые
процессы констатируют и более современные авторы (См. 147, 246, 268,
269,322).
157
Основные функции социальных ограничений
Исходя из представлений Е.В. Головина, одной из главных
функций эстетических социальных ограничений в современной
цивилизации является задание определённых коллективных шаблонов
восприятия прекрасного и безобразного, которые в настоящее время во многом
характеризуются прямолинейным рационализмом и плотной
материальной устойчивостью не превращающихся форм.
Примеры концептуальных проектов эстетических ограничений
можно найти в «Государстве» и «Законах» Платона, «Городе Солнца»
Т. Кампанеллы, где все дисгармоничные формы подлежали
гармонизации, творцы дисгармонии - наказанию и изгнанию, а люди
евгеническому улучшению своей внешности и психофизических свойств.
Причём в этих утопиях эстетические социальные ограничения имели
тенденцию к растворению в природных стандартах красоты и гармонии, то
есть, как это не парадоксально, они как бы исчезали.
Более острый характер эстетические социальные ограничения
могут иметь скорее в современном обществе, ориентированном на
острые углы и прямые линии, которых нет в природе. В архитектуре такой
яркий пример мы можем наблюдать в так называемом
«конструктивизме», модном в Европе 1920-х гг. В принципе в истории культур мы
можем наблюдать различные системы эстетических социальных
ограничений - например запреты на изображение человека и животных в
иудейской и исламской культурах, обусловленные различными идеологиями.
Константой для оценки красивости/некрасивости того или иного
явления культуры или природы можно считать их гармоничность и
функциональную целесообразность. Некрасиво то, что функционально
дисгармонично и нецелесообразно в соотношении с собственным «тело-
сом». Поэтому можно вести речь о красоте, эстетике безобразного в
соответствии с его деструктивной целью. Критерии оценки
прекрасного и безобразного задает соответствующая идеология, поэтому
эстетические социальные ограничения можно считать мерой красоты,
соответствующей концепции и идеологии. Нарушителей эстетических
канонов ожидают неизбежные социальные санкции: от преследований и
репрессий при тоталитаризме, до замалчивания и «непопулярности» при
демократической системе управления.
Онтологическо-гносеологические социальные ограничения
посредством объемлющей их идеологии и концепции тесно связаны с
этическими, эстетическими и языковыми социальными ограничениями
и попытки их разделения, характерные для европейской культуры,
свидетельствуют лишь о властно-манипулятивных амбициях разделителей,
направленных, в частности, на сокрытие объемлющей их концепции.
Пора уже, видимо, отбросить евроцентристский нововременной миф об
158
Глава 3
универсальной уникальности, возникшей в этот период в Европе науки
и признать, что разные цивилизации, основанные на различных
концепциях, могут и даже, видимо, всегда создают и свои собственные науки,
основанные на своеобразной онтологии и гносеологии. Когда нацисты
говорили об «арийской» и «еврейской» физиках, они ошибались лишь
терминологически, но не по сути. Действительно не существует какой-
либо физики (химии, биологии) с фатальной неразделимостью
связанной с какой-то нацией, но могут существовать и существовали (по
крайней мерс, в прошлом) аналоги соответствующих наук, основанные
на иной концептуальной, онтологичсско-гноссологичсской основе и
бывшие, поэтому другими. Исходя из представленной здесь концепции,
неверно называть такие аналоги астрономии и химии как астрология и
алхимия - преднауками или не науками, а скорее их следует называть
науками другой не нововременной цивилизации, подразумевая под
наукой систему организованного и упорядоченного знания, имеющую свою
философию, методологию и т.д. «Судьба так называемых
герметических дисциплин любопытна: одни вполне даже расцветают -
астрология, некромантия, алхимия... не будем говорить о качестве этого
расцвета. Другие совершенно неизвестны - гоэтия, дагонология...»(114,
с.266), - писал культуролог Е.В. Головин. Вот эти герметические
дисциплины, обычно называемые сейчас ненаучными формами знания, и
можно назвать основанными на иной концептуально-методологической
основе науками средневековой европейской и античной цивилизаций.
Функциями онтологическо-гносеологических социальных
ограничений является соответственно определение того, что вообще «есть»
и того, как это существующее можно познать, используя определенные
методы. В зависимости от признания того, что «есть» и выбранной
методологии оказываются и полученные результаты исследований.
Социальные ограничения определяют онтологические и гносеологические
границы соответствующих исследований, то есть за их пределами
оказывается то, чего нет и то, что нельзя познать. В качестве примера
социально ограниченной гносеологии можно привести критику
рационализма В.Ф. Эрном.
«Будучи сам схемой, т.е. созданием схематической мысли, ratio
существенно схематичен. В подлежащей действительности для него
«понятно» только рациональное, т.е. то, что может быть приведено к
схеме математической, динамической, механической, произвольно им
избранной. В схему геометрического следования ratio Спинозы
пытается заключить всю сложность космогонического процесса. Схемой
математической формулы пытается Гегель объяснить реальное движение
планет. Осознанный схематизм рассудка легализуется «Критикой чис-
159
Основные функции социальных ограничений
того разума». В порабощенности схемой - корень всех искажений.
Взнузданная рационализмом мысль совершенно бессильна перед
действительностью. Оторванная от последней, она может оперировать
только схемой. Рационализму действительность дана может быть
только в схеме и розно настолько, насколько в схеме она умещается. А так
как рассудок склонен считать себя единственным законным владыкой
сознания, то он с мнимо логической принудительностью стремится
действительность «сократить» и сделать себе сообразной»(4$3, с.110).
Результатом подобной гносеологической ограниченности становится
примерно следующее: «Прогресс знаний есть простое верчение в беличьем
колесе. Из знаний не вырастает познания. Приближения к истине быть
не может, ибо истины нет; значит, в развитии знаний развивается только
самообман. Прогрессивный рост знаний есть прогрессивный рост за-
блуждения»(4&3, с.207), - писал В.Ф. Эрн о гносеологии позитивизма.
Рассмотрим другие примеры. Так, по И. Канту вещи в себе
есть, но познать их нельзя. Тот факт, что данный вопрос, в общем,
остался в философии и науке дискуссионным, наглядно свидетельствует
о том, что решение данного вопроса определяется
социально-конвенциональной договорённостью, выступающей как социальное
ограничение. Это хорошо видно при изучении изменений парадигмальных
оснований науки. Мысль об изменении парадигм в истории науки ввёл в
современную философию науки Т. Кун. По его мнению, мы не
рождаемся с одинаковой врожденной парадигмой, как полагали И. Кант и Ч.
Дарвин, но впитываем их вместе с присущими им ограничениями в ходе
социализации и обучения. А.Г. Дугин, развивая представление Т. Куна,
о парадигме как общем контексте научных представлений, аксиом,
методов и очевидностей, предопределяющих общепризнанные установки,
разделяемые научным сообществом в данный исторический момент,
предложил понятие «сверхобобщающих парадигм». Такая парадигма не
миф, но система мифов, порождающая новые мифы, система теологии,
сводимых к общей праматрице, «не мировоззрение, но некая предмиро-
воззренческая туманность», «не идеология, но корневая подоплека
идеологий, могущая сблизить одни идеологии с другими, внешне не
просто различными, но противоположными, и наоборот, показать
фундаментальные различия в идеологиях, формально очень схожих» (153,
с.42). «В таком понимании нельзя провести строгой грани между
гносеологической и онтологической составляющей парадигмы» (153, с.42).
«Каждая из парадигм радикально меняет содержание терминов и
интеллектуальных конструкций, которые формально, лексически могут
выглядеть одинаково. Переход от одной парадигме к другой в корне
трансформирует основные параметры восприятия реальности челове-
160
Глава 3
ком, трансформирует статус самого человека»(153, с.44), - писал Л.Г.
Дугин. Автор выделяет три таких парадигмы - парадигму сферы,
связанную с божественной центрированностью мира и циклическим
временем, присущую всем домонотеистичсским обществам; парадигму
луча, возникшую в христианстве, связанную с творением мира из
ничего и последующим возвращением его в сущее и линейным временем;
парадигму отрезка, ограниченного с обеих сторон, с линейным
временем, идущим из ничто в ничто, возникшую в Новое время в Европе.
Последняя парадигма тяготеет к механицизму, атомизму и локализму. Эти
парадигмы предопределяют вытекающие из них онтологическо-
гносеологические социальные ограничения.
Многие ученые, описанные Д. Хорганом в книге «Конец науки»
(439), очевидно исходящие именно из парадигмы отрезка, считают, что
наука уже почти прошла весь свой отрезок и скоро упрется в стену, что
познавательные возможности человека ограничены, что кроме науки
есть и другие формы знания, не связанные с ней. Представляется,
однако, что парадигма отрезка как раз и является наиболее социально
ограниченной: «Наука трудна, я соглашусь с этим. Когда разговариваешь с
маленькими детьми, чувствуешь, что они хотят понять природу. Но это
из них выбивают. Выбивают нудным учением и системой образования,
которая говорит им, что они слишком тупы, чтобы это сделать.
Внезапно оказалось, что именно это привело сегодня науку в тупик, а вовсе не
наши внутренние ограничения» (439, с.249-250), - отмечал Н. Хомский.
Таким образом, функции онтологичсско-гноссологичсских
социальных ограничений заключаются в помещении человека в болес-
менсс изолированное пространство определённой парадигмы и
снабжение его такими гносеологическо-методологическими инструментами
познания, чтобы он не мог выйти за сё границы. Эти границы
обусловлены установками объемлющей их идеологии и концепции. В этом
смысле «конец науки» означает размывание научных онтологическо-
гнесеологических социальных ограничений и потерю наукой своего
господствующего социального положения, обусловленного
концептуально-идеологическими установками цивилизации Модерна,
утвердившейся в Европе с XVII века.
Выявление функций первичных социальных ограничений
позволяет нам перейти к рассмотрению функций их производных,
вторичных социальных ограничений.
161
Основные функции социальных ограничений
3.2. Функции вторичных социальных ограничений
В данном разделе будут рассмотрены функции низших,
вторичных форм социальных офаничении.
Так функциями политико-управленческих социальных
офаничении является активное создание различных социальных препятствий,
барьеров, границ, психофизических установок и стереотипов поведения
в духе объемлющих их идеологий. Эта форма социальных ограничений
в отличие от вышеописанных требует активного проявления и
самореализации, функционируя не столько в виде каких-то метафизических
установок, принципов и правил, сколько в виде активной деятельности
по их созданию, применению, насаждению и контролю их исполнения.
То есть функцией политико-управленческих социальных Офаничении
является активное насаждение социальных ограничений как элемента
самовоспроизводства системы. Активное насаждение требуемых
идеологией и конкретной ситуацией социальных офаничении имеет целью
как активное проведение в жизнь господствующей концепции, так и
подавление её противников. Наряду с этим, политико-управленческие
социальные ограничения выполняют функцию защиты господствующей
концепции, идеологии и производных от них ограничений.
Инструментами политико-управленческих социальных офаничении выступают
правовые, экономические, информационно-образовательные, военно-
силовые, технико-технологические и структурно-демографические
формы социальных ограничений. Функции политико-управленческих
социальных ограничений реализуются в ходе политико-управленческой
деятельности субъектов социальных офаничении и выражаются в виде
издания приказов, распоряжений, инструкций, принятия законов,
регулирования финансовых и информационных потоков и т.п. Функцию
политико-управленческих социальных ограничений реализуют в своей
повседневной деятельности законодательные и управленческие
государственные структуру, законотворческая деятельность которых
представляет, по сути, постоянные более или менее крупные изменения
различных социальных ограничений.
Борьба за снятие, ослабление социальных ограничений одних
фупп и увеличение их у других составляет в принципе основное
содержание всей политической борьбы. Так, например, увеличение
заработной платы, какой-то группе людей означает для них ослабление,
снижение, снятие экономических, а, следовательно, и многих других
социальных ограничений. Инфляция, рост цен, напротив, означает возрастание
разнообразных социальных офаничении для большинства населения.
162
Глава 3
Сходную роль играет и предоставление / лишение, каких-то прав,
обязанностей, создание / изменение систем и структур социальных рангов,
привилегий, наград и наказаний т.п.
Функции политико-управленческих социальных ограничений
могут реализовывать в своей деятельности и негосударственные
структуры, различные коммерческие и некоммерческие общественные
организации в меру своих возможностей и компетенции, например,
посредством регулирования финансовых и информационных потоков. Доля
государственных и негосударственных структур в осуществлении
функций социальных ограничений может быть различной в
зависимости от местных культурных традиций и условий и, особенно, от
господствующей модели управления.
В обществе может складываться и ситуация реализации
политико-управленческих функций организациями, исходящими из
различных концепций и идеологий, что неизбежно затрудняет их
взаимодействие и может породить хаос. Государственные структуры, однако, в этой
ситуации обычно придерживаются какой-то одной концепции и
идеологии и совместно с союзными им общественными организациями
социально ограничивают своих концептуальных оппонентов.
Функции правовых социальных ограничений занимают, в
общем, подчиненное положение по отношению к функциям политико-
управленческих социальных ограничений, так как, хотя политико-
управленческие структуры обычно стараются функционировать в
соответствии с созданными ими же юридическими нормами, политико-
управленческое решение является первичным по отношению к
законодательной норме, а не наоборот, как ошибочно полагают некоторые
авторы. Этот вопрос разбирает К. Шмитт в своей работе «Политическая
тсология»(461). Исходя из того, что всякое правило (и в том числе
право) существует только благодаря исключению, К, Шмитт делает вывод,
что для своего эффективного функционирования система права должна
предполагать выходящие за сё пределы исключительные ситуации и
исключительные решения, предполагающие сё нарушение. Монополией
на определение исключительной ситуации и исключительное решение
обладает властный политический субъект, который, будучи гарантом
права! имеет право его нарушить, то есть выйти за пределы правовых
ограничений. Если же политический субъект не может или не хочет
выходить за пределы правовых ограничений, то он теряет свой властный
суверенитет, превращаясь в объект правовых социальных ограничений.
С другой стороны, невыполнение правовых норм, в том числе и
политико-управленческими структурами не только создаёт угрозу
социальному порядку, но и подрывают авторитет и властные полномочия
163
Основные функции социальных ограничений
формальных и неформальных авторов соответствующих правовых
норм, то есть представителей тех же политико-управленческих
структур, особенно если эти нарушения правовых норм имеют не
исключительный, а систематический и массовый характер. Поэтому властно-
управленческие структуры стремятся поддерживать созданные ими
правовые нормы, вопреки распространяемому СМИ мифу о повсеместном
невыполнении законов. Этот миф о ничтожности правовых ограничений
имеет социально ограничительные функции, порождая у верующих в
него социальную пассивность и апатию, мешающие реализации их
социальных целей. Относительность правовых ограничений заключается в
том, что они являются лишь частью системы социальных ограничений,
тесно связанной с другими - высшими и параллельными формами
социальных ограничений.
То, что запрещено или ограничено законом может быть
неограниченным другими формами социальных ограничений
(экономическими, информационными и т.п.) и наоборот, разрешённое,
неограниченное законом может быть ограничено экономическими, технико-
технологическими и другими формами социальных ограничений и
поэтому известная либеральная формула «разрешено всё, что не
запрещено», всегда может оказаться простой фикцией. Таким образом, правовые
социальные ограничения являются лишь одним из звеньев системы
социальных ограничений, реализующим свою локальную функцию в этой
системе. В системах правовых социальных ограничений обычно всегда
имеются какие-либо противоречия, двусмысленности,
неопределенности и пробелы, которые обычно выявляются и ликвидируются по мере
того, как из-за преодоления других форм социальных ограничений
социальная практика некоторых индивидов и групп входит в
противоречие с господствующей концепцией и идеологией, а также интересами и
ценностями господствующих групп и условиями поддержания
социального порядка. Быстрое изменение правовых социальных ограничений
свидетельствует о низком качестве их функционирования и
несовершенстве всей системы социальных ограничений. Однако, частое
изменение правовых социальных ограничений может выполнять
ограничительную функцию для многих групп населения, хаотизируя их жизнь,
понижая возможности целерационального действия, вертикальную и
горизонтальную мобильность.
Функции правовых социальных ограничений заключаются
также в законодательном регулировании социальной жизнедеятельности,
ограничении тех или иных её проявлений и сторон с помощью законов,
указов, нормативных актов, распоряжений и других правовых
документов. То есть они выполняют регулятивно-организационные и мотива-
164
Глава 3
ционныс функции. По сути, вся законотворческая деятельность связана
именно с изменением системы правовых социальных ограничений: она
заключается в законодательном увеличении социальных ограничений у
одних групп и (или) лиц и снижении у других. Возможны и такие
правовые акты, которые формально снимают или накладывают социальные
ограничения на всех членов данного общества. При изменении меры
социальных ограничений одних групп за счёт других проявляется
социальное неравенство, а при одинаковых для всех социальных
ограничениях - социальное равенство. В целом правовые социальные
ограничения, как и прочие их формы, могут выполнять достаточно
разнообразный спектр функций, реализующихся в конкретных обстоятельствах и
ситуациях, а потому не поддающихся тотальной схематизации и
рационализации. Более конкретно функционирование различных правовых
социальных ограничений рассматривается, в частности, в работах Н.Н.
Алексеева (12, 13).
Функциями информационно-образовательных социальных
ограничений являются регулирование и организация социальной
жизнедеятельности с помощью предоставления или не предоставления
(сокрытия) той или иной информации, способов ее структурирования,
дозирования, отбора, подачи, что реализуется в частности в
образовательных системах. Значение этой формы социальных ограничений очень
велико, особенно в современном обществе, которое часто называют
информационным. Известно, что регулирование информационных и
энергетических потоков является главным средством бесструктурного, то
есть не связанного с прямыми указаниями, управления. В случае если
какая-то энергия для тех или иных действий уже имеется у
управляемого объекта или у управляющего нет желания се предоставлять, го
основным способом управления оказывается информационный. Ясно, что
информация содержится и в других формах социальных ограничений
концептуальных, идеологических, правовых и т.д., однако, если она, как
и другая информация не известна, не доступна личности и обществу, то
имеет место именно информационное социальное ограничение. То есть,
если другие формы социальных ограничений связаны со
структурированием информации и ограничением за счет этого, то эта форма связана
с предоставлением - лишением самой информации. Например, какой-
либо закон содержит в себе некую информацию, однако если тот, кого
она касается её не знает, то он не может воспользоваться
возможностями или ограничениями содержащимися в этом законе. Таким образом,
отсутствие информации о тех или иных формах социальных
ограничений тоже является формой социального ограничения.
165
Основные функции социальных ограничений
Информационные социальные ограничения тесно связаны с
проблемой коммуникации, и функции информационных социальных
ограничений часто реализуются через коммуникационные социальные
Офаничения, которые относятся к технико-технологическим
социальным ограничениям. Значительна связь
информационно-образовательных и экономических социальных офаничений.
Т. Парсонс рассматривал «образовательную революцию» как
продолжение промышленной революции, разделившей экономическую
и политическую систему и демократической революции, разделившей
общество и государство (политическую систему). «Образовательная
революция» должна разделить гражданское общество с традиционной
системой воспроизводства и сохранения культурного образца (семьёй) и
стать этапом захвата и подчинения общества хозяевами определенной
концепции, действующими, исходя из известного принципа: «разделяй
и властвуй». «Теперь уже не подразумевается, что существует
«врожденная способность» индивида достигать справедливого положения...
Вместо этого признается, что стратификация по способностям должна
быть опосредована целым комплексом различных стадий, которые
проходит индивид в процессе своей социализации. Все в большей мере
создаются условия для того, чтобы имеющие худшие начальные позиции
могли преуспеть...»(323, с. 130), - писал Т. Парсонс. Получается, что
система образования по Парсонсу должна социально ограничивать
более способных, уравнивая их с менее способными, но, как надо
полагать, более подходящими для целей соответствующей концептуальной
модели. «Не напоминают ли современные школы мини-тюрьмы? Не
душат ли они воображение, не давят ли они ребенка физически и
ментально и не практикуют ли различные формы явного и скрытого
терроризма? Ответ, конечно же, однозначен: да; но подобные школы
необходимы, чтобы обучить людей исполнению ролей в офисах, на фабриках
или в каких-нибудь других организациях, которые очень напоминают
мини-тюрьмы, душат воображение, давят физически и ментально и
держатся на страхе (угрозе лишения биовыживательных бумажек-
денсг)»(405, с. 146), - писал Р.А. Уилсон. Функцией подобного
образования является формирование определённых, по сути, ложных и
социально ограничивающих стереотипов социального поведения, разбору
которых могли бы быть посвящены отдельные исследования.
Г. Лебон писал, что «приобретение таких познаний, которые не
могут быть приложены к делу, служит верным средством к тому, чтобы
возбудить в человеке недовольство»(231, с.214). Исходя из этого, не
трудно предположить, что в образовательных учреждениях и СМИ
будут присутствовать соответствующие информационные офаничения,
166
Глава 3
несущие функцию снятия возможного недовольства населения и его
блокирования от информации определённого рода в прагматических
целях хозяев этой системы. В другой своей работе, критикуя
французскую систему образования, Г. Лсбон писал: «Полуучснымп я называю
тех, кто не имеет других знаний, кроме книжных, и, следовательно, не
имеет никакого понятия о действительной жизни. Они продукт наших
университетов и школ, этих жалких «фабрик вырождения»...
Профессор, учёный, студент нередко многие годы и очень часто всю жизнь
остаются полуучёными»(230, с.82). Сходная критика французской
системы образования содержится и в работе С.Г. Кара-Мурзы (191, с.212-
221). Однако её недостатки не случайность, а выражение социально
ограничительных функций, направленных на искусственную фабрикацию
ограниченного «человека массы» с одной стороны и относительно
менее ограниченной «элиты», призванной составлять верхушку этой
массы - с другой. Таким образом, функцией образовательных ограничений
является устойчивое воспроизводство социально ограниченных масс и
господствующей над ними псевдоэлиты. При этом все эти более-менее
социально недееспособные «полуучёные» будут зависеть от хозяев
господствующей концепции, сумевших принудительно навязать обществу
свою систему социальных ограничений.
«...Чтобы предотвратить возможность зарождения собственных
групп элиты (интеллигенции), в массе управляемых, ее нужно
полностью лишить тишины. Так на современном Западе возникло явление,
которое получило название «демократия шума». Создано такое звуковое
(шумовое) оформление окружающего пространства, что средний
человек практически не имеет достаточных промежутков тишины, чтобы
сосредоточиться и додумать до конца связную мысль. Это - важное
условие его беззащитности против манипуляции сознанием» (191, с.98), -
писал С.Г. Кара-Мурза. Так в современном обществе реализуются
функции информационно-образовательных социальных ограничений.
Эти функции находят свое выражение в лишении, сокрытии той или
иной информации, прежде всего, социально значимой и могущей
способствовать развитию, а не деградации человека, в предоставлении
ложной информации, создании информационного шума из лишней
информации (наиболее отчётливо это видно в принудительно
навязываемой электронными СМИ рекламе). Посредством регулирования
информационных потоков эти социальные ограничения могут выполнять
функции манипуляции сознанием и подсознанием масс, функции
понижения уровня сознания, интеллекта и психической активности. Они
также могут выполнять функцию отделения человека от внесоциальных
источников информации.
167
Основные функции социальных ограничений
Экономические социальные ограничения в отличие от
информационных регулируют другую важнейшую социальную силу - энергию.
Универсальным символом и выражением этой энергии являются деньги
как всеобщий обменный эквивалент. Человек, не имеющий доступа к
этой социальной энергии, лишён возможности практических действий,
какой бы информацией, правами и управленческими полномочиями он не
обладал. Функции экономических социальных ограничений заключаются,
таким образом, в энергетическом, ресурсном регулировании социальной
жизнедеятельности. Инструментом этих ограничений является лишение
(предоставление) сырья, энергии, продовольствия, товаров и изделий или
их обменных эквивалентов - денег (акций, облигаций и т.п.). Связь с
правовыми социальными ограничениями осуществляется здесь через право
собственности на те или иные экономические ресурсы, связь с
информационными социальными ограничениями - через знание о возможностях
их приобретения и использования. Для современного общества,
называемого в традиции левой мысли буржуазным, характерно то, что «хозяйство
хочет перерасти себя... Оно стремится стать не только одной из сторон
жизни, но единственной или, ... определяющей, не признавая над собой
никакого внехозяйственного или сверххозяйственного суда. В результате
получается экономизм, как особое мироощущение и мировоззрение»(53,
с.309). Для этого мировоззрения экономика и соответственно
экономические социальные ограничения представляются центральными, их
функции абсолютизируются. На самом деле, это конечно не так, однако, роль
экономических социальных ограничений различна в разных обществах.
Для современного общества характерен рост удельного веса и
значимости, экономических социальных ограничений за счёт ослабления других
звеньев этой системы.
«Просматривается опасная зависимость: деньги,
освобожденные, согласно рецептам монетаризма, от «архаичной» связи с
натуральными экономическими показателями, наращиваются тем свободнее и
быстрее, чем полнее разрыв соискателей денег со всеми правовыми и
нравственными нормами» (322, с. 183), - писал А.С. Панарин. То есть,
экономические социальные ограничения, по сути, поглощают,
конвертируют в себя другие виды социальных ограничений. Результатом
этого является резкое ослабление всех социальных ограничений для узких
групп финансовой элиты и пропорциональное возрастание этих
социальных ограничений для большинства.
Для современной социально-экономической системы
характерна устойчивая настройка на функцию перераспределения
экономических ресурсов от большинства к сверхбогатым. Ряд механизмов
подобного устойчивого перераспределения описан в книге А.К. Крыленко
168
Глава 3
«Денежная держава - тайные механизмы истории», а также в работах
А.Д. Нсчволодова, Р. Эппсрсона и других авторов (См. 28, 29, 96, 149,
267, 271, 278, 301, 484). «Ростовщическая же система состоит в том, что
частные лица - банкиры - получают разрешение на выпуск денег, давая
их под проценты правительству. Деньги, выпускаемые банкирами,
обеспечиваются богатствами, а проценты по кредитам вынуждены
платить налогоплательщики. В результате такой системы все богатства
нации оказываются безвозмездно переданными банкирам, корпоративной
группе частных лиц» (Цит. по 28, с. 150), - указывал А.К. Крыленко.
Другой подобный механизм - это инфляция. «Ксйнс и Ленин были,
несомненно, правы: ни один из миллиона не смог бы распознать истинную
причину инфляции! ... «Инфляция берёт у старых, неорганизованных и
бедных и дает это тем, кто решительно управляет своими доходами...
Доход перераспределяется от стариков к людям средних лет и от
бедных к богатым»(484, с.66), - отмечал Р. Эпперсон. По Р. Эппсрсону
правительство, допуская выпуск не обеспеченных товарами лишних
денег, порождающих инфляцию, узаконивает и покрывает подделку
денег. В результате инфляции происходит конфискация доходов тех,
кто держит свои сбережения в деньгах, но обогащение крупных
собственников недвижимости, промышленности и земли, которые дорожают
опережающими инфляцию темпами. При этом «почему-то никто из
экономистов любого уровня и образования не обратил внимания на тот
простой факт, что деньги есть мерило стоимости, определенный эталон,
установленный для измерения. Точно также люди установили метры,
килограммы, секунды... Но продавцу ткани не приходит в голову
уменьшать длину метра, а продавцу муки - вес килограммовой гири (за
это полагается административная или уголовная ответственность).
Однако рубли, доллары, а теперь и евро ежедневно уменьшаются в своей
стоимости вследствие инфляции»(28, с. 155), - отмечают авторы
сборника «13 теорий демократии», по мнению которых постоянное повышение
тарифов и инфляция являются мошенничеством, аналогичным
уменьшению веса гирь.
Подобная ситуация постоянного перераспределения доходов
порождает состояние «одержимости экономикой» (Ю. Эвола). Однако
расплатой за подобную одержимость и улучшение социальных условий
для части населения, служит «порабощение индивида
производственным механизмом и социальным конгломератом» (475, с.98).
Одержимый экономикой человек крутится как белка в колесе, боясь проиграть в
экономической гонке, а в результате теряет свободу и простор для
реализации возможностей, выходящих за рамки обыденной жизни и
материальных потребностей, лишая попутно этой возможности и тех, кто не
169
Основные функции социальных ограничений
желает участвовать в принудительно навязанной экономической гонке,
а потому проигрывает в ней. При этом «экономическая эксплуатация
разделяет силу и продукт труда»(425, с.202), лишая работника
заработанного, а значит и возможностей для деятельности и развития.
Функции экономических социальных ограничений
заключаются, таким образом, в стимуляции и подавлении посредством
предоставления или лишения экономических ресурсов той или иной деятельности
людей. Так, одержимость экономикой, умело возбуждаемая не только
господствующей идеологией, но и манипулированием экономическими
социальными ограничениями, призвана подавлять и ограничивать
именно реализацию возможностей, выходящих за рамки обыденной
жизни и материального интереса. «Современный Запад не выносит
людей, которые заведомо согласны были бы меньше работать и скромнее
жить» (102, с.90) ради реализации неэкономических и несоциальных
интересов, «и поскольку во всем в рассчет принимается только
количество, а все, что не воспринимается органами чувств считается просто не
существующим, то всякий человек, не прибывающий в состоянии
ажитации и не производящий материальных предметов, с неизбежностью
квалифицируется как «лентяй» и «бездельник»... В современном мире
нет больше места ни для интеллекта, ни для каких бы то ни было вещей
внутренней природы уже потому, что их нельзя ни увидеть, ни
потрогать, ни взвесить, ни сосчитать. Всех занимают только чисто внешние
действия во всевозможных формах, даже те из них, которые начисто
лишены всякого смысла»(102, с.90-91). Современный мир не только не
выносит, но и активно подавляет таких людей с помощью
экономических социальных ограничений, делая аутсайдерами в экономической
гонке, являющейся социально ограничивающим образом жизни и
действия. Именно поэтому, а не из-за «нехватки денег» и ресурсов плохо
финансируется наука, культура, образование и другие подобные сферы.
Напротив, те сферы деятельности, которые укрепляют социальную
ограниченность человека и общества, в том числе и посредством
реализации лжесвобод, как правило, не испытывают экономических
затруднений. «А с точки зрения финансовой привлекательности, банкирам более
выгодно финансировать порнографию, наркоторговлю, торговлю
оружием, либо войну, нежели жилищное строительство, малый бизнес или
инфраструктурное развитие, в чем заинтересовано общество. Наиболее
выгодным делом для такой денежной системы являются войны...
Обычно войны стоят больше, чем страна может себе позволить, поэтому
правители обращаются к банкирам с просьбой о финансировании
боевых действий»(28, с. 150), что те и делают, ссужая деньги под проценты.
170
Глава 3
Как отмечал Р.А. Уилсон, «традиционные методы воспитания
совершенно логичны, прагматичны и здоровы для достижения истинной
цели общества, которая состоит не в том, чтобы создать идеальную
личность, а в том, чтобы создать полуробота, который максимально
близко подражает общественному идеалу, как в рациональных, так и
иррациональных аспектах, перенимая как мудрость веков, так и
накопленную человечеством жестокость и глупость. Причина очень проста:
полностью сознательная, пробужденная (избежавшая промывания
мозгов) личность не сможет точно вписаться ни в одну из ролей,
предлагаемых обществом; изувеченные же, роботизированные продукты
традиционного детского воспитания прекрасно вписываются в эти ниши»
(405, с. 145-146). В поддержании этого положения значительную роль
играют и экономические социальные ограничения. Этому способствует
расширение платного образования, постоянный рост цен, так как
платность образования способствует ограничивающей человека излишней
специализации, а постоянный рост цен не только эффективно
перераспределяет средства от большинства к меньшинству, но и обостряет
«биовыживательное беспокойство» (Р.А. Уилсон), подавляющие
высшие уровни сознания. «...Средства массовой информации и реклама,
играющая в современном мире роль идеологии, повели игру на
понижение человеческих интеллекта и психики в целом. Играющий на деньги
гедонист стал образцом для подражания. Ставка делается на
актуализацию «базовых потребностей», таких как уход за телом и безопасность в
ущерб «высоким» потребностям в уважении, благодарности, признании,
справедливости, решении сложных интеллектуальных задач» (343,
с.257), - писал А.Д. Королев. Таким образом, происходит смыкание
информационно-образовательных и экономических ограничений.
Экономические ограничения, выполняя функцию
структурирования в распределении ресурсов, реализуют и функцию формирования
предметно-материальной среды человека, давая возможность появления
одних вещей и мешая созданию других. Экономические социальные
ограничения осуществляют в современном обществе и функцию
регулирования других форм социальных ограничений, в частности, военно-
силовых, технико-технологических и структурно-демографических.
Военно-силовые социальные ограничения реализуют функцию
потенциального и актуального подавления, принуждения и
уничтожения тех, кто по каким-либо причинам смог выйти за пределы системы
других социальных ограничений и не подчиняется или плохо
подчиняется им. Обычно военно-силовые социальные ограничения, практически
осуществляемые военно-репрессивными аппаратами государств и
общественных или международных организаций, функционируют в своей
171
Основные функции социальных ограничений
потенциальной форме, реализуя лишь функцию угрозы своего
применения. Однако, соответствующие репрессивные структуры хотя бы время
от времени обычно осуществляют и актуальное насилие в целях более
эффективного запугивания недовольных и большинства. В этом смысле
мечты о вечном мире в духе известного трактата И. Канта (182)
выглядят явной утопией, так как войны реализуют функцию социального
подавления индивидов и масс и в этом своем социально-ограничительном
плане также неизбежны как экономические кризисы, плохие законы и
насаждение невежества и ложных представлений о реальности. В этом
смысле критикуемый многими Платон, который в своих «Законах»
требовал бить палками граждан, критикующих богов, был большим
реалистом, догадываясь, что законами, подкупом и манипуляцией сознанием
эти «боги» обеспечить своего господства явно не смогут. Именно
понимание войн, конфликтов, терроризма и прочего насилия, как одного из
элементов системы социальных ограничений, показывает всю
сложность их преодоления.
А.П. Большаков отмечал, что войны несут ещё и функцию
очищения общества от наиболее агрессивных и жестоких его членов,
которые и погибают в них в первую очередь (См. 57). С другой стороны,
оборонительные войны способствуют и социальной деградации, так как
в них часто гибнут также и наиболее храбрые и альтруистичные члены
общества. Вообще, по мнению некоторых мальтузианцев, войны
должны сокращать «излишнее» население. Таким образом, войны меняют
структурно-демографические характеристики общества, связывая
военно-силовые и структурно-демографические социальные ограничения.
В настоящее время понятие войн значительно расширилось и
помимо классической вооруженной борьбы и военных действий,
осуществляемых армией, полицией и спецслужбами, ведут речь об
информационно-психологических, «холодных», экономических, культурных,
языковых и прочих войнах: «Главный вывод... состоит в том, что в
Югославии проводилась масштабная экологическая война. А это уже
качественно новый * факт изменившейся международной обстанов-
ки»(246, с. 189). «Цель применения экологического оружия заключается
в нанесении ущерба окружающей среде своего противника»(246, с. 190).
Несмотря на это, функции всех этих войн остаются прежними:
если не физически, так культурно, социально, психологически,
информационно, экономически уничтожить противника. В последнее время на
Западе «вошло в моду» гуманное уничтожение людей с помощью
«случайных» катастроф, «непредвиденных» экономических кризисов,
дефолтов, недоброкачественных продуктов питания и т.п. Это размывание
и расширение понятие войны, однако, проясняет её связь с другими
172
Глава 3
формами социальных ограничений. Функцией войн является также
уничтожение «лишних» материальных ценностей. Постоянно
действующие в режиме затухания и активизации военные конфликты
позволяют заинтересованным лицам постоянно наживаться не только на
производстве оружия, на и на восстановлении разрушенного хозяйства.
Жертв и отчасти, непосредственных исполнителей этих акций это
социально ограничивает, препятствуя реализации себя в иной деятельности
и другими способами, а организаторам войн позволяет реализовать
свою лжесвободу.
Мотивом ведения войн является и желание снятия социально-
ограничивающего влияния противника. Например, А. Гитлеру казалось,
что окружающие Германию общества ограничивают немцев в
жизненном пространстве. Югославия и Ирак аналогичным образом, видимо,
ограничивали имперские амбиции США.
Реализация функций военно-силовых социальных ограничений
и ранее, а особенно в настоящее время невозможна без техники и
технологии. В настоящее время развитие систем различных вооружений
достигло такого уровня, что применение их создаст угрозу самому
существованию человечества. Таким образом, то, что предназначалось для
ограничения и подавления других, может подавить самих создателей и
примснителей этих систем вооружения.
Функции технико-технологических социальных ограничений
заключаются как в отделении человека и человечества от природы, как и во
внутрисоциальном регулировании жизнедеятельности людей. Сам факт
создания техносферы, как справедливо отмечал М. Хайдсггср, усилил
социальную ограниченность человека, поставив его в зависимость от
техники, но не ликвидировал полностью зависимости от природы и создал,
таким образом, двойную зависимость. Техносфера в этом своем качестве
сама выступает как некая социальная граница, отделяющая природу от
цивилизации. Внутрисоциальныс функции техники и технологии
заключаются в наблюдении и контроле над человечеством, включении его в
техногенные циклы и ритмы времени, в деятельность по производству,
обслуживанию и использования техники и технологии.
«Везде, где человек попадает в сферу влияния техники, он
обнаруживает себя перед неизбежной альтернативой. Он должен либо
принять своеобразные средства и заговорить на их языке, либо
погибнуть. Но если их принять, - и это очень важно, то мы сталкиваемся не
только с субъектом технических процессов, но в то же время и их
объектом. Применение таких средств влечёт за собой совершенно
определенный стиль жизни, распространяющийся как на великие, так и на
малые ее проявления» (488, с.246), - писал Э. Юнгср. Каков же этот стиль?
