Автор: Галле Г.
Теги: иностранная литература публицистика история вьетнама французский иностранный легион
Год: 1954
Текст
ГЮНТЕР ГАЛЛЕ
ИНОСТРАННЫЙ
ЛЕГИОН
Перевод с немецкого
М. АБКИНОЙ, Г. КЫЧАКОВОЙ
и В. РОЗАНОВА
ИЗДАТЕЛЬСТВО
ИНОСТРАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Москва, 1954
GÜNTER HALLE
LEGION ETRANGERE
Berlin
1952
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Французский Иностранный легион существует с
1831 года, то есть более ста двадцати лет. Правящие
круги Франции используют Иностранный легион для
беспощадного подавления национально-освободительного
движения в своих колониях. Стало традицией набирать
в этот легион подонки общества: убийц и грабителей,
воров и насильников — одним словом, отъявленных уго-
ловных преступников. Бесчисленными преступлениями
запятнал себя Иностранный легион в Алжире и Марок-
ко, в Тунисе и Сирии, на Мадагаскаре и в Индокитае,
а также в других французских владениях. Там, где
действует Иностранный легион, льются реки крови и
слез, жестоко и садистски убиваются женщины и дети,
старики и взрослые, пылают города и деревни, отважные
патриоты угнетенных народов подвергаются зверским
пыткам.
После второй мировой войны французские оккупаци-
онные власти в Западной Германии завербовали в
Иностранный легион десятки тысяч молодых немцев.
Предлагаемая вниманию советского читателя книга мо-
лодого немецкого писателя Гюнтера Галле «Иностран-
ный легион» представляет собой публицистическую
повесть о судьбе молодых немцев, завербованных в Ино-
странный легион, написанную по рассказам и докумен-
там легионеров, вырвавшихся во Вьетнаме из лап
легиона, перешедших на сторону вьетнамской Народной
армии и вернувшихся в Германскую Демократическую
Республику.
Из кого вербуются кадры легиона в Западной Герма-
нии? В легион сознательно ищут бывшие гестаповцы и
эсэсовцы, а также уголовные преступники, стремящиеся
8
избежать наказания за свои преступления. Эти люди
ищут легкой наживы, их привлекает возможность безна-
казанно грабить угнетенные народы. Таковы Кафка,
Лицка и другие легионеры, колоритно обрисованные Пон-
тером Галле в его книге. Но в легион вербуются и чест-
ные молодые немцы. В этих случаях вербовщики либо
действуют обманом, спаивая юношей и насильно увозя
их в легион, либо используют безвыходное положение
бывших солдат вермахта, не имеющих возможности найти
в Западной Германии работу. Таковы Ганнеман, Штанде-
ра, Бургхард, Шмаленбах и другие. После пребывания в
Африке и во Вьетнаме, насмотревшись на зверские нра-
вы, царящие в легионе, и убедившись в правоте дела ге-
роического вьетнамского народа, борющегося за свою
свободу и независимость, эти легионеры прозревают и
сознательно переходят на сторону вьетнамской Народной
армии.
В книге ярко описаны типы французских и американ-
ских колонизаторов. Автор показывает, что ныне Иност-
ранный легион действует во Вьетнаме в интересах маг-
натов Уолл-стрита.
Яркие страницы своей интересной, публицистически
острой книги Галле посвящает строительству нового де-
мократического Вьетнама, руководителю республики
Хо Ши Мину, главнокомандующему Народной армией
Во Нгуен Зиапу, героической борьбе вьетнамского наро-
да против французских и американских интервентов.
Книга Гюнтера Галле, имеющая большое познава-
тельное значение, будет, несомненно, с интересом про-
читана самым широким кругом советских читателей.
Правдивая повесть, написанная
по документальным материалам
и сообщениям немцев, вернув-
шихся из Вьетнама.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Лица их были серы. Серы, как и земля, на которой
они лежали, и как небо, саваном укрывавшее эти лица с
глубоко запавшими глазами и заострившимися носами.
Лил дождь.
Пересохшая земля все еще жадно пила влагу, но еще
быстрее впитывали ее тяжелые от воды и налипшей гря-
зи серые истрепанные мундиры.
Двадцать тысяч человек лежали на земле маленьки-
ми и большими группами, скорчившись и тесно прижи-
маясь друг к другу. В отчаянии они зарывались в землю
всем телом, словно она могла помочь им.
В этот осенний день 1945 года дождь лил так же
упорно, как упорно за несколько недель перед тем пыла-
ло солнце в лазурном небе, словно раскаленными когтя-
ми впиваясь в мозг бывших солдат 'Гитлеровской армии,
суша горло, зажигая в глазах горячечный блеск
мучительной жажды.
Двойная ограда из ржавой колючей проволоки окру-
жала лагерь военнопленных. Она крепко держала людей,
валявшихся на земле в жидкой грязи. Этот лагерь под
номером двести два находился да юге Франции, непода-
леку от Марселя.
Только очень немногим дарована была великая ми-
лость — разрешение ночевать в одном из битком набитых
бараков лагеря. Там они по ночам лежали вповалку на
жестких деревянных нарах, хрипло дыша и широко
раскрытыми глазами оглядываясь в темноту. Лежали в
ожидании той минуты, когда придет смерть, тяжело
навалится на грудь, будет душить все сильнее, а созна-
ние, в последнем мучительном усилии, покажет на миг
человеку всю его прошедшую жизнь, полную страданий.
5
Но та« уходили из жизни, которую никак нельзя бы-
ло назвать жизнью, только немногие из заключенных.
Большинство умирало под открытым небом. В это серое
небо устремлен был их прощальный взгляд, и не руки
близких омывали мертвое тело, а дождь, ливший без
передышки.
Двадцать тысяч заключенных! Сколько же человек
должно было умереть, чтобы убыль стала заметна?
Двадцать тысяч, считая и умерших! Но большинство
было еще живо. Об этом им постоянно напоминал голод.
Он грыз им внутренности, рождал в усталом мозгу за-
манчивые видения, от которых загорались тусклые глаза,
рот наполнялся вязкой слюной, а челюсти невольно дви-
гались, словно пережевывая пищу. Но тот же голод
безжалостно возвращал людей к трезвой действитель-
ности, к серому небу над головой, серым лицам вокруг.
А дождь все лил.
Зимние дожди зарядили в том году раньше, чем
обычно бывает в этих широтах. Скоро начались новые
мучения. По ночам ртуть в термометре опускалась почти
до точки замерзания. Холод ледяными пальцами проби-
рался сквозь намокшую тесную одежду, леденящей бро-
ней одевал истощенные тела, больно щипал дряблую
кожу, синеватую от стынущей крови.
С юго-восточной стороны лагеря сквозь шум дождя
глухо донеслись два-три выстрела.
Но лишь немногие из лежавших на земле людей в
лохмотьях подняли головы, да и у тех лица сохраняли
безучастное выражение.
Эка невидаль — выстрел в лагере! Оборвалась еще
одна человеческая жизнь. Двадцать или тридцать лет
назад человек этот пришел в мир. Полный надежд, о»
пришел вовсе не затем, чтобы здесь, под серым небом,
ему пробила грудь французская пуля, но...
Конечно, человеку не все равно, какой смертью уми-
рать. Но если ему суждено кончить жизнь в лагере
номер двести два, то невелика разница — погибнуть от
пули или умереть от истощения, от раздирающего внут-
ренности голода, уткнувшись лицом в грязь, ощущая на
губах холод французской земли.
Ночь сошла на лагерь номер двести два.
6
* * *
Все отчаяннее царапали худые руки мокрую землю,
отрывая от нее комья. Но скоро бессильные пальцы
наткнулись на твердый слой, перемешанный со щебнем.
Земля упрямо защищалась, и каждая вырытая горсть
стоила человеку нового шрама, оставляла красную поло-
су на сморщенной коже.
Солдат, измучившись, перестал рыть и вытер лицо
рукавом запачканной куртки. Потом глянул на лежав-
шего рядом товарища:
— Попробуй-ка теперь ты!
Тот, буркнув что-то, с трудом встал и молча принял-
ся за работу.
А Карл Ганнеман сел и осмотрелся вокруг. Непода-
леку от него два солдата тоже пытались отрыть себе
окопчик. Везде, куда ни глянь, все заняты были тем же.
Хотя капитан Дюпон, комендант лагеря, и запретил
заключенным рыть в земле ямы, чтобы кое-как укрыться
в них от непогоды, некоторые все же пытались это де-
лать. А потом их заставляли снова засыпать эти норы.
Заключенным говорили: «Скоро вас отпустят на сво-
боду». Но свобода заставляла себя ждать. Солнце грело
все скупее, потом начались дожди, ночи становились
холоднее, и вчера один из пленных снова принялся
рыть себе яму. Другие последовали его примеру, и вот
сегодня рыли уже тысячи людей. Остановить их было
невозможно: они рыли. Быть может, могилы самим себе?
Ганнеман услышал стон. Он посмотрел на товарища
и вдруг вскочил:
— Герхард, что с тобой?
Бухвальд упал ничком, головой на разрытую мокрую
землю. Из носа у него шла кровь, стекая каплями по
обросшему щетиной подбородку на комья, сыпавшиеся
из слабо сжатой руки.
Ганнеман вытащил его из ямы, вырытой уже до та-
кой глубины, что ноги уходили в нее по колено, и уло-
жил на грязной серо-коричневой солдатской шинели —
эту шинель выдали им французы (одну на двоих), так
как у обитателей лагеря не было ничего, кроме штанов
и курток.
Ганнеман заглянул в лицо старшему товарищу.
Жесткие, словно выжженные на коже, морщины, седые
7
пряди в волоса«... Он положил ему руку на лоб. Лоб
горячий. Наверное, тиф! Дрожащими руками Ганнеман
расстегнул на больном куртку, раскрыл на груди руба-
ху — на бледной коже ясно видна была красноватая
сыпь.
Ганнеман осмотрелся по сторонам. Вокруг него одни
рыли, другие, обессилев, лежали неподвижно. Здесь у
каждого были свои заботы, оставлявшие его только
вместе с жизнью.
Лишь у соседней ямы человек не лежал, а стоял на
коленях и широко открытыми глазами смотрел на Ган-
немана. Встретившись с ним взглядом, он испуганно
отвернулся.
— Громан, иди-ка сюда!
Громан отмахнулся было, но затем встал и неохотно
подошел. Он смотрел на Бухвальда, который в эту
минуту очнулся и сделал попытку приподняться. Ганне-
ман, нагнувшись, уложил его обратно. Бухвальд заме-
тил, что куртка у него на груди расстегнута. Он вопро-
сительно посмотрел на товарища, но тот отвел глаза и
выпрямился.
Медленно, тяжелыми шагами шел Ганнеман по лаге-
рю. Справа и слева лежали голодные, больные люди,
зарывшись в землю, как дикие звери в норы.
А с хмурого неба все лил и лил дождь.
Ворота (их заменяли перекладины между обвиты-
ми колючей проволокой столбами) охранял француз-
ский солдат. Это был марокканец, оторванный от своей
родины, Африки, и служивший не своему народу. Он
стоял в будке на возвышении — такие деревянные будки
были установлены вокруг всего лагеря.
Как только Ганнеман подошел к воротам и перешаг-
нул запретную границу, часовой вскинул винтовку и
крикнул ему что-то, Ганнеман не разобрал что. Глядя
в темное лицо, на котором блеснули белые зубы, он
стая объяснять марокканцу:
— Моn camarade est malade... Le medecin...l
Часовой пристально наблюдал за ним. Но стоило
Ганнеману сделать еще два шага, как винтовка снова
пришла в движение. Он прикусил губу... Попробовал
1 Мой товарищ заболел... Врача... (фр.)
8
опять на ломаном французском языке втолковать ма-
рокканцу, что ему нужно. Но тот, не понимая его, толь-
ко качал головой да указывал рукой на лагерь, уже
окутанный первыми тенями сумерек.
Ганнеман замолчал и, волоча ноги, поплелся обрат-
но. Он понял, как бессмысленна была его попытка.
В лагере было двадцать тысяч военнопленных. Ты-
сячи болели, сотни умирали. И если для них что-ни-
будь и делали, то лишь после их смерти: сбрасывали
трупы в яму, засыпали хлорной известью и землей —
вот и все. Бухвальд заболел сыпным тифом. В здешних
условиях это означало смерть. Она заберет его так же
неумолимо, как уже забрала других заболевших из двад-
цатитысячной массы заключенных, и уложит в холодную
землю. Но сейчас Бухвальд еще жив и, значит, люди
капитана Дюпона не сочтут нужным возиться с ним.
Ганнеман брел, по временам спотыкаясь о тела ле-
жавших повсюду людей, пока не дошел, наконец, до
того места, где лежал больной.
Тело Бухвальда уже трудно было различить в неглу-
бокой яме. Над краем ее виднелась только свесившаяся
набок голова. Ганнеман нагнулся и заглянул в лицо
товарищу. Неподвижность этого лица с запавшими ще-
ками, на которых сейчас особенно резко торчали скулы,
испугала ею. Он потрогал Бухвальда за плечо и в ужа-
се отшатнулся, ощутив под пальцами что-то липкое и
мокрое. Чтобы рассмотреть в сумраке, что это такое,
пришлось поднести руку к самым глазам. Это была
кровь, темная и еще теплая.
* * *
Верхнюю губу капитана Дюпона украшала узкая
полоска темных усиков. Она никак не могла закрыть два
сильно выступающих длинных передних зуба, которые
придавали лицу Дюпона сходство с лошадиной мордой.
И только военная форма спасала двадцатипятилетнего
капитана от полного сходства с лошадью.
Капитан курил, сидя в старомодной качалке. Левая
нога его покоилась на подножке, правой он время от
времени сердитым рывком отталкивался от стола у
стены.
9
— Жан!.. Где его черти носят?.. Жан!
Дверь распахнулась, влетел узкобедрый капрал:
— Моn capitaine? 1
— Долго мне еще дожидаться этих проклятых спи-
сков? Чтобы через десять минут они были здесь! Ясно?!
Капрал откозырял, повернулся налево кругом и вы-
бежал вон.
Оставшись один, офицер вскочил и захлопнул дверь,
потом сердито зашагал по комнате. На ходу взял со
стола пачку сигарет «Африканка» — дешевый сорт.
Нетерпеливым движением вскрыл пачку, достал сигарету
и только что хотел зажечь ее, как снаружи послышался
шум автомобиля.
Капитан отложил сигарету и подошел к окну.
Перед будкой часового остановился большой авто-
мобиль. Из него вышли два офицера: майор Лавуасье и
его адъютант.
Лавуасье был на целую голову выше Дюпона. Пока
капитан рапортовал, он задумчиво поглядывал на него.
«Так вот он каков, этот фаворит старика, — думал
он. — И какого чорта генерал Монклар вздумал пола-
гаться на этого мальчишку?»
Майор с трудом сдерживал усмешку, наблюдая, как
Дюпон тщетно старается прикрыть короткой верхней гу-
бой торчащие наружу зубы.
«Эге, так он еще и фат, этот капитан с французской
эспаньолкой и физиономией английского лендлорда!»
Вдруг майора осенила догадка:
«Ну, конечно... Седовласый, хромой генерал — и эта
лошадиная морда... Подходящая «супружеская пара»!..»
Размышления Лавуасье были прерваны вопросом
Дюпона:
— Быть может, вам угодно просмотреть списки,
господин майор?
— Да, будьте добры...
Дюпон протянул ему списки, которые тем временем
принес капрал.
— Но позвольте, капитан... В лагере числится два-
дцать тысяч сто двенадцать человек, а тут...
— Часть умерла, а несколько тысяч я изъял »а прош-
лой неделе и приказал перевести в резервный лагерь
1 Что прикажете господин капитан? (Фр.)
10
номер сто восемьдесят девять: они уже ни на что не
годились. Так что здесь остались только самые креп-
кие— восемь тысяч двести семьдесят шесть человек.
Впрочем, из этого числа некоторые тоже успели уме-
реть...
Лавуасье поднял голову и вопросительно уставился
на стоявшего перед ним капитана:
— А какие меры вы принимали? И каков результат?
— Делалось все, что возможно. Но эти скоты все-
таки мрут. Вот сейчас, например, они по моему распоря-
жению несколько часов в день таскают с железной доро-
ги камни для мощения улиц. И что бы вы думали? Они
и на такой работе валятся с ног и подыхают1
Майор Лавуасье мысленно прикидывал, стоит ли
привлечь к ответственности этого фаворита генерала
Монклара за то, что «боши» мрут в лагере номер двести
два, вместо того чтобы погибать где-нибудь в колониях
под навязанным им трехцветным знаменем.
— Не так надо действовать, капитан! Постарайтесь,
чтобы люди вообразили, будто положение изменилось
и предстоят дальнейшие перемены. Таким способом мы
добились в лагере номер сто двенадцать неплохих ре-
зультатов. А скажите, какие-нибудь заявления о желании
вступить в легион у вас имеются?
— Да, заявляли трое. Но один уже, в сущности, че-
ловек конченный, да и на выздоровление двух других
надежды мало.
Майор досадливо пожал плечами:
— Ну, та« вот, капитан, пустите в ход какое-нибудь
сильно возбуждающее средство и главное имейте в виду,
что нам нельзя терять времени. Вы не хуже меня знаете,
как обстоят дела в наших колониях.
Через несколько минут большой темный автомобиль
Лавуасье загудел и помчался к воротам.
А капитан Дюпон стоял у окна и курил, пуская дым
на стекла. Через некоторое время он медленно обернул-
ся и ногой отшвырнул стул, стоявший у него на дороге.
— Проклятое дермо!.. Жан! Жан!
* * *
Их построили длинными шеренгами, партиями по
четыреста человек.
11
Еще с бранью метались вокруг них капралы и сер-
жанты, кого пихая в ряды, кого выгоняя из них, удара-
ми и пинками поднимая тех, кто падал, обессилев от
голода и утомления.
Пленные переносили все издевательства терпеливо,
равнодушно: избиения были здесь чем-то столь же при-
вычным, как и мучительный голод, и дождь, которому,
казалось, не будет конца, и липкая грязь под ногами.
Да и менее терпеливые хорошо знали, что протестовать
нельзя — это запрещали пулеметы, установленные за
оградой из колючей проволоки и готовые в любую мину-
ту изрыгнуть смертоносный огонь.
От ворот лагеря подошла группа офицеров. Капралы
и сержанты перестали ругаться и выстроились перед ко-
лонной пленных.
Капитан Дюпон выступил вперед, за ним, на полша-
га позади, какой-то лейтенант и младший лейтенант.
По рядам пробежал шопот: пленных окрылила на-
дежда, рождались всякие догадки и предположения и тут
же высказывались вслух. «Отпустят нас», — говорили
одни. «Французский министр хлопочет об улучшении
условий в лагерях военнопленных»,— уверяли другие.
Их уже раз вот так же согнали сюда, вроде как на
смотр. Тогда их было гораздо больше. Тем, кого сейчас
уже нет в лагере, после смотра возвестили конец му-
чениям, и через два дня около десяти тысяч человек
ушли из этого ада навстречу свободе.
Свободе?
Да, им оказали тогда, что их выпускают на волю.
А те восемь тысяч пленных, которые остались в лагере,
этому легко поверили: ведь в их глазах всякий путь,
который вел за ворота лагеря, был путь к свободе.
Но скоро стали высказываться вслух всякие сомне-
ния. Кто-то узнал, что этих десять тысяч человек только
переправили в другой лагерь, чтобы разгрузить лагерь
номер двести два, и что в том, другом, лагере еще хуже,
чем здесь. Правда, никто не мог себе конкретно предста-
вить, что может быть хуже, но внутренний голос под-
сказывал им, что так может быть.
Потом прошел слух о легионе: «Формируется Иност-
ранный легион. Кто запишется, того сразу же освободят
из лагеря». Однако бывшие солдаты уже знали, чем это
пахнет. Конечно, им порядком надоели шесть лет войны
12
и вся эта мерзость в лагере. Избавиться от невылазной
грязи, сырости и голода было очень заманчиво. «Но, кто
знает, — говорили они, — не попадешь ли из огня да в
полымя? Нет, надо выждать, надо продержаться до кон-
ца...» Они думали о родине, о своих женах и детях. Они
ругали французов, ибо большинство не понимало, что
виноват в их несчастьях не народ Франции и не по его
воле их морят в лагерях.
Под знамена Иностранного легиона призывала их не
подлинная Франция и посылала их туда не подливная
Германия, как не она послала воевать и те десять ты-
сяч человек, которые ушли из лагеря с изможденными
лицами и трясущимися коленями.
«Германия, Германия превыше всего!..»1 С этого
когда-то началось. Но за шумно ликующими и воинст-
венными маршами последовали неотразимые и жестокие
удары — их наносили гитлеровской армии народы, на
которые она напала, — и удары эти разнесли свастику в
куски. Война за коричневую «Великую Германию» приве-
ла этих немецких солдат в лагерь номер двести два, и тут
пошли уже другие песни. Голод и грязь должны были
«вправить им мозги», чтобы они готовы были итти в
новый поход — теперь уже под трехцветным знаменем.
Вряд ли хоть один из многих тысяч солдат понимал,
что за этим трехцветным знаменем скрывается та же
гримасничающая рожа, которая в свое время прикрыва-
лась свастикой.
Капитан Дюпон дошел до середины первой шеренги.
Окинул взглядом толпу теней в лохмотьях, подметив
вопрос в тысячах глаз. Но он почуял, должно быть, и
еще что-то, потому что оглянулся на пулеметы за огра-
дой и пренебрежительно вздернул углы рта, обнажая
свои желтые зубы, похожие на клыки хищного зверя.
Наконец он начал свою речь, а сопровождавший его
офицер переводил,
* ♦ *
Кружка была алюминиевая, поменьше чайного стака-
на. Налитая в нее жидкость казалась желтой, и в ней
плавали какие-то зеленые нити.
1 Немецкий шовинистический гимн.— Прим. ред.
13
Карл Ганнеман присел с кружкой на край ямы,
стараясь не пролить ни единой капли драгоценной жид-
кости. Он сунул руку в карман изодранной куртки: там
лежали три бисквита.
Три бисквита и кружка бульона (за желтый цвет он
назывался в лагере «яичный суп») — да это прямо-таки
княжеский ужин! Ганнеман дрожащей рукой подвес
кружку ко рту и отхлебнул. Желтая вода! А зеленые
нити в ней пахнут травой.
«Захотите добавки, так пожалуйста!.. Если не на-
елись, можете еще получить»,— каждое утро говорил,
ухмыляясь, узкобедрый капрал, похлопывая себя тро-
сточкой по гамашам и прохаживаясь перед рядами всег-
да голодных людей. А они стояли (многих из них това-
рищи почти тащили на себе), закусив губы, с гнетущим
ощущением пустоты в желудке. Они знали цену любез-
ности капрала, знали, что таилось за этим «пожа-
луйста»...
В первые недели и те, кто еще мог ходить, хотя и
тряслись ноги, и те, кто уже только ползал, с безмолв-
ной жадностью в глазах принимали свою кружку буль-
она и три бисквита. Уже тогда капрал, похлопывая себя
тросточкой по гамашам, твердил свое «пожалуйста».
Но так как никто не просил добавки, хотя почти все
очень охотно съели бы еще супу, капрал, наконец, поте-
рял терпение.
Он подставил ногу одному из пленных, который бо-
язливо проходил мимо него с кружкой жизненного элек-
сира в руках. Пленный вскрикнул — не оттого, что упал
в грязь, нет! Он закричал и по запавшим щекам его
потекли слезы оттого, что бульон, который мог бы не-
много продлить ему жизнь, пролился и смешался с темно-
серой, липкой грязью.
Слезы эти привели капрала в ярость. Он стал топ-
тать ногами упавшего, потом набросился на другого, на
третьего, норовя разлить их суп.
Того, кому он подставил ногу, звали Фриц Громан,
родом он был из Люнебурга. В ту же ночь Громан пове-
сился на столбе ограды, на западном краю лагеря. На
рассвете часовой-марокканец всадил в мертвеца две
пули, вообразив, что кто-то хочет перелезть через ограду
и сбежать из лагеря. Он выстрелил потому, что человек
14
не ответил на его окрик. Мертвецы не отвечают даже
под направленным на них дулом винтовки.
В обед улыбающийся капрал стоял на обычном
месте и твердил свое «пожалуйста».
Вскоре трое пленных пошли в деревянный дом и
подписали бумагу, которой они не могли ни прочесть,
ни понять. Понятны были только первые два слова:
«Legion etrangere» 1.
После этого товарищ« видели троих записавшихся
всего только раз, когда они вышли, неся полученные бе-
лый хлеб, сало и вино.
В течение двух дней мысль о том, что эти люди про-
дались, удерживала остальных. Но соблазн был слиш-
ком велик, и колебания постепенно ослабевали.
И когда капрал снова стал любезен, с каждым днем .
находилось все больше охотников подписать контракт и
уйти из лагеря.
Ганнеман осторожно поставил подле себя на землю
наполовину опустевшую кружку. Он думал о той речи,
с которой обратился к ним капитан Дюпон несколько
дней назад. Франция, сказал капитан, делает для воен-
нопленных все, что только возможно. Им следует знать,
что ничего больше она сделать не может. Но зато Фран-
ция предоставляет всем военнопленным возможность
вернуться к нормальной жизни. Деньги, вино, женщины,
прекрасная карьера — все станет доступно каждому из
них. Для этого надо только на год-другой вступить в
легион.
Иностранный легион...
На другой же день в лагере появились вербовщики.
Они сулили пленным все, чего те так жаждали. Слова
их были убедительны, они въедались в мозг и, крепко
засев там, уже не давали покоя, от них нельзя было
отделаться. Здесь — вечно пасмурное небо, голод и
грязь, там — белый песок и тень пальм.
Ганнеман бросил взгляд на соседнюю яму — пуста:
ведь Фрица Громана больше нет в живых. А его това-
рищ, Генрих Щепанский, одним из первых ушел с
вербовщиками.
1 Иностранный легион. (фр.)
15
А вот он, Карл Ганнеман, все еще торчит тут и сам
не понимает, что, собственно, его здесь удерживает.
Верность Германии? Той Германии, которую он
знал до сих пор? Той Германии, из-за которой он по-
пал сюда, в мерзкое болото?
Нет, та Германия ему не дорога.
