Текст
                    ИЗДАНІЕ МОСКОВСКАГО ПСИХОЛОГИЧЕСКАГО ОБЩЕСТВА
ПРИ СОДѢЙСТВІИ ПЕТРОГРАДСКАГО ФИЛОСОФСКАГО ОБЩЕСТВА.
ВОПРОСЫ ФИЛОСОФІИ
ПСИХОЛОГІИ.
ЖУРНАЛЪ,
основанный проф. Н. Я. Гротомъ и А. А. Абрикосовымъ-
ГОДЪ XXVIII.
Подъ редакціей Л. М. Лопатина.
Книга 139—140(IV—V).
' СЕНТЯБРЬ — ОКТЯБРЬ, НОЯБРЬ - ДЕКАБРЬ.
Ф
МОСКВА.
Тжжо-штографія Товарищества И. Н. Кушнвревъ • К°*
Цмквжожош ,Л.,соб. Хв*«
1917 Г.


СОДЕРЖАНІЕ. Метепго тогі. (По поводу теоріи познанія Эдмунда Гус- серля). Л. Шеетова..................... і Классификація наукъ и мѣсто соціологіи въ системѣ науч- наго знанія. В. М. Хвостова.......... 69 Объ общественномъ идеалѣ. П. Новгородцева.127 Ученіе Гегеля о морали и нравственности. И. А. Ильина . 155 Мистика св. Франциска Ассизскаго Б. В» Погожева ... і Ученіе Лейбница объ апперцепціи. П. С. Попова .... 37 Къ вопросу объ аналитическихъ сужденіяхъ. А. Сырцова. 4 68 Критика я библіографія. і. Библіографическій листокъ................. . . . . ^Матеріалы для журнальной статистики .................у уо
’: !;т * •• г’- +і •> > і і ;
Метепіо тогі. (По поводу теоріи познанія Эдмунда Гуссерля). ті оѵѵ т) то тцифтсгсоѵ. Плотинъ. Е Много говорятъ о томъ, чѣмъ отличается философія отъ другихъ наукъ, но, повидимому, одно отличіе—и самое су- щественное, то, что дѣлаетъ философію Философіей, т.-е. наукой, совершенно непохожей ни на какую другую на- уку—умышленно всегда игнорируется. Я говорю: умыш- ленно, ибо мнѣ кажется, что всѣ его чувствуютъ и всѣ упорно стремятся затушевать его, сдѣлать какъ бы несу- ществующимъ. Такъ пошло еще съ древнѣйшихъ временъ. Уже греки подмѣтили, что философія иначе устроена, чѣмъ другія науки, и уже греки всячески старались доказать, что философія вовсе не иначе устроена, чѣмъ другія науки. Даже -больше того—непремѣнно хотѣли убѣдить себя, что философія есть наука изъ наукъ и что ей особенно свой- ственно разрѣшать единымъ способомъ всѣ, подлежащіе ея вѣдѣнію, вопросы, У другихъ наукъ есть только мнѣнія, философія же даетъ истину, говорилъ уже Парменидъ. „Должно тебѣ узнать: и недрожащее сердце хорошо за- кругленной истины и мнѣнія смертныхъ, въ коихъ не заклю- чается подлинной достовѣрности". Совершенно очевидно, что какъ разъ истинѣ не свойственна закругленность — ни хорошая, ни дурная, и еще въ меньшей степени недрожа- щее сердце! Эти свойства присущи именно мнѣніямъ смерт- Вопросы философіи, кн. 139. 1
2 Л. ШЕСТОВЪ. ныхъ. Всѣ смертные имѣютъ мнѣнія о томъ, что за днемъ слѣдуетъ ночь, что камень тонетъ въ водѣ, что засуха гу- битъ всходы и т. д. Такихъ твердыхъ, неколеблющихся, недрожащихъ мнѣній у смертныхъ пропасть. А вотъ Исти- ны—только на мгновенье вспыхиваютъ и тотчасъ гаснутъ, и всегда колеблются и дрожатъ, точно листья на осино- вомъ деревѣ. Когда Парменидъ утверждаетъ свою истину о томъ, что мышленіе и бытіе одно и то же,—ему нуженъ весь паѳосъ его великой души, чтобы произнести эти слова съ той твердостью, съ какою обыватель высказываетъ свои мнѣнія, даже такія, ошибочность которыхъ обнаружится чуть ли не завтра. Ибо ошибочность мнѣнія — есть его случайный преди- катъ, ошибочность же истины, повидимому, какимъ-то та- инственнымъ способомъ связана съ самымъ ея существомъ. Если я держусь того^н^ія, что ЦезарЭ^убилъ Брут|П или Александръ былъ овдсмъ Филиппа Македонскаго, то мою ошибку легко исправить. Достаточно мнѣ встрѣтить болѣе освѣдомленнаго человѣка, либо заглянуть въ учебникъ исто- ріи, и я освобожусь отъ ложнаго мнѣнія. Словомъ, мнѣнія людей объ обыденныхъ вещахъ если и бываютъ ошибочны, то только на время. Мы иногда слишкомъ торопимся съ заключеніями, иногда не имѣемъ достаточно данныхъ, чтобъ правильно отвѣтить на вопросъ, но мы знаемъ, что, когда обстоятельнѣй присмотримся или получимъ нужныя данныя, у насъ будутъ прочныя и вѣрныя мнѣнія. Къ примѣру, есть лй ’ііодй ІІі' 2 ОШ- ’дуііаібтѣ’,^» *ёсть, другіі^-: что нѣтъ. Но придетъ время, и всѣ перестанутъ „думать", и убѣдятся либо въ томъ, что люди на Марсѣ есть, либо въ томъ, что людей на Марсѣ нѣтъ. Совсѣмъ иначе обстоитъ дѣло съ вопросами чисто фи- лософскими. Парменидъ думаетъ, что мышленіе и бытіе тожестйёнйег. Я думщр, что это не такъ. Одни согласятся съ Парменидомъ, другіе со мною. Но никто не въ правѣ утверждать, что въ его сужденіи заключается подлинная истина.; Послѣдняя, подлинно достовѣрная истина, на кото-
МЕМЕКТО МОКІ. 3 рой рано или поздно согласятся люди, заключается въ томъ, что въ метафизической области нѣтъ достовѣрныхъ истинъ.) Можно спорить о законахъ физики и химіи, и здѣсь споръ плодотворенъ въ томъ смыслѣ, что онъ приближаетъ спо- рящихъ къ достовѣрному, прочному убѣжденію. Когда Архимедъ выяснялъ законы о рычагахъ, онъ выяснялъ то же, что и мы теперь выясняемъ. И всякій, кто возражалъ Архимеду и не соглашался съ нимъ, хотѣлъ того же, чего хотѣлъ Архимедъ. То же можно сказать’о послѣдователяхъ Птоломея и Коперника. И тѣмъ, и другимъ хотѣлось знать истину о землѣ и солнцѣ, и, когда наступилъ моментъ, и истина стала ясною, споры сами собой прекратились, за ненадобностью. .Въ философіи же, повидимому, споры имѣ- ютъ своимъ источникомъ вовсе не неясность предмета."' Тамъ спорность и противорѣчивость различныхъ утвержде- ній вытекаетъ изъ самой сущности дѣла. Гераклитъ съ Пар- менидомъ не только на этомъ, но и на томъ свѣтѣ, если бъ имъ пришлось встрѣтиться, не сговорились бы) Та истина, которой они служили и здѣсь, и въ иномъ мірѣ, не только -существуетъ, но, повидимому, и живетъ. . И, какъ все жи- вое, не только никогда не бываетъ себѣ равна, но и не всегда на себя похожа.) Я полагаю, что такое допущеніе необходимо сдѣлать. Вѣрнѣе, нельзя слѣпо поддерживать доставшееся намъ по наслѣдству отъ эллиновъ убѣжденіе, чтд философія, по своей логической структурѣ, есть такая же наука, какъ и всякая другая наука. Именно потому, что древніе, подъ гипнозомъ которыхъ мы продолжаемъ жить и мыслить и сейчасъ, такъ настойчиво стремились сдѣлать изъ Философіи науку раг ехсеііепсе, мы прямо обязаны по- ставить это утвержденіе подъ сомнѣніе. Межъ тѣмъ новѣйшая философія попрежнему уклоняется ютъ такой постановки вопроса^ Всѣ гносеологическія изслѣ- дованія въ настоящее, время, какъ и въ древности, ставятъ себѣ прямо противоположную задачу: оправдать во что бы то ни стало нашу науку, какъ единственно возможное знаніе, и доказать, что философія, поэтому, должна быть і*
4 Л. ШЕСТОВЪ. наукой. Мы убѣждены, что наше знаніе совершенно; труд- ность лишь въ томъ, чтобъ выяснить, на чемъ основывается наша увѣренность. Въ теченіе всего ХІХ-го столѣтія пред- ставители научной философіи съ поразительной настойчи- востью стремились преодолѣть указанную трудность. Но и двадцатый вѣкъ не хочетъ отстать въ этомъ отношеніи отъ своего предшественника. И сейчасъ мы встрѣчаемъ не мало попытокъ новыхъ теорій познанія, которыя продол- жаютъ стремиться къ осуществленію старыхъ задачъ. Ед- ва ли я ошибусь, если скажу, что наиболѣе замѣчательны- ми въ этой области являются работы Эдмунда Гуссерля. И я думаю, что провѣрить результаты его изслѣдованій будетъ очень полезно. Конечно, я лишенъ возможности разбирать въ этой статьѣ подробно все написанное Гуссер- лемъ. Но въ томъ и нѣтъ надобности. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ Гуссерль напечаталъ въ журналѣ „Логосъ" статью подъ заглавіемъ „Философія, какъ строгая наука". Въ этой статьѣ, обширной и очень обстоятельной, Гус- серль подводитъ итоги своимъ многолѣтнимъ размышле- ніямъ. Я буду главнымъ образомъ ее имѣть въ виду и поль- зоваться другими сочиненіями Гуссерля только попутно, для разъясненія. Уже заглавіе статьи—„Философія, какъ строгая наука"— въ нѣкоторой степени выясняетъ намъ направленіе мыслей автора, подчеркивая историческую преемственность поста- вляемой себѣ авторомъ задачи. Правда, Гуссерль упрека- етъ дЬ' .йегд! жййпйкв философовъ въ»; томъ, .что ойи часто, соблазняясь требованіями минуты, шли на компромиссъ, отклонялись отъ своего настоящаго дѣла и стремились не къ философіи, а къ „мудрости" или „міросозерцанію" и тѣмъ измѣняли, такъ сказать, своему призванію..Но все-таки онъ признаетъ, что философія всегда хотѣла быть наукой—она только’не всегда, умѣла держаться въ предѣлахъ сво- ихъ границъ, и очень часто проявляла преступное нетер- пѣніе въ желаніи скорѣй приблизиться къ завѣтному по- слѣднему слову и тѣмъ не только не помогала себѣ, но ско-
МЕМЕЯТО МОРЯ. 5 рѣй затрудняла свое дѣло. Наиболѣе важными моментами въ исторіи философіи была эпоха Сократо- Платоновская въ древности, и Декартовская—въ новое время. Послѣд- ними представителями научной философіи были Кантъ и отчасти Фихте. Шеллингъ и Гегель изъ новѣйшихъ, Пло- тинъ и стоики изъ древнихъ оказываются уже, по терми- нологіи Гуссерля, не Философами, а 'мудрецами, т.-е. не строгими представителями строгой науки, а блестящими и глубокомысленными импровизаторами на темы о первыхъ и послѣднихъ вопросахъ бытія. Противоставленіе философіи—мудрости, и науки—глубо- комыслію чрезвычайно любопытно и оригинально. Насколь- ко мнѣ извѣстно, въ такой Формулировкѣ оно высказано впервые Гуссерлемъ. До Гуссерля принято было думать, что если мудрость и глубокомысліе, гонимыя всюду, мо- гутъ найти себѣ гдѣ-нибудь прочное пристанище, то раз- вѣ только на груди философя, тамъ же, гдѣ обыкновенно ютилась тоже никогда не знавшая гдѣ преклонить свою бѣдную голову добродѣтель. Но Гуссерль рѣшительно от- казывается дать пріютъ въ философіи мудрости и добро- дѣтели. Онъ готовъ имъ оказать должный почетъ, можетъ быть, искренно, а можетъ быть, чтобъ не спорить съ тра- диціей,—но средства къ существованію онѣ должны добы- вать гдѣ-либо въ иныхъ мѣстахъ: хотя бы имъ пришлось обратиться къ помощи частной или общественной благо- творительности. Я не расположенъ брать на себя роль защитника угне- тенныхъ добродѣтелей — хотя отнюдь не по тѣмъ сообра- женіямъ, которыя представляетъ Гуссерль. Я тоже думаю, что мудрость слишкомъ долго засидѣлась на не принадле- жащемъ ей престолѣ. Мудрость —т.-е. длинная, сѣдая бо- рода, огромный лобъ, глубоко впавшіе глаза, нависшія брови и, какъ вѣнецъ всего, старческая благословляющая рука—во всемъ этомъ древнемъ благочестіи чувствуется ложь искусственно скрываемаго безсилія, а всякая ложь и искуственность раздражаетъ и отталкиваетъ. Можно еще
6 Л. ШЕСТОВЪ. чтить мудрецовъ и жалѣть ихъ. Пушкинъ чтилъ и любилъ •: митрополита Филарета и посвятилъ ему дивное стихотво- реніе. Но не нужно много проницательности, чтобъ дога- даться, что Пушкинъ ни за что не согласился бы самъ стать сѣдымъ мудрецомъ — предметомъ почтенія и даже преклоненія. И боги оберегли своего любимца, пославши ему своевременно Дантеса, который спокойно, какъ бы въ сознаніи возложенной на него высокой миссіи, выпол- нилъ свою роль палача судьбы. И Лермонтова они поща- дили, и Ницше. Но вотъ Толстой, къ которому Провидѣніе было менѣе снисходительно, въ концѣ-концовъ оказался не въ силахъ терпѣть мученичество невольной славы и сталъ самъ торопить развязку: его бѣгство изъ дому за нѣсколько дней до смерти что это такое, какъ не рѣзкій, порывистый жестъ вышедшаго изъ себя человѣка? Гримъ мудрости—сѣдины, маститость, ореолъ генія и благодѣтеля человѣчества замучилъ его и онъ нетерпѣливой рукой сры- ваетъ съ себя постылыя украшенія. Что и говорить—по- чтенная старость и слава мудреца тяжеле, много тяжеле шапки Мономаха и куда менѣе привлекательны! Но Гуссерль возсталъ противъ мудрости совсѣмъ не по тѣмъ мотивамъ, которые погнали изъ Ясной Поляны Тол- стого за нѣсколько дней до смерти. Гуссерль—натура трез- вая и положительная. Отъ мудрости его отталкиваетъ не ея преувеличенное благоразуміе, а недостатокъ основа- тельности. Она для него страшна не тѣмъ, что она сдащі- комъ почтенна и тяжеловѣсна, что она слишкомъ зако- ченѣла въ своемъ традиціонномъ ореолѣ. Мудрость и глубо- комысліе кажутся ему слишкомъ юными и незрѣлыми! Онѣ напоминаютъ ему то время, когда человѣчество преклоня- лось еще предъ астрологіей и алхиміей. Теперь человѣ- чество :стало старше: у насъ есть химія и астрономія, .яс- ныя и точныя науки. Пора уже и философіи стать взрос- Длой, въ свой чередъ превратиться въ строгую науку. • Такъ ставитъ вопросъ Гуссерль: не нужно намъ ни му- дрости, ни глубокомыслія — намъ нужна строгая наука.
МЕМЕИТО МОНІ. 7 Понятно—разъ вопросъ такъ поставленъ, на первый планъ выдвигается теорія познанія. Иными словами спрашивается: можетъ ли быть философія наукой и есть-ли истина внѣ науки? И тутъ уже задача Гуссерля не представляется та- кой оригинальной, какой она казалась съ перваго взгляда. Мы вспоминаемъ Канта: то, что Гуссерль называетъ муд- ростью и глубокомысліемъ, Кантъ называлъ метафизикой. Кантъ тоже принималъ какъ непререкаемое положеніе, что существуютъ положительныя науки, дающія незыблемыя истины, и, исходя изъ анализа возможности существованія наукъ, доказывалъ невозможность метафизики, т.-е. того, что на языкѣ Гуссерля называется глубокомысліемъ и муд- ростью. Сходство и въ томъ, что оба мыслителя, несмо- тря на раздѣляющій ихъ промежутокъ времени чуть ли не въ 150 лѣтъ, убѣждены, что настоящее знаніе, т.-е. наука, должно быть апріорнымъ. Конечно, Кантъ Формулируетъ свои вопросы и ведетъ свои доказательства иначе, чѣмъ Гуссерль. Но для насъ сейчасъ эти различія не предста- вляютъ интереса. Намъ важно лишь выяснить, почему у обоихъ мыслителей проблема теоріи познанія пріобрѣтаетъ такое огромное значеніе. И если мы внимательно прислу- шаемся къ ихъ аргументаціи, то, пожалуй, станетъ оче- виднымъ и еще одно обстоятельство: что теорія познанія являлась основнымъ вопросомъ философіи еще съ древнѣй- шихъ временъ. Уже греки, и не только Сократъ, Платонъ и Аристотель, но и тѣ, которыхъ называютъ отцами эллин- ской философіи, придавали гносеологическимъ проблемамъ основоположное значеніе. Уже ихъ тревожило непостоян- ство человѣческихъ убѣжденій, и они, какъ мы видѣли на примѣрѣ Парменида, всячески старались уйти отъ коле- блющихся мнѣній и отдохнуть душой на лонѣ всегда себѣ равной истины. Знаменитая борьба между Сократомъ и его прославившимися учениками, съ одной стороны, и съ наслѣдниками Гераклита, софистами, съ другой, въ значи- тельной степени была борьбой за теорію познанія. Пла- тонъ и Аристотель, вслѣдъ за Сократомъ, стремились убить
8 Л. ШЕСТОВЪ. въ зародышѣ то безпокойство, которое вызывали ихъ про- тивники своими скептическими разсужденіями. „Всякому положенію можно противопоставить положеніе противо- положное", „человѣкъ есть мѣра всѣхъ вещей"—такія утвер- жденія представлялись ученикамъ Сократа не только ложными, но и кощунственными. И потому ихъ не только отражали доводами разума, но всегда еще старались вну- шить всѣмъ увѣренность, что приверженцы такихъ убѣ- жденій—люди низкаго нравственнаго уровня. Казалось бы, что такой пріемъ спора вообще неумѣстенъ и въ частно- сти является совершенно излишнимъ въ тѣхъ случаяхъ, ко- гда въ рукахъ вся полнота теоретической аргументаціи противъ скептицизма. А что преемники Сократа обладали полнотой аргументаціи, объ этомъ свидѣтельствуютъ мно- гочисленныя мѣста изъ сочиненій Платона и Аристотеля. Приведу здѣсь небольшой отрывокъ изъ „Метафизики" Аристотеля—направленный противъ утвержденій крайняго скептицизма. „Изъ такого рода взглядовъ вытекаетъ много разъ осмѣянное слѣдствіе: они сами себя отмѣняютъ. Ибо утверждая, что все истинно, мы этимъ самымъ утвержда- емъ истинность положенія, противоположнаго утверждае- мому, и потому ложность своего собственнаго (ибо проти- воположное утвержденіе не допускаетъ его истинности), если же все объявляется ложнымъ, то и само положеніе— тоже ложно. Если же утверждать, что только одно про- тивоположное нашему утвержденіе не пстинно5; или толь- ко одно наше не ложно, то все-таки придется допустить безчисленное количество ложныхъ и истинныхъ утвержде ній. Ибо кто высказываетъ одно истинное положеніе, тотъ высказываетъ истину объ его истинности и т. д. до безко- нечности" (Меі. Г. 8, Іо 12 и сл.). Изъ этого классическаго, по краткости и ясности, опро- верженія скептицизма слѣдуетъ, какъ будто бы, съ оче- видностью, что позиція скептицизма не имѣетъ подъ собой ровно никакихъ основаній, такъ что какъ будто не было уже никакой надобности добивать его сторонниковъ еще
МЕМЕИТ0 М0КІ. 9 обличеніями моральнаго характера: лежачаго вѣдь не бьютъ. И все-таки теоретическими возраженіями не удоволь- ствовались. Противники создали софистамъ репутацію ко- рыстныхъ, безнравственныхъ людей и мы до сихъ поръ не знаемъ, что погубило ихъ дѣло: плохая ли философія или дурная слава. На вѣсахъ исторіи послѣднее обстоя- тельство, какъ извѣстно, играетъ нерѣдко рѣшающую роль. II. Теперь спросимъ: что же такое философія? Она должна быть наукой, говоритъ намъ Гуссерль. То же говорили намъ и тѣ, которые, по словамъ Гуссерля, подмѣнили философію . мудростью. Но вѣдь это только одинъ изъ признаковъ. А ' затѣмъ и новый вопросъ: что такое наука? Но, прежде чѣмъ выслушать Гусерля, послушаемъ снова древнихъ. Сначала дадимъ слово Плотину, т. к. у него имѣется очень краткое и простое, но въ своемъ родѣ очень замѣчатель- ное опредѣленіе. Ті т( юйозосрій; то торнютатоѵ — что такое философія/Самое значительное. Какъ видите, Плотинъ даже не считаетъ нужнымъ говорить о томъ, наука ли филосо- фія или не наука. Самое важное, самое нужное, самое значительное—а будетъ ли это наука или искусство или что*-либо равно далекое и отъ искусства и отъ науки,— все равно.) Теперь дадимъ опять слово Аристотелю: „не- чего искать науки болѣе важной и значительной (тощи-гера?! то же слово, что и у Плотина). Она самая божественная и значительная (опять тор.нота'пі). И это — въ двоякомъ смыслѣ. Ибо богу она болѣе всего свойственна и по- тому божественна среди наукъ и она имѣетъ своимъ предметомъ бога. Только ей одной свойственно и то, и другое. Ибо, что богъ принадлежитъ къ основаніямъ и есть начало, это — несомнѣнно; и только богъ же вла- дѣетъ ею, по крайней мѣрѣ въ высшей степени. Можетъ быть другія науки нужнѣе, но лучше ея нѣтъ (Меі. А. 2. 982 сл.).
10 л. шестовъ. Такъ судили о философіи великіе философы древности. Конечно, Гуссерль долженъ былъ бы цѣликомъ принять сужденія Плотина и Аристотеля. Пожалуй, онъ отказался бы еще отъ нѣкоторыхъ выраженій Аристотеля: едва ли бы онъ согласился повторить, что философія божественна среди наукъ, что она болѣе всего свойственна богу, что она имѣетъ своимъ предметомъ бога. По-моему, даже на- вѣрное не согласился бы. Слово „богъ" напомнило бы ему о мудрости, которую, какъ мы знаемъ, онъ считаетъ вра- гомъ философіи и изгоняетъ изъ своего государства, какъ Платонъ изгналъ поэта изъ своего. И все-таки не будетъ ошибкой сказать, что слова Аристотеля полностью выра- жаютъ собой отношеніе Гуссерля къ философіи. Только тамъ, гдѣ Аристотель, по обычаю древнихъ, говоритъ о богѣ и божественномъ^Гуссерль употребляетъ слова, бо- лѣе привычныя для вышколеннаго новѣйшей наукой слуха. На вопросъ о томъ, что такое философія, Гуссерль отвѣ- чаетъ: „наука объ истинныхъ началахъ, объ истокахъ, О ігаѵтоѵ". Аристотель тоже говоритъ: „наука есть познаніе нѣкихъ основаніи и началъ":(Меі. А. I. 982 а.). Когда современный ученый говоритъ объ истокахъ и кор- няхъ всего,—онъ, конечно, говоритъ о богѣ, но о такомъ богѣ, который утверждается независимо отъ какой бы то ни было богословской и даже метафизической системы. Страхъ обратить философію въ апсіііа іео1о§іае еще не умеръ въ насъ и мы предпочитаемъ свои мысли, выраждть своими же словами. Это вполнѣ законно и даже похвально: вѣрнѣе всего и Аристотель, живи онъ въ наше время, тоже избѣгалъ бы тѣснаго сближенія съ догматическимъ бого- словіемъ. И если принять, что слова „богъ" и „боже- ственный" употреблялись Аристотелемъ какъ наиболѣе яркія и сильныя Зирегіаііѵа, то ладо полагать, что у Гуссерля не было бы основанія спорить съ Аристотелемъ. Объ этомъ свидѣтельствуетъ его статья „Философія, какъ строгая нау- ка*. Она представляетъ собой не только выясненіе задачъ и методовъ философіи—она есть торжественный гимнъ фи-
МЕМЕЛТО МОМ. 11 лософіи, написанный въ приподнятомъ, пророчески вдох- новенномъ тонѣ. Гуссерль заявляетъ: „быть можетъ, во всей жизни новѣй- шаго времени нѣтъ идеи, которая была бы могущественнѣе, неудержимѣе, побѣдоноснѣе идеи науки. Ея побѣдоноснаго шествія ничто не остановитъ. Она на самомъ дѣлѣ оказы- вается совершенно всеохватывающей по своимъ право- мѣрнымъ цѣлямъ. Если мыслить ее въ идеальной закончен- ности, то она будетъ самимъ разумомъ, который на ряду съ собой и выше себя не можетъ имѣть ни одного авто- ритета". Такимъ образомъ философія является для Гуссерля высшимъ достиженіемъ человѣчества: ей, въ концѣ-концовъ, подчинится все. (И у Гуссерля она, какъ у Аристотеля, божественна и имѣетъ своимъ предметомъ бога. Конечно, не бога католической или магометанской догматики. Но такой богъ нуженъ вѣдь для цѣлей чисто-практическихъ. Аристотель же говоритъ: „правильно называть филосо- фію наукой объ истинѣ; ибо цѣль теоретизированія—ис- тина, цѣль же практики — дѣланіе", и Гуссерль, конечно, подпишется здѣсь подъ каждымъ словомъ. Гуссерль не хочетъ ограничиться одними голословными заявленіями, онъ стремится обосновать правомѣрность при- тязаній науки. „Общія утвержденія мало говорятъ, если ихъ не обосновываютъ, и надежды на науку имѣютъ не- большое значеніе, если нельзя усмотрѣть никакихъ пу- тей къ осуществленію ея цѣлей". Это вѣрно, само со- бою разумѣется. Если ограничиться одними пророче- скими, хотя бы и вдохновенными обѣщаніями, мы снова вернемся къ той мудрости, отъ которой такъ торже- ственно отреклись. Что же можетъ указать эти пути? Что можетъ оправдать притязанія науки быть послѣдней инстанціей въ разрѣшеніи всѣхъ вопросовъ, волнующихъ человѣчество? Мы помнимъ, что наука на ряду съ собой не хочетъ признавать никакого авторитета. Это—основная, самая завѣт- ная мысль Гуссерля. „Наука сказала свое слово; съ этого
12 Л. ШЕСТОВЪ. момента мудрость обязана учиться у нея“ *), властно заявля- етъ онъ въ другомъ мѣстѣ. Иначе говоря: Коша Іоспіа, саиза Гіпііа. Идея непогрѣшимости научнаго сужденія про- возглашается, повидимому, умышленно по той же Формулѣ и въ тѣхъ же терминахъ, въ какихъ католичество въ сред- ніе вѣка провозглашало непогрѣшимость и верховный авто- ритетъ папскаго престола. Права папы основывались на откровеніи, данномъ людямъ въ Св. Писаніи. Какимъ же образомъ обосновываетъ права разума новая философія? Мы сейчасъ перейдемъ къ этому вопросу, но прежде обратимъ еще разъ вниманіе на то, какое колоссальное зна- ченіе имѣетъ и должна имѣть въ философіи теорія позна- нія. Теорія познанія вовсе не безобидная, отвлеченная рефлексія о методахъ нашего мышленія. Она предопредѣля- етъ собой'источникъ живой воды познанія. Она увлажня- етъ собой тѣ поѵтфѵ, изъ которыхъ вырастаетъ на- ша жизнь. Подобно тому, какъ католичество, чтобъ имѣть право указывать человѣчеству пути къ спасенію и вѣчной жизни, нуждалось въ идеѣ непогрѣшимости церкви, такъ и философія, чтобы достигнуть поставленныхъ ею себѣ цѣ- лей, не можетъ и не хочетъ мириться съ какими бы то ни было ограниченіями своей власти. Когда разумъ говоритъ ех саіЬесіга, онъ не можетъ заблуждаться. И пока теорія познанія не привела къ этому убѣжденію мыслящее чело- вѣчество, что толку ставить какіе бы то ни было вопросы? Вѣдь дѣло не въ томъ, чтобъ поставить вопросъ, а въ томъ, чтобъ на вопросъ отвѣтить — и отвѣтить „научно, т.-е. обязательнымъ для каждаго разумнаго человѣка образомъ". Гуссерль перенимаетъ свою задачу отъ эллинской фи- лософіи. Неправильно было бы думать, что современная мысль заимствовала идею о непогрѣшимости разума отъ средневѣковаго богословія. Какъ разъ наоборотъ. Като- лическая церковь взяла идею о своей непогрѣшимости цѣ- ликомъ и совершенно готовой у древнихъ эллиновъ. Она Логосъ, 1914, стр. 49.
МЕМЕИТ0 МОКІ. 13 только, вѣрно почувствовавъ непрочность основаній, на которыхъ покоились притязанія разума, пыталась обосно- вать свои права иными способами. И такъ Гуссерль преемственно связанъ въ своихъ зада- чахъ съ Философами древности. Онъ самъ признаетъ это: „Хорошо сознанная воля къ строгой наукѣ характеризуетъ Сократо - Платоновскій переворотъ въ философіи и точно также научныя реакціи противъ схоластики въ началѣ но- ваго времени, въ особенности декартовскій переворотъ. Данный ими толчокъ переходитъ на великія философіи XVII и III вѣка, обновляется съ радикальнѣйшей силой въ кри- тикѣ чистаго•фазума Канта и оказываетъ еще вліяніе на философію Фихте. Все сызнова и сызнова изслѣдованіе направляется на истинныя начала, на рѣшающія формули- ровки, на правильный методъ" (Логосъ І91|, стр. д). Въ этихъ словахъ краткая ученая генеологія Гуссерля. Отъ Сократа и Платона, черезъ Декарта, до Канта и Фихте. Генеологія, впрочемъ, только отчасти вѣрная. Нужно имѣть въ виду, что отъ Платона, Декарта, Спинозы, Лейбница Гус- серля отдѣляетъ его принципіальное отрицаніе, лучше бы сказать, отвращеніе ко всякой метафизикѣ. Только, въ противоположность Канту, онъ даже и не ставитъ открыто вопроса, возможна ли метафизика. Онъ предполагаетъ, что для всѣхъ его читателей, какъ и для него самого, этотъ во- просъ естественно разрѣшается въ отрицательномъ смыслѣ. ,Метафизика есть мудрость, т.-е. донаучныя, скороспѣлыя 'попытки разрѣшить неотложныя проблемы мірозданія. Ме- тафизика поэтому можетъ имѣть свое условное оправда- ніе въ соображеніяхъ чисто практическаго характера. Въ утѣшеніе страждущему человѣчеству можно внушать, что есть Богъ, что душа безсмертна, что злые получаютъ въ иномъ мірѣ возмездіе по ихъ дѣламъ и пр. И если такого рода внушенія дѣлаются людьми большого дарованія—про- тивъ этого ничего нельзя возразить. Но величайшее пре- ступленіе забывать, что всѣ такого рода разрѣшенія во- просовъ отвѣчаютъ лишь временнымъ и преходящимъ ну- \
14 Л. ШЕСТОВЪ. ждамъ: „Мы должны помнить о той отвѣтственности, кото- рую мы несемъ на себѣ по отношенію ко всему человѣче- ству. Ради времени мы не должны жертвовать вѣчностью-, чтобы смягчить нашу нужду, мы не должны передавать по- томству нужду въ нуждѣ, какъ совершенно неизбѣжное зло... Міровоззрѣнія (т.-е. всѣ виды мудрости) могутъ спо- рить—только наука можетъ рѣшатъ и ея рѣшеніе несетъ на себѣ печать вѣчности (ІЬ,. За- считаю необходимымъ еще разъ обратить вниманіе чита- теля на характеръ выраженій, подбираемыхъ Гуссерлемъ для выясненія задачъ и притязаній науки. Думаю, что даже изъ приведенныхъ выдержекъ ясно, что они вполнѣ могли быть замѣнены аристотелевскими и даже тѣми, которыя обычно употребляются въ католической апологетикѣ: для Гуссерля, какъ и для Аристотеля, философія въ концѣ-кон- цовъ божественна, ибо имѣетъ своимъ предметомъ бога. Но богъ Гуссерля, какъ и богъ Аристотеля, можетъ быть отысканъ путемъ строго научныхъ изысканій и только та- кимъ путемъ. Поэтому „въ теоріи познанія надо видѣть дис- циплину, предшествующую метафизикѣ". Иными словами, Гуссерль согласится признать только такого бога, о кото- ромъ будетъ свидѣтельствовать разумъ, ибо, какъ мы знаемъ, на ряду съ разумомъ нѣтъ и не можетъ быть другого автори- тета. Бога же, и въ древнія и въ новыя времена, открывали ненаучнымъ путемъ, помимо разума. Оттого и только оттого Гуссерль избѣгаетъ аристотелевскихъ опредѣленій философіи. Въ одномъ, однако, я думаю, Гуссерль несомнѣнно оши- бается. Я думаю, что люди, такъ-же, какъ и самъ Гуссерль, никогда не могли и не хотѣли признавать бога, о которомъ разумъ отказался бы свидѣтельствовать. Въ этомъ отноше- ніи всѣ религіи, по крайней мѣрѣ, всѣ такъ называемыя по- ложительныя религіи ничѣмъ не отличаются отъ свѣтской мудрости и раціоналистической философіи. Онѣ тоже стре- мятся „научно", т.-е. „обязательнымъ для каждаго разумнаго человѣка образомъ" познать подлинную истину. Имъ не удалось этого добиться—но это ничего не значитъ. Вѣдь
МЕМЕНТО МОКІ. 15 вотъ, даже по признанію самого Гуссерля, философія въ лицѣ своихъ наиболѣе значительныхъ представителей дѣ- лала напряженнѣйшія попытки постичь разумомъ истину. И тѣмъ не менѣе „здѣсь не положено даже начала научнаго ученія; историческая философія, замѣщающая собою по- слѣднее, является, самое большее, научнымъ полуфабри- катомъ, или неяснымъ, недиФеренцированнымъ смѣшеніемъ міросозерцанія и теоретическаго познанія" (ІЬ. 50). Оцѣн- ка для философіи не очень лестная! Пожалуй, даже алхи- мія и астрологія вправѣ были разсчитывать на большую сни- сходительность. А католическая догматика тѣмъ болѣе! Зна- читъ дѣло совсѣмъ не въ томъ, что астрологія, алхимія или католическая догматика пренебрегали разумомъ. Если по- лучились результаты, съ точки зрѣнія Гуссерля, столь пла- чевные, то тутъ нужно, очевидно, искать другихъ причинъ. Невольно напрашивается вопросъ: не произошло ли тутъ обратное тому, что предполагаетъ Гуссерль? Можетъ быть < въ алхиміи, богословіи и философіи результаты оказались I столь жалкими именно потому, что люди не хотѣли или не ’ умѣли отказаться отъ водительства разума какъ разъ тамъ, ; гдѣ „по природѣ вешей" разуму полагалось уйти и умолк- путь!' Въ своей теоріи познанія, которая должна предше- ствовать метафизикѣ, онъ даже не подозрѣваетъ, что зада- ча гносеологіи можетъ заключаться въ томъ, чтобы опре- дѣлить моментъ, когда должно устранить разумъ отъ руко- । водящей роли или ограничить его въ правахъ. Онъ зара- • нѣе увѣренъ, что, если были неудачи, то только потому, что кто-то ограничилъ самодержавіе разума. И, соотвѣт- ственно тому, его теорія познанія, какъ и всѣ другія те- оріи познанія, направлена къ возстановленію и оправданію разума, во что бы то ни стало. III. Здѣсь мы подошли къ источнику философіи Гуссерля. Весь первый томъ его „логическихъ изслѣдованій", имѣю- щій своимъ подзаголовкомъ „ргоіе§опіепа къ чистой ло-
16 Л. ШЕстовъ. гикѣ", посвященъ почти исключительно этому вопросу. Правда, постановленному не такъ, какъ я его поставилъ. Гуссерль ни разу не говоритъ, что теорія познанія обя- зана провѣрить всѣми доступными намъ способами, точно • ли разумъ обладаетъ тѣми суверенными правами, на которыя онъ притязаетъ. Такая постановка вопроса, съ его точки зрѣнія, уже заключаетъ въ себѣ противорѣчіе и потому со- вершенно недопустима. Онъ прямо начинаетъ свои изслѣдо- ванія съ опроверженія того, что на современномъ философ- скомъ языкѣ называется психологизмомъ. Психологизмъ же онъ справедливо усматриваетъ въ идеяхъ всѣхъ безъ исклю- ченія представителей современной философской мысли: Милль, Бэнъ, Вильгельмъ Вундтъ, Зигвартъ, Эрдманнъ, Липпсъ—все это психологисты. Для Гуссерля же психоло- гизмъ есть релативизмъ, релативизмъ же „заключаетъ въ себѣ внутреннее противорѣчіе, дѣлающее его безсмыслен- нымъ, а потому для разума совершенно непріемлемымъ. Внутреннее противорѣчіе релативизма, какъ мы помнимъ, 1 уже было вскрыто древними. Релативистическія ученія уни- чтожаютъ сами себя, — говорилъ Аристотель—уже не отъ своего имени, не какъ свое новое открытіе, а какъ всѣмъ извѣстную истину, какъ общее мѣсто философіи. Для Гус- серля это положеніе есть агіісиіпз зіапііз еі сасіепііз ессіезіае. Конечно, и для его противниковъ, англійскихъ и нѣмецкихъ гносеологовъ, позиція Протагора съ его „чело- вѣкъ есть мѣра всѣхъ вещей" абсолютно непріемлема. Но Гуссерль утверждаетъ, что безсознательно, скрыто они до- пускаютъ это противорѣчивое положеніе и не замѣчаютъ этого только потому, что они не абсолютные, а специФИ- - ческіе, какъ онъ выражается, релативисты. То-есть они ви- дятъ безсмысленность утвержденія, что у каждаго человѣка можетъ быть своя особая истина, но не замѣчаютъ, что ' I не менѣе противорѣчиво утвержденіе, что у человѣка, какъ у вида, есть своя, чисто человѣческая истина. Такой спе- цифическій (т.-е. видовой) релативизмъ не имѣетъ ровно ника- кихъ преимуществъ предъ релативизмомъ индивидуальнымъ.
МЕМЕЫТО М0КІ. 17 Ибо утверждающій, что у людей есть чисто человѣческая истина, предполагаетъ, что противоположное утвержде- ніе абсолютно ложно. Стало-быть, его утвержденіе абсо- лютно истинно и потому противорѣчитъ самому себѣ. Разсужденіе столь же ясное, сколько простое и всѣмъ хорошо знакомое. Гуссерль отличается отъ другихъ только тѣмъ, что безпощадно разыскиваетъ слѣды релативизма во всѣхъ современныхъ теоріяхъ познанія и проявляетъ въ этомъ отношеніи настойчивость и послѣдовательность, ко- торыя часто становятся вызывающими. И въ этомъ, по- моему, основная и огромная его заслуга. Онъ упрекаетъ своихъ современниковъ въ томъ, что они не довѣряютъ аргументаціи изъ слѣдствія. Самъ же онъ довѣряетъ, т.-е. сдѣлавъ какое-либо утвержденіе, онъ уже смѣло и безпечно принимаетъ и всѣ слѣдствія, изъ него вытекающія. Развѣн- чавъ специфическій релативизмъ онъ открыто заявляетъ: „что истинно, то абсолютно истинно, само по себѣ; истина тождественно едина, воспринимаютъ ли ее въ сужденіяхъ люди или чудовища, ангелы или боги“ („Логическія изслѣ- дованія. Т. I, стр. ЮО). Это, конечно, сказано смѣло, очень смѣло. Другіе гносеологи, даже такіе, какъ Зигвартъ, ни- когда не 'рѣшались дѣлать такія утвержденія. Зигвартъ, напримѣръ, пишетъ: Эіе Мб§4ісЬкеіі, сііе Кпіегіеп ипсі К.е- §е1п сіез поі’сѵепсіі^еп ипсі а11&етеіп§йІіі§еп Еогізсйгіи іт Вепкеп аиігизіеііеп ЬегиЬі аиГ сііе Еакі^кеіі оЬ]'екііѵ поі- чѵепсіі^ез Вепкеп ѵоп пісЬіпоЬѵепсІі^еп ги ипіегзсЬеісіеп ипсі біезе ЕаЫ^кеіі тапіГезііегі зісЬ іп сіеп иптіііеІЪагеп Ветіззізеіп сіег Еѵібепг, мгеіскез поЬѵеп<іі§ез Оепкеп Ъе§1еііеі. Віе ЕгГаЬгип^ сііезез Веѵшззізеіпз ипсі сіег Сіаи- Ъе ап зеіпе 2иѵег1аззі§кеіі ізі еіп Розіиіаі, иЬег ѵгеІсЬез пісЬі гигйск§;е§;ап§еп \ѵегсіеп капп.—АѴепп ѵѵіг ипз (га§еп, оЪ ипсіѵѵіе ез тб§1ісЬ зеі сііе АиГ^аЬе іп сіет Зіпп, іп сіет чѵіг зіе §езіе11і ЬаЬеп ги Ібзеп...—Ьіег §іеЫ ез гиІеШ кеіпе ап- сіеге Апі'ѵѵогі аіз Вегийіп^ аиГ сііе зиЪ)екНѵ егГакгепе Ыоі- •ѵѵепсіідкеіі, аиі іаз іппеге Се/йЫ йег Еѵісіеп^, сіаз еіпеп Теіі ипзегез Вепкеп Ье§1еііеі, аиГ сіаз Веѵгиззізеіп, сіаз ѵѵіг ѵоп Вопросы философіи, кн. 139. 2
18 Л. ШЕСТОВЪ. §е§еЬепеп ѴогаиззеІ2ип§;еп аиз пісЫ апсіегз сіепкеп кбппеп аіз \ѵіг сіепкеп. Ва; СІаиЬе ап йаз Кескі (ііезез 6-е/йЫх ипі ;еіпе 2гіѵегІмм$йі гзі скг Іеі^іе Лпкегцгиші аііег СгеиііззЪеіі йЬегЬаирі-, \ѵег сііезез пісЬі апегкеппі, ійг беп §іеЫ ез кеіпе "ѴѴіззеп- зскаЙ, зопсіегп пиг гий.11і§ез Меіпеп (Ьо§> I—, 15). Т.-е. тамъ, гдѣ для Зигварта—только постулатъ, т.-е. ничѣмъ не указанное допущеніе, тамъ для Гуссерля—аксіо- ма. И, вѣдь, если Гуссерль правъ, если аргументація изъ слѣдствія всегда и безусловно пріемлема, то слова Зиг- варта нелѣпы, какъ заключающія въ себѣ специфическій релятивизмъ, т.-е. положенія, взаимно другъ друга исклю- чающія. Отчего же случилось, что такой строгій къ своему мы- шленію человѣкъ, какъ Зигвартъ, допустилъ столь явную и для теоріи познанія прямо роковую погрѣшность? Между - прочимъ она ему была еще до Гуссерля указана Вунд- томъ, но Зигвартъ все же остался при своемъ. Мало того, Вундтъ, обличавшій Зигварта въ томъ, что онъ обосновы- : ваетъ познаніе на обманчивомъ чувствѣ, самъ не избѣгъ такихъ же обвиненій и его теорію познанія Гуссерль счи- ' таетъ релативистической. На чьей сторонѣ тутъ заблужде- : ніе, вольная или невольная слѣпота? Я убѣжденъ, что Зигвартъ ни за что въ мірѣ не согласился бы отречься отъ традиціоннаго положенія древней философіи по отно- шенію къ скептицизму. Такъ же мнѣ кажется несомнѣннымъ, ’ что Зигвартъ и безъ Гуссерля отлично зналъ, что специ- ; Фическій релятивизмъ заключаетъ въ себѣ то-же внутрен- нее противорѣчіе, которымъ страдаетъ и релативизмъ инди- * видуальный. И онъ радъ былъ бы торжественно провозгла- ; сить, что наши истины суть истины абсолютныя, равно пріемлемыя для всѣхъ существъ — для демоновъ, ангеловъ и боговъ, не только для людей и если строгій ученый, всю жизнь свою отдавшій отыскиванію обоснованія истины, долженъ на склонѣ лѣтъ признать, что наша истина въ послѣднемъ счетѣ держимся только постулатомъ, что вѣра въ чувство очевидности есть послѣдній оплотъ нашей на-. ’
МЕМЕИТО М0КІ. 19 учной увѣренности, то я думаю, что едва-ли слѣдуетъ спо- койно пройти мимо такого признанія и считать себя въ правѣ отвести его на томъ основаніи, что оно заключаетъ въ себѣ внутреннее противдрѣчіе. Когда еще рѣчь идетъ о Миллѣ—куда ни шло. Можно заподозрить, что въ увлече- ніи полемикой онъ иной разъ готовъ былъ высказывать крайнія сужденія, которымъ и самъ не довѣрялъ. Но и тутъ подозрительность—плохой совѣтчикъ. Относительно же Зиг- варта можно съ увѣренностью сказать, что релативизмъ былъ для него тяжелымъ крестомъ и только добросовѣст- ность ученаго принудила его сдѣлать горькое признаніе. Правда, Зигвартъ отказался, вѣрнѣе не рѣшался развить ехріісііе мысль, заключавшуюся въ его признаніи. Вѣдь ска- ( зать то, что онъ сказалъ, значитъ утверждать, что за извѣстными предѣлами кончается компетенція разума и вступаетъ въ права какая-то новая власть, ничего общаго съ разумомъ не имѣющая и что мы, люди, какимъ-то обра- зомъ это чувствуемъ даже здѣсь, въ нашемъ эмпирическомъ мірѣ. Такого „вывода" Зигвартъ не дѣлаетъ, какъ не сдѣ- лалъ и Лотпе, признавшійся, что мы осуждены вертѣться въ заколдованномъ кругѣ, какъ его не сдѣлалъ и Кантъ, который оказался въ такомъ же положеніи, какъ Зигвартъ ; и Лотце. По Канту самыя несомнѣнныя наши сужденія— ’ синтетическія сужденія аргіогі—были самыми ложными, ибо они обусловливались не возможностью для разума пройик- нуть въ сущность вещей, а необходимостью, извнѣ ему навязанной и выдаваемой имъ за готовность создавать свои собственныя, только для него и значимыя идеи, т.-е. иллюзіи или фикціи. Заключеніе Канта, что метафизика, какъ не имѣющая особаго источника для синтетическихъ сужденій а ргіогі, не можетъ быть наукой—въ сущности толь- ко йо недоразумѣнію считалось и считается опроверженіемъ метафизики. Это должно было быть сказано въ ея защиту. Математика и естественныя науки только потому и обла- даютъ точностью и обязательностью, что рѣшились слѣпо подчиниться слѣпымъ вожакамъ и властелинамъ. МетаФИ- 2* '
20 Л. ШЕСТОВЪ. зика же еще пока свободна, оттого она не можетъ и не хочетъ быть наукой, и стремится быть независимымъ зна- ніемъ. Такъ защищать метафизику Кантъ не отважился. Не рѣшились на это ни эмпиристы школы Юма и Милля (мо- жетъ быть потому, что они вообще были равнодушны къ метафизикѣ), ни идеалисты типа Зигварта. Вѣдь тогда при- шлось бы усомниться въ правахъ разума—а это всѣмъ Фи- лософамъ казалось абсолютно недопустимымъ. Пришлось бы разрѣшить ненаучную Фантастическую метафизику—кто бы пошелъ на это? Философія предпочла средній путь. Она не претендовала на абсолютную истину, но и не отказы- валась отъ суверенныхъ правъ разума. Послѣднія же до- казывались Фактомъ существованія и быстраго расцвѣта положительныхъ наукъ. Въ логикѣ же дальше признаній, въ родѣ тѣхъ, которыя дѣлали Зигвартъ и Лотце, не шли. Чтобъ оправдать такого рода самоограниченіе, приду- мали установить раздѣленіе между психологической и Гно- сеологической точкой зрѣнія. Задача теоріи познанія не въ томъ, чтобы выяснить происхожденіе нашего познанія. Ея дѣло только наглядно показать структуру познанія, вну- треннюю связь законовъ, при посредствѣ которыхъ мышле- ніе приводитъ человѣка къ истинѣ. Откуда взялись эти за- коны—дѣло не гносеологіи, а психологіи и гносеологическія задачи ничего общаго съ психологическими имѣть не должны. Къ разсмотрѣнію этого аргумента мы сейчасъ обра- тимся,—онъ для насъ особенно важенъ въ виду того, что Гус- серль имъ пользуется такъ-же, какъ имъ аользовались нео- кантіанцы конца прошлаго столѣтія. Но прежде намъ важно подчеркнуть то обстоятельство, что Гуссерль не желаетъ ни ехріісііе, ни ішрІісЛе принимать релативизмъ въ какомъ бы то ни было видѣ. Для него специфическій релативизмъ является столь же абсурднымъ, какъ и индивидуальный. И въ этой рѣшительности—огромная заслуга Гуссерля. Давно уже пора было открыть карты и поставить вопросъ такъ, какъ его ставитъ Гуссерль: либо разумъ человѣческій имѣ- етъ возможность высказывать абсолютныя истины, которыя
МЕМЕЛТО МОВІ. 21 равно обязательны и для людей, и для ангеловъ, и для боговъ, либо нужно отказаться отъ Философскаго наслѣ- дія эллиновъ и возстановить въ правахъ убитаго исторіей Протагора. Для критики старыхъ теорій познанія Гуссерль, какъ мы помнимъ, пользуется классическимъ аргументомъ: теорія, заключающая въ себѣ положенія, ее отмѣняющія, абсурдна. Для своей же теоріи познанія онъ пользуется другими аргументами. Чтобы защитить ее отъ нападокъ „психоло- гизма“, онъ, какъ и неокантіанцы, стремится строго отдѣ- лить гносеологическую точку зрѣнія отъ психологической. Для того же, чтобъ оправдать разумъ, онъ развиваетъ свою теорію идей, близкую къ теоріи Платона и средневѣ- коваго реализма. Разберемся въ томъ и другомъ. Точно ли можно отдѣлить гносеологическую точку зрѣнія отъ психологической? И для какой цѣли теоріи познанія, вѣрнѣе апологетамъ познанія, понадобилось такъ тщательно оберегаться отъ всякихъ генеалогическихъ справокъ? Гус- серль десятки разъ и въ первомъ, и во второмъ томѣ сво- ихъ „Логич. изслѣдованій* повторяетъ, что генетическіе во- просы его не касаются. „Мы допускаемъ Фактъ, что логи- ческія понятія имѣютъ психологическое происхожденіе, но мы отвергаемъ психологистическій выводъ, который обо- сновываютъ на этомъ*. Почему отвергаемъ? „Для нашей дис- ‘ циплины психологическій вопросъ о возникновеніи соот- вѣтствующихъ отвлеченныхъ представленій не имѣетъ ни малѣйшаго интереса". Т.-е. каково бы ни было происхо- жденіе истины,—остается Фактъ, что истина есть, истина , нами правитъ; наше дѣло, слѣдовательно, сводится къ тому, , ' чтобъ путемъ безпристрастнаго анализа выяснить себѣ тѣ прі- емы и законы, при посредствѣ которыхъ истина осущест- вляетъ свои верховныя права. Гносеологи охотно, для наглядности, сравниваютъ истину съ моралью. Задача мо- ралиста, говорятъ они, вовсе не въ томъ, чтобъ объяснить происхожденіе „добра". Моралисты такъ же, какъ и гно- сеологи, убѣждены, что добро „въ себѣ" происхожденія не
22 Л. ШЕСТОВЪ. имѣетъ. О происхожденіи можно говорить только по по- воду реальныхъ предметовъ, которые возникаютъ и исче- заютъ. Идеи же внѣ времени: онѣ всегда бываютъ, всегда были, всегда будутъ—были бы даже и тогда, если бы міръ реальностей совсѣмъ и не возникалъ или, возникши, вер- нулся бы въ то небытіе, изъ котораго онъ вышелъ. Что правда—то правда. Если бросить справки о проис- хожденіи, задачи гносеологовъ и моралистовъ, стремящихся отыскать абсолютную истину и абсолютное добро, значи- тельно облегчатся и упростятся. Всегда генеалогическія изысканія опасны для претендентовъ на престолъ. Попро- буйте „объяснить" мораль тѣмъ способомъ, которымъ поль- зовались утилитаристы или экономическіе матеріалисты, и ея суверенныя права станутъ призрачными. Платонъ это хорошо понималъ и во всѣхъ своихъ разсужденіяхъ бралъ добро исходнымъ принципомъ. Анализируя человѣческіе поступки, онъ находилъ, что они всегда опредѣляются ка- кимъ-то совершенно независимымъ началомъ, которое ни- коимъ образомъ не можетъ быть сведено къ другимъ, зна- комымъ намъ изъ опыта повседневной жизни началамъ, т.-е. ни къ пользѣ, ни къ удовольствію, ни къ чему иному. Убив- ши человѣка, я могу испытать удовлетвореніе, ибо я изба- вился отъ соперника, могу извлечь огромную выгоду, ибо присвою себѣ сокровища убитаго или даже займу его пре- столъ, все это можетъ . бытъ: и все же поступокъ мой был>, есть и.'всегдабу^тъ потому, что я повредилъ убитому. Мы не знаемъ, можетъ быть, убитый мною попалъ отсюда, изъ юдоли скорби, прямо въ великолѣпныя елисейскія поля—и, стало быть, не про- гадалъ, а выгадалъ—и все же я поступилъ дурно и нѣтъ въ мірѣ такой силы, которая могла бы снять клеймо пороч- ности съ моего поступка. И, наоборотъ, если я постра- далъ за правду, если у меня отняли все имущество, поса- дили въ тюрьму и даже казнили—я поступилъ хорошо: и ни люди, ни демоны, ни ангелы, ни боги не имѣютъ власти превратить мой хорошій поступокъ въ дурной. Добро су-
МЕМЕКТО МОВІ. 23 веренно, не признаетъ надъ собой , никакой власти: ;даже Плотинъ, который въ этомъ отношеніи не былъ такъ вы- держанно послѣдователенъ, какъ Платонъ, говоритъ объ аретт) айёаіготое, что можно перевести на современный фи- лософскій языкъ словами объ автономіи, самозаконности мо- рали. Въ деспотическихъ государствахъ придворные юристы развиваютъ такія же теоріи объ источникахъ власти царя. Они никогда не допустятъ, не могутъ допустить разсу- жденій объ историческомъ развитіи идеи самодержавія. Съ ихъ точки зрѣнія монархъ есть источникъ всякаго права, всѣхъ правъ, стало быть, его права не могутъ уже выте- кать изъ какого-либо иного источника. Они надъ временемъ, внѣ времени, они—рі&цата тіаѵтоѵ. Или, въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ допускается богословская Фразеологія—источникъ правъ монарха само Небо. Монархъ есть самодержецъ милостью Божіей, онъ помазанникъ. Только такого рода объясненія или недопущеніе какихъ бы то ни было объясненій можетъ обезпечить абсолютнымъ идеямъ тѣ державныя права, на которыя онѣ претендуютъ. Вѣдь на нашихъ глазахъ про- изошло нѣкое чудесное превращеніе. Отъ попытокъ „объ- ясненія“ нравственности Ницше перешелъ къ Формулѣ „по ту сторону добра и зла". Или, вѣрнѣе, когда добро поте- ряло свое обаяніе и власть надъ Ницше, онъ подыскалъ такую „генеалогію морали", при которой ни у кого не со- хранится охоты преклоняться предъ добромъ. Вотъ, собственно, причины того, почему гносеологи такъ упорно настаиваютъ на своемъ нежеланіи сводить къ очной ставкѣ генетическіе и логическіе вопросы теоріи познанія/ Отказаться совсѣмъ отъ генетическихъ проблемъ они не мо- гутъ, ибо тогда пришлось бы принять метафизическія или богословскія допущенія, давно и окончательно дискредити- рованныя современной трезвой мыслью. Не можетъ, въ са- момъ дѣлѣ, Гуссерль, Эрдманнъ или Зигвартъ серьезно раз- вивать, вслѣдъ за Платономъ, теорію анамнезиса. Или ссы- латься на десять заповѣдей, принесенныхъ съ Синая прямо отъ Бога Моисеемъ! Гуссерль возстаетъ даже противъ пла-
24 л. шкетовъ. тоновскаго гицоетазированія идей. Метафизическія допущенія для него, какъ и для неокантіанцевъ, абсолютно не пріемлемы. Задача ставится такъ, чтобъ обосновать философію на одномъ Ьптеп паіигаіе. Поэтому приходится Ьитеп паіигаіе надѣлять абсолютными правами. Отрицательный пріемъ, которымъ пользуется для. этой цѣли Гуссерль, тотъ-же, что и у нео- кантіанцевъ,: онъ запрещаетъ себѣ провѣрять притязанія ра- зума изысканіями о его происхожденіи. Но этимъ онъ не ограничивается. Онъ предлагаетъ свою теорію идей, кото- рая должна уже положительнымъ образомъ оправдать наше безграничное довѣрье^. разуму. На этой теоріи мы оста- новимся подробнѣе, г: IV. Гуссерль берется защитить правомочность видовыхъ (или идеальныхъ) предметовъ на ряду съ индивидуальными (они же реальные), предметами.) „Въ этотъ пунктъ отличія ме- жду релятивистическимъ или эмпирическимъ психологизмомъ и вдеализмещні^'въ немъ единственная возможность согласо- ванной (т.-е. не заключающей въ себѣ внутренняго проти- ворѣчія) теоріи познанія" *). И тутъ-же, во избѣжаніе не- доразумѣнія, прибавляетъ, что его идеализмъ нисколько не |. имѣетъ въ виду „какой-либо метафизической доктрины, а только такую Форму теоріи познанія, которая вообще при- знаетъ идеальное условіемъ возможности объективнаго по- знанія, и не устраняетъ его,психологистическими толкова- ніями^. Оба утвержденія имѣютъ рѣшающее значеніе для философіи Гуссерля. Онъ стремится къ объективному по- знанію, онъ признаетъ бытіе идеальнаго—но онъ увѣренъ, что ему нѣтъ надобности прибѣгать къ метафизикѣ. Родо- начальникъ и творецъ теоріи идей не боялся метафизики. Больше того, для Платона теорія идей имѣла смыслъ толь- ко потому, что казалась ему путемъ къ метафизическимъ откровеніямъ и, наоборотъ, она ему представлялась истинной *) Ьо§. ѴшегзцсЬ. П, 107.
МЕМЕИТ0 МОКІ. 25 и.. и вѣчной лишь въ связи съ тѣмъ, что она коренилась въ метафизическихъ видѣніяхъ. Въ свою очередь и для Декар-. та, исходная точка котораго и аргументація не остались безъ вліянія на Гуссерля, метафизическія предпосылки явля- лись сопгііііо зіпе дна поп его мышленія. Когда Гуссерль утверждаетъ, что нельзя релативизировать познанія, не релативизируя бытія, когда онъ, возражая Эрдману, защи- щающему релативизмъ, пишетъ: „стало быть возможны су- щества особаго вида, такъ сказать логическіе сверхчеловѣки, для которыхъ наши основоположенія не обязательны, а обязательны совсѣмъ иныя и то, что истинно для насъ, было бы ложно для нихъ. Для нихъ истинно, что они не переживаютъ тѣхъ психическихъ явленій, которыя они пе- реживаютъ. Для насъ можетъ быть истиной, что мы и они существуемъ, а для нихъ это ложно и т. д. Конечно, мы, обыденные логическіе люди, скажемъ: такія существа ли- шены разсудка, они говорятъ объ истинѣ и уничтожаютъ ея законы, утверждаютъ, что они имѣютъ свои собствен- ные законы мышленія и отрицаютъ тѣ, отъ которыхъ зави- ситъ возможность законовъ вообще. Они утверждаютъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ допускаютъ отрицаніе утверждаемаго. Да и нѣтъ, истина и заблужденіе, существованіе и несуще- ствованіе теряютъ въ ихъ мышленіи всякое взаимное отли- чіе"1)— когда мы слышимъ эти разсужденія, мы невольно вспоминаемъ декартовскія размышленія, которыя привели его къ со§ііо ег§о зшп. Декартъ, какъ извѣстно, довелъ свои сомнѣнія до крайнихъ предѣловъ. Онъ допустилъ да- же, что Богъ задался цѣлью во всемъ обмануть человѣка. Но въ одномъ Онъ его обмануть не могъ: въ томъ, что че- ловѣкъ существуетъ. Ибо для того, чтобы быть обману- тымъ, нужно, вѣдь, существоватьДГуссерль, собственно го- воря, такъ-же возражаетъ релативистамъ: отрицайте и ре- лативизируйте все, что вамъ вздумается; но вѣдь своего су- ществованія и истины о томъ, что вы существуете, вы отри- ----------? /' *) Лог. изслѣд. 1,131.
26 Л. ШЕСТОВЪ. цать не можете. Стало быть, вы уже не релативисты, а та- кіе же логическіе абсолютисты, какъ и я. Аргументація, повидимому, совершенно неотразимая: въ трудныхъ случаяхъ платоновское наслѣдіе (ибо и Декартъ разсуждалъ по Платону) выручаетъ. Но вотъ любопытный вопросъ; Я уже говорилъ, что са- мому Платону эти соображенія казались хоть и вѣрными, но недостаточными: онъ искалъ корней истины въ иномъ мірѣ, потустороннемъ. То-же было и съ Декартомъ. Каза- - лось бы, обнаруживъ, что Богъ не имѣетъ возможности во 1 всемъ обмануть его, онъ могъ бы торжествовать полную побѣду человѣческаго разума надъ всѣми высокими и низки- ми міровыми силами, которыя вступили бы въ заговоръ про- тивъ него. И на мгновеніе онъ какъ будто бы и торже- ствуетъ побѣду. Но вы перелистываете страницы и убѣ- ждаетесь, что Іднпеп паіигаіе въ томъ смыслѣ, въ какомъ мы теперь понимаемъ эти слова, недостаточенъ. Тотъ-же Де- картъ, который только что доказалъ намъ, что Богъ не мо- жетъ обмануть насъ, опять начинаетъ тревожиться и, со- всѣмъ какъ Платонъ, ищетъ азуіит теіарЬузісшп, которое по нашимъ понятіямъ уже будетъ азуіит і^погапііае, или, въ терминахъ Гуссерля, мудростью. Ему мало увѣренности, что Богъ не можетъ обмануть насъ т.-е., что, если бы Онъ и захотѣлъ, то Ему не удалось бы перехитрить человѣка. Онъ утверждаетъ, что Богъ не хочетъ быть обманщикомъ, ибо это несовмѣстно съ достоинствомъ высшаго: Существа и, въ послѣднемъ счетѣ, на этомъ убѣжденіи основываетъ свое довѣріе къ разуму. Ясно, что это уже просто іезіі- топіиш раирегіаііз. Декартъ воочію увидѣлъ, что побѣдить естественнымъ разумомъ Бога—человѣку не дано и что приходится, хочешь не хочешь, склонить колѣни предъ Творцомъ вселенной и не требовать отъ него истины, а смиренно умолять его о милости. Какъ писалъ Лютеръ: орогіеі ег§о Ьотіпет зиіз орегіЬиз (ІіЙісІеге еі ѵеіиі рага- Іуіісит гетіззіз тапіЬиз еі реіЬиз §гайат орегит агіі- йсет ітріогагі.
МЕМЕЯТО МОВІ. 27 Является тотъ же вопросъ, который я раньше поставилъ и ради котораго приходится всё снова и снова возвращать- ся къ теоріи познанія: кто правъ? Прежніе-ли философы, которые находили абсолютную истину только въ метафи- зической области и тамъ спасались отъ релативизма? Но- вѣйшіе философы, которые, отрекшись отъ метафизики, увидѣ- ли себя вынужденными принять релятивизмъ въ наименѣе вы- зывающей и оскорбительной для человѣческаго разума Фор- мѣ? Или, наконецъ, Гуссерль, который увѣренъ и со всей безудержностью Фанатически убѣжденнаго человѣка до- казываетъ, что можно, не прибѣгая къ метафизикѣ, спа- стись отъ релативизма щ что люди,!-,хотя мало или не все знаютъ, но что знаютъ, знаютъ по-настоящему, такъ что ’ ни боги, ни ангелы, ни демоны не могутъ оспаривать ихъ истинъ? Этотъ и только этотъ вопросъ пытаются разрѣшить всѣ теоріи познанія. И то или иное разрѣшеніе этого во- проса предопредѣляетъ собою философію человѣка. Вѣрнѣе та или иная философія—если разрѣшается подъ Философіей разумѣть тоже и умонастроеніе—направитъ его къ соотвѣт- і ствующей теоріи познанія. Почувствовалъ человѣкъ всѣмъ своимъ существомъ, что жизнь выходитъ за предѣлы тѣхъ истинъ, которыя могутъ быть выражены въ равно для всѣхъ , пріемлемыхъ сужденіяхъ и обоснованы посредствомъ тради- : піонныхъ методологическихъ пріемовъ—и его уже равно не удовлетворитъ ни специфическій релативизмъ Зигварта и Эрдмана, ни безудержный раціонализмъ Гуссерля, Въ пер- вомъ случаѣ ему явно будетъ нежеланіе выйти за предѣлы позитивизма, исходящее не изъ теоретическихъ даже сообра- женій, опредѣляющееся привычкой жить въ хорошо извѣст- ныхъ, давно знакомыхъ, и потому милыхъ условіяхъ суще- ствованія, а можетъ-быть — хоть это и звучитъ парадо- ксально—коренящееся въ нѣкой непостижимой—метафизи- ческой потребности, властно предписывающей индивидуаль- ному „разуму" до времени или даже навсегда знать толь- ко свою раковину—и тогда онъ готовъ будетъ всецѣло при- нять аргументацію Гуссерля. Дѣйствительно, специфическій
28 Я. ШЕСТОВЪ. релятивизмъ ничѣмъ не отличается отъ релятивизма инди- видуальнаго. И тотъ, и другой превращаютъ міръ нашихъ истинъ въ міръ призраковъ и сновидѣній. Всѣ гарантіи не- сомнѣнностей и прочностей, которыми снабжали насъ ло- гика и теорія познаній, падаютъ: мы должны жить въ по- стоянной неизвѣстности, всегда трепетать и быть готовымъ къ чему угодно. Постулаты въ данномъ случаѣ не только не успокаиваютъ, но еще болѣе тревожатъ и волнуютъ. Философія же, еще съ Парменида, обѣщала прочную исти- ну и не дрожащее сердце. И, если Гуссерлю точно удалось не только выявить релативизмъ традиціонныхъ гносеологій, но и преодолѣть его въ собственной душѣ и дать человѣ- честву окончательное успокоеніе послѣ тысячелѣтнихъ тре- волненій—развѣ не правъ онъ былъ, выдвинувши впереди | всего теорію познанія? Будемъ-ли мы знать больше или і меньше,—это'уже вопросъ почти времени, разъ показано, і что то, что мы знаемъ, есть знаніе не только для людей, но и для боговъ. Теперь Декартово допущеніе, что Богъ не хочетъ быть обманщикомъ—допущеніе, конечно, столь же проблематическое, какъ и постулатъ Зигварта, оказыва- ется совершенно излишнимъ. Не нуженъ и анамнезисъ Пла- тона, тоже не внушающій намъ большого довѣрія —кто сейчасъ серьезно говоритъ о томъ, что наши души еще до рожденія нашего существовали въ иномъ мірѣ и теперь, . въ этой жизни, вспоминаютъ видѣнныя ими нѣкогда истины? г Пусть человѣческая душа впервые возникла.’ йбС^Ѣ(^Ще- нія, пусть себѣ Богъ будетъ какимъ угодно хитрымъ, безнравственнымъ и лживымъ существомъ—наша наука, на- ше познаніе ничего этого не боится. Разумъ не выдастъ. И на ряду съ разумомъ нѣтъ и не можетъ быть другого ав- торитета. Какъ же преодолѣваетъ Гуссерль релативизмъ? Отвѣтъ на этотъ вопросъ находится въ связи съ вопро- сомъ, что такое предметъ познанія. Вопросъ, конечно, ос- новной. Уже Платонъ и Аристотель утверждали, что пред- метомъ познанія является не индивидуальное, а общее.
МЕМЕИТО МОВІ. 29 Средневѣковый- реализмъ утверждалъ то же. Только въ новѣйшее время научная мысль почувствовала невозмож- ность говорить объ общемъ, какъ о „предметѣ". Такъ что на почвѣ канто-Фихтевской философіи возникло даже из- вѣстное ученіе Риккерта о томъ, что предметомъ познанія является „должное". Фрейбургскому философу казалось, что „должное" вырветъ, наконецъ, бѣдную человѣческую мысль изъ тѣхъ тенетъ, въ которыхъ она безпомощно бьется въ теченіе столѣтій. И Риккертъ, какъ и Гуссерль, всѣми си- лами старается отбиться отъ когтистаго звѣря релативизма, безпощадно скребущаго ученую совѣсть Философствующаго человѣка. Но радость Риккерта была непродолжительна. Скоро выяснилось, что „должное" плохое лѣкарство про- тивъ сомнѣній: оно развѣ годится, какъ анестезирующее, и то не надолго, средство. Гуссерль разрѣшаетъ вопросъ совсѣмъ по-иному, возстановляя платоновское ученіе объ идеяхъ или средневѣковый реализмъ, правда, въ своемъ истолкованіи. Прежде всего Гуссерль противопоставляетъ акты истин- ныхъ сужденій индивидуальнаго человѣка истинѣ. Я выска- зываю сужденіе, что 2X2 = 4. Это сужденіе мое, конечно, чисто-психологическій актъ, и, какъ таковой, можетъ быть предметомъ изученія психологіи. Но сколько бы психологъ не выяснялъ намъ законы реальнаго мышленія, онъ нико- имъ образомъ изъ этихъ законовъ не выведетъ принципа, по которому истина отличается отъ лжи. Наоборотъ, всѣ его разсужденія уже предполагаютъ, что въ его распоря- женіи есть критерій, которымъ онъ отличаетъ истину отъ лжи. Гносеолога вовсе не занимаютъ отдѣльныя сужденія Ивана или Петра, что дважды два четыре, но истина о томъ, что 2 X 2 = 4- Отдѣльныхъ сужденій объ од- номъ и томъ же предметѣ тысячи, но истина одна. „Если естествоиспытатель изъ законовъ о рычагѣ, тяжести и т. п. заключаетъ о способахъ дѣйствія машины, онъ, конеч- но, переживаетъ нѣкоторые субъективные акты. Но субъ- ективнымъ связямъ мысли соотвѣтствуетъ нѣкое объектив-
30 Л. ШЕСТОВЪ. ное (т.-е. адэкватно примѣняющееся къ данной въ очевидности „субъективности") единство значенія, которое есть то, что оно есть, все равно, осуществляетъ ли его кто-либо въ мышленіи или не осуществляетъ" *). Та же мысль еще ярче выражена Гуссерлемъ въ і-мъ томѣ его „Лог. Изслѣд.". „Если бы исчезли всѣ тяготѣющія другъ къ другу тѣла, то этимъ бы не былъ уничтоженъ законъ тяготѣнія, онъ остал- ся бы только безъ возможности Фактическаго примѣненія.* Онъ, вѣдь, ничего не говоритъ о существованіи тяготѣю- і шихъ массъ, а только о томъ, что присуще тяготѣющимъ массамъ, какъ таковымъ" ’). И въ томъ, и въ другомъ слу- чаѣ Гуссерль подчеркиваетъ, что гносеолога занимаетъ не сходство отдѣльныхъ психологическихъ пережива- ній одного или многихъ индивидуумовъ. Не въ томъ дѣло, что я и вы и еще милліоны разныхъ людей, когда судили ’о законахъ рычага или тяготѣнія, испытывали схожія пере- _ живанія, которыя выражали въ одинаковыхъ высказываніяхъ! Это нужно постоянно имѣть въ виду, если мы хотимъ пра- вильно понять Гуссерля. Онъ неоднократно объ этомъ го- воритъ и въ первомъ, и во второмъ томѣ своихъ „Ьо§. Ипсегз", такъ что это является у него своего рода лейтмотивомъ. Приведемъ поэтому еще одну цитату, разъясняющую его мысль: „То, что выражаетъ положеніе, л есть транс- цендентное число, когда мы, читая его въ книгѣ, понима- у ’емъ или, обращаясь къ другимъ, имѣемъ въ виду, не есть і индивидуальная, всегда повторяющаяся черта нашего мысли- і тельнаго переживанія. Въ каждомъ отдѣльномъ слу^аѣ эТЯ' черта является индивидуально измѣняющейся, но смыслъ высказываемаго положенія долженъ быть идентичнымъ. Если мы или другія лица повторяемъ то же положеніе съ ран- ной интенціей (пи: дІеісЬег Іпгепйоп), то въ каждомъ случаѣ . получатся другіе Феномены, другія слова и моменты пони- і манія. Но, въ противоположность безграничному разнооб- разію индивидуальныхъ переживаній, то, что въ нихъ выра- !) Ьо^. Ѵшегз. П, 94 ср. Н. 22 стр. 2) Лог. Изсл. I, 150.
МЕМЕЯТО МОВІ. 31 жено, повсюду идентично; оно тождественно (ез ізг іаззеІЬе) въ строжайшемъ смыслѣ слова. Какъ бы ни было много лицъ и актовъ сужденій, значеніе положенія не умножает- ся, сужденіе въ идеальномъ, логическомъ смыслѣ—едино. Мы настаиваемъ здѣсь на строгой идентичности значенія (сіег Весіеишп^) и отличаемъ его отъ постояннаго психиче- скаго характера значенія (сіег Ве<Іеишп§) не по субъек- тивной склонности къ тонкимъ расчлененіямъ, но въ силу несомнѣннаго теоретическаго убѣжденія, что только такимъ образомъ можно справиться съ основной задачей логики. При чемъ тутъ идетъ рѣчь не о простой гипотезѣ, которая находитъ свое оправданіе въ плодотворности предлагае- мыхъ ею объясненій (<іигсЬ іЬге ЕгкІагип§зег§іеЬі^кеіг); мы бе- \ ремъ ее, какъ непосредственно воспринимаемую истину, и • ссылаемся здѣсь на послѣдній авторитетъ во всѣхъ вопро- сахъ познанія—на очевидность; я вижу, что въ повторныхъ актахъ представленій и сужденій я мыслю и могу мыслить совершенно то же (ісІепіізсЬ сіаззеІЬе), то же понятіе или то же положеніе; я вижу, что тамъ, гдѣ рѣчь идетъ о по- ложеніи или объ истинѣ-. П есть трансцендентное число, я менѣе всего имѣю въ виду индивидуальное переживаніе или моментъ индивидуальнаго переживанія того или иного лица. Я вижу, что эта рефлектирующая рѣчь дѣйствитель- но имѣетъ своимъ предметомъ то, что въ простой рѣчи явля- ется значеніемъ (тѵаз іп <іег зсЫісЬіеп Кесіе сііе Весіеиіип^- аизтасЬі). Я, наконецъ, усматриваю, что то, что я мыслю или воспринимаю (если я его опишу) въ названномъ поло- женіи, остается тожественнымъ и неизмѣннымъ (ІсІепіізсЬ. ІЯ, ѵгаз ез ізі), мыслю ли я или существую и вообще суще- ( ствуютъ или не существуетъ мыслящіе люди и акты. Это\ истинная идентичность, которую мы здѣсь утверждаемъ, есть нечто иное, какъ идентичность вида (кеіпе апсіеге аіз Меп- Іііаі сіег Зрегіез). Такъ, и только такъ, какъ идеальное суще- ство, можетъ она охватывать (^рфаШЬ еѵ) разсѣянное многообразіе индивидуальныхъ единичностей" И еще „иде- *) Ьо§. Ѵпс. II, 99.
82 л. ш в с т о въ. альные предметы существуютъ по истинѣ... Это, конечно, не исключаетъ того, что смыслъ этого бытія и съ нимъ смыслъ предикаціи не вполнѣ и не совсѣмъ тотъ же, когда за ре- альнымъ субъектомъ признается или отрицается реальный предикатъ, его свойство: мы не отрицаемъ этого, наобо- ротъ, мы подчеркиваемъ, что въ предѣлахъ отвлеченнаго единства существующаго или, что то же, предмета вообще есть основная, категоріальная разница, съ которой мы счи- таемся, отдѣляя идеальное бытіе отъ реальнаго, бытіе, Какъ видъ, отъ бытія индивидуальнаго. Но это различеніе не отмѣняетъ высшаго единства въ понятіи предмета" ’). И, наконецъ: „на каждомъ примѣрѣ мы наглядно можемъ убѣдиться, что въ познаніи видъ становится предметомъ и что по отношенію къ виду возможны сужденія въ тѣхъ же логическихъ Формахъ, что и въ отношеніи къ индивидуаль- нымъ предметамъ" *). V. Вотъ три главныхъ положенія, которыми держится раціо- нализмъ Гуссерля. Первое: теорія, допускающая утвержде- нія, исключающія всякаго рода теоріи, безсмысленна. Это положеніе, доставшееся Гуссерлю отъ древней философіи и принимаемое за безспорное всѣми гносеологами нашего времени, служить ему, главнымъ образомъ, для опроверже- нія существующихъ теорій познанія. Второе положеніе то- же не новое: противуставленіе гносеологической точки зрѣ- нія психологической, И оно, какъ я говорилъ, уже,выста- влялось неокантіанцами въ оправданіе знаменитаго ученія Канта о томъ, что разумъ дйк^уетъ законы природѣ. Осо- бенность Гуссерля лишь въ томъ, что онъ и второе поло- женіе проводитъ съ той безудержной смѣлостью и рѣши- тельностью, которыя отличаютъ всѣ изслѣдованія этого за- мѣчательнаго мыслителя. Онъ хотя и назвалъ ІІ-й томъ своихъ „Ьод. ІІпіегз". изслѣдованіями по Феноменологіи *) іь. 125. 8) }Ь. іи.
МЕМЕКТО МОКІ. 33 и теоріи познанія, ставитъ себѣ на самомъ дѣлѣ задачу освободиться отъ всякой теоріи въ собственномъ смыслѣ этого слова. Въ одномъ изъ примѣчаній (II, 119) по поводу употребленнаго имъ самимъ выраженія „теорія абстракціи", онъ заявляетъ: „здѣсь слово теорія не совсѣмъ умѣстно, ибо, какъ видно изъ ниже слѣдующаго, задача моя не въ томъ, чтобы теоретизировать, т.-е. объяснять" (егкіагеп, которому онъ противуставляетъ въ текстѣ аиШагеп). Такъ что, пожалуй, можно сказать, что его теорія познанія'' стремится къ тому, чтобъ упразднить всякую теорію по- знанія. Это, конечно, было бы величайшимъ торжествомъ для раціонализма. Ибо выяснилось бы, наконецъ, что раз- умъ не нуждается въ оправданіи, а самъ все можетъ оправ- { дать. И, правду сказать, Гуссерль вѣрно почувствовалъ, что такъ и только такъ нужно ставить вопросъ теоріи по- знанія. Оттого-то онъ столь рѣшительно защищаетъ свое первое положеніе и такъ смѣло проводитъ его. По той же причинѣ онъ настаиваетъ на бытіи или существованіи иде- альныхъ предметовъ, въ которомъ мы съ очевидностью убѣждаемся въ непосредственномъ воззрѣній и вводитъ, какъ мы помнимъ, идеальные предметы въ одну категорію съ реальными по основному признаку послѣднихъ—бытію или существованію. Если эти „аргументы" дѣйствительно неопровержимы, то Гуссерль можетъ считать свое дѣло . сдѣланнымъ. Психологизму придется навсегда покинуть об- ласть философіи, гдѣ воцарится царство абсолютныхъ ис- тинъ. Наука въ правѣ будетъ спокойно двигаться впередъ, не боясь уже никакихъ ударовъ съ тыла. Всѣ ея рѣшенія будутъ окончательными и безповоротными. На ряду съ ней и надъ ней не будетъ уже никакой компетентной ин- станціи. Какъ она постановитъ, такъ и будетъ: Коша Іо- сифа, саиза Йпііа. Повторяю, нужно отдать справедливость Гуссерлю. Ни въ одной современной теоріи познанія вопросъ не поста- вленъ такъ остро, смѣло открыто, какъ у него. Гуссерль не хочетъ никакихъ компромиссовъ: либо все, либо ничего. Вопросы философіи, кн. 139. 3
34 л. ш в с т о в ъ. Либо очевидность есть тотъ послѣдній пунктъ, къ которо- ’> му стремится человѣческій духъ, когда онъ ищетъ истины, и эта очевидность вполнѣ достижима человѣческими же средствами, либо на землѣ должно наступить царство ха- оса и безумія, въ которомъ на державныя права разума, на его скипетръ и корону станутъ притязать всѣ, кому только не лѣнь протянуть руку, и „истина" окажется ни- мало не похожей на тѣ незыблемые выводы, которыхъ ис- кали и которые находили до сихъ поръ строгія науки. То- "гда, можетъ быть, придется вспомянуть добрымъ словомъ и ту незрѣлую „мудрость", отъ которой отвернулся Гус- серль, а то даже и астрологію съ алхиміей. Все это были, конечно, не науки, но наукоподобныя построенія, которыя опирались на разумъ. Пожалуй, вздохнутъ даж епо като- лической теологіи: вѣдь, какъ никакъ, Ѳома Аквинскій былъ вѣрнымъ послѣдователемъ Аристотеля. Итакъ, приглядимся поближе къ „аргументаціи" Гуссер- ля. Я взялъ слово аргументація въ кавычки, ибо Гуссерль, взывающій къ воззрѣнію и къ очевидности, какъ мы знаемъ, ставитъ свою задачу такъ, чтобъ избавить себя отъ всякой необходимости что-либо доказывать. Егк1агип§;еп онъ предо- ставляетъ всякимъ другимъ наукамъ, задача же Феномено- логіи находится по ту сторону всякихъ доказательствъ. Ея дѣло не егкіагеп, а аиШагеп (II, І2о). Таково положеніе: теорія, допускающая положенія, отрицающая возможность всякой теоріи, безсмысленна^ стало бытьнепріемлема, Ил», какъ выразился Аристотель, такого рода теоріи сами себя отмѣняютъ. Какъ мы помнимъ, этимъ положеніемъ Гуссерль разбива- етъ тотъ специфическій релятивизмъ, который онъ усмотрѣлъ въ гносеологіяхъ Зигварта, Эрдмана, Милля и др. Дѣйстви- тельно ли это соображеніе такъ неотразимо? Т.-е. дѣй- ствительно-ли, если мы признаемъ, что наша истина есть человѣческая истина, мы этимъ внесемъ въ свои размышленія элементъ, который сдѣлаетъ ихъ ни къ чему не нужный», обратитъ ихъ въ пустые звуки?
МЕМЕИТО МОВІ. 35 На первый взглядъ какъ будто бы такъ. Не даромъ же эллинская философія такъ прочно владѣетъ въ теченіе ты- сячелѣтій человѣческими умами. И потомъ: очевидность, на которую ссылается Гуссерль; мы непосредственно убѣждаемся, что положеніе, отмѣняющее самого себя, без- смысленно. Но, съ другой стороны, наше вниманіе останавливаетъ по- • разительный Фактъ. Сколько ни гнали изъ философіи зло- счастный релативизмъ—онъ все продолжаетъ жить и жизне- способность его и заражающая сила, по'слѣ тысячелѣтняго бродячаго и безпріютнаго существованія, не только не упа- ‘ ла, но, повидимому, возросла. Самъ Гуссерль свидѣтель- ствуетъ, что подъ тѣмъ или инымъ предлогомъ наиболѣе добросовѣстные и проницательные ученые, не считаясь съ издревле наложеннымъ на релативизмъ а^иае еі і§піз іпіег- сіісііо, не только поддерживаютъ постоянное общеніе съ закоренѣлымъ грѣшникомъ, но оказываютъ ему всяческій почетъ и уваженіе, словно онъ былъ бы величайшимъ пра- ведникомъ. Въ чемъ тутъ тайна? Почему громовыя прокля- тія папы-разума оказываются недостаточно дѣйственными и Гуссерлю вновь приходится возвыситъ свой голосъ и про- возгласить анаѳему почти всей современной философской общинѣ, въ лицѣ еялаиболѣе замѣчательныхъ и лойяльныхъ представителей? Гуссерль себѣ такого вопроса не ставитъ и ставить не можетъ. Весь характеръ его философскихъ устремленій возбраняетъ ему считаться съ дѣйствитель- ностью и исторіей, какъ съ Факторами совершенно неза- висимыми. Для него, признающаго приматъ автономнаго ра- зума, дѣйствительность всегда уходитъ на второй планъ. ' Онъ заранѣе вполнѣ убѣжденъ, что всякій Фактъ долженъ уложиться въ умозрѣніе, ибо умозрѣніе обладаетъ всей чи- стотой апріорности: ѵѵіг лѵегсіеп ипз пісЬі хи сіег СеЪегхеи- епізсЫіеззеп, ез зеі рзусІюІо^ізсЬ то^ІісЬ мгаз 1о- §ізсЬ ипсі ^еошеІгізсЬ \ѵібегзіппі§ ізі (II, 215). Возражать Гуссерлю, оставаясь на его почвѣ, конечно, безполезно. Достаточно вамъ раскрыть ротъ для возраженія, з*
36 л. шкетовъ. чтобъ тотчасъ же быть остановленнымъ имъ: разъ вы до- пускаете положенія, исключающія возможность всякихъ по- ложеній, вы произносите безсмысленныя Фразы и потому лишаетесь слова. Но сдѣлаемъ такой опытъ. Гуссерль, вообще говоря, из- бѣгаетъ метафизики, т.-е. просто не любитъ и не интере- суется ею. Но онъ готовъ выслушать какія угодно мета- физическія допущенія и даже внимательно отнестись къ нимъ, если только они высказываются не какъ „строго науч- ныя истины", а какъ гипотетическія предположенія и если они не заключаютъ въ себѣ внутренняго противорѣчія. ' Такъ вотъ сдѣлаемъ одно изъ тѣхъ предположеній, кото- рыя приходили въ голову Декарту, хотя, по разнымъ метафизическимъ же соображеніямъ и не пріемлемыя, но все же возможныя.(Допустимъ, что Богъ хочетъ обманы- вать людей и что Онъ въ дѣйствительности ихъ обманы- ваетъ. Намъ ясно, какъ показалъ Декартъ, что, для того, чтобъ насъ обмануть, Богъ все-таки долженъ сдѣлать такъ, чтобъ мы существовали и даже чтобъ мы знали истину о своемъ существованіи. Но затѣмъ, давши намъ, хотя бы и противъ своей воли—ибо иначе и Богу невозможно было бы насъ обмануть—эту единственную истину, Богъ спокойно можетъ уже во всемъ остальномъ обманывать насъ и заставить насъ вѣрить, что всѣ остальныя наши истины такъ же не- сомнѣнны, какъ истина о нашемъ существованіи. Конечно, можетъ быть, Декартъ и правъ, отвергая съ негодованіемъ, мысль о томъ, что Богъ, всеблагое, всесовершеннѣйшее и т. д. существо, способенъ обманывать людей. Но, можетъ быть, Декартъ и не правъ. При всей своей геніальности, родоначальникъ новѣйшаго раціонализма могъ быть недоста- точно освѣдомленъ о цѣляхъ и путяхъ Провидѣнія. И, затѣмъ, во всякомъ случаѣ, предположеніе Декарта, что Богъ не можетъ быть обманщикомъ,—предположеніе чисто метафи- зическаго характера, на которое теорія Гуссерля, чисто апріорная и сводящая свои положенія къ очевидности, опи- раться не можетъ. Стало быть, возможно, что Богъ обма-
МЕМЕНТ0 МОНІ. 37 нываетъ людей во всемъ, кромѣ того, что они существуютъ. И, стало быть, возможны другія существа—скажемъ тѣ же ангелы или самъ Богъ, которыхъ никто не обманываетъ ж которыя видятъ настоящую истину. Что же? Для нихъ чело- вѣческая истина будетъ именно истиной специфической, год- ной, полезной и нужной (а можетъ быть, негодной и вред- ной) для людей, но въ иныхъ мірахъ совершенно ни къ чему не приложимой. Говорятъ, что мы не можемъ себѣ пред- ставить иного сознанія, чѣмъ наше. Но это совершенно не вѣрно. Точно нарочно, чтобъ не только обмануть насъ, но и внушить намъ вѣчное, мучительное подозрѣніе о томъ, что мы жертвы обмана, сама природа часто погружаетъ насъ въ такія состоянія, при которыхъ „очевидность” ста- новится совсѣмъ другой, чѣмъ та, которая служитъ опорой для гуссерлевской гносеологіи. Вспомнимъ состоянія опья- нѣнія виномъ, дѣйствіе морфія или опіума, вспомнимъ со- стояніе экстаза и, наконецъ, „нормальное", такъ сказать, состояніе сна, правильно чередующееся съ состояніемъ бдѣнія. Спящій человѣкъ, сравнительно съ человѣкомъ бодр- ствующимъ, можетъ считаться какъ бы существомъ изъ ино- го міра. У него есть своя дѣйствительность, такъ непохо- жая на дѣйствительность дня.' Есть, наконецъ—и это для насъ наиболѣе важно—и своя логика и свои а ргіогі у сно- видцевъ, притомъ такая логика и такія а ргіогі, которыя ничего общаго не имѣютъ даже съ относительными исти- нами, принимаемыми релативистами типа Зигварта или Мил- ля. И причемъ ихъ логика тоже основывается на очевид- ности. Если человѣку снится, что онъ китайскій импера- торъ и, въ качествѣ такового, вырѣзываетъ монограммы на геометрическомъ мѣстѣ точекъ, не имѣющихъ никакихъ об- щихъ свойствъ (сновидѣнія сплошь и рядомъ преподносятъ намъ такую дѣйствительность)—онъ нисколько не чувству- етъ противорѣчивости тѣхъ элементовъ, изъ которыхъ скла- дываются его представленія и сужденія. Наоборотъ—и это, какъ каждый знаетъ по своему опыту, часто бываетъ во снѣ—если вдругъ у спящаго зародится сомнѣніе въ томъ,
38 Л. ШЕСТОВЪ. что на геометрическомъ мѣстѣ можно вырѣзывать моно- граммы, или что китайскимъ императоромъ можетъ быть человѣкъ, ни слова не знающій по-китайскіи и родившійся въ Россіи или Англіи, словомъ если анамнезисъ о поту- сторонней для спящаго „истинѣ" попытается помѣшать „естественному" и „закономѣрному" ходу мыслей посюсто- ронняго, имманентнаго разсужденія, логика сновидѣній всту- паетъ въ свои права и съ „очевидностью", не терпящей и не допускающей никакихъ сомнѣній, приводитъ насъ къ убѣ- жденію, что всѣ наши анамнезисы только сверлящій рела- тивизмъ, ибо—какъ для спящаго становится совершенно яс- но-китайскій императоръ никогда и не можетъ быть ки- тайцемъ, точно такъ же, какъ и монограмма обязательно вырѣзывается на геометрическомъ мѣстѣ. Словомъ, „оче- видность", преодолѣвающая сомнѣнія, „очевидность", же- лающая быть послѣдней инстанціей и умѣющая по своимъ желаніямъ властно направлять мысль грезящаго человѣка, играетъ ту же роль въ сновидѣніяхъ, какая свойственна ей и наяву *). И далѣе еще: часто во снѣ мы вдругъ начи- наемъ чувствовать, что всѣ разыгрывающіяся предъ нами событія ложны, что они—плоды нашего воображенія, что мы только спимъ и, чтобъ высвободиться изъ сѣти лжи и безумныхъ а ргіогі, въ которыхъ мы запутались, намъ нуж- но проснуться. Т.-е. въ сонномъ состояніи, среди тѣхъ истинъ, которыя могутъ быть истинами только для зресіез Ьото (іогтіепз, у насъ вдругъ появились двѣ истины уже не специфическія, а абсолютныя', Если бы мы во снѣ разсу- ждали, какъ разсуждаютъ Гуссерль и эллины, мы какъ разъ должны были бы эти двѣ истины отвергнуть, какъ заключа- ющія въ себѣ внутреннее противорѣчіе. Разъ мы утвер- ждаемъ, что мы спимъ и что наша очевидность есть оче- видность сновидцевъ, т. е. очевидность обманчивая, то стало- О Ср. окончаніе „Исповѣди* Толстого: „и тутъ, какъ то часто бываетъ во снѣ, мнѣ представляется тотъ механизмъ, посредствомъ котораго я держусь, естественнымъ, понятнымъ, несомнѣннымъ, несмотря на то, что наяву этотъ механизмъ не имѣетъ смысла".
МЕМЕИТО М0КІ. 39 быть и наше утвержденіе, что мы спимъ тоже ложно, Но- лю (іогтіепз, релативизируя свою сонную истину, релати- визируетъ бытіе и т. д. А межъ тѣмъ наше убѣжденіе, что мы спимъ и что нужно проснуться, чтобъ найти истину,—эти наши релативизирующія сужденія суть единственныя истин- ныя, мало того, что истинныя—единственно ведущія къ то- му, чтобъ избавиться отъ безсмысленной, невыносимо оскорби- тельной, кошмарной лжи сновидѣній. VI. Я далекъ отъ мысли уподоблять нашу жизнь сновидѣнію и продолжать дальнѣйшія параллели. Да въ этомъ и нѣтъ надобности. Мнѣ важно было выяснить, что первый, основ- ной аргументъ Гуссерля вовсе не такъ грозенъ, какъ это принято думать. Не всегда мы въ правѣ дѣлать заключенія изъ слѣдствій и тоже не всегда нужно бояться противорѣчивыхъ сужденій. Есть нѣкоторая граница, за которой человѣкъ руководится уже не общими правилами логики, а чѣмъ-то инымъ, для чего люди еще не подыскали и, вѣрно, никогда не подыщутъ соотвѣтствующаго названія. А потому не слѣдуетъ слишкомъ довѣряться нашимъ апріорнымъ исти- намъ и нужно, вопреки всѣмъ философскимъ традиціямъ, во-время отъ нихъ отказываться. Такъ что, если уже от- дѣлять гносеологическую точку зрѣнія отъ психологической, то, пожалуй, правильнѣй слѣдовать примѣру Эрдмана и Зигварта, которые въ своихъ теоріяхъ познанія выводятъ, такъ сказать, релативизмъ за общія скобки своихъ гносео- логическихъ разсужденій. Тогда, по крайней мѣрѣ, соблю- дено основное требованіе, законно предъявляемое къ тео- ріи познанія: предпосылки ясно и отчетливо Формулирова- ны. При этомъ условіи можно оставаться позитивистомъ и не выходить за предѣлы имманентнаго. Положеніе же Гус- серля, который, какъ ибсеновскій Брандъ, не хочетъ идти ни на какіе компромиссы и, вмѣстѣ съ тѣмъ, боится или гну- шается метафизики, становится, хотя онъ этого и не подо-
40 Л, Ш Е с т о въ, зрѣваетъ, совершенно безвыходнымъ. Онъ ясно видитъ, къ какимъ нелѣпымъ выводамъ приходитъ человѣкъ, рѣшив- шійся релативизировать истину, но онъ совсѣмъ не за- мѣчаетъ, что намъ грозитъ не меньшая опасность, если мы, не выходя изъ области имманентнаго, захотимъ нашу истину абсолютизировать. Остановимся на этомъ нѣсколь- ко подробнѣй. Основное положеніе ученія Гуссерля о предметѣ позна- нія,—ученія, находящагося въ связи съ ученіемъ Лейбница, къ которому Гуссерль считаетъ себя стоящимъ ближе, чѣмъ къ какому-либо иному философу, 4) о ѵёгііез сіе гаізоп еі ѵё- гііёз сіе іаіі, какъ мы'помнимъ, утверждаетъ бытіе идеаль- наго,—бытіе, которое принадлежитъ къ той же категоріи, къ которой относится и бытіе реальнаго, представляя изъ себя лишь одинъ изъ двухъ видовъ одного и того же рода. Ѵегііёз сіе гаізоп имѣютъ,' однако, совершенно самостоя- тельное бытіе, отъ бытія реальнаго нисколько не зависящее, я бы сказалъ бытіе раг ехсеііепсе. Пусть не будетъ ни одно- го живого существа на свѣтѣ, пусть исчезнутъ всѣ до по- слѣдняго реальные предметы,—общіе законы, истины и общія понятія будутъ продолжать существовать. Если бы реальный міръ никогда и не возникалъ, это бы нисколько не отразилось на бытіи міра идеальнаго, который бы одинъ могъ заполнить всю категорію, въ которой сейчасъ вмѣщается и бытіе реальнаго. 2X2 = 4 было бы самимъ собой, если бы никогда ни одно существо не мысли- ло этого положенія. И законы тяготѣнія останутся зако- нами тяготѣнія, когда исчезнутъ всѣ тяготѣющія массы, и были законами тяготѣнія прежде, чѣмъ массы были вызва- ны къ существованію. Но каково же отношеніе истинъ разума или идеальныхъ къ дѣйствительности, къ реальному? Разумъ совершенно автономно декретируетъ свои законы, нисколько не счи- таясь съ тѣмъ, есть ли дѣйствительность или ея совсѣмъ !) Лог. изсл. I, 163 и 191; ср. 117. '
МЕМЕИТО МОВІ. 41 нѣтъ. И въ ‘самомъ дѣлѣ, разъ идеи существуютъ, имѣ- ютъ собственное бытіе —для чего же имъ считаться съ инымъ какимъ-либо бытіемъ? И въ правѣ ли мы, исповѣдуя ученіе о суверенитетѣ разума, утверждать что бы то ни было о реальности, не испросивши предварительно на этотъ счетъ согласія верховнаго властелина, Хоуос о?§^котое? Мы помнимъ, что на ряду съ разумомъ нѣтъ больше никакого авторитета. И разумъ не есть нѣчто реальное, психологи- ческое, нѣкое Ьіс еі пппс. Разумъ самъ тоже идеаленъ — нѣчто въ родѣ „сознанія вообще" или „гносеологическаго субъекта" прежнихъ школъ. И какъ такой разумъ рѣшить, такъ и будетъ. Такъ вотъ: достаточно только поставить разуму вопросъ о бытіи реальныхъ предметовъ для того, чтобъ сразу по- лучить самый опредѣленный и непреклонно категорическій отвѣтъ: реальнаго бытія нѣтъ и быть не можетъ, оно есть нѣкое сопігасіісііо іп а^есіо, нисколько не лучшее, а то и много худшее, чѣмъ тотъ психологизмъ, къ которому близо- рукіе философы каждый разъ возвращаются, несмотря на всѣ запреты разумах). И, въ самомъ дѣлѣ, разъ разумъ авто- номенъ, какими средствами принудите вы его признать инди- видуальную дѣйствительность, надъ которой онъ'совёршенно не властенъ? И, вообще, какъ можете вы принудить его, который самъ всѣхъ ко всему принуждаетъ и который, по своему существу, не выноситъ надъ собой даже и тѣни на- силія? На такое самоограниченіе онъ никогда не пойдетъ— ибо отлично знаетъ, что это означаетъ. А что реальное бы- тіе—непримиримѣйшій и главнѣйшій врагъ разума, я ду- маю, что это такая же самоочевидная истина, т.-е. истина, по поводу которой разумъ не допускаетъ никакихъ дальнѣй- шихъ споровъ, какъ и истина о законѣ противорѣчія. Все реальное, т.-е. все, выражаясь по Гуссерлю, существующее Ьіс еі тшс, предъ лицомъ разума есть чистѣйшая нелѣпость, *) См. II т. Ьо§. Ппі. стр. 2і и 22, гдѣ Гуссерль говорить: пісЬі ііе пііпііезге ВеЬаирпш§ цЬег геаіез Вазеіп" и воЪ ез ПЬегЬаирг МепзсЬеп ип<і Иаіиг ^іеЬг".