173
Основные функции социальных ограничений
«Оба автора по собственному опыту дают психологические описания
того бессознательного автоматизма работы, который достигается
технической дрессировкой; это есть полубессознательное состояние,
полусон...., с неприятными грезами, выражающими негативные реакции
(зависть, ненависть унижение, пошлые эпизоды...). Такая работа изо
дня в день делает человека неспособным быть сознательным
гражданином демократического государства, ответственным за его судьбу. И это
относиться вовсе не только к фабричным рабочим: то же самое
происходит в больших бюро, в рационализированной организации всякого
рода, в копях, в индустриализированном земледелии. Граждане, в
значительном большинстве, на которых в принципе и основана
демократия, перестают быть подлинными гражданами. В индустриализме, в
технической цивилизации, работа разрушает достоинство человека и его
разум» (88, с. 413), - писал Б.П. Вышеславцев. Эта ситуация не
исчезает в информационном и постиндустриальном обществе, о чем
свидетельствуют работы Д. Белла и другие источники (См. 5, 26, 307, 308).
«Техника... является как разрушительницей всякой веры вообще, так и
наиболее решительной антихристианской силой, какая была известна до
сих пор.... Там, где появляются технические символы, пространство
очищается от всех иных сил, от большого и малого мира духов, которые
поселились в нем. Разнообразные попытки церкви заговорить на языке
техники ведут лишь к ускорению её заката, к осуществлению широкого
процесса секуляризации» (488, с. 240-241), - писал Э. Юнгер.
Так технические социальные ограничения подчиняют себе и
ограничивают культуру, создавая у масс соответствующие
антикультурные стереотипы, глашатаем которых выступает, в частности, Д.
Белл. Техника во многом только по видимости выступает в качестве
инструмента решения проблем человечества, во многом она, решая (или
не решая) одни проблемы создает одновременно другие, а некоторые
проблемы только усугубляет (например, проблему войн, катастроф или
экологическую). Массы получают всё новью и новые технические
новшества и «игрушки» для «взрослых детей» - сотовые телефоны, камеры
видеонаблюдения в метро и т.п., которые лишь отвлекают их внимание
от более важных проблем, например, собственного развития. Получая те
или иные технические приспособления, массы уже не хотят развивать
свои собственные способности, предпочитая проблематичной телепатии
более простое телевидение и интернет. В результате как социальный
продукт техника реализует важнейшую функцию подавления
врожденных способностей человека.
Функции технологии можно понять из следующей цитаты:
«Мнимое противоречие между безразличной готовностью техники ко
174
Глава 3
всему для каждого и се разрушительным характером исчезает тогда,
когда мы распознаем в ней се языковые значения. Этот язык выступает
под маской строгого рационализма, который способен с самого начала
однозначно решить те вопросы, которые пред ним поставлены. Другая
его черта - примитивность; для понимания его знаков и символов не
требуется ничего, кроме их голого существования. Кажется, нет ничего
более эффективного, целесообразного, удобного, чем использование
этих столь понятных, столь логичных знаков. Намного труднее, правда,
увидеть, что здесь используется не логика вообще, а такая совершенно
особая логика, которая по мере обнаружения своих преимуществ
выдвигает собственные притязания и умеет преодолевать любое
сопротивление, которое не соразмерно ей» (488, с.249-250). В роли такого строго
рационального языка и выступает технология. На первый взгляд вроде
бы удобно, пользуясь, рациональными алгоритмами, разработанными
кем-то другим решать тс или иные проблемы. Однако как показывает
практика, эти алгоритмы не бесплатны как в социокультурном так и
финансовом плане, а, следовательно, доступны далеко не всем, а только
хозяевам денег и тем, кто согласен приспосабливаться к ним, их
прихотям и капризам. Однако даже хозяева денег попадают в зависимость от
разработчиков этих алгоритмов.
Заметно и другое следствие их применения - неизбежная
стандартизация и нивелировка применяющих их людей. Изучив алхимические
трактаты доиндустриальной цивилизации Европы, Е.В. Головин высказал
гипотезу о том, что никакой рациональной технологии в книгах
алхимиков попросту не было: книги писались лишь для того, чтобы помочь их
читателям в выработке своих индивидуально-уникальных способов этих
действий. Если это так, то тот, кто находил их, становился социально
независимым, чего нельзя сказать о пользователе рациональных
технологий. Таким образом, рациональная технология самим фактом своего
существования воспроизводит ситуацию нивелирования и социальной
зависимости (ограниченности) людей. Этого бы не было, если каждый
стремился бы к развитию и реализации своих способностей, а не
приобретению и использованию чужих технологий, реализовывал бы личностное
знание (М. Папани), а не социальные стереотипы, жил бы по принципу
Н.С. Трубецкого: «познай себя и стань самим собой».
Подменяя собой культуру во всём её многообразии, техника и
технология заменяет собой культурную границу, отделяющую общество
от внесоциального бытия. Наряду с этим техника и технология суживают
территорию внесоциально бытия, перерабатывая его как сырьё в
социальные продукты. Это относится и к самому человеку. Техника и
технология выполняет функцию его социализации, в процессе которой, тс или
175
Основные функции социальных ограничений
иные социально невостребованные потенциалы редуцируются,
ограничиваются. Этой редукции подвергаются не только животно-агрессивные
инстинкты и атавизмы, многие из которых напротив успешно
возбуждаются современной культурой, а любые способности, которые могли бы
помешать пассивному движению индивида по прочерченной для него
другими социальной траектории движения. На самом деле в эти социомс-
ханические траектории не вписываются очень многие, от Левши П.С.
Лескова, до реальных А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова. Если Б.П.
Вышеславцев пишет, что рутинный механический труд мешает личности
быть сознательным гражданином демократического государства, то это
труд и является подобной навязанной из вне социальной траекторией
движения. В отличие от культурьг, содержавшей в себе иррациональные
(или сверхрациональные) элементы (См. 75, с.52-53), тем более
религиозной культуры, апеллировавшей к сверхчеловеческому надсоциальному
разуму и закону, технологический рационализм намного более
эффективно решает задачу социального ограничения человека. Именно поэтому
техно-рационалисты не верят в бога и не могут найти внеземных
цивилизаций, ибо факт признания наличия внесоциального разума, как минимум
не уступающего им, сразу же поставит под сомнение их властные
амбиции. Формируется и соответствующая социальная мифология: если
человек произошел от высшего, то социум и его ограничения не абсолютны, а
если из низшего (от обезьяны), то наоборот. В последнем случае статус
социальной власти резко повышается и все неугодное ей должно
искореняться как животные атавизмы.
Структурно-демографические социальные ограничения
выполняют многообразные функции регулирования
социально-стратификационной и демографической структуры общества. Эти ограничения
регулируют изменения социального статуса личности, во многом определяют
её классовую, стратовую, профессиональную принадлежность. Человек,
принадлежащий к той или иной социальной группе, ограничен
социальными условиями, в которые поставлена эта группа. Например,
безработица является структурно-демографическим социальным ограничением, так
как безработный в известной мере ограничен в возможностях своей
социальной самореализации; демографический компонент социальной
ограниченности проявляется здесь в том, что безработными чаше становятся
не только люди тех или иных профессий, но и определённых возрастов и
пола. В обществе, где безработицы нет, нет и соответствующих этому
социальному статусу социальных ограничений. Так как социально-
демографическая структура в разных обществах различна, то и
конкретные узкие функции отдельных, частных структурных социальных единиц
(сословий, классов) должны различаться. В соответствии с этими част-
176
Глава 3
ными функциями существуют и свои конкретные социальные
ограничения, специфические и уникальные для каждого сословия, касты, варны,
страты, класса, возраста, профессии и т. п. Эта спецификация социальных
ограничений еще более возрастает при переходе от группового к
индивидуальному уровню, на котором индивидуальные социальные ограничения
отличаются ещё большим разнообразием, что верно также и в отношении
их функций. Чтобы не вдаваться в излишнюю детализацию, разберем
некоторые общие регулирующие функции структурно-демографических
социальных ограничений в их конкретизации.
Одной из таких функций структурно-демографических
социальных ограничений является регулирование социальной мобильности (См.
69, 261). П.А. Сорокин выделял индивидуальную, групповую,
горизонтальную (территориальную, профессиональную, политическую) и
вертикальную (восходящую и нисходящую) мобильности (373). Ученый
сомневался в существовании обществ, где бы полностью отсутствовала
горизонтальная и вертикальная мобильность в экономической,
политической и профессиональной формах. Однако «никогда не существовал
общества, в котором вертикальная социальная мобильность была бы
абсолютно свободной, а переход из одного социального слоя в другой
осуществлялся бы безо всякого сопротивления...» (373, с.379). Функцию
сопротивления этим перемещениям и выполняют структурно-демографические
социальные ограничения, которые препятствуют свободному поселению
в любом месте, занятию тех или иных должностей и т.п. В позитивной
варианте эти социальные ограничения выполняют функцию сохранения
социальной стратификации как важнейшей части социальной
организации, без которой общество существовать не может. В негативном случае
эти социальные ограничения реализуют функцию социального
подавления индивидов и групп, препятствуя им занять то положение, которое
наиболее соответствует их способностям и желаниям. В результате этого
возникают группы людей, недовольных своим положением и плохо
делающих своё дело (или не делающего вообще ничего, ничего полезного).
По мнению П.А. Сорокина ослабление социальной мобильности имеет
место в стареющем социальном организме, а усиление закрытости каких-
либо социальных рангов и слоев - свидетельством падения их значения и
упадка данного общества в целом. Подобные тенденции наблюдаются и в
современной России, в частности, в сфере образования, находя свое
выражение в росте сроков обучения, его коммерциализации и т.п.;
аналогичные процессы происходят и в сфере науки.
Еще одной функцией структурно-демографических социальных
ограничений является формирование социально-управленческой элиты.
В зависимости от характера установленных на пути в элиту социальных
177
Основные функции социальных ограничений
ограничений, формируется качество и особенности этой элиты. Так для
индийских брахманов был характерен высший уровень
интеллектуальных и нравственных качеств, а для современных элит, по П.А.
Сорокину, характерно сочетание хорошего интеллекта и безнравственности,
поэтому среди её представителей широко распространены жадность,
коррупция, демагогия, цинизм, сексуальная распущенность (Б.
Клинтон) и прочие пороки. Это является наглядным подтверждением
несовершенства существующей в современных обществах системы
социальных ограничений.
Еще одной функцией этих социальных ограничений является
регулирование количественного и качественного состава населения.
Например, в Китае, Индии и ряде других стран чрезмерный рост
населения ограничивает возможности социальной самореализации и
потенциально ухудшает условия жизни для большинства. В большинстве
регионов пост советской России складывается обратная ситуация, когда
из-за вымирания населения возрастают социальные ограничения для
оставшихся жителей страны. Для изменения демографической
структуры населения в качественном и количественном аспектах в Китае была
введена система экономических и правовых ограничений. «Китай
единственная сегодня страна в мире, если не считать Сингапура, где
официально введено евгеническое законодательство» (37, с.5), - писал А. де
Бенуа. Меры по ограничению рождаемости в Китае, наряду с мерами по
улучшению качества населения призваны изменить его социально-
демографическую структуру, а, следовательно, и связанные с ней
социальные ограничения.
Сама социально-классовая и профессиональная структура
взаимосвязана с демографической и выполняет функцию ее регулирования, а
демографическая структура регулирует в свою очередь стратово-профес-
сиональную, так как люди определенных возрастов оказываются в массе
мало способными к той или иной профессиональной деятельности.
Эти ограничения выполняют детерминационно-регулятивные
функции в отношении поведения личностей и групп и выбора ими своей
жизненной стратегии. Эти социальные ограничения во многом
определяют характер социального отбора и правила социального тестирования
для занятия тех или иных социальных мест: так, при избытке тех или
иных специалистов эти правила обычно ужесточаются, а при недостатке
смягчаются. Они выполняют функции структурирования,
упорядочивания, иерархизации в обществе, препятствуют его превращению в
однородную массу, пребывающую в состоянии социального хаоса.
В соответствии с диалектикой ограничений и свобод структурно-
демографические социальные ограничения, замыкая личность или группу
178
Глава 3
в рамки социальных структур, дают им возможность самореализации в
соответствии с возможностями этих структур, но в то же время лишают
возможностей реализовать потенциалы, свойственные другим
структурам. Если же человек или группа не желают использовать данные им в
обществе возможности, то его структура приобретает для них
отчуждённый и негативно-ограничительный характер. В последнем случае вся
система социальных ограничений может быть представлена как паутина или
сеть, наброшенная на индивида или группу. В принципе, эта ситуация так
или иначе имеет место всегда, хотя не всегда осознается. Чтобы этого
осознания не произошло и не возникло стремления к избавлению от этой
сети, главной функцией всей системы социальных ограничений
становится формирование социально ограниченной личности, для которой
внешняя социальная ограниченность стала бы внутренней, овнутрилась.
Для Э. Фромма овнутрсние внешнего социального
принуждения стало одной из важнейших предпосылок становления
тоталитаризма. Э. Фромм исследует один из вариантов социально-ограниченной
личности, а именно «авторитарную личность» (См. 422). Основу этой
личности по Э. Фромму составляет садомазохистский комплекс власти
- подчиненности. Властвуя над кем-то, «авторитарная личность»
реализует свои садистские тенденции, а подчиняясь, или мучая (ограничивая)
себя - мазохистские. Истоки формирования «авторитарной личности»,
как массового для Западной Европы явления, Э. Фромм видел в
распространении протестантизма, провоцировавшего развитие
садомазохистских комплексов под видом «любви» к Богу. Освободив человека от
патронажа церкви, М, Лютер сделал его изолированным и бессильным,
«овнешненис благодати» превратило человека в «средство», лишенное
внутренней самоценности и вынужденное добывать материальную
благодать путём унижений. В кальвинизме попытки избавиться от
внутренней неуверенности, вылились во внешний активизм, культ труда и
накопительства. Э. Фромм называет протестантизм религией
запуганного, невежественного и оторванного от корней одиночки, внутренне
враждебного свободе и ставшего «авторитарной личностью».
Другой вариант социально ограниченной личности, на этот раз
«демократической» описывает А. Макинтайр. «Демократическая
личность» не обладает ни стабильной социальной идентификацией, ни
устойчивыми моральными принципами, ни постоянными политическими
предпочтениями. Она готова быть кем угодно. Выполнять любую
социальную роль. Голосовать за любого кандидата... Исповедовать любую
религию... Соглашаться с любой концепцией и точкой зрения, если
только они не нарушают общих правил потребительского,
менеджерского и терапевтического отношения к действитсльности»(260, с.8). Бу-
179
Основные функции социальных ограничений
дучи, по сути, пустым местом, эта личность обладает только
преемственностью тела. «А тело - это комплекс желаний, потребностей и
эмоций. В итоге тотальный произвол стал нормой жизни современного
общества. Ни о какой «рациональности» не может быть и речи» (Цит. по
260, с.9), - считает А. Макинтайр. Даже память у этой личности
подвержена коррозии. «Функционирование памяти в тоталитарных и
демократических обществах в принципе одинаково. «Гонка информации» и
интеллектуальные «моды» (типа постмодернизма) заменяют
обсуждение принципиальных мировоззренческих проблем» (Цит. по 260, с.8), -
отмечает А. Макинтайр.
Таким образом, если для «авторитарной личности» характерно
следование деструктивным и ограничительным комплексам в
отношении себя и окружающих, то у «демократической личности» социальная
ограниченность проявляется в выраженной поверхностности и
тотальном конформизме.
Вероятно, можно найти и другие конкретные варианты
социально ограниченной личности, но лучше всё же выявить их общий
архетип, дав определение подобной личности. Определение это таково:
социально ограниченная личность - это социально сформированная
психоментальная структура, отчужденная от внутренней врожденной
природы (эта природа может быть те только животной, но и душевной
и духовной), её носителя, стереотипически ограниченная,
сформировавшим её обществом, в своем мышлении, восприятии и поведении, не
способная выйти за пределы этих стереотипов и управляемая по
преимуществу из вне. Поведение и мышление такой личности носит по
преимуществу реактивный характер, внутренние же импульсы этой
личности либо подавляются (в частности и усилиями
«психоаналитиков»), либо искажаются социально ограниченной личностной
структурой, причём чаще всего это происходит одновременно. Эта личность
«вооружена» набором ложных стереотипов мышления и поведения,
которые как раз и являются главным препятствие на пути построения всех
утопий и идеальных государств. Формирование подобной социально
ограниченной личности и является главной негативной функцией и
результатом всей системы социальных ограничений.
Структурно-демографические социальные ограничения тесно
связаны с другими формами социальных ограничений, однако, в
современном обществе их роль снизилась. «Развивающееся денежное
хозяйство проникало в сельские общины, действуя точно разъедающая
кислота, на их исконный, основанный на натуральном хозяйстве образ
жизни. Родовой строй абсолютно не совместим с денежным
хозяйством» (481, с. 126), - писал Ф. Энгельс. Это означало замену структурно-
180
Глава 3
демографических социальных ограничений, составляющих основу ро-
доплсменного общества, экономическими. Опасность реставрации ро-
доплсменного общества побуждает адептов экономикоцснтризма вести
постоянную борьбу с национализмом, религиозным фундаментализмом
и всеми прочими видами неэкономических основ социальной
организации. Функцию подавления этно-конфессионального сознания
выполняет структурирование населения на основе гражданства, а не религии или
национальности. Так структурно-демографические социальные
ограничения связываются с экономическими и подменяются ими.
Подводя итоги, отметим, что в данном разделе были показаны
основные функции концептуальных, идеологических, языковых,
этических, эстетических и онтологическо-гноссологичсских социальных
ограничений, а также функции вторичных, форм социальных
ограничений: политико-управленческих, правовых,
информационно-образовательных, экономических, военно-силовых, технико-технологических
и структурно-демографических в соответствии с авторской моделью
структуры социальных ограничений. Описан смысл объемлющей их
социально ограничительной функции, заключающийся в создании
социальных границ восприятия, мышления и поведения. Введено в понятие
социально ограниченной личности как негативного продукта
господствующих социальных ограничений. Представленные в данном разделе
функции социальных ограничений являются достаточно общими и,
наверное, могут быть дополнены. Однако и уже представленная модель
даёт определенное представление о них и возможные направления их
дальнейшего осмысления и изучения. Эти функции могут в некоторой
степени меняться и корректироваться в зависимости от конкретных
условий их реализации, а также специфики той концепции и выражающей
сё идеологии, которую они обслуживают. Дальнейшей конкретизацией
функций социальных офаничсний будут особенности их реализации в
различных политических и социальных системах, а также методы их
реализации в обществах.
181
Основные функции социальных ограничений
дучи, по сути, пустым местом, эта личность обладает только
преемственностью тела. «А тело - это комплекс желаний, потребностей и
эмоций. В итоге тотальный произвол стал нормой жизни современного
общества. Ни о какой «рациональности» не может быть и речи» (Цит. по
260, с.9), - считает А. Макинтайр. Даже память у этой личности
подвержена коррозии. «Функционирование памяти в тоталитарных и
демократических обществах в принципе одинаково. «Гонка информации» и
интеллектуальные «моды» (типа постмодернизма) заменяют
обсуждение принципиальных мировоззренческих проблем» (Цит. по 260, с.8), -
отмечает А. Макинтайр.
Таким образом, если для «авторитарной личности» характерно
следование деструктивным и ограничительным комплексам в
отношении себя и окружающих, то у «демократической личности» социальная
ограниченность проявляется в выраженной поверхностности и
тотальном конформизме.
Вероятно, можно найти и другие конкретные варианты
социально ограниченной личности, но лучше всё же выявить их общий
архетип, дав определение подобной личности. Определение это таково:
социально ограниченная личность - это социально сформированная
психоментальная структура, отчужденная от внутренней врожденной
природы (эта природа может быть те только животной, но и душевной
и духовной), её носителя, стереотипически ограниченная,
сформировавшим её обществом, в своем мышлении, восприятии и поведении, не
способная выйти за пределы этих стереотипов и управляемая по
преимуществу из вне. Поведение и мышление такой личности носит по
преимуществу реактивный характер, внутренние же импульсы этой
личности либо подавляются (в частности и усилиями
«психоаналитиков»), либо искажаются социально ограниченной личностной
структурой, причём чаще всего это происходит одновременно. Эта личность
«вооружена» набором ложных стереотипов мышления и поведения,
которые как раз и являются главным препятствие на пути построения всех
утопий и идеальных государств. Формирование подобной социально
ограниченной личности и является главной негативной функцией и
результатом всей системы социальных ограничений.
Структурно-демографические социальные ограничения тесно
связаны с другими формами социальных ограничений, однако, в
современном обществе их роль снизилась. «Развивающееся денежное
хозяйство проникало в сельские общины, действуя точно разъедающая
кислота, на их исконный, основанный на натуральном хозяйстве образ
жизни. Родовой строй абсолютно не совместим с денежным
хозяйством» (481, с. 126), - писал Ф. Энгельс. Это означало замену структурно-
180
Глава 3
демографических социальных ограничений, составляющих основу ро-
доплеменного общества, экономическими. Опасность реставрации ро-
доплеменного общества побуждает адептов экономикоцентризма вести
постоянную борьбу с национализмом, религиозным фундаментализмом
и всеми прочими видами неэкономических основ социальной
организации. Функцию подавления этно-конфессионального сознания
выполняет структурирование населения на основе гражданства, а не религии или
национальности. Так структурно-демографические социальные
ограничения связываются с экономическими и подменяются ими.
Подводя итоги, отметим, что в данном разделе были показаны
основные функции концептуальных, идеологических, языковых,
этических, эстетических и онтологическо-гноссологичсских социальных
ограничений, а также функции вторичных, форм социальных
ограничений: политико-управленческих, правовых,
информационно-образовательных, экономических, военно-силовых, технико-технологических
и структурно-демографических в соответствии с авторской моделью
структуры социальных ограничений. Описан смысл объемлющей их
социально ограничительной функции, заключающийся в создании
социальных границ восприятия, мышления и поведения. Введено в понятие
социально ограниченной личности как негативного продукта
господствующих социальных ограничений. Представленные в данном разделе
функции социальных ограничений являются достаточно общими и,
наверное, могут быть дополнены. Однако и уже представленная модель
даёт определенное представление о них и возможные направления их
дальнейшего осмысления и изучения. Эти функции могут в некоторой
степени меняться и корректироваться в зависимости от конкретных
условий их реализации, а также специфики той концепции и выражающей
сё идеологии, которую они обслуживают. Дальнейшей конкретизацией
функций социальных ограничений будут особенности их реализации в
различных политических и социальных системах, а также методы их
реализации в обществах.
181
ГЛАВА 4. ПРАКТИЧЕСКАЯ РЕАЛИЗАЦИЯ
СОЦИАЛЬНЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ
4.1. Основные методы реализации первичных социальных
ограничений
Вопрос о методах практической реализации социальных
ограничений непрост, так как не только сложно исчерпывающе перечислить
и описать все эти методы, определённую проблему представляет и их
классификация. Достаточно очевидно, например, и это будет яснее в
дальнейшем, что многие методы реализации социальных ограничений,
по сути, сливаются с методами политического и неполитического
управления, административно-правового, экономического
(финансового) регулирования, манипуляции сознанием и подсознанием, горячих и
холодных (информационно-психологических) войн и т.п.
Представляется, что методы реализации социальных
ограничений удобно было бы подразделить на универсальные, применимые в
различных сферах представленной выше модели ограничений и
специфические, пригодные для применения в основном только в какой-то
одной сфере, например, в политической, гносеологической, языковой
или экономической. Критерий пригодности различных методов для
реализации целей и задач социального ограничения на том или ином
уровне (сфере) будет, таким образом, являться основанием для их
выделения и отнесения к различным конкретным сферам представленной в
данной работе модели.
В дальнейшем для краткости методы реализации социальных
ограничений будут обозначаться термином методы социального
ограничения. Исходя из данного в конце первого параграфа определения
социальных ограничений, под методами социального ограничения
будет пониматься совокупность приёмов, способов и алгоритмов,
направленных на внедрение (в том числе и принудительное) явных и скрытых
социокультурных правил и норм, моделей поведения, стереотипов
мышления, средств, способов и результатов самовыражения людей,
которым они вынуждены подчиняться и за пределы которых они не
должны, и не могут выходить даже тогда, когда это противоречит их воле,
интересам и желаниям.
Выведя это определение, мы получаем возможность
самостоятельного поиска и выбора различных методов социального
ограничения, которые достаточно обильно, но под другими названиями и порой
хаотично представлены в различной литературе. В качестве примера
рассмотрим попытку В. Пранова представить системную совокупность
182
Глава 4
методов социального ограничения в книге с запоминающимся
антидарвинистским названием «Закон выживания подлейших».
«Классические формы правления таковы: Монархия,
Олигархия. Демократия. Диктатура. Тирания. 20-й век добавил особую
Систему, когда с помощью новейших изобретений стало возможным держать
в повиновении огромные народы на обширных территориях. Кто-то
незримый, но обладающий фантастической властью, диктует людям
суждения и вкусы... Назовем ее - Система Тотального Анонимного
Угнетения.
Схема составлена на основе наблюдений, воздействия СМИ на
сознание, изучения древних и новейших методик управления и
порабощения.
1. Вовлеченность в процесс накопительства, погоня за
материальными благами, соперничество.
2. - Зависимость благополучия от выслуги, от преданности
хозяину, от усердия.
3. - Беличья закрученность, не оставляющая места сомнениям
и смелости для возражений.
4. - Поощрение тщеславной напористости и полной
самоотдачи.
5. - Озабоченность завтрашним днем, платежами,
страховками, долговыми обязательствами, личной безопасностью,
здоровьем.
6. - Страхи и опасения: за свою жизнь, за сохранность
имущества от пожара,... банкротства и экономической
депрессии.
7. - Участие в азартных играх и лотереях, потасовках и
чемпионатах.
8. - Карабкание по лестнице обеспеченности и престижности,
преодоление кастовых, цензовых, расовых рубежей и
планок.
9. - Формирование менталитета лицемерно-казуистического,
пристрастного, тщеславного; натуры - эгоистичной,
завистливой, жестокой.
10. - Подмена и фальсификация всего, начиная от продуктов
питания и промышленных изделий, кончая совестью и
культурными ценностями.
11. - Промывка мозгов и кодирование сознания.
12. - Вместо любви - секс, доведенный до безобразной
извращенности.
183
Практическая реализация социальных ограничений
13. - Запуганность, разобщенность, подозрительность,
ограниченность, заштампованность - служащие выведению
породы роботов потребителей.
14. - Мистификации, фантасмагории, фильмы ужасов. Герои с
повадками неандертальцев, профессиональные убийцы,
сексуальные извращенцы...
15. - Пропаганда супер-кретинизма, конформизма, безвкусицы.
16. - Американцу некогда и невыгодно думать. Думать не
модно, вредит карьере...
17. - Ничего более отупляющего, унизительного, чем
телереклама, сатанисты еще не выдумали... Для того и
потребовались усыпляющие сериалы и одуряющие шоу, чтобы
втемяшивать преимущества эрзац культуры, необходимость
глотать таблетки от головной боли, от бессонницы, от
страха,... от тоски...
18. - Роль федеральных властей номинальна. Не власти
управляют, а наоборот - Система использует политиков. Так же,
как скупает изобретения, научные открытия, мозги и
средства, помогающие держать в повиновении народные мас-
сы»(332, с.274-275).
Подобная «Система ТАУ» навязывается и всем странам,
подчинённым американскому империализму и вовлекаемым в процесс
глобализации. В. Пранов усматривает господство подобной системы в
США. В этой системе социального ограничения можно выделить
методы идеологического, этического, эстетического, политического,
экономического, информационного ограничения. Перечень этот неполон,
например у Г. Маркузе можно найти материал по методам языкового
социального ограничения. Это указывает на необходимость более
детального рассмотрения данной проблемы.
Высшим уровнем реализации методов социального
ограничения в соответствии с представленной здесь моделью является
концептуальный. Важнейшим методом социального ограничения на этом уровне
является его элементарное замалчивание, выражающееся в отрицании
или сокрытии, по крайней мере, от масс, наличия того или иного
внятного и определённого социального проекта. Теоретическим основанием
подобного сокрытия являются различные общие антителеологические
теории естественной эволюции по Ч. Дарвину или неуправляемой
синергетики. Социальной проекцией подобных воззрений можно
рассматривать теорию деидеологизации, потворствующую некоторым
фрагментам субъективной реальности недоразвитых членов общества, по
отношению к которым достаточно актуальной выглядит следующее выска-
184
Глава 4
зывание об одном «нецивилизованном» народе. «...Путешественники
говорят, что «они имеют выражение лица крайне тупое, глаза тусклые,
бессмысленные, характер мрачный, меланхолический. В них нет ни
энергии, ни желаний, а какое-то скотское равнодушие ко всему па свете,
за исключением еды» (353, с.554). На подобное мироощущение и
ориентируются различные теоретики деидеологизации, и пропагандисты
различных материалистических идеологий, отрицающие духовную
реальность или объявляющие сё производным продуктом желудочных,
генитальных и прочих физиологических импульсов. Причем они не
просто выражают мироощущение «экзистенциально голодных», но и
склоняют к нему колеблющихся и навязывают его тем, кто подобное
мироощущение перерос. Действительно, о каких концептуальных
ограничениях можно говорить в классическом фрейдизме или в концепции
этногенеза Л.Н. Гумилёва (См. 120, 121), где социальные процессы
инициируются физиологическими импульсами и колебаниями
природной энергетики? (Подробную критику теорий Л.Н. Гумилёва см. 278.
Ч.1.С.292-318).
Если религия выступала с требованиями аскетизма, который,
подавляя генитально-желудочные и прочие вегетативные импульсы,
освобождал тем самым сознание для восприятия и осмысления высших
реальностей (не случайно монастыри становились центрами культуры),
то идеологи анимализации напротив, объявляют религию опиумом для
народа, всемерно пестуют, поощряют и провоцируют активизацию
подобных импульсов самыми разнообразными методами - от
многомесячных невыплат зарплат, до назойливой рекламы лекарств и генитальных
прокладок. Население, по их мнению, не должно размышлять о
концептуальных ограничениях, оно должно «думать» о первичности
экономики, спорте, пиве, лекарствах и генитальных прокладках, почитая
артистов высшими авторитетами. Сокрытие тех или иных социальных
ограничений широко применяется и на всех других уровнях социальных
ограничений, этот метод ограничения является универсальным.
Следующим методом на этом уровне выступает создание
ложных, маскировочных, дефектных и т.п. концепций (идеологий) для
«внешнего потребления». Термин «идеология для внешнего
потребления» используется в монографии «Духовная борьба»(450) для
характеристики протестантизма по отношению к иудаизму, выступающему его
эзотерической первоосновой. Такая концепция оказывается своего рода
экзотерическим псевдознанием для профанной «толпы»,
предназначенным для скрытого обслуживания лежащих вис нес интересов каких-то
групп, сформулированных в «концепции для внутреннего
потребления». В качестве таких концепций (идеологий) вполне можно рассмат-
185
Практическая реализация социальных ограничений
ривать многие философские учения Запада. Например, марксизм,
отвергнутый самим Западом в качестве собственного формационного
проекта, успешно выполнил (и продолжает выполнять в некоторых
странах) свои функции модернизационно-вестернизирующей идеологии,
посредством которой Западной цивилизации удалось втянуть в орбиту
своего идеологического, а значит и политико-экономического влияния
такие крупные и устоявшие перед его прямой колониальной экспансией
страны как Россия и Китай. Марксистский Китай не представляет
никакой концептуальной альтернативы Западной цивилизации, являясь лишь
частью сформированной Западом глобальной экономической системы, а
потому вполне можно предположить, что в ближайшие десятилетия его
ждёт незавидная участь СССР (конечно, при отсутствии каких-то резких
глобальных перемен в мире). То же справедливо и по отношению ко
многим другим исходящим с Запада философиям и концепциям, в
которых советские идеологи не без оснований усматривали изделия
идеологических диверсантов. «Как отмечают эксперты, либеральная тенденция
наименее выражена в наиболее индустриально развитых странах,
обладающих большой экономической мощью и составляющих ядро
глобальной экономической системы» (Цит. по 321, с.171-172). Это
свидетельствует о том, что следует с осторожностью относиться к исходящим
с Запада концептам, в том числе и таким, как глобализация, отыскивая
им национально-цивилизационные альтернативы и адаптируя в случае
принятия к местным условиям.
Третьим важным методом на этом уровне является создание
ситуации «концептуальной неопределённости», возникающей при
условии конкуренции различных концепций или при параллельной
реализации таковых обществом. Такому обществу угрожает концептуальный
хаос. Параллельное и конкурирующее исполнение обществом
различных концептуальных проектов создаёт существенные ограничения во
всех сферах его жизнедеятельности. В России подобная ситуация
сложилась во взаимоотношениях православия, ставшего почти
государственной религией и либерализма, которые во многом противоположны.
На уровне идеологии, являющейся приспособлением
концептуального проекта к реальной социальной практике (в качестве примера
можно рассмотреть концепцию американоцентричной глобализации -
См. 246, 321,322) важнейшим методом социального ограничения
является формирование у идеологизируемой массы специфического
авторитарно-догматического сознания и подсознания и соответствующего
стиля мышления, чувствования и поведения. Авторитарно-
догматическое сознание можно представить в виде некой схемы, в
которой мысли, чувства (а, следовательно, и действия) должны «двигать-
186
Глава 4
ся» по чётким траекториям, не выходя за определённые границы,
избегая некоторых тем и т.п. В определённых местах такого сознания
находятся «твёрдые убеждения», комплексы, «психотравмы», надежно
препятствующие дальнейшему движению мысли и чувства. Для реализации
этой цели в структуре любой идеологии должны обязательно
присутствовать некие абсолютно абсурдные для постороннего человека
элементы (См. 405), в которые приверженец идеологии по методу Тсртуллиана
«верует, ибо абсурдно». Если таких догм в идеологии не будет, то
свободно движущееся сознание неизбежно выйдет за предписанные
идеологией рамки. Очевидно, что подобный тип сознания является
антиподом научного, которое должно отражать объективно-онтологическую, а
не субъективно-идеологическую реальность. Так, ортодоксальный
марксист или либерал не станет читать книгу А. дс Гобино (110),
испытывая при упоминании этого автора чувства равнодушия или неприязни, в
соответствии с внушёнными ему ранее установками. Предварительно
внушив определённые установки, идеологи-манипуляторы получают
возможность посредством дальнейшего
информационно-психологического воздействия на обладателя этих установок получать
программируемую реакцию последнего. Например, либералы и глобалисты к не
устраивающим их явлениям и процессам приклеивают ярлык архаичности
и традиционализма, и этот приём срабатывает, вызывая негативную
реакцию на них у идеологизированной массы. Условием этой реакции
является предварительно внушённая вера в прогресс. Как показал С.Н.
Булгаков (См. 65, с.261-309), вера в прогресс является реализацией
религиозной потребности, находящей такое эрзац-выражение в
секуляризованном сознании. Действительный эмпирический опыт не
подтверждает этой веры, прогресс можно наблюдать только в отдельных
областях, причём платой за него зачастую является регресс в других областях
бытия, как, например, прогресс техники оборачивается регрессом
природы и экологическим кризисом. В принципе, такое авторитарно-
догматическое сознание напоминает программу функционирования
биоробота, а управление им - игру на рояле.
Однако, каста идеологов-манипуляторов рискует и сама
поверить в свои фантазии, став их жертвой. Да и возможно ли вообще,
уродуя чужое сознание не обладать проецируемыми на него качествами? Г.
Климов, длительное время работавший на западных радиостанциях,
вещавших на СССР, даёт достаточно нелицеприятную характеристику
работавшим там сотрудникам. В сборнике статей «Война психов» (См.
196), они предстают носителями выраженной психофизической
патологии. К сожалению, этот автор не доходит до объяснения обязательности
подобных манипуляторов в определённой системе управления.
187
Практическая реализация социальных ограничений
С.Г. Кара-Мурза также приходит к выводу о деградации
идеологов-манипуляторов. «В выступлениях идеологов, особенно из
ученых, бросалось в глаза принципиальное (как бы наивное) отрицание
накопленного человечеством навыка логического мышления. Сами, став
первой жертвой операции по расщеплению сознания, они заражали этой
искусственной шизофренией массу. В их выступлениях была чуть ли не
мистическая тяга сказать нечто прямо противоположное знанию и
опыту - причем сказать в связи с очень важным положением, на котором
они и выстраивали свою идсологию»(191, с.397). Работавшую в России
и СНГ испанскую журналистку больше всего «поразила одна вещь:
буквально все до единого «региональные и национальные лидеры»
спрашивали её с обидой: «Почему Запад нам не помогает? Когда хлынут
западные инвестиции?» Она не могла понять, откуда взялась эта самая
иллюзия...»(191, с.406). Как видно, «принцип Тсртуллиана» сработал и
здесь. Согласно А.А. Меняйлову (288) подобное поведение есть
проявление гипнабельности и стадности, от которых, к сожалению, не спасает
высокое положение в социальной иерархии. Научное объяснение
отсутствия широких инвестиций в Россию дал А.П. Паршев (324).