Значит, какая-то другая Германия? А существует ли
она? Этого Ганнеман не звал. Он подумал о своей до-
чурке Ингрид, о жене... Обеих уже нет на свете: бомбы
проклятых американских самолетов разнесли их в кло-
чья, и останков так и не нашли. Это рассказал ему один
земляк, вернувшийся из отпуска.
Ганнеман поднес к губам кружку, допил бульон. Что
его здесь держит — уж не эта ли желтая бурда? Голод,
грязь вокруг... Неужели и ему суждено подохнуть здесь,
как его другу Герхарду Бухвальду, отцу двоих детей,
который надрывался на работе только для того, чтобы
скорее пришла смерть?
Ганнеман вскочил, бросил кружку наземь и наступил
на нее ногой. Он топтал ее до тех пор, пока она не
сплющилась в лепешку и не потонула в грязи.
Он резко выпрямился. Что-то подступило к горлу и
душило его, когда он окинул глазами тонувший в грязи
лагерь, полузасыпанные ямы... Могилы!
В тот же вечер, 26 февраля 1946 года, Карл Ганне-
ман записался в Иностранный легион.
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Откуда у тебя эти деньги? — вторично спросил
шипящий голос.
Лицо Кафки выражало растерянность. Глаза его
блуждали по комнате, словно ища чего-то, и, наконец,
остановились на сержанте, который сидел за столиком,
положив ноги на стул, и, поминутно чертыхаясь, пытал-
ся откупорить бутылку.
Вдруг у самого лица Кафки закачался тонкий1 хлыст,
и он, моргая ресницами, смотрел на этот хлыст, как за-
чарованный.
16
Завербованные немцы направляются на центральную базу
Иностранного легиона в Сиди-бель-Аббесе.
Пули дешевле, чем...
...жилища рабочих-туземцев.
— Не будешь отвечать, скотина? — прорычал стар-
ший капрал Вебер.
Хлыст медленно отдалился, секунду висел в воздухе,
описал дугу, затем со свистом хлестнул Кафку по лицу
раз, другой, третий.
Кафка отскочил назад и закрыл голову руками.
Сквозь пальцы видны были рубцы на его лице. Они
налились кровью, потемнели и вое резче выделялись на
бледной коже.
Крадущейся походкой, сутулясь и втянув голову в
плечи, двадцатилетний старший капрал приблизился к
Кафке. В глазах его бегали злые огоньки:
— Так и не скажешь, где ты взял эти деньги?
Он поднес волосатую руку к самому носу Кафки.
В ней было зажато несколько ассигнаций. «Полтораста
франков», — подумал Кафка. В этот миг рука Вебера
сжалась в кулак и ударила Кафку в подбородок с та-
кой силой, что голова его откинулась назад и стукну-
лась о стену. Сквозь поплывшие перед глазами красные
круги Кафка успел только увидеть, как старший кап-
рал прищурил глаза, потом он упал и потерял со-
знание.
Должно быть, обморок длился недолго. Когда Каф-
ку привели в чувство пинки сапогом, Вебер, подбоченясь,
все еще стоял подле него.
В то время как Кафка:, охая, пытался встать, Вебер
подошел к столу и плюхнулся в кресло. Он вырвал у
пьяного сержанта бутылку он большими глотками стал
пить прямо из горлышка. Потом, смакуя дешевое вино,
причмокивая от удовольствия, оглядел Кафку, который,
опустив голову, стоял у стены.
Сержант, до тех пор остававшийся безучастным, не-
ожиданно встрепенулся. Он, рыгая, бессмысленно тара-
щил глаза и сделал попытку встать, однако ноги его не
слушались, и он шлепнулся на место, так что стул под
ним затрещал. Тогда он схватил одну из пустых буты-
лок, которые целой батареей громоздились на полу и на
столе, и запустил ею в Кафку. Бутылка пролетела в по-
луметре от »головы Кафки и ударилась о стену, но не
разбилась.
Старший капрал с интересом наблюдал это зрелище.
На этот раз размахнувшись сильнее, сержант швыр-
нул вторую бутылку. Она тоже стукнулась о стену и
17
разлетелась вдребезги. Один из осколков поранил Каф-
ке щеку.
Тут и Вебер схватил бутылку. Он метнул ее с такой
артистической ловкостью, что она завертелась в воздухе
и угодила Кафке прямо в лоб. Кафка хотел было засло-
нить голову руками, но руки на полпути беспомощно
повисли в воздухе, отчаянно ища, за что ухватиться, и
он мешком свалился на пол.
* * *
Кафка не помнил, как прошел через двор, над кото-
рым висело раскаленное добела африканское солнце.
В бараке воняло потом, воздух был такой тяжелый —
хоть топор вешай. Кафка лег. На лице у него засохла
кровь, на темени вздулась громадная шишка.
Сильное тело двадцатишестилетнего парня корчилось
на нарах. Но не от физической боли он сжимал кулаки
и рвал зубами серую от грязи грубую простыню, из ко-
торой при каждом его движении летела пыль, пахнущая
соломой. Другое мучило Кафку.
— И надо же было этому со Мной случиться! Со
мной! — бормотал он, скрипя зубами.
Ненависть клокотала в нем, захлестывая его все
сильнее. Ненависть к этому акклиматизировавшемуся во
Франции немцу-капралу, которого солдаты называли
Коко. Но еще сильнее была злость на самого себя. Он,
ротный фельдфебель разбитого германского вермахта, а
теперь легионер второго класса, вступил в Иностранный
легион, рассчитывая, что тут путь к чинам совершенно
такой же, как там. Но все его попытки продвинуться,
получить повышение оставались тщетными, и это приво-
дило его в бешенство. Мозг Кафки лихорадочно рабо-
тал: должно быть, он в чем-то просчитался, что-то сде-
лал не так? Пытаясь припомнить, какой же он сделал
промах, Кафка невольно унесся мыслями в далекое про-
шлое.
* * *
Первое, что всплыло в памяти легионера Эрнста
Кафки, была деревушка близ Кракова. Его роте был дан
приказ занять эту деревушку, а если придут советские
войска, сжечь ее и отступать.
18
Кафка очень отчетливо помнил ту пятницу, серень-
кий зимний день в конце января 1945 года. Вспомнил-
ся ему и промерзший до костей связист на мотоцикле,
который привез приказ сжечь деревушку дотла.
От Кракова глухо» доносился гром советской артил-
лерии. Хмурые солдаты поливали керосином мебель в
домах и поджигали их.
Капитан Бернгард приказал Кафке «ликвидировать»
немногих оставшихся в живых крестьян. Их всех согна-
ли на западную околицу деревни — около сорока жен-
щин, детей и стариков. Примкнутые штыки удерживали
их на месте. То и дело солдаты волокли еще кого-ни-
будь— женщину или ребенка, которые до этого где-то
прятались.
Отмерили пятьдесят шагов от крайней хаты и прика-
зали полякам копать ров. Кафка расставил своих авто-
матчиков полукругом.
— Проклятая сволочь! — крикнул он, нажимая паль-
цем спуск. Раздались первые выстрелы, но раньше, чем
за ними последовали другие, Кафка опустил автомат:
в деревне уже трещал русский станковый пулемет, разо-
рвалась граната, за ней другая...
Кафка бросился бежать к околице, за ним его солда-
ты. Поляки, стоя у вырытой ямы, безмолвно смотрели
им вслед. На земле лежала старуха с простреленной го-
ловой. Потом один из крестьян прокричал что-то. В его
голосе звучала надежда.
Кафка, запыхавшись, остановился у околицы. И тут
он увидел: три больших серо-зеленых танка двигались
по дороге. Танки с красной звездой.
— Проклятые русские! — крикнул Кафка. Из хаты
выскочил капитан Бернгард и какой-то лейтенант, дер-
жа наготове фауст-патрон.
Из первого мощного танка замелькали короткие мол-
нии. Бернгард вскинул руки, пронзительно вскрикнул и
упал. Лейтенант еще повертелся на месте, потом пова-
лился лицом в землю.
Рядом заворчал мотоцикл. «Это связист», — подумал
Кафка и прыгнул в коляску мотоцикла. Ужас сжимал
ему горло.
Два солдата уцепились за мотоцикл сзади, но Кафка
в бешенстве поднял автомат. Он встретил ошеломлен-
19
ный взгляд ефрейтора Кирхнера и в тот же миг нажал
спуск...
Освободившись от груза, мотоцикл затарахтел <и по-
мчался. В этот момент две пулеметные пули с первого
танка пробили Кафке плечо. Он сразу потерял сознание.
Мотоциклист дал полный газ.
В Оппельне Кафка попал в госпиталь. Рана сильно
болела, но не была так опасна, как казалось. Госпиталь
скоро перевели в другое место, и Кафка через одного
фельдфебеля-санитара, который за соответствующую
мзду охотно согласился оказать ему эту дружескую
услугу, добился, чтобы его не выписывали, а взяли с
собой.
Советские войска подходили все ближе, с каждым
днем грохот орудий слышен был все явственнее и стано-
вился грознее. «Только бы убраться отсюда поскорее!» —
думал Кафка.
Госпиталь перекочевал в Котбус. Как только прибы-
ли на место, явился какой-то обер-лейтенант и разра-
зился пламенной речью. Он говорил, что окончательная
победа близка и надо сражаться, не жалея сил, до по-
следнего солдата. Хотя большевики и вступили уже на
немецкую землю, но фюрер... и так далее.
Ни один из находившихся в госпитале солдат не вы-
разил готовности вернуться в строй. Обер-лейтенант
ушел, выругавшись. И в госпиталь направили комиссию.
Главный врач осмотрел рану Кафки (которую тот пре-
дусмотрительно разбередил), подумал и оставил его в
покое. Из ста тридцати восьми раненых комиссия вы-
удила все же более сорока, годных в строй, и отправила
их сражаться до победного конца.
Однако Советская Армия наступала стремительно и
неудержимо, и под ее мощными ударами рушились один
за другим бастионы фашистов. Котбус оказался на ли-
нии фронта. Было ясно, что через несколько дней совет-
ские войска подойдут к городу.
Кафка всполошился. Надо было спасаться отсюда
в глубь Германии, подальше от русских, и переждать
где-нибудь в безопасном месте, пока их отгонят!
Он вспоминал жителей Полтавы, Черкассов, Берди-
чева и других мест. Все они возникли сейчас перед его
мысленным взором: эти люди падали под пулями его
автомата с суровыми и гордыми лицами, с грозно подня-
20
тыми руками. Кафку не совесть мучила, а страх, что
русские узнают, кто он и что творил в России.
На другой день он бежал из Котбуса, украв из ка-
раулки госпиталя автомат Люгера. Уже около самого
Финстервальда его задержал какой-то лейтенант, ехав-
ший мимо в военной автомашине. Когда этот офицер
потребовал, чтобы он предъявил документы, Кафка за-
стрелил и его и шофера, надел лежавший в автомобиле
офицерский плащ и, доехав чуть не до самого Лейпцига,
ночью оставил автомобиль на дороге и пошел дальше
пешкам. По пути он раздобыл у какого-то крестьянина
штатский костюм и переоделся.
Царившая на дорогах сумятица спасла его. Только
один раз полицейские вздумали проверить его докумен-
ты, но ему удалось провести их.
Лейпциг.
Там, на Лотарингерштрассе жили его родители. Прав-
да, с отцом он не ладил. Старик был вечно всем недово-
лен! Он долго не мог примириться с тем, что сын вступил
в организацию «Гитлеровская молодежь». Потом он уже
ничего не говорил и только неодобрительно косился
на его погоны со звездочками (число звездочек все уве-
личивалось) да на командирские петлицы Эрнста, цвет
которых менялся: сначала они были зеленые, потом
стали зеленые с черным и, наконец, даже белые1.
Если бы не заступничество матери, отец выгнал бы
Эрнста из дому после того, как тот однажды прибежал
домой сияющий и рассказал, что весь их класс, кроме
трех трусов (Эрнст презрительно процедил это слово),
добровольно записался в армию на двенадцать лет.
* * *
Весной 1945 года Лейпциг был оккупирован амери-
канскими войсками, а в Берлине под гром советской
артиллерии пал последний бастион гитлеровской Гер-
мании.
Через несколько дней после капитуляции отец и сын
Кафка сидели друг против друга в гостиной, а мать хозяй-
1 В нацистской Германии зеленые петлицы носили члены «Союза
гитлеровской молодежи», зеленые с черным—штурмовики, белые—
эсэсовцы.— Прим. ред.
21
ничала на кухне, откуда время от времени доносилось
дребезжание посуды.
Вальтер Кафка посмотрел сыну в лицо:
— Ну, Эрнст, я молчал и ждал, пока все кончится.
Теперь, пожалуй, нам легче будет столковаться насчет
твоего будущего. Давай подумаем, чем тебе заняться. Не
так-то просто будет найти тебе работу: ведь ты ничему
не выучился. Но я надеюсь...
— Знаешь, папа, я хочу сначала немного осмот-
реться,— перебил его Эрнст. — Работа ведь не убежит,
можно и повременить. В нынешние времена деньги мож-
но зарабатывать такими способами, о которых ты и по-
нятия не имеешь: и проще и скорее.
— Нет, милый, от твоих способов толку не будет.
Пойдешь со мной завтра утром на завод. Мы сейчас на-
водим там порядок и не сегодня-завтра пустим цеха.
Тогда всем работы хватит. Попробуй хотя бы... Вдвоем
мы с тобой, во всяком случае, прокормим и мать и се-
бя. А там, смотришь, и к лучшему дело пойдет.
— На завод? Ну, нет, отец! Я сам затею какое-ни-
будь дело, а капиталец для начала у меня есть, я его с
войны привез. Вот смотри!
Эрнст расстегнул ворот сорочки и вытащил из-за пазу-
хи кожаный мешочек, висевший на шнурке у него на
груди. Небрежно снял, бросил его на стол и вышел. Че-
рез минуту отец услышал его голос на кухне — он раз-
говаривал с матерью.
Старик поглядел на мешочек, потом взвесил его в
своей жесткой руке с набухшими синими венами.
Мешочек был тяжелый, и сквозь тонкую кожу Валь-
тер нащупал какие-то камушки с острыми краями. Брил-
лианты? Нет, это что-то потяжелее. Вальтер развязал
мешочек. На его мозолистую ладонь высыпались семь-
восемь кусочков металла. Неужели золото? Он повернул
руку так, чтобы на них падало больше света. Да, золо-
то, самое настоящее! Но почему в таком езде? Кусочки
такой необычной формы и все разные. Круглые, много-
гранные, а некоторые совсем плоские, как будто по
ним били молотком или каким-нибудь тяжелым пред-
метом.
Старый Кафка откинулся на спинку стула. Золото
посыпалось из его рук на белую скатерть. Он вытряхнул
из мешочка все содержимое и смотрел на кучку золота,
22
размышляя. Из кухни слышался смех Эрнста... «Откуда
мальчик взял эти золотые штучки?»
Вальтер взял слиток покрупнее и поднес его к самым
глазам. Этот был вдвое больше остальных и, видимо,
старательно отделан.
Старый Кафка почувствовал, что лоб у него взмок от
пота. Он в волнении повертел странный предмет в паль-
цах и снова нагнулся к столу.
Руки его словно впились в край стола. Через минуту
он вскочил, с грохотом опрокинув стул, большими шага-
ми подошел к двери и распахнул ее.
— Ты что, пап?..
Взглянув на белое, как мел, лицо отца, на котором
резко выделялись глубокие морщины, Эрнст не догово-
рил и испуганно попятился.
* * *
Комната была, правда, мрачноватая, но в «ей было
прохладно даже в этот жаркий день в разгаре лета. Рас-
кладная кровать, стол, стул и старый шкаф, раскрытый
настежь, так что видно было его запыленное нутро.
Наниматель посмотрел на хозяйку, на ее седые воло-
сы. Она сказала:
— Право же, это недорого. Вы сами понимаете, в
такое время...
— Ладно, я беру ее, — кивнул он равнодушно.— Обо
всем остальном мы договоримся потом.
Выпроводив старуху за дверь, Кафка швырнул на пол
свой изрядно потрепанный портфель и повалился на
скрипучую кровать. Подложив руки под голову, он уста-
вился в окно. Из четырех стекол три были выбиты и за-
менены картоном, только сквозь четвертое в комнату
проникали скудные лучи солнца. Солнечный луч упи-
рался одним концом в подоконник, другим — в серый
истертый пол.
Новый жилец порылся в карманах. Достал пачку си-
гарет. Она была помята, и добрая половина табака вы-
сыпалась. Жадно втягивая дым, он утомленно закрыл
глаза.
Итак, он в Раштатте. Где-то близко отсюда течет
Рейн. Опять новый город. Который это по счету с тех
пор как он удрал из Лейпцига?
23
Отец выгнал его из дому (мысль об этом вызвала у
Кафки презрительную усмешку)... И все из-за несколь-
ких золотых зубов, которые он, Эрнст, выбил у парши-
вых евреев... Да, сглупил он тогда: вообразил, что ста-
рик ни о чем не догадается! И ведь для того, чтобы зубы
потеряли свою форму и нельзя было узнать, что это та-
кое, он нарочно их сплющил в погребе молотком!..
А впрочем, все равно — со стариком и без того по-
ладить было бы трудно. К тому же эта неприятность
имела свою хорошую сторону: не будь ее, он застрял бы
в Лейпциге. А ведь вскоре после его отъезда город от
американцев перешел к русским. Bo-время же он оттуда
убрался! Легко могло случиться, что...
Кафка вздрогнул. При мысли о русских он до сих пор
не мог отделаться от неприятного ощущения — словно
что-то сжимало ему горло.
Воспоминания мелькали одно за другим... Из Лейпци-
га он уехал в Хильдесгейм, оттуда — в Кассель, затем
во Франкфурт. Во всех этих местах он бывал и рань-
ше—где с отрядом «Гитлеровской молодежи», где сол-
датом в первые годы службы в армии.
Да, так он и скитался, удрав из Лейпцига. Спекули-
ровал сигаретами, американскими консервами, только
тем и жил. Но нигде долго не засиживался.
Такая жизнь была ему не по вкусу, нет! Вначале он
думал, что это самый подходящий способ разбогатеть.
Но деньги текли сквозь пальцы; не успевали они у него
появиться, как уходили на водку, курево, женщин...
И всегда ему словно чего-то нехватало. Он сам тол-
ком не знал, чего именно. Он возвращался мыслями к
лучшим годам своей жизни, когда его произвели в обер-
фельдфебели, а вскоре после этого назначили ротным
фельдфебелем. Вспомнил, как он, будучи во внеочеред-
ном отпуске, разгуливал по улицам, как шагал перед
своей ротой, щеголяя двумя серебряными нашивками на
рукаве.
Но все это — прошлое, и, как послушаешь сейчас,
что болтают вокруг, так начинаешь думать, что к этому
больше никогда не будет возврата.
Кафка сердито повернулся на другой бок. И какого
чорта его понесло в Штутгарт? Этакая глупость! Можно
было заранее предвидеть, что его приятеля обер-фельд-
фебеля Циглера, лучшего стрелка в полку, не окажется
24
в его родном городе. Наверное, он в плену, а может, уже
и на том свете.
Ох, как эти старички, родители Циглера, истерзали
ему нервы расспросами! Они хотели знать, где он в по-
следний раз виделся с их сыном. Где? Да в Киеве. Жив
ли еще их сын... и так далее, и так далее.
— Не знаю, — отрезал он грубо и ушел, оставив
стариков в слезах.
А теперь он в Раштатте. «Ну, чего ради я сюда при-
ехал?» — мысленно спрашивал себя Кафка.
Он вскочил и нервно зашагал по комнате. Оттолкнул
ногой валявшийся на полу портфель, но потом поднял
его, раскрыл и достал оттуда журнал, который он купил
на вокзале и не успел еще прочесть. Он снова лег на по-
стель и стал рассматривать обложку журнала «Коралл».
На обложке была изображена голая девушка — в одних
только темных чулках,— которая собиралась надевать
панталоны. Под картинкой была подпись: «Пикантная
история».
С минуту Кафка, ухмыляясь, рассматривал картинку,
потом открыл и перелистал журнал.
Один из заголовков запомнился ему, и он торопливо
отыскал его снова. «Легионер — это гражданин всего
мира».
Кафка пробежал глазами статью, потом внимательно
перечитал ее. Отложил журнал и задумался. «Иностран-
ный легион?»
На другой день, 8 августа 1945 года, в Оффенбурге,
в участке французской военной жандармерии рослый и
широкоплечий молодой немец подписал свое имя на блан-
ке с заголовком «Legion etrangere».
* * *
Да, вот как это было...
Кафка со стоном схватился за голову — она у него
сильно болела. Держась за нары, он встал и подошел к
окну. Солнце стояло уже низко и бросало длинные тени
на пыльный двор. Кафке снова вспомнились бараки в
Оффенбурге. Из оффенбургского военного лагеря их
отправили в Кель, оттуда через Марсель и Оран — сюда,
25
в Марокко, в гарнизон Мекнеса, где Проходили воен-
ное обучение легионеры Второго пехотного полка Ино-
странного легиона. Все делалось очень быстро. Обстанов-
ка была новая, но вместе с тем для него знакомая и
успокаивающая. Кафке приходилось начинать сначала,
но он был уверен, что карьера ему обеспечена.
«И надо же было случиться такому свинству! Про-
клятое невезение! — возмущался Кафка. — Виноват,
собственно говоря, Кробич. Ведь это он надоумил меня
продать брюки».
Вырученные от продажи триста франков они подели-
ли между собой. Невелик барыш, а все-таки хоть какая-
то прибавка к тем ста шестидесяти пяти франкам, кото-
рые им выплачивают каждые две недели,— этакого
жалованья и на сигареты нехватит!
«Как этот идиот Вебер мог узнать про брюки?» —
размышлял Кафка. И надо же, чтобы он вызвал его как
раз сегодня, когда ему в первый раз был обещан выход-
ной день! Вызвал, а потом... Чорт знает какая неприят-
ная история!
Он подумал о тех ста пятидесяти франках, что Коко
отнял у него. «И, вероятно, дело этим не кончится. Если
он пронюхает, что мы продали обмундирование, ну,
тогда...»
Из канцелярии вышли несколько унтер-офицеров, сре-
ди них были и немцы: старший фельдфебель Гертнер,
старшие сержанты Гартман и Экманс. После всех в две-
рях появился Коко.
Кафка насторожился. Сержанты, повидимому, о
чем-то спорили. Экманс размахивал руками и указывал
на Вебера. А старший капрал пожимал плечами и что-то
яростно возражал ему. Затем все заговорили разом и
вдруг умолкли, когда Вебер произнес что-то.
Кафка увидел, как Вебер отделился от группы и за-
шагал к бараку. Остановился в трех шагах от двери и
громко позвал его.
Услышав свою фамилию, Кафка так испугался, что у
него мороз пробежал по коже. Он с лихорадочной тороп-
ливостью соображал, не спрятаться ли куда-нибудь. Ши-
роко раскрытыми глазами глядел Кафка на грубо сколо-
ченные деревянные нары. Все помещение можно было
осмотреть с одного взгляда.
Коко вторично гаркнул: — Кафка! — и Кафка мед-
26
ленно поплелся к двери. Лицо у него перекосилось от
страха. Он думал: «Ну, опять начнется!»
В следующую минуту он уже стоял перед Вебером.
— По вашему приказанию явился, господин старший
капрал, — невнятно пробормотал он.
Коко ухмыльнулся:
— Разговор наш еще не окончен, не так ли, Каф-
ка? — Капрал явно наслаждался его испугом. Он подо-
шел к нему вплотную и двумя пальцами ухватил его за
верхнюю пуговицу мундира. Кафка чувствовал, что кап-
рал, который был пониже его ростом, притянул его чуть
ли не к самому лицу и в упор смотрит на него, прищу-
рив глаза. Он вспомнил, как несколько часов назад уже
смотрел в эти прищуренные глаза, и съежился в ожида-
нии удара. Но Вебер вдруг оттолкнул его от себя, да
так, что он покачнулся:
— Ты был вчера ночью в карауле. Кого ты видел
около столовой? Не видал ли кого-нибудь с ящиком или
чем-то в этом роде?
Мысли в голове у Кафки метались, опережая друг
друга. Он не понимал, чего нужно от него капралу. Он
ошеломленно смотрел поверх его головы на унтер-офице-
ров, которые быстро подошли и обступили его с угро-
жающим видом.
Вебер тоже оглянулся на остальных и повторил свой
вопрос, прибавив: — Если припомнишь, тебе же лучше
будет! — Потом сделал паузу и процедил:
— А не вспомнишь, тогда имей в виду, что я с тобой
еще не рассчитался за старое.
Кафка ничего не мог припомнить. Его боязливый
взгляд скользил по окружающим его лицам, на которых
читалось напряженное, почти жадное внимание.
И вдруг он вспомнил!
Это был Гертнер! Ну, конечно, он видел ночью стар-
шего фельдфебеля Гертнера! И тот что-то нес, какой-то
большой, тяжелый сверток!
Теперь Кафка припомнил это совершенно отчетливо.
Он тогда отошел на несколько шагов, под деревья, за
нуждой, и с того места ему было видно, как Гертнер
прошмыгнул около самых бараков!
Да, да, так оно и есть!
Он уже открыл было рот, чтобы сказать это капра-
лу, но заметил, как Гертнер, который стоял несколько в
27
стороне, подбоченясь и расставив ноги, угрожающе мот-
нул головой. Кафка посмотрел на капрала, от зорких
глаз которого не укрылась перемена в его лице.
— Ты знаешь, кто украл ящик шампанского. Ну-с,
долго я буду ждать? — прошипел Вебер и схватил его
за грудь.
Кафка опять бегло взглянул на Гертнера.
«Гертнер — самый старший из них по чину»,— поду-
мал он. А вслух сказал:
— Это сделал легионер Кробич. Манфред Кробич.
Через полчаса Кафка опять стоял у окна в своем ба-
раке. А унтер-офицеры беседовали — теперь уже мир-
но— у дверей канцелярии.
В каждую группу легионеров, которые проходили ми-
мо, приветствуя их, они пытливо вглядывались. Кафка
знал, кого они высматривают.
Вернувшись из дневною отпуска, легионеры сразу
пошли в столовую. Кафка был рад, что никто из них не
заходил в казарму. Они, наверное, стали бы насме-
хаться над ним,— ведь мало того, что Кафке не удалось
сегодня погулять с ними, ему еще задали основательную
трепку в канцелярии.
