/
Автор: Геффдинг Г.
Теги: философия социология этика культурология трактат трактаты
ISBN: 978-5-382-01341-1
Год: 2012
Похожие
Текст
ЭТИКА ИЛИ НАУКА
О НРАВСТВЕННОСТИ
Изложение этических принципов и их примепение
к различным житейским отношениям
Г ч мировой философской м^ісли:этиі<сг с
НагаІсІ НеЯсІіпд
ЕТНІСК
Г. Гёффдинг
ЭТИКА,
или
НАУКА О НРАВСТВЕННОСТИ
Изложение этических принципов
и их применение
к различным житейским отношениям
Перевод
под редакцией и с предисловием
/7. Е. Оболенского
Издание третье
МОСЦВА,
ББК 87.3 87.7
Гёффдинг Гаральд
Этика, или наука о нравственности: Изложение этических принципов
и их применение к различный житейским отношениям / Под ред.
и с предисл. Л. Е. Оболенского. Изд. 3-е. — М.: Издательство ЛКИ,
2012. — 400 с. (Из наследия мировой философской мысли: этика.)
Предлагаемая читателю книга, написанная известным датским философом
Гаральдом Гёффдингом (1843-1931), представляет собой своеобразную энцикло-
педию этики. Автор ставит своей целью не просто объяснить происхождение
и развитое морали, хотя и эту задачу он выполняет превосходно: его труд не уступает
лучшим книгам того времени — трактатам об этике В. Вундта и Г. Спенсера. Его
главная задача — исследовать этику как «науку практическую», и с этой целью
Г. Гёффдинг рассматривает жизнь человека во всем ее многообразии, начиная с его
отношений с государством и заканчивая семейными делами. При этом автор разби-
рает важнейшие мнения «за» и «против» и дает простое, но глубокое решение
на основании выставленных им этических принципов.
Книга будет полезна философам, социологам, культурологам, историкам
науки, преподавателям, аспирантам и студентам философских факультетов вузов,
а также широкому кругу заинтересованных читателей.
Издательство ЛКИ. 117335, Москва, Нахимовский пр-т, 56.
Формат 60x90/16. Печ. л. 25. Зак. № ЖП-09.
Отпечатано в ООО «ЛЕНАНД».
117312, Москва, пр-т Шестидесятилетия Октября, 1 ІА, стр. 11.
І8ВМ 978-5-382-01341-1
© Издательство ЛКИ,
оформление, 2007, 2011
НАУЧНАЯ И УЧЕБНАЯ ЛИТЕРАТУРА
“р Е-таіІ: иР88@ІІН88.ги
Каталог изданий в Интернета:
ИКр://иЯ88.ги
ѵ Тѳл./факс (многоканальный):
ІІА88 + 7 (499) 724-25-45
ГЛАВНѢЙШІЯ ИДЕИ ЭТИКИ ГЕФДИНГА.
(Предисловіе редактора керевода).
Почти всѣ новѣйшіе трактаты о морали (не исключая Вундта и
знаменитой книги Герберта Спенсера) ставятъ главной своей зада-
чей—объяснить происхожденіе и развитіе морали, не давая руковод-
ства для моральнаго поведенія. Гѳфдингъ же, пользуясь своими гро-
мадными научными знаніями, хотя и удовлетворяетъ замѣчательно
полно и, пожалуй, лучше всѣхъ другихъ *) первой задачѣ, но глав-
ной цѣлью ставитъ вторую, считая втику «наукой практической».
Нѣть такого положенія въ жизни современнаго человѣка,—начиная
съ государственнаго и политическаго дѣятеля, художника, писателя,
члена семьи, частнаго общества, мѣстнаго самоуправленія и даже
простого рабочаго съ его союзами и стачками, и кончая положе-
ніемъ женщинъ и. дѣтей,—котораго бы не разсмотрѣлъ Гѳфдингъ,
разобравъ важнѣйшія мнѣнія рго и сопіга и давая простое, но глубо-
кое рѣшеніе на основаніи выставленныхъ имъ этическихъ принци-
повъ (симпатіи и благополучія наибольшаго числа людей).
Эти принципы просты и взяты изъ дѣйствительной жизни, такъ
какъ ГеФдингъ считаетъ опаснымъ брать основы этики изъ посто-
роннихъ областей (метафизики, теологіи и т. п.). Эти области еще
ведутъ споры другъ съ другомъ, а потому и этика являлась бы спор-
*) Я могу ото сказать, не боясь подозрѣніи въ рекламированія Геодинга, такъ какъ
переводы этики Спенсера, и этики Вундта изданы мною самимъ.
ГЛАВНѢЙШІЯ ИДЕИ ЭТИКИ ГЕФДИНГл.
І
ной; между тѣмъ, она необходима для жизни немедленно: безъ нея
жизнь обращается въ анархическій хаосъ и разложеніе.
Блаюполучіе не есть только личное благополучіе: это была бы
этика «чисто—индивидуалистическая». Ее привозглашали иногда
теоретически, но она невозможна практически: вѣдь, человѣкъ рож-
дается и живетъ въ атмосферѣ общественности, начиная съ семьи,
рода, націи и кончая государствомъ; поэтому онъ съ молокомъ ма-
тери, съ воздухомъ, которымъ дышетъ, впитываетъ въ себя обще-
ственныя чувствованія, нравы, требованія, становящіяся его плотью
и кровью. Далѣе: блаюполучіе не есть только матеріальное благополу-
чіе. Вѣдь, по опредѣленію научной психологіи, удовольствіе (счастье)
невозможно безъ постояннаго развитія и совершенствованія силъ и
способностей индивидуума, а слѣдовательно и соотвѣтственнаго рас-
ширенія нормъ общественныхъ отношеній или эмансипаціи лич-
ности. Матеріальное благополучіе есть только средство и почва для
высшихъ этическихъ цѣлей. Эмансипація личности есть и цѣль, и
средство.
Оставаясь вездѣ на почвѣ потребностей личности и общества,
ГеФДингъ указываетъ, однако, и значеніе «чувства міровой жизни»
(аналогичнаго съ чувствомъ Физіологической жизни), которое со-
ставляетъ сущность «религіознаго чувства», въ широкомъ смыслѣ
этого слова. Это чувство рождается изъ нашего пониманія (узкаго
или широкаго—другой вопросъ) своего положенія, роли и назначенія
въ цѣлой вселенной или въ общѳміровомъ процессѣ. Оно бываетъ
или пессимистическимъ или оптимистическимъ, смотря по тому—
обращаютъ-ли люди исключительное вниманіе на зло и страданія
міра, или на постепенную и постоялую побѣду надъ зломъ добрыхъ
началъ (т. е. началъ и силъ, увеличивающихъ благополучіе, умень-
шающихъ страданіе и приближающихъ къ этическому совершен-
ству, идеалъ котораго, данный также исторически,—т. е. самой
жизнью,—есть всеобщее царство человѣчности).
Но ГеФдингъ не считаетъ возможнымъ, какъ уже сказано,
класть въ основу этики никакихъ сверхъ-жизненныхъ чувство-
ваній или идеаловъ; а поэтому и чувство міровой жизни, и иде-
ГЛАВНѢЙШІЯ ИДЕИ ЭТИКИ ГЕФДИНГА.
3
алъ «всеобщаго царства человѣчности! являются для него только
побочными силами, подкрѣпляющими вашу волю; онъ изслѣ-
дуетъ, правда, вѣроятности осуществленія тѣхъ или другихъ идеа-
ловъ, но опоры ищетъ не въ нихъ и не въ міровомъ оптимизмѣ: если
бы даже былъ вѣренъ пессимизмъ, т. е. если бы міровой процессъ
клонился явно къ торжеству зла надъ добромъ, то это не уничто-
жило-бы «человѣчной» этики: вѣдь симпатія людей осталась-бы,
но ей только представилось-бы еще больше работы—утѣшать стра-
ждущихъ, уменьшать возможно больше ихъ страданіи. На это бы
свелось и стремленіе къ благополучію наибольшаго числа людей.
Признавая въ жизни строгую преемственность явленій, Гѳфдингъ
требуетъ не только терпимости, но и нѣкотораго уваженія къ воин-
ствовавшимъ культурнымъ силамъ прошлаго, хотя-бы онѣ и отжили
свое время. Бравированіе противъ нихъ * показываетъ низшій уро-
вень развитія, когда еще не освободились отъ нихъ. Но тотъ, кто
освободился, можетъ оказывать имъ и справедливость. Терпимость не
есть равнодушіе, а должное, справедливое отношеніе, дащЩее воз-
можность сосредоточить свое вниманіе на истинномъ живомъ дѣлѣ и
совершенствованіи, а не на отыскиваніи спицы въ чужомъ глазу. Въ
числѣ могучихъ культурныхъ силъ, дѣйствующихъ и нынѣ въ эти-
ческомъ смыслѣ, ГеФдингъ считаетъ семью (какъ очагъ чувствъ
симпатіи и т. п.), частныя общества (какъ выработку высшихъ спо-
собностей для общественно-государственной работы,—по принципу
Аристотеля),—религію (какъ концентрацію и объединеніе всѣхъ
элементовъ культуры и притомъ доступную наиболѣе обширнымъ
массамъ), науку, искусство и т. п. Но онъ разбираетъ и указываетъ
условія, при которыхъ этическое вліяніе этихъ силъ достигаетъ мак-
симума или падаетъ до минимума, становясь иногда даже вреднымъ.
Главное условіе наибольшаго этическаго вліянія этихъ Факторовъ есть
отсутствіе принужденія (въ семьѣ, въ религіозной совѣсти и т. д.).
Совѣтую прежде чтенія книги, пробѣжать внимательно ог-
лавленіе-конспектъ, а затѣмъ передъ чтеніемъ каждой новой главы
просматривать соотвѣтственную главу конспекта: это поможетъ сох-
раненію общей связи между частями. Л. Оболенскій.
ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.
Когда мы смотримъ издали на горныя вершины, покры-
тыя снѣгомъ, вамъ кажется, что онѣ висятъ въ воздухѣ.
Только подойдя ближе, мы ясно видимъ, что опорой имъ
служитъ твердая почва. То же происходитъ и съ этиче-
скими принципами. При первоначальномъ воодушевленіи
ими, полагаютъ, что довѣряться имъ можно лишь тогда,
когда для нихъ указано мѣсто, по возможности превышаю-
щее природу и дѣйствительную жизнь. Но при ближай-
шемъ размышленіи и опытѣ,—который пріобрѣтается часто
весьма дорогой цѣной,—оказывается, что эти принципы
могутъ только тогда руководить жизнью, когда сами вы-
текли изъ жизни. Въ этомъ сочиненіи я поставилъ себѣ
цѣлью опредѣлить, какія у насъ имѣются основныя поло-
женія этической мысли,—откуда они происходятъ и ка-
кое находятъ примѣненіе въ важнѣйшихъ отношеніяхъ
жизни.—Практическій опытъ и теоретическія изслѣдова-
нія все болѣе прочно укрѣпляли во мнѣ убѣжденіе, что эти-
ческія принципы (т. е. основныя положенія и мѣрила или
масштабы всякаго сужденія о добромъ и зломъ) имѣютъ
своимъ источникомъ—природу и отношенія самихъ людей,
независимо отъ какого бы то ни было авторитета. Здѣсь я
стремился обосновать и провести именно это мое убѣж-
деніе.
Я желалъ дать не только отвлеченное ученіе объ этиче-
скихъ принципахъ, но и показать примѣнимость и примѣ-
неніе установленныхъ принциповъ. Такая задача требуетъ
обширнаго и разнообразнаго матеріала, а это представляло
все большія и большія трудности какъ въ отысканіи, такъ
и въ разграниченіи матеріала. Чтобы имѣть возможность вве-
сти мое изложеніе въ опредѣленныя рамки, я старался
ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.
5
достигнуть возможно большей краткости и сжатости изло-
женія. Я самъ не люблю растянутаго изложенія и надѣюсь,
что ни одинъ мыслящій человѣкъ не будетъ на меня въ пре-
тензіи за мою краткость.
Въ наше время весьма часто происходятъ этическіе спо-
ры. И все яснѣе и яснѣе становится, что, если при обсужде-
ніи вопросовъ религіозныхъ, соціальныхъ, политическихъ
и эстетическихъ, умы приходятъ въ страстное возбужде-
ніе, то источникомъ пререканій являются именно этическія
стороны вопросовъ. Отсюда ясно также, что теперь весьма
умѣстно изслѣдованіе, имѣющее цѣлью выставить основа-
нія и мѣрила (масштабы) этической оцѣнки, а также слѣд-
ствія ихъ, касающіяся важнѣйшихъ отношеній жизни.
Естественно, что такое изслѣдованіе не можетъ исчерпы-
вающимъ образомъ разработать все, что заключается во
всѣхъ частныхъ областяхъ, входящихъ въ его кругозоръ.
Но оправданіемъ такой неполноты можетъ служить тотъ
свѣтъ, который проливается при этомъ на единичныя жиз-
ненныя отношенія въ силу того, что, при общемъ освѣще-
ніи, каждое единичное отношеніе связывается съ другими.
Такое изслѣдованіе предполагаетъ, что уже почувствова-
лась потребность обращаться къ глубже лежащимъ основ-
нымъ вопросамъ, а вѣдь можно съ большимъ жаромъ поли-
тиканствовать, догматизировать*)или спорить объ эстетикѣ,
не чувствуя такой потребности. Я увѣренъ, что если бы эта
потребность стала болѣе господствующей, чѣмъ до сихъ
поръ, это имѣло бы огромное значеніе: вѣдь такимъ обра-
зомъ наша душевная жизнь пріобрѣла бы большую устой-
чивость, прочность и глубину. Конечно, другой вопросъ,—
насколько мнѣ удалось достигнуть моей цѣли въ предлагае-
момъ трудѣ.
Въ 1876 г., я издалъ небольшое сочиненіе подъ загла-
віемъ: «Основоположенія человѣческой этики». Въ переводѣ
на нѣмецкій языкъ, ее часто называли,—быть можетъ для
краткости,—человѣческой этикой. Но въ томъ сочиненіи
*) И даже морализировать
б
ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.
дѣло идетъ ни какъ не объ общей этикѣ, а только о нѣко-
торыхъ отдѣльныхъ вопросахъ. Въ теперешнемъ сочиненіи
нѣкоторые изъ этихъ отдѣльныхъ вопросовъ подверглись
совершенно новому изслѣдованію; относительно другихъ, осо-
бенно о теоріи авторитета, я придерживаюсь повсюду
прежняго сочиненія; но большая часть того, что содержится
въ предлагаемой теперь книгѣ, или совершенно отсут-
ствуетъ въ прежней, или переработана.
Теперь, когда я закончилъ эту работу, и время давно
сгладило красныя нити моей мысли и моего изученія, я
чувствую съ особой силой, какъ мало выполнилъ изъ того,
что задумывалъ, не говоря уже о томъ, чего можно было бы
требовать отъ сочиненія, носящаго почетное названіе этики.
Я опасаюсь также, что въ этой книгѣ найдутся тѣ или
иныя положенія и мѣста, которыя должны быть поставлены
на личный счетъ автора и которымъ не удалось дать науч-
ной Формы и обоеновы. Но съ сочиненіями этого рода иначе
и быть не можетъ. Кромѣ того, я долженъ здѣсь выразить
нѣчто такое, что въ глазахъ предубѣжденнаго читателя, мо-
жетъ быть, явится большой ересью. Я желаю, чтобы фило-
софія и въ особенности этика обладали наивозможно
большимъ научнымъ характеромъ и я, по мѣрѣ моихъ
силъ, работалъ въ этомъ смыслѣ. Съ этимъ, однако, стоитъ
въ связи особое впечатлѣніе, произведенное во мнѣ фило-
софскимъ изученіемъ съ раннихъ дней моей юности; оно
заключается въ томъ, что матеріалъ, охватываемый этимъ
изученіемъ, стоитъ въ данномъ случаѣ въ болѣе близкомъ
отношеніе къ личности изслѣдователя, чѣмъ предметы дру-
гихъ наукъ.
Это, конечно, не мѣшало тому, чтобы я вездѣ чувство-
валъ обязанность обосновать мои воззрѣнія объективно.
Гаральдъ Гйфдмгь.
ОГЛАВЛЕНІЕ-КОНСПЕКТЪ
Предпосылки этими.
СТР.
I. Положительная нравственность и научная этика....................... 1
1) Основаніе и содержаніе этическаго сужденія,—2) Нѳдоразумѣнія при
попыткахъ обосновать этику научно,—3) Возможность и необходимость
научной этики.—Историческая этика и этика философски*.
II. Теологическая этика и этика Философская........................... 8
1) Принципъ авторитета,—2) Внутреннее противорѣчіе точки зрѣнія
авторитета.—3) Философская этика должна быть независима отъ теологиче-
ской и метафизической,—4) Первоначальная христіанская этика не есть
этика теологическая,
Ш. Принципы и методы этики .......................................... 1Б
1) Этика какъ наука практическая,—2) Субъективная и объективная эти-
ка.—8) Оцѣнка предполагаетъ чувствованія удовольствія и страданія’—
4) Господство мгновенія,—8—7) Господство индивидуума,—8—10) Этиче-
ское чувство на почвѣ симпатіи.—11—12) Принципъ благополучія.—18—<
14] Психолого - историческія предпосылки (данныя) этого принципа.—
15) Недостаточность субъективнаго принципа.—16) Отношеніе между осно-
ваніемъ и содержаніемъ.*—17) Объективная этика раздѣляется на индиви-
дуальную и общественную (соціальную).—18) Отношеніе между основа-
ніемъ (мотивомъ этической оцѣнки) и мотивомъ поступка,—19) Идеалъ и
дѣйствительность.—20) Этическое идеализированіе какъ отрицаніе, потенци-
рованіе и комбинированіе.
IV. Теорія совѣсти................................................... 44
1) Совѣсть какъ инстинктъ, какъ склонность и какъ практическій разумъ,—
2) Индивидуальныя различія.—3) Непогрѣшимость совѣсти какъ автори-
тета,—4) Этическая санкція,— э; Ея недостаточность.—6) Этика и гипотеза
развитія.—7) Будетъ ли время, когда чувство долга не будетъ нужно?—
8) Можно ли дѣлать больше того, что повелѣваетъ долгъ.
V. Свобода воли...................................................... Б8
1) Этика и законъ причинности.—2) Шесть различныхъ значеній выраже-
нія «Свобода воли»: а) свобода отъ причины, Ь) свобода отъ внѣшняго при-
нужденія, с) свобода отъ внутренняго принужденія, 6) способность, сила
*) Болѣе крупнымъ шрифтомъ обозначено названіе главы и страница, на которой
глава начинается. Мелкимъ шрифтомъ набрано содержаніе каждой главы по парагра-
фамъ, обозначаемымъ арабскими цифрами, какъ въ оглавленіи, такъ и въ текстѣ.
II
ОГЛАВЛЕНІЕ-КОНСПЕКТЪ,
СТР.
и возможность, е) свобода выбора, Г) воля, руководимая этическими моти-
вами.—3) Детерминизмъ п индетерминизмъ: а) индетерминизмъ дѣлаетъ
невозможнымъ воззрѣніе на міръ, какъ на нѣчто цѣлое, Ь) самоопредѣле-
ніе и принципъ причинности при этомъ исключаются, с) индетерминизмъ
дѣлаетъ актъ воли простой случайностью; (I) этическій характеръ поступка
зависитъ отъ его связи со всей личностью; е) различныя Формы индетерми-
низма только увеличиваютъ его затрудненія;—Г) психологическая природа
и этическое значеніе раскаянія. Этика безсильна безъ детерминизма.
Ь) Теорія и практика *).
VI. Зло съ этической точки зрѣнія...................................... 72
1) Зло, какъ изолированіе, возникающее отъ лѣни или упорства.—Зло,
зависящее отъ незнанія и ослѣпленія. Закоренѣлость или ожесточенность.
VII. Теорія благополучія............................................... 78
1} Общее понятіе благополучія. — 2) Двѣ главныхъ проблемны— 3) Ве
обладаетъ ли одинаковой цѣнностью каждое полное удовлетвореніе?—
4) Представляетъ лп культура путь ко всеобщему благополучію?
ѴШ. Индивидуальная п соціальная этика................................... 91
1) Формальныя этическія понятія ве способны служить основаніемъ раз-
дѣленія этики; этика должна дѣлиться па индивидуальную и соціальную.—
2) Историческое развитіе отношеній между индивидуумомъ и обществомъ.—
3) Индивидуальная этика, считаемая собственно этикой.—4) Абсолютный
альтрюизмъ.—5) Попытки установить отдѣльно индивидуальную и соціаль-
ную этики.—6) Центръ тяжести этики въ соціальной природѣ.
Индивидуальная этика.
IX. Раздѣленіе индивидуальной этики.................................... 99
1) Справедливость есть главпая этическая добродѣтель и охватываетъ са-
моутвержденіе и самопожертвованіе.—2) Личныя различія.
X. Личное основаніе этической жизни.................................. 100
1) Значеніе упражненія.—2) Выработка силы, широты п чистоты совѣ-
сти.— 3) Тѣлесная и душевная закалка.—4) Главная этическая добродѣтель.
XI. Самоутвержденіе................................................... 108
1) Три главныя Формы самоутвержденія:
а) Самосохраненіе (109); 2) Самосохраненіе какъ инстинктъ и какъ обя-
занность.—3) Тѣлесное здоровье п сила.—4) Самоубійство какъ результатъ
душевной болѣзни и какъ устраненіе себя отъ обязанностей.—5) Самоубій-
ство, какъ проявленіе слабости воли.—6) Не можетъ ли самоубійство быть
правомъ или даже обязанностью?— 7) Государство и самоубійцы.
Ь) Самогосподство или самообладаніе (120):—$) Психологія самогоспод-
ства.—9) Индивидуалистическій и гуманно-соціальный взглядъ на само-
господство,—10) О различныхъ родахъ самогосподства, въ частности отно-
сительно полового инстинкта.—11) Блужданія п застой.
с) Самостоятельность (128): 12) Правильное самочувствіе (макропси-
хія).—13) Опасность изолированности.—14) Внѣшняя личная свобода.—
Честь и собственность. Гражданскія права.
*) Въ текстѣ этотъ подпараграфъ обозначенъ, вслѣдствіе опечатки, буквой (1.
ОГЛАВЛЕНІЕ-КОНСПЕКТЪ.
Ш
СТР.
ХП. Самоотверженіе................................................. 133
а) Любовь къ другимъ существамъ (133): 1) Ея сила и объемъ.—2) Раз-
личныя Формы любви, въ частности—великодушіе.—3) Обязанности отно-
сительно животныхъ.
Ь) Любовь къ истинѣ (139): 4) Основы обязанности относительно исти-
ны.— 5) Педагогическое ограниченіе этой обязанности ради самой истины.—
6) Терпимость и благочестіе.
Соціальная этика.
XIII. Введеніе п раздѣленіе........................................ 14$
1) Этика и соціологія,—2) Историческая относительность.—3) Гуманизи-
рованіе (очеловѣченіе) и эмансипація (освобожденіе).—4) Принципъ Ари-
стотеля.—5) Общество и организмъ.—6) Царство человѣчности.—7) Семья,
свободныя общества культуры и государство.
А. Семья.
XIV. Этическое значеніе семьи . .................................. 153
1) Семья какъ самое сердечно-тѣсное и совершенное общество.—2) Семья
какъ всесторонній жизненный союзъ.—3) Семья и болѣе обширныя обще-
ства.
/) Бракъ.
XV. Соціологическія данныя........................................... 156
1) Различныя Формы брака.—2] Отношеніе между соціологическими и
этическими изслѣдованіями. *
XVI. Свободная моногамія (единобрачіе)................................ 159
1) Этическое значеніе моногаміи.—2) Бракъ и,- такъ называемая, «свобод-
ная любовь*.—3) Удачные браки, и вина супруговъ.—4) Значеніе общихъ
задачъ и общей судьбы у супруговъ.—5) Одинаковое положеніе* мужа и
жены.—6) Свободная моногамія и гетеризмъ.
XVII. Заключеніе и расторженіе браковъ................................ 168
1) Вліяніе различія взглядовъ и характеровъ у супруговъ на ихъ семей-
ную жизнь,—2) Отвѣтственность за вступленіе въ бракъ.—3) Бракъ между
близкимпродственниками.—4) Внѣшнее констатированіе (оглашеніе) бра-
косочетанія. Равноправіе обѣихъ сторонъ.—5) Разводы.
2) Положеніе и условія женщины.
XVIII. Соціологическія данныя........................................ 175
1) Положеніе женщины еще п теперь составляетъ предметъ споровъ.—
2) Взаимно дѣйствіе между характеромъ (натурой) и условіями жизни,—
3) Три Формы раздѣленія труда между мужчиной и женщиной.
XIX. Этическое положеніе женщины...............................>. 177
1) Женщина въ семьѣ.—2) Перевѣсъ числа женщинъ надъ числомъ муж-
чинъ въ современномъ народонаселеніи.—3) Спеціально женскія способно-
сти.*—!) Доказательства со стороны воспитанія.—5) Эмансипація женщины
какъ долгъ.—6) Политическія права женщинъ.
IV
ОГЛАВЛЕНІЕ-КОНСПЕКТЪ.
СТР.
5) Родители и дѣти.
XX. Соціологическія данныя........................................... 185
1) Безусловна* власть родителев надъ дѣтьми какъ явленіе первобытной
стадіи развитія.—2) Мотивы, заставившіе признать нрава дѣтей.
XXI. Этика и педагогика............................................... 187
1) Развитіе семейныхъ чувствованій.—2) Самостоятельная цѣнность
дѣтства.—3) Безсознательное и сознательное воспитаніе.—і) Умственное
воспитаніе.—5) Религіозное воспитаніе.
XXII. Государство и дѣти............................................. 194
1) Обязанность государства заботиться о Физическомъ благополучія дѣ-
тей.—2) Право дѣтей на полученіе образованія.
В. Свободныя общества культуры.
XXIII. Свобода и культура................................... 197
1) Принципъ свободы въ семьѣ и обществахъ культуры.—2) Свобода-
какъ цѣль, и свобода—какъ средство.—3) Отсутствіе свободы и свобода.—
4) Чрезмѣрно—высокая оцѣнка принципа свободы въ XVIII столѣтіи.—
5) Различные роды культуры.
/) Матеріальная культура.
XXIV. Общественныя противорѣчія (неравенство)......................... 208
1) Оцѣнка труда въ старпау и въ наше время.—2) Собственность и трудъ.
Неблагопріятныя послѣдствія положенія труда.
XXV. Соціальный вопросъ............................................... 213
1) Почему соціальный вопросъ особенно выступилъ въ ваше время?—
2) Связь его съ вопросомъ о народонаселеніи.—3) Соціальный вопросъ есть
вопросъ этическій. Понятіе «массы».—4) Два крайнихъ воззрѣнія.—3) Не-
обходимость исторической точки зрѣнія. Общія соображенія.
XXVI. Вѣроятности дальнѣйшаго развитія........................ . . . 221
1) Организація массы свободными силами, или же при посредствѣ госу-
дарственнаго вмѣшательства. Этика и политическая экономія.
а) Организація работы свободными ассоціаціями ..................
2) Освобожденіе и ассоціаціи.—3) Рабочіе союзы.—4) Общества дольщи-
ковъ.—5) Производительныя ассоціаціи.—6) Значеніе всѣхъ этихъ сою-
зовъ.
Ь) Организація работы при посредствѣ государственной вла-
сти ................................................................ 230
7) Экономическіе реформаторы.—8) Ихъ основныя идеи и ихъ критика со-
временной организаціи. — 9)—12) Критика соціалистическихъ теорій.—
13) Педагогическое значеніе этихъ теорій.—14) Формы, въ которыхъ го-
гударство, не противорѣча принципу свободы, можетъ оказывать вліяніе на
организацію работы.—16) Этическое оправданіе и значеніе частной соб-
ственности.—16) Торговля и ея этическое значеніе.
ОГЛ А ВЛЕНІЕ-КОНСЦ ЕКТЪ.
V
2) Идеальная культура. Стр.
XXVII. Матеріальная и идеальная культура (сравненіе)............280
1) Взаимподѣйствіѳ идеальной и матеріальной культуръ.—2) Значеніе
времени досуга.—3) Свѣтъ и тѣни идеальной культуры.
3) Умственная кулыпура.
ХХѴ1П. Этическое значеніе научнаго знанія.......................... 256
1) Колебанія въ оцѣнкѣ этическаго значенія умственной кугьтуры.—2)—
3) Психологическое и историческое значеніе этихъ колебаній.—4) Связь
знанія съ дѣйствительной жизнью.—3) Единство научнаго знанія, не смотря
на его спеціализацію; наука какъ общая работа «рода».—6) Научныя школы
и партіи.
XXIX. Свобода и самостоятельность умственной культуры .... 264
1) Свобода науки.—2) Наука какъ самостоятельный сотрудничающій эле-
ментъ жизни рода.—3) Школы и политическія иля религіозныя партіи.
4) Эстетическая культура.
XXX. Искусство и жизнь............................................. 269
1) Отношенія между наукой и искусствомъ.—2) Искусство какъ идеаль-
ная жизнь.—Эстетическая и этическая оцѣнка.—4) Искусство не должно
нанимать мѣста жизни.—5) Національное и соотвѣтственное времени искус-
ство.
5) Религіозная культура.
XXXI. Этика и религіозное чувство...................................275
1) Точки соприкосновенія религіозной культуры и этики.—2) Космиче-
ское чувство жизни. — 3) Его умственный и этическій элементы. —
4) Индивидуальныя различія. Заботы о душѣ, и кто долженъ выполнять
ихъ.
ХХХП. Соціально-этическое значеніе положительныхъ (существую’
щихъ) религій...................................................... 282
1) Этическій элементъ въ догматахъ и обрядахъ.—2) Позитивныя ре-
лигіи, какъ концентрація элементовъ всѣхъ сторонъ духовной жизни.—
3) Отсюда противорѣчіе въ положеніи религій при существованіи раздѣле-
ніи труда въ духовной области.—4) Положительныя религіи суть религіи •
общественныя.—5) Противорѣчіе въ идеѣ религіи, строящейся только на
догматическихъ познаніяхъ. Вѣра и любовь.—6) Религіозная свобода (сво-
бода совѣсти или вѣроисповѣданій) и ѳя слѣдствія.—7} Этимъ слѣдствіямъ
противорѣчитъ существованіе въ обществѣ различнаго положенія для
вѣрующихъ и для свободныхъ мыслителей.
ХХХШ. Государство и церковь........................................ 292
1) Государство какъ воспитательная культурная сила.—2) Государствен-
ная церковь и религіозная свобода.—3) Отдѣленіе церкви отъ государства
не должно быть полнымъ разрывомъ между государствомъ и церковью.—
4) Дальнѣйшее ослабленіе взаимной зависимости между церковью и госу-
дарствомъ.
VI
ОГЛАВЛЕНІЕ'КОНСПЕКТЪ.
СТР.
6) Филантропическая культура.
XXXIV. Сущность н значеніе Филантропіи........................... 297
1) Отношеніе Филантропической культуры къ культурамъ—матеріальной
и идеальной.—2) Самостоятельность Филантропической культуры.—З) Че-
ловѣческія права страдающихъ.— 4) Отношеніе между подающимъ и при-
нимающимъ помощь.—5) Недостатки вѣроисповѣднической Филантропіи.
XXXV. Организація Филантропіи.................................... 305
1) Необходимость и недостатки организаціи,—2) Вмѣшательство государ-
ства.—3) Недостатки государственной Филантропіи.
В. Государство.
XXXVI. Народъ и государство.......................................310
1) Отношеніе государства къ семьѣ и свободнымъ обществамъ куль-
туры.—2) Народъ, какъ цѣлое, создается общей судьбой и общей дѣятель-
ностью, порождающей общіе нравы—3) Національное чувство, какъ чув-
ство несходства (контраста).—4) Національное чувство, какъ инстинктъ,—
5) Государство есть организованный народъ.
XXXVII. Право и мораль............................................315
1) Первобытная связь между правомъ и моралью.—2) Различія между
правомъ я моралью.—3) Правовая организація какъ часть этическаго по-
рядка.— 4) Легальность (законность) и нравственность—5) Два главныхъ
пункта въ исторіи развитія права.—6) Отношенія общественнаго мнѣнія къ
праву и морали.
XXXVIII. Этическое значеніе государства...........................329
1) Теологическая теорія государства.—2) Государство разсматриваемое
какъосуществленнаяэтика.—3) Государство, разсматриваемое какъ чистая
власть.—4) Индивндуалистическаа теорія государства.—5) Отношенія госу-
дарства къ этической жизни народа, къ семьѣ, культурѣ и нраву.—6) Задачу
государства составляетъ органвзированіе въ прочную Форму даннаго жиз-
неннаго содержанія.—7) Государство какъ выраженіе единства и мощи на-
рода.
XXXIX. Карательная власть государства............................ 343
1) Инстинктъ мести.—2) Ограниченіе возмездія.—3) Переходъ возмездія
въ руки государства. Метаморфозы инстинкта мести.—4) Этическое осно-
ваніе карательной власти государства (педагогическая теорія наказанія).—
5) Критика теоріи возмездія.—6) О соразмѣрности наказанія по теоріи воз-
мЛдія и по педагогической теоріи наказанія.
ХЬ. Государственныя конституціи.....................................359
1) Данныя условія и сознательныя намѣренія.—2) Дѣйствительный конт-
роль какъ великая проблемна политики.—3) Значеніе политической сво-
боды.—4) Свободныя учрежденія.—Й) Ихъ опасности.—6)Болыпиоство я
меньшинство.—7) Политическія партіи.—8) Мѣстныя самоуправленія.
ХЫ. Заключеніе......................................................376
1) Царство человѣчности и меньшія общества.—2) Тенденціи по напра-
вленію къ вѣчному миру.—3) Воодушевленіе великимъ и вѣрность въ ма-
ломъ.
I.
Положительная нравственность и научная этика.
Этическое сужденіе заключаетъ въ себѣ оцѣнку человѣческихъ дѣй-
ствій. Если мы называемъ какое нибудь дѣйствіе добрымъ или злымъ,
мы этимъ объясняемъ не то, какимъ образомъ оно возникло, а выра-
жаемъ ту цѣнность, какую оно имѣетъ въ нашихъ глазахъ. Каждая
оцѣнка такого рода требуетъ, чтобы предварительно существовали: отча-
сти потребность или чувство, побуждающія насъ къ подобному сужде-
нію (явится-ли это сужденіе только въ нашихъ мысляхъ или въ то же
время, выразится и въ словахъ, обращенныхъ къ другимъ),—отчасти
же, чтобы для подобной оцѣнки существовалъ извѣстный масштабъ,
мѣрило, идеалъ, съ которыми мы сравниваемъ данный поступокъ или,
руководясь которыми, дѣлаемъ оцѣнку этого поступка. Мотивъ этической
оцѣнки я называю основаніемъ этики. То есть, это основаніе состоитъ изъ
тѣхъ чувствованій и побужденій, которыя обнаруживаются и находятъ
себѣ выраженіе въ этическомъ сужденіи, при чемъ это послѣднее варьи-
руется сообразно со свойствами первыхъ. Масштабъ-^ или мѣрило
этической оцѣнки опредѣляетъ содержаніе этики, такъ какъ онъ слу-
житъ для рѣшенія того, какія именно дѣйствія, какія жизненныя напра-
вленія и формы должны быть названы хорошими въ этическомъ отно-
шеніи.
И такъ, основаніе есть субъективный принципъ этики, а масштабъ-
ея объективный принципъ.
Характеръ какого нибудь этическаго воззрѣнія зависитъ отъ заранѣе
установленнаго основанія, отъ прилагаемаго масштаба и отъ имѣющаго
мѣсто отношенія между основаніемъ и масштабомъ. Но въ большинствѣ
случаевъ, этическое сужденіе выражается безъ опредѣленнаго и яснаго
сознанія заранѣе установленнаго принципа. Такое сознаніе ведетъ при
дальнѣйшемъ своемъ развитіи въ научной этикѣ. Но оно пробуждается
только тогда, когда возникаютъ сомнѣнія и размышленія (рефлексія).
і ЭТИКА.
Такимъ образомъ, здѣсь естественно возникаетъ вопросъ о томъ, ка-
кое значеніе и какую правоспособность имѣетъ вообще сознательное
выведеніе и обсужденіе этическихъ принциповъ.
2. Этическое сужденіе, т. е. сужденіе о добрѣ и злѣ, существуетъ
не только раньше пробужденія мышленія, въ собственномъ смыслѣ
этого слова, и раньше научнаго изслѣдованія, но (чтобы имѣть силу
личной истины и практическое значеніе) оно непремѣнно должно вы-
текать изъ живаго чувствованія и стремленія, не дающаго намъ покоя,
пока мы его не выразимъ. Условіе нашей здоровой и прочной жизни
состоитъ въ томъ, чтобы мы извлекали наши принципы и рѣшенія не
изъ чего нибудь очень отдаленнаго и не путемъ усидчиваго обдумы-
ванія, а чтобы эти рѣшенія вытекали изъ того, что стало нашей плотью
и кровью. Вѣдь, посредствомъ этическаго сужденія мы обнаруживаемъ
нашу личность; значитъ, оно должно опредѣляться всей совокупностью
нашей природы, а не одними только разсужденіями, которыми мы мо-
жемъ заниматься въ свободные часы, если они у насъ есть. Кромѣ того,
жизнь не всегда даетъ время на обдумываніе и требуетъ мгновеннаго
выраженія нашего сужденія.
Но даже и тогда, когда мы имѣемъ время и способность предаваться
размышленіямъ, не будутъ ли наши чувствованія и стремленія столь
сильными, что опредѣлятъ безъ нашего вѣдома теченіе нашихъ мыслей,
вмѣсто того, что-бы мысль направила ихъ? Развѣ не составляетъ пред-
разсудка, давно уже разбитаго психологіей, та мысль, что разумъ дол-
женъ быть верховнымъ авторитетомъ нашей внутренней жизни, и развѣ
не достаточно часто оказывалось, что многое, считавшееся выраженіемъ
разума, было на самомъ дѣлѣ выраженіемъ потребности сердца? Въ ло-
гикѣ и математикѣ, быть можетъ, чистый разумъ и способенъ вѣщать
посредствомъ нашего сужденія; но его голосъ совершенно слабъ тамъ,
гдѣ дѣло идетъ о самомъ конкретнѣйшемъ и личномъ, а именно о чело-
вѣческихъ поступкахъ.
Не будутъ-ли размышленія и критика здѣсь даже ослабляющими, если
не абсолютно вредными? Вѣдь, размышленіе имѣетъ всегда нѣкоторое
разлагающее вліяніе, оно лишаетъ пасъ той инстинктивной увѣренности
и беззаботности, какими мы обладаемъ въ началѣ жизни?0н) ослабляетъ
нашу силу даже тамъ, гдѣ не отнимаетъ ея посредствомъ возбужденнаго
сомнѣнія. Мы ужъ дѣйствуемъ не съ полной энергіей и выражаемъ
наше сужденіе не съ прежней выразительной силой и прямодушіемъ;
въ концѣ концовъ у насъ даже можетъ оказаться наклонность—воздер-
живаться отъ собственнаго сужденія, такъ какъ намъ показалось невоз-
можнымъ достичь увѣреннаго рѣшенія. Но тогда жизнь увядаетъ и въ
ПОЛОІКИТЕЛЬН. НРАВСТВЕН. И НАІЧН. ЭТИКА. 3
концѣ концовъ останавливается. Вѣдь, этическія сужденія не соста-
вляютъ продукта одной лишь теоретической любознательности. Они
не только выражаютъ наши чувствованія, но и оказываютъ опредѣлен-
ное вліяніе на чувствованія и поступки какъ того, кого мы судимъ,
такъ и другихъ людей. Они не только вызваны извѣстными побужденіями
(т. е. не только мотивированы), но и сами становятся въ свою очередь
побужденіями (мотивами), т. е. практической, житейской силой, имѣю-
щей огромное значеніе.
Опасеніе еще увеличится, когда мы распространимъ эти сообра-
женія за предѣлы отдѣльнаго индивидуума. Чувствованія и стремленія
отдѣльной личности опредѣляются природой, условіями жизни и пре-
даніями цѣлаго рода. Отдѣльная личность получаетъ нѣкоторыя изъ
наиболѣе важныхъ способностей своихъ въ наслѣдіе отъ рода. Затѣмъ
каждый индивидуумъ вводится своимъ развитіемъ и воспитаніемъ,—
какъ членъ семьи, племени, государства,—въ извѣстную духовную атмо-
сферу, потому что его встрѣчаютъ—обычаи, представленія, побужденія
и задачи, которыя онъ воспринимаетъ въ себя непроизвольно, не имѣя
возможности сдѣлать ихъ предметомъ своего обсужденія и выбора.
Такъ какъ онъ происходитъ изъ нѣдръ рода, то и всасываетъ съ моло-
комъ матери его преданія. Искусство, образъ мыслей, чувствованій,
дѣйствій, все это есть безсознательное наслѣдіе прежнихъ поколѣній. Въ
этическихъ сужденіяхъ, въ сильныхъ проявленіяхъ чувствованій, посред-
ствомъ которыхъ выражается оцѣнка человѣческихъ поступковъ, мы
имѣемъ не только выраженіе мысли отдѣльной личности, но и обнару-
женія результатовъ родового опыта. Индивидуумъ не дѣлаетъ себѣ
этики самъ, онъ ея не придумываетъ, не строитъ ея безъусловно съ на-
чала. И только благодаря этому она достигаетъ своей могучей власти.
Этика, живущая въ родѣ, составляетъ условіе здоровья и силы человѣ-
ческаго существованія. Кто желаетъ развязать своимъ размышленіемъ
и критикой то, что связано природой, долженъ не только преодолѣть
огромное препятствіе, но долженъ также и хорошо знать, что онъ дѣ-
лаетъ, чтобы не кончить непоправимымъ заблужденіемъ и не увлечь за
собою другихъ.
Эта дѣятельная и фактическая этика рода и жизни была названа поло-
жительной моралью. Она обнаруживается въ общеупотребительныхъ
сужденіяхъ и положеніяхъ, которыя часто облечены въ форму посло-
вицъ и могутъ быть или постояннымъ проявленіемъ житейской мудро-
сти какой либо націи, племени, религіознаго общества, или обладать
болѣе краткимъ существованіемъ въ качествѣ «общественнаго мнѣнія»
какого либо вѣка или эпохи. Положительная мораль не рѣдко прояв-
4
ЭТИКА.
лается и въ личныхъ образцахъ (основателей религій, героевъ, законо-
дателей ит. п.), къ которымъ обращаются взоры отдѣльныхъ поколѣній
или рядовъ поколѣній, какъ къ высочайшему выраженію истинной чело-
вѣчности. Наконецъ, она же обнаруживается въ томъ способѣ, какимъ
устроены или упорядочены различныя жизненныя отношенія людей
(семья, гражданское общество, государство, церковь). Положительное
законодательство включаетъ въ себя всегда нѣкоторую часть положитель-
ной морали.
Положительную мораль можно сравнить съ русломъ рѣки, по кото-
рому стремится потокъ человѣческой жизни и которое постоянно
углубляется этимъ потокомъ. При этомъ, потокъ продолжаетъ свое те-
ченіе по данному руслу до тѣхъ поръ, пока его не отклонятъ новыя ка-
налы или плотины. Есть-ли возможность вторгаться въ эту область со-
знательной мыслью? А если есть, то не влечетъ ли за собою такое втор-
женіе вреднаго ослабленія той силы, которая движетъ потокъ?
3) Противъ такихъ основательныхъ и важныхъ возраженій, я поста-
раюсь доказать, что научная этика далеко не такова, чтобы ее считать
невозможной или вредной, или не нужной. Напротивъ, развиваясь и
освобождаясь сама прямо изъ положительной морали, являясь сама ея
голосомъ, она воздѣйствуетъ обратно на эту положительную мораль и
рѣшаетъ такія задачи, которыя инымъ путемъ не могли бы быть рѣ-
шены.
Прежде всего очевидно, что положительная мораль не могла бы отстаи-
вать себя, не могла бы имѣть значенія, какъ условіе здоровья и 'прочно-
сти человѣческой жизни, если бы у нея не было масштаба, по которому
она сама подлежитъ сужденію. Но этотъ мастшабъ не можетъ выво-
диться изъ самой положительной морали, такъ какъ, будь это, мы очути-
лись бы въ замкнутомъ кругу. Поэтому необходимо постараться уяснить
себѣ, какой принципъ лежитъ въ основаніи оцѣнки, дѣлаемой положи-
тельной морали; но въ такомъ случаѣ мы уже окажемся на пути, веду-
щемъ къ научной этикѣ. Какъ только опредѣлилось то, что здоровье и
сила лучше чѣмъ болѣзнь и слабость, такъ уже опредѣлился и принципъ
оцѣнки. При этомъ совершенно естественно возникаетъ вопросъ: вездѣ ли
положительная мораль дѣйствительно удовлетворяетъ требованіемъ этого
принципа, и нѣтъ ли другихъ принциповъ, которые прилагались-бы къ
оцѣнкѣ? И въ этомъ случаѣ, пререканія оказываются въ полномъ ходу.
Увѣреніе защитниковъ положительной морали, что всякое размышле-
ніе и критика опасны, явно противорѣчиво. Относительно того, что
должно дѣйствовать силой безсознательности, лучше всего хранить мол-
чаніе, но противъ серьезнаго сомнѣнія позволяется выступать только или
ПОЛОЖИТЕЛЬН. НРАВСТВЕН. И НАУЧИ. ЭТИКА.
5
съ рѣшающимъ противоположнымъ доводомъ, или съ доказательствомъ,
что существуютъ вопросы, которые могутъ остаться не рѣшенными, не
причиняя этимъ страданія жизни. Вопросъ «почему?» принадлежитъ къ
благороднѣйшимъ потребностямъ человѣка. Подавленіе такихъ вопро-
совъ легко можетъ стать подавленіемъ духовной жизни вообще. Въ во-
просахъ и сомнѣніяхъ, можетъ тоже проявляться здоровье и сила
жизни.—Жизнь на своемъ пути приводить сама къ вопросамъ. Только
тамъ, гдѣ кругозоръ узокъ, а задачи ограничены, мы находимъ полную
очевидность. Но съ возростающимъ опытомъ, начинается сравниваніе
различныхъ законовъ, различныхъ идеаловъ, различныхъ учрежденій,
различныхъ вѣковъ, которые мы узнали, изучая разныя народности.
Или же задачи ставятся новымъ опытомъ, новыми положеніями, которыя
не разрѣшимы посредствомъ этики преданій. Или же является потреб-
ность привести множество разнообразныхъ этическихъ сужденій въ по-
рядокъ, недостатокъ котораго чувствуется нами самими или указанъ
намъ другими,—напр., когда безъ приведенія въ такой порядокъ мы не
можемъ различить, какія сужденія имѣютъ большее значеніе и какія
меньшее. Этическія сужденія въ началѣ, конечно, представляютъ не про-
извольныя проявленія чувства, и споръ о чувствахъ не можетъ имѣть
мѣста; но можно спорить о пригодности тѣхъ представленій, съ кото-
рыми связано чувство; можно спорить и о цѣнности поступковъ. ’
Конечно, духовное развитіе личности или народа переживаетъ тяже-
лый моментъ, когда пробуждается размышленіе и критика. Инстинктъ
и безсознательное стремленіе теряютъ тогда свою непосредственную
силу и увѣренность, и весьма сомнительно, удастся-ли пріобрѣсти
какое нибудь замѣщеніе этой потери *). Но тамъ, гдѣ сама жизнь
вкладываетъ вопросы въ наши уста, тамъ мы должны или отвѣтить на
пихъ, или рѣшить, почему отвѣтъ на нихъ невозможенъ. При этомъ по-
лезно замѣтить, что увѣренность и сила представляютъ вовсе не абсолют-
ныя блага. Лунатикъ идетъ увѣреннѣе, чѣмъ могъ бы идти сознатель-
ный, бодрствующій человѣкъ; однако мы надзираемъ за нимъ, или
удерживаемъ его, или стараемся, чтобы онъ спустился ближе къ землѣ.
Величайшая сила можетъ проявляться въ направленіяхъ въ высшей сте-
пени разрушительныхъ. Значитъ, если подобную силу стремятся умень-
шить, то этимъ самымъ уменьшаютъ и ея разрушительныя дѣйствія.
И въ такомъ случаѣ слѣдуетъ стремиться къ тому, чтобы пріобрѣтен-
ные при этомъ лучшіе взгляды снабдить всей той энергіей, которая ле -
житъ въ повелѣніяхъ или требованіяхъ непосредственнаго инстинкта.
*) Си. ною «Психологію», стр. 426. (Лейпцигское иэд.). Въ Русскомъ переводѣ, подъ редакц.
Я. Колубовскаго (С.-Петербургъ. 1896) см. стр. 358.
6
ЭТИКА.
Всякое здоровое духовное развитіе состоитъ, такимъ образомъ, въ
томъ, чтобы перевести энергію отъ низшихъ цѣлей къ высшимъ. Изъ
вичего не выходитъ ничего.
Научная этика не хочетъ, да и не можетъ занять мѣсто положитель-
ной морали. Она желаетъ только обосновать, развить и расширить эту
послѣднюю. Въ научной этикѣ мы стремимся лишь къ тому, чтобы по-
нять самихъ себя и этимъ путемъ привести въ ясность то, на основаніи
какихъ принциповъ мы ведемъ нашу жизнь, а затѣмъ мы стремимся
привести эти принципы къ наибольшей ясности и внутренней гармоніи.
Въ душевной жизни человѣка существуетъ неизбѣжное взаимное дѣй-
ствіе между сознательнымъ и безсознательнымъ, такъ какъ знаніе, чув-
ство и воля совмѣщаются другъ съ другомъ (ппіегеіпапсіег зІаН). То, что
пріобрѣтено одной областью, можетъ стать достояніемъ всѣхъ другихъ.
4) Необходимо различать двѣ задачи научной этики. Этика истори-
ческая или сравнительная стремится представить положительную мо-
раль такъ, какъ она выступала въ извѣстное данное время у даннаго на-
рода; она стремится опредѣлить, какое развитіе происходило въ этой
положительной морали при различныхъ условіяхъ, и сравнить разныя
формы, которыя она принимала въ разное время у разныхъ народовъ.
Она старается отыскать причины этихъ различныхъ ступеней развитія
и формъ—въ опредѣленныхъ физическихъ, психологическихъ и исто-
рическихъ отношеніяхъ.
Задача-же этики философской состоитъ не въ описаніи или выясненіи
данныхъ этическихъ явленій, а въ ихъ оцѣнкѣ. Она—наука практиче-
ская и предполагаетъ, что мы ставимъ себѣ цѣли, которыя должны
быть осуществлены человѣческой дѣятельностью.
Каждое этическое сужденіе предполагаетъ такую цѣль, такъ какъ чув-
ство только тогда приходитъ въ движеніе при видѣ какого нибудь поступ-
ка или при мысли о немъ, когда этотъ поступокъ усиливаетъ или пода-
вляетъ что нибудь, существованіе и успѣхъ чего близокъ нашему сердцу.
Не все то, что развилось исторически, оправдывается этически. Мы
можемъ понять, какъ развилась положительная мораль до формъ, кото-
рыя приняты въ наше время и въ нашей странѣ, но, тѣмъ не менѣе,
мы можемъ въ большемъ или меньшемъ объемѣ спорить о нихъ и даже
порицать ихъ. Историческая этика сообщаетъ намъ только о томъ, что
фактически существуетъ и какъ это существующее образовалось; но,
если только мы не считаемъ, что все существующее непремѣнно разумно,
топамъ приходится неизбѣжно установить еще оцѣнку этого существую-
щаго. Философская этика есть именно такая систематически—произве-
денная оцѣнка, возникающая изъ опредѣленнаго основанія, лежащаго въ
ПОЛОЖИТЕЛЬН. НРАВСТВЕН. И НАУЧИ. ЭТИКА. 7
человѣческой природѣ, и совершаемая по масштабу, соотвѣтствующему
этому основанію. Такое систематически проведенное изслѣдованіе можетъ
вести къ отрицанію извѣстныхъ дѣятельностей и жизненныхъ формъ и
къ одобренію другихъ. Часто можетъ оказываться что уже невоз-
можно призвать первоначальныхъ мотивовъ извѣстныхъ дѣйствій или
учрежденій, а между тѣмъ сами эти дѣйствія и учрежденія не теряютъ
отъ этого своей цѣнности и значенія. При измѣнившихся условіяхъ и
разсматриваемыя съ совершенно иной стороны, чѣмъ та, съ которой ихъ
разсматривали прежде, они могутъ вызывать дѣйствія, которыя раньше
не были извѣстны. Такія свойства характера, какъ рыцарское мужество,
пѣломудріе, самообладаніе, развившіяся среди грубыхъ и варварскихъ
отношеній, теперь могутъ отдаваться на служеніе задачамъ, совершенно
отличающимся отъ первоначальныхъ.
Здѣсь мы видимъ тоже, что въ какомъ нибудь городѣ, когда стѣна
сооруженная въ древности для защиты, служитъ впослѣдствіи мѣстомъ
для гуляній и устройства праздниковъ. Въ подобныхъ случаяхъ въ эти-
ческой области происходитъ перетасовка (сдвигъ), въ силу которой
прежніе мотивы исчезаютъ, а на ихъ мѣсто выступаютъ новые, и между
тѣмъ поступки, обычаи и учрежденія остаются тѣже, какъ-и прежде.
Отсюда ясно, что историческое истолкованіе какого нибудь этическаго
’ явленія само по себѣ не можетъ служить масштабомъ для его оцѣнки,
’ такъ какъ возможность такой перетасовки всегда остается открытой *).
Только тамъ наступаетъ полное осужденіе нами какого либо этическаго
явленія, гдѣ невозможно никакое новое обоснованіе и примѣненіе.
Поэтому, философская этика столько же консервативна, какъ и ради-
кальна: съ одной стороны она не преклоняется передъ существующимъ
только за то, что оно существуетъ, но съ другой,—это стремленіе стоять
выше существующаго, не мѣшаетъ ей открывать и указывать то,
какъ явленіе развившееся исторически можетъ преобразиться въ но-
вую форму и примѣняться въ этой формѣ.
Въ то время, какъ съ этой стороны историческая и философская этики
представляютъ весьма различный характеръ, съ другой стороны оказы-
вается что рѣзкое разграниченіе ихъ весьма затруднительно. Представи-
тель исторической этики не можетъ освободиться отъ нѣкоторыхъ эти-
ческихъ положеній, а они могутъ имѣть вліяніе на то освѣщеніе, въ
которомъ онъ видитъ прошедшее. Онъ даже долженъ при этомъ обладать
*) Такъ, обнаженіе головы и ея наклоненіе при встрѣчѣ выряжало когда то рабскую готовность
быть обезглавленнымъ, а теперь это простая вѣжливость. Если бы кто нибудь, узнавъ историческій
генезисъ поклоновъ, взялъ его масштабомъ для оцѣнки современной формы вѣжливости, онъ, конечно,
сдѣшъ-бы ошибку, упустивъ изъ вида новый мотивъ, который вошелъ въ старую форму.
8
ЭТИКА.
извѣстнымъ взглядомъ для установленія нѣкоторой систематической
оцѣнки и руководства, чтобы имѣть возможность отьискать внутреннюю
связь (или недостатокъ такой связи) въ этическихъ взглядахъ и обы-
чаяхъ другихъ временъ и народовъ.—Съ другой стороны, представи-
тель философской этики естественно всегда есть дитя своего времени,
своего народа и положительной морали, а господствующая мораль его
времени и народа непремѣнно будетъ оказывать различныя вліянія на
его выводы. Изъ работъ нашихъ предшественниковъ мы должны выдѣ-
лить и провѣрить то, что обязано лишь прошедшимъ отношеніямъ и
вліяніямъ. Напримѣръ, въ этикѣ Канта ясно замѣчается, что онъ—нѣ-
мецъ, что онъ выросъ подъ вліяніемъ піэтизма и что его зрѣлый возрастъ
совпалъ съ эпохой раціонализма. Этими причинами объясняются, какъ
нѣкоторыя преимущества, такъ и нѣкоторые недостатки его этики, Но
такая опредѣленная зависимость отъ своего народа и времени не устра-
няетъ того, что великіе творцы философской этики могутъ высказывать
идеи, пригодныя для многихъ поколѣній. Философская этика только въ
такомъ случаѣ могла бы сдѣлаться невозможной, благодаря историче-
скимъ ограниченіямъ, если-бы она должна была быть чистымъ знаніемъ
разума, представленіемъ вѣчной истины. Но она всегда есть лишь
систематическое проведеніе точки зрѣнія, данной исторически, и не мо-
жетъ быть ничѣмъ инымъ. Ея научный характеръ будетъ зависѣть отъ
той ясности, съ какой будутъ установлены ея основоположенія и ея
масштабъ, да еще отъ той послѣдовательности, съ какой будутъ прово-
диться ея принципы или начала въ отдѣльныхъ случаяхъ. Практиче-
ское-же значеніе зависитъ отъ того, въ какой степени мысли и выводы,
пріобрѣтенныя такимъ образомъ, могутъ войти въ плоть и кровь боль-
шихъ или меньшихъ круговъ человѣческаго рода, могутъ войти въ со-
четанія съ сильными чувствами и обычаями и вліять на упорядоченіе
различныхъ жизненныхъ отношеній. Опытъ показываетъ, что путь отъ
общихъ этическихъ идей до ихъ практическаго примѣненія можетъ
часто быть очень дологъ и запутанъ.
II.
Теологическая и философский этика.
Теологическая этика составляетъ рѣшительную противоположность
какъ исторической, такъ и философской этикѣ. Она строитъ свос
зданіе на преданіяхъ прошлаго, на истинахъ, данныхъ какъ-бы заранѣе,
на идеалѣ, какъ нѣкоторомъ историческомъ откровеніи. Но она не приз-
ТЕОЛОГИЧЕСКАЯ И ФИЛОСОФСКАЯ.
9
яаетъ методовъ научнаго изслѣдованія, такъ какъ откровеніе, служащее
ей фундаментомъ, требуетъ, чтобы на ея мнѣнія смотрѣли какъ на про-
блески сверхъестественной силы, которые не могутъ быть объяснены фи-
зическими, психологическими или соціальными законами, служащими
подспорьемъ исторической наукѣ. Она требуетъ особаго мѣста для
своихъ историческихъ основаній и утверждаетъ, что къ нимъ должно
относиться совершенно иначе, чѣмъ къ остальной всемірной исторіи.
Повидимому, она приближается къ философской этикѣ, когда,—подобно
этой послѣдней,—установляетъ оцѣнку исторически данныхъ дѣятель-
ностей и жизненныхъ формъ. Но она предпринимаетъ такую оцѣнку
не на основаніи тѣхъ началъ, источникъ которыхъ можетъ быть ука-
занъ въ человѣческой природѣ. Свои исходные пункты она беретъ не
изъ человѣческой природы, а выше ея,—изъ какого либо идеала, дан-
наго сверхчувственнымъ откровеніемъ. На этомъ она строитъ абсолют-
ный (безъусловный) принципъ авторитета *).
Авторитетъ предполагаетъ уваженіе, а уваженіе можетъ проявляться
самыми разнообразными способами. Оно можетъ основываться на физи-
ческомъ могуществѣ или силѣ и, въ такомъ случаѣ, дѣйствуетъ посред-
ствомъ внушаемаго страха. Оно можетъ основываться на превосход-
ствѣ предвидѣнія и умѣнья и дѣйствовать тѣмъ, что даетъ другимъ
образецъ, которому они благоговѣйно стараются подражать. Оно мо-
жетъ основываться па возможности и желаніи получить помощь й за-
щиту, такъ, что дѣйствуетъ не только возбужденіемъ страха и удивле-
нія, но и внушеніемъ благодарности, довѣрія, любви.
Человѣческая жизнь не въ силахъ обойтись безъ такихъ авторите-
товъ. Старое поколѣніе является воспитателемъ и образцомъ для моло-
дого. Старшіе служатъ авторитетомъ для дѣтей, учитель—для учени-
ковъ; вездѣ болѣе успѣвшій является нѣкоторымъ авторитетомъ для
тѣхъ, кто не ушелъ такъ-же далеко по тому же пути. Отношеніе, обу-
словленное авторитетомъ, есть одинъ изъ важнѣйшихъ элементовъ по-
ложительной морали.
Но сама положительная мораль не нуждается въ преклоненіи передъ
абсолютнымъ принципомъ авторитета. Основанія для прочнаго и опре-
дѣленнаго установленія авторитета, на который смотрятъ, какъ на безъ-
условный, всегда оказывается въ нѣкоторомъ размышленіи, въ начав-
шейся работѣ мысли. Люди слѣдуютъ непроизвольно за тѣмъ, что имъ
кажется великимъ или возвышеннымъ, и здѣсь не требуется пикакихъ
особенныхъ приказаній. По инстинкту подражевія и обычаю, они
*) Си. относительно понятія авторитета мое соч. аѴеЬег (ііе вгип(1Іа$б йѳг Ьишапеп ЕіЪік.»
Боннъ, 1880 гл. ІИ.
10
ЭТИКА.
даже идутъ за чѣмъ нибудь незначительнымъ и безполезнымъ, если
только оно воздѣйствуетъ силой повторенія и имѣетъ прецеденты. Только
въ эпохи, когда пробуждается критика, когда сомнѣнія нарушаютъ въ
полубезсознательныхъ существахъ прежнее прочное спокойствіе, воз-
никаетъ, вмѣстѣ съ сознаніемъ, принципъ авторитета въ своей абсолют-
ной формѣ, какъ конечное или послѣднее основаніе всякой этики. Пот-
ребность въ безъусловной точкѣ опоры пробуждается только тогда,
когда одинъ вопросъ или сомнѣніе вызываетъ другіе вопросы и сомнѣ-
нія, и начинаетъ казаться, что нѣтъ ничего прочнаго и что безъ абсо-
лютной точки опоры легко быть увлеченнымъ въ пучину. Человѣче-
скія мысли и чувства кажутся тогда не обезпечивающими опорами въ
этической области. Величайшій вопросъ человѣческой жизни,—«что
такое добро и зло»,—требуетъ наисильнѣйшаго обоснованія, а какое-же
основаніе можетъ быть сильнѣе воли всемогущаго существа? Если мож-
но ссылаться на такую волю, то всѣ пререканія должны быть оставлены
безъ вниманія, и передъ безъусловнымъ авторитетомъ должны смолк-
нуть всѣ тревожныя сомнѣнія.
Въ этомъ случаѣ, добро есть то, что согласуется съ волей божества,
и оно есть добро только потому, что согласуется съ волей божества
(Ьопит езі, диіа Леиз ѵиЩ. Таково ученіе, о которымъ былъ вынужденъ
говорить ужъ Платонъ (въ діалогахъ Эвтифрона), но которое въ первый
разъ было надлежащимъ образомъ формулировано Дунсомъ Скотомъ въ
въ концѣ Среднихъ Вѣковъ. Дунсъ Скотъ высказывалъ даже прямо, что,
если-бы убійство было предписано Богомъ, оно не было-бы грѣхомъ. Въ
такой рѣзкой формѣ, конечно, лишь немногіе признавали это ученіе,
но каждое основоположеніе теологовъ заключаетъ въ себѣ нѣкоторое
приближеніе къ нему. Въ догматѣ непогрѣшимости папъ, въ вѣрова-
ніяхъ протестантской ортодоксіи, опирающихся на буквальное толко-
ваніе текстовъ, содержится безъусловный принципъ авторитета. По-
средствомъ живого слова высшихъ главъ церкви или посредствомъ пи-
саннаго слова древнихъ церковныхъ книгъ объявлялось всенародно, что
именно слѣдуетъ по волѣ Божества считать добрымъ или злымъ, а тѣ,
кому благовѣствовали эти слова .должны были ихъ воспринимать и слѣ-
довать имъ съ безъусловнымъ послушаніемъ.
Разсмотримъ теперь, въ силу какихъ причинъ человѣчество не
могло остановиться на принципѣ безъусловнаго авторитета въ этикѣ,—
повидимому, столь удобнаго. Не кроется-ли въ немъ какихъ либо за-
трудненій?
2) Прежде всего у людей возникаетъ вопросъ: откуда извѣстно, что
ТЕОЛОГИЧЕСКАЯ И ФИЛОСОФСКАЯ.
11
такое-то или такое-то дѣйствіе требуется волей божества,—и какое ру-
чательство существуетъ для такого утвержденія?
Если я не знаю съ безусловной увѣренностью, какова именно въ дан-
номъ единичномъ случаѣ Его воля, то мнѣ не можетъ принести ни-
какой пользы мое знаніе, что должно быть добрымъ все, что есть воля
Божества. По самой природѣ предмета, наиважнѣйшее значеніе имѣетъ
моя безусловная увѣренность именно въ первомъ пунктѣ. Поэтому
вѣра, на которой строится теологическая этика, будетъ совершенно
послѣдовательно вѣрой въ церковь, какъ носительницу религіозныхъ
откровеній и преданій. Церковь вѣщаетъ мнѣ, что высшій глава ея есть
истинный посредникъ основателя церкви или что старинныя священныя
книги содержать истинное откровеніе. Поэтому богословская этика на-
ходитъ въ католической догмѣ непогрѣшимости свое вполнѣ послѣдо-
вательное заключеніе и завершеніе. Но, если я не держусь догмата не-
погрѣшимости, то я долженъ стремиться узнавать непосредственно волю
Божества относительно каждаго своего дѣйствія, то есть долженъ слѣ-
довать указаніямъ Духа внутри меня самого. Однако, какъ же я могу
угадать опредѣленно различіе между божественнымъ голосомъ и мо-
ими собственными естественными чувствами и мыслями? Какой
масштабъ есть у меня для того, чтобы, провести границу между боже-
ственнымъ и человѣческимъ? Здѣсь-то мы и теряемъ ту абсолютную
увѣренность, которая именно должна быть преимуществомъ принципа
авторитета. Мы этимъ путемъ переходимъ уже отъ теологическаго
основанія къ психологическому.
«Да,—скажутъ мнѣ,—но мы присоединяемся именно къ принципу
авторитета потому, что чувствуемъ въ этомъ потребность. Наша соб-
ственная безпомощность и наши собственныя сомнѣнія бросаютъ насъ въ
руки безусловнаго авторитета.» Но когда говорятъ, что это требуется
личной потребностью, то опять таки переводятъ вопросъ изъ области
теологической въ психологическую. Вѣдь въ такомъ случаѣ настоящимъ
основоположеніемъ будетъ уже не самъ авторитетъ, а моя потреб-
ность въ немъ. Я оправдываю свое подчиненіе авторитету своей потреб-
ностью. Но даетъ ли возможность сама эта потребность оправдать себя?
Хорошо ли удовлетворять этой потребности? Какимъ образомъ я раз-
личу, которыя изъ многихъ моихъ желаній и потребностей я долженъ
удовлетворять, что бы поступать хорошо, и какія изъ нихъ подавлять?
Если я для рѣшенія этого вопроса прибѣгну къ авторитету, то ока-
жется, что я двигаюсь въ замкнутомъ кругѣ. Къ такому же замкнутому
кругу приходятъ и тогда, когда (какъ пытаются нѣкоторыя теологи)
хотятъ соединить вмѣстѣ два предложенія: 1) «добро есть добро по-
12
ЭТИКА.
тому, что его хочетъ божество» и 2) «Божество-же хочетъ этого потому,
что это добро.» Если добро есть то, что согласуется съ волей Божества,
въ такомъ случаѣ, что же должно значить выраженіе, что Божество
этого хочетъ оттого, что это добро! Вѣдь это очевидно можетъ значить
только то, что божество этого хочетъ потому, что это Его воля. Зна-
читъ, мы и тутъ нисколько не подвинулись впередъ. Съ другой сторо-
ны, когда Божество признается прежде всего воплощеніемъ добра и
желающимъ добра, потому что воплошаетъ его, то этимъ Его воля
подчиняется закону и правилу, а слѣдовательно также не является сама
по себѣ причиной того, что добро есть добро. Значить, лица, позво-
ляющія приписывать себѣ самое интимное знакомство съ психологіей
Божества, должны быть немножко обдуманнѣе въ виду того раздвоенія,
которое подобный взглядъ вноситъ въ образъ Божества. Послѣдователь-
ный богословскій мыслитель также понимаетъ, что, съ точки зрѣнія
принципа авторитета въ добрѣ и злѣ, не можетъ быть и рѣчи о томъ,
что само Божество подчиняется ему. Божество не можетъ имѣть ни
обязанности, ни колебаній совѣсти. Всякое перенесеніе этическихъ
представленій человѣка на божество приводить къ противорѣчію; и
единственный выходъ изъ этого состоитъ въ томъ, чтобы, призывая
къ божественной волѣ, не идти дальше и послушно подчиняться ей.
Безусловный авторитетъ изрекаетъ множество заповѣдей и требова-
ній. Но какъ только пробудилась мысль, мы естественно стремимся при-
вести отдѣльныя предписанія авторитета въ нѣкоторое внутреннее
единство, связность и согласіе. Но это можетъ устроиться только тогда,
когда мы, исходя изъ основнаго закона нашего разума, примѣнили къ
нимъ этотъ законъ, состоящій въ томъ, что ни одно изъ требованій не
можетъ противорѣчить другому. Но если мы имѣли право примѣнять
этотъ законъ разума, почему-же, въ такомъ случаѣ, должны быть ис-
ключены другіе законы нашего естественнаго познаванія? Но, примѣнивъ
даже только его, не разрываемъ ли мы ужъ съ безусловнымъ авторитетомъ?
3) Однако, не одно лишь это внутреннее противорѣчіе мѣшаетъ фи-
лософской этикѣ брать своимъ основаніемъ богословскіе предпосылки.
Философская этика вызвана къ жизни и всегда возбуждаетъ къ себѣ
новый интересъ убѣжденіемъ, что послѣдняя причина «этическаго»
должна лежать въ самой человѣческой природѣ. Масштабъ для всего, что
человѣкъ долженъ совершать—какъ справедливое и доброе, и что онъ
можетъ признавать—какъ прекрасное и великое, долженъ въ концѣ кон-
цовъ лежать въ немъ самомъ. Принципы всякаго уразумѣнія и оцѣнки,
всякой теоретической и практической дѣятельности должны находиться
внутри его самаго. Значитъ, насколько-бы ни становились идеалы
ТЕОЛОГИЧЕСКАЯ И ФИЛОСОФСКАЯ.
13
выше самаго человѣка, и какъ бы сильна ни была власть закона надъ
его совѣстью,—они для него идеалъ и законъ только въ силу его сво-
боднаго признанія ихъ, въ силу исполненія, которое онъ обезпечиваетъ
имъ по своей природѣ.
Поэтому основателемъ этики слѣдуетъ признать Сократа за его тре-
бованіе: «познай самаго себя!» Этимъ требованіемъ онъ установлялъ
принципъ личности или субъективности, принципъ свободнаго изслѣ-
дованія и въ тоже время свободной совѣсти. Слѣпое повиновеніе, если
оно остается постояннымъ, неизмѣннымъ состояніемъ, противорѣчитъ
этому принципу, такъ какъ лишаетъ человѣка свободной личности и
обращаетъ его въ безличную машину.
Кромѣ того, и другой мотивъ содѣйствовалъ потребности развить
философскую этику, а именно желаніе сдѣлать этику по возможности
не связанной съ воинствующими спорными положеніями. Именно потому,
что сужденія о добрѣ и злѣ имѣютъ такое захватывающее значеніе въ
человѣческой жизни и обусловливаютъ самыя рѣзкія противорѣчія
внутри этой области, представляется особенно важнымъ, чтобы никакіе
другіе спорные вопросы но смѣшивались съ этическими, Поэтому воп-
росы этическіе должны раэработываться какъ можно дальше отъ воп-
росовъ религіозныхъ и метафизическихъ. Если бы этика должна была
ожидать, когда установится единство въ вопросахъ догматическимъ, ей
можеть быть пришлось бы ожидать очень долго. А, вѣдь, едва ли у
кого хватитъ храбрости доказывать, что этическая область не должна
имѣть большаго единства, чѣмъ области религіозная и метафизиче-
ская. А такъ какъ именно этическое значеніе религіозныхъ и метафи-
зическихъ задачъ должно придавать этимъ послѣднимъ большой инте-
ресъ, то въ самой природѣ вещей лежитъ требованіе, чтобы осно-
ваніе и масштабъ, которые должны быть у этики, были бы,—хотя въ
извѣстной мѣрѣ,—независимы отъ религіозныхъ и метафизическихъ
предпосылокъ. Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь когда такимъ предпосылкамъ
(т. е. метафизическимъ и религіознымъ положеніямъ) приписывается,
этическое значеніе, то сейчасъ же предпринимается оцѣнка ихъ са-
михъ, и тогда должны возникнуть вопросы: па какомъ основаніи опира-
лись сами они при оцѣнкѣ и какой масштабъ прилагали при этомъ?
Общее положеніе науки, что принципы не слѣдуетъ умножать безъ
необходимости, здѣсь имѣетъ также практическое значеніе. Когда фи-
лософская этика хочетъ устроиться внѣ борьбы различныхъ религіоз-
ныхъ исповѣданій и метафизическихъ теорій (спиритуализма, матеріа-
лизма ит. д.), она не только пріобрѣтаетъ точныя этическія основанія,
но является лучшимъ орудіемъ терпимости, религіозной и научной сво-
14
ЭТИКА.
боды. Она противодѣйствуетъ ненавистническимъ пріемамъ обсужденія
вопросовъ, пріемамъ, состоящимъ въ выведеніи изъ воззрѣній против-
ника неморальныхъ послѣдствій и выводовъ.
Поэтому, этическія задачи стоятъ въ философіи относительно другихъ
главнѣйшихъ философскихъ задачъ очень самостоятельно и незави-
симо. Существуетъ, конечно, нѣкоторая связь между этикой и теоріей
познанія, изслѣдующей основы, предпосылки и границы нашей позна-
вательной способности; затѣмъ—между этикой и метафизикой, которая
стремится къ выработкѣ міросозерцанія и общей теоріи о сущности
бытія.—Однако, эта связь но такъ непосредственна и пряма, какъ
часто полагаютъ. И во всякомъ случаѣ, большое значеніе имѣетъ такое
излѣдованіе различныхъ задачъ, при которомъ онѣ держатся насколько
возможно дальше другъ отъ друга. Это не исключаетъ того, что онѣ
могутъ различными способами освѣщать другъ друга взаимно.
Философская этика, которая должна быть научнымъ ученіемъ объ эти-
ческой оцѣнкѣ, должна поэтому стоять на тѣхъ же основоположеніяхъ,
какъ и каждая другая наука. Она не стремится поколебать принципы,
выводы и гипотезы, которыя были пріобрѣтены другими науками Она не
требуетъ какого либо особаго, исключительнаго положенія. Если-бы она
выставляла предпосылки, противорѣчащія тѣмъ, на которыхъ строятся
другія науки, она вступила бы въ спорную область. Съ наибольшей
увѣренностью можетъ она идти впередъ тогда, когда строитъ свое
зданіе на предпосылкахъ, составляющихъ общее достояніе. Еще и те-
перь существуетъ довольно распространенное убѣжденіе, что этика по
меньшей мѣрѣ въ одномъ пунктѣ,—а именно въ вопросѣ о примѣнимости
закона причинности къ жизни воли,—вынуждена не только отклониться
отъ общихъ научныхъ положеній, но даже прямо бороться съ ними.
Этимъ вопросомъ мы займемся далѣе спеціально.
4) Необходимо добавить къ тому, что говорилось выше о теологиче-
ской этикѣ, что этика христіанская никоимъ образомъ не представляетъ,
во всѣхъ своихъ формахъ и на всѣхъ ступеняхъ своего развитія, этики
теологической. Христіанство началось не съ какой нибудь богословской
системы, и тѣмъ болѣе не съ церковной организаціи. Системѣ и орга-
низаціи здѣсь,—какъ и всюду, гдѣ находитъ мѣсто развитіе,—предше-
ствуетъ менѣе опредѣленная и болѣе однородная форма жизни. Этика,
заключающаяся въ первыхъ четырехъ Евангеліяхъ, по существу своему
есть ученіе о любви къ человѣку. Конечно, она опирается на теологиче-
скихъ предпосылкахъ и предъусматриваетъ награды и наказанія въ заг-
робной жизни. Но Богъ, на воздающее могущество котораго возла-
гаются упованія, является, однако, главнымъ образомъ, какъ идеалъ
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
15
благости, что въ данномъ случаѣ,—по общему смыслу и связи съ дру-
гими мѣстами,—должно значить: «любовь къ людямъ» Христіанство
основываетъ царство спасенія (мессіанское), входъ въ которое открытъ
для тѣхъ, кто чистъ сердцемъ, кто алчетъ и жаждетъ правды, кто' ми-
ролюбивъ и любитъ другихъ, какъ самого себя.
Въ этомъ новомъ царствѣ были совершенно иной духъ и другія отно-
шенія, чѣмъ въ тѣхъ гордыхъ свѣтскихъ царствахъ, какія до тѣхъ поръ
были извѣстны всемірной исторіи, а также сравнительно съ тѣмъ, что
народъ іудейскій рисовалъ себѣ въ своей національной фантазіи.
Полнота значенія древнѣйшей христіанской этики состоитъ въ рас-
ширеніи и углубленіи человѣческой любви, которую она проводила.
Богословскія же теоріи получили рѣшающее значеніе въ христіанской
этикѣ только благодаря дальнѣйшему догматическому развитію этого
ученія въ борьбѣ мнѣній различныхъ сектъ. Совокупность этихъ мнѣній
содержитъ въ себѣ теперь два принципа (любви и вѣры), между кото-
рыми все еще стараются установить полную внутреннюю гармонію. Раз-
личіе вѣръ поставило границы любви къ человѣку. Рѣшающимъ масшта-
бомъ цѣнности человѣка явилось не то, обладаетъ-ли онъ духомъ любви
и сердечности,—не то, чистъ ли онъ сердцемъ и ищетъ-ли истины, а
то, чтобы онъ имѣлъ ту вѣру, которую представитель того или другого
исповѣданія считаетъ истинной.
Великая этическая идея, высказанная древнѣйшимъ христіанствомъ,
достигнетъ только тамъ своего полнаго развитія, гдѣ различныя вѣро-
исповѣданія будутъ вести себя относительно другъ друга такъ, какъ
само христіанство вело себя относительно національныхъ и другихъ
внѣшнихъ различій между людьми *).
' III.
Принципы и методы этики.
1) Философская этика старается найдти принципы этической оцѣнки
человѣческихъ поступковъ въ самой природѣ человѣка. Она въ сущ-
ности практическая наука, при чемъ задача ея состоитъ не столько въ
объясненіи, данныхъ явленій, сколько въ оцѣнкѣ извѣстнаго рода дан-
ныхъ явленій, а именно человѣческихъ поступковъ. Быть можетъ, по-
нятіе—«практическая наука» способно вызвать недоразумѣніе, такъ
какъ повидимому каждая наука можетъ исходить только изъ объясне-
*) Ср. «ЦЪег кпшйіар Лег Ьишапоп ЕіЬік» (Бошъ, 1880 г. стр. 48 и сх).
16
ЭТИКА.
нія того, что есть, а не изъ установленія того, что должно быть. Но
наука простирается до той черты, до которой возможны доказательства,
и если этическая оцѣнка основана па такомъ опредѣленномъ принципѣ,
что можно доказывать его, то задача, которую ставитъ себѣ этика,
имѣетъ право на названіе научной.
Всякая рѣчь о томъ, что ^должно быть», можетъ исходить только-
изъ мысли о нѣкоторой достигаемой цѣли, изъ нѣкотораго осуществляе-
маго добра или была. Поступокъ оцѣнивается по цѣли, такъ какъ пред-
полагается, что всякій поступокъ имѣетъ цѣль; и оцѣнка измѣняется
соотвѣтственно свойствамъ этой цѣли. Если извѣстна цѣль, то оцѣн-
ка можетъ быть сдѣлана съ логической послѣдовательностью. Отноше-
ніе между средствомъ и цѣлью совершенно тоже, какъ отношеніе меж-
ду причиной и ея слѣдствіемъ (дѣйствіемъ), такъ какъ средство есть
причина, или часть причины, осуществленія цѣли. Только путемъ этой
необходимой связи между средствомъ и цѣлью, возможно доказатель-
ство на практической почвѣ.
Цѣль, согласно которой измѣряется и оцѣнивается поступокъ какого
нибудь липа, можетъ и не быть собственной сознательной цѣлью этого
дѣйствующаго лица. Тотъ, кто оцѣниваетъ дѣйствіе (часто таковымъ
бываетъ самъ-же дѣйствующій индивидуумъ, въ какой нибудь позднѣй-
шій моментъ своей жизни), естественно кладетъ въ основаніе оцѣнки
свой собственный масштабъ, и совсѣмъ другой вопросъ,—былъ ли прин-
ципъ, на которомъ основывается эта оцѣнка, мотивомъ и самаго дѣй-
ствующаго индивидуума въ моментъ совершенія поступка.
2) Поступокъ вытекаетъ изъ внутренней стороны человѣка, изъ его-
инстинктовъ и стремленій, изъ его мыслей и чувствованій. Но когда
поступокъ ужъ развился внутри человѣка, онъ выступаетъ какъ слѣд-
ствіе (дѣйствіе) во внѣшній міръ. Тутъ возникаетъ вопросъ, которая
часть этого цѣлаго процесса должна преимущественно приниматься во
вниманіе при этической оцѣнкѣ?
Для полной нравственной оцѣнки, требовалось-бы разсмотрѣніе всего
процесса поступка. Значитъ, этическая характеристика добраго или
злого поступка предполагала-бы, что онъ можетъ быть прослѣженъ и
узнанъ, начиная съ его зародыша во внутренней жизни индивидуума, и
по всѣмъ его развѣтвляющимся дальнѣйшимъ слѣдствіямъ во внѣшнемъ
мірѣ. Для этиковъ не всѣ части общей исторіи какого либо поступка
имѣли одинаковый вѣсъ. Нѣкоторые брали исходнымъ пунктомъ внут-
реннее происхожденіе поступка, мотивъ, намѣреніе, породившія его. Они
думали, что внѣшнія послѣдствія поступка необозримы и не вполнѣ
зависятъ отъ воли; только во внутреннемъ поступкѣ дѣйствуетъ несом-
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
17
пѣнно воля; поэтому только внутреннее дѣйствіе можетъ быть предметомъ
этической оцѣнки! Другіе, наоборотъ исходятъ отъ послѣдствій и резуль-
татовъ поступка во внѣшнемъ мірѣ. По ихъ мнѣнію, только эти по-
слѣднія даютъ поступкамъ ихъ практическое значеніе; поэтому они-то
я должны прежде всего подлежать оцѣнкѣ, особенно въ силу того опыта,
который говоритъ, что поступки, вытекшіе изъ однихъ и тѣхъ же мо-
тивовъ (побужденій) могутъ имѣть различныя слѣдствія, а поступки,
вытекающіе изъ различныхъ мотивовъ, могутъ имѣть одинаковыя слѣд-
ствія. Только въ качествѣ второстепенной оцѣнки, они распростра-
няютъ ее на мотивы и намѣренія въ тѣхъ случаяхъ, когда можетъ быть
признано, что извѣстные опредѣленные мотивы повсюду приводятъ къ
извѣстному, опредѣленному образу дѣйствій. Здѣсь различается также
оцѣнка поступковъ отъ оцѣнки дѣйствующей личности; первая являет-
ся первостепенной, вторая—второстепенной.
Эта противоположность имѣла въ исторіи этики большое, даже черезъ
чуръ большое значеніе. Въ новѣйшей исторіи этики, противорѣчіе это
составляетъ самый выдающійся спорный пунктъ между направленіемъ,
исходящимъ отъ Канта, и направленіемъ, идущимъ отъ Бентама. Но
есть болѣе глубокое противоположеніе, которое связано еще тѣснѣе съ
съ самымъ ядромъ этической задачи, и которымъ я займусь въ этой
главѣ. Я буду придавать здѣсь особенный вѣсъ тому, что самая оцѣнка
есть и остается всегда субъективной дѣятельностью, и Что всякій
принципъ оцѣнки долженъ имѣть своимъ предварительнымъ основа-
ніемъ или предположеніемъ извѣстныя субъективныя условія—даже въ
томъ случаѣ, если мы согласимся съ Бентамомъ, что объективная
оцѣнка поступка возможна только тогда, когда исходитъ изъ его по-
слѣдствій и результатовъ. Споръ между школой Канта и школой Бен-
тама держится исключительно на отношеніи между мотивами и
послѣдствіями поступковъ. Быть можетъ, задачу можно поставить
яснѣе и рѣшить легче, если мы обратимся нѣсколько назадъ и спросимъ
о самихъ мотивахъ оцѣнки, или, говоря другими словами,—поставимъ
вопросъ: на какихъ психологическихъ основахъ опирается самый фактъ,
что люди стремятся къ общей и объективной оцѣнкѣ человѣческихъ
поступковъ1? Подобно тому, какъ теоретическое познаніе приводитъ
насъ путемъ анализа къ извѣстнымъ началамъ или принципамъ, кото-
рые должна излагать теорія познанія, и которые стоятъ въ связи съ
природой человѣческой познавательной способности, также точно прак-
тическая оцѣнка должна въ концѣ концовъ строиться на принципахъ,
имѣющихъ свою почву въ человѣческомъ духѣ, хотя вопросъ здѣсь
долженъ быть болѣе запутанъ и сложенъ, чѣмъ въ теоретической обла-
9779 5 3
18
ЭТИКА.
сти. Какъ теорія познанія, такъ и этика приводятъ насъ къ субъектив-
ности, какъ къ послѣднему основанію. Задача здѣсь прямо состоитъ
въ томъ, чтобы показать, какимъ образомъ достижимы—объектив-
ное знаніе и объективная оцѣнка, несмотря на неизбѣжную субъек-
тивность основанія. Здѣсь существуетъ, такимъ образомъ, паралле-
лизмъ между познавательной проблемой и проблемой этической, парал-
лелизмъ, который до сихъ поръ недостаточно обращалъ на себя вни-
маніе. Какъ основаніе этики есть субъективный принципъ, такъ масш-
табъ, по которому оцѣниваются поступки изъ этого основанія, есть
объективный принципъ этики и опредѣляетъ ея содержаніе. Оцѣнка
предполагаетъ именно два элемента; мотивъ, понуждающій выполнить
функцію оцѣнки, и критерій, по которому эта оцѣнки совершается *).
Чтобы представить доказательство выставленной здѣсь точки зрѣнія, я
постараюсь дать представленіе о томъ, какимъ образомъ и субъективные,
и объективные принципы (т. ѳ. и основаніе, и содержаніе) выходятъ изъ
природы и исторіи развитія этической оцѣнки. Ихъ взаимное отношеніе
такимъ образомъ станетъ вполнѣ яснымъ.
3) То, что люди вообще оцѣниваютъ какъ свои собственные, такъ и
чужіе поступки и по результату этой оцѣнки отмѣчаютъ ихъ какъ доб-
рые или злые, есть просто фактъ.
Возьмемъ сперва самый простой случай: пусть дѣйствующій субъектъ
оцѣниваетъ свой собственный поступокъ, не имѣя сознанія о существо-
ваніи другого существа, которое слѣдовало-бы принимать во вниманіе.
Здѣсь дѣйствующій и оцѣнивающій субъектъ составляютъ, такимъ обра-
зомъ, какъ-бы маленькій мірокъ мыслящій о себѣ самомъ.
Первое предположеніе для оцѣнки какого нибудь поступка въ этомъ
случаѣ состоитъ въ томъ, что поступокъ вспоминается; значитъ, онъ не
можетъ изглаживаться изъ сознанія тѣмъ, что перешелъ изъ вну-
тренняго міра во внѣшній. Вѣдь, картина дѣйствія должна вызываться
вновь и стать предметомъ обсужденія. Но это не все. Такая воспо-
минаемая картина могла-бы представляться и какъ нѣчто совершенно
безразличное само-по-себѣ, т. е. не производя въ душѣ никакого движе-
нія. Только въ томъ случаѣ, если поступокъ какимъ нибудь образомъ и
въ какой либо стадіи его развитія имѣлъ вліяніе на общее состояніе
индивидуума и, благодаря этому, возбудилъ или удовольствіе, или стра-
даніе,—только въ такомъ случаѣ и картина поступка возбуждаетъ стра-
даніе или удовольствіе.
) Въ иоемъ соч. «Основы человѣчной ативяо (Боннъ, 1880), я ещо недостаточно различалъ
понятіе мотива отъ понятія основы. Основа включаетъ въ себя мотивъ газики, Мотивъ въ болѣе
тѣсномъ смыслѣ есть побудительная пружина поступка.
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
19
Здѣсь-то и выступаетъ въ своей самой простѣйшей формѣ важная
истина, что всякая оцѣнка поступковъ предполагаетъ субъектъ, способ-
ный чувствовать удовольствіе или страданіе. Оцѣнка предполагаетъ,
чтобы къ поступку предъявлялось извѣстное требованіе, которому онъ
могъ бы удовлетворить въ той или другой степени. Но такое требованіе
оказалоеь-бы совершенно не имѣющимъ мотива, если бы поступокъ
былъ не въ состояніи возбудить ни удовольствія, ни страданія. Это по-
ложеніе одинаково съ тѣмъ, которое выражено выше, но только въ дру-
гой формѣ, а именно, что всякая оцѣнка предполагаетъ цѣль, по кото-
рой можно измѣрять поступокъ. Цѣль-же ставится только потому, что
мысль о послѣдствіи поступка возбуждаетъ чувствованіе.
Въ томъ простѣйшемъ случаѣ, который мы разсматриваемъ, чув-
ствованіе, опредѣлившее цѣль поступка и, слѣдовательно, осуществлен-
ное поступкомъ, есть только собственное же чувство самаго индивиду-
ума. Поэтому индивидуумъ будетъ считать свой поступокъ хорошимъ
или дурнымъ, смотря по тому, какъ онъ повліялъ на его жизнь. Харак-
теръ и важность оцѣнки будутъ зависѣть отъ того, будетъ ли чувство-
ваніе удовольствія или страданія, порожденное поступкомъ, опре-
дѣляться только единичными минутными состояніями, взятыми сами
по себѣ, и только имъ соотвѣтствовать, или же эти чувствованія будутъ
опредѣляться отношеніемъ ко всей жизни индивидуума въ ея цѣломъ,
и къ основнымъ условіямъ этой жизни *).
4) Чѣмъ ниже сознательная жизнь, тѣмъ изолированнѣе и самостоя-
тельнѣе отдѣльныя мгновенія по отношенію другъ къ' другу, и тѣмъ
меньшее значеніе имѣютъ воспоминанія и мысли о своемъ «Я», какъ о
цѣломъ, охватывающемъ единичныя мгновенія жизни со всѣмъ ихъ
содержаніемъ. Въ этомъ низшемъ состояніи сознанія, только полубез-
сознательный инстинктъ удерживаетъ индивидуума отъ полнаго погло-
щенія единичнымъ мгновеніемъ. Инстинктъ самосохраненія ведетъ че-
ловѣка къ тому, что онъ въ этомъ единичномъ, прошедшемъ мгновеніи
почерпаетъ свои соображенія о будущемъ и пользуется имъ какъ опы-
томъ прошедшаго. Чѣмъ больше сосредоточивается индивидуумъ на
единичномъ мгновеніи, тѣмъ меньше возможность оцѣнки, такъ какъ
нѣтъ мѣста для сравненія и взаимнодѣйствія различныхъ состоя-
ній. Быть можетъ, въ этомъ состояніи, самый поступокъ забывается
•) Здѣсь говорится, очевидно, о тѣхъ чувствованіяхъ удовольствія и страданія, которыя явились
уже слѣдствіемъ поступка и которыя при воспоминаніи о поступкѣ заставляютъ цѣнить его, какъ хо-
рошій или дурной. Эти то чувствованія могутъ быть произведены или непосредственнымъ воспомина-
ніемъ пріятныхъ пли непріятныхъ минутъ, пережитыхъ въ связи съ поступкомъ, или болѣе широкимъ
обзоромъ, подмѣчающимъ вліяніе поступка на всю жизнь индивидуума въ ея цѣломъ.
20
ЭТПКА.
мгновенно, и только послѣдствія его оказываются въ сознаніи. При та-
кихъ условіяхъ, каждое мгновеніе наполняется своеобразно своимъ
особеннымъ состояніемъ чувства, совершенно не сливающимся съ по-
добнымъ же состояніемъ, другого мгновенія. Единичныя мгновенья
стоятъ другъ противъ друга, какъ абсолютные эгоисты, и не желаютъ
дать другому ничего изъ своихъ пріобрѣтеній.
Здѣсь оказывается возможной слѣдующая точка зрѣнія: никакая
оцѣнка невозможна, такъ какъ, хотя она и управляется чувствами стра-
данія и удовольствія, но эти послѣднія соотвѣтствуютъ состояніямъ
отдѣльныхъ мгновеній, а не жизни, какъ цѣлаго. Подобная точка зрѣ-
нія имѣетъ въ исторіи этики своимъ представителемъ Аристиппа
Киренскаго. Онъ отстаивалъ принципъ господства мгновенія. Въ эти-
ческомъ отношеніи, это—самая радикальнѣйшая точка зрѣнія, какую
только можно себѣ представить. Количество посылокъ для сужденія
тутъ наименьшее, какое только возможно. 0хъ такъ мало, что устра-
няется какая-бы то ни была оцѣнка. Цѣлью для Аристиппа было чисто-
моментальное чувство удовольствія. Для чего, думалъ онъ,—одно мгно-
веніе должно приноситься въ жертву другому или подчиняться ему?
Одно имѣетъ само по себѣтакоо-же право на существованіе, какъ и дру-
гое.—Съ этой точки зрѣнія,—но только съ этой,—совершенно совпа-
даютъ другъ съ другомъ добро и удовольствіе, зло и непріятное чувство.
Подобная точка зрѣнія не совершенно лишена оправданій. Конечно,
можно возразить, что она устраняетъ всякую этику, такъ какъ исклю-
чаетъ всякую оцѣнку, а между тѣмъ всякое этическое стремленіе пред-
полагаетъ соподчиненіе низшихъ, болѣе ограниченныхъ цѣлей—цѣ-
лямъ высшимъ, болѣе охватывающимъ. О такомъ отношеніи между
высшими и низшими цѣлями здѣсь, конечно, не можетъ быть и рѣчи,
такъ какъ жизнь понимается здѣсь состоящей изъ абсолютнаго господ-
ства мгновеній.—Но на это поборникъ точки зрѣнія мгновеній могъ бы
возразить, что сама этика должна дать доказательства, подкрѣпляющія то
положеніе, что удовлетвореніе какого нибудь мгновенія лучше удовле-
творенія другого. Обязанность доказывать должна лежать на томъ, кто
предлагаетъ принесеніе жертвы и отказъ отъ чего нибудь. Только воз-
зрѣніе абсолютно аскетическое, т. е. такое, въ которомъ не только
средства, но и цѣли имѣютъ аскетическій характеръ, можетъ отрицать
это. Каждое мгновеніе имѣетъ естественное право на существованіе и въ
то же время,—если можно такъ выразиться,—свой собственный инстинктъ
самосохраненія, при чемъ потребность болѣе полнаго удовлетворенія
даннаго мгновенія можетъ ослабляться только извѣстнымъ противодѣй-
ствіемъ другого побужденія (импульса).
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
21
5) Если бы принципъ—«господства мгновенія* былъ способенъ
осуществляться на практикѣ, то нельзя было-бы опровергнуть его
никакими разсужденіями. Но, конечно, нѣтъ ни единаго сознательнаго
индивидуума, надъ которымъ властвовали бы инстинкты и побужде-
нія (ТгіеЪе), исчезающія черезъ мгновеніе. У человѣческаго индиви-
дуума, воспоминаніе и ожиданіе всегда находятся въ дѣятельномъ со-
стояніи и образуютъ связующій пунктъ для чувствованій удовольствія
и страданія, вызывающихся постоянными или постоянно—повторяющи-
мися условіями жизни индивидуума. При каждомъ раздумываніи надъ
самимъ собою и своими поступками, индивидуумъ возвышается надъ
единичными мгновеніями въ ихъ различіяхъ и изолированности, и его
чуствованія будутъ соотвѣтствовать этому способу и манерѣ пониманія
жизни, т. е. тому способу, когда сознанію представляется жизнь въ ея
цѣломъ, а не одни только единичныя мгновенія. Дѣйствительное «Я»
образуется только тогда, когда есть нѣкоторый кругъ представленій и
чувствованій, образующихъ прочное ядро въ сознаніи, хотя-бы они
не оказывали дѣйствія въ каждое мгновеніе (ср. въ моей психоло-
гіи V. В, 5. Въ изданіи Колубовскаго стр. 142).
Затѣмъ, когда состояніе чувствованія отдѣльнаго мгновенія, вызван-
ное собственнымъ поступкомъ индивидуума, встрѣчается въ сознаніи
съ чувствованіемъ, вызваннымъ представленіемъ цѣлой жи?ни, то воз-
никаетъ новое чувствованіе, которое опредѣляется, т. е. получаетъ тотъ
или' другой характеръ, смотря по взаимному отношенію этихъ двухъ
столкнувшихся чувствъ: т. е. отношеніе это можетъ быть или гармо-
ническимъ, или дисгармоническимъ. Вотъ это-то новое чувство и
обусловливаетъ оцѣнку. Способность имѣть такое чувствованіе есть
совѣсть, въ томъ видѣ, какъ она можетъ проявляться въ индивидуумѣ,
вполнѣ изолированномъ отъ другихъ. Въ самомъ широкомъ смыслѣ, со-
вѣсть есть чувствованіе отношенія и требуетъ для своего существованія
только того, что-бы въ сознаніи пріобрѣло значеніе отношенія между
центральными и периферическими чувствованіями,—чувствованіями съ
болѣе широкообъемлющимъ содержаніемъ представленій и чувствова-
ніями съ болѣе ограниченнымъ содержаніемъ представленій. Съ пред-
положенной здѣсь точки зрѣнія *),—отдѣльное мгновеніе и отдѣльный
поступокъ, породившіе душевное состояніе даннаго мгновенія, будутъ
оцѣниваться по тому, насколько они,—въ качествѣ членовъ,— вяжутся
съ цѣлостью индивидуальной жизни.
•) То есть, съ точки зрѣнія индивидуума, изолированнаго отъ другихъ людей и обсуждающаго свои
поступки только относительно себя самаго.
22
ЭТИКА.
Индивидууму ставится здѣсь задача внести гармонію между отдѣль-
ными частями своей жизни. Эта задача, конечно, ни однимъ человѣ-
комъ не будетъ рѣшаться непроизвольно, т. е. безъ сознательнаго стрем-
ленія. По этому, оцѣнка своихъ прежнихъ поступковъ именно такая,
которая примѣняется къ рѣшенію этой задачи (внесенія въ жизнь гар-
моніи между частями) имѣетъ огромное значеніе для индивидуума.
Такимъ образомъ, оцѣнка посредствомъ центральнаго чувства, соотвѣт-
ствующаго жизненной цѣлости, не только возможна, но она и мотиви-
руется имъ же. Болѣе тонкое и развитое чувство того, что полезно
индивидуальной жизни, въ которой мгновенія—лишь отдѣльные члены,
есть условіе устойчивости и развитія жизни. Это чувство есть родъ
болѣе высокаго инстинкта самосохраненія и не ограничивается поддерж-
кой физической жизни, но можетъ охватывать и потребности идеальныя.
Въ этикѣ Платона и Аристотеля этотъ гармоническій индивидуализмъ
нашелъ свое характеристическое выраженіе. Этическія добродѣтели раз-
сматривались ими, какъ духовное здоровье и гармонія. Особенно въ
этомъ отношеніе отличается аристотелевское опредѣленіе добродѣтели,
какъ средины, опредѣляемой природой каждаго отдѣльнаго индивиду-
ума. Однако, этимъ индивидуалистическимъ ученіемъ не исчерпывается
вся этика этого мыслителя.
Я употребляю здѣсь для обозначенія этой точки зрѣнія слово «инди-
видуализмъ», а не «эгоизмъ», потому что, при употребленіи послѣд-
няго изъ нихъ, думается скорѣе о сознательномъ пренебреженіи къ чу-
жому благу и о соподчиненіи его своему собственному. Индивидуалистъ
же можетъ не быть эгоистомъ, но можетъ и быть имъ.
6) При такой индивидуалистической точкѣ зрѣнія, задача должна
быть не въ томъ только, чтобы опредѣлить, сколько энергіи мы имѣемъ
право отдать единичному мгновенію, но и въ томъ, чтобы примѣнять
имѣющуюся въ распоряженіи энергію такъ разнообразно и многосто-
ронне, какъ только это соединимо съ интересами жизненной цѣлости.
Соотвѣтственно естественному психологическому закону, живость и
свѣжесть чувствованій обусловлены тѣмъ, что различныя состоянія вы-
ступаютъ одно за другимъ съ нѣкоторымъ контрастомъ или противо-
положностью относительно другъ друга; наоборотъ, однообразіе и по-
втореніе дѣйствуютъ на чувствованія усыпляющимъ и ослабляющимъ
образомъ.—Помимо этого, естественное теченіе жизни приводитъ къ
тому, что индивидуумъ мало-по-малу перестаетъ всецѣло поглощаться
однимъ только физическимъ самосохраненіемъ и начинаетъ пріобрѣтать
болѣе идеальныя и сложныя потребности. Жизнь индивидуума стано-
вится тѣмъ полнѣе, чѣмъ больше различныхъ направленій, по которымъ
ПРИНЦИПЫ и МЕТОДЫ.
23
она распространяется, и чѣмъ богачей многостороннѣесодержаніе,ко-
торое она можетъ охватить безъ ослабленія своего единства и силы.
Съ точки зрѣнія такого индивидуализма, этическій законъ оттаски-
вается посредствомъ формулированія того, что содѣйствуетъ гармони-
ческому отношенію между интересами жизненной цѣлости и влеченіемъ
единичнаго мгновенія. Этотъ законъ заключаетъ въ себѣ двѣ главныхъ
заповѣди, одну-отрицательную, другую положительную: 1) единичное
мгновеніе не должно имѣть самосостоятельности, превышающей ту,
какая соотвѣтствуетъ его значенію въ жизненной цѣльности, 2) но
съ другой стороны нужно въ единичномъ мгновеніи жить настолько
полно и сильно, насколько это согласуемо съ сохраненіемъ жиз-
ненной цѣлости.—Значитъ добрели здѣсь считается то, что сохраняетъ
жизненную цѣлость и даетъ содержанію жизни полноту и яркость. А
зло есть то, что имѣетъ болѣе или менѣе выраженную тенденцію раз-
рушать или съуживать жизненную цѣлость или содержаніе жизни.
Значитъ, зломъ будетъ единчное и мгновеніе и единичное влеченіе,
когда они мятежно изолируются отъ остальной жизни, и зло будетъ
тѣмъ глубже, и будетъ предметомъ тѣмъ большаго отверженія со
стороны оцѣнивающаго чувствованія, чѣмъ болѣе оно желалось, т. е.
чѣмъ больше опо является плодомъ взвѣшиванія и выбора, а не мгно-
веннаго побужденія. Сила, при помощи которой оцѣнка пріобрѣтаетъ
свое, значеніе, опирается на силу, при помощи которой интересы жиз-
ненной цѣлости пріобрѣтаютъ значеніе или важность въ центральномъ
чувствѣ индивидуума.
7) Объ индивидуализмѣ вообще, т. е. о принципѣ верховнаго гос-
подства (ЗоиѵегапіШ) индивидуума, можно сказать совершенно тоже,
что было сейчасъ сказано о господствѣ мгновенія. Абсолютнаго инди-
видуалиста или эгоиста абсолютно нельзя-бы было переубѣдить. Если
поддержаніе своей собственной жизни въ единствѣ и полнотѣ состав-
ляетъ для него единственную признаваемую цѣль, то нѣтъ никакого
логическаго перехода отъ этой точки зрѣнія къ какой нибудь другой.
Для того, чтобы могла оказаться перемѣна, необходимо, чтобы измѣни-
лось центральное чувство, опредѣляющее оцѣнку, и чтобы оно измѣнилось
именно въ смыслѣ возникновенія связи этого чувства съ болѣе широкимъ
кругомъ представленій, чѣмъ тотъ, который ограничивается только соб-
ственной жизнью индивидуума. Но раньше появленія въ центральномъ
чувствѣ оцѣнки такого измѣненія, совершенно безполезно анпелировать
къ совѣсти, потому, что совѣсть, какъ мы видѣли, есть только чув-
ство соотношенія или выраженіе отношенія между центромъ и поверх-
ЭТИКА.
24
ностью (периферіей) въ жизни чувствованій индивидуума, а потому
само можетъ опредѣляться только центромъ.
Часто философская этика, особенно въ старину, была увѣрена, что
она должна быть знаніемъ чистаго разума, не аппелирующимъ ни
къ какимъ другимъ основаніямъ, кромѣ тѣхъ, которыя лежатъ въ
существѣ человѣческаго разума. Однако, это противорѣчитъ харак-
теру этики, какъ практическаго знанія. Поступокъ можетъ оцѣниваться
только по цѣли, а постановка цѣли предполагаетъ въ ставящемъ ее
субъектѣ чувство страданія или удовольствія. Поэтому, для сознанія,
которое было бы способно не обращать вниманія на удовольствія и
неудовольствія, не существовалобы никакой нравственной оцѣнки. Съ
другой стороны, въ простой способности чувствовать удовольствія или
неудовольствія не заключается еще никакого опредѣленія того, ши-
рокъ или узокъ долженъ быть кругъ представленій, съ которыми
связаЯы удовольствія и неудовольствія.
Возникновеніе болѣе широкаго круга представленій, связанныхъ съ
чувствованіемъ, т. е. переходъ отъ точки зрѣнія мгновеній, къ точкѣ
зрѣнія индивидуалистической, образуется потому, что въ сознаніи фор-
мируется центральное чувство, опредѣляющееся интересами жизненной
цѣлости, и оно можетъ сдѣлаться сильнымъ связующимъ членомъ
между измѣнчивыми и разнообразными мгновеніями.
Основываясь на немъ, индивидуумъ чувствуетъ свое единство, не
смотря на постоянныя измѣненія. Чтобы оказалась точка зрѣнія еще бо-
лѣе высокая, чѣмъ индивидуализмъ, должно быть чувствованіе, которое
хотя и управляетъ единичнымъ индивидуумомъ, но связываетъ его съ
болѣе широкимъ цѣлымъ, подобно тому, какъ въ немъ единичныя
мгновенья и порывы связываются въ индивидуальную жизненную цѣль-
ность. Должна быть сила, объединяющая другъ съ другомъ отдѣль-
ныхъ индивидуумовъ и превозмогающая ихъ разрозненность.
8) Практически индивидуализмъ можетъ проводиться только при-
близительно. Верховное господство индивидуума, т. е. такой взглядъ на
него, по которому онъ признается замкнутымъ и совершенно самостоя-
тельнымъ цѣлымъ, основано на насильственной и противу естественной
абстракціи. Индивидуумъ возникаетъ изъ рода и всю свою жизнь жи-
ветъ какъ часть жизни рода, съ организаціей, въ которой унаслѣдо-
ваны послѣдствія дѣяній и страданій прежнихъ поколѣній,—при жизнен-
ныхъ условіяхъ и духовной атмосферѣ, которыя принесены развитіемъ
рода. И совершенно такъ-же, какъ инстинктъ самосохраненія превозмо-
гаетъ изолированность единичныхъ мгновеній жизнп и такимъ обра-
зомъ становится основой чувства, опредѣляющагося интересами жпз-
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
28
венной цѣльности,—тагъ въ инстинктѣ симпатіи возбуждаются силы,
которыя превозмогаютъ изолированность отдѣльныхъ индивидуумовъ и
закладываютъ во внутренній міръ самаго индивидуума жизненныя
условія рода. Въ своей примитивной формѣ, инстинкты симпатіи высту-
лаютъ при основаніи семейныхъ отношеній. Какъ-бы ни были разно-
образны формы и устройство семьи въ различныя времена и у различ-
ныхъ народовъ, и какъ бы ни оказывались часто шаткими и произволь-
ными въ особенности отношенія между мущиной и женщиной, однако,
есть одно отношеніе, которое по самой природѣ вещей, не можетъ быть
существенно измѣнено или прекращено, а именно отношеніе между ма-
терью и ребенкомъ. Здѣсь чувство симпатіи выростаетъ изъ инстинкта,
вложеннаго природой. Это отношеніе образуетъ прочное ядро, при по-
мощи котораго становятся возможными болѣе высокія формы семейной
жизни. Здѣсь-же заложено основаніе жизненному союзу, внутри котора-
го будетъ воспитываться чувство симпатіи, и гдѣ оно достигнетъ такой
силы, что въ состояніи будетъ мало-по малу охватывать все большій и
большій кругъ. Такимъ образомъ, материнская любовь остается навсегда
прототипомъ и масштабомъ всякой симпатіи—въ смыслѣ силы и чи-
стоты ея. Воспоминаніе о томъ, что семья есть вѣчный источникъ сим-
патическаго чувства, мы имѣемъ въ томъ, что всеобщая любовь къ
людямъ находитъ самое мѣткое свое выраженіе въ положеніи глася-
щемъ: всѣ люди—братья.
Здѣсь не мѣсто вдаваться въ болѣе подробныя психологическія
изслѣдованія чувства симпатіи и различныхъ характеровъ его, завися-
щихъ отъ характера элементовъ, изъ которыхъ оно состоитъ, и
объема, въ какомъ оно обнаруживается (ср. мою «Психологію»,
VI. С.). Когда симпатія достигаетъ своей полной чистоты, она есть
чувство удовольствія или неудовольствія, опредѣляющагося только
тѣмъ, что другія существа чувствуютъ удовольствіе или страданіе.
Что же касается ея широты, то въ исторіи ея развитія самымъ важнымъ
пунктомъ было то, какъ она расширилась до того, что охватила не
только семью, націю, расу, но и весь человѣческій родъ. Ужъ грече-
скіе философы (школы перипатетиковъ и стоиковъ) пришли къ идеѣ о
томъ, что всеобщая любовь къ человѣку основывается на естественной
взаимной принадлежности всѣхъ людей къ одному обширному обществу.
Наибольшее историческое значеніе эта идея пріобрѣла, однако, въ силу
того, что она, какъ главная заповѣдь христіанства, стала руководящей
идеей великой міровой религіи.
9) Въ этическомъ отношеніи здѣсь имѣетъ огромное значеніе рас-
ширеніе горизонтовъ, такъ какъ чувство удовольствія и страданія опрѳ-
26
ЭТИКА.
дѣляется ве только собственной судьбой индивидуума, но и условіями
жизни общества, внутри котораго индивидуумъ является лишь еди-
ничнымъ членомъ. То есть, когда такое чувство стало господствую-
щимъ, то поступки оцѣниваются по тому отношенію, въ какомъ они,
вслѣдствіи положеній, создаваемыхъ ими, стоятъ къ интересамъ обще-
ства, т. е. обширнаго цѣлаго. Масштабъ берется здѣсь не изъ одной
только собственной жизни индивидуума; эта жизнь оказывается теперь
связанной съ болѣе обширнымъ людскимъ порядкомъ, а потому
въ масштабъ оцѣнки входитъ теперь и то, является-ли поступокъ
въ этомъ людскомъ порядкѣ задерживающимъ, или помогающимъ. Но
было-бы не точно, руководясь этой точкой зрѣнія, отождествлять чув-
ства симпатіи съ этическимъ чувствованіемъ или совѣстью. Этическое
чувство или совѣсть и здѣсь остается чувствомъ отношенія, которое
опредѣляется соотношеніемъ между господствующими или централь-
ными чувствованіями индивидуума и результатами поступковъ. Разли-
чіе между этой точкой зрѣнія и точной зрѣнія индивидуалистической со-
стоитъ въ томъ, что основанія первой изъ нихъ имѣютъ болѣе широкій
охватъ; поэтому и оцѣнка можетъ оказаться совсѣмъ иная: одно и тоже
дѣйствіе можетъ быть названо съ индивидуалистической точки зрѣнія
хорошимъ, а съ точки зрѣнія рода—дурнымъ. Если индивидуумъ чув-
ствуетъ непосредственно свой собственный личный интересъ подчи-
неннымъ благу цѣлаго, въ которомъ онъ разсматриваетъ себя,
благодаря чувству симпатіи, какъ единичнаго члена,—то этическое
чувствованіе проявляется какъ чувство долга. Уже и съ точки зрѣнія
индивидуализма, можно говорить о нѣкоторомъ долгѣ. Вѣдь, въ поня-
тіи долга, лежитъ само по себѣ только такого рода Формальное отно-
шеніе между какимъ нибудь низшимъ, болѣе ограниченнымъ соот-
ношеніемъ и высшимъ, охватывающимъ большее число интересовъ,
что болѣе широкое соотношеніе имѣетъ преимущество надъ сра-
внительно узкимъ. Индивидуумъ можетъ чувствовать себя обязан-
нымъ въ единичное мгновеніе соображаться съ своей собственной
жизненной цѣлостью. Съ излагаемой теперь точки зрѣнія, сообра-
женія о жизненной цѣлости индивидуума подчиняются въ свою
очередь соображеніямъ о жизни рода, и точно такимъ же обра-
зомъ симпатія, имѣющая предметомъ болѣе ограниченное общество,
подчиняется симпатіи, направленной на какое нибудь болѣе обширное
общество.
Съ другой точки зрѣнія, этическое чувство, при высшемъ развитіи,
выступаетъ—какъ чувство справедливости, а именно: когда лежащая
въ основѣ симпатія, переставъ быть только слѣпымъ инстинктомъ,
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
27
руководится въ способѣ своего проявленія (какъ въ смыслѣ рода про-
явленія, такъ и въ смыслѣ степени) соображеніями о свойствахъ су-
ществъ, которыя она охватываетъ. И когда, наконецъ, она охватываетъ
всѣ существа, одаренныя способностью чувствованія, то должна въ каж-
домъ единичномъ случаѣ проявляться тѣмъ, чтобы каждое отдѣльное
существо, на которое она направлена, удовлетворялось по своимъ осо-
бенностямъ или свойствамъ, безъ обиды для другихъ существъ въ
ихъ столь же выраженныхъ качествахъ. Каждое различіе и неравен-
ство въ отношеніи къ людямъ должно основываться па соображеніяхъ о
благополучіи той страны, къ которой принадлежатъ и воздающій, и по-
лучающій. Въ своей дѣятельной формѣ, симпатія есть стремленіе
къ участію; участіе это, чтобы не дѣлаться на авось, должно руково-
диться принципами, а эти принципы должны вытекать изъ собствен-
ной природы симпатіи. Если симпатія универсальна, то различія при
распредѣленіи благъ могутъ основываться только на томъ, что, при
какомъ нибудь иномъ распредѣленіи, они не были бы дѣйствительными
благами для тѣхъ, кому они достанутся, или же не были бы благами
въ той же высокой степени,—или, наконецъ, не могли бы дать обще-
ству въ его цѣломъ такого успѣха (прогресса), какой могутъ дать при
данномъ распредѣленіи. Такимъ образомъ, на почвѣ симпатіи разви-
вается и чувство распредѣляющей справедливости. Какъ индивидуумъ
чувствуетъ себя самаго единицей между многими, такъ онъ разсматри-
ваетъ и каждаго другого индивидуума—какъ одного между многими,
если особенныя причины не мотивируютъ особеннаго отношенія.—И съ
точки зрѣнія индивидуализма, можно тоже говорить о распредѣля-
ющей справедливости, при чемъ разница между различными мгнове-
ніями и хотѣніями соотвѣтствуетъ отношенію между разными инди-
видуальными существами. Пмтонъ прямо употребилъ выраженіе
«справедливость» относительно гармоническаго отношенія между раз-
личными сторонами и частями жизни сознанія отдѣльнаго индиви-
дуума.
Вотъ особенно въ силу этого логическаго характера этическаго чув-
ства, въ силу той строгости, съ какой оно требуетъ обоснованія всякаго
различія и всякаго неравенства, и думали, что этическій законъ
имѣетъ источникомъ чистый разумъ. То, что Кантъ далъ, какъ содержа-
ніе категорическаго имперетива *), было на самомъ дѣлѣ только такое
безпристрастіе (ипрагіеіііспкей), такое устраненіе несоотвѣтственныхъ
*) Поступай такъ, чтобы мотівъ твоего поступка ты могъ пожелать сдѣлать всеобщимъ зако-
номъ.
28
ЭТИКА.
и случайныхъ соотношеній или оглядокъ, какое требуется этическимъ
чувствомъ, основаннымъ на симпатіи. Поэтому безпристрастное (объ-
ективное) знаніе и этическое чувство имѣютъ между собою нѣчто род-
ственное; они могутъ взаимно подкрѣплять другъ друга. Вѣдь, теорети-
ческое знаніе также способствуетъ именно обоснованію каждаго разли-
чія и каждаго измѣненія въ области нашего опыта. Здѣсь оказывается
еще съ одной новой стороны параллелизмъ между познавательной зада-
чей и задачей этической.
10) Этическій законъ возникаетъ тогда, когда жизненныя условія
болѣе высокаго, болѣе охватывающаго цѣлаго формулируются въ опре-
ленныя мысли или мнѣнія. Съ точки зрѣнія, которую мы до сихъ поръ
имѣли въ виду, т. е. съ точки зрѣнія человѣчной этики (<1ег Ьшпапеп
ЕіЬік), содержаніе его не можетъ быть ни какимъ инымъ, кромѣ того
основоположенія, что поступки должны имѣть цѣлью (егхіеіѳп)
наивозможно большее благо и наивозможно большій прогрессъ для
наивозможно большаго числа сознательныхъ существъ.
Къ этому присоединяются двѣ главныхъ заповѣди, одна—отрица-
тельная, другая—положительная: 1) никакому единичному индиви-
дууму не должно удѣляться больше того, что онъ заслуживаетъ по
мѣсту, которое занимаетъ въ родѣ, соотвѣтственно своимъ каче-
ствамъ, 2) но съ другой стороны, способности и потребности каждаго
индивидуума должны быть развиваемы и удовлетворяемы настолько
полно и обильно, насколько это совмѣстимо съ тѣмъ, чего требуетъ
цѣлостность жизни рода. Обѣ эти заповѣди логически неизбѣжно выте-
каютъ изъ понятія объ обществѣ, какъ о разнообразіи сознательныхъ
личностей, связанныхъ въ единство.
Единенію общества противорѣчитъ, если единичный индивидуумъ
или единичные индивидуумы произвольно предпочитаются или прини-
жаются другими: каждое установленіе различія должно основываться
на требованіяхъ общихъ жизненныхъ отношеній; но съ другой стороны,
общество пользуется тѣмъ большимъ благополучіемъ, чѣмъ свободнѣе
и самостоятельнѣе управляютъ собою опредѣленные члены его, чѣмъ
больше они осуществляютъ различныхъ возможностей; при чемъ въ то-
же время обезпечивается единеніе, получая все болѣе сердечный харак-
теръ, и становясь все болѣе дѣйствительнымъ.
Когда этическое чувство развивается на почвѣ симпатіи до чувства
обязанности (или долга) и справедливости, то въ концѣ концовъ прин-
ципъ, выраженный въ этомъ законѣ, станетъ масштабомъ рѣшающаго
этическаго сужденія. Изъ этой точки зрѣнія слѣдуетъ само собою,
что этическое сужденіе можетъ касаться не только собственныхъ дѣй-
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
29
ствій индивидуума, но также и поступковъ другихъ индивидуумовъ, и
что масштабъ долженъ быть при этомъ одинъ и тотъ-же. Но индивидуумъ
относительно своихъ собственныхъ дѣйствій въ состояніи только лучше
прослѣдить каждый поступокъ до его начала или источника, а потому
можетъ оцѣнить его постепенное развитіе на большемъ пространствѣ,
чѣмъ въ томъ случаѣ, когда передъ нимъ возникаютъ дѣйствія другого
индивидуума.
Добромъ будетъ, такимъ образомъ, все то, что обезпечиваетъ и разви-
ваетъ благополучіе сознательныхъ существъ; зломъ же—все противо-
положное. Зломъ будетъ и здѣсь (какъ и съ точки зрѣнія индивидуа-
лизма) расторженіе и изолированіе. Если бы единичный индивидуумъ
сдѣлалъ самаго себя абсолютной цѣлью или былъ сдѣланъ абсолют-
ной цѣлью другими,—общество потеряло бы разумный характеръ.
Поэтому зло есть эгоизмъ въ своихъ различныхъ формахъ и различ-
ныхъ степеняхъ. Сужденіе-же о немъ будетъ тѣмъ строже, чѣмъ онъ
сознательнѣе; потому что, въ этомъ случаѣ, поступокъ будетъ имѣть
тѣмъ болѣе прочныя корни въ цѣломъ убѣжденіи и направленіи, и тѣмъ
труднѣе побѣдить изолированіе и разъединеніе.Строгая оцѣнка находить
свое мотивированіе и ограниченіе въ желаніи такой побѣды. Поэтому то
она больше, чѣмъ эстетическая оцѣнка; у нея есть опредѣленная
цѣль: та именно, по которой оцѣнивается поступокъ.
И) Объективнымъ принципомъ, т. е. принципомъ для установленія
содержанія этики и для оцѣнки человѣческихъ поступковъ будѳт^ь, здѣсь,
такимъ образомъ, принципъ общаго блага или благополучія (Ѵ/оЫ(агі).
Согласно нтому принципу, никакой поступокъ и никакое учрежденіе
или жизненная форма, вытекшія изъ поступка, не будутъ имѣть ника-
кой цѣнности, пока они не помогаютъ или не содѣйствуютъ жизни и
счастью сознательныхъ существъ. Есть многое другое, кромѣ человѣче-
скихъ поступковъ, что дѣйствуетъ вспомогательнымъ или подавляющимъ
образомъ на жизнь и счастье разумныхъ существъ. Ужъ самый ходъ
безсознательной жизни природы совершается въ пользу или во вредъ
благополучію сознательныхъ существъ; оцѣнка такихъ дѣйствій, ко-
нечно, не имѣетъ этическаго характера, такъ какъ они не вытекаютъ
изъ сознанія и потому на нихъ нельзя вліять какой бы то ни было
оцѣнкой. Оцѣнка того, что является помимо человѣческихъ дѣйствій,
заключаетъ въ себѣ или религіозный, или эстетическій характеръ, т. е.
является выраженіемъ нѣкотораго настроенія, въ которое приходятъ
люди отъ чего нибудь, что должно быть существенно взято такъ, какъ
оно есть. Наоборотъ, этическое сужденіе само мотивируется принци-
помъ, въ силу котораго оно ставитъ приговоръ, и служитъ, такимъ обра-
30
ЭТИКА.
зомъ, опредѣленной цѣли—содѣйствовать наибольшему благу. Слѣдо-
вательно, этическое сужденіе примѣнимо только къ такимъ даннымъ,
которыя могутъ мотивироватся посредствомъ сужденія, т. е. къ человѣ-
ческимъ поступкамъ. Это становится особенно яснымъ тогда, когда одно
и тоже лицо является и дѣйствующимъ, и оцѣнивающимъ свои дѣйствія,
или когда этическое сужденіе признается самимъ дѣйствующимъ инди-
видуумомъ; въ другихъ случаяхъ, должна являться иная задача—довести
дѣйствующаго индивидуума до признанія оцѣнки,—задача, имѣющая
психилогически-педагогическій характеръ.
Я охотнѣе употребляю слово «благополучіе» (ХѴоЫГаГагІ), чѣмъ
«польза» или «счастье»,потому, что два послѣднихъ термина легче мо-
гутъ вызвать недоразумѣніе, да и на самомъ дѣлѣ вызываютъ его. Подъ
словомъ «благополучіе» я подразумѣваю все, что служитъ удовле-
творенію потребностей человѣческой природы въ ея цѣломъ. Этика
должна принимать во вниманіе всѣ ступени жизни и потому не можетъ
начинать съ различенія между внѣшнимъ и внутреннимъ, низшимъ и
высшимъ благополучіями. Такое различеніе есть уже оцѣнка и можетъ
имѣть мѣсто только послѣ того, какъ давъ принципъ оцѣнки. Ошибоч-
ныя толкованія, вызывавшіяся принципомъ благополучія (или, какъ
опредѣляетъ его одинъ изъ величайшихъ его піонеровъ, Бентамъ,—
принципомъ наибольшаго счастья наибольшаго числа людей) коренятся
по большей части въ томъ, что на это не обращалось достаточнаго вни-
манія.—Есть еще одинъ пунктъ, который выражается словомъ«благопо-
лучіе» яснѣе, чѣмъ какимъ либо другимъ. Благополучіе обозначаетъ
именно состояніе цѣльности. Мгновенныя чувствованія страданія и удо-
вольствія не даютъ критерія для цѣльнаго состоянія. Современная пси-
хологія установила гипотезу, что удовольствія и страданія всегда обык-
новенно являются знаками или поступательнаго, или попятнаго движенія
жизни,т. е.: страданіе представляетъ признакъ начинающаго разруше-
нія жизни, а удовольствіе признакъ нормальнаго или гармоническаго
развиванія ея (ср. мою «Психологію» VI Д, 2, 3). Но изъ единичныхъ
изолированныхъ чувствованій удовольствія и неудовольствія нельзя вы-
вести ничего точнаго; столь же мало можетъ привести насъ къ цѣли
простое складываніе ихъ. Нужно, наоборотъ, изслѣдовать взаимную
связь между отдѣльными чувствованіями и общимъ характеромъ созна-
нія, которому они принадлежатъ, т. е. дѣйствительнымъ единствомъ его.
Точно также удовольствіе и страданіе единичнаго индивидуума должно
быть разсмотрѣно въ связи съ цѣлымъ общественнымъ состояніемъ.
Такъ называемый утилитаріанизмъ, т. е. особенное этическое напра-
вленіе, установленное Бентамомъ, которому принадлежитъ огромная
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
31
заслуга энергичнаго доказательства важности принципа благополучія,—
затемнилъ свое дѣло тѣмъ, что исходилъ изъ психологической теоріи,
которая опредѣляла сознаніе, какъ простую сумму представленій и
чувствованій, а общество, какъ толпу или скопленіе индивидуумовъ.
Значеніе удовольствія и страданія для продолжительнаго, прочнаго и
широкаго блага не можетъ быть познано путемъ простого перечисле-
нія примѣровъ. Само собою очевидно, что обязанность доказывать
лежитъ на томъ, кто требуетъ отказа отъ удовольствія единичнаго
мгновенія или у единичнаго индивидуума: интересы, ради которыхъ
приносится жертва, должны быть доказаны *).
12) Принципъ благополучія, конечно, не даетъ намъ волшебнаго
жезла, который можетъ рѣшать все и вездѣ безъ дальнѣйшихъ сообра-
женій. Значеніе этого принципа было бы не вѣрно понято, если бы кто
нибудь думалъ, что можетъ съ нимъ сразу рѣшать всѣ единичные слу-
чаи. Мы ищемъ принциповъ, конечно, потому, что отдѣльные случаи
могутъ быть такъ запутаны и взаимно связаны, что мы въ состояніи охва-
тить ихъ однимъ взглядомъ только тогда, когда исходимъ изъ извѣст-
наго, опредѣленнаго положенія. И хотя философская этика есть практи-
ческая наука, но она удовлетворяетъ и теоретическому интересу, такъ
какъ дѣлаетъ возможнымъ пониманіе оцѣнки поступковъ. Такое пони-
маніе невозможно, если мы,—хотя бы посредствомъ промежуточныхъ
членовъ,—не обращаемся отъ запутанной исторической связи, въ какой
представляется каждый поступокъ, къ общему принципу, который самъ
по себѣ не содержитъ ничего иного, кромѣ духа и направленія, кото-
рому должна слѣдовать этическая оцѣнка. Поэтому, философская этика
ставитъ, какъ гипотезу, утвержденіе, что этотъ опредѣленный принципъ
лежитъ въ основѣ оцѣнки, и затѣмъ вопросъ сводится на то, позво-
ляетъ ли такая гипотеза твердо установитъ и поддерживать себя.
Принципъ благополучія стоитъ въ этикѣ такъ, какъ принципъ
причинности въ теоріи познанія. Ни теоретически, ни практически
общіе принципы не даютъ намъ полнаго рѣшенія частныхъ задачъ. Въ
наукѣ вообще, изложеніе ученія о ея принципахъ ставится впереди
изложенія самой науки. Но это не значитъ, что самые принципы
отыскиваются прежде всего другого. Наоборотъ, они открываются по-
средствомъ анализа нѣкоторыхъ выдающихся явленій и затѣмъ ставятся
гипотетически, какъ предпосылки частныхъ или спеціальныхъ объ-
ясненій.
*) (Ср. $ 4). Прим. редакціи', въ втокъ § говорится о христіанской атидѣ лойви, подкрѣпили-
аайся божественнымъ авторитетомъ, а также возмездіемъ въ будущей жизни.
32
ЭТИКА.
Не слѣдуетъ смѣшивать разсужденій философской этики съ ея практи-
ческими рѣшеніями. Въ этихъ послѣднихъ мы руководимся инстинктомъ
и влеченіями, т. е. вообще мотивами, которыхъ мы въ значительной
части не вполнѣ сознаемъ, а также—мыслями и чувствами, первый
источникъ которыхъ мы не пытаемся отъискать. Мы слѣдуемъ «положи-
тельной морали>,въ которой мы жили и которая отчасти есть наслѣдство-
отъ рода. Этическое искусство предшествуетъ этической наукѣ; послѣд-
няя старается отчасти доказать, отчасти провѣрить тѣ принципы, кото-
рыми, не сознавая ихъ, руководилась первая. Теоретическія размышленія
естественно воздѣйствуютъ обратно на практику сужденія или рѣшенія,
то исправляющимъ, то очищающимъ образомъ. При этомъ чрезвычайно
важное значеніе имѣетъ, конечно, свобода обсужденія этическихъ
вопросовъ.
13) Если принципомъ всякаго этическаго обоснованія должно быть
соображеніе о наибольшемъ или наиболѣе широкомъ благополучіи, то
естественно, что самъ этотъ принципъ не можетъ быть обоснованъ эти-
чески. Если онъ дѣйствительно вѣрный принципъ, то только съ его
безсознательнымъ или сознательнымъ признаніемъ вступаетъ въ силу
этическій способъ смотрѣть на вещи, а съ тѣми, кто отрицаетъ этотъ
принципъ, не остается никакой возможности продолжать споръ или
доказательства. Остается возможнымъ только косвенный способъ дока-
зательства самаго принципа. Такъ, если тѣмъ, кто отвергаетъ выстав-
ленный нами принципъ, предложенъ съ своей стороны другой, то мож-
но попытаться доказать, что этотъ предложенный принципъ уже пред-
полагаетъ нашъ и что, если его логически разсматривать въ отношеніи
къ нашему, то онъ выводится изъ нашего.
Таковъ былъ-бы единственно плодотворный способъ, которымъ мож-
но-бы было вести дебаты между школой Канта и школой Бентама. Эту
дорогу проложилъ уже Генри Сидгвайкъ (Непгу Зіфрѵіск) въ своемъ
соч. «О мотивахъ Этики». Онъ идетъ и еще дальше, пытаясь пока-
зать, какъ господствующія въ современной Европѣ моральныя тради-
ціи только тогда находятъ свое полное объясненіе, когда мы мыслимъ
о нихъ, какъ о возникшихъ подъ вліяніемъ нѣкотораго безсознатель-
наго утилитаріанизма. Разрозненныя заповѣди и рѣшенія могутъ быть
приведены въ извѣстную внутреннюю связь другъ съ другомъ, а сомнѣ-
нія и неточности, которыя могутъ господствовать при обсужденіи и рѣ-
шеніи единичныхъ вопросовъ, можно преодолѣть только тогда, когда
мы кладемъ въ основу принципъ благополучія. Точно также мы лишь
тогда можемъ уяснить себѣ, почему извѣстныя добродѣтели занимали
особенно первенствующее мѣсто въ извѣстное время у извѣстныхъ на-
принципы и методы.
33
родовъ. Однако, все это, какъ мы уже сказали, безсильно противъ
тѣхъ, кто рѣшительно стоитъ на точкѣ зрѣнія индивидуализма (я под-
разумѣваю, что и противъ тѣхъ, кто держится точки зрѣнія господства
мгновеніи). Индивидуалистическая точка зрѣнія, пока она проводится
послѣдовательно, неуязвима логически.
Тоже самое относится къ тѣмъ, кто желаетъ примѣнять принципъ
оцѣнки только въ узкой соціальной группѣ, при чемъ считаетъ семью,
касту, націю, расу или секту высшей совокупностью. Болѣе узкая
общественная единица можетъ, такимъ образомъ, являться, относи-
тельно болѣе широкой, какъ индивидуалистъ или эгоистъ. Мы можемъ
такимъ способомъ представить себѣ столько же этическихъ системъ,
сколько существуетъ большихъ или меньшихъ союзовъ или совокупно-
стей. Этическій міръ расширяется отъ мгновенья до цѣлаго человѣче-
ства; но между этими крайними пунктами есть множество пунктовъ,
на которыхъ могутъ дѣлаться пріостановки, и черезъ которые можетъ
перевести только развитіе психологически—историческое посредствомъ
того измѣненія, какое оно совершало въ жизни человѣческихъ чувство-
ваній. Крупный примѣръ этого рода мы имѣемъ въ томъ, какъ послѣ
завоевательныхъ походовъ Александра Великаго, вслѣдствіе культурно
историческаго развитія, образовалось общее чувство ^человѣчества», а
вмѣстѣ съ нимъ и основаніе для новой этики.
Другими словами: каждый принципъ оцѣнки поступковъ опирается
на опредѣленныя психологически-исіпорическія предпосылки. Кто дол-
женъ признать теоретически и примѣнять практически принципъ наи-
возможно-большаго благополучія для наивозможно большаго числа
сознательныхъ существъ, тотъ не долженъ быть эгоистомъ или инди-
видуалистомъ, фанатическимъ патріотомъ или сектантомъ, а наобо-
ротъ долженъ быть въ состояніи разсматривать человѣческіе поступки
съ болѣе безкорыстной и универсальной симпатіей. Таково субъек-
тивное основаніе или предпосылка объективнаго принципа. Передъ
нами только умственный курьезъ, когда, устраняя основаніе, примѣ-
няютъ при сужденіи принципъ и выводятъ изъ него слѣдствія.
Главной ошибкой Бентама было то, что онъ не ясно видѣлъ, какъ
субъективный принципъ образуетъ основаніе или предпосылку объек-
тивнаго. Онъ ставитъ объективный принципъ для контролированія и
регулированія различныхъ субъективныхъ воззрѣній и положеній и нахо-
дитъ такой объективный принципъ въ наивозможно большемъ счастьи
наибольшаго числа людей.Но субъективность (совѣсть),которая должна
регулироваться объективнымъ принципомъ, сама всегда есть основаніе
для признаванія этого принципа. Этика, которая упускаетъ это изъ виду,
34
ЭТИКА.
носитъ всегда догматическій характеръ, какъ бы ни былъ пригоденъ ея
принципъ въ качествѣ руководящей нити причастныхъ разсужденіяхъ.
Философская этика должна именно точно опредѣлить, на какой точкѣ
зрѣнія находится оцѣнивающая субъективность (совѣсть). Путь, веду-
щій въ исторіи къ этой точкѣ зрѣнія, можетъ быть дологъ и запутанъ.
14) Такимъ образомъ, этическія сужденія,—не смотря на какое бы
то ни было обоснованіе посредствомъ объективнаго принципа оцѣнки,—
указываютъ всегда на субъективное основаніе. Въ окончательномъ сче-
тѣ они—выраженіе какого либо чувствованія.—Но, говорятъ, что о
чувствахъ не спорятъ.—Конечно, чувство есть психологическій фактъ
и должно приниматься какъ таковой. Но каждое чувство связано съ
представленіями, отъ которыхъ получаетъ свой характеръ и направленіе;
и вотъ взаимная связь и значительность этихъ представленій допускаетъ
обсужденіе. Такое обсужденіе вліяетъ обратно на основаніе, хотя-бы и
очень медленно (ср. «Психологію» стр. 303, 378). Напр. .можно пока-
зать, какъ неосновательно индивидуалистъ считаетъ себя изолирован-
нымъ и одиноко-стоящимъ существомъ. Можно указать, какъ нело-
гично ограничивать свою любовь къ людямъ только человѣческими су-
ществами извѣстнаго цвѣта, извѣстнаго внѣшняго вида или извѣстныхъ
вѣрованій. Полное измѣненіе центра тяжести можетъ, однако, насту-
пить только подъ взаимнодѣйствіемъ личнаго и историческаго опыта.
Такая позиція свойствена всякой практической наукѣ. Значеніе ея
положеній опирается исключительно на интересѣ чувства, связанномъ
съ цѣлью, для которой ищутся средства. Политическая экономія
предполагаетъ, какъ данное, стремленіе къ пріобрѣтенію, и дѣйствіемъ
этого стремленія опредѣляются ея теоретическія положенія. Она изслѣ-
дуетъ пути и средства, какими достигаютъ цѣли, обусловленныя этимъ
стремленіемъ. А такъ какъ человѣкомъ руководятъ и другія стремле-
нія, которыя оказываютъ вліяніе и на его экономическія дѣйствія, то
положенія политической экономіи пріобрѣтаютъ абстрактный и гипотети-
ческій характеръ, причемъ они имѣютъ значеніе только ври томъ пред-
положеніи, котораго въ полномъ видѣ не существуетъ въ дѣйствитель-
ности. Мы можемъ даже сдѣлать шагъ далѣе: политическая экономія
не есть наука совершенно независимая отъ этики. Она не только ученіе
о производствѣ, но и ученіе о распредѣленіи. Она разсматриваетъ эко-
номическую область не какъ совершенно изолированную, а въ связи съ
общей культурой и, наконецъ, въ связи съ этическими цѣлями человѣ-
ческаго общества. Задача политической экономіи въ концѣ концовъ
состоитъ въ веденіи производства и распредѣленія такимъ образомъ, что
бы существованіе, достойное человѣка, было достижимо для возможно
ПРИНЦИПЫ Н МЕТОДЫ.
35
большаго числа членовъ общества. Такимъ образомъ, политическая эко-
номія есть наука этическая и ставитъ впередъ тоже основаніе, какое ста-
витъ и человѣческая этика. Тоже самое относится и къ теоріи права.
Когда мораль различаютъ отъ права, то существенное различіе здѣсь со-
стоитъ въ томъ, что содержаніе права можетъ проводиться и осуществ-
ляться посредствомъ внѣшней власти, тогда какъ собственно—мораль
требуетъ внутренняго признанія и рѣшенія воли. Но и въ правѣ,—какъ
и въ морали,—только тотъ уступаетъ требованіями власти, кто или при-
знаетъ ея правомѣрность, или видитъ свое собственное безсиліе; а съ
другой стороны, власть примѣняется къ правовому управленію только
тогда, когда лица,—которымъ то подобаетъ,—имѣютъ для этого воз-
можность и желаніе. Значитъ и теорія права имѣетъ точно также отвле-
ченный гипотетическій характеръ. Общая теорія права даже не справ-
ляется о томъ, есть-ли фактически на лицо средства для правового
управленія.
Въ концѣ концовъ, подъ правовыми отношеніями понимаются такія
жизненныя отношенія, которымъ свойственно подвергаться правовому
упорядоченію *).Значитъ, здѣсь въ основу кладется идея объ обществѣ,
въ которомъ правовымъ способомъ упорядочивается все, что къ этому
способно, совершено также, какъ въ политической экономіи многія
положенія строятся на идеѣ общества, въ которомъ господствуетъ стрем-
леніе къ пріобрѣтенію, а въ человѣческой этикѣ—на идеѣ общества
въ которомъ любовь къ людямъ (безкорыстныя и универсальныя симпа-
тіи) господствуетъ и стремится къ общему благу. А въ концѣ концовъ
устраняется опредѣленное различіе какъ теоріи права, такъ и полити-
ческой экономіи отъ этики: примѣненіе власти имѣетъ въ теоріи
права—исключительно этическое основаніе, потому что его ищутъ
въ необходимости прочнаго внѣшняго порядка жизни съ опредѣленными
границами свободы дѣятельности, такъ какъ только подъ защитой та-
кого порядка можетъ найти себѣ мѣсто развитіе этической жизни и
высшихъ человѣческихъ стремленій. Такимъ образомъ, теорія права
есть также этическая наука и опирается на тѣ же основанія, какъ и
человѣческая этика.
Теорія права и политическая экономія также, какъ и этика, часто
впадали въ ошибку, считая себя науками чистаго разума. При этомъ
онѣ пріобрѣтали тотъ догматическій, анти-историческій характеръ, кото-
рцй противорѣчивъ ихъ природѣ, какъ наукъ практическихъ. Въ этомъ
случаѣ, они берутъ своимъ основаніемъ такую субъективность, которая
*) Ср. Гооса: Общая теорія права, (Датское изд. АІшЫоІі; Кеіаіаге, I, стр. 50).
36
ЭТИКА.
надѣлена извѣстными опредѣленными интересами, а между тѣмъ воз-
можность того, что эти интересы могутъ измѣняться,—остается на-
всегда неустранимой.
15) Если бы желали въ этикѣ исходить только изъ субъективнаго
принципа, т. е. изъ основанія, то она была бы лишь ученіемъ объ
этическихъ чувствованіяхъ *). Но такъ какъ всякая этика должна
учить и тому, что должно дѣлать, то она была бы обязана и содержа-
ніе выводить изъ основанія (субъективнаго принципа). Однако, если это
дѣлается не при посредствѣ найденнаго опредѣленнаго начала или прин-
ципа, то этика становится лишь рядомъ субъективныхъ постулатовъ, обо-
снованіе которыхъ было бы невозможно даже относительно тѣхъ
самыхъ индивидуумовъ, которые настаиваютъ на этихъ основаніяхъ.
Я стараюсь указать, какимъ образомъ субъективный и объективный
принципы развиваются рядомъ другъ съ другомъ и соотвѣтствуютъ
другъ другу. Безкорыстная и всеобщая симпатія, если она не хочетъ
сама идти противъ себя, не можетъ класть въ основаніе оцѣнки по-
ступковъ никакого иного принципа, кромѣ общаго благополучія. Въ силу
близорукости и нетерпѣнія, она можетъ дѣйствовать противъ этого
принципа; но въ такомъ случаѣ она дѣйствуетъ противъ собственной
цѣли, и чѣмъ больше она будетъ сознавать это обстоятельство, тѣмъ
больше будетъ даже въ мелочахъ слѣдовать принципу блага. Совѣсть
не безъошибочна; поэтому она должна руководиться объективнымъ
принципомъ. Въ каждое опредѣленное мгновеніе, оцѣнка, конечно,
должна совершаться по наличному усмотрѣнію, такъ какъ нѣтъ иного
судилища, кромѣ возможно просвѣтленной совѣсти. Но поэтому—то рѣ-
шеніе можетъ быть очень невѣрнымъ объективно; это можетъ быть дока-
зано болѣе послѣдовательнымъ, и основаннымъ на болѣе широкомъ
опытѣ, примѣненіемъ принципа благополучія. Быть можетъ, даже боль-
шая послѣдовательность и широкій опытъ сами стали возможны только
благодаря тому, что въ данномъ случаѣ рѣшеніе совершается по налич-
ному усмотрѣнію. Совѣсть—самый высшій авторитетъ, но авторитетъ,
который всегда можетъ совершенствовать самъ себя. Объективный
принципъ дѣлаетъ возможнымъ не только взаимнодѣйствіе между раз-
личными совѣстями, стоящими на одномъ и томъ же основаніи, но и
самооцѣнку совѣсти у единичнаго индивидуума.
Такимъ способомъ дѣйствуетъ содержаніе на основаніе, объективный
принципъ на субъективный. Субъективность контролируетъ себя прин-
ципомъ, содержащимся въ цѣли, поставляемой ею. Подобнымъ же обра-
') Прим. ред. Смотри § 1. Основаніемъ этики авторъ называетъ мотивъ оцѣнки, состоящій изъ
чувствъ и стремленій, находящихъ свои выраженія въ этическомъ сужденіи.
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
37
зомъ, въ области теоретической, субъективность контролируетъ себя
принципами тождества и причинности, хотя въ послѣдней инстан-
ціи и эти принципы, ставятся только субъективной дѣятельностью
(ср. мою «Психологію» V В, 11; Д, 3).
16) Если будемъ разсматривать ближе отношеніе между основаніемъ
и содержаніемъ, то легко можетъ показаться, будто бы выводъ содер-
жанія изъ основанія гораздо точнѣе, чѣмъ выводъ основанія изъ содер-
жанія. Исторія показываетъ, что одно и тоже этическое содержаніе,
одни и тѣже основные максимы (правила), заповѣди и законы устана-
вливались на самыхъ различныхъ основаніяхъ. Достаточно уже того
доказательства, что нѣкоторыя совершенно одинаковыя заповѣди явля-
лись въ совершенно различныхъ религіозныхъ системахъ. Но остано-
вимся теперь на принципѣ благополучія, какъ самомъ важномъ при-
мѣрѣ, и спросимъ себя: не можетъ ли онъ тоже мотивироваться иначе,
чѣмъ это сдѣлано здѣсь? На это приходится отвѣтить, что хотя исто-
рически слѣдуетъ этого ожидать, но что, когда основаніе и содержаніе
не вполнѣ и не взаимно соотвѣтствуютъ другъ другу, непослѣдователь-
ность и неполнота всегда можетъ быть открыта.
Основанія для принципа благополучія искали еще на двухъ путяхъ,
кромѣ указаннаго здѣсь. Полагали, что стремленіе содѣйствовать
общему благу есть средство, которымъ единичный индивидуумъ всею
лучше достигаетъ своего эгоистическаго благополучія, такъ какъ благо-
даря этому, онъ можетъ для самаго себя достигать такихъ цѣлей, кото-
рыхъ иначе не могъ бы достигнуть вовсе, или достигъ бы не такъ
легко и обезпеченно. Такимъ образомъ, стремленіе къ общему благопо-
лучію было бы только обходнымъ путемъ, совершаемымъ отдѣльной
личностью для того, чтобы сдѣлать возможнымъ свое эгоистическое
удовлетвореніе. Поэтому каждое этическое требованіе есть такой
обходъ, а этика представлялась бы при этомъ систематическимъ уче-
ніемъ о такихъ обходахъ. Таково было воззрѣніе на основанія этики въ
сущности у Бентама, основателя современнаго утилитаріанизма, что онъ
и выразилъ *) въ своемъ посмертномъ сочиненіи («Деонтологіи»).
Въ моемъ сочиненіи, «Основаніе гуманной этики» я разбираю Бен-
тама съ этой стороны (и только съ этой). Здѣсь я замѣчу только, что
*) Въ «Началахъ морали и законодательства», главномъ произведеніи Бентама, это возрѣніе высту-
паетъ не столь опредѣлено. Здѣсь онъ ясно не говоритъ объ основаніяхъ этики. Въ одномъ мѣстѣ
говорится такъ: <ТЬе «іісіаіеа оГ иііііу аге пеііЬег тоге пог Ісзз іЬап <Ье Шсіаіѳз оГ ІЬѳ
тові ехіепзіѵѳ аод ёп1і#Ьіепѳй Ьепеѵоіѳпсѳ» (X, 36), т. е. требованія пользы суть ничто иное,
какъ требованія наиболѣе широкой и просвѣщенной благожелательности. Но изъ этого положенія
нельзя сдѣлать никакого употребленія при установленіи принципа оцѣнки (см. I—II).
38
ЭГИКА.
Бентамъ положилъ въ основу своей этики гипотезу, состоящую въ томъ,
что между эгоистическими интересами всѣхъ индивидуумовъ суще-
ствуетъ гармонія, если только каждый уяснить себѣ—каковы собственно
эти интересы. По этому воззрѣнію, тотъ, кто работаетъ ради интересовъ
собственнаго благосостоянія, работаетъ также и для интересовъ всѣхъ
другихъ. Поэтому нѣтъ никакихъ другихъ мотивовъ, кромѣ эгоистиче-
скихъ, а слѣдовательно и установленіе принципа оцѣнки можетъ быть
мотивировано только эгоистически. Каждый субъектъ совершающій
оцѣнку, судитъ о поступкѣ по той степени, въ какой онъ содѣйствуетъ
общему благу, только потому, что такіе поступки лучше всего служатъ
ему самому (оцѣнивающему субъекту).
Не трудно видѣть, что это—гипотеза, стоящая на весьма шаткихъ
основаніяхъ и постоянно должна вызывать сомнѣнія. Она приводитъ
къ весьма сложнымъ и запутаннымъ изслѣдованіямъ, которыя никогда
не могутъ привести къ копцу, а потому она представляетъ для построе-
нія этики весьма сомнительный фундаментъ. Къ этому нужно приба-
вить, что даже въ томъ случаѣ, когда такое основаніе принимается,
содержаніе, которое строится на немъ, т. е. совершенно объективная
этика, будетъ только внѣшнимъ средствомъ, не соотвѣтствующимъ само
по себѣ непосредственно основанію. Вполнѣ объективная этика будетъ
системой единичныхъ положеній, которыя субъективность, стоящая
дѣйствительно на принципѣ абсолютнаго индивидуализма, должна при-
нудить себя принимать насильно. Но прямой путь всегда самый луч-
шій, а обходъ—только крайнее средство.
Другое основаніе, на которомъ выступалъ принципъ благополучія,
теологическое. И здѣсь опорой являются широковѣщательныя и спор-
ныя положенія. Здѣсь этическая оцѣнка дѣлается зависимой отъ рѣше-
нія религіозныхъ проблемъ. Но стремленіе установить философскую
этику вытекаетъ именно изъ желанія сдѣлать этическія проблемны не-
зависимыми отъ религіозныхъ. Когда этика должна строиться на рели-
гіозныхъ основаніяхъ, то эти усилія приходится признать недостигаю-
щими цѣли. Къ этому слѣдуетъ добавить, что передъ этикой, построен-
ной на теологіи, стоятъ тѣже противорѣчія, какъ и передъ этикой,
построенной на предъустановленной гармоніи «правильно понятыхъ»
эгоистическихъ интересовъ. А именно: вся этика явится средствомъ удо-
влетворенія извѣстнаго интереса, который самъ по себѣ отличается отъ
интересовъ этическихъ, или по меньшей мѣрѣ далеко не во всемъ
совпадаетъ съ ними. Отношеніе индивидуума къ божественной волѣ
или къ тому, что считается таковой волей, есть отношеніе, имѣющее
свой собственный особый смыслъ (Гйг зісЬ), а потому сперва должно
ПРИНЦИПЫ Н МЕТОДЫ.
39
быть доказано, что таковая воля согласуется съ требованіемъ принципа
благополучія. Въ дѣйствительности, каждая теологическая этика, какъ
бы высоко она ве ставила принципъ благополучія, обладаетъ извѣстнымъ
классомъ особыхъ обязанностей, которыя не могутъ основываться на
принципѣ благополучія и даже должны противорѣчить ему (ср. «Осно-
ванія гумманной этики», стр. 46—56).
При установленіи принциповъ науки долженъ приниматься во вни-
маніе Іех рагсітопіае. Въ этическомъ чувствѣ, обусловленномъ безко-
рыстной и универсальной симпатіей, мы имѣемъ положеніе, фактическое
существованіе котораго лежитъ внѣ всякаго сомнѣнія, хотя можно
имѣть различныя мнѣнія о томъ, какъ велико его значеніе въ мірѣ.
Этому основанію соотвѣтствуетъ принципъ благополучія, какъ объек-
тивный принципъ оцѣнки человѣческихъ поступковъ, который лишь
извлекаетъ слѣдствія изъ психологическаго основанія и даетъ возмож-
ность послѣдовательнаго обоснованія его отдѣльныхъ проявленій.
Основаніе и содержаніе этики при этомъ настолько взаимно обусловли-
ваютъ другъ друга, насколько это только возможно вообще.
17) Различіе между этикой субъективной и объективной, въ только
что указанномъ смыслѣ этихъ словъ, не совпадаетъ съ различіемъ меж-
ду этикой индивидуальной и этикой общественной или соціальной.
Субъективная этика даетъ историко-психологическое основаріе, на ко-
торомъ покоится этическая оцѣнка, руководимая объективнымъ прин-
ципомъ. Объективная этика выставляетъ какъ индивидуальныя особенно-
сти характера такъ и соціальныя формы жизни, которыя согласуются съ
принципомъ оцѣнки. Такимъ образомъ объективная этика охватываетъ,
какъ индивидуальную, такъ и соціальную этику. Ужъ въ предѣлахъ
объективной этики рѣшается вопросъ о томъ, не зависятъ-ли другъ отъ
друга индивидуальная и соціальная этика, или же пе опредѣляется ли
одна изъ нихъ другой, и, въ такомъ случаѣ,—какая именно. На основа-
ніи принципа благополучія тутъ нужно рѣшить, должно-ли свободное
саморазвитіе личности быть ограничено общественными условіями, или
наоборотъ общественныя условія должны опредѣляться свободнымъ само-
развитіемъ личности. Въ предѣлахъ объективной этики можетъ ока-
заться дѣйствительнымъ индивидуализмъ совсѣмъ иного рода, чѣмъ
тотъ, который мы разсмотрѣли выше, т. е. индивидуализмъ, строющійся
не на верховенствѣ индивидуума, а обоснованный на соображеніяхъ объ
общемъ благополучіи, которое требуетъ возможно-большаго числа само-
стоятельныхъ и своеобразныхъ точекъ исхода для дѣятельности. Тоже
самое примѣнимо и къ обоснованію существованія и значенія болѣе
мелкихъ обществъ или союзовъ въ предѣлахъ большихъ обществъ.