Л. ШЕСТОВЪ. 42 которая не можетъ быть рѣшительно ничѣмъ оправдана. Мы можемъ еще принять^» о реальности, идею о простран- ствѣ и времени, въ которыхъ существуетъ реальное — но самого реальнаго мы,т.-е. нашъ разумъ, не отрекаясь отъ самого себя, принять не можетъ. Такъ что, если бы реаль- ность для своего бытія нуждалась въ разумномъ признаніи— она бы и поднесь продолжала пребывать въ небытіи. Иначе говоря, между идеальнымъ и реальнымъ бытіемъ, или выража- ясь въ терминахъ Гуссерля, между разумомъ и дѣйствитель- ностью открывается нѣкій непримиримый антагонизмъ, оже- сточеннѣйшая борьба о правѣ на бытіе. Чѣмъ больше одо- лѣваетъ разумъ, тѣмъ меньше мѣста остается для дѣйстви- тельности. Полная же побѣда идеальнаго начала знамену- етъ собой гибель міра и жизни. Такъ что я, въ противопо- ложность Гуссерлю, скажу: ѵ абсолютизировать идеальное значитъ релативизировать, даже уничтожить всякую реаль- ность. Стремленіе же Гуссерля примирить разумное съ дѣйствительнымъ, идеальное съ реальнымъ путемъ отнесе- нія ихъ въ одну общую категорію бытія, гдѣ каждому изъ нихъ предоставлены равныя права—есть не разрѣшеніе, а затемненіе вопроса, ибо лишь создаетъ возможность зако- . номѣрнаго, такъ сказать, р.етараа»; г?? аХХо уёѵо§, въ который, я бы сказалъ, укрылся все тотъ же преслѣдуемый и столько разъ уже испепеленный, но всегда, какъ Фениксъ изъ огня, возрождающійся релативизмъ. Оба вида бытія принадле- жатъ къ. одному роду, и что можетъ быть соблазнительнѣе и естественнѣе, при такихъ условіяхъ, чѣмъ подмѣна идеаль- наго реальнымъ и наоборотъ? Когда Гуссерль утверждаетъ, что какой-нибудь матема- тическій законъ продолжалъ, бы существовать, если бы ни- когда не было ни одного реальнаго сознанія, этотъ законъ постигавшаго, онъ, конечно, совершаетъ этотъ ултафавк, который былъ бы совершенно не возможенъ, если бы онъ не сдѣлалъ допущенія о бытіи идеальныхъ сущностей. Тоже не сталъ бы онъ говорить, что сохранился бы законъ тяго- тѣнія, если бы даже исчезли всѣ тяготѣющія массы. Если
МЕМЕКТО МОМ. 43 это утвержденіе не есть безсодержательная тавтологія (въ чемъ, конечно, Гуссерля нельзя заподозрить), то оно без- условно ошибочно, ибо не только въ случаѣ исчезновенія массъ прекратилъ бы свое существованіе законъ тяготѣ- нія, но массы могли бы сохраниться, а законъ могъ бы прекратить свое существованіе. Больше того, вполнѣ допу- стимо предположеніе Милля, что гдѣ-нибудь въ иныхъ пла- нетныхъ Сферахъ (а можетъ быть и гораздо ближе къ намъ) и сейчасъ массы не тяготѣютъ другъ къ другу, а свободно то приближаются, то отдаляются, не подчиняясь въ своемъ движеніи никакому," Жаранѣе намѣченному плану. Это не только можно, но и должно допустить—если не принять, вслѣдъ за Кантомъ, что разумъ диктуетъ законы природѣ. • Наша идея о закономѣрности,, наши идеи о разумныхъ свя- зяхъ, о вѣчныхъ смыслахъ, какъ выражается Гуссерль,—чи- сто эмпирическаго происхожденія. Гуссерль, видно, и самъ это понимаетъ — но только полагаетъ, что объ этомъ нужно забыть, чтобъ не подпасть древней анаѳемѣ, про- возглашенной еще эллинскими отцами ученой церкви про- тивъ всѣхъ не покорствующихъ велѣніямъ разума. Нѣтъ, нужно, необходимо считаться. Тогда выяснится, что и ста- рое 2X2=4 тоже не можетъ существовать, если нѣтъ чело- вѣческаго сознанія, выдумавшаго и единицу, и 2, и 4, и то правило умноженія, по которому изъ множимаго составля- ется произведеніе, какъ множитель составленъ изъ единицы. Если это помнить, то намъ станетъ тоже очевиднымъ, что идеальныя сущности, съ ихъ надвременнымъ и потому какъ бы вѣчнымъ бытіемъ — самыя преходящія, самыя брен- ! НЫЯ СуЩНОСТИ. Въ родѣ шахматныхъ Фигуръ и самой шахматной игры. И въ шахматахъ—это вамъ самъ Гуссерль скажетъ—король или королева, словомъ любая Фигура, есть идеальная сущ- ность, нисколько не измѣняющаяся отъ своихъ реальныхъ воплощеній. Будетъ ли король сдѣланъ изъ золота, слоно- вой кости или изъ тѣста, будетъ ли онъ своими размѣрами равняться быку или воробью, имѣть на своей головѣ ко-
44 Л. Ш Е О Т О В Ъ. рону или тіару, — его идеальная сущность, конечно, отъ того нисколько не измѣнится, какъ не измѣнилась бы она, если бы никогда ни одна шахматная Фигура не воплотилась бы въ реальности. То же и про другія Фигуры. Соотвѣт- ственно этому, какъ бы отдѣльныя эмпирическія сознанія ни воспринимали идею короля, сама идея останется равной себѣ, идентичной въ строжайшемъ смыслѣ этого слова. Можно такъ же торжественно заявить, что и чудовища, и ангелы, и боги должны будутъ видѣть въ ней то же, что видятъ люди. И заключить отсюда, что она внѣ вре- мени, что она вѣчна—ибо пусть даже весь міръ прейдетъ, шахматныя идеи останутся. Но даже Гуссерлю, при всей его смѣлости, не пришло въ голову говорить по поводу шахматныхъ Фигуръ о вѣчныхъ идеяхъ, хотя о шахматахъ онъ по какому-то случаю говоритъ... Очевидно, что и слово вѣчный допускаетъ эквивокацію, которой Гуссерль не избѣгъ, несмотря на то, что самъ всегда предостерегаетъ отъ двусмысленнаго употребленія словъ и терминовъ. На приведенномъ примѣрѣ становится яснымъ, что .внѣвременный" и „вѣчный" вовсе не синонимы. Что, наоборотъ, „внѣвременный" по своему значенію го- раздо ближе къ слову преходящій. Идеальныя сущности какъ разъ и суть преходящія сущности и никакіе доводы и аргументы разума не предохранятъ ихъ отъ неминуемаго тлѣнія. Пусть онѣ торжествовали въ теченіе вѣковъ и ты- сячелѣтій, пусть имъ суждено еще болѣе прочное и дол- говременное торжество. Я самъ склоненъ думать, что вла- дычество идей не скоро исчезнетъ и даже, пожалуй, ни- когда не исчезнетъ на землѣ. Доводы разума имѣютъ не- отразимую власть надъ человѣческимъ духомъ, такъ же, какъ и очарованіе морали. Когда нужно выбирать между разумнымъ и дѣйствительнымъ, человѣкъ всегда станетъ на сторону разумнаго, и то, что философски выявилъ Гуссерль, есть, въ концѣ-концовъ, только смѣлое и открытое выра- женіе душевныхъ настроеній подавляющаго большинства нормальныхъ людей: пусть погибнетъ міръ, только бы со-
МЕМЕЯТО МОВІ. 45 хранилась справедливость, пусть исчезнетъ жизнь—но ра- зума мы не отдадимъ. Такъ думали, такъ будутъ думать люди и раціонализму можно предсказать долгое, благопо- лучное, почти „внѣвременное* существованіе. Но мигъ одинъ—и нѣтъ волшебной сказки. Бываютъ, однако, у людей такія мгновенья, когда власт- ные императивы царя - разума и сладкіе напѣвы сирены- добра вдругъ теряютъ свое обаяніе. Когда они убѣжда- ются, что и разумъ, и добро только творенія ихъ собствен- ныхъ рукъ. Мнѣ кажется, что у всѣхъ философовъ бывали такія Іисісіа^ іпіегѵаііа. Но они либо видѣли въ нихъ при- знакъ душевной" слабости, либо не хотѣли, а то и не умѣли дать имъ исчерпывающее выраженіе въ своихъ твореніяхъ. Я думаю, что самъ родоначальникъ идей, божественный і Платонъ, зналъ такія минуты и что именно въ такія ми- 1 нуты зародилась у него его теорія идей. На это указыва- етъ между прочимъ одно мѣсто аристотелевской метафи- зики, въ которомъ говорится, что Платонъ и его послѣдо- ватели приходятъ къ своимъ идеямъ, приставляя къ кон- кретнымъ словамъ словечко то аэто—•героотьѲёѵтес тоТ? то то а'Зто. Такимъ образомъ, у нихъ получается аэтоаѵдрштос, а’ЗтбѴтстсос и т. д. Наблюденіе очень тонкое и совершенно правильное. Правда, оно не достигаетъ поставленной себѣ Аристотелемъ цѣли, т.-е. оно не только не дискредитиру- етъ платоновскихъ идей, но, облегчая возможность про- никнуть въ ихъ сокровенную и наиболѣе цѣнную сущность— повидимому, эзотерическую,—придаетъ имъ новое очаро- ваніе глубочайшаго, неизреченнаго постиженія. Тоже и Плотинъ открыто говорилъ не только объ идеѣ человѣка, но и объ идеѣ Сократа, не пугаясь, какъ и по- лагается великому философу, непримиримыхъ противорѣ- чій. Разъ онъ пишетъ, (V. д. 12): должно сказать, что идеи относятся къ общему, не къ Сократу, а къ человѣку; въ другой разъ, съ той же категоричностью утверждаетъ (V, I. начало): если есть Сократъ и душа Сократа, то есть и Сократъ ап зісЬ, поскольку отдѣльная душа и тамъ (т.-е.
46 Л. ШЕСТОВЪ. въ умопостигаемомъ мірѣ) есть. Пожалѣлъ, видно, Плотинъ Сократа—не захотѣлъ топить его въ общемъ понятіи чело- вѣка. Вдругъ должно быть — и тоже, пожалуй, только на мгновенье—почувствовалъ, что то тірлштатоѵ—это какъ разъ Сократъ, тотъ Сократъ Иіс еі пипс, который училъ Пла- тона и котораго, по проискамъ Анита и Мелита, отравили аѳиняне. И что безъ живого Сократа философіи никакъ не обойтись—и чѣмъ отказывать ему въ мѣстѣ въ умопости- гаемомъ мірѣ, лучше разъ ослушаться разума! У Платона любовь къ индивидуальному проступала съ еще большей рѣзкостью, чѣмъ у Плотина. Для него общія идеи были только оболочкой, броней, которой онъ прикрывалъ отъ постороннихъ, отъ толпы то, что ему было дороже всего въ жизни. Лучшее должны и умѣютъ видѣть въ исклю- чительныя минуты избранники своимъ собственнымъ, осо- беннымъ глазомъ и они это видятъ, какія бы теоріи ни воздвигались. Толпѣ же нужно показывать то „общее", ко- торое всегда можно увидѣть „общимъ" глазомъ, которое всѣмъ можно демонстрировать, т.-е. идеи. Каі та цёѵ 5^ йрЗа- йа( сраріеѵ, уоейЭаі 5’оо, та; 5’ао ѵоеіаваі цёѵ, ор&адаі Уоа1). Постичь умомъ, общимъ для всѣхъ, можно общее, среднее. Глаза же полагается имѣть свои. Таковъ же смыслъ и при- веденнаго въ началѣ ѴІІ-й кн. „Государства" образнаго разъ- ясненія значенія идей. Реальныя вещи, тѣ вещи, среди ко- торыхъ мы живемъ, только блѣдныя тѣни настоящихъ реаль- ностей. Мы видимъ Сократа, и восхищаемся имъ. Но это еще не настоящій Сократъ—не тотъ, котораго наша душа всегда видѣла въ прошлой жизни и увидитъ въ будущей. И левъ, и конь, и кипарисъ, которыми мы любуемся здѣсь, много бѣднѣй и блѣднѣй тѣхъ львовъ, коней и кипарисовъ, которые существуютъ въ настоящей дѣйствительности: это дано отчасти прозрѣвать человѣку въ минуты исключитель- наго подъема. Словомъ, сущность „теоріи" идей, въ томъ видѣ, въ ка- комъ она открылась Платону въ счастливую минуту моло- ’) Кез. 507. с.
МЕМЕНТО МОВІ. 47 дого вдохновенія, состояла именно въ томъ, что идея есть квинтъ-эссенція реальности, бытіе хаС’г^о^'ѵ—о немъ же образы видимаго бытія даютъ лишь слабое представленіе. И только впослѣдствіи, когда была извнѣ навязана задача сдѣлать идеи постояннымъ и непреходящимъ достояніемъ всѣхъ, когда, слѣдовательно, пришлось защищать идеи отъ толпы и доказывать всякому встрѣчному и поперечному то, что по существу доказано быть не можетъ, словомъ, когда пришлось сдѣлать изъ философіи „науку",Платонъ сталъ всё больше и больше жертвовать реальностью и выдвигать на первый планъ „очевидныя" для всѣхъ положенія. Послѣднимъ этапомъ была .теорія идей-чиселъ: вѣдь очевиднѣе ариѳ- метики ничего ужъ не выдумаешь. Такъ что, если внача- лѣ Платонъ въ правѣ былъ говорить о томъ, что реальныя вещи только тѣни идей, то, подъ конецъ, у него получи- лось обратное—идеи у него стали тѣнями реальныхъ вещей,— тѣнями съ рѣзко обозначенными конутрами, которыя въ силу своей опредѣленности для всѣхъ могли стать пред- метомъ СТОЛЬ импонирующимъ ЛЮДЯМЪ Въ такомъ видѣ идеи перешли въ современную науку. Прообразомъ для идей, для ѵегііёз сіе гаізоп Лейбница и Гуссерля является, конечно, математика. Наука, созданная по образу и подобію математики, хочетъ быть послѣднимъ судьей и авторитетомъ во всѣхъ человѣческихъ сомнѣніяхъ.' И, дѣйствительно, если задача совершеннаго судьи сводится прежде всего къ точному знанію всего, что подлежитъ его вѣдѣнію—на- ука должна брать своимъ предметомъ идеи, въ томъ смыс- лѣ, въ какомъ это слово употребляется Гуссерлемъ, т.-е. то, въ чемъ нѣтъ и не можетъ быть реальности, какъ во всемъ, что есть дѣло человѣческихъ рукъ. Реальное при- шло къ намъ неизвѣстно откуда, оно все окружено вѣчной тайной, рождающей безконечныя и совершенно непредусмот- римыя измѣненія. Въ этой таинственной измѣнчивости реаль- наго вся значительность, вся прелесть и очарованіе жизни. Но никакая наука—это признаетъ и самъ Гуссерль—не справится съ капризной и непостоянной дѣйствительностью. Наука на-
48 Л. ШЕСТОМЪ. ходитъ только то, что сама принесла въ дѣйствительность, ей подчинено только неизмѣнное (ісіееіі, аізо зіагг, какъ выражается Гуссерль); она свободно хозяйничаетъ только въ той области, которая ей принадлежитъ, т.-е. въ области, гдѣ творцомъ является сотворенный, т.-е. самъ человѣкъ. Правда, Спиноза училъ и, надо думать, училъ правильно, что іііе ейесіиз регГесііззішиз езі, циі аЭео іігшіебіаіе ргосіи- сііиг еі дио рІигіЬиз саизіз іпіегтесіііз іп<іі§еѣ, «С ргосіисаіиг, ео ітрегіесішз езі *). Но зато въ этой области разумъ можетъ самодержавно властвовать и повелѣвать, ибо тутъ нѣтъ непокорныхъ живыхъ существъ, которымъ можетъ придти на умъ проявить свободную волю. Оживить же идеи человѣку не дано, да если бы и дано было, онъ не отважился бы на такую рискованную затѣю. И потому, чтобъ сохранить за идеями повиновеніе и вмѣстѣ съ тѣмъ какъ бы сравнять ихъ по положенію съ тѣмъ, что сотворе- но природой, Гуссерль жалуетъ имъ предикатъ бытія, но въ предикатѣ реальности безусловно отказываетъ. VII. Вернемся снова къ нашей основной темѣ—самодержавію разума. Разумъ утверждаетъ, что наши истины суть нече- ловѣческія истины, а абсолютныя, и настойчиво требуетъ отъ насъ признанія, что противоположное утвержденіе не допустимо, какъ явная безсмыслица. Разумъ утверждаетъ, что реальности нѣтъ и быть не можетъ, ибо бытіе реальна- го есть вызовъ бытію разума. Разумъ, далѣе, требуетъ, чтобъ были приняты всѣ слѣдствія изъ данныхъ положеній и клеймитъ всякое отступленіе отъ этого требованія, какъ преступленіе предъ человѣчествомъ. Все же наше суще- ство, вполнѣ признавая самоочевидность и, стало быть, логическую провомѣрность притязаній разума, чувствуетъ чтои очевидность, и логическая правомѣрность въ извѣстныхъ *) ЕіЬ. і, XXXVI. АррепН Ср. Плотинъ. V, і, 7.
МЕМЕИТО МОВІ. 49 случаяхъ не обезпечиваютъ самаго главнаго—то' прижатоѵ— истинности сужденія. Подобно тому, какъ спящій человѣкъ часто еще во снѣ протестуетъ противъ того „единства" сознанія, которымъ проникнуты своеобразныя воспріятія сновидца, и даже, не давая себѣ отчета въ томъ, что онъ дѣлаетъ, пытается уже не поддержать, а сбросить съ себя навязанное извнѣ убѣжденіе, что единство сознанія являет- ся порукой истинности постигаемаго, такъ и для Философа возникаетъ вопросъ: кому или чему ввѣрить свою судьбу, гдѣ искать истины? Подчиниться ли требованіямъ разума или, рѣшившись стать посмѣшищемъ для другихъ и для себя, отказать разуму въ повиновеніи и признать ею не закон- нымъ властелиномъ, а узурпаторомъ, сознательно превы- сившимъ свои полномочія? Очевидность, стоящая на сторонѣ разума, вступаетъ въ борьбу со смутнымъ чувствомъ, которое не умѣетъ найти себѣ никакого оправданія. Гуссерль жалуется, что аргумен- тація изъ слѣдствій недостаточно вліяетъ на людей. Но это—прямо можно сказать—поклепъ на судьбу, людей и исторію. Наоборотъ, нужно удивляться тому, какъ безгра- нично велика сила аргументацій изъ слѣдствій. Вѣдь гесіис- ііо а<і аЬзигбшп—лучшій способъ борьбы съ идейнымъдпротив- никомъ, еще болѣе, порой, дѣйствительный, чѣмъ нравствен- і ныя обличенія. Самъ Гуссерль имъ пользуется всегда и какъ < успѣшно! Всѣ принимающіе специфическій релативизмъ, даже 1 такіе „выдающіеся изслѣдователи" какъ Зигвартъ или Эрдманъ попадаютъ у него просто въ сумасшедшіе ’). Такая „аргу- ментація изъ слѣдствій" дѣйствуетъ на людей неотразимо. Зигвартъ жилъ еще, когда вышло первое изданіе „Ьо§. ІІв- іег5.“—и былъ несказанно потрясенъ, прямо подавленъ на- падками Гуссерля. Въ примѣчаніи къ 2-му изданію і-го т. своей логики онъ пытается отвѣчать своему побѣдоносно- му противнику—но въ голосѣ его нѣтъ ни силы, ни твер- дости. Чувствуется, что онъ совсѣмъ не убѣжденъ въ томъ, ’) Логич. изслѣд. I, 131 и въ другихъ мѣстахъ. Вопросы философіи, кв. 139. 4
50 И. ШЕСТОВЪ. что ег© отвѣтъ отразитъ удары Гуссерля. Да и какъ мог- ло быть иначе! Онъ, правда, хорошо помнитъ, что его соб- ственныя попытки дать имманентное обоснованіе абсолют- нымъ притязаніямъ разума всегда разбивались о какое-то внутреннее, непреодолимое препятствіе. Но аргументація изъ слѣдствій—непризнаніе которой грозитъ, по словамъ Гус- серля, сумасшедшимъ домомъ, какъ отъ нея избавиться? Тѣмъ болѣе, что Зигвартъ, какъ и Эрдманъ и Риккертъ, всегда самъ широко пользовался такой аргументаціей, все- гда довѣрялъ ей и отречься отъ нея никакъ не можетъ. Зигвартъ былъ уже старымъ и больнымъ человѣкомъ, ко- гда вышла книга Гуссерля: онъ даже не дожилъ до выхо- да въ свѣтъ того изданія своей „Логики11, въ которомъ помѣ- щенъ его отвѣтъ на нападки Гуссерля. Такъ что, нужно думать, онъ унесъ въ могилу свои послѣднія сомнѣнія.... Трагическій, поистинѣ трагическій вопросъ стоялъ предъ уходившимъ въ иной міръ философомъ! Всю жизнь ему ка- залось, что онъ жилъ въ мирѣ съ разумомъ, и вдругъ, по- чти въ его смертный часъ, Гуссерль отравилъ его совѣсть „аргументаціей изъ слѣдствія"! Зигвартъ умеръ нераска- явшимся и непримиреннымъ... Можемъ-ли мы быть увѣрен- ными, что Гуссерль до конца дней своихъ сохранитъ свою : твердую вѣру? Не наступитъ ли и для него страшный часъ, когда ему придется спросить себя: да точно ли разумъ есть ! преемникъ св. Петра, намѣстникъ Бога на землѣ, на ряду съ і которымъ нѣтъ и не можетъ быть авторитета, который го- воритъ именемъ пославшаго его и помазавшаго на цар- ство—или неясная, собственно невидимая звѣздочка сомнѣ- ній—за нее же оі готовы посадить человѣка въ су- машедшій домъ—есть та звѣзда изъ Виѳлеема, которая ве- 1 детъ человѣка къ послѣдней истинѣ, совсѣмъ на обычныя человѣческія истины не похожей! Направо пойдешь—коня убьютъ, налѣво пойдешь—самого убьютъ. А средній путь, позитивизма—устроенной семейной жизни, о немъ философу и помышлять неприлично! еіп ѵегкеігаіег РЬіІозорЬ §еЬбіѣ іп сііе Котосііе, по слову Ницше.
МЕМЕЫТО МОВІ. 51 Гуссерль, пожалуй «поймаетъ меня на словѣ": говорю же я о Виѳлеемской звѣздѣ, стало быть о той же абсо- лютной истинѣ, которую онъ пытается обнаружить своими Феноменологическими изслѣдованіями. Я допускаю, скажетъ онъ мнѣ, что критерій истины—одинъ, а разъ я дѣлаю это допущеніе, онъ уже „вынудитъ" у меня и всѣ прочія и при- ведетъ снова къ присягѣ на вѣрность единственному закон- ному господину. Но я не думаю, чтобъ, даже съ его точ- ки зрѣнія, такого рода возраженіе было правильнымъ. На- помню еще разъ то, что я говорилъ о разныхъ состояніяхъ сознанія,—состояніяхъ, при которыхъ „самоочевидности"— свидѣтельствуютъ до такой степени противорѣчиво, что, если бы ихъ свести на очную ставку, онѣ скорѣе бы сожрали одна другую, чѣмъ договорились бы до общаго признанія. Невидимая звѣзда, о которой здѣсь идетъ рѣчь, вовсе не похожа на то, о чемъ мечтаетъ раціонализмъ. Движеніе прочь отъ разума отнюдь не обозначаетъ движенія въ опре- дѣленномъ направленіи. Въ плоскости изъ точки къ прямой можно провести толь- ко одинъ перпендикуляръ. Въ пространствѣ же—безконеч- ное количество. Привыкшій къ планиметріи съ трудомъ усваиваетъ себѣ положенія стереометріи: до тѣхъ поръ, пока онъ не пріобрѣтетъ навыка отличать третье измѣре- ніе, онъ будетъ упорно твердить, что изъ точки къ прямой можно провести только одинъ перпендикуляръ, и будетъ убѣжденъ въ своей „правотѣ". Этотъ примѣръ, можетъ быть, до нѣкоторой степени—поскольку вообще отдаленныя ана- логіи могутъ быть полезны, пояснитъ, о чемъ я говорю. Раціоналистъ въ отвѣтъ на это, можетъ быть, скажетъ, что и планиметрія, и стереометрія вовсе не отрицаютъ един- ства сознанія. Но вѣдь я хотѣлъ дать только отдаленную аналогію, ибо мнѣ поневолѣ приходится пользоваться сло- вами, которыми выражаются истины, „общія для всѣхъ".Еще мнѣ могутъ сказать, что, возражая Гуссерлю, я хлопочу о ; томъ, чтобъ на мѣсто его обязательныхъ истинъ поставить свои собственныя обязательныя истины. И не только могутъ • 4»
Л. ШЕСТОВЪ. Б2 сказать, но и постоянно-говорятъ и считаютъ это „психо- логистическое" возраженіе серіознымъ. Но, по-моему, это жросто анекдотическое разсужденіе, нѣчто въ родѣ сказки о бѣломъ бычкѣ: останавливаться на немъ не стоитъ—мо- жетъ быть, не стоило и упоминать. Важнѣе и значительнѣе другое обстоятельство, котораго ие слѣдуетъ ни подъ какимъ видомъ обходить. Гуссерль гово- ритъ: „превращенія чаяній глубокомыслія въ ясныя раціо- нальныя образованія—вотъ въ чемъ заключается существен- ный процессъ новообразованія строгихъ наукъ. И точныя науки имѣли свой длительный періодъ глубокомыслія; и, по- добно тому, какъ онѣ въ періодъ ренессанса въ борьбѣ подня- лись отъ глубокомыслія къ научной ясности, такъ и фило- софія—я дерзаю надѣяться—подымется до этой послѣдней въ той борьбѣ, которая переживается нынче" (Логосъ, стр. 54-)- На чемъ основываетъ Гуссерль свои надежды, мы уже знаемъ: ему кажется, что Феноменологія приведетъ человѣчество къ осуществленію этой „великой цѣли". И онъ отчасти и правъ постольку, поскольку вѣрно, что „глубоко- мысліе" никогда не могло надолго приковывать къ себѣ вни- маніе и интересы людей. Всякій почти охотно повторитъ, вслѣдъ за Гуссерлемъ: „глубокомысліе есть знакъ хаоса, ко- торый подлиная наука стремится превратить въ космосъ, въ простой, безусловно ясный порядокъ". Человѣкъ есть 2шрѵ яоііеіхо'ѵ—общественное животное — и всѣ свои духовныя силы направляетъ къ тому, чтобъ добиться космоса, про- стого, яснаго порядка, ибо въ хаосѣ—-это, вѣдь, не требуетъ доказательствъ—общественная жизнь не мыслима. Не только естествоиспытателю, но и всякому человѣку и нашего вре- мени и прошлыхъ временъ кажется, казалось и долго бу- детъ казаться „научнымъ грѣхомъ (не побоялся Гуссерль воспользоваться библейскимъ словомъ—и, я думаю, это же случайно: и позитивизмъ коренится въ нѣкоторыхъ, совсѣмъ не позитивныхъ чаяніяхъ, къ разсмотрѣнію, од- нако, не предлагаемыхъ) „придумывать свободное воз- зрѣніе на природу" (Логосъ, 49). Это все вѣрно до тѣхъ
МЕМЕИТО МОВІ. 58 поръ, пока побѣждаютъ въ душѣ человѣка центростреми- тельныя силы, пока онъ хочетъ познать „значимое" для всѣхъ, пока всѣ его интересы связаны съ эмпирическимъ міромъ и истина представляется ему имѣющей свое по- слѣднее основаніе въ очевидности, дѣлающей ее убѣдитель- ной для каждаго человѣка. Для него „абстрактныя или номологическія науки суть собственно основныя науки, изъ теоретическаго содержанія которыхъ конкретныя на- уки должны черпать все, что дѣлаетъ ихъ науками, т.-е. все теоретическое"... *) Но вотъ Платонъ разсказываетъ, что есть нѣкая вели- кая тайна, извѣстная только посвященнымъ. Тайна эта въ томъ, что философы имѣютъ только одну задачу: готовиться къ смерти и умирать. Гуссерль, конечно, читалъ. Плато- новскаго Федона и знаетъ то мѣсто, о которомъ я говорю,— но, очевидно, съ нимъ не считается, можетъ быть потому, что, по его мнѣнію, тутъ уже начинается область глубоко- мыслія, мудрости или міросозерцанія. Но если онъ такъ думаетъ, значитъ, онъ просто не видитъ того, что есть. Не- оспоримый Фактъ, что на ряду съ явными, всегда всѣмъ ви- димыми, центростремительными силами, въ душѣ человѣка живутъ и силы центробѣжныя—правда, не столь явныя, не столь постоянныя, почти невидимыя и потому рѣдко замѣча- емыя, до того рѣдко, что каждый разъ, когда онѣ прояв- ляются и своимъ проявленіемъ нарушаютъ и даже искажаютъ тотъ заведенный людьми порядокъ жизни, который намъ представляется установленнымъ самой природой космо- сомъ— мы поражаемся и удивляемся, точно на нашихъ глазахъ происходитъ нѣчто сверхъестественное- Но Фактъ все же остается Фактомъ—какъ бы разумъ ни возмущался имъ. Платонъ правъ: люди не только живутъ и устраива- ютъ жизнь, но тоже умираютъ и готовятся къ смерти. И когда ихъ касается дуновеніе смерти, они уже не стремятся къ тому, чтобъ еще крѣпче прижаться къ единому, связыва- ющему ихъ съ другими людьми центру, а, наоборотъ, напря- х) Логич. Изсл. I, 206.
54 л. ШЕСТОВЪ. гаютъ всѣ силы, чтобъ вырваться за предѣлы еще вчера ка- завшейся имъ вѣчной периферіи. И прежде всего они стре- мятся разрушить иллюзію единства, сознанія и очевидностей, і эту иллюзію питающихъ. Говоря современнымъ языкомъ, имъ нужно перебраться „по ту сторону" человѣческой истины и лжи, той истины и той лжи, которая дедуцируется изъ Факта ' существованія положительныхъ наукъ и совершеннѣйшей изъ наукъ—математики. Философія, соотвѣтственно этому,' уже не хочетъ и не можетъ быть строгой наукой, нако-' . пляющей истины, которыя, въ силу своей очевидности, долж- ны стать рано или поздно убѣдительными для каждаго человѣка. Философія гонится какъ за своимъ тір.«отатоѵ за „истинами", которыя не хотятъ быть истинами „для всѣхъ". Соотвѣтственно этому, стремленіе превратить неопредѣ- ленныя чаянія въ ясныя „раціональныя" образованія начи- наетъ казаться философскимъ ^грѣхомъ", выражаясь Языкомъ Гуссерля. Убѣдительныя для всѣхъ истины—это тѣ сокровища, которыя истребляетъ ржа и моль, и „на не- бесахъ" они не цѣнятся. Пусть онѣ будутъ, какъ увѣря- етъ Гуссерль, внѣвременными и внѣпространственными: вѣчными отъ того онѣ не станутъ. Въ „конкретной" дѣй- У ствительности есть гораздо больше элементовъ вѣчности, чѣмъ во всѣхъ идеяхъ открытыхъ и подлежащихъ открытію въ Феноменологіи. Если нужно еще одно свидѣтельство о ха- рактерѣ философскихъ устремленій, я бы напомнилъ ниже- слѣдующія слова Ницше: Еіп Рйііозорй: баз ізі еіп Мепзсй, бёг Ъезіапбі^ аиззегогбепбісйе Иіп§е егІеЫ,- зіеі, йбгі, аг§- лѵоітпѣ, йоГЙ, ігайті; бег ѵоп зеіпеп еі^пеп Себапкеп, лѵіе ѵоп Аиззеп йег, іѵіе ѵоп ОЬеп ипб ІТпіеп йег, аіз ѵоп хеіпет Агі Егеі§;піззеп ипб В1іігзсй1а§еп ^еігойеп тлгігсі; сіег зеІЬзі ѵіеііеісйі еіп Сеіѵіііег ізі, ѵѵеісйез тй пеиеп Віі- геп зсйѵѵап^ег §ейі; еіп ѵегйап^піззѵоііег Мепзсй, ит беп йегит ез іттег ^гоііі ипб Ьгитті ипб кІаШ ипсі ипкеітіісй ги^ейі. Еіп Рйііозорй: асй, еіп АѴезеп, базой ѵоп зісй ба- ѵоп ІайЙ, ойѵог зісй Ригсйі йаі, — аЬег ги пеи§іегі§ ізі, ит пісйі іттег ѵѵібег „ги зісй ги коттеп".
МЕМЕИТО МОВІ. 55 Въ приведенныхъ словахъ можно, правда, замѣтить от- тѣнки, которые дадутъ поводъ искать въ нихъ раціональ- ныя истины: Ницше будто тоже претендуетъ на общеубѣ- дительность. Но не всякое лыко въ строку. Если мы хо- тимъ понять писателя, нужно умѣть прощать ему нѣкоторую неадэкватность его рѣчи. Всѣ мы дѣти Адама и даже тѣ философы, которые готовились къ смерти и умирали, все же продолжали жить и устраивать свою жизнь. VIII. Въ своемъ стремленіи сдѣлать философію наукой объ аб- солютныхъ истинахъ Гуссерль не знаетъ никакого удержу. , Его теорія познанія предъявляетъ свои права не только : по отношенію къ естественно-математическимъ наукамъ, онъ хочетъ давать директивы исторіи, т.-е. опредѣлять всѣ проявленія человѣческаго духа. Гуссерль не хочетъ учить- ся у исторіи, онъ хочетъ поучать исторію. Въ послѣдова- тельности ему отказать нельзя, нельзя отказать и въ бла- городной, вызывающей смѣлости, въ послѣднее время почти не встрѣчающейся среди „академическихъ" философовъ. Особенно поучителенъ его споръ съ Дильтеемъ. Гус- серль чтитъ Дильтея, как^ только можетъ одинъ ученый чтить другого. И тѣмъ не менѣе отправляетъ его, вслѣдъ за Эрдманомъ и Зигвартомъ въ сумасшедшій домъ—хотя, правда, не въ столь опредѣленно рѣзкихъ выраженіяхъ. Но вѣдь* сумасшедшій домъ остается сумасшедшимъ домомъ, какими бы словами мы его ни называли. Поводомъ для такого безпощаднаго осужденія служатъ нижеслѣдующія разсужденія Дильтея. Мы приведемъ только нѣсколько строчекъ—но ихъ будетъ совершенно достаточно, чтобы судить о томъ, что Гуссерль считаетъ научнымъ грѣхопа- деніемъ. Дильтей пишетъ: предъ взоромъ „охватывающимъ зе- '• млю и все прошлое, исчезаетъ абсолютная значимость какой- либо отдѣльной Формы жизненнаго устроенія, религіи и философіи. И такимъ образомъ, установленіе историческаго
56 Л. ШЕСТОВЪ. сознанія разрушаетъ еще положительнѣе, чѣмъ обозрѣніе спо- ра системъ, вѣру въ общезначимость какой-либо изъ филосо- фій, которая пыталась при помощи комплекса понятій выска- зать обязательнымъ образомъ міровую связь бытія". На это Гуссерль отвѣчаетъ: „Легко увидѣть, что историцизмъ, при консекветномъ проведеніи, переходитъ въ крайній скепти- ческій субъективизмъ. Идеи, истины, теоріи, науки поте- ряли бы тогда, какъ и всѣ идеи вообще, ихъ абсолютное зна- ченіе. Что идея имѣетъ значимость—означало бы тогда, что она является Фактическимъ духовнымъ образованіемъ, кото- рое признается значущимъ и въ этой Фактичности значенія опредѣляетъ собой мышленіе. Въ такомъ случаѣ значимости, какъ таковой или въ „себѣ", которая есть, что она есть, даже тогда, когда никто не можетъ ее осуществить, и никакое историческое человѣчество никогда не . осуществляло, со- всѣмъ нѣтъ. Стало быть и для принципа противорѣчія и для всей логики, которая и безъ того находится въ насто- ящее время въ состояніи полной перестройки. Тогда воз- моженъ такой конечный результатъ, что логическіе принципы без-противорѣчивости измѣнятся въ свою противополо- жность. И тогда всѣ тѣ утвержденія, которыя мы теперь вы- сказываемъ, и даже тѣ возможности, которыя мы обсуждаемъ и принимаемъ во вниманіе, оказались бы лишенными всякаго значенія. И т. д. Нѣтъ никакой надобности продолжать это разсужденіе и повторять здѣсь то, что было сказано уже въ другомъ мѣстѣ" *). Въ другомъ мѣстѣ, т.-е., какъ объяс- няетъ самъ Гуссерль въ подстрочномъ примѣчаніи—въ 1-омъ томѣ „Ьо§. ІІпіегзисЬ". Мы уже знаемъ, что было сказано на эту тему въ 1-омъ томѣ Ьо§> Ппі. Послѣднее слово этого разсужденія—сума- сшедшій домъ, въ которомъ мѣсто всѣмъ, кто принимаетъ релативизмъ, хотя бы и специфическій. Мнѣ неизвѣстно, какъ реагировалъ престарѣлый Дильтей (ему было 76 лѣтъ, ко- гда вышла статья Гуссерля) на этотъ суровый приговоръ. *) Логосъ, 38, 39 сір.
МЕМЕИТО МОВІ. 57 Призналъ ли, подъ натискомъ доводовъ противника, право за разумомъ судить исторію или остался при своемъ, что исторія судитъ и разумъ, и все, что разумъ придумываетъ? Здѣсь все-таки дѣло сложнѣе, чѣмъ въ случаѣ Зигварта, и притязанія Гуссерля много безмѣрнѣе, ибо на этотъ разъ идеи Гуссерля начинаютъ претендовать не только на пре- дикатъ бытія, но даже на предикатъ реальнаго бытія, т.-е. осуществляется тотъ р.етофааіе аХХо уёѵо^, ради котораго, очевидно только и понадобилось Гуссерлю помѣщать идеаль- ные и реальные предметы въ одну категорію. Гуссерль такъ продолжаетъ свои разсужденія: „Исторія, эмпириче- ская наука о духѣ вообще, не въ состояніи своими сила- ми ничего рѣшить ни положительно, ни отрицательно отно- сительно того, нужно ли различать между религіей, какъ культурнымъ образованіемъ, и религіей, какъ идеей, т.-е. значимой религіей, между искусствомъ, какъ культурнымъ образованіемъ и значимымъ искусствомъ, между историче- скимъ и значимымъ правомъ и, наконецъ, между историче- ской и значимой Философіей, а затѣмъ и относительно того, существуетъ или не существуетъ между тѣми и другими, вы- ражаясь по-платоновски, отношеніе идеи къ ея затемненной, Феноменальной Формѣ “. Только философское разумѣніе „обязано разрѣшить для насъ загадку міра и жизни“1). Въ послѣднихъ словахъ предъ нами, конечно, пышный рас- ' цвѣтъ раціонализма, до такой степени пышный, что, откро- венно говоря, я даже не вполнѣ убѣжденъ, что Гуссерль въ самомъ дѣлѣ „дерзаетъ надѣяться", что когда-нибудь человѣческій разумъ, если онъ даже пройдетъ школу Фено- менологіи и приметъ цѣликомъ Феноменологическій методъ, „разрѣшитъ для насъ загадку міра и жизни". Мнѣ кажется, что Гуссерль такъ сказалъ, но такъ не думаетъ, вѣрнѣе, что : онъ совсѣмъ еще не думалъ по-настоящему ни о загадкѣ міра, ни о тайнѣ жизни, откладывая—какъ и большинство очень занятыхъ людей—со дня на день эти „проблемы". Онъ і) ІЬ. уі.
58 л. ШЕСТОВЪ. все время держался въ среднихъ поясахъ бытія и до окраинъ . никогда не доходилъ, говоритъ же такъ увѣренно объ окраинамъ, исходя изъ предположенія,что,въ силу „единства" : бытія, всякій, изучившій середину, уже путемъ умозаключе- нія можетъ судить и объ окраинахъ. Въ этомъ допущеніи смыслъ и притягательная сила раціонализма, и, я думаю, что оно является источникомъ наиболѣе грустныхъ недоразу- мѣній въ области философіи, пожалуй, тѣмъ грѣхопаденіемъ, которое чувствуетъ, но не умѣетъ разыскать и Гуссерль. Нужно имѣть мужество твердо сказать себѣ: среднія зоны человѣческой и міровой жизни не похожи ни на эква- торъ, ни на полюсы. До такой степени не похожи, что умозаключать отъ того, что видѣлъ въ среднихъ поясахъ, къ тому, что есть на окраинахъ, значитъ не идти къ истинѣ, а отъ истины бѣжать Всегда повторяющаяся ошибка раціо- нализма—‘Это его увѣренность чвъ безграничной власти ра- зума—8сЪгапкеп1озі§кеіі бег оЪ]екііѵеп ѴегпипЙ; *). Разумъ такъ много сдѣлалъ, значитъ разумъ можетъ сдѣлать все. Но „многое" не значитъ „все“, „много" отъ „всего" отдѣ- лено іоіо соеіо, „много" и „все“—совершенно различныя, несводимыя одна къ другой категоріи. Это—одно. Второе: чтобъ возразить Дильтею, Гуссерлю пришлось сдѣлать настоящій е?е аХХо уёѵод заговорить платоновскимъ языкомъ объ отношеніи идеи къ ея затемнен- ной Феноменальной Формѣ. Платонъ, конечно, вправѣ былъ такъ говорить: для него идея была реальностью ха? Ко^ѵ— и доступная намъ реальность представлялась только затем- ненной Формой реальности первичной. Но, вѣдь, у Гуссерля идея не имѣетъ реальности, его идея есть только „смыслъ", нѣкое бытіе, которое существуетъ ап ипб Гйг зіск и нико- имъ образомъ не можетъ „проявляться" въ чистомъ ли или въ затемненномъ видѣ, въ бытіи реальномъ. Иного выхода, очевидно, у Гусерля не было. Если философія хочетъ разга- дать загадку міра и жизни, ей нужно имѣть въ своемъ «) І.О6. Ѵпс. П, 8о.
МЕМЕЛЮ М0ВІ. 59 распоряженіи идеи, болѣе содержательныя, болѣе жизнен- ныя, чѣмъ тѣ, при посредствѣ которыхъ можно было оспа- ривать логику Зигварта. А Гуссерль надѣется, что его идеи дадутъ ему возможность отвѣтить на всѣ вопросы, т.-е. не только описать религію или искусство, какъ „культурныя образованія", но и рѣшить, какая религія имѣетъ значимость въ себѣ, т.-е. въ какой религіи раздается голосъ Бога, въ какой за голосъ Бога, т.-е. за откровеніе, выдается голосъ человѣческій. И вообще, есть ли Богъ на землѣ. Въ этомъ былъ, конечно, и смыслъ его увѣренія, что теорія познанія находится впереди метафизики. Къ сожалѣнію, Гуссерль не написалъ еще Феноменологіи религіи, но я беру на себя смѣлость утверждать, что онъ никогда ея не напишетъ, ибо, вѣрнѣе всего, онъ внутренно не сочтетъ себя въ правѣ поставить предъ своимъ разумомъ, на ряду съ которымъ нѣтъ и не можетъ быть авторитета, вопросъ о „значимости" религій. И еще въ меньшей мѣрѣ онъ рѣшится отвѣтить на вопросъ, какая изъ существующихъ рели- гій „значима", т.-е. гдѣ искать послѣдней истины—въ Новомъ и Ветхомъ завѣтѣ, въ Коранѣ, Веддахъ или аізо зргасЬ 7а- гаіЬизіта? И все же онъ претендуетъ на то, что его Феномено- логія одна только и можетъ разрѣшить сомнѣнія о томъ, гдѣ послѣдняя истина! Я уже не разъ говорилъ, что гносео- логія— душа философіи. Можно выразиться еще сильнѣе: скажи мнѣ, какая у тебя гносеологія, и я скажу тебѣ, какая у тебя философія. И это понятно: соотвѣтственно тому, что хочетъ познать человѣкъ, онъ придумываетъ и методы познанія и опредѣленіе „истины". Раціонализмъ боится и ненавидитъ окраины. Онъ прочно держится середины, и цен- тра, вокругъ котораго расположены всѣ точки изучаемой имъ и занимающей его плоскости. И встрѣчающіяся ему по пути явленія онъ принимаетъ лишь постольку, поскольку они могутъ быть использованы для нуждъ и потребностей центра. Даже и религія—я уже не говорю объ искусствѣ, морали, правѣ — получаетъ смыслъ и значеніе лишь въ той мѣрѣ, въ какой она отвѣчаетъ условіямъ протеканія жизни
60 Л. ШЕСТОВЪ. въ центрѣ. Раціоналистъ хочетъ во что бы то ни стало до- биться, чтобъ религія имѣла „значимость", т.-е., чтобъ на ней было клеймо, которое накладывается чиновниками отъ ра- зума на всѣ .товары, выпускаемые на духовный рынокъ. И ему даже въ голову не приходитъ мысль, что религія совер- шенно не выноситъ какого бы то ни было контроля и клей- ма и превращается даже при легчайшемъ прикосновеніи къ ней регистраторской руки въ свою противоположность. Достаточно признать религію истинной—чтобъ она переста- ла существовать. Идея Гуссерля о „значимости" религій, конечно, не имъ выдумана. Онъ только, по своему обычаю, рѣзко, опредѣ- ленно и вполнѣ открыто выражаетъ то, къ чему всегда стре- мились представители „положительныхъ" религій, даже та- кіе, которымъ 'кажется, что они живутъ въ самыхъ без- облачныхъ сферахъ Фантастической мистики. Всѣ они гонят- ся прежде всего за объективной значимостью исповѣдыва- емыхъ ими „истинъ" въ убѣжденіи, что остальное „прило- жится". И всѣ они въ тотъ моментъ, когда имъ пришлось бы отказаться отъ объективной, т.-е. признаваемой разумомъ значимости религіи, перестали бы любить и чтить своего Бога, нисколько не подозрѣвая, что стремленіе къ объек- тивности—отъ лукаваго, отъ князя сего міра, что оно есть вѣрный признакъ совершеннаго равнодушія къ мірамъ инымъ. Труднѣе всего человѣку разстаться съ мыслью о томъ, что его истина есть и должна быть истиной для всѣхъ! И все же съ этой „истиной" приходится разстаться. Можетъ быть то, что „имѣетъ значимость въ себѣ, которая есть, что она есть, даже и въ томъ случаѣ, когда никто ея не мо- жетъ осуществить и никакое историческое человѣчество никогда не осуществляло",—можетъ быть такое нѣчто и существуетъ, но въ „въ общемъ пользованіи" оно никогда не было и не будетъ, ибо „по природѣ" своей оно не прі- емлетъ тѣхъ условій и законовъ, которые предполагаются всякимъ общимъ пользованіемъ. Пока логика владычеству- етъ, путь кь метафизикѣ—закрытъ. Иногда человѣкъ чув-
МЕМЕКТО М0ВІ. 61 ствуеть, что пока онъ не проснется • отъ очевидностей, путь къ истинѣ ему не откроется. Но, какъ мы знаемъ, это иредчувствіе, по Гуссерлю, есть величайшее грѣхопаденіе. За это предчувствіе, скромно выраженное Зигвартомъ, Эрд- маномъ и Дильтеемъ, Гуссерль такъ ополчился на совре- менную философію. Но тѣ возраженія, которыми онъ хочетъ принудить Дильтея отказаться отъ психологизма, скорѣй обратно—поощряютъ психологизмъ. Ибо если человѣчество не выразило еще „значимости въ себѣ* и никогда ея не выразитъ, то какъ же разуму не возстать противъ самого себя? Или, если разумъ слишкомъ самолюбивъ и трусливъ и не рѣшится самъ обличить себя, то неужто въ человѣче- скомъ существѣ не найдется такой сиды, которая бы под- нялась противъ вѣкового рабства? И не есть ли, не умира- ющій, несмотря на всѣ гоненія и преслѣдованія, „психоло- гизмъ0 выраженіе такого рода возмущенія? Не есть ли онъ то вѣчно живущее въ душахъ людей тетепіо тогі, та послѣдняя тайна философіи, которую открылъ Платонъ въ ато6'Л]ахгіѵ хаі теѲѵаѵаі и о которой онъ самъ забылъ, когда пришлось сдѣлать философію наукой, убѣдительной всегда и для всѣхъ? Современная философія если и заслуживаетъ упрека, то не въ томъ, что она пренебрегаетъ „аргумента- ціей изъ слѣдствія0, а въ томъ, что она не имѣетъ муже- ства отстоять свои права и освободиться отъ тираніи ра- зума. Древніе эллины сомнѣвались въ томъ, даны ли лю- дямъ тѣ силы, которыя нужны для обладанія истиной. Объ этомъ свидѣтельствуетъ, между прочимъ, Аристотель. „Мож- но было бы сказать, пишетъ онъ, что обладаніе Филосо- фіей не пристало человѣку. Ибо, можетъ быть, по природѣ человѣкъ—рабъ, и, по Симониду, привилегія (свободы) дана только богу, человѣку же подобаетъ стремиться только къ тѣмъ знаніямъ, къ которымъ онъ предназначенъ. Если полагаться на поэтовъ и дѣйствительно богамъ свойственно бытъ завистливыми, то здѣсь это вполнѣ примѣнимо и кто возносится очень высоко, тотъ и гибнетъ0 (Меі. А. 2. 982. Ь. 18). Такъ думали древніе. Самъ Аристотель думаетъ V
62 Л. ШЕСТОВЪ. иначе; „Не имѣетъ смысла,—говоритъ онъ,—допускать, что боги завистливы—здѣсь скорѣй выходитъ по поговоркѣ — слишкомъ много лгутъ пѣвцы—и нечего искать науки, бо- лѣе важной и возвышенной". Слишкомъ много лгутъ пѣвцы! ) Гуссерль, конечно, всецѣло присоединится къ сужденію Аристотеля и охотно повторитъ за нимъ тгокХа фео'5оѵтаі аоіЗоі. Для него все, что въ своихъ теоріяхъ познанія вывели за скобки Зигвартъ и Эрдманъ, для него утвержденія Дильтея о томъ, что исторія рождаетъ недовѣріе къ абсолют- ности человѣческаго познанія—все это неоправданные ра- зумомъ досужіе вымыслы пѣвцовъ. „Боги завистливы"—по- ложеніе, конечно, чисто метафизическое, а потому, стало быть, вполнѣ произвольное. Но и декартовское Оеиз, диі зипіпіе регГесіиз еі ѵегах езі, не можетъ быть обманщи- комъ, тоже положеніе метафизическое. А оно Не (асіо является, вѣдь, молчаливой предпосылкой всѣхъ разсужде- ній Гуссерля. И развѣ грустныя признанія Зигварта и Дильтея не суть, въ концѣ-концовъ, выраженіе того смут- наго чувства, которое бываетъ у сновидца, когда вдругъ сонная дѣйствительность начинаетъ ему казаться иллюзіей и неопредѣленный анамнезисъ объ иной дѣйствительности, которой онъ былъ причастенъ въ иной жизни, начинаетъ разрушать „единство сознанія" и, вопреки всѣмъ очевид- ностямъ, властно требовать не укрѣпленія сна, а пробу- жденія? IX. Со свойственымъ ему дерзновеніемъ Гуссерль заявляетъ: „наше утвержденіе, что каждое субъективное выраженіе можетъ быть замѣнено объективнымъ, въ сущности гово- ритъ не о чемъ иномъ, какъ о безграничности объективнаго ра- зума (8сЬгапкеп1озі§кеіС сіег оЬ^екііѵеп Ѵегпипй — подчерк- нутъ у автора) *). То, что сулитъ въ этихъ словахъ Гус- серль, было для людей всегда предметомъ ихъ самыхъ жар- !) Ьод. ІІпі. П, 90.
МЕМЕНТ0 МОВІ, 68 кихъ стремленій, какъ для евреевъ обѣтованная земля. Ра- зумъ столько разъ обманывалъ насъ, что въ сущности у насъ есть всѣ основанія такъ же мало довѣрять ему, какъ и внѣшнимъ чувствамъ, которыя, какъ показываетъ повсе- дневный опытъ, являются еще болѣе обманчивыми. Фило- софскій скептицизмъ, который въ теченіе тысячелѣтій под- рываетъ устанавливаемыя истины, родился и расцвѣлъ на почвѣ подмѣченныхъ заблужденій. Переживанія у насъ есть, есть у насъ и субъективныя утвержденія, очевидность ко- торыхъ неоспорима для всѣхъ^но гдѣ же найти послѣднюю, высшую санкцію, поруку въ томъ, что мы всѣ, весь Зресіез кото, не живемъ въ мірѣ призраковъ и что тамъ, гдѣ мы видимъ истину, есть, дѣйствительно, истина а не заблужденіе? Гуссерль даетъ твердый отвѣтъ на такъ поставленный во- просъ: „субъективнымъ связямъ мыслей соотвѣтствуетъ един- ство значимости, которое есть, что оно есть, осуществлялъ ли кто-либо его когда-нибудь въ мышленіи или нѣтъ". И еще сильнѣй: изслѣдователь „знаетъ, что отнюдь не онъ придаетъ объективную значимость мыслямъ и мысленнымъ переживаніямъ, какъ будто бы рѣчь шла о случайностяхъ его собственнаго и общечеловѣческаго духа, но что онъ ихъ усматриваетъ, открываетъ. Онъ знаетъ, что ихъ идеаль- ное бытіе не имѣетъ значенія психическаго бытія въ на- шемъ духѣ, что отрицаніе настоящей объективности за истиной и идеальнымъ предполагаетъ отрицаніе всякаго вообще реальнаго бытія, даже и субъективнаго" ‘) (тіі сіег есЬіеп ОЪіекііѵіШ сіег Ѵ/агЬеіі ипсі <іез Ібеаіеп йЬегЬаирІ: аисЬ аііез геаіе Зеіп, сіагипіег сіаз зиіуесііѵе 8еіп, аиГ§;еЬоЬеп ѵгаге). И еще въ 1-мъ томѣ „Лог. изслѣд.: „Переживаніе совпаденія мыслимаго съ присутствующимъ, пережитымъ, которое мыслится между пережитымъ смысломъ высказы- ванія и пережитымъ соотношеніемъ вещей, есть очевид- ность, а идея этого совпаденія — истина. Но идеальность і) ІЬ. 94. Срав. Логич. изслѣд. I, ІІ4: „Истина и бытіе суть оба въ оди- наковомъ смыслѣ категоріи и явно коррелятивныя. Нельзя релативизировать истину и удержать объективность бытія".
64 П. ШЕСТОВЪ. истины образуетъ ея объективность. Что извѣстная мысль въ данное время и въ данномъ случаѣ совпадаетъ съ пе- режитымъ отношеніемъ — есть не случайный Фактъ. Отно- шеніе, наоборотъ, касается тождественнаго значенія су- жденія и тождественнаго отношенія вещей. Истинность или предметность (или же неистинность и безпредметность) присущи не высказыванію, какъ переживанію временному, а высказыванію іп зресіе (чистому и тождественному), высказыванію 2\2 = 4 и т. п.1) — Пояснительный примѣръ опять взятъ изъ ариѳметики. И это, конечно, не случайность. Вся философія Гуссерля построена такъ, какъ будто бы въ мірѣ существовала одна только математика. И, еслибъ она не претендовала на то, чтобъ открыть ігаѵт«л>— она бы, быть можетъ, и удовлетворяла своему назначенію. Въ качествѣ теоріи познанія для математики и математи- кообразныхъ наукъ она бы могла найти себѣ оправданіе. Но она хочетъ неизмѣримо большаго и ее принимаютъ какъ нѣчто неизмѣримо большое. Когда Гуссерль, отвѣ- чая „вѣчному" запросу человѣчества, говоритъ о безгра- ничности нашего разума, на ряду съ которымъ нѣтъ и не можетъ быть никакого авторитета — тутъ, конечно, рѣчь идетъ уже не о таблицѣ умноженія. Тутъ вы слышите голосъ Ѳомы Аквинскаго, который, вопрошая иігиш йсіез піегііогіа езі, знаетъ, что на его вопросъ двухъ отвѣтовъ быть не можетъ, или, выражаясь въ терминахъ Гуссерля, что будетъ данъ отвѣтъ съ объективной значимостью. Тутъ вы слышите и противника Ѳомы Лютера, который хоть и называлъ разумъ блудницей и бранилъ Аристотеля непристойными словами, патетически провозглашалъ: Зрігі- іиз Запсіиз поп езі зсеріісиз, пес сіиЬіа аиі оріпіопез іп соМіЬиз позігіз зсгірзіі, зесі аззегііопез, ірза ѵііа еі ошпі ехрегіепііа сегііогез еі йгшіогез. Теорія Гуссерля пита- етъ и укрѣпляетъ именно такую увѣренность. „Надо ви- дѣть", говоритъ онъ „въ теоріи познанія дисциплину, Лог. ивсл. I, 165,
МЕМЕКІО МОКІ. 65 предшествующую метафизикѣ" ’). Т.-е. прежде чѣмъ пріоб- щиться безграничнымъ богатствамъ жизни, нужно при- знать безграничность объективнаго разума. Нужно вѣрить, что математика и здѣсь, и во всѣхъ мірахъ, уже сущест- вующихъ и еще не существующихъ, опредѣляетъ харак- теръ и возможности человѣческихъ постиженій. И что, стало быть, можетъ случиться, что предлагаемыя нами рѣшенія метафизическихъ вопросовъ окажутся и ошибочными, но постановка ихъ, въ принципѣ, не допускаетъ никакихъ измѣненій. Иначе говоря, когда Ѳома спрашиваетъ, иігиш Гісіез ше- гііопа езі, ему нужно отвѣтить »да“ или „нѣтъ" — и такіе да или нѣтъ приметъ и Лютеръ и Зрігііиз Запсіиз, отъ име- ни котораго говорилъ Лютеръ или, выражаясь въ терми- нахъ Гуссерля, и чудовища, и ангелы, и боги. Тоже, ко- гда Лютеръ говоритъ о своей зоіа Гісіе — съ нимъ нужно согласиться или не согласиться. Въ царствѣ истины, мета- физической, какъ и эмпирической, высшимъ идеаломъ счи- тается непоколебимый порядокъ. Оттуда религіозная и фи- лосоФская нетерпимость, которую, въ угоду человѣческой слабости, отъ вѣка принято считать ревностью о Богѣ и истинѣ. Въ 1525 г. по поводу крестьянскихъ войнъ Лютеръ писалъ: Оег Езеі •ѵѵііі ЗсЫа^е ЬаЬеп ипсі сіег РоеЬеІ мгііі тіі Семгаіі ге§ігі зеіп; Баз мгизіе Соіі ѵѵоі сіагит §аЬ ег сіег оЬегкеуі пісЬі еупеп РисЬззсЬмгапг, зопсіегп еуп Зсішегсі уп сііе Напсі. Кто знаетъ? Можетъ быть, творцы раціонализма исходили изъ тѣхъ же соображеній, о которыхъ говоритъ Лютеръ. Они тоже думали, что осла нужно бить, а чернь держать въ уздѣ, и потому создали свой разумъ по образу и подо- бію меча. Но поднявшій мечъ—отъ меча и погибнетъ. Самъ Лютеръ, какъ и Ѳома, какъ и многіе другіе высшіе сего міра, не меньше терпѣли отъ самовластія возведеннаго ими на престолъ тирана, чѣмъ презираемая ими чернь. Ибо, *) Лог. изс. I, 195. Вопросы философіи, кн. 139. 5
66 Л. ШЕСТОВЪ. въ концѣ-концовъ, тиранъ прежде всего требуетъ покор- ности отъ тѣхъ, которые помогли ему занять престолъ. Я умышленно, для большей наглядности, касался здѣсь метафизическихъ вопросовъ, но я могъ бы сказать тоже и по вопросамъ положительныхъ наукъ. „Въ опытныхъ нау- кахъ,—пишетъ Гуссерль,—всякая теорія только предположи- тельна. Она даетъ объясненіе не изъ очевидно достовѣр- ныхъ, а изъ очевидно вѣроятныхъ основныхъ законовъ. Та- кимъ образомъ сами теоріи обладаютъ только уясненной вѣроятностью, онѣ суть только предварительныя, а не окон- чательныя теоріи" „Если бы мы могли съ самоочевидно- стью усматривать точные законы психическихъ процессовъ, тогда они были бы вѣчны и неизмѣнны, подобно основнымъ законамъ теоретическаго естествознанія: они были бы, слѣ- довательно, обязательны, даже, если бы не существовало никакихъ психическихъ процессовъ* ’). Я думаю, теперь слѣпому ясно, до какой степени Гуссерль не удерживается и не желаетъ удержаться въ предѣлахъ возвѣщеннаго имъ „позитивизма". Или, вѣрнѣе, Гуссерль считаетъ себя въ пра- вѣ возвести свой позитивизмъ въ званіе метафизики. Урав- нявъ въ правахъ на предикатъ бытія идеальный міръ съ мі- ромъ реальнымъ, онъ, въ концѣ-концовъ, подчиняетъ по- слѣдній первому. Міръ идеальный—это отъ вѣка существую- щій порядокъ, который опредѣляетъ собой и которымъ дер- жится міръ реальный. Реальный міръ вчера возникъ и зав- тра исчезнетъ, порядокъ идеальный никогда не возникалъ, и никогда не прейдетъ. Въ этомъ и коренится безгранич- ность разума, оттого-то мы и можемъ каждое субъектив- ное утвержденіе превратить въ объективное? Зрігііиз Запсіиз Ѳомы Аквинскаго и Лютера, родившійся отъ греческаго Хо'уоУя, превратился въ идеальный космосъ Гуссерля. И Зрігііиз Запсіиз даетъ возможность людямъ творить чу- деса—то, что они считаютъ чудесами. Если Ѳомѣ Аквин- !) Лог. изсл. I, г.23. 2) Лог. изслѣд. I, 150.
МЕМЕИТО МОКІ. 67 скому сказалъ Христосъ: Ьепе <іе те зсгірзізіі, значитъ,— вѣрнѣе, въ этомъ существенно,—что то, что услышалъ Ѳома, было не его субъективнымъ переживаніемъ, а объективной истиной. Всѣ, поэтому, должны такъ писать и думать, какъ думалъ и писалъ Ѳома. Самъ Христосъ уже, какъ говорилъ въ „великомъ инквизиторѣ" Достоевскій, ничего не можетъ ни прибавить, ни убавить къ писаніямъ Ѳомы. И Лютеръ, который спасся вѣрой, уже „знаетъ", не то, что онъ спасся вѣрой—а что всѣ люди только вѣрой и спасутся. И магоме- танинъ, и индусы, и гейдельбергскій или геттингенскій уче- ный, у которыхъ были свои субъективныя переживанія, пре- вратили ихъ въ конечныя, идеальныя, объективныя истины и непоколебимо убѣждены, что въ этомъ превращеніи высшая задача человѣчества; даже для Формы не задаютъ себѣ во- проса—не являются ли они предателями человѣчества, за- граждая' ему такимъ философскимъ колдовствомъ путь къ „спасенію"? Конечно, въ наше время, когда ученому нельзя говорить церковными словами, на мѣсто Зрігііиз Запсіиз стала тео- рія идей, какъ въ свое время, когда люди извѣрились въ ра- зумъ, они на мѣстѣ Хоуоа'а поставили Зрігііпз Запсіиз. Но всегда задача философіи, которой суждено было „будущее", сводилась къ тому, чтобы дать возможность человѣку отъ субъективнаго высказыванія переходить къ объективному и, такимъ образомъ, превращать ограниченныя переживанія въ безграничныя. Это, въ большей или меньшей степени, уда- валось людямъ и прежде, удалось это и теперь Эдмунду Гус- серлю. Ёіго изслѣдованія уже нашли откликъ у многихъ со- временныхъ философовъ. Всѣмъ давно уже страстно хотѣ- лось съ гордо поднятой головой вѣщать объ абсолютной, непреходящей истинѣ. И когда Гуссерль смѣло заговорилъ о своихъ идеяхъ, на его призывъ откликнулись сотни го- лосовъ. Кто теперь не владѣетъ абсолютной истиной? И кто не вѣритъ, что абсолютная истина на этотъ разъ уже окончательно абсолютная истина, что для философіи насту- пила пора прочныхъ научныхъ открытій. Люди снова погру- 5*
68 Л. ШЕСТОВЪ. зилисьвъ свой безмятежный раціоналистическій сонъ—до пер- ваго, конечно, случая. Еще на книгахъ Гуссерля ясны слѣды свѣжей типографской краски, а міръ потрясаютъ со- бытія, которыя, конечно, никакъ не улягутся въ „идеальную" закономѣрность, вновь открытую геттингенскимъ фило- софомъ. Проснутся ли люди, или міръ, до скончанія вѣковъ, обречемъ на непробудный сонъ? Событія, и величайшія со - бытія бывали и раньше—такія, которыя попадали въ исто- рію, и такія, еще болѣе замѣчательныя, которыя въ исторію не попадали и проходили почти безъ свидѣтелей,—но жажда опредѣленнаго и спокойнаго существованія брала верхъ и всѣ тешепіо тогі, начиная отъ все возрождающагося ре- лятивизма и кончая самой смертью, тревожили—и то лишь на мгновенія — лишь отдѣльныхъ людей, не нарушая без- мятежности того завороженнаго царства, въ которомъ осу- жденъ начинать и кончать свое скоропреходящее существо- ваніе человѣкъ. И все же раціонализму, со всѣми его „ар- гументаціями изъ слѣдствій" и угрозами сумасшедшаго дома, не дано заглушить живущаго въ людяхъ смутнаго чувства, что послѣдняя истина, та истина, которую наши прародители такъ неудачно искали въ раю, лежитъ Ыхеіѵа ѵо5 хаі по ту сторону разума и разумомъ постижи- маго, и что найти ее въ томъ мертвомъ и неподвижномъ мірѣ, въ которомъ только и умѣетъ властвовать раціона- лизмъ, невозможно. Л. Шестовъ.
Классификація наукъ и мѣсто соціологіи въ системѣ научнаго знанія. I. Реальность и ея виды. I. Первичнымъ даннымъ теоріи познанія является налич- ность сознанія. Сознаніе есть основной Фактъ, ни на что не сводимый и служащій основаніемъ всего человѣческаго знанія. Сознаніе состоитъ въ томъ, что мы переживаемъ ду- ховныя явленія. Вся совокупность этихъ духовныхъ явленій, взятая, какъ цѣлое, именуется, сознаніемъ и противопола- гается отдѣльнымъ духовнымъ переживаніямъ, котррыя мы- слятся уже, какъ содержанія сознанія. Знаніе получается тѣмъ путемъ, что содержанія сознанія перерабатываются мышленіемъ, которое само является активнымъ элементомъ сознанія, и претворяются въ результатѣ этой переработки въ связное логическое цѣлое. Роль мышленія сводится къ тому, что оно, во-первыхъ, расчленяетъ содержанія со- знанія и создаетъ изъ нихъ понятія, во-вторыхъ, Формули- руетъ связь этихъ расчлененныхъ понятій въ сужденіямъ, въ-третьихъ, вскрываетъ связь сужденій въ умозаключе- ніяхъ. Расчлененіе содержаній сознанія мышленіемъ совер- шается въ двухъ направленіяхъ. Мысль создаетъ, во-пер- выхъ, конкретныя понятія, которыя получаются тѣмъ пу- темъ, что содержаніе опыта раздѣляется, такъ сказать, въ вертикальномъ направленіи, на отдѣльные отрѣзки, каждый изъ которыхъ содержитъ въ себѣ часть опыта, взятаго во всей его наглядности; сопоставляя конкретныя понятія ме-
70 ,в. м. хвостовъ. жду собой и выдѣляя изъ нихъ признаки, въ которыхъ они сходятся, мы создаемъ изъ единичныхъ конкретныхъ поня- тій общія, о которыхъ высказываемъ общія же сужденія. Отъ понятія „вотъ этой березы" мы идемъ къ понятію „бе- резы вообще", а затѣмъ „дерева", „растенія" и т. д. Но мысль создаетъ, во-вторыхъ, понятія абстрактныя-, для этой цѣли она расчленяетъ опытъ, т. сказ., въ горизонтальномъ направленіи; она отдѣляетъ отъ содержаній сознанія такіе элементы, которые въ сознаніи, какъ оно дано, самостоя- тельнаго бытія не имѣютъ и встрѣчаются только въ соче- таніи съ другими элементами; мысль превращаетъ и эти от- рѣзки опыта въ самостоятельныя понятія, отличіе которыхъ отъ понятій конкретныхъ состоитъ въ томъ, что они не поддаются никакому наглядному замѣщенію въ Формѣ пред- ставленій. Въ этомъ процессѣ „отвлеченія" отъ непосред- ственной данности опыта въ сознаніи, абстрагированія, мысль можетъ идти все дальше и дальше и получать поня- тія все болѣе и болѣе отвлеченныя. Отъ понятія „желтизны" мысль восходитъ къ понятію „цвѣта", а дальше она идетъ къ еще болѣе абстрактному понятію „свойства" и т. д. При помощи такого расчлененія активной работой мышленія тѣхъ данныхъ намъ содержаній сознанія, которыя именуют- ся опытомъ, при помощи выраженія связи между получив- шимися въ результатѣ расчлененія понятіями въ сужденіяхъ и умозаключеніяхъ, мы и получаемъ то логически упорядо- ченное знаніе о мірѣ и о человѣкѣ, которое именуется на- укой. Задача науки состоитъ въ томъ, чтобы познать ре- альный міръ, въ которомъ живетъ человѣкъ, надѣленный сознаніемъ, и часть котораго онъ составляетъ. Такъ какъ сознаніе есть все, что дано непосредственно, такъ какъ, только анализируя сознаніе входящимъ въ созна- ніе же мышленіемъ, человѣкъ узнаетъ и о самомъ себѣ, и о всемъ мірѣ, то приходится сказать, что самое сознаніе есть ни къ чему не сводимый и не подлежащій дальнѣй- шему опредѣленію Фактъ, въ предѣлахъ котораго сосредо- точена вся данная намъ реальность, все бытіе. Все то, что
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 71 дано въ сознаніи, реально. Задача знанія состоитъ лишь въ томъ, чтобы уяснить себѣ различные виды данной намъ въ созна- ніи реальности и правильно ихъ размѣстить. Сознаніе и бы- тіе совпадаютъ. Но что же такое небытіе? Такъ какъ внѣ сознанія намъ ничего не дано и такъ какъ все, данное въ сознаніи, есть бытіе и принадлежитъ къ тому или иному виду реальности, то отсюда слѣдуетъ заклю- ченіе, что ничто нереальное намъ не дано и постигнуть его мы не можемъ. Уже Кантъ доказывалъ, что понятіе пничто№ всегда лишено содержанія: оно есть или пустое понятіе безъ предмета, или пустой предметъ понятія, или пустое воззрѣніе безъ предмета, или пустой предметъ безъ понятія ‘). Въ новѣйшее время Бергсонъ объявилъ идею о „ничто" ложной идеей, псевдо-идеей 9). Идея небытія заклю- чаетъ въ себѣ только отрицаніе бытія, а такъ какъ наше со- знаніе осуждено всегда оперировать въ рамкахъ реальныхъ переживаній, то съ идеей небытія ровно никакого смысла свя- зать нельзя. Она есть пустое слово безъ всякаго содержанія. Вотъ почему такъ безплодны споры пессимистовъ съ опти- мистами о томъ, что лучше: бытіе или небытіе; мы знаемъ одно только бытіе и лучше сдѣлаемъ, если совсѣмъ не бу- демъ разсуждать о небытіи, о которомъ мы не имѣемъ въ сознаніи ровно никакихъ данныхъ. II. Расчленяя содержанія сознанія, группируя вмѣстѣ тѣ элементы, которые обнаруживаютъ сходство между собою, и отдѣляя отъ нихъ все несходное, мышленіе человѣка по- степенно приходитъ къ различенію нѣсколькихъ видовъ реаль- ности. На первомъ планѣ здѣсь стоитъ разграниченіе между міромъ внутреннимъ или духовнымъ, и внѣшнимъ или Физи- ческимъ, между субъектомъ и объектомъ. Человѣкъ противо- полагаетъ своему „я“ окружающее его „не—я“. Какъ „я", такъ и „не—я“ одинаково составляютъ содержанія созна- нія. Но въ предѣлахъ сознанія они составляютъ все же *) Капі, Кгііік сіег теіпеп Ѵегпипй (Ѵаіепііпег), 312—313. Ргоіе§. § 39. *) Вег&оп, Еѵоіийоп сгёаггісе, 3°7- Ср. моюя Этику человѣч. достоинства", стр. 56—58.К0 всему изложенному си. .мою „Теорію историческаго процесса" § 6.
72 в. м. хвостовъ. качественно различныя группы, тѣсно сплетающіяся между собою, такъ что разграничить ихъ не всегда бываетъ легко. Тѣмъ не менѣе это разграниченіе дѣлается, правда, только на извѣстной ступени развитія мышленія. Оно не дается маленькому ребенку, который долго не выдѣляетъ себя изъ окружающаго міра, не знаетъ самаго мѣстоименія „я" и говоритъ о себѣ въ третьемъ лицѣ. Оно плохо еще дается и взрослому дикарю, который сравнительно мало выдѣля- етъ себя изъ внѣшнягд міра и во многихъ отношеніяхъ тѣснѣе себя съ нимъ сливаетъ, чѣмъ человѣкъ культурный и научно образованный. Но и для послѣдняго нерѣдко во- просы о томъ, въ какую именно группу реальностей отнес- ти тотъ или иной видъ переживаній, составляютъ трудную проблему и на почвѣ неправильнаго ея рѣшенія возникаетъ много ошибокъ и заблужденій, имѣющихъ нерѣдко роко- вое значеніе. Группа „не—я" вг свою очередь оказывается сложной. Относя- щіяся сюда переживанія оказываются стоящими въ боль- шей или меньшей близости къ тому, что составляетъ са- мую сущность „я“ и что мы называемъ духовными пережи- ваніями, жизнью духа. Чисто физическій міръ, повидимому, не обнаруживаетъ въ себѣ никакихъ слѣдовъ этой жизни, такъ что требуется большое напряженіе метафизической Фантазіи, чтобы утверждать и здѣсь наличность духовнаго элемента. Но уже явленіе жизни многими своими свойствами намекаетъ на наличность въ немъ духовнаго элемента, на. то, что здѣсь мы имѣемъ данныя предполагать сознаніе, анало- гичное сознанію каждаго изъ насъ, и жизнь духа, дающую основу для появленія „я“, родственнаго нашему. Еще боль- ше усиливается и даже переходитъ въ полную увѣренность эта мысль, когда мы имѣемъ дѣло съ той частью „не—я", которая именуется „обществомъ", „другими людьми". Здѣсь мы практически, если не теоретически, вполнѣ увѣрены въ томъ, что даннымъ въ нашемъ сознаніи внѣшнимъ Физиче- скимъ тѣламъ соотвѣтствуетъ духовная жизнь, сознаніе, въ которомъ такъ же выдѣляется „я“.и „не—я“, какъ въ нашемъ
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 73 ' собственномъ сознаніи. Все это заставляетъ насъ дѣлить міръ „не—я“ на цѣлый рядъ особыхъ міровъ, особаго рода реальностей, болѣе или менѣе близко стоящихъ къ нашей духовной жизни. Остановимся подробнѣе на всѣхъ этихъ отдѣльныхъ видахъ реальности. 1. Непосредственно данной въ сознаніи является та реальность духовнаго міра, которую мы, главнымъ образомъ (если оста- вить въ сторонѣ „тѣло субъекта*), называемъ именемъ „л“, субъектомъ переживаній. Развитое сознаніе, какъ сказано, непремѣнно приходитъ къ противоположенію между „я“ и, не —я“. Смыслъ этого противоположенія сводится къ тому, что въ сознаніи отчетливо различаются двоякаго ро- да элементы; одни можно бы было назвать активными, дру- гіе—пассивными. Активные элементы имѣютъ творческій, спонтанный характеръ. Они въ извѣстной степени напра- вляютъ теченіе содержаній сознанія, различнымъ образомъ комбинируютъ эти содержанія, оцѣниваютъ ихъ съ точки зрѣнія пріятнаго и непріятнаго и направляютъ ихъ къ до- стиженію желательныхъ результатовъ и избѣжанію нежела- тельныхъ положеній. Эта активная сторона сознанія имену- ется волей и она—то и составляетъ первооснову нашего „я“. Самое мышленіе, которое приводитъ въ логическую систе- му содержанія сознанія, является видовымъ проявленіемъ этой активной воли, направленной въ данномъ случаѣ на преобразованіе порядка размѣщенія духовныхъ пережива- ній въ сторону болѣе легкой обозримости ихъ содержанія. Воля стоитъ въ тѣсной связи съ чувствомъ, такъ какъ она опредѣляется къ дѣятельности чувствами пріятнаго и не- пріятнаго, которыя порождаютъ представленія о желатель- номъ и нежелательномъ, о томъ, къ чему надлежитъ стре- миться и чего слѣдуетъ избѣгать. Элементы сознанія, такимъ образомъ, обыкновенно окра- шены чувствомъ, которое дѣйствуетъ опредѣляющимъ об- разомъ на активную часть сознанія, на волю, заставляя ее стремиться къ чему-либо или избѣгать чего-либо. Но въ сознаніи есть масса элементовъ, которые оказываются не
74 в. м. хвостовъ. поддающимися воздѣйствію этой активной части сознанія, именуемой волею. Они появляются въ сознаніи и исчеза- ютъ изъ него помимо и противъ воли, и самое напряженіе воли вызывается той позиціей, которую она принимаетъ по отношенію къ этимъ независящимъ отъ нея элементамъ созна- нія, такъ или иначе отражающимся на жизни чувства, т.-е. вы- зывающимъ тоны пріятнаго или непріятнаго. Вотъ эти то элементы сознанія и можно назвать пассивными въ томъ смыслѣ, что они не направляются волей, что по отноше- нію къ нимъ сознаніе выступаетъ не въ роли дѣйствующей активной силы, но въ роли простого какъ бы ихъ пріем- ника, пассивнаго вмѣстилища, непроизвольно ихъ получающаго, независимо отъ того, доставляютъ ли они ему радость или страданіе. Это основное противоположеніе активныхъ и пассивныхъ элементовъ сознанія, непосредственно переживаемое въ со- знаніи, и приводитъ мышленіе къ тому, что оно группируетъ всѣ элементы сознанія вокругъ этого противоположенія. Мы- шленіе пріучается брать все сознаніе въ двухъ основныхъ раз- рѣзахъ, смотрѣть на него съ двухъ основныхъ точекъ зрѣ- нія. Оно ставитъ въ центрѣ либо волю, окрашенную чув- ствомъ, и смотритъ на нее, какъ на хозяина, такъ сказать, какъ на носителя всего сознанія. Либо же мышленіе устре- мляетъ свое вниманіе на элементы сознанія со стороны ихъ независимости отъ воли и чувства, старается выяснить себѣ, что они представляютъ, если устранить изъ нихъ всѣ сплетенные съ ними элементы воли и чувства. Въ первомъ случаѣ мы получаемъ то, что называется „я", что оказы- вается „субъектомъ", носителемъ самаго сознанія. —это все содержаніе сознанія, взятое въ его отношеніи къ активному эле- менту сознанія, къ волѣ, окрашенной чувствомъ. Особая спо- собность субъекта воспроизводить въ сознаніи пережива- нія, отошедшія въ прошлое, именуемая памятью, помога- етъ тому, что около этого „я“ можно сгруппировать со- держанія сознанія, относящіяся къ разнымъ моментамъ вре- мени, и, такимъ образомъ, достигнуть того, что называется
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 75 единствомъ сознанія, единствомъ субъекта. Такимъ обра- зомъ, „я“ есть равнодѣйствующая активнаго сознанія, слож- ная Функція всего процесса духовныхъ переживаній, со- ставляющихъ содержаніе сознанія и разсматриваемыхъ подъ извѣстнымъ угломъ зрѣнія. „Я“ или „субъектъ" составляютъ всю непосредственно данную намъ реальность, ибо это есть са- мо сознаніе, единственно намъ данная реальность, разсма- триваемая нами въ самой своей этой данности со включе- ніемъ въ нее и того элемента сознанія, который произво- дитъ самый анализъ сознанія, оказывается творцомъ и по- нятія реальности, и раздѣленія ея на „я* и „не—я", т.-е. мышленія. Самое мышленіе оказывается элементомъ субъек- та, элементомъ „я“и притомъ тѣмъ элементомъ, отъ кото- раго исходитъ отграниченіе „я“ отъ „не—я", субъекта отъ объекта, даже „мышленія" отъ всѣхъ остальныхъ элемен- товъ сознанія. Реальность „я“ дана намъ непосредственно; это значитъ, что мы ее знаемъ по непосредственному пе- реживанію и не нуждаемся для ея познанія еще въ какихъ либо посредствующихъ умозаключеніяхъ. А именно такія умозаключенія, какъ мы сейчасъ увидимъ, оказываются не- обходимыми для познанія всего того, что падаетъ въ об- ласть „не—я". 2. Міръ „не—яа получается тѣмъ путемъ, что мышленіе выдѣляетъ въ особую группу содержанія сознанія, взятыя ею независимо отъ воли и чувства. Сюда относится все то въ сознаніи, что появляется помимо или даже вопреки волѣ субъекта и что, кромѣ того, содержитъ въ себѣ намеки на какую-то реальность, существующую независимо отъ самаіо созна- нія субъекта, утверждающую свое бытіе, хотя бы субъектъ сознанія ’ вовсе не существовалъ. Такая реальность, суще- ствующая независимо отъ сознанія субъекта, есть реаль- ность, выходящая за предѣлы сознанія, трансцендентная со- знанію. Субъектъ, въ сущности, не имѣетъ никакой воз- можности проникнуть въ эту реальность и даже опытомъ убѣдиться въ самомъ ея существованіи. Вѣдь вся непо- средственно данная ему реальность ограничена предѣлами
76 в. м. хвостовъ. его сознанія. Но такъ какъ въ сознаніи содержатся наме- ки на существованіе трансцендентнаго міра, то субъектъ начинаетъ его примышлять къ этимъ намекамъ, какъ логи- чески-необходимое основаніе для ихъ правомѣрности. Пра- вда, такое примышленіе есть само по себѣ только догадка, только гипотеза. Мы догадываемся о томъ, что существу- етъ міръ вещей самихъ по себѣ, независимыхъ отъ нашего сознанія, и видимъ въ этомъ мірѣ логическое основаніе для объясненія появленія въ нашемъ сознаніи многихъ его элементовъ, независящихъ отъ нашей воли. И мы остава- лись бы на почвѣ однѣхъ только догадокъ объ этомъ мірѣ, онъ не составлялъ бы предмета нашей увѣренности, если бы дѣло ограничивалось одной только работой нашего ло- гическаго мышленія. Но человѣкъ есть существо не толь- ко мыслящее, а также и дѣйствующее. И вотъ при дѣйство- ваніи субъекта, когда на первое мѣсто выступаетъ уже не теоретическій разумъ, а практическій, трансцендентный сознанію міръ обращается для насъ въ неподлежащую ни- какому сомнѣнію реальность. Прежде всего, для каждаго человѣка совершенно былъ бы невыносимъ солипсизмъ и только умственно ненормаль- ные люди могутъ серьезно стать на ту позицію, будто су- ществуетъ одно мое сознаніе и весь міръ безъ остатка въ немъ заключенъ, съ нимъ начался и съ нимъ кончится. Со- липсизмъ является довольно затруднительной позиціей даже при теоретическомъ объясненіи міра. Правда, онъ избавля- етъ насъ отъ необходимости говорить о трансцендентномъ сознанію мірѣ, который никоимъ образомъ не можетъ быть воспринятъ и все таки мыслится, какъ основаніе многихъ нашихъ переживаній, но зато онъ выдвигаетъ новое за- трудненіе. Вѣдь съ такой точки зрѣнія пришлось бы какимъ нибудь образомъ пытаться связать съ субъектомъ и съ его волей тѣ содержанія сознанія, которыя проходятъ черезъ сознаніе независимо отъ воли и тѣмъ не менѣе предста- вляютъ изъ себя связное цѣлое, поддающееся систематизи- рованію.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 77 Практически же солипсизмъ для нормальнаго человѣка становится совершенно невыносимымъ и недопустимымъ. Вѣдь, отрицая всякую трансцендентную реальность, онъ тѣмъ самымъ и прежде всего отрицаетъ существованіе дру- гихъ сознательныхъ существъ, какъ самъ субъектъ. Вѣдь чужое сознаніе, несомнѣнно, трансцендентно нашему имен- но потому, что оно чужое. Мы не можемъ воспринять мы- сли и чувства другого человѣка, потому что воспринимать мысли и чувства можно, только непосредственно ихъ пере- живая, а тогда они становятся не чужими, но своими соб- ственными. Непосредственно проникать въ психику другихъ людей мы не можемъ. Мы можемъ анализировать только имѣющіяся въ нашемъ сознаніи образы тѣлъ другихъ людей и ихъ дви- женія; замѣчая, что эти тѣла похожи на наше собственное тѣло, т.-е. на тотъ Физическій объектъ, который близко стоитъ къ нашимъ духовнымъ переживаніямъ и своими дви- женіями имъ соотвѣтствуетъ, мы можемъ заключать, что и тѣламъ другихъ людей соотвѣтствуютъ мысли и чувства, похожія на наши мысли и чувства. Истолковывая разнаго рода жесты другихъ людскихъ тѣлъ (къ этимъ жестамъ от- носятся и звуковые жесты, слова и крики), мы догадываемся о содержаніи духовныхъ переживаній другихъ людей, представляя ихъ аналогичными нашимъ собственнымъ. Но непосредственно проникнуть въ псйхику другого человѣка, сдѣлать ее пред- метомъ собственнаго' переживанія, убѣдиться въ ея суще- ствованіи и содержаніи опытомъ, мы не можемъ. Такого органа воспріятія у насъ не существуетъ. Такимъ обра- зомъ, разсуждая чисто теоретически, мы можемъ считать чужое одушевленіе только весьма вѣроятной гипотезой, весьма правдоподобнымъ примышленіемъ къ ряду нашихъ переживаній, но не можемъ считать ее доказаннымъ опы- томъ Фактомъ, даннымъ намъ съ той же степенью досто- вѣрности, какъ наШа собственная духовная жизнь, какъ все наше сознаніе. Однако мы на этой позиціи никогда практически не оста- емся. Съ другими людьми насъ связываетъ живое чувство
78 в. м. хвостовъ. симпатіи и антипатіи. Когда мы дѣйствуемъ, то мы ни на минуту не сомнѣваемся въ наличности у нихъ собствен- наго сознанія, совершенно аналогичнаго нашему, хотя для насъ и трансцендентнаго. Если бы у насъ не было этой твердой вѣры въ наличность другихъ одушевленныхъ лю- дей, то вся наша жизнь утратила бы всякій моральный смыслъ. Мы погрузились бы въ полный мракъ. Исчезли бы всякія моральныя цѣнности; жизнь представляла бы изъ себя лишенную всякаго смысла и значенія Фантасмагорію. На практикѣ никто изъ насъ этого не дѣлаетъ. Мы любимъ и ненавидимъ другихъ людей, мы вступаемъ съ ними въ самыя разнообразныя отношенія. Мы стараемся подчинить ихъ нашей волѣ, но и на себѣ испытываемъ давленіе ихъ мыслей и чувствъ. Хотя психика другого человѣка для насъ закрыта, хотя мы не можемъ непосредственно вос- принять ни его мыслей, ни его чувствованій, но мы не жа- лѣемъ никакихъ усилій для того, чтобы догадаться возмож- но вѣрнѣе о содержаніи этихъ чужихъ духовныхъ пережи- ваній, чтобы понять другъ друга и на этой почвѣ обез- печить возможность совмѣстнаго дѣйствованія, будь то въ смыслѣ мирнаго сотрудничества или же вражескаго столк- новенія. Такимъ образомъ, чужое сознаніе, чужое одушевленіе, бу- дучи Фактомъ совершенно трансцендентнымъ для нашего собственнаго сознанія, въ немъ не даннымъ и выходящимъ за его предѣлы, тѣмъ не менѣе составляетъ для каждаго изъ насъ предметъ непоколебимой практической увѣренности. Мы смотримъ на него, какъ на несомнѣнную реальность, хотя непосредственно нами не переживаемую, намъ не дан- ную въ качествѣ собственнаго переживанія. Но разъ мы приняли за Фактъ этого рода трансцендент- ную реальность, то намъ уже не трудно признать реальность и остального трансцендентнаго міра. Мы признаемъ, что масса другихъ вещей, на существованіе которыхъ находятся на- меки въ нашемъ сознаніи, также существуютъ независимо отъ нашего сознанія и помимо него. Мы вѣримъ, что міръ
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 79 не съ нами начался и не нами кончится, что въ немъ су- ществуютъ разнаго рода одушевленные и неодушевленные предметы, Физическія тѣла, растенія и животныя, которыя были до появленія нашего сознанія и будутъ существовать по его исчезновеніи. То, что Кантъ называлъ „вещами въ себѣ“, является непознаваемымъ для насъ въ своемъ суще- ствѣ міромъ, реальность котораго однако не подвергается никакимъ серьезнымъ сомнѣніямъ, благодаря голосу, глав- нымъ образомъ, нашею практическою разума, нашею дѣйствую- щаго „я“. Изъ состава трансцендентнаго міра „другихъ людей" мы представляемъ себѣ похожими на насъ самихъ. Они надѣ- лены сознаніемъ, аналогичнымъ съ нашимъ, и тѣлами, сход- ными съ нашимъ тѣломъ. Есть въ немъ и еще существа, несомнѣнно, надѣленныя сознаніемъ: это — всѣ животныя. Правда, ихъ сознаніе не таково, какъ сознаніе людей, и намъ довольно трудно въ немъ разобраться; но все же наукѣ удалось построить психологію животныхъ, и изысканія въ этой области идутъ впередъ, хотя трудности возрастаютъ по мѣрѣ того, какъ мы все ниже и ниже опускаемся по лѣст- ницѣ живыхъ существъ. Очень велики эти трудности въ мірѣ растеній и протистовъ, сознаніе которыхъ намъ уяснить себѣ почти невозможно. Что касается неживыхъ существъ, то есть метафизики, которые защищаютъ гипотезу т. наз. панпсихизма и увѣрены въ томъ, что даже имъ присуще со- знаніе, хотя въ безконечно малой степени; но такое уче- ніе остается на степени чистѣйшей гипотезы, не поддаю- щейся провѣркѣ, и выходитъ за предѣлы точнаго знанія. „Безконечно малая доля" сознанія или совсѣмъ „безсозна- тельная психика", о которыхъ любятъ говорить метафизи- ки, есть нѣчто такое, что въ нашемъ сознаніи не дано и о' чемъ мы никакого представленія составить себѣ не можемъ1). Такимъ образомъ, второй видъ реальности, „не—я“, намъ не- посредственно не данъ. Въ нашемъ сознаніи содержатся 1) Я не говорю о психикѣ подсознательной. Она также не дана намъ въ соз- наніи, но составляетъ необходимую рабочую гипотезу современной психологіи.