Легионеру второго класса Манфреду Кробичу (уро-
женцу Ротвейля-на-Неккаре) было только восемнадцать
лет, а по списку личного состава легиона — двадцать
два. Манфред позже других вернулся в лагерь после вы-
ходного дня.
Кафка видел, как в кружке унтер-офицеров произо-
шло какое-то движение: Кробич уже стоял перед ними.
Из-под его кепи с белым верхом выбивались темнорусые
кудри.
Старший сержант Экманс выскочил вперед и ударил
его наотмашь по лицу. За ним — Вебер, за Вебером —
еще кто-то. Слева и справа на Кробича сыпался град
ударов, пока он не упал.
Его тотчас пинками заставь и подняться. Пятеро сер-
жантов были обозлены тем, что кто-то лишил их шампан-
ского. А вино, как они думали, украл этот Кробич. И ру-
ки их сами собой сжимались в кулаки. А Гертнер, по-
смеиваясь, наблюдал, как сержанты действовали кулака-
ми, и подзадоривал их.
28
Кробич опять упал. На этот раз не скоро удалось
поднять его на ноги. Лицо и мундир Кробича были за-
литы кровью. На него снова посыпались удары.
Кафка с интересом наблюдал это зрелище. Он думал
о своих полутораста франках. Потрогал шишку на лбу
и весело хмыкнул. А на улице Экманс прикрикнул на не-
скольких легионеров, которые шли из столовой и остано-
вились поодаль.
Кробич упал в третий раз. Лежа на земле, он делал
усилия подняться, но Гартман наступил ему на голову
сапогом. Два сержанта подняли безжизненное тело и по-
волокли в барак.
«Сыграл в ящик»,—подумал Кафка, вытягиваясь на
нарах.
Через некоторое время Кафка пошел в столовую.
Возвращаясь оттуда (таким же голодным, как был), он
встретил Гертнера. Старший фельдфебель был блондин
с льняными волосами и почти такого же мощного сло-
жения, как сам Кафка. Подозвав Кафку и глядя на него
в упор, Гертнер сказал:
— Надеюсь, мы понимаем друг друга? — И легонько
ткнул его кулаком в бок.
— Так точно, господин старший фельдфебель,—
гаркнул Кафка по-немецки, стоя навытяжку.
— Зайди ко мне завтра. Потолкуем, — сказал Герт-
нер с усмешкой.
Оставшись один, Кафка долго и сосредоточенно смот-
рел вслед Гертнеру, который удалялся пружинящим ша-
гом. «Этот, наверное, там был офицерам», — подумал он
ухмыляясь.
— Ну, ладно! — буркнул он затем про себя и ти-
хонько засвистал сквозь зубы.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
По обе стороны этого древнего города Швабии почва
постепенно повышается, образуя длинные цепи холмов.
Склоны холмов уже покрывал нежный пушок первой зе-
лени. На голубом небе не было ни единого облачка, и
полуденное солнце заливало мягким светом город и хол-
мы, раскрывало почки виноградных лоз на южных скло-
нах, осыпало плодовые деревья в долине бесчисленными
29
звездочками белых цветов. Все вокруг ликовало, празд-
нуя возрождение земли. Даже старый город с его серыми
островерхими домами, между которыми, сверкая сере-
бром, вилась река Неккар, и тот, казалось, обручался се-
годня с весною.
Альфред Бургхард сел на еще невысокую траву, кото-
рая росла вдоль узкой дороги, отлого опускавшейся к го-
роду. Не спеша достал и закурил сигарету и, с удовольст-
вием пуская дым, стал смотреть на лежавший внизу город.
В ту минуту, когда он уже потушил сигарету о под-
метку своего сапога и сунул окурок в грудной карман,
на дороге, шедшей вниз от Верхнетюбингенского замка,
показалась девушка. Альфред внимательно оглядел ее.
У девушки были длинные темные косы, а когда она по-
дошла ближе, он заметил, что губы у нее пухлые, краси-
во очерченные. С минуту Альфред раздумывал, потом
встал и заговорил с нею:
— Простите...
Девушка остановилась и с легким недоумением по-
смотрела на него.
— Не можете ли вы указать мне, как лучше всего
пройти на Бахгассе?
— Могу. Я как раз пойду мимо.
Первые тени сумерек уже ползли по улицам города и
льнули к холмам, покрытым виноградниками, когда Бург-
хард и девушка сошли в долину. Девушку звали Инга
Занд, она была студентка первого курса Тюбингенского
университета — изучала медицину. Ее новый знакомый
искал работы.
Альфред Бургхард умоляюще смотрел на человека в
пенсне на шишковатом носу. Но тот покачал седой голо-
вой и жестом выразил сожаление:
— Рад бы вам помочь, герр Бургхард, хотя бы в па-
мять вашего покойного дяди, но... при всем желании не
могу.
— Герр профессор...
— Никак невозможно, герр Бургхард. Кто знает, не
будем ли мы уже завтра вынуждены закрыть универси-
тет. У нас едва хватает средств на жалованье препода-
вателям, а уж о том, чтобы развернуть серьезную науч-
ную работу, и думать не приходится.
30
С минуту оба молчали, потом профессор с саркастиче-
ским смехом добавил:
— Мы придерживаемся априорного метода не только
в философии, но и при изучении естественных наук. Да,
да, мы постигаем точные науки только путем отвлечен-
ного мышления, интуиции. Понятно вам теперь, как об-
стоят дела?
Бургхард попрощался с профессором. В сущности, он
не понял, что тот хотел сказать, но, видимо, доводы у не-
го были веские. Альфреду почему-то было жаль этого
седого человека. Но от мыслей о нем его скоро отвлекли
собственные заботы.
Дядя его умер год назад, умер таким же бедняком,
каким прожил всю жизнь. Теперь у Альфреда не оста-
лось ни одного близкого человека, если не считать Инги,
с которой он успел подружиться за те несколько дней,
что находился в Тюбингене...
Бургхард заторопился и чуть не бегом прошел Мюль-
штрассе. Но на мосту через Неккар он постоял немного,
задумчиво глядя на воду.
До того как его забрали в гитлеровскую армию, Аль-
фред Бургхард служил в банке. По окончании войны,
когда он был освобожден из английского лагеря военно-
пленных, он стал искать работы — сначала в своем род-
ном городе, Бамберге, где под грудой развалин погребе-
ны были его родители, потом в других городах и, наконец,
добрался сюда, в Тюбинген: тюбингенский дядя был его
последней надеждой.
Как же теперь быть? Получить какую-нибудь работу
в университете ему тоже не удалось. Казалось, всё было
к нему враждебно в этом городе, где царила атмосфера
невозмутимого покоя, уюта и мирного довольства. Война
почти не коснулась Тюбингена. «Сонное царство», — про-
бурчал Бургхард, сердясь именно потому, что в глубине
души он жаждал такой тишины и благополучия, но нигде
не находил их.
Шагая по Фридрихштрасее по направлению к мысу,
где Штейнбах впадает в Ненкар, он гадал, что скажет
ему Инга.
Она уже ждала его. На ней, как всегда, была пестрая
юбка и светлая блузка. Она протянула ему руку:
— Ну что, удалось?
Бургхард не ответил. Инга дотронулась до его плеча:
31
— Пойдемте. Проводите меня немножко.
Помолчав, она заговорила снова:
— Не отчаивайтесь. Что-нибудь да найдется...
Бургхард в ответ только безнадежно пожал плечами.
Молча перешли они на другой берег Неккара, прошли ми-
мо собора. У Фармакологического института расстались.
Бургхард смотрел Инге вслед, пока за ней не закрылась
высокая массивная дверь.
Потом он долго еще бродил без цели по улицам, опу-
стив голову и держа руки в карманах. Ему вспомнился
Бамберг таким, каким этот город был много лет назад, в
ту пору, когда он, Альфред, уезжал из родного дома.
Мать всплакнула: она боялась за своего единственного
сына, уезжавшего на фронт. Отец... тот был еще суровее,
чем всегда, и на прощанье только пожал ему руку, но
потом долго и громко сморкался.
А когда Альфред вернулся домой, Бамберг был уже
не тот. Теперь он кишел беженцами, которые тщетно
искали работы, хлеба, крова. Улицы, где он играл ребен-
ком, напоминали мусорные свалки. В Бамберге стояли
американские войска. Белые солдаты заняли все лучшие
гостиницы и частные квартиры, носились в своих «джи-
пах» по городу, ночью пьяные шатались по улицам, буя-
нили, насиловали женщин. Они были вооружены висевши-
ми сбоку тяжелыми револьверами со шнурами на рукоятке.
Это были белые американцы. Но в американских вой-
сках было много и черных. Те помещались в казармах
за городом. Альфред вспомнил солдата-негра, который
привез его на своем грузовике в Бамберг. «Ну, скорее,
скорее!» — крикнул ему этот черный, остановив ради не-
го машину на дороге из Хёхста в Бамберг и открывая
дверцу. Затем они помчались. Негр правил так умело, что
Бургхард им залюбовался. Черный сказал, что его зовут
Джим, и предложил Бургхарду сигарету, дружески ткнув
его пачкой в грудь. Всю дорогу они оживленно беседова-
ли, а когда подъезжали к городу, Джим сказал по-анг-
лийски:
— Вот вы — немец, я — негр, и все же мы друзья.
А белые американцы нас терпеть не могут.
Бургхард внимательно смотрел негру в лицо. А тот
улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и утвердительно
кивнул головой:
— Да, да, они и нас и вас терпеть не могут.
32
Вера в начатое революцией великое дело написана
на лице этой юной вьетнамской крестьянки. Чтобы
ее поработить и присвоить плоды ее труда, мсье Лоран,
генеральный директор Индокитайского банка, шлет
во Вьетнам целые транспорты легионеров.
Сержант Штейнбах, личный друг Адэнауэра, занят «умиротворением».
В банке, где Альфред служил до войны, тоже не на-
шлось ему теперь места: в мрачном, высоком здании бан-
ка американцы открыли свой клуб. Часовой в белой ка-
ске невнятно пробурчал что-то по-английски и лениво
кивнул на дощечку, на которой крупными черными бук-
вами было написано: «Немцам вход воспрещен».
Бургхарду бросился в глаза плакат на стене рядом.
На плакате был изображен ряд бутылок все возрастаю-
щей величины, каждая с разрезом посередине, из кото-
рого, как желтые языки пламени, выходила надпись по-
немецки круглыми буквами: «Пейте кока-кола».
Альфред ушел. Голодный, безработный, без единого
пфеннига в кармане, он не знал, где ему переночевать
хотя бы эту ночь. Тогда-то он и вспомнил о дяде. И вот
отправился в Тюбинген. У него зародилась надежда.
...Бургхард вдруг споткнулся и поднял глаза.
На указателе было написано «Либерштайнерштрассе».
Напротив — высокий каменный дом. Бургхард насчитал
десять этажей. На крыше мачта с уныло повисшим трех-
цветным флагом. Над широким подъездом он прочел:
«Хирургическая клиника». Неподалеку шагал взад и впе-
ред часовой. К этому подъезду то и дело подкатывали
большие нарядные автомобили, привозя и увозя офице-
ров.
Здесь помещалось французское военное командо-
вание.
По улице навстречу Бургхарду шел какой-то мужчина
в обтрепанной военной форме со споротыми петлицами.
Фуражка его была низко надвинута на глаза. Человек
повернул голову, чтобы посмотреть на проезжавший мимо
светлозеленый лимузин. Казалось, он не мог оторвать
глаз от этой великолепной машины. Под фуражкой лох-
матились темные волосы, такие длинные, что сзади они
почти касались воротника.
Альфред Бургхард перешел на край тротуара, но в эту
самую минуту прохожий наклонился вперед, чтобы ви-
деть, как лимузин завернет за угол, и нечаянно задел мо-
лодого человека узелком, который нес подмышкой. Он
проворчал что-то насчет людей, которые не смотрят, куда
идут, и, остановившись перед колонкой для афиш, углу-
бился в чтение плаката.
Бургхард нерешительно шагнул вслед за ним и тоже
остановился перед плакатом. Он прочел, что приглаша-
33
ются люди, желающие иметь хороший заработок, но речь
шла не о конторских служащих, а о горнорабочих.
А не пойти ли и ему в горнорабочие? Бургхарду бро-
силось в глаза слово «Эпиналь». «Ага, так работа к тому
же во Франции! Ну, нет, это не подойдет!» Он вздохнул
с облегчением.
Тем временем прохожий отошел к другому плакату,
на котором была изображена голова солдата с обмотан-
ным вокруг шеи шарфом, — вербовочный плакат Ино-
странного легиона. «А это тем более не для меня», — по-
думал Бургхард.
— Нет ли у тебя карандаша? — обратился к нему
вдруг незнакомец. Бургхард достал из кармана огрызок
карандаша. Незнакомец оторвал уголок от киноафиши и
записал на нем неуклюжими буквами адрес явочного
пункта. Потом он без единого слова вернул Бургхарду
карандаш и ушел, оставив запах грязной заношенной
одежды, которую он, должно быть, не снимал уже много
недель. «Вот опустился человек!» — подумал Бургхард
и вздрогнул от отвращения.
Они стояли на мосту над Неккаром. Тихо журчала во-
да внизу, в ней отражались звезды. Неподалеку от них,
в доме, от которого остались одни развалины (развалин
в этом уединенном провинциальном городке было очень
мало), жил когда-то Людвиг Уланд 1. А рядом с собором,
в своей комнатке на башне, укрытой за вечно шелестя-
щими плакучими ивами, прожил полжизни Фридрих
Гёльдерлин, молчаливый и ко всему безучастный, пока
смерть не погасила последнюю искру его великого духа2.
1 Уланд, Людвиг (1787—1862) —немецкий поэт-романтик, при-
надлежавший к группе поздних немецких романтиков, а также
ученый и политический деятель. В творчестве Уланда, представи-
теля мелкой буржуазии, романтическая идеализация средневековья
сочетается с либерально-республиканскими убеждениями.—Прим.
ред.
2 Гёльдерлин, Иоганн Христиан Фридрих (1770—1843) —выда-
ющийся немецкий поэт. Долгие скитания, полная лишений жизнь,
литературные разочарования и неудачи, наконец, тяжелая личная
драма — смерть любимой женщины — все это привело к тому, что
Гёльдерлин потерял рассудок; последние тридцать семь лет своей
жизни он был полным духовным инвалидом. —Прим. ред.
34
Бургхард первый прервал молчание:
— Не ходи больше туда, Инга! Дай слово, что не
пойдешь.
Инга не подняла глаз. Она смотрела на дрожащие в
зеркальной воде звезды, и губы ее были крепко сжаты.
Денег, которые ей ежемесячно посылал отец, отка-
зывая во всем себе и матери, едва хватало на плату за
обучение в институте. Чтобы прокормиться, Инга давала
уроки: несколько марок в месяц ей всегда удавалось под-
работать. И вот теперь уроков больше нет. «Вы неподхо-
дящая компания для моей дочери, фрейлейн. Прошу вас
не приходить к нам больше», — сказала ей супруга мяс-
ника и смерила негодующим взглядом обтрепанный ко-
стюм Альфреда, поджидавшего Ингу у крыльца.
Девушка испуганно смотрела на жену мясника, но та,
не говоря больше ни слова, сунула ей в руку две марки
и захлопнула за собой дверь.
На блестящей дверной дощечке было красиво выгра-
вировано «Попенгеймер», а пониже сверкала кнопка
звонка из шлифованного стекла.
Как же теперь жить? Альфред до сих пор еще не на-
шел никакой работы, а есть-то им обоим надо!
Инга подумала о своих подругах-студентках, которые
отправлялись каждый вечер в казино и выходили оттуда
только на рассвете, когда небо уже начинало сереть. На
другое утро в аудитории они сидели вялые, утомленные,
с синими тенями под глазами, так как всю ночь пили и
танцевали с французскими офицерами.
Вчера и она пошла с ними в казино в надежде раздо-
быть через кого-нибудь из офицеров службу для Альфре-
да. Подруги уверили ее, что офицеры непременно по-
могут.
Вначале она была очень смущена, но толстый капи-
тан, подсевший к ней и затем пригласивший танцевать,
разговаривал с ней таким отеческим тоном, что она на-
бралась смелости и после танцев, когда он стал угощать
ее шампанским, рассказала ему о своих заботах.
Капитан слушал, ободряюще кивая головой, потом по-
целовал у нее руку и сказал, чтобы она пришла сюда
завтра вечером — к этому времени он непременно найдет
для Альфреда что-нибудь подходящее. Этим он оконча-
тельно победил ее застенчивость. Она не противилась,
когда капитан, танцуя с ней, крепко прижимал ее к себе:
35
она этого почти не замечала. И только когда он увлек
ее в нишу, на мягкий диван с высокой спинкой, в ней
проснулось недоверие. Но было уже поздно: капитан об-
нял ее и пытался поцеловать, а когда она стала выры-
ваться, запустил мясистую руку в вырез ее платья и рас-
стегнул его, обнажив грудь. Инга увидела жадные глаза
француза и, оттолкнув его, убежала. Задыхаясь, мчалась
она вниз по лестнице. Но внизу ее остановила белокурая
студентка Мария-Луиза, которая в эту минуту, выйдя с
каким-то молодым офицером из отдельного кабинета, по-
правляла прическу перед зеркалом:
— Инга! Ты куда?
Инга попробовала вырваться, но Мария-Луиза держа-
ла ее крепко:
— Что, он уже стал нахальничать? Ну, ничего, не
относись к этому так трагически. Ко всему привыкаешь...
Нужда скачет, нужда пляшет...
Инга с силой оттолкнула Марию-Луизу и выбежала
на улицу.
Наконец, она подняла голову. В глазах ее стояли
слезы.
— Обещай, что больше ноги твоей там не будет! — с
мольбой повторил Альфред и нежно привлек ее к себе.
Инга прижалась головой к его плечу.
А он спрашивал себя: «Что же делать?» На секунду
всплыли в памяти те два плаката, которые он прочел не-
сколько дней назад. Но он отогнал эту мысль.
Он гладил длинные темные волосы Инги. И вдруг
вспомнил того толстомордого субъекта, с которым он по-
завчера разговорился на улице. Толстомордый осмотрел
его с ног до головы и сказал:
— А я, пожалуй, могу вам кое-что предложить. Дело
это, правда, немного опасное, но зато и выгодное. Есть
расчет рискнуть...
Лучи фар вгрызались в темноту, плясали над ухаби-
стой мостовой, блуждали по крестьянским дворам, спя-
щим у дороги. Темные окна какого-то низенького выбе-
ленного строения, со страхом уставившиеся на громыхав-
ший грузовик, в следующий миг пролетели мимо, и ночь
поглотила их.
36
Мотор работал исправно и с равномерной скоростью
гнал машину вперед. Шофер сидел неподвижно, слегка
наклонясь над рулем и обхватив его обеими руками. Се-
док тоже напряженно смотрел вперед, в темноту, куда не
достигали лучи фар, и нервно мял губами потухшую си-
гарету. Вот он вынул из кармана часы и поднес их к
спидометру, от которого струился зеленоватый свет. Во-
дитель что-то пробормотал.
— Еще целых полтора часа!—сказал седок, пряча
часы в карман.
В рокоте мотора было что-то успокоительное. Седок
смотрел в боковое окно на мелькавшие мимо деревья.
Иногда попадались километровые столбики, некогда бе-
лые, а теперь потемневшие. Цифры на них стерлись на-
столько, что даже при медленном ходе машины их невоз-
можно было бы рассмотреть.
Седок достал из кармана спички, разжег свой окурок,
прикрыв рукой огонек, чтобы он не слепил глаза водите-
лю, и откинулся к спинке. Посасывая сигарету осторожно,
чтобы не обжечь губы, он рисовал себе в мечтах домик в
саду, среди тенистых деревьев. На скамейке сидит он, а
у ног его играет девчурка с каштановыми локонами. Вот
открывается дверь на веранду и выходит молодая жен-
щина с длинными темными волосами. Она, улыбаясь, про-
тягивает ему руки.
— Инга, — произнес он вслух и сделал невольное
движение...
...Водитель опять что-то пробурчал. Бургхард испу-
ганно вздрогнул и посмотрел вперед. Он сразу понял, что
это за красная точка, которая, то поднимаясь, то опу-
скаясь, описывала круг в воздухе. Она приближалась.
— Ч-чорт! Полиция! — прошипел водитель и умень-
шил ход.
В свете фар появились трое полицейских. Их два мо-
тоцикла были прислонены к дереву.
Один из полицейских потребовал, чтобы ему предъ-
явили разрешение на езду и документы. Другие два стоя-
ли у грузовика сзади.
«Хотят, видно, груз проверять», — подумал Бургхард,
машинально протягивая полицейскому свое удостовере-
ние.
По легкому колебанию рессор он догадался, что по-
лицейские сзади лезут на грузовик. У Альфреда вдруг
37
засосало под ложечкой. Водитель незаметно подтолкнул
его и кивком головы показал вниз. Альфред соскочил на
мостовую.
Двое полицейских влезли в грузовик. Альфред видел,
как они, ища что-то, водили ручными фонариками по
бревнам, которыми была нагружена машина. Один начал
рыться среди них, другой последовал его примеру. Бург-
хард крепко ухватился за боковую стенку. Сердце у него
громко стучало — ему казалось, что полицейские слышат
этот стук.
У левой дверцы шофер разговаривал с третьим поли-
цейским. Оба над чем-то громко смеялись.
И вдруг сердце у Бургхарда ёкнуло — один из поли-
цейских что-то крикнул другому. Свет обоих ручных фо-
нариков сблизился.
У Бургхарда зашумело в ушах. Одним скачком он пе-
репрыгнул канаву и помчался по вспаханному полю. За
собой он слышал крики, но рыскавшего вокруг света фо-
нариков уже не было видно. Альфред бежал, задыхаясь.
Сырая земля липла к его башмакам. Он спотыкался.
Когда его трясущиеся ноги подкосились и он в изне-
можении упал, прижимаясь разгоряченным лицом к про-
хладной земле, ему казалось, что он бежал несколько
часов.
Глаза постепенно привыкали к темноте. Тишину кру-
гом изредка нарушало только стрекотание кузнечика.
Бургхард приподнялся и сел. Конец! Что теперь де-
лать?
— Полторы тысячи на каждого, если дело выйдет, —
сказал ему толстомордый.
— А что у тебя в этих ящиках? — спросил его тогда
Альфред.
Лунообразная физиономия того расплылась в усмеш-
ке. — Гофманские капли,— ответил он и хлопнул Аль-
фреда по плечу. — Да, да, гофманские капли! Но все-
таки ты смотри, чтобы тебя не застукали с ними!
Они разъехались в разные стороны. Около Карлсруэ
грузовик, на котором ехал Альфред, должен был сгрузить
дрова и два небольших ящика с «гофманскими каплями»
(ни Альфред, ни водитель грузовика не знали, что в ящи-
ках пенициллин).
38
Инга ни о чем не догадывалась. Перед отъездом Аль-
фред сказал ей только, чтобы она не беспокоилась: через
неделю он вернется, и тогда им можно будет пожениться.
И вот он опять возвращается безработным, без всяких
видов на будущее.
Толстомордый будет рвать и метать. Ну, и пусть!.. Но
тут Альфред вспомнил, что у полицейского остались его до-
кументы. Может быть, его уже подстерегают в Тюбингене!
Значит, тюрьма?
Он в отчаянии потер испачканной рукой лицо. И вдруг
снова вспомнил про те два плаката. Один, на котором
была изображена голова солдата, может интересовать
только того оборванца, который записал себе адрес вер-
бовочного пункта. Ну, а другой?
«Два года — долгий срок, — сказал он себе мыслен-
но.— Но за это время можно будет накопить денег». —
Снова размечтался он о маленьком домике с тенистым
садом, будущей жене и ребенке.
Альфред встал с холодной земли. Он отчетливо видел
перед собой цифру на плакате. Она росла, к ней прибав-
лялись все новые и новые нули...
А за эти два года и дело с «гофманскими каплями»
будет прочно забыто, порастет травой.
Отряхивая с одежды мокрую землю, он уже твердо
решил ехать на работу во Францию. А Инге он все объ-
яснит в письме, она поймет его.
Умыв лицо и руки в ручейке и почистив одежду, он
заметил, что на востоке уже занимается утренняя заря.
* * *
Толстый жандарм удобно развалился в кресле. Он
двигал раскрытую папку с бумагами взад и вперед, пока
ее нижний край не пришелся вровень с краем стола.
— Я же вам помочь хочу, поймите! У меня сын таких
лет, как вы. Мне было бы очень жаль, если бы пришлось
предать вас военному суду по обвинению в шпионаже. —
Он выжидательно посмотрел на молодого человека в по-
трепанном темном костюме, стоявшего перед столом в не-
скольких шагах от него. Тот поднял глаза.
— Да я ведь уже говорил вам, что приехал во Фран-
цию, чтобы поступить на работу в шахту. В Германии у
нас безработица, вот я и решил...
39
— Вы незаконно перешли границу Франции, да еще
без всяких документов, — нетерпеливо перебил его жан-
дарм, вставая и подходя к окну. — В последний раз со-
ветую: вступайте в Иностранный легион, и тогда я зам-
ну это дело. Увидите новые места, поживете в свое удо-
вольствие да и жалованье будете получать хорошее, го-
раздо больше, чем могли бы заработать здесь. Притом
будете свободным человеком. А если не согласитесь, то,
предупреждаю, дело ваше придется передать в воен-
ный суд.
Бургхард почуял угрозу, скрытую в последних сло-
вах. Он вспомнил человека в коричневой шляпе, кото-
рый сегодня утром разговаривал с ним. Он только что
приехал в Венденгейм, перейдя прошлой ночью границу в
Эльзасе, и встретил этого человека, немца, по фамилии
Шнейдер. Когда Бургхард сказал ему, что надеется во
Франции получить работу, тот рассмеялся и махнул
рукой:
— Нет смысла. В легион надо вступить, если хочешь
иметь деньги. Из тех, кто приехал во Францию искать
работы, большинство в конце концов пристроилось в ле-
гион.
Бургхард слушал внимательно, вспоминая те два пла-
ката в Тюбингене. Потом спросил у Шнейдера, почему
же он сам не легионер.