40
ЭТИКА.
Всеобщій принципъ благополучія требуетъ, чтобы принимались въ
соображеніе всѣ существа одаренныя сознаніемъ, у которыхъ чувства
удовольствія или страданія могутъ возбуждаться тѣми или другими по-
ступками. Но вслѣдствіи этого же соображенія, можетъ быть важ-
нѣе, чтобы интересы концентрировались въ болѣе узкихъ кругахъ.
Жизнью въ семьѣ и въ опредѣленныхъ профессіональныхъ занятіяхъ
люди быть можетъ всего лучше вырабатываются для прогресса наро-
довъ, а участіемъ въ національной жизни—всего лучше для прогресса
человѣчества. Но всѣ эти вопросы относятся къ болѣе спеціальнымъ, и
задачу этой главы составляло не ихъ излѣдованіе.
18) Какъ мы видѣли въ § 2, въ современной этикѣ возникли наиболь-
шія пререканія изъ за того, что внѣшней и внутренней сторонѣ поступ-
ковъ придавали не одинаковое значеніе. Я старался показать, что это
разногласіе идетъ дальше и находится въ непосредственной связи съ
характеромъ этики, какъ науки практической. Теперь, я разсмотрю въ
заключеніе обѣ эти стороны поступковъ для того, чтобы опредѣлить
отношеніе между тѣмъ, что я называлъ выше этическими основаніями
и тѣмъ, что мною названо мотивами отдѣльныхъ поступковъ.
Исторія этики показываетъ намъ, что оцѣнка касается ближайшимъ
образомъ внѣшней дѣятельности и ея результатовъ, но постоянно
расширяется тѣмъ, что охватываетъ также мотивы, намѣренія, харак-
теръ поступковъ. Вѣдь, совершенно естественно, что сперва имѣются
въ виду такіе стороны, которыя оказываются ясно выступающими наружу
и могутъ быть восприняты внѣшними чувствами, подобно всякимъ дру-
гимъ предметамъ. Душевный взоръ направляется на внѣшнюю сторону,
прежде чѣмъ онъ въ состояніи проникнуть во внутреннюю подкладку
ея и охватить ея внутренее основаніе. Кромѣ того, поступки на при-
митивной ступени развитія являются рефлективными движеніями и
проявленіями инстинктовъ; мотивы ихъ просты и ясны, а ихъ интересъ
не спеціализировался; нѣтъ различія между моралью и правомъ, между
внутреннимъи внѣшнимъ согласованіемъ съ дѣйствующимъ закономъ или
обычаемъ. Этическій законъ, нравы и законы юридическіе еще не обосо-
бились другъ отъ друга. Наиболѣе важная сторона болѣе высокаго этиче-
скаго развитія состоитъ именно въ томъ, что эти различія пріобрѣтаютъ
значеніе. Но это предполагаетъ способность понимать зависимость по-
ступка отъ опредѣленнаго мотива, понимать тенденцію извѣстнаго
мотива—дѣйствовать въ опредѣленномъ направленіи. Этическая оцѣнка
уже распространяется тогда и на внутреннюю сторону поступка. Вели-
кая революція въ этической области является въ сущности шагомъ
впередъ въ усиленіи внутренняго элемента этической оцѣнки. Такой
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
41
шагъ впередъ мы находимъ тогда, когда этика, благодаря тому, что
она выдвигаетъ внутренній источникъ поступка какъ существенный
элементъ его, отдѣляется этимъ отъ права. Здѣсь ужъ дѣло идетъ не
только о выполненіи или невыполненіи внѣшняго поступка, но и о
согласіи цѣлаго внутренняго состоянія съ требованіями этическаго
закона. Это большее углубленіе внутрь связано съ извѣстнымъ обобще-
ніемъ, ибо отверженіе или осужденіе какого либо мотива (напр.,
эгоизма, вражды) есть въ тоже время отверженіе всѣхъ отдѣльныхъ
поступковъ, вытекающихъ изъ этихъ мотивовъ, при чемъ эти послѣдніе
уже не нуждаются въ отдѣльномъ перечисленіи. Тоже самое и при
одобреніи извѣстнаго мотива: такое одобреніе есть въ тоже время и
одобреніе вытекающихъ изъ него дѣйствій. Переходъ отъ внѣшней
оцѣнки къ внутренней является поэтому въ концѣ концовъ большимъ
упрощеніемъ этическаго закона. Онъ становится, благодаря этому, не
множествомъ заповѣдей, а установленіемъ тѣхъ свойствъ характера,
которыя должны преобладать, и того направленія, въ которомъ должны
развиваться общественныя формы.
Примѣръ такого прогресса углубленія внутрь, а въ тоже время
обобщенія и упрощенія мы имѣемъ въ отдѣленіи христіанства отъ
іудейства, и протестантизма отъ католичества.
Такимъ образомъ объективная этика переходитъ также въ субъектив-
ную. Объективная оцѣнка не только предполагаетъ субъективное основа-
ніе, но и находитъ нѣкоторые самые совершенные объекты его, съ кото-
рыми сопоставляетъ поступки, вытекающіе изъ тѣхъ же намѣреній, на
какихъ покоится самая оцѣнка. Здѣсь основаніе совпадаетъ съ моти-
вомъ. Этическій законъ требуетъ присутствія того намѣренія, въ силу
котораго самъ онъ существуетъ въ обществѣ. Кантъ выразилъ это въ
положеніи, что имѣть совѣсть есть долгъ или обязанность. Но такъ какъ
признаваніе долга или обязанностей уже предполагаетъ совѣсть, то мо-
жетъ казаться, что мы вращаемся тутъ въ замкнутомъ кругѣ.
Однако такъ только кажется. Это видно изъ того, что основанія и мо-
тивы не всегда должны необходимо взаимно совпадать, и когда не
совпадаютъ, отъ этого не вносится въ дѣло ничего вреднаго. Именно
согласно принципу благополучія, можетъ быть весьма необходимо,
чтобы, кромѣ чувства долга, дѣйствовалъ и иной мотивъ, напр., чтобы
человѣкъ побуждался инстинктомъ самосохраненія или непосред-
ственнаго сочувствія къ работѣ для собственнаго или чужаго благопо-
лучія, а совѣсть не вызывалась бы къ дѣятельности каждымъ единич-
нымъ поступкомъ. Даже можетъ быть признакомъ совершенства,
когда поступки, требующіе усилій и самопожертвованія, совершаются
Іі ЭТИКА.
не изъ чувства долга. Душевное упражненіе приводитъ даже къ тому,
что дѣйствія, которыя вначалѣ могли совершаться только многими про-
межуточными психологическими членами, посредствомъ ясно выражен-
наго намѣренія и напряженія воли, совершаются въ концѣ концовъ
прямо и безъ особеннаго сознанія своихъ основаній.
19) Всякая этика *) есть практическій идеализмъ. Она предпола-
гаетъ, что мы ставимъ себѣ цѣли, но цѣль не есть нѣчто сущее, а
только долженствующее быть. Поэтому всякая этика предполагаетъ по-
бужденіе, одушевленное чувство и стремленіе, связанныя съ представле-
ніемъ о томъ, къ чему стремятся. Еслибы дѣйствительность удовлет-
воряла каждой потребности, не было бы идеала, а слѣдовательно не
было бы и этики. Но идеалъ, который можетъ служить этикѣ, долженъ
не только стоять выше дѣйствительности, но долженъ въ тоже время
имѣть связь (пункты соприкосновенія) съ данной дѣйствительностью,
такъ чтобы поменыпей мѣрѣ было возможно нѣкоторое приближеніе
идеала къ дѣйствительности. Люди, которые должны желать и дѣйство-
вать—настоящіе люди, а міръ, являющійся ареной ихъ желаній и дѣй-
ствій есть дѣйствительный міръ. То, чего требуетъ этика, должно быть
возможно физически, психологически и исторически, и не должно про-
тиворѣчить законамъ дѣйствительнаго міра. Кто отвергаетъ всякую
этику потому, что она ставитъ идеалъ, тотъ можетъ съ этимъ связы-
вать только то мнѣніе, что ея идеалы оторваны отъ дѣйствительности,
т. е. не имѣютъ съ нею точекъ соприкосновенія или связи. А между
тѣмъ, самъ онъ не можетъ не создавать для себя идеала, такъ что,
въ сущности, онъ не отвергаетъ этики, а только опровергаетъ одну
этику другой, новой. Напримѣръ, если онъ требуетъ, чтобы люди были
настолько честны, чтобы сознаться въ невозможности обоснованія этики,
или, если онъ даже, можетъ быть, отвергаетъ этику на томъ основаніи,
что всѣ несчастія человѣческой жизнр произошли отъ «морали», то онъ
говоритъ это—или во имя честности, или во имя любви къ человѣку,
т. е. является этическимъ идеалистомъ. Споръ можетъ вестись только
о томъ, какой идеалъ долженъ быть поставленъ. Никто не въ силахъ
совершенно освободиться отъ идеала. Но идеалы могутъ быть весьма
различны по своему достоинству.
Даже теоретическая наука всегда имѣетъ идеалистическій характеръ.
Она оперируетъ съ принципами и положеніями, которыя такъ просты,
что никогда не покрываютъ дѣйствительнаго опыта. Она устраняетъ въ
своихъ общихъ законахъ побочныя обстоятельства и нарушающія
*) Слово «этика» на послѣдующихъ страницахъ будетъ всегда обозначать только философскую
этику.
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ.
43
вліянія. Не существуетъ никакого построенія, которымъ она могла-бы
воспроизвести безконечно запутанныя взаимныя соотношенія и связи,
представляемыя дѣйствительностью. Разница между теоретической и
практической наукой состоитъ здѣсь въ томъ, что въ теоретическомъ
знаніи весь нашъ идеалъ заключается въ приближеніи къ дѣйствитель-
ности, становящейся цѣлью, достигнуть которую старается мысль.
Тогда какъ въ практикѣ сама дѣйствительность должна быть измѣнена
и приближена къ идеалу.
20) Этическіе идеалы удаляются отъ того, что даетъ дѣйствитель-
ность, въ трехъ отношеніяхъ.
Во первыхъ: въ дѣйствительныхъ желаніяхъ и поступкахъ есть
кое-что, прямо противоречащее этическимъ требованіямъ. Противъ
нихъ этика является сдерживающей и отрицающей и требуетъ устра-
ненія ихъ изъ этическаго міра. Въ практической волевой жизни, этому
результату соотвѣтствуетъ та задерживающая дѣятельность, посред-
ствомъ которой сдерживаются непроизвольныя, первобытныя и унаслѣ-
дованныя побужденія и склонности.
Во вторыхъ, часто дѣйствительныя хотѣнія и поступки предста-
вляютъ лишь слабое и неполное осуществленіе того,, что требуется
этикой. Въ этомъ случаѣ оказывается нужнымъ увеличеніе въ степени
и объемѣ, т. е. усиленіе потенціальности и расширенія. .Этика гово-
ритъ здѣсь: «ехсеізіог!». Направленіе хорошо, но движенію Недостаетъ
силы и полноты. Этому соотвѣтствуетъ въ практической волевой жизни
напряженіе и вниманіе, подъемъ энергіи, вообще способность воли воз-
дѣйствовать на саму себя посредствомъ своего вліянія на представленія
и чувствованія *).
Наконецъ, дѣйствительнымъ хотѣніямъ и поступкамъ можетъ недо-
ставать взаимной связи, единства и гармоніи. Различныя, взаимно
противорѣчащія другъ другу, стремленія и побужденія могутъ
играть здѣсь значительную роль. Въ такомъ случаѣ дѣло сводится на
комбинацію и концентрацію, на нѣкоторое сплавленіе и примиреніе
враждующихъ и сталкивающихся силъ. Въ области практической жизнв
воли этому соотвѣтствуютъ: пріобрѣтенная упражненіемъ привычка,
къ взаимному связыванію сложныхъ движеній и рядовъ представ-
леній, а также способность—заканчивать обдумываніе покойнымъ рѣше-
ніемъ**).
Какъ въ сдерживающей, такъ и въ повышающей и объединяющей дѣя-
тельности, руководящимъ принципомъ является принципъ благополучія.
•) Психологія стр. 399 и слѣд. 420 и слѣд.
**) Тамъ же стр. 405, 431 и слѣд.
ЭТИКА.
44
Только тогда, когда удовлетворенъ этотъ принципъ, такая дѣятельность
имѣетъ цѣну.Вѣдь, можно сдержать что нибудь доброе такъ-же успѣшно,
какъ и что нибудь злое и, наоборотъ, возвысить что нибудь злое, съ
такимъ же успѣхомъ какъ и доброе; значитъ, этическая цѣнность ле-
житъ не въ этой дѣятельности (сдерживанія или повышенія) самой по
себѣ, а въ томъ направленіи, въ какомъ она совершается.
Три вышеупомянутыхъ процесса находятъ примѣненіе не только въ
этическомъ развитіи единичнаго индивидуума, но и въ развитіи обще-
ства или рода. Могутъ существовать проявленія индивидуальной жизни,
противорѣчащія благополучію рода, а не собственному отдѣльному бла-
гополучію индивидуума; таковыя должны {подавляться. Стремленія къ
общественному благу могутъ быть недостаточны въ силѣ или объемѣ
или и въ томъ, и въ другомъ отношеніяхъ; здѣсь приходитъ на помощь
потенцированіе и расширеніе. Наконецъ, могутъ быть недостаточными
необходимыя для достиженія общаго блага связность и гармонія между
различными проявленіями жизни и стремленіями внутри общества или
рода; въ такомъ случаѣ, важное значеніе имѣетъ выработка связности
и организированіе разрозненныхъ дѣйствій.
Съ этой точки зрѣнія оказывается также, что философская этика
настолько жеконсервативна,какъ и радика льна (сравни 1,4). Она беретъ
своимъ исходнымъ пунктомъ то, что дано. Но она старается развить
это «данное» тремя вышеприведенными способами.
IV.
Теорія совѣсти. ч
1. Въ предшествовавшихъ главахъ (§§ 5 и 9) совѣсть описывалась,
какъ чувствованіе. Но нѣтъ такого чувствованія, которое не имѣло бы
связи съ волей и знаніемъ и, чтобы понять природу совѣсти, это слѣ-
дуетъ особенно замѣтить, такъ какъ именно это имѣетъ важное значе-
ніе для такого пониманія.
Въ совѣсти дѣйствующимъ началомъ является инстинктъ рода. Вѣдь,
въ оцѣнивающемъ чувствованіи обнаруживаетъ себя отношеніе между
центральной и периферической сторонами человѣка, а природа каж-
даго человѣка,—и въ особенности центральная ея сторона,—не обра-
зуется никогда однимъ только собственнымъ опытомъ его. Почву, на
которой совершается этоть опытъ, человѣкъ получаетъ отъ рода.
Особенно чувствованія симпатіи и ихъ возростаніе въ родѣ не могутъ
быть поняты безъ допущенія первобытнаго инстинкта, который пріобрѣлъ
ТЕОРІЯ СОВѢСТИ. 45
дальнѣйшее и болѣе высокое развитіе въ теченіи жизни рода. Въ той
безусловности, съ какой долгъ или обязанность могутъ даваться во
внутреннемъ мірѣ человѣка, обнаруживается инстинктъ, который до-
развился до этого въ теченіи многихъ поколѣній. То, что Кантъ назы-
ваетъ «категорическимъ»императивомъ, на самомъ дѣлѣ есть инстинктъ.
Каждый инстинктъ изрекаетъ свои требованія безусловно, категори-
чески, не представляя никакихъ основаній и не принимая никакихъ
соображеній. У Канта было большой односторонностью то, что онъ
отрицалъ возможность исихологическаго объясненія этическаго импе-
ратива. Онъ ставитъ это явленіе совсѣмъ противоположно тому, какъ
ставилъ Наютонъ тангенціальную силу: Кантъ объявлялъ, что есте-
ственная исторія этическихъ небесъ невозможна.
Но никакой инстинктъ не можетъ обнаружить себя, если нѣтъ опре-
дѣленныхъ и подходящихъ условій. Если такихъ условій нѣтъ,
инстинктъ или извращается, или увядаетъ. Онъ требуетъ пищи для
своего развитія и сохраненія. Онъ не есть сила, разъ и навсегда внѣдрен-
ная въ насъ, которая можетъ руководить нашими поступками неиз-
мѣнно и безъ всякаго покровительства или воспитательнаго вліянія
внѣшнихъ отношеній. Здѣсь могутъ вліять опредѣляющимъ образомъ
всевозможныя личныя и соціальныя отношенія. Этическій инстинктъ,
это—огонь, который мы должны постоянно поддерживать и питать,
чтобы онъ могъ долго излучать свѣтъ и теплоту. \
Когда совѣсть начинаетъ сознавать свою цѣль, она обнаруживается
какъ побужденіе *). Картина поступковъ, одобренныхъ инстинктивной
оцѣнкой или даже, быть можетъ, получившихъ отъ этой оцѣнки толчекъ
къ своему выполненію, связывается съ удовольствіемъ, а картина по-
ступковъ отвергаемыхъ связывается съ неудовольствіемъ. Въ тоже
время, возникаетъ потребность охранять и возобновлять первыя изъ
нихъ, а отъ вторыхъ устраняться, если не примѣшивается вліянія какого
нибудь болѣе сильнаго побужденія иного рода.
Наконецъ, совѣсть можетъ развиться въ практическій разумъ, не
теряя вполнѣ своего характера состоящаго въ дѣйствіи по инстинкту и
побужденію. Это совершается посредствомъ болѣе яснаго и отчетливаго
развитія представленій, опредѣляющихъ побужденіе. Поступки не только
дѣйствительныя, но и такіе, о которыхъ мы лишь мыслимъ,—разсма-
триваются съ ихъ послѣдствіями; образуются представленія о всѣхъ
отношеніяхъ, которыя касаются поступковъ и ихъ результатовъ, и
прежде всего, конечно, представленія о всѣхъ такихъ отношеніяхъ, кото-
*) Различіе между инстинктомъ и побужденіемъ см. въ моей Психологіи, стр. 112, 408 и слѣд.
ЭТИКА.
46
рыя соприкасаются по своему существу съ возможностью удовольствія
и страданія. Оцѣнка совершается теперь болѣе сознательно, по опре-
дѣленнымъ принципамъ, и опирается на болѣе или менѣе развитое мы-
шленіе. На этой ступени, всего яснѣе характеръ совѣсти состоитъ въ
чувствованіяхъ долга и справедливости. И вотъ слѣдствіемъ того значе-
нія, какое здѣсь имѣетъ познаваніе, явился теоретическій взглядъ,
считающій этическую область предметомъ «разума» (ср. III, 9). Подъ
разумомъ здѣсь очевидно понимается практическій разумъ, т. е. спо-
собность представленія въ тѣснѣйшемъ взаимодѣйствіи съ чувствова-
ніемъ и волей.
Когда совѣсть дѣйствуетъ какъ инстинктъ, индивидуумъ не знаетъ,
что онъ дѣлаетъ. Когда она дѣйствуетъ какъ стремленіе или побужде-
ніе, индивидуумъ имѣетъ брежжущее сознаніе о своихъ поступкахъ.
Наконецъ, когда совѣсть становится практическимъ разумомъ, тогда
возникаетъ ясное сознаніе этическаго закона и этическаго идеала.
2) Совѣсть проявляется у отдѣльныхъ индивидуумовъ въ чрезвы-
чайно различныхъ формахъ и въ высшей степени различныхъ степе-
няхъ. Она можетъ являться не только въ формѣ то полу-сознательнаго
инстинкта, то стремленія или побужденія, то практическаго разума,но мо-
жетъ также содержать въ себѣ главнымъ элементомъ—или чувство долга,
или чувство справедливости. Часто она можетъ обнаруживаться главнымъ
образомъ въ формѣ задерживающей и отрицательной, часто—въ болѣе
положительной, отчасти возвышающей, отчасти связующей или объеди-
няющей формѣ (ср. Ш, 20); иногда она можетъ являться, какъ энтузіа-
стическое самопожертвованіе, иногда—какъ болѣе покойное, постоянно
дѣйствующее стремленіе. Невозможно перечислить всѣхъ даже главныхъ
формъ, которыя она принимаетъ у отдѣльныхъ индивидуумовъ. Но вни-
мательное отношеніе къ этимъ различіямъ очень важно, такъ какъ мы
еще до сихъ поръ страдаемъ отъ того догматизма, который все сва-
ливаетъ въ одну кучу. Прямымъ результатомъ признанія принципа
общаго благополучія является то, что каждый идивидуумъ долженъ,
насколько возможно болѣе, жить и дѣйствовать по своимъ особенно-
стямъ, и это особенно важно примѣнять и къ самимъ этическимъ
основаніямъ.
Конечно, слѣдуетъ сдѣлать еще шагъ далѣе. Могутъ быть люди,
у которыхъ нѣтъ въ собственномъ смыслѣ слова нравственнаго чувства
или потребности въ немъ. То, что можетъ выполнить это чувство, они
выполняютъ отъ всего сердца, не зная цѣны своимъ собственнымъ или
чужимъ поступкамъ. Они уходятъ сполна на дѣятельность, которая
вполнѣ соотвѣтствуетъ ихъ способностямъ и стремленіямъ, не сомнѣ-
ТЕОРІЯ СОВѢСТИ. 47
ваясь въ правотѣ или значеніи этой дѣятельности и ие охладѣвая въ
своей горячности. Они могутъ посвятить себя энергической работѣ въ
области искусства, науки или па поприщѣ служенія обществу, или
труда для благосостоянія своей семьи, или, наконецъ, это счастливыя
натуры, распространяющія свѣтъ и радость уже однимъ своимъ при-
сутствіемъ. Много ли людей такого рода, это сказать трудно. Но никто
не будетъ отрицать, что такіе люди возможны. Они исполняютъ дѣло
закона, не имѣя закона, и что же можетъ возразить противъ этого
этика? Не жизнь существуетъ для этики, а этика для жизни.
3) Такъ какъ всѣ этическія сужденія совѣсти полагаются какъ пси-
хологическое основаніе, то совѣсть есть самый высшій авторитетъ и
самый высшій законодатель, а въ сравненіи съ нею всякій иной автори-
тетъ, какого-бы рода онъ ни былъ, является соподчиненнымъ и руково-
димымъ. Желаніе исходить изъ своей совѣсти есть желаніе исходить
изъ себя самого.
Если я полагаюсь на другихъ людей, довѣряясь больше ихъ сужде-
нію,' чѣмъ своему собственному, это можетъ быть оправдано только
тогда, когда дѣлается вслѣдствіе требованій совѣсти. Совѣсть непогрѣ-
шима, если подъ непогрѣшимостью понимать то, что она въ каждое еди-
ничное мгновеніе есть высшій судія.
Однако, эта непогрѣшимость не должна пониматься въ смыслѣ объ-
ективной безъошибочности. Можетъ оказаться, что даже высочайшій
этическій авторитетъ сбился на ложный путь. Только догматически,
вслѣдъ за Фихте (который опредѣлялъ совѣсть, какъ чувство согласія
между нашимъ «истиннымъ» Я и нашимъ дѣйствительнымъ), можно
было бы утверждать, что совѣсть никогда не обманываетъ насъ. При
подобныхъ утвержденіяхъ, взоръ умышленно не видитъ самыхъ мно-
гочисленныхъ жизненныхъ усложненій или конфликтовъ. Чистѣйшее в
строжайшее убѣжденіе можетъ основываться на полнѣйшей ошибкѣ или
недоразумѣніи. Мы столь-же мало обладаемъ вполнѣ непосредствен-
нымъ и безъошибочнымъ признакомъ истины въ области этической,
какъ и въ другихъ областяхъ *). Въ формѣ совѣсти выступаетъ вся-
кое серьезное убѣжденіе; но абсолютная истина не гарантируется
одной только формой. Развѣ люди, распявшіе Христа, не посту-
пали тоже по самому искреннему убѣжденію? Могъ-ли Кантъ сказать
посправедливости, что инквизиторы не могли имѣть никакой доброй
совѣсти? Развѣ не по убѣжденію (§иіеп СІаиЬеп) Аристотель доказы-
*) Сравни, о критеріяхъ истины въ другихъ областяхъ, мою Психологію (стр. 258—277; 433—
435) н. »д.
48
ЭТИКА.
валъ справедливость рабства, а Кальвинъ, одобряемый Меланхтономъ,
сжегъ Серве?
Не менѣе догматическимъ образомъ разрубаютъ этотъ узелъ съ про-
тивоположной точки зрѣнія. Когда понимаютъ этику только съ объек-
тивной стороны, т, е. лишь какъ ученіе о формахъ общества и внѣш-
нихъ поступкахъ, то безъ дальнѣйшихъ разсужденій объявляютъ
лишеннымъ всякихъ правъ субъективное чувство, въ противополож-
ность объективнымъ отношеніямъ и ихъ требованіямъ. Этики, исходя-
щіе изъ столь различныхъ точекъ зрѣнія какъ Гегель и Бентамъ, ока-
зываются одинаково недовѣряющими совѣсти. По Гегелю, совѣсть даже
близка къ тому, чтобы быть злымъ началомъ міра, такъ какъ субъек-
тивное убѣжденіе можетъ также удобно расточаться на что нибудь объ-
ективно негодное, какъ и на что нибудь объективно-правильное *). До-
вольно легко,—какъ дѣлаютъ эти этики,—предостерегать отъ вѣры въ
себя и произвольности и требовать подчиненія объективному закону. Но,
вѣдь, законъ, которому мы подчиняемся, долженъ всегда даваться въ
формѣ совѣсти. Свѣтъ, освѣщающій для насъ все остальное, долженъ
въ концѣ концовъ находиться въ насъ самихъ, и въ единичныхъ слу-
чаяхъ что-же можетъ удостовѣрить насъ, что мы не допустили себя
руководиться блуждающимъ огнемъ?
Здѣсь лежитъ возможность столкновенія между субъективной и объ-
ективной этикой, между двумя принципами, на которыхъ строится
этика. Нѣтъ другого рѣшенія этого конфлекта, кромѣ вышеозначеннаго и
состоящаго въ томъ, что въ отдѣльныя мгновенія слѣдуетъ повиноваться
совѣсти, такъ какъ не можетъ существовать никакого иного, высшаго
авторитета. Естественно предполагается, что совѣсть говоритъ ясно и
съ нужной обдуманностью. Но къ этому нужно добавить, что совѣсть
можетъ сама контролировать и поправлять себя; позднѣйшая, болѣе
искусная и опытная совѣсть судитъ прежнюю. Именно въ томъ слу-
чаѣ, когда человѣкъ слѣдуетъ своему лучшему мгновенному рѣшенію,
ему можетъ открыться путь къ болѣе справедливому рѣшенію, которое
покажетъ ему, что считавшееся имъ наилучшимъ въ моментъ рѣшенія
было тѣмъ не менѣе невѣрно и вредно. Пока человѣкъ дѣйствуетъ по
своимъ лучшимъ убѣжденіямъ, его внутренній міръ здоровъ, какъ-бы
это ни отражалось на объективномъ характерѣ его поступковъ; и это
внутреннее здоровье есть зародышъ, изъ котораго можетъ развиться
*) Ср,Гегеля: Философія права. § 139—НО. Бентима: Ргіпісіріез Го Могаіз аші Ьѳ^ізіаііоп.
м. II. § 11—19. Джемсъ Милль порицаетъ дурной поступокъ одинаково строго, изъ какихъ бы мо-
тивовъ онъ не исходилъ. Похвала я порицаніе были для него силами мотивирующими; поэтому, они не
могутъ стоять подъ вліяніемъ мотивовъ поступка (Стюартъ Милль: «Автобіографія»),
ТЕОРІЯ СОВѢСТИ.
49
правильное разумѣніе. Поэтому, съ этической точки зрѣнія, какой ни-
будь вредный поступокъ, который былъ совершенъ съ убѣжденіемъ, что
онъ хорошъ, можетъ стоять выше какого нибудь хорошаго поступка,
который совершенъ съ убѣжденіемъ что онъ дуренъ.
Въ первомъ случаѣ источникъ былъ чистъ, во второмъ онъ испор-
ченъ. Въ личной задушевности или искренности (ІппісЬкеіі), съ какой
прочно держатся того и выполняютъ то, что считаютъ истиннымъ, ле-
житъ тотъ пунктъ, на которомъ всего лучше понимаютъ другъ друга
разные индивидуумы, и въ которомъ всего лучше могутъ сочувствовать
другъ другу разныя поколѣнія. Между тѣмъ, въ области внѣшнихъ по-
ступковъ и жизненныхъ формъ, различія и противорѣчія часто такъ
велики, что пониманіе невозможно.
Только тотъ, кто имѣетъ мужество-ошибаться, можетъ совершить
нѣчто великое. Готовность искупить такую ошибку есть готовность
пострадать за истину. Такъ ошибаются не холодные и узкіе сердцемъ,
а воодушевленные правдой и добромъ. Кто ничѣмъ не рискуетъ, тотъ
ничего и не пріобрѣтаетъ.
Но возможность для совѣсти исправлять себя развивается только
тогда, когда есть возможность отъискать опредѣленный принципъ или
критерій оцѣнки. Конечно, совѣсть не можетъ допустить, чтобы этотъ
принципъ былъ ей предписанъ извнѣ; онъ долженъ исходить изъ соб-
ственной природы совѣсти. Я ужъ старался показать (III, 10—15), что
принципъ благополучія въ томъ случаѣ, когда совѣсть опредѣляется
безкорыстной и всеобщей симпатіей, есть единственный критерій, о ка-
комъ можно говорить. Этотъ критерій не выражаетъ ничего другого,
кромѣ того, что лежитъ въ цѣли, которую должна ставить себѣ лич-
ность, одушевленная симпатіей.
Но этическому развитію трудно идти впередъ, не вызывая постоянно
вновь и вновь столкновеній между субъективной и объективной этикой.
Также точно, какъ безконечна задача, представляемая нашимъ теоре-
тическимъ знаніемъ,—а именно задача объясненія дѣйствительности
при помощи принципа причинности,—также и въ этической области
представляется безконечная задача—оцѣнки всѣхъ поступковъ и жиз-
ненныхъ отношеній по требованію принципа благополучія.
4) Въ тѣсной связи съ понятіемъ авторитета, стоитъ понятіе
санкціи. Авторитетъ требуетъ или воспрещаетъ, а санкція даетъ силу
требованію или воспрещенію. Санкція состоитъ въ томъ удовольствіи
или страданіи, которыя связаны съ соблюденіемъ или нарушеніемъ тре-
бованія,—въ наградѣ или карѣ, которыя идутъ вслѣдъ за поступками,
50
ЭТИКА.
въ обѣщаемомъ загробномъ мученіи или блаженствѣ, къ которымъ ве-
дутъ тѣ или иные поступки.
Только тогда, когда самъ авторитетъ есть нѣчто внѣшнее, санкція
стоить въ такомъ же внѣшнемъ отношеніи къ поступку, и въ этой
внѣшней формѣ, она не имѣетъ никакого непосредственнаго этическаго
значенія. Этическій характеръ поступка опредѣляется, въ субъектив-
номъ отношеніи, его происхожденіемъ изъ наиболѣе искренняго намѣ-
ренія, а въ объективномъ отношеніи—его согласіемъ съ принципомъ
благополучія. Какое этическое значеніе могло-бы имѣть то, что
тутъ наступало-бы чувство удовольствія или страданія, не вытекаю-
щее изъ самого поступка? Почему я—за то, что сейчасъ посту-
паю хорошо, долженъ въ слѣдующее мгновеніе получить чувство удо-
вольствія? Почему, за то, что я теперь поступаю дурно, я долженъ въ
слѣдующее мгновенье перенести страданіе? Здѣсь, если разсматривать
съ этической точки зрѣнія, нѣтъ ничего, чтобы было-бы понятно само
собою. Цѣльное представленіе о наградѣ и наказаніи умѣстно въ педа-
гогикѣ, а не въ этикѣ. Для воспитанія необходимо, быть можетъ,
чтобы награды и наказанія усиливали, не всегда достаточное, чувство
цѣнности и важности поступка, но въ этомъ нѣтъ никакой непосред-
ственной этической надобности. Когда утверждаютъ, что мысль о воз-
мездіи ясна сама по себѣ, то утверждаютъ это только потому, что позво-
ляютъ себѣ руководиться инстинктомъ (мести или благодарности); но,
вѣдь, этическое оправданіе и необходимость этого инстинкта не даются
и не доказываются передъ этимъ.
Само собой понятное есть очень часто—просто слѣпое. Непроиз-
вольное побужденіе дѣйствуетъ такъ, что не спрашиваютъ объ осно-
ваніи, а затѣмъ думаютъ, что и не нужно никакого основанія.
Какъ уже сказано, внѣшняя санкція, состоящая изъ наградъ и нака-
заній, можетъ имѣть только воспитательное значеніе. Этическая санк-
ція должна быть внутренней. Она можетъ состоять только въ извѣст-
номъ чувствѣ гармоніи и единства со своими собственными высшими
убѣжденіями,—въ согласіи своихъ идеаловъ со своими дѣйствительными
хотѣніями. Отсюда возникаетъ внутренній міръ, который можетъ быть
сильнѣе всякихъ противорѣчій и препятствій извнѣ. Индивидуумъ
можетъ чувствовать, что въ немъ господствуютъ силы, которыя пере-
вернули бы міръ, если бы онѣ господствовали во всѣхъ людяхъ.
Онъ чувствуетъ подъемъ и расширеніе своего существа. Тѣ люди, ко-
торыхъ онъ удивляетъ до высочайшей степени, могли бы думать о немъ
покойно, какъ зрители его поступковъ, если бы имъ были открыты
также и всѣ мотивы этихъ поступковъ. Здѣсь господствуетъ не высоко-
ТЕОРІЯ СОВѢСТИ.
51
мѣріе, а тихое чувство, которое требуетъ быть родственнымъ великому,
не смотря на всю свою малость.
Такая внутренняя санкція не есть только послѣдствіе поступка, но
она предшествуетъ въ формѣ чувствовонія совершенію поступка.
Только продолжительное существованіе и полное развитіе этого
чувства приводятъ къ рѣшенію и дѣлаютъ возможнымъ поступокъ.
«Блаженство, говоритъ Спиноза есть не награда добродѣтели, а сама
добродѣтель»; это есть нѣчто въ родѣ удовлетворенія (ВеГгіеіірп^),
которое наступаетъ тогда, когда глубоко-лежащая потребность нашла
исполненіе. Источникъ и послѣдствіе поступка здѣсь стоятъ въ тѣсной
взаимной связи.
Это удовлетвореніе можетъ быть такъ велико и сильно, что все
остальное теряетъ свою цѣну въ сравненіи съ нимъ. Одно вели-
кое,. прекрасное мгновеніе можетъ стоять выше долгой, лишенной
значенія жизни. Вотъ при этомъ то и понятно психологически само*
пожертвованіе. Между удовлетвореніемъ, чувствуемымъ при совершеніи
самоотверженнаго поступка, и каждымъ другимъ возможнымъ чувствомъ
удовольствія, можетъ быть такое огромное разстояніе, что это послѣд-
нее почти совершенно исчезаетъ изъ сознанія. Это лишь единичный
обращикъ извѣстнаго психологическаго закона *). Ужъ Аристотель
видѣлъ это. «Хорошій человѣкъ», говоритъ онъ **), «сдѣлаетъ много
для своихъ друзей и своего отечества, а если нужно, онъ даже умретъ
за нихъ. Онъ пожертвуетъ имуществомъ, почестями и вообще всѣми
сомнительными благами, пріобрѣтая себѣ прекрасное ***), такъ какъ
онъ охотнѣе готовъ въ теченіе короткаго времени чувствовать боль-
шую радость, чѣмъ въ теченіи долгаго времени радость маленькую;
для него лучше одинъ годъ прожить прекрасно, чѣмъ многіе годы
равнодушно и безразлично,—лучше совершить одно великое и прекрас-
ное дѣяніе, чѣмъ множество маленькихъ. Конечно, такъ бываетъ съ
тѣмъ, кто умираетъ за другихъ: онъ пріобрѣтаетъ себѣ нѣчто весьма
прекрасное».
5) Здѣсь дѣло идетъ не о томъ, насколько велико значеніе этой вну-
•) См. аПсихоютіюп стр. 134, 138 и слѣд. Яі&дюіек: «МѳіЬойа оГЕіЬіся», кн. II, гл. 2
3 изд.) полагаетъ, что всѣ чувствованія удовольствіи и страданія должны стоять въ раціональномъ
отношеніи другъ къ другу, и что поэтому было бы преувеличеніемъ, если бы удовольствіе отдѣльнаго
мгновенія ставилось выше равномѣрнаго удовлетворенія цѣлой жизни. Однако здѣсь вопросъ только
въ томъ,—можетъ ли интенсивность чувствованій быть до такой степеин различна, что одно какое
нибудь чувствованіе, при сравненіи съ другимъ, изчезаете изв сознанія самаю индивидуума?
Отрицать этого нельзя.
**) ЕіЬіса НісошапѳЬез. IX. 9.
***) Подъ прекраснымъ (красотой) Аристотель понимаетъ то, чего мы желаемъ самого по себѣ, а не
какъ средства для достиженія чего либо другого.
52
ЭТИКА.
треннейсанкціи въ дѣйствительной жизни. Быть можетъ, очень немногія
человѣческія дѣйствія охраняются исключительно этой санкціей. Но
здѣсь важно установить, что одна эта санкція можетъ быть вполнѣ
достаточна для поддержанія этической жизни. Этимъ фактомъ обуслов-
ливается самостоятельность этики по отношенію къ догматикѣ и мета-
физикѣ, то есть, этика становится независимой отъ вѣрованій и гипо-
тезъ.
Самый способъ, какимъ этику часто стремились поставить въ зависи-
мость отъ нѣкоторыхъ опредѣленныхъ религіозныхъ или умозрительныхъ
положеній, весьма сомнителенъ съ этической точки зрѣнія. Прежде всего
по этому поводу является соображеніе, что тѣ лица, которыя почему
либо перестаютъ держаться даннаго догмата, освобождаются вмѣстѣ съ
тѣмъ и отъ этическаго руководства и, быть можетъ, были бы очень
послѣдовательны, если бы стали руководиться принципомъ: «позвольте
намъ ѣсть и пить, такъ какъ мы должны завтра умереть.» Во вторыхъ,
поступокъ теряетъ собственно этическій характеръ, коль скоро вниманіе
направлено на что нибудь лежащее внѣ существа и источника поступка,
а необходимымъ мотивомъ объявляется расчетъ на награду или нака-
заніе.
Есть люди, которые не могутъ иначе установить значенія этики, какъ
при посредствѣ вѣрованія въ высшій порядокъ вещей, въ которомъ
полно и совершенно все то, что несовершенно и разрозненно въ извѣ-
стной намъ дѣйствительности. Но стремленіе жить согласно такому вѣ-
рованію, хотя оно и было руководящимъ у нѣкоторыхъ наиболѣе вы-
дающихся людей, когда либо жившихъ на свѣтѣ, не можетъ быть сдѣ-
лано всеобщей человѣческой потребностью.
Часто считали, что для этики имѣетъ абсолютное (безъусловное)
значеніе убѣжденіе въ прогрессѣ, совершающемся въ предѣлахъ опыт-
наго міра. Въ теоретическомъ отношеніи, представляется нѣсколько
труднымъ доказать это убѣжденіе. Но даже и въ томъ случаѣ,
если бы вѣра въ прогрессъ не выдержала критики, и даже больше: если
бы оказалось, что ходъ мірового процесса враждебенъ для этики,
это не пошатнуло бы этическихъ принциповъ. У этики возникли бы
только новыя задачи; потребовалось бы больше состраданія и самоот-
верженія. Но разъ существовало бы этическое настроеніе, оно держа-
лось бы на сторонѣ того, что побѣждается (ходомъ міроваго про-
цесса), хотя боги были бы повидимому па сторонѣ того, что побѣж-
даетъ. Этическая цѣнность опирается не на всякую силу. Кто слѣдуетъ
своей совѣсти, тотъ естественно можетъ слѣдовать ей только потому,
что она сильнѣе всего въ немъ самомъ, а не потому, что она сильнѣе
ТЕОРІЯ СОВѢСТЯ.
53
всего въ мірѣ. Поэтому легенда о Христофорѣ, который хотѣлъ слу-
жить только самымъ сильнымъ, не этична, какъ и многія легенды.
Кончится ли развитіе міра трагедіей или комедіей (если оно вообще кон-
чится), объ этомъ мы ничего не можемъ знать, и во всякомъ случаѣ
тотъ, кто подчиняется закону совѣсти, ничего не измѣнитъ отъ этого
въ своей роли. Наша этика есть этика путешественниковъ (ЕіЬіск
ѵіаіогиш—дорожная). Мы видимъ передъ собой открытую дорогу, но
конца ея мы не знаемъ. И наоборотъ, мы знаемъ, что можемъ идти
дальше, хотя бы и не должны были достигнуть конца; и мы знаемъ, что
остановка есть попятное движеніе (регрессъ) и смерть.
Въ томъ фактѣ, что совѣсть возникла въ человѣческомъ мірѣ и раз-
вивалась, мы имѣемъ доказательство, что въ существующемъ бытіи
дѣйствуютъ драгоцѣнныя силы. Тутъ, хотя бы только въ одномъ зате-
рянномъ уголкѣ вселенной, возникаетъ сила, которая можетъ быть но-
сительницей жизни и не боится высказывать свое сужденіе о ней. По-
этому, мы живемъ не только «на возможностяхъ», но и на дѣйствитель-
номъ базисѣ, который стремится стать все шире и сильнѣе. Этическая
жизнь есть битва за царство, которое развивается (находится въ ста-
новленіи), которое можетъ возрастать, и судьба котораго стоитъ въ
Тѣсной связи со всѣмъ тѣмъ, что даетъ жизни цѣнность и значеніе. На
этомъ воззрѣніи этика останавливается, предоставляя догматическимъ
и умозрительнымъ разсужденіямъ и спорамъ идти ихъ собственными
путями.
6) Совѣсть рождается въ то мгновеніе, когда возникаетъ опредѣлен-
ное чувствованіе подъ вліяніемъ различія (разлада) между идеаломъ и
дѣйствительностью. Возникаетъ она, какъ и всякій инстинктъ, какъ и
всякое влеченіе *). Умираетъ-же совѣсть въ то мгновеніе, когда
этотъ разладъ или различіе устраняются. По природѣ вещей, этотъ раз-
ладъ можетъ являться двоякимъ образомъ: или въ силу того, что дѣй-
ствительность пересиливаетъ идеалъ, или потому, что идеалъ превосхо-
дитъ дѣйствительность.
Если мы остановимся на первомъ изъ этихъ случаевъ (преобладаніи
дѣйствительности надъ идеаломъ), то увидимъ, что дѣйствительность
можетъ задавить идеалъ различными способами. Это можетъ случиться
*) Ср. особенно относительно влеченія, «Психологію» (въ пер. Колобовскаго; стр. 94» 254, 336,
346). Тамъ выясняется, что влеченіе отличается отъ инстинкта. Въ узкомъ смыслѣ, влеченіе есть
двигательный импульсъ, направляемый представленіемъ цѣли (94); въ болѣе широкомъ смыслѣ, оно
обусловлено тѣмъ, что чувствованіе и ощущеніе минуты связаны съ болѣе или менѣе яснымъ предста*
вленіемъ о томъ, что можетъ повысить удовольствіе или уменьшить неудовольствіе минуты т. е. есть
сознаніе о противоположности между дѣйствительнымъ и возможнымъ или будущимъ,
346).
54
ЭТИКА.
по слабости духа, по равнодушію, наконецъ, потому, что человѣкъ
отдается чисто животнымъ стремленіямъ. Но подобные случаи зависятъ
отъ индивидуальныхъ условій и принадлежатъ спеціальной этикѣ;
здѣсь же, гдѣ мы отъискиваемъ общія положенія этики, мы спра-
шиваемъ наоборотъ: не можетъ-ли быть дано такого научнаго воз-
зрѣнія на дѣйствительность, при которомъ для идеала не останется
больше мѣста?
По мнѣнію многихъ, именно такое воззрѣніе заключается въ совре-
менной гипотезѣ развитія (эволюціонной теоріи). По этой гипотезѣ, во
всей природѣ,—а слѣдовательно и въ человѣческомъ мірѣ,—господ-
ствуетъ неумолимый законъ подбора, въ силу котораго тотъ, кто не
можетъ приспособиться къ даннымъ условіямъ, падаетъ; а сохраняется
только тотъ, ктч одерживаетъ побѣду въ этомъ отношеніи. И вотъ, мо-
жетъ казаться, что здѣсь возводится на тронъ физическая сила, и что
господство надъ міромъ должно быть уступлено грубому звѣрству; при
этомъ наши идеалы оказываются, можетъ быть, лишь тщетными жела-
ніями и воздыханіями, ничего не измѣняющими въ ходѣ вещей? Не
должны-ли при естественномъ подборѣ и борьбѣ за существованіе,
пасть благороднѣйшіе и лучшіе, если они не могутъ или не хотятъ
противопоставить жестокость жестокости?
Не дѣло этики учить насъ познанію дѣйствительности. Она усту-
паетъ это другимъ наукамъ. Она не можетъ подкрѣплять или лишать
силы какую либо гипотезу, которая съумѣла обосновать и доказать себя
чисто теоретически. Но для нея представляетъ огромный интересъ
изслѣдовать, нельзя ли объединить такую гипотезу съ этическиии прин-
ципами.
Если мы ближе разсмотримъ гипотезу развитія, то увидимъ, что,
когда она примѣняется къ человѣческой жизни,—точкой опоры ей слу-
жатъ нѣкоторыя основныя идеи, въ высшей степени далекія отъ проти-
ворѣчія положеніямъ этики; даже болѣе: такія идеи которыя слѣдуетъ
назвать положеніями этики. Такова идея, что человѣческое развитіе,
коль скоро оно не есть только физическій ростъ, становится возможнымъ
только оттого, что возбуждаются стремленія и желанія, служащія дви-
гательной силой. Величайшее препятствіе развитію, даже простому
существованію, составляютъ тупость и безразличное равнодушіе. Дви-
гающей пружиной развитія является, въ чисто элементарныхъ фор-
махъ человѣческой жизни,—нужда; но съ ходомъ развитія возникаютъ
потребности, направленныя на нѣчто большее, чѣмъ простое самосо-
храненіе. Всякая надежда на развитіе теряется только тамъ, гдѣ не
можетъ пробудиться никакое влеченіе, никакое стремленіе. Только доби-
ТЕОРІЯ СОВѢСТИ.
55
вающійся спасенія—спасется. Эта истина, которую такъ часто пропо-
вѣдывало, въ болѣе или менѣе смутной формѣ, идеалистическое міро-
воззрѣніе, теперь современной гипотезой развитія только глубже и
проницательнѣе, если хотите,—грубѣе вкладывается въ наше сердце.
Далеко не безразлично, участвуемъ ли мы въ развитіи сознательно и
произвольно, или наоборотъ. Влеченіе къ этической оцѣнкѣ и этической
дѣятельности есть одна изъ силъ, которая воздѣйствуетъ опредѣляю-
щимъ образомъ, вмѣстѣ съ другими, на ходъ и направленіе развитія.
И вотъ, когда мы узнаемъ, что это влеченіе развивалось сообразно съ
опредѣленными законами природы, намъ должно сдѣлаться яснымъ, что
оно не противорѣчитъ гипотезѣ развитія. Въ своей свободной и болѣе
высокой формѣ оно, конечно, развилось поздно и еще не оказало своего
полнаго вліянія. Оно узнается нами въ процессѣ своего развитія (ста-
новленія), а слѣдовательно имѣетъ будущее.
Хотя современная гипотеза развитія весьма сильно подчеркиваетъ
вліяніе внѣшнихъ условій, но она однако утверждаетъ, что въ каждомъ
отдѣльномъ случаѣ это вліяніе ближе опредѣляется и ограничивается
тѣми внутренними условіями, съ какими выступаетъ въ борьбу за
существованіе каждое существо. Чѣмъ выше стоитъ живое существо,
тѣмъ больше оно въ состояніи вести борьбу активно. И гипотеза разви-
тія этимъ вводитъ насъ даже прямо въ этику, такъ какъ указываетъ
намъ, что на болѣе высокихъ ступеняхъ борьба за существованіе ста-
новится, все болѣе и болѣе общественной (^етеінзсЪаЙІісЬег) борьбой за
существованіе и развитіе человѣческой жизни.
Когда идетъ рѣчь о борьбѣ за жизнь, то многіе склонны думать при
этомъ только о самыхъ элементарныхъ и грубѣйшихъ формахъ жизни.
Однако, эта борьба имѣетъ множество формъ и ступеней, и поэтому
принимаетъ въ отдѣльныхъ случаяхъ весьма различный характеръ.
Тотъ, кто работаетъ на пользу науки или искусства или тотъ, кто
борется за то, чтобы поступать справедливо и не отрекаться отъ того,
что онъ считаетъ справедливымъ, ведутъ также борьбу за жизнь,
какъ и тотъ, кто заботится только объ узко-животномъ существованіи и
слѣдуетъ только инстинкту самосохраненія. Указать, какую цѣну имѣютъ
различныя ступени жизни и жизненныя формы сравнительно другъ съ
другомъ, это дѣло спеціальной этики.
7) Гипотеза развитія не только приводитъ къ этикѣ, но она нѣкото-
рыми оптимистическими представленіями своими идетъ дальше этики.
По Спенсеру, этическое чувство имѣетъ мѣсто только въ переходный
періодъ развитія человѣчества, котораго мы, конечно, еще долго не
пройдемъ. Вѣдь всякое упражненіе или практика дѣйствуютъ такъ,
Б6
ЭТИКА.
что поступки совершаются все съ меньшей и меньшей трудностью и
препятствіями, съ меньшимъ и меньшимъ вмѣшательствомъ сознатель*
наго вниманія и усилій воли. Если это примѣнить къ этической жизни,
то мы вынуждены принять выводъ, что въ человѣческой природѣ посте-
пенно накопляется такъ много «органической нравственности» или
непроизвольной способности и потребности къ правильной дѣятельно-
сти, что спеціально - этическое чувство можетъ сдѣлаться ужъ не осо-
бенно важнымъ, и даже не нужнымъ, такъ какъ между инстинктами
человѣка и требованіями, имѣющими въ виду благо рода, возникнетъ
полная гармонія. То, что прежде должно было становиться предметомъ
выраженнаго требованія долга, теперь выполняется по инстинкту, не
нуждаясь въ обдумываніи *). Такимъ образомъ, дѣйствительная при-
рода человѣка получила бы столь идеальный характеръ, что время со-
вѣсти должно бы было миновать. Этика сама по себѣ не можетъ ничего
сказать противъ того, что ее время когда нибудь пройдетъ. Если она
умретъ счастливой смертью, т. е. если она закончится совершеннымъ
и гармоническимъ состояніемъ, это будетъ признакомъ, что она выпол-
нила свое дѣло. Совершенное существо не нуждается въ этикѣ, а по-
тому и не имѣетъ ея и не можетъ имѣть, такъ какъ идеалъ и дѣй-
ствительность здѣсь объединяются. Совершенно также, какъ авторита-
тивныя отношенія (въ различныхъ видахъ своихъ) закончились свобод-
ной совѣстью, точно также мыслимо, что и эта вторая стадія, въ свою
очередь, разрѣшится въ жизнь непосредственнаго добра и правды. Быть
можетъ ужъ и теперь, какъ упомянуто выше, есть такія отдѣльныя на-
туры, относительно которыхъ можно это сказать.
Но хотя все это и возможно, мы въ дѣйствительности живемъ еще
такъ далеко отъ подобнаго состоянія, что, когда хотятъ признать его
вполнѣ осуществимымъ, это есть только дѣло вѣры или чисто умозри-
тельныхъ соображеній; и этика, которая не охотно пускается въ
отдаленныя умоззрѣнія не можетъ придавать этому важнаго зваченія. А
пока мы находимся въ эпохѣ, граничащей съ состояніемъ первобытнаго
варварства,—наше вниманіе не должно отвлекаться фантазіями о буду-
щемъ отъ огромныхъ препятствій, задерживающихъ развитіе. Мы
можемъ подкрѣплять наши надежды и наше мужество мыслью, что
природа человѣка подвергается медленному, но постоянному измѣне-
нію, и что есть основаніе для мнѣнія, что это измѣненіе есть прогрессъ.
Но существеннаго вліянія на образъ дѣйствій этики это предположеніе
имѣть не можетъ. Однако, мы должны безусловно признать, что самъ
*) «Данныя науки о нравственности», Герберта Спенсера.
ТЕОРІЯ СОВѢСТИ.
Б7
прогрессъ ведетъ за собою новые идеалы и новыя задачи. Какъ, при
сравненіи этики цивилизованныхъ людей съ этикой дикарей, мы
находимъ, что существуетъ обширная область, которая въ первой изъ
нихъ подводится подъ этическую точку зрѣнія, а во второй еще не
обращаетъ на себя никакого вниманія, такъ это-же можетъ случиться
и съ нашей теперешней этикой, если ее когда нибудь можно будетъ
сравнивать съ этикой болѣе высокой ступени развитія. Конечно, ока-
жется множество отношеній, этическаго значенія которыхъ мы не замѣ-
чаемъ, благодаря нашей толстокожести, невѣжеству и эгоизму. Каж-
дый разъ, когда мы увѣрены, что должны достигнуть конца, идеалъ
снова поднимается выше.
Спенсеръ исходитъ изъ того же положенія, какъ и Кантъ, что чув-
ство долга или обязанности связано необходимо съ чувствомъ принуж-
денія и, слѣдовательно, съ чувствомъ неудовольствія. Но въ понятіи
долга, какъ уже замѣчено выше (Ш, 9), заключается только то, что
болѣе ограниченный кругозоръ подчиняется болѣе широкому; при этомъ
вовсе не неизбѣжно, чтобы это различіе или противорѣчіе между низ-
шимъ и высшимъ чувствовалось какъ принужденіе. Чувство принужде-
нія можетъ быть устранено безъ устраненія, въ силу этого, эпохи
чувствованій долга.
8) Можно ли совершать больше, чѣмъ требуется обязанностью?
Можно ли ставить себѣ въ заслугу, если мы превосходимъ то требова-
ніе, которое можетъ быть поставлено въ этическомъ отношеніи? Такой
вопросъ можетъ получить утвердительный отвѣтъ только тогда, когда
полагаютъ, что этическія требованія ставятся для единичныхъ индиви-
дуумовъ извнѣ—или отъ сверх естественнаго авторитета, или отъ дру-
гихъ людей;такое внѣшнее требованіе или желаніе можно превзойти, но
нельзя превзойти внутренняго требованія совѣсти. Католицизмъ, напр.,
даетъ утвердительный отвѣтъ. Популярная этика, имѣющая наклонность
считать этическіе законы болѣе или менѣе сходными съ законами юриди-
ческими, признаетъ также разницу между выполненіемъ долга и заслу-
гой. Тоже мы находимъ и у тѣхъ этиковъ, которые склонны разсма-
тривать какъ нѣчто совершенно одинаковое,—требованія этическія и
требованія общества или общественнаго мнѣнія (Милль и Бэнъ).
Если не стоять на такой внѣшней точкѣ зрѣнія относительно этиче-
скаго закона, то весьма трудно понять, какимъ образомъ возможно
настаивать на различіи между долгомъ и заслугой. Тотъ, чья совѣсть
достаточно развита, долженъ чувствовать своимъ долгомъ все, что въ
его силахъ для споспѣшествованія міровому благу; и даже въ томъ
случаѣ, когда онъ переходитъ за предѣлы цѣлей, установленныхъ дру-
58 этика.
гими, или имъ самимъ, это показываетъ только, что цѣль была поста-
влена не достаточно высоко. То, что требуется или ожидается извѣст-
ными людьми, не должно смѣшиваться съ тѣмъ, чего дѣйствительно
можно достигнуть. Даже высочайшее самопожертвованіе, какое можетъ
совершить человѣкъ, есть просто его долгъ, если при данныхъ усло-
віяхъ это самопожертвованіе дѣйствительно полезно и возможно. Попу-
лярная этика, придерживающаяся извѣстной умѣренно—обычной сред-
ней цѣли, рада, когда эта цѣль достигается, и удивлена, когда совер-
шается что нибудь превышающее ее. Быть можетъ педагогически пра-
вильно связывать съ поступками, превосходящими обыкновенныя дѣй-
ствія, опредѣленное одобрѣніѳ («заслуга»); но совершающій такое дѣй-
ствіе будетъ имѣть истинное настроеніе только въ томъ случаѣ, если
чувствуетъ, что исполнилъ лишь свою обязанность и поступилъ такъ
потому, что иначе ве могъ поступить. То, что на одной ступени разви-
тія является только, пожеланіемъ, а не требованіемъ, то на высшей
ступени развитія можетъ стать самымъ элементарнѣйшимъ этическимъ
требованіемъ. Пощадить побѣжденнаго и обезъоруженнаго врага мо-
жетъ быть заслугой для дикаря, а въ этикѣ цивилизованныхъ націй,
это элементарнѣйшая заповѣдь.
Свобода воли.
1) Этическая оцѣнка возникаетъ сперва какъ порывъ чувствованія.
Но постоянное значеніе она имѣетъ, благодаря своей мотивирующей
силѣ, опредѣляющей волю. Благодаря ей, она становится содѣйствующею
причиной развитія въ направленіи къ высочайшему благу. Въ высшей
степени важно установить твердо, что совѣсть сама есть причина. Ибо
только при этомъ ставится на вѣрную точку зрѣнія, столь часто обсуж-
давшійся, вопросъ о томъ, насколько этика можетъ допускать примѣни-
мость закона причинности къ произвольной жизни человѣка.
Только съ этой точки зрѣнія возможно усмотрѣть, что этикѣ не
только не нужно желать ограниченія закона причинности, но что такое
ограниченіе было бы вредно для пея самой и даже сдѣлало бы ее невоз-
можной.
Очень часто утверждаютъ, что всякая настоящая этика держит-
ся или приходитъ въ упадокъ вмѣстѣ съ признаваніемъ или отрица-
ніемъ полной или хотя бы частичной независимости человѣческой воли
отъ закона причинности. Полагаютъ, что говорить о нравственной отвѣт-
ственности можно только въ томъ случаѣ, если человѣкъ можетъ начи-
СВОБОДА ВОЛИ.
59
нать рядъ причинъ безъусловно сначала, т. е. если онъ можетъ быть
причиной, не имѣющей другой причины (ПгзасЬе оЬпе \Ѵігкип§). Такое
именно безъусловное начинаніе и понимается подъ весьма мало год-
нымъ выраженіемъ «свобода воли». Мало пригоднымъ я нахожу это
выраженіе уже на томъ основаніи, что оно можетъ примѣняться и при-
мѣняется къ цѣлому ряду самыхъ разничныхъ и часто путающихся
другъ съ другомъ значеній.
2) Примѣненное къ человѣческой волѣ, слово «свобода» допускаетъ
по меньшей мѣрѣ шесть различныхъ значеній *).
а) То значеніе слова «свобода», противъ котораго единственно только
и приходится вести споры по поводу «свободы воли», состоитъ въ томъ,
что, такъ какъ свободная воля не подчинена закону причинности, то она
не образуетъ звена въ цѣпи причинъ, какъ другія явленія, но есть при-
чина безъ причины (ПгзасЬѳ оЬпе УѴігкпп^). Въ этомъ смыслѣ слова,
свободу можно назвать «свободой отъ причины» или «свободой при-
чины» (КапзаИгеіЬеіІ). Вокругъ этого и вертится споръ, такъ какъ
детерминисты**) отрицаютъ такую свободу, а индетерминисты при-
знаютъ ее. Значитъ, здѣсь, на вопросъ: «свобода—отъ чего?» полу-
чается отвѣтъ: «отъ всего.» Свободно хотѣть значитъ здѣсь—хотѣть
безъ причины,т. е. независимо отъ какихъ бы то ни было предъидущихъ
условій.
Ь) Другое значеніе слова «свобода» выражаетъ только отсутствіе
внѣшняго принужденія. Значитъ, здѣсь не всѣ причины исключаются,
а только тѣ, которыя лежатъ внѣ хотящей личности. Свободенъ, по-
этому, тотъ, чье рѣшеніе не встрѣчаетъ препятствій, со стороны внѣш-
ней силы, для перехода въ дѣйствіе. Такимъ образомъ, здѣсь дѣло
идетъ не столько о свободѣ воли, какъ о свободѣ дѣйствія. Я имѣю сво-
боду выйдти изъ своей комнаты, если у меня еоть ключъ въ карманѣ и
дверь не загромождена; въ противномъ случаѣ, я не свободенъ и при-
нужденъ остаться тамъ, гдѣ нахожусь.
с) Свобода можетъ означать еще и свободу отъ внутренняго принуж-
денія. Иногда называютъ не свободной нолю, происходящую отъ болѣзни
*) Въ настоящее время ѳто слово употребляется преимущественно въ отрицательномъ смыслѣ,
такъ что, слыша его нужно, спрашивать: «свобода отъ чего?» Однако, этотъ отрицательный смыслъ
едвалк можно считать первоначальнымъ. Пітейнталль (АП^етсіие ЕіЬік) замѣчаетъ о словѣ «сво-
бодный»: эго слово (Ггеі) происходитъ отъ корня, который обозначаетъ: беречь, питать, щадить, лю-
бить, возбуждать къ себѣ любовь. Свободный есть въ тоже время—милый. Этимологически оио род-
ственно словамъ: другъ (Ггѳиші), радость (ЕгеікІе), согласіе, міръ (Ггівсіѳ).
**) Детерминизмомъ называется воззрѣніе, признающее, что каждое явленіе обусдовленно чѣмъ
либо предъидущимъ, т. е. опредѣляется цѣпью предъидущихъ причинъ. Слово: «опредѣляется», или
«детерминируется»—равнозначны; отсюда понятно, почему такой взглядъ названъ детерминиз-
момъ
60 ЭТПКА.
или страха, въ противоположность волѣ, вытекающей изъ удовольствія
или надежды. Даже, когда дверь открыта, я, можетъ быть, не выйду
потому, что боюсь нападенія подстерегающаго врага. Въ такомъ случаѣ,
я дѣлаю не то, что мнѣ доставляетъ удовольствіе; я чувствую препят-
ствіе, которое дѣйствуетъ такъ, что я поступаю не съ полнымъ и со-
вершеннымъ примѣненіемъ моего духа. «Ты строишь себѣ домъ®, гово-
ритъ Августинъ, «потому, что иначе тебѣ негдѣ будетъ жить. Значитъ
твоими поступками движетъ необходимость, а не свободная воля». Въ
обыденной рѣчи, мы замѣняемъ слово «свободная® воля (въ этомъ
смыслѣ) словами: наша «добрая» воля. Когда я говорю, что дѣлаю что
нибудь не по своей «доброй» волѣ, это должно означать, что я дѣлаю
это неохотно, т. е., что, хотя я и дѣлаю это, но съ сильнымъ чувствомъ
неудовольствія, однимъ словомъ, дѣлаю потому, что предпочитаю не-
большое неудовольствіе большому. Кто отдаетъ разбойнику, грозящему
смертью, свои деньги, дѣлаетъ это по правильному расчету и посред-
ствомъ сознательнаго акта воли; однако, онъ можетъ сказать: «я этого
хотѣлъ, но по принужденію»,—соасіпз ѵоіпі, какъ выразилъ это удачно
древній римскій юристъ * ••)).
<1) Въ четвертыхъ, «свобода» воли можетъ означать—способность,
силу и твердость воли. Здѣсь вниманіе обращается на то, много ли
воля можетъ совершить, а не на то, насколько она независима или за-
висима отъ чего либо предъидущаго. Можно быть индетерминистомъ,
значитъ—думать, что воля не опредѣляется ничѣмъ предъидущимъ, и
однако признавать, что эта безпричинная воля имѣетъ въ мірѣ совер-
шенно ничтожное значеніе. И можно быть детерминистомъ, т. ѳ. ду-
мать, что воля вполнѣ обусловлена предъидущимъ, и тѣмъ не менѣе
признавать, что причинно-опредѣляемая воля играетъ въ мірѣ чрезвы-
чайно большую роль. Въ знаменитомъ спорѣ Августина и Пелагія дѣло
шло больше именно о силѣ и способности воли (естественной человѣче-
ской воли), чѣмъ о томъ, относится-ли къ волѣ положеніе, что всякая
вещь имѣетъ причину. Тутъ важно было рѣшить: нуждается-ли чело-
вѣкъ, для совершенія хорошихъ поступковъ, въ сверхъестественной
помощи,—и, значитъ,—располагаетъ-ли его природа достаточными
побудительными силами (мотивами), а не о томъ, необходимы-ли ей
мотивы вообще ’*). Какъ извѣстно этотъ споръ былъ снова поднятъ во
время реформаціи. На Аугсбургскомъ Соборѣ (1,18), слова: «сила» или
•) Ср. Іеринга: а Цѣль въ правѣ.» I. 2. § 17.
••) Метафизическая теорія «свободной воли», признавая ее безпричинной или беаъусловной, тѣмъ са-
мымъ отчасти устраняетъ и мотивы для воли, хотя, напр., Кантъ, не отрицалъ внутреннихъ моти-
вовъ, вытекающихъ изъ самой воли.
СВОБОДА вола.
61
«способность» (ѵіз) и «свобода» (ІіЬегІаз) употреблялись какъ равно-
значныя.—Какъ легко смѣшать это значеніе слова съ упомянутымъ ра-
нѣе (свобода причины) видно изъ того, какимъ образомъ индетерми-
нисты постоянно употребляютъ слово «способность.» Они говорятъ о
свободѣ, какъ о способности начинать абсолютно сначала *). Но если-
бы они замѣтили различіе между самимъ дѣйствительнымъ начина-
ніемъ и способностью начинать, то воля, т. е. дѣйствительное хотѣніе,
конечно, оказалась-бы зависимой, а именно зависимой отъ своей «спо-
собности.» Слѣдуя точкѣ зрѣнія строгого индетерминизма, нельзя до-
пустить, чтобы свободной волѣ предшествовало что бы то ни было, даже
«способность». А именно, если съ словомъ «способность» связывается
какой нибудь смыслъ, то оно означаетъ тѣ условія нашей природы, кото-
рыя должны быть на лицо, чтобы мы могли совершить извѣстное дѣй-
ствіе: стало быть, выраженіе «способность воли» можетъ осмысленно
обозначать только тѣ внутреннія условія, которыя необходимы, чтобы
могло наступить извѣстное хотѣніе.
е) Очень часто подъ свободой воли понимаютъ свободу выбора, т. е.
способность избирать то или другое. Но выборъ ни коимъ образомъ не
требуетъ непримѣнимости закона причинности. Выборъ требуетъ
только, чтобы существовали представленія о различныхъ возможныхъ
дѣйствіяхъ, которыя нужно обдумать или взвѣсить, т. о. сравнить
другъ съ другомъ. Въ такомъ случаѣ, рѣшеніе произвести данный по-
ступокъ опирается не на мгновенномъ влеченіи или изолированной
страсти (АПесі), а опредѣляется внутреннимъ споромъ между множе-
ствомъ представленій и чувствованій. «Свобода» означаетъ здѣсь но
противоположность необходимости, а противоположность слѣпотѣ (без-
сознательности). Благодаря свободѣ выбора, выясняется болѣе глубокая,
болѣе сложная необходимость, чѣмъ благодаря дѣятельности, порож-
даемой мгновенными аффектами и влеченіями. Здѣсь «свободная воля»
означаетъ зрѣлую, самосознательную волю, которая, однако, говоритъ
въ моментъ выбора: «я иначе выбрать не могу!»
Кто знаетъ только одну возможность, тотъ не можетъ выбирать: для
него «нѣтъ выбора». То, что онъ знаетъ только одну возможность,
можетъ зависѣть отъ различныхъ причинъ. Онѣ могутъ заключаться
въ ограниченномъ опытѣ, въ небрежномъ употребленіи пріобрѣтеннаго
опыта, въ минутномъ нерасположеніи, страданіи, слабости или просто
въ душевной болѣзни. Эти причины узости выбора объясняютъ и тотъ
•) Т. е., какъ о способности начинать что либо внѣ вейкой зависимости отъ предъидущихъ усло-
вій.
62
ЭТИКА.
фактъ, что, когда мы обдумываемъ какое нибудь рѣшеніе, то различныя
возможности не всегда выступаютъ такъ же отчетливо, какъ онѣ высту-
паютъ въ другихъ случаяхъ. Но, во всякомъ случаѣ, все это предше-
ствуетъ выбору. Будетъ-ли имѣть мѣсто выборъ—зависитъ отъ того,
что ему предшествуетъ. Свобода выбора не противорѣчитъ детерминиз-
му, и не о ней идетъ споръ.
Г) Наконецъ, слово «свобода», въ примѣненіи къ волѣ, можетъ обо-
значать волю, управляемую этическими мотивами. Въ этомъ смыслѣ
слова, свободенъ лишь добродѣтельный. Здѣсь предполагается такое вы-
сокое душевное развитіе и привычка, что совѣсть можетъ получать
рѣшающее значеніе при каждомъ взвѣшиваніи и рѣшеніи. Но это опять
таки предполагаетъ очевидно существованіе психологической причин-
ной связи. Здѣсь нужно, чтобы, вслѣдствіе закона, дѣйствующаго при
связываніи другъ съ другомъ представленій и чувствованій, могла—по-
средствомъ желанія какого либо поступка или стремленія къ нему—
пробуждаться совѣсть *). Въ этомъ случаѣ, слово «свобода» обозна-
чаетъ здѣсь, что извѣстныя мысли и чувствованія пріобрѣтаютъ господ-
ство, а другія вытѣснены. Здѣсь свобода является противоположеніемъ
порабощенію силѣ чувственныхъ и эгоистическихъ влеченій и страстей.
Иногда эту свободу называютъ истинной или высшей свободой. Это
самое древнее значеніе слова «свобода»; оно идетъ отъ Сократа и упо-
треблялось Августиномъ, Спинозой и многими другими. Ему нѣтъ дѣла
въ спорѣ между детерминизмомъ и индетерминизмомъ.
Въ этой связи, мы можемъ теперь заняться только первымъ изъ
названныхъ нами значеній слова «свобода», какъ-бы важны ни были
остальныя значенія, въ другихъ отношеніяхъ.
3) Конечно, въ настоящее время многіе понимаютъ, что не теорети-
ческій мотивъ а этико-практическій приводитъ къ утвержденію, будто-
бы наша воля не подчинена закону причипности. Если волю разсматри-
вать только съ точки зрѣнія психолога или историка, то едвали можно
додуматься до утвержденія такого положенія. Хотя всегда оказалось-
бы множество проявленій воли, объясненіе которыхъ отъискать невоз-
можно, но, однако, въ этомъ не было-бы еще ни малѣйшаго основанія
признать волю не имѣющей никакой причины. Наоборотъ, для этики
многіе считаютъ такое предположеніе необходимымъ. Дѣйствительно-ля
это такъ? Дѣйствительно-ли мы принуждены признать такую дисгармонію
между нашейумѣствеяной и нашей этической природой, что ради того,—
чтобы не отвергать важности этической области, должны отвергнуть осно-
*) Ср. Пенологію. Стр. 200, 381, 414, 441 и т. д.
СВОБОДА ВОЛИ.
63
воположеніе, благодаря которому только и можетъ быть понятно все су-
ществующее? Во всякомъ случаѣ намъ слѣдуетъ хорошенько подумать,
прежде чѣмъ рѣшиться на принятіе столь сомнительнаго положенія. Не
всѣмъ такъ же легко отбросить въ сторону постулатъ причинности а
установить на его мѣсто другой постулатъ, какъ снять сюртукъ и
замѣнить его фракомъ.
Я попытаюсь отъискать полную несостоятельность индетерминизма и
показать, что детерминизмъ есть даже необходимая предпосылка
этики *).
а) Индетерминизмъ разрушаетъ связь какъ между индивидомъ и ро-
домъ, такъ и между индивидомъ и всѣмъ остальнымъ существованіемъ.
Индивидуумъ уже не стоитъ больше своебразнымъ членомъ въ великой
связной совокупности бытія, а прямо отрывается отъ него въ самыхъ
рѣшающихъ пунктахъ. Индетерминизмъ не допускаетъ, чтобы суще-
ствующее разсматривалось какъ цѣлое. Ни одна сколько нибудь глубокая
философія или болѣе глубокое религіозное міросозерцаніе не возможны
при индетерминизмѣ. Единственное религіозное міросозерцаніе, уживаю-
щееся съ индетерминизмомъ, зто—политеизмъ (многобожіе), потому что
каждое существованіе, могущее образовывать безъусловное начало
причиннаго ряда (или ряда причинъ), есть маленькое божество, есть
абсолютное существованіе, и у насъ оказывается столько же боговъ,
сколько есть «свободныхъ» людей. Быть можетъ, для нѣкоторыхъ убѣж-
деніе въ цѣлостности міра и не имѣетъ очень большой важности. Но
для самихъ индетерминистовъ оно имѣетъ значеніе, особенно, когда
они полемизируютъ противъ детерминизма, избирая своимъ орудіемъ
обвиненія его въ безбожіи и антирелигіозности. Если божество при-
знается безъусловнымъ и всемогущимъ существомъ, то допущеніе у
конечныхъ существъ воли, свободной отъ причинности, противорѣчитъ
самому себѣ **).
*) Въ датской литературѣ есть нѣсколько сторонниковъ индетерминизма. Одинъ изъ нихъ, Н.
ОДетІівВ, въ соч. «КгіайіІЕ 8айе1&гв» (нравственное ученіе христіанства) думаетъ, что есть
«высшее посредство» и у детерминизма и у индетерминизма.» Въ этомъ случаѣ, я не въ состояніи
обсуждать вопроса просто потому, что не моту отъискать въ немъ никакого смысла. Или законъ при-
чинности примѣнимъ къ волѣ, или ие примѣнимъ. Что же можетъ быть третье?
**) Конечно, Кроманъ (въ соч. «Наше познаніе природыѵ) не правъ исторически, думая, что антире-
лигіозныя чувства охватывали обыкновенно партію детерминизма. Скорѣе можно бы утверждать про-
тивоположеніе; во волкомъ случаѣ, группой индетерминистовъ владѣло раціоналистическое направле-
ніе (сопоставьте Пелагія съ Августиномъ, Эразма съ Лютеромъ, Арминіанъ съ ортодакеельными каль-
винистами). Когда самъ Кроманъ говоритъ, что математическая формула міра невозможна, если че-
ловѣкъ обладаетъ свободной волей, то оиъ долженъ также признать, что существуетъ противорѣчіе
между признаніемъ воли, свободной отъ причинности, и вѣрой во всевѣденіе божества: всѳвѣдующеѳ
божество должно пунктуально предвидѣть все въ грядущемъ, оно должно быть ашшіз таіЪетаіісиз.
64
ЭТИКА.
Ь) Индетерминисты совершаютъ явный подмѣнъ различныхъ значе-
ній слова «свобода®, когда они то говорятъ, что воля не имѣетъ ника-
кой причины, то утверждаютъ, что мы сами причина актовъ нашей
воли. Второе, четвертое и пятое значенія слова «свобода®,—указанныя
выше,—здѣсь смѣшиваются съ первымъ. Въ самомъ дѣлѣ, если мы
сами—причина нашихъ волевыхъ актовъ, тогда наша воля не свободна
отъ причины, а имѣетъ своей причиной нашу природу. То, что обозна-
чается словами «мы сами», представляетъ въ каждое мгновеніе нѣчто
совершенно опредѣленное. Въ насъ движутся извѣстныя опредѣленныя
мысли и чувства, расположенія, инстинкты и побужденія, и въ нихъ-то
нужно искать источники актовъ воли. Два понятія—самоопредѣленіе и
свобода отъ причины, которыя часто разсматриваются какъ тожде-
ственныя, на самомъ дѣлѣ уничтожаютъ другъ друга, коль скоро мы
придаемъ слову «сами» то опредѣленное значеніе, которое оно должно
имѣть.
Быть можетъ, индетерминистъ возразитъ на это: «Я именно и думаю,
что мы въ ряду причины, должны остановиться, дойдя до человѣка.
Если мы пойдемъ дальше и допустимъ, что его воля (и его существо-
ваніе?) имѣетъ также причину,—въ такомъ случаѣ, значитъ, послѣдняя
причина его рѣшеній лежитъ далеко за нимъ самимъ, и онъ самъ, та-
кимъ образомъ не причина». На это можно отвѣтить только, что при
такомъ способѣ разсужденія, не было-бы ни единой причины во всемъ
мірѣ. Вѣдь, можно, напримѣръ, совершенно также сказать, что человѣ-
ка убила не молнія, а причина породившая молнію (электричество воз-
духа и т. п.); но и эта причина не была бы настоящей причиной мол-
ніи, ит. д., въ безконечность. Этотъ взглядъ не лишенъ значенія, но
почему онъ пускается въ ходъ только относительно воли?—Всякая
вещь и каждое существованіе въ мірѣ есть столько-же причина, какъ и
слѣдствіе. Чѣмъ своеобразнѣе и богаче существованіе, тѣмъ больше
условій оно предполагаетъ, и тѣмъ больше дѣйствій или слѣдствій можетъ
исходить изъ него. Оказывается, что этика прекрасно можетъ принять
такой способъ воззрѣнія, и даже должна принимать его.
с) Если актъ воли или часть его не подчинена закону причинности, въ
такомъ случаѣ этотъ актъ стоитъ по отношенію ко всей личности какъ
нѣчто изолированное и случайное. Онъ уже не будетъ плоть отъ плоти
и кровь отъ крови ея. Не одно только бытіе вообще не можетъ при
индетерминизмѣ быть чѣмъ либо цѣльнымъ, но даже и отдѣльная лич-
ность не допускаетъ никакой цѣльности или связности. Индетерминиста
постигаетъ здѣсь удивительная судьба. Онъ увѣренъ, что обезпечилъ
достоинство человѣка отъ детерминизма, который будто бы дѣлаетъ
СВОБОДА ВОЛИ.
65
человѣка только машиной,—и опъ-же самъ приводить къ тому, что че-
ловѣкъ становится чѣмъ то гораздо меньшимъ, чѣмъ машина, чѣмъ то
безсвязнымъ и случайнымъ. Если бы по одному и тому же мотиву,—
безъ какого бы то нибыло измѣненія во внутреннихъ или внѣшнихъ
отношеніяхъ, при которыхъ происходитъ дѣйствіе,—слѣдовало бы то
одно, то другое рѣшеніе (дѣйствовать), то чѣмъ бы отличалась соб-
ственно эта «свобода» отъ каприза или случайности? И какъ бы воз-
можно было при такой предпосылкѣ еще говорить о томъ, что человѣкъ
обладаетъ извѣстнымъ (опредѣленнымъ) характеромъ?
(1) Этическая оцѣнка моего поступка проистекаетъ изъ того, что по-
ступокъ есть дѣйствительно мой. Поэтому этическое сужденіе только
тогда ясно и опредѣленно, когда ясна и открыта психологическая связь
между мотивомъ и рѣшеніемъ. Чѣмъ менѣе мой поступокъ объяснимъ
моимъ характеромъ и моими отношеніями, тѣмъ легче меня считать не
вмѣняемымъ и тѣмъ меньше самъ я могу привлечь себя къ само-
отвѣту *). Но если я представляю своей личностью причинную, взаим-
ную связь актовъ воли, то я даю этимъ именно признакъ вмѣняемости.
Юридическій способъ воззрѣнія на этотъ вопросъ совершенно согла-
сенъ съ этическимъ. Уголовный законъ считаетъ смягчающимъ обстоя-
тельстомъ возбужденное настроеніе духа (состояніе аффекта) и отсут-
ствіе обдуманности или умысла; наоборотъ: повтореніе поступка, обду-
манное намѣреніе и ясный умыселъ считаются обстоятельствами, отяг-
чающими вину; въ основѣ этого соображенія, лежитъ взглядъ, что
преступный актъ воли долженъ наказываться тѣмъ строже, чѣмъ онъ
болѣе связанъ со всѣмъ характеромъ человѣка. Хотя юридическое суж-
деніе имѣетъ дѣло главнымъ образомъ съ внѣшнимъ поступкомъ, а не
съ внутреннимъ настроеніемъ, однако, требуется, чтобы судья имѣлъ въ
виду и мотивъ, и источникъ поступка и не только для того, чтобы имѣть
возможность опредѣлить по этому степень наказанія, во также и для
того, чтобы вполнѣ точно убѣдится, дѣйствительно-ли поступокъ со-
вершенъ: чѣмъ больше становится понятнымъ судьѣ, какимъ образомъ
поступокъ вытекъ изъ предшествовавшихъ внѣшнихъ и внутреннихъ
отношеній, тѣмъ сильнѣе его убѣжденіе въ томъ, что поступокъ дѣй-
ствительно совершенъ индивидуумомъ **).
•) Одинъ изъ признаковъ, такъ называемой, «замаскированной эпилепсіи» есть именно немо-
тированность производимыхъ поступковъ. Ср. Тардье: «Ёішіе шѳдісо-іб^аі виг Іа Гоііе». Рагіз
1880, стр. 141. КгаГН ЕЬіп₽: Ріе ігапзііогівЬеп Зіогип&еп <іез ЗѳПзіЬеѵизіаеіпз. Егіап^ѳп 1868
стр. 55—61.
•*) Ср. мою «Психологію>. стр. 433—435. Ансельмъ ф. Фейербахъ (Акіептааві^е РагвіеНпп^
тегкпиг(1і§ѳг ѴѳгІЬгесІіеп, И, стр. 502 и слѣд.) утверждаетъ, что судьи не долженъ постанов-
лять смертнаго приговора, если онъ не опредѣлилъ для себя, какамъ образомъ возникло преступленіе.
66
этикд.
е) Многіе изъ новыхъ индетерминистовъ (Геергардъ, Кроманъ) урѣ-
зываютъ до самыхъ минимальныхъ предѣловъ положеніе о свободѣ воли
отъ причины. Но не легко понять, какое значеніе можетъ имѣть то, что
крохотная доля актовъ воли обладаетъ такой свободой: вѣдь, этическое
сужденіе касается акта воли, какъ цѣлаго. Ясно, что индетерминизмъ,
устранившій сперва связность всего существующаго, затѣмъ связность
личности, въ концѣ концовъ не считаетъ даже и отдѣльныхъ актовъ
воли чѣмъ либо цѣльнымъ. Поэтому взгляду, извѣстный процентъ эле-
ментовъ акта долженъ опредѣляться причинно, а другой процентъ сво-
боденъ отъ причины (безпричиненъ). При этомъ не сообщаютъ, одина-
ково ли велика безпричинная составная часть акта воли у всѣхъ
актовъ одного и того же индивидуума, и у волевыхъ актовъ различныхъ
индивидуумовъ; не говорятъ также, какимъ образомъ можно открыть
величину той составной части, въ которой мы отвѣтственны передъ
нами самими, и той, которую должны судить другіе, и существуетъ-ли
такая безпричинная часть въ отдѣльномъ случаѣ. Но, даже помимо
всего этого, подобное возрѣніе представляетъ нѣчто весьма странное.
Нѣкоторыя говорятъ *), что «ахилесова пята детерминизма» состоитъ
въ возможности для совершившаго безнравственный поступокъ оправ-
дывать его словами: ото было необходимо, значитъ, это не моя
вина!» Но еще труднѣе представить себѣ, какъ тотъ инднетерминизмъ,
который считаетъ свободной отъ причины лишь незначительную часть
поступка, можетъ устранить названную трудность, насколько она
вообще есть. Индивидуумъ можетъ сказать и тогда: «только тысячная
часть моего поступка составляетъ мою вину, такъ какъ только она
свободна отъ причины. За чтоже я буду отвѣчать за цѣлый поступокъ?
Я не причинялъ смерти, а только одну тысячную часть смерти!».
Такой урѣзанный индетерминизмъ именно своей урѣзанностью уни-
чтожаетъ у себя возможность достигнуть того, чего онъ желаетъ этимъ
достигнуть, и онъ ищетъ невозможной вещи—повѣсить гирю въ нѣ-
сколько пудовъ вѣсомъ на тонкой ниточкѣ. Если отвѣтственность дѣй-
ствительно возникаетъ съ свободой отъ причинности, и падаетъ вмѣстѣ
съ этой свободой, то мы должны принять, что дѣйствующій имѣетъ
возможность остановить точно также цѣлый актъ воли, цѣлый посту-
покъ.
Подобныя урѣзки оказываются обыкновенно въ томъ пунктѣ исторіи
теорій, когда исчезаетъ жизненная сила и самоувѣренность какой ни-
будь теоріи, и когда, она имѣетъ врага въ своемъ собственномъ
*) Кроманъ: Ѵоп Наіигеегкепдеізв (Наше познаніе природы).
СВОБОДА ВОЛИ.
67
лагерѣ, не подозрѣвая о томъ. Старое воззрѣніе еще держится при
этомъ нѣкоторое время, подобно тому, какъ удерживаются зачаточные
органы; но, если думаютъ, что оно еще выполняетъ свою функцію,
это—иллюзія.
Г) Слова—отвѣтственность, вина, вмѣняемость, какъ и многія
другія этическія выраженія, перешли въ этическую область изъ юриди-
ческой, или, говоря точнѣе, уцѣлѣли отъ того времени, когда различіе
между этими двумя областями еще не было правильно оцѣнено. Если
я дѣлаюсь отвѣтственнымъ за какой нибудь поступокъ, или считаюсь
вмѣняемымъ, это значитъ, что я оказываюсь такимъ лицомъ, кото-
рому за поступокъ воздастся похвала или кара. Почему или за что по-
ступокъ наказуется или награждается, это—вопросъ особый. Мы уже
указали (IV, 4), что само-по себѣ совершенно непонятно, почему ка-
кой либо поступокъ долженъ награждаться или наказываться. Но, если
бы даже мы исходили изъ теоріи возмездія и потому считали награды и
наказанія само собой понятными, то и въ такомъ случаѣ нѣтъ совер-
шенно никакой необходимости, чтобы воля, которую дѣлаютъ отвѣт-
ственной, была бы абсолютно первой причиной или рядомъ причинъ,
безусловнымъ въ своемъ началѣ. Возмездіе требуетъ только одного:
чтобы былъ человѣкъ, котораго оно можетъ сдерживать, а таковой
есть, если только констатировано происхожденіе поступка изъ человѣ-
ческой воли. Примитивный инстинктъ возмездія никогда не заходилъ
столь' далеко; онъ удовлетворялся даже тогда, если за поступокъ стра-
далъ человѣкъ изъ той семьи или рода, къ которымъ принадлежитъ
преступникъ, а возмездіе требовалось, не смотря на то, былъ липосту-
покъ дѣйствительно желаемымъ, т. е. произвольнымъ, или нѣтъ. Изъ
этого выработалось представленіе объ индивидуальной винѣ и объ инди-
видуальной вмѣняемости, но лишь путемъ долгой эволюціи. Положе-
ніе, будто бы для вмѣняемости необходимо, чтобы индивидуальная воля
не имѣла никакой причины, вытекаетъ изъ метафизическаго умозрѣ-
нія, въ которое не пускались ни примитивный инстинктъ, ни этическое
чувство виновности.
Но почему мы въ нашемъ опредѣленіи этическаго чувства вины
не идемъ дальше воли? Почему этика здѣсь останавливается а усту-
паетъ психологіи все, что предшествуетъ волѣ?—Мы постараемся
дать здѣсь отвѣтъ на этотъ вопросъ только съ чисто этической точки
зрѣнія. Юридическая отвѣтственность можетъ стать предметомъ на-
шего разсмотрѣнія только тогда, когда мы, въ теоріи государства,
займемся основаніемъ карательнаго права государства.
Чувствованіе вины, отвѣтственности или вмѣняемости, взятое только
68
ЭТИКА.
въ этическомъ отношеніи, означаетъ, что я чувствую, что мой посту-
покъ подлежитъ сужденію совѣсти. Въ силу вступаетъ внутренняя
санкція (IV, 4). Предпосылкой при этомъ служитъ то, чтобы я созна-
валъ, что дѣйствительно желалъ совершить данный поступокъ. Я вмѣ-
няю себѣ въ вину этотъ поступокъ потому, что онъ не есть что-то мнѣ
чуждое, такъ какъ безъ моего рѣшенія онъ вовсе и не существовалъ бы
на свѣтѣ. Я виноватъ, потому что я желалъ. Если я замѣчаю теперь
раздвоеніе между актомъ воли, который я признаю моимъ, и тѣмъ, что
я признаю добромъ,—то возникаетъ чувствованіе угрызенія или ра-
скаянія (Веие), чувство внутренней дисгармоніи, потери своего до-
стоинства, самопрезрѣпіе, которое можетъ развиться до высочайшаго
душевнаго страданія. Оно возникаетъ какъ чувство контраста, вызы-
ваемое противорѣчіемъ между моей дѣйствительной волей (хотѣніемъ)
и признаваемымъ мною идеаломъ. Это чувство возникаетъ при ука-
занныхъ условіяхъ съ психологической необходимостью.
Можно и съ детерминистической точки зрѣнія опредѣлить угрызеніе
или раскаяніе очень удачно, а именно,—какъ «недовольство самимъ
собою, за то, что ве поступилъ иначе» *). Это недовольство собою есть
лишь другая форма живого желанія,—возникающаго въ моментъ ра-
скаянія,—поступать иначе, желанія, практическое значеніе котораго,
какъ я укажу сейчасъ, очень велико. Это желаніе возникаетъ совер-
шенно естественно тогда, когда въ минуты раздумья, мы подвергаемъ
строгой провѣркѣ свои хотѣнія и поступки и находимъ, что они не
выдерживаютъ ея. Изъ этого желанія и изъ возникающаго при этомъ
недовольства нельзя, однако, дѣлать вывода, что и въ мгновенія совер-
шенія поступка было точно также возможно поступить иначе, чѣмъ
поступилъ на самомъ дѣлѣ. Быть можетъ, у многихъ возникаетъ такая
иллюзія; но она въ этомъ случаѣ только относитъ заднимъ числомъ къ
прошлому опытъ дорого купленный ошибкой и раскаяніемъ.
Но въ психологическомъ объясненіи раскаянія еще не дана его эти-
ческая цѣнность и этическое основаніе. Раскаяніе есть чувствованіе
страданія, а страданіе, развѣ только съ какой нибудь абсолютно аске-
тической точки зрѣнія, хорошо само по себѣ. Отчего я не долженъ ста-
раться забыть мой дурной поступокъ какъ можно скорѣе, подобно тому,,
какъ я стараюсь совершенно естественно удалять отъ себя непріятныя
воспоминанія? Когда Гамлетъ пробудилъ совѣсть у своей матери, она
говоритъ: «О, Гамлетъ! ты разрываешь мое сердце!» а онъ отвѣчаетъ:
«Выброси вонъ изъ него его худшую часть, и живи другой поло-
виной чище чѣмъ прежде.»
•) Кроманъ: Ѵоп Каіигегкешіеіве.
СВОБОДА ВОЛИ.
69
Почему этика полагаетъ, что это не дѣлается такъ скоро, какъ ду-
маетъ Гамлетъ, и что боль раскаянія имѣетъ большое значеніе?
Не потому, что она признаетъ принципъ: «око за око, зубъ за зубъ»
или «мѣра за мѣру!» Ученіе объ отмщеніи—не этическое ученіе. Этика
не можетъ, какъ Меланхтонъ, видѣть въ раскаяніи устрашающій и не-
нарѣченный гнѣвъ божества, или, какъ католики,—покаяніе и отпу-
щеніе. Для критики ученія о возмездіи болѣе подробной, чѣмъ въ выше-
приведенныхъ замѣчаніяхъ, будетъ представляться лучшій случай въ
изслѣдованіи о государственномъ правѣ наказанія. Здѣсь-же я огра-
ничусь только однимъ пунктомъ, который имѣетъ въ связи съ нимъ
особенный интересъ. Слѣдуя ученію о возмездіи, раскаяніе должно быть
всего сильнѣе у того, кто совершилъ наибольшее преступленіе. Но
фактически это—не такъ, и психологическое объясненіе этого нахо-
дится въ томъ, что раскаяніе возникаетъ изъ контраста между идеа-
ломъ и дѣйствительной волей, а такой контрастъ можетъ возникнуть
тогда, когда представленіе идеала живо или ярко. Чѣмъ ярче, живѣе и
развитѣе это представленіе, тѣмъ болѣе поступокъ будетъ разсматри-
ваться въ его свѣтѣ, и тѣмъ рѣзче будетъ судимъ. Поэтому—то, чув-
ствованіе раскаянія часто сильнѣе всего у наиболѣе чистыхъ и луч-
шихъ характеровъ. На бѣлоснѣжномъ фонѣ замѣчаются и такія пятна,
которыхъ никто не замѣтилъ бы при другомъ фонѣ.
Раскаяніе возникаетъ только тогда, когда пробуждается иное на-
строеніе, чѣмъ то, которое владѣло нами въ моментъ совершенія дур-
ного поступка. Но это новое настроеніе можетъ побѣдить старое только
послѣ борьбы съ нимъ. Нужно время, чтобы новое чувствованіе,—если
оно должно быть больше, чѣмъ вспыхнувшій аффектъ,—могло пріоб-
рѣсти господство въ душѣ, и нужно время, чтобы оно окончательно
преодолѣло чувствованіе, господствовавшее до тѣхъ поръ. Значитъ, тутъ
необходимо долженъ наступать переходный періодъ, въ теченіи кото-
раго оба настроенія одновременно царствуютъ въ сознаніи. Это родовые
потуги, которыя должны породить новый характеръ.
Признакъ того, что мы уже вышли изъ какого нибудь состоянія,
заключается только въ отчетливомъ сознаніи о свойствѣ или положеніи
этого прежняго состоянія. Кто не можетъ выносить мысли о своемъ
прежнемъ поведеніи, кто не можетъ отдаваться очистительному огню
самопознанія, тотъ еще остается въ плѣну у своего прошлаго, подобно
тому, какъ душевно-больной не можетъ считаться вполнѣ выздоровѣв-
шимъ, пока онъ не хочетъ признать своей болѣзни. Здѣсь, конечно,
дѣло идетъ только 6 томъ судѣ, который индивидуумъ совершаетъ
внутри самаго себя; этимъ не говорится, чтобы кто нибудь другой имѣлъ
10
ЭТИКА.
право закончить его счеты съ собою.—Рѣшеніе того, гдѣ лежитъ гра-
ница между необходимымъ самопознаніемъ и болѣзненнымъ сокруше-
ніемъ о томъ, что нельзя быть другимъ, принадлежитъ къ самымъ
труднѣйшимъ вопросамъ жизни; здѣсь нельзя дать никакой общей фор-
мулы. Натуры меланхолическія, благодаря взрыву чувства, легко при-
знаютъ себя болѣе виноватыми, чѣмъ это есть на самомъ дѣлѣ. При
этомъ дѣятельность ослабляется и побужденіе къ совершенствованію
подавляется *).
Между тѣмъ этическое значеніе глубокаго сознанія негодности по-
ступка, которое частью предполагаетъ, частью возбуждаетъ страданіе
раскаянія,—дѣйствуетъ какъ сила побуждающая, совершенствующая.
Оно состоитъ въ томъ, что это сознаніе привлекаетъ вниманіе къ та-
кимъ вещамъ, мимо которыхъ проходилъ до тѣхъ поръ слѣпо и без-
сердечно. Возникаетъ побужденіе достигнуть высшей ступени, стрем-
леніе, рождающееся естественно изъ мучительнаго чувства противорѣ-
чія. Только потому, что раскаяніе становится мотивомъ, оно обладаетъ
этической природой. Оно есть средство, могущее служить будущему
развитію. Этика смотритъ впередъ, а не назадъ,—или точнѣе,—она
смотритъ назадъ только затѣмъ, чтобы имѣть возможность лучше ви-
дѣть впереди.
Въ желаніи поступать иначе и въ страданіи отъ того, что поступилъ
не такъ, познается быть можетъ нѣчто, стремившееся въ свое время,
въ теченіе обсужденія намѣренія, пріобрѣсти значеніе, но не могшее
достигнуть господства. Мы видимъ здѣсь большое значеніе внутренняго
спора, предшествующаго рѣшенію. Даже когда побужденія и стремленія,
имѣющія насвоей сторонѣ право, должны изнемочь въ этой борьбѣ, борьба,
быть можетъ, не проходитъ даромъ. Эти стремленія выигрываютъ, благо-
даря ей. Они выступятъ впередъ впослѣдствіи, когда душа станетъ
покойнѣе, и могутъ, въ силу контраста, вѣроятно, пріобрѣсти ту силу,
которой имъ не доставало раньше.
(1) Если-бы законъ причинности не былъ примѣнимъ къ духовной
области, то на этическія стремленія было бы невозможно возлагать на-
дежды. Только тамъ, гдѣ царствуетъ закономѣрность, моя воля утверж-
дается этпмъ въ увѣренности, что будетъ что нибудь достигнуто. По-'
*) Часто ость нѣкоторая эгоистическая сентиментальность въ настойчивомъ раскаяніи и малень-
кихъ самообвиненіяхъ. Гете разсказываетъ (въ одномъ изъ своихъ разговоровъ съ Эккерманомъ) объ
одномъ маленькомъ мальчуганѣ, который не могъ успокоиться по поводу одного преходящаго малень-
каго недостатка. аМнѣ было непріятно замѣтить это,—говоритъ Гете,—-такъ какъ это указываетъ на
черезъ чуръ чувствительную совѣсть, которая ставитъ такъ высоко свое моральное ся», что ничего
не можетъ простить сму. Подобная совѣсть дѣлаетъ людей ипохондриками, если оиа не уравновѣши-
вается обширной дѣятельностью».
СВОБОДА ВОДИ.
71
тому и возможно господство надъ внѣшней природой, потому мы и мо-
жемъ сдѣлать ее послушной нашей волѣ, что мы знаемъ законы при-
роды, знаемъ, какія условія мы должны создать, чтобы достигнуть того,
чего желаемъ. Подобнымъ же образомъ мы поставлены и относительно
человѣческой природы: только въ томъ случаѣ, если господствуетъ за-
кономѣрность, мы можемъ измѣнить эту природу въ тѣхъ пунктахъ,
которыми она противорѣчитъ нашему идеалу. Здѣсь дѣло идетъ о со-
зданіи правильныхъ и сильныхъ мотивовъ, а это должно оказываться
соотвѣтствующимъ естественнымъ психологическимъ законамъ. Какая
польза была бы отъ всевозможныхъ усилій, если-бы при однѣхъ и
тѣхъ же условіяхъ и по одному и тому-же мотиву сиѣдовало-бы то одно,
то другое рѣшеніе? Того, что не имѣетъ никакой причины, я не могу
устроить; передъ нимъ я останавливаюсь какъ передъ случайностью и
капризомъ. Я лишь въ томъ случаѣ господинъ моей будущей воли
если между моей сегодняшней и моей будущей волей есть причинное
отношеніе. Только тогда то, что я теперь вижу какъ слабый зародышъ,
можетъ разростись въ могучее растеніе.
Теперь понятно, почему отвѣтственность останавливается въ ряду
причинъ на волѣ и не распространяется на то, что ей предшество-
вало. Вѣдь, тутъ дѣло идетъ именно о томъ, чтобы измѣнить
волю. То, что предшествуетъ акту воли, интересуетъ насъ(въ эти-
ческомъ отношеніи лишь настолько, насколько оно можетъ вліять на
волю. За свои мысли и чувстованія мы привлекаемся къ отвѣту лишь
косвенно и именно настолько, насколько они составляютъ силы, опре-
дѣляющія волю. Конечно, въ различныхъ случаяхъ ихъ вліяніе въ
этомъ отношеніи весьма различно.
Изъ ничего не будетъ ничего. Это положеніе этика должна сдѣлать
существеннымъ въ своей области. Изъ него слѣдуетъ, что нужно въ
себѣ и въ другихъ возбуждать и охранять правильныя желанія и
стремленія. Только опытъ можетъ показать, насколько этого въ силахъ
достигнуть отдѣльной индивидуумъ въ единичныхъ случаяхъ.
Ь) Въ заключеніе необходимо освѣтить нѣсколькими словами то
странное утвержденіе, будто бы детерминистъ, чтобы быть послѣдова-
тельнымъ, долженъ оставатся бездѣятельнымъ, какъ простой наблю-
датель своей и чужой жизни.
Неужели нельзя чувствовать въ жизни никакой радости или печали,
нельзя отдаться никакому наслажденію, если признаешь, что они подчи-
нены опредѣленнымъ законамъ! Если мнѣ нѣтъ вовсе времени раздумывать
о моей отвѣтственности, то я естественно не могу быть детерминистомъ.
Но въ такомъ случаѣ, я не могу быть и индетерминистомъ, такъ какъ
72 этика.
и это достигается только мыслью. Индетерминизмъ есть настолько же
теорія, какъ и детерминизмъ, и есть люди, которымъ стоитъ величай-
шихъ умственныхъ усилій додуматься до того, что индетерминистъ
считаетъ имъ свойственнымъ. Если я каждое мгновенье поглощенъ
практикой, я не могу теоретизировать. Земледѣльцу,-—если онъ дол-
женъ безпрестанно пахать и косить,—нѣтъ времени изучать химію.
Естественно, что не всякій можетъ посвятить себя изученію психоло-
гіи и исторіи. Могутъ быть натуры, у которыхъ интересъ постоянно отъ-
искивать причины своихъ и чужихъ поступковъ можетъ ослаблять
практическій интересъ. Но въ этомъ мы можемъ видѣть лишь обыкно-
ную, общую противоположность между теоретическими и практическими
натурами. Пусть каждый припомнитъ: много ли мѣста отводитъ онъ
теоріи въ своемъ душевномъ обиходѣ. Когда требуется какое нибудь
дѣйствіе, тогда, разумѣется, не этично выступать чистымъ теорети-
комъ. Какой самый ревностный физикъ сталъ бы у смертнаго одра лю-
бимаго существа изучать природу дѣйствія свѣта? Однако, въ силу
того, что онъ не будетъ этого дѣлать, можпо-ли сказать, что любовь
и физика исключаютъ другъ друга? Буду ли я индетерминистомъ или
детерминистомъ, я не могу изучать психологію воли въ тотъ самый
моментъ, когда долженъ дѣйствовать; но если я не могу одновременно
дѣлать двухъ различныхъ дѣлъ, то нѣтъ никакого логическаго про-
тиворѣчія въ томъ, что я ихъ дѣлаю одно послѣ другого. Я не могу
одновременно стоять и на ногахъ, и на головѣ, но я могу (быть мо-
жетъ) сперва сдѣлать одно, а потомъ другое.
Зло, съ этической точки зрѣнія.
1) Что такое—зло, съ этической точки зрѣнія,—слѣдуетъ уже изъ
положеній, развитыхъ выше (III, 6.10. 20). Оно состоитъ въ такой
болѣе или менѣе сознательной изолированности отдѣльныхъ мгновеній
отъ жизненной цѣлости индивидуума, и изолированности самаго инди-
видуума отъ жизненной цѣлости рода, что это пораждаетъ не только
препятствіе или противодѣйствіе тому, что требуется благами инди-
видуума или рода, но и производитъ ослабленіе энергіи, уничтожаетъ
единство или связность индивидуума или рода.—Мы остановимся здѣсь
нѣсколько подробнѣе на психолодическихъ причинахъ этой изолиро-
ванности.
ЗЛО, СЪ ЭТИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРѢНІЯ.
73
Во многихъ случаяхъ здѣсь дѣйствуетъ лл>«ь, косность, сопротивле-
ніе перемѣнѣ положенія или состоянія *). Такъ, напримѣръ, отдѣльное
мгновеніе требуетъ, чтобы оно переживалось безъ соображенія съ дру-
гими мгновеніями, а отдѣльный индивидуумъ не хочетъ допустить
вывести себя изъ круга собственныхъ (личныхъ) интересовъ, не хочетъ
допустить, чтобы онъ опредѣлялся соображеніями о чужихъ интере-
сахъ. Это сопротивленіе можетъ совершаться безсознательно. Оно можетъ
быть оправдываемо настолько, насколько условіемъ развитія воли
является то, чтобы впечатлѣніе не сопровождалось тотчасъ же поступ-
комъ. Въ томъ сопротивленіи, которымъ устраняется при этомъ
мгновенное разрѣшеніе впечатлѣнія въ движеніе, лежитъ зародышъ
этической и не этической волевой жизни. Чѣмъ яснѣе сознаніе, тѣмъ
косность или лѣнь принимаютъ больше характеръ упрямства или
упорства. Даже сознаніе блага можетъ,—вѣроятно дѣйствіемъ контра-
ста,—усиливать сопротивленіе. Подобный случай указывается Пав-
ломъ въ посланіи къ Римлянамъ (Глава 7.59): «когда пришла запо-
вѣдь, грѣхъ ожилъ». Или же раздвоеніе и колебаніе духа, вызван-
ное сознаніемъ блага, чувствуется такъ мучительно, что человѣкъ стре-
мится избавиться отъ него какой угодно цѣной. Тогда раскаяніе пере-
стаетъ чувствоваться. Какъ противодѣйствіе ему, является стремленіе
затемнить пробужденное этическое сознаніе, или успокоить его софи-
стическими разсужденіями, такъ какъ оно нарушаетъ предъидущее про-
стое-состояніе (не раздвоенное), въ которомъ еще не было различія
между идеаломъ и дѣйствительностью.
Здѣсь имѣетъ важное значеніе то, что представленіе развивается
быстрѣе, чѣмъ чувствованіе. Пока представленіе не имѣетъ прочной
связи съ жизнью чувства, оно,—не смотря на всю его идеальную цѣн-
ность,—не въ состояніи оказать никакого практическаго вліянія. Есте-
ственно существуетъ цѣлый рядъ посредствующихъ ступеней или ста-
дій, на которыхъ представленіе блага, хотя и выступаетъ въ сознаніи,
но еще не можетъ дѣйствовать своимъ вліяніемъ съ соотвѣтственной
энергіей. Въ этихъ переходныхъ стадіяхъ совершается этическая вну-
тренняя борьба. Дѣло идетъ тутъ объ устраненіи препятствія къ до-
стиженію высшаго развитія.
Спеціальныя формы этого препятствія опираются на общія предрас-
положенія чувствованія или темпераменты, сложившіеся заранѣе въ
*) Ср. мастерское изложеніе у Фихте (ЗіііепІѳЪге, 1798 т. стр. 262).—Уже Спиноза объяснялъ
грѣхъ, какъ душевную немощь (тепііз ітроіепііа) и излагалъ свое представленіе о ходѣ этиче-
скаго развитія отъ низшихъ формъ къ высшимъ, имѣя въ основѣ фактъ, что каждое существо
склонно оставаться въ своемъ положеніи (Тгас.і роі. И, 20 и ЕіЬ. ПІ. 6).
11
ЭТИКА.
отдѣльныхъ индивидуумахъ. Меланхолическій темпераментъ доводитъ
пассивныя натуры до психическаго разстройства, потери чувствитель-
ности и отчаянія. Индивидуумъ устраняется отъ всего, что можетъ
вызвать его изъ этого состоянія, т е. устраняется отъ развлекающихъ
и пробуждающихъ впечатлѣній. У натуръ активныхъ, съ тѣмъ же ме-
ланхолическимъ темпераментомъ, возникаютъ злорадство, зависть и
безчеловѣческая жестокость. Радость и счастіе другихъ людей чув-
ствуются при этомъ какъ рѣжущая дисгармонія или разсматриваются,
какъ проявленіе глупости и недальновидности. Этому помогаетъ наклон-
ность возбуждаться всѣмъ болѣзненно-печально, а частое повтореніе
печальныхъ чувствованій легко пораждаетъ эгоизмъ, вслѣдствіе того
вниманія, которое индивидуумъ вынужденъ, такимъ образомъ, напра-
влять на самаго себя. Страданіе мѣшаете отрѣшиться отъ себя, забыть
о себѣ самомъ.—Радостный темпераментъ приводитъ,—въ формѣ пас-
сивной,—къ жаждѣ наслажденій, къ удовлетворенію желаній и побуж-
деній, возникающихъ въ данное мгновенье. У натуръ же активныхъ,
онъ ведетъ къ безоглядной жаждѣ дѣйствія, къ жаждѣ самостоятель-
ности, господства, или къ фанатизму. Часто здѣсь оказываются огром-
ныя жертвы и усилія, чтобы удовлетворить потребности—чувствовать
свою силу,—эгоистическая жажда власти. Это героическая форма зла.—
Подъ вліяніемъ этихъ формъ (и нѣкоторыхъ другихъ, которыя можно
бы было привести) индивидуумъ прочно утверждается въ себѣ самомъ,
дѣлаетъ самаго себя центромъ, и полное самопожертвованіе становится
невозможнымъ.
При этомъ не слѣдуетъ упускать изъ виду то измѣненіе или передви-
женіе мотивовъ которое имѣетъ мѣсто почти во всѣхъ случаяхъ.
Изъ господствующей страсти могутъ развиться вторичные мотивы (осо-
бенно въ формѣ аффектовъ), при чемъ ищется средство достигнуть
цѣли, поставленной первоначальнымъ мотивомъ. Такъ, убійство
совершенное изъ жажды стяжанія, можетъ способами своего соверше-
нія свидѣтельствовать о каннибальской кровожадности. Быть можетъ,
эта кровожадность осталась бы навсегда лишь неразвитой возможностью,
если-бы жажда стяжанія не дала повода къ ея пробужденію. Одинъ
дьяволъ зоветъ на помощь другого. И этотъ другой (вторичный мотивъ)
можетъ при этомъ сдѣлаться въ душѣ господствующимъ и всемогу-
щимъ.
Такимъ образомъ, зло состоитъ въ томъ, что низшая ступень раз-
витія удерживается изъ косности и упрямства даже послѣ того, какъ
возникло сознаніе возможности высшей ступени. Зло есть животное
въ человѣкѣ,—пережитокъ старой ступени развитія жизни. Дикія и
ЗЛО, СЪ ЭТИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРѢНІЯ.
75
примитивныя формы сохраненія индивидуума и рода суть зло при
сравненіи съ болѣе высокими формами. Изъ инстинктовъ самосохране-
нія и размноженія, въ ихъ самой примитивной формѣ, развилось эти-
ческое зло. Скотскость и звѣрство оказываютъ сильное противодѣйствіе
очеловѣченію или гуманизаціи.
Здѣсь мы имѣемъ только психологическое изображеніе происхожде-
нія зла. Но слѣдуетъ признать, что такое изображеніе можетъ дать
только отвлеченный абриссъ. Зло, какъ конктректное явленіе, всегда
есть явленіе соціологическое (общественное). Общіе психологическіе
элементы принимаютъ при различныхъ историческихъ условіяхъ
спеціальныя формы. И,—что всего важнѣе—общество, въ различныхъ
формахъ и функціяхъ своихъ, всегда является при этомъ соопредѣ-
ляющимъ факторомъ. Видъ и интсснсивность, съ какими выступаетъ
зло, обусловлены отношеніями и формами общественной жизни *). Пре-
ступникъ, какъ и святой или иной великій человѣкъ, есть дитя своего
времени и своей расы.
Теологическая этика выводитъ зло изъ высокомѣрія или гордыни; это
значитъ,—какъ справедливо замѣтилъ Зиббернъ,—что зло произошло
изъ самаго дурнаго зла. Но такой взглядъ ставитъ вещи вверхъ ногами.
Только посредствомъ цѣлаго ряда ступеней развитія, безсознательная
косность (которая, однако, можетъ быть даже полезна) достигаетъ
сознательнаго противодѣйствія всякой попыткѣ вывести индивидуумъ
изъ • его изолированности. Только находясь на вершинѣ сопротивленія,
производимаго косностью, индивидуумъ дѣлаетъ все остальное сред-
ствомъ своего наслажденія или властолюбія. Вмѣсто того, чтобы быть
однимъ изъ многихъ, онъ дѣлается абсолютнымъ центромъ или стре-
мится стать имъ.
2) Здѣсь самъ собою представляется вопросъ: какая ступень созна-
нія можетъ имѣть мѣсто въ только что описанныхъ состояніяхъ? То,
что на одной ступени развитія сознанія требуетъ сказуемаго «зло,» мо-
жетъ не признаваться зломъ на другой ступени, отъ которой произо-
шла та ступень. Человѣкъ мгновенья не раздѣляетъ точки зрѣнія инди-
видуалиста, а индивидуалистъ не раздѣляетъ воззрѣній того, кто
стоитъ на точкѣ зрѣнія семьи, племени, государства или цѣлаго чело-
вѣческаго рода. Если-бы тотъ, кто стоитъ на низшей или болѣе узкой
точкѣ зрѣнія, имѣлъ полное и ясное сознаніе о томъ, что то, другое
сознаніе пригодно для него и сталъ бы ему слѣдовать, то должны бы
были установиться и придти въ движеніе соотвѣтственныя чувство-
*) Ср. Г. Тарда: «Сравнительная преступность» (Ьа сгіттаіііе сатрагёе. Рагіз 1886).
ЭТИКА.
46
ванія и побужденія, долженъ бы былъ измѣниться и его характеръ. Во
всякомъ случаѣ, зло должно заключать въ себѣ невѣденіе и ослѣпленіе:
невѣденіе—настолько, насколько представленія не ясны и не полны;
ослѣпленіе—настолько, насколько извѣстное, господствующее чувство-
ваніе и страсть препятствуютъ правильному развитію представленіи.
Положеніе Сократа, что грѣхъ есть невѣденіе, справедливо въ главныхъ
чертахъ, если только подъ невѣденіемъ понимать нѣчто большее, чѣмъ
недостаточное просвѣщеніе ума (разсудка), или если къ невѣденію при-
соединить ослѣпленіе, чтобы выразить, что тутъ не достаетъ не только
правильнаго знанія, но что есть и положительныя препятствія, удержи-
вающія его развитіе и господство надъ духомъ. Дѣлающіе зло «не вѣ-
даютъ что творятъ». Причина этого лежитъ во всякомъ случаѣ глубже,
чѣмъ думалъ Сократъ, и во всякомъ случаѣ глубже, чѣмъ онъ въ ри-
лахъ былъ выразить.
Но, значитъ, настоящіе акты воли требуютъ, чтобы ясно сознава -
лось свое собственное дѣйствіе.—Здѣсь нужно различать, однако, со-
знаваніе фактическихъ отношеній, которыхъ касается поступокъ, и
сознаваніе этическаго характера поступка. Невѣденіе и ослѣпленіе
здѣсь не нужно распространять на фактическія отношенія. Я, могу
опредѣленно знать, чтб я дѣлаю, какъ напр., инквизиторъ, желающій
приговорить человѣка къ смерти за его вѣрованія, знаетъ, чтб онъ дѣ-
лаетъ,—но при этомъ нѣтъ яснаго знанія о томъ, что подобное дѣй-
ствіе, разсматриваемое съ болѣе высокой этической точки зрѣнія,—пре-
ступно. Такая ясность сдѣлала бы поступокъ невозможнымъ, такъ какъ
психологически невозможно дѣйствовать противъ своего собственнаго
опредѣленнаго и полнаго убѣжденія, если оно не затемнено и не вытѣ-
сняется другими склонностями или внушеніями. Можно думать, что мы
тѣмъ не менѣе имѣемъ желаніе дѣйствовать противъ нашихъ лучшихъ
убѣжденій, когда стараемся заглушить свое этическое убѣжденіе, что-
бы освободиться отъ сомнѣній и раздвоенія, возникающихъ въ томъ
случаѣ, если это убѣжденіе не можетъ тотчасъ же достигнуть го-
сподства. Но въ подобныхъ случаяхъ, этическое сознаніе не пріобрѣло
еще прочнаго положенія; иначе страданіе раздвоеннаго состоянія души
не могло бы быть господствующимъ мотивомъ. Не станутъ совершать
зла, если сознаютъ ясно и совершенно, что это—зло *).
*) Только въ новѣйшее время великіе поэты стали изображать зло съ болѣе тонкой психологіей,
чѣмъ та, которая кладетъ въ основу обыкновенный типъ дьявола, котораго даже Шекспиръ черезъ
чуръ скопировалъ въ своемъ Ричардъ III и Яго. Прежде всего и въ первомъ ряду здѣсь стоятъ Ра-
скольниковъ Достоеѳскаю. Но я могу указать также одну реплику въ Йбсеновскомъ «Росмерс-
гольмѣ. Я не могу взять на себя защиту изображенія характера Рѳввеки, но одна реплика ея—ма-2
ЗЛО, СЪ ЭТИЧЕСКОЙ ТОЧКИ ЗРѢНІЯ 77
Лютеръ, разсуждая о «грѣхѣ противъ Духа Святаго», въ одной про-
повѣди на эту тему, рисуетъ этотъ грѣхъ, какъ «грѣхъ дьявольскій,
когда вы совершенно явно разубѣдились въ чемъ нибудь, и, тѣмъ не
менѣе, не хотите быть разубѣжденными». Но, если не хотятъ позво-
лить себя убѣдить въ чемъ нибудь, то какъ-же могутъ быть убѣждены
въ этомъ? Пока человѣкъ не хочетъ позволить убѣдить себя, до тѣхъ
поръ въ немъ должна оставаться какая-то часть души, не проникшаяся
вполнѣ дѣйствіемъ убѣжденія. Безъ этого, какъ бы могло возник-
нуть такое жаланіе—не убѣждаться? Лютеръ говоритъ: «когда кто-
нибудь дошелъ до того, что не хочетъ ничего видѣть и слышать, чтобы
только защищать свою ложь и клевету, то ему ничего нельзя совѣтовать
и ничѣмъ нельзя помочь» *). Но тотъ, кто защищается, тотъ, значитъ,
приводитъ еще какія нибудь основанія для себя; тотъ признаетъ, слѣ-
довательно, еще власть истины, но только признаетъ ее не такой, какая
принята его противникомъ. Здѣсь еще возможенъ, такимъ образомъ,
болѣе или менѣе хорошій поворотъ. Дьявольскимъ грѣхомъ было бы
непризнававіе никакой истины, но это привело бы въ концѣ концовъ къ
полнѣйшей безсмыслицѣ, къ отсутствію мысли и совершенной немощ-
ности. Поэтому абсолютно—послѣдовательное зло есть абсолютная глу-
пость; и народное вѣрованіе, по совершенно вѣрному инстинкту, пере-
дѣлало злого дьяволя въ глупаго чорта.
3) Одной ступенью дальше ослѣпленія лежитъ закоренѣлость
(ожесточенность). Но и она не есть сознательное зло. Закоренѣлость
есть ослѣпленіе, которое отвердѣло, упрочилось, вошло въ плоть и кровь,
такъ что измѣненіе характера было бы до крайности тяжело. Однако,
такую закоренѣлость было бы несправедливо считать однозначащей
съ неисправимостью. Наше искусство воспитанія,—какъ личнаго, такъ
стерская: «Невольно думается,» говоритъ ока, «что у человѣка два сорта воли! Я хотѣла устранить
Беату. Какимъ нибудь образомъ. По я никогда не думала, чтобы дошло до этого. При каждомъ новомъ
шагѣ моемъ впередъ,—такъ какъ я дѣлала папытки и была осторожна,—во мнѣ что-то было, что какъ
будто кричало мнѣ: «теперь не иди дальше! Ни шаі^ дальше! И я не могла, однако, оставить этого.
Я должна была испробовать еще одинъ совсѣмъ маленькій опытъ. Только одинъ еще. А потомъ
еще одинъ—и всегда еще одинъ—А тогда явилось это.—Какъ будто это шло мнѣ на встрѣчу, само
навязалось»,
. Поэтъ менѣе высокаго разряда изобразилъ бы Реввеку дьяволомъ, который съ полнымъ сознаніемъ
устраиваетъ свой планъ и умно разсчитываетъ маленькіе булавочные уколы, которые должны при-
вести къ цѣли. Прим. Геффдинга.
*) Лютеръ прибавляетъ въ этому: «я никогда раньше не думалъ объ этомъ грѣхѣ, что онъ суще-
ствуетъ на свѣтѣ, пока не сталъ ученымъ докторомъ». Но позднѣе онъ опасался, что паписты, дове-
денные до того, что ничего не могли бы сказать противъ спрнведливаго ученія, тѣмъ не мейѣе оста-
нутся погрязшими въ этомъ грѣхѣ (Ирмишѳръ: нѣмецкія катехизическія писанія Лютера, ІИ
стр. 77 я сл.).
ЭТИКА.
48
и общественнаго,—едва ли еще ушло такъ далеко, чтобы мы имѣли
право считать какого либо человѣка абсолютно неисправимымъ. Быть
можетъ, просто еще недостаточно наше искусство и наши средства. Но
до сихъ поръ не было отдано этой области ни столько силъ, ни столько
мудрости, сколько человѣчество давало другимъ областямъ. Здѣсь до-
вольствовались пока почти исключительно тѣмъ, что подобныхъ инди-
видуумовъ запирали въ «смирительные дома» и ставили имъ на видъ
наказанія въ загробной жизни. То искусство и то великое, терпѣливое
человѣчное чувство, которое одно лишь можетъ побѣдить здѣсь сопро-
тивленіе, предвидится только въ грядущемъ.
VII.
Теорія благополучія.
1) Зло можетъ быть правильно понято только при посредствѣ добра.
Поэтому, мы переходимъ теперь къ ближайшему установленію и уясне-
нію принципа, опредѣляющаго содержаніе этики. Тому основанію, на
которое мы опирались здѣсь, соотвѣтствуетъ,—какъ уже нами указано
раньше (III, 10—15), только единственный принципъ этого рода, а
именно принципъ благополучія. Онъ даетъ общій отвѣтъ на вопросъ:
что такое добро?
Изъ ложно понятыхъ идеалистическихъ интересовъ, часто упускали
изъ вида, что понятіе добра есть чисто формальное понятіе, а извѣст-
ный культъ требовалъ при этомъ—давать это понятіе безъ всякихъ
дальнѣйшихъ опредѣленій. Полагали, что истинное добро должно быть
добромъ само по себѣ, такъ чтобы цѣнность его. не зависѣла ни отъ
чего иного. Но что же это такое, что имѣетъ цѣнность само по себѣ?
Какое содержаніе удовлетворяетъ этому условію?
Какъ я уже развивалъ ранѣе, этотъ вопросъ долженъ вызывать съ
различныхъ этическихъ точекъ зрѣнія различные отвѣты. Если при
этической оцѣнкѣ опредѣляющую роль играетъ безкорыстная и все-
общая симпатія, въ такомъ случаѣ, добромъ можетъ быть только то,
что поддерживаетъ и возвышаетъ благополучіе сознательныхъ существъ,
увеличиваетъ ихъ счастье я уменьшаетъ ихъ страданія. Поэтому всякій
поступокъ, совершенный въ этомъ направленіи,—безъ вмѣшательства
дальнѣйшаго воздѣйствія въ противоположномъ направленіи,—долженъ
быть.правиленъ, а всякій поступокъ, при которомъ имѣетъ мѣсто про-
тивоположное, —неправиленъ.
Этика разрабатываетъ здѣсь лишь то, что исходило изъ рукъ при*
ТЕОРІЯ БЛАГОПОЛУЧІЯ.
79
роды. Ибо въ большинствѣ случаевъ и въ своемъ цѣломъ, чувствова-
нія радости и удовольствія связаны съ здоровымъ и естественнымъ упо-
требленіемъ силъ и съ тѣмъ, что поддерживаетъ и укрѣпляетъ жизнь,
а чувствованія страданія—со всѣмъ противоположнымъ. Страданіе есть
признакъ начинающагося разложенія жизни *). Когда этика оцѣниваетъ
наши хотѣнія и поступки по той степени, въ какой удовольствіе побѣж-
даетъ страданіе, то,—вслѣдствіе связи удовольствія съ жизнью, а страда-
нія съ смертью,—она работаетъ для развитія человѣческой жизни, чело-
ческихъ способностей и силъ въ такой обширной суммѣ и такимъ гар-
моническимъ образомъ, какіе только возможны такъ или иначе.
Поэтому, этическая приблема касается также оцѣнки удовольствія и
страданія отдѣльныхъ мгновеній относительно жизненной цѣлостности
индивидуума, и оцѣнки удовольствій и страданій отдѣльныхъ индиви-
довъ въ отношеніи жизненной цѣлостности рода. Лишь настолько,
насколько возможна такая оцѣнка, является возможность обосновать
также и оцѣнку актовъ воли, а этическій поступокъ пріобрѣтаетъ ка-
кое либо опредѣленное содержаніе. Каждый актъ воли, и каждое дѣй-
ствіе подобны камню, брошенному въ воду: движеніе распространяется
большими или меньшими кругами, и оцѣнка основывается на томъ,
какъ отразился поступокъ въ жизни и чувствахъ сознательныхъ су-
ществъ. Совершенно также, какъ теоретическая наука объясняетъ одно
явленіе природы посредствомъ другого, такъ этика оцѣниваетъ одно
чувствованіе по другимъ чувствованіямъ: удовлетвореніе, которое дѣй-
ствующій индивидуумъ чувствуетъ ври своихъ хотѣніяхъ и поступ-
кахъ, или котораго достигаетъ посредствомъ этихъ послѣднихъ, можно
назвать безъусловно хорошимъ только тогда, когда послѣдствія поступка
не вторгаются нарушающимъ образомъ въ чувствованія удоволь-
ствія другихъ существъ. Всякое подобное вторженіе можетъ быть оправ-
дано. если оно признано необходимымъ средствомъ къ большему благо-
получію самаго страдающаго отъ этого вторженія или кого либо дру-
гого.
Благополучіе есть длящееся или устойчивое состояніе чувствованія
удовольствія. Быть можетъ, люди въ состояніи достигать его только
посредствомъ процесса развитія, произведеннаго страданіями и лише-
ніями; но оно—цѣль, ради которой выносятся страданія и лишенія.
Вовсе по нужно быть оптимистомъ, чтобы признавать благополучіе
объективнымъ принципомъ этики. Вѣдь, при этомъ ничего не говорится
о томъ, легко ли достижима эта цѣль или въ какой степени она дости-
*) Психологія, стр. 343—347.
80
ЭТИКА.
жима вообще. Если бы пессимизмъ былъ правъ, если бы всякое чув-
ство удовольствія, всякое счастіе—были иллюзіей, а вашимъ достояніемъ
были бы только мучительныя страсти и потребности,—то и въ такомъ
случаѣ принципъ благополучія еще не былъ бы потрясенъ *). Тогда
предстояла бы задача—создать возможно большія облегченія или смяг-
ченія страданій, и единственнымъ достижимымъ благополучіемъ были
бы эти смягченія.
Принципъ благополучія можно оспаривать только съ абсолютно-
аскетической точки зрѣнія, т. е. съ точки зрѣнія, полагающей, что
страданіе лучше удовольствія и само по себѣ, и въ жизни безконеч-
ной. Но провести такую точку зрѣнія совершенно невозможно: вѣдь,
даже аскетъ, мучающій себя или другихъ, дѣлаетъ это для того,
чтобы этимъ способомъ достигнуть большихъ благъ. Процессъ каж-
дой этической мысли приводитъ въ концѣ концовъ неизбѣжно къ тому
пункту, гдѣ оказывается, что послѣднее основаніе одобренія какого
нибудь поступка состоитъ въ томъ, что въ какомъ нибудь мѣстѣ міра
зародится удовольствіе или ослабится страданіе.
Какъ было замѣчено ранѣе (III, 11), противодѣйствіе этому прин-
ципу обязано отчасти ошибочному пониманію, которое вызывается сло-
вами, и я употребляю для устраненія этого недоразумѣнія охотнѣе
слово «благополучіе», чѣмъ «счастье» иди «польза». Подъ словомъ
«счастье» подразумѣвается часто что - то случайное и внѣшнее, «Когда
съ вами случается что нибудь хорошее, чего мы сами не могли бы
устроить, это называютъ счастьемъ»—говоритъ П. Э. Мюллеръ, въ
своей датской «синонимикѣ». Это узкое и внѣшнее значеніе слова дѣ-
лаетъ его непригоднымъ для обозначенія того, что мы здѣсь имѣемъ въ
виду. Я долженъ замѣтить, что здѣсь не слѣдуемъ пока исключать,
предварительно, никакой родъ или степень чувствованій удовольствія,
а распредѣленіе различныхъ удовольствій по ихъ достоинству можно
установить только посредствомъ спеціальнаго изслѣдованія, слѣдую-
щаго далѣе.—Пока перейдемъ къ слову «польза». Съ нимъ легко соеди-
няется мысль о такомъ предметѣ или дѣйствіи, которые служатъ для
чего нибудь другого, а сами по себѣ не имѣютъ цѣны. Это—«дѣловое»
выраженіе, и для многихъ звучитъ непріятно только оттого, что оно
недостаточно торжественно. Но, отвертываясь съ преувеличеннымъ пре-
зрѣніемъ отъ «пошлой прозы», легко не замѣтить, что выраженіе:
«имѣть цѣнность само по себѣ»,—можетъ значить только одно: «быть
непосредственнымъ орудіемъ удовлетворенія какого нибудь стремленія
*) Психологія, стр. 343—347.
ТЕОРІЯ ВЛАГОПОЛУЧІЯ.
81
нашего чувства.» Послѣднимъ масштабомъ, оказывается опять удоволь-
ствіе или страданіе какого нибудь болѣе или менѣе сознательнаго суще-
ства.—Подъ словомъ «благополучіе» я понимаю «истинное» счастье
или «истинную» пользу, при чемъ я позволю себѣ въ слѣдующей
рубрикѣ ближе опредѣлить его условія.
2) Общее понятіе благополучія содержитъ кромѣ того одну труд-
ность, которую мы должны преодолѣть теперь-же.
Не можетъ-ли прочное состояніе чувствованія удовольствія дости-
гаться на весьма различныхъ ступеняхъ развитія и самыми различными
путями? «Истинное», или точнѣе, дѣйствительное счастье не можетъ
обозначать ничего иного, кромѣ полнаго удовлетворенія всѣхъ потребно-
стей, конечно, тѣхъ, какія могутъ чувствоваться. Но потребность (кото-
рая чувствуется) зависитъ отъ натуры существа, имѣющейся въ дан-
номъ случаѣ. Не должно ли поэтому благополучіе или счастье каждаго
существа ставиться такъ-же .высоко, какъ и благополучіе другого, такъ
какъ каждый не можетъ достигнуть для себя ничего большаго, кромѣ
удовлетворенія своей потребности, и такъ какъ, натурально, онъ не
нуждается въ удовлетвореніи какой-либо потребности, которую чув-
ствуетъ не самъ, а кто нибудь другой? Можемъ ли мы поэтому сдѣлать
принципъ благополучія масштабомъ для оцѣнки чувства удовольствія на
различныхъ ступеняхъ развитія и у различныхъ существъ?
И во вторыхъ: дѣйствительно-ли ведетъ къ благополучію развитіе
человѣческихъ способностей, силъ, и общее культурное развитіе? Бла-
годаря культурѣ, конечно, умножились средства, находящіяся въ ра-
споряженіи человѣческаго рода и образовались способности и искусеная
умѣлость, какихъ не было ранѣе. Но въ тоже время не увеличились ли
и потребности,какъ матеріальныя такъ и идеальныя, а слѣдовательно,—
не увеличились ли возможности—лишеній, страданій и дисгармоній?
Даже развитіе и расширеніе симпатіи и чувства долга мѣшаютъ благо-
получію, такъ какъ, благодаря имъ, гораздо большее число областей
нашей души становится доступно ранамъ; возникаютъ большія требо-
ванія къ самому себѣ и другимъ, и не такъ легко отъискивается міръ и
покой души.
Оба эти вопроса образующіе антиноміи благополучія, я изслѣдую
каждую отдѣльно.
3) Джонъ Стюартъ Милль сказалъ: «лучше быть неудовлетвореннымъ
человѣкомъ, чѣмъ довольной свиньей, лучше быть неудовлетвореннымъ
Сократомъ, чѣмъ довольнымъ дуракомъ». При этомъ онъ доказываетъ
слѣдующее положеніе: если-бы даже свинья и дуракъ думали наоборотъ
(т. е. находили свое положеніе лучшимъ), то на ихъ сужденіе не
ЭТЙЕА.
стоило бы обращать вниманіе; такъ какъ они не обладаютъ ни малѣй-
шимъ познаніемъ высшей точки зрѣнія, съ которой человѣкъ и Сок-
ратъ, разсматриваютъ жизнь; между тѣмъ человѣкъ знаетъ потребности
свиньи, а Сократъ проницаетъ потребности дурака. Нужно руково-
диться сужденіемъ того, кто знаетъ оба рода потребностей и потому мо-
жетъ дать сравнительную оцѣнку ихъ *). Однако, я долженъ замолвить
словечко за свинью и дурака. Трудность больше, чѣмъ думалъ Милль.
Человѣкъ, конечно, знаетъ потребности свиньи, и для Сократа было-бы
нетрудно вообразить потребности дурака. Но человѣкъ не имѣетъ пот-
ребностей свиньи, а Сократъ потребностей дурака, какъ единственно-
господствующихъ потребностей, а вѣдь въ данномъ отношеніи, воп-
росъ сводится именно на это. Человѣкъ не можетъ сдѣлаться свиньей,
не переставъ быть человѣкомъ**), а Сократъ едвалимогъ въ воображеніи
отождествитъ себя съ дуракомъ такъ, что потребности Сократа были-
бы совсѣмъ устранены. Итакъ, когда свинья чувствуетъ вполнѣ
удовлетворенными всѣ свои потребности, то ея счастье не больше
ли того счастья, какое чувствуетъ человѣкъ, у котораго ни одно изъ его
желаній и стремленій никогда совершенно не выполнялось? Точно
также, дуракъ, котораго не тревожатъ ни безчисленныя мысли, ни
большія требованія отъ жизни,—не счастливѣѳ-ли Сократа, посвятив-
шаго всю свою жизнь на то, чтобы научиться самопознанію, и чтобы
пробуждать другихъ, и все это только для того, чтобы въ концѣ кон-
цовъ уяснить, что смерть въ сущности лучше жизни?
Мы уже небудемъ касатьсяздѣсь опредѣленной суммы внѣшнихъ благъ
(богатствъ), составляющей дѣйствительное богатство для даннаго опредѣ-
леннаго существа. Одна и таже сумма денегъможетъ дляодногобыть боль-
шой находкой, тогда какъ для другого бездѣлицей. Законъ психологіи
учитъ, что степень чу вствованіяопредѣдяется происшедшей перемѣной въ
общемъ состояніи индивидуума ***) Наконецъ, тотъ, кто получилъ полное
удовлетвореніе своихъ потребностей, не имѣетъ никакого мотива для срав-
ненія своего состоянія съ состояніемъ другого. Что свинья нисколько
не завидуетъ человѣку, а дуракъ Сократу, вытекаетъ естественно изъ
недостатка ихъ способностей. Но даже тамъ, гдѣ существуютъ умствен-
ныя условія для такого сравненія, оно не даетъ почувствовать никакихъ
*) Джонъ Стюартъ Милль: Утилитаріаппзмъ.— Подобный ходъ мысли находили уже у Платона
(Государство кн. 9-я).
*") Если-бы ото было осуществимо, то, быть можетъ, наслащеніе было-бы гораздо сильнѣе, если
правы студенты въ Фаустѣ въ слѣдующихъ строкахъ:
Ка^ибальски любо намъ,
Словно пятистамъ свиньямъ.
’) Психологія, 247.
ТЕОРІЯ БЛАГОПОЛУЧІЯ.
83
уколовъ, т. е. не будетъ заключать въ себѣ никакой потребности стать
выше своего состоянія. Все происходитъ такъ, какъ въ Дантовскомъ
раю, гдѣ существуютъ различныя ступени блаженства, но гдѣ мысли о
высшихъ ступеняхъ, не тревожатъ стоящихъ на низшихъ ступеняхъ,
такъ какъ «ихъ воля успокоена, желая только того, что у нихъ есть те-
перь». Поэтъ утверждаетъ:
Тамъ мнѣ стало ясно, какъ каждое мѣсто неба
Есть рай, если даже милость
Не равномѣрно разсѣяла здѣсь высшія блага.
Поэтому въ Дантовскомъ раю, всѣ стремленіи и всякое развитіе устра-
няются. Но такъ ли происходитъ повсюду? И какимъ образомъ прин-
ципъ благополучія можетъ лежать въ основаніи сравненія состояній
различныхъ существъ, если они,—каждое для себя,—носятъ характеръ
совершеннаго довольства?
Теперь, когда я поставилъ насколько возможно рѣзко задачу, обна-
ружившуюся здѣсь, я постараюсь дать на нее отвѣтъ.
Совершенно также, какъ въ природѣ внѣшней нельзя открыть абсо-
лютнаго покоя, во повсюду является движеніе въ различныхъ фор-
махъ,—точно также благо, какъ абсолютное удовлетвореніе каждой
потребности каждаго существа, возможно только приблизительно, а каж-
дое приближеніе къ нему подвергается дальнѣйшему нарушенію. Зави-
ситъ это отъ того, что каждое существо претерпѣваетъ внѣшнія и внут-
реннія измѣненія. Природа и жизнь не останавливаются, а дѣятельно
идутъ впередъ какъ въ индивидуумѣ, такъ и во внѣшней средѣ его,
а эти измѣненія возбуждаютъ новыя потребности и ставятъ новыя за-
дачи.
Что касается внѣшнихъ перемѣнъ, то это не требуетъ ближайшихъ
разъясненій. Мы всегда совершенно тщетно стремимся вернуться къ
идиллическому существованію. Раньше или позднѣе идиллія нарушается
измѣненіями во внѣшнемъ мірѣ, которыя дѣлаютъ необходимыми но-
выя усилія и труды.
И вмѣстѣ съ внѣшними измѣненіями идутъ внутреннія. Представле-
нія о новомъ и невѣдомомъ не позволяютъ надолго устранять себя и при-
водятъ въ движеніе чувствованіе и волю. Если бы мы позволили себѣ
примѣнить наши психологическіе законы къ отношеніямъ въ Дантов-
скомъ раю, то оказалось бы, что въ праведникахъ должны возникать
тотчасъ же, вмѣстѣ съ представленіями о высшихъ ступеняхъ жизни,
стремленія и исканія ихъ достиженія.—И даже тогда, когда не возни-
каютъ и не дѣйствуютъ никакія новыя представленія,—веетаки, для под-
держанія себя въ бодромъ и живомъ состояній, потребуются ощущенія
84 этика.
перемѣнъ и противоположностей: однообразіе и повтореніе усыпляютъ и
ослабляютъ. Поэтому-то въ искусствѣ,—что бы идилія могла дѣйство-
вать на насъ,—она должна заключать намеки на болѣе широкую, разно-
образную и подвижную жизнь, находящуюся гдѣ нибудь на заднемъ
планѣ. Такъ въ Гетевскомъ «Германѣ и Доротеѣ* **) тревожный задній
планъ образуется войной и ея послѣдствіями *).—Наконецъ, если-бы даже
однообразіе и повтореніе не приводили къ регрессу, застою и усыпле-
нію, то потребность движенія и дѣятельности возникаютъ по требова-
нію самой природы. Мы движемся не только для того, чтобы дости-
гнуть опредѣленной цѣли, но и для того, чтобы просто дать упражне-
ніе нашимъ силамъ, создать исходъ накопленной энергіи. Эта потреб-
ность движенія возростаѳтъ пропорціонально накопленію силы и про-
должительности покоя. Дѣятельность, намѣченная при этомъ, ведетъ за
собою новый опытъ, а съ нимъ и новую борьбу ’*).
Если эти причины не дѣйствуютъ въ отдѣльныхъ людяхъ, достиг-
шихъ состоянія нѣкотораго равновѣсія, то они во всякомъ случаѣ нач-
нутъ дѣйствовать въ «родѣ,»хотя бы по истеченіи нѣсколькихъ немно-
гихъ поколѣній. Окажется, что каждое достиженіе какой либо цѣли,—
если только не наступитъ попятнаго движенія или разложенія,—будетъ
началомъ возникновенія дальнѣйшей новой цѣли. Поэтому, благополучіе
было бы иллюзіей, если бы подъ этимъ словомъ понимать пассивное,
навсегда созданное положеніе. Благополучіе должно состоять въ дѣя-
тельности, въ работѣ. Покой можетъ быть только временнымъ и прехо-
дящимъ результатомъ, т. е. обозначать достиженіе новаго уровня, на
которомъ можетъ совершиться новый процессъ развитія. Однако, не
смотря на это, мы не откажемся отъ нашего первоначальнаго опредѣ-
ленія благополучія какъ прочнаго, длящагося состоянія удовольствія.
Нужно только отбросить представленіе о пассивномъ состояніи. Дѣя-
тельность, вѣдь, есть настолько же состояніе, какъ и покой. Только
вслѣдствіе естественной иллюзіи, мы мыслимъ нашу отдаленную цѣль,
*) Послѣ того какъ Шиллеръ, въ величественномъ стихотвореніи, а Идеалъ и жизнь», изобразилъ
переходъ отъ тяжелой борьбы съ дѣйствительностью къ идеалу олимпійской гармоніи, у него возникъ
планъ написать идиллію, изображеніе блаженнаго существованія, возвышающагося надъ всякой борь-
бой или споромъ. Онъ считалъ этотъ планъ высочайшей поэтической задачей. Однако, онъ сознавалъ
необходимость постоянно напоминать о борьбѣ и битвѣ въ человѣческой жизни: «Главными фигу-
рами были бы боги,—говоритъ онъ,—но я могъ бы еще связать ихъ съ человѣчествомъ при посредствѣ
Геркулеса, и внести движеніе въ картину». (Переписка между Шиллеромъ и Вильгельмомъ ф- Гум-
больдтомъ. 1830, стр. 328). Планъ не былъ осуществленъ.
**) Изложеніе, относящихся къ этому психологическихъ законовъ, находится въ моей психологіи
116, 348, 391.
ІІрим. ред. Русскіе читатели йайдутъ цѣнныя указанія по этому же поводу въ прекрасномъ соч.
Н. Я. Грота «Психологія чувствованій».
ТЕОРІЯ БЛАГОПОЛУЧІЯ.
85
какъ покоящееся состояніе. Благодаря отдаленности ея, мы можемъ не
видѣть содержащагося въ ней разнообразія и тѣхъ задачъ, которыя она
ставитъ. Изъ этойиллюзіи насъ всегда выводитъ дѣйствительный опытъ.
Тутъ оказывается замѣчательный параллелизмъ между теоріей благо-
получія и теоріей совѣсти (ср. IV, 3—4). Ни теорія благополучія, ни
теорія совѣсти не могутъ остановиться на какомъ нибудь абсолютномъ,
окончательномъ результатѣ. Напротивъ, обѣ онѣ наводятъ насъ на
мысль о безпредѣльномъ развитіи. Въ тоже время, между ними суще-
ствуетъ взаимнодѣйствіѳ. Ибо представленіе о томъ, что служитъ благо-
получію, тѣмъ выше, чѣмъ болѣе дѣятельна и развита совѣсть, такъ какъ
она ставитъ при этомъ тѣмъ большія задачи для дѣятельности. И чѣмъ
утонченнѣе и острѣе симпатія и совѣсть, тѣмъ большія требованія ста-
вятъ онѣ относительно того, что (нами самими или кѣмъ либо другимъ)
должно совершаться во имя благополучія. Только тотъ удовлетворяется
легко, у кого притуплено зрѣніе и чей кругозоръ узокъ. Наша личность
разростаѳтся при посредствѣ симпатическихъ и этическихъ чувствова-
ваній, и эта выростающая и расширяющаяся личность естественно имѣ-
етъ тѣмъ больше потребностей, чѣмъ больше силъ для ихъ удовлетво-
ренія.
Если люди съ великой душой часто говорятъ отрицательно о возмож-
ности достигнуть въ мірѣ счастья, то опи больше думаютъ при этомъ о
тѣхъ пассивныхъ состояніяхъ, которыя наполняютъ промежутки между
періодами огромной дѣятельности, чѣмъ о самой дѣятельности, которая
сдѣлала ихъ великими душами. Психологически понятно, что въ пері-
оды дѣятельности, когда жизнь сильно возбуждена въ нихъ, они не
думали о особственномъ состояніи, а уходили въ работу для своихъ
созиданій. Когда вниманіе переводится отъ мыслей о цѣли на чувство-
ванія удовольствія, которыя можетъ дать достиженіе этой цѣли, то
всегда происходитъ нѣкоторое нѳдоразумѣніе *). При этомъ разоб-
щается то, что не должно разобщаться, и состояніе изъ активнаго
измѣняется въ пассивное, такъ то возникаетъ вышеупомянутая иллю-
зія,—Такъ какъ достигнутая цѣль не можетъ заднимъ числомъ ни въ
какомъ случаѣ возбуждать къ дѣятельности, то чувствованіе связанное
съ представленіемъ о ней, не можетъ быть ни сильно, ни живо.
• Самое высшее, о чемъ мы можемъ мечтать, есть движеніе впередъ,
въ которомъ каждый единичный шагъ долженъ чувствоваться, какъ
добро, потому что онъ приводитъ въ движеніе наши силы, не растрачи-
вая ихъ свыше нашей способности.
*) Си. Психологію стр. 410—413; 438.
86
ЭТИКА.
Этимъ путемъ мы пришли ко второму изъ вышепоставленныхъ вопро-
совъ, къ вопросу объ этическомъ значеніи культурнаго развитія.
4) Благополучіе состоитъ въ дѣятельности, однако, это не значитъ,
что всякая дѣятельность полезна. Этимъ положеніемъ заранѣе указы-
вается отношеніе между этикой и культурой. Культура есть понятіе
болѣе широкое, этика—болѣе ограниченное. Всякое этическое стремле-
ніе—культурно, но не всякая культурность—этична. Подъ культурой
мы понимаемъ разработку матеріала даннаго природой.Между природой
и культурой никогда нельзя провести прочной границы. - То, что съ
одной точки зрѣнія есть культура, съ другой разсматривается какъ
природа. Вѣдь, то, что мужественно и трудолюбно произвело одно по*
колѣніе, является для слѣдующаго поколѣнія готовой или данной поч-
вой. Даже въ животному царствѣ мы никогда почти не встрѣчаемъ
исключительно естественной или природной жизни. Птица имѣетъ
гнѣздо, устроенное не природой, а ею самой, у лисицы есть нора, вы-
рытая самой лисицей. И кромѣ того, каждое поколѣніе въ самой при-
родѣ своей имѣетъ наслѣдіе дѣятельности прежнихъ поколѣній.
Понятіе «культуры» само по себѣ есть чисто формальное понятіе.
Разработка и дѣятельность еще ничего не говоритъ намъ о томъ, совер-
шались-ли эти работы и дѣятельность для чего либо полезнаго и веду-
щаго за собою совершенствованіе (прогрессъ). Такъ называемое, «куль-
турное сознаніе» часто можетъ быть безсердечной радостью, являющейся
при видѣ многихъ работающихъ колесъ, многихъ скрещивающихся
нитей, которыя связаны съ какой нибудь замысловатой тканію. Въ
такомъ случаѣ думаютъ не о томъ, что достигнется всѣмъ этимъ, и не
о тѣхъ, кто измалывается подъ этими вертящимися колесами. Какую
собственно цѣну имѣетъ безостановочная, совершающаяся отъ поко-
лѣнія къ поколѣнію, работа? Возрастаетъ наша ловкость или искус-
сность и ваши потребности, но не лучше-ли было-бы освободиться отъ
этого новаго искусства и новыхъ потребностей, если блага можно до-
стигнуть болѣе простыми и легкими условіями? Этотъ вопросъ долженъ
заставить васъ вспомнить первое затрудненіе, лежащее въ понятіи бла-
гополучія (см. выше). Два затрудненія, представляемыя этимъ поня-
тіемъ, стоятъ въ самой тѣсной взаимной связи, такъ что устраненіе вто-
раго образуетъ вступленіе къ устраненію перваго. Поэтому отъ того бла-
гополучія, которое представляется состояніемъ пассивнымъ, перейдемъ
къ благополучію, какъ дѣятельности. Но здѣсь оказывается необходи-
мымъ дальнѣйшее ограниченіе.
Это ограниченіе дается общей теоріей о связи удовольствія (какъ
чувствованія) съ здоровымъ, естественнымъ, поддерживающимъ жизнь,
ТЕОРІЯ БЛАГОПОЛУЧІЯ.
87
употребленіемъ силъ. Дѣятельность перестаетъ быть благомъ тогда,
когда она или чрезмѣрно расходуетъ силы, или когда она разстраи-
ваетъ и разрушаетъ силы, или, наконецъ, тогда, когда примѣненіе
силъ совершается односторонне, въ одномъ направленіи за счетъ дру-
гихъ болѣе важныхъ направленій. Гдѣ сопротивленіе больше, чѣмъ не-
обходимо для освобожденія силъ, тамъ возникаютъ страданія и боль; и
такая болѣзненная дѣятельность допускаетъ оправданіе только въ томъ
случаѣ, если она есть переходъ къ новому состоянію, въ которомъ дости-
гается болѣе гармоническое отношеніе между внѣшними и внутренними
условіями. Если силы въ концѣ концовъ не сочетаются на одной общей
цѣли, жизнь разбивается на куски, никакое цѣльное чувство жизни
становится невозможнымъ. Наконецъ, если нѣкоторыя силы употребля-
ются на счетъ другихъ, то между внутреннимъ состояніемъ и внѣш-
ними условіями оказывается неправильное отношеніе; односторонне
развитыя внутреннія силы начинаютъ не соотвѣтствовать многосторон-
нимъ требованіямъ внѣшнихъ жизненныхъ отношеній. Въ этихъ трехъ
отношеніяхъ *), культурное развитіе можетъ происходить ошибочно.
Оно обладаетъ стремленіемъ проторять дорогу всякому вновь предста-
вляющемуся направленію дѣятельности, такъ какъ можетъ руково-
диться получаемымъ при этомъ мгновеннымъ удовлетвореніемъ. Въ
культурной дѣятельности есть нѣчто слѣпое и безотчетное, и съ этимъ
связаны какъ ея достоинства, такъ и недостатки. Она не оставляетъ, не
испробовавъ,—ни единой возможности; она протягиваетъ свои щупальца
во всѣхъ направленіяхъ; этимъ путемъ можетъ пріобрѣтаться важный
опытъ, но не рѣдко получаются—страданія и дисгармонія какъ отдѣль-
ныхъ индивидуумовъ, такъ и рода.
Культура не есть предметъ выбора. Она—продолженіе развитія при-
роды и столь же мало допускаетъ вмѣшательство, какъ и это послѣд-
нее. Такимъ образомъ, этика должна брать ее, какъ фактъ. Она при
этомъ не восхищается міровымъ порядкомъ, въ которомъ никакое раз-
витіе оказывается невозможнымъ безъ растраты силъ, безъ односторон-
ности и излишка въ употребленіи способностей. Она не такъ безсер-
дечна, чтобы за кажущимся блескомъ внѣшнихъ результатовъ забыть о
страданіяхъ, скорбяхъ, потѣ и крови, которыми они пріобрѣтены. По-
этому она требуетъ облегченія этихъ тягостей, требуетъ, чтобы разро-
зненныя силы соединялись и чтобы всѣ цѣнныя способности развива-
*) Т. е. по отношенію къ соотвѣтствію накопленія силы съ тратой ея, по отношенію къ объедине-
нію силъ для достиженія цѣлей и по отношенію къ одностороннему или многостороннему развитію
силъ.
88
ЭТИКА.
лись. Требованія, предъявляемыя ею такимъ образомъ къ развитію
культуры, родственны съ тѣми, которая она предъявляетъ вообще къ
человѣческой волѣ и поступкамъ (III, 20), хотя эти послѣднія не
могутъ быть формулированы совершенно въ той же формѣ. Но съ дру-
гой стороны, этика не такъ сантиментальна и близорука, чтобы забыть,
что совершенствованіе (прогрессъ) можетъ досигаться только путемъ уси-
лій и страданія. Она находитъ истинную задачу и настоящее содержа-
ніе волевой жизни только въ ея участіи въ культурной работѣ. Всякая
этика, не отрывающаяся отъ жизни мистическимъ или аскетическимъ
путемъ, должна смотрѣть на вещи съ этой точки зрѣнія.
Наоборотъ главная этическая задача культуры состоитъ въ томъ,
чтобы внушить самымъ рѣшительнымъ образомъ, что жизнь не
должна дѣлаться только средствомъ для рѣшенія безличныхъ задачъ.
Культура есть средство для личностей, а не наоборотъ. Личная жизнь
не должна растрачиваться нивъ безполезной борьбѣ противъ непреодоли-
мыхъ препятствій, ни разбрасываться въ черевъ чуръ большомъ много-
образіи, ни съуживаться односторонностью. Культура заключаетъ
въ себѣ возможность, чтобы могли умножаться и процвѣтать люди съ
ихъ высшими цѣлями; этика желаетъ узнать, какъ можно пользоваться
этими возможностями. Восхищеніе естественнымъ состояніемъ не этич-
но, если оно приводитъ къ удаленію отъ работы. Говорятъ: чѣмъ бѣд-
нѣе содержаніе, тѣмъ легче привести его въ порядокъ; гдѣ нѣтъ ника-
кихъ различій и противорѣчій, тамъ совершенно не трудно удалять
душевную дис-гармонію. Конечно, ограниченіе потребностей часто мо-
жетъ быть единственнымъ средствомъ побѣдить препятствія. Но не
рѣдко именно то обстоятельство, что почувствовались недостатки и ли-
шенія, можетъ возбудить новыя силы и сдѣлать возможнымъ удовлетво-
реніе, которое иначе было бы недостижимо. Значитъ, ни одно изъ
двухъ положеній,—т. е. ни достиженія блага путемъ ограниченія по-
требностей, ни достиженіе его посредствомъ ихъ увеличенія,—нельзя
считать безусловно вѣрнымъ.