80 в. м. хвостовъ. только намеки на существованіе этой реальности; самое принятіе этого трансцендентнаго міра является, въ значи- тельной мѣрѣ, дѣломъ нашего практическаго, а не теоре- тическаго разума: мы вѣримъ въ него, такъ какъ иначе не можемъ жить и дѣйствовать. Что касается теоретическаго знанія, то оно можетъ только пытаться, принимая устано- вленную практическимъ разумомъ позицію, построить изъ данныхъ въ сознаніи намековъ на этотъ міръ связное логи- ческое ученіе о немъ, совершенно не ручаясь за то, что передаетъ всю правду, такъ какъ проникнуть въ этотъ міръ, какъ онъ есть самъ по себѣ, не преломляясь въ че- ловѣческомъ сознаніи, человѣкъ не можетъ. Работа науки въ этой области состоитъ въ томъ, чтобы изъ всей соеры человѣческаго сознанія извлечь содержащіеся въ немъ намеки на трансцендентный міръ, по возможности осво- бодить ихъ отъ всякой связи съ субъектомъ и прису- щими ему особенностями воспріятія и затѣмъ попы- таться связать въ логическое цѣлое полученныя понятія и сужденія. До извѣстной степени задача эта удается людямъ. Правда, не все въ мірѣ поддается логическому объединенію и въ этомъ смыслѣ объясненію. Многое остается случайнымъ и необъяснимымъ, т.-е. не можетъ быть связано со всѣмъ остальнымъ и съ логической необходимостью изъ него выведено. Но въ значительной мѣрѣ внѣшній міръ, сфера „не—яи, поддается упорядоченію, укладывается въ стройные причинные ря- ды. Это обстоятельство способствуетъ въ свою очередь укрѣпленію нашей вѣры въ существованіе трансцендентна- го міра, въ независимость его отъ нашего сознанія. Вѣдь по своей волѣ мы ничего въ его закономѣрномъ теченіи измѣнить не можемъ и, если хотимъ достигнуть какого-ли- бо результата, то должны сообразоваться въ актахъ нашей воли съ его собственной закономѣрностью. Знаніе о мірѣ, поскольку оно передаетъ его закономѣрность, оказывается притомъ способнымъ къ передачѣ и сообщенію другимъ лю- дямъ. Сами по себѣ ощущенія наши, изъ которыхъ мы стро-
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 81 имъ научное описаніе этого міра, этимъ свойствомъ пере- даваемости и сообщаемое™ не обладаютъ. Описаннымъ путемъ, конечно, не можетъ быть получена дѣйствительная характеристика трансцендентной дѣйстви- тельности. Наука даетъ намъ только символическое представле- ніе о ней. Она намъ не сообщаетъ, каковы вещи сами по себѣ, но только разсказываетъ, что можемъ мы о нихъ ду- мать на основаніи тѣхъ намековъ на нихъ, которые содер- жатся въ нашемъ сознаніи. Научное представленіе о ве- щахъ, однако, тѣмъ ближе къ истинной картинѣ трансценден- тной дѣйствительности, чѣмъ ближе самая эта дѣйствитель- ность должна быть по своей природѣ къ непосредственно данной реальности переживаній самого субъекта. Больше всего мы понимаемъ въ духовномъ мірѣ другихъ людей, за- тѣмъ идетъ психика животныхъ, еще менѣе намъ извѣстны растенія и міръ Физическихъ тѣлъ. Такимъ образомъ, мы получаемъ слѣдующіе виды трансцендентной реальности, міра „не—я“, расположенные въ порядкѣ ихъ относительной постижимости. а) Реальность междупсихическая или соціальная, которая поко- ится на признаніи чужого одушевленія и Факта взаимодѣй- ствія человѣческихъ психикъ между собой. Другой чело- вѣкъ данъ въ моемъ сознаніи, какъ тѣло, похожее на мое собственное тѣло. Мое же тѣло есть Физическій предметъ занимающій мѣсто въ пространствѣ, но тѣсно связанный съ моими духовными переживаніями, со всѣми состояніями мо- его сознанія, взятаго въ качествѣ духовнаго субъекта. При помощи тѣла моя психика вступаетъ въ общеніе съ окружа- ющимъ міромъ „не-я“, въ томъ числѣ и съ другими людьми. Мы увѣрены, что тѣламъ другихъ людей соотвѣтствуютъ психики, аналогичныя съ нашими, и истолковываемъ исхо- дящіе отъ нихъ жесты въ смыслѣ, аналогичномъ тому зна- ченію, которое придаемъ собственнымъ жестамъ. Такимъ путемъ мы вступаемъ въ духовное взаимодѣйствіе съ дру- гими людьми, обмѣниваемся съ ними мыслями и чувствами, другъ на друга вліяемъ. Такъ какъ это взаимодѣйствіе Вопросы философіи, кн. 139. 6
82 в. м. хвостовъ. подлежитъ своимъ особымъ законамъ и производитъ на ка- ждаго изъ насъ совершенно особаго рода воздѣйствіе, то мы его выдѣляемъ въ особую реальность и называемъ обще- ствомъ или соціальной средой. б)Второйвидъ трансцендентной реальности, „не—я“, соста- вляютъ всѣ остальныя живыя существа, міръ біологическій. И въ этомъ мірѣ до извѣстной степени дѣйствуютъ еще при- сущія намъ чувства синергіи и симпатіи или сопереживанія въ широкомъ смыслѣ этого слова, хотя, конечно, въ мень- шей степени, чѣмъ въ мірѣ соціальномъ. Другими словами, мы можемъ находиться въ сотрудничествѣ съ животными и сопереживать испытываемыя ими эмоціи, такъ какъ и ихъ ду- ховную жизнь мы представляемъ себѣ по аналогіи съ соб- ственной. Вездѣ, гдѣ мы встрѣчаемъ жизнь, мы видимъ извѣст- ную упорядочивающую дѣятельность, съ большей или мень- шей степенью сознательности придающую цѣлесообразный характеръ движеніямъ и создающую цѣлесообразныя орга- низаціи. Но, какъ уже указано, чѣмъ ниже мы спускаемся по лѣстницѣ живыхъ существъ, тѣмъ менѣе сознаніе, сопро- вождающее жизнь, становится похожимъ на наше собствен- ное сознаніе и тѣмъ менѣе становится намъ постижимой самая жизнь. в)Еще дальше отъ насъ стоитъ реальность физико-химическая. Намеки на эту реальность содержатся въ показаніяхъ такъ наз. внѣшнихъ чувствъ, которыя стоятъ въ связи съ дѣятель- ностью извѣстныхъ органовъ нашего тѣла, именуемыхъ ор- ганами воспріятія (зрѣніе, вкусъ, слухъ, обоняніе, осязаніе). Въ этой реальности мы уже не замѣчаемъ цѣлесообраз- ности, которая характеризуетъ всякое живое существо въ его устройствѣ и дѣятельности. Напротивъ, въ Физико-хи- мическихъ процессахъ, въ гораздо большей степени, чѣмъ въ біологическихъ, насъ поражаетъ отсутствіе экономіи и упорядочивающей дѣятельности разума. Если въ біологи- ческомъ мірѣ мы встрѣчаемся иногда съ удивительной рас- точительностью въ способахъ поддержанія жизни и раз- витія въ борьбѣ за существованіе, то въ Физико-химиче-
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 83 скбмъ мірѣ мы сталкиваемся съ совершенно безпоря- дочнымъ движеніемъ молекулъ, которое только уже взятое въ очень большихъ масштабахъ укладывается въ законо- мѣрныя Формулы. Согласно выраженію авторитетнаго Фи- зика, въ этомъ мірѣ наиболѣе вѣроятное состояніе есть безпорядокъ. Самое явленіе жизни не можетъ бытъ цѣликомъ выведено изъ физико-химическихъ процессовъ, хотя и нуждается въ Физико-химической основѣ. Но для жизни характеренъ имен- но элементъ упорядочивающей организаціи и той или иной степени сознанія, не занимающаго пространства. Физиче- скій міръ, напротивъ, отличается пространственностъю и не- пространственная психическая энергія лишь по названію совпадаетъ съ пространственной Физической энергіей, по су- ществу же представляемъ собой нѣчто совершенно отъ нея отличное. Наличность этихъ различій міра живого и неживого и составляетъ главнѣйшее затрудненіе въ проведеніи какого- либо монизма въ наукѣ. Пока не удалось никому вывести непространственное изъ пространственнаго или наоборотъ и объединить міръ Физическій съ біологическимъ и психи- ческимъ. Ш. Особо приходится сказать еще объ одномъ ввдѣ реаль- ности. Эту реальность можно было бы назвать именемъ мистической. Она также дана въ глубинахъ нашего сознанія и воспринимается въ Формѣ особаго чувства или особаго направленія воли въ сторону того, что называется нрав- ственнымъ добромъ. Человѣку присуще извѣстное сознаніе его связи со всѣмъ міромъ, въ которомъ онъ чувствуетъ на- личность положительнаго смысла и цѣнности, хотя теоре- тическій разумъ, основываясь только на тѣхъ данныхъ со- знанія, о которыхъ шла рѣчь выше, ни о предѣлахъ міра, его цѣнности никакихъ заключеній дать не можетъ. Можно даже сказать, что теоретическое знаніе само по себѣ чуть-ли не ослабляетъ силу этого чувства, такъ какъ оно намъ показываетъ, что человѣкъ составляетъ совершенно ничтожную и весьма слабую частицу міра, всецѣло завися- щую въ самомъ своемъ существованіи отъ грозныхъ силъ 6*
$4 в. и. хвостовъ. космоса. Если ограничиться этими данными, то всѣ чело- вѣческія предпріятія жажутся безконечно ничтожными и мелкими; самые грандіозные планы человѣческаго строитель- ства меркнутъ передъ необъятностью міра и неспособны внушить никакого энтузіазма. Человѣкъ, проникнутый однимъ только строго научнымъ міросозерцаніемъ, рискуетъ стать жертвой полнаго отчаянія въ сознаніи слабости и мизер- ности человѣческаго рода. Если этого не происходитъ, то потому, что у людей такъ наз. „знаніе" всегда въ той или иной Формѣ дополняется „вѣрой*. Но эта вѣра есть также особаго рода знаніе, только иного свойства, чѣмъ научное знаніе въ тѣсномъ смыслѣ этого слова. Вѣрой мы называ- емъ то знаніе о смыслѣ міра и о существованіи въ немъ нравственнаго начала, которое людямъ дается ихъ волей, направленной къ этому же добру. Знаніе этого рода не осно- вывается ни на какихъ логическихъ выкладкахъ. Оно про- истекаетъ изъ особаго рода мистическаго или, какъ выра- жается Джемсъ, религіознаго опыта, даннаго въ глубинахъ нашего сознанія. Показанія этого опыта такъ же непере- даваемы другимъ людямъ, какъ и показанія всякаго друго- го опыта: какъ лица, страдающія цвѣтной слѣпотой, лише- ны извѣстной доли чувственнаго опыта, такъ и лица, ли- шенныя нравственнаго сознанія, оказываются обдѣленными въ области опыта религіознаго. Но общность религіознаго опыта въ разныхъ Формахъ и разной степени всѣмъ нор- мальнымъ людямъ говоритъ за его объективную истинность. Во всякомъ случаѣ, именно на этого рода опытѣ, на вос- пріятіи мистической реальности, въ конечномъ счетѣ по- строены всѣ человѣческіе идеалы. На его основѣ возникаетъ увѣренность людей въ цѣнности началъ порядка и любви по сравненію съ природнымъ безпорядкомъ и разрушеніемъ. Отсюда вытекаютъ всѣ движущія человѣческимъ поведе- ніемъ стремленія къ созданію культурныхъ цѣнностей вся- каго рода, не только этическихъ, но даже логическихъ и эстетическихъ. А такъ какъ эти стремленія играютъ огром- ную роль въ соціальной жизни всѣхъ временъ и народовъ,
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 85 такъ какъ ими опредѣляется поведеніе людей въ каждый данный моментъ и ихъ представленія о такъ наз. прогрессѣ, то я и счелъ необходимымъ упомянуть объ этого рода реаль- ности въ статьѣ, посвященной соціологіи, хотя болѣе глу- бокое разсмотрѣніе подобныхъ вопросовъ относится болѣе къ области этики и философіи вообще, чѣмъ къ области науки объ обществѣ *). IV. Наши разсужденія о реальности и ея видахъ закон- чены. Остается сдѣлать только нѣкоторыя необходимыя поясненія. Съ изложенной точки зрѣнія реальнымъ оказывается все, данное въ сознаніи. Но тогда спросятъ: какая же остается разница между дѣйствительностью и тѣмъ, что называется меч- той, сновидѣніемъ, фантазіей? Неужели и эти данныя созна- нія также относятся къ реальности? Почему же дѣйстви- тельность всегда противополагается сновидѣнію или мечтѣ? На этотъ вопросъ слѣдуетъ отвѣтить въ томъ смыслѣ, что, конечно, реальностью являются всѣ наши мечты, сно- видѣнія, идеалы и иные продукты творческаго воображе- нія, даже болѣзненныя галлюцинаціи. Мечты, Фантазіи, сно- видѣнія, галлюцинаціи несомнѣнно реальны въ томъ смыслѣ, что они представляютъ собой происходящія въ дѣйствитель- ности психическія переживанія тѣхъ субъектовъ, которые ока- зываются ихъ носителями. Если же мы противополагаемъ обыкновенно съ одной стороны мечты, Фантазіи, сныит. д., съ другой же стороны — грубую дѣйствительность, то этимъ только хотимъ указать, что есть разные виды реальности и не слѣдуетъ одну реальность смѣшивать съ другой. Сказано уже, что мечты, Фантазіи, сновидѣнія, галлюци- націи реальны, какъ психическія переживанія субъекта. Но они нереальны въ смыслѣ намековъ на трансцендентную сознанію субъекта реальность. Нельзя въ нихъ видѣть знаковъ сопере- живанія соціальной реальности, т.-е.: на людей, которыхъ ' *) См. мои книги „Этика человѣческаго достоинства* (1912 г.) и „Очеркъ исторіи этическихъ ученій* (з-е изд: 1913 г.)
86 в. м. хвостовъ. мы видимъ во снѣ или которыхъ намъ рисуетъ болѣзнен- ная галлюцинація, нельзя смотрѣть, какъ на настоящихъ, живыхъ людей. Если я рисую изображеніе центавра, то въ немъ слѣдуетъ видѣть вполнѣ реальный продуктъ моей Фан- тазіи. Если же окружающіе поймутъ это изображеніе въ смыслѣ передачи показаній моихъ внѣшнихъ чувствъ, то они будутъ находиться въ заблужденіи. Я галлюцинирую; если при этомъ я все же сознаю, что переживаемыя духов- ныя содержанія не должны быть понимаемы за намеки на трансцендентную дѣйствительность, то я не являюсь еще душевно-больнымъ; уже съ полнымъ заболѣваніемъ мы имѣ- емъ дѣло тогда, когда я дѣлаю эту‘ошибку. Я разсказываю въ моемъ поэтическомъ произведеніи о похожденіяхъ вы- мышленныхъ мною героевъ; публика будетъ въ заблужде- ніи, если приметъ это за историческій разсказъ о минув- шей соціальной дѣйствительности, а не за изложеніе мо- ихъ, Фантазій. Всякаго рода идеалы суть несомнѣнныя пси- хическія и даже соціальныя реальности въ смыслѣ духов- ныхъ переживаній, воздѣйствующихъ на поведеніе людей. Но идеалъ не реаленъ въ томъ смыслѣ, что въ изложеніи идеала не слѣдуетъ видѣть историческаго разсказа о томъ, что дано на дѣлѣ въ соціальныхъ порядкахъ или въ поступ- кахъ людей, взятыхъ, какъ они есть. Ошибки, такимъ образомъ, получаются, когда мы одну реаль- ность понимаемъ или выдаемъ за другую. Въ нормальномъ со- стояніи человѣка эти ошибки дѣлаются сравнительно рѣдко, реальность одного порядка не смѣшивается съ реально- стью другого. Такія ошибки потому рѣдки, что обыкно- венно реальность и не укладывается безъ натяжекъ въ за- кономѣрность, присущую реальностямъ другого порядка, оказывается не на мѣстѣ въ этомъ другомъ порядкѣ. Цен- тавръ безъ труда Фигурирующій среди произведеній Фан- тазіи, не можетъ быть уложенъ въ учебникъ зоологіи, вы- сокій соціальный идеалъ—въ учебникъ исторіи, въ качествѣ изображенія исторической дѣйствительности, а не историче- ской мечты.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 87 II. Наука и ея раздѣленіе. I. Выше уже было установлено, что наука состоитъ въ логической обработкѣ мышленіемъ содержаній сознанія. Научное знаніе едино въ томъ смыслѣ, что оно имѣетъ въ своей основѣ матеріалъ, доставляемый сознаніемъ и име- нуемый опытомъ, и обрабатываетъ его средствами мышленія, повинующагося всегда однимъ и тѣмъ же нормамъ логики. Единая наука стремится къ тому, чтобы свести въ логиче- ски-стройную систему всѣ наши сужденія о мірѣ, по воз- можности дать намъ законченную картину космоса. Эта за- дача, конечно, далеко не достигнута современнымъ знані- емъ, врядъ ли когда и будетъ окончательно рѣшена сред- ствами человѣческаго знанія. Съ одной стороны далеко не полонъ нашъ опытъ; мы не можемъ проникнуть во всѣ тайны мірозданія ни въ ширь, ни въ глубь; съ другой же сто- роны, и наше мышленіе относительно и потому ограниче- но: оно движется впередъ при помощи расчлененія опыта и сравненія получающихся отрѣзковъ и не въ состояніи датъ знанія абсолютнаго, т.-е. разрѣшить проблемы о первоос- новахъ міра или его конечныхъ цѣляхъ, потому что все абсолютное ни съ чѣмъ не сравнимо и для относительна- го разума непостижимо. Тѣмъ не менѣе, въ идеалѣ, въ по- ставленной себѣ задачѣ знаніе едино: хотя оно не можетъ дать намъ законченной и исчерпывающей картины міра, но стремленіемъ къ такому объясненію міра опредѣляется весь ходъ его развитія. Единое по своей основѣ и по своимъ задачамъ научное знаніе распадается, однако, на рядъ отдѣльныхъ научныхъ дисцип- линъ, имѣющихъ свои предметы изслѣдованія и свои мето- ды. Такое раздѣленіе науки/ является прямымъ результа- томъ той сложности, которой достигло научное знаніе и которая приводитъ къ тому, что силамъ одного человѣка это знаніе въ полномъ объемѣ стало недоступнымъ, какъ оно было еще доступнымъ въ античной древности. Раздѣ- леніе наукъ выросло исторически. На обособленіе отдѣлъ-
88 в. м. хвостовъ. ныхъ дисциплинъ въ болѣе или менѣе самостоятельныя на- учныя отрасли вліяли разныя, иногда довольно ирраціональ- ныя причины. Но научная мысль не могла не остановиться и на выдвинутой жизнью проблемѣ раздѣленія наукъ, не по- пытаться внести разумный порядокъ въ это дробленіе на- учныхъ дисциплинъ. Въ результатѣ стали появляться попыт- ки научной классификаціи наукъ. Я не буду останавливаться на историческомъ изложеніи этихъ попытокъ, такъ какъ оно мною дано уже въ другомъ моемъ трудѣ *), и попыта- юсь только обосновать ту классификацію наукъ, которая мнѣ представляется наиболѣе правильной. Я думаю, что эта классификація должна быть довольно сложной. Въ основу раздѣленія наукъ слѣдуетъ положитъ два признака и съ этой точки зрѣнія мы получимъ два ряда на- укъ, которые будутъ взаимно переплетаться. А именно, на- уки должны быть классифицированы: 1) съ точки зрѣнія раз- личія ихъ по предметамъ изученія, по тѣмъ областямъ опыта, которыя служатъ для нихъ объектомъ анализа; 2) съ точки зрѣнія примѣняемыхъ въ нихъ методовъ изученія. Первая классификація могла бы быть названа матеріальной, класси- фикаціей по содержанію наукъ, вторая—формальной, класси- фикаціей по Формѣ научнаго изслѣдованія и изложенія. II. Съ точки зрѣнія различія изучаемыхъ предметовъ науки можно раздѣлить на три главные класса: 1) науки о духѣ, 2) науки о природѣ, 3) науки о жизни. Въ основѣ этого дѣленія лежитъ тотъ Фактъ, что самый опытъ распадается на двѣ области: одну мы называемъ мі- ромъ Физическихъ объектовъ, другую—міромъ духовныхъ переживаній. Между этими мірами намѣчаются весьма су- щественныя черты различія, которыя приводятъ къ тому, что и науки, изслѣдующія тотъ и другой міръ, имѣютъ со- вершенно различное содержаніе и вынуждены работать неодинаковыми методами. Явленія жизни занимаютъ проме- жуточную область. *) См. ною „Теорію историческаго процесса* § 4.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 89 1. Міръ духовныхъ переживаній или міръ психическій. Этотъ міръ, прежде всего, имѣетъ ту характерную особенность, что онъ каждому изъ насъ извѣстенъ по непосредственному пере- живанію. Въ этотъ міръ входитъ все наше сознаніе, разсма- триваемое въ отношеніи къ волѣ и чувству субъекта. Онъ объ- единенъ той Функціей „я“, о которой намъ уже приходи- лось говорить. По аналогіи съ непосредственно намъ дан- нымъ собственнымъ духовнымъ или психическимъ міромъ мы представляемъ себѣ психическую жизнь другихъ людей, указанія на которую содержатся въ переживаемыхъ нами чувствахъ синергіи и симпатіи, приближающихъ къ жизни нашего чувства переживанія другихъ людей, ивъ тѣхъ движе- ніяхъ и жестахъ чужихъ тѣлъ, которыя воспринимаются на- шими внѣшними чувствами. Чувство симпатіи показываетъ намъ, что психики людей находятся въ какомъ-то непосред- ственномъ общеніи на почвѣ эмоцій и чувствованій. Отсю- да, конечно, еще очень далеко до непосредственнаго И яс- наго воспріятія чужихъ переживаній, и мнѣ представляются мало вѣроятными мечты нѣкоторыхъ ученыхъ (напр., Пирсо- на) *) о томъ, что настанетъ время, когда мы получимъ возможность воспринимать чужое сознаніе. Обмѣнъ идея- ми людямъ приходится организовать черезъ посредство внѣш- ней физической среды, при чемъ о содержаніи психическихъ процессовъ остаётся догадываться на основаніи тѣхъ движеній и жестовъ, которые производятся людьми въ этой средѣ. Самый процессъ этого духовнаго взаимодѣйствія лю- дей подлежитъ своей особой закономѣрности, которая име- нуется соціальной, но также падаетъ въ Сферу психической причинности. - Ниже человѣческой психики, какъ было уже указано выше, стоятъ психики животныхъ', еще ниже помѣщается психика растеній и протистовъ. Ученіе о психическихъ процессахъ всѣхъ этихъ живыхъ существъ опирается на отдаленныя аналогіи съ собственными духовными переживаніями наблю- дающаго ихъ субъекта. >) Пирсонъ, Грамматика науки, гл. II. § $ ср. § ?•
90 в. м. хвостовъ. Науки о духѣ имѣютъ своимъ предметомъ изученіе законо- мѣрности индивидуальныхъ пеихдкъ, а также закономѣрности процесса взаимодѣйствія псЯ^іикъ, который называется обществомъ или общественной жизнью. Такимъ образомъ, основными науками о духѣ являются: I) ученіе объ инди- видуальной психикѣ или психологія, 2) ученіе о духовномъ взаимодѣйствіи или соціологія. Психическая жизнь, какъ индивидуальная, такъ и соціаль- ная, закономѣрна, т.-е. ея теченіе можетъ быть уложено въ общія Формулы, опредѣляющія собой неизмѣнный и нена- рушимый порядокъ разыгрывающихся процессовъ. Ничто въ духовной жизни, какъ и въ Физическомъ мірѣ, не происходитъ безъ причины, т.-е. если мы имѣемъ какое-либо явленіе, то мы можемъ быть вполнѣ убѣждены, что имѣется и извѣст- ное предшествующее ему явленіе, безъ наличности ко- тораго не наступило бы первое явленіе и которое соеди- нено съ своимъ результатомъ необходимой и неизмѣнной связью. Но въ самомъ характерѣ психической причинности есть очень важныя особенности, которыя заставляютъ ее, а вмѣстѣ съ ней и весь психическій міръ, рѣзко отдѣлять отъ причинности Физической или механической, т.-е. отъ мі- ра Физическихъ предметовъ и процессовъ. Важная особенность духовнаго міра состоитъ въ томъ, что онъ протекаетъ только во времени, но не расположенъ въ простран- ствѣ, тогда какъ всѣмъ Физико-химическимъ явленіямъ свой- ственна пространственность. Протяженность есть отличи- тельное свойство Физическаго тѣла; всякая Физическая энер- гія имѣетъ также пространственное выраженіе. Напротивъ, энергія психическая непространственна. Наши мысли, чув- ства, ощущенія, волевые акты не занимаютъ никакого про- странства и въ нихъ нѣтъ ничего подобнаго Физическому , свойству тѣлъ, именуемому непроницаемостью. Поэтому всѣ попытки провести монистическое представленіе и перебро- сить мостъ между Физическимъ и психическимъ, объявивъ психическую энергію результатомъ трансформаціи Физиче- ской, обречены на неудачу. Мы никакъ не можемъ объяс-
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 91 нить, какъ пространственная энергія можетъ обратиться въ непространственную. Правда, упомянутый уже Пир- сонъ1) склоненъ думать, что можно отыскать простран- ственныя выраженія и для явленій духа, но никакихъ убѣ- дительныхъ доводовъ въ пользу этого страннаго предполо- женія не приводитъ. Отсюда вытекаетъ важное въ научномъ отношеніи слѣд- ствіе. Мы можемъ точно измѣрять только пространствен- ныя величины. Всѣ способы измѣренія времени основаны въ конечномъ счетѣ на измѣреніи пространства. А такъ какъ психическія явленія не пространственны, то отсюда выте- каетъ, что они и не поддаются точному измѣренію, т.-е., дру- гими словами, что ихъ нельзя перевести на языкъ цифръ. Въ психическомъ мірѣ мы въ гораздо большей степени имѣемъ дѣло съ качествами, чѣмъ съ количествами. Отличіе качества отъ количества въ томъ и заключается, что разныя коли- чества мы можемъ получить путемъ сложенія между со- бой однородныхъ количественныхъ величинъ. Разныя же степени качества путемъ сложенія не получаются. Мы мо- жемъ сдвинуть съ мѣста тяжелый предметъ, соединяя вмѣ- стѣ усилія нѣсколькихъ людей, складывая ихъ Физическую, пространственную энергію. Но мы не подвинемъ впередъ рѣшеніе сложной математической задачи тѣмъ путемъ, что будемъ заставлять работать надъ нею нѣсколько чело- вѣкъ, каждый изъ которыхъ не отличается большой ум- ственной силой; умственная сила глупаго человѣка не уве- личится прибавленіемъ къ ней умственной силы другого ' глупаго человѣка, тогда какъ Физическая сила слабаго че- ловѣка увеличится ровно вдвое прибавленіемъ къ ней Фи- зической силы другого столь же слабаго человѣка. И вотъ именно съ качествами и качественными различіями, не под- дающимися точному измѣренію, мы имѣемъ дѣло въ духов- ной жизни. Какъ правильно замѣчаетъ Пэко 2), „состоянія *) Цит. соч., гл. V, § 4. 2) Пэко. Элементы филос. наукъ, 173.
92 в. м. хвостовъ. сознанія суть чистыя качества, чуждыя протяженности. Безъ всякаго труда можно измѣрить, какъ столбъ ртути поднимается вдвое выше въ термометрѣ, но никакъ нельзя установить, что какое - нибудь ощущеніе вдвое больше другого, или же, что какое-нибудь чувство боли равняется половинѣ другого, такъ какъ нельзя наложить ощущеніе на ощущеніе11. Вотъ почему нельзя мечтать о томъ, что на- уки, имѣющія дѣло съ психическими явленіями, каковы пси- хологія и соціологія, когда-нибудь достигнутъ точности математическаго естествознанія. Отсутствіе въ нихъ ма- тематически точныхъ Формулировокъ вытекаетъ вовсе не изъ недостаточнаго развитія этихъ наукъ и не изъ большой сложности изучаемыхъ явленій, но вызывается самымъ характеромъ этихъ явленій и потому является неустра- нимымъ Наконецъ, очень важной особенностью жизни духа, какъ индивидуальнаго, такъ и соціальнаго, является то обстоя- тельство, что духовная причинность имѣетъ творческій хара- ктеръ. Здѣсь по всей линіи господствуетъ тотъ принципъ, которому Вундтъ далъ имя принципа творческаго синтеза. Мы уже указали, что въ духовномъ мірѣ, какъ и въ Физиче- скомъ, нѣтъ дѣйствія безъ причины. Но въ то время, какъ въ мірѣ Физическомъ результатъ цѣликомъ заключается въ производящихъ его причинахъ, въ мірѣ духовномъ резуль- татъ содержитъ въ себѣ нѣчто такое, чею не было въ производя- щихъ его причинахъ, даетъ качественно новый синтезъ тѣхъ эле- ментовъ, которые заключались въ причинахъ. Это приводитъ къ тому, что, тогда какъ въ Физическомъ мірѣ господствуетъ принципъ сохраненія энергіи, ничто не возникаетъ и ничто не разрушается, а только перераспредѣляется въ разныхъ Формахъ одинъ и тотъ же запасъ энергіи, въ мірѣ психи- ческомъ мы съ полнымъ основаніемъ можемъ говорить о Поэтому, когда въ экономическомъ законодательствѣ приходятся стал- киваться съ качественными сторонами хозяйственной жизни, то регулиро- вать эту жизнь становится особенно трудно. См. къ этому Бурізнъ, Совре- менныя соціалистическія системы (рус. пер. 1906), стр. 39.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 93 наростаніи психической энергіи. Если духовный процессъ про- исходитъ непрерывно и съ достаточной степенью интен- сивности, то духовная энергія наростаетъ не въ смыслѣ увеличенія ея количества—мы уже указали, что здѣсь ко- личественныя измѣренія неумѣстны, — но въ смыслѣ ея углубленія и обогащенія содержаніемъ. Каждый человѣкъ по мѣрѣ своего роста и развитія накопляетъ новые синтезы мысли и чувства, которыхъ у. него прежде не было. То же самое дѣлаетъ каждый народъ и все человѣчество. Въ этомъ смыслѣ мы и говоримъ о духовномъ или культурномъ ростѣ личности и общества. Элементъ творчества присутствуетъ рѣшительно во всѣхъ актахъ духовной жизни, начиная съ самыхъ низшихъ ея про- явленій. Самыя показанія нашихъ т. наз. внѣшнихъ чувствъ уже составляютъ продукты творчества, такъ какъ они пе- редаютъ не просто тѣ толчки, которые получаются извнѣ, но содержатъ въ себѣ творческую реакцію духа на эти толчки, принявшую устойчивый характеръ въ теченіе эво- люціи всего животнаго міра. Въ началѣ эволюціоннаго про- цесса эти реакціи еще не были строго дифференцированы и наличность такихъ явленій, какъ окрашенный цвѣтами слухъ у нѣкоторыхъ людей, содержитъ въ себѣ, вѣроятно, воспоминанія объ этомъ недифференцированномъ состояніи. У животныхъ, такимъ образомъ, также имѣется творческая психика, но только проявленія творчества здѣсь, конечно, слабѣе и элементарнѣе, чѣмъ у человѣка, вслѣдствіе мало развитой способности расчленять духовныя переживанія и строить изъ нихъ новыя сочетанія и синтезы. Рибо *), слѣ- дуя Кошапез’у, признаетъ у животныхъ, главнымъ обра- зомъ, воспроизводящее воображеніе, не превосходящее простой памяти, т.-е. способности вызывать по ассоціаціи смежно- сти прежнія переживанія подъ вліяніемъ извѣстнаго стиму- ла. Сверхъ того, есть у животныхъ высшаго типа чисто пассивное творческое воображеніе, выражающееся, напримѣръ, і) КіЬоі, Еззаі 5иг І’ітаеіпаііоп сгёавісе, г. II и. I. ПѵеІвЬаиѵегз, ІЛпсоп- зсіепі (1916).
94 в. м. хвостовъ. въ способности къ сновидѣніямъ. Что же касается актив- наго творческаго воображенія, состоящаго въ преднамѣренномъ соединеніи элементовъ въ новый синтезъ, то оно, повиди- мому, имѣетъ у животныхъ моторный характеръ, т.-е. состо- итъ въ синтезѣ движеній, а не образовъ или идей. Его роль проявляется, напримѣръ, въ играхъ, гдѣ, конечно, есть элементъ творчества активнаго. Такой же моторный ха- рактеръ творческое воображеніе имѣетъ и у маленькихъ дѣтей, у которыхъ даже душевное разстройство выража- ется главнымъ образомъ, въ разстройствѣ движеній (кон- вульсіи, которыя являются „сумасшествіемъ мускуловъ"). Что касается взрослаго нормальнаго человѣка, то въ его духовной жизни творчество проявляется не только въ изоб- рѣтеніяхъ въ тѣсномъ смыслѣ слова, т.-е. въ созданіи та- кихъ синтезовъ, которые оказываются объективно новыми, но даже въ процессѣ подражанія и созданія привычекъ и рутины *). Хотя подражаніе и не есть изобрѣтеніе въ томъ смыслѣ, что здѣсь синтезъ является новымъ только для самого по- дражающаго субъекта, но для этого лица въ подражаніи, во всякомъ случаѣ, имѣется элементъ творчества. Вѣдь здѣсь ему приходится ввести новую идею въ собственный духов- ный обиходъ, приладить ее къ тому запасу идей и чувствъ, который тамъ уже имѣлся. Для этого требуется творче- ство. Иногда это творчество и не такъ легко. Не даромъ въ разныя эпохи большую цѣнность придавали удачнымъ по- дражаніямъ, напримѣръ, подражаніямъ классическимъ образ- цамъ, и считали крупными произведеніями даже просто хо- рошіе переводы съ античныхъ языковъ. Хорошая популя- ризація чужихъ идей также включаетъ въ себя извѣстный элементъ творчества и можетъ сыграть крупную культур- ную роль. Съ подражанія начинаетъ всякій геній, пока у него еще мало собственныхъ матеріаловъ въ психикѣ и сла- ба творческая техника. Образованіе привычекъ или рутины только на первый взглядъ представляется чѣмъ-то отличнымъ отъ творчества. *) См. Раиікап, Р$усЬо1о§іе <іе 1’іпѵепгіоп.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 95 На самомъ дѣлѣ и въ этомъ процессѣ, гдѣ мы подражаемъ сами себѣ, имѣется творчество, такъ какъ для закрѣпленія привычки требуется устраненіе изъ духовной жизни всѣхъ элементовъ, съ ней не согласныхъ, и синтезированіе, кото- рое необходимо для всякаго изобрѣтенія. Вѣдь изобрѣте- ніе есть, въ концѣ-концовъ, появленіе новаго синтеза, око- ло котораго должны сгруппироваться всѣ остальныя содер- жанія психики: если это не наступитъ, то изобрѣтеніе бу- детъ заглушено старыми содержаніями. Развитіе изобрѣтенія состоитъ въ томъ, что содержаніе группирующихся вокругъ него идей и образовъ увеличивается, но въ то же время сохраняется гармонія цѣлаго. Конечно, это развитіе про- исходитъ въ борьбѣ противоположныхъ элементовъ, кото- рая иногда приводитъ къ тому, что изобрѣтеніе превраща- ется въ свою противоположность, будучи побѣждено вы- званными имъ контрастными теченіями, иногда сбивается съ пути и уклоняется въ сторону. Но всегда для развитія изобрѣтенія требуется, чтобы въ хаосѣ разнообразныхъ психическихъ содержаній образовалась доминирующая тен- денція, которая поможетъ имъ объединиться и системати- зироваться. Творческое воображеніе въ его развитомъ видѣ предпо- лагаетъ работу, во-первыхъ, диссоціаціи, т.-е. разложенія сознанія на его элементы, во-вторыхъ, ассоціаціи, т.-е. но- ваго синтезированія этихъ элементовъ. Главное значеніе въ развитомъ воображеніи имѣетъ ассоціація по сходству. Эта ассоціація приводитъ къ построенію аналогій, которыя вы- ражаются въ олицетвореніяхъ и метаморфозахъ. Въ основѣ самаго сходства можетъ лежать не только интеллектуаль- ное уподобленіе, но и тотъ Фактъ, что два психическихъ элемента окрашены однимъ и тѣмъ же эмоціональнымъ то- номъ. Если у человѣка слишкомъ сильно развита ассоціація по смежности и онъ отличается механической памятью, вѣрно воспроизводящей привычную или естественную связь событій, данную въ опытѣ, то это является препятствіемъ для работы творческаго воображенія, такъ какъ уменыпа-
96 в. м. хвостовъ. етъ силу диссоціаціи, необходимой для того, чтобы затѣмъ комбинировать полученные элементы въ новые синтезы. 2. Міръ протяженныхъ тѣлъ или міръ физическій. Науки о природѣ имѣютъ своимъ предметомъ міръ протяженныхъ тѣлъ, размѣщенныхъ въ пространствѣ и движущихся во времени. Уже было выяснено выше, что объ этомъ мірѣ мы, въ сущ- ности, только догадываемся по тѣмъ намекамъ на него, кото- рые заключаются въ нашемъ сознаніи, въ показаніяхъ т. наз. внѣшнихъ чувствъ. Исключая изъ этихъ показаній, по воз- можности, все то, что падаетъ на долю субъекта, что со- ставляетъ результатъ реагированія нашей духовной орга- низаціи на толчки внѣшняго міра, но не относится къ са- мому этому міру, мы создаемъ физико-химическое ученіе. Въ результатѣ такой обработки матеріала сознанія мышленіемъ, на долю самаго Физико-химическаго міра остаются почти одни только пространственныя отношенія, къ которымъ въ ко- нечномъ счетѣ и сводится все наше представленіе объ этомъ мірѣ. Физическій міръ представляется, какъ совокуп- ность математическихъ точекъ, координированныхъ въ про- странствѣ и разсматриваемыхъ, какъ заряды Физической энергіи. Эти точки находятся въ постоянномъ движеніи, для передачи котораго придумана гипотеза мірового ЭФИра, пред- ставляющаго собой абсолютную жидкость. Впрочемъ, въ послѣднее время дѣлаются попытки обойтись даже безъ этой гипотезы ’). Подобное построеніе оказалось возможнымъ, прежде все- го, въ области звука; опытъ показалъ, что разнымъ звукамъ соотвѣтствуютъ различныя колебанія проводящей ихъ сре- ды (воздуха, воды, твердыхъ тѣлъ). Затѣмъ теорія постро- ила умственныя схемы колебаній, которыя соотвѣтствуютъ другимъ нашимъ воспріятіямъ: колебаній воображаемаго эфи- ра для свѣта, колебаній воображаемыхъ молекулъ для те- плоты. Физическій міръ получилъ въ результатѣ характеръ *) Си. Хволісонг, Принципъ относительности (2-е ивд. 1914). Л/мнковскій, Пространство и время (1911).
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ, 97 однороднаго механизма, поддающагося точному измѣренію и цифровому выраженію, но почти лишеннаго качествъ. Задача физики, конечно, была бы очень упрощена, если- бы можно было допустить, что молекулы совершаютъ гео- метрически правильныя движенія и только получаемыми другъ отъ друга толчками отклоняются отъ своихъ траекторій. Такъ и предполагалъ родоначальникъ совре- меннаго механистическаго міропониманія— Декартъ. Но опытъ не укладывается въ такія простыя схемы и заставля- етъ современныхъ физиковъ думать, что движеніе молекулъ отличается свободой и безпорядочностью. Однѣ молекулы движут- ся быстрѣе, другія — медленнѣе въ одномъ и томъ же эле- ментѣ: Если же движеніе молекулъ, въ конечномъ счетѣ, и закономѣрно, то приходится, признать, что закономѣр- ность эта недоступна нашему разуму. Даже если бы она бы- ла намъ извѣстна, то это знаніе практически не послужило бы ни къ чему, такъ какъ при безконечно большемъ коли- чествѣ молекулъ мы все равно не могли бы по законамъ ихъ движеній вычислить Формулы для механизма всего міра. Это значеніе и имѣетъ переданный выше афоризмъ, что на- иболѣе вѣроятнымъ состояніемъ въ Физическомъ мірѣ явля- ется безпорядокъ. Предполагается однако, что во всемъ Физическомъ мірѣ, если смотрѣть на него, какъ на замкнутую систему, ничто не возникаетъ вновь и ничто не исчезаетъ безъ остатка. Со вре- менъ Галилея наука окончательно разсталась съ прежнимъ антропоморфическимъ взглядомъ, будто сила движущагося тѣла постепенно истощается до полной его остановки. Новый принципъ гласитъ, что для остановки движенія тре- буется столько же силы, какъ для его возбужденія. На этомъ и построена вся новая Физика. Физическій міръ пред- ставляетъ собой разъ на всегда данный запасъ энергіи, ко- торая не убываетъ и не возрастаетъ, а только перераспре- дѣляется въ разныхъ Формахъ. Законы этого перераспредѣ- ленія изучаются физикой. Въ ихъ основѣ лежитъ, такимъ образомъ, принципъ сохраненія энергіи. Этотъ принципъ при- Вопросы философіи, кн. 139. ?
98 в. м. хвостовъ. пять въ наукѣ не такъ давно. Уже Ньютонъ въ своихъ „рЬіІозорЬіае паіигаііз ргіпсіріа таШегааііса" 1687 г- про- водилъ ту мысль, что во вселенной дѣйствуетъ одна только основная сила, которая вездѣ вызываетъ слѣдствія по однимъ и тѣмъ же законамъ. Робертъ Майеръ (1842) и Германъ Гельмгольцъ (1847) доказали метематически, что силы при- роды неразрушимы и могутъ быть сведены къ одной измѣ- рительной единицѣ при трансформаціи энергіи. Такъ и полу-' чилась Формула закона сохраненія энергіи. Герцъ (1894) сдѣлалъ попытку построенія законченной системы механи- ки, въ которой всѣ законы были бы выведены изъ основна- го единаго закона. Оствальдъ (Ѵогіезип^еп йЬег ЫаіигрЬі- Іозоріііе 1902) разработалъ ту мысль, что матерія должна быть понимаема, какъ проявленіе Физическихъ энергій. Бун- зенъ и КирхгоФЪ (18бо) открыли спектральный анализъ, ко- торый доказалъ, что химическій составъ небесныхъ тѣлъ однороденъ съ химическимъ составомъ земли. Всѣми этими открытіями и остроумными гипотезами и создано современное математическое естествознаніе. Естествознаніе оказалось воз- можнымъ базировать на математикѣ, такъ какъ Физическая энергія, будучи пространственной, въ отличіе отъ психичес- кой, поддается точному математическому измѣренію, что и даетъ возможность всѣ наши знанія о Физическомъ мірѣ пере- давать въ видѣ математическихъ Формулъ. Такъ какъ при всякой трансформаціи энергіи запасъ ея остается однимъ и тѣмъ же, мѣняются только Формы, то каждый физико-хи- миче&ій процессъ, въ концѣ-концовъ, можетъ быть сведенъ къ математическому уравненію. Въ Физико-химическомъ мірѣ слѣдствіе всегда цѣликомъ содержится въ своихъ причинахъ, такъ какъ здѣсь нѣтъ никакого творчества, и потому, зная при- чины, мы всегда съ безошибочностью можемъ предсказать слѣдствіе. Въ мірѣ духовныхъ и соціальныхъ явленій такія предсказанія никогда не будутъ возможны именно потому, что психическая причинность имѣетъ творческій характеръ и постоянно производитъ новые синтезы, т.-е. такіе продук- ты, которыхъ раньше не было и которые не заключаются
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 9$ въ производящихъ элементахъ. Въ химической лабораторіи, хорошо зная элементы, мы всегда безошибочно предскажемъ результатъ ихъ соединенія; въ лабораторіи соціально- психической жизни никакое знаніе элементовъ не позволитъ намъ заранѣе вполнѣ точно предсказать результатъ того син- теза, который изъ нихъ создастъ духовная жизнь общества. Но если въ основѣ всего Физическаго механизма лежатъ безпорядочныя движенія молекулъ, то какимъ же образомъ можно вообще говорить о законахъ этого міра? Какъ мо- жетъ въ результатѣ безпорядка получиться порядокъ, укла- дывающійся притомъ въ точныя математическія Формулы? На этотъ вопросъ современная Физика отвѣчаетъ, что этотъ порядокъ получается въ результатѣ примѣненія закона болъ* тихъ чиселъ. Изучаемый нами Физическй міръ представляетъ собой только общія равнодѣйствующія безчисленныхъ мо- лекулярныхъ движеній, которыя сами по себѣ недоступны нашимъ наблюденіямъ. Въ массѣ явленій сглаживаются от- дѣльныя неправильности и результатъ выступаетъ въ видѣ правильныхъ сравнительно рядовъ, которые и охватывают- ся нашими Физическими Формулами. Всѣ физическіе законы, такимъ образомъ, оказываются только статистическими обобще- ніями, основанными на законѣ большихъ чиселъ. Такъ какъ однако самыя числа эти въ данномъ случаѣ чрезвычайно ве- лики, ибо въ самомъ ничтожномъ количествѣ доступной наше- му наблюденію матеріи содержатся цѣлые билліоны безпоря- дочно движущихся молекулъ, то и приближеніе, получающее- ся при статистическомъ обобщеніи этихъ движеній, весьма велико, а вѣроятность отклоненія отъ нормы чрезвычайно мала. Тѣмъ не менѣе, возможность отклоненія принципіаль- но не исключена, такъ что нарушеніе самыхъ основныхъ Фи- зическихъ законовъ не является немыслимымъ. Современ- ные ученые допускаютъ принципіальную возможность та- кихъ чудесъ; такъ, математикъ Борель *) говоритъ, что нѣтъ ничего недопустимаго въ предположеніи, что въ извѣст- *) Е. Вогеі, Ье ЬазагД (1914). 7*
14)0 в. м. хвостовъ. номъ случаѣ вода, поставленная на огонь, нѳ закипитъ, а замерзнетъ, или что обученныя обращаться съ пишущими машинами обезьяны напишутъ совершенно случайно бук- вы въ такомъ порядкѣ, что изъ нихъ получатся томы На- ціональной библіотеки. Только вѣроятность такихъ откло- неній отъ обычныхъ нормъ безконечно мала. Такой статистическій характеръ имѣетъ даже основной Ньютоновскій законъ всемірнаго тяготѣнія. Статистически- ми обобщеніями являются и извѣстныя намъ Формы Физи- ко-химической энергіи. Вся механика Физико-химическаго міра состоитъ въ трансформаціи энергіи. Потенціальная энергія или энергія положенія переходитъ въ энергію дви- женія. Пока энергія движенія мѣняетъ свои Формы, она ра- ботаетъ: химическая энергія переходитъ въ электрическую, механическую, тепловую. При равномѣрномъ распредѣленіи теплоты, всякая работа энергіи прекращается. Это является слѣдствіемъ второго основного принципа термо-динамики: принципа разсѣянія энергіи или энтропіи. Состоитъ онъ въ томъ, что въ доступномъ нашему наблюденію мірѣ всякая энергія стремится перейти въ тепловую; тепловая же эне- ргія можетъ распредѣляться только въ одномъ направле- ніи: отъ болѣе теплаго тѣла къ болѣе холодному, по не наоборотъ. Поэтому теплота всегда стремится распредѣ- литься равномѣрно и при достиженіи этого состоянія полу- чается равномѣрное и необратимое движеніе молекулъ. Ес- ли-бы вся энергія перешла въ теплоту, а теплота всюду ра- вномѣрно распредѣлилась бы, то во всемъ мірѣ воцарилось бы равномѣрное движеніе молекулъ, не допускающее ника- кихъ перемѣнъ, т.-е., иными словами, весь міръ предста- вилъ бы собой застывшую и неизмѣняемую массу однооб- ' разной матеріи. Является однако вопросъ, приложимъ ли законъ энтропіи ко всему міру или онъ представляетъ собой только гру- бое обобщеніе доступной нашему наблюденію дѣйствитель- ности. Дѣло въ томъ, что законы молекулярнаго движе- нія, какъ сказано, намъ остаются совершенно неизвѣстны-
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 101 ми. При безпорядочномъ движеніи молекулъ результатъ по- лучается именно тотъ, который передается принципомъ энтропіи. Но если бы намъ удалось вмѣшаться въ движенія молекулъ и внести въ нихъ извѣстный порядокъ, то, быть можетъ, удалось бы достигнуть увеличенія теплоты въ иномъ направленіи, чѣмъ это происходитъ въ видимомъ намъ мірѣ. Англійскій физикъ Максуэллъ рисуетъ намъ Фигуру воображаемаго гнома, который, отворяя и затворяя сдѣ- ланную имъ Форточку, могъ бы отбирать быстро-движу- щіяся молекулы отъ медленныхъ и тѣмъ увеличивалъ бы температуру, запасъ теплоты, могущій работать, пере- нося теплоту изъ одной части тѣла въ другую безъ затра- ты работы. Это предположеніе до извѣстной степени под- тверждается и данными опыта. Явленія радіоактивности по- казываютъ, что при распаденіи химическихъ атомовъ раз- вивается огромное количество теплоты, такъ что допу- стима мысль, что, если бы мы научились управлять проис- ходящими при этомъ молекулярными процессами, то энтро- пія была бы, можетъ быть, устранена. Мы не знаемъ во- обще, что именно происходитъ въ мірѣ молекулъ. Возмож- но, что въ то время, какъ'одна наблюдаемая нами система приходитъ къ успокоенію въ духѣ закона энтропіи, другая, напротивъ, только накопляетъ теплоту и увеличиваетъ дви- женіе. Содди ’) ставитъ вопросъ, примѣнимъ ли законъ эн- тропіи къ жизненнымъ процессамъ: можетъ быть, клѣтки жи- вого организма способны именно утилизировать въ своихъ цѣляхъ работу молекулъ т.-е. совершать недоступное че- ловѣку упорядоченіе ихъ движенія? Міръ Физическій есть, такимъ образомъ, въ принципѣ міръ количествъ, а не качествъ. Физика стремится всѣ ка- чественныя различія перевести въ количественныя. Но по- добное элиминированіе изъ Физическаго ,міра качествен- ныхъ различій осуществимо въ естествознаніи все-таки да- леко не въ полной мѣрѣ и только идеаломъ здѣсь является !) СоЫіи, Матерія и энергія, 78 сл.
102 в. м. хвостовъ. такое сведеніе всѣхъ законовъ къ количественнымъ Форму- ламъ. Это относится даже къ основному закону: закону трансформаціи энергіи. Конечно, Физикамъ удается поста- вить знаки равенства между разными видами энергіи въ смыслѣ суммы производимой ими работы. Но неустранимымъ остается тотъ Фактъ, что всѣ эти виды энергіи качественно отличаются другъ отъ друга, что тепловая энергія все-таки не то, что химическая, электрическая,' магнетическая. Ги- потетически физики пытаются свести и эту сторону дѣла къ различію въ характерѣ молекулярныхъ движеній. Но са- мая сущность этихъ различій все же остается неясной. Точно также физики предполагаютъ, что и звукъ, и свѣтъ можно свести къ колебаніямъ извѣстнаго субстрата. Но все же есть извѣстное качественное различіе нашихъ ощу- щеній, которое должно имѣть свое начало и въ трансцен- дентномъ мірѣ. Въ чемъ именно состоитъ это начало, — этого мы не знаемъ, и Физика его игнорируетъ. 3. Между міромъ психическимъ и міромъ Физическимъ сто- итъ третья область: міръ біологическихъ явленій или міръ жизни вообще. Живыя существа, съ одной стороны, несомнѣнно, принадлежатъ къ физическому міру, такъ какъ ихъ тѣла зани- маютъ мѣсто въ пространствѣ и могутъ въ немъ передви- гаться. Но, съ другой стороны, жизнь отличается такими свойствами, которыя не могутъ быть удовлетворительно объяснены исключительно при помощи Физико-химическихъ процессовъ. Мы можемъ разложить протоплазму на ея хи- мическія составныя части, можемъ даже отчасти синтези- ровать химическимъ путемъ вещества, лежащія въ основѣ Физіологическихъ процессовъ. Но жизнь у людей сопрово- ждается сознаніемъ. Съ полной почти несомнѣнностью мы можемъ предполагать такое же сознаніе, хотя и въ менѣе ин- тенсивной степени, въ жизни высшихъ и низшихъ живот- ныхъ и даже растеній и протистовъ. Между тѣмъ сознаніе никоимъ образомъ не можетъ бытъ выведено изъ физико-химиче- скихъ процессовъ, такъ какъ здѣсь мы имѣемъ дѣло съ явле- ніемъ непространственнымъ, слѣдовательно, принципіально
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 103 отличнымъ отъ Физико-химическихъ явленій, разыгрываю- щихся въ пространствѣ. Все это очень важно потому, что сознаніе не есть про- стой эпифеноменъ, т.-е. на него нельзя смотрѣть только какъ на такое явленіе, которое при извѣстныхъ условіяхъ только сопутствуетъ Физико-химическимъ процессамъ, а само на нихъ не воздѣйствуетъ. Напротивъ, мы знаемъ, что человѣкъ, именно благодаря своему сознанію, можетъ упра- влять движеніями своего тѣла и этимъ путемъ давать то или иное направленіе и прочимъ Физико-химическимъ процес- самъ окружающаго міра. Человѣкъ, въ сущности, въ своей работѣ надъ міромъ только ограничивается передвиженіемъ предметовъ въ пространствѣ и тѣмъ измѣняетъ точки приложенія Физико-химической энергіи. Человѣкъ самъ по себѣ не можетъ летать по воздуху. Но, передвинувъ и со- единивъ въ извѣстномъ порядкѣ окружающіе его предметы, наполнивъ резервуары бензиномъ и заставивъ бензинъ взры- ваться, онъ получаетъ въ свое распоряженіе движущійся по воздуху аэропланъ. Такимъ образомъ, измѣняя положе- ніе предметовъ и направленіе процессовъ въ желательную сторону, человѣкъ воздѣйствуетъ на окружающій міръ, во- дворяетъ въ немъ тотъ порядокъ, который сотвѣтствуетъ его нуждамъ и потребностямъ. При этомъ человѣкъ ничего не убавляетъ и не прибавляетъ въ томъ запасѣ энергіи, ко- торый разъ навсегда данъ въ Физическомъ мірѣ, и, конеч- но, ничего не мѣняетъ въ закономѣрности его процессовъ.Его психическая энергія, энергія сознанія, только измѣняетъ на- правленіе процессовъ, происходящихъ въ физико-химическомъ мірѣ, не переходя при этомъ сама въ физическую -энергію- Къ такому выводу теперь приходятъ не одни только метафизики, но его принимаютъ и видные ученые; назовемъ для примѣра Физика Оливера Лоджа' *), біолога Майнота 2), математика Бореля. *) Лоджъ, Жизнь и матерія (рус. пер. 1908). *) Майнотъ, Современныя проблемы біологіи (рус. пер. 1913)-
104 в. м. хвостовъ. при такомъ положеніи дѣла ничто намъ не препятствуетъ и тѣ біологическіе процессы, которые никакъ не удается удовлетворительно объяснить механическимъ путемъ, при- - знать также результатомъ воздѣйствія сознанія, составляющаго ' самую основу жизни, на Физико-химическіе процессы въ матеріи. Этимъ путемъ и объясняется происхожденіе при- сущейживому существу цѣлесообьазнойорганизаціи, которая ве- ' детъ къ тому, что отдѣльныя части прилажены одна къ другой, подобно машинѣ, построенной человѣкомъ, и подъ руководствомъ нервной и гормонной координаціи выпол- няютъ совмѣстную работу, приводящую къ накопленію энер- гіи и цѣлесообразному ея расходованію, помогающему под- держивать жизнь и размножаться. Воздѣйствіемъ сошанія легче всего объяснить и такія явленія, имѣющія большое значеніе для процесса происхожденія видовъ, какъ приспо- собленіе къ средѣ, ведущее къ важнымъ измѣненіямъ струк- туры животныхъ. Едва ли есть поэтому необходимость при построеніи біологической теоріи во что бы то ни стало пы- таться устранить всякій элементъ цѣлесообразности и по возможности умалять значеніетакихъ Факторовъ, какъ приспо- собленіе. Обыкновенно представители естеств >знанія избѣ- гаютъ внесенія принципа цѣлесообразности въ науку,такъ какъ видятъ въ этомъ возвратъ къ до-научнымъ антропомор- фическимъ представленіямъ о природѣ. Но въ той области міра, гдѣ мы встрѣчаемся съ явленіями сознанія — а тако- выя явленія присущи всякой жизни, даже на самыхъ низкихъ ея ступеняхъ—такой антропоморфизмъ въ извѣстной сте- пени допустимъ, ибо въ сознаніи есть всегда элементъ цѣ- лесообразности и самое низшее сознаніе лишь вь степени, а не по существу, отличается отъ высшаго, намъ извѣст- наго, т.-е. отъ человѣческаго. Осторожное уподобленіе человѣческому сознанію здѣсь возможно и неизбѣжно. Да- же такіе ярые представители механическихъ воззрѣній въ біологіи, какъ Вейсманъ, Фактически въ своихъ трудахъ не могутъ обойтись безъ упоминаній о цѣляхъ живыхъ ор- ганизмовъ.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 105 Такимъ образомъ, біологическія науки представляютъ собой область пограничную между науками о духѣ и на- уками о природѣ. Здѣсь приходится имѣть дѣло съ важ- нымъ и труднымъ вопросомъ о взаимодѣйствіи физическаго и психическаго начала, объ упорядоченіи Физическихъ процес- совъ регулирующей дѣятельностью болѣе или менѣе яснаго или смутнаго сознанія. III. Съ точки зрѣнія методовъ, примѣняемыхъ къ изученію матеріала опыта, науки также могутъ быть раздѣлены на нѣ- сколько группъ, причемъ эта новая классификація перепле- тается съ классификаціей по предметамъ изученія въ томъ смыслѣ, что каждая группа наукъ по предметамъ изученія, т.-е. науки о духѣ, науки о природѣ, науки о жизни, распа- дается на нѣсколько группъ въ зависимости отъ примѣняемыхъ методовъ изслѣдованія, отъ тѣхъ точекъ зрѣнія, съ которыхъ ученый смотритъ на свой матеріалъ. Спенсеръ ’), конечно, былъ неправъ, когда онъ пытался свести всю классификацію наукъ къ степени ихъ абстрактности и конкретности, но въ основѣ его построенія была вѣрная мысль. Абстрагиро- ваніе—не единственная методологическая операція и къ ней нельзя сводить все Формальное различіе между науками. Различія же по методу вообще, по тѣмъ точкамъ зрѣнія, на которыя становятся отдѣльныя науки по отношенію къ матеріалу, имѣютъ огромное значеніе, налагая рѣзкій отпе- чатокъ на весь характеръ отдѣльныхъ научныхъ дисциплинъ. Ни одна наука не разсматриваетъ свой матеріалъ всесто- ронне. Между науками и- въ отношеніи метода установи- лось раздѣленіе труда. Такъ получается формальная класси- фикація наукъ. I. Прежде всего должно быть выдѣлено въ особую группу изученіе индивидуальнаго и не повторяющагося, на- уки объ индивидуальномъ. Это знаніе слѣдуетъ отличать отъ знанія обобщающаго. Мы можемъ стараться уложить всѣ явленія опыта въ общія схемы, игнорируя ихъ индивиду- і) Спенсеръ, Опыты, т. II, статьи: Генезисъ науки и Классификація наукъ.
106 в. м. хвостовъ. альныя особенности, или же мы можемъ ставить непосред- ственной своей цѣлью именно изученіе индивидуальныхъ явленій во всей ихъ полнотѣ и сложности. Въ первомъ случаѣ мы упрощаемъ нашъ матеріалъ тѣмъ путемъ, что устраняемъ изъ него частныя неповторяюшіяся особенно- сти изучаемыхъ явленій и сосредоточиваемъ вниманіе только на общихъ чертахъ, въ большей или меньшей степени по- вторяющихся. Во второмъ же случаѣ мы сталкиваемся съ другого рода затрудненіемъ. Количество индивидуальныхъ Фактовъ безпредѣльно, такъ какъ нѣтъ, въ сущности, ни одного явленія въ мірѣ, въ которомъ не было бы чего-ни- будь, только одному ему свойственнаго. Два предмета Фи- зическаго міра, во всѣхъ мелочахъ повторяющіе другъ друга, различаются, по крайней мѣрѣ, мѣстомъ, которое каждый изъ нихъ занимаетъ въ пространствѣ и которое въ силу закона непроницаемости не можетъ быть одинаковымъ для нихъ обоихъ. Наша задача изученія индивидуальнаго стала бы совершенно невыполнимой, если бы мы не дѣлали никакого выбора между явленіями, которыя мы желаемъ изучать во всей ихъ индивидуальности. Чтобы не зате- ряться въ безконечномъ множествѣ, мы выбираемъ тѣ факты и явленія, которые намъ представляются наиболѣе важ- ными. А для этого мы должны выработать масштабы оцѣнки І и отбора. Разбирая теорію Виндельбанда и Риккерта ’), мы * познакомились, напримѣръ, съ тѣмъ „методомъ отнесенія къ | цѣнностямъ11, который въ этомъ отношеніи рекомендуется | для исторической науки. Тогда же нами было выяснено и то значеніе, которое имѣетъ для насъ знаніе индивидуальнаго. 1 Если бы мы не располагали обобщеніями, которыя знакомятъ ; насъ съ неизмѣнными повторяющимися постоянно процессами ; міра, то невозможно было бы никакое предвидѣніе событій и ’ никакое практическое воздѣйствіе на окружающій міръ. . Но для предвидѣнія и воздѣйствія мы нуждаемся и въ зна- *) См. „Вопросы фил. и псих.“ 1910 г. кн. 105. Перепечатано въ моей «Тео- ріи историческаго процесса",'§ іо.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 107 ніи индивидуализирующемъ; Съ такимъ знаніемъ опериру- етъ астрономъ, когда ему приходится изучать положеніе въ пространствѣ, массу, составъ отдѣльныхъ небесныхъ тѣлъ, каждое изъ которыхъ представляетъ собой индиви- дуальную единицу. Такое же знаніе представляютъ собой геологія, географія, исторія. Если бы у насъ не было инди- видуализирующаго знанія, то наши представленія о мірѣ, основанныя только на обобщающихъ схемахъ, были бы слишкомъ просты. Міръ сполна въ эти схемы не уклады- вается, и, втискивая въ нихъ Факты, мы часто вынуждены совершать надъ ними насилія. Положеніе ученаго, во что бы то ни стало стремящагося уложить неисчерпаемую дѣйствительность въ Формулы, предлагаемые обобщающими науками, напоминаетъ положеніе того артельщика на же- лѣзной дорогѣ, который, будучи вынужденъ подвести рѣд- кій зоологическій грузъ подъ скудныя рубрики желѣзнодо- рожнаго тарифа, вынужденъ былъ разсуждать такъ: „кош- ки—это собаки, морскія свинки—тоже собаки, а вотъ эта черепаха—насѣкомое" ’)• 2. Знаніе обобщающее, науки объ общемъ или о законахъ, ста- витъ своей задачей Формулированіе общихъ законовъ про- цессовъ, совершающихся въ мірѣ постоянно и неизмѣнно. Весь міръ представляется намъ, какъ процессъ постоянно происходящихъ измѣненій. Въ области Физико-химической эти измѣненія сводятся къ трансформаціи энергіи при со- храненіи ея неизмѣннаго общаго количества-, въ области духовно-соціальной и біологической къ этому присоединя- ется то качественно-цѣлесообразное творчество, которое мы отмѣтили, какъ характерную черту всякой жизни и всякаго сознанія. Задачей обобщающаго знанія прежде всего и является вскрытіе той обшей закономѣрности, которая об- наруживается въ этихъ процессахъ. Подъ именемъ закона природы, мы разумѣемъ формулу, въ которой передается правиль- ная и постоянная связь явленій, выведенная изъ обобщенія данныхъ 1) Заимствую это сравненіе у (?г. И^аііа!, Ншпап паіиге іп роИсісв
108 в. м. хвостовъ. опыта. Правда, въ опытѣ не содержится никакихъ указаній на то, что связи, имѣющія характеръ постоянныхъ въ про- шедшемъ,—а только матеріалъ прошедшаго и отчасти на- стоящаго и подлежитъ научной обработкѣ, — будутъ неиз- мѣнно повторяться въ будущемъ. Но въ это дѣло вмѣши- вается наше мышленіе, которое выступаетъ съ постулатомъ закономѣрности міра, которое не мирится съ тѣмъ, что міръ не можетъ быть уложенъ въ логическія схемы, и на- стаиваетъ на томъ, что въ мірѣ существуетъ неизмѣнная закономѣрность. Мышленіе поэтому придаетъ характеръ не- обходимости и ненарушимости тѣмъ обобщеніямъ, которыя прочно установлены опытомъ, настаиваетъ на томъ, что порядокъ прочно констатированный для прошлаго, обяза- теленъ и для будущаго. Эта логическая вѣра находитъ себѣ подкрѣпленіе въ томъ Фактѣ, что она оправдывается на опытѣ, что наши попытки воздѣйствовать'на міръ, опираясь на увѣренность въ его закономѣрности, увѣнчиваются успѣхомъ въ тѣхъ случаяхъ, когда самыя наши обобщенія сдѣланы достаточно осторожно и заботливо. Затрудненіе, съ которымъ встрѣчаются науки о законахъ, состоитъ въ томъ, что въ мірѣ все тѣсно связано одно съ другимъ. Никакихъ перегородокъ м§жду явленіями и ихъ рядами здѣсь не поставлено; все зависитъ отъ всего, и правъ былъ Паскаль, когда утверждалъ, что весь ликъ земли былъ бы другой, если бы у Клеопатры былъ носъ другой Формы. Однако при помощи расчленяющаго и абстрагирующаго мышленія намъ удается въ этой всеоб- щей связи событій различать связи болѣе близкія и болѣе далекія Существующее въ опытѣ запутанное сплетеніе явле- ній намь удается разлагать на болѣе простые ряды, кото- рые оказываются повторяющимися съ извѣстнымъ однооб- разіемъ. Такъ мы приходимъ къ построенію отдѣльныхъ не- измѣнныхъ факторовъ, подлежащихъ опредѣленной законо- мѣрности, и убѣждаемся въ томъ, что только разнообраз- ное сплетеніе этихъ Факторовъ, возможное въ безконеч- номъ количествѣ комбинацій, даетъ въ результатѣ колос-
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 109 сальное многообразіе индивидуальныхъ событій и предме- товъ. Такъ получаются у насъ причинные ряды, т.-е. посто- янно повторяющіяся связи явленій, характеръ которыхъ мы и опредѣляемъ въ тѣхъ Формулахъ, которыя именуются законами природы. Самое понятіе причины является однимъ изъ самыхъ пу- танныхъ и спорныхъ въ методологіи. Причину не слѣдуетъ смѣшивать съ логическимъ основаніемъ. Логическое основаніе мы требуемъ въ качествѣ связи нашихъ мыслей междѵ со- бой, независимо отъ того, относятся ли онѣ къ чему-либо трансцендентно существующему или существующему толь- ко въ сознаніи, или же къ чему-либо мыслимому внѣ вся- каго отношенія къ какой бы то ни было реальности. По- нятіе причины отличается отъ логическаго основанія имен- но привходящимъ въ него элементомъ отношенія къ бытію, къ опредѣленному виду реальности. О причинахъ и слѣд- ствіяхъ мы говоримъ именно, какъ о связи явленій, относя- щихся къ тому или иному опредѣленному виду реальности. А такъ какъ всякая реальность, не исключая отсюда и пси- хическую, имѣетъ мѣсто во времени, то въ понятіе при- чины и слѣдствія входитъ представленіе о времени, а когда дѣло касается міра Физико-химическаго, то и о простран- ствѣ. Причина есть то, что предшествуетъ слѣдствію й вызываетъ его. Но и на этомъ пунктѣ возникаетъ цѣлый рядъ трудныхъ вопросовъ о томъ, въ какомъ смыслѣ слѣдуетъ понимать это предшествованіе и что слѣдуетъ разумѣть подъ вызы- ваніемъ слѣдствія причиной. Оказывается, что въ сложныхъ случаяхъ очень мудрено йногда разобрать, что предшеству- етъ чему, что вызываетъ и что только содѣйствуетъ вызы- ванію; самое понятіе „вызыванія" или „произведенія" эФФек- та оказывается въ значительной степени антропоморфиче- скимъ. Поэтому при разсмотрѣніи очень сложныхъ явленій бы- ваетъ часто совершенно неясно, какое именно явленіе изъ числа стоящихъ въ постоянной зависимости другъ отъ дру- га должно быть названо причиной и какое слѣдствіемъ.
по в. м. хвостовъ. Такъ, извѣстный законъ классической политической эконо- міи гласить, что цѣна товаровъ опредѣляется соотноше- ніемъ предложенія и спроса. Однако многіе изъ современ- ныхъ экономистовъ указываютъ на полную недопустимость такой Формулировки. Дѣло въ томъ, что не менѣе вѣрнымъ оказывается и обратное положеніе, что предложеніе и спросъ опредѣляются цѣной. Точно также невѣрно утвер- жденіе, будто цѣнность опредѣляется стоимостью производ- ства; на практикѣ дѣло происходитъ какъ разъ наоборотъ: предприниматель при опредѣленіи издержекъ производства сообразуется съ возможной, ожидаемой цѣной. Принимая все это во вниманіе, нѣкоторые ученые, слѣдуя предложе- нію, сдѣланному еще Курно, предлагаютъ вообще разстать- ся въ наукѣ съ понятіемъ причины и слѣдствія и на мѣсто этихъ понятій поставить просто понятіе функціональной зави- симости, которое указываетъ только на то, что между дву- мя явленіями существуетъ соотношеніе, приводящее къ то- му, что измѣненія въ одномъ явленіи сопровождаются из- мѣненіями въ другомъ. Дѣло науки состоитъ въ томъ, что- бы выяснить характеръ такихъ Функціональныхъ соотноше- ній и, гдѣ это возможно, даже переводить ихъ въ матема- тическія Формулы. Всякія же попытки опредѣлить, гдѣ имен- но лежитъ причина и гдѣ—слѣдствіе, должны быть оставле- лены. Въ приведенномъ выше примѣрѣ мы должны ограничить- ся Формулой, что спросъ, предложеніе и цѣна стоятъ между собой въ отношеніи Функціональной зависимости: спросъ есть Функція цѣны, какъ и цѣна есть Функція спроса. Выше уже было установлено, что существуетъ важное различіе между причинностью міра психическаго и міра Фи- зическаго, состоящее въ томъ, что въ мірѣ психическомъ при- чинность имѣетъ качественно-творческій характеръ, такъ что слѣдствіе не заключается цѣликомъ въ причинахъ, но за- ключаетъ въ себѣ качественно-новый синтезъ, тогда какъ въ мірѣ Физико-химическомъ слѣдствія цѣликомъ заключа- ются въ своихъ причинахъ, а самыя причинныя связи до- пускаютъ количественное опредѣленіе. Но я рѣшительно
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 111 отвергаю защищаемую въ наше время иногда мысль о томъ, что помимо общей причинности наука должна изучать и особую индивидуальную или историческую причинность, отличаю- щуюся также необходимостью, но имѣющую единичный ха- рактеръ и не повторяющуюся. Я уже сказалъ, что есть цѣ- лая категорія наукъ, которыя ставятъ своей задачей изу- ченіе отдѣльныхъ явленій во всей ихъ единичности и кон- кретности. Такого рода знаніе намъ необходимо, чтобы мы имѣли представленіе обо всемъ безконечномъ многообразіи міра. Но отсюда не слѣдуетъ, чтобы эти науки изучали и особую единичную причинность. Причинность можетъ бытъ, по самому своему понятію, только общая и вся цѣнность причинныхъ Формулъ состоитъ именно въ ихъ всеобщности и неизмѣнно- сти. Когда-представителямъ индивидуализирующаго знанія, напримѣръ, историкамъ приходится обращаться къ причин- ному объясненію изучаемыхъ ими индивидуальныхъ событій и предметовъ, то они идутъ за объясненіями къ обобщаю- щимъ наукамъ, къ наукамъ о законахъ. Они пытаются раз- ложить изучаемыя единичныя явленія на элементы и под- вести эти элементы подъ тѣ общіе законы, которые до- быты знаніемъ обобщающимъ. И только такое подведеніе индивидуальнаго подъ общія Формулы мы и называемъ причиннымъ объясненіемъ событій. Ни о какой единич- ной, неповторяющейся причинности въ практикѣ исто- рической науки рѣчи не возникаетъ. Она измышлена Фи- лософами, не имѣющими никакого дѣла съ исторической наукой въ ея разработкѣ и только размышляющими объ этой наукѣ безъ достаточнаго знанія о ея пріемахъ и методахъ. Отдѣльные законы, добытые обобщающимъ знаніемъ, наука пытается поставить въ связь между собой, устано- вить между ними отношеніе логической необходимости, при которомъ они .представляются какъ бы выводами изъ извѣст- ныхъ еще болѣе общихъ принциповъ, и такимъ образомъ все наше знаніе о мірѣ приближается къ логическому един- ству и законченности.
112 в. м. хвостовъ. 3. Среднее мѣсто между науками о единичномъ и нау- ками объ общихъ неизмѣнныхъ законахъ природы занимаютъ науки, которыя можно назвать классифицирующими или типо- логическими. Задачей этихъ наукъ является изученіе не за- коновъ, но сложныхъ продуктовъ міровой причинности, однако же не во всей ихъ индивидуальной конкретности, а съ под- раздѣленіемъ на классы или типы съ точки зрѣнія преобладаю- щихъ въ отдѣльныхъ группахъ этихъ продуктовъ общихъ призна- ковъ. Эти науки, такимъ образомъ, даютъ намъ понятіе о тѣхъ типахъ, подъ которые можно подвести индивидуальные продукты, создаваемые сложнымъ взаимодѣйствіемъ зако- новъ природы. Онѣ описываютъ дѣйствительный міръ, охва- тывая его съ большей степенью экстенсивной полноты, чѣмъ науки объ индивидуальномъ, т.-е. включая въ свое описаніе болѣе широкія группы явленій, но зато съ мень- шей степенью интенсивнаго углубленія, нежели науки о законахъ природы, т.-е. не доводя своего анализа до по- слѣднихъ простѣйшихъ элементовъ, подчиненныхъ неизмѣн- нымъ и вѣчнымъ законамъ. Типъ по самому своему поня- тію есть нѣчто среднее между необходимымъ и случайнымъ. Типъ есть такое обобщеніе, которое не претендуетъ на необходимость, такъ какъ предполагаетъ для своего по- явленія извѣстную комбинацію причинъ, которая въ такой чистотѣ никогда не осуществляется. Но въ то же время типъ не есть и нѣчто индивидуальное, такъ какъ до извѣст- ной степени данная комбинація болѣе или менѣе часто повторяется, осложняясь, впрочемъ, привхожденіемъ слу- чайныхъ причинъ или же выпаденіемъ нѣкоторыхъ элемен- товъ, вообще характерныхъ для даннаго типа. На типоло- гическія обобщенія поэтому мы не можемъ полагаться въ такой мѣрѣ, какъ на законы природы, но въ практической жизни и они часто бываютъ достаточны, если не требу- ется полная достовѣрность. Такой характеръ имѣютъ нау- ки, какъ минералогія, ботаника, зоологія, наука о характе- рахъ или этологія, политическая экономія, юриспруденція, ФИЛОЛОГІЯ.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 113 Самые типы возможны двухъ родовъ. Перечисленныя только что науки изслѣдуютъ типы минераловъ, растеній, живот- ныхъ, характеровъ людей, экономическихъ процессовъ, юри- дическихъ Формъ, процессовъ языка, прежде всего, съ тою цѣлью, чтобы при помощи этихъ типовъ разобраться хоть сколько-нибудь во всемъ многообразіи изучаемыхъ про- дуктовъ приро іы и духа. Такое пользованіе типами мо- жетъ быть названо статическимъ Но возможно и динамиче- ское использованіе типовъ. Иногда наблюденіе показываетъ, что въ процессѣ эволюціи довольно часто повторяется смѣна въ опредѣленномъ порядкѣ извѣстныхъ однородныхъ состояній и притомъ не потому, чтобы эти состоянія были причинами одно другого, но потому, что повторяются опре- дѣленныя комбинаціи причинъ, въ опредѣленномъ по- рядкѣ смѣняемыя другими повторяющимися комбинаціями. Возможны при этомъ, конечно, и отклоненія отъ замѣчен- ной нормы, которыя вызываются тѣмъ, что въ каждомъ дан- номъ случаѣ типическая комбинація можетъ осложниться нривхожденіемъ той или иной новой причины или же вы- паденіемъ одной изъ обычно присутствующихъ причинъ. Такъ получаются типическія картины біологическаго разви- тія животныхъ индивидовъ (метаморфозы насѣкомыхъ), кар- тины смѣны возрастныхъ періодовъ въ духовномъ и Физи- ческомъ развитіи человѣка, смѣны Формъ общественнаго устройства, болѣе или менѣе однообразно повторяющіяся въ развитіи отдѣльныхъ народовъ въ различныя эпохи. Здѣсь мы встрѣчаемся съ тѣмъ, что нѣкоторые предлагаютъ' называть эволюціонной законосообразностью въ отличіе отъ законосообразности каузальной и что, мнѣ кажется, правильнѣе было бы назвать эволюціонной типологіей въ отли- чіе отъ статической типологіи. Къ этому слѣдуетъ добавить, что, какъ видно изъ изло- женнаго выше, различіе между науками объ общихъ и не- измѣнныхъ законахъ и науками классифицирующими или типологическими есть, въ сущности, различіе въ степени широты и достовѣрности обобщеній. Мы убѣдились въ Вопросы философіи, кн. 139. 8
114 в. м. хвостовъ. томъ, что вѣдь даже наиболѣе общіе и непоколебимые Фи- зическіе законы представляютъ собою, въ концѣ-концовъ, только статистическія приближенія, правда, отличающіяся весьма высокой степенью вѣроятности, ибо покоются на обобщеніяхъ, базирующихся на билліонахъ случаевъ, тогда какъ типологическія науки оперируютъ съ весьма сложными комбинаціями, которыя встрѣчаются въ гораздо болѣе не- значительномъ количествѣ случаевъ. Конечно, въ этомъ отношеніи нѣтъ никакого сравненія между закономъ тяготѣ- нія и типомъ развитія Феодальныхъ отношеній или право- вого государства. Такимъ образомъ, все наше обобщаю- щее знаніе имѣетъ статистическій характеръ, покоится на примѣненіи закона большихъ чиселъ и отличается только большей или меньшей степенью вѣроятности. Таковъ вы- водъ, который дѣлается о его характерѣ такими учеными, какъ Экснеръ *) или Борель. IV. Такимъ образомъ, съ точки зрѣнія содержанія науки могутъ быть раздѣлены на науки о духѣ, науки о жизни и науки о природѣ или Физико-химическихъ явленіяхъ; ка- ждая изъ этихъ группъ наукъ можетъ быть въ свою очередь раздѣлена съ точки зрѣнія метода, который примѣняется для обработки содержаній опыта, на науки о единичномъ, науки объ общихъ и неизмѣнныхъ законахъ и науки о клас- сахъ или типахъ явленій. Между всѣми этими науками есть одна общая черта. Всѣ онѣ работаютъ надъ содержаніями опыта, которыя берутъ въ различныхъ сочетаніяхъ и съ различныхъ точекъ зрѣ- нія. Возможна однако и еще большая степень отвлеченія въ научной работѣ. Мы можемъ сдѣлать предметомъ осо- баго разсмотрѣнія тѣ двѣ стороны сознанія, изъ взаимо- дѣйствія которыхъ созидается все наше знаніе, именно опытъ и мышленіе, и притомъ разсматривать какъ опытъ, такъ и мышленіе, не останавливаясь на различныхъ содер- жаніяхъ сознанія, но сосредоточиваясь исключительно на Эхсшрі, О законахъ въ естественныхъ и гуманитарныхъ наукахъ (1914)-
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. ЦІ самой формѣ какъ опыта, такъ и мышленія. Формой опыта является пространство и время, Формами мышленія явля- ются понятія, сужденія, умозаключенія. Такъ мы получа- емъ, съ одной стороны, науку о величинахъ и простран- ствѣ, съ другой стороны, науку о правильномъ мышленіи. Математика и логика являются формальными науками въ от- личіе отъ наукъ о содержаніи опыта. Логика изучаетъ Формы мышленія, независимо отъ самаго содержанія мыслей. Она опирается на данныя психологіи мышленія, которая показываетъ намъ, какіе процессы Фак- тически происходятъ въ нашей мысли и по какимъ законамъ природы, и дѣлаетъ отборъ изъ этихъ процессовъ, руко- водясь исключительно критеріемъ истины. Логика намъ по- казываетъ, какіе психологически возможные пути мышленія ведутъ насъ къ познанію истины въ той мѣрѣ, въ какой это познаніе вообще доступно человѣку, т.-е. какое мышленіе является правильнымъ и какое неправильнымъ. Эта наука знакомитъ насъ съ тѣмъ идеальнымъ порядкомъ мыслей, ко- торый называется логически необходимымъ, и учитъ отли- чать его отъ всего того, что только вѣроятно или что является логически ошибочнымъ. Математика беретъ весь опытъ со стороны его количест- венныхъ отношеній, которыя возможны между явленіями съ даннымъ различнымъ содержаніемъ. Количество пять останется тѣмъ же самымъ, примѣняется ли оно къ пяти яблокамъ или къ пяти актамъ мысли. При этомъ чистыя ма- тематическія науки, каковы ариѳметика, алгебра, счисле- ніе безконечно малыхъ, имѣютъ дѣло съ числами, т.-е. съ совершенно отвлеченными количествами, которыя въ конеч- номъ счетѣ представляютъ собой высшія абстракціи актовъ нашей мысли, отрѣшенныхъ отъ всякаго содержанія. Кон- кретныя же математическія науки, каковы геометрія, меха- ника, вводятъ въ свое изученіе также и пространственныя Формы, которыя однѣ только поддаются точному измѣренію и вычисленію; пространственныя же Формы содержатъ въ себѣ уже извѣстныя качественныя отличія. Вотъ почему 8*
116 в. м. хвостовъ. въ этихъ наукахъ мы встрѣчаемъ, съ одной стороны, аксіо- мы, т.-е. положенія логически необходимыя, противное ко- торымъ не можетъ быть мыслимо (цѣлое больше своей ча- сти), съ другой же стороны, постулатъ!,, которые логически мыслимы и въ иной Формѣ и потому безъ ущерба для ло- гики могутъ быть замѣнены другими. Такъ, въ геометріи возможно постулировать Евклидовское пространство или же какое-нибудь иное, напр., такое, гдѣ черезъ одну точку, взятую внѣ прямой, можно ''провести безконечное количе- ство параллельныхъ линій. Такая геометрія логически воз- можна, ее строили Гауссъ, Лобачевскій, Риманъ; она от- личается отъ Евклидовской только своей непримѣнимостью къ содержаніямъ нашего опыта. Далѣе возникаетъ вопросъ о границахъ и цѣнности сама- го научнаго знанія, о томъ, что изъ себя представляетъ истина, въ чемъ состоитъ отличіе между истиной абсолют- ной и истиной, доступной человѣческому познанію, каково отношеніе между вѣрой и знаніемъ, что изъ себя предста- вляетъ міръ, взятый въ его цѣломъ, какова его первопричи- на и конечная цѣль, каково въ немъ положеніе человѣка и имѣетъ ли человѣчество въ цѣломъ и въ лицѣ его отдѣль- ныхъ представителей какое-нибудь особое назначеніе. Всѣ эти гносеологическія, космологическія, этическія и эстети- ческія проблемы далеко выходятъ за предѣлы не только от- дѣльныхъ наукъ, но иногда и вообще всякаго опытнаго зна- нія. Задача философіи состоитъ въ томъ, чтобы дать посиль- ное рѣшеніе и этимъ проблемамъ. Философія распадается на гносеологію, которая критически изслѣдуетъ вопросъ о знаніи и вѣрѣ, метафизику, которая разрѣшаетъ вопросы он- тологическіе и космологическіе, этику и эстетику, которыя разрабатываютъ вопросы о цѣнностяхъ. Въ гносеологиче- ской своей части философія разрѣшаетъ вопросы, предше- ствующіе логически всякому научному знанію, такъ какъ опредѣляетъ, что изъ себя представляетъ это знаніе, какъ оно нолучается, каковы его предѣлы и какова его цѣнность. Гносеологія разрѣшаетъ и тотъ вопросъ отъ котораго от-
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 117 правляется въ своихъ изысканіяхъ логика. Логика учитъ насъ тому, что такое правильное мышленіе, т.-е. мышленіе, ве- дущее насъ къ познанію истины; гносеологія даетъ логикѣ, самое понятіе объ истинѣ. Что же касается метафизики, этики и эстетики, то эти части философіи, напротивъ, являются попыткой завершитъ результаты нашего знанія, полу- ченные наукой. Стремясь идти за предѣлы науки, филосо- фія пытается здѣсь разрѣшить тѣ вопросы, которые пре- вышаютъ силы науки. Основное условіе при этомъ состоитъ въ томъ, чтобы метафизическія, этическія и эстетическія по- строенія не расходились съ данными положительной науки и чтобы ихъ авторы не придавали своимъ догадкамъ хара- ктера непререкаемыхъ истинъ, но смотрѣли бы на нихъ толь- ко, какъ на гипотезы, въ той или иной степени подкрѣ- пляемыя научной вѣроятностью и практической вѣрой. V. Въ результатѣ всего этого изслѣдованія мы получаемъ слѣдующую общую схему наукъ и всего знанія. Философія слагающагося знанія. Гносеологія. > Науки формальныя. О формахъ опыта (количественныхъ О формахъ мнш- и пространственныхъ отношеніяхъ). ленія. Математика. Логика. Науки о содержаніи опыта (матеріальныя). I. Дѣленіе по содержанію. Науки о природѣ. Науки о жизни. Науки о духѣ. Науки о за- конахъ. Науки о ти- пахъ. Науки о еди- ничномъ. И. Дѣленіе Физика, химія. Минералогія. Астрономія, гео- графія, геологія. по методу. Біологія, физіоло- гія. Ботаника, зооло- гія, антропологія. Ученіе о происхо- жденіи живот- ныхъ видовъ. Психологія, сода- ло гія. Филологія, пол. экономія, юриспр. Біографія, исторія. Философія завершеннаго знанія. Метафизика, этика, эстетика.
118 в. и. хвостовъ. VI. Все знаніе создается взаимодѣйствіемъ мышленія и опыта. Поэтому прогрессъ науки идетъ съ двухъ сторонъ; онъ зависитъ какъ отъ расширенія матеріала опыта, такъ и отъ успѣшности связыванія данныхъ опыта въ логическое цѣлое работою мысли. Къ первой цѣли ведетъ наблюденіе и экс- периментъ. Чѣмъ шире и точнѣе поставлены наблюденія, чѣмъ остроумнѣе эксперименты, тѣмъ богаче дѣлается со- держаніемъ наше знаніе. Ко второй цѣли ведетъ созданіе научныхъ гипотезъ и силлогистическое связываніе положе- ній, установленныхъ опытомъ. Обыкновенно различаются индуктивный и дедуктивный ме- тоды изслѣдованія. Но на самомъ дѣлѣ во всякой наукѣ есть и тотъ и другой элементъ. Намъ постоянно приходится прибѣгать къ индуктивнымъ заключеніямъ, т.-е. отъ единич- ныхъ данныхъ опыта восходить работой мысли къ болѣе или менѣе широкимъ общимъ положеніямъ; но не менѣе часто приходится идти и путемъ дедукціи, т. - е. отъ об- щихъ положеній силлогистическимъ путемъ спускаться къ единичнымъ Фактамъ, которые приходится подводить подъ эти положенія, чѣмъ самыя положенія провѣряются съ точ- ки зрѣнія приложимости ихъ къ многообразной дѣйстви- тельности. Часто наука дѣлаетъ крупные шаги впередъ подъ вліяніемъ дедуктивно - выведенной эвристической ги- потезы, вродѣ гипотезы Дарвина о значеніи борьбы за су- ществованіе въ біологіи. Но иногда новое опытное наблю- деніе, вродѣ извѣстныхъ наблюденій Менделя надъ размно- женіемъ гороховыхъ ростковъ или наблюденій надъ разложе- ніемъ атомовъ радія, будитъ научную мысль и ведетъ къ пересмотру общихъ научныхъ теорій. Такимъ образомъ, обычно методомъ всякой науки явля- ется соединеніе индукціи и дедукціи. Ученый начинаетъ съ на- блюденія Фактовъ. Если бы онъ этимъ ограничился, то его знаніе получило бы чисто описательный характеръ и ничего бы намъ не объясняло. Такой результатъ и получили, напр., представители т, наз. исторической школы политической экономіи, возникшей во второй половинѣ XIX столѣтія въ
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 119 противовѣсъ къ чисто дедуктивному направленію класси- ческой школы. Для объясненія подмѣченныхъ Фактовъ уче- ный строитъ гипотезу, т.-е. мысленно создаетъ для нихъ Формулу, связывающую ихъ съ остальнымъ запасомъ на- шихъ знаній. Построенную гипотезу онъ дедуктивно при- мѣняетъ къ новымъ Фактамъ и тѣмъ подвергаетъ ее провѣр- кѣ. Стенли Джевонсъ сравниваетъ методъ ученаго съ пріема- ми человѣка, занимающагося разгадываніемъ ребуса: по- знакомившись съ загадочными Фигурами ребуса, человѣкъ придумываетъ для нихъ гипотетическій смыслъ и затѣмъ смотритъ, подойдетъ ли его гипотеза къ Фактамъ, еще разъ подвергаемымъ изученію; онъ повторяетъ эту операцію до тѣхъ поръ, пока не достигнетъ цѣли. Не слѣдуетъ только никогда забывать, что создаваемая нами гипотеза обыкно- венно абстрактна и всей реальности не покрываетъ; не слѣдуетъ ее самое принимать за полную реальность. Эко- номисты классической школы много повредили своимъ изы- сканіямъ тѣмъ, что своего гипотетическаго Ьото оесопотісиз часто принимали за дѣйствительно существующаго человѣ- ка, который однако много сложнѣе, чѣмъ подобная аб- стракція. Не мѣшаетъ отмѣтить также, что при оцѣнкѣ ги- потезъ человѣческій умъ всегда слѣдуетъ закону экономіи мысли, т.-е. склоненъ отдавать предпочтеніе логически бо- лѣе простой гипотезѣ передъ болѣе сложной, если онѣ обѣ одинаково объясняютъ Факты. Гипотеза Коперника этимъ и побѣдила астрономическую систему Птолемея; она оказалась значительно болѣе простой. Дедуктивно-индуктивный методъ примѣняется безъ раз- личія какъ въ наукахъ о законахъ и о типахъ, такъ и въ наукахъ о единичномъ. Дѣло въ томъ, что и въ идіограФИ- ческомъ знаніи, т.-е. въ наукахъ о единичномъ, какова исто- рія, мы примѣняемъ особые методы констатированія Фак- товъ, въ которыхъ большое значеніе имѣютъ дедуктивно выводимая теорія и индуктивно получаемыя обобщенія. Въ исторической методологіи эти методы констатированія Фак- товъ особенно развиты и получили названіе критики источ-
120 в. м. хвостовъ. никовъ. При дальнѣйшей же работѣ надъ констатирован- ными Фактами, при такъ наз. исторической конструкціи, историку приходится установленные Факты дедуктивно объ- яснять изъ законовъ и типологическихъ обобщеній, добы- тыхъ другими науками. Въ результатѣ приходится сказать, что едва ли можно дѣ- лить науки на исключительно индуктивныя и дедуктивныя. Даже въ такой, казалось бы, дедуктивной наукѣ, какъ математика, есть индуктивный элементъ, который проявилъ себя, напр., въ созданіи постулатовъ Евклидовой геометріи, оказавшихся наиболѣе подходящими къ условіямъ нашего опыта. Мето- дологическія различія между науками въ этомъ отношеніи имѣютъ болѣе частный характеръ въ зависимости, напр., отъ того, примѣнимъ ли въ данной области экспериментъ или нѣтъ, и, если примѣнимъ, то въ какомъ объемѣ. Есть на- уки съ преобладаніемъ эксперимента, есть и такія гдѣ преобладаетъ наблюденіе, есть, наконецъ, такія, гдѣ даже непосредственное наблюденіе почти непримѣнимо и приходится имѣть дѣло съ описаніями изъ вторыхъ рукъ (исторія). Есть науки, какъ математика, гдѣ преобладаютъ дедуктивныя построенія, есть, напротивъ, почти исключи- тельно индуктивныя отрасли знанія. Историку, который имѣетъ задачей ознакомленіе со всѣми особенностями ка- ждаго случая, приходится идти, конечно, не тѣми путями, какъ соціологу, ищущему обобщеній. III. Соціологія и ея методъ. I. Если мы поставимъ вопросъ, какое же мѣсто занимаетъ соціологія въ этой системѣ наукъ, то отвѣтъ теперь будетъ нами полученъ безъ особыхъ затрудненій. Какъ показываетъ исторія науки объ обществѣ'), со- ціологія должна быть отнесена къ числу наукъ о духѣ, такъ какъ соціальная связь состоитъ въ психическомъ взаимо- Только что вышла изъ печати первая часть моей .Соціологіи", содержащая въ себѣ историческій очеркъ ученій объ обществѣ.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 121 дѣйствіи людей. Закономѣрность соціальныхъ явленій от- личается поэтому всѣми тѣми особенностями, которыя при- сущи психической причинности. Что же касается точки зрѣнія, которую соціологія принимаетъ относительно под- лежащаго ея изученію матеріала, то не подлежитъ ника- кому сомнѣнію, что соціологія принадлежитъ, въ отличіе отъ исторіи, къ обобщающимъ наукамъ. Можно только спро- сить, какого рода обобщенія она намъ должна давать: тѣ ли обобщенія, которыя оказываются Формулами неизмѣн- ныхъ законовъ природы, или же тѣ, которыми занимаются науки типологическія и которыя даютъ намъ только Фор- мулы, по самому своему понятію допускающія исключенія? На этотъ вопросъ приходится отвѣтить, что соціологія, какъ она сложилась къ настоящему времени, включаетъ въ себѣ и то, и другое. Въ составъ соціологіи, во-первыхъ, входитъ ученіе о настоящихъ соціальныхъ законахъ, т.-е. уста- новленіе такихъ Формулъ, которыя опредѣляютъ собой по- стоянныя и неизмѣнныя связи событій. Сюда относится, напр., вся такъ наз. психологія толпы. Эта отрасль соціо- логіи имѣетъ своей задачей показать намъ, какой закономѣр- ности подлежитъ человѣческая толпа, гдѣ бы и когда бы она ни собиралась. Когда психологія толпы будетъ достаточно разработана, ея законы будутъ имѣть такое же ненаруши- мое значеніе, какъ Формулы индивидуальной психологіи. Но, во-вторыхъ, въ составъ соціологіи постоянно включа- ются ученія другого рода. Соціологи знакомятъ насъ съ типическимъ процессомъ возникновенія семьи, собственно- сти, государства, науки, религіи, съ различными Формами общественнаго и государственнаго быта, вродѣ Феодаль- наго общества, абсолютной монархіи; такого рода изыска- нія уже несомнѣнно падаютъ въ область типологіи а соста- вляютъ ту часть соціологіи, которая лежитъ между ос- новной соціологіей, между ученіемъ о законахъ соці- альной жизни, и исторіей, какъ ученіемъ о конкретныхъ, единичныхъ событіяхъ и состояніяхъ соціальной дѣйстви- тельности.
122 в. м. хвостовъ. Такимъ образомъ, въ соціологіи, какъ наукѣ объ обще- ствѣ, слѣдуетъ различать двѣ части: основную соціологію или ученіе о соціальной связи и о соціальныхъ законахъ и со- ціальную типологію или ученіе о важнѣйшихъ типахъ чело- вѣческихъ обществъ въ связи съ выясненіемъ условій ихъ происхожденія и смѣны. II. Обращаясь къ методгу соціологіи, мы должны сказать, что онъ является, какъ и методъ всѣхъ остальныхъ наукъ, индуктгсвно-дедуктивнымъ. Соціологическія положенія полу- чаются путемъ восхожденія отъ единичныхъ Фактовъ опы- та къ обобщающимъ Формуламъ и затѣмъ путемъ дедуктив- наго разсужденія провѣряются на новыхъ Фактахъ. Гипо- теза играетъ здѣсь такую же роль, какъ и въ остальныхъ наукахъ. Соціологія пока еще не можетъ быть отнесена къ наукамъ экспериментальнымъ, такъ какъ искусственно по- строенный экспериментъ не играетъ въ современной соціо- логіи сколько-нибудь видной роли. Но я не думаю, чтобы экспериментъ былъ принципіально исключенъ изъ области соціологіи. Онъ, конечно, непримѣнимъ къ широкимъ массовымъ про- цессамъ. Есть, однако, такія области соціальныхъ явленій, гдѣ экспериментъ вполнѣ возможенъ, и необходимо только выработать правильные методы экспериментированія. Я ра- зумѣю такія области, какъ та же психологія толпы и об- щественныхъ собраній, о которой только-что приходилось упоминать по другому поводу. Конечно, вполнѣ возможны эксперименты съ толпой и, особенно, съ организованнымъ общественнымъ собраніемъ. Здѣсь возможно произносить, напримѣръ, рѣчи съ спеціальной цѣлью прослѣдить вліяніе того или иного пріема на такъ или иначе организованное собраніе и т. п. Возможны опыты и въ тѣхъ областяхъ, ко- торыми такъ любитъ заниматься Зиммель и которымъ онъ / даетъ названіе соціально-микроскопическихъ вопросовъ. Напр., я вполнѣ представляю себѣ опытное изслѣдованіе разницы общества изъ двухъ людей и вліянія привхожде- нія третьяго члена, или изслѣдованія, путемъ эксперимен- тированія, характера „дорожнаго знакомства", вліянія на
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 128 общественныя отношенія чувства обонянія, значенія укра- шеній и т. п. Вообще задачей настоящаго времени является выработка пра- вильныхъ методовъ собиранія и обработки соціальныхъ фактовъ. Соціологу приходится работать надъ разнороднымъ мате- ріаломъ. Очень цѣнный матеріалъ даютъ ему историки, ко- торые на основаніи косвенныхъ показаній, провѣренныхъ исторической критикой, предоставляютъ въ его распоряже- ніе массу Фактовъ, касающихся обыкновенно широкихъ об- щественныхъ процессовъ, охватывающихъ болѣе или менѣе длительные періоды времени. Путемъ правильнаго примѣ- ненія историка-сравнительнаго метода изъ этого матеріала можно получить цѣнныя соціологическія обобщенія не толь- ко типологическаго характера, но и вскрывающія настоя- щіе законы соціальной жизни. Для той же психологіи тол- пы или для психологіи общественныхъ классовъ и націй историческій матеріалъ даетъ незамѣнимыя основанія. Далѣе, большое значеніе имѣетъ матеріалъ, собираемый путешественниками и географами. На основаніи этого мате- ріала можно изслѣдовать особенности психической жизни малокультурныхъ обществъ, что помогаетъ разбираться въ основныхъ вопросахъ соціальной закономѣрности и соціаль- ной типологіи. Конечно, этотъ матеріалъ нуждается въ осо- бенно осторожномъ обращеніи въ виду слабой подготовлен- ности большинства путешественниковъ къ собиранію имен- но соціологическихъ данныхъ и не всегда достаточно кри- тическаго отношенія ихъ къ собираемымъ свѣдѣніямъ и про- изводимымъ наблюденіямъ. Не приходится много разсуждать о томъ значеніи, кото- рое имѣютъ для соціологіи матеріалы по статистикѣ обще- ственной жизни. При статистическомъ характерѣ всѣхъ на- учныхъ законовъ ясно, что и для соціологическихъ обоб- щеніяхъ примѣненіе закона большихъ чиселъ должно сто- ять на видномъ мѣстѣ. Но здѣсь слѣдуетъ отмѣтить и важ- ную особенность наукъ о духѣ, охарактеризованную въ предыдущемъ изложеніи. Въ наукахъ о духѣ на первомъ
124 в. м. хвостовъ. планѣ стоятъ качества, а не количества. Изучая обществен- ную жизнь, мы интересуемся не только степенью частоты того или иного явленія, но и качественнымъ его содержа- ніемъ. Для насъ важно идейное содержаніе соціальной жиз- ни и вліяніе его на самый ходъ общественнымъ процессовъ. Вотъ эта-то качественная сторона общественной жизни мало мо- жетъ бытъ охвачена статистическимъ методомъ. Намъ необхо- димо поэтому располагать еще и особыми пріемами каче- ственнаго анализа общественныхъ явленій. Этотъ анализъ мо- жетъ быть производимъ только путемъ детальнаго обслѣдова- нія отдѣльныхъ единичныхъ Фактовъ общественной жизни, но не съ цѣлью ихъ историческаго изученія, а съ цѣлью проникновенія въ постоянно дѣйствующій механизмъ соці- альныхъ процессовъ. Необходимо располагать опредѣлен- нымъ методомъ наблюденія и экспериментированія въ об- ласти психологіи толпы и собраній, психологіи обществен- ныхъ организацій и классовъ. Этотъ методъ долженъ по возможности устранять неизбѣжную во всякомъ изученіи духовныхъ явленій субъективность ихъ истолкованія,—мы ви- дѣли, что всѣ явленія духа наблюдателемъ всегда истолко- вываются по аналогіи съ собственными духовными пережи- ваніями и другого пути проникновенія въ нихъ не существуетъ. Далѣе методъ долженъ быть такимъ, чтобы онъ не только давалъ простую регистрацію явленій, но и помогалъ разложитъ ихъ на простѣйшіе элементы. Наконецъ, методъ долженъ содержать въ себѣ извѣстныя гарантіи того, что взятое для анализа явленіе въ достаточной сте- пени нормально или, по крайней мѣрѣ, типично. III. Подобная постановка дѣла предполагаетъ наличность коллективныхъ изслѣдованій которыя велись бы нѣсколькими лицами по опредѣленному плану и подъ опредѣленнымъ руководствомъ. Придется производить болѣе или менѣе де- тальныя анкеты въ намѣченныхъ областяхъ соціальной жи- зни, соединяя ихъ со статистическими пріемами, которые бы дали возможность выяснить степень повторяемости и нор- мальности изучаемыхъ качественнымъ анализомъ случаевъ.