Шнейдер сделал мину человека, который скорбит, что
упустил такое великое счастье, и пояснил, что он соби-
рался вступить, но тяжелая болезнь сердца... Затем он
повел Бургхарда в дежурную комнату жандармерии, ска-
зав, что там производится регистрация иностранных ра-
бочих...
Толстый жандарм сначала был очень любезен, но
когда выяснилось, что Бургхард не имеет никаких доку-
ментов, тут уж о работе не было больше речи, речь по-
шла о легионе.
Жандарм отвернулся от окна, подошел к Бургхарду
вплотную и остановился перед ним.
— Ну как, господин Гартвиг, согласны? — сказал он
ласково и положил ему руку на плечо. Когда Альфред
утвердительно кивнул головой, он предложил ему сига-
рету. — Присядьте, господин Гартвиг. Одну минутку, —
извинился он и вышел из комнаты.
40
Альфред жадно втягивал дым сигареты. «Пел-мел», —
прочел он на мундштуке. «Это уже вторая сегодня», —
подумал он (первой угостил его Шнейдер) и даже глаза
закрыл от удовольствия.
Он и не подозревал, что в эту минуту за стеной жан-
дарм вручает Шнейдеру плату — две ассигнации. Он не
слышал, как Шнейдер протестует, а жандарм ему гово-
рит: «Этого ты только притащил сюда, а обработал его я.
Значит, денежки пополам».
Не видел он и того, как жандарм в конце концов вы-
толкал недовольного за дверь, проводив его словами:
«Ну, до следующего!»
Если бы Бургхард мог все это видеть, он, быть мо-
жет, еще тогда догадался бы, что между работой на шах-
те и службой в Иностранном легионе разница не только в
сроке (на работу иностранных рабочих вербовали на два
года, а в легион — на пять лет). А он ведь не хотел
сперва записываться в легион лишь потому, что срок та-
кой долгий!
Соблазненный обещанием, что при вступлении в ле-
гион он получит кучу денег, Альфред мысленно оправды-
вал себя тем, что только угрозы жандарма вынудили его
дать согласие.
Итак, днем 2 июня 1946 года бывший банковский
служащий Альфред Бургхард подписал контракт, в кото-
ром он под именем Альфреда Гартвига обязался пять лет
верно служить в Иностранном легионе Французской рес-
публике, на какого бы врага она ни послала его, подчи-
няться начальникам, выполнять каждый их приказ, со-
блюдать дисциплину...
Четвертого июня Альфред Гартвиг уже сидел в поез-
де, который шел в Марсель. С Гартвигом ехали и другие
молодые немцы. Многие из них назвались вымышленны-
ми именами и были моложе указанного ими возраста.
Одни, как Бургхард, попали в руки вербовщиков, дру-
гих на этот путь толкнула жажда денег и приключе-
ний или тяжкая нужда и безработица в Западной Гер-
мании.
В соседнем вагоне затянули песню — песню о матросе
без родины.
41
В Нанси в поезд хлынул поток новых пассажиров —
новоиспеченных легионеров из лагерей военнопленных и
из всех тех мест, где были заброшены сети: Виллингена,
Ландау, Кобленца, Гермерсгейма, Келя, Оффенбурга.
Поезд шел в Марсель долиной Роны.
На дорогах и в полях люди брели на работу или с ра-
боты, а иные праздно стояли группами, ибо у них не бы-
ло работы и им некуда было спешить. Эти люди не кива-
ли пассажирам — они стояли, глазели и думали о бесчис-
ленных поездах, которые каждый день мчались мимо них.
Они думали и о тех, кто отправлял эти поезда, и руки в
карманах сжимались в кулаки. Придет день, когда эти
кулаки поднимутся...
В Марсель поезд пришел ночью.
На платформе главного вокзала живой груз из товар-
ных вагонов приняли грузовики. Его повезли по улице
Каннебьер, мимо Рыбачьей гавани, в казематы форта
Сен-Николя, где размещался центральный лагерь Ино-
странного легиона в Европе, и в форт Сен-Жан, располо-
женный на утесе над морем. Кто видел казематы этой
крепости, тому легко поверить, что именно здесь, в этой
гнили и сырости, томились пленники Цезаря, завоевав-
шего город в сорок девятом году до Рождества Христова.
И здесь же очутились блудные сыны различных на-
ций, проделав первый этап своего пути на чужбину.
Большинство из них были немцы.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Стояли последние дни июня 1946 года. Крейсер
«Глуар» 1 оставил позади—только судовой журнал знал,
в который раз,— главный военный порт Франции, и кре-
пость Тулон скрылась в сером сумраке рассвета.
Выйдя в открытое море, крейсер сразу пошел полным
ходом, взяв курс на юго-юго-восток.
Море было довольно тихое. Острый нос крейсера спо-
койно резал волны. Винты оставляли за собой узкую по-
лосу пены.
1 Gloire — по-французски «слава». — Прим. перев.
42
Через несколько часов крейсер прошел мимо Балеар-
ских островов, но невооруженным глазом можно было
рассмотреть с палубы только утесы гористой Менорки, да
и они, едва появившись, тотчас скрылись за горизонтом.
Вскоре солнце стало клониться к закату и на море
началось волнение. Когда крейсер, достигнув Алжира, по-
вернул к западу, бурные волны уже вздымались высоко,
словно желая дотянуться до медно-красного диска захо-
дящего солнца. Наконец, море поглотило его и сумерки
окутали «Глуар» и пассажиров на его борту.
В Марселе бастовали докеры и моряки. Они отказа-
лись грузить снаряжение для Иностранного легиона на
стоявшие у причала номер четыре грузовые суда и пере-
возить легионеров в Африку. Французскому военному ми-
нистерству оставался один выход: использовать для это-
го военные суда.
Шестьсот легионеров из казематов форта Сен-Николя
были доставлены в Тулон на открытых грузовиках. Боль-
шинство солдат принял на борт крейсер «Глуар» грузо-
подъемностью в десять тысяч тонн — один из новейших
военных кораблей Франции с двадцати семи- и пятнадца-
тисантиметровыми орудиями.
Пассажиры крейсера целый день не показывались на
палубе: непривычные к морской качке, они лежали с по-
зеленевшими лицами в помещении для команды и в про-
ходах или, собираясь кучками, толковали между собой,
гадали, куда их везут и что их там ждет. Иные, чтобы
убить время и забыть о неудобствах этого морского путе-
шествия, играли в карты.
Среди тех немногих, кто еще слонялся по верхней
палубе, сотрясаемой килевой качкой, и, вглядываясь во
мрак холодной ветреной ночи, думал о предстоящих пяти
годах службы ландскнехта на чужбине, был худой узко-
лицый молодой человек болезненного вида.
Ни с кем не вступая в разговор, он сидел на крышке
люка около передней орудийной башни, курил трубку и
размышлял.
Завтра они будут в Африке... А еще вчера он из-за
болезни желудка лежал в госпитале форта. Там же ле-
жали легионеры, вернувшиеся из Африки. Для них этот
госпиталь был последним этапом долгого пути.
43
Тяжкие лишения, пьянство, малярия, сифилис превра-
тили этих людей в физических и духовных калек. Они
были сильно истощены и вконец измотаны. Правительст-
во Франции не могло больше использовать их настолько,
чтобы стоило расходовать деньги на их лечение и содер-
жание. Их ждало увольнение.
Но они не хотели уходить. Они предпочитали жалкое
существование в легионе голодной смерти на улице и ста-
рались получить хоть какое-нибудь назначение, пусть да-
же на самом краю света.
А комендант Бушерон всем отвечал:
— У нас же не Армия спасения, идиоты вы этакие!..
Молодой человек выколотил погасшую трубку.
Да, форт Сен-Николя! Полутемная каменная лестница
ведет в подвальное помещение с решетками на окнах, в
которое почти не проникает дневной свет. У покрытых
плесенью стен — деревянные нары, кишащие клопами.
Одеяла? Их тут и не видывали. Пол покрыт вековой
грязью, вонючими отбросами.
Иногда для разнообразия их кормили картофелем с
водой, а чаще всего — водой с картофелем. Остряки на-
зывали этот форт замком Лесного царя, цитируя строки
из баллады Гёте: «Неволей иль волей, а будешь ты мой!»
Здесь самая последняя сволочь начинала свою карьеру с
маршевой роты и вытягивалась перед каждым в струнку.
Те же немцы, что прежде были в вермахте, командовали и
здесь и орали на солдат, только не по-немецки, а на ло-
маном французском языке. Здесь было еще живо то, че-
му, как люди думали, пришел конец. Да, оно было живо,
и грубые, пьяные голоса оглашали казематы все той же
старой песней: «Мы пойдем дальше, хотя бы все разле-
телось в куски...»
«Ведь это уже мертвое прошлое, — думал юноша. —
То прошлое, из-за которого пришлось зарываться в грязь
в лагере номер двести два... Но это прошлое остается на-
стоящим здесь, в форте Сен-Николя!..»
«Да, прошлое — и все еще настоящее! И кончится
оно тем же, чем тогда, иначе и быть не может», — с го-
речью говорил себе Карл Ганнеман.
Тогда, в лагере военнопленных, записываясь в ле-
гион, он думал: «Только бы выйти на волю за эту двой-
44
ную ограду из колючей проволоки, а там можно будет бе-
жать из легиона». Но стены форта Сен-Николя были вы-
соки. А на крепостном валу камень был изрезан несмет-
ным множеством полосок — каждая полоска отмечала
погибшую человеческую жизнь. Всякий раз как кто-либо
при попытке к бегству находил смерть на этом утесе, на
камне появлялась новая полоска, и тщетно эти полоски
по приказу начальства замазывались известкой.
Карл Ганнеман не убежал. Началась убийственная,
бесчеловечная муштра, которая подорвала его слабое
здоровье и на много недель уложила на больничную кой-
ку. Это разрушило его планы. Но надежда все же не по-
кинула его. Имя этой надежде сейчас было «Африка».
Он думал о товарищах, валявшихся внизу, в кубрике.
Они тоже тешились надеждами, но надеждами иного ро-
да. Тщетные иллюзии!
Из глубины парохода время от времени появлялись на
палубе какие-то тени, но Ганнеман не замечал их. Это
были те, кого укачало. Они наклонялись через поручни,
зеленая рвота летела в бурное море. Заболевших рвало
одной только слизью: жиденький чечевичный суп, кото-
рым их кормили на пароходе, уже давно был извергнут.
И вдруг внимание Ганнемана почему-то привлек чело-
век, вынырнувший из темноты. Человек этот, спотыкаясь,
поднялся на палубу по темной лесенке, упал и с трудом
встал. Тело его, как мертвое, тяжело привалилось к тро-
сам, по временам его сотрясала судорога. Судно неожи-
данно круто накренилось, и больному стало совсем худо.
Приступы рвоты все чаще следовали один за другим, не
давая ему перевести дух.
Согнувшись и широко расставляя ноги, Ганнеман под-
бежал к нему, оторвал от поручней судорожно скрючен-
ные руки и с трудом подтащил покорное тело к люку.
Он посмотрел на лежавшего. Одежда на нем промок-
ла насквозь. Лицо показалось Ганнеману знакомым.
Потом он вспомнил: сегодня днем, когда на море бы-
ло еще тихо и все легионеры сидели на носу судна, тол-
куя о своих планах и надеждах, этот самый парень уве-
рял, что ему точно известно, какую прибавку они будут
получать в Африке и когда ее выплатят. Тут все заспо-
рили. Каждый отстаивал свое мнение, и, когда дело
45
дошло до шумной перебранки, Ганнеман громко и на-
смешливо заметил:
— Если так будет и дальше, каждый обязательно по-
лучит то, чего заслуживает.
На мгновение все растерянно замолчали и уставились
на него. Потом вот этот самый парень сказал ему: «Не
мели чепухи, болван!» Он только молча усмехнулся.
Другие скоро вернулись к прежней теме: они говорили о
вине, которое в Африке им будут ежедневно давать к
обеду.
Гакнеман смотрел на лежавшего солдата, а тот смо-
трел на него.
Сиди-бель-Аббес. Только на очень подробной геогра-
фической карте можно отыскать этот городишко. Он на-
ходится в северо-западной части Алжира, на пути в Оран,
был построен в 1848 году как военный пост, а ныне это
главная база Иностранного легиона и старейший учебный
лагерь для его солдат. В Сиди-бель-Аббесе насчитывается
пятьдесят тысяч жителей, из них добрая половина —
европейцы.
Название города звучит заманчиво, волнует вообра-
жение. Но ни многообещающее название, ни история Си-
ди-бель-Аббеса и сведения о его величине и местополо-
жении не дают подлинного представления об этом городе.
Каждый солдат Иностранного легиона проходит через
этот город. Приехавших в Африку высаживают в Оране
на Сенегальской пристани, затем форсированным маршем
прогоняют через бульвар маршала Жоффра, и только на
пустой площади перед фортом св. Филиппа они могут, на-
конец, перевести дух, стоя под палящим солнцем.
От серой громады с решетками на узких оконцах
(старый форт превращен теперь в военную тюрьму) не
больше восьмидесяти километров до Сиди-бель-Аббеса—
центральной базы Иностранного легиона. Те, кто побывал
в Сиди-бель-Аббесе, дали ему меткое название — «Во-
рота в ад».
Ни один из молодых людей в измятой штатской одеж-
де, переходивших площадь перед вокзалом Сиди-бель-
Аббеса 12 июня 1946 года, не знал, что за два-три часа
перед тем несколько сот других таких же новобранцев,
полных надежд и тревоги, вышли из здания железнодо-
46
рожного вокзала, построенного легионерами по последне-
му слову европейской техники. Никто из них не знал, что
за прошедшие недели, месяцы, годы этот путь проделали
тысячи и тысячи солдат легиона и что после них здесь
будут проходить новые и новые тысячи.
Три сержанта метались вокруг шагавшей не в ногу
колонны и, яростно ругаясь, тщетно пытались навести по-
рядок. Прибывшие на «Глуаре» новобранцы почти не слу-
шали команды, так как не понимали ее. Да если бы и
понимали, то вряд ли реагировали бы на нее иначе: для
этого еще не наступило время.
Карл Ганнеман шагал в предпоследней шеренге. Он
все время невольно поглядывал на Гартвига, шедшего
впереди, наискось от него.
Мысли Карла упорно возвращались к вчерашнему ве-
черу. Как только Гартвиг там, на палубе, узнал его, он
тяжело поднялся и, не промолвив ни слова, отошел. Карл
в первую минуту растерялся и лишь молча смотрел ему
вслед, потом все-таки окликнул его. Гартвиг сделал еще
шаг, обернулся и бросил:
— Надо было сказать тебе спасибо, так что ли?
Карл взял его за плечо и повел обратно. Усадив его
рядом, он спросил, как Гартвиг попал в легион, и, к его
удивлению, тот сразу разговорился. Карл слушал, не пе-
ребивая, только иногда задумчиво кивал головой. Когда
этот парень, который был моложе его, сказал, что хочет,
отслужив срок, жениться и устроить свою жизнь, Карл
вспомнил о разгоревшемся утром споре и понял, что при-
вело Гартвига на крейсер. Он сказал Гартвигу, что это
был неверный шаг. Тот упрямо закусил губы, потом вско-
чил и закричал:
— Вот как? Ну, а сам-то ты здесь зачем? Я тебе уж
сказал давеча, что ты просто пустой болтун и больше
ничего!
Гартвиг ушел в гневе, а Ганнеман сосал давно по-
тухшую трубку и размышлял.
Карл очнулся от задумчивости только тогда, когда
шагавший рядом Пауль Герольд толкнул его.
Колонна остановилась. Переход от вокзала к форту
занял всего четверть часа. Легионеры один за другим
проходили через широкие ворота из кованого железа во
47
двор заслужившего печальную славу третьего пересыль-
ного пункта Иностранного легиона. Каждый новичок —
с какими бы романтическими представлениями о ле-
гионе он ни приезжал сюда,— попадая в эти казармы,
совершенно изолированные от внешнего мира, испытывал
впечатление, которое ничто уже не могло изгладить из
его памяти.
Сержанты снова построили колонну, пуская в ход ку-
лаки и брань. Солдат пересчитали.
После этого сержанты сменились. Команду принял
старший капрал. Ему не понравился порядок, установлен-
ный его предшественниками. Легионеры не понимали его
приказов, отданных по-французски. В рядах послышался
ропот. Тогда на недовольных налетела целая свора сер-
жантов и била их до тех пор, пока все они не свали-
лись с ног.
Старший капрал снова скомандовал что-то. Унтер-
офицеры, пиная сапогами лежавших на земле, таким
способом давали им понять, что надо ползти вперед.
Солнце стояло уже высоко в небе, почти белом от
зноя. Сухая жара вызывала у валявшихся на земле из-
мученных и голодных людей обильный пот, который сме-
шивался с мелкой серой пылью. Приказы все быстрее
следовали один за другим:
— Присесть! Встать1 Ложиться! Ползти! Присесть!
Старший капрал был коренастый мужчина, говорив-
ший по-французски так же скверно, как и капралы в
форте Сен-Николя. Люди, по его команде ползавшие,
приседавшие и прыгавшие, люди, у которых от бешеного
биения крови в висках готова была треснуть голова, не
сразу поняли, что этот старший капрал — такой же не-
мец, как они.
Через некоторое время новоприбывших принял отдел
личного состава третьего пересыльного пункта. Восемь
человек уже выбыло из строя. Остальных занесли в кни-
гу, перенумеровали. Затем выдали обмундирование. Все
штатское платье отняли и унесли. Легионеры провожали
его тоскующими взглядами. «Прощай навек!» — проскри-
пел, паясничая, какой-то старый шут, успевший еще в
Оране продать с себя рубаху и пиджак.
Всех остригли, потом фельдшер привил им оспу, дей-
ствуя с расторопностью опытного живодера. Только позд-
но (вечером новичков разместили в казармах — по
48
тридцать-сорок человек в комнате — и они смогли улечься
на жесткие нары. Но до этого их вторично согнали на
тесный двор трехэтажной казармы и коренастый старший
капрал дал им еще один «урок». К тому времени они уже
знали, что его фамилия — Кафка.
В вагоне поезда, шедшего из Орана вМаскару, город
бурнусов (который был резиденцией Абд-эль-Кадира 1 до
того, как его в 1841 году заняли французы), сидели три
легионера.
Ганнеман и Герольд прошли уже через третий пере-
сыльный пункт в Сиди-бель-Аббесе и сейчас отправля-
лись к месту назначения в учебный эскадрон Второго
кавалерийского полка Иностранного легиона, где им
предстояло пройти боевую подготовку. С Георгом Шуль-
цем, третьим пассажиром, они познакомились в Оране.
— Долго вы стояли в Маскаре? — спросил Герольд у
Шульца, невысокого парня с усами щеточкой и гладко
зачесанными наверх темными волосами.
— С двадцать восьмого апреля. Прибыли ровно за
два дня до Камерона, — ответил Шульц.
— Камерона? Это что такое? — заинтересовался Ган-
неман.
— Вы не знаете, что такое Камерон? Это день поми-
новения. Около ста лет назад в Мексике легион страшно
размолотили: в бой под Камероном пошли три полка, а
в живых осталось семь человек! И теперь каждый год
тридцатого апреля легион поминает эту дату. Вот послу-
шайте, я вам расскажу, что творилось недавно в этот
день в Маскаре.
Шульц не спеша закурил папиросу.
— Под жарким солнцем Африки на откосах вокруг
города Маскары, который раскинулся на невысоком холме
среди отрогов Малого Атласа, зрел виноград.
Мирная деловая жизнь кипела на улицах города. Но
за одну ночь картина резко изменилась: сюда прибыло
необычайное множество легионеров.
1 Абд-эль-Кадир (1808—1883) — вождь национально-освободи-
тельного движения алжирского народа, боровшийся против вторг-
шихся в страну французских войск.—Прим. ред.
49
Арабы насторожились. С наступлением сумерек пред-
чувствие какой-то неведомой опасности уже витало в
воздухе над белыми домами в новом стиле и над глиня-
ными лачугами предместья. Тридцатою апреля, как только
забрезжило утро, по улице Мадлен во всю ширину мосто-
вой уже шагали шумные компании пьяных легионеров.
Для них наступил день осуществления всех желаний.
Сегодня всякий легионер мог делать, что ему вздумает-
ся, зная, что ему все сойдет с рук. «Жрите, пейте, грабь-
те, берите себе любых женщин!»
Чтобы понять это, нужно очень хорошо знать фран-
цузскую колониальную политику.
Около полудня повсюду уже начались первые «бое-
вые действия». Тут пьяная орда громила какое-нибудь
маленькое кафе, там компания легионеров набрасывалась
на улице на арабских женщин, срывая с их лиц покры-
вала, вытаскивала из домов молодых арабских девушек.
Арабы начали собираться толпами. Но легионеры
вмиг скрылись и вернулись уже с винтовками. Примкну-
тые штыки сверкали на солнце.
Ларьки с товарами опрокидывались, и грязные сапоги
пьяных легионеров топтали материи, посуду, драгоценные
украшения, резные изделия. Местами уже лилась кровь.
Несколько арабских полицейских пытались было на-
вести порядок, но их разоружили и избили до полусмерти.
Легионер Визе, словно взбесившись, рубил направо и на-
лево прикладом.
Большая банда легионеров под предводительством
сержанта Мотинко ворвалась в портняжную мастерскую
на Бразильской улице. Хулиганы пошвыряли из окон
швейные машины —семь штук. Потом в доме вспыхнул
пожар, а вслед за тем загорелись и два соседних дома.
До вечера было убито четырнадцать арабов и тяжело
ранено семь. А избитых в кровь мужчин и изнасилован-
ных женщин и девушек было во много раз больше, но
число их осталось невыясненным. Полиция задержала
и отвела в участок только трех легионеров: Визе, Гет-
тера и сержанта Мотинко, итальянца.
К полуночи спокойствие в городе более или менее
восстановилось. А наутро, первого мая, легионерам, у ко-
торых головы еще трещали с похмелья, был объявлен
приказ: «Ради собственной безопасности никому не вы-
ходить из казарм».
50
В арабском квартале на улице собралась большая
толпа. Когда об этом доложили капитану Мюллеру —
эльзасцу, бывшему актеру-неудачнику, — капитан разра-
зился проклятиями. «Мятеж!» — кричал он, скрежеща зу-
бами, и велел поставить пулеметы возле окон и у ворот
шестиэтажного здания казарм, высившегося над горо-
дом: Весь полк был поднят по тревоге, и дозорные бро-
невики — типа «Ковентри», английской марки, — при-
ведены в боевую готовность.
Лейтенант Мок приказал открыть огонь.
Позднее стало известно, что арабы собрались в то
утро, чтобы похоронить своих убитых.
В тот же день из Сиди-бель-Аббеса прибыл сам пол-
ковник Гултье с большим крестом Почетного легиона
на шее. Сморщив в циничную усмешку свое надменное
лицо, полковник заверил легионеров, что троим аресто-
ванным будет обеспечена на суде самая энергичная за-
щита и все кончится благополучно.
А об убитых арабах и обесчещенных женщинах пол-
ковник и словом не обмолвился. Но о них не забудут!
Их братья и сестры, их сыновья и дочери еще напомнят
ему о них, когда придет время!
♦ ♦ *
Колонна мерно двигалась вперед. Во главе шли серые
танки, их стальные гусеницы выбивали искры из камени-
стой почвы. В арьергарде — отряд дозорных бронемашин.
Давно осталось позади последнее селение арабов —
низенькие, убогие, похожие на белые кубики, глиняные
домишки, крытые толем и только в редких случаях —
оцинкованной жестью. В них за маленькими, занавешен-
ными тряпьем оконцами ютилось, вероятно, две, а то и
три сотни людей, спавших на глиняном полу, на жалких
цыновках. И это не исключение — так живут здесь арабы
по всей стране.
По вечерам чад от коптящей керосиновой лампы сме-
шивается с дымом очага в углу. Дым стоит над головами
десятка смуглых людей (в каждой хижине их не меньше
десяти-двенадцати) и медленно, словно против воли, вы-
ходит в дверь.
Арабы бедны. Даже еда бедняков — рисовый суп с
рыбой — редкий гость в их горшках.
S1
Вот убежали назад поля, а скоро и последние апель-
синные рощи и виноградники. Немощеные пыльные до-
роги и холмы сменились новым ландшафтом — цепью
известковых скал и глубоких оврагов.
Не успела еще колонна дойти до плато, как из голов-
ного танка прибыл приказ остановиться. Для получения
инструкций были созваны командиры подразделений. Они
стояли полукругом перед капитаном Драммоном, а он с
картой в руках прислонился к своему танку.
— В общем, господа, вам известна цель нашего по-
хода. Необходимо помешать распространению стачки
горнорабочих. Мы должны быть в любой момент готовы
в случае надобности вооруженной силой водворить по-
рядок и спокойствие в самых отдаленных рабочих по-
селках рудников. Забастовка должна быть во что бы то
ни стало прекращена, подавлена. Считайте это приказом!
Прежде всего вы окажете поддержку благонамеренным
людям, то есть штрейкбрехерам. Если это не поможет,
вам разрешается действовать любыми другими средства-
ми. Есть вопросы?
Драммон посмотрел на лейтенанта и трех фельд-
фебелей.
Вопросов не было. Капитан развернул карту.
— Видите, местность разбита на четыре участка.
Штаб — в Тенесе. Вы, Фольмер, со своим взводом от-
делитесь от нас и будете действовать на участке к югу
от Тениет-эль-Хада. Местность там неудобная. Вам пря-
дется подниматься очень высоко в горы. Но поручение
во что бы то ни стало надо выполнить: именно оттуда
получены тревожные вести.
Скоро колонна снова двинулась в путь. Три танка
и четыре дозорных броневика отделились от нее и по-
вернули на восток, в лесистую долину. А главные силы
третьего эскадрона Второго кавалерийского полка ушли
дальше к северу.
* * *
Уже много дней танки и бронемашины Фольмера
громыхали по поросшим альфой1 степям на плоскогорьях
1 Альфа — растение типа ковыля, которое находит применение
в промышленном производстве.— Прим. ред.
52
Атласа, лавировали между известковыми скалами и со-
леными озерами, пробирались тесными ущельями.
Отдыхали ночью. Из темноты на расположившихся у
костров людей смотрели мерцающие глаза рыси, вдали
выли шакалы.