Это нужно имѣть въ виду, когда возникаетъ вопросъ, по какому
праву устраняютъ равновѣсіе и счастіе прежнихъ эпохъ, ради того, что-
бы привести людей на новый путь, въ область духовной и матеріальной
культуры. Напримѣръ, когда дикія племена выводятся изъ своего <есте-
ственнаго состоянія»,—когда ребенка лишаютъ его иллюзій и возбуж-
даютъ въ немъ новыя потребности,—когда пробуждаютъ сомнѣнія
тамъ, гдѣ ранѣе господствовала слѣпая, но ненарушимая вѣра. Рѣшеніе
этого вопроса можетъ быть достигнуто только посредствомъ принципа
благополучія. Если существуетъ твердая увѣренность, что на новомъ
ТЕОРІЯ БЛАГОПОЛУЧІЯ.
89
пути достижимо новое равновѣсіе, имѣющее болѣе прочную основу и
болѣе богатое содержаніе, чѣмъ въ предшествовавшемъ состояніи, то
это служитъ достаточнымъ оправданіемъ или правомъ. И это право
становится даже обязанностью, когда дѣло идетъ, напр., о состояніи
лунатизма, которое можетъ кончиться гибельно для самаго спящаго
индивидуума и для другихъ людей. Идиллія одного человѣка можетъ
причинить другому вредъ и страданіе или по меньшей мѣрѣ уничто-
жить его счастье. Могутъ быть силы, не приносящія пользы, а между
тѣмъ, въ нихъ нуждается родъ, тогда какъ индивидуумъ до тѣхъ поръ
не чувствовалъ никакой потребности воспользоваться ими. Если даже
для пробужденія его нужно страданіе, то дать ему почувствовать это
страданіе можетъ быть обязанностью.
Если-бы мы всегда направляли наши усилія только на удовлетвореніе
тѣхъ стремленій и потребностей, которыя люди имѣютъ въ данное
мгновенье,—мы понизили бы уровень человѣческой жизни и человѣче-
ской культуры. Принципъ благополучія требуетъ, чтобы мы не избѣ-
гали борьбы съ предразсудками и косностью. Лучшее, что можно сдѣ-
лать для другихъ, часто состоитъ просто въ томъ, чтобы дать имъ по-
чувствовать, что они по своимъ желаніямъ и потребностямъ стоятъ еще
очень низко и недостаточно требовательны. Такъ, напримѣръ, вели-
кій художникъ часто идетъ своей одинокой дорогой, непонятый толпой
и даже не признанный. И при этомъ онъ слѣдуетъ,—быть Можетъ не
думая о томъ,—принципу блага, если строго соблюдаетъ требованія
искусства. Онъ увеличиваетъ духовный капиталъ рода и приноситъ ему
силу, которая позднѣе можетъ дѣйствовать на обширномъ пространствѣ.
Только близорукій взглядъ и близорукое примѣненіе принципа блага
ограничиваются исключительно потребностями минуты вмѣсто того,
чтобы отдавать свое вниманіе длящимся условіямъ жизни и прочнымъ
источникамъ новаго существованія и новой дѣятельности. Гете гово-
ритъ въ бесѣдѣ съ Эккерманомъ: «Въ своей писательской дѣятельности,
я никогда не спрашивалъ: чего хочетъ обширная масса, и какъ я удо-
влетворю всѣхъ? Я думалъ всегда только о томъ, чтобы самому сдѣ-
латься проницательнѣе и лучше, повысить содержаніе моей собственной
личности и затѣмъ выражать только то, что я призналъ—какъ доброе и
справедливое». Если бы онъ желалъ руководиться вкусами и способно-
стями публики, то быть можетъ, онъ намѣтилъ-бы для себя великое
произведеніе, посвященное интересамъ минуты, но оно имѣло бы болѣе
краткую жизнь, и онъ не былъ бы великимъ мастеромъ—учителемъ
многихъ поколѣній.
Въ связи съ этимъ можно уяснить извѣстное правило, будто цѣль
90
ЭТИКА.
оправдываетъ средства. Когда средство безнравственно (не этично),
то обыкновенно оказывается, что его примѣненіе причиняетъ больше
гибели, чѣмъ отказъ отъ той этической цѣли, ради которой употреб-
лено это средство. Кто совершаетъ убійство ради благородной цѣли,
тотъ, вслѣдствіи возникающаго черезъ это нарушенія элементарнѣй-
шихъ законовъ человѣческихъ сношеній, порождаетъ большее зло,
чѣмъ то, какое онъ могъ бы устранить достиженіемъ своей цѣли. Кромѣ
того, въ большей части случаевъ, можно доказать, что посредствомъ
такихъ поступковъ, которые должны были «оправдываться» («освѣ-
щаться») цѣлью, устранялись-бы только внѣшнія послѣдствія или симп-
томы какого либо зла, а не его причины. Такъ бывало, напр. при поли-
тическихъ покушеніяхъ и тому подобныхъ поступкахъ. Настоящія эти-
ческія цѣли требуютъ для своего осуществленія длиннаго процесса раз-
витія и часто бываютъ возможны именно только тогда, когда не нару-
шены элементарные законы, нарушеніе которыхъ считается яко-бы
дозволеннымъ для скорѣйшаго достиженія цѣли. Убійца, имѣющій
цѣлью создать своимъ поступкомъ лучшее состояніе своей родины, дѣ-
лаетъ это лучшее состояніе невозможнымъ вслѣдствіе этого его поступка.
Въ самомъ дѣлѣ, лучшее состояніе народа достигается тогда, когда
вырабатываются его характеръ, воззрѣнія и стремленія, когда развива-
ются его силы и источники его средствъ. Если народъ не имѣетъ воз-
можности или способности управлять самимъ собою, ему нисколько не
поможетъ то, что его тиранъ будетъ устраненъ, такъ какъ мѣсто одного
тирана скоро, конечно, будетъ занято другимъ. Такимъ образомъ, выше-
упомянутое знаменитое правило,—въ томъ случаѣ, если требуютъ при-
знанія его пригодности какъ общаго правила,—возникаетъ тоже изъбли-
зорукэго и непослѣдовательнаго примѣненія прийципа благополучія. Я
обхожу здѣсь субъективную сторону дѣла (которая ближайшимъ обра-
зомъ была выставлена Паскалемъ въ его полемикѣ съ іезуитами), а
именно сторону двойственности характера и мотива, которая должна
предполагаться при соединеніи не этическаго средства съ этической
цѣлью. Такое соединеніе возможно психологически только искусствен-
нымъ и весьма сомнительнымъ пріемомъ, и тутъ всегда существуетъ
опасность, что средство дѣйствуетъ въ широкой степени въ ущербъ
цѣли. Протестъ Паскаля противъ іезуитовъ состоялъ именно въ томъ,
что они учили людей «извращать цѣль», чтобы осмѣлиться совершать
поступки, которые имъ были нужны. Напр., такъ какъ Христосъ запре-
щаетъ платить зломъ за зло, то іезуиты обращали вниманіе на то, что
Христосъ не запретилъ, однако, защищать пашу честь; поэтому-де мы
имѣемъ право преслѣдовать того, кто причинилъ намъ зло, если
? ЭТИКА ИНДИВИДУАЛЬНАЯ И СОЦІАЛЬНАЯ. 91
только мы это дѣлаемъ не съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы заплатить
зломъ за зло, а только для того, чтобы охранить нашу честь *).
: ѵіп.
Этика индивидуальная (личная) и соціальная (общественная).
1) Этику часто хотѣли дѣлить на ученіе о благахъ, наученіе объ обя-
занности (долгѣ) и ученіе о добродѣтеляхъ, полагая, что въ этихъ
трехъ понятіяхъ заключаются главнѣйшія точки зрѣнія этической обла-
сти. Всѣ три понятія уже входятъ въ понятіе благополучія. Какъ только
заходитъ рѣчь о практическихъ дѣйствіяхъ или поступкахъ, образуется
понятіе о «благахъ» (Піііег), потому, что всѣ сознательныя дѣйствія
опредѣляются цѣлью и благодаря ей же получаютъ свой характеръ
(сознательныхъ). «Благо» или добро есть все то, что служитъ удовле-
творенію насъ и возбуждаетъ чувствованія удовольствія. Цѣль, въ ко-
торой не видятъ добра, противорѣчитъ самой себѣ. Добро, взятое въ
своемъ всеобщемъ смыслѣ, есть общее понятіе всѣхъ практическихъ
знаній или наукъ; оно входитъ настолько же въ политическую эконо-
мію и правовѣдѣніе, какъ и въ этику (Ш, 1. 14).—Понятіе'долга (обя-
занностей} возникаетъ тогда, когда принесеніе людямъ добра или благъ
становится задачей и когда болѣе узкія соображенія должны подчи-
няться болѣе высокимъ. Съ точки зрѣнія личнаго самосохраненія со-
ставляетъ обязанность—подчинить мгновенное удовлетворепіе (или
удовлетвореніе потребности даннаго мгновенья) поддержанію жизненной
цѣлостности, а съ точки зрѣнія «рода» обязанность состоитъ въ подчине-
ніи чисто индивидуальныхъ интересовъ личнымъ (Ш, 5—6; 9—10).—
Что съ точки зрѣнія единичныхъ поступковъ есть обязанность, съ точки
зрѣнія свойствъ характера, обнаруживающихся въ поступкахъ, есть
добродѣтель. Между обязанностью и добродѣтелью въ этикѣ устанавли-
вается различіе подобное тому, какое мы имѣемъ въ психологіи между
аффектомъ и страстью. Обязанность предполагаетъ мгновенное сосредо-
точеніе этическихъ чувствованій на единичномъ пунктѣ, тогда какъ
добродѣтель опирается па постоянное настроеніе, на какое либо постоян-
ное состояніе. Изъ ряда дѣйствій, диктуемыхъ обязанностями, обра-
*) РавсаІ: Ьейгез ёстііев а вп ргоѵіпсіаі. VII.
92
этика.
зуѳтся (путемъ практики) добродѣтель, которая въ свою очередь ведетъ
къ дальнѣйшимъ обязательнымъ дѣйствіямъ *).
Есть еще основное этическое понятіе, которое стоитъ въ одномъ ряду съ
тремя вышеприведенными понятіями (блага,обязанности и добродѣтели),
хотя обыкновенно не ставится рядомъ съ ними.Это—понятіесправеддиво-
стм или права. Какой нибудь поступокъ, не будучи ни обязанностью, ни
добродѣтелью, можетъ имѣть этическую правомѣрность, если онъ только
не противорѣчитъ обязанности или добродѣтели. Этически правомѣрнымъ
или нравственнымъ правомъ можетъ быть все то, что не подходитъ подъ
этическое запрещеніе. Между тѣмъ какъ право въ смыслѣ юридическомъ,
предполагаетъ общество и его оффиціальную власть, этическое право
предполагаетъ внутреннее господство совѣсти. Я имѣю полное нравствен-
ное право на все то, противъ чего моя совѣсть не возбуждаетъ никакого
протеста и гдѣ поэтому я требую, чтобы и другіе признавали мое право
на такое поведеніе. Если другіе не хотятъ признать моей этической
правомѣрности, то этимъ опа еще не уничтожается:я аппеллирую противъ
ихъ несовершенной совѣсти къ совѣстя болѣе совершенной, которую
надѣюсь пробудить или развить въ нихъ. Въ этомъ случаѣ, мы имѣемъ
подобіе того, что происходитъ въ юридическомъ судѣ, когда онъ не
признаетъ моего законнаго права; это не уничтожаетъ самаго права,
потому, что неправильное рѣшеніе можетъ быть пересмотрѣно вновь.
Этически правомѣрное есть свободное раскрытіе жизни, свободное упо-
требленіе силъ. Жизнь существуетъ не для совѣсти, а совѣсть для
жизни; поэтому совѣсть признаетъ справедливымъ мое поведеніе, пока
оно не переступаетъ этическихъ границъ. Этически правомѣрное есть
поэтому не просто нѣчто отрицательное. Было бы несправедливо на-
звать его дозволеннымъ, такъ какъ этимъ указывалось бы, что оно
только терпимо. Тамъ, гдѣ жизнь можетъ развертываться свободно безъ
употребленія постояннаго регулирующаго вмѣшательства совѣсти, тамъ
уже достигнута та цѣль, къ которой стремилось этическое развитіе; по-
этому имѣетъ положительное значеніе, чтобы область свободная отъ
такого вмѣшательства, не съуживалась.
Употреблять для дѣленія этики четыре вышепоименованныхъ понятія
нецѣлесообразно. Они представляютъ важнѣйшія формальныя точки
зрѣнія, съ которыхъ можетъ разсматриваться въ этическомъ смыслѣ
каждое дѣйствіе, каждое отношеніе; поэтому, при такомъ дѣленіи, одно
*) Иногда добродѣтель отличала отъ обязанности такъ: то, чего можно строго требовать, есть
обязанность; то, что дѣлается сверхъ требуемаго, есть добродѣтель. Это различіе не можетъ счи-
таться прочнымъ (IV, 8).
ЭТИКА ИНДИВИДУАЛЬНАЯ И СОЦІАЛЬНАЯ. 93
я тоже реальное содержаніе будетъ вновь появляться во всѣхъ рубри-
кахъ, но только съ различныхъ сторонъ.
Наоборотъ, естественное раздѣленіе этики есть дѣленіе на индиви-
дуальную и соціальную. Этическая область простирается отъ мгновенія
до цѣлаго человѣчества. То, что наполняетъ мгновеніе, оцѣнивается съ
точки зрѣнія индивидуальной цѣлости жизни, а то, что наполняетъ
жизнь индивидуума, оцѣнивается съ точки зрѣнія общества; наконецъ,
каждое большее или меньшее общество оцѣнивается съ точки зрѣнія
человѣчества. Самую рѣшительную противоположность мы видимъ
здѣсь между индивидуумомъ и обществомъ. Различные роды общества
представляютъ общія черты, а ихъ послѣдніе элементы, въ концѣ кон-
цовъ всегда индивидуумы. И такъ, вопросъ идетъ объ отношеніи инди-
видуальной этики и соціальной. Охватываетъ-ли одна изъ нихъ дру-
гую, или онѣ стоятъ рядомъ, съ равными правами?
2) Если мы разсмотримъ сперва отношеніе между индивидуумомъ и
обществомъ исторически, то найдемъ, что на ранней ступени развитія,
индивидуумъ не оказывается обладателемъ особыхъ правъ и обязанно-
стей: онѣ разсматриваются какъ элементъ соціальный (а не личный).
Усиленное значеніе, которое въ различныя времена у разныхъ народовъ
придавали извѣстнымъ добродѣтелямъ, напримѣръ: самообладанію, умѣ-
ренности и т. д.,—объясняется тѣмъ, что въ данное время эти свой-
ства были нужны (для данной группы. Ред.) Такимъ образомъ, извѣстное
восхищеніе индивидуальными добродѣтелями обязано собственно ихъ
общественному значенію. Примитивная этика, есть этика соціальная, и
ужъ изъ нея развилась этика индивидуальная. Что касается Греціи, то
въ ней развитіе индивидуальной, а отчасти и индивидуалистической
этики представляется въ философскихъ школахъ. Все большее и боль-
шее значеніе придавалось гармоніи въ собственной природѣ индивиду-
ума, въ его настроеніи и характерѣ, а общество начинаетъ разсматри-
ваться въ концѣ концовъ только какъ внѣшнее средство саморазвитія
индивидуума. Въ христіанской идеѣ объ индивидуальной душѣ, которая
должна быть спасена во чтобы то ни стало, заключается именно такое
указаніе на отдѣльную личность. Современныя освободительныя стрем-
ленія все свободнѣе и свободнѣе противополагаютъ индивидуумъ обще-
ственнымъ формамъ и считаютъ рѣшающимъ то, что выступаетъ въ
индивидуумѣ и съ индивидуумомъ. Это показываетъ еще разъ, что
соціальная этика не только исторически, по и въ смыслѣ развитія по-
нятій всегда предшествуетъ индивидуальной этикѣ.
3) Можно думать, что индивидуальная этика есть настоящая этика,
такъ какъ мы въ этической области всегда имѣемъ дѣло съ опредѣлен-
ЭТИКА.
$4
ными индивидуумами. Индивидуумъ долженъ поступать по собствен-
ной совѣсти; онъ не можетъ непосредственно утверждаться въ томъ,
что выступаетъ внутри другого; онъ поэтому долженъ заботиться
только о томъ, чтобы его собственная душа не восприняла чего либо
вреднаго, и когда это дѣлаетъ каждый, то въ обществѣ все обстоитъ
благополучно.
Этотъ способъ смотрѣть на вещи имѣлъ большое вліяніе. Какъ
уже сказано, онъ является прежде всего въ греческой философіи. Осо-
бенно циники и стойки выставляли такую заботу о своемъ «я», такое
высшее самоохраненіе, самымъ важнымъ въ этическомъ отношеніи. Въ
этомъ смыслѣ они являлись прѳдшествениками христіанства. Въ наше
время крупнымъ представителемъ индивидуальной этики является Кир-
вегаардъ. Въ «Норѣ» Генриха Ибсена, выступаетъ таже тенденція,
когда Нора въ силу того принципа, что обязанности къ самому себѣ
превосходятъ обязанности къ другимъ, сбрасываютъ съ себя ближай-
шія обязанности, чтобы стать истиннымъ человѣкомъ.
Это воззрѣніе, не смотря на всю его односторонность, возникло изъ
хода этической мысли, имѣющаго огромное значеніе. Отдѣльная лич-
ность, это тотъ живой матеріалъ, въ которомъ «этическое» находитъ
свое осуществленіе. Но отсюда не слѣдуетъ, что все существую-
щее, общество и всѣ другіе индивидуумы должны служить сред-
ствомъ одному. Это было-бы изолированіемъ, одностороннимъ погру-
женіемъ въ заботы о собственной личности, что легко могло бы перехо-
дить въ эгоизмъ. Какъ существуетъ аскетическій эгоизмъ, такъ, столь-
же легко, возникаетъ эгоизмъ наслажденія или исканія власти. Личность
теряетъ способность самопожертвованія. Взглядъ ея направляется на
собственное благополучіе, а не на то великое общее благополучіе, въ
которомъ наше собственное составляетъ только часть.
Здѣсь боязливыя представленія поглощаются только тѣмъ, что лич-
ность переноситъ или въ чемъ она нуждается. Начинаютъ думать, что
сохранить себя можно только непрерывнымъ сосредоточеніемъ вниманія
на себѣ. Но «я» вовсе не такая хрупкая вещь. Оно становится хрупкимъ
именно благодаря усиленнымъ заботамъ о себѣ самомъ. Здоровое и
сильное «я» стремится достигнуть настоящихъ задачъ только отваж-
ной и усиленной работой, и великое многообъемлющѳе «я» дости-
жимо только трудомъ ради общихъ задачъ, т. е., когда объединяетъ
себя съ чѣмъ либо болѣе широкимъ, чѣмъ собственное «я». Только
забвеніе о своемъ «я» даетъ ему ростъ и развитіе.
Если индивидуумъ живетъ жизнью другихъ людей и предметовъ,
какъ своей собственной, онъ пріобрѣтаетъ новые и сильныя побужденія
этика индивидуальная и соцільная.
95
и къ своей собственной индивидуальной жизни. Онъ возвышается надъ
своимъ первоначальнымъ, узкимъ кругомъ, и его наполняетъ болѣе бо-
гатое содержаніе. Все, въ чемъ и для чего живетъ человѣкъ посред-
ствомъ симпатіи, является обогащеніемъ и расширеніемъ его личности.
Положеніе Орстеда: «забудь свое «я», но не теряй его» выражаетъ
ярко то, о чемъ здѣсь идетъ дѣло.
Преувеличенная оцѣнка индивидуальной этики связана съ отвлечен-
нымъ способомъ представленія, который изъемлетъ людей изъотношеній,
данныхъ исторически, и надѣется найти истиннаго человѣка только въ
формѣ такого изолированнаго состоявія. Но, вѣдь, я сперва человѣкъ въ
спеціальныхъ отношеніяхъ, а уже потомъ человѣкъ въ совершенно все-
общихъ отношеніяхъ. Я сперва датчанинъ, гражданинъ, отецъ семей-
ства, и т. д., а уже потомъ человѣкъ вообще. Индивидуализмъ совер-
шенно естественно выступаетъ впередъ въ такія эпохи, когда истори-
чески данныя жизненныя отношенія теряли свой абсолютный авторитетъ
и представлялись не единственно возможными и нравственно правомѣр-
ными *). Въ такія эпохи индивидуализмъ имѣлъ большее значеніе въ
томъ отношеніи, что онъ воспитывалъ сознаніе свободы, которое мо-
жетъ стать плодотворнымъ источникомъ новаго развитія. Но индиви-
дуализмъ, какъ я старался показать, заключаетъ въ себѣ большую
опасность не только съ точки зрѣнія самой индивидуальной этики; инди-
видуалистичесимъ способомъ невозможно обосновать истиннаго этиче-
скаго воззрѣнія на жизнь человѣческаго общества.
4) Противоположность этому воззрѣнію представляетъ воззрѣніе, тре-
бующее полной отдачи своею я и считающее единственной добрадѣ-
телью забвеніе о себѣ. Въ болѣе новой философской этикѣ, эта точка
зрѣнія развивалась I. Г. Фихте и Огюстомъ Контомъ. По Фихте,
истинная жизнь состоитъ въ томъ, чтобы жертвовать собою для рода:
«есть только одна добродѣтель—забыть самаго себя, какъ лицо, и
только одинъ порокъ—думать о самомъ себѣ... Кто думаетъ един-
ственно только о своей личности и добивается какой либо иной жизни,
иного самоуслажденія, кромѣ тѣхъ, какія заключаются въ родѣ или
для рода, тотъ,—какимъ бы иными добрыми дѣлами онъ не старался
прикрыть свое убожество,—будетъ въ самой основѣ и почвѣ своей и
этихъ дѣяній—человѣкомъ пошлымъ, маленькимъ, дряннымъ и, кромѣ
того, безсердечнымъ **).» О. Контъ выражалъ введеннымъимъ словомъ
*) Си. о причинахъ, вызывавшихъ чередованіе индивидуализма и коллективизма (напр., государ-
ственности) въ прекрасной книгѣ Мишеля: «ІЛ(1ёе <іе ГЕІаіл. Часто въ индивидуализмѣ бываетъ на-
сущная потребность, когда личность подавляется коллективизмомъ.
**) Ріе (ггип<кй|е 4ез ^ерепѵагіі^еп 2еііа1іегз. Вегііп 1806. стр. 70.
96
ЭТИКА.
«альтрюизмъ» *) полную отдачу себя другимъ, обсолютную противо-
положность эгоизму.
И это воззрѣніе тоже вызывается опредѣленными историческими
отношеніями. Оно происходитъ,—по своему,—также, какъ и воззрѣніе
индивидуалистическое, изъ предположенія болѣе рѣзкой противопо-
ложности, чѣмъ существуетъ въ дѣйствительныхъ отношеніяхъ,—
между соображеніями о себѣ самомъ и соображеніями о другихъ. Изъ
принципа благополучія слѣдуетъ, что единичное существо есть только
одно среди многихъ, но отсюда слѣдуетъ также, что индивидуумъ дѣй-
ствительно существуетъ, какъ одинъ между многими. Каждый входитъ
въ счетъ, и дающій не долженъ вычеркиваться изъ него ради получаю-
щаго, также точно, какъ берущій не долженъ дѣлаться только сред-
ствомъ для развитія извѣстныхъ качествъ дающаго. Только изолирован-
ное, поглощенное самоудовлетвореніемъ «я» противорѣчитъ принципу
благополучія. Если бы стремленіе къ самосохраненію, къ самостоятель-
ности и саморазвитію, было зломъ, то и наша внутренняя природа была
бы зла, и всякая этика въ такомъ случаѣ противорѣчила бы себѣ и была
бы невозможна.
Чтобы дѣйствовать для того, что отличается отъ насъ самихъ и что
больше насъ, мы пріобрѣтаемъ силы и средства тѣмъ, что охраняемъ и
развиваемъ наше собственное существованіе. Если бы этика осудила
инстинктъ самосохраненія, то она осудила бы свое собственное сред-
ство. Именно на почвѣ—то альтрюизма, отдѣльному индивидууму и
ставится особенно задача—усиливать и развивать свои силы и способно-
сти. Самостоятельность и саморазвитіе работаютъ въ томъ же направле-
ніи, какъ и альтрюзмъ. Какъ замѣчаетъ Спенсеръ, счастье, которое
излучается отъ здороваго и свѣжаго человѣка, часто цѣннѣе того,кото-
торое можетъ быть дано имъ сознательно и съ большими жертвами.
«Хотя наши этическія разсужденія мало принимаютъ это въ соображе-
ніе, однако, очевидно, что заботы о самомъ себѣ, дающія здоровье и ра-
дость, составляютъ доброе дѣло и для другихъ, такъ какъ и счастье, и
печаль заразительны **).» И это нисколько не менѣе относится и къ
тому высшему идеальному развитію личности, которое достигается по-
средствомъ дѣятельности ради интересовъ, быть можетъ, только ко-
свенно приносящихъ благо другимъ, какъ, напр., посредствомъ худо-
жественныхъ и научныхъ усилій.
5) Можно попытаться проложить средній путь и поставить индиви-
*) Отъ слона аііег (другой, т. е. ближній), какъ эгоизмъ происходитъ отъ е (я).
**) Данныя науки о нравственности (ТЬе Баіа оГ Еіісе).
ЭТИКА ИНДИВИДУАЛЬНАЯ И СОЦІАЛЬНАЯ. 97
дуальную и соціальную этику рядомъ другъ съ другомъ, какъ двѣ са-
мостоятельныя области. Такъ, Беатамъ и Джонъ Стюартъ Милль при-
нимали, что есть область гдѣ индивидуумъ является единственно го-
сподствующимъ, и есть другая область, гдѣ управляютъ общественныя
соображенія. Милль думалъ даже, что такой порокъ, который касается
только насъ самихъ и не получаетъ никакого вліянія на благополучіе
окружающихъ, не относится къ «морали собственно». Нелѣпое поведеніе,
дурной вкусъ, господство низшихъ и чувственныхъ хотѣній, недоста-
токъ личнаго достоинства и самоуваженія могутъ, по мнѣнію Милля,
имѣться на лицо, не нарушая при этомъ интересовъ другихъ даже въ
минимальной степени. По мнѣнію Милля, никто не отвѣтствененъ пе-
редъ своими ближними ни въ какомъ отношеніи за свое саморазвитіе,
«такъ какъ насъ не дѣлаетъ отвѣтственнымъ за него соображеніе о
благѣ общества, какового нѣтъ при этомъ» *).
Но Милль собственно борется противъ вмѣшательства государствен-
ной власти и общественнаго мнѣнія («моральной полиціи») въ самыя
интимнѣйшія дѣла индивидуума. Онъ опасается, что духовная тиранія и
вредное принужденіе неизбѣжно исходятъ изъ того положенія, будто-бывъ
поведеніи людей нѣтъ ничего, что касается только ихъ самихъ. Но здѣсь
онъ смѣшиваетъ двѣ вещи. Первая состоитъ въ томъ, что индивидуумъ
повсюду даже въ своемъ самомъ интимномъ внутреннемъ мірѣ и со всѣми
своими качествами разсматривается какъ членъ рода и долженъ также
разсматривать самого себя, а потому его воля и поступки подлежатъ эти-
ческой оцѣнкѣ, масштабъ которой дается принципомъ общаго благополу-
чія. И совсѣмъ другое дѣло, кто въ отдѣльномъ случаѣ выступаетъ
провозгласителемъ и носителемъ этическаго сужденія или приговора.
Разсматриваемый этически, каждый, прежде всего, судится внутреннимъ
судилищемъ совѣсти, и этика есть ученіе о томъ, какой приговоръ должно
послѣдовательно произнести это внутреннее судилище. Самое важнѣй-
шее, что приходится судить этому судилищу, это есть та степень, въ
какой человѣкъ развиваетъ свои способности и силы. А. С. Врстедъ
справедливо сказалъ, что содѣянное нарушеніе права собственности не
такъ дурно, какъ безплодное расточеніе силы, съ помощью которой мы
могли дѣйствовать, служа преуспѣянію (прогрессу),—расточеніе изъ
своекорыстія, тщеславія или тупой бездѣятельности. Однако, этимъ еще
не говорится, что было-бы цѣлесообразно предоставить право другимъ
*) 0 свободѣ.—Выраженія Бѳнтама о «частной этилѣ» (Ргшсіріев оі Могаіеа ап4 Ьерзіаііоп, XVII
3. 20) не совсѣмъ ясны, и у него выступаетъ тенденція совершенно подчинить соціальную этику—
индивидуальной.
98
ЭТИКА.
людямъ вмѣшиваться во внутренній этическій обиходъ отдѣльныхъ
лицъ. Можно признавать первое и отрицать второе. Наоборотъ, Милль
отрицаетъ этическое значеніе саморазвитія потому, что онъ опасается
дать при этомъ другимъ право проникать въ частныя побужденія и дѣла
индивидуума. Но онъ могъ бы достигнуть своей цѣли, а именно
поддержанія индивидуальной свободы противъ общественнаго гнета и
моральной полиціи,—не устраняя саморазвитія изъ этической области.
Ничего нѣтъ опаснѣе ошибочнаго пониманія, которое считаетъ этику и
общественное мнѣніе за одно и тоже, и въ виду этого уже не подвер-
гаетъ какое либо отношеніе этическому сужденію, когда нѣть ника-
кой внѣшней власти, имѣющей право осудить это отношеніе.
6) Правильное отношеніе между индивидуальной и общественной эти-
кой собственно гбворя уже дано въ выставленномъ принципѣ благополу-
чія. При этомъ принципѣ, основаніемъ оцѣнки служитъ всеобщая и
безкорыстная симпатія, а масштабомъ—общее благополучіе. Отсюда слѣ-
дуетъ, что индивидуальная этика должна быть подчинена соціальной,
однако, не исчезать совершенно въ силу этого, въ сравненіи съ ней.
Полное обоснованіе добродѣтели, обязанностей и права, достижимо
только тогда, когда индивидуумъ разсматривается въ соціальной средѣ,
какъ членъ борящагося и стремящагося рода, наслѣдіе котораго сохра-
нилось въ его природѣ и внѣшнихъ жизненныхъ отношеніяхъ, и развитіе
котораго онъ долженъ двигать впередъ по мѣрѣ силъ своихъ. Посред-
ствомъ участія въ жизни и дѣлѣ рода развивается наше собственное
существованіе. Это одновременно и средство и цѣль.
Можно дать прекрасную оцѣнку значенію современной эмансипаціи,
не обращаясь ради этого къ индивидуализму. То, что рабъ, земледѣлецъ,
работникъ и женщина становятся свободными членами рода, можетъ
сдѣлать жизнь человѣчества только богаче и плодотворнѣе. Освобожде-
ніе требуется интересами самого общества. Именно такова мысль, на
которой Джонъ Стюартъ Милль построилъ свою знаменитую книгу «О
свободѣ», противъ которой я долженъ былъ сейчасъ полемизировать.
Онъ придаетъ такое огромное значеніе индивидуальной свободѣ и само-
стоятельности потому, что «немногіе оригинальные люди составляютъ
соль земли». Поводы для всего мудраго и благороднаго исходятъ
отъ отдѣльныхъ индивидуумовъ, а духовное господство массъ прово-
дитъ всюду посредственностей, потому что ихъ мнѣнія всего легче
понимаются тѣми людьми, которые стоятъ не выше ихъ самихъ *).
Поэтому-то Милль и хочетъ открыть просторъ для свободнаго проявле-
Миш: аО свободѣ».
ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ЭТИКА.
99
вія и развитія индивидуальныхъ особенностей и относится недовѣрчиво
ко всякому вмѣшательству другихъ. Но въ основѣ тутъ лежитъ предпо-
ложеніе, что именно благо рода требуетъ защиты индивидуальной само-
стоятельности и оригинальности. Свобода необходима не только для
самихъ оригинальныхъ личностей, по и потому, что лишь посред-
ствомъ ея родъ можетъ стать участникомъ высшаго развитія.
Такимъ образомъ, центръ тяжести этики лежитъ въ этикѣ соціальной
(общественной). Если я, тѣмъ не менѣе, даю сперва изложеніе индиви-
дуальной этики, то это вовсе не потому, что она служитъ ключомъ къ
соціальной этикѣ, а только потому, что она представляетъ простѣйшія
и легко поддающіяся обзору отношенія. Для обоихъ отдѣловъ этики
примѣнимъ одинъ и тотъ-же масштабъ.
Индивидуальная этика.
IX.
Раздѣленіе индивидуальной этики.
Первый вопросъ, возникающій въ индивидуальной этикѣ-состоитъ въ
томъ: какъ образуется изъ индивидуума этическая личность? Тутъ все
зависитъ отъ развитія и укрѣпленія этическаго принципа въ - качествѣ
господствующаго надъ жизнью индивидуума и опредѣляющаго ее. За-
дача тутъ совпадаетъ совершенно съ отъисканіемъ главной этической
добродѣтели, которая охватываетъ всѣ другія этическія качества. Ока-
зывается, что эта главная добродѣтель есть справедливость, если мы
смотримъ на нее такимъ образомъ, какъ было указано выше (Ш, 9).
Остальныя свойства можно раздѣлить на двѣ группы, изъ которыхъ
каждая содержитъ въ себѣ понятіе справедливости.—Первую группу
можно охватить понятіемъ самоутвержденія. Какъ своеобразный
членъ рода, каждый отдѣльный индивидуумъ имѣетъ задачей—раз-
вить свои опредѣленныя способности и силы и примѣнять ихъ къ дѣй-
ствію, чтобы занять свое положительное мѣсто. Чѣмъ полнѣе и сильнѣе
можетъ развить индивидуумъ то, что заложено въ немъ, тѣмъ полнѣе и
сильнѣе бываетъ жизнь рода. —Другая группа охватывается понятіемъ
самопожертвованія. Хотя отдѣльный индивидуумъ есть самостоятель-
ный членъ рода, но онъ—только членъ. Единство рода обнаруживается
посредствомъ способности единицъ ставить себя на мѣсто другихъ, раз-
сматривать вещи съ ихъ точки зрѣнія и заставлять свои чувствованія
опредѣляться этими чужими чувствованіями.
100 ЭТИКА.
2) Эти свойства играютъ различную роль у разныхъ индивидуумовъ.
Есть натуры, выполняющія все самое высокое, къ чему они только спо-
собны, но при этомъ этическія чувствованія не обнаруживаются въ
нихъ какъ особенныя сравнительно съ другими. Самоутвержденіе и само-
пожертвованіе развертываются въ нихъ безъ сознательнаго мотива и
безъ сознательныхъ усилій. Это натуры этическихъ Аладдиновъ, возмож-
ность которыхъ нельзя отрицать. Есть люди, у которыхъ такая Аладди-
нова натура оказывается только относительно нѣкоторыхъ, но не всѣхъ
задачъ. Какъ легко и безсознательно выполняютъ они нѣкоторыя эти-
ческія задачи, такъ другія достигаются ими лишь съ большими уси-
ліями и напряженіемъ мысли. Но есть и такія натуры, для которыхъ
наибольшее значеніе имѣетъ то, чтобы въ нихъ возбуждали этическія
чувствованія и въ отдѣльныхъ случаяхъ говорили имъ рѣшающее слово.
Непосредственная потребность самоутвержденія и самопожертвованія
выражены въ нихъ или недостаточно сильно, или же у нихъ не находитъ
себѣ мѣста правильное отношеніе между этими обѣими тенденціями.
Въ систематическомъ изложеніи всѣ эти индивидуальныя различія,
естественно, не могутъ быть исчерпаны. Мы должны поэтому ограни-
читься упорядоченнымъ и обоснованнымъ изложеніемъ важнѣйшихъ
отличительныхъ качествъ, которыхъ требуетъ принципъ благополучія.
Личное основаніе этической жизни.
1) По различнымъ основаніямъ оспаривали, что подготовка и упраж-
неніе имѣютъ какую нибудь этическую цѣнность
Этому положенію помогла образоваться преимущественно реакція
противъ аскетическаго хода мысли. Аскетизмъ, который мы понимаемъ,
какъ произвольныя, насильственныя усилія и страданія, служащія только
для упражненія, а не для достиженія опредѣленной, обдуманной цѣли,
могъ, по мнѣнію нѣкоторыхъ, быть послѣдователенъ съ точки зрѣнія
неоплатанизма или средневѣковаго христіанства. Неоплатоники дѣлали
это для того, чтобы освободить душу отъ нечистоты, которой она за-
грязнялась своимъ вступленіемъ въ земной міръ. А съ точки зрѣнія
средневѣковаго католичества это служило искупительной жертвой раз-
гнѣванному Богу, жертвой, состоящей изъ воздержанія, умерщвленія
плоти, бичеванія, самоуниженія. Но тамъ, гдѣ такія воззрѣнія потеряли
господство, можно ли придавать аскетизму правомѣрность и значеніе?
Здѣсь повторяется то, чего очень слѣдуетъ остерегаться, а именно,
ЛИЧНОЕ ОСНОВАНІЕ ЭТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ. 101
что, выбрасывая несущественное, часто выбрасываютъ вмѣстѣ съ нимъ
и существенное. Съ переходомъ къ какому нибудь новому взгляду на
жизнь, легко соединяется стремленіе вслѣдствіе нѣкоторой поверхност-
ной «послѣдовательности» отбрасывать все то, что считалось цѣннымъ
съ прежней точки зрѣнія. То, что развилось исторически подъ влія-
ніемъ извѣстнаго мотива, можетъ отлично сохранить свою цѣнность,
хотя этотъ мотивъ долженъ быть устраненъ и замѣненъ другимъ, (ср. 1,
1). Всякая этическая точка зрѣнія должна требовать перенесенія усилій
и страданій, и такимъ образомъ, упражненіе въ этомъ необходимо
всегда. Тѣмъ не менѣе имѣетъ большое значеніе то положеніе, что вся-
кое причиненіе страданія должно представить за себя оправданіе, тогда
какъ доставленіе удовольствія заранѣе носитъ оправданіе въ самомъ
себѣ *). Но когда возникаетъ отдаленная и многообъемлющая цѣль, то
могутъ быть необходимы многочисленныя подготовленія и лишенія. По-
этому всякое серьезное возрѣніе на жизнь можетъ многому научиться у
героевъ аскетизма. Они считали также страданія и лишенія благами
только потому, что посредствомъ ихъ укрѣплялись и подготовлялись къ
достиженію тѣхъ большихъ и далекихъ цѣлей, къ которымъ стремились.
Ошибка ихъ была въ томъ, что они отыскивали цѣль въ иномъ суще-
ствованіи, условія котораго должны быть совершенно другими, чѣмъ
условія здѣшней жизни, такъ что эта цѣль недостижима въ дѣйстви-
тельномъ мірѣ. Ихъ аскетизмъ основывался на недовѣріи къ Естествен-
ной жизни и ея силамъ. Но съ совершенно противоположной точки зрѣ-
нія, по которой правила для веденія жизни получаются не сверхъ есте-
ственнымъ откровеніемъ или мистическими внушеніями, в возлагается
значеніе на самостоятельное господство человѣческой мысли и чувства,
именно съ этой-то точки зрѣнія къ силамъ индивидуума предъявляются
огромныя требованія, а потому съ этой точки зрѣнія должно имѣть осо-
бенное значеніе, чтобы эти силы получали упражненіе ради прочности
и обезпеченности основъ этической жизни **). Кромѣ того, есть натуры,
которыя въ этическомъ отношеніи знаютъ только крайности: или строгое
воздержаніе или полнѣйшую распущенность. Такія натуры могутъ пра-
*) Это положеніе, признававшееся самими неоплатаниками и христіанскими аскетами, тѣхъ не ме-
нѣе возбуждало иногда большое сопротивленіе въ тѣхъ случаяхъ, когда высказывалось рѣзко. Такъ,
Арнольдъ доказывалъ, что было бы эпикуреизмомъ смотрѣть на удовольствіе, какъ на добро само по
«ебѣ.—Платонъ (въ Протагорѣ) впервыѳ выставляетъ это положеніе, уча, что чувственныя удовлетво-
ренія можно осуждать только за послѣдствія, а не за удовольствіе, причиненное ими въ данное
мгновенье.
**) Ср. Джемса Сёллм: Оп зоше еіешепіа оГ шогаі аеІГ-сиІѣигѳ, въ его соч. Зепваііоп апй Іпіиіііоа,
Ьопдоп 1874. Стр. 158.
102
ЭТИКА.
вильно вести себя только тогда, когда подвергаютъ себя дисциплинѣ,
проникающей до малѣйшихъ подробностей жизни.
На это возражали, что, «если хорошіе поступки совершаются только
по привычкѣ, то это плохой признакъ, такъ какъ средство и цѣль тутъ
переходитъ другъ въ друга. Конечно, это можетъ быть необходимо,
чтобы достигнуть механической ловкости, по этическая жизнь должна
быть жизнью всей личности. Наконецъ, это могло быть сообразно съ.
точкой зрѣнія мистическаго и сверхъестественнаго аскетизма, при ко-
торой боялись дѣйствительной жизни и упражняли силы души въ оди-
ночествѣ,—такъ какъ при этой точкѣ зрѣнія быть можетъ въ незначи-
тельности задачи усматривалась даже какая то особенная заслуга, напр.,
когда египетскіе монахи поливали водой сухую палку, воткнутую въ пе-
сокъ.»
Это возраженіе справедливо вытекаетъ изъ того, что сама жизнь есть
лучшая школа, хотя бы и самая трудная и самая дорогая. Непозво-
лительно отдаляться отѣ ея требованій, чтобы работать въ уединеніи
надъ своими собственнымъ развитіемъ. Нельзя уходить изъ строя или
шеренги, чтобы сдѣлаться справедливымъ человѣкомъ, а ужъ послѣ того
снова начать все сначала. Всякое истинное воспитаніе получается по-
средствомъ взаимнодѣйствія съ дѣйствительными отношеніями. Искус-
ство самовоспитанія можетъ здѣсь сдѣлать то, что люди будутъ избирать
именно такія задачи и отношенія, которыя способствуютъ упражненію и
укрѣпленію силъ для выполненія болѣе важныхъ задачъ. Силы свои
нужно употреблять всегда на что нибудь важное, имѣющее значеніе. Но
дѣйствительныя задачи не всегда требуютъ всей совокупности нашихъ
силъ.Въ такомъ случаѣ, можно пользоваться остающимся временемъ для
выработки своихъ силъ къ предстоящимъ возможнымъ задачамъ.
Упражненіе будетъ въ этомъ случаѣ напоминать игру или искусство.
Въ искусствѣ мы имѣемъ дѣло не съ самой жизнью, а съ ея отраже-
ніемъ, и тѣмъ не менѣе искусство и жизнь обладаютъ однимъ и тѣмъ
же содержаніемъ; употребленіе силъ въ искусствѣ можетъ, поэтому,
быть подготовкой къ ихъ употребленію въ жизни.
2) Развитіе каждой душевной способности можетъ быть полезно для
упражненія и развитія этическихъ чувствованій. Сила, широта и чи-
стопа совѣсти зависятъ не только отъ воспитанія жизни чувствованій,^
но и отъ развитія знанія и воли. Вѣдь, съ точки зрѣнія свободной совѣ-
сти дѣло состоитъ не въ томъ только, чтобы руководиться слѣпымъ по-
слушаніемъ, слышать въ сознаніи заповѣдь и механически выполнять по
ней поступки. Свободная совѣсть старается ставить себѣ задачи сама,
стремится сама отъискивать ихъ правомѣрность. Не одни только фи-
ЛИЧНОЕ ОСНОВАНІЕ ЭТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ.
103
лософы провѣряютъ изслѣдованіями правила, данныя преданіями и
созданныя инстинктивно; передъ каждымъ можетъ возникнуть задача
искать непротореннаго пути и покинуть путь, считавшійся до тѣхъ поръ
дѣйствительнымъ.
Совѣсть тогда только обладаетъ силой и широтой, когда живы и
дѣятельны—мышленіе и фантазія. Мысль часто должна изслѣдовать
поступки въ ихъ слѣдствіяхъ, развѣтвляющихся на множество отноше-
ній, а фантазія должна давать наглядные образы этихъ послѣдствій.
Узость и предразсудки часто зависятъ не отъ недостатка чувствованій,
а отъ недостатка фантазіи или логической послѣдовательности. Одного
знанія, конечно, недостаточно; оно должно быть приспособлено упраж-
неніемъ къ тому, чтобы сдѣлаться непрерывнымъ мышленіемъ, т. е. та-
кимъ мышленіемъ, которое, въ силу закона связи представленій,—
быстро и легко начинаетъ дѣйствовать каждыйразъ, когда нужно восполь-
зоваться имъ. Благодаря этому, оно становится частью нашего реаль-
наго «я», того круга мыслей и чувствованій, который образуетъ центръ
тяжести нашего душевнаго міра, и къ которому мы постоянно обра-
щаемся, какъ только мгновенныя вліянія и побужденія стремятся отвлечь
насъ отъ него. Ни развитіе представленій, ни развитіе чувствованій не
совершаются вполнѣ безъ нашей самодѣятельности, и какъ только пробу-
дилось вниманіе, представляется множество случаевъ къ регулирую-
щимъ вмѣшательствамъ. Нужно обратить особенное вниманіе на слѣдую-
щее.' Поучительныя книги имѣетъ ни одна только теологическая этика.
Могутъ быть книги, къ которымъ люди обращаются не разъ, чтобы под-
крѣплять свои мысли и чувствованія. Кто не желаетъ ослабить своей
внутренней жизни, не долженъ ограничивать своей духовной пищи чте-
ніемъ однихъ только газетъ и, такъ называемыхъ, «занимательныхъ»
произведеній. Конечно, выборъ каждаго зависитъ ближайшимъ обра-
зомъ отъ его характера и направленія его ума. Но тотъ, кто не воспи-
тываетъ себя серьознымъ чтеніемъ, никогда не достигнетъ душевной
концентраціи и внутренняго единства. Серьезное чтеніе вводитъ насъ
въ область идей, изъ которой мы можемъ перейдти къ приктическимъ
задачамъ съ болѣе широкими и укрѣпившимися чувствованіями.
Что касается чистоты совѣсти, то здѣсь имѣетъ весьма важное зна-
ченіе самопровѣрка, дающая намъ возможность уяснять себѣ свои соб-
ственные мотивы и научиться познавать самихъ себя. Самопознаніе
всегда имѣетъ извѣстные предѣлы, такъ какъ весьма многое изъ того,
что пробуждается въ насъ, выступаетъ крайне неопредѣленно въ ясную
область сознанія. Среди способностей и наклонностей нашей индиви-
дуальности могутъ быть такія, которыя не сдѣлались еще замѣтными
104
ЭТИКА.
ни внутри, ни во внѣшнихъ проявленіяхъ. Поэтому мы никогда не мо-
жемъ быть увѣрены, составляетъ-ли центральный пунктъ нашего созна-
нія въ тоже время и центръ нашей индивидуальности *). Но относи-
тельно мотивовъ сознательныхъ,—т. е. того, что мы дѣйствительно
обдумали, прочувствовали и рѣшили,—мы должны мочь охранять и
поддерживать свою чистоту. Конечно, у многихъ есть наклонность къ
самообману, наклонность—быть въ своихъ собственныхъ глазахъ лучше,
чѣмъ они являются на самомъ дѣлѣ,—желаніе прикрашивать чистоту
своихъ мотивовъ и серьезность своихъ рѣшеній въ своемъ собственномъ
мнѣніи. Но прежде всего нужно быть честнымъ по отношенію къ самому
себѣ и научиться изгонять иллюзіи, въ которыхъ такъ легко запутаться.
Эта внутренняя правда есть условіе всякой сильной и здоровой дѣятель-
ности. На лжи нельзя построить никакого прочнаго зданія.
Современная цивилизованная жизнь, обладая наклонностью къ внѣш-
ности, легко приводитъ къ забвенію о своемъ собственномъ «я». При
такихъ условіяхъ, люди легко отдаются измѣнчивому разнообразію
внѣшнихъ происшествій и начинаютъ считать безразличными явленія
своего внутренняго міра. Это «внѣшнее® они начинаютъ считать истин-
нымъ, дѣйствительнымъ, а то, что переживается внутри,—только его
измѣнчивымъ отблескомъ. Но жизнь, въ истинномъ смыслѣ, есть
всегда внутренняя жизнь; только она даетъ значеніе внѣшнему. Кромѣ
того, силы исходятъ лишь изъ того человѣка, который овладѣвъ ими,
можетъ произвести съ ихъ помощью измѣненія во внѣшнемъ мірѣ. Но
такія силы не порождаются тѣмъ, кто стремится по теченію. Каждое
внутреннее «я» есть одно изъ душевныхъ горнилъ природы, а потому
огонь его слѣдуетъ сохранять чистымъ и сильнымъ.
3) Но можетъ даже потребоваться и нѣкоторый аскетизмъ, въ съужен-
номъ смыслѣ слова, т. е. закаливаніе и упражненіе способности перено-
сить страданія и усилія. У дикихъ и воинственныхъ народовъ, воспи-
таніе, какъ и самовоспитаніе, состоитъ по большей части въ развиваніи
терпѣнія, способности переносить холодъ, голодъ и физическія страда-
нія или боль. Въ цивилизованной жизни, не такъ необходима эта физи-
ческая закалка, однако, многія опасности цивилизованной жизни про-
изошли, конечно, отъ того, что на эту сторону обращали черезъ чуръ
мало вниманія. Физическая гигіена по большой части служитъ въ тоже
время и школой воспитанія воли. То самовоздержаніе, которое приспо-
соблено для достиженія лучшаго физическаго здоровья, можетъ улуч-
шать и здоровье душевное.
•) Псіхологія, Стр. 436.
ЛИЧНОЕ ОСНОВАНІЕ ЭТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ.
105
Но есть и непосредственно—душевная закалка: холодъ, тьма и без-
силіе могутъ быть не только внѣшними, но и внутренними. Могутъ
даже безъ опредѣленныхъ внѣшнихъ причинъ наступать тяжелые и
мрачные періоды, когда ни къ чему не хочется приложить рукъ, и все
утрачиваетъ для насъ свой блескъ и свѣжесть Даже то прибѣжище,
которое при иныхъ условіяхъ обезпечивалось намъ внутренней санкціей
совѣсти, теперь становится безсильнымъ. Въ такомъ состояніи люди
особенно легко хватаются за внѣшнія средства, чтобы какъ нибудь
устоять, утѣшить себя и возбудить *), и часто это первый шагъ къ ги-
бели. Если состояніе такой подавленности представляетъ чисто физиче-
скій характеръ, то употребленіе внѣшнихъ средствъ является, конечно,
вполнѣ правильнымъ. Но часто единственно правильными бываютъ въ та-
кихъ случаяхъ: произвольное сопротивленіе своему состоянію и подъемъ
своей воли, чтобы не страдать отъ душевной изнѣженности и разслаб-
ленности. Въ такомъ состояніи, можетъ быть необходимо,—какъ гово-
ритъ одинъ древній мистикъ,—«отбросить всякія утѣхи», благодаря
чему воля упражняется въ умѣньи стоять на своихъ собственныхъ
ногахъ.
Къ мрачнымъ и подавляющимъ думамъ, которыя способны приводить
насъ въ подобное состояніе, слѣдуетъ отнести въ послѣднее время мысли
о смерти. Въ древности это явленіе не было до такой степени всеобщимъ.
Лишь послѣ того, какъ средневѣковая теологія особенно старалась обо-
стрить страхъ смерти, «подобно матерямъ, которыя управляютъ своими
дѣтьми, посредствомъ внушенія имъ, что въ тѣмнотѣ носятся тѣни
мертвецовъ, хватающихъ непослушнаго» **). Въ противоположность
тому господствующему положенію и значенію, какія занимаетъ мысль
о смерти въ средневѣковой теологической этикѣ, Спиноза утвер-
ждалъ, что свободный человѣкъ, т. е. руководящійся правильнымъ зна-
ніемъ, меньше всего думаетъ о смерти: такъ какъ его изслѣдованіе
есть теЛііаіѵ) ѵііае, то у него угрозой является жизнь, а не смерть.
Этимъ вовсе не предлагается совѣта откинуть мысль о смерти. Такой
совѣтъ часто прикрывалъ бы тайный страхъ смерти. Никакое серьезное
воззрѣніе на жизнь не можетъ отбросить борьбы съ мыслью о смерти.
Но разница между теологической этикой и этикой философской высту-
паетъ здѣсь весьма характеристично. Для теологической этики вся
жизнь есть подготовленіе къ другой жизни: мы живемъ въ предверіи,
за которымъ начинается истинная жизнь; все, что мы дѣлаемъ и отчего
*) <Когда человѣкъ становится равнодушнымъ) онъ боится всякаго усилія и охотно прибѣгаетъ
п внѣшнимъ утѣхамъ.» О подражаніи Христу» II, 4, 3.
**) Ленки: «Исторіи Европ. Морали» I. 221.
106
ЭТИКА.
воздерживаемся, должно, такимъ образомъ, служить къ тому, чтобы
подготовить насъ къ моменту окончанія- этого предвѣрія. Поэтому,
мысль о смерти здѣсь является рѣшающей, руководящей мыслью.
Этика же философская строитъ свое зданіе не на предположеніи о томъ,
что лежитъ внѣ опыта, а утверждаетъ, что у жизни должны быть свои
цѣли, своя собственная цѣнность. Мы придаемъ жизни цѣнность не по-
тому, что она есть подготовленіе къ другой жизни, которой мы не
знаемъ, а потому, что она сама по себѣ содержитъ нѣчто прекрасное
и хорошее,—нѣчто, заслуживающее существованія и выполненія само
за себя, какъ прекрасный букетъ. Мы существуемъ дѣйствительностью,
а не возможностью. Смерть есть граница жизни, и тотъ, кто прожилъ
жизнь истинно,—!, е. былъ участникомъ всего лучшаго, что намъ
извѣстно въ жизни,—тотъ всего лучше подготовленъ—приблизиться
къ этой границѣ.
Относительно ряда возможностей, начинающихся за той границей,
которою оканчивается міръ лашего опыта, одни воззрѣнія, вѣроятно,
всегда будутъ смѣняться другими. Здѣсь научное рѣшеніе ве мыслимо.
Мы стоимъ тутъ передъ открытыми вопросами, и каждый можетъ возла-
гать вѣру или надежду на то или другое только за своей личной отвѣт-
ственностью. Философія же обращаетъ здѣсь наше вниманіе только на
одинъ фактъ: всѣ черты и качества, которыми мы надѣляемъ образъ
или картину иного міра, берутся изъ міра опыта, но только представ-
ляются въ значительно увеличенной степени и освобождаются отъ
всѣхъ несовершенствъ, свойственныхъ дѣйствительному міру. Если
бы люди не знали ничего изъ опыта о томъ, что истинно, справедливо и
прекрасно, опи не могли бы составить себѣ никакого представленія объ
абсолютно истинномъ и добромъ, о совершенной святости и т. п. Но,
значитъ, такъ какъ добро, истина и красота опытнаго міра оказыва-
ются той общей почвой, на которой мы всѣ можемъ сходиться, то при
построеніи этики мы можемъ и вѣрить, и не вѣрить въ другой міръ.
Каждый согласится съ фактомъ, что можно прожить жизнь, посвящая
ея дѣятельность на служеніе истинѣ и добру, и не чувствуя никакой
потребности въ упованіяхъ на иной міръ. И нельзя привести въ при-
мѣръ ни одного дѣйствительно этическаго качества, которое было бы
возможно исключительно только благодаря такому упованію. Даже въ
томъ случаѣ, если упованіе на жизнь въ иномъ мірѣ составляетъ лич-
ную потребность какого нибудь индивидуума, онъ не имѣетъ права дѣ-
лать это упованіе этической необходимостью всѣхъ людей.
4) До сихъ поръ мы говорили только о болѣе формальной сторонѣ
дѣятельности для развитія этическихъ основъ.
ЛИЧНОЕ ОСНОВАНІЕ ЭТИЧЕСКОЙ жизни. 107
Что касается стороны реальной, то тутъ возникаетъ вопросъ: какую
изъ этическихъ добродѣтелей можно -считать главной добродѣтелью?
Каждая этическая точка зрѣнія должна кульминировать въ какомъ ни-
будь этическомъ свойствѣ характера, которое она возвышаетъ надъ
всѣми другими и считаетъ кардинальной добродѣтелью (т. е. добро-
дѣтелью, вокругъ которой группируются всѣ другія).
Греческая этика выставляла всеобъемлющей добродѣтелью—спра-
ведливость, причемъ разсматривала справедливость—и какъ гармо-
нію индивидуумовъ какого либо общества, и какъ гармонію стремленій
или потребностей каждаго отдѣльнаго индивидуума. Христіанская этика
сдѣлала главной добродѣтелью любовь. Но какъ въ греческой, такъ и въ
христіанской этикѣ были и другія добродѣтели, оспаривавшія высшее
положеніе (или рангъ) у справедливости и любви. У грековъ, все болѣе
и болѣе важной добродѣтелью превышающей всѣ другія становилась
«мудрость», подъ которой понимались: то чисто теоретическія знанія,
то практическая предъусмотрительность и самообладаніе. Точно также,
по мѣрѣ поступательнаго развитія догматическихъ формъ христіанства,
въ христіанской этикѣ выступала въ качествѣ главной добродѣтели,
вѣра, наряду съ любовью, а въ иныхъ случаяхъ и выше любви.
Съ точки зрѣнія принципа авторитета,—вѣра, отождествляемая съ по-
слушаніемъ, послѣдовательно становится первой изъ всѣхъ добродѣте-
лей. «Безъ вѣры—нѣтъ добродѣтели; добродѣтели язычниковъ суть
блестящіе пороки», таковъ былъ выводъ, сдѣланный древними учите-
лями средневѣковаго католицизма *).
Съ точки зрѣнія, которую мы старались установить здѣсь, всякая
мудрость и всякая вѣра должны быть, наоборотъ, подчинены тему
чувствованію, которымъ отдѣльный индивидуумъ объединяется съ ро-
домъ.—Мы видѣли, что симпатическіе инстинкты и побужденія предста-
вляютъ могучія естественныя силы, выводящія человѣка за пре-
дѣлы его самаго и дѣлающія вполнѣ возможной всеобщую оцѣнку чело-
вѣческихъ поступковъ. У человѣка есть наклонность не только дѣлать
центромъ самаго себя, но и отдавать себя другимъ. Обѣ эти склонности
работаютъ, не противорѣча другъ другу (ср.—VIII, I). Самопожертвова-
ніе развиваетъ и расширяетъ существованіе индивидуума, а самоутвер-
жденіе дѣлаетъ его болѣе способнымъ къ тому, чтобы какъ можно
*) Сравн., напр., Августина: І)е сіѵйаіе ёѳі. XIX, 25.—Когда отцы церкви сводили всѣ добро-
дѣтели на любовь, они думали при этомъ главнымъ образомъ о любви къ Богу, которая едина съ
вѣрой. А такъ какъ Богъ познается только съ помощью церкви, то положеніе: «безъ вѣры нѣтъ
добродѣтели», было скоро поглощено положеніемъ: а внѣ церкви нѣтъ добродѣтели.» Ортодоксаль-
ность стала первой изъ добродѣтелей, а ересь первымъ изъ всѣхъ грѣховъ.
108
ЭТИКА.
лучше выполнить мѣсто въ томъ цѣломъ, къ которому онъ принадле-
житъ. Цѣнность самопожертвованія, какъ и цѣнность самоутвержденія,
обосновываются, такимъ образомъ, на принципѣ благополучія, и мы мо-
жемъ обнять оба эти свойства понятіемъ справедливости, взявъ его въ
томъ смыслѣ, въ какомъ его понимали греки. Въ этомъ смыслѣ, правъ
тотъ, кто живетъ по своему и, тѣмъ не менѣе, содѣйствуетъ по мѣрѣ
Обоихъ силъ тому, чтобы и другіе могли жить такимъ же образомъ.
Значитъ, въ понятіи справедливости заключается также и понятіе любви.
Справедливость есть любовь, но соподчиненная ясному воззрѣнію или
руководимая имъ. Она была названа Августиномъ огЛо атогіз;
Лейбницъ опредѣлялъ ее какъ сагііаз заріепііз.
Христіанство имѣло великое значеніе въ исторіи этики, между про-
чимъ, тѣмъ, что привело къ расширѣнію и углубленію античнаго поня-
тія справедливости. Греки исходили изъ того, что разсматривали чело-
вѣческое общество, какъ организмъ, членами котораго должны быть
отдѣльные индивидуумы. Варвары и рабы не могли однако считаться у
грековъ членами этого организма. Только подъемъ внутренней симпатіи
и всеобщей любви къ людямъ,—величайшее выраженіе которой дало
христіанство,—совершилъ, своимъ дополненіемъ главныхъ идей грече-
ской этики, великій шагъ впередъ и создалъ всемірно-историческое
могущество этики. Насколько отдѣльный индивидуумъ мало теряетъ въ
своемъ значеніи оттого, что онъ является членомъ цѣлаго человѣче-
ства, настолько же можно сказать тоже самое и относительно мелкихъ
группъ и обществъ (семьи, государства и т. д.), въ средѣ рода. Въ
каждомъ пунктѣ этическаго міра оказываетъ дѣйствіе особое соотвѣт-
ственное отношеніе между самоутвержденіемъ и самопожертвованіемъ.
Задачей этическаго искусства является отъисканіе справедливыхъ отно-
шеній въ единичныхъ случаяхъ. Такъ какъ здѣсѣ мы ограничиваемся
общими типами, то намъ приходится разсматривать каждый изъ двухъ
этихъ элементовъ справедливости самъ по себѣ, но не забывая при
этомъ, что въ дѣйствительности они соединены другъ съ другомъ.
XI.
Самоутвержденіе.
1) Тѣ добродѣтели и обязанности, которыя относятся къ самоутверж-
денію, можно свести на три главныя формы: самосохраненіе, самогоспод-
ство и самостоятельность. Всѣ три формы показываютъ, что стремле-
ніе индивидуума къ самоутвержденію обусловливается и ограничивается
соображеніями съ существованіемъ, прочностью и развитіемъ цѣлаго
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
109
рода. Мы уже замѣтили, что въ ближайшую къ намъ эпоху является,
благодаря энергичному и весьма важному эмансипаціонному стремленію,
наклонность упускать это изъ вида, но на примитивныхъ ступеняхъ
развитія, эта обусловленность сказанныхъ добродѣтелей видовыми
соображеніями познается очень легко. Но если проводить само эманси-
паціонное стремленіе до его послѣднихъ этическихъ основаній, то и по
отношенію къ нему приведенное положеніе окажется справедливымъ.
а) Самосохраненіе.
2) Если бы жизнь сама по себѣ не была добромъ, то никакая этика
не имѣла бы смысла. И прямо, и косвенно всякая этика имѣетъ своимъ
источникомъ сохраненіе, огражденіе и развитіе жизни. Она продол-
жаетъ то, что завела сама природа. Даже тамъ, гдѣ не пробуждается
никакого сознанія, у всѣхъ живыхъ существъ дѣйствуетъ инстинктъ
самосохраненія, заставляющій индивидуума искать того, что содѣй-
ствуетъ его жизни, и устранять то, что ей вредитъ. Кантъ думалъ
даже, что этотъ инстинктъ или стремленіе такъ сильны по природѣ, что
не можетъ быть рѣчи о какой либо обязанности самосохраненія: вѣдь,
то, чего каждый желаетъ непосредственно самъ, нельзя сдѣлать его обя-
занностью *). Это воззрѣніе отчасти находится въ связи съ тѣмъ невѣр-
нымъ взглядомъ Канта, по которому мы можемъ обязываться (у. е. при-
нуждаться требованіемъ долга) только къ тому, что дѣлаемъ не-
охотно. А этотъ взглядъ опирается на еще менѣе вѣрное положеніе,
что мы постоянно и необходимо ищемъ того, что можетъ служить
нашему самосохраненію. Часто это и оказывается у животныхъ но,
однако, ихъ инстинктъ гораздо шире и дѣйствуетъ съ гораздо большей
силой, чѣмъ у людей. Но даже и у нихъ инстинктъ можетъ руководить
ошибочно, или быть ослабленъ и извращенъ; и у нихъ также не
существуетъ такой рѣзкой противоположности между инстинктомъ и
разсудкомъ, т. е. сознательными усиліями,—какъ думали въ прежнее
время. Но, во всякомъ случаѣ, у людей самосохраненіе есть не только
дѣло инстинкта, но и собственной воли.
3) Основу всего дальнѣйшаго и высшаго развитія жизни составляетъ
тѣлесное здоровье и сила. Въ каждую опредѣленную единицу времени
мы развиваемъ или освобождаемъ лишь ограниченную сумму энергіи, и
поэтому одной изъ важнѣйшихъ задачъ является забота объ обезпече-
ніи и увеличеніи энергіи и о сохраненіи ея отъ ненужной растраты. Мы
*) МеійрЬіеівсЬе АпГав^гйпбе йег Ти^епёІеЬге. Введеніе § 4.
110 ЭТИКА.
не въ состояніи сдѣлать что нибудь изъ ничего; даже герои ничего не
въ силахъ сдѣлать безъ пищи и питія. Аскеты, съ ихъ страданіями и
лишеніями, произвольно причиняемыми себѣ самимъ, съ ихъ различ-
ными самоистязаніями, безпричиннымъ уныніемъ, легкомысліемъ и по-
хотливой чувственностью, могли растрачивать, каждый по своему, тотъ
капиталъ, который можно-бы было употребить для полезныхъ цѣлей.
Пристрастныя и узкія предъубѣжденія, близорукость и самодурство
(Еі§еп8Іпп) вели за собою или пренебреженіе къ дѣйствительнымъ
средствамъ, или безполезное ихъ употребленіе. Когда человѣку ясно,
что послѣдствія его поведенія въ этомъ отношеніи касаются не только
его самаго, но и другихъ, изъ которыхъ одни, быть можетъ, обязаны
ему своимъ рожденіемъ и получатъ отъ него въ наслѣдство раз-
слабленный организмъ, а другіе должны будутъ страдать отъ того, что
онъ не въ состояніи принести имъ помощь и свою дѣятельность,—
если, повторяю, все это ясно сознается, то забота о физическомъ само-
сохраненіи окажется одной изъ важнѣйшихъ обязанностей.
Но тутъ же лежитъ и ограниченіе этой обязанности. Было-бы чистѣй-
шей безсмыслицей связывать жизнь съ накопленіемъ капитала, кото-
рый никогда не употребляется, т. е. дѣлать жизнь только огромнымъ
средствомъ, не имѣющимъ никакой цѣли. Въ этомъ случаѣ, даже
аскеты были бы разумнѣе, такъ какъ они тренировали себя для дости-
женія отдаленной цѣли. Жить, значитъ—употреблять силы, а они упо-
требляются только тогда, когда потребляются. Одинъ великій физіо-
логъ далъ даже пародоксальное опредѣленіе: «жизнь есть смерть» *),
такъ какъ каждое проявленіе жизни влечетъ за собою трату органиче-
ской ткани. Малодушный взглядъ на самосохраненіе не видитъ разницы
между самосохраненіемъ и накопленіемъ матеріи, не видитъ что расхо-
дованіе есть стольже существенное дѣло жизни, какъ и усвоеніе веще-
ства, потому, что расходованіе жизни именно и выполняетъ цѣль. Во
всякомъ случаѣ, мы не всегда можемъ сохранить гармоническое отно-
шеніе между усвоеніемъ и расходованіемъ вещества. Невѣрное отноше-
ніе ихъ можетъ возникать вслѣдствіе этической необходимости. Задача,
исполненіе которой составляетъ мой долгъ, можетъ сдѣлать необходи-
мымъ, чтобы были устранены требованія, которыя ставятся при обыкно-
венныхъ отношеніяхъ обязанностью самосохранія. Слѣдуетъ даже совер-
шенно пожертвовать жизнью, если бы мы ради ея сохраненія должны
были отказаться отъ того, что даетъ ей истинную цѣнность.
*) Точнѣе слѣдуетъ сказать: «умираніе».
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
111
Жить для своего здоровья—безсмыслица. Можетъ случиться, что, со-
ображаясь со своими слабѣющими силами, нужно бываетъ ограничиться
болѣе узкими задачами; но ограничить свою цѣль не значитъ, однако,
сдѣлать цѣлью то, что должно быть только средствомъ. Платонъ
смѣялся надъ поведеніемъ врача Геродикона во время неизлечимой
болѣзни. «У него не было никакого другого запятія, онъ жилъ только
для того, чтобы лечить самаго себя, и былъ въ высшей степени не-
счастливъ, при малѣйшемъ отклоненіи отъ обычнаго образа жизни;
такъ онъ достигъ, благодаря своимъ знаніямъ, глубокой старости, въ
тяжелой борьбѣ съ смертью». Платонъ замѣчаетъ, что для бѣдныхъ, само
собою разумѣется,—самоисцѣленіе не можетъ стать цѣлью жизни * **)).
Только богатые могутъ сдѣлать это своей задачей. И Платонъ думаетъ,
что «тотъ, кто не можетъ слѣдовать естественному образу жизни, не
долженъ лечиться, такъ какъ это не приноситъ пользы ни ему самому,
пи государству». Мы не такъ строги. Намъ извѣстно, что во время стра-
даній и благодаря страданіямъ могутъ развиваться качества, которыя
быть можетъ были до той поры подавлены, и которыя могутъ придать
новую цѣнность жизни въ глазахъ самаго страдающаго или тѣхъ,
кто находится подъ вліяніемъ его примѣра. Быть можетъ только бла-
годаря этому его характеръ получитъ свою полноту. Мы придаемъ
жизни мышленія и чувствованія цѣнность, независимую отъ внѣшнихъ
послѣдствій. Въ отдѣльныхъ личностяхъ мы видимъ не только со-
членовъ даннаго государства, но и сочленовъ семьи, дружескаго круж-
ка, и случается что личность въ своемъ по внѣшности бездѣйствующемъ
состояніи можетъ давать другимъ величайшія радости и огромную под-
держку *).
4) Теперь мы приходимъ къ вопросу, служившему такъ часто пред-
метомъ изслѣдованій: можно ли оправдывать самоубійство? По природѣ
вещей, вопросъ этотъ можетъ возникать только въ томъ случаѣ, когда
самоубійство было настоящимъ дѣяніемъ, т. е. плодомъ обсужденія и
рѣшенія. Если самоубійство явилось продуктомъ несомнѣнной душев-
•) Государство Книга 3-я.
**) Я нѳ могу заставить себя не думать о послѣднихъ мучительныхъ дняхъ знаменитаго свободнаго
мыслителя Штрауса, которые были такъ назидательны для его друзей. Целлеръ («Д. Ф. Штраусъ въ
своей жизни и сочиненіяхъ», ст. 122) говоритъ о немъ: «Онъ нѳ требовалъ отъ природы, чтобы она
хотя немного избавила его отъ того, что является слѣдствіемъ ея хода и законовъ; но тѣмъ больше
требовалъ онъ отъ самаго себя, чтобы, приспособляясь къ этимъ законамъ, сдѣлать даже я страданія
матеріаломъ нравственной и духовной дѣятельности, и умѣть найдтн благодѣтельное даже въ мучи-
тельномъ. 0 своими письмами и стихотвореніями онъ съ избыткомъ доказывалъ, что это ему удава»
лось».
112
ЭТИКА.
ной болѣзни, то этическому сужденію тутъ дѣлать нечего. Даже само-
убійство, возникшее изъ отчаяннаго положенія, въ какое былъ приве-
денъ индивидуумъ своимъ собственнымъ поведеніемъ, можетъ предста-
влять такого рода свойства, что является не поступкомъ обдуманнымъ,
а лишь результатомъ настроенія, пересилившаго всякое размышленіе.
Однако, здѣсь этическая оцѣнка не совершенно устраняется (также,
какъ и относительно поступковъ, совершенныхъ въ состояніи опьяне-
нія), но она направляется на поведеніе, которымъ индивидуумъ довелъ
себя до отчаяннаго состоянія. Такъ, собственная вина предшествуетъ
самоубійству у того, кто ввергъ себя въ несчастье обманной или во
всякомъ случаѣ не извинительной денежной спекуляціей и затѣмъ
лишилъ себя жизни. Тоже мы видимъ у Альфреда Мюссе, въ «Ролла»,
который кончилъ самоубійствомъ послѣ того, какъ разрушилъ изли-
шествомъ свое физическое и душевное здоровье.
Въ тѣхъ случаяхъ, когда самоубійство явно проистекаетъ изъ нару-
шенія опредѣленныхъ обязанностей, нѣтъ почвы для продолжительныхъ
споровъ. Это—явное дезертирство, т. е. дѣйствіе того же сорта, какъ и
лишеніе себя языка съ цѣлью избѣжать воинской повинности. Тотъ, кто
убиваетъ себя, чтобы уйдти отъ труднаго или опаснаго положенія, въ
которое онъ попалъ съ своей семьей, и кто такимъ образомъ отнимаетъ
свою помощь у ближнихъ, тотъ несомнѣнно совершаетъ презрѣнный
поступокъ. Но безнравственность (не этичность) сама по себѣ не въ
томъ, что онъ прикратилъ свою жизнь, а въ томъ, что онъ устранился
отъ обязанности, а это опъ могъ сдѣлать и какимъ нибудь другимъ
образомъ, заслуживая такое же призрѣніе.
Вопросъ состоитъ въ томъ: можно ли всѣ роды самоубійствъ подве-
сти подъ вышеприведенные? Въ такомъ случаѣ задача была бы рѣшена.
Когда я приступлю къ ближайшему изслѣдованію этого вопроса, я
уважу нѣкоторыя обстоятельства, связанныя съ очевиднымъ усиле-
ніемъ случаевъ самоубійства въ новѣйшія эпохи.
5) Въ сочиненіи «О самоубійствѣ въ Даніи», Кайзеръ сообщаетъ
рядъ писемъ, написанныхъ спеціально передъ самоубійствомъ. Общій
томъ этихъ писемъ указываетъ на недостатокъ способности переносить
удары .судьбы и поддерживать борьбу за существованіе при данныхъ об-
стоятельствахъ. Если даже при этомъ не дезертируетъ, то во всякомъ слу-
чаѣ сдаются на капитуляцію. При этомъ чувствуютъ возникновеніе не-
преодолимыхъ препятствій. Въ такихъ случаяхъ самоубійствъ, обнару-
живается не храбрость и не трусость, а ослабленіе силы воли, притуп-
леніе стремленій жить и наслаждаться жизнью. Можно легко замѣтить,
что этому разслабленію воли благопріятствовали обстоятельства явив-
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
113
шіяся слѣдствіемъ направленія вызваннаго культурнымъ развитіемъ *).
Современная культура съ ея одностороннимъ развитіемъ интеллек-
туальныхъ способностей на счетъ всѣхъ другихъ, съ ея широкими го-
ризонтами, съ ея духомъ предпріимчивости безъ отдыха, а часто безъ
плана и безъ цѣли,—дѣлаетъ все болѣе труднымъ сохранить ту сжатость
и концентрацію, то предусмотрительное ограниченіе цѣлей и средствъ,
которыя составляютъ необходимое условіе здоровой и сильной жизни
воли. Широкіе горизонты помогаютъ мысли и фантазіи; но если воля
не должна остаться простымъ стремленіемъ и желаніемъ, то она должна
направляться на что нибудь совершенно опредѣленное, а именно на что
нибудь въ предѣлахъ своихъ силъ. Наше время есть время сомнѣній,
неблагопріятствующихъ гармоніи душевныхъ силъ. Врачевать эту дис-
гармонію и болѣзненность, которыя такъ легко возникаютъ при подоб-
ныхъ условіяхъ, есть задача психической гигіены. Тутъ должны помо-
гать другъ другу педагогъ и врачъ. Все, что служитъ для болѣе проч-
наго развитія способности къ дѣйствію,—включающей въ себя не только
силу для физическаго труда, но и способность самостоятельнаго наблю-
денія, мысли и даже художественной фантазіи,—будетъ дѣйствовать
цѣлительно на болѣзнь воли. Побѣда надъ безсодержательнымъ, выси-
женнымъ или малодушно—раздутымъ сомнѣніемъ, которое слѣдуетъ за
величественнымъ развитіемъ нашей эпохи, какъ тѣнь за тѣломъ, мо-
жетъ быть дана не прекращеніемъ культурной работы или подавленіемъ
сомнѣній,—что было бы даже и совершенно невозможно,—а усиленіемъ
самодѣятельности и возбужденіемъ довѣрія къ силамъ человѣка тамъ,
гдѣ онѣ дѣйствуютъ въ области, соотвѣтствующей имъ.
Къ этому присоединяется и еще одно обстоятельство. Современная
культура,—повышая и расширяя потребности человѣка,—дѣлаетъ его
болѣе зависимымъ отъ другихъ, а въ тоже время и болѣе изолирован-
нымъ, такъ какъ «эмансипируетъ» его и ставитъ на собственныя ноги.
Эта изолированность достигаетъ своего высшаго предѣла, когда индиви-
дуумъ со множествомъ своихъ неудовлетворенныхъ потребностей
стоитъ одиноко въ средѣ, проявляющей огромную жизнедѣятельность.
Въ наше время отдѣльный индивидуумъ принужденъ больше бороться
собственными силами, чѣмъ при старомъ порядкѣ вещей. Новыя
*) При тѣхъ измѣнчивыхъ отношеніяхъ, каковы эти, очень ясно замѣчается, какъ одни и тѣже слѣд-
ствія могутъ получаться отъ различныхъ причинъ и въ самыхъ различныхъ условіяхъ. Письма,
собранныя Кайзеромъ, написаны преимущественно людьми необразованными или полуобразованными,
Жизненное настроеніе которыхъ не могло находиться подъ сильнымъ вліяніемъ современной
умственной и эстетической культуры. Поэтому такія письма во всякомъ случаѣ могутъ служить ука-
зателемъ того, какое настроеніе преимущѳственно располагаетъ къ самоубійству. Но это настроеніе
можетъ возникать при различныхъ условіяхъ отъ разныхъ причинъ.
414
ЭТИКА.
ассоціаціи противодѣйствуютъ этой изолированности, но онѣ еще нахо-
дятся въ состояніи дѣтства, и имъ еще очень трудно оказывать вліяніе
на убѣжденія и настроенія отдѣльныхъ 'лицъ. Несчастливцы и стра-
дальцы чувствуютъ, что покинуты на самихъ себя. Стадо животныхъ
топчетъ или убиваетъ тѣхъ индивидуумовъ, которые, при быстромъ
побѣгѣ, не могутъ слѣдовать за другими; въ человѣческомъ обществѣ
(въ свѣтѣ), такого рода индивидуумы, если ихъ не топчутъ и ве уби-
ваютъ, сами изрекаютъ себѣ приговоръ. На житейское мужество, ко-
торое при этомъ такъ легко потерять, должны дѣйствовать благот-
ворно тѣ живыя, симпатическія отношенія, при которыхъ каждый чув-
ствуетъ участіе другихъ и самъ такъ-же участливо раздѣляетъ чужія
стремленія. При такихъ условіяхъ, горизонты каждаго индивидуума не
такъ легко затемняются. Кто не покидаетъ другихъ, тотъ не чув-
ствуетъ, что и его легко могутъ покинуть. Равнодушію и усталости
труднѣе тогда занять мѣсто бодрости и живыхъ интересовъ.—Кажется,
самоубійства могутъ уменьшаться во время крупныхъ политическихъ
кризисовъ, быть можетъ, потому, что въ такія эпохи требуются умы съ
большимъ самоотверженіемъ и общественными интересами. Если это
такъ, то прочная и продолжительная симпатія, вмѣстѣ съ обществен-
ными задачами, должны имѣть силу, могущую подавлять отчаяніе и
потерянность.
Кто жилъ въ большомъ городѣ въ качествѣ одинокаго чужестранца,
тотъ знаетъ, какое подавляющее чувство покинутости можетъ развиться
при этомъ, и какъ можетъ согрѣть душудажепростоѳ дружелюбное слово,
услышанное отъ перваго встрѣчнаго, котораго спрашиваешь о дорогѣ
или которому окажешь какую нибудь услугу. Вотъ также часто одного
сочувственнаго выраженія бываетъ достаточно, чтобы заставить само-
убійцу отказаться отъ своего рѣшенія. Онъ можетъ почувствовать, что
связь, соединяющая его съ родомъ, еще не порвана,ионъ можетъ съ своей
стороны почувствовать желаніе снова укрѣпить ее.—Очевидно, это
происходитъ отъ того, что пробуждаются къ движенію тѣ силы, кото-
рыя могутъ преодолѣть изолированность отдѣльныхъ способностей
внутри человѣка и изолированность людей въ жизни рода. Поэтому, спе-
ціальный вопросъ о самоубійствѣ, связывается съ общими этическими
и соціальными вопросами, если предметъ поставленъ на правильную
почву и спускается съ облаковъ на землю.
6) Всегда ли самоубійство имѣетъ почвой или болѣзнь воли, душев-
ную болѣзнь, или сознательное желаніе отдѣлаться отъ какой нибудь
опредѣленной обязанности? Или быть можетъ, существуетъ право и
даже долгъ—совершить самоубійство?
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
115
Если человѣкъ признаетъ за собою полную свободу распоряжаться
своей жизнью, то это всегда исходитъ изъ чисто индивидуалистической
точки зрѣнія.—Такъ стоики учили, что мудрецъ, ставшій полнымъ и
абсолютнымъ господиномъ своей участи, покидаетъ жизнь нѳ только
тогда, когда этого требуетъ воля его отечества или когда одно только
самоубійство можетъ удержать его отъ выполненія безнравственнаго
поступка, но и тогда, когда онъ не можетъ себя вести, въ силу внѣш-
нихъ обстоятельствъ, такъ, какъ онъ хочетъ. Позднѣйшіе стоики еще
болѣе расширяли это право «вывести» себя изъ жизни. «Нѳ только по
внѣшней нуждѣ», говоритъ Сенека (Ерізі. 70), «но какъ только судьба
становится нѣсколько сомнительной, мудрецъ кончаетъ жизнь» •).
Маркъ Аврелій требуетъ только, чтобы жизнь покидалась безъ гнѣва и
печали, т.е. такъ, какъ будто мы удалились изъ комнаты, наполненной
дымомъ (Коммент.Ѵ*, 29; X, 8). Въ новѣйшія времена, цѣлый рядъ писа-
телей ХѴІП вѣка разсматривалъ самоубійство съ индивидуалистической
точки зрѣнія. Напр., Монтескье основываетъ оправданіе самоубійства
на томъ, что изъ человѣческаго общества долженъ быть дозволенъ
выходъ, если жизнь въ немъ даетъ только страданія, такъ какъ это обще-
ство построено на противорѣчивыхъ интересахъ; такимъ образомъ,
кончая свою жизнь, не нарушаютъ никакой обязанности если- находятъ
что жизнь невыносима (Персидскія письма. № 76) **).
Но если бы такимъ образомъ признать, что отдѣльный индивидуумъ
обладаетъ свободнымъ правомъ лишить себя жизни, когда она невыно-
сима, то тѣмъ нѳ менѣе оказалось бы большое затрудненіе доказать
такую «невыносимость» въ отдѣльныхъ случаяхъ. Въ самомъ дѣлѣ,
какъ можетъ знать индивидуумъ, достигъ ли онъ послѣднихъ предѣ-
ловъ своихъ силъ и употребилъ ли всѣ имѣющіяся средства?—Противъ
этого возражали, что уже одно то обстоятельство, что естественное
самосохраненіе подавлено и что уничтожена естественная тоска смерти,
указываетъ на самую крайнюю степень истощенія усилій человѣка.
Такъ, Гольбергъ говоритъ: «опытъ показываетъ, что люди любятъ
жизнь;отсюда можно сдѣлать заключеніе, что дошедшіе до такого дѣянія
(самоубійства), были побѣждены печалью, страданіями и неожиданно-
стями, то есть, находились въ такомъ состояніи, которое возбуждаетъ
*) Нельзя не видѣть, что эти слова имѣютъ прямое отношеніе къ той эпохѣ, въ которую ихъ пи-
салъ Сенека: въ царствованіе Нерона приходилось, дѣйствительно, кончать разсчеты съ жизнью при
«малѣйшемъ проявленіи измѣненій судьбы», чтобы избѣгнуть болѣе тяжкихъ мученій. Но Сенека
вѣдь, могъ-бы совѣтовать и еще иной выходъ,-*-борьбу съ етоЙ судьбой. Ред.
♦•) Подобное же теченіе мысли находимъ и у Гольбаха (Зіэіёше <іе Іа Каіиге I, гл. 14) и въ
<Письмахъ самоубійцы», авторомъ которыхъ мпогіе считали Юма.
116
этика.
скорѣе состраданіе, чѣмъ гнѣвъ». Но, вѣдь, я очень легко могу нахо-
диться во власти иллюзіи, когда думаю, что сила противодѣйствія во
мнѣ исчерпана. Инстинктъ не всегда ясно руководитъ мною, а потому
прекращеніе инстинкта не можетъ быть безошибочнымъ признакомъ.
Мгновенное чувство печали и нужды вовсе не представляетъ непрелож-
наго выраженія свойствъ дѣйствительнаго положенія. Быть можетъ,
индивидуумъ находится въ это время именно въ самомъ низшемъ
пунктѣ ритмической волны своей судьбы, такъ что могъ бы вновь под-
няться, если бы продержался еще немного. Отчаяніе индивидуума это
одно, а дѣйствительпо-ли положеніе вещей такъ отчаянно, это—нѣчто
совсѣмъ другое. Вполнѣ основательнымъ знаніемъ объ этомъ мы никогда
не можемъ обладать.
Если индивидуумъ признается абсолютно верховнымъ (ср. III,
5—7) то вопросъ о возможности подобнаго объективнаго доказательства
не имѣетъ такого важнаго значенія. Но если высшимъ масштабомъ эти-
ческой оцѣнки признается взаимная зависимость и связь отдѣльнаго ин-
дивидуума съ родовой жизнью, и если, слѣдовательно,—этого масштаба
ищутъ въ значеніи поступка для родовой жизни, то требованіе строгаго
доказательства того, дѣйствительно ли мы исчерпали всѣ силы и воз-
можности борьбы,—является неустранимымъ. Поэтому, нѣкоторые гре-
ческія области (Массилія, Хеосъ) руководились правильной мыслью,
когда устраняли опороченіе самоубійства, если правительство само-
убійцы признавало, что онъ имѣлъ вполнѣ достаточныя основанія рѣ-
шиться на этотъ шагъ. Въ основѣ тутъ лежало предложеніе, что инди-
видуумъ живетъ не для одного себя, но что онъ долженъ участвовать
въ тѣхъ задачахъ, которыя имѣютъ важность для другихъ. Въ отдѣль-
ныхъ случаяхъ можетъ быть совершенно вѣрно, что жизнь невыносима,
если индивидуумъ не имѣетъ другого масштаба, кромѣ своего собствен-
наго эгоистическаго удовлетворенія и оцѣнки. Приближеніе къ подоб-
наго рода съуженію интереса, замѣчается у всѣхъ самоубійцъ, дѣй-
ствовавшихъ по сознательному обсужденію. Всѣ они основывались на
чемъ нибудь одномъ, что дѣлало ихъ жизнь игрой случая. Ихъ страсть
сконцентрирована на одномъ пунктѣ, и этимъ пунктомъ держалась вся
ихъ жизнь, а съ его паденіемъ, падала и она *). Это относится, напр.,
•) Точно также и тамъ, гдѣ самоубійство возникаетъ изъ вышеуказаннаго (5) ослабленія воли,
индивидуумъ часто влагаетъ сопротивленіе въ одинъ только пунктъ, совершенно незначительный въ
объективномъ отношеніи. Тогда то и возникнетъ это сосредоточеніе на одномъ пунктѣ, но возникаетъ
изъ предъидущаго ослабленія энергіи. Однако, въ ранѣе описанныхъ случаяхъ, выдвигающійся впередъ
интересъ соединяетъ всю энергію страсти въ одномъ пунктѣ, и съ нимъ вмѣстѣ гибнетъ все осталь-
ное. Два совершенно различныхъ психологическихъ процесса ведутъ, такимъ образомъ, къ одному м
тому же выходу.
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
117
къ знаменитымъ самоубійцамъ древности. «Послѣдніе римляне» уби-
вали себя потому, что ихъ горизонтъ не простирался за предѣлы ари-
стократически республиканской жизни Рима. Намъ извѣстны болѣе
широкія и глубокія человѣческія отношенія, которыя могутъ предъяв-
лять къ намъ иныя требованія. И это было извѣстно уже Катону, когда
онъ (по Плутарху), не желая влечь съ собою на смерть и сына, далъ ему
совѣтъ дальше держаться отъ политики въ наступившія тяжелыя вре-
мена. Если бы честь сына не страдала отъ слѣдованія этому совѣту, то,
конечно, и самъ отецъ могъ бы ему слѣдовать, не измѣняя самому
себѣ. Сила и упорство, придающія героическій видъ нѣкоторымъ
избраннымъ самоубійствамъ, имѣютъ въ себѣ часто что-то театраль-
ное и были бы примѣнены гораздо лучше, еслибы направлялись на то,
чтобы сдѣлать жизнь сноснѣе, хотя бы не для себя лично, такъ для
другихъ.
Надежда, которую теряетъ человѣкъ для самаго себя, можетъ сохра-
ниться относительно рода, особенно если онъ пойметъ великое ученіе о
значеніи малыхъ результатовъ. Новѣйшая наука открыла намъ, сколько
можетъ совершить непрерывное накопленіе малыхъ результатовъ. Самые
могучіе кораловые рифы возникли изъ скопленія известковыхъ скеле-
товъ безчисленныхъ крохотныхъ животныхъ. То, чего не въ силахъ
была-бы достигнуть величайшая революція, въ состояніи сдѣлать тихая
работа ежедневныхъ, невидимыхъ силъ. Самая скромная дѣятельность въ
тѣсномъ кружкѣ вноситъ свою лепту въ великую общую жизнь рода.
Ничто не теряется совершенно. Все, въ чемъ обнаруживается глубокое
чувство, идеальное направленіе жизни, твердость характера,—можетъ
имѣть важное значеніе и дѣйствовать съ пользой, если мы не предаемся
театральному чувству—совершить нѣчто великое. Руссо справедливо
говоритъ (въ «Новой Элоизѣ»), что если бы люди, чувствующіе позывы
къ самоубійству, могли воспомнить, нѣтъ ли еще возможности сдѣлать
хотя бы одно доброе дѣло, помочь бѣдняку, утѣшить несчастнаго, за-
щитить угнетеннаго, то они навѣрное удержались-бы отъ исполненія
своего намѣренія.
Но насколько мало можно доказать, что самоубійцей исчерпаны всѣ
возможныя средства, настолько же мало доказуемо, что имъ выпол-
нены всѣ обязанности. Чѣмъ серьезнѣе и глубже охватывается жизнь,
тѣмъ представляется больше возможностей и обязанностей. Вотъ это-то
и есть главное соображеніе, которому этика должна придавать значеніе
въ этомъ дѣлѣ. Иными словами, этическія усилія противъ самоубійства
Должны исходить больше изъ того, чтобы посредствомъ увеличенія силы
сопротивленія, возбудить въ людяхъ этого типа желаніе жить и симпа-
118
ЭТИКА.
тію къ живымъ существамъ,—чѣмъ изъ того, чтобы формулировать
строгій приговоръ совершившимся самоубійствамъ. Въ каждомъ эти-
чески-негодномъ поступкѣ участвуетъ ослѣпленіе; во ни одинъ изъ
этихъ поступковъ не мотивируется такъ часто дѣйствительнымъ несчас-
тіемъ и нуждой, какъ тотъ, которымъ индивидуумъ отнимаетъ у себя
жизнь.
Могутъ еще задать вопросъ: не является ли при извѣстныхъ усло-
віяхъ даже прямой обязанностью лишить себя жизни? Самоубійство и
самопожертвованіе такъ близко граничатъ другъ съ другомъ, что
трудно, если не невозможно, провести между ними раздѣльную черту.
Индивидуумъ можетъ думать, что онъ мѣшаетъ счастью другихъ лю-
дей, или, что своей смертью онъ освобождаетъ ихъ отъ опасности.
Точно также (мы тутъ пользуемся примѣромъ, уже даннымъ старыми
писателями), когда кто нибудь опасается, что на мучительномъ допросѣ,
онъ можетъ открыть тайну, имѣющую важное значеніе, и убиваетъ себя
для того, чтобы не причинить другимъ непоправимаго вреда. Или,
когда укушенный бѣшеной собакой, замѣчая возникновеніе болѣзни,
убиваетъ себя, чтобы отнять у собя возможность повредить другимъ.
Или когда бѣдный отецъ семейства отнимаетъ у себя жизнь, зная, что
о его семьѣ, измученной холодомъ и голодомъ, станутъ заботиться дру-
гіе только послѣ его смерти. Бъ этихъ случаяхъ, конечно, не можетъ
быть рѣчи о томъ, что индивидуумъ совершилъ самоубійство съ цѣлью
уклониться отъ исполненія своихъ обязанностей. Его поступокъ прямо
даетъ попять, что нѳ самаго себя и не свое существованіе овъ имѣлъ
единственной и величайшей цѣлью, а считалъ себя членомъ болѣе ши-
рокаго, цѣлаго, для котораго самъ долженъ жертвовать собою. Однако,
и тутъ всегда остается сомнѣніе, всѣ-ли возможности исчерпаны.
Когда дѣло идетъ о жизни человѣка, объ уничтоженіи живого элемента
нашего вида, то необходимость поступка должна быть доказана опредѣ-
ленно, чтобы его можно было признать этическимъ.
Древняя церковь, которая во всѣхъ остальныхъ случаяхъ строго
относилась къ самоубійству, дѣлала однако, исключеніе для женщинъ,
которыя лишили бы себя жизни для того, чтобы избѣгнуть насилія со
стороны своихъ преслѣдователей; ихъ почитали, какъ святыхъ *).
Устраняя совершенно преувеличенную аскетическую основу, изъ кото-
рой вытекало это исключеніе, мы видимъ здѣсь обращикъ того, что
*) Ср. ВагЬеугас: Тгаііё бе Іа тогаіе <1ея рёгеа беГё^Нзе. Атзіепкт 1728. Стр. 242.—Только
Августовъ считалъ дѣло нѣсколько сомнительнымъ; во овъ помогъ себѣ соображеніемъ, что такія
женщины, быть можетъ, дѣйствовали по непосредственному божесному откровенію. (Бе сіѵііай
4еі I, 26).
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
119
самоубійство можетъ быть этическимъ поступкомъ. Самоубійство утвер-
ждаетъ тутъ, что есть человѣческія злодѣйства, стоящія по своему
звѣрству наряду съ убійствомъ, и при этомъ такое самоубійство, кромѣ
того ведетъ къ болѣе яркимъ и возвышеннымъ представленіямъ о зна-
ченіи женской чистоты.
Трудно рѣшить, часто ли самоубійство совершается изъ благород-
ныхъ и возвышенныхъ побужденій, такъ какъ вообще трудно дѣлать
заключенія о мотивахъ, приведшихъ къ самоубійству въ отдѣльныхъ
случаяхъ •) Морселли ** ***)) оспариваетъ мнѣніе одного писателя, дока-
зывавшаго, что у людей, не подверженныхъ душевной болѣзни, руково-
дящимъ мотивомъ самоубійства бываетъ обыкновенно благородная на-
тура. Во всякомъ случаѣ въ наше время,—по мнѣнію его,—самоубій-
ства происходятъ главнымъ образомъ вслѣдствіе эгоизма. «Тѣмъ не
менѣе,—прибавляетъ онъ,—и здѣсь никоимъ образомъ нельзя отрицать
совершенно проявленій лучшей части нашего существа, и особенно,
даже почти главнымъ образомъ, у женскаго пола......У мужчинъ
повсюду господствующимъ мотивомъ является личный интересъ, и тоже
можно сказать вообще о четвертой или пятой части женскихъ само-
убійствъ; такимъ образомъ рѣдкость болѣе благородныхъ мотивовъ
при самоубійствѣ уже въ общихъ чертахъ выясняется этими числовыми
отношеніями». Мы должны предоставить статистикамъ обосновать это
положеніе.
7) Самоубійство можно разсматривать только съ медицинской, психо-
логической и этической точекъ зрѣнія. Его нельзя но справедливости
привлекать къ юридической отвѣтственности. Индивидуумъ, только
пока онъ живетъ, есть сочленъ государства, и кара государства не мо-
жетъ касаться самаго самоубійцы. Наказаніе здѣсь фактически пере-
ходитъ на другихъ, а не на самаго индивидуума; оно можетъ состоять
въ отнятіи наслѣдства (какъ было во время императорскаго Рима, когда
самоубійство имѣло мотивомъ избѣжать наказанія за оскорбленіе вели-
чества) или въ презрительномъ обращеніи съ трупомъ {что употре-
блялось въ средніе вѣка во всѣхъ странахъ). Впрочемъ, еще епископъ
Мартензенъ находитъ въ томъ, что по его словамъ «обнаруживаетъ
слабость государство при похоронахъ самоубійцъ»,—признакъ того,
«какъ сильно оттѣсняется духъ христіанства» *’*). *
*) Ср. Магвия КиЬіпа'а критическія замѣчанія о статистикѣ самоубійствъ въ датской тамгѣ
«Тіізкиегеп» 1884 г. Стр. 466.
**) Иег ЗеІЬятопІ, Ееіры$ 1881. Стр. 270. Эттилгенъ Могоіаіаііаіік 3 нзд. стр. 780.
***) ЫіѵШиѳІ ЕіЬік. стр. 461.
120
ЭТИКА.
в) Самогосподство *).
8) Между тѣмъ, какъ самосохраненіе зависитъ преимущественно отъ
преодолѣнія внѣшнихъ препятствій,—самогосподство состоитъ въ пре-
одолѣніи препятствій, возникающихъ изъ собственной внутренней при-
роды человѣка. Самогосподство предполагаетъ, что существуютъ два
или болѣе различныхъ стремленія, и что пѣкоторыя изъ нихъ побѣж-
даются или вытѣсняются другими. Если бы въ человѣческомъ «я» не
могли существовать многочисленныя, противорѣчащія другъ другу
побужденія, то и самогосподство было бы невозможно. При самогоспод-
ствѣ, одно чувствованіе отступаетъ передъ другимъ, одно побужденіе
уступаетъ мѣсто другимъ побужденіямъ, одна страсть замѣщается дру-
гой страстью. Нельзя быть господиномъ самаго себя при посредствѣ
одного ума: необходимо, чтобы энергія сознанія скопилась въ ка-
комъ либо сильномъ чувствѣ или страсти, направленныхъ на то, въ
чемъ мы видимъ нѣчто высшее. Само по себѣ, господство надъ собою
есть чисто формальная добродѣтель, цѣнность которой зависитъ отъ
того, ради чего она дѣйствуетъ. Тотъ, кто больше всего любитъ деньги,
можетъ, благодаря этой стоасти, вытѣснить изъ своей души всѣ другія
побужденія и усилія. У другихъ господствующей силой обладаютъ
наслажденія знаніемъ, страсть къ открытіямъ, у нѣкоторыхъ чувство
любви или патріотизмъ и т. д. Способность самогосподства развивается
на этихъ и на многихъ иныхъ путяхъ. Исторически, огромное вліяніе
на развитіе способности самогосподства имѣли преимущественно чув-
ствованія, опредѣлявшіяся отношеніями къ авторитету (въ семьѣ, госу-
дарствѣ и церкви). Отношеніе къ авторитету, огромное превосходство
котораго въ силѣ и способностяхъ чувствуетъ человѣкъ,—возбуждаетъ
чувствованіе обязанности, направляющее всѣ силы на одну цѣль, под-
чиняетъ всѣ соображенія одному соображенію и такимъ образомъ дѣй-
ствуетъ въ сознаніи, какъ концентрирующая сила. При господствѣ авто-
ритета, когда главной добродѣтелью является послушаніе, а господ-
ствующими страстями—надежда или страхъ,—на болѣе же высокихъ
ступеняхъ,—болѣе одухотворенное благоговѣніе,—человѣчество прошло
школу самообладанія и пріобрѣло привычку, которая никогда не пере-
станетъ оказывать услуги, хотя первоначальные мотивы могутъ смѣ-
няться совершенно другими.
Только при посредствѣ самогослодства достигается внутренняя сво-
бода и единство, дѣлающія возможной полную и связную дѣятельность.
*) Слово ЗеІЬзіЬеггдсЬив^ мы передаемъ словомъ «самогосподство» вмѣсто «самообладаніе»,
потому, что привычное, вульгарное значеніе этого послѣдняго могло-бы вредить пониманію.
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
121
А внутренняя свобода есть условіе внѣшней свободы и независимости.
Различныя стремленія и потребности, это—въ тоже время и много-
численные пути, на которыхъ внѣшній міръ можетъ овладѣть нашимъ
внутреннимъ міромъ.'Если бы внѣшній міръ могъ, безъ всякихъ другихъ
условій, въ любое мгновенье, возбудить въ насъ любое стремленіе, то
онъ извлекалъ бы изъ насъ, какъ изъ инструмента, какую угодно мело-
дію^ мы были бы безсильны бороться съ нимъ. Поэтому то необходимо,
чтобы въ насъ былъ центръ, т. о. извѣстный кругъ мыслей и чувство-
ваній, который всегда направляетъ нашу жизнь. Самогосподство не
можетъ сдѣлать насъ безчувственными, но наши чувствованія благо-
даря ему, лишаются возможности вертѣться какъ флюгеры въ разныя
стороны отъ каждаго вѣтра.—Болѣе подробныхъ доказательствъ того
огромнаго значенія, какое имѣетъ самообладаніе для развитія совѣсти и
самосохраненія, не нужно. Мы уже въ нѣкоторыхъ пунктахъ предста-
вили эти доказательства ранѣе.
9) Духовная жизнь развивается спорадически, начинаясь съ разныхъ
положеній и исходныхъ пунктовъ, и только постепенно можетъ дости-
гнуть гармоніи различныхъ пробуждающихся стремленій. Различныя
силы и потребности толкаютъ сознаніе въ различныхъ противоположныхъ
направленіяхъ. Достигнуть порядка и единства часто удается, только
переживъ періодъ бурныхъ страстей. Болѣе высокое развитіе жизни обу-
словливается тѣмъ, что есть цѣнный матеріалъ для обработки. Но
этотъ драгоцѣнный матеріалъ трудно обработать, если онъ противится
намъ. Древній аскетизмъ разрубалъ узелъ, подавляя и уничтожая есте-
ственныя потребности. Онъ боялся не только чувственныхъ инстинктовъ,
но и стремленій къ знанію, и потребностей эстетическихъ. Однако,
великое искусство господствовать надъ собою заключается въ томъ,
чтобы дать свободное движеніе непроизвольнымъ побужденіямъ, соста-
вляющимъ условія здоровой и бодрой жизни, и при этомъ господство-
вать надъ направленіемъ этого движенія такъ, чтобы оно не противо-
дѣйствовало тѣмъ стремленіямъ, которыя мы считаемъ нашими цѣлями.
Безжизненный, механическій порядокъ и самотерзающая неувѣренность
и мнительность—признаки несовершенства. Кромѣ того, не всегда по-
лезно выводить па яркій свѣтъ сознанія полубезсознательныя побужде-
нія и фантазіи; отъ нихъ легче, освобождаться когда они остаются на
границѣ сознанія. Черезъ чуръ излишнее морализированіе влечетъ вни-
маніе какъ разъ къ тому, что слѣдуетъ подавлять.
Самогосподство принимаетъ различный характеръ не только по свой-
ству того, что оно подкрѣпляетъ, но и по свойству того, что оно пода-
вляетъ. Наслажденіе, барышъ, почетъ, месть могутъ быть предметами
122
ЭТИКА.
вспыхнувшаго аффекта, которому нужно противодѣйствовать. Каждый
аффектъ и каждое душевное возбужденіе нарушаютъ ясное и покойное
обсужденіе и препятствуютъ такой связи представленій другъ съ дру-
гомъ, которая, безъ этого, была бы для нихъ естественна. Особыя пред-
расположенія отдѣльннаго индивидуума могутъ дѣйствовать такъ, что
борьба въ одномъ направленіи для него труднѣе, чѣмъ въ другомъ.
Могутъ быть врожденныя расположенія къ отчаянію, вспыльчивости,
тщеславію и чувственности. Значитъ, въ высшей степени различно и не
можетъ быть предъусмотрѣно никакимъ рецептомъ то, что приходится
преодолѣвать индивидууму и что онъ долженъ перестрадать чтобы
достигнуть внутренней свободы и гармоніи. Потребность самогоспод-
ства чувствуется одинаково всѣми, но для каждаго обозначаетъ и по
степени, и по роду нѣчто въ высшей степени различное. Точно также,
какъ одна и таже тяжелая ноша будетъ требовать различныхъ усилій
отъ разныхъ индивидуумовъ, такъ и стремленіе различныхъ индиви-
дуумовъ держаться на однихъ и тѣхъ же ступеняхъ развитія требуетъ
различной работы. Нѣкоторые ведутъ серьезную борьбу лишь бы не
спуститься ниже средняго, ходячаго уровня этическаго развитія. Посто-
ронній наблюдатель не легко замѣтитъ и не найдетъ достойной удивле-
нія борьбу этого рода. Но, вѣдь, Леонидъ Спартанскій былъ герой не
меньше Александра, хотя этотъ послѣдній употребилъ свою храбрость
на завоеваніе цѣлаго міра, а Леонидъ отдалъ жизнь за то, чтобы не до-
пустить врага на свою родину.
Уже Аристотель, въ своемъ знаменитомъ опредѣленіи добродѣтели,
какъ правильной (или законной) средины, ясно признаетъ различія само-
обладанія по роду и степени. По Аристотелю, правильная середина ле-
житъ не въ одномъ и томъ же пунктѣ у всѣхъ индивидуумовъ. А такъ
какъ ихъ склонности къ различнымъ аффектамъ не одинаковы, то воз-
можны случаи, когда то, что у одного индивидуума есть признакъ
большого самогосподства, у другого, наоборотъ, есть совершенно не-
произвольное явленіе. Что у одного есть признакъ скупости, можетъ у
другого быть бережливостью, а у третьяго—расточительностью. Аристо-
тель при этомъ смотритъ на дѣло больше какъ психологъ, чѣмъ этикъ.
Онъ совершенно правъ въ томъ, что достиженіе внутренней гармоніи
различными индивидуумами, предполагаетъ весьма различныя условія,
благодаря различіямъ ихъ природы. Но онъ упускаетъ изъ виду, что
требованія этики не исчерпываются этой внутренней гармоніей. Значеніе
самогосподства состоитъ въ томъ, что мы, работая для нашей за*
дачи, употребляемъ въ дѣло всѣ наши силы въ извѣстномъ единствѣ.
Но если моя задача требуетъ болѣе высокой степени самогосподства,
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
123
чѣмъ та «правильная середина», которая возникаетъ изъ внутренней
гармоніи? Моя природа можетъ быть въ равновѣсіи, не удовлетворяя,
однако, въ силу одного этого, тѣмъ требованіямъ, какія ставятся дан-
ными отношеніями. Быть можетъ, я до такой степени могу побѣждать
свою вспыльчивость, что покажусь господствующимъ надъ собою
больше, чѣмъ тотъ, кто по натурѣ уступчивѣе и миролюбивѣе меня, и
этимъ никакъ не предрѣшается, что я больше его обезпеченъ отъ самаго
позорнаго и разрушительнаго захвата меня какимъ нибудь вспыхнув-
шимъ аффектомъ. У Аристотеля имѣетъ огромное значеніе та инди-
видуалистическая тенденція, о которой говорилась выше (III, 5) и ко-
торая образуетъ странное противорѣчіе съ тѣмъ, что во всѣхъ другихъ
случаяхъ греческая этика возлагала на государство и общество.
Самогосподство, какъ и самосохраненіе, представляются инымъ съ
индивидуалистической точки зрѣнія, чѣмъ съ точки зрѣнія человѣчной
этики (Ш, 10). Индивидуалистъ долженъ всегда заботиться о порядкѣ
и гармоніи различныхъ сторонъ своего существа (III, 6). А съ точки
зрѣнія человѣчной этики, къ самогосподству предъявляются такія тре-
бованія, которыя не имѣли бы никакого основанія, еслибы ихъ поста-
вить индивидуалисту. Если этотъ послѣдній стремится только къ внут-
реннему покою и гармоніи, то почѳму-бы ему не слѣдовать страсти къ
почестямъ или своимъ стремленіямъ къ удовлетворенію половой потреб-
ности, или своимъ мстительнымъ побужденіямъ? Отъ отношеній къ дру-
гимъ-онъ всегда снова возвращается къ самому себѣ, и у него нѣтъ ни-
какой причины прослѣживать послѣдствія своихъ поступковъ, если
они не могутъ задѣть его собственной жизни.
Слѣдуетъ разъ и навсегда твердо помнить, что одно и тоже этиче-
ское требованіе можетъ имѣть чрезвычайно различное практическое
значеніе для различныхъ индивидуумовъ. Въ этикѣ есть тоже законъ
отношенія, и ученіе Аристотеля о правильной серединѣ есть предчув-
ствіе этого психологическаго закона.—Могутъ сказать: «этическое требо-
ваніе есть слѣдствіе принципа благополучія. То, что справедливо и хо-
рошо, должно быть таковымъ для всѣхъ индивидуумовъ.»—Но отдѣльный
индивидуумъ, со своими предрасположеніями и склонностями, самъ при-
надлежитъ къ обществу, благополучію котораго слѣдуетъ содѣйствовать.
Поэтому, этическое требованіе не можетъ распространяться на всѣхъ,
какъ одна и тажѳ безличная заповѣдь. Оно должно содержать скорѣе
общее направленіе жизни, чѣмъ единичныя опредѣленныя степени и
проявленія самогосподства. Тоть кто, не смотря ни на какія усилія, не
можетъ достигнуть уровня требующагося объективно, работаетъ, тѣмъ
не менѣе, въ правильномъ направленіи, и этическое сужденіе, основан-
124
ЭТИКА.
ное на вполнѣ психологическомъ взглядѣ, должно оправдать его.—
Здѣсь всего яснѣе можно найдти причину, почему Христосъ охотнѣе
имѣлъ дѣло съ кающимися грѣшниками и мытарями, чѣмъ съ фари-
сеями.
10) Разница между точкой зрѣнія, на которой мы здѣсь стоимъ, и
точкой зрѣнія индивидуалистической можетъ быть усмотрѣна въ томъ,
какъ оцѣниваются различные роды самогосподства. Мы разсматриваемъ
индивидуумъ не какъ маленькій отдѣльный мірокъ, замкнутый въ себѣ
самомъ, а всегда въ его отношеніи къ другимъ. Если спрашиваютъ: что
важнѣе,—господствовать ли надъ своей мстительностью, или-же надъ
своей корыстью, или, наконецъ, надъ своими позывами къ чувственнымъ
наслажденіямъ,—то, конечно, отвѣтъ можетъ быть данъ здѣсь только
сообразно съ тѣмъ, какъ эти стремленія воздѣйствуютъ на внутренній
міръ самаго человѣка. Но этого отвѣта будетъ недостаточно. Чувствен-
ность и жажда наслажденія дѣлаютъ людей зависимыми отъ внѣшнихъ
условій и поэтому препятствуютъ ихъ свободному развитію. Они мѣ-
шаютъ развитію идеальныхъ чувствованій, ослабляютъ энергію воли и
могутъ вступать даже въ борьбу съ требованіями физическаго само-
сохраненія. Кромѣ того, въ этическомъ отношеніи имѣетъ большое
значеніе то обстоятельство, что душевная жизнь съуживается, когда
индивидуумъ предается чувственности. Чувственныя удовольствія часто
нѳ допускаютъ раздѣленія съ другими и даже могутъ иногда дости-
гаться только на счетъ страданія этихъ послѣднихъ. Сначала, вѣ-
роятно, потеря мысли, порождаемая аффектомъ, въ состояніи довести
наслаждающагося человѣка до того, что подъ вліяніемъ наслажденія
онъ нѳ видитъ послѣдствій для другихъ; затѣмъ, путемъ привычки, это
состояніе слабомыслія переходитъ въ безсердечіе.'Развратные люди часто
бываютъ безсердечнѣе и холоднѣе людей, похищающихъ собтвен-
ность другихъ или позволяющихъ себѣ отдаваться порывамъ ярости.
Этическое сужденіе приводитъ при этомъ къ инымъ результатамъ, чѣмъ
юридическое. Тотъ кто укралъ ради спасенія своихъ голодающихъ дѣтей,
въ этическомъ отношеніи выше того, кто уничтожаетъ излишествами и
развратомъ свой матеріальный и духовный капиталъ, который могъ-бы
многимъ принести благо. Положительная-же мораль въ этомъ случаѣ,—!
какъ и во многихъ другихъ,—приближается здѣсь къ юридической точкѣ]
зрѣнія. Воръ исключается изъ «хорошаго общества», а расточительный]
эгоистъ занимаетъ иногда въ томъ же обществѣ почетное мѣсто.
Что касается спеціально отношенія половъ другъ къ другу, то пол-
ное сужденіе о нихъ можно найдти только въ соціальной этикѣ. Въ?
этикѣ индивидуальной, главное правило состоитъ въ томъ, что для
САМОУТВРЖДЕНІЕ.
125
чистаго все чисто. Нечистое возникаетъ только тогда, когда сознаніе
опутано чувственными представленіями и не можетъ отъ нихъ освобо-
диться. Крайняя стыдливость и чопорность могутъ быть опасными при-
знаками, такъ какъ они указываютъ, что у индивидуума подобныя пред-
ставленія возникаютъ легко. Здоровая и естественная душевная чистота
выработывается не тѣмъ, что половыя явленія облекаются мистиче-
скимъ туманомъ, а тѣмъ, что они, какъ и многія другія явленія при-
роды, разсматриваются откровенно и съ яснымъ разумѣніемъ ихъ.
Только два способа разсмотрѣнія половыхъ отношеній можно признать
здоровыми: во первыхъ, вышеозначеннымъ способомъ, въ качествѣ
физіологическаго и психологическаго наблюдателя, и во вторыхъ,—
когда ихъ силу испытываютъ посредствомъ сердечной жертвы или чего
либо другаго, кромѣ чувственнаго наслажденія. Оба эти способа весьма
далеки отъ легкомыслія, распутства и необузданнаго фантазированія.
Отношеніе къ половой жизни составляетъ самую трудную изъ всѣхъ
этическихъ задачъ. Природа и культура здѣсь сталкиваются другъ съ
другомъ особенно рѣзко. Какъ естественное существо, человѣкъ есть
зрѣлый мужчина или зрѣлая женщина задолго до того, когда его
существованіе какъ культурнаго существа уже опредѣляется тѣмъ, что
онъ можетъ заботиться о потомствѣ. Со стороны природы тутъ прежде-
временно возникаютъ сильныя требованія, которыя не могутъ удовле-
творяться въ томъ объемѣ, въ какомъ они возбуждаются,—раз’ь должна
существовать культурная и общественная жизнь. Здѣсь, борьба—съ
одной стороны, инстинкта, объединяющаго васъ съ животными, а съ
другой—тѣхъ интересовъ, которые ведутъ васъ къ болѣе высокому раз-
витію человѣческой жизни. Отсюда Кантъ сдѣлалъ даже выводъ, что че-
ловѣкъ отъ природы не склоненъ къ общественной жизни, что природа
замышляла только сохраненіе человѣческаго рода, какъ животнаго вида.
Онъ ваходилъ въ этомъ огромную дисгармонію и источникъ бѣдствій,
которыя можно преодолѣть только тогда, когда люди достигнутъ такой
степени культуры, отъ которой они еще очень далеки *). Великій мыс-
литель указываетъ здѣсь и огромную трудность и, въ то же время,
единственный способъ, какимъ можно сопротивляться этому въ этиче-
скомъ отношеніи. Легко было бы разрубить узелъ и потребовать не
стѣсняемаго удовлетворенія естественнаго инстинкта. Но это было-бы
возможно только тогда, когда мы пожелали бы возвратиться къ скотской
ступени развитія. На этой ступени не разъ господствала полная нестѣ-
') Кавп: МиіЬтпиазІісЬег АпГап? <1ег МепвсЬепдосЬісіііе (1786). (Ѵегшів;Ъй ЗсЬгіГівп. Наііе
1709. III, стр. 48).
126
ЭТИКА.
сняѳмость, какъ это достаточно доказывается половымъ подборомъ и по-
ловой борьбой.Когда аскетизмъ съ его ненавистью къ природѣ, а публич-
ная мораль съ ея чопорностью и жеманствомъ вырождаются въ ложь и
неестественность, то реакція, возникающая противъ нихъ, переходитъ
всякіе предѣлы и, такъ сказать, перегибаетъ лукъ, утверждая, что
отношенія половъ безразличны въ этическомъ смыслѣ или, во всякомъ
случаѣ, имѣютъ второстепенное и подчиненное значеніе. Но прежде
громко звучалъ голосъ правильнаго инстинкта, считая половыя отноше-
нія и ихъ упорядоченіе самымъ важнѣйшимъ этическимъ вопросомъ. И
здѣсь, если мы только станемъ на точку зрѣнія отдѣльнаго (если даже
не господствующаго) индивидуума и будемъ вести изслѣдованіе иа
основаніи только этой точки зрѣнія, мы не сможемъ дать никакой пол-
ной разработки вопроса; такую разработку можетъ дать только ученіе о
семьѣ. Но болѣе чѣмъ ясно, что о безграничной индивидуальной свободѣ
здѣсь совершенно не можетъ быть рѣчи, такъ какъ половой инстинктъ
можетъ удовлетворяться только при участіи другого индивидуума. По-
ловой инстинктъ носитъ въ себѣ самомъ зародышъ одновременно благо-
роднѣйшаго и высочайшаго въ человѣческой природѣ, также какъ и
зародышъ самаго пошлаго и унизительнаго. Онъ можетъ вывести инди-
видуумъ за предѣлы индивидуальности посредствомъ одушевленія и
радости за другого и этимъ путемъ какъ бы создать въ немъ способ-
ность всякаго самопожертвованія и служенія другому; но тотъ-жѳ
инстинктъ можетъ привести къ тому, что индивидуумъ, поглощенный
собственными вожделѣніями, дѣлаетъ другого индивидуума только
средствомъ своего наслажденія. Инстинктъ колеблется между этими
двумя полюсами, и нужно быть поразительно слѣпымъ, чтобы думать,
что самогосподство не имѣетъ здѣсь никакого значенія. Тутъ-то и ока-
зывается непосредственно, что самогосподство есть отличительный при-
знакъ высшаго достоянства человѣка,—условіе поступательнаго движе-
нія процесса развитія, благодаря которому человѣкъ возвысился изъ
животнаго существованія.
Самогосподство возможно въ гораздо большей степени, чѣмъ иногда
думаютъ. Часто говорятъ о физіологической необходимости, которой на
самомъ дѣлѣ нѣтъ, но которую, однако, можно породить, если о ней
вновь и вновь толковать постоянно. Есть индивидуумы, сохраняющіе
чистоту безъ всякаго вреда здоровью и силѣ своей духовной и тѣлесной
жизни *). Предметомъ изслѣдованія можетъ быть лишь то, какъ ши-
*) Эскироль говоритъ: «Если воздержаніе въ нѣкоторыхъ весьма рѣдкихъ случаяхъ причиняло
душевную болѣзнь, то неумѣренность производитъ ее очень частов. <Вѳв таІаДіеа тепіа1еа>. Брюс-
сель 1878.1. (стр. МУ)—Крафтпг>-Эбиніб (РвусЬораііа Зехиаііа, 2 изд. Штутгартъ, 1887)утвер‘
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
127
роко распространяется самогосподство отдѣльнаго индивидуума. Но
насколько каждый изъ насъ не имѣетъ права первый бросить камень въ
грѣшника, настолько же никто не имѣетъ права называть свою личную
слабость общей человѣческой потребностью и даже необходимостью.
Кто долженъ выдержать суровую борьбу, чтобы удержаться на поверх-
ности, тотъ можетъ дѣйствовать такъ съ полнымъ сознаніемъ, что
принимаетъ на себя часть страданій, которыя должны передѣлать родъ,
чтобы онъ достигъ высшей ступени, и что этимъ онъ даетъ свою лепту
въ помощь развитію, идущему къ этой цѣли. Прямая борьба здѣсь да-
леко не всегда возможна, какъ и относительно мотивовъ, побуждаю-
щихъ къ самоубійству. Самогосподствомъ не всегда можно пользоваться
въ любое отдѣльное мгновеніе, данное чисто внѣшнимъ образомъ. Слѣ-
дуетъ подготовлять себя къ побѣдѣ надъ инстинктомъ тѣлесными упраж-
неніями и привычками, здоровымъ и укрѣпляющимъ питаніемъ фантазіи
и энтузіазмомъ къ идеальнымъ цѣлямъ, удаляя тѣ ісіёез й'хез и одурма-
нивающія грезы, которыя ведутъ къ паденіямъ.
1 !•) Въ то время какъ положительная мораль не скупится на фари-
сейскую суровость противъ уклоненій отъ правильнаго пути, совершаю-
щихся благодаря болѣе богатому инстинкту, она обращаетъ гораздо мень-
шее вниманіе на то, что самогосподство имѣетъ важное значеніе въ дру-
гихъ отношеніяхъ. Если въ теченіи вышеописаннаго періода существуетъ
опасность идти въ жизни блуждая, то въ послѣдующемъ періодѣ воз-
никаетъ опасность вести жизнь не двигаясь съ мѣста. И многіе ведутъ
тѣмъ болѣе неподвижную жизнь впослѣдствіи, чѣмъ безпутнѣе они про-
вели юность. Многіе обладая въ юности бурными страстями, приходили
къ глубочайшему филистерству. У многихъ жизнь дѣлится на періодъ
излишества и разврата и на періодъ пресыщенной аппатіи. Кто не
измѣнялъ самому себѣ въ періодъ борьбы, возникающей отъ тревож-
ныхъ желаній, тому легче современемъ избѣжать апатичной безчув-
ственности (стагнаціи).
ждаетъ также возможность сдерживать подовой инстинктъ и огромное значеніе этой сдержанности.
(Ст. 1, 5). «Для культурнаго человѣка необходима и имѣетъ рѣшительное значеніе подготовка пред-
ставленій, подавляющихъ половыя возбужденія.» (стр. 21). «Воспитаніе и образъ жизни имѣютъ
огромное вліяніе на интенсивность половой жизни (ѵііа аехиаііз). Дѣятельность, укрѣпляющая ду-
ховно (серьезное изученіе), тѣлесное укрѣпленіе, душевная гармонія, половая умѣренность или воз-
держаніе способны рѣшительно сломить возбужденіе половыхъ стремленій» (стр. 32). На стр. 34
оѣъ говоритъ также,—конечно, въ полномъ согласіи съ опытомъ,—объ остановкѣ потребности при
Долгомъ воздержаніи, послѣ того, какъ нѣкоторый періодъ реакціи со стороны половыхъ требованій
счастливо пройденъ.—Съ другой стороны онъ выдвигаетъ огромное значеніе конституціи тѣла: «съ
вевропатическоВ конституціей часто связаны болѣзненно—возбужденныя половыя потребности, и
такіе индивидуумы проводятъ большую часть своей жизни подъ тяжелымъ гнетомъ этой конститу-
ціональной аномаліи въ ихъ жизненныхъ стремленіяхъ» (34).
128
ЭТИКА.
Часто господство надъ собою крайне важно для побѣды надъ влія-
ніемъ привычки и черезъ чуръ регулярной жизни, чтобы сохранить
душевную свободу и возможность дальнѣйшаго развитія. Новое должно
насъ находить новыми; но для этого нужно, чтобы мы заранѣе стреми-
лись обезпечить себѣ ясный и широкій взглядъ. Конечно, наше разви-
тіе не можетъ происходить безконечно. Заботятся не о томъ, чтобы
дерево выросло до небесъ. Но развитіе должно совершить всѣ свои воз-
можности, представляющія цѣнность и значеніе. Нѣтъ зрѣлища болѣе
прекраснаго, какъ могучее и полное жизни развитіе въ старцѣ, завер-
шающемъ всякое иное обычное развитіе. Прогрессирующая душевная
дѣятельность и горячая симпатія ко всему великому и прекрасному
вотъ лучшія средства, предупреждающія застой и косность.
с) Самостоятельность.
Какъ самосохраненіе, такъ и самогосподство представляютъ условія
личной самостоятельности. Единичный индивидуумъ, чтобы имѣть воз-
можность остаться своеобразнымъ, и самостоятельнымъ членомъ рода,
долженъ отстаивать себя какъ противъ внѣшняго міра, такъ и противъ
своего собственнаго внутренняго міра. Онъ заключаетъ въ себѣ нѣчто,
что не проявляется такимъ же точно образомъ ни у какого другого
индивидуума. Потребность самостоятельнаго развитія, потребность про-
явить въ дѣйствіи свои наклонности и способности, вотъ важнѣйшая
изъ силъ, ведущихъ къ совершенствованію человѣческую жизнь. Безъ
вѣры въ самаго себя, безъ довѣрія къ тому, что имѣешь въ собствен-
номъ «я» нѣчто цѣнное для жизни и развитія, нельзя ничего дости-
гнуть. Отчаяніе и сомнѣнія въ себѣ подавляютъ волю и трудъ, а также
служатъ часто признакомъ слабости воли. Еще Аристотель утвер-
ждалъ, что люди, обладающіе малымъ самочувствіемъ, не осуществятъ
всего того добра, какое они могли бы осуществить при иныхъ усло-
віяхъ, такъ какъ они считаютъ себя недостойнымъ его. Такая «микроп-
сихія» (какъ называлъ ее Аристотель) препятствуетъ разцвѣту того,
что заложено въ природѣ индивидуума. Истинное самочувствіе (макроп-
сихія), правда,—какъ признавалъ и Аристотель,—трудна и встрѣ-
чается рѣдко; она требуетъ, чтобы человѣкъ считалъ себя не только
достойнымъ чего то великого, но чтобы онъ былъ дѣйствительно до-
стоинъ его. Кто обладаетъ этимъ чувствомъ, тотъ имѣетъ внутри себя
прочное мѣрило оцѣнки (масштабъ). Внѣшній почетъ и внѣшнія блага
онъ считаетъ чѣмъ то второстепеннымъ и соподчиненнымъ. Онъ
знаетъ свои границы и, стремясь достигнуть всего, къ чему способенъ
внутри ихъ, не терпитъ никакого посягательства или вмѣшательства со
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ. 129
стороны другихъ и самъ не позволяетъ себѣ никакого посягательства;
онъ проходитъ жизнь увѣренно и смѣло.
Скромность и смиреніе вовсе не такія крупныя добродѣтели, какими
ихъ часто считаютъ. Огромныя похвалы, расточаемыя имъ, можно
объяснить реакціей противъ часто встрѣчающагося чрезмѣрнаго и безъ-
основателънаго самочувствія. Важно узнать самаго себя и затѣмъ стре-
миться осуществлять все, къ чему способенъ. Когда идеалъ постав-
ленъ достаточно высоко, тогда не нужно особыхъ похвалъ скромности.
Мы тогда ужъ намѣчаемъ себѣ границы, и намъ нѣтъ нужды ослаб-
лять свою рѣшимость тѣмъ, что мы въ диду нашей слабости будемъ
черезъ чуръ медлить, вмѣсто того, чтобы собрать тѣ силы, какія у
насъ дѣйствительно есть, и примѣнить ихъ *). Кто знаетъ свои
границы, у того есть вѣра въ свои способности, хотя онъ и видитъ
въ тоже время, что онѣ не велики. Онъ чувствуетъ себя одновременно
и большимъ и малымъ. Истинное самочувствіе заключаетъ въ себѣ,
благодаря этому, признаки юмора.
13) Свою самостоятельность утверждаютъ не боязливымъ удаленіемъ
всякаго посторонняго вліянія. Человѣкъ можетъ проявить тѣмъ больше
свои особенности, чѣмъ больше матеріала онъ имѣетъ и можетъ
усвоить. Истинная самостоятельность оказывается именно въ способно-
сти дѣлать себя болѣе глубокимъ посредствомъ богатаго срдержанія.
Самые оригинальные люди обыкновенно охотнѣе всѣхъ признаютъ то,
чему учатъ другіе. Маркъ Аврелій начинаетъ свои сочиненія перечи-
сленіемъ всѣхъ тѣхъ, кто имѣлъ вліяніе на его развитіе. Гете,
имѣлъ право считать себя самостоятельнымъ, какое имѣютъ немногіе,
а между тѣмъ онъ говоритъ (въ своей бесѣдѣ съ Эккерманомъ): «Тол-
куютъ объ оригинальности, но, однако, что же хотятъ сказать этимъ?
Какъ только мы рождаемся, міръ начинаетъ дѣйствовать на насъ, и
такъ дѣло идетъ до конца. Поэтому, что же мы можемъ назвать своимъ
собственнымъ, кромѣ энергіи, силы, воли! Если бы я могъ перечислить
то, чѣмъ былъ обязанъ великимъ предшественникамъ и современни-
камъ, то самому мнѣ осталось бы очень не много».
Часто индивидуумъ думаетъ, что только обращаясь къ своимъ чув-
ствованіямъ и ссылаясь на нихъ можно отстоять свою самостоятель-
ность. Въ чувствованіяхъ есть нѣчто болѣе индивидуальное, чѣмъ въ
мысляхъ и поступкахъ. Но для того, чтобы индивидуальность не стано-
•) Спиноза опредѣляетъ скромность (Ьптііііаа) какъ «печаль, возникающую отъ того, что чело-
вѣкъ думаетъ о своемъ безсиліи или слабости,» это такое чувство; которое легко разслабляетъ и до-
водитъ до презрѣнія къ собственному я (абубсііо). Этика, III. АГГ. Бек. 26—29.
130
ЭТИКА.
вилась изолированностью, а односторонность и ограниченность, кото-1
рыми страдаетъ каждый индивидуумъ въ отдѣльности, могла допол-1
пяться, не слѣдуетъ по мистическому внушенію полагаться на чув-
ствованія; а особенности должны обнаруживать въ дѣятельности мысли
и воли.—Преувеличенное чувство собственной личности часто есть ха-
рактерный признакъ душевной болѣзни *).
14) Чтобы могла существовать правильно внутренняя самостоятель-
ность, требуется самостоятельность внѣшняя: зависимость отъ другихъ
порождаетъ ограниченность движеній и разцвѣта силъ. Поэтому зрѣ-
лая этическая личность домогается также и внѣшней свободы. Вѣдь,
мы видимъ, что всемірная исторія есть собственно исторія освобожденія.
Въ исторіи, борьба совершается не за одни только средства къ жизни,
но и за средства къ тому, чтобы можно было жить такъ, какъ хочется.
Гегель мѣтко сказалъ, что на востокѣ свободенъ одинъ, въ древней Греціи
свободны нѣкоторые, а вѣ новѣйшія времена свободны всѣ. Теперь каж-
даго изъ насъ называютъ «господиномъ*: то, что прежде обозначало
высшее господство одного надъ другими, то теперь обозначаетъ личную
самостоятельность отдѣльныхъ индивидуумовъ. Только результатомъ
аскетической тенденціи явилось убѣжденіе, у буддистовъ, стоиковъ и
нѣкоторыхъ послѣдующихъ теологовъ, что свобода есть чисто внутрен-
ній фактъ, и объявлялось совершенно безразличнымъ то, свободенъ ли
человѣкъ во внѣшнемъ отношеніи, или онъ—рабъ. Конечно, рабъ мо- .
жетъ обладать своей внутренней святыней, въ которую никто не мо-
жетъ проникнуть; однако тѣмъ не менѣе, полная противоположность )
между внутреннимъ и внѣшнимъ нѳ только мучительна, но можетъ даже \
вредить этической жизни, такъ какъ она ставитъ препятствія для вяѣш-
нихъ примѣненій внутреннихъ силъ. Если исторій, разсматриваемая съ >
извѣстной стороны, есть великій процессъ освобожденія, то въ этиче- ,
сномъ отношеніи имѣетъ значеніе то, что для родовой жизни былъ со-
зданъ самостоятельный, личный исходный пунктъ. Родъ живетъ только
въ единичныхъ индивидуумахъ; чѣмъ сильнѣе и свободнѣе они дви* )
жутся и дѣйствуютъ, тѣмъ становится богаче и полнѣе жизнь рода. •
Здѣсь сходятся въ одномъ и томъ же требованіи этика соціальная и )
этика индивидуальная (ср. ѴПІ, 6). Граница личной свободы должна ,і
опредѣляться соотвѣтственно тому, чего требуетъ одинаковая же сво»)
бода другихъ,' и тогда задача должна состоять въ томъ, чтобы дать
возможность этой границѣ,—насколько это возможно,—совпасть съ)
границей способностей и стремленій индивидуума. і
*} Маудсли: «РаіЫодо о Г Міші.»
САМОУТВЕРЖДЕНІЕ.
131
'Честь и собственность могутъ считаться внѣшнимъ продолженіемъ
личной свободы.
Для достиженія индивидуумомъ своихъ цѣлей ему недостаточно вѣры
въ самого себя; нужно еще и нѣкоторое признаніе со стороны другихъ
людей. Другіе же должны его разсматривать какъ существо съ нѣкото-
рыми особенностями, дающими большія полномочія При здравыхъ
отношеніяхъ, честь приходитъ сама собою, какъ предположеніе, на
которое не нужно обращать особаго вниманія, но которое однако даетъ
нашимъ проявленіямъ относительно другихъ увѣренность и устойчи-
вость. Нельзя считать нормальнымъ, когда мы обращаемъ черезъ чуръ
большое вниманіе на то, какъ наше «я» рисуется въ чужомъ сознаніи.
Въ этомъ случаѣ, цѣлью нашей дѣятельности легко можетъ сдѣлаться
то, что должно быть только условіемъ, для нея; при этомъ, господство
можетъ получиться на сторонѣ одной только блестящей внѣшности.
Помимо этого, для личнаго развитія нужны и матеріальныя средства.
Пока индивидуумъ живетъ, какъ говорятъ нѣмцы, <изъ рукъ да въ
ротъ», т. е. долженъ тотчасъ-же проѣдать свой заработокъ, высшая сте-
пень развитія не достижима. Но какъ только у него есть больше того,
что нужно тотчасъ же потребить, у него уже есть собственность.
Здѣсь, въ индивидуальной этикѣ, мы разсматриваемъ собственность
только какъ средство къ личной самостоятельности, какъ расширеніе
или распространеніе личности (Ѵегіаеп^егпп^). При всякомъ ' порядкѣ
общественныхъ отношеній, въ которыхъ индивидуумъ не доведенъ до
состоянія простой машины или безвольнаго орудія, у него должна
быть возможность располагать средствами, которыя онъ можетъ добыть
при извѣстныхъ условіяхъ. Какъ бы ни были формулированы эти усло-
вія, и какъ бы ни былъ великъ контроль, который желаютъ установить
надъ его пользованіемъ этими средствами, но всегда должна, кромѣ
этого, оставаться извѣстная область, которой онъ пользуется только по
собственному опредѣленію. И эта область должна быть настолько ве-
лика, насколько это совмѣстимо съ соображеніями о благѣ другихъ.
Каждое ограниченіе права пользованія есть зло само-по-себѣ. Отчего
я не долженъ употребить своихъ силъ на обработку какого нибудь ве-
щества, или почему я не долженъ употребить своего права на требова-
ніе того, съ чѣмъ я могу справиться,—если я никому этимъ не врежу
и не оказываю помѣхи? Имѣть возможность расширить свое суще-
ствованіе, это благо само по себѣ; зло наступаетъ только тогда, когда
происходитъ столкновеніе между многими, имѣющими каждый въ
отдѣльности ту же потребность расширить свое бытіе. Обязанность до-
казать свое право лежитъ, значитъ, на томъ, кто хочетъ ограничить
132 ЭТИКА.
сферу моей мощи, также какъ обязанность доканывать свое право во-
обще (на основаніи принципа благополучія) лежитъ на томъ, кто хо-
четъ, чтобы я чувствовалъ страданіе вмѣсто удовольствія. Эта потреб-
ность въ собственности и въ развитіи своей мощи не есть непремѣнно
эгоизмъ. Вѣдь, этимъ вовсе не говорится, что нужно сдѣлать своей вы-
сочайшей цѣлью собственность, мощь или силу. Онѣ, вѣдь, могутъ
обращаться на службу человѣчества совершенно такъ-же какъ здоровье
или физическія и духовныя силы.
На всѣхъ ступеняхъ человѣческаго существованія, мы находимъ эту
потребность владѣть собственностью, и во всякомъ случаѣ собствен-
ностью движимой; общественное владѣніе собственностью, особенно
землей, чрезвычайно распространенное на примитивной ступени разви-
тія, всюду вытѣсняется, по мѣрѣ усиливающагося развитія отдѣльныхъ
личностей, приходящаго съ цивилизаціей. Общественное владѣніе оказы-
вается несоединимымъ съ нѣкоторымъ самостоятельнымъ и свобод-
нымъ развитіемъ личной жизни. Тамъ гдѣ господствуетъ общность
собственности, напр., въ южно-славянской «Задругѣ»,—тамъ устано-
влена доля (8сЬіскза1) каждаго, и она не можетъ существенно разли-
чаться отъ доли другого. Но естественно возникаетъ потребность
«жить по собственному желанію, работать на самого себя и пить изъ
собственнаго стакана»,—«наслаждаться возбужденіями независимой
жизни и похваляться ея опасностями» *). Очень возможно, что право
собственности, его основанія и распространеніе должны претерпѣть нѣ-
которыя измѣненія. Но какой бы порядокъ ни возникъ при этомъ, все
же существенной частью его цѣнности будетъ то, въ какомъ объемѣ
оно будетъ удовлетворять потребность самостоятельности. Въ самосто-
ятельности заключается одно изъ важнѣйшихъ условій того, чтобы
употребленіе богатствъ могло быть добромъ.
Гражданскія права можно разсматривать подобнымъ же образомъ, т.е.,
какъ собственность и честь. Исторія (преимущественно римская и англій-
ская) показываетъ, какое огромное значеніе для развитія народа, и даже
для всего человѣчества, имѣло то, что личность настаивала на своихъ
лучшихъ правахъ. Полная уступка своихъ правъ,—какъ замѣтилъ
Іерингъ **), есть «нравственное самоубійство».
*) Лаведе: «собственность и ея примитивныя формы».—Объ исторіи собственности си. у Соей**
сера «Развитіе политическихъ учрежденій». Гл. 15.—С1. \Ѵі1кепс: Соціологія. Стр. 284—295.
*•) Вег КатрГ шп ВесЫ.—Ср. также «Вѳг Яѵеск іт НесЬЬ. 1. 2. изд. стр. 74. 259.—Штейн-
таль АІдопеіпѳ ЕіЪік, стр. 154) замѣчаетъ: «Въ Германіи, гдѣ въ теченіи столѣтій было такъ
сполна остановлено развитіе права, правовое чувство слабо и люди ожидаютъ счастья только отъ
благоволенія».
САМООТВЕРЖЕНІЕ.
133
XII.
Самоотверженіе.
а) Любовь къ другимъ существамъ.
1) Любовь служитъ, насколько это возможно,—непосредственно тому,
что составляетъ конечную цѣль этики. Если бы люди имѣли только
одно это чувство, и не были бы такъ часто слѣпы, то не было бы нужды
ни въ практической, ни въ теоретической этикѣ, и онѣ даже были бы
невозможны. И вотъ такимъ то простымъ и, тѣмъ не менѣе, совершен-
нымъ орудіемъ люди теперь не рѣдко вооружены.
Любовь предполагаетъ способность воспроизводить и понимать жизнь
чувства другихъ людей. Она побуждаетъ насъ, насколько возможно
глубже, ставить себя на мѣсто другихъ, чтобы чувствовать и страдать
вмѣстѣ съ ними. Всеобщая любовь къ людямъ развивалась постепенно
послѣдовательнымъ расширеніемъ круга существъ, которымъ могли
симпатизировать. Однако, объемъ этого чувства не остается безъ влія-
нія на его характеръ (Агі) и силу. Въ узкихъ семейныхъ и дружескихъ
отношеніяхъ оно обнаруживается иначе, чѣмъ въ болѣе свободныхъ и
отдаленныхъ единеніяхъ или союзахъ. При разсмотрѣніи, вопроса объ
истинномъ характерѣ (Агі) и силѣ любви въ различныхъ отношеніяхъ,
выяснится, что любовь переходитъ въ справедливость, какъ,, уже было
указано выше. Справедливость есть любовь, упорядоченнай соотвѣт-
ственно своему собственному принципу. Всеобщая любовь къ людямъ
(безкорыстная и всеобщая симпатія), если она вполнѣ ясно сознаетъ
себя, приводитъ къ требованію, чтобы именно ради благополучія рода,
наибольшая любовь обнаруживалась въ самыхъ тѣсныхъ кругахъ, гдѣ
люди всего больше могутъ жить и дѣлать другъ для друга. Путемъ
непосредственнаго и непрерывнаго житейскаго союза,—какъ, напр.,
въ семьѣ или въ тѣсномъ дружескомъ кружкѣ,—личностямъ предста-
вляются случаи проникать другъ въ друга настолько глубоко, насколь-
ко это только возможно вообще. Чувство единства здѣсь можетъ дости-
гать высочайшей степени. Благодаря этому, сила любви не можетъ
быть такъ велика въ широкихъ кругахъ, какъ въ малыхъ (при чемъ ха-
рактеръ ея можетъ быть горячѣе или нѣжнѣе). Здѣсь не ставятся раз-
личія между моимъ итвоимъ, между тѣмъ, что дается и что получается,
и кромѣ того, здѣсь выясняются личныя особенности, потому, что онѣ
нигдѣ не могутъ развернуться съ такой свѣжестью и свободой, какъ въ
отношеніяхъ этого сорта. Симпатія къ человѣчеству зародилась сперва
въ этихъ тѣсныхъ отношеніяхъ, и въ нихъ же будетъ всегда возрож-
131 ЭТИКА.
даться опять. Даже когда этическая оцѣнка,—принимая въ сооб-
раженіе все,—становится на точку зрѣнія общаго блага, то она
тѣмъ не менѣе, и именно съ этой точки зрѣнія, требуетъ существова-
нія малыхъ круговъ. Въ этихъ кругахъ достигается во многихъ отно-
шеніяхъ то высочайшее, что можетъ быть достигнуто вообще. Они слу-
жатъ образцами для болѣе широкихъ круговъ. И это не все: изъ нихъ
истекаетъ также и та сила, которая можетъ одушевлять болѣе обшир-
ные круги.
Часто можетъ встрѣчаться несоотвѣтствіе между силой любви и ея
объемомъ. Объемъ любви можетъ ограничиваться настолько, что воз-
никаетъ груловой эгоизмъ, когда интересы семьи, сословія, націи или
расы выступаютъ впередъ на счетъ общечеловѣческихъ интересовъ.
Подобно тому, какъ потребность самосохраненія индивидуума соподчи-
няется потребностямъ другихъ, такъ иногда ограниченная симпатія
должна приноситься въ жертву болѣе широкой. Наши обязанности,
какъ членовъ семьи, или какъ друзей, не выше нашихъ обязанностей,
какъ дѣтей родины или человѣчества. Можетъ случиться такое самопо-
жертвованіе или одушевленіе широкимъ національнымъ и общечеловѣче-
скимъ интересомъ, вслѣдствіе котораго совершаются неосмотрительные и
жестокіе поступки въ болѣе узкихъ кругахъ. Маудсли говоритъ: «Нѣтъ
недостатка въ примѣрахъ, что мученики за дѣло человѣчества могутъ
сами производить мучениковъ среди тѣхъ людей, съ которыми они
имѣютъ ежедневныя и близкія сношенія. Смиренныя и надоѣдающія
обязанности и самоотреченія обыденной жизни требуютъ покойнаго
самообладанія, лишеннаго блеска.... и, однако, не предъявляютъ
никакихъ требованій на общественное вниманіе и симпатію» *). При
этомъ, Маудсли справедливо указываетъ, что та симпатія, которая ве-
детъ къ дѣятельности въ широкихъ кругахъ, легко можетъ содержать
въ себѣ налетъ честолюбія и тщеславія. Но неусыпная дѣятельность
можетъ часто выходить и за предѣлы болѣе узкихъ, но болѣе сердеч-
ныхъ отношеній.
2) Въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ, любовь можетъ принимать раз-
личныя формы, и всякая изъ нихъ можетъ сама по себѣ имѣть этиче-
скій интересъ **). Она можетъ не всегда носить характеръ непосред-
ственнаго чувства единенія, даже, если индивидуумъ, къ которому она
*) «РеіЬоІо^у оГ (Во франц. переводъ стр. 260).
**) Въ 8 ж 9 лввгѣ фтввж, Аристотель подвергъ ізслѣдовлпію этп раэптпыж формы, п это изслѣдо*
ваніѳ имѣетъ еще и теперь классическое значеніе.
САМООТВЕРЖЕНІЕ,
135
относится, близокъ намъ. Одна сторона можетъ быть настолько выше
другой, что отношеніе низшей стороны будетъ содержать въ себѣ слѣды
благоговѣнія и почитанія, при чемъ, однако, равномѣрность взаимныхъ
чувствованій любви нѳ должна непремѣнно измѣняться отъ этого. Не
смотря на различіе характеровъ и способностей, можетъ существовать
чувство общности и взаимности. У стороны преобладающей, любовь
обнаруживается въ формѣ великодушія. Высота великодушія зависитъ
не отъ того, что индивидуумъ обладаетъ чувствомъ своего превосход-
ства, а именно отъ того, что у него нѣтъ вовсе такого чувства, хотя на
самомъ дѣлѣ онъ стоитъ на высшей ступени. Искреннее самоотверже-
ніе заставляетъ сгладить всѣ такія различія. Великодушіе можетъ
иногда явиться въ формѣ юмора, когда мы ясно видимъ мизерность и
ограниченность, самопротиворѣчія и несовершенства другаго, но этимъ
не уничтожается симпатія къ нему.
Истинная любовь не можетъ проявляться свысока. Это имѣетъ осо-
бенное значеніе при благотворительности. Часто подаяніе какъ бы нис-
ходитъ съ заоблачныхъ высотъ, и состраданіе есть только замаскиро-
ванное тщеславіе. Высоко-осмысленная любовь сглаживаетъ разницу
между дающимъ и получающимъ, потому что она столь же признаетъ
право другаго взять, какъ свою собственную обязанность—дать. Она
стремится сдѣлать страдающихъ и нуждающихся самостоятельными
членами рода. Она относится къ принимающему ве какъ къ простому
средству удовлетворить слѣпой инстинктъ симпатіи или сантименталь-
ный порывъ. Здѣсь мы также мало имѣемъ право слѣдовать слѣпому
инстинкту, какъ и гнѣву, честолюбію и другимъ побужденіямъ, хотя
въ сомнительныхъ случаяхъ мы лучше всего поступаемъ согласно съ
тѣмъ, что намъ подсказываетъ сердце. Мы даемъ не только потому, что
у насъ есть потребность давать, но и потому, что хотимъ принести дѣй-
ствительную помощь. Мальтусъ прекрасно показалъ, какое трудное
искусство—благотворительность. Здѣсь выступаетъ на видъ снова тѣс-
ная связь любви и справедливости. Въ то время, какъ дѣйствуетъ
инстинктъ симпатіи, нельзя оставлять безъ вниманія соображеній съ
потребностями болѣе широкаго круга людей.
У людей которые постоянно имѣютъ передъ глазами огромную пропасть
между нуждающимися и страждущими съ одной стороны, а съ другой
стороны—тѣми, кто сравнительно безъ особыхъ усилій получаетъ до-
ступъ къ матеріальнымъ благамъ,—легко возникаетъ въ душѣ сумя-
тица, способная одинаково ослабить—какъ симпатію, такъ и энергію.
Эту пропасть, конечно, не слѣдуетъ упускать изъ вида. Но великая
проблемна бѣдности и нищеты такъ запуталась и усложнилась, что ея
136
ЭТИКА.
нельзя рѣшить непосредственнымъ натискомъ. Было бы безполезно,
если бы мы роздали все наше имущество бѣднымъ. Мы должны доби-
ваться своего оправданія тѣмъ, чтобы посредствомъ избраннаго нами
жизненнаго призванія, вносить наивозможно лучшіе вклады въ благопо-
лучіе рода. Однако, мы никогда не можемъ чувствовать себя вполнѣ
правыми. Сдѣлали ли мы и когда сдѣлали все, что могли? Вложили ли
мы нужное усердіе и стараніе, требуемыя этой задачей? Не обязаны ли
мы нашимъ болѣе благопріятнымъ положеніемъ отчасти несправедли-
востямъ, касающимся распредѣленія благъ въ обществѣ? Работали ли
мы дѣйствительно для улучшенія этого распредѣленія?—Подобные
вопросы язвятъ своими острыми шипами. Физическая и моральная
нищета въ мірѣ чувствуется при этомъ всего сильнѣе именно тѣми,
кого она не коснулась непосредственно.
Но кромѣ матеріальной благотворительности есть благотворительность
душевная, и она не менѣе важна, чѣмъ первая. И здѣсь, чтобы помочь
другому, нужна выработка себя самаго и самоутвержденіе. Оказать ду-
шевную помощь еще труднѣе, чѣмъ оказать физическую. Кантъ даже
отрицалъ возможность дѣйствовать для совершенства другихъ людей, и
наоборотъ онъ хотѣлъ доказать, что можно работать для ихъ счастья
или благополучія. Мысль его состояла въ томъ, что наиболѣе суще-
ственныя качества человѣка должны быть его собственнымъ созданіемъ,
т. ѳ. вытекать изъ его собственной воли. Здѣсь заключается доля
истины, состоящая въ томъ, что душевная помощь можетъ заключаться
только въ возбужденіи самодѣятельности. Дающій долженъ здѣсь сдѣ-
латься средствомъ въ гораздо большей степени, чѣмъ при матеріальной
помощи. Онъ долженъ поставить себя въ положеніе принимающаго,
безъ нетерпѣнія я эгоизма, чтобы имѣть возможность что либо дать ему
или сдѣлать для него то, что ему нужно. И здѣсь ничего нельзя сдѣ-
лать свысока, т. е. смотря сверху внизъ. Нужно, какъ выражался Со-
кратъ, оказывать акушерскую помощь, какъ при родахъ; зародышъ,
зачавшійся внутри индивидуума, долженъ быть освобожденъ. Этотъ
сократическій методъ есть единственно—полезный. Онъ истинный ме-
тодъ любви.—Духовно испорченнымъ людямъ помощь оказывается уже и
тѣмъ,что имъ показываютъ довѣріе къ ихъ способности что нибудь испра-
вить въ себѣ. Выказанное имъ довѣріе можетъ стать зародышемъ ихъ
собственнаго довѣрія къ самимъ себѣ.
Высоко-осмысленная любовь обусловлена не тѣмъ, что самъ инди-
видуумъ воспринялъ или рѣшилъ. Она выражаетъ то, что чув-
ствуется совокупнымъ единствомъ рода; но всегда можетъ произой-
ти нѣчто такое, что повышаетъ это единство, такъ что никогда
САМООТВІРЖКНІЕ.
137
нельзя стать выше этого единства, какъ можетъ казаться. Въ этиче-
скомъ развитіи рода было однимъ изъ болѣе важныхъ переломовъ, и
важнѣйшимъ шагомъ на пути общечеловѣческой любви, когда люди
стали возвышаться надъ положеніемъ, которымъ выражалась точка зрѣ-
нія примитивной ступени развитія: «люби своихъ друзей и ненавидь
враговъ!» Это положеніе заключаетъ дуализмъ любви и ненависти. Въ
европейскомъ мірѣ, мы впервые находимъ въ сочиненіяхъ Платона
(въ Критонѣ, Горгіи, первыхъ кяигахъо государствѣ), другое основопо-
ложеніе: «не причиняй никогда зла, если оно не служитъ воспитываю-
щимъ средствомъ, какъ наказаніе; лучше страдать отъ несправедливо-
сти, чѣмъ сдѣлать несправедливость» *).
Даже отношенія къ врагу теперь подводятся подъ отношенія любви,
такъ какъ инстинктъ мести соподчиняется соображеніямъ о высшей
справедливости. Отсюда не вытекаетъ той аскетической пассивности,—
какую можно бы вывести изъ позднѣйшей проповѣди «непротивленія
злу», если ее понимать буквально. «Другой» здѣсь уже не дѣлается
только объектомъ (чистымъ объектомъ), такъ какъ не допускается гос-
подства слѣпой жажды мщенія, незнающей никакихъ другихъ границъ,
кромѣ собственнаго удовлетворенія, и имѣющей окончательной цѣлью
не волю другого индивидуума. Въ ученіи о карательной власти госу-
дарства мы снова встрѣтимся съ этимъ противорѣчіемъ между основ-
нымъ. положеніемъ мести (возмездія): «зло за зло!» и'основопо-
ложеніемъ воспитывавшей любви: «никакого зла, если оно не ради
добра!»