Следующим методом взаимосвязанным с предыдущим является
создание специальных идеологических текстов. Задачей подобного
текста является деструктурирование сознания, отключение логического
мышления и погружение читателя в делающий его гипнабельным
«мистический» транс. Такие тексты встречаются в Библии. Например, на
первой странице Нового Завета, сначала даётся родословная Иисуса по
«отцу», а затем утверждается его непорочное зачатие, без участия
«отца». Таких противоречий в Библии очень много. Интерпретировать это
можно по-разному, и как злонамеренные искажения, внесённые в
сакральный текст, и как приём освобождения от оков рационализма, но
манипулятивное воздействие подобных текстов очевидно. Подобные
тексты вызывают искусственную шизофренизацию сознания, то есть
его расщепление. «Один из ее характерных симптомов - утрата
способности устанавливать связи между отдельными словами и понятиями.
Это разрушает связность мышления. Ясно, что если удается «шизофре-
низировать» сознание, люди оказываются неспособными увязать в
логическую систему получаемые ими сообщения. Их рассуждения
становятся некогерентными»(190, с.66), то есть несоизмеримыми, калейдо-
скопичными и бессистемными. Помимо сковывающего мышление
алогизма, для манипулятивно-идеологических текстов характерно
несоответствие эксплицитного и имплицитного смыслов, вклинивание
инородной информации (как это практикуется в рекламе), разрушающий
целостное мировоззрение манипулятивный «плюрализм», скрытые со-
188
Глава 4
общения («25-й кадр»), ложь, умолчание, использование непонятных
слов, возбуждение эмоций, сенсационность и срочность, назойливое
повторение, изъятие из контекста, исключение других мнений,
смешение информации и мнения, прикрытие авторитетом, активизация
стереотипов и т.д. (См. подр. 191). Для идеологических текстов нередко
характерна нарочитая туманность, запутанность и сложность.
Искажающий реальность идеолог не может ни ясно мыслить, ни ясно
излагать. Непонятный текст способен затормозить мышление и даже
вызвать у определенной категории читателя нужные предположения о
мудрости автора и текста. Особенно подходят па роль идеологического
авторитета переводные тексты иностранного происхождения, так
как они менее понятны и активизируют у обывателя комплекс веры в
иностранные авторитет, в соответствие с библейским принципом "нет
пророка в своём отечестве".
Однако, наличие любого идеологического текста вес же
стесняет идеологов. В Средние века католическая церковь запрещала
пользоваться Библией мирянам и переводить её на более понятные
национальные языки, чтобы пресечь таким образом появление неортодоксальных
толкований священных текстов (ересей) и критики церковников за
отступление от изначальных догм и обычаев. Но со временем методы
идеологического ограничения прогрессировали: если Библию может
изучить любой грамотный человек, то прочитать 50 томов сочинений К.
Маркса - Ф. Энгельса уже значительно труднее, еще труднее
разобраться по первоисточникам в либеральной идеологии носящей
«рассредоточенный» характер, но наибольшую свободу от возможных критиков и
конкурентов идеологи обретают в условиях «конца идеологии» (Ф. Фу-
куяма), а заодно и «конца истории», который означает запрет на
несанкционированную господствующими кругами
социально-политическую активность. С «концом идеологии» тесно взаимосвязаны и
разговоры о «смерти философии» (Дж. Ваттимо, К.А. Свасьян), «смерти
автора» (М. Фуко), которые представляют собой попытки ограничения
идеологического и философского творчества и плюрализма. В этом
проявляется универсальный ограничительный метод монополизации, в
данном случае идеологической. А.С. Панарин заметил, «что монополия
на создание и распространение мировых идеологий принадлежит
Западу. Идеологии - продукт светского сознания, ориентированный не на
потустороннее воздаяние, а на реальное достижение. Светское сознание
со времен переворота XV-XV1 веков, создавшего посттрадиционный
мир модерна, и вчера и сегодня видит в Западе референтную группу,
которая задает тон в мире и с которой мир так или иначе стремится
равняться»^!, С.340). То есть, согласно А.С. Панарину, любая светская
189
Практическая реализация социальных ограничений
идеология автоматически становится прозападной, ибо эффективность,
успех и прогресс - категории западной культуры и западного способа
существования. «Что касается современной светской интеллигенции
стран не-Запада, то она по определению является эпигоном западной
мысли; самое большее, на что она способна, - переносить западную
идейную моду на почву других культур»(321, с.341), в чём и
проявляется её социальная ограниченность. Таким образом, подлинный
идеологический плюрализм даёт только опора на религиозную культуру,
ограничения которой являются социальными лишь в мере социальной
проекции религии. А идеологема светского государства и общества
расшифровывается как метод идеологического подчинения Западу. Не
случайно, даже западные несветские мыслители апеллируют к неевропейским
культурам: к наследию майя (X. Аргуэльес), индоарийскому наследию
(А. де Бенуа, Ю. Эвола), арабо-исламской, индийской, китайской
культурам (Р. Генон).
В последнее время в идеологии широко используется метод её
примитивизации, так же успешно ограничивающий мышление. «Новая
идеология победившего американского либерализма поражает
примитивностью своих дихотомий: демократия - тоталитаризм,
традиционализм - современность, деспотизм - права человека, открытое общество
- закрытое, национализм - мондиализм (глобализм) и т.п. Эти
примитивные манихейские противопоставления порождают энергетику
полюсов - энергетику расовой ненависти и презрения к тем, кто
олицетворяет «низшее»... начало»(321, с.237). Но и это не предел: в современном
обществе роль идеологов начинают играть эстрадные и кино артисты,
не отягощающие публику излишними размышлениями, но исправно
транслирующие нужные образы жизни и поведения.
«Что же касается большинства, то ему современная демократия
дарит «ничто» инстинкта, томящегося любыми формами социализации.
Отсюда - небывалая инфантилизация образа массового общества, как
будто бы сплошь состоящего из трудновоспитуемых подростков,
жадных до запретного. С этим связаны шокирующие сдвиги в культуре: от
серьезной литературы - к комиксам, от романа - к эстрадному скетчу,
от толстых литературных журналов - к буклетам и комиксам...»(32|,
с.358). Претерпевая подобную трансформацию, идеология
превращается в технологию массового оглупления. Осмыслением феномена
глупости занимался, в частности, Э. Роттердамский. В своей знаменитой
сатире «Похвальное слово Глупости», он называет её дочерью бога
богатства Плутоса и нимфы Юности, рожденной от вожделения
свободной любви. Не секрет, что именно эти ценности обнаруживаются в
центре американской масс культуры, транслируемой на весь мир.
190
Глава 4
Рассмотрим в этом ракурсе идеологию постмодерна. П. Усндт
формулирует 14 признаков постмодернистского мышления, многие из
которых весьма показательны в вышеозначенном плане. «1. Постмодерн
включаег множество знаний и способов рассуждений, несоизмеримых и
упорно не поддающихся сведению их к какому-либо единству. 2. ...
включает непоследовательное изображение любого предмета, в том
числе и общества, что начисто его децентрализует до атомов-
индивидов. 3. ... вполне допускает и такую форму
непоследовательности, как перескакивание с одной стороны проблемы на другую,
нисколько не заботясь о логике... 5. ... отвергает естественное основание
знания в пользу знания «сконструированного» - сформулированного и
обоснованного исключительно конвенционально... 9. ... отвергает
индивидуальную намеренность и власть, выражающуюся в выборе. 10. ...
утверждает понятие «фрагментированных индивидов или субъектов»,
которые представляют множественность пониманий. 11. ...
подчеркивает значимость иррациональности, противоречивости, случайности,
самопроизвольности. 12.... рассматривает знание и размышление как что-
то нестабильное, все время меняющееся, включающее в себя сдвиги, не
поддающиеся разумному объяснению, а также применимое к чему
угодно мимолетному. 13. ... утверждает необъяснимость,
несоизмеримость, непознаваемость предположений, на основании которых Модерн
построил всю совокупность своего знания. Он категорически отвергает
системность всякого содержания. 14. Вся деятельность
постмодернистов заключается в деконструкции всего того, что создано периодом
Модерна, включая уничтожение экономической теории и се разумности.
Постмодернизм обычно понимают как энергичное отвержение всякой
науки» (Цит. по 413, 2003-№6, с.55-56). Один из теоретиков
постмодерна Ж.-Ф. Лиотар даже заявлял, что «наука постмодерна... производит не
знание, а незнание» (Цит. по 413, 2003-№6, с.53-54), почти как у Н. Ку-
занского. Сравним: «Науки изобретены на пагубу роду людскому: среди
них особенно ценятся тс, которые связаны с Глупостью. Но уже
предвижу, что со мной заспорят философы. «Придерживаться глупости, -
скажут они, - заблуждаться, обманываться, коснеть в невежестве, - все
это и значит быть несчастным». Нет, это значит быть чсловском»(348,
с. 166), - говорит Глупость у Э. Роттердамского.
Достаточно очевидно, что носитель подобного
постмодернистского сознания, ставящий во главу угла индивидуальную
ограниченность и находящий истину путем голосования окажется неспособным
отличать правду от лжи, составлять адекватное и целостное
представление о мире, формулировать и успешно достигать цель, а, следовательно,
станет подходящим объектом для всевозможных мошенников и мани-
191
Практическая реализация социальных ограничений
пуляторов. Складывается впечатление, что идеология постмодерна во
многом формировалась на основе изучения и сознательного
моделирования глупости.
Следующим методом социального ограничения на
идеологическом уровне является идеологическая или
информационно-психологическая война. Целью подобных войн является изменение общественного
сознания для последующего навязывания определенной социальной
реальности. Идеологические войны ведутся ради разрушения одной и
внедрения другой идеологии. После установления новой идеологии, их
интенсивность ослабевает, хотя они могут продолжаться вестись против
идеологических противников ещё оставшихся внутри общества или за
его пределами. Примером такой войны являлась «холодная война»
1946-199] гг. между социалистическим и капиталистическим блоками.
«...Суть Третьей мировой войны - новое оружие - информационно-
психологическое, т.е. определенные способы воздействия на души
людей и общественное сознание. Появились технические средства и
методы массовой пропаганды, позволяющие манипулировать сознанием не
только отдельных личностей, а целых народов. Их применение
вызывает, в конечном счете, нарушение социально-экономических процессов и
связей и приводит к гибели того или иного государства. При этом народ
оказывается деморализованным и неспособным к сопротивлению»(245,
с.11), - отмечали В.А. Лисичкин и Л.А. Шслспин. В работах этих
авторов достаточно подробно описаны приёмы и история ведения
различных идеологических кампаний в СССР и мире, которые авторы
классифицируют как различные операции идеологических войн, чего многие
не понимали раньше и не понимают до сих пор. Показательно, что
именно советских идеологов авторы считают одними из главных
виновников распада СССР. Так, например, идеологи вели в СССР борьбу
против научно-технического прогресса: операция «Мичуринская
биология», операция «Кибернетика», а в ходе операции «Космополитизм»
начала 1950-х гг. они, доводя до абсурда критику «космополитов» и
превознесение национального, добились в массах прямо
противоположной реакции на те ценности и идеи которые, казалось бы, утверждала
эта кампания. Сходным образом они действовали и в других случаях.
Различные конкретные методы и факты, связанные с ведением
идеологических войн и отдельных операций раскрываются в работах (189-191,
242,245,246,361,448,450).
Ещё одним важнейшим методом социального ограничения
является метод идеологической монополии. Суть его заключается в
тотальном господстве одной идеологии и запрете всех альтернативных
идеологий. Вся реальность в этом случае интерпретируется сквозь
192
Глава 4
призму господствующей идеологии. Этот метод обычно считается
принадлежностью тоталитарных режимов (См. 61, 156), с
коммунистической, национал-социалистической или фашистской идеологиями.
Однако, в действительности любая идеология стремится к статусу
монопольно господствующей, лишь по-разному проявляя эту тенденцию, в
соответствии со своей спецификой. «Либерализм тоталитарен по-особому.
Вместо прямых физических репрессий против инакомыслящих, он
прибегает к тактике мягкого удушения, постепенного сдвига на окраину
общества, экономического удушения диссидентов и оппонентов... Но
факт остается фактом: доминирующая идеология Запада (либерализм)
активно борется с альтернативными политико-идеологическими
проектами, но использует для достижения своих целей методы более
тонкие, более «мягкие», более отточенные, чем иные формы
тоталитаризма, но от этого только более эффективные. Либеральный
тоталитаризм не брутален, не открыт, но завуалирован, призрачен, неви-
дим»(150, с.690), - писал А.Г. Дугин.
В качестве доказательства этого высказывания можно привести
статью Д. Барни «Интеллектуальный пейзаж современной Фран-
ции»(478, 1998-№9, с.36). Автор статьи отмечает существенное
изменение интеллектуальной ситуации во Франции за последние 30 лет. Если
ранее доминирующей в интеллектуальных кругах идеологией был
марксизм, то в конце 1990-х гг. его место занял либерализм. «Показательны
статьи обвинения. Сегодня во Франции интеллектуалов судят за
мнимые или подлинные: «расизм», «сексизм», «фашизм», «антисемитизм»,
«тоталитаризм» и т.д. При этом все термины, в общем и целом
взаимозаменяемы, и выбор, таким образом, представляется широким. По этим
статьям обычно проходят Хайдеггер, Ницше, Юнг, Гсрдср, Руссо, Со-
рель, Жан Жене, Генри Миллер, - не забыть о Платоне, из которого
Карл Поппер сделал духовного отца ГУЛАГА, Жоржа Батая (у которого
Бсрнар-Анри Лсви) обнаружил «фашистский импульс»), Сада... Так как
«фашистские тенденции», понятые таким образом могут быть найдены
почти у всех, то список потенциальных обвиняемых, естественно,
представляется огромным. Либеральная демократия западного типа
считается при этом метафизическим абсолютом, от имени которого можно
дисквалифицировать все что угодно...»(478, 1998-№9, с.56, 60). В число
подозрительных попадают экологи, деревенские жители, не желающие
переселяться в города, коллективисты, космисты и т.п. При этом многие
либеральные интеллектуалы сотрудничают с Министерством
безопасности («полицией мысли»), отмечает Д. Барни.
Идеологический монополизм возникает в данном случае на
основе статуса референтной группы, которым обладают идеологи и кото-
193
Практическая реализация социальных ограничений
рый подкреплен не только юридическими гарантиями, но в первую
очередь контролем над ведущими СМИ (медиакратия) и финансовой
поддержкой. При этом господствующей идеологии совсем не обязательно
подкреплять свою доминацию постоянным террором и правовым
закреплением своей монополии, как это было в классических тоталитарных
государствах (СССР, нацистской Германии). Механизм
функционирования идеологов как референтной группы можно понять, если отойти от
фрейдовского представления о вождях, как выразителях
подсознательных желаний масс. Эта операция осуществлена А.А. Меняйловым (288).
Этот автор отмечает, что ключевой характеристикой большинства
людей, является не разумность или смертность, а стадность и гипнабель-
ность. Научные доказательства этой теории можно найти в монографии
В.В. Козача «Суггестивная функциональность»(194). В.В. Козача
отмечает, что внушение возможно в процессе любого общения и может
протекать совершенно незаметно, без каких-либо специфических действий
суггестора. При этом невнушаемыми, является в среднем только 25,5%
исследованных автором людей, то есть явное меньшинство. Причём,
«чем сильнее внутригрупповая зависимость от нормативных
предписаний и служебных ограничений, тем более в такой общности будет
выражено проявление внушаемости»(194, с.245). То есть внушаемость
растёт прямо пропорционально усилению и росту социальных
ограничений и социальной ограниченности людей. Получается, что около 75%
людей гипнабельны и социально ограничены. С учетом этого факта,
поддержание требуемой идеологической монополии и при
демократической системе управления не составляет неразрешимой проблемы.
Согласно А.А. Меняйлову, идеологи - это орган человеческой «стаи»,
разрушающий логическое мышление (в том числе в виде «оппозиции») и
"ублажающий" толпу, а через это вождей. Причём лучшие идеологи -
потомки удачливых торговцев, ибо чтобы продать человеку ненужную
ему вещь, надо суметь любым способом убедить его в необходимости
покупки (См. 288, с.565). Чтобы скрыть механизмы своего контроля,
идеологи-суггесторы (о подобном антропологическом типе писал Б.А.
Диденко (138)), навязывают всем «суверенитизм» (А.А. Меняйлов) -
веру в то, что каждый из исполнителей стаи есть психоэнергетически
независимый объект. «В рамках этой ложной веры считается, что
исполнитель делает только то, что ему выгодно, даже в экстремальных
ситуациях... Несмотря на неподтверждение этой веры никакими
экспериментальными данными, эта вера, тем не менее, активно внушается
идеологами в рамках якобы разных идеологических школ»(288, с.571).
Особенности массового (стадного) поведения людей исследовали Г.
Лебон, Э. Канетти, В. Райх, Г. Тард и другие авторы, однако выстроить
194
Глава 4
теорию стаи им, в отличие от А.А. Мсняйлова, не удалось. Теория стаи
вскрывает механизмы идеологической и политической монополизации
и доминации.
Конечно, на идеологическом уровне используются и иные
методы социального ограничения, например метод манипулятивного
плюрализма, заключающийся в сознательном допущении заведомо ложных
и полуправдивых мнений с целью запутать людей и скрыть верную
информацию или метод мифологизации, наглядные примеры которой
можно найти у B.C. Полосина (335). Однако, эти методы не являются
специфической принадлежностью идеологического уровня, и пригодны
в различных сферах идеальных социальных ограничений.
Следующим уровнем социальных ограничений является
языковая сфера. На этом уровне существуют свои специфические методы
социального ограничения. Многие из них можно выделить из работ Н.П.
Бсзлспкина, А.Г. Дугина (154), И.А. Ильина, А.И. Кугая, Н.А. Купиной,
И.Г. Корсунцева, С.Г. Кара-Мурзы, Г, Маркузе, М. Фуко и других
авторов.
Исходя из исследований Ф. де Соссюра, эти методы можно
подразделить на синтагмическис, соответствующие уровню
высказанного в языке и парадигмальные. «Парадигма описывает отношение
элементов, намечает рамки возможного в высказывании, ее составляющие
существуют сшщюнически^ одновременно^ 154, с.383). Парадигма
языка показывает, что именно должно стоять на том или ином месте в
предложении. Таким образом, синтагмическис методы социального
ограничения заключаются в изменении слов и букв, а парадигмальные - в
изменении грамматических и пунктуационных правил, препятствующих
выражению тех или иных мыслей. Оба этих уровня могут совмещаться
в методе «языковой революции». «Изменить язык» означает изменить
парадигму, т.е. упразднить одно мировосприятие и утвердить другое,
альтернативное. Социальная и политическая революция начинается с
изменения языка, а если она удастся, она обязательно реформирует язык
окончательно. Изменение властных структур отражается в изменении
языка, но верно и обратное: парадигмалыюе изменение языка
сказывается на структуре политической власти»{\54, с.388-389), - отмечал
А.Г. Дугин, развивая идеи С. Малларме.
М. Фуко трактовал грамматические правила языка как
отражение правовых запретов, связанных с политической и социальной
регламентацией сексуальности. Ролан Барт, полагая, что «язык есть фашизм»,
предлагал метод хаотизации и смешения языков, который якобы мог
снять языковые ограничения. Но, сняв одни ограничения, он
накладывал другие, а именно подрывал возможности социальной манифестации
195
Практическая реализация социальных ограничений
сознания. Можно также вести речь о методах редуцирующей
технизации и политизации языка. Технизированный язык редуцирован в плане
выражения природных явлений и различных тонких эмоциональных
переживаний; примером такого языка является компьютерный сленг. То
же самое относится и к политизированному новоязу, описанному в
антиутопии Дж. Оруэлла (320), который к тому же извращает мышление
методом инверсии понятий: «свобода - это рабство», «война - это мир»
и т.п. Когда язык используется как средство политической пропаганды,
манипуляторы сознанием часто используют метод сокрытия языковой
парадигмы. «Поэтому «политический дискурс» либерала совсем не
обязательно должен содержать проговаривание важнейших предпосылок
либеральной идеологии..., но он обязательно все это подразумевает.
«Политический язык» сам по себе - к чему бы он ни обращался - уже
есть пропаганда, поскольку он подспудно навязывает как «нечто
очевидное и само собой разумеющееся» определенные идеологические
предпосылки, которые, будучи изложенными открыто, могли бы
вызвать сомнение, критику, несогласие или отторжение»(154, с.394-395).
Но политический язык может даже отказаться от технологической
политической терминологии, и выдавать себя за обыденный,
неполитический язык. Сходные процессы могут происходить и с другими языками,
например, научным. Любые социально ограничительные языки
используют метод вытеснения за свои пределы некорректных с их точки
зрения высказываний, которые иногда уже не воспринимаются как
членораздельная речь, то есть, не понимаются. Авторы «некорректных»
высказываний третируются как девианты, «экстремисты», «шизоиды» и
т.п., хотя их «болезнь» часто заключается лишь в иноязычии.
В периоды социальных изменений, для их ускорения
применяется метод преднамеренной порчи языка, нарушения его правил,
вульгаризации. «Показательно, что в перестройку изменилась и сама
структура грамотной речи: Горбачев и другие партийные вожди позволяли
себе высказывания, некорректные с точки зрения законов русской
фамматики... В партийной печати, ранее отличавшейся доскональным
соблюдением языковых правил, стали появляться предложения,
оборванные на полуслове и не законченные по смыслу... проекты,
инициативы и профаммы носили обрывочный, незаконченный характер,
заключали в себе... логические противоречия. Косноязычие партийных
функционеров эпохи пересфойки отражало разложение глубинных
основ «политического языка»(154, с.407-408), - писал А.Г. Дугин. По
мнению С.Г. Кара-Мурзы, подобная языковая безфамотность была
проявлением сознательной, либо вторичной манипуляции сознанием. То есть
196
Глава 4
главные авторы перестройки коверкали язык сознательно, а другие
оказались жертвой их манипуляций.
Ранее, в 1918 г. в ходе осуществлённой большевиками языковой
реформы использовались методы введения в язык новых слов,
аббревиатурных сокращений, уменьшения количества букв в алфавите и
изменения грамматических правил. В результате стало возникать
искажённое восприятие некоторых текстов и слов. Например, название
романа Л.Н. Толстого «Война и мир» в старой орфографии однозначно
расшифровывалось как «война и общество», а в новой орфографии это
могло толковаться как война и её антипод - мир. Таким образом,
название известного романа стало для многих читателей непонятным.
Сходные результаты имела эта реформа и для ряда других слов, истинное
значение которых можно было отныне понять только из контекста, да и
то не всегда. В результате, новый язык и моделируемое им сознание,
стали более примитивными, менее чёткими и ясными. Эту, а также
предыдущие и последующие языковые реформы, связанные с модерн иза-
ционной примитивизацией языка, можно назвать технологиями
негативного социального ограничения, посредством редукции и
затуманивания языкового сознания.
Следующий метод в этом ряду - это заимствование чужого
языка и его фрагментов: слов, оборотов речи и т.п. Размышляя о
механике вырождения человеческих обществ В.А. Мошков писал: «В это
время является неудержимая страсть к заимствованиям всякого рода,
которая по временам принимает форму простого обезьянничанья. Даже
национальный язык подвергается тогда презрению, переполняется
словами и выражениями из чужих языков и может замениться
иностранным, если к тому представляется хоть малейшая возможность»(353,
с.637).
Из работ Г. Маркузе можно выделить такие методы языкового
ограничения как наполнение языка и речи магическими, авторитарными
и ритуальными элементами, при одновременной утрате в рассуждениях
связей, отражающих «этапы процесса познания и познавательной оцен-
ки»(266, с. 123). Язык «обнаруживает устойчивую тенденцию к
выражению непосредственного тождества причины и факта, истины и принятой
истины, сущности и существования, вещи и её функции»(266, с. 123).
Операционизм, отождествляющий вещь (или человека) и её (его)
функцию, «становится средством изгнания нонконформистских элементов из
языковой структуры и речевого процесса, оказывая аналогичное
воздействие на лексический состав и синтаксис»(266, с. 123). Другой метод
языкового ограничения у Г. Маркузе - это унификация
противоположностей, характерная для либерального делового и политического стиля.
197
Практическая реализация социальных ограничений
Этот метод создаёт иммунитет против возможности протеста и отказа.
Такой язык, скрывающий противоречия, «навязывает реципиенту
искаженный и урезанный смысл, и преграждает путь развитию смысла,
заставляя принять только предложенное и именно в предложенной фор-
ме»(266, с. 129-130). Суждения принимают в нём форму суггестивных
приказов. Этот язык постоянно навязывает образы, препятствуя
развитию и выражению понятий- Сокращённый и унифицированный язык
становится языком одномерного мышления. «Одномерный язык»
вытесняет память, время и воспоминания, на что обратил внимание Т.
Адорно, он «не показывает и не объясняет - он доводит до сведения
решение, мнение, приказ...»(266, с. 143).
Д. Неведимов (299) выделяет такой достаточно
распространённый метод языкового ограничения, как «оцифровка», заключающийся в
придании всем явлениям в мире математических цифровых значений и
замене образного мировосприятия цифровым. Цифровым,
математизированным языком сейчас широко пользуется, прежде всего, наука;
более того, он считается признаком точности и научности. Однако,
цифровые модели явлений, используемые наукой, обладают рядом
малоприятных особенностей и искажают мировосприятие тех, кто их
использует. Так, для цифровых моделей характерна круговая цикличность
и повторяемость, так как исчисление всегда идёт по кругу; эти модели
отбрасывают частное и индивидуальное, ориентируясь на
повторяющееся и обезличенное; для них характерны дискретность, упрощение и
псевдо-точность, вызванная необходимостью округления чисел;
идеалистичность и статичность. Таким же становится и сознание тех, кто
регулярно использует подобный язык. Английский язык намного более
дискретен, по сравнению с русским из-за отсутствия окончаний у слов
и, соответственно, он моделирует разорванно-аналитичное,
бессистемное мировосприятие. Постепенная «оцифровка» языка и мышления
закономерно приводит к замене имени человека цифровым и штрих-
кодом, как у товара.
«Как раньше узнавали человека? Это сложный вопрос. Как
теперь? Его тело просто обмеривают цифрами - 90-60-90, 19 лет, 177 см,
55 кг. Добавьте номер телефона, и всё остальное уже не важно...
Начиная со школы, человек приучается к оценке себя в цифрах - 2, 3,4, 5. От
этой цифры начинает зависеть отношение людей друг к другу, похвала
и наказание, успех и неудача, признание и отвержение. Школьные
оценки прекрасно переходят в шкалу дохода в деньгах. Ну а душу,
культуру и прочую ерунду цифрами посчитать нельзя, поэтому их и не
существует... Как узнать, какое общество лучше? Измерить в цифрах.
Сколько тонн, кубометров, километров и так далее. А потом все поме-
198
Глава 4
ренныс цифры опять привести к общему знаменателю - к великому
доллару и посчитать ВВП... Если у России ВВП как у Голландии,
значит таково сё и место. Главная цель правительства - не жизнь людей, а
рост ВВП...» (299, с.124), - отмечает Д. Неведимов. Таковы последствия
использования цифрового научного языка предназначенного только для
управления и изменения мира, но совершенно не отражающего
содержание жизни людей.
В число языковых ограничений входят и логические
ограничения, что показано в диссертации О.А. Михайловой (285). В логике, в
свою очередь, присутствуют свои ограничения и их методы. Размышляя
о логических ограничениях, A.M. Анисов отмечает, что «безнадёжно
устаревшая традиционная логика была изгнана из логической науки, но
сумела уцелеть, перекочевав в учебники для гуманитарисв»(17, с.41).
Согласно A.M. Анисову, логика не наука о мышлении, а наука о
рассуждениях, системы которых могут быть различны и выводы которых
зависят от изначально заложенных предпосылок. «Принимая логику, мы
принимаем и определенные предположения о том, как устроен мир. Эти
предположения принято называть онтологическими
предпосылками^ 17, с.82). Таким образом, логико-языковые ограничения создают
онтологические ограничения. По A.M. Анисову, современная логика
строится не по схеме «понятие - суждение - умозаключение», а по
другой модели: «высказывание - рассуждение - понятие - рассуждение».
Традиционная формальная логика ошибочно исходила из тезиса, что
определение выражает истинную и скрытую сущность предмета,
настаивая на одном единственном и верном определении, хотя их может
быть много, так как многие предметы и явления многогранны. Другая
особенность классической логики - неприятие кванторов с
неопределённым и дробным значениям (полтора землекопа). То есть эта логика
оперирует с определенными и неделимыми «атомами» мысли, порождая
атомарно-номиналистическое, ограниченное мышление. Такая логика
изначально исходит из тезиса о первичности индивида и закономерно
связана с либеральной идеологией, оказываясь как ни странно, её
скрытым проводником. Получается, что классическая логика является
скрытым методом навязывания специфического идеологизированного
мышления. Не потому ли в регионах господства либеральной идеологии
распространяется аналитическая философия и логический позитивизм?
Однако главные языковые ограничения в классической
формальной логике иные, а именно се законы. Так, закон тождества
запрещает изменение (превращение) объекта высказывания в ходе
рассуждения. Он должен быть одним и тем же в начале и конце суждения. Но в
природе это не так, там превращения возможны: из куколки в бабочку,
199
Практическая реализация социальных ограничений
из икринки в малька и т.п. «Человек есть животное переставшее быть
животным. Стало быть, человек перестал быть человеком», - писал Ф.
Ницше» (Цит. по 17, с.ЗО). Получается, что Ф. Ницше мыслит, нарушая
законы мышления, на статус которых претендует логика.
Напрашивается вывод, что логика вовсе не наука «о правильном мышлении и
правилах мышления», а способ мышления абстрактными идеализациями,
которыми и оперирует наука вообще. Эти идеализации могут быть удобны
и полезны для людей, но объективной реальности не отражают. Они
отражают лишь попытки рационально-рассудочного ума подогнать
реальность к удобным для его восприятия схемам. Получается, что умение
мыслить логически является лишь умением оперировать по схеме
абстрактными метафизическими конструкциями, а не умением отражать в
мышлении объективно существующий мир...
Закон непротиворечия в логике утверждает, что одно из двух
противоположных суждений истинно, а другое ложно. Но почему они
оба не могут быть ложными? Почему не допустить, что
противоположные суждения исходят из чего-то единого или объемлются чем-то? Если
оба противоположных суждения не верны, то формальная логика
оказывается средством принудительного навязывания лжи как истины.
Проблему пыталась решить диалектическая логика, вводя понятие о
вредных и полезных противоречиях, но критерия их различения так и-не
нашла.
Следующее логическое ограничение - «закон исключённого
третьего», настаивает, что истинно либо само высказывание, либо его
отрицание, а третьего не дано. Закон запрещает одновременно
отвергать высказывание и его отрицание. Например, пауки либо симпатичны,
либо не симпатичны. А если я равнодушен к паукам? Закон
исключенного третьего запрещает такое отношение, навязывая, таким образом,
заведомо ограниченное, двухмерное представление о мире и сковывая
свободу мышления. Похоже, что подобная логика отражает и
моделирует состояние мало обработанного, среднего ума, мыслящего
двухмерно и не замечающего более тонких деталей. Однако на самом деле
мы живём в трехмерном, а не двухмерном мире.
Русский логик Н.А. Васильев (См. 235) ещё в начале XX века
заметил, что общая логика может существовать только при наличии
общих всем предметам свойств; при отсутствии этого, логик может
быть много. По его мнению, возможны разные системы суждений о
фактах и понятиях, а значит и разные логики. Классическую логику
Н.А. Васильев связал с геометрией Евклида и физикой Ньютона, и для
суждения о понятиях, а не фактах, предложил свою логику. Логика
Н.А. Васильева «трёхмерна», в ней действует закон исключённого чет-
200
Глава 4
вёртого. Суждение может быть истинно, ложно, неопределенно.
Выглядит это так: I) Все собаки пятнисты; 2) Ни одна собака не пятниста;
3) Собаки могут быть пятнисты и не пятнисты. В отличие от
формальной логики, логика Н.А. Васильева более соответствует реальному
трёхмерному миру.
Американский философ Р.А. Уилсон пошёл еще дальше и
предложил «шестимерную» логику. Согласно этой логике высказывание
может быть 1) истинно, 2) ложно, 3) неопределенно, 4) бессмысленно,
5) авторсферентно (истинно только для данной личности), 6) странной
петлёй (т.е. логическим парадоксом - «критянин сказал, что все критяне
лгуны...») (См. 406, с.86). Эта логика ещё более филигранна, она
учитывает не только общеобязательное, но и индивидуальное, снимая
многие ограничения формальной логики.
Конечно, в обществе должна быть какая-то общая логика, гак
как в противном случае люди не смогут договориться друг с другом и
организовать совместную деятельность. Однако совершенно непонятно,
почему такой общей логикой должна быть именно примитивная
двухмерная логика Аристотеля, созданная в рабовладельческом обществе и
не отражающая реалий мира и человеческого сознания.
На практике подобная логика может выступать жестким
инструментом социального ограничения и подавления. Например, в США
двухпартийная политическая система реализует логический закон
«исключённого третьего», который в данном случае используется для
подавления оппозиции. В антропологии этот закон исключает из
определения человека духовное начало, делая его только биосоциальным
существом. Но если человек есть только биосоциальное существо, то он,
по сути, раб, так как лишен свободы воли, являясь лишь продуктом
биологических инстинктов и внедрённых в него социальных программ
поведения и норм. Уместен и иной вопрос. Зачем вообще античные
рабовладельцы создали подобную логику, от которой мы до сих пор не в
состоянии освободиться? Может быть, её задачей было ограничивать
мышление оппонентов в софистических спорах, навязывая им нужные
софистам выводы или убеждать непонятливых рабов? Или этой логике
учат, чтобы сформировать нереалистичное и социально ограниченное
мышление у обучаемых? Фактически, законы классические логики
могут быть интерпретированы как методы логико-языкового ограничения.
Как отмечал Д. Сорос, «структура событий, в которой нет мыслящих
участников, является простой: один факт следует за другим в
бесконечной причинно-следственной цспи»(376, с.354). То сеть, формальная
логика отражает условия естественных наук и логику природы, но не
разумных существ и общества, являясь социальным ограничением, нало-
201
Практическая реализация социальных ограничений
жснным на понимание и объяснение общества, и мышление его членов,
низводящим их до уровня неодушевлённых объектов или «говорящих
орудий», подчинённых механическим законам естественных наук.
Следующим методом языкового ограничения является отрыв
знака от предмета, означающего от означаемого. Вопрос о взаимосвязи
названия (имени) и вещи (человека) издавна обсуждался в философии.
Платон в диалоге «Кратил» пришёл к выводу, что для истинного
познания вещей и явлений надо изучать сами вещи и явления, но не их имена.
Таким образом, путь к разрыву предмета и знака был обозначен
достаточно чётко.
Согласно П.А. Флоренскому, имя является тончайшей плотью,
посредством которой объявляет себя духовная сущность явления. Имя -
системообразующий фактор личности человека, подобно числу для
вещи. (См. 417). Переименование, по Флоренскому, влечёт для
именуемого перемену места в мире, новое онтологическое и общественное
соотношение с миром. Отказ от подобного представления о соотношении
имени и явления влечёт за собой сокрытие последствий
переименований и вообще манипуляций именами и словами для сознания и бытия,
открывает путь для фальсификации языка слов и чисел. Язык,
состоящий из оторванных от реальности слов и понятий, превращается в
виртуальную манипулятивную систему, способную конструировать
искусственные миры и отрывать сознание и мышление от бытия, замыкая его
в этих виртуальных мирах. Подобное замыкание в социально-
виртуальных мирах отрывает его от космоса и подлинного бытия,
препятствует познанию и изменению мира и самого себя.
На уровне этических ограничений можно выделить метод их
абсолютизации (в принципе, данный метод не является специфически
этическим и может применяться и на других уровнях системы
социальных ограничений), который полезно будет разобрать на примере
«Теории справедливости» Д. Ролза (354). Д. Ролз ставит абстрактную
этическую категорию «справедливость» в основание своей социальной
концепции и проецирует её на все общественные отношения. Хотя попытка
Д. Ролза построить теорию либерально-номиналистического
социализма, в котором базисные институты общества и средства производства
находятся в собственности не части, а всех граждан, где преимущества
предоставляются только тем, кто использует их для общего блага и всем
членам общества предоставляется гарантированный минимум
социальных благ, честное равенство возможностей и право на различие,
вызывает симпатию, многие идеи Ролза оказываются противоречивыми и
несостоятел ьными.
202
Глава 4
Саму справедливость Д. Ролз рассматривает как чувство,
которое почему-то должно быть сходным у всех людей при том, что
общество он понимает сугубо либерально-номиналистически, в смысле
первичности в нём атомарного индивида. «Люди должны рассматриваться
как имеющие две моральные способности и как имеющие интересы
высшего порядка в развитии и проявлении этих снособностей»(354,
с. 10). Однако почему «нормальные граждане» должны быть
обязательно одарены ролзовским чувством справедливости, рациональностью,
«демократическим равенством» и т. п. неясно. Имплицитно,
фундаментом ролзовской концепции оказывается аксиоматически введённое
определённое представление о человеке. Если же человек не таков, как у
Д. Ролза, - а у Аристотеля, Платона, Плотина, К. Маркса, 3. Фрейда,
В.А. Мошкова и К. Лоренца он другой, то все построения Ролза
рассыпаются. Его концепция оказывается пригодной только для достаточно
узкого культурно-исторического ареала, так как он не учитывает
различные понимания справедливости (и человека) в разных культурах. К
тому же обнаруживается, что его этическая модель носит не
исследовательский, как у А. Макинтайра, а нормативно-идеологический характер,
являясь философской концепцией «конституционной демократии».
Поэтому концепция Д. Ролза описывает не сущее, а желаемое (должное) и
носит не научный, а сугубо идеологический характер. В итоге мы
видим, что метод абсолютизации этической категории как основы
построения системы социальных ограничений, оказывается
несостоятельным, ибо не этика лежит в основе этой системы.