В один из ближайших дней около полудня они подо-
шли к поселку горнорабочих. Поселок был расположен
на высоте тысяча двести метров.
Танки и бронемашины поднимались по узкой тропе,
очень крутой и местами полузасыпанной обвалами. В до-
вершение всего после полудня полил дождь. Колонне
пришлось остановиться.
Наутро из долины стал подниматься густой белый ту-
ман. Он мягкой мокрой пеленой стлался по откосам гор.
Только в середине дня они смогли двинуться дальше.
По извилистой тропе ехать приходилось медленно, чуть
не ощупью находя дорогу. Дозорные бронемашины, как
более поворотливые, двигались теперь во главе колонны.
В экипаже третьего броневика был и легионер Карл
Ганнеман. Его и Пауля Герольда после двухмесячного
обучения назначили во Второй кавалерийский полк.
Наклонясь вперед всем туловищем, Ганнеман из
люка наблюдал дорогу. Туман немного поредел, и ему
хорошо видны были обе передние машины. В первой
стоял Герольд. Других легионеров не было видно.
Головной броневик снова остановился. Ганнеман пере-
дал по колонне сигнал остановки и вылез из своей ма-
шины.
От четвертой машины подошел фельдфебель Фольмер.
— Что там у них опять стряслось, чорт бы их по-
брал? — закричал он Ганнеману.
Тот пожал плечами и указал вперед.
Подошел Герольд.
— На дороге оползни. Дальше ехать нельзя, — доло-
жил он Фольмеру.
Тот, чертыхаясь, побежал к передней машине. На до-
роге действительно зиял подковообразный провал. Справа
стеной высился скалистый утес, слева — пропасть, а впе-
реди— почти отвесный скат. Добрая половина дороги
обвалилась. Фольмер смотрел на эту картину молча,
упершись руками в бедра. Легионеры вылезли из танков
и бронемашин и столпились около него.
— Никак не проберешься! — заметил один.
53
— Да, конечно! Надо поворачивать обратно! — под-
хватил другой. Остальные, соглашаясь с ними, кивали
головами.
— Чего стоите и глаза пялите? Несите сюда кирки! —
крикнул Фольмер.
Легионеры только переглядывались. Но когда Фольмер
опять рявкнул, они, пожимая плечами, пошли к танкам.
Фольмер приказал рубить откос.
Под ударами кирок полетели обломки, но скоро кир-
ки наткнулись на крепкий камень. Командир второго
танка Карл Шмидт подошел к Фольмеру:
— Ничего не выйдет, господин фельдфебель. При-
шлось бы ехать слишком близко к краю, и может слу-
читься второй обвал.
Фельдфебель в бешенстве повернулся к нему:
— Поедете быстро, тогда нагрузка меньше.
— А туман? — усомнился вслух кто-то за его спи-
ной. — Ведь в тридцати метрах ничего не видно.
Фольмер обернулся.
— Приказ должен быть выполнен! — процедил он,
впиваясь в водителя танка прищуренными глазами. — Во
что бы то ни стало... Мы не дети, мы легионеры.
Люди расходились, угрюмо хмурясь.
Ганнеман подтолкнул Герольда.
— Экая скотина! — буркнул он. — А сам-то, небось,
как только увидел, что дело дрянь, пересел в четвертую
машину. Теперь он успеет повернуть обратно, если пер-
вые три сорвутся!..
— Нет, этого удовольствия я ему не доставлю, — воз-
разил Герольд.
— Ну, что же, Пауль, желаю удачи!
Ганнеман взобрался на свое место. Фольмер стоял
уже в люке и поднятой рукой дал сигнал двигаться. Пер-
вая машина взревела и рванулась вперед.
Герольд, согнувшись, сидел за рулем. Глядя сквозь
открытый передний люк, он направил машину к отвесной
крутизне справа, тянувшейся вдоль дороги. Машина ста-
ла клониться влево.
«Скат!» — подумал Герольд и дал полный ход. Бро-
невик закачался. Герольд пустил его вправо... И броне-
вик пошел!
— Дай разбег, иначе тот сзади на нас наскочит! —
крикнул ему наблюдатель бельгиец и отер со лба круп-
54
ные капли пота. Через мгновение он опять крикнул —
отчаянно, почти визгливо:
— Берегись!
Герольд в последний момент заметил опасность и
рывком повернул руль. Броневик на полном ходу про-
скочил очень узкий поворот. Удача!
Сразу за первой машиной ринулась вторая, за нею
вплотную шла третья.
«Наверное, и двадцати сантиметров не будет от колес
до края пропасти!» — думал Ганнеман, когда его машина
ползла вдоль ската. Потом, взглянув на шедший впереди
броневик, он увидел поворот и громко вскрикнул.
Все произошло с ужасающей быстротой: легионер-
наблюдатель спрыгнул, перевернулся в воздухе и упал
среди дороги. Машина на полном ходу проскочила по-
ворот, на одно мгновение словно повисла в воздухе — и
полетела в пропасть.
До Ганнемана дошел из глубины только слабый шум
падения.
Водитель его броневика так резко затормозил, что
Ганнемана чуть не выбросило из люка. Пулеметчик дал
очередь в воздух, чтобы предостеречь другие машины.
Подошли легионеры и обступили того, кто выскочил
из передней бронемашины. Подошел и Фольмер; услы-
шав выстрелы, он задержал четвертую машину, шедшую
позади.
Раненый (это был Карл Шмидт) тихо стонал. Беглый
осмотр показал, что у него перелом обеих ног и несколь-
ких ребер. Но опаснее всего было тяжелое повреждение
гортани.
В тот же день двинулись в обратный путь. Фольмер
попробовал было заставить людей итти вперед, но при
виде их озлобленных суровых лиц понял, что лучше
уступить.
Спустившись в долину, они отправились на поиски
сорвавшейся вниз машины, чтобы похоронить четырех
погибших легионеров.
Сержанту Флоберу было дано распоряжение доста-
вить тяжело раненного Шмидта на ближайший санитар-
ный пункт. Он повез его в машине Ганнемана!. Они ехали
шесть часов, а когда доехали, то начальник пункта,
француз, заявил им:
55
— К сожалению, я не могу принять вашего раненого.
Мы не обслуживаем легион. Обратитесь в главный гос-
питаль в Тенесе.
Ганнеман и Флобер переглянулись. Они стали вся-
чески упрашивать старшего сержанта, умолять его, од-
нако тот был любезен, но неумолим.
Пришлось ехать в Тенес. Но легионер Карл Шмидт
умер в пути, не приходя в сознание, так ни разу и не от-
крыв глаза.
На другой день Ганнеман явился в Тенесе к Драм-
мону:
— Господин капитан, товарищи просят сообщить им
адреса погибших, чтобы мы могли известить родных...
Драммон стоял у окна, скрестив руки на груди. Он
бросил взгляд сперва на Фольмера, стоявшего поодаль,
слева от него, потом на Ганнемана, у двери. Раздумчиво
потер рукой подбородок:
— Вы бы лучше не совались не в свое дело, легио-
нер... Родных уведомит полковая канцелярия. Ступайте!
Ганнеман вышел. Драммон посмотрел в окно:
— Фольмер, проследите за тем, чтобы в полк о на-
ших потерях не сообщали! И вот еще что: подготовьте
все к отправке — эскадрон переводится в Первый полк,
в Уджду.
Немец, ухмыльнувшись, щелкнул каблуками.
Несколько часов спустя погибшие легионеры, четыре
немца (Граудиус, Шмидт, Беллевков, Майергофер) и
итальянец Ринелли, были зарыты без всяких обрядов и
церемоний, как дохлые собаки, на маленьком алжирском
кладбище в окрестностях Тенеса.
А где-то в Германии и Италии их ждали матери, не
зная, что ждут напрасно.
* * *
Из тени невысокого строения снова вынырнула какая-
то фигура и быстро шмыгнула в тень соседнего дома.
Через некоторое время маневр повторился. И третий
человек, запыхавшись, прижался к стене рядом с двумя
другими, в узкой полосе тени, падавшей от выступа кры-
ши. Они напряженно прислушивались.
56
— Давайте-ка ляжем, это будет надежнее! — топо-
том сказал один.
И три темных силуэта, не очень еще выделявшиеся
на белой стене, беззвучно соскользнули вниз.
Некоторое время они молча чего-то ждали, потом один
прошептал:
— Ведь Паулю давно пора быть здесь!
— Он может приехать с минуты на минуту, — успо-
коил его другой.
Снова тишина. Через некоторое время послышался
стук мотора. Он быстро приближался.
— Наконец-то! — буркнул тот, что лежал посередине,
и хотел встать.
— Стоп! Не шевелись!
Первый медленно пополз вперед, держась в тени. При-
пав головой к земле, он старался обозреть проходившую
несколько ниже дорогу.
Стук мотора стал громче, и скоро показалась темная
точка, медленно двигавшаяся по залитой лунным светом
дороге. Машина шла с потушенными фарами. Это был
серый броневик.
Когда он почти поравнялся с домом, у которого ждали
трое, они выскочили из темноты и сбежали вниз, на
дорогу.
Машину рывком остановили, но мотор не перестал
работать.
Как только первая из трех темных фигур скрылась в
люке, броневик двинулся. А когда третий легионер за-
хлопнул за собой крышку люка, мотор глухо зарычал и
машина полным ходом помчалась по пыльной дороге.
Вел ее худощавый парень с гладко зачесанными тем-
ными волосами, Пауль Герольд. Его черные глаза зорко
смотрели вперед; машина пожирала километр за кило-
метром. Подле Герольда сидел на корточках Ганнеман,
а за его спиной Улих и Вандеркер, внимательно наблю-
давшие за дорогой в смотровую щель...
Вандеркер первый прервал молчание:
— Господи, хоть бы удалось! Луна-то как светит...
Надо бы еще денька два повременить...
— Не каркай, старик, не так страшен чорт, как его
малюют! — проворчал Улих.
Заговорил и Ганнеман:
— Замечательно ты это проделал, Пауль!
57
И, обернувшись, добавил:
— Ну, ребята, теперь дело выгорит!
— Парень, ты забываешь про границу! Ее и пешком
почти невозможно перейти, а ты хочешь в броневике! —
тем же зловещим тоном сказал Вандеркер.
— Что ж, можешь вылезть и бежать обратно. Твой
сержант прослезится от умиления и заключит тебя в
объятия! — сухо бросил Улих.
Герольд улыбнулся, но тотчас же лицо его стало
серьезно:
— Знаете, Бедке умер.
— Бедке!
Легионеры молча смотрели друг на друга. Гамбур-
жец Бедке был тихий, замкнутый человек, один из самых
пожилых в их роте.
Они впервые обратили на него внимание, когда од-
нажды во время раздачи обеда он швырнул дежурному
сержанту под ноги свой полный котелок, крикнув:
— Кто же станет это жрать? Мясо совсем протухло,
воняет!
Сержант молча пнул его сапогом в живот. Бедке упал,
корчась от боли. Все знали, что у него больной желудок
и после еды всегда бывают сильные схватки. А мясо дей-
ствительно воняло, как падаль.
Когда Бедке встал, сержант приказал ему поднять мя-
со из грязи, потом бил его до тех пор, пока он не съел
вое. В тот же день Бедке свезли в госпиталь.— Отравле-
ние желудка,— сказал врач и сделал ему операцию.
После этого случая назначено было расследование и
оказалось, что полковые интенданты покупали для солдат
по дешевке дохлятину, а выгаданные деньги клали в
карман. Интендантов втихомолку сплавили в другую
часть, и тем дело кончилось.
А Бедке позавчера вторично оперировали, и он умер.
Герольд отвлек товарищей от печальных мыслей:
— Через десять минут будем у границы. И тогда...
Он не договорил и нагнулся вперед:
— Ч-чорт! Спаги!
Ганнеман бегло глянул налево, откуда мчались вер-
хом туземные солдаты конных полицейских войск, и схва-
тился за пулемет.
Герольд жестом остановил его:
— Погоди!
58
Спаги загородили дорогу, но броневик с ужасающей
быстротой несся прямо на них.
Всадники открыли стрельбу.
Ганнеман дал по ним четыре очереди из пулемета,
потом еще одну. Но вдруг он нервно схватился за диск,
забарабанил по нему кулаками как бешеный. Застопо-
рило!
Броневик очутился уже перед цепью всадников. Ло-
шади кинулись в сторону, две упали и лежали поперек
дороги.
Герольд быстро завертел руль, но было уже слишком
поздно.
Броневик на полном ходу полетел в канаву и опро-
кинулся.
На другой день четверо пойманных беглецов бы-
ли доставлены спагами обратно в Уджду, в гарнизон
Первого полка Иностранного легиона, стоявший в Ма-
рокко.
Дежурный сержант Баррон уже поджидал их.
Обнаженные по пояс, они стояли во дворе казармы.
На спину им повесили набитые камнями походные меш-
ки, а ремни заменяли тонкие телефонные провода.
Солнце стояло высоко в небе. Баррон выкрикивал:
— Печатать шаг! Прыгать! Печатать шаг! Прыгать!
А при каждом их движении тонкая проволока глубоко
врезалась в кожу и, как хорошо отточенный нож, рас-
секала окровавленное тело.
Улих свалился первый. И почти одновременно Ганне-
ман, Вандаркер и Герольд упали лицом на раскаленные
камни.
Их облили холодной водой, чтобы привести в чувство.
Баррон ударами хлыста заставил их подняться. И снова
на весь двор загремела команда.
Потом сержант переменил метод. Он заставил их
ползти вокруг двора на голых коленях, подгоняя хлыстом,
пока они не свалились с разбитыми в кровь коленями, —
и ни холодной водой, ни ударами уже невозможно было
поднять их на ноги.
На следующий день четверых легионеров сковали
вместе и так, в наручниках, отправили в Сиди-бель-Аббес
под конвоем; их сопровождали сержант и два солдата,
59
Ворота знаменитой тюрьмы для штрафников-легионеров
захлопнулись за ними.
Не прошло и получаса после прибытия легионеров,
как явился старший сержант, погнал их на тюремный
двор с бассейном посередине и заставил бегать, но они
после первых же шагов лишились чувств.
Потянулись недели в тюрьме. Однообразие их нару-
шалось только все новыми и новыми пытками, которые
придумывал для легионеров сержант.
Итальянец медленно ходил вокруг четырех заключен-
ных, вот уже полчаса стоявших на тюремном дворе под
палящим полуденным солнцем.
— Раздеться до пояса! — скомандовал он. — И бегом
ма-арш!
Они побежали, хромая и с трудом поднимая ноги.
Тридцатисемилетний итальянец Риджери, старший
сержант, мечтавший стать начальником тюрьмы на та-
ком важном участке, как Сиди-бель-Аббес, укрылся в
тень казармы. Он нетерпеливо щелкал в воздухе своим
тонким хлыстом для верховой езды.
— Да вы, я вижу, ленитесь! — заорал он вдруг и
большими шагами пошел навстречу четырем мученикам,
спотыкавшимся на каждом шагу.
— Ложись!
Асфальт, горячий и мягкий, вскипал пузырями от сол-
нечного жара.
Рыча от боли, они хотели вскочить, но Риджери ки-
нулся на них. Он стал пинать Герольда и Вандеркера,
а потом и других сапогами в спину.
Тюремный двор огласили стоны и вопли. На животе,
груди и плечах легионеров сожженная кожа лопалась,
обнажая мясо.
Плавной пружинящей походкой через двор шел один
из старших фельдфебелей. Из-под его кепи выбивались
светлые, как лен, волосы. Он увидел лежавших на земле
и вопросительно взглянул на сержанта Риджери.
— Четыре дезертира, господин старший фельдфе-
бель, — доложил тот.
Блондин кивнул головой и проследовал мимо, сказав:
— Продолжать! Разомни их хорошенько, а в Коломб-
Бешаре я сам ими займусь!
60
Сержант отдал честь. Снова его команда подняла
всех четверых на ноги, погнала вперед, затем бросила на
кипящий асфальт. Кожа у них вздувалась пузырями.
Улих лежал, совершенно обессилев. Ганнеман еще делал
мучительные усилия подняться. Риджери ударил его са-
погом в спину и, ухмыляясь, окинул взглядом лежавших
на земле.
— Что, жарковато? В Бешаре еще не то будет! Там
нагреетесь!
По его команде они поднялись.
Все четверо стояли, тесно прижавшись друг к другу,
чтобы не упасть. Улих с подогнутыми коленями в бес-
чувственном состоянии висел между ними.
А старший сержант тыкал концом хлыста в обнажен-
ное мокрое мясо — раны от ожогов.
— Эти клейма будут вашими опознавательными зна-
ками. Слышите, вы, скоты? Пусть это вам напоминает
вашу сожженную Германию!
ГЛАВА ПЯТАЯ
Два одноэтажных строения. Перед тем, что левее, —
караулка, окраска которой, некогда бело-сине-красная,
от дождей и тропического солнца стала уныло серой.
Между зданиями и караулкой высится каменная арка
ворот. И ворота и две боковые калитки — решетчатые, из
толстых железных прутьев, острия которых, как копья,
грозно смотрят в небо. Но гораздо надежнее, чем эти же-
лезные решетки, охраняет вход легионер, стоящий перед
караулкой с карабином <в руках. На рукаве его куртки
цвета хаки (и сукно и покрой американские) та же
эмблема, что высечена на каменной арке ворот: шаро-
образная бомба, окруженная языками пламени. Эмблема
эта величиной с детскую голову хвастливо красуется на
арке на одной высоте с капителями плоских крыш обоих
зданий.
Короткая аллея запыленных платанов ведет от ворот
к величественному памятнику. На мраморном постаменте
в форме куба покоится земной шар, окруженный со всех
четырех сторон чугунными фигурами легионеров больше
натуральной величины. Мрачно выглядит этот пленен-
61
ный земной шар на фоне оштукатуренных белых стен
казармы, которая видна на заднем плане.
Чугунные легионеры в походной форме. Оружие в их
руках демонстрирует единственное достижение легиона
за сто двадцать лет его существования: старинное ружье,
заряжаемое с дула, заменено современным карабином.
Сверкающими золотыми буквами увековечены на мра-
море постамента главнейшие «славные подвиги», совер-
шенные этим интернационалом преступников под знаком
взрывающейся бомбы начиная с 1881 года, когда бель-
гийский барон де Бегар организовал этот интернационал
и назвал его Иностранным легионом. Легион грабил
Испанию, разорял Крым, получил трепку в Мексике, а
ныне угнетает народы Марокко, Алжира, Туниса и Ма-
дагаскара, творит каждый день бесчеловечные зверства в
Лаосе, Камбодже и Вьетнаме. Он всегда готов в любом
другом уголке мира утвердить власть бомбы и пламени
во имя «цивилизации» и «западной культуры», если этого
пожелают те, кто платит ему и командует им.
Золотые буквы на мраморном постаменте говорят о
«славных деяниях», но истинный характер этих деяний
ясен всем, кроме сообщников и наследников барона де
Бегара да еще тех людей, кто ставит себе в заслугу само-
обман.
Разумеется, не надо забывать, что и те, кто пришел
под знаком взрывающейся бомбы в Крым, Северную
Африку и Восточную Азию, рождены в муках матерями
на свет вовсе не для того, чтобы стать наемными убий-
цами. Большинство этих людей были честными и подаю-
щими надежды сынами своей отчизны, пока не попали в
петлю, которую набросил им на шею капитализм. Голод
и жажда приключений загнали их в Иностранный легион.
Закоренелых преступников в нем мало, они составляют
незначительное меньшинство. И насколько меньше их
было бы, если бы не разлагающее влияние обреченного
на гибель режима!
Однако это меньшинство занимает в легионе ключе-
вые позиции. А остальные... Кое-кто из этих остальных
действительно забыл свою отчизну, но большинство, всту-
пив в легион, еще долго вспоминало с тоской Баварские
Альпы, или горы Южной Италии, покрытые виноградни-
ками, или «Ротонду» в Схевенингене, у подножия кото-
рой брызжет пеной гордое Северное море.
62
Но было уже поздно.
Оглушительные окрики капралов и сержантов изго-
няли подобные думы из самых строптивых голов, а веч-
ные побои и пинки рождали иные настроения и мысли,
постепенно заражавшие человека, как чума, превращая
его в послушное орудие, в раба, который по приказу ест
или убивает, спит или стреляет.
Legio Patria Nostra .
Какой-то коренастый мужчина, старший капрал, бро-
дя вокруг памятника, читал то, что начертано на нем
золотыми буквами. Глаз у капрала был зоркий, но ле-
гион уже завершил ту «обработку» его мозга, которую
начал германский милитаризм. И строки, высеченные на
мраморе, говорили ему не о грабежах и насилиях, а лишь
о могуществе и славе.
Это был Эрнст Кафка. Он получил чин старшего
капрала после восьми месяцев службы, а теперь его, по
приказу сверху, перевели из Мекнеса в Марокко, на тре-
тий пересыльный пункт легиона, в Сиди-бель-Аббес.
Кафка видел этот монумент во второй раз, но только
сегодня имел возможность не спеша рассмотреть его и
полностью насладиться чувством глубокого удовлетворе-
ния, которое он вызвал в его душе уже при первом бег-
лом осмотре.
Вдруг чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо,
заставив его испуганно вздрогнуть:
— Чорт возьми, да это Эрнст! Откуда ты взялся?
Кафка обернулся, и лицо его выразило безмерное
удивление.
— Циглер! Боже мой! — пробормотал он, заикаясь и
во все глаза глядя на голубоглазого белокурого сержанта.
Они обнялись. Их, бывших фельдфебелей вермахта,
связывало общее кровавое прошлое.
— Ты здесь, парень, — говорил Кафка, у которого от
пережитого испуга еще дрожали ноги. — А я искал тебя
в Штутгарте! Я уж думал, что тебя русские зацапали —
ведь твои старики не имели о тебе никаких вестей...
— Кафка, старый сыч, ты же меня знаешь: я всегда
сумею выпутаться. Правда, все висело на волоске, но...
1 Наше отечество — легион. (лат.)
63
Ну, да об этом после... Рассказывай, как ты-то сюда по-
пал?
Но раньше чем Кафка успел ответить, Циглер схватил
его за руку и потащил прочь от памятника.
— Здесь, видишь ли, стоять не полагается. Мы могли
здорово влопаться. Смотрю на тебя издали и думаю:
что это за идиот разгуливает там по улице Славы и
щупает наш мраморный ящик?
— Улица Славы? Это еще что?
— Так аллея эта называется. И ходить здесь разре-
шается только офицерам, а нам, легионерам,— или в па-
радной форме, или маршевой колонной. Счастье твое, что
тебя не застукал здесь дежурный офицер, он бы тебя
разделал под орех!
Оба приятеля дошли до среднего из трех зданий, рас-
положенных четырехугольником, который открытой сто-
роной был обращен к дороге. Эта база легиона названа
штабом Вьено, в честь французского генерала Вьено.
Здесь помещается управление североафриканского глав-
ного штаба Иностранного легиона.
— Ну, Кафка, выкладывай, как ты очутился здесь?
— Право, я даже не могу тебе толком объяснить...
Дела пошли плохо... «у, и очень просто...
— Понятно! — со смехом подхватил Циглер. — И со
мной было то же самое... Я уже ехал в Штутгарт, но во
Франкфурте встретился с Вебером. Он решил поступить
в легион, я тоже раздумал ехать домой. И, значит, марш-
рут был ясен.
— Вебер, говоришь? Это такой сопляк, лет двадцати,
не больше... притворяется, будто ни слова не понимает
по-немецки?
Кафка схватил Циглера за руку. Тот удивленно по-
смотрел на него и утвердительно кивнул головой.
— Значит, он в Мекнесе? Старший капрал, да?
— Да, да, солдаты зовут его Коко. Так ты его зна-
ешь?
— Коко? Он самый! Коко! — простонал Кафка и не-
вольно пощупал голову в том месте, где несколько меся-
цев назад вскочила шишка, когда Вебер швырнул в него
бутылку. — Проклятый идиот, попадись он мне толь-
ко!..— Кафка даже шипел от ярости.
Циглер злорадно усмехнулся:
— А что, он задал тебе перцу?
64
Кафка коротко рассказал, как было дело. О продан-
ных казенных брюках он благоразумно умолчал.
Улыбка не сходила с лица Циглера. Дослушав до
конца, он понимающе кивнул головой:
— У этого парня хорошая школа, от него можно кое-
чему научиться. Там он в восемнадцать лет был уже
унтер-офицером. Честолюбие у него чертовское — лезет в
офицеры. Слышал я, что он в прошлом месяце уже про-
изведен в сержанты. Как только попал в легион, так
принял французское подданство... это чтобы скорее про-
двинуться! Я его хорошо знаю, мы вместе были в
УБОКВ 1, а потом его перевели в Мекнес.
— Ну, пусть молит бога, чтобы мы с ним больше не
встретились! А тебя-то куда определили? Как называется
твоя часть?
— Я здесь при главном штабе, в Учебном батальоне
особых колониальных войск.
— Ого, вот это здорово! И ты, я вижу, уже сер-
жант? — заметил Кафка, с завистью взглянув на два
золотых угольника на рукаве Циглера.
— Что же, каждый старается, как может... сам
знаешь! Надеюсь скоро получить свой прежний чин. Ну,
да и тебе жаловаться нечего: ты порядком продвинулся
за эти несколько месяцев.
— Э, подумаешь! Старший капрал — это все равно,
что у нас старший ефрейтор!
— Старший ефрейтор? А там, в той армии, ты, фельд-
фебель, разве мог мечтать о таком чине? Кроме того,
даже паршивые ополченцы и те задали бы тебе, если
бы ты вздумал с ними так обращаться, как здесь обра-
батываешь легионеров, хотя ты всего-навсего старший
капрал.
■— Это верно. Но то-то и заманчиво: представь себе,
если стать здесь ротным фельдфебелем!.. Ого! Это,
скажу я тебе, дружище...
— Я уверен, что ты еще меня обгонишь, Эрнст, —
улыбнулся Циглер. — А кстати, раз ты был в Мекнесе,
ты должен знать и «викинга».
— Какого такого «викинга»?
— Ну, Зигфрида Гертнера из эсэсовской дивизии
«Викинг».
1 Учебный батальон особых колониальных войск. —Прим. ред.