КЛАССИФИКАЦІЯ НАУКЪ. 125 Примѣненіе коллективнаго труда имѣетъ большое значеніе въ слѣдующихъ отношеніяхъ. Во-первыхъ, кабинетный уче- ный, сидя у себя дома, лишенъ возможности самъ произ- водить разнообразныя наблюденія надъ живой соціальной дѣйствительностью. Для этого ему необходимы помощники, которые съ теченіемъ времени сами обратятся съ самосто- ятельныхъ изслѣдователей. Во вторыхъ, веденіе наблюденій по опредѣленному плану сразу цѣлой группой лицъ до нѣ- которой степени парализуетъ ту субъективность въ регист- рированіи и анализѣ наблюдаемыхъ явленій, которая, какъ сказано, составляетъ камень преткновенія во всѣхъ изслѣ- дованіяхъ духовныхъ процессовъ. Необходимо созданіе цѣлыхъ соціологическихъ лабораторій. Процессы общественной жизни пора изучать не только по историческимъ документамъ, вообще не только по книгамъ, НО обращаясь къ непосредственному наблюденію общественной жизни и даже къ производству надъ ней искусственно поставлен- ныхъ экспериментовъ. Предметомъ такого изученія должны быть сдѣланы самые элементарные соціальные процессы, которые постоянно около каждаго изъ насъ разыгрываются. Мы всѣ можемъ наблюдать явленія дружбы, любви, состра- данія, ревности, зависти, гнѣва, вражды, борьбы. Жизнь даетъ намъ массу случаевъ наблюдать психологію толпы уличной и театральной, ожидающей и дѣйствующей, вни- мающей чему-либо или охваченной какимъ-либо чувствомъ. Мы участвуемъ въ разнаго рода организаціяхъ болѣе или менѣе длительнаго характера. Мы находимся подъ дѣй- ствіемъ общественныхъ вождей и въ той или иной степени испытываемъ вліяніе ихъ престижа. Мы сами принадле- жимъ къ извѣстному общественному классу и окружены, представителями другихъ классовъ. Есть полная возмож- ность заняться систематическимъ изученіемъ особенностей міровоззрѣнія этихъ классовъ и отсюда перейти къ выяс- ненію тѣхъ причинъ, которыми эти особенности вызываются и которыя приводятъ къ тому, что всегда и вездѣ кресть- яне въ деревнѣ представляютъ изъ себя не совсѣмъ то же
126 в. м. хвостовъ. самое, что рабочіе въ городѣ и т. д. Болѣе широкія пер- спективы открываются въ области изученія психологіи цѣ- лыхъ націй; но и въ этой области данныя историческаго матеріала должны пополняться систематически поставлен- нымъ и критически провѣряемымъ наблюденіемъ. Я уже не стану говорить о томъ, что подобные же пріемы при- мѣнимы и въ болѣе спеціальныхъ областяхъ соціологіи, из- слѣдующихъ отдѣльныя стороны общественной жизни. Ука- жу для примѣра, что почти не существуетъ соціологіи юридическаго оборота. Юристы занимаются разработкой нормъ закона и обычая, т.-е. тѣхъ правилъ, которыя болѣе - или менѣе сознательно созданы людьми для разрѣшенія спорныхъ юридическихъ отношеній. Но совершенно почти не изучается юридическій оборотъ, какъ онъ склады- вается въ нормальной жизни, не доходящей до суда и ча- сто игнорирующей всѣ нормы закона и обычая. Подходить къ этой области можно только путемъ непосредственнаго изученія и обобщенія Фактовъ юридическаго оборота, ана- лиза содержанія заключаемыхъ сдѣлокъ и порядка Факти- ческаго ихъ выполненія *). То же самое слѣдуетъ сказать о соціологіи религіозной жизни, о соціологіи промышлен- ности, войны, международнаго оборота. Есть у соціологіи и другія задачи, разрѣшеніе которыхъ потребуетъ участія въ работѣ соціологической лаборато- ріи представителей естествознанія. Я разумѣю тѣ области со- ціологіи, которыя ставятъ своей задачей выясненіе зависи- мости общественной жизни отъ окружающей природной среды, отъ расовыхъ особенностей людей и т. п. Всѣ эти вопросы до сихъ поръ' рѣшались на основаніи историче- скаго матеріала или дедуктивныхъ соображеній. Собираніе же и регистрированіе Фактовъ и процессовъ живой обще- ственной дѣйствительности планомѣрно ставилось въ со- вершенно недостаточной степени. В. М. Хвостовъ. 4) Си. ЕкгІіЛ. Ѳгипд1е§ип§ <іег ЗогіоІо§іе <1ез ЕесИіз (1913).
Объ общественномъ идеалѣ. II. Кризисъ анархизма. I. Современное состояніе анархизма.—Сходство въ судьбѣ соціализма и анархиз- ма.—Утрата революціонной вѣры, какъ основная причина кризиса.—Жизнен- ное зерно анархизма. Судьба анархизма имѣетъ много общаго съ судьбой со- ціализма. Являясь также доктриной весьма древняго про- исхожденія, анархизмъ достигаетъ наивысшей степени за- конченности въ XIX вѣкѣ въ эпоху разочарованія въ пра- вовомъ государствѣ. Подобно соціализму, онъ выступаетъ со всей полнотой обѣтованіи грядущаго совершенства; онъ гордо противопоставляетъ себя историческимъ путямъ го- сударственной жизни, обѣщаетъ скорое разрѣшеніе обще- ственныхъ противорѣчій и несетъ съ собою надежду на свѣт- лую гармонію земного'"рая. И подобно соціализму, онъ по- степенно распадается на рѣзко противоположныя напра- вленія, обнаруживаетъ внутренній антагонизмъ своихъ основ- ныхъ началъ и утрачиваетъ прежнюю непосредственность своей вѣры. Конечная цѣль, которая казалась близкой и легко осуществимой, отдѣляется отъ настоящаго долгимъ искусомъ подготовительнаго развитія и теряется въ безко- нечной дали будущаго^. Не удивительно, если при этихъ условіяхъ съ разныхъ сторонъ раздаются голоса о кризисѣ анархизма. Еще въ 1902 году одинъ изъ наиболѣе безпристрастныхъ изслѣдо- вателей этого направленія Кульчицкій предсказывалъ кру- шеніе анархическаго движенія и утверждалъ, что оно рас- *) См. Вопр. фил. и псих., кн. 137—138.
128 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. падается на „литературно-научное и артистическо-этическое направленіе" его вождей и радикально практическое на- правленіе массъ, которыя, „покинувъ знамя анархизма, об- манувшаго ихъ ожиданія, вернутся, поскольку обществен- ный строй за то время не измѣнится, къ соціализму въ его наиболѣе радикальной части" 1). Пять лѣтъ спустя, въ 1907 году, совершенно независимо отъ Кульчицкаго, сходное мнѣніе о будущности анархизма высказалъ Палантъ, кото- рый обнаружилъ въ немъ „противорѣчіе началъ и стремле- ній", составляющихъ .роковой зародышъ его разложенія". Близко къ тому, что говорилъ Кульчицкій, и • онъ полагалъ, что часть анархистовъ, особенно изъ числа интеллигенціи, перейдетъ къ чистому и простому индивидуализму, боль- шинство же, и особенно тѣ, кто на первый планъ ставитъ вопросы матеріальной жизни и экономической организаціи, склонится къ радикальному соціализму ’). Съ тѣхъ поръ какъ были высказаны эти предположенія, ничто не могло ихъ опро- вергнуть, и въ наши дни мы можемъ повторить ихъ съ еще большей рѣшительностью. Не засвидѣтельствовалъ ли па- рижскій анархистскій съѣздъ 1913 года картину полнаго распада анархическаго движенія? Бурныя сцены враждеб- ныхъ столкновеній, имѣвшія мѣсто на этомъ съѣздѣ, исклю- ченіе изъ числа членовъ съѣзда анархистовъ-индивидуали- стовъ, долгіе споры о самомъ понятіи и существѣ анархиз- ма, все это говорило не о мощи и процвѣтаніи, а о сла- бости и разложеніи. И хотя съѣздъ закончился постановле- ніемъ о созданіи новой' организаціи подъ именемъ „комму- нистической революціонной Федераціи Французскаго языка", но ничто не предвѣщало этой Федераціи ни долговремен- наго существованія, ни практическаго успѣха. И конечно, не одни условія военнаго времени способствовали тому, что вскорѣ эта новая организація совершенно заглохла.. 4) Кульчицкій. Современный анархизмъ. Переводъ съ польскаго С. Штернъ. СПБ. 1907. Стр. 377. (На польскомъ языкѣ книга появилась въ 1903 году.) Раіапіе. АпагсЬізте еі іпіііѵкіиаіімпе. Кеѵие рЫІозорЫдие. Т. ЬХІІЦідор). Рр. 364—365.
ОБЪ ОВЩЕСТВЕННОМЪ-ЦОДгАЛѢ. 129 Но еще болѣе убѣдительно, чѣмъ этотъ частный эпизодъ изъ исторіи анархическаго движенія, о томъ же явленіи кри- зиса анархизма говорятъ намъ авторитетные голоса изъ сре- ды самихъ анархистовъ. Я имѣю въ виду тѣ интересныя ха- рактеристики современнаго состоянія анархизма, которыя даны въ новѣйшихъ очеркахъ Проло и Лорюло 1). Если Кульчицкій и Палантъ являются судьями со стороны, то этк послѣдніе писатели свидѣтельствуютъ о своемъ собствен- номъ дѣлѣ и на основаніи собственныхъ переживаній. Каковъ же смыслъ ихъ свидѣтельствъ? Оба автора, оста- ваясь убѣжденными и вѣрными анархистами, согласно заявля- ютъ, что старый традиціонный анархизмъ умираетъ, что героическія времена анархизма прошли 2). Въ особенности Лорюло въ своемъ исчерпывающемъ очеркѣ даетъ яркую картину послѣдовательныхъ разочарованій новѣйшаго анар- хизма, пытавшагося найти различные новые пути для ожи- вленія своей дѣятельности и каждый разъ терпѣвшаго неу- дачу.^ Безспорно11, говоритъ Лорюло, „вотъ уже нѣсколь- ко лѣтъ анархизмъ испытываетъ глубокій кризисъ. Онъ по- терялъ всякій опредѣленный характеръ. Это—несвязность въ идеяхъ и маразмъ въ дѣйствіи" 3). И если, самъ Лорюло не слагаетъ оружія, если онъ продолжаетъ вѣрить въ анар- хизмъ, то только потому, что за традиціонными Формами этого ученія онъ видитъ нѣкоторую незыблемую идею. Тра- диціонный анархизмъ умираетъ, но остается живой его сущ- ность, его руководящій принципъ. Въ этомъ отношеніи Ло- рюло, какъ увидимъ далѣе, правъ. И здѣсь не трудно про- слѣдить полную аналогію съ соціализмомъ. Какъ тамъ подъ вліяніемъ суровыхъ опытовъ жизни происходитъ поворотъ отъ утопическаго догматизма, отъ вѣры во всемогущую си- лу соціальной революціи къ скромнымъ Формуламъ эволю- ціоннаго реализма, къ смиренію предъ историческими путя- 1) }асдиез Ргоіо. Ьез АпагсЬізгез.Рагіз, 1912. А. Ьогиіоі. Ьез ТЬёогіезапагсЬізіез- Рагіз, 1913. 2) Ргоіо, 1. с., р. 84; Ьогиіоі, 1. с., р. 328. •) Ьогиіоі, 1. с. р. 315- Вопросы философіи кн. 139. ' й
130 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. ми исторіи, такъ и здѣсь замѣчается совершенно такое же движеніе мысли отъ утопизма къ реализму, отъ воз- душныхъ замковъ будущаго къ твердой почвѣ дѣйстви- тельности. А что же старые вожди анархизма? Остались ли они не- преклонными въ революціонномъ паѳосѣ своей первона- чальной вѣры? Въ концѣ настоящаго изложенія мы отвѣ- тимъ на это болѣе подробно, теперь же достаточно ска- зать, что самый славный изъ ветерановъ анархизма, нашъ соотечественникъ Кропоткинъ, въ своихъ послѣднихъ про- изведеніяхъ переноситъ центръ тяжести съ революціи об- щественнаго устройства на эволюцію самого общества, на воспитаніе людей въ духѣ творческой и сознательной ини- ціативы. Кропоткинъ издавшій въ 1913 году свой завер- шающій трудъ „Ьа зсіепсе тобегпе еі ГапагсЬіе" уже не тотъ, какимъ онъ былъ въ 1885 и 1892 годахъ, когда онъ выпустилъ въ свѣтъ свои „Рѣчи бунтовщика" и „Завоеваніе хлѣба". Еще въ 1896 г. въ своей брошюрѣ: „Ь’апагсіііе, за рЬіІозорЬіе, зогг ісіеаі" онъ вступилъ на новый путь, рѣз- ко отдѣляющій его отъ былого революціоннаго утопизма. Су- ровые уроки исторіи сказываются и на этомъ неизмѣнномъ борцѣ за свободу и счастье человѣчества. Указанное сходство въ судьбѣ анархизма и соціализма имѣетъ за собою и тожество причинъ, обусловливающихъ ихъ современное состояніе. Анархизмъ, какъ и соціализмъ выступили въ XIX вѣкѣ въ эпоху наивысшаго напряженія революціонныхъ надеждъ, и вѣра въ близкое торжество ихъ идеаловъ являлась для того, какъ и для другого на- правленія необходимымъ основаніемъ ихъреволюціоннаго па- ѳоса. И тутъ съ анархизмомъ случилось то же, что и съ соціализмомъ. По мѣрѣ того, какъ перспектива револю- ціи отодвигалась въ туманную даль, наступало охлажденіе и разочарованіе. Это очень хорошо и кратко объясняетъ Лорюло: „революція не приходила; все время это откла- дывалось на слѣдующій день, на будущее. Конечно, ее под- готовляли; но энтузіазмъ ея апостоловъ не могъ уже дви-
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 131 гать массы и выводить ихъ изъ ихъ оцѣпенѣнія *)“. Для тѣхъ, кто могъ довольствоваться проповѣдью идеальныхъ началъ, хотя бы и весьма далекихъ отъ настоящаго, не трудно было остаться вѣрнымъ старому знамени; но для тѣхъ, кто ожидалъ отъ своей вѣры непосредственныхъ практическихъ успѣховъ, приходилось искать какихъ-либо иныхъ путей, примыкать къ какимъ-либо инымъ обществен- нымъ направленіямъ. Такъ объясняется тотъ процессъ распаденія анархизма, о которомъ говорятъ Кульчицкій и Палантъ, Проло и Лорюло. Намъ предстоитъ теперь болѣе подробно выяснить ту пе- ремѣну, которая совершилась въ анархизмѣ со времени его выступленія въ XIX вѣкѣ. И здѣсь, какъ въ отношеніи къ соціализму, я имѣю въ виду не исторію и не критику раз- бираемаго направленія, а изображеніе его судьбы въ ея основныхъ діалектическихъ моментахъ. Какъ я уже замѣ- тилъ, въ судьбѣ анархизма сказывается дѣйствіе нѣкоторыхъ общихъ причинъ, обусловливающихъ крушеніе утопій. Къ этому слѣдуетъ прибавить, что это крушеніе нисколько не затрагиваетъ жизненнаго зерна анархизма, его внутренней правды. Революціонные замыслы его оказались несбыточ- ными мечтами; конкретные планы его противорѣчивы и сбивчивы; но тотъ духъ свободы, который представляется анархизму высшей святыней, который онъ полагаетъ необ- ходимымъ отстаивать прежде всего другого, есть дѣйстви- тельно вѣчное и священное начало. Въ анархизмѣ это на- чало выражается въ Формѣ исключительной и односторон- ней; въ жертву ему приносятся всѣ высшія связи жизни. Въ этомъ заключается утопизмъ анархической доктрины. Но вмѣстѣ съ тѣмъ исключительность и односторонность, съ какими берется здѣсь начало свободы, свидѣтельствуютъ и о неразрывной связи его съ человѣческимъ сознаніемъ. Съ бо- лѣзненной чуткостью относится анархизмъ ко всяческимъ стѣсненіямъ свободы, проистекаютъ ли они уже теперь отъ 9 Ьогиіоі, 1. с., р. 24г. 9*
132 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. принудительной власти современнаго государства или только предвидятся въ будущихъ Формахъ соціальнаго устройства. Анархизмъ столь же отрицательно и враждебно относится къ возможному господству соціализма, какъ и къ политиче- скимъ условіямъ настоящаго времени. Въ этомъ смыслѣ за мимъ слѣдуетъ признать значеніе ревностнаго и неумоли- маго стража свободы, полагающаго выше всего охрану ея неприкосновенности. „Если бы эта концепція общества безъ власти и оказалась трудно осуществимой,— говоритъ въ одномъ изъ своихъ сочиненій анархистъ Малаго,—она была бы по крайней мѣрѣ необходимымъ противовѣсомъ, препятствующимъ индивидуальной свободѣ потонуть въ гря- дущемъ торжествѣ соціализма" !). Мы подошли здѣсь къ опредѣленію существа и значенія анархизма, и прежде чѣмъ обратиться къ отдѣльнымъ анар- хическимъ писателямъ, намъ слѣдуетъ теперь болѣе по- дробно установить и это жизненное зерно анархизма, и обычный логическій составъ его ученій. 2. Существо анархизма.—Отрицаніе государства.—Признаніе начала свободы въ его исключительности и безусловности.—Бунтъ противъ человѣческихъ устано- вленій и противъ закона Божескаго. —Анархизмъ, какъ послѣднее прибѣ- жище утопической мы ели.—Смѣшеніе космологической проблемы съ соціоло- гической.—Непримиримая вражда къ существующему.—Отрѣшеніе отъ прак- тической дѣйствительности. Извѣстный изслѣдователь анархизма Эльцбахеръ, на осно- ваніи чрезвычайно тщательнаго и въ высшей степени осто- рожнаго анализа нѣкоторыхъ крупнѣйшихъ ученій этого на- яравленія, пришелъ къ выводу, что общимъ въ нихъ явля- ется ихъ отношеніе къ государству, въ остальномъ же они представляютъ самыя существенныя различія 2). И дѣйстви- тельно, если сравнить ученія Штирнера и Прудона, Тёк- І) СЬ. Маіаіо. Ве Іа Соштипе 1 РапагсЬіе. Рагіз, 1894. Р. 258. 1) ЕІиЬасЪег, Вег АпагсЫзтиз. Рус. пер. Н. Н. Вокачъ и И. А. Ильина. .М. 1907. Стр. 306.
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 1ЭД кера и Кропоткина, трудно признать въ нихъ носителей одной и той же доктрины, если не обратить вниманія на ихъ отрицательное отношеніе къ государству. Въ этомъ дѣйствительно всѣ анархисты сходятся. Начиная отъ пер- ваго изъ великихъ анархистовъ XIX вѣка Прудона и кон- чая нашимъ современникомъ Себастіаномъ Форомъ, всѣ они убѣждены, что государственная власть есть величайшее зло, что отъ нея происходятъ всѣ общественныя бѣдствія. Однако, справедливое указаніе Эльцбахера должно быть углублено и продолжено. Отрицаніе государства и госу- дарственнаго принужденія есть дѣйствительно то общее, что объединяетъ всѣ отдѣльныя анархическія ученія. Но если вспомнить, что и соціализмъ Маркса завершается уто- піей безгосударственнаго состоянія и что Марксъ и Эн- гельсъ также предсказываютъ въ будущемъ исчезновеніе государства, то придется признать, что опредѣленіе Эльц- бахера нуждается въ нѣкоторыхъ дальнѣйшихъ поясненіяхъ. Могутъ, конечно, сказать, что анархизмъ Маркса и Энгельса является недоразумѣніемъ, что провести свое отрицаніе госу- дарства безъ противорѣчій имъ не удалось. Но о комъ изъ анархистовъ можно было бы утверждать, что онъ далъ убѣ- дительное построеніе безгосударственнаго состоянія и су- мѣлъ доказать, что не только въ идеальномъ замыслѣ, но и въ практической дѣйствительности можно обойтись безъ государства? Если судить съ точки зрѣнія практической за- конченности, то отрицаніе государства является столь же несостоятельнымъ у Прудона и Бакунина, какъ и у Маркса и Энгельса. Но есть другая точка зрѣнія, съ помощью ко- торой между тѣми и другими ученіями можно провести ясную разграничительную черту: для того, чтобы получить эту возможность, надо взойти къ болѣе глубокимъ основаніямъ соціализма и анархизма. Тогда будетъ ясно, что отрица- ніе государства у соціалистовъ имѣетъ совершенно иной смыслъ, чѣмъ у анархистовъ. Уже изъ того простого обстоятельства, что всѣ безъ исключенія анархисты отрицаютъ государство, тогда какъ
134 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. среди соціалистовъ къ этому склоняются лишь нѣкоторые, слѣдуетъ заключить, что въ самомъ существѣ анархизма со- держится какое-то начало, которое несовмѣстимо съ идеей государства и котораго нѣтъ въ соціализмѣ. Очевидно, для анархизма отрицаніе государства является необходимымъ положеніемъ, тогда какъ для соціализма оно представля- ется лишь однимъ изъ возможныхъ послѣдствій. Идѣйстви тельно, въ анархизмѣ вражда къ идеѣ государства выте- каетъ изъ его страстной преданности началу свободы, взятому въ качествѣ верховнаго и безусловнаго закона обществен- ной жизни. Государственная власть и государственное при- нужденіе несовмѣстимы съ такимъ пониманіемъ свободы, и потому анархизмъ отвергаетъ ихъ, какъ стоящія въ корен- номъ противорѣчіи съ предполагаемымъ имъ основнымъ за- кономъ общенія. Въ крайнемъ своемъ выраженіи, это воз- станіе противъ государства принимаетъ характеръ стихій- наго разрушительнаго бунта, въ которомъ личность, отвер- гая всѣ стоящія надъ ней связи, выступаетъ со всей обна- женностью своего эгоизма. Въ соціализмѣ исходнымъ нача- ломъ является понятіе общественности, и счастье личности полагается въ сліяніи съ обществомъ. Господство общества надъ личностью здѣсь не только не отрицается, какъ въ анар- хизмѣ, а напротивъ, естественно связывается съ самымъ существомъ соціалистическаго устройства. И поскольку го- сударство является одной изъ Формъ организованнаго го- сподства общественнаго начала надъ личнымъ, оно вполнѣ совмѣстимо съ соціализмомъ. Къ отверженію государства, къ анархическому бунту противъ власти соціализмъ вле- чется не созидательными, а разрушительными своими стре- мленіями, своимъ революціоннымъ отрицаніемъ историче- скихъ Формъ, нетерпимостью и исключительностью своего эгоистическаго классоваго обособленія. Такъ появляются тѣ анархо-соціалистическія теченія, которыя съ такой си- лой обнаруживаются во французскомъ синдикализмѣ и за- рожденіе которыхъ съ ясностью можно указать у Маркса и Энгельса. Въ этомъ тяготѣніи къ разрушительной стихіи
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 135 эгоистическаго самоутвержденія соціализмъ приходитъ въ невольную и роковую для него связь съ анархизмомъ. Но какъ только соціализмъ утрачиваетъ свой революціонный характеръ, онъ становится на ряду съ другими прогрессив- ными историческими силами и ведетъ свою работу въ рам- кахъ существующаго государства. Для анархизма этотъ пе- реходъ къ мирной государственной работѣ немыслимъ: бунтъ противъ государства составляетъ его существо и именно потому, что его исходное начало — безусловный законъ свободы—не допускаетъ примиренія съ государствомъ. Анар- хизмъ по природѣ своей всегда является ученіемъ революціон- нымъ, не въ томъ смыслѣ, чтобы всѣ анархисты требовали не- медленной революціи и вѣрили въ нее, а въ томъ, что лишь въ ниспроверженіи государства они видятъ осуществленіе своихъ цѣлей и что лишь при этомъ условіи они ожидаютъ дѣйствительныхъ улучшеній. Таковы всѣ анархическія уче- нія. Всѣ они отвергаютъ государство, потому что исходятъ изъ безусловнаго начала свободы. Коммунистъ Кропоткинъ не менѣе индивидуалиста Тёккера вѣритъ въ исключитель- ное зиждительное дѣйствіе индивидуальной свободы, и раз- личіе между ними, какъ и между другими теоретиками анар- хизма, не въ основномъ началѣ общественной жизни, а въ способахъ его выраженія и въ средствахъ осуществленія. Слѣдуетъ даже сказать болѣе и сильнѣе: анархизмъ лишь до тѣхъ поръ остается анархизмомъ, пока онъ сохраняетъ свое индивидуалистическое начало въ его исключительности и безусловности и пока въ силу этого онъ отрицательно отно- сится къ идеѣ власти. Утрачивая эту исключительность своей индивидуалистической вѣры, онъ или склоняется къ соціа- лизму и сливается съ нимъ до неразличимости, или путемъ послѣдовательныхъ уступокъ и самоограниченій приближа- ется къ демократическому либерализму. Настоящій и по- длинный анархизмъ не знаетъ этихъ уступокъ и самоогра- ниченій: его верховнымъ принципомъ остается начало сво- боды въ ея исключительности и безусловности. Поскольку анархизмъ беретъ начало личной свободы во
136 И. НОВГОРОДЦЕВЪ. всемъ его абсолютномъ значеніи, какъ это имѣетъ мѣсто у Штирнера, онъ представляетъ собою не только возстаніе противъ государства и власти, но и противъ всякаго авто- ритета, противъ всякой нормы, противъ всякой обязанности. Всѣ связи, стоящія надъ личностью, здѣсь отвергаются. И этотъ анархическій бунтъ не ограничивается одними чело- вѣческими установленіями: личность, жаждущая полной сво- боды и безуслов юй независимости, съ логической послѣдо- вательностью приходитъ и къ бунту противъ закона Боже- скаго, противъ идеи Бога. Абсолютный анархизмъ такъ же, какъ и абсолютный соціализмъ, принципіально атеистичны: безбожіе есть лишь обратная сторона ихъ абсолютныхъ притязаній. Но и болѣе умѣренные анархисты обычно увле- каются на этотъ путь своимъ общимъ революціоннымъ духомъ. Такимъ образомъ всѣ основоположники анархизма въ XIX столѣтіи, не только Штирнеръ и Бакунинъ, но также и Прудонъ, вступаютъ въ борьбу и съ идеей государства, м съ идеей Бога. Полнота обѣтованіи анархическаго идеа- ла въ ихъ глазахъ устраняетъ потребность религіи. Подоб- но вождямъ соціализма, Марку и Энгеіьсу, они идутъ съ религіей на смертный бой: тутъ нѣтъ возможности полупри- знаній и компромиссовъ. Если религія обьявіяется силой, враждебной дѣлу прогресса и свободы, если въ ней видятъ источникъ рабства и внѣшняго, и внутренняго, какъ это осо- бенно рѣзко и настойчиво подчеркивается Штирнеромъ м Бакунинымъ, то отношеніе къ ней можетъ быть только рѣзко отрицательное и враждебное. Въ анархизмѣ, согласно его радикально-индивидуалистическому существу, это отрицаніе религіи пріобрѣтаетъ особенно боевой воинствующій харак- теръ. Его непримиримая вражда къ власти земной переносит- ся и на власть небесную. Идея Бога, какъ міроправительнаго разума, представляется ему неразрывно связанной съ почита- ніемъ земныхъ правленій и царствъ, и потому подлежащей искорененію. Этотъ ходъ мысли является настолько характер- нымъ для анархизма, что онъ встрѣчается даже и у самыхъ умѣренныхъ представителей этого теченія, какъ Теккеръ.
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 137 „Богъ для того, чтобы быть Богомъ, пишетъ Теккеръ, дол- женъ быть правящею силою. Его правленіе не можетъ быть осуществляемо непосредственно индивидомъ, для индивида и чрезъ посредство индивида; если бы оно могло быть осуществляемо такимъ образомъ, то оно сразу' и совершен- но уничтожило бы индивидуальность. Отсюда ясно, что пра- вленіе Бога, разъ только оно существуетъ, должно осущест- вляться черезъ посредство его намѣстниковъ на землѣ, сановниковъ церкви и государства" *). У болѣе радикальныхъ индивидуалистовъ, какъ Штир- неръ, къ этому присоединяются мотивы болѣе внутренняго характера. Для личности, которая не признаетъ надъ со- бой ничего высшаго, никакой святыни, связи религіозныя должны представляться особенно тягостными и стѣснитель- ными, какъ дѣйствующія не только внѣшнимъ образомъ, но и во внутреннемъ мірѣ человѣка. Въ своемъ безудержномъ индивидуалистическомъ стремленіи личность должна отбро- сить самую идею связи и ограниченія, стоящихъ надъ нею, и потому столь неизбѣжной и логически, и психологически является здѣсь борьба съ религіей. Есть ученія, по своему отрицанію государства близкія къ анархизму и въ то же время остающіяся на почвѣ религіи. Таково, напримѣръ, ученіе Толстого. Однако, какъ мы по- кажемъ далѣе, это не есть подлинный анархизмъ. Точкой исхода является у Толстого не идея личной свободы, а идея Божескаго закона. Лишь для того человѣкъ освобо- ждается здѣсь отъ закона человѣческаго, чтобы тѣмъ проч- нѣе быть поставленнымъ въ связь съ закономъ Божескимъ. Это не столько анархическое, сколько теократическое уче- ніе, если брать понятіе теократіи въ широкомъ смыслѣ слова, какъ господство религіи надъ прочими элементами жизни. Толстой и самъ не только не называетъ себя анархистомъ, но рѣшительно противополагаетъ свое ученіе >) Тёккеръ, Вмѣсто книги. Переводъ и редакція М. Г. Симановскаго. М. 1908. Стр. 587. Пользуюсь русскимъ переводомъ съ небольшими стилистическими исправленіями.
138 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. теоріямъ анархистовъ и чувствуетъ себя духовно чуждымъ этимъ теоріямъ Съ другой стороны, и среди анархи- стовъ, по компетентному свидѣтельству Лорюло, ученіе Толстого не имѣетъ успѣха, какъ доктрина мистическая и религіозная 2). Между обычнымъ анархизмомъ и проповѣдью Толстого есть рѣзкая раздѣлительная черта: принципъ лич- ности является у Толстого не абсолютнымъ и самодовлѣю- щимъ началомъ, а зависимымъ и подчиненнымъ, на первомъ мѣстѣ стоитъ абсолютный Божественный законъ. Подлин- ный анархизмъ, напротивъ, тяготѣетъ къ абсолютному инди- видуализму, и въ логическомъ развитіи приходитъ къ ниги- лизму одинаково въ политикѣ, какъ и въ религіи. Этотъ нигилистическій характеръ анархизма придаетъ ему значеніе самой радикальной изъ утопій. Общественная про- блема обнажается здѣсь до самыхъ своихъ корней. Всѣ внѣ- шнія опоры общенія, какъ и всѣ внутреннія нормы личности откидываются. На чистой свободѣ, на естественномъ, сти- хійномъ стремленіи человѣка предполагается создать гар- моническую жизнь. Все связывающее и обуздывающее ес- тественную свободу объявляется ненужнымъ и вреднымъ усложненіемъ человѣческихъ отношеній. Въ этомъ выраже- ніи своемъ анархизмъ является послѣднимъ прибѣжищемъ, послѣдней надеждой утопизма, ищущаго общественнаго идеала въ плоскости гармоническаго единства. Послѣ того какъ мысль изслѣдуетъ всѣ Формы идеальнаго устройства власти и всѣ ихъ найдетъ недостаточными, она естествен- но обращается къ анархизму, къ мысли объ устроеніи общественной жизни безъ власти и безъ закона, на чи- стомъ принципѣ свободы. Такъ было въ древней Греціи, въ послѣ-аристотелевскій періодъ политической философіи; то же повторяется и въ XIX вѣкѣ. Но для того, кто всту- пилъ въ эту плоскость разочарованій, далѣе въ постановкѣ общественной проблемы итти некуда, далѣе мысль упнра- *) Сочиненія графа Л. Н. Толстого. Изданіе двѣнадцатое. М. 1916. Ч. XIX, стр. 477. („О значеніи русской революціи”). *) Ьогиіог, Ьез Тйёогіез апагсЬізіез. Рагіз 1913. Рр. 13—15.
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 139 ется въ абсолютный индивидуализмъ, въ отрицаніе самой проблемы совершеннаго общенія. Если отъ соціализма ос- тается еще возможность перехода къ анархизму, какъ къ болѣе радикальному направленію, то за анархизмомъ откры- ваются бездна и пустота, передъ которыми кончаются и смолкаютъ соціально-ФилосоФСкія вопрошанія. Это именно мы и замѣчаемъ въ современной Франціи. Анархизмъ есть послѣдняя надежда раціоналистическаго утопизма й вмѣстѣ съ тѣмъ его послѣдняя вѣра. И подоб- но всякой утопической вѣрѣ, онъ такъ же, какъ и соці- ализмъ, представляетъ собою смѣшеніе космологической про- блемы съ соціологической. Міровая проблема зла и стра- данія и здѣсь разрѣшается мыслью о счастливомъ устрое- ніи общественной жизни. Начиная отъ крупнѣйшаго изъ философовъ анархизма Макса Штирнера и кончая Себа- стіаномъ Форомъ, анархисты одинаково утверждаютъ, что причина бѣдствій, удручающихъ людей, есть неправильное общественное устройство. Свобода, настоящая и полная свобода исцѣлитъ человѣчество отъ его страданій. Но въ данномъ случаѣ несоотвѣтствіе между проблемой и ея раз- рѣшеніемъ еще болѣе бросается въ глаза, чѣмъ въ соціа- лизмѣ. Вѣдь анархизмъ освобождаетъ понятіе человѣческа- го страданія оть его узкаго экономическаго и классоваго истолкованія. У Штирнера, какъ и у Фора рѣчь идетъ о страданіи человѣка вообще, а не только рабочаго и про- летарія. И если у перваго изъ нихъ, какъ и вообще въ бо- лѣе раннемъ анархизмѣ, есть еще извѣстная связь съ клас- сомъ обездоленныхъ и трудящихся, то у второго, соглас- но новѣйшему уклону анархической идеи, эта связь созна- тельно и намѣренно ославляется. Самая проблема полу- чаетъ тутъ общефилософское обозначеніе: она называется проблемой міровой скорби. „Ьа сіоиіеиг ипіѵегзеііе® — та- ково заглавіе основного труда Фора по философіи анар- хизма. Это—скорбь, которой подвержены одинаково бога- тые и бѣдные, которая даетъ себя знать и во внѣшнемъ экономическомъ оборотѣ, и въ политической жизни, и въ
140 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. жнтимныхъ отношеніяхъ семейнаго очага. И для всего это- го единственное и послѣднее средство исцѣленія есть сво- бода. Но какъ и въ соціализмѣ, эта мысль о всеисцѣляю- щихъ средствахъ отъ общественныхъ бѣдствій есть чистая утопія, не имѣющая подъ собою никакихъ философскихъ опоръ. Всѣ связи отвергнуты и разрушены, свобода объявля- ется единственнымъ двигателемъ, но это какъ разъ и долж- но породить, согласно этой системѣ воззрѣній, величай- шую гармонію общенія. Что съ философской точки зрѣнія между этими предпосылками и вытекающимъ изъ нихъ ре- зультатомъ нѣтъ ясной связи, это очевидно само собою, и въ этомъ мы наглядно убѣдимся при разсмотрѣніи отдѣль- ныхъ анархическихъ ученій. Радикальный характеръ анархизма ставитъ его въ поло-, женіе полной непримиримости съ существующими услові- ями: современный строй держится на принципѣ власти, и потому у анархизма не можетъ быть съ нимъ никакихъ соглашеній, никакихъ сдѣлокъ. Если и соціализмъ, въ силу своихъ революціонно-анархическихъ заключеній также ста- новится иногда въ рѣзко отрицательное отношеніе къ дѣй- ствительности, то въ немъ есть и другая сторона, реали- стическая, государственная, вслѣдствіе чего для него есть возможность войти въ прямой союзъ съ существующимъ госу- дарствомъ и дѣйствовать въ его предѣлахъ наряду съ другими историческими силами. Для анархизма эта возможность за- крыта: если онъ остается вѣренъ своему исходному нача- лу, принципіальному отрицанію государства, то дѣятельность въ государствѣ теряетъ для него всякій смыслъ. Есть ко- нечно возможность и здѣсь стать на точку зрѣнія эволю- ціи и, признавая анархизмъ конечной цѣлью, утверждать вмѣстѣ съ тѣмъ, что въ настоящее время онъ неосуще- ствимъ и что пока надо жить и дѣйствовать въ рамкахъ су- ществующаго устройства. Но въ такомъ случаѣ практиче- ски руководствуются уже не анархизмомъ, и отводятъ этому нослѣднему значеніе чистой теоріи, не имѣющей въ данный моментъ никакой связи съ дѣйствительностью.
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 141 Революціонная сущность анархизма всегда создавала для него изолированное положеніе, ставила его въ сторонѣ отъ путей текущей политики. Соціализмъ могъ стать осно- вой для широкаго и могущественнаго политическаго дви- женія въ рамкахъ легальной борьбы, отрекшись практиче- ски отъ своихъ революціонныхъ задачъ и поставивъ себя въ связь съ историческими путями правового государства. Анархизмъ, поскольку онъ хотѣлъ быть дѣйственной пра- ктической силой, собиралъ подъ свои знамена лишь не- большія группы особенно радикальныхъ членовъ общества, объявлявшихъ себя непримиримыми врагами существую- щаго. Но эта позиція вѣчнаго отрицанія не можетъ соз- дать вліятельной политической организаціи, дѣйствующей на протяженіи долгаго времени. Судьба всѣхъ направле- ній такого рода заключается въ томъ, что, будучи неспо- собны къ непосредственному практическому дѣйствію, они растрачиваютъ постепенно и свой революціонный энту- зіазмъ. За ними остается значеніе чисто теоретическихъ декларацій, быть можетъ и очень цѣнныхъ по своему ос- новному стремленію, но обреченныхъ на тотъ «маразмъ въ дѣйствіи", о которомъ съ такимъ мужествомъ самобичева- нія говоритъ Лорюло, какъ о печальной участи современ- наго анархизма. 3- Основное противорѣчіе анархизма. Неизбѣжное раздвоеніе анархической мысли. Сочетаніе утопизма и реализма, ирраціонализма и раціонализма въ анархическихъ ученіяхъ. Утопическій и реалистическій уклоны въ анархизмѣ» Противорѣчія коммунизма и индивидуализма въ позднѣйшемъ анархизмѣ. Но- вѣйшій анархизмъ; полное отрѣшеніе его отъ классовой точки зрѣнія. Основное начало, одушевляющее анархизмъ, есть идея свободы въ ея исключительности и безусловности. Но по- добно тому, какъ соціализмъ не можетъ свести воедино противорѣчивыя начала общественной жизни, такъ и анар- хизмъ не въ силахъ обнять своимъ исходнымъ началомъ многообразіе общественныхъ стремленій. Отсюда его неиз- бѣжныя колебанія, отсюда неизбѣжныя противорѣчія и раз- ногласія его сторонниковъ.
142 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. Здѣсь въ особенности важно отмѣтить одно основное противорѣчіе анархизма, неизбѣжно связанное съ самимъ его существомъ, являющееся его органическимъ порокомъ, его первороднымъ грѣхомъ. Паѳосъ анархизма и его сти- хія есть свобода, но свобода, не какъ принципъ индивиду- альнаго обособленія, а какъ основа разумнаго и совершен- наго общенія. Анархизмъ имѣетъ своею цѣлью дать построе- ніе общественнаго идеала, разрѣшить соціальную проблему, и онъ притязаетъ на то, чтобы быть самымъ лучшимъ раз- рѣшеніемъ этой проблемы. Онъ ставитъ себѣ ту же зада- чу, которою открывается „Общественный договоръ" Руссо: „найти Форму устройства, въ которой каждый, соединяясь съ другими, повиновался бы однако только самому себѣ и оставался бы столь же свободнымъ, какъ и прежде". Но это задача квадратуры круга, и съ этого начинаются всѣ затрудненія. Въ обществѣ свобода человѣка неизбѣжно ограничивается, и совмѣстить наивысшую свободу съ со- вершеннѣйшей гармоніей общенія столь же невозможно, какъ нельзя смѣшать бѣлое и черное безъ всякаго для нихъ ущерба. Философія права, берущая личность во всей полнотѣ ея нравственныхъ опредѣленій, выводитъ ограниченіе свобо- ды изъ самаго понятія личности, изъ присущаго ей созна- нія нравственнаго закона. Изслѣдуя нравственную природу человѣка, мы открываемъ въ ней такія стремленія, кото- рыя идутъ далеко за предѣлы субъективнаго сознанія. Кон- кретное разсмотрѣніе личности во всей совокупности при- сущихъ ей началъ съ необходимостью приводитъ къ при- знанію связей и нормъ, ограничивающихъ личную свободу. И это ограниченіе, поскольку оно вытекаетъ и изъ приро- ды общенія, и изъ нравственныхъ стремленій личности, слу- житъ не къ умаленію, а къ укрѣпленію дѣла свободы. За- дача нравственнаго прогресса заключается въ томъ, чтобы историческія и временныя ограниченія привести въ соот- вѣтствіе съ началами нравственнаго сознанія. Анархизмъ исходитъ изъ противоположнаго воззрѣнія: ставя своей
ОБЬ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 143 цѣлью разрѣшить проблему совершеннаго общенія, онъ въ то же время принимаетъ свободу, какъ начало отвлеченное и замкнутое, не признающее надъ собою никакихъ связей и нормъ. Но въ этомъ и состоитъ его коренное противорѣ- чіе, объясняющее разногласія его сторонниковъ. Удержать чистоту анархическаго принципа удается лишь цѣною ве- личайшей односторонности и полнѣйшей отрѣшенности отъ жизни. Малѣйшая попытка практическаго развитія идей анар- хизма тотчасъ же приводитъ къ отступленіямъ и поправ- камъ, явно обнаруживающимъ недостаточность исходнаго принципа. Вслѣдствіе этого мы имѣемъ цѣлый рядъ ступе- ней анархической мысли, отъ наивысшаго ея напряженія до наиболѣе умѣреннаго выраженія ея началъ. Наиболѣе чистой и послѣдовательной Формой воплоще- нія анархическаго принципа слѣдуетъ признать ученіе Штир- нера. Основная идея анархизма выражается здѣсь съ наи- большей яркостью и силой. Особенность этого вида анар- хизма заключается въ томъ, что тутъ рѣшительно отбра- сывается всякая мысль какъ о внѣшнихъ, такъ и о внутрен- нихъ сдержкахъ свободы. Идея власти, регулирующей сво- боду, идея нормы, ограничивающей индивидуальную волю, идея авторитета, стоящаго надъ личностью, все это у Штир- нера принципіально отвергается. Свободное гармоническое общеніе ожидается отъ творческаго дѣйствія личныхъ силъ. Въ большей или меньшей степени къ этому чистѣй- шему выраженію анархической идеи тяготѣютъ всѣ ученія анархизма, но въ конкретномъ своемъ развитіи они допу- скаютъ рядъ существеннѣйшихъ ограниченій. Такъ, одни анархисты принимаютъ нравственныя границы свободы, дру- гіе требуютъ правовыхъ ограниченій ея, наконецъ, есть и такіе анархисты, которые допускаютъ правовое принужде- ніе, отвергая лишь осуществленіе его при помощи госу- дарственной власти. Тутъ анархизмъ приходитъ въ сущно- сти къ самоотрицанію, и борьба его съ государствомъ пре- вращается въ борьбу съ современными Формами государ- ственной жизни.
144 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. I Устроить жизнь безъ Бога и безъ власти, безъ стѣсняю- щихъ личность связей и безъ всякихъ ограниченій свобо- / ды—такова задача крайняго направленія анархизма. Но осу- ществленіе этой задачи означало бы и разрушеніе основъ общенія и гибель дѣла свободы. Понять общеніе лицъ безъ признанія объединяющей ихъ общей связи невозможно: отвергая эту нравственную природу общественной жизни, мы отвергаемъ и самое общество, а вмѣстѣ съ тѣмъ отри- цаемъ и существо общественной проблемы. Вотъ почему крайнія теченія анархизма всегда смѣняются болѣе умѣрен- ными, въ которыхъ нерѣдко не только притупляется, но и совершенно утрачивается вся острота анархическаго на- чала. Отсюда проистекаетъ то неизбѣжное раздвоеніе анар- хической мысли, которое наблюдается въ ея исторіи: съ одной стороны мы видимъ чистоту анархическаго принципа съ полнымъ отрѣшеніемъ отъ жизненной практики, съ дру- гой стороны—извѣстное приближеніе къ жизненнымъ усло- віямъ съ болѣе или менѣе рѣшительнымъ уклоненіемъ отъ анархическаго принципа. Такъ и въ предѣлахъ анархическихъ ученій повторяется то же противорѣчіе утопизма и реализма, которое харак- теризуетъ собою развитіе соціалистической доктрины. При этомъ здѣсь, какъ и тамъ, утопизмъ обрекаетъ своихъ по- слѣдователей на удаленіе отъ жизни, уноситъ ихъ на высо- ты субъективнаго настроенія, а реализмъ приближаетъ къ жизни, къ ея объективнымъ требованіямъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ приводитъ къ крушенію отвлеченной анархической теоріи. Противоборство утопизма и реализма одинаково свой- ственно и соціализму, и анархизму, но, соотвѣтственно су- ществу каждаго изъ этихъ ученій, оно проявляется въ нихъ различнымъ образомъ. Соціализмъ, исходящій изъ принци- па обобществленія жизни, достигаетъ вершины своего уто- пизма въ идеѣ совершеннаго регулированія, а слѣдователь- но и абсолютной раціонализаціи общественныхъ отношеній. Анархизмъ, ставящій во главу угла принципъ освобожденія
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ, 145 личности, наоборотъ, въ высшемъ своемъ выраженіи стре- мится къ отверженію всякаго регулированія жизни, а вмѣстѣ съ тѣмъ и къ соціальному ирраціонализму. И если соціализмъ игнорируетъ ирраціональныя основы жизни и вѣритъ въ безусловное торжество соціальнаго разума надъ стихіей •бщественныхъ отношеній, то анархизмъ склоняется къ от- рицанію самой идеи раціональныхъ нормъ и принциповъ, свя- зывающихъ лицъ между собою, и приходитъ къ вѣрѣ въ ирраціональную стихію. Но какъ соціализмъ не можетъ обойтись безъ признанія стихійной сложности жизни, такъ и анархизмъ вынуждается допустить необходимость раціо- нальныхъ принциповъ общенія. Въ томъ и въ другомъ слу- чаѣ уступка въ пользу отрицаемыхъ началъ вызывается тя- готѣніемъ къ дѣйствительности, къ ея конкретной слож- ности и глубинѣ. Раціональная норма и ирраціоанальна стихія при конкретномъ построеніи общественнаго идеала должны быть одинаково приняты во вниманіе; необходи- мость этого тотчасъ же сказывается, какъ только перехо- дятъ къ болѣе подробнымъ построеніямъ, имѣющимъ въ ви- ду не только теорію, но и практику жизни. Въ анархическихъ ученіяхъ съ такимъ противорѣчіемъ раціональнаго и ирраціональнаго моментовъ мы встрѣчаемся •ще у первыхъ его провозвѣстниковъ въ XIX вѣкѣ. У Штир- иера мы видимъ, какъ анархизмъ, поскольку онъ хочетъ •свободить личность отъ всякихъ связей и провести нача- ло абсолютной свободы, приходитъ къ соціальному ирраціо- нализму. Но это удается лишь постольку, поскольку мысль •стается на высотѣ отвлеченныхъ разсужденій. Какъ толь- ко она соприкасается съ міромъ конкретныхъ практиче- скихъ отношеній, тотчасъ же обнаруживается необходимость •тступленія отъ исключительности такого воззрѣнія. Это мы находимъ у Прудона. Хотя онъ и вдохновляется началомъ безусловной свободы, но именно потому, что онъ вступа- етъ на почву практическаго разрѣшенія поставленной имъ задачи, онъ не можетъ завершить зданіе общественной философіи, не прибѣгая къ началамъ высшаго нравствен- Вопросы философіи, кн. 139. 10
146 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. наго воздѣйствія и внѣшняго государственнаго регулирова- нія. Подъ новыми обозначеніями здѣсь воспроизводятся ста- рыя понятія, и вмѣсто подлиннаго анархизма, какимъ онъ является у Штирнера, мы встрѣчаемъ у Прудона даже не тѣнь, .а только одно имя этой доктрины. У Штирнера мы нахо- димъ безконечно большую смѣлость мысли и силу дерзанія, онъ несравненно глубже и послѣдовательнѣе Прудона, онъ истинный и безстрашный анархистъ. Но это именно и при- водитъ его къ такому ирраціонализму, при которомъ не толь- ко подробности общественнаго идеала становятся неясны- ми, но и самая проблема общественной философіи ставит- ся подъ сомнѣніе. Общественная философія представляетъ собою приложеніе началъ разума къ изслѣдованію обще- ственныхъ явленій, и если Штирнеръ во имя безусловной свободы личности отвергаетъ всякія раціональныя построе- нія, всякіе предустановленные идеалы и принципы, онъ отво- дитъ философской мысли скорѣе отрицательное, чѣмъ поло- жительное значеніе. На мѣсто положительныхъ философ- скихъ опредѣленій онъ ставитъ творчество жизни, освобо- жденное отъ всякихъ стѣсненій и узъ и изъ глубины своей свободы рождающее высшую гармонію. Понятія нормы, прин- ципа, идеала, долга замѣняются здѣсь понятіями жизни, дѣ- ятельности, силы, свободы. Не отъ мысли надо итти къ жизни, а отъ жизни къ мысли. Надо снять съ обществен- ной жизни всѣ связи, всѣ путы, и тогда въ неизсякаемой ея глубинѣ засіяетъ полнота ея творчества, скрытое богат- ство ея силъ. Соціальный ирраціонализмъ этого рода является вмѣстѣ съ тѣмъ и самымъ крайнимъ соціальнымъ оптимизмомъ, до- водящимъ утопическую мечту до высшаго ея напряженія. Безусловная свобода признается здѣсь началомъ всемогу- щимъ и всеисцѣляющимъ: отъ нея одной ожидается гар- моническое устроеніе жизни. Но такимъ образомъ предпо- лагается, что въ основѣ стихійнаго движенія свободы скры- та всемогущая устрояющая сила, сила разума и порядка, сила стройности и гармоніи. Очевидно, подобный ирраціо-
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 147 нализмъ, вмѣсто того чтобы являться признаніемъ сложно- сти и полноты жизни, на самомъ дѣлѣ представляетъ со- бою лишь опытъ отвлеченнаго упрошенія ея задачъ и пу- тей. Будучи ирраціоналистической по своимъ соціальнымъ перспективамъ, философія анархизма въ то же время со- четается съ самымъ рѣшительнымъ раціоналистическимъ оптимизмомъ, съ самой безусловной вѣрой въ спасительную силу отвлеченныхъ догматовъ и одностороннихъ началъ. Такъ и здѣсь, какъ въ соціализмѣ, крайній ирраціонализмъ пере- плетается съ крайнимъ раціонализмомъ. Но въ томъ спосо- бѣ сочетанія, которое эти направленія находятъ въ анар- хизмѣ, заключается источникъ величайшей слабости анар- ‘ хизма, какъ соціально-ФИлосоФской системы. Вѣдь здѣсь пред- полагается, что разрушеніе всѣхъ устоевъ существующаго уступитъ мѣсто свободному разливу стихійныхъ силъ. Но кто поручится, что это свободное творчество жизни не повторитъ извѣстныхъ намъ опытовъ прошлаго? Безуслов- ная свобода личности включаетъ въ себѣ всякія возможно- сти, въ томъ числѣ и отрицаніе свободы. Полный просторъ жизненныхъ силъ можетъ принести расцѣтъ однимъ и рабство другимъ. Если все освобождено, то почему окажется свя- заннымъ зло? Если нѣтъ никакихъ нормъ и преградъ, какъ ждать, что отсюда и произойдетъ именно наилучшая гар- монія, а не злѣйшая вражда? Соціальный ирраціонализмъ анархистовъ ничего не можетъ противопоставить этимъ со- мнѣніямъ и вопросамъ, кромѣ голой вѣры въ зиждительное дѣйствіе свободы. Провозглашая невѣріе, онъ самъ оказыва- ется въ плѣну у вѣры. Но откуда взять ему священнаго огня, чтобы напитать эту вѣру, чтобы сдѣлать ее прочной и непоколебимой? Здѣсь повторяется судьба всѣхъ утопій, пытающихся утвердить зданіе человѣческаго счастья надъ бездной отрицанія и невѣрія. Съ наибольшей твердостью утопическая вѣра анархизма проявляется у болѣе раннихъ его представителей, въ особенности у Штирнера и Бакунина. Дальнѣйшее разви- тіе анархизма сводитъ его съ этой утопической высоты, іо*
148 К. НОВГОРОДЦЕВЪ. Настоящей стихіей анархизма былъ ирраціонализмъ, опи- равшійся на пламенную непосредственную вѣру. Но по мѣ- рѣ того, какъ слабѣетъ революціонный энтузіазмъ, анар- хизмъ склоняется къ болѣе конкретнымъ построеніямъ и стремится замѣнить упадокъ прежней вѣры прилежнымъ развитіемъ подробностей. Это съ ясностью можно прослѣ- дить уже у Прудона. Еще болѣе такой уклонъ въ сторо- ну реализма, въ сторону конкретныхъ жизненныхъ подроб- ностей замѣчается у позднѣйшихъ анархистовъ, у Кропот- кина, Тёккера и другихъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ конкретное раз- витіе анархической мысли обнаруживаетъ въ ней и даль- нѣйшія противорѣчія. Какъ указано выше, начало личности берется въ анархизмѣ въ качествѣ безусловнаго и исклю- чительнаго, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно полагается въ основу со- вершеннаго общенія и разсматривается въ общественномъ своемъ проявленіи. При этомъ можно итти въ двухъ направле- ніяхъ: или подчеркивать общественную сторону анархи- ческаго идеала, или развивать по преимуществу его ос- новное индивидуалистическое начало. Такъ рождается про- тив оположность коммунистическаго и индивидуалистиче- скаго направленій въ анархизмѣ. Эти два направленія вступаютъ между собою въ борьбу и отрицаютъ другъ дру- га. И если индивидуалистическій анархизмъ склоняется къ абсолютному индивидуализму, то анархизмъ коммунисти- ческій послѣдовательно долженъ придти къ соціализму и къ отрицанію своего исходнаго индивидуалистическаго нача- ла. Тотъ и другой путь одинаково ведутъ къ разложенію анархизма. Новѣйшія выраженія анархизма носятъ слѣды пережитыхъ этой доктриной разочарованій. Упомянутая выше книга Ло- рюло: „Ьез ТЬёогіез апагсЬізіез" содержитъ печальную жовѣсть этихъ разочарованій. Она разсказываетъ о томъ, какъ послѣдовательно отпадали одна за другой различ- ныя надежды, на которыя хотѣлъ опереться анархизмъ, и какъ постепенно онъ склонился къ новой вѣрѣ: прежде всего надо создать человѣка, тогда создастся и новый
ОБЪ ОБЩЕСТВЕННОМЪ ИДЕАЛЪ. 149 міръ *). Тутъ мы имѣемъ дѣло уже не съ однимъ ослабле- ніемъ революціонной вѣры, а съ полной ея утратой. Разо- чарованіе въ возможности скораго пришествія всеисцѣля- ющей революціи заставило анархистовъ искать опоры въ области конкретныхъ средствъ, то въ синдикализмѣ, то въ соціальномъ воспитаніи, то въ различныхъ способахъ со- ціальной реформы. Но все это съ точки зрѣнія анархиче- скаго идеала не могло не оказаться недостаточнымъ. И осталось только ожидать новаго человѣка, который со- здастъ новую землю. Это обычный выводъ всѣхъ утопистовъ, убѣждающихся въ отсутствіи почвы для ихъ утопій.- При- ходится взывать къ будущему и къ возможному усовер- ' іпенствованію личности. Въ этой новой Формѣ своей анархизмъ отрекается отъ всѣхъ своихъ прежнихъ догматовъ и теорій. Старыхъ анар- хистовъ Кропоткина, Грава и другихъ онъ упрекаетъ въ теоретичности, въ доктринерствѣ. Онъ объявляетъ ихъ ученія отжившими и умирающими и жаждетъ новой док- трины, жизненной и практической. Однако, всматриваясь ближе въ эти новыя исканія, мы находимъ въ нихъ лишь полную неопредѣленность. Никакихъ конкретныхъ плановъ будущаго и никакой практической программы дѣйствія этотъ новый адогматическій анархизмъ въ себѣ не содержитъ. Но зато онъ выигрываетъ въ широтѣ своихъ перспективъ. Онъ получаетъ характеръ отвлеченнаго выраженія начала свободы, и въ этомъ видѣ своемъ возвышается до высоты общечеловѣческаго стремленія къ идеалу. Въ противопо- ложность различнымъ Формамъ новѣйшаго соціализма, сохра- няющимъ классовый, пролетарскій характеръ,, новѣйшій анархизмъ отказывается отъ исключительной связи съ за- дачами рабочаго движенія, отъ связи съ „увріеризмомъ* (оиѵгёігізте) и становится на почву чистаго гуманизма: не рабочій, а человѣкъ полагается здѣсь центромъ идеальныхъ стремленій. Личность во всей полнотѣ ея запросовъ и во Ьогиіог, Іе$ ТЬёогіез апагсЬізгез. Р. 329.
150 П. НОВГОРОДЦЕВЪ. всей широтѣ общечеловѣческой солидарности — таково основное начало анархизма Себастіана Фора, Эмиля Готье, Лорюло. Въ этомъ своемъ выраженіи анархизмъ сознаетъ себя прямой противоположностью соціализму и необходи- мымъ противовѣсомъ ему. Онъ утрачиваетъ силу стихійно- разрушительнаго эгоистическаго дерзанія и пріобрѣтаетъ характеръ отвлеченнаго общечеловѣческаго стремленія къ свободѣ. И въ этомъ смыслѣ онъ имѣетъ безспорное зна- ченіе въ ряду идей, борющихся за преобладаніе и созидаю- щихъ, въ совокупности своей, основы грядущихъ обществен- ныхъ преобразованій. (Продолженіе слѣдуетъ.) П. Новгородцевъ.
Ученіе Гегеля о морали и нравственности. О морали. Мораль есть истина абстрактнаго права, т.-е. высшая, болѣе свободная и болѣе конкретная ступень въ ряду право- выхъ состояній воли. Мораль есть высшая ступень потому, что воля человѣка вступаетъ на ея уровень, лишь пройдя черезъ посредство „абстрактнаго права" и преодолѣвъ его опредѣленія. Мо- ральное состояніе воли въ отличіе отъ абстрактно-право- вого уже не примитивно: воля испытала встрѣчу съ вещью (собственность) и съ чужою овеществленною волею (договоръ) и осуществила въ этой вещной обращенности свой внутренній расколъ до конца (преступленіе). Она утвердила свое то- ждество съ вещью и оторвалась отъ нея; она установила свою „общность" съ волею другого собственника и укрѣпи- ла себя ею согласіемъ; она извѣдала уклонъ къ неправдѣ и неправому дѣянію и убѣдилась, что право есть ненарушимый, неписанный законъ, скрывающійся въ ея собственной глубинѣ, ©по- средственная всѣми этими усиліями и страданіями, преодо- лѣвъ горечь перваго,—абстрактнаго и внѣшняго самоопре- дѣленія,—воля вступаетъ въ моральное состояніе *). Мораль есть болѣе свободная ступень потому, что воля че- ловѣка, вступивъ на ея уровень, направлена уже не къ внѣш- нему, не къ вещи и овеществленному бытію, но къ внутрен- !) Срв. философію права Гегеля § }4—юі.
152 И. А. ИЛЬИНЪ. нему. Въ моральномъ состояніи воля обращается къ себѣ\ она „рвФлектирована въ себя" и ищетъ тождества уже не съ вещью, а съ собою * 2). Она попрежнему остается са- моопредѣленіемъ; но опредѣляетъ себя уже не черезъ по- средство внѣшняго инобытія; объектомъ ея является она сама: она есть безконечность или центростремительное твор- чество и знаетъ сама объ этомъ (йіг зісЬ). Постольку воля оказывается уже не просо „абстрдактнымъ лицомъ", т.-е. „внѣшне-ограниченною безконечностью" но субъектомъ *), т.-е. внутренно-творящею безконечностью духа. Воля сво- бодна потому, что освободила себя во внѣшнемъ инобытіи и, тѣмъ самымъ, отъ внѣшняго инобытія. Она научилась то- му, что правый законъ не чуждъ ей, ибо Формулируетъ ея собственную, обычную для нея, свободную природу,—ея соб- ственный духовный нравъ-, она научилась благодаря этому искать въ самой себѣ источникъ своей правоты и самостоятельна творитъ свой правый сіаіис. Она стала свободнѣе потому, что возросла ея самодѣятельность и углубилось еЯ самосознаніе. Мораль есть болѣе конкретная ступень потому, что воля человѣка, находясь на ея уровнѣ, располагаетъ болѣе бо- гатымъ содержаніемъ и живетъ въ болѣе тѣсномъ единеніи или „сращеніи" съ собою. Все содержаніе, добытое волею въ ея „абстрактной правотѣ", не исчезаетъ, но сохраняет- ся на моральномъ уровнѣ: усилія и страданія личной души въ процессѣ ея само-отождествленія съ вещью и въ ея встрѣчѣ съ рѣшающимъ закономъ говорятъ ей о томъ, что СФера ея свободы расширилась новыми опредѣленіями и состояніями и что теперь ей необходимо залѣчить свой вну- тренній разрывъ. „Особенная" воля отвлекается отъ внѣш- няго тяготѣнія и, принявъ идею внутренняго самоопредѣле- нія, ищетъ конкретнаго тождества съ вѣчно-правыми и вѣч- но-свободными, глубокими корнями всеобщей воли. Мораль- ная воля не теряетъ отношенія къ вещественной природѣ >) КесЫ. і48. Епс. ПІ. ?85. ' 2) Срв. КесШ. і48. •) КесЬг. 14.8.
УЧЕНІЯ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 153 и другимъ людямъ; она сохраняетъ также возможность па- денія и способность быть виновною: но творчество ея со- средоточено на томъ, чтобы выработать себѣ внутреннее совершенство,—состояніе 'правое, свободное и цѣлостно-конкретное. Отсюда ясно, что совершенство есть лишь искомое въ мора- ли и что терминъ „моральная воля“ выражаетъ не одобре- ніе или положительную оцѣнку (въ противоположность дур- ному, имморальному состоянію), но обозначаетъ особую структуру человѣческой души, особый способъ жить, дѣй- ствовать и относиться, характерный для воли въ ея не-до- конца-свободномъ состояніи. „Моральность" есть духовно-не- обходимая ступень человѣческой жизни, и постольку она есть правое состояніе воли, или право *); именно поэтому Гегель разсматриваетъ „мораль*, какъ видъ „права* въ спекуля- тивномъ ростѣ воли моральное состояніе есть зіаіиз Ьепе Гипсіаіиз. Однако это не значитъ, что „моральность" есть самое высокое и свободное состояніе воли; напротивъ, анализъ ея покажетъ ея несовершенство, ея предѣлы и ея несостоятельность. Въ устахъ Гегеля „моральность" не толь- ко не есть синонимъ „добродѣтели" и не только не вы- ражаетъ одобренія, но, наоборотъ, является нерѣдко от- вергающей и порицающей характеристикой души. Подобно всѣмъ переходнымъ и не высшимъ ступенямъ, „моральное* состояніе духа есть одновременно „правое" и „неправое", „свободное" и „несвободное", допускаемое и отвергаемое состояніе. И можетъ быть никто не вскрывалъ слабыхъ сторонъ морали съ такимъ гнѣвомъ и съ такою безпощад- ностью, какъ Гегель. Сущность моральнаго состоянія опредѣляется его возник- новеніемъ. „Особенная" воля, заблудившаяся въ своемъ абстрактномъ самоопредѣленіи („неправда"), внемлетъ взы- вающему голосу своей разумной глубины и постигаетъ, что „правое само по себѣ" ненарушимо и всеобще и что его слѣ- дуетъ найти во внутреннемъ, субъективномъ самоопредѣленіи. !) Срв. »Вег тОгаІізсЬе Зіапсірипкі ізг сіакег іп зеіпег Сезіаіі іае Кескі іез 8н- ЪрЪііѵеп ІѴіПепз', КесЬі, і49. Курсивъ Гегеля.
154 и. л. ильинъ. Моральное состояніе воли опредѣляется, какъ исканіе: осо- бенная воля ищетъ ненарушимаго и всеобщаго добра. Однако, именно потому, что она его ищетъ, она его еще не знаетъ и не владѣетъ имъ. Моральная воля знаетъ вѣр- ный путъ—самодѣятельность и движется по вѣрному направле- нію—центростремительно. Но она не вѣдаетъ основной тайны своего бытія: она не знаетъ, что добію есть ея собственная, им- манентная ей, всеобщая сущность воли. Въ глубинѣ, сокровенно, сама по себѣ (ап $ісЬ), „особенная" воля тождественна со всеобщимъ 4), божественнымъ огнемъ своей природы; но— она не знаетъ его: для нея (Йіг зісЬ) этого тождества не существуетъ. И этимъ опредѣляется сущность и судьба мо- ральной души. Зная о томъ, что добро можно найти лишь самодѣятель- но, субъективная душа утверждаетъ въ морали свое пра- во на полное и цѣлостное самоопредѣленіе: воля признаетъ (апегкеппі) только то, и сама есть только то, что ею приня- то ’), что она утверждаетъ какъ „свое собственное", въ чемъ она не видитъ ограниченія для своей безконечности * *)• Въ этомъ „моральная свобода" воли: каждое состояніе, каждое опредѣленіе свое она признаетъ своимъ лишь постоль- ку, поскольку она о немъ знала и его желала *). Поэтому она ищетъ добра, какъ чего то, внутренно ею самою при- знаннаго и утвержденнаго: она имѣетъ право сдѣлать добро предметомъ своего знанія и своего воленія. И въ тоже время она не видитъ своего глубокаго, сокро- веннаго тождества съ нимъ. Добро является для нея нѣ- кимъ инобытіемъ, отъ котораго она оторвана и которое ей противостоитъ. Моральная воля полагаетъ себя не въ то- ждествѣ съ добромъ, но въ отношеніи къ нему ”). Она сама- ОКесЬг. 149. 150 151. ’)КесЬі. 149—150. *),іпзоГегп ез гіаз 8еіпі%е, ег йагіп зісЬ аіз зиЬ]екиѵе5 ізі“. КесЬі. г ^.Кур- сивъ Гегеля. ‘) Епс. Ш. 385'386 *) НесЬг. 151. 751 (2).
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 155 оторвана отъ него, противопоставлена ему и ограничена *) этимъ противопоставленіемъ. Это означаетъ, что она абстра- ктна и Формальна®), ибо отвлечена отъ абсолютно-реаль- ныхъ и содержательныхъ корней своей жизни. Такъ обнаруживается и въ морали этотъ основной рас- колъ воли на глубокую „всеобщность“ и поверхностную „особенность". Особенная воля есть самъ „моральный субъектъ* или специфически „моральная" воля; она образуетъ сторо- ну явленія или существованія (Ехізіепг 3), Иазеіп ‘) и обле- каетъ собою субстанціальную 8), всеобщую волю6). Моральная субъективность есть видимый способъ жизни, принятый на себя „свободою", или, что то же, „по себѣ сущею волею"7), а волевая субстанція, облекшаяся въ „моральнаго субъекта"— получаетъ черезъ это дѣйствительность и есть идея 8). Одна- ко особенная воля, не зная объ этомъ, живетъ и дѣйству- етъ такъ, какъ если бы она была самостоятельна; она созна- етъ только свою поверхностную субъективную свободу, дорожитъ ею и остается конечною, единичною и ограни- ченною. Именно въ качествѣ конечной и ограниченной, моральная ; воля видитъ свое несовершенство и построяетъ совершен- ; ное, ненарушимое и всеобщее добро, какъ „высшее", какъ ’> подлежащее осуществленію, требуемое,—должное9). Въ лучшемъ случаѣ она со-знаетъ его *°), но не утверждаетъ себя въ немъ, а его въ себѣ. И вотъ, на почвѣ этого невѣдѣнія, этой спеку- лятивной слѣпоты слагается своеобразное міровоззрѣніе, которое не разъ характеризуется Гегелемъ въ его осно- вахъ. ----------- *) КесЬг. 150 2) Кескі. 150. 149* Кефі. і48« *) КесЬг. 149. 5) Срв. КесЫ. 151(2). в) НесЫ. 149. 7) КесЬг. 148. 150. 8) КесЫ. 148. 149. 9) Кесіи. 151. 1в) КесЫ. 151.
156 И. А. ИЛЬИНЪ. Моральный субъектъ, какъ субъектъ, есть существо дѣй- ствующее и притомъ само опредѣляющее себя къ дѣйствію. Это самоопредѣленіе состоитъ въ томъ, что субъективная воля сознательно сообщаетъ себѣ извѣстное содержаніе и затѣмъ стремится своимъ дѣйствіемъ превратить его въ „объективность", т.-е. придать ему непосредственное суще- ствованіе; содержаніе, живущее въ субъективной волѣ и за- тѣмъ осуществляемое ею въ мірѣ, есть ея цѣлъ *). Оставаясь единичною, конечною и ограниченною волею, она противостоитъ сразу; во-первыхъ, внѣшнему міру—ве- щей и людей, въ которомъ она осуществляетъ свои цѣли, и во-вторыхъ, внутренно предносящейся идеѣ добра, осуще- ствленіе которой она вмѣняетъ себѣ въ долгъ. И вотъ, мо- ральная водя ставитъ передъ собою задачу: найти такое содержаніе и такую цѣль, которыя обладали бы дѣйствитель- ною доброкачественностью и могли бы быть признаны все- общеобязательными. Эта цѣль должна указать волѣ единое, объективно вѣрное ивсеоб.ще-значимое направленіе, или, подхо- дя къ моральному состоянію изнутри, — единое, всеобще- значимое побужденіе, единый, всегда вѣрный мотивъ дѣй- ствованія. Всѣ единичныя положенія и состоянія человѣка—различ- ны, своеобразны и неповторяемы. Единственно, что имѣет- ся на лицо всегда и во всѣхъ случаяхъ, это самое отношеніе дѣйствующей воли къ верховному добру, т.-е. ея обязан- ность, ея связанность долгомъ. Человѣческая воля во всѣхъ жизненныхъ положеніяхъ остается предъ лицомъ добра обязанною волею и притомъ—независимо отъ своихъ индиви- дуальныхъ особенностей и влеченій. Добро есть должное для всякаго разумнаго существа, какъ такового (категори- ческій императивъ); человѣкъ, ищущій добра, ищетъ должна- го, и можно сказать, что тотъ, кто нашелъ объективно вѣр- ный предметъ, само добро,—нашелъ свой долгъ. Долгъ есть необходимая и чистая форма добра въ его отношеніи къ че- *) КесЬг. 152.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 157 ловѣческой волѣ; всѣ побужденія и мотивы имѣютъ эмпи- рическую, случайную, преходящую и чувственную природу; долгъ есть единственное побужденіе имѣющее не чувствен- ный, Формальный, необходимый и не эмпирическій, но умопо- стигаемый характеръ. Поэтому воля къ добру или правая воля—есть воля къ долгу; единая правая цѣль—есть осу- ществленіе долга; единый правый мотивъ—есть уваженіе къ дол- гу. Долгъ есть единственный и необходимый законъ добра и потому моральная воля опредѣляетъ себя къ тому, что- бы творить долгъ ради долга. Именно таково было классиче- ское обоснованіе морали, данное Кантомъ.1) На этой основѣ и слагается моральное міровоззрѣніе* * 8). Моральная душа, опредѣляя себя долгомъ и обнаруживая тѣмъ свою разумность, встрѣчаетъ въ самой себѣ сопро- тивленіе, исходящее отъ чувственныхъ побужденій и вле- ченій во всемъ ихъ множествѣ и разнообразіи; въ ней обна- руживается несогласованность и противоположность 3). Раз- умная воля не поддается однако этимъ влеченіямъ и утверждаетъ свой законъ (автономія), стремясь ограничить и подчинить себѣ чувственность*). Она стремится быть сво- дной и чистой волей, не скованной и не смѣшанной съ эмпирическими содержаніями5). Но для этого ей необходимо побороть ихъ, свести ихъ множество къ единому мотиву и закону и тѣмъ создать въ своихъ предѣлахъ гармонію и цѣльность. Моральное міровоззрѣніе есть воззрѣніе суще- ства, признающаго долгъ и отыскивающаго духовную гармонію, или, что то же,—конкретность духовной жизни. Моральная ду- ша стремится, во-первыхъ, къ гармоніи между чистою во- лею, вѣрною долгу, и ирраціональными, чувственными влеченіями души. Именно къ этому направлена ея дѣятель- *) Эту дедукцію Гегель цѣликомъ не излагаетъ, хотя постоянно указыва- етъ на нее и приводитъ ее по частямъ. 8) „тогаІізсЪе ХѴекапзсЬаиип^". РЪап.453. *) ’ѴѴ. ВеЬ. 348. Срв. СІаиЪ. 153. *) V/. ВеЬ. 348. Срв. СІаиЪ. 153. *) Срв. СІаиЪ. 149—150.
158 И. А. ИЛЬИНЪ. ноетъпринимающая Форму непрестанной борьбы. Едва покоренныя и приведенныя къ молчанію, чувственныя влече- нія вновь поднимаютъ голову и героическія усилія чистой воли безсильны ихъ искоренить. Какъ бы ни цѣльна была побѣда долга, —моральное сознаніе видитъ себя попреж- нему нецѣльнымъ и преисполняется чувствомъ собственнаго несовершенства. Суровое самопринужденіе и вынужденная покорность не даютъ расцвѣсти духовной гармоніи. Это затрудненіе осложняется тѣмъ, что многосторонность, эмпирическихъ положеній ставитъ передъ моральнымъ созна- ніемъ цѣлый рядъ различныхъ по содержанію, но категориче- ски зовущихъ и требующихъ обязанностей или „долговъ", ко- торые должны быть сведены, какъ въ принципѣ, такъ и въ осуществленіи, къ единому, цѣльному, священному долгу * *). И вотъ, моральное сознаніе, зная, что добро ненарушимо и цѣльно, и въ то же время видя его въ себѣ нарушаемымъ и нецѣльнымъ,—постулируетъ бытіе другого, совершеннаго сознанія, т.-е. высшаго существа, въ дѣйствіяхъ котораго чувственность примирена съ долгомъ и особенная воля со всеобщей *). Сила этого божественнаго совершенства гаран- тируетъ человѣку осуществимость долга, торжество чистой воли и достижимость свободы и духовной гармоніи1). Она упрочиваетъ въ немъ вѣру въ разумъ и разумность долга, вѣру въ то, что человѣкъ можетъ совершить то, что онъ долженъ совершить; этимъ она придаетъ долгу его истинное незыблемое значеніе5). Моральное сознаніе стремится, во-вторыхъ, къ гармоніи ме- жду дѣятельностью чистой воли и ея результатами. Эти ре- зультаты должны стоять въ дѣйствительномъ и справедливомъ соотвѣтствіи съ творческими усиліями моральной души; Съ одной стороны, внѣшній міръ, слагающійся по своимъ само- !) РЬап. 458. *) РЬап. 458—459. *) РЬап. 459. *) Срв. РЬіп. 459—460. ®) Срв. РЬап. 460.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 159 стоятельнымъ и объективнымъ законамъ („законамъ приро- ды")1) не долженъ подвергать искаженію и безплодности всякое завоеваніе чистой воли. Отсюда возникаетъ постулатъ гармонической согласованности между „царствомъ природы" и „царствомъ моральной свободы" 4). Съ другой стороны, усилія моральной души, повышающія ея совершенство, должны давать ей соотвѣтствующее удовле- твореніе: чѣмъ выше „добродѣтель" души, тѣмъ, болѣе она достойна счастья* 3). Отсюда постулатъ высшей справедливо- сти въ мірѣ и воздаянія каждому по его дѣламъ *). Всѣ эти постулаты объединяются въ одномъ: допускается бытіе Божества, т.-е. абсолютнаго, морально-совершен- наго существа, мудро устрояющаго міръ и пекущагося о справедливости и о заслуженномъ счастіи людей. Этому существу противостоитъ множество людей, ограниченныхъ и конечныхъ ноуменальныхъ духовъ, несовершенныхъ, борю- щихся и алчущихъ гармоніи душъ, подчиненныхъ долгу и подверженныхъ, съ эмпирической стороны, внѣшнему и внутреннему закону природы. Ихъ творчество имѣетъ свой предѣлъ и свою судьбу въ двойственномъ составѣ ихъ суще- ства: съ одной стороны имъ дана чистая воля и открытъ законъ долженствованія, съ другой стороны имъ дана чув- ственная природа и недоступна полнота совершенства. По- этому добро, какъ цѣлостное, гармоническое и совершен- ное состояніе, остается для человѣка регулятивной идеей, безконечно разрѣшаемымъ и все еще неразрѣшеннымъ заданіемъ 3). Таково моральное міровоззрѣніе. Гегель усматриваетъ въ немъ „цѣлое гнѣздо безмысленныхъ противорѣчій" и подвергаетъ его жестокой и послѣдовательной, хотя и не всегда безпристрастной критикѣ. *) Срв. РЬап. 453. 2) Срв. РЬап. 455. 4) Срв. РЬап. 454-455. *) Срв. РЬап. 460-461. *) РЬап. 457-458.
И. Л. ИЛЬИНЪ. 169 Моральное міровоззрѣніе, во-первыхъ, внутренно проти- ворѣчиво; во-вторыхъ, безсодержательно; и въ-третьихъ, ошибочно въ самыхъ истокахъ и корняхъ своихъ. Оно не только не раскрываетъ сущности добра и не ведетъ къ совер- шенству, но прямо и во всѣхъ отношеніяхъ противорѣчитъ истинной добродѣтели и нравственности: „шогаіігаз оіппі- Ьиз питегіз аЬзоіиіа ѵігіиіі гери§;паІ“ * *). Итакъ, во-первыхъ, моральное міровоззрѣніе внутренно противорѣчиво, и притомъ не въ смыслѣ истинной, діалек- тической „противорѣчивости*, вырастающей имманентно и восходящей къ конкретному синтезу, но въ смыслѣ дур- ной путаницы, приводящей душу къ безпомощному мета- нію *) и безплоднымъ, деморализующимъ ухищреніямъ. При этомъ моральное сознаніе знаетъ о своихъ противорѣчіяхъ, силится ихъ затушевать и тѣмъ доказываетъ, что оно само не относится серьезно къ своимъ утвержденіямъ 8). Такъ, прежде всего, противорѣчиво ученіе морали о дол- гѣ и чувственности. Съ одной стороны моральная душа исключаетъ чувственныя цѣли и влеченія настолько, что отвергаетъ устами Канта даже альтруистическія побужде- нія, какъ невѣрныя; съ другой стороны она добивается гармоніи между долгомъ и чувственностью ’4). Она стремится дѣйствовать въ эмпирическомъ мірѣ и — выбрасываетъ всякое эмпирическое содержаніе, остающееся необходимымъ вну- треннимъ (склонность, влеченіе) и внѣшнимъ (органы тѣла) средствомъ для эмпирическаго дѣйствія во имя идеала ’). Мораль имѣетъ дѣло съ единичною, эмпирическою душою, и дѣйствія этой души возможны только при вовлеченіи •), мало того—при творческомъ напряженіи ирраціональныхъ сто- ронъ ея. Поэтому „чистая воля* не можетъ ни принять, ни *) Коз. 159. 9 Срв. „ѴегзіеИип^®, „5сИ\ѵш<1е1пс1е Веѵле§и陸 еіс. РЬап. 463. 464 ислѣд. ’) »Ез Ьекеппі <іатіг, <іазз ез іЬш іп <іег ТЬаі тіг кеіпет «ІегзеІЬеп Егпзі І5І“. РЬап. 464; срв. 465—476. *) РЬап. 468. ») РЬап. 468. *) Срв. РЬап. 468.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 161 отвергнуть чувственныя влеченія и остается въ состояніи колеблющейся борьбы съ собою и съ ними. Именно борьба съ чувственностью *)—составляетъ сущность морали. Но это значитъ, что состояніе гармоніи, если бы оно осуществилось, положило бы конецъ моральному по- двигу, преодолѣвающему чувственность: оказалось бы, что преодолѣвать нечего, что моральныя усилія, побѣды и за- слуги болѣе ненужны * 2 * 4 * 6). Поэтому, если моральное сознаніе послѣдовательно, оно должно признать, что посвящаетъ свои силы упраздненію морали, преодолѣнію ея а). Тамъ, гдѣ кончается борьба съ «чувственностью",—морали нечего дѣлать. И вотъ, испуганное перспективой самоуничтоже- нія, моральное сознаніе спѣшитъ отодвинуть это достиже- ніе въ эмпирическую безконечность *), въ „туманную даль", гдѣ ничего нельзя различить съ точностью 8), въ абсолютно недостижимую потусторонность °). Однако этимъ мораль утверждаетъ себя какъ неполноту, несовершенство, недо- стиженіе: она оказывается „промежуточнымъ состояніемъ несовершенности", восходящимъ къ завершенію 7). Это восхожденіе выражается въ постепенномъ ослабленіи мо- ральной борьбы, въ постепенномъ исчезновеніи „подвиговъ" чистой воли 8): чѣмъ болѣе совершенна душа, тѣмъ менѣе она моральна. Таковы ея первыя, основныя противорѣчія. Они связаны, далѣе, со множествомъ другихъ затрудненій. Та постепенность, съ которою мораль уступаетъ свое мѣсто „не-морали“, предполагаетъ дробимость, количественную, и качественную дѣлимость осуществляемой добродѣтели: однако такое предположеніе непріемлемо для морали, при- *) РЬіІП. 469. 2) РЬап. 469. *) РЬап. 469. 4) Срв. РЬап. 457. 3) „пеЫісЫе Гегпе*, „пісЬіз ^епаи хи ишегзсЬеИеп*. РЬап. 469. 6) Ео§. I. 271. ”) »2ѵѵІ8с1іепги5іап(І <1ег ХісЬіѵо1Іепсіи陸; „РогисЪгеКеп хиг ѴоІіепНип^*- РЬап. 469. 8) РЬап. 469. 470. Вопросы философіи, КН. 159. И
162 и. А. ИЛЬИНЪ. знающей не эмпиричность и строгое единство „моральнаго качества": долгъ, какъ единственный мотивъ и вѣрность ему, какъ единственную доблесть ’). Но если такъ, если добро- дѣтель дѣйствительно едина и абсолютна, то въ душѣ чело- вѣка она или имѣется на лицо, или отсутствуетъ. Тепіилі поп сіаСиг. И моральная душа характеризуется именно от- сутствіемъ добродѣтели: мораль есть борьба, т.-е. состояніе дисгармоніи между сознаніемъ долга и его осуществленіемъ * *); мораль есть порывъ къ идеалу, какъ чему-то недостигнуто- му, и потому добро остается всегда недѣйствительною вы- думкою 3): это „разумная идея", превращенная въ простое заданіе *) и „сплошь отсутствующая" въ дѣйствительности ”). Моральной дѣйствительности—нѣтъ в). Но въ такомъ случаѣ, если сущность морали въ ея неосуществленности, если она есть не болѣе, чѣмъ далекій идеалъ, то въ чемъ же та „достой- ность" и „заслуженность" моральной души, о которой она взываетъ сама, требуя себѣ „справедливаго" счастья’)? Какъ смѣетъ человѣкъ роптать на то, что „въ этомъ мірѣ добро- дѣтель остается безъ награды", если онъ самъ не добродѣ- теленъ и никакой награды не заслужилъ ’)? Онъ требуетъ и „постулируетъ", не имѣя заслугъ. Но это значитъ, что онъ разсчитываетъ на „милость", т.-е. на произвольное сни- схожденіе другого существа *). Зачѣмъ же онъ, втайнѣ уповая на „милость не по заслугамъ", выставляетъ на видъ свою мнимую добродѣтель? Зачѣмъ же онъ говоритъ о не- справедливомъ устройствѣ міра, если онъ по справедливости не заслужилъ „счастья"? Можетъ быть онъ просто завиду- етъ счастливымъ и хлопочетъ о себѣ и о своихъ друзьяхъ **)? *) РЬап. 470; срв. \Ѵ. ВеЬ. 349—350- Ьо§. I. 272. ‘‘3 РЬап. 463. 479. 3) „иптѵігЫісЬез Се<іапкеп<ііп5“. РЬіп. 474. *) „Ыо5з Ѵог^е^еЬепез". СІаиЬ. 153. *) .(іигсЬ^еЬешіз аЬѵезеші". СІаиЬ. 153. *) »<1а8$ ез кеіп тогаІізсЬ Ѵ7ігк1ісЬез §іеЬі“. РЬап. 463. ,) РЬап. 470. *) РЬап. 470—471. 8) РЬап. 470. 10) РЬап. 471.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 163 Здѣсь обнаруживается, что цѣлью моральнаго человѣка является не столько добродѣтель, сколько счастье', ибо „до- бродѣтель, лишенная счастья", представляется ему непрі- емлемой, а „счастье не по заслугамъ" кажется ему желан- нымъ х). Онъ требуетъ даже особыхъ гарантій того, что счастье его не минуетъ, хотя бы въ „будущей" жизни. Пра- вда, моральное сознаніе склоняется къ тому, что лучшей „наградой" ему будетъ „чувство исполненнаго долга"; но тогда зачѣмъ же оно взываетъ о большемъ и о несправе- дливости міропорядка? Если награда скрыта въ самомъ мо- рально-вѣрномъ дѣяніи, то откуда же безрадостность дол- га 2)? А если вѣрность долгу радостна сама по себѣ, то почему же неосуществима гармонія между4 „разумомъ" и „счастьемъ* *)? Но, если она осуществима, то зачѣмъ жа- лобы и далекіе „постулаты"? Можетъ быть моральный че- ловѣкъ, отказавшись отъ эмпирическаго и чувственнаго, ищетъ теперь возмѣщенія своего ущерба? Пусть же онъ пойметъ, что онъ самъ втайнѣ мечтаетъ освободиться отъ „морали" и что идеалъ его въ томъ, чтобы сдѣлать мо- ральную дѣятельность излишней и упраздненной *). Моральная душа влечется къ счастью потому, что испол- неніе долга по частямъ, если даже называть его исполне- ніемъ долга, не можетъ дать полнаго удовлетворенія, а „долгъ", какъ единое, великое цѣлое,—невыполнимъ: это было бы тѣмъ осуществленіемъ идеала, которое съ самаго на- чала признано невозможнымъ. Но если въ самомъ дѣлѣ осу- ществленіе идеала отодвинуто въ безконечность ’) и долгъ не исполнимъ, то зачѣмъ же мораль призываетъ вѣрить въ разумность и исполнимость долга? Кантъ говоритъ: „ты мо- жешь, потому что ты долженъ*онъ полагаетъ, что источ- никъ долга—разумъ, а разумъ пересталъ бы быть разумомъ, 1) РЬап. 470. 5) РЬап. 465. 467. •) РЬап. 465. *) „даг пісЬі ѵогЬап<іеп“, „иЬегй1155І§". РЬап. 467. 468. в) Срв. Ьо§. I. 271—272. 11*
164 И. А. ИЛЬИНЪ. если бы онъ предписалъ что-нибудь невыполнимое. Однако, строго говоря, Кантъ долженъ былъ бы сказать обратное: „ты не можешь, именно потому, что ты долженъ" г). Часть долга—не долгъ; а больше, чѣмъ „часть долга"—человѣку совершить не дано. Поэтому „долгъ" всегда остается „только долгомъ" а): это знакъ того, что человѣкъ не сдѣлалъ на- длежащаго и не можетъ исполнить все до конца. Что имѣетъ въ виду человѣкъ, говорящій о долгѣ? Онъ представляетъ себѣ нѣкоторый предметъ или содержаніе, которое существуетъ только въ мысли и воображеніи 3). Это содержаніе есть само добро, т.-е. самое абсолютное и реальное *), изъ всего, что только имѣетъ бытіе. И вотъ эту-то абсолютную реальность мораль превращаетъ въ не- реальную :і) п нереализуемую „идею". Добро присутствуетъ въ моральной душѣ, ибо человѣкъ имѣетъ „сознаніе идеала"; но реально добро не присутствуетъ въ моральной душѣ, ибо субъективная воля оторвана отъ всеобщей. Добро и доступ- но человѣку, и не доступно ему «); сознаніе долга возноситъ душу за всякіе предѣлы и въ то же время, какъ сознаніе долга, оно ставитъ ему не преступаемую границу ’). Долгъ Формулируетъ задачу, которая всегда останется задачей * * * * 8), а ученый моралистъ, зная это, призываетъ къ вѣрѣ въ ис- полнимость долга. Естественно, что всѣ эти противорѣчія вызываютъ со- мнѣніе въ долгѣ, въ его разумности и его абсолютномъ зна- ченіи: ибо въ чемъ же смыслъ неразрѣшимой задачи, въ раз- рѣшимость которой все-таки лучше вѣрить? Разумность долга сама нуждается въ обоснованіи. Это обоснованіе состоитъ въ томъ, что морально-должное осуществляется Боже- !) 1- 145- *) Срв. Епс. III. 42З НесЪе. 96. 129. 207. *) Срв. РЬап. 462. *) Срв. Епс. Ш. 589. 8) Епс. ПІ. 589. в) РЬап. 463. ’) І.05. I. 142. 8) Срв. РЬап. 458.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 165 ствомъ. Однако святость долга не можетъ упрочиться отъ этой ссылки: во-первыхъ, долгъ святъ самъ по себѣ, иначе онъ не долгъ; во-вторыхъ, если святость Божества опре- дѣляется его вѣрностью долгу, то значеніе долга не мо- жетъ покоиться на святости Божества. Религіозное обосно- ваніе долга повергаетъ моральную думу въ ложный кругъ и лишаетъ ее автономнаго самоопредѣленія 1). Точно так- же осуществимость долга не можетъ быть доказана ссыл- кою на Божество: то, что осуществимо для Бога, можетъ оказаться неосуществимымъ для человѣка а). Наконецъ, то, что осуществляетъ Божество, есть именно не моральность со всѣми ея колебаніями и усиліями, но цѣлостная гармо- нія •), недостижимость которой для человѣка мораль продол- жаетъ исповѣдовать и послѣ своей ссылки на Божество1). Если душа человѣка дѣйствительно добродѣтельна, то, уви- дѣвъ всѣ эти противорѣчія морали, она сразу пойметъ, что вступила на ложный путь, и, оставивъ его,* * * * 8). замкнется въ се- бя: ея чистая совѣсть будетъ не въ состояніи вынести та- кое міровоззрѣніе. Она начнетъ поступать въ простотѣ, съ непосредственной добросовѣстностью и будетъ права *). Но если она при этомъ не захочетъ сознаться въ противо- рѣчивости и недоброкачесотвенности оставленнаго міровоз- зрѣнія и будетъ поддерживать его „для другихъ", то ея жизненный путь останется лицемѣрнымъ ’). Такова противорѣчивость моральнаго міровоззрѣнія.— Однако моральное ученіе не только запутываетъ чело- вѣка въ противорѣчіяхъ; оно обманываетъ его ожиданія, обѣщая ему твердое и опредѣленное руководство на пути къ добру и оставляя его передъ неопредѣленностью и пустотою. *) РЫп. 472. *) Срв. РЫп. 472—474. 3) Срв. РЬап. 472. 473. 474. *) РЬап. 474, 8) РЬап. 475. РЬап. 475. ') РЬап. 475—476.
И. А. ИЛЬИНЪ. 16» Мораль есть разсудочное ученіе о добрѣ и добродѣтели; *) жоэтому она совмѣщаетъ въ себѣ всѣ недостатки и заблу- жденія разсудка Это выражается, во-первыхъ, въ томъ, что моралистъ мыслитъ добродѣтель, не созерцая ея, и тѣмъ превращаетъ ее въ абстрактное понятіе „добра"; далѣе въ томъ, что онъ отрываетъ родовую сущность отъ содержатель- ной единичности и оставляетъ обѣ стороны въ абсолют- номъ противоположеніи; наконецъ въ томъ, что онъ удовле- творяется Формальнымъ рѣшеніемъ проблемы и не замѣчаетъ, что злосчастная пустота его Формулъ ниспровергаетъ ру- ководимую имъ душу въ хаосъ эмпиріи и произвола. Отрывъ мысли отъ созерцанія есть та основа, на кото- рой выростаютъ разсудочныя злоключенія морали. Пробле- му этики невозможно разрѣшить ни однимъ интуитивнымъ прозрѣніемъ, внѣ мысли, ни одною мыслью, безъ созерца- нія. Съ одной стороны, самый предметъ этики, добродѣтельное состояніе духа, скрываетъ въ себѣ начало мысли: ибо доб- родѣтель есть состояніе воли, а воля есть творческая сила самосознанія и разума а); съ другой стороны, методъ эти- ки, какъ таковой, есть научный методъ и протекаетъ въ элементѣ спекулятивнаго мышленія. Добродѣтельная воля, есть мыслящая воля, ибо она восходитъ къ истинной все- общности ®), и мыслимая воля, ибо она есть членъ спеку- лятивнаго ряда. Предоставить обычной, субъективной интуи- жіи—„сердцу", „настроенію", „вдохновенію" и т. под.—раз- рѣшать вопросъ о томъ, что „правильно, разумно и пре- красно",значитъ допустить господство „самыхъ плоскихъ и пустопорожнихъ выдумокъ и самыхъ вздорныхъ мнѣ- ній" въ важнѣйшихъ жизненныхъ отношеніяхъ *). Од- нако, если ученіе о добрѣ не можетъ быть построено внѣ мысли, то оно невозможно и внѣ созерцанія. Мысль пре- доставленная самой себѣ, не насыщенная живымъ, твор- Ъ Срв. СІапЬ 153—154. АУ. ВеЬ. 397”39^' РЬап. 451 и др. *) Епс. I. 5. КесЬі. 57. 173; 8) КесЬс. Ібг. 173. 4) НесЬг. 169 197;
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 167 ческимъ воображеніемъ, не въ силахъ овладѣть содержаніемъ предмета и уходитъ въ соеру безсодержательной абстрак- жіи. Она по необходимости отвлекаетъ голую Форму и жревращаетъ живую силу добра въ мертвую схему, „без- конечную идею" и т. д. Тотъ, кто стремится къ истинному знанію добра, долженъ понять, что весь вопросъ этики есть вопросъ о содержаніи ’), а не о Формѣ, и что содержаніе по- знается только созерцающей мыслью. Философъ, изслѣдующій добродѣтель, долженъ прежде всего добиться „совершенной адэкватности созерцанія—понятію" 2) и тогда только онъ будетъ въ состояніи преодолѣть тѣ искушенія разсудка, съ которыми не справился Кантъ. Моральное ученіе, въ его обычномъ видѣ, остается раз- судочнымъ и превращаетъ добро въ отвлеченное понятіе. Оно разсматриваетъ „всеобщее" въ отрывѣ отъ „единична- го" 3 *)и „абстрактное" въ противопоставленіи „конкретному": и этимъ оно губитъ все свое дѣло. „Всеобщее" оказыва- ется дурною и пустою абстракціею, а „единичное"—дур- ною, эмпирическою конкретностью. Въ результатѣ этого живая, творчески - цѣлостная ткань добродѣтельнаго духа разрывается *) на изолированныя и противостоящія стороны, * и органическая цѣльность всеобщей и доброй воли превра- щается въ «ііз^есѣа тетЬга несовершенной и томящейся, личной души. Чистая воля безнадежно противостоитъ эмпи- рической чувственности 5); абстрактный законъ — желан- ному содержанію 6); единство отвлеченнаго добра — мно- жеству единичныхъ поступковъ и субъектовъ 7); нереаль- ный долгъ—реальной жизни человѣка 8). Жизнь души про- текаетъ въ коллизіи между долгомъ и страстью 9) и въ г) 5Ѵ. ВеЬ. 351. Ьаз$ П. 419. *) Срв. РЬап. 502. *) „2еггі58епЬеіі" ИоЫ. 266. #) СІаиЬ. 137. 153; срв. ОіГЕ 246. •) Срв. Ѵ7. ВеЬ. 350. 351. 7) Срв. Ѵ7. ВеЬ. 360. 361. *) Срв. ИоЫ. 267. СІаиЬ. 135. І4д. РЬап. 481. Епс. I 117 и др, *) РЬап. 347.