Другим универсальным методом этического ограничения
является создание различных этических кодексов, моральных заповедей и
норм, идеалов, правил поведения человека в обществе. Этические
кодексы и системы могут быть самыми разными: возможна и этика
гедонизма - наслаждения, и этика утилитаризма пользы, этика
самосовершенствования и этика человеколюбия. В описанной Д. Нсведимовым
религии денег, являющийся религиозно-идеологическим основанием
рыночной экономики нравственно все, что ведёт к денежной прибыли, а
всякий убыток есть грех. Методы создания этических и моральных
норм также различны: это не только необходимость фиксации
усложняющихся стереотипных операций в развивающимся сознании людей
для упорядочивания их деятельности по поддержанию жизни (368, с.7),
как утверждал Н.И. Сидоренко. Моральные нормы и ценности могут
возникать двумя основными путями: а) посредством фиксации каких-
либо морально-этических событий (прецедентов), превращающихся
таким образом в норму или идеал; б) способом идеального творческого
конструирования этих норм и идеалов в сознании. Возможен и третий
203
Практическая реализация социальных ограничений
путь, синтезирующий два предыдущих подхода, «путь пчелы» по Ф.
Бэкону. В принципе оба основных метода нормотворчества можно
считать равноправными, однако, в случае прецедентной этики (такой
подход характерен для англо-американской системы права), этическое
нормотворчество имеет пассивно-реактивный, но не управляющий характер
по отношению к социальной жизни. Во втором случае этическое
нормотворчество выступает напротив, в своём активно-управленческом
качестве и статус его оказывается закономерно более высоким, потому что
здесь не этика следует за социальным бытием, а социальное бытие за
этикой. В зависимости от господствующей концепции жизнеустройства,
обычно находящей своё идеологическое выражение в религиях, в
обществах может преобладать тот или другой способ этического
нормотворчества, так и их комбинации в различных пропорциях.
В качестве негативного метода ограничения на этом уровне
может использоваться и метод деморализации, то есть разложения
этических и моральных ценностей и норм, лишения людей этих ценностей,
их релятивизация. Релятивизация этических норм опасна тем, что
человек в этом случае начинает ориентироваться не на абсолютный идеал, а
на относительный, когда надо быть лишь не хуже окружающих. Если
окружающие носители относительного идеала деградируют, то
закономерно деградируют и все ориентирующиеся на него. Таким образом,
относительные этические ценности задают относительно невысокий
идеал и не содержат в себе механизма защиты от деградации.
И.И. Мечников, основываясь на работах ряда западных авторов,
выделял два фактора размывания этических критериев. Первый фактор
заключается в том, что на практике в условиях рыночной экономики
честный предприниматель проигрывает в конкурентной борьбе и
разоряется, нанося своим банкротством вред себе и окружающим, подобный
тому, который нечестные предприниматели наносят своими обманами и
махинациями. В результате оказывается, что коммерческий успех в
бизнесе и соблюдение нравственных норм несовместимы. Другим
фактором деморализации становится то, что «чем сложнее данное общество,
чем более перепутаны человеческие отношения, тем и последствия
данного поступка становятся всё более сложными и теряют свою
первоначальную ясность. Вред, причинённый в одном месте, может
превратиться в пользу в другом, - и наоборот... Сложность условий человеческой
жизни, - говорит Дж. С. Милль, - виновата в том, что нельзя
постановить таких правил поведения, которые бы не требовали исключений. ...
Чем более распространяется общительность, и чем более разливаются
на все большие и большие группы людей, тем труднее определить
полезность или вред поступков»(353, с.394-395). Добро, как общая польза
204
Глава 4
явно проявляется только в случае малых и ограниченных групп, отмечал
И.И. Мечников. Получается, что глобализация размывает эти понятия.
В результате принятия подобной «эзотерической»,
утилитаристской этики, все моральные нормы оказываются релятивншрованны-
ми, позволенным оказывается практически все, так как любое зло может
обернуться для чего-то или для кого-то добром или наоборот. В итоге
любое зло оказывается полезным, как и учил в своё время Б. Мандс-
виль. Этика «испаряется», уступая место девизу Тслсмского аббатства
Ф. Рабле «Делай что хочешь». Другим вариантом может оказаться
естественное право и гсомстрическо-математическая этика Б. Спинозы (См.
377). Как рыбы определены природой к плаванию и большие к
пожиранию меньших, так и среди людей естественное право и закон природы
предполагает пожирание сильным слабого, а естественное право
каждого индивидуума простирается дотоле, доколе простирается его
мощь. «В этом мире Спинозы уже видны социализм и тоталитаризм, где
каждый - ничто, а сила - всё. Здесь, в этом мире геометрических фигур,
шахматных комбинаций, на арене человеческой истории нет, и не может
быть места совести и морали. Здесь есть польза и удовольствие, удача и
неудача. Вместо часто провозглашаемой морали на самом деле есть
лишь правила поведения, подобные тому, как существуют правила
дорожного движсния»(317, с.241), - писал В.М. Острецов. Однако
последствия подобной деморализации могут оказаться непредсказуемыми.
Например, уничтожение всего человечества (а тем более части) может
быть полезным для кого-то или чего-то. Любой преступник, опираясь на
подобную утилитаристско-тслемскую и естественно-геометрическую
этику, может настаивать на своей невиновности в любом случае и
требовать безнаказанности. Ведь «в душе нет никакой абсолютной или
свободной воли; но к тому или другому хотению душа определяется
причиной, которая в свою очередь определена другой причиной, эта -
третьей, и так до бесконечности. Душа... составляет известный и
определенный модус мышления и, следовательно..., не может быть
свободной причиной своих действий...»(377, с.414), - доказывал Б. Спиноза.
Но если так, то любой преступник всего лишь «жертва превратности» и
обстоятельств и ни в чём не виноват. Порядочные же люди, по старинке
считающие себя ответственными за свои действия, оказываются при
применении подобной этики в числе проигравших, а в обществе в
результате вседозволенности наступает анархия, хаос и оно гибнет.
Приведенные выше деструктивные для этики мысленные ходы
утилитаризма (Дж. С. Милль), анархизма (Ф. Рабле), гсомстричсско-
матсматического детерминизма (Б. Спиноза) являются методами
негативного этического ограничения. Носители подобных этических уста-
205
Практическая реализация социальных ограничений
новок могут существовать лишь в качестве элитарно-паразитических к
маргинальных групп среди общего массива носителей этики личной
ответственности, так как на основе их псевдоэтик общество нормально
функционировать не сможет.
Основные методы эстетического ограничения заключаются в
изменении способов восприятия человеком красоты и произведений
искусства. Их сутью является введение этого восприятия в некие рамки
или каноны.
«Историческое сознание не какая-то особая научно или
мировоззренчески обусловленная методическая позиция, а способ
настраивания чувств на духовность, с самого начала определяющий наше
видение и наше восприятие искусства»(90, с.275), - писал Г.-Г. Гадамер.
Соответственно методом эстетического ограничения может стать
изменение этого сознания, его искажение, сужение (расширение), введение его
в некие рамки. Рассмотрим, как это может происходить на практике.
«Конечно, линейная перспектива не самоочевидная данность образного
видения и изобразительного творчества. В христианском средневековье
ее вообще не было. Линейная перспектива, это великое научное и
художественное достижение человечества, стала обязательной для живописи
в эпоху Ренессанса, в эпоху усилившегося увлечения
естественнонаучными и математическими построениями. Действительно, только посте-
пенный отказ от линейной перспективы открыл нам глаза на великое
искусство позднего средневековья, на то время, когда картина еще не
производила впечатления увиденного из окна,...а легко читалась как
иероглиф, как идеограмма, духовно наставляющая и одновременно
возвышающая нас»(90, с.27 ]). Таким образом, геометрическая
математизация и натурализация мира в своём преломлении в искусстве лишало
последнее его символических глубин, значений и смыслов. Искусство
становилось в духе философии Ф. Бэкона и Р. Декарта чувственно-
эмпирическим и абстрактно-рациональным. «Мы не чувствуем и не
воспринимаем никаких других отдельных вещей, кроме тел и модусов
мышления»(377, с.372); - писал Б. Спиноза. В результате «великие
художники стали ощущать - кто больше, кто меньше - свою бездомность
в обществе, втянутом в индустриализацию и коммерциализацию. Их
богемная судьба напоминает участь бродячих комедиантов»(90, с.270).
То есть маргинализация художественной культуры в нововременной
цивилизации стала ещё одним методом эстетического ограничения,
ведущим ещё и к снижению уровня массовых вкусов. Прекрасное,
вопреки Г.-Г. Гадамеру стало совершенно не актуальным. «Воспеть должны
мы деталь машины», - иронизирует Гадамер, - «Планирование,
проектирование, монтаж, изготовление, поставка, продажа - и над всем этим
206
Глава 4
властвует реклама, которая стремится как можно быстрее все созданное
и предназначенное для потребителя заменить новым...»(90, с.185).
Искусство превращается в штамповку, продукт стандартизированного и
коммерциализированного производства, в котором нет ни
уникальности, ни самовыражения художника, но сеть нацеленность на манинуля-
тивнос вытягивание из потребителя денег. Происходит процесс
онемения картины: «лишенный смысла орнамент совершенно нем...
Абстрактные картины полностью лишены дара речи, иногда... от них
исходит прямо-таки гнетущее молчанис»(90, с. 166). Еще от таких картин
исходит разрушение образного мышления и восприятия мира и
навязывание более примитивного абстрактно-математического восприятия.
Искусство становится способом разрушения целостного восприятия
мира, превращается в отражение аналитической деградации мышления
и восприятия мира. «В начале нашего века произошло нечто
чрезвычайное, когда содержательное единство зрительского ожидания начало
дробиться и расщепляться в непостижимой пестроте своих
многообразных оттенков. Остаются лишь отношения форм и красок вне их
предметной соотнесенности, своего рода музыка для глаз, звуки которой
издаст немеющий язык современной живописи»(90, с. 183).
«Современная картина лишена не только целостности изображаемого предмета,
так что все представления о единстве изображаемого, мифа,
излагаемого сюжета... исчезли. Утрачено и единство точки зрения,... когда
картина являлась как бы окном в некоторое пространство»(90, с. 183-184), -
сетовал Г.-Г. Гадамер. Сходные идеи высказывает и Ж. Бодрийяр. Он
отмечает, что значительный сектор современного искусства
развенчивает искусство как таковое, наполняет зрителя тоской, разочаровывает его
в культуре вообще. Искусство становится иконоборческим, используя
метод бесконечного нагромождения пустых образов. «Апогей этого
обезображивания образа через интоксикацию, путем неслыханных
усилий, во всех сферах, чтобы образ перестал быть образом, заключается в
дигитальности, в синтезированном числовом образе, в виртуальной ре-
альности»(478-№9, с.21). Если образ порождает иллюзию за счет
перевода нас из трехмерного мира в двухмерный, то виртуальная
реальность, напротив, лишает нас иллюзий, но вводит в поддельную
реальность. Созерцание в искусстве заменяется потреблением образов. «Мы
живем в мире симуляции, в мире, где высшей задачей знака является
заставить реальность исчезнуть и замаскировать одновременно это
исчезновение. Искусство не делает ничего другого. Средства массовой
информации сегодня не делают ничего другого»(478-№9, с.43), -
замечает Ж. Бодрийяр. Так специфическая виртуальная эстетика становится
оружием разрушения реальности. Методы эстетических ограничении
207
Практическая реализация социальных ограничений
оказываются не столь безобидными. Ирония входит в искусство на
место иллюзии и утопии, а субъект (человек), становится в нём
прозрачным и исчезает. Эстетика ослабляет и распыляет человека.
Постмодернистское искусство, по Бодрийяру, не столько даёт нам информацию и
коммуникацию, сколько абсорбирует наше внимание и создаёт
головокружение (проще говоря, оглупляет), изымает воображаемое измерение
в образах, превращая их в чистый симулякр визуального продукта.
Постмодернистский мир навязчиво дисконтинуален, разорван,
искусственно спонтанен, навязывает нам свою мгновенность и пустоту. Искусство
становится совокупностью пустых симулякров - брэндов (торговых
марок) создающим фиктивные стоимости и фиктивные образы мира.
Таковы методы эстетического ограничения в культуре постмодерна.
В заключение рассмотрим описание некоторых методов
эстетического ограничения у Е.Н. Трубецкого. Для древнерусского искусства
каноном было «видение иной жизненной правды и иного смысла ми-
ра»(398, с.342). «Звериное царство и тогда приступало к народам все с
тем же вековечным искушением: «все сие дам тебе, егда поклонишися
мне». Все древнерусское религиозное искусство зародилось в борьбе с
этим искушением» (398, с.342). То есть, согласно Е.Н. Трубецкому,
нормой в нём было обострённое видение зла и борьба с этим злом. В
современном искусстве напротив этот мыслитель видит глубокое
духовное падение, а не только утрату художественного вкуса,
первопричиной которого является нейтралитет между добром и злом, вызванный
усилением тяги к мещанскому комфорту. Таким образом, Е.Н.
Трубецкой показывает нам тесную связь этических и эстетических ценностей.
Этические установки оказываются первичными перед эстетическими,
изменение первых ведёт к изменению вторых. В древнерусском
искусстве мы видим позитивные социальные ограничения зла, а в
современном смешение позитивных и негативных ограничений.
Если функциями онтологическо-гносеологических ограничений
является определение (выявление границ) существующего и методов
его изучения, то методами такого ограничения становятся создание
различных так или иначе ограниченных онтологических и
гносеологических моделей. Данные модели можно подразделить на системы
развития сознания и познания и системы подчинения и блокировки сознания
и познания. Последние предполагают негативное социальное
ограничение человека путём редукции его способностей до животно-
механического и растительного уровня, а образования - до технических
навыков выживания и комфорта. Необходимо уметь отслеживать
проявление блокирующих систем, в том числе через их методологию.
Признаками таких моделей познания и сознания являются авторитар-
208
Глава 4
ность, догматизм, враждебность к критике и инакомыслию,
закрытость; их задачей является консервация исходной ограниченности
сознания человека. Для ограничения процесса познания необходимо
«управлять тем, куда смотрит человек, как смотрит человек, и что
видит человек» (299, с.324). Соответственно, на вопрос что видит (должен
видеть) человек отвечает онтология, а на вопросы куда и, особенно, как
смотрит человек отвечает гносеология. В современной философии
ограничителем выступает сама система дуальных категорий. Есть бытие и
небытие и все; третьего, а тем более четвертого, пятого и т.д. нет.
Рассмотрим в качестве примера метод материалистической редукции в
онтологии и его следствия. Если материя первична и сознание сё
отражение, то управлять сознанием в этом случае нельзя, а если и можно, то
только с помощью изменения материальных вещей. Однако, откуда в
таком случае возьмутся новые вещи, если они изначально отсутствуют в
материальном мире? Ответа на это нет, и получается, что
материалистическая онтология решает одновременно задачи сокрытия управления
сознанием, лишением его права на творческое преобразование
действительности и самостоятельное действие и привязывания сознания к
вещам (с одновременной отвязкой его от разной «метафизики»). История
западноевропейской философии наглядно показывает напряженную
борьбу за постепенное введение ограничительной материалистической
онтологии. Сначала У. Оккам выступил за обрезание метафизических
корней своей знаменитой «бритвой», не учитывая, что сами "законы
природы" по сути своей метафизичны и наиболее простые и удобные
объяснения не тождественны наиболее правильным. На самом деле
обрезание метафизических корней стало ни чем иным, как попыткой
скрыть нефизические законы функционирования мира. Позже Ф. Бэкон
обосновал необходимость эмпиризма для покорения природы, потом Б.
Спиноза вложил в слово «Бог» понятие природной и материальной
субстанции и «доказал» этику в геометрическом порядке, Т. Гоббс свел
мысль до простого механического акта, Ламетри объяснил человека
через машину и т.д. «Порядок и целесообразность в природе должны в
свою очередь быть объяснены из естественных оснований и по законам
природы, и здесь даже самые дикие гипотезы, если только они
физические, более терпимы, чем свсрхфизическис, т.е. чем ссылка на
божественного творца, предполагаемого для этой цели»(183, с.404), - учил И.
Кант. Итак, материализм любой ценой, любой материалистический
бред более приемлем, чем какая-то метафизика, и никакого творца, а
значит, и внешнего управления нет, Л. Фейербах утверждал, что пяти
известных ему чувств человека вполне достаточно для познания мира, а
значит, никакой мистики, интуиции и экстрасенсорики нет и быть не
209
Практическая реализация социальных ограничений
должно. Предшественником Л. Фейербаха на этом ограничительном
поприще была, как ни странно, инквизиция травившая экстрасенсов как
ведьм и колдунов (См. 470). Есть и её современные аналоги в виде
неутомимых борцов с паранаукой (См. 406). Особенно одиозно выглядят
попытки такого редукционизма в некоторых гуманитарных и
социальных науках, например в правоведении. Казалось бы, предельно ясно,
что законы есть творение людей, они идеальны и полностью подчинены
человеческой воле. Однако и здесь, используя уже хорошо
апробированные столетиями назад идейные ходы, С.С. Алексеев (15) вводит
понятие «материи права» как вида социальной материи, якобы
обладающей своими законами, логикой существования и развития. Предметом
правоведения становятся не сами по себе акты и требования какой-то
идеологии, а «твёрдая объективная рсальность»(15, с.З). А без
признания этого наука о праве невозможна. В итоге все граждане и
избиратели, недовольные тем или иным правовым актом не должны отныне
возмущаться - их принятие обусловлено неумолимыми законами логики
развития правовой материи. Операция сокрытия управления и
наукообразного обмана людей выполнена. Материя, как видно на примере,
выполняет в подобных онтологическо-гноссологических моделях роль
некого магического властелина материалистов, чьи «законы» развития и
влияния на людей способны открыть посвященные жрецы науки.
С редукционизмом в познании закономерно связан схематизм.
Схема является лишь моделью бытия, но рационализм характерный для
науки неизбежно схематичен. Схематизация осуществляется
посредством исключения из схемы иррациональных фрагментов реальности и
нетипичных случаев. К чему это может привести, показывают М. Крсмо
и Р. Томсон (219). В их книге приводится целая таблица сознательно
исключённых археологических находок, опровергающих принятую в
современной науке версию антропогенезиса. Ч. Г. Форт ещё в начале
XX века собрал коллекцию из 40000 фактов, противоречащих
утверждениям науки того времени (См. 330). По его мнению, индуктивный
метод познания, попытки изолировать одни явления от других и
двухтактный метод рассуждения являются ложными. Предлагаемый им
"триалектический" метод рассуждения учитывал промежуточные
"двуликие" реальности: "реально-ирреальный", "нематериально-
материальный", "растворимо-нерастворимый". Научным сообществом
данный метод не был принят. Свою роль в этом сыграл парадигмальный
монополизм, описанный позже Т. Куном, суть которого заключается в
заведомом исключении не вписывающихся в априорную парадигму
вопросов, фактов и направлений исследования. В результате в науке начи-
210
Глава 4
наст господствовать консенсусно-прагматическое "знание",
несогласных же подвергают гонениям.
"Вся современная наука не имеет ничего общего с познанием;
напротив, она основана на формальном отказе от познания в истинном
смысле этого слова... Движущей и организующей силой современной
науки является не идеал познания, но исключительно практическая
потребность,... ею движет воля к власти, направленная на вещи, на приро-
дуи(476, с.259). "Научная "объективность" состоит исключительно в
готовности в любой момент отказаться от ранее господствующих
теорий и гипотез в пользу новых, более пригодных для контроля над
действительностью и позволяющих включить в систему, охватывающую
явления, которые уже удалось сделать предсказуемыми и
управляемыми, тс феномены, которые прежде не учитывались или казались
несводимыми к ней..."(476, с.262), - писал Ю. Эвола. В результате такой
ситуации в науке П. Фейерабснд был вынужден выдвинуть принцип
"эпистемологического анархизма" и признать равноправие науки с иными
формами познания мира. Однако наука, критерием истины в которой
становятся удобство систематизации данных, прагматическая польза,
успех в подчинении реальности или субъективные мнения спонсоров и
коллег сама превращается в онтологический и гносеологический
институт ограничения познания истины. Действительно, успехи в изменении
и подчинении реальности, в создании технических устройств отнюдь не
свидетельствуют о подлинном и полном знании реальности и се
законов. Для достижения практических успехов (или точнее того, что
считается таковым) часто достаточно лишь узких и поверхностных знаний;
нередко полезными оказываются и заблуждения, особенно если они
повышают активность и самоуверенность. Но достигнутый на основе
подобных знаний или случайно успех может обернуться в будущем
неудачей и непредвиденными последствиями, атак как практика человека
всегда ограничена, то она не может являться достаточно надежным
критерием истины. В итоге современная наука превращается из
инструмента познания природы в способ познания человеком собственных
способов познания, становится самозамкнутой, аутичной. Онтология,
гносеология, эпистемология, парадигматика и аксиоматика, методология
такой науки становятся во всём их многообразии способами
социального ограничения человека и общества. Поддержку начинают получать
тупиковые направления исследований, ибо именно они способны
выполнять социально-ограничительные функции. Наука становится не
средством познания истины и улучшения жизни людей, а инструментом
достижения целей правящего истеблишмента и подтверждения
аксиоматики господствующей концепции. "Конец науки", о котором писал Д.
211
Практическая реализация социальных ограничений
Хорган, свидетельствует скорее о частичном исчерпании наукой
кредита доверия, данного ей истеблишментом в XVII веке. Видимо наука не
оправдала всех возложенных на неё надежд, то есть не дала
истеблишменту желаемой им власти над миром и не смогла как следует
ограничить массы, придя к неожиданным и ненужным властям результатам.
Поэтому науку решили ограничить, отдав освободившееся место в
культуре репрессированным в прошлом религии, оккультизму и
обывательскому мироощущению (См. 34). Таким образом, власть перешла к
полицентрической, многообразной системе онтологическо-
гносеологического ограничения масс. Все недовольные научными
фикциями могут обратиться к альтернативным системам псевдообъяснения
и псевдопознания реальности.
Методом ограничения выступают и коммерциализация науки,
делающая ее более управляемой со стороны власти, и её прямое
свертывание как в РФ в 1990-е гг. так как подобные меры ограничивают
познавательные возможности. В данном случае мы видим взаимодействие
политико-управленческих и экономических методов социального
ограничения с гносеологическими, подтверждающее их системный
характер. Однако деньги оказываются способными ограничивать науку не
только фактом своего отсутствия. Они превращают науку в свое
подобие. "Г. Зиммель приходит к интересному выводу, что свойство денег
переводить качественные характеристики в количественные формирует
универсальную для западной культуры модель мировосприятия и
познания, нашедшую отражение в естественных и социальных науках.
Рациональная и экспериментальная позитивистская наука, развившаяся
особенно интенсивно в Новое время параллельно развитию товарно-
денежных капиталистических отношений, провозгласила отказ от
философских "метафизических" поисков смыслов и первопричин бытия и
сосредоточилась на объективных, то есть количественных показателях:
"мысль о том, что жизнь основана, прежде всего, на интеллекте и что
интеллект входит в практическую жизнь как наиболее ценная из наших
ментальных энергий, сопряжена с развитием монетарной экономики"...
Основные эмпирические методы науки в таком случае сводятся к
подсчетам и измерениям: явлений природы, тенденций социальной жизни,
возможностей человека. Таким образом, отношения человека с
природным космосом до известной степени уподобились денежным
отношениям точной рациональной калькуляции, а все то, что не поддается
количественной фиксации, ушло в разряд иррационального,
сверхъестественного, непознаваемого. В результате сформировалась картина мира, в
которой вышли за рамки познаваемой реальности, получив ярлыки
"необъективного", добро и зло, любовь и самоотверженность, энтузиазм и
212
Глава 4
героизм" (172, с. 16). Так появляется специфическая, ограниченная
социальным феноменом денег, "денежная наука".
Важнейшую роль на этом уровне играет тайная и явная
поддержка различных заведомо ложных теорий и шарлатанов от науки,
эзотерики, религии, магии, оккультизма. В качестве примера можно
привести многочисленные работы А.Т. Фоменко и Г.В. Носовского по
"новой хронологии истории", которые, несмотря на многочисленные
опровержения, продолжают, видимо при чьей-то поддержке, активно
публиковаться и заполнять магазины. Согласно Фоменко-Носовскому,
татаро-монгольского ига не было, Древним Египтом правили казаки и
вообще вся история человечества умещается в последние несколько
веков. Налицо очередная попытка сфабриковать исторический миф,
обрезав при этом всю древнюю историю, лишив человечество его памяти.
Такие "теории" хаотизируют общественное и индивидуальное сознание,
разрушают науку и научное понимание мира.
Согласно К. Попперу ложность теорий есть не просто норма в
современной науке, а сам критерий их научности, выявляемый через
принцип их фальсифицируемости (следовательно, истину следует
искать за пределами науки). Такой подход не только надёжно ограждает
массы от познания истины через легитимную науку, но и подрывает
доверие к добросовестным исследователям, ставя их в один ряд с
шарлатанами. Так свобода слова и плюрализм становятся инструментами
гносеологического ограничения масс. Догматизм шарлатанов и
релятивизм плюралистов ставит массы в безвыходную ситуацию невежества, а
носители подлинного знания вынуждены смиряться с подобным
положением, чтобы не оказаться самим жертвами запретов.
Таким образом, посредством комплексного применения
различных методов онтологическо-гносеологические ограничения
приобретают в обществе тотальный характер.
Подводя итоги данного раздела, следует подчеркнуть, что в нём
были выявлены основные с точки зрения автора методы реализации
первичных социальных ограничений, посредством которых они
внедряются в общество. А именно методы концептуального,
идеологического, языкового, этического, эстетического и онтологическо-
гносеологического ограничения. Понимая вынужденную неполноту
данного перечня, обусловленную невозможностью рациональной
формализации всех возможных в реальности методов, можно считать
поставленную задачу решённой. Продолжением решения задачи
выявления методов реализации социальных ограничений можно будет считать
следующий раздел работы.
213
Практическая реализация социальных ограничений
4.2. Методы реализации вторичных
социальных ограничений
В этом параграфе будут представлены методы реализации
социальных ограничений в политико-управленческой, правовой,
информационно-образовательной, технико-технологической, экономической,
военно-силовой и структурно-демографической сферах. Значительную
сложность представляет их классифицирующая группировка по
вышеперечисленным сферам, вызванная тем, что многие из них оказываются
применимыми в разных сферах.
На политико-управленческом уровне методы социального
ограничения имеют достаточно разнообразный характер, смыкаясь с
приёмами политико-управленческой деятельности, разнообразие которых
соответствует многообразию конкретных жизненных ситуаций. С
другой стороны, исторический опыт наглядно показал, для удержания и
расширения власти подходят любые методы. Они не поддаются полной
формализации и рационализации в связи с иррациональностью бытия,
поэтому целесообразно будет выделить из них наиболее существенные
и не отражённые другими авторами.
Если рассматривать власть и волю к власти предельной
предпосылкой всех социальных действий, то политико-управленческие методы
социального ограничения будут являться центральными. В таком
ракурсе главной целью абсолютного господства будет являться оно само.
Такое господство подчиняет себе окружающую реальность не для
достижения конкретной цели, а для подтверждения своей власти над целью.
Однако в таком случае власть оказывается индифферентной по
отношению к содержательному аспекту различных целей и, следовательно, в
итоге зависимой от их содержания. Поэтому политико-управленческие
методы социального ограничения оказываются не центральными, а
концептуально и идеологически обусловленными.
Следует иметь в виду, что методы политического социального
ограничения во многом смыкаются с методами политического
управления являясь одной из их граней. Действительно, при любом управлении
происходит ограничение управляемого объекта, в частности его
свободы воли. Поэтому политическое управление реализует социально
ограничительную функцию. Методы политического управления
оказываются, в частности, и методами социального ограничения.
Наиболее общие методы политического управления можно
выделять на различных основаниях. Если рассматривать власть, как
возможность реализующего её субъекта добиваться полной управляемости
214
Глава 4
объекта вне зависимости от его воли и желания, то основными
универсальными методами достижения данной цели будут убеждение и
принуждение. Убеждение ограничивает свободу мысли и мировоззрения
управляемого, а принуждение ограничивает его свободу действия или
бездействия. Убеждение как метод власти может пониматься по-
разному: и как доказательство (в научном смысле) правильности неких
положений, и как привлечение управляемого теми или иными благами,
и как демонстрация объекту управления различных вариантов будущего
с правом его свободного выбора. Лидером, осуществляющим
убеждение, обычно выступает личность, способная психологически
воздействовать на людей, педагогически направлено вызывать у них
определенные эмоции и чувства, располагать к конкретным действиям,
настраивать на размышления. Если подобный лидер вдруг внезапно исчезает,
может произойти практически мгновенный крах политического режима
(смерть А. Гитлера), развал партии, политического движения,
поражение войска в бою.
Вторым универсальным методом реализации политической
власти является принуждение. «Принуждение как метод власти
подразделяется на физическое и психическое. Физическое принуждение - это
воздействие на физическую сторону (личную или материальную) бытия
подвластного в целях реализации руководящей воли. Психическое
принуждение - это такое властное воздействие, при котором подчиненный
отказывается от выражения своей воли и осуществляет волю
властвующего, чтобы избежать нежелательных последствий, которые могут
наступить в случае ее неисполнения»(224, с.53),- отмечала Е.С. Курбано-
ва.
Проблема принуждения в тоталитарном обществе подробно
освещается в диссертации В.П. Федорова (См. 410). «Государственное
принуждение социалистического государства - исторически
вынужденное средство, используемое ... для достижения своей конечной цели ... -
ликвидации всякого государственного принуждения» (410, с.48), -
утверждает В.П. Фёдоров. Автор выделяет 4 основных вида принуждения:
юридическое (правовое), психологическое (волевое), социологическое
(управленческое) и физическое. В политической сфере наиболее
значимыми являются методы психологического и социологического
принуждения. Юридическое принуждение реализуется в сфере правовых
ограничений, а физическое - в сфере военно-силовых ограничений.
Политическое принуждение осуществляется как в форме
навязывания тех или иных ценностей и норм, так и в форме репрессий за их
непринятие или выдвижение и отстаивание альтернативных ценностей,
смыкаясь с военно-силовыми методами социального ограничения.
215
Практическая реализация социальных ограничений
Сущность метода принуждения можно выразить примерно так:
«...можно считать, что сущность принуждения состоит в том, что это
особый метод управления общественными процессами, состоящий в
ограничении (ликвидации) свободы функционирования (развития)
объекта управления» (410, с.48). Целью принуждения является
формирование у управляемых постоянного состояния подчинённости.
Все остальные методы политико-управленческого ограничения
являются частными формами убеждения и принуждения (или их
комбинации), предназначенными для реализации тех или иных конкретных
целей в определенных условиях.
Одним из важнейших методов политического ограничения
является авторитет. Ограниченный внешними авторитетами человек
(общество) оказывается неспособным на самостоятельные мышление и
действия, начинает сам желать внешнего управления и указаний,
постепенно попадая в зависимость и даже рабство от источника авторитета.
Западная цивилизация в течение столетий настойчиво создавала и
внушала всему миру свой образ как авторитета и учителя. В результате ей
удалось заразить весь мир своей идеологией и культурой. Мировым
языком стал английский, европейская наука стала считаться
единственно возможной, весь мир должен был модернизироваться, чтобы хотя бы
отчасти превратиться в подобие ЗападаГ Мир уже не может стать
свободным без широкомасштабной девестернизации.
«Авторитет - это идеальный способ управления, основанный на
уважении и исключающий принуждение и конфликты между
руководящей волей и подчинением ей»(224, с. 16). Посредством авторитета
разумные, рациональные основания власти и убеждений подменяются
субъективным представлением об авторитете. Именно использование
данного политического метода является причиной возникновения и
раздувания культов личности различных авторитетов, когда посредством
авторитета какого-нибудь вождя можно внедрять в массы самые
абсурдные ценности и нормы. Современный Запад предлагает на выбор
широчайший набор различных авторитетов в самых разных отраслях,
выдвигающих самые противоречивые теории. Но все они западные. Так
при внешнем плюрализме реализуется монополия Запада на истину. В
результате широкой реализации данного метода возникают глубокие
деформации процесса мышления. Исчезает способность понимать
содержательную сторону высказывания или текста и реагировать на неё.
Важным становится не что сказано, а кем сказано. Далее возникает
смешной и печальный феномен имитации мышления и собственной
речи, когда гипнабсльный индивидуум на основе хорошей памяти и
механической комбинаторики воспроизводит отдельные слова, фразы и
216
Гл!1ва4
более сложные грамматические ког,стРУкции внешних авторитетов.
Например, гипнабельный индивидуум может механически повторять
мнения западных авторитетов о необх1)ДИМОСТИ рациональной организации
власти, экономики и т.п. имитируя рациональное мышление.
Другим важнейшим методе политического ограничения
является стандартизация. Этот метод является общим для различных сфер
социального ограничения. «Если Ре рассматривать не отдельных
художников, а деятельность творческих коллективов, тогда, по-видимому,
без стандартизации процессов 0рг*низа1П10нн0 и технического порядка
она была бы недостаточно эффективна»(207, с6|)> - утверждал Г. В.
Кончаков. Применение стандартна ценностей и норм позволяло
успешно гасить разум и творческий потенциал людей, «защищать
индивида от избыточных впечатлений И информации». «...Следование
нравственному стандарту исключает творчество, творческую активность
личности, дает автоматизм поведения там> гдс Рещение уже найдено»
(207, с. 135), - писал Г.В. Кончаков, Аналогично творческую активность
личности ограничивают правовые технические, образовательные и
прочие стандарты. Для политика ражио искусно манипулировать
различными стандартами для оптимал<ьного ограничения различной, в том
числе и политической, активности управляемых. Стандартизация
является важнейшей основой современрюй техники, без которой она не была
бы возможной. Но техническая стандартизация невозможна без
стандартизации социальной, поэтому и^си ж- Дели» о "свободном и
техногенном" обществе внутренне противоРсчивы и утопичны.
Со стандартизацией тесно умыкается метод биороботизации
человека, являющийся частным выражением метода принуждения.
Видный теоретик и практик внедрения этого метода, директор Института
Труда А.К. Гастев писал: «Должна1 быть oco6a* наука - биомеханика...
Эта наука может и не быть узко «трудовой», она должна граничить со
спортом, но спортом, где движения* сильны, ловки,... механически
артистичны» (97, с.41). «Человек, несо мненно, должен дать чудеса. До сих
пор он - грубейшая необработанна^ глыба. Любой заяц у клоуна Дурова
относительно выше в смысле своей* тренировки, чем современный
человек. А ведь Дуров ... действует только точно рассчитанной системой»
(97, с.48). «Мы начинаем с самых примитивных, с самых элементарных
движений и производим машинизиФование самого человека» (97, с. 194).
Так политическое принуждение см*>1кается с технико-технологическим.
В качестве социокультурнс^й дрессуры в тоталитарных
государствах использовался и метод управляемого трудового соревнования,
призванный превратить трудящихся в своего рода "психических
спортсменов", для которых труд стал пеФв0Й жизненной потребностью и ис-
#17
Практическая реализация социальных ограничений
точником высшего наслаждения. Критику подобной установки даёт Ю.
Эвола (475), отмечая, что целью и смыслом жизни является не труд по
её поддержанию, а духовное развитие. Очевидно, что подобные
перевернутые ценности, когда труд вместо средства, становится целью и
смыслом жизни, внедрялись правящей номенклатурой для облегчения
паразитирования на народе, так как это позволяло лишать трудящихся
заработанных ими материальных и духовных благ. Здесь проявляется
более общий метод инверсии средства в цель. Для социального
ограничения человека и общества важно превращать средства для чего-то
иного в самодостаточные цели, подменять высшее низшим. Подменив у
объекта управления цели средствами становится возможным, во-
первых, скрыть от него высшие цели, а во-вторых, использовать его
самого как средство.
Цели социального ограничения служил метод коллективизма,
позволяющий переориентировать сознание людей с решения своих
конкретных проблем на решение проблем абстрактных коллективов. В
коллективизме мы видим соединение управленческого метода с ценностной
нормой, когда использование метода самого по себе внедряет в
сознание управляемых некую ценность и одновременно помогает внедрять и
другие нормативно-ценностные ориентиры. Коллективизм позволяет
лучше использовать общественное мнение, которое является «весьма
распространенным видом психического принуждения...»(224, с.53).
Сходную роль метода-ценности играло при тоталитаризме и моральное
стимулирование, направленное, помимо повышения
производительности труда и на принятие определенной культуры. В данном случае мы
видим фактическое превращение определенных управленческих
методов и технологий в социальные ценности, то есть тоталитарный раб
должен был не только принять, но и «полюбить» инструменты своего
порабощения. В буржуазном обществе роль "любимого" средства
порабощения начинают играть деньги (См. 172, 271, 293,299).
Восприятие массами различных управленческих технологий
(например, денег) в качестве личных аксиологических атрибутов
позволяет использовать даже метод самоорганизации. Самоорганизация
позволяет упрощать управление тем, что делает часть его просто
излишним, незачем управлять тем, что и само способно изменяться в нужном
направлении. Так, внедрение и использование ценности-метода
коллективизма позволяло автоматически стандартизировать, нивелировать
членов коллектива, а порой и понижать их общий духовный уровень,
ибо именно так масса обычно и влияет на личность. Внедрив в
общество и абсолютизировав товарно-денежные отношения, вплоть до их
фетишизации и "религии денег", можно управлять обществом минуя пря-
218
Глава 4
мое администрирование, посредством регулировки денежных потоков.
Такой способ управления, основанный на регулировании денежных и
информационных потоков позволяет максимально ослаблять структуры
государства, превращая их в чисто декоративный институт и скрытно
приватизировать власть в обход общественного контроля (См. 484).