65
— Гертнер? Старший фельдфебель? Ну, конечно,
знаю, и даже очень хорошо. Я ему даже кое-чем обязан.
А ты-то откуда его знаешь?
— Еще на Украине вместе воевали. Он был штурм-
банфюрер и, кроме того, работал в гестапо... Не дай бог
такому в лапы попасться! Ох, что он вытворял! Даже
у меня волосы дыбом становились!
— Он и здесь быстро сделал карьеру. Как он это
сумел, чорт его знает!
— До чего ты наивен! Да ведь он и раньше работал
во французской разведке, а теперь использует старые
связи. Невелика штука! Позавчера я его здесь встретил.
Он хлопочет о переводе в Коломб-Бешар командиром
штрафной роты. Вот это для него подходящее место!
Туда, наверное, пристраиваются все такие фрукты, как
он. А мне это не подошло бы,
— Да, представляю, как он там развернется!.. Впро-
чем, мы с ним хорошо уживались.
— Здесь он орудовал на пересыльном пункте. Рас-
сказывают, что туда при нем привезли четырех легионе-
ров, которые хотели дезертировать. Вообрази, удрали
в броневике! Сначала их хотели отправить на пятнадцать
лет в Коломб-Бешар, потом начальство передумало: им
только задали хорошую трепку и заставили записаться
добровольцами в Индокитай.
— Да, в Индокитае французам пополнение нужно.
Там, кажется, дело дрянь. — Кафка подмигнул. — Хотел
было и я туда ехать, но покамест мне и здесь неплохо.
Незачем спешить.
Циглер ухмыльнулся.
— Говорят, там желтая девчонка стоит только пять
пиастров, — заметил он и, беря Кафку под руку, доба-
вил напыщенно: — Все же да минует нас чаша сия!
* * *
Гартвиг поднял карабин, но куст впереди больше не
шевелился, а может быть, он и раньше не шевелился.
Легионер в отчаянии провел рукой по глазам, ослеплен-
ным ярким солнцем, и пополз дальше, плотно прижи-
маясь к каменистой земле и держа карабин в вытянутой
левой руке.
66
«Проклятое солнце!» — Он обливал распухшим язы-
ком запекшиеся губы. Пот, мелким блестящим бисером
покрывавший его лицо, имел солоноватый вкус. Гартвиг
укрылся в благоуханной сени одной из карликовых сосен.
Кроме этих сосен вышиной в половину человеческого
роста да еще низенького кустарника, здесь не росло ни-
чего.
Справа в кустах что-то тихонько хрустнуло. Гартвиг
опять поднял карабин. Но из кустов вылез легионер их
роты. Не заметив Гартвига, он полз дальше.
— Эй, Ваш, куда собрался? — тихо окликнул его
Гартвиг.
Тот испуганно вздрогнул. Но, узнав Гартвига, тотчас
подполз к нему.
— Не могу больше!.. Доберусь до водопоя. Если ста-
рика там нет, я напьюсь, — сказал он шопотом.
— Гм... — промычал Гартвиг, с трудом ворочая во
рту одеревеневший язык. Он тоже с вожделением поду-
мал о грязной воде в соседнем водоеме, где поили овец.
Но это было опасно. Старый пастух, тридцать лет
прослуживший в легионе, следил за ними, как ищейка.
Если он замечал, что кто-нибудь пьет мутную жижу, он
тотчас тащил его к офицеру, и беднягу жестоко наказы-
вали.
Они только два дня назад прибыли в Кхамазис.
Здесь, в семи километрах от Сиди-бель-Аббеса, был са-
мый большой в Северной Африке полигон Иностранного
легиона, где проводились маневры. Солдатам предстояло
две недели от зари до зари маршировать, упражняться
в беге, учиться бесшумно подползать к противнику. При-
бавьте к этому холодные ночи, которые они проводили
в палатках, и постоянную жажду. У них не было воды ни
для питья, ни для умыванья. Во всем Кхамазисе есть
только один допотопный колодец глубиной тридцать
метров, да и в том мало воды.
Солдаты не получали никакой жидкости, кроме жи-
денького супа, в котором изредка плавали волокна осли-
ного мяса. Воду для этого супа привозили в цистернах
из Сиди-бель-Аббеса.
Только два дня они находились в этой пустыне, а им
уже казалось, что у них много недель во рту не было
ни капли воды.
— Гм... — снова промычал Гартвиг.
67
Ваш вопросительно посмотрел на него: — Пойдешь со
мной?
Как хотелось Гартвигу ответить «да» или, ничего не
говоря, поползти вслед за товарищем к мутной воде в
каменных корытах под навесом! Наверное, она холодная,
свежая!
Но он только отрицательно покачал головой и ото-
двинулся еще дальше под тень сосен: он вспомнил преду-
преждение, которое им сделал сержант Циглер. А с Ци-
глером шутки плохи!
Ваш пренебрежительно повел плечами и двинулся к
водопою.
К полудню тактические занятия окончились. Затру-
били сбор. Легионеры сбегались, продираясь сквозь за-
сохший кустарник, строились ровными, как стрела, ряда-
ми повзводно. От яркого солнца у них рябило в глазах,
всех мучила жажда. Они механически выполняли коман-
ду сержантов, бессмысленно глядя куда-то в пространство.
А команда гремела:
— Repos! Gardez vous! l
Стук позади. Сержанты гаркнули: — Неприятель
справа!
Легионеры бросились на землю и поспешно поползли
в ближайшее укрытие. А сержанты, ругаясь, метались
среди них, — кого пнут сапогом в ребра, кого хлестнут
хлыстом по голове, если она, по их мнению, слишком вы-
соко поднята.
Это у них называлось «вражеский обстрел». Когда
сержанты достаточно погоняли легионеров и вволю пора-
ботали хлыстами и кулаками, легионеры снова построи-
лись. Опять загремела команда, и на этот раз никаких
стуков позади. Взводы, на небольшом расстоянии один
от другого, двинулись обратно в лагерь.
Дорогой легионеры охрипшими голосами пели люби-
мые песни своих сержантов. Белокурый сержант Циг-
лер — лучший стрелок во всем Бель-Аббесе — крикнул
солдатам: «Песню!» И солдаты его взвода затянули
песню гитлеровского Африканского корпуса:
Африки землю
Жаркое солнце печет!
1 Вольно! Смирно! (фр.)
68
Когда колонны остановились на пустой площади по-
среди лагеря, голодные и утомленные люди уже с не-
терпением ожидали команды «разойдись!», чтобы бежать
в столовую за чечевичным супом. А вдруг еще и бобы
дадут!.. И, собственно говоря, давно бы пора угостить
их гуляшем из мяса мула...
Но — увы! — вместо так страстно желанной команды
«разойдись!» Циглер гаркнул:
— Равнение напра-во!
Он отдал рапорт командиру роты. Лейтенант Бюск
небрежно поднял руку к фуражке. Затем этот француз,
который пришел в легион прямо из военного училища и
жаждал как можно скорее стать капитаном, обратился
к легионерам с речью. Широко разевая рот, он жидень-
ким тенорком кричал:
— Легионеры! Вы состоите в Учебном батальоне осо-
бых колониальных войск и пройдете здесь, в Кхамазисе,
боевую подготовку, которая поможет вам крепко дер-
жаться на фронте. Но легионер прежде всего должен
уметь повиноваться, беспрекословно и во всем повино-
ваться! Это основной закон нашего легиона. Мы говорим:
«Легионер, маршируй иль подыхай!»
Пискливый голос лейтенанта давно отзвучал, и об-
ливавшиеся потом легионеры уже проглотили свою чече-
вичную похлебку, когда на краю лагеря два легионера
стали рыть неглубокую яму.
Два метра в длину, восемьдесят сантиметров в шири-
ну, двадцать сантиметров в глубину. На дно ямы насы-
пали обломки кирпича, по углам воткнули колья.
Рядом с ямой лежала серая плащ-палатка.
Несколько легионеров издали следили за тем, что
делали эти двое. Один сказал шопотом: «Tombeau de
legionnaire» . Другой вздрогнул и повторил его слова.
Когда Гартвиг вышел из палатки, ближайшей к дере-
вянному домику, где помещалась караулка, его остано-
вил Штандера.
— Они уже там, — сказал он чуть слышно и кивнул
в сторону караулки. Штандера был невысок ростом и ко-
ренаст, его каштановые волосы отливали медью.
1 Могила легионера. (фр.)
69
Гартвиг присел рядом с ним.
Сейчас и он услышал голос Циглера и чьи-то слабые
стоны. Он посмотрел на Штандеру и передернул плечами.
Лейтенант Бюск сегодня в своей речи сказал, что
один легионер нарушил дисциплину и будет наказан.
И вот теперь его, наверное, избивают...
«Легионер, маршируй иль подыхай!» — так сказал
Бюск. И Гартвиг не сомневался, что лейтенант вполне
способен выполнить угрозу, скрытую в этих словах.
В прошлую субботу, еще в Сиди-бель-Аббесе, Бюск
делал обход казарм. У койки Гартвига он остановился и
приказал ему произнести пятьдесят французских слов.
Девятнадцать слов Гартвиг кое-как припомнил, но от вол-
нения при виде насмешливой физиономии лейтенанта и
хлыста, которым тот пощелкивал по своим голенищам,
все другие выученные им французские слова вылетели у
него из головы. Бюск только кивнул сержанту Циглеру —
и Гартвига посадили в карцер на весь воскресный день,
чтобы он мог на досуге и в тиши изучать французский
язык.
Штандера толкнул локтем задумавшегося Гартвига.
Тот поднял глаза и увидел, что сержант Циглер выходит
из караулки, гоня перед собой какого-то легионера.
— Фридель Ваш! — прошептал Гартвиг, вспоминая,
какое истомленное лицо было у этого хилого юноши,
когда он подполз к нему утром между карликовыми
соснами.
Значит, его-таки поймали, когда он хотел напиться
грязной жижи из корыта для овец! Значит, это о нем
давеча Бюск говорил, что легионер нарушил дисциплину!
Легионер Ваш, шатаясь, проковылял мимо них. Во-
лосы его растрепались и прилипли к потному окровавлен-
ному лбу. Он шел, не поднимая глаз.
Циглер шел позади с беспечным видом, заложив руки
в карманы.
Он улыбнулся Гартвигу и Штандере и жестом при-
казал следовать за ним.
Они с тяжелым сердцем повиновались: встали и за-
шагали сзади.
Циглер гнал Ваша на южный край лагеря, к пустырю,
за которым начиналась местность, покрытая кустарни-
ком. Среди пустыря стояла группа легионеров. Они ожив-
ленно жестикулировали и все указывали куда-то вниз.
70
Но как только они увидели Циглера и Ваша, наступила
тишина.
Люди в молчании расступились и отошли на несколько
шагов, так что стала видна неглубокая прямоугольная
яма.
Гартвиг с недоумением смотрел на нее. И только когда
он услышал, что Циглер велит Вашу лечь в эту яму, в
памяти у него всплыли рассказы бывалых легионеров.
«Могила легионера» — вот что это такое!
Ваш, на котором были одни только трусы, ступил в
яму, и тут Циглер толкнул его так, что он упал голой
спиной на острые обломки кирпича.
Ваш вскрикнул л хотел вскочить, но два легионера
уже прижали его к земле и набросили на яму плащ-па-
латку. Ее натянули и укрепили на кольях, так что под
нею оставалось пространство всего в несколько санти-
метров.
Циглер обернулся.
Озлобленные лица легионеров поникли под его взгля-
дом.
— Восемь дней «могилы»! — объявил он визгливым
голосом и затем резко скомандовал:
— А вы все марш отсюда!
Солнце метало с неба огненные стрелы. Сквозь серый
брезент плащ-палатки они впивались в мозг лежавшего
в яме человека. Фридель Ваш тихо всхлипывал. Через
восемь дней он уже не будет плакать. Через восемь дней
его вытащат из ямы, и, если к тому времени смерть не
закроет его глаза, искрившиеся когда-то весельем, в них
будет гореть безумие.
Из лагеря донесся сигнал к очередным занятиям.
Учебный поход, из которого они вернулись два часа
назад, был третий за эту неделю.
В пять часов утра они выступали в полном походном
снаряжении, с набитыми песком ранцами на спине, и
возвращались только к восьми часам вечера. Более пяти-
десяти километров по солнцепеку, по горячему песку
пустыни, мимо развалин древних испанских крепостей и
высохших каменных колодцев.
В полдень полагался отдых — привал на известковых
скалах. Но лейтенант Орсини пожелал устроить им испы-
71
тание. Он заставил их прыгать по обрывистым склонам,
которые отвесно вздымались над этой жестокой без-
молвной пустыней.
Испытание мужества!
Один легионер сломал себе нога, другой, вестфалец
Фриц Вернер, сорвался со скалы, и его подняли с раз-
битым черепом.
Термометр показывал пятьдесят градусов в тени по
Цельсию. Из роты Бюска, в которой было человек двести,
уже выбыло более ста: это сделали малярия, дизентерия,
истощение.
Обратный поход уже никак нельзя было назвать по-
ходом. Это была похоронная процессия.
Однако, несмотря ни на что, легионеров заставляли
петь песни. И они горланили, а мысли их занимало толь-
ко одно: ожидавшая их в Кхамазисе колбаса из ослиного
мяса вместе с волосами.
Сегодня будет кровяная колбаса.
Только бельгийцам ее не видать,
Потому что они раззявы!
Кто хочет досыта жрать,
Хоть подыхай, а деньги добывай...
Таков был «Марш легионеров».
Немцы горланили французский текст с теми же чув-
ствами, с какими французские легионеры — немецкие
слова: «Мой полк — моя отчизна...»
Перед одной из палаток лежали два легионера —
белокурый и темноволосый. Первый, Герхард Штандке,
был в плену во Франции, а потом на работах в свинцо-
вом руднике «Констанс» в районе По, во Французских
Пиренеях. Голод вынудил его вступить в Иностранный
легион. Второго, шестнадцатилетнего Хельмута Бергера,
опутали вербовщики господина Бланша, угостив его не-
сколькими аперитивами в пивной Теске, в Шенеберге
(Берлин), на Марбургерштрассе, восемнадцать. Напоив
юношу, они затащили его пьяного во французский кабак
на Курфюрстендамм, а оттуда увезли в легковой машине
во Фронау, где он встретился с такими же юными нем-
цами, которых некий мсье Ляронж столь же дешевой
ценой завербовал в баре «Эвелин», на Экзерцирштрассе,
девять.
72
— Можешь мне поверить, я это своими глазами ви-
дел, — говорил Штандке. — Сначала араб угощал его
сигаретами, потом пригласил обедать и тут стал нежни-
чать. А Бобби рад стараться.
— Вот уж никак не подумал бы такое про Зигфрида
Крейцберга! — Бергер покачал головой.
— Не он один этим занимается, Хельмут. Недаром
арабы острят: «Мадам Легион».
— Экая мерзость, безобразие! Знаешь, я все вспоми-
наю ту женщину, с которой разговаривал с месяц назад.
Этой Ганне Шредер всего двадцать три года. Она позна-
комилась в Майнце с одним арабом, солдатом француз-
ских оккупационных войск, и вышла за него замуж. Ну,
привез он ее в Алжир, а тут оказалось, что все его хо-
зяйство в деревне вылетело в трубу. Теперь у нее трое
ребят и она живет с ними в шатре бедуинов. Муж время
от времени отдает ее кому-нибудь напрокат... Она меч-
тает вернуться на родину, но где уж ей...
— И я знаю такой случай, — сказал Штандке
тихо. — Женщина одна тоже вышла за араба, и он ею
торгует. Марго ее звать. Марго Грейнус. А лет ей... по-
стой... да, в мае минуло двадцать семь. Она из Люнебурга,
а в Тунис попала потому, что служила в войсках связи...
— И сколько, должно быть, есть таких девушек...
Продались, а теперь плачут горькими слезами.
— А мы? — Штандке вопросительно посмотрел на то-
варища.
— Да, мы...— как эхо, откликнулся Бергер. — Мы?..
Несколько недель спустя, когда Бергер и Штандке,
сойдя в Неаполе с маленького голландского парохода,
ехали в Рим, они были убеждены, что нашли правильный
ответ на этот вопрос.
«Посольство Федеративной Германской Республи-
ки», — гласила надпись над подъездом. В этом доме, как
уверял Бергер, находились единственные в Италии люди,
которые дадут им возможность вернуться на родину.
Штандке только с сомнением качал головой.
Они вошли в дом. Господина боннского посла они не
удостоились лицезреть. Их принял какой-то стройный
молодой человек — вначале весьма холодно и официаль-
но. Но, подробнее ознакомившись с их делом, он проявил
73
большое усердие и направил обоих к вице-консулу
д-ру Вольфу, он даже самолично отвез их туда в авто-
мобиле.
Штандке был приятно поражен этим неожиданным
вниманием и заботами; он еще более ободрился, когда их
и в консульстве приняли любезно.
Через два дня они уже ехали на итальянском торго-
вом пароходе в Испанию.
Вице-консул д-р Вольф разъяснил им, что возвратить-
ся домой, в Западную Германию, им никак нельзя:
французские оккупационные власти их арестуют, и они
будут приговорены за дезертирство к длительному тюрем-
ному заключению. — Я могу указать вам только один-
единственный выход, — сказал Вольф. — Отправляйтесь
в Испанию. Там вы встретите много старых знакомых, и
начальники у вас будут те же, что и в старой армии.
Легионеры побледнели и переглянулись.
— Что? В Испанский легион?!1 — крикнул, не сдер-
жавшись, Штандке. — А как вы думаете, почему мы...
— Это только предложение, — перебил его консул
сухо. — Не хотите — не надо. Но в таком случае я вы-
нужден буду распорядиться, чтобы...
Штандке в испуге отшатнулся:
— Та-ак... Значит, вы намерены нас продать! Если
не удастся в Испанию, тогда — французам?
А два дня спустя они уже плыли на пароходе. Место
назначения: Иностранный легион «Эль Терцио» в Испа-
нии.
— Из огня да в полымя! —вздыхал Штандке.
В тот же вечер вице-консул д-р Вольф доложил
представителю боннского федерального правительства в
Риме: «Все улажено».
— Вот и отлично. В Западной Германии никакой ра-
боты для них нет и не предвидится. А молодежи следует
тренироваться в военном деле. Нам скоро снова понадо-
бятся солдаты.
Говоря это, господин Клеменс фон Брентано, коллега
господина Аденауэра по партии, приятно улыбнулся.
1 В Испании Иностранный легион был сформирован в 1920 году
по образцу французского для борьбы с освободительным движени-
ем племен северного Марокко, восставших против испанских ко-
лонизаторов. — Прим. ред.
74
* * *
Кабинет инспектора уголовного розыска господина
Гута в первом этаже оффенбургского полицейского управ-
ления не особенно велик, но хорошо обставлен. Письмен-
ный стол стоит наискось у окна. Инспектор имеет обыкно-
вение откидываться на стуле таким образом, чтобы весь
свет из окна падал на лицо посетителя.
Он проделал это и в тот день, когда фрау Гедвиг
Цинке из Фульды сидела у его письменного стола и со
слезами ломала руки:
— Его товарищ говорит, что эти двое мужчин увезли
нашего Курта с собой на машине в Оффенбург. Он, на-
верное, здесь, его нужно разыскать! Ведь ему только
шестнадцать лет!..
Инспектор пожал плечами.
— Если хотите знать правду, — начал он помед-
лив, — больше шестидесяти процентов тех, кто записы-
вается в легион, с законом не в ладу, и по »им тюрьма
скучает. Но раз они попали в легион, их уже не поймаешь.
Французский капитан дает сведения о тех, кого разыски-
вают, только с их согласия. Ну, а таких случаев, конечно,
не бывает.
— Но мой Курт ничего плохого не сделал! Он вовсе
не думал вступать в легион, они его...
Инспектор удивленно посмотрел на женщину и серди-
то засопел:
— Ну, что они его?.. Что? Думаете, вы единственная
приходите сюда осведомляться о сбежавшем сынке? Что
мы можем сделать, я вас спрашиваю?
Гут побарабанил пальцами по столу:
— Если он завербован в легион, мы бессильны вам
помочь.
Мать разрыдалась.
— Да он же не по своей воле пошел! — сказала она
сквозь всхлипывания.
Инспектор раздраженно потряс головой. — Да, как
же!.. — пробурчал он и опять забарабанил пальцами по
столу.
Наконец, мать встала:
— Господин инспектор, нельзя ли мне побывать в
лагере? Может быть, я...
Инспектор отмахнулся:
75
— Придет же этакое в голову! Да знаете ли вы, что
сам верховный комиссар Франсуа-Понсэ не может туда
попасть без специального разрешения из Парижа?! Ка-
питан Ширм подчиняется непосредственно французскому
военному министерству. Конечно, мы, слава богу, с «им
прекрасно ладим, но все-таки...
Бедная мать ушла в слезах.
А инспектор Гут развалился в кресле и с наслажде-
нием закурил французскую папиросу.
* * *
В Голдерштоке, в десяти минутах езды от Оффенбург-
ского вокзала, у французского Иностранного легиона
имеется главный пересыльный пункт для «пушечного
мяса», завербованного им в Германии.
Бараки в Голдерштоке, до того как французы ис-
пользовали их для своих целей, служили временным
лагерем для беженцев из Дании и Шлезвиг-Голштинии.
Теперь для беженцев отвели лагерь около Фрейбург-
Бетценхаузена, причем французы отдали его с условием,
что там все останется в прежнем виде, вплоть до ограды
из колючей проволоки. Повидимому, они рассчитывали,
что, когда лагерь в Голдерштоке уже не сможет вместить
всех завербованных, можно будет выбросить на улицу
беженцев из Фрейбургского лагеря — и все будет в пол-
ном порядке.
Барачный поселок за воротами Оффенбурга делится
на два лагеря. В левой его половине помещаются завер-
бованные легионеры, в правой — марокканская часть
Иностранного легиона. Марокканцы не понимают по-не-
мецки, и, следовательно, на них можно положиться: при
такой страже ни один человек, попав в лагерь, не уйдет
из него по собственной воле.
Не проходит дня, чтобы по широкой дороге, ведущей
в Голдершток, не шагали отряды молодежи в штатском
платье. Там, где дорога разветвляется, слева — указатель
с надписью «Рейнский мост» и «Страсбург 23 километра»,
а справа, за колючей проволокой, виднеются длинные ба-
раки. Над высокими воротами надпись «Пересыльный
пункт Иностранного легиона». И два раза в неделю,
обычно по средам и пятницам, отсюда уходит колонна в
составе двух рот, то есть примерно триста пятьдесят
76
человек. Новоиспеченные легионеры оборачиваются на
ходу, чтобы в последний раз взглянуть на родную немец-
кую землю. А там они перейдут Рейнский мост, и их по-
грузят в поезд на Марсель.
Часто у ворот Голдерштокского лагеря стоят женщи-
ны. Одна ходила сюда каждый день три недели подряд
и, стоя под воротами, впивалась глазами в лица всех ле-
гионеров, проходивших мимо.
Она видела и девятнадцатилетнего Гаспара Шмален-
баха из Фленсбурга, и семнадцатилетнего Гюнтера Вен-
де из Цвикау, и двадцатилетнего Гергарда Радди из
Киля, и восемнадцатилетнего гамбуржца Бруно Пернец-
кого... Но своего сына, шестнадцатилетнего Курта Цинке
из Фульды, эта женщина не находила. Его уже давно от-
правили в Марсель.
В конце концов она в изнеможении упала на доро-
ге, и ее пришлось отвезти в больницу.
На те деньги, что в виде оккупационного налога пла-
тят фрау Цинке и все другие матери в Западной Герма-
нии, у которых легион похитил или еще похитит сыновей,
содержится и этот лагерь в Голдерштоке. Они оплачива-
ют также проезд по всем дорогам Германии вербовщиков
французского Иностранного легиона, получающих бес-
платные билеты от боннского министра путей сообщения
Зеебома, того самого, который приказал магистратам
Вюрцбурга, Фюрта, Оксенфурта и других немецких горо-
дов передать американцам чертежи мостов Германии,
чтобы они могли соорудить в них взрывные камеры.
Матери, до каких же пор?..
* * *
Несколько времени назад на заседании баденского
ландтага должен был обсуждаться вопрос, допускает ли
конституция республики вербовку немецкой молодежи в
войска иностранной державы. Ландтаг обратился за
разъяснением к боннскому правительству. Ответ боннско-
го министерства внутренних дел (возглавлявшегося не-
ким доктором Лером) баденскому министерству внутрен-
них дел гласил:
«Правительство Германской Федеративной Республи-
ки не располагает никакими достоверными сведениями
относительно масштаба и обстоятельств вербовки нем-
77
цев на территории нашего государства в иностранные
войска.
Германские учреждения и организации к этой вербов-
ке непричастны.
Вербовка существующими у нас законами не запре-
щена.
Правительство до сих пор не вступало ни в какие
переговоры с Верховной комиссией относительно упо-
мянутой вербовки. Но оно предполагает заняться об-
суждением связанных с этой вербовкой правовых во-
просов».
Боннское правительство собиралось обсуждать, а тем
временем вербовщики французского Иностранного легио-
на не зевали.
Ныне боннские правители уже склонны завершить
«обсуждение» этого вопроса, и не потому, что их сколь-
ко-нибудь трогает горе западногерманских матерей. Нет,
их заставил поторопиться приказ их хозяев — тех, у кого
они на содержании: американцам тоже нужно «пушечное
мясо» для своего легиона, и они, с завистью наблюдая
успехи французских конкурентов, соображают, как бы
перехватить у тех добычу.
У фрау Цинке из Фульды есть еще один сын. Первого
уже сожрал французский легион: юноша зарыт во вьет-
намской земле. В его документах отдел личного состава
подделал цифру в графе «возраст», указав на несколько
лет больше.
Неужели же второго ее сына проглотит американский
легион?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Сиди-бель-Аббес расположен у отрогов Атласа, среди
обширной равнины, окруженной полями пшеницы, вино-
градниками и плодовыми садами. Поселок, возникший
здесь более ста лет назад, постепенно превратился в
провинциальный городок. Его можно было бы назвать
вполне современным городом, если бы не южная часть,
где широкие улицы центра сменяются грязными узеньки-
ми переулками с убогими полуразвалившимися лачугами.