3) Если мы опредѣлимъ симпатію, какъ радость за чужую радость и
страданіе за чужое страданіе, то при этомъ не требуется никакого
иного предположенія, кромѣ способности чувствовать удовольствіе и
страданіе. Безкорыстная и всеобщая симпатія должна именно въ силу
этой способности распространиться надъ міромъ, и на этомъ же отно-
шеніи къ другому существу, какъ человѣческому, можетъ получать
примѣненіе принципъ благополучія: онъ требуетъ также, въ самыхъ
общихъ чертахъ, чтобы міръ какъ можно больше воспринималъ пріят-
наго и удалялъ непріятнаго. При этомъ весьма кстати сказать нѣсколь-
ко словъ объ обязанностяхъ относительно животныхъ и о правахъ
•) Платонъ,—по обыкновенію,—вкладываетъ свое положеніе въ уста Соврата. По Ксенофонту,—
представленіе котораго болѣе соотвѣтствуетъ исторіи,—Сократъ стоялъ на древней точкѣ зрѣнія, но
которой признакомъ хорошаго человѣка считалось дѣлать какъ можно больше добра своимъ друзьямъ
и какъ можно больше зла—врагамъ. До сихъ поръ остается исторической загадкой, какъ и когда воз-
никла впервые вышеупомянутая мысль, имѣющая огромное значеніе (Ср. у Циглера: «Віѳ ЕіЬік 4ег
СгіесЬѳп шкі Нбшег, Вош, 1881, стр. 607.
138
ЭТИКА.
животныхъ. Чтобы какое нибудь существо могло быть объектомъ этиче-
скихъ обязанностей, а слѣдовательно, субъектомъ этическаго права,
ему нѳ требуется ни высокій разумъ, ни понятливость, а только способ-
ность чувствованія и страданія *). Если мы, не смотря на это, не при-
числяемъ животныхъ къ этическому міру, охватывающему только чело-
вѣческій родъ, то это зависитъ отъ различныхъ основаній.
Во первыхъ, животныя всегда только объекты обязанности, а не сами
субъекты ихъ въ томъ смыслѣ, какъ люди. Они не могутъ также вы-
полнять опредѣленнаго мѣста въ этическомъ мірѣ какъ самостоятельныя
члены, поэтому ихъ этическое право не можетъ быть такимъ же са-
мымъ какъ этическое право людей. Во вторыхъ, участь животныхъ, въ
силу ихъ болѣе ограниченной и низкой природы, не имѣетъ того же
огромнаго значенія, какъ участь человѣка. И въ третьихъ, страданіе,
чувствуемое животнымъ, едва ли можетъ достигать той степени силы,
какъ страданія людей **). Когда человѣкъ, дѣйствуетъ противъ живот-
ныхъ по праву болѣе сильнаго и употребляетъ ихъ какъ средства для
своей цѣли, то это можетъ оправдываться значеніемъ человѣческой
цѣли сравнительно съ тѣмъ страданіемъ или лишеніемъ, которое чув-
ствуетъ животное. Но что животное никогда не должно считаться только
и исключительно средствомъ (чистымъ средствомъ), это вытекаетъ
прямо изъ его способности страдать.
Не желая обосновывать обязанности относительно животныхъ непо-
средственно на принципѣ благополучія, отъискиваютъ это обоснованіе
окольнымъ путемъ. Въ такомъ случаѣ говорятъ вмѣстѣ съ Кантомъ,
что жестокость съ животными противорѣчитъ обязанностямъ человѣка
относительно самого себя, такъ какъ, благодаря этому въ людяхъ, при-
тупляется состраданіе къ ихъ мукамъ, а слѣдовательно моральность по
*) Бентаиъ, первый изъ этиковъ, устанавливающій пряныя обязанности относительно животныхъ і
права животныхъ, говоритъ: «вопросъ нѳ въ томъ, могутъ ли мыслитъ? Иди: могутъ ли они говорить?
а въ томъ: могутъ ли они страдать?» (Ргіпсіріев оГ Могаів ап<і Ьедоіаііоп. XVII, 1, 4. Прнмѣч.).—
Этика юристы основываютъ обыкновенно пощаду и охраненіе животныхъ и наказаніе ва причине-
ніе имъ вреда, на соображеніяхъ относительно человѣческихъ чувствованій, которыя при этомъ повре-
ждаются или возмущаются. См., кромѣ Канта, Гооса: аНѳсЬізІеЬге» (Ученіе о правѣ) I, стр. 169 1е-
рингь: «Вег 2ѵѳск іш НесЬі. II. § 138 и еЬ. Нѣмецкій уголовный законъ воспрещаетъ только публич-
ный и возбуждающій вредъ животнымъ (§ 360); датскій уголовный законъ запрещаетъ «грубыя
поврежденія или другія суровыя и.возмущающія жестокости съ животными •. (§ 297).—Наоборотъ
Леиквгъ выдвигаетъ впередъ, какъ цѣль воспрещенія жестокости съ животными, не только защиту
нравственнаго чувства населенія, но и защиту самихъ животныхъ «противъ ненужныхъ и поэтому
безнравственныхъ мученій», «ЗіШісЬкѳііэроІііеі. (Руковод. къ полит. экон. Шенберга. 1882. II стр.
638). Нѣкоторыя нѣмецкія области принимаютъ тотъ же взглядъ въ своихъ уголовныхъ законахъ.
**) См. Рапит: Іп4ІешІіп^ Ш Рузіоіо^іеп (Введеніе въ физіологію). 2 изд. стр. 7.—Съ этимъ
согласенъ даже Шопенгауэръ, самый ревностный другъ животныхъ. (Йіе Ьеігіѳп бгипйргоЫеше (Іег
ЕіЬік. 2 изд. стр. 245).
САМООТВЕРЖЕНІЕ.
139
отношенію къ другимъ людямъ весьма ослабляется въ своей полезной
склонности и мало по малу можетъ совершенно изгладиться* *). Это
положеніе имѣетъ значеніе второстепеннаго мотива. Но состраданіе къ
животнымъ важно не только потому, что оно является подготовкой или
школой состраданія относительно людей, оно имѣетъ свою собственную
цѣнность, такъ какъ устраняетъ нѣкоторую часть страданія, чувствуе-
маго въ мірѣ. Кто спасаетъ отъ гибели птицу, тотъ дѣлаетъ доброе
дѣло не только потому, что онъ этимъ укрѣпляетъ свою способность
сочувствовать другимъ людямъ.
в) Любовь къ истинѣ.
і) Любовь можетъ направляться не только на отдѣльные предметы,
но и на идеи, которыми мы охвачены и которые предъявляютъ требо-
ваніе на жертвы отъ насъ. Такимъ образомъ, можетъ возникнуть борь-
ба между любовью одного и другого рода. Возможна страстная предан-
ность идеѣ (научной, художественной или религіозной), преданность,
которая не задумается растоптать ногами благо дѣйствительнаго, жи-
вого, чувствующаго существа или даже совсѣмъ не обращать вниманія
на него. Съ другой стороны, склонность помогать въ личныхъ, единич-
ныхъ отношеніяхъ, можетъ дѣлать слѣпымъ къ общимъ интересамъ и
усиліямъ, отъ которыхъ зависитъ всякое болѣе высокое и свободное
развитіе человѣческой жизни. Способность отдаваться общимъ идеямъ
называютъ всечувствомъ **) и считаютъ ее противоположной гуманности
какъ заботѣ о каждомъ единичномъ человѣческомъ существованіи.
Стремленіе отдѣльныхъ людей къ счастью, покою и радости (Тгозі)
есть одно изъ самыхъ первыхъ и главныхъ стремленій. Каждый шагъ
впередъ по пути усовершенствованія или прогресса измѣряется, на са-
момъ дѣлѣ, тѣмъ, удовлетворяется-ли теперь эта потребность лучше и
въ большемъ объемѣ, чѣмъ прежде. Однако, всечувство или,—какъ мы
будемъ называть его здѣсь,—любовь къ истинѣ,—не теряетъ отъ этого
своего значенія. Вѣдь, слово истина не обозначаетъ ничего другого,
кромѣ взаимной связи всего существующаго, насколько мы можемъ
охватить ее. Мы можемъ и должны жить соображаясь съ этой связью
или приспособляясь къ ней. Если мы этого не дѣлаемъ, мы строимъ зда-
*) Та(впЛ1бЬге. §§ 16 17.
**) Я не нахожу въ русскомъ явыкѣ лучшаго слова для оболачѳнія датскаго Аіаіпд (вѣм. АПвіпп),
Потребленнаго Заборномъ для обоіначевія этого понятія (МогаІГіІоаоП, § 22) и у вето ваніствовам-
®аго Гаффдингомъ.
140
ЭТИКА,
тч
ніе на пескѣ. Этимъ я просто хочу только показать, что отношенія или
условія, среди которыхъ мы живемъ, гораздо шире, гораздо отдален-
нѣе и представляются иными, чѣмъ это намъ казалось.
Требованіе: «ищи истины! «вытекаетъ изъпотребности самосохраненія.
Первое совпаденіе человѣка съ истиной,—какъ выраженіемъ постоян-
ной связи вещей,—имѣетъ мѣсто тогда,когда онъ замѣчаетъ въ первый
разъ, что для достиженія цѣли ему неизбѣжно имѣть извѣстныя сред-
ства *). И такъ, здѣсь еще нѣтъ противоположности между истиной и
чувствомъ, между теоріей и практикой, если желаніе тотчасъ же до-
стигнуть цѣли не вызываетъ нетерпѣнія. При дальнѣйшемъ развитіи
познанія, можетъ наступить враждебное отношеніе между этими факто-
рами. Вѣдь, нѣтъ обезпеченія въ томъ, что результатъ познанія непо-
средственно удовлетворитъ чувство, поэтому новыя идеи часто можно
провести только съ нѣкоторой безъоглядностью. Чтобы новые взгляды и
болѣе широкіе горизонты пріобрѣли значеніе, часто бываетъ нужно воз-
будить предварительно раздоры и неудовольствія, страданія и споры.
Тутъ происходитъ нѣчто подобное тому, когда государственный чело-
вѣкъ ввергаетъ въ войну свой народъ: онъ знаетъ, что война причи-
нитъ страданія, печаль и смерть тысячамъ людей; онъ никоимъ обра-
зомъ не можетъ имѣть абсолютной увѣренности въ томъ, что посред-
ствомъ войны онъ обезпечитъ и повыситъ будущее счастье народа; и
тѣмъ не менѣе можетъ быть необходимостью вести войну, чтобы избѣ-
жать большаго несчастья. Даже основатель религіи любви къ человѣку
сказалъ: «думаете ли вы, что я пришелъ внести миръ на землю? Нѣтъ»
ит. д. (Лука ХП, 51-52). ;
Полагали, что безъусловное исканіе истины невозможно обосновать *
на принципѣ благополучія. «Мы больше обязаны нашимъ иллюзіямъ,—!
говорили нѣкоторые,—чѣмъ нашимъ знаніямъ. Наша забѣгающая впе-|
редъ фантазія приноситъ, вѣроятно, для нашего счастья больше, чѣмъ!
разумъ, который въ умозрительной области является преимущественно»
критическимъ и разрушительнымъ»**). На это приходится отвѣтить, чт0
фантазія можетъ быть очень дѣятельною, но не опутывая насъ иллд>
зіями. Иллюзіи возникаютъ только тогда, когда мы смѣшиваемъ фанта*?
зіи съ дѣйствительностью. Полная истина въ концѣ концовъ служип
практикѣ, т. е. она есть свѣтъ за которымъ должна слѣдовать воля ил|
желанія. Если бы иллюзіи могли руководить волей съ такимъ же усп®
хомъ, какъ и знанія, то не было бы и признаковъ разницы между иллю*
*) Сі. мою психологію 383.
**) Лтки: Нізіогу оГ Ейгореап Могаіз. I, стр. 52.
САМООТВЕРЖЕНІЕ.
141
зіями и истиной. Вѣдь единственный признакъ истины, имѣющійся у
насъ, состоитъ въ томъ, что, выводя изъ нея всевозможныя слѣдствія,
мы можемъ строить на нихъ, какъ наши поступки, такъ и наши
мысли *). Нельзя разъ и навсегда провести границу между иллюзіей и
истиной. Вѣчную задачу нашей науки именно и составляетъ то, что-
бы установить вѣрную и взаимно-связную картину міра, какъ послѣ-
довательное выраженіе нашихъ наблюденій. Работа надъ рѣшеніемъ
этой задачи,—но говоря ужъ о ея практическихъ послѣдствіяхъ,—свя-
зана съ чувствомъ удовлетворенія, способнаго далеко превышать удо-
вольствіе, которое мы можемъ чувствовать отъ убаюкиванія иллюзіями.
Обязанность стремиться къ истинѣ возникаетъ изъ психологическихъ
отношеній познанія къ волѣ. Даже примитивныя проявленія воли,
напр. инстинктъ, которыя часто цѣнились очень высоко за ихъ важ-
ность, могутъ быть ошибочны. Инстинктъ всегда возбуждается какими
нибудь воспріятіями, но эти воспріятія могутъ случаться, однако, и
тогда, когда на лицо пѣтъ условій, требующихъ дѣйствій, соотвѣт-
ственныхъ инстинкту. Животное, попавшее въ западню, благодаря
запаху приманки, страдаетъ отъ того, что инстинктъ помѣшалъ ему
изслѣдовать всѣ обстоятельства. Мы вообще склонны придавать нашимъ
представленіямъ гораздо большее значеніе, чѣмъ ови имѣютъ на са-
момъ дѣлѣ, и только практическія послѣдствія вынуждаютъ насъ дѣ-
лать въ нихъ критическія ограниченія. Кто не заботится о'чистотѣ и
правдѣ своихъ мыслей, тотъ не заботится и о направленіи, принимае-
момъ его волей; а такъ какъ его воля производитъ послѣдствія не
только для него самаго, но и для другихъ людей, то недостатокъ любви
къ истинѣ можетъ стать безсердечіемъ и равнод}шіемъ къ благу дру-
гихъ.
Умственный прогрессъ стоитъ въ тѣсной связи не только съ успѣ-
хомъ во всѣхъ другихъ областяхъ, но онъ представляетъ ту форму
прогресса, которая замѣчается легче другихъ. Даже люди, думающіе,
что не существуетъ вообще никакого прогресса, признаютъ его въ
области познанія. Чувство и воля развиваются медленнѣе, и ихъ посту-
пательное движеніе связано по большей части съ успѣхами знанія. Быв-
шая когда то въ ходу идея, что міромъ управляютъ идеи, не всегда
вѣрна психологически; игра исторіи вызывалась чувствованіями и стра-
стями;—однако, ясность и правильность мышленія составляли самое
важное условіе для приведенія чувствованій и страстей къ здоровому
развитію.
*) Си. ною «Психологію» стр. 358—262, 275.
142
ЭТИКА.
У любви къ истинѣ есть нѣчто общее съ этическимъ чувствомъ, и
состоитъ оно въ томъ, что любовь къ истинѣ заставляетъ насъ зани-
маться интересами, важными для всѣхъ, несмотря на случайныя
потребности нашей индивидуальности и на наши случайныя отношенія.
Кто не можетъ переносить правды, тотъ не можетъ и расширять своего
кругозора за предѣлы собственной личности; поэтому боязнь правды при-
водитъ къ эгоизму, если не вытекаетъ изъ него съ самаго начала. Тео-
логическая этика часто шла опаснымъ путемъ, выставляя единствен-
ной заслугой слѣпую вѣру, а всякое сомнѣніе осуждая, какъ грѣхъ. Она
не замѣчала, что добросовѣстное и разумное сомнѣніе и здорово, и хо-
рошо. Она легко приводила къ тому, что глупость пріобрѣтала цѣну;
вѣдь, не всякая простота есть «святая простота». Поставьте стремленію
къ истинѣ одну преграду, и ея послѣдствіемъ явится скоро другая пре-
града. Кольриджъ,—самъ глубоко вѣрившій въ Христа,—говорить
«Кто начинаетъ съ того, что любитъ христіанство больше истины,
тотъ позднѣе будетъ любить свою секту или церковь больше христіан-
ства, а самаго себя—больше всего».
Но не всегда только пылкая вѣра заставляетъ считать сомнѣніе
зломъ. Въ наше время такая мысль является часто результатомъ страха
передъ неизвѣстнымъ, или страха потерять твердую почву, наконецъ,
изъ боязни исканій и тревогъ, которыхъ требуетъ пріобрѣтеніе новаго
воззрѣнія. Противъ, тѣхъ, кто не можетъ отказаться отъ своего мнѣнія,
потому, что въ немъ ихъ единственное утѣшеніе, единственное убѣ-
жище,—никогда не поднимать сомнѣній и споровъ. Не слѣдуетъ у
бѣдняка красть его единственнаго ягненка. Но отсюда еще огромный ска-
чекъ до признанія того, что истина зависитъ отъ нашихъ потребностей
и желаній, а между тѣмъ многіе дѣлаютъ этотъ скачекъ съ удивительной
легкостью.
5) Изъ того, что всегда слѣдуетъ искать истины, вовсе не слѣдуетъ,
что ее всегда слѣдуетъ высказывать. Нашъ долгъ по отношенію къ
истинѣ состоитъ въ томъ, чтобы привести къ господству истины, но
часто этой цѣли можетъ вредить высказываніе истины. Обязанность
говорить правду педагогически ограничена. Истина такъ велика и все-
объемлюща, что человѣкъ можетъ быть посвященъ въ нее лишь посте-
пенно. Та часть истины, которой онъ еще не можетъ вмѣстить, часто
имъ отвергается и презирается. Въ такомъ случаѣ, важно высказывать
истину такъ, чтобы этотъ остатокъ былъ въ каждомъ отдѣльномъ слу-
чаѣ, какъ можно меньше. Важно также отъискать такую форму, при
которой истина выслушается особенно легко, а также употреблять такіе
способы раскрытія, которые могутъ обезпечить ея пониманіе. При этомъ
самоотверженіе.
143
рѣшается вопросъ объ оправданіи необходимой лжи. Совершенно также,
какъ не составляетъ обязанности высказывать по собственному побуж-
денію все, что взбредетъ на умъ, также точно нѣтъ обязанности отвѣ-
чать на всякій вопросъ. Убійцѣ, который отъискиваетъ свою жертву,
или тому, кто хочетъ вывѣдать отъ меня тайну, сохраненіе которой
составляетъ мою обязанность, я не только имѣю право дать ложный
отвѣтъ, но и обязанъ это сдѣлать. То же самое можетъ имѣть значеніе
и въ другихъ менѣе важныхъ случаяхъ. Отказываясь отъ какого нибудь
предложенія, не всегда можно высказать настоящую причину отказа,
такъ какъ она или была бы не понята, или показалась бы оскорбитель-
ной. Конечно, въ обыденной жизни, мы черезчуръ легко относимся
къ вещамъ этого рода. Частью изъ неумѣстной деликатности, частью
отъ лѣни или недостатка мужества мы практикуемъ «необходимую»
ложь гораздо чаще, чѣмъ это необходимо и можетъ быть оправдано.
6) Если мы твердо установили, что истина дается намъ въ состояніи
постояннаго ея развитія, то для насъ будетъ весьма не трудно соеди-
нить терпимость и почтеніе *) съ любовью къ истинѣ. Всѣ мы нахо-
димся на различныхъ ступеняхъ приближенія къ истинѣ: Нельзя про-
вести строгой пограничной линіи между обладающими истиной и нѳ-
обладающими ею. Истина такъ могуча и такъ тѣсно связана съ дѣй-
ствительностью, что никто самъ по доброй волѣ не можетъ вполнѣ изо-
лироваться отъ нея. Насъ ведетъ къ истинѣ сама дѣйствительность,
столкновенія и взаимодѣйствіе съ дѣйствительными отношеніями, и
никто не можетъ совершенно избѣжать ѵчастіявъ этомъ воспитаніи.—Но
воспитаніе можетъ быть медленно и трудно, и насколько въ немъ успѣ-
ваетъ индивидуумъ, зависитъ отъ многихъ условій.
Терпимость не требуетъ отъ истины никакихъ уступокъ, она возни-
каетъ изъ пониманія или проникновенія въ трудныя условія возникно-
венія знанія. Тотъ непремѣнно кончитъ гонителемъ, кто дѣлаетъ слѣ-
дующее заключеніе: «истина можетъ быть только одна, а потому, если
я терплю, чтобы другой думалъ и училъ противно моему убѣжденію,
то значитъ я допускалъ возможность, что мое вѣрованіе, не есть
истина». Благодаря такой логикѣ, религія древности очень рано
открыла путь къ преслѣдованію ересей **). Можно быть вполнѣ убѣжден-
*) Ріеіаі—буквально а благочестіе», но изъ послѣдующаго очевидно, что авторъ употребляетъ ото
слово въ самомъ широкомъ смыслѣ, какъ почтеніе къ заслугамъ пли идеямъ, несходнымъ съ тѣми,
которыя мы признаемъ въ наше время истинными или важными. Ред.
**) См. у Левки: Нісіогу оГ Еигорѳап Могаів I, стр. 451, и затѣмъ еще въ XVII столѣтіи, многіе
ревностные лютеране до такой степени боялись реформатовъ, что не хотѣли сидѣть съ вини за
однимъ столомъ и жить подъ одной кровлей. (Саза: Віе ЕѳЬге ѵош беѵіззеп. стр. 164).
1Н ЭТИКА.
нымъ въ какой нибудь истинѣ и въ тоже время прекрасно понимать,
почему другіе ея не признаютъ. Между тѣмъ, если кто нибудь не пони-
маетъ причины, почему другіе не принимаютъ его убѣжденія, онъ не
можетъ отьискать способа—убѣдить другихъ. Если изслѣдовать эту
причину, то она въ концѣ концовъ окажется внѣ области мышленія.
Окажется, что есть чувства, которыя способны препятствовать развитію
чистаго знанія, но есть и такія чувства, которыя могутъ до извѣстной
степени существовать независимо отъ развитія знанія. Таковы именно
важнѣйшія чувства человѣколюбія, совѣсти и т. п.; они могутъ соеди-
няться съ самыми различными теоретическими и религіозными воззрѣ-
ніями. То, что свободный мыслитель считаетъ неосновательной догмой,
то для вѣрующаго можетъ быть неизбѣжной мыслью, проявленіемъ
такой потребности чувства, которую, быть можетъ, знаетъ и самый стро-
гій свободный мыслитель, хотя и удовлетворяетъ ей въ другой формѣ.
Если мы будемъ изслѣдовать жизнь чувства, лежащую внѣ знанія, то
найдемъ въ ней много общаго съ нашей жизнью и такимъ образомъ
проложимъ путь симпатіи, которая ранѣе могла казаться чѣмъ то не-
возможнымъ. Если терпимость есть нѣчто большее безразличной пассив-
ности, то она опирается на увѣренность, что въ каждомъ заключенъ
зародышъ человѣчности, а эта увѣренность едина съ любовью.
Какъ терпимость есть чувство къ другимъ, борящимся одновре-
менно съ нами, хотя и въ иномъ лагерѣ, за истину, такъ между нами
и представителями прошлаго устанавливается связь при посредствѣ
почтенія (Ріё(аі). Мы почтительно относимся къ тому, что было нашимъ
авторитетомъ и воспитало насъ въ извѣстной школѣ, которую мы оста-
вили безъ ненависти. Мы понимаемъ значеніе этихъ представителей
прошлаго; но этого пониманія не можетъ быть у тѣхъ, кто приходитъ
посмотрѣть на насъ, какъ посторонній. Вѣдь къ этому прошлому
мы относимся, какъ къ нашему собственному; даже если мы разорвали
съ нимъ,—мы цѣнимъ его настолько, насколько сохраняемъ непрерыв-
ность нашего развитія. Подобнымъ же образомъ почтеніе (Ріёіаі) есть
то чувство, которымъ укрѣпляется непрерывность родовой жизни: это
чувство связываетъ другъ съ другомъ смѣняющіяся поколѣнія. Часто
бываетъ весьма трудно сохранить эту связь именно ближайшему поко-
лѣнію. Такъ ХѴШ столѣтіе не особенно почитало средніе вѣка. Имъ
стали поклоняться (и даже черезчуръ) только въ эпоху романтизма
XIX вѣка, который въ свою очередь не отличается особенно сильнымъ
почтеніемъ къ XVIII столѣтію; наше время, враждебное романтизму,
опять преклоняется перецъ XVIII столѣтіемъ. Почтеніе можно чувство-
вать, какъ къ отдѣльнымъ лицамъ, такъ и къ какому нибудь цѣлому
ВВЕДЕНІЕ И РАЗДѢЛЕНІЕ.
145
направленію или цѣлому роду. Кто въ своемъ отношеніи къ авторите-
тамъ, власть которыхъ онъ устранилъ, еще не дошелъ до признанія
ихъ историческаго значенія и не можетъ еще симпатизировать имъ въ
этомъ смыслѣ, тотъ еще не свободенъ, а находится въ зависимости отъ
своей вражды съ прошлымъ. Почтеніе есть дѣйствительно историческое
чувство. Все, что было цѣнно, продолжаетъ жить въ немъ прочно. Оно
представляетъ одну изъ важнѣйшихъ формъ, подъ которой индиви-
дуумъ участвуетъ своей жизнью въ жизни рода.
Общественная (или соціальная) этика.
XIII.
Введеніе и раздѣленіе.
1) Общественная (или соціальная) этика различается отъ соціологіи
(исторіи культуры) подобно тому, какъ личная, или индивидуальная
этика отличается отъ психологіи. Въ то время, какъ психологія изслѣ-
дуетъ человѣческія представленія, чувствованія и проявленія воли,
какъ факты или явленія природы (т. е. подобно другимъ фактамъ есте-
ствознанія), и стремится только къ пониманію ихъ происхожденія и
развитія,—цѣлью индивидуальной этики является оцѣнка этихъ явленій
по отношенію къ идеалу индивидуальной жизни. Соціологія изучаетъ
жизнь человѣческаго общества въ его когда либо существовавшихъ и су-
ществующихъ разнообразныхъ формахъ и у разныхъ народовъ, и раз-
сматриваетъ эти формы такъ, какъ естествознаніе изслѣдуетъ естествен-
ныя явленія; общественная этика оцѣниваетъ эти явленія по отношенію
къ идеалу общественной жизни человѣчества. Этика пользуется повсюду
тѣмъ, что дано,—какъ исходнымъ пунктомъ новаго развитія, и если
оцѣниваетъ то, что совершается въ обществѣ, то потому, что эта оцѣнка
можетъ имѣть опредѣляющее вліяніе на будущій ходъ развитія. На-
сколько можетъ простираться такое вліяніе, это можетъ показать только
опытъ. Коль скоро мы что нибудь оцѣниваемъ, мы этимъ предполагаемъ
возможность иного хода явленій. И это относится нѳ только къ этикѣ,
по и къ каждой практической наукѣ
Когда общая теорія права не только изслѣдуетъ то, какія отноше-
нія юридически упорядочены, но также и то, какія изъ этихъ отно-
шеній пригодны, то въ этомъ уже лежитъ идеалъ, который можетъ тре-
бовать для своего осуществленія продолжительной борьбы. Политиче-
ская экономія изслѣдуетъ не только фактическое производство и рас-
146
ЭТИКА.
предѣленіе, но и критикуетъ ихъ настолько, насколько они не согла-
суются съ условіями счастливой и здоровой жизни общества. Какъ тео-
рія права, такъ и политическая экономія сводятся къ этикѣ, какъ къ
общему основанію (ср. III, 1,14),
Подобно тому, какъ всякое свойство характера и всякій актъ воли,
требуемые индивидуальной этикой, должны быть возможны психологи-
чески, такъ всякій общественный порядокъ, требуемый соціальной эти-
кой, долженъ быть возможенъ соціологически (исторически). Однако,
этическій идеалъ можетъ имѣть огромное значеніе и въ томъ случаѣ,
если онъ только спустя долгое время можетъ быть осуществленъ или
даже никогда осуществленъ не будетъ,—и это огромное значеніе зави-
ситъ отъ того, что подобный идеалъ можетъ дать извѣстное направле-
ніе человѣческимъ настроеніямъ и силамъ, если только преувеличенія
и отрицанія, создаваемыя фантазіей, не смѣшиваются съ дѣйствитель-
ными отношеніями. Новые пути возможнаго развитія часто открываются
только тѣми, чей взоръ направленъ не на факты данной минуты, а въ
состояніи возвыситься надъ ними. Тамъ, гдѣ слѣпая дѣятельность, ру-
ководимая инстинктомъ, смѣняется сознательной постановкой цѣли,—
является уже важный поворотный пунктъ. Этотъ поворотный пунктъ
достигается путемъ историческаго развитія, но сознательная оцѣнка,
дѣлающаяся съ этихъ поръ возможной, воздѣйствуетъ въ свою очередь
на продолжающееся развитіе.
2) Всякая этика, а особенно всякая соціальная этика, представляетъ
историческій характеръ въ двухъ отношеніяхъ. Раньше (III, 13) уже
было замѣчено, что оцѣнивающая субъективность исходитъ всегда
въ различныя эпохи изъ различныхъ психологическихъ основа-
ній. Но здѣсь мы видимъ, что и матеріалъ, и факты или предметы, ка-
сающіеся этической оцѣнки и этической дѣятельности, представляютъ
разныя свойства въ различныя эпохи. Одни и тѣ же основанія мо-
гутъ заключать въ себѣ, такимъ образомъ, совершенно различные вы-
воды или результаты въ разныя эпохи. Что возможно на одной ступени
развитія, невозможно на другой. Съ точки зрѣнія принципа всеобщаго
благополучія нельзя проектировать такой государственный или семей-
ный порядокъ, который былъ бы безъ всякихъ измѣненій пригоденъ по-
всюду. Любой общественный порядокъ предполагаетъ, что лица, которыя
должны быть членами общества, обладаютъ извѣстными внѣшними и
внутренними условіями или свойствами. Какъ достаточно показываетъ
исторія,—легче побѣдить старыя учрежденія и «ввести» новыя, чѣмъ
измѣнить склонности и стремленія человѣческой природы, которымъ
дали жизненную силу старыя учрежденія. Въ духовной и соціальной
ВВЕДЕНІЕ И РАЗДѢЛЕНІЕ.
1«
области—у насъ вѣчно старые мѣха для новаго вина, и новое вино по-
стоянно отзывается старыми мѣхами. Часто новому вину нужно разор-
вать кожу стараго мѣха, чтобы онъ былъ замѣненъ новымъ.
Послѣ того какъ замѣтятъ историческую относительность, неиз-
бѣжно кладущую свой отпечатокъ на каждый этическій выводъ, эту
относительность часто преувеличиваютъ и понимаютъ ошибочно. Ее не
слѣдуетъ понимать въ томъ смыслѣ, что все одинаково хорошо или оди-
наково дурно. Она указываетъ только, что хорошее, при извѣстныхъ
опредѣленныхъ условіяхъ, должно и соотвѣтствовать этимъ условіямъ.
Этическіе идеалы индивидуализируются различно въ различныя времена
и въ разныхъ мѣстахъ. И тотъ идеалъ, который не могъ бы индивидуа-
лизироваться, былъ бы пустымъ фантазированіемъ, хотя этимъ вовсе
не опровергается сущность идеаловъ. Но этическіе идеалы обладаютъ
скорѣе характеромъ общихъ тенденцій и направленій, чѣмъ формулъ,
которыя можно примѣнять безъ дальнѣйшихъ разсужденій къ любымъ
отношеніямъ. Мы никогда нѳ выходимъ изъ состоянія непрерывныхъ
исканій. Поэтому <относительность» значитъ только, что возможны
лишь непрерывныя приближенія (ср. III, 12; IV, 3—4 и VII, 3). Не
слѣдуетъ забывать при этомъ, что самъ идеалъ можетъ испытывать
измѣненія въ теченіи поступательнаго хода историческаго развитія, при-
чемъ открываются и новыя возможности, и новыя требованія,, и новыя
границы.
3) Процессъ этическаго развитія есть отчасти процессъ очеловѣченія
(гуманизированія), отчасти освободительный (эмансипаціонный) про-
цессъ.—На низшей ступени развитія господствуютъ тѣ животные
инстинкты, съ которыми связано самосохраненіе индивидуума и рода. И
дѣятельность этихъ инстинктовъ не устраняется, когда развиваются
идеальныя и симпатическія чувствованія. Инстинкты обладаютъ такой
непобѣдимой природой, что часто болѣе высокія и нѣжныя чувства без-
сильны противъ нихъ. Тогда важно перенести энергію, соединенную
первоначально съ животными инстинктами, на идеальныя, человѣчныя
чувства. Суровый аскетизмъ является тутъ революціоннымъ началомъ,
такъ какъ онъ требуетъ безъ дальнѣйшихъ разсужденій умерщвленія этихъ
инстинктовъ. Только въ теченіи длиннаго процесса развитія, въ состоя-
ніи облагородиться и смягчиться подъ вліяніемъ жизненныхъ отноше-
ній, такіе инстинкты, которыхъ никакъ нельзя побороть сознательными
усиліями и волей. Кромѣ этого процесса гуманизированія, путемъ ко-
тораго мы постепенно стали людьми изъ животныхъ, идетъ непрерыв-
ный эмансипаціонный процессъ, благодаря которому мы становимся
постепенно свободными людьми. Для нисшихъ ступеней этическаго и
148
ЭТИКА.
соціальнаго развитія характеристическимъ признакомъ является тѣле-
сное и душевное принужденіе. Затѣмъ пріобрѣтали господство отноше-
нія, основанныя на авторитетѣ, въ формахъ то болѣе суровыхъ, то
смягченныхъ. Но и ови не могли исчезнуть вдругъ, какъ предполагалъ
ХѴШ вѣкъ въ своей революціонной горячности. Развитіе самостоятельной
личности происходитъ въ промежуточную стадію воспитательнаго влія-
нія авторитета и свободнаго выбора авторитетовъ.
Каждый индивидуумъ, каждое поколѣніе, каждый народъ находятся
въ какой нибудь извѣстной стадіи этого процесса развитія (въ двойной
его формѣ), и всѣ учрежденія, нравы и формы жизни носятъ его отпе-
чатки. Рѣшающее значеніе имѣетъ то, какія учрежденія и формы
жизни могутъ служить лучше другихъ наличнымъ силамъ и потребно-
стямъ, такъ какъ они въ тоже время влекутъ за собою развитіе болѣе
высокой стадіи.
4) Съ точки зрѣнія абсолютнаго индивидуализма, возникновеніе
общества объяснимо только присоединеніемъ индивидуумовъ другъ къ
другу. Родъ и формы общественной жизни объясняются при этомъ бо-
лѣе или менѣе сознательными мыслями и чувствованіями индивидуу-
мовъ. Предполагается, что, до возникновенія общества, индивидуумъ
былъ самостоятеленъ. Но каждый индивидуумъ застаетъ фактически
то общество, внутри котораго онъ развивается, и только послѣ того,
какъ развитіе индивидуума получаетъ свой опредѣленный отпечатокъ
посредствомъ отношеній и традицій этого общества, индивидуумъ мо-
жетъ обратно самъ дѣйствовать на общество опредѣленнымъ образомъ.
Прежде чѣмъ онъ ясно сознаетъ это, онъ живетъ и дѣйствуетъ, ду-
маетъ и чувствуетъ, какъ членъ общества. Непроизвольное всегда
предшествуетъ произвольному. Воля поддается воспитанію, обуслов-
ленному безсознательнымъ вліяніемъ общественныхъ отношеній, и это
воспитаніе такъ-же могуче, какъ и воспитаніе посредствомъ сознатель-
наго воздѣйствія и вліянія.
Эти положенія входятъ въ число тѣхъ психологическихъ и этиче-
скихъ истинъ, которыя Аристотель проникъ своимъ яснымъ взгля-
домъ ’). Ходъ его мысли былъ приблизительно слѣдующій: качества
(напр., этическія добродѣтели) возникаютъ отъ того, что выполняются
соотвѣтственныя дѣйствія. Если мы занимаемся плотничествомъ, мы
будемъ умѣлыми плотниками, если мы упражняемъ себя въ справедливо-
сти, мы будемъ справедливы То, что мы должны выполнять сознательно,
какъ справедливое, мы должны сперва выполнять безсознательно. По-
•) ЕіЬ. Кіс. и, 1.
ВВЕДЕНІЕ И РАЗДѢЛЕНІЕ.
149
этому огромное значеніе имѣетъ то, ведетъ-ли общественный порядокъ
молодыхъ людей съ самаго начала по правильнымъ путямъ, направляя
ихъ къ правильной дѣятельности. Этическое значеніе общественнаго по-
рядка зависитъ отъ того какія привычки приносить онъ индивидууму.—
Ниже мы будемъ часто пользоваться положеніемъ, что безсознательное
выполненіе или упражненіе предшествуетъ сознательному, и для крат-
кости будемъ называть это положеніе аристотелевскимъ принципомъ.
5) Часто полагали, что можно отъискать клюФь къ пониманію отно-
шенія между индивидуумомъ и обществомъ въ сходствѣ (аналогіи)
общества съ организмомъ. Эта аналогія проводилась и прослѣживалась
въ различныхъ формахъ—Платономъ, Гоббсомъ и Гербертомъ Спенсе-
ромъ. Общество разсматривалось при этомъ какъ отдѣльный человѣкъ
или организмъ, въ которомъ отдѣльные индивидуумы составляютъ
органы или клѣточки. При помощи этихъ аналогій являлась возмож-
ность,—какъ показываетъ преимущественно соціологія Спенсера,—
установить не мало интересныхъ соображеній. Однако, подобная анало-
гія имѣетъ свои опредѣленныя границы *), па которыхъ мы здѣсь
немного остановимся, чтобы при помощи ихъ полнѣе освѣтить отношенія
между индивидуальной и соціальной этикой (ср. ІП, 17 и ѴШ).
У отдѣльныхъ элементовъ обыкновеннаго организма нѣтъ сознанія,
которое связано только съ центральными нервными органами. Эта цен-
трализація выступаетъ тѣмъ сильнѣе, чѣмъ выше стоитъ организмъ.
Наконецъ, состояніе или дѣятельность отдѣльныхъ клѣтокъ или орга-
новъ будутъ оцѣниваться по тому вліянію ихъ на состояніе этихъ цент-
ральныхъ органовъ, которое выступаетъ въ сознаніе какъ удовольствіе
или страданіе. Такъ какъ можно сказать, что центральныя части орга-
низма являются представителями всего организма, то, значитъ всѣ
клѣтки и органы будутъ лишь второстепенными и соподчиненными сред-
ствами благостоянія этого цѣлаго организма.—Наоборотъ, въ обще-
ствѣ, именно элементы, отдѣльные члены, обладаютъ способ-
ностью чувствовать страданіе и удовольствіе; эта способность не огра-
ничивается одними центрами. Только фантастическая мистика можетъ
приписывать обществу, какъ цѣлому, какое-то сознаніе, помимо созна-
нія отдѣльныхъ индивидуумовъ. Благосостояніе общества есть благо-
состояніе отдѣльныхъ индивидуумовъ. Общество есть союзъ личныхъ
существъ, но само оно не есть личное существо.
Только по внѣшности, этотъ взглядъ стоитъ въ противорѣчіи съ под-
чиненіемъ индивидуальной этики соціальной этикѣ (VIII). Хотя обще-
•) Это- уже было указано Спенсеромъ въ «Ргіпсіріея оГ 8осіо1о<ув (I, етр. 478),
150
ЭТИКА.
ство и родъ состоять изъ индивидуумовъ и на каждомъ данномъ мѣстѣ
выступаютъ для насъ только при посредствѣ извѣстныхъ опредѣлен-
ныхъ индивидуумовъ, тѣмъ не менѣе представленія объ обществѣ и
родѣ имѣютъ огромное значеніе, такъ какъ отдѣльный индивидуумъ
представляется при этомъ въ своемъ противоположеніи съ колектив-
нымъ понятіемъ всѣхъ индивидуумовъ (причемъ отдѣльный индивиду-
умъ самъ есть одинъ изъ многихъ входящихъ въ это понятіе «всѣхъ»).
Благодаря этому становится возможной болѣе широкая точка зрѣнія
при оцѣнкѣ хотѣній (воли) и поступковъ отдѣльныхъ индивидуумовъ.
Понятіе общества и рода требуетъ именно, чтобы воля и поступки
индивидуума разсматривались не только съ его собственной точки зрѣ-
нія, но и съ точки зрѣнія болѣе высокой, подобно тому, какъ Копер-
никъ требовалъ, чтобы земля разсматривалась не только съ ея собствен-
ной точки зрѣнія, согласно которой все вращалось вокругъ земли,—но
также и съ точки зрѣнія солнца, потому что только съ этой послѣдней
точки зрѣнія оказывалось, что она участвуетъ въ общемъ движеніи.
6) Высочайшая идея соціальной этики,это—идея оцарствѣ человѣч-
кости, о гармоническомъ обществѣ и высоко развитой личности. Такое
общество тѣмъ совершеннѣе, чѣмъ своеобразнѣе и самостоятельнѣе каж-
дая личность и чѣмъ сердечнѣе и прочнѣе связаны другъ съ другомъ
отдѣльныя личности,—значитъ, чѣмъ больше оказывается какъ разно-
образіе, такъ и единство ихъ правъ (ср. ПІ, 10). Эта идея вытекаетъ
изъ принципа благополучія. Вѣдь, наибольшее благополучіе должно быть
тамъ, гдѣ каждый индивидуумъ развивается по своему, и въ тоже время
помогаетъ, въ силу этого, какъ безсознательно, такъ и сознательно,
подобному же развитію другихъ отъ ихъ исходныхъ пунктовъ.Непосред-
ственно отсюда же вытекаютъ и главныя добродѣтели индивидуальной
этики: справедливость, самоутвержденіе (стр. 108) и самопожертвованіе.
Эта идея образуется простой комбинаціей понятія общества съ поня-
тіемъ благополучія. Спеціальныя формы общества не могутъ быть,
однако, выведены изъ нея. Мы можемъ употреблять эту идею какъ
масштабъ для оцѣнки; но такъ какъ возможности развитія различны на
разныхъ ступеняхъ, то требованія отъ отдѣльныхъ единицъ могутъ
быть весьма различны.
7) Различные роды общества отличаются другъ отъ друга отчасти по
свойству силъ, которыя связываютъ индивидуума съ обществомъ, отча-
сти по цѣли, которая преслѣдуется обществомъ, отчасти по большему
или меньшему кругу индивидуумовъ, включаемыхъ въ себя обществомъ.
Въ селіъѣ связующимъ началомъ является инстинктивная симпатія.
Въ отношеніяхъ между матерью и ребенкомъ это оказывается всего
ВВЕДЕНІЕ И РАЗДѢЛЕНІЕ.
151
яснѣе и сильнѣе. Здѣсь люди связаны другъ съ другомъ связями крови.
На примитивной стадіи развитія, женщины и дѣти считаются преиму-
щественно собственностью мужчины, и подчинены его власти; и на-
столько же примитивная семья напоминаетъ государство; она напоми-
наетъ и церковь, насколько у нея есть культъ и жертвоприношенія ду-
шамъ умершихъ предковъ. И она же есть общество для содѣйствія
культурѣ, насколько она носитъ въ себѣ заботы не только о физиче-
скомъ уходѣ и сохраненіи, но и о развитіи способностей, умѣнья и лов-
кости. Даже на болѣе высокихъ ступеняхъ развитія, семья является не
только постояннымъ источникомъ, питающимъ чувства симпатіи, но и
первой силой вводящей человѣка въ культуру и пробуждающей въ
немъ сознаніе прочнаго общественнаго порядка.
Когда людей объединяютъ общіе или,во всякомъ случаѣ, союзническіе
интересы и цѣли, тогда возникаетъ другой родъ общества. Отдѣльный
человѣкъ часто достигаетъ своей цѣли только потому, что онъ помогаетъ
другимъ достигнуть ихъ цѣлей. Таково отношеніе между продавцемъ и
покупателемъ,при каждомъ обмѣнѣ. Предложеніе одного соотвѣтствуетъ
спросу другого; одинъ имѣетъ много того, чего не достаетъ другому
и чего этотъ послѣдній желаетъ. Здѣсь индивидуумы, такимъ образомъ,
пополняютъ другъ друга взаимно. Ихъ интересы связаны, хотя уже нѣтъ
надобности въ болѣе близкихъ и сердечныхъ отношеніяхъ пониманія
или симпатіи между ними. Но часто цѣли могутъ достигаться
только сообща и соединенными силами. Напр., обезпеченіе безопасно-
сти есть общее благо, достигаемое посредствомъ взаимнаго объедине-
нія. Общая работа, при посредствѣ одного или нѣсколькихъ изъ та-
кихъ мотивовъ, порождаетъ (въ силу аристотелевскаго принципа) по-
степенно чувство общности, общій духъ, который можетъ стать безко-
рыстной любовью, хотя бы сначала индивидуумы побуждались только
эгоизмомъ,—когда искали сношеній съ другими. Сношенія, основанныя
на взаимномъ дополненіи однимъ индивидуумомъ другого или на
общности интересовъ, могутъ также дѣйствовать воспитательно тѣмъ
же способомъ. Но чисто этическимъ общество становится только
тогда, когда связующимъ средствомъ является симпатія; однако,
имѣетъ важное значеніе и то, что уже внѣшнія отношенія дѣйствуютъ
связующимъ образомъ.—Но ни одни только эгоистическія цѣли мо-
гутъ явиться основаніемъ такихъ сношеній и обществъ. Того же до-
стигаютъ и такія цѣли, которыя не участвуютъ непосредственно въ
эгоистической борьбѣ за существованіе. Наука и искусство, религія и
любовь къ человѣку вводятъ людей въ общее движеніе и собираютъ
ихъ для общихъ, а не для собственныхъ цѣлей.—Этотъ родъ обществъ
152
ЭТИКА.
связующая сила которыхъ лежитъ въ цѣли, и которыя управляются не
инстинктами симпатіи и не внѣшнимъ принужденіемъ,—можно назвать
свободными культурными обществами. Ихъ границы не такъ узки,
какъ у семьи; нѣтъ, они расширяются гораздо дальше, настолько ши-
роко, насколько распространяется культура, а это, значитъ, что они
совпадаютъ съ границами человѣческаго рода.
Есть, наконецъ, общество, отличающееся отъ обѣихъ, названныхъ
выше, тѣмъ, что оно основано не только на естественной симпатіи или
связующей силѣ выгодъ, но въ послѣдней инстанціи опирается на при-
мѣненіе власти и принужденіе. Что касается цѣли, то государство
имѣетъ большое сходство съ семьей и свободными культурными обще-
ствами или, во всякомъ случаѣ, можетъ имѣть такое сходство. Оно
желаетъ не только охранять и обезпечивать жизнь своихъ сочленовъ,
но и быть дѣятельнымъ относительно ихъ успѣховъ въ культурѣ, т. ѳ.
какъ въ идеальномъ отношеніи, такъ и въ матеріальномъ. Но повсюду,
гдѣ дѣйствуетъ государствомъ подпочвѣ лежитъ сила или власть. Право,
дѣйствующее въ государствѣ, даетъ содержаніе правиламъ, установ-
леннымъ для примѣненія власти. Даже въ семьѣ и въ свободныхъ куль-
турныхъ обществахъ можетъ быть рѣчь о правѣ, если мы понимаемъ
подъ этимъ словомъ нравы и обычаи, такъ какъ они въ теченіи хода
развитія образовывались незамѣтно и двигали насъ непроизвольно къ
тому, чтобы мы поступали въ новыхъ отношеніяхъ и случаяхъ сходно
съ тѣмъ, какъ поступали въ предшествовавшихъ—того же рода. Исто-
рически конечно очень трудно найти семью или культурное общество,
которыя не были бы подвержены какому либо внѣшнему принужденію,
а съ другой стороны государство, считаетъ своей важнѣйшей задачей
поддерживать культуру и семью. Три рода общества нельзя вообще со-
вершенно отдѣлять другъ отъ друга; они обозначаютъ только тѣ раз-
личныя способы, какими можно разсматривать человѣческія общества.
Государство имѣетъ повсюду послѣднимъ аргументомъ силу или власть,
но однако только послѣднимъ аргументомъ. Оно стремится употребить
въ свою пользу тѣ самыя силы, которыя дѣйствуютъ въ семьѣ и куль-
турныхъ обществахъ; именно поэтому ему вовсе не безразлично, какъ
развиваются эти силы, а ихъ существованіе обосновывается тѣмъ проч-
нѣе, чѣмъ меньше въ данномъ государствѣ господствуетъ одно только
голое насиліе.—Государство отличается по объему, какъ отъ семьи, такъ
и отъ культурныхъ обществъ: оно больше семьи, но меньше культур'
наго общества. Большую семью можно назвать маленькимъ государ-
ствомъ. Уже высказывалась мысль, что семья была бы государствомъ
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ СЕМЬИ. 1КЗ
если бы только она могла покоряться войной *). Здѣсь подразумѣвается,
что государству свойственно насиліе и что это послѣднее примѣняется
главнымъ образомъ къ внѣшнимъ врагамъ. Но въ этомъ же лежитъ и
различіе между государствомъ и культурнымъ обществомъ. Государство
предполагаетъ народъ или группу людей, чувствующихъ себя сообща
единицей относительно другихъ группъ. Культурное общество, наобо-
ротъ, можетъ распространяться по всѣмъ группамъ этого рода и связы-
вать ихъ посредствомъ взаимно гармонизирующихъ или же общихъ цѣ-
лей, хотя бы не всѣ они были подчинены одной власти.
Три эти формы общественной жизни мы разсмотримъ съ особымъ вни-
маніемъ къ ихъ этическому значенію, а также къ духу и направленію,
въ какихъ должно происходить ихъ дальнѣйшее развитіе, если мы при-
мѣнимъ къ нимъ масштабъ, установленный въ предъидущемъ изло-
женіи.
А. С Е М Ь Я.
XIV.
Этическое значеніе семьи.
1) Самый лучшій примѣръ того, какъ природа можетъ проложить
путь и образовать основу тому, что этически нужно или важно,—даетъ
слѣдующее обстоятельство: наиболѣе задушевное и совершеннѣйшее изъ
всѣхъ родовъ человѣческихъ обществъ обязано своимъ возникновеніемъ
одному изъ сильнѣйшихъ инстинктовъ человѣческой природы. Царство
человѣчности, этотъ высочайшій идеалъ этики, имѣло въ семейныхъ
отношеніяхъ не только свой зародышъ и постоянный источникъ, но,
когда семейная любовь достигла своей высочайшей формы,—оно осуще-
ствилось въ семьѣ такъ, какъ невозможно указать ни въ какой другой
общественной формѣ. Развитіе всѣхъ другихъ общественныхъ формъ
измѣряется по той степени, въ какой онѣ напоминаютъ сердечность и
крѣпость семейныхъ отношеній. Царство человѣчности достигло бы
своего полнаго совершенства тогда, когда всѣхъ объединило бы всеоб-
щее братство; когда стараются указать на сердечныя отношенія госпо-
дина и слуги, учителя и ученика, высшаго къ низшему, ихъ назы-
ваютъ отношеніемъ отца къ дѣтямъ.
Великое этическое значеніе семейныхъ отношеній можно указать съ
самыхъ различныхъ точекъ зрѣнія.
*) Гоббсъ: Лввіаѳакъ, гі. 20.
1ВІ
ЭТИКА.
2) Въ другихъ обществахъ (кромѣ семьи) человѣкъ участвуетъ
только частью своего существа, но въ семьѣ онъ можетъ найти пищу
для всѣхъ сторонъ своей природы. Только здѣсь онъ и живетъ соб-
ственно какъ цѣльный человѣкъ. Здѣсь находятъ себѣ удовлетвореніе и
самые примитивные инстинкты, и самыя идеальныя чувствованія.
Общность жизни распространяется отъ чисто природныхъ инстинктовъ на
всѣ матеріальныя и духовныя области, или, во всякомъ случаѣ, можетъ
распространяться на нихъ, и при дѣятельности этихъ инстинктовъ мо-
жетъ казаться часто, что индивидуумъ служитъ просто лишь сред-
ствомъ родовой воли—жить во всѣхъ этихъ областяхъ Въ семьѣ на-
ходятъ себѣ первое воспитаніе всѣ интересы. Семья, это—маленькій
мірокъ, вызывающій къ дѣятельности всѣ силы. Къ этому присоеди-
няется то, что въ семьѣ, больше чѣмъ гдѣ бы то ни было, самостоя-
тельность личностей соединяется съ ихъ внутренней, сердечной связью
(или можетъ соединяться). Даже въ силу того, что семья не есть какое
либо соціальное общество, а лишь общее жизненное товарищество, въ
ней могутъ свободно развиваться наиболѣе оригинальныя свойства
отдѣльныхъ членовъ и встрѣчать въ другихъ членахъ пониманіе и сим-
патію. Въ обществахъ другого рода (изъ трехъ вышеназванныхъ) бо-
бѣе глубокая самостоятельность и оригинальность должны болѣе или
менѣе скрываться или держаться вдали отъ другихъ. Въ семьѣ-же, бла-
годаря наисовершенному жизненному товариществу, даже самыя пови-
димому чудаческія и парадоксальныя особенности могутъ встрѣчать
симпатію, потому что онѣ наблюдаются и понимаются въ общей связи
со всей природой индивидуума. Отчужденіе здѣсь устранено. Поэтому
ни въ какой иной формѣ отношеній нельзя отъискать такого спокой-
ствія и прочности, какъ въ этой формѣ.
Въ семейныхъ отношеніяхъ живется не только съ полнымъ сознаніемъ,
но въ нихъ пріобрѣтаютъ огромною важность и множество безсозна-
тельныхъ или полусознательныхъ вліяній. Въ другихъ общественныхъ
отношеніяхъ, гораздо большую роль играютъ—сознательное наблюденіе
и размышленіе (рефлексія). Они требуютъ напряженнаго вниманія и
самосознательной выдержки. Въ семейной жизни преобладаютъ въ зна-
чительной степени непроизвольные и безсознательные элементы. Безчис-
ленными воздѣйствіями, воспоминаніями и настроеніями выращивается
чувство «роднаго дома» до такой высоты, что разрывъ съ нимъ можетъ
являться мучительнымъ страданіемъ. Относительно чувствованій, свя-
занныхъ съ роднымъ домомъ и семьей, имѣетъ значеніе въ большей
степени, чѣмъ относительно другихъ чувствъ, то, что они воспиты-
ваются и умножаются маленькими приростами, которыя пріобрѣтаютъ
ЭТИЧЕСКОЕ ЗВЛЧКВ1Е СЕМЬИ.
Ш
важность въ сознаніи только тогда, когда соединяются въ извѣстную
сумму. Чувство жизни пріобрѣтаетъ при этомъ ту прочность, которая
сообщается ему по мѣрѣ того, какъ оно выступаетъ въ сознаніи въ
формѣ цѣлаго ряда быстро и ярко вспыхивающихъ и столь жъ быстро
исчезающихъ аффектовъ.
Наконецъ, семья соединяетъ естественными связями различныя по-
колѣнія. Она образуетъ мостъ между прошедшимъ и будущимъ рода.
Она даетъ возможность пониманія того, что было бы невозможно пони-
мать вслѣдствіе отдаленности понимаемаго. Борьба стараго съ новымъ
можетъ смягчаться глубже лежащей симпатіей, которой здѣсь при-
надлежитъ первое слово.
3) Можно-бы обвинять семью въ томъ, что она—черезъ чуръ узкое
общество, что она сосредоточиваетъ чувства и интересы въ предѣлахъ
черезъ чуръ малаго круга, такъ что все, лежащее внѣ его, становится
безразличнымъ. Можетъ образоваться семейный эгоизмъ, который
во всякомъ случаѣ шире индивидуальнаго эгоизма, но тѣмъ не менѣе
стѣсняетъ развитія всеобщей человѣческой любви. Противъ этого можно
возразить, что симпатія можетъ развиваться только въ тѣсномъ кругу,
прежде чѣмъ она въ состояніи расшириться на широкія области. Чув-
ства, развивающіяся въ семьѣ и находящія себѣ здѣсь постоянное пи-
таніе, даютъ намъ первое и сильнѣйшее средство для ослабленія и уда-
ленія индивидуальнаго эгоизма. Всеобщее человѣколюбіе «есть только
расширеніе того чувства, которое возникло въ семьѣ,—расширеніе, ко-
торое, конечно, не всегда происходитъ безостановочно, но тѣмъ не ме-
нѣе всегда имѣетъ своимъ предшественникомъ зародышъ, заложенный
въ болѣе тѣсномъ кругу отношеній. Противорѣчіе между любовью се-
мейной и всеобщимъ человѣколюбіемъ вовсе не составляетъ необходи-
мости. Правда, къ этому слѣдуетъ прибавить (ср. XII, 1), что сила и
объемъ симпатіи стоятъ въ обратномъ отношеніи другъ къ другу. Если
расширяется объемъ, то сила должна немедленно расплачиваться за
это. Только незначительное меньшинство людей въ состояніи (по край-
ней мѣрѣ теперь) охватывать далекія отношенія съ той же глубиной и
силой чувства, какъ отношенія ближайшія и болѣе тѣсныя. Но значитъ,
если не слѣдуетъ упускать изъ вида силы чувства, то необходимо дать
ему болѣе тѣсный кругъ, въ которомъ оно могло бы разростаться.—Въ
этомъ отношеніи семья представляетъ и цѣль, и средство. Она обезпе-
чиваетъ высочайшее удовлетвореніе потребностямъ индивидуума и въ
тоже время она есть очагъ силы, имѣющей значеніе для цѣлаго рода.
Чѣмъ больше такихъ очаговъ, тѣмъ больше того огня, которымъ под-
держивается жизнь рода.
156
ЭТИКА.
Конечно, все это имѣетъ смыслъ лишь тогда, когда семья достигла
своей высочайшей формы. Дѣйствительность, какъ и всегда, здѣсь
стоитъ еще далеко отъ идеала. Она даетъ только приближенія, кото*
рыя должны развиваться дальше.—Чтобы дать ближайшее освѣщеніе
возникающимъ здѣсь вопросамъ, мы должны сперва разсмотрѣть бракъ,
затѣмъ положеніе и условія жизни женщины, и наконецъ, отношенія
между родителями и дѣтьми.
1) Б р а в ъ. 1
Соціологическія данныя.
1) На нисшей ступени развитія, связь между полами носитъ харак-
теръ принудительныхъ и властныхъ отношеній, въ которыхъ болѣе
слабая сторона служитъ только средствомъ для удовлетворенія наслаж-
денію другой стороны, и должна нести рабскій трудъ для этой послѣдней.
Нѣкоторые новые изслѣдователи (Бахофенъ, Макъ-Леппанъ, Леббокъ)
думали, что первоначально господствовала полная свобода отношеній
между полами (промискуитетъ или всеобщій гетеризмъ), такъ, что
каждая женщина принадлежала каждому мужчинѣ, который могъ овла-
дѣть ею на мгновенье. Однако, это, конечно, преувеличеніе той дѣй-
ствительно большой свободы, которая имѣетъ мѣсто въ отношеніяхъ
половъ у дикарей на всемъ земномъ шарѣ. Существованіе полнаго гете-
ризма трудно, конечно, вывести изъ этого. Даже тамъ, гдѣ постоян-
ныя перемѣны половой связи не встрѣчали бы препятствія ни со сто-
роны нравовъ, ни со стороны закона,—человѣческое предпочтеніе,
также какъ и удовольствіе собственности и власти, привело бы къ
тому, что связь не могла бы остаться совершенно минутной *). Затѣмъ,
именно потому, что женщина разсматривалась не только какъ средство
удовлетворенія половаго инстинкта, а была въ тоже время первой рабы-
ней, она уже представляла извѣстную цѣнность, которая обусловливала
то, что полнѣйшая свобода здѣсь не могла имѣть мѣста. Нельзя, нако-
нецъ, представить себѣ, чтобы всѣ формы брака развились изъ примитив-
наго гетеризма, если бы даже мы и находили повсюду на землѣ боль-
шое приближеніе къ гетеризму. Такъ какъ моногамія встрѣчается и у жи-
вотныхъ, то, само собою разумѣется, не будетъ преувеличеніемъ мысль,
*) Ср. Спенсеръ: Ргіпсіріез оГ 8осіоІо<у. I, стр. 662.
СОЦІОЛОГИЧЕСКІЯ ДАННЫЯ.
Ш
что моногамія можетъ оказываться и на примитивной ступени сущест-
вованія человѣка. Какъ бы ни казалось привлекательнымъ, но невоз-
можно указать никакого связнаго хода развитія, которое начиналось бы
на низшей ступени съ гетеризма и вело черезъ полигамію, отчасти—
полигинію (многоженство), отчасти—полиэндрію (многомужство, отчасти
черезъ групповой бракъ, при которомъ многіе мужчины имѣли многихъ
общихъ женъ,—до моногаміи. Конечно, развитіе могло имѣть весьма
различный характеръ у разныхъ племенъ. Режимъ брака повсюду свя-
занъ съ такимъ множествомъ другихъ общественныхъ отношеній, что
очень трудно открыть повсюду ясный и простой ходъ его развитія.
Однако, можно признать, что одно обстоятельство имѣло здѣсь суще-
ственное и необходимое вліяніе, а-именно то, въ какой степени чув-
ствовалось и признавалось право индивидуальной личности. Этимъ пра-
вомъ должны были смягчаться какъ чувственныя потребности и стрем-
ленія, такъ и стремленія господства. Права личности дѣйствовали такъ,
что, въ теченіи развитія, моногамія стала признаваться все больше и
больше—высшей и истинной формой связи между мужчиной и женщи-
ной.
Даже, если бы можно было открыть такое время и такія мѣста, гдѣ
орды или племена находились бы въ состояніи общаго владѣнія женами и
дѣтьми, какъ и всякой другой собственностью, то мало по малу это со-
стояніе общности должно было-бы исчезнуть по мѣрѣ того, какъ 'отдѣль-
ныя личности начали чувствовать свою самостоятельность. Потребность
владѣть чѣмъ нибудь для самаго себя должна обнаруживаться и въ этой
области. Сперва, это—чисто эгоистическая потребность, доходившая
только у сильнѣйшихъ, т. е. у мужчинъ, до своего проявленія или по
крайней мѣрѣ до познанія. Поэтому полигинія (многоженство) слу-
чается чаще и держится дольше, чѣмъ полиэндрія (многомужество) и
групповой бракъ. Моногамія (единобрачіе) часто тоже есть лишь слѣд-
ствіе потребности исключительной собственности, но только эта потреб-
ность ограничиваетъ свою область по какимъ-то не легко опредѣляе-
мымъ причинамъ. Брачныя отношенія между мужчиной и женщиной
здѣсь еще имѣютъ преимущественно характеръ принудительныхъ. По
всей вѣроятности, они возникаютъ изъ насилія, кражи или изъ покупки.
Купля составляетъ уже шагъ впередъ сравнительно съ насиліемъ и
кражей, такъ какъ при куплѣ яснѣе выступаетъ впередъ то, что жен-
щина имѣетъ экономическую цѣнность, и ее начинаютъ беречь какъ
и всякій иной цѣнный товаръ. Но даже тамъ, гдѣ купля уже болѣе не
существуетъ, брачущіеся (особенно женщины) соединяются часто безъ
свободнаго выбора; бракъ разсматривается не какъ дѣло двухъ индиви-
168
ЭТИКА.
дуумовъ, а какъ дѣло двухъ семействъ, которыя связываются другъ съ
другомъ брачущимися, разростаются въ объемѣ благодаря ихъ дѣтямъ
и наслѣдуютъ ихъ собственность. Бракъ здѣсь не личная связь, а соеди-
неніе многихъ родовъ *).
То, что брачная измѣна прежде наказывалась очень строго, связано
съ взглядомъ на женщину какъ на собственность родни или мужа **).
Высшую форму брака мы имѣемъ только тогда, когда обѣ личности
избираютъ другъ друга по свободному влеченію. Это—свободная моно-
іамія.
2) У многихъ, знакомящихся въ первый разъ съ тѣмъ огромнымъ
разнообразіемъ въ режимѣ брачныхъ отношеній, какое было въ раз-
ныя времена на земномъ шарѣ,—возникаютъ по этому поводу ошибоч-
ные взгляды. Кажется, что тутъ господствовала полная случайность, и
что одна форма могла быть такъ-же хороша, какъ и другая; во всякомъ
случаѣ кажется, будто бы то, что разъ было въ дѣйствительности, уже
этимъ самымъ получаетъ извѣстный авторитетъ. Такъ, напр., если
гетеризмъ иля, во всякомъ случаѣ, приближеніе къ гетеризму было
явленіемъ всеобщимъ, то нельзя ли предположить, что мы вновь воз-
вращаемся къ нему? На это мы отвѣтимъ, что образцы режимовъ брака,
указываемыхъ вамъ соціологіей, дѣйствительно, очень богаты; но тѣмъ
не менѣе, какъ ужъ указано выше, можно отъискать ясную связь разви-
тія свободной моногаміи съ признаніемъ значенія индивидуальной лич-
ности. Эта связь будетъ показана подробнѣе въ слѣдующей главѣ. Хотя
соціологія можетъ дать этикѣ цѣнныя указанія, но она не можетъ
имѣть для этой послѣдней абсолютно—рѣшающаго голоса. Даже если
бы можно было признать путь развитія, начавшійся гетеризмомъ и
кончающійся свободной моногаміей, у этики все же осталась бы особая
задача—показать цѣнность этой моногаміи посредствомъ принципа
благополучія. Историческое развитіе можетъ вестись въ весьма пагуб-
номъ направленіи, такъ, что этика должна требовать измѣненія, какъ бы
таковое ни могло быть трудно. Не все то разумно, что дѣйствительно.
Дѣйствительное отношеніе теперь таково, что повсюду въ самыхъ
высоко—цивилизованныхъ странахъ,моногамія оффиціально признается
единственной правильной формой брака,—хотя это не устранило изъ
жизни другихъ формъ. Гетеризмъ широко распространенъ вокругъ
насъ, хотя онъ и подавляется и прячется въ темнотѣ. Здѣсь своеобразно
сталкиваются природа и крайности цивилизація (Шегсіѵііізаііоп).
*) Ср. относительно сѣвер. странъ, «К\ Коузег’а, ЕГіегЫіе 8кгі(іегл< Христіанія, 1867, стр. 306.
*") 8. Н. Роаіа Фюстелъ де Куланжа.
СВОБОДНАЯ МОНОГАМІЯ. 189
Гетеризмъ, еще процвѣтающій повсюду, имѣетъ причины не въ одной
только потребности молодыхъ независимыхъ натуръ, пе смягченныхъ
и не приведенныхъ къ гармоніи. Отчасти его причиной является еще
одностороннее развитіе и утонченность нѣкоторыхъ душевныхъ способ-
ностей въ ущербъ цѣлому характеру. Высокое умственное и эстетическое
образованіе можетъ сочетаться съ большой расшатанностью въ поло-
вомъ отношеніи. Можно имѣть серьезные (быть можетъ) интересы въ
другихъ областяхъ и, въ тоже время, почерпать для себя существенныя
наслажденія и забаву въ половой области, не задумываясь серьезно объ
этическомъ значеніи этихъ наслажденій и забавъ. Кромѣ того, односто-
ронняя умственная и эстетическая культура не рѣдко имѣетъ своимъ
слѣдствіемъ безсердечныя и утонченныя настроенія,—какъ и чувство пи-
кантнаго,—находящія себѣ пищу преимущественно въ половой области.
XVI.
Свободная моногамія.
1) Общество человѣческихъ личностей можетъ быть совершенно
лишь въ томъ случаѣ, если никакой участникъ его не служитъ другому
только средствомъ, и если никакая часть существа единичнаго участ-
ника не насилуется какъ въ смыслѣ ея односторонняго выдвиганія
впередъ, такъ и въ смыслѣ ея устраненія. Всѣ полигамическія формы
брака противорѣчатъ этому принципу. Въмногобрачіи, мужчина дѣлится
между многими женщинами, или женщина между многими мужчинами.
При такихъ условіяхъ не можетъ быть полной преданности одному
лицу, отношеніе всегда частично, и не можетъ наступить никакой связи
или союза личностей. Одна сторона раздробляетъ себя, другая доволь-
ствуется этими частицами. Многіе служатъ средствомъ одному (или
одной), или же одинъ (или одна) служатъ средствомъ многимъ. А это
имѣетъ снова результатомъ то, что внутри самой единичной личности
начинается раздробленіе того, что должно дѣйствовать какъ нераздѣль-
ное цѣлое. Если чувство любви есть нѣчто большее, чѣмъ животная
вспышка, то въ немъ должны быть дѣятельны одновременно—и физи-
ческій, и идеальный элементы, а преданность должна охватывать цѣ-
лую личность (ср. XI, 10). Но въ полигаміи чисто физическій элементъ
необходимо долженъ выступать впередъ. Та часть или отрывокъ соб-
ственнаго «я», который можно отдавать многимъ, не можетъ быть
никакимъ инымъ, кромѣ чисто физическаго элемента. Половыя отноше-
нія, если они только чисто физическія, если они только чисто—живот-
160
ЭТИКА.
вый актъ, могутъ имѣть и граница только физическія. Физическая
сторона половыхъ отношеній способна меньше всякойдругой къ инди-
видуализированію (т. е. къ обращенію чувства на одного индивидуума);
чѣмъ больше подавлена эта сторона, тѣмъ болѣе сглаживаются потреб-
ность разнообразія объектовъ чувства; и, наоборотъ, чѣмъ на болѣе раз-
личные объекты направляется половой инстинктъ, тѣмъ больше бу-
детъ преобладать физическая сторона. Половая жизнь мухъ можетъ
служить достаточнымъ примѣромъ. Наоборотъ, въ настоящемъ чувствѣ
любви обнаруживается, кромѣ элементарнаго инстинкта, образъ
индивидуума съ его особыми свойствами и сердечная радость возбуж-
даемая именно имъ. Инстинктъ не дѣйствуетъ, какъ совершенно слѣпая
сила, а раскрываетъ глаза на природу другого индивидуума и прола-
гаеть путь преданности, которая стоитъ выше чисто физической связи.
Поэтому, только моногамія можетъ быть формой половаго союза са-
мостоятельныхъ индивидуумовъ, вступающихъ въ отношенія по влече-
нію всей своей природы, а не ради удовлетворенія единичной, изолиро-
ванной потребности.
2) Личная привязанность или преданность состоитъ въ томъ, что она
не только включаетъ въ себя личность во всемъ ея объемѣ, но и охва-
тываетъ всю жизнь обѣихъ сторонъ до тѣхъ поръ, пока она можетъ
продолжаться. Чувство, которое не вѣритъ въ свою продолжительность—
не настоящее чувство. Если чувство къ другому индивидууму горячо,
то соображенія о томъ, кѣмъ замѣнить этого индивидуума въ случаѣ
прекращенія къ нему чувства, и даже вообще ясное сознаніе того, что
оно будетъ длиться лишь извѣстное время,—было бы совершенно неесте-
ственно. Если чувство инстинно, то на мысль не можетъ придти такая
возможность. Конечно чувство не становится постояннымъ отъ того,
что оно вѣритъ въ свою собственную продолжительность. Существо, ко-
торое мы любимъ, кажется намъ самымъ лучшимъ, такъ что, если
чувство сильно, то устраняются всякія сравненія и ограниченія. Но
если,—нѳ смотря на вѣру въ вѣчное постоянство чувства,—оно тѣмъ
нѳ менѣе оказалось чѣмъ то временнымъ, то значитъ все же то время,
когда чувство еще продолжалось, оно не могло-бы быть дѣйствительно
полнымъ, еслибы не соединялось съ вѣрой въ свою неизмѣнность. Иллю-
зіи часты; но отношеніе, которое возникло съ яснымъ сознаніемъ или
даже съ расчетомъ, что всегда можно отказаться отъ него,—есть не
только ложь противъ другой стороны, но и весьма трудно, чтобы оно
могло быть полнымъ и цѣльнымъ отношеніемъ.
Личное существо нельзя раздробить на оторванныя и безсвязныя
мгновенья. Мы тогда только имѣемъ дѣйствительно личность, когда
СВОБОДНАЯ МОНОГАМІЯ.
161
отдѣльныя мгновенія проникнуты внутреннимъ единствомъ и внутрен-
ней связностью другъ съ другомъ, и когда образовалось прочное ядро
извѣстныхъ опредѣленныхъ чувствъ. Но личное существо не можетъ
быть также и исчерпано въ единичное мгновенье. Оно включаетъ въ
себя такое богатство, которое, при наличности инстиниой симпатіи,
достаточно па всю жизнь, чтобы служить для новыхъ раскрытій. Когда
думаютъ, что рядъ смѣняющихся половыхъ связей можетъ дать бога-
тый матеріалъ человѣческому познанію и человѣческому развитію, то
это большая иллюзія *). Мгновенныя связи не вводятъ въ «святая свя-
тыхъ» другаго лица; это послѣднее раскрывается только для постоян-
ной истинной симпатіи.
Ученіе, которое часто называютъ ошибочно ученіемъ о «свободной
любви», есть лишь попытка привести непостоянство въ систему и объ-
явить его существеннымъ моментомъ въ жизни чувства. Французскій
соціалистическій писатель Фурье требовалъ для идеальнаго общества
допустимости всевозможнаго рода половыхъ связей, отъ чисто минут-
ныхъ, проходящихъ черезъ различныя ступени постоянства, и до та-
кихъ, которыя продолжаются на всю жизнь; удовлѳтворенной-жѳ чело-
вѣческой потребностью онъ отчетливо называетъ потребность перемѣны,
«страсть бабочекъ» (раззіоп раріИоп). Подобный же ходъ мысли имѣется
у автора«Еіешепів оГ 8осіа1 Зсіепсе» **). Но если этотъ послѣдній авторъ,
не желаетъ, чтобы было выброшено понятіе о самогосподствѣ, {и при-
знаетъ, что половой инстинктъ долженъ удовлетворяться безъ нанесе-
нія вреда другимъ людямъ, то этимъ онъ требуетъ, чтобы мгновенныя
влеченія подчинялись болѣе широкимъ соображеніямъ, а это противорѣ-
читъ теченію мыслей, приводящему къ ученію о свободной любви.—
Кромѣ того, чтобы не быть несправедливыми къ послѣднему изъ выше-
упомянутыхъ писателей, нужно замѣтить, что онъ понимаетъ подъ бра-
вомъ неразрушимый бракъ. Тамъ, гдѣ, какъ, напр., въ Германіи, пре-
доставляется легкая возможность развода,—бракъ, по его мнѣнію,
фактически уничтоженъ ***). Изъ этого видно, какъ легко все это мо-
жетъ быть споромъ о словахъ. Многіе изъ нападокъ, которые были на-
правлены на бракъ вообще, особенно эстетиками,—были обязаны только
заимствованіямъ у тѣхъ французскихъ и англійскихъ авторовъ, которые
*) Въ это къ случаѣ, римлянка, упоминаемая Іеронимомъ, должна-бы была придти къ высокой сте-
пей познанія людей: въ своемъ драдцать третьемъ бракѣ она была двадцать первой женой своего
пула.
**) Въ началѣ 80-хъ годовъ, эта книжечка была у насъ въ Россіи въ большомъ ходу среди моло-
дежи, также безъ имени автора, назвавшаго себя «докторомъ медицины».
**•) Еіешепіа оГ Зосіаі йсіепсѳ. Ву а РосГаг оГ Мейесіпе. 13-е взд. Лондонъ 1875. Стр. 371.
162
ЭТИКА.
полемизировали противъ нерасторжимости брака или противъ его ра-
сторжимости только по исключительнымъ единичнымъ причинамъ.
Непостоянство,—которое разсматривается иногда какъ существенный
моментъ отношеній между мужчиной и женщиной, должно причинять
неизбѣжное и непосредственное страданіе и несчастье, коль скоро оно
не составляетъ природы всѣхъ людей и,—нужно добавить,—коль скоро
потребность перемѣны (въ силу какой нибудь чудодѣйственно предъ-
установленной гармоніи) не будетъ наступать одновременно у обѣихъ
сторонъ. Одинъ датскій писатель *), изслѣдовавшій замѣчательно серье-
зно и талантливо отношенія между мужчинами и женщинами съ чисто
психологической и этической точки зрѣнія, полагаетъ, что, пока,—
кромѣ полигамическихъ натуръ, у которыхъ непостоянство и перемѣна
составляютъ сущность чувства любви,—есть и моногамическія натуры,
которыя не могутъ думать объ истинной любви безъ постоянства и вѣр-
ности,—до тѣхъ поръ потребность смѣны, которой придаютъ такое зна-
ченіе поборники свободной любви,—не можетъ быть удовлетворена безъ
причиненія горя и страданія другимъ людямъ. Часто происходитъ то,
что случилось съ любящейся парой въ «Саффо» Альфонса Додэ. Отно-
шенія возникли съ скрытой мыслью, что они продолжатся лишь вре-
менно; но молодая дѣвушка считала ихъ прочными и умираетъ при на-
ступившемъ разрывѣ: Оп тешѣ сіопс диѳіфіеіоіз <1е сез гиріигез!—
Играть съ огнемъ—легкомысленно, но въ тысячу разъ легкомысленнѣе
играть съ человѣческимъ счастьемъ.
3) Индивидуальная личность обыкновенно не вполнѣ развита въ тотъ
періодъ жизни, когда чувство любви играетъ большую роль. Если это
чувство приводитъ къ брачной связи, то все сводится къ тому, можетъ
ли продолжающееся развитіе обѣихъ личностей оказаться взаимно-гар-
моническимъ. Это тѣмъ важнѣе, что не только оба индивидуума вооб-
ще, но и въ особенности чувство, связующее ихъ, могутъ претерпѣвать
и претерпѣваютъ измѣненія въ теченіи времени. Когда развитіе благо-
пріятно, то чувство любви становится изъ вспыхнувшаго аффекта сер-
дечнымъ чувствомъ, которое можетъ имѣть столь же большую силу,—
если не такую же мгновенно покоряющую власть,—какую имѣло при
своемъ первомъ взрывѣ.
’) Анонимный «вторъ аЬітзаазкиеІза, ртіпдеі раа Еізкот» (жизненное возрѣвіе ва основахъ дюбвн),
взд. въ Копенгагенѣ, въ 1881 г. в сочиненія «ЕогЬоМеі теПшп Мапй Кѵшйе Ьеіуаі ^еппет Пйѵікііой8
Ьуроіезеп» (отношенія между мужчиной и женщиной въ свѣтъ гипотезы развитія), Капевгагеиъ,
1884 г. Ср. тавже его ст. въ «Тііакцегеп» (1885): «Ош ев Кеакііоп той йев тойегве Зігйіеп еГіет
зібгге аехиеі 8ййе1і;Ье4а (о реакціи противъ современнаго стреммиія въ большей подовой нравствен-
ности).
СВОБОДНАЯ МОНОГАМІЯ.
163
Развитіе, которому могутъ подвергаться какъ индивидуумы въ ихъ
цѣломъ, такъ и спеціально чувство, соединяющее ихъ въ теченіи ихъ
продолжающейся совмѣстной жизни, не зависитъ отъ ихъ воли. Считать
волю чѣмъ то совершенно различнымъ отъ мыслей и чувствъ, какой то
властью, къ которой спеціально слѣдуетъ только аппелировать, чтобы
она вмѣшивалась и устраняла всѣ затрудненія, какъ (Іейя ех тасЫпа,это—
заблужденіе довольно распространенное. При здоровыхъ и естественныхъ
отношеніяхъ, воля развиваетъ и утверждаетъ то, что избрала мысль и
скрѣпило чувство. Воля сначала до конца должна быть содѣйствующей
или исполнительной: только въ такомъ случаѣ она можетъ принести по*
мощь и въ отдѣльныя, роковыя мгновенья. Оба индивидуума не подчи-
нены слѣпой судьбѣ. По большей части дѣло находится въ ихъ соб-
ственныхъ рукахъ; все сводится къ тому, насколько серьезно смотрятъ
они на жизнь въ ея цѣломъ. Бракъ, какъ и всякая общественная жизнь,
требуетъ самогосподства и усилій для своего постоянства. Если всякое
дурное расположеніе духа, всякое различіе характера вліяетъ на будущ-
ность отношеній, то они продолжаются весьма нѳ долго. Если неизвѣст-
но иного удовлетворенія кромѣ того, которое возникаетъ отъ удовлетво-
ренія вспыхнувшаго аффекта и вліянія новизны и неожиданности, то
на этой почвѣ не можетъ развиться какая бы то ни было брачная лю-
бовь. Есть форма эстетическаго взгляда на жизнь, для которой самое
высшее., это—измѣнчивая игра чувствованій, и поэтому она ищетъ
всегда перемѣны и новизны (ср. Ш, 4). Такое воззрѣніе на жизнь не
можетъ позволять себѣ брака; но будучи послѣдовательнымъ, оно не
можетъ позволять себѣ и никакихъ прочныхъ отношеній. Прочность
приходитъ только тогда, когда на ея сохраненіе есть рѣшеніе воли и
когда индивидуумъ признаетъ иныя формы жизни чувства, кромѣ мгно*
венныхъ аффектовъ.
Однако,увѣренность въ томъ, что для воли все возможно, противорѣ-
читъ психологіи. Въ отношеніяхъ, о которыхъ мы говоримъ здѣсь, дѣй-
ствуетъ одновременно очень много элементовъ, и даже самая строгая
воля не можетъ господствовать надъ всѣми ими. Развитіе можетъ при-
нять не благопріятное направленіе безъ собственной вины которой либо
изъ сторонъ. Можетъ возникнуть дисгармонія характеровъ и взглядовъ
на жизнь; отношеніе между физическимъ и идеальнымъ элементами чув-
ства любви можетъ развиться у обоихъ индивидуумовъ нѳ только раз-
лично, но даже взаимно противорѣчиво; при новыхъ вопросахъ и отно-
шеніяхъ, приносимыхъ жизнью, они могутъ чувствовать совершенно
противоположныя настроенія и приходить къ враждебнымъ взглядамъ.
Если хорошенько обдумать,—какое множество внѣшнихъ и внутрен-
ЭТИКА.
164
нихъ условій дѣйствуетъ здѣсь совокупно,—то можно даже считать боль*
шимъ счастьемъ, если первоначальное чувство выдержитъ испытанія и,
въ теченіе продолжающагося развитія индивидуумовъ, перенесетъ свои
метаморфозы, неразбившись объ одинъ изъ многихъ подводныхъ кам-
ней. Поэтому-то бракъ заключаетъ въ себѣ возможность такого огром*
наго числа драмъ и влечетъ за собою такъ много трагедій. Здѣсь еще
менѣе, чѣмъ въ какихъ либо другихъ случаяхъ, могутъ рѣзко разъеди*
няться другъ отъ друга непроизвольное и произвольное, судьба и ви-
новность. Думать, что чувство будетъ постоянно оттого, что въ своемъ
началѣ оно было серьезно, это—значитъ доктринерствовать. Оно могло
быть серьезно въ началѣ, но позднѣйшее развитіе можетъ отнять у него
пищу, безъ которой оно существовать не можетъ.
4) Существенное средство при метаморфозахъ испытываемыхъ чув-
ствомъ любви въ теченіи дальнѣйшей совмѣстной жизни, состоитъ въ
томъ, чтобы у обоихъ индивидуумовъ предстояли общія задачи и общая
дѣятельность для ихъ осуществленія. Работа для матеріальнаго достатка
должна у нихъ идти сообща. Они должны бороться съ одними и тѣми
же обстоятельствами. И они могутъ также работать сообща для своего
дальнѣйшаго душевнаго развитія. Если они идутъ вмѣстѣ при поискахъ,
то и при находкѣ они легче сойдутся. Кромѣ того, чрезвычайно большое
значеніе имѣетъ здѣсь общая забота о дѣтяхъ. Общія печали и общія
жертвы сближаютъ другъ съ другомъ еще больше, чѣмъ это было въ
легкое и радостное время новаго чувства. Ихъ симпатія будетъ стано-
виться все сердечнѣе и выше (ср. Аристотелевскій принципъ XIV, 4).
Отвѣтственность за сохраненіе отношеній чувствуется еще сильнѣе, если
не только судьба отдѣльнаго индивидуума, но и судьба многихъ безпо-
мощныхъ существъ зависитъ отъ того, достаточно окажутся-ли силь-
ными серьезность и самогосподство.—Въ тоже время здѣсь мы имѣемъ
тотъ пунктъ, въ которомъ ясно сказывается, какія преимущества
имѣетъ моногамія передъ полигаміей. Только въ моногамическомъ
бракѣ, ребенокъ можетъ найти совершенную и полную родитель-
скую любовь. Только въ немъ можетъ быть найдена полная гармонія и
единеніе.
5) Въ характеристикѣ брака, данной сейчасъ, исключается не только
характеристика полигаміи, но и несвободной моногаміи, при которой
женщина не занимаетъ совершенно такого же мѣста въ бракѣ, какъ
мужчина, отчасти потому, что не обладаетъ свободой выбора, а отдается
замужъ родственниками, отчасти потому, что не имѣетъ въ предѣлахъ
брака тѣхъ же правъ какъ мужчина, отчасти же потому, что въ духов-
номъ отношеніи она не стоитъ на одномъ уровнѣ развитія съ мужчиной-
СВОБОДНАЯ МОНОГАМІЯ.
165
Въ послѣднемъ пунктѣ лежитъ причина двухъ первыхъ. Если женщина
ведетъ жизнь главнымъ образомъ инстинктивныхъ и слѣпыхъ чувствъ,
и если считается, что ея призваніе исчерпано домашнимъ хозяйствомъ
и кормленіемъ дѣтей, она можетъ быть только привѣской мужчины, и
можетъ заполнять лишь одну сторону его жизни. Чтобы быть чѣмъ
либо бблыпимъ, ей необходима самостоятельность въ жизни мысли и
воли, составляющая условіе возможности выбора и дѣйствія по выбору.
Безъ этого бракъ будетъ въ существенныхъ пунктахъ отношеніемъ
между стороной дѣятельной и стороной пассивной, и не достигнетъ со-
вершенства, какого можетъ достигнуть, когда имѣютъ мѣсто такія отно-
шенія между обѣими сторонами, при которыхъ каждая по своему актив-
на и можетъ слѣдовать за другою въ ея дѣятельности по вполнѣ ра-
зумному сочувствію. Раздѣленіе труда можетъ тогда направляться соот-
вѣтственно индивидуальности каждой стороны. И для каждой изъ сто-
ронъ всего лучше пригодно свое собственное, самостоятельное обдумы-
ваніе. Нельзя рѣшить никакимъ законодательствомъ кто долженъ быть
первымъ. Это можетъ быть достигнуто только всестороннимъ развитіемъ
дарованій женщины, какъ таковой, которая съ самаго ранняго возраста
считается способной и отвѣтственной. Только тогда моногамія достиг-
нетъ своего совершенства. Естественно, что женщина не сброситъ съ
себя той дѣятельности, которая нѣкогда была возложена на нея приро-
дой: дѣйствительно—естественное опредѣленіе не можетъ быть отри-
цаемо.—Но ближайшему разсмотрѣнію этого вопроса мы посвятили слѣ-
дующія страницы.
Различное положеніе, которое занимаютъ,—въ силу ходячаго еще
до сихъ поръ образа мыслей,—мужчина и женщина въ бракѣ, ска-
зывается особенно ясно въ различіи приговоровъ, касающихся брач-
ной невѣрности. На первый взглядъ можетъ казаться, что особенно
строгое осужденіе женщинъ за невѣрность зависитъ отъ того, что измѣна
жены влечетъ за собою гораздо болѣе тяжкія послѣдствія для семьи,
чѣмъ невѣрность мужа, похожденія котораго не оказываютъ необхо-
димо замѣтныхъ результатовъ для семьи. Однако, такое соображеніе
утрачиваетъ свое значеніе въ силу требованія, установляемаго свобод-
ной моногаміей,—совершенно равныхъ правъ мужа и жены. Если это
требованіе не выполняется, то, на самомъ дѣлѣ, имѣетъ мѣсто полига-
мія, и различная оцѣнка мужской и женской невѣрности имѣетъ источ-
никомъ ту стадію развитія, когда женщина считалась собственностью
мужчины (ср. XV, 1). Различная оцѣнка удержалась даже послѣ того,
когда свободная моногамія признается офиціально. Горячимъ поборни-
166
ЭТИКА.
комъ неравной оцѣнки является Мантегацца *). Его умозаключенія опи-
раются главнымъ образомъ на двухъ основаніяхъ: во 1-хъ, на томъ, что
вся этическая задача женщины должна сосредоточиваться въ семей-
ныхъ отношеніяхъ. Между тѣмъ, какъ отъ мужчины, который долженъ
работать во множествѣ отношеній, требуются сотни добродѣтелей,—вѣр-
ность есть единственная (!) добродѣтель, требующаяся отъ женщины,—
говоритъ онъ и добавляетъ: «неужели и это много?»—Во вторыхъ, муж-
чина по натурѣ своей склоненъ къ полигаміи, онъ измѣнчивѣе, животнѣе
и чувственнѣе женщины, которая не такъ легко отдается чувственному
упоенію.—Мантегацца расписываетъ это различіе такими яркими краска-
ми, что просто недоумѣваешь, какъ-жѳ такія чудныя существа, какъ жен-
щины, могутъ когда нибудь падать. Однако, во всякомъ случаѣ, было-
бы справедливѣе изрекать самый строгій приговоръ не падшимъ анге-
ламъ, а дьяволамъ, которые доводятъ ихъ до паденія. Что нѣкоторое
различіе между характерами мужчины и женщины, въ этомъ отношеніи,
дѣйствительно существуетъ, противъ этого нельзя спорить. И это раз-
личіе представлялось бы еще худшимъ въ нравственномъ отношеніи,
если бы число мужчинъ на землѣ было больше числа женщинъ, такъ
какъ теперь, наоборотъ, численность женщинъ преобладаетъ надъ муж-
ской**). Но различіе здѣсь взвинчивается до ненатуральной высоты,
когда всѣ человѣческія задачи женщины ограничиваются только семей-
ными отношеніями. Однако, даже и въ такихъ условіяхъ женщина
успѣваетъ проявить и другія добродѣтели, кромѣ этой единственной,
которая, конечно, имѣетъ весьма важное значеніе.
6) Хотя свободная моногамія, въ томъ видѣ, какъ она изображена
выше, представляетъ, конечно, лишь идеалъ, однако, этотъ идеалъ па-
ритъ не въ облакахъ. Каждый счастливый и серьёзный бракъ показы-
ваетъ намъ приближеніе къ такому идеалу. Онъ возможно лучшимъ
образомъ удовлетворяетъ цѣлямъ семьи, при чемъ не только даетъ пол-
ное удовлетвореніе еа сочленамъ, но и представляетъ очагъ симпатіи и
лучшую школу для новыхъ поколѣній. Поэтому защита его и развитіе
представляютъ важную задачу.
Но хотя свободная моногамія,—насколько она существуетъ въ дѣй-
ствительности,—представляетъ важнѣйшій результатъ историческаго
развитія, однако, мы всюду находимъ рядомъ съ нею, въ полномъ раз-
цвѣтѣ, низшія, всепроникающія формы половыхъ связей. Гетеризмъ,
*) Извѣстный итальянскій писатель. Си. соч. «Психологія любви».
**) Какъ читатели увидятъ дальше, Геффдивгъ хочетъ сказать, что этотъ фактъ колетъ до извѣ-
стной степени оправдывать въ глазахъ нѣкоторыхъ полигамическія наклонности мужчинъ, безъ чего
излишняя часть женщинъ оставалась бы вовсе безбрачной.
СВОБОДНАЯ МОНОГАМІЯ.
167
т. е. минутныя связи, не исчезли, несмотря на то, что свободная моно-
гамія достигла признанія, подобно тому, какъ развитіе высшихъ формъ
животной жизни ни уничтожило ея низшихъ формъ.
Думать, что свободная моногамія есть не только идеальная форма
брака, но и его примитивная форма, и что гетеризмъ или свободная
связь возникли изъ ея паденія и отрицанія,—значитъ думать совер-
шенно вопреки исторіи. Такой взглядъ не только противорѣчитъ со-
ціологіи, но и приводитъ къ полной путаницѣ, когда требуется объ-
яснить возможность такой деградаціи и съ этой цѣлью безплодно упор-
ствовать противъ дѣйствительныхъ причинъ. Если же, наоборотъ, сво-
бодная моногамія развивалась исторически, то намъ остается только
идти дальше, охраняя то, что достигнуто въ томъ же направленіи
и развивая его. Въ такомъ случаѣ, гетеризмъ и свободныя отношенія
будутъ только признаками того, что человѣческая природа (еще не
приспособилась къ высшимъ соціальнымъ жизненнымъ отноше-
ніямъ, т. е., что въ ней заключается еще черезъ чуръ много жи-
вотнаго, чтобы она могла осуществить дѣйствительно—человѣчную
форму половой жизни. Здѣсь, какъ и всегда, снова оказывается, что два
стремленія,—гуманизированіе и эмансипація (ХШ, 3),—тѣсцо связаны
другъ съ другомъ. Чѣмъ животнѣе и ниже характеръ половой жизни,
тѣмъ всегда больше отодвигается назадъ освобожденіе личности. 4Только
душевно неразвитые индивидуумы могутъ допустить, чтобы другой поль-
зовался ими какъ средствомъ для своего удовлетворенія и наслажденія.
Вслѣдствіе этой неполноты развитія существуетъ не мало страданій и
несчастья. На этой почвѣ часто происходитъ отчаянная борьба между
различными стремленіями человѣческой природы. И борьба эта продер-
жится долго. Развитіе на этической почвѣ подвигается, хотя и мед-
ленно, къ подчиненію одного изъ могучихъ естественныхъ стремленій
этико-соціальнымъ законамъ, соотвѣтствующимъ болѣе высокой сту-
пени жизни, чѣмъ та, на которой человѣкъ выдѣлился отъ животныхъ.
А потому всякое приниженіе идеала было бы тутъ самимъ плохимъ рѣ-
шеніемъ задачи. Это было бы только началомъ попятнаго движенія или
паденія.—Законодательныя опредѣленія, принужденіе и фарисейское
морализированіе способны достигнуть лишь весьма немногаго. Наилуч-
шей защитой въ этой борьбѣ является здоровое, гармоническое воспи-
таніе, живое чувство ко всякому праву личной жизни и горячая лю-
бовь къ человѣку. При этомъ главная задача должна состоять въ томъ,
чтобы устранить изолированіе половой жизни отъ остальной душевной
жизни. Половая жизнь должна упражнять свою воспитательную и вооду-
шевляющую силу, хотя, конечно, въ тоже время она должна имѣть
168
ЭТИКА.
правильныя ограниченія, такъ какъ представляетъ собой лишь одну изъ
формъ жизни.. Каждый, кто. въ своемъ жизненномъ обиходѣ стремится
идти въ этомъ направленіи, вноситъ существенную лепту въ благосо-
стояніе человѣческаго рода.
Прочное существованіе гетеризма объясняется, однако, не только
тѣмъ, что инстинктъ еще сохранилъ свой необузданный характеръ, а
тѣмъ (относительно женщинъ), что матеріальная нужда, а также ду-
шевный и тѣлесный упадокъ мѣшаютъ чисто человѣческой жизни. Если
справедливо, что въ Лондонѣ каждая изъ семи, а въ Гамбургѣ—каждая
изъ девяти (молодыхъ) служанокъ оказывается продажной *), то вина
лежитъ не на одномъ естественномъ инстинктѣ, а передъ нами является
воздѣйствіе матеріальныхъ и соціальныхъ отношеній. Мы стоимъ здѣсь
у одного изъ развѣтвленій соціальнаго вопроса,—этого омута, въ кото-
рый мы заглядываемъ съ столь многоразличныхъ сторонъ. Горькая
нужда,—вотъ что заставляетъ многихъ отдавать себя на униженіе.
Лучшее и болѣе самостоятельное развитіе женскихъ способностей, снаб-
дитъ женщину большей силой сопротивленія, потому что укрѣпитъ
ея чувство собственнаго достоинства, а въ тоже время дастъ ей указа-
ніе лучшихъ путей въ жизненной борьбѣ.
Соціальный вопросъ вторгается въ здоровое развитіе половыхъ отно-
шеній еще и другими путями. Для многихъ вступленіе въ бракъ за-
медляется экономическими затрудненіями. Отчасти-же это дѣло зави-
ситъ конечно отъ нѣсколько преувеличенныхъ потребностей вообще,
значить проповѣдь противъ роскоши не устраняетъ зла. Даже тамъ,
гдѣ требованія очень ограничены, въ весьма многихъ случаяхъ, нѣтъ
возможности устроить собственное гнѣздо въ наиболѣе соотвѣтственные
годы жизни. Такимъ образомъ развитіе семейной жизни связано съ
развитіемъ болѣе обширныхъ человѣческихъ отношеній (особенно—
матеріальной культуры и ея порядка).
XVII.
Заключеніе и расторженіе брака.
1) Все, что раздѣляетъ людей на различные лагери, можетъ стать
помѣхой браку между индивидуумами, которые иначе чувствовали бы
взаимное влеченіе. Но главная причина разлада въ подобныхъ слу-
*) Оеиіпіеп: Могаіаіаіізіік. 3 изд. стр. 197. Въ Копенгагенѣ, чіоло продажныхъ служанокъ не-
много больше 1% всѣхъ ихъ отъ 20—30 лѣтъ. М. Виііп въ Иаііопаійкопотізк ТігіззкгіІГ (полнтзко-
эконотескй журналъ) 1887. Стр. 40.
ЗАКЛЮЧЕНІЕ И РАСТОРЖЕНІЕ БРАКА.
169
чаяхъ зависитъ отъ различія характеровъ, которымъ обусловливаются
враждебныя направленія. Опытъ показываетъ, что ни религіозныя, ни
политическія противоположности не составляютъ абсолютнаго пре-
пятствія для счастливой брачной связи. Важно тутъ не столько
согласіе воззрѣній, сколько согласованіе характеровъ, такъ чтобы они
были сходны другъ съ другомъ или дополняли другъ друга. Съ точки
зрѣнія строго теологической, «смѣшанные» браки естественно отвер-
гаются. Старое теологическое ученіе считало ихъ прелюбодѣяніемъ;
католицизмъ воспрещалъ ихъ; современныя протестантскіе теологи до-
вольствуются тѣмъ, что называютъ ихъ «чудовищными». Нельзя отри-
цать того, что возможность супружескаго союза между индивидуумами
различныхъ религій показываютъ ослабленіе вѣроисповѣдныхъ страстей.
Этика, берущая своей основой человѣчность, не видитъ бѣды въ этомъ
ослабленіи, если только оно не имѣетъ слѣдствіемъ общаго душевнаго
равнодушія и безразличія. Она разсматриваетъ такіе союзы, —если они
имѣютъ благопріятный исходъ,—какъ признакъ побѣды природы надъ
неестественными границами. Она принимаетъ, что подъ различными
вѣроисповѣданіями можетъ лежать, тѣмъ не менѣе, глубокое духовное
родство, а въ способности чувства любви возстановить въ правахъ это
глубже лежащее родство, гуманная этика находитъ одну изъ самыхъ
важныхъ сторонъ могучей власти этого чувства. Двѣ натуры, стремя-
щіяся впередъ, поймутъ другъ друга. Но съ другой стороны/какъ уже
сказано, различіе вѣрованій можетъ быть связано съ различіями харак-
тера, или различіе вѣрованій такъ обострено догматически *), что смѣ-
шанный бракъ будетъ ненадежной и опасной смѣлостью. Свою наибо-
лѣе задушевную форму бракъ имѣетъ тогда только, когда возможно
сближеніе и взаимное дополненіе всего образа мыслей относительно
жизни и ея проведенія.
2) Конечно, заключеніе брака оправдывается этически только тогда,
когда существуетъ надежда прокормить семью. Но это этическое усло-
віе не можетъ проводиться путемъ законодательнаго принужденія, какъ
пытались прежде дѣлать въ нѣкоторыхъ нѣмецкихъ государствахъ. Во
первыхъ, опасно и непріятно предоставлять оффиціальному авторитету
экспертизу въ томъ, есть ли у двухъ индивидуумовъ, желающихъ
вступить въ бракъ, надежды или виды на пріобрѣтеніе своего экономи-
ческаго достатка. Лучше всего это могутъ рѣшить сами индивидуумы,
и весьма полезно, что сами же они и несутъ за это всю отвѣтствен-
*) По изслѣдованіи». въ Швеціи, сиѣшаниые браки даютъ больше разводовъ, цѣнъ браки, въ ко-
терыіъ оба супруга католика или протестанты. (Н. ѴѴозІеграагб въ «Ноііонаібв копотізЬ Тіе<1в-
«ЬіН», 1887).
170
ЭТИКА.
ноетъ. Кромѣ, того, доказано, что подобныя мѣры только усиливаютъ
зло, увеличивая число свободныхъ союзовъ и внѣбрачныхъ дѣторожде*
ній *).
Индивидуумъ отвѣтственъ этически не только за вступленіе въ бракъ,
но и за дѣтей происшедшихъ отъ него. Внутреннія и внѣшнія условія
могутъ быть таковы, что оставлять послѣ себя потомство непозволи-
тельно. Таковъ, напр., случай, когда человѣкъ страдаетъ самъ бо-
лѣзнью, передающейся наслѣдственно (проказой, душевной болѣзнью и
т. п.), или когда внѣшнія отношенія представляютъ неутѣшительную
перспективу, что дѣти будутъ обречены на бѣдствія нищеты и паденія.
Огромная смертность новорожденныхъ, названная современнымъ служе-
ніемъ Молоху **) можетъ понизиться только тогда, когда въ міръ не
будутъ больше появляться дѣти, не могущія найти себѣ, при данныхъ
отношеніяхъ, пищи и попеченія. Вѣдь, конечно, дѣти не родятся безъ
воли и знанія о томъ родителей. Какимъ образомъ каждый отдѣльный
индивидуумъ можетъ удовлетворить этой обязательной для него отвѣт-
ственности, это—вопросъ, который можетъ лучше рѣшать медицина,
чѣмъ этика.
3) Глубоко лежащее чувство, первоначальный источникъ и мотивъ
котораго не легко опредѣлить, наполняетъ въ настоящее время мно-
гихъ ужасомъ и отвращеніемъ ври мысли о половыхъ сношеніяхъ между
родителями и дѣтьми или между братьями и сестрами. Наоборотъ у
дикихъ народовъ такія отношенія случаются часто *** ****)); но уже очень
рано у различныхъ племенъ выступаютъ и другіе нравы ’***). Въ
соціологическомъ отношеніи, это чувство, вѣроятно, можетъ быть
поставлено въ связь съ тѣмъ обычаемъ, который господствуетъ у мно-
гихъ народовъ и требуетъ брать себѣ жену изъ другого племени;
но и возникновеніе этого обычая (экзогаміи) еще недостаточно объ-
яснено. Индійскія и средневѣковыя законодательства содержатъ какъ
извѣство строгія запрещенія браковъ даже между болѣе отдаленными
родственниками въ шестой и седьмой степени. По обычаю, господствую-
щему въ странахъ протестанскихъ, бракъ воспрещается только между
*) См. Е. Ьдшпд: АгтепрГ1е$е ип<1 Агшепроіігёі. (ЗеЬбпЬѳг^я НапбЬисѣ <іег роІііізсЬеп Оекопошіе,
IV) стр. 581, 595.—Джонъ Стюартъ Милль (а0 свободѣ») замѣчательно симпатизируетъ такимъ
запрещеніямъ и нѳ находитъ въ нихъ ничего несогласнаго съ свободой, хотя указываетъ, что во
мѣстнымъ отношеніямъ, они быть можетъ, не всегда оказались бы практичными.
•*) Нитеііп: «Кейеп пп<1 АиГзйге» 1875 г. стр. 331.
***) Гербертъ Спенсеръ: Ргіпсіріез оГ Засіоіо^у (основаніе соціологіи) 1, стр. 636,680.
****) Зпогге 8іигІезоп: Тп§1іп^е8а$а. Глава 4: «Когда Ніордъ оставался у вановъ, у него женоі
была его родвая сестра, такъ какъ это установлено тамошнимъ закономъ. Но у «новъ было запрещая#
жениться въ столь близкомъ родствѣ. і
ЗАКЛЮЧЕНІЕ И РАСТОРЖЕНІЕ БРАКА. 171
ближайшими родственниками. Какъ объясненіе этого явленія, въ соціо-
логическомъ отношеніи,—насколько таковое возможно '), такъ и этиче-
ское основаніе его, читатель найдетъ въ нижеслѣдующихъ соображе-
ніяхъ *) **).
Отношенія между братьями и сестрами или между родителями и
дѣтьми потеряли бы свой свободный и обезпеченный характеръ, если бы
существовала возможность между ними половыхъ отношеній вмѣстѣ съ
тѣми страстями, которыя связаны съ этими отношеніями. Полное довѣріе,
на которомъ должны покоиться первыя изъ вышеназванныхъ отноше-
ній, чтобы имѣть свою полную цѣнность,—исчезло бы изъ нихъ, разъ
въ нихъ проникло бы любовное чувство. А съ другой стороны, есть что
то естественное въ томъ, что любовный аффектъ не возникаетъ подъ
домашней привычкой и довѣрчивостью, подъ чувствомъ первоначаль-
ной взаимной преданности, которыя господствуютъ, какъ въ отноше-
ніяхъ между родителями и дѣтьми, такъ и въ отношеніяхъ между
братьями и сестрами. Въ любовномъ аффектѣ проявляется потребность
дополненія другъ друга, а это всего лучше достигается союзомъ съ
индивидуумомъ изъ другой семьи. Аффектъ возникаетъ благодаря
чему либо до той поры неизвѣстному, — благодаря тому, чего хотя
отчасти не давалъ опытъ до тѣхъ поръ. Поэтому, при обыкновен-
ныхъ отношеніяхъ братьевъ и сестеръ, любовный аффектъ исключает-
ся, такъ какъ они не чувствуютъ себя столь различными другъ отъ
друга, и ихъ отношенія не должны руководиться или основываться
только на возбужденіи нѣкоторой особой потребности или влеченія. Для
любовнаго чувства весьма характерно то, что оно является какъ бы
открытіемъ чужой личности; поэтому любовныя отношенія основы-
ваются при посредствѣ объясненіи и выбора. Между тѣмъ, отношенія
между братьями и сестрами или родителями и дѣтьми, наоборотъ,
необязаны нисколько своимъ зарожденіемъ какому либо объясненію и
выбору, а даны, какъ естественныя отношенія.
4) Заключеніе брака естественно приноситъ новыя обязанности и
нрава для обѣихъ сторонъ какъ въ ихъ отношеніяхъ другъ къ Другу,
такъ и въ ихъ отношеніяхъ въ постороннимъ. Основавшійся союзъ
*) Едва ли вѣроятно, что здѣсь опредѣляющее значеніе долженъ былъ имѣть опытъ ослабленія
потомковъ при бракахъ между близкими родственниками. До сихъ лоръ иѳ достаточно доказано, что
браки между близкими родственниками необходимо влекутъ ослабленіе потомковъ.—Только если въ
семьѣ существуетъ болѣзненное расположеніе, тогда, конечно, оно будетъ разростаться и усиливаться
повторяющимися связями между членами этого семейства.
••) Первая часть этого основанія находится уже въ сущности у Маймонида, одного изъ іудейскихъ
философовъ XII столѣтія. ЗДашІІеіп: Исторія представленій и ученій о бракѣ. Гетингенъ 1826,
стр. 457.—Сравни также Гуго Греція: Лерге Ьеііі еірасіа, II, 5,12—13.
172
ЭТИКА.
охватываетъ всѣ стороны жизни и поэтому весьма важно, чтобы это
было оглашено. Образованіе новой соціальной клѣточки интересуетъ
также и другихъ, какъ и обоихъ индивидуумовъ въ отдѣльности. Не
только ихъ семья, но и государство, задачей котораго можетъ быть
защита правъ возникшихъ изъ брака,—заинтересованы въ оффиціаль-
номъ оглашеніи этого союза. Но въ силу этого брака не теряетъ своей
свободы, а только получаетъ нѣкоторыя внѣшнія рамки. Когда личное
чувство высказано и связь завязалась, то упорядоченіе внѣшней, со-
ціальной и правовой стороны есть лишь соображеніе всѣхъ послѣд-
ствій, и затѣмъ никакая романтическая свобода чувства не можетъ при
этомъ быть оскорблена или нарушена.
Этическое значеніе брака зависитъ однако не отъ «санкціи* общества
и государства. Такое воззрѣніе возможно только съ точки зрѣнія прин-
ципа авторитета. Бракъ получаетъ свое этическое значеніе посред-
ствомъ свободнаго объявленія самихъ сторонъ, а задача государства мо-
жетъ состоять только въ томъ, чтобы установить и защищать принятыя
ими на себя права и обязанности. Считать оффиціальное констати-
рованіе брака его этическимъ основаніемъ, значить—смѣшивать
оболочку съ ядромъ. При такихъ условіяхъ, могъ-ли бы даже духов-
ный или гражданскій чиновникъ взять на себя оффиціальное констати-
рованіе брака?—По католическому ученію, бракъ считается таинствомъ,
совершаемымъ мужчиной и женщиной, даже и тогда, когда ихъ союзъ
заключенъ безъ духовенства или безъ свидѣтельства. Еще Паоло Сапри
находилъ, въ виду этого, непослѣдовательнымъ постановленіе тридент-
скаго собора, требующее непремѣнно церковнаго вѣнчанія *).
Опредѣленія, содержащіяся въ гражданскихъ законахъ относительно
брака, касаются не только условій при которыхъ могутъ возникать изъ
брака правовыя послѣдствія, но имѣютъ въ виду и установленіе взаим-
ныхъ отношеній супруговъ. Эти послѣднія еще носятъ на себѣ въ зна-
чительной степени отпечатокъ того представленія, что мужъ господинъ
жены,а она подвластна его дисциплинѣ. Въ Нью-Іоркѣ, въ давнія времена
существовало обычное право, по которому мужъ могъ наказать свою
жену палкой, но только эта палка не должна была быть толще большаго
*) Онъ излагаетъ это въ своей исторіи Тридентскаго Собора (французскій переводъ, сдѣланный
Ашеіоі Де Іа Ношеніе, изданъ въ Амстердамѣ 1686 г. си. стр. 765).—Что и протестанская церковь
начинаетъ признавать годность тайнаго брака, можно видѣть изъ ревизіонной книги Петера Пладеса,
перваго протестанскаго епископа Зеландіи (переводъ (Ігшкіѵі&'а, стр. 82), гдѣ оффиціальное оглаше-
ніе въ церкви рекомендовалось только оттого, что въ правовомъ отношеніи важно имѣть возмож-
ность удостовѣрить заключеніе брака.—Сравни объ этомъ вопросѣ и др. близкихъ къ нему—
КеІІешапп'а: КеіэЪівіогізкѳ Ветйгкіші^ег ош кігкѳ1і& Ѵіеіаѳ (историко-юридическія замѣчанія о
церковномъ вѣнчаніи. Въ «Историческомъ журналѣ о Нізіогівк ТкізвкиЛ), 5 стр. первый томъ.
ЗАКЛЮЧЕНІЕ Н РАСТОРЖЕНІЕ БРАКА.
173
пальца предсѣдателя суда. Какъ должны были желать американскія
женщины, чтобы предсѣдатели суда не обладали мощнымъ 'тѣлосложе-
ніемъ!
Въ самой природѣ свободной моногаміи лежитъ условіе, чтобы право-
вое положеніе женщины въ бракѣ упорядочивалось наравнѣ съ положе-
ніемъ мужа; Безъ ея согласія не должно допускаться-распоряженіе ея
наслѣдствомъ или ея наслѣдственной собственностью. И она должна
имѣть право изъявлять свое согласіе или несогласіе на рѣшенія, касаю-
щіяся всѣхъ важнѣйшихъ и общихъ интересовъ. Фактически она обык-
новенно оказываетъ большое вліяніе на всѣ дѣла, и несетъ нравственную
отвѣтственность за соотвѣтственныя рѣшенія; но эта отвѣтственность
будетъ рѣзче, если женщина будетъ обладать юридическимъ нравомъ
совмѣстнаго управленія. Если она не можетъ одобрить распоряженій
мужа, она должна, имѣть возможность по меньшей мѣрѣ защищать
дѣтей и себя отъ грозящей гибели ’). Чѣмъ болѣе усовершенствован-
ныя способы воспитанія разовьютъ ея душу,—чѣмъ большую пріобрѣ-
тетъ она самостоятельность и практическій опытъ отъ того, что будетъ
имѣть больше разнообразныхъ случаевъ научиться помавать окружаю-
щую жизнь,—тѣмъ лучше можетъ установиться такой порядокъ, при
которомъ она не будетъ помѣхой для болѣе разумныхъ И справедли-
выхъ предпріятій. Если бы права жены устанавливались при заключе-
ніи брака какъ нѣчто само-собою понятное, то въ этомъ не было бы
ничего, могущаго оскорблять или нарушать задушевныя отношенія
супруговъ, и, однако, это могло бы служить защитой на тотъ случай,
если бы наступили раздоръ и несогласія между ними.
5) Мы обязаны главнымъ образомъ римскому праву тѣмъ, что въ
Европѣ господствуетъ моногамія. Нашъ бракъ—римскій, за исключе-
ніемъ права добровольнаго развода, игравшаго большую роль, начиная
съ послѣднихъ дней республики **).
По строго-христіанскому ученію, разводъ недозволителенъ,если нѣтъ
) Какъ многое можетъ исправлять женщина даже и безъ юридическаго права, видно изъ того спо-
соба, какой употребляютъ жены работниковъ въ знаменитой рочдэльской потребительной ассоціаціи.
«Многія замужнія женщины выступаютъ членами союза, потому, что икъ мужья нѳ въ силахъ за-
ботиться о нихъ; другія же дѣлаютъ это ради самосохраненія, чтобы помѣшать мужьямъ пропивать
свои деньги; мужъ не можетъ тронуть денегъ лежащихъ въ сберегательной кассѣ по счету жаны,
если она не подписала ассигновки. Конечно, по соотвѣтствующему закону, мужъ можетъ перевести
Деньги на себя посредствомъ юридическаго процесса; но процессъ требуетъ времени, и пока законъ
приведется въ движеніе, мужъ отрезвится, и у него явятся лучшія мысли». (Д. Стюарть Милль:
«Основ. Полит. 9к.» IV, 7, 6).
••) Ср. Генри Мэна: Древняя исторія учрежденій (стр. 60 англ, изд.) Лекки: Пізіогу оі Еигор.
Могаіа. II стр. 316. Ренаны Магс Аигёіѳ: стр. 547.—У евреевъ полигамія держалась приблизительно’
До 1000 г, (По Лагарду: нѣмецк. изд. (тезатіапздаЪе. Геттинвѳнъ, 1886 г. стр. 29).
174
ЭТИКА.
физической невѣрности, но тутъ съ крайними идеалистическими стрем-
леніями,—какъ это часто бываетъ,—происходитъ то, что они придаютъ
особенное преувеличенное значеніе какъ разъ именно физической сто-
ронѣ дѣла. Можетъ быть измѣна душой и волей, которая гораздо больше
разрушаетъ все отношеніе, чѣмъ физическая невѣрность. Бракъ можетъ
распасться въ его внутреннемъ духѣ, въ его ядрѣ оттого, что чувство,
которымъ онъ долженъ поддерживаться и воодушевляться, изсякло. Если
кончилась внутренняя жизнь, то внѣшняя форма можетъ держаться
только принужденіемъ, а это не имѣетъ никакой цѣнности. Честность
и правдивость составляютъ жизненное условіе брачныхъ отношеній;
тамъ, гдѣ ихъ нѣтъ, не можетъ имѣть мѣсто никакая свободная безъ-
условная преданность. Рѳзигнація (самоотрѣшеніе или уступчивость) и
самогосподство могутъ совершать великія дѣла; но ихъ способность
имѣетъ свои границы, и когда одушевляющее чувство совершенно
заглохло, его нельзя замѣнить ни чѣмъ. Какъ выше уже было указано
(XVI, 3), можетъ не быть вины ни на одной изъ сторонъ, и тѣмъ не
менѣе отношенія будутъ несчастливы безъ всякихъ видимыхъ основа-
ній. На всю семью простираются слѣдствія этого несчастья. Отчужде-
ніе и холодъ, а еще болѣе—ненависть и враждебность между родите-
лями создаютъ разрушительную атмосферу для дѣтскаго роста.
Чтобы правовой порядокъ былъ защитой семейной жизни, онъ не
долженъ противопоставлять разводу крупныхъ препятствій. Этими пре-
пятствіями онъ привелъ бы бракъ къ состоянію принудительнаго учре-
жденія. Соображенія объ интересахъ различныхъ индивидуумовъ
должны приводить къ предписанію различныхъ формъ, какъ для растор-
женія, такъ и для заключенія брака. Этими формами супруги были бы
защищены не только отъ взаимныхъ посягательствъ, но и, каждый для
себя, отъ своей собственной чрезмѣрной требовательности. Должно
быть назначено опредѣленное время прежде чѣмъ послѣдуетъ оконча-
тельный разводъ; и это время должно быть длиннѣе, если развода же-
лаетъ только одна сторона. Вѣрность имѣетъ свои права, и у нея должно
быть время испытать свою силу. Если Вильгельмъ Гумбольдтъ, въ
произведеніи своей юности, считалъ достаточнымъ поводомъ къ растор-
женію брака ясно выраженное желаніе одной стороны, то это было
результатомъ крайне требовательнаго индивидуализма.
Въ страданіяхъ, порождаемыхъ бракомъ, кончающимся разводомъ,
лежитъ достаточное предостереженіе тѣмъ, кто по причинѣ легкости
развода, могъ бы поступать легкомысленно при заключеніи брака, такъ,
что нечего бояться за то, будто бы болѣе свободные законы о разводѣ
должны ослабить общее уваженіе къ браку. Въ штатѣ Индіана, который
СОЦІОЛОГИЧЕСКІЯ ДАННЫЯ.
175
ужъ давно имѣетъ либеральный законъ о разводѣ, семейная жизнь
также прекрасна и продолжительна, какъ въ Нью-Іоркѣ и Южной Коро-
линѣ, гдѣ бракъ можетъ быть расторгнуть только по одной причинѣ ’).
Строгіе законы о бракѣ (особенно запрещеніе или препятствія растор-
женію брачнаго союза) никогда не могли охранить или поддержать
нравственность. На чистыя и благородныя натуры они дѣйствуютъ
подавляюще и нала таютъ на нихъ оковы, а натуры легкія не позволяютъ
наложить на себя цѣпи, и всегда находятъ лазейку или обходъ. Въ
католическихъ странахъ, напр., въ Италіи, гдѣ разводъ не дозволяется,
во многихъ кругахъ брачныя отношенія пришли къ высочайшей сте-
пени паденія, такъ, что право развода требуется для того, чтобы огра-
дить святость и достоинство брака * *). По мнѣнію одного французскаго
статистика частые случаи развода зависятъ не отъ тѣхъ или другихъ
законовъ, а отъ нравовъ, религіи, расы, общественнаго положенія или
сословія. Въ тоже время оказывается, что разводы происходятъ всего
чаще въ тѣхъ странахъ, гдѣ является наибольшее число самоубійствъ,
т. е. въ странахъ, гдѣ также находится наибольшее число такихъ инди-
видуумовъ, которымъ трудно сохранить равновѣсіе въ различныхъ жи-
тейскихъ отношеніяхъ (ішііѵііиз шаі едиіІіЬгё, плохо уравновѣшен-
ные индивидуумы). Всего чаще желаютъ развода женщины, и онѣ
же желаютъ его сравнительно рѣдко, если уже есть дѣти'*).
2) Положеніе и условія женщины.
XVIII.
< Соціологическія данныя.
1) Изслѣдованіе объ этическомъ положеніи женщины составляетъ
естественное дополненіе въ предъидущей теоріи свободной моногаміи.
Оказывается, что эта послѣдняя только тогда правильно осуществима,
когда не только мужчина, но и женщина обладаютъ способностью и
правомъ—вести самостоятельное, человѣческое существованіе. Жен-
щина лишь тогда можетъ выполнять свое мѣсто въ семьѣ, когда у нея
есть возможность выполнять еще мѣсто и внѣ ея. Ея выборъ будетъ
*) Ніаіогу оГ'ѴѴотеп ЗаГГга^ѳ. Возіоп 1878,1, стр. 742.—Ср. Лекки\ Ніяіогу оГЕигор. Мигаіа.
П, стр. 325.
*) Монтпегацца: Физіологія любви. Глава 20 и 21.
т) Бертиллванк въ словарѣ антропологическихъ наукъ (фр. над.) стр. 384—385.—Сравни съ
этикъ статью Н. ^ѳаіеідоапГа въ «Йаііопаіб кошітіак ТібвкгіГГ (политіво-экононпчеедіі журналъ)
1887 г.
176
ЭТИКА.
свободенъ только тогда, когда ей представляются обѣ эти возможно*
сти,—такъ чтобы она могла выбрать то или другое не какъ средство
существованій, а какъ задачу жизни.—Конечно, наступитъ время,
когда не нужно будетъ вдаваться въ ближайшее обоснованіе права жен-
щины—развиваться самостоятельно и выбирать свободно задачу жизни.
Насколько, въ этикѣ настоящаго, мало необходимости посвящать осо-
бую главу положенію и отношенію мужчины, настолько же въ этикѣ
будущаго не нужно будетъ такой главы о положеніи и условія жен-
щины. Но до сйхъ поръ еще не исчезло представленіе, что женщина
по своей природѣ расположена лишь къ тому, чтобы быть супругой в
матерью, и что всякія попытки сдѣлать для нея возможными дѣятель-
ности иного рода опираются на сомнительномъ заблужденіи.
2) Относительно природы женщины существуютъ два взаимно проти-
воположныхъ воззрѣнія: одно изъ нихъ (котораго въ древности дер-
жался Платонъ, а въ послѣднее время—Джонъ Стюартъ Милль) утвер-
ждаетъ, что различіе между прородой мужчины и женщины есть лишь
различіе въ степени, если только вообще такое различіе есть; другое
(котораго держится, наяр., Гербертъ Спенсеръ) находитъ, что различіе
природы мужчины и женщины такъ глубоко и постоянно, что должно
обусловливать всегда различный родъ положенія и дѣятельности обоихъ
половъ.
Нужно всегда быть осторожнымъ, когда дѣло идетъ о естественныхъ
свойствахъ и естественныхъ различіяхъ, какъ будто бы они были вѣчны
и неизмѣняемы. Природа находится въ состояніи постояннаго разви-
тія,—особенно въ области живыхъ существъ. Та природа, которую мы
видимъ, всегда сама становится (таковой), а изъ нея снова разви-
вается новая природа. Но съ другой стороны, это развитіе проявляется
лишь весьма медленно и намъ приходится конечно принимать въ сообра-
женіе, далеко ли мы ушли въ данное время.
Кромѣ того природа и условія женщины взаимно дѣйствуютъ измѣ-
няющимъ образомъ другъ па друга. Условія женщины опредѣляют-
ся ея природой, но они же воздѣйствуютъ обратно на ея природу-
Поэтому, природа ея въ значительной степени зависитъ отъ того; что
отъ нея требуется и какія права ей даются. Поэтому здѣсь, какъ и
вездѣ, слѣдуетъ такъ соразмѣрить требованія и права, чтобы они доста-
вляли удовлетвореніе природѣ и въ тоже время развивали ее въ наисо*
вершенномъ направленіи.
3) Если мы разсмотримъ природу и положеніе женщины въ различ-
ныя времена и въ разныхъ мѣстахъ, мы найдемъ три формы раздѣле-
нія труда у мужчины и женщины.
ЭТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНІЕ ЖЕНЩИНЫ.
177
Первоначально, женщина рабыня. Она должна выполнять всѣ работы,
которыя нѳ хочетъ дѣлать мужчина. Она должна носить и возить тя-
жести, должна заботиться о жилищѣ, одеждѣ и воздѣлываніи почвы. И
ее цѣнятъ прежде всего по ея рабочей силѣ *). Еще будучи ребенкомъ
она уже встрѣчаетъ презрѣніе отъ братьевъ. Хотя она принадлежитъ
къ болѣе слабому полу, однако обязана пускать въ ходъ всѣ свои силы.
Но она обладаетъ, вѣдь, также и гораздо большими силами, чѣмъ жен-
щина, ведущая цивилизованную жизнь. Достаточно привести лишь
одинъ примѣръ: индіанки часто служатъ сами себѣ акушерками и тот-
часъ же послѣ родовъ отправляются снова на трудную работу.
Новое раздѣленіе труда является тогда, когда самыя тяжелыя работы
начинаютъ исполняться рабами. Тогда на женщину возлагаются
только работы внутри дома. Она получаетъ тогда свою собственную
область, которую удерживаетъ при различныхъ условіяхъ, будетъ ли
господствующей формой брака полигамія или моногамія,—и такъ до са-
маго ближайшаго къ намъ времени.
Наконецъ, теперь, во многихъ странахъ, женщинѣ открытъ доступъ
къ всевозможнымъ кругамъ дѣятельности, выполненіе которыхъ было
до сихъ поръ мыслимо только для мужчинъ. Онѣ являются врачами,
адвокатами, духовными, инженерами, конторщицами, служатъ на же-
лѣзныхъ дорогахъ и т. п. и обладаютъ избирательнымъ правомъ къ
общинныя и политическія собранія. При этомъ пролагается путь для
совершенно иного развитія и условій женщины, чѣмъ тѣ, какія въ
болѣе далекія времена считались единственно—естественными для нея.
Однако, для многихъ являются еще весьма сомнительными—необходи-
мость и полезность этого третьяго раздѣленія труда.
Изслѣдованіе по этому вопросу представляетъ тѣмъ большій инте-
ресъ, что можно сказать:—положеніе женщины даетъ масштабъ для
этическаго развитія человѣческаго рода вообще. Греки славились срав-
нительно съ варварами положеніемъ своихъ женщинъ; римляне слави-
лись тѣмъ же сравнительно съ Греками, а христіане сравнительно съ
Римлянами.
XIX.
Этическое положеніе женщины.
1) Природѣ женщины ввѣрено носить въ себѣ зародышъ новыхъ
поколѣній и питать его до той лоры, пока онъ не начнетъ вести собствен-
*) Си. напр. Вайтца: Иіе ІлШапег Когііатегіказ. Ст. 99.—Ег МіШег’а: АПдетѳіпе Ейнюрта-
рЬіѳ. Стр. 161, 288 х сЬ.
178
втока.
ную жизнь. Конечно едва ли можно сомнѣваться въ томъ, что эта есте-
ственная задача является опредѣляющей для всей организаціи жен-
щины. Такимъ образомъ, для другихъ отправленій у женщины остается
не такъ много энергіи, какъ можетъ имѣть мужчина для выполненія
ихъ. Поэтому женщина представляется болѣе слабымъ поломъ. И по-
этому же природа ея чище и лучше, чѣмъ у мужчины. Когда грубость
и звѣрство царятъ еще во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, въ это время
первый зародышъ человѣчности уже оказывается* въ отношеніяхъ
матери къ дѣтямъ Въ культѣ Мадонны, въ поклоненіи матери съ ребен-
комъ еще живетъ призваніе этого зародыша всего добраго въ человѣче-
скомъ мірѣ.
Признаніе правъ женщины должно было начаться съ того, что
увидѣли огромное значеніе функціи, которую она (какъ естественное
существо) совершала для рода. Что она (во второй стадіи раздѣленія
труда, см. выше) была признана болѣе слабымъ поломъ и что ее осво-
бодили отъ самыхъ тяжелыхъ работъ,—было большимъ шагомъ впе-
редъ. Однако, этотъ шагъ еще ве выполняется совершенно. Въ бѣдномъ
классѣ женщина часто должна работать такъ чрезмѣрно, что отъ этого
страдаютъ ея обязанности какъ матери, и одна изъ трудныхъ сторонъ
великаго соціальнаго вопроса состоитъ въ томъ, чтобы дать ей воз-
можность заниматься своимъ домомъ и дѣтьми *).
Признаніе важнаго значенія женщины для семьи есть шагъ впередъ
который не можетъ да и не долженъ быть сдѣланъ назадъ. Мѣсто,
занимаемое женщиной въ семьѣ, не можетъ быть замѣнено никакимъ
прогрессомъ въ какомъ либо другомъ направленіи. Огромное значеніе
семейной жизни въ развитіи рода зависитъ прежде всего отъ положенія
въ вей женщины какъ матери, супруги или сестры. Здѣсь лежитъ та
сила, которую устранить и превзойти невозможно. Но именно потому,
что задача, исполняемая здѣсь женщиной, имѣетъ свою глубокую и проч-
ную основу въ ея природѣ, нѣтъ необходимости ревниво заботиться о
томъ, чтобы женщипа принимала ее на себя. Природа не нуждается въ
нашей защитѣ; она прекрасно заявитъ о себѣ самой. А различія, кото-
рыя дѣйствительно существуютъ между мужчиной и женщиной, всегда
проявятъ свон значеніе, если только они не являются результатомъ
предшествовавшихъ, болѣе или менѣе искусственныхъ отношеній.
Какъ уже замѣчено выше, именно желаніе сдѣлать женщину способ-
ной выполнять свою роль матери и жены еще болѣе самоотверженно и
самостоятельно, чѣмъ теперь, приводитъ прежде всего къ требованію
*) Джевонса: Маггіеі ^Ѵотѳп іо Расіогіѳэ (МеіЬогіз оГ 8осіа1 ВеГогт. Іодсіоо. 1887).
ЭТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНІЕ ЖЕНЩИНЫ. 179
всесторонняго развитія ея способностей. Даже если она не принимаетъ
личнаго участія въ производительной работѣ, ея положеніе въ домѣ
какъ «руководительницы потребленія> содѣйствуетъ образованію у нея
различныхъ способностей. А чтобы слѣдить съ пониманіемъ и симпа-
тіей за дѣятельностью мужа и имѣть возможность быть его совѣтницей,
а также и для того, чтобы руководить воспитаніемъ своихъ дѣтей,—она
должна какъ можно лучше быть оріентирована въ области психологиче-
ской и соціальной. Большое вліяніе на семью, какимъ обладаетъ жен-
щина и какое она оказываетъ въ силу этого на общее этическое, со-
ціальное, религіозное и политическое развитіе, дѣлаетъ необходимымъ
возможно болѣе разностороннее образованіе и развитіе ея способностей.
Къ этому слѣдуетъ прибавить что домашняя дѣятельность и реме-
сленно-производительныя работы не всегда исключаютъ другъ друга.
Женская рабочая сила можетъ употребляться и въ производствѣ, и это
не бѣда, если не нарушаетъ семейной жизни *).
2) Если бы противники женской эмансипаціи были правы въ томъ,
что женщина, по природѣ своей, предопредѣлена исключительно къ
дѣятельности супруги и матери, то пришлось бы сказать, что природа
не цѣлесообразна или даже больше,—что она жестока, такъ какъ фак-
тически достовѣрно, что существуетъ больше возрослыхъ женщинъ,
чѣмъ мужчинъ. Значитъ, если бы для женщины существовало такое
предопредѣленіе, выполнить его можно бы было только возвратившись
къ многоженству.—Въ Германіи, число женщинъ на 800,000 больше
числа мужчинъ, въ Копенгагенѣ оно больше на 20,000. Вь Штатѣ
Массачузетсъ число женщинъ превысило въ 1880 г. число мужчинъ на
66,000. Изъ числа приблизительно 300,000 сорокалѣтнихъ женщинъ,
жившихъ въ Даніи, въ 1880 г., больше 30% было незамужнихъ,
овдовѣвшихъ или разведенныхъ ’*). Быть можетъ, вмѣстѣ съ однимъ
нѣмецкимъ статистикомъ скажутъ, что перевѣсъ женскаго народонасе-
ленія есть «соціальное бѣдствіе»; во, вѣдь, этимъ оно не устраняется,
и нѣтъ ни малѣшаго права считать индивидуумовъ, образующихъ
этотъ перевѣсъ,—лишними людьми. Нужно содѣйствовать тому, чтобы
это соціальное бѣдствіе превратилось въ соціальное благо, а для этого
*) Си. по этому вопросу: Магсиз ВиЬіп: От Кѵіпіаѳа Ш ЕгЬѵегг (0 добывательной способ-
ности женщины). Копенгагенъ 1886. Стр. 10 н слѣд.
"*) Ср. ййтеііп: ВеѵбІкегипувІеЬге (ЗеЬооЬѳг^з НапбЬисЪ <івг роІііізсЬеп Оекопотіѳ. 1) стр.1207—
1309.—КиЬіп: выше цитированное сочиненіе, стр. 21.—Мальтусъ первый стремился вызвать боль-
шее вниканіе въ незамужнимъ женщинамъ (Изслѣдованіе объ условіяхъ и послѣдствіяхъ увеличенія
«ародонаселѳнія. Переводъ Не$е\ѵІ8сЬ’а (нзд. 1807 г., стр. 248).
180
ЭТИКА.
нужно дать примѣненіе силамъ, кажущимся излишними. Онѣ излишни
лишь въ томъ случаѣ, если ихъ заставляютъ оставаться на второй
стадіи раздѣленія труда, нѳ желая признавать третьей.
3) Доказывали, что физическая и психическая природа женщины
оказывается недостаточной для того образованія и развитія, которое
могло бы поставить женщину рядомъ съ мужчиной.
Что женщина обыкновенно слабѣе мужчины въ физическомъ отноше-
ніи, это уже упоминалось. Однако ея прежняя исторія показываетъ, что
силы ея выдерживали значительно больше того, что теперь можетъ
взять на себя обыкновенный мужчина. Цивилизованная жизнь съ ея
односторонностью развила и женщину односторонне. Болѣе здоровое
и естественное воспитаніе и образованіе представятъ современемъ это
дѣло въ иномъ свѣтѣ. Особенно слѣдуетъ замѣтить, что то направленіе,
въ какомъ идутъ теперь всѣ здравые планы мужскаго воспитанія и
обученія, прямо облегчаетъ возможность давать обоимъ поламъ одина-
ковое образованіе. Большее вниманіе къ развитію способности наблюде-
нія, къ самодѣятельности мыслительныхъ способностей и къ упражне-
нію мускульной системы одинаково нужно по своему какъ для жен-
щины, такъ и для мужчины. Разница же въ физическихъ силахъ, кото-
рая, конечно, несмотря на это останется всегда,—едва-ли можетъ быть
больше той разницы, какая Существуетъ и между неодинаковыми силами
самихъ мужчинъ.
Если думать, что главная психологическая способность женщины
есть чувство, и что поэтому она нѳ годна для болѣе высокаго и само-
стоятельнаго умственнаго развитія, то мы придемъ къ антипсихологи-
ческой противоположности между чувствомъ и познаніемъ. Развитіе
чувства нѳ понижаетъ необходимо развитія позванія. Только, какъ бур-
ное возбужденіе души, какъ аффектъ, чувство стоитъ въ противорѣ-
чіи съ знаніемъ. Йо чувство, имѣющее больше характеръ сердечности,
чѣмъ бурной страстности, нѳ можетъ служить препятствіемъ развитію
мыслительныхъ способностей, а наоборотъ, можетъ даже благопріят-
ствовать имъ. Такъ, живая симпатія совершенно естественно ведетъ къ
тому, чтобы углубляться въ предметъ, воспринять его во всѣхъ его
особенностяхъ, и такого рода симпатія стоитъ въ близкомъ родствѣ съ
способностью изслѣдованія. Точно также и для уясненія самого себя,
чувство побуждаетъ вообще къ тому, чтобы опредѣлить причины, выз-
вавшія его и такимъ образомъ вновь приводитъ въ движеніе познава-
тельную способность. Если бы такую характеристику женщинъ, какъ
людей чувства, можно было распространить на всѣхъ женщинъ безъ
исключенія, то это никоимъ образомъ не исключало бы, слѣдовательно^
ЭТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНІЕ ЖЕНЩИНЫ. 181
ихъ права добиваться высшаго развитія своихъ умственныхъ способно*
стей.
Многія особенности, приводимыя обыкновенно съ большимъ или
меньшимъ правомъ для характеристики женской природы, ясно обя-
заны своимъ происхожденіемъ исключительно только тѣмъ отноше-
ніямъ, въ какихъ долго жила до сихъ поръ женщина и которыя могутъ
измѣниться, когда измѣнятся эти отношенія. Это касается и вышеупо-
мянутой особенности,—такъ какъ воспитаніе, которое до сихъ поръ
обыкновенно получала женщина, не было приспособлено къ развитію
у нея ума и воли, а воспитывало жизнь чувства на счетъ всѣхъ
другихъ способностей. Въ связи съ этимъ находится и то обстоятель-
ство, что женщины вообще легче поддаются вліянію религіознаго
культа, чѣмъ мужчины. «Мы читаемъ, что женщины Греціи легче при-
водились въ состояніе религіознаго воодушевленія, чѣмъ мужчины.
Сэръ Русерфордъ Алькокъ разсказываетъ о японцахъ, что въ ихъ хра-
махъ очень рѣдко можно видѣть скопленіе людей, которое состояло бы
не изъ женщинъ и дѣтей; во всякомъ случаѣ, если при этомъ и встрѣ-
чаются мужчины, то въ очень незначительномъ числѣ, да и то изъ
низшихъ классовъ. Счетъ пилигримовъ, приходящихъ въ храмъ Яггер-
наута, показываетъ, что между ними пять шестыхъ, а часто и девять
десятыхъ женщинъ* *). Всѣмъ извѣстно, что не только въ Азіи, но и
въ Европѣ, церковь имѣетъ самыхъ ревностныхъ своихъ поклонниковъ
и поборниковъ въ женщинахъ. Но если и это связано съ особенностями
женской природы, то эта особенность не всегда необходимо проявляется
однимъ и тѣмъ же способомъ; нельзя изъ этого дѣлать выводъ, что
женщина должна имѣть вѣрованія, опирающіяся только на автори-
тетъ.—Эдуардъ Гартманнъ думаетъ, что женщина должна или обладать
вѣрой, основанной на авторитетѣ, или избрать себѣ въ мужья свобод-
наго мыслителя. Такимъ образомъ, ей задается урокъ, сдѣлать выборъ
между двумя родами авторитативныхъ отношеній. Но, если она избе-
ретъ послѣдній родъ (или выберетъ мужа другой религіи, чѣмъ та, въ
которой она родилась), то ея умственная дѣятельность по необходимо-
сти должна придти въ движеніе; она должна тогда обладать способ-
ностью освободиться отъ того, что первоначально наложило печать на ея
развитіе; и почему же, въ такомъ случаѣ, она не должна бы была имѣть
возможность пріобрѣсти въ религіозномъ отношеніи самостоятельное
убѣжденіе о томъ, въ какомъ направленіи должно идти ея новое разви-
тіе? Тотъ же авторъ думаетъ, что женщина не въ состояніи разсматри-
*) Гербертъ Спенсеръ: Наученіе соціологія, глава 15.
182
ЭТИКА.
вать вещи и относиться къ нимъ съ точки зрѣнія точнаго и всеобщаго
правила, такъ какъ обладаетъ живымъ чувствомъ для индивидуальныхъ
случаевъ и индивидуальныхъ личностей. Поэтому-де она очень способна
быть адвокатомъ, но никакъ не судьей *). Если бы это было вѣрно, то
во всякомъ случаѣ, уже большой шагъ впередъ, что въ ней видятъ спо-
собностьбыть адвокатомъ.Есть немало мужчинъ, которые также неспо-
собны быть судьями, и были времена, когда женщину не считали спо-
собной быть свидѣтельницей, или ея свидѣтельство противъ мужчины
имѣло лишь половинное значеніе **). Жизнь женщины протекала долго
внутри семьи, гдѣ естественно стоитъ на первомъ планѣ чисто личная
сторона всѣхъ вопросовъ и отношеній, между тѣмъ какъ болѣе отдален-
ныя, болѣе безличныя отношенія отступаютъ назадъ. У тѣхъ мужчинъ,
развитіе которыхъ происходило при подобныхъ же условіяхъ, оказыва-
ются и такія же свойства. И чувство направленное на индивидуальность,
тѣневой стороной котораго пользуются для обвиненія противъ женщины,
имѣетъ съ другой стороны большія преимущества, представляющія
важное значеніе для практической жизни. Джонъ Стюартъ Милль гово-
ритъ о своей женѣ: «Для моего духовнаго развитія она имѣла особенно
большую цѣнность, благодаря ея корректному пониманію относитель-
наго значенія различныхъ воззрѣній» ***). Такое корректное пониманіе
можетъ всегда служить въ различныхъ жизненныхъ отношеніяхъ, но
оно встрѣчается не часто.
4) Опытъ уже засвидѣтельствовалъ, что женщина способна быть
дѣятельной въ цѣломъ рядѣ областей, изъ которыхъ раньше ее исклю-
чали. Время укажетъ, не есть ли это,—какъ думаютъ нѣкоторыя вдох-
новенные поборники женской эмансипаціи,—начало новой эры, которое
раскроетъ неожиданныя и еще невиданныя чудеса. Но ожиданію не
нужно даже быть очень продолжительнымъ. Если часто говорилось, что
до сихъ поръ ни одна женщина ни въ какой области не произвела
ничего, достигающаго высочайшаго достоинства, и видятъ въ этомъ
возраженіе противъ женской способности—быть самостоятельно дѣя-
тельной, то на это приходится возразить, что такого масштаба не при-
лагаютъ однако къ юношамъ—мужчинамъ, когда дѣло идетъ объ ихъ
правѣ на развитіе тѣхъ способностей, которыя они въ себѣ чувствуютъ.
Многіе мужчины были бы несчастны, если бы къ нимъ приложить столь
идеальный масштабъ, и множество мужчинъ были бы счастливы, если бы
*) Ед. ѵ, Нагітапп. Віѳ РЬапотепоІоре 4еа аіСШскеп Ваѵивівеіпв, стр. 521.
**) Раві: Ліѳ (тгишПасе дез ВееЬй, стр. 451.
*’*) Автобіографія.
ЭТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНІЕ ЖЕНЩИНЫ. 183
ихъ духовное развитіе,—какъ относительно инстинкта, такъ и относи-
тельно характера,—достигало бы такой высоты, какъ у Софи Жерманъ,
у Жоржъ Заядъ или у Джоржъ Эліотъ.
Нѣтъ ни малѣйшихъ основаній согласиться съ однимъ нѣмецкимъ
философомъ *), что женщинами не должно производиться то, что мо-
жетъ быть произведено безъ нихъ. Вѣдь это соображеніе не примѣ-
няется же, однако, къ мужчинамъ. Пришлось бы подвергаться очень
тіжелому испытанію, если бы оправдывалось посвященіе себя только
такой дѣятельности, которая не можетъ исполняться ни кѣмъ другимъ.
Здравый ходъ мысли состоитъ, значитъ, въ томъ, чтобы каждый чело-
вѣческій индивидуумъ,—будь то мужчина или женщина,—уяснялъ
себѣ свои способности и потребности, и уже на этомъ основаніи избиралъ
своі путь. А уже затѣмъ опытъ самъ покажетъ, былъ ли правиленъ
выборъ. Каждый подобный выборъ требуетъ смѣлости, но безъ смѣ-
лості ничего нельзя достигнуть.
Естественныя различія, связанныя съ постоянными и неизмѣнными
условьями жизни, не могутъ изгладиться. Но невѣроятно, чтобы всѣ
различи, которыя считали возможнымъ признать между природой и
даровагіями мужчины и природой и дарованіями женщины, принадле-
жали бв именно къ этому сорту различій. То, что составляетъ наибо-
лѣе глу(окія различія, проявится тогда только, когда и мужчины, и
женщинъ будутъ въ состояніи помѣриться своими силами. Тогда,
быть можетъ, окажется, что сходство между ними больше, а ‘различія
тоньше и ъвершенно иныя, чѣмъ мы думаемъ теперь.
Сравнительно съ прошлымъ столѣтіемъ тутъ замѣчается большой про-
грессъ. Въто время считалось опаснымъ признакомъ, если женщина
средняго сословія могла читать и писать **), и даже Гёте (второе
письмо) желс<ъ, чтобы молодыя дѣвушки воспитывались въ кухнѣ,
погребѣ или вдъ иглой, и лучше всего—безъ всякаго иного чтенія,
кромѣ кухонвойкниги:
,і ІіѴипзсЫ э& йапп епЛісЬ хи Іезеп, во чѵаЫі еіе §еѵгІ55ІісЬ еіп
КосЬЬисЬ.
: Движеніе идегцалыпе шагъ за шагомъ, и право женщины не встрѣ-
чаетъ ужъ въ отдѣьныхъ областяхъ такихъ огромныхъ препятствій,
какія встрѣчалъ обіій принципъ ихъ «эмансипаціи». То, что является
*) Лотце: Сгипдіа^ѳ <1ег Рі\ЦдсЬеп РЪіІоворЬіе, § 49.
•*) «У дѣвушекъ»,—пишетъ ъ 1772 г. одинъ старый школьный учитель,—«писаніе есть только
средство къ разврату». Даже Я*Съ Мёверъ думалъ, что, какъ человѣкъ ивъ народа, онъ не же-
нился бы на дѣвушкѣ, умѣющей ’Ьать и писать. О. ЗсктоМег: ѴЬог еіпі^е Рга^еп 4ѳа НесЫа ши!
4ег ѴоІкаѵігІзсѣаП (Берлинъ 1874, стр. 120).
184
ЭТИКА.
медленно и послѣдовательно не возбуждаетъ столь опредѣленнаго и яс-
наго сознанія, а потому и столь значительнаго сопротивленія, какъ но-
вое и неожиданное.
5) До сихъ поръ рѣчь шла только о возможности и оправданіи само-
стоятельнаго развитія и дѣятельности женщины. Но здѣсь можно гово-
рить не только о правѣ, но и объ обязанности. Каждый отдѣльный инди-
видуумъ имѣетъ задачу вносить въ жизнь какъ можно больше того, что
заложено въ его природѣ и этимъ выполнять наилучшимъ образомъ свое
мѣсто какъ члена рода. То, чего требуетъ женщина, когда она же-
лаетъ «эмансипироваться», есть, собственно, право исполнять всецѣло
свои обязанности на службѣ человѣчеству, и имѣть возможность уча-
ствовать въ работѣ для общихъ или общественныхъ задачъ. Въ нев-
скомъ движеніи Сѣверной Америки, эта сторона дѣла выступаетъ пре-
красно и весьма любопытно. Сѣверо-Американская женщина тре-
буетъ своихъ правъ только какъ необходимыхъ для того, чтобя она
могла, исполнять свои обязанности. Дѣятельность въ пользу болѣй сво-
боднаго положенія женщины развилась именно изъ дѣятельности по
освобожденію негровъ. Съ самаго начала американскія женщина при-
нимали ревностное участіе въ этомъ дѣлѣ. Но ихъ право на оффиціаль-
ное представительство и протестъ наткнулось на препятствіе даже въ
такомъ великомъ и прекрасномъ дѣлѣ, и это ожесточенное противо-
дѣйствіе достигло своего апогея на большомъ собраніи прошвниковъ
рабства, въ Лондонѣ (1840 г.), куда хотѣли воспретить подъ жен-
скому посольству изъ Америки, такъ какъ подобное появленіе жен-
щинъ казалось противорѣчащимъ нравамъ страны и божежимъ зако-
намъ *). Тогда только началась агитація въ пользу освобокденія жен-
щинъ, въ которой приняло участіе множество выдающихъ изъ нихъ.
6) Если женщина имѣетъ какъ возможность^ такъ и ц)аво и обязан-
ность участвовать въ работѣ для общечеловѣческихъ здачъ и образо-
вать свою личность самостоятельно, то нельзя отвергая и ея права на
подачу голоса въ политикѣ. Тѣ внѣшнія и внутренніяусловія, которыя
предполагаютъ такое право, могутъ существовать нея совершенно
также, какъ и у многихъ мужчинъ, и для нея не мныпе, чѣмъ для
мужчины, представляетъ огромный интересъ то, чобы оффиціальныя
дѣла велись хорошо. Упражненіе и опытъ, нужно ей для этого, она
можетъ,—по природѣ вещей,— пріобрѣсти тольо посредствомъ прак-
тическаго участія въ оффиціальной жизни. Уж и теперь она оказы-
ваетъ большое вліяніе въ политическомъ отнош^іи, но такъ какъ ова
*) Вівіогу оГ АѴотвп $иЯга$е I, 8, 55. ,
САЩ0Л0ГИЧЕСК1Я ДАННЫЯ.
185
еще далека отъ практическаго опыта, то это ея вліяніе односторонне и
опредѣляется неширокимъ образомъ мысли. Кромѣ того, у нея еще нѣтъ
теперь чувства отвѣтственности, даваемаго правомъ и обязанностью
голосованій *). Если мужъ и жена будутъ вотировать за разныя пар-
тіи, то несчастіе отъ этого нѳ будетъ больше того, которое ужъ и теперь
могло случаться, когда мужъ и жена держатся различныхъ политиче-
скихъ убѣжденій. Большая потребность самостоятельнаго мышленія, ко-
торую дастъ женщинѣ политическое право, освободить ее и отъ раз-
ныхъ ложныхъ авторитетовъ, такъ что участіе въ правѣ голосованія
современемъ пріучитъ ее не подавать за этихъ авторитетовъ своего го-
лоса, какъ теперь.—Тамъ, гдѣ женщины (какъ въ нѣкоторыхъ Сѣверо-
Американскихъ районахъ) уже имѣютъ это право, тамъ онѣ оказываютъ
прекрасное вліяніе на оффиціальную жизнь, не внося съ собою никакихъ
устрашающихъ опасностей.
3) Родители и дѣти.
Соціологическія данныя.
1) Если материнская любовь господствуетъ ужъ на самыхъ низшихъ
ступеняхъ человѣческаго существованія и если мы даже у дикарей,—
говоря вообще,—встрѣчаемъ часто признаки любви родителей къ дѣ-
тямъ,—то можно сказать, что обращеніе родителей съ дѣтьми и отно-
шеніе къ нимъ, также, какъ и обращеніе съ женщинами, даетъ мас-
штабъ этическаго развитія. На нисшихъ ступеняхъ культуры, дѣти на-
ходятся повсюду во власти родителей. Отецъ семейства имѣетъ надъ
ними право жизни и смерти, можетъ ихъ продать или убить и при
этомъ не нуждается ни въкакихъ оправданіяхъ. При этомъ, обращеніе съ
дѣтьми въ значительной степени зависитъ отъ того, въ какихъ внѣш-
нихъ условіяхъ живетъ семья или племя. Если мы встрѣчаемъ почти
у всѣхъ дикихъ и варварскихъ племенъ, а также у нѣкоторыхъ наро-
довъ, цивилизованныхъ въ другихъ отношеніяхъ, забрасываніе дѣтей,
особенно уродцевъ, троенъ и дѣвочекъ **), то первоначально этотъ обы-
чай былъ порожденъ гнетущей нуждой. Кочующая орда дикарей, под-
вергающаяся непрерывно опасностямъ голода и вражескихъ нападеній,
освобождала себя ради самосохраненія отъ дѣтей, больныхъ и стари-
*) Джонъ Стюартъ Лилль: Оп гергѳаѳпіаііѵѳ ^оѵѳгпепіепі.
•*) Таммъ образомъ, мнѣніе, что избытокъ женщины составляетъ «соціальное бѣдствіе», явилось
очень рано!
186
ЭТИКА.
ковъ, которые мѣшали поспѣшному передвиженію и являлись соучаст-
никами въ потребленіи запасовъ. У дикарей и варваровъ смерть дѣтей
опредѣлялась преимущественно отцами и мужчинами. Они рѣшали
судьбу новорожденныхъ отъ имени семьи или орды. Среди нашихъ
«цивилизованныхъ» условій, дѣтей убиваютъ по большей части поки-
нутыя и одинокія матери, при чемъ мотивомъ гораздо чаще является
чувство позора, чѣмъ нужда *). Въ государствахъ древности удержи-
вается представленіе объ абсолютной власти отца, и вмѣстѣ съ этимъ
у грековъ связывается представленіе, что государству всего полезнѣе
ограниченный приростъ населенія. Поэтому понятно, отчего древніе
философы и законодатели поддерживали право или даже обязанность—
отнимать жизнь у зачатыхъ или уже рожденныхъ дѣтей. Этимъ они не
вводили новшества, а лишь утверждали древній обычай, уничтоженіе
котораго совершило только христіанство, заботящееся о душѣ каждаго
единичнаго индивидуума. Только теперь обезпечиваются права неро-
жденныхъ и новорожденныхъ **)..
2) Лучшія условія,—какъ для ребенка, такъ и для матери,—созда-
вались отчасти экономическими причинами. Пока мысль о цѣнности и
значеніи отдѣльнаго индивидуума была въ состояніи пріобрѣсти по-
всюду вліяніе,—помощь и польза, которую могли дать дѣти, воздѣй-
ствовала на улучшеніе обращенія съ ними. Дѣти должны были испол-
нять работу, какъ и рабы. Но къ этому присоединялось и другое усло-
віе, особенно касающееся сыновей. Отецъ, если онъ умиралъ насиль-
ственною смертью, видѣлъ въ сынѣ своего отмстителя, а послѣ смерти-
исполнителя жертвъ на семейномъ алтарѣ. Только посредствомъ завѣ-
щанія сыну онъ могъ выплатить свой долгъ предкамъ, при чемъ обез-
печивалъ существованіе семейнаго культа. Но до самыхъ новѣйшихъ
временъ обращеніе остается авторитативнымъ и властнымъ, такъ какъ
родительскій авторитетъ признается еще по образу припоминаемой
примитивной семьи. Послѣ того, какъ государство поставило родитель-
*) Лекки (Нізіогу оГ Еигореап Могаія. II, стр. 37) думаетъ, что материнская любовь обыкновенно
сильнѣе нуады, но слабѣе чувства повора. Онъ заключаетъ это ивъ того, что убіенія дѣтей гораздо
рѣже въ тѣхъ странахъ, гдѣ сужденіе о внѣбрачно родящихъ женщинахъ мягче.—Тѣмъ не менѣе,—
какъ показываетъ печальный опытъ,—материнская любовь можетъ ослабляться и даже изглаживаться
нуждой и вепосиіьнымъ трудомъ. Ср. Джевонса: МаггіѳЛ ѴѴотеп ів Еасіогіез (МеіЬоёз оГ Зосіаі Ве-
Гогт) стр. 157, 166.—Женщины у дикарей были поставлены лучше, чѣмъ покинутыя матери »
фабричныя работницы въ нашихъ большихъ городахъ. Вся орда принимала на себя ребенка, если онъ
вообще оставлялся въ живыхъ, а работа матери не требовала ея разъединенія съ ребенкомъ.