В социокультурной политике существенные результаты в
ограничении масс давал метод культурной редукции, понижения культуры,
реализовывавшийся в XX веке, как в форме её "пролетаризации", так и в
форме массофикации. Против этого протестовали Н.А. Бердяев
("Философия неравенства") и X. Ортега-и-Гассет ("Восстание масс").
Н.А. Бердяев, критически оценивая послереволюционную
советскую социокультурную политику и полемизируя с ней, писал: «В
жизни общественной духовный примат принадлежит культуре. Не в
политике и экономике, а в культуре осуществляются цели общества...
Для вас культура лишь средство вашей политики и экономики, лишь
орудие благоденствия, лишь культура для народа. Вы не в силах
преодолеть своего исконного утилитаризма. И сколько бы вы ни пробовали
украшать себя культурой, слишком видно и ясно, что никаких
ценностей культуры для вас не существует. Вам нужна цивилизация как
орудие вашего земного царства, но культура вам не нужна» (47, с.247-248).
Критикуя далее культурную революцию, Н.А. Бердяев писал: «Но в
культуре не может действовать начало революционное,
разрушительное. Революционное начало по существу враждебно культуре,
антикультурно. Культура немыслима без иерархической преемственности,
без качественного неравенства... Новой культуры вы не можете создать,
потому что вообще нельзя создать новой культуры, не имеющей
никакой преемственной связи с прошлой культурой, не имеющей никакого
предания, не почитающей предков» (47, с.250-251). Философ выступает
здесь против негативных ограничений, создаваемых разрывом
культурных традиций, потерей исторической памяти. Особенно опасна потеря
исторической памяти, превращающая человека и общество в
вынужденных младенцев, повторяющих ошибки прошлого и изобретающих
уже изобретённое.
«Демократическим путем не могут создаваться «науки» и
«искусства», не творятся философия и поэзия, не появляются пророки и
апостолы. Закрытие аристократических источников культуры есть ис-
сякновение всяких источников. Придется духовно существовать
мёртвым капиталом прошлого, отрицая и ненавидя это прошлое...»(47, с.251-
252). «Ваши «пролеткульты» означают лишь то, что культура пролетает
мимо вас и вы мимо неё. Вас интересует лишь революционное
«просвещение» масс. Но и более высокое «просвещение», Просвещение
219
Практическая реализация социальных ограничений
XVIII века шло мимо подлинной культуры и готовило падение
культуры. ...Вы хотите только, чтобы культура была популярнее, доступнее,
демократичнее, дешевле, чтобы из неё исчезло всё аристократическое,
малодоступное, слишком сложное и глубокое. Вы хотите упрощённого
правописания, упрощённого языка, упрощённой мысли. Вот что
означает ваша не «буржуазная» культура» (47, с.257-258), - отмечал Н.А.
Бердяев.
Как видно, Н.А. Бердяев очень точно подметил такие
специфические черты социально-ограничительной тоталитарной культуры и
политики сё формирования, как функционализм, антитрадиционность,
революционность, наиболее откровенно проявленную в теории
перманентной революции Л.Д. Троцкого, упрощенчество, низведение
культуры до придатка экономики и политики. Но всё это закономерно
вытекало из задач тотальной управляемости, ибо оторванной от корней,
редуцированной культурой легче управлять и манипулировать. Это хорошо
вписывается и в механизм социокультурной деградации.
С культурным редукционизмом смыкается и метод
материализации культуры, и, шире, всего социального бытия. Из законов физики
известно, что чем плотнее вещество, тем оно инертнее, тем более
затруднено в нём движение активного субъекта, и тем легче это вещество
контролировать, им управлять. Материализация культуры и
социального бытия также способствует их окостенению и превращению в оковы и
трудно преодолеваемые ограничители для тех, кто вынужден жить в
таких условиях. Если изменить сознание, можно достаточно быстро, то
намного труднее и дольше приходится изменять материальное бытие,
поэтому для социального ограничения человека и общества может
широко использоваться метод формируемого материального бытия.
Метод перманентных перемен (частным выражением которого
стала теория "перманентной революции" Л .Д. Троцкого) по сути,
выражается в постоянном навязывании соответствующих ценностей и норм,
вплоть до окончательной их победы. Постоянные и зачастую
бессмысленные перемены и реформы,* являются вовсе не препятствием к
становлению бюрократии, как ошибочно утверждал Л.Д. Троцкий, но,
напротив, самой стихией её существования и источником роста. В случае
ослабления инициированной бюрократией перманентной
реформаторской деятельности исчезнет значительная часть бюрократической
"работы", а, следовательно, и нужда в осуществляющих её чиновниках.
Чтобы оправдать своё существование и рост бюрократии приходится
постоянно производить огромное число реформ, законов, инструкций и
т.п., причем, большинство их должны быть заведомо плохими,
несовершенными и недолговечными, ибо в противном случае исчезнет поле
220
Глава 4
бюрократической псевдодеятсльности. Наиболее комфортные для
бюрократии условия складываются отнюдь не в социалистической системе
хозяйства, где бюрократам приходилось реально управлять экономикой
и нести ответственность за свою деятельность, а в условиях тотальной
приватизации и рыночной экономики, когда бюрократия получает воз-
можность всё контролировать, по ни за что не отвечать (отвечают за
всё собственники).
В ситуации перманентного реформирования человек лишается
не только уверенности в завтрашнем дне, но и возможности
самостоятельного выстраивания линии своего социального поведения,
существующей в устойчивой социальной системе. Метод перманентного
реформирования оказывается необходимым для закрепощения масс
бюрократией. По сути, перманентные реформы превращаются в
перманентное разрушение и порабощение.
Для борьбы с несанкционированной активностью граждан
бюрократия применяет метод торможения. Данный метод
целенаправленного властного подавления призван формировать у объектов
подавления пассивно-конформистский стереотип социального поведения,
делать их восприимчивыми к любым управленческим влияниям. Другой
метод, взаимосвязанный с первым - хаотизация, В принципе хаотизи-
рующее влияние оказывает любая имитирующая управление властно-
бюрократическая инициатива. Пагубность имитации управления была
осознанна ещё в Древнем Китае Лао-цзы, указывавшем, что
псевдоуправленческая деятельность вмешивающая в естественный порядок
вещей только усиливает беспорядок. Однако смысл бюрократической
хаотизации состоит именно в создании искусственных помех любой
операциональной (ценностно - и идеорациональной) деятельности
членов общества. Хаотизация представляет собой активный (а торможение
пассивный) способ социального подавления, осуществляемый в
частности посредством перманентного реформирования. Хаотизация также
формирует пассивно-реактивный, конформистско-воспринимающий
модус существования масс из-за искусственно создаваемой
неопределённости и непредсказуемости социальных результатов любого
действия. В Ветхом Завете алгоритмика хаотизирующего властного
подавления индивида описана, в частности, в книге Иова.
Интересен использовавшийся в СССР метод усиления роли
партийного руководства по мере продвижения к коммунизму,
демократии и господству новой культуры. Похоже, что по логике левых
тоталитаристов, коммунизм заключался в абсолютизации партийного
управления, когда партия должна была полностью занять место
"отмирающего" государства. "И чем шире демократия, ...тем сложнее и мно-
221
Практическая реализация социальных ограничений
гообразнее становятся задачи управления. Это усиливает роль
партийного руководства" (70, с.265), - писал М.А. Василик. Заставляет
серьёзно задуматься проект безгосударственного общества будущего,
управляемого партией тоталитарного типа. Ушёл ли этот проект в прошлое,
или он всего лишь видоизменился?
Также использовавшийся в СССР метод стирания различий
между умственным и физическим трудом вёл к «офизичиванию»
(материализации, а, следовательно, закрепощению) духовной жизни, а
умственный труд превращал в физический (ученые на сельхозработах в
СССР, и в трудовых лагерях в Кампучии). Зримыми проявлениями
механизации духовной сферы стали словосочетания типа «духовное
производство», «инженеры человеческих душ» и т.п. К подобному
нивелированию относилось и стирание различий между городом и деревней,
профессиональным и самодеятельным искусством и т.п. Подобная
практика вела к всеобщему омассовлению, депрофессионализации,
феномену «образованщины» (А.И. Солженицын).
К упадку общества ведёт и метод социокультурной и
идеологической автаркии, который отсекает его не только от заведомых
идеологических диверсий и зарубежного масскультурного «хлама», но и от
передовых течений мировой мысли.
Анализируя культурную политику тоталитаризма, И. Голом-
шток выделяет 5 её основных методов: 1) объявление искусства
орудием идеологии и борьбы за власть, 2) монополизация всех форм
духовной жизни, 3) создание аппарата всеохватывающего управления и
контроля, 4) выбор одной, наиболее консервативной тенденции в культуре
и объявление сё господствующей, 5) борьба и подавление всех иных
культурных стилей и направлений (См. 392, с.218-219).
В процессе управления тоталитарным искусством используется
и множество других методов. Здесь и тотальное огосударствление, и
ликвидация частных заказов, изменение мировоззрения зрителей и
состава художественной интеллигенции, метод безоговорочного
служения социальному заказу (ленинградские художники в борьбе за
промфинплан), прямого отражения жизни, милитаризации искусства,
социально-экономического геноцида неугодных, административно-
уголовных репрессий, выведения неугодных из правового пространства,
запрета художественной критики, выставок «дегенеративного
искусства», разработки четких критериев творчества, внедрения в сознание
политизированной эстетики, образцовых тематических произведений,
вписания искусства во внехудожественные идеологические контексты и
т.п.
222
Глава 4
Культура в целом рассматривалась тоталитаризмом как
универсальный метод принуждения и порабощения человека. Идеальный
тоталитарный человек, следовательно, предстает рабом, пленником
культуры, т.е. по сути биороботом, управляемым через внедренную в него
культурную программу. Наиболее показательны в данном плане методы
"перевоспитания" заключённых в концлагерях и политика германского
тоталитаризма на временно оккупированных территориях. Побывавший
в немецких лагерях австрийский психиатр Б. Беттелыейм, выделил
следующие, внедряемые там важнейшие ценности и нормы поведения: а)
привитие взрослому психологии ребенка, б) безответственность, в)
наказание всех непохожих, г) отсутствие необходимой информации
(невежество), д) требование делать только то, что может сделать
любой, е) недопущение индивидуальных достижений и возможности
как-то повлиять на свое положение (См. 212, с.59).
Характерно, что метод «смотрения на Запад», вестернизации
является универсальным для всех не западных тоталитарных режимов,
проводивших вестернизацию над видом модернизации и
прикрывавшихся сфабрикованными на Западе идеологиями (Китай, Корея). Да и
куда же ещё было обращать свои взоры тоталитаристам, если, как
показали М. Хоркхаймер, Т. Адорно и другие авторы, возникновение
тоталитаризма и фашизма было закономерным результатом развития всей
Западной цивилизации (См. 394, 440). Современный экономист и
историк О.А. Платонов по этому поводу высказался так: "Ведь фашизм -
доведённое до пределов логическое развитие парадигмы западной
цивилизации: жить за счёт других стран, логическое развитие западных
ценностей с культом потребительства, индивидуализма, эгоизма и
конкуренции. ... Всеобщая победа западных ценностей в силу внутренней
логики развития западной цивилизации неизбежно приведёт к фашизму.
Идея мирового правительства по логике западной цивилизации есть
создание всеобщего тоталитарного фашистского режима, нещадно
эксплуатирующего и даже уничтожающего "неполноценные народы"(328,
с. 12-13). Если большевики вестернизировали Россию под вывеской
англо-германского марксизма, то А. Гитлер двинулся напрямую
устанавливать в России "европейские порядки".
Исходя из этого, советскую массовую культуру вполне можно
назвать маргинализованно-усечённым эрзацем западной массовой
культуры, в условиях определенной национальной и идеологической
специфики. Показательно замечание К. Аймермахера о том, что ни до, ни
после революции в России «...у партии не было чётко разработанной
литературно-политической концепции»(9, с.29). Такая концепция партии в
действительности и не была нужна, достаточно было лишь подгонять
223
Практическая реализация социальных ограничений
культуру страны под западные (американские) стандарты. Сходная
ситуация сложилась и в Италии, где созданный по аналогии с советским
пролеткультом Институт фашистской культуры под видом возрождения
национальных ценностей на деле занимался фабрикацией описанного
Г.П. Федотовым спортивно-фашистоидного, евро-американского
штампованного человека. Восхищённый политикой Б. Муссолини, У.
Черчилль даже назвал дуче «романским гением». Сама по себе вестернизи-
рованная тоталитарная масс культура, будучи имитацией подлинной
духовной и материальной культуры превратилась в метод замещения
нормальной духовной, социально-экономической и политической
жизни. Так, литературные дискуссии при тоталитаризме эффектно заменяли
политические. Тоталитарная власть при этом твердо стояла на страже
созданной идеологией и культурой виртуальной реальности, стараясь
отбить все попытки сё разрушения (См. подр. 27). Поэтому необходимо
кратко остановиться и на методах подавления альтернативных взглядов
и позиций, которыми пользуется, в частности, тоталитарный режим.
На наш взгляд, можно выделить 12 групп методов травли и
подавления идеологической и социокультурной оппозиции. Методы эти
таковы: 1. замалчивание неугодных, когда власти делают вид, что
этого просто не существует; 2. глушение - заключается в организации
хора ангажированных критиков и оппонентов; 3. раздувание истерии,
когда нарушившего «табу» начинают обвинять во всех грехах; 4.
суггестивное воздействие; 5. психическое давление - преднамеренные
попытки сбить человека с толку, с мысли, запугать, унизить, подавить,
задеть; 6. начётничество - требования обосновать творчество цитатами,
определённой методологией и т.п.; 7. дискредитация - роспуск слухов,
ложь, клевета; 8. догматизм и авторитаризм; 9. софизм - использование
псевдоопровержений, псевдоаргументов, несправедливой и
необоснованной критики; 10. административные преследования - гонения,
юридический террор; 11. материальный террор - физический и
экономический; 12. устранение - убийство, заключение в тюрьму,
психиатрическую больницу, ссылка, высылка, уничтожение произведений.
Примеры использования подобных методов многочисленны и
хорошо известны из истории. Применение их в каждом конкретном
случае обычно идет по нарастающей - от попыток умолчания до
устранения неугодных. На наш взгляд, для пресечения использования
подобных приемов нужна, прежде всего, их чёткая классификация, так как
подспудное существование и внедрение авторитаризма и тоталитаризма
происходит, как правило, через использование его политико-
управленческой методологии. Посредством постепенного
количественного роста использования тоталитарных технологий на определенном
224
Глава 4
этапе происходит закономерное качественное перерождение
политических систем.
Результатом применения негативных методов политико-
управленческого ограничения становится предельно косная,
редуцированная и зарегулированная культура и такое же общество. Стремление к
тотальной власти над обществом и культурой вынуждает субъекта
социальных ограничений производить их систематическую редукцию с
одной стороны, а с другой, стараться отсекать от источников внесоци-
ального управления (отсюда ветхозаветные запреты на гадание по
звёздам и т.п.). Однако возникающая в итоге замкнутая и
саморедуцирующаяся система уже не может являться средством повышения качества
жизни, образования, культуры и духовности людей, что ведет в
конечном итоге к понижению качества управления системой, ибо кадры для
него черпаются из среды упрощенных индивидов. Таким образом,
попытка добиться тотальной управляемости социума приводит к развалу
самой подсистемы управления, её самозамыканию на самой себе.
Поэтому вполне возможно утверждать, что тоталитарный «социализм - это
один и аспектов стремления человечества к самоуничтожению, к ничто,
а именно его проявление в области организации общества» (452, с.374).
Как уже отмечалось, методы политико-управленческого
социального ограничения отличаются значительным разнообразием и
трудно поддаются полному описанию, однако неполнота их описания в силу
присущего им ситуационно-функционального характера не может
существенно исказить их общую картину. Определяющими факторами
для методов являются направления (сферы) этой политики и сё
принципы. Принципы в свою очередь вытекают из концепции управления
обществом, реализованной в его системе. Системообразующим фактором
является цель, стоящая перед системой. Следовательно, любой частный
метод в любой конкретной области реализации социального
ограничения может быть легко выведен из политико-управленческой системы в
целом.
В соответствии с особенностями системы, у неё могут быть
принципы более или менее важные, методы универсальные и частные.
Поэтому та сфера социальных ограничений, где более важный принцип
и более универсальный метод находят для себя наиболее благоприятное
поле реализации, становится ключевой, важнейшей для социальной
системы. Изучение этой сферы позволяет выявить кардинальные
характеристики системы, её специфические черты, которые, однако, могут
существовать и в иной системе, являясь своего рода зародышем её
перерождения.
225
Практическая реализация социальных ограничений
Методы правового ограничения реализуются через систему
права, как набор обязательных для исполнения норм контролируемых
государством. Основными методами социального ограничения в данной
сфере являются правовое ограничение и правовое стимулирование (См.
281). Правовое ограничение (запрет) может быть в принципе наложен
на любое возможное проявление социального бытия. Правовое
стимулирование какой-либо деятельности также может иметь в себе
социально-ограничительное содержание, так как, стимулируя одну
деятельность, оно может отвлекать или препятствовать какой-то другой.
Различные вопросы, сопряжённые с методами правового
ограничения содержатся в работах 12, 13, 15, 28, 86, 107, 116, 126, 132, 197,
201, 202, 209, 240, 281, 289, 314, 334, 336, 368, 382, 400, 410, 461 и
других. Конкретные методы правого ограничения можно извлечь из
текстов конкретных законодательных актов, например, из "Кодекса РФ об
административных правонарушениях" (197) или иной подобной
литературы. Так как перечислять все их не имеет в философской работе
смысла, то будет лишь приведён пример их извлечения из конкретного
законодательного акта.
Возьмём для примера закон РФ "О противодействии
экстремистской деятельности" 2002 г. В законе прописаны следующие методы
правового ограничения: 1. Объявление предостережения о
недопустимости осуществления экстремистской деятельности в письменной
форме с указанием конкретных оснований объявления предостережения
(Ст. 6); 2. Вынесение предупреждения общественному или
религиозному объединению либо иной организации о недопустимости
осуществления экстремистской деятельности, также в письменной форме с
указанием конкретных оснований (Ст. 7); 3. Предупреждение о
недопустимости распространения экстремистских материалов через СМИ (Ст. 8),
причём в случае невыполнения требований этих предупреждений, либо
в случае отсутствия обжалования их в суде или признания судом
незаконными (Ст. 7,8), получившие их лица привлекаются к
ответственности в установленном порядке, объединение подлежит ликвидации или
запрету, деятельность СМИ подлежит прекращению. Как видно, закон
предполагает использование таких методов правого ограничения как
предупреждение, привлечение к ответственности, ликвидацию, запрет.
Статья 10 этого закона предусматривает приостановление деятельности
уличённых в экстремизме общественных и религиозных объединений,
статья 11 - приостановление реализации номеров периодических
изданий, аудио- и видеозаписей, теле-, радио- или видеопрограмм
содержащих экстремизм, запрещает распространение экстремистских
материалов через СМИ. Статья 12 налагает запрет на использование сетей связи
226
Глава 4
общего пользования для осуществления экстремистской деятельности,
статья 13 предусматривает создание "чёрного" списка экстремистских
материалов, запрещённых к распространению на территории РФ. Статья
14 накладывает ограничения на высказывания государственных и
муниципальных служащих относящиеся к экстремизму, а статья 15
ограничивает доступ к государственной службе и иным должностям лицам
уличённым "в осуществлении экстремистской деятельности". Статья 16
накладывает запрет на осуществление экстремистской деятельности во
время проведения массовых мероприятий, статья 17 ограничивает
деятельность на территории РФ иностранных некоммерческих организаций
уличённых в экстремизме. Как видно в этих статьях предполагается
использование таких методов правового ограничения как
приостановление деятельности общественных организаций, ограничения продажи и
бесплатного распространения признанных экстремистскими
материалов, ограничения использования средств связи, фиксации
экстремистских материалов в запретительном списке, ограничения свободы слова
государственных служащих, ограничения прав занятия определённых
должностей, ограничения и правила проведения общественных
собраний, ограничения деятельности иностранных организаций. Видно, что
данные методы представляют собой конкретизацию общего метода
правового ограничения в виде правого запрета, торможения, ограничения
свободы, прав, возможностей, ограничительной фиксации,
ограничивающего предупреждения и т.п.
Очевидно, что методы правового ограничения в своей
практической реализации совершенно неэффективны без соединения их с
методами политико-управленческого, военно-силового, экономического и
других видов социального ограничения. Они переплетаются с методами
других сфер социального ограничения, однако следует иметь в виду, что
допустим ограничения накладываемые на распространение информации
совсем не обязательно должны быть и бывают правовыми. Поэтому в
случае правового ограничения наложенного на распространение
информации имеет место объединение правовых и информационно-
образовательных методов социального ограничения. Так решается
вопрос о разделении одних методов ограничения от других.
Следует также отметить, что многие мыслители были
сторонниками и создателями различных систем и методов социальных
ограничений, за создание которых их, как ни странно, почитают. Так К.Н.
Леонтьев писал: "Чтобы русскому народу действительно пребыть надолго
тем народом "богоносцем", от которого ждал так много наш пламенный
народолюбец Достоевский, - он должен быть ограничен, привинчен,
отечески и совестливо стеснён. Не надо лишать его тех внешних огра-
227
Практическая реализация социальных ограничении
ничений и уз, которые так долго утверждали и воспитывали в нем
смирение и покорность. Эти качества составляли его душевную красу и
делали его истинно великим и примерным народом. Чтобы продолжать
быть и для нас самих с этой стороны примером, он должен быть сызнова
и мудро стеснен в своей свободе; удержан свыше на скользком пути
эгалитарного своеволия. При меньшей свободе, при меньших порывах к
равенству прав будет больше серьезности, а при большей серьезности
будет гораздо больше и того истинного достоинства в смирении,
которое его так красит (240, с.290-291).
Конечно, сложно заподозрить К.Н. Леонтьева в каком-либо
дурном умысле, очевидно, что он подразумевал наложение на русский
народ именно позитивных ограничений, однако, его идеи для
большинства выглядят, скорее всего, малопривлекательными. Ограничения
рассматриваются им как условие "богоносносности" народа, а потому в его
тексте имплицитно просматривается фетишизация социальных
ограничений без разделение их на позитивные и негативные. Прославление
смирения и покорности выдаёт позицию субъекта социальных
ограничений. Однако для объекта социальных ограничений смирение и
покорность, возведённые воспитанием на уровень условных рефлексов вовсе
не являются желательными качествами. Они полезны только пока во
главе смиренных и покорных стоят "хорошие" руководители. В ином
случае эти качества могут довести до беды. В итоге оказывается, что
смирение и покорность бессмысленны и опасны вне различения того,
какой цели они служат, а для достижения некой цели равно важны и
прямо противоположные качества - гордость и бунтарство,
необходимые для преодоления возможных препятствий достижению цели. То же
самое относится и к социальным ограничениям в целом. Поэтому К.Н.
Леонтьев в данном случае не прав. Проповедуемые им добродетели есть
условные рефлексы подчинённых, "человеческого стада" и они не
приведут к "красоте душевной" социально ограниченный народ, если
власть над ним захватят недобродетельные субъекты. А гарантий от
такого захвата нет, сам К.Н. Леонтьев признаёт, что народ развращают
западники и либералы. Получается, что народу требуется не смирение и
покорность, и не социальные ограничения, а умение различать добро и
зло и достигать позитивной цели.
Для различения добра и зла и достижения поставленной цели
требуется информация, знания, образование. Управление ими
осуществляется посредством методов информационно-образовательных
ограничений. Как и в предыдущем случае, здесь можно выделить два
основных, "материнских" метода ограничения: метод лишения информации и
метод информационного шума. Суть первого метода заключается в
228
Глава 4
элементарном лишении, сокрытии знаний, информации, образования.
Суть второго метода заключается в подмене подлинного знания,
образования, объективной информации информационным шумом, то есть
бессмысленной, ненужной, ложной, оглупляющей информацией.
Сегодня примером такого информационного шума является реклама или
"компьютерный спам". Информационным шумом являются любые
ложные и ошибочные представления, идеи, теории и концепции. В условиях
"свободной конкуренции" с правдивой информацией шум способен
устойчиво отвлекать от неё внимание и ограничивать се усвоение.
Основной функцией информационного шума и является глушение
объективной информации. Все остальные методы информационно-
образовательного ограничения являются производными от этих двух
методов.
Различные вопросы и проблемы сопряжённые с методами
информационно-образовательных ограничений и сами эти методы можно
выявить из работ 10, 35, 40, 78, 131, 178, 191, 191а, 212, 222, 230, 243,
245, 246, 256, 266, 268, 276, 299, 303, 304, 306, 313, 314, 317, 320, 323,
324, 329, 330, 367, 380, 392-394, 405, 406, 425, 437, 450, 484, 501, 503 и
Других.
Рассмотрим в качестве примеров некоторые частные методы
информационно-образовательного ограничения.
Авторы книги "О природе таланта" (10) полагают, что талант -
это норма, естественное состояние человека. Почему же тогда его не
имеет большинство? - Ответ прост: главная причина отсутствия, а
точнее потери талантов у большинства это социальные давление и
ограничения, с помощью которых его удаётся "благополучно" подавить и
загубить. "С первых шагов нам внушают самую благую установку: старших
уважай, не перебивай их, не спорь с ними, уступай им место; и апофеоз
- старший всегда прав!.. И что же мы получаем в результате? Ребенок
именно с первых шагов приучается зажиматься, не верить себе,
приучается ждать подсказки, оглядываться на каждом шагу: ведь могут не
только пожурить, но и обругать, даже наказать... И этот страх сказать
лишнее слово, сделать шаг в сторону с проторенной тропы, не говоря
уж о том, чтоб пойти против, настоять на своем, - этот страх подавляет
личность, становится натурой, сущностью - сущностью раба" (10, с.21).
Талант же, по мнению И. Акимова и В. Клименко, - это игра самого
себя, игра себя с природой, и губится он не только воспитанием
подражательного, имитационного поведения, но и анализом и избыточной
саморефлексией, попытками разложить его на части, которые, как известно,
являются основными методами европейской науки и философии.
Близких взглядов на этот вопрос придерживается В.И. Бородкин (59), и Ж.
229
Практическая реализация социальных ограничений
Делёз с Ф. Гваттари (133), писавшие о подмене исходной
биокосмической памяти искусственной, социально-ограничительной памятью слов.
Не является ли эта подавленная и вытесненная рабовладельческим
социумом биокосмическая память той "памятью души, " к которой
апеллировал в своей теории познания Платон, сам, как известно, рабом не
бывший?
"Но будущему рабу после рождения не повезло: его сразу туго
запеленали - лишили свободы движения, а значит и свободы развития
оперативного энергопотенциала и психомоторики. Его кутают - и он
перегревается (теряет энергопотенциал). Его кормят неполноценно или
перекармливают - и его организм сразу начинает испытывать
перегрузки. Как ему спастись? На что надеяться? Только на мудрость тела. На
инстинкт самосохранения. И новорожденный без устали кричит,
брыкается, мочится, "привередничает" с едой... Но социум (родители) берет
его в тиски, сразу, с первой же минуты"(10, 167). А в результате
вырастает психоэнергетический и духовный раб, отягощенный социально-
ограничительным информационно-образовательным шумом, в виде
многочисленных ложных стереотипов социального поведения. Таких
рабов, по оценке И. Акимова и В. Клименко, в современном обществе
90 %. То, что они получают формальные юридические права свободного
гражданина, не освобождает их от духовного рабства. Способом
формирования таких рабов, становится метод формирования у них ложных
стереотипов социального поведения, надёжно подавляющих проявление
дремлющих талантов и блокирующих рост их энергопотенциала.
Подобным социально-ограничительным процедурам подвергаются не
только дети, но и современные научные работники: человек,
высказывающий собственные оригинальные идеи становится жертвой
социального прессинга, а наивысшей доблестью считается обильное
цитирование различных "авторитетов", особенно иностранных. Так действует
механизм разрушения талантов в науке (См. подр. 356).
Метод ограничительной социальной дрессуры, подавляющей
врождённые таланты и способности применяется не только против
отдельных людей. После создания мировых колониальных империй,
разгрома и колонизации практически всех неевропейских цивилизаций,
почти все (!) народы Земли оказались под социально-ограничительным
прессом европейской культуры и были вынуждены учить европейские
языки, использовать европейскую технику, носить европейскую одежду,
копировать европейские политические и социальные институты -
подражать во всём европейским колонизаторам, вместо того, чтобы
развивать свои собственные культуры. Отсталость, дикость и бездарность
этих народов тем самым были надёжно гарантированы. Не удивительно
230
Глава 4
поэтому, что идеи подобного антиприродного, подавляющего таланты
воспитания, получили широкое распространение именно в европейской
науке и философии, в которой идеи Ж.-Ж. Руссо всегда были
маргинальны. По мнению И. Канта, "человек - это животное, которое, живя
среди других членов своего рода, нуждается в господине*1 (182, с.97).
"...Он нуждается в господине, который сломил бы его собственную
волю и заставил бы его подчиниться общепризнанной воле, при которой
каждый может быть свободным... Правда, этот господин также есть
животное, которое нуждается в господине"(182, с.99). Значит общество,
по Канту, это совокупность "свободных" животных со сломленной
волей, управляемых животными - господами, нуждающимися в господине.
Как видно, И. Кант был достойным учеником и последователем
античных философов рабовладельцев, сочинявших теории для обуздания и
взнуздывания рабов. Очевидно, что потенциальные рабы не должны
опираться на врождённые таланты, но пользоваться исключительно
сфабрикованной рабовладельцами культурой (или точнее шумовой
лжекультурой). И. Кант утверждал, что якобы "природа захотела,
чтобы все то, что выходит за пределы механического устройства
животного существования человека, он производил исключительно из себя
самого и чтобы он не заслуживал никакого другого счастья или
совершенства, кроме тех, которые он сам создал, будучи свободен от
инстинкта, благодаря собственному разуму... А именно, он должен
руководствоваться не своим инстинктом или быть обеспечен готовыми
знаниями и [уже] научен им; напротив, он должен все создавать
собственными силами"(182, с.87). "У человека ... те природные задатки,
которые направлены на применение его разума, должны развиться
полностью только в роде, но не в индивиде\\Ъ2, с.85). Итак, идеология
формирования полуразумных существ налицо. Показательным будет
сравнение идей И. Канта с идеями Р.А. Уилсона, который в своей книге
"Восставший Прометей" (405), почему-то выпущенной на Украине и в
России под другим названием, и в других своих работах напротив
разрабатывал теоретические и практические основы для безграничного
развития человеческого разума.
К сожалению, идеи игнорирования и прямого подавления
врождённых талантов и способностей доминируют в современном мире.
Одним из сторонников такого подхода к образованию является Т. Пар-
сонс (323). В современном обществе отсутствуют социальные
институты и практики выявления врождённых талантов, способностей и
потенциалов, хотя необходимый для этого инструментарий имеется - от
психологического и биомедицинского тестирования, до астрологии и
хиромантии. Так проявляется метод сокрытия значимой информации, В
231
Практическая реализация социальных ограничений
школах тестируются не столько способности, сколько результаты
конформистского освоения чужих знаний и моделей поведения. Человека
учат не тому, что ему нужно для максимального развития и проявления
своего потенциала, а тому, что "положено по программе", за что "платят
деньги", что "востребовано на рынке труда'1 и т.п. Не сложно заметить,
что человек рассматривается здесь именно как "говорящее орудие11
реализации чьих-то интересов. Так, вступление России в Болонскую
конвенцию и предполагаемое ею реформирование российского высшего
образования мотивируется необходимостью его приспособления к
интересам европейского работодателя. В результате человек теряет даже
само своё бытие и проживает не свою жизнь, а чужую - "положенную
по программе", "востребованную на рынке труда", "нужную
европейскому работодателю". Непрожитая своя жизнь оказывается
тождественной смерти. Бытие порабощенного человека оказывается полностью
поглощённым информационным шумом, а собственная жизнь
оказывается сокрытой информацией. Разнообразие методов информационно-
образовательного ограничения не порождает разнообразия результатов
их применения.
Современный мир живёт "мифом машины" (Л. Мамфорд) и
поэтому наличие технико-технологических ограничений большинством
осознаётся только в смысле отсутствия какой-либо техники или
технологии, то есть достаточно однобоко. Д. Неведимов отмечал, что машина
(автомобиль) является сегодня важнейшим фетишом в описанной им
"религии денег". Машинный фетишизм, как часть технико-
технологического фетишизма даже побудил К. Маркса и его
последователей объявить орудия труда решающим фактором становления
человека. Однако, если принять гипотезу И. Акимова и В. Клименко о
преобладании среди современных индивидуумов ментальности и психологии
"говорящих орудий", то объяснить популярность подобных воззрений
на технику и орудия труда несложно: "говорящие орудия" определяют
себя через орудия немые, тем самым неосознанно проявляя свою
сущность. Однако, как справедливо замечает Л. Мамфорд, хотя
"цивилизация" с самого начала сосредоточивалась на машине"(282, с.222), в
использовании орудий труда не было ничего специфически человеческого.
"...Многие насекомые, птицы и млекопитающие с их сложнейшими
гнездами и жилищами, геометрическими ульями, градообразными
муравейниками и термитниками, хижинами бобров, осуществили гораздо
более радикальные изобретения в изготовлении контейнеров и
вместилищ, нежели изобретения, удавшиеся предкам человека в изготовлении
орудий труда... Словом, если бы с разумом можно было бы
отождествить лишь благоприятствующую ему техническую сноровку, человека -
232
Глава 4
в сравнении со многими другими биологическими видами - можно было
бы считать бездельником в течение длительного периода" (282, с. 11).
Базовыми методами социального ограничения в этой сфере
являются с одной стороны лишение техники и технологий, а с другой
стороны дающее ложную свободу их предоставление. Лишение техники
(орудий изготовленных человеком из природных материалов, с
использованием природной энергии) и технологии (созданных человеком
рациональных воспроизводимых алгоритмов какой-либо деятельности)
создаст препятствия (ограничения) в жизнедеятельности человека и
общества, реализации их желаний и устремлений, а иногда даже приводит
их к гибели. Подобное лишение может осуществляться методами их
сокрытия (технологические секреты), разрушения, изъятия, кражи,
запрета изготовления и использования и т.п. История науки и техники
заполнена примерами подобного рода. Более интересен другой метод -
ограничительной механизации и технизации воспринимаемой или
преподносимой как освобождение, способ достижения богатства, комфорта
и т.п. Его можно назвать методом технического соблазна, соблазнения
машиной, техникой, технологией. Так современные технократы
"соблазняют" нас тем, что "с появлением такой новой "мсгатехники"
господствующее меньшинство создаст некую единообразную, всеохватную
и выходящую за пределы земли структуру, предназначенную для
автоматической работы. Вместо того чтобы активно функционировать в
качестве самостоятельной личности, человек станет пассивным,
бесполезным и машиноуправляемым животным, - и если верить современным
интерпретациям роли человека со стороны технократов, присущие ему
функции окажутся либо поглощены машиной, либо строго ограничены
и подвергнуты контролю в пользу обезличенных коллективных органи-
заций"(282, с.9-10). Следует отметить, что проблема "соблазнения
техникой" тесно связана с важнейшим вопросом выбора стратегии цивили-
зационного развития. Известно, что древние цивилизации имели не
технократический, а скорее биократический характер и многие религии и
философы-традиционалисты (Р. Генон) рассматривали переход к
технократизму как проявление деградации и материализации имеющей
выраженный ограничительный характер. Л. Мамфорд отмечал, что
машина возникла из повторяющегося механистичного ритуала, который, в
свою очередь, был нужен для управления и защиты от "избыточной"
психической энергии человека (См. 282, с. 17). Таким образом,
механизация и машинизация оказывается методом сковывания и подавления
психической, а, возможно, и сексуальной энергии человека и
использования ее для каких-то целей и нужд архитекторов машинизации. Л.
Мамфорд показал, что прежде собственно технических машин, возник-
233
Практическая реализация социальных ограничений
ли машины социальные, в которых люди исполняли функции винтиков,
гаек, колесиков и шестеренок, а правители - функции "божественного
перводвигателя" описанного рабовладельческим философом
Аристотелем. "...Этот механизированный порядок был навязан человеку извне.
Сочетание божественных повелений и безжалостного военного
принуждения привело к тому, что громадные массы населения были
вынуждены переносить угнетающую нищету и принудительный труд,
выполняя отупляющие и монотонные работы, чтобы обеспечить "Жизнь,
Процветание и Здоровье" божественному или полубожественному
правителю и его окружению"(282, с.21). "С концептуальной точки зрения
инструменты механизации уже пять тысяч лет назад стали связываться лишь
с такими общественными функциями и целями, как непрерывное
увеличение порядка, власти, предсказуемости и, прежде всего, контроля.
Господство этой протонаучной идеологии привело к регламентации и
деградации некогда независимой деятельности человека: так впервые
возникли "массовая культура" и "руководство массами". Можно усмотреть
саркастическую символику в том, что конечными продуктами,
произведенными этой мегамашиной в Египте, стали колоссальные гробницы,
"населенные" мумифицированными трупами..."(282, с.22). Так рсализо-
вывался в древнем мире метод машинизации социума, превраихения его
в технический инструмент царей и бюрократической элиты.
Интересен описанный Ф. Янсеном (490) метод "запирающих
технологий". Суть его состоит в предоставлении объектам социального
ограничения таких технологий, которые бы заведомо перекрывали их
доступ к другим, более совершенным технологиям, знаниям, научным
открытиям, уводили их на тупиковые и малоперспективные пути
развития, просто тормозили бы их движение, включали в их системах
устойчивые или "случайные" механизмы деградации, аварий, катастроф и т.п.