В этом южном квартале живет около пятнадцати тысяч
арабов. Часто по четыре, пять, шесть семей ютятся в
78
одном тесном глиняном домишке. Кормятся они случай-
ными заработками, контрабандной торговлей наркотика-
ми и тому подобными занятиями. Свобода, Равенство и
Братство, за которые французский народ некогда сра-
жался на баррикадах, для них такая же мечта, как и
для обитателей мрачных парижских предместий.
Среди толпы легионеров, вышедшей в один сентябрь-
ский вечер 1946 года из центральных казарм легиона и
наводнившей кварталы с белыми домами, были сержант
Циглер и старший капрал Кафка.
Оба некоторое время праздно фланировали по улицам.
Прошли мимо гостиницы «Эксцельсиор» и свернули на
улицу Мадлен.
Циглер иногда снисходительно здоровался со встреч-
ными, Кафка же делал вид, что никого не замечает. Им
встречались все больше легионеры. Сегодня на улицах
города преобладали темные мундиры.
Циглер толкиул Кафку локтем:
— Ты что сегодня так пыжишься, Эрнст? Перестарал-
ся, братец! Видно, трусишь в душе, а?
Кафка вспылил:
— Трушу? Перед кем? Перед этими индейцами? Не
смеши ты меня, пожалуйста!
— Ну, а если нет, так не порть мне вечер, старый сыч!
Через некоторое время Циглер прибавил:
— Смотри-ка, у кино опять толчея!
Они перешли улицу, направляясь ко входу в кино, где
под ярко размалеванным плакатом уже толпились ле-
гионеры, ожидавшие начала сеанса.
Кафка остановился перед плакатом. На нем был изо-
бражен ковбой в кожаном костюме с лицом, закрытым
шарфом, так что видны были только глаза. Он стоял,
наклонясь вперед, и держал в каждой руке по кольту
крупного калибра. А внизу светилась надпись:
«КАВАЛЕРИЯ СМЕРТИ ВСТУПАЕТ В БОЙ!»
— Фильм американский?
— Ну, ясное дело, — ответил Циглер. — В нем уча-
ствуют Уильям Бой и Бестер Граббе.
— Эх, не будь это последний вечер!.. — Кафка мах-
нул рукой.
Он увлек Циглера из шумной толпы, и они лениво
побрели дальше.
79
Циглер указал на узенькую уличку, где царил мрак:
— Здесь проход в арабский квартал.
— А, собственно, я непрочь туда заглянуть,—ухмы-
ляясь, заметил Кафка. — Хотя бы ради желтокожих дев-
чонок.
— Нет, лучше держись от них подальше. Молодень-
ких не достанешь, а те, что есть, наградят тебя кое-чем:
не один из наших уже подох от этого. Видал, сколько
столбиков с номерами на Оранском военном кладбище?
То-то! И вообще нам сюда ходить запрещено, военная по-
лиция чорт знает как следит... Это для нашей же пользы.
Нас оберегают, а мы еще их за это ругаем.
Кафка что-то невнятно проворчал в ответ. Они свер-
нули на улицу Свободы.
— Куда же пойдем, Эрнст?
— К мадам Лоло.
— Я еще с ума не сошел! Сегодня, в прощальный ве-
чер, к этой паршивой старухе? Нет, я знаю места по-
лучше!
— «Солнце», что ли?
— Нет, чем «Солнце» лучше? Такой же балаган.
И, как и везде, там заработок делишь на три части: треть
легиону, треть — сводне, а остальное получает Жаннет.
— Так куда же ты хочешь? В «Бад модерн»?
— Угадал, дружок, угадал! — со смехом ответил
Циглер.
— Эй, не слишком ли высоко залетаешь? Во-первых,
это нам не по карману, а во-вторых, еще не известно, пу-
скают ли туда нашего брата. Там постоянно торчит тот
американец, Бэйкер, что обхаживает нашего Гултье.
— Ну, ну, не скупись, Кафка! Ведь ты только что
получим прибавку. Ее хватит на то, чтобы погулять на-
последок. А бабенки там... ох, бабенки, скажу я тебе! Ты
представить себе не можешь... Все — офицерские жены!
Их мужья в Индокитае, так надо их утешить, верно?
А для тебя у меня есть в запасе особый сюрприз. Ты
просто обалдеешь!
Несколько минут спустя Кафка и Циглер уже входи-
ли в новый многоэтажный дом.
— Чертовски шикарное заведение! — шепнул Кафка
товарищу, когда они, уплатив за вход пятьсот франков,
шли через вестибюль. Обширный зал, весь в зеркалах,
был битком набит. Офицеры, полуголые женщины, раз-
80
жиревшие французы в темных костюмах — вся «знать»
города. Двум приятелям долго пришлось искать свобод-
ный столик.
В углу на возвышении играл оркестр нарядно одетых
туземцев. Лакей принес сладкое темное вино, и Кафка
торопливо принялся за него. Бутылка быстро опустела.
Циглер приказал подать мартини. Они с жадностью тя-
нули густой темный аперитив, чувствуя, как он огнем
разливается по жилам.
— Ну, а где же обещанный сюрприз?
— Потерпи, ночь еще вся впереди. — Циглер улыб-
нулся.—А пока я тебе покажу кое-что другое.
Лавируя между столиками, они прошли в маленький
салон, где все было выдержано в красных тонах. Красно-
ватым был и свет ламп, падавший на бесчисленные пор-
нографические фотографии на стенах. Перед этими фо-
тографиями толпились (возбужденные мужчины и жен-
щины.
Циглер подтолкнул Кафку поближе.
Через полчаса они вернулись в зеркальный зал.
Они уже довольно долго сидели за столиком, а Кафка
за все время не сказал ни слова. Он только пыхтел да
шумно и тяжело отдувался.
Циглер искоса наблюдал за ним. Они пили молча.
Оркестр громко и нестройно заиграл что-то, и вдруг на
блестевшем, как зеркало, паркете появилась очень смуг-
лая танцовщица. На одну секунду взгляд Кафки встре-
тился с ее тяжелым, сумрачным взглядом, потом она
закружилась перед жадными взорами мужчин, окутанная
только прозрачной тонкой вуалью, изгибаясь с тупым,
привычным бесстыдством.
Вот прозрачное покрывало распахнулось, соскользну-
ло с ее полной, упруго торчащей груди и медленно опу-
стилось на пол.
Кафка привстал. Весь вытянувшись и наклонясь впе-
ред, он во все глаза смотрел на стройное коричневое те-
ло женщины.
Циглер насильно усадил его на место:
— Напрасно будешь стараться, Кафка, ее уже рекви-
зировал Санвуазен.
— Санвуазен!
У Кафки зашумело в ушах, он чувствовал, как его за-
хлестывает волна бессильного бешенства.
81
Сегодня днем Кафку вызвал к себе двадцатилетний
лейтенант.
— Вот что, Кафка, меня переводят в Индокитай, и
я распорядился, чтобы вас прикомандировали к моему
взводу. Согласны?
Кафка остолбенел от ужаса и только глотнул слюну.
— Слушаюсь, господин лейтенант! — сказал он через
минуту дрожащим голосом. Но когда дверь за ним за-
хлопнулась, он чуть не зарычал от ярости.
Так вот результат его долгих стараний втереться в
милость к Санвуазену! Вместо того чтобы ускорить про-
движение столь ревностного служаки, этот болван заби-
рает его с собой в Индокитай!
• * *
— Ах он, проклятый гад! — прошипел Кафка на
ухо Циглеру и стукнул кулаком по телефону на столике.
Он чувствовал, что вино уже бросается ему в голову.
— Если бы не он, я бы еще не один месяц здесь про-
сидел! И этот идиот еще воображает, что он мне великое
одолжение делает, беря меня с собой! Ух, так бы все и
расколотил к чортовой матери!..
Циглер пытался сделать сочувственную мину, но
сквозь это деланое сочувствие сильно просвечивало зло-
радство. Он оторвал судорожно сжатые руки приятеля от
края стола.
— Побереги силы, Кафка. На, пей! — Он налил ему
полный стакан.— Интересно знать, чего ты так кипятишь-
ся? Во-первых, ты еще пока ее в Индокитае. Во-вто-
рых, дела там вовсе не так уж плохи, как ты уверяешь.
Кафка только плечами пожал. Потягивая густое вино,
он думал о пароходе «Сонтэ», который две недели назад
бросил якорь в Оранском порту. Пароход привез первую
партию солдат, эвакуированных из Индокитая.
Сперва на берег вынесли носилки, на которых лежали
тяжело раненные, укрытые до подбородка одеялами. Все
молодежь... С восковыми лицами и отчаянием в глубоко
запавших, полузакрытых глазах... Потом сошли по сход-
ням остальные... Это были уже не люди, а какие-то раз-
валины. Нечто подобное Кафка видел не так давно,
в гитлеровской армии. У тех русские морозы оставили на
месте носов и ушей лишь омерзительные черные дыры, у
82
этих солнце Индокитая начисто выжгло здоровый румя-
нец на щеках, а малярия иссушила их. В глазах у них
был нездоровый блеск, истощенные тела тряслись как в
лихорадке. А эти безобразные черные пятна, признак на-
кожных болезней!..
Среди вернувшихся было много немцев. Кафке уда-
лось потолковать кое с кем из них...
Циглер налил ему еще вина, потом встал.
— Подожди меня минутку, Эрнст.
Он пробрался между столиками и, подойдя к какому-
то низенькому толстяку-французу, пошептался с ним. Тот
кивнул головой, оглянулся на Кафку и вторично кивнул.
Циглер сунул ему ассигнацию и вернулся к товарищу.
— Француз предлагал мне мужчин! Как это тебе
нравится? — сказал он со смехом, садясь за стол. — Спра-
шивает: «Полотенце или мыло?» Я отвечаю: «Конечно,
полотенце!» — «Ага, значит, мыло»,— говорит он и ухмы-
ляется.— «Мсье,— говорю,— два полотенца, и обязатель-
но немецких, чорт возьми!» — «Немецких? Воn, bоn,
mon ami!» l.
Кафка слушал с напряженным интересом.
— Как это — немецкие? Откуда здесь немки?
— Застряли с последней войны. Они служили не то в
Триполи, не то в Тунисе связистками в Африканском
корпусе.
— А разве они еще куда-нибудь годятся?
— На этот счет не беспокойся. Вот увидишь, здесь
плохой товар не держат. Ну, и, надо сказать, дорого бе-
рут. За полчаса, без напитков,— триста франков!
— За полчаса? Нет, это не по мне. А за всю ночь
сколько? Ведь последняя ночка здесь!
— За ночь от четырех до пяти тысяч.
Кафка свистнул сквозь зубы:
— Ого! Это значит ухлопать всю получку за одну
ночь! У мадам Лоло дешевле.
— Сравнил, дурак! У Лоло обыкновенный публичный
дом для солдатни. Там одни высохшие старухи-арабки.
А здесь совсем другое дело, только выбирай! Уйдешь, так
пожалеешь. Во-первых, попасть в такое шикарное заведе-
1 Хорошо, хорошо, мой друг! (фр.)
83
ние нашему брату можно только по большим праздни-
кам: не по карману оно нам. Во-вторых, в других местах
белых женщин найти трудно.
— Ну, тогда с богом за короля и отечест...
— Вот они! — перебил его Циглер.
Из-за портьеры в зал проскользнули две девушки.
Одна блондинка, другая, повыше, брюнетка. Обе были в
длинных черных платьях с разрезом сбоку выше колен.
— Гм, — промычал Кафка, внимательно разглядывая
их. — Недурны! Как их звать?
— Та, что слева, — Гизелла Гартвиг. Она из Люне-
бурга. А другая из Аугсбурга. Эльфрида... чорт, как же
ее фамилия? Штейнгер? Да, Эльфрида Штейнгер.
— Эльфи... — Кафка покачал головой.
Циглер сделал знак обеим девушкам, которые огляды-
вались по сторонам, видимо, ища кого-то, и они подошли
к столу.
Циглер представил им товарища.
— Земляк, — сказал он, указывая на Кафку.
— Вы из Германии? Ах, расскажите же, что там! —
попросила брюнетка, садясь рядом с ним.
Кафка не заметил ни умоляющего выражения карих
глаз, ни тоски, звучавшей в голосе девушки. Он целую
минуту не мог оторвать глаз от ее ноги, которая была
видна в прорезе платья до самого бедра.
— Я уже давно не был на родине, — сказал он не-
охотно.— Да и что там может быть нового среди разва-
лин? Давайте лучше выпьем...
Маслянистое тёмнокрасное бордо полилось в стаканы.
Музыка в зале звучала то тихо, то переходила вдруг на
бурный, возбуждающий ритм, который стрелами впивал-
ся в мозг и разжигал чувственность.
Рука Кафки осторожно скользила вправо, пока не
коснулась ноги девушки. Но тут он неожиданно встал и,
пошатываясь, стал пробираться между столиками в ма-
ленький салон, где висели фотографии.
— Ну, пошли! — сказал он, вернувшись, и мутными
глазами уставился на свою темноволосую соседку.
Циглер, улыбаясь, выждал, пока Кафка и девушка не
скрылись за портьерой. Потом подтолкнул блондинку, и
они последовали за той парой.
Кафка с трудом поднимался по лестнице во второй
этаж.
84
— Еще одна ступенька, — шепнула брюнетка. —
И вторая дверь направо.
Кафка вошел и, запыхавшись, привалился к дверному
косяку.
Девушка стояла посреди комнаты у низенькой крова-
ти, покрытой пестрым одеялом. Она молча сняла через
голову свое длинное платье. Темные волосы спутанной
гривой свесились ей на лоб.
Жадно тараща на нее глаза, Кафка изогнулся весь и
подскочил к девушке.
Она, словно обороняясь, подняла руки.
— Стерва!.. — прошипел он сквозь зубы.
• • •
Мишелинский экспресс, отходящий из Алжира на
Оран в семь часов утра, около полудня делает остановку
на станции, которая по виду едва ли чем отличается от
других станций на этом перегоне.
В первом этаже вокзального здания, строители кото-
рого заботились больше о целесообразности, чем о красо-
те, находятся служебные помещения и товарный склад.
Во втором этаже — квартира начальника станции, и пе-
ред окнами постоянно сушится на веревках белье.
Это станция Нувьон.
Примерно в километре от вокзала на невысоком хол-
ме раскинулся барачный поселок, а посреди него — неве-
роятное явление в Африке! — высится церковная коло-
кольня.
Лагерь этот построили американцы (во время второй
мировой войны здесь стояла одна из американских авиа-
ционных частей).
Обширный — в несколько квадратных километров —
участок плодородной земли, который тянется от подно-
жия холма на север, американцы превратили в аэродром.
После войны они ушли отсюда, но через шесть лет
вернулись снова. И ныне над равниной гудит еще больше
самолетов, чем во время войны.
Отсюда самолеты идут на восток.
Почти шесть лет после войны бараки пустовали. На
равнине у подножия холма зрела золотая пшеница.
Но вот однажды здесь появилась группа француз-
ских офицеров.
85
Казармы в Сиди-бель-Аббесе уже не вмещали все
прибывавшие и прибывавшие воинские части, которые
легион формировал, чтобы возместить большие потери
во Вьетнаме.
И Нувьон стал транзитным лагерем.
С этих пор на станцию почти ежедневно прибывают
большие и малые группы легионеров из всех гарнизонов
Северной Африки. В лагере формируются пополнения
для Вьетнама, и после небольшого отдыха легионеры «на-
конец-то» садятся в Оране на суда, которые увозят их в
сказочную Шлараффию 1.
В одной из воинских частей, прибывших поездом из
Сайды в середине октября, был и легионер Альфред
Гартвиг.
Легионеры с шумом двинулись в лагерь.
— Смотрите-ка, церковь! — удивленно воскликнул по-
немецки один из легионеров. Другие загоготали.
— Одному дьяволу известно, откуда она здесь
взялась!
На следующий день они это узнали. Легионеры, при-
ехавшие в Нувьон раньше, рассказали им это под общий
смех. Оказалось, что практичные американцы устроили
себе здесь водный бассейн, а над бассейном в угоду бла-
гочестию и в целях маскировки воздвигли эту церковь.
Началась служба в Нувьоне.
Чуть свет — сигнал на побудку. Наспех глотали
завтрак — четверть литра кофе и кусок хлеба с дрянным
дешевым шоколадом, который здесь выдавался не ме-
нее пяти раз в неделю.
Потом до обеда — занятия; легионеры бегали, прыга-
ли, учились переползать по-пластунски.
Сержанты орали до хрипоты, офицеры ругались, а
легионеры потихоньку ворчали: «Каковы харчи, такова
и прыть».
На обед давали чечевицу и кусок жесткого, как рези-
на, мяса от бедра мула, который, наверное, прожил дол-
гую жизнь и немало потрудился на своем веку. А к мя-
су — неизменную стопку дешевого красного вина.
Из столовой вышли втроем: Штандера, Гартвиг и
Мюллер, прибывший сюда из Маскары.
1 Шлараффия — сказочная страна с молочными реками и ки-
сельными берегами. — Прим. ред.
86
— Жратва тут такая же дрянная, как и в Сайде,—
сказал Гартвиг Штандере.
— Ага, ты был в Сайде? — спросил долговязый свет-
ловолосый Мюллер.— И я ведь тоже побывал там, нас
там обучали перед отправкой в Маскару. А где вы были
раньше?
— В Бель-Аббесе. Потом нас муштровали в Кхама-
зисе,— неохотно ответил Штандера.
— Ого! Так расскажите, как вам там жилось,— по-
просил Мюллер.— Интересно, в Сайде ли еще вся эта
банда? Вы, наверное, знаете Сабо, из жандармерии ле-
гиона?
— Еще бы! Немало он нас погонял по ипподрому! —
отозвался Гартвиг.
— А Бувье?
— И он еще там.
— А фельдфебель Зик и лейтенант Брюне?
— Там, там... Все они там отсиживаются,— сказал
Штандера с иронией.— И зачем им сниматься с якоря?
Ведь войну в Индокитае проделаем за них мы, когда
они нас подготовят как следует.
Мюллер фыркнул.— Пожалуй, ты прав. С нами в
Маскаре был один парень, Гейнц Гемс из Эттингена. Его
избил до полусмерти фельдфебель Мартин, бельгиец.
После этого его отправили в Умби — это в районе дель-
ты Красной реки, в Тонкине. А у Гемса еще на войне
прострелены легкие, и в тропическом климате ему
нельзя жить. Этот Мартин — далеко не ангел, но самый
свирепый из «их всех —Сабо. Он взял в работу Гейна
Лютце, Герта Майера и меня. Сперва страшно избил
нас. Потом заставил притащить тяжелый железный
скребок для очистки сапог и стать голыми коленями на
острые зубья. Ох, и больно же это, доложу я вам!
А Сабо смотрел и тешился. Но ему и этого показалось
мало: он вскочил нам на плечи, чтобы крепче придавить
к зубьям. Гейну Лютце стало дурно, я видел, как из его
колен хлынула кровь...
Штандера махнул рукой.— Сабо первый пустил в ход
железный скребок, это верно. Но я бы мог тебе про него
рассказать и не такие вещи.
— Сержант Сабо, кажется, венгр? — вставил Гарт-
виг вопросительно.
87
— Да. Сторонник Хорти. Когда у них там вся эта
кутерьма кончилась, он удрал, потому что боится ком-
мунистов,— пояснил Штандера, останавливаясь, чтобы
прикурить.
— Одного я не понимаю. Ведь устав запрещает
истязать солдат,— сказал Гартвиг.
— То-то и есть! А у них это просто в систему вошло.
В Келе (я там пробыл два дня) я получил первую
трепку от старшего капрала Менха за то, что не пони-
мал французской команды. В форте Сен-Николя, когда
мы выгружали трупы офицеров, прибывшие из Индо-
китая, нам житья не было от капитана Уилкинса. На
третьем пересыльном пункте меня впервые бил немец,
Кафка. Словом, везде одно и то же. Что же это такое?
Штандера тяжело перевел дух и посмотрел на Гарт-
вига.— Когда тебе сержант говорит: «Застрели араба»,
ты это делаешь? — И, не дав Гартвигу ответить, Штан-
дера продолжал: — Да, делаешь. Потому что знаешь,
что если приказа не выполнишь, тебе плохо придется.
Вот этого-то от нас и добиваются. Понятно? Начальство
нас бьет для того, чтобы мы били других.
— Ерунда! — возразил Гартвиг.— Глупости гово-
ришь, Штандера! Ты видишь вещи только с одной сто-
роны.
Штандера пожал плечам».
Мюллер хотел что-то сказать, но ему помешал
сигнал.
— Опять, небось, теоретические занятия,— провор-
чал Штандера, когда они бежали по двору.
Сидя в битком набитом помещении, легионеры слу-
шали речи офицеров и сержантов, вернувшихся из Индо-
китая. Они рассказывали о жизни в этой прекрасной
стране, о том, какое большое жалованье получают там
легионеры.
Тощий лейтенант сделал короткую паузу, потом
снова заговорил. Его хриплый каркающий голос разно-
сился по всему бараку.
— Героическая борьба Французского экспедицион-
ного корпуса против разбойничьих банд Хо Ши Мина,
которые хотят вырвать у Фраицузской республики ее ко-
лонию...
Гартвиг больше не слушал. Это его уже меньше
интересовало.
88
Он оглянулся на Штандеру. Тот со скучающим ви-
дом рисовал человечков на клочке бумаги.
Гартвиг мысленно прикидывал: к тому времени как
он отслужит срок, у него соберется кругленькая сумма.
Он был бережлив. Из полученных при вступлении в ле-
гион пяти тысяч семисот франков у него, правда, ушло
уже около половины, но ведь другие легионеры всё
истратили и еще уйму долгов наделали!
Да, он решил экономить и старался тратить только
свое скудное жалованье — сто шестьдесят пять франков
в месяц. Изредка он брал немного из своих сбережений,
когда уж очень сильно донимал голод или хотелось вы-
пить. Он даже не покупал американских сигарет, потому
что они стоили двести франков пачка. Вздыхал, но от-
казывал себе во всем.
Инга!
Он привезет домой изрядную сумму денег. Ведь
скоро, при отправке в Индокитай, им выдадут прибав-
ку, а там, во Вьетнаме, будут платить большое жало-
ванье...
От мысли об этих тысячах у Гартвига даже голова
закружилась. Он перестал подсчитывать и с чувством
глубокого удовлетворения откинулся на спинку скамьи.
Несколько часов спустя, когда трудовой день легио-
неров окончился, Гартвиг пошел в столовую.
Там, около «ветерана», вернувшегося из Индокитая,
собрался кружок. «Ветерана» угощали красным вином,
а он рассказывал.
Гартвиг тихонько уселся в углу и слушал с напря-
женным вниманием. Какая, должно быть, чудесная
страна этот Индокитай! Вот где можно всего насмо-
треться, все испытать и все добыть!
Красивая женщина за два-три пиастра, самые луч-
шие продукты по дешевке, а водки и вина хоть отбав-
ляй! И ко всему этому еще такие интересные боевые
операции, во время которых часто находишь в храмах
я домах золотые статуи Будды, драгоценные украшения,
опиум и другие сказочные сокровища.
Когда легионеры зашумели, Гартвиг ушел из столо-
вой, одержимый единственной мыслью: скорее бы в
Индокитай!
89
Если бы Гартвиг видел, как жадно поглядывал вер-
нувшийся оттуда «ветеран» то на свой опустевший ста-
кан, то на еще почти полные стаканы легионеров, пока
ему не подливали вина, он бы, пожалуй, задумался над
вопросом, почему же этому солдату, вернувшемуся из
страны сокровищ, которые сами лезут в руки, не на что
купить себе даже стакан дешевого вина?
Но это не приходило в голову ни Гартвигу, ни
остальным слушателям.
Легионеры нетерпеливо ждали отправки, и дни ка-
зались им очень долгими. Упражнения в стрельбе и тео-
ретические занятия, потом скверные бобы и четверть лит-
ра кислого пинара.
Гартвиг каждый день в обеденный перерыв ходил на
край лагеря и с высоты холма с волнением озирал ухо-
дящую вдаль равнину.
Земля вокруг, насколько хватает глаз, пустынна,
лишь кое-где мелькают толевые крыши арабских хижин.
И только в двух километрах — селение Нувьон, именем
которого называются и станция и лагерь.
В селении живут несколько разжиревших фермеров-
европейцев, которым принадлежат виноградники, да
при них человек сто арабов, благополучие которых все-
цело зависит от этих ходячих туш.
В деревне три кафе; называются они так, вероятно,
потому, что там подают только вино и водку. Пять дней
в неделю эти кафе закрыты, так как легионеры прояв-
ляют чересчур сильную склонность к «американскому
образу жизни», и после их посещений залы кафе при-
нимают такой вид, что их не узнать.
А посещения городка Перрего, который находится в
десяти километрах отсюда, кончаются для большинства
легионеров отсидкой в карцере. Ибо, как заявляет мэр в
своих бесчисленных письменных жалобах, визиты легио-
неров (которые бывают трезвы, как правило, только на
рассвете) нарушают покой горожан и мирную жизнь го-
родка.
Но вот наступил день, когда легионеры выстроились
длинными рядами в полной парадной форме. Мундиры
на них так и сверкали.
Из Сиди-бель-Аббеса прибыл на прощальный смотр
сам господин полковник Гултье. С высока поднятой
90
головой, выпятив грудь, он обошел ряды. Придав благо-
склонное выражение своему надменному лицу, он бро-
сал два-три слова кому-нибудь из ветеранов, у кото-
рых грудь была увешана медалями за службу в коло-
ниях.
Легионер номер 52375, стоявший в третьей шеренге,
по выражению лица полковника заключил, что тот очень
гордится своими солдатами.
— Главный мясник! — буркнул он с насмешливой
гримасой. Его сосед, Гартвиг, притворился, будто не
слышит.
Наконец, господин полковник встал в героическую
позу перед фронтом и произнес речь.
(Несколько лет спустя этот самый полковник Гултье
был уличен в миллионной афере: он не исключал из
списков легионеров, убитых во Вьетнаме, и прикармани-
вал их жалованье. Его сняли с должности и назначили
начальником школы разведчиков в Вогезах.)
Его пламенная речь, в которой много говорилось о
мужественной борьбе с происками коммунистов, на
большинство легионеров не произвела никакого впечатле-
ния. Она их не тронула уже хотя бы потому, что они пло-
хо понимали по-французски.