**) Ср» относительно сѣверныхъ странъ, Я. Кеу&ег'к ЕгіегІаШе ЗкгіГіег, П, стр. 715.—Строго-
христіанскій способъ воззрѣнія идетъ такъ далеко, что, если требуется пожертвовать кѣмъ либо
однимъ,—матерью или ребенкомъ,—то предписывается пожертвовать матерью, чтобы некрашенное
дитя не должно было идти въ адъ.—Аекки-. тамъ же, стр. 25.
ЭТИКА И ПЕДАГОГИКА.
187
стой власти болѣе тѣсныя границы, а затѣмъ идея свободы и равенства
достигла господства въ остальномъ обществѣ,—отношенія между роди-
телями и дѣтьми становятся гораздо болѣе отношеніями чистой симпа-
тіи, чѣмъ строгаго авторитета и подчиненія. Этимъ путемъ семья
въ значительно высшей степени, чѣмъ на примитивной стадіи, разви-
вается до образца сердечнаго и совершеннаго общества; въ которомъ ни
одинъ сочленъ не является только средствомъ, но всѣ суть самостоя-
тельные, содѣйствующіе другъ другу члены.
XXI.
Этика и педагогика.
1) Физіологія даетъ ужъ намъ ясное указаніе касательно этическаго
положенія родителей по отношенію къ дѣтямъ. Родители конечно «при-
носятъ» дѣтей въ свѣтъ, однако, сами они только промежуточные
члены въ порядкѣ природы, которая задолго до развитія ихъ сознатель-
ности и ихъ стремленій зародила первые зародыши новыхъ индиви-
дуумовъ *}. Поэтому на ихъ физическомъ отношеніи къ дѣтямъ невоз-
можно обосновать собственности на дѣтей или господства надъ ними.
Власть родителей надъ дѣтьми основывается, наоборотъ, на той задачѣ,
которая является общеобязательной для нихъ, какъ для самыхъ близ-
кихъ, а именно—заботиться объ отпрыскѣ и охранять его «ростъ. Ихъ
право связано съ этой обязанностью. Ихъ власть основывается на необ-
ходимости воспитанія.
Эта обязанность, при нормальныхъ условіяхъ, проникнута сильнѣй-
шимъ естественнымъ чувствомъ, которое получаетъ тѣмъ большую
пищу и энергію, чѣмъ чаще представляются случаи для его удовле-
творенія. Настоящему, глубокому чувству предшествуетъ инстинктив-
ная дѣятельность, (ср. принципъ Аристотеля). Здѣсь подтверждается
всеобщій опытъ, состоящій въ томъ, что благотворитель оказываетъ
тѣмъ, кому онъ благотворитъ, больше любви, чѣмъ они оказываютъ
ему. Чувство дѣтей, соотвѣтствующее любви родителей, не легко дости-
гаетъ той степени, на какой стоитъ чувство родителей, къ дѣтямъ **).
Гомеръ часто употребляетъ относительно героевъ, умирающихъ въ
юности, выраженіе, что они не могутъ выплатить своимъ родителямъ
тотъ «долгъ заботливости», который уравновѣшивалъ бы заботы о нихъ
родителей. Но какъ бы ни были сильны—благодарность и почтеніе дѣ-
*) «Психологія*, стр. 312.
**) «Психологія», стр. 315 и 309, пр.
188
ЭТИКА.
тей, они никогда не достигаютъ того, чтобы сполна вознаградить этотъ
долгъ. Причина этого явленія заключается въ томъ, что взоры дѣтей,
совершенно естественно направлены впередъ. Какъ бы много они ни
восприняли отъ прошедшаго, но ихъ потребности и призваніе требуютъ,
чтобы они смотрѣли не назадъ, а впередъ, и если симпатія родителей
безкорыстна, то и эти послѣдніе желаютъ того же. Они знаютъ, что
самимъ имъ приходится спускаться внизъ, тогда какъ ихъ дѣти должны
подниматься вверхъ. Но при правильныхъ отн ошеніяхъ, симпатія роди-
телей къ поступательному движенію дѣтей встрѣчается съ уваженіемъ
къ нимъ этихъ послѣднихъ, благодаря чему возникаетъ та гармонія
между старымъ и молодымъ поколѣніями, которая представляетъ самую
важную сторону семьи (ср. XIV, 2).
Кромѣ связи, соединяющей другъ съ другомъ родителей и дѣтей,
огромное этическое значеніе имѣетъ, связь соединяющая взаимно
братьевъ и сестеръ. Общность происхожденія, жизненныхъ условій,
воспоминаній, воспитанія и дѣятельности—образуютъ,—рядомъ съ есте-
ственнымъ родствомъ темпераментовъ и предрасположеній,—прочную
основу и для общности пониманія, которая можетъ существовать даже
и тогда,когда позднѣйшій опытъ жизни идальнѣйшая дѣятельность пред-
ставляютъ въ высшей степени различныя обязательства у каждаго изъ
членовъ семьи. Нельзя отыскать лучшаго выраженія для общества, осно-
ваннаго на всеобщей любви, чѣмъ выраженіе—«всеобщее братство».
2) И такъ, если можно теперь считать установленнымъ, что дѣти не
составляютъ собственности родителей и не служатъ только средствомъ
для ихъ цѣлей, то можетъ еще казаться, что, въ другихъ отношеніяхъ,
съ дѣтьми можно поступать, какъ съ орудіями или средствами для
достиженія цѣлей, а не относиться къ нимъ, какъ къ цѣлямъ въ самихъ
себѣ. Быть можетъ не слѣдуетъ-ли разсуждать іакъ: дѣтство есть пер-
вая ступень жизни, переходъ и подготовленіе къ полному и настоящему
человѣческому существованію. Поэтому можетъ казаться, что дѣти
должны считаться средствомъ для наивозможно лучшаго подготовленія
ихъ къ тому, чтобы изъ нихъ вышли сильные и совершенные люди.
Значитъ, не должно ли на нихъ смотрѣть, какъ на переходную стадію къ
ихъ же собственному грядущему существованію, какъ будущихъ людей?
Но совершенно такъ же какъ вся жизнь въ ея цѣломъ не можетъ
считаться только средствомъ, такъ и отдѣльная часть жизни не мо-
жетъ быть признана только средствомъ для какой нибудь другой ея ча-
сти, если не существуетъ для этого особой принудительной необходи-
мости. Дѣтство прежде всего есть самостоятельный и обладающій соб-
ственными особенностями жизненный періодъ и жизненная форма; у
ЭТИКА И ПЕДАГОГИКА.
18»
него есть свои особыя условія, и судить о немъ слѣдуетъ по его соб-
ственнымъ законамъ. Оно—переходный періодъ; во, вѣдь, и всякая
другая часть жизни также переходный періодъ. Дитя должно разсматри-
ваться прежде всего—какъ дитя, а не только, какъ будущій взрослый
человѣкъ. Изъ личинки, конечно, разовьется со временемъ насѣкомое;
но изъ этого не слѣдуетъ, что съ личинкой нужно обращаться, какъ съ
насѣкомымъ. У личинки есть свои особыя способности и потребности.
Кромѣ чисто аскетическихъ направленій, считающихъ каждую здоро-
вую жизненную радость и естественную дѣятельность—паденіемъ, у
дѣтства нѣтъ болѣе злого врага, какъ крайняя теорія пользы, которая
спрашиваетъ только: что принесетъ пользу дѣтямъ,—но не спраши-
ваетъ о томъ, что имъ приноситъ пользу. Важнѣе всего—дозволить дѣ-
тямъ (а, если понадобится, то и помочь имъ)—быть дѣтьми, т. е. пе-
режить дѣтство, отдаваясь ему вполнѣ безъ нарушенія его заботами,
лишеніями и затрудненіями. Благодаря этому, накопляется тѣлесная и
душевная сила и для будущаго развитія.—И, наряду съ этимъ, важно,
чтобы работа, требуемая отъ ребенка, была насколько можно болѣе ега
собственной работой, чтобы имъ испытывалось удовольствіе, доста-
вляемое упражненіемъ собственныхъ силъ.—Если эти условія выпол-
няются, то этимъ рѣшается также и задача: вести дѣтство, какъ
самостоятельный и своеобразный періодъ жизни и въ тбже время содѣй-
ствовать подготовленію ребенка къ позднѣйшей жизни.
3) Послушаніе столь же мало можетъ считаться высшею добродѣ-
телью дѣтей, какъ и взрослыхъ. Само-по-себѣ оно не имѣетъ цѣнности,
а есть только средство. Необходимо научить ребенка послушанію, такъ
какъ безъ этого ему нельзя предоставить полной свободы. Ему можно
предоставить свободу лишь при томъ условіи, когда есть эластическій
поводокъ, который тотчасъ сдерживаетъ его, какъ только онъ зайдетъ
слишкомъ далеко. Если ребенокъ, не предвидя опасности, прибли-
жается къ пропасти, его можетъ остановить только послушаніе предо-
стерегающему голосу. Родители представляютъ сравнительно съ дѣтьми
зрѣлый опытъ и самостоятельное сужденіе. Пока ребенокъ достигаетъ
самостоятельности, онъ руководится потребностью видѣть одобреніе
своего поведенія отъ тѣхъ, кого онъ больше всего любитъ; изъ этой
потребности развивается постепенно потребность самоуваженія, а съ ней
и этическая самостоятельность. Совѣсть ребенка находится внѣ его соб-
ственнаго «я», пока онъ ве въ состояніи имѣть ее внутри самого себя.
Но послушаніе и довѣріе къ другимъ приводитъ къ болѣе самостоятель-
ному сужденію и убѣжденію только благодаря тому, что оно приводитъ
къ дѣйствію. Мы снова должны припомнить здѣсь принципъ Аристо-
190
ЭТИКА.
теля, что добрыми становятся только тогда, когда дѣлаютъ добро.
Непроизвольный инстинктивный способъ, какимъ ребенокъ слѣдуетъ и
подражаетъ поведенію взрослыхъ,—то усердіе, съ какимъ онъ пробуетъ
всѣ пути, открывающіеся для его огромной потребности—упражнять
свои свѣжія силы, — имѣютъ столь же большое значеніе, какъ и
сознательное послушаніе. Незамѣтно для самого ребенка, соз-
даются прецеденты, которые опредѣляютъ будущее и даютъ лучшій
фундаментъ, чѣмъ увѣщанія, похвалы и наказанія. Опыты, которые
позднѣе пойдутъ ему на благо, онъ можетъ продѣлывать въ дѣтствѣ
благодаря тому, что чувствуетъ удовольствіе отъ собственной дѣятель-
ности. Когда приходитъ время, что онъ понимаетъ требованія и увѣща-
нія, оказывается, что онъ уже изслѣдовалъ ихъ ранѣе; и это, на самомъ
дѣлѣ, единственный способъ для возможности понимать ихъ правильно.
Совершенно также, какъ по новому методу преподаванія языковъ начи-
наютъ не съ грамматическихъ правилъ, а съ практическихъ упражне-
ній, такъ и въ практической этикѣ слѣдуетъ начинать не съ мораль-
ныхъ правилъ, а съ упражненія силъ.
Безсознательное воспитаніе важно не меньше сознательнаго. Нѣкото-
рыя мысли и чувства, становятся возможными только благодаря пред-
шествующей дѣятельности. Но подъ безсознательнымъ воспитаніемъ
можно понимать также и то воспитаніе, которое производятъ родители,
сами не зная объ этомъ. Есть незамѣтные моменты, которые дѣйствуютъ
на дѣтей не менѣе тѣхъ, когда родители стараются вліять на дѣтей съ
яснымъ педагогическимъ сознаніемъ; въ незамѣчаемые моменты гово-
рятъ и воздѣйствуютъ даже съ наибольшей энергіей, къ какой только
способны. Поэтому, нѳ приноситъ никакой пользы, если въ основу
воспитанія кладутъ превосходную педагогическую систему, а въ тоже
время безчисленными незамѣчаемыми моментами разрушаютъ созда-
ваемое этой системой.
4) II въ области умственнаго воспитанія совершаютъ погрѣшность
противъ положенія о самостоятельномъ значеніи дѣтства, если хотятъ
развить и упражнять способности дѣтей при помощи такихъ средствъ,
которыя нѳ представляютъ для нихъ никакого интереса и цѣнности.
Такъ, напр., если заставляютъ заучивать въ грамматикѣ на память
длинныя ряды словъ на томъ основаніи, что это можетъ усилить па-
мять. То, что назначается для развитія формальныхъ способностей,
должно заключать въ себѣ интересъ въ силу самаго содержанія, такъ
чтобы усвоеніе его доставляло удовлетвореніе.
При умственномъ воспитаніи даже еще важнѣе возбуждать само-
дѣятельность ребенка. Какъ бы ни были различны дѣтство и зрѣлый
ВТОКА И ПЕДАГОГИКА.
Ш
возрастъ, но однако, они сходны въ томъ, что для достиженія наиболь-
шихъ результатовъ, какіе только возможны, имѣетъ огромное значеніе
дѣятельность собственными силами. Она возможна для дѣтей по своему,
какъ по своему же она возможна для взрослыхъ. Поэтому матеріалъ,
усвоеніе котораго требуется отъ дѣтей, долженъ быть расположенъ въ
такомъ порядкѣ, чтобы ребенокъ былъ самостоятеленъ, смотря потому,
насколько онъ въ состояніи работать преимущественно фантазіей или
разсудкомъ. Благодаря самостоятельности въ работѣ, ребенокъ нахо-
дитъ въ ней удовольствіе, не подозрѣвая, что при этомъ строитъ самый
лучшій фундаментъ для своей будущности. Работа изученія,—какъ
прекрасно показалъ Дюрингъ,—лежитъ между игрой, преодолѣвающей
трудности и препятствія, создаваемыя самимъ ребенкомъ, и собственно
работой, которая преодолѣваетъ дѣйствительныя, объективныя трудно-
сти или препятствія. Препятствія, которыя долженъ преодолѣть трудъ
изученія, заключаются въ лѣности и непривычкѣ или, говоря иначе,
въ недостаткѣ упражненія.
Только идеальная педагогическая система можетъ объединить вполнѣ
оба эти соображенія, т. е. предоставить дѣтству самостоятельное значе-
ніе и, въ тоже время, дать ему возможность быть подготовительной
эпохой человѣческой жизни. Всѣ реформаціонныя мысли въ педаго-
гикѣ намѣчаются поэтому въ вышесказанномъ направленіи. Понятно
само собою, что полное его проведеніе наталкивается нд крупныя
затрудненія. Причина этого заключается уже и въ томъ, что воспитате-
лемъ является взрослый человѣкъ: насѣкомое никогда не можетъ
вполнѣ понимать личинку. А пока, большое благо ужъ и въ томъ, что
значеніе воспитанія вызываетъ такъ много вниманія. Хотя для взрос-
лыхъ представляется чрезвычайно трудной задача приспособлять и
вырабатывать свои собственныя способности, однако, относительно дѣ-
тей это можетъ быть достижимо, такъ какъ каждый самъ опредѣляетъ,
какую задачу хочетъ поставить ребенку; а разъ удается рѣшить проб-
лему воспитанія, то этимъ оказывается помощь и для взрослыхъ въ
ихъ борьбѣ съ своими собственными проблемами.
5) Конечно, самодѣятельность дѣтей имѣетъ свои предѣлы. Ребенокъ
не можетъ самъ продѣлать съизнова весь тотъ опытъ, который совер-
шенъ родомъ на своемъ долгомъ пути. Опытъ воспитываетъ насъ, по
большей части, путемъ ошибокъ и пеисполнившихся ожиданій. Мы
устанавливаемъ, благодаря этому, границу между дѣйствительностью и
чистою возможностью. Но па обязанности воспитателя лежитъ забота о
томъ, чтобы ошибки дѣтей не превысили того предѣла, за которымъ
ребенокъ можетъ утратить мужество. Черезъ чуръ ранній переходъ
192
ЭТИКА.
отъ надеждъ и иллюзій къ дѣйствительности легко можетъ подорвать
довѣріе ребенка къ самому себѣ и вообще его чувство увѣренности.
Дѣти наивно придаютъ значеніе всѣмъ своимъ представленіямъ. Они
охвачены сангвинизмомъ, который предваряетъ опытъ. Ребенокъ не въ
силахъ вынести грубаго разрушенія своихъ иллюзій, внезапнаго созна-
нія разницы между міромъ фантазіи и міромъ дѣйствительности. При- г
способленіе къ этому различію проходитъ черезъ всю жизнь и не мо-
жетъ быть вынуждено сразу.
Искусство воспитанія состоитъ въ томъ, чтобы дать насколько воз-
можно болѣе свободнаго мѣста для сангвиничности и фантазіи ребенка,
но при этомъ оно должно упражнять ту критику, которая устраняетъ
вредные и подчеркиваетъ здоровые ростки.
Нигдѣ это правило не находить болѣе важнаго примѣненія, какъ въ
области религіозныхъ представленій. Ребенокъ имѣетъ много общаго съ
первобытнымъ человѣкомъ въ томъ способѣ, какимъ онъ понимаетъ и
объясняетъ себѣ вещи. У обоихъ есть потребность искать объясненія
того, что является вокругъ нихъ, въ постоянномъ вмѣшательствѣ лич-
ныхъ существъ. Они олицетворяютъ природу и понимаютъ только при-
чины, исходящія отъ личности (персонифицированіе природы). Это не
значитъ, что изъ подобной наклонности всегда возникаетъ поэтическое
воззрѣніе на природу. Именно наклонность къ олицетворенію (персони-
фикаціи) можетъ давать объясненія, представляющія чисто внѣшній и
механическій характеръ. Если ребенокъ объясняетъ появленіе каждый
вечеръ звѣздъ тѣмъ, что «добрый боженька» зажигаетъ ихъ совер-
шенно также, какъ «человѣкъ» газовые фонари,—или если онъ ду-
маетъ, что весной приходитъ человѣкъ и одѣваетъ листвой деревья, то
въ этомъ заключается гораздо меньше поэзіи, чѣмъ въ объясненіяхъ,
даваемыхъ естествознаніемъ. Дитя тутъ просто принимаетъ въ расчетъ
тѣ причины и способы, какіе ему всего лучше извѣстны. Поэтому же
онъ легко воспринимаетъ миѳологическія представленія, которыя
отлично согласуются вообще съ тѣмъ способомъ, какимъ онъ пони-
маетъ міръ; чтобы пройти весь этотъ миѳологическій періодъ, ребенку
нуженъ покой, а не ежеминутное вторженіе критики, исходящей изъ
совершенно иныхъ основаній, невѣдомыхъ и чуждыхъ ему. Часто этого не
замѣчаютъ какъ догматическіе, такъ и антидогматическіе воспитатели.
Подобно тому, какъ миссіонеры часто объявляютъ вѣрованія язычни-
ковъ дѣломъ дьявола, такъ черезъ чуръ усердные родители часто разру-
шаютъ дико-растущія миѳологическія представленія дѣтей, потому, что
они не согласуются съ той или иной программой воззрѣній, установив-
шихся у взрослыхъ. Свободный мыслитель часто полагаетъ, что любовь
ЭТИКА И ПЕДАГОГИКА.
193
къ истинѣ требуетъ отъ него уничтоженія у ребенка въ самомъ росткѣ
всякаго миѳологическаго представленія. Во всѣхъ подобныхъ случаяхъ,
нарушается свободное развитіе ребенка. Нужно предоставить ему—пе-
режить (или, такъ сказать,—продѣлать) Подобный миѳологическій пе-
ріодъ, какъ періодъ, пройденный родомъ, совершенно также, какъ въ
своей первоначальной формѣ,—развитія плода,—онъ представлялъ со-
бою формы напоминающіе низшіе животные виды. Все, что можно сдѣ-
лать при этомъ, это сократить и облегчить путь этого переживанія; но
для того чтобы развитіе было здоровымъ, ребенокъ долженъ самъ
произвести работу надъ этимъ періодомъ. Для него можетъ быть по-
лезно сдѣлать всѣ выводы или слѣдствія изъ такихъ представленій и
самостоятельно этимъ способомъ провѣрить ихъ. Это развиваетъ его
критику, его способность быть послѣдовательнымъ. Можно наводить его
на такіе случаи, которые бы дали ему наивозможно болѣе плодотвор-
ный опытъ. При этомъ можно внести въ его умъ представленіе о томъ,
какъ трудно достигнуть удовлетворительнаго знанія, и какъ еще много
нужно учиться, чтобы имѣть возможность правильно изслѣдовать тѣ
интересные вопросы, которые онъ возбуждаетъ. Кромѣ того, ему можно
указать, что важнѣе всего обладать добрымъ сердцемъ и чистой со-
вѣстью, а что эти свойства могутъ оказываться у людей съ самыми раз-
личными религіозными и миѳологическими представленіями.
Черезчуръ ранняя прямая критика легко можетъ датѣ, перевѣсъ
разсудочной жизни надъ другими сторонами душевной жизни. Вообще
знаніе страдаетъ наклонностью развиваться быстрѣе, чѣмъ чувство, а эта
наклонность легко порождаетъ односторонность, если усиливается еще
навязываніемъ ребенку того, что считается истиной, тогда какъ слѣ-
дуетъ, наоборотъ, предоставить ему самому, собственнымъ путемъ,
отъискивать истину. Благодаря навязыванію предвзятыхъ истинъ,
можетъ возникнуть душевная дисгармонія, раздвоенность и разслаб-
ность души. А позднѣе, благодаря этому, легко можетъ наступить пе-
ріодъ реакціи противъ нездороваго состоянія: въ силу извѣстнаго рода
противодѣйствія, индивидуумъ стремится позднѣе пережить тотъ кругъ
чувствованій, котораго онъ не могъ пережить въ естественную пору.
Если довѣріе къ самому себѣ и самодѣятельность могутъ быть повре-
ждены у ребенка черезъ чуръ ранней критикой, то эти печальные ре-
зультаты достигаются еще въ большей степени въ томъ случаѣ,гкогда ре-
бенку систематически вколачивается убѣжденіе, что онъ нѳ можетъ до-
вѣрятъ собственному размышленію и разсудку, а долженъ умѣть обузды-
вать ихъ, такъ какъ то, во что-дѳ слѣдуетъ вѣрить не доступно пони-
манію. Подобное отношеніе къ дѣлу такъ далеко отъ той точки зрѣ-
194
ЭТИКА.
нія, изъ которой исходимъ мы, что не нуждается въ дальнѣйшей кри-
тикѣ. Воспитаніе въ истинно этическомъ духѣ, не можетъ придавать
абсолютнаго значенія тому или другому вѣрованію или невѣрію. Цѣль
истинно-этическаго воспитанія состоитъ въ выработкѣ качествъ и само-
стоятельности характера, сердечности и здоровой нормальности чув-
ствованій, силы и ясности ума. Въ сравненіи съ этой цѣлью всѣ кон-
фессіональные раздоры и пререканія представляютъ временное, преходя-
щее значеніе. Воспитаніе должно намъ давать человѣка^ а не существо
охваченное догматическимъ секстаиствомъ или, наоборотъ,—невѣріемъ.
XXII.
Дѣти и государство.
1) На современной культурной ступени, семья уже не представляетъ
совершенно замкнутаго міра, какъ представляла патріархальная семья,
входившая въ связь съ болѣе обширнымъ обществомъ только посред-
ствомъ своихъ высшихъ главъ. Право отдѣльныхъ индивидуумовъ на
самостоятельную жизнь, и подобное же право у женщинъ и дѣтей уже
признано, и дѣло государства—провести это признаніе во всѣхъ отно-
шеніяхъ. Требованія, которыя государство ставитъ семьѣ, опираются
отчасти на его призваніи—защищать слабыхъ, отчасти на томъ, что
сочлены семьи являются въ тоже время и сочленами государства, а по-
тому должны удовлетворять условіямъ, требующимся этимъ послѣд-
нимъ.
Такъ, государство обезпечиваетъ еще нерожденнымъ и новорожден-
нымъ дѣтямъ право существованія и не дозволяетъ никому объявлять
другаго индивидуума излишнимъ или не имѣющимъ права, или неспо-
собнымъ существовать долѣе. Хотя-бы надежды на индивидуума, начи-
нающаго свое существованіе, были такъ плохи, какъ только можно пред-
ставить себѣ,—тѣмъ не менѣе никому не предоставляется права на
такую власть, которая осмѣлилась бы перерѣзать разъ начавшуюся
нить жизни. Это повело бы къ ужасающимъ злоупотребленіямъ.
Далѣе, государство принимаетъ на себя покинутыхъ дѣтей и забо-
тится о томъ, чтобы родители исполняли свои обязанности, если ихъ
собственная совѣсть и родительское чувство не побуждаютъ ихъ къ
этому. Оно защищаетъ дѣтей отъ родителей. Именно оказывается, что
материнское и отцовское чувство можетъ заглушаться и уничтожаться
подъ гнетомъ нужды, позора и другихъ причинъ, а если. семейныя
отношенія не обезпечиваютъ никакимъ достаточнымъ внутреннимъ мо-
тивомъ—того, чтобы они удовлетворяли требованію принципа благопо-
ДИТЯ й ГОСУДАРСТВО.
195
лучія, въ такомъ случаѣ, въ дѣло вступается болѣе обширная обще-
ственная единица (напр., государство), хотя бы эта единица и не могла
исполнить данной задачи такъ же хорошо, какъ ее выполняетъ, при
здоровыхъ отношеніяхъ, общество болѣе тѣсное, т. е. семья. Въ силу
этого принципа, государство подвергаетъ надзору и ограничиваетъ ра-
боту женщинъ и дѣтей на фабрикахъ, хотя до сихъ поръ оно въ этомъ
отношеніи сдѣлало еще едва ли достаточно для того, чтобы обезпечить
«право ребенка на грудь матери». Въ силу этого же принципа государ-
ство должно принуждать родителей—признавать своихъ дѣтей, что
нужно преимущественно по отношенію къ внѣбрачно-рожденнымъ дѣ-
тямъ. На дѣтей, рожденныхъ внѣ брака государство распространяетъ
правило, возникшее еще въ эпоху варварства: «таіег зешрег сегіа»,—
мать всегда извѣстна. И вотъ все бремя родительской отвѣтственности
взваливается исключительно на женщину. Право дѣтей на имя отца не
признается; и даже, когда отецъ извѣстенъ, его взносъ на содержаніе
дѣтей опредѣляется соціальнымъ положеніемъ не его самаго, а матери.
Если такой порядокъ нѣкоторые оправдываютъ тѣмъ, что иначе уста-
новились бы условія, благопріятствующія свободнымъ связямъ и потеря-
лось бы уваженіе къ браку * **)), то при этомъ не замѣчаютъ, что передъ
нами стоитъ право дѣтей, котораго нельзя устранять въ силу какихъ бы
то ни было болѣе отдаленныхъ и неопредѣленныхъ соображеній. Здѣсь
фактически за грѣхи родителей заставляютъ страдать дѣтей. Но этотъ
принципъ носитъ также слѣды древнихъ эпохъ и въ другихъ случаяхъ
ужъ отброшенъ болѣе высоко развитымъ этическимъ чувствомъ. Кромѣ
того, право дѣтей на имя отца подѣйствовало бы такъ, что давать
жизнь внѣбрачнымъ дѣтямъ стало бы не столь удобно •*). Облегченіе
условій, требующихся для заключенія законнаго брала, должно огра-
ничить число тѣхъ союзовъ, отъ которыхъ возникаютъ внѣбрачно-
рожденные дѣти; такъ, введеніе гражданскаго брака должно было про-
извести уменьшеніе внѣбрачныхъ рожденій во многихъ странахъ. Не
слѣдуетъ забывать при этомъ, что такіе внѣбрачные союзы составляютъ
ещедалеконе самую худшую и безчестящую форму,въ какой проявляется
недостатокъ способности у людей—осуществить идеалъ полового союза,
т. е. свободную моногамію.
2) Даже духовное развитіе дѣтей должно озабочивать государство,
*) бгооа: Аітіпйѳіі^ Веівіаге (Общее ученіе о правѣ). I, стр. 544—551.
**) Впрочемъ, статистическія изслѣдованія, повидимому, противоречатъ здѣсь другъ другу. Ср.
Окйпрепп’а: сМогаІзіаіізіік. 3 изд. стр. 323, съ Вйтеіш’омъ: Яебеп идІ АиГааке.—Стр. 620. Рюме-
находитъ, что французскій законъ, воспрещающій отыскивать отца, усаливаетъ сопротивленіе
Женщины противъ соблазнителя.
ЭТПКА.
196
какъ потому, что оно обязано защищать слабыхъ, такъ и потому, что
безъ духовнаго развитія, ребенокъ не будетъ способенъ впослѣдствіи
выполнять требованій, поставляемыхъ государствомъ гражданину. Если
родители не хотятъ или не могутъ заботиться объ образованіи своихъ
дѣтей, то въ это дѣло вмѣшивается своей властью государство. Здѣсь
оно тоже часто должно защищать дѣтей отъ родителей, когда эти по-
слѣдніе не хотятъ дозволить дѣтямъ посѣщать школу, потому, что же-
лаютъ воспользоваться ихъ работой * **)). Если-же родители по собствен-
ному побужденію заботятся объ образованіи дѣтей, то государство удо-
стовѣряется только, существуетъ ли требуемый минимумъ знанія.
Нѣкоторые полагаютъ, что такимъ путемъ государство вторгается въ
права родителей; но изъ этого мнѣнія должно слѣдовать, что дѣти не
могутъ имѣть никакихъ самостоятельныхъ правъ, которыхъ родители нѳ
могли бы нарушить по равнодушію, невѣжеству или корысти. Опытъ
показываетъ, что контроль надъ родителями въ данномъ отношеніи не
излишенъ и лежитъ несомнѣнно въ кругѣ задачъ государства (что,
однако, можетъ быть ближе обосновано только въ ученіи о государствѣ)'.
Что здѣсь дѣло идетъ о правѣ дѣтей, высказано даже въ датскомъ основ-
номъ законѣ (1849 г.), который въ § 85 гласитъ такъ: «дѣти, роди-
тели которыхъ не въ состояніи заботиться объ ихъ образованіи, будутъ
получать свободное образованіе въ народныхъ школахъ». Въ первомъ
проэктѣ этого параграфа, рѣчь шла, наоборотъ, о правѣ родителей по-
лучать свободное образованіе для своихъ дѣтей, если сами они не могли
достигнуть этого собственными силами. Передѣлка мотивирована рейх-
стагомъ совершенно опредѣленно тѣмъ, «что, такимъ образомъ, не
родителямъ, а самимъ дѣтямъ принадлежитъ вышеупомянутое право».—
Въ соотвѣтствующихъ опредѣленіяхъ основныхъ нѣмецкихъ законовъ
(возникшихъ изъ нѣмецкой государственной конституціи 1849 г.) рѣчь
идетъ также о правѣ самихъ дѣтей. Власть родителей ограничивается,
ради защиты общаго человѣческаго основнаго права **).
Нѳ нужно бояться того, что благодаря такимъ условіямъ, умень-
шится отвѣтственность родителей. Въ силу этого опасенія Спенсеръ воз-
стаетъ противъ всякаго государственнаго образованія ***). Онъ требуетъ
*) Англійскіе рабочіе поняли значеніе этого пункта какъ для своихъ дѣтей, какъ н для всего рабочаго
сословія. Англійскіе промышленные союзы усердно содѣйствовали введенію обязательнаго обученія
Л. Вгепіапо: Біе АгЬеііег^Иеп 4ѳг Ѳедепѵагі. II, стр. 100).
**) Ср. Кйтеііп: ПеЬег (іаз ОЬ^есі 4ев БсНиклѵап^еа (Рѣчи и предложенія. Новое язд.)стр. 476.
***) Не мѣшаетъ здѣсь замѣтить, что главныя опасенія Спенсера основываются на возможности по-
ниженія индивидуальной свободы при всякомъ вмѣшательствѣ государства въ частную жизнь гра-
жданъ, за исключеніемъ случаевъ крайней необходимости въ объединенномъ дѣйствія цѣлымъ государ-
ствомъ (см. «Грядущее рабство®, «Справедливость», и др).
СВОБОДА И КУЛЬТУРА.
197
полнѣйшаго обособленія семьи отъ государства и, кажется, убѣжденъ,
что оба только тогда будутъ преуспѣвать, когда будутъ стоять елико
возможно дальше другъ'отъ друга *). Не мѣшаетъ замѣтить по этому
поводу, что у человѣка никоимъ образомъ не отнимается этическая
отвѣтственность, если общество или государство заботятся объ испол-
неніи чего нибудь, что обязательно ближе всего для самого индиви-
дуума, но чего онъ не можетъ или не хочетъ сдѣлать. Государство
исполняетъ здѣсь вспомогательную, дополняющую дѣятельность. Ко-
нечно, семья и государство крайне различны по своему существу, но
отчасти у нихъ есть и общія цѣли, такъ какъ члены семьи состоятъ въ
тоже время и членами государства. Болѣе обширная общественная еди-
ница выступаетъ впередъ, если меньшая общественная единица по ка-
кой нибудь причинѣ не исполняетъ своей задачи. Требуется лишь мини-
мумъ, а затѣмъ родителямъ оставляется всегда право переходить эти
предѣлы настолько, насколько они могутъ и желаютъ этого.
Государство можетъ предлагать образованіи, идущее далѣе этого ми-
нимума; оно можетъ дѣлать высшее образованіе условіемъ опредѣленія
яа оффиціальныя должности, но не монетъ принуждать въ нему.
Тоже относится къ религіознымъ воззрѣніямъ на жизнь. Государство
можетъ пользоваться своимъ вліяніемъ, чтобы содѣйствовать свободному
развитію различныхъ духовныхъ направленій въ народѣ; но рѣшеніе
вопроса о томъ, въ какомъ направленіи должна вестись религіозная
жизнь ребенка, должно быть предоставлено единственно семьѣ.
Оффиціальныя учебныя заведенія государства должны возможно менѣе
зависѣть отъ вѣроисповѣдническихъ тенденцій.
Б. СВОБОДНЫЯ КУЛЬТУРНЫЯ ОБЩЕСТВА.
XXIII.
Свобода і культура.
1) Уже при изслѣдованіи сеиейпой жизни оказалось, что масштабомъ
развитія этой жизни можетъ служить то, насколько индивидуумъ
является въ семьѣ не только средствомъ, но и цѣлью самъ по себѣ.
Этотъ масштабъ примѣнимъ еще больше къ свободнымъ культурнымъ
обществамъ. Индивидуумъ ужъ принадлежитъ къ семьѣ ранѣе достиженія
имъ зрѣлаго возраста; свободное же культурное общество, возникающее
*) Ргіпсіріез о( Зосіоіост 1» СТР- 738 і схѣд.
198
ЭТИКА.
путемъ соединенія индивидуумовъ для общихъ или взаимно-связанныхъ
цѣлей,—предполагаетъ, что индивидуумы являются съ зрѣлыми и раз-
витыми силами, чтобы работать для общественныхъ цѣлей.
Въ предѣлахъ семьи совершается также работа для культурныхъ цѣ-
лей. Но въ семьѣ первой основной цѣлью является связь индивидуу-
мовъ, а общія стремленія суть уже слѣдствія этой связи или союза. На-
оборотъ, въ культурномъ, обществѣ, общія цѣли возбуждаютъ общія
стремленія, и благодаря этому, порождаются связи или союзы индивиду-
мовъ.
Свобода и культура—вотъ тѣ два понятія, которыя совмѣстно объ-
ясняютъ сущность свободнаго культурнаго общества. Можетъ казаться,
что эти понятія противорѣчатъ другъ другу: вѣдь, свобода изолируетъ,
а культура объединяетъ; въ свободѣ, главное—самостоятельность, а въ
культурѣ—самопожертвованіе. Однако, оказывается, что они тѣсно свя-
заны другъ съ другомъ.
2) Въ прошедшемъ столѣтіи личная свобода ставилась какъ понятное
само собою право человѣка ‘), но невозможно настаивать на томъ, что
свобода есть подразумѣваемое само собою и абсолютное право. Она есть
принципъ, явившійся результатомъ вывода (выводной принципъ). Она
нуждается въ обоснованіи, и это обоснованіе есть слѣдствіе изъ прин-
ципа благополучія.
Прежде всего, примѣненіе принципа благополучія предполагаетъ, что
есть существа, обладающія способностью чувствовать удовольствіе
и страданіе, и что ни одно такое существо не должно считаться только
средствомъ, и съ нимъ нельзя поступать, какъ съ средствомъ только.
Уже здѣсь оказываются, что необходимо признать этическое право каж-
даго человѣческаго существа на свободное развитіе и движеніе. Вся-
кое принужденіе и всякое ограниченіе есть вторженіе въ это право
(или захватъ его) и причиняетъ неудовольствіе или страданіе. Поэтому
всякое принужденіе или ограниченіе должно быть обосновано и мотиви-
ровано, тогда какъ сама свобода въ отдѣльныхъ случаяхъ не требуетъ
*) Теоретически личную свободу всего лучше формулировзлъ Кантъ: «Свобода (независимость отъ
чьего либо чужого неустранимаго произвола)) насколько она совмѣстима съ свободой каждаго другаго
по общему закону, есть единственное, первичное право, слѣдуемое каждому человѣку въ силу его
человѣчности». (КесЬіяІѳЬге. 2 изд. Кенигсбергъ, 1798. стр. 45). Практически это право было про-
возглашено въ объавленіи независимости Сѣвсро-Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ, въ которомъ
говорится: «Слѣдующія истины мы считаемъ понятными сами-по-себѣ: что всѣ люди одинаковы по
рожденію; что они одарены своимъ Создателемъ извѣстными не отдѣлимыми отъ нихъ правами, и что
среди этихъ правъ находятся—жизнь, свобода л стремленіе къ счастью.—(Конечно, лѣтъ надобности
замѣчать, что свобода въ томъ смыслѣ слова, въ какомъ оно употреблено здѣсь, не имѣетъ ничего
общаго съ «свободой воли®, о которой говорилось въ V главѣ.
СВОБОДА И КУЛЬТУРА.
199
никакого спеціальнаго обоснованія. Уже въ силу одного своего суще-
ствованія, каждое человѣческое существо заполняетъ нѣкоторое мѣсто.
Ограниченіе этого мѣста и препятствіе къ его расширенію пораждаютъ
неудовольствіе или уменьшаютъ удовольствіе, такъ какъ свободное
раскрытіе способностей и влеченій есть одно изъ самыхъ существеннѣй-
шихъ условій для чувствованія радости и счастья. Принужденіе и огра-
ниченіе,—какъ и другія вещи, возбуждающія неудовольствіе,—могутъ
быть оправдываемы только какъ воспитательное средство. Быть можетъ,
свободное раскрытіе способностей и влеченій отдѣльнаго индивидуума
допустимо только тогда, когда этотъ послѣдній прошелъ извѣстную
школу, въ которой научился соблюдать извѣстныя границы. Кромѣ того,
такъ какъ отъ такого свободнаго раскрытія отдѣльнымъ индивидуумомъ
своихъ способностей и влеченій зависитъ и счастье всѣхъ индивидуумовъ,
то слѣдуетъ заботиться, чтобы при этомъ не возникало столкновеній (кол-
лизій); раскрытіе одного индивидуума до извѣстныхъ предѣловъ огра-
ничено тѣмъ условіемъ, чтобы и. всѣ могли воспользоваться тѣмъ же
правомъ. Такимъ образомъ, принужденіе и ограниченіе могутъ вытекать
изъ принципа благополучія, если они являются условіями прочнаго блага
личностей или благомъ всѣхъ людей. Ограниченія свободы суть слѣдствія
того же самаго принципа, на которомъ сперва обоснована сама свобода.
Поэтому, такое ограниченіе не есть нѣчто внѣшнее или случайное. Такимъ
оно было бы только съ точки зрѣнія абсолютнаго индивидуализма, по
которой полное собственное удовлетвореніе отдѣльнаго индивидуума есть
единственная цѣль. Но, если этическій принципъ охватываетъ все че-
ловѣчество, весь родъ,—насколько индивидуумъ входитъ съ нимъ въ
столкновеніе,—тогда нѣтъ мѣста для чисто внѣшняго приспособленія.
Тогда единичная личность есть лишь одинъ изъ многихъ центровъ че-
ловѣческой жизни, и высочайшей цѣлью становится эта общая, че-
ловѣчная жизнь.
Во вторыхъ, свободное раскрытіе способностей и влеченій есть не
только цѣль, которая должна осуществляться въ наивозможно боль-
шемъ объемѣ, но и самое дѣйствительное средство для укрѣпленія
человѣческой жизни. Силы, предоставляемыя въ распоряженіе рода
вмѣщаются всѣ въ отдѣльныхъ индивидуумахъ и не могутъ быть при-
ведены въ движеніе однимъ только внѣшнимъ принужденіемъ. Чѣмъ
больше предоставлено отдѣльнымъ лицамъ видѣть собственными гла-
зами и работать собственными руками, тѣмъ больше они могутъ совер-
шить не только для самихъ себя, но и для рода. Чѣмъ больше расши-
ряются границы, тѣмъ большія силы предоставляются въ распоряже-
ніе рода. Свободныя личности являются тутъ какъ-бы центрами
200
ЭТИКА.
силъ жизни рода. Джонъ Стюартъ Милль обосновываетъ принципъ сво-
боды особенно съ этой стороны, въ своей книгѣ «О свободѣ». Онъ гово-
ритъ: «свобода (въ вышесказанномъ смыслѣ) есть самый постоянный и
побѣждающій источникъ улучшенія, такъ какъ она создаетъ столько же
независимыхъ единичныхъ пунктовъ для улучшенія, сколько суще-
ствуетъ личностей».
Хотя можно указать разницу между свободой такъ цѣлью и свободой
такъ средствомъ, однако, онѣ стоятъ въ тѣсной связи другъ съ дру-
гомъ и взаимно обусловливаютъ другъ друга. Чтобы обладать свободой
какъ средствомъ, она должна быть достигнута отчасти какъ цѣль; чтобы
имѣть возможность дѣйствовать какъ центръ силы, нужно сначала со-
брать въ себѣ силу. И наоборотъ: только свободнымъ упражненіемъ своей
силы люди становятся дѣйствительными личностями. Мы здѣсь снова
наталкиваемся на принципъ Аристотеля: мы становимся свободными
только тогда, когда мы дѣйствуемъ свободно. Именно здѣсь лежатъ за-
трудненія, связанныя съ примѣненіемъ принципа свободы. Свобода не
только производный или соподчиненный принципъ, по часто опа можетъ
(и какъ цѣль, и какъ средство) примѣняться только косвенно, такъ
какъ тѣ индивидуумы, которые должны быть сдѣланы свободными, мо-
гутъ нуждаться въ защитѣ и заботѣ до тѣхъ поръ, пока они не въ со-
стояніи дѣйствовать собственными силами.
Примѣненіе душевнаго и тѣлеснаго принужденія во имя самой сво-
боды можетъ быть оправдываемо; но примѣненіе власти или принужде-
нія, т. е. принципа авторитета, въ какой бы то ни было формѣ, всегда
относительно принципа свободы представляется принципомъ производ-
нымъ (или подчиненнымъ); совершенно такъ же, какъ самъ принципъ
свободы является производнымъ или соподчиненнымъ по отношенію къ
принципу благополучія. Благополучіе есть цѣль, свобода же есть и
цѣль, и средство; по авторитетъ собственно есть только средство,—
средство, значеніе котораго мы должны понимать какъ временное,
долженствующее когда нибудь устраниться.
Только въ томъ случаѣ, когда авторитетъ занимаетъ мѣсто, соотвѣт-
ствующее вышеуказанному его назначенію, онъ обладаетъ этическимъ
характеромъ. Принципъ авторитета и принципъ свободы ведутъ другъ
съ другомъ большую борьбу въ теченіи всемірной исторіи. Взаимно-
дѣйствіе этихъ двухъ силъ опредѣляетъ соціальное развитіе. У каждой
изъ нихъ есть свое время и своя область, опредѣляющіяся принципомъ
благополучія.—Конечно, большая разница, примѣняется ли авторитетъ
какъ средство воспитанія, или—какъ безусловный принципъ. Совсѣмъ
иной духъ и сущность, возникаютъ тогда, когда его разсматриваютъ
СВОБОДА И КУЛЬТУРА.
201
какъ средство, чѣмъ въ томъ случаѣ, когда его считаютъ цѣлью.
Здѣсь естественно предполагается, что употребленіе авторитета только
какъ средства, рѣшено правильно. Ибо весьма возможно отвлеченно
воодушевляться свободойкакъ отдаленной цѣлью, а въ тоже время въ дѣй-
ствительной жизни употреблять самымъ грубѣйшимъ образомъ власть.
3) Честь открытія принципа свободы и вмѣстѣ съ тѣмъ установленіе
важнѣйшихъ условій болѣе высокаго порядка въ человѣческихъ обще-
ствахъ принадлежитъ ХѴШ столѣтію. Но, благодаря воодушевленію
новымъ принципомъ, упускали изъ видане только его выводной харак-
теръ (изъ принципа благополучія), но и тѣ ограниченія, которымъ онъ
подверженъ; само собою понятнымъ правомъ выставляли то, что было
выработано лишь постепенно въ исторіи и что всегда только прибли-
зительно осуществлялось историческимъ развитіемъ.
Несвободное состояніе людей явилось результатомъ раздѣленія труда.
Простѣйшая форма раздѣленія труда состояла въ томъ, что болѣе силь-
ные возлагали на сравнительно слабѣйшихъ всю непріятную работу, а
именно: первыми рабами были женщины и дѣти. Побѣжденный врагъ дѣ-
лался рабомъ, если инстинктъ людоѣда не заставлялъ мгновенно пожрать
его. Экономическіе интересы дѣйствуютъ тамъ, гдѣ еще не могутъ дѣй-
ствовать этическіе мотивы. Въ то время какъ бродячее, охотничье племя
часто было вынуждено бросать побѣжденныхъ, кочевой народъ дли земле-
дѣльческое племя находило болѣе расчетливымъ употреблять ихъ какъ
рабочую силу. То, что въ началѣ имѣло основаніемъ экономическіе мо-
тивы и являлось экономическимъ прогрессомъ, то впослѣдствіи стано-
вилось этическимъ прогрессомъ, такъ какъ общеніе и заботы о другихъ,
мотивированныя прежде эгоистическими и экономическими интересами,
развили, по меньшей мѣрѣ до извѣстной степени,—симпатію. Инте-
ресы хозяина, требуютъ, чтобы не страдало здоровье и не ослаблялись
силы его раба. Это отношеніе выступаетъ нѣсколько иначе тамъ, гдѣ
существуетъ крѣпостное право и вассальныя отношенія, а не личное
рабство, хотя и эти отношенія явились благодаря эгоизму и эко-
номическимъ мотивамъ. Крѣпостное право можетъ произойти отчасти
посредствомъ завоеванія, отчасти путемъ перехода отъ личнаго рабства,
отчасти же потому, что въ опасныя времена свободные люди станови-
лись подъ защиту болѣе сильныхъ, а это отношеніе защиты,—быть
можетъ, путемъ произвольнаго принужденія со стороны защитни-
ковъ,—становилось закрѣпощеніемъ. Его развитіе предполагаетъ, что
существовали обширныя области необработанной земли, которыя только
Давимъ образомъ дѣлались производительными *). Крѣпостной имѣлъ
*) См. объ экономическихъ в др. мотивахъ, которые дѣйствовали при возникновеніи крѣпостной
202 этика.
больше простора, чѣмъ рабъ, больше мотивовъ для труда и саморазвитія, в
отношеніе между собственникомъ земли и крѣпостнымъ не должно было
быть непремѣнно отношеніемъ только власти. Владѣлецъ земли обязанъ
защищать своего подданнаго; онъ стоитъ промежуточнымъ членовъ
между нимъ и высшей государственной властью. Тутъ раздѣленіе
труда состоитъ, значитъ, въ томъ, что одинъ беретъ на себя выполне-
ніе военныхъ и духовныхъ работъ, т. ѳ. защиту общества и трудъ
мысли за него,—а другой, наоборотъ, долженъ посвящать себя мате-
ріальной работѣ. Такое раздѣленіе труда мы находимъ уже,—на почвѣ
личнаго рабства,—у грековъ, и оно возникаетъ вновь,—на почвѣ крѣ-
постныхъ отношеній,—въ христіанскіе средніе вѣка, но только здѣсь,
военныя и духовныя обязанности исполняются людьми спеціальныхъ со-
стояній или сословій. Этическое оправданіе этого строя миновало тогда,
когда рыцари перестали сражаться, и когда думать о религіозныхъ во-
просахъ стало не одно только духовенство. Принципъ свободы былъ вы-
сказанъ ужъ стоической философіей и христіанствомъ, однако, безъ вы-
вода изъ него практическихъ, соціальныхъ слѣдствій (это въ свою
очередь стоитъ въ связи съ тѣмъ, что свобода разсматривалась только-
какъ цѣль, а не какъ средство). Затѣмъ пришло время, когда сво-
боду можно ужъ было объявить соціальнымъ принципомъ. Но что этотъ
принципъ могъ явиться и въ практикѣ, зависѣло отъ того обстоятель-
ства, что свобода уже давно зародилась. Въ области промышленности
и торговли сдѣлались дѣятельными люди, нѳ бывшіе ни владѣльцами
крѣпостныхъ, ни землевладѣльцами. Ихъ опытность, а благодаря ей,
и пріобрѣтенное довѣріе къ свободнымъ силамъ воздѣйствовали и на
примѣненіе принципа свободы. Въ обширномъ ряду освободительныхъ
движеній, начавшемся во второй половинѣ прошедшаго столѣтія, эко-
номическіе и этическіе мотивы дѣйствовали совмѣстно, какъ и на преж-
нихъ ступеняхъ развитія.
Рабы и крѣпостные могли являться удовлетворительными производи-
телями только на сравнительно грубыхъ ступеняхъ человѣческой дѣя-
тельности. Они не обладали такимъ сильнымъ интересомъ къ труду,
какъ свободный человѣкъ. Для нихъ не было никакой выгоды дѣлать
больше того, что отъ нихъ требовали, такъ какъ этимъ они только уве-
личили бы то, что отъ нихъ потребуется въ будущемъ. И такъ какъ
почва, орудія и матеріалы принадлежали не имъ, а своихъ рабы не
аависииоств: А.11еп. Бе іге погйізкѳ Кі^егз Ніяіогіѳ 1497—1536 (Исторія трехъ сѣверн. странъ) I?
стр. 47 и сд.—Уоллеса: Россія.—Гоигпіег: Ьев аГГгалсЬізмтепіа <іи 5, аи 13 8Іёс1е.(Кеѵие Ъівіогі-
дие. 1883) стр. 51.—Гербертъ Спенсеръ: Развитіе политическихъ учрежденій,—(англ. изд. стр. 292
и слѣд,).
СВОБОДА И КУЛЬТУРА.
203
имѣли, то они и обращались съ чужимъ добромъ не особенно-заботливо.
Если отъ этого былъ убытокъ, то онъ былъ потерей только для хозяевъ.
Поэтому освобожденіе было предпочтительнѣе не только для работника,
но и для работодателя, а освобожденіе крестьянъ имѣло слѣдствіемъ
большую производительность почвы *).
Когда съ другой стороны, работа представляла такой характеръ, что
она упражняла не только силы, но и умъ работника, то возникала по-
требность и необходимость въ личной свободѣ. Поэтому ремесленники
достигаютъ ее обыкновенно ранѣе земледѣльцевъ. Душевная самостоя-
тельность пробуждается благодаря чувствованію самодѣятельности и увѣ-
ренности въ своихъ силахъ. Свободное влеченіе заставляетъ перехо-
дить отъ одной области къ другой. Если физическая работа всего лучше
совершенствуется при свободѣ, то и работа духовная должна при ней
идти всего лучше.
Но чтобы почувствовалось лишеніе свободы, необходимо извѣстное
душевное развитіе.—Несвободное состояніе ощущается какъ лишеніе
только тѣмъ, кто стремится за отведенные ему предѣлы. Рабъ,
имѣющій кроткаго господина, часто находитъ лучшее и болѣе обез-
печенное удовлетвореніе своихъ матеріальныхъ потребностей, чѣмъ
свободный человѣкъ. Нерѣдко чувства раба сходны съ чувствомъ ребенка:
какъ ребенокъ не желаетъ оставить свой родной домъ, такъ рабъ иногда
мало желаетъ свободы. Ему нужно подчеркивать каждый случай, пред-
ставлять сравненія, а новыя чувства или потребности возникаютъ у
него не легко **).
И какъ развитіе задерживается пока нѣтъ свободы, потому, что для него
*) Си. Рошера: Основанія полит. экоя, $ 71.—фонъ-дѳръ-Гольтца: «ЬаікЬѵігіасЬаГі. Стр. 580.—
Въ письмѣ сына одного бывшаго рабовладѣльца, которое помѣщено вь соч, Генри Джоржа: «Соціаль-
ныя проблемы» (гл. 15), говорится: «плантаторы довольны перемѣной. Они говорятъ: «какъ было
глупо вести войну ва рабство! Теперь мы имѣемъ болѣе дешевый трудъ, чѣмъ при рабствѣ». А почему?
Потому что они теперь требуютъ отъ негра большаго процентнаго количества работы,чѣмъ могли
это сдѣлать при рабствѣ: вѣдь, прежде они были вынуждены давать ему пишу, одежду и медицинскую
помощь,—чтобы сохранять его здоровье; и какъ собственная совѣсть, такъ и общественное мнѣніе, и
законъ принуждали ихъ заботиться о содержаніи раба, когда онъ лишался способности трудиться.
Теперь ихъ интересъ къ работнику и отвѣтственность кончаются, когда они имъ воспользовались по
мѣрѣ его силъ.
**) Въ рабовладѣльческихъ штатахъ С.-Америки было запрещено, подъ страхомъ тяжелой кары,
обучать рабовъ чтенію письму, не говоря ужъ о распространеніи книгъ, касающихся освобожденія
рабовъ. Знаменитый натуралистъ, Лайэлль въ своемъ соч. «Поѣздка въ С.-Америку» (нѣмецкій пере-
водъ, стр. 118—120) также приводитъ примѣръ, какъ могутъ быть довольны и горды своимъ поло-
женіемъ вегры-рабы. «Я сознаю,—говоритъ онъ,—что надъ этимъ своеобразнымъ и интереснымъ
родомъ тщеславія нужно подумать и пофилософствовать, чтобы увидѣть въ немъ доказательство са-
маго крайняго общественнаго униженія; но первое впечатлѣніе, сдѣланное имъ на мою душу, было
очень утѣшительное, такъ что я не могъ чувствовать мучительнаго состраданія къ людямъ, которые
такъ необычайно довольны».
20і
ЭТИКА.
нужны не только стремленія но и средства, такъ невозможно ожидать и
того, чтобы одно только объявленіе свободы тотчасъ же порождало совер-
шенно новое состояніе. Поэтому первыя результаты свободы рѣдко бы-
ваютъ вполнѣ благопріятны. Вѣдь, при этомъ долженъ совершиться пере-
ходъ къ совершенно новымъ жизненнымъ отношеніямъ, къ которымъ еще
не приспособилась и не привыкла природа индивидуума. Римскіе отпу-
щенники пользовались дурной славой. Ни рабы негры, пи освобожден-
ные русскіе крестьяне не были въ состояніи тотчасъ воспользоваться
какъ слѣдуетъ своей, свободой. Только постепенно, черезъ состоянія
переходныя, которыя, быть можетъ, способны тянуться въ теченіе мно-
гихъ поколѣній, достигается зрѣлость. Но она можетъ быть достигнута
вполнѣ только упражненіемъ свободныхъ силъ. Все вращается около того,
•чтобы отъискать формы, при которыхъ можетъ упражняться самодѣя-
тельность, пока она не будетъ въ состояніи взяться за болѣе широкія
задачи.
4) При составленіи декларацій человѣческихъ правъ, форму ставили
выше содержанія, такъ какъ думали даже, что форма можетъ устроить
все остальное. Упускали изъ вида, что та ступень, до которой можетъ
достигнуть осуществленіе и проведеніе свободы въ какое нибудь данное
время, зависитъ отъ цѣлаго ряда различныхъ соціальныхъ отношеній.
Въ старомъ общественномъ строѣ, были проведены тѣсныя границы
и приходилось нести тяжелое бремя. Однако, со стороны тѣхъ
привеллигированныхъ лицъ, которые считали свою власть полномо-
чіемъ врученнымъ имъ свыше, оказывались заботы и отеческія чув-
ства, которыя дѣйствовали такъ, что люди подвластные имъ никогда не
могли почувствовать себя совершенно покинутыми. Наоборотъ теперь,
такъ какъ съ устраненіемъ власти устранены И ея обязанности, осво-
божденный индивидуумъ вступалъ въ міръ, хотя, и съ удосто-
вѣреніемъ о свободѣ въ рукахъ, но, быть можетъ, не вѣдая, какое
собственно употребленіе онъ долженъ сдѣлать изъ своихъ человѣче-
скихъ правъ и свободы. Отношеніе покровительства и почтенія вдругъ
переходили въ правовыя отношенія. По крайней мѣрѣ такъ было
при уничтоженіи древнихъ цеховъ и связанныхъ съ ними учрежденій.
Вся прежняя организація труда была устранена, и единичныя индиви-
дуумы были предоставлены собственнымъ силамъ въ жизненной борьбѣ.
Особенно характеристичной для того времени являлась увѣренность въ
рѣзкомъ различіи между этикой, политической экономіей и правомъ,
причемъ у каждой изъ нихъ предполагалась совершенно отдѣльная
область. Въ политической экономіи должно было принимать во вниманіе
только стремленіе къ пріобрѣтенію: предполагали, что, если этому стрем-
СВОБОДА И КУЛЬТУРА. 20&
ленію дать свободный просторъ, то экономическія отношенія людей
сами придутъ къ гармоніи. Въ теоріи права, казалось нужнымъ только
отъискать условія такого рода механическаго, внѣшняго порядка, при
которомъ стали бы возможными свобода и безопасность всѣхъ людей;
свобода и безопасность должны были поддерживаться только внѣшнимъ
дѣйствіемъ (законностью), совершенно не касаясь внутренней стороны
(моральности).
Въ тоже время исходили изъ воззрѣнія, которое единственной при-
чиной всѣхъ различій между людьми считало внѣшнія условія—воспи-
таніе и соціальное положеніе дѣлъ. Полагали, что по природѣ и дарова-
ніямъ всѣ люди равны между собой; только внѣшнія условія, въ кото-
рыхъ они развиваются, порождаютъ различія. Адамъ Смитъ, взгляды
котораго пріобрѣли огромное вліяніе на общія воззрѣнія, касающіяся
соціальныхъ вопросовъ, доходилъ, напр., до того, что выводилъ разли-
чія характера не столько изъ прирожденныхъ особенностей, сколько
изъ обычаевъ, образа жизни и воспитанія, видя въ нихъ не столько при-
чины раздѣленія труда въ обществѣ, сколько результаты этого раздѣ-
ленія *). Достаточно открыть всѣ шлагбаумы и удалить всѣ принужде-
нія, чтобы все могло двинуться впередъ,—такова кажется была на-
дежда. Справедливость требуетъ, чтобы условія жизни были для всѣхъ
одинаковы, такъ какъ природа тоже никому не даетъ преимущества
передъ другими. \
Благодаря этому шли еще далѣе. Запрещались даже всѣ свободныя
ассоціаціи. Французскій законъ отъ 14 Іюня 1791 г.,—слѣдовательно
въ первое время революціи,—объявлялъ уничтоженіе всѣхъ тѣхъ кор-
порацій, которыя состояли изъ людей одного и тогоже сословія или за-
нятія, и запрещалъ возобновленіе такихъ союзовъ въ какой бы то ни
было формѣ. Нѳ имѣли права собираться вмѣстѣ и совѣщаться въ какой
нибудь опредѣленной формѣ о своихъ «интересахъ, имѣющихъ претен-
зію быть общими» (іпіег&з ргёіешіиз сопшіипз) **). Эта мѣра характе-
ристична для отвлеченнаго и преувеличеннаго воззрѣнія на принципъ
свободы. Боялись ассоціацій потому, что считали ихъ способными легко
порождать новыя различія, новыя особенности соціальныхъ группъ, и въ
горячемъ стремленіе защищать свободу отъ этой опасности, шли такъ
далеко, что создавали одно изъ самыхъ гнетущихъ ограниченій сво-
боды, ибо запрещали свободное единеніе съ другими. И въ то же
•) «Богатство народовъ». 1, 2.—Смитъ заимствовалъ ату теорію у Гельвеція (Бе Гезргіі; Ш,
стр. 26—27).—Даже еще Джемсъ и Джонъ Ст. Милли поддерживали вту теорію.
••) Тэнъ: Ьа Веѵоіиііоп I, стр. 221 исл.
206
ЭТИКА.
время, государственной власти давалось даже право рѣшать, насколько
чьи-либо интересы были дѣйствительно общи съ другими!
Однако, подобныя крайности нисколько не опровергаютъ того, что
объявленный принципъ имѣлъ чрезвычайно большое значеніе.
Важно то, чтобы раздѣленіе труда наивозможно больше опредѣлялось
такимъ образомъ, при которомъ оно не было бы принужденіемъ какъ
на примитивныхъ ступеняхъ,—и чтобы непріятныя работы не взвалива-
лись бы на слабѣйшихъ. Индивидуумъ долженъ имѣть возможность слѣдо-
вать своимъ влеченіямъ и способностямъ, насколько онѣ сознаны имъ и
насколько онъ не нарушаетъ этимъ болѣе важныхъ интересовъ. Свобода
должна состоять въ возможности опираться на что нибудь опредѣленное,
чтобы избрать себѣ призваніе. Въ болѣе раннихъ общественныхъ режи-
махъ, господствовали соціальныя различія, которыя имѣли характеръ
почти кастоваго различія, и каждому индивидууму заранѣе указыва-
лось его мѣсто. Наоборотъ, въ свободно избранномъ призваніи индиви-
дуумъ самъ опредѣляетъ свое мѣсто, т. е. тотъ пунктъ, съ котораго
онъ можетъ и желаетъ дѣйствовать для задачъ рода (СаКип^).
Благодаря этому становится возможнымъ свободное устроеніе част-
ныхъ обществъ. Всякая мысль или цѣль должны возникнуть сперва въ
сознаніе отдѣльныхъ людей, прежде чѣмъ онѣ могутъ оказать дѣйствіе
на остальной міръ. Эти мысли и цѣли оказываютъ свое дѣйствіе при
устройствѣ общества, такъ какъ собираютъ вокругъ себя людей, пони-
мающихъ ихъ значеніе; и такимъ образомъ мнѣнія провѣряемыя и при-
мѣняющіяся въ небольшихъ кружкахъ, достигаютъ того, что могутъ
вступать въ болѣе прочную государственную организацію, опираю-
щуюся на принудительныя средства. Путемъ свободной культурной
работы раскрываются производительныя силы; затѣмъ ужъ дѣло госу-
дарства защищать своимъ правовымъ порядкомъ и принудительными
средствами то, что можно и нужно защищать. Отношеніе госу-
дарства къ свободному культурному обществу аналогично съ его отно-
ошеніемъ къ семьѣ. Государство не порождаетъ само ихъ дѣйствую-
щихъ силъ; оно отчасти противоположно обоимъ, но въ обоихъ слу-
чаяхъ нужна его организующая и вспомогательная дѣятельность.
5) У культуры существуетъ столько же различныхъ цѣлей, сколько
есть областей, въ которыхъ ведется борьба за жизнь. Жизнь имѣетъ
своимъ основаніемъ не одно только самосохраненіе и добываніе матеріаль-
ныхъ условій существованія; на высшихъ ступеняхъ, цѣнность жизни свя-
зана съ идеальными цѣлями, съ удовлетвореніемъ потребностей мысли,
фантазіи и чувства; и въ это-же время сказывается потребность—дать
возможость участвовать въ матеріальныхъ и духовныхъ благахъ наивоз-
СВОБОДА И КУЛЬТУРА.
207
можно большему числу людей. Этимъ тремъ родамъ культурныхъ цѣлей,
а затѣмъ и тремъ видамъ культуры соотвѣтствуютъ три рода свобод-
ныхъ культурныхъ обществъ.
Матеріальная культура возникаетъ непосредственно изъ самосохра-
ненія. — Если бы на людяхъ не лежало постояннаго давленія, причи-
няемаго возростающимъ народонаселеніемъ, они, конечно, едва ли под-
вергали-бы себя труду безъ отдыха и тяжкимъ усиліямъ для матеріаль-
ной культуры. Это давленіе толкало впередъ людей съ низшихъ ступе-
ней на высшія еще ранѣе того времени, когда могли оказывать дѣй-
ствіе идеальные мотивы.—На самой низшей ступени человѣческаго су-
ществованія, пища состоитъ изъ дикихъ животныхъ и собираемыхъ
растеній. Часто даже огонь, быть можетъ, не былъ извѣстенъ. Человѣкъ
отличался отъ ^животныхъ только способностью рѣчи и употребленіемъ
простѣйшихъ орудій. Эта ступень и названа собственно дикой стадіей.
Нѣсколько высшую ступень представляетъ варварская стадія, на которой
уже умѣютъ добывать огонь, дѣлаютъ орудія изъ металловъ, и возни-
каютъ земледѣліе и скотоводство.—Собственно цивилизація начинается
тогда, когда изобрѣтаютъ писанную рѣчь и благодаря этому въ родѣ,
становятся возможными болѣе точныя и широкія воспоминанія и преда-
нія *). Для этическаго развитія весьма выгодно то, что матеріальная
культура, чѣмъ больше она развивается, тѣмъ болѣе дѣлаетъ возмож-
ными а даже вынуждаетъ союзы и взаимныя сношенія людей, и въ
тоже время постоянно приближается къ идеальной культурѣ и перехо-
дитъ въ нее.
Идеальная культура является тогда, когда возникаютъ цѣли, при ко-
торыхъ имѣютъ въ виду нѣчто большее, чѣмъ поддержаніе жизни. Если
и здѣсь дѣйствуютъ тѣ же силы, какія дѣйствовали въ матеріальной куль-
турѣ, то теперь онѣ примѣняются ради ихъ самихъ, въ силу того удовле-
творенія, которое связано непосредственно съ ихъ употребленіемъ. Это
употребленіе силъ ради одной только дѣятельности есть признакъ, что
достигнута здоровая ступень человѣческой жизни. Не одно «нужное» но
и «красота» (употребляя выраженіе грековъ) **) составляетъ теперь
предметъ интереса и стремленій. Человѣкъ стремится теперь не къ тому
только, чтобы жить, но и живетъ для того, чтобы стремиться. Теперь
возникаетъ искусство и наука, жизнь чувства—эстетическаго и рели-
гіознаго.
Филантропическая культура имѣетъ предметомъ непосредственное
Г) Си. Тайлора: АдіЬтороІоду (Антропологія), стр. 24, 179 и сл.
**) Подъ * ну юнымъ» гренп понимаютъ то, что служило средствомъ для чего нибудь другаго, а іодъ
«красотой» то, что само было цѣлью. Си. Аристотеля ВЬеіог. I, 9.
208
ЭТИКА.
удовлетвореніе общаго человѣколюбія. Ова преимущественно вытекаетъ
изъ стремленія поддержать тѣхъ, кто борется за жизнь на низшихъ сту-
пеняхъ матеріальной и идеальной культуры. Она желаетъ помочь тѣлес-
нымъ и душевнымъ страданіямъ гдѣ бы они ни оказались, и помѣшать
развитію дуалистическаго различія между матеріальной и идеальной
культурой. Однако, она направляется также и на всякое страданіе, и на
всякую нужду какъ тѣлесную, такъ и духовную, гдѣ бы они ни встрѣ-
тились. Часто именно тамъ, гдѣ имѣется налицо полнота матеріаль-
ныхъ и духовныхъ богатствъ, можетъ быть нужна рука прмощи.—
Филантропической культурѣ не нужно непремѣнно выступать, какъ спе-
ціальному стремленію рядомъ съ двумя другими родами культуры, она
можетъ быть связана съ ними и указывать духъ и направленіе ихъ
развитія. Но она должно существовать въ явномъ или скрытомъ состоя^
ніи, чтобы развитіе было здоровымъ и сильнымъ.
1) Матеріальная культура.
XXIV.
Общественныя противорѣчія.
1) О матеріальной культурѣ рѣчь мржѳтъ быть лишь тогда, когда че-
ловѣкъ долженъ работать, чтобы обезпечить жизнь. Тамъ, гдѣ средства
самосохраненія, напримѣръ, плоды, собираемые безъ посадки и ухода,
находятся въ природѣ, тамъ человѣкъ еще стоитъ на полуживотной
ступени. Но какъ только матеріальная культура начинаетъ проходить
свою первую стадію, наступаетъ моментъ, когда дѣятельности, про-
истекающія изъ стремленія доставить первыя и необходимѣйшія усло-
вія для жизни, разсматриваются свысока и презрительно. Это свя-
зано съ рано возникающимъ раздѣленіемъ труда. Сильные сами выби-
раютъ себѣ ту работу, которую желаютъ производить, а остальную воз-
лагаютъ на слабыхъ *). Въ стадіи варварства, единственнымъ, достой-
•) Примѣч. ред. Едва ли, въ началѣ культуры, это обусловливалось желаніемъ сильныхъ: вѣдь,,
охота и война были соединены съ такими опасностями и страданіями, требовали такой силы, что сла-
бые,—напр., дѣти, женщины находящіяся въ «извѣстномъ» положенія и т. и.,—не могли бы выпол-
нять ихъ такъ жѳ успѣшно, какъ болѣе сильные (напр., мужчины). Такимъ образомъ, въ началѣ, та-
кое раздѣленіе труда должно было явиться плодомъ простой необходимости или сохраненія рода.
Лишь впослѣдствіи, когда и естественный подборъ, и вѣковыя привычки обратили соотвѣтствующее
раздѣленіе труда въ инстинкты тѣхъ группъ, которыя ихъ всегда выполняли, можно говорить о же-
ланій избрать себѣ тотъ, а не этотъ родъ труда, такъ какъ инстинктъ можетъ обнаруживаться жела-
ніемъ, можетъ создать потребность, удовлетвореніе которой даетъ удовольствіе. Такъ, напр,, у живот^
ныхъ, наглядный примѣръ мы видимъ у охотничьихъ собакъ, овчарокъ ек., ек.
ОБЩЕСТВЕННЫЯ ПРОТИВОРѢЧІЯ.
209
нымъ мужчины, занятіемъ, считались охота и война. При дальнѣйшемъ
поступательномъ движеніи культуры, рядомъ съ этими занятіями заняла
мѣсто духовная дѣятельность. Отсюда то и началось раздвоеніе между
кругомъ тѣхъ дѣятельностей, которыя избираются ради ихъ самихъ,
дѣлаютъ жизнь полнѣе и помогаютъ ея развитію, и другимъ кругомъ
дѣятельностей, вынуждаемыхъ властью или необходимостью, и дѣлаю-
щихъ отдѣльныя личности простымъ средствомъ для другихъ. Тогда-то
и стали считать унизительной работу для чего вибудь нужнаго. Этотъ
характеръ мысли -проходитъ черезъ всю классическую древность и сред-
ніе вѣка. Еще въ 1781 г. мадритская академія объявила премію за
сочиненіе, которое показало бы, «что полезные промыслы не заклю-
чаютъ въ себѣ ничего безчестнаго или позорящаго*.
Это долго господствовавшее воззрѣніе опиралось отчасти на эстетиче-
скія и религіозныя, отчасти на этическія соображенія. Эстетическому
идеализму грековъ и религіозному идеализму среднихъ вѣковъ, обра-
ботка матеріальныхъ веществъ казалась унижающей, опозоривающей.
Казалось, что она должна мѣшать людямъ совершенствовать свою лич-
ность до идеала гармоническаго художественнаго произведенія, или мѣ-
шать ей открываться отъ чувственнаго міра.—А такъ какъ матеріальное
производство служитъ прежде всего собственному самосохраненію инди-
видуума, то оно казалось и результатомъ эгоизма. Современная полити-
ческая экономія часто содѣйствуетъ этому взгляду, такъ какъ она сильно
подчеркиваетъ эгоистическій мотивъ пріобрѣтательской дѣятельности.
Въ самое послѣднее время развилось большее уваженіе къ матеріаль-
ному труду, и это стоитъ въ связи съ воззрѣніями, составляющими
особенность современныхъ взглядовъ на жизнь вообще.—Эти взгляды
основаны на убѣжденіи о тѣсной взаимной связи между жизнью ду-
ховной и жизнью матеріальной. Насколько можно мыслить о болѣе близ-
комъ отношеніи между духомъ й матеріей, настолько теперь устано-
влено, что жизнь духа связана съ высочайшей и утонченнѣйшей формой
матеріальной жизни. Мозгъ высокоодареннаго человѣка, это—самый
утонченный матеріальный продуктъ, какой только мы знаемъ. Каждая
матеріальная работа приводитъ въ концѣ концовъ къ тому, что даетъ
почву для наивозможно совершеннаго воспитанія мозга, и потому ра-
бота для матеріальной культуры есть въ тоже время и работа для ду-
ховной культуры. Матеріальная работа является затѣмъ все больше и
больше примѣненіемъ законовъ, открытыхъ работой мышленія. Мы пере-
работываемъ природу и господствуемъ надъ нею, благодаря тѣмъ сужде-
ніямъ о ней и открытіямъ, какія намъ даетъ естествознаніе. Такимъ обра-
зомъ, между міромъ духа и міромъ тѣлеснымъ устраивается мостъ, о ко-
210
ЭТИКА.
торомъ не имѣли представленія въ древности и въ средніе вѣка.—И если
прежде охота, война и работа мысли представлялись благородными дѣя-
тельностями оттого, что въ нихъ личныя силы могутъ свободно упраж-
няться, то теперь не исключается возможность и того, что работа надъ
матеріальнымъ веществомъ можетъ развивать личность, и тѣмъ больше,
чѣмъ больше она пользуется помощью разума и воли, а не предста-
вляетъ лишь механической дѣятельности, ограничивающейся внѣшней
стороной.—Наконецъ, мы теперь научились видѣть, что работа отдѣль-
ныхъ личностей,—какъ бы ни казалась она незначительной,—играетъ
роль въ обширномъ соціальномъ хозяйствѣ. Отдѣльный индивидуумъ
приноситъ средства для поддержанія не только собственной жизни, но и
вноситъ свою лепту для жизни рода, умножаетъ богатства и блага, обра-
зующія фундаментъ общества. Его энергія и бережливость могутъ,—въ
силу солидарности въ борьбѣ индивидуумовъ за существованіе,—слу-
жить ко благу и другихъ, а не только его самого. Поэтому, онъ также
можетъ исполнять свое дѣло съ намѣреніями, направляющимися на го-
ризонты болѣе широкіе, чѣмъ тогъ горизонтъ, который опредѣляется его
чисто индивидуальными потребностями. Наука говоритъ намъ, что при-
рода достигла своихъ великихъ результатовъ,—какъ въ матеріальной,
такъ и въ духовной областяхъ,—накопленіемъ мельчайшихъ дѣйствій
или результатовъ. Если отдѣльный индивидуумъ правильно работаетъ
надъ малымъ, онъ можетъ быть благодѣтеленъ для огромнаго цѣлаго.
2) Но этимъ измѣненнымъ взглядомъ на работу не столько достиг-
нутъ дѣйствительный результатъ, сколько установлена задача. Болѣе
высокая оцѣнка матеріальной работы предполагаетъ болѣе идеальное
отношеніе между работникомъ и его работой; однако оно далеко еще
не существуегь въ дѣйствительности, а является пока лишь содержа-
ніемъ требованія, которое должно предъявляться къ соціальному раз-
витію—этикой. Это требованіе даетъ относительно каждаго времени
масштабъ для этической оцѣнки развитія матеріальной культуры. Преж-
де, чѣмъ мы ближе изслѣдуемъ его, выставимъ сперва только тѣ со-
ціальныя контрасты, которыя являются признаками, что примитивное
раздѣленіе труда и его недостатки еще не миновали.
а) Контрастъ между владѣльческими и только работающими инди-
видуумами есть историческое продолженіе примитивнаго раздѣленія труда
между господиномъ и рабомъ. Владѣлецъ часто только потребляетъ
плоды работы прошлаго или работу настоящаго; въ этомъ случаѣ оказы-
вается полная противоположность между нимъ и работникомъ. Но даже
если и самъ онъ трудится, противоположность выступаетъ еще довольно
рѣзко. А именно,—онъ распоряжается и средствами труда, и готовымъ
ОБЩЕСТВЕННЫЯ ПРОТИВОРѢЧІЯ.
211
продуктомъ. Наоборотъ, работникъ-пролетарій, у котораго нѣтъ ничего,
кромѣ двухъ собственныхъ рукъ, долженъ отдавать ихъ въ распоряженіе
владѣльца, чтобы получить матеріалъ для обработки и часть изъ полу-
ченной прибыли. Безъ матеріала нельзя произвести никакой работы; но
если нельзя получить рабочей силы, то, быть можетъ, матеріалъ будетъ
потребленъ и израсходованъ владѣльцемъ. Разъ работа есть тоже неиз-
бѣжный промежуточный членъ при переходѣ сырого матеріала въ про-
дуктъ, то еѳ начинаютъ разсматривать съ точки зрѣнія производства и
обмѣна, т. е. только какъ средство производства. Рабочая плата
представляетъ тогда въ сущности только расходъ, который тре-
буется довести до наизвозможнаго минимума. Съ своей точки зрѣ-
нія, работникъ долженъ естественно разсматривать рабочую плату, какъ
цѣль. Ея величина показываетъ его общественное положеніе, а, до
извѣстной степени, и его положеніе какъ человѣка. Но не въ его власти,
привести въ исполненіе этотъ свой взглядъ, пока онъ одинокъ и по-
тому безсиленъ. Также точно, какъ трудъ считается только средствомъ
процесса производства, личность работника легко разсматривается тоже,
какъ голое средство. Необходимо многочисленное рабочее населеніе, чтобы
удержать наивозможно болѣе низкую цѣну за трудъ. А если хотя одинъ
принужденъ довольствоваться наивозможно малой платой, то, значить,
есть другой, который не получаетъ совершенно никакой платы. Послѣдо-
вательное проведеніе того взгляда, что заработная плата есть только рас-
ходъ, вёдетъ такимъ образомъ къ тому, что множество человѣческихъ
существъ спускаются на самую низшую ступень существованія.
Та зависимость, въ какой работникъ,—несмотря на свою оффиціально-
признанную личную свободу,—стоитъ относительно собственника, рас-
пространяется и дальше условій его работы и содержанія. Не только эта
плата, но и рабочее время, и условія, при которыхъ происходитъ работа,
опредѣляются по большей части безъ его воли. Когда ему говорятъ, что
онъ человѣкъ свободный и что только отъ него самаго зависитъ,—хочетъ-
ли онъ взять работу или нѣтъ, это звучитъ, какъ глумленіе ’). Товаръ,
который предлагаетъ рабочій на продажу, т. е. его рабочая сила,—связанъ
неразрывно съ его личностью, такъ что когда онъ продаетъ эту силу на
*) Когда въ одной англійской правительственной коммисіи, было поставлено требованіе о болѣе
Удовлетворительномъ надзорѣ за каменноугольными копями, вслѣдствіе частыхъ несчастій, происхо-
дившихъ тамъ, то представитель работодателей (хозяевъ) сказалъ: «Развѣ не отъ самихъ углекоповъ-
рабочихъ зависитъ, угодно имъ спускаться въ копи или нѣтъ?» На это свидѣтель отвѣтилъ: «Ко-
нечно. Не отъ нихъ зависитъ также, умереть-лн имъ съ голоду, если они туда яе спустятся».—
Ь. Вгепіапо: Юіе АгЬеііегздіМѳп іег бе^епѵагі. II. Стр. 17.—См. также стр. 165 о радости работо-
дателя по поводу значительнаго числа незанятыхъ рабочихъ, которое должно понизить заработную
Шату.
212
ЭТИКА.
условіяхъ, господиномъ которыхъ является не онъ самъ,—онъ этимъ
путемъ продаетъ и свою личность. Зависимость отъ работодателя легко
распространяется съ внѣшней, матеріальной области на внутреннюю,
такъ что рабочій не выступаетъ свободнымъ человѣкомъ ни въ обще-
ственныхъ, пи въ политическихъ вопросахъ, ни въ вопросахъ совѣсти.
Ь) То, что наука изобрѣла въ пользу промышленности, до сихъ поръ
всего меньше принесло пользу рабочему. Работа мысля и работа муску-
ловъ, интелектуалъный трудъ и трудъ физическій не объединены, а
составляютъ дѣло различныхъ индивидуумовъ. Примѣненіе научныхъ
открытій, составленіе плана работъ и доставленіе средствъ ихъ испол-
ненія, требуютъ способностей и условій, какихъ не требуютъ отъ
физическаго работника. Физическая работа производится какъ бы въ
полной слѣпотѣ, т. ѳ. безъ знанія тѣхъ силъ природы, которыя ей со-
дѣйствуютъ, и того значенія послѣдствій, которыя при этомъ дости-
гаются.—Даже въ предѣлахъ своего собственнаго круга физической ра-
боты, раздѣленіе труда ведетъ все больше и больше къ тому, что
отдѣльный работникъ въ концѣ концовъ ограничивается чисто-механи-
ческимъ повтореніемъ одного и того же совершенно простого дѣйствія.
Развитіе работы ведетъ отчасти къ разложенію или раздробленію между
многими различными работниками одной совокупной работы, отчасти
къ комбинаціи многихъ различныхъ работниковъ для производства
одного и того же предмета. Двѣ названныя формы развитія,—изолиро-
ваніе и комбинація,—встрѣчаются во всѣхъ областяхъ человѣческой
дѣятельности *). Фабрикація швейной иглы уже во время Адама Смита
дѣлилась между 18 работниками. При такой соединенной работѣ, когда
предметъ возникаетъ посредствомъ раздробленія или комбинацій,—
отдѣльный рабочій теряетъ общій взглядъ на нее. Онъ занятъ одной
простѣйшей работой, и только одна совершенно отдѣльная сторона его
личности и его способностей можетъ развиваться. Въ немъ не разви-
вается человѣческая жизнь во всемъ ея объемѣ; даже, разсматриваемый
и съ этой стороны, онъ становится средствомъ, а нѳ цѣлью. Чѣмъ
механичнѣе можетъ онъ исполнить свою работу, тѣмъ лучше, быть
можетъ, она будетъ соотвѣтствовать цѣлому дѣйствію. Его односторон-
ность дѣлаетъ изъ него тѣмъ лучшаго члена цѣлой машины. И та же
односторонность дѣлаетъ его все болѣе зависимымъ, такъ какъ онъ не
*) Въ псвхологів—стр. 406 и 420 ото указывается относительно господства воли надъ движеніями
и представленіями. Ср. въ политико-экономическомъ отношеніи,—кромѣ знаменитаго изложенія
Адама Смита, въ началѣ соч. «Богатство народовъ о,—Книса (Кпіеа): Ріе роІііівсЬе Оекооошів ѵов>
расШсЬіІіѳсЬеп ЗіашІріткіе». 1883 г. стр. 389, и Карла Маркса: аРаа КарііаЬ, 2 ивд. I, стр. 34&
и сл.
СОЦІАЛЬНЫЙ ВОПРОСЪ. 213
въ состояніи предпринять новой, болѣе сложной работы. Конечно, раз-
дробленіе позволяетъ ему легче переходить отъ одной простой работы
въ другой; но эта выгода уничтожается, однако, тѣмъ, что почти всѣ
люди могутъ исполнять подобную простѣйшую работу, такъ что
конкурренція становится огромной, а плата за трудъ ничтожной.—
Поэтому, для рабочаго начинаетъ казаться безполезнымъ образованіе соб-
ствепаго духа и своихъ способностей, такъ какъ та дѣятельность, кото-
рой онъ надѣленъ, не требуетъ большого образованія. Безъ чувства ра-
дости отъ своей работы, безъ надежды на дальнѣйшій успѣхъ или раз-
витіе, и безъ побужденій къ развитію, онъ понижается, благодаря
этому, до полу-животнаго состоянія.
Эти противорѣчія, обрисованныя нами здѣсь въ главнѣйшихъ фор-
махъ, обусловливаютъ, такъ называемый, соціальный вопросъ.
Соціальный вопросъ *)•
1) Говоря о соціальномъ вопросѣ, нужно прежде всего удалить тѣ
ошибочныя взгляды на него, благодаря которымъ полагаютъ, что это—
совершенно отдѣльный и простой вопросъ и потому можетъ быть разрѣ-
шенъ сразу и разъ навсегда. Вопросъ этотъ возникаетъ благодаря край-
нимъ противоположностямъ или контрастамъ, угрожающимъ ббществу
распаденіемъ; въ свою очередь эти контрасты обусловлены взаимодѣй-
ствіемъ многихъ весьма различныхъ условій и отношеній. Дѣло идетъ
не только о строѣ матеріальнаго труда, но тутъ имѣетъ значеніе и
идеальная культура, т. е. развитіе духовной жизни; наконецъ, государ-
ственныя учрежденія оказываютъ существенное вліяніе на формы этого
вопроса и на его рѣшеніе. Связь между этими различными сторонами
соціальнаго вопроса такъ же тѣсна, какъ между головой, сердцемъ и
органами пищеваренія. Болѣзнь одного изъ этихъ органовъ можетъ
*) Конечно, въ тѣхъ странахъ культурнаго міра, въ которыхъ огромное большинство населенія
Состоитъ изъ фабричныхъ рабочихъ и гдѣ все или почти все производство, а, слѣдовательно, и суще-
ствованіе націи зависятъ отъ изложенныхъ выше формъ производства, это отражается на крайнемъ
раздѣленіи труда, на разъобщеиік матеріаловъ и орудій производства отъ труда или трудящихся рукъ.
Въ странѣ, главнымъ образомъ, земледѣльческой, какъ наша,—всѣ эти законы принимаютъ иное
значеніе, во 1-хъ, частичное (относительно цѣлаго народонаселенія), во 2-хъ, легко измѣняемое
предусмотрительностью и знаніемъ законовъ экономическаго развитія. Поэтому, у насъ въ Россіи
существуютъ иные болѣе спеціальные и, быть можетъ, болѣе сложныя вопросы, рѣшеніе которыхъ,
Шако, менѣе трудно для насъ въ виду готоваго опыта, представляемаго исторіей другихъ странъ и
Народовъ, выступившихъ раньше насъ на арену экономической борьбы. Въ виду этого, западный со-
ціальный вопросъ намъ важенъ, такъ сказать, только «для свѣдѣнія!.
214
ЭТИКА.
причинить смерть всему организму, а поврежденіе одного изъ нихъ
затрудняетъ дѣятельность каждаго изъ нихъ, что отражается обратно и
на первомъ.—Поэтому невѣроятно, чтобы рѣшеніе соціальнаго вопроса
было возможно разъ и навсегда, такъ какъ онъ связанъ со многими
другими отношеніями и, хотя выступаетъ въ настоящее время особенно
рѣзко и ясно, но существовалъ во всѣ времена подъ различными фор-
мами.
Причины того, почему только въ наше время заговорили о соціаль-
номъ вопросѣ, нужно искать во многихъ обстоятельствахъ. Едва ли это
потому, что теперь въ мірѣ стало больше эгоизма и больше зависти,
чѣмъ прежде. И не потому, что нужда и страданія стали теперь сами
по себѣ больше, чѣмъ прежде. Можно даже сказать, что если бы отно-
шенія теперь не улучшились сравнительно съ прежними, то и рѣчи бы
не было о соціальномъ вопросѣ. И это потому, что когда самая крайняя
нужда раздавливаетъ человѣка, мысль подавлена, и не возбуждается же-
ланія идти дальше *). До извѣстной степени, благодаря именно про-
грессу условій существованія рабочаго, могъ быть поставленъ имъ са-
мимъ соціальный вопросъ. Это—признакъ, что природа рабочаго еще не
вполнѣ принижена. Можно лишь до извѣстной степени сказать, что усло-
вія ухудшились, такъ какъ одностороннность и зависимость, производи-
мыя все усиливающимся раздѣленіемъ труда, должны были тѣмъ сильнѣе
чувствоваться рабочимъ, чѣмъ больше онъ, благодаря принципамъ
XVIII вѣка, является человѣкомъ свободнымъ Пока онъ былъ только ра-
бомъ или слугой, онъ не такъ чувствовалъ это униженіе, особенно въ
силу того, что прежній общественный строй доставлялъ ему вмѣстѣ съ
зависимостью, въ которой держали его различными способами, еще и
нѣкоторую защиту или помощь **). Къ этому присоединяется и усили-
вающееся просвѣщеніе. Пробуждена способность мысли и возникаютъ
сравненія. Теперь ужъ не преклоняются передъ существующимъ
строемъ и различіями жизненныхъ условій какъ передъ чѣмъ-то, что
оправдывается уже однимъ только своимъ существованіемъ. Теперь на-
чинаютъ поднимать вопросы о правѣ на такія различія, требуютъ оправ-
данія ихъ и ставятъ себѣ идеалы. И чѣмъ больше контрастъ между
идеаломъ и дѣйствительностью, тѣмъ сильнѣе приходитъ въ движеніе
фантазія.
*) Си. Психологію, 296, 413.
**) Форма, въ какой представляется теперь соціальный вопросъ, кажется, должна быть отнесена къ
XIV столѣтію, когда рабочій, благодаря отмѣнѣ крѣпостнаго права, былъ обособленъ отъ яру-
гахъ общественныхъ классовъ. Ужъ во второй половвнѣ XIV вѣка предчувствуются стачки. I. Вгеп-
іапо: Ріе АгЬеііег^іМеп <іег (1е<епѵагі. II, стр. 320.
СОЦІАЛЬНЫЙ ВОПРОСЪ. 215
Но вѳ одни только пробужденныя сравненія и раздумье такъ обос-
трили этотъ вопросъ. Онъ ставится теперь не только тѣми, кто стра-
даетъ непосредственно отъ данныхъ условій; ихъ страданія почувство-
вали и другіе. Сочувствіе и правовое чувство развились до значительно
большей утонченности и широты, чѣмъ прежде. Волненіе, съ какимъ
теперь выслушиваются жалобы, зависитъ въ значительной степени отъ
чувства симпатіи. Если бы современный человѣкъ могъ быть эгоистич-
нѣе, могъ сдѣлаться менѣе вдумчивымъ, онъ, быть можетъ; въ состояніи
былъ бы жить счастливѣе ради одной только своей собственной особы.
Хотя столь обычный въ наше время пессимизмъ возникаетъ по большей
части изъ равнодушія, но другой, болѣе благородный источникъ его
лежитъ въ живомъ сочувствіи многочисленнымъ страданіямъ и крайней
дисгармоніи, находимымъ въ мірѣ и мимо которыхъ въ прежнія вре-
мена проходили съ болѣе легкимъ сердцемъ.
2) Одновременно съ обострѣніемъ сознанія о значеніи соціальнаго
вопроса и съ влеченіемъ работать для его разрѣшенія, мы поняли
также, какія глубокія корни имѣетъ онъ въ человѣческой природѣ и ея
условіяхъ. Мы уже почти освободились отъ представленій той дѣтской
философіи исторіи, которая объясняла всѣ крупныя общественныя дви-
женія появленіемъ выдающихся индивидуумовъ; она расшатана уже
тѣмъ, что оставляетъ непонятнымъ, какимъ образомъ эти индивидуумы
могли. сами достигнуть того, что думали и поступали такъ, жакъ они
думали и поступали. Однако, это дѣтское воззрѣніе еще и до сихъ поръ
признается какъ консерваторами, такъ и нѣкоторыми либералами. По
взгляду консервативныхъ оптимистовъ, все шло бы прекрасно, если бы
не было радикальныхъ агитаторовъ; а по мнѣнію радикальныхъ опти-
мистовъ, все было бы превосходно, если бы только не было нѣкоторыхъ
духовныхъ и свѣтскихъ учрежденій. И тѣ, и другіе не замѣчаютъ, во
первыхъ, того, что въ соціальномъ вопросѣ мы имѣемъ до извѣстной
степени историческое наслѣдство, т. е. продолженіе историческихъ тя-
гостей прежнихъ временъ, а во вторыхъ, того, что въ человѣческой при-
родѣ и въ условіяхъ человѣческой жизни лежатъ причины, которыя,
вѣроятно, будутъ постоянно приводить къ постановкѣ соціальнаго во-
проса, хотя онъ и долженъ будетъ возникать въ новыхъ формахъ.
Раньше упоминалось мною, что многочисленность рабочаго населенія
является причиной, почему среди другихъ факторовъ производства
трудъ занимаетъ сравнительно подчиненное мѣсто. Если бы не было
такого огромнаго количества рабочихъ, то пе была бы такъ велика и
зависимость работника отъ тѣхъ, кто распоряжается и матеріаломъ и
продуктами производства. Большой приростъ населенія обусловливаетъ
216
ЭТИКА.
борьбу за существованіе въ соціальной области, какъ и въ остальной
природѣ. Во всѣхъ областяхъ органической жизни, существующіе виды
сохраняются только благодаря тому, что зародышей сѣется гораздо
больше, чѣмъ ихъ можетъ развиться при данныхъ условіяхъ. Чтобы
нѣсколько зародышей могло укорениться и развиться, многіе должны
погибнуть. Кажется, что жизнь можетъ существовать лишь тогда,
когда есть принудительная сила къ порожденію излишка индивидуу-
мовъ. Человѣческій родъ имѣетъ также тенденцію разростаться скорѣе,
чѣмъ средства питанія, не успѣвающія всегда слѣдовать за нимъ въ
этомъ отношеніи. Это положеніе, выставленное съ нѣкоторымъ преуве-
личеніемъ и односторонностью Мальтусомъ (Еззау оп рорніаііоп,—
опытъ о народонаселеніи, 1798 г.) противъ господствовавшаго опти-
мизма, выводившаго соціальныя бѣдствія изъ человѣческихъ учрежде-
ній, выдержало испытаніе и очистилось въ критическомъ огнѣ, кото-
рому его подвергли. Дарвинъ отыскалъ во всемъ растительномъ и жи-
вотномъ царствѣ тѣ самыя условія, которыя Мальтусъ открылъ относи-
тельно человѣческой жизни. Мы не поймемъ соціальнаго вопроса, если
не взглянемъ на него въ связи съ общей жизнью всей природы. Если
силы и тенденціи, участвующія въ его возникновеніи, лежатъ такъ глу-
боко, то трудно думать, что его можно рѣшить на какомъ нибудь
одномъ пути, какой нибудь одной формулой и на всякія времена.
Односторонность Мальтуса состоитъ прежде всего въ томъ, что онъ
не выдвигаетъ впередъ необходимости многочисленнаго народонаселе-
нія для того, чтобы жизнь общества могла развиваться въ различныхъ
формахъ своихъ. Раздѣленіе труда, быстрый обмѣнъ, общественная
организація требуютъ, чтобы населеніе не было незначительно. Много-
численное населеніе является въ тоже время и болѣе плотнымъ населе-
ніемъ, а благодаря этому усиливается обращеніе и все, что его сопро-
вождаетъ. Даже для защиты отъ внѣшнихъ враговъ имѣетъ важное зна-
ченіе большое населеніе.—Во 2-хъ, односторонность Мальтуса состоитъ
въ томъ, что онъ не видѣлъ зависимости вреднаго отношенія между
величиной народонаселенія и находящимися въ его распоряженіи жизнен-
ными средствами отъ несовершеннаго развитіи человѣческой дѣятель-
ности, которая именно можетъ быть причиной возникновенія этого вред-
наго отношенія. Кромѣ того, это вредное отношеніе можетъ въ различ-
ныхъ случаяхъ имѣть разныя причины.—Но Мальтусъ былъ правъ въ
томъ, что каждый разъ, когда возникаетъ извѣстная гармонія между
населеніемъ и пищевыми средствами, возникаетъ и сильное стремленіе
къ увеличенію народонаселенія, нарушаетъ вновь равновѣсіе и дѣлаетъ
необходимыми новыя усилія для обезпеченія новой ступени жизни.
СОЦІАЛЬНЫЙ ВОПРОСЪ.
217
Это обстоятельство всегда снова вынуждаетъ человѣчество двинуться
дальше по пути труда и культуры. Мальтусъ говоритъ,—и не нужно вовсе
быть пессимистомъ, чтобы согласиться съ нимъ,—что, если бы пищевыя
средства увеличивались въ томъ же размѣрѣ, какъ увеличивается человѣ-
ческій родъ, то онъ не видитъ, какое побужденіе могло бы быть доста-
точно сильно, чтобы устранить лѣнь и безпечность людей и вести ихъ
дальше по пути культуры *). Чтобы преодолѣть лѣнь, въ которой мы на-
ходили всѣ зародыши зла (И, I), требуется сильный противовѣсъ. Пока въ
человѣческой природѣ, болѣе высокіе мотивы не обладаютъ большей си-
лой, чѣмъ это было до сихъ поръ,—до тѣхъ поръ будетъ необходимъ
постоянно снова и снова тотъ элементарный мотивъ, который выставленъ
Мальтусомъ. Для возбужденія стремленій и силъ нужно значительное
усиленіе впечатлѣній (законъ Вебера и Фехнера. Ред.). Только тогда,
когда оно совершило свое дѣйствіе, достигается ступень, на которой
могутъ дѣйствовать болѣе идеальные мотивы (ср. IV, 7).
Нѣтъ причины поклоняться тому распорядку природы, который при
этомъ выступаетъ передъ нами. Тѣмъ не менѣе, его надо брать какъ
нѣчто данное. А съ другой стороны нельзя забывать, что могучая сила,
вызывающая соціальный вопросъ, есть именно та самая сила, которая,—
благодаря тому, что она привела къ созданію семьи,—образовала этимъ
самое сердечное изъ человѣческихъ сообществъ, источникъ всякой сим-
патіи въ человѣческомъ родѣ; она есть именно та сила, которая своимъ
вліяніемъ на фантазію и возбужденіемъ энтузіазма вызвала къ дѣятель-
ности способность преданности и самопожертвованія **).
3) Соціальный вопросъ есть вопросъ этическій. Уже изъ вышеска-
заннаго ясно, что въ новѣйшее время онъ выступилъ такъ остро и
рѣзко только благодаря пробудившейся симпатіи. Вообразите, что
исчезъ бы этическій масштабъ (ІП, 10; ХШ, 6), этическія представле-
нія объ идеальномъ обществѣ,—и «соціальный вопросы исчезъ бы въ
тоже мгновеніе, или, по меньшой мѣрѣ, свелся бы на вопросъ только о
силѣ; т. е. передъ отдѣльными единицами возникла бы только задача
выбраться цѣлымъ изъ этой борьбы всѣхъ со всѣми, или о томъ, какъ
по возможности воспользоваться этой борьбой для своихъ личныхъ вы-
годъ. Въ умственномъ представленіи объ идеальномъ обществѣ, о цар-
ствѣ человѣчности заключается наоборотъ требованіе, чтобы каждое
человѣческое существо не было только средствомъ, а было чѣмъ то боль-
шимъ и занимало въ великомъ царствѣ человѣчества свое собственное и
*) «Изслѣдованіе объ условіяхъ слѣдствіяхъ увеличенія народонаселенія».
•*) Помхологія 311—323.
218
ЭТИКА.
самостоятельное мѣсто. Идеалу человѣческаго общества противорѣчитъ,
существованіе большаго или меньшаго числа человѣческихъ индивиду-
умовъ въ видѣ чисто пассивной массы, т. е. второстепеннаго средства и
орудія, чье удовлетвореніе или страданіе не должны приниматься въ рас-
четъ при подведеніи итоговъ общественнаго прогресса или регресса. Пока
можно еще примѣнять къ человѣческимъ существамъ понятіе «массы»,
до тѣхъ поръ этическая цѣль общества еще не достигнута, и мы присут-
ствуемъ при весьма опасной дисгармоніи. Масса въ какомъ нибудь обще-
ствѣ есть то, что еще не вошло въ организацію,—что еще не соста-
вляетъ живой, дѣятельной составной части общества. Въ массѣ сглажи-
ваются и исчезаютъ отдѣльныя личности; они не стоятъ въ ней какъ
своеобразныя центры силы. Гдѣ есть масса, тамъ личность не осуще-
ствляетъ своего права; тамъ не можетъ быть ни единства, ни разнообра-
зія, требующихся совершеннымъ обществомъ: единства нѣтъ потому,
что общество раздѣлено на части, которыя не имѣютъ другъ съ другомъ
никакой органической взаимной связи, и могутъ быть даже враждебны
другъ другу; разнообразія же нѣтъ потому, что исчезаетъ самостоя-
тельность отдѣльныхъ личностей.
4) Но можетъ ли быть иначе?—Есть люди, которые отвѣчаютъ отри-
цательно на этотъ вопросъ. Ихъ соображенія приблизительно слѣдую-
щія. Въ жизни общества, какъ и въ природѣ, царствуетъ опредѣлен-
ный законъ, противъ котораго невозможно никакое сопротивленіе. Этотъ
законъ есть законъ спроса и предложенія. Совершенно безполезно напря-
гать всѣ наши усилія, если результаты этихъ усилій никому не требу-
ются; за нашъ трудъ мы получимъ лишь то, что намъ дадутъ за него на
рынкѣ. Оть этого закона должны особенно страдать тѣ, которыя явля-
ются на рынокъ только съ своей рабочей силойм Они не могутъ достиг-
нуть обезпеченнаго матеріальнаго существованія, и у нихъ нѣтъ ни вре-
мени, ни силы для участія въ духовной культурѣ. Иначе быть не мо-
жетъ и никогда иначе не было. Съ другой стороны необходимо, чтобы
совершалась матеріальная работа. Чтобы для духовной культуры могла
работать небольшая кучка людей, необходимо, чтобы огром-
ная масса создавала то, что требуется матеріальными потребно-
стями общества. Во всѣ времена, болѣе высокая культура была
доступна только небольшому кружку, которому благопріятствовала
удача и который могъ развиваться гармонически и всесторонне, такъ
какъ не имѣлъ необходимости отдаваться въ рабство матеріальнымъ
потребностямъ. Чтобы на этихъ избранныхъ могли падать лучи свѣта,
огромная масса должна оставаться во тьмѣ. Счастья не хватило бы
никому, если бы изъ тѣснаго круга свѣтъ падалъ на черезъ чуръ боль-
СОЦІАЛЬНЫЙ ВОПРОСЪ»
21»
шой кругъ. Таково-де естественное раздѣленіе труда, что одинъ мыс-
литъ, а другой работаетъ, и мысль совершала бы хуже свою работу или
возбуждала бы недовольство и безпокойство, нарушая въ силу этого
здравый порядокъ общества, если бы не была ограждена отъ матеріаль-
ной нужды», и т. д., и т. д. При этомъ предполагается, что избранные
даютъ массѣ больше, чѣмъ получаютъ отъ нея, такъ что объ ихъ без-
сердечіи не можетъ быть и рѣчи. А если нѣкоторыя, принадлежащія къ
обширной массѣ, находятъ, что жизнь, которую они ведутъ, не стоитъ
того, чтобы жить, то имъ слѣдуетъ искать утѣшенія въ томъ воздаяніи,
которое они получатъ въ иной жизни за лишенія въ земной жизни.—
Такое воззрѣніе встрѣчается довольно часто. Въ особенно классической
формѣ его высказалъ Трейчке. Чаще всего оно встрѣчается среди бюро-
кратовъ и консервативныхъ политиковъ.
Противъ него иногда приводятся слѣдующія соображенія. Такъ
называемый естественный соціальный законъ спроса и предложенія, на
который опирается это воззрѣніе, есть не болѣе, какъ выраженіе извѣст-
наго общественнаго порядка, который отчасти введенъ даже силой и
захватомъ. То обстоятельство, что въ великой конкурренціи отдѣльные
индивидуумы имѣютъ столь значительныя преимущества, есть слѣд-
ствіе несправедливости, которая должна быть исправлена. По какому
праву тутъ говорятъ собственно о порядкѣ общества? Вѣдь, въ конкур-
ренціи человѣческихъ индивидуумовъ господствуетъ на самомъ дѣлѣ
лишь животная борьба за существованіе, но только въ замаскированной
формѣ. Современное общество построено совершенно не на этическихъ
и гуманныхъ началахъ, а на силѣ и эгоизмѣ. Но они должны быть со-
вершенно устранены. Сперва нужно расчистить почву, а ужъ затѣмъ
можно говорить о томъ, что должно быть выстроено на мѣстѣ преж-
няго. Вмѣсто теперешняго взгляда, что трудъ есть подчиненная, слу-
жебная сила, необходимо проникнуться убѣжденіемъ, что трудъ есть
источникъ всякаго богатства и всей культуры. «Въ противоположность
рабочему классу»,—говорится въ программѣ одной изъ нѣмецкихъ
партій (Май, 1875 г. Гота) «всѣ остальныя классы суть лишь реакціон-
ная масса, и т. п.».
Какъ аукнется, такъ и откликнется,—говоритъ пословица. Оба мнѣ-
нія сходятся въ главномъ, что въ обществѣ существуетъ рѣзкая проти-
воположность, дуализмъ; но одно изъ этихъ мнѣній считаетъ такой
дуализмъ полезнымъ или, во всякомъ случаѣ, необходимымъ, тогда
какъ другое мнѣніе находитъ его безчеловѣчнымъ и легко устрани-
мымъ, если только нѣтъ недостатка въ доброй волѣ.
5) Слѣдуя общему, принятому нами выше, воззрѣнію, мы* признали (ПІ,
220 этика.
19—20;ХШ, 1—4), что этическое развитіе должно продолжать то разви-
тіе, которое совершалось естественно и болѣе или менѣе безсознательно.
Человѣческая воля не можетъ ничего создать изъ ничего, и можетъ
строить дальше только на фундаментѣ, заложенномъ природой. Поэтому,
намъ важно отыскать въ данномъ явленіи исходный пунктъ и
зародыши иного грядущаго. Если эти зародыши совершенно отсут-
ствуютъ, то положеніе можно считать безнадежнымъ. Но по тѣмъ двумъ
воззрѣніямъ, которыя мы изложили выше, пришлось-бы признать полную
безнадежность. Относительно перваго изъ нихъ это послѣдовательно,
такъ какъ, если дуализмъ лежитъ въ природѣ человѣка или человѣче-
скаго рода, какъ нормальное состояніе, то нѣтъ никакихъ основаній ду-
мать, чтобы его можно было избѣжать. Наоборотъ, второе воззрѣніе тре-
буетъ постановки слѣдующаго вопроса: если въ современномъ обществѣ
нѣтъ ничего добраго и цѣннаго, то откуда явятся силы для работы надъ
новымъ построеніемъ общества? Примѣняемыя нами силы всегда поро-
ждаются прошедшимъ. Поэтому трудно понять, какимъ образомъ абсо-
лютное осужденіе того, что пережито исторически, можно соединять
съ какой нибудь большой надеждой.
Кромѣ того, мы находимъ одно обстоятельство, упущенное изъ вида
обѣими сторонами. Дуализмъ не такъ силенъ, какъ онѣ изображаюп
его. Если въ настоящее время соціальный вопросъ ставится болѣя
рѣзко, чѣмъ прежде, то, какъ мы видѣли ранѣе, это по большей часті
зависитъ отъ того, что возрастаетъ сознаніе его значенія. Это сознаніі
не ограничивается какимъ нибудь единичнымъ сословіемъ, состояніемъ
или кругомъ людей. Такова особенность нашего времени,—какъ ска-
залъ Джонъ Стюартъ Милль,—что всѣ классы общества принимаютъ
участіе въ обсужденіи важнѣйшихъ вопросовъ; и что страдающіе
классы также больше, чѣмъ прежде, подаютъ вмѣстѣ съ другими и
свой голосъ *). Двѣ противоположныхъ части общества являются,
такимъ образомъ, не совершенно изолированными, а должны стоять на
общей почвѣ, такъ какъ онѣ могутъ совмѣстно участвовать въ разрѣ-
шеніи этой Проблѳммы. Благодаря этому, устанавливается духовное
единство общества и въ то же время создается существенное средство
къ дальнѣйшему развитію и движенію. Въ самомъ дѣлѣ, вѣдь, исторія
ясно показываетъ, что никакая реформа, никакое улучшеніе не дости-
гали цѣли, если они не подкрѣплялись активно тѣми, кому слѣдовало
*) «Начала полит. эк.» II, 1, 2.—Дассаль думалъ, что его агитація ведетъ работу примиренія,
такъ какъ она требовала совмѣстнаго дѣйствія для разработки соціальнаго вопроса какъ со стороны
рабочаго класса, такъ и со стороны классовъ владѣльческихъ. (АгЪеііегІеаеЬисЬ, стр. 45 и сл.).
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ.
221
помочь. Они знаютъ лучше всѣхъ, «гдѣ давить или жметъ башмакъ»,
и безъ ихъ содѣйствія нельзя помочь устраненію этого давленія. Ни
теоретически, ни практически нельзя плодотворно трудиться надъ рабо-
чимъ вопросомъ, если сами рабочіе не принимаютъ участія въ его воз-
бужденіи и рѣшеніи. А въ этомъ смыслѣ сдѣлано только начало.
Отъ возбужденія вопроса до его рѣшенія еще очень далеко, и утѣше-
ніе, состоящее въ томъ, что теперь всѣ могутъ принять участіе въ
обсужденіи, можетъ оказаться весьма сомнительнымъ. Поэтому, мы
должны изслѣдовать, какія въ данномъ случаѣ представляются возмож-
ности для дальнѣйшаго развитія.
XXVI.
Вѣроятности дальнѣйшаго развитія.
1) Обращеніе огромнаго большинства людей въ простую, однородную
массу зависитъ отъ того, что отдѣльныя личности не сохраняютъ за со-
бою и не заключаютъ въ себѣ никакого самостоятельнаго значенія, не раз-
виваются своеобразно, т. е. наиболѣе соотвѣтственнымъ для каждой спо-
собомъ. Но это изглаживаніе личныхъ особенностей или оригинальности
является одновременно съ недостатками въ единеніи индивидуумовъ,—
въ организаціи общественной жизни. Отдѣльная частичка этой массы
относится безразлично къ драгой частичкѣ. Каждый индивидуумъ слѣ-
дуетъ своимъ инстиктамъ и своимъ цѣлямъ. Но когда каждая личность
преслѣдуетъ только свои собственныя выгоды, такъ что нѣть общности
между ея интересами и интересами другихъ, то естественно въ резуль-
татѣ является взаимное столкновеніе или борьба индивидуумовъ. Каж-
дый въ отдѣльности хочетъ жить, не обращая вниманія на необходи-
мость жить и другимъ. Столкновенія должны возникать при такихъ
условіяхъ именно въ области матеріальныхъ благъ. Какое, либо мате-
ріальное благо или богатство можетъ при подобныхъ условіяхъ при-
надлежать только одному. Что кормитъ меня, то не можетъ кормить
моего сосѣда. Чтобы удовлетворить своему инстинкту самосохраненія,
я долженъ устранить съ пути такой же инстинктъ сосѣда, и чѣмъ боль-
шую сумму матеріальныхъ благъ присваиваю я себѣ, тѣмъ меньше ихъ
остается другимъ. Одинъ и тотъ же атомъ не можетъ быть одновре-
менно составной частью и моего, и чужого организма. Отсюда легко
возникаетъ борьба всѣхъ со всѣми, и является задача—распредѣлить
блага такъ, чтобы это распредѣленіе содѣйствовало благополучію всѣхъ
$%% ЭТИКА.
и каждаго. Требованіе распредѣляющей справедливости (III, 9) есть
требованіе такой общественной организаціи, въ которой индивидуумъ,
вмѣсто борьбы съ другими могъ бы встрѣчать помощь отъ нихъ
(зісЬ егдапхеп). И вотъ, возникаетъ вопросъ: какимъ путемъ должна
создаться такая организація и какія вѣроятности рѣшить эту задачу
указываются намъ изслѣдованіемъ и опытомъ? Какими силами обла-
даетъ человѣчество для рѣшенія этой задачи?
Здѣсь, т. е. въ соціальной этикѣ, мы разсматриваемъ этотъ вопросъ
съ нѣсколько иной точки зрѣнія, чѣмъ онъ разсматривается въ полити-
ческой экономіи. Мы хотимъ установить этическую оцѣнку различныхъ
способовъ, какими можетъ быть устроено распредѣленіе благъ и орга-
низація общества; политическая же экономія, наоборотъ, ограничи-
вается, главнымъ образомъ, изслѣдованіемъ того, какія возможности
имѣются въ этомъ отношеніи въ дѣйствительности, т. е. она преиму-
щественно разсматриваетъ техническую сторону дѣла. Однако, какъ
уже было указано ранѣе (Ш, 14), между этикой и политической эконо-
міей нельзя провести рѣзкой границы, потому, что политическая эконо-
мія есть не только ученіе о производствѣ и обмѣнѣ матеріальныхъ
богатствъ, но и о распредѣленіи ихъ.
Какъ показываетъ опытъ, въ настоящее время существуетъ двѣ
группы силъ, стремящихся направить распредѣленіе такъ, чтобы оно
согласовалось съ принципомъ благополучія, а въ то же время стремя-
щихся къ общественной организаціи въ области матеріальной куль-
туры. Эти двѣ группы силъ слѣдующія: во первыхъ отчасти это—инди-
видуальныя силы, которыя могутъ дѣйствовать сообща въ свободныхъ
ассоціаціяхъ, возникающихъ благодаря общности интересовъ и симпатіи;
во вторыхъ, отчасти же, это—государство, которое можетъ вмѣшаться
со своей принудительной, центральной властью и установить извѣст-
ный порядокъ труда, служащаго для матеріальной культуры. Мы раз-
смотримъ особо каждую изъ этихъ группъ. Каждая изъ нихъ пред-
ставляетъ различныя формы.
а) Организація труда свободными ассоціаціями.
2) Первое дѣйствіе принципа свободы было расторгающее и изоли-
рующее (разъединяющее). Установленіе этого принципа оказало дѣй-
ствіе подобное дѣйствію мины, взорвавшей прежній строй общества, и
послѣ этой катастрофы міръ еще до сихъ поръ не пришелъ въ покойное
состояніе. Какъ мы уже видѣли ранѣе, изолированіе считалось даже, въ
порывѣ революціоннаго воодушевленія, необходимымъ условіемъ суще-
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 223
ствованія свободы. Но, вѣдь, свободный человѣкъ можетъ когда нужно
предпочитать союзъ съ другими, можетъ предпочитать и обособленіе
отъ другихъ, если нужно обособленіе. Вѣдь, что такое свобода? Она не
больше пи меньше какъ отсутствіе препятствій, мѣшающихъ по чьему
либо произволу дѣятельности индивидуума. Свободная ассоціація должна
считаться именно подкрѣпленіемъ эмансипаціи. Если свобода сопровож-
дается несчастіями и бѣдствіями, то она же (по крайней мѣрѣ, от-
части) въ состояніи врачевать раны, причиненныя ею. Свободныя учре-
жденія являются результатомъ принципа благополучія, такъ какъ воз-
можность для личности свободно пользоваться своими силами драго-
цѣнна и какъ цѣль, и какъ средство; но вслѣдствіе того же принципа
благополучія, за освобожденіемъ должна слѣдовать ассоціація силъ.
Намъ это станетъ совершенно ясно, если мы разсмотримъ исторически
возникновеніе главныхъ формъ ассоціацій труда.
3) Прежде всего ассоціаціи возникали для того, чтобы преодолѣть
разъединеніе и взаимную борьбу въ кругу самихъ работниковъ. Зависи-
мость работника отъ работодателя, т. е. отъ лица, покупающаго трудъ,
обусловливается главнымъ образомъ взаимной конкурренщей между
самими рабочими. Рабочая плата понижается отъ усиленнаго предло-
женія труда. Рабочіе только въ томъ случаѣ могутъ сйми устано-
влять условія, касающіяся рабочей платы, времени и условій труда,
когда они представляютъ собою союзъ съ которымъ уже и прйходится
имѣть‘дѣло покупщику ихъ работы. Только въ атомъ случаѣ они стано-
вятся дѣйствительно свободными людьми, такъ какъ только въ этомъ
случаѣ они могутъ добиться какого либо признанія своихъ требованій.
Пока свобода не обладаетъ ни малѣйшей силой, она есть только—слово;
сила же получается только союзомъ и организаціей.
Такія то ассоціаціи, называемыя рабочими союзами (ігасіез ипіопв),
уже давно возникли и развились весьма значительно и своеобразно,
особенно въ Англіи *). Исторія ихъ развитія представляетъ также и
большой этическій интересъ. Они выдержали упорную борьбу отчасти
съ оффиціальными властями, нежелавшими въ началѣ признать ихъ,
отчасти съ неразвитостью и дикостью своихъ участниковъ и привер-
женцевъ. Съ одной стороны, у рабочихъ отрицалось право рѣшать
сообща вопросы объ ихъ общихъ интересахъ, и чѣмъ больше союзы
*) Ниже я имѣлъ въ виду преимущественно англійскіе рабочіе союзы (ТгаДеа Ѵпіопв), исторія ко-
торыхъ особенно интересна и извѣстна, при атомъ я основываюсь па соч. Брентано'. <Біе АгЬеііег-
^ііаѳп дег Ѳекспѵап». Ьеіры$ 1871—72. Трудно найдти другое сочиненіе о современныхъ обществен-
ныхъ условіяхъ, которое было бы въ психологическомъ н этическомъ отношеніи поучительнѣе этого
выдающагося труда.
224
ЭТИКА.
считались стоящими внѣ закона, тѣмъ больше они прибѣгали къ наси-
ліямъ, къ разрушенію машинъ и даже къ убійствамъ. Но они поняли
истину, ясно обнаружившуюся передъ ними и состоящую въ томъ,
что признанія своихъ правъ они достигнутъ только постепенно благо-
разуміемъ и умѣренностью. И чѣмъ больше расширялось признаніе ихъ
цѣлей и ихъ дѣятельности, тѣмъ больше исчезала грубость и распущен-
ность ихъ участниковъ. Стремленія союзовъ состояли именно въ томъ,
чтобы достигнуть равномѣрной и обезпеченной заработной платы,—
или, во всякомъ случаѣ, противодѣйствовать ухудшенію условій, на
которыя долженъ былъ соглашаться рабочій. Они убѣдились — какъ
важно достигнуть того, чтобы у рабочаго образовалась привычка ста-
вить жизни извѣстныя требованія, какъ важно достигнуть того, чтобы
онъ боролся за извѣстный уровень жизни или за зіапіагі оГІіГе (образцо-
вую мѣру жизни), канъ говорятъ англичане, и чтобы онъ не опускался
до степени чисто животнаго самосохраненія. Такой уровень устанавли-
вается не внезапными и Сильными потрясеніями, а правильными и про-
должительными условіями жизни и труда. Поэтому союзы придавали
большое значеніе—сокращенію рабочаго дня, правиламъ о мѣрахъ
предосторожности (отъ увѣчій), страхованію отъ несчастныхъ слу-
чаевъ—и т. д., какъ и возвышенію заработной платы. При помощи свѣ-
деній о рынкахъ труда и о положеніи труда въ другихъ мѣстахъ,—
свѣдѣній, которыя они научились получать при посредствѣ своей рас-
пространившейся организаціи,—они пріобрѣтали возможность рѣшать,
какія изъ своихъ требованій имъ можно провести сперва, а какія—
впослѣдствіи. Теперь велась уже не слѣпая борьба за улучшеніе поло-
женія рабочаго человѣка; она опиралась на ясное ознакомленіе съ дѣй-
ствительными условіями. Такая рабочая организація сдѣлала затѣмъ
возможнымъ устройство посредническихъ и объединительныхъ камеръ,
такъ что представители труда и представители работодателей получили
возможность совмѣстно обсуждать и рѣшать вопросы, касающіеся ихъ
общихъ интересовъ. Внутри одного и того же народа здѣсь возникло
нѣчто подобное тому, что замѣняя войну рѣшаетъ споръ между двумя
народами, при посредствѣ совѣта уполномоченныхъ.
За этимъ слѣдовали и другіе результаты, имѣющіе важное этическое
значеніе.—Чувство самостоятельности стало правильно поддержи-
ваться въ калідомъ индивидуумѣ, когда онъ увидѣлъ, что своимъ
участіемъ въ рабочемъ союзѣ онъ прибавляетъ извѣстное значеніе
или вѣсъ общему дѣлу. Между тѣмъ, когда онъ стоялъ одиноко и обо-
собленно отъ товарищей, онъ ничего не могъ добиться. Въ то же время,
возникаютъ и требованія относительно своего собственнаго умѣнья или
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 22о
ловкости въ работѣ, такъ какъ рабочій союзъ требуетъ, чтобы каждый
его участникъ умѣлъ работать и могъ дѣйствительно заслужитъ обык-
новенную заработную плату. Неумѣлыхъ работниковъ союзы не допу-
скали въ свою среду, такъ какъ подобные рабочіе только содѣйствуютъ
пониженію заработной платы.—Понятно, что съ учрежденіемъ сою-
зовъ развивается чувство товарищества, симпатіи къ другимъ. Отдѣль-
ный индивидуумъ видитъ, что его поведеніе во время работы и внѣ
ея, его умѣнье, прилежаніе, самообладаніе и бережливость имѣютъ
значеніе,—какъ для него самаго, такъ и для многихъ другихъ. Вокругъ
каждаго рабочаго образуется, такъ сказать, этическая сфера, обшир-
ная семья, въ которой онъ чувствуетъ себя членомъ. Онъ вновь
научается тому братству, которое было почти забыто ранѣе при раз-
цвѣтѣ «свободы и равенства». Онъ научается подчинять свои личныя
интересы общимъ. А при посредствѣ изслѣдованій и свѣдѣній, пріобрѣ-
таемыхъ сообща союзами объ условіяхъ промышленности и фабрич-
наго производства,—опредѣляющихъ политику рабочихъ союзовъ,—
онъ получаетъ болѣе ясный взглядъ на мѣсто рабочаго человѣка или
рабочаго класса среди другихъ общественныхъ классовъ; наконецъ,
онъ лучше узнаетъ какъ свои права, такъ и свои обязанности въ
качествѣ члена «рода» (СаНопд).—Говоря кратко,—онъ проходитъ
здѣсь весь циклъ воспитанія отъ эгоизма къ альтруизму, отъ слѣ-
пой дикости и звѣрства къ просвѣщеной силѣ, отъ борьбы4 къ мир-
ной дѣятельности. И все это явилось свободнымъ путемъ и на почвѣ сво-
боднаго труда. Для тѣхъ, кто считаетъ наше время только временемъ
разложенія, —нельзя дать лучшаго отвѣта, какъ указавъ на возникнове-
ніе такихъ обществъ и на то ихъ развитіе, которое совершалось на на-
шихъ глазахъ. Конечно, не всѣ рабочіе союзы достигаютъ указанной
выше ступени развитія. Какъ относительно организаціи, такъ и относи-
тельно образа дѣйствій замѣчаются большія различія. Здѣсь мы хотѣли
дать картину союзовъ, имѣвшихъ наиболѣе успѣшное развитіе.—Нельзя
отрицать того, что въ единичныхъ случаяхъ бывали и крайности.
При рѣшеніяхъ рабочихъ союзовъ устроить забастовку (пріостановку
работъ), —можетъ для отдѣльныхъ работниковъ возникать серьезная эти-
ческая внутренняя борьба, если при этомъ работникъ долженъ класть
на одну чашку вѣсовъ свою голодающую семью, а на другую—достоин-
ство и благосостояніе своего сословія и сдѣлать выборъ—чему отдать
предпочтеніе. Часто рабочіе союзы относятся очень строго къ такъ на-
зываемымъ, «перебѣжчикамъ» (Зігеіквргеп^ег); слѣдуетъ вспомнить,
что тутъ сталкиваются различные этическіе начала или принципы.
Когда забастовка является дѣйствительно нужной въ интересахъ цѣлаго
ЭТИКА.
226
класса (что часто весьма сомнительно, конечно), то для отдѣльныхъ
рабочихъ возникаетъ несомнѣнная обязанность поддерживать стачку
насколько возможно продолжительнѣе. При этомъ объявившіе пріоста-
новку, берутъ на себя огромную отвѣтственность; но разъ рѣшеніе при-
нято, каждый отдѣльный членъ союза долженъ неизбѣжно выносить
страданія, являющіяся результатомъ этого рѣшенія. И въ теченіи этой
борьбы, проявляются—въ тѣсныхъ и невидныхъ отношеніяхъ—несо-
мнѣнно такія качества, которыя, если бы они явились на болѣе широкой
исторической аренѣ, создали бы громкую славу своимъ обладателямъ.
Стэнли Джевоясъ,—экономистъ далеко не принадлежащій къ поклонни-
камъ рабочихъ союзовъ, и критикующій ихъ чрезвычайно рѣзко,—тѣмъ
не менѣе говоритъ: «я не сомнѣваюсь, что если бы исторія стачекъ и
забастовокъ была написана во всѣхъ подробностяхъ, она дала бы такъ
же много примѣровъ вѣрности, геройства и неустрашимаго перенесенія
страданій, какъ и нѣкоторыя войны, изображаемыя исторіей» ’).
Противъ рабочихъ союзовъ возражали, что они, стремясь къ повы-
шенію заработной платы и къ болѣе выгоднымъ условіямъ труда, повы-
шаютъ этимъ цѣну тѣхъ товаровъ, которые необходимы рабочимъ дру-
гихъ союзовъ. Тутъ отъ рабочихъ требуютъ, чтобы они принимали во
вниманіе потребителей, о которыхъ не вѣдаютъ работодатели, когда
возвышаютъ цѣны на свои товары. Рабочимъ ставятъ идеалъ, поддер-
живать который никому не приходитъ въ голову, когда дѣло идетъ о
торговцахъ и фабрикантахъ. Но даже оставляя въ сторонѣ и это, мы
увидимъ, что подобное возраженіе неосновательно •) **). Когда у какого
либо союза повышается заработная плата, то это приноситъ выгоды и
другимъ союзамъ, такъ какъ болѣе состоятельный работникъ перваго
союза можетъ и купить больше товаровъ, производимыхъ остальными
союзами. Такимъ образомъ, можетъ получиться только одинъ резуль-
татъ, что большая часть національнаго дохода достанется на долю рабо-
чаго класса. Распредѣляющая справедливость совершитъ шагъ впередъ.—
Для всего рабочаго класса такіе союзы могутъ, конечно, быть всего
полезнѣе въ томъ случаѣ, когда они охватываютъ и объединяютъ раз-
личныя отрасли труда. При этомъ достигается также и расширеніе
этическаго кругозора, и расширеніе чувства симпатіи.
Но другое возраженіе противъ союзовъ, состоящее въ томъ, что, при-
нимая въ свою среду только умѣлыхъ и знающихъ рабочихъ, они соз-
даютъ своего рода аристократію среди самаго рабочаго класса,—имѣютъ
•) «Тгаііез 8осівііеа, ІЬѳіг оЬ]‘ес(з аші іЬеіг роіісуп. (Въ сочли. «Способы обществ. реформы»
стр. 115.
Вгепіапо; «Иіе АгЬеііегркіеп», II, стр. 233—244.
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ.
227
большую долю справедливости. Однако, здѣсь надо вспомнить и то, что
всякое общественнное развитіе является весьма ве легкимъ. Вся обще-
ственная масса не можетъ организоваться сразу. Уже большой шагъ
впередъ и то, что ея передовые и высшіе слои участвуютъ въ развитіи.
Позднѣе придетъ время и для другихъ. Исторія, вѣдь, кончится не
завтра, и началась не вчера.
4) Но рабочіе союзы, со всѣми ихъ преимуществами, представляютъ,
однако, интересы только одного класса. И когда, при помощи организа-
ціи рабочихъ, союзъ дѣлаетъ возможнымъ посредничество между этими
послѣдними и работодателями, то всегда посредничество предполагаетъ
уже существующій ранѣе споръ или противорѣчіе. Но такъ какъ, съ
другой стороны, посредничество можетъ достигать своей цѣли только
въ томъ случаѣ, когда оно въ состояніи принимать во вниманіе инте-
ресы обѣихъ сторонъ, то возникаетъ вопросъ, нельзя ли было бы устраи-
вать свободныхъ ассоціацій между рабочими и работодателями, подобно
тому, какъ они устраиваются между самими рабочими. И такого рода
ассоціаціи мы находимъ также въ послѣднее время. Благоразумные и
симпатично настроенные работодатели, которые заботятся не объ однихъ
только убыткахъ,причиняемыхъзабаставками и волненіями рабочихъ,но
которые съ огорченіемъ видятъ и то озлобленіе, то отсутствіе мира, какія
влечетъ за собою теперешній порядокъ труда,—начали проводить си-
стему, при которой рабочіе могли бы участвовать въ прибыляхъ, и
такимъ образомъ привязывались бы болѣе интимно къ своему дѣлу *).
Извѣстная часть чистой прибыли удерживается работодателемъ; изъ
остальнаго нѣкоторая сумма идетъ на улучшеніе машинъ и расширеніе
производства; а затѣмъ то, что останется, дѣлится на двѣ части: одна
азъ нихъ отдается работодателю, а другая распредѣляется между рабо-
чими пропорціально заслуженной имъ заработной платѣ. Кромѣ того,
рабочимъ предоставляется возможность пріобрѣтать покупкой участіе
въ дѣлѣ. По крайней мѣрѣ, въ нѣкоторыхъ изъ этихъ ассоціацій, руко-
водящей нитью служитъ именно это намѣреніе.
Такія «общества соучастниковъ» возникли благодаря иниціативѣ
работодателей; однако, возникновеніе ихъ вовсе не составляетъ дѣла
милосердія работодателей. Въ союзахъ, образующихся собственно
ради установленія такого порядка (а таковы преимущественно союзы,
въ которыхъ имѣетъ особенное значеніе аккуратность и надежность
рабочихъ при исполненіи работъ и при обращеніи съ машинами или
инструментами),—въ такихъ союзахъ хозяевамъ также полезно участво-
*) Стэнли Джевонъ: <0п Ішіизігіаі РагіепзЬірз» (МѳСКосіз оГ Зосіаі НеГогт, стр. 122—155).—
Спиртъ Милль: иРгіпсірІез оГ роіііісаі Есопоту, IV, 7, 5.
228
ЭТИКА.
ватъ въ одной ассоціаціи съ работниками. Совершенно также, какъ
уничтоженіе крѣпостнаго состоянія было выгодно для владѣльца крѣ-
постныхъ, такъ и этотъ экономическій шагъ къ участію рабочихъ въ
доходахъ предпріятія окупается съ излишкомъ. Увеличивающееся при-
лежаніе и ббльшая заботливость рабочаго, затѣмъ взаимное контроли-
рованіе рабочими друга друга, спокойствіе и обезпеченность, наступаю-
щія при этомъ во всѣхъ отношеніяхъ, и, наконецъ, устраненіе забасто-
вокъ,—все это вмѣстѣ представляетъ крупныя - матеріальныя да и ду-
шевныя выгоды.—Не только работникъ, но и работодатель нуждаются въ
нѣкотораго рода перевоспитаніи. Соціальный вопросъ лишь тогда при-
близится къ разрѣшенію, когда работодатель будетъ смотрѣть на свое
положеніе какъ на извѣстную соціальную задачу, которая влечетъ за
собою и опредѣленныя соціальныя обязанности. Къ числу этихъ обязан-
ностей принадлежитъ не только обязанность производить наилучшій в
дешевый продуктъ, но и обязанность приносить тому небольшому обще-
ству, вершину котораго образуетъ работодатель, наибольшее матеріаль-
ное и духовное благополучіе. Работодатели могутъ употреблять способа
эксплоатаціи общества, имѣющіе весьма разрушительный характеръ,
напр., когда они, открывъ фабрику, привлекаютъ большое число рабо-
чихъ, съ цѣлью извлечь изъ производства наивозможно большую при-
быль, а затѣмъ прекращаютъ все дѣло или потому, что достаточно за-
работали, или потому, что оно не окупается. Въ этихъ случахъ, работ-
никамъ, конечно, отказываютъ, и они остаются,—иногда съ большими
семьями,—безъ работы и хлѣба. Общій характеръ, въ какомъ ведется
дѣятельность работодателя, имѣетъ, такимъ образомъ, очень большое
значеніе, и грядущая судьба общественныхъ отношеній въ значитель-
ной степени зависитъ отъ свойства работодателя, а не отъ однихъ
только свойствъ работника, какъ это фарисейски утверждаютъ нерѣдко.
Между тѣмъ, на самомъ дѣлѣ, тутъ не требуется ни особенныхъ благо-
дѣяній, ни крупныхъ жертвъ. Въ данномъ дѣлѣ, всего важнѣе, нѣкото-
рая проницательность и дальновидность, направляемыя симпатіей на
общіе интересы. Но, быть можетъ, слишкомъ долго пришлось бы
надѣяться на развитіе этихъ качествъ. Быть можетъ, недовольные
усовершенствуются раньше довольныхъ. И, во всякомъ случаѣ, едва ли
было бы полезно рабочимъ ограничиваться однимъ лишь терпѣливымъ
ожиданіемъ того времени, когда у работодателей явятся такія качества.
Ихъ собственное развитіе и самостоятельность могли бы пострадать отъ
этого. Быть можетъ, правъ и Джонъ-Стюартъ Милль, думавшій, что за
долго до того времени, когда «высшіе» классы усовершенствуются на-
столько, что будутъ въ состояніи осуществить систему власти, покро-
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ.
229
вительствующую рабочимъ, «низшіе* классы успѣютъ уже усовершен-
ствоваться до такой степени, при которой они нѳ будутъ нуждаться въ
покровительствѣ.
5) Кромѣ рабочихъ союзовъ и обществъ дольщиковъ, мы должны
указать еще на одинъ родъ ассоціацій, который еще болѣе, чѣмъ выше-
упомянутыя общества, вытекаетъ изъ стремленія устранить различіе
между работодателемъ и работникомъ, а также различіе между рабо-
той умственной и работой физической. Я говорю о ^производительныхъ
ассоціаціяхъ* или товариществахъ работниковъ, которые покупаютъ са-
ми матеріалы и орудія производства на сбереженныя или полученныя въ
задатокъ деньги, а затѣмъ дѣлятъ между собою чистую прибыль *).
Эти товарищества свидѣтельствуютъ о существованіи среди рабочаго
класса энергіи, ума и способности жертвовать собою, и уже одно это
представляетъ крупное ручательство за будущее. Для достиженія своей
цѣли, рабочіе, принадлежащіе къ такимъ союзамъ, переносятъ всякія
лишенія, вносятъ необходимые сборы; я уже не говорю о томъ под-
чиненіи и дисциплинѣ, которыхъ не вынесли бы люди, работающіе для
посторонняго лица въ качествѣ наемщиковъ или слугъ. Часто они были
въ состояніи, не смотря на всевозможныя препятствія со стороны вла-
стей, достигать выдающихся результатовъ. У членовъ такого рода
обществъ интересъ къ просвѣщенію и къ нравственному совершенство-
ванію, возбуждается до такой степени, до какой онъ никогда'не могъ
быть доведенъ ни проповѣдями, ни обществами трезвости (или умѣрен-
ности).
Однако, все это предполагаетъ такія качества, которыя мы встрѣ-
чаемъ пока только у весьма немногихъ. Опытъ показалъ, что подобные
союзы способны успѣшно развиваться только въ томъ случаѣ, когда
начинаются на средства, сбереженныя самими рабочими и, наоборотъ,
покровительство со стороны государства или частныхъ лицъ дѣйство-
вало на пихъ неблагопріятно. Однако лишь небольшая группа избран-
ныхъ (по крайней мѣрѣ, въ настоящее время) можетъ успѣшно вести
дѣло этимъ путемъ. Й часто счастливые основатели производительныхъ
товариществъ,—если ихъ не воодушевлялъ особенно сильный и прочный
энтузіазмъ,—сами кончаютъ тѣмъ, что обращаются въ капиталистовъ
и работодателей, нанимая другихъ рабочихъ для служенія себѣ, и за-
ключаютъ съ пими такія же условія, какія вообще существуютъ въ данное
время. Такого рода товарищества могутъ получить постепенно большее
распространеніе и значеніе только тогда, когда рабочій классъ будетъ
•) Джонв Стюартч Миллъ. Ргіпсіріеэ оГ Роіііісаі Есопоту. IV, 7, В.—Ь. Вгепіапо: Вів
сЪгізіІісЪздхіаІб Всѵс^ип^ іп Еп^іапд. 1883.
230
ЭТИКА.
обладать чувствомъ самостоятельности, интеллигентностью и товарище-
ской симпатіей. *
6) Намъ остается упомянуть еще о разныхъ другихъ родахъ товари- ;
ществъ, изъ которыхъ каждый имѣетъ свое спеціальное назначеніе.
Таковы потребительныя товарищества, союзы для устройства жилищъ,
общества взаимнаго страхованія и т. п. Самый большій интересъ заклю-
чается, однако, въ тѣхъ обществахъ и товариществахъ, въ которыхъ '>
болѣе непосредственно ставится цѣлью улучшенія организаціи труда
(АгЬеіівогйпип^). Каково-бы ни было будущее этихъ и подобныхъ ассо-
ціацій, ихъ возникновеніе развитіе и пережитые ими моменты прѳдста- '
вляютъ, конечно, самый важный историческій опытъ какой только
совершался человѣческимъ родомъ въ теченіи послѣдняго столѣтія. Тѣ
формы общенія, которыя развиваются на свободныхъ основаніяхъ (аиГ <1еш
Во4еп 4ег ЕгеіЬеіі) имѣютъ огромное преимущество въ томъ отношеніи,
что они являются вслѣдствіи требованій, имѣющихъ важность и цѣн-
ность въ самихъ себѣ, а не вызванныхъ искусственно. Эти требованія, ,
прежде чѣмъ они распространятся на болѣе широкія круги обществен- ]
ные, испытываются въ маленькихъ группахъ. Они показываютъ намъ,
какъ пробуждается самогосподство, симпатія и чувство идеальнаго блага,
когда человѣкъ борется за существованіе общественно, а не каждый по <
себѣ и за свои слѣпыя потребности самосохраненія.
Ъ) Организація труда при посредствѣ государственной I
власти.
7) Стремленіе выйдти изъ соціальныхъ противорѣчій путемъ сво-
бодныхъ ассоціацій стоитъ по крайней мѣрѣ, на первый взглядъ, въ
рѣзкомъ противорѣчіи съ ученіемъ нѣкоторыхъ экономическихъ школъ ,
о томъ, что государственная власть должна распоряжаться всѣми ору- 1
діями и средствами труда (производства), а также и распредѣленіемъ а
средствъ питанія и потребленія. Въ этой теоріи,—являющейся въ ')
весьма различныхъ формахъ, изъ которыхъ иныя называются госу-
дарственнымъ соціализмомъ, иныя—просто соціализмомъ,—мы имѣемъ ;?
повидимому столь-же рѣзкую противоположность съ вышеописаннымъ Й
явленіемъ свободныхъ союзовъ, какое существуетъ вообще между при-
нуждѳніемъ и свободой. Однако не всѣ формы этой теоріи одинаково
рѣзко противорѣчатъ принципу свободы,—какъ не всѣ онѣ одинаково
требуютъ, чтобы идеи ихъ были осуществлены путемъ насильственнаго *
переворота *).—Карлъ Марксъ полагалъ, что капитализмъ просуще-
•) Относительно этихъ теорій я пользовался, слѣд. сочиненіями: К. Магх: Карііа! (переведено на
русскій языкъ).—бг. Айіег: КоіЬегІив, (іегВѳргііпдог йез АѴівяепвсЬаШіскепЗозіаІівтиа.—8ека$1е: Иіе
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ.
231
ствуетъ не долго: послѣ того, какъ крупные капиталисты экспропріиру-
ютъ мелкихъ капиталистовъ,экспропріація немногихъ крупныхъ капита-
листовъ (которые одни только и останутся, поглотивъ остальныхъ силой
конкуренціи) не представитъ для всей массы особенныхъ трудностей
и произойдетъ быстро. Однако, онъ не объявляетъ, какимъ образомъ
должна произойти эта операція. Такой взглядъ связанъ съ взглядомъ,
нѣкоторое время господствовавшимъ въ естествознаніи, но теперь давно
оставленномъ: по этому взгляду, исторія мірозданія, объяснялась внезап-
ными катастрофами *), т. е., какая нибудь форма общества разви-
вается до самой крайней степени односторонности и именно въ силу
этого переходитъ по внутренней необходимости въ свою противополож-
ность(теорія Гегеля о тезисѣ, антитезисѣ и, въ концѣ концовъ,—синте-
зисѣ. Ред.). Однако, эта теорія упускаетъ изъ виду, что именно общество
всегда представляетъ намъ множество переходныхъ ступеней, т. е. по-
степенное развитіе;—эти переходныя ступени необходимы для возникно-
венія ясныхъ и опредѣленно выступающихъ общественныхъ формъ.
Вышеизложенное воззрѣніе беретъ одну только вершину, забывая о той
медленной, покойной работѣ, которая образуетъ почву, служащую опорой
этой вершинѣ. Покойная работа всегда производилась въ исторіи свобод-
ными силами. Онаневсегда заключаетъ въ себѣ ту помпезность и одушев-
леніе, какія представляютъ шумныя политическія предпріятія и рево-
люціи, но однако она-то именно и образуетъ прочное, Долговѣчное
состояніе вещей.—Но и въ той группѣ, которая видитъ возможность
ввести новую организацію общественнаго труда только при посредствѣ
переворотовъ, мы замѣчаемъдальшѳ раздѣленіе мнѣній. Одни, (вмѣстѣ
съ Марксомъ) хотятъ сильнаго центральнаго правительства для всего
народа, другіе (вмѣстѣ съ Бакунинымъ) желали-бы наивозможно большей
децентрализаціи (анархіи), такъ, чтобы ни государство, ни свободно
образующіяся рабочія группы (коммуны) не имѣли возможности рѣшать
или проводить какія либо общія мѣры.—Можно быть сторонникомъ
централизованной, или децентрализованной организаціи труда, и въ тоже
время быть убѣжденнымъ, что та или иная организація достигается
путемъ мирнаго развитія. Именно на этомъ убѣжденіи опирается участіе
(}ішііеб8еп2 сіез Зосіаіізтив,—Мектіпд*. Ліѳ «іеиівсЬе ЗохіаМешокгаііѳ, іЬге Сеаскіскіе нші іЬге
ЪѳЬго.—Кромѣ того главнымъ образомъ слѣд. руководствами въ политической экономіи—Миллемъ,
Рошеромб и Шёнбнеріом»).
*) Самое капитальное и фактическое возраженіе противъ этихъ предсказаній Маркса дѣлаетъ
профессоръ Грэгэмъ (СгаЬат), показывающій статистически, что процессъ концентраціи капитала въ
рукахъ немногихъ капиталистовъ хотя и былъ, дѣйствительно, во время Маркса, но затѣмъ смѣнился
обратнымъ процессомъ, такъ какъ отдѣльныхъ капиталистовъ стали замѣнять обширныя акціонерныя
общества, въ которыхъ являются даже дольщиками сами рабочіе.
232 ЭТИКА.
рабочей партіи въ политической жизни, причемъ она дибивается своей
доли власти при посредствѣ всеобщаго избирательнаго права или голо*
сованія. Родбертусъ предполагалъ, что можно провести общественную
организацію труда при посредствѣ сильной монархіи. По его мнѣнію.
Гогенцолерны были чрезвычайно способны къ выполненію этой задачи,
но для полнаго осуществленія реформы требовалось, по его мнѣнію,
500 лѣтъ. Не разъ задумывались и о значеніи въ рѣшеніи этой задачи
чисто политическаго развитія. Предполагалось, что чисто соціальное
развитіе приведетъ, путемъ все болѣе и болѣе обширной и прочной
организаціи свободно образуемыхъ обществъ, къ идеалу общественной
организаціи труда. Въ этой полѣдней формѣ, вышеупомянутая общая
теорія государственнаго вмѣшательства въ соціальный вопросъ не впа-
даетъ въ противорѣчіе съ свободными ассоціаціями, но является прямо
ихъ заключительнымъ результатомъ. Свобода и принужденіе стоятъ
относительно другъ другу въ непримиримомъ противорѣчіи, но свобода
и товарищество (Вгівіегіісіікеіі) могутъ мирно уживаться рядомъ. Но
крайніе противники соціализма, возстающіе противъ каждой ассоціаціи
рабочихъ, однако, не такъ послѣдовательны, чтобы съ тѣмъ-же жаромъ
нападать на каждую ассоціацію работодателей.
Здѣсь я разберу лишь тѣ изъ подобныхъ теорій, въ которыхъ выра-
жается желаніе, чтобы распредѣленіе взяла на себя центральная власть
(будетъ ли эта власть общей для всего народа, или для какой нибудь
коммуны). Что же касается теоріи, которая полагаетъ, что общинное
(коллективное) владѣніе и пользованіе явится плодомъ развитія свобод-
ныхъ ассоціацій и не нуждается въ содѣйствіи сильной центральной
власти, то приходится признать, что она, очевидно, предполагаетъ
у человѣка не ту природу, какая извѣстна намъ. Поэтому она должна
возлагать надежды на широкое измѣненіе этой природы во всевозмож-
ныхъ отношеніяхъ. Правда, эту послѣднюю надежду можемъ раздѣлять
и мы. Но осуществленіе ея лежитъ въ очень далекомъ будущемъ;
если же спросить, какія же силы способны содѣйствовать именно такому
осуществленію, то можно указать на тѣ самыя силы, которыя сдѣлали
возможнымъ возникновеніе ассоціацій, описанныхъ выше.
8) Уже изъ того, что сказано ранѣе, очевидно, какъ различны тѣ
взгляды и точки зрѣнія, которыя, объединяются иногда подъ однимъ
общимъ именемъ (государственнаго соціализма или просто соціа-
лизма).
И отсюда же очевидно, что лица, которыя совершенно не могутъ
выносить этого общаго названія, ошибаются, такъ какъ сами же они
не могутъ чувствовать себя настроенными одинаково враждебно ко
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 233
всѣмъ общественнымъ формамъ, обозначаемымъ этимъ общимъ назва-
ніемъ. Съ другой стороны, этимъ словомъ иногда злоупотребляютъ,
умышленно, придавая ему то одно, то другое значеніе, при чемъ
является возможность однимъ значеніемъ побивать другое. Съ той
точки зрѣнія, съ какой мы здѣсь разсматриваемъ соціальное развитіе,
мы можемъ уже заранѣе признать этическое значеніе за двумя пунктами
нѣкоторыхъ изъ вышеупомянутыхъ теорій: во 1-хъ, за наиболѣе важной
основной мыслью ихъ и во 2-хъ, за нѣкоторыми главными чертами ихъ
критики современной организаціи общественныхъ отношеній.
Правда, нѣкоторыя изъ этихъ теорій выступали иногда (какъ въ наше
время, такъ и во времена отдаленныя) въ видѣ необузданныхъ требованій,
вызванныхъ нуждой и ненавистью, или же въ видѣ мечтаній, въ кото-
рыхъ искала успокоенія измученная душа, приведенная въ ужасъ бѣд-
ствіями окружающей дѣйствительности. Однако, это не мѣшаетъ мно-
гимъ изъ нихъ заключать въ себѣ дѣйствительно этическія основныя
идеи; таковы, напр., идея распредѣлительной справедливости, идея
совершеннаго общества (ѵоіікоттеіі СезексЬаЛ), въ которомъ способ-
ности и потребности каждаго человѣка могли бы предъявлять свои
права. Именно въ нашу эпоху эти этическія идеи выступаютъ, какъ
полезный противовѣсъ одностороннему индивидуулизму, раздробляю-
щему общество на изолированныхъ индивидуумовъ. Они призываютъ,
собственно говоря, къ осуществленію на дѣлѣ основныхъ идей, дѣй-
ствительно принадлежащихъ общественной этикѣ, а именно они
желаютъ опредѣленія мѣста или положенія индивидуума въ обществѣ
на основаніи пользъ всего общества (охватывающихъ несобственную
пользу индивидуума). И вотъ, исходя изъ этихъ то основныхъ этиче-
скихъ идей, нѣкоторыя изъ вышеупомянутыхъ теорій подвергаютъ кри-
тикѣ современную организацію общественныхъ отношеній. Такая кри-
тика имѣетъ совершенно тоже значеніе для общества, какое для инди-
видуума имѣютъ самопровѣрка или самокритика и самопознаніе: она
обнажаетъ ошибки и страданія, а это составляетъ первое условіе ихъ
врачеванія.
Но можно признавать основную мысль и критику какой нибудь теоріи,
не признавая путей и средствъ, которыми она стремится осуществить
себя и принести изцѣленіе недостаткамъ общества. Признать болѣзнь,
это—одно дѣло, и совсѣмъ другое дѣло—отыскать средства для ея
изцѣленія или для помощи ей. И тѣ изъ вышеупомянутыхъ теорій,
которыя возлагаютъ распредѣленіе на государственную власть и счи-
таютъ, что задача разрѣшается вполнѣ этимъ путемъ,—становятся въ
234
ЭТИКА.
крайнее противорѣчіе и съ самимъ собою, и съ опытомъ—какъ психо-
логическимъ такъ и историческимъ.
9) Государственная власть оказываетъ при всякихъ условіяхъ и во
всѣхъ отношеніяхъ огромное вліяніе на распредѣленіе труда и средствъ
потребленія, и на основаніи этого можно бы каждый законъ назвать
(конечно относительнымъ) соціализмомъ. Признана и доказана невоз-
можность вообще ставить безусловныя (абсолютныя) границы дѣятель-
ности государства. Существованіе государства не есть что-то неизмѣн-
ное. Оно развивается вмѣстѣ съ развитіемъ человѣческой природы и съ
историческими условіями, такъ, что никогда нельзя сказать, какъ ста-
нетъ дѣйствовать будущее государство. Но когда на государственную
власть возлагается все распредѣленіе, то въ людяхъ, выполняющихъ
государственную власть (а таковая будетъ всегда выполняться людьми
опредѣляемыми, т. е. чиновниками), тѣмъ самымъ предполагаютъ
такія свойства, постояннаго присутствія которыхъ у нихъ
утверждать невозможно, по крайнѣй мѣрѣ до настоящаго вре-
мени. Едва ли теперь могутъ быть настолько совершенные
люди, что они никогда не злоупотребили бы такой огромной властью,
если исторія достаточно доказываетъ намъ, что они могли злоупотреб-
лять даже гораздо меньшей властью, предоставлявшейся ими до сихъ
поръ. Весьма характеристично, что въ Англіи, гдѣ примѣненіе
власти обставлено самымъ строгимъ контролемъ, оказывается и
наибольшее отрицаніе дальнѣйшему расширенію ея вмѣшательства.
Ни въ какой странѣ соціализмъ въ этомъ смыслѣ слова не имѣетъ
меньшаго успѣха среди рабочихъ, какъ въ Англіи.—Если бы люди
были такъ совершенны,—какъ это предполагаетъ соціализмъ,—то и
соціальный вопросъ давно былъ бы рѣшенъ въ мірѣ, и уже не требова-
лось бы организующей государственной власти. Соціализмъ этого сорта
есть что-то въ родѣ алхиміи. Онъ дѣлаетъ золото, но только изъ того
самаго золота, которое онъ заранѣе самъ же и положилъ въ колбу. Та
картина будущаго, которую онъ рисуетъ, можетъ только потому не ка-
заться ему картиной самой ужасной тираніи, что онъ наполняетъ ее
людьми всесовершенными, какихъ пока нѣтъ на землѣ.
Чиновники или вообще руководители соціалистическаго государства
должны бы были обладать не только всесовершенствомъ, но и всевѣдѣ-
ніемъ. Чтобы имѣть возможность распредѣлять трудъ и прибыль, они
должны бы знать способности и потребности различныхъ индивидуу-
мовъ. Но и способности, и потребности претерпѣваютъ постоянное про-
грессивное развитіе, и индивидуумъ можетъ обнаружить ихъ лучше всего
тогда, когда для его развитія предоставлена наивозможно большая свобода,
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 235
такъ какъ лишь при этомъ условіи онъ можетъ испытать свои способности
и позвать свои потребности. Хотя государство и теперь имѣетъ задачей
избирать для извѣстнаго рода дѣятельностей такихъ людей, которыя къ
нимъ наиболѣе способными стремится идти на встрѣчу различнымъ по-
требностямъ, удовлетворяя ихъ, однако едва ли найдется много людей ко-
торые думаютъ, что его уполномоченные исполняютъ эти порученія съ
такимъ совершенствомъ, что можно желать, безъ особыхъ побудитель-
ныхъ причинъ, распространить эти порученія и на всѣ остальныя явле-
нія общественной жизни. Въ томъ видѣ, въ какомъ государство устано-
вилось теперь, оно можетъ опираться на свободное стремленіе къ раз-
витію, на свободную иниціативу отдѣльныхъ индивидуумовъ: оно мо-
жетъ выбирать людей среди тѣхъ, кто развился въ извѣстномъ напра-
вленіи по свободному собственному побужденію. Кромѣ того, во мно-
гихъ областяхъ, оно должно конкуррировать съ частной предпріимчи-
востью. Если же не признавать этихъ поправокъ, то еще меньше на-
деждъ на то, что удачный выборъ и удачное распредѣленіе достижимы
этимъ способомъ.