Здесь мы видим смычку метода лишения технологий и метода их псев-
доосвобождающего предоставления. Предоставление одних технологий
влечёт в данном случае потерю других.
"Только опыт приводит к пониманию того, что машинам
присущи свои внутренние законы и что человеку следует остерегаться
вступать с ними в конфликт. Этому учит хотя бы такая вещь, как
производственные аварии... Производственные аварии случаются тогда,
когда человек в чем-то отклоняется от предписанной ему роли hommc
machine, когда его действия не согласуются с каузальным механизмом,
которым он управляет, когда он позволяет отделить себя от него, будь
то по причине рассеянности, усталости, сонливости или потому, что его
внимание отвлеклось на какую-то другую из его механических
обязанностей. И в этот момент подавляемые стихийные силы вырываются на
234
Глава 4
свободу и мстят за свое угнетение, нанося удар по техническому
работнику и его машине"(487, с. 174), - писал Ф.Г. Юнгер. За дополнительные
возможности, предоставляемые техникой, людям приходится
расплачиваться своей свободой. Ф.Г. Юнгер полагал, что дальнейшая
механизация социума приведёт к распаду государств; заменой государственной
власти, судя по всему, становится описанная более современным В.
Прановым система "тотального анонимного угнетения" (ТАУ).
"Бессилие государств перед взрывоопасными процессами, которые
сопутствуют высокому развитию техники, видно невооруженным глазом. Нет
ни одного государства, которому удалось бы совладать с тгими
процессами, так как во все государственные организации вторглась
техническая организация и изнутри подрывает государственную власть.
Человек не справляется с механическими законами, которые он привел в
движение. Механические законы сами управляют чсловском"(487,
с.273), - делает вывод Ф.Г. Юнгер. Владыки - перводвигатсли
превращаются в рабов - "первороботов". Механизация становится методом
порабощения человека. Технократизм распознается в таком ракурсе как
рабовладельческая идеология. Поэтому он закономерно популярен
среди американской (и прочей) элиты, претендующей на роль "властелинов
мира". Соблазняя массы технико-технологическими новинками,
технократия без всякого насилия ставит их под свой контроль. Например,
наличие сотового телефона позволяет легко отслеживать не только
содержание переговоров, но и местоположение его обладателей.
Вождение автомобиля требует достаточно высокой сосредоточенности,
надёжно отвлекая не только от "ненужных" действий, но и ненужных
мыслей, воспоминаний и чувств. Проблему быстроты передвижения
снимают "пробки" на дорогах. К тому же техника сама посредством
аварий регулярно и гарантированно сокращает количество недостаточно
внимательных к ней и рассеянных субъектов, выполняя функции
"естественного отбора". Так, согласно данным международных организаций
по состоянию на 2005 г. в мире за год на дорогах гибнет свыше 1,2 млн.
человек и свыше 40 млн. получают ранения. В таких условиях
принуждающий аппарат государства действительно становится менее
значимым.
Различные методы технико-технологического ограничения и
сопряжённые с этой темой проблемы и вопросы представлены в работах
5, 6, 22, 26, 34, 35, 44, 63, 77, 97, 98, 109, 157, 207, 225, 234, 243, 260,
270, 271, 282, 293, 294, 307, 308, 333, 391, 402, 425, 428, 440, 467, 487,
488, 490, 496 и других. Эти работы показывают тесную связь методов
технико-технологических ограничений не только с уже рассмотренны-
235
Практическая реализация социальных ограничений
ми выше методами, но и с методами экономического и военно-силового
ограничения. К их рассмотрению и будет целесообразно перейти.
На тесную связь экономических и технико-технологических
ограничений обратил внимание ещё К. Маркс. Однако ни он, ни его
последователи не захотели увидеть в технике многих её ограничительных
свойств, предоставив решение этой задачи мыслителям другой
ориентации. Материалистическая идеология помешала марксистам даже в
понимании экономических ограничений. Пожалуй, с данной задачей
лучше справились антитехнократически ориентированные мыслители,
например Ф.Г. Юнгер.
Методы экономического ограничения и взаимосвязанные с
этим вопросы и проблематика представлены в работах 22, 35, 38, 65, 68,
71,72,82,98, 108, 109, 113, 117, 131, 149, 165, 169, 176, 190, 191, 191а,
218, 226, 229, 236, 238, 246, 270, 271, 274, 278, 290, 293, 298, 299, 300,
301, 307, 322, 332, 340, 376, 379, 411, 431, 447, 467, 471, 478, 481, 484,
487, 490 и других. Изучение методов экономического ограничения,
которые сегодня всё чаще выступают в виде методов финансового
ограничения и контроля, становится всё более актуальным в современном
обществе по мере усиления либерализма в ходе глобализации и
укрепления в сознании большинства стержня либеральной идеологии -
"религии денег". "О сакральном происхождении денег говорят многие из-,
вестные факты. Уже на раннем этапе истории мы обнаруживаем тесную
связь денег с территорией храмов, жрецы которых выступают в
качестве хранителей денег и депозитов. Храмы одновременно являются
первыми известными нам банками, а жрецы - первыми банкирами" (487,
сЗОО), - отмечал Ф.Г. Юнгер. Поэтому можно предположить, что и
сегодня банки и финансовая сфера являются местом пребывания
законспирированного жречества, способного как сфабриковать "религию
денег" (Д. Неведимов), так и закулисную "денежную державу" (А.К.
Крыленко), способную не только вести многовековую борьбу с
христианством (См. 218), но и осуществлять под видом "глобализации" атаку на
процветание и демократию (См. 274).
Основными методами экономического (финансово-
экономического) ограничения являются 1. Лишение экономических
(финансовых) ресурсов, 2. Подавление посредством их избыточного
предоставления. Метафорически эти методы можно представить как
"недокармливание" и "перекармливание". Хорошо известно, что плохим
является как недостаток, так и избыток ресурсов, причем еще
неизвестно, какой вариант является здесь наихудшим. "Можно привести немало
примеров, которые показывают, что излишнее благополучие может
быть в тягость, не по плечу - человек не в силах долго его переносить.
236
Глава 4
Человек лучше переносит нужду, так как скудость делает его
изобретательным" (487, с.285). Для хозяев экономической системы становится
важным ловкое манипулирование нехватками и избытками
экономических ресурсов для наиболее эффективного социального ограничения
человека и общества. Так господствующие слои ограничивают
посредством культов потребительства и накопительства, поглощающих их
временные и энергетические ресурсы, а основную массу населения
ограничивают напротив, с помощью недостатка ресурсов, попутно
постоянно разжигая их потребительские аппетиты через рекламу и
ломящиеся от товаров магазины. Поэтому, почти всё общество оказывается
пойманным в такой социально-ограничительный диполь; повышая свой
социально-экономический статус, член общества не освобождается от
социальных ограничений, а просто заменяет одни ограничения на
другие. Можно также лишать человека возможности приобретения каких-
то значимых для него вещей, например, квартиры, но при этом давать
неограниченную возможность потребления алкоголя, табака, дешевой
еды и одежды, телевизионных программ и т.п.
В качестве метода экономического ограничения выступают как
ни странно, сами деньги. "Механизм воздействия денег на социальные
отношения в общем виде можно описать как редукцию качественного
своеобразия социальных и культурных отношений и связей к
количественным и обезличенным"(\12, с. 16). "Деньги обнаруживают свойство
отчуждать собственно социальную и культурную мотивацию,
парализуя, таким образом, волю человека"(172, с. 17). Любое действие человека
не обусловленное интересами прибыли в условиях ориентированной на
прибыль экономике ведёт его к экономическим потерям, снижению
энергопотенциала. Деньги же их владельцы дают не за любую
деятельность, а только за угодную им самим. В результате, чем активнее
человек действует, руководствуясь личностным внеэкономическим
интересом, тем более он разоряется в ориентированном на прибыль обществе.
Человек начинает делать не то, что ему хочется, или нужно ему самому
или другим людям, природе и т.п., а то за что заплатят деньги те, у кого
они есть. Но владельцы денег получают их тоже не просто так, а за
угодные хозяевам денег деяния. Таким образом, хозяева-производители
денег и владельцы крупных капиталов осуществляют функции
социального контроля. "Но там внизу,... там все пропускается мимо ушей. Там
хоть в колокола звони про свою мудрость - торгаши на базаре
перезвонят се звоном своих грошей"(306-Т.1, с. 133), - писал Ф. Ницше о таком
обществе.
"Деньги не знают ни родства, ни национальной, культурной,
конфессиональной общности. Они разрушают традиционные формы
237
Практическая реализация социальных ограничений
общности людей - семью, сословное общество, государство, этнос и
т.д."(172, с. 18). Снимая с человека соответствующие социальные
ограничения, деньги налагают на него свои собственные ограничения.
"Деньги не только отчуждают, но и обладают свойством
противопоставлять людей друг другу, сеять недоверие и враждебность"(172, с. 18),
ибо "удовлетворение нажитым определяется только соотношением с
потерями другого"(172, с. 18). "Деньги вторгаются в картину мира,
привнося в нее отчуждение от базовых онтологических и
аксиологических связей" (172, с. 18). Они создают дистанцию между человеком и
космосом, разделяют субъект и объект познания, выстраивают
иерархию ценностей в соответствии с их "рыночной" ценой, которая во
многом произвольна. Хозяева - производители денег могут в принципе
назначить любую цену за любой товар. Как известно, Федеральная
резервная система, печатающая доллары от имени правительства США, на
самом деле является конгломератом частных банков, состав акционеров
которых не известен общественности (См. 484, с. 190-191). Таким
образом, неизвестные и неподконтрольные обществу частные лица могут
произвольно, по своему усмотрению управлять денежным обращением,
экономикой и всей системой ценностей. Анонимность этих лиц даёт им
в известной степени большую власть и безопасность, чем многим
"всемогущим" диктаторам прошлого.
"Превратившись из простого механизма достижения цели в
саму цель, деньги подменяют собой весь процесс мотивации"(172, с. 18).
Прежде чем приступить к достижению любой цели человек вынужден в
первую очередь позаботиться о деньгах, как необходимом условии сё
достижения. Поэтому, получение денег становится для человека
первичной целью, оттесняя в сторону все остальные (См. подр. 293).
Превращаясь в первичную цель и меру всех вещей, деньги начинают
напоминать ревнивое божество. В итоге возникает "монетарный монотеизм"
(С. Московичи) или "религия денег" (Д. Нсвсдимов), с помощью
которой хозяева денег манипулируют обществом. Многие коммерческие
компании превращаются в секты религиозно-денежных фанатиков,
практикующих ритуалы поклонения деньгам, поклоняющихся
изображению доллара (или иной "твёрдой валюты") как иконам, в продажу
поступает литература по астрологии и нумерологии денег, "ритуалам
денежной магии" и т.п.
Для ускорения внедрения новой "религии" и дальнейшего
экономического ограничения масс может использоваться метод
"монетизации льгот". "Уничтожение (монетизация) системы льгот и вообще
натуральных выплат нанесет обществу огромный урон, его даже трудно
оценить (191а, с.391). "Блага натурой даются людям для того, чтобы они
238
Глава 4
их потребляли сами и именно в данном им виде. Монетизация заведомо
означает, что деньги уйдут "по другим статьям"... Выдача льгот
натурой - выражение особого свойства традиционного общества... Такое
общество приказывает жить, в то время как либеральное общество
даст свободу умирать. Потому-то вымирает либеральный Запад, а при
либеральной реформе стали вымирать и русские" (191а, с.392), -
отмечает С.Г. Кара-Мурза в книге "Потерянный разум". Монетизацию льгот
можно рассматривать как метод сокращения населения.
Ф.Г, Юнгср обращает внимание на такой метод экономического
ограничения как "технизация" денег. "Возможность сделать
безналичный расчет обязательным, произвольно ограничивая, таким образом,
наличные платежи, становится в условиях технического коллектива
рычагом, при помощи которого централизованное управление, закрывая
счета, осуществляет конфискацию всех находящихся в обращении
денег. Еще важнее следующее: по мере того как деньги превращаются в
средство безналичного расчета, они из экономических денег
превращаются в технические деньги. Экономические представления, понятия,
связанные с деньгами, вытесняются на задний план. Если при переходе
в символические деньги, деньги отделяются от денежной материи, то,
превратившись в безналичные расчетные деньги, они отделяются также
и от своей экономической основы, с которой при наличном обращении
еще сохраняют связь. Технические деньги вступают во все более тесную
связь с поступательным развитием машинной техники, то есть они
становятся сопутствующим явлением аппаратуры и организации,
оказываются у них на службе. Техника денежного хозяйства одерживает верх
над всеми экономическими понятиями..."(487, с.305). Судя по всему,
технические или виртуальные деньги оказываются более пригодными
для обслуживания мегамашины власти. Рост таких виртуальных денег
естественно не отражает роста реальной экономики, символизируя лишь
повышение социального статуса их владельцев в денежной иерархии.
"Как только деньги утратят силу, власть машины над человеком
явит свою иллюзорность. Деньги - кровеносная система тела Маммоны,
а его сердце - механические часы. Его плоть и кости выстраиваются из
природных ресурсов, а пищей служит само человечество" (22, с. 13), -
писал X. Аргуэльес,
Важнейшим методом экономического социального ограничения
в современном обществе является инфляция. "Итак, инфляция имеет
цель. Она не случайность! Это орудие тех, кто имеет две задачи; I.
Уничтожить систему свободного предпринимательства. 2. Взять
достояние от бедных и среднего класса и "перераспределить" его богатым"
(484, с.66-67), - писал Р. Эпперсон. Инфляция является постоянно дей-
239
Практическая реализация социальных ограничений
ствующим методом экономического ограничения большинства
населения и перераспределения принадлежащих ему ресурсов богатому
меньшинству. С инфляцией тесно связан другой аналогичный ей способ
экономического ограничения большинства - ссудный ростовщический
процент.
Большинство в современном обществе полагает его наличие
нормальным и неизбежным явлением в хозяйстве и даже увлечённо
пытается приумножить свои сбережения с его помощью. На первый взгляд
система ростовщических процентов, с помощью которой каждый
вкладчик банка якобы может защитить свои сбережения от инфляции и
даже приумножить их кажется выгодной и справедливой. Однако даже
несложные рассуждения и расчёты ставят это мнение под вопрос. Во-
первых, тот факт, что банки являются коммерческими, а не
благотворительными организациями уже делает крайне маловероятным, что они
предложат, по крайней мере, большинству вкладчиков, процент по
вкладу превышающий общий уровень инфляции и будут,
следовательно, работать себе в убыток. Получается, что как минимум часть
вкладчиков, заведомо помогает своими вкладами не себе, а банкирам. Во-
вторых, следует рассмотреть результаты различных вкладов. Положив
100 долларов под минимальный 1 % годовых в банк вкладчик получит
через год ростовщический доход в I доллар. А другой вкладчик,
положив 10000000 долларов под тот же процент, получит через год
ростовщический доход в 100000 долларов. За 5 лет первый вкладчик получит
доход в 5 долларов и сможет на эти деньги несколько раз проехать в
метро, а второй вкладчик получит доход в 500000 долларов и сможет на
эти деньги купить несколько квартир в крупном городе и сдать их в
аренду, или купить магазин приносящий доход и т.п. В итоге
оказывается, что мелкие вкладчики банков не получают со своих вкладов
практически ничего и даже разоряются от инфляции, а крупные получают
возможность постоянного приумножения своих капиталов. Такое
положение ещё более усугубляется, если учесть, что многие банки
предлагают значительно большие проценты по вкладам и повышают
ростовщический процент для более крупных сумм. Как известно, чтобы
получить прибыль и выплатить ростовщические проценты вкладчикам,
банки занимаются кредитованием под более высокий процент физических
и юридических лиц. Они в свою очередь, вынуждены для выплаты
долгов и процентов по ним постоянно повышать цену своей продукции и
рабочей силы, что и становится одной из главных причин инфляции. В
результате инфляции расходы на покрытие ростовщических процентов
перекладываются на всё общество, а доходы получают банкиры и
крупные вкладчики, которые после достижения определённой суммы вклада
240
Глава 4
должны получать доходы перекрывающие инфляцию. Так работает
метод инфляцинно-ростовщического экономического ограничения
большинства и перераспределения его ресурсов в пользу меньшинства.
Похожим образом работает и система международных внешних займов,
когда полученные от иностранных кредиторов деньги обычно
расходуются на проекты, в которых заинтересован сам кредитор или
чиновники, взявшие кредит (иногда кредиты просто разворовываются), а
возвращать долги приходится всему населению, платя более высокие
налоги и недополучая зарплату. Причём проценты по этим займам таковы,
что порой приходится выплачивать в несколько раз (!) больше
изначально взятого. Такие займы являются методом экономического
ограничения целых стран и народов.
В.А. Лисичкин и Л.А. Шелспин описывают ряд других методов
экономического ограничения. "Методы контроля экономического
развития. США, став финансово-экономическим лидером в мире,
поставили под свой контроль основные международные
межправительственные организации, С их помощью США эффективно воздействуют на
подавляющее большинство стран мира"(246, с.205). Инструментом
такого воздействия становятся внешние долги. "Чем больше
задолженность страны, тем большую роль в регулировании её экономики и
предоставлении займов играют МВФ и Всемирный банк. Их требования
сводятся к либерализации национальной экономики, приватизации
государственной собственности, прекращению субсидий убыточным
производствам и проведению жесткой денежно-кредитной политики,
обеспечивающей стабильность национальных валют. В результате
такой деятельности, направленной на борьбу с инфляцией, снижается
уровень жизни в этих странах, растет безработица и социальное
расслоение, а проблема задолженности воспроизводится. Тем самым
расширяется спрос на доллары, служащие залогом для выпуска
национальных валют. Для его удовлетворения платежный баланс США имеет
дефицит и является источником инфляции, что подчиняет развитие
мировой экономики стратегическим интересам США, усиливает
нестабильность в мировой экономике и в перспективе ведет к
глобальному ...кризису" (Цит. по 246, с. 205-206), - писал Е.Н. Всдута.
Приведённые выше требования МВФ можно рассматривать как
взаимосогласованную группу методов экономического ограничения стран и народов в
интересах США и их сателлитов. Помимо этого "МВФ и Всемирный
банк поощряют страны сосредоточивать стратегию экономического
развития на продукции, предназначенной для экспорта в промышленно
развитые страны, зачастую основанную на импортировании, затратах и
иностранных инвестициях. Сама политика включает сохранение низкой
241
Практическая реализация социальных ограничений
заработной платы и давление на профсоюзы. В дополнение к
стимулированию предприятий с тяжелыми условиями труда... политика
Всемирного банка заставляет правительства снизить расходы на такие
сферы деятельности, как образование, здравоохранение и т.п."(109, с. 100).
Для снятия негативных экономических ограничений наложенных
Всемирным банком и МВФ на многие страны мира авторы сборника
"Глобальный дискурс" прелагают аннулировать все долги этим
организациям и организовать их всемирный бойкот (См. 109, с.95-103).
"Весьма четкая и наглядная характеристика действий МВФ
приводится в работе Линдона Ляруша: "Ныне мы систематически, с
каждым годом все чаще, рассчитываем: сколько еще людей убить.
Как? Очень просто. Мы ликвидируем те экономические факторы, от
которых зависит поддержание жизни: урезаем медицинское
обслуживание, урезаем помощь пенсионерам, урезаем помощь тем, кто
находится в экономически неблагоприятных условиях. В больницах
используется меньше медсестер, врачи ставятся под контроль компьютера,
а не собственной совести и квалификации. Так увеличивается
смертность, подобно тому, что поразило в течение последних пяти лет
Россию, где из-за условий навязанных Международным валютным фондом,
произошло обвальное падение продолжительности жизни в целом.
МВФ - величайший, самый кровожадный враг из тех, кто когда-либо
вторгался на территорию России. Им убито больше народа, чем всеми
захватчиками вместе взятыми" (Цит. по 246, с.206-207). В последнем
отрывке мы видим смыкание методов экономических ограничений со
структурно-демографическими ограничениями.
Таковы некоторые методы экономического социального
ограничения.
Перейдём к рассмотрению основных методов военно-силового
ограничения. Извлечение различных конкретных методов военно-
силового ограничения и осмысление сопряжённых с этой темой
вопросов можно осуществить опираясь на работы 20, 29, 46, 49, 60, 82, 94, 96,
112, 118, 120, 128, 137, 150,. 151, 154, 178, 182, 185, 187, 198, 212, 217,
236, 245, 246, 249, 262, 265, 268, 276, 278, 288, 299, 300, 329, 331, 357,
359, 361, 387, 392,410,425,470,478,487,488 и другие.
Как и предыдущих случаях, можно выделить два основных
метода военно-силового социального ограничения, так как дуализация
сама по себе является более общим методом ограничения. Первый
метод - военно-силовое подавление объектов социального ограничения
осуществляемое обычно при исчерпании иных средств социального
ограничения. На выставленных в музеях старинных пушках и сегодня
можно увидеть красноречивую надпись: "Последний довод королей".
242
Глава 4
Второй метод взаимосвязан с первым и представляет собой
разоружение потенциального объекта социальных ограничений, лишение его
средств силового противодействия. Для этого в СССР одно время
запрещали заниматься восточными единоборствами.
Конкретные методы военно-силового ограничения отличаются
разнообразием, изучаются и разрабатываются в рамках военной науки и
силовых ведомств. Вероятно, некоторые из них имеют секретный
характер и поэтому их всеобъемлющее описание далеко выходит за рамки
настоящей работы, В данном случае целесообразно будет привести
лишь некоторые примеры подобных методов.
А.И. Кугай выделяет "несколько идеальных типов,
осуществляемого властью организованного насилия. Прямое активное насилие,
выражается в непосредственном воздействии на человеческое тело:
смерть, пытка, казнь. Другой тип активного насилия - дисциплинировав
ние, основанное на косвенном воздействии на человеческое тело:
надзоре, контроле, классификации, осмотре, треннинге, экзамене и т.п."(217,
с. 17). В качестве комментария следует заметить, что дисциплинирова-
ние содержит элементы силового ограничения, выражающие себя в
информационном, психологическом, биоэнергетическом насилии.
А.Г. Дугин вслед за Р. Челленом выделяет в социуме особую
сферу кратополитической реальности. В отличие от обычной
социальной реальности, основанной на общепризнанной системе социальных
норм, выражающихся в обязательных для исполнения правовых нормах,
кратополитическая реальность основывается на рассмотрении
реального силового потенциала каждого отдельного субъекта социальной игры
и сравнении его с аналогичными потенциалами других субъектов.
Кратополитическая реальность является по сравнению с обычной
социальной реальностью гораздо более гибкой и подвижной. "Сфера кратопо-
литики является по определению "тайной", "секретной", так как се
логика и механизмы, будучи реальными и главенствующими,
принадлежат теневой сфере, не имеющей внешней регламентации"(151, с.462), -
считает А.Г. Дугин. "Если субъектом международного права выступает
любое государство, признанное суверенным, независимо от его
политической, стратегической, финансовой и военной мощи, и это государство
считается равноправным по отношению ко всем остальным суверенным
государствам, то на уровне стратегическом или силовом представление
о субъектности резко менястся"(151, с.461). И субъектом выступает не
любое государство, а лишь обладающее соответствующим силовым
потенциалом. Именно в кратополитической сфере и реализуются
различные методы военно-силового ограничения. "В очищенном виде крато-
политика осознается и разрабатывается в созвездии государственных
243
Практическая реализация социальных ограничений
служб, связанных с безопасностью, разведкой, контрразведкой,
политической полицией и т.д."(151, с.465). Способом реализации кратополити-
ки является деятельность, связанная с созданием и функционированием
таких государственных служб. "Цивилизационный проект атлантизма
требует наличия наднациональных спецслужб, действующих поверх
голов традиционных разведывательных структур и выполняющих
геополитическую, цивилизационную цель, часто не совпадающую с
национальными интересами государства"(300, с.80). Многие методы
деятельности подобных служб являются методами военно-силового
ограничения.
Одним из методов военно-силового ограничения является
терроризм, ставший одной из ключевых тем обсуждения в СМИ. С.Г. Кара-
Мурза в книге "Манипуляция сознанием" 2000 г. предлагал для
подавления терроризма ограничить сообщения о нём в СМИ, так как
терроризм, в отличие от диверсий, ориентирован не столько на нанесение
материального ущерба, сколько на запугивание широких масс населения,
которое невозможно без их оповещения о террористических актах.
Ссылался С.Г. Кара-Мурза и на советский опыт, когда замалчивание
подобных тем в СМИ делало терроризм во многом бессмысленным (его
в те годы практически не было). Совет С.Г. Кара-Мурзы принят не был,
что указывает на взаимосвязь терроризма с современной медиакратией.
Другая причина, терроризма - американоцентричная глобализация.
"Стратегическая глобализация под контролем США вызовет к жизни
повсеместное стихийное противостояние, опирающееся на
террористические методы. Особого накала повстанческие акции достигнут
после того, как мондиализация пройдет стадию подавления тех крупных
социальных образований, которые будут резко противиться
растворению в стихии новой спонсируемой Западом цивилизации"(300, с.81).
Этот прогноз, опубликованный в 1999 г. уже сбылся в Афганистане и
Ираке. Однако терроризм оказывается и удобным предлогом для
военно-силового ограничения потенциальных противников и конкурентов.
"Резюме: после терактов 11 сентября 2001 года в проигрыше оказались
все, кроме США и "международного терроризма". Уже одно это
обстоятельство позволяет сделать определенный вывод об их реальных
отношениях'^], с.420).
Наиболее очевидным методом военно-силового ограничения
является сама война. Войны подразделяются на агрессивные,
оборонительные, партизанские, гражданские и др. Порой они маскируются под
вывесками "контртеррористических операций", "гуманитарных
бомбардировок" и т.п. Конкретные методы ведения войны являются частными
методами военно-силового ограничения. В последние годы часта гово-
244
Глава 4
рят об информационно-психологических (245), экономических и
культурных (268) войнах. Финансовые и информационные технологии
действительно могут выступать в роли методов и средств военно-силового
ограничения, подтверждая тезис о единстве системы социальных
ограничений и се методов. Эти темы требуют тщательного изучения и
внимания современного человека, ведь если с наиболее грубым военным
насилием он может в своей жизни не сталкиваться совсем или
сталкиваться относительно редко, то более "мягкие" виды насилия -
информационное, психологическое, экономическое, культурное стали, к
сожалению, частью нашей ежедневной жизни. Поэтому пацифизм, как это не
парадоксально, является методом "разоружения противника" и сам
может быть внесён в реестр методов информационно-психологических
насильственных ограничений. Широкое распространение пацифизма в
социуме способно создать "общество жертв", состоящее из носителей
психологии "жертвы", но жертвы немыслимы без палачей, которые не
замедлят явиться к "своим" жертвам. Принятие позиции пацифизма во
многом равносильно приглашению этих палачей. Широкое
распространение пацифистских настроений способствовало развалу СССР и
понижению геополитического и кратополитического статуса России, что
автоматически увеличило для большинства населения реальный
уровень его социальной ограниченности, вопреки декларативному росту
свободы.
Один из крупнейших "философов войны" Э. Юнгер, размышляя
над изменением войн в XX веке, вводит для обозначения их сущности
понятие тотальной мобилизации. "Картина войны как некоего
вооруженного действа тоже все полнее вливается в более обширную картину
грандиозного процесса работы"(488, с.449). "Для развертывания
энергий такого масштаба уже недостаточно вооружиться одним лишь
мечом, - вооружение должно проникнуть до мозга костей, до тончайших
жизненных нервов. Эту задачу принимает на себя тотальная
мобилизация, акт, посредством которого широко разветвленная и сплетенная из
многочисленных артерий сеть современной жизни одним движением
рубильника подключается к обильному потоку воинственной энер-
гии"(488, с.450). Развивая идеи своего брата, Ф.Г. Юнгср отмечал, что
"война и техника образуют все более четко работающий единый
механизм. Война доводит технику до уровня совершенства, и техника дает
войне средства для ведения военных действий. Ускоренный износ этих
средств не ослабляет позиций рационального мышления, которое
управляет развитием техники. Напротив, это лишь подогревает его
изобретательность, давая толчок к созданию новых чудовищных аппаратов.
Техника в основном превращается в технику военных вооружений, вой-
245
Практическая реализация социальных ограничений
на все больше и больше принимает технический характер"(487, с.263).
Для нас здесь важно указание на теснейшую взаимосвязь военно-
силовых и технико-технологических социальных ограничений. Можно
вести речь о методах технико-силового (военно-технического) и военно-
трудового социального ограничения. Развитие техники и войны видится
Ф.Г. Юнгеру как процесс их взаимоусиления. "Человек жестоко
заблуждается, думая, что может наслаждаться свободной, мирной,
благополучной жизнью на земле, которую он сам безжалостно разоряет и
разрушает" (487, с.256), - делает вывод Ф.Г. Юнгер. Усиление военно-
силовых ограничений и усовершенствование их методов оказывается
платой за технический прогресс. Жертвой военно-силовых ограничений
оказывается сам человек. Война становится инструментом разрушения
демографической и социальной структуры.
Методы структурно-демографического ограничения призваны
регулировать социальную мобильность и демографическую структуру
общества. Они препятствуют горизонтальным и вертикальным
перемещениям индивидов и групп, искажают демографическую структуру
населения. Основными методами структурно-демографического
ограничения являются стеснение мобильности^ возникающее в частности в
результате роста и скученности населения, и разрушение
демографической и социальной структур. Различные конкретные методы
структурно-демографического ограничения индивидов и групп сводятся к этим
двум основным.
Рассмотрим некоторые конкретные примеры методов
структурно-демографического ограничения. И. Кант в трактате "К вечному
миру" писал: "Проблема создания государства разрешима, как бы
шокирующе это ни звучало, даже для народа, который состоял бы из
дьяволов (если только они обладают рассудком). Она состоит в следующем:
"Так расположить некое число разумных существ, которые в
совокупности нуждаются для поддержания жизни в общих законах, но каждое
из которых втайне хочет уклониться от них; так организовать их
устройство, чтобы, несмотря на "столкновение их частных устремлений,
последние настолько парализовали друг друга, чтобы в публичном
поведении людей результат был таким, как если бы они не имели
подобных злых устремлений". Такая проблема должна быть разрешимой.
Ведь дело идет не о моральном улучшении людей, а только о механизме
природы, относительно которого требуется узнать, как использовать его
применительно к людям, дабы так направить столкновение немирных
устремлений индивидов, образующих народ, чтобы они сами заставили
друг друга подчиниться принудительным законам и таким образом
необходимо осуществили состояние мира, в котором законы имеют си-
246
Глава 4
лу"(182, с.419, 421). Как видно, И. Кант был неплохим теоретиком
социальных ограничений. Он напряжённо размышлял о том, как
объединить людей так, чтобы их стремления, мысли и действия взаимно
аннигилировали друг друга и тем самым люди были бы разобщены и
нейтрализованы. То есть для И. Канта решение социальных проблем
осуществляется на основе разобщающей нейтрализации людей. Очевидно,
что кантовское общество есть принудительно объединённая
совокупность индивидов, подобная античной совокупности рабов, подбираемых
так, чтобы они не могли договориться друг с другом. В таком обществе
нет ни общности судьбы, ни идейной и психологической близости, ни
общих целей и интересов, поэтому каждый закономерно хочет
уклониться от принудительно навязанных ему (и другим) законов. Если
каждый ограничивает каждого, то горизонтальная и вертикальная
мобильность в таком обществе будет резко ограничена. Интересно, что
инструментом такой принудительной организации людей И. Канту
видятся деньги и торговля, то есть экономические ограничения. "Дело в
том, что из всех сил (средств), подчиненных государственной власти,
сила денег, пожалуй, самая надежная..."(182, с.425) и, подчиняясь ей,
государства якобы будут содействовать "вечному миру". Такова, по И,
Канту, методология структурно-демографических социальных
ограничений, призванная содействовать принудительному вечному миру.
Р. Эпперсон описывает другой метод структурно-
демографического ограничения - управление рождаемостью. Для
сокращения рождаемости предлагают применять такие методы как
"добавление временно стерилизующих препаратов в продукты питания и
водопроводную воду... независимо от одобрения и согласия отдельных
личностей "(484, с.249), ежегодное истребление 5 % обитателей земли в
возрасте от 30 до 40 лет, аборты, штрафы за рождение излишних детей
и т.п. Автор полагает, что демографический взрыв и проблемы голода и
безработицы, которые он якобы создаёт, - искусственно
спровоцированное явление, нужное в качестве предлога для установления
правительственного контроля над населением и окружающей средой.
Методом структурно-демографического ограничения можно считать
содействие распространению наркомании, алкоголизма, курения и т.п.
Наркомания, как известно, не только способствует вымиранию населения,
но и разрушает социальную структуру. Горизонтальная и вертикальная
социальная мобильность алкоголика и наркомана также значительно
снижается. В то же время существует сильное движение за легализацию
наркотиков, особенно легких, являющееся ярчайшим проявлением
лжесвободы. В ряде стран, например в Голландии, лжесвобода легальной
наркомании и наркоторговли уже реализована. Остается только пона-
247
Практическая реализация социальных ограничений
блюдать, к каким результатам она приведёт. А приведёт она к
массовому одичанию основной массы населения. Р. Эпперсон описывает
ситуацию с воспрепятствованием распространения лекарства от рака в США.
"Гораздо больше людей зарабатывают на жизнь на раке» чем умирают
от него. Если загадка будет решена с помощью простого витамина,
вся эта гигантская коммерческая и политическая индустрия внезапно
исчезнет"(Цит. по 484, с.404).
В ситуации отсутствия гражданского общества структурным
ограничением может быть несформированность горизонтальных связей
между людьми и замена их вертикальными - с начальством. Разрушение
горизонтальных связей является одним из методов структурно-
демографического ограничения.
Другой метод - социальная монополизация, заключающаяся в
захвате какой-нибудь группой контроля над определенными ресурсами
или сферой деятельности и недопущении туда других групп (См. 30).
Возможны многообразные методы понижения биологического
и социального качества населения: от использования вредных пищевых
добавок, до искусственного продления сроков обучения в школе или
вузе.
Искусственное создание социального неравенства также
выступает в качестве метода структурно-демографического ограничения (См.
117). Так возможен метод "назначения олигархов".
К методам структурно-демографического ограничения
относятся различные способы дискриминации: расовой, этнической,
социальной, половой и возрастной. Подобная дискриминация сохраняется и
будет сохраняться в обществе. Её нельзя преодолеть формальным
предоставлением равноправия различным индивидам и социальным
группам, так как предоставление такого равноправия не ликвидирует
неравноправия на кратополитическом и геополитическом уровне. На крато-
политическом плане - это неравноправие реальных сил и возможностей,
а на геополитическом и метаисторическом уровнях - неравноправие
функций, выполняемых разными индивидами и группами в глобальных
пространственных и историческо-временных проектах. В итоге за
формальным равенством может скрываться чудовищное неравенство и
несправедливость по отношению к винтикам и жертвам какого-нибудь
проекта, которые могут даже не подозревать о своём подлинном статусе
и роли, будучи обманутыми иллюзией декларативной свободы и
равноправия. В этом смысле рабовладельческое и феодальное общество были
более откровенны в демонстрации реальных социальных
взаимоотношений людей. Не оказались ли рабовладельческие и феодальные
отношения в современном обществе лишь сдвинутыми в теневую область
248
Глава 4
крато - и геополитической реальности, а вовсе не преодоленными как
полагают многие? Разве не могут быть организованы демократические
выборы рабами и холопами своих рабовладельцев и сеньоров, особенно
если в распоряжении последних оказываются богатые арсеналы
технологий манипуляции сознанием, выборным законодательством и
результатами голосования? Выгода в случае осуществления подобной
операции оказывается налицо, ведь если рабы сами выберут своих господ, их
рабство приобретёт добровольный характер, что значительно снизит
потенциальное недовольство (подобное уже происходило в
тоталитарных государствах). Поэтому особое значение приобретает метод
создания "безвыходной" ситуации, общий для разных сфер социальных
ограничений и комбинирующий для достижения этой цели методы разных
уровней социальных ограничений. Искусственно создав безвыходную
ситуацию, можно добиться мнимо добровольной, а потому более
эффективной по сравнению с осознанно подневольной, деятельности
объектов социального ограничения в нужном для субъекта направлении. С
помощью такого метода реализуются различные глобальные проекты.
Другие конкретные методы структурно-демографического
ограничения и связанные этой темой вопросы можно найти в работах 2,
11, 14, 16, 18, 19, 21, 27, 28, 30, 37, 39, 50, 52, 54, 60, 69, 72, 83, 86, 100,
101, 109, ПО, 112, 116, 117, 122, 130, 140, 155, 165, 166, 182, 203, 221,
239, 261, 270, 274, 312, 323, 332, 337, 341, 346, 353, 371-373, 378, 386,
407,468, 476,480,481,484,493 и ряде других публикаций.
Подводя итоги параграфа, выделим базовые дуальные методы
ограничения, реализующиеся в различных сферах вторичного
социального ограничения.
Итак, на политико-управленческом уровне, высшем среди
вторичных социальных ограничений, базовыми методами ограничения
выступают убеждение и принуждение. К ним в конечном итоге можно
возвести все другие более частные методы политико-управленческого
ограничения. На правовом уровне - методы правового ограничения и
правового стимулирования. На информационно-образовательном
уровне это методы лишения информации и информационного шума. На
технико-технологическом уровне - метод лишения техники и технологии и
метод закрепощающего предоставления техники и технологии. На
уровне экономики и финансов - это методы лишения экономических
ресурсов и избыточного предоставления экономических ресурсов. На
военно-силовом уровне - методы военно-силового подавления и
разоружения. На структурно-демографическом уровне - методы стеснения
мобильности и разрушения демографической и социальной структур.