168 И. А. ИЛЬИНЪ. комическихъ столкновеніяхъ одного долга съ другимъ *). Разсудокъ запутывается въ противостоящихъ другъ другу абстрактныхъ требованіяхъ и единичныхъ эмпирическихъ казусахъ и ситуаціяхъ. Абсолютный, не признающій ком- промисса долгъ представляетъ собою ту „всеобщность", которая не можетъ стоять въ конкретномъ тождествѣ съ единичностью" человѣческаго поступка: живое- дѣйствіе остается въ Сферѣ дурной эмпиріи, а мертвый долгъ въ Соерѣ празднаго, неосуществляющагося идеала 2). Про- пасть между ними поневолѣ заполняется безконечнымъ, блуждающимъ приближеніемъ 3) и, слѣдовательно, въ сущ- ности говоря, остается незаполненной. Человѣческое дѣя- ніе и идеалъ остаются разнородными, разно - законными, противоположными и несоединимыми. Зрѣлымъ плодомъ этого разсудочнаго подхода является полная безсодержательность верховнаго моральнаго принципа— долга. Мораль понимаетъ проблему этики, какъ отысканіе еди- наго для всѣхъ жизненныхъ случаевъ правила и мѣрила. Но то, что мыслится, какъ единое въ отношеніи къ подчиненному множеству, будетъ неизбѣжно Формальной абстракціей *): оно будетъ противопоставлено всему содержательному и, само по себѣ—свободно отъ всякаго содержанія °). Всѣ моральные поступки различны, но всѣ имѣютъ нѣчто общее. Это об- щее есть само творящее начало,—воля человѣка, и, соотвѣт- ственно, ея Формальный законъ, т.-е. ея способъ относиться къ добру и мотивировать свое рѣшеніе. А это и есть долгъ. Но такъ какъ содержаніе приходитъ къ разсудочной абст- ракціи извнѣ, отъ эмпирической чувственности, то мораль- ная воля видитъ во всякомъ содержаніи чужероднаго при- шлеца, нарушающаго ея Формальную автономію. Поэтому она отвлекается отъ всякой „матеріи" 6). О РЬап. $47. *) Срв. СІаиЪ. 152—15$. ») СІаиЪ. 152-15$. Ео§. I. 15$—154. *) 5ІѴ. ВеЬ. 551. 5) Срв. ’ѴѴ. ВеЬ. $49—55°; Особ. 551. «9 ѴѴ. ВеЬ. 351.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 169 Указать долгу какое-нибудь постоянное содержаніе, столь же абсолютное, какъ его Форма, значитъ признать, что долгъ долженъ быть желаненъ не ради долга 1), т.-е. не по- тому, что душа стремится къ добродѣтели, но потому, что человѣку нравится такое - то эмпирическое содержаніе. А ме- жду тѣмъ сущность праведной воли состоитъ прежде всего въ томъ, что она желаетъ бытъ добродѣтельной, не ради чего иного, а исключительно потому, что она желаетъ добра. И вотъ моралистъ, установивъ самоцѣнность добродѣ- тели, оказывается безсильнымъ наполнить добро какимъ бы то ни было содержаніемъ: ибо всякое содержаніе дегради- руетъ въ его глазахъ аівтономію моральной воли, ибо вся- кое содержаніе имѣетъ эмпирически-чувственный характеръ. Онъ обреченъ на то, чтобы отстаивать .пустое чувство долга" 8). А между тѣмъ, душа, возжелавшая „добра, ради добра", ожидаетъ съ полнымъ основаніемъ, что моралистъ укажетъ ей, чего же именно она желаетъ, какъ высшей и послѣдней цѣнности? Она ожидаетъ напрасно: она не услы- шитъ отъ моралиста ничего, кромѣ „пустой декламаціи“ •) на тему о томъ, что „добро есть добро*, а „долгъ есть долгъ". Понятно, что подобная тавтологія *) не можетъ привести къ познанію добра. Разсудокъ моралиста, разъ вступивъ на путь „аналитическаго единства" 8), на путь абстрактной „индиФФеренціи" *) и Фиксированныхъ, пустыхъ понятій * 3 Ч * * 7), не можетъ произнести ничего, кромѣ излишнихъ 8), нрав- ственно-ложныхъ9) и ничего не говорящихъ10) тождесловій. х) СІаиЬ. 150. 3) СІаиЬ. 150. 3) „ЪпЫе Эес1апшіоп“. СІаиЬ. 140. Ч Срв. XV. Вей. 350. 353. 554. 398. РЬап. 319; срв. о „законѣ противорѣ- чія* XV. Вей. 350. ») XV. Вей. з$о. 398. *) Срв. XV. Вей. 398. 7) Срв. XV. Вей. 554. 398. «) XV. Вей. з$з. 3545. 9) XV. Вей. 353. . 10) СІаиЬ. 105. XV. ВеЬ, 367.
170 И. А. ИЛЬИНЪ. Эти тавтологіи остаются оторванными отъ жизни и истины и оставляютъ ищущее сознаніе передъ лицомъ абстракцій и вымысловъ, лишенныхъ всякой сущности ’). Кантъ пытается выйти изъ этого круга, устанавливая первую Формулу категорическаго императива: „поступай такъ, чтобы максима твоего поступка могла быть сдѣлана принципомъ всеобщаго законодательства". Однако здѣсь- то и обнаруживается его вращеніе въ пустотѣ. Принци- помъ всеобщаго законодательства можно сдѣлать максиму всякаго поступка ’): передъ лицомъ формальнаго долга чело- вѣческая мысль сохраняетъ неограниченный произволъ въ утвержденіи и отрицаніи различныхъ содержаній. Въ са- момъ дѣлѣ, почему Формальный долгъ не велитъ обманы- вать, красть, убивать? Кантъ полагаетъ, что, если обманъ, кража и убійство сдѣлаются принципами общаго поведенія и всѣ начнутъ обманывать, красть и убивать,—то получится внутреннее противорѣчіе * *): исчезнетъ довѣріе, мирное сожи- тельство людей и наконецъ самый родъ человгьческгй. Гегеля не убѣждаетъ эта ссылка 8). Какому же внутреннему содер- жанію формальнаго дома будетъ противорѣчить истчезновеніе довѣрія, мира и людей,—спрашиваетъ онъ Кана. Откуда человѣкъ, возжелавшій долга ради долга, узнаётъ, что добро состоитъ въ довѣріи, мирѣ и бытіи разумныхъ существъ? Одно изъ двухъ: или эти содержанія должны быть открыто включены въ Формальный принципъ морали, но тогда онъ нерестанетъ быть Формальнымъ и все ученіе окажется не- состоятельнымъ; или же Моралистъ не долженъ ссылаться на нихъ, чтобы не получить, упрека въ недопустимыхъ „подтасовкахъ" *). Принципъ Формальнаго долга не предусматриваетъ и не ‘) СІаиЬ. 117. *) XV. ВеЬ. 401. РЬап. 390. 291. •) XV. ВеЬ. 351. *) Срв. XV. ВеЬ. 352—353. КесЬі. 178—179. *) XV. ВеЬ. 350. *) Срв. „ ѴегкеЬги陸, „ТазсЬепзріеІегеі". XV. ВеЬ. 354.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 171 можетъ предусмотрѣть никакою содержанія; онъ безразличенъ *) ко всякой „матеріи" и можетъ вмѣстить въ себя любую.*) Но такъ какъ дѣйствующая душа есть прежде всего вы- бирающая и рѣшающая душа, а мораль оставляетъ ее' передъ эмпирическимъ множествомъ возможностей * 2 * * * * 7 8 * 10) безъ указа- ній, то она неизбѣжно обращается къ произволу ‘). Если это добрая и благородная душа, то она запутывается въ безпринципномъ выборѣ, впадаетъ въ нерѣшительность и, вы- бирая подъ вліяніемъ случая, сознаетъ себя дѣйств)ющей неразумно 3). Если же это душа порочная, то она слѣду- етъ своему личному интересу, въ увѣренности, что потомъ можно будетъ все оправдать долгомъ и успокоить свою со- вѣсть *). И, дѣйствительно, только очень неискусный или не- образованный человѣкъ затруднится подобрать мнимыя осно- ванія для своей мнимой правоты ’’). Такова та огромная опасность, которую скрываетъ въ себѣ моральное ученіе: оно предлагаетъ надежное убѣжи- ще самому отвратительному 8) лицемѣрію ’), незамѣтно растлѣваюшему нравственную жизнь. Своекорыстные лю- ди, прикрываясь праздными декламаціями на тему о долгѣ, превозносясь и величаясь въ пустомъ и ложномъ паѳосѣ '•), могутъ съ успѣхомъ симулировать добродѣтель и оправдывать свою низость моральными доводами 11 12). Ученіе Канта, про- истекшее изъ чистаго и возвышеннаго14) настроенія, можетъ легко выродиться въ цѣлый рядъ мнимыхъ и ложныхъ Формъ ') РЬап. 485. 2) 5Ѵ. ВеЬ. 354- 8) Срв. СіаиЬ. 150. 151. "ѴѴ. ВеЬ. 353—354- КесЬи 193—194. *) СіаиЬ. 151. АѴ. ВеЬ. 350. 352. 8) Срв. СіаиЬ. 151. •) Срв. СіаиЬ 151. \Ѵ. ВеЬ. 35$. 7) АѴ. ВеЬ. 355. КесЬі. 194. ’) Срв. „ті АЬзсЬеи*. РЬап.475; „ѵегзсЬпіаЬг". РЬап. 475. 476. 2) „Неискеіеі*. РЬап. 475* 47^- 10) Срв. „ПесІагпаНопеп*, „Аи&сЬѵгеИип^*» ѵоп еіпег Іеегеп Аи(§е- ЫазепЬеіъ* РЬап. 291. п) „НіеЬегігасЬи^кеЬ аІзМогаІЬаі ^егесЬіГегіі^г". СіаиЬ. 152; срв. КесЫ. 191. 12) „егЬаЬеп. КесіЬг. 179 (2) „ЬосЬ“. КесЬг. 177 (г).
172 И. А. ИЛЬИНЪ. добродѣтели, начиная отъ обычнаго лицемѣрія, знающаго, въ чемъ добро, творящаго зло и надѣвающаго передъ другими личину праведности ’) и кончая „моральнымъ искусствомъ іезуитовъ" ’) съ ихъ грубо-утонченнымъ .пробабилизмомъ" подмѣняющимъ достовѣрность—вѣроятностью и обоснова- ніе— произвольной и иллюзорной аргументаціей ’). Въ противовѣсъ этому слѣдуетъ признать, что невозмож- но построить ученіе. о добрѣ и добродѣтели, не обращаясь къ содержанію. Безсодержательное добро и пустая доб- родѣтель суть вредные Фантомы. Но въ такомъ случаѣ передъ Формальною доктриною мо- рали открывается два исхода: или вносить содержаніе изъ эмпиріи, болѣе или менѣе открыто принимая и какъ бы вдвигая его въ Формальныя категоріи разсудка; или же отыскать болѣе живые, богатые и конкретные истоки до- бродѣтели, по отношенію къ которымъ моральная воля окажется лишь несовершеннымъ видоизмѣненіемъ. Кантъ открыто осуществлялъ первый исходъ и не замѣчалъ, что втайнѣ прибѣгаетъ и ко второму. Въ его представленіи долгъ, для того, чтобы получить какое-нибудь содержаніе, долженъ быть примѣненъ, приложенъ къ эмпирическому случаю или дѣйствію; а эмпирическое дѣйствіе, для того, чтобы получить моральную квалификацію и оцѣнку, должно быть подведено, „субсумировано" подъ абстрактную идею долга. Понятно, что такое подведеніе имѣетъ смыслъ лишь при томъ условіи, если между .Формою" и „содержаніемъ" возможно истинное соединеніе: Форма, не теряя своего абсолютнаго значенія, должна предстать въ видѣ осуществлен- наго дѣяніи, а содержаніе, не теряя своей дѣйствительности и жизненной полноты, должно предстать въ видѣ абсолют- ной цѣнности. Однако такое соединеніе для разсудочной морали неосуществимо. Если бы долгъ получилъ образъ осуществленнаго дѣянія, КесЫ. 189 — 191. Срв. ВеЬ. 355. ’) КесЬг. 191. 205 (2).
УЧЕНІЕ ЕЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 173 то все моральное ученіе оказалось бы опровергнутымъ, ибо оно покоится на чисто нормативномъ, чисто Формаль- номъ, регулятивно-безконечномъ пониманіи долга. Точно также, если бы осуществленное дѣяніе получило зна- ченіе абсолютной цѣнности, то отъ моральнаго ученія не осталось бы ничего, ибо оно покоится на утвержденіи эм- пирически-чувственнаго, опороченнаго характера всякаго реальнаго человѣческаго поступка. Но справедливость тре- буетъ признать, что моралисты и не стремятся къ такому адзкватному наполненію идеи добра-, напротивъ, они поддержи- ваютъ принципіальную разъединенность абсолютной Формы и эмпирическаго содержанія. Долгъ остается чистою и пустою нормою; дѣйствіе человѣка остается чувственно-эмпириче- скимъ, конечнымъ, единичнымъ и несовершеннымъ поступ- комъ. Понятно, что въ такомъ случаѣ соединеніе Формаль- ной абстракціи съ конкретно-эмпирическою единичностью остается эфемернымъ и безплоднымъ. Содержаніе присо- единяется къ долгу случайно и гипотетически ’); Форма при- мѣняется къ содержанію какъ къ чему-то внѣшнему и не- существенному. И, если бы кто-нибудь попытался выдать эту связь за конкретную и цѣлостную, онъ убѣдился бы въ „неправомѣрности11, „противоразумности и безнравственно- сти** ’) своей попытки; нельзя простымъ подведеніемъ эм- пирической единичности подъ Формальную абстракцію воз- водить ея конечное и условное содержаніе въ сферу абсо- лютнаго достиженія это значило бы поставить содер- жаніе добра въ зависимость отъ личнаго произвола, ибо каждый „подведетъ" подъ понятіе долга и провозгласитъ „идеальнымъ" то содержаніе, въ идеализаціи котораго онъ заинтересованъ. Замѣчательно, что самъ Кантъ не впадаетъ въ подобную деградацію *), и это объясняется тѣмъ, что въ его личной і) Срв. ВеЬ. з>4. 5) XV. ВеЬ. 354. ») Срв. XV. ВеЬ. 353, 354, 355, 35$- *) яОе§га<Заііоп“. КесЬі. 196.
174 И. А. ИЛЬИНЪ. душѣ была таинственная опора, изъ которой онъ и почер- палъ рѣшеніе для всѣхъ конкретныхъ вопросовъ. Этою опо- рою была его добрая, полная живого нравственнаго содер- жанія воля, которая указывала ему, что людямъ, какъ ду- ховнымъ ноуменальнымъ монадамъ, необходимо жить, довѣ- рять другъ другу и творить миръ на землѣ. Однако его мо- ральное ученіе не раскрываетъ духовнаго содержанія этой абсолютной основы духа, оно говоритъ лишь о пустой Фор- мѣ, настаивая на томъ, что всякое содержаніе — дается эмпирически и въ сущность добродѣтели не входитъ. По- этому Философская позиція Канта должна быть признана раздвоенной и несостоятельной: онъ самъ рѣшаетъ вопросъ о добрѣ и злѣ не тѣми путями, на которые указываетъ дру- гимъ въ своихъ основоположеніяхъ и самаго существеннаго онъ не раскрываетъ. Ибо самымъ существеннымъ въ этикѣ всегда останется вопросъ о содержаніи добра. Такова безсодержательность моральнаго ученія.— Естественно, что въ основаніи такой противорѣчивости и пустоты должны лежать глубоко ошибочныя допущенія. И, дѣйствительно, моральное ученіе ошибочно въ самыхъ истокахъ и корняхъ своихъ. Основной и первоначальный дефектъ морали, изъ кото- раго проистекаютъ всѣ остальныя ея заблужденія и несча- стія, состоитъ въ томъ, что она развиваетъ точку зрѣнія особенной, субъективной, личной воли человѣка, ищущей добра, но оторвавшейся отъ своей истинной, субстанціальной и все- общей сущности. Въ этомъ отрывѣ она не можетъ увидѣть настоящаго положенія вещей и принимаетъ добро не за содержательную первореалъность, а за формальный конечный иде- алъ. Воля утверждаетъ себя, какъ лично-субъективную, а - добро, какъ противостоящую ей, отвлеченную норму. Къ этому и сводятся ея основныя ошибки. Во-первыхъ сущность добра невозможно раскрыть въ терминахъ лично-субъективной воли человѣка *). Добро въ «) Срв. ОІаиЬ. 155. \Ѵ. ВеЬ. 396. 411. РЬап. 502. Ьо§. III. 323. КесЬі. 148. 149. 188—209. 210—211 и др.
УЧЕНІЯ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 17$ своемъ истинномъ метафизическимъ значеніи есть „конеч- ная цѣль и сила міра", а совсѣмъ не только „наше*, чело- вѣческое добро, или „моральный законъ нашею практиче- скаго разума" ‘). Гегель рѣшительно возстаетъ противъ „очеловѣченія" идеи добра, противъ чисто антропологиче- скаго пониманія этики: человѣкъ есть лишь необходимый этапъ Божія пути и поэтому все ученіе о „человѣкѣ" и „человѣческомъ" должно быть возведено на космологической, т.-е. теологической основѣ: добро должно быть понято, какъ само Божество, а добродѣтель, какъ божественное состо- яніе человѣческаго духа. Въ противоположность этому мораль превращаетъ добро въ человѣческій идеалъ, а добродѣтель—въ правильное со- стояніе единичной чемвгъческой души’, этимъ она низводитъ этику въ предѣлы человѣческаго самочувствія и самосоз- нанія и превращается сама въ идеологію! „слишкомъ-че- ловѣческаго". Каждый человѣкъ есть для нея замкнутая, изолированная единичность; каждый поступокъ — единичное, конечное дѣяніе. Весь вопросъ о добрѣ и злѣ сводится къ тому, каковъ былъ мотивъ даннаго человѣка въ данномъ случаѣ и удалось ли ему насладиться чувствомъ исполнен- наго долга. Вся мораль можетъ быть сведена къ желанію индивидуума исполнить свой долгъ и къ сознанію его, что „долгъ исполненъ" *). Все сводится къ личному душевно- му самочувствію и въ концѣ-концовъ оказывается, что для добродѣтельнаго человѣка характерна не скромность *) и не забвеніе о себѣ ‘), а горделивое самопревознесеніе ’) и самоуслажденіе своей мнимой добродѣтелью •). Отсюда недалеко и до „черстваго самомнѣнія" 7) Фарисеевъ до *) Епс. I. хі9. Курсивъ Гегеля. *) Срв» КоЫ. 272. РЬап. 486. ѴЛігъ 317. 8) Срв„ Ѵ/іігг. 317. *) СІаиЬ, 150. 8) КоЫ. 272. в) Срв. 317. 7) жЬагі$іппі§ег Ошікеі*. ХоЫ. 266. 8) СІаиЬ. 150.
176 И. А. ИЛЬИНЪ. нелюбовнаго и презрительнаго осужденія другихъ *), имѣв- шихъ несчастіе не исполнить своего долга, и до лицемѣр- наго выдаванія себя, за цѣлостно-добродѣтельное существо5). Такая душа творитъ свое собственное несчастіе: она ус- танавливаетъ и „закрѣпляетъ" тѣ правила и мѣрила, подъ которыми пытается удержать другихъ, и не замѣчаетъ, что она сама нашла въ нихъ свой предѣлъ, что она слѣпнетъ по отношенію къ своимъ собственнымъ ошибкамъ, что она живетъ непримиренная, изнемогая подъ бременемъ своей не- навидящей строгости *). Для такой души есть только одинъ исходъ: похоронить въ своемъ сердцѣ свою вину и свои страданія, забыть объ этой могилѣ *) и о себѣ и вступить въ Сферу самозабвенной, чистой нравственности Во-вторыхъ, сущность добра невозможно раскрыть въ терминахъ отвлеченно-нормативной морали потому, что добро есть прежде всего — свобода, а мораль истинной свободы не знаетъ. Безспорно, моралистъ стоитъ на вѣрномъ пути, полагая сущность добродѣтели въ автономіи воли *). Но вѣрный путь не приводитъ его къ вѣрной цѣли: его автономія не спа- сетъ душу отъ несвободнаго состоянія. Недостаточно знать свой законъ и не имѣть никакой иной связи, кромѣ само- стоятельно установленной ’) нормы; необходимо еще, что- бы этотъ законъ былъ понятъ, т.-е. „понятъ" въ своей дѣйствительности •), что-бы онъ не противостоялъ субъек- ту, какъ нѣкое идеальное инобытіе ’), чтобы человѣкъ ви- дѣлъ себя самою въ этомъ законѣ и), а не только со-зна- валъ бы его, какъ неосуществленное заданіе. Законъ долженъ О ХоЫ. 272. 273. 2) м5ІсЬ хцт §апіеп Ьеисііеіп". ХоЫ 273. *) Срв. ХоЫ. 287. *) Срв, АрЬог. I, 551. ®) Срв. СІаиЬ. 151. 6) Срв. РЬаіь 453. 7) Сра РЬап. 453? 8) Сра. РЬап. 46т. 8) ІЬіНет. 10) ІЪісіет.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 177 •бытъ вѣрнымъ отраженіемъ моей дѣйствительности; иначе я не •свободенъ въ немъ, но подчиненъ ему. Если „всеобщее" тяготѣетъ надъ душою *), то оно тяготитъ душу. Если долгъ остается „требованіемъ" „объективнымъ" *) идеаломъ, то онъ господствуетъ, а душа человѣка стоитъ подъ его гос- подствомъ *). Тогда душа „подавлена" 5). Она раскалыва- ется на господина и „холопа" 4); она принуждаетъ и наси- луетъ себя ’); она покоряется 8) и повинуется •); она угне- таетъ себя своимъ собственнымъ закономъ м). И страннымъ образомъ воображаетъ себя, несмотря на все это,—сво- бодною. Моральная душа есть душа, запутавшаяся въ противо- рѣчіяхъ, блуждающая въ пустотѣ и утратившая свою основу. Она ищетъ добра, но не знаетъ, какъ познать его; она стремится къ добродѣтели и цѣльности, но остается въ расколѣ; она добивается свободы и создаетъ себѣ до- бровольное угнетеніе. И, тѣмъ не менѣе, моральное состояніе есть необходи- мый этапъ въ спекулятивномъ ряду духовнаго освобо- жденія. Моральная душа есть средняя ступень между абстракт- нымъ правомъ и нравственностью. Она выше перваго, ибо живетъ внутреннимъ, центростремительнымъ тяготѣніемъ и обращена ко всеобщему. Но она ниже нравственной луши, ибо не достигаетъ истинной цѣльности, истинной свободы и истинной всеобщности. !) Срв. КоЫ. 265—266. ’) „Рогіегипст", РЬап 455. КесЫ. 151. 153; „Розшіаі". ІЛ5. III. 323. Епс. III. 428. *) КоЫ. 263. 266. 288. *) Срв. КоЫ. 268. '5) яипіег<іг11с1л“. КоЫ. 266. ’) „КпесЫзсЬаГс*. КоЫ. 263. 266. 293. 7) „ЗеіЬзиѵгап^ 4ег капіізсЬеп Ти^епсі". КоЫ. 293. 8) „ипіегѵег&陸. КоЫ. 293. 9) „ОеЬогзат". КоЫ. 266. ав) Срв. КоЫ. 295. Вопросы философіи, кн. 139. 12
178 И. А. ИЛЬИНЪ. Мораль не можетъ быть отвергнута совсѣмъ. Во-первыхъ потому, что она есть Форма жизни, умѣстная въ обычномъ,, банальномъ сознаніи, не восходящемъ къ спекулятивному со- зерцанію. Она сохраняетъ „свое мѣсто и свое значеніе въ СФерѣ конечнаго, гдѣ она поддерживаетъ" абсолютное х) „въ противовѣсъ ограниченному и утверждаетъ его, какъ правило и какъ существенное въ противоположность ни- —• чтожному" ’) и порочному. Мораль, правда, безсильна под? няться къ абсолютному единству безконечнаго и конечнаго и утверждаетъ ихъ „относительное тождество" ’): идея добра только „сознается конечною душою"; и тѣмъ не менѣе мораль остается „отраженіемъ" абсолютной нравственности ‘), и въ своемъ истинномъ, благородномъ значеніи она является ея достойнымъ преддверіемъ. Во-вторыхъ, мораль не можетъ быть отвергнута совсѣмъ потому, что она при всей своей односторонности и огра- ниченности развиваетъ рядъ опредѣленій, органически вхо- дящихъ въ высшее, нравственное состояніе. Моральная воля не есть цѣликомъ—неправая воля, какъ это могло бы показаться послѣ суровой критики самого Гегеля; напро- тивъ, она осуществляетъ цѣлый рядъ необходимыхъ и пото- му „правахъ* состояній, внѣ которыхъ невозможна жизнь духа на землѣ. Всѣ эти правыя состоянія необходимы по- тому, что въ нихъ и черезъ нихъ воля продолжаетъ утверждать и раскрывать свое самоопредѣленіе, т.-е. свою сво- боду. Они необходимы для свободы воли такъ, какъ воздухъ необходимъ для жизни человѣка, и потому воля притязаетъ на ихъ бытіе и соблюденіе съ полнымъ основаніемъ: это ея права свободы, столь же священныя во внутренне-моральной Сферѣ , сколь священны были абстрактно-вещныя права сво- боды въ СФерѣ внѣшне-правовой. Ни одно изъ нихъ не мо- жетъ быть ни утрачено, ни опущено, ни попрано, ибо- *) „Даз АпзісЬзеіп". Ьо§. I. 146. *) Ьо§. I; 146. 8) „геіааѵе І4еаіііЬаі“. V/’. ВеЬ. 548—349. „Кейех*. ѴЛ ВеЬ. 397.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 179 только цѣлокупность ихъ можетъ породить переходы къ высшему. Моральная воля есть, прежде всего, дѣйствующая воля: творческая активность входитъ въ самую волевую сущность ея. Но дѣйствовать—значитъ проявляться во внѣшнемъ мірѣ (Аеиззегип§;) *), значитъ выходить изъ состоянія внутрен- ней, самодовлѣющей замкнутости и вступать въ среду эмпирическаго и конечнаго бытія. Въ этомъ смыслѣ составъ моральнаго дѣйствія имѣется налицо и раньше, въ предѣ- лахъ права, такъ что каждое правовое дѣяніе и проявле- ніе имѣетъ въ себѣ и моральную сторону, но только въ по- тенціальномъ, непроявленномъ для сознанія видѣ. Тотъ, кто дѣйствуетъ, тотъ производитъ измѣненія въ наличномъ, данномъ существованіи * 2) міра; онъ знается съ внѣшнимъ эмпирическимъ бываніемъ3 * * 6) и, слѣдовательно, подвергаетъ себя законамъ эмпирической случайности-необходимости ‘). Поэтому, для безконечной воли, дѣйствовать—значитъ по- вергать себя въ состояніе конечности и раздвоенія ®): < преда- вать одну сторону своего существа дурнымъ законамъ кон- кретнаго-эмпирическаго міра и тѣмъ принимать на себя вину •). Тотъ, кто дѣйствуетъ, тотъ пріемлетъ вину и стра- даніе 7), подобно Божеству, пріявшему на себя вину и муку міросозиданія; и вина моральнаго дѣйствія есть въ скрытой сущности вещей, вина не единичнаго человѣка, но самой субстанціальной всеобщности 8). Правда, мораль- ная воля этого еще не знаетъ, и познаётъ это лишь на высшей ступени; но по существу ея незнаніе не мѣняетъ ничего, и вина слѣдуетъ за ней по пятамъ. „Невинно *) Кескі. 154. 155. а) Кескг. 157. ’) »<іепп <іег Мепзск ти$8 зіск кашіеІпН тіі <іег Аеиззегіісккеіі аЪ^еЬеп*. Кескг. 162 (2), *) .Напіеіп кеіззі... зіск сііезет Сезеіхе ргеіз ^екеп". Кескі. ібо; срв. 159. *) иЕпі2'Л'еіи陸. РЬап. $50. л 6) Ркап. 350. 5) Срв. „піе каі сііе ІІпзскиМ ^еііпеп, ]’е<іез Ьеібеп ізсЗскиИ". Иокі. 284. 8) Ркап. 551; срв. Кескг. 186 (2). 12*
180 И. А. ИЛЬИНЪ. только бездѣйствіе, подобное бытію камня" *). Но и без- дѣйствіе не даетъ человѣку невинности. Наоборотъ, тотъ, кто ищетъ спасенія въ пассивности, тотъ губитъ себя: ибо онъ чуждается путей дѣйствующаго, и страдающаго, и не боящагося вины, восходящаго къ свободѣ Духа ’). И даже бытіе ребенка включаетъ въ себя вину * * 3 * * 6 *). Отсюда вытекаетъ необходимость вины для добродѣтельной воли: ибо воля есть сама активность, само дѣйствіе, а дѣй- ствовать значитъ быть виновнымъ •). Вотъ почему Гегель высказываетъ парадоксально звучащее утвержденіе, что „добродѣтель исключаетъ невинность" 8). Однако вступая во внѣшній міръ и вплетая свое творче- ское воздѣйствіе въ сложные клубки эмпирическихъ обстоя- тельствъ, воля признаетъ своимъ созданіемъ лишь то, что она заранѣе предусматривала и включала въ свою цѣль •). Воля имѣетъ право знать"1) то, что она дѣлаетъ; она имѣетъ право дѣйствовать со-знаніемъ и вмѣнять себѣ въ вину лишь то, что входило въ ея предначертаніе 8). Это означаетъ, что не всѣ послѣдствія человѣческаго поступка (ТЬаі) входятъ въ „дѣйствіе воли" (Нап<11ип§), но лишь тѣ, которыя порожде- ны ея творческою цѣлью,—для которыхъ ея цѣль была творящею „душою" 9). Все „вторгающееся извнѣ" и „при- входящее случайно" ”) связано съ поступкомъ эмпириче- скими связями, но не входитъ въ духовный и существенный составъ дѣйствія; поэтому воля имѣетъ право признать все это чужероднымъ, не „имманентнымъ" „собственной" при- *) РЬап. 35°; срв. АрЬог. I. 545. 2) Срв. КоЫ-. 286. 8) РЬап. 350. *) Срв.: <ііе ЗсЬиІсІ »капп 4аз Веѵѵиззізеіп, іѵеіі ез Ьапйеке, пісЬі ѵегіаил* пеп*. РЬап. 556. 8) „Ѵігіиз іппосепііаш іит а§еп<1і шт раііепЛі ехсіибіі*. Коз. 159. 6) КесЬі. 156—1$-8. *) „КесЬі <іез ЧѴіззепз". КесЬі. 158; срв. РЬап. 349. •) „Ѵогзаи*. КесЬі. 156—ібо. 9) КесЬі. 159—ібо. 10) КесЬі. 159.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 181 родѣ дѣйствія, совершеннаго ею х). При этомъ необходимо, чтобы сознаніе дѣйствующаго не только предвидѣло вообра- женіемъ свою цѣль, какъ нѣкое грядущее единичное собы- тіе, но чтобы оно отдавало себѣ отчетъ въ ея всеобщихъ свойствахъ и въ ея духовномъ значеніи, чтобы душа знала свое дѣйствіе мыслью и желала его знаніемъ 2). Тогда только предначертаніе будетъ намѣреніемъ подлежащимъ вмѣне- нію, а дѣйствующая воля будетъ стоять на духовной высотѣ. Рядомъ съ необходимостью вины и намѣренія, утвержда- ющихъ „объективную" свободу моральной воли, стоитъ не- обходимость субъективнаго удовлетворенія воли, выносимаго ею отъ своего дѣйствія. Моральная воля имѣетъ право осу- ществлять ту собственную, особенную цѣль, которая ут- верждена ея желаніемъ и движетъ ее къ дѣйствію ‘); тогда ея дѣйствіе получаетъ для нея „субъективную цѣнность" и приковываетъ къ себѣ ея интересъ в). Воля имѣетъ свя- щенное право связать свой интересъ съ тѣмъ, что она тво- ритъ въ жизни, такъ, чтобы достиженіе цѣли давало бы ей удовлетвореніе ’). Это совсѣмъ не означаетъ, что воля имѣетъ право дѣйствовать своекорыстно 7); нѣтъ, своеко- рыстіе состоитъ въ предпочтеніи особеннаго, лично-единич- наго содержанія передъ „объективною", всеобщею, духов- но-правою цѣлью, тогда какъ моральная воля осуществля- етъ именно „ненарушимое и всеобщее" добро. Но воля че- ловѣка есть‘'прежде всего единая и цѣльная страсть духа, ищущая полнаго удовлетворенія своей разумной и благой природѣ. Моральная воля есть, согласно этому, субъектив- ная жажда духовнаго удовлетворенія: это значитъ, что она стремится къ абсолютно-правой цѣли 8) и въ достиженіи ея КесЬг. 159. а) КесЬі. ібі—163. 173. * ) КесЬи ібь 162. * ) „теіп Е'игеск*, ^еѵге^^гипсі*. КесЬг. 164 (2). ’) Вескі. 164. • ) мВеігіе<1і^ип§я, „ОепіІ^е ікип*. КесЫ. 164 (2). Э „ЗеІЪзізисІіг". Епс. Ш. 371; срв. КесЫ. 165. 8) „ап ипі Шг 5ІсЬ §екеп<1ег Хѵ/еск*. Кескг. 166.
182 И . А. ИЛЬИНЪ. видитъ свое субъективное удовлетвореніе. Намѣреніе ея по существу приковано къ разумному, движется имъ и опре- дѣляется *); но это намѣреніе воля признаетъ своимъ соб- ственнымъ и съ нимъ связываетъ свой личный интересъ. Это право субъективной свободы 2) впервые выговорено хри- стіанствомъ въ ученіи о любви *) и разсудочная мораль на- прасно отказываетъ въ немъ человѣческой душѣ, исключая всѣ побужденія личнаго интереса Когда личный интересъ насыщенъ субстанціальной цѣлью разума когда онъ на- шелъ въ ней себя,—тогда онъ правъ и свободенъ, и вопіять о своекорыстіи героя можетъ только духовный плебей 6), ко- торый судитъ обо всемъ по себѣ. Въ такомъ пониманіи моральное дѣйствіе начинаетъ сла- гаться въ нѣкую жизненную цѣльность, а весь рядъ субъек- тивныхъ интересовъ и дѣйствій составляетъ живого чело- вѣка 7). И вотъ, взятая въ цѣломъ, моральная свобода воли мо- жетъ быть выражена, какъ право самостоятельно знать доб- ро, личнымъ 'интересомъ желать ею и личнымъ дѣйствіемъ осуще- ствлять ею. Это указываетъ на то, что въ самомъ основаніи моральной воли и ея жизни лежитъ свобода совѣсти. ѵ Совѣсть есть знаніе добра. Отношеніе человѣческой души къ добру должно быть именно знающимъ, т.-е. мыслящимъ 8) и притомъ спекуля- тивно-мыслящимъ. Добро есть нѣчто субстанціальное и всеобщее', оно есть сущность. Поэтому оно можетъ быть вос- принято человѣкомъ лишь посредствомъ того органа, ко- торый самъ существенъ, субстанціаленъ и всеобщъ; тако- во разумное мышленіе ®). КесМ. ібб. 2) КесЫ. ібб. ’) Срв. КесЫ. ібб—167. КесЫ. 167. ’) Срв. КесЬи 167. 6) „КаштеНіепег*. КесЫ. 169. Э Срв. КесЬі. ібб. 170. 8) КесЫ. 173. 174. 9) Срв. КесЫ. 173—174*
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 188 Абсолютнымъ неотъемлемымъ правомъ каждой чело- вѣческой души является самостоятельное знаніе добра *) черезъ посредство совѣсти. Это право есть свобода, совѣсти. Каждый человѣкъ воленъ, во-первыхъ, не признавать ничего, кромѣ того, что онъ самъ „въ себѣ и изъ себя“ позналъ, какъ Добро, и во-вторыхъ, признавать то, что онъ знаетъ и желаетъ, какъ Добро — истиннымъ правомъ и истинною обязанностью * * * * * * * 8). Однако правя ли онъ въ своемъ исповѣда- ніи, это узнается лишь по содержанію того, что онъ вы- даетъ за абсолютное добро 8). Субъективное, свободное обрѣтеніе и исповѣданіе не искажаетъ объективно-сущаго добра и не умаляетъ его значенія *). Исповѣданіе должно быть истиннымг и потому подлежитъ критическому разсмо- трѣнію, въ которомъ ссылка на „свое убѣжденіе® имѣетъ столь же мало значенія в), сколько ссылка на свое „мнѣ- ніе" передъ лицомъ суда, государства и науки 6). Свобода совѣсти не должна пониматься, какъ „отмѣна" истиннаго знанія и отверженіе абсолютнаго бытія. Возникновеніе истинной совѣсти выходитъ уже за пре- дѣлы морали. Ибо истинная совѣсть раскрываетъ содержа- тельную реальность а моральная совѣсть говоритъ лишь о долгѣ и не знаетъ абсолютнаго содержанія 8). Совѣсть мо- ральнаго человѣка есть знаніе Формальное 9); она не ка- сается непосредственно содержательныхъ глубинъ всеобщей воли и потому легко ведетъ къ „мнѣніямъ и ошибкамъ" 1в). Абсолютная сомостоятельность предметнаго знанія легко превращается здѣсь въ произвольное и безпредметное усмо- !) „КесЬі <іег ЕіпзісЫ іп баз СЫе“. КесЫ. 174; срв. 180. *) КесЬі. 180—181. •) „аиз йет ІпЬаІі йіезез Сиізеіпзо11еп<іеп“. КесЬі. і і *) „іЬиі кеіпеп Еіпіг৓, „ЫеіЬі Гезі зіеЬеп". Кт) і. 174; срв. 190. в) Срв. КесЬі. 192. 193. 194. 195. 196. 197. в) Срв. КесЬі. 175. 181. Срв. КесЫ. 171. 172. 172 (2). 181. 8) КесЫ. 177—179. 180. 182 (2). а) „ЕіпзісЬі*. „ГогтеИ". КесЫ. 174. 180. 182. до) КесЫ. 174.
184 и. д. ильинъ. трѣніе, въ пустую видимость автономіи1); тогда досто- вѣрностъ вйдѣнія вырождается въ субъективную увѣрен- ность 2 *) и моральный субъектъ оказывается абстрактною- властью, которая судитъ и рѣшаетъ, какъ ей угодно, и по желанію „улетучиваетъ въ себѣ" 8 * 10 *) всѣ опредѣленія и свой- ства добра. Эта власть можетъ признать случайно и абсо- лютное добро, но можетъ сдѣлать своимъ принципомъ и свое личное, особенное содержаніе, поставить его выше всеобща- го и приступить къ его осуществленію. Формальная, субъ- ективная „совѣсть* всегда готова обратиться к * *о злу 4). Именно на этомъ пути возникаютъ такія „явленія міра" 8),. какъ „нечистая совѣстьона знаетъ истинное добро, срав- ниваетъ его со своими особенными цѣлями и выбираетъ именно эти послѣднія ’); если же она пытается оправдать свой выборъ, то она обращается къ обманамъ лицемѣрія7) или къ „пробабилизму* іезуитовъ 8). По такому же скольз- кому пути ведутъ ученія, утверждающія, что добро вооб- ще непознаваемо ’), или что оно не имѣетъ единаго абсо- лютнаго содержанія “) и т. под. Но особенную злокачествен- ность укрываетъ въ себѣ „иронія" романтиковъ, провозгла- шающая верховенство эмпирической личности п). Послѣ- дователь „ироническаго" міровоззрѣнія знаетъ, что такое объективная нравственность, но утверждаетъ въ противо- вѣсъ ей свой личный произволъ 12 *); онъ видитъ въ себѣ, владыку, стоящаго надъ закономъ и предметомъ18), и само- Срв. КесИг. і8о. *) ІЬііеш. *) „ѴегЛйсЪгі^і іп зісЪ*. КесЬг. 182. *) КесЬь 184. *) Не .образы міра". в) Кесіп. 189. ’О КесЫ. 191. *) КесЫ. 191. я) Срв. КесЬі. 196. 10) Срв. КесЫ. 196. 197. 198, 199. И) КесЬг. 2оі Апт. и) КесЫ. 203. 18) КесЫ. 203. 206. (2).’
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 185- довольно наслаждается тщетою своихъ суетныхъ жела- ній и проявленій * *). Такова послѣдняя опасность моральнаго міровоззрѣнія^ вырастающая изъ его истинной глубины. Совѣсть есть тотъ, актъ духа, отъ котораго расходятся пути: одинъ ведетъ на край зла и пошлости, другой—къ преодолѣнію морали и ис- цѣленію душевнаго раскола. Это исцѣленіе ведетъ свое начало отъ новаго пониманія существенности добра, открывающагося для истиннаго совѣ- стнаго прозрѣнія. Если мораль утверждала, что добро су- щественно для души въ качествѣ долга, то истинная со- вѣсть утверждаетъ, что добро есть реальная сущность духа. Оно есть сущность духа не потому, что только душа, вѣр- ная долгу, имѣетъ „цѣнность и достоинство" 2), но потому> что оно есть подлинная, глубочайшая реальность, скрытая въ духѣ отъ моральнаго сознанія, но открытая нравственному со- знанію. „Добро есть существо воли въ ея субстанціальности и всеобщности"; это есть сама воля въ ея истинной сущ- ности 8). Добро не идеалъ, къ которому воля должна стре- миться, а первореальность, которую она должна осознать въ себѣ самой и съ которой она можетъ сознательно, слиться такъ, какъ она уже сращена и слита съ ней без- сознательно. Добро есть скрытая въ каждомъ изъ насъ и движущая насъ всеобщая воля. Въ этомъ Гегель остается всегда близкимъ къ ученію Руссо. Естественно, что моральное сознаніе, постигнувъ эту истину, перестаетъ быть моральнымъ сознаніемъ. О нравственности. Въ философіи Гегеля нѣтъ проблемы болѣе сложной и- болѣе затруднительной для пониманія, чѣмъ проблема спе- кулятивной нравственности (ЗіШісЬкеіі). Самый уровень, на !) Срв.КесЫ. 203. *) „Ѵ/егій. ип4 ѴЛ1г<іе“ Кескі. 172. ®) КесЬі. 173,-срв. 176. 193.
186 И. А. ИЛЬИНЪ. которомъ развертывается и живетъ этотъ новый „міровой •образъ", занимаетъ какъ бы центральное положеніе во всемъ восходящемъ ряду ступеней: въ сконцентрирован- номъ, сосредоточенномъ видѣ собирается здѣсь все богат- ство предшествовавшихъ опредѣленій, для того, чтобы претвориться въ нѣкую классическую простоту народной нравственности и въ дальнѣйшемъ произрастить изъ себя „прекрасное искусство", „абсолютную религію" и, наконецъ, высшую изъ возможностей—„истинную философію". Об- щій законъ спекулятивной жизни, согласно которому выс- шая ступень осуществляется только въ Функціи низшихъ ступеней, приводитъ къ тому, что образъ „нравственности" подводитъ какъ бы итогъ всѣмъ низшимъ состояніямъ, вклю- чая ихъ въ себя и, такъ сказать, „выговаривая" себя въ ихъ терминахъ. При этомъ, оставаясь въ СФерѣ „дѣйстви- телъности“, обреченной на двойственный составъ, образъ нравственности слагается въ результатѣ побѣды „конкрет- наго-спекулятивнаго" надъ „конкретнымъ-эмпирическимъ" въ такой области, въ которой чувственная видимость явно не уступаетъ побѣждающей силѣ духа: философія нрав- ственности учитъ о спекулятивномъ сращеніи тѣлесно разъеди- ненныхъ людей. Именно эта невозможность адэкватно воспринять образъ нравственности въ элементѣ чувственнаго существованія, труд- ность видѣть тѣлесными глазами то, что предносится внут- реннему оку, невозможность подчинить вещественное осуществляющемуся строю конкретной нравственности,— составляетъ, объективно говоря, основной дефектъ этого мірового образа, а субъективно говоря, основное затруд- неніе въ дѣлѣ его пониманія. На всѣхъ послѣдующихъ ступеняхъ мірового восхожденія чувственный матеріалъ или открыто слѣдуетъ зову и закону спекулятивной стихіи, какъ въ искусствѣ и религіи, или же совсѣмъ „снимается" ею, какъ въ спекулятивной философіи. Но въ нравственно- сти состояніе незримой субстанціи и состояніе видимаго явленія еще не сливаются въ единомъ способѣ бытія и это
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 187 требуетъ особаго познавательнаго напряженія отъ изслѣ- дователя. Философу, изслѣдующему сущность спекулятив- ной нравственности, приходится не вѣрить явленію, не принимать его навязывающихся свойствъ и непрестанно разоблачать скрытую за ними „конкретность". Философъ долженъ увѣренно созерцать незримое, скрытое за види- мостью того эмпирическаго обстоянія, которое настойчиво и упрямо твердитъ о своей самобытности: философъ дол- женъ здѣсь вѣритъ духовному опыту вопреки опыту чувственно- му и добиться того, чтобы его „духовныя очи и тѣлесные глаза совершенно совпали другъ съ другомъ" 1). Въ этомъ довѣріи къ показаніямъ предметной интроспекціи—ключъ къ по- ниманію всей философіи Гегеля и особенно его этики. И вотъ, первое, чему научаетъ предметная интроспекція въ сферѣ нравственнаго, есть неизбѣжность исцѣленія че- ловѣка отъ того внутренняго разрыва, къ которому онъ былъ приведенъ въ процессѣ правового и моральнаго само- освобожденія. Въ борьбѣ со своимъ тѣломъ и со своими естественными и непосредственными состояніями, душа человѣка уже под- нялась до уровня интеллигентнаго духа и утвердила себя, какъ субъективно-свободную и субъективно-всеобщую волю, т.-е. какъ единую и цѣльную страсть духа, нашедшую себѣ достой- ный уровень жизни и ищущую полнаго удовлетворенія своей ра- зумной и благой природѣ. Однако первая же попытка со- здать себѣ такое свободное и достойное удовлетвореніе обратила ее къ вещественному инобытію и заставила ее сосредоточиться на своемъ центробѣжномъ уклонѣ. Энергія духовной жизни была отозвана отъ центра и ввязалась въ сложный периферическій процессъ борьбы за свободу („пра- во"). Въ этомъ отвлеченіи и уходѣ на поверхность жи- зни, единая и цѣльная воля повидимому раздѣлилась на двѣ стороны, какъ бы на двѣ отдѣльныя воли: во-первыхъ, осо- бенную,. субъективную, личную волю, живущую сознатель- но и потому „сущую-для-себя*, и, во-вторыхъ, всеобщую, !) Ьазз. П. 465. \
188 И. А. ИЛЬИНЪ. субстанціальную волю, живущую въ безсознательной глу- бинѣ и потому сущую лишь „по-себѣ“. Въ такомъ состоя- ніи раздѣльности пребываетъ обычное, — эмпирическое и разсудочное,—сознаніе человѣка; оно остается въ немъ да- же и тогда, когда, выстрадавъ себѣ „вещное" и „договорное" освобожденіе и осуществивъ до конца „неправду" своего обособленія, оно приступаетъ къ внутреннему самоопре- дѣленію („мораль"). Моральная воля, какъ таковая, стоитъ на вѣрномъ пути (центростремительной самодѣятельности), но живетъ въ отрывѣ отъ своей всеобщей и субстанціальной глубины; она остается личною, особенною волею, - субъективнымъ исканіемъ того, что по существу своему сверхъ-субъективно. Она, какъ уже выяснено, не вѣдаетъ основной тайны сво- его бытія, именно того, что добро есть ея собственная, им- манентная ей, всеобщая сущность воли. И, не вѣдая ея, она растрачиваетъ свою энергію въ безплодныхъ порывахъ, жизненныхъ противорѣчіяхъ, и непрестанныхъ самоугры- зеніяхъ. Эти блужданія приводятъ ее къ тому, что она влачитъ свои дни въ несчастій и духовной разоренности: жизнь, лишенная удовлетворенія, любви и радости, утра- тившая всякую гармонію, всякое подлинное, прекрасное содержаніе, полная недовѣрія къ себѣ и судорожныхъ на- силій надъ собою — вотъ итогъ моральной слѣпоты и разо- рванности. Это бѣдственное и мучительное состояніе ждетъ своего исцѣленія и исцѣленіе можетъ придти только изъ глубины са- мой стражущей воли. Моральное исканіе находитъ въ этой глубинѣ голосъ совѣсти и въ немъ — свой естественный ко- нецъ. Совѣетъ есть адекватное знаніе абсолютнаго добра. То, что знается совѣстью, есть само добро, т.-е. Божественная сущ- ность міра. Согласно основному откровенію, составляющему все содер- жаніе философіи, добро не есть отвлеченный идеалъ *), но *) Срв. напр. Ъо& ІП. 323. КесЬі. 194. 195. 200.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 189 подлинная, хотя и сокровенная, сущность міра. Всюду, куда ни взглянетъ спекулятивно прозрѣвшее око, оно видитъ слѣды этой благой сущности, оно видитъ присутствіе добра, неразрывно сращеннаго съ міромъ и „поглощеннаго явле- ніями мірового развитія", составляющаго ихъ „по себѣ" сущее ядро и участвующаго въ ихъ дѣйствительности *). Добро есть „всеобщая" * 2) стихія, творящая и осущест- вляющая себя въ мірѣ и восходящая по его ступенямъ, къ себѣ, какъ „всеобщей и конечной иѣли міра" ®) (Аристотель). Это означаетъ, что „истинное" и „благое* суть „одно и то-же; первое—въ сФерѣ знанія, второе—въ СФерѣ „воли" *); что весъ космосъ не чуждъ благодати Божіей; что онъ несомъ ея благою и всепроникающею силою; что онъ созидается им- манентно, изнутри, разумною стихіею божественнаго смы- сла, принявшаго на себя бремя эмпирическаго существо- ванія и эмпирической раздробленности. Поэтому тотъ, кто познаётъ дѣйствительный строй міра, познаётъ его какъ явленіе Божіей силы и благодати, и, обрат- но, тотъ, кто познаетъ идею самой благодатной силы, т. е. идею абсолютнаго добра, тотъ проникаетъ въ имманентную сущность дѣйствительности. Эта „разумная" сущность міра раскрывается Философу, какъ сила побѣдившая эмпи- рическій матеріалъ, подчинившая его себѣ и отождествив- шая себя съ нимъ: она вступила въ него, пронизала его сумрачную ткань своимъ свѣтомъ, превратила его въ свой вѣрный „образъ*. Совѣсть и есть адэкватное познаніе этого „образа", являющагося въ видѣ человѣческой воли. Совѣсть познаётъ добро, какъ благодатную, всеобщую силу, таившуюся доселѣ въ глубинѣ души, въ „отрывѣ" отъ „особенной", субъективной воли человѣка. Она позна- етъ, что „особенная" воля, мнившая себя самостоятельной величиной, утверждавшая себя въ „отрывѣ* отъ „всеоб- !) Срв. РЬап. 289. 2) Срв. напр. Епс. Ш. 388. КесЫ. 179. 207. Кеі. I. 199. *) Вехѵеізе. А. 464 (курсивъ автора). *) Кеі. I. 336.
190 и. А. ильинъ. щаго“ — никогда не могла осуществить этого отрыва до конца: она всегда оставалась реальной модификаціей всеобщей воли, — и тогда, когда она возставала противъ нея („престу- пленіе"), и тогда, когда она превращала ея содержаніе въ свой „неосуществимый идеалъ" (мораль). Самый „отрывъ", который ставилъ ее въ трудное и ложное положеніе, ни- когда не имѣлъ характера реальнаго раскола, разсѣченія, разлученія; это было состояніе незнанія, несознаванія, за- блужденія,— отвернувшійся взоръ, померкшее видѣніе, за- бывшая память. Человѣкъ жилъ, погруженный въ свои „особенные" интересы, не взирая на благодатные корни своего существа, Фиксируя взоромъ и желаніемъ то, что не существенно, не субстанціально, гоняясь за мнимыми цѣн- ностями и угождая своимъ случайнымъ влеченіямъ. И все- таки огонь жизни, горѣвшій въ немъ, оставался божествен- нымъ огнемъ: „модусъ" Божій, забывшій о своемъ „атри- бутивномъ" составѣ, оставался живымъ видоизмѣненіемъ Бо- жества (Спиноза). Этимъ обезпечивалось его возрожденіе. И совѣсть оставалась источникомъ этого возрожденія. Совѣсть раскрываетъ человѣческому сознанію, что истин- ное положеніе дѣлъ не соотвѣтствуетъ мнимому, т.-е., что особенная воля остается всегда модификаціей всеобщей воли, и что, слѣдовательно, добро сокрыто не въ „идеальной да- ли", а въ природѣ самой воли. „Добро есть вообще сущность воли (сіаз АѴезеп сіез ’ѴѴ’іІІепз) въ ея субстанціальности и все- общности—во ля въ ея истинности".1) „Существенно и доброка- чественно (лѵезепіІісЬ пп<1 §иі) суть помимо всего (термины) равнозначущіе" ’); и „доброкачественно (§иі) то, что по отношенію къ волѣ существенно" ’). „Добро есть сама по себѣ опредѣленная" Всеобщность „воли", которая, именно въ силу этого „включаетъ въ себя" ея „особенность" * *); добро есть „субстанція" воли ’), которой необходимо всту- *) Кескг, 173. 2) Кесііі. 193. *) Кескг. 193. *) Еас. Ш. 388. •) Кескг 172.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 191 пить въ дѣйствительность „черезъ посредство особенной воли" и это вступленіе придаетъ добру осуществленную полноту бытія; оно дѣлаетъ его дѣйствительнымъ „образомъ міра". Поэтому можно сказать, что добро въ своемъ зрѣ- ломъ и цѣлостномъ видѣ есть „идея, какъ единство—поня- тія воли и особенной воли" 8), или, что то же: спекулятивное тождество волевой субстанціи и волевою существованія. Для того, чтобы представить себѣ „добро", необходимо вообразить сближеніе, совпаденіе и, наконецъ, конкретное тождество, состоявшееся между всеобщею, правою и особен- ною, субъективною волею. Въ этомъ сращеніи обѣ сторо- ны, на разлученіи которыхъ построено все моральное уче- ніе, вступаютъ одна въ другую, взаимно пріемлютъ другъ друга и, согласно основному закону спекулятивной конкрет- ности, творчески вработываются другъ въ друга, выражая себя въ ткани своего „другого". Субъективная, особенная воля, осуществляя свою субъек- тивность въ познаніи добра, т.-е. свою самостоятельность и самобытность въ его обрѣтеніи и исповѣданіи, естествен- но приходитъ къ тому, чтобы обратить свой взоръ къ суб- станціальнымъ нѣдрамъ своею существа и тѣмъ возстановить свое „видѣніе" и свою „память". Утомленная безсодержатель- ностью и ирреальностью моральнаго идеала, она вынужде- на обратиться къ содержательной Реальности своего собствен- наго „всеобщаго" корня, какъ средоточію „абсолютной досто- вѣрности" 3). Но, такъ какъ „всеобщее-реальное" улавлива- ется и постигается только силою спекулятивнаго мышленія а спекулятивная мысль устанавливаетъ тождество субъекта и объекта, то истинная совѣсть неизбѣжно ведетъ къ ре- альному сращенію особенной воли и всеобщей воли. Для того, чтобы состоялось это сращеніе, духъ человѣка долженъ отважиться на величайшее самоуглубленіе *); онъ. 4) КесЪг. 172; срв. КесЬі. 176. 2) КесЬі. 171. Курсивъ Гегеля. *) КесЫ. 179. *) КесЬі. 173. ®) ,Уп<ег2ап§ іп 5ІсЬ" КесЬі. 180 (2).
192 И. А. ИЛЬИНЪ. долженъ осуществить „глубочайшее, внутреннее одиноче- ство съ самимъ собою, въ которомъ все внѣшнее и всякая ограниченность исчезаютъ" *) и человѣкъ оказывается не- скованнымъ своими личными, особенными цѣлями. Въ такой цѣлостной спекулятивной сосредоточенности дурная субъек- тивность угасаетъ8) и особенная воля „наполняется" бла- гою сущностью Всеобщаго. Это „наполненіе" не есть актъ разсудочнаго познанія, результатомъ котораго является пріобрѣтенное „свѣдѣніе". Нѣтъ; спекулятивное познаніе остается и въ этикѣ мета- физическимъ событіемъ реальнаго схожденія, творческаго взаимо- проникновенія и обновленія сторонъ. Субъектъ и объ- ектъ творчески обновляются и начинаютъ жить по-новому: слагается новый „образъ міра",—образъ нравственности. По общему закону спекулятивнаго мышленія созерцаю- щее сознаніе отдается предмету, а предметъ завладѣваетъ субъективною мыслью: возникаетъ новое бытіе. Сущее „са- мо по себѣ"—сокровенная, правая всеобщность,—дѣлается достояніемъ особеннаго сознанія и становится осознанной; но, такъ какъ субъективное сознаніе есть не что иное, какъ состояніе этой субстанціальной воли, то осознанность ея есть осознанность, выполненная ею самою-, всеобщая воля вступила въ СФеру самосознанія. Это можетъ быть выражено такъ, что „добро вступаетъ въ дѣйствительность и являет- ся въ видѣ существующаго самосознанія" 3). Всеобщая, бла- гая стихія субъективной души принимаетъ Форму особен- ной воли, вторгается, въ качествѣ абсолютной силы, въ со- знательную жизнь человѣка, очищаетъ ее своимъ огнемъ и предстаетъ въ видѣ цѣлостной индивидуальности. Добро пріобрѣтаетъ въ лицѣ особенной человѣческой воли суще- ствованіе., становится дѣйствительностью, дѣйствительнымъ образомъ міра: Трижды реальною идеею воли, образомъ нрав- ственности р). ’) Срв: „<1игсЬ§5п§і§е Хигііск^его^епЬеіі іп $ісЬ“ КесЬі. і8о (2). Срв. напр. Кеі. і. 199. *) „Ьазеіепіез ЗеІЬзіЬе'^иззізет". РЬап. 582. *) КесЬі. 307. 208.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 193 Соотвѣтственно этому обновляется и жизнь „особен- ной" воли. Сознаніе ея, предавшись предмету, не подчиня- ется ему и не порабощается имъ; напротивъ, предметомъ совѣстнаго знанія является подлинная сущность самою по- знающаю субъекта и. познаніе сращиваетъ субъекта съ ею собственными корнями; а это означаетъ, что совѣсть сохраня- етъ человѣку его свободу. Мало того, она впервые освобо- ждаетъ его отъ моральнаго гнета и насилія, творившагося во имя „далекаго" идеала; она впервые даетъ ему познаніе того, что „особенная" воля есть въ ея собственной сущности — живое видоизмѣненіе субъективно-всеобщей воли, и что, по- этому, она не имѣетъ въ ея лицѣ никакою инобытія. „Особен- ная" воля прозрѣваетъ въ отношеніи себя самой: она сознаетъ и признаетъ то, что и безъ ея сознанія было налицо, но невѣ- дѣніе чего повергало ее въ безпомощность и блужданіе. Она пріемлетъ свою собственную, открывшуюся ей благую природу, какз свою собственную', сливается съ нею, наполня- ется ея духомъ и ея содержаніемъ, очищаетъ ея огнемъ всѣ свои желанія и цѣли, и освящаетъ ея святостью свои инте- ресы, права и дѣйствія. Особенная воля познаетъ себя, какъ живое явленіе субъективно-всеобщей воли, а субъек- тивно-всеобщую волю, какъ свою живую сущность. Такъ возникаетъ новая дѣйствительность, именуемая нрав- ственною волею. Актъ совѣсти, въ качествѣ истинно спеку- лятивнаго акта, есть сразу актъ познанія и актъ созданія- по- знающее, познавая, созидаетъ себя къ новой жизни, а со- здающееся—создается въ результатѣ спекулятивнаго позна- нія; Это можетъ быть выражено такъ, что всеобщая бла- гая природа воли осознаетъ себя въ актѣ совѣсти; или такъ, что совѣстное само-сознаніе человѣка есть познаніе амъ овоей божественной сущности; или еще такъ: благая сида Божія, скрытая въ глубинѣ субъективнаго духа („субъек- тивно всеобщая воля"), познаетъ себя черезъ человѣческую совѣсть, какъ осуществленный и дѣйствительный образъ нравственности. Всѣ эти описанія относятся предметно къ единому событію. Вопросы философіи, кн. 139. 13
194 И. А. ИЛЬИНЪ. Поэтому тезисъ „совѣсть есть знаніе добра" можно рас- крыть такъ: совѣсть есть спекулятивное созерцаніе человѣческа- го духа, осуществляющаго конкретное тождество субъективно-осо- бенной и субъективно-всеобщей воли. Въ этомъ тождествѣ со- зерцающее и созерцаемое суть едино: „субъективное зна- ніе и воленіе “есть то же самое, что „истинное добро" и обратно. „Добро" не есть уже ртвлеченный идеалъ, но живая а), творческая сила, утвердившая себя въ качествѣ природы субъективнаго самосознанія 8). Субъективное „зна- ніе и воленіе" не предается уже произвольному шатанію, но движется въ единомъ, абсолютно-вѣрномъ руслѣ спе- кулятивнаго самоопредѣленія. 1 2 3 Понятно, что тождество двухъ воленій имѣло мѣсто и раньше, но оно оставалось доселѣ чѣмъ-то „природнымъ", „внутреннимъ" 4) , безсознательнымъ. Актъ совѣсти только вводитъ его въ сознаніе и раскрываетъ. Человѣкъ всегда субстанціаленъ, но ошибочно принимаетъ себя за эмпирическое явленіе. Онъ всегда скрываетъ въ себѣ нача- ло всеобщей воли, но, заблуждаясь, принимаетъ себя за от- влеченную единичность. Въ глубинѣ духа онъ всегда свободенъ, но часто знаетъ себя только какъ душу, подверженную за- конамъ дурной необходимости. Совѣсть вводитъ человѣка въ новый способъ жизни: онъ начинаетъ житъ въ сознательномъ тождествѣ съ субъективно-все общей волей, не отличая себя отъ нея и ее отъ себя. Такое отождествленіе имѣетъ двоякія послѣдствія: во-первыхъ, оно ' обновляетъ внутренній строй душевной жизни, и, во-вторыхъ, оно открываетъ ему новое отношеніе къ другимъ людямъ,— то и другое черезъ сліяніе съ объективно-всеобщей волею. Внутренній строй душевной жизни обновляется въ томъ- смыслѣ, что человѣкъ достигаетъ истинной правоты, сво- боды и цѣльности. !) ВесЬі. 181-182. 2) КесЪс. 2іо. 3) КесЫ. 2іо. , *) Срв. Ьазз И 466.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 195 Правота духовной жизни возникаетъ въ душѣ вслѣдствіе того, что особенная воля пріемлетъ свою скрытую, благую сущностьи проникается ея содержаніемъ. Субъектъ не ищетъ уже добра внѣ себя, ибо онъ нашелъ его въ себѣ. Тотъ глу- бочайшій корень субъективной души, который искони благъ и разуменъ, неизмѣнно направленъ на свободу и не подда- •ется ни искаженіямъ, ни извращеніямъ,—отнынѣ тожде- ственъ съ потокомъ объективной, личной жизни. Добро и правота облеклись въ Форму субъективной воли а субъ- ективная воля слила свою- жизнь съ жизнью своей субстан- ціальной сущности. Возникаетъ „конкретный моральный духъ"2), или явленіе личной нравственности. Человѣкъ жи- ветъ, какъ и прежде, субъективнымъ настроеніемъ, но это есть уже настроеніе „права самого по себѣ" 8). Особен- ная воля не отличаетъ себя отъ всеобщей, зная, что ея собственная сила живетъ глубокимъ и вѣрнымъ ды- ханіемъ существенной жизни. „Всеобщая воля" не отстра- нена и не вытѣснена въ безсознательныя подземелія лич- ной жизни, но имѣетъ открытый, творческій исходъ и опре- дѣляющее значеніе. Свобода духовной жизни возникаетъ изъ этого сращен- наго единства двухъ воль. Благодаря ему особенная воля не испытываетъ никакого „подчиненія" *), или „подавле- нія" ”) со стороны всеобщей воли; она не занимаетъ по от- ношенію къ ней „подъяремнаго" положенія 8). Всѣ эти опре- дѣленія здѣсь совершенно не приложимы, ибо они предпо- лагаютъ раздѣльность и противостояніе двухъ сторонъ. А между тѣмъ въ нравственности окончательно угасла всякая раздѣльность. Мало сказать, что субъективная склонность и законъ долженствованія стоятъ въ. „согласованности*1 7); *) Срв. КесЫ 207. 2) РЬап. 477. 3) КесЬі 208. 4) „ІІпіегхѵегіип§'. КоЫ. 293. 8) „1Іпіег<ігі1ски陸. КоЫ. 301. 311. 6) „Ѵпіег)осЬи陸. КоЫ. 268. Апт. „иеЬегеіП5іітти陸. КоЫ. 268. 13*
196 и. А. ИЛЬИНЪ. самый терминъ „согласія" здѣсь уже не подходитъ *), ибо допускаетъ наличность „двоегласія" и возможность „разно- гласія". Нравственный законъ и „дѣйствительная жизнь са- мосознанія" стоятъ въ тождествѣ, исключающемъ самую возможность „отношенія" 2): они суть едино. Поэтому въ нравственности субъектъ не знаетъ такого долженствова- нія, которое оставалось бы только долженствованіемъ •’) и не было бы въ то же время „бытіемъ" *), „объективнымъ бытіемъ" 5), осуществляющеюся „дѣйствительностью" * 8 9). Всякое самоприяужденіе отпадаетъ; всякое „повиновеніе" ’) чуждому „закону"8) исчезаетъ. Субъективная склонность ’) и законъ въ содержаніи своемъ уже не различны10). Долгъ и влеченіе совпадаютъ11). Субъектъ „непосредственно знаетъ" то самое12 * * 15) и хочетъ непосредственно, самъ по себѣ и изъ себя, того самого, что законъ „предписалъ бы" ему1’), если бы сознаніе съ нимъ справилось. Но ему нѣть надобности справляться съ предписаніями закона и долга: онъ несётъ въ самомъ себѣ „богатое живое содержаніе" “) правой воли и „склонность" его имѣетъ свой корень въ своей собствен- ной всеобщей и неизмѣнной правотѣ18). И въ результатѣ этого „законъ", какъ отвлеченное правило и мотивъ воли, теряетъ свое прежнее значеніе: мотивъ обновляется и пе- реносится въ глубину личнаго духа. „Элементъ" разумной „пісЬі раззеші”. КоЫ. 268. 8) „ѵегЬаііпіззІозе Мепіійі". КесЬс. 212. 8) Срв. „пиг зеіп зоііеп". Ео§. I. 146; Срв. ЫоЫ. 267. Епс. Ш. 39°- 391- РЕ. С. і2. *) „8еіп“.,Епс. Ш. 391. •) „оЬ]'екиѵ зеіеп<1". КесЫ. 87. •) «ХѴігкІісЬ. 2и 8еіп“. Епс. I. и. РЕ. С. 12. 7) „СеЬогзат". ИоЫ. 266. 8) Срв. ЫоЫ. 2бб. 269. 277. 9) „Сепеі§Лек“, ,Кеі§и陸. ИоЫ. 268. 271—272. 277. 388. 1в) Срв. ИоЫ. 268. 277. ;88. и) ИоЫ. 277. и) РЬап. 316. и) ИоЫ. 268. 271—272. и) Срв. ИоЫ. 269. 15) Срв. ИоЫ. 388.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 197 правоты *) является имманентнымъ субъекту и его дѣятель- ности: опредѣленіе себя къ правотѣ становится въ пол- номъ смыслѣ слова его самоопредѣленіемъ, и жизнь его являетъ собою „дѣйствительность свободы" *). „Понятіе свободы" становится „природою самосознанія" * 2 3 * * 6), а само- сознаніе субъекта являетъ „адэкватное существованіе сво- боды" *), какъ абсолютнаго творческаго самоопредѣленія. Именно свободное сращеніе безсознательной доброты и правоты съ субъективнымъ самосознаніемъ превращаетъ „субстанціальныя опредѣленія разума" въ цѣлостное „нрав- ственное настроеніе" !). Цѣльность духовной жизни, недоступная моральной волѣ, оказывается естественнымъ результатомъ „правоты" и „сво- боды". Въ душѣ человѣка осуществилось великое перемѣ- щеніе силъ и состоялось желанное примиреніе противопо- ложныхъ влеченій. Какъ бы слѣдуя своему „инстинкту" в) и не разрываясь между различными соблазнами, воля, какъ „цѣлостная" 7) страсть духа, увѣренно и гармонично 8 9) осу- ществляетъ „правое" и „должное", видя въ немъ свою есте- ственную и желанную цѣль. Совѣсть, какъ нѣкій „высшій примиряющій геній" ’), создалъ въ душѣ человѣка гармо- ничное настроеніе10 * *) готовности и добровольнаго и) порыва, свободнаго отъ всякой борьбы съ собою и), жертвы 13) и насилія надъ собою. „Нравственное настроеніе состоитъ именно въ томъ, чтобы непоколебимо пребывать въ пра- *) Срв. Епс. Ш. 376—377. 2) Епс. Ш. 376—377. 8) КесЬі. 2іо. *) КесЬі. 219. ®) „зіпІісЬе Сгезіппи陸. РЬ. О. 7г. 6) „зІеісЬзат аиз ІпзііпкѴ. РЬ. О. 46. „СапаЬеіг 4ез СетіііЬз". ВНГ. 246. 8) „Нагтопіе* ВіН. 244. РЬап. 457. 463. 9) Срв. „ЬбЬегег Сепіиз <3ег ѴегзбЬпІісЬкеіі". КоЫ. 269. 10) „Сезіппи陸 ЫоЫ. 268 Апт. 389. П) „§егпе іЬип". КоЫ. 267. И) „оЬпе КатрГ“. ЫоЫ. 268 Апт. І3) іЬібет.
198 И. А. ИЛЬИНЪ. вомъ и воздерживаться отъ всякаго измѣненія, потрясенія" 7) и разлагающей критики * 2). „Царство нравственности, если оно налицо, есть міръ незапятнанный и не омраченный никакимъ расколомъ" и раздвоеніемъ (Хѵгіезраіі) 3 *). Въ та- комъ состояніи душа уже не знаетъ неосуществленнаго долженствованія и не творитъ недолжныхъ осуществленій; она не знаетъ безсильныхъ, безплодныхъ настроеній и не совершаетъ бездушныхъ, „механическихъ" поступковъ: ея настроенія, цѣлостно добрыя й правыя, суть въ то же время ея осуществленныя вовнѣ дѣянія *); и обратно. Изъ со- знательнаго противопоставленія „разума" и „чувственности" (Кантъ) возникло ихъ сращенное единство 5 6 * 8 9), и душа сомкну- лась въ органически живущую и творящую тотальность *). Человѣкъ примиряется съ добродѣтелью 7), ибо добродѣтель его—есть онъ самъ. Онъ живетъ ею, какъ своимъ' естествен- нымъ и имманентнымъ ритмомъ, ибо нравственность ста- ла его „второю природою", 8) его „абсолютной.сущностью и въ то же время абсолютной силою, не терпящею ника- кого искаженія въ своемъ содержаніи" 9). Такъ обновляетъ нравственность внутренній строй чело- вѣческой души. Это обновленіе можно охарактеризовать, какъ возвращеніе ея отъ периферіи къ центру: энергія ду- ховной жизни, вовлеченная, было, въ сложный перифериче- скій процессъ, окончательно сосредоточивается на центро- стремительномъ направленіи и возвращается въ лоно абсо- лютной правоты, ожидавшее ее въ ея собственныхъ нѣд- рахъ. Субъективно-личная воля живетъ отнынѣ этою не- *) РЬап. 325. 2) „2игііскЙЬгеп“. РЬап. 325. „ргиіеп*1. РЬап' 326; срв. о „гейекіігеп". РЬ. С. 46. 3) РЬап. 345. *) Срв. Напа. 82. ®) Срв. РЬап. 456. 6) Срв. напр. СіаиЬ. 119. КоЫ. 266. 5) КоЫ. 293. 8) РЬ. б .47. 9) РЬап. 349.
УЧЕНІЕ. ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 199 исказимою и ненарушимою правотою, испытывая ее и зная ее, какъ свою собственную, реальнѣйшую и интимнѣйшую сущность. Это означаетъ, что то „глубокое внутреннее одиночество съ самимъ собою", которое было осуществлено душою въ актѣ совѣсти и которое привело ее къ великому нравственному обновленію,—ввело ее въ новую сферу, погрузи- ло ее въ стихію самой спекулятивной Субстаціи, возстанови- ло ея тождество съ объективно-всеобщей волею. Совѣсть есть актъ спекулятивнаго познанія; поэтому то, къ чему она ведетъ и дѣйствительно приводитъ душу—есть подлинная стихія Божественнаго Смысла. Духъ человѣка, отдавшійся совѣсти, не только получаетъ „вѣсть" о „сущно- сти добра", не только расширяетъ свое „знаніе", но реаль- но, сіе ргойпкііз обновляетъ свою жизнь. Ибо то, что открывается „абсолютному созерцанію" *) въ актѣ совѣсти, что вступаетъ въ соеру особенной воли и насыщаетъ ее собою, эта „неисказимая въ своей правотѣ и добротѣ" „субъективно всеобщая воля",—есть по существу своему не личная, не субъективная, но сверхличная объективная Всеобгц- носгпъ, познаваемая субъектомъ черезъ самоуглубленіе, но реально уводящая его за предѣлы всякой конечности. Это есть само „абсолютное" и „вѣчное"і) 2) содержаніе, сама космическая, благая, божественная Субстанція,—единствен- ный источникъ и единственное средоточіе истинной реально- сти *). Вотъ почему освобожденіе отъ моральной разорван- ности ведетъ непосредственно къ высшей „реализаціи" -субъекта*). Совѣсть вводитъ человѣка,—и познавательно, и реально,— въ „абсолютныйПредметъ" (ДіеаЪзоІиіеЗасЬе)’) ипритомъ такъ, что всякая противоположность между „увѣренно- стью" и„ истиной", между „всеобщимъ и единичнымъ, ме- і) Ьаз5. II. 467. 2) Еазз. II. 467. 3) Срв. „геаіізіг* ги хѵегс1епа. Епс. Ш. 369. 4) РЬап. 314. *) РЬап. 314.
200 И. А. ИЛЬИНЪ. жду цѣлью и ея реальностью" исчезаетъ *); существованіе Предмета составляетъ «дѣйствительность и дѣятельность самосознанія* ’). И этотъ Предметъ есть „нравственная Суб- станція*, а „сознаніе ея есть нравственное сознаніе*3). Душа, человѣка поднялась къ „абсолютному реальному едино-бы- тію съ Абсолютнымъ*1). Такое сращеніе съ Абсолютнымъ каждый человѣкъ мо- жетъ осуществить только самостоятельно, въ величайшемъ „уединеніи* и погруженіи въ себя. Но это не значитъ, что „разъединеніе* людей явится зрѣлымъ результатомъ ихъ спекулятивнаго уединенія-. Напротивъ, естественнымъ и неиз- бѣжнымъ результатомъ совѣстнаго „погруженія въ себя*,, является истинное выхожденіе въ „Абсолютное* и пріоб- щеніе къ строю жизни, имманентно присущему Субстанціи. Душа человѣка вступаетъ черезъ „совѣсть* въ ту с<ьеру, гдѣ все живетъ и слагается ПО закону органической конкрет- ности. „Единичная* душа съ ея „особенной* волей, пре- давшись живому ритму субстанціальной Всеобщности, ока- зывается проникнутой и пронизанной ея силою, насыщен- ной ея содержаніемъ и вовлеченной въ ассимилирующій, органи- ческій процессъ, скрѣпляющій и сращивающій ее съ другими, со-под- чиненными и со-включенными единичностямгі. Человѣкъ откры- ваетъ, что Всеобщность, въ которой онъ призналъ свою подлинную, кровную сущность, не есть его исключительное достояніе; что именно въ качествѣ Всеобщности она шгіре, чѣмъ ея единичный органъ', что она есть органическая тоталь- ность, свободно и безпрепятственно пронизывающая всѣ свои части, органы и единичности, и тѣмъ поддерживающая ихъ въ себѣ и себя въ нихъ Сознанію субъективной души, вовлеченному въ спекуля- тивный процессъ познанія (ісі езі созданія) нравственной жиз- ни, постепенно открывается обстояніе самой глубокой и. *) ІЫсІет. 2) ІЫсІет. Курсивъ Гегеля. 3) „сіаз аЬзоІии геаіе Еіпззеіп дез Еіпхеіпеп тіг дет АЪ$оіигеп“ 4) ВеЬ. 593.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 201 послѣдней значительности: человѣкъ человѣку не ино-бытіе, но органически сращенное едино-бытіе. Погруженіе души въ суб- станцію приводитъ ее къ конкретной жизни, осуществляю- щейся сразу въ трехъ уклонахъ: во первыхъ въ субъектив- но внутреннемъ во-вторыхъ въ объективно-субстанціальномъ и въ третьихъ въ объективно-соціальномъ. Всѣ эти три уклона суть не болѣе, какъ различные аспекты одного и того-же состоянія Духа,—высшаго состоянія всеобщей Воли, живущей въ видѣ нравственно-организованнаго народа. Это можетъ быть выражено такъ, что дѣйствительный образъ нравственно- сти предполагаетъ бытіе многихъ, индивидуальныхъ человѣческихъ душъ, отказавшихся отъ своей эмпирической самобытности И. осу- ществившихъ троякое сращеніе-, особенная воля срастается въ каждой душѣ съ ея всеобщею, правою и благою стихіею; это ведетъ къ тому, что цѣлостная, правая и свободная, объ- ективная воля познаетъ свое тождество съ объективной суб- станціею, съ самою божественною Всеобщностью-, а это можетъ осуществиться лишь притомъ условіи,что вс» цѣлостныя субъ- ективныя воли срастутся въ едино-бытіе другъ съ другомъ. Для того, чтобы вѣрно понять этотъ основополагающій пунктъ Гегелева ученія, вскрывающій одно изъ самыхъ кар- динальныхъ его прозрѣній и указующій истокъ всей его фи- лософіи,—необходимо еще разъ отказаться отъ привычнаго созерцанія предметовъ и обновить въ себѣ специфическій характеръ его видѣнія. Въ данный моментъ это необходимо выполнить по отношенію къ предмету, именуемому человѣ- ческой психикой. Эмпирическое воззрѣніе привыкло воспринимать и изслѣ- довать „душевное" въ видѣ множества раздѣльныхъ, во времени- процессуалъныхъ, субъективно-своеобразныхъ, „Функціонально" или „причинно" связанныхъ съ раздѣльными тѣлами, живыхъ единствъ. Къ свойствамъ именно такъ воспринимаемаго предмета при- способился и житейскій, повседневный обиходъ, и методъ индуктивнаго изученія, и способъ пониманія и разрѣшенія моральной проблемы. Можно сказать, что „монадологія" Лейбница является самымъ послѣдовательнымъ метаФизи-
202 И. А. ИЛЬИНЪ. ческимъ осуществленіемъ этой концепціи, а эмпирическій эгоцентризмъ Макса Штирнера самымъ послѣдовательнымъ морально-практическимъ злоупотребленіемъ ею. При такомъ воспріятіи невозможно говорить о „душѣ", какъ единомъ реальномъ предметѣ, ибо реально даны лишь „души", раз- дѣльныя и множественныя; точно такъ же нельзя знать что- либо объ этихъ предметахъ непосредственно, ибо непосред- ственно каждому изъ людей доступенъ только одинъ изъ нихъ — его собственная, „субъективная" душа. Раздѣль- ность тѣлъ вещественно закрѣпляетъ и подтверждаетъ раз- дѣльность душъ и общество людей предстаетъ въ видѣ си- стемы изолированныхъ шахтъ. Это уподобленіе получаетъ осо- бенное значеніе въ виду того, что изъ всего содержанія, скрытаго въ каждой шахтѣ, лишь немногое, сравнительно, извлекается на свѣтъ сознанія и каждая изъ нихъ неиз- мѣнно укрываетъ въ своей темной глубинѣ какія-то непред- видимыя, загадочно-самобытныя и своеобразныя содержа- нія-и возможности. Эта картина существеннаго разъеди- ненія завершается въ этическихъ построеніяхъ, независи- мо отъ того, исходятъ ли они отъ принципа долга (Кантъ), или отъ принципа „абсолютнаго Я" (Фихте), или же отъ принципа эмпирической самобытности (романтики, Штир- неръ): этика построяется, какъ ученіе о множествѣ субъек- тивныхъ, личныхъ процессовъ, имѣющихъ, можетъ быть, черты сходства, но существенно различныхъ по содержанію *) и раз- дѣльныхъ по бытію. Соціальная „абстрактность" человѣче- ской монады остается послѣднимъ словомъ этого понима- нія даже въ томъ случаѣ, если личность находитъ въ себѣ „ноуменальную" глубину, соединяющую ее съ „потусторон- нимъ" міропорядкомъ и Божествомъ. Съ этой системой психическаго и моральнаго „монадизма" Гегель порвалъ столь же радикально, какъ и съ системой вещественнаго „атомизма". Все ученіе его исходитъ изъ того, что „психическій" и „духовный" предметъ прежде *) Напр., души людей не одинаково порочны и добродѣтельны, по разно- му и только за себя виновны, различно одарены и т. д.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 203 всего единъ и кон-кретенъ, и, притомъ, „кон-кретенъ" не въ томъ смыслѣ, что онъ „слагается" или „срастается" изъ множества самостоятельныхъ индивидуальностей, какъ изъ первичныхъ монадъ, но въ томъ смыслѣ, что реальная ткань пер- воначально—непрерывна и сращенно-сплошна и только затѣмъ уже, во внутреннемъ развитіи своемъ, она какъ бы распадается на множество единичныхъ и съ виду самостоятельныхъ, инди- видуальныхъ „душъ". Наука о духѣ созерцаетъ свой пред- метъ адэкватно именно тогда, когда она имѣетъ передъ со- бою конкретное единство, .внутренно дифференцировавшее себя на дискретное множество. Согласно этому, Понятіе, какъ имманентная міру сущ- ность, сохраняетъ свой характеръ спекулятивной Всеобщности- и тогда, когда оно имѣетъ элементарный образъ „есте- ственной души", и тогда, когда оно восходитъ на ступень „духовной" зрѣлости. „Естественная душа" человѣка, не- смотря на свою спекулятивную слѣпоту и невѣдѣніе, оста- ется индивидуальнымъ обособленіемъ общечеловѣческой душевной субстанціи. Эту „субстанцію", эту „всеобщую душу" (аіі^етеіпе Зееіе) х), можетъ быть, еще не слѣдуетъ называть „міровой душой", т.-е. какъ бы особымъ субъек- томъ, ибо она есть только субстанція, пріобрѣтающая субъ- ективный характеръ лишь въ своемъ индивидуальномъ обо- собленіи 2); но всеобщность ея остается и здѣсь первоначаль- нымъ опредѣленіемъ. „Душа", подобно „міру" и „Богу", есть по существу своему „тотальность,* „конкретная всеобщ- ность", постигаемая мышленіемъ 8); и въ этой своей „кон- кретности и тотальности", она, „еще не духъ", а только „всеобщая имматеріальность природы",—есть „субстанція, абсолютная основа всякаго обособленія и единичнаго Фор- мированія духа" *). Поэтому она „не существуетъ только х) Епс. ІП. 56; срв. „аіі^етете Яаіигзееіе". Епс. Ш. 202 (2). а) „Ле а!1§етеіпе Зееіе тизз пісЬ.1 аіз АѴеІізееІе §1еісЬзат аіз еіп 5иЬ]екі Гіхігі ѵгегДеп; <1епп зіе ізі Ыозз йіе аіі^етеіпе ЗиЬзіапа, ѵѵеІсЬе ІЬге зѵігкіісііе Ѵ/аЪгЬеіі пиг аіз ЕіпгеІпИеіі, ЗиЪіекііѵИаі Ьаі". ») Епс. 1.66. ») Епс. III. 46.
204 И. А. ИЛЬИНЪ. въ одномъ особенномъ индивидуумѣ", ’) но есть начало „всепроникающее", „вполнѣ всеобщее" 1 2 * * * *), „объективное" 8 *), и въ качествѣ „абсолютной индиФоеренціи" *), содержащее въ себѣ всѣ различія въ ихъ „идеальномъ" видѣ ’). При этомъ она, можетъ быть въ тайнѣ отъ своихъ индивидуальныхъ обособленій, пребываетъ съ ними въ тождествѣ, и, какъ по- добаетъ спекулятивной Всеобщности, присутствуетъ въ каждой личной душѣ всѣмъ своимъ содержаніемъ, такъ что каждая можетъ быть охарактеризована, какъ „индивидуаль- но опредѣленная" душа міра •). Со вступленіемъ въ соеру духа положеніе дѣлъ по су- ществу не мѣняется, но постепенно подъемлется въ сознаніе и самосознаніе индивидуальной души. Духъ остается пер- воначальною „неискоренимою субстанціей, текучей, равной себѣ сущностью" 7), которая распадается (гегзргіп^І) на „множество совершенно самостоятельныхъ существъ, по- добно тому, какъ свѣтъ распадается на безчисленное мно- жество самостоятельно (Йіг зісЬ) свѣтящихся пунктовъ — звѣздъ" однако человѣческія „самосознанія" *), при всей своей самостоятельности и „свободѣ" 10 *), „растворены" (аи%е1бзІ зіпф въ духовной „субстанціи не только сами по себѣ (ап зісЬ), но и для себя (Йіг зісЬ зеІЬзі)", т.-е. они знаютъ или, по крайней мѣрѣ, способны знать о своей рас- творенности “). Субстанція, какъ духъ, „разъемлетъ" себя (Бігетііоп) 12) въ процессѣ обособленія 13) на множество 1) Епс. Ш. 175. (2). 2) Епс. III. 175 (2). Курсивъ Гегеля. Срв. \Ѵ. ВеЬ. 394- Епс. II. 693. 4) 5Ѵ. ВеЬ. 394. ») Срв.|Епс. ПІ. 175 (2). 8) Епс. Ш. 146 (2). а) РЬап. 139. 8) РЬап. 265. а) РЬап. 139. 10) РЬап. 139. «) РЬап. 265. 12) Епс. Ш. 391. |8) „Біе ВиЪзгапг, а!$ Сеізі зісЬ... Ьезопсіегпсі". Епс. III. 394.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 205 единичныхъ лицъ, но оставляетъ за собою значеніе—ихъ „внутренней силы и необходимости" *); и этой внутренней силѣ, скрывающейся своими корнями въ „подземномъ мірѣ" души 2), единичныя существа въ конечномъ счетѣ не мо- гутъ сопротивляться *). И вотъ, если нравственность состоитъ прежде всего въ томъ, что душа человѣка, дострадавшаяся до акта „совѣсти", познаетъ и сознательно пріемлетъ себя, какъ живую мо- дификацію духовной субстанціи, а субстанцію,—какъ свою живую и существенную Всеобщность, то это означаетъ, что она познаетъ себя, какъ одну изъ живыхъ единичностей единой духовной Всеобщности; это значитъ, что человѣкъ признаетъ себя участникомъ спекулятивной жизни, частью духовной тотальности, Ьрганомъ духовнаго организма. Иными словами, онъ видитъ и убѣждается, что онъ живетъ не въ отрывѣ отъ другихъ людей, но въ сращеніи съ ними, и что, слѣдовательно, вопреки видимой дискретности человѣче- скихъ душъ—онѣ въ дѣйствительности стоятъ въ дрганиче- ски-конкретной связи. Это глубокое и своеобразное ученіе можетъ быть Фор- мулировано такъ: люди сращены другъ съ другомъ, какъ органы еди- наго Божественнаго организма', и нравственность состоитъ въ томъ, чтобы сознательно и творчески житъ этою конкретною жизнью. Люди сращены другъ съ другомъ реально, на самомъ дѣлѣ, вопреки внѣшней эмпирической видимости, настойчиво сви- дѣтельствующей о томъ, что они по существу разъедине- ны. Въ этомъ состоитъ „невѣроятное противорѣчіе" *) со- ціальнаго бытія; и философія должна разрѣшить его. Съ одной стороны, духъ оказывается въ состояніи „насиль- ственной раздѣленности на рядъ различныхъ с^мостныхъ существъ" 8), „вполнѣ свободныхъ, самостоятельныхъ, аб- Епс. III. 391. 2) „Ііпіегл'еіг". РЬап. 35 6. 8) ,Кеіпеп Ѵ/іііепіашІ Іеізіеп капп". Ео§. III. 187. 4) »<іег ип^еЬеиге Ѵ/МегзргисЬ". Епс. Ш. 275 (а.). 8) »§еѵгаІи§е Оігетііоп сіез Оеізіез іп ѵегзсіііейепе 8е1Ьзіе“.Епс. ІП. 284(2.).
206 И. А. ИЛЬИНЪ. солютно чопорныхъ и сопротивляющихся *) другъ другу; эти существане только „различны"2), но неприступны3) и „не- прерывны 4). Однако, съ другой стороны, стихія „души", даже въ своемъ индивидуальномъ видѣ, остается „имматеріальной" и поэтому 8) сохраняетъ способность къ тождественности, вопреки всякому разъединенію. Это объясняется тѣмъ, что стихія духа органически-едина по своей всеобщей метафизи- ческой сущности и въ то же время механически-множественно, въ своихъ единичныхъ эмпирическихъ явленіяхъ. Сознаніе, не прозрѣвшее спекулятивно, воспринимающее одну эмпири- ческую поверхность бытія, Фиксируетъ дискретную множе- ственность людей и привыкаетъ къ строю внѣшняго разъ- единенія и внутренней уединенности; оно живетъ такъ,к«кз если бы иного, конкретнаго порядка вовсе не было и даже склонно настаивать на его невозможности. Спекулятивное прозрѣніе и пріятіе убѣждаетъ, его въ томъ, что сращен- ность индивидуальныхъ душъ никогда не порывалась и по- рваться не можетъ, но что она была отодвинута, какъ бы вытѣснена въ глубину бытія и пребывала въ непризнанномъ, нераскрытомъ, неразвитомъ, не актуальномъ видѣ, предо- ставляя разъединенію господствовать на поверхности обще- нія. Жизнь, культивирующая это поверхностное разъеди- неніе, предающаяся ему чувствомъ, сознаніемъ и волею, есть жизнь, субстанціально безнравственная. Трагикомедія человѣка состоитъ въ томъ, что, созерцая только эту поверхность, не видя ничего болѣе глубокаго, онъ убѣждается въ своей ограниченности, конечности и несвободѣ, и вступаетъ въ борьбу съ ограничивающимъ его инобытіемъ, не подозрѣвая того, что это есть борьба съ призракомъ. Спекулятивно-слѣпая душа не знаетъ, что че- ловѣкъ есть духъ и что духъ абсолютно свободенъ', она не по- *) Епс. III. 284. (2.). 2) „ѴаіегзсЬіесІеп*. Епс. Ш. 275 (2.) 3) Срв. „8игг“ Епс. III. 275 (2.).. 4) Срв. „ѴпсІигс1іЪгес1іЬаг“. Епс. Ш. 27$ (г.^. ») Епс. III. ібб—167.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 207 нимаетъ, что борьба, съ соціальнымъ инобытіемъ неизбѣжна Фиксируетъ его ино-бытіе и, разжигая страсть отрицанія, превращаетъ ее въ пристрастную слѣпоту. И вотъ, спеку- лятивное прозрѣніе открываетъ ему его свободу, вручая ему постепенно ключи ко всякому „инобытію" и уводя его при этомъ отъ предѣловъ эмпирическаго самочувствія, со ступени на ступень—въ глубину и сосредоточенность суб- станціальной жизни. Каждое изъ завоеваній на этомъ пути совершается такъ, что человѣкъ обновляетъ условія своей жизни, уходя отъ того способа бытія, который заставлялъ его Фиксировать „инобытіе" и противопоставлять его себѣ. Духъ, разоблачая объектъ, углубляется въ него, пріемлетъ его въ себя и растворяется въ немъ; онъ углубляется въ объектъ и для этого неминуемо углубляется въ себя: ибо движеніе къ сущности объекта (объективному разуму) есть ео ірво движеніе къ сущности субъекта (субъективному ра- зуму). Каждый новый „образъ міра “выражаетъ собою новое освобожденіе духа, осуществимое только черезъ конкретное пріятіе объекта и черезъ новое самоуглубленіе души. Именно такъ обстоитъ дѣло и въ нравственности. Обращеніе личной души отъ дурной эмпирической дис- кретности къ божественно-конкретному порядку состоитъ въ пріятіи соціальной сращенности, т. е. въ подлинномъ признаніи, раскрытіи и осуществленіи ея силами личной души, остающейся по видимости въ условіяхъ эмпирическага разъединенія: живыя человѣческія индивидуальности какъ бы впервые вступаютъ другъ съ другомъ въ кон-кретное общеніе и осуществляютъ спекулятивное сліяніе. Это сращеніе возникаетъ въ результатѣ того, что чело- вѣкъ усматриваетъ въ другомъ человѣкѣ ту же самую духовную- стихію, субъективнымъ видоизмѣненіемъ которой онъ призналъ себя. Такое признаніе ведетъ его къ освобожденію себя въ другомъ и къ утвержденію своего органическаго тождества съ нимъ. Взаимное же прозрѣніе и освобожденіе устанавливаетъ спе- кулятивную сращенностъ душъ. До тѣхъ поръ, пока индивидуальная душа человѣка ви-
208 и. а. ильинъ. дитъ въ другомъ человѣкѣ инобытіе,—спекулятивное сраще- ніе кажется ей непріемлемымъ и неосуществимымъ: она ви- дитъ въ ближнемъ нѣчто чуждое и постороннее, стѣсняю- щій и ограничивающій объектъ и занимаетъ по отношенію къ нему отрицающую и оборонительную позицію. Бытіе дру- гого „я“ обозначаетъ для нея утрату свободы. Отсюда и воз- никаетъ—еще на ступени естественнаго сознанія—борьба за свободу, на жизнь и на смерть; и уже тамъ эта борьба заканчивается не простымъ господствомъ сильнаго и под- чиненіемъ слабаго, но прорывомъ къ „безкорыстному и раз- умному" пониманію отношеній: предметное „самоуглубле- ніе" утверждаетъ въ подчиненномъ непринудимую глубину свободы и подъемъ этотъ, рано или поздно, заражаетъ и господина. Въ результатѣ этой борьбы самосознаніе прі- учится видѣть въ другомъ самосознаніи не просто непокор- ный объектъ, но самостоятельное и духовное существо, — своего „со-субъектаи ,•—и становится „признающимъ самосо- знаніемъ". Къ этому „со-субъекту“ своему обращается за призна- ніемъ и воля, владѣющая вещью и стремящаяся къ свобо- дѣ черезъ „договоръ". Правда, въ договорѣ люди встрѣ- чаются лишь „особенными" волями и устанавливаютъ поверх- ностное и основанное на произвольномъ рѣшеніи совпаде- ніе воль; правда, сліяніе особенныхъ воль остается здѣсь и по объекту и по субъекту ограниченнымъ,—и тѣмъ не менѣе, исходный пунктъ для спекулятивнаго сращенія ока- зывается уже намѣченнымъ: человѣкъ, стремясь къ свобо- дѣ, сталъ „признающимъ и ищущимъ отвѣтнаго признанія ду- хомъ", онъ научился искать въ другомъ подобія себѣ и это исканіе получаетъ свой истинный характеръ именно въ нрав- ственности. Обращаясь къ „другому" изъ глубины нравственнаго про- зрѣнія, духъ человѣка попрежнему ищетъ въ немъ „подобія себѣ" *), но „себѣ углубленному, возрожденному и исцѣ- *) Срв. „<1а5 СйеісЪе" ЫоЫ. 377.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 209 ленному: человѣкъ ищетъ въ человѣкѣ ту самую глубину Все- общности,которую онъ открылъ въ себѣ. Онъ ищетъ ее потому, что позналъ себя, какъ вѣрное явленіе Субстанціи а Субстан- цію, какъ абсолютно свободную отъ инобытія силу; поэтому онъ съ полнымъ основаніемъ не довѣряетъ своей несвободѣ, ко- ренящейся въ видимомъ разъединеніи людей, и не можетъ примириться съ тѣмъ, что человѣкъ человѣку въ какомъ- нибудь отношеніи остается „мертвымъ" ѵ) объектомъ. По- нятно, что человѣку, ищущему въ другихъ людяхъ боже- ственной глубины предстоитъ найти искомое, ибо онъ ищетъ въ нихъ того, что дѣйствительно составляетъ ихъ подлин- ную сущность. Это исканіе осуществляется посредствомъ спекулятивнаго пріятія чужой жизншвъ ея содержаніи и органическаго вживанія въ него. Согласно общему закону „конкретнаго сліянія" сра- стающіяся души не остаются „другъ внѣ друга", но ка- ждая пріемлетъ въ себя „чужое" содержаніе и отдаетъ свое содержаніе другой душѣ. Возникаетъ спекулятивный „об- мѣнъ дарами", въ которомъ стороны по „Формѣ" сохраня- ются, но по „содержанію" ассимилируются; каждая выра- жаетъ себя „въ Функціи" другой и работаетъ надъ созда- ніемъ „взаимо-проникновенія" и конкретнаго тождества съ „инобытіемъ". Обмѣнъ спекулятивными дарами принима- етъ характеръ „устойчивой непрерывности" и стороны связуются взаимно—цѣлевою связью: онѣ жизненно враста- ютъ одна въ другую и поддержаніе „себя" превращается для каждой въ служеніе другой сторонѣ. Возникаетъ органиче- ская сопринадлежность душъ, объединившихся въ новое для нихъ, но по существу первоначальное, высшее или глубочайшее органическое образованіе. Однако, въ отличіе отъ низшихъ органическихъ единствъ соціальное сращеніе слагаясь въ элементѣ душевно-духовной жизни, осуществляется силою чувства, сознанія и воли, и по- *) Срв. НоЫ. 379. Вопросы философіи, кн. 139. 14 .