Что же касается въ частности распредѣленія прибыли, то тутъ воз-
никаетъ крупный вопросъ: что собственно понимаютъ подъ выраже-
ніемъ «справедливое распредѣленіе». Теоретики лучшаго распредѣле-
нія дѣлятся въ этомъ случаѣ на двѣ группы: одна группа желаетъ,
чтобы доля каждаго индивидуума опредѣлялась исполненной имъ рабо-
той, а другая группа хотѣла бы, чтобы распредѣленіе опредѣлялось
потребностями каждой отдѣльной личности. Первая точка зрѣнія выра-
жена въ положеніи С. Симона: «СЬаспп (іоіі ёіге сіаззё неіоп за сарасііё
еі геІгіЬпё зеіоп яез оеиѵгез» а вторая—въ слѣдующихъ словахъ Гот-
ской программы: «каждому—по его разумнымъ (ѵегпипВ^етаззѳп)
потребностямъ». Въ первомъ случаѣ дѣло касается нѳ только труднѣй-
шей задачи распредѣлить равномѣрно то, что нужно обществу, между
различными родами матеріальной и духовной работы, но и предпола-
гается, что самое раздѣленіе труда должно явиться справедливымъ,
такъ что каждый получаетъ работу, соотвѣтствующую его способно-
стямъ: вѣдь безъ этого для него было бы не выгодно получать вознагра-
жденіе пропорціональное труду (т. ѳ. произведенному имъ про-
дукту). И, наконецъ, откуда извѣстно, что цѣнность произведеннаго
продукта, соотвѣтствуетъ затраченному труду? Вѣдь, для этого нужно,
чтобы продуктъ труда имѣлъ достаточную цѣнность для потребленія,
т. ѳ. удовлетворялъ настоящей (ѵѵігкІісЬе) потребности общества. На
этомъ основаніи, работа можетъ вознаграждаться лишь тогда, если
можно регулировать потребности индивидуумовъ. Такимъ образомъ пер-
236
ЭТИКА.
вая изъ вышеупомянутыхъ теорій совершенно также какъ и послѣдняя,
должна предоставить государству власть—опредѣлять и потребности
индивидуумовъ.—А такъ какъ вторая теорія желаетъ, чтобы распредѣ-
леніе совершалось по «разумнымъ» потребностямъ каждаго индиви-
дуума, то ясно, что значитъ собственный разумъ каждаго индивидуума
не можетъ рѣшить «сообразны ли съ разумомъ» (т. е. разумны ли) его
потребности. Это долженъ рѣшить разумъ блюстителя, поставленнаго
ютъ государственной власти, а отдѣльные индивидуумы обязаны подчи-
няться ему безъ возраженій.
10) Толпа индивидуумовъ, не имѣющихъ права рѣшать, какія спо-
собности или потребности у нихъ имѣются, а потому обязанныхъ тер-
пѣливо сносить, чтобы ихъ выкраивали по схемѣ, установленной авто-
ритетомъ, —. такая толпа есть просто масса, а ни какъ не организован-
ное общество. И при этомъ, конечно, совершенно все равно, предста-
вляютъ ли себѣ этихъ грядущихъ управителей общества геніями (какъ
предполагалъ Сенъ-Симонизмъ), или идіотами,—или они будутъ дикта-
торами или же явятся въ видѣ всемогущихъ монарховъ, или, нако-
нецъ, мы вообразимъ ихъ въ видѣ избранниковъ и представителей
всего народа, во всякомъ случаѣ, то, что даетъ смыслъ и цѣнность
жизни,—т. е. свободное развитіе способностей и стремленій,—здѣсь
устраняется.
Стремленіе человѣка рѣшить, какимъ способностями и потребностями
онъ обладаетъ и какія изъ нихъ достойны развитія и удовлетворенія,—
вовсе не есть только эгоистическое стремленіе. Оно, какъ мы видѣли,
есть условіе того, чтобы въ обществѣ оказывались производительныя
силы, могущія порождать нѣчто новое, а не двигаться неизмѣнно по
старымъ колеямъ. Даже самая обычная дѣятѳльнооть выполняется пра-
вильно тогда только, когда индивидуумъ самъ опредѣляетъ ее для себя.
Но когда дѣло идетъ о проложеніи новыхъ путей, то часто единствен-
нымъ вознагражденіемъ служитъ при этомъ только удовлетвореніе, ко-
торое чувствуетъ человѣкъ, слѣдуя по своей собственной иниціативѣ
тому, что онъ самъ считаетъ хорошимъ и полезнымъ. Великіе изобрѣ-
татели часто вовсе не огорчаются тѣмъ, что не могутъ извлечь лично для
себя выгодъ изъ своего открытія. Если жизнь кажется имъ часто печаль-
ной, а судьба жестокой, то только тогда, когда возникаютъ препятствія
къ свободному употребленію ими своихъ силъ въ томъ направленіи ка-
кое имъ желательно. Но что же будетъ тогда, когда на всѣ средства
труда будетъ наложено запрещеніе или опека государства? Откуда бу-
дутъ брать тогда средства для частныхъ опытовъ, которые дали куль-
турѣ такъ много, если не все?—Шеффле находитъ однако, что о соціа-
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 237
лизмѣ думаютъ ве вѣрно, если полагаютъ, что овъ устраняетъ всякое
свободное движеніе и свободное распоряженіе матеріальными благами.
Онъ рѣзко раздѣляетъ средства потребленія отъ средствъ производства и
старается доказать, что соціализмъ отрицаетъ право собственности только
на средства производства, а не на средства потребленія. По его мнѣнію
въ соціалистическомъ обществѣ, мы могли бы свободно распоряжаться
средствами потребленія, падающими на нашу долю. Мы могли бы сбе-
регать пріобрѣтенныя нами деньги, чтобы употреблять ихъ для нашихъ
собственныхъ частныхъ цѣлей или для того чтобы дарить ихъ или по-
могать ими другимъ. Однако, арена для свободнаго движенія, сохра-
няющаяся по этой теоріи, весьма не велика. Сбереженія окажутся по-
требленными чрезвычайно быстро, если не дозволяется извлекать изъ
нихъ выгоды для себя тѣмъ, что они предоставляются другимъ, имѣю-
щимъ въ нихъ потребность. Если эти послѣдніе за мое дозволеніе
употребить мои сбереженія въ теченіи времени, на которое я
предоставилъ таковыя въ ихъ пользованіе,—даютъ мнѣ извѣстное
вознагражденіе, то я могу употребить это время на какое нибудь заня-
тіе, которое можетъ не быть производительно непосредственно, хотя
требуетъ серьезной и продолжительной работы. Въ соціалистическомъ
государствѣ, воспрещающемъ всякую прибыль, могутъ Имѣть мѣсто-
только такія занятія, которымъ пожелаетъ покровительствовать госу-
дарство. Будетъ запрещено не только индивидуальное произвЬдство, но
даже будетъ сдерживаться въ извѣстныхъ границахъ индивидуальное
потребленіе. Если жить дозволяется только хлѣбомъ насущнымъ (какъ
говорятъ нѣмцы—аиз (іег Нап<і іп <1еп Мипгі) и исключительно по бла-
гоусмотрѣнію исполнителей государственной власти, то въ такой жизни
не можетъ образоваться никакихъ самобытныхъ и свободныхъ напра-
вленій или стремленій. Прибыль есть тотъ доходъ, который получаетъ
собственникъ, не производя его ежеминутно самъ; она имѣетъ, однако,
и соціальное значеніе, потому что дѣлаетъ возможнымъ не одни только
тѣ дѣятельности, которыя служатъ удовлетворенію потребностей данной
минуты, и кромѣ того она благопріятствуетъ сбереженіямъ. Въ настоя-
щее время, бережливый человѣкъ знаетъ, что онъ достигаетъ сбереже-
ніями не только обезпеченности своего собственнаго существованія, но
и можетъ работать ради интересовъ и потребностей, опредѣленныхъ
имъ самимъ, и работать устойчиво, продолжительно. Въ соціалистиче-
скомъ государствѣ (въ томъ видѣ, какъ оно изображено Родбертусомъ)
работникъ (матеріальной области производства) не удерживаетъ всей
цѣнности своего продукта: часть его идетъ на удовлетвореніе произво-
дителей не матеріальныхъ цѣнностей; но это совершенно зависитъ отъ
238
ЭТПКА.
распредѣляющей государственной власти. Если бы эта часть цѣнности
продукта, вмѣсто того, чтобы отдавать ее исключительно въ распоряженіе
государственной власти, удовлетворяла потребностямъ частныхъ соб-
ственниковъ, то, быть можетъ, являлась бы еще возможность ея пло-
дотворнаго и благого примѣненія. Конечно, прибыль даетъ поводъ къ
злоупотребленію и дармоѣдству, но и всякое право распоряженія мо-
жетъ употребляться во зло,—даже и государственными исполнителями.
Подобно тому какъ соціализмъ предполагаетъ человѣчество, способ-
ное выставить всесовершенныхъ распорядителей, точно также онъ пред-
полагаетъ и такое человѣчество, у котораго не ослабятся ни наслажде-
ніе дѣятельностью, ни способность совершать открытія, не смотря на то,
что будетъ уничтожена иниціатива, а потребности будутъ опредѣляться
посторонними лицами.
Поэтому-то мы можемъ установить слѣдующее: стремленіе къ соб-
ственной иниціативѣ и развитію собственныхъ потребностей нерастор-
жимо отъ собственно-этическаго стремленія.—Этическими можно назвать
только ту волю и ту дѣятельность, которыя исходятъ изъ собственнаго,
свободнаго обсужденія и рѣшенія индивидуума, и въ которыхъ инди-
видуумъ проявляетъ себя сообразно своимъ собственнымъ внутреннимъ
свойствамъ. Поэтому-то свободная арена для силъ и стремленій есть
этическая жизненная потребность. Внѣшнее регулированіе можетъ
имѣть только воспитательное и подготовляющее значеніе, но пи коимъ
образомъ нѳ можетъ быть формой идеальнаго общежитія.
11) Однимъ изъ основныхъ положеній тѣхъ теорій, которыя мы здѣсь
разбираемъ, служитъ утвержденіе, что источникомъ всякаго богатства
и всякой культуры является трудъ. Этимъ положеніемъ начинается
Готская программа. Она же содержитъ, поэтому, нѣкоторую двусмыс-
ленность, заключающуюся въ самомъ словѣ «работникъ!. Вѣдь, кромѣ
матеріальной работы, есть работа духовная. И если мы, разсуждая о
матеріальной культурѣ, имѣемъ въ виду преимущественно матеріаль-
ную работу, то необходимо признать и то, что измѣнившееся и улуч-
шенное положеніе, какое въ новѣйшее время начинаетъ занимать трудъ,
служащій матеріальной культурѣ, тѣсно связано съ тѣмъ обстоятель-
ствомъ, что современная промышленность можетъ въ обширнѣйшемъ
размѣрѣ считаться лишь примѣненіемъ данныхъ современной науки.
Такимъ образомъ матеріальный трудъ предполагаетъ въ данномъ слу-
чаѣ трудъ духовный,—работѣ мускуловъ предшествуетъ работа мозга.
Тѣ опыты, тѣ изслѣдованія, идеи и планы, которыя были произведены
духовной работой, дали безчисленнымъ матеріальнымъ работникамъ
достаточное количество дѣятельности. Поэтому то, невозможно осуще-
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 239
ствить общественную организацію, начиная съ того, съ чего начали
программы Готская (1875 г.) и Кентская (1877 г.), а именно,—если
начинать съ противоположенія всѣмъ остальнымъ общественнымъ клас-
самъ—рабочаго класса (подъ которымъ понимаются работники матеріаль-
ныхъ производствъ: въ Кентской программѣ этотъ классъ названъ про-
летаріатомъ). Подобное противопоставленіе понятно только въ разгоря-
ченіи борьбой, но когда чувство противоположности и обособленности
отъ остального общества воспитывается усиленнымъ образомъ, то этимъ
наносится вредъ единственному пути, на которомъ возможно достиг-
нуть лучшаго положенія.
Источникомъ богатства и культуры служитъ не одинъ только физи-
ческій трудъ. Величайшія культурныя работы совершаются въ области
духовной. Конечно, необходимо удовлетвореніе матеріальныхъ потреб-
ностей, чтобы стала возможной работа въ области духовной культуры.
И многія духовныя работы нуждаются въ матеріальномъ содѣйствіи.
Безъ рабочаго, раздувающаго мѣхъ церковнаго органа, органистъ былъ
бы безпомощенъ. Однако, изъ этого не слѣдуетъ, что раздуватель мѣха
есть «источникъ» музыки. Соціализмъ ставитъ тоже въ свою программу
свободную мысль, изслѣдованіе и государственную поддержку ихъ. Но,
слѣдовательно, онъ долженъ признать и то, что общая духовная атмо-
сфера, въ которой живетъ работникъ, представляетъ для него огромное
значеніе. Отдѣльный изслѣдователь можетъ дать міру такія идеи, кото-
рыя по своему вліянію на общее пониманіе и оффиціальное мнѣніе
способны ускорять развитіе культуры въ гораздо большей степени, чѣмъ
матеріальный трудъ многихъ тысячъ рабочихъ. И всегда будетъ такъ,
и никакія программы не могутъ этого устранить. Для того, чтобы буду-
щее развитіе могло идти въ правильномъ и здоровомъ направленіи, не-
обходимо стараться объ уменьшеніи разстоянія между матеріальными и
духовными работниками. Но усилія въ этомъ смыслѣ не будутъ удачны,
если станутъ такъ рѣзко подчеркивать противоположность между рабо-
чимъ классомъ и всѣми другими классами общества, какъ это дѣлается
обыкновенно теперь. Правда, нельзя не сознаться, что «другіе» классы,
то есть тѣ, которые до сихъ поръ были въ такомъ положеніи, что
исключительно могли брать на себя только духовный трудъ, не всегда
такъ много отдаютъ рабочему классу, какъ имъ предписываетъ ихъ
долгъ. Предубѣжденія всякаго рода и недостатокъ симпатіи мѣшаютъ
имъ признавать права меньшихъ братій. Въ этомъ лежитъ самая важ-
ная причина недоразмѣрности положеній разныхъ классовъ. Но мы
здѣсь не изслѣдуемъ дальнѣйшихъ причинъ. Мы возражаемъ соціали-
240
ЭТИКА.
этическимъ теоріямъ и дѣлаемъ имъ упрекъ за то, что они ставятъ
болѣе рѣзкое противорѣчіе, чѣмъ должно быть и чѣмъ нужно.
Слѣдуетъ замѣтить также, что въ предѣлахъ самаго класса рабочихъ
(матеріальнаго производства) есть предвѣстіе противуположности, кото-
рая подобна существующей между матеріальными и духовными работ-
никами. Рабочіе союзы, которымъ такъ много обязаны рабочіе, достигли
своихъ цѣлей только потому, что сохраняли различіе между обучен-
ными и необученными рабочими. Организація принимаетъ только тѣхъ
изъ нихъ, которые научились своему дѣлу. Хотя невозможно построить
дома безъ носчика камней, однако кладчикъ (каменщикъ) воспроти-
вился бы навѣрное такой программѣ, по которой носка камня выставля-
лась бы единственной истинной причиной сооруженія зданія.—Здѣсь воз-
никаетъ соціальный вопросъ въ кругу самихъ работниковъ, и мы снова
поддерживаемъ ту нашу теорію, которая показываетъ, до какой степени
невозможно рѣшить соціальный вопросъ разъ и навсегда. Зто будетъ
сопровождать человѣческій родъ и въ необозримомъ грядущемъ.
12) Что этотъ вопросъ будетъ возникать всегда вновь и вновь, свя-
зано, главнымъ образомъ, съ тѣмъ обстоятельствомъ, которое соціа-
листы (даже научные, какъ Родбертусъ) обыкновенно склонны игнори-
ровать *), а именно съ естественнымъ инстинктомъ, который произво-
дитъ приростъ населенія большій того прироста, какой соотвѣтствуетъ
средствамъ питанія въ тотъ же періодъ времени. Если Мальтусъ и пре-
увеличилъ эту склонность, то тѣмъ не менѣе здѣсь, очевидно, дѣйствуетъ
сила, которая всегда будетъ выводить насъ изъ того состоянія равно-
вѣсія, достиженіе котораго можно вообразить себѣ (см. XXV, 2). Если
бы удалось создать организацію, при которой каждый могъ бы покойно
взирать на будущее, то это спокойствіе, сказалось бы между прочимъ
тѣмъ, что возникли бы новыя семьи, такъ что скоро опять явилась бы
излишняя рабочая сила,потому что рукъ стало бы больше,чѣмъ работы,
а ртовъ больше, чѣмъ пищи. Результатомъ этой причины, дѣйствую-
щей и теперь, является тотъ фактъ, что число браковъ увеличивается
не только тогда, когда падаетъ цѣна на хлѣбъ, но и тогда когда только
есть надежда на такое паденіе, т. е. вообще когда господствуетъ на-
строеніе, внушающее надежды **).
•) Ср. Шенберга: аВіѳ Зіеііип^ Деа Зосіаііаіеп іиг МаШшзвсЪеп ВеѵоІкѳгип^вІеЬгс». Невіш 1886.
**) «Какъ послѣ хорошаго урожая значительно повышается число вѣнчаній и рожденій, такъ, на-
оборотъ, послѣ тяжелаго неурожая, овн уменьшаются. Въ первомъ случаѣ къ основанію новыхъ семей
побуждаетъ больше надежда, чѣмъ дѣйствительное обладаніе; поэтому самый большій приростъ (насе-
ленія) оказывается конечно не во время самаго низкаго паденія цѣнъ на хлѣбъ, но при такихъ
цѣнахъ, которыя сравнительно съ предыдущимъ неурожаемъ упали всего замѣтнѣе». Роторъ:
«Основанія Поли. 9к.» § 240.
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 241
Общественныя условія опредѣляются въ каждое данное время отно-
шеніемъ между приростомъ населенія и той суммой, въ какой можетъ
быть увеличена производительность земли, благодаря возросшему уму
и развившейся энергіи. Тамъ, гдѣ существуетъ взаимодѣйствіе различ-
ныхъ силъ или стремленій, возникаетъ и нѣкотораго рода ритмиче-
ское движеніе, причемъ то одно, то другое изъ этихъ стремленій беретъ
верхъ. Такого существованія, которое не было бы подчинено этому
колебанію (ритму), нѣтъ, и мы не можемъ понять такого существованія.
Въ силу существованія этихъ различныхъ силъ и того какъ они
сочетаются другъ съ другомъ, жизнь дѣлается борьбой, и въ ней возни-
каетъ страданіе именно каждый разъ, когда увеличивается размахъ
вышеупомянутыхъ колебаній. Этимъ я не хочу сказать, что человѣ-
ческая природа будетъ всегда нераздѣльна съ этимъ сильнымъ стремле-
ніемъ къ размноженію. Однако, рѣшительное измѣненіе и въ этомъ
отношеніи еще такъ далеко, что не можетъ имѣть для насъ этическаго
значенія. Человѣческая природа развилась до своей современной стадіи
суровой борьбой съ окружающими условіями; эта борьба дѣлаетъ необ-
ходимымъ строгое требованіе самогосподства, благоразумія и симпатіи;
и до сихъ поръ,—насколько мы можемъ замѣтить,—эти условія среды
ве становятся иными (ср. тѣмъ, что я развиваю здѣсь, гл. XII.—10,
XVII—2 и XXV—2).
13) Насколько вышеизложенныя реформаторскія теоріи основываются
на убѣжденіи, что человѣческая воля обладаетъ способностью устранить
всякія препятствія на пути образованія гармоническаго человѣческаго
общества, —настолько эти теоріи являются рѣшительно идеалистиче-
скими. Трудъ онѣ считаютъ источникомъ всякаго богатства и всей
культуры, игнорируя всѣ естественныя причины, могущія усилить или
ослабить теченіе этого источника. Въ силу этого идеализма, который
ве позволяетъ, чтобы его надежды и воодушевленія ослаблялись болѣе
тщательнымъ соображеніемъ съ условіями данными природой и исто-
ріей, соціализмъ является родственнымъ съ лучшимъ изъ умственныхъ
теченій ХѴШ вѣка, хотя съ другой стороны, въ силу своего айти-инди-
видуализма, онъ обнаруживаетъ реакцію противъ того же ХѴШ сто-
лѣтія. Но какъ бы ни были велики и многочисленны эти иллюзіи и за-
блужденія реформаторскихъ теорій, тѣмъ не менѣе на практикѣ эти
теоріи являются самымъ значительнымъ этико-общественнымъ движе-
ніемъ нашей эпохи. Онѣ напоминаютъ, что нужно возвысить мысль и
душу труженника; онѣ направили его мысль на задачи, которыя охва-
тываютъ кругъ гораздо болѣе широкій сравнительно съ тѣмъ, въ
которомъ вращается изолированное индивидуальное стремленіе къ
ЭТИКА.
242
самосохраненію. Ни какое общественное стремленіе не можетъ имѣть
поступательнаго движенія безъ какой нибудь широкой картины буду-
щаго. Темныя стороны и иллюзіи этой картины непременно отпадутъ и
будутъ исправлены въ теченіи дальнѣйшаго развитія. Реформаторскія
теоріи этого рода должны будутъ понять различіе между идеаломъ и
дѣйствительностью. Идеалъ вовсе не необходимо утрачиваетъ свою вооду-
шевляющую и двигающую силу отъ того, что дѣйствительныя условія
перестанутъ игнорироваться и закутываться туманомъ или скрываться.
И особенно должны понять эти реформаторы то, что, если для ихъ теорій
есть будущее,—оно главнымъ образомъ можетъ быть достигнуто сво-
бодной работой и свободными ассоціаціями при томъ условіи, чтобы и
государство въ гораздо большемъ размѣрѣ, чѣмъ мы привыкли думать,
могло выступить какъ сила защищающая, облегчающая и воспитыва-
ющая.
14) Какъ я уже упоминалъ (§ 9) государство непрерывно вмѣшивается
въ соціальное развитіе даже тамъ, гдѣ это вмѣшательство не сознается
ясно. Нѣтъ ни единой стороны въ политической организаціи (въ уст-
ройствѣ государственныхъ учрежденій, въ административномъ управ-
леніи, въ финансахъ, въ правѣ, въ военномъ дѣлѣ, въ церковномъ дѣлѣ
и въ дѣлѣ образованія), которая нѳ оказывала бы тѣмъ или инымъ путемъ
опредѣленнаго вліянія на условіи организаціи труда. Было-бы уже боль-
шимъ шагомъ впередъ, если бы это было сознано яснѣе, такъ чтобы
при обсужденіи политическихъ вопросовъ эта крайне важная сторона
больше выдвигалась на первый планъ. Кромѣ того, только соціальное
значеніе политическихъ вопросовъ придаетъ имъ настоящій интересъ.
Если станутъ совершенно упускать изъ виду это значеніе, то полити-
ческая борьба и споры обратятся или въ чисто личную борьбу за власть,
или въ споръ о чистыхъ формальностяхъ.—Мы укажемъ здѣсь одинъ
пунктъ, въ которомъ государство, не нарушая принципа свободы, мо-
жетъ добиться многого относительно организаціи труда и распредѣ-
ленія прибыли.
а) Прежде всего нужно только поставить требованіе о признаніи,
простой справедливости. Еще не особенно давно крупные нарушители
чужой собственности были во многихъ отношеніяхъ поставлены въ луч-
шія условія, чѣмъ маленькіе воришки. На движеніе среди рабо-
чихъ смотрѣли тоже недовѣрчивымъ взглядомъ, тогда какъ совер-
шенно такое же движеніе въ другихъ общественныхъ кругахъ, нѳ
встрѣтило бы конечно ни малѣйшихъ препятствій. А между тѣмъ,
противодѣйствіе, оказывавшееся праву рабочихъ на личную сво-
боду и на устройство товариществъ, союзовъ и сходокъ, могло
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 243
недружелюбно настроить рабочій классъ противъ правящихъ клас-
совъ. Адамъ Смитъ жалуется на то, что союзы хозяевъ для пони-
женія рабочей платы допускалось устраивать, а между тѣмъ рабочимъ
не дозволялось соединяться для того, что бы имѣть возможность не
работать, если ихъ рабочая плата падала ниже извѣстной нормы *). Но-
вѣйшее германское законодательство (это писалось въ 1888 г. Редак.)
точно также надѣляетъ правомъ устраивать общества только работо-
дателей, но рабочимъ не дозволяетъ устройство союзовъ, и многія рѣчи
о возстановленіи старыхъ цеховъ сводятся на самомъ дѣлѣ къ тому,
чтобы сдѣлать работника зависимымъ отъ работодателя **).
Ь) Государство уже признало своей обязанностью защищать свободу,
здоровье, безопасность и нравственность рабочихъ отъ произвола работо-
дателей. Прежде другихъ странъ, въ Англіи, послѣ тяжелой борьбы,
возникло, такъ называемое, фабричное законодательство: оно устано-
вило правила, обезпечивающія безопасность а здоровье на фабрикахъ и
въ копяхъ, опредѣлило продолжительность рабочаго дня и нѣкоторыя
ограниченія для труда женщинъ и дѣтей, запретило расчитываться съ
рабочими по трактирамъ и потребовало уплаты имъ жалованья налич-
ными деньгами***).—Какъ раньше было признано, что свободная работа
производительнѣе труда рабовъ, такъ и здѣсь оказалось, что болѣе удо-
влетворительныя условія, созданныя законами для рабочихъ какъ въ
Англіи, такъ и въ другихъ странахъ по ея образцу, не только йе вредятъ
производительности, но прямо увеличиваютъ ее. Это происходить не
только отъ того, что эти законы,—какъ замѣтилъ еще Карлъ Марксъ,—
содѣйствуютъ «физическому и моральному возрожденію» фабричнаго
рабочаго,—но и оттого, что большая бодрость и сила, съ какой теперь
стало возможно работать, часто также усиливаютъ производительность
труда. Даже сами работодатели нашли въ этомъ выгоду для себя и
перестали противодѣйствовать фабричному законодательству, которое
первоначально называли вторженіемъ государства въ ихъ личную сво-
боду.—Особенно оказалось полезнымъ ограниченіе времени работъ
(величины рабочаго дня) и при томъ почти также полезнымъ для работо-
дателей, какъ и для рабочихъ. Какъ говорятъ англійскіе фабричные
инспектора въ одномъ изъ отчетовъ, хозяева прежде не имѣли времени
думать ни о чемъ кромѣ денегъ, а рабочіе ве имѣли времени думать ни
•) Си. Адама Смита: «Богатство народовъ» I, 10.
**) Брѳнтано: Ліе ^еѵгегЫісЬѳ АгЬеііегГга&ѳ (ЗсЬопЬег^а НаидЬисЪ. I, стр. 931 и 970.
•••) Гнейсты Лав ЗеІГ-СоѵегпетепС іп Еп|1аші. 3 изд. стр. 314.—Ь. Вгепіапо: Ліе ^еѵсгЫ. Аг-
ЬаііегГга<в. Стр. 973.—К. Марксъ: Лав Карііаі. 2 изд. 1, стр. 224—314.
244 этика.
о чемъ другомъ кромѣ труда. Длинный рабочій день дѣлалъ работника
чисто физической машиной, такъ какъ весь его досугъ уходилъ на
сонъ и отдыхъ, чтобы снова взяться за работу съ свѣжими силами.
Еще Фихте справедливо сказалъ, что истинное богатство народовъ есть
ихъ досугъ, остающійся у всѣхъ послѣ исполненной работы *). При-
чина этого та, что время, которое рабочій получилъ возможность отнять
отъ работы, идущей на удовлетвореніе только матеріальныхъ потреб-
ностей, можетъ быть употреблено имъ на болѣе высокое развитіе, на
болѣе человѣчныя и благородныя наслажденія, на дѣятельность для
идеальной культуры и на воспитаніе своихъ чувствованій. А, вѣдь, это
необходимо; вѣдь, должны же они быть хотя немного выше простого
колеса огромной машины.—Однимъ этимъ, конечно, еще не опредѣ-
ляется того, какимъ образомъ рабочій будетъ проводить свой досугъ,
и нельзя удивляться тому, что онъ проводитъ его не одинаково или
не всегда самымъ лучшимъ образомъ. Потребность болѣе высокаго
развитія слѣдуетъ возбуждать, и необходимо въ то же время создать
самыя средства для удовлетворенія этой пробуждающейся потребности.
Здѣсь имѣютъ очень большое значеніе пріемы того образованія, которое
дается какъ государствамъ, такъ и частными усиліями, но не меньшее
значеніе имѣетъ и все то, что можетъ быть сдѣлано для развитія и удо-
влетворенія вкуса къ произведеніямъ искусства и къ красотѣ природы.
Наконецъ, чувство своихъ гражданскихъ обязанностей и правъ, какъ и
то чувство, которое принуждаетъ работать для всего общества, разви-
ваются участіемъ въ гражданской жизни страны.
с) Далѣе: государство можетъ оказывать вліяніе на общественные
контрасты и противорѣчія посредствомъ организаціи финансовъ и
налоговъ. Тотъ моментъ, когда стало выдвигаться на1 первый планъ это
уравнивающее и распредѣлительное дѣйствіе организаціи валоговъ,можно
отмѣтить даже, какъ начало новаго періода въ исторіи обложенія **).
Эту точку зрѣнія связываетъ съ чисто-финансовой точкой зрѣнія, такъ
называемая, «соціально-политическая® теорія налоговъ. Сюда же отно-
сится и болѣе высокое обложеніе наслѣдствъ, и отмѣна наслѣдованія въ
боковыхъ линіяхъ.
(1) Дальнѣйшее расширеніе государственнаго вмѣшательства въ этомъ
направленіи возбуждаетъ вопросъ: должно-ли и въ какихъ границахъ
*) Зуаіет 4ег НесЪіІеЬге (1812). КасЬ^еІамепе II, стр. 543.—Ср. Брвнтано: Ріа АгЬеііег-
|іИсп8 4сг бс^епѵагі II, стр. 366 говоритъ: «вопросъ о длинѣ рабочаго два есть вопросъ объ уровнѣ
цивилизаціи».
**) Адольфъ Вагнеръ: Пряные налоги (ОДонЬегдо ПапгіЬисЬ III), стр. 161, 359. Сравни Іерияга:
Еег 2хѵеск іш ВесЫ. 2 изд. I стр. 533.
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 243
можетъ государство создавать учрежденія для страхованія рабочихъ?
Если рабочихъ заставить принудительно пользоваться такими учрежде-
ніями, то этимъ весьма легко отнять у нихъ личную независимость.
Ибо въ виду того, что государство не въ состояніи гарантировать рабо-
чему извѣстную заработную плату, какое нибудь колебаніе въ усло-
віяхъ можетъ лишить его работы, а слѣдовательно и лишить его воз-
можности дѣлать свои страховые взносы, при чемъ онъ теряетъ каждый
разъ свои деньги взнесенныя прежде. А въ виду этого, онъ очутится во
власти работодателя, который можетъ предложить ему какія угодно
невыносимыя условія, и рабочій долженъ будетъ соглашаться на нихъ
изъ боязни потерять свой прежній взносъ *). Конечно, государство
здѣсь, какъ и во многихъ другихъ случаяхъ, поступитъ всего лучше,
если будетъ дѣйствовать косвенно, т. е. возьметъ на себя поддержку и
воятролированіе тѣхъ организацій, которыя развиваются сами путемъ
свободныхъ ассоціацій.
е) Наконецъ, мы должны разсмотрѣть вопросъ о томъ, насколько го-
сударству слѣдуетъ покровительствовать производительнымъ обще-
ствамъ или артелямъ. Какъ уже упомянуто выше, теперь можно счи-
тать доказаннымъ, что поддержку такихъ предпріятій необходимо вести
весьма осторожно, потому что лучше всего пошли тѣ изъ подобныхъ
обществъ, которыя держались исключительно самопомощью. Но нѣтъ
ничего невозможнаго въ отысканіи такого способа помощи’, этимъ
учрежденіямъ со стороны государства, который могъ бы быть полезенъ
для нихъ, не ведя за собою никакого вреда.
Болѣе подробное развитіе и обоснованіе вышеизложенныхъ пунктовъ
(какъ и многихъ другихъ, которыми бы можно было ихъ допол-
нить) относится къ политической экономіи. Здѣсь же они были приве-
ведены только потому, что всѣ они выдвигаютъ впередъ этико-соціаль-
ное воззрѣніе на государство и его дѣятельность, а также признаніе
того, что государственная помощь и самопомощь не исключаютъ другъ
друга; нужно только установить между ними правильное отношеніе.
Единственно производительная область, это—область свободныхъ силъ,
т. е. такихъ, которыя развиваются по собственной иниціативѣ; государ-
ство же можетъ оказывать защиту, давать форму и матеріальную по-
мощь только тому, что выработалось само собою. Отношеніе между
государственной помощью и самопомощью должно быть какъ разъ
противоположно тому, чего хочетъ соціализмъ, который оказывается
тутъ въ странномъ согласіи съ бюрократизмомъ и абсолютизмомъ.
*) Ь. Вгепіапо: Ріе ^еѵегЬІ АгЬеііегГга^ѳ (ЗсЬопЬѳг^а НапдЬисІі 1), стр 985 и слѣд.
216
ѲТПКА.
15) Наибольшая часть реформаторскихъ теорій вашей эпохи не
вполнѣ отрицаютъ частную собственность, а только ограничиваютъ ее
средствами потребленія и наслажденія. Эти теоріи не признаютъ част-
ной собственности только въ ограниченныхъ предѣлахъ, а именно въ
тѣхъ случаяхъ, если она даетъ безусловныя права Но безусловное
право собственности никогда и не признавалось въ теченіи исторіи чело-
вѣчества. Идея безусловной собственности—только фантазія, которую
индивидуализмъ противупоставлялъ крайностямъ произвола государ-
ственной власти. Во всѣ времена власть государства вмѣшивалась во
владѣніе отдѣльныхъ лицъ, если казалась, что это требуется общими
интересами. Границы этого вмѣшательства не постоянны и измѣняются
съ измѣненіемъ историческихъ условій и отношеній.
Понятіе права собственности въ томъ его объемѣ, въ какомъ оно
принимается теперь, сравнительно ново. На примитивныхъ ступеняхъ
культуры, преобладала общая или общинная собственность. Мѣста для
охоты принадлежали сообща всему племени, а племена земледѣльческія
опредѣляли ежегодно для каждой семьи опредѣленное поле, которое
обработывали сообща члены данной семьи. Первая частная собствен-
ность состоитъ изъ дичи, убитой индивидуумомъ, изъ плодовъ отыскан-
ныхъ имъ, изъ орудій и одежды, сдѣланныхъ имъ самимъ. Такимъ обра-
зомъ, движимая собственность возникаетъ ранѣе недвижимой. Только
впослѣдствіи переходитъ также въ частную собственность и земля
или почва. Необходимость правильнаго воздѣлыванія земли, производи-
маго по широкому плану, раздѣленіе труда, возростающее самочувствіе
(т. е. чувство собственнаго достоинства) и потребность самостоятельно-
сти у отдѣльныхъ индивидуумовъ (ср. XI, 14), вотъ въ чемъ были при-
чины, которыя должны были повлечь за собою индивидуализированіе
собственности. Примитивная культура признаетъ собственно лишь общее
право пользованія рода или племени; право же собственности она при-
знаетъ только тамъ, гдѣ сталкиваются другъ съ другомъ роды или
племена. Только съ возникновеніемъ государства возникаетъ и индиви-
дуальное право собственности, какъ признанное и защищаемое госу-
дарственною властью владѣніе матеріальными богатствами или бла-
гами. Но это признаніе и защита,—составляющія неотъемлемый эле-
ментъ (моментъ) понятія о собственности,—показываютъ, что это право
ни коимъ образомъ не безусловно. Государственная власть всегда
связываетъ свое признаніе и защиту съ извѣстными условіями. Эти
условія ставятъ ограниченія праву господства и распоряженія.
Нельзя по одному собственному плану построить домъ на своей землѣ
или обработать свой клочекъ земли, или завѣщать свои деньги, и съ
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЭВИПЯ. 247
каждой собственности установляется въ большемъ или меньшемъ раз-
мѣрѣ налогъ на общественныя цѣли. Та власть, которая своимъ призна-
ніемъ и своей защитой обращаетъ простое пользованіе въ собственность,
въ тоже время и установляетъ предѣлы этой собственности; значитъ,
. эти ограниченія ни коимъ образомъ нельзя считать вторженіемъ или
захватомъ со стороны государства первоначальнаго абсолютнаго права
собственности.
I Въ концѣ концовъ въ основаніи какъ такого утвержденія государ-
ствомъ права собственности, такъ и его ограниченій, лежатъ этическія
соображенія.—Опредѣленныя границы для права отдѣльныхъ индиви-
і дуумовъ распоряжаться и пользоваться матеріальными благами необхо-
! димы прежде всего съ той цѣлью, чтобы государство могло выполнить
і самую элементарную задачу свою, состоящую въ охраненіи покоя, мира
' и безопасности. Для этой цѣли, недостаточно опредѣлить границы отно-
> сительно этого рода правъ между группами или отдѣльными родами.
’ Повсюду, гдѣ развитіе идетъ впередъ, государство приходитъ въ столк-
новеніе и съ отдѣльными индивидуумами, и съ ихъ измѣняющимися
отношеніями, и у него должны быть средства для констатированія пра-
’ вонарушеній.—Затѣмъ, утвержденное и защищаемое государствомъ
{ право владѣнія является условіемъ болѣе постоянной, болѣб самостоя-
тельной дѣятельности для культурныхъ цѣлей, дѣятельности, соединенной
съ извѣстными затратами и жертвами. Обладаніе собственностію рав-
носильно въ сущности занятію почетной общественной должности. Имъ
несомнѣнно удовлетворяется также и извѣстное чувство самостоятельно-
сти и властности у отдѣльныхъ лицъ; общественная этика не можетъ
считать достаточными тѣхъ основаній, въ силу которыхъ собствен-
ность признается какъ бы расширеніемъ личности во внѣшній
міръ. Такое расширеніе, разумѣется, можетъ быть оправдано, если оно
ве влечетъ за собой никакого спора или столкновеній съ другими. Но
положительное общественное значеніе такого расширенія личности ока-
зывается лишь въ томъ случаѣ, когда самочувствіе (т. ѳ. чувство соб-
ственнаго достоинства) или властности начинаетъ служить обществен-
нымъ пользамъ. Этическій характеръ частной собственности является
слѣдствіемъ не понятія объ индивидуальной личности самой по себѣ, а
слѣдствіемъ общественной необходимости—имѣть возможно большее
число свободныхъ и активныхъ центровъ силы (или исходныхъ пунктовъ)
для культурной дѣятельности. Отдѣльный индивидуумъ никогда не
имѣлъ самопонятнаго (зеІЫѵегзіапШісЬез) права на то, что онъпроизвелъ
или добылъ собственнымъ трудомъ: вѣдь, этотъ трудъ не былъ
созданіемъ изъ ничего; онъ имѣлъ своимъ условіемъ не одни только
248
ЭТИКА.
способности и волю самаго индивидуума; индивидуумъ могъ выпол-
нить извѣстную работу, и она могла стать плодотворной только при за-
щитѣ и помощи общества. Слѣдовательно, такъ какъ онъ долженъ съ
благодарностью и уваженіемъ чувствовать все то, чѣмъ обязанъ обще-
ству, то долженъ также,—если только смотрѣть на дѣло съ этической
точки зрѣнія,—считать свою собственность средствомъ для дѣятельно-
сти на пользу общественную. Онъ, въ сущности, такой же слуга госу-
дарства (чиновникъ, Веатіег), какъ и тотъ, кто спеціально назначенъ
государствомъ, и онъ долженъ нести нравственную отвѣтственность за
то употребленіе, какое дѣлаетъ изъ своей собственности. Съ •этической
точки зрѣнія, границы пользованія собственностью даже тѣснѣе гра-
ницъ, устанавливаемыхъ для нея правовой организаціей. Матеріальныя
блага или богатства, находящіяся во владѣніи отдѣльнаго лица, даютъ
ему возможность вести дѣятельность наивозможно болѣе плодотворную
не только для себя лично, но и для рода. То, что принадлежитъ ему въ
данное время, будетъ впослѣдствіи принадлежать другому. Поэтому
онъ, напримѣръ, не имѣетъ нравственнаго права истощать почву
хищническимъ хозяйствомъ, вредя этимъ ея будущей производитель-
ности,—если бы даже государство иногда и не лишало его этого права.
Это было бы съ его стороны эгоистической невнимательностью къ инте-
ресамъ грядущихъ поколѣній. Ради кратковременныхъ и чисто лич-
ныхъ выгодъ, тутъ приносилась бы въ жертву вѣковѣчная польза рода
(Саііппд). Иногда такое хищничество зависитъ отъ простаго невѣже-
ства или незнанія, и въ такомъ случаѣ мы тутъ имѣемъ любопытный
примѣръ того, какъ увеличиваются нравственныя обязанности съ рас-
ширеніемъ знанія или умственныхъ горизонтовъ. Вредъ хищническаго
земледѣлія установленъ впервые только со времени Обоснованія ученія
Либиха, показавшаго, что растенію необходимы минеральныя вещества,
содержащіяся въ почвѣ, и только послѣ этого стала вполнѣ ясна соли-
дарность рода относительно пользованія почвой.
Есть основанія полагать, что многое, на что теперь допускается
право личной собственности, современемъ можетъ стать предметомъ
только общиннаго владѣнія и пользованія. Такъ, напримѣръ, весьма
вѣроятно, что все право земельной собственности перейдетъ совреме-
немъ къ государству съ той цѣлью, чтобы доходъ отъ земли шелъ на
пользу всего «рода». Если бы это случилось, то въ этомъ не было бы
никакого произвольнаго захвата или нарушенія, а наоборотъ, это было
бы послѣдовательнымъ результатомъ того самаго ряда силогизмовъ, на
которомъ основывается частное право собственности.
16) Частная собственность на матеріальныя богатства дѣлаетъ необхо-
ВѢРОЯТНОСТИ ДАЛЬНѢЙШАГО РАЗВИТІЯ. 249
димой торговлю, т. е. дѣятельность обмѣна продуктовъ или товаровъ.
Въ соціалистическомъ государствѣ не дается никакого мѣста торговлѣ:
продукты и средства потребленія тамъ должны будутъ удѣляться инди-
видуумамъ изъ того мѣста, гдѣ пребываетъ центральная власть (цѣлаго ли
государства, или отдѣльныхъ общинъ); но дѣятельности обмѣна, исхо-
дящей отъ кого либо изъ безчисленнаго множества отдѣльныхъ лично-
стей, здѣсь не оказывается. Но, вѣдь, торговля основывается на дѣя-
тельности свободныхъ индивидуальныхъ силъ, являющихся въ этой
области столь же дѣятельными, какъ и въ производствѣ. Она составляетъ
занятіе тѣхъ, у кого богатствъ больше, чѣмъ нужно для личнаго ихъ
потребленія, а между тѣмъ оказываются такія мѣста, гдѣ въ этихъ
богатствахъ есть нужда. Затѣмъ, душу торговли составляетъ искусство
продать дороже то, что куплено дешевле; существенная сторона этого
искусства заключается въ способности собирать свѣдѣнія или угады-
вать тѣ мѣста, гдѣ та или другая потребность требуетъ удовлетворе-
нія. Естественно, что эта способность возбуждается прежде всего лич-
нымъ интересомъ, и въ этомъ состоитъ непріятная сторона тор-
говли и лицъ, ведущихъ ее. Если къ торговлѣ,—особенно во времена
отдаленныя,—относились презрительно, какъ къ ненравственной дѣя-
тельности ради наживы,—а таковы были мнѣнія греческихъ филосо-
фовъ, отцовъ христіанской церкви и схолатиковъ,—то это зависѣло
лишь оттого, что торговлю считали одной изъ причинъ, порождающихъ
душевное ничтожество, корыстолюбіе, безсердечіе и надувательство *).
Упускали изъ виду то этическое значеніе, какое имѣетъ торговля въ
томъ отношеніи, что объединяетъ людей при посредствѣ ихъ взаим-
ныхъ интересовъ. Торговля есть выраженіе того, что отдѣльные инди-
видуумы или цѣлыя народы не могутъ сполна удовлетворять сами сво-
имъ потребностямъ, а потому ищутъ дополненія въ другихъ по соб-
ственному побужденію. Но разъ общеніе завязалось, можетъ вырабо-
таться и дальнѣйшее единеніе. Прочныя торговыя сношенія требуютъ
взаимнаго довѣрія и вѣрности, которыя обосновываются не на одномъ
только эгоистическомъ интересѣ, но и на характерѣ лица. Такимъ
образомъ завязываются прочныя вэаимнодѣйствія какъ между инди-
видуумами одного и того же народа,такъ и между разными народами,—
способныя въ живому развитію. Поэтому то въ исторіи человѣческой
культуры торговля играла важную роль. Людей, которые до той поры
не имѣли между собой никакого соприкосновенія, торговля приводила
къ взаимнымъ сношеніямъ и союзамъ, заставляя ихъ знакомиться другъ
*) Платонъ-. Законы. Кв. IV.
260
ЭТИКА.
съ другомъ. Она часто расширяла узкіе горизонты, въ которыхъ ранѣе
былъ замкнутъ взглядъ людей, такъ какъ благодаря ей возникало
взаимодѣйствіе другъ на друга потребностей и средствъ ихъ удовлетво-
ренія, имѣющихся у самыхъ отдаленныхъ частей человѣчества. Тамъ въ
особенности, гдѣ возникала морская торговля, развивался болѣе широ-
кій взглядъ на жизнь и ея условія; здѣсь-то и пробудилась огромная
масса новыхъ идей, новыхъ плановъ; узнавались новыя нравы и новыя
учрежденія, а это влекло за собою освобожденіе отъ обычнаго и пере-
житаго. Съ короблями и караванами прибываютъ невѣдомые до той поры
пассажиры, и вотъ при посредствѣ матеріальныхъ связей, приходятъ
во взаимную связь и чувства, и мысли людей. Такимъ образомъ, мате-
ріальный обмѣнъ имѣетъ значеніе и для духовной жизни (ср. XXIV,
I).—Все это было бы уничтожено, если бы, по соціалистической сис-
стемѣ, могъ осуществиться централизированный обмѣнъ и централизи-
рованное распредѣленіе. При такомъ порядкѣ, отдѣльные индивидуумы
не имѣли бы возможности входить въ общеніе и связь другъ съ дру-
гомъ при посредствѣ своей личной и свободной дѣятельности. То воспи-
тывающее и развивающее вліяніе, которое является слѣдствіемъ этой
свободы общеній и связей, было бы уничтожено для людей.
2) Идеальная культура.
XXVII.
Матеріальная и идеальная культура.
1) Матеріальная культура стремится къ доставленію обширной си-
стемы средствъ •). Но, вѣдь, со средствами связаны цѣли. Поэтому ма-
теріальная культура всегда указываетъ или обозначаетъ нѣчто, выхо-
дящее за ея собственныя предѣлы. И соціальный вопросъ возникаетъ
именно оттого, что средства оказываются расширившимися въ ущербъ
цѣлямъ, при чемъ значительная часть людей, повидимому стремящаяся
только къ тому, чтобы сдѣлать жизнь прочнѣе и продолжительнѣе, на
самомъ дѣлѣ лишается всего, что дѣлаетъ жизнь цѣнной. Оказывается,
что мы задыхаемся подъ тяжестью аппарата, который, однако, созданъ
для того, чтобы облегчать намъ жизнь. Этическое изслѣдованіе о мате-
ріальной культурѣ добивается того, чтобы найти возможность выхода
*) Въ втомъ словѣ заключены весьма ремизныя понятія: подъ нимъ понимаются и орудія (произ-
водства) и матеріалы производства і т. п. Англичане называютъ иногда производительныя богатства
словомъ іпаігптепіа (си. Милля).
МАТЕРІАЛЬНАЯ И ИДЕАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА. 251
изъ этого печальнаго состоянія и отстоять свое основное положеніе, въ
силу котораго человѣческая личность никогда не должна разсматри-
ваться только какъ средство или орудіе. Уже примѣненіе этого основ-
наго положенія выводитъ насъ за предѣлы матеріальной культуры,
такъ какъ оно показываетъ, что культура должна служить развитію
личной жизни. Въ идеальной культурѣ, заключающейся въ свободномъ
развитіи мысли, фантазіи и чувства, личность является уже не однимъ
только чистымъ средствомъ; въ этой культурѣ заинтересованы силы са-
мой личности, и они дѣйствуютъ здѣсь почти исключительно на осно-
ваніи непосредственной потребности въ ихъ употребленіи. Въ силу
болѣе высокаго стремленія къ самосохраненію, въ идеальной культурѣ
раскрываются идеи, фантазія, чувствованія и создаютъ соотвѣтственныя,
своеобразныя формы для своего выраженія и проявленія. Тутъ уже
нѣтъ никакой иной цѣли, лежащей за предѣлами этого непосредствен-
наго творчества,—къ достиженію которой слѣдовало бы стремиться;
здѣсь имѣютъ сами по себѣ цѣнность—ясное пониманіе, живая картина
фантазіи и глубокое, искреннее чувство.
Въ виду этого можетъ казаться, что отношеніе матеріальной куль-
туры къ идеальной весьма просто: первая относится ко второй, какъ
средство къ цѣли. При такомъ пониманіи дѣла, можно провести ясную
границу между этикой и политической экономіей, и къ этому стремились
многіе экономисты, понимая подъ производительной работой только ту
работу, которая производитъ матеріальныя богатства. Такъ, Дж.
Стюартъ Милль дѣлаетъ различіе между сохраняющимися богатствами
(ЫеіЬепсІѳ бйіег) и тѣми, которыя служатъ только средствами, и назы-
ваетъ производительнымъ трудомъ только тотъ трудъ, который служитъ
производству этихъ послѣднихъ *). Но онъ показывается также, что
развитіе духовныхъ способностей можетъ быть работой производитель-
ной, насколько это развитіе имѣетъ результатомъ возможность болѣе
легкаго производства матеріальныхъ средствъ (осн. п. эк. I, 3. 3—4).
Но, въ такомъ случаѣ, гдѣ же граница между трудомъ производитель-
нымъ и непроизводительнымъ? Развѣ есть такое развитіе мысли, фанта-
*) Опредѣленіе Милля передано здѣсь не достаточно полно, а потому можетъ быть понято совер-
шенно обратно тому, что говоритъ Милль. Онъ говоритъ: «существенная черта идеи богатства та,
что оно можетъ быть накоплено; вещи, которыя, будучи произведены, не могутъ быть хранимы хотя
сколько нибудь времени, никакъ не считаются богатствомъ, потому что сколько бы нхъ ни было
произведено, сколько бы онѣ ни доставляли наслажденія, человѣкъ, пользовавшійся ими, не сталъ бы
богаче...» «Поэтому, когда я буду говорить о богатствѣ, я буду понимать въ этомъ трактатѣ подъ
этимъ словомъ только т. н. матеріальное богатство, а подъ производительнымъ трудомъ только тѣ
роды дѣятельности, которыми производятся полезности, воплощаемыя въ матеріальныхъ предме-
тахъ». (<0сн. пол. ев.в § 3).
282
ЭТИКА.
зіи и чувства, которое не воздѣйствовало бы обратно на матеріальную
культуру и не могло прямо или косвенно облегчать производство мате-
ріальныхъ богатствъ? Между культурой матеріальной и культурой иде-
альной существуетъ постоянный круговоротъ.Болѣе высокій интеллектъ,
живая фантазія, искреннее чувство измѣняютъ условія труда и опредѣ-
ляютъ направленіе работы. Свободное движеніе въ области душевной
жизни возбуждаетъ надежду, усиливаетъ проницательность и энергію и
такимъ образомъ содѣйствуетъ и области матеріальной культуры. А съ
другой стороны, и матеріальная работа не всегда есть только «средство»
для производства продуктовъ; она можетъ воспитывать волю (быть еіпе
БзЬиІе (іез АѴіІІепз—школой воли), формой упражненія силы. Если въ
условіяхъ матеріальнаго труда оказывается прогрессивное развитіе, т. е.
если они совершенствуются, то этотъ прогрессъ долженъ состоять въ
томъ, чтобы трудъ,—хотя бы самъ по себѣ онъ и не былъ забавой
(игрой—8ріе1),—тѣмъ не менѣе доставлялъбы удовлетвореніе, благодаря
связанному съ нимъ употребленію силъ. Человѣкъ—не только нервное
существо, но и существо мускульное; у него существуетъ такая же
потребность упражнять свои мускулы, какъ и свои душевныя силы, и
удовлетвореніе этой потребности есть нѣчто большее, чѣмъ простое
средство (производства), совершенно также, какъ и удовлетвореніе
потребности знанія. Если бы матеріальный трудъ могъ всегда соеди-
няться съ такимъ непосредственнымъ удовлетвореніемъ, то изчезла бы
противоположность между матеріальной и идеальной культурой въ
одномъ изъ существенныхъ пунктовъ своихъ.
Наконецъ, для той и другой культуры возможна только одна оцѣнка,
единая для нихъ обѣихъ. Вѣдь, какъ матеріальная, такъ и идеальная
культуры цѣнны потому, что онѣ составляютъ условія'и формы возможно
большаго прогресса для наибольшаго благополучія. Въ этическомъ смыслѣ
производительно все то, что прямо или косвенно дѣйствуетъ въ этомъ
направленіи. Здоровая прочность культурнаго развитія зависитъ отъ
правильнаго отношенія между идеальной и матеріальной культурами,
т. е. между трудомъ для обезпеченія матеріальной основы жизни съ
одной стороны и трудомъ для развитія мысли, чувства и фантазіи—съ
другой. Этическій масштабъ богатства и культуры есть досугъ, т. е. то
время, которое можетъ быть посвящено и дѣйствительно посвящается
идеальной культурной работѣ (ср. XXVI, 14).
2) Однако, мы еще весьма не далеко ушли отъ того состоянія, при
которомъ почти вся или наибольшая часть работы большинства уходитъ
только на созданіе средствъ жизни. Огромная масса работы, выполняе-
мая до сихъ поръ, служитъ лишь въ самой минимальной дозѣ непосред-
МАТЕРІАЛЬНАЯ И ИДЕАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА.
ствѳнному удовлетворенію и развитію личности работника. А досугомъ,
имѣющимся у насъ и которымъ обладаютъ весьма не многіе изъ насъ,
мы еще не умѣемъ пользоваться какъ слѣдуетъ.
На самой низшей степени существованія, вся дѣятельность сводится
на самосохраненіе индивидуума и рода. Время, остающееся за удовле-
твореніемъ самосохраненія, есть время отдыха, употребляемое на воз-
становленіе и накопленіе силъ для новой работы самосохраненія. Когда
время отдыха можетъ употребляться не на одну только необходимую
дѣятельность, то это уже обозначаетъ важный поворотный пунктъ. Съ
этого времени жизнь можетъ поддерживать естественный ритмъ или
смѣну не только физическаго труда физическимъ отдыхомъ, но также
и физическаго труда духовной работой. На этомъ основано культурно-
историческое значеніе греческихъ празднествъ и еврейской субботы.
Особенно важное значеніе имѣетъ эта послѣдняя, такъ какъ она
опредѣляетъ для множества людей ритмъ или смѣну (труда отдыхомъ)
извѣстной соразмѣрной длины *). Но не всегда время отдыха употреб-
ляется какъ слѣдуетъ. Насколько величина или продолжительность до-
суга можетъ служить масштабомъ національнаго богатства, настолько
же способъ употребленія этого досуга можетъ служить масштабомъ
народнаго образованія. Аристотель говоритъ о спартанцахъ, что ихъ
государство находилось въ состояніи регресса или паденія, благодаря тому,
что они. не умѣли правильно употреблять своего досуга; если бы они
создали себѣ власть и богатство, то по недостатку духовнаго развитія,
не могли-бы ни на что употреблять этихъ средствъ **). Это же можно
сказать и теперь о многихъ представителяхъ высшихъ классовъ
современнаго общества. Именно въ этихъ то классахъ часто пред-
почитаются чувственныя наслажденія самаго низшаго разряда,
такъ какъ отсутствуетъ стремленіе къ болѣе благороднымъ насла-
жденіямъ. Поэтому нечего удивляться, если въ классѣ физиче-
скихъ работниковъ мы находимъ то же самое и въ весьма высокой
степени, такъ какъ сильное утомленіе въ продолженіи физической
работы часто не оставляетъ ни малѣйшей энергіи для болѣе высокаго
пользованія временемъ отдыха. Однако сравненіе удовольствій болѣе
отдаленныхъ временъ съ современными, если взять ихъ въ цѣломъ,
*) Во время французской революціи, пытались замѣнить этотъ семидневный рнтмъ девятидневнымъ
(т, е. замѣнить недѣлю декадой), находя втотъ послѣдній періодъ болѣе раціональнымъ. Однако, семи-
дневный періодъ возникъ не изъ однихъ лишь религіозныхъ, но и изъ многихъ другихъ основаній.
Такъ, женщины предмѣстья, Ст. Марсель объявили, что работникъ ке въ состояніи трудиться девять
дней подъ рядъ безъ отдыха.—Адамъ Смидть: Рагізез Яивіашіѳ ѵйЬгепй Два Кеѵоіиііопхеіі ѵоп
1784—1800. III, стр. 247.
Роііі. II, 9.
254
ЭТИКА.
приводятъ къ заключенію, что въ наше время грубость въ этомъ отно-
шеніи стала гораздо меньше, чѣмъ въ давнія времена *).
3) Идеальная культура имѣетъ большую цѣнность, чѣмъ матеріаль-
ная по двумъ причинамъ, тѣсно связаннымъ взаимно.—Первая при-
чина заключается въ томъ, что идеальная культура больше связана
внутренне съ личностью человѣка. Здѣсь совершенно нѣтъ того разли-
чія между средствами труда и продуктами труда, какое существуетъ
у матеріальной культуры. Здѣсь мы работаемъ нашимъ собственнымъ
духомъ и то, что мы создаемъ при этомъ, не можетъ отдѣляться отъ
нашего собственнаго духа, но принадлежитъ ему навсегда. Наоборотъ,
соціальный вопросъ оттого и возникъ, что рабочая сила не всегда была
объединена съ средствами труда или распоряжалась продуктомъ его.—
И хотя въ идеальной культурѣ работа больше связана съ самой лич-
ностью, однако, индивидуумъ трудится здѣсь не для одного себя, но и
для цѣлаго рода. Если ему удается создать новыя идеи, новые образы
или новыя формы жизни чувствованія, то онъ умножаетъ этимъ капи-
талъ рода и самъ не становится бѣднѣе оттого, что пользуется этимъ
капиталомъ вмѣстѣ съ другими. Какая нибудь матеріальная частичка
можетъ въданноѳ время быть составной частью только одного организма;
поэтому то и встрѣчается гораздо чаще борьба за матеріальныя блага. На-
оборотъ, какая нибудь мысль можетъ родиться въ какомъ угодно числѣ
сознаній. Тутъ не примѣнимо изолированное право собственности. И въ
духовной области нѳ только легче достижима общность, чѣмъ въ обла-
сти матеріальной, но и потребность въ этой общности здѣсь гораздо
больше. Безъ взаимнодѣйствія и общихъ стремленій не развивается
высшая духовная жизнь. Къ взаимнодѣйствію индивидуумовъ другъ на
друга ведутъ нѳ только уже готовыя идеи, фантазіи и чувствованія, но
быть можетъ, къ этому еще больше приводятъ они, находясь въ состоя-
ніи выработки или возникновенія (іт АѴегііеп—становленіи). Новыя идеи
и чувствованія могутъ развиваться только тогда, когда другъ на друга
вліяютъ различныя сознанія.
Однако, идеальная культура имѣетъ и темную сторону. Иногда она
развивается одностороннимъ и нѳ здоровымъ путемъ; эгоистическія
страсти часто вторгаются въ ея царство, и нѳ рѣдко работа ради нея
связана съ большими страданіями.—Каждый изъ этихъ трехъ пунктовъ
мы разсмотримъ отдѣльно.
Если мысль, фантазія и чувства не развиваются рядомъ съ волей и
мускульной силой, то идеальное образованіе легко пріобрѣтаетъ харак-
*) Ср. Феликсъ: Ьея ЕіпЛиея <1ег Зіііеп иші ѲеЫисЬѳ аиГ Ліе Епі^іскѳіішв 4ев Еі^епіитз
Стр» 197»
МАТЕРІАЛЬНАЯ И ИДЕАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА. 255
теръ безмятежнаго удовольствія, игры идеями и образами, излишествъ
въ фантазіи и чувствѣ, сантиментальности и потребности рефлексіи.
Есть нѣкотораго рода утонченное смакованіе, которое оцѣниваетъ и
мысли, и чувства только по ихъ моментальному вкусу, а не по ихъ
дѣйствительной, такъ сказать, питающей цѣнности. Отсюда легко
является слѣдствіемъ болѣзненное или безразличное настроеніе, нѣкото-
рое расположеніе духа, отвращающее отъ дѣйствительной жизни. Такое
извращеніе можно сравнить съ тѣмъ захирѣлымъ и хилымъ видомъ,
какой принимаетъ физическая жизнь подъ гнетомъ несоразмѣрнаго ма-
теріальнаго труда. Культура идеальная также имѣетъ своихъ рабовъ,
на которыхъ она налагаетъ печать односторонности.
Идеальная культура развивается, какъ и матеріальная, борьбой; и
борьба также возбуждаетъ здѣсь страданія. Честолюбіе, жажда господ-
ства, гордость находятъ здѣсь себѣ благопріятную почву. На этой почвѣ
разцвѣтаютъ партіи в секты, а вражда пріобрѣтаетъ себѣ здѣсь такую
глубину, какой она никогда не достигаетъ въ борьбѣ за матеріальныя
блага. Такъ какъ въ идеальной культурѣ есть нѣчто, связанное болѣе
неразрывно съ самой личностью, чѣмъ это возможно въ области мате-
ріальныхъ благъ, то сужденіе о мысляхъ, фантазіи и чувствахъ человѣка
есть сужденіе о самомъ человѣкѣ совершенно въ иномъ смыслѣ, чѣмъ
сужденіе о матеріальной работѣ человѣка. Кромѣ этого, вдеальная
культура развиваетъ въ гораздо большей степени различія характеровъ,
чѣмъ культура матеріальная. Производство матеріальныхъ цѣнностей
требуетъ работы только самыхъ элементарныхъ силъ человѣка, которыя
почти у всѣхъ людей болѣе или менѣе однородны; но при свободномъ
раскрытіи духовной жизни выступаютъ впередъ такія различія и
оттѣнки, которыя ранѣе могли быть совершенно не замѣтны. Съ разви-
вающейся идеальной культурой развиваются и различія между людьми.
А съ этимъ возникаетъ большая возможность споровъ и дисгармоніи.
Истина—одна; поэтому болѣе частые споры должны возгараться между
тѣми, которые въ силу своихъ особенностей увѣрены, каждый по сво-
ему, что они то именно и владѣютъ истиной. И если бы тутъ дѣло
шло только объ истинѣ!' Но тутъ часто играетъ гораздо большую роль,
чѣмъ любовь къ истинѣ, почетъ или честь обладать ею или открыть ее.
Если въ идеальной культурѣ есть много такого, что дѣлаетъ ее могу-
чей, соединяющей силой, за то она заключаетъ въ себѣ и не мало воз-
можностей для возникновенія огромныхъ контрастовъ и вражды.
Наконецъ, изъ тѣснаго отношенія между духовной работой и лич-
ностью работника вытекаетъ возможность нѣкотораго рода страданія,
которое присуще только духовной работѣ. Духовная работа не во вся-
256
ЭТИКА.
кое время можетъ производиться успѣшно. Она можетъ побѣждаться
чисто внутренними препятствіями. Поэтому многіе часы и цѣлыя эпохи
окажутся утраченными; при подавленіи духовной жизни можетъ чув-
ствоваться такое страданіе, которое можно сравнить съ физическимъ
страданіемъ, происходящимъ отъ задержки дыханія или кровообраще-
нія. Мысль упорно отказывается стать ясной, или чувство никакъ не
позволяетъ уловить себя и выразить... Счастье лучшихъ мгновеній
покупается дорогой цѣной мученій и сомнѣній въ эти тяжелыя ми-
нуты. Къ этому присоединяются внѣшнія препятствія, непониманіе
окружающихъ или извращенія, насмѣшки, холодность, столь часто
встрѣчающія духовную работу и особенно если она своеобразна и ори-
гинальна.—Эти страданія составляютъ удѣлъ не только геніевъ, но и
тѣхъ, кто самостоятельно и по своему усваиваетъ то, что они создали.
И у этихъ послѣднихъ могутъ быть какъ внѣшнія, такъ и внутреннія
препятствія.
з; Умственная культура,
ххѵш.
Этическое значеніе научнаго знанія.
1) Признаніе того, что все въ мірѣ подчинено ритмическому движе-
нію, и что тамъ, гдѣ есть прогрессъ, онъ никогда не идетъ по прямой
линіи, быть можетъ ничѣмъ не подтверждается такъ ясно, какъ обзо-
ромъ тѣхъ сужденій, какія существовали относительно значенія ум-
ственнаго развитія.—Греки считали мысль или разумъ знакомъ выс-
шаго достоинства человѣка. Только тотъ считался истиннымъ человѣ-
комъ, кто познавалъ добро и красоту. Греческіе философы считали
мысль и познаніе высочайшими изъ всѣхъ добродѣтелей. Наоборотъ въ
христіанскіе средніе вѣка, на разумъ были наложены оковы. Естествен-
ный разсудокъ (Ѵегзіапй) считался язычникомъ, который долженъ подры-
вать авторитетъ вѣры. Когда впослѣдствіи, авторитетъ утратилъ свое
вліяніе, отъ развитія знанія и образованія ожидали полнаго измѣненія
и усовершенствованія человѣческой жизни. Уже у Бэкона и Декарта
можно прослѣдить эти широкія надежды; у многихъ писателей
ХѴШ вѣка онѣ дошли до страстной и фанатической вѣры въ знаніе и
просвѣщеніе. Революціонныя жестокости находятъ себѣ объясненіе
отчасти въ томъ, что дѣятели тогдашней эпохи должны были считать
единственной причиной, мѣшавшей всѣмъ преклоняться передъ но-
вымъ (т. е. революціоннымъ) евангеліемъ,—злую волю: счастье и
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ НАУЧНАГО ЗНАНІЯ.
257
совершенство казались такими близкими, если бы только можно было
всѣмъ открыть глаза на истину! И вотъ уже въ самомъ разгарѣ
революціоннаго періода обнаруживается совершенно противоположное
теченіе, создавшееся отчасти подъ вліяніемъ той войны, какую под-
нялъ Руссо въ защиту правъ чувства противъ разума, отчасти же,
изъ опасенія, что развитіе знанія можетъ породить новую аристократію.
Хотя реакція первой половины XIX вѣка ве желала уничтожить науку
какъ этого желали ранѣе нѣкоторые революціонеры-фанатики, но она
требовала, чтобы наука была «обращена» въ господствующую вѣру,
т. е. отреклась отъ собственныхъ принциповъ; при этомъ образованіе
считала дѣломъ опаснымъ.—У мыслителей новѣйшаго времени встрѣ-
чается попытка отыскать болѣе независимое и разносторонее отношеніе
между познаніемъ и другими элементами душевной жизни. Изъ авто-
біографіи Джона Стюарта Милля можно видѣть, какихъ огромныхъ уси-
лій стоило этой благородной и сильной душѣ освободиться отъ односто-
роннихъ разсудочныхъ воззрѣній, въ которыхъ онъ воспитался.
Эти колебанія въ оцѣнкѣ этическаго значенія умственной культуры
можно понять лучше, если мы примемъ во вниманіе отчасти психологи-
ческія отношенія между познаніемъ и остальными сторонами душевной
жизни, отчасти же существующія историческія изслѣдованія относи-
тельно вліянія или дѣйствія умственной культуры.
2) Психологія говоритъ намъ, что знаніе развивается быстрѣе чув-
ствованій и воли. Наши наблюденія и представленія могутъ возникать и
удерживаться въ сознаніи, не возбуждая соотвѣтствующихъ чувствова-
ній и побужденій. Мысли и фантазіи могутъ развиваться въ насъ, го-
раздо быстрѣе чѣмъ глубокія чувства или желанія, требующія труда
для своего осуществленія. Отчасти это происходитъ оттого, что мы
располагаемъ въ каждое данное время лишь данной опредѣленной сум-
мой энергіи, и вотъ, если умственная дѣятельность требуетъ значитель-
ной части изъ этой суммы, то для всего остальнаго остается недостаточ-
ное количество энергіи; отчасти же это явленіе зависитъ оттого, чте
чувствованія и желанія отличаются болѣе консервативной, упорной
природой, чѣмъ знаніе, а потому первыя дольше держатся того напра-
вленія, которое они разъ усвоили себѣ. Нужно время для того, чтобы
результаты знанія вошли въ плоть и кровь и чтобы установилось гармо-
ническое отношеніе между различными сторонами душевной жизни.
Поэтому довольно часто результатомъ преждевременнаго умственнаго
развитія является въ сознаніи дисгармонія и раздвоенность. Расширяю-
щіеся горизонты, создаваемые мыслью, не могутъ наполниться соотвѣт-
ствующими чувствованіями и желаніями. И та инстинктивная увѣрен-
258
ЭТИКА.
постъ, съ какой велась жизнь раньше при болѣе узкихъ горизонтахъ,
теперь смѣняется чувствомъ сомнѣнія и безпокойства.—Тамъ же, гдѣ
нѳ встрѣчается такой дисгармоніи, можно замѣтить часто другой недо-
статокъ,—ослабленіе или притупленіе въ области чувствованій. Возни-
каетъ нѣкоторая вялость; жизнь, выигрывая въ ясности, теряетъ въ
теплотѣ *).
Конечно, ни революціонный, ни реакціонный фанатизмъ не можетъ
оправдываться такими отдаленными психологическими соображеніями.
Древо познанія, конечно, не всегда безусловно есть древо жизни. Но
изъ этого не слѣдуетъ, что его нужно немедленно срубить или подрѣ-
зать.
3) Эти психологическіе выводы подтверждаютъ исторіей, по край-
ней мѣрѣ въ томъ отношеніи, что до сихъ поръ нельзя было доказать
никакого этическаго вліянія со стороны усиливающагося образованія.
Оно гораздо больше замѣчательно возбуждавшеюся имъ тревогой, чѣмъ
своимъ воспитательнымъ вліяніемъ. Душевныя болѣзни и самоубійства
особенно часты въ тѣхъ странахъ, гдѣ дѣло образованія стоитъ сравни-
тельно, высоко, и между прочимъ, въ этихъ странахъ пе удалось до
сихъ норъ констатировать, хотя бы по крайней мѣрѣ уменьшенія пре-
ступленій. Однако, если бы на этомъ основаніи, кто нибудь **) ограни-
чился даже только утвержденіемъ, что статистически нельзя признать
никакой связи между умственнымъ и нравственнымъ развитіемъ, то это
должно бы было породить изумленіе и ложное пониманіе явленія, разъ
мы примемъ во вниманіе тотъ огромный трудъ, который вкладывается
въ образованіе и просвѣщеніе. И если можно возразить, что причины
печальнаго состоянія и ничтожнаго вліянія современнаго просвѣщенія и
образованія заключаются въ томъ, что оно до сихъ, поръ еще не доста-
точно полно и совершенно, то являются возраженія другаго рода;
напримѣръ говорятъ: «такъ какъ только тѣ знанія, которыя пріобрѣ-
тены самостоятельно, могутъ оказывать хорошее вліяніе въ этическомъ
отношеніи, то не опасно ли давать образованіе кому либо, кромѣ лицъ,
обладающихъ внутренними и внѣшними условіями для полнаго дости-
женія цѣли?> Но какое огромное число индивидуумовъ пришлось бы въ
*) Си. объ этомъ соотношеніи въ моей психологіи стр. 280, 292, 303, 426 и т. д.
*’) Си. Ншпсііп: «О взаимной связи умственнаго и нравственнаго образованія», стр. 4.—МопШёге:.
въ «Бісііоп. дез дсіѳпсѳз апІЬгароІоефоа (статья объ образованіи).—Бокль, въ своей «Ист. цвв.
Англіи» (1, 4) идетъ дальше, опровергая мысль, что нравственное развитіе существуетъ. А. Оттии-
генъ идетъ еще дальше, приписывая вину въ увеличеніи преступленій сполу образованію» (Могаізиііэ-
іік. 3 изд. 601, 762). Датскій статистикъ М. ЯиЬіа указалъ на то, какъ не вѣрны основанія, послу-
жившія Оттингену для построенія его понятія о «полуобразованіи» (въ газетѣ «Тіізкпегеп», 1884 г.)
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ НАУЧНАГО ЗНАНІЯ. 259
таномъ случаѣ устранить отъ просвѣщенія и образованія! Икакаягигант-
ская противоположность возникла бы тогда между знающими и невѣжда-
ми! Общество расщепилось бы нисколько не меньше, чѣмъ раздвояет-
ся отдѣльная личность благодаря знанію, не находящему корней въ ея
природѣ, и это общественное расщепленіе было бы не менѣе опасно, ве
менѣе тревожно, чѣмъ раздвоеніе личности. Былобы плохимъ утѣшеніемъ
если бы кто нибудь сказалъ, что исторія постоянно показываетъ намъ въ
различныхъ формахъ такую же противоположность между знающими и
незнающими. Такъ, уже и дикари имѣютъ своихъ врачей—колдуновъ и
вызывателей дождя; у древнихъ арійцевъ были пѣвцы, которые передъ
битвой могли привлекать благосклонность боговъ къ приносимымъ
жертвамъ; индѣйцы и египтяне имѣли жрецовъ, китайцы—мандари-
новъ. Вездѣ мы видимъ, что знаніе чтится высоко и требуетъ особой
посвященности и упражненія, такъ что оно доступно лишь немногимъ
отдѣльнымъ единицамъ, которыя благодаря ему и пріобрѣтаютъ духов-
ное господство надъ всѣми остальными. Развѣ наши современныя науч-
ныя знанія не ведутъ къ тому же результату? И чѣмъ они спеціальнѣе
и глубже, тѣмъ этотъ результатъ оказывается больше. Такимъ спосо-
бомъ доказывается, что паука аристократична и должна быть таковой.
Слушая такія рѣчи, можно бы подумать, что въ этомъ отношеніи мы
сдѣлали шагъ назадъ со времени среднихъ вѣковъ. И въ то время былъ
классъ ученыхъ, но у самаго простого человѣка и у высойо-ученаго
схоластика была общая почва въ богословскихъ вопросахъ. Каждая де-
ревня могла указать въ своей средѣ скептика; истины высшаго порядка
могли проникать въ массу и пониматься всѣми. Возможно ли что
нибудь подобное въ наше время?—Наука спеціализировалась до такой
степени, что единичный изслѣдователь можетъ быть самостоятельнымъ
хозяиномъ лишь въ какой нибудь крайне незначительной научной
отрасли. Можно ли при такихъ условіяхъ говорить о какомъ то всеоб-
щемъ, широко развившемся умственномъ образованіи?—Вотъ важнѣй-
шіе вопросы, которыми предстоитъ заняться здѣсь соціальной этикѣ
относительно умственнаго развитія.
і) Конечно, въ наше время мы склонны оцѣнивать умственныя силы
или способности нѣсколько выше ихъ настоящаго значенія. Мы разви-
ваемъ ихъ, не спрашивая себя о томъ, является ли это развитіе въ
достаточной гармоніи съ другими сторонами душевной жизни. Есте-
ственная роль знанія состоитъ въ томъ, чтобы указывать направленіе
чувствованіямъ и желаніямъ (волѣ).—Но только знаніе, вытекающее
изъ самой дѣйствительности, можетъ руководить нами по отношенію
къ этой самой дѣйствительности. Жалобы на одностороннее просвѣще-
260
ЭТИКА.
ніе, т. е. на просвѣщеніе только одного разсудка, жалобы на безполез-
ность или вредъ такого просвѣщенія, могутъ происходить только оттого
и сводиться только къ тому, что современное просвѣщеніе какъ по сво-
ему источнику, такъ и по своему примѣненію оторвано отъ дѣйстви-
тельной жизни, т. е. стоитъ отъ нея далеко. То же было и съ просвѣ-
щеніемъ ХѴШ столѣтія. Оно ограничивалось весьма незначительнымъ
кругомъ; остальная, огромная масса должна была заимствовать свѣтъ
отъ этого небольшаго кружка, и о какихъ либо самостоятельныхъ изы-
сканіяхъ (ЕгѵѵегЬеп) не могло поэтому быть и рѣчи. (Внѣ этого
кружка? Ред.). Но и небольшой кружокъ дѣйствительно просвѣщенныхъ
и самостоятельно—мыслящихъ людей стоялъ далеко отъ реальной
жизни. Абсолютизмъ тогдашней власти устранялъ этихъ лицъ отъ вся-
каго участія въ дѣлахъ страны или народа. Благодаря этому, общая
литература должна была получить односторонній, отчасти фантастиче-
скій отпечатокъ. Народная масса въ силу господствовавшей централиза-
ціи, была совершенно несамостоятельна и у нея было недостаточно
какъ самой потребности въ образованіи, такъ и способности извлекать
изъ него пользу. Просвѣщеніе французскаго народа было въ XVI столѣ-
тіи даже больше, чѣмъ въ XVII и XVIII *).
Наука постоянно вновь и вновь возникаетъ изъ самой жизни. Искус-
ственными средствами ее то стѣсняли, когда это казалось нужнымъ, то
заботились о ея процвѣтаніи, когда стѣснять ее не считали нужнымъ.
Естествознаніе возникло изъ требованій практической жизни, изъ по-
требности господства надъ внѣшней природой; философія (какъ показы-
ваетъ въ новѣйшія времена особенно исторія англійской философіи)
возникла изъ вопросовъ, задавать которые принуждаетъ насъ сама
жизнь; исторія возникаетъ изъ потребности закрѣпить и обезпечить
память о жизни народа и человѣчества. То знаніе, которое остается
бездѣйствующимъ, есть готовое, извнѣ заимствованное знаніе. Гдѣ за-
родышъ злака можетъ дать сѣмена, тамъ дереву не всегда удается
укрѣпить свои корни.
Идеалъ педагогическаго искусства состоитъ въ томъ, чтобы возбу-
дить потребность знанія прежде, чѣмъ сообщить его, и чтобы сообщать
его въ томъ объемѣ, въ какомъ почувствовалась потребность въ немъ.
Чѣмъ больше удается осуществить этотъ идеалъ, тѣмъ больше исче-
заетъ та дисгармонія, о которой говорилось выше. Нѣтъ никакихъ осно-
ваній для опроверженія этого положенія; вѣдь тутъ дѣло идетъ только'
*) Си. Токваыя: Старый порядовъ к революція. 7 изд. (фравц.) стр. 207 в слѣд. АйоИ 8сЪіпІ4І
Рагівег 2изип(1е III. Стр. 335—337.
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ НАУЧНАГО ЗНАНІЙ.
261
о томъ, чтобы поставить процессъ умственнаго развитія въ наивозможно
лучшія условія. Такой процессъ развитія не есть искусственный про-
дуктъ; онъ вытекаетъ изъ настоящей жизненной потребности.
Какое бы огромное значеніе мы не придавали наукѣ и знанію, однако,
очевидно, существо человѣка заключается въ другой его сторонѣ, именно
въ той, которую мы прежде всего принимаемъ во вниманіе, когда соста-
вляемъ свое сужденіе о какой нибудь личности. По сравненію съ этой
жизнью души, которая раскрывается въ чувствованіи и волѣ, познаніе
является только предверіемъ, въ которомъ мы можемъ двигаться
сколько угодно, еще не попадая въ настоящее «святая святыхъ».
Только въ этой области (т. е. въ области чувствованій и воли) можетъ
оказаться постоянная родственность между самымъ простымъ человѣ-
комъ и величайшимъ мыслителемъ, несмотря на различіе ихъ умствен-
наго образованія. Не какой нибудь маленькій человѣкъ, а Кантъ ска-
залъ: «я самъ—изслѣдователь по склонности. Я чувствую настоящую
жажду знанія, и тревога любознательности, какъ и ея удовлетвореніе,
идутъ во мнѣ все дальше и дальше съ каждымъ новымъ шагомъ впередъ.
Было время, когда я думалъ, что въ этомъ и состоитъ достоинство (ЕЬге)
человѣка, и я презиралъ темнаго, простого человѣка, который ничего не
знаетъ. Руссо заставилъ меня понять правду. Это ослѣпляющее преиму-
щество исчезло, я учусь уважать людей и считалъ бы себя полезнымъ
гораздо менѣе самаго простаго рабочаго, если бы я не вѣрилъ; что
этотъ взглядъ можетъ сообщить и всѣмъ другимъ нѣкоторую цѣнность,
то есть, возстановить права человѣчества» *). Кантъ въ своихъ пер-
выхъ сочиненіяхъ искалъ утѣшенія отъ мысли- о міровой нуждѣ и
борьбѣ въ томъ, что просвѣщеніе прогрессируетъ, хотя бы и въ не-
большой читающей группѣ. Знакомство съ сочиненіями Руссо произвело
въ немъ настоящій переворотъ и заставило его искать истинно чело-
вѣчная) въ томъ, что лежитъ глубже умственныхъ способностей.
Если знаніе или наука будутъ выростать изъ потребностей жизни и
сохранять постоянно живую связь съ жизнью и, затѣмъ, если центръ ду-
ховной жизни будетъ усматриваться не въ интеллектуальной (умственной)
области, а въ чувствѣ и волѣ, то опасность раздвоенія въ отдѣльномъ
индивидуумѣ и опасность разрыва въ обществѣ (СаНпл?), которыя, по-
видимому, такъ легко вызываются умственнымъ развитіемъ, будутъ
уменьшены. Значитъ избѣжать этой опасности можно не подавляя сво-
боднаго развитія и роспространенія знанія по способу реакціонному или
революціонному.
*) Ггарпепіе. ИГвгке Ьегаиз^е?. топ Еозвпкгапг. XI. Стр. 210.
262
ЭТИКА.
5) Однако, противоположность между двумя различными ступенями
умственнаго развитія всегда останется; иначе не можетъ быть*, она
останется если не между знающими и незнающими, то между знаю-
щими больше и знающими меньше. Это вытекаетъ изъ раздѣленія труда.
Если къ знанію будутъ стремиться правильно, то должны находиться
и такіе люди, которые будутъ отдавать ему всю свою жизнь. И, такимъ
образомъ, среди народа образуется ученый кругъ или классъ (8іап<1).
Чтобы развитіе было правильнымъ и здоровымъ, необходимо должны быть
соблюдены при этомъ два условія. Во первыхъ, не должно имѣть мѣсто
возникновеніе ученой касты, которая держалась бы допущеніемъ въ свою
среду лишь нѣкоторыхъ, а не всѣхъ классовъ общества. Элементарное
образованіе и высшее образованіе должны такъ взаимно соподчиняться,
чтобы переходъ отъ самой низшей ступени къ самой высшей былъ удо-
бенъ и чтобы затрудненія для прохожденія всѣхъ этихъ ступеней не были
непреодолимы для тѣхъ, въ комъ существуетъ въ этому серьезная по-
требность и способности. Во вторыхъ, классъ ученыхъ не долженъ смо-
трѣть на свои изслѣдованія только какъ на удовлетвореніе собственной
склонности; онъ долженъ считать ихъ общественнымъ служеніемъ, со-
вершаемымъ во имя всего общества. Отдѣльный изслѣдователь стоитъ
въ своей области на своемъ посту для того, чтобы наблюдать все, что онъ
оттуда можетъ увидѣть. Если онъ будетъ воодушевленъ такимъ
настроеніемъ, онъ сохранитъ связь съ обществомъ (Сайип§, родомъ),
хотя бы даже и чувствовалъ себя изолированнымъ на своемъ уединен-
номъ посту и если-бы даже долгое время его не признавали и не пони-
мали, такъ какъ другіе не увѣрены въ томъ, что видитъ онъ. Его вѣра
въ истину есть въ тоже время вѣра въ значеніе истины для общества
(рода).
Усиливающаяся спеціализація науки, конечно, дѣлаетъ все труднѣе
даже для выдающихся представителей науки совершать самостоятель-
ный обзоръ ея результатовъ. Но умственная культура и не требуетъ,
чтобы каждый зналъ все. Если только разовьется настоящая способ-
ность мышленія, то и самостоятельное образованіе можетъ существо-
вать въ весьма обширныхъ кругахъ. Не смотря на различіе способности
мышленія, эти круги будутъ всѣ работать съ одинаковой силой мысли, а
тотъ міръ, въ который каждый изъ нихъ стремится проникнуть съ
своей спеціальной стороны, есть одинъ и тотъ же міръ. Затѣмъ, тотъ,
кто достаточно изучилъ одну область, легче можетъ понять задачи и
затрудненія другихъ областей. Есть извѣстныя основныя идеи, которыя
повторяются во всѣхъ областяхъ знанія, и выдѣлить оттуда эти идеи, а
затѣмъ развить ихъ, есть уже дѣло философіи. Такова напримѣръ идея
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ НАУЧНАГО ЗНАНІЯ. 263
о закономѣрной взаимной зависимости всего сущаго (Оахеіп). Различ-
ныя науки отыскиваютъ каждая въ своей области возможность связать
каждый отдѣльный предметъ съ однимъ большимъ рядомъ причинъ.
Въ идею причинной взаимнозависимости включается и идея развитія,
которая подтверждается въ самыхъ различныхъ областяхъ опытнаго из-
слѣдованія. Поэтому, въ маленькомъ уголкѣ міра мы можемъ изучать
весь міръ и пріобрѣсти пониманіе его. Въ нашемъ сознаніи образуется
общая картина міра, пробѣлы которой стремятся пополнить отдѣльныя
науки своей непрерывной работой. Даже тотъ, кто не посвящаетъ себя
научному изслѣдованію, можетъ, однако, составить себѣ представленіе
о главныхъ законахъ существующаго, членомъ котораго онъ является.
Руководясь этимъ представленіемъ, онъ можетъ составить себѣ и иной
взглядъ на себя самаго и на свою жизнь, взглядъ болѣе универсальный
и всеоблемлющій сравнительно съ тѣмъ, какой былъ для него возмо-
женъ, пока онъ думалъ, что все вращается вокругъ него и узкаго гори-
зонта его личныхъ интересовъ. Съ познаніемъ своего Мѣста въ мірѣ,
пріобрѣтается и самопознаніе. Затѣмъ, если онъ остановитъ свой
взглядъ на великой общей работѣ, благодаря которой человѣческій родъ
создавалъ свое понятіе о мірѣ, т. е. на работѣ, которая поколѣніе за по-
колѣніемъ требовала скромной и невидной жертвы, состоящей изъ самыхъ
благородныхъ силъ, изъ самыхъ самоотверждевныхъ и непрерывныхъ
усилій, если все это онъ пойметъ, то его вѣра въ человѣческое един-
ство укрѣпится еще больше.—Посредствомъ цѣлесообразной организаціи
просвѣщенія каждый человѣкъ долженъ хотя что нибудь усвоить себѣ
отъ этой идеи, а этическое значеніе ея не требуетъ дальнѣйшаго доказа.
тельства.
6) Благодаря необходимости взаимнодѣйствія какъ дѣятелей науки, такъ
и отдѣльныхъ научныхъ спеціальностей при построеніи общей міровой
картины, включающей и человѣчество, явилась потребность въ образо-
ваніи ученыхъ обществъ. Эти послѣднія не только объединяютъ между
собою отдѣльныхъ изслѣдователей, но и пробуждаютъ живыя идеи о
томъ, чѣмъ мы обязаны прошедшему. Ни гдѣ нельзя такъ наглядно
понять поступательнаго развитія, какъ въ области научныхъ знаній.
Нигдѣ невозможно указать съ большей легкостью, какъ одно поколѣніе
идетъ дальше, начиная съ того мѣста, на которомъ остановилась предъ-
идущее, и благодаря этому получаетъ возможность смотрѣть дальше
чѣмъ это послѣднее.—Но такъ какъ въ наукѣ господствуетъ постоян-
ное развитіе, то общая работа не всегда можетъ совершаться мирно-
Возникаютъ противоположныя мнѣнія, т. е. школы и партіи, боря-
щіяся другъ съ другомъ. Поэтому образуется но одно какое нибудь
264
ЭТИКА.
большое общество,а множество мелкихъ, ведущихъ спори между собой.
Такіе споры могутъ помогать прогрессу науки, если они возникаютъ не
изъ однихъ только чисто личныхъ раздоровъ. Подобные споры возни-
каютъ отчасти оттого, что самый предметъ представляетъ множество
различныхъ сторонъ, отчасти же оттого, что изслѣдователи присту-
паютъ къ своимъ задачамъ съ неодинаковыми предположеніями. Въ
томъ и другомъ случаѣ образованіе партій можетъ быть плодотворно.
Если мы соединяемся съ другими для того, чтобы исчерпать все, что
можно открыть въ предметѣ, который разсматривался нами только съ
одной стороны, или съ точки зрѣнія тѣхъ предположеній, изъ которой
мы исходили,—то естественно, что наше изслѣдованіе явится и болѣе
основательнымъ, и болѣе ревностнымъ. При этомъ, та страстность, ко-
торая порождается возраженіями противоположныхъ партій, дѣлаетъ
наши взгляды острѣе и проницательнѣе. Такимъ образомъ, даже и
чисто личныя препирательства могутъ приносить полезные результаты.
Общая работа усиливается не только безкорыстной самоотверженностью
индивидуумовъ, но и столкновеніями ихъ эгоизмовъ. Они работаютъ
безъ отдыха ради того, чтобы доказать справедливость своихъ утвер-
жденій, чтобы поддержать свое достоинство или право, и часто могутъ
при этомъ оказать услугу такой задачѣ, которая гораздо шире той
небольшой цѣли, какую они имѣли въ виду.
XXIX.
Свобода и самостоятельность интеллектуальной культуры.
1) Свобода—важнѣйшее условіе интеллектуальной культуры. Наука
не знаетъ никакихъ извнѣ намѣченныхъ границъ, не знаетъ ничего
такого, что было бы слишкомъ высокимъ или низкимъ для ея изслѣдова-
ній. Она сама намѣчаетъ себѣ границы, рѣшая сообразно самой природѣ
познапія и его законамъ, какіе вопросы доступны ея изслѣдованію и
какіе она не въ состояніи разрѣшить. Но и въ этихъ неразрѣшимыхъ
для нея вопросахъ наука все таки оставляетъ за собой право изслѣдо-
вать уже существующія отвѣты на нихъ, данные не ею, и искать, какъ
происхожденія этихъ отвѣтовъ, такъ и причинъ, почему таковые оказа-
лись годными для людей. Тамъ гдѣ кончается теорія познаванія, всту-
паетъ въ свои права историческая критика и психологія.
Свобода здѣсь, т. е. въ области мысли,—какъ и вездѣ—является и
цѣлью и средствомъ (см. XXIII, 2). Цѣлью она является потому, что
безпрепятственное пользованіе силой мышленія доставляетъ непосред-
СВОБОДА И САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ. 265
ственное удовлетвореніе, а поэтому ненужное вмѣшательство является
здѣсь проступкомъ противъ самаго принципа благополучія. Но свобода
есть также и средство. Только свободное изслѣдованіе можетъ обозрѣть
предметъ со всѣхъ сторонъ, раскрыть различныя вѣроятности или воз-
можности и намѣтить ихъ слѣдствія. Здѣсь мы наталкиваемся на то
странное явленіе, что даже лица, которыя испытываютъ отвращеніе ко
всякому обоснованію этическихъ правилъ ихъ пользой, въ этомъ пунктѣ
(т. е. въ вопросѣ о свободѣ мысли), часто сами ссылаютсся на пользу.
«Свободное изслѣдованіе», говорятъ въ такихъ случаяхъ «приводитъ все
въ колебаніе, даже и такія убѣжденія, которыя необходимы людямъ.
Истина,—добавляютъ они,—не приноситъ вреда, но сомнѣнія и раз-
слѣдованія вредны, когда человѣкъ нѳ чувствуетъ подъ собой твердой
почвы. Каждому въ отдѣльности позволительно сомнѣваться и искать
истины, если совѣсть ему того не запрещаетъ, но пусть онъ свое со-
мнѣніе носитъ въ себѣ и не увлекаетъ другихъ за собой на эту же зыб-
кую почву!» Мы уже показали возможность оправданія такихъ силогиз-
мовъ при извѣстныхъ обстоятельствахъ (ХП, і—6, ср. ѴП, 4 и XXI, 5).
Но здѣсь, гдѣ рѣчь идетъ о значеніи интеллектуальной культуры для
жизни цѣлаго рода, условія прочнаго благополучія рода доджны быть по-
ставлены выше чувствительности отдѣльнаго идивидуума. Можно ожи-
дать пагубныхъ послѣдствій если мы станемъ принимать во вни-
маніе непріятныя чувствованія, явившіяся въ данный моментъ, отъ
раскрытія истины *), и забудемъ послѣдствія, которыя можетъ повлечь
за собой скрываніе истины для болѣе широкой сферы жизни и чувство-
ванія, чѣмъ чувствованія данной минуты или отдѣльнаго индивидуума,—
такъ какъ сомнѣніе—тоже истина, если оно обосновано. — Педаго-
гическія соображенія должны приниматься во вниманіе, но единичной
личностью по отношенію къ отдѣльнымъ же личностямъ; а въ обществѣ
эти соображенія отступаютъ на задній планъ. Помимо этого, лица,
которыя съ соціальной точки зрѣнія находятъ свободное изслѣдованіе
опаснымъ, обыкновенно думаютъ, что сами они обладаютъ истиной, а
потому, не разсуждая съ ними о самомъ правѣ высказывать сомнѣнія,
было бы болѣе умѣстнымъ обсудить съ пими вопросъ о законности само-
го сомнѣнія. Такіе люди только прикрываются послѣдствіями высказан-
*) Стюартъ Милль съ полнымъ правомъ указалъ какъ на отличительное современное явленіе на то
обстоятельство, что больше говорятъ о пользѣ, чѣмъ объ истинѣ убѣжденій: «Въ ваше время», гово-
ритъ онъ (0 свободѣ) «люди не столько убѣждены въ истинѣ своихъ мнѣній, сколько въ томъ, что
эти мнѣнія для нихъ необходимы». — Милль, рьяный утилитаристъ, задумывается надъ этимъ; дѣло
въ томъ, что истина являлась для него первымъ условіемъ жизни и блага, и онъ вооружается про-
тивъ близорукаго и узкаго пониманія полезнаго.
266
ЭТИКА.
наго сомнѣнія, а въ сущности нападаютъ на самое сомнѣніе. Во вся-
комъ случаѣ они должны признать, что необходимо свободно и откро-
венно разслѣдовать, полезно ли высказывать сомнѣнія. Вѣдь не могутъ
же они полагать, что обладаютъ непогрѣшимымъ познаніемъ того, что
полезно или не полезно. И возможно ли обнаружить пользу или вредъ
сомнѣнія, не высказавъ его во всеуслышаніе и не признавшись въ немъ
передъ всѣми? Иикакіе извороты не предотвратятъ этой опасности, если
вообще это можно назвать опасностью.
Свободное изслѣдованіе, правда, сопряжено съ опасностями. Но вѣдь
только рядомъ ошибокъ доходятъ до истины. «Живое заблужденіе лучше
мертвой истины». Въ заблужденіи есть нѣкоторая жизненность, потому
что есть мысль, которая можетъ выбиться съ ложнаго пути, такъ какъ
продолжаетъ свою работу. Но въ какой нибудь истинѣ, давно и прочно
утвердившейся, а потому уже неспособной возбуждать къ дѣятельности
силы ума, нѣтъ никакихъ ростковъ дальнѣйшей жизненности. Не забы-
вая о тѣхъ, кто нашелъ истины, на которыя мы опираемся, мы должны
понимать и тѣхъ, кто развивалъ «живыя» заблужденія и этимъ отмѣ-
тилъ на пути къ истинѣ,—хотя-бы и окольномъ,—промежуточныя не-
достающія ступени.—Но, конечно, самое лучшее, это—«живая» истина.
2) Интеллектуальная культура оказываетъ обобществляющее или
объединяющее вліяніе не только тѣмъ, что сводитъ вмѣстѣ отдѣльныхъ
изслѣдователей для совмѣстныхъ розысканій и обмѣна мыслями, но и
тѣмъ, что ведетъ къ основанію научныхъ учрежденій. Въ исторіи мы
видимъ нѣсколько прекрасныхъ образцовъ свободнаго возникновенія та-
кихъ обществъ. Въ древней Греціи философскія школы возникали благо-
даря тому, что юноши тѣсно сплачивались вокругъ мыслителя, привле-
кавшаго ихъ симпатіи. Въ средніе вѣка при монастыряхъ возникали
школы, въ которыхъ молодые люди учились вмѣстѣ. Университеты возни-
кали въ средніе вѣка изъ свободныхъ союзовъ лицъ, жаждавшихъ про-
свѣщенія; даже самое слово «университетъ» означаетъ, какъ извѣстно,
сообщество, т. е. корпорацію или союзъ учителей и учащихся. Только
въ позднѣйшее время эти научныя учрежденія подпали подъ вліяніе
церкви и государства. Въ старину они имѣли тѣмъ большее значеніе,
что представляли единственный путь къ высшему образованію; книги и
другія научныя пособія тогда почти отсутствовали. Въ новѣйшее время
народныя высшія учебныя заведенія въ Даніи возникли подобнымъ же
образомъ. Когда образуется такой свободный союзъ, обязанность госу-
дарства—не ставить ему никакихъ препятствій, а поощрять его по мѣрѣ
силъ. Право и обязанность государства, какъ упомянуто выше (ХХП),
состоитъ въ требованіи отъ каждаго будущаго своего гражданина из-
СВОБОДА И САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ. 267
вѣстнаго минимума знаній. Но вѣдь, даже помимо того, что государ-
ству неизбѣжно приходится требовать отъ принимаемыхъ имъ на свою
службу чиновниковъ извѣстнаго научнаго образованія, въ число его
задачъ должно входить употребленіе своихъ средствъ и своей организаціи
для улучшенія и прогресса болѣе высокой интеллектуальной культуры.
Свободный союзъ легко принимаетъ нѣсколько аристократическій харак-
теръ. Вѣдь, есть не мало людей, которые прикованы нуждой къ своему
углу и безъ посторонней помощи не могутъ работать за одно съ другими
надъ усвоеніемъ и развитіемъ интеллектуальной культуры. Между тѣмъ,
было бы весьма вредно, еслибы одни богатые и достаточные классы явля-
лись носителями интеллектуальной культуры. Здѣсь государство, какъ и
на поприщѣ матеріальной культуры (XXVI, 14), должно взять на себя
роль распредѣляющаго фактора. Оно должно стараться не только спо-
собствовать накопленію суммы знаній, какъ общественнаго достоянія,
но также и споспѣшествовать возможно болѣе равномѣрному распредѣле-
нію этихъ знаній.
Однако при этомъ всегда слѣдуетъ остерегаться чтобы государ-
ство вмѣсто того, чтобы помогать наукѣ не заставляло науку служить
себѣ. Такъ какъ государство имѣетъ своими органами лицъ,представляю-
щихъ собою силу въ ту или другую эпоху, то слѣдуетъ избѣгать, что-
бы партійные или личные интересы ве заставили ихъ оказывать поддерж-
ку или противодѣйствіе извѣстнымъ направленіямъ или личностймъ, не
соображаясь съ дѣйствительными потребностями интеллектуальной куль-
туры. Дѣлались попытки установить такой взглядъ на дѣло, что будто
бы всѣ стремленія во имя интеллектуальной культуры должны быть под-
чинены цѣлямъ, стоящимъ внѣ самой умственной культуры. Говорили,
что истинными людскими сообществами являются—семья, церковь и
государство, а потому школа (т. е. ассоціація для распространенія и
усвоенія знаній) должна служить имъ, а не наоборотъ; иными словами,—
по этой теоріи,—семья, церковь и государство сообща должны опредѣ-
лять, какою должна быть школа *).
Здѣсь за школой, т. е. за обществомъ, основаннымъ для развитія и
воспитанія науки, не признается никакой иниціативы. Но если весь
смыслъ науки, заставляющій и государство, и церковь помогать ей,
*) «Школа ве есть самостоятельное учрежденіе, какъ семья, церковь, государство, но зависящая
отъ нихъ помощница. Такое мѣсто природа и религія должны отводить школѣ по самой ея сущности,
и въ томъ, что школу хотятъ поставить независимо отъ семьи и церкви проявляется вся ложь стремле-
ній нашего времени. Семья, государство и церковь должны имѣть школы, которыя бы соотвѣтствова
ли ихъ духу и потребностямъ. Не совершая большой несправедливости, нельзя имъ въ этомъ препят-
ствовать») Епископъ Кеттелеръ: Свобода, авторитетъ и церковь. Майнцъ 1862 г. стр, 209.
268
ЭТИКА.
заключается только въ той истинѣ, которая можетъ быть открыта на
научномъ пути свободнаго изслѣдованія, то было бы крайнимъ противо-
рѣчіемъ ставить наукѣ заранѣе извѣстныя истины, дальше которыхъ она
идти не смѣетъ. Она потеряла бы всякій смыслъ и полезность. Интел-
лектуальная культура, лишенная возможности съ своей стороны вліять
на жизнь, какъ мы видѣли (XX ѴШ, 4), нездорова и безполезна. По-
этому нельзя не отвести интеллектуальной культурѣ подобающаго ей
мѣста въ числѣ факторовъ развитія человѣческой жизни, и именно
фактора самостоятельно дѣйствующаго совмѣстно съ другими. Могутъ
или не могутъ семья, церковь и государство воспользоваться данными
самостоятельной науки, это зависитъ отъ нихъ самихъ, но какъ неоспо-
римо то, что истина есть необходимое условіе жизни, такъ неоспоримо и
то, что въ такомъ случаѣ эти общественныя учрежденія стали бы на
опасный путь, если бы предположили, что возможно способствовать
развитію науки, не давая ей полной свободы.
3) Исторія показываетъ намъ, что такія вторженія въ область школы
не достигаютъ своей цѣли. Они основаны частью на преувеличеніи влія-
ній интеллектуальной культуры, частью на непониманіи того, что не-
посредственное давленіе нерѣдко достигаетъ результатовъ совершенно
противоположныхъ тѣмъ, которые имѣлись въ виду. — Просвѣщенный
разумъ не сразу опредѣляетъ все направленіе жизни. Интересы, чувства
и наклонности не сразу измѣняются усвоенными знаніями и чувства-
ми. <Опасность» эта слѣдовательно не такъ велика и не такъ грозна,
какъ полагаютъ.—И съ другой стороны внушеніе извѣстнаго ряда пред-
ставленій можетъ какъ разъ возбудить потребность слѣдовать категорі-
ямъ другихъ представленій, идущихъ въ совершенно противоположномъ
направленіи. Такое проявленіе силы контраста часто имѣетъ послѣд-
ствіемъ то, что новое поколѣніе идетъ по направленію противоположно-
му тому, которому слѣдовало предшествовавшее. Способности и наклон-
ности, которыя не находили пищи въ тѣхъ представленіяхъ, которыми за
время воспитанія наполнялось сознаніе, позже съ тѣмъ большею силой
напоминаютъ о себѣ.
Во Франціи смѣняющіяся правительства послѣдняго столѣтія, всѣ
пробовали воспользоваться школой для своихъ цѣлей, однако не продли-
литѣмъ своего существованія*). Въ результатѣ они достигали единственно
только того, что временно прекращалась потребность въ интеллекту-
альной культурѣ. Основное условіе всякаго высшаго образованія состо-
итъ въ томъ, чтобы его искали не ради постороннихъ расчетовъ, а
*) Адольфъ Шмидтъ: Рагіаег ХііяіаікІе III, 8, 391. >
ИСКУССТВО и жизнь.
269
ради самаго его.—Хотя и необходимо, чтобы государство оказывало
поддержку наукѣ, но при этомъ нежелательно, чтобы всѣ ученые изслѣ-
дователи были на службѣ государства. Какъ въ области матеріальной
культуры, гдѣ государство является распредѣляющей властью, такъ и
здѣсь необходимо, чтобы оно имѣло конкуррентовъ въ частныхъ начи-
наніяхъ. Когда научное изслѣдованіе здорово и благотворно, оно само
возникаетъ изъ жизни и вызывается къ жизни не одними только подач-
ками, которыя ему можетъ дать государство.
Государство, однако, обыкновенно въ состояніи выказать большее
безпристрастіе, чѣмъ частныя или церковныя учрежденія. Именно по-
тому, что государство обнимаетъ собой весь народъ, его взглядъ въ дѣ-
лѣ образованія будетъ обращенъ на общія цѣли. И тѣ предвзятыя мнѣ-
нія, которыми отдѣльные кружки и секты тормозятъ науку, не такъ
легко займутъ господствующее положеніе въ государствѣ. Частная шко-
ла находится въ зависимости отъ «публики», государственная же отъ
народа.
Если государственная школа будетъ организована и руководима въ
истинно научномъ духѣ, то она будетъ имѣть объединяющее и связую-
щее вліяніе. Юношеству всѣхъ сословій и званій будетъ дана возмож-
ность объединиться здѣсь. При этомъ предполагается, что въ школѣ не
получитъ преобладанія ни одно спеціальное политическое или вѣроиспо-
вѣдническое направленіе. Тамъ гдѣ дѣло идетъ о политическихъ 'и рели-
гіозныхъ различіяхъ, воспитаніе принадлежитъ родному дому. Школа
можетъ даровать только такое воспитаніе, которое является плодомъ
развитія науки. Правда, трудно провести границу между той общей для
всѣхъ умственной жизнью, для который почвою служитъ наука,—и тѣми
политико-религіозными взглядами, которые существенно обусловлены
чувствами и традиціями. Но только при серьезномъ стремленіи устано-
вить эти границы, интеллектуальная культура можетъ удержать за собой
свое мѣсто самостоятельнаго элемента въ развитіи человѣчества.
4) Эстетическая культура.
Искусство я жизнь.
Мы понимаемъ какую нибудь вещь, если улавливаемъ ея настоящее
мѣсто въ ряду другихъ вещей, т. е., если видимъ какія вещи ей
предшествуютъ (приносятъ ее, §еіга§еп) и, наоборотъ, какія вещи слѣ-
дуютъ за нею, т. е. какія вещи она приноситъ. Наука занимается от-
270
ЭТПКА.
дѣльными и индивидуальными явленіями только съ тою цѣлью, чтобы от-
крыть ихъ взаимную связь съ законами, дѣйствующими въ остальномъ
мірѣ. Если-же, наоборотъ, мы относимся къ вещамъ или явленіямъ
эстетически, то мы разсматриваемъ каждый предметъ самъ по себѣ,
какъ своеобразное и законченное цѣлое, намъ доставляютъ удовольствіе
какая нибудь картина или образъ только потому, что даютъ нѣчто свое-
образное и характеристичное. Если сами мы пе можемъ создать свое-
образныхъ и характерныхъ картинъ и образовъ, намъ помогаетъ въ
этомъ искусство.
Эстетическое чувство (эмоція), какъ и эмоціи интеллектуальныя, при-
надлежатъ къ числу чувствованій симпатіи (сочувственныхъ эмоцій),
причемъ наше удовольствіе или неудовольствіе опредѣляется не только
потребностями нашего физическаго самосохраненія, но и нашимъ со-
чувствіемъ или преданностью чему либо лежащему внѣ насъ самихъ.
Однако, эстетическое чувство представляетъ собою симпатію болѣе глу-
бокую, чѣмъ интеллектуальное чувство. Это послѣднее опредѣляется не
столько самой вещью, взятой въ отдѣльности въ ея своеобразномъ суще-
ствованіи, сколько отношеніемъ вещей другъ къ другу. Эстетическое же
чувство опредѣляется тѣмъ, что мы стараемся объединить себя съ веща-
ми, жить ихъ жизнью, снова пережить въ нашей фантазіи самую жизнь.
Есть извѣстное удовольствіе въ свободномъ упражненіи членовъ, въ
игрѣ, при которой мы подражаемъ дѣйствіямъ, совершаемымъ въ дру-
гихъ случаяхъ для серьезныхъ и практическихъ цѣлей. Но всякое искус-
ство можно назвать игрой настолько, насколько оно выводитъ намъ
жизнь или часть жизни въ какой нибудь картинѣ или образѣ, т. е. въ
идеальномъ повтореніи,—при чемъ въ насъ вызываются ими такія душев-
ныя движенія, какъ будто-бы то была сама дѣйствительная жизнь *).
2) Развитіе эстетическихъ чувствъ имѣетъ этическое значеніе не
только потому, что они пріучаютъ насъ смотрѣть на вещи безъ эгоисти-
ческихъ заднихъ мыслей, забывая о себѣ передъ цѣнностью явленія, и
не потому только, что эстетическимъ наслажденіемъ можно дѣлиться съ
множествомъ другихъ людей и часто даже является потребность дѣлить-
ся,—но потому въ особенности, что это наслажденіе обусловлено упо-
требленіемъ такихъ силъ, на которыя заявляется требованіе и самой
дѣйствительной жизнью. Отъ этого то и зависитъ серьезность эстетиче-
ской забавы (8ріе1). Эстетическое наслажденіе есть нѣчто большее про-
стого развлеченія. Оно достигается только тогда, когда мы чувствуемъ
себя очарованными какой нибудь картиной (или изображеніемъ) дѣйства-
*) Психологія. Стр. 333 к слѣд.
ИСКУССТВО п жизнь.
271
тельной жизни. Въ этомъ отношеніи полное эститеческоѳ дѣйствіе не отли-
чается отъ этическаго. По опредѣленію Аристотеля трагедія есть подра-
жаніе важнымъ дѣяніямъ, — подражаніе, возбуждающее въ насъ
ужасъ и состраданіе, и этимъ очищающее и проясняющее наши чув-
ствованія. То, что имъ сказано о трагедіи, мы можемъ распространить
и на искусство вообще. Въ игрѣ или при посредствѣ образа возбуждаются
тѣ же чувствованія, какъ и при возбужденіи ихъ настоящими, являющи-
мися передъ нами, отношеніями жизни, но, однако, такъ что въ нихъ
исчезаетъ сторона эгоистическая и мучительная. Дѣйствительно пере-
живаемое вами поражаетъ насъ неожиданностью, при чемъ мы не всегда
можемъ отыскать взаимную связь его событій; случайность кажется
при этомъ господствующей. Кромѣ того настоящая дѣйствительность
представляетъ множество различныхъ сторонъ и поэтому возбуждаетъ
такое же обиліе различныхъ чувствованій. Въ силу этого наше настрое-
ніе въ теченіи дѣйствительнаго переживанія явленій жизни не всегда
а чисто», т. е. здѣсь оказываютъ дѣйствіе различныя чувствованія, не
связанныя взаимно другъ съ другомъ. Наоборотъ въ художественной
картинѣ все направлено къ тому, чтобы вызвать цѣльное настроеніе,
соотвѣтствующее главнымъ характеристическимъ чертамъ предмета. Не
отнимая у образа или картины ея конкретно-индивидуальнаго характера,
художественное произведеніе выдвигаетъ передъ нами на первый планъ
то, что въ нихъ существенно. При этомъ мы освобождаемся отъ безсвяз-
ности и получаемъ впечатлѣніе общаго единства, которое помогаетъ
намъ легче объединиться или слиться чувствомъ съ даннымъ предствле-
ніемъ. Съ этимъ связано и то, что художественное воспроизведеніе
учитъ насъ лучше понимать предметъ. Конечно оно не дастъ намъ ка-
кого либо научнаго объясненія этого предмета, по, показывая намъ
предметъ во всемъ его своеобразіи, оно уясняетъ намъ его право на
существованіе. Такъ какъ предметъ могъ бы быть созданъ и иначе, то
онъ и является характеристической частью міра.—Въ то время какъ
трагедія «просвѣтляетъ» чувство ужаса и состраданія, комедія «про-
свѣтляетъ »и очищаетъ чувство властолюбія и самолюбія. Въ смѣхѣ, вызы-
ваемомъ въ насъ комической поэзіей, выражается не личная насмѣшка
или издѣвательство, а чувства освобожденія, такъ какъ мы начинаемъ
видѣть конечное, самопротиворѣчивое и дурное во всей ихъ полнотѣ, а
слѣдовательно начинаемъ понимать ихъ—какъ нѣчто такое, что не соста-
вляетъ неизбѣжной принадлежности жизни навсегда *).
3) Когда рѣчь заходитъ о томъ, насколько эстетическое представле-
•) Пенологія, Стр. 373—377.
ЭТИКА.
272
ніе согласуется съ требованіями этики, многіе задаются тотчасъ-жѳ во-
просомъ, позволительны ли черезъ чуръ чувственныя картины и изобра-
женія. Однако, по тому способу, какимъ мы изслѣдовали здѣсь этическое
значеніе эстетической культуры, нѣтъ основанія черезъ чуръ затру-
дняться этимъ вопросомъ. Что касается содержанія художественныхъ
произведеній и способовъ воспроизведенія (или представленія) жизни,
то здѣсь не можетъ быть никакого противорѣчія между тѣмъ, что дѣй-
ствительно требуетъ эстетика, и тѣмъ, что дозволяетъ этика. Все, что
обладаетъ настоящей эстетической цѣнностью, должно оправдываться и
этически. Иное дѣло, когда вопросъ идетъ о педагогическомъ примѣне-
ніи искусства. Не всякому можно дать для чтенія каждое поэтическое
произведеніе. Но это не имѣетъ ничего общаго съ эстетической цѣнно-
стью даннаго произведенія. Тѣ лица, у которыхъ посредствомъ образовъ
искусства сильно разжигаются чувственныя побужденія, относятся къ
этимъ образамъ не эстетически; ихъ чувство нѳ «просвѣтляется», а
возбуждается. Юноша, который по разсказу Лукіана далъ запереть себя
ночью въ храмѣ Венеры, чтобы обнимать ея статую, конечно, былъ воз-
бужденъ не эстетическимъ чувствомъ.
Если искусство есть идеальная жизнь, то изъ этого слѣдуетъ само
собою, что цѣнность искусства должна соотвѣтствовать цѣнности жиз-
ни, а цѣнность произведенія искусства зависитъ не только отъ умѣнья
или геніальности, съ какой схваченъ и обработанъ матеріалъ, но и отъ
воспроизведенной жизни. Искусство нѳ обязано устанавливать этиче-
скую оцѣнку, не обязано прямо морализировать. Но оно не должно и
деморализировать тѣмъ, что привлекаетъ односторонне вниманіе только
къ извѣстной сторонѣ жизни. Если зритель художественнаго произведе-
нія можетъ дѣлать промахи въ сужденіяхъ объ искусствѣ, то худож-
никъ можетъ дѣлать промахи въ пониманіи жизни. Конечно, могутъ
быть совершенно различныя воззрѣнія на жизнь и на то, куда слѣдуетъ
преимущественно направлять вниманіе. Каждому выдающемуся худож-
нику приходится здѣсь выдержать нѣкоторую борьбу, чтобы отстоять и
провести свой взглядъ на предметъ.—Большая часть возражаетъ противъ
современнаго реализма, и это зависитъ очевидно отъ того, что не малое
число людей ищетъ въ искусствѣ только восхваленій и поддержки себѣ,
а поэтому не хочетъ обращать вниманія на горькія и темныя стороны
жизни. Эти люди не желаютъ чтобы ихъ волновали ужасомъ или со-
страданіемъ даже въ незначительной степени. Еще къ древней трагедіи
они привыкли, т. е. достаточно подготовлены къ тому, чтобы выслуши-
вать въ ней тяжелые уроки судьбы; но отъ современныхъ трагедій (какъ
напр., Ибсѳновскіе «Призраки») они не въ силахъ выслушивать этого.
ИСКУССТВО и жизвь.
273
Предметъ здѣсь черезъ чуръ близокъ ихъ узкимъ личнымъ интересамъ. А
между тѣмъ современный реализмъ въ своихъ выдающихся произведе-
ніяхъ собственно говоря сдѣлалъ только то, что, направивъ свой взглядъ
преимущественно и глубже, чѣмъ прежде, на дѣйствительную жизнь,
показалъ Памъ серьезное и важное тамъ, гдѣ мы привыкли видѣть только
обыденную жизнь и обыденныя исторіи ‘). Искусство дѣйствуетъ здѣсь
воспитательно, такъ какъ открываетъ намъ глаза, усиливаетъ наше
чувство къ серьезной сторонѣ жизни, и возбуждаетъ наши симпатіи къ
ея страданіямъ.
і) Но какое бы большое значеніе не имѣло искусство для жизни, оно
не должно замѣнять собою жизни, а дѣйствительная жизнь не должна
дѣлаться объектомъ исключительно—эстетическаго созерцанія**).Такое,
т. е. чисто и исключительно эстетическое отношеніе къ жизни рѣдко
случается у серьезныхъ художниковъ, такъ какъ они трудятся и раз-
работываютъ, а не наслаждаются; въ искусствѣ они видятъ серьезную
задачу жизни, задачу общественную, при чемъ чувствуютъ себя, какъ и
ученые,—но только въ своемъ родѣ,—стоящими на извѣстномъ посту, съ
котораго они наблюдаютъ жизнь и научаютъ другихъ видѣть ее. Худож-
никъ чувствуетъ,—какъ сказалъ еще Мнкель Анджело,—что «истинное
искусство благородно и свято въ силу того духа, въ какомъ оно работаетъ,
потому что нѣтъ ничего святѣе и чище стремленія—создать что нибудь
совершенное*. Онъ достаточно чувствуетъ и препятствіе, которое оказы-
ваетъ работѣ его фантазіи дѣйствительность, т. ѳ. косное, упорное веще-
ство. Быть можетъ, благодаря этому препятствію, онъ обращаетъ свой
взоръ глубже. Зато для натуръ преимущественно воспріимчивыхъ и для
диллеантовъ гораздо чаще является опасность относиться къ жизни исклю-
чительно эстетически. Шиллеръ говорилъ, что человѣкъ можетъ только
тогда считаться настоящимъ человѣкомъ (гесЫе Мапп), когда онъ играетъ.
Въ этомъ заключалась та мысль, что міръ фантазіи и игры есть истинное
дѣло человѣка, и что нужно имѣть независимое сердце и энергическую
волю, чтобы отрѣшиться отъ впечатлѣній дѣйствительности и прочно дер-
жаться идеальнаго міра. Но его словами воспользовалось въ видѣ лозунга
•) Гонкуры, въ предисловіи къ «Оегтіпіе Цсегіеих> объясняютъ, что оан желали сдѣлать опытъ
въ сакомъ ли дѣлѣ окончательно умерла трагедія. Они хотѣли попытаться достигнуть того» «чтобы не-
счастія меленькихъ и бѣдныхъ людей вызывали такое-же состраданіе, столь же сильный интересъ н
сильное чувство, какъ н страданія великихъ и богатыхъ».
**) Этотъ взглядъ Геффдинга вполнѣ согласуется со взглядомъ Гюйо, который доказывалъ, что
если художникъ смотритъ на жизнь только въ эстетической точки врѣнія, онъ даже не можетъ быть
истиннымъ художникомъ, такъ какъ не въ силахъ будетъ уловить ея истинной красоты. Для того?
чтобы уловить красоту жизни, нужно любить ее просто, т. е. по человѣчески, нужно симпатизировать
ей. Тогда-то .и становится возможнымъ то глубокое проникновеніе въ жизнь, то ясновидѣніе сердца
которое способно открывать перлы красоты и тайны житейскаго моря.
ЭТИКА.
274
эстетическое міросозерцаніе, которое относится шутя и иронически
ко всѣмъ практическимъ условіямъ, никогда не принимаясь, благодаря
этому, болѣе серьезно даже и за самое искусство. Трудъ возлагается на
филистеровъ; геніи же смотрятъ на міръ съ своей идеальной высоты,
какъ на что то забавное, до котораго они никогда не снизойдутъ.—
Реалистическое направленіе искусства можетъ, какъ и искусство роман-
тическое, привести къ тому, что его послѣдователи начинаютъ жить въ
искусственно созданномъ мірѣ и становятся чуждыми дѣйствительности.
Подобно идеалистамъ, реалистъ руководится фантазіей и можетъ даже
находиться въ большей опасности,—оторваться отъ дѣйствительности,
чѣмъ идеалистъ * **)). Крайній идеалистъ обыкновенно проникнуть
сознаніемъ, что живетъ сразу въ двухъ мірахъ,—въ мірѣ грезъ и
въ мірѣ прозы; онъ смѣется надъ прозаическимъ міромъ, но для
этого, понятно, ему нужно хорошо понимать его, т. е. брать его
такимъ, каковъ онъ есть. Для реалиста же, фантазія котораго стремит-
ся наполнить себя только впечатлѣніями реальнаго міра, является
гораздо большее искушеніе искать во всѣхъ жизненныхъ отношеніяхъ
матеріала для эстетической обработки.
Эту опасность мы встрѣчаемъ въ исторіи въ тѣ эпохи, когда искусство
и эстетическіе интересы-стоятъ на первомъ планѣ. Во всякомъ случаѣ,
она достается въ наслѣдство ближайшимъ поколѣніямъ; эти послѣднія
являются съ требованіями, свойственными образованію, но безъ иниціа-
тивы и живой творческой силы ’*). Даже великое и важное искусство
(каковымъ было итальянское искусство эпохи возрожденія) не можетъ
держаться безъсвязи съ дѣйствительными, борящимися силами (МасЬѣеп)
эпохи, безъ связи съ жизнью цѣлаго народа. А между тѣмъ у Леонардо
да Винчи была поговорка: «держись дальше отъ непогоды!»
5) Искусство должно дать форму и ясность жизненному содержанію,
должно расширять кругозоръ и симпатію, должно указывать путь, по
которому слѣдуетъ направляться дальнѣйшему развитію. Великое искус-
ство—всегда заключаетъ долю пророчества. Оно не можетъ быть дѣломъ
исключительно частнымъ. Цѣлый народъ и цѣлая эпоха должны на-
учиться познавать въ немъ себя. Поэтому каждый народъ и каждая
эпоха должны имѣть свое собственное искусство и не могутъ жить
*) См, » Психологію»/ стр. 194 (Изд. Кодубовскаго).
**) Такъ характеризуетъ Геттнеръ (ІіаІшізсЪе ЗіікПеп. 2иг ОезсЬіеЬіе 4ег Непаізсапсе. Стр. 275)
то поколѣніе, которое слѣдовало за Рафаелѳмъ и Никель Анджело. Но олъ ищетъ причины быстраго
упадка въ сущности самаго итальянскаго возрожденія. Оно сбросило средневѣковые цѣпи, но саио
было не въ состояніи установить новый человѣческій идеалъ на почвѣ этическаго убѣжденія или ра-
боты мысли. Оно было эпохой безъ прочныхъ нравственныхъ понятій и образцовъ, а потому—
легко стало добычей клеривольной реакціи.
ЭТИКА а РЕЛИГІОЗНОЕ ЧУВСТВО.
275
вполнѣ искусствомъ другаго народа и другой эпохи, какое бы великое
значеніе не могло имѣть знаніе и изученіе этихъ послѣднихъ. Даже
тамъ, гдѣ искусство выражаетъ и изображаетъ что нибудь общечеловѣ-
ческое, это общечеловѣческое должно являться въ особой формѣ, соот-
вѣтствующей опыту отдѣльнаго народа. Требованія отъ искусства, чтобы
оно было національно и соотвѣтствовало времени, могутъ опираться на
два различныхъ основанія. Художники только тогда способны вызвать на
работу свои лучшія силы, когда они воодушевлены чувствами и пред-
ставленіями своей родины и своей эпохи; только при этомъ условіи, они
могутъ усвоить и воспроизвести то, что видятъ. Съ другой стороны
каждый народъ и каждая эпоха понимаютъ вѣрно только себя; воздѣй-
ствовать эстетически на данный народъ и въ данное время, можетъ
только то, что составляетъ плоть отъ плоти и кровь отъ крови
его.—Конечно, не будетъ ни малѣйшей пользы отъ того, что искус-
ство національно и сообразно съ своей эпохой, если оно не есть истинное
искусство. Наконецъ, существуетъ общее содержаніе мысли и чувства,
къ которому долженъ пріобщиться каждый народъ и изъ котораго онъ
долженъ черпать себѣ пищу. Гомеръ, Данте, Шекспиръ, Гете даютъ
намъ возможность переживать душевную жизнь всего европейскаго
человѣчества.
5) Религіозная культура.
’ Этика и религіозное чувство.
1) Какъ уже было замѣчено выше (II, 3), этика должна быть по-
строена на возможно меньшемъ числѣ предположеній или предпосы-
локъ. Она не можетъ требовать для себя въ наукѣ исключительнаго
мѣста, не можетъ стремиться къ колебанію принциповъ, фактовъ и ги-
потезъ установленныхъ другими науками. Но такъ какъ развитіе въ чело-
вѣческомъ родѣ религіозной жизни связывалась съ догматами и предпо-
ложеніями, то это всегда приводило къ спорамъ съ наукой, возобновляв-
шимся постоянно. Поэтому можетъ казаться, что этика должна относиться
къ религіозной культурѣ только какъ къ историческому явленію, какъ къ
чуждой для нея силѣ, съ которой она должна считаться, которую она
можетъ критиковать и оцѣнивать, но съ которой по своей природѣ и
слѣдуя своимъ предпосылкамъ, она не можетъ стоять ни въ какихъ
отношеніяхъ родства. Однако, такое заключеніе было бы преувеличеніемъ.
273
ЭТИЛА.
Во первыхъ, религіи, выступавшія исторически, а въ особенности
болѣе высокія изъ нихъ, являлись всегда этическими силами (МасЫе).
Существенная часть содержанія нынѣ существующихъ (т. е. положи-
тельныхъ) религій образуется изъ этическихъ представленій. Такимъ
образомъ, разсматривая ихъ съ этой (Угороны, слѣдуетъ установить
извѣстную родственность между этикой и положительными религіями.—
Во вторыхъ, слѣдуетъ еще задать себѣ вопросъ: не должна ли на той
точкѣ зрѣнія, на какой стоитъ этика, существовать возможность нѣ-
котораго чувства, которое, — если бы даже его и нельзя было
назвать чувствомъ безусловно религіознымъ, вслѣдствіе его психо-
логическаго источника,—тѣмъ не менѣе, было бы родственно рели-
гіозному чувству, какъ таковое выступаетъ въ болѣе высокихъ поло-
жительныхъ религіяхъ? Мы попытаемся на слѣдующихъ страницахъ
обрисовать и опредѣлить это чувство, отложивъ изслѣдованіе объ эти-
ческомъ значеніи положительныхъ религій до ближайшей главы.
2) Въ психологіи, мы понимаемъ подъ чувствомъ жизни то чувство
удовольствія или страданія, которое соотвѣтствуетъ въ насъ процессу
или движенію нашей органической жизни. Значитъ, это чувство жизни
стоитъ въ связи съ легкостью или силой, съ какими въ насъ происхо-
дятъ дыханіе, кровообращеніе и вся дѣятельность питанія *). По мѣрѣ
того, какъ развивается сознаніе, чувство начинаетъ опредѣляться не
только состояніемъ нашего организма, но до извѣстной степени и содер-
жаніемъ представленій. Наши чувства связываются съ весьма многимъ
другимъ, что лежитъ за предѣлами нашего организма. Какъ въ нашихъ
интеллектуальныхъ, такъ и въ эстетическихъ чувствованіяхъ, удо-
вольствіе и неудовольствіе опредѣляются отчасти познавательной дѣя-
тельностью, отчасти—образами, вызываемыми природой или искус-
ствомъ въ нашей фантазіи. Но разъ мы при помощи нашего мышленія
опредѣлили наше мѣсто въ природѣ и бытіи, разъ мы поняли, что со
всѣми нашими стремленіями, планами, идеалами мы—лишь единичные
члены въ великомъ, необозримомъ царствѣ причинъ и слѣдствій,—то
въ насъ возникаетъ «чувство жизни», т. ѳ. не той только жизни, кото-
рая господствуетъ въ нашемъ организмѣ, но и той которая совершается
въ цѣлой вселенной, членами которой мы являемся. Наше чувство
жизни расширяется и опредѣляется жизненнымъ в міровымъ процес-
сомъ настолько, насколько мы въ состояніи образовать для себя пред-
ставленіе объ этомъ процессѣ. Однимъ словомъ, тутъ возникаетъ чув-
*) Псжхологія. Стр. 11Ѳ, 283, 444,—нижеслѣдующее описаніе религіовдаго чувства въ смыслѣ,
космическаго чувства жввнж есть дальнѣйшій вывойъ ізъ того, что кратко указано на 330 стр. псіг-
хологік.
ЭТИКА И РЕЛИГІОЗНОЕ ЧУВСТВО.
277
ство космической жизни, аналогичное съ чувствомъ органической
жизни. Отъ чувства органической жизни оно отличается тѣмъ идей-
нымъ содержаніемъ, которое состоитъ изъ совокупности всего, что прі-
обрѣтено нами путемъ опыта, и изъ всѣхъ представленій, образовав-
шихся въ насъ о процессахъ природы и вообще о ходѣ явленій міровой
жизни. Это космическое чувство отличается отъ чувства интеллектуаль-
наго и отъ чувства эстетическаго своимъ личнымъ и реальнымъ харак-
теромъ. Въ дѣятельности мысли и фантазіи мы забываемъ о себѣ передъ
тѣмъ, о чемъ мы мыслимъ и что созерцаемъ; въ чувствѣ органической
жизни, мы заняты самими собою, какъ существами органическими; въ
чувствѣ же космической жизни, ваши страданія и удовольствія обуслов-
лены (опредѣляются) тѣмъ положеніемъ, какое занимаетъ наша сово-
купная личность въ міровомъ развитіи.
3) Чувство космической жизни предполагаетъ существованіе какого
нибудь міросозерцанія. Однако, для него не нужно какихъ либо круп-
ныхъ аппаратовъ умозрительныхъ гипотезъ. Развитіе такихъ гипо-
тезъ часто показываетъ даже,—при ближайшемъ изслѣдованіи,—что не
столько эти гипотезы породили космическое чувство, сколько наоборотъ
это чувство породило гипотезы. Для этого чувства достаточно даже
двухъ главныхъ идей, выставленныхъ нами выше (XXVIII) въ каче-
чествѣ важнѣйшихъ идей умственной культуры, а именно идеи о взаим-
ной, законосообразной связи всего существующаго и идеи о великомъ
процессѣ развитія всего существующаго (эволюціонной теоріи).
Каждое звено или членъ въ великомъ процессѣ взаимной причинной
связи міровыхъ явленій обусловлены другими звеньями или членами и
въ свою очередь обусловливаютъ ихъ. Сила, обладая которой, каждое
такое звено занимаетъ и выполняетъ свое мѣсто въ ряду явленій, соз-
дана первоначально не самимъ этимъ звеномъ; оно приняло ее отъ дру-
гихъ и должно принимать снова каждое мгновенье, чтобы имѣть воз-
можность отстаивать или сохранять свое существованіе. Но даже при
самомъ энергичномъ дѣйствіи моей воли, когда мои личныя особенно-
сти проявляются съ наибольшей силой и когда мое самочувствіе, пови-
димому, опирается на самую прочную почву, утверждая, что я по-
ступаю вполнѣ самостоятельно,—я все таки расходую тотъ капи-
талъ, который первоначально былъ созданъ не мною. Я зависимъ въ
моей даже самой высшей дѣятельности и зависимъ тѣмъ больше, чѣмъ
больше силы требуется для этой дѣятельности. Но эта зависимость ока-
зывается не только въ томъ, что энергія, которую я употребляю, дана
мнѣ заранѣе, но и въ томъ, что та энергія, которой я располагаю,
ограничена. Моя судьба вплетена въ великій процессъ развитія и моя
278
ЭТИКА.
воля можетъ лишь отчасти вторгаться въ этотъ процессъ какъ одна изъ
силъ, опредѣляющихъ его. Между тѣмъ великія волны развитія и уни-
чтоженія, возникновенія и исчезанія, представляемыя природой, взды-
маются вокругъ меня, вызывая во мнѣ и страхъ, и надежду. Что ока-
жется вѣрнымъ, и на чьей сторонѣ будетъ побѣда? Гдѣ стремящаяся впе-
редъ, развивающаяся тенденція міра, и гдѣ—задерживаемая, разбиваю-
щаяся тенденція?
Такимъ образомъ, отношеніе между моей волей и моей судьбой опре-
дѣляетъ мое чувство жизни. Это чувство можетъ быть совершенно или
преимущественно эгоистическимъ. Но когда я разсматриваю эту судьбу
не какъ судьбу даннаго индивидуальнаго лица (т. е. мою собственную
только), когда, однимъ словомъ, пробуждается моя симпатія къ другимъ и
мое этическое чувство, тогда космическое чувство принимаетъ иной ха-
рактеръ. Это (иное) чувство, заставляющее меня создавать идеалы и рабо-
тать для идеаловъ, выходящихъ далеко за предѣлы моего личнаго са-
мосохраненія,—развивалось, однако, сообразно съ естественными зако-
нами, а тотъ фактъ, что такое развитіе было возможно, показываетъ,
что въ существующемъ мірѣ есть драгоцѣнныя и благодѣтельныя силы
(см. IV, 5). Природа,—именно тогда, когда мы примѣняемъ натурали-
стическое объясненіе къ возникновенію и развитію совѣсти,—является
передъ нами родиной идеальныхъ силъ. Хотя природа можетъ произво-
дить также и иное, однако, во всякомъ случаѣ, она производитъ и это!
Развиваются не одни только потребности и стремленія къ чисто физи-
ческому самосохраненію, но и жизненныя стремленія и жизненные по-
рывы иного сорта. То, что я ощущаю въ своей совѣсти, есть такая же
міровая сила, какъ и тѣ силы, которыя проявлялись въ теченіе взаим-
водѣйствія матеріальныхъ массъ.
Но здѣсь снова возникаетъ весьма важное затрудненіе. Мы не мо-
жемъ объяснить существующаго изъ нашего этическаго чувства. Міръ
построенъ не по тѣмъ принципамъ, которые наша совѣсть ставить на
наибольшую высоту. То, что составляетъ высочайшую цѣль нашей эти-
ческой волевой жизни, мы не можемъ провозгласитъ цѣлью міроваго
развитія. Не только идея о міровой цѣли такъ же мало можетъ быть
проводима въ научномъ отношеніи, какъ и идея первопричины, но,
кромѣ того, вопіющія міровыя дисгармоніи, страданія и скорби, тѣ
суммы несчастій и разрушенія, которыми покупается развитіе и завое-
вывается прогрессъ (насколько таковой можетъ быть извѣстенъ намъ),
все это дѣлаетъ невозможнымъ и логически, и этически поставить въ
источникѣ міроваго развитія этическій принцицъ. Всякая теологическая
и метафизическая попытка устранить это затрудненіе оказывается
ЭТИКА И РЕЛИГІОЗНОЕ ЧУВСТВО.
279
тщетной. Ортодоксальная теологія только сильнѣе выдвинула вопросъ,
а умозрительная философія замаскировывала его трудности. Единствен-
ный способъ избавиться отъ этого затрудненія, это—не думать о немъ,
но этотъ обходъ не всякому индивидууму удается легко. Не изъ высо-
комѣрія, а именно изъ совѣстливости и болѣе яснаго пониманія гра-
ницъ нашего познанія мы должны оставить открытымъ этотъ вопросъ.
Честное сомнѣніе лучше неосмысленной вѣры. Жизнь полна для насъ
величайшихъ противоположностей; но онѣ становятся противорѣчіями
только тогда, когда мы беремъ одинъ изъ членовъ противоположности
и имъ хотимъ объяснить все существующее. Нельзя объяснить зло су-
ществующее въ мірѣ, исходя изъ принципа добра; но нельзя также
объяснить добра, существующаго въ мірѣ, исходя изъ принципа зла,
какъ пытаются безусловные пессимисты.
Наше сочувствіе міровой жизни, наше стремленіе твердо держаться
идеальнаго способа воззрѣній не можетъ быть поколеблено тѣмъ, что
мы не знаемъ ключа къ разгадкѣ міровой драмы, часто не знаемъ даже,
есть ли такой ключъ. То, что въ существующемъ можно признать
добрымъ и цѣннымъ есть сила борющаяся, а съ каждой битвой связаны-
неизвѣстность и напряженное ожиданіе. Поэтому міровое чувство колеб-
лется между страхомъ и надеждой даже у тѣхъ, у кого это чувство,
взятое въ своемъ цѣломъ, носитъ отпечатокъ отваги.
То описаніе, которое мы сдѣлали этому чувству, дѣлаетъ его доста-
точно яснымъ и указываетъ въ то же время ту точку зрѣнія, съ которой
это чувство можетъ быть названо религіознымъ,—причемъ, конечно
понятіе религіи берется лишь настолько, насколько религія есть дѣло
чувства. То есть, здѣсь дѣло идетъ не о какомъ нибудь религіозномъ
догматѣ, а лишь о томъ состояніи души, которое возникаетъ изъ отно-
шенія этическаго чувства къ дѣйствительному міру. Тѣ, у кого есть
потребность добиваться дальнѣйшаго пониманія этого отношенія, мо-
гутъ прибѣгнуть къ умозрѣніямъ и символамъ; въ этомъ пріемѣ нѣтъ
ничего опаснаго, если не нарушается двухъ нижеслѣдующихъ положе-
ній: идеи о взаимной закономѣрной связи всего существующаго и неза-
висимости этики отъ догматическихъ предпосылокъ. Вышеописанное
чувство не представляетъ ни одной задачи, которая не могла бы быть
поставлена и помимо догматической предпосылки. Оно выражаетъ то
интимнѣйшее и высочайшее самопониманіе, какого человѣкъ можетъ
достигнуть относительно своего мѣста въ природѣ и относительно судьбы
тѣхъ людей, для которыхъ онъ живетъ. Ояо «просвѣтляетъ» душу,
подобно тому, какъ просвѣтляетъ ее эстетическое чувство: но въ косми-
ческомъ чувствѣ это просвѣтленіе болѣе проникновенно, такъ какъ это
280
ЭТИКА.
чувство опредѣляется дѣйствительнымъ положеніемъ самого человѣка
въ дѣйствительномъ мірѣ. Благодаря связи чувства космической
жизни съ этическимъ чувствомъ, оно свободно отъ всякой сантимен-
тальности и квіетизма. Мы поднимаемся на вершину горы не для того,
чтобы тамъ устроиться сложа руки и обзавестись домкомъ, оторвав-
шись отъ дѣйствительной жизни, а для того, чтобы вздохнуть чистымъ
и могучимъ воздухомъ, хотя быть можетъ пронизывающимъ и суро-
вымъ,—и чтобы своимъ взоромъ охватить широкіе горизонты и уяснить
себѣ ихъ ради достиженія возможности лучше оріентироваться въ тѣс-
номъ кругу близкихъ отношеній, на которыхъ держится наша практи-
ческая жизнь.
4) Вышеописанное чувство возбуждается не одинаково сильно у всѣхъ
индивидуумовъ. Нѣкоторыя натуры особенно воспріимчивы къ. нему,
тогда какъ другіе гораздо воспріимчивѣе къ чувству интеллектуальному,
или къ чувству эстетическому. Наконецъ, и свойства этого чувства такъ
сложны, что нѣтъ ничего удивительнаго, если элементы его оказы-
ваются у разныхъ лицъ въ самыхъ различныхъ отношеніяхъ другъ къ
другу.—Уже и отношеніе чувства космической жизни къ чувствужизни
органической можетъ быть чрезвычайно различно. Часто они оказываются
въ рѣшительной оппозиціи другъ съ другомъ. Темпераментъ людей далеко
не безучастенъ въ томъ, какъ мы чувствуемъ остальной міръ. Такъ, люди
съ темпераментомъ меланхолическимъ, у которыхъ чувство органической
жизни носитъ преобладающій печальный и мрачный характеръ, могутъ,
однако, замѣчательно легко вносить оптимистическій взглядъ въ свое по-
ниманіе теченія явленій природы и исторіи. Міровая скорбь можетъ огра-
ничиваться для нихъ лишь скорбью касающейся того небольшаго круга,
который включаетъ ихъ самихъ, а, благодаря дѣйствію контраста, осталь-
ной міръ является имъ въ яркомъ, радостномъ свѣтѣ. Наоборотъ, есть та-
кія липа, у которыхъ счастливое, органически-основное настроеніе нару-
шается и разбивается, когда они взираютъ на окружающій міръ. Для
однихъ наибольшее значеніе имѣетъ загадочность и непознаваемость
существующаго, другіе поражаются впечатлѣніемъ, выносимымъ изъ
области опытныхъ изслѣдованій о мірѣ.—У однихъ космическое чув-
ство опредѣляется преимущественно однимъ классомъ изслѣдованій, у
другихъ—другимъ,—напр., нѣкоторые особенно воспріимчивы (въ
этомъ отношеніи) къ жизни природы, а нѣкоторые—къ исторіи человѣ-
чества.—У однихъ (напр., у Спинозы) космическое чувство имѣетъ
преимущественно характеръ рѳзигнаціи (покорности), у другихъ
(какъ у Фихте)—характеръ энтузіазма и дѣятельныхъ побужденій. Но
всего рѣзче различіе между оптимизмомъ и пессимизмомъ. Процессъ
ЭТИКА И РЕЛИГІОЗНОЕ ЧУВСТВО.
281
жизни даетъ доказательство и для того, и для другого, то есть, оправ-
дываетъ отчасти одно, отчасти другое изъ двухъ этихъ направленій, и
они несоединимы только тогда, когда каждое создаетъ для себя особую
умозрительную систему. Съ одной стороны,—у Платона и христіан-
скихъ теологовъ, съ другой—у Шопенгауэра обѣ взаимнопротивопо-
ложныя формы чувства космической жизни развиваются въ діаме-
трально противоположныя умственныя построенія.
Несмотря на эти различія, существуетъ однако общая душев-
ная область, въ которой возможно въ главныхъ чертахъ общее раз-
витіе и гдѣ нѣтъ необходимости одному направленію мѣшать другому.
Если вышеописанное чувство—искренне и чисто, оно опредѣляется
дѣйствительнымъ міромъ и его отношеніями, а значитъ тѣмъ самымъ
міромъ, которыя является и для всѣхъ людей, хотя бы первоначальныя
предрасположенія чувства (темпераменты) и опытъ были различны.
Если люди имѣютъ право основываться на своихъ собственныхъ пред-
ставленіяхъ о мірѣ, то они должны также имѣть въ виду и то, что суще-
ствуете множество различныхъ точекъ зрѣнія, съ которыхъ можно и
даже должно смотрѣть на міръ. Вѣдь, мы знаемъ міръ по тѣмъ обра-
замъ его, которые возникаютъ въ сознаніи каждаго отдѣльнаго индиви-
дуума; и въ этихъ образахъ не всегда однѣ и тѣ же черты выступаютъ
у всѣхъ въ качествѣ самыхъ ясныхъ, важныхъ и яркихъ; наконецъ, не
всѣ видятъ ихъ въ одномъ и томъ же освѣщеніи. При этомъ міръ тѣмъ
богаче и разнообразнѣе, а симпатіи тѣмъ шире, чѣмъ больше мы спо-
собны понимать то, какъ другіе воспринимаютъ и чувствуютъ міръ, и
чѣмъ больше мы способны переноситься въ эти чужія взгляды и чув-
ствованія. При этомъ становится возможнымъ пониманіе, обладающее
многосторонними основаніями, на помощь которому приходятъ самыя
различныя и многостороннія точки зрѣнія. При всякомъ сердечномъ и
близкомъ сообществѣ людей, должна имѣть очень большое значеніе
извѣстное единство и во всякомъ случаѣ, взаимное довѣріе и пониманіе.
Душевная помощь, которую можетъ дать индивидуумъ другимъ, со-
стоитъ главнымъ образомъ въ томъ, что взаимное общеніе мыслями и
чувствами усиливаетъ ясность и истинность чувства жизни. Нѣкоторые
индивидуумы, усвоившіе себѣ спеціальное служеніе духовнымъ нуж-
дамъ и заботамъ, часто, исполняя свое дѣло, нѳ достаточно знаютъ это
и не признаютъ вышеупомянутаго условія. А между тѣмъ, это условіе
состоитъ именно въ томъ, что никто не можетъ быть исключенъ изъ
числа воздѣйствующихъ и уясняющихъ намъ наши душевныя тревоги
при посредствѣ духовнаго единенія и общенія. Протестантизмъ гово-
ритъ, что священникомъ можетъ быть каждый (аіі^ешеіше Ргіезіеіпіш),
282
ЭТИКА.
хотя эта мысль никогда не проводилась вполнѣ,—а быть можетъ въ
ней и заключается та истина, что чѣмъ больше предоставляется чувству
свободно и своеобразно развиваться въ отдѣльныхъ индивидуумахъ, тѣмъ
больше возростаетъ въ тоже время симпатія и психологическое отно-
шеніе въ окружающимъ (рзусЬоІо^ізсЬе 8іпп).—Особенное вліяніе въ
этомъ смыслѣ могли бы оказать прежде всего врачи и духовныя лица.
Но первымъ нужно еще разрѣшить множество физіологическимъ проб-
леммъ, чтобы они могли правильно развить въ себѣ психологическое
отношеніе къ явленіямъ (рзусЬоІо^ізсЬе 8іпп); они особенно склонны
разсматривать жизнь только съ одной внѣшней, матеріальной стороны.
А вторые, благодаря той точкѣ зрѣнія, на которой они стоятъ, принуж-
дены прежде всего приводить въ извѣстность, къ какой догматической
рубрикѣ имъ слѣдуетъ отнести то или другое возникающее передъ ними
душевное явленіе; благодаря этому имъ не достаетъ свободнаго человѣ-
ческаго взгляда.
Считать чувство космической жизни религіознымъ чувствомъ еще
не значитъ неизбѣжно-основывать какую либо церковь или культъ,
или поддерживать какой либо догматъ. Общеніе, порождаемое этимъ
чувствомъ, можетъ быть самымъ свободнымъ изъ всѣхъ человѣческихъ
обществъ. Оно выражается путемъ взаимыхъ отношеній и взаимной
помощи. Его церковь можетъ быть самой природой, а его культъ мо-
жетъ состоять въ трудѣ, въ общей жизни съ людьми и природой, въ
жизни для науки и искусства.
XXXII.
Соціально-этическое значеніе положительныхъ религій.
У религіозной жизни и вѣры существуетъ множество оттѣнковъ и
формъ, а когда въ духовной области прочно установится свобода, то
этихъ оттѣнковъ явится еще больше, чѣмъ теперь. Въ историческомъ
отношеніи, положительныя религіи имѣли до сего времени величайшее
этическое и соціальное значеніе. Двѣ черты отличаютъ положительныя
религіи: догматъ и культъ (обрядъ). Догматъ есть признаніе чего
либо, основанное на сверхъестественномъ откровеніи, снимающее
покрывало съ тайны существующаго, аутентическое (подлинное)
объявленіе, исходйце отъ источника всякаго существованія, о
смыслѣ всего существующаго. Культъ состоитъ въ тѣхъ дѣятельно-
стяхъ, которыя призываютъ присутствіе самого божества. Такимъ
образомъ, положительныя религіи заключаютъ въ своихъ догматахъ
и въ своихъ культахъ не только человѣческія идеи о существую-
СОЦІАЛЬНО-ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХЪ РЕЛИГІЙ.
283
щемъ и не только человѣческія чувства, возбуждаемыя имъ, но
идеи и дѣятельность самого божества. Какъ только догматъ ста-
новится символическимъ понятіемъ, а культъ—красивымъ обычаемъ,
мы уже выходимъ изъ предѣловъ положительной религіи. Положи-
тельная религія остается таковой до тѣхъ поръ, пока признается
пунктуально присутствіе божества въ опредѣленное время, въ опре-
дѣленномъ мѣстѣ и въ опредѣленныхъ формахъ. Съ паденіемъ этого
признанія, падаетъ и положительная религія.
Исторія развитія положительныхъ религій показываетъ, что онѣ нахо-
дятся въ нѣкоторомъ соотношеніи, взаимнаго воздѣйствія съ практиче-
ской зтикой (положительной моралью; см. 1, 2). Положительныя рели-
гіи имѣли на нее огромное вліяніе и въ тоже время подвергались сами
ея вліянію. Послѣдователи положительныхъ религій могутъ съ своей
точки зрѣнія признать только первое вліяніе, но не второе, такъ какъ съ
ихъ точки зрѣнія, тѣ религіи, которымъ они слѣдуютъ, открываютъ абсо-
лютную истину; человѣческая жизнь можетъ поучиться отъ религіи, но
религіи нечему учиться у человѣческой жизни. Наоборотъ, люди, стоя-
щіе на исторической точкѣ зрѣнія,—по которой все, что появилось въ
исторіи, само есть фактъ историческаго развитія,—держатся въ этомъ
отношеніи того мнѣнія, что этическое вліяніе религій только потому и было
возможно, что онѣ воспринимали въ себя этическія представленія, которыя
до извѣстной степени уже были развиты независимо отъ религіознаго влі-
янія. Человѣкъ долженъ былъ собственнымъ опытомъ познать тѣ качества,
которыя приписывалъ затѣмъ божеству. Любовь и справедливость должны
были первоначально проявить свое значеніе въ .жизни, прежде чѣмъ могла
возникнуть идея о- любящемъ или справедливомъ божествѣ. Иначе,
какимъ же образомъ человѣкъ могъ-бы соединять съ этими словами
какой нибудь смыслъ, если бы онъ ихъ впервые узналъ только отъ боже-
ства? Здѣсь имѣетъ мѣсто потенцированіе, идеализированіе, т. е., данныя
качества приписываются какому нибудь божеству въ той степени или
полнотѣ, въ какихъ они превышаютъ человѣческое пониманіе. Положи-
тельное религіозное чувство опредѣляется представленіемъ объ одномъ
или многихъ существахъ, возвышающихся неизмѣримо надъ человѣче-
ской природой и человѣческими условіями, и способности или силы кото-
рыхъ далеко превосходятъ все то, что можетъ охватить человѣческій
разумъ, но что, однако, этотъ разумъ можетъ мыслить по аналогіи съ
человѣческими существами. Поэтому, всѣ качества, приписываемыя
божеству должны претерпѣть расширеніе и возвышеніе *). Но для того,
*) Въ психологическомъ отношеніи процессъ идеализированія принадлежитъ къ «расширенію нлв
распространенію чувства» (Ехрапзіоп ёеа ОеГиЫв). Ср. «Психологію» стр. 386.
284
ЭТИКА.
чтобы мы могли что нибудь расширить и возвысить, нужно, чтобы это раз-
ширяѳмое и возвышаемое возникло первоначально изъ опыта. Божествен-
ный міръ представляется обладателемъ тѣхъ качествъ, которыя человѣ-
ческое сознаніе считаетъ самыми высшими. Отсюда для насъ становит-
ся понятнымъ, почему у тѣхъ народовъ, въ средѣ которыхъ люди лучше
или, во всякомъ случаѣ, нравы чище и выше,—является въ то же время
и у боговъ, которымъ они поклоняются, лучшій и болѣе чистый харак-
теръ. На мѣсто дикихъ и мрачныхъ божествъ, порожденныхъ военными
занятіями, выступаютъ постепенно божества болѣе проникнутыя лю-
бовью и милосердіемъ. Исторія религій показываетъ намъ постепенное
гуманизированіе догматовъ и обрядовъ. — На низшихъ ступеняхъ, по-
требность мщенія у боговъ удовлетворяется только кровью. Однако, на-
стоящія человѣческія жертвоприношенія мало-по-малу исчезаютъ или
замѣняются символическими обрядами, первоначальное значеніе кото-
рыхъ вѣрующіе даже рѣдко могутъ возстановить правильно въ своей
фантазіи. Особенно ясно выражено это развитіе въ древне-греческихъ
религіяхъ *). Представленіе объ адѣ и другихъ наказаніяхъ предста-
вляетъ другой примѣръ подобнаго же развитія. У народовъ, переживаю-
щихъ еще состояніе дикости и варварства, эти представленія также
переполнены кровавыми муками и жестокостями, какъ и самая прак-
тика жизни. Но, по мѣрѣ гуманизированія нравовъ и человѣческихъ
отношеній, смягчаются и представленія о загробныхъ карахъ, переходя
къ страданіямъ совѣсти и внутренняго чувства и раскаянія. Измѣняется
самая почва или основанія; тѣ религіозныя представленія, которыя
образовались подъ вліяніемъ чувства жизни болѣе примитивныхъ эпохъ,
хотя еще и удерживаются, однако, въ нихъ вкладывается уже иной
смыслъ, или же ихъ жестокости не представляются сознанію съ пол-
ной ясностью. Симпатія и любовь къ человѣку уже развились, а потому
фантазія также потеряла свою энергію въ этомъ направленіи.
2) Догматы и культы различныхъ религій смягчались, однако, не въ
силу одного только этическаго вліянія на нихъ. Значеніе положительныхъ
религій мы понимаемъ только тогда, когда разсматриваемъ ихъ какъ
конденсацію всѣхъ сторонъ духовной жизни. Умственное и эстетическое
развитіе оказываютъ на нихъ нѳ меньшее вліяніе, чѣмъ развитіе этико-
соціальное, и это намъ станетъ яснымъ, если мы сравнимъ высшія фор-
мы догматовъ и культа съ низшими.—Болѣе высокія религіи охваты-
ваютъ больше различныхъ знаній, чѣмъ низшія. Представленія о»боже-
ствахъ до извѣстной степени измѣняются въ гармоніи съ ростомъ зна-
*) ЗсЬотапп: ѲгіесШе Аііѳгіитѳг. II, Стр,- 255. — I. ЗсЬтііи Віе ЕіЬік гіѳг аііеп СгіесЬѳп. II,
стр, 27,
СОЦІАЛЬНО-ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХЪ РЕЛИГІЙ. 28В
ній о взаимной связи явленій природы. Поклонникъ фетиша или поли-
теистъ скорѣе приходятъ въ столкновеніе съ требованіями разума, чѣмъ
монотеистъ, божество котораго есть начало всѣхъ вещей и въ томъ
числѣ естественныхъ законовъ. Сравнительно съ низшими религіями,
всякій монотеизмъ является гораздо болѣе раціоналистическимъ. Фанта-
зія стремится придать существамъ, составляющимъ предметъ вѣрованія,
образъ наивозможно болѣе жизненный, наглядный и вразумительный.