249
Практическая реализация социальных ограничений
Также в параграфе выявлено значительное число более частных
методов вторичного социального ограничения и разобраны
сопряжённые с ними вопросы с широкой демонстрацией точек зрения разных
авторов. Особое внимание уделено методам политико-управленческого
ограничения, в том числе в условиях тоталитаризма.
Представленные в разделе методы имеют социокультурно и
исторически обусловленный характер и поэтому не могут быть
перечислены с абсолютной полнотой. Однако и представленные примеры
задают траекторию их познания и осмысления.
Есть смысл также кратко перечислить основные универсальные
методы социального ограничения, действенные на разных уровнях
системы: это социальный контроль, абсолютизация социальности и
социальных ограничений, монизм социального управления, рутинизация,
стереотипизация, убеждающее принуждение и принуждающее
убеждение.
Описание методов социального ограничения завершает
описание системы социальных ограничений, её функций и методов. Далее
можно вести речь лишь о способах преодоления негативных
социальных ограничений, что выходит за рамки настоящей работы.
250
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Подводя итоги, на наш взгляд можно констатировать
достижение основных целей и задач диссертационного исследования.
В данном диссертационном исследовании поднята, осмыслена и
исследована проблема социальных ограничений. Социальные
ограничения являются, и должны являться важнейшим атрибутом любого
общества и без них общество существовать не может. Там где нет
социальных ограничений, там нет и общества. "Анализ "пределов"
(непреодолимых в данный момент ограничений) и размышление над ними - одна
из важных сторон критического рационального мышления,
выработанного программой Просвещсния"(191а, с.225). Если общество, а тем
более интеллигенция избегают рефлексии над своими ограничениями, то
действительно пора вести речь о его "потерянном разуме", какой бы
демагогией о либерализме, свободе и постмодернизме это не
прикрывалось.
Хотя наличие тех или иных социальных ограничений может
кого-то не устраивать, решение проблемы в смысле сё полного снятия
лежит уже за пределами общества. С другой стороны, в любом
обществе, кроме разве что идеального, существует множество негативных,
излишних, ненужных ограничений, которые должны ликвидироваться.
Причины возникновения социальных ограничений в обществе
достаточно разнообразны: они могут быть как объективными - влияние
космоса, природно-гсографической среды, психофизические особенности
народов, так и субъективными - религиозные запреты, ограничения
реализуемого социального проекта, мода, волюнтаризм и самодурство
властей. Объективно обусловленные социальные ограничения требуют
вдумчивого анализа и бережного отношения, к субъективно
обусловленным социальным ограничениям относиться следует очень критично.
Следует учитывать, что в обществе постоянно происходят процессы
изменения социальных ограничений, но снятие одних ограничений, к
сожалению, неизбежно порождает другие в духе известной гегелевской
спирали развития.
Задачей данной работы было не столько снятие каких-либо
социальных ограничений, сколько нахождение путей и подходов к их
исследованию, которое только и может стать путём к их содержательному
и структурному совершенствованию в интересах отдельного человека и
всего общества в целом. Пока мы не задумываемся о том, что такое
социальные ограничения, шансов на подобное их усовершенствование и
снятие негативных ограничений у нас немного. К сожалению, материа-
251
Заключение
лы подобных исследований могут быть использованы и в целях
подавления личности и общества. Такова печальная закономерность всех
научных исследований и открытий.
Представленная здесь модель социальных ограничений носит,
прежде всего, исследовательский характер, поэтому проблемы ее
соответствия общественным реалиям, в общем-то, не существует, в отличие
скажем от моделей тоталитаризма. Если в каком-то обществе не
обнаруживается каких-то компонентов этой модели, например идеологии, то
это ещё не значит, что их нет, возможно, их или недостаточно хорошо
искали или не захотели найти. Если чего-то нет в чьём-либо
рациональном сознании, это ещё не значит, что этого нет вообще. Тем не
менее, мало кто будет оспаривать наличие в обществах языковых,
этических, гносеологических, правовых, структурно-демографических и
прочих социальных ограничений в тех или иных формах и разновидностях.
Задачей представленной здесь модели является помимо
постановки проблемы, создание инструментов её исследования, в данном
случае инструментов интеллектуальных, позволяющих из окружающего
нас хаоса впечатлений и фактов выделить и структурировать нечто
важное, позволяющее их осмысливать и изменять. Эта задача в данном
исследовании решена: эксплицировано понятие "социальные
ограничения", определена его связь с системой философских категорий, выявле»
ны варианты классификации и построения модели социальных
ограничений. Могут быть, конечно, и какие-то другие её решения и
дополнение уже осуществлённого, но для исследования данного вопроса это
было бы только на пользу, создавая для него разнообразие
методологического инструментария.
Далеко не все возможные аспекты осмысления данного вопроса
нашли своё выражение в данной работе. В частности подробно не
рассматривались, например, метафизические аспекты ограничения и
неограниченности. Так, уже само бытие ограничено тем, что оно есть.
Не были описаны также и более конкретные и частные аспекты
реализации социальных ограничений, как, например, потенциальные и
актуальные возможности их осуществления в различных типах
обществ: традиционном, индустриальном, постиндустриальном, или
рабовладельческом, феодальном, буржуазном; пути и способы преодоления
и снятия тех или иных социальных ограничений, возможности их
гармонизации в рамках одной системы.
Может быть также рассмотрена и история представлений о
социальных ограничениях, история их собственного развития,
производиться сравнительный анализ социальных ограничений в различных
социальных системах.
252
Заключение
Возможны более детальные исследования социальных
ограничений и в каких-то частных социальных сферах, например в науке,
образовании, религиях или социальных процессах - например социальные
ограничения в процессе глобализации или социальные ограничения и
манипуляция сознанием. Крайне актуальными и остро дискуссионными
в обществе являются такие темы как ограничение распространения или
легализация наркотических и психоактивных веществ, ограничение
рекламы, ограничения политической деятельности граждан и т.п. Для
адекватного осмысления этих тем материалы данного исследования
могут принести очевидную пользу. В отношении любого нового закона
или реформы (например, реформы ЖКХ в РФ) уместно ставить
следующие вопросы: какие социальные ограничения наложит она на
общество, кто, зачем и почему накладывает на общество эти ограничения, к
каким результатам она приведёт. Именно вопрос об ограничениях
должен стоять на первом месте в отношении любых социальных реформ. К
сожалению, сегодня это не так, говорят чаще о свободах, которые
очередная реформа якобы принесёт. Уже сама постановка вопроса о
социальных ограничениях во многих случаях может принести санирующий
эффект.
Подобные исследования могут быть осуществлены в
дальнейшем, в том числе, и автором данной работы. С другой стороны многие
уже имеющиеся исследования для выявления соответствующих
проблем и вопросов имеет смысл рассмотреть в ракурсе, заданном этой
работой. Например, являются ли социальными ограничениями
актуальные сегодня экологические ограничения (См. 447) и «пределы роста», о
которых в частности писал А. Печчеи (325)? При ответе на этот вопрос
и может быть использована разработанная в данном исследовании
модель. Во-первых, здесь необходимо указать, что экологические
ограничения могут иметь разные причины и быть обусловлены как
объективными природными (внесоциальными) ограничениями в виде
особенностей климата или отсутствия (нехватки) тех или иных ресурсов, так и
результатом негативного воздействия общества на природу. Сам же по
себе вопрос отношения общества и природы, его характер и
особенности, бесспорно, является важнейшим, а потому, так или иначе решается
именно на уровне концепции цивилизационного развития. Поэтому, в
зависимости от его решения на уровне концептуальных ограничений,
выстраивается и вся система социальных ограничений. Для
современной цивилизации как раз и необходимо изменить свои базовые
установки по отношению к природе на более экологичные и
природосберегающие, перестроив на этом основании свою этику, науку, политику, право,
экономику, образование, технологии, социальную структуру и военное
253
Заключение
дело. Современная цивилизация должна добровольно наложить на себя
экологические ограничения и включить их как обязательный
компонент в свою систему социальных ограничений во имя собственного
подлинного, а не мнимого благополучия и безопасности, ради
сохранения природы и будущих поколений. Экологические ограничения
должны превратиться из чисто природных в природно-социальные.
Об актуальности новых исследований социальных ограничений
и дальнейшем изучении уже имеющихся спорить не приходится.
Манипулирующая массовым сознанием бульварная пресса переполнена до
краёв информацией о различных социальных ограничениях,
нарушениях законов, являющихся одной из форм социальных ограничений,
различными «рейтингами слухов», но в ней сложно найти объективный
анализ динамики изменений социальных ограничений в отношении
различных групп населения в результате тех же преступлений и катастроф,
которые она так любит смаковать. В то же время голос науки слаб. Всё
более превращаясь в эзотерику, она, по мнению Дж. Хоргана, идёт к
своему концу. Однако без науки в той или иной концептуально-
парадигмальной форме мы не сможем разобраться в этих проблемах и
рискуем не только заблудиться, но и погибнуть в лабиринтах
социальных ограничений и тисках собственной социальной ограниченности.
Общие выводы работы могут быть сформулированы так:
социальные ограничения есть атрибут любого общества и
без их наличия общество невозможно;
понятие «социальные ограничения» связано с категорией
«необходимость» и является, таким образом,
диалектическим антиподом социальной неограниченности, то есть
социальной свободы;
субъектом социальных ограничений выступают в основном
социально господствующие и социально активные группы и
личности, а объектом - социально подчинённые и
зависимые, пассивные личности и группы;
социальные ограничения представляют собой систему
взаимосвязанных элементов, которая, однако, понятийно
может быть выражена в различных координатах: как через
систему философских категорий, так и другими способами;
системообразующим фактором социальных ограничений
является воля общества к самосохранению и
самоутверждению, выразителями которой оказываются господствующие
в нём социальные группы. При этом социальные
ограничения могут как способствовать, так и мешать реализации
этой цели;
254
Заключение
структурно социальные ограничения состоят из
концептуальных и идеологических ограничений, формами которых
являются языковые, этические, эстетические и онтологиче-
ско-гноссологичсскис ограничения. Конкретизацией и
воплощением различных форм идеологических ограничений
оказываются политико-управленческие, правовые,
информационно-образовательные, экономические, военно-
силовые, технико-технологические и структурно-
демографические социальные ограничения;
каждый из структурных элементов социальных
ограничений выполняет свои определённые функции социального
регулирования, которые тесно взаимосвязаны между собой;
результатом господства и функционирования системы
социальных ограничений может стать формирование
социально ограниченной личности, отягощенной ложными
стереотипами социального поведения;
существует значительное количество методов социального
ограничения, которые могут быть сгруппированы по
различным уровням системы социальных ограничений.
Некоторые методы используются только на одном уровне
социальных ограничений, другие могут использоваться на
разных уровнях или даже на всех. Методы социального
ограничения служат способами реализации ограничений в
обществе. На каждом уровне системы социальных
ограничений существуют основные методы и более частные,
дополнительные. Выявление методик социального ограничения
делает представленную в работе модель завершённой.
В своё время Н. Кузанский писал о том, что знает по
настоящему лишь тот, кто знает своё незнание. Но, что значит,
знать своё незнание? Это означает, прежде всего, умение видеть
свои границы, границы своих знаний. Но не только границы
своих знаний, но границы общества, в котором мы живём и
даже границы самого себя. Ведь "человечество существует
ограниченно в том или в этом"(227, с.252). Также и социально
свободным может быть лишь тот, кто знает социальные
ограничения - свою собственную социальную ограниченность,
окружающих людей и общества в целом. Знание социальных
ограничений есть путь к подлинной свободе. Решению тгой
проблемы и была посвящена данная работа, что и определяет её
значение.
255
ЛИТЕРАТУРА:
1. Аверин Ю.П. Системы социального управления в обществе:
модель социологического анализа. Дисс. д-ра соц. наук. - М., 1997. -
434 с.
2. Авдеев В.Б. Метафизическая антропология. - М.: Белые альвы,
2002.-256 с.
3. Авдеев В.Б. Преодоление христианства. - М.: Капь, 1994. - 176 с.
4. Абрамова Н.Т. Несловесное мышление. - М.: ИФ РАН, 2002. -
236 с.
5. Авилов Л.Ф. Цивилизация психороботов -М.: Природа и человек,
1999.-176 с.
6. Авторханов А. Технология власти. Fr./ Main: Посев, 1976. - 709 с.
7. Агамов А.А. Проблема свободы в социальной философии. Дисс.
д-ра филос. наук. - Ставрополь, 1999. - 318 с.
8. Адорно Т.В. Негативная диалектика. - М.: Научный мир, 2003. -
374 с.
9. Аймермахер К. Политика и культура при Ленине и Сталине. 1917-
1932гг.-М.: Аиро-ХХ, 1998.-208с.
10. Акимов И., Клименко В. О природе таланта. // Студенческий
меридиан. - 1994. -№11-12,- 224 с.
11. Алексеев В.П. Становление человечества. - М.: Политиздат, 1984. -
462 с.
12. Алексеев Н.Н. Основы философии права. - СПб.: Юрид. ин-т,
1998.-216 с.
13. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М.: Аграф, 2003. -
640 с.
14. Алпеева Т.М. Критика американской теории «социальной
мобильности»: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. - Минск, 1977. -
18 с.
15. Алексеев С.С. Тайна права. - М.: Норма, 2001. - 176 с.
16. Американская социологическая мысль. - М.: МГУ, 1994. -496 с.
17. Анисов A.M. Современная логика. - М.: ИФ РАН, 2002. - 273 с.
18. Антонова ОТ, Структурно-функциональный анализ социального
контроля: Автореф. Дисс. канд. соц. наук. - Саратов, 1997. - 19 с.
19. Аристотель Сочинения. В 4-х т. - М.: Мысль, 1975-1983.
20. Арендт X. Истоки тоталитаризма. - М.: ЦентрКом, 1996. - 672 с.
21. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. - М.: Текст, 1993. - 303 с.
22. Аргуэльес X. Зов Пакаль Вотана: Время - четвертое измерение. -
М.:Читра, 2001.-128 с.
256
Литература
23. Аргуэльсс X. Фактор Майя: Внетехнологичсский путь. - К.:
София, 1996.-272 с.
24. Арухова А.С. Гносеологическая проблематика в философии
суфизма: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. - Махачкала, 2001. -
20 с.
25. Асланов Л .А. Культура и власть. Кн. I. - М.: Теис, 2001. - 496 с.
26. Аттали Ж. На пороге нового тысячелетия. - М.: Международные
отношения, 1993.- 136 с.
27. Барулин B.C. Российский человек в XX веке. Потери и обретение
себя. СПб.: Алетейя, 2000.-431 с.
28. Бегунов Ю.К., Лукашев А.В., Пониделко А.В. 13 теорий
демократии. - СПб.: Бизнес-Пресса, 2002. - 240 с.
29. Бегунов Ю.К. Тайные силы в истории России. - М.: Патриот,
2000. - 624 с.
30. Беков М.Б. Социальная монополия: содержание, структура,
функции. Дисс. Д-ра филос. наук. - Иркутск, 1996. - 250 с.
31. Безлепкин Н.П. Философия языка в России. - СПб.: Искусство,
2001.-392 с.
32. Батай Ж. Литература и Зло. - М.: МГУ, 1994. - 166 с.
33. Белых А.К. Политическая организация общества и управление
при социализме: Автореф. Дисс. д-ра филос. наук. - Л., 1967. -
35 с.
34. Беляев В.А. Эзотерика против техники. // Философские науки. -
2004-№9.-С. 119-138.
35. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. - М.: Acadcmia,
1999.-956 с.
36. Бессдин Б.П. Карма истории. Теория социальных катастроф. - М.:
ACT, 2005. -351 с.
37. Бенуа А. «Дебилы рожают дебилов!» // За русское дело. - 2000. -
№1.-С5.
38. Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака. - М.: Биб-
лион,2003.-272с.
39. Берг В. Карьера - суперигра. - М.: Интерэксперт, 1998. - 272 с.
40. Бердяев Н.А. Духовный кризис интеллигенции. - М.: Канон, 1998. -
400 с.
41. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. - М.: Наука,
1990.-220 с.
42. Бердяев Н.А. Новое средневековье. - М.: Феникс, 1990. - 84 с.
43. Бердяев Н.А. Самопознание. - М.: ДЭМ, 1990. - 336 с.
44. Бердяев Н.А. Смысл истории. - М.: Мысль, 1990. - 176 с.
45. Бердяев Н.А. Сочинения. - М.: Раритет, 1994. - 416 с.
257
Литература
46. Бердяев Н.А. Судьба России. - М.: МГУ, 1990. - 256 с.
47. Бердяев Н.А. Философия неравенства. - М.: ИМА - Пресс, 1990. -
288 с.
48. Бехтерев В.М. Избранные работы по социальной психологии. -
М.: Наука, 1994.-400 с.
49. Бсржье Ж. Тайная война оккультных сил. - М.: Крон-Пресс, 1998. -
138 с.
50. Бороноев А.О., Смирнов П.И. О понятиях «общество» и
«социальное» // Социологические исследования. - 2003. - № 8. - С. 3-11.
51. Библия. - М.: Библейская лига, 2002. - 1220 с.
52. Большой толковый социологический словарь. В 2-х т. / Пер. с
англ. - М.: Вече-АСТ, 1999.
53. Булгаков С.Н. Свет невечерний. -М.: Республика, 1994.-415с.
54. Бляхер Л.Е. Человек в зеркале социального хаоса. - Хабаровск:
ХГТУ, 1997. -140 с.
55. Богданов А.А. Всеобщая организационная наука (Тектология). В
3-х ч. - М. - Л.: Книга, 1925-1929.
56. Бенак Ф. Задачи спортинтерна и пролетфизкультуры. - М.: ГИЗ,
1923.-72 с.
57. Большаков А.П. Практикум по истории европейского фашизма,
ч. 1.-Челябинск: ЧГУ, 1997.-410 с.
58» Бондарснко Н.Г. Социально-философские аспекты детерминизма
в становлении и развитии человека. Дисс. канд. филос. наук. -
Ставрополь, 1998. - 147 с.
59. Бородкин В.И. Психоэнергетика мышления. - М.: Фаир, 1997. -
272 с.
60. Бжезинский 3. Великая шахматная доска. - М.: Международные
отношения, 1999. - 256 с.
61. Бжезинский 3. Идеология и власть в советской политике. - М.:
Иностранная литература, 1963.- 128 с.
62. Бродель Ф. Динамика капитализма. - Смоленск: Полиграмма,
1993.-128 с.
63. Бузгалин А.В. «Постиндустриальное общество» - тупиковая ветвь
социального развития? // Вопр. философии. - 2002. - №5. - С. 26-43.
64. Бурлакова С. В. Цикличность в социальных системах: Автореф.
Дисс. канд. филос. наук. - Ростов/Дон, 1997. - 23 с.
65. Булгаков С.Н. Философия хозяйства. - М.: Наука, 1990. - 412 с.
66. Быховская И.М. "Человек телесный" в социокультурном
пространстве и времени. - М.: ФОН, 1997. - 209 с.
67. Бюрократия и общество. - М.: Филос. общество СССР, 1991. -
250 с.
258
Литература
68. Васильев Д.Ю. Стимулы и ограничения в хозяйственной
структуре общества: Автореф. Дисс. канд. экон. наук. - СПб., 1992. -
16 с.
69. Василенко И.В. Человек в социуме: мотивация и мобильность. -
Волгоград: Перемена, 1998.- 172 с.
70. Василик М. А. Сущность и принципы управления
социалистическим обществом. Дисс. канд. филос. наук. - Л., 1970. - 305 с.
71. Всбер М. Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990. - 808 с.
72. Веблсн Т. Теория праздного класса. - М.: Книжный дом «Либро-
kom»/URSS,2011. -368с.
73. Всйнингср О. Пол и характер. - М.: Форум, 1991. - 192 с.
74. Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. - М.: Наука,
1988.-519 с.
75. Вестник Российского филос. общества. - 2002. - №1.
76. Виндсльбанд В. Избранное. - М.: Юристъ, 1996. - 688 с.
77. Винер Н. Кибернетика. - М.: Советское радио, 1968. - 326 с.
78. Виноградов Б. Перманентная революция в образовании. // Поиск.
5.07.2002. - №27(685). - С. 7.
79. Винокуров Е.Ю. Политическая философия Канта в современных
зарубежных дискуссиях о глобальном политическом устройстве:
Автореф. Дисс. канд. филос. наук. - М., 2001. - 18 с.
80. Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. - М.: Гнозис, 1994. -
612 с.
81. Выдрин В.М. Спорт в современном обществе. - М.: Физкультура
и спорт, 1980.-272 с.
82. Волков В. Силовое предпринимательство. - М.: Летний сад, 2002. -
282 с.
83. Вольтман Л. Политическая антропология. - М.: Белые альвы,
2000.-448 с.
84. Воробьёвский Ю. Путь к апокалипсису. - М., 1998. - 395 с.
85. Воронцов С.А. Особенности взаимодействия политических и
религиозных систем: философско-методологичсский анализ:
Автореф. Дисс. канд. филос. наук. - Ростов/Дон, 2000. - 22 с.
86. Вослснский М. С. Номенклатура. - М.: Советская Россия, 1991. -
624 с.
87. Вэн-цзы Познание тайн. - М.: Гаолян, 1999. - 240 с,
88. Вышеславцев Б.П. Сочинения. - М.: Раритет, 1995.-461 с.
89. Вышеславцев Б.П. Этика преображённого Эроса. - М.:
Республика, 1994.- 368 с.
90. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. - М.: Искусство, 1991. -
367 с.
259
Литература
91. Гаджиев К.С, Политическая наука. - М.: Междунар. отн., 1994. -
400 с.
92. Гаджиев К.С. Тоталитаризм - феномен XX века. // Вопр.
философии. - 1992. - №2. - С. 3-25.
93. Газснко Г.В. Концепции власти в итальянской политологии
рубежа Х1Х-ХХ веков: (Политические теории Г. Моски и В. Паре-
то. Опыт сравнительного анализа) /АН СССР, Ин-т гос-ва и
права.-М., 1988.-259 с.
94. Галкин А.А. Германский фашизм. - М: Наука, 1967. - 400 с.
95. Гаранина О.Д. Homo totus. Взаимосвязь природы и сущности
человека. - М.: РФО-МГТУГА, 1999. - 204 с.
96. Гароди Р. Основополагающие мифы израильской политики. //
Атака. - Б.г. - № I. - 48 с.
97. Гастев А.К. Как надо работать. - М.: Экономика, 1966.-472 с.
98. Гэлбрейт Д.К. Экономические теории и цели общества, - М.:
Прогресс, 1976.-408 с.
99. Гейзенберг В. Физика и философия. - М.: Наука, 1989.-400 с.
100. Гендерный калейдоскоп. / Ред. М.М. Малышева. - М.: Academia,
2002. - 520 с.
101. Генон Р. Духовное владычество и мирская власть. // Волшебная
гора.-1998.-№6-7.
102. Генон Р. Кризис современного мира. - М.: Арктогея, 1991. - 160 с.
103. Генон Р. Очерки о традиции и метафизике. - СПб.: Азбука, 2000. -
320 с.
104. Гснон Р. Царство количества и знамения времени. - М.:
Беловодье, 1994.-304 с.
105. Гессе Г. Игра в бисер. - М.: Правда, 1992.- 496 с.
106. Гете И.-В. Фауст. - М.: Московский рабочий, 1982. - 512 с.
107. Гилинский Я.И. Девиантность, преступность, социальный
контроль. - СПб.: Юрид. центр Пресс, 2004. - 322 с.
108. Глазьев СЮ. Благосостояние и справедливость: как победить
бедность в богатой стране. - М.: Б.С.Г.-ПРЕСС, 2003. - 192 с.
109. Глобальный дискурс: Сб. статей. / Ред. Л.В. Савин. - Сумы:
Университетская книга, 2003. - 142 с.
ПО. Гобино А. Опыт о неравенстве человеческих рас. - М.: Олма-
Пресс, 2000. - 756 с.
III. Гобозов И.А. Философия политики. - М.: Теис, 1998. - 154 с.
1 !2. Гоббс Т. Сочинения. В 2-х т. - М.: Мысль, 1989.
ИЗ. Голанский М. Россия на перекрёстке двух дорог. // Москва. -
1997.-№8.-С. 130-140.
260
Литература
114. Головин Е.В. Приближение к Снежной Королеве. - М.: Арктогея-
Центр,2003.-480с.
115. Гомаюнов С.А. Анатомия антисистемы: к вопросу о природе
тоталитарных обществ. - Киров, 1991. - 99 с.
116. Гражданское общество и правовое государство. Дискуссия. //
Вопр. философии. - 2002. - №1. - С. 3-50.
117. Грибакина Э.Н. Генезис и формы проявления социального
неравенства. Дисс. д-ра филос. наук. - Уфа, 1998. - 304 с.
118. Григулсвич И.Р. Инквизиция. - М.: Политиздат, 1985.-448 с.
119. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. - М.: Прогресс,
1985.-451 с.
120. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и великая степь. - М.: Мысль, 1992. -
781 с.
121. Гумилёв Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. - Б.: Азсрнсшр, 1990. -
312с.
122. Гюнтер Г.Ф.К. Избранные работы по расологии. - М.: Белые аль-
вы, 2002. -384 с.
123. Гура В.А. Феномен секуляризации в европейской истории: Авто-
реф. Дисс. д-ра филос. наук. - СПб, 2000. - 36 с.
124. Гурсвич П.С. Философия культуры. - М.: Аспект-пресс, 1994. -
316 с.
125. Данте А. Монархия. - М.: КАНОН-пресс-Ц, 1999. - 192 с.
126. Даштамиров С.А. Социальные нормы: гносеологический и
социологический анализ. - Баку, 1984. - 192 с.
127. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 2-х т. -
М.: Русский язык, 1979.
128. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. - СПб.: Глаголъ, 1995. -
552 с.
129. Данилова Н.И. Индивидуализм. - Краснодар: КГАУ, 2000. -
196 с.
130. Денисов Б.П. Пороговые ограничения демографического
развития: Авторсф. Дисс. канд. экон. наук. - М., 1990. - 24 с.
131. Дебор Г. Общество спектакля. - М.: Логос, 2000. - 184 с.
132. Денисов С.А. Бюрократия и бюрократизм: правовые средства
ограничения их негативных свойств: Автореф. Дисс. канд. юрид.
наук. - Екатеринбург, 1994. - 18 с.
133. Делсз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. - М.: ИНИОН,
1990.-108 с.
134. Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? - М.: ИЭС, 1998. -
288 с.
135. Деррида Ж. О грамматологии. - М.: Ad Marginem, 2000, - 511 с.
261
Литература
136. Джохая Л.Г. К вопросу о методах изложения (способах линейного
развертывания) системы философских категорий. // Философия и
общество. - 2003. - №2. - С. 107-128.
137. Джилас М. Лицо тоталитаризма. - М.: Новости, 1992. - 541 с.
138. Диденко Б.А. Цивилизация каннибалов. - М: ТОО Поматур,
1999.-176 с.
139. Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 12 т. Т. 11, 12,- М.: Правда, 1982.
140. Дридзе Т.М., Орлова Э.А. Основы социокультурного
проектирования. - М.: РИК, 1995.-150 с.
141. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. - М.:
Наука, 1994.-304 с.
142. Дичсв Т. Адаптация и здоровье, выживание и экология человека. -
М.: Витязь, 1994.-325 с.
143. Древнегреческая философия. Сб. - М.: ACT, 1999. - 832 с.
144. Джемаль Г. Революция пророков. - М.: Ультра. Культура, 2003. -
368 с.
145. Дубинин Б.В. Как жить в империи мифов? // Время. - 20.03.2002. -
№48. -С. 7.
146. Давыдов А.А. Системный подход в социологии: законы
социальных систем. - М.: URSS, 2004. - 256 с.
147. Дубровский Д.И. Постмодернистская мода. // Вопр. философии. -
2001.-№8.-С. 42-55.
148. Дугин А.Г. Абсолютная Родина. - М.: Арктогея-Центр, 1999. -
752 с.
149. Дугин А.Г. Русская Вещь. Очерки национальной философии: в 2
т. - М.: Арктогея-центр, 2001.
150. Дугин А.Г. Основы геополитики. - М.: Арктогея-Центр, 2000. -
928 с.
151. Дугин А.Г. Конспирология. - М.: РОФ "Евразия", 2005. - 624 с.
152. Дугин А.Г. Философия традиционализма. - М.: Арктогея-Центр,
2002. - 624 с.
153. Дугин А.Г. Эволюция парадигмальных оснований науки. - М.:
Арктогея-Центр, 2002. - 418 с.
154. Дугин А.Г. Философия политики. - М.: Арктогся, 2004. - 616 с.
155. Дюринг Е. Еврейский вопрос. - М.: Русская правда, 1999. - 160 с.
156. Егоров Г.В. Утопический идеал и тоталитарная идеология: истоки
и внутренняя сущность: Автореф. Дисс. канд. истор. наук. - Н.
Новгород, 1994.- 25 с.
157. Емсльянченко Г. Зачем человеку номерок на шею, карточка на
хлеб и печать на лоб? - СПб: Изд-во Л.С. Яковлевой, 2000. - 32 с.
262
Литература
158. Ермаков Ю.А. Социально-политические манипуляции личностью:
сущность, технологии, результаты. Дисс. д-ра филос. наук. -
Екатеринбург, 1995. - 252 с.
159. Жуков П.И. Об извращениях и ошибках в теории физического
воспитания. - М. - Физкультура и спорт, 1951. - 16 с.
160. Желев Ж. Фашизм. Тоталитарное государство. - М.: Новости,
1991.-335 с.
161. Жизнь и власть в работах М. ФукоУРед. Сокулср З.А. - М.:
ИНИОН РАН, 1997.-134 с.
162. Жмарёв Н.В. Системный подход и целевое управление в спорте. -
К.: Здоровья, 1984. - 144 с.
163. Заплетин В.В. Основоположники научного коммунизма о
соотношении личных и общественных интересов. Дисс. канд. филос.
наук. - Куйбышев, 1989. - 180 с.
164. Зсньковский В.В. История русской философии. В 2-х т. - Л.: Эго,
1991.
165. Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. - М.: Цснтрполиграф,
2000.-638 с.
166. Зимичсв A.M. Психология политической борьбы. - СПб.: Сайта,
1993.-160 с.
167. Зимовсц С.Н. Феномен тоталитаризма. (Социально-философский
аспект): Автореф. Дисс. канд. филос. наук. - М., 1991. - 24 с.
168. Золотарёв СП. Либерализм как социально-философская
доктрина: идея и действительность. Дисс. канд. филос. наук. -
Ставрополь, 1999.- 134 с.
69. Зомбарт В. Буржуа. - М.: Наука, 1994. - 443 с.
70. Зороастрийские тексты. - М.: Вост. литература, 1997. - 352 с.
171. Зуб А.Г. Биополитика: истоки, современное состояние и
перспективы. / МГУ. - М., 1995. - 128с. -Дсп. в ИНИОН РАН 4.04.1995,
№50249.
72. Зарубина Н.Н. Деньги как социокультурный феномен.//
Социологические исследования. - 2005. - №7. - С. 13-21.
73. Ильин В.Н. Нсгуманитарная социология.- М.:Книжный дом «Либ-
POkom»/URSS, 2009. - 304с.
74. Ильин И.А. Наши задачи. В 2-х т. - М.: Рарогь, 1992.
75. Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и
человека. - СПб.: Наука, 1994. - 544 с.
76. Ильин Н.И. Теневая экономика и механизм её ограничения. Дисс.
канд. экон. наук. - Саратов, 2000. - 143 с.
77. Интеллигенция в обществе риска: Сб. статей. - М.: РГГУ, 2003. -
524 с.
263
Литература
178. Истархов В.А. Удар русских богов. - М.: ИЭСО, 2000. - 368 с.
179. Каган М.С. Философия культуры. - СПб.: Петрополис, 1996. -
416 с.
180. Каменская Г.В., Родионов А.Н. Политические системы
современности. - М.: Онега, 1994. - 224 с.
181. Камю А. Миф о Сизифе. Бунтарь. - Мн.: Попурри, 1998. - 544 с.
182. Кант И. Соч. в 4-х т. Т. 1. - М.: АО Ками, 1994. - 586 с.
183. Кант И. Критика чистого разума. - Симферополь: Реноме, 1998. -
528 с.
184. Кант И. Собр. соч. в 8-ми т. Т. 3. - М.: Чоро, 1994. - 741 с.
185. Канетти Э. Масса и власть. - М.: Ad Marginem, 1997. - 528 с.
186. Каныгин Г.В. Парадигмальныс ограничения и моделирование в
социальных науках. - СПб.: Петрополис, 1993. - 26 с.
187. Кальсховен Ф. Ограничение средств и методов ведения войны. -
М.:МККК, 1999.-232 с.
188. Кара-Мурза А.А. Социальная деградация как феномен
исторического процесса. Дисс. д-ра филос. наук. - М., 1994. - 262 с.
189. Кара-Мурза С.Г. Идеология и мать её наука. - М.: Алгоритм,
2002.- 256 с.
190. Кара-Мурза С.Г. Антисоветский проект. - М.: Алгоритм, 2002. -
288 с.
191. Кара-Мурза С.Г. Манипуляция сознанием. - М.: Алгоритм, 2000. -
688 с.
191а. Кара-Мурза С.Г. Потерянный разум. - М.: Алгоритм, 2005. - 736 с.
192. Кастанеда К. Отдельная реальность. - М.: Миф, 1991. - 224 с.
193. Кваша Г.С. Принципы истории. - М.: Астрель-АСТ, 2001 - 352 с.
194. Козача В.В. Суггестивная функциональность. - Саратов: Научная
книга, 2001.-304 с.
195. Классен Н. Мудрость толтеков. - К.: София Ltd., 1996. - 288 с.
196. Климов Г. Красная Каббала. - Краснодар: Сов. Кубань, 1996. -
432 с.
197. Кодекс РФ об административных правонарушениях. - М.: Уме-
ренков, 2002. - 320 с.
198. Колсман Д. Комитет 300. - М.: Витязь, 2000. - 320 с.
199. Конец Света. Эсхатология и традиция. Сб. - М.: Арктогея, 1997. -
408 с.
200. Козловски П. Миф о модерне. М.: Республика, 2002- 239 с.
201. Конституция РФ. - М.: ООО ТК Велби, 2002. - 32 с.
202. Конституция СССР. - М.: Политиздат, 1977. - 62 с.
264
Литература
203. Консузян Л.В. Внутригенерационная социальная мобильность в
обществе полузакрытого типа: Автореф. Дисс. канд. соц. наук. -
М., 1993. -18 с.
204. Кара-Мурза С.Г. Истмат и проблема восток-запад.- М.: Алгоритм,
2001.-256 с.
205. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. - М.: Наука,
1975.-720 с.
206. Конкин М.И. Проблема формирования и развития философских
категорий. - М.: Высш. школа, 1980. - 245 с.
207. Кончаков Г.В. Стандарты и стандартизация в материальной и
духовной жизни общества. Дисс. канд. филос. наук. - Л., 1980. - 185с.
208. Коржаков А.В. Б. Ельцин от рассвета до заката. - М.: Интсрбук,
1997.- 480 с.
209. Коннов В.А. Правовые основы ограничений политических прав и
свобод граждан по зарубежному и российскому
законодательству. - М.: МУ МВД, 2003. - 116 с.
210. Корсунцев И.Г. Субъект и знаковые системы. - М.: РФО, 2000. -
116 с.
211. Кочергин А.Н. Введение в методологию и методику
диссертационного исследования. - Голицино: ГВИ ФПС РФ, 2000. - 26с.
212. Кочесоков Р.Х. Феномен тоталитаризма. - Ростов/Дон: ИРУ,
1992.- 100 с.
213. Краева О.Л. Диалектика потенциала человека. - М.: НГСХА,
1999. -251с.
214. Крамник В.В. Социально-психологический механизм
политической власти. - Л.: ЛФЭИ, 1991. - 159 с.
215. Крылов К.А. Поведение. - http://traditio.ru/krvlov/ - М„ 1997.
216. Крапивенский С.Э. Социальная философия. - Волгоград: Комитет
по печати, 1996.- 352 с.
217. Кугай А.И. Насилие в контексте современной культуры: Автореф.
Дисс. д-ра филос. наук. - СПб., 2000. - 44 с.
218. Крыленко А.К. Денежная держава - тайные механизмы истории. -
М.:ЭРЦ,2002.-208с.
219. Крсмо М., Томсон Р. Неизвестная история человечества. - М.:
Философская книга, 1999. - 496 с.
220. Кун Т. Структура научных революций. - М.: ACT, 2002. - 608 с.
221. Кули Ч.Х. Человеческая природа и социальный порядок. - М.:
Идея-Пресс, 2001. - 328 с.
222. Кумарин В. Концепция Луначарского: другой защиты от
люмпенизации страны нет. // Народное образование. - 2002.- №8. -
С. 211-223.
265
Литература
223. Купина Н.А. Тоталитарный язык. - Екатеринбург: ЗУУНЦ, 1995. -
144 с.
224. Курбанова Е.С. Власть и управление. Единство и взаимодействие
в обществе. Дисс. канд. филос. наук. - М., 1996. - 132 с.
225. Кутырёв В.А. Культурологический смысл глобализма. //Вестник
Росс, филос. общества. - 2001. - №4. - С. 78-83.
226. Кутырёв В.А. Духовность, экономизм и «после»... драма
взаимодействия. // Вопр. философии. - 2001. - №8. - С. 56-65.
227. Кузанский Н. Об ученом незнании. - СПб.: Азбука, 2001. - 320 с.