210 И. А. ИЛЬИНЪ. тому достигаетъ высшей утонченности, вѣрности и свобо- ды. Срастающіяся души начинаютъ съ открытія того, что- онѣ „не чужды" ‘) одна другой и движутся къ тому, что- бы признать свою органическую связанность и принадлеж- ность къ единой тотальности. По мѣрѣ того какъ сознательно „даваемое" и „получаемое" 2) содержаніе ассимилируется— явное эмпирическое различіе душъ перестаетъ ослѣплять сознаніе и тяготить самочувствіе каждой и за видимыми „осо- бенностями обнаруживается творчески несущая ихъ субстанціаль- ная Всеобщность. И вотъ тогда человѣкъ начинаетъ видѣть- въ другомъ человѣкѣ модификацію единой сущности, инди- видуально и „особенно" оформившую свое содержаніе, но- предавшую и эту особенность свою—спекулятивной асси- миляціи. Человѣкъ узнаетъ себя въ другомъ и другою въ себѣ;- и тѣмъ самымъ находитъ путь къ свободѣ. Спекулятивное освобожденіе состоитъ въ томъ, что че- ловѣкъ осуществляетъ въ себѣ „положительное знаніе се- бя самого въ самости другого" *); тогда онъ созерцаетъ въ объектѣ „то же самое" *), что и въ себѣ,—„абсолютно- то же самое", что составляетъ природу самого субъекта тогда онъ „находитъ въ другомъ себя самого" 6) и осущест- вляетъ „совершенное", „реальное" и „объективное" „бы- тіе и созерцаніе себя" въ чужой индивидуальности другого- человѣка 7); такъ научается онъ постепенно видѣть въ „ка- ждомъ" себя самого 8) и „относясь къ другому", онъ „отно- сится непосредственно къ себѣ самому" ’), „Эта преднай- і) ШЫ. 379. *) »2е8епзе*^8е5 КеИтеп ипД СеДеп". ИоЫ 380. *) ,Даз айігтаііѵе Ѵ/іззеп зеіпег ЗеІЬзі іт апДегп 8еіЬзі“. Епс. Ш. 28) *) »ез зсЪаиі Діе ВіезеІЬідкеіі ап*. Ьазз. II. 467. 1) „аЬзоІиг ДаззеІЬе, ѵѵаз Даз 8иЬ]екі ізі*. Ьазз. II. 467. •) ,зісЬ зеІЬзі іп еіпет АпДегп ѵгіеДег§еГипДеп“. ЫоЫ. 322; срв. Кесііи 222 (2) Э Срв. ,Ваз 5ісЬ гееіі оЪ]екііѵ Апзскаиеп Дез ІпДіѵіДиитз іп Дет апДет'С Ьазз. II. 464; „еіп ѵоіікоттепез зісЬ ОЬіекйѵзеіп ипД АпзсЪаиеп Дез ІпДіѵі- Диитз іп Дет ІгетДеп". Ьазз. II. 464—465. ®) „зсЬаиг Даз ІпДіѵіДиит зіск іп ]еДет аіз зісЬ зеІЬзі Ьап*. Ьазз. П. 466. *) „ЬегіеЬе ісЬ тісЬ, іпДет ісЬ тісЬ аиГ Деп АпДегеп ЬехіеЬе, иптіісеІЬаг аиі тісЬ зеіЬег'. Епс. Ш. 284 (2)
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 211 денная мною свободная объективность другого, которая есть отрицаніе меня самого", получаетъ для меня значеніе моего собственнаго „бытія для себя" *), такъ что въ концѣ концовъ я живу увѣренностью, что найду во всей соціаль- ной дѣйствительности — только „себя самого" *): бытіе другихъ несетъ мнѣ ту же достовѣрность, какъ и мое соб- ственное бытіе 3), ибо они суть „духъ отъ моего духа" *)• Этому „удвоенію" 5) и умноженію субъекта въ другихъ людяхъ соотвѣтствуетъ осуществленное имъ „самимъ" удвоеніе каждаго изъ сращенныхъ съ нимъ: дары жизнен- наго содержанія даются и пріемлются взаимно и каждая изъ сторонъ получаетъ новую жизнь въ душѣ своего „со-субъ- екта". Узнавшій себя въ чужой душѣ самъ предоставилъ свою душу для того, чтобы другой могъ въ его душѣ узнать себя-, и обратно, Каждый утверждаетъ „свою" реальность и въ себѣ и въ другихъ и всѣ утверждаютъ свою реальность во всѣхъ; такъ что каждый, совершая „рефлексію" въ себя — рефлектируетъ себя въ другого в) и во всѣхъ другихъ, ибо каждый присутствуетъ во всѣхъ и всѣ въ каждомъ. И притомъ такъ, что каждый признаетъ свободу другою, и знаетъ, что его свобода признана также другимъ, и что другой знаетъ о своемъ признаніи и о своей признанности ’і). И не толь- ко каждый признаетъ свою свободу и признанъ другими въ своей свободѣ, но, при полномъ осуществленіи образа, ка- ждый знаетъ и о своемъ тождествѣ съ другими. „Я вижу во всѣхъ, что они сами для себя суть такія же самосто- ятельныя существа, какъ и я самъ; я созерцаю въ дру- гихъ (мое) свободное единство съ ними такъ, что оно ре- ально какъ черезъ меня, такъ и черезъ нйхъ самихъ. (Й РЬап. 165. 2) РЬап. 266 8) РЬйп. 266. 1) „Сеізг ѵоп зеіпегп Оеізі*. Ьа$$. П. 465. *) жѴепІорреІип# $ешег- зеІЬзі*. ИоЫ. 379. «) Епс. III 284 (2). .іт Ггеіеп Апсіегп зісЬ апегкаппг 5ѵсіз8, ипсі іпаоіет е$ апсіеге апегкеппі ипсі ЛаззеІЪе &еі ѵгеізз*. Епс. Ш. 283. 14*
212 И. А. ИЛЬИНЪ. созерцаю) ихъ, какъ себя, себя, какъ „ихъ" *). Иными сло- вами: каждый не только осуществляетъ свое „единство" съ другими (какъ въ себѣ, такъ и въ нихъ), но сверхъ того и знаетъ, что оно обстоитъ и что онъ его осуществляетъ. Итакъ, каждый знаетъ, что и онъ самъ, и другіе,—признаютъ и его самого, и другихъ, свободнымъ черезъ тождество и тождествен- нымъ черезъ свободу, и притомъ черезъ тождество и свободу реаль- ныя и въ немъ самомъ, и въ другихъ. Возникаетъ глубокое и своеобразное отношеніе, которое Гегель называетъ тождествомъ субъективныхъ душъ. Каждый человѣкъ можетъ разсматриваться, какъ кон- кретный сплавъ „родового-сугцестеннаго* и „видового-специфиче- скаю. „Родовое-существенное" едино для всѣхъ людей, у всѣхъ людей, во всѣхъ людяхъ: это есть субстанціальная Всеобщность, благая духовная стихія, реально имманент- ная каждому ^существу; это есть метафизическое еззеп- ііаіе человѣка, правая и свободная, всеобщая и неискази- мая глубина его души. Напротивъ, „видовое-специФИческое" различно во всѣхъ людяхъ: это есть ихъ существующая осо- бенность, наличность которой дѣлаетъ каждаго изъ нихъ—ин- дивидуальнымъ, т.-е. отдѣльнымъ и самостоятельнымъ, и со- держаніе которой дифференцируетъ людей, дѣлая каждаго изъ нихъ—непохожимъ на другихъ и своеобразнымъ. И вотъ, спекулятивное вживаніе ассимилируетъ „видовое-спе- циФическое" въ процессѣ обмѣна и раскрываетъ „родовое-су- щественное", скрывавшееся за видимыми особенностями: каждый узнаетъ себя (т.-е. свое всеобгцее и особенное содержаніе въ каждомъ и каждаго другого (т.-е. всеобгцее и особенное со- держаніе другого) въ себѣ. Это не значитъ, что изъ жизни людей исчезаетъ индивидуальная форма существованія', нѣтъ, люди сохраняютъ эмпирическую отдѣльность и самостоя- тельность жизни (въ этомъ-то и состоитъ основная труд- ность для пониманія); мало, того: по общему закону органи- ческаго сращенія каждая сторона отправляется отъ своихъ РЬап. 266.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 213 содержательныхъ особенностей и, вживая въ себя чужое со- держаніе, неизбѣжно сохраняетъ иную первоначальную тканъ, какъ бы иной пріемлющій сосудъ. Каждый индивидуумъ, всту- пившій въ содержательную ассимиляцію съ другимъ, вына- шиваетъ въ концѣ концовъ то же самое, но по-своему, такъ что никакая ассимиляція не можетъ лишить ни одну изъ сторонъ оригинальности и своеобразія: общее содержа- ніе циркулируетъ въ каждомъ изъ сращенныхъ, но перво- начальная особенность ведетъ каждаго къ созданію своего новаго, дающаго возможность безконечнаго обмѣна дарами. Но вопреки этой эмпирической отдѣльности и этому спе- цифическому своеобразію, спекулятивное вживаніе создаетъ единое, общее всѣмъ сросшимся, особенное содержаніе и от- крываетъ единый всеобщій духовный корень ихъ бытія. Ка- ждый изъ людей видитъ въ себѣ ивъ другихъ жизнь единой духовной субстанціи и утверждаетъ себя и всѣхъ другихъ въ тождествѣ съ нею и, благодаря всему этому, въ тождествѣ другъ съ другомъ. Ни одинъ не видитъ болѣе въ другомъ „чуждаго объек- та", но каждый видитъ въ каждомъ духовно-единокровна- го субъекта, субъективность котораго несома тою же объ- ективною субстанціей, движима тою же объективною силою и насыщена тѣмъ же объективнымъ содержаніемъ, какъ и его собственная. Осуществляется „высшая субъектъ-объ- ективность" *), при которой каждый „объектъ" созерцается, какъ метаФизически-единокровный мнѣ субъектъ, а ка- ждый субъектъ одухотворенъ высшею „объективностью" ду- ха. Въ общеніи людей открывается „совершенная свобода отъ объекта" 2), ибо стороны вступаютъ въ „субстанціаль- ное" *) „тождество другъ съ другомъ* *), въ то „субстанціаль- ное* ’) „завершенное единство" в), въ которомъ онѣ обра- * ) Срв. индивидуумъ в^е1ап§г апт ЪбсЬзіеп 5цЬ]'екІ-оЬіекііѵігаг. Ідвз. П. 466. * ) даѴбПі^е ОЪдекНбзі&кеп.* КоЫ. 379- * ) Срв. о „сомнамбулизмѣ* ЗиЬзгашіеІІе ІсІепііШ.* Епс» ІИ ібб. 4) „МепНіаі тіг еіпапбег.* Епс. III. 284 (2). 284 (2). 5) „ЗиЬзІапгіеІІе ЕіпЬеіІ*- Епс. Ш; 393. •) »Ѵо11еп(ІеІе Еіпі&кек* КоЫ. 379.
214 И. А. ИЛЬИНЪ. зуютъ нѣчто „единое і).а Люди, вступившіе въ такое спе- кулятивное единеніе 2), оказываются духовно сросшимися, „какъ бы слившимися" *), воздвигшими изъ себя новое ду- ховное единство. Вопросъ о томъ, какими силами или средствами души осуществляется это спекулятивное сліяніе (ЗсЫизз) или сращеніе (Сопсгеііоп) людей—разрѣшался Гегелемъ въ разные періоды его жизни неодинаково. Самая возможность духовнаго сращенія открылась ему подъ вліяніемъ евангель- скаго ученія о любви, какъ о религіозномъ и божествен- номъ состояніи всеобщаго пріятія и примиренія. Постепен- но глубокая метафизическая потребность найти не „воз- можный" и „желанный" зіаіиз .духовнаго сращенія людей, но всегда наличную и во всемъ реальную, всемгу имманентную стихію, необходимымъ образомъ осуществляющую во всемъ спекулятивное сліяніе,—заставила его обратиться къ эле- менту объективнаго Понятія и, соотвѣтственно, въ чело- вѣкѣ,—спекулятивнаго мышленія. Однако предметное расши- реніе его Философствованія заставило его впослѣдствіи допустить существенныя ограниченія для этой „логической" концепціи и сдѣлать многозначительныя оговорки въ поль- зу воли и безсознательнаго (въ этикѣ), воображенія (въ искус- ствѣ) и чувствованія (въ религіи). Понятно, что дѣйстви- тельная полнота духовнаго единенія предполагаетъ участіе вся>х8 силъ души. И вотъ, когда между людьми осуществилось такое спекуля- тивное сращеніе, такъ, что каждый „пріялъ" всѣхъ и всѣ „пріяли" іщждаго, — тогда явленіе живого человѣческаго общества становится адекватнымъ своему метафизическому субстрату: спекулятивная конкретность множества, сливша- гося въ Единство, становится конститутивнымъ закономъ человѣческаго существованія, подобно тому, какъ спекулятивная дифференціація Единства, раздѣлившаго себя на множество— *) „Еіпзк. ЫоЫ. 379 Апт. 2) „Эіез ѴегЬакпіз ізі НигсЬаиз зресиіагіѵег Ыаіиг*,Епс. Ш. 284. (2). 3) »§ІеісІі5ат гизаттеп^еЙоззеп зЫ. Епс Ш. 284 (2).
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 215 •есть законъ божественнаго бытія. Тогда совмѣстная жизнь людей слагается въ своеобразную цѣлостную картину, являю- щую .дѣйствительный образъ нравственности". Эта картина имѣетъ слѣдующія черты. Въ глубочайшей основѣ „нравственнаго образа" лежитъ „истинная", „истинно-абсолютная" 4) стихія, Духа Божія, еди- ная по существу и соціально-множественная въ явленіи; соціаль- ное цѣлое,—и въ цѣломъ, и въ частяхъ, и въ единичныхъ образованіяхъ,—живетъ ея ритмомъ и ея содержаніемъ, слагая .зрѣлое осуществленіе добра. Это означаетъ, прежде всего, что образъ нравственности представляетъ изъ себя состояніе Божественной субстанціи, лежащей въ основѣ всякой общественной и личной добро- .дѣтели, какъ и всякаго,—и не только общественнаго и лич- наго,—бытія. „Нравственность" есть одна изъ ступеней, одно изъ состояній самого Божества, выковывающаго себѣ въ мірѣ „вѣрное" явленіе; это есть, слѣдовательно, само Боже- ство въ одномъ изъ своихъ „вѣрныхъ" образовъ. Поэтому нравственность есть явленіе Субстанціи: „Субстанція на •ступени нравственности" или, проще, „нравственнаясубстан- ція (зіШісЬе 8иЪзіап22). Какъ и во всѣхъ иныхъ частяхъ и явленіяхъ міра, такъ -и въ нравственности,—субстанція имманентна всѣмъ своимъ „акциденціямъ" или „явленіямъ", такъ что она должна быть приравнена „тотальности своихъ обособленій". Это зна- читъ, что и здѣсь она не „абстрактна", не „пуста", не „мертва" и не „удалена" отъ реальнаго процесса, но пре- бываетъ въ немъ, въ качествѣ его подлинной творческой сущно- сти. Поэтому нравственная субстанція есть живое един- ство •),—„нравственная жизнь" ‘), „живой нравственный міръ" *). Ее слѣдуетъ разсматривать, какъ жизнь Бога въ душахъ лю- Газа. II. 474. 2) Срв. РЬап. 268, 263, 269, 270, 314, 332, 338, Епс. Щ- 393, 403» ЖесЬг. 63-69, 220, 423 и др. ®) Срв. Ѵ7. ВеЬ. 401. 413. РЬап. 328—329. Епс Ш. 396. РЬ. 6. 44. *) РЬап. 330. Курсивъ Гегеля. -®) РЬап. 330. Курсивъ Гегеля.
216 И. А. ИЛЬИНЪ. дей, отдающихъ свои силы на преодолѣніе своей „матеріальной* ш „соціальной* несвободы. Это можно выразить такъ, что жизнь нравственной суб- станціи есть жизнь человѣческихъ душъ и зрѣлость ея бытія опредѣляется уровнемъ ихъ существованія. Именно благо- даря тому, что она растворена (аиі^еібзі) во множествѣ- „самостныхъ* существъ (іш ЗеІЬзі), она есть „не мертвая, но дѣйствительная и живая сущность* 1). И въ качествѣ жи- вой сущности, достигшей въ нихъ сознанія и самосознанія, она есть уже не только субстанція, но духъ. „Нравственный духъ* есть не что иное, какъ „непосред- ственное единство субстанцій съ самосознаніемъ" 2). Когда субстанція существуетъ такъ, что она сознаетъ въ душахъ людей свое единство и свою подлинную природу; когда люди живутъ такъ, что сознаютъ себя единою субстан- ціею,—тогда нравственность становится осуществленною, а нравственный міръ есть тѣмъ самымъ міръ духовный. Нрав- ственность есть по существу не просто міръ субстанціаль- ный, но именно міръ духа 8): не только „принадлежащій* духу, или „созданный* имъ, но сотканный изъ духа и духов- ныхъ состояній,—самъ духъ въ своемъ истинномъ видѣ 4). „Нравственность есть духъ въ его непосредственной исти- нѣ* 5). Это есть „духъ на ступени нравственности", или— „нравственный духъ" (сіег зіііІісЬе Сеізі) б). Этотъ, духъ есть, слѣдовательно, самъ„ абсолютный духъ* 7)г „реализованный во множествѣ* существующихъ человѣ- ческихъ сознаній 8), разложившій или „обособившій" се- х) РЬап. 328—329. Курсивъ Гегеля. 2)' ЛѴеіІ 4ег зіШісЬе Сеізі сііе ипгаіігеІЬаге ЕіпЬеіі іег ЗиЬзіапх шіі сіепт. ВеІЬзіЪеѵгиззізеіп ізі*. РЫп. 3^2; срв. 415. * ) Срв. РЬап. 268. 283. 328. 330. 332. 333. 342. 527—528. 552. Епс. II. 29^. Епс. ПІ. 391. 394. 442. КесЬі. 220. 220. 221. 340. 341. 342. * ) ІеЪепЛ^е зігіІісЬе ЛѴеІі ізі сіег Сеізг іп зеіпег ^ѴаИгИеіі*. РЬап^ 3'30; »<1ег зіііІісЬе осіег сіег тѵаЬге Сеізі*. РЬап. 527. 563. ®) РЬап. 336. • ) Срв. напр. РЬап. 342. 527. 527—528. 563 и др. 2) РЬап. 332. ІЬісіет.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 217 бя *) на множество самостоятельныхъ лицъ и составляющій ихъ живую сущность 2), ихъ реальную Всеобщность ’). Всеобщая, духовная субстанція, включая въ себя всѣ свои „особенныя" части и „единичныя" образованія, является ихъ цѣлокупностью, ихъ „тотальностью* *), имманентною имъ, со- стоящею изъ нихъ по объему и составляющею ихъ по со* держанію. Она входитъ въ нихъ, какъ ихъ живая сущ- ность, а они входятъ въ нее, какъ ея живыя части. Отсюда уже ясно, что настоящимъ „элементомъ" нрав- ственности является не субъективная, индивидуальная душа, но соціальное-цѣлое, „тотальность" человѣческихъ душъ.. Нравственность не есть состояніе единичной души; она есть осо- бая „система" ”) состояній и отношеній, новая „природа" *), воздвигшаяся на высшей ступени. Эта „система" или „при- рода" не можетъ сложиться въ зрѣлый образъ и разложить себя сполна на всѣ свои потенціи въ душѣ одного чело- вѣка: „единичность индивидуума не есть первое; первое— это жизнь нравственной природы, Божественность, а для ея сущности единичный индивидуумъ слишкомъ бѣденъ, что- бы охватить ёя природу во всей ея реальности" *). Поэтому абсолютная нравственность есть состояніе многихъ людей* и „реальность всеобщаго состоитъ" здѣсь въ томъ, что оно- существуетъ „въ видѣ множества индивидуумовъ* *). Это-> множество, конечно, не ведетъ разрозненной и обособлен- ной жизни, но, тѣмъ не менѣе, оно остается множествомъ даже тогда, когда спекулятивное единство становится зако- номъ его существованія. *) „зісЬ аЪзггакс іп ѵіеіе Регзопеп... Ьезоп<1егп<і'. Епс. III. 594. Срв. Ркап. 313. 323. 349. РЬ. С. 36 и др. *) Срв. 'ѴГ. ВеЬ. 327. 396. 397. РЬап. 334. 341. 392. 563. КесЬі. 221. *) Срв. V/. ВеЬ. 415. 416. 416—417. 421. РЬап, 344 и др. •) Срв. Ьазз. II. 474. •) Срв. Ьазз. II 475. 475. Э »а1з аиз§еЪіМеіез, іп зеіпеп Роіемеп зісЬ ѵоіізіапсіі^ ѵепеі!еп<іез“. Ьазз,. II. 474. . «) Ьазз. П. 474—475. •) Ьазз. П. 481.
218 И. А. ИЛЬИНЪ. Это множество образуетъ „нравственную систему* имен- но потому, что оно внутренно несомо „субстанціей или ре- альной духовной сущностью" х). Нравственная субстанція есть живая основа*) этого множества. Она есть нѣкая „эФир- яость", нѣкая „элементарная* и „чистая" 3) „сущность всѣхъ существъ" *), какъ бы „всеобщая кровь", циркулирующая во всемъ и создающая все своимъ движеніемъ. Она есть -„душа" 5) и „предметная сущность" 3) всякаго человѣче- скаго самосознанія,—истинная „безконечность" ’’), образу- ющая въ своемъ „мощномъ" 8) и „величественномъ" ’) те- ченіи „объективную" 10) и „содержательную основу" вся- кой личной добродѣтели “). Она есть „всеобщій медіумъ, поддерживающій" 12) жизнь единичнаго человѣка, „обусло- вливающій" его дѣятельность 13) и дѣлающій его вообще впервые возможнымъ Естественно, что нравственный духъ получаетъ зна- -ченіе всеобщей абсолютной силы, сопротивляться которой невозможно для индивидуума 15). Духъ самъ подраздѣ- ляетъ себя на единичныхъ людей13), пребываетъ въ нихъ, живетъ ими и въ ихъ лицѣ, и остается ихъ „внутреннею силою и необходимостью" 17), ихъ опредѣляющей судъ- ,) .ЗиЬзШіг осіег геаіез ^еізгі&ез ’ѴѴезеп*. РЬап. 323. 2) Срв,: „Сгиші". Еазз. П. 465—466; »Сгипсі1аде“. РЬап. 291. 3) „АіЬешігаг, Ьаз ЕІетепгагізсЬе, Кеіпе*. Ьазз. II. 474. *) яСІазѴ/езеп аііег АѴезеп*. РЬап. 313; срв. РЬап. 349. Епс. П. 529. РЬ. С. 36. Срв. „Зееіе ишіЛѴезеп*. РЬап. 265. *) „^е^епзІапсіІісЬез ЧѴезеп*. РЬап. 265. Э ѴГ. ВеЬ. 338. Срв. „аЪзоІиге МасЬіа. РЬап. 349. Епс. П. 529. Срв. эаЬзо1иге зМісЬ$ Ма]’езШ“. V/. ВеЬ. 338. 10) Срв. Іх)&. Ш. 187. ЕесЬг. 268. п) Срв. „іпЬакзѵоІІе СгипШа^е*. РЬап. 291. 12) Срв. „сіаз аІІ^етеіпе егЬаЬепсІе'МеЬіит-. РЬ5п. 265, 13) „Ьесіт^іЛ Епс. ПІ. 392. и) „іп Леззеп ЯизаттепЬап# аііеіп ѵогЬапгіеп“. Епс. ІИ. 392. **) Ьод. ПІ. 187. ») Епс. III. 391. 17) жЕіе аЬзггасіе Оігетііоп (ііезез Сеізгез ізг <1іе Ѵегеіпгеіипд іп Рег$опеп> ^оп сіегеп 8е1Ъзгапсіі§кеіі: ег Ые іппеге МасЬг ипсі Мойпѵеп(іі§кей із1“. Епс» ЯП. 391. Курсивъ Гегеля.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 219 €ок> ’). Сознательно или безсознательно, тайно или явно,— но „нравственное® оказывается „двигателемъ всѣхъ чело- вѣческихъ дѣлъ" 1 2 * *) въ исторіи и это выражается, между прочимъ, и въ томъ, что законы и нравы имѣютъ значеніе „существенныхъ® *) „дѣятелей® *), „безсознательно прони- кающихъ® въ людскія души и обнаруживающихся въ ихъ дѣяніяхъ 5). Нравственный Духъ дѣйствительно имѣетъ харак- теръ мощнаго единства, поддерживающаго и утверждающаго себя въ видимой множественности душъ и стремленій. Но истинную высоту и побѣдность это самоутвержденіе получаетъ только тогда, когда личная жизнь людей дости- гаетъ нравственной зрѣлости. Тогда жизнь соціальной суб- станціи слагается въ органическую Форму. Общество людей, развернувшееся въ нравственную систе- му, есть спекулятивный организмъ: „живой образъ или орга- ническая тотальность® 6). Оно слѣдуетъ въ этомъ единому, общему закону духа, и можно сказать, что „всеобщая суб- станція® „существуетъ, въ качествѣ живой, лишь постоль- ку, поскольку она предаетъ себя органическому обособле- нію® ’). „Абсолютная нравственность®, какъ „образъ міра®, должна непремѣнно „организовать себя въ совершенствѣ® ’), т.-е. развернуть себя въ стройное, содержательно ассимилиро- ванное и формально объединенное единство сопринадлежащихъ ор- лановъ. Это означаетъ, что нравственная субстанція, слѣдуя своей внутренней необходимости, „развѣтвляется® *) и внутрен- 1) „Сіе МасЬі, аіз сііе оЪ]е1іііѵе Аіі^етегпііеіі ип<і аіз Сеѵ/аіі ^ецеп <1аз ОЬ- ІесЬ ізі, 'ѵаз ЗМскгаІ §епапп! хѵігі". Ьо§. III. 192. Курсивъ Гегеля. а) „даз ЗіпІісЬе, сіег Вехѵе§ег аііег шепзсЫісЬеп Сіп§е“. Ѵ7. ВеЬ. 327. *) Срв. „Ѵ/'езепЬеііеп" РЬ. С. 36. *) „А§епйеп®. Во§. ПІ. 187. 8) Срв. „МіиЬіІЬаге, ѵ/еІсЬе сііе Іпсііѵісіиеп аиі еіпе Ъесѵиззсіозе Ѵеізе «сіигісЫгіп^еп, ип<1 зісЬ іп іЬпеп §екепі шасЬеп". Ьо§. ІП. 187. *) ,1еЪеп<1і§е Сезіаіі схіег ог^апізсЬе Тоіаіііаі сіег ЗіНІісЬкеЬ*. V/. ВеЬе- 391. 9 Епс. ПІ. 396. *) „тизз зісЬ ѵоіікоттеп ог^апізігеп®. IV. ВеЬ. 378—379. э) „Ѵегх^ѵещипд®. Ьазз. II. 483.
220 И. А. ИЛЬИНЪ. но или безсознательно „расчленяетъ“ г) себя на части, или „потенціи" 8), которыя въ свою очередь представляютъ изъ себя особыя „подчиненныя системы" 8). Всѣ эти части или системы стоятъ въ „непосредственномъ касаніи" *) и „непо- средственномъ взаимодѣйствіи другъ съ другомъ" ’), соблю- дая „каждая свой живой обликъ" ’), но питая другъ друга 7) и слагаясь сообща въ живой и стройный „порядокъ" 8) подъ руководствомъ центральной „органической силы" 9). Эта сила есть живая сила самого цѣлаго, живущаго въ своихъ частяхъ и творящаго въ нихъ—себя10). .„Тотальность" созидаетъ въ себѣ свои части, „проникаетъ въ нихъ и ожи- вляетъ ихъ" она „разрѣшаетъ” ихъ бытіе въ „абсолютную мягкость" 1а) и гибкость, и тѣмъ придаетъ себѣ характеръ „текучей" и все пронизывающей сущности 13); она „ассими- лируетъ" и „индиФФеренцируетъ" всякое особенное содер- жаніе и) и сообщаетъ „цѣликомъ всѣ моменты своего" ассимилированнаго содержанія 1В) каждой своей потенціи; она соблюдаетъ „мѣру" каждой ”) и поддерживаетъ „гар- монію частей" 17), утверждая въ ихъ „спокойномъ равновѣ- сіи" ,8) свою силу 19) и ихъ жизнеспособность. *) Срв. яТгеппи陸. Ьазз. II. 481; »Аи$еіпапсіегігеіеп“ Ьазз. II. 485; язісЬ ^Несіегх. РЬап. 443. 2) Срв. напр. Ьазз. II. 475. ѴГ. ВеЬ. 412. *) Ьазз. П. 481. 485. 487. •) „сііе ІІптійеІЬагкеіг сіег ВегііЬгіт^*. АѴ. ВеЬ. 364. 5) жиптікеІЪаг... гискѵгігкеп". ЧѴ. ВеЬ. 364. • ) »}есіе іп ікгег ІеЬепсІідеп Сезик". Ьазз. II. 475. ') Срв. РЬап. 374. * ) Срв. РЬап 280. КесЫ. и. * ) Срв. „ог^апізсЬе 2епіга1^ехѵаІ1й. Ьазз.- и. 486. *°) Срв. яіп ипсі сІигсЬ аііе зеіпе ТЬеіІе* Ьазз. П. 483. я) Срв. „зіе НигсЬсігіп^ ипсі ЬеІеЪг*. V/. ВеЬ. 414; срв. Ьазз. П. 485. 13) ,іп <Ье аЬзоІиіе Ѵ7еісЬЬеіі аиГ&еІозі* Ьазз. II. 4'74. 13) »<ііе ВиЬзгапг зеІЪзі сііез Яііззі^е ’ѴѴ’езеп ^еѵгогсіеп ізі*. РЬап. 529. **) „іпШПегепіігі, аззігпіііп". V/. ВеЬ. 414. 1В) »^апЕ ипсі аЛе Мотепіе іЬгез ІпЬа1гз“. РЬап. 333. 1в) жсііе Зпеп^е 8ез Мааззез", КесЬи и. Я) Згагке 4ез Сапгеп аиз сіег Нагтопіе зеіпег Сііесіег*. КесЬъ И) »піЬі§е8 С-ІеісЬ^е^ігсЬг аііег ТЬеі1е“. РЬап. 344; Срв. Іазз. П. 494. 19) ЕесЫ и.
УЧЕНІИ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 221 Духъ цѣлаго паритъ *) надъ жизнью частей и придаетъ ей „абсолютную прозрачность", „единство" 2) и мощь. Бла- годаря этому „ ни единичная потенція, ни существованіе всѣхъ потенцій вообще не можетъ застыть": духъ цѣлаго „вѣчно развертываетъ ихъ" и столь же абсолютно „свертываетъ и подъемлетъ ихъ" и вновь „наслаждается собою въ неразви- томъ единствѣ и ясности" ®); его отношеніе къ потенціямъ внутренно-цѣлесообразно и творчески-властно: „увѣренный и недѣлимый въ своей внутренней жизни, онъ то сокращаетъ одну посредствомъ другой, то цѣликомъ переходитъ въ дру- гую и уничтожаетъ всѣ остальныя" и потомъ опять „ухо- дитъ въ абсолютный покой, въ которомъ сняты всѣ потен- ціи" *). „Нравственная тотальность", преслѣдуя единую цѣль духовнаго самоподдержанія, все время „ограничиваетъ" свои части и лишаетъ ихъ самостоятельной реальности ’); и такъ - слагаетъ свой „историческій" в) процессъ во времени ’): она „колеблется" между своими „противоположными" потен- ціями,—то укажетъ (такпі) одной на ея назначеніе, то дастъ ей преобладаніе и тѣмъ произведетъ „вторженіе" и вне- сетъ „разрывъ" въ другую8), то вольетъ въ нее своимъ „интен- сивнымъ присутствіемъ" 9) новую жизнь, и, немного спустя10), „напомнитъ всѣмъ вмѣстѣ о томъ, что онѣ временны и не самостоятельны11); и снова она „разрушаетъ ихъ избыточное распространеніе и ихъ самоорганизацію, вдругъ сливая ихъ всѣ въ единичные моменты и сводя ихъ къ себѣ", съ тѣмъ, чтобы опять „возродить" ихъ изъ простого „единства" и х) Срв. „зсЬтѵеЪі*, АѴ. ВеЬ. 415. 2) Срв. „аЬзоІиіе кіаге ЕіпЬеііЛ V/. ВеЬ. 409. 3) ЧѴ. ВеЬ. 409. *) Ѵ7. ВеЬ. 409 — 410. *) лЕіп5сЬгапкеп ипЬ Ісіееіізегхеп*. ЧѴ. ВеЬ. 412. „<ііе ОезсЬісЬіе сіег зМісЬеп Тоіаіігаі". ВеЬ. 412. 7) «іп 4ег Хеіі:*. V/. ВеЬ. 412. 3) ^ЕіпЪгисЬе ипсІ Кіззе*. IV. ВеЬ. 412. 9) „Кгайі^егез Іп\ѵоЬпеп“ ЧѴ. ВеЬ. 412. 10) Срв. „Гиг еіпе 2ей“. Ѵ7. ВеЬ. 412. И) Срв. жап іЬге 2еЫісЬкеіг ипЬ АЬЬап§і§кеіі егіппегі-. V/. ВеЬ. 412; Срв: Ьа$з. П. 485. 486. XV. ВеЬ. 349. 354. 410.
222 И. А. ИЛЬИНЪ. .отпустить ихъ, напомнивъ имъ объ этой зависимости*,, и сообщивъ имъ увѣренность, „что они будутъ слабы, какъ только захотятъ стать самостоятельными" *). Она подвергаетъ ихъ спекулятивной „негаціи" а) и, „понуждая, заставляетъ" *) ихъ творить жизнь и законъ цѣлаго; она созидаетъ этимъ свое развитое, развернутое существова- ніе и, собравъ свои разбросанные лучи въ единый Фокусъ, „созерцаетъ и познаетъ" *) изъ него свой образъ. Она осуществляетъ этимъ законъ спекулятивной всеобщно- сти и конкретности и тѣмъ обнаруживаетъ свою боже- ственность: она есть организмъ, живущій въ своихъ орга- нахъ и въ то же время тотальность органовъ, живущихъ въ органическомъ единствѣ. Абсолютная нравственность „имѣ- етъ въ индивидуумахъ свое своеобразное органическое тѣло и ея движеніе и жизнь, какъ всеобщія и особенныя,— абсолютно тождественны въ совмѣстномъ бытіи и дѣланіи всѣхъ" людей 5). Всеобіцій нравственный духъ „подводитъ подъ себя", или „вбираетъ", включаетъ въ себя всѣхъ •): онъ составляетъ „реальность" индивидуальныхъ сознаній и утверждаетъ,— „дружески или враждебно",—свое тождество съ ними 7). Духовная субстанція „растворена" •) въ индивидуальныхъ душахъ и въ свою очередь „проникнута" 9) ими; она стоитъ съ ними въ „непосредственномъ" 10), „безусловномъ, цѣлост- номъ, простомъ" 11), „абсолютномъ"іа) единствѣ13) и тожде- *) V/. ВеЬ. 412; срв. РЬап. 363. *) Срв. Ьазз. П. 485. 486. *) Срв. о жЬех5ѵіп^епж. Ѵ7. ВеЬ. 372. *) Срв. „ѵгіесіегзГгаЫг ипсі зісЬ сіагіп апзсЬаиІ ипсі егкеппі*. ЧѴ. ВеЬ. 415. в) ЗѴ. ВеЬ. 400; срв. Ьазз. П. 485. •) „сііе ЗиЬзитиоп аііег ипСег еіп АІІ^етеіпез*. Ьазз. II. 466. РЬ2п. 230. Э жігеиік11ісЬ осІег ГеіпдІісЬ ісІепіізсЬлпн іЬпен*. Ьазз. II. 466. *) „аиГ^еІозг*. РЬап. 328—329. •) жСІигсЬсігип^еп". РЬап. 313. 1®) РЬап. 279. 342. 353. И) «зсЫісЬіЬіп Еіпз*. Срв. Ьазз. И. 46$. СІаиЬ. 148. V/. ВеЬ. 338. КесЬь 217» IV. ВеЬ. 323. Епс. ІП. 392. и) ѴЛ ВеЬ. 362. РМп. 264—265.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 22$ ствѣ *), такъ что между обѣими сторонами угасаетъ отно- шеніе 4) и нельзя даже сказать, что „абсолютная нравствен- ность отражается" •) въ единичной душѣ. Цѣлое просто- „равно" своимъ частямъ и живые индивидуумы „равны" *)• своей Всеобщности: они живутъ въ ней ") и существованіе нравственной субстанціи состоитъ въ ихъ „дѣйствительно- сти и дѣятельности" ’). „Въ каждомъ и для каждаго изъ нихъ, даже поскольку они единичны" 7),—живетъ и тво- рить себя духъ цѣлаго, сливаясь съ ними и сливая ихъ съ собою *), такъ что дѣйствительно обнаруживается нѣко- торая классическая простота и живое единство. „Эта нрав- ственность", какъ „живой самостоятельный духъ", является, наподобіе Бріарея, съ миріадами глазъ, рукъ и другихъ членовъ, изъ которыхъ каждый представляетъ изъ себя аб- солютнаго индивидуума" 9) и въ этомъ видѣ своемъ она. образуетъ единый духовный организмъ, живущій единымъ всеобщимъ самосознаніемъ. - Духовное единство людей отнюдь не есть „норма" или „тре- бованіе", или „идеалъ"; его не слѣдуетъ также понимать въ смыслѣ какого-нибудь „отвлеченія", или результата позна- вательныхъ „комбинацій", или эмпирическаго „со-сущестйо^ вінія". Эго единство, являющееся на высшей ступени един- ствомъ воли и самосознанія, есть абсолютная и объективная реальность: нравственный коллективъ дѣйствительно обладаетъ единымъ самосознаніемъ и единою волею19). При этомъ „всеоб- щее самосознаніе" живетъ въ единичныхъ сознаніяхъ,—въ ка- ждомъ и во всѣхъ; во всѣхъ порознь и во всѣхъ вмѣстѣ; иі !) Ьазз. П. 452. Ѵ7. ВеЬ. 367. 400. Епс. Ш. 390—391. 438. КесЬг. 212—імм- „ѵетЬЛгпіззІозе Ігіепгііаі" КесЬі. 212. * ) „зісЬ аЬзріе^Іе". \Ѵ. ВеЬ. 396. * ) „дІеісЬ". Ьазз. II. 465.466—467. ») Ьазз. П. 481. * ) РЬап. 314. Э Ьазз. П. 466. • ) „Хизатшепіііеззеп". РЬап. 229—230. в) Ьазз. И. 464. м) Срв. РЬйп. 264—265. 307. 403.
224 И. А. ИЛЬИНЪ. точно такъ же „всеобщая воля“ живетъ въ единичныхъ во- ляхъ—въ каждой и во всѣхъ; во всѣхъ порознь и во всѣхъ вмѣстѣ. Всеобщее самосознаніе трижды оправдываетъ свое имя: это есть, во-первыхъ, самосознаніе индивидуума, пронизавшее весь строй его субъективнаго духа. вплоть до его субстанціаль- ныхъ глубинъ; это есть, во-вторыхъ, самосознаніе коллектива, выношенное каждымъ, осознавшимъ себя во всѣхъ и всѣхъ въ себѣ, и всѣми, осознавшими себя въ немъ и его въ себѣ: это есть, въ-третьихъ, самосознаніе субстанціи, осуществив- шееся въ самосознаніи индивидуума, признавшаго ее въ себѣ и себя въ ней, и въ самосознаніи коллектива, каждый членъ котораго знаетъ всѣхъ—въ ней, и ее во всѣхъ, и знаетъ, что всѣ знаютъ ее во всѣхъ и всѣхъ въ ней. Повидимому, всеобщее самосознаніе не имѣетъ особаго внѣшняго носи- теля и живетъ всецѣло въ единичныхъ душахъ; и тѣмъ не менѣе только поверхностная и разсудочная мысль можетъ усмотрѣть въ такомъ пониманіи что-то въ родѣ „соціальна- го номинализма". Ибо реальность всеобщаго самосознанія есть дѣйствительная, объективная реальность, живущая, прав- да, въ индивидуальныхъ душахъ, но въ осуществленіи своемъ перерождающая, и содержаніе—и ритмъ ихъ индивидуальной жизни: реально мѣняется и обновляется—и то, чѣмъ жи- ветъ душа, и то, какъ она живетъ. Всеобщее самосознаніе есть состояніе всеобщей субстанціи, отвоевавшей себѣ сферу лйчно-особеннаго сознанія. Поэтому необходимо признать, что всеобщее самосознаніе, осуществившееся въ индиви- дуальныхъ душахъ живетъ не въ нихъ, а ими или въ видѣ ихъ такъ, что „имѣется только движеніе всеобщаго самосознанія въ немъ самомъ, въ видѣ взаимодѣйствія его въ Формѣ всеобщно- сти и (въ Формѣ) личнаго сознанія" ’). Подобно этому и Всеобщая воля трижды оправдываетъ свое имя: это есть, во-первыхъ, единая и разумная страсть .индивидуальнаго духа, возстановившая свою цѣльность и *) РЬап. 444.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 22$ свою правоту и осуществляющая свою свободу отъ всяка- го вещественнаго, соціальнаго и субстанціальнаго инобы- тія; это есть, во-вторыхъ, единая воля коллектива, выношен- ная всѣми такъ, что волевая активность каждаго совпада- етъ по содержанію, по цѣли и по результатамъ съ волевою активностью каждаго другого и всѣхъ другихъ,—порознь и сообща, ибо каждый стремится и работаетъ, осуществляя такое» самоподдержаніе", которое есть ео ірзо „самоподдер- жаніе" каждаго другого и всѣхъ вмѣстѣ (органическое вза- имо-питаніе частей); это есть, въ-третьихъ, Всеобщая воля самой Субстанціи, обнаруживающая себя въ волѣ индивиду- ума, особенная воля котораго предалась субъективно-всеоб- щей, ісі езі объективно-всеобщей, стихіи духа, и въ волѣ кол- лектива, каждый членъ котораго несетъ въ себѣ субстанціаль- ную волю и самъ несомъ субстанціальною волею, какъ своею живою сущностью. Повидимому, и всеобщая воля не имѣетъ особаго внѣшняго носителя и живетъ исключительно въ еди- ничныхъ душахъ; и тѣмъ не менѣе мысль, осуществившая въ себѣ спекулятивное вйдѣніе Гегеля, не можетъ усмотрѣть въ его ученіи о всеобщей волѣ „номинализма*. Реальность всеобщей воли есть подлинная, объективная реальность’, прав- да, она живетъ въ единичныхъ душахъ, но въ обнаруженіи своемъ она перерождаетъ волевую активность каждаго и въ содержаніи ея, и въ цѣли и въ результатахъ. Всеобщая воля какъ бы разлилась, безпрепятственно распространи- лась въ душахъ людей настолько, что каждая индивидуаль- ная воля утопила себя и дѣйствительно потонула въ стре- мящей стихіи Субстанціи, и всѣ онѣ, имѣя единое, общее содержаніе, единую, общую цѣль, и единый) общій резуль- татъ, и зная свою органическую ассимилированность, сра- щенность и тождество,—слагаются въ мощное функціональ- ное единство Всеобщей воли. Поэтому можно сказать, что Всеобщая воля живетъ не въ индивидуальныхъ душахъ, а ими, или въ видѣ ихъ, такъ, что имѣется только ея „движе- ніе" въ ней самой: она принимаетъ Форму индивидуально-осо- 1$ Вопроси философія, ки. 159.
226 И. А. ИЛЬИНЪ. бенной' воли *) для того, чтобы раскрыться въ „систему нравственности", и вновь возвращается къ себѣ *) въ актѣ совѣсти, осуществивъ себя въ инобытіи и утвердивъ свою субстанціальную свободу. И вотъ, „эта Всеобщность, безусловно и просто соеди- нившая съ собою особенность, есть Божественность наро- да" 8), составляющая сущность нравственности п глубочай- шую природу личной души. „Народный духъ есть знающее себя и желающее себя Божественное" *). Это означаетъ, ято въ предѣлахъ нравственной философіи подъ „всеобщимъ* слѣдуетъ разумѣть духъ отдѣльнаго, единичнаго народа, подъ „особеннымъ"—духъ отдѣльнаго сословія, а подъ „единич- нымъ"—духъ отдѣльнаго, единичнаго лица (семьи, составляю- щей единое лицо.5), или человѣческаго субъекта). Нрав- ственная субстанція, создавшая себѣ адэкватную дѣйстви- тельность, есть Духъ Божій, который реализовалъ себя въ видѣ народа, ведущаго конкретно-нравственную жизнь в). На- родъ, осуществившій всѣ три великія сращенія, есть три- жды конкретный образъ нравственности,—подлинное явленіе Бо- жества, своего рода „мистическое единство" 7) людей и Бога. Ибо „дѣйствіе Божества" ведетъ всюду къ одинако- вому результату: къ спекулятивной конкретности *),—къ сра- щенію духовнаго въ духѣ 9). !) Срв. РЬйп. 444. 445 • РЬ. 6. 44 Моііаі. 54. *) Срв. Моііаі. 54. КесЬі. 42. *) „СбіНісЬкеіі дез Ѵоікез* Ьазз. II. 467. *) »8аз зісЬ чгіззепсіе ипсі ѵгоііепсіе СбиІісЬе". КесЬі. 312. Срв. <ііе Ратіііе ізі пиг еіпе Регзоп*. Епс. III. 394. ®) Срв. „сіег Сгеізі ізі <іаз зіііІісЬе ЕеЪеп еіпез Ѵоікез*. РЬап. 330; „аіз Ые хѵігк- ІісЬе ЗиЬзіапг ізі ег еіп Ѵо1к“. РЫп. 333; „(ііе ѵгігкІісЬе іЬгег Ъечѵиззіе зіі- тІісЬе $иЬзіап2,Маз дапге Ѵо1к“. РЬап. 338; „сіег зіііІісЬе осіег сіег чѵаЬге безіі ізі (іаз Ггеіе Ѵоік*. РЬап. $27; срв. Епс. III. 391. 403. КесЬі. 68—69. 320. ѴЛ ВеЬ. 413, 414. и др. Т) Срв. „ипіо тузііса*. КоЫ. 67. Первоначальное значеніе термина ^ипіо*—не „связь различнаго*, но „единица, единство*. *) Срв. „аііез ѵ/аЬге ізі сопсгеі*, КесЬі, 43; „ѴегзбЬпипд ізі йег СеЬаіі 4ег яресиіаііѵеп „Ісіее". Епс. I. XVIII. Апгп., и др. •) Срв. КоЫ. 305.
УЧЕНІЕ ГЕГЕЛЯ О МОРАЛИ И НРАВСТВЕННОСТИ. 227 При такомъ пониманіи нравственность является сразу: какъ вѣяніе Духа Божія въ личной душѣ—„добродѣтель"; какъ жизнь коллективнаго „индивидуума" 1), развернутая въ •самостоятельный организованный „міръ" 2)—„государство"; и, наконецъ, какъ „субстанціальное въ міровой дѣйствитель- ности" *), или „Божественное во внѣшнемъ предметѣ исто- ріи* *). И. Ильинъ. х). Срв. "ѴѴ. ВеЬ. 413. РЬап. 330. 2) п4аз ІпЛѵМиит, Наз еіпе 5ѴеЬ РМп. 33а. Веі. 1.173. «) РЬ. 6. 40

Мистика св. Франциска Ассизскаго. і. Духъ человѣческій безусловенъ не только съ формальной сто- роны: если безусловная значимость сужденій разума есть фактъ, ме требующій доказательствъ, то совершенно также достовѣрно, что духъ человѣческій есть (хотя бы въ потенціи) форма абсо- лютнаго содержанія. Такъ же какъ безусловная формальность разума не можетъ быть результатомъ множества отдѣльныхъ ♦щущеній, такъ и идея Абсолютнаго не можетъ появиться въ сознаніи какъ слѣдствіе множества самостоятельныхъ частныхъ идей. Но дискурсивное мышленіе доходитъ только до границъ Абсолютнаго. Оперируя съ конечными содержаніями, оно пока- зываетъ лишь, что Божество къ нимъ не принадлежитъ, и что, съ другой стороны, всѣ эти частныя содержанія возможны толь- ко черезъ Божество. Дойдя до Абсолютнаго въ апофатическомъ богословіи, мышленье не можетъ проникнуть въ Его сущность и обращается назадъ, указывая лишь на зависимость отъ Него всего конечнаго и на логически постижимую, формально безу- словную сторону Его вѣчнаго раскрытія въ Троичности. Невозможное для отвлеченнаго мышленія становится, однако, возможнымъ для непосредственнаго созерцанія: въ мистическомъ воспріятіи духъ человѣческій имманентно *) познаетъ самого Бога. Но если духъ человѣческій безусловенъ не только формально, а со стороны содержанія, то только потенціально; актуальное же его бытіе временно и ограничено, хотя и перемѣнной, но *) Понятіе имманентности мы употребляемъ въ смыслѣ непосредственной являемости сознанью. Вопросы философіи, кн. 139. 1
2 В. В. ПОГОЖЕВЪ. все же конечной мѣрой вмѣстимости. Временное же бытіе и сотворенный разумъ неспособны воспріять въ себя вѣчное и абсолютное, несозданное Божество, а потому духъ человѣческій для утоленія жажды богопознанія безконечнаго долженъ вы- ступить за предѣлы своего сотвореннаго бытія и соединиться съ полнотой Божественнаго Разума, Логоса. Посредникомъ для его возсоединенія съ Богомъ можетъ служить только вѣчный первообразъ человѣка, его идея, которой принадлежитъ бытіе божественное и которая вмѣстѣ съ тѣмъ составляетъ основу тварнаго бытія человѣка. Временное, сотворенное бытіе человѣ- ческой личности, не препятствуя единенію духа съ вѣчностью, обусловливаетъ собою конечное познаніе Бога сотвореннымъ ра- зумомъ, воспріемлющимъ сообразно вмѣстимости соединенное съ глубиною человѣческаго интеллекта Божественное Самопознаніе. Не будучи въ состояніи воспринимать вѣчное и несотворенное, безграничное Божество прямо и непосредственно, разумъ вос- пріемлетъ Его въ сотворенномъ и временномъ отраженіи, въ свѣтѣ благодати. Вѣчное Богопознаніе дѣйствительно встрѣчается у мистиковъ (напр., у Псевдо-Діонисія Ареопагита, у Экхарта, у Рейсбру- ка Дивнаго и у нѣкоторыхъ другихъ), но рѣдко, что и вполнѣ понятно, такъ какъ пріобщеніе къ божественному бытію соста- вляетъ высшую ступень мистическаго совершенства. Познавая Абсолютное, духъ человѣческій познаетъ въ немъ всѣ его про- явленія, Вѣчный Разумъ Троичности, міротворенія и всѣхъ тва- рей. «Если бы въ музеѣ было большое зеркало, въ которомъ отражались бы всѣ картины, то смотрящій въ это зеркало од- нимъ взглядомъ увидѣлъ бы всѣ* изображенія, находящіяся въ музеѣ: такъ—говоритъ бл. Іосифъ изъ Купертино *)—обстоитъ съ экстатиками, когда Богъ показуетъ имъ божественныя тай- ны своиз. Временное проявленіе Абсолютнаго чаще всего пред- ставляется мистику, какъ нечувственный свѣтъ, иногда какъ таинственный внутренній гласъ, какъ божественное помазаніе или объятіе, какъ невыразимая сладость. Смотря по глубинѣ воспріятія, тѣлесно-пространственное созна- ніе иногда теряется и мистикъ впадаетъ въ экстазъ, какъ это *) Сагсі. Баигеа, сіе ^гаііа §гаіі$ сіаіа, сіізр. 20, агі. 23, сіе Мігасиііз, а также Асіа ЗяпсЦ $ерг V, 18 8ері. Ѵііа В. ІозерЫ а Сирегііпо.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 3 было со св. ап. Павломъ: «Въ тѣлѣ былъ или внѣ тѣла—не знаю», говоритъ онъ о своемъ пребываніи на третьемъ небѣ. Иногда же тѣлесное сознаніе и остается, хотя и не вліяетъ на процессъ мистическаго познанія. «Съ дѣтства моего—-гово- ритъ св. Гильдегарда Бингенская1)—и до сего времени, когда мнѣ уже болѣе семидесяти лѣтъ, постоянно вижу я въ душѣ моей свѣтъ, и воспринимаю я его не внѣшними очами, не по- мышленіями сердца и не какимъ-либо совмѣщеніемъ пяти внѣш- нихъ чувствъ, хотя внѣшнія очи и пребываютъ открытыми и всѣ другія тѣлесныя чувства остаются въ своей силѣ. Свѣтъ же, который я вижу? хотя и не пространственный, но много свѣтлѣе онъ, чѣмъ туча, несущая солнце. И не могу я въ немъ различить ни высоты, ни длины, ни ширины». На ряду съ мистическами воспріятіями, въ которыхъ Боже- ство открывается во времени, не будучи, однако, само времен- нымъ и въ которыхъ пространственное сознаніе не играетъ ни- какой роли, существуютъ и другого рода мистическія воспрія- тія, въ которыхъ Богъ познается сквозь пространственныя фор- мы. Иногда это особое, не тѣлесное пространство, пространство, которое теософы называютъ астральнымъ и которое сознается, будучи обоженнымъ, въ особомъ видѣ экстаза или во снѣ, а зачастую и вмѣстѣ съ тѣлеснымъ пространствомъ. Въ другихъ случаяхъ Абсолютное познается сквозь формы физическаго про- странства. Тѣлесность, въ которой проявляется Божество, те- ряетъ при этомъ все косное и эгоистическое, движется и на- полняется Духомъ. Пространственный мистическій опытъ встрѣ- чается у святыхъ чаще какого-либо иного. Всѣ видѣнія обо- женнаго тварнаго естестсва и преображенной тѣлесности, — человѣческой природы Христа, Богоматери, Святыхъ и Анге- ловъ (принимающихъ обоженное «астральное» тѣло), а также воспріятія внѣшнихъ проявленій Промысла Божія по отноше- нію къ человѣку принадлежатъ къ этому виду мистическаго воспріятія. Всѣ упомянутые виды мистики имѣютъ то общее, что ихъ Объектъ не является даннымъ въ обычномъ міросознаніи, не сознается всѣми и* каждымъ. Для узрѣнія Абсолютнаго требу- ется полная свобода личности отъ рабства конечному, требуется 4) Аси Запсіогит, ЗергетЪгіз, V. 17 8ерг. Ѵіи 8. НіМе^агЛз. !♦
1 Б. В. ПОГОЖВВЪ. нравственно совершенная воля 4). Безъ осуществленія нравствен- ной правды нельзя надѣяться на достиженіе мистики. Но буду- чи необходимымъ условіемъ мистики, нравственность не является условіемъ достаточнымъ. Человѣкъ не въ состояніи по волѣ своей возбудить въ себѣ мистическое воспріятіе, не способенъ низвести до себя Божество. Единственное, что онъ можетъ сдѣлать въ этомъ направленіи помимо осуществленія нравствен- наго совершенства это подготовить въ себѣ почву для мисти- ческихъ воспріятій, на случай, еели Богу будетъ угодно явить себя человѣческому духу. Есть разные пути такого подготовленія условій для непосред- ственнаго Богопознанія. Такъ у восточныхъ христіанскихъ мистиковъ служитъ для этого такъ называемая «умная молит- ва», состоящая въ погруженіи сознанія въ глубину сердца и созданіи молитвеннаго устремленія къ Богу, часто путемъ ка- кой-нибудь краткой молитвы, какъ, напримѣръ, «Господи Іисусе Христе, помилуй мя». И западные мистики «восходятъ на вер- шину сердца» и подготовляютъ экстазъ силою пламеннаго во- жделѣнія. Но если углубленіе сознанія въ сердцѣ есть необхо- димый моментъ для подготовленія мистическаго воспріятія 2), то сознаніе молитвеннаго вожделѣнія можетъ замѣниться вос- жоминаніемъ видѣнной въ прежнихъ экстазахъ духовной кра- соты и испытаннаго высшаго блаженства. «Духъ долженъ соб- х) Есть и другой видъ мистики, такъ назыв., мистика естественная, для которой требуется только природный даръ мистической чуткости и проница- тельности и которая состоитъ въ познаніи Бога сквозь видимую природу. «Свойства бо Его отъ созданья міра твореньми помышляема видима суть и присносущная сила Его и Божество» (Римл. I. 20). Для того,чтобы такого рода мистика имѣла объективную цѣнность, требуется только относительная нравственная свобода—отрѣшенность въ моментъ воспріятія. Такова мистика Вакенродера и Тика, Лермонтова и Левитана. *) Существуетъ и совсѣмъ иное подготовленіе къ мистическому воспріятію состоящее въ чисто человѣческомъ творчествѣ воображенія, имѣющаго цѣ- лью создать въ душѣ устремленіе къ горнему и сохранить въ ней память о небесномъ. Такого рода подготовленіе имѣетъ, правда, ту опасность, что жродуктъ воображенія, будучи только символомъ, можетъ быть принятъ за самую мистическую и благодатную дѣйствительность. Вслѣдствіе этой опас- ности и избѣгаютъ такого подготовленія къ мистикѣ восточные Отцы хотя они и называютъ его добрымъ. „Но добро ужъ не добро, когда не бываетъ добрымъ образомъ и какъ слѣдуетъ*, когда мистикъ „останавли- вается* на воображеніи, считая его послѣднимъ предѣломъ совершенства въ
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 5 ственными сердечными медитаціями приводить себя въ ра- дость,—пишетъ знаменитый мистикъ ХП вѣка Ришаръ отъ св. Виктора х) — и, вызывая въ воспоминаніи полученные (ранѣе) дары божественной милости, всепреданно подвергать себя глу- бокому дѣйствію благодати и, наконецъ, настраивать съ задушев- нымъ чувствомъ внутренній органъ духовной гармоніи на бо- жественное славословіе». Подобныя подготовленія и, въ частности, медитація сердца примѣнимы не только къ экстазу, но и къ другимъ видамъ мистическаго воспріятія, между прочимъ, и къ мистикѣ обо- женнаго тѣлеснаго сознанія, такъ какъ внутреннесердечная ме- дитація благодати, хотя бы и заключенной въ пространствен- ныхъ формахъ не можетъ привести къ пустотѣ исключительна головного воображенія: вѣдь вспоминается и воображается не тѣлесная только форма, не мертвая плоть, а воплощенный духъ. Во время такой медитаціи человѣкъ всецѣло подчиняетъ себя духу, т.-е. подготовляетъ почву для новаго мистическаго воспріятія 2). Религіозно-мистическое воспріятіе, будучи единеніемъ чело- вѣческаго духа съ Абсолютнымъ, есть не только познаватель- ное единеніе, но и волевое. Богъ познается не только созер- цаніемъ, но и любовью, любовно-волевое единеніе съ Богомъ всегда сопутствуетъ единенію познавательному, а у нѣкоторыхъ мистиковъ 3) даже является главнымъ моментомъ Боговоспрі- ятія. Въ волевой сторонѣ мистики, какъ и въ познавательной долж- но различать пріобщеніе духа къ Несотворенной Любви Бо- жіей, Духу святому, отъ тварной ограниченной любви человече- ской воли. И если Богъ проявляется и познается во вре- мени, а иногда и въ пространствѣ, то и благодатная любовь мистика направляется къ Богу, проявившемуся во времени и въ пространствѣ. Вслѣдствіе этого мистическая любовь прини- молитвѣ (слова св. Симеона Новаго Богослова, П. Слово 68, стр. 181). Во- ображеніемъ, какъ символизаціей, пользовались на пути къ совершенству и такіе выдающіеся мистики, какъ св. Тереза. *) КіскагЛ а 8. Ѵісгоге орега, Вегуатіп та^ог, V, 17. Мі^пе, 196. а) И такое подготовленіе имѣетъ не только символическій смыслъ, въ сердечной медитаціи присутствуетъ уже сама мистическая дѣйствительность и углубленіе въ эту дѣйствительность непосредственно вводить въ сферу благодатной мистики. 3) Напр. у св. Екатерины Генуэзской (Асга 8апсг. 8срі V, зерг.)
6 Б. В. ПОГОЖЕВЪ. маетъ чисто человѣческія формы и включаетъ въ себя обожен- ную и преображенную, земную любовь человѣка. Такова любовь къ Ангеламъ, къ Святымъ, къ Богоматери и, главнымъ обра- зомъ, къ Богочеловѣку Христу. Сыновняя любовь къ Богома- тери, материнская любовь ко Христу-младенцу, любовь-друж- ба, преображенное и очищенное, нетлѣнное и нескверное уне- вѣщеніе, наконецъ, любовь — состраданіе къ Распятому — вотъ виды преображенно-земной мистической любви. Любовь къ воплощенному Богу есть любовь глубоко христі- анска и отрицаніе ея равно отрицанію Боговоплощенія. Да будетъ же намъ позволено показать на примѣрѣ одного изъ са- мыхъ яркихъ выразителей мистики Богочеловѣчества—св. Фран- циска Ассизскаго, что мистика Христа-человѣка есть истинная мистика, а не внутренне безсодержательная игра воображенія. Съ такимъ мнѣніемъ приходится встрѣчаться въ русской мис- тической литературѣ 1). Мы постараемся показать, что мисти- ческія переживанія св. Франциска, подобно переживаніямъ другихъ мистиковъ, были переживаніями непосредственными и внутренне едищами, что видѣнія его отличались божественной і) Я разумѣю отрицаніе истинности видѣній св. Франциска, находящееся въ „Свѣтѣ Незримомъ" г. М. В. Лодыженскаго. Г. М» В. Лодыженскій при- знаетъ абсолютною объективную цѣнность мистики вообще и мистики св- Франциска въ частности, но утверждаетъ, что у св. Франциска мистическія воспріятія были Затемнены реализованными образами его сознательнаго воображенія, „работой его головного мозга", стремящагося какъ можно ярче и, очевидно, по-своему, представить себѣ предметы духовнаго міра, представить не какъ символы, а какъ реальности). Такъ, г. М. В. Лоды- женскій говоритъ, что во время стигматизаціи св. Францискъ удостоился истиннаго видѣнія серафима, но, что сознательное и напряженное вообра- женіе Франциска наложило на это видѣніе яркій, но внутренне-безцѣнный образъ Христа. При этомъ г. М. В. Лодыженскій какъ бы обвиняетъ св. Франциска въ'томъ, что онъ хотѣлъ узрѣть Христа тѣлесными очами, т.-е. безсознательно монофизитствуетъ, забывая, что Христосъ возсѣлъ съ плотію одесную Отца. Наконецъ, г. М. В. Лодыженскей пытается найти въ св. Францискѣ грѣхъ гордости, утверждая, что св. Францискъ хотѣлъ сорас- пяться со Христомъ, чтобы удостоиться искупить съ Нимъ грѣхи міра. Мы увѣрены, что г. М. В. Лодыженскій относится такъ къ св. Франци- ску только вслѣдствіе незнанія первоисточниковъ, такъ какъ, по собственному его признанію, нашъ авторъ могъ раздобыть о св. Францискѣ только со- чиненія Сабатье, Герье и Іоргенсона, современныхъ историковъ, слабо оттѣ- няющихъ мистическую сторону жизни св. Франциска и останавливающихся главнымъ образомъ на его религіозно-нравственномъ идеалѣ.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 7 красотой и непостижимой глубиной своей сущности. А для этого мы зададимся цѣлью какъ можно полнѣе иллюстрировать мистику св. Франциска по житіямъ,—они сами за себя говорятъ. Описаніе стигматизаціи мы приведемъ цѣликомъ изъ нѣсколь- кихъ источниковъ *), хотя бы и очень мало отличныхъ другъ отъ друга. Но для насъ важны всѣ малѣйшіе оттѣнки и каждое болѣе распространенное изображеніе извѣстнаго уже мистическаго факта. Но прежде чѣмъ перейти къ детальному разсмотрѣнію мис- тики св. Франциска, мы должны нѣсколько остановиться на его религіозно-нравственномъ идеалѣ, безъ связи съ которымъ францисканская мистика не можетъ быть окончательно понята. П. Христіанскій идеалъ безконечно глубокъ и безконечно широкъ. Въ идеалѣ Христосъ есть «всяческая во всѣхъ», — «всяческая»— *) Изъ приводимыхъ нами источниковъ житія, составленныя ученикомъ святого бл. Ѳомой изъ Челано, имѣютъ наибольшую историческую цѣнность, какъ написанныя вскорѣ послѣ смерти св. Франциска (бывшей въ 1226 г.) по показаніямъ очевидцевъ. Цѣнность житій Челано безосновательно оспарива- ется нѣкоторыми протестантскими критиками, желающими видѣть въ св. Фран- цискѣ только апостола святости, а не вѣрнаго сына Католической Церкви, какимъ его изображаетъ Ѳома (наилучшій разборъ житій Челано см.' въ всту- пительной статьѣ къ изданію его сочиненій. Сеіапо (<1е)ТЬота8. 5. Ргапсізсі А58І5Іеп5І5 ѵііа еГ шігасиіа асісііііз оризсиііз Іііиг^ісіз. Егі. Р. Ей. Аііпсопіиз. О. Сар. Когпае. 1906).—Историческая цѣнность житія „Трехъ Товарищей® спорна; оно приписывается братьямъ Леону, Ангелу и Руфину, ближайшимъ ученикамъ св. Франциска, но, по всей вѣроятности, принадлежитъ къ концу ХШ вѣка.—Житіе св. Бонавентуры написано въ 1260 г. Иосгог БегарЬісих ярче чѣмъ Челано освѣщаетъ мистическую сторону жизни св. Франциска, возстановляя въ глазахъ современниковъ и его истинное католичество, иска- женное въ преданіяхъ крайнихъ спиритуаловъ и іоахимитовъ.—Много споровъ въ ученомъ мірѣ вызываетъ доселѣ „Зресиіит РегГесгіопіз®, сборникъ повѣ- ствованій о жизни св. Франциска, съ особенной яркостью обрисовывающій его нравственную личность и апостольскій идеалъ. Быть можетъ „Зресиіига РеНесйопіз* принадлежитъ и первостепенное историческое значеніе.—Что ка- сается Ріогеііі, то они исторической цѣнностью не обладаютъ, какъ написан ные уже въ XIV вѣкѣ, но зато они какъ нельзя лучше схватываютъ настрое- ніе и духъ ранняго францисканства и проникновенно изображаютъ мисти- ческую плоскость жизни св. Франциска.—Въ русской исторической литера- турѣ о житіяхъ св. Франциска см. Герье. Францискъ, апостолъ нищеты и любви. Москва. 1908.—Карсавинъ. Очерки религіозной жизни въ Италіи ХП— ХШ вѣковъ. СПБ. І9І2.
8 В. В. ПОГОЖЕВЪ. поскольку совершенство личности должно быть абсолютнымъ, «во всѣхъ» — поскольку совершенными должны быть всѣ лично- сти. Требованіе, предъявляемое для осуществленія этого идеала каждой отдѣльной личности есть ея религіозно-нравственное совершенство. Это требованіе достаточно, такъ какъ, освобо- дивъ свою личность отъ грѣховъ и соединивъ ее съ Богомъ въ благодати, человѣкъ потенціально обладаетъ уже и всей глубиной обоженія, и связью со всѣми святыми и вѣрующими въ церкви. Для осуществленія религіозно-нравственнаго совершенства, для того, чтобы человѣкъ сталъ храмомъ Св. Духа, необходима дѣятельность. «Нудится Царство Божіе и токмо нуждницы вос- хищаютъ е ». Труды, служащіе для достиженія Царства Божія, весьма разнообразны; иногда они только служатъ средствомъ для пріобрѣтенія праведности, не имѣя при этомъ никакого самостоя- тельнаго значенія; въ такихъ случаяхъ внутреннее отреченіе отъ мірской суеты чаще всего совпадаетъ съ внѣшнимъ удаленіемъ отъ міра. Часто зато труды подвижника имѣютъ и особое само- стоятельное значеніе, и тогда они направлены или на служеніе людямъ, или на безконечное углубленіе достигаемой святости. Христосъ сказалъ: «Будьте совершенны, якоже и Отецъ вашъ Небесный совершенъ есть». А для этого сердце человѣческое должно растопиться въ огнѣ божественной любви, и тогда духъ, въ совершенномъ отрѣшеніи отъ всего конечнаго, мистическимъ непосредственнымъ путемъ познаетъ ту бездну Божества, гдѣ нѣтъ ни Бога Творца, ни Промыслителя, болѣе того, гдѣ тайна Троичности завершается въ Единосущій и гдѣ нѣтъ того или этого, а есть только вѣчная всепорождающая несказанность. Въ совершенномъ богопознаніи и въ удаленіи въ безпредѣльное заключается послѣдній предѣлъ христіанскаго совершенства. Но очевидно, что человѣкъ не можетъ достигнуть безконечныхъ глубинъ обоженія, вращаясь въ міру и погружаясь въ преходя- щее. Только будучи исключительно благодатнымъ мистикомъ или только при исключительномъ преодолѣній силой любви къ ближнимъ и Богу всѣхъ препятствій, подвижникъ можетъ достигнуть высшихъ богосозерцаній, находясь среди міра; но въ такомъ случаѣ созерцаніе только сопутствуетъ какой-либо по- сторонней дѣятельности. Такимъ образомъ и при идеалѣ совер- шенствованія глубинъ духа требуется удаленіе отъ міра; и въ
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. Э этомъ случаѣ оно абсолютно необходимо, тогда какъ достиже- ніе самоотреченной праведности можетъ прилагаться ко всякой дѣятельности, въ томъ числѣ и мірской. И, дѣйствительно, нѣ- которые подвижники по 6о лѣтъ живутъ въ пустынѣ, другіе простаиваютъ цѣлую жизнь на столпѣ; живутъ отъ богопогру- женія къ богопогруженію и становятся богами. Вся жизнь про- ходитъ въ удаленіи отъ соблазновъ и искушеній міра, въ постѣ и молитвѣ. Но хотя любовь къ Богу у такихъ подвижниковъ и приближается къ совершенству, любовь къ людямъ, однако, не находитъ себѣ проявленій и внѣшне не осуществляется. По- этому, кто желаетъ свой минимумъ совершенства, свое самоот- реченіе, отдать на служеніе людямъ, тотъ не долженъ заботить- ся о глубинахъ мистическаго совершенства, но долженъ иттн въ міръ. Ему открыты для этого, помимо разнообразной мірской дѣя- тельности, два пути: онъ можетъ стать слугой церковной всецѣ- лости, заботиться не столько объ отдѣльной человѣческой лич- ности, сколько о всемъ зданіи видимой церкви, данной Христомъ іерархической властью управлять Церковью, защищая ее отъ вра- говъ, покушающихся на ея свободу; загрождать уста еретикамъ и для этого развивать истинное знаніе, т.-е. изучать установлем- ные догматы и устранять сомнѣнія, созывая соборы или издавая съ Римской каѳедры безошибочные эдикты. Другой путь — служить массѣ отдѣльныхъ личностей, основы- ваться не на всецерковной власти и не на догматическомъ зна- ніи, а на личномъ идеалѣ христіанскаго совершенства,—не при- лагать самоотреченія ни къ какой, ни даже къ церковной дѣя- тельности, а проповѣдовать его примѣромъ и словомъ, какъ бы обнажая принципъ совершенства. Такъ, если отъ самоотреченія требуется нестяжаніе и смиреніе, то апостолъ святости долженъ исполнить эти требованія не только внутреннимъ образомъ, от- рѣшаясь отъ всякаго пристрастія къ обладанію и господству и искореняя въ себѣ всякое злое вожделѣніе,—но и съ внѣшней, показной стороны, не допуская для себя никакой власти и ни- какого обладанія, хотя бы необходимаго для Церкви. Апостолъ совершенства долженъ исполнять заповѣди Христовы не только по духу, но и по плоти, какъ и самъ Христосъ исполнялъ ихъ внутренне и внѣшне, подражать Христу во всемъ устроеніи жизни. Въ этомъ идеалѣ личнаго апостольства церковь особенно ну-
10 Б. В. ПОГОЖЕВЪ. ждается, когда іерархія всецѣло предается своей церковной дѣятельности, какъ, напримѣръ, въ XI—XIII столѣтіяхъ. Когда всему духовенству приходилось вести борьбу съ возстающими на церковь свѣтскими правителями, когда, слѣдуя своему долгу, властнымъ и безкорыстнымъ вмѣшательствомъ въ политику, духовенство спасало міръ и всѣ его духовныя цѣнности отъ лю- тыхъ междоусобныхъ браней разъярившихся феодаловъ, когда всѣ лучшія силы церкви уходили на служеніе цѣлокупности Дома Божія, то отдѣльная личность требовала, чтобы не погиб- нуть, образованія христіански-самоотреченныхъ обществъ, кото- рыя бы особо о ней заботились. Эта потребность усиливалась еще тѣмъ, что низшая часть клира, призванная болѣе, чѣмъ епис- копатъ, воздѣйствовать на отдѣльную личность, сама затягива- лась въ пучину мірского зла. И, конечно, никакое другое об- щество не могло отвѣтить на эти требованія лучше, чѣмъ сто- ящее на высотѣ своего положенія монашество, занятое почти исключительно личнымъ совершенствованіемъ. И, дѣйствительно, въ XII и XIII вѣкахъ монашество все болѣе и болѣе прибли- жалось къ личному апостольству *), пока въ совершенной пол- нотѣ не приняло этого идеала въ лицѣ Св. Франциска Ассиз- скаго. Только въ немъ прекрасная бабочка апостольства вполнѣ освободилась отъ задерживающаго кокона другихъ идеаловъ. Въ этомъ смыслѣ религіозность Франциска была совершенно новымъ явленіемъ, и правъ его біографъ, Ѳома изъ Челано, когда говоритъ, что основаніе францисканскаго ордена было чудомъ по своей поражающей новизнѣ и повтореніемъ апостольскихъ временъ 3). Св. Францискъ не былъ одинокъ въ дѣлѣ личнаго апостоль- ства. Вальденсы добивались * того же, чего и онъ. Но Францискъ не былъ еретикомъ и, осуществляя новый личный идеалъ, не порывалъ съ церковью. Такъ, не допуская въ своемъ орденѣ учености и развитія богословія, потому что отъ этого можетъ развиться неравенство, гордость и зависть, и потому что не на догматахъ, а именно на личномъ совершенствѣ и на идеалѣ проповѣди примѣромъ онъ основывалъ свою дѣятельность, св. Францискъ увѣщевалъ, однако, своихъ учениковъ «почитать *) Объ этомъ см. проф. Л. П. Карсавина „Монашество въ средніе вѣка". 2) ТгасШи$ сіе тігасиііз, I.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. Ц и уважать всѣхъ богослововъ и проповѣдниковъ святого слова Божія, какъ подателей духа и жизни» *) Не дозволяя своимъ монахамъ занимать іерархическихъ должностей, св. Францискъ, однако, съ крайнимъ уваженіемъ относился къ священникамъ, какъ носителямъ благодати и совершителямъ святого таинства Евхаристіи 2). Св. Францискъ завѣщалъ своимъ ученикамъ пре- жде всего во всемъ слушаться святой Римской церкви, хоть и запрещалъ имъ домогаться у нея привилегій, говоря, что не на правѣ, а на смиреніи, должна основываться ихъ проповѣдь 3). Св. Францискъ хорошо сознавалъ свой идеалъ и защищалъ его противъ примѣси другихъ, но уважалъ и другіе идеалы, будучи истиннымъ слугой церкви, въ которой, по словамъ ап. Павла, «служеній много, а Господь одинъ и тотъ же» (I. Кор. XII, 5.). Новое служеніе во вѣки неизмѣнному Богу должно было нѣ- сколько измѣнить и мистику, не мѣняя притомъ ея благодатной истинности: идеалъ и мистика всегда находятся въ самой тѣсной зависимости и лежатъ въ одной религіозной плоскости. Такъ, если святой ставитъ себѣ въ идеалъ полное познаніе Бога, то и мистика его состоитъ въ озареніяхъ свѣтомъ Божества и въ проникновеніи въ запредѣльную, безконечность. Но въ данномъ случаѣ зависимость между идеаломъ и мистикой самоочевидна, такъ какъ весь идеалъ состоитъ въ стяжаніи мистики. Но это не всегда такъ. Часто идеалъ не направленъ на достиженіе мистическихъ воспріятій и онѣ приходятъ безъ особой подго- товки. Но и въ такихъ случаяхъ мистика лежитъ въ одной плоскости съ основнымъ принципомъ идеала- При этомъ зача- стую мистика впервые выводитъ къ сознанію опредѣляемый эпо- хой, средой и другими историческими условіями христіанскій идеалъ,—и этимъ она лишній разъ свидѣтельствуетъ о премуд- ромъ Промыслѣ Божіемъ, цѣлесообразно все устрояющемъ. Иногда мистическія воспріятія впервые появляются уже при опредѣлив- шемся идеалѣ, но и тогда они лежатъ въ одной плоскости съ идеаломъ. Такъ, св. Симеонъ Дивногорецъ 4) задался въ своемъ подвижничествѣ цѣлью распять свою плоть столпничествомъ— не для болѣе успѣшнаго созерцанія Божіихъ глубинъ, а изъ 1) Тезгатепіит В. Ггапсізсі. Я) ІЬиіет. *) ІЬісІ, Зресиіит РегЕесііовіз, $о. *) Житіе его-въ Четьихъ-Минеяхъ и въ Асіа Запсгогит см. подъ 24 мая.
12- В. В. ПОГОЖЕВЪ. состраданія ко Христу и изъ желанія уподобиться Господу въ страданіяхъ *)'. И мистика его состояла въ видѣніяхъ Христа- человѣка. Св. Петръ 2) изъ абсолютнаго нищелюбія не только роздалъ бѣднымъ все свое имущество, но и самого себя прот_ далъ въ рабство, чтобы цѣну за себя отдать нищимъ—и мистика его состояла въ видѣніяхъ Христа, принимающаго его подаянія. Обобщая, можно сказать, что если идеалъ святого состоитъ въ подражаніи человѣчеству Христову или же въ дѣятельности идущей въ міръ, то и въ мистическихъ воспріятіяхъ является ему воплощенный Богъ, пришедшій въ міръ и принявшій его природу. Идеалъ св. Франциска, какъ мы видѣли, состоялъ въ абсолют- номъ подражаніи Христу и не только во внутреннемъ, но и во внѣшнемъ исполненіи евангельскихъ завѣтовъ. Соотвѣтственно сему содержаніемъ мистики св. Франциска были главнымъ об- разомъ видѣнія Христа, и она состояла въ любви къ Его рас- пятому человѣчеству. Эта-то любовь къ Богочеловѣческой лич- ности и привела св. Франциска къ его религіозно-нравствен- ному идеалу. ІП. По мѣрѣ того, какъ св. Францискъ все болѣе и болѣе уда- лялся душою отъ пристрастія къ мірской суетѣ, по мѣрѣ того, какъ идеалъ самоотреченной монашеской жизни все болѣе и болѣе выяснялся въ его душѣ, въ немъ разгорался пламень бо- жественной любви, и онъ ощущалъ посѣщенія благодати. *) Состраданіе ко Христу - человѣку встрѣчается и у подвижниковъ вос- точныхъ, хотя и сравнительно рѣдко, такъ какъ Востокъ по преимуществу поглощенъ созерцаніемъ глубинъ Божества. Можно привести въ примѣръ св. Симеона Дивногорца, который столпничалъ не столько для умерщвленія плоти, сколько для сораспятія со Христомъ. Также и старецъ св. Пахомій Великій (Четьи Минеи, 15 мая; Асга 8алсі. 14 мая) постничалъ изъ любви ко Христу человѣку, о чемъ, между прочимъ, пишетъ позднѣйшій восточный мистикъ, старецъ Паисій Величковскій. „Нѣціи бо, говоритъ онъ, удручаху свою плоть злостраданіемъ за едину любовь Христову, подражающе вольному Его насъ ради страданію: яковъ же бѣ старецъ великаго Пахомія, иже не вкуси когда варенія, ни мяса, ни вина, глаголя: Христосъ ради меня рас- пятся и вкуси желчи, то азъ ли вкушу масло и вино во уста моя?" Св. Фран- циска состраданіе ко Христу тоже побуждало къ посту (Ѵіи В. Ггапсі$сі, аисхогіЬиз ТгіЬиз $осіі$, 14; Асга Засііг.» ОсіоЪгіз, II). *) Св. Петръ, бывшій прежде мытаремъ (Четьи - Минеи, 22 сентября).
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 13 Такъ, «разъ внезапно посѣтилъ его Господь, и толикой сла- достью исполнилось его сердце, что не могъ онъ ни говорить, жи двигаться, и не былъ въ состояніи ни ощущать, ни слышать ничего, кромѣ этой сладости; и это состояніе настолько удалило его отъ тѣлесныхъ чувствъ, какъ онъ самъ впослѣдствіи гово- рилъ, что, если бы стали его разсѣкать на части, не могъ бы онъ и въ такомъ случаѣ двинуться съ мѣста *)>. У бл. Ѳомы изъ Челано, также повѣствующемъ объ этомъ посѣщеніи *), говорится далѣе: «Посѣщеніями Св. Духа вразумляется онъ очень часто. Его увлекаетъ и манитъ та впервые испытанная сладость, которая съ самаго начала исполнила его въ такой полнотѣ, что никогда уже отъ него не отступала, во всю его жизнь». Далѣе Челано повѣствуетъ, какъ дьяволъ вселилъ въ св. Франциска воображе- ніе горбатой женщины, видѣнной святымъ въ городѣ и внушилъ ему мысль, что онъ станетъ столь же безобразнымъ, какъ она, если будетъ продолжать ввѣряться благодати. Но укрѣпленный Господомъ, съ радостью внимаетъ онъ спасительному и благо- датному отвѣту: «О, Францискъ,—глаголетъ Господь въ душѣ его,—ты уже оставилъ суетную любовь къ плоти ради духовнаго, такъ промѣняй же и дольную сладость на горести и презри себя, если хочешь познать меня, ибо только такъ можешь ты стать мудрымъ ’)». Изъ этихъ повѣствованій видимъ, что мистическія воспріятія уяснили Франциску его намѣреніе оставить міръ, утвердили его, и руководили имъ. Мистика очень часто руководитъ иде- аломъ, и такое же значеніе, какъ увидимъ сейчасъ, принадле- жало ей въ веденіи св. Франциска по новому пути. Она утвер- дила въ немъ мистическую любовь къ человѣку Іисусу, а въ этой любви былъ ключъ ко всей дѣятельности святого. Вотъ что пишетъ о слѣдующихъ мистическихъ воспріятіяхъ св. Франциска св. Бонавентура: «Онъ искалъ уединенныя мѣста, располагающія къ грусти, и, предаваясь тамъ непрестанно неизглаголаннымъ воздыханіямъ, послѣ долгихъ и настоятельныхъ молитвъ былъ услышанъ Гос- подомъ: когда онъ однажды молился въ такомъ уединеніи и, О Тгез 8осіі, 7. А. 5. Осі. И, р. 726. ») II Сеі. 7. 3) П Сеі. 9.
14 В. В. ПОГОЖЕВЪ. охваченный чрезмѣрнымъ пыломъ, весь погрузился въ Бога, ему явился Іисусъ Христосъ, какъ бы пригвожденный ко кресту; и отъ узрѣнія Христа растопилась душа его, и образъ страданія Христовыхъ столь глубоко запечатлѣлся въ нѣдрахъ его сердца, что съ тѣхъ поръ, какъ, только возставало въ его памяти крест- ное страданіе Христа, онъ едва могъ удерживаться отъ слезъ и стенаній, какъ самъ въ этомъ откровенно сознавался, приближаясь къ концу. И мужъ Божій постигъ, что въ этомъ видѣніи какъ бы повторялись для него слова Евангелія: «Если хочешь итти за мной, отвергнись отъ себя, возьми крестъ свой и слѣдуй за мной1)». «Направляясь однажды въ поле для размышленій и проходя мимо церкви св. Даміана, которой отъ ветхости угрожало паде- ніе, онъ рѣшился войти туда для молитвы. Распростершись предъ образомъ Распятаго, онъ исполнился въ молитвѣ величайшаго утѣшенія. И взирая очами, полными слезъ, на крестъ Господень, онъ тѣлесными ушами услышалъ голосъ, раздававшійся со кре- ста и трижды говорившій ему: Францискъ, иди и возстанови домъ мой, который, какъ видишь, весь разрушается. Вострепе- талъ Францискъ и удивился столь чудному гласу, потому что былъ въ церкви одинъ; воспринимая же сердцемъ доброту бо- жественнаго реченія, онъ пришелъ въ умоизступленіе 2)». Три Товарища, у которыхъ, какъ и у Челано, не встрѣчается разсказа о первомъ видѣніи, прибавляютъ: «Послѣ же реченія того такою радостью исполнился онъ и такимъ свѣтомъ, что воистину ощущалъ въ душѣ своей Христа распятаго, говорившаго съ нимъ» 3) Бл. Ѳома заключаетъ такъ: «Укоренилось съ тѣхъ поръ въ святой душѣ его состраданіе къ Распятому, и можно думать, что въ сердцѣ его, если еще и не въ плоти, глубоко запечатлѣлись стигматы святыхъ Страстей *) Дивное дѣло и неслыханное въ наши вѣкаі Кто не подивится ему? Кто когда-либо видѣлъ по- добное? Кто усомнится, что Францискъ, возвращаясь къ небес- ной отчизнѣ, оказался распятымъ, Францискъ, съ которымъ еще до его полнаго внѣшняго отреченія отъ міра новымъ и неслы- ханнымъ чудомъ говорилъ Христосъ съ древа крестнаго? Съ того- *) 8. Воп. і2. 2) 8. Воп. і$. 3) Тгез 8осіі, 13. *) II. Сеі. ю.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 15 то часа и растопилась душа его, какъ говорилъ съ нимъ Возлюблен- ный. Вскорѣ любовь сердца открылась и въ ранахъ тѣла. Не могъ онъ съ тѣхъ поръ воздержаться отъ рыданій, и даже вслухъ опла- кивалъ страсти Христовы, будто постоянно проистекавшія предъ его глазами. На улицѣ раздавались стенанія его, и не хотѣлъ онъ утѣшиться, памятуя о ранахъ . Христовыхъ. Встрѣтивъ од- нажды близкаго друга, онъ открылъ ему причину скорби и тот- часъ же другъ его пришелъ въ слезы 8). Приведенныя мѣста сообщаютъ намъ очень много цѣннаго для пониманія мистики св. Франциска. Тѣлесно - пространственная мистика выступаетъ здѣсь на фонѣ мистикивнѣ пространствен- ной и экстатической. Такъ, видѣнію распятаго Христа пред- шествовало погруженіе въ Бога,—т.-е. глубинное единеніе съ Богомъ въ благодати; вслѣдъ за божественнымъ реченіемъ св. Францискъ впадаетъ въ экстазъ. Все Бто указываетъ на общую благодатную основу переходящихъ другъ въ друга простран- ственнаго и внѣпространственнаго видовъ мистики. Далѣе, ви- димъ изъ повѣствованія, что видѣнія Франциска появлялись безъ предыдущей работы напряженнаго воображенія. Св. Фран- цискъ <удивился столь дивному гласу, потому что былъ въ церкви одинъ», но онъ не сталъ бы дивиться этому гласу, если бы самъ его вообразилъ. Но самое важное, что мы можемъ извлечь изъ приведенныхъ мѣстъ, это ясное указаніе біографовъ, что состраданіе ко Хрис- ту, ставшее основой всей жизни и дѣятельности св. Франциска появилось какъ слѣдствіе этихъ истинно-благодатныхъ видѣній- «Образъ страданій Христовыхъ столъ глубоко запечатлѣлся въ нѣд- рахъ его сердца, что съ тѣхъ поръ, какъ только возставало въ его памяти крестное страданіе Христа, онъ едва могъ воздер- живаться отъ слезъ и стенаній». «Укоренилось съ тѣхъ поръ въ свя- той душѣ его состраданіе къ Распятому, и можно думать, что въ сердцѣ, если еще и не въ плоти, глубоко запечатлѣлась стиг- маты святыхъ Страстей». «Сг того-то часа и растопилась душа его, какъ глаголалъ ему Возлюбленный, а вскорѣ любовь сердца открылась и въ ранахъ тѣла». Зная это, мы съ достовѣрностью можемъ утверждать, чтф послѣ разсказанныхъ видѣній всякая медитація о страстяхъ Хрис- II Сеі. іі. с?. Тге$ $осіі, 14; Зресиіит РегГесііотз (есішо ЗаЬайег) 92, а также 91 и 93.
1в Б. В. ПОГОЖЕВЪ. товыхъ была и должна была быть медитаціей сердца. Но ме- дитація сердца ведетъ къ истинной мистикѣ, а слѣдовательно всякое послѣдующее видѣніе, условія котораго были подгото- влены медитаціей о страстяхъ Христовыхъ, должно было быть истинно благодатнымъ. Мистика сострадательной любви ко Хрис- ту, утвержденная мистическими воспріятіями, только что нами разобранными, не покидала св. Франциска во всю его жизнь и руководила всей его дѣятельностью. «Кто можетъ выразить пламенную любовь, которой горѣлъ возлюбленный Жениха, Францискъ? Весь, какъ горящій уголь, казался онъ поглощенъ огнемъ божественной любви. Мгновенно возставалъ онъ къ вниманію любви Господней, исполнялся лю- бовію и пламенѣлъ, и казалось, что смычкомъ наружнаго голоса затрагивались внутреннія струны его сердца1)». «Іисусъ Христосъ распятый, какъ мирровый пучокъ постоянно жребывалъ у грудей2 *) его духа, и въ пылу необычайной любви, жаждалъ святой всецѣло превратиться въ Господа.......Но и Воз- любленный вознаграждалъ его столь дружественной любовью, что Рабъ Божій, какъ ему казалось, постоянно ощущалъ предъ очами своими присутствіе Спасителя, какъ онъ разъ, по друж- бѣ, открылъ это своимъ товарищамъ8)». «Зачастую пріобщался онъ столь благоговѣйно, что и другихъ содѣловалъ благоговѣйными, когда при сладостномъ вкушеніи непорочнаго Агнца, какъ бы опьяненный духомъ, впадалъ онъ въ экстазъ4)». «Знаютъ Братья, жившіе съ нимъ, сколь обыденнымъ и по- стояннымъ было въ устахъ его упоминаніе объ Іисусѣ, коль сладокъ и пріятенъ былъ его разговоръ, коль ласкова и люб- веобильна его бесѣда. Отъ избытка сердца глаголали уста, и источникъ просвѣтленной любви, заполняя всѣ глубины его, вы- ливался наружу* Много помышлялъ онъ объ Іисусѣ, Іисуса но- силъ онъ и въ сердцѣ, и во устахъ, и въ ушахъ, и въ очахъ, и въ рукахъ и въ остальныхъ членахъ тѣла постоянно. О, какъ часто, сидя за трапезой, слыша, говоря или размышляя объ Іису- сѣ, забывалъ онъ о тѣлесной пищѣ, и, какъ сказано въ писа- 8. Воп., 122. *) Пѣснь Пѣсней, I, іа. •) 5. Воп. 124. 4) 8. Воп., 125.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 17 ніи, видя не видѣлъ и слыша не слышалъ. Часто также, идя по дорогѣ и помышляя объ Іисусѣ, забывалъ онъ о пути и при- зывалъ всѣ стихіи восхвалять Іисуса. И за то, что въ чудной любви постоянно держалъ онъ и носилъ въ сердцѣ своемъ Іисуса распятаго, и былъ онъ преславно, какъ никто другой, отмѣченъ Его знаменіемъ *)» Знаменіемъ этимъ были св. Стигматы. IV. Вотъ что пишетъ блаж- Ѳома Челано: «Пребывая за два года до смерти въ эремиторіи, называемомъ по мѣсту, гдѣ онъ находится, Альверной, увидѣлъ онъ въ ви- дѣніи шестикрылаго, какъ серафимъ, мужа Божія, стоящаго надъ нимъ съ распростертыми руками и сближенными ногами, при- гвожденнаго ко кресту. Два крыла его возвышались надъ голо- вой, два другихъ были распростерты для полета, и еще два за- крывали тѣло. Увидѣвъ это, блаженный рабъ Всевышняго ис- полнился глубочайшаго изумленія, но на что указывало видѣніе не зналъ. Онъ ликовалъ и радовался ласковому и милостивому взгляду, какимъ, какъ онъ видѣлъ, смотрѣлъ на него несказан- но и чрезвычайно прекрасный серафимъ, но Франциска печалили муки креста и горечь страданій. И возсталъ онъ грустенъ и ве- селъ, такъ какъ радость и печаль чередовались въ его душѣ. Онъ волновался, размышляя о значеніи видѣнія и тревожился, не понимая его смысла. И въ то время, какъ онъ тщетно стре- мился постигнуть его, а необычайность видѣнія поражала его сердце, на рукахъ и ногахъ его начали появляться знаки отъ гвоздей на подобіе тѣхъ, какіе онъ незадолго передъ тѣмъ видѣлъ на распятомъ мужѣ* 2)». Повѣствованіе св. Бонавентуры болѣе подробно: «Когда св. Францискъ началъ по обыкновенію свой сорокодневный постъ въ честь св. архангела Михаила, то исполняясь обильнѣе, чѣмъ обыкновенно, сладостью созерцанія и возгорая болѣе ярымъ пла- менемъ небесныхъ устремленій, онъ началъ чаще ощущать по- сѣщенія горнихъ даровъ. И уносясь ввысь, онъ не уподоблялся лю- бопытному зрителю величія, домогающемуся славы, но какъ вѣр- *) I Сеі. 115. 2) I. Сеі. 94. Вопросы философіи, кн. 139.
18 В. В. ПОГОЖЕВЪ. ный и разумный рабъ стремился узнать волю Божію и пламенно желалъ ее исполнить. И духъ его внялъ вѣщанію Божію, гла- голавшему, что при раскрытіи Евангелія онъ узнаетъ отъ Христа,что въ немъ болѣе всего было бы угодно Богу х). И такъ, помолив- шись усердно, онъ велѣлъ своему товарищу, мужу святому и преданному, раскрыть во имя св. Троицы снятое съ престола св. Евангеліе. И, такъ какъ при троекратномъ раскрытіи кни- ги всегда попадалось страданіе Господне, то уразумѣлъ мужъ Божій, что, какъ онъ подражалъ Христу въ дѣлахъ жизни, такъ надлежало ему уподобиться Господу и въ мученіяхъ и пе- чаляхъ страданія, прежде чѣмъ покинуть міръ сей. И хотя онъ, слѣдствіе строгости жизни и постояннаго ношенія креста Г оспод- ня уже обезсилѣлъ тѣломъ, тѣмъ не менѣе онъ нисколько не встрашился, но исполнился еще большей бодрости для перенесе- нія мученичества. Непреодолимый пылъ любви къ Іисусу разростал- ся въ немъ въ великое огненное пламя, такъ что многіяводы не могли бы по тушить столь могучей любви его. а) И такъ, возлетаявъ пла- мени серафическихъ устремленій ввысь къ Богу и превращаясь въ сладостномъ состраданіи въ Того, Кто отъ избытка любви, захотѣлъ быть распятымъ, онъ разъ утромъ, около праздника Воздвиженія св. Креста, молясь на откосѣ горы, увидѣлъ нис- ходящаго съ высоты серафима, имѣвшаго шесть блестящихъ огненныхъ крылъ.* 2 3) И когда серафимъ сей быстрымъ полетомъ приблизился къ мужу Божію, между крылами его появился об- разъ распятаго человѣка съ растянутыми крестообразно и при- гвожденными ко кресту руками и ногами. Два крыла возвыша- лись надъ его главой, два другихъ были распростерты для по- лета и еще два закрывали тѣло. 4) Видя это, св. Францискъ ис- полнился дивленія, и радость, смѣшанная съ печалью, охватила его сердце. Онъ радовался, видя полный славы взоръ, какимъ смотрѣлъ на него въ образѣ Серафима Христосъ, но муки кре- ста, какъ мечъ, пронзали его душу болью состраданія. И очень дивился онъ, смотря на столь неизъяснимое видѣніе, зная, что немощь и страданія никакъ не подходятъ къ безсмертію сера- фическаго духа. Но по откровенію Божію онъ понялъ, что видѣніе О 8. Воп. 1З9. 2) 8. Воп. 190. ’) 8. Воп. 190. 4) 8. Воп. 191.