Она отыскиваетъ для его воплощенія возвышенныя и великія черты.
Въ религіозныхъ-же обрядахъ ищутъ себѣ удовлетворенія фантазія и
чувство.
Въ началѣ, положительныя религіи составляютъ единственную форму
идеальной культуры. Жизнь умственная, этическая и эстетическая
осуществляются въ то время въ сущности только въ формѣ религіи.
Всѣ стороны и направленія душевной жизни концентрируются (оплот-
няются) и укрѣпляются только въ догмѣ и культѣ. Поэтому положи-
тельныя религіи удовлетворяютъ не одной только сторонѣ человѣческой
природы, не одной только мысли или фантазіи, или чувству и волѣ,
но направлены на всѣ стороны душевнаго существованія, и въ свое
классическое время, онѣ составляли для человѣка въ духовномъ отноше-
ніи—все. Тогда не знали спеціальной науки, спеціальнаго искусства, спе-
ціальной этики, а потому и религія не составляла какой-бы то не было
спеціальности среди другихъ стремленій. Культурно-историческое зна-
ченіе религіи опирается на этой замѣчательной, концентрирующей
способности ея поддерживать то, что человѣчество считало или считаетъ
истиннымъ. Та совокупная сила, которая пріобрѣтается ею благодаря
этому сплачиванію и концентраціи, и воздѣйствуетъ главнымъ обра-
зомъ на человѣка. Она питаетъ и воспитываетъ людей тѣми элемен-
тами, которые воспринимаетъ въ себя и преобразовываетъ.—Изслѣдо-
вать то, какимъ образомъ различные происходившіе здѣсь процессы
концентрировали въ различныя времена эти воспринимавшіеся ею эле-
менты,—составляетъ предметъ науки о религіяхъ. Религіозное настрое-
ніе состоитъ въ потребности получать духовную пищу въ этой формѣ
и въ воспріимчивости къ духовной пищѣ въ этой формѣ.
3) Но съ развитіемъ культуры наступаетъ раздѣленіе труда и въ
духовной области. Вмѣсто прежней концентраціи или сплачиванія, начи-
нается раздѣленіе, на мѣсто синтеза выступаетъ анализъ. Каждая от-
дѣльная сторона духовной жизни требуетъ теперь отдѣльнаго вниманія
и особой энергіи для себя. Возникаютъ—особая наука, особое искус-
ство, а этика тоже стремится къ самостоятельности, т. е. въ выработкѣ
для себя основъ независимыхъ отъ догмата и культа. Отсюда возника-
286
ЭТИКА.
етъ споръ между вѣрой и званіемъ, между этикой теологической и эти*
кой философской, между церковью и государствомъ. На этой ступени
развитія, нѣкоторыя положительныя религіи ставятся въ затруднитель-
ное положеніе и даже въ нѣкоторое противорѣчіе съ самими собою имен-
но благодаря тому, что въ раннія времена составляло ихъ силу: онѣ
должны выражать и опредѣлять всю совокупность духовной жизни, а
между тѣмъ сами онѣ становятся спеціальными проявленіями жизни
рядомъ съ наукой, искусствомъ, съ жизнью этической и съ культурной
дѣятельностью.
Этическое значеніе той или иной изъ положительныхъ религій опи-
рается отчасти на томъ опредѣленномъ способѣ, какимъ онѣ соединяли
другъ съ другомъ различныя составныя части свои (умственную, эстетиче-
скую, этическую), а отчасти на томъ, какія представленія брали онѣ для
себя. При ослабленіи положительныхъ религій, можетъ быть ослаблена
значительная этическая сила. Вѣдь во 1-хъ, есть характеры, которые
духовную пищу способны воспринимать только въ концентрированной,
объединенной формѣ и у которыхъ упадокъ какой нибудь положитель-
ной религіи все разрушаетъ, оставляя въ душѣ пустоту. Во 2-хъ можно-
ли утверждать, что отдѣльные элементы, если ихъ разобщить другъ
отъ друга, способны проявлять такое-жѳ сильное вліяніе, какое онѣ
проявляютъ въ религіозномъ соединеніи или концентраціи? Кислородъ,
можетъ въ качествѣ составной части угольной кислоты производить
такое дѣйствіе, какого онъ не въ состояніи произвести въ свободной
(изолированной) формѣ. Если нельзя сдѣлать вывода, что всякая положи-
тельная религія сама по себѣ имѣетъ этическое значеніе, за то нельзя
и сдѣлать вывода, что ея паденіе есть прогрессъ.
Составныя части содержанія положительныхъ религій, при паденіи
этихъ послѣднихъ, не уничтожаются неизбѣжно. Такъ, человѣческій
опытъ, находящій свое болѣе потенцированное, имѣющее большую силу
дѣйствія и болѣе идеализированное выраженіе въ религіозныхъ предста-
вленіяхъ, можетъ вновь возникнуть. Въ силу этого религіозное чувство
вовсе не представляетъ полнаго противорѣчія съ другими мотивами, а
наоборотъ, можетъ ихъ воспринимать въ себя. Чувство общечеловѣческой
любви есть этическій мотивъ; вѣра въ такого Бога, сущность котораго есть
любовь, это—религіозный мотивъ; однако, эта вѣра предполагаетъ, что
люди знаютъ такую любовь по собственному опыту. И отъ этого отноше-
нія между мотивомъ религіознымъ и мотивомъ этическимъ, зависитъ
чрезвычайная трудность сравненія между различными религіями отно-
сительно ихъ этическаго значенія. Не легко рѣшить, какая степень
самостоятельности принадлежитъ вліянію или дѣйствію одного какс-
СОЦІАЛЬНО-ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХЪ РЕЛИГІЙ. 287
го либо элемента и насколько дѣйствіе этого элемента зависитъ отъ
формы и взаимной связи, съ какою та или другая религія даетъ воз-
можность выступить этому элементу.
Даже въ томъ случаѣ, если бы силы, дѣйствующія въ какой нибудь изъ
положительныхъ религій въ концентрированной (объединенной) формѣ,
могли бы удобно достигать того-же результата и тогда, когда каждая изъ
нихъ дѣйствуетъ сама по себѣ, то и тутъ осталось бы печальное и вред-
ное состояніе (ОЬеІзіашІ), заключающееся въ томъ, что единство идеаль-
ной культуры было бы разрушено. Всегда имѣетъ и будетъ имѣть огром-
ное значеніе то, чтобы въ насъ поддерживалось общее впечатлѣніе жиз-
ни, а не воздѣйствіе какой нибудь одной стороны ея, съ которой
вамъ постоянно приходится имѣть дѣло. Раздѣленіе труда ведетъ къ
особнячеству и дисгармоніи, если не можетъ вмѣшаться въ него какой
либо новый объединительный процессъ. Для будущности человѣческаго
рода имѣетъ существенное значеніе то, будетъ ли неизбѣжно существо-
вать недостатокъ въ такомъ объединеніи, если устранится форма догма-
та или дѣятельности культа. Для этого единенія требовалось бы тѣсное
внутреннее взаимодѣйствіе искусства и науки, теоріи и практики, зна-
нія и чувства. Великіе основы опыта и изслѣдованія и великія настрое-
нія человѣчества были-бы должны отыскать для этого свое выраженіе въ
символахъ, не заключающихъ въ себѣ догматическихъ утвержденій, но
которые дѣйствовали-бы съ тою же силой, какъ и догматы, на*.чувство,
на разсудовъ, на волю и фантазію. Разрѣшима ли эта задача—покажетъ,
конечно, будущее. Но до сихъ поръ человѣческое сознаніе еще не доросло
до рѣшенія такой задачи. Теперь мы живемъ главнымъ образомъ въ
эпоху критики и анализа, и поэтому вся наша духовная жизнь носитъ
отпечатокъ этой эпохи.
4) Нужно показать еще одну важную сторону положительныхъ рели-
гій. Тѣ догматы и формы культа, которыя образуютъ религіозное един-
ство или сплоченіе, свойственны большимъ или меньшимъ кругамъ лю-
дей. Поэтому положительныя религіи и церковь не могутъ быть
отдѣлены другъ отъ друга. Религіозный процессъ совершается нѳ въ
изолированномъ человѣкѣ (индивидуумѣ); то, что высказываетъ одинъ,
есть лишь то, что болѣе или менѣе шевелится въ душахъ и сердцахъ
всѣхъ, и есть или итогъ того, что дано традиціей, или дальнѣйшій вы-
водъ изъ нея. Поэтому, въ области положительныхъ религій, инди-
дуумъ чувствуетъ себя нѳ дающимъ, а воспринимающимъ. Индиви-
дуумы смыкаются другъ съ другомъ вокругъ извѣстной традиціи;
споры же религіозные возникаютъ только тогда, когда возникаетъ
вопросъ: въ какомъ направленіи слѣдуетъ проводить дальше традицію.
288
ЭТИКА.
Положительныя религіозныя общества,—т. е. церкви,—возникаютъ не
путемъ свободнаго объединенія индивидуумовъ, отыскивающихъ другъ
друга, а благодаря тому, что всѣ слышатъ одно и тоже слово.—Въ
своей простѣйшей формѣ, это общество возникаетъ изъ отдѣльныхъ се-
мей, въ кругу которыхъ отъ поколѣнія къ поколѣнію почитается духъ
умершаго. Въ честь его поддерживается жертвенный огонь, и его запо-
вѣдямъ повинуются какъ высочайшему закону. Въ исповѣданіяхъ
такихъ семейныхъ религій принимаетъ участіе лишь тотъ, кто принад-
лежитъ къ числу родственниковъ семьи. Отецъ семьи, руководящій
всѣми, представляется высочайшимъ живымъ авторитетомъ, какъ въ
этическомъ, такъ и въ другихъ отношеніяхъ. Еще и до сихъ поръ,
этотъ родъ культа есть самый распространенный на землѣ, причемъ онъ
существуетъ или рядомъ съ національной религіей, или какъ соподчи-
ненная ей форма, или какъ ея членъ. Даже при христіанствѣ и маго-
метанствѣ этотъ культъ не исчезаетъ вполнѣ *). Національная религія
возникала отъ того, что все государство имѣло общихъ боговъ, общихъ
героевъ и общія жертвоприношенія. Государство, какъ и семья, перво-
начально соединяло въ себѣ и религіозное, и политическое общество.
Государство и церковь не различались другъ отъ друга, какъ не раз-
личались религіозные, судебные и этическіе законы. Участвовать въ
общемъ государственномъ (оіТепІісЬеп) культѣ, составляло обязанность
каждаго гражданина, но отъ этой обязанности освобождались чуже-
странцы. Каждое государство имѣло своихъ боговъ, какъ и каждая
семья—своихъ. За боговъ своихъ отцовъ сражались также, какъ и за
землю отцовъ.—Только тамъ могло явиться различіе между религіоз-
нымъ и политическимъ законами, гдѣ возникло особое духовное сосло-
віе, задачей котораго становится сохраненіе старыхъ традицій и нра-
вовъ. Но самымъ рѣшительнымъ образомъ это различіе выступаетъ
только тогда, когда возникаетъ идея церкви, какъ универсальнаго рели-
гіознаго общества. Семейныя различія и національныя границы сохра-
няютъ теперь только второстепенное значеніе.—Тутъ ужъ нѣтъ ни элли-
на, ни іудея, ни язычника, ни варвара. Должно быть основывано лишь
чисто духовное общество. Однако и здѣсь религіозное общество, т. е.
духовное единеніе обусловливается общими преданіями священной исто-
ріи, изъ которыхъ отдѣльныя лица почерпаютъ высочайшій законъ
жизни и самую прочную обезпеченность своей судьбы. Идея эта пріоб-
рѣла свою важность и значеніе для европейцевъ благодаря христіан-
ству. Хотя греческіе фолософы тоже достигли,—своимъ собственнымъ
*) Си. Геври Мэна: Еагіу Іляг ав<1 Сіиіот. Стр. 57.
СОЦІАЛЬНОЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХЪ РЕЛИГІЙ. 289
путемъ, и наученные историческимъ опытомъ со смерти Александра
Великаго,—до представленія о равенствѣ и общей природѣ всѣхъ лю-
дей и о всеобщей любви къ человѣку, но именно здѣсь то и оказы-
вается великое значеніе религіознаго объединяющаго процессаі Только
сдѣлавшись элементомъ положительной религіи, эта идея могла создать
себѣ далеко распространившееся признаніе.
Такимъ образомъ, положительныя религіи проявляли все въ большемъ
и большемъ объемѣ свою силу, созидающую и охраняющую общество.
Вершина процесса была достигнута, когда явилась идея церкви—какъ
единаго универсальнаго общества людей. Попробуемъ теперь предста-
вить болѣе детальное изслѣдованіе этой идеи.
5) Всемірное человѣческое общество, возвѣщаемое нѣкоторыми изъ
положительныхъ религій, должно образоваться, по мнѣнію ихъ, не пу-
темъ естественнаго развитія, а сверхъестественнымъ актомъ, который
повторяется каждый разъ, когда въ это общество принимается какой
либо новый индивидуумъ. Индивидуумъ не можетъ достигнуть вступ-
ленія въ это общество однимъ только своимъ собственнымъ стрем-
леніемъ. Для этого требуется, чтобы до него достигло извнѣ
и было имъ принято историческое преданіе, повѣтствующее объ осно-
ваніи этого общества. Во всякомъ случаѣ, хотя это общество И должно
быть всемірнымъ, однако, путь, по которому можно вступить въ
него, узокъ,т.е.тѣ традиціи, которыми необходимо жить, чтобы стйть его
сочленомъ, ограничены. Кто не встрѣтитъ этого пути на своей жизнен-
ной дорогѣ, тотъ потерянъ для такого общества. Все, такимъ образомъ,
сводится къ тому, чтобы до насъ достигли эти традиціи, и чтобы они бы-
ли подлинными, истинными. Это должно гарантировать насъ, а потому
самымъ важнымъ условіемъ считается вѣра въ эту гарантію. Такимъ
образомъ положительное религіозное вѣрованіе становится съ логиче-
ской необходимостью вѣрой въ ту или другую церковь, т. е. въ тотъ
путь или каналъ, по которому къ намъ притекаютъ религіозныя тради-
ціи. Этотъ переходъ вѣрованія, направленнаго на то, что гарантируется,
въ вѣрованіе, направленное на самую гарантію (т. е. переходъ отъ вѣ-
рованія чисто религіознаго въ вѣрованіе, направленное на церковь,
гарантирующую это вѣрованіе), мы можемъ видѣть въ новой исторіи,
какъ въ зап. католицизмѣ, такъ и въ протестантизмѣ. Догматъ непогрѣ-
шимости папъ, провозглашенный только черезъ полторы тысячи лѣтъ
послѣ остальныхъ догматовъ, тутъ особенно характеристиченъ.
Совершенно такъ, какъ относительно своего содержанія, нѣкоторыя
положительныя религіи должны страдать отъ того, что онѣ стано-
вятся въ оппозицію дальнѣйшимъ ступенямъ культурнаго развитія
290
ЭТИКА.
именно потому, что должны быть всѣмъ я охватывать все, а между
тѣмъ онѣ становятся лишь особой формой проявленія жизни наряду
съ другими,—точно также и относительно своихъ основаній, онѣ
должны страдать отъ того, что ставятъ исключительнымъ условіемъ при-
надлежности къ всемірному этическому обществу только вѣру, безъ чего
изъ этого всемірнаго общества человѣкъ долженъ быть выброшенъ, хотя
бы онъ и не утратилъ самыхъ благородныхъ этическихъ качествъ.
Тому, чей разумъ не соглашается на признаніе какого либо догмата,
отрѣзывается путь къ міровому общенію, хотя бы онъ былъ «алчущимъ
и жаждущимъ правды» и хотя бы «сердце его было горячо», (см.
XXXI, 3).
Являющееся здѣсь противорѣчіе есть противорѣчіе между вѣрой и
любовью. Вѣра имѣетъ границы, но у любви ихъ нѣтъ, она преодолѣ-
ваетъ границы, устанавливаемыя вѣрой. Любовь къ человѣчеству выхо-
дитъ за національные предѣлы; точно также она можетъ переступать и
границы догматическія. И вотъ, вліяніе—то общечеловѣческой любви и
приводитъ къ требованію религіозной свободы или свободы совѣсти.
6) Принципъ свободы совѣсти ставитъ человѣка выше всѣхъ
внѣшнихъ гражданскихъ и политическихъ различій, которыя прежде
связывались и съ религіозными различіями. Однако, принципъ свободы
совѣсти не есть лишь отрицательный принципъ. Въ немъ не содер-
жится ни малѣйшей проповѣди безразличія или равнодушія;
наоборотъ, онъ есть естественное слѣдствіе расширившейся симпатіи
и любви къ человѣку. Этотъ принципъ дѣлаетъ возможнымъ не только
то, что каждый сосредоточивается больше на своемъ внутреннемъ
мірѣ, не возмущаясь различіемъ внутренняго міра у другихъ, нѣтъ,
этотъ принципъ опирается на предположеніи, что за всѣми вѣроиспод-
ническими я сектантскими различіями есть нѣкоторая общечеловѣче-
ская основа для единенія этическаго. Этотъ взглядъ имѣетъ особенное
значеніе потому, что только опровергнувъ его, могли бы утверждать,
что совершенно потеряется великая общественная сила, заключающаяся
въ положительныхъ религіяхъ. Въ томъ единеніи, которое опирается на
всеобщемъ единствѣ воззрѣній относительно задачи жизни, заключена
великая сила. Если бы каждый изъ насъ рѣшилъ не руководиться въ сво-
ихъ стремленіяхъ къ собственному благу ни чѣмъ другимъ, кромѣ соб-
ственнаго усмотрѣнія, то это могло бы привести къ тому, что каждый
пролагалъ бы свой путь, а потому стало бы невозможнымъ взаимное
пониманіе.—Но если бы даже безразличные и равнодушные находили
себѣ оправданіе въ принципѣ свободы совѣсти, то это было бы совсѣмъ
не существенной стороной этого принципа.
СОЦІАЛЬНО-ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХЪ РЕЛИГІЙ. 291
Въ принципѣ свободы совѣсти лежитъ во 1-хъ, предположеніе о не-
зависимости этики отъ тѣхъ или другихъ вѣроисповѣдническихъ разли-
чій. Иными словами, по этому принципу, различеніе добра отъ зла воз-
можно помимо вѣроисповѣдническихъ дѣленій. Конечно, принципъ сво-
боды совѣсти не возможенъ при убѣжденіи, что начало добра связано
исключительно съ такимъ то вѣрованіемъ, а принципъ зла со всѣмъ,
что несогласно съ этимъ вѣрованіемъ. Какъ бы ни могло быть велико
различіе между гражданской жизнью и внутренней жизнью совѣсти,
однако, это различіе никогда не можетъ достигать такого объема,
чтобы людямъ, которыя игнорируютъ самыя первыя условія этической
жиѣни, могли быть даны полныя права на участіе въ гражданской и по-
литической жизни. Въ гражданской и политической жизни находятъ
мѣсто и примѣненіе высочайшія этическія качества, и самостоятельнымъ
членомъ народа не можетъ быть признанъ тотъ, кто не представляетъ ни
малѣйшей возможности проявить эти качества. Но, если слѣдовать строгой
ортодоксіи нѣкоторыхъ сектъ, то именно скептицизмъ и критика являются
источникомъ всякаго грѣха. Съ такимъ взглядомъ, конечно, не соеди-
нимо открытое признаніе свободы совѣсти.
Во 2-хъ, принципъ свободы совѣсти опирается на предположеніи, что
каждый индивидуумъ обладаетъ своими правомѣрными личными свой-
ствами, которыя онъ долженъ развивать съ наивозможной полнотой и
самостоятельностью. Является ли онъ въ глубинѣ души вѣрующимъ
или. Скептикомъ, это есть дѣло его самостоятельной личности, и истина
должна достигаться каждымъ на пути ему свойственномъ. Всякое лич-
ное и своеобразное проявленіе жизни имѣетъ свою цѣнность,—конечно,
если оно сдерживается соображеніями о болѣе широкомъ кругѣ
отношеній (т. е. высшими этическими соображеніями). Даже въ самыхъ
простыхъ умственныхъ и душевныхъ дѣятельностяхъ индивидуальныя
различія имѣютъ важное значеніе, на что обращено достаточное внима-
ніе только въ послѣднее время. Насколько же различія должны быть
больше въ болѣе высокой душевной жизни! И какъ слѣдуетъ быть осто-
рожнымъ при заключеніи изъ внѣшнихъ сходствъ о сходствахъ внут-
реннихъ! Слова, символы и даже поступки могутъ быть одинаковы у
многихъ, а между тѣмъ внутренній міръ можетъ быть, въ тоже время,
крайне несходенъ.Только тотъ, кто умѣетъ отличить оболочку отъ зерна,
можетъ открыть и эти различія, и это богатство. Но лица, которыя упорно
держатся только положительныхъ или-же отрицательныхъ религіозныхъ
воззрѣній, никогда ве заглядываютъ въ глубину, не опускаются ниже
поверхности явленій. А между тѣмъ, чтобы открыть цвѣтокъ выросшій
среди высокой травы, нужно отклонить сосѣдніе стебли. Тогда окажется,
892
ЭТИКА.
что духовное родство есть нѣчто иное, чѣмъ родство догматическое.
Въ высшей степени различная внутренняя жизнь чувства можетъ встрѣ-
чаться подъ покровомъ однихъ и тѣхъ же внѣшнихъ вѣроисповѣданій, а
подъ различными вѣроисповѣданіями можетъ существовать глубокое
внутреннее родство жизни чувства. Конечно, проникать въ такую глу-
бину, быть можетъ, не легко; мы стоимъ еще крайне далеко отъ
того, что составляетъ психологическое пониманіе личной жизни подъ
ея всевозможными и разнообразными формами, а догматическія пре-
реканія отодвигаютъ еще дальше полное развитіе этого пониманія.
Однако, благодаря принципу свободы совѣсти, для развитія этого пони-
манія прокладывается дальнѣйшій путь.
- 7) Общіе интересы и общая жизнь въ гражданскомъ обществѣ и въ
служеніи человѣколюбію приведутъ постепенно, не смотря на раз-
личіе религіозныхъ формъ, къ болѣе полному празнанію самостоятель-
ности этики и къ лучшему пониманію личной жизни. Чѣмъ больше об-
ласть этики будетъ имѣть возможность подвергаться разработкѣ безъ
затрудненій, вызываемыхъ вліяніемъ религіозныхъ различій, тѣмъ боль-
ше будетъ развиваться это признаніе самостоятельности этики и это пони-
маніе личной жизни людей,—хотя-бы даже такое признаніе и такое
пониманіе являлись безсознательно. Здѣсь, какъ и въ другихъ обла-
стяхъ этики (см. ХШ, 4), совмѣстная дѣятельность людей предшеству-
етъ симпатіи, т. е. практика—теоріи.
Окончится-ли когда нибудь споръ разныхъ вѣроисповѣданій другъ съ
другомъ, окончится-ли споръ вѣрующихъ съ свободными мыслителями,
или они вѣчно останутся противниками,—объ этомъ мы ничего не мо-
жемъ знать. Но пока будетъ существовать противоположность, до тѣхъ
поръ будетъ оставаться постоянное взаимодѣйствіе. Однимъ чувствамъ
и представленіямъ будетъ благопріятствовать одно направленіе, а дру-
гимъ другое; а если и тѣ, и другія чувствованія и представленія имѣ-
ютъ для жизни дѣйствительное значеніе, то ихъ необходимо будетъ
усваивать и тому направленію, которое не создало ихъ само. Развитіе
идетъ такимъ образомъ впередъ ритмически. Но будетъ ли когда ни-
будь достигнута постоянная гармонія между противными сторонами,
это можетъ показать только отдаленное будущее.
хххш.
Церковь и государство.
1) Церковь не только въ прошедшемъ была одной изъ самыхъ вели-
чайшихъ культурныхъ силъ въ человѣческой жизни, но она остается
ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО.
293
таковой и теперь, и будетъ оставаться таковой еще въ грядущемъ. По-
этому ее необходимо разсмотрѣть при свѣтѣ общественной этики. Не
входя въ разсужденіе объ объективной пригодности тѣхъ основаній, на
которыхъ строятся различныя церкви, рѣшающее значеніе для этики
имѣетъ то, что различныя церкви,—въ своихъ истинныхъ предѣлахъ,—
оказывали развитію ту помощь, какую только онѣ могли оказать.
Такъ какъ церковь имѣетъ склонность связывать этическіе вопросы
съ догматическими принципами, то въ силу этого необходимо, для пра-
вильнаго изслѣдованія ея вліянія, точно опредѣлить границы ея дѣй-
ствія. При этомъ невозможно будетъ отрицать, что церковь оказываетъ
огромное воспитывывающее воздѣйствіе на тѣхъ, кто включается въ нее.
Тамъ, гдѣ этическія идеи нѳ въ состояніи дѣйствовать при посредствѣ
собственной силы, тамъ онѣ могутъ дѣйствовать какъ элементы религіи;
и тамъ, куда умственная и эстетическая культуры нѳ могли бы проник-
нуть, ихъ оказывается возможнымъ распространить въ религіозной фор-
мѣ. Для многихъ общественныхъ слоевъ религія еще и теперь предста-
вляетъ содержаніе всей духовной культуры.
2) Связь государства съ церковью нѳ есть случайность. Съ одной
стороны, церковь для того, что бы давать содержаніе всей духовной
культурѣ и быть всемірнымъ человѣческимъ обществомъ,-г-должна была
требовать своего распостраненія во всемъ обществѣ. На государство
она должна была смотрѣть какъ на свою служебную силу. Съ другой-же
стороны, государство полагало, что,—насколько церковь оказываетъ не-
оспоримое господство надъ душами,—въ государственныя обязанности
входитъ и религіозная миссія, т. е. государство считало одной изъ выс-
шихъ своихъ задачъ распространять и защищать религію. Но, однако,
государство не считало себя только орудіемъ церкви. Оно, наоборотъ,
считало по большей части самую церковь средствомъ для государствен-
ныхъ цѣлей. Оно видѣло въ религіозной вѣрѣ необходимое условіе для
обезпеченія въ странѣ мира и безопасности и для поддержки добрыхъ
гражданъ. Сектанство воспрещалось не только потому, что оно былооскор-
блѳніемъ божества, но и потому, что оно вредило миру и благополучію
государства *).
Пока положительныя религіи являлись въ той или другой странѣ
единственной культурной силой, до тѣхъ поръ имѣло основаніе господ-
ство церкви надъ государствомъ и во всякомъ случаѣ—въ государствѣ,—
въ формѣ церковнаго государства или государственной церкви. Но време-
на измѣнялись, и сама церковь начала замѣчать, что для религіозной
*) См. Е. Роііоск: ТЬе ТЬеогу о( Рвгаесиііоп. Ьопіот 1892 г. стр. 160.
294 этика.
жизни лучше всего можетъ служить свобода. (Доказательства см.
ниже). А такъ какъ современныя государства включаютъ въ себя людей
съ самыми различными религіозными взглядами, и такъ какъ многія
области, которыя прежде могли управляться церковью, потребовали
самостоятельной дѣятельности,—то религіозная свобода все больше
и больше стала признаваться и требоваться какъ со стороны самихъ
церквей, такъ и со стороны государства. Т. е., явилось требованіе, чтобы
отношеніе личности къ той или другой церкви или къ религіи вообще, не
могло имѣть никакихъ послѣдствій для положенія человѣка въ госу-
дарствѣ, не могло урѣзывать его правъ или освобождать отъ какихъ либо
гражданскихъ обязанностей. Въ этомъ отношеніи мы живемъ еще въ
переходномъ состояніи *). Гражданская жизнь еще не свободна отъ цер-
ковнаго вмѣшательства. Еще существуетъ не мало формъ и учрежде-
ній, оставшихся отъ прошлаго, такъ какъ государство еще считаетъ
или себя слугой религіи, или религію орудіемъ, служащимъ ему. (При-
сяга, бракъ, похороны и т. п.).
3) Религіозная жизнь, охраняемая церковью, была тѣмъ правдивѣе и
интенсивнѣе, чѣмъ дальше держалась церковь отъ притязаній на граж-
данское господство. Историческое развитіе въ теченіи послѣдняго сто-
лѣтія показываетъ достаточно ясно, какъ глубоко еще коренится цер-
ковь въ народахъ. Въ то время, какъ постепенно исчезало ея внѣшнее,
свѣтское господство (или первенствующая власть), она становилась все
сильнѣе во внутренней жизни людей. Тамъ, гдѣ она совершенно или
отчасти отдѣлилась отъ государства, тамъ и оказалось ея наибольшее
вліяніе на души. То раздраженіе, которое снова возбудила церковь въ
ХѴШ столѣтіи, гораздо больше касалось ея свѣтскаго господства, чѣмъ
ея догматовъ и культа. Исторія католической «церкви со времени ре-
формаціи, упроченіе церкви въ С. Америкѣ, положеніе нѣмецкой цер-
кви послѣ закона 6 Февраля 1875 г. и т. п., доказываютъ, что для самой
церкви оказало огромныя услуги введеніе религіозной свободы. Со сторо-
ны церкви не замѣчается никакихъ опасеній относительно ея отдѣленія
отъ государства, а съ другой стороны, свободные мыслители не возлага-
ютъ никакихъ надеждъ на такое отдѣленіе.
Впрочемъ, въ томъ, что сказано выше не слѣдуетъ видѣть желанія,
чтобы церковь отдалилась отъ государства, т. е., чтобы между ними
произошелъ разрывъ. Нѣтъ, сказанное выше указываетъ только важное
значеніе точнаго разграниченія между государствомъ и церковью. Ины-
ми словами, гражданская жизнь въ государствѣ должна упорядочивать-
*) Дѣло ихеті, конечно, о родінѣ аатора.
ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО.
295
ся общими человѣческими, а не какими любо спеціальными—религіозны-
ми представленіями. Говоря еще проще, государство должно предпола-
гать, что его граждане, не смотря на различіе ихъ вѣроисповѣданій и
взглядовъ на религію, могутъ тѣмъ не менѣе обладать необходимыми
этическими качествами для пользованія подобающими имъ правами и
обязанностями. Этимъ, конечно, нисколько не предрѣшается будущее
положеніе церкви въ государствѣ. Если церковь не должна господство-
вать надъ государствомъ въ гражданскомъ отношеніи, то изъ этого вовсе
не слѣдуетъ, что государству не должно быть дѣла до церкви. Пока она
жива въ народѣ, до тѣхъ лоръ она имѣетъ огромное значеніе какъ
культурная сила, въ которой государство не можетъ относиться съ
совершеннымъ безразличіемъ.
Если бы даже внутри самой церкви возникло сильное религіозное
движеніе или одушевленіе, подобное тому, какое было въ первыхъ
общинахъ, отказывавшихся отъ помощи и защиты государства,—однимъ
словомъ, если бы церковь сдѣлалась вполнѣ частнымъ союзомъ, то и въ
этомъ случаѣ, государству не слѣдовало бы упускать ее изъ вниманія.
Государству слѣдовало бы подвергнуть ее извѣстному контролю, чтобы
предохранитъ общественный миръ и моральныя основы, на коихъ
покоится государство, отъ опасности, которою могло бы грозить данное
религіозное направленіе. Государство должно воспрещать фанатиче-
скія нападенія на иновѣрцевъ и угнетенія основателей какихъ либо но-
выхъ церквей. Въ этомъ случаѣ, на немъ,—какъ и относительно семьи
(см. ранѣе),—лежитъ обязанность защищать слабыхъ отъ насилій даже
въ частныхъ и наиболѣе глубокихъ внутреннихъ отношеніяхъ. Государ-
ство является представителемъ всеобщаго этическаго принципа, противо-
полагаемаго спеціальнымъ религіозно-этическимъ принципамъ, которые
исповѣдаютъ различныя религіозныя сообщества. Во время обсужденія
§76 теперешнихъ основныхъ датскихъ законовъ въ засѣданіи 3 Мая
1819 г., тогдашній министръ народнаго просвѣщенія (Мадвигъ) ска-
залъ въ законодательномъ собраніи: «Нравственность, какъ болѣе всеоб-
щій законъ, стоитъ надъ догматами и религіозными положеніями».
Государство имѣетъ полное право воспрещать религіозныя сообщества
(или ордена), нарушающія миръ послѣдователей различныхъ вѣрова-
ній, или нарушающія государственныя законы. Такъ, во многихъ госу-
дарствахъ запрещенъ орденъ іезуитовъ, а въ Швеціи даже особой
статьей союзной конституціи.
Но въ тѣхъ странахъ, въ которыхъ какая либо церковь пустила глубо-
кіе корни въ народѣ и втеченіе столѣтій пропитала собою всю его
жизнь, тамъ естественно, что государство даетъ ей особую, постоянную
296
ЭТИКА.
защиту, какъ такому обществу, въ которомъ наибольшая часть народо-
населенія находитъ важнѣйшую пищу для удовлетворенія своей духов-
ной потребности. Такимъ образомъ, государство разсматриваетъ церковь
какъ исторически-данвую культурную силу, и слѣдовательно поддержка,
даваемая имъ церкви, вытекаетъ изъ того самого мотива, какъ и под-
держка науки и искусства. Государство не можетъ само производить
непосредственно культуры какого либо рода. Его дѣятельность для
культуры всегда косвенная. Оно не можетъ ни создать религіи, ни от-
мѣнить ея. Но оно можетъ обезпечить за церковью (или за религіозными
обществами) матеріальную поддержку и правовыя формы, а станетъ ли
оно поддерживать и другія религіозныя общенія, кромѣ церкви, истори-
чески пережившей въ народѣ, это будетъ зависѣть отъ того значенія,
какое оно придаетъ такимъ общеніямъ. Государство должно ставить
условіемъ такой поддержки свое право контроля надъ даннымъ религіоз-
нымъ сообществомъ, контроля подобнаго таковому же—надъ чисто-
частными обществами. Но есть два особыхъ требованія, которыя госу-
дарство должно ставить церквамъ въ интересахъ духовной культуры и
духовной свободы.
Для государства не безразлично, какого рода внутреннее устройство
имѣетъ церковь. Государство не можетъ, напримѣръ, дать свое согласіе
на такое устройство, въ силу котораго возникла бы іерархія, оказываю-
щая безграничное господство на членовъ церкви. Государство должно
заботиться, чтобы устройство церкви могло содѣйствовать общей жизни и
общему развитію народа. Оно (государство) не можетъ помогать ника-
кой духовной тираніи, никакому систематическому съуженію духов-
ныхъ горизонтовъ народа. Насколько возможно, государство должно
благопріятствовать свободѣ просвѣщенія и стремиться къ тому, чтобы
народъ могъ собираться вокругъ тѣхъ религіозныхъ учителей, которые
пріобрѣли себѣ свободный притокъ слушателей. — Въ тоже время,
государство имѣетъ право требовать, чтобы назначаемые учителя церкви
получали извѣстное научное образованіе. Нѳ меньшее значеніе имѣ-
етъ и то, чтобы юноши, которые желаютъ поступить на спеціальную
службу церкви, проходили высшую научную школу наряду съ осталь-
нымъ юношествомъ страны. Они должны научиться изучать жизнь съ
самыхъ различныхъ сторонъ. Товарищеская жизнь сдѣлаетъ для вихъ
невозможной черезъ чуръ крайнюю односторонность, и кромѣ позна-
нія религіозной совѣсти они получатъ такимъ образомъ еще познаніе
научной совѣсти.
Вліяніе, которое этимъ путемъ можетъ оказывать государство на цер-
ковь, будетъ подкрѣпляться его дѣятельностью въ пользу культуръ дру-
СУЩНОСТЬ И ЗНАЧЕНІЕ ФИЛАНТРОПІИ.
297
гихъ областей. Чѣмъ совершеннѣе народное образованіе, чѣмъ сильнѣе
процвѣтаетъ научная жизнь народа, тѣмъ ббльшія требованія предъя-
вляются къ духовенству и тѣмъ менѣе терпимо господство іерархіи.
4) При такихъ условіяхъ жизнь народа и его духовное развитіе бу-
дутъ на болѣе здоровомъ пути, чѣмъ тогда, когда государство предо-
ставляетъ церковь самой себѣ.Если церковь удерживаетъ за собою право
учреждать безъ всякаго контроля со стороны государства собственныя
учебныя заведенія и свое іерархическое устройство, то это скорѣе можетъ
имѣть результатомъ фанатизмъ или равнодушіе массы къ религіозной
жизни, чѣмъ участіе государства въ жизни церкви. Зависитъ это отъ
того, что отдаленность^ а слѣдовательно и отчужденіе народа отъ рели-
гіозной жизни будутъ больше, а религія станетъ въ болѣе рѣзкое про-
тиворѣчіе съ остальной культурой. Все это, конечно, можетъ породить
большую опасность для мира и культуры народа.
в) Филантропическая культура.
XXXIV.
Сущность и значеніе Филантропіи.
1) Если культура есть разработка и развитіе того, что дано природой,
то должна также существовать и спеціально-филантропическая культура.
Потребность помогать другимъ людямъ въ ихъ страданіяхъ и радо-
ваться ихъ радости есть такая-жѳ человѣческая потребность, какъ и
потребность въ развитіи знанія или въ фантазіи. Филантропическая
культура, какъ и матеріальная и идеальная культуры, происходитъ изъ
стремленія развивать и организовать ту сторону человѣческой природы,
которая является въ человѣкѣ одной изъ существенныхъ.
Именно задачу филантропической культуры составляетъ работа въ
пользу такого состоянія, при которомъ блага, пріобрѣтенныя культурой
матеріальной и идеальной, удѣлялись бы наивозможно большему числу
людей. Въ филантропическихъ усиліяхъ, проявляется и стремится осу-
ществить себя широкая расходящаяся на другихъ тенденція, при-
дающая наивозможно большее значеніе распредѣленію благъ, а не
только ихъ производству. Мы уже касались этой расходящейся на дру-
гихъ, экспансивной тенденціи въ предыдущихъ главахъ, когда говори-
ли о великой соціальной проблеммѣ относительно областей культуры
матеріальной и идеальной (см. въ особенности XXV, 3; ХХѴШ, 5;
XXII, 5). Именно эта то тенденція только и дѣлаетъ культурную про-
блемму этической проблемной.
298
ЭТИКА.
Потребность, удовлетворяемая филантропической культурой, облада-
етъ, такимъ образомъ, болѣе непосредственной и прямо этико-соціаль-
ной природой, чѣмъ потребности, удовлетворяемыя культурами—мате-
ріальной и идеальной. Вѣдь одна только симпатія связываетъ людей
другъ съ другомъ, даже прежде, чѣмъ они вступаютъ во внѣшнюю
связь при посредствѣ остальныхъ двухъ культуръ. Но и косвенно она
дѣйствуетъ какъ причина основанія обществъ, и здѣсь то преимуще-
ственно сказывается это косвенное вліяніе. Симпатія основываетъ обще-
ніе не только между дающимъ и принимающимъ, но и между всѣми
кто даетъ другимъ что либо сообща, между всѣми, кто руководясь
симпатіей, стремится работать въ томъ же направленіи, чтобы помочь
матеріальной и духовной нуждѣ міра сего. Есть особый классъ цѣлей и
задачъ, объединяющихъ силы и могущихъ посредствомъ общей дѣя-
тельности развивать общественность далѣе.
2) Однако, то положеніе, что филантропическія усилія не имѣютъ
права занимать мѣста особой группы въ соціальной этикѣ,—можетъ
искать себѣ основанія двумя совершенно различными путями.
Съ одной стороны можетъ казаться, какъ будто этика въ своей сово-
купности есть собственно ученіе о филантропической культурѣ. Если
безкорыстная и всеобщая симпатія есть психологическое основаніе,
требующееся для этической оцѣнки, то, повидимому не можетъ быть
ни одной части содержанія этики, которая не была бы выраженіемъ этоі
симпатіи и потребности помогать и давать удовлетвореніе стражду-
щимъ. Поэтому, для чего же предоставлять филантропической кулі-
турѣ особый отдѣлъ?—Подобный рядъ умозаключеній доведенный д>
конца выразился-бы предложеніемъ: «ничего другого не нужно кромѣ
любви къ человѣку®. Это прекрасно, но это—не вѣрно. Вѣдь, имѳяю і
тамъ—то, гдѣ человѣческая любовь должна дѣйствовать и что ли(о ;
исправлять, должны примѣняться многочисленныя и различныя силі
и способности, чтобы содѣйствовать благополучію міра. Вѣдь блап- ).
получіе состоитъ также и въ томъ, чтобы всѣ способности и стрея-
ленія развивались съ наивозможной большей полнотой и гармоніеі. Л
Отсюда-ю и получаютъ свое самостоятельное значеніе матеріальная и <1
идеальная культура, семья и государство. Вѣдь, невозможно истреби'ь
всѣ силы и стремленіи человѣческой природы за исключеніемъ человѣко-
любія. Этимъ уничтожились бы личныя различія людей, и человѣколк-
біе сдѣлалось бы ничтожнымъ. Само человѣколюбіе должно требовап,
чтобы различія людей зарождались постоянно вновь. Оно должно быъ
силой, воодушевляющей культурную работу, но оно не должно зани-
мать мѣсто этой работы или сводить ее къ простому средству для себя
СУЩНОСТЬ И ЗНАЧЕНІЕ ФИЛАНТРОПІИ.
299
Трудъ, искусство, наука имѣютъ собственную цѣнность прежде всего
какъ проявленія болѣе глубокихъ интересовъ, и только потому, что у
нихъ, такимъ образомъ, есть самостоятельная цѣнность, они пріобрѣта-
ютъ и значеніе этическое. Существуютъ филантропы, дѣйствующіе съ
огромнымъ самопожертвованіемъ и энергіей, но которые считаютъ
ничтожными и отбрасываютъ всѣ культурныя усилія, которыя не «улуч-
шаютъ» непосредственно людей и ихъ отношеній. Они считаютъ науку
и искусство выраженіемъ эгоистическаго наслажденія и тщеславія. О па-
терѣ Матью, ирландскомъ апостолѣ трезвости, разсказываютъ, что онъ
почти также боялся знанія, умственной и моральной свободы, какъ и
водки. Свободная и одушевленная человѣческая любовь должна вѣрить
именно въ значеніе свободнаго развитія и раскрытія жизни, и пола-
гаться на всѣ иныя разнообразныя формы, въ которыхъ пробуждаются
и бродятъ человѣческія силы.
Съ другой стороны полагаютъ, что самое лучшее, если бы симпатія
совершенно не могла проявляться непосредственно. При этомъ гово-
рятъ, что «благополучіе рода и отдѣльныхъ лицъ увеличивается ра-
ботой для культуры. Чѣмъ больше производится матеріальныхъ и иде-
альныхъ сокровищъ, тѣмъ большимъ капиталомъ можетъ располагать
человѣчество, а па это все и сводится. Такимъ образомъ, йе нужно
никакого прямаго вмѣшательства, никакой непосредственной дѣятель-
ности въ филантропическомъ направленіи, а нужна только энергиче-
ская дѣятельность въ области матеріальной и идеальной культуры!»—
Такой взглядъ упускаетъ прежде всего изъ виду, что недостаточно
производства капитала для рода; важно то, какимъ образомъ распредѣ-
ляется этотъ капиталъ между членами рода. Если есть люди, которые
при распредѣленіи остаются съ пустыми руками, то неизбѣжна и непо-
средственная помощь, и непосредственное вмѣшательство. И вовсе не
всегда одна только организація общества причиняетъ нищету и не-
счастья путемъ неравнаго распредѣленія производимыхъ богатствъ.
Нужда и несчастія возникаютъ также и изъ процесса природы, незави-
симо отъ человѣческихъ отношеній и человѣческой воли. Какъ-бы мы не
представили себѣ высокимъ того состоянія, какого можетъ достигнуть
культура, однако, ей трудно когда нибудь уничтожить тотъ источникъ
нужды и несчастья, который лежитъ въ условіяхъ жизни людей, какъ
существъ природы.—Далѣе, вѣдь, не всѣ обладаютъ условіями необхо-
димыми для участія въ культурной работѣ. Принадлежать къ работни-
камъ культуры это особое преимущество и счастіе, а достиженіе того,
чтобы это счастіе было доступно наивозможно большему числу людей,
это своего рода спеціальная задача.
ЭТИКА.
ЗОО
3) Оба противоположныя воззрѣнія, разсмотрѣнныя выше, стоятъ въ
тѣсной связи съ двумя различными сторонами, представляемыми борь-
бой за существованіе.
Взглядъ одного изъ этихъ воззрѣній прикованъ къ тѣмъ страданіямъ,
которыя влечетъ за собою борьба за существованіе. Тѣ существа, у ко-
торыхъ ни природа, ни силы не соотвѣтствуютъ требованіямъ, поста-
вляемымъ условіями борьбы за существованіе, падаютъ въ этой борьбѣ,
во прежде переживаютъ болѣе или менѣе длинный или короткій періодъ
страданія. Слабые растоптываются въ пылу борьбы, а усталые падаютъ
не дождавшись конца ея. При первомъ пробужденіи человѣколюбія, оно
направляется совершенно естественно съ наибольшей сердечностью и
сочувствіемъ къ этимъ страдающимъ, печальнымъ и униженнымъ. Оно
не ограничивается тѣмъ, чтобы отыскать такихъ несчастливцевъ и при-
нести себя въ жертву имъ, но оно осуждаетъ съ презрѣніемъ и тѣхъ
счастливцевъ, тѣхъ смѣющихся, которые легко относятся къ подоб-
нымъ страданіямъ. Такимъ образомъ, человѣколюбіе этого рода въ
концѣ концовъ находитъ единственнымъ, истиннымъ жизненннымъ
настроеніемъ—печаль и слезы. Оно не позволяетъ себѣ довольство-
ваться тѣмъ, что утѣшаетъ людей въ ихъ страданіяхъ, но часто еще
говоритъ имъ, что-бы въ страданіяхъ они находили настоящую правду
жизни. При этомъ оно впадаетъ въ разнообразныя противорѣчія, такъ
какъ всегда сводитъ дѣло на то, чтобы помочь страданію и такимъ обра-
зомъ стремится вывести людей изъ того самаго состоянія, которое по
его же словамъ должно считаться нормальнымъ.
Другое воззрѣніе опирается преимущественно на то обстоятельство,
что путемъ борьбы за существованіе развиваются новыя формы жизни.
«Разъ,—говоритъ оно,—окружающія условія требуютъ чего либо, то тѣ
индивидуумы и расы, которые не могутъ удовлетворять этимъ требова-
ніямъ, раньше или позже должны сойти со сцены. Даже самое благое вмѣ-
шательство только удлинняетъ страданія приговоренныхъ къ исчезнове-
нію и мѣшаетъ роду воспользоваться ихъ опытомъ съ той пользой, какую
онъ долженъ извлечь изъ него. Въ какомъ нибудь отдѣльномъ мѣстѣ
оказывается помощь минутной нуждѣ, но при этомъ не замѣчается, что
часто въ другихъ пунктахъ вносится этимъ несчастіе и бѣдность и за-
медляется или подавляется развитіе тѣхъ, которые могутъ идти впе-
редъ. Совершенно также, какъ орда индѣйцевъ при своихъ охот-
ничьихъ или военныхъ походахъ часто бросаетъ дѣтей, слабыхъ
и стариковъ на произволъ судьбы, чтобы они не мѣшали ея сво-
боднымъ передвиженіямъ, также и родъ человѣческій имѣетъ право, въ
теченіи своего великаго движенія впередъ, не заботиться о тѣхъ, кто
СУЩНОСТЬ И ЗНАЧЕНІЕ ФИЛАНТРОПІИ.
301
не можетъ за нимъ слѣдовать. Чѣмъ больше силъ употребляется на ра-
неныхъ, тѣмъ меньше остается ихъ для борьбы».
Оба эти воззрѣнія не трудно связать другъ съ другомъ, и они на
самомъ дѣлѣ связаны даже въ современной теоріи развитія. Отъ
каждаго живого существа требуется, чтобы оно было способно приспосо-
биться къ даннымъ жизненнымъ условіямъ. Это приспособленіе понимает-
ся въ двухъ смыслахъ,—отчасти прямомъ, отчасти косвенномъ. Косвен-
ное приспособленіе является въ силу того, что тѣ индивидуумы и расы,
' которые не могутъ преодолѣть данныхъ условій, ослабляются и исчеза-
ютъ. Прямое приспособленіе является потому, что возникаютъ и развива-
ются новыя способности, которыя дѣлаютъ возможной побѣду надъ окру-
жающими условіями. Чѣмъ на высшей степени развитія стоить индиви-
дуумъ, тѣмъ большую роль играетъ это прямое приспособленіе, а чело-
вѣческая культура есть высшая форма такого приспособленія. Вся мате-
ріальная и идеальная культура представляетъ форму той дѣятельности,
благодаря которой человѣкъ сталъ господиномъ условій жизни. Но кос-
венное приспособленіе продолжаетъ, однако, дѣйствовать, и прямая зада-
ча филантропической культуры именно въ томъ и состоитъ, чтобы по-
мѣшать этому приспособленію принимать, тѣ животно-грубыя формы,
какія оно принимало на болѣе низкихъ ступеняхъ развитія. Быть мо-
жетъ нигдѣ истинно человѣческое не выступаетъ съ такой ясностью,
какъ въ заботѣ о тѣхъ зародышахъ жизни и жизненныхъ формахъ, кото-
рые безъ этого были бы уничтожены, и въ состраданіи къ нимъ. Смягчить
слѣдствія борьбы за существованіе, вотъ задача, которую ставитъ себѣ
человѣкъ, какъ толькоонъ вышелъ изъ наиболѣе гр)быхъстадій развитія;
и эта задача есть лишь продолженіе тѣхъ задачъ, которыя уже проявля-
лись въ нѣкоторыхъ инстинктахъ, побуждавшихъ животное работать и
жертвовать собою для своихъ молодыхъ поколѣній. Страдающіе при-
надлежатъ къ роду также точно, какъ здоровые и сильные. Никто
не имѣетъ права односторонне направлять свой взоръ только на
ту или или только на другую сторону; этимъ мы поддерживали бы
раздвоеніе рода, противорѣчащее всеобщей любви. Если бы и можно
было сказать теперь, что буддизмъ и нѣкоторые христіанскіе теологи
обошли своимъ вниманіемъ земныя страданія и несчастія, какъ и
значеніе активной культурной дѣятельности, и что состраданіе и
человѣколюбіе существовали въ мірѣ до ихъ эпохи *),—тѣмъ не
*) Здѣсь имѣется въ виду мнѣніе Мартенвеиа, который утверждалъ, что «въ язычествѣ милосер-
діе угасло и было неизвѣство» (Индивидуальная этика, стр. 304), при этомъ онъ указываетъ, какое
множество госпиталей и учрежденій милосердія возникло вдругъ, какъ нѣчто совершенно новое к
неизвѣстное язычеству, какъ только христіанство распространилось въ римскихъ областяхъ. И это
302
ЭТИКА.
менѣе христіанству, а, быть можетъ, отчасти и буддизму, принадле-
житъ безсмертная заслуга заключающаяся въ обезпеченіи за страж-
дущими человѣческихъ правъ. Эти религіи направили взоръ человѣка
на такія стороны жизни, которыя лежали далеко позади другихъ, пока
имѣли для своей поддержки только естественную склонность. При этомъ
только они научили людей правильному познаванію жизнь. Какъ бы ни
былъ высокъ идеализмъ этихъ міровыхъ религій, но въ то же время
они включаютъ въ себѣ и характеръ рѣшительно—реалистическій
(т. е. соотвѣтствующей дѣйствительности).
4) Любовь слѣпа сама по себѣ, и поэтому зависитъ отъ случайности
и то какую пользу создастъ она. Знаніе дѣйствительныхъ обстоятельствъ
прежде всего въ природѣ и положеніи пріемлющаго помощь, есть необ-
ходимое условіе для того, чтобы любовь не приносила съ собою ника-
кого вреднаго вліянія (см. XII, 2). Истинная любовь и справедливость
не разъединимы. (Ш, 9; X, 4). Любовь опирается на убѣжденіе, что
тогъ, кому слѣдуетъ помочь, обладаетъ нѣкоторымъ собственнымъ цен-
тромъ, нѣкоторой силой, которую слѣдуетъ пробудить къ самостоятель-
ной дѣятельности. Поэтому между дающимъ и принимающимъ помощь
нѣтъ пропасти; то, что дается, будетъ дано не съ высока кому то низ-
шему, такъ какъ признается самостоятельность принимающаго. Этимъ
и отличается человѣколюбіе отъ «милости и милосердія», которыя пред-
ставляютъ собою понятія не этическія. Понятіе «милости» предста-
вляетъ замѣчательный примѣръ того, какъ совершенно противополож-
ныя точки зрѣнія именно вслѣдствіе своей противоположности могутъ
дѣйствовать другъ на друга опредѣляющимъ образомъ. Если любовь
понимаютъ какъ милость, то этимъ хотятъ только поставить ее въ
наивозможно большую противоположность съ той услугой, которая
является воздаяніемъ за оказанную услугу или же вытекаетъ изъ стрем-
потону, что среди богатыхъ язычниковъ и языческихъ мудрецовъ никогда и никто ве задумывался о
помощи страждущей братіи, предоставляя ее на произволъ судьбы* (Соціал. втика стр. 160 и сл.).
Это не вѣрно исторически. Что духъ милосердія былъ не бѳзъизвѣстенъ язычникамъ, знаетъ уже
каждый, читавшій Одиссею: бѣдные, иностранцы и просящіе находятся подъ покровительствомъ
Зевса, какъ это ясно говорится во многихъ мѣстахъ Одиссеи съ большой сердечностью. Въ Аѳинахъ
состраданіе имѣло особый алтарь; государство содержало тѣхъ, кто по тѣлесной слабости не могъ
содержать себя самъ, а богатыя частныя лица считали своею обязанностью помогать бѣднымъ. Ѳуки-
днтъ въ своемъ описаніи чумы въ Аѳинахъ, разсказываетъ, что многія лица, не устрашаясь опас-
ностью зараженія и ужасомъ болѣзни, выходили изъ домовъ, чтобы заботиться о больныхъ.—И столь
же невѣрно то, будто бы госпитали и благотворительныя учрежденія представляли для язычниковъ
нѣчто совершенно новое и неизвѣстное. Именно во время римскаго императорства, главнымъ обра-
зомъ подъ вліяніемъ стоиковъ, возникло множество учрежденій и установленій въ пользу рабовъ, дѣ-
тей и безпомощныхъ.—Си. Ь. 8сЬтнН: Иіѳ ЕІЬіск <іѳг аііеп бпѳсЬеп. II, стр. 289.—ЗсЬісгп: От Ни-
тапііеіет і деп аісіге готѳзкѳ Кѳіаегіоѵ^іѵшп^. Ншіогізке Зіийіег. II. (О человѣчности въ законода-
тельствѣ древнихъ римскихъ государей. Историческіе этюды).
СУЩНОСТЬ И ЗНАЧЕНІЕ ФИЛАНТРОПІИ.
303
ленія чувствовать собственную свою силу безграничной. Милость ока-
зывается тѣми, кто имѣетъ полную власть надъ другимъ и стоитъ надъ
нимъ такъ высоко, что не можетъ самъ принять отъ него ничего. Это
понятіе взято изъ сферы войны, потому что въ такомъ именно положе-
ніи стоитъ побѣдоносный воинъ къ обезоруженному врагу; милость есть
отказъ побѣдителя отъ употребленія своей силы или власти. Однако,
съ этической точки не должно быть такого положенія, въ которомъ
самостоятельное право пріемлющаго помощь могло бы совершенно исче-
зать, и при которомъ дающій являлся бы безусловнымъ исходнымъ
пунктомъ всего отношенія. Оба,т. е. и дающій и пріемлющій являются
членами рода, а потому подлежатъ общему закону, предоставляющему
каждому свое право. Принимающій помощь никогда не перестаетъ быть
человѣкомъ, а дающій никогда не будетъ чѣмъ—то, что больше чело-
вѣка. Между дающимъ и пріемлющимъ не должно имѣть мѣста раз-
двоеніе (дуализмъ).
Не трудно понять, почему дающій никогда не является безусловнымъ
исходнымъ пунктомъ. Тѣ благопріятныя условія, при которыхъ онъ на-
чалъ борьбу за жизнь и успѣлъ въ ней, онъ создалъ не самъ. Онъ
является здѣсь должникомъ, обязаннымъ роду, которому онъ уплачи-
ваетъ лишь той помощью, которую оказываетъ другому въ теченіи его
борьбы за жизнь. Кромѣ того быть можетъ сознательно или безсозна-
тельно онъ былъ причиной того, что обстоятельства другаго человѣка
не были благопріятны такъ, какъ они были бы благопріятны при иныхъ
условіяхъ. Или тѣ благопріятствовавшія условія, которыя сослужили
службу ему самому, связаны съ организаціей общества, не удовлетво-
ряющей вполнѣ требованіямъ справедливости. Кантъ возбудилъ вопросъ
о томъ, не представляетъ ли способность (возможность) благотворенія
по большей части результата несправедливости общества, породившаго
неравенство благосостояній, которое въ свою очередь дѣлаетъ нужной
благотворительность,—и заслуживаетъ ли при такихъ обстоятельствахъ
названія благотворительности та помощь, которую богатый оказываетъ
страдающему отъ нужды*). Исторія показываетъ, что бѣдность особенно
усиливается тогда, когда разлагаются отжившія учрежденія, не за-
мѣняясь другими, которыя могли бы дать защиту подобную той, какую
оказывали эти отжившія учрежденія. Такъ развился пауперизмъ въ
среднія вѣка послѣ отмѣны личнаго рабства, и позднѣе вслѣдствіе
отмѣны крѣпостнаго состоянія и уничтоженія цеховыхъ стѣсненій,
вообще при переходѣ отъ обязательнаго труда къ труду свобод-
*) Ти^епЛеЬгс $31.
304
ЭТИКА.
ному *) Рабство, крѣпостное право и цеховыя стѣсненія не подходили'
подъ требованія справедливости; но столь же мало можно оправдать
вполнѣ то, что при устраненіи ихъ, не образовалось новыхъ формъ, кото-
рыямогли бы оказывать ту помощь, которую оказывали они (см.ХХІП,4).
Единицы наслѣдуютъ здѣсь долги, которые были совершены родомъ,
наслѣдуютъ потому, что продолжаютъ дѣлать эти долги и наслаждаются
послѣдствіями. Филантропическая культура, разсматриваемая съ этой
стороны, является стремленіемъ искупить просроченное и задолженное.
Къ этому можно прибавить, что право личной собственности,—какъ
было указано выше (XXVI, 15)—можетъ лишь тогда быть обосно-
вало этически, когда собственность понимается какъ средство, которое
довѣрено отдѣльному лицу съ тѣмъ, чтобы это лицо при ея посредствѣ
помогало разрѣшенію соціальной задачи. Такъ называемая благотвори-
тельность не является, такимъ образомъ чѣмъ то совершенно новымъ,
какой то совсѣмъ особенной добродѣтелью, а представляетъ естествен-
ное слѣдствіе (собственности), простую обязанность.
Огромное значеніе, какое христіанство (а, быть можетъ отчасти и буд-
дизмъ) имѣли въ исторіи филантропіи и имѣютъ до сихъ поръ, ослабля-
лось не только слѣпотой возбуждаемаго ими состраданія и симпатіи**), но
и тѣмъ, что по большей части въ основаніе крупной благотворительности
легли именно религіозные мотивы. Когда человѣколюбіе получаетъ религі-
озную мотивировку, тогда между дающимъ и принимающимъ возникаютъ
промежуточный членъ, и въ такомъ случаѣ дающій и получающій уже не
стоятъ въ какомъ либо прямомъ отношеніи другъ къ другу. Благотво-
реніе возникаетъ уже не непосредственно изъ состраданія, а получаетъ
характеръ покаяннаго искупленія грѣховъ. То, что дается бѣдняку,
дается уже не ради его самаго, а скорѣе для пріобрѣтенія собственной
святости. «Милостыня,—говорили въ средніе вѣка,—приноситъ плоды
сторицей и уменьшаетъ грѣхи, какъ вода погашаетъ огонь» ***). Бѣдные
являлись здѣсь лишь простымъ средствомъ или объектомъ, на которомъ
должно было упражняться покаяніе. Существеннымъ являлось при этомъ
то, что пріобрѣталось для самаго себя, а не то, что получалъ другой.
Поэтому, многіе весьма недовѣрчиво смотрятъ съ этой точки зрѣнія
на такія стремленія которыя сводятъ все потому, чтобы сдѣлать
*) См- Левки: Нівкогу оГ Еигораап Могаія. II, стр. 78—87.—ГнеЙстъ: Лае ЗеІГ^оѵвгдпіепі іп Епр-
ІашІ. 3 изд., стр. 260.
**) Можно бы даже сказать, что иногда слѣпая н неразумная милостыня по больше! частп произво-
дитъ то самое зло, которому хочетъ помочь. См. Каитег'а: СевеЬісИіе іег НоЬепеіаиІеп. VI, стр. 67В
Леккн: Исторія европейской морали. II, стр. 101.
Раумеръ: тоже соч. стр. 575.—Леккн: тоже соч. стр. 85 н 99.
ОРГАНИЗАЦІЯ ФИЛАНТРОПІИ.
305
милостыню какъ можно болѣе обильной. Ирландскій политикъ О’Кон-
нель,—ревностный католикъ,—находилъ съ этой точки зрѣнія сомни-
тельнымъ современное законодательство о бѣдныхъ. Онъ смотрѣлъ на
прошеніе милостыни какъ на нѣчто священное само-по-себѣ, и что
запрещать безбожно. Причина, въ силу которой огромная ревность
къ дѣламъ благотворительности охладѣла къ концу среднихъ вѣковъ,
заключалась отчасти въ томъ, что вѣрованіе въ способность добрыхъ
дѣлъ заглаживать грѣхи было поколеблено реформаціей.
Кромѣ этого есть и еще одна опасность при теологической мотиви-
ровкѣ благотворительности. Опасность эта состоитъ въ томъ, что
право на полученіе помощи естественно начинаетъ связываться съ дог-
матикой различныхъ сектъ и вѣроисповѣданій. Филантропія начинаетъ
ограничиваться единовѣрцами. Это ограниченіе чуждо сущности чело-
вѣколюбія и мѣшаетъ его свободному раскрытію. Кромѣ того, это мо-
жетъ порождать лицемѣріе и притворныхъ приверженцевъ даннаго
вѣроисповѣданія, разъ оно будетъ допускать полученіе милостыни только
для своихъ прозелитовъ.
Поэтому, освобожденіе филантропіи отъ конфессіональныхъ рамокъ
имѣетъ важное этическое значеніе.
Р XXXV.
Организація Филантропіи.
і 1) Даже и отдѣльный человѣкъ долженъ до извѣстной степени орга-
! низовать свою благотворительность. Онъ долженъ соображаться со срѳд-
: ствами, которыя можетъ и желаетъ употребить на помощь другимъ,
чтобы выполнить эту помощь какъ можно лучше. Онъ не имѣетъ нрав-
ственнаго права руководиться однимъ только капризомъ своимъ, если
ему представляется случай дать одному и отказать другому.Случайность
или произволъ, конечно, въ особенности господствуютъ въ тѣхъ слу-
чаяхъ, когда помогаютъ лицамъ, не находящимся ни въ какихъ лич-
ныхъ отношеніяхъ съ дающимъ, т. е.'когда подаютъ нищимъ. Если
человѣколюбивые люди,—какимъ напр., считаются Джемсъ Милль и
архіепископъ Уотлей,—никогда не подавали ни одному нищему,
они поступали при этомъ по справедливому принципу, такъ какъ иску-
пали и довершали это дѣятельной поддержкой тѣхъ, чьи потребности
были имъ извѣстны, и кому они могли оказать поэтому помощь наилуч-
шимъ способомъ.—Однако, средства, опытность и проницательность
отдѣльныхъ лицъ ограничены. Ихъ небольшая лепта можетъ часто
306
ЭТИКА.
имѣть наилучшее дѣйствіе тогда, когда она соединена съ другими леп-
тами, и, кромѣ того, здѣсь естественно имѣетъ значеніе извѣстное раз-
дѣленіе труда, такъ какъ одни липа особенно способны быть обслѣдова-
телями, другія руководителями или распредѣлителями при филантро-
пическихъ обществахъ. Здѣсь можетъ развиться своего рода свободная
бюрократія, напоминающая чиновниковъ государства. Однако, было бы
не хорошо, если бы при этомъ совершенно исчезли личныя сношенія
дающаго и принимающаго помощь. Эти сношенія представляютъ живой
зародышъ филантропической культуры, тотъ элементъ свободы, кото-
рый также необходимъ этой культурѣ, какъ и всякій другой. Личная и
товарищеская благотворительность будутъ всегда необходимыми пред-
шественниками и переходными ступенями къ систематической дѣятель-
ности обширныхъ обществъ. Личная и товарищеская благотворитель-
ность стремится именно къ тому, чтобы систематическая машина бла-
готворительности приходила въ дѣйствіе только тогда, когда это совер-
шенно необходимо. Филантропическія общества должны дѣйствовать
настолько децѳнтразаціонно, насколько это совмѣстимо съ общей широ-
той ихъ дѣятельности и съ тѣмъ единствомъ, которыя именно ставятъ
себѣ цѣлью такія общества. Кромѣ того, взносы членовъ филантропи-
ческаго общества легко переходятъ въ нѣкоторый родъ налога, уплачи-
ваемаго недобровольно, а только потому, что уже установился такой
обычай; и принимающіе помощь могутъ легко вынести такое чувство, что
передъ ними не живая благотворительность, а мертвая машина.
Свободная филантропическая дѣятельность при посредствѣ обществъ
или благотворительныхъ союзовъ находится еще въ самомъ началѣ
своемъ. Конечно, она имѣетъ огромную будущность, и во всякомъ слу-
чаѣ въ задачахъ у нея недостатка не будетъ.
2) Ни индивидуальная, ни организованная филантропія не могутъ,
однако, рѣшить всѣхъ задачъ или обезпечить существованіе отъ самой
тяжкой нужды. Для этого требуется болѣе сильная организація и гораздо
болѣе сильныя средства, а ими располагаетъ только государство. Въ
призрѣніи бѣдныхъ, какъ и въ школьномъ дѣлѣ, задача государства
состоитъ въ заботѣ о томъ, чтобы на лицо имѣлись самыя элементар-
ныя условія. И не только потому, что при этомъ государство косвенно
заботится о безопасности (общественной). Насколько государство поддер-
живаетъ идеальную культуру лишь въ минимальной степени ради безо-
пасности, настолько же мало при организаціи помощи бѣднымъ, оно
имѣетъ цѣлью только одинъ благоразумный расчетъ. Оно выступаетъ
тамъ, гдѣ оказывается крайняя нужда даже и тогда, когда она не гро-
зитъ общественной безопасности. И помощь, оказываемая государ-
ОРГАНИЗАЦІЯ ФИЛАНТРОПІИ.
307
стволъ, должна столь же мало считаться милостью, какъ и помощь,
оказываемая отдѣльными лицами; наоборотъ, ее нужно разсматри-
вать, какъ дѣло этико-соціальной справедливости. Такъ какъ государ-
ство основываетъ учрежденія для бѣдныхъ, оно этимъ признаетъ, что
оно должно дѣлать нѣчто доброе. Въ идеальномъ государствѣ не пред-
полагается вовсе существованія бѣдныхъ; предполагается, что, если те-
перь есть люди, которые испытываютъ недостатокъ въ средствахъ къ
существованію, несмотря на то, что они обладаютъ и способностями, и
желаніемъ работать,—то это связано съ недостатками общественной
организаціи. Однако, изъ этого вовсе не слѣдуетъ,—какъ думалъ
Фихте,—что поддержка бѣдныхъ есть прежде всего дѣло государства,
а уже затѣмъ—частныхъ лицъ. Вмѣшательство государства и здѣсь,—
какъ и въ другихъ случаяхъ,—есть лишь послѣдній исходъ, т. е.
необходимое дополненіе къ дѣятельности свободныхъ силъ. У свобод-
ной филантропіи именно и является задача: насколько возможно преду-
преждать вмѣшательство государства съ его тяжелыми орудіями.
Филантропическая дѣятельность государства оспаривается съ двухъ
совершенно различныхъ точекъ зрѣнія.—Въ учрежденіяхъ, создавае-
мыхъ государствомъ для бѣдныхъ, нѣкоторые усматривали плохой
коммунизмъ, при которомъ государство раздаетъ свои дары,- не имѣя
достаточнаго вліянія на принимающихъ таковые. Если тѣмъ, которые
пользуются учрежденіями для бѣдныхъ, нельзя запретить вступать въ
браки, то помощь государства будетъ только увеличивать число бѣдня-
ковъ. Поэтому, вмѣсто учрежденій для бѣдныхъ, требуются такія госу-
дарственныя учрежденія страхованія, участіе въ которыхъ должно быть
обязательно для рабочихъ *). Однако, трудно понять, какимъ образомъ
люди, у которыхъ въ данное время пѣтъ ничего для поддержки собствен-
наго существованія, могутъ принуждаться къ тому, чтобы обезпечивать
это существованіе въ будущемъ. Вѣдь, такое требованіе предполагаетъ
впередъ, что самая тяжелая нужда уже устранена какимъ то образомъ.
Но какимъ образомъ достигается такой результатъ, объ этомъ то
именно авторы подобныхъ проэктовъ и хранятъ молчаніе.—Съ совер-
шенно иной точки зрѣнія, нѣкоторые желали бы держать государство
какъ можно дальше отъ этой области. Частная благотворительность раз-
сматривается при этомъ какъ великое и прекрасное дѣло, а государ-
ственная благотворительность, какъ нѣчто весьма пагубное. Только сво-
бодная любовь къ человѣку можетъ,—согласно этому мнѣнію,—совер-
шать благотворительность съ правильнымъ чувствомъ отвѣтственности,
•) Такъ, смотрятъ, напр., нѣмецкіе экономисты Вмнвръ в Швффм (см. ЗсЬопЬегр’а рув. въ
Нол. эхон. II стр. 598; 615).
308
ЭТИКА.
такъ, чтобы не привести родъ человѣческій, поддержкой порочныхъ
людей, къ регрессу вмѣсто прогресса. У бюрократіи нѳ можетъ быть
правильнаго чувства отвѣтственности; вѣдь, она вовсе не вступаетъ въ
личныя сношенія со страждущимъ. Кромѣ того, было бы опасно усили-
вать власть государства: благодаря этому усиленію, могла бы оказаться
въ опасности личная свобода людей. Благотворящій деспотъ все же
останется деспотомъ. У государства существуетъ одна только задача
заботиться о правѣ и безопасности; въ государствѣ, симпатія не можетъ
управлять непосредственно, какъ это бываетъ въ семьѣ *).
На это можно возразить, что между благотворительностью и справед-
ливостью весьма трудно провести ту рѣзкую границу, какая предпола-
гается въ вышеизложенной теоріи. Истинная благотворительность сама
есть актъ справедливости, и поэтому совершенно справедливо то, что
основной датскій законъ (§ 84) признаетъ право нуждающихся на госу-
дарственную поддержку. Во всякомъ случаѣ, забота объ обезпеченіи
своихъ сочленовъ составляетъ элементарнѣйшую задачу государства;
однако, это не устраняетъ того общаго правила, что государство должно
выступать на помощь со своей организаціей и со свопми средствами
только тогда, когда эта важная человѣчная цѣль не достижима посред-
ствомъ дѣятельности свободныхъ силъ. Если мы не въ состояніи забо-
титься о нашемъ обезпеченіи одними собственными силами, мы должны
имѣть возможность обратиться къ государству. Основаніе, по которому
государство призывается на помощь, здѣсь, какъ и въ другихъ слу-
чаяхъ, одно и тоже: недостаточность свободныхъ силъ. Конечно, и
опасность этихъ призывовъ къ государственной власти вездѣ одна и
та же. Она состоитъ именно въ томъ, что система и власть, которыя
при этомъ требуются, могутъ черезъ чуръ расширяться на счетъ подлин-
ной цѣли, ради которой онѣ призываются. Однако, эта опасность есте-
ственно, хотя и въ минимальной степени, существуетъ также и при орга-
низованной свободной филантропіи, и наступаетъ вообще тотчасъ, какъ
только непосредственныя сношенія между дающимъ и принимающимъ
начинаютъ замѣняться сношеніями при участіи посредниковъ.
3) Когда дѣйствуетъ государство, въ подпочвѣ его дѣйствій всегда
заключается принужденіе, а съ систематическимъ процессомъ его дѣя-
тельности связано то, что индивидуальныя,фактическія условія не всегда
будутъ оцѣниваться вѣрно. Это обнаруживается въ широкомъ масштабѣ
результатами стариннаго англійскаго законодательства, восходящаго
къ временамъ королевы Елизаветы. Отчасти ради удобствъ администра-
*) См. Герберта Спенсера: аТЬѳ тап ѵегвив Ній міе (Ьопсіоп, 1884) г., гдѣ этя идеи проводятся
въ послѣдовательной формѣ.
ОРГАНИЗАЦІЯ ФИЛАНТРОПІИ.
309
ціи, отчасти, въ силу крайней централизаціи и наклонности подводить
всѣ частные случаи подъ одну отвлеченную схему, отчасти, наконецъ,
благодаря разнообразному контролю со стороны блюстителей за нало-
гами,—здѣсь возникли пагубныя условія. Такъ какъ поддержка бѣдня-
ковъ дается безъ ближайшаго обслѣдованія, то нуждающееся населеніе
привыкаетъ къ беззаботности и равнодушію къ своей судьбѣ. Люди не
думаютъ о завтрашнемъ днѣ; вѣдь, въ случаѣ нужды, они и ихъ дѣти
содержатся на счетъ государства и содержатся даже лучше, чѣмъ мно-
гіе изъ тѣхъ, кто долженъ нести тяжелый трудъ, чтобы имѣть возмож-
ность уплатить свой взносъ на налогъ въ пользу бѣдныхъ. При этомъ
порождается не только равнодушіе и лѣнь, но и неблагодарность, и
эгоизмъ. Дѣти отказываются помогать своимъ родителямъ и возла-
гаютъ это на чиновниковъ. Деморализація становится такъ велика, что
лордъ канцлеръ верхней англійской палаты—Брумъ былъ въ состоя-
ніи заявить о томъ, что англійское законодательство о бѣдныхъ
является одной изъ важнѣйшихъ причинъ нравственнаго развращенія
населенія и увеличенія приступленій. Съ конца XVIII вѣка возникаетъ
общее обыкновеніе, что общины пополняютъ заработную плату, если
она недостаточна. Благодаря этому, поддержка бѣдняковъ обращается
въ поддержку работодателей, которые могутъ опускать рабочую плату
ниже даже размѣровъ, необходимыхъ для содержанія рабочаго *).
Новое законодательство (съ 1834 г.) пыталось помочь этой бѣдѣ. Но
всегда оказывается, что весьма трудно рѣшить, гдѣ есть настоящая
потребность въ помощи и гдѣ ея нѣтъ. Въ Англіи ввели такъ называе-
мой «іѵогкЬаизе ІезЬ (трудовое испытаніе), такъ какъ полагали, что
люди, способные къ работѣ, но которые не хотятъ производить то, что,
возлагается па нихъ чиновниками въ качествѣ условія даваемой имъ
помощи, тѣмъ самымъ доказываютъ, что они не достаточно нуждаются.
Однако, такое чисто-механическое средство явилось необходимымъ
только потому, что децентрализація не примѣнялась къ рѣшенію этой
задачи въ достаточной степени **). Въ небольшихъ кружкахъ (въ общи-
нахъ или въ еще болѣе близкихъ сосѣдскихъ отношеніяхъ) есть воз-
можность знать лично всѣхъ отдѣльныхъ индивидуумовъ, и государство
должно поэтому полагаться также, насколько возможно, на такія
кружки для распредѣленія своей помощи. II новѣйшая организація
этого дѣла идетъ именно въ этомъ направленіи. Здѣсь еще больше,
чѣмъ въ другихъ областяхъ, самоуправленіе отдѣльныхъ организацій
•) Оав Дгтепѵеяѳп. Егеі пасЬ БисЫеІ. ипд Яатіі. Ѵоп ешет бѳиівсЬеп ЗіааіэЪѳатіеп. ѴГеітіг
1897, стр. 502.—ГнеЙстъ: Англійское самоуправленіе. 3 над. стр. 700 (нѣмецв. над.).
*•) См. Ѳпеізі: вышеуп. соч. 740.
310
ЭТИКА.
всего лучше ведетъ къ цѣли. Когда маленькіе кружки пользуются пра-
вомъ самоуправленія, то каждый отдѣльный случай вызываетъ помощь,
или воздѣйствіе, соотвѣтствующія его индивидуальнымъ особенностямъ.
«Эльберфельдовская система» ’) доходитъ до такой степени въ стремле-
ніи къ децентрализаціи и индивидуализированію, что каждая помощь
оказывается только при посредствѣ четырехъ семействъ. Условія ихъ
должны быть въ такомъ случаѣ хорошо извѣстны, и въ тоже время для
каждаго гражданина становится возможнымъ взять на себя почетную
общественную службу помогающаго, не теряя черезъ чуръ много вре-
мени на эту обязанность. При посредствѣ такой организаціи, государ-
ственная филантропія все больше и больше приближается къ частной
филантропической организаціи. Первая дѣйствуетъ всего лучше тогда,
когда дѣйствуетъ совмѣстно со второй. Путемъ цѣлаго ряда переход-
ныхъ формъ, огромное разстояніе, отдѣляющее личныя отношенія и
безличное вмѣшательство государства, здѣсь сокращается.
В. ГОСУДАРСТВО.
XXXVI.
Пародъ и государство.
1) Если желаютъ отыскать наиболѣе рѣзкій контрастъ между государ-
ствомъ съ одной стороны, а съ другой—съ семьею и свободными культур-
ными обществами, то этотъ контрастъ отчетливѣе всего характеризуютъ
принудительной силой. Но только въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ это противопо-
ложеніе нужно выставить съ крайней яркостью, выступаетъ съ такой-же
яркостью и этотъ моментъ (принудительной власти). Сила принужденія
стоитъ постоянно лишь на заднемъ планѣ государства; если-бы она была
единственнымъ связующемся звеномъ, то государство было бы близко къ
уничтоженію. Сущность государства является передъ нами въ пол-
номъ объемѣ тогда, когда мы видимъ, что оно способно возбуждать такія
чувства и мотивы, которые въ состояніи преодолѣвать даже чувства и мо-
тивы, вызванныя семейными отношеніями и культурными цѣлями: такъ,
напр., когда индивидуумъ въ служеніи своему государству приноситъ
въ жертву не только свою собственную жизнь, но и соображенія о благѣ
своей «семьи», или когда художникъ и ученый подчиняютъ интересы
своего дѣла благу родины. Государство можетъ возбуждать такія чув-
ства только вслѣдствіе того, что его существованіе и его дѣятельность
*) Ьопіп<: АгтепрПе^е итмі Агтепроіііеі. (ЗсЪопЬег^а ПапМисЬ II, стр. 588, 601).
НАРОДЪ И ГОСУДАРСТВО.
311
составляютъ необходимыя условія достиженія великихъ, общечеловѣче-
скихъ цѣлей. Это уже выяснялось нами ранѣе въ предыдущемъ изложе-
ніи, такъ какъ при изслѣдованіи семьи и свободныхъ культурныхъ об-
ществъ передъ нами всплывали и открывались именно такія задачи, раз-
рѣшить которыя могло лишь государство. Благодаря этому уже въ пре-
дыдущемъ изложеніи мы предложили опредѣленное понятіе государства,
которое теперь нужно только больше развить, а именно такъ, чтобы могло
найти свое основаніе—какъ противоположеніе государства другимъ фор-
мамъ общенія, такъ и ихъ тѣсная связь въ этомъ отношеніи. Для этой
цѣли будетъ полезно изслѣдованіе отношеній между народомъ и госу-
дарствомъ.
2) Когда мы говорили о семьѣ и о свободныхъ культурныхъ обще-
ствахъ, какъ о самостоятельныхъ, соціальныхъ формахъ жизни, мы
замѣтили, что они въ дѣйствительности всегда стоятъ въ опредѣлен-
ной связи съ историческими и національными условіями. На примитив-
ныхъ ступеняхъ развитія нѣтъ рѣзкой границы между семьей, культур-
нымъ обществомъ и государствомъ. Въ ордѣ или въ племени, въ томъ
видѣ какъ они вступаютъ на первой ступени развитія, господствуютъ узы
кровнаго родства, а чужакъ, чтобы къ нему относились какъ къ другу и
чтобы онъ могъ быть принятъ въ общество, долженъ былъ по меньшей
мѣрѣ символистически сдѣлаться причастнымъ общему кровному родству.
Примитивная орда вмѣстѣ съ тѣмъ представляетъ изъ себя культурное
общество^ если только можетъ быть рѣчь о культурѣ на этой ступени
развитія. Трудъ производится сообществомъ, а всѣмъ наличнымъ иму-
ществомъ орда владѣетъ сообща. Идеальную культуру представляютъ
вѣрованія въ боговъ племени. И наконецъ орда есть маленькое государ-
ство, такъ какъ она собирается ради совмѣстнаго сопротивленія внѣш-
нимъ врагамъ и такъ какъ патріархъ или предводитель ея употребля-
етъ силу и во внутреннихъ отношеніяхъ для обузданія неповинующих-
ся. Здѣсь происходитъ, какъ и вездѣ, то, что рѣзкія и явственныя раз-
личія обнаруживаются только съ ходомъ развитія, а не играютъ съ
начала важной роли.
Орда не составляетъ еще народа, но становится таковымъ только
тогда, когда развивается чувство общности нѣсколько болѣе сознатель-
ное, чѣмъ то, какое возможно тамъ, гдѣ раздробляются на мелкія груп-
пы съ тою же быстротою, съ какою собираются вмѣстѣ, когда необходима
обоюдная помощь. Связующее воспоминаніе и традиція—вотъ предвари-
тельное условіе для возникновенія народа, какъ такового. Каждое чувство
общности, а также и національное чувство, возникаетъ благодаря общей
Судьбѣ и общему труду, (см. ХШ, 3 и др. мѣста). Общая судьба и общій
312 ЭТИКА.
трудъ обусловливаются прежде всего тѣмъ, что всѣ имѣютъ мѣстопре-
бываніе въ одной и той же странѣ. Положеніе этой страны обусловлива-
етъ общую природу труда, какъ и общія физическія способности,
общее настроеніе относительно природы, общій страхъ и общую ра-
дость. Даже кочевой народъ имѣетъ все-таки нѣкоторыя мѣста, которыя
онъ время отъ времени отыскиваетъ вновь, такъ что въ его воспоминані-
яхъ возникаетъ извѣстная общая связь. Если у него нѣтъ прочной осѣд-
лости и земельнаго владѣнія, то все же есть могилы предковъ, съ кото-
рыми онъ чувствуетъ себя связаннымъ и кругомъ которыхъ онъ кочуетъ,
какъ бы вокругъ центра *).
Для насъ здѣсь не важно, чтб соединило первоначально орду: воз-
никла ли она вслѣдствіе происхожденія отъ одной и той же семьи, или
же вслѣдствіе соединенія нѣсколькихъ меньшихъ ордъ, или же вслѣд-
ствіе порабощенія слабой орды болѣе сильной. Суть дѣла заключается
въ томъ, что подобная совмѣстная жизнь приводитъ къ развитію общей
жизни мысли и чувства, подъ вліяніемъ общей судьбы и дѣятельности.
Общій языкъ часто самъ есть только продуктъ этой совмѣстной жизни, и
лишь на болѣе высокихъ ступеняхъ развитія онъ можетъ играть рѣшаю-
щую роль. Но не всегда языкъ играетъ рѣшающую роль въ объедине-
ніи: швейцарскій народъ представляетъ намъ примѣръ того, что нѣтъ
необходимости, чтобы границы національнаго чувства и границы язы-
ка совпадали. Всего болѣе существенно то, чтобы развилось общее со-
знаніе, а для этого нужно только, чтобы была общая исторія.
Вслѣдствіе общей судьбы и дѣятельности развиваются общіе обы-
чаи и нравы въ отдѣльной человѣческой группѣ. Жизнь непосредствен-
но образуется по извѣстному опредѣленному способу и въ извѣстныхъ
опредѣленныхъ направленіяхъ. Затѣмъ, эти непосредственно образован-
ныя формы воздѣйствуютъ въ свою очередь опредѣляющимъ образомъ
на будущее и не только путемъ безсознательнымъ, но и путемъ болѣе
или менѣе сознательной потребности или чувства. Въ чувствѣ возника-
етъ потребность—употреблять при однихъ и тѣхъ же условіяхъ тѣ же
самые пріемы и дѣйствовать тѣмъ же самымъ способомъ. Воздѣлыва-
ніе почвы, охота и война, одежда и оружіе, заключеніе браковъ, воспи-
таніе, богопочитаніе, месть и наслажденіе,—все это упорядочивает-
ся и практикуется не сообразно съ тѣмъ, что признается по обсужденію
*) Си. то мѣсто у Геродота (IV, 127), гдѣ скиѳы уклонились отъ войны съ персами, потому что у
нихъ не было городовъ и воздѣланной земли, которую бы имъ слѣдовало защищать. Они хотѣли сра-
жаться лишь въ тонъ случаѣ, если бы персы нашли и разрушили могилы ихъ предковъ,—Въ первой
книги Моисея (глава 23), Авраамъ, нѣкогда ведшій кочевой образъ жизни, покупаетъ поле, чтобы
похоронить Сарру.
НАРОДЪ И ГОСУДАРСТВО.
313
цѣлесообразнымъ и разумнымъ, а сообразно съ тѣмъ, какъ установили и
практиковали предки. Сопротивленіе этому порядку и нарушеніе его
въ состояніи возбудить страсть подобную той, какую испытываетъ
животное, если ему препятствуютъ въ исполненіи его инстинктивныхъ
дѣйствій. Кто хочетъ ввести новые обычаи или нравы, вызываетъ раз-
драженіе или досаду, и такая-же досада, соединенная съ удивленіемъ,
возникаетъ при видѣ нравовъ и обычаевъ другихъ человѣческихъ
группъ. Можно сказать, что это—то и составляетъ положительную *)
моральность даннаго общества (см. I, 2,), которая въ соединеніи съ
общими воспоминаніями создаетъ изъ человѣческой группы народъ.
3) Національное чувство достигаетъ полнаго и яснаго сознанія лишь
вслѣдствіе своего столкновенія съ вышеупомянутымъ чувствомъ раздра-
женія и досады при видѣ чего либо чуждаго. Это—общій психологиче-
скій законъ, въ силу котораго требуется болѣе или менѣе сильный кон-
трастъ, посредствомъ котораго состояніе сознанія получаетъ рѣшительно
выраженный характеръ. Исторія показываетъ, что національное чувство
тогда только и могло дѣйствовать объединяющимъ образомъ, когда оно
дѣйствовало разъединяющимъ: т. е., обособляя, оно соединяло людей вслѣд-
ствіе сознанія ими общихъ особенностей, а это сознаніе пробуждалось
преимущественно при посредствѣ общаго чувства досады', презрѣнія и
враждебности къ чуждому.
Въ. началѣ, дѣйствующій факторъ есть нѣчто большее, чѣмъ простая
эстетическая антипатія. Все чуждое и незнакомое возбуждаетъ на при-
митивныхъ ступеняхъ развитія страхъ или ненависть, потому, что это
чуждое и незнакомое можетъ повлечь опасность для жизни имущества
и свободы. И вотъ на всякій случай, ради безопасности принимаютъ
оборонительное положеніе. Но даже и тогда, когда страхъ пропадаетъ,
чувство антипатіи продолжается. Происходитъ рѣзкое сужденіе о чу-
жомъ, съ точки зрѣнія собственнаго національнаго достоинства. Здѣсь
сталкиваются двѣ воплощенныя въ плоть и кровь этическія системы, а по-
средничество между ними и ихъ примиреніе могутъ быть достигнуты лишь
историческимъ развитіемъ, приносящимъ съ собою общность судьбы и
труда. Необходима многолѣтняя спокойная совмѣстная жизнь для того,
чтобы открыть, что чужое имѣетъ свое собственное достоинство. Долж-
но произойти нѣкоторое расширеніе симпатіи и расширеніе предста-
вленій **).
•) Необходимо напомнить, что слово «положительный» (позитивный) авторъ употребляетъ вездѣ
для обозначеніи существующаго или исторически развившагося явленія (морали, религіи и т. п.),
’ •*) Психологія, $ 112 и 378.
31 і
ЭТИКА.
Національное чувство можетъ достигать своей полной яркости лишь
тогда, когда оно выступаетъ съ силой и слѣпотою инстинкта. Оно созда-
вало могучую историческую силу. Оно сдѣлало исторію огромной исто-
ріей войны, но именно вызывая войну, оно одновременно проявляло и
свое связующее и концентрирующее дѣйствіе. Война приноситъ съ со-
бою для всей группы самый глубоко-потрясающій и общій опытъ. Сов-
мѣстная опастность и страхъ, общее напряженіе и ожиданія, общія по-
бѣды и пораженія, все это соединяетъ людей сильнѣйшей связью. Къ этому
присоединяется то, что на ступени инстинктивнаго чувства національно-
сти, все приносится ему въ жертву: борьба касается сразу всѣхъ благъ
жизни; при пораженіи нужно быть готовымъ потерять свободу, соб-
ственность, можетъ быть,—даже жизнь; теряютъ даже боговъ, потому, что
они вытѣсняются богами побѣдителей. Дѣло идетъбытіи, или небытіи.
Иное дѣло, когда проходятъ времена истребительныхъ войнъ, когда война
ведется съ большей гуманностью и уже на карту не ставятся всѣ блага
жизни. Тогда уже возникаетъ общечеловѣческая жизнь въ обществѣ,
жизнь выходящая изъ предѣловъ національнаго различія, и контрастъ
между нашей національностью и чужою не совпадаетъ больше съ кон-
трастомъ добраго и злого начала. Но будетъ ли когда нибудь такое вре-
мя, когда роль національнаго чувства, какъ могущественной историче-
ской движущей силы, можно будетъ считать завершенной и когда прекра-
тится этическое значеніе, которое оно имѣло? Кажется, это чувство не
будетъ имѣть достаточной пищи для себя и поэтому не будетъ въ со-
стояніи сохранить достаточную силу.
4) Между національнымъ чувствомъ и всякимъ чувствомъ, прибли-
жающимся къ инстинкту, есть то общее, что это чувство порождается вовсе
не тою цѣнностью, которая сама по себѣ можетъ приписываться тому,
съ чѣмъ оно связано. Мы любимъ нашу страну и нашъ народъ не вслѣд-
ствіе того, что мы ихъ считаемъ лучшими, прекраснѣйшими, богатѣй-
шими, одареннѣйшими, но прежде всего оттого, что она наша страна, что
онъ нашъ народъ. Оцѣнка своей родины, заключающаяся въ національ-
номъ чувствѣ, совершенно субъективна, а не объективна. Наивнымъ обра-
зомъ это находитъ выраженіе въ тѣхъ превосходныхъ степеняхъ, кото-
рыми мы надѣляемъ все любимое нами: эти превосходныя степени выра-
жаютъ глубину и силу чувства, но не факты объективнаго изслѣдованія.
Мы даже можемъ при этомъ прекрасно видѣть, что другія страны и на-
роды обладаютъ болѣе значительными преимуществами, но они все-таки
имѣютъ тотъ недостатокъ, что онв—не наша страна и не нашъ народъ.
Здѣсь мы замѣчаемъ тоже, что и при самосохраненіи; мы сберегаемъ
жизнь вслѣдствіе того, что она наша, а не вслѣдствіе того, что мы ее
НАРОДЪ И ГОСУДАРСТВО. 315
изслѣдовали и признали самой совершенной. На этомъ полусознатель-
номъ, инстинктивномъ характерѣ національнаго чувства основывается
то обстоятельство, что послѣднее можетъ сохраниться и тогда, когда
горизонтъ расширяется и антипатія къ чуждому уничтожается. Съ
прекращеніемъ рѣзкаго контраста своего и чужого, не прекращается
непремѣнно глубокое чувство къ родному. И только въ родномъ обрѣ-
таемъ мы прочное прибѣжище и тотъ пунктъ, съ котораго можемъ
оріентироваться въ мірѣ.
Прогрессирующая культура увеличиваетъ безъ сомнѣнія единство и
общность человѣческаго рода, но она же открываетъ глаза на особенныя
отличія и оттѣнки. Жизнь каждаго народа слагается по своему, а потому
она представляетъ большее богатство и большее разнообразіе тому, кто
наблюдаетъ ее въ ея цѣломъ съ сочувственнымъ пониманіемъ. Варваръ
топчетъ ногами чужое, такъ какъ онъ не понимаетъ его, и если еще
теперь грозитъ опасность національнымъ особенностямъ какихъ либо
народовъ, то это происходитъ гораздо болѣе вслѣдствіе того, что на свѣ-
тѣ еще слишкомъ много варварства, чѣмъ вслѣдствіе того, что на свѣтѣ
уже и безъ того довольно культуры. Одна нація еще не постигла по на-
стоящему того, какъ необходимо, чтобы существовали и другія націи.
Прогрессирующая культура не только открываетъ намъ особенности
различныхъ народовъ, но и предоставляетъ отдѣльнымъ народамъ
большую возможность внести въ общее развитіе своеобразный1 вкладъ.
Подобно тому какъ семья и свободныя культурныя общества пред-
ставляютъ изъ себя промежуточныя звенья, объединяющіе индиви-
дуума съ государствомъ, такъ и различныя національности суть
промежуточныя звенья между отдѣльными индивидуумами и цѣлымъ
родомъ человѣческимъ. Это обстоятельство не препятствуетъ раз-
витію «общечеловѣческаго»; наоборотъ, оно дѣлаетъ это развитіе
болѣе богатымъ по содержанію и болѣе разностороннимъ.
5) Государство—есть организованный народъ. Государство требуетъ
такой организаціи, при которой во внѣшнія сношенія народъ могъ*бы
выступать какъ своеобразная единица, и при которой управленіе и поря-
докъ во внутреннихъ дѣлахъ представляли-бы извѣстное единство.
Нельзя указать опредѣленный моментъ, съ котораго именно возникаетъ
государство. Уже семья и орда могутъ имѣть извѣстный порядокъ, какъ
ради отражанія внѣшнихъ нападеній, такъ и для упорядоченія отноше-
ній своихъ сочленовъ. Большая семья есть уже маленькое государство.
При посредствѣ болѣе прочной организаціи, которая предполагается въ
государствѣ, народъ пріобрѣтаетъ ту же самую выгоду, какую пріобрѣ-
таетъ животный организмъ вслѣдствіе обладанія нервной системой.
316
ЭТИКА.
Растеніе имѣетъ богатую органическую жизнь; обмѣнъ веществъ, ростъ
и расположеніе происходитъ въ немъ съ значительной энергіей. Но только
тогда, когда нервная система объединитъ отдѣльныя части организма,
онъ можетъ активно и со всей совокупностью своихъ силъ выступить
противъ внѣшняго міра, направлять свою дѣятельность на опредѣлен-
ные пункты, и дѣятельность эта можетъ опредѣляться соображеніями о
такихъ вещахъ, которыя находятся далеко за предѣлами непосредственно
окружающей его среды *).
Безъ государственной организаціи народъ живетъ жизнью растенія.
Онъ можетъ развить извѣстную культуру; матеріальная дѣятельность,
жизнь чувства и мысли могутъ развернуться до извѣстныхъ степеней; но
цѣлое еще носитъ характеръ случайности и разбросанности. Дальнѣйшее
развитіе обусловливается концентраціей и прочной взаимной связью всего
того, что принадлежитъ къ народу. Въ борьбѣ за существованіе такая
концентрація имѣетъ огромнѣйшее значеніе. Государство, которое распа-
лось внутри, не можетъ сохраниться. Поэтому-то война и была во всѣ
времена причиною болѣе прочной организаціи. Однако, только на при-
митивныхъ ступеняхъ развитія, концентрація обусловливалась сообра-
женіями съ исключительно одной лишь внѣшней опасностью. Та органи-
зація, которая вначалѣ была установлена для того, чтобы противостоять
внѣшнимъ врагамъ, естественно примѣняется и къ тому, чтобы помо-
гать и защищать болѣе широкіе интересы и цѣли народа.
Уже на примитивныхъ ступеняхъ развитія есть нѣчто такое, что
сильнѣе власти (или силы) въ ея чистомъ видѣ и что заставляетъ ее слу-
жить себѣ. Это—неписанные законы, заключающіеся въ обычаяхъ наро-
да (2). Организація народныхъ отношеній никогда не можетъ произойти
только при посредствѣ требованій власти. Сами властители носятъ въ
сердцѣ большее или меньшее уваженіе и страхъ къ преданіямъ народа.
Нѣтъ такого властителя, который не заимствовалъ-бы у своихъ предковъ
примѣровъ и прецедентовъ для собственнаго руководства. Такіе примѣ-
ры и преценденты представляютъ намъ примитивную форму нрава.
Такимъ образомъ въ понятіи государства есть различные моменты.
Сила или властность—только крайнее средство и фундаментъ государ-
ства. А право—это та норма, которая опредѣляетъ примѣненіе власти
или силы; культура же, это та цѣль, которой должно служить примѣне-
ніе силы, руководимое нравомъ. Теперь мы должны разсмотрѣть вопросъ
объ этическомъ значеніи государства, имѣя въ виду всѣ эти вышеупомя-
нутые моменты.
*) Психологія, стр. 45.
ПРАВО И МОРАЛЬ.
317
XXXVII.
Право и мораль.
1) Когда право состоитъ только изъ тѣхъ обычаевъ и преданій, кото-
рые непроизвольно управляютъ жизнью, то противопоставленіе права и
морали не имѣетъ значенія *). Съ пашей современной точки зрѣнія,
право есть совокупность правилъ для примѣненія власти, выражаемыхъ
въ опредѣленныхъ деклараціяхъ, между тѣмъ какъ подъморалыо мы разу-
мѣемъ то, что намъ объявляетъ совѣсть въ глубинѣ нашего сердца. Та-
кое болѣе рѣзкое противопоставленіе внѣшняго и внутренняго начала,
внѣшней власти и внутренняго чувства явилось однако лишь плодомъ
долгаго процесса развитія. Первоначально нѣть различія между обы-
чаемъ, преданіемъ, правомъ, моралью и религіей. Просто сперва начи-
наетъ воздѣйствовать необходимость—въ одинаковыхъ случаяхъ посту-
пать одинаковымъ образомъ. Если однажды что нибудь произошло
извѣстнымъ образомъ, то это уже составляетъ достаточное основаніе для
того, чтобы и въ слѣдующій разъ такой же случай происходилъ такимъ
же образомъ. Какъ уже было замѣчено, тутъ пѣтъ чисто безсознатель-
ной привычки или обыкновенія. Въ потребности идти разъ проложенной
дорогой дѣйствуетъ благоговѣніе предъ прошедшимъ и передъ уемными
силами, которыя создаютъ обычай и преданіе**). Первоначальное ихъ
возникновеніе окутано неизвѣстностью, и вслѣдствіе этого они полу-
чаютъ таинственный характеръ. А такъ какъ въ нихъ воплощается вся
; сумма опыта, пережитаго предками въ различныхъ областяхъ жизни, то
обычаи и преданія часто представляютъ лучшее руководство сравни-
тельно съ усмотрѣніемъ отдѣльнаго индивидуума, ограниченнаго болѣе
узкими горизонтами.
Послѣ того, какъ эти неписаные законы начинаютъ записываться и
разъясняться, государственная власть выступаетъ болѣе опредѣленно въ
качествѣ блюстительницы и защитницы законовъ, которые пріобрѣ-
таютъ характеръ точныхъ обнародываній воли. Право становится
теперь не только совокупностью непроизвольныхъ народныхъ нормъ, но
и воли господствующей власти. Въ противоположность государственной
власти, отдѣльные индивидуумы остаются со своими личными убѣжде-
ніями, и въ этомъ то отношеніи можеѣъ возникать столкновеніе права
*) Я пользуюсь здѣсь выраженіемъ «мораль», чтобы указать, что дѣло ждетъ о практической этикѣ.
Терминъ же «этика» заставляетъ невольно думать объ исключительно теоретическомъ ученіи.
**) Превосходно развито понятіе «обычаи» у Іеринга «Цѣль въ правѣю. Примѣч. редакц. Еще
ярче выражено это въ соч. Спенсера «Развитіе политнч. учрежденій!).
318
ЭТИКА.
и морали. Теперь они уже не соединены другъ съ другомъ преданіями,
и то, что повелѣваетъ или дозволяетъ право, мораль иногда можетъ
запрещать, а что повелѣваетъ мораль, то иногда можетъ запрещаться
правомъ. Поэтому здѣсь могутъ возникать конфликты, имѣющіе часто
трагическій исходъ. Общество обязано охранять свою правовую органи-
зацію, а индивидуумъ обязанъ охранять свои убѣжденія, «долженъ
больше повиноваться Богу, чѣмъ людямъ» *).
Индивидууму не остается ничего другого, какъ аппеллировать на
нынѣшнюю правовую организацію къ правовой организаціи будущаго,
построенной на лучшихъ основаніяхъ.
Но подобныя противорѣчія не должны въ цѣломъ быть рѣшающими
въ опредѣленіи отношеній права и морали. Право и мораль развились
исторически изъ общаго корня, и только въ исключительныхъ случаяхъ
они чужды другъ другу.
2) Когда минуютъ примитивныя степениразвитія, въ теченіе которыхъ
еще не сказывается различія между правомъ и моралью, и когда право
развивается само по себѣ, какъ особая область, то оказываются четыре
пункта въ которыхъ право кажется отличающимся отъ морали: а) оно
опирается на внѣшнее принужденіе, Ь) оно касается лишь внѣшнихъ
дѣйствій, с) оно болѣе*универсально, и 4) оно элементарнѣе.
а) Поступокъ, имѣющій чисто моральный характеръ долженъ возни-
кать изъ глубины чувства и воли самаго дѣйствующаго лица. Дѣйствіе
же правового характера можетъ быть вынуждено внѣшней силой, при-
чемъ совершенно все равно, соотвѣтствуетъ ли этому дѣйствію настрое-
ніе или мнѣніе дѣйствующаго лица, или нѣтъ. Возможность принуж-
денія есть внѣшній признакъ права. Правовая организація предпола-
гаетъ за собой физическую силу, между тѣмъ какъ 'моральный поря-
докъ—порядокъ внутренній. Въ правѣ—санкція внѣшняя, въ морали—
внутренняя.
*) Платонъ, апологія, глав. 17. Исторія апостоловъ IV, 19; V, 29. Юристы не охотно представля-
ютъ себѣ возможность того, чтобы въ отдѣльномъ человѣкѣ юридическое «право» могло противопола-
гаться нравственному праву. Даже Ерстедъ говоритъ: Всякій обязанъ подчинять свое частное мнѣніе
тому, въ основѣ котораго лежитъ законъ. Во всякомъ случаѣ, на каждаго индивидуума общественное
учрежденіе должно смотрѣть, какъ на обязаннаго поступать такъ. (Основныя правила уголовнаго
законодательства.—Епнотіа, II 8. 2021. Въ датскомъ гражданскомъ уложеніи § 42 говорится о
«неправильномъ мнѣніи, будто бы запрещенная закономъ дѣятельность разрѣшается и даже пове-
лѣвается закономъ совмѣстно съ религіей»; благодаря этому оказывается, что несправедливость всегда
должна быть на сторонѣ отдѣльныхъ лицъ. Въ этомъ отношеніи Ерстедъ все же осторожнѣе, такъ
какъ онъ говоритъ только, что общественное учрежденіе по необходимости должно смотрѣть на
дѣло такимъ образомъ. Сочинители закона повидимому имѣли намѣреніе предотвратить возможность
конфликтовъ между правомъ н моралью. Но зта возможность постоянно существуетъ, колъ скоро
вообще можетъ быть различіе между правомъ я моралью.
ПРАВО И МОРАЛЬ.
319
Ь) Въ тѣсной связи съ этимъ находится то обстоятельство, что право
требуетъ лишь внѣшняго дѣйствія. Оно не заботится о настроеніи и волѣ;
ихъ оно можетъ и не касаться. Наоборотъ, для чисто нравственной
оцѣнки, внѣшнее дѣйствіе часто можетъ терять значеніе сравнительно
съ мотивами, которые это дѣйствіе вызываютъ. Мотивы эти могутъ
быть очень плохого качества, хотя дѣйствія сами по себѣ не вредны; и
наоборотъ мотивы могутъ заслуживать уваженія, хотя внѣшнее дѣй-
ствіе оказывается вреднымъ.
с) По этой же причинѣ право можетъ касаться тѣхъ только отноше-
ній, въ которыхъ отъ всѣхъ людей можно требовать одного и того же.
Значительныя индивидуальныя отличія выступаютъ больше въ мнѣ-
ніяхъ и побужденіяхъ, нежели во внѣшнихъ поступкахъ. Личности
того же самого народа болѣе сходны въ своемъ поведеніи, чѣмъ въ
ходѣ мышленія. Дѣйствія не такъ индивидуальны, какъ настроенія.
4) Значитъ, только нѣкоторыя элементарныя этическія дѣйствія, т. е.
такія дѣйствія, которыя вытекаютъ изъ сохраненія необходимыхъ усло-
вій человѣческаго общежитія, могутъ и должны быть требуемы отъ
всѣхъ, и могутъ быть выполнены всѣми безразлично по тѣмъ или
инымъ мотивамъ, а слѣдовательно могутъ быть достигнуты принужде-
ніемъ. Право постоянно имѣетъ цѣлью или же постоянно должно имѣть
цѣлью минимумъ. Это основывается на томъ, что принужденіе есть
всегда зло, а потому, въ силу принципа общаго благополучія,*'должно
ограничиваться возможно меньшимъ и неизбѣжнымъ. Право должно
своими строгими постановленіями установлять уровень ниже котораго
не должно падать человѣческое поведеніе, хотя оно имѣетъ право
подниматься надъ этимъ уровнемъ, насколько можетъ.
3) Правовая организація—это естественная организація установлен-
ная людьми частью произвольно, частью непроизвольно. Хотя она и
отличается отъ этическаго порядка, но все же дѣйствуетъ въ качествѣ
фундамента и подготовки этого послѣдняго. Она оказываетъ воспита-
тельное вліяніе отчасти прямо, отчасти косвенно. Косвенно дѣйствуетъ
она тогда, когда подавляетъ всѣ попытки къ совершенію дѣйствій укло-
няющихся отъ необходимыхъ условій человѣческаго общежитія. Такимъ
образомъ постепенно подавляются и самыя наклонности, противорѣ-
чащія этимъ необходимымъ условіямъ общежитія. Косвеннымъ же
путемъ правовая организація воспитываетъ тѣмъ, что она прочно опре-
дѣляетъ границы, внутри которыхъ свободныя силы могутъ дѣйствовать
безъ тревогъ и сомнѣній. Она обусловливаетъ чувство безопасности и
постоянства, безъ коихъ невозможны никакія болѣе высокія цѣли и
попытки.
320
ЭТИКА.
Но этимъ связь между правомъ и моралью далеко ве исчерпывается.
Задача—блюсти право при посредствѣ власти—выпадаетъ естественно на
долю тѣхъ, кто распоряжается совокупной сконцентрированной властью
или силой государства. Этическая правомѣрность, т. е. (нравственное
право) и необходимость примѣненія власти или силы опираются на
то, что благо цѣлаго стоитъ выше похотей отдѣльныхъ лицъ. Такая
предпосылка имѣетъ значеніе для каждой этической системы, которая
строится не на точкѣ зрѣнія данной минуты и не на точкѣ зрѣнія инди-
видуализма (см. выше). Защищать тѣ основныя условія, безъ которыхъ
жизнь общества не можетъ существовать и развиваться, есть задача
этическаго характера. Чтобы жизнь государства была возможна, необхо-
димо должны быть установлены границы, за предѣлы которыхъ не
должны выходить отдѣльные индивидумы въ ихъ стремленіи расширить'
свое бытіе. Такимъ образомъ, право получаетъ этическій характеръ, не
только благодаря своимъ воздѣйствіямъ или вліяніямъ, но и вслѣдствіе
той этической предпосылки на которой строится право охраняемое
властью.
Ие смотря на постоянную возможность столкновенія права и морали,
право тѣмъ не менѣе всегда обусловлено этически, и правовая организа-
ція является частью этическаго порядка. Именно это то обстоятельство
и даетъ трагическій характеръ столкновеніямъ права и морали. Вѣдь,
это—столкновенія двухъ этическихъ властей или силъ или, лучше
сказать, такихъ двухъ властей, изъ которыхъ каждая сама по себѣ
должна имѣть притязаніе на этическій авторитетъ, а потому, когда про-
исходитъ такое столкновеніе, то одна изъ частей этическаго порядка
должна утрачивать свой этическій характеръ. Которая изъ нихъ въ
въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ утратила свой авторитетъ,—это то
именно и составляетъ самый важный вопросъ. Совѣсть ли моя должна
быть признана только мозговымъ хитросплетеніемъ, разъ она противо-
рѣчитъ существующему праву,—или же должны потерять авторитетъ
требованія закона, разъ они противорѣчатъ ясному требованію моей
совѣсти? Окончательное рѣшеніе этого вопроса сводится во всѣхъ слу-
чаяхъ къ совѣсти отдѣльныхъ лицъ, потому чте совѣсть даетъ пра-
воспособность всему, даже себѣ самой (IV, 3). Значитъ, изберу ли я под-
чиненіе положительному праву, или, наоборотъ, предпочту нарушить
право, я и въ томъ, и въ другомъ случаѣ долженъ буду оправдать мое
предпочтеніе предъ моею совѣстью.
Гоосъ, изслѣдованіе котораго о развитіи отношенія между правомъ и
моралью были для меня весьма поучительны, говорить *), что положи-
•) А1тіп<1б1і$ Кеівіаге (Общее ученіе о правѣ) I, стр. 47.
ПРАВО И МОРАЛЬ.
321
тельное право въ томъ только случаѣ теряетъ свою этическую право-
способность, «когда безусловно ничѣмъ неограниченная власть одного
лица, господствующая подъ именемъ права, достигаетъ такой степени,
при которой можно было бы съ точки зрѣнія существующей нравствен-
ности сказать, что лучше не было бы никакого права, нежели подоб-
ное». Въ этихъ словахъ установлены, очевидно, черезъ-чуръ узкія гра-
ницы, въ предѣлахъ которыхъ право можетъ оказаться нравственно-
неправоспособнымъ, т. е. не правымъ относительно морали. Вѣдь, не
только тамъ, гдѣ господствуетъ неограниченная деспотія, но и тамъ, гдѣ
во имя права господствуетъ бездѣятельность, тамъ положительное
законное опредѣленіе можетъ терять этическій характеръ. Положи-
тельный законъ можетъ представлять препятствіе для порядка, требуе-
маго закономъ этическимъ, а кто-же можетъ сказать, что удовлетворе-
ніе этическаго требованія можетъ и подождать до той поры, пока дѣй-
ствующе? право не будетъ замѣнено легально (т. е. путемъ, предписан-
нымъ закономъ) инымъ лучшимъ порядкомъ. При всякой реформѣ или
переворотѣ, вынужденныхъ дѣйствительной потребностью, совершается
этическій проломъ, разрывающій границы положительнаго закона. При
обыкновенныхъ условіяхъ, этическія требованія могутъ спокойно и тихо
вливаться въ форму положительнаго права; но бываютъ и такіе случаи,
когда напряженіе накопившейся этической силы доходитъ до такой сте-
пени, что становится неизбѣжнымъ внезапный проломъ. Такимъ обра-
зомъ не только тогда, когда положительное право стоить низко, но и
тогда, когда очень повышаются этическія требованія, происходитъ столк-
новеніе между правомъ и моралью и происходитъ именно—какъ эти-
ческая необходимость.
4) До какой степени опредѣленно можетъ проявиться различіе между
правомъ и моралью, на высшихъ ступеняхъ развитія, можно видѣть изъ
того, что нѣкоторые пробовали доказывать,—и доказывать именно съ
строго-этической точки зрѣнія,—будто-бы у права и морали совсѣмъ нѣтъ
общаго корня, и что право совсѣмъ не обладаетъ этическимъ характе-
ромъ. Кантъ и Фихте понимали право какъ чисто внѣшнюю организа-
цію, которая должна существовать по необходимости, разъ самостоятель-
ныя существа принуждены жить вмѣстѣ. При этомъ свобода одного лица
должна быть ограничена такъ, чтобы была возможна такая же по раз-
мѣру свобода другого лица. Но вѣдь право, устанавливая только
внѣшній порядокъ, запрещаетъ фактическія нарушенія, касающіяся
свободы другихъ людей. Соблюденіе этихъ предѣловъ свободы не имѣетъ
этическаго значенія, такъ какъ оно можетъ происходить подъ вліяніемъ
чисто эгоистическихъ мотивовъ. Вѣдь право требуетъ лишь «легаль-
322 этика.
пости», т. е. внѣшняго согласія съ правилами, имѣющими значеніе для
совмѣстной жизни многихъ лицъ. Этика же требуетъ моральности, т. е.
внутренняго пріобщенія къ извѣстной обязанности. Лишь настолько, на-
сколько въ области права имѣла-бы значеніе добрая воля, настолько и
легальность,—какъ таковая,—имѣла-бы этическое значеніе.
Фихте сдѣлалъ самую характерную попытку основать ученіе о правѣ
какъ науку самостоятельную, совершенно независимую отъ этики. По
его мнѣнію, принципъ права предполагаетъ только рѣшеніе, вытекающее
изъ воли индивидуума—жить вмѣстѣ съ другими индивидуумами.
Вслѣдствіе чего принимаетъ индивидуумъ это рѣшеніе,—вслѣдствіе-ли
этическихъ или эгоистическихъ основаній,—этого ученіе о правѣ не
касается. Право не имѣло бы никакого дѣла съ тѣмъ, кто не пожелалъ-
бы жить вмѣстѣ съ другими людьми; никакой изъ аргументовъ права
не имѣлъ бы для него значенія. Но разъ есть рѣшеніе жить вмѣстѣ,
то теорія права показываетъ, что оно можетъ быть осуществлено
лишь въ томъ случаѣ, если индивидуумъ готовъ ограничить свою
свободу. Если сказано А, то должно быть сказано и Б; а если
не хотятъ сказать Б, то не должно говорить и А; т. е., кто не желаетъ
ограничить свою свободу, тотъ не можетъ жить вмѣстѣ съ другими
индивидуумами. Значитъ, мы пришли-бы къ понятію «права», никоимъ
образомъ не полагая предварительно морали.—Къ этому присоединяется
и то обстоятельство, что право и мораль могутъ оспаривать другъ дру-
га. Моральный законъ запрещаетъ мнѣ отнимать послѣдняго ягненка у
бѣдняка, которому нечѣмъ уплатить мнѣ долгъ; юриспруденція-же раз-
рѣшаетъ это. Какимъ образомъ можно отыскать нравственное основаніе
для такого юридическаго дозволенія? Изъ одной общей предпосылки не
могутъ возникнуть два столь противорѣчащихъ ‘другъ друга слѣд-
ствія *).
На эту теорію слѣдуетъ возразить во первыхъ, что правовая орга-
низація можетъ имѣть важное этическое значеніе, несмотря на то, что
она осуществляется путемъ внѣшняго принужденія, и хотя-бы къ при-
званію ея индивидуумъ побуждался чисто эгоистическими мотивами.
Когда право ограждаетъ элементарныя этическія требованія, то неудиви-
тельно, что оно устанавливаетъ и нѣчто такое, что можетъ быть при-
знано необходимымъ съ точки зрѣнія совсѣмъ иной, нежели этическая.
Безопасность, порядокъ и прочная организація, будучи потребностями
*) Фихте: Основанія естественнаго права. Іена и Лейпцкгъ. 1796 г. Введеніе § 2 и первая глава $ 4.
До Фихте высказывалъ подобнумнке теорію Ансельиъ Фейербахъ, но не въ такой широко! и
разработанной формѣ.
ПРАВО И МОРАЛЬ.
323
эгоистическими, могутъ въ тоже время быть и потребностями этически-
ми. Они получаютъ этическое значеніе отъ всего того, что можетъ
развиться на ихъ почвѣ, и возникаютъ они изъ принципа благополучія,
какъ и всѣ этическія требованія.
Что же касается возможности столкновенія между правомъ и моралью,
то ничего нѣтъ особеннаго въ томъ, что оно можетъ возникнуть, такъ
какъ чисто элементарныя этическія требованія по необходимости должны
быть шире и въ тоже время ниже тѣхъ высшихъ этическихъ требованій,
которыя не могутъ быть руководимы внѣшней силой. Мой «нравственный»
дблгь опредѣляетъ болѣе тѣсныя границы моей свободной дѣятельности,
нежели мое (юридическое) право. Какъ выше было замѣчено (2), право
универсальнѣе нравственнаго долга, и этическая справедливость не совпа-
даетъ съ юридической (VIII, 1). Неудивительно такъ-же, что произойдетъ
конфликтъ, если я буду стоять на юридической точкѣ зрѣнія и оставлю
въ сторонѣ болѣе строгія этическія требованія.—Необходимость суще-
ствованія низшаго круга правъ обусловлена тѣмъ, что безъ ихъ суще-
ствованія явились бы страданія еще большія тѣхъ, которыя являются
слѣдствіемъ конфликта между правомъ и моралью. Кредиторъ можетъ
пользоваться закономъ для негуманнаго обращенія съ должникомъ; но
если бы въ этой области не дѣйствовали суровыя опредѣленія, могло бы
возникнуть легкомыслинное отношеніе къ займамъ и тратамъ, такъ какъ
люди, зная, что нѣтъ такихъ сдерживающихъ опредѣленій, полагались
бы на* то, что можно взять у другихъ. Соблазнъ для такого не этическаго
поведенія былъ бы для должника несравненно больше, чѣмъ теперь иску-
шеніе для кредитора воспользоваться негуманно своимъ юридическимъ
правомъ. Конечно, суровость опредѣленій не должна превышать того,
что дѣйствительно необходимо и, конечно, не можетъ быть вопроса о
томъ, что гуманности предстоитъ здѣсь, какъ и во многихъ другихъ
отношеніяхъ, сдѣлать еще очень многое.
Во всякомъ случаѣ право имѣетъ въ виду только «легальность», т. е.
внѣшнее согласованіе съ дѣйствующими законами. Но никакое правиль-
но организованное общество не могло бы существовать въ дѣйстви-
тельности, если бы его побуждали къ подчиненію правовымъ порядкамъ
одни только эгоистическіе мотивы. Разъ правовая организація есть
нѣчто большее, чѣмъ организованное состояніе войны всѣхъ противъ
всѣхъ, оно должно имѣть свое основаніе въ чемъ-то другомъ, кромѣ,
сферы эгоистическихъ личныхъ интересовъ. А этого государство дости-
гаетъ тогда, когда его дѣятельность соотвѣтствуетъ своей цѣли, т. ѳ.
охраняетъ и защищаетъ развитіе жизни въ разнообразныхъ направле-
ніяхъ. При выполненіи государствомъ этой задачи люди смотрятъ на
321
ЭТИКА.
правовую организацію какъ на условіе для достиженія высшихъ благъ.
Государство, при такихъ условіяхъ, будетъ внушать имъ не только чув-
ство страха и зависимости, но и чувство благодарности и почтенія. Они
увидятъ въ немъ извѣстныя границы, внутри которыхъ можетъ безопас-
но развиваться все, чего они желаютъ и къ чему стремятся. И даже,
если бы они нашли необходимымъ критически разобрать и измѣнить
эту организацію, или даже отказаться отъ тѣхъ связующихъ факторовъ,
которыми они ее создали, то это произойдетъ ради того, чтобы ее усо-
вершенствовать для наилучшаго выполненія ею задачъ этической
области.
Кромѣ того, иногда бываетъ именно этическая обязанность воспользо-
ваться безусловно тѣмъ юридическимъ правомъ, которымъ мы обладаемъ
въ силу существующей правовой организаціи, воспользоваться для того
чтобы такимъ путемъ, обезпечивъ его значеніе и правильное пониманіе,
способствовать свободѣ и самостоятельности отдѣльныхъ индивидуумовъ.
Борьба за право есть борьба за одно изъ самыхъ важныхъ благъ чело-
вѣческой жизни, хотя Іерингъ *) идетъ слишкомъ далеко утверждая, что
изъ двухъ требованій, — «не совершай несправедливости® и «не
терпи несправедливости» послѣднее важнѣе. Когда въ первый разъ
было' высказано положеніе, что лучше терпѣть отъ несправедливости,
чѣмъ совершать ее,—это показывало большой этическій прогрессъ.
Поэтому утвержденіе Іеринга справедливо только тогда, когда люди
терпѣливо переносятъ несправедливость въ силу лѣни или равнодушія
и когда они упускаютъ изъ виду практическое значеніе права въ человѣ-
ческой жизни.
5) Въ исторіи развитія права, два главные пункта особенно интере-
сны въ этическомъ отношеніи. Первый пунктъ касается авторитета,
который установляетъ и поддерживаетъ право, второй же касается
субъекта, который обладаетъ правомъ, или правовыя требованія котораго
должны быть удовлетворены.
а) До тѣхъ поръ, пока право еще не обособлено отъ обычаевъ, а за-
ключается въ нихъ въ связи съ моралью и религіей, до тѣхъ поръ оно
не можетъ быть выражено въ ясныхъ и опредѣленныхъ положеніяхъ.
Произволъ и случай имѣютъ при этомъ большой просторъ. Поэтому,
когда господствующая въ обществѣ власть признаетъ опредѣленныя
положенія нормами своею вмѣшательства, мы имѣемъ въ этомъ при-
знаніи ея важный прогрессъ. Этимъ путемъ сила или власть подчиняют-
ся болѣе высокому закону и допускаютъ возможность оцѣнивать себя
*) Борьба за право.
ПРАВО И МОРАЛЬ.
326
по тому, какъ они выполняютъ этотъ законъ. Они позволяютъ
измѣрять себя мѣриломъ, которое признано ими самими. Въ
исторіи развитія авторитета, такой моментъ представляетъ важный
поворотный пунктъ. Мало-по-малу это ведетъ къ важнымъ послѣд-
ствіямъ. Даже и тогда, когда власть пользовалась правомъ только
какъ нѣкотораго рода прикрытіемъ, она уже создавала въ немъ для себя
опаснаго противника. Этимъ она вызывала критику и не могла отдѣ-
латься отъ нея, не истребляя систематически всякое свободно мысля-
щее сознаніе. Что она не въ состояніи была сдѣлать этого, доказывается
тѣмъ, что обыкновенно она старалась отыскивать хоть какой нибудь
призракъ правового основанія для своихъ дѣйствій, иногда путемъ вся-
кихъ изворотовъ и обходовъ. Разъ критика овладѣвала однимъ пунк-
томъ, она скоро шла и дальше. Она не ограничилась только одной про-
вѣркой того, согласуется ли отдѣльная мѣра, употребленная властью, съ
тѣмъ правомъ, которое признала важнымъ сама власть; нѣтъ, критика
направлялась и на самое это право и требовала устраненія неравенства
а несправедливыхъ положеній содержащихся въ немъ. Путемъ оффиці-
альной критики и дебатовъ пріобрѣтается уже вліяніе мысли и чувства
народа на установленіе и примѣненіе права. Самъ властитель уже не
въ силахъ избѣгнуть впослѣдствіи этого вліянія. Правовыя идеи и чув-
ства начинаютъ до извѣстной степени пріобрѣтать значеніе въ его соб-
ственномъ сознаніи совершенно также, какъ на стадіи обычнаго‘ права
властитель чувствовалъ могущество надъ собою народныхъ преданій
(XXXIII, 5).—Въ качествѣ истинно свободныхъ славились даже такія
учрежденія, при которыхъ, хотя окончательное рѣшеніе должно было
во всякомъ случаѣ предоставляться абсолютному монарху, однако, кро-
мѣ того, была допущена безусловная свобода обсужденія, такъ, что на
практикѣ существовалъ контроль всѣхъ надъ всѣми. Монархъ долженъ
былъ утверждать при этомъ лишь то, что развивалось какъ плодъ все-
стороннихъ дебатовъ въ духѣ народа *). Но здѣсь еще разстояніе между
обсужденіемъ и рѣшеніемъ очень отдаленно, и нельзя утверждать, чтобы
одно съ другимъ были тѣсно связаны. Значитъ, право еще не достигло
той внутренней связи съ сознаніемъ народа, которая необходима для
обезпеченнаго существованія правовыхъ нормъ. Эта дальнѣйшая стадія
возникаетъ только тогда, когда народъ пользуется политической сво-
*) Такъ, по мнѣнію кардинала Кеѵтапп’а (Ароіора рго ѵііа тіа. 1864, стр. 271), самъ непогрѣ-
шимый папа имѣетъ только охну задачу — а опредѣлять» то, во что церковь уже вѣритъ ранѣе. Онъ
долженъ только установлять результаты развитія вѣрованій церкви. Котолики, — говоритъ Кеѵ-
шапп,—вѣруютъ въ безгрѣшное зачатіе дѣвы Маріи не потому, что ояо было установлено папствомъ6
а потому оно и было установлено панствомъ, что въ него вѣрили католикні
326
ЭТИКА.
бодой, а съ нею и прямымъ вліяніемъ на установленіе права при по-
средствѣ законодательства. Только благодаря этому становится возмож-
нымъ и то, что различные интересы могутъ все больше и больше взаим-
но-соподчиняться другъ другу. — Но, значить, живое правовое чувство
народа всегда,—какія бы учрежденія и конституціи не придумыва-
лись,—является окончательнымъ охранительнымъ базисомъ правовой
организаціи, какъ оно же было и тѣмъ источникомъ, изъ котораго
первоначально развивалась эта организація.
Ь) На примитивной ступени развитія, правовая организація имѣетъ
дѣло не съ отдѣльнымъ индивидуумомъ, а съ родами и семейными груп-
пами. Индивидуумъ считается лишь членомъ семьи или племени. Вну-
три такой группы господствуетъ общность имущества, а, можетъ быть, и
общность женъ и дѣтей. Бравъ является не дѣломъ двухъ индивидуу-
мовъ, а дѣломъ двухъ группъ родственниковъ, которыя при этомъ
вступаютъ въ союзъ другъ съ другомъ. Случится ли убійство или
кража, весь родъ, къ которому принадлежитъ преступникъ, несетъ за
него отвѣтственность. Личныхъ обязанностей, личной вины еще не су-
ществуетъ. Только тогда, когда инстинктивные обычаи развиваются
мало-по-малу въ правовое чувство въ собственномъ смыслѣ этого слова,
совершается эмансипація отдѣльныхъ индивидуумовъ, въ силу кото-
рой они становятся причастными праву—каждый самъ по себѣ, стано-
вятся средоточіемъ правъ и обязанностей, тѣми субъектами, которые
могутъ навлекать на себя обвиненія и быть отвѣтственными за вину.
Даже и теперь еще есть слѣды примитивныхъ процессовъ мысли въ
нашей правовой организаціи (см., напр., XXII, 1).
6) Промежуточный членъ между положительнымъ правомъ и этиче-
скимъ убѣжденіемъ образуетъ общественное мнѣніе. Его можно опре-
дѣлить какъ интеллектуальное выраженіе положительной морали. Оно
есть нѣкотораго рода «нравственная полиція», оказывающая могучее
вліяніе своимъ одобрѣніемъ или порицаніемъ. Она проводитъ нѣсколько
болѣе узкія границы «дозволенному», чѣмъ границы, установляемыя
для него правомъ. Право обращаетъ вниманіе на внѣшніе поступки;
общественное же мнѣніе идетъ далѣе и высказываетъ сужденіе о харак-
терѣ. Передъ' его судилищемъ отвѣтственны такія отношенія людей,
которыхъ не можетъ касаться правовое судилище. Поэтому оно часто
оправдываетъ тѣхъ, кто осужденъ юридически, а еще чаще привле-
каетъ къ своему суду и обвиняетъ тѣхъ, кто не можетъ быть привле-
ченъ къ суду юридическому.
Общественное мнѣніе можетъ слагаться весьма различными спосо-
бами и имѣть весьма различную цѣнность. Иногда бываетъ весьма
ПРАВО И МОРАЛЬ.
327
трудно открыть его источникъ потому, что оно является выраженіемъ
длиннаго ряда опытовъ, о которыхъ въ отдѣльности не каждый даетъ
себѣ сознательный отчетъ, но результаты которыхъ ярко выступаютъ въ
сознаніи. Въ другихъ же случаяхъ оно можетъ быть результатомъ внезап-
наго, полученнаго сообща, опыта, который у всѣхъ вызвалъ одинаковый
взглядъ и настроеніе. И въ первомъ, и во второмъ1 случаѣ, обществен-
ное мнѣніе дѣйствуетъ какъ нѣчто «носящееся въ воздухѣ», и въ обо-
ихъ случаяхъ оказываетъ очень значительное вліяніе. Неизвѣстность
его происхожденія, быть можетъ, даже придаетъ ему нѣсколько мисти-
ческій характеръ и налагаетъ на него отпечатокъ такого убѣжденія,
которое кажется само собою понятнымъ и послѣдовательнымъ. Часто
могутъ являться отдѣльныя выдающіяся личности, создающія обществен-
ное мнѣніе по своему усмотрѣнію, особенно когда они обладаютъ спо-
собностью облекать свои мысли въ побѣждающую словесную форму. Но
могутъ быть и лица неизвѣстныя, незначительныя, которыя путемъ
непрерывнаго повторенія достигаютъ того, что извѣстное мнѣніе ка-
жется «носящимся въ воздухѣ».
Общественное мнѣніе нерѣдко можетъ быть выше въ этическомъ
отношеніи любого изъ тѣхъ лицъ, которыя его поддерживаютъ и благо-
говѣютъ передъ нимъ. Въ этомъ нѣтъ само-по-себѣ ничего’страннаго,
1 какъ ивъ томъ случаѣ, когда правовая организація стоитъ выше дѣйстви-
- тельнаго состоянія страны, что уже само собою ясно слѣдуетъ изъ
Необходимости установленія наказаній; наконецъ, вѣдь, и этическія
убѣжденія отдѣльныхъ лицъ, могутъ принадлежать къ идеалу,
который во многомъ не' вліяетъ на ихъ обыденныя желанія и
поступки. Это, конечно, зависитъ оттого отчасти, что каждый изъ
насъ видитъ спицу въ глазу другого и не видигь у себя бревна. Отсюда
то и происходитъ, что общественное мнѣніе, весьма строгое, когда
дѣло идетъ о другихъ, становится очень скромнымъ, когда его примѣ-
няетъ каждый къ самому себѣ и къ самокритикѣ.
Общественное мнѣніе, какъ и правовая организація, должно ограни-
чивать свое вліяніе минимумомъ того, что необходимо. Общественное
мнѣніе болѣе уязвляетъ насъ, такъ какъ оно судитъ и характеръ; но за-
бывая объ этомъ, оно проводится не по опредѣленнымъ, обоснованнымъ
методамъ, которыя обязательны для правовой организаціи, когда дѣло
идетъ объ опредѣленіи природы какого либо дѣянія. Судить о характерѣ
труднѣе, чѣмъ о внѣшнемъ дѣйствіи. Процессъ развитія воли всегда
болѣе или менѣе скрытъ. Но общественному мнѣнію не свойственно
признавать для себя какія либо границы. Оно увѣрено, что обладаетъ
всевѣденіемъ и потому у него нѣтъ терпимости. Оно все стрижетъ подъ
328
ЭТИКА.
одну гребенку. Часто надъ нимъ господствуютъ сословныя, расовыя,
партійныя и религіозныя сужденія. Несмотря на это, оно играетъ важ-
ную роль, какъ относительно власти общества, такъ и относительно
отдѣльныхъ лицъ. По своему, оно, какъ и правовая организація, есть
нѣкотораго рода естественный порядокъ, установляющій извѣстныя гра-
ницы и условія. Оно выполняетъ контроль, котораго избѣгнуть невоз-
можно. Но, подобно тому какъ правовая организація въ концѣ концовъ
вытекаетъ изъ прававого чувства народа и существуетъ только связью
съ этимъ послѣднимъ, такъ и для общественнаго мнѣнія имѣетъ огром-
ное значеніе то, чтобы въ его потокъ вливались серьезныя убѣжденія
отдѣльныхъ индивидуумовъ, ибо въ противномъ случаѣ, оно становится
шаткимъ и поверхностнымъ. И тогда гораздо чаще возможно столкно-
веніе общественнаго мнѣнія съ совѣстью личности, чѣмъ столкновеніе
морали и права.
Опасенія за то, что возростающѳе могущество общественнаго мнѣнія
можетъ быть опасно для самостоятельности характера, было одной изъ
главныхъ причинъ, заставившихъ Джона Стюарта Милля написать свое
сочиненіе «О свободѣ». Однако, рѣшеніе, которое онъ старался дать
этому вопросу, не достаточно, какъ это уже было нами указано выше
(VIII, 5). Нельзя согласиться съ Миллемъ въ томъ отношеніи, что
пикто не долженъ имѣть дѣла до внутренняго саморазвитія индивиду-
ума, кромѣ его самого. Нѣтъ ни одного свойства характера у человѣка,
которое не могло бы имѣть вліяніе на его отношенія къ другимъ и на его
положеніе въ обществѣ. И никто не можетъ запретить другимъ людямъ
составлять тѣ представленія о его характерѣ, которыя о немъ обра-
зуютъ въ своемъ сознаніи эти другіе. Чтобы общественное мнѣніе дер-
жалось въ правильныхъ, должныхъ ему границахъ, слѣдуетъ обратить
вниманіе не на право самаго сужденія, а на точность данныхъ, которыя
кладутся въ основу сужденій этого рода. Съ другой стороны, весьма
часто индивидуумъ самъ виноватъ въ томъ общественномъ презрѣніи,
которое его постигаетъ, если онъ не достаточно заботился о томъ,
чтобы его поведеніе являлось для другихъ въ своемъ истинномъ свѣтѣ.
Нельзя позволять другимъ дѣлать изъ себя мученика, если не испробо-
вано всего, что возможно, чтобы представить съ наивозможной ясностью
общую связь своего дѣла. Даже Сократъ покинулъ свою обычную иро-
нію и открыто возвѣщалъ правду, когда это серьезно потребовалось и
когда дѣло шло о томъ, чтобы удержать свой родной народъ отъ совер-
шенія преступленія.
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ГОСУДАРСТВА.
329
XXXVIII.
Этическое значеніе государства.
1) Этическое значеніе государства было-бы видно всего непосредствен-
нѣе и нагляднѣе въ томъ случаѣ, если-бы были правы лица, разсма-
тривающіе государство, какъ непосредственное раскрытіе идеи добра, какъ
этическій авторитетъ, существующій независимо отъ индивидуальной
совѣсти и возвышающійся надъ нею. Государственная власть была бы въ
такомъ случаѣ этическимъ опекуномъ индивидуума, которому этотъ
послѣдній долженъ подчиняться.
Въ своей крайней формѣ это воззрѣніе выступаетъ тогда, когда оно
утверждаетъ, что государство должно строиться на теологическомъ осно-
ваніи. Здѣсь государство является не только этической властью, но,
такъ какъ всякая этика имѣетъ-де своимъ основаніемъ этику религіозную,
то государство должно строиться на религіозной почвѣ. Это значитъ,
что государство можетъ ставить «высочайшій по своей непреложности
масштабъ» для оцѣнки человѣческихъ цѣлей, содѣйствіе которымъ со-
ставляетъ его задачу. Внѣшняя справедливость не можетъ осущест-
вляться безъ справедливости внутренней, а эта послѣдняя, предпола-
гаетъ въ свою очередь религіозное настроеніе, которое пріобрѣтается
только при посредствѣ христіанства. Значитъ, государство должно быть
христіанскимъ государствомъ. Это предполагаетъ «не то, что живое
личное христіанство оказывается у всѣхъ личностей, принадлежащихъ
къ народу, но, конечно, только то, что народъ повинуется авторитету
христіанскихъ преданій». Христіанскій Характеръ государства оказы-
вается прежде всего въ томъ, что оно защищаетъ церковь; далѣе въ
томъ, что оно заботится о христіанскихъ нравахъ и обычаяхъ народа и
о христіанской школѣ, и что вообще его законы и учрежденія носятъ
отпечатокъ своей христіанской основы *).
Въ этой теоріи заключается нѣкоторая двусмысленность. Она не говоритъ
намъ открыто о томъ, гдѣ нужно искать непреложнаго мотива. Христіан-
ское преданіе и христіанская основа являются понятіями черезъ чуръ
широкими, а потому не дающими опредѣленнаго отвѣта на этотъ вопросъ,
особенно когда точно говорится, что при этомъ не предполагаютъ, чтобы
всѣ принадлежащіе къ народу имѣли живую, личную вѣру въ христіан-
ство. Никто не можетъ возразить противъ того, что христіанство совер-
шило важный вкладъ въ развитіе этическаго сознанія человѣческаго
*) Мартввванъ: «Соціаіьвая атака.. Протестаиевіі епвскопь вдѣсь впоавѣ сходятся со свовив вв
тоаяческамв воыогаяв. См. Кеііеіег: «ЕгеіЬоіі, АиіогіІаІ шиі КігсЬв», стр. 185 Ыѣд.
330
ЭТИКА.
рода. Но этотъ вкладъ, чтобы онъ могъ служить непреложнымъ мас-
штабомъ, долженъ быть дополненъ дальнѣйшимъ вкладомъ, который
придалъ бы ему и форму, и содержаніе необходимыя для того, чтобы
служить непреложнымъ масштабомъ. Когда съ теологической стороны
прославляется непреложный масштабъ, то съ этимъ лишь въ томъ слу-
чаѣ связанъ опредѣленный смыслъ, если послѣдовательно держатся прин-
ципа авторитета. Такимъ образомъ, въ основу государства долженъ быть
при этомъ положенъ авторитетъ вѣры въ какую нибудь церковь (будь
эта церковь папская, библейская или какого нибудь вѣроисповѣданія).
При этомъ государство логически переходитъ въ теократію или церков-
ное государство. Государство становится уже не чисто человѣческимъ
обществомъ, а дѣлается зависимымъ отъ сверхестествепнаго автори-
тета. Съ той точки зрѣнія, на которой мы стоимъ здѣсь, о такомъ госу-
дарствѣ не можетъ быть рѣчи. Поскольку мы держимся свободы изслѣ-
дованія и свободы совѣсти, постольку же мы должны держаться свободы
и самостоятельности государства отъ теологическаго принципа автори-
тета. Наше отношеніе къ этому вопросу, какъ уже было сказано выше
(ХХХШ, 3), даже противоположно только что упомянутому отношенію
поборниковъ «церковнаго государства»; въ концѣ концовъ, по нашему
мнѣнію, именно государство должно быть рѣшающимъ вопросъ,
насколько тѣ или другія религіозныя вѣроисповѣданія согласуются съ
«нравственностью и государственнымъ порядкомъ» *); поэтому понятно
само собою, что свое понятіе о моральности государство не можетъ за-
имствовать отъ какого либо изъ этихъ вѣроисповѣданій.
Съ настоящей христіанской точки зрѣнія, идея христіанскаго госу-
дарства только тогда имѣетъ смыслъ, когда можно исходить изъ поло-
женія, что есть, принадлежащіе къ данному народу,—христіане. Но,
вѣдь, вышеприведенная теорія говоритъ опредѣленно и ясно, что она
исходитъ не изъ этого положенія! Выходитъ такъ, что христіанство
должно управлять и тѣми, кто не вѣруетъ въ него! Но это противно
духу самаго христіанства. Во всѣхъ этихъ рѣчахъ о христіанскомъ го-
сударствѣ чувствуется неясность съ начала и до конца. Слово «хри-
стіанство» употребляется при этомъ въ самыхъ различныхъ смыслахъ,
смотря потому, какъ удобнѣе.
Какъ противоположность неясностямъ церковныхъ теологовъ,здравое и
ясное воззрѣніе Грундвига относительно сущности государства предста-
вляется благодѣтельнымъ. Такъ какъонъличнобылъглубокоохваченъхри-
стіанствомъи преданъ ему, тоонъ и говоритъ, что «тамъ, гдѣ зарождаются
*) Выраженіе датскаго основнаго закона.
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ГОСУДАРСТВА.
331
гражданскія отношенія и гдѣ они должны пріобрѣсти устойчивость, тамъ
христіанство слѣдуетъ поставить внѣ этихъ расчетовъ, какъ нѣчто со-
вершенно свободное и не прикосновенное для ссылокъ на него ....
.... и держаться человѣческой природы, какъ она обнаруживается
въ исторіи на каждомъ данномъ мѣстѣ ’)».
2) Но даже въ томъ случаѣ, когда государство не желаютъ
построить на теологическихъ основахъ, могутъ думать, однако, что оно
есть выраженіе болѣе высокой моральности, и что его законы учатъ
личность тому, что хорошо и справедливо. Хотя единичныя лич-
ности обладаютъ своими субъективными идеалами, но въ госу-
дарствѣ имъ противополагается идеалъ, какъ дѣйствительная сила.
Древнее воззрѣніе на государство, какъ оно было развито Платономъ и
Аристотелемъ, шло въ этомъ именно направленіи. Юристы всегда имѣли
склонность смотрѣть на это дѣло подобнымъ же образомъ (см. ХХХѴП).
Въ новѣйшія времена именно Гегель сдѣлалъ это воззрѣніе руководя-
щимъ и при томъ въ болѣе крайней его формѣ. «Государство есть бы-
тіе нравственной идеи въ дѣйствительности» (ізі Ле АѴігкІісЬкеіІ (Іег
аійІісЬеп ісіее—осуществленіе нравственной идеи въ дѣйствительности).
«Самъ индивидуумъ обладаетъ правдойи моральностью (лишь насколько),
только какъ членъ государства». «Государство, это—приходъ божества
на землю: его основаніе есть разумъ, воплотившійся въ волю» *) **).
Это воззрѣніе имѣетъ съ предыдущимъ то общее, что оно'устраняетъ
самостоятельность и свободное убѣжденіе отдѣльныхъ личностей.
Отдѣльные индивидуумы въ своемъ отношеніи къ государству счи-
таются здѣсь только зависимыми и только воспринимающими, но не
членами, образующими государство каждый въ отдѣльности. Государ-
ству дается здѣсь нѣкотораго рода мистическая жизнь, внѣ его граж-
данъ или выше ихъ. Однако, государство живетъ только въ своихъ гра-
жданахъ. Духовная и физическая власть или сила, имѣющаяся въ рас-
поряженіи государства, есть та самая сила власти, которую въ состоя-
ніи дать ему его граждане: т. е. это—тѣ идеи, тѣ чувства, та сила, ко-
торыми обладаютъ они. Моральность государства нужно искать въ его
гражданахъ. Иначе какъ бы могло нравственное государство состоять
изъ безнравственныхъ гражданъ? Конечно это такъ же невозможно,
какъ невозможно бы было назвать христіанскимъ то государство, ко-
торое состояло бы не изъ вѣрующихъ христіанъ.
*) Мапдв Мішіе («Мои воспоминанія»). Стр. 128. (Это сочиненіе содержитъ въ себѣ тѣ доклады»
которые знаменитый авторъ его, какъ теологъ и основатель высшихъ народныхъ шеолъ въ Даніи,
представилъ въ 1838 г. за предыдущіе пятнадцать лѣтъ).
••) Пе^еі: РЬіІеворЬіе <)ев Вѳс№. §§ 257—258.
332
ЭТИКА.
Подобное воззрѣніе всего лучше соотвѣтствуетъ тому уровню разви-
тія, на которомъ еще не оказывалось противорѣчія между властью госу-
дарства и индивидуальной свободой, и на которомъ еще не наступило
различія между правомъ, моралью, обычаями и нравами. На этой сту-
пени развитія еще кажется, что этическія представленія порождаются
не отдѣльными индивидуумами; они кажутся составными элементами
какого-либо почитаемаго преданія, которому чувствуютъ себя подчи-
ненными отдѣльныя личности и предъ которымъ онѣ преклоняются. У
цивилизованныхъ націй, эта инстинктивная преданность преданію кон-
тролируется и совершенствуется общественной критикой, а отдѣльные
индивидуумы поступаютъ не только какъ исключительно воспринимаю-
щіе, но и какъ активно воздѣйствующіе обратно на государственную
жизнь.
Если на государство возлагать прямой этическій авторитетъ, то въ
концѣ концовъ неизбѣжно придется прибѣгать и въ морали къ физиче-
ской силѣ. Вѣдь нельзя же довести государство до того, чтобы оно удосто-
вѣрялось, убѣдился ли индивидуумъ въ его этической правоспособно-
сти. И вотъ государство употребитъ свои рѣшительныя мѣры, а
«осуществленіе нравственной идеи» выдвинетъ при этомъ впередъ
полицію и всякаго рода уставы.
3) Сущность государства старались отыскать исключительно въ
одной только власти. Особенно пессимисты и скептики подчерки-
ваютъ этотъ моментъ въ понятіи государства. Томасъ Гоббсъ пони-
малъ государство какъ безусловную волю, которая противупоставляется
индивидуальнымъ волямъ единицъ ради господства мира а безопасно-
сти. Шопенгауэръ считалъ государство исправительнымъ учрежденіемъ,
единственная цѣль котораго состоитъ въ защитѣ отдѣльныхъ личностей
другъ отъ друга, а цѣлаго общества отъ внѣшнихъ враговъ. Тэнъ счи-
таетъ настоящимъ ядромъ, заключеннымъ подъ всей государственной
машиной, «жандармерію вооруженную противъ тѣхъ дикарей, разбой-
никовъ и сумасшедшихъ, которыхъ скрываетъ глубоко въ своемъ
сердцѣ каждый изъ насъ въ дремлющемъ или въ скованномъ, но
всегда въ живомъ состояніи» *).
Такое воззрѣніе не можетъ ссылаться только на то, что примѣненіе
силы есть крайнее или послѣднее средство; оно должно имѣть своимъ
основаніемъ также и то, что исторически многія государства были осно-
ваны путемъ завоеванія. И вотъ отсюда выводится положеніе: если го-
сударство возникло посредствомъ мёЧа, то и существовать должно при
•) Гоббсъ: Вѳ сіѵѳ V, 9,—Шопенгауэръ: Віе Ьѳібеп впішіргоЫете бег ЕіЬік. 2 над., стр. 217—
Тэнъ: Ь’апсіеп ге^ітѳ, стр. 316.
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІИ ГОСУДАРСТВА. 333
посредствѣ меча. Но при этомъ постоянно упускается изъ вида, что
одна только сила въ своемъ чистомъ видѣ представляетъ самую не
обезпеченную связь. Государства, основанныя путемъ завоеванія, дости-
гали обезпеченнаго состоянія лишь тогда, когда въ нихъ вырабатыва-
лись общіе нравы, обычаи, формы жизни и традиціи. Только при
посредствѣ общей дѣятельности и общей судьбы сростались другъ съ
другомъ, дѣлаясь однимъ народомъ, различные группы людей, све-
денные вмѣстѣ (см. XXXVI, 2). Одной силой можно сдерживать
вмѣстѣ развѣ только какую нибудь орду; настоящее же государство
подразумѣваетъ народъ. Когда государственная власть съ одной сто-
роны, а народная жизнь съ другой идутъ въ разныхъ направленіяхъ,
тогда равновѣсіе становится до такой степени неустойчивымъ, что
достаточно малѣйшаго толчка, чтобы разсыпалось все.
Но допустимъ, что одна только сила можетъ обезпечить спокойствіе
и единство народа. Допустимъ, что при этомъ нѣтъ недовольныхъ, по-
тому, что никто не остается ’ безъ помощи. Но, вѣдь, обезпеченность,
безопасность и единство являются благами лишь настолько, насколько
они въ тоже время являются условіями свободнаго и покойнаго развитія
народной жизни. Нужно очень остерегаться того, чтобы средство не
сдѣлалось цѣлью. Чѣмъ больше допускается расширеніе средствъ безо-
пасности, чѣмъ больше устраивается учрежденій или постовъ, имѣю-
щихъ цѣлью предупреждать опасность и несчастные случаи, Тѣмъ болѣе
стѣсняется свободное движеніе и, навѣрное, сами эти стѣсненія спо-
собны приводить къ дальнѣйшему развитію и поддержанію всевозмож-
ныхъ несчастій. Нервное опасеніе возможныхъ опасностей можетъ
мѣшать всей жизни народа настолько же, какъ жизни отдѣльнаго индиви-
дуума можетъ мѣшать боязнь смерти. Бываютъ, конечно, эпохи, когда
народъ особенно или исключительно озабоченъ устроеніемъ своей безо-
пасности или единства. Но въ высшей степени несправедливо пытаться
все существованіе государства ограничить или исчерпать той ролью,
какую оно вынуждено принимать на себя въ такія исключительныя
эпохи усиленной самозащиты общества. Централизація и насильствен-
ная сомкнутость есть просто сосредоточеніе силы, которое временно
можетъ быть полезно и необходимо, но которое, при своемъ постоян-
номъ сохраненіи и неограниченности, остановило бы естественное и са-
мостоятельное развитіе *).
*) Духовная жизнь современной Германіи носить явные слѣды вреда тажоЙ постоянной тревоги
относительно безопасности и единства, и вытекающаго отсюда концентрированія власти. Какъ жизнь
понижается въ томъ случаѣ, если личность должна думать постоянно только о своемъ здоровы,
также точно падаетъ жизнь народа, если все его существованіе должно сосредоточиваться только на
ЭТИКА.
334
Кромѣ того, сила (власти) не должна и не можетъ быть слѣпой. Она
должна руководиться принципами, а принципы нельзя выводить изъ
самой власти; наоборотъ они должны выводиться изъ тѣхъ цѣлей, кото-
рыя государство обязано поддерживать. То, что можетъ при этомъ дать
государство, — т. е. именно обезпеченность и единство, — это только
средства, служащія болѣе высокимъ цѣлямъ; но эти цѣли могутъ
вноситься и удовлетворяться только свободнымъ развитіемъ, а не силой
или властью, и только тогда уже сила или власть можетъ вступать въ
какое либо отношеніе къ этимъ цѣлямъ. Изъ одной только силы или
власти самихъ по себѣ нельзя извлечь ни культуры, ни права.
4) Когда государство разсматривается какъ непосредственное откро-
веніе идеи добра, а также въ томъ случаѣ, когда на него смотрятъ какъ
на силу, господствующую надъ всѣмъ и всѣми, преимущественное значе-
ніе придается единству государства, и въ атомъ единствѣ видятъ альфу
и омегу. Но противъ такого воззрѣнія можно справедливо указать, что
дѣйствительно живой элементъ государства есть личность. Единство
состоитъ въ союзѣ и взаимной сплоченности единицъ, во оно есть толь-
ко форма, значеніе которой зависитъ отъ того содержанія, которое на-
полняетъ эту форму. Въ силу этого, можетъ даже оказаться, что при
опредѣленіи существа государства, живые составляющіе элементы его,
т. е. отдѣльные индивидуумы должны считаться его основаніемъ, такъ
что само государство должно разсматриваться какъ нѣчто, обусловлен-
ное этимъ сплоченіемъ отдѣльныхъ индивидуальностей. Единство было
бы при такомъ взглядѣ нѳ чѣмъ-то первоначальнымъ, а производнымъ.
Такимъ образомъ мы приходимъ къ индивидуалистическому воззрѣнію,
по которому въ основѣ государства лежитъ взаимное согласіе и дого-
воръ между отдѣльными индивидуумами. ‘
Часто эту теорію неправильно понимали въ томъ смыслѣ, что при-
писывали ей мнѣніе, будто бы государство возникло исторически при
посредствѣ договора. Во всякомъ случаѣ, не всѣ теоретики государства,
стоящіе на этой индивидуалистической точкѣ зрѣнія, держатся выше-
указаннаго мнѣнія. Эта теорія пользуется понятіемъ договора для того,
чтобы сдѣлать яснымъ, какимъ образомъ общество должно организо-
вать государство такъ, чтобы это послѣднее соотвѣтствовало своему
заботѣ о безопасности. При сосредоченіи власти и подъ давленіемъ дисциплины терпятъ ущербъ всѣ
высшія и болѣе благородныя формы этической жизни, терпитъ ущербъ и самостоятельность харак-
тера. И въ этомъ именно смыслѣ слышатся однородныя жалобы со стороны самыхъ различныхъ
наблюдателей современной духовной жизни Германіи. См. Лагарда: Реиіайе БсЬгШѳп. Геттингенъ
1886 г. стр. 108, 203 и сл. Штейнталя: «АИ^ешеше ЕіЬій. Берлинъ, 1885 г. стр. 154.—Г. Бран-
деса: Вегііп 1885 г. стр. 436 (датск. изд.) и слѣд.
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ГОСУДАРСТВА.
335
идеалу. Понятіе договора употребляютъ здѣсь, такимъ образомъ, какъ
нѣкоторое мѣрило для оцѣнки фактически существующаго государства,
а вовсе не для того, чтобы объяснять имъ историческое возникновеніе
дѣйствительно—существующаго государства. Иными словами, при атомъ
предполагается, что совершеннымъ государствомъ было бы такое, въ кото-
ромъ все совершалось-бы такъ, какъ того могли бы желать отдѣльные
индивидуумы при свободномъ соглашеніи,—значитъ, такъ, чтобы при-
нимались въ соображеніе интересы всѣхъ, насколько они могутъ быть
приведены въ гармонію другъ съ другомъ.