228. Лаврухина Е.А. Социальная детерминация профессиональных
ориентации педагогического корпуса: Автореф. Дисс. канд.
филос. наук. - М„ 2001. - 26 с.
229. Ларуш Л. Физическая экономика. - М.: Научная книга, 1997. -
128 с.
230. Лебон Г. Психология социализма. - СПб.: Макет, 1995. - 541 с.
231. Лебон Г. Психология народов и масс. - СПб.: Макет, 1995. -
316с.
232. Левада Ю. О чём задумалась Россия? // Труд. - 12.03.2002. - №41. -
С. 1,3.
233. Левицкий С.А. Трагедия свободы. - М.: Канон, 1995. -512 с.
234. Ленк X. Размышления о современной технике. - М.: Аспект, 1996. -
183 с.
235. Логико-философские труды В.А. Смирнова, - М.: УРСС, 2001. -
542 с.
236. Ленин В.И. Государство и революция. - М.: Политиздат, 1983. -
160с.
237. Ленин В.И. Партийная организация и партийная литература. - М.:
Политиздат, J 984.-30с.
238. Ленин В.И. Последние письма и статьи. - М.: Политиздат, 1980. -
71с.
239. Ленин В.И. Критические заметки по национальному вопросу. -
М.: Политиздат, 19£3. - 93 с.
240. Леонтьев К.Н. Избранное. - М.: Рарогь, 1993.-400 с.
241. Линденберг К. Технология зла. - М.: Энигма, 1997. - 112 с.
242. Лимнатис Н. Манипулирование: сущность, проявления, пути
снятия. - М.: Экономическая демократия, 2000. - 216 с.
243. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. - СПб.: Алетейя, 1998. -
160 с.
244. Лири Т. История будущего. - К.: Janus books, 2000. - 288 с.
245. Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Третья мировая (информационно-
психологическая) война. - М.: ИСПИ АСН, 2000. - 304с.
266
Литература
246. Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Глобальная империя Зла. - М.:
Крымский мост 9-д, 2001. - 448с.
247. Лихоман В.П. Антропологическое измерение информационного
общества: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. - Ставрополь, 2001. -
22 с.
248. Логинов А.В. Философская антропология А. Гелена. / РГГУ. - М.,
2001.-37 с. - Деп. в ИНИОН РАН 21.05.2001. №56492.
249. Лоренц К. Агрессия. - М.: Прогресс - Универс, 1994. - 272 с.
250. Лосев А.Ф. Античная философия истории. - СПб.: Алстсйя,
2000.- 256 с.
251. Лосев А.Ф. Дерзание духа. - М.: Политиздат, 1988. - 366 с.
252. Лосев А.Ф. Страсть к диалектике. - М.: Сов. писатель, 1990. -
320 с.
253. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. - М,: Политиздат,
1991.-525 с.
254. Лосский И.О. Избранное. - М.: Правда, 1991. - 624 с.
255. Лосский И.О. Учение о перевоплощении. - М.: Прогресс, 1992. -
208 с.
256. Лужницкий СП. СМИ в системе социального управления
современной России: Автореф. Дисс. д-ра соц. наук. - М., 1998. - 53 с.
257. Луначарский А.В. Мысли о спорте. - М.: Огонёк, 1930. - 44 с.
258. Луман Н. Власть. - М.: Праксис, 2001. - 249 с.
259. Май А.В. Модели господствующей идеологии. - М., 1997. - 384 с.
260. Макаренко В.П. Технократические мамелюки: социополитичс-
ские аспекты концепции А. Макинтайра. - Ростов/Дон: СКНЦ
ВШ, 2000.-60 с.
261. Макеев С.А. Социальная мобильность как поведение: Автореф.
Дисс. д-ра соц. наук. - Киев, 1991. - 28 с.
262. Макиавелли Н. Государь. - СПб.: Азбука, 1997. - 192 с.
263. Макинтайр А, После добродетели. - М.: Академ, проект, 2000. -
384 с.
264. Мандевиль Б. Басня о пчёлах. - М.: Наука, 2000. - 292 с.
265. Марков Н.Е. Войны тёмных сил. - М.: Москва, 2002. - 528 с.
266. Маркузе Г. Одномерный человек. - М.: ACT, 2003. - 331 с.
267. Маркова Н. Корпорация «D» и её глобальный маркетинг. //
Народное образование. - 2001. - №7. - С. 203-212.
268. Маркова Н. Культуринтсрвенция. // Народное образование. -
2002.-№4.-С. 203-217.
269. Маркова Н. Феномен телепузиков. // Народное образование. -
2002.- №2. -С. 191-198.
270. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 1-4, 32,42.
267
Литература
271. Маркс К. Социология. - М.: Канон, 2000. - 430 с.
272. Малер A.M. Стратегии сакрального смысла. - М.: Парад, 2003. -
268 с.
273. Марсель Г. Быть и иметь. - Новочеркасск: Сагуна, 1994. - 160 с.
274. Мартин Г.П., Шуманн X. Западня глобализации: атака на
процветание и демократию. - М.: Альпина, 2001. - 335 с.
275. Межетерина В.А. Битва мира и антимира. // Наука и религия. -
1999.-№10.-С. 2-6.
276. Мережковский В.Г. Спорт как фактор идеологической обработки
молодёжи в фашистской Германии и его проявление на
современном этапе буржуазного спортивного движения. Дисс. канд.
пед. наук, - Вологда, 1986. - 169 с.
277. Мережковский Д.С. Больная Россия. - Л.: ИЛУ, 1991. - 272 с.
278. Мёртвая вода. От социологии к жизнеречению. (Концепция
общественной безопасности России). В 2-х ч. - М.: Изд-во МКУ,
1998.
279. Методы современной коммуникации: проблемы теории и
социальной практики. Мат. 1-й межд. научн. конф. - М.: МГЛУ, 2002. -
201 с.
280. Мистерия Дао. / Сост. А.А. Маслова. - М.: Сфера, 1996. - 512 с.
281. Малыш А.В. Стимулы и ограничения в праве: Автореф. Дисс. д-
ра юрид. наук. - Саратов, 1995. - 40 с.
282. Мамфорд Л. Миф машины. - М.: Логос, 2001. - 408 с.
283. Мацукевич А.А. Принцип ограничения. - М.: Физкультура и
спорт, 1982.-71 с.
284. Макаревич Э., Карпухин О. Игры интеллигентов, или социальный
контроль масс. - М.: Эксмо, 2003. - 480 с.
285. Михайлова О.А. Офаничения в лексической семантике русского
слова: Автореф. Дисс. д-ра филол. наук. - Екатеринбург, 1998. -
30 с.
286. Модестов С.А. Бытие неевершившегося. - М.: МОНФ, 2000. -
176с.
287. Мсняйлов А.А. Катарсис: Подноготная любви. - М.: Крон-пресс,
1997.-640 с.
288. Мсняйлов А.А. Теория стаи. - М.: Крафт+, 2004. - 576с.
289. Монтескье Ш. Избранные произведения. - М.: Госполитиздат,
1955.-799С.
290. Моссе Д. Нацизм и культура. - М.: Центрполиграф, 2003. - 446с
291. Момджян К.Х. Социум. Общество. История. - М.: Наука, 1994. -
239 с.
268
Литература
292. Морен Э. О природе СССР: тоталитарный комплекс и новая
империя. - М.: РГГУ, 1995.- 220 с.
293. Московичи С. Машина, творящая богов. - М.: ЦПиП, 1998,-
560 с.
294. Москвичёв Л.Н. Теория «деидеологизации»: иллюзии и
действительность. - М.: Мысль, 1971. - 238 с.
295. Мошков В.А. Болгария, ея други и недруги, разсмотрснные со
стороны вырождения. - Варшава, 1913. - 80 с.
296. Мулдашев Э. От кого мы произошли. - М.: Ариа-АИФ, 1999. -
448 с.
297. Мыслители русского зарубежья. Сб. - СПб.: Наука, 1992. - 464 с.
298. Мясникова Л.А. Экономика постмодерна и отношения
собственности // Вопр. философии. - 2002. - №7. - С. 5-16.
299. Неведимов Д. Религия денег. - http:// www. libcreya.ru. - 2003. -
736 с.
300. Наш Путь. Стратегические перспективы развития России в
XXI веке. - М.: Арктогея-центр, 1999. - 144 с.
301. Нечволодов А.Д. От разорения к достатку. - СПб, 1906. - 107 с.
302. Николаева Л.С. Радикальные концепции культуры: Автореф.
Дисс. д-ра филос. наук. - Ростов/Дон, 2000. - 46 с.
303. Новые информационные технологии и судьбы рациональности в
современной культуре. Материалы круглого стола. // Вопр.
философии. - 2003. - №12. - С. 3-52.
304. Ницше Ф. Избранные произведения. - М.: Просвещение, 1993. -
573 с.
305. Ницше Ф. Воля к власти. - М.: REFL-book, 1994.- 352 с.
306. Ницше Ф. Сочинения. В 2-х т. - М.: Крон-Пресс, 1998.
307. Новая постиндустриальная волна на Западе. - М.: Academia,
1999.- 640 с.
308. Новая технократическая волна на Западе. - М.: Прогресс, 1986.-
452 с.
309. Новиков А.В. Социальный контроль в условиях трансформации
российского общества. Дисс. д-ра соц. наук. - М., 2000. - 396 с.
310. Нуклеушев Е. О тоталитарных государствах как химерах. // Кон-
тинент-М. - Париж. - 1981.-№29.- С. 273-283.
311. Общество и власть. 1930-е годы. / Ред. А.К. Соколов. - М.:
РОССПЭН, 1998.-352 с.
312. Орлова Л.Я. Предпосылки, ограничения и тенденции становления
российского гражданского общества. Дисс. д-ра соц. наук. - СПб,
1998.-391с.
269
Литература
313. О предупреждении проявлений фашистской опасности в РФ.
Материалы парл. слушаний. - М.: РИО ГД РФ, 1995,- 96 с.
314. О противодействии экстремистской деятельности. ФЗ РФ. - М:
Инфра-М,2002.-13с.
315. О расовых доктринах: не состоятельны, но правдоподобны. -
Новосибирск: ВПМВ Единение, 2000.-272 с.
316. Об имитационно-провокационной деятельности. - Новосибирск:
ВПМВ Единение, 2001,- 160 с.
317. Острецов В.М. Масонство, культура и русская история. - М.:
Крафт+, 2004. - 720 с.
318. Ортега-и-Гассет X. Избранные труды. - М.: Весь мир, 1997. -
704 с.
319. Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? - М.: Наука, 1991. -
408 с.
320. Оруэлл Дж. «1984» и эссе разных лет. - М.: Прогресс, 1989. - 384 с.
321. Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. -
М.: Алгоритм, 2002. - 496 с.
322. Панарин А.С. Искушение глобализмом. - М.: Эксмо-Пресс, 2002. -
416 с.
323. Парсонс Т. Система современных обществ. - М.: Аспект-пресс,
1998.-270 с.
324. Паршсв А.П. Почему Россия не Америка. - М.: Крымский мост
9д., 2000. -411с.
325. Печчеи А. Человеческие качества. - М.: Прогресс, 1985. - 312 с.
326. Пантин В.И. Циклы и волны глобальной истории. - М.: Новый
Век, 2003.-276 с.
327. Платон Собрание соч. В 4-х т. - М.: Мысль, 1994.
328. Платонов О.А. Русская цивилизация. - М.: Роман-газета, 1995. -
224 с.
329. Прокофьев В.Ф. Тайное оружие информационной войны: атака на
подсознание. - М.: Синтег, 2003. - 408 с.
330. Повель Л., Бержье Ж. Утро магов. - М.: Вече, 2005. - 464 с.
331. Поздняков Э.А. Философия политики. В 2-х ч. - М.: Палея, 1994.
332. Пранов В. Закон выживания подлейших. - М.: Десница, 2002. -
336 с.
333. Погоняйло А.Г. Метафизика механицизма в Новоевропейской
философии XVII-XVIII вв.: Авторсф. Дисс. д-ра филос. наук. -
СПб., 2001.-28 с.
334. Подмарев А.А. Конституционные основы ограничения прав и
свобод человека и гражданина в Российской Федерации. Дисс.
канд. юрид. наук. - Саратов, 2001. - 235 с.
270
Литература
335. Полосин B.C. Миф. Религия. Государство. - М.: Ладомир, 1999. -
440 с.
336. Правовые свободы и правовые ограничения. Мат. I
Всероссийской научно-практической конф. - М.: РГГУ, 2001. - 334с.
337. Поппср К. Открытое общество и его враги. В 2-х т. - М.: Финико,
1992.
338. Проблема человека в западной философии. - М.: Прогресс, 1988. -
552 с.
339. Проблемы методологии системного исследования. - М.: Мысль,
1970.-455 с.
340. Похлёбкин В.В. История водки. - М.: Центрполиграф, 2000. -
403с.
341. Рид Д. Спор о Сионе. - М.: Витязь, 2000. - 640 с.
342. Работяжсв Н.В. Политическая система тоталитаризма:
сравнительный анализ. (На примере нацистской Германии и СССР).
Дисс. канд. полит, наук. - М., 1996,- 275 с.
343. Рационализм и культура на пороге третьего тысячелетия.
Материалы III Российского Философского конгресса, Т. 3. -
Ростов/Дон: СКНЦ ВШ, 2002. - 493 с.
344. Райх В. Психология масс и фашизм. - СПб.: Унивсрс. книга,
1997.-380 с.
345. Раушнинг Г. Говорит Гитлер. Зверь из бездны. - М.: Миф, 1993. -
382 с.
346. Резник Ю.М. Введение в социальную теорию. Социальная сиете-
мология. - М.: Наука, 2003. - 525 с.
347. Рсжабск Е.Я. Мифомышление: когнитивный анализ. - М.: URSS,
2003.-302 с.
348. Роттердамский Э. Воспитание христианского государя. - М.:
Мысль, 2001.-365 с.
349. Розанов В.В. Уединённое. - М.: Политиздат, 1990. - 534 с.
350. Розин В.М. Эзотерические замыслы переустройства человека и
общества в сравнении с утопическими социальными проектами. //
Философские науки. - 2001. - №3. - С. 105-115.
351. Розин В.М. А. Зиновьев - интеллектуальный маргинал и эзотерик
и его вклад в науку. // Философские науки. - 2003. - №9. - С. 145-
159.
352. Российский менталитет. - М.: РАН, 1996. - 132 с.
353. Русская расовая теория до 1917 года. Сб. - М.: ФЭРИ-В, 2004. -
688 с.
354. Ролз Д. Теория справедливости.-Издательство ЛКИ/URSS, 2010.
- 536 с.
271
Литература
355. Рю Хе Чжун Социальная политика советского государства. Дисс.
канд. полит, наук. - М., 1996. - 227 с.
356. Рябов А.А. Социальный контроль в науке: Автореф. Дисс. канд.
филос. наук. -Л., 1988.- 16 с.
357. Сапронов П.А. Власть как метафизическая и историческая
реальность. - СПб.: Церковь и культура, 200!. - 816 с.
358. Спорт и образ жизни: Сб. статей. - М.: Физкультура и спорт,
1979.-278 с.
359. Саттон Э. Как орден организует войны и революции. - М., 1995.-
128 с.
360. Сах Сварнкар М. Архетипы власти в Западноевропейской и
Восточной традициях. - М.: РУДН, 1995.-164 с.
361. Селезнёв И.А. Тайны российской истории 20в. - Краснодар:
Советская Кубань, 1997. - 128 с.
362. Семёнов Ю.И. На заре человеческой истории. - М.: Мысль, 1989. -
318с.
363. Сергиенко П.Я. Триалектика. - Пущино: ОНТИ ПНЦ, 2001. - 84с.
364. Сирота Н.М. Современные политические идеологии. - СПб.:
Высш. адм. шк., 1995.* 48 с.
365. Соловьёв B.C. Сочинения. В 2-х т. - М.: Мысль, 1990.
366. Соловьёв Э.Г. Феномен тоталитаризма в оценке представителей
русского либерально-консервативного зарубежья и западной
политологии: сравнительный анализ. Дисс. канд. полит, наук. - Мм
1995. -280с.
367. Свасьян К.А. Становление европейской науки. - М.: Evidentis,
2002.-438 с.
368. Сидоренко Н.И. Социальные нормы и регуляция человеческой
деятельности: Автореф. Дисс. д-ра филос. наук. - М., 1997. - 32 с.
369. Солоневич И.Л. Народная монархия. - Мн.: Лучи Софии, 1998. -
504 с.
370. Солоневич И.Л. Диктатура слоя. - Буэнос-Айрес: Наша страна,
1956.-176 с.
371. Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. - М.: ИС РАН,
1993.-195 с.
372. Сорокин П.А. Общедоступный учебник социологии. - М.: Наука,
1994.-560 с.
373. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество. - М.:
Политиздат, 1992.-543 с.
374. Социальная философия в конце XX в. / Ред. К.Х. Момджян. - М.:
МГУ, 1991.-200 с.
272
Литература
375. Социальные аспекты управления./Ред. П.А. Белоусов - М.:
Экономика, 1981.-216 с.
376. Сорос Д. Алхимия финансов. -М.: Инфра-М, 1997, - 416 с.
377. Спиноза Б. Трактаты. - М.: Мысль, 1998. - 446 с.
378. Социология. /Сост. В. Зомбарт. - М.: URSS, 2003. - 144 с.
379. Сталин И.В. Экономические проблемы социализма в СССР. //
Молодая гвардия. - 1993. -№1.-С. 117-181.
380. Становление информационного общества в России. Тез. 2-й per.
межвуз. научн. конф. Вып. 2. - М.: МГИРЭА, 2002. - 160 с.
381. Стогов И. Пепел империй. В поисках законов истории.- СПб.:
Амфора, 2001.-263 с.
382. Сидоров С.А. Социальный контроль и личность в переходном
обществе: Дисс. в виде научного доклада на соискание уч.
степени д-ра филос. наук. - СПб., 1996. - 96 с.
383. Суфизм и масонство: в чём разница. В 2-х ч. - М.: Знание-власть,
1998.
384. Таранов П.С. Философская афористика. - М.: Остожьс, 1996. -
576 с.
385. Тахтамышев В.Г. Библейская идеология: образ и реальность
мира. - Ростов/Дон: ИРУ, 2000.- 282 с.
386. Тенденции социокультурного развития России. 1960-90гг. / Ред.
И.А. Бутенко. - М., 1996. - 520 с.
387. Тер-Абрамян Г. Пограничные этюды. // Волшебная гора. - 2004. -
№9..С. 88-111.
388. Тихомиров Л.А. Единоличная власть как принцип
государственного строения. - М.: Трим, 1993. - 192 с.
389. Тихомиров Ю.А. Государственная власть и проблемы управления
в советском обществе: Автореф. Дисс. д-ра юрид. наук. - М.,
1969. -46 с.
390. Толстой Л.Н. Почему христианские народы вообще и в
особенности русский народ находятся теперь в бедственном положении. //
Мера за меру. - 08.200.1. - №29. - С. I -4.
391. Тищенко П.Д. Био-власть в эпоху биотехнологий. - М.: ИФ РАН,
2001.-177 с.
392. Тоталитаризм. Из истории идеологий, движений, режимов и их
преодоления. - М.: Памятники исторической мысли, 1996. -
540 с.
393. Тоталитаризм как исторический феномен. - М.: Филос. общество
СССР, 1989.-369 с.
394. Тоталитаризм: что это такое? В 2-х ч. - М.: ИНИОН РАН, 1993.
273
Литература
395. Тощенко Ж.Т. Кентавр-проблема в познавательной и
преобразовательной деятельности людей. //Социологические исследования.
-2005.-№6. -С. 3-14.
396. Троцкий Л.Д. Преданная революция. - М.: НИИ Культуры, 1991.
-254 с.
397. Троян В.Г. Проблема индивидуальной свободы в философии
Э. Фромма: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. - Краснодар, 2001. -
24 с.
398. Трубецкой Е.Н. Избр. произведения. - Ростов/Дон: Феникс, 1998. -
512 с.
399. Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. - М.: Аграф, 2000. - 560 с.
400. Трудовой кодекс РФ. - Екатеринбург: Уралюриздат, 2002. -
168 с.
401. Тульчинский Г.Л. Самозванство. - СПб.: РХГИ, 1996.-412 с.
402. Тульчинский Г.Л. Проблема либерализма и эффективная
социальная технология. // Вопр. философии. - 2002. - №7. - С. 17-25.
403. Угол зрения. Сб. статей. - М.: Наука, 1992. - 262 с.
404. Уёмов А.И. Системный подход и общая теория систем. - М.:
Мысль, 1978.-272 с.
405. Уилсон Р.А. Психология эволюции. - Киев: Янус, 1999. - 304 с.
406. Уилсон Р.А. Новая Инквизиция. - М.: Janus books, 2001. - 240х.
407. Утопический роман XVI-XVII вв. - М.: Худ. литература, 1971. -
496 с.
408. Фауст и Заратустра. Сб./Пер. с нем. - СПб.: Азбука, 2001.- 320 с.
409. Фейхтвангер Л. Москва, 1937.- М.: Гослитиздат, 1937.-93 с.
410. Фёдоров В.П. Принуждение в системе социалистического
управления. Дисс. канд. филос. наук. - Л., 1975. - 191 с.
411. Федотова В.Г. Модернизация «другой» Европы. - М.: ИФ РАН,
1997.-255 с.
412. Философия власт/Ред. Ильин В.В. - М.: МГУ, 1993. - 271 с.
413. Философия хозяйства. - М. - 2003. - №5-6, 2004. - №2-3, №5.
414. Философия науки./Ред. Лебедев С.А. - М.: Академический
Проект, 2004. - 736 с.
415. Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская
энциклопедия, 1989. - 815 с.
416. Фихте И.Г. Наставление к блаженной жизни. - М.: Канон, 1997. -
400 с.
417. Флоренский П.А. Имена. Детям моим. - М.: ACT, 2000. - 448 с.
418. Франк С.Л. Духовные основы общества. - М.: Республика, 1992. -
511 с.
419. Франк С.Л. Сочинения. - М.: Правда, 1990. - 608 с.
274
Литература
420. Франк С.Л. Свет во тьме. - М.: Факториал, 1998. - 256 с.
421. Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному. -
СПб.: Универс. книга, 1997. - 320 с.
422. Фромм Э. Бегство от свободы. - М.: Прогресс, 1989. - 272 с.
423. Фуко М. Воля к истине. - М.: Касталь, 1996. - 448 с.
424. Фуко М История безумия в классическую эпоху. - СПб.:
Универс. книга, 1997. - 573 с.
425. Фуко М. Надзирать и наказывать. - М.: Ad Marginem, 1999. -
480 с.
426. Фуко М. Слова и вещи. - СПб.: A-cad, 1994. - 407 с.
427. Хайдеггер М. Бытие и время. - М.: Ad Marginem, 1997. - 452 с.
428. Хайдеггер М. Время и бытие. - М.: Республика, 1993. - 447 с.
429. Хайдеггер М. Разговор на просёлочной дороге. - М.: Высшая
школа, 1991. -192 с.
430. Хайдеггер М, Работы и размышления разных лет. - М.: Гнозис,
1993.-464 с.
431. Хайек Ф. Познание, конкуренция и свобода. - СПб, 1999. - 288 с.
432. Хаксли О. Вечная философия. - М.: Рефл-бук, 1997. - 330 с.
433. Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. - М: Наука,
1992.-176 с.
434. Харитонов Е.М. Власть в современном обществе:
микросоциологический анализ. Дисс. д-ра соц. наук. - Ростов/Дон, 1997. -
420 с.
435. Хёйзинга Й. Homo ludens. - М.: Прогресс, 1992.-464 с.
436. Хен Ю.В. Евгенический проект: «pro» и «contra». - М.: ИФ РАН,
2003.-153 с.
437. Хомяков А.С. О старом и новом. - М.: Современник, 1988. -
462 с.
438. Хомяков А.С. Сочинения. В 2-х т. - М.: Медиум, 1994.
439. Хорган Д. Конец науки. - СПб.: Амфора, 2001. - 479 с.
440. Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика просвещения. - М.:
Медиум, 1997.-311 с.
441. Хоскинс Д. История Советского Союза. - М.: Вагриус, 1995. -
510с.
442. Хюбнер К. Критика научного разума. - М.: ИФ РАН, 1994. -
326 с.
443. Цицерон М.Т. Философские трактаты, - М.: Наука, 1985. - 384 с.
444. Цыганков А.П. Современные политические режимы: структура,
типология, динамика. - М.: Интерпракс, 1995. - 296 с.
445. Чаттсрджи С, Датта Д. Индийская философия. - М.: Селена,
1994.-416 с.
275
Литература
446. Чубайс И.Б. Идейно-идентификационная основа российского
общества и государства: Автореф. Дисс. д-ра филос. наук. - Ростов
/Дон, 2000-42 с.
447. Черникова С.А. Устойчивое развитие территорий: экологические
ограничения экономических механизмов управления. Дисс. канд.
техн. наук. - Тольятти, 1998. - 223 с.
448. Чернов С.А. США: политика в отношении СССР (циклы, волны,
система). - М.: ФОН, 1997. - 260 с.
449. Чижевский А.Л. Физические факторы исторического процесса. -
Калуга, 1924.-72 с.
450. Шабанов А.А., Соколов К.Н., Сивков К.В. Духовная борьба. - М.:
МГУ, 1997.-320 с.
451. Шакка М. Философия и антифилософия. // Волшебная гора. -
1994.-№2.-С. 51-72.
452. Шафаревич И. Социализм как явление мировой истории. - Paris:
Ymka -press, 1977. - 390 с.
453. Шах И. Суфизм. - М.: Клышников, Комаров и К., 1994. - 448 с.
454. Шейнин Ю.М. Интегральный интеллект. - М.: Молодая гвардия,
1970.-256 с.
455. Шардин Ю.П. Время в европейской социальной философской
традиции: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. - Пермь, 2003. -
26 с.
456. Шеллинг Ф. В. Й. Соч. в 2-х т. - М.: Мысль, 1987-89.
457. Шелер М. Избранные произведения. - М.: Гнозис, 1994. - 490 с.
458. Шелленберг В. Лабиринт.-М.: СП Дом Бируни, 1991.-400 с.
459. Шестов Л. Соч. в 2-х т. Т. 2. - М.: Наука, 1993. - 560 с.
460. Шлезингер A.M. -мл. Циклы американской истории. - М.:
Прогресс, 1992. -688 с.
461. Шмитт К. Политическая теология. - М.: Канон-пресс, 2000. -
336 с.
462. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. - М.: Интсрбук,
I990.-152C.
463. Шопенгауэр А. Введение в философию. - Мн.: Попурри, 2000.-
416с.
464. Шопенгауэр А. О четверояком корне. Мир как воля и
представление. В 2-х т. - М.: Наука, 1993.
465. Шпеер А. Воспоминания. -Смоленск: Русич, 1997. -696 с.
466. Шпенглер О. Закат Европы. - Ростов/Дон: Феникс, 1998. - 640 с.
467. Шпенглер О. Закат Европы-2. - М.: Мысль, 1998. - 606 с.
468. Шпенглер О. Пруссачество и социализм. - М.: Праксис, 2002. -
240 с.
276
Литература
469. Шпет Г.Г. Сочинения. - М.: Правда, 1989. - 604 с.
470. Шпрснгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. - Саранск: Норд,
1991.-352 с.
471. Штирнер М. Единственный и его собственность. - СПб.: Азбука,
2001.-448 с.
472. Штспа В. Инверсия. - Петрозаводск, 1998. - 240 с.
473. Шубин А.В. Гармония истории. - М.: СП Puico, 1992. - 342 с.
474. Эволюционная эпистемология и логика социальных наук: К. Поп-
пср и его критики. / Ред. В.Н. Садовский. -M.:URSS, 2008.-464 с.
475. Эвола Ю. Люди и руины. - М.: MOO РСО, 2002. - 288 с.
476. Эвола Ю. Оседлать тигра. - СПб: Владимир Даль, 2005. - 512 с.
477. Эвола Ю. Языческий империализм. - М.: Арктогея, 1994. - 172 с.
478. Элементы. Евразийское обозрение. - 1993-1998.-№2-9.
479. Элиаде М. Миф о вечном возвращении. - СПб.: Алстсйя, 1998. -
250 с.
480. Элиас Н. Общество индивидов. - М.: Праксис, 2001. - 336 с.
481. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и
государства. - М.: Книжный дом «J1h6pokom»/URSS, 2010. - 238 с.
482. Эриксон Д.Ф. Мировоззрение «антиглобалистских» движений
современности: источники и тенденции: Автореф. Дисс. канд. соц.
наук. - Екатеринбург, 2002. - 25 с.
483. Эрн В.Ф. Сочинения. - М.: Правда, 1991. - 576 с.
484. Эпперсон Р. Невидимая рука. - СПб.: СЗ Ф. ИНЭС, 1999. - 450 с.
485. Юм Д. Сочинения. В 2-х т. - М.: Мысль, 1996.
486. Юнг К.Г. Психологические типы. - М.: ACT, 1997. - 717 с.
487. Юнгср Ф.Г. Совершенство техники. - СПб.: Владимир Даль,
2002.-560 с.
488. Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. - СПб.: Наука, 2000. -
539 с.
489. Юнгер Ф.Г. Ницше. - М.: Праксис, 2001. - 256 с.
490. Янсен Ф. Эпоха инноваций. - М.: Инфра-М, 2002. - 308 с.
491. Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Республика, 1994. —
527 с.
492. A critique of pure tolerance./R.P. Wolf, В. Moor, H. Marcusc. -
Boston: Beacon press, 1965. - 120 p.
493. Agrawal K.G. Poverty, deprivation and intelligence. - New Delhi:
Criterion publ., 1987.-384 p.
494. Adorno T.W. Gesellschaftstheorie und Kulturkritik. - Fr./ Mein:
Suhrkamp Verb, 1975. - 180 s.
277
Литература
495. Bell D. The end of ideology. - London: Harvard univ. Press, 1988. -
501 p.
496. Delgado J. Physical control of the mind. - N.Y.: Harper & Row
publishers, 1969. - 280 p.
497. Diem С Der Olympische gedanke in Neuen Europa. - Berlin: Tcr-
ramarc inst., 1942. - 56 s.
498. Diem С Olympische Flamme. - Berlin: Deutsch. Arch. Verl., 1942. -
1094 s.
499. Frise G. Anspruch und wirklichkeit des Sports im Dritten Reich. Diss.
Doktorgradcs Philosophischen Fak. - Munster, 1974. -115 s.
500. Foucault M. The history of sexuality. - N.Y.: Pantheon books, 1978. -
168 p.
501. Lyon D. The information society: issues a. Illusions.- Cambridge:
Polity press, 1988.-196 p.
502. Marcuse H. Essay on liberation. - Boston: Beacon press, 1969. - 91 p.
503. Martin W.J. The information society. - London: Aslib, 1988. - 174 p.
504. Philosophie des Sports. - Shorndorf: Verb K.Hoffman, 1973. -252 s,
505. Spengler O. Urfragen. Fragmente aus dem Nachlass. - Munchen:
Beck, 1965.-380 s.
506. Тодоров Ц. На предела. - София: Народна култура, 1994. - 317 с.
278
■■Ess п. -тйвШЬвпщшт^^ hbsЩг
Другие книги нашего издательства:
Серия «Из наследия мировой социологии»
Кареев II. И. Общие основы социологии,
Хвостов В. Л/. Социология: Исторический очерк учений об обществе. URSS
Ковалевский М. М. Современные социологи.
Ковалевский Л/. М. Очерк происхождения и развития семьи и собственности.
Тард Г. Происхождение семьи и собственности.
Тард Г. Социальные законы.
Гумплович Л. Основы социологии.
Исаев А. А. Вопросы социологии: Эгоизм, дружелюбие, классовые интересы.
Шершеневич Г. Ф. Социология: Лекции.
Уорд Л. Ф. Очерки социологии.
Летурро Ш. Прогресс нравственности.
Летурно Ш. Социология по данным этнографии.
Мюллер-Лиер Ф. Социология страданий.
Мюллер-Лиер Ф. Фазы любви,
Гюйо Ж. М. Воспитание и наследственность. Социологическое исследование.
Арон Р. Измерения исторического сознания.
Арон Р. Лекции по философии истории: Курс лекций в Коллеж де Франс.
Барт II. Философия истории как социология.
Селигмен Э. Экономическое понимание истории.
Сорокина С. Г. Сценарии будущего или иллюзии прошлого?
Серия «Из наследия мировой философской мысли: социальная философия»
Новгородцев П. И. Об общественном идеале.
Писарев Д. И. Очерки из истории труда.
Лавров II. Л. Из истории социальных учений.
Чернов В. М. Философские и социологические этюды.
Богданов А. А. Новый мир; Вопросы социализма.
Богданов А. А. Падение великого фетишизма: Современный кризис идеологии.
Чичерин Б. II. Философия права.
Коркунов II. М. История философии права.
Хвостов В. М. Общая теория нрава: Элементарный очерк.
Ткачев II. II. Анархия мысли.
Курчинский Л/. А. Апостол эгоизма. Макс Штирнер и его философия анархии,
1
ШШ
3
Тел./факс:
+7(499)724-25-45
(многоканальный)
E-mail:
URSS@URSS.ru
http://URSS.ru
Наши книги можно приобрести в магазинах:
«Библие-Глобус» (и. Лубянка, уд. Мясницкая, 6. Тел. (495) 625-2457)
«Московский дои книга» (и. Арбатская, ул. Новый Арбат, 8. Тел. (495) 203-8242)
«Молодая гвардия» (и. Полянка, ул. Б. Полянка, 28. Тед. (495) 238-5001,
780-3370)
«Дои научно-технической книги» (Ленинский пр-т, 40. Тел. (495) 137-6019)
«Дои книги на Ладожской» (м. Бауманская, ул. Ладожская, 8, стр.1. Тел. 267-
0302)
«Гнозис» (и. Университет, 1 гум. корпус МГУ, комн. 141. Тел. (495) 939-4713)
«У Кентавра» (РГГУ) (и. Новослободская, уд. Чаянова, 15. Тел. (499) 973-4301)
«СПб. дои книги» (Невский пр., 28. Тед. (812) 448-2355)
3
■RSS.T1L**
Уважаемые читатели! Уважаемые авторы!
Наше издательство специализируется на выпуске научной и учебной
литературы, в том числе монографий, журналов, трудов ученых
Российской академии наук, научно-исследовательских институтов и учебных
заведений. Мы предлагаем авторам свои услуги на выгодных
экономических условиях. При этом мы берем на себя всю работу по подготовке
издания — от набора, редактирования и верстки до тиражирования
и распространения.
ш§§
Среди вышедших и готовящихся к изданию книг мы предлагаем Вам следующие:
Осипов Г. В. Социология.
Осипов Г. В. (ред.) Рабочая книга социолога.
Гидденс Э. Социология. Пер. с англ. Повое 2-е издание.
Бабосов Е. М. Социология: Энциклопедический словарь.
Лапин Н. И. (ред.) Социальная информатика: основания, методы, перспективы.
Малевич Е. Ф. Общая социология. Курс .
Зомбарт В. Социология.
Страусе А., КорбинДж. Основы качественного i
Гуц А. £, Паутова Л. А. Глобальная зтносоциология.
Гун А. К., Фролова Ю. В. Математические методы в социологии.
Коломийцев В. Ф. Социология и политика: Очерки.
Гайденко //. /7., Давыдов Ю. //. История и рациональность: Социология Макса Вебера.
Лефевр В. А., Смолян Г. Л. Алгебра конфликта.
Абрамов Р //. Российские менеджеры: социаюгический анализ становления профессии,
Давыдов А. А. Системная социология. Кн. 1,2.
Ильин В. //. Термодинамика и социология.
Немировский В. /*., НевиркоД.Д. Социология человека,
Немировский В. Г, Российский кризис в зеркале постнеклассической социологии.
Здравомыслова О. М. (ред.) Обыкновенное зло: исследования насилия в семье.
Здравомыслова О. М. Семья и общество: гендерное измерение российск. трансформации.
Римашевская Н. М. (ред.) Разорвать круг молчания... О насилии в отношении женщин.
Баскакова М. Е. (ред.) Гендерное неравенство в современной России сквозь призму
I
G6
2
Немцов А. В. Алкогольная история России: Новейший период.
Кульпина Ю. Э. Генезис пьянства и хулиганства в России.
Гордон Л.А., Клопов Э. В. Потери и обретения в России девяностых: Историко-
социологические очерки экономического положения народного большинства. Т. 1,2.
Дороеовцев М. Ф. (ред.) Социологи России и СНГ XIX-XX вв.
Фрине В. М. Социология искусства.
Светлов В. А. Введение в единую теорию анализа и разрешения конфликтов.
Цыгичко В. И. Прогнозирование социально-экономических процессов.
Степанов Е. И. Современная конфликтология.
Прошанов С. Л. Социология конфликта в России: История, теория, современность.
Веблен Т. Теория праздного класса.
Ролл Дж. Теория справедливости.
■
Ш
31
По всем вопросам Вы можете обратиться к нам:
тел. +7 (499) 724-25-45 (многоканальный)
или электронной почтой URSS@URSS.ru
Полный каталог изданий представлен
в интернет-магазине: http://URSS.ru
Научная и учебная
литература
IRSS.ru URSS.ru
*Мй?Е
06 авторе Владимир Владимирович
МИХАИЛОВ
Доктор философских наук, профессор
Московского городского педагогического
университета.
Автор более 60 научных и учебно-методических
публикаций.
URSS
наши новые J2SS2ui£5S
(многоканальный?
КООРДИНАТЫ 117335, Москва,
Михайлов В.В. Социальные огра
ничения: Структура и механика п