МИСТИКА СВ, ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 19 было явлено ему Промысломъ Бодаемъ въ такомъ именно видѣ, чтобы другъ Христа уразумѣлъ, что не мученичествомъ тѣла, а пламенѣніемъ духа ему слѣдовало превратиться въ совершенное подобіе распятаго Христа х). Исчезнувъ, видѣніе оставило въ сердцѣ его чудесный пламень любви, на тѣлѣ же отпечатало не менѣе чудесное отпечатлѣніе знаковъ: тотчасъ же стали по- являться на рукахъ и ногахъ его знаки отъ гвоздей, на подо- біе тѣхъ, какіе онъ незадолго передъ тѣмъ видѣлъ на распя- томъ Мужѣ2)». А именно, руки и ноги, какъ казалось, были проколоты по серединѣ гвоздями, головки которыхъ показывались во внутрен- ней части рукъ и верхней части ногъ, а острія выходили съ противоположной стороны. Головки гвоздей были круглы и чер- ны, самыя же острія продолговаты, загнуты и обращены назадъ. Выступая изъ самой плоти, они превышали остальную ея часть. Также и на правомъ боку, какъ бы пронзенномъ копьемъ, открылась рана, источавшая кровь и напоившая тунику и обувь. Приведемъ еще Ріогеш, богаче другихъ источниковъ3) иллюстри- рующихъ запечатлѣніе св. Стигматъ. Вотъ „Ьа гегха Сопзііегаиопе* *. «Предметомъ третьяго разсужденія послужитъ появленіе се- рафима и запечатлѣніе святѣйшихъ стигматъ. Нужно знать, что незадолго до сентябрьскаго праздника св. Креста, разъ ночью, въ обычный часъ, братъ Леонъ отправился къ кельѣ св. Фран- циска, чтобы прочесть съ нимъ утреню. Дойдя до моста (отдѣ- лявшаго скалу, на которой пребывалъ св. Францискъ), онъ по обыкновенію промолвилъ: «Господи, устнѣ моя отверзиши». Но такъ какъ св. Францискъ не отвѣчалъ ему, то вмѣсто того, что- бы вернуться назадъ, какъ велѣлъ ему святой, братъ Леонъ, воодушевившись добрымъ и святымъ намѣреніемъ, перешелъ мостъ и тихонько вошелъ въ келью своего повелителя. Но не найдя его тамъ и думая, что св. Францискъ находится гдѣ-ни- будь въ лѣсу, погруженный въ молитву,—онъ вышелъ изъ кельи, и при свѣтѣ луны потихоньку пошелъ искать своего учителя между деревьями. Наконецъ, онъ услышалъ голосъ св. Франци- ска и, подойдя ближе, увидѣлъ его колѣнопреклоненнымъ на *) 8. Воп. 192. *) 8. Воп. 193. 8) Легенда Трехъ Товарищей не даетъ ничего новаго противъ повѣство- ванія св. Бонавентуры, тоже касается и стихотворныхъ произведеній Челано. 2*
20 В. В. ПОГОЖЕВЪ. молитвѣ, съ лицомъ и руками, подъятыми къ небу и услышалъ какъ онъ возглашалъ въ пламени духа: «кто Ты, мой сладчай- шій Господь, и кто я, презрѣнный червь земли и безполезнѣй- шій изъ твоихъ служителей?» И нѣсколько разъ онъ повторялъ тѣ же слова, не произнося другихъ. Братъ Леонъ, удивленный этимъ разговоромъ, поднялъ очи и, посмотрѣвъ на небо, увидѣлъ свѣтлосіянное пламя, которое, низойдя съ неба, почило на го- ловѣ св. Франциска. И братъ Леонъ слышалъ, что изъ пламени исходилъ гласъ, бесѣдовавшій со св. Францискомъ, но онъ не могъ разобрать вымолвленныхъ словъ. Слыша сіе и почитая себя недостойнымъ оставаться вблизи священнаго мѣста, гдѣ происходило столь дивное явленіе, боясь также обидѣть св. Франциска, или помѣшать ему въ созерцаніи, если святой замѣтилъ бы его присутствіе, братъ Леонъ потихоньку отошелъ назадъ и остановился вдали,’ожидая окончанія видѣ- нія. И вглядываясь- внимательно, онъ увидѣлъ, какъ св. Фран- цискъ трижды простиралъ свои руки къ пламени и что, нако- нецъ, послѣ большого промежутка времени, пламя обратно под- нялось къ небу. Утѣшенный и обрадованный такимъ видѣніемъ, братъ Леонъ направился обратно, возвращаясь къ своей кельѣ. Но онъ удалялся настолько увѣреннымъ шагомъ, что св. Фран- цискъ услыхалъ шорохъ листьевъ подъ его ногами и велѣлъ ему остановиться и не двигаться. И братъ Леонъ, исполненный по- слушанія, тотчасъ же остановился и сталъ ждать,—какъ онъ впослѣдствіи разсказывалъ, съ такимъ страхомъ, что предпочелъ бы провалиться сквозь землю, чѣмъ ожидать св. Франциска раз- гнѣваннаго на него, какъ онъ предполагалъ: и всегда, съ край- нимъ усердіемъ избѣгалъ онъ обижать св. отца, боясь, какъ бы вслѣдствіе его вины, св. Францискъ не лишилъ его об- щенія съ собою. И когда св. Францискъ, приблизившись, спросилъ его: «Кто ты?» Онъ трепеща отвѣтилъ ему: «Отецъ мой, я—братъ Леонъ». И сказалъ ему св. Францискъ: «Зачѣмъ пришелъ ты сюда, братъ мой, овечка моя? Развѣ не говорилъ я тебѣ, чтобы ты не слѣ- дилъ за мной? Скажи мнѣ во имя святого послушанія, видѣлъ ли или слышалъ ты что-либо?* И отвѣтилъ братъ Леонъ: «Отецъ мой, я слышалъ, какъ ты произнесъ и нѣсколько разъ повторялъ та- кія слова: «Кто ты, мой сладчайшій Господь, и кто я, презрѣн- ный червь земли и безполезнѣйшій изъ твоихъ служителей!» ►
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 21 И, вставъ на колѣни, братъ Леонъ обвинилъ себя въ непослу- шаніи и съ многими слезами просилъ прощенія. А послѣ того онъ съ благоговѣніемъ просилъ святого объяснить ему слышанныя слова, а то, что онъ не могъ разслышать, повторить. И видя, что Богъ, съ цѣлью наградить смиреннаго брата Леона за его простоту и чистоту, позволилъ ему услышать и увидѣть часть своихъ откровеній, св. Францискъ согласился объяснить ему то, что онъ спрашивалъ. И вотъ что сказалъ онъ ему: «Знай, братъ мой, овечка Іисуса Христа, что когда я гово- рилъ слова, которыя ты слышалъ, два свѣта явлены были душѣ моей: свѣтъ познанія Создателя и свѣтъ познанія самого себя *) И когда я спрашивалъ у Бога, кто Онъ, духъ мой находился въ свѣтѣ созерцанія и я видѣлъ бездну безконечной благости, муд- рости и могущества Божія. И когда я говорилъ: «Кто я» и т. д., то находился въ свѣтѣ созерцанія, въ которомъ видѣлъ плачев- ную бездну моей низости и презрѣнности, и вотъ почему я ска- залъ: «Какъ это возможно, чтобы Ты, безконечно благой и муд- рый Господь, удостоилъ меня своихъ посѣщеній, меня, ничтож- наго червя земли, полнаго грѣховъ?», И въ пламени, которое ты *) ... ті егапо тозігаіі аІГапіта тіа сіие Іитё, Типа е гіеііа поіісіа е сопо- зсітепго <1е1 Сгеаіоге, Гаігго—соповсітепіо <іі те тесіезіто. Приводимый г. М. В. Лодыженскимъ французскій переводъ Іоргенсона неясенъ и даетъ по- водъ къ печальному недоразумѣнію: г. М. В. Ладыженскій понялъ его въ томъ смыслѣ, что св. Францискъ увидѣлъ два свѣта: себя и Создателя, въ та- комъ пониманіи г. М. В. Лодыженскій основываетъ свою мысль объ от- носительномъ смиреніи св. Франциска, утверждая, что св. Францискъ счи- талъ себя ничтожнымъ не въ абсолютномъ смыслѣ, а только по сравненію съ Создателемъ. На самомъ же дѣлѣ, смиреніе св. Франциска было абсо- лютно, о чемъ свидѣтельствуютъ многочисленныя мѣста въ житіяхъ (напр., ІСеІ. 26, 53, 103,8. Воп. 205, Віог.з, 8, 9, іо, 32 и др.) Св. Францискъ почи- талъ себя абсолютно негоднымъ и видѣлъ величайшую радость своей жизни не въ чудотвореніи, не въ знаніи божественныхъ тайнъ и не въ дарахъ бла- годати—а въ томъ, чтобы быть всѣми ненавидимымъ и презираемымъ и при- нимать это всѣмъ сердцемъ, въ твердой увѣренности въ своемъ недостоин- ствѣ получать что-либо лучшее.—Приближаясь къ кончинѣ, св. Францискъ говорилъ братьямъ: „ начнемте служить Господу нашему, ибо до сихъ поръ мы ничего не сдѣлали". Что же касается до прощенія грѣховъ, которое Фран- цискъ даровалъ братьямъ при кончинѣ и въ которомъ г. М. В. Лодыженскій видитъ гордость, то „что легче сказать: прощаются тебѣ грѣхи твои или ска- зать: встань и ходи?" (Лук. V. 23). Такъ же какъ великій чудотворецъ Фран- цискъ поступали, впротивоположность мнѣнію г. М. В. Лодыженскаго, и рус- скіе подвижники, напр., св. Прохоръ Печерскій (Четьи Минеи, іо февраля).
22 В. В. ПОГОЖЕВЪ. видѣлъ, находился самъ Богъ, разговаривавшій со мной подъ этимъ обликомъ, какъ однажды съ Моисеемъ. И среди другого, что говорилъ мнѣ Господь, онъ просилъ меня принести ему три дара, Я же отвѣчалъ ему: «Господи мой,—я весь твой, и Ты хорошо знаешь, что у меня нѣтъ ничего другого, кромѣ туники, вервія и обуви, и что даже эти вещи—Твои. Что же я могу по- жертвовать Тебѣ и принести въ даръ Твоему величію?», И ска- залъ мнѣ Богъ: «Поищи у себя на груди и принеси мнѣ, что тамъ найдешь». И сталъ я искать и нашелъ слитокъ золота и принесъ его Богу; и три раза дѣлалъ я это, ибо Богъ повто- рялъ свои повелѣнія. И вслѣдъ за тѣмъ я трижды преклонялъ колѣно и благословлялъ и благодарилъ Бога, сподобившаго дать мнѣ золото для приношенія. И тотчасъ же Богъ далъ мнѣ по- нять, что эти три приношенія знаменовали святое Послушаніе, достопочтенную Бѣдность и блистающее Цѣломудріе, три добро- дѣтели, которыя Богъ, по своей благости, сподобилъ меня со- блюсти столь совершенно, что совѣсть моя не въ чемъ не упре- каетъ меня въ этомъ отношеніи. И подобно тому, какъ я возла- галъ руку мою на грудь и, какъ ты видѣлъ, приносилъ въ даръ Богу эти три добродѣтели, знаменованныя тремя слитками зо- лота, которые Богъ положилъ мнѣ на грудь, точно также Богъ далъ душѣ моей силу всегда, сердцемъ и устами, хвалить и сла- вить Господа за всѣ блага и за всякую благодать, какія дала мнѣ Его святая Благость. Вотъ тѣ слова, которыя ты слышалъ, въ то время какъ я трижды подымалъ мои руки. Но остерегай- ся, братъ мой, овечка моя, продолжать подсматривать за мной такимъ образомъ и возвращайся къ кельѣ твоей съ благослове- ніемъ Божіимъ; помышляй и обо мнѣ въ сердцѣ твоемъ: ибо чрезъ нѣсколько дней Богъ совершитъ на горѣ сей столь вели- кія дѣла, что весь міръ удивится, дѣла столь славныя, что ни- когда не творилъ онъ подобныхъ не надъ однимъ твореніемъ въ семъ мірѣ». Послѣ сихъ словъ св. Францискъ велѣлъ принести себѣ Еван- геліе, ибо Богъ повѣдалъ духу его, что трижды раскрывъ на- угадъ сію книгу, онъ пойметъ изъ нея, что Богу угодно надъ нимъ сотворить. И какъ только книга была принесена, св. Фран- цискъ сталъ молиться; а послѣ молитвы онъ велѣлъ брату Ле- ону трижды раскрыть Евангеліе во имя Святой Троицы. И волѣ Божіей было угодно, чтобы каждый разъ книга открывалась на
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 23 повѣствованіи о Страстяхъ Христовыхъ. И этимъ ему было дано понять, что такъ же, какъ онъ слѣдовалъ за Христомъ въ дѣлахъ жизни, такъ надлежало ему слѣдовать за нимъ и въ мученіяхъ и страданіяхъ, прежде чѣмъ покинуть міръ сей. И съ этого часа св. Францискъ сталъ обильнѣе вкушать и ощущать сла- дость божественнаго созерцанія и небесныхъ посѣщеній. Непо- средственно передъ запечатлѣніемъ святыхъ стигматъ одно изъ сихъ посѣщеній подготовило его къ этому чуду; вотъ какъ оно произошло. Наканунѣ сентябрьскаго праздника св. Креста св. Францискъ, пребывая въ глубинѣ своей кельи, погрузился въ молитву, и увидѣлъ онъ ангела Божія, рекшаго ему отъ лица Владыки своего: «Мнѣ поручено утѣшить и предупредить тебя, чтобы ты готовился и смиренно настроился со всѣмъ терпѣніемъ ис- полнить, что Богъ повелитъ тебѣ. И св. Францискъ отвѣтилъ ему: заранѣе готовъ съ благоговѣніемъ перенести все что Гос- подь захочетъ сдѣлать со мнойл. И только онъ это сказалъ, ан- гелъ исчезъ. Насталъ слѣдующій день, праздникъ св. Креста; и съ зари этого дня св. Францискъ предался молитвѣ передъ входомъ въ свою келью; обративъ къ востоку лицо свое въ такихъ выраже- ніяхъ сталъ онъ молиться: «О Господи Іисусе Христе, двѣ милости прошу я Тебя оказать мнѣ передъ моей смертью. Пер- вая состоитъ въ томъ, чтобы еще въ сей жизни ощущалъ я ду- шою и тѣломъ какія мученія Ты перенесъ, сладчайшій Іисусе, во время Твоего жестокаго Страданія; а вторая милость—чтобы могъ я испытать сердцемъ, какой безконечной любовью Ты былъ воспламененъ, о Сыне Божій, соглашаясь перенести такое стра- даніе ради насъ, бѣдныхъ грѣшниковъ!» И послѣ долгихъ по- добныхъ молитвъ онъ понялъ, наконецъ, что Богъ услышалъ его и что, насколько это допускаетъ естество человѣческое, ему будетъ дано ощутить и познать просимое. Получивъ это обѣщаніе, св. Францискъ началъ благого- вѣйно размышлять о Страстяхъ Христовыхъ и о его безконеч- ной любви; и пылъ набожнаго воодушевленія разростался въ немъ настолько, что въ силу любви и состраданія все превраща- лось для него въ Іисуса; и такъ, будучи весь поглощенъ созер- цаніемъ, онъ въ то ж^ утро увидѣлъ нисходящаго съ небесъ серафима съ шестью блестящими и пламенѣющими крылами, и,
24 В. В. ПОГОЖЕВЪ. когда этотъ серафимъ быстрымъ полетомъ приблизился къ св. Франциску, святой узналъ въ немъ, насколько онъ могъ разли- чить, образъ Распятаго, и крылья его были расположены такъ, что два изъ нихъ подымались надъ его головой, два другихъ были распростерты для полета, остальныя закрывали его тѣло. Увидѣвъ это, св. Францискъ былъ объятъ страхомъ и въ то же время онъ почувствовалъ себя полнымъ радости, печали и див- ленія. Милостивый видъ Христа, удостоившаго его своего по- сѣщенія и смотрѣвшаго на него ласковымъ взоромъ, приводилъ его въ радость; но, видя Его распятымъ на крестѣ, онъ испыты- валъ безконечную боль состраданія; вмѣстѣ съ тѣмъ очень ди- вился онъ столь странному и необычному видѣнію, хорошо зная, что немощь и тѣлесныя страданія не соотвѣтствуютъ безсмертію серафическаго духа; и открылъ ему явившися, что не мучениче- ствомъ тѣла, а пламенѣніемъ духа онъ долженъ былъ претво- риться въ совершенное подобіе распятаго Христа, на что по велѣ- нію Божію и указывало ему сіе чудное видѣніе. И возсіяло тогда на Альвернской горѣ блистающее пламя, освѣтившее всѣ окружаю- щія горы, будто солнце, сошедшее на землю. И пастухи, ноче- вавшіе въ этихъ мѣстностяхъ, видя гору воспламененною и ок- рестность облитую свѣтомъ, были объяты великимъ страхомъ, какъ сами они впослѣдствіи разсказывали братьямъ, прибавляя, что пламя сіе сіяло на горѣ Альвернской болѣе часа. И, по- добно сему, отъ этого свѣта, проникшаго черезъ окна въ ок- рестныя хижины, отправлявшіеся въ Романью погонщики муловъ, ]; думая, что солнце уже взошло, встали со своихъ постелей и ' стали сѣдлать и нагружать своихъ муловъ; выйдя въ путь, они увидѣли, что пламя потухаетъ, уступая мѣсто настоящему солнцу. И во время своего появленія подъ видомъ серафима, Христосъ сообщилъ св. Франциску нѣчто высокое и сокровенное, о чемъ святой во время своей жизни не хотѣлъ никому говорить, по- слѣ же своей смерти онъ согласился открыть это, какъ рудетъ видно впослѣдствіи. И вотъ каковы были слова сіи: «Знаешь ли ты, говорилъ ему Христосъ, что я сдѣлалъ тебѣ? Я далъ тебѣ стигматы—знаки Моихъ страданій, чтобы ты былъ Моимъ знаменосцемъ. И, подобно тому, какъ въ день Моей смерти, я сошелъ въ Лимбы и извелъ оттуда находившіяся тамъ души, такъ же силою данныхъ тебѣ стигтамъ Моихъ, я позволяю тебѣ каждый годъ, въ день твоей смерти спускаться въ чистилище и 4
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 25 изводить оттуда силою твоихъ стигматъ всѣ души членовъ трехъ орденовъ твоихъ, Миноритовъ, Сестеръ и Терціаріевъ, а также вѣхъ другихъ, чтущихъ тебя съ любовью, коихъ ты тамъ найдешь. Эти души ты можешь увлекать за собою въ рай, чтобы уподобиться Мнѣ въ смерти, какъ былъ Мнѣ подобенъ ты и въ жизни!». Когда же черезъ долгое время послѣ сокровенной бесѣды исчезло сіе таинственное видѣніе, оно оставило въ душѣ свя- того Франциска безконечный жаръ и безконечное пламя боже- ственной любви, на тѣлѣ же его оно оставило чудесное изобра- женіе Страстей Христовыхъ. Ибо тотчасъ же стали появляться на рукахъ и ногахъ Франциска знаки гвоздей на подобіе тѣхъ, какіе онъ видѣлъ на тѣлѣ распятаго Іисуса Христа во время появленія Его въ видѣ Серафима,—а именно—казалось, что руки и ноги его были пронзены по серединѣ гвоздями, головки кото- рыхъ на ладоняхъ рукъ и на подошвахъ ногъ приподымались надъ тѣломъ; и эти гвозди настолько превышали тѣло, что въ промежутокъ, какъ въ кольцо, можно было просунуть палецъ; головки гвоздей были круглы и черны. Также, на правомъ боку появилась не заживавшая болѣе красная и кровавая рана отъ удара копьемъ, рана очень часто источавшая кровь на груди Франциска и напоявіпая ею тунику и обувь *). И товарищи святого, не слы- Сравнивая описаніе св. Стигматъ серафическаго отца—перваго стигма- тизованнаго святого—съ многочисленными описаніями Стигматъ позднѣйшихъ святыхъ и подвижниковъ, нельзя не замѣтить поразительнаго сходства между нѣкоторыми изъ нихъ. Вотъ, напримѣръ, описаніе Стигматъ величайшей ка- толической подвижницы нашихъ временъ, серафической дѣвы Джеммы Галь- гани, сочетавшей необыкновенную святость, рѣдкое по глубинѣ и полнотѣ переживаній пріобщеніе къ страстямъ Христовымъ и высоту мистическаго совершенства съ простотою малаго дитяти. „Помимо предшествующей экстазу собранности духа никакой внѣшній признакъ, никакое ощущеніе боли не предвѣщало ихъ (періодическое) появленіе. Съ появленіемъ экстаза внѣзап- но появлялось на верхней части рукъ и серединѣ ладоней красное пятно; подъ эпидермой и въ мясѣ постепенно образовывалась расщелина, имѣющая форму неправильнаго круга на ладоняхъ и продолговатая съ противополож- ной стороны.* наконецъ, эпидерма разрывалась и показывалась рана въ де- сять миллиметровъ шириною и въ двадцать длиною на ладоняхъ и только двухъ миллиметровъ съ верхней стороны руки. Эта расщелина, иногда очень поверхностная и едва замѣтная для невооруженнаго глаза, обыкновенно до- стигала большой глубины, и казалось, что она проходитъ черезъ всю толщу руки, проколотой, сказали бы, съ одной стороны до другой. Казалось, говорю я,
26 В. В. ПОГОЖЕВЪ. шавъ еще отъ него повѣствованія о чудѣ, замѣтили, что онъ не хотѣлъ открывать ни рукъ, ни ногъ своихъ; видя же его тунику и обувь, когда онъ ихъ мылъ, запятнанными кровью, они уразумѣли, цто на рукахъ и ногахъ его, а также на боку было данное ему въ знакъ вѣрности Богу отпечатлѣніе ранъ Господа нашего Іисуса Христа" *). Сопоставляя приведенные источники, мы прежде всего отмѣ- тимъ, что стигматизація была явленіемъ нравственно безупречнымъ. «Св. Францискъ не былъ подобенъ любопытному зрителю Вели- чія, домогающемуся славы, но какъ вѣрный и разумный рабъ стремился узнать волю Божію и пламенно желалъ ее исполнить» — говоритъ св. Бонавентура. Мысль, что онъ достоинъ участвовать, съ Іисусомъ въ искупленіи грѣховъ міра, какъ видно, совершенно отсутствовала у св. Франциска 2). потому что раны проливали кровь сгустками и закрывались, какъ только кровь останавливалась, а потому, для удостовѣренія, нужно было бы обратиться къ помощи медицинскаго стилета, на что никогда не отваживались по при- чинѣ благоговѣйнаго страха, внушаемаго въ этомъ состояніи экстатичной. Операція была бы къ тому же и затруднительной: руки судорожно содрогались вслѣдствіе боли, а отверстіе язвъ было закрыто со стороны ладони выпукло- стью, которую съ перваго взгляда можно было бы считать за скопленіе кус- ковъ запекшей крови, но которая на самомъ дѣлѣ была мясиста и тверда; она поднималась съ совершенно свободныхъ краевъ и принимала видъ голов- ки гвоздя двухъ съ половиной сантиметровъ въ діаметрѣ. Стигматы ногъ — большей величины и окруженные багровыми пятнами, обладали большимъ діаметромъ въ верхней части ногъ, чѣмъ на ступнѣ, впротивоположность Стигматамъ рукъ; кромѣ того, язва лѣвой ноги была столь же широка въ верхней части, какъ язва правой ноги на ступнѣ, какъ это и должно было быть, если ноги Искупителя были пригвождены ко кресту однимъ только гвоздемъ, и правая нога располагалась надъ лѣвой“ (Ьа зегарЬідпе ѵіег^е бе Ідісзиез Сегпта Саі^апі (1878—1903) раг Ье В.. Р. Сегтаіп сіе заіпг 8гапі$- Іаз, С. Р. $оп Эігесгеиг зрігішеі. Абаргё бе Рігаііеп раг 1е К. Р. Реііх бе }ёзиз СгисіРіё. 1910). Кромѣ вышеописанныхъ Стигматъ и язвы праваго бока за- мѣчательная подвижница была отмѣчена и другими чудесными знаками, сви- дѣтельствовавшими о ея пріобщеніи и къ прочимъ страстямъ Христовымъ, но описаніе ихъ вывело бы насъ за предѣлы настоящей статьи, касающейся во- проса о стигматизаціи лишь въ связи съ мистикой св. Франциска,—Реальность явленія стигматизаціи не можетъ подлежать сомнѣнію и неоднократно была засвидѣтельствована докторами, какъ католиками, такъ и раціоналистами. 9 Іа іегга Сопзібегаііопе оканчивается описаніемъ узрѣнія св. Стигматъ бра- тьями Иллюминатомъ и Леономъ и сошествія св. Франциска со святой горы. *) Г. Дюма(Неѵие бе беих шопбез, 1907, V, „Ьа згі^таіізаііоп сЬег 1е$ туз- пдиез сЬгёІіепз), говоря о стигматизаціи, замѣчаетъ, что стигматизованные
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 27 Но стигматизація была не только нравственно чиста и, слѣ- довательно, угодна Богу, а, происхожденіе идеи ея, мысли Франциска объ уподобленіи Господу въ страданіяхъ, было бо- жественное. По свидѣтельству житій, духъ Франциска внялъ благодатному вѣщанію Божію, велѣвшему ему довѣриться трое- кратному (и, конечно ужъ, не подготовленному) раскрытію св. Евангелія. Также и «небесныя посѣщенія и видѣнія», о ко- торыхъ упоминаетъ св. Бонавентура и которыя подробно изло- жены въ Еіогеш, были видѣніями непосредственными и для са- мого св. Франциска неожиданными и не могли быть поэтому созданіями его напряженнаго воображенія; а эти видѣнія и вну- шили св. Франциску мысли о, стигматизаціи. Что касается до подготовленія св. Франциска къ стигматиза- ціи, то, по словамъ св. Бонавентуры, Францискъ «возлеталъ ввысь въ пламени серафическихъ устремленій и превращался въ сладостномъ состраданіи въ Того, кто отъ избытка любви захо- тѣлъ быть распятымъ». Серафическія устремленія, по свидѣтель- ству всѣхъ мистиковъ, какъ востока, такъ и запада, могутъ при- вести только къ истинному мистическому воспріятію, а что касается до состраданія, то, какъ мы видѣли выше, оно могло появиться только вслѣдствіе сердечной медитаціи, и если радуются, ііз опг асіпііз, раг ипе зогіе сіе §гасе Шѵіпе & регрёіиег 1е за- сгііісе де Іеиг Біеи, а ехріег сопіте Іиі ёез іаигез, сіопі ііз зопг регзо- пеііетепг іппосепіз". Эти слова сказаны вскользь; къ нимъ не приводится ни одного текстуальнаго свидѣтельства, кромѣ развѣ словъ современнаго пи- сателя Гюисманса; но Гюисмансъ отъ себя восхваляетъ одну стигматизован- ную святую. —Русскій историкъ, В. Герье, извлекая въ своей книгѣ „Фран- цискъ, какъ. апостолъ нищеты и любви" главныя мысли изъ статьи Дюма, беретъ эту мысль (стр. 315) въ качествѣ характерной черты, объясняющей ра- дость стигматизуемыхъ и совершенно произвольно вкладываетъ въ нее оттѣнокъ гордости. Наконецъ, г. Лодыженскій спеціально останавливается на мысли Дюма, черпая ее изъ книги Герье и ставитъ мнимое самоуслажденіе въ упрекъ стигматизуемымъ.—(^миреніе стигматизуемыхъ явствуетъ ярче всего изъ словъ св. Катерины изъ Генуи: „Если бы было возможно, чтобы я изъ любви къ Богу претерпѣла всѣ мученія всѣхъ Мучениковъ и даже мученія ада, то и тогда не думала бы я удовлетворитъ любви и благости Божіей, въ коей онъ насъ сотворилъ, искупилъ и призвалъ и не считала бы Бога несправедли- вымъ: ибо самъ по себѣ, безъ благодати Божіей, человѣкъ хуже діавола такъ какъ діаволъ есть духъ безтѣлесный, а человѣкъ, безъ благодати Божіей, - сеть діаволъ воплощенный (А. 8. 8ері V, Ѵіта 8. СаіЬагіпае Еіізса Асіигпа Оепиепзіз. 15 8ері.).
28 В. В. ПОГОЖЕВЪ. сказано, что св. Францискъ «превращался» во Христа въ состраданіи, то это указываетъ на особо усиленную медитацію; но медитація сердца, какъ мы знаемъ, также можетъ привести только къ истинному мистическому воспріятію. А если такъ, то у насъ нѣтъ никакого основанія раздѣлять видѣніе Фран- циска на двѣ части,—на дѣйствительное видѣніе серафима и на наложенный на него головнымъ воображеніемъ самого Франциска образъ Христа; мы для этого не только не имѣемъ никакого ос- нованія, но это и противорѣчитъ всему, что мы знаемъ о стиг- матизаціи, подготовленной сердцемъ, а не головой. Слова св. Бо- навентуры: «Когда серафимъ приблизился къ мужу Божію, между крилями его появился образъ Распятаго», нужно поэтому понимать какъ ихъ понималъ самъ св. Бонавентура, т.-е., что Францискъ, видя приближающагося Серафима, различилъ въ немъ образъ Христа. Также и слова Ріогеш, что передъ видѣніемъ все превраща- лось для Франциска во Христа, нельзя примѣнять къ серафиму, ибо для того, чтобы серафимъ въ глазахъ св. Франциска пре- вратился во Христа, нужно было, чтобы воображаемый образъ Христа реализовался, а мнимо релизоваться онъ не могъ, такъ какъ былъ объектомъ сердечной, а не умственной медитаціи. Если нельзя раздѣлять видѣніе на двѣ части: на дѣйствительное видѣніе серафима и мнимое видѣніе Христа, то слова Челано о непонятности видѣнія, подтверждаемыя другими авторами, лиш- ній разъ свидѣтельствуютъ объ его духовности. То же касается и «несравненной красоты», о которой пишетъ блаж- Ѳома. Итакъ, Франциску появился дѣйствительный Іисусъ Хрис- тосъ въ образѣ серафима. Но какъ именно произошла сама стигматизація? Св. Бонавентура и Гіогеггі говорятъ, что Фран- цискъ «долженъ былъ превратиться въ совершенное подобіе Христа не мученичествомъ тѣла, а пламенѣніемъ духа», и изъ житій видно, что отпечатлѣніе стигматъ не было слѣд- ствіемъ пораненія, которое могъ бы причинить Франциску Христосъ во время своего появленія и не сопровождалось ни видѣніемъ копья, ни огненнаго луча, поражающихъ часто руки, ноги и грудь стигматизуемыхъ. Св. Франциску, какъ замѣчаетъ и Дюма 1) должна была принадлежать болѣе активная роль въ Кеѵие сіе сіеих шопсіез 1907, Ѵ.„Ъа зй^тагізагіоп сѣех Іез тузііциез сЬгёиепз“.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 29 стигматизаціи, такъ какъ крестныя раны появились на его тѣлѣ сами по себѣ. Но стигматизація не могла быть также ре- зультатомъ длительнаго и напряженнаго самогипноза. «Мыс- ленное внушеніе и волевые импульсы» могли бы привести къ стигматизаціи въ томъ только случаѣ, если бы св. Францискъ всецѣло и исключительно былъ поглощенъ мыслью объ образо- ваніи крестныхъ ранъ въ своемъ тѣлѣ; но тогда любовь не могла бы быть основнымъ моментомъ стигматизаціи. Мы знаемъ, однако изъ житій, что св. Францискъ превращался въ совершен- ное подобіе Христа, «пламенѣніемъ духа» и любовью. Итакъ, очевидно, что для того, чтобы появились на тѣлѣ св. Фран- циска св. стигматы, онъ долженъ былъ, отрѣшившись отъ все- го своего, отъ всѣхъ собственныхъ мыслей и ощущеній, пре- даться созерцанію появившагося Христа и какъ бы отождест- вляясь съ нимъ въ любви, пережить .его страданія. Только при такихъ условіяхъ тѣлесная жизнь его могла подчиниться дру- гому закону, другой необходимости, принять другой образъ бы- тія, только въ такомъ случаѣ кровь могла потечь по другому руслу и могли образоваться крестныя раны. А если такъ, то понятно, что св. Францискъ долженъ былъ отрѣшиться во время ^стигматизаціи отъ какой бы то ни было мысли о себѣ и о пере- несеніи мистически переживаемыхъ страданій Христовыхъ въ свое тѣло. Эта мысль только помѣшала бы погруженію св. Фран- циска во Христа. Стигматизація всецѣло принадлежала къ мистикѣ духовной, въ ней не было ничего искусственнаго, внушеннаго, внутренне лишеннаго цѣны. Запечатлѣніе ранъ Христовыхъ было слѣдствіемъ дѣйствительнаго внутренняго единенія съ дѣйствительно поя- вившимся Франциску Господомъ въ благодатной любви къ его святому человѣчеству. Будучи величайшимъ проявленіемъ мисти- ки человѣчества Христова у величайшаго ея представителя, стиг- матизація во всѣхъ отношеніяхъ была явленіемъ благодатнымъ. По мнѣнію большинства богослововъ сверхестественная реаль- ѵ ность не созерцается въ видѣніяхъ непосредственно. Видѣнія, если они отъ Бога, сверхестественны и благодатны, но благодать воздѣйствуетъ обычно не снаружи вовнутрь, а изнутри наружу* Созерцаемое въ видѣніи обладаетъ поэтому реальнымъ харак- теромъ, мистикъ дѣйствительно общается съ человѣчествомъ Го- спода Іисуса, съ Его Пречистой Матерью, со Святыми, но такъ
30 Б. В. ПОГОЖЕВЪ. какъ, по выраженію Сгбггез’а х), созерцаемые объекты, включая и самую воскресшую тѣлесность, сокрыты въ глубинахъ духов- наго Міра, то и общеніе съ ними происходитъ въ глубинѣ ду- ха. Въ силу же естественнаго склада человѣческой души—и осо- бенно въ тѣхъ личностяхъ, сознаніе которыхъ не отвлечено осо- быми аскетическими пріемами во внѣпространственную, чисто-ду- ховную плоскость, а проявляется сквозь плоскость душевно-тѣ- лесную, не теряя при этомъ ни свободы, ни глубины своей духовной воспріимчивости—то, что происходитъ въ глубинахъ духа отражается въ воображеніи, а иногда и въ тѣлесной пло- скости сознанія. Воспринимаемые образы, слѣдовательно, есте- ственнаго происхожденія и субъективны, но тѣмъ не менѣе обла- даютъ всей полнотой сверхестественнаго и благодатнаго значенія. Стигматизація, будучи слѣдствіемъ истинно-благодатнаго ви- дѣнія, есть также особый сверхестественный даръ Божій, но даръ этотъ непосредственно пріемлется душою, къ тѣлесной же стиг- матизаціи приводитъ его естественное и субъективное отобра- женіе въ видѣніи. Душевная стигматизація состоитъ въ претво- реніи душевной жизни по образу жизни страдающаго Христа, и, если это претвореніе достигаетъ полноты, душевная стигмати- зація (независимо отъ того, отражается ли она въ тѣлѣ или нѣтъ) является однимъ изъ различныхъ выраженій совершеннаго упо- добленія Христу. И если полное единеніе со Христомъ и уподо- бленіе Ему имѣетъ существенное и освящающее значеніе для всей религіозно-нравственной и мистической жизни христіанина, то стигматизація, по мнѣнію богослововъ, даже если она и все- цѣлая, такимъ значеніемъ не обладаетъ; она можетъ присут- ствовать или отсутствовать въ средѣ мистическихъ переживаній подвижника безъ какого бы то ни было измѣненія въ его свя- тости и мистическомъ совершенствѣ. По словамъ Бенедикта XIV2) она является скорѣе однимъ изъ видовъ даромъ даруемой бла- годати—^гаііа §таііз сіаіа. Что касается св. Франциска, то «можно думать, что въ серд- цѣ его, если еще и не въ плоти, глубоко запечатлѣлись стигматы святыхъ страстей»,—говоритъ, какъ мы видѣли, Челано, повѣ- ствуя о второмъ изъ извѣстныхъ намъ явленій распятаго Господа 0 Сбггез, СіхгізгІісЬе Музіік, И, Ке§епзЬиг§, 183?; р. 447. Ч Эе зегѵогит Эеі Ьеагііісагіопе еі Ьеагогит сапопізаііопе 3,49, п. 14.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 31 святому. Но если св. Францискъ достигъ душевной стигматиза- ціи при самомъ началѣ своего подвижничества, то можно пред- полагать, что она не была еще всецѣлой, ибо, по словамъ св. Бонавентуры, св. Францискъ непосредственно передъ видѣніемъ серафима «превращался въ сладостномъ состраданіи въ Того, кто отъ избытка любви захотѣлъ быть распятымъ»; эти слова показываютъ, что полное превращеніе во Христа еще не было достигнуто св. Францискомъ передъ стигматизаціей тѣла; о томъ же свидѣтельствуетъ и предшествовавшая тѣлесной стигматиза- ціи молитва святого, о которой мы читаемъ въ РіогеШ. Завер- шеніе душевной стигматизаціи должно было, поэтому, совпасть съ видимымъ пріятіемъ ранъ Христовыхъ, во время котораго Фран- цискъ «пламенѣніемъ духа» «превратился въ совершенное по- добіе распятаго Христа». Мы видимъ такимъ образомъ, что, насколько это допускала вмѣщаемость его личности, св. Францискъ совершенно уподо- бился Христу, и не только внѣшнимъ, но и внутреннимъ обра- зомъ. Этимъ онъ достигъ послѣдняго предѣла совершенства въ мистикѣ св. человѣчества Христова. V. Всякая мистика есть имманентное единеніе съ Божествомъ, и всѣ виды мистическаго воспріятія стоятъ въ связи другъ съ другомъ. Такъ и мистика человѣчества Христова частью перехо- дитъ въ мистику внѣпространственныхъ богосозерцаній. Погру- жаясь въ неизреченную благодать обоженной плоти Христовой, обоняя благоуханія, передъ которыми вся полнота земныхъ аро- матовъ кажется зловоніемъ, и созерцая таинственное сіяніе Лика Христова, мистикъ приходитъ къ познанію Божества, благодатію своею преобразившаго и наполнившаго человѣче- скую природу Христа. Зачастую пространственное сознаніе исче- заетъ во время самого воспріятія, часто послѣ, и для этого до- статочно воспоминанія явленнаго. Мистикъ, какъ говорится въ одномъ памятникѣ «раскрываетъ» человѣчество Христово и приходитъ къ созерцанію Божества. «Видѣніе воскресшаго че- ловѣчества Христова приводитъ душу въ такое состояніе, пи- шетъ св. Тереза,— что она совершенно лишилась бы силъ, если !) Асш$ В. Ргапсізсі ег зосіогиш е]’и$.
32 В. В. ПОГОЖЕВЪ. бы дѣйствіемъ сверхестественной благодати Господь не вводилъ ее въ экстазъ, отъемлющій отъ очей ея Его Божественное при- сутствіе. Правда, видѣнное вскорѣ забывается, но впечатлѣніе величія и красоты остается и не можетъ уже выйти изъ памя- ти... Въ этомъ экстазѣ, какъ мнѣ кажется, душа пріемлетъ боль- шую и сильнѣйшую любовь къ Богу, чѣмъ въ предыдущемъ видѣніи, и какъ видѣніе, въ которомъ Богъ являетъ намъ себя безъ образовъ болѣе возвышенно, то, въ которомъ Онъ пока- зуетъ Себя въ какомъ-нибудь подобіи болѣе сообразно съ на- шей слабостью, такъ какъ болѣе запечатлѣвается оно въ нашей памяти и въ нашемъ духѣ посредствомъ воспоминанія и вооб- раженія, остающихся въ насъ послѣ его Божественнаго присут- ствія. Но эти два рода видѣній приходятъ всегда совмѣстно, и Богъ допускаетъ это для того, чтобы одно открыло очамъ души нашей великолѣпіе, красоту и славу Его пресвятого человѣчества, а другое дало бы ей познать, что Богъ все можетъ, всѣмъ управля- етъ, надъ всѣмъ царствуетъ, и что любовь Его безгранична» * *). Встрѣчается и обратное отношеніе: такъ, въ промежутки ме- жду своими погруженіями въ пресущественный мракъ Божій, бл. Ангела созерцала распятаго Христа 2). Созерцаніе распятаго че- ловѣчества Христова слѣдовало у нея и за созерцаніемъ вѣчна- го Божественнаго Свѣта. Такъ «однажды,— пишетъ она,— бы- ла я подъята, привлечена и поглощена созерцаніемъ несотворен- наго свѣта, и что видѣла я, сказать не могу. Воздѣйствіе про- должалось еще, и явилось мнѣ подобіе благословеннаго Бого- человѣка распятаго, словно только еще снятаго со креста» 3) Св. Францискъ, по свидѣтельству житій, также обладалъ внѣтѣлесной и вообще внѣпространственной мистикой. «Прихо- дя въ экстазъ, онъ созерцалъ Сѣдящаго въ несказанной и не- постижимой славѣ одесную Отца Всевышняго Сына Всевышня- го, присносущаго и соцарствующаго со Отцемъ въ единствѣ Святого Духа, Бога Вседержителя, ему же слава во вѣки вѣковъ аминь *)». «Часто пребывалъ онъ въ такой сладости *) 8. Тегеза. ЬіЬго сіе зи ѵіёа, сар. XXVIII. Цит. по французскому переводу. Оеиѵгезсіе заіпіе ТЬёгёзе, Ігасіиігез еп Ггап^аіз раг АгпмМ сІ’АпсІіІІу. Г. П. А Ьіпю^ез. 1836. я) А. 8. }апиагіі I, 4 }ап. ѵіга В. Ап^еіае ех ГІіІ^іпіо, 77. *) ІЬМ, 126. *) I Сеі. 115.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 33 созерцанія, что никому не могъ повѣдать испытаннаго въ экста- зѣ, превышающаго человѣческія чувства «И св. Францискъ возглаголалъ столь сладостно и свято, столь велелѣпно и бо- жественно, что и самъ онъ и св. Клара съ ея подругами и всѣ другіе, сидѣвшіе вокругъ ихъ бѣднаго стола, были поглощены и восхищены величайшею благодатью Всевышняго и пока сами они пребывали въ экстазѣ и возсѣдали съ обращенными къ небу руками и очами а), жителямъ Ассизи, Бетоны и другихъ мѣстностей казалось, что церковь св. Маріи съ Ангелами и весь монастырь и окружающій лѣсъ были объяты пламенемъ, и что великій пожаръ распространился по всѣмъ этимъ мѣстамъ. И жители Ассизи поспѣшно направились туда для помощи, твер- до увѣренные, что все погибаетъ въ огнѣ. Пришедши же- къ мѣстамъ тѣмъ, они увидѣли, что ничто не было затронуто ог- немъ и не потерпѣло вреда. Проникнувъ затѣмъ въ монастырь, увидѣли они, что св. Францискъ, св. Клара и всѣ ихъ сподвиж- ники были погружены въ Бога, и что сидѣли они осѣненные силою свыше вокругъ прескромнаго ихъ стола. И поняли то- гда пришедшіе, что божественный огонь воспламенялъ святыхъ, преисполняя ихъ утѣшеніями божественной любви. И удали- лись они въ духовной радости. Святые же были настолько подкрѣплены божественнымъ утѣшеніемъ души, что совершенно не коснулись тѣлесной пищи или очень мало...8)». Изъ этихъ примѣровъ достаточно ясно видно, что св. Фран- цискъ обладалъ и экстатической мистикой. Но высшая ступень мистическаго совершенства состоитъ, какъ мы видѣли, не въ экстатическомъ созерцаніи благодатнаго отображенія Божія, а въ пріобщеніи духа къ несотворенному бытію абсолютнаго. Къ этому стремятся всѣ углубленные созерцатели Божества; всѣ они считаютъ послѣднимъ предѣломъ своихъ стремленій вѣчное насыщеніе безпредѣльной алчбы духа. Но потенція пріобщенія къ вѣчному бытію, неисторжимая изъ естества человѣческаго и составляющая высшее его единство, глубочайшій центръ и основу всей его тварной жизни, потенція, актуализуемая послѣ долгаго, обычно, пути совершествованія, потенція эта была актуализо- *) II Сеі. 98. СГ. I Сеі. 92; II Сеі. юі; 8. Воп. 125, 141; Йог. I, IV Сопзіа и др. 2) Вопреки утвержденію г. М. В. Лодыженскаго такое положеніе тѣла во .время экстаза часто встрѣчается и у восточныхъ Святыхъ. См. Четьи-Минеи. *) Гіог. XV. Вопросы философіи, КН. 139. 8
34 В. В. ПОГОЖЕВЪ, вана въ Богочеловѣкѣ Христѣ съ перваго момента Его жизни. Достигающіе, поэтому, высшаго предѣла мистическаго совершен- ства въ сверхтварномъ единеніи съ Божествомъ приходятъ че- резъ это и къ совершенному уподобленію Христу. Но также и всѣ тѣ мистики, высшею цѣлью подвижничества которыхъ было единеніе съ Христомъ, при совершенномъ въ Него превращеньи пріобщаются вмѣстѣ съ Нимъ и ко всей полнотѣ божествен- наго бытія и приходятъ къ тому же, къ чему и всѣ глубинно- созерцательные мистики. Благодать Божія, жившая въ св. Францискѣ, не только увле- кала его къ созерцанію Божества и обоженнаго человѣчества, она сообщала ему дары пророчества, сердцевѣдѣнія и чудо- творенія. Нравственно свободная личность, будучи соединена съ Богомъ, служитъ храмомъ его надмірныхъ силъ, которыми она къ вящей славѣ Божіей и измѣняетъ естественный поря- докъ вещей, вовсе не противорѣча при этомъ законамъ при- роды, а внося только новые, всемогущіе факторы въ міровые процессы. Даръ чудотворенія присущъ всѣмъ соединеннымъ Бо- гомъ (т.-е. святымъ) личностямъ, а слѣдовательно и мистикамъ, имманентно сознающимъ свою связь съ Божествомъ. Въ част- ности даръ чудотворенія былъ присущъ и св. Франциску. Чудеса св. Франциска особенно интересны со стороны ихъ содержанія и отношенія къ основному идеалу святого, но раз- смотрѣніе ихъ съ этой точки зрѣнія вывело бы насъ изъ пре- дѣловъ настоящей статьи, касающейся внѣшней религіозной дѣя- тельности св. Франциска только въ связи съ мистическими осно- вами его внутренней жизни. Мы не можемъ, однако, не указатъ на наличность чудесъ у св. Франциска, лишній разъ свидѣтель- ствующую о благодатности его, мистики. О чудесахъ св. Фран- циска составлено бл. Ѳомой изъ Челано особое сочиненіе— Тгасгапіз (1е шігасиііз,—а въ житіяхъ чудесамъ посвящены обшир- ныя главы. По свидѣтельству біографовъ св. Францискъ исцѣлялъ больныхъ и убогихъ, слѣпымъ возвращалъ зрѣніе, изгонялъ бѣ- ’ совъ, претворялъ воду въ вино, укрощалъ звѣрей, умножалъ ко- личество пищи, подымался въ молитвѣ на воздухъ и совершалъ всевозможныя другія чудеса подобно своему божественному учи- телю. Даже вещи,, къ которымъ онъ прикасался, обладали чудо- творной силой. Св. Францискъ продолжалъ творить чудеса и послѣ смерти, особенно силою св. стигматъ.
МИСТИКА СВ. ФРАНЦИСКА АССИЗСКАГО. 35 Исцѣленія, совершенныя св. Францискомъ, не были слѣдствія- ми искусственно возбужденной въ больномъ экзальтаціи, мгно- венной вспышкой въ немъ цѣлительной энергіи послѣ долгаго гипноза,—наоборотъ, они совершались сразу *), какъ только св. Францискъ прикасался къ больному, осѣнялъ его крестнымъ зна- меніемъ или примѣнялъ какой-нибудь другой способъ исцѣленія. Почти каждый разъ употребляется въ повѣствованіи о чудѣ сло- во «зГагіт» (тотчасъ) или «зиЬіго» (сразу). Напримѣръ: «Когда св. Францискъ сотворилъ крестное знаменіе надъ гла- зами нѣкоей жены, страдавшей слѣпотой, она тотчасъ удосто- илась получитъ зрѣніе *)>. Или: «... Помолившись, св. Францискъ перекрестилъ его и благо- словилъ. Мужъ же тотъ сразу выздоровѣлъ и впослѣдствіи уже не несъ тягостей этой болѣзни3)». Благодать есть единое божественное условіе всякой мистики, даже сверхблагодатной (единая основа мистики есть сама не- постижимая Божественная Сущность, вѣчно проявляющаяся въ Троичности Лицъ). Внѣшнимъ признакомъ этого единства явля- ются общіе всѣмъ святымъ дары чудотворенія и пророчества. Но какъ проявленіе живого Бога, благодать различными путями воздѣйствуетъ на разныхъ подвижниковъ. Руководя ихъ въ избра- ніи и постиженіи основного принципа ихъ жизни, благодать Божія однихъ увлекаетъ въ пустыню, другихъ, какъ св. Фран- циска, предназначаетъ быть апостоломъ, третьимъ открываетъ разумъ къ постиженію догматовъ. Сообразуясь въ руководитель- ствѣ человѣкомъ съ его индивидуальными особенностями, онъ однихъ преимущественно воспламеняетъ любовью къ Богу-чг- ловѣку и превращаетъ въ совершенное подобіе Христа въ стиг- матизаціи, другихъ прямо выводитъ къ вѣчному истоку бытія, за *) Эго касается в прочихъ святыхъ Католической Церкви. Совершенно не- понятно, почему г. М. В. Ладыженскій, утверждающій, что въ католическомъ мірѣ нѣтъ истинныхъ чудесъ, черпаетъ свои свѣдѣнія у антицерковнаго и тенденціознаго писателя Зола, когда существуетъ великое множество жи- тій католическихъ святыхъ, изданныхъ хотя бы въ Аси 8апси>гит. Чудеса въ католическомъ мірѣ совершались всегда, совершаются и донынѣ. Такъ, чу- деса новоявленной французской подвижницы Терезы считаются сотнями. *) I Сеі. 67. I Сеі. 68. 3*
36 Б. В. ПОГОЖЕВЪ. предѣлы самой благодати. Но проистекая всегда отъ единаго БогаР благодать во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ сохраняетъ единство, и это единство выражается не только въ соприкосновеніи различ- ныхъ видовъ благодати въ одной личности, какъ, напримѣръ, въ св. Францискѣ Ассизскомъ, но и во внутреннемъ благодат- номъ и пресущественно-надблагодатномъ единеніи всѣхъ святыхъ въ Богѣ, въ томъ, что надъ ними исполняется молитва Сына Божія: «Да вси едино будутъ: якоже Ты, Отчего Мнѣ и Азъ въ Тебѣ, да и тіи въ Насъ едино будутъ» (Іоан. ХѴП. 2і). Б. В. Погожевъ.
Ученіе Лейбница объ апперцепціи, какъ обосно- ваніе творческаго развитія психическихъ силъ. Стоитъ ли лишній разъ раскрывать пожелтѣвшія страницы когда то написанныхъ философскихъ разсужденій? Стоитъ ли въ исторіи философіи искать рѣшеній и постановокъ вопросовъ проблемъ чисто психологическихъ? Наука такъ быстро идетъ впе- редъ; эмпирическая психологія какъ будто сдѣлала такіе успѣхи за послѣдніе десятки лѣтъ, что, повидимому, совсѣмъ излишне психологамъ обращаться къ минувшимъ днямъ старой фило- софіи, когда новыя идеи психологіи были тѣсно переплетены съ метафизическими разсужденіями, Вь особенности подобныя сомнѣнія возникаютъ, когда взоръ нашъ обращается къ такимъ современнымъ идеямъ, какъ прин- ципы апперцептивной психологіи. Вѣдь именно только въ наши дни стало возможнымъ говорить объ апперцептивномъ направле- ніи, какъ цѣлой школѣ _ въ психологіи. Къ этому направленію примкнули такія громкія для современной науки имена, какъ Вундтъ, Эрдманнъ, Липпсъ, Ерузалемъ и др. Правда, Лейбницъ первый ввелъ въ психологію понятіе апперцепціи, но можно ли у него искать систематическаго разсмотрѣнія вопроса? Въ современныхъ ученіяхъ объ апперцепціи далеко не все обстоитъ благополучно; особенно смущаетъ какая-то недогово- ренность и эмпирическая пестрота основного тезиса. Возьмемъ наиболѣе виднаго представителя даннаго направленія и наиболѣе принципіальнаго психолога—Вундта. Въ его книгахъ ясно чув- ствуется, что авторъ нашелъ факты сознанія, которые дѣйстви- тельно требуютъ своего коренного обоснованія; ассоціативная те- орія безсильна передъ лицомъ этихъ фактовъ; она не только не
38 п. поповъ. въ состояніи истолковать ихъ, она внутренне даже не имѣетъ права признать ихъ существованія. И вотъ Вундтъ опредѣленно констатируетъ такіе факты и ищетъ ихъ оправданія; но тутъ происходитъ слѣдующее—Вундтъ взамѣнъ теоріи апперцепціи даетъ въ концѣ концовъ только терминъ апперцепціи, и въ его ученіи внутренняя структура апперцептивнаго акта видоизмѣ- няется въ зависимости отъ случайнаго содержанія условно-уста- новленныхъ фактовъ. То это восхожденіе представленій къ большей ясности *), то это чувства 2 *), то вниманіе *), то воля4), то самосознаніе 5); у Вундта, наконецъ, можно найти и логи- ческое понятіе апперцепціи 6). Правда, всѣ это факты объединены внутренне питающимъ ихъ принципомъ (это вѣрно подмѣчено Вундтомъ), но надо вскрыть этотъ принципъ систематически и положительно обосновать его, вынести же за скобки изъ составившейся случайно суммы, напр., моментъ активности 7)—еще не значитъ дать какое-нибудь опредѣ- ленное объясненіе. Если Вундтъ лично и пытается подчасъ не поры- вать связи своей психологіи съ метафизическими разсужденіями, *) х) „... іпсіет ѵ/іг сіаз Аийгегеп еіпег (іипкеіп ѴотеІ1ші§ іт Веѵгиззізеіп сііе Регсерііоп, сіаз Аийгеіеп еіпег кіагеп Ѵогзгеіііт^ аЪег <Пе Аррегсерігоп пеппеп* („Ѵогіезип^еп йЬ. гі. МепзсЬ. ипсі Тіиегзее1е“, 2 Айѣ стр. 262). „Эеп Еіпігіп еіпег Ѵогзгеііип^ іп сіаз іппеге ВІіскГекі лѵоііеп ѵріг сііе Регсерііоп-> іЬгеп Еіпігіц іп сіеп Вііскрипкг сііе Арретсерііоп пеппеп“ („ѲгипсІгііде сі. рЬуз'. Рзусііоі." 5 АиЙ. ПІ» Вапсі; стр. 333.); см. также „Огипсі. сіег РзусЬоІЛ, 7 изд., стр. 252. *) „Ѵпіег Аррегсерйоп іп сіег етрігізсЬ-рзускоІо^ізсЬеп Вебеиіип^ сііезез 'ѴѴ’оПез ізі пип зеІЬзіѵегзіапсШсЬ пісЬгз апсіегез ги ѵегзіекеп аіз (Ііе Витте еЬеп діезег (=Ъеі сіеп АиГтегкзаткеіізѵог^ап^еп ѵогЬапсіепеп) СеГйЫе запн сіеп зіе іЪаізасЫісЬЬ е§1еігепсіеп ѴегапсІегип^еп «іег Веѵѵиззгзеіпзіпііаіге (СгипсІгй^е, ІП, стр. 350). 8) „Иасіі аііет Лезет зіпсі Аиртегѣзагпкеіі ипсі Аррегсерііоп АизсІгііске ійг еіпеп ипсі (іепзеІЪеп рзускоіо^ізсііеп ТЬагЪезІапсі*. (Сгипсі, 341). *) „Ветпаск із: сііе Аррегсергіоп иЪегЪаирі сіег игзргйп^ІісЬе ЛѴіІІепзакъ (^Ѵогіезип^еп* 274) Л...ізі сііе Аррегсерііоп ^ІеісЬгеіи^ еіетепіагег ѴЛІІепзакг ипсі сопзшиігепсіег Везіапсігііеіі аііег ТѴ’Шепзѵог^ап^е* („СгипсИ, стр. 342). 3) я..лѵіг<1 зо (Не Аррегсерііоп тй сіеп ап зіе ^есіипсіепеп СеШІіІеп (ііе аиз- зсЪМезхІіске Тга^егіп сіез ЗеІЪзіЬечѵиззиеіпзЛ („СгипсіЛ, стр. 37$). 3) См. *Ьо§;іки, I Вапсі, первую главу. 7) Ьехеісііпеп тѵіг... сііеіепі^еп (—ѴегЬіпсІип^еп), Ле еіпеп акгіѵеп Хизіапсі ѵогаиззеггеп аіз АрреггерііопзѵегЪіпсіип^еп. („Сгипсіг. сіег РзусЬо!.", стр. 271). 3) Хотя это, къ сожалѣнію, не всегда бываетъ. Такъ на стр. 349 своихъ „Огипсіги^е* (Вапсі III). Вундтъ съ чувствомъ удовлетворенія отмѣчаетъ, что при помощи признака ясности содержаній сознанія онъ далъ характеристику
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 39 то вообще современной психологіи именно не достаетъ принци- піальности, которая не мыслима внѣ сферы обще—теоретическихъ вопросовъ природы сознанія, т.-е. философіи. И нашъ взоръ, поэтому, невольно обращается къ философскому ученію осно- вателя даннаго направленія—къ Лейбницу. Необходимость пересмотра данныхъ положеній Лейбница под- сказывается и другими соображеніями: представляется вполнѣ своевременнымъ напомнить истинный, онтологическій смыслъ уче- нія Лейбница объ апперцепціи. Дѣло въ томъ,что собственно- му ученію Лейбница грозитъ опасность въ современной психо- логической литературѣ. Теперь многочисленные изслѣдователи во- проса объ апперцепціи (намъ все время придется имѣть съ ними дѣло) не интересуются взглядами Лейбница, какъ таковыми, а берутъ, или вѣрнѣе вырѣзываютъ, изъ нихъ то, что подходитъ къ ученіямъ представителей современнаго апперцептивнаго напра- вленія. У такихъ критиковъ ученіе Лейбница—лишь незначитель- ная прелюдія то къ Вундту, то къ Авенаріусу. Получается кар- тина довольно печальная — въ родѣ положенія современнаго неокантіанства, когда самъ Кантъ оказывается забытымъ, а бе- рется изъ него лишь то, что подходитъ къ обоснованію науч- наго позитивизма трансцендентальнаго направленія. Такимъ же оказывается и положеніе Лейбница въ современной психологіи. Поэтому пора напомнить истинный метафизическій смыслъ его ученія объ апперцепіи, тѣмъ болѣе, что именно отсутствіе прин- ципіально-теоретическаго обсужденія вопроса объ апперцепціи составляетъ главный изъянъ у современныхъ представителей раз- бираемаго направленія. I. У Лейбница данныя психологіи играли весьма значительную роль въ особенности потому, что система монадологіи, какъ спи- ритуалистическая доктрина, обращала по преимуществу вниманіе на процессы сознанія. Въ самомъ дѣлѣ, если міровоззрѣніе опре- дѣляетъ коренныя особенности бытія по аналогіи съ духовными .. \ апперцепціи чисто эмпирическую, абстрагировавшись отъ всѣхъ метафизи- ческихъ и спекулятивно-психологическихъ предпосылокъ; и на слѣдующей страницѣ, защищая себя отъ нападокъ, Вундтъ говоритъ: МеіарЬузізсЬе Ве- ^гійе ЬехеісЬпеп пісЬі ТЬаізасЬеп, зопгіегп зресиіагіѵе Ег^апгип^еп (ІегзеІЪеп ипб тапсЬтаІ хѵоЫ аисЬ чѵіІІкІігІісЬе Ег<іісЬпш§еп“.
40 п. поповъ. актами человѣка, то ясно, что психологическія воззрѣнія такого мыслителя стоятъ въ органической связи съ цѣлымъ его фило- софскаго міросозерцанія. Поэтому у Лейбница психологія по преимуществу имѣетъ метафизическій характеръ, и его ученіе объ апперцепціи становится яснымъ лишь тогда, когда оно раз- сматривается на фонѣ обще-онтологическихъ воззрѣній мысли- теля. Поэтому правильно поступаютъ тѣ коментаторы Лейбница, которые подчеркиваютъ метафизическій характеръ его психоло- гическихъ воззрѣній и, въ частности, его взгляда на апперцепцію. Эеззоіг даже жалуется, что точка зрѣнія Лейбница затемняется метафизическими и раціоналистическими способами разсмотрѣ- нія *). Людтке тоже говоритъ: „Оег Сгипсі аиз <іет Ііегаиз ег (—ЬеіЬпіг) йЬегЬаирг ]епе рзусЬоІо^ізсЬе Ве:гасЬшп§еп Ьегапго§, ѵгаг ѵіеІтеЬг егкепшпізгЬеогеизсЬег иші теирЬузізсѣег Яагиг" а). Отъ Локка, по мнѣнію Людтке, перешелъ теоретико-познава- тельный вопросъ, но это различіе между перцепціей и апперцеп- ціей является гораздо болѣе существеннымъ для обоснованія метафизическаго у Лейбница. Въ этомъ послѣднемъ Людтке очень твердо увѣренъ. Вполнѣ соглашаясь въ этомъ съ Людтке, однако, мы должны съ большимъ удивленіемъ констатировать, что въ своемъ очеркѣ даннаго ученія Лейбница Людтке лишь мимоходомъ говоритъ объ обще-онтологическихъ предпосылкахъ психологіи Лейбница. Какъ на самомъ дѣлѣ разсуждаетъ Лейбницъ? Для этого нуж- но будетъ войти въ самый центръ его метафизики. Намъ, поэто- му, придется коснуться кое-какихъ фактовъ и соображеній Лейб- ница, которые хорошо извѣстны въ исторіи философіи, но сдѣ- лать это необходимо въ виду ихъ значенія для тѣхъ принципіаль- ныхъ выводовъ, которые получаются въ результатѣ разсматривае- маго ученія Лейбница. Онъ учитъ такъ. Если существуютъ въ природѣ сложныя субстанціи, то этотъ аггрегатъ возможенъ лишь при признаніи реальности простыхъ субстанцій ’). Но въ чемъ же заключаются ко- ренные признаки этой дѣйствительно существующей реальности, *) „СгезсЫсІке сіег пеиегеп іеисзсЪеп РзусЬо1о§іеа, стр. 4. 2) „ХекзсЪгіЕі: Шг РЫІозорІііе ипі РЫ1. Кгіик*. В. 14г, 8. 44. „Мопаіоіо^іе^ § і — 2; «Ргіпсірез іе Іа пашге еі сіе Іа §гйсе» § I [Оеиѵгез іе ЬеіЬпіг, еі. }адиез, 2-те зёгіе р. 591 еі 405—далѣе все вре- мя будетъ цитироваться это изданіе].
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 41 безъ которой невозможно ничто сложное? Существеннымъ при- знакомъ, отличающимъ бытіе одной субстанціи отъ другой, не можетъ быть внѣшнее отношеніе—различіе по времени и по мѣ- сту. Вѣдь понятія пространства и времени вполнѣ условны и не обладаютъ никакой изначальной реальностью, поэтому-то понятіе атомовъ и является химеричнымъ; значитъ, слѣдуетъ вскрыть внутренній принципъ различія1 2 3). Эго внутреннее- качество, вну- треннее начало должно характеризоваться признаками психиче- скими! всякая суостанція, всякая единица обладаетъ воспріятіемъ и стремленіемъ (регсерііоп ег аррёгігіоп) *). Правда, эти акты вполнѣ отличны отъ сознательныхъ моментовъ жизни человѣ- ческой души, но принципъ несомнѣнно долженъ быть одинаковъ, потому что въ мірѣ все дышитъ взаимнымъ согласіемъ а). Въ этой идеѣ лежитъ фундаментъ психологическаго монизма Лейб- ница. Все полно жизни, стремленій и воспріятій. КисЬпег пра- вильно указываетъ: «Въ широкомъ смыслѣ в<я философія Лейб- ница есть психологія. Все состоитъ изъ монадъ, этихъ про- стыхъ недѣлимыхъ основныхъ силъ или жизненныхъ началъ, которыя по аналогіи съ нашей душой надѣлены представленіемъ и стремленіемъ *). Тотъ монизмъ, который хотѣлъ воздвигнуть Лейбницъ своей философской доктриной, какъ проблема подсказывалась и во мно- гомъ опредѣлялась неясностями и противорѣчіями картезіанска- го міросозерцанія. Необоснованность дуалистическихъ основопо- ложеній Декарта пре вставлялась совсѣмъ очевидной; по его уче- нію между духомъ и тѣломъ не оказывалось ничею, кромѣ сплош- ной противоположности*, взаимодѣйствіе природы и сознанія кореннымъ образомъ отрицалось и, такимъ образомъ, разумѣет- ся, философія переставала быть вѣрной опорой для знанія, такъ какъ она уже больше не могла претендовать на познаніе сущно- сти вещей. Предъ взоромъ Лейбница ясно ставилась коренная за- дача—вскрыть эту связь между матеріей и сознаніемъ, устранить противорѣчія между мыслію и протяженностью, показать, съ од- ной стороны, что не одни только духи мыслящии сознатель- 1) Моп. § 8—11; р. 392. «Ргіпсіре$» § і; р. 4°5* «Иоиѵеаих еззаіз» II, сЬар. XXVII § і—з («^иез» і-ге зёгіе, р. 165—ібб). 2) Моп. § 15, 17; р. 393. 3) „Коиѵ. Аѵапг-ргороз, р. 8»... юиі е$г со пзрігапѵ4. КігсЬпег «ЬеіЪпіх’ 5 РзусЬоІо^іе», стр. 2.
42 . п. поповъ. ны, а съ другой стороны, что духи не только мыслящи и не только сознательны *). Нужно было найти то звено, которое бы связало матерію съ духомъ, которое бы показало, что природа тоже духъ, но еще не развившійся, смутный и тусклый въ своей основѣ. Ясно, что такимъ образомъ нужно было опредѣлить возможно шире психическую жизнь вообще, а сознаніе человѣка понять лишь, какъ отдѣльный эпизодъ всей одухотворенности природы. И вотъ развивается ученіе Лейбница,—ученіе о малыхъ представленіяхъ, о темныхъ состояніяхъ сознанія, какъ фундаментъ спиритуа- листическаго взгляда на весь міръ; на ряду съ этимъ является настоятельная необходимость подчеркнуть отличіе сознательной жизни человѣка, какъ болѣе организованной и упорядоченной дѣя- тельности духа—и, такимъ образомъ, съ этой точки зрѣнія надъ всеобщей одухотворенностью природы всплываетъ апперцептив- ный, сознательный характеръ процессовъ человѣческаго сознанія. Итакъ ученія о «решез регсергіопз» и объ апперцепціи оказывают- ся органически связанными, поскольку оба они должны освѣ- тить одну изъ коренныхъ задачъ монадологіи Лейбница. Понявъ силы природы, какъ психическіе центры, Лейбницъ долженъ былъ установить извѣстныя градаціи въ духовныхъ моментахъ, произвести необходимыя расчлененія, отдѣлить сознаніе человѣ- ка отъ психическихъ силъ, разлитыхъ во всей вселенной, и въ результатѣ возникло ученіе объ апперцепціи, которое стало весь- ма крупной главой не только психологіи Лейбница, но и его онтологіи. 2) Было только что указано, что въ своемъ ученіи объ апперцепціи Лейбницъ отправляется отъ настоятельной необходимости освѣ- тить и устранить причину Декартова дуализма: извѣстны три *) Такъ удачно формулируетъ Кино ГізсЬег въ сжатомъ видѣ философ- скія понятія Декарта, которыя Лейбницъ стремился устранить. (СезсЫскіе сіег пеиегп РЬіІозорЪіе, П, стр. 465). Когенъ сумѣлъ закрѣпить значеніе апперцепціи въ обшей системѣ мо- надологіи Лейбница слѣдующей сжатой формулировкой: апперцепція цен- тральной монады покоится на перцепціяхъ монадъ, и при такомъ раздѣленіи существъ противоположность, которую составляетъ матерія передъ сознаніемъ стирается въ различіи сложнаго. Матерія есть нѣчто сложное, сознаніе же просто, а разъ сложная субстанція предполагаетъ простое въ матеріальномъ мірѣ, то во всякой матеріи бьется жизнь сознанія (см. разборъ второй кан- товой антиноміи въ „Капіз ТЪеогіе сіег ЕгГа1ии陸, II АиЙа^е, 1885; 8. 546.-/
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 43 опредѣленія Лейбница апперцепціи, которыя даны на страницахъ его «Мопа<іо1о§іеэ, «Ргіпсірез Ле Іа папіге ес сіе Іа ^гасеэ и «Коиѵеаих еззаіз» *); два ИЗЪ нихъ связаны и, такъ сказать, подсказаны— желаніемъ отринуть одностороннее пониманіе духа у картезіанцевъ и, въ связи съ этимъ, обосновать наличность души у животныхъ въ противовѣсъ чисто механическому истолкованію жизни организ- ма животныхъ у Декарта. Вѣдь въ дѣйствительности между ду- шой человѣка и животныхъ нѣтъ никакой непроходимой проти- воположности; сближеніе возможно съ одной стороны потому, что и души животныхъ безсмертны, а съ другой стороны—пото- му, что невозможно бытіе человѣческой души безъ тѣла *). На самомъ дѣлѣ духовная жизнь присуща не только животнымъ, но въ болѣе широкомъ смыслѣ опредѣляемая, какъ монада, она составляетъ коренной принципъ всего бытія. Монады, по опредѣленію Лейбница,—это простыя субстанціи, которыя представляютъ изъ себя живыя дѣятельныя силы; ихъ можно назвать также энтелехіями. Каждая монада есть живое зеркало, которое одарено внутреннимъ дѣйствіемъ и воспроиз- водитъ вселенную съ своей точки зрѣнія 3). Каждая монада—ин- дивидуальность, и въ мірѣ безконечное множество разнообраз- ныхъ оттѣнковъ природы этихъ монадъ; въ этомъ заключается принципъ индивидуаціи, на которомъ такъ настаиваетъ Лейб- ницъ. Лейбницъ по этому поводу приводитъ остроумную иллю- страцію для подтвержденія своей мысли о безконечномъ разно- образіи живыхъ существъ: онъ разсказываетъ, какъ однажды одна герцогиня, одаренная высокимъ умомъ, гуляя въ своемъ *) Выпишемъ ихъ для удобства: „преходящее состояніе, которое заключа- етъ и представляетъ множество въ единствѣ есть... не что иное, какъ то» что называется перцепціей, которую нужно отличать отъ апперцепціи или сознанія" («Мопасі.», § 14). «Слѣдуетъ различать между перцепціей, которая есть внутреннее состоя- ніе монады, представляющее внѣшнія вещи, и апперцепціей, которая есть с о- знаніе или рефлексивное познаніе этого внутренняго состоянія; оно дано не всѣмъ душамъ, и у одной и той же души не всегда бываетъ» («Ргіпсірез», § 4)« «Лучше различать между перцепціей и апперцепированіемъ. Шумъ, кото- рый мы воспринимаемъ, но на который мы не обращаемъ вниманія, стано- вится апперцспируемымъ благодаря маленькому прибавленію или увеличенію («Коиѵеаих еззаіз» II, сЪ. IX, § 4). 2) „Коиѵ. е55.и II, ск. I, § 12, р. 6і. 8) „Ргіпсірез" § з,р. 406.
44 п. поповъ. саду, сказала, что она не вѣритъ, будто могутъ существовать два абсолютно одинаковыхъ листочка; одинъ разсудительный дворянинъ, бывшій во время этой прогулки, рѣшилъ, что легко ихъ найти; но сколько онъ ни искалъ, онъ долженъ былъ убѣ- диться собственными глазами, что всегда въ листочкахъ оказы- валось различіе 1). Таково жизненное разнообразіе явленій міра. Даже въ самой малой части матеріи налицо цѣлый міръ тво- реній, живыхъ существъ, животныхъ, энтелехій. Всякая частица матеріи можетъ быть понята въ образѣ сада, полнаго растеній, или пруда, полнаго рыбъ. Но каждая вѣтка растенія, каждый членъ животнаго, каждая капля соковъ его—опять такой же садъ пли такой же прудъ 2 3 *). Каждая монада должна быть обязательно отлична отъ другой монады; иначе эти монады слились бы. Поэтому существуетъ безконечная лѣстница градацій живыхъ существъ. Тѣмъ не ме- нѣе возможно до извѣстной степени установить среди монадъ различіе трехъ классовъ. Всего ниже стоятъ монады простыя или голыя, ихъ Лейбницъ называетъ также началами жизни или просто жизнями («ѵіез> 8). Какъ себѣ представить духовную жизнь такой низшей монады? Всѣ ея представленія, перцепціи, находятся въ смутномъ состо- яніи. Лейбницъ объясняетъ состояніе простой монады примѣ- рами изъ жизни человѣка: у насъ тоже бываютъ моменты, когда мы ни о чемъ не помнимъ и не имѣемъ ни одного яснаго вос- пріятія, возьмемъ хотя бы обморочное состояніе или сонъ. Въ этомъ состояніи душа не отличается замѣтнымъ образомъ отъ простой монады *). Если мы нѣсколько разъ подрядъ будемъ по- ворачиваться въ одномъ и томъ же направленіи, то у насъ яв- ляется головокруженіе и тогда мы ничего не въ состояніи ясно различать—это очевидное доказательство существованія малыхъ воспріятій 5). Припомнимъ классическій примѣръ, приводимый Лейбницемъ для уясненія характера решез регсергіопз: шумъ моря мы несом- нѣнно слышимъ, но, такъ какъ онъ складывается изъ шумовъ от- 9 „Коиѵеаих еззаіз®, сЪ. XXVII § 3. р. ібб. 2) „Мопас1.“ § 66—67, р. 400—401. 3) „Мопа<1.“ § 24, р. 394. Ргіпсірез § I, р. 4°5« *) „Мопасі." § 20, стр. 393—394. „Мопа(і.И § 2і, стр. 394.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 15 дѣльныхъ волнъ, то необходимо испытать дѣйствіе отъ движенія каждой отдѣльной волны; такія воспріятія въ отдѣльности оста- лись бы совершенно незамѣтными, но въ совокупности они да- ютъ ясное впечатлѣніе шума моря 1). У Лейбница есть и другіе примѣры. Если мы не обращаемъ извѣстнаго вниманія, то дви- женіе мельницы или водопада остается нами незамѣчаемымъ, по- тому что, въ силу привычки, воспріятія теряютъ прелесть но* визны и не оказываются достаточно сильными для ихъ яснаго представленія. 2) Значитъ ли это, однако, что такія неясныя представленія, такія безсознательные процессы не имѣютъ ника- кого реальнаго значенія для состояній сознанія? Разумѣется нѣтъ, потому что иначе какъ бы мы могли констатировать наличность этихъ малыхъ перцепцій? На самомъ дѣлѣ эти неясныя воспрія- тія, которыя плохо отличаются другъ отъ друга, однако позна- ются черезъ извѣстные результаты 3). Кромѣ предрасположенія къ извѣстному поступку въ каждомъ человѣкѣ существуетъ стремленіе къ дѣйствію, и эти стремленія, въ безконечномъ мно- жествѣ заразъ, проявляются въ каждомъ субъектѣ и всегда со- провождаются реальными послѣдствіями 4 5 6). Идеи и истины вро- жденъ! намъ, какъ наклонности, расположенія, привычки или естественныя силы, а не какъ дѣйствія, хотя эти естественныя силы постоянно сопровождаются нѣкоторыми дѣйствіями, со- отвѣтствующими имъ, часто незамѣтными ®). Огъ всѣхъ нашихъ прошлыхъ мыслей что-то остается и ни одна мысль не можетъ вполнѣ угаснуть. 8) Оп реш тёше віге ци еп сопзёдиепсе 4е се$ решез регсерйопз 1е ргёзеш езі ріеіп <1е Г аѵепіг ег сЬаг§ё <іи раз$ё 7). Каждая душа сохраняетъ всѣ прошедшія впечатлѣнія, въ каждой субстанціи будущее очень опредѣленно связано съ про- *) «Ыоиѵеацх еззаіз". Аѵапі—ргороз, стр. 8. *) ІііісЬ, стр. 7. 3) „Ыоиѵ. езз*., Ііѵ. 2, I глава, § 9, стр. 6о. *) лКоиѵ. еззаів", § 2, стр. $8. 5) „Ыоиѵ. еззаіз*, стр. 6. 6) „Коиѵ. еззаіз", 1. 2, І§ 12, стр. 6і. 7) ІЫ4. стр. 8. Эта интересная характеристика природы измѣнчивости въ творческомъ преображеніи времени, данная здѣсь въ геніальномъ полуна- мекѣ у Лейбница, получила свое яркое обоснованіе особенно въ ученіи о „ёигёе* у современнаго мыслителя Анри Бергсона въ его замѣчательной книгѣ „Еззаі зиг Іез <іоппёез іпшіёсііагез ёе Іа сопзсіепсе*.
46 п. поповъ. шедшимъ; въ этомъ заключается единство индивидуума; однако не всегда нужны воспоминанія и даже вслѣдствіе множества настоящихъ и прошедшихъ впечатлѣній это не всегда возможно, потому что нѣтъ въ человѣкѣ представленій, которыя бы не об- ладали нѣкоторымъ, хотя бы спутаннымъ воздѣйствіемъ; эти представленія всегда создаютъ для послѣдующихъ мыслей извѣст- ный примѣшиваемый остатокъ (гезіе тёіё) * *). Нематеріальное существо или духъ не можетъ быть обнаженъ отъ всѣхъ вос- пріятій своего минувшаго существованія. У него остаются впе- чатлѣнія всего, что съ нимъ нѣкогда произошло, и у него даже есть предчувствіе всего, что въ нимъ случится, но чаще всего эти чувства слишкомъ незначительны, чтобы ихъ различить и замѣтить, хотя они со временемъ, можетъ быть, и разовьются *)• Эту мысль Лейбницъ въ одномъ изъ своихъ писемъ къ Арно формулируетъ слѣдующимъ образомъ: «Мы чувствуемъ нѣкото- рый неясный результатъ всѣхъ движеній, которыя происходятъ въ насъ, но благодаря привычкѣ къ этому внутреннему движе- нію, мы отчетливо воспринимаемъ его лишь при значительномъ измѣненіи, какъ, напр., при началѣ болѣзней» 8). Еще яснѣе говоривъ Лейбницъ о характерѣ безсознательныхъ процессовъ слѣдующимъ образомъ: всѣ впечатлѣнія имѣютъ свое дѣйствіе, но не всѣ дѣйствія всегда подмѣчаются; если я ско- рѣе обращаюсь въ одну сторону, а не въ другую, то это часто про- исходитъ благодаря сцѣпленію маленькихъ впечатлѣній, которыя я не сознаю и которыя дѣлаютъ одно движеніе нѣсколько ме- нѣе неудобнымъ, чѣмъ другія. Всѣ поступки, совершенные нами безъ колебаній, являются результатомъ совмѣстнаго дѣйствія слабыхъ воспріятій и также отсюда проистекаютъ наши привычки и страсти, которыя оказываютъ столь большое вліяніе на наши рѣшенія; ибо эти привычки созидаются мало по малу, и безъ слабыхъ воспріятій никакъ нельзя было бы перейти къ замѣтнымъ склонностямъ *)• Для Лейбница значеніе безсознательныхъ актовъ весьма важно также и въ области морали; въ связи съ этимъ ученіемъ рѣша- ется Лейбницемъ и вопросъ о свободѣ воли: онъ протестуетъ *) „№оиѵ еззаіз* § 12, стр. 62. 2) „Коиѵ езз“, ХХУІІ § 14, стр. 173. 3) Соггезропё. аѵес АгпаиИ, Іеігге XXIV. *) „Коиѵ. езз.а 1. 2, I § 15, стр. 63.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 47 противъ свободы безразличія и указываетъ, что эти неясныя впечатлѣнія склоняютъ нашу волю въ ту или въ другую сторону, но безъ принужденія («$апз песе$5Ігегх>). Ученіе о безсознательныхъ актахъ мысли представляетъ со- бою необычайно плодотворный и непоколебимый принципъ для обоснованія сплошности и непрерывности душевной жизни. Лейб- ницъ говоритъ такъ: невозможно всегда отчетливо рефлек- тировать надъ всѣми нашими мыслями: иначе духъ надъ каж- дой рефлексіей ставилъ бы еще новую рефлексію до безконеч- ности, не имѣя возможности когда-либо перейти къ новой мы- сли. Если бы я, напримѣръ, созналъ какое-нибудь изъ настоя- щихъ моихъ воспріятій, то я бы все долженъ былъ думать, что я объ этомъ думаю, и далѣе опять думать, что я думаю объ этой мысли, и такъ до безконечности. Но вѣдь я долженъ на- конецъ перестать рефлектировать надъ всѣми этими размышле- ніями и въ концѣ концовъ имѣть мысль, которую бы можно было пропустить безъ размышленія, иначе мы бы все оставались на одномъ и томъ же мѣстѣ *). II. Таково въ общихъ чертахъ ученіе Лейбница о малыхъ пред- ставленіяхъ; эти малыя представленія, какъ мы видѣли, играютъ весьма значительную роль въ психическихъ состояніяхъ человѣка, но не они создаютъ центръ человѣческаго сознанія, не они со- ставляютъ специфическую особенность человѣческой души. Ма- лыя представленія—характерная особенность первой низшей базы развитія духовныхъ силъ; это характерная черта состояній низ- шихъ монадъ, гдѣ все смутно и нѣтъ никакихъ ясныхъ перцеп- цій. Вторую, болѣе развитую ступень духовныхъ силъ, составляетъ классъ монадъ, который Лейбницъ называетъ душами (ате$) *). Чѣмъ отличаются души отъ состоянія простыхъ монадъ? Простая монада—носительница неясныхъ перцепцій; въ душахъ эти перцеп- ціи становятся болѣе отчетливыми 8). Решез регсергіопз—регсерііопз, вотъ переходъ отъ простой мо- нады къ душамъ. Такими душами обладаютъ животныя*, при- *) „Ыоиѵ. еззаіз", § ід, стр. 6$. 2) «Ргіпсірез», § I, стр. 405. «Мопад.ѵ, § 14, стр. 392. •) аМопасі.», § 19, стр. 93.
48 п. поповъ. рода дала животнымъ выдающіяся воспріятія, благодаря той заботливости, какую она приложила, снабдивъ ихъ органами; эти органы собираютъ нѣсколько свѣтовыхъ лучей или нѣсколько волнъ воздуха, чтобы ихъ соединеніемъ придать имъ больше силы. Есть нѣчто сходное и въ чувствахъ обонянія, вкуса и ося- занія и, можетъ быть, въ множествѣ другихъ чувствъ, намъ неизвѣстныхъ х). Итакъ, душа животныхъ объединяетъ понятія отдѣльныхъ чувствъ. Эги понятія ясны, но смутны, неотчетливы. Лейбницъ очень опредѣленно различаетъ Іез ісіёез „еіізгіпсгез* ег „сіаігез* *)♦ Онъ указываетъ, что въ этомъ отношеніи онъ пользуется словоупо- требленіемъ Декарта. Возьмемъ, напримѣръ, идеи чувственныхъ качествъ, хотя бы цвѣтъ или теплоту; онѣ ясны (сіаігез), по- тому что ихъ узнаютъ и легко различаютъ однѣ отъ другихъ, но онѣ не отчетливы (роіпг іізгіпсгез), потому что нельзя разли- чить того, что онѣ содержатъ. Такимъ образомъ нельзя дать никакого опредѣленія ихъ. Пока не удастся расшифровать вну- тренняго качества, это всегда будетъ нѣчто неизвѣстное. Раздѣль- ными, т.-е. дѣйствительно отчетливыми идеями мы должны, по- этому, назвать не всѣ тѣ, которыя различаемы или различаютъ предметы—вѣдь простыя ясныя идеи производятъ то же,—но толь- ко тѣ, которыя бываютъ хорошо отличаемы; эго значитъ, что онѣ должны быть различны въ самихъ себѣ и отличать въ объектѣ существенные признаки, что ведетъ къ анализу или опредѣле- нію 8). Если ощущенія различныхъ цвѣтовъ будутъ ясными, но не отчетливыми, то наоборотъ, напримѣръ, идея круга будетъ и ясна и отчетлива, но до такого познанія душа животныхъ не доходитъ. Почему же однако чувственное ощущеніе не можетъ быть дізгіпсс, а всегда будетъ сопГи$? Только нѣчто абсолютно про- стое можетъ быть насквозь очевиднымъ и яснымъ для нашего сознанія, между тѣмъ чувственныя идеи просты ли на самомъ дѣлѣ? Возьмемъ, напримѣръ, зеленый цвѣтъ; извѣстно, что онъ возникаетъ изъ смѣшенія голубого и желтаго; можно предпо- ложить, что идея зеленаго цвѣта составлена изъ этихъ двухъ *) „МопасіД § 2$, стр. 394. 2) „№иѵ. еззЛ, Ііѵ. а, глава 29, § 4, стр. 187. 3) „Ноиѵ. е$5.“ XXIX, § 4, стр. 187—-188.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 49 идей; между тѣмъ идея зеленаго цвѣта кажется намъ столь же простой, какъ идея голубого или желтаго. Значитъ простота чувственныхъ идей вполнѣ относительна: все зависитъ отъ того, что наше воспріятіе не расчленяетъ ихъ 1). Мы говоримъ, что свѣтъ существуетъ въ огнѣ, потому что въ огнѣ налицо дви- женія; въ частности, раздѣльно эти движенія нами не ощущаются и лишь смѣшеніе или соедийеніе ихъ становится ощущаемымъ и жредставляется намъ въ видѣ идеи свѣта 8). Идеи чувственныхъ качествъ находятся въ ряду простыхъ идей только благодаря на- жіему невѣдѣнію * *). Подобными чувственными идеями истинное, вполнѣ отчетливое знаніе не можетъ быть дано; такими только вос- жріятіями и обладаютъ животныя; за ними нельзя отрицать на- личности чувственнаго познанія (зепгішепг) *). Животныя вполнѣ могутъ отличать одни ощущенія отъ другихъ; но совсѣмъ не нужно, чтобы они имѣли мысли, то-есть чтобы они имѣли рефлек- сію или то, что можетъ быть предметомъ рефлексіи ’). Если животныя имѣютъ отчетливыя перцепціи, то отголосокъ ихъ необходимо сохраняется на долгое время и при случаѣ мо- жетъ быть снова услышанъ; значитъ, воспріятія сопровожда- ются памятью. Такимъ образомъ на ряду съ большей раздѣлъ- жостью въ воспріятіяхъ, на ряду съ большей ихъ отчетливостью, которая осуществляется, напримѣръ, тѣмъ, что лучи свѣта кон- ментрируются и дѣйствуютъ съ большей силой, должно признать жаличность памяти у животныхъ в). Память доставляетъ душѣ родъ связи по послѣдовательности, она походитъ на разсудокъ, но этотъ послѣдній слѣдуетъ опредѣленно отличать отъ памяти. Какъ же проявляется дѣятельность памяти? Животный, когда •ни воспринимаютъ что-либо, что ихъ поражаетъ и отъ чего они ранѣе имѣли подобныя же воспріятія, при помощи памяти •жидаютъ то, что было связано въ этомъ предшествовавшемъ *) «Иоиѵ. ез$.», стр. 67- Этотъ намекъ Лейбница на субъективность чувствен- ныхъ качествъ предвосхищаетъ установленный впослѣдствіи въ психологіи •иаменитый законъ отношенія ощущеній къ раздраженіямъ (т. наз. законъ Вебера-Фехнера). *) „Ыоиѵ. ез5.“ VIII, § 15 стр. 76. •) „Ыоиѵ. е85<“, стр. ш. <) „Ргіпсірез“, § 4, стр. 406. „Ыоиѵ. еззаіз*, стр. аі. *) „Ыоиѵ. езз.* IX, § I, стр. 7З. б) „Ргіпсіре$“ § 4, стр. 406—407. Вопросы философіи, кн. 139.
50 п. поповъ. воспріятіи. Напримѣръ, когда показываютъ палку собакамъ, онѣ вспоминаютъ боль, которую она имъ причинила, визжатъ и убѣ- гаютъ *)• Совершенно очевидно, что Лейбницъ тутъ имѣетъ въ виду процессы ассоціативнаго характера; это то, что обозначается теперь въ психологіи, какъ законы ассоціаціи идей *). Объ этомъ опредѣленнѣе говоритъ Лейбницъ въ своемъ предисловіи къ «ЭДоиѵеаих еззаіз»: онъ указываетъ, что животнымъ присуща эта способность дѣлать заключенія по послѣдовательности. Въ этомъ, именно, коренится различіе человѣческихъ познаній отъ познаній животныхъ; животныя руководятся только отдѣльными фактами и не могутъ дойти до образованія необходимыхъ по- ложеній, они не способны къ демонстративнымъ наукамъ; однако и людямъ часто свойственно поступать эмпирически; въ трехъ четвертяхъ нашихъ поступковъ мы бываемъ только эмпириками, напримѣръ, ожидая, что завтра наступитъ день потому, что до сихъ поръ это всегда такъ происходило. Только астрономъ су- дитъ въ такомъ случаѣ при помощи разума •). Значить, люди дѣйствуютъ какъ животныя, поскольку послѣдовательность ихъ воспріятій опредѣляется по принципу памяти. Теперь для насъ вполнѣ ясно, чѣмъ души (животныхъ) стоятъ выше простыхъ монадъ: онѣ обладаютъ способностью получать ясное воспріятіе въ сопровожденіи памяти. Таковъ второй этапъ, такова вторая ступень раскрытія живыхъ психическихъ силъ въ твореніяхъ, составляющихъ природу. Но этотъ переходъ смутныхъ состояній началъ жизни къ извѣстной ясности воспріятій душъ животныхъ есть аналогъ подобнаго же восхожденія психическихъ силъ въ развитіи человѣческаго духа. Взглянемъ же болѣе пристально въ человѣческую душу и по- смотримъ, какъ тамъ безсознательныя воспріятія восходятъ къ замѣтнымъ перцепціямъ. Представимъ себѣ человѣческое сознаніе во власти однихъ только малыхъ воспріятій; душа погружена тогда во мракѣ без- сознательнаго; эти безсознательные акты проявляютъ себя лишь извѣстными послѣдствіями; погаснуть они не могутъ никогда; но х) „Мопа<і.“, § 26, стр. 394—395. „Иоиѵ. езз/ стр. 86—87. *) См. замѣчаніе ЪасЬеІіег въ коментаріяхъ къ „Мопа<і.“ ЬеіЬпіх’а, стр. $2. 3) „Мопас1.“, § 28, стр. 39$.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 51 какъ же они могутъ вспыхнуть до яснаго воспріятія? Лейбницъ въ этомъ вопросѣ подчеркиваетъ значеніе процессовъ вниманія, онъ говоритъ: Ь’ арегсергіоп (Іе се диі езг еп пои$ дёрепі сГ ипе, апепгіоп ег (Г ип огНге. *) У насъ есть вниманіе къ предметамъ, которые мы различаемъ и предпочитаемъ другимъ *). Если впе- чатлѣнія теряютъ прелесть новизны, то они уже недостаточно сильны, чтобы привлечь наше вниманіе и память, которыя обра- щаются на болѣе занимательные предметы. Всякое вниманіе пред- полагаетъ память, и когда насъ не побуждаютъ, такъ сказать, обращать вниманіе на нѣкоторыя изъ. нашихъ настоящихъ вос- пріятій, мы оставляемъ ихъ безъ рефлексіи и даже ихъ не за- мѣчаемъ; но если кто-нибудь немедленно обратитъ на нихъ нате вниманіе и заставитъ насъ замѣтить, напримѣръ, какой-нибудь шумъ, который только что послышался, мы вспоминаемъ его и сознаемъ, что мы уже получили отъ него нѣкоторое ощущеніе. Итакъ, это были воспріятія, которыя мы сразу не замѣтили и сознаніе (арегсергіоп) ихъ явилось только благодаря тому, что мы обратили на нихъ свое вниманіе. *) Память, по мнѣнію Лейбница столь тѣсно связанная со внима- ніемъ, только тогда замѣчаетъ остатки прошедшихъ впечатлѣ- ній, когда она находитъ для этого поводъ *). Но каковы же эти поводы, каковы тѣ причины, благодаря которымъ мы отличаемъ предметы или предпочитаемъ ихъ другимъ? Чѣмъ прежде всего регулируется наше вниманіе? Тутъ приходится, по мнѣнію Лейб- ница, во всякомъ случаѣ указать на значеніе опыта, на значе- ніе внѣшнихъ впечатлѣній. Возможны два случая: во-первыхъ, наше вниманіе перестаетъ отвлекаться другими предметами, когда предметъ становится достаточно сильнымъ, чтобы привлечь вниманіе къ себѣ или удво- еніемъ своего дѣйствія или еще какъ-нибудь 0- Пояснимъ эту мысль. Возьмемъ, напримѣръ, воспріятіе свѣта или цвѣта, кото- рое мы апперцепируемъ; оно составлено, по мнѣнію Лейбница, изъ множества маленькихъ воспріятій, которыя стоять внѣ со- знанія; шумъ, который мы воспринимаемъ, но на который мы О „Ыоиѵ. ез8.“, стр. 39. *) ІЬісі., стр. 103. 3) ІЪісІ., стр. 7. *) ІЬісі., стр. 84. 3) ІЬісі-, стр. 62—67. ’ 4*
і2 п. поповъ. яе обращаемъ вниманія, становится сознаваемымъ (арегсергіЫе) черезъ нѣкоторое дополненіе (асМігіогь въ переводѣ у ЗсЬааг- зсЬтіск’ а—«2п§аЬе>) *) или увеличеніе (ап^тепгаиоп), ибо, если бы то, что предшествовало, не оказывало вліянія на душу, то это маленькое дополненіе тоже не воздѣйствовало бы никакъ, и все бы никакъ не дѣйствовало *). Это первый путь перехода отъ мезамѣчаемыхъ воспріятій къ ясно сознаваемымъ. Намъ иногда достаточно услышать только начало пѣсни, чтобы вспомнить все остальное *). Другая возможность такова: мы можемъ заразъ думать о без- численномъ количествѣ вещей, но мы обращаемъ вниманіе (рге- попз §агс1е) на тѣ мысли, которыя болѣе всего выдѣляются 4). Мы можемъ, напримѣръ, находиться въ какомъ-нибудь полусо- знательномъ забытьи, и вдругъ сильный звукъ поразитъ насъ. Пользуясь удачными символическими знаками Людтке, мы могли бы такъ схематизировать эти двѣ возможности [впрочемъ у са- мого Людтке эти схемы использованы нѣсколько иначе—у него и рѣчь идетъ о другой теоріи, Вундтовской 8]: і. а, а^а,, аа, . • • А (незамѣчаемый шумъ... звукъ) 2. хх, хѵ х,, хи . . .А (незамѣтныя свѣтовыя ощу- щенія... сильный звукъ). Эту же характеристику двухъ путей перехода къ сознаваемымъ воспріятіямъ по Лейбницу мы можемъ найти у его коментато- ровъ; такъ Зипсіе указываетъ, что актъ сознанія является или въ результатѣ собранія элементарныхъ процессовъ, или онъ по- является вслѣдствіе своей большей ясности въ противополож- жость массѣ ранѣе наличныхъ въ сознаніи представленій в). Аналогично и указаніе Ко(іі$. Она говоритъ: «Въ Новыхъ опы- тахъ Лейбницъ указываетъ на двоякое происхожденіе акта ап- жерцепціи. Либо воспріятіе становится столь сильнымъ, что оно •тдѣляется отъ всѣхъ другихъ воспріятій, либо маленькія вос- *) Кеие АЪЪапсІІип^еп, 8ейе Ю4« *) ,/Ыоиѵ. е5$*. стр. 78—79. *) ІЬісІ., стр. 6. *) ІЬісІ., стр. 6і. *) „ЕеігзсЬ. Шг РЬіІоз*. 141, стр. 99. •) $іаи<іе „Иег Ве^гіЯГ сіег Аррегс. іп 4ег пеиегеп Рзусіюіо^іе", стр. 150.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 53 пріятія, въ отдѣльности не замѣчаемыя нами, суммируются въ за- мѣтное воспріятіе, то есть апперцепцію» * •*)). Приведенныя психологическія соображенія Лейбница, указы- вающія на значеніе внѣшнихъ впечатлѣній для сознанія, опре- дѣлили и его примиряющую гносеологическую позицію въ спорѣ между раціонализмомъ и эмпиризмомъ. Несмотря на коренное убѣжденіе Лейбница въ замкнутости монадъ, онъ не является одностороннимъ раціоналистомъ. Правда, по Лейбницу, духъ способенъ не только познавать, но и находить истины въ себѣ, иначе не могли бы существовать необходимыя истины, потому что чувства недостаточны для подтвержденія ихъ необходи- мости. Но Лейбницъ на ряду съ этимъ заявляетъ, что, несмотря на это, чувства нужны для представленія духу повода, для об- ращенія его вниманія и для направленія его къ однимъ исти- намъ предпочтительнѣе передъ другими а). Но человѣческій духъ неудержимо развивается далѣе; его вни- маніе регулируется не только простыми чувственными моментами; оно заключаетъ въ себѣ бдлыпую мощь и силу; отъ второго этапа развитія психическихъ силъ, отъ сознанія, свойственнаго и животнымъ, человѣческая душа доходитъ до третьей, высшей ступени. Это царство тѣхъ монадъ, которыя Лейбницъ называетъ разумными душами или духами (езргігз).8) Какъ это происходитъ? Какъ это возможно? Мы уже указали, что, по мнѣнію Лейбница, у насъ есть вниманіе къ объектамъ, которые мы отличаемъ и предпочитаемъ другимъ. Но дѣло въ томъ, что данныя самонаблюденія говорятъ намъ и другое; онж указываютъ, что внѣ зависимости отъ того, будетъ ли внѣшній предметъ дѣйствовать на насъ или нѣтъ, вниманіе продолжается въ нашемъ сознаніи. Предмета уже нѣтъ, а вниманіе дѣйствуетъ. Это есть размышленіе; оно становится созерцаніемъ, когда, стре- мясь къ познанію, оно находится безъ отношенія къ дѣйствію *). Это есть уже высшая ступень вниманія. Общіе принципы, разу- мѣется, требуютъ большой внимательности къ дѣятельности ра- зума; для этого большинство людей мало привычное къ вдумчи- *) КоНіз „2иг Апаіузе Зез АррегсерііопзЬе^гійез*, стр. 24. *) „ІЯоиѵ. еззй., стр. 33, также ДЭізс. (іе іиёиріі.*, § 26. „МопасіЛ § 29, стр. 395. •*) „Коиѵ. еззаізѴ стр. 103.
54 и. поповъ. вости совсѣмъ не подготовлено х). Поэтому не только возможно^ но и весьма естественно, что дѣти болѣе внимательны къ чув- ственнымъ идеямъ,—вѣдь вниманіе опредѣляется потребностью 2). Но когда вниманіе устремляется къ тому, что содержится въ насъ, то мы получаемъ рефлексію 3). Локкъ училъ, что въ разумѣ нѣтъ ничего, чего не было бы въ чувствахъ; къ этому, по мнѣнію Лейбница, слѣдуетъ доба- вить: «кромѣ самого разума». Это послѣднее добавленіе не идетъ въ разрѣзъ съ убѣжденіями самого Локка—вѣдь англійскій мыс- литель значительную часть идей ищетъ въ рефлексіи духа надъ своей собственною природою *). Всякій сенсуализмъ долженъ признать это, разъ онъ не будетъ закрывать глаза на факты, на непосредственныя данныя нашего сознанія. Такъ мы возвы- шаемся до послѣдней ступени духа, когда у насъ есть апперцеп- ція или рефлексивное познаніе внутренняго состоянія монады, которое дано не всѣмъ душамъ и у одной и той же души не всегда бываетъ. Итакъ, наша разумная душа отъ простой души отличается тѣмъ, что мы возвышаемся въ ней до рефлексивныхъ актовъ (асіез гёЙёхіГз), которые насъ заставляютъ мыслить о томъ, что назы- вается «Я»; мысля о себѣ, мы мыслимъ также и о бытіи, о суб- станціи, о простомъ и сложномъ, о невещественномъ и о самомъ Богѣ. Эти-то рефлексивные акты и доставляютъ намъ главные предметы для нашихъ размышленій. Благодаря наличности рефлексивныхъ актовъ мы достигаемъ возможности познанія причинъ, не довольствуясь простой памятью фактовъ или дѣй- ствій; такъ мы доходимъ до настоящихъ разсужденій, основыва- ющихся на истинахъ необходимыхъ или вѣчныхъ. Сюда отно- . сятся истины логики, чиселъ, геометріи, образующія несомнѣнную связь-идей и выводы непреложные. И вотъ мы получаемъ спо- собность разумѣть то, что мы мыслимъ подъ «Я», «Субстанціей», «Душой» и т. д. 6). Въ процессахъ самосознанія душа доходитъ до кульминаціоннаго пункта развитія своихъ духовныхъ началъ; *) ІЬИ., стр. 37. *) ІЬіё., стр. 39. *) ІЬісі., стр. 5. *) ІЬкі., стр. 59. *) жМопасі“. § 30, стр. 395; Ві$с. <іе тёирЬ. §27. а) „Ргіпа. § 5, стр. 408.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 55 только одного Бога можно назвать стоящимъ выше, такъ какъ Онъ есть чистая дѣятельность и не имѣетъ тѣла, которое без- условно присуще всѣмъ человѣческимъ душамъ *). Къ чему же сводится различіе между душой животнаго и че- ловѣка? Слѣдуетъ обратить вниманіе на то, что непрекрашае- мость души животнаго—одно, а безсмертіе человѣческой души— другое. Правда, и здѣсь и тамъ есть тождество физическое и реальное; но- у человѣка сверхъ того есть и нравственное или личное тождество; это подтвержается наличностью сознатель- ности, самосознанія у человѣка. Что касается «Я», то слѣду- етъ его отличать отъ проявленія «Я» и сознательности. «Я» создаетъ единство реальное и физическое, а сопровождаемое истиною проявленіе «Я» присоединяетъ къ нему личное тожде- ство 1 2). Продолженіе и связь перцепцій создаетъ въ дѣйстви- тельности одного и того же индивидуума, но апперцепеція (т.-е. сознаніе прошлыхъ ощущеній) доказываетъ еще единство моральное и вскрываетъ реальное тождество *). III. Слѣдя вмѣстѣ съ Лейбницемъ за развитіемъ человѣческаго духа въ его индивидуальномъ становленіи и въ общемъ строѣ природы, мы все время находились въ плоскости интеллектуаль- ной жизни сознанія; мы все время давали характеристику разви- тія духовныхъ силъ съ точки зрѣнія познавательной. Между тѣмъ, если бы мы остановились только на этой сторонѣ дѣла, то такое описаніе вышло бы не только одностороннимъ, но и прямо невѣрнымъ по Лейбницу. Въ самомъ дѣлѣ, въ чемъ за- ключается коренное свойство всякаго начала жизни, всякой мо- нады? Такихъ свойствъ, такихъ качествъ—два: это стремленіе и воспріятіе; но какое свойство бытія обладаетъ большей изна- чальностью? Лейбницъ говоритъ такъ: „Энтелехіи, иначе говоря, коренные или субстанціальныя стремленія становятся душами, если онѣ сопровождаются воспріятіемъ" *). Поэтому несомнѣнно права Косііз, указывающая, что по Лейбницу стремленіе предста- 1) „Ыоиѵ. езз". стр. 6і, тамъ же стр. 157. 2) ІЫЛ.» стр. 170—171. •) ІЬісІ., стр. 173. *) ІЬісі., стр., ш.