Все то, что даетъ намъ изслѣдованіе историческаго развитія отноше-
ній между государствомъ и личностью, приводитъ насъ къ пред-
ставленію, которое противорѣчить мысли объ историческомъ возни-
кновеніи государства путемъ согласія или соединенія самостоятельныхъ
индивидуумовъ. Неговоря о завоеваніяхъ,—такъ какъ они предполагаются
уже въ образовавшихся государствахъ,—самое возникновеніе госу-
дарствъ путемъ сліянія ордъ, группъ или отдѣльныхъ семей, конечно,
явилось результатомъ предшествующаго простого приращенія и развитія
все той же семьи. Собственнно объ отдѣльныхъ самостоятельныхъ инди-
видуумахъ нѣтъ и рѣчи на примитивныхъ ступеняхъ развитія; на от-
дѣльныхъ личностей смотрѣли тогда только какъ на составныя части
семьи или племени. Но въ теченіе историческаго развитія, происходитъ
разложеніе или «раздробленіе» первоначальныхъ группъ. Индивидуумъ
постепенно эмансипируется. Хотя и медленно, но вырабатывается прин-
ципъ свободы(см. ХХП). Этотъ освободительный процессъ выступаетъ все
яснѣе и яснѣе, когда переходитъ съ востока на западъ; онъ гораздо ме-
нѣе бросается въ глаза въ Азіи,—гдѣ, напр., и до сихъ поръ держатся
деревенскія общины,—чѣмъ въ Европѣ, а затѣмъ—меньше въ Восточной
Европѣ (въ славянскихъ странахъ), чѣмъ въ западныхъ (въ Англіи и
Франціи). Послѣдовательное индивидуалистическое воззрѣніе предста-
вляетъ себѣ этотъ эмансипаціонный процессъ вполнѣ законченнымъ и
оцѣниваетъ исторически данныя формы въ той степени, въ какой онѣ
приближаются къ этому идеалу.
Крупное значеніе индивидуализма заключается прежде всего въ томъ,
что онъ возвышаетъ принципъ личности, цѣнность каждаго отдѣльнаго
индивидуума. Великая задача государства, какъ и всякаго другого об-
щества, состоитъ въ прямомъ или косвенномъ содѣйствіи развитію лич-
ной жизни наивозможно большаго числа индивидуумовъ. Совершеннымъ
государствомъ было бы такое, которое удовлетворяло бы развитію лич-
ной жизни всѣхъ людей и потребности каждаго развивать свои спо-
336
ЭТИКА.
собности и наклонаости. Индивидуализмъ схватываетъ здѣсь, такимъ
образомъ, одну изъ существенныхъ сторонъ идеала государства.
Далѣе, индивидуализмъ правъ такъ же и въ томъ отношеніи, что,
дѣйствительно, сознательныя соображенія и сознательный выборъ от-
дѣльныхъ индивидуумовъ фактически оказываютъ все большее и большее
вліяніе на организацію государства и на рѣшеніе государственныхъ
дѣлъ. Тамъ, гдѣ господствуетъ политическая свобода, волѣ индивидуу-
мовъ предоставляется возможность участвовать въ рѣшеніи обществен-
ныхъ дѣлъ. Не только при основаніи новыхъ государствъ и государ-
ственныхъ союзовъ *) или при введеніи новыхъ учрежденій, но и при
отдѣльныхъ рѣшеніяхъ текущихъ вопросовъ государственной жизни, дѣло
все больше идетъ къ тому, чтобы установить согласіе различныхъ, со-
дѣйствующихъ индивидуальныхъ воль. Въ этомъ направленіи, все, что
живетъ и развивается въ глубинѣ отдѣльныхъ личностей или небольшихъ
общественныхъ группъ, можетъ служить ко благу государства. Такимъ
образомъ, индивидуализмъ представляетъ не только конечную цѣль
государственной жизни, но и одно изъ важнѣйшихъ средствъ, помогаю-
щихъ развитію этой жизни.
Однако, въ своей самой крайней формѣ, индивидуализмъ односторонне
напираетъ на особнячество индивидуумовъ, разсматривая таковые, каж-
дый въ отдѣльности, какъ абсолютно самостоятельные, и устанавливаетъ
понятіе верховенства индивидуума. Большая разница,—требовать ли, что-
бы каждый отдѣльный индивидуумъ былъ своеобразной, самостоятельной
точкой отправленія, или требовать, чтобы онъ имѣлъ абсолютное значе-
ніе безъ всякаго соображенія съ его отношеніемъ къ другимъ индиви-
дуумамъ. Если брать слово «верховенство» (индивидуума) въ его стро-
гомъ смыслѣ **), то каждое общество могло бы превратиться въ простое
собраніе или толпу индивидуумовъ, въ немъ не могло бы существовать
внутренней взаимной связи между индивидуумами. Они заключили бы
договоръ другъ съ другомъ, но у нихъ не было бы никакой общей жиз-
*) А. Гамильтонъ представлялъ своимъ соотечественникамъ, по поводу конституціи Сѣверо-Амери-
канскаго союза, слѣдующаѳе: а повидимому, народу этой страны предстоитъ рѣшить своимъ поведе-
ніемъ и примѣромъ важный вопросъ: обладаютъ ли дѣйствительна общества людей способностью
устраивать хорошее управленіе по своему убѣжденію и выбору, или же имъ навсегда опредѣлено быть
относительно своей политической конституціи—зависимыми отъ случая и отъ власти (силы).» Ребега-
1І81. 1787. М1.
*’) А это случается рѣдко. Си. Дюринга: Кигаиз <1ег РЬіІозорѣіе, стр. 268. Когда здѣсь говорится,
что допустимы только такія вмѣшательства въ верховенство (индивидуума), которыя необходимы для
того, что обезпечить всѣмъ индивидуумамъ равное верховенство, то это ограниченіе очевидно выводит-
ся не изъ верховенства индивидуума; зачѣмъ бы этому послѣднему было ограничивать себя? Ограни-
ченіе подразумѣваетъ и ставитъ впередъ иную точку зрѣнія, которая въ тоже время охватываетъ в
всѣхъ индивидуумовъ и при которой, слѣдовательно, дѣло идетъ не объ особнячествѣ.
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ГОСУДАРСТВА. 337
ни. Дѣйствительная общая жизнь возможна только тогда, когда индиви-
дуумъ считается съ изначала членомъ рода и общества и будетъ считать-
ся таковымъ. Верховенство, т. е. абсолютная самостоятельность и
полнота самовластія,—не соотвѣтствуетъ ни отдѣльному индивидууму,
ни всѣмъ индивидуумамъ, разсматриваемымъ отдѣльно. Оно приличе-
ствуетъ только народу, къ которому единичныя личности принадлежатъ
вслѣдствіе общности своей судьбы и дѣятельности.
Индивидуализмъ, чтобы быть послѣдовательнымъ, долженъ сдѣлать
еще одинъ шагъ далѣе. Никакая государственная форма не можетъ до-
пустить непрестаннаго господства индивидуальныхъ воль. Даже тамъ,
гдѣ господствуетъ наибольшая политическая свобода, мнѣніе народа
спрашиваютъ только въ особенно-важныхъ случаяхъ, какъ, напр., въ
Швейцаріи при обращеніи къ народному голосованію (референдумъ).
Бъ промежуткахъ между такими обращеніями, индивидуальныя воли
отступаютъ на второй планъ, а руководитъ ходомъ дѣлъ центральный
органъ государства. Строгій индивидуализмъ можетъ считать такія про-
межутки періодами отсутствія свободы. По этому Руссо послѣдовате-
ленъ самому себѣ, когда пишетъ: «англійскій народъ полагаетъ, что онъ
свободенъ, но онъ чрезвычайно ошибается. Онъ свободенъ, пока выби-
раетъ членовъ парламента. Но какъ только они выбраны, народъ снова
рабъ, онъ ничто!» *). Поэтому Руссо отбрасывалъ представительную
. систему; верховенство не можетъ стать представительнымъ! Однако,
онъ упускалъ изъ вида, что избирающая воля заключается въ отдѣль-
номъ индивидуумѣ не изолированно отъ другихъ элементовъ человѣче-
скаго существа. Она имѣетъ значеніе лишь потому, что является выра-
женіемъ всей природы индивидуума, всего характера его, и если инди-
видуумъ подчиняетъ себя послѣдствіямъ своего выбора, то онъ пови-
нуется не чужой власти, а своему собственному дѣлу. Никакой бреши
въ свободѣ избирающихъ не причиняется и тѣмъ, что они связаны
своимъ собственнымъ выборомъ. Безъ такой связи ни индивидуумъ не
имѣлъ бы характера, ни народъ не имѣлъ бы народнаго характера.
5) Что тѣ различныя воззрѣнія на государство, о которыхъ говори-
лось выше, могутъ пріобрѣтать значеніе, зависитъ отъ того, что госу-
дарство есть многостороннее явленіе, и что его элементами являются та-
кія понятія, взаимныя отношенія которыхъ опредѣлить весьма трудно.
Это находится въ связи и съ тѣмъ обстоятельствомъ, что государство
берется еще въ состояніи своего развитія (становленія, \ѵегіеп), когда
различные элементы его существованія не дошли до прочной, многосто-
•) Сопігаі восіаі НЕ 13.
338
ЭТИКА.
роялей взаимной связи, такъ что, въ теченіи процесса развитія, то одинъ,
то другой элементъ его выступаетъ на первый планъ. Власть или сила,
право и культура стоятъ въ различныя эпохи въ различныхъ отношеніяхъ
другъ къ другу. Вопросъ, значитъ только въ томъ, можемъ ли мы при-
дать имъ правильное отношеніе, т. е. такое, которое наилучшимъ обра-
зомъ соотвѣтствовало-бы требованіямъ принципа благополучія. Здѣсь
имѣетъ большое значеніе пониманіе того, что непроизвольное всегда
предшествуетъ произвольному. Тѣ учрежденія и организаціи, которыя
основываются людьми съ полнымъ сознаніемъ и произвольнольно, пред-
полагаютъ, что уже непроизвольно развилось то содержаніе, которое
можно упорядочить или приспособить извѣстнымъ образомъ. Мы ни-
когда не устраиваемъ нашихъ учрежденій и организацій абсолютно съ
самаго начала. Это вѣрно, какъ въ психологической области въ отно-
шеніяхъ воли къ другимъ сторонамъ душевной жизни, такъ и въ со-
ціологической области въ отношеніяхъ государства къ народу. Государ-
ство должно организовать и охранять жизнь народа, но оно не произво-
дитъ этой жизни съ самаго ея начала. Особенно этическая жизнь неза-
висима отъ государства въ своемъ наиболѣе внутреннемъ существѣ и
въ своемъ источникѣ. Она состоитъ изъ чувствованій, которыя разви-
лись втеченіе совмѣстной жизни индивидуумовъ, но которыя нѳ
могли быть созданы насильственно властью или силой *). Государство
можетъ одной своей властью или силой вселять страхъ; но съ этимъ
оно не идетъ далеко. Благоговѣніе или уваженіе оно внушаетъ только
тогда, когда индивидуумъ находитъ, что государство руководится та-
кими принципами, которыми и онъ самъ чувствуетъ себя связаннымъ
внутренне. Когда государство требуетъ подчиненія себѣ, исходя изъ
этическихъ основаній, то оно этимъ ссылается на1 такую силу или
власть, которую принесло не оно само, и предварительное существованіе
которой ему предшествовало. Этическіе принципы, которые государ-
ство утверждаетъ въ своихъ конституціяхъ и законахъ, и ’ которые
*) Если тутъ идетъ дѣло о наиболѣе внутреннихъ и интимныхъ чувствахъ, какъ напр., основныя
чувствованія совѣсти, то авторъ, быть можетъ и правъ; но если дѣло идетъ о чувствахъ соотвѣтствую-
щихъ если нѳ всей, то значительной части «похожмтельиойо морали, господстующеЙ въ обществѣ, то
едва-ли можно отрицать вліяніе на возникновенія такихъ чувствъ со стороны власти. См. напр.,
«Развитіе полит. учр. Спенсера». Тутъ скорѣе необходимо признать полное взаимнодѣЙствіе чувствъ
на власть и обратно власти на чувства. Чувство, развившееся подъ вліяніемъ извѣстныхъ условій,
создаетъ извѣстную форму власти, но эта форма, разъ она создана, является сама однімъ изъ условій
или факторовъ, отъ которыхъ будетъ зависать дальнѣйшее формированіе чувствъ. Это, впрочемъ,
не опровергаетъ основной мысли Геффдинга, что чувство (т. е. нѣчто сравнительно непроизвольное и
безсознательное) предшествуетъ сознательному и произвольному, но это положеніе нельзя принимать
безусловно: весьма часто сознательное и произвольное поведеніе или дѣйствіе обращается путемъ
привычки въ безсознательное и непроизвольное.
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ГОСУДАРСТВА.
339
заставляетъ примѣнять, развились первоначально въ сознаніи народа.—
Не государство порождаетъ и семейную жизнь. Эта послѣдняя коре-
нится въ природѣ человѣка. Только въ ея внѣшнихъ проявленіяхъ и
обнаруженіяхъ, а не въ ея источникахъ и внутреннемъ существѣ под-
чинены вмѣшательству государства ея силы и Формы.—И культура не
созданіе государства. Она развивается въ свободномъ обществъ. Начало
какъ матеріальной, такъ и духовной культуры всегда приводитъ насъ къ
какому либо отдѣльному индивидууму, въ сознаніи котораго возникли
новыя мысли.
Новыя идеи или мысли вели свою первую борьбу за существованіе
въ сознаніи отдѣльныхъ лицъ. Чтобы вступить въ свѣтъ, онѣ должны
сперва собрать вокругъ себя небольшіе кружки или сообщества, въ ко-
торыхъ онѣ могутъ найти уходъ за собою и возможность развитія,, а
благодаря этому, пріобрѣсти способность—оказывать вліяніе и на болѣе
широкій кругъ людей или общества. Тѣ историческіе процессы развитія,
которые имѣли значеніе, шли обыкновенно спорадически отъ разбросан-
ныхъ точекъ, а не отъ одного центра; часто онѣ начинались тамъ,
гдѣ всего менѣе можно было этого ожидать. Тогда спрашивали недо-
вѣрчиво: «можетъ ли быть что нибудь доброе изъ Назарета?» Въ одномъ
изъ отдаленныхъ уголковъ великаго римскаго государства родилась
сила, которая должна была имѣть болѣе продолжительное существова-
ніе и большее дѣйствіе, чѣмъ тѣ силы и могущества, которыя Римъ счи-
талъ вѣчными. Кто въ ХП столѣтіи могъ думать, что то движеніе, кото-
рое обнаружилось во французскихъ «общинахъ», было предисловіемъ
къ полной реорганизаціи всей совокупности государственной и соціальной
жизни? Въ темныхъ мастерскихъ и въ презираемыхъ кружкахъ работ-
никовъ возникло одно изъ самыхъ значительныхъ соціальныхъ явленій
нашего вѣка,—англійскіе рабочіе союзы. Что развивалось въ неизвѣст-
ности, можетъ, значитъ, впослѣдствіи служить крайне разнообразно ко
благу государственной жизни, но не можетъ въ началѣ быть порождено
государствомъ.—Тоже самое,—какъ мы видѣли,—относится и къ
праву. Право развивается какъ непроизвольная форма жизни народа;
государство можетъ только укрѣпить его, систематизировать и защи-
щать.
Государство столь же мало производительно какъ и избирающая воля
отдѣльныхъ людей. Тѣ возможности, изъ которыхъ человѣкъ дѣлаетъ
свой выборъ, всегда должны быть предварительно въ натурѣ человѣка.
И выборъ, конечно, имѣетъ огромное значеніе, но, однако, онъ ни
коимъ образомъ не есть актъ творчества. То, что будетъ выбрано, должно
340
ЭТИКА.
уже существовать ранѣе; благодаря выбору оно только переходить въ
болѣе твердую и опредѣленную форму.
6) Однако, положеніе, что государство не производительно, относится
только къ содержанію жизни. Государство обнаруживаетъ свою произ-
водительность тогда, когда оно направляетъ свои силы на упорядоченіе
этого содержанія въ формѣ права. Въ этомъ смыслѣ, каждое время ста-
витъ важныя задачи, при рѣшеніи которыхъ должна оказаться геніаль-
ность государственныхъ людей. Дарованіе великихъ государственныхъ
людей представляетъ разновидность дарованія свойственнаго великимъ
основателямъ религій. Значеніе и этихъ послѣднихъ (ХХХП) лежитъ
не въ томъ, что они создаютъ совершенно новое вѣрованіе, а въ томъ,
что они порождаютъ совершенно новыя мысли, что они своеобразно
«концентрируютъ» (ѵегЛсЬіеп) бродившіе ранѣе элементы и силы. Ве-
ликій государственный человѣкъ тотъ, который открываетъ геніальнымъ
и симпатизирующимъ взоромъ новые зародыши жизни народа и оказы-
ваетъ имъ прямо или косвенно ту помощь и защиту, въ какихъ они
нуждаются. Если ихъ взглядъ не застилается эгоизмомъ и честолю-
біемъ, то они знаютъ, что ничего иного сдѣлать не могутъ, кромѣ
заботливаго воспитанія того, что пустило ростки безъ нихъ.—Ихъ про-
дуктивность состоитъ въ томъ, чтобы отыскать средства, при помощи
которыхъ можетъ быть оказана эта помощь.—Такая задача существенно
облегчается при господствѣ политическей свободы. Между государ-
ствомъ и свободнымъ обществомъ, между формой и содержаніемъ
жизни возникаетъ болѣе близкое, внутреннее отношеніе, когда народъ
принимаетъ участіе при посредствѣ своихъ представителей въ рѣшеніи
того, какимъ образомъ должна примѣняться государственная власть.
Только политическая свобода дѣлаетъ государство Организованнымъ
народомъ.
Гнейстъ, прекрасно изложившій развитіе и организацію англійскаго
самоуправленія, считаетъ болѣе новое соціальное и политическое
движеніе (что касается Англіи, то начиная съ первой парламентской
реформы) огромнымъ процессомъ разложенія.
По его мнѣнію, общество проникло въ государство и овладѣло его
властью въ пользу своихъ интересовъ. Можно видѣть изъ слѣдующей
выдержки, какъ онъ понимаетъ отношеніе между свободнымъ обще-
ствомъ и государствомъ: «То, что въ жизни отдѣльныхъ лицъ есть споръ
между обязанностями и похотями, то въ жизни народовъ есть вѣчный
споръ между государствомъ и обществомъ» *).Но, если вмѣстѣ съ Гней-
*) Бая Зеі^оѵегшпепі іп Еп^ІашІ.
ЭТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНІЕ ГОСУДАРСТВА.
341
стомъ, мы будемъ понимать подъ обществомъ спеціально общество эко-
номическое, т. е. такое, въ которомъ покровительствуется матеріальная
культура, то это сужденіе будетъ крайне одностороннимъ. Въ области
матеріальной культуры могутъ развиваться силы и чувства, которыя
также драгоцѣнны, какъ и силы и чувствованія, порождаемыя государ-
ственной жизнью. Матеріальная культура содѣйствуетъ не однимъ
только эгоистическимъ выгодамъ; она развиваетъ также волю, практиче-
скій взглядъ и способности дѣйствовать вмѣстѣ съ другими. Нѣтъ ни-
чего удивительнаго, что люди, чувствующіе въ себѣ эти силы, увѣ-
рены также и въ томъ, что имѣютъ право сказать и свое слово относи-
тельно государственныхъ дѣлъ страны. Это есть условіе того, чтобы го-
сударство могло быть постояннымъ выраженіемъ всего, бродящаго въ
народѣ.—Видѣть здѣсь только экономическую и матеріальную сторону
жизни общества—односторонне. Движеніе, которое повело за собою
расширеніе избирательнаго права, стоитъ въ тѣсной связи съ умствен-
нымъ,и религіознымъ развитіемъ, а вѣдь объ этихъ видахъ развитія,
конечно, нельзя сказать, что они относятся къ дѣятельности государ-
ства какъ похоти къ обязанностямъ *).—Кромѣ этого Гнейстъ самъ
ясно показываетъ, что старый порядокъ вещей имѣлъ много темныхъ
сторонъ: не обращалось никакого вниманія на благосостояніе сред-
няго класса; не заботились нисколько о нравственномъ и духовномъ
подъемѣ-массы или о культурной цѣли государства **). Государствен-
ная организація, могущая возбуждать противъ себя такія упреки,
конечно, заслужила того, чтобы ее разложила другая организація! Пре-
увеличенное благоговѣніе Гнейста къ сторо-англійскому самоуправле-
нію не возможно примирить съ тѣмъ суровымъ убѣжденіемъ, которое
позволяетъ видѣть въ процессѣ разложенія бичъ богини мщенія.
Значеніе государства вовсе нѳ подрывается тѣмъ, что его производи-
тельность ограничивается отысканіемъ и охраненіемъ формъ для того со-
держанія, которое возникло помимо государства. Но этотъ взглядъ, если
онъ примѣняется правильно, предостерегаетъ васъ онъ приписыванія
черезъ чуръ большой важности политической жизни въ ея обособлен-
ности отъ другихъ сторонъ жизни. Въ спорахъ о государственной
жизни весьма часто забываютъ, что силы народа прежде всего должны
*) Въ удивительномъ противорѣчіи съ жалобами, повторяемыми ГнеЙстомъ относительно разложенія
стараго общества, стоитъ одно его выраженіе (стр. 996, прим.) «Представленіе о разложеніи обще-
ства—говоритъ онъ—опирается только на то, что привычныя представленія не могутъ больше открыть
привычныхъ границъ». Если только не отыскиваются старыя рубрики, то, кажется, нѣтъ очень боль-
шой причины для жадобъ.
•*) Таиь-же, стр. 891, 938.
342
ЭТИКА.
развиться въ другихъ областяхъ,—въ жизни семьи, въ свободныхъ куль-
турныхъ обществахъ,—и что лишь тогда, когда явилось и постоянно
оказывается снова этого рода развитіе, можно плодотворно примѣнить
народныя силы и въ политической области. Въ политикѣ очень не
трудно форму поставить выше содержанія.
7) При посредствѣ тѣхъ прочныхъ формъ, которыя организуютъ
жизнь народа и которыя дѣлаютъ возможнымъ для народа выступить и
во внѣшней политикѣ съ совокупными силами, проявляется всего яснѣе
единство народа. Отдѣльные индивидуумы, семьи и свободныя общества
культуры представляютъ картину разнообразія смѣняющихся явленій.
Государство же представляетъ не только единство народу, но и сохра-
няющееся, прочное существованіе, выходящее за предѣлы времени
жизни отдѣльныхъ индивидуумовъ и цѣлыхъ поколѣній. Въ государ-
ствѣ народъ находитъ свое концентрированное выраженіе.
Этой природой государства дается общее правило о томъ, какія
задачи оно можетъ рѣшать. Если государство есть централизированная
власть народа, въ такомъ случаѣ нужно, чтобы то, чему оно должно по-
мочь, было дѣломъ такого рода, которое можно вести систематически
изъ одного пункта, причемъ власть могла-бы употребляться только какъ
послѣднее средство для его поддержанія. Если этихъ двухъ условій не
будетъ, то государство не сможетъ выполнить своей задачи. Но нельзя
указать ни одной области, въ которой бы названныя условія не могли
представляться въ какой нибудь формѣ развитія и въ какой либо
мѣрѣ.—То, чего достигаетъ и насколько достигаетъ государство
своей дѣятельностью, различно при разныхъ условіяхъ: что для
одного столѣтія является только благодарной задачей государства,
то въ какое нибудь другое столѣтіе быть можетъ станетъ его глав-
ной задачей. Оно или приметъ на себя всю дѣятельность—какъ веде-
нія войны такъ и поддержанія права, или создастъ учрежденія, съ
которыми позволитъ конкурировать частнымъ учрежденіямъ, или же
будетъ поддерживать частныя учрежденія матеріальной помощью, или
же ограничится тѣмъ, что обезпечитъ защиту свободнымъ усиліямъ
при посредствѣ общей правовой организаціи.
Истинная сила государства состоитъ въ той преданности, которую
можетъ пріобрѣсти государственная власть въ цѣломъ народѣ. Чѣмъ
большую свободу въ состояніи предоставить государство индивидууму,
семьѣ и обществамъ для развитія культуры, не уменьшивъ при
ятомъ, однако, своего единства, тѣмъ оно сильнѣе. Расширеніе личной
и политической свободы есть поэтому важнѣйшее средство для оцѣнки
степени развитія государства.
КАРАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА.
343
Полная гармонія между государствомъ и народомъ, между властью и
свободой, между единствомъ и разнообразіемъ есть цѣль, достиженіе
которой еще очень далеко. Въ дѣйствительности, государство еще
весьма несовершенно соотвѣтствуетъ своему понятію.—Съ одной сто-
роны власть еще почти повсюду проявлявляется въ болѣе или менѣе
грубой формѣ. Примѣненіе власти еще связано настолько съ удовлетво-
реніемъ человѣческаго эгоизма, что почти не можетъ обходиться безъ
злоупотребленія. Къ этому присоединяется страхъ и стремленіе къ са-
мосохраненію, которыя могутъ побуждать власть—расширять свои пре-
дѣлы въ ущербъ цѣли, которой она должна служить. Необходимы еще
длинныя ступени развитія пока мы достигнемъ того, что принужденіе
будетъ примѣняемо только тогда, когда это необходимо лишь въ силу
принципа благополучія.—Съ другой стороны, и свобода проявляется
иногда, какъ произволъ, критиканство, нарушеніе довѣрія и эгоистиче-
скій индивидуализмъ.—Обѣ эти крайности вызываются взаимно одна
другой. Приходится бороться то съ одной, то съ другой стороной; при
этомъ наше развитіе идетъ ритмическими колебаніями медленно въ на-
правленіи къ данной цѣли.
Карательная власть государства.
1) Наказаніе развилось исторически изъ мести или инстинкта воз-
мездія. Въ своей простѣйшей формѣ этотъ инстинктъ обнаруживается
посредствомъ движенія, которымъ реагируютъ на сильное и болѣзненное
впечатлѣніе. Это движеніе ведетъ къ защитѣ отъ дѣйствительнаго или
мнимаго нападенія. Такой инстинктъ есть отчасти спеціальная форма
инстинкта самосохраненія, насколько реагирующее движеніе имѣетъ
цѣлью удалить причиненную боль; отчасти же онъ стоитъ въ связи съ
стремленіемъ къ движенію, сопровождающему каждое возбужденное со-
стояніе сознанія. Онъ дѣйствуетъ слѣпо. У него нѣтъ никакихъ иныхъ
границъ, кромѣ истощенія собственной силы. Сравнительно ничтожное
дѣйствіе можетъ вызвать сильнѣйшую реакцію, если ранѣе уже возбуж-
дено данное состояніе сознанія, подобно тому какъ ничтожная искра
можетъ вызвать взрывъ. Слѣпота этого инстинкта оказывается не въ
томъ только, что часто нѣтъ никакого разумнаго соотношенія между
дѣйствіемъ на насъ и нашей реакціей; слѣпота оказывается и въ томъ,
что между дѣйствительной и кажущейся причиной болѣзненнаго воз-
дѣйствія не дѣлается никакого различія, какъ и не обращается вниманія
344 ЭТИЕА.
на дальнѣйшія слѣдствія реакціи. Существеннымъ является въ проявле-
ніяхъ этого инстинкта стремленіе успокоить свою тревогу и внутреннюю
боль, а отъ какого предмета исходитъ эта боль и тревога и насколько
исходитъ именно изъ даннаго предмета, это не играетъ никакой роли.
Развитіе, которому подвергается инстинктъ мести въ общественной
жизни и культурѣ, состоитъ отчасти въ томъ, что объектъ мстительной
реакціи (т. е. тотъ предмегь, на который направлено мстительное дѣй-
ствіе) индивидуализируется, такъ что никакой другой объектъ уже не мо-
жетъ замѣнить того именно предмета, отъ котораго исходило болѣзненное
воздѣйствіе на насъ;—частью же это развитіе состояло въ томъ, что
сила и родъ мстительной реакціи стали опредѣляться до нѣкоторой
степени сознательно, соотносительно съ силой и родомъ вреднаго воз-
дѣйствія на насъ; наконецъ, развитіе это состояло отчасти и въ томъ,
что начали приниматься во вниманіе дальнѣйшія слѣдствія мстительной
реакціи какъ для индивидуума, котораго это касалось, такъ и вообще для
общества. Все это подразумѣваетъ, что широкій размахъ этого инстин-
кта прекратился,—что между воздѣйствіемъ и реакціей образовалось
промежуточное пространство, которое въ развитіи сознанія вообще
И—въ частности—въ развитіи воли имѣетъ огромное значеніе; на-
конецъ, въ заключеніе всего этого развитія инстинкта мести,
возмездіе становится не дѣломъ единичнаго индивидуума, а дѣ-
ломъ государства. Только такимъ рядомъ видоизмѣненій месть
перешла въ наказаніе. Одинъ изъ этихъ пунктовъ мы разсмотримъ
подробнѣе.
2) На примитивной ступени культуры единичный человѣкъ не
разсматривается какъ существо отдѣльное ни относительно его правъ,
ни относительно его обязанностей. Другъ другу противополагаются
семьи и роды, а не отдѣльные индивидуумы. Поэтому и месть практи-
куется каждымъ сочленомъ рода, къ которому принадлежитъ постра-
давшій, и противъ каждаго изъ членовъ рода къ которому принадле-
житъ нарушитель. Кровь должна пролиться, если она уже пролита; а чья
кровь будетъ пролита, это имѣетъ второстепенное значеніе. Тамъ, гдѣ
еще господствуетъ старая семейная организація, какъ напр., въ Алба-
ніи,—тамъ еще господствуетъ и теперь такой способъ воззрѣній. Алба-
нецъ нѳ приметъ къ себѣ иностранца, пока не удостовѣрится, что между
его семьей и этимъ иностранцемъ <нѣтъ крови.» Въ средніе вѣка члены
гильдій были обязаны мстить другъ за друга и платить одинъ за дру-
гого денежный штрафъ, который въ болѣе раннюю эпоху платили
члены семьи «Если провинился одинъ,—говорится въ старомъ уставѣ
гильдій,—то всѣ должны нести послѣдствія этого и страдать одина-
БАРАТКЛЬНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА. 345
ново.» Дальнѣйшая эмансипація и индивидуализированіе оказали то
благотворное дѣйствіе, что развилось постепенно представленіе объ
ограниченіи вины на одномъ индивидуумѣ *)
Насколько въ началѣ почти не было различія между индивидуумомъ,
совершающимъ какой либо поступокъ, и всѣмъ его родомъ, настолько
мало различалось внѣшнее дѣйствіе отъ воли, проявлявшейся въ этомъ
внѣшнемъ дѣйствіи. Обращали вниманіе на результаты дѣйствія.
Мстительный инстинктъ не давалъ времени задумываться надъ внутрен-
нимъ состояніемъ виновнаго, да для этого не доставало и способности.
Важенъ былъ тотъ фактъ, что отъ виновнаго исходило дѣйствіе, причи-
нившее страданіе; никому не приходило въ голову—наводить о немъ
еще какія нибудь справки.—Ие различались преступленія предумышлен-
ныя и не предумышленныя; не различали вреда, причиненнаго съ
обдуманнымъ намѣреніемъ ((Іоіив), отъ вреда, причиненнаго по неосто-
рожности или беззаботности (сиіра). Произвольный и непроизвольный
смертельный ударъ наказывались одинаково. А въ средніе вѣка и даже
позднѣе животныя наказывались также, какъ и люди! **)
Такъ какъ месть въ видѣ возмездія порождала новую месть, то между
родами поддерживался безконечный рядъ мстительныхъ дѣйствій и
реакцій на нихъ; такимъ образомъ все общество было охвачено этой
борьбой, которая, конечно, воспитывала душу въ свирѣпыхъ и дикихъ
наклонностяхъ. Но тамъ, гдѣ господствуетъ безусловно побуждающій
инстинктъ, объ этомъ не думаютъ.
3) Когда образуется пониманіе того, что борющіеся другъ съ дру-
гомъ индивидуумы и роды принадлежатъ къ одному и тому же обще-
ству, которое страдаетъ отъ ихъ борьбы, и когда сами борящіяся начи-
наютъ чувствовать тягость безконечной мстительной борьбы, то можетъ
возникнуть вышеупомянутое промежуточное пространство между воз-
дѣйствіемъ и реакціей на нее. Возникаетъ возможность посредничества и,
прежде чѣмъ приступить къ акту возмездія, начинаютъ требовать воз-
награжденія или уплаты за ущербъ. Первые суды были судами третей-
скими. Если виновный былъ найденъ и не могъ представить какого
либо цѣннаго выкупа, то его отдавали на месть потерпѣвшимъ или безъ
всякихъ дальнѣйшихъ ограниченій, или на нѣкоторыхъ условіяхъ. Если
потерпѣвшій не могъ мстить за себя самъ, то ему помогало въ этомъ
общество.—Дальнѣйшимъ ближайшимъ шагомъ въ этомъ направленіи
•) Си. Герберта Свенсѳра: Развжтіе под. учрежденій. — Роак СтшкИа^е йег НесЬЬ. ст. 364 —
Ц Вгепіапо: Біѳ АгЬеііеідеИеп, I. стр. 2.
**) Розі: вышеупож. соч. стр. 351.—Фюстѳлъ де Куланжъ: Іа сііб апіідие. 4 нзд. ст. 108. Въ
Россія отправляли въ ссылку даже колокола.
346 ЭТИКА.
было то, что общество само взяло въ свои руки возмездіе. Оно должно
было прибѣгать при этомъ къ физической силѣ какъ для того, чтобы
сдерживать инстинктъ мести, такъ и для того, чтобы приводить въ
исполненіе сбои рѣшенія. Эта сила естественно идетъ совмѣстно съ той,
которая требуется для защиты отъ внѣшнихъ враговъ, и такимъ обра-
зомъ въ однихъ и тѣхъ же рукахъ оказываются и руководящее право, и
защищающая власть*).Теперь борьба передъ судомъ при посредствѣ до-
водовъ и доказательствъ начинаетъ замѣнять борьбу съ оружіемъ въ ру-
кахъ. Благодаря этому, предметъ спора разсматривается съ болѣе высо-
кой точки зрѣнія. Дѣло идетъ уже не только объ удовлетвореніи индиви-
дуальнаго инстинкта. Общество желаетъ обезпечить миръ и безопас-
ность,—т. е. одно изъ первыхъ условій своей жизни,—и это соображе-
ніе должно вліять какъ на преступника, такъ и на потерпѣвшаго, какъ
на мстителя, такъ и на нарушителя. Возникаютъ наказанія по обычаю,
а затѣмъ уголовный законъ, регулирующіе возмездіе.
Слѣпая поспѣшность, съ какой выполнялась месть, пока господство-
валъ инстинктъ, замѣняется теперь изслѣдованіемъ обстоятельствъ, при
которыхъ явилосй преступленіе и соразмѣрностью страданій причи-
няемыхъ преступнику. Хотя вначалѣ эта соразмѣрность понимается
только чисто внѣшнимъ образомъ, такъ что требуется «око за око и
зубъ за зубъ», однако, и въ этомъ есть уже значительный шагъ впе-
редъ сравнительно съ яростью, неимѣвшей иныхъ предѣловъ, кромѣ
полнаго собственнаго истощенія или уничтоженія своей жертвы. Смяг-
ченіе наступаетъ уже оттого, что месть стала коллективной, а не инди-
видуальной. Коллективная месть, конечно, не можетъ доходить до такой
ярости, какъ месть индивидуальная. Не только властитель не можетъ
отдать свое положеніе на услуженіе удовольствію частной мести, но
злоба и ярость народа не могутъ проявляться при посредствѣ каратель-
ной власти слѣпо и безъ всякихъ дальнѣйшихъ соображеній, и дѣйство-
вать относительно нарушителя такъ, какъ будто бы онъ не принадле-
жалъ къ числу людей. Но теперь является возможность развитія даль-
нѣйшаго взгляда, при которомъ наказаніе не можетъ уже быть минут-
нымъ удовлетвореніемъ коллективной или личной потребности мщенія.
Является уйе возможность задуматься надъ тѣмъ,—дѣйствительно ли
необходимо то страданіе, которое причиняется нарушителю и не совер-
шается ли большее зло тогда, когда потребность возмездія удовлетво-
ряется въ требуемой мѣрѣ, чѣмъ тогда когда эта потребность сдержи-
*) Мэнъ: Еагіу Ьаѵ аші Сизіот Стр 170.—Спенсеръ. Иоіит. учр.—Постъ: вышеук. соч.
стр. 401.
КАРАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА. 347
ваѳтся. Такимъ образомъ, привыкаютъ разсматривать предметъ съ точки
зрѣнія общества и придерживаться того значенія, какое страданіе, при-
чиняемое преступнику, имѣетъ для всего общества, включающаго въ
себя и преступника. Открывается слѣдующій фактъ; чѣмъ сильнѣе
государственная власть, тѣмъ наказанія могутъ быть назначаемы мягче,
не причиняя этимъ вреда общественному миру и безопасности, и, на-
оборотъ, суровыя наказанія пробуждаютъ и воспитываютъ въ душѣ на-
рода дикость и грубость, и этимъ сами могутъ быть вредны обществен-
ному миру и спокойствію, и что одинаково важны—какъ неизбѣжность,
такъ и строгость наказанія. Наконецъ, начинаютъ понимать, что у
человѣка, когда онъ обвиняется, не должны отниматься этимъ его чело-
вѣческія права, а поэтому начинаютъ заботиться и о томъ, чтобы его
дѣло могло быть представлено въ благопріятномъ свѣтѣ.
Первоначальная точка исхода въ потребности мщенія при этомъ
окончательно устраняется. Теперь главное значеніе получаетъ нѳ самое
удовлетвореніе мстительнаго инстинкта, а то, какого рода отношеніе къ
преступнику требуется благополучіемъ общества, давъ какъ онъ всегда
продолжаетъ считаться принадлежащимъ къ обществу. Руководящей
точкой зрѣнія является теперь та, которая на примитивныхъ ступеняхъ
совершенно не принималась въ соображеніе. Какъ будетъ' показано
далѣе, только при этихъ условіяхъ становится возможнымъ дать
этическое основаніе карательной власти государства.
4) Котда возбуждается вопросъ о томъ, на чемъ должна основываться
карательная власть государства, то насъ можетъ вести къ рѣшенію
этого вопроса вышеизложенное отношеніе между обществомъ и государ-
ствомъ съ одной стороны и индивидуумомъ съ другой (Ш, ѴШ, <и
ХХХѴШ).
Руководить правовой организаціей, какъ однимъ изъ основныхъ усло-
вій развитія человѣческаго общества, составляетъ задачу государства.
Безъ мира и безопасности не можетъ преуспѣвать ни отдѣльный инди-
видуумъ, ни семья, ни свободныя культурныя общества. Государство
примѣняетъ поэтому свою принудительную власть тогда, когда индиви-
дуумъ уклоняется отъ исполненія обязанностей, которыя возлагаются
на него установленной правовой организаціей. И когда индивидуумъ
нарушаетъ въ какомъ либо пунктѣ правовую организацію, выступаетъ
государственная власть, чтобы поддержать таковую въ ея неприкосно-
венности. Это вмѣшательство можетъ явиться нѳ для того только, чтобы
задержать и исправить нарушеніе. Въ нарушеніи правовой организаціи
обнаруживается воля, которая, должна быть удалена государствомъ изъ
общества, если относительно ея будетъ установлено, что она и дальше
348
ЭТИКА.
будетъ поступать послѣдовательно также, какъ она начала, совершивъ
преступное дѣяніе. Поэтому государство подвергаетъ преступника та-
кому воздѣйствію, благодаря которому отношеніе между его волей и пра-
вовой организаціей могло бы стать гармоническимъ, вмѣсто того негар-
моническаго отношенія, которое возникло изъ его преступнаго дѣянія.
Государство подвергаетъ его нѣкотораго рода воспитанію, при посред-
ствѣ котораго онъ могъ бы сдѣлаться способнымъ держать себя въ гра-
ницахъ, предписанныхъ правовой организаціей. Государство выступаетъ
противъ него не какъ совершенно чуждая ему сила. Оно не на мгнове-
ніе не должно забывать, что преступники суть члены рода и обще-
ства. А съ членомъ рода нельзя поступать только какъ съ средствомъ
для цѣлей государства, его нельзя приносить въ жертву благополучію
общества. Вѣдь, если его воля, при посредствѣ умѣлаго обхожденія съ
нимъ, измѣнится къ лучшему настолько, что онъ снова можетъ жить
въ обществѣ какъ свободный сочленъ его, научившійся уважать право-
вую организацію, —то изъ своихъ страданій онъ извлечетъ такую же
пользу, какую пріобрѣтетъ и государство отъ его успокоенія.
Когда государство, какъ руководитель правовой организаціи, проти-
вополагается индивидууму, который нарушаетъ ее, то здѣсь собственно
взаимно противополагаются двѣ этическія системы. Противъ одного
принципа стоитъ другой, и невозможно никакое общее дѣло между ними,
пока индивидуумъ упорствуетъ въ такихъ основаніяхъ, которыя приво-
дятъ его къ правовымъ нарушеніямъ. Тамъ, гдѣ имѣетъ мѣсто взаимное
столкновеніе между различными принципами и системами, тамъ, какъ
мы видѣли (Ш, 13), практически—психологическое вліяніе есть един-
ственное средство, могущее привести къ согласію. Дѣло идетъ объ
измѣненіи психологическихъ основаній, о такомъ измѣненіи, которое
и у всякаго достигается воспитаніемъ. Конечно, индивидуумъ
не можетъ признать справедливымъ такое искусственное воспитаніе
ранѣе того времени, какъ оно окажетъ на него свое дѣйствіе. Но
оправданіе государства опирается здѣсь на то, что это воспитаніе при-
способитъ человѣка къ жизни въ обществѣ. Такимъ образомъ, путемъ
наказанія здѣсь обезпечивается добро.
Воспитаніе, которому подвергается индивидуумъ есть прежде всего
политическое или юридическое воспитаніе. Индивидуумъ научается, что
длянего всего полезнѣе направлять свою дѣятельность сообразно закону,—
каковую мысль онъ могъ имѣть и раньше. Ближе всего нужно аппе-
лировать къ потребности самосохраненія. При тѣхъ элементарныхъ тре-
бованіяхъ, которыя ставятся правовой организаціей, можно въ необхо-
димыхъ случаяхъ довольствоваться внѣшнимъ исполненіемъ. Но не прѳд-
КАРАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА. 349
ставляется ни малѣйшаго основанія, по которому государство при испра*
вленіи индивидуума ограничивалось бы только внѣшнимъ юридичес-
кимъ воспитаніемъ. Это послѣднее должно быть только опредѣляю-
щимъ началомъ рода и продолжительности наказанія. Но при этомъ не
исключается попытокъ произвести на индивидуума впечатлѣніе и въ
этическомъ отношеніи, чтобы зло вырвать съ корнемъ. Только тогда,
когда все настроеніе и характеръ мысли индивидуума разовьются та-
кимъ образомъ, что овъ подчинится правовой организаціи не изъ
одаого эгоистическаго интереса, но и по внутреннему убѣжденію,
только тогда онъ вполнѣ реабилитируется отъ преступленія, и даже
больше, чѣмъ реабилитируется, такъ какъ вмѣсто врага пріобрѣтется
другъ. Конечно, этическое воспитаніе не можетъ вестись такъ, чтобы
при этомъ нарушалась религіозная свобода виновнаго. Оно должно быть
различно для различныхъ индивидуумовъ, какъ по своимъ формамъ и
методамъ, такъ и по своей основной точкѣ зрѣнія. Было бы крайнимъ
наказаніемъ, если бы индивидуумъ былъ принужденъ воспитываться въ
другомъ вѣроисповѣданіи, а не въ своемъ собственномъ. Если преступ-
никъ не принадлежитъ ни къ какому вѣроисповѣданію, то его воспита-
ніе должно вестись какимъ нибудь учителемъ или лицомъ, способнымъ
вліять на его нравственное развитіе. Если преступленіе произошло бла-
годаря тѣлесному или душевному извращенію преступника, — что
случается весьма не рѣдко,—то уже многое будетъ исправлено даже
тѣмъ, что этотъ индивидуумъ, быть можетъ, въ первый разъ въ своей
жизни встрѣтитъ людей, которымъ онъ,—какъ подскажетъ ему его
чувство,—можетъ оказать полное довѣріе. Уже одно это,—безъ даль-
нѣйшаго догматизированія и морализированія, можетъ—произвести въ
натурѣ индивидуума важное этическое измѣненіе. Во всякомъ случаѣ,
это этическое воспитаніе зависитъ больше отъ того способа, какимъ вы-
полняется наказаніе, чѣмъ отъ самаго наказанія. Оно можетъ быть до-
стигнуто только тогда, когда индивидуумъ оказывается воспріимчивымъ
къ развитію въ вышесказанномъ направленіи или даже имѣетъ потреб-
ность въ такомъ развитіи. У государства нѣкоторые отрицаютъ даже
право вмѣшиваться въ этическое развитіе индивидуумовъ, такъ какъ ни-
кто будто бы не имѣетъ права вторгаться въ качествѣ судьи во внутрен-
нее настроеніе другого человѣка, и у государства нѣтъ права примѣнять
власть къ улучшенію совершеннолѣтнихъ гражданъ *). Съ точки зрѣнія
соціальной этики, не представляется, однако, никакого основанія дѣ-
*) Фитв: бгагііадо Лы ШіиггвсЬів. П. стр. Ш.—Оси: ІоЛІеОпіок Ш Лсп Ляівке ЗігаГГегві. (Ввв-
дешѳ въ датское уголовное право], стр. 63.
330
ЭТИКА.
лать столь рѣзкое различіе между наказаніемъ и выполненіемъ наказа*
пія, какъ это, быть можетъ, и нужно на технической почвѣ науки
права. Кто приговоренъ къ наказанію, тотъ приговоренъ также и къ
исполненію надъ нимъ наказанія и ко всему, что таковое влечетъ за со-
бой, а во многихъ случаяхъ этическое исправленіе есть или естествен-
ное продолженіе, или необходимое условіе юридическаго наказанія.
Здѣсь оказывается невозможнымъ установить рѣзкое различіе. Отноше-
ніе между юридическимъ и этическимъ элементами противузаконнаго
дѣйствія въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ различно. При нѣкоторыхъ
нарушеніяхъ права источникъ нарушенія заключается въ неиз-
бѣжномъ столкновеніи морали и права. Величайшія и захваты-
вающія преступленія противъ правовой организаціи не должны неиз-
бѣжно быть опасными или сомнительными и въ этическомъ отно-
шеніи. «Вліяніе обстоятельствъ»,—говоритъ Эрстедъ,—«часто можетъ
человѣка совершенно не утратившаго всего добраго и благород-
наго, толкнуть на самое опасное и вредное преступленіе, тогда какъ
преступленіе ничтожное по своему вреду можетъ быть произведено
глубоко-разрушительнымъ характеромъ.» — Поэтому нельзя обосно-
вывать карательной власти государства, не требуя въ то же время,
чтобы наказаніе индивидуализировалось насколько возможно болѣе.
Постоянное различное отношеніе между юридическимъ и этическимъ
элементами дѣлаетъ это требованіе особенно необходимымъ. Индивиду-
умъ, наказываемый безъ индивидуализированія, будетъ играть роль
средства, служащаго потребности государства поддержать свою
правовую организацію. То индивидуализированіе воспитанія, какого мы
требуемъ, пе допускаетъ ни единаго пункта, въ которомъ дѣятельность
охраненія правовой организаціи не была бы въ то же время педагогиче-
ской дѣятельностью относительно самаго преступника. Карательная
дѣятельность государства получаетъ тѣмъ большее этическое осно-
ваніе и оправданіе, чѣмъ она больше приближается къ этому идеалу.
Право государства подвергать преступника воспитанію, которое можетъ
приспособить его къ выполненію элементарныхъ условій человѣческаго
общежитія въ упорядоченномъ обществѣ, опирается существенно на
тѣ же основанія, на какія опирается и его право нести заботы о воспи-
таніи и обученіи дѣтей. Въ обоихъ случаяхъ государство настаиваетъ
на томъ уровнѣ, ниже котораго его граждане не должны опускаться, и
старается помочь тѣмъ, которые еще не достигли этого уровня или
спустилась ниже *).
’) Данное выше изношеніе основаніи иратемной масти государства выючаетъ въ саба преаде
всегу одну сторону теоріи Фихте. Теорія Фвхте въ своені цѣненъ есть теорія утояовкаго уотраше-
КАРАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА.
381
Разъ принята, что государство въ своемъ отношеніи нъ преступнику
ве поступаетъ съ нимъ какъ съ простымъ средствомъ, то нельзя ему
мѣшать пользоваться наказаніемъ для вторичной цѣли, идущей еще далѣе.
Исправительное воздѣйствіе на преступника возбуждаетъ при своемъ
выполненіи дальнѣйшую цѣль—сдѣлать преступника способнымъ удо-
влетворять элементарнымъ требованіямъ, предъявляемымъ ко всѣмъ
остальнымъ членамъ общества. Въ то же время государство посред-
ствомъ наказанія утверждаетъ, что поведеніе преступника не можетъ
быть прецедентомъ для другихъ. Каждый поступокъ, который совер-
шается въ обществѣ безпрепятственно и не сопровождаясь непріятностью
для дѣйствующаго лица, можетъ порождать свойственное человѣческой
природѣ стремленіе къ подражанію; отсюда то и выростаетъ новая поло-
жительная моральность. Государство ставитъ посредствомъ наказанія нѣ-
котораго рода вѣхи, задерживающія дальнѣйшее развитіе въ этомъ смы-
слѣ. Эта сторона наказанія, которая неправильно ставится на первый
планъ теоріей устрашенія, представляетъ естественный результатъ
вышеизложенной главной цѣли наказанія. Вѣдь, нарушеніе правовой
организаціи оказываетъ свое дѣйствіе не въ одномъ какомъ нибудь пунк-
тѣ. Какъ всякое нарушеніе какого нибудь запутаннаго и сложнаго цѣлаго
оно имѣетъ результаты, которыя распространяются по всѣмъ направле-
ніямъ, и правовая организація только тогда поддерживается и возстано-
вляется, когда въ тоже время заранѣе дѣйствуетъ опасеніе и увѣренность,
что карательная власть идетъ по слѣдамъ преступника. Какъ указано
выше, это соображеніе не должно влечь за собою особаго усиленія нака-
заній, такъ какъ неизбѣжность наказанія дѣйствуетъ гораздо сильнѣе,
чѣмъ его строгость *).—Путемъ примѣненія наказаній устраняется то
чувство безпокойства и небезопасности, которое естественно возникаетъ
при нарушеніи правового порядка. Посредствомъ наказанія государство
достигаетъ того, что правовая организація разсматривается какъ
прочный естественный порядокъ.
Чѣмъ больше удаляется наказаніе отъ своего идеала, тѣмъ больше рас-
ширяется вторичная цѣль (устрашеніе) въ ущербъ главной цѣли (воспи-
танію) и тѣмъ больше въ тоже время относятся къ преступнику, какъ къ
нія (какъ к теорія А. Фѳйербоіа я А. С. Эрстеда) я потому не можетъ быть поддерживаема, такъ
какъ она должна послѣдовательно обращать наказываемаго индивидуума въ чистое средство для
общественныхъ цѣлей. Но при дальнѣйшемъ развитіи своей теоріи, онъ взялъ въ основу одну идею,
которой можно воспользоваться какъ основой для совершенно иной теоріи, ро того, педагогиче-
ская теорія наказанія имѣетъ очень древнее происхожденіе. Она идетъ отъ латона, какъ нео ходи
мое слѣдствіе разрыва етого великаго мыслителя съ древнимъ ученіемъ о возмездіи (си. XII, 2).
•) Это доказываетъ прошлое столѣтіе, когда старались дѣйствовать все болѣе и болѣе строгими на-
мазаніями во многихъ странахъ.
352
ЭТИКА.
чистому средству и, въ концѣ концовъ, быть можетъ, къ такому чистому
средству, которое служитъ тому, въ чемъ усматривается общественное
благополучіе. При этомъ однако, упускается изъ вида одно важное обстоя-
тельство. Индивидуумъ, совершившій преступленіе противъ правовой орга*
низаціи, самъ родился въ обществѣ и развился въ немъ. Его характеръ и
все его настроеніе по большей части опредѣляются духомъ, господствую-
щимъ въ обществѣ, и условіями, приготовленными ему въ обществѣ. Въ
нарушеніи права мы часто можемъ усмотрѣть простой результатъ печаль-
наго состоянія и недостатковъ самаго общества. Такимъ образомъ, когда
общество осуждаетъ преступника, оно до извѣстной степени осуждаетъ и
себя. Съ этой стороны обнаруживается особенно ясно то, что было ска-
зано выше, т. ѳ.; что хотя правонарушеніе подразумеваетъ пони-
женіе индивидуума сравнительно съ уровнемъ предполагаемымъ въ
обществѣ, но индивидуумъ, значитъ, не перестаетъ отъ этого при-
надлежать въ обществу и не становится совершенно безправнымъ. Если
общество должно въ нарушеніи права усматривать въ большей или
меньшей степени свое собственное дѣло и свою собственную вину, то
это превращаетъ его право воспитывать преступника въ прямую обязан-
ность, а необходимость индивидуализированія способовъ воздѣйствія на
преступника становится еще яснѣе. Только такое воззрѣніе, которое раз-
сматриваетъ индивидуума, какъ безусловный исходный пунктъ всѣхъ
его поступковъ, можетъ утверждать, что преступникъ, нарушая право-
вую организацію, тѣмъ самымъ отдѣляетъ себя совершенно отъ обще-
ства, такъ что общество не имѣетъ уже больше никакой обязанности
относительно такового. Но чѣмъ болѣе мы открываемъ вліяніе обще-
ственныхъ условій на характеръ и образъ дѣйствій индивидуума, тѣмъ
менѣе можно ожидать отъ системы наказаній рѣшенія всѣхъ задачъ.
Становится очевиднымъ, что все сводится къ тому, чтобы устраненіе на-
рушеній права достигалось косвеннымъ образомъ и преимущественно
посредствомъ улучшенія матеріальныхъ и духовныхъ условій, при кото-
рыхъ индивидуумъ развивается въ обществѣ.
5) Слѣдуя вышеизложенному воззрѣнію,^наказываютъ не потому, что
имѣло мѣсто преступленіе, а для того, чтобы никакое преступленіе не
имѣло мѣста (не—диіа рессаіитезі, &—перессеіиг). А выраженіе: «что-
бы никакое преступленіе не имѣло мѣста», значитъ, что правовая орга-
низація стоитъ неприкосновенно, а это и есть то самое, чего нужно
достигнуть. Въ этомъ слѣдовательно лежитъ болѣе ясная и опредѣленная
цѣль, которая достигается и можетъ быть достигнута при посредствѣ
наказанія и даже только посредствомъ его. И эта цѣль опять находитъ
свое основаніе въ общемъ принципѣ благополучія.
КАРАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА.
353
Благодаря призванію того, что наказаніе должно быть средствомъ
для иной цѣли и не имѣетъ значенія «само—по себѣ», наше воззрѣніе
на наказаніе, развитое выше, противополагается теоріи возмездія, по ко-
торой такой взглядъ былъ бы униженіемъ и для карательной власти, и для
самаго наказуемаго, такъ какъ наказаніе разсматривается при этомъ какъ
средство. Теорія возмездія утверждаетъ какъ вѣчную, саму по себѣ ясную
истину, что тотъ, кто дѣлаетъ зло, призываетъ этимъ зло на свою
голову. Но дѣйствительно ли это ясно само собою? И этическая ли это
идея? Ради чего зло и страданіе міра должны еще увеличиваться оттого,
что разъ совершилось злое дѣло? Вѣдь это значитъ прямо дѣлать еще
болѣе тяжкое зло, коль скоро нѳ признается никакого опредѣленнаго блага,
которое достигалось бы при посредствѣ зла, постигающаго зло однажды
совершенное. Подобная цѣль не можетъ быть признана тѣмъ, кто основы-
вается на принципѣ благополучія, или держится «морали пользы».
Кантъ считалъ категорическимъ императивомъ, что съ человѣкомъ
слѣдуетъ поступать такъ, какъ онъ поступаетъ съ другими. Но это
необоснованный приговоръ. Напротивъ изъ принципа благополучія
ясно слѣдуетъ, что нѳ позволительно причинять страданія какому бы
то ни было человѣку, если при этомъ не достигается никакого
болѣе значительнаго блага или для самаго индивидуума, или для обще-
ства, или для обоихъ вмѣстѣ. Злому нельзя воздавать зломъ, если это
послѣднее зло не есть скрытое благѳ.
«Но»,—могутъ сказать намъ,—«состороны Кантабылоошибкой только
то, что онъ считалъ это положеніе—положеніемъ чистаго разума Оно
пріобрѣтаетъ значеніе только тогда, когда разсматривается какъ выраженіе
этическаго чувства общества, которое возмущается преступленіемъ и
удовлетворяется только страданіемъ преступника. Преступникъ долженъ
искупить свою вину; тогда только онъ можетъ опять считаться членомъ
общества».—Однако, отъ такой поправки дѣло нѳ становится лучшимъ.
Вѣдь по какому же праву отдѣльный индивидуумъ долженъ страдать,
чтобы удовлетворить, чувству другихъ? Нужно представить оправданіе,
указать цѣнность этого чувства, прежде чѣмъ оно могло бы требовать
себѣ удовлетворенія, исходящаго отъ какихъ либо человѣческихъ
существъ. Чувства людей могутъ возбуждаться самыми различными
предметами, и потому нужно доказать, что этому спеціальному чувству
присвоивается право — видѣть, свои требованія исполненными. Если
попробуютъ доказать правоспособность этого чувства, то снова
придутъ къ принципу благополучія. Оффиціальное негодованіе и
возмущеніе могутъ быть оправданы только тогда, когда они мотиви-
руются нарушеніемъ условій жизни въ обществѣ и содѣйствіемъ тому
354
ЭТИКА.
(это также необходимо),что обезпечиваетъ эти условія. По отношенію къ
страданіямъ, причиняемымъ государствомъ посредствомъ наказаній,
происходитъ тоже, что и относительно страданія вызываемаго раская-
ніемъ. Оно также ве имѣло-бы ни какого этическаго значенія «само—
по—себѣ» (см. V, 3), если-бы не было необходимымъ психологическимъ
переходомъ къ этическому дѣйствію.
Если бы чуство негодованія обладало дѣйствительно симпатической
природой, а но было отголоскомъ примитивнаго инстинкта мести, оно
хотя и требовало-бы искупленія, т. е. опредѣленнаго страданія,
которое слѣдуетъ преступнику за его дѣянія, но эти страданія раз-
сматривались бы не какъ конечная цѣль. А разъ является наоборотъ
такое требованіе, то мы имѣемъ передъ собой потребность доставить
себѣ удовлетвореніе безъ всякихъ соображеній о послѣдствіяхъ, потреб-
ность, которая часто обращаетъ и симпатичиское чувство въ эгоизмъ *).
Истинная симпатія не сводится на то, чтобы дать себѣ удовлетвореніе;
она хочетъ увеличить чувство радости и счастья въ мірѣ, хочетъ умень-
шить страданія; поэтому было бы противорѣчіемъ, если-бы оно хотѣло
достигнуть какого либо изъ пунктовъ своей цѣли посредствомъ причиненія
страданія. Когда же самъ преступникъ жаждетъ искупленія, то въ этомъ
нѣтъ мистицизма, и теорія возмездія не можетъ на него ссылаться. Психо-
логически понятно, что тотъ, въ комъ начинаетъ дѣйствовать раскаяніе,
ищетъ себѣ облегченія въ страданіи физическомъ. Подвергаясь ему, онъ
чувствуетъ освобожденіе я разряженіе сильной духовной напряженности.
Когда индивидуумъ самъ себя предаетъ на страданія, онъ обнаружи-
ваетъ далѣе серьезную волю для возстановленія нормальныхъ отношеній
между нимъ и правовой организаціей; если онъ претерпѣваетъ отъ пред-
писаннаго наказанія, онъ удовлетворяетъ уже своей собственной потреб-
ности. Съ нимъ происходитъ тоже, что происходитъ при мучительномъ
самопознаніи, которое индивидуумъ продѣлываетъ добровольно, если
онъ дѣйствительно порвалъ съ извращеннымъ направленіемъ своей
воли (см. V. 3).
За «разумомъ», за «чувствованіями», на которыхъ было такъ удобно
строить идею возмездія, имѣющую будто-бы само-собою понятный харак-
теръ,—скрывается въ сущности старый инстинктъ мести, глубоко пус-
тившій корни въ человѣческую природу. Если мы обратимся къ нему, то
намъ не трудно будетъ понять, почему здѣсь оказывается недостатокъ въ
основаніяхъ. Вѣдь, инстинктъ руководится не мыслью о какой либо цѣли,
а состоитъ только въ наклонности произвести извѣстное дѣйствіе. А такъ
*) Помологія, стр. 326.
КАРАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА.
355
какъ эти дѣйствія въ данномъ случаѣ имѣли важное значеніе для самосо-
храненія индивидуума, а также и рода, и отчасти имѣютъ это значеніе
даже до сихъ поръ, то понятно, что инстинктъ сохраняется,и преодолѣть
его не легко. Поэтому въ этическомъ развитіи человѣчества было замѣ-
чательнымъ шагомъ впередъ, когда стали сомнѣваться въ самопонятности
положенія, что надо воздавать зломъ за зло (XII, 2).—Въ высшей сте-
пени странно, что даже Кантъ могъ думать, будто бы принципъ возмез-
дія заключаетъ въ себѣ вѣчную этическую истину, а Фихте и Эрстедъ,
отбросившіе этотъ принципъ въ теоріи права, могли оставить его въ
этикѣ! * **)).
Энергія проявлявшаяся въ инстинктѣ мести и возмездія не должна
потеряться оттого, что инстинктъ протерпѣлъ существенную метамор-
фозу. Всегда необходимо горячее и живое чувство возмущенія и гнѣва,
чтобы защищать нарушенную правовую организацію и биться за нее.
Мы возражаемъ только противъ безцѣльности инстинкта. Такъ какъ
причинить страданіе не есть конечная цѣль, то для живого чувста справе-
дливости, конечно, можетъ быть и мѣсто, и примѣненіе. Подъ Иетеяв,
Аристотель понимаетъ то чувство, которое мы испытываемъ когда
видимъ, что счастье выпадаетъ па долю недостойныхъ людей *).
Такое негодованіе противъ неправильнаго отношенія между внутренней
цѣнностью и внѣшнимъ счастьемъ есть важная этическая сила. Однако,
это негодованіе вовсе не должно обязательно идти вмѣстѣ съ желаніемъ
причинить страданіе въ видѣ возмездія тѣмъ, кто производитъ зло; оно
(т. е. негодованіе) не ослобляется оттого, что это страданіе будетъ раз-
сматриваться только какъ средство для измѣненія характера злодѣя.
Когда стремленіе къ возмездію дѣйствуетъ не прямо для самосохра-
ненія, то его кажущееся удовлетвореніе есть иллюзія. Что собственно
достигается возмездіемъ? Совершившееся зло не можетъ стать не совер-
шившимся, и какое же утѣшеніе можетъ быть для насъ въ томъ, что зло-
дѣй будетъ страдать? Здѣсь иллюзія почти однородна съ завистью и зло-
родствомъ. Достигается облегченіе, но въ порядкѣ вещей Ничего не
измѣнилось, а сумма страданій увеличилась. Эту иллюзію мести Бьйрн-
сонъ рисуетъ въ «Вѳг§1]оЬ такъ:
Мщеніе?—Кто взываетъ къ мщенію?
Развѣ можетъ оно пробудитъ мертвыхъ?
Можетъ оно защитить меня отъ холода?
Дастъ-ли оно утѣшеніе вѣрнымъ вдовамъ,
Или матерямъ, у которыхъ отняли дѣтей?
•) ЕіЬ Міс. И, 7.
**) ЕісМѳ: СггипШа^е 4ез КаіиггѳсМя. П, стр. 128.
356
ЭТИКА.
6) Можетъ казаться, что принципъ возмездія нуженъ преимуще-
ственно при опредѣленіи соразмѣрности наказанія съ виной. Поступать
такъ, какъ поступаетъ другой, кажется идеей болѣе ясной и удобной.
Кажется, что само собой понятна необходимость убить того, кто самъ
убилъ другого. Но уже представляется весьма сомнительнымъ (по
крайней мѣрѣ, на современной намъ ступени развитія), что слѣдуетъ
вырвать глазъ у того, кто вырвалъ его у другого. А какъ поступить на
основаніи принципа возмездія съ тѣми, которые совершили изнасилова-
ніе? Кантъ полагалъ, что ихъ нужно кастрировать. Но, вѣдь, это уже
сильное отклоненіе отъ принципа «мѣра за мѣру». Этотъ принципъ не
примѣнимъ, а когда кажется, что примѣненіе его возможно, то прихо-
дится по большей части прибѣгать къ символикѣ, какъ нѣкоторой ра-
зумной связи между дѣяніемъ и наказаніемъ. Нельзя привести ни одного
основанія въ пользу того, что наказаніе должно быть подобно преступле-
нію. Чтобы послѣдовательно провести принципъ возмездія, пришлось-бы
поступать такъ, какъ нѣкоторые дикари. У Спенсера приводится при-
мѣръ, что одинъ негръ изъ племени базуто, сынъ котораго былъ раненъ
въ голову ударомъ палки, требовалъ, чтобы ему позволили нанести
обидчику ударъ той-жѳ палкой въ тоже мѣсто головы и даже на томъ
самомъ клочкѣ земли, на которомъ стоялъ обидчикъ, когда нанесъ рану.
Отецъ чувствовалъ бы себя удовлетвореннымъ вполнѣ только этимъ
способомъ.
Руководясь ученіемъ о возмездіи, нельзя обосновать и того, что престу-
пленіе предумышленное (сіоіиз) должно наказываться сильнѣе нѳ пред-
умышленнаго (спіра). По теоріи возмездія, должно быть воздано за дѣй-
ствіе, за поступокъ; а если такъ, то нѣтъ причины, чтобы воздаяніе
было различно соотвѣтственно тому, совершено ли дѣйствіе умышленно,
или по неосторожности? Но, вѣдь было бы абсурдомъ—подвергать тѣхъ,
которые причинили убійство по неосторожности, той самой опасности,
въ какой находится нечаянно убитый? Вѣдь, въ такомъ случаѣ, нужно-
бы было позаботиться и о томъ, чтобы эта опасность также привела къ
смерти! Но, вѣдь, при этомъ возмездіи было бы нѳ равнымъ, такъ какъ
въ этомъ второмъ случаѣ, смерть была бы произведена не случайно *).
Но, если на основаніи теоріи возмездія нельзя принимать въ
соображеніе разницы между предумышленнымъ и случайнымъ дѣй-
ствіемъ, то, очевидно, что эта теорія есть обращикъслѣпого инстинкта,
который заставляетъ насъ отражать ударъ, не заботясь о послѣдствіяхъ.
”) См. у Эрстеда остроумную крітмку возмездія, вамъ масштаба для уголовнаго закона—* (Еипошіа
II) стр. 12—24.
КАРАТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ ГОСУДАРСТВА.
357
Удивительная судьба! Этотъ выводъ слѣдуетъ признать относительно того
этическаго воззрѣнія, которое считаетъ себя самымъ возвышеннымъ и
смотритъ съ презрительной высоты на «мораль пользы» (утилитаріа-
низмъ) и на «гуманитарную» мораль!
Наконецъ, руководясь теоріей возмездія нельзя обосновать опредѣле-
ній многихъ новѣйшихъ уголовныхъ законовъ относительно давности
уголовныхъ преступленій. На основаніи вышеизложенныхъ основаній
карательной власти государства, понятно само собою, что нарушеніе
права, совершенное въ давнее время и открытое только теперь, прохо-
дитъ безнаказанно. Вѣдь, мотивъ, приводящій въ движеніе карательную
власть, здѣсь отсутствуетъ. Подобно тому, какъ этика смотритъ впередъ,
а если и смотритъ назадъ толишь для того, чтобы лучше видѣть будущее
(V, 3), точно также государство заботится не о прошедшемъ, а о на-
стоящемъ и грядущемъ; преступленіе,совершенное давно, не можетъ слу-
жить доказательствомъ теперешняго характера преступника, какъ оно
не можетъ потрясать нынѣ существующей правовой организаціи. Практи-
ческій интересъ наказанія уже прошелъ. Но теорія возмездія можетъ на-
ходить здѣсь пробѣлъ въ міровомъ порядкѣ, и сколько бы не прошло
времени послѣ совершенія преступленія, она не можетъ найти основа-
нія для того, чтобы таковое не влекло за собою наказанія. Почему кровь
перестала бы вопіять?
Слѣдуя той теоріи основъ карательнаго права, которой держимся
здѣсь- мы, наказаніе должно достигать двухъ цѣлей: возстановленія
правовой организаціи и измѣненія характера преступника. Ни какой
способъ наказанія не долженъ, не имѣетъ права отдѣляться отъ двухъ
этихъ соображеній. Но среди примѣняемыхъ нынѣ наказаній есть два,
которыя стоятъ въ противорѣчіи и съ тѣмъ, и съ другимъ соображе-
ніемъ, а именно—смертная казнь и пожизненное тюремное заключеніе.
Они не могутъ быть оправданы, и мы находимъ, что примѣняютъ ихъ
все рѣже и рѣже. Только одна пятая часть смертныхъ приговоровъ въ
Европѣ приводится въ исполненіе. Это наказаніе показываетъ, что мы
еще находимся на варварской ступени развитія. Мы живемъ на воен-
номъ положеніи, которое вліяетъ такимъ образомъ, что моментъ устра-
шенія играетъ болѣе значительную роль, чѣмъ это дозволительно въ
этическомъ отношеніи. Причина этого заключается преимущественно
въ томъ, что въ психологіи наказанія и въ педагогикѣ наказанія мы еще
чрезвычайно отстали. Поэтому мы еще не въ состояніи дѣйствовать на
характеръ преступника такъ, чтобы циклъ наказанія могъ не кончаться
смертной вазнью.—Пожизненное заключеніе того, кого мы должны вос-
питывать, странный педагогическій пріемъ, столь же странный, какъ
358
этика.
и отнятіе у него жизни. Конечно, не трудно объявить человѣка не-
исправимымъ; но па чемъ-же при этомъ основывается увѣренность,
что исчерпаны всѣ средства его исправленія? Какія для этого суще-
ствуютъ доказательства? Мы не такъ далеко ушли въ психологической
проницательности и педагогической практикѣ, чтобы осмѣливаться
утверждать подобнаго рода приговоры.
Послѣ тѣхъ изслѣдованій (V) о «свободѣ воли», которыя мы сдѣ-
лали выше, нѣтъ ни малѣйшаго основанія возвращаться здѣсь вновь къ
этому вопросу. Если этика можетъ уживаться съ детерминизмомъ, то
и теорія права можетъ опираться на него. Но, кромѣ того, именно на
основаніи изложенныхъ здѣсь основаній карательнаго права, имѣетъ
особенно важное значеніе то, чтобы субъективныя условія воли нака-
зуемаго стали предметомъ вниманія. Это сводится во 1-хъ къ вопросу
о томъ, насколько данный поступокъ былъ дѣйствительно произволь-
нымъ, насколько онъ былъ результатомъ обдуманности и сознательнаго
рѣшенія индивидуума? Или же онъ былъ только результатомъ непреду-
смотрительности, а не собственаго рѣшенія, продуктомъ недостатка
внимательности и недомыслія того индивидуума, который совершилъ
его? Или, наконецъ, ве совершенъ ли этотъ поступокъ въ состояніи
необыкновеннаго возбужденія? Въ этихъ различныхъ случаяхъ, оказы-
вается весьма различная степень дисгармоніи между волей индивиду-
ума и правовой организаціей, и поэтому наказаніе должно необходимо
видоизмѣняться сообразно степени этой дисгармоніи. Во вторыхъ, нака-
заніе должно оказывать свое вліяніе на волю индивидуума, какъ мо-
тивъ, необходимость котораго неизбѣжна. Индивидуумъ долженъ воспи-
тываться. Но это сводится къ вопросу: нормаленъ ли индивидуумъ
настолько, что воздѣйствіе, которому онъ подвергаѳтоя, можетъ ока-
зать на него вліяніе. Если индивидуумъ душевно боленъ, то вліяніе
воспитанія, если оно ведется обыкновеннымъ способомъ, невозможно;
въ такомъ случаѣ, воспитаніе индивидуума, если таковое возможно
вообще, должно быть передано учрежденію для умалишенныхъ *). По
поводу этого пункта, между юристами и врачами ведется продолжи-
тельная война, и этому нельзя удивляться, пока есть юристы, которые
не только увѣрены, что способные къ исправленію и неспособные къ
нему, нормальные и ненормальные отдѣляются другъ отъ друга рѣзкой
и опредѣленной границей, но увѣрены и въ томъ, что «моральная спо-
собность къ противодѣйствію лротивузаконнымъ похотямъ есть не-
*) Новая итальянская судебно-медицинская школа требуетъ для неісправммыхъ преступниковъ
устройства пожизненныхъ «пріютовъ» (Ломброзо).
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ.
369
измѣнная величина, которая должна установляться въ нормальныхъ раз-
мѣрахъ для всѣхъ людей, не принимая во вниманіе ихъ личнаго пред-
расположенія» *). Если въ кругу юристовъ часто встрѣчаются такіе
мизерные психологическіе взгляды, то нѣтъ ничего удивительнаго, что
примѣненіе карательнаго права еще такъ далеко пока отъ своего
идеала.
Государственныя конституціи.
1) Когда въ 1789 г. французы полагали, что они заводятъ у себя
совершенно новую конституцію, американскій государственный чело-
вѣкъ, Моррисъ, жившій въ Парижѣ, писалъ, что французы хотятъ
американской конституціи, не задумываясь надъ тѣмъ, что у нихъ
нѣтъ американскихъ гражданъ, и что потребуется по меньшей мѣрѣ
одно поколѣніе людей, чтобы они привыкли къ новой конституціи и
стали дѣйствительно жить подъ ея сѣнью. Въ то же время, Вильгельмъ
фонъ Гумбольдтъ предсказывалъ, что новая конституція нѳ удержится,
такъ какъ она представляетъ собою дѣло одного разума. Разумъ же,—
говорилъ онъ,—можетъ, конечно, упорядочить данный уже матеріалъ,
но не можетъ самъ создать его. Онъ можетъ руководить и пробуждать
тѣмъ, что ставитъ образецъ, но живыя силы должны развиваться медлен-
нымъ историческимъ опытомъ **).—То, что единогласно предсказали—
практическій государственный дѣятель и мыслитель-философъ, то доста-
точно подтвердила исторія. Государственныя формы и государственныя
конституціи не могутъ создаваться сразу и навязываться народу извнѣ
или сверху. Съ начала нашего столѣтія было создано 350 новыхъ кон-
ституцій ***). Уже это число показываетъ, что многія изъ нихъ должны
были изчезнуть, такъ какъ не могли укорениться. Конституція
должна сперва вырасти. Для насъ эта.истина не нова. Государственная
форма или государственныя конституціи есть лишь та часть правовой
организаціи, которая касается управленія государствомъ, и для всѣхъ
конституцій справедливо то, что они лишь тогда могутъ получить
прочное существованіе, когда вытекаютъ изъ обычной дѣятельности или
ведутъ къ таковой. Однимъ формулированіемъ принциповъ и схемъ еще
• ) Выдержка нзь оо,. одного нѣмецкаго юраота, Тс™"оТ‘
ХигесЬпипр (ѴіегівЦаЬгесЬгЖ.Гиг ^,"в"всЬв^,сЬв нипЬо’мк Мввп ііЬвг ЗЮаіагегйминк ЗигсЬ Шв
• у Танъ: и Кеѵоіиііоп. I стр. 155, іоо- , Г _
пеие ГгапгбвіасЬе Копзіііиііоп тегапійззі. (1791), ег ѳ . стр.
• •♦) Мэнъ: Рориіаг ^оѵегшпепі. Іопдоп 1885 стр. 1/4.
360 ЭТИКА.
нельзя всего сдѣлать.—Разумъ и сознательное обсужденіе, не теряютъ
отъ этого своего значенія, какъ указываетъ и Гумбольдтъ. Разумъ дѣй-
ствуетъ при этомъ различными способами,—упорядочивающимъ, руко-
водящимъ и пробуждающимъ то, что было полусознательнымъ и совер-
шенно безсознательнымъ. Онъ усиливаетъ вниманіе къ существеннымъ
условіямъ, предостерегаетъ отъ грозящихъ опасностей и открываетъ
новыя возможности развитія (ср. III, 19—20).
Отсюда слѣдуетъ, что построеніе идеальной государственной консти-
туціи не можетъ входить въ задачи этики. Нѣтъ никакой пользы отъ
приготовленія рамки, когда неизвѣстно, чтб въ эту рамку будетъ вста-
влено. Рѣшающимъ моментомъ въ этомъ дѣлѣ служатъ тѣ возможности
и тѣ исходные пункты, которые представляетъ данный народъ по своей
природѣ и историческому развитію. Задолго передъ тѣмъ, когда стано-
вится возможнымъ приступить къ обсужденію какой либо внѣшней кон-
ституціи, развилась фактически та внутренняя конституція, которая
проявляется въ правахъ и обычаяхъ, въ характерѣ и культурѣ народа. И
внѣшняя конституція, чтобы имѣть устойчивость и значеніе, должна слу-
жить завершеніемъ этой внутренней конституціи посредствомъ внѣшней,
оффиціальной организаціи различныхъ элементовъ, уже существую-
щихъ въ народѣ. Конечно, при этомъ не безразличны и рамки. Если
опѣ узки, то онѣ давятъ содержимое и мѣшаютъ ему развернуться;если
же онѣ черезъ чуръ широки, въ такомъ случаѣ содержаніе не будетъ упо-
рядочено въ устойчивой формѣ. Но не только такая рамка можетъ быть
плохой, которая сдѣлана произвольно и извнѣ; можетъ быть плохой и
такая, которая развилась непроизвольно. Но этому злу можно помочь
только опираясь на тѣ возможности и исходные пункты, которые даны
въ народѣ, каковъ онъ теперь. Всякое здоровое развитіе идетъ изнутри
наружу, снизу вверхъ.
То положеніе, что конституція не можетъ избираться и вводится по про-
изволу, не дѣлаетъ насъ, однако, совершенно безсильными передъ государ-
ственной жизнью. Правда, мы ничего не можемъ сдѣлать противъ гото-
выхъ результатовъ развитія, не можемъ сразу закончить такое дѣло,
которое требуетъ медленнаго продолжительнаго развитія. Но мы мо-
жемъ воздѣйствовать на причины, обусловливающія будущее развитіе.
Путемъ опыта и болѣе зрѣлаго обсужденія мы можемъ научиться под-
готовлять и накоплять эти условія лучше, чѣмъ они подготовлялись до
тѣхъ поръ. Внѣшнія условія опредѣляютъ организацію общества и го-
сударства безъ какого бы то ни было участія сознательныхъ намѣреній
и сознательнаго выбора—только въ самые ранніе періоды соціальнаго и
политическаго развитія. Правда, и относительно цѣлесообразной орта-
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ.
361
низаніи мы не всегда имѣемъ право вѣрить, что ея возникновеніе обя-
зано благоразумной предусмотрительности и расчету. Но изъ этого не
слѣдуетъ, однако, утверждать (вслѣдъ за Спенсеромъ), какъ общее пра-
вило, что государственная форма опредѣляется данными условіями, а
ни коимъ образомъ не сознательными намѣреніями *). Когда дости-
гнута болѣе высокая ступень духовнаго развитія, тогда возникаетъ
прямое пониманіе данныхъ условій, и это пониманіе можетъ затѣмъ
руководить нашими дѣйствіями. Если развились—историческій опытъ,
соціальное и политическое пониманіе, то противорѣчило бы всякой пси-
хологіи предположеніе, что они не опредѣляютъ до извѣстной степени
нашего поведенія. Никакое понятіе или представленіе наше не остается
безъ какого бы то ни было вліянія на наши чувства и нашу волю. Спен-
серовское положеніе представляетъ собою лишь вершину реакціи про-
тивъ энтузіастической, но наивной вѣры ХѴШ вѣка въ разумъ. Реакція
эта обусловлена тѣмъ, что теперь уже не вѣрятъ больше, будто бы міръ
управляется «идеями», такъ какъ не мысли, а чувствованія и страсти
опредѣляютъ человѣческую дѣятельность, и сами мысли являются
только сопутствующими продуктами чувствованій. Дальнѣйшій шагъ,
слѣдующій за этимъ, состоитъ въ томъ, что въ свою очередь и самыя
чувствованія, и страсти объясняются внѣшними условіями, при кото-
рыхъ живутъ и дѣйствуютъ люди. Мысли и сознательныя намѣренія
разсматриваются только какъ продуктъ всего ряда причинъ, первый
членъ 'котораго отыскивается во внѣшнихъ условіяхъ. Но разъ мысль
родилась, она сама можетъ дѣйствовать обратно на тѣ условія, благо-
даря которымъ она возникла. То, что является въ одномъ отношеніи
результатомъ, само становится новой причиной **).—Когда мысль
достаточно обосновалась, она влечетъ за собою и пониманіе того, что
человѣческая общественная жизнь чрезвычайно сложна и что всякое
посягательство на какой либо одинъ пунктъ этого сложнаго цѣлаго мо-
жетъ имѣть многосторонніе и развѣтвляющіеся результаты. А это при-
водитъ къ осторожности и убѣжденію, что цѣль легче достигается кос-
венными, чѣмъ прямыми вмѣшательствами. Сознательная мысль будетъ
*) «Сошііііопа аші поі іпіепііопз деіегшіпв^. Зрепссг: Роіііісаі Іпаіііиііопа. Стр. 395. Прим. рвд.
У Спенсера это говорится относительно генезиса простыхъ і сложныхъ политическихъ главъ. Пол-
ная цитата такова: а Ьиі аз ^аіЬегсй іо^еіИег іл іЬе іогедол; зесііопз, іЬе Гасіз вЬок іЬаі аа ѵііЪ іЬе
допѳаіа о/ вітріе роіііісаі Ьеасіз, ао ѵгііЬ іЬе ^епеаіа оГ сотроиші роіііісаі Ьеабз, сопдіііопа аші поі іп-
ііопв деіегтіпе (т. е. совокупность всѣхъ фактовъ, собранныхъ въ предшествующихъ параграфахъ,
показываетъ, что генезисъ простыхъ политическихъ главъ, какъ и сложныхъ политическихъ главъ,
опредѣляется условіями, а ве намѣреніями).
**) См. у А. Фуллье, интересную критику соціологіи Спенсера, въ его соч. сЬа Бсіспсс Зосіаіѳ».
362
ЭТИКА.
искать способовъ помогать жизни, а не обходиться съ нею, какъ съ
школьникомъ (ги Ьойпеізіегп).
2) Даже въ самыя разумно придуманныя государственныя организаціи
вносится ирраціональный элементъ той ролью, которую необходимо
должна въ нихъ играть власть. Если необходимо примѣнять власть для
обезпеченія безопасности и міра, какъ внѣшняго, такъ и внутренняго,
то это указываетъ на то, что въ человѣческой природѣ еще и теперь
дѣйствуютъ наклонности и страсти, не приспособленныя къ требова-
ніямъ общества, опирающагося на прочную правовую организацію. От-
сюда является,—говоря словами Тэна,—«необходимость оставить жан-
дармовъ на стражѣ противъ дикарей». Но вѣдь, пользованіе властью и
ея примѣненіе также возбуждаетъ въ человѣческой природѣ извѣстныя
наклонности и страсти. Всякій эгоизмъ есть въ сущности нѣкотораго
рода чувство власти. Грубо-дикая сторона существа какого либо
человѣка можетъ также ярко обнаружиться грубымъ и дикимъ примѣ-
неніемъ власти, какъ и сопротивленіемъ, направленнымъ противъ орга-
низаціи, которую должна оберегать власть. Самъ жандармъ, по этой
теоріи, есть одинъ изъ такихъ экземпляровъ «внутренняго» дикаря
(ХѴіИеп іп зісЬ). Быть можетъ, люди и должны управляться тугими
поводьями во, вѣдь, и тѣ, которыя держатъ въ рукахъ эти поводья,—
тоже люди.
«Если бы люди были ангелами», — говорилъ Александръ Гамиль-
тонъ, — «не было бы необходимости ни въ какомъ управленіи». А если
бы люди управлялись ангелами, то не было бы необходимости контро-
лировать ихъ управленіе. *). Задача, которую должны разрѣшать госу-
дарственныя конституціи, состоитъ именно въ слѣдующемъ: необ-
ходимъ контроль, имѣющій власть направлять и сдерживать тѣ
стремленія человѣческой природы, которыя угрожаютъ нарушеніемъ
правовой организаціи; но и надъ этимъ контролемъ также необходимъ
контроль. И вотъ, какимъ-же образомъ этотъ послѣдній контроль мо-
жетъ сохранить надлежащій авторитетъ, не ослабляя власти, которою
неизбѣжно должны пользоваться дѣятели перваго изъ этихъ контролей?
3) На низшихъ ступеняхъ политическаго развитія, часто, въ самомъ
дѣлѣ, люди увѣрены, что ими управляютъ ангелы. На правящихъ смо-
трятъ съ инстинктивной вѣрой, какъ нд вмѣстилище всякой мудрости.
Это мы видимъ, напр., въ государствахъ теократическихъ, а также тамъ,
гдѣ управленіе состоитъ въ опекѣ надъ народомъ. При этомъ имѣется
только первая форма контроля (см. выше), но нѣтъ второй. Однако, при
*) ТЬе ГейегаІіаС. ЭД 51 (Новое изданіе. Вовіоп 1882 г. стр. 399).
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ.
363
ближайшемъ изслѣдованіи, можно замѣтить и вторую форму. Именно
эта вторая форма состоитъ въ довѣріи народа къ мудрости и способно-
сти управляющихъ. Лишь настолько, насколько господствуетъ эта увѣ
ренность, можетъ быть обезпечено этого рода управленіе, какъ-
бы патріархально оно ни было. Къ этому могутъ присоединяться—
національное и другія чувства, которыя способны возбуждать управленіе.
Власть въ ея чистомъ видѣ не можетъ удержаться долго, если ей недо-
стаетъ внутренней пріобщенности гражданъ. Правящіе,—особенно, когда
дѣло идетъ объ активномъ и совокупномъ движеніи,—въ самомъ дѣлѣ
всегда зависятъ отъ согласія съ ними и отъ взглядовъ на нихъ народа; и
обыкновенно сами правители сохраняютъ народное довѣріе. Но, вѣдь,
они не могутъ сами вникать непосредственно во все; у нихъ должны
быть посредники, а для этого пускается въ ходъ бюрокритическая си-
стема, которую контролировать они могутъ весьма неполно и отъ кото-
рой они легко оказываются въ зависимости сами *).
Общественное мнѣніе, которое играло уже важную роль при режимѣ
опеки, становится при правильномъ и мощномъ развитіи народа обще-
ственной волей, которая добивается дѣятельнаго участія въ рѣшеніи
дѣлъ (см. XXXVII, 5 и XXXVIII, 5). Этому должно предшествовать
возникновеніе въ народѣ сознанія своей силы, а это сознаніе' вырабаты-
вается дѣятельностью въ свободныхъ обществъ и вообще въ меньшихъ
сферахъ. Политическая свобода современной Европы есть результатъ
процесса развитія, происходившаго въ области матеріальной и идеаль-
ной культуры. Въ теченіе мощнаго разцвѣта торговли, промышленности
и земледѣлія, развернулись силы ума и способности къ дѣятельности,
которыя уже не были стѣснены такими узкими границами, въ какихъ
они были сжаты при старыхъ формахъ государства. Путемъ свобод-
наго развитія религіозной жизни, возвысились—самоуваженіе и чувство
свободы до той степени, на которой уже стало невозможнымъ исклю-
чать народъ изъ числа участниковъ въ рѣшеніи дѣлъ, касающихся его-жѳ
собственнаго блага или страданія. Новая наука не только породила, при
посредствѣ полученныхъ ею результатовъ, новые взгляды на природу
и общество, но, особенно благодаря ея методамъ и возбужденной ею
любви къ изслѣдованію и критикѣ,—вызвала къ жизни и независимыя,
*) Датскіе философы—юристы средины XVIII столѣтіи даже считали абсолютизмъ свободнымъ
государственнымъ учрежденіемъ на томъ основаніи, что онъ опирается на общественное мнѣніе и
сословіе чиновниковъ. Си. 2. Ноігп: Ош (Іеі 8уп раа Коп^етаі, Роік 05 Ьоідог])& ЕгіЬегі, (Зет шігікіесів
вір Иеп (Іапак—погзке Зіаііі Мкііеп аі 18 Аагішшігеііе. (Воззрѣніе на королевскую власть, народъ м
гражданскую свободу, развившееся въ срединѣ XVIII столѣтія въ датско-норвежскомъ государствѣ.
Университетская программа). 1883 г. стр. 66, 85, 95.
364
ЭТИКА.
смѣлыя способы сужденія, которыя должны были распространиться и
аа политическую область. При такихъ условіяхъ люди уже не могли
довольствоваться тѣмъ, чтобы ихъ контролировали, когда сами они не
контролируютъ. Политическая свобода есть выраженіе того, что всѣ
области человѣческой жизни управляются одними и тѣми-же законами;
кто хотѣлъ бы истребить съ корнемъ потребность въ политической сво-
бодѣ, тотъ долженъ бы былъ сперва уничтожить всякій самостоятель-
ный трудъ въ области какъ матеріальной, такъ и духовной культуры.
Этого нельзя понимать въ томъ смыслѣ, что народъ сперва долженъ
былъ воспитаться для политической свободы и только тогда могъ добить-
ся участія въ ней. Пока у него нѣтъ никакой свободы, онъ не можетъ
пріобрѣсти ни способностей, ни чувствъ, которыя требуются для дѣятель-
наго участія въ государственной жизни. И здѣсь также оказывается
важнымъ принципъ Аристотеля, потому,что только обладаніе политиче-
ской свободой можетъ сдѣлать народъ политечески свободнымъ. Свобода
и здѣсь столько же цѣль, какъ и средство для достиженія этой цѣли (стр.
XXII, 2). Принудительный режимъ и опекунство не могутъ воспитать
для свободы; способности развиваются только упражненіемъ и привыч-
кой, но никакое упражненіе въ пользованіи свободой невозможно,если не
обладаетъ самой свободой.
Нельзя также понимать политическую свободу и въ томъ смыслѣ, что
будто бы опа есть право, которое народъ пріобрѣлъ своими способно-
стями въ другихъ областяхъ. Обладаніе свободой и практическое поль-
зованіе ею есть столько же обязанность, какъ и право. Государство
возникаетъ собственно только тогда, когда наивозможно большее число
гражданъ принимаетъ участіе въ государственной жизни. И это потому,
что государство не существуетъ внѣ или сверхъ существованія отдѣль-
ныхъ индивидуумовъ; оно существуетъ только въ нихъ, въ ихъ мыс-
ляхъ, въ ихъ волѣ. Значитъ, чѣмъ больше воль участвуетъ въ госу-
дарственной организаціи, тѣмъ прочнѣе ея положеніе. Свободное и жи-
вое пріобщеніе государству, отдѣльныхъ индивидуумовъ есть настоящая
сила его. Политическая свобода привязываетъ отдѣльныхъ индивидуумовъ
къ государству посредствомъ ихъ самодѣятельности ради государствен-
ныхъ цѣлей, и быть дѣятельными сочленами государства, это обязан-
ность индивидуумовъ. Великіе государственные люди *) считали избира-
тельное право необходимымъ для того, чтобы поставить государство на
такія прочныя и глубокія опоры, какія только возможны. Расширеніе
*) Александръ Гамильтонъ (ТЬо Еедегаііві. Вовіоп 1882 г. отр. ЫХ)—Віитжгек. (Сж. Рйгві Вів-
шагскз аів Неіпѳг. ѴоІвіалйісЬе Заштіип^ дег рагІатепСагіэсЬеп В>е4еп Вівшагскв. П, етр, 164 и сл.).
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ. 365
политической свободы не только ве есть разложеніе государства, а какъ
разъ наоборотъ—усовершенствованіе государственной жизни.
Политическая свобода есть одно изъ важнѣйшихъ средствъ воспи-
танія народа. Она заставляетъ индивидуума пріобрѣтать такую сумму
просвѣщенія и знанія, какую только онъ можетъ пріобрѣсти, чтобы
имѣть возможность исполнять свою функцію (Зіеііпп#—положеніе),
какъ дѣятельнаго сочлена государственнаго общества. Но особенно она
научаетъ его расширять свой взоръ за предѣлы узкихъ горизонтовъ,кото-
рыми его ограничиваютъ его житейскія занятія, и тогда онъ чувствуетъ
свою цѣнность человѣческую, цѣнность своей личности, которая можетъ
ввести и свой вкладъ въ жизнь народа.—Такимъ образомъ, политиче-
ская свобода есть не только естественный продуктъ дѣятельности въ
области культуры, она есть также и средство для укрѣпленія государ-
ства, такъ какъ она тѣснѣе связываетъ индивидуумъ съ государствомъ;
и она же есть побужденіе къ энергическому развитію личности и
индивидуальныхъ способностей.
Конечно, можно представить и очень темныя стороны политической
свободы, не будучи даже поборникомъ режима опеки и бюрократіи.
Свободой могутъ злоупотреблять; однако, этой опасности подвергалось
всегда все лучшее. Впрочемъ, мы имѣли здѣсь въ виду не историческое
изложеніе; наоборотъ, здѣсь дѣло идетъ о томъ, чтобы показать необ-
ходимость свободы, а также ту цѣнность, которой она обладаетъ съ
этической точки зрѣнія. Мы должны подвергнуть себя опасностямъ и
непріятностямъ, соединеннымъ съ свободой, для того, чтобы стать уча-
стниками тѣхъ необходимыхъ благъ, для достиженія которыхъ она
является неизбѣжнымъ условіемъ.
4) Мы опредѣлили мимоходомъ свободу какъ право на фактическое
участіе въ государственной жизни. Но что именно понимается подъ
этимъ правомъ въ болѣе тѣсномъ смыслѣ? Вѣдь всѣ мы непосредственно
не можемъ, конечно, управлять страной. Это могло происходить при-
близительно въ маленькихъ государствахъ древности, гдѣ городъ и госу-
дарство составляли одно и тоже; но и здѣсь это продолжалось лишь до
тѣхъ поръ, пока они были однимъ и тѣмъ же. Для обширной
со многими городами и общинами это уже непримѣнимо, оэто^у
новѣйшія времена имѣетъ мѣсто участіе отдѣльныхъ индив уу
жизни государства при посредствѣ своихъ предетави можетъ
Избравіе, вотъ тотъ актъ, вооредотвомъ *Средствомъ
вмѣшиваться въ ходъ тосударственвойо^ обсуя деніи, которымъ ни-
“—6“" "давъ
366
ЭТИКА.
ни одинъ законъ, гдѣ не можетъ быть объявленъ ни одинъ указъ,
гдѣ неможетъбыть сдѣлано ни одно рѣшающее опредѣленіе, касающееся
внутренней и внѣшней участи государства,—безъ одобренія представи-
телей избранныхъ народомъ, тамъ существуетъ свободная конституція,
будетъ ли она написана на бумагѣ, или не будетъ. И здѣсь также
можетъ господствовать довѣріе между правящими и народомъ, которое
глубже и прочнѣе довѣрія, имѣющаго мѣсто при режимѣ опеки, гдѣ
народъ принимаетъ все пассивно, такъ какъ, если даже ему и дано
право выражать свое мнѣніе, то не дано права имѣть свою волю.
Тутъ можетъ возникнуть вопросъ: «значитъ-ли это, что важнѣе
всего не то,управляютъ-ли страной самые мудрые и лучшіе люди, а то,
чтобы правящіе пользовались довѣріемъ народа?» На это можно отвѣ-
тить, что именно самый трудный вопросъ въ томъ и состоитъ, какимъ
образомъ можно рѣшить, какіе люди—самые мудрые и самые лучшіе.
Духовную высоту не такъ легко измѣрять какъ тѣлесную. Въ человѣче-
ствѣ вообще идетъ огромный споръ о масштабѣ для мудрости и добра,
а споръ политическій есть только одно изъ развѣтвленій этого великаго
спора. Но отлично извѣстно, что самые мудрые и лучшіе государствен-
ные люди (можно, вѣдь, быть мудрымъ и лучшимъ, не будучи госу-
дарственнымъ человѣкомъ) въ состояніи были открывать не только то,
что можетъ быть полезно народу, но и то, какъ наилучшимъ образомъ
можетъ быть осуществлено это полезное. Они понимали, что только то
служитъ благополучію народа, что согласуется съ его природой и силами,
и умѣли пробуждать эти силы и руководить ими. Они разсматривали
народъ не какъ мертвый матеріалъ, нѳ какъ массу, которая должна
принимать пассивно предписанную ими ей форму. Они работали не
только для народа, но и вмѣстѣ съ народомъ, и они умѣли пріобрѣсти
довѣріе народа и видѣли въ этомъ довѣріи самое важнѣйшее условіе
для возможности что либо привести въ исполненіе.
5) Ио даже самыя свободныя учрежденія, чтобы они могли сохра-
няться, не могутъ быть совершенно просты и не связаны взаимно. Есть
двѣ противоположныя опасности, которымъ они подвергаются, и кото-
рыхъ слѣдуетъ избѣгать различными мѣрами.
Одна изъ этихъ опасностей состоитъ въ томъ, что тѣ непроизволь-
ныя побужденія, тѣ предразсудки и страсти, которыя господствуютъ въ
обширномъ большинствѣ, переходятъ въ непосредственное дѣйствіе,
если они не могутъ выясниться и проявиться покойнымъ и всесторон-
нимъ обсужденіемъ. Въ этомъ случаѣ государство ведетъ инстинктивную
или импульсивную политику, а не политику сознательной воли. И здѣсь
также (ср., напр., XXXIX, 1) оказывается,насколько важно, чтобы между
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ.
367
побужденіемъ и дѣйствіемъ возникалъ промежутокъ. Народъ,—совер-
шенно также какъ и индивидуумъ,—долженъ имѣть возможность проя-
вить самообладаніе (сдержанность), долженъ имѣть способность и возмож-
ность сдержать побужденіе, чтобы имѣть возможность обсудить его.
Эта сдержанность или самообладаніе (самогосподство) есть существенное
качество всякаго характера. А имѣетъ-ли народъ характеръ, объ этомъ
можно судить по тому, опредѣляются ли его дѣйствія мгновенными
порывами, вдохновеніями, импульсами, или-же наоборотъ г- стойкими,
прочно-обоснованными идеями и чувствованіями (ср. ПІ, 4—7 и XI,
8—9). Такъ какъ ничто не можетъ получить въ государствѣ реальнаго
значенія безъ желанія народа, то именно поэтому вовсе не нужно,
чтобы каждое побужденіе народа тотчасъ находило свое осуществленіе.
Между побужденіемъ и рѣшеніемъ необходима промежуточная стадія.
Народъ, при посредствѣ конституціи, долженъ быть защищенъ отъ
своихъ собственныхъ торопливыхъ промаховъ. Опытъ, имѣющійся у
народа, и знаніе фактовъ должны имѣть возможность оказать свое дѣй-
ствіе, прежде чѣмъ составится рѣшеніе. Насколько эта цѣль достигается
въ учрежденіяхъ отдѣльныхъ народовъ, зависитъ по большей части отъ
исторіи каждаго народа. Въ видѣ примѣра, можно указать одинъ случай.
Сѣвероамериканскіе свободные штаты, посредствомъ того способа,
какимъ у нихъ упорядочены отношенія между исполнительной ^законо-
дательной властью, и отношенія между двумя полатами, а также посред-
ствомъ независимаго положенія, которое обезпечено у нихъ верховному
суду,—развили такую конституцію, которая именно за то, что выпол-
няетъ вышеуказанныя гарантіи, признана даже тѣми, кто считаетъ
весьма сомнительнымъ и опаснымъ «народноправческій» режимъ *).
При этомъ важно замѣтить, что сдерживаніе при помощи размыш-
ленія и обсужденія можетъ быть нужно не только для нетерпѣнія и
необузданнаго стремленія къ измѣненію, но и для консервативной кос-
ности. Могутъ и при демократическомъ образѣ мыслей быть предраз-
судки, эгоизмъ, узость, которые смягчаются мало по малу болѣе ясными
соображеніями и свободными размышленіями. Важная и весьма основа-
тельная реформа можетъ встрѣтить противодѣйствіе со стороны обшир-
наго большинства, которое можетъ даже, по своей антипатіи къ
новой идеѣ, по крайней мѣрѣ временно предпочесть режимъ враждеб-
ный свободѣ. Исторія народнаго голосованія во Франціи представляетъ
•1 Генри Мэнъ: «Народное Правительство». Русскій перевода, язд. жури. «Русское Богатство».—
Вееьѵи характерно, что тогъ-же авторъ, который съ огромнымъ званіе» дѣда н огромны» талан-
тонъ высказался противъ демократической формы правленія, въ прошедше» году былъ уже блв-
іокъ къ тому, чтобы считать идеаломъ о. американскія учрежденія.
368 ЭТИКА.
яркій примѣръ этого. А въ Люцернѣ, іезуиты добились въ 181А г.
признанія своихъ правъ путемъ аппеляціи въ всеобщему народному го-
лосованію. Обращеніе къ народу (или референдумъ), введенное союзной
конституціей 1874 г. оказалось очень консервативнымъ учрежденіемъ*).
Народоправческій режимъ не есть безусловно прогрессивный режимъ.
Другая опасность, совершеннаго иного рода, состоитъ въ томъ, что
при конституціи, имѣющей своей основой политическую свободу, мо-
гутъ черезъ чуръ много обсуждать, перерѣшать и разговаривать, гакъ
что для существованія и прогресса государства начинаетъ не доставать
необходимой энергіи для желаній и дѣла. Тотъ промежутокъ между по-
бужденіемъ и дѣйствіемъ, о которомъ говорилось выше и который дѣй-
ствительно необходимъ, здѣсь расширяется уже черезъ чуръ **). И эта
опасность, какъ и предыдущая, становится тѣмъ меньше, чѣмъ боль-
шее довѣріе господствуетъ во взаимныхъ отношеніяхъ народа и правя-
щихъ имъ. Стремленіе—наивозможно болѣе ограничить исполнительную
власть—пропорціонально, недовѣрію и боязни превышеній власти и вмѣ-
шательства со стороны властителей. Наоборотъ, когда развиваются до-
вѣрчивыя отношенія, является и добровольная готовность предоставлять
правительству такую сумму власти, какая необходима для рѣшенія
предлежащихъ задачъ. Безъ такого отношенія довѣрія, никакое сво-
бодное государство не можетъ быть сильнымъ государствомъ и даже,
собственно говоря, никакое государство не можетъ быть сильнымъ.—
Безъ довѣрія правильное отношеніе между властью и свободой будетъ
поддерживаться лишь приблизительно и только значительными колеба-
ніями иборьбой,—борьбой, въ которой могутъ быть виноваты обѣстороны.
6) Тамъ, гдѣ господствуетъ политическая свобода, рѣшеніе дѣлъ
опредѣляется большинствомъ избранныхъ представителей народа. Иначе
и быть не можетъ. Чтобы рѣшеніе болѣе подходило къ требованіямъ
цѣлаго, справедливѣе, чтобы меньшинство шло за большинствомъ, а не
наоборотъ. Меньшинство справедливо можетъ добиваться единственно
лишь права свободнаго выраженія своихъ воззрѣній и свободнаго изло-
женія доводовъ и основаній въ пользу этихъ воззрѣній. Меньшинству
должна быть дана возможность убѣждать большинство и этимъ путемъ
самому становиться большинствомъ. Поэтому важное значеніе имѣетъ
*) Ст. 89, союзной конституціи 1874 г. говоритъ: «для принятія союзныхъ законовъ союзныхъ
постановленій необходимо согласіе обѣихъ палатъ. Союзные законы, а также обще-обязательныя
союзныя постановленія, если эти послѣднія не имѣютъ характера неотложныхъ, должны, сверхъ
тою, передаваться народу для принятія или отверженія, если этою потребуютъ
30,000 гражданъ или восемь кантоновъ*,
**) Здѣсь также можно провести психологическую параллель (см. Психологію, стр. 426).
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ.
369
то, чтобы меньшинство имѣло своихъ представителей и чтобы идея
пропорціональной избирательной системы, которая особенно удобна
въ этомъ отношеніи, развилась сильно и широко въ будущемъ государ-
ственномъ строѣ *). Дѣйствительное представительство народа можетъ
быть достигнуто только этимъ методомъ представительства.
Все великое и доброе начиналось только отдѣльными людьми и, такъ
сказать, воспитывалось и выращивалось въ малыхъ общественныхъ
кружкахъ (см.ХХХѴШ, 5).Однако, на этомъ основаніи ни коимъ обра-
зомъ нельзя возражать противъ права большинства опредѣлять оконча-
тельное рѣшеніе. Ни одинъ индивидуумъ въ отдѣльности и никакое
меньшинство не имѣютъ права требовать, чтобы ихъ идея непосред-
ственно и въ ту же минуту, какъ она возникла, достигала бы господ-
ства. Они не имѣютъ на это права тѣмъ болѣе, что и само большин-
ство не имѣетъ права сразу облечь въ форму закона свою мимолетную
волю. Господство меньшинства было бы еще болѣе тяжелой тираніей,
чѣмъ господство большинства. Такъ какъ это меньшинство зависитъ
отъ простой случайности, то не было бы возможности сказать,
состоитъ ли оно всегда изъ лучшихъ и наиболѣе мудрыхъ людей.
Меньшинство можетъ быть и радикально, и консервативно. Во всякомъ
случаѣ, большее число людей должно отказаться отъ своей воли и
своего разума тогда, когда господствуетъ меньшинство, чѣмъ тогда,
когда господствуетъ большинство.—Конечно, дѣло меньшинства мо-
жетъ ‘быть и хорошимъ дѣломъ. Но подобный трагическій конфликтъ
также трудно устранить здѣсь, какъ, напримѣръ, и въ отношеніяхъ
между правомъ и моралью (XXXѴП, 3). Право меньшинства не можетъ
идти далѣе свободы его—развивать открыто свои мысли и ставить ихъ
на видъ до рѣшенія дѣла, а также критиковать самыя рѣшенія.
7) Политическая свобода ведетъ за собою особаго рода новообразованіе
или новый общественный органъ, который также свободенъ какъ и обще-
ственныя новообразованія въ области культуры, т.е. какъ свободныя част-
ныя общества; но онъ, однако, болѣе тѣсно связанъ съ государственной
жизнью и входитъ въ нее. А именно, политическая свобода естественно
влечетъ за собою объединеніе тѣхъ, которые согласны другъ съ другомъ
относительно крупныхъ политическихъ вопросовъ, т. ѳ. она такимъ
образомъ приводитъ къ образованію политическихъ партій. Образова-
ніе этихъ партій имѣетъ свое основаніе отчасти въ томъ, что даетъ
♦) Спенсеръ въ своемъ соч. с Іиаііеѳ» находитъ также необходимымъ примѣненіе этой системы вы-
боровъ, т. е. представители должны быть допущены отъ всякой іруппы интересовъ, какъ бы эта
группа не была незначительна по объему. Но представительство должно, однако, быть пропорціо-
нально объему группы.
370
ЭТИКА.
возможность обсуждать крупные политическіе вопросы съ разныхъ сто-
ронъ, а отчасти въ томъ, что отдѣльныя личности имѣютъ различныя
процессы мысли и различныя воззрѣнія, и это различіе, съ прогрессомъ
цивилизаціи, очевидно становится все больше, и больше; такимъ обра-
зомъ существованіе партій необходимо во всякомъ случаѣ тамъ, гдѣ
господствуетъ свобода, и едва ли кто нибудь открыто будетъ спорить
противъ этого, не принадлежа въ то же время самъ къ какой нибудь
партіи, для которой онъ сознательно или безсознательно дѣлаетъ исклю-
ченіе. Тѣ замѣшательства, которыя влекутъ за собою политическія пар-
тіи, могутъ быть ослаблены лучшимъ и болѣе энергическимъ употреб-
леніемъ свободы, т. е. той самой причиной, которая вызвала ихъ къ
жизни.
Наибольшее значеніе имѣетъ то, какіе мотивы и точки зрѣнія
являются руководящими при образованіи какой либо партіи. Исторія
показываетъ намъ, что рѣшающими моментами для образованія партій
были то различія рассовыя, то различія классовъ и общественныхъ
состояній, то различія религіозныя. Всѣ они влекли за собою, каждая
въ отдѣльности значительный вредъ.
Рассовыя различія заключаютъ въ себѣ опасность раздѣленія госу-
дарства, и часто даже они прямо стремятся къ этой цѣли, такъ что
партійное раздѣленіе, вытекающее изъ этого различія, есть только
первый признакъ полнаго распаденія. Передъ 1864 г. въ Даніи важ-
нѣйшей причиной дѣленія на партіи была именно эта, а въ результатѣ
получилось дѣйствительное распаденіе.
Если основу политическаго дѣленія на партіи составляетъ различіе
религій, въ такомъ случаѣ, подобная партійность влечетъ за собою во
1-хъ вредъ для самой религіи, такъ какъ область религіи есть внутрен-
ній міръ человѣка, а «святая святыхъ» этого міра нарушается, когда
ее дѣлаютъ орудіемъ а знаменемъ въ борьбѣ внѣшней жизни; во 2-хъ
эти партіи приносятъ вредъ и государству, отношенія и условія кото-
раго не могутъ упорядочиваться сообразно теологическимъ точкамъ
зрѣнія. Чѣмъ больше церковь обособляется отъ государства, тѣмъ больше
должна устраняться эта причина раздѣленія на партіи. Съ той точки
зрѣнія, которая требуетъ, чтобы міромъ управляли церковныя идеи,
вполнѣ послѣдовательно думать, что различіе политическихъ партій
должно опредѣляться исключительно только принятіемъ или отверже-
ніемъ сверхестественнаго *). Но въ тѣхъ странахъ, гдѣ населеніе дѣ-
лится на два обширныхъ церковныхъ общества, изъ которыхъ каждое
*) Кеіьіег: ГгеіЬеіі, Аиіогійі ип(і КігсЬе. стр. 99.
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ.
371
ревностно охраняетъ свое положеніе и интересы, тамъ весьма трудно
удалить религіозную причину партійности. Она можетъ, дойдя до край-
ности, вызвать,—какъ и различіе рассъ,—раздѣленіе государства. Въ
атомъ случаѣ оно по меньшей мѣрѣ естественно и честно. Наоборотъ,
въ тѣхъ странахъ, гдѣ господствуетъ религіозная свобода и гдѣ люди
одинаковыхъ религіозныхъ вѣрованій могутъ принадлежать къ различ-
нымъ политическимъ партіямъ, а люди различныхъ религіозныхъ вѣро-
ваній—къ одной и той же партіи,—тамъ ссылки на религію во время
партійной борьбы могутъ имѣть только одну цѣль—принизить своихъ
враговъ и навлечь подозрѣніе на нихъ.
Неизбѣжно также, что и классовыя различія и различія обществен-
ныхъ состояній имѣютъ большое вліяніе на партійное раздѣленіе. За
каждымъ значительнымъ политическимъ вопросомъ стоялъ до сихъ
поръ какой нибудь важный соціальный вопросъ. Политическая борьба
часто есть только форма подъ которой выступаютъ на свѣтъ соціальныя
различія. Это объясняется уже тѣмъ, что историческій прогрессъ по
большей части состоитъ въ постоянномъ выступаніи новыхъ слоевъ
общества, стремящихся получить политическую свободу и право уча-
стія въ обсужденіи дѣлъ. Подобный прогрессъ являлся въ 1789 г. во
Франціи, въ 1832 и 1867 г. въ Англіи, въ 1848 г. въ Германіи и Да-
ніи. Великая цѣль, достигаемая этимъ историческимъ развитіемъ, со-
стоитъ въ томъ, чтобы превратить существованіе всякой пассивности и
омертвѣнія общественныхъ массъ и дать право возможно-большему
числу людей употреблять свободно ихъ силы въ матеріальной и духов-
ной областяхъ; и политическая свобода есть отчасти результатъ, отча-
сти причина этого свободнаго употребленія силъ. Когда въ результатѣ
различія между общественными положеніями и классами является одно-
сторонность сужденія каждаго изъ этихъ классовъ, то естественно къ
этому присоединяются такія же не идущія къ дѣлу узко-сословныя
соображенія, какія опредѣляютъ и партійность рассъ, и партійность ре-
лигіозныхъ сектъ. Партійнымъ интересамъ удѣляется огромное мѣсто
на счетъ общаго благополучія государства, и народъ раздробляется на
различные слои, которые въ концѣ концовъ перестаютъ понимать другъ
друга. Особенно ясно классовой эгоизмъ выступаетъ въ томъ случаѣ,
когда одинъ слой общества, кототорый долгое время былъ господствую-
щимъ и находился въ наиболѣе благопріятныхъ условіяхъ, употре
ляетъ всевозможныя усилія, чтобы удержать остальные слои общества
въ низшемъ положеніи, хотя наличныя условія и важное значеніе здо-
роваго и мирнаго развитія указываютъ на обострившуюся необходи-
мость идти на встрѣчу новаго класса, т. е. содѣйствовать тому, чтобы
372
ЭТИКА.
его политическое воспитаніе могло совершиться безъ какихъ бы то ни
было крупныхъ затрудненій.
Каждый классъ общества, какъ и каждый индивидуумъ, обладаютъ
опредѣленной функціей (или призваніемъ) въ общественномъ цѣломъ.
Поэтому, чтобы общество шдо путемъ здороваго развитія, дѣленіе на пар-
тіи, зависящія отъ классовыхъ различій, должно подчиняться и посте-
пенно дать мѣсто такому дѣленію, которое вытекало бы изъ основныхъ
условій существованія и развитія всего общества. Идеальнымъ дѣле-
ніемъ на партіи было бы то, при которомъ каждая партія объединялась-
бы именно однимъ изъ такихъ условій. Дѣло сводилось бы здѣсь пре-
имущественно къ двумъ принципамъ,—порядку и прогрессу, къ
порядку, какъ основѣ мирнаго теченія жизни и обезпеченія достигну-
таго, и къ прогрессу, въ виду того, что условія измѣняются, и то, что
не прогрессируетъ, отстаетъ. Этому различію основныхъ условій жизни
соотвѣтствуетъ главное различіе способностей и характеровъ отдѣль-
ныхъ индивидуумовъ. Одни болѣе способны къ сохраненію, другіе—къ
созиданію, у однихъ мысли благочестиво направлены на доброе старое
время, у другихъ они, наоборотъ, съ надеждою устремлены на доброе
новое. Идеальнымъ раздѣленіемъ на партіи было бы такое, при кото-
ромъ индивидуумы изъ всѣхъ классовъ общества объединялись вокругъ
двухъ этихъ принциповъ. Плохой признакъ, когда по соціальному по-
ложенію какого либо человѣка тотчасъ же можно заключить о его поли-
тическихъ взглядахъ. Двѣ обширныя, основывающіяся па самой при-
родѣ вещей, политическія партіи должны имѣть своихъ представителей
во всѣхъ классахъ общества, какъ высшихъ, такъ и въ низшихъ. Мел-
кія группы будутъ находить себѣ при этомъ мѣсто на той или другой
сторонѣ. 4
При подобномъ основаніи партійнаго дѣленія, партіи будутъ разсма-
тривать другъ друга какъ естественныя дополненія. Одна партія будетъ
чувствовать, что необходима критика со стороны другой. А критика бу-
детъ въ существенномъ сводиться на то, что противная партія не
соотвѣтствуетъ своему названію или своей идеѣ. Консервативная партія
не будетъ критиковать чужую точку зрѣнія, если обратить вниманіе на
то, что ея собственной задачей является сохраненіе только всего цѣн-
наго и забота о томъ, чтобы не нарушалась преемственность или непре-
рывность народной жизни, а никакъ не то, чтобы упрямо и слѣпо про-
тиводѣйствовать всему новому. Выдающійся консервативный государ-
ственный человѣкъ самъ побуждаетъ свою партію къ введенію реформъ,
такъ какъ, только исходя отъ консерваторовъ, онѣ могутъ быть прове-
дены съ уваженіемъ къ традиціямъ и безъ торопливыхъ скач-
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ.
373
ковъ. Прогрессивная же партія не выдерживаетъ своей идеи, если въ
своемъ порывѣ измѣнять все отжившее, вредитъ болѣе постояннымъ
и глубокимъ условіямъ прогресса, заключающимся въ серьез-
ности и качествахъ народнаго характера. Безпокойная торопливость и
чисто отрицательная критика не представляютъ хорошихъ условій для
развитія характера. Характеръ развивается упорной работой. Чтобы
реформаторская работа имѣла важное значеніе, нельзя упускать изъ
вида, что сильныя и глубокія чувства, являющіяся пружинами всякой
дѣятельности,—ведется ли эта дѣятельность въ реформаторскомъ или
въ консервативномъ направленіи,—не могутъ развиваться безъ преем-
ственности жизненныхъ условій.
Дѣленіе па партіи есть организація, безъ которой политическая
жизнь не можетъ имѣть ни общей связи, пи ясности. Различныя жела-
нія и идеалы, бродящіе въ душѣ народа, сводятся, благодаря партіямъ,
къ нѣсколькимъ главнымъ идеямъ. Партіи, какъ и всякія другія обще-
ства, обладаютъ своимъ эгоизмомъ; онѣ могутъ свои спеціальные инте-
ресы ставитъ выше государственныхъ интересовъ и часто это дѣлаютъ.
Но въ такихъ случаяхъ, какъ уже было замѣчено выше, они вступаютъ
въ противорѣчіе съ своей собственной идеей и рано или поздно послѣд-
ствія этого сказываются. Правовое чувство и общественное мнѣніе на-
рода кромѣ того, всегда сохраняютъ нѣкоторую независимость отъ пар-
тій и оказываютъ на развитіе ихъ свое вліяніе. Партія, какъ и цѣлое
государство, сама можетъ нуждаться въ реформѣ. И возникновеніе ре-
формы въ обоихъ случаяхъ одинаково: свободнымъ развитіемъ жизни
маленькаго кружка возбуждаются новыя проблемы и задачи, и суще-
ствующія партіи должны необходимо дать имъ у себя мѣсто. Партіи
должны служить средствомъ народу, но, какъ и государство, онѣ не
должны смотрѣть на народъ какъ на мертвый матеріалъ, изъ котораго
можно лѣпить все, что вздумается. Сами по себѣ, онѣ такъ же мало
реально-продуктивны, какъ и государство. Ихъ можно сравнить съ
тѣми кругами, которые распространяются по водѣ отъ брошеннаго
камня; эти круги суть формы, въ которыхъ распространяется на поверх-
ности воды дѣйствіе брошеннаго камня.
Отношеніе между индивидуумомъ и партіей, включающей его, или
партіей, которую представляетъ индивидуумъ, имѣетъ характеръ этиче-
скаго отношенія. Конфликты въ области этихъ отношеній могутъ имѣть
столь же мучительный и трагическій характеръ, какъ и вездѣ, гдѣ
ради большаго цѣлаго является обязанность разорвать съ меньшимъ
цѣлымъ. Въ знаменитой рѣчи, въ которой Робертъ Пиль прощался съ
политической жизнью, онъ сказалъ: «слагая съ себя власть, я оставляю
374 этика.
имя, и опасаюсь, что оно будетъ сурово порицаться многими людьми,
которые безъ личнаго интереса, только въ интересахъ общественнаго
блага, въ силу убѣжденія, что вѣрность условіямъ партіи и соблюденіе
вѣрности великимъ партіямъ составляютъ могучее и существенное сред-
ство государственнаго управленія,—будутъ горько сѣтовать на меня
за разрывъ партійныхъ связей >. Онъ, такимъ образомъ, призналъ, что
проведеніемъ биля объ уничтоженіи хлѣбной пошлины, вопреки волѣ
своей партіи (торіевъ), онъ порвалъ узы, которыя сами по себѣ носятъ
этическій характеръ. Однако, онъ твердо держался того, что былъ вы-
нужденъ къ этому высшими этическими соображеніями, а именно необ-
ходимостью устранить несправедливость, которая удорожала хлѣбъ на-
сущный у нуждающихся рабочихъ и дѣлала для нихъ этотъ хлѣбъ еще
болѣе горькимъ *).Въ этомъ признаніи содержится собственно вся этика
партійной жизни.
8) Но и при самой совершенной организаціи партійнаго раздѣленія,
при наиболѣе гармоническихъ отношеніяхъ между правительствомъ и
народомъ, какія только можно себѣ представить, государство, тѣмъ нѳ
менѣе, не будетъ имѣть почвы подъ ногами, если сама политическая
жизнь не имѣетъ тѣхъ прочныхъ основъ, о которыхъ говорилось выше.
Еще нѳ достаточно того, что, при посредствѣ политической свободы и
борьбы партій, на развитіе государственной жизни оказываетъ свое
вліяніе то, что бродитъ въ отдѣльныхъ индивидуумахъ, въ семьѣ и сво-
бодныхъ культурныхъ обществахъ. Есть еще обширное пространство
между жизнью индивидуумовъ и свободныхъ обществъ съ одной стороны
и государственной жизнью съ другой. Это промежуточное пространство
можетъ наполняться только самоуправленіемъ^. е. тѣмъ, чтобы наивоз-
можно большее количество общественныхъ отношеній и* обстоятельствъ
управлялось не бюрократіей, установленной правительствомъ, а дѣятель-
ностью самихъ гражданъ. Самоуправленіе образуетъ промежуточный
членъ между дѣятельностью свободныхъ культурныхъ обществъ и соб-
ственно политической дѣятельностью. Въ культурныхъ обществахъ сов-
мѣстная дѣятельность обусловлена главнымъ образомъ общей цѣлью, а
въ самоуправленіи—общей принадлежностью къ извѣстной мѣстности. Эта
объединепность по мѣстности (сосѣдскія отношенія) отличаетъ самоупра-
вленіе отъ собственно государственной жизни, связывающей населеніе
всей области данной страны. Маленькіе мѣстные круги (общины, волости,
уѣзды) имѣютъ каждый свои интересы и задачи, удовлетвореніе кото-
рымъ требуетъ организаціи, и которыя не могутъ быть поняты и разра-
*) МоІеотогіЬ: «Нізйэгу а/Еп^Іаші Ггот іЪѳ усаг 1830—1874. Сожр. изд. ЬопДоп 1877, стр. 367.
ГОСУДАРСТВЕННЫЯ КОНСТИТУЦІИ.
37В
ботаны во всей ихъ мѣстной своеобразности отдаленнымъ центральнымъ
управленіемъ. Нужно рѣшать общія матеріальныя, идеальныя и филан-
тропическія задачи, а, при рѣшеніи ихъ, мелкіе мѣстные кружки
имѣютъ преимущество, такъ какъ они легче могутъ производить нуж-
ныя изслѣдованія, въ силу того, что всѣ индивидуумы хорршо знаютъ
другъ друга, и такъ какъ механичность дѣла можетъ быть крайне
ограничена. Однако, нельзя устранить и связи съ государствомъ. Оно
должно отчасти вносить свой контроль, чтобы препятствовать произ-
волу и несправедливости со стороны кружка относительно отдѣльныхъ
индивидуумовъ; отчасти же оно должно дѣлать плодотворными для дан-
ной мѣстности опыты или изслѣдованія другихъ мѣстныхъ кружковъ.
Враждебное отношеніе между самоуправленіемъ и государственнымъ
управленіемъ столь же мало необходимо, какъ и враждебность
между политической свободой и государственной организаціей. Совер-
шенно также, какъ государство укрѣпляется отъ полученія гражданами
правъи обязанности—участвовать въ рѣшеніи государственныхъ дѣлъ,—
оно укрѣпляется тѣмъ больше, чѣмъ самостоятельнѣе и сильнѣе совер-
шается жизнь въ мѣстныхъ кругахъ. При этомъ не получается обо-
стрившійся въ управленіи бюрократическій государственный механизмъ
съ одной стороны, а съ другой всѣ отдѣльные, изолированные другъ отъ
друга индивидуумы. Такое раздвоеніе (дуализмъ) во многихъ европей-
скихъ странахъ было послѣдствіемъ абсолютной монархіи *). Иначе
не можетъ и быть. Всѣ роды абсолютизма колеблются между двумя
крайностями—абсолютизмомъ и личностью: чѣмъ больше власти у
одной стороны, тѣмъ меньше остается ея у другой. Если достигается
абсолютная концентрація всей оффиціальной дѣятельности, то само-
дѣятельность индивидуальная и гражданская уничтожаются. Централь-
ная власть начинаетъ тогда разсматривать каждое самостоятельное дви-
женіе съ недовѣріемъ, и съ подобнымъ же недовѣріемъ смотритъ есте-
ственно населеніе на мѣропріятія правительства,—безразлично—идутъ
ли они въ реформаторскомъ или въ консервативномъ направленіи. При
посредствѣ самоуправленія, наоборотъ, люди привыкаютъ интересо-
ваться общими и государственными обстоятельствами и работать для
нихъ. Дѣятельность въ небольшихъ сферахъ воспитываетъ разумѣніе
для большихъ сферъ. Самоуправленіе является поэтому необходимымъ
основаніемъ свободной политической жизни.—Въ этомъ, какъ и во мно-
гихъ другихъ отношеніяхъ, Англія даетъ намъ обращикъ. Англійская
•) Токмлль: «Сирый порядокъ в революція» 7-е изд. етр. 100 (по фр.)—Гиейстъ: Цаа ЗеІГрь
тегшпвпіп Еи^іапіі. 3 изд. стр. 974,-ЛѴаІІаее: Ниэзіапі. Е. Ноіш: «Цапшагкв о< Кот^епв іпДге Нізіо-
гіе шмівг ЕпетаМеп /га 1660—1720» (Виутр. истор. Данія и Норвегіи при абсолютизмѣ). II, стр. 407.
376
ЭТИКА.
конституція,—какъ показалъ именно Гнейсгь,—покоится на прочныхъ
основаніяхъ, которыя даются самоуправленіемъ въ мелкихъ, мѣстныхъ
кругахъ. Англійская конституція вышла изъ самоуправленія. Благодаря
этому послѣднему, установилась хорошая школа для участія въ поли-
тической жизни, а въ то же время образовалась и область, въ которой
можетъ найти себѣ мѣсто общественная дѣятельность, не касаясь безъ
необходимости большихъ политическихъ дѣлъ.
Только тогда, когда государство опирается на такихъ основахъ, оно
дѣйствительно есть то, чѣмъ должно быть по своему опредѣленію, т. е.
оно организованный народъ.
хы.
Заключеніе.
1) Этическая область состоитъ изъ цѣлаго ряда болѣе ограниченныхъ
областей, изъ которыхъ каждая имѣетъ свой центръ тяжести. Каждый
индивидуумъ есть самъ по себѣ такая маленькая сфера или мірокъ,
хотя силы болѣе обширныхъ сферъ или міровъ захватываютъ его.
То же относится къ семьѣ, къ культурнымъ обществамъ и къ государ-
ству. Наконецъ всѣ они охватываются великимъ царствомъ человѣче-
ства (человѣчности), которое простирается также далеко, какъ и чело-
вѣческій родъ, и которое въ отдѣльныхъ пунктахъ расширяется даже
до такой степени, что объемлетъ всѣ существа, способныя чувствовать
радость и страданіе (ср. XII, 3). Уже мною было указано (напр., въ ІП,
17; ХП, 1; XIV, 6, XXXVI, 4), что думать, будто наилучшее дѣйствіе
для блага болѣе обширнаго міра, есть разрывъ съ меньшими мірками,—
большое заблужденіе. Между силой и объемомъ чувства всегда оказы-
вается обратное отношеніе, а потому весьма важно чтобы интересы ско-
плялись сперва въ меньшихъ кружкахъ, укрѣпились и развились здѣсь,
прежде чѣмъ они выступятъ въ болѣе обширныхъ кругахъ. Вѣрность въ
маломъ есть условіе для того, чтобы что нибудь исполнить и въ боль-
шомъ. Въ этическомъ, какъ и въ физическомъ мірѣ, царствуетъ законъ
преемственности или непрерывности; нельзя перескочить черезъ проме-
жуточную стадію. Идея всеобщаго царства человѣчности имѣетъ пока
только то значеніе, что она запрещаетъ намъ проводить произвольныя
границы, и что въ каждомъ человѣческомъ существѣ она видитъ нѣко-
торый центръ, и такимъ образомъ не даетъ возможности въ какомъ бы
то ни было случаѣ смотрѣть на человѣческое существо только какъ на
средство. Царство человѣчности лежитъ не вкп семьи, или культурныхъ
ЗАКЛЮЧЕНІЕ.
377
обществъ, или государства и не надъ ними, а именно оно-то (какъ это
постоянно доказывалось выше) и даетъ принципы для этической органи-
заціи этихъ сферъ. Мы не только члены семьи, работники культуры,
граждане государства и люди, мы, кромѣ того, должны во всѣхъ на-
шихъ отношеніяхъ—и внутри семьи, и внутри культурныхъ обществъ,
и внутри государства—жить какъ люди и поступать другъ съ другомъ
какъ люди. Не только на нашъ кругозоръ, но и на свойство нашихъ
стремленій и усилій, поддерживается тогда вліяніе идеи о всеобщемъ
человѣческомъ союзѣ, а поэтому та же идея будетъ являться, во всѣхъ
пунктахъ, основой предлежащихъ представленій. Царство человѣчности
можетъ существовать даже тогда, когда только двое или трое собрались
во имя его.
Но этимъ не исключается возможности говорить и о нѣкоторой осо-
бой организаціи всеобщаго человѣческаго союза, т. ѳ. объ организаціи
общества, охватывающаго всѣ націи и государства. Эта организація
была бы естественнымъ продолженіемъ развитія отдѣльныхъ народовъ.
Также какъ народъ получилъ свою организацію при посредствѣ госу-
дарства, такъ можно, конечно, думать объ организаціи, которая можетъ
связать другъ съ другомъ въ одно цѣлое всѣ государства.
Различныя государства и до сихъпоръ живутъ относительно другъ друга
еще въ естественномъ состояніи. Сила стоитъ противъ силы, а руково-
дящей потребностью является потребность расширяться на счетъ дру-
гихъ. Идея вѣчнаго міра, конечно, представляется лишь отдаленной
цѣлью. И, быть можетъ, ни разу не представится возможности осу-
ществить эту цѣль когда нибудь. Одинъ великій нѣмецкій полководецъ
назвалъ даже войну необходимымъ элементомъ божественнаго міроваго
порядка. Приписывать себѣ короткое знакомство съ божественнымъ по-
рядкомъ, это очевидно есть наслѣдство, которое перешло теперь отъ
прежнихъ нѣмецкихъ философовъ къ нѣмецкимъ генераламъ. Съ болѣе
естественной точки зрѣнія, война представляется переживаніемъ, ука-
зывающимъ просто на низшую ступень человѣческаго развитія. Отсюда
ни коимъ образомъ еще нельзя сдѣлать вывода, что война не можетъ
когда нибудь прекратиться; вѣдь нельзя сказать, что мы достигли выс-
шей степени развитія/ какую можно себѣ представить. Однако, въ
этикѣ не приходится заниматься фантазіями о будущемъ. Наобротъ,
этическое изслѣдованіе ограничивается тѣми возможностями, которыя
представляются для осуществленія царства человѣчности и мира и для
наибольшаго устраненія дикости, сравнительно съ тѣмъ, что было
достигнуто въ этомъ отношеніи до сихъ поръ. При этомъ выясняется
318 ЭТИКА.
съ новой стороны цѣлый рядъ стремленій, которыя только частично ука-
зывались съ другихъ точекъ зрѣнія.
2) То состояніе войны, которое господствуетъ теперь между различ-
ными государствами, существовало прежде внутри отдѣльныхъ госу-
дарствъ между единичными индивидуумами, родами и классами.
Современное государство возникло только путемъ ослабленія зтой вну-
тренней войны. Одна изъ первыхъ формъ, въ какой было достигнуто
устраненіе на задній планъ жажды мести и наслажденія насиліемъ,
было посредничество. Первый суды были третейскими судами. То, что
достигли въ маленькихъ сферахъ, то стремились провести и въ боль-
шихъ. Третейскіе суды между государствами теперь уже не особенная
рѣдкость, хотя вопросы разрѣшаемые ими не принадлежатъ къ числу
самыхъ жгучихъ и рѣшающихъ; эти послѣдніе обыкновенно предпочи-
тается рѣшать силой, когда увѣрены, что эта сила есть.
Значительно большую надежду даетъ другое соображеніе. Война
ведется все болѣе гуманно. И хотя великія націи стоятъ постоянно на
военномъ положеніи относительно другъ друга, однако, ихъ сношенія
обусловлены гораздо больше, чѣмъ прежде, мирными, а не военными
интересами. Во времена Гроція, международное право состояло въ сущ-
ности изъ правилъ веденія войны и заключенія мира, какъ показываетъ
и заглавіе его сочиненія *),—между тѣмъ какъ въ наше время, предме-
томъ опредѣленій международнаго права, которому слѣдуютъ различ-
ныя государства, служатъ условія и задачи мира **). Привести народы
къ взаимному духовному сближенію, есть задача культуры (матеріаль-
ной, идеальной и филантропической), и какъ-бы ни были часты войны
въ извѣстный періодъ, однако мирныя сношенія настолько увеличиваются
въ количествѣ и разнообразіи, что совершенно перевѣшиваютъ первыя.
Мы уже упоминали по другому поводу огромное значеніе торговли для
основанія обществъ. Идеальная культура идетъ по слѣдамъ матеріаль-
ной и даже опережаетъ ее. Какъ эгоистическіе, такъ и идеальные инте-
ресы вліяютъ, такимъ образомъ, на единеніе людей различныхъ націй.
*) Ие ]игѳ Ьеііі еі расіз. Соч. это появилось въ 1625 г. Въ началѣ первой главы, Гроцій говоритъ,
что овъ хотѣлъ завиться только войной, во долженъ поговорить и о мирѣ, такъ пакъ война возни-
каетъ изъ мира и снова приводятъ къ нему.
**) «Современное международное право состоитъ по большей части ивъ правилъ, существованію
которыхъ обязано физическимъ и соціальнымъ условіямъ,не извѣстнымъ еще два столѣтія тому назадъ
Вслѣдствіе легкости путешествій, вслѣдствіе существованія почтово-телеграфныхъ сообщеній, а также
вслѣдствіе расширившихся моральныхъ понятій и болѣе просвѣщенныхъ торговыхъ правилъ, взаим-
ныя сношенія націй и отношенія между юродами разныхъ ваціЙ стали гораздо значитслчнѣе во
время мира, чѣмъ въ военныя времена). 8сЬѳМоп АІаоз: ТЬе асіепсѳ оГЬаѵ, 2 взд. Ьошіоп 1874 г.
стр. 341.
ЗАКЛЮЧЕНІЕ. 379
Такое человѣческое общество, для котораго не имѣютъ рѣшающаго зна-
ченія національныя границы, уже существуетъ фактически.
Въ своемъ замѣчательномъ сочиненіи <0 вѣчномъ мирѣ» Кантъ при-
давалъ особое значеніе тому, что эгоистическіе интересы и промышлен-
ный духъ должны принести къ состоянію мира и универсальному союзу
государствъ, хотя, конечно, онъ былъ убѣжденъ, что этотъ союзъ госу-
дарствъ можетъ только тогда получить свое настоящее основаніе, когда
признаніе его возникнетъ изъ этическаго намѣренія. Развитіе между-
народнаго единенія будетъ имѣть тѣмъ больше благопріятныхъ условій,
чѣмъ болѣе вытѣстяится въ отдѣльныхъ государствахъ элементъ грубой
силы и такимъ образомъ, политическая свобода получитъ дѣйствительное
примѣненіе и значеніе. Употребленіе насилія внѣ государства тѣсно
связано съ употребленіемъ насилія внутри его.
Съ этической точки зрѣнія, существованіе всеобщаго человѣческаго
царства установилось уже съ первымъ появленіемъ идеи всеообщаго чело-
вѣколюбія (Ш, 8. 13). Когда затѣмъ человѣколюбіе разовьется въ
человѣческомъ родѣ, это приведетъ къ тому, что царство человѣчности
будетъ признано практически, а воинственное состояніе ограничится
по возможности немногими.—Это практическое признаніе царства чело-
вѣчности нужно не только въ отношеніяхъ другъ къ другу цивилизован-
ныхъ націй. Оно имѣетъ не меньшее значеніе въ отношеніи европейскихъ
народовъ къ населенію другихъ частей свѣта.
Европейцы всюду выступаютъ какъ природные господа земли и отно-
сятся къ другимъ рассамъ, какъ къ безправнымъ, считая ихъ землю
какъ бы лишенной хозяевъ. Однако, и здѣсь началось пробужденіе со-
вѣсти. Не только философы уже давно протестуютъ противъ подоб-
наго взгляда *), но даже возникаютъ союзы для защиты нецивили-
зованныхъ племенъ **).
Если бы даже никогда не наступило царство вѣчнаго мира, то во
всякомъ случаѣ существуетъ возможность и этическая необходимость
прогресса, направляющагося къ вышеуказанному идеалу. Стремленія,
могущія вести въ этомъ направленіи, являются по большей части лишь
продолженіемъ тѣхъ стремленій, которыя уже оказали свое дѣйствіе въ
меньшихъ сферахъ.
3) Около ста лѣтъ тому назадъ, Кантъ поднималъ вопросъ, нахо-
дится ли человѣчество въ постоянномъ состояніи моральнаго прогресса.
*) Капі: 2шп вжі^еп Ргівйвп. КошрЬвг?, 1785 г. стр. 42.
**) Ь. Ееііх: Вѳг ЕіпПивз йег Зіііеп ипсі СтеЬгаисЬв аиГ <Іів Епіѵісквіип^ дѳв Еі^епішпл. Ьеіраір
1886, стр. 395.
380
ЭТИКА.
Овъ думалъ: пусть опытъ въ этомъ отношеніи нѳ ясенъ и двусмысленъ,
но лишь бы можно было указать такой фактъ, который служилъ бы
удостовѣреніемъ, что въ человѣческой природѣ есть моральная потреб-
ность, моральная склонность, и уже на такой фактъ могла бы опирать-
ся вѣра въ прогрессъ. И вотъ, такой фактъ Кантъ находилъ въ томъ
всеобщемъ воодушевленіи, которое во всей Европѣ возбудила тогдаш-
няя попытка французовъ основать такую общественную организацію,
которая согласовалась бы наивозможно болѣе съ разумомъ и справе-
дливостью. Не самую революцію считалъ онъ этимъ фактомъ; наобо-
ротъ, о самой революціи онъ говоритъ: «она могла имѣть успѣхъ,
могла потерпѣть крушеніе, могла быть до такой степени переполнена
страданіями и ужасомъ, что ни одинъ благомыслящій человѣкъ, если-
бы онъ и могъ надѣяться во второй разъ провести ее успѣшно, и же-
лалъ-быпредпринять это, не рѣшился-бы однако,на такой опытъ, стоившій
людямъ такъ дорого...». Что же было важно для Канта? А именно то
воодушевленіе, которое возбудилось совершенно безкорыстно во всѣхъ
европейскихъ націяхъ къ основному идеалу и принцапамъ этого дви-
женія,—къ идеалу примиренія жизненныхъ формъ съ разумомъ и
справедливостью. Это воодушевленіе и сочувствіе доходили тогда до
энтузіазма, одно проявленіе котораго грозило серьезной опасностью для
лицъ, проникнутыхъ имъ. Отсюда Кантъ выводитъ, что такое сочувствіе
лицъ, не участвовавшихъ въ самомъ переворотѣ и являвшихся только зри-
телями его, «не могло исходить изъ иныхъ причинъ, кромѣ нравствен-
ной склонности въ человѣческомъ родѣ». «Такое явленіе въ родѣ
человѣческомъ не можетъ быть забыто, потому, что оно открываетъ въ
человѣческой природѣ такое расположеніе и способность къ лучшему,
подобнаго которому не предусмотрѣлъ бы ни одинъ политикъ изъ хода
вещей» *).
Та почва для вѣры въ прогрессѣ, которой искалъ Кантъ, люди искали
во всѣ времена. И онъ очевидно правъ, когда исходилъ изъ вопроса:дѣй-
ствительно ли существуетъ внутреняя сила или тенденція, на которую
можно расчитывать, строя лучшее грядущее? Только тогда, когда нашъ
опытъ даетъ намъ фактъ, подобный тому, который убѣдилъ Канта, только
тогда мы имѣемъ основаніе раздѣлять его надежды. Все изложеніе этики,
которое дано здѣсь, опирается именно на убѣжденіи, что человѣческая
природа представляетъ способность всемірной и безкорыстной симпатіи,
и та оцѣнка человѣческихъ поступковъ и жизненныхъ формъ, изложеніе
которой мы старались дать здѣсь, опирается на это основаніе.
*) Споръ факультетовъ. 1798 г. (Свѣшанныя сочиненія, Наііе, 1799. ІИ) стр, 440, 445.
ЗАКЛЮЧЕНІЕ.
381
Однако, теперь мы, очевидно, требуемъ большаго чѣмъ вышеупомя-
нутый великій мыслитель ХѴШ столѣтія. Конецъ предыдущаго сто-
лѣтія носилъ отпечатокъ возвышеннаго идеализма. Вѣра въ силы чело-
вѣческаго духа, вѣра, которая находила тѣмъ большее оправданіе, что
одно изъ наиболѣе значительныхъ дѣлъ человѣческаго духа имѣло свое
начало въ этомъ столѣтіи,—господствовала подъ различными форма-
ми въ руководящихъ рѣчахъ той эпохи. Нѣтъ ничего удивительнаго,
что господствовало убѣжденіе въ безграничности человѣческаго про-
гресса, если только будутъ устранены всѣ границы и препятствія для
свободнаго раскрытія человѣческаго духа. Конечно, ни въ какую другую
эпоху въ мірѣ не было болѣе благороднаго и чистаго идеалистическаго
воодушевленія.
Но съ тѣхъ поръ много пережито. Мы стали гораздо благоразумнѣе и
должны остерегаться, какъ бы не стать старчески-благоразумными. У
насъ уже нѣтъ арочной вѣры во внутреннія силы человѣческаго духа,
способныя устраивать по своему идеалу жизненныя условія. Мы
увидѣли, что множество сложныхъ и запутанныхъ условій должны ока-
зать для этого свое дѣйствіе. Исторія научила насъ многому, въ
силу чего не только послѣднее, ближайшее къ намъ столѣтіе, но и болѣе
. древнія эпохи явились намъ въ иномъ свѣтѣ. Реформаторы и усовер-
. шенствоватѳли обществъ вызываютъ теперь большія сомнѣнія. Устойчи-
\ вость и долговѣчность историческихъ силъ оказывается такбй могучей,
что онѣ даже въ органахъ современной эпохи заставляютъ пульсировать,
въ глубоко лежащихъ артеріяхъ, кровь давно прошедшихъ эпохъ*, у
насъ открылись глаза на прочныя узы, посредствомъ которыхъ настоя-
щее,—даже въ тѣхъ, которые считаютъ себя представителями новѣйшей
эпохи, — связано съ прошлымъ, забытымъ и даже презираемымъ. Мы
конечно, изумляемся могучему потоку, совершающему великія пре-
образованія, но затѣмъ мы отыскиваемъ тѣ маленькіе ручейки, отъ слія-
нія которыхъ онъ пріобрѣлъ свою силу. Самая лучшая, самая сильная
воля не можетъ ничего сдѣлать, если нѣтъ условій для осуществленій
ея стремленій. И современному человѣку часто кажется, что дальнѣй-
шій прогрессъ требуетъ столь многихъ условій, что можно сомнѣваться,
будутъ ли они когда нибудь налицо. Исторія часто носитъ для
насъ трагическій характеръ, такъ какъ мы видѣли, что лучшія силы не
рѣдко сукрушались или терпѣли несчастье, а дѣйствительность оказы-
вала черезъ чуръ большое противодѣйствіе, и маленькіе источники не
могли быть соединены въ одинъ потокъ.
Однако, историческое міросозерцаніе, которое смѣнило для насъ от-
влеченное направленіе мысли ХѴШ вѣка, не задушило идеалистической
382 этика.
вѣры, какимъ-бы тяжкимъ испытаніямъ не подвергалась эта вѣра. Мы
должны были только убѣдиться въ томъ, что все великое требуетъ врѳме*
ни и что начало чего либо великаго часто невидимо. Эта идея также не
разъ выдвигалась впередъ въ нашемъ изложеніи. И съ этимъ связано
еще другое обстоятельство: непроизвольное предшествуетъ произволь-
ному; мы должны жить и пріобрѣтать опытъ раньше, чѣмъ могутъ
образоваться идеи, которыя способны обратно воздѣйствовать на жизнь.
Сама жизнь порождаетъ тѣ формы, которыя мы укрѣпляемъ и разви-
ваемъ и которыя могутъ быть употреблены для дальнѣйшаго раскрытія
жизни. Постоянствомъ той внутренней связи, между малымъ и вели-
кимъ, которую доказала совревременная теорія развитія, можно свя-
зать идеализмъ и нашъ современный реализмъ, такъ какъ мы держимся
правила: «воодушевляйся только для великаго, но будь вѣренъ
малому».
икяя:гц ІІЯКЯ.ги
іи88ившціійіае
Представляем Вам наши лучшие книги:
&
И
Ей
1_Ін55
ей
й
Серия «Из наследия мировой философской мысли»
«Теория познания»
Мессер А. Введение в теорию познания.
Клейнпетер Г. Теория познания современного естествозшшия.
Щукарев А. Н. Проблемы теории познания.
Липпс Т. Философия природы.
Фолысманн П. Теория познания естественный наук.
«Философия науки»
Аристотель. Физика.
Дюгем П. Физическая теория. Ее цель и строение.
Пуанкаре А., Кутюра Л. Математика и философия.
Дриш Г. Витализм. Его история и система.
Кроль Дж. Философская основа эволюции.
Энгельмейер П. К. Теория творчества.
Васильев А. В. Пространство, время, движение.
Ренан Э. Будущее науки.
Франк Ф. Философия науки: Связь между наукой и философией.
«Великие философы» ,
Рибо Т. А. Философия Шопенгауэра.
Бутру Э. Паскаль.
Йодль Ф. Л. Фейербах. Его жизнь и учение.
ІПюкэ А. Ж.-Ж. Руссо.
Ренан Э. Аверроэс и аверроизм. Исторический очерк.
Паульсен Ф. Шопенгауэр как человек, философ и учитель.
Жебелев С. А. Сократ: Бнографическмй очерк.
«Социальная философия»
Фулье А. Современная наука об обществе.
Берг Л. Сверхчеловек в современной литературе.
Фогт А. Социальные утопии.
д’Эйхталъ Е. Алексис Токвиль и либеральная демократия.
Боровой А. А. Анархизм.
Курчинский М.А. Апостол эгоизма. Маке Штирнер и его философия анархии.
Николаи Г. Ф. Биология войны. Мысли естествоведа.
Мегрелидзе К. Р. Основные проблемы социологии мышления.
«Эстетика»
Мильталер Ю. Что такое красота? Введение в эстетику.
Тард Г. Сущность искусства.
Рёскин Дж. Радость навеки и ее рыночная цена или политическая экономна искусства.
Рёскин Дж. Законы Фиезоло. Истинные законы красоты.
Сизеран Р. Рёскин и религия красоты.
Сеаіііь Г. Леонардо да Винчи как художник и ученый (1452—1519).
«е
№
и
109.
й
60
60
№
с*ч
и
09
г
'И
(СО
99мм-’
ги
’аайй»
Представляем Вам наши лучшие книги: Философия Фулъе А. Ницше и имморализм. Бугера В. Е. Социальная сущность и роль философии Ницше. 1 Майоров Г. Г. Философия как искание Абсолюта. Оруджев 3. М. Способ мышленыя эпохи. Философия прошлого. Альберт X. Трактат о кригическом рязуме. Шишков И. 3. В поисках новой рацнональиости: философия критическою раз; Оствальд В. Натур-философия. Лекнии, читанные в ЛеЙпиигском университеі Хайтун С. Д. Феномсн человека на фойе универсальной эволюции. Хайтун С. Д. Социум против человека: Законы соииальной эволюции. 1 Арлычев А. Н. Сознание: информационно-деятельностный подход. | Донской Б. Л. Реальная действительность. Что такое вещь? 1 Корчак А. С. Философия Другого Я: история и современность. Моисеев В. И. Логика Добра. Нравственный логос Владимира Соловьева. Везен Ф., Федье Ф. Философия французская и философия немецкая; Воображаемое. Власть. Под ред. Бибихина В. В. Абачиев С. К. Современное введение в философию. Абачиев С. К. Эволюционная теория познания. Опыт систематической) построі Башкова Н. В. Преображение человека в философии русского космизма. История философии Хвостов В. М. Очерк истории этических учений. Курс лекций. Хвостов В. М. Теория историческою процесса. Завалько Г. А. Проблема соотношения морали и религии в истории философии Асмус В. Ф. Платой. Асмус В. Ф. Проблема интуиции в философии и математике. Асмус В. Ф. Немецкая эстетика ХѴП1 века. Могилевский Б. М. Платой и сицилийские тираны. Мудреи и власть. Соколов В. В. От философии Античности к философии Нового Времени. Соколов В. В. Средневековая философия. Джохадзе Д. В., Джохадзе И. И. История диалектики. Эпоха античности. Зубов В. П. Аристотель. Человек. Наука. Судьба наследия. Зубов В. П. Русские проповедники: Очерки по истории русской проповеди. Бирюков Б. В. Трудные времена философии. Шишков И, 3. Современная западная философия. Очерки истории. Юшкевич П. С. Столпы философской ортодоксии. Койре А. Очерки истории философской мысли. Саврей В. Я. Александрийскяя школа в истории философско-богословской мьк Серия «ВіЫіоіЪеса $сИо1а$иса». Под обіц. ред. Апполонова А.В. Билингва: лельный текст на русском и латинском языках. Вып. 1. Боэций Дакийский. Сочинения. Выгт. 2. Фома Аквинский. Сочинения. Вып. 3. Уилъям Оккам. Избранное. Вып.4. Роберт Гроссетест. Сочинения. □Я55 ума. ге. ения. і. !ЛИ. парал-
іЯ.ги
;&№"
и
и
ся
60
и
ся
ея
ея
а>
И
и
.60,
и
й?
л$’«В
-ГИйж
Е"Т-"Ѵ ,ЯЧ*!
117335, Москва"
' .«і- 2 * 'оЛ' ' - і ,х •• •
Нахимовский пк
ёй*' и КЗ 8
>**«
аіѵяі’пѵ
НАШИ НОВЫЕ
КООРДИНАТЪ^
--
ТЕЛЕФОН/ФАКС (многоканальный) ѵп п^Ульяно^,^.::
_ » - * - - —. - — - яІ^НМННМЯ Гг\. I '
Ул. Вавилова
От м. Профсоюзная:
8 мин. пѳшком (до офиса)
или одна остановка
назѳмным транспортом:
автобусы № 67, 67к, 130;
троллейбус № 49;
до остановки
«Ул. Ивана Бабушкина»
От м. Университет:
трамваи № 14, 39
до остановки
«Черемушкинский рынок»;
трамваи № 22, 26
до остановки
«Ул. Вавилова»;
автобусы № 67, 67г, 130;
троллейбус № 49
до остановки
«Ул. Ивана Бабушкина».
06 авторе
Гаральд ГЁФФДИНГ
Известный датский психолог и философ-идеалист. Родил-
ся в Копенгагене. Там же получил образование, работая
учителем в школе. С1883 г. — профессор Копенгагенского
университета. В 1915 г. оставил преподавательскую дея-
тельность.
В своих философски? трудах Гёффдинг опирался на идеи
Канта, Шопенгауэра, Гегеля. Он выделял три периода
развития философского сознания (анимизм, платонизм,
позитивизм) и пытался соединить принципы эмпиризма и позитивизма
с основоположениями критической философии Канта. Гёффдинг трактовая
сознание как высшую форму биологического развития, и предполагая,
что свойства отдельных психологически? элементов определяются сово-
купностью связей и отношений, в которые они включены. Ему принадлежит
методологическая установка (процесс обработки информации о стимуле,
предшествующий его распознаванию), получившая наименование шага
Гёффдинга. Кроме того, он был автором учебника по психологии, работ по
истории философии, этике, философии религии и др.
Ю. А. Шрейдер
тьство предлагает следующие книги:
ЦЕННОСТИ
ОПЫТЫ подицст
О БЛАГОСТИ ИЖЯЕЙ.
СВОЬОДЕ ЧЕЛОММ
I МЧМЕ ЗЛА
- 1
Центральная
I оролская
I Іѵб. іичнай
І»нб.іиогека
пм В. В.Маяковскогп
785382ІІ01 341 1
ягдаггкяяпй
жінни
Е-таіІ:
□Я85@иЯ55.ги
Каталог изданий
в Интернета:
Отзывы о настоящей издании,
а также обнаруженные опечатки присылайте
по адресу иН88@иК88.ги.
Ваши замечания и предложения будут учтены
и отражены на ѵ/еЬ-странице этой книги ________
в нашем интернет-магазине ййр://ІІН88.пі ІІР55 Иіір://1)Я58.ги
9
I ірее НАШИ НОВЫЕ Е^^+7(4И)724-2Н5
ѴІХѴѴ КООРДИНАТЫ 117335, Москва, Нахимовский пр-т, 56