56 п. поповъ. вляется даже чѣмъ-то болѣе изначальнымъ въ сравненіи съ вос- пріятіемъ *). Итакъ, на первомъ планѣ оказывается признакъ активности душевной жизни; дѣйствительно, все въ душѣ дано изнутри, по Лейбницу; ему даже представляется, что всѣ мысли и дѣйствія нашего сознанія проистекаютъ изъ его собственной сущности безъ того, чтобы эти мысли и дѣйствія могли быть даны посред- ствомъ чувствъ * 2). Все рождается изъ собственныхъ нѣдръ души или какого-либо реальнаго единства; рождается путемъ полной самопроизвольности *). Лейбницъ неоднократно подчеркиваетъ характеръ спонтанности развитія души 4 5 б) и указываетъ на дѣя- тельную силу внутренняго начала 3). Неужели найдется кто-ни- будь, кто бы сталъ сомнѣваться въ томъ, что душа мыслитъ и желаетъ; что внутри себя мы извлекаемъ изъ насъ и изъ нашихъ нѣдръ хотѣнія и мысли,—все это самопроизвольно (зротапётепі)? Можно ли во всемъ этомъ сомнѣваться? Прежде всего, эте сомнѣніе было бы равносильно отрицанію человѣческой свободы и вмѣненію нашихъ злыхъ дѣяній Богу; но главнымъ образомъ это значило бы отвергать внутр?нній опытъ и то свидѣтельство нашего сознанія, которое указываетъ, что эти дѣйствія принад- лежатъ намъ. Если мы припишемъ нашей душѣ внутреннюю силу производить имманентныя дѣйствія, то мы должны будемъ так- же признать, что и другимъ душамъ, или формамъ, или нату- рамъ субстанцій присуща та же сила, что и намъ *)• Значитъ, мощь, активность—дѣйствительно субстанціальный признакъ вся- каго жизненнаго начала. Но эта первичная мощь совсѣмъ не есть еще совершенная воля; воля вообще не есть что-либо изначальное въ душѣ: она развивается и проявляется въ связи съ ростомъ сознанія, поэтому развитіе волевыхъ актовъ идетъ по тѣмъ же самымъ ступенямъ, по которымъ Лейбницъ прослѣдилъ развитіе интеллектуальной жизни души. Авторъ монографіи по психологіи Лейбница—КігсЬ- пег прямо излагаетъ факты волевой дѣятельности по Лейбницу *) „2иг Апа1у5ей, стр. 22. 2) „Коиѵ. ез$.а, стр. 27. > 8) »5узгёте поиѵеаи", § 14, стр. 475. 4) „Ыоиѵ. ез5.“, стр. 148. 5) „Моп.а, § іі и § 15. х б) „Эе Іа пагиге еп е11е-іпётеи, § іо, стр. 461.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 57 соотвѣтственно тремъ ступенямъ развитія представленій. Въ ин- теллектуальной жизни ВегаиЬип§, ЕшрНпсіип^ Ѵегпипй; въ во- левой сферѣ этимъ ступенямъ соотвѣтствуютъ: Ьизг ипсі Ѵ7і11кйг и РгеіЬеіг х). Такого рѣзкаго и систематически проведеннаго дѣленія воле- вой сферы соотвѣтственно ступенямъ интеллектуальнаго развитія души у Лейбница найти нельзя. Глава 2і-я второй книги «Но- выхъ опытовъ», гдѣ Лейбницъ главнымъ образомъ останавлива- ется на характеристикѣ волевыхъ процессовъ, вообще отличается нѣкоторой смутностью,—мы впослѣдствіи увидимъ, отъ чего этж зависитъ. Приходится во всякомъ случаѣ замѣтить одно. Можно воспользоваться схемой Кирхнера, но слѣдуетъ хорошо помнить условность этого пріема. Какъ же развиваются волевые акты изъ силы первоначальной мощи? Можно для стройности изложенія имѣть въ виду прежде йсего слѣдующее указаніе Лейбница: существуютъ, во-первыхъ, незамѣтныя склонности, которыя не сознаются; во-вторыхъ, имѣ- ются ощущаемыя склонности, существованіе и предметъ которыхъ извѣстенъ, но образованіе неизвѣстно; это и суть тѣ смѣшанныя склонности, которыя приписываются тѣлу, хотя въ нихъ есть нѣчто, соотвѣтствующее разуму; и наконецъ существуютъ отчетливыя ж раздѣльныя склонности, которыя опредѣляются нашимъ разумомъ; мы знаемъ и ихъ силу, и ихъ образованіе * *). Каково проявленіе воли на низшей ступени развитія? При обсужденіи вопроса о безсознательной душевной жизни намъ приходилось указывать на то, что связь и сцѣпленіе отдѣльныхъ, едва замѣтныхъ вос- пріятій хотя и не сознается, но всегда приводитъ къ извѣст- нымъ результатамъ, къ извѣстнымъ дѣйствіямъ. Лейбницъ опре- дѣленно указываетъ, что кромѣ воли (ѵоііпоп) существуютъ еще стремленія (ейогіз), которыя являются въ результатѣ незамѣт- ныхъ и несознаваемыхъ воспріятій; ихъ лучше назвать желаніями (аррёгшопз), чѣмъ хотѣніемъ или волей, такъ какъ волевыми актами мы называемъ только тѣ, къ которымъ можно относиться сознательно (з’арегсеѵоіг) и на которые можетъ обращаться на- ша рефлексія при разсужденіи о добрѣ и злѣ 3). х) КігсЬпег „ЬеіЬпіг’з РзусЪоІо^іе", стр. 74^93 • 3) „Иоиѵ. ез5.“, стр. 134. *) „Коиѵ. еззЛ, стр. 1137-114-
58 п. поповъ. Обсужденіе вопроса объ этихъ маленькихъ споспѣшествова- ніяхъ или облегченіяхъ и незамѣтныхъ послабленіяхъ задержан- наго стремленія, изъ чего наконецъ слѣдуетъ замѣтное удоволь- ствіе, служитъ также для болѣе отчетливаго пониманія идеи удовольствія и страданія. Эти побужденія, толчки подобны ма- ленькимъ пружинамъ, которыя стараются выпрямиться и заста- вляютъ дѣйствовать нашу машину *). У насъ вѣдь часто появля- ются невольныя мысли, частью извнѣ, отъ предметовъ, дѣй- ствующихъ на наши чувства, частью—изнутри, по причинѣ впе- чатлѣній, подчасъ незамѣтныхъ, остающихся отъ нашихъ преж- нихъ воспріятій, которыя продолжаютъ свое дѣйствіе и которыя смѣшиваются съ тѣмъ, что появляется новаго; вѣдь и въ бод- ромъ состояніи у насъ проскальзываютъ образы, не вызываемые нами, какъ во снѣ. На нѣмецкомъ языкѣ есть выраженіе, іііе- §еп<іе Сесіапкеп, это какъ бы летучія мысли, которыя стоятъ внѣ нашей власти 2). Часто незамѣтное воспріятіе, которое нельзя отчетливо отмѣтить и расчленить, насъ склоняетъ скорѣе въ одну сторону, чѣмъ въ другую, безъ всякаго отчета въ этомъ съ нашей стороны *). Болѣе сознательными являются поступки тѣхъ людей, кото- рые дѣйствуютъ не по принужденію безотчетныхъ склонностей, а подъ вліяніемъ болѣе или менѣе интенсивныхъ наличныхъ впе- чатлѣній. По мнѣнію Лейбница, какое бы разнообразіе ни су- ществовало среди людей, всегда вѣрно, что они дѣйствуютъ по- стоянно соотвѣтственно своимъ наличнымъ воспріятіямъ. Правда, тутъ возможны самыя разнообразныя варіаціи соотвѣтственно привычкамъ и темпераментамъ людей: измученный подагрой ра- дуется получаемому богатству, а избалованный наслажденіями и утѣхами, могущій съ пріятностью жить въ своихъ имѣніяхъ, погружается въ печаль вслѣдствіе немилости двора. Есть и та- кіе, которые такъ изнѣжены, что жалуются на малѣйшее не- удобство и бѣгаютъ за самымъ маленькимъ удовольствіемъ чув- ственнымъ и наличнымъ, подобно дѣтямъ. Это—лица, для ко- торыхъ наиболѣе сильнымъ- страданіемъ или радостью является то, что налицо въ данный моментъ; для нихъ, какъ и для про- 9 ІЬИ., стр. 107— 8) ІЬісі.д стр. 117—іі 8. *) ІЬісІ., стр. 123.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 59 повѣдниковъ или мало основательныхъ панегиристовъ, празд- нуемый святой — величайшій святой въраю1).При- ходится особенно считаться съ вкусами и пристрастіями людей ’). Но Лейбницъ никогда не соглашался, чтобы единственными мотивами волевыхъ актовъ человѣка были просто наиболѣе силь- ныя наличныя впечатлѣнія. По мнѣнію Лейбница, далеко не все въ волѣ опредѣляется наличнымъ моментомъ. Можетъ слу- читься, что наиболѣе сильное безпокойство не одерживаетъ верха. Духъ можетъ употребить пріемъ дихотоміи, чтобы дать преобладаніе или одной или другой тенденціи; подобно тому, какъ можно дать преобладаніе извѣстной партіи въ собраніи посредствомъ большинства голосовъ, собраннаго въ зависимости отъ того, какъ были поставлены вопросы; правда, духъ долженъ объ этомъ позаботиться заранѣе, потому что въ моментъ борьбы уже некогда пользоваться такими пріемами 8). Локкъ училъ, что не всегда наибольшее благо опредѣляетъ волю къ дѣйствію, а скорѣе нѣкоторое актуальное безпокой- ство и обыкновенно то, которое болѣе всего можетъ быть отнесено къ настоящему времени. Поэтому Локкъ и присоеди- няется къ словамъ Овидія: Вижу лучшую участь и одобряю, а слѣдую худшей *). Лейбницъ, высоко цѣня выставленные принципы Локка, къ нимъ, однако, не присоединяется. Онъ видитъ причину малой преданности истинному добру въ томъ, что при обстоятель- ствахъ, когда чувство вовсе не дѣйствуетъ, наши мысли словно оказываются совсѣмъ глухими; тогда у мысли нѣтъ ни воспрія- тія, ни созерцаній, и тутъ слова производятъ то же впечатлѣ- ніе, что безстрастные знаки ариѳметики и алгебры. Между тѣмъ такое познаніе не можетъ насъ трогать; необходимо нѣ- что живое, чтобы почувствовать себя взволнованнымъ и плѣнен- нымъ. Но чаще всего и о Богѣ, и о добродѣтели, и о блажен- ствѣ говорятъ безъ ясныхъ идей. Иногда у людей и существу- *) ІЬіЬ., стр. 14г—143» *) ІЬіЬ., 139. *) ІЬіЬ., 132-133. *) ІЬИ., стр. 124—125. Самъ Локкъ формулируетъ такъ свою точку зрѣнія: „Не высшее положительное благо, а недовольство опредѣляетъ волю, ибо это единственная вещь, которая налицо для насъ* „Опытъ*, и, глава 2і, заглавія §§ 3$ и 37; (ТЬигоі „Оеиѵгеэ <1е Ьоскеег ЬеіЬпіи*, р. 142и 144).
60 и. поповъ. ютъ идеи блага или зла, не находящагося налицо, но эти идеи очень слабы; поэтому неудивительно, что онѣ насъ не трогаютъ. Когда мы эти идеи не созерцаемъ, наши мысли и наши разсу- жденія, противоположныя наличному чувству, являются чѣмъ-те вродѣ болтовни попугаевъ, которая не даетъ ничего сознанію для настоящаго; и если мы не примемъ мѣръ, чтобы помочь, то мысли эти разсѣиваются, какъ по вѣтру. Душа должна быть чувствительной къ правиламъ нравственности, не даромъ Цице- ронъ сказалъ, что мы полюбимъ добродѣтель, если сможемъ ви- дѣть ея красоту. Если бы разумъ воспользовался своими пре- имуществами, онъ бы явно торжествовалъ; тутъ большая роль принадлежитъ воспитанію; нужно разъ навсегда поставить себѣ правиломъ: слушать и впредь слѣдовать заключеніямъ разума послѣ того, какъ мы однажды ихъ хорошо поняли 1 2 3). Вотъ выс- шая ступень развитія волевой жизни по Лейбницу. У насъ въ душѣ есть эта сила воли, благодаря которой, мы, замѣчая появившійся образъ, можемъ сказать ему: прочь („Ьаіге—1і“) и остановить его, такъ сказать. Болѣе того — нашъ духъ, если это ему представится нужнымъ, можетъ войти бо- лѣе сосредоточенно въ разсмотрѣніе мыслей, которыя его приводятъ къ другимъ мыслямъ *). Поэтому слѣдуетъ привыкнуть къ тому, чтобы отъ времени до времени предаваться духовному созерца- нію и подниматься выше наличной сумятицы впечатлѣній (сіи штиіге ргёзепг <іе$ ітргеззіопз); чтобы какъ бы выходить изъ мѣ- ста, на которомъ находишься и говорить себѣ: «Гдѣ же мы? вернемся къ дѣлу.» Для людей часто бываетъ необходимо лицо, въ обязанность котораго входило бы останавливать людей и напоминать имъ объ ихъ долгѣ; если же такого лица нѣтъ, то необходимо, чтобы мы сами научились нести эту обязанность по отношенію къ самимъ4 себѣ. Посредствомъ этихъ методовъ и пріемовъ мы становимся словно господами самихъ себя и мы тогда оказываемся въ состояніи заставлять себя думать и дѣлать, какъ сами пожелаемъ хотѣть и какъ намъ приказываетъ ра- зумъ 8). Итакъ, можно заключить по Лейбницу, что совершен- ный волевой актъ зависитъ отъ апперцепціи. Въ истинныхъ суб- *) ІЬіа., 126—128. 2) ІЬісЕ, стр. іі8. 3) ІЫсІ., стр. 135-136.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 61 станціяхъ мы имѣемъ дѣйствіе тогда, когда ихъ воспріятіе раз- вивается и становится болѣе отчетливымъ 1). Хотѣніе есть уси- ліе или стремленіе (сопагиз), направленное къ тому, что считается благомъ, и удаляющееся отъ того, что есть зло; такимъ обра- зомъ это стремленіе слѣдуетъ изъ его апперцепціи [«сіе 1'арег- сергіоп ди'оп еп а» 2)]. Картина развитія волевыхъ актовъ, по Лейбницу, въ резуль- татѣ представляется приблизительно въ слѣдующихъ чертахъ: изначала всякой живой сущности дана активная сила, стремле- ніе. Эта внутренняя активность проявляетъ себя прежде всего въ томъ, что позволяетъ психической организаціи развиваться, по- зволяетъ однимъ представленіямъ переходить къ другимъ, од- нимъ воспріятіямъ смѣняться слѣдующими. Интеллектуальная жизнь, такимъ образомъ, получаетъ возможность развитія; она обогащается новыми содержаніями, новыми приливами знанія. Едва замѣтныя перцепціи переходятъ въ замѣтныя, замѣтныя— осознаются’, въ этотъ моментъ и получается возможность дѣй- ствительнаго волевого акта, который связанъ съ яснымъ, аппер- жептивнымъ знаніемъ: вѣдь человѣку прежде, чѣмъ захотѣть дѣлать добро или избѣгать зла, нужно. отчетливо узнать, что это такое. Итакъ, безотчетное стремленіе, пройдя черезъ гор- мило интеллектуальной жизни, становится воленіемъ (ѵоіігіоп.) Правда, моментъ активности иногда кажется у Лейбница какъ бы нѣсколько затушеваннымъ; иногда разсмотрѣніе этого воп- роса словно тускло звучитъ въ устахъ Лейбница, по крайней мѣрѣ отъ истиннаго спиритуалиста мы ждали бы большей убѣ- дительности. Отъ чего это зависитъ? Намъ представляется, что роковое значеніе въ этомъ вопросѣ сыграла вполнѣ произвольная и мало убѣдительная теорія абсолютной замкнутости монадъ и предустановленной гармоніи; во всякомъ случаѣ теорія преду- становленной гармоніи во многомъ извратила психологическіе факты, тонко подмѣченные нашимъ авторомъ; подъ вліяніемъ этой теоріи сужденія Лейбница о волѣ подчасъ оказываются высказанными въ тонѣ суроваго детерминизма,* не даромъ мно- гіе критики относили Лейбница всецѣло къ детерминистической жіколѣ. Въ своей «Теодицеѣ» Лейбницъ говоритъ такъ: все 1) ІЫѢ, стр. 148. 2) ІЬісІ., стр. 113.
62 п. поповъ. установлено и заранѣе предопредѣлено въ человѣкѣ, какъ и по- всюду, и человѣческая душа есть своего рода духовный автоматъ, хотя вообще случайныя дѣйствія и въ частности свободные по- ступки совсѣмъ не оказываются въ связи съ этимъ абсолютно необходимыми, потому что абсолютная необходимость была бы совершенно не совмѣстима со случайностью *). Извѣстная двусмысленность такого утвержденія и дала поводъ къ горячимъ спорамъ въ психологіи относительно понятія само- произвольности у Лейбница; такъ Ьап§е настаиваетъ, что аппер- цепціи, какъ опредѣленному виду представливанія, слѣдуетъ приписать признакъ абсолютной спонтанности *). ЬйЛгке горячо протестуетъ противъ такого толкованія: вѣдь предустановленная гармонія не можетъ быть совмѣщена съ самостоятельностью и саморазвитіемъ монадъ; какъ существо можетъ самостоятельно проявить себя, если его развитіе предопредѣлено впередъ? •). Несмотря, однако, на извѣстную шаткость въ этомъ пунктѣ, можно тѣмъ не менѣе опредѣленно отстаивать ту психологи- ческую картину развитія воли, которой мы слѣдовали въ изло- женіи ученія Лейбница. IV. * Затрудненіе возникаетъ гораздо болѣе коренное. Въ самомъ дѣлѣ, если мы получили характеристику общей линіи развитія психическихъ силъ, то спрашивается—гдѣ тутъ мѣсто для аппер- цепціи? Она проявляется, по Лейбницу, то здѣсь, то тамъ; но каково же ея коренное свойство? И вотъ, если мы заглянемъ по этому вопросу въ литературу спеціалистовъ по апперцептив- ной психологіи, то насъ прямо поразитъ противорѣчивость ха- рактеристикъ апперцептивнаго акта по Лейбницу. У однихъ коментаторовъ выходитъ, что апперцепцію по Лейб- ницу можно отожествить съ сознаніемъ, съ сознательностью; это просто сознательное представленіе. Тогда выйдетъ, что апперцепція есть свойство второй ступени развитія духа, т.-е. что апперцепцію можно приписать и душамъ животныхъ,— вѣдь у нихъ есть чувства. Другіе критики, наоборотъ, считаютъ, что х) жТЬёо(іісёе“, Рагііе I, § 52, р. 99. 2) „Зіе аиззегі зісЬ аіз зропіапе Тагі^кеіг" (Еап§е, „ІІЬег Аррегсерііоп*, 8.94). 3) Ьшігке, „КгіІізсЬе ОезсЬ. сіег АррегсериопзЪе^гіГГе" 2еіг. ійг РЬіІ., 8. .50.
УЧЕНІЕ ЛЕИВНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 63 апперцепція налицо только у человѣческаго сознанія; тогда вы- ходитъ, что на второй ступени развитія духа мы имѣемъ лишь ощущенія, въ которыхъ одно представленіе различается отъ дру- гого, но сознаніе еще не отдѣляетъ этихъ представленій отъ самого себя; только благодаря апперцепціи или рефлексіи мы доходимъ до познанія вѣчныхъ истинъ; апперцепція созидаетъ специфическія черты единства человѣческаго сознанія, его «я». Апперцепцію нельзя приписать животнымъ. Такова позиція дру- гого лагеря коментаторовъ. Большинство изслѣдователей примыкаетъ къ первому толко- ванію; таковы—}. Сарезіиз * *), Ьйігке *), Ѵоіктапп 8), ЬасЬеііег *), Н. Ланге, 5) Серебрениковъ в) и др. Что сказать объ этомъ толкованіи? Прежде всего, этимъ кри- тикамъ приходится умалчивать или отрѣзывать цѣлый рядъ мѣстъ и объясненій изъ сочиненій Лейбница; во всякомъ слу- чаѣ истолковать всѣ эти отдѣльныя опредѣленія въ свою пользу на- шимъ критикамъ весьма трудно. Сарезіиз признаетъ, что въ нѣко- торыхъ мѣстахъ Лейбницъ характезируетъ апперцепцію, какъ ре- флективное познаніе; но, по его мнѣнію, это—мимоходное замѣча- ніе, которымъ Лейбницъ существенно не пользуется, а центръ тя- жести лежитъ на опредѣленіи апперцепціи, какъ сознанія, въ противоположность безсознательному; это и было главнымъ об- разомъ необходимо для Лейбница въ его спорѣ съ Локкомъ ’)> Всего болѣе безапелляціонно сужденіе Людтке; онъ не дѣ- лаетъ никакихъ уступокъ противникамъ. Оправданіе своего *) Сарезіиз, „Эег АррегсериопзЪе^гібГ Ъеі ЬеіЬпіх ипсі сіеззеп КасЫоі^ет*» Негпіаппзисіг, 1894. Безусловнымъ сторонникомъ даннаго толкованія является Фалькенбергъ въ своей исторіи философіи. *) особенно настойчиво полемизируетъ съ другимъ толкованіемъ, см. его „Кг. СезсЬ. сіег Аррег.“, стр. 46 и слѣд. 3) V. ѵоп Ѵоікшаг „ЬеЬгЬисЬ Иег РзусЬоіс^іе", I Вапсі, $. 158 (ж... Тіегзе- еіеп, (іегеп Ѵогзгеііип^п сіигсЬ (іаз ХизатшепГгегеп іп еіпе ЕіпЬеіІ зісЬ хиг Аррегсергіоп ешрогзсЬтѵіп^еп*). *) „Ьа МопаЗоІо^іе аѵес іпігосіисиоп, поіез еі зирріётепгз*, раг Ы. ЕасЬе- ііег, р. 18. Й) .Псих. изслѣд*., стр. 89 и 134 („Апперцепція у Лейбница значитъ то же, что интенсивное представленіе*, .Лейбницъ называетъ апперцепціею ясное я интенсивное сознаніе, сопровождаемое памятью и различеніемъ*). в) ^‘Лейбницъ и его ученіе о душѣ человѣка*, стр. 233—234, Э См. объ этомъ К. Ьап*е, „СЬег Аррегсериоп*. стр. 94-
«4 п. ПОПОВЪ. толкованія онъ видитъ приблизительно въ слѣдующемъ: Лейб- ницъ понималъ терминъ «апперцепція» чисто психологически— именно, какъ ясную наличность представленія. Но какъ быть съ рефлексіей? Лейбницъ на самомъ дѣлѣ опредѣленно отличаетъ сарегсеѵоіг »и «геЙёсЬіг». Эти два понятія никогда не сливаются у Лейбница, а всегда стоятъ рядомъ. Что это значитъ, что ре- флексія опирается на апперцепцію? Это значитъ, что логическое жознаніе или, что то же, рефлексіи не возможны безъ апперцеп- ціи; но апперцепція всегда останется чисто психологическимъ по- нятіемъ у Лейбница. Если мы проведемъ это различіе между пси- хологической и логической точкой зрѣнія, то для насъ яснымъ ста- метъ, что апперцепція по Лейбницу—просто сознаніе, а рефлек- сія есть моментъ логическій; онъ, правда, опирается на апперцеп- цію, но его нельзя, по Лейбницу, истолковывать психологически Съ этимъ толкованіемъ Людтке нельзя согласиться прежде всего потому, что у Лейбница нигдѣ нельзя найти яснаго раз- граниченія взглядовъ логическихъ и психологическихъ. Къ сча- стію, Лейбницъ жилъ въ такое время, когда требованія анти- жсихологистовъ еще не появлялись на горизонтѣ философіи; современныя условныя различія, проводимыя между задачей ло- гики и психологіи познанія, нельзя выставлять, какъ принципъ для мыслителя конца ХѴП-аго и начала ХѴШ-аго столѣтія. Если остановиться и всецѣло принять позицію характеризуе- маго направленія, то мы наталкиваемся еще на одну трудность. Лейбницъ такъ часто останавливается на выдѣленіи апперцепціи жзъ перцепцій, что ясно чувствуется, какое принципіальное значе- ніе онъ придаетъ этому различію, а между тѣмъ по предлагае- мому толкованію вся разница будетъ заключаться лишь въ ко- личественной сторонѣ дѣла. Какое же тутъ будетъ творческое становленіе, куда вообще дѣнется активность, если апперцеп- ціей будетъ называться просто болѣе интенсивное воспріятіе? Признавать лишь квантитативное отличіе апперцепціи отъ пер- цепціи—будетъ очевидной односторонностью *). *) Ьіккке, цит. соч., стр. 47—49. *). Въ нее, повидимому, впадаетъ Натгепзгеіп, говоря: „слѣдуетъ упомя- нуть, что онъ (=Лейбницъ) это отличіе (=аппер. отъ перцепціи) въ главномъ опредѣляетъ лить, какъ количественное (Напепьгеіп. Ьоске’з ЬеЬге ѵоп 4ег тепзсЫісЬеп Егкеппіпіз іп Ѵег^ІеісЬипд ті: ЕеіЬпіх’з Кгігік ёегзеІЪеп ^аг^езіеПі и, 8. 208). См. также ВагсЪиёагіап „ІпѵгіеГегп ізг ЬеіЬпіх іп сіег Р$уско1о§іе еіп Ѵог^ап^ег НегЬапз", 8. іб ипсі 21.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 65 Но что теперь сказать объ аргументахъ представителей вто- рого охарактеризованнаго нами направленія, каковы, напр., Оез- $оіг *), Ивановскій і) 2) и др.? Ихъ положеніе совсѣмъ не отлича- ется большей убѣдительностью; правда, они учитываютъ то, что оставили безъ вниманія первые коментаторы, но они въ свою очередь закрываютъ глаза на то, что вѣрно процитировали ихъ противники. Такъ или иначе, но приходится совмѣщать одинъ рядъ цитатъ съ другимъ 3). Но какъ совмѣстить противорѣчія, какъ растолковать ихъ? Въ этомъ отношеніи обращаетъ на себя вниманіе очеркъ Оно Згашіе. Его' построеніе отмѣчается тѣмъ существеннымъ .^отличі- емъ, что онъ усматриваетъ два періода во взглядѣ Лейбница на апперцепцію. Онъ говоритъ такъ: въ «М’оиѵеаих еззаіз» взглядъ Лейбница на апперцепцію еще совсѣмъ не опредѣлился—*онъ то слѣдуетъ за Локкомъ въ его различіи между воспріятіемъ и мыслію, не проводя своей самостоятельной точки зрѣнія, то пользуется терминомъ апперцепціи въ его популярномъ, разго- ворномъ значеніи. Только впослѣдствіи въ «МопаДоІо^іе и «Ргіп- сірез» Лейбницъ дошелъ до самостоятельной теоріи апперцеп- ціи. Въ этихъ послѣднихъ произведеніяхъ Лейбницъ понимаетъ апперцепцію въ смыслѣ рефлективнаго познанія; душамъ свой- ственна лишь перцепція, духи же прибавляютъ къ акту перцеп- ціи актъ апперцепціи 4)« Толкованію Згаиіе слѣдуетъ прежде всего противопоставить рядъ принципіальныхъ соображеній. Если признавать существен- ное отличіе двухъ различныхъ періодовъ во взглядѣ Лейбница на апперцепцію, то это значитъ, что у него также произошла і) См. его „СезсЪісІпе Дегпеиег. ДещзсЪ. Рзусііоіо^іе^, I ВапД, 8. 6 и 225. 2) Вопр. фил. и псих. № 36: стр. 74. *) ВагскиДагіап, цит. трудъ, стр. 39. („Еіптаі сіет 8расИ§еЬгаисЬе ГоІ^епД (арегсеѵоіг==хѵа1ігпеІнпеп, 8’арегсеѵоіг^е=е1хѵа$ тегкеп, іппе ѵгегДеп.) ЬеДеигег ЬеіЬпіг пісЬіз хѵейег аіз Ъечѵизггез Ѵогзѣеііеп, Да$ апДеге Маі сііе геЙісиѵе Егкеппгпіз ипзегег іппегеп 2и$гапДе“), также Вундтъ ^СгипДхЦ^е", стр. 348* („Веі Ьеі^піг ѵегеіпі^ Діезег (=Аррегсергіопз) Ве^гіЕ ВеДеиІип^еп: егзгеп* <ііе еіпег Магеп Ѵог$1е11ип§ ^е^епйЬег Дег Дипкіеп, Дег Ыозгеп „Регсергіо" ; ипД гѵгеііепз Діе Дег АиГпаІшіе еіпег Ѵогзіеііип^ іи Даз ЗеІЬзіЬехѵиззізеіп ). 1) ЗіаиДе, „ОегВег^іЯ*, стр/150 и сл.; опираясь на 8іаиДе,КоДІ5 развиваетъ въ согласіи съ нимъ подобную же точку зрѣнія и также указываетъ на су- ществованіе двухъ періодовъ въ ученіи Лейбница объ апперцепціи. (См. »2иг Апа1у$е“, стр. 23—24.) Вопросы философіи, кн. 139. 5
66 п. ПОПОВЪ. перемѣна въ психологическихъ взглядахъ вообще, потому что ученіе объ апперцепціи и связанная съ ними теорія «регігез ре- гсергіопз» стоятъ въ центрѣ обще-психологическихъ и даже фи- лософскихъ взглядовъ мыслителя. Однако, какъ извѣстно изъ общихъ монографій о Лейбницѣ, такихъ существенныхъ пере- мѣнъ въ его точкахъ зрѣнія совсѣмъ не произошло съ 1704 по 1714 годъ, когда была написана «Монадологія». Окончательно рухнетъ гипотеза 8гаш1е, если мы примемъ во вниманіе указанія К- Ьап§е *), который отмѣтилъ рядъ мѣстъ, показывающихъ, что не можетъ быть рѣчи о томъ, будто одинъ взглядъ Лей- бница явился на смѣну другого. Дѣло въ томъ, что если въ «Монадологіи» и «Принципахъ» по преимуществу выдѣляется второе объясненіе Лейбница, то на ряду съ этимъ находятся свидѣтельства и прежняго объясненія; наоборотъ, въ «Новыхъ опытахъ» можно найти отдѣльныя замѣчанія позднѣйшаго взгляда. Значитъ, никакія хронологическія границы и дѣленія не могутъ спасти положенія вещей. Но что же мы сдѣлали? Выходитъ, что мы, проведя ученіе Лейбница сквозь пестрый строй критиковъ, разбили данное нами самими построеніе и нанесли неизлѣчимыя раны собственному ученію Лейбница. Вѣдь все сводится къ какимъ то несовмѣсти- мымъ противорѣчіямъ; даже не ясно, куда слѣдуетъ отнести апперцепцію по Лейбницу. Переходъ ли это отъ смутныхъ со- стояній къ сознанію или отъ сознанія къ самосознанію? Вотъ тутъ и приходится подчеркнуть принципіальное значеніе утвержденій Лейбница; именно все дѣло въ томъ, что для фило- софскаго значенія апперцепціи неважно, какое эмпирическое со- держаніе кроется за этимъ актомъ. Апперцепціи можетъ быть при- дано гораздо болѣе общее значеніе; это своего рода законъ раз- витія нашей душевной жизни, и смыслъ его таковъ: необходимо существуютъ въ сознаніи творческіе самопроизвольные переходы отъ однихъ состояній сознанія къ другимъ. Пси- хическія силы растутъ, онѣ развиваются, онѣ совершенствуются, и это становленіе возможно благодаря тому, что апперцепція помогаетъ перейти душѣ отъ перваго этапа ко второму, отъ второго къ третьему и т. д. Въ концѣ концовъ совсѣмъ не важно, что эмпирически, значитъ ли апперцепція по Лейбницу переходъ *) Ьап^е. ІІЬег Аррегиерііоп*, стр. 95.
УЧЕНІЕ ЛЕЙБНИЦА ОБЪ АППЕРЦЕПЦІИ. 67 отъ смутныхъ состояній психическихъ актовъ къ сознанію, или отъ сознанія къ самосознанію. Вѣдь самое дѣленіе монадъ на про- стыя монады, души и духи—весьма большая условность. На са- момъ дѣлѣ градацій совершенствъ—безчисленное множество; по- этому безчисленное множество и переходовъ; слѣдовательно ап- перцепція въ смыслѣ эмпирическаго содержанія распыляется на безграничное множество условныхъ значеній, отдѣльныхъ пере- ходовъ. Но не въ этой фактической пестротѣ коренное содер- жаніе акта апперцепціи. Лейбницъ говоритъ: «Ничто въ природѣ не дѣлается съ од- ного раза и одно изъ моихъ главнѣйшихъ и наиболѣе надеж- ныхъ положеній гласитъ, что природа не дѣлаетъ скач- ковъ». Лейбницъ назвалъ это положеніе закономъ непрерывно- сти; въ силу этого закона всякій переходъ отъ малаго къ боль- шому и назадъ совершается черезъ всѣ промежуточныя вели- чины, какъ въ степени, такъ и въ частяхъ; движеніе никогда не родится изъ покоя и никогда не переходитъ въ покой безъ менѣе значительнаго движенія х). Когда Лейбницъ, одинъ изъ наиболѣе чуткихъ психологовъ по глубинѣ анализа, взглянулъ на осуществленіе закона непрерывности въ строѣ психическаго становленія, то онъ пришелъ къ необходимости подчеркнуть значеніе творческихъ переходовъ психическаго бытія. Такъ умо- зрѣніемъ Лейбницъ пришелъ къ ученію объ апперцепціи. Разобранную характеристику данныхъ сознанія по Лейбницу слѣдуетъ истолковать такъ, чтобы видѣть въ развитіи духа наиболѣе существенный признакъ всего психическаго. Сила ду- ховнаго развитія не покрывается и не исчерпывается однимъ какимъ-нибудь этапомъ въ своемъ становленіи; по самому строю духовнаго бытія всякое состояніе по существу возвышается надъ предъидущимъ—данное состояніе подчиняетъ себѣ прошедшее. Духовная мощь не укладывается въ рамки какого-нибудь одно- го состоянія и не можетъ всецѣло погрузиться въ какой-нибудь одинъ моментъ, въ какую нибудь одну способность или силу, найдя въ ней полноту своего осуществленія. Духовная состоя- нія постоянно нарастаютъ и даютъ новые результаты. Сущест- вуютъ постоянные творческіе переходы одного положенія духа къ другому—это по преимуществу должно быть выдѣлено въ 1 „Ыоиѵ. еззаіз" стр. 9—іо; рус. п. стр. зоо—201. 5*
68 и. поповъ. качествѣ наиболѣе принципіальнаго и коренного результата ученія Лейбница объ апперцепціи. Передъ нами прошла картина развитія психическаго бытія; мы прослѣдили ее и по ступенямъ ума, и по ступенямъ воле- вой жизни. Благодаря чему такое развитіе возможно, благодаря чему возможно это восхожденіе? Все это оправдывается налич- ностью творческихъ переходовът. е. апперцепцій. Апперцепція про- является и тогда, когда мы вдругъ начинаемъ замѣчать шумъ всплеска волнъ; она налицо и тогда, когда мы, отвлекшись отъ наличныхъ впечатлѣній, переходимъ къ созерцанію нашего духовнаго бытія, къ самосознанію. Вотъ чему бы насъ могъ на- учить Лейбницъ, если бы мы захотѣли прислушаться къ его го- лосу; но мы можемъ извлечь и еще другой хорошій урокъ изъ изученія Лейбница. Смыслъ ученія Лейбница объ апперцепціи ясно показываетъ, что творцы новыхъ направленій въ психологіи тогда оказывались истинно оригинальными и глубокими въ сво- ихъ построеніяхъ, когда смотрѣли на отдѣльныя проблемы пси- хологіи въ связи съ своимъ общимъ онтологическимъ міровоз- зрѣніемъ. Ясно, поэтому, что истинная психологія никогда не можетъ стать простой эмпирической дисциплиной. П. Поповъ.
Къ вопросу объ аналитическихъ сужденіяхъ. Одною изъ характерныхъ особенностей современнаго поло- женія логики слѣдуетъ признать ясно обнаруживающееся въ разнообразныхъ направленіяхъ текущей литературы стремленіе къ коренному пересмотру основоположеній старой аристотелев- ско-схоластической логики въ направленіи къ объединенію ея съ логикой трансцендентальной, созданной Кантомъ. Результа- томъ этого стремленія расширить логическую проблему путемъ внесенія въ нее трансцендентальной точки зрѣнія оказывается, говоря словамъ Виндельбанда, «общій сдвигъ принциповъ, осуществляющійся... въ разнообразныхъ, часто противополож- ныхъ, направленіяхъ. Современное положеніе логики прямо противоположно состоянію единой и пребывающей стіруктуры: ея принципы измѣняются, противоположности, борющіяся въ ней, касаются не столько частныхъ ученій, сколько основоположитель- ныхъ точекъ зрѣнія и методическихъ проблемъ...» Нельзя сомнѣваться въ правомѣрности и глубокой плодотвор- ности научнаго движенія, направленнаго въ сторону объедине- нія теорій Аристотеля и Канта въ одну органическую систему наукоученія; въ рѣшеніи вытекающихъ отсюда проблемъ бли- жайшая очередная задача современной логики; но ея осущест- вленіе требуетъ, по нашему мнѣнію, подготовительной крити- ческой работы, заключающейся въ тщательномъ обслѣдованіи той грани, которая исторически легла и впервые отдѣлила си- стему логики формальной отъ трансцендентальной; снятіе этой 1) IV. ТѴіп&еІЪапй, Оіе Ргіпгіріеп 4ег Ьо^ік. ЕпнусІорМіе <іег рЫІозорЬізсЬеп ^ѴіззепзсЬайеп. ТиЬіп^еп, 1912, 55. і— 2.
70 А. СЫРЦОВЪ. грани есть сопйігіо зіпе циа поп послѣдующихъ синтетическихъ работъ въ указанномъ выше направленіи. Грань, отмежевавшая область формальной логики отъ трансцен- дентальной, была проведена впервые самимъ Кантомъ; она за- ключается въ рѣзкомъ противоположеніи аналитическихъ сужде- ній синтетическимъ,—противоположеніи которымъ открывается Критика Чистаго Разума; въ связи съ нимъ стоитъ въ современ- номъ наукоученіи противоположеніе двухъ видовъ знанія—ана- литическаго основаннаго на принципѣ тожества-противорѣчія, и синтетическаго, покоящагося на формахъ синтеза а ргіогі,—и двухъ системъ Логики:, формальной^ изслѣдующей «аналитиче- скія» отношенія между понятіями, и трансцендентальной или предметной, имѣющей объектомъ ученіе о формахъ познанія а ргіогі.—Задачей послѣдующихъ критическихъ замѣчаній будетъ показать искусственность этой грани, вскрыть недомолвки и про- тиворѣчія, содержащіяся въ Кантовскомъ ученіи объ аналитиче- скихъ сужденіяхъ, и указать тѣ новыя возможныя точки зрѣнія, которыя открываются для теоріи познанія и логики вслѣдствіе устраненія исходнаго противоположенія аналитическихъ сужде- ній синтетическимъ. I. Въ опредѣленіе аналитическаго сужденія у Канта входятъ три признака, касающіеся содержанія, принципа ихъ и значенія для научнаго знанія. — По содержанію аналитическія сужденія тѣмъ отличны отъ синтетическихъ, что «высказываютъ въ пре- дикатѣ только то, что уже было въ понятіи субъекта мыслимо дѣйствительно, хотя не такъ ясно и не съ равной сознательно- стью. Когда я говорю: всѣ тѣла протяженны, я нисколько не расширяю своего понятія о тѣлѣ, а только разлагаю его, такъ какъ протяженность была въ дѣйствительности мыслима объ этомъ понятіи еще прежде сужденія, хотя и не была ясно вы- сказана; это сужденіе, такимъ образомъ, аналитично» х). Прин- ципомъ аналитическихъ сужденій является законъ тожества-про- тиворѣчія: «аналитическій характеръ имѣютъ тѣ сужденія, въ которыхъ связь предиката съ субъектомъ мыслится вслѣдствіе тожества» * 2); «всѣ аналитическія сужденія основываются вполнѣ *) Пролегомены ко всякой будущей метафизикѣ, пер. Вл. Соловьева, стр. 17. 2) Кгііік <1. геіпеп Ѵегшіпй:, 8 іо; р. п. Н. Лосскаго, стр. 29.
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ. 71 на законѣ противорѣчія» 1).—Значеніе аналитическихъ сужденій для знанія заключается въ томъ, что они «суть просто поясня- ющія и не прибавляютъ ничего новаго къ содержанію знанія» 2). Всѣ три перечисленные признака, характеризующіе аналитическія сужденія, стоятъ у Канта въ тѣсной связи: утвержденіе, что означенныя сужденія имѣютъ лишь разъясняющую, а не расши- ряющую функцію въ составѣ знанія, опирается у него на ихъ аналитическій характеръ; а послѣдній въ свою очередь связыва- ется съ отношеніемъ тожества, въ какомъ стоятъ въ нихъ субъ- ектъ къ предикату. Мы остановимся сначала на признакѣ «аналитичности» анали- тическихъ сужденій. * Во всякомъ сужденіи, по Канту, нужно различать субъектъ, предикатъ и отношеніе между ними 3). Въ сужденіяхъ истин- ныхъ, т.-е. ^всеобщихъ и необходимыхъ, къ каковымъ относятся всѣ аналитическія сужденія, это отношеніе, по самому опредѣ- ленію первыхъ, мыслится необходимымъ образомъ. Особенность критической точки зрѣнія въ ученіи о сужденіи заключается въ постановкѣ вопроса объ апріорныхъ условіяхъ, обосновывающихъ необходимость связи между 8 и Р въ сужденіи. Прилагая эту общую точку зрѣнія къ проблемѣ аналитическихъ сужденій, мы начнемъ предварительно съ постановки общаго вопроса о томъ, какое значеніе «аналитическій» характеръ данныхъ сужденій, примѣнимость къ ихъ субъектамъ описанной Кантомъ опера- ціи расчлененія на признаки, имѣетъ для рѣшенія гносеоло- гическаго вопроса объ апріорныхъ условіяхъ ихъ объективной значимости? Приведенный вопросъ необходимо поставить потому, что только путемъ уясненія его существа возможно отчетливо разграничить психологическую точку зрѣнія въ проблемѣ аналитическихъ су- жденій отъ чисто гносеологической и избѣжать опасности свое- образнаго еіс акіо -уёѵос. Въ порядкѣ психологическаго или, вѣрнѣе, психогенетическаго объясненія о всѣхъ сужденіяхъ вообще можно съ извѣстной точки зрѣнія сказать, что они ана- литичны въ томъ смыслѣ, что предполагаютъ анализирующую Пролегомены, стр. 17. 2) Тамъ же. *) Кгійк Л. геіпеіі Ѵегпипб, 8. ю.
72 д. сырцовъ, функцію сознанія въ процессѣ ихъ образованія. Если, напр., всматриваясь въ темный уголъ комнаты, я различаю тамъ бѣлѣ- ющую фигуру и чрезъ минуту произношу сужденіе: «въ углу стоитъ мраморный бюстъ», то анализъ, въ смыслѣ различенія, диф- ференціаціи первично-даннаго сложнаго расплывчатаго впечатлѣ- нія, есть дѣйствительно реальное условіе построенія даннаго су- жденія; и выясненіе всей суммы аналогичныхъ условій момента А, дающихъ въ результатѣ готовое сужденіе момента В, какъ разъ составляетъ задачу психогенезиса сужденій. Но задача те- оріи познанія въ ученіи о сужденіи отлична отъ психологіи: не изученіе факторовъ, въ причинно-слѣдственномъ порядкѣ объ- ясняющихъ происхожденіе сужденія, а опредѣленіе условій его значимости, необходимости устанавливаемаго въ немъ отношенія между 8 и Р, интересуетъ гносеолога. Съ этой точки зрѣнія вопросъ о функціи анализа въ сужденіи сводится по существу къ слѣдующей дилеммѣ: можно ли на аналитической операціи надъ субъектомъ аналитическаго сужденія самой по себѣ обосно- вывать значимость послѣдняго, или же анализъ играетъ здѣсь другую, побочную роль, не имѣющую существеннаго значенія для природы сужденія, какъ гносеологическаго акта? Кантъ даетъ вполнѣ опредѣленный отвѣтъ на этотъ вопросъ. I Анализъ, по нему, есть расчлененіе понятія субъекта на при- ‘ знаки, въ результатѣ котораго сужденіе испытываетъ проясненіе своего содержанія въ той части, которая касается субъекта, и изъ смутно-мыслимаго преобразуется въ ясно-отчетливое *). Въ ’ «Логикѣ» онъ сравниваетъ роль анализа съ освѣщеніемъ карты, находившейся до того въ темнотѣ: «какъ освѣщеніе карты само по себѣ къ ней ничего не прибавляетъ, такъ чрезъ про- стое разъясненіе (АніЬе11ип§) даннаго понятія путемъ анализа его признаковъ само понятіе нисколько не увеличивается» а). Ясно такимъ образомъ, что анализъ самъ по себѣ не обосновы- ваетъ, по Канту, отношенія необходимой связи между 8 и Р* онъ этой связи не касается; его объектъ—только понятіе 8; рас- і членяя его, онъ выполняетъ вспомогательную функцію—создаетъ условія, при которыхъ эта связь 8 и Р въ сужденіи опознается, какъ необходимая: «ІсЬ (ЬгаисЬе) сіаз РгаЬісаг пиг пасЬ сіепі *) Кгігік сі. г. V. 8. II; Пролегомены 17. 2) Іо^ік, Еіпіекип^, VIII.
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ. 73 Загге (1е$ ѴГііегзргисЬз НегаизяіеЬеп ипі іаіигсЪ тіг %и$ІеісЪ іег №іЪіѵепйі$кеіі іез ѴгіЪеіІз Ьегѵиззі гиегйеп каппъ г). Итакъ, отношеніе необходимой связи между 8 и Р аналити- ческихъ сужденій не можетъ обосновываться (въ гносеологиче- скомъ порядкѣ) на той чертѣ ихъ, которая выражается самымъ на- именованіемъ ихъ аналитическими; утвержденіе такого типа, какъ, напр.: «данное сужденіе истинно а ргіогі, п. ч. аналитично'» должно быть признано неточнымъ и изгнано изъ теоріи сужде- нія; истинность аналитическихъ сужденій можетъ, по Канту, покоиться только на тожествѣ содержаній 8 и Р въ нихъ; они суть, слѣдовательно, сужденія тожества, и въ этомъ (и только въ этомъ) смыслѣ они могутъ быть противопоставляемы, при гно- сеологическомъ обслѣдованіи ихъ, сужденіямъ синтетическимъ, гдѣ подобное отношеніе тожества между 8 и Р отсутствуетъ. > Такого рода различеніе двухъ группъ сужденій гармонируетъ, : между прочимъ, со словами самого Канта, опредѣляющаго въ Критикѣ Чистаго Разума синтетическія сужденія, какъ такія, въ которыхъ связь предиката съ субъектомъ мыслится «безъ тожества», тогда какъ въ аналитическихъ она мыслится вслѣд- ствіе тожества» * 2 3 * * *). II. Допустимъ, что аналитическія сужденія суть высказыванія то- жества, и изслѣдуемъ, въ какой степени они отвѣчаютъ этому опредѣленію. Конкретный поводъ къ такому изслѣдованію даетъ колеблющаяся терминологія Канта въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ онъ касается вопроса о сужденіяхъ тожества. Съ одной стороны, онъ соглашается назвать аналитическія сужденія — «ііепіізсЬе Загге», точнѣе, «ішріісіге ііепгізске 8аие» 8), съ другой — утвер- ждаетъ: „тѵепп шап зоІсЬе (апаІугізсЬе) Пгйіеііе ііепгізсЬе пеп- пеп чѵоііге, $о ѵгйпіе тап гиг Ѵегхѵіггип§ апгісЬгеп... Апа1угі$сЬе Ііггііеііе ^гііпсіеп $ісЪ (к. н.) аиі сіег Ісіепгігаг ип<1 кбппеп сіагіп О Кгй. г. Ѵегп., іа. 2) ІЬісІ., ю. 3) Ьо§ік, § 37: „Эіе ИепііШ Нег Ве§гійе іп апаІутізсЪеп ІТггЬеіІ капа еіпе аизсігискііске (ехріісіге) осіег еіпе піскг аизсігііскІісЬе (ітріісііе) зеіп... Ішріісіге ісіепгізсИе Заіхе... тасИеп (іаз Ргасіісаі, ѵгеІсЪез іт Ве^гііГ (Іез $иЬ)есіз ипепі- лѵіскек (ішріісіге) 1а& (іигсЬ Еп1хѵіске1ип§ кіаг.
74 А. СЫРЦОВЪ. аиГ§е1б$г лѵепіеп, аЬег зіе зіші пісЪі ісівніізсЪ (к. н.) Спраши- вается, какое опредѣленіе аналитическихъ сужденій слѣдуетъ признать болѣе отвѣчающимъ существу дѣла: представляютъ ли они, по Канту, сужденія тожества (ИепгізсЬе 8а1ге), въ соб- ственномъ смыслѣ, или же только «основываются на тожествѣ», и что вообще* * означаетъ «быть основаннымъ на тожествѣ»? Не трудно показать, что аналитическія сужденія не суть, по Канту, ігіетізсЬе Заіге того чистаго типа, какой мы имѣемъ, напр., въ формулѣ «А есть А». «Называть аналитическія сужде- нія сужденіями тожества, значитъ, по нему, запутывать дѣло, такъ какъ подобныя сужденія ничуть не увеличиваютъ отчет- ливости понятія... и поэтому безсодержательны (1іеі$$еп гіаЬег Іеег): напр. «всякое тѣло есть тѣлесная сущность»... Черезъ су- жденія тожества разъясняется Иет рег ісіет, значитъ вообще ничего не разъясняется» 2). Итакъ, аналитическія сужденія суть сужденія, «основанныя на тожествѣ». Чтобы выяснить смыслъ послѣдняго выраженія, обратимся къ изслѣдованію состава аналитическаго сужденія. Во избѣжаніе недоразумѣній мы оставимъ въ сторонѣ признакъ ясности-смут- ности сознаванія состава подлежащаго, дающій поводъ Канту различать ішрііске и ехріісіге ісІепгізсЬе Заіге; относясь къ харак- теристикѣ сужденія, какъ психическаго переживанія, онъ несу- щественъ съ гносеологической точки зрѣнія; для послѣдней важ- но то, что въ аналитическомъ сужденіи о данномъ субъектѣ высказывается предикатъ, составляющій часть содержанія субъ- екта. Съ этой стороны формулой аналитическаго сужденія будетъ (а-рЬ) есть Ь 3), гдѣ (а Ь) есть 8, а Ь — Р сужденія. Разсуждая языкомъ примѣ- ровъ, а въ кантовскомъ образчикѣ аналитическаго сужденія «тѣла протяженны» будетъ означать всѣ тѣлесныя свойства: не- проницаемость, форму, способность механическаго движенія и т. д., за исключеніемъ протяженности, а Ь—только эту послѣднюю. Въ чемъ существо разсматриваемаго конкретнаго примѣра аналитическаго сужденія «тѣла протяженны»? Очевидно, въ *) Тамъ же. Это колебаніе отмѣчаетъ Раікіп^ег въ Сопітепгаг гиг Кгігік Н. геіпеп ѴегпипГг, 1881, I, 258. *) Тамъ же. *) § З6-
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ. 75 установкѣ необходимаго отношенія между двумя содержаніями: і) тѣлесностью и 2) протяженностью. Но «тѣлесность» есть слож- ное содержаніе, разлагающееся на рядъ элементовъ, въ составѣ которыхъ мыслится» какъ часть, и протяженность. Спрашивается, указанное отношеніе необходимой связи устанавливается между всѣми элементами содержанія «тѣлесности» и предикатомъ, или только тѣмъ изъ нихъ, который тожественъ съ протяженностью! Отвѣтъ ясенъ: сужденіе «протяженное протяженно» было бы съ точки зрѣнія Канта совершенно безсодержательнымъ утвержде- ніемъ, чистой тавтологіей; смыслъ разсматриваемаго сужденія можетъ быть только въ установкѣ необходимаго отношенія между «протяженностью» и «тѣлесностью» іп гою, между пре- дикатомъ Ь и субъектомъ, взятымъ въ единствѣ его элемен- товъ а и Ь. Съ этой точки зрѣнія аналитическое сужденіе, дѣйствительно, не будетъ чистымъ сужденіемъ тожества, ибо кромѣ соотнесе- нія тожественныхъ элементовъ (Ь субъекта и Ь предиката) со- держитъ въ себѣ такое же соотнесеніе нетожественныхъ а и Ь\ иными словами, произнося: „тѣла протяженны", мы не просто утверждаемъ, что „протяженное протяженно", но что тѣлесное вообще, т.-е. непроницаемое, механически движущееся и т. д. протяженно. Но тамъ, гдѣ дано налицо соотнесеніе нетоже- ственныхъ элементовъ, тамъ, по опредѣленію самого Канта, мы имѣемъ дѣло съ синтетическимъ актомъ познанія 1), слѣдова- тельно, аналитическія сужденія, поскольку они высказываютъ отношеніе не полнаго, а лишь частичнаго тожества между 8 и Р, содержатъ въ себѣ синтетическій моментъ; и вслѣдствіе этого становится понятнымъ, почему Кантъ предпочитаетъ неопредѣ- ленную формулу: „§гйп(1еп зісЬ аиГ <3.ег Ііепгігаі:" прямой харак- теристикѣ аналитическихъ сужденій, какъ „ісіепизсЬе Загге"; одно- временно вопросъ о правомѣрности аналитическихъ сужденій превращается въ вопросъ о правѣ устанавливать въ нихъ необ- ходимую связь между субъектомъ и предикатомъ на основаніи частичнаго тожества ихъ содержаній. Намъ возразятъ: допустимъ, что аналитическія сужденія осно- ваны не на полномъ, а лишь частичномъ тожествѣ субъекта и предиката, и съ этой точки зрѣнія содержатъ въ своемъ составѣ і) См. опредѣленіе синтетическихъ сужденій въ Кгіг. сі« г. V., 8. іо.
76 А. СЫРЦОВЪ. синтетическіе элементы; но во всякомъ случай несомнѣнно, что моментъ тожества (между частью содержанія субъекта и преди- катомъ) въ нихъ данъ, и онъ-то и образуетъ зресійсипі аналити- ческихъ сужденій, позволяющій выдѣлить ихъ въ особую группу отъ синтетическихъ сужденій. Это возраженіе приводитъ насъ къ конечной и наиболѣе точ- ной постановкѣ проблемы аналитическихъ сужденій.—Въ самомъ дѣлѣ, если зресійспш аналитическихъ сужденій лежитъ въ ото- жествленіи нѣкотораго признака Ь субъекта съ Ь предиката, то это значитъ, что основной формулой разсматриваемыхъ нами актовъ познанія является отвергаемое Кантомъ „ііепшсЬез $агг“: „А есть А"; если мы, далѣе, для другой группы такъ называемыхъ синтетическихъ сужденій примемъ формулу: „А есть (нѣкото- рое) не-А" (разумѣя не-А, какъ классовое обозначеніе всего того, что не есть А, а, напр., В, С, Э, и т. д.), то вопросъ о правѣ разграничивать двѣ изслѣдуемыхъ категоріи сужденій бу- детъ зависѣть въ конечномъ счетѣ отъ той позиціи, какую мы зай- мемъ по отношенію къ приведеннымъ двумъ взаимно-исключаю- щимъ себя формуламъ. III. Что такое „А есть А“? Кантъ говоритъ, что утвержденія по- добнаго типа совершенно безсодержательны; въ нихъ „разъясня- ется ісіепі рег ісіет, т.-е. вообще ничего не разъясняется". Въ какой мѣрѣ справедливо подобное утвержденіе? '„Война есть война" („а Іа ^пегге, согшпе й Іа §иегге"), „чело- вѣкъ есть человѣкъ," „образованіе есть образованіе"—вотъ конкретные примѣры, ближе всего стоящіе къ формулѣ „А есть А". Совершенно ли они безсодержательны, какъ утвер- ждаетъ Кантъ? Не нужно особой психологической проницательности, чтобы по отношенію къ приведеннымъ примѣрамъ замѣтить двѣ вещи: і)что субъектъ и предикатъ означенныхъ сужденій только по сло- весному выраженію суть тожественныя понятія, въ дѣйствитель- ности же представляютъ собою различныя, или, если угодно, одни и тѣ же, но во всякомъ случаѣ подъ различнымъ угломъ мыслимыя содержанія, и 2) что поэтому приведенныя сужденія не суть „безсодержательные" примѣры чистаго типа, предста-
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ. 77 вляемаго схемой „А есть А".—Въ самомъ дѣлѣ, смыслъ сужде- нія „война есть война" можно раскрыть слѣдующимъ образомъ: „война (какъ вооруженное столкновеніе народовъ) есть такая форма отношеній, при которой не дѣйствительны обычныя фор- * мы права"; смыслъ сужденія „человѣкъ есть человѣкъ* сво- дится къ поговоркѣ „піЬіІ Нитаппт (Ьотіпі) аііетіт езг" и т. д. Точное опредѣленіе смысла субъекта и предиката такихъ дпазі- тожественныхъ сужденій зависитъ -обычно отъ контекста рѣчи, въ какомъ они были сказаны; но „безсодержательными" ихъ назвать ни въ какомъ случаѣ нельзя. Но если сужденія съ грамматически-тожественными субъектомъ и предикатомъ не суть чистыя сужденія тожества, то возможно ли вообще найти сужденія чистаго тожества въ составѣ знанія? Допускаетъ ли, иными словами, формула „А есть А* свою реали- зацію въ какомъ-либо опредѣленномъ типѣ сужденія? Нѣтъ, отвѣтимъ мы. Когда сочетаніе „А есть А* дано, не какъ сочетаніе дважды повторенной буквы А и связки есть, а какъ выраженіе опредѣленнаго смысла, нѣкоторой, хотя бы и самоочевидной истины, то субъектъ и предикатъ его не будутъ совершенно тожественными понятіями; они будутъ различаться, какъ хотя бы лѣвое А и правое А, какъ первое А, и второе А, А, мыслимое субъектомъ въ моментъ а и А, мыслимое въ мо- ментъ Ь. Функція отожествленія предполагаетъ функцію различе- нія*, актъ соотнесенія по тожеству требуетъ, по самому существу своему, прежде отожествленія, различенія соотносимыхъ элемен- товъ. Типомъ сужденія, теоретически допустимымъ въ составѣ знанія, является, поэтому, не„А есть А", а пАг есть А*и. Но если такъ, то съ тѣмъ большимъ вѣсомъ, повидимому, выступятъ передъ нами возраженія Канта противъ формулы „А есть А". Правда, Кантъ упираетъ главнымъ образомъ на без- содержательность. сужденій такого типа; мы выяснили, что это несправедливо по отношенію къ сужденіямъ, приближающимся по типу къ схемѣ „А есть А"; но зато относительно самой схе- мы чистаго сужденія тожества мы пошли далѣе Канта и уста- новили выводъ, что она не осуществима въ составѣ знанія. Не слѣдуетъ ли отсюда, что сужденіе „А есть А“, есть чистая фик- ція, подлежащая исключенію изъ круга гносеологическихъ и логическихъ изслѣдованій формъ сужденія? Вышеприведенныя разсужденія не позволяютъ однако сдѣлать
78 А. СЫРЦОВЪ. этого вывода: мы констатировали въ .составѣ знанія наличность сужденій приближеннаго къ данному типа Ах есть Аа; остается поэтому одинъ выходъ: принять формулу А есть А, какъ выра- женіе предѣльнаго случая для тѣхъ сужденій, въ которыхъ уста- навливается отношеніе тожества между 8 и Р, понимая слово , предѣлъ въ смыслѣ, аналогичномъ математическому употребленію этого термина. Съ этой точки зрѣнія А есть А есть выраженіе того идеальнаго, въ дѣйствительномъ-'знаніи никогда не осуще- ствляющагося случая, когда необходимая связь между 8 и Р, неотмѣнцмость даннаго предиката относительно даннаго субъекта, всецѣло покоится на содержаніи того и другого, и исчерпы- вающимъ образомъ изъ него постигается. И если конечную за- дачу сужденія и знанія видѣть во вскрытіи отношеній, неотмѣ- нимо связанныхъ съ соотносимыми предметами, въ открытіи та- кихъ сочетаній формы и матеріи, при которыхъ форма „указыва- ла“ бы на данную матерію, а матерія „требовала бы* данной формы, то въ схемѣ „А есть А* мы имѣемъ какъ разъ типъ такого идеальнаго сужденія, ибо здѣсь матерія соотносимыхъ элементовъ неотрывно связывается съ формой тожества, подъ ка- кой она мыслится. Однако кантовская классификація сужденій имѣетъ въ виду не идеальное, но дѣйствительное знаніе, осуществленное въ формѣ науки. По отношенію къ послѣднему мы, на основаніи вышеприведенныхъ разъясненій, должны а ргіогі принять, что всѣ сужденія тожества, встрѣчающіяся здѣсь, заключаютъ въ содержаніи своихъ 8 и Р, на ряду съ тожественными, элементы ѴІ различія, и суть, слѣдовательно, говоря терминологіей Канта, сужденія не чисто аналитическія, но „аналитико-синтетическія*. IV. Обратимся къ сужденіямъ типа «А есть (нѣкоторое) не-А.» Сущность проблемы, заключающейся въ нихъ, сводится къ рѣ- шенію вопроса о правомѣрности соотнесенія въ актѣ сужденія другъ къ другу такихъ 8 и Р, въ содержаніи которыхъ нѣтъ тожественныхъ элементовъ.’ Во всей широтѣ своего не только логическаго, но и онтоло- гическаго значенія эта проблема была поставлена еще въ антич- ной философіи въ связи съ нѣкоторыми основными ученіями
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ. 79 элеизма. Въ «Софистѣ» Платона обсуждается вопросъ о томъ, какимъ образомъ одному и тому же субъекту, напр., человѣку, можно усвоятъ различныя свойства, напр., цвѣта, форму, вели- чину, пороки, добродѣтели и т. д. и въ единомъ и недѣлимомъ находить, такимъ образомъ, многое (251 А—В); углубляя это не- доумѣніе до степени основного метафизическаго вопроса объ отношеніи между * идеями, Платонъ на примѣрѣ идей сущаго, движенія и стоянія показываетъ возможность «участія» ихъ другъ въ другѣ и взаимнаго сочетанія (250 А-Е), и вслѣдъ за этимъ утверждаетъ, что «рѣчь», т.-е. мышленіе осуществимо только при помощи взаимнаго сплетенія идей (259 Е). Въ рамкахъ настоящаго критическаго очерка мы, разумѣется, не можемъ войти въ обсужденіе сложной группы проблемъ, объ- единяющихся вокругъ поднятаго элействующими софистами во- проса о синтезѣ многообразнаго въ актѣ познанія; намъ важно .лишь отмѣтить тотъ результатъ глубокихъ изслѣдованій Пла- тона, что условіе соединимости идей лежитъ въ природѣ самихъ идей, ибо однѣ изъ нихъ допускаютъ взаимное сочетаніе, дру- гія нѣтъ; и подобно тому, какъ для правильнаго сужденія о со- единимости буквъ нужно искусство грамматики, такъ и обсу- жденіе согласія-несогласія идей составляетъ, по Платону, задачу діалектика (253 А-Е). Въ примѣненіи къ обсуждаемому нами вопросу о сужденіяхъ типа, „А есть (нѣкоторое) не-А, т.-е. о сужде- ніяхъ синтетическихъ, выводъ Платона можно интерпретировать такъ: въ содержаніи понятій субъекта и предиката должно за- ключаться условіе, обосновывающее правомѣрность синтеза и от- несенія ихъ другъ къ другу въ сужденіи. Возможно ли выдержать указанную точку зрѣнія по отноше- нію къ кантовскому понятію синтетическаго сужденія? Возмо- жно ли, напр., въ чистомъ содержаніи субъекта «тѣла» и пре- диката «тяжелы», независимо отъ категоріальной формы, подъ какой эти содержанія мыслятся, открыть условія ихъ необходи- мой взаимной связи и объективной значимости высказываемаго чрезъ нихъ утвержденія? Да, отвѣтимъ мы, возможно, но при одномъ условіи: если мы тотъ самый пріемъ анализа, операцію расчлененія содержанія понятія на признаки, по имени которой Кантъ назвалъ одну группу сужденій аналитическими, примѣнимъ къ предикату дан- наго имъ образчика синтетическаго суждеѣнія «тла тяжелы».
80 А. СЫРЦОВЪ. Въ понятіи «тяжелаго» содержится ітріісіге идея пространст- веннаго движенія нѣкоторой матеріальной точки въ направленіи къ центру тяжести, иными словами, содержатся идеи простран- ства, движенія и тѣлесности вообще; что это дѣйствительно такъ, это всего лучше доказывается тѣмъ, что сужденіе «тѣла тяжелы» принадлежитъ къ немногочисленной группѣ обшеут- вердительныхъ сужденій, допускающихъ сопѵегзіопет зітріісет. Правильно не только утвержденіе «тѣла тяжелы», но и его об- ращеніе: «все тяжелое—тѣлесно», ибо понятіе «тяжелаго безтѣ- леснаго» столь же неосуществимо для мысли, какъ понятіе «не- протяженнаго тѣлеснаго» и др. под.); а если такъ, то въ конеч- номъ счетѣ мы придемъ къ выводу, что разсматриваемое синте- тическое сужденіе оказывается по существу «аналитическимъ» въ томъ смыслѣ, что его объективная значимость можетъ быть доказана путемъ анализа предиката совершенно аналогичнымъ способомъ тому, какъ въ сужденіи «тѣла протяженны» она вскрывается анализомъ субъекта. Но имѣемъ ли мы право расширять сферу примѣненія анализа за предѣлы понятія субъекта, разъ самъ Кантъ не сдѣлалъ этого? Изслѣдуя этотъ вопросъ, мы придемъ къ окончательному выяс- ненію тѣхъ неясностей, которыя связываются въ критицизмѣ съ понятіемъ аналитическаго сужденія. Въ ученіи о сужденіи анализу можетъ быть усвояема, какъ мы уже отмѣчали выше, двоякая функція: съ одной стороны, анализъ можетъ быть разсматриваемъ, какъ пріемъ построенія сужденія изъ нѣкотораго, пока — до примѣненія анализа — не- диференцированнаго содержанія («неясно мыслимаго понятія субъекта», по Канту), съ другой—анализъ есть пріемъ оправда- нія, доказательства сужденія путемъ выявленія того необходи- маго отношенія, въ какомъ стоятъ въ немъ субъектъ къ преди- кату. Выше мы разъяснили, что первая точка зрѣнія законна * лишь при психогенетическомъ изслѣдованіи сужденія; съ точки зрѣнія гносеологической сужденіе берется, какъ данность, го- товое сочетаніе субъекта и предиката, и гносеологическая за- дача по отношенію къ нему заключается въ объясненіи право- мѣрности этого сочетанія въ сужденіи, претендующемъ на истин- ность, т.-е. обязательность и общезначимость. Но съ этой по- слѣдней точки зрѣнія принципіально безразлично, достигается цѣль путемъ анализа субъекта или предиката, или того и дру-
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ, 81 того вмѣстѣ. Только безсознательнымъ психологизмомъ Канта, недостаточно отчетливымъ обособленіемъ психогенетической точки зрѣнія въ теоріи сужденія отъ собственно гносеологиче- ской, можно объяснить ограниченіе имъ области примѣненія ана- лиза содержаніемъ одного лишь понятія субъекта и отсутствіе попытки распространить его на содержаніе предиката. Понятіе анализа, какъ метода оправданія сужденія путемъ рас- члененія содержанія" субъекта и предиката на составляющіе ихъ признаки, геніально развито Лейбницемъ. Сущность его воззрѣ- ній по этому вопросу состоитъ въ слѣдующемъ. Въ сужденіи, по Лейбницу, «всегда существуетъ нѣкоторая основа связи тер- миновъ, которая должна находиться въ ихъ понятіяхъ. Это мой главный принципъ, прибавляетъ мыслитель, въ которомъ, по-моему, должны быть согласны всѣ философы, и однимъ изъ королларіевъ котораго является ходячая (ѵи!§аіге) аксіома о томъ, что ничто не совершается безъ основанія" х). Вскрытіе содер- жащагося въ сужденіи «Гопсіетеш: сіе Іа соппесиоп 4е§ гегше$> есть, по Лейбницу, задача метода Анализа. Разлагая въ послѣдова- тельномъ порядкѣ содержаніе субъекта и предиката на составляю- щіе его элементы, аналитическій методъ преобразуетъ доказы- ваемое сужденіе въ утвержденіе тожества: «ѵи!§агіа ашет ахіо- таи гезоіигіопе ѵеі $иЬ]* *есгі, ѵг/ ргаеіісаіі ѵеі иігійздие (к. н.) асі ііепгіса геѵосапшг зіѵе (іетопзігапшг2). При этомъ возможны два случая: въ однихъ процессъ анализа завершается конечнымъ пре- образованіемъ доказываемыхъ сужденій въ положенія тожества, въ другихъ онъ представляетъ «рго^геззшп іп іпгіпішт»; на этомъ основывается, по Лейбницу, различіе истинъ необходимыхъ и случайныхъ; доказательство первыхъ онъ сравниваетъ съ отыс- каніемъ общей мѣры для соизмѣримыхъ, а вторыхъ—для несоиз- мѣримыхъ величинъ. Только Божественный Разумъ въ состояніи обозрѣть безконечный рядъ посредствующихъ положеній, оправ- дывающихъ случайныя истины; для человѣческаго же послѣд- нія навсегда останутся истинами не необходимости, а факта *). 1) Оіе рЫІозорЬізсЬеп .ЗсЬгіЙеп V. О. XV. ЬеіЪпіг Ъегаизд. ѵ. СегЪагді» II, 56, письмо къ Арно въ іюнѣ 1686 г. Ср. VII, 300: Оиоиездие епіт ргаедісашт ѵеге айігташг де 5иЪ)есГо, иііцие сепзеШг аіідиа еззе соппехіо геаііз ііііег ргаедісашт еі 8иЪ]есіит, ііа иі іп ргорозіііопе диасипдие: А В (зеп В ѵеге ргаедісагог де А) иіідие В іпзк А. *) Ве Зупйіезі еі Апаіузі ипіѵегзаіі зеп Апе іпѵепіепді еі рдісапді ѴП, 39$. «) ѴП, 200. Вопросы философіи, кн. 139. •
82 А. СЫРЦОВЪ. Ученіе о сводимости всѣхъ сужденій къ ргоро$ігіопе$ ііепгісае было внушено Лейбницу аналогіей съ математическимъ преобра- зованіемъ равенствъ въ тожества *); но въ немъ заключался важ- ный гносеологическій принципъ: сужденіе истинно постольку, поскольку субъектъ и предикатъ ихъ стоятъ другъ къ другу въ отношеніи тожества; эту мысль Лейбницъ выражаетъ формулой схоластической логики—ргаеіісагшп іпезг $иЬ]’есГо: «всегда, во вся- комъ сужденіи утвердительномъ, истинномъ, необходимомъ или случайномъ, общемъ или единичномъ понятіе предиката содер- жится нѣкоторымъ образомъ въ понятіи субъекта» * 2 * *), говоритъ онъ, и на основѣ ея развиваетъ затѣмъ въ Сізсошъ іе МёгарЬу- зіцие и примыкающей къ нему перепискѣ съ Арно свое извѣст- ное понятіе индивидуальной субстанціи 8). Схоластическая формула, которой воспользовался Лейбницъ въ своемъ ученіи о сужденіи, была неудачна въ томъ смыслѣ, что дала поводъ въ литературѣ о Лейбницѣ къ многочисленнымъ недоразумѣніямъ, изъ которыхъ наиболѣе крупнымъ и досаднымъ слѣдуетъ признать попытку истолковать ученіе Лейбница въ смыслѣ признанія всѣхъ сужденій аналитическими^ въ томъ смыслѣ, ка- кой впервые придалъ этому слову Кантъ •). Мысль Лейбница въ дѣйствительности гораздо глубже. Подъ предикатами субъекта онъ разумѣетъ тѣ своеобразныя квалификаціи, тѣ углы зрѣнія, подъ какими дана въ нашемъ сознаніи та или другая вещь. Такъ качества «царя», «побѣдителя Дарія и Пора», «умершаго отъ яда», суть предикаты Александра Македонскаго; субъектомъ же ихъ является идеальное «опредѣленіе» даннаго индивидуума, въ которомъ эти предикаты даны не въ качествѣ механической суммы отдѣльныхъ слагаемыхъ, а въ органическомъ единствѣ понятія, содержащагося въ Божественномъ Разумѣ 5 *). И мысль Лейбница заключается въ томъ, что соотнесеніе этихъ различныхъ харак- теристикъ индивидуума (въ сужденіи, напр., Александръ—царь есть побѣдитель Дарія и Пира) въ послѣднемъ счетѣ ббосно вывается на единствѣ и тожественности идеальнаго понятія ѴП, 292—293. 2) П, 56. *) IV, 432 (1. <1. 8. Переписка съ Арно напечатана во П т. изд. СегЬаг4Ѵа. *) Мы имѣемъ въ виду, главнымъ образомъ, Соиіигаі, Ьа 1о§іфіе сіе ЬеіЬпіг., Рагіз, 1901, XI и 210. ?) IV, 435 ѣ а.
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ. 83 Александра, представляемаго нами въ одномъ аспектѣ «царемъ*, а въ другомъ «побѣдителемъ Дарія и Пора». И подобно тому, какъ пріемъ доказательства математическихъ равенствъ такого типа, какъ, напр., 3 1 = 2 X 2> сводится къ отысканію опредѣ- ленія (въ данномъ случаѣ числа 4), преобразующаго его въ то- жество, такъ доказательство истинъ факта въ своей конечной цѣли сводится къ отысканію «опредѣленія» индивидуальной вещи, изъ которой затѣмъ—въ обратномъ порядкѣ а ргіогі можно было бы дедуцировать всѣ ея свойства; однако эта цѣль пред- полагаетъ безконечный анализъ и достижима лить для Боже- ственнаго Разума *). Мы не будемъ входить въ критику ученія о сужденіи Лейбница; особенно спорными являются его метафизическія предпосылки; но онѣ не уменьшаютъ цѣнности основного принципа; во всякомъ случаѣ его воззрѣнія интересны для насъ, какъ иллюстрація того, что при признаніи наличности необходимой связи между 8 и Р въ истинномъ сужденіи, во-первыхъ, и при согласіи отыскивать основу этой связи въ содержаніи 8 и Р во-вторыхъ, мы логи- чески неизбѣжно приходимъ къ признанію отношенія тожества, какъ основного отношенія, высказываемаго во всѣхъ утверди- тельныхъ сужденіяхъ, въ томъ числѣ, конечно, и тѣхъ, что Кантъ называетъ синтетическими; съ этой точки зрѣнія отсутствіе въ Критикѣ Чистаго Разума спеціальнаго изслѣдованія этой группы сужденій съ точки зрѣнія данности въ нихъ означеннаго отно- шенія слѣдуетъ признать крупнымъ дефектомъ всей системы. Возвращаясь къ формулѣ «А есть (нѣкоторое) не-А>, мы, на основаніи вышеприведенныхъ разсужденій, можемъ сказать слѣ- дующее: если правильно утвержденіе Лейбница, что основу не- обходимой связи 8 и Р въ сужденіи слѣдуетъ искать въ самомъ содержаніи ихъ, то отсюда слѣдуетъ, что нѣтъ такихъ (утвер- дительныхъ) сужденій, члены которыхъ были бы абсолютно-раз- личны по содержанію. Подобно формулѣ «А есть А», выража- ющей идеальный случай соотнесенія абсолютно-тожественнаго,— случай въ чистомъ видѣ въ дѣйствительномъ знаніи не реализу- ющійся, формула «А есть не-А» выражаетъ идеальный случай соотнесенія абсолютно-различнаго, мѣсто котораго въ дѣйстви- тельномъ знаніи занимаетъ лишь относительно-различное; это х) Тамъ же. 6*
«4 А. СЫРЦОВЪ. значитъ, другими словами, что всякое сужденіе не есть ни чистое отожествленіе, ни чистое различеніе, но открытіе тожественнаго въ различномъ, пребывающаго въ разнообразномъ, единаго во многомъ; всякое сужденіе есть актъ синтеза подъ формой тожества. То, что Кантъ хочетъ различить подъ именемъ аналитическихъ и синтетическихъ сужденій, суть лишь пограничные случаи на скАлѣ сужденій: аналитическія сужденія это тѣ, гдѣ различія между содержаніемъ 8 и Р сводятся къ бозконечно-малой ве- личинѣ, синтетическія—тѣ, гдѣ то же самое имѣетъ мѣсто по отношенію къ тожественнымъ элементамъ содержанія 8 и Р; но это различіе двухъ группъ сужденій есть различіе по степени, а не по существу; въ дѣйствительности же всякое (утвердитель- ное) сужденіе есть, какъ мы сказали, синтезъ разнообразнаго подъ формой тожества. V. Мы остановимся въ заключеніе на тѣхъ слѣдствіяхъ, какія вытекаютъ изъ изложенныхъ выше соображеній для критической теоріи познанія и логики; и прежде всего начнемъ съ разсмотрѣнія одного возраженія, которое можетъ быть выдвинуто противъ Лейбйицевской теоріи утвердительныхъ сужденій съ точки зрѣ- нія Кантовской системы. Лейбницъ исходитъ изъ той предпосылки, что основу связи терминовъ предложенія нужно искать въ содержаніи 8 и Р; между тѣмъ смыслъ Кантовской постановки проблемы синтетическихъ сужденій и самого различенія ихъ отъ сужденій аналитическихъ заключается какъ разъ въ отрицаніи этой мысли и признаніи •факта данности въ научномъ знаніи сужденій, гдѣ связь 8 и Р «мыслится безъ тожества»; и именно допущеніе наличности та- кихъ сужденій въ составѣ знанія позволило Канту поставить проблему синтеза а^рдохі во всей широтѣ и глубинѣ ея значе- нія. Возможно ли согласованіе теорій сужденія Лейбница и Канта, исходящихъ изъ такихъ, взаимно-исключающихъ одна другую, предпосылокъ? Поставленный вопросъ рѣшается въ зависимости отъ той по- зиціи, какую мы займемъ по отношенію къ понятію тожества.— Прежде всего нужно твердо установить, что понятіе тожества, взятое въ его чистомъ видѣ, есть совершенно безсодержатель- ное и не реализуемое въ мысли понятіе; тожество есть всегда
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ* тожество чего-то, что признается тожественнымъ; подобно вся- кому иному отношенію—равенства, сходства, причинной связи и т. д.—оно предполагаетъ носителей этого отношенія, нѣкото- рые напр., А и В, между которыми данное отношеніе тожества устанавливается. Съ точки зрѣнія критической теоріи позна- нія такими носителями отношеній являются данныя чувствен- ности, преобразуемыя синтетической функціей разума въ то, что Кантъ называетъ опытомъ. Но, будучи отношеніемъ между матеріальными элементами чувственной стороны опыта, тожество, опять таки, подобно всѣмъ другимъ отношеніямъ, не есть само по себѣ чувственный эле- ментъ; мысль о нечувственности отношеній раскрыта была еще въ античной философіи Платономъ съ геніальною простотою и пластичностью выраженія въ примѣненіи къ понятіямъ равенства, сходства и др. (Федонъ, 74; Теэтетъ, 184 В—185 Е); и прини- мая въ учетъ нечувственный характеръ понятія тожества, и желая въ то же время остаться въ кругу основныхъ идей кри- тической философіи, мы можемъ дать тожеству только одно единственное истолкованіе—истолкованіе его въ смыслѣ особой апріорной формы сознанія, имѣющей, подобно другимъ, своей функціей синтезъ многообразнаго, т.-е. въ смыслѣ особой ш- тегорги тожества. То, что Кантъ не включилъ въ свою таблицу категорій осо- бой категоріи тожества, составляетъ, по мнѣнію Г. Гомперца крупный недостатокъ его системы. «Причиной этого,—говорить означенный мыслитель,—было, вѣроятно, то, что, какъ онъ (Кантъ) думалъ, тожество (какъ продолжительность постояннаго) уже содержится въ субстанціальности, отчасти же то, что тожество не лежитъ повидимому въ основаніи необходимыхъ и всеобщихъ дознаній *), какъ другія категоріи». По нашему мнѣнію, причи- ну этого опущенія въ системѣ Канта слѣдуетъ искать въ рѣз- комъ противопо ставленіи аналитическихъ сужденій синтетиче- 4 скимъ—противопоставленіи, имѣвшемъ цѣнное дидактическое зна- ченіе для выясненія основной проблемы критики разума, но не •оправдываемомъ существомъ дѣла. Какія слѣдствія для критической теоріи познанія можетъ имѣть включеніе въ таблицу категорій особой «тринадцатой» ка- х) Ученіе о міровоззрѣніи пер. Базарова и Столгшера, стр. аіЗ. л) Гомперцъ забываетъ объ аналитическихъ сужденіяхъ.
86 А. СЫРЦОВЪ. ' тегоріи тожества? Необходимымъ слѣдствіемъ здѣсь явится ради- кальная переработка всей таблицы, представляющей вообще од- но изъ наиболѣе слабыхъ мѣстъ Критики Чистаго Разума, въ цѣляхъ выясненія отношенія этой новой категоріи къ остальнымъ,, ѵ и къ послѣднему трансцендентальному условію категоріальнаго син- теза—единству апперцепціи. Что необходимость пересмотра кри- тической теоріи познанія въ намѣченномъ направленіи въ насто- ящее время назрѣла, объ этомъ свидѣтельствуетъ примѣръ фи* лософіи ПІуппе. Въ отожествленіи и различеніи Шуппе видитъ первичную и основную форму охватыванія «данности» *); выска- зываніе причинной связи возможно лить на основѣ и предпо- сылкѣ принципа тожества * 2 *); «микроскопическій» анализъ всѣхъ актовъ связыванія «даннаго», дающихъ въ результатѣ понятіе единичной вещи, составляетъ основную задачу «матеріальной» логики означеннаго мыслителя. Принятіе въ составъ категорій категоріи тожества открыва- етъ новыя и интересныя перспективы не только для теоріи по- знанія, но и для традиціонныхъ ученій формальной логики. Если Кантъ учитъ, что категорія есть способъ, который опредѣляетъ наглядное представленіе относительно сужденія вообще и обу- словливаетъ всеобщность и необходимость сужденія 8), то эти до- вольно темныя слова получаютъ, намъ кажется, въ примѣненіи къ категоріи тожества, ясный смыслъ и глубокое оправданіе. Соотношеніе субъекта къ предикату въ сужденіи на основѣ тожества предполагаетъ открытіе въ ихъ содержаніи такихъ эле- ментовъ, которые были бы одновременно общими и тому и дру- гому. Если сложное содержаніе субъекта мы выразимъ схема- тически чрезъ АВС, а предиката чрезъ СВЕ, то сужденіе <АВС есть СПЕ» тогда получитъ характеръ значимаго утвер- жденія, когда въ актѣ опознанія ихъ содержаній будетъ от- крытъ ихъ общій элементъ С. Фтотъ актъ опознанія, открытія тожественнаго въ различномъ, есть функція того, ^го Кантъ назвалъ бы трансцендентальной апперцепціей ^нъ «опредѣляетъ наглядное представленіе» къ сужденію въ томъ смыслѣ, что только съ момента открытія этого элемента, сложное содержа- *) IV. Зскирре, Віе егкеппіпіззгЪеогеіізсЬе Ео^ік, 1878, Вопп, 5 148. 2) Тамъ же, 157. •) Пролегомены, §§ 20, 21 а.
КЪ ВОПРОСУ ОБЪ АНАЛИТИЧЕСКИХЪ СУЖДЕНІЯХЪ» 87 ніе представленій АВС и СПЕ преобразуется въ единство зяд- 'чимаго утвержденія. Вмѣстѣ съ тѣмъ выясняется отношеніе по- нятія вообще (не въ смыслѣ чистаго разсудочнаго понятія а ргіогі) къ сужденію: С есть элементъ, абстрагированный изъ наглядныхъ представленій АВС и СПВ, и стоящій къ нимъ въ отношеніи общаго (т.-е. понятія) къ единичному; можно сказать поэтому, что сужденіе осуществляется только чрезъ понятіе и въ моментъ образованія его; ученіе Канта о синтезѣ въ сужденіи чрезъ по- нятія получаетъ такимъ образомъ на языкѣ формальной логики свой особый смыслъ и глубокое значеніе. Далѣе. Открытіе общаго элемента между 8 и Р есть не что иное, какъ установка нѣкотораго посредствующаго члена М, чрезъ соотнесеніе къ которому связь 8 и Р познается, какъ не- обходимая, и ео ір$о обосновывается. Такое обоснованіе есть умозаключеніе. Такъ именно понималъ актъ обоснованія су- жденій Лейбницъ; искусство отыскиванія среднихъ терминовъ въ процессѣ доказательства онъ называетъ Анализомъ *). Выше мы уже видѣли, что этотъ анализъ можетъ быть конечнымъ и •безконечнымъ; но цѣль его всюду одна—отыскиваніе того по- слѣдняго М, которое преобразовало бы доказываемое сужденіе въ очевидную истину. Развивая эту точку зрѣнія Лейбница, мы неизбѣжно придемъ къ выводу, что всякое сужденіе есть ііпріі- сіге умозаключеніе и что, обратно, всякое умозаключеніе есть доказанное сужденіе. Такимъ образомъ, принципъ тожества, принятый въ качествѣ основной категоріи разсудка, открываетъ возможность объеди- ненія въ органическую систему логики формальной и трансцен- дентальной, логики Аристотеля и Лейбница, съ одной стороны, и Канта—съ другой. Плодотворнымъ результатомъ его примѣне- нія къ рѣшенію логическихъ проблемъ является новый взглядъ на взаимоотношеніе такъ называемыхъ элементарныхъ формъ мышленія (понятія, сужденія, умозаключенія), а пониманіе его ^ъ>фрй$гѣосновной функціи синтеза а-ргіогі устраняетъ воз- можность онтологическихъ и метафизическихъ формулировокъ, осложняющихъ ученіе о тожествѣ въ системахъ логики, и вмѣстѣ полагаетъ основу для развитаго Гегелемъ новаго ученія 1 о (конкретномъ) тожествѣ, включающемъ въ себѣ моментъ раз- *) Коиѵ. Е$$., СегЬ., V, 348.
>8 А. СЫРЦОВЪ. ♦ личія, въ противоположность традиціонному отвлеченному по- нятію о тожествѣ, выражаемому «безсодержательной» форму- лой А = А1). Въ заключеніе укажемъ на одинъ предразсудокъ, устраняемый изложеннымъ выше ученіемъ о тожествѣ, какъ особой катего- ріи разсудка. Этотъ предразсудокъ связанъ съ ученіемъ Канта о томъ, что аналитическія сужденія суть лишь поясняющія, а ие расширяющія наше знаніе. Такъ какъ для огромнаго боМ- шинства научныхъ направленій въ логикѣ, въ особенности тѣхъ, которыя развились на почвѣ изученія принциповъ математиче- скихъ доказательствъ, законъ тожества является основнымъ за- кономъ познанія, то отсюда вытекаетъ своеобразный скептиче- скій выводъ, будто всѣ познанія такого типа суть лишь проясне- ніе нѣкоторыхъ основныхъ предпосылокъ науки и не содержатъ элементовъ поступательнаго движенія впередъ въ области зна- нія. Такой выводъ глубоко ошибоченъ; онъ покоится на осмѣ- янномъ Гегелемъ отвлеченномъ и пустомъ понятіи тожества; ч отожествленіе есть синтезъ многообразія «данности» или содер- жанія сознанія; въ безконечности этого содержанія заключается и безкбнечность синтетической задачи разума; на пути къ осу- ществленію ея «данное», охватываемое въ актахъ сужденія, пре- образуется въ систему понятій; но въ своей органической цѣльности и полнотѣ эта система представляетъ, разумѣется^, безконечно-далекую цѣль науки и философіи. А. Сырцовъ. Наука логики, пер. Дебольскаго. Петрогр. 1916, I ч., » кж. 18 дд.
КРИТИКА И ;БИБЛЮГРАФІЯ. Новыя книги и брошюры, полученныя въ редакціи. Гервагенъ, Л. Л. Институтъ собственности, какъ основаніе си- стемы гражданскихъ правъ, и ученіе о юридическомъ лицѣ. Петроградъ, 1917. Ст. 85. Ц. і р. 50 к. Г Данковъ, В. О величайшей изъ возможностей. Тамбовъ, 1917. Ст. VI 4~42. Ц. і р. 50 к. Емельяновъ, Ѳиаовдл, организаціи народовластія. Петро- градъ, 1917. Ст. 58. Ц. і р. “ Набатовъ, -Аполлонъ. Враги.; Повѣсть о двухъ жизняхъ. Мо- сква, 1917. Ст. 64. Ц. 70 к.
90 МАТЕРІАЛЫ ДЛЯ ЖУРНАЛЬНОЙ СТАТИСТИКИ. Матеріалы для журнальной статистики. Въ 1917 г. экземпляры журнала „ВОПРОСЫ ФИЛОСОФІИ и ПСИХОЛО- ГІИ" распредѣлялись слѣдующимъ образомъ: №№ ПО ГУБЕРНІЯМЪ. экз. ’ №№ ПО ГУБЕРНІЯМЪ. экз. I 2 3 4 I 7 8 9 ю 12 ч ч іб 17 і8 21 22 *3 Ч Ч 26 37 28 29 30 Зі 32 33 34 зб 37 38 39 40 41 42 43 Кіевская ...... Херсонская • . . • Обл. В. Донс. . . . Харьковская • • • • Казанская.......... Саратовская . . . . Екатеринославская . Тифлисская . . . . Владимірская . • . Томская............ 4 Полтавская........ Черниговская. . . . Московская......... Костромская .... Самарская.......... Лифляндская. . . • Ярославская .... Смоленская • . . • ^&у&Ыская........... .курская........... Тамбовская. . . . . Пермская.......... Воронежская .... Тульская.......... Петроградская . . . Нижегородская. . . Бессарабская. . . . Симбирская........ Пензенская .... Бакинская......... Уфимская.......... Орловская......... Таврическая .... Вятская ...... Астраханская. . . . Оренбургская . . . Могилевская .... Подольская .... Иркутская......... Вологодская .... Терская обл....... Псковская. ..... Калужская .... 49 34 3° 28 27 20 21 20 і8 іб іб 15 і5 14 14 14 тд Ч В 13 12 12 хі іі ю ю 9 9- 9. 9, 9' 9' 91 Т 7' 74 44 4І 46 47 48 49 5° 51 52 55 54 Я Я 59 6о бі бъ *3 64 $5 66 67 68 69 70 7і 72 73 74 75 76 77 | II III IV V Тобольская . . . Тверская......... Ставропольская . Акмолинская обл. Манчжурія. . . . Енисейская • • • Приморская. . . . Рязанская . . . . Амурская . . • . Витебская . . . . Черноморская . . Новогородская . . Архангельская . . Эриванская • • • Сыръ-Дарвинская Семипалатинская. Семирѣченская . Минская . . . Забайкальская Кутаисская .- Волынская . . Нюландская . Елизаветпольск Ферганская обл Бухарскія влад. . Закаспійская обл. Самаркандская . . Эстляндская . . . Карсская .... Олонецкая .... Батумская .... Якутская .... Дагестанская . . Выборгская . . я. Итого по губерніямъ Москва............ Петроградъ .... Дѣйствующая армія . За границу........ Итого . . Безплат. и обмѣн. . I 6 6 6 $ 5 5 5 5* 5- 4 4 4 4 4 3 3 3 3 3 2 2 2 2 2 I I I I I I I 768 і99 ібі 19 ю 1156 77
ВЪ КОНТОРА РЕДАКЦІИ ЖУРНАЛА „ВОПРОСЫ ФИЛОСОФІИ И ПСИХОЛОГІИ" продаются «Труды Московскаго Психологическаго Общества»: Выпускъ 11. Иммануилъ Кантъ. Пролегомены ко всякой будущей метафизикѣ. Пер. Влад. Соловьева. Изд. третье. Цѣна 1 р. 20 к. Выпускъ IV. Г. В. Лейбницъ. Избранныя философскія сочиненія съ портретомъ Лейбница, подъ ред. В. П. Преображенскаго. Изд. 2-ѳ. Ц. 1 р. 50 к. Выпускъ V. Венедиктъ Спиноза. Этика. Перев. съ лат. Н. Иванцова. Съ портретомъ Спинозы. Изд. 2-е. Ц. 2 р. Выпускъ VII. Иммануилъ Кантъ. Основоположеніе къ метафизикѣ нравовъ. Переводъ Л. Д. Б. подъ ред. В. М. Хвостова. Ц. 70 к. Выпускъ VIII. Спиноза. Трактатъ объ очищеніи интеллекта и о пути, наилучшимъ образомъ ведущемъ къ истинному познанію ве- щей. Переводъ В. Н. Половцовой. Ц. 1 р. Изданія Московскаго Психологическаго Общества: Г. А. Гирнъ. Анализъ вселенной въ ея элементахъ, іерев. съ франц. Съ предисловіемъ С. И. Старынкѳвича. Ц. 2 р. Фридрихъ Паульеенъ. Введеніе въ философію. Переводъ съ послѣд- шго нѣмецкаго изданія. Изд. 4-е. Ц. 2 р. 50 к. Средина и постоянство. Переводъ съ китайскаго Д. П. Конисси. іЦ. 35 к. М. С. Корелинъ. Очерки итальянскаго возрожденія. :Изд. 2-е. Ц. 1 р. : • В. Н. Ивановскій. О ч ѳ р к ъ ж и з н и и д ѣ я т е л ь н о с т и Н. Я. | Г р о та. Ц. 30 к. !’ А. Вэнъ. Психологія. Т. II. Переводъ и предисловіе Вл. Н. ^Ивановскаго. М. 1906 г. Ц. 2 р. 50 к., студентамъ 1 р. 75 к. і Л. Лопатинъ. Н е о т л о ж н ы я з а д а ч и с о в р е м ѳ н н о й м ы с л и. Ц. 1 р. 25 к. \ Его-жѳ. Положительныя задачи философіи. Ч. I. Изд. 2-е. Ц. 2 р. Кн. С. Н. Трубецкой. Курсъ исторіи древней философіи. Ч. I. Щ. 1 р. 25 к. Ч. II. Ц. 1 р. Н. Д. Виноградовъ, Философія Давида Юма. Часть II. Этика Д. Дома въ связи съ важнѣйшими направленіями британской морали аХѴІІ—XVIII вв. Ц. 1 р. 75 к. | Указатель статей, рецензій и замѣтокъ, напечатанныхъ въ жур- Іналѣ „Вопросы Философіи и Психологіи*' за двадцатилѣтіе 1889— |1909. Мосййа 1910. Ц. 20 к. І В. М. Хвостовъ. I. Психологія женщинъ. II. О равноправіи жен- щинъ. Ц. 50 к. Доходъ отъ продажи этой брошюры поступаетъ въ Гользу недостаточн. слушательницъ Моск. Высш. Женск. Курсовъ. < Его-жѳ. Этика человѣческаго достоинства. Ц. 1 р. Его-жѳ. Этика Метерлинка. Ц. 75 к. I Философскій сборникъ. Льву Михайловичу Лопатину къ тридцати- лѣтію научно-педагогической дѣятельности. Отъ Московскаго Психо- - .этическаго Общества. Ц. 1 р. 50 к. і Съ 1-гф Ноября цѣны на всѣ книги повышены на 50%