После этого бодрый марш ознаменовал собой начало
конца.
«Точь-в-точь, как когда-то в той армии»,— подумал
номер 52375, и, вероятно, не он один.
После обеда единственный священник легиона тор-
жественно благословил легионеров на крестовый поход в
дальнюю страну на востоке. Обильно и плавно текли
елейные слова из уст достойного апостола Ватикана:
— Ваша борьба — это борьба праведная, ибо в Ин-
докитае вы будете сражаться за цивилизацию и защи-
щать все те блага, которые Франция даровала этой
стране. Отправляйтесь же с миром. Господь бог возна-
градит вас за этот поход.
За благословением церкви последовало и поощри-
тельное напутствие мирское — выдача жалованья.
Гартвигу пришлось расписываться на множестве вся-
ких ведомостей, и ему некогда было подсчитывать,
сколько тысяч он сможет отложить.
А другие уныло хмурились: полученных ими денег
едва хватало на уплату долгов.
91
Большинство тотчас пустили эти деньги «в оборот»;
их хватило только до отъезда, то есть на два-три дня.
Через несколько часов после получки среди легионе-
ров трудно было найти хоть одного трезвого. Когда кар-
церы переполнились, начальство предоставило всему
итти своим чередом, пока физические силы солдат не
иссякли, а мозги совершенно не затуманились винными
парами.
Наконец, в лагере все уснули, и только дежурный
сержант, весь этот день ловко увиливавший от своих
обязанностей, обходил бараки.
Состояние, в котором были легионеры, его ничуть не
поражало: сержант привык к таким зрелищам.
Измазанные кровью руки, шишки на лбу и синяки
под глазами, сломанные носовые хрящи, вывихнутые
челюсти... А ведь в бараках были те, кто еще легко
отделался, — тяжело пострадавших отправили в гос-
питаль.
Сержант старался держаться подальше от своих под-
опечных и благодарил ангела-хранителя за то, что на
этот раз ему не наставили фонарей под глазами.
Через несколько дней легионеры ушли в Оран, чтобы
там сесть на пароходы.
* * •
Сапоги легионеров поскрипывали на асфальте. Они
шли мимо больших торговых домов с названиями аме-
риканских фирм на вывесках.
— «Кока-Кола»,— прочел Гартвиг на нескольких вы-
весках и вспомнил Бамберг.
На тротуарах теснились люди. Сперва их было не-
много, но чем ближе к гавани, тем становилось все
больше. И в толпе стали раздаваться крики.
Вмиг откуда-то налетела военная жандармерия.
Темные американские мундиры двинулись на толпу,
и над белыми лакированными шлемами с буквами MP 1
угрожающе взлетели дубинки.
— В чем дело? — спросил Гартвиг у шагавшего ря-
дом легионера.
1 MP (military police—англ.) —американская военная полиция.
Прим. ред.
92
— Совершенно не из-за чего поднимать такой шум,—
иронически заметил Штандера.—Оранцы просто устрои-
ли нам проводы и прощаются с нами, вот и все!
— Мир Вьетнаму!
— Да здравствует мир во всем мире!
Все громче звучали эти возгласы и летели через го-
ловы жандармов прямо в мрачные лица легионеров.
Впереди какой-то молодой французский офицер го-
рячился, возмущаясь неприличным поведением публики.
Наискосок от Гартвига правофланговый — это был стар-
ший капрал — обернулся и сердито прокричал по рядам:
— Это все коммунисты! Коммунисты мутят!..
Гартвиг отметил про себя, что его слова звучат уди-
вительно беспомощно.
А Штандера, толкнув Гартвига, шепнул:
— Господин старший капрал Кафка трусит... Это ему
не третий пересыльный пункт!
Наконец, легионеры благополучно добрались до пор-
та. Полиция оттеснила от них толпу и загородила ей
путь. Представительницы благотворительного общества
и несколько дам явно сомнительного круга оделили
отъезжающих подарками, и легионеры стали гуськом
подниматься по сходням на пароход.
После того как их разместили внизу, все снова побе-
жали на палубу.
На набережной оркестр легиона играл бравурные
марши. А смотреть было не на что. Несколько офицеров
и солдат гарнизона да кучка штатских, больше никто
не провожал их.
Среди этих провожающих был и американец Джон
Кенингтон из штата Кентукки. Ему нужно было удосто-
вериться, что груз «пушечного мяса» отправлен, ибо ми-
стер Бэйкер — «босс» американской военной комиссии
инструкторов при французском Иностранном легионе —
желал действовать наверняка.
Судно стало отходить.
Набережная отдалялась, и скоро семьсот легионеров
на борту «Добы» услышали неясные звуки прощального
хорала.
Судовая сирена глухо провыла три раза, машины за-
работали полным ходом. Постепенно скрывались из
виду крыши города, и наконец потонул в море и высо-
кий скалистый берег, изрезанный расщелинами.
93
Среди легионеров, еще стоявших на палубе, был мо-
лодой коренастый парень с медно-каштановыми воло-
сами. Облокотясь на поручни, он задумчиво глядел на
узкую темную полосу берега, исчезавшую вдали.
— У нас остается только два процента,— сказал он
тихо.
— Что? — рассеянно переспросил сосед.
— Два процента, понимаешь, Гартвиг? Два процента
вероятия, что мы увидим когда-нибудь еще африканский
берег... Это чертовски мало, правда?
Гартвиг не ответил. Да и все те, кто стоял поблизо-
сти, только смущенно переглядывались.
Кто-то попытался пошутить, но голос его выдавал
совсем иные чувства.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Над крышей поднялась тоненькая струйка дыма. Она
расширилась, потемнела, и вдруг яркое пламя охватило
всю хижину. Огонь перекинулся на соседние дома.
Сквозь клубы едкого дыма, оставляя позади пылаю-
щие хижины, легионеры с автоматами в руках ворва-
лись в деревню. «Вперед, сыны белой расы!» — подго-
нял их лейтенант Ценке, размахивая над головой круп-
нокалиберным револьвером.
Первые выстрелы разорвали тишину.
Карл Ганнеман, бежавший одним из последних, бро-
сился наземь.
Вновь прогремели выстрелы. Только теперь Ганне-
ман понял, что легионеры впереди стреляли для собствен-
ного успокоения.
Деревня казалась вымершей. Нигде ни души.
Команда Ценке подняла легионеров с земли. Под-
бадривая друг друга ругательствами и выкриками, они
ринулись вперед по разбитой пыльной деревенской
улице.
— Покажем этим желтым псам!
— Головы отрежем и возьмем себе на память!
Впереди Ганнемана, хрипло дыша, бежали три легио-
нера. Двое из них тащили третьего под руки. Он был
пьян в стельку.
94
— Гельмут, первая юбка, которая нам попадется,—
моя! И никаких разговоров! — услышал Ганнеман бор-
мотание пьяного. Он узнал по голосу капрала Альберта
Допперта.
Остальные захохотали.
— Эй, Эде,— крикнул Гельмут Баудер,— я остаюсь
здесь еще на пять лет. Живем мы тут, как господь бог
во Франции!
Эде одобрительно кивнул.— Ты слыхал? Говорят, на
той неделе нас отправят в какой-то белый город. Там в
старых кумирнях — будды из чистого золота. Так це-
лыми ротами и стоят.
Вот и последние дома. Лейтенант Ценке, размахивая
револьвером, что-то кричал, указывая на постройки.
Солдаты врывались в хижины и выволакивали отту-
да жителей. Они застали лишь немногих, большинство
успело своевременно скрыться.
Ганнеман в растерянности смотрел на происходящее.
Впереди легионеры избивали трех стариков-крестьян.
Откуда-то притащили двух девушек, на вид не стар-
ше пятнадцати лет. Солдаты сорвали с них одежду. Сер-
жант Хойзлер и еще четверо схватили их и потащили
в бамбуковые заросли.
Словно удары бича хлестали Ганнемана вопли деву-
шек. Вдруг кто-то толкнул его в бок, так что он чуть не
упал:
— Чего спишь? Жги дома!
Ганнеман в упор посмотрел на сержанта Дюбуа и, ша-
таясь, побрел вперед.
Он увидел, что два легионера высоко подняли за
ноги старого крестьянина.
Голова несчастного была погружена в яму с водой...
Ганнеман содрогнулся и отвел глаза.
Внезапно легионеры бросились на землю.
— Вьет-Мин! — в ужасе крикнул кто-то.
В густом дыму, поднимавшемся от бамбуковых хи-
жин, ничего нельзя было разобрать. Трещало пламя,
откуда-то доносились возбужденные возгласы.
1 Так французские колонизаторы называют Демократическую рес-
публику Вьетнам. В действительности же Вьет-Мин—это Лига
борьбы за независимость Вьетнама, созданная в 1941 году и объ-
единявшая в своих рядах рабочих, крестьян, ремесленников и дру-
гие патриотические слои вьетнамского народа.—Прим. ред.
95
Пригибаясь, легионеры бросились из деревни. Мимо
Ганнемана пробежал лейтенант Ценке. Тогда он тоже
вскочил.
На бегу Ганнеман наступил на что-то мягкое. На
земле лежала одна из девушек, раздетая донага. Глубокая
ножевая рана зияла у нее на шее. Девушка была мертва.
Пробегая мимо горящей хижины, Карл непроизволь-
но глянул внутрь. На полу лежали две неподвижные
фигуры. Вдруг ему показалось, что одна из них шевель-
нулась. Ганнеман вскочил в хижину и хотел вытащить
человека из огня.
Но тут же, вскрикнув, выпустил тело из рук. У вьет-
намца была отрезана голова.
• * *
Наступило 15 марта 1947 года.
Вечерело.
Карл Ганнеман сидел на крыше восточного дзота
сторожевого поста Пу-Тонг на севере Вьетнама. Пост
этот находился недалеко от самого северного француз-
ского опорного пункта Као-Банг, на колониальной до-
роге номер четыре, как обозначали ее тогда.
— Boire un petit coup, cest agreable...l
Разноголосый пьяный хор, доносившийся из земля-
нок, заглушал звон цикад. Это горланили легионеры
Тринадцатой полубригады, недавно переброшенной че-
рез Сайгон, Гуэ и Куанг-Три сюда, в Тонкий2.
«Приятно выпить по маленькой...» — машинально по-
вторил про себя Ганнеман, погруженный в раздумье.
Да, с этого и начинались все их «операции», как
принято было называть набеги легиона, этой «взрываю-
щейся бомбы», несущей смерть и разрушение мирным
деревням. «Операции» завершались обычно все той же
выпивкой «по маленькой»,— надо же было залить алко-
голем еще тлевшие остатки человеческого рассудка.
В отчаянии Ганнеман схватился за голову. Правда,
он был всего лишь несколько месяцев во Вьетнаме, но...
Ему вспомнилась «операция» в районе Ныок-Хая, в
восемнадцати километрах от крепости Као-Банг.
1 Приятно выпить по маленькой... (фр.)
2 То есть Бакбо (Северный Вьетнам). —Прим. ред.
S6
«Пушечное мясо» — немецкое; оружие — английское; команда подается
по-французски; пользу извлекает Уолл-стрит.
Президент Хо Ши Мин призвал вьетнамский народ развер-
нуть национально-освободительную борьбу против фран-
цузских колонизаторов. Осенью 1950 года плакаты, рас-
клеенные на улицах, сообщали, что молодая вьетнамская
Народная армия перешла в наступление.
Командование крупной частью, укомплектованной ле-
гионерами и марокканцами, подполковник Шартон по-
ручил «герою колониальной войны» майору Шюттерле.
Отправились пешим строем. Чтобы развлечь скучаю-
щих солдат, Шюттерле предложил им «пострелять в
цель». Мишенью служили буйволы — единственная тяг-
ловая сила бедных крестьян, возделывающих рисовые
поля в оккупированных французами областях. Дико ре-
вущая свора солдат открыла огонь по стаду. Когда кре-
стьяне пытались в отчаянии спасти хотя бы нескольких
животных, легионеры стали стрелять и по людям.
После этого «герой колониальной войны» приказал
поджигать все деревни, расположенные по пути следо-
вания колонны.
— Вот оно, солнце Вьетнама! — воскликнул он,
когда загорелись первые бамбуковые хижины.
Двенадцать черных столбов дыма, как огромные
вехи, поднялись над дорогой, по которой прошла ко-
лонна.
Большинство жителей бежало. Легионеры застали
лишь нескольких старух и убили их. Двух старых жен-
щин они привязали к бамбуковому стулу и бросили по-
среди рисового поля.
— Здесь им никто не помешает отдать богу душу,—
издеваясь, заметил лейтенант Кораже из двенадцатой
роты третьего батальона.
Легионеры покатывались со смеху.
Нескольких крестьян легионеры захватили с собой
и передали на опорном пункте Kao-Банг в руки капита-
на Мишо, представителя Второго бюро 1 при штабе полка.
Никто из этих крестьян не остался в живых. Впослед-
ствии видели их трупы. Они были страшно обезображе-
ны и разрезаны на части.
Ганнеман нервно закурил сигарету.
Сколько людей было уже убито на его глазах! И он
ничего не предпринимал, только смотрел. Он не проте-
стовал, как Гейнц Грауман из города Галле. Но ведь
Граумана вскоре после этого нашли в джунглях убитым.
«Попал под вражеский обстрел»,— подмигнув и оскла-
бясь, заявил сержант.
1 Второе бюро—служба разведки и шпионажа во Франции. —
Прим. ред.
97
«С ума можно сойти,—подумал Ганнеман.-—Не
лучше ли было бы, если бы они отправили меня в Ко-
ломб-Бешар?..»
Он вспомнил, как они — Герольд, Вандеркер, Улих и
он, Карл,— изможденные, с кровоточащими ранами, ле-
жали в камере на голом каменном полу. Их было чет-
веро, четверо из четырехсот заключенных в тюрьме для
штрафников в Сиди-бель-Аббесе.
Кажется, Герольд заговорил тогда первым:
— Ничего не поделаешь, придется нам ехать в Индо-
китай; надо выиграть время, это теперь самое главное.
Уж лучше прямо на тот свет, чем пятнадцать лет
Бешара...
Коломб-Бешар — это форт возле городка на краю
пустыни Сахары. Легионеры прозвали его Мельницей
смерти.
Территория форта — квадрат, обнесенный каменной
стеной высотой в пять метров и шириной в полтора. На
крепостной стене в шести метрах друг от друга расстав-
лены часовые-арабы. Каждые четверть часа они громко
перекликаются.
В городке десять-пятнадцать тысяч жителей, граж-
данский аэродром авиалинии Брюссель — Бельгийское
Конго. В настоящее время он принадлежит американ-
цам. Мостовые города в превосходном состоянии.
Большую часть города, роскошные виллы и бассейн
для офицеров в пальмовом парке построили легионеры-
штрафники.
Местные жители — арабы — ютятся в землянках; им
запрещен вход в парк, кинотеатры и прочие увесели-
тельные места.
Офицеры развлекаются в публичных домах, а легио-
неры-штрафники и арабы гнут спину на каменноуголь-
ных карьерах Кенерцы. Сержанты — бывшие эсэсовцы
Швенк, Хойшер, Карновский, Поршерт и старший фельд-
фебель Зигфрид Гертнер — по указке капитана Фур-
мана, немецкого коменданта концентрационного лагеря
для легионеров, пытают вновь прибывших соотечествен-
ников.
Войдя в крепость, где размещена штрафная рота, по-
падаешь на большой двор. Каждую субботу штрафники,
98
подгоняемые ударами и пинками, красят светлосерой
краской длинный, в сто шестьдесят метров, забор.
В конце двора, немного влево, стоит тюрьма. Всем
она внушает ужас.
Каждого новичка заставляют в течение нескольких
часов под палящими лучами южного солнца прижимать
носом к сверкающей белизной тюремной стене лист бу-
маги.
Когда штрафник, наконец, падает без сознания, его
окатывают холодной водой и запирают в камеру. Длина
этих камер — два метра, ширина — шестьдесят санти-
метров, высота — один метр восемьдесят сантиметров,
стены каменные, голые. Многие легионеры умирают
здесь от воспаления легких.
Во дворе стоит бадья с грязным мыльным раствором.
Провинившегося окунают в нее головой до тех пор, пока
он не наглотается этой мерзости. Результат — дизен-
терия.
Немного поодаль лежит штрафник, связанный, как
тюк. Перед его глазами — миска с чистой, свежей водой.
Но ему не дотянуться до нее. Он пролежит так несколь-
ко часов на солнцепеке. Предварительно его заставили
еще наесться соли. Результат — помешательство.
Штрафная рота разбита на три взвода. Один из них
называют взводом смертников, в нем от сорока до пяти-
десяти человек. Зимой и летом они ютятся в ямах, по-
хожих на могилы: пятьдесят сантиметров шириной, со-
рок глубиной и около двух метров длиной. Ничто не
защищает их от непогоды. Многие смертники глотают
черенки от ложек, гвозди и даже бритвенные лезвия.
Чтобы сократить свои мучения, они кончают жизнь
самоубийством. Самоубийством они опасаются от мучи-
тельной медленной смерти!..
После долгих раздумий все трое согласились с Ге-
рольдом.
На следующий день их снова избили, затем привели
к Пазанта, главному следователю легиона. Тот не удо-
стоил еле державшихся на ногах, голодных, перепач-
канных в кров» легионеров даже взгляда.
— Пятнадцать лет Коломб-Бешара или... Индоки-
тай,—процедил он сквозь зубы, перелистывая дела.
99
После этого их разлучили и отправили во Вьетнам.
— Не думайте, что там вам удастся удрать. Желто-
лицые отрезают головы всем, кто попадает к ним в руки.
Да, кроме того, там тоже имеется штрафная рота —
в Бан-Жой, на острове де Данг в Южном Вьетнаме.
Помните об этом.
«Как быстро потом все произошло»,— подумал Ган-
неман.
Товарищей своих он больше не увидел. Его самого
«Пастер» высадил на берег в порту Хайфон...
Не раз уже он собирался бежать, но все не было
подходящего случая. Он находился под особым надзо-
ром Второго бюро. Но мешало не только это. Ему было
страшно, хотя он неохотно признавался себе в этом.
А что если есть доля правды в рассказах офицеров? Они
говорили: ни в коем случае нельзя живым сдаваться в
плен или перебегать к противнику!
Когда они прибыли в Хайфон, командир полка пол-
ковник Симон заявил: — Вьетнамцы с азиатской жесто-
костью пытают каждого пленного легионера. Они выла-
мывают им руки, отрезают головы...
Ганнеман улыбнулся:
«Это-то уж наверняка вранье! Они распространяют
эту ложь, чтобы легионеры не перебегали к противнику».
Подняв глаза, Ганнеман увидел, что кто-то медленно
поднимается по дороге. Уже смеркалось, и он с трудом
разглядел, кто это.— Да это...
— Чего ты вскочил, Карл?!
— Эгеман, старина! Ты что здесь делаешь?
Карл с радостью пожал руку товарищу. Он познако-
мился с ним во время переезда. Эгеман, родом из Коб-
ленца, был несколько старше его, уже в чине капрала,
и работал в авторемонтной мастерской при штабе ба-
тальона в Бак-Кане.
— Присядем,— сказал он, обняв Ганнемана за плечи.
Карл взглянул на друга.
«Какой это прекрасный парень и чудесный това-
рищ!»,— подумал Ганнеман. Ему вспомнилась их вторая
встреча в штабе батальона. Эгеман, высококвалифици-
рованный механик по автоделу, быстро стал капралом.
— Карл, ты помнишь наш тогдашний разговор? —
спросил Эгеман.
100
Ганнеман кивнул. Он знал, о каком разговоре идет
речь.
— У меня все готово. Завтра или послезавтра я пе-
ребегу.
Ганнеман положил руку на колено товарища:
— И у меня, Эгеман. Я отправляюсь уже сегодня.
После полуночи мне заступать на пост.
— Хотелось бы и мне сразу с тобой, Карл, но у меня
есть еще кое-какие дела здесь. Я сегодня специально
пришел сюда, чтобы еще раз поговорить с тобой. Вы-
шло очень удачно: как раз надо было доставить приказ
командиру вашей роты.
Они молча выкурили по сигарете.
Эгеман кивнул в сторону землянок, где все еще гор-
ланили пьяные легионеры:
— Vive la Legion etrangere!..l
— Пропивают последние остатки рассудка, вином
заливают страх,— промолвил Ганнеман задумчиво.
— Вьетнама им никогда не покорить, никогда! —
горячо сказал Эгеман.— Не сломить им этого народа!
Вот позавчера нас подняли по тревоге: очередной рейд
против партизан. Мы незаметно подобрались к деревне,
открыли пальбу из автоматов, ворвались. Трое солдат
вытащили из стога соломы девушку. Моя машина стояла
неподалеку. Слышу, один из французов говорит: «Глянь-
ка, Пьер, какую пташку я поймал. Не хуже чем в Па-
риже, прямо пальчики оближешь!» Подбежали еще не-
сколько солдат. С ними был один баодаевец — шпик,
работает для Второго бюро. Он родом как раз из этой
деревни и должен был указать, где находятся парти-
заны. Увидел он девушку и закричал: «Хороший улов,
очень хороший. Это Ту, студентка-медичка. Наверное,
пришла навестить мать. Брат ее — партизан». Но это
легионеров мало интересовало. Они окружили девушку,
действительно очень красивую. Пьер, француз, подошел
к ней и хотел схватить ее за грудь. Она ударила его по
руке и сказал на чистейшем французском языке: «Нет,
так не хочу. Если уж нет другого выхода, то пусть пер-
вым будет тот, кто мне больше всех понравится. Подой-
дите поближе, чтобы я могла разглядеть вас всех как
следует»,—и звонко так рассмеялась. Легионеры вплот-
1 Да здравствует Иностранный легион!.. (фр.)
101
ную обступили ее. С дюжину их было, потом подошло
еще несколько. Девушка каждого внимательно оглядела,
теребя ворот блузки. Вдруг страшный взрыв, дым,
огонь, крики... Кругом раненые и убитые легионеры, а
среди них студентка Ту с разорванной грудной клеткой.
Она, оказывается, спрятала две ручные гранаты у себя
под блузкой...
Глубоко вздохнув, Эгеман поглядел на Карла.—Да,
чуть не забыл,— добавил он с расстановкой.— Этот бао-
даевский шпик хотел было улизнуть. Он отошел, когда
легионеры столпились вокруг девушки, и остановился
прямо перед моей машиной, а когда разорвались гра-
наты, то от страха упал. Я включил скорость и дал пол-
ный газ... Мерзавец не ушел!
Несколько минут оба молчал».
Эгеман поднялся.— Мне пора, Карл. Итак, до свида-
ния на той стороне. И еще... желаю удачи сегодня
ночью.
Карл взял руку Эгемана и крепко пожал ее обеими
руками:
— Хороший ты человек, Эгеман. Спасибо тебе. Же-
лаю тебе всего, всего самого лучшего...
Они обнялись. Эгеман первым высвободился из объ-
ятий. Вскоре его фигуру поглотила темнота.
* • *
Ночь. Кругом черным-черно.
Продрогший часовой, стоя у догорающего костра,
беспокойно поглядывает в темноту. Ни звука...
Ганнеман, уже несколько часов лежавший на нарах
не смыкая глаз, осторожно приподнялся и взглянул на
часы.
До смены пятнадцать минут.
Карл выключил фонарик, взял упакованный по-
походному рюкзак и, выйдя из барака, сунул его под
крыльцо.
Легионер Бернд, стоявший на посту, обрадовался,
увидав, что его пришли сменить до срока. Он быстро
зашагал в барак.
Ганнеман тщательно затоптал костер, вытащил из
кармана шинели несколько старых носков и натянул их
102
на ботинки. Проверил автомат. Подошел к бараку и,
стараясь не произвести ни малейшего звука, вытащил
из-под крыльца рюкзак.
В бараке все тихо... Нет, вот в комнате дежурного
офицера раздался какой-то шум...
Ганнеман быстро скользнул за угол и — на улицу.
«Метрах в трехстах должен быть первый наружный
пост»,— подумал он, пробираясь вдоль домов.
Он остановился, спрятался в углубление и стал
ждать.
Медленно приближались шаги.
Как мучительно тянется время! Ганнеман попытался
успокоиться, но мысли лихорадочно сменяли одна
другую.
«В Марокко тоже так было,— вспомнил он.— Только
тогда мы были втроем. Лежали у шоссе в Уджду и
ждали Герольда...»
Шаги раздавались уже совсем рядом.
Пальцы Ганнемана сжали холодный ствол автомата:
на этот раз его ничто не остановит.
Караульный прошел мимо.
Ганнеман медленно зашагал дальше, прижимаясь к
домам. Затем ускорил шаги и, наконец, побежал.
Городок остался далеко позади. Слева и справа от
дороги поблескивали бесчисленные рисовые поля. Кру-
гом стояла тишина, лишь изредка слышался плеск воды.
Должно быть, водяная крыса...
Ганнеман шел медленно, часто останавливался и, вы-
тянув шею, прислушивался.
«Скоро мост,— подумал он.— Там снова часовые».
Он решительно свернул влево, в сторону Ханойской же-
лезной дороги. Недалеко от насыпи должна быть ма-
ленькая рыбацкая деревушка. А за ней, словно сказоч-
ное чудовище, извивается среди полей большая река.
Итти по узким, размокшим от дождя тропинкам, ко-
торые окаймляли отдельные рисовые участки, было
трудно.
Свежий ветерок разорвал низко нависшие облака.
Показались звезды. Они мерцали, как блуждающие
огоньки.
Ганнеман поскользнулся на узкой тропинке, но не
упал. У него было такое ощущение, будто он баланси-
рует на тонкой нити огромной паутины, сетью протяну-
103
той над полями, и вот-вот провалится сквозь одну из
больших клеток этой сети.
Шаги его делались все неуверенней.
Снова под ним сорвался ком земли. Руки Ганнемана
судорожно схватили пустоту, и он, как подрубленное
дерево, упал в воду.
Он поднялся с трудом: воды было выше колен. Он
протер от грязи глаза, уши, рот, нос. Выловил из
скверно пахнувшей жижи свой автомат, чертыхнулся и
решил сейчас не заниматься «чисткой оружия».
Через полчаса Ганнеман подошел к железнодорож-
ной насыпи. Быстро вскарабкался наверх и перескочил
через рельсы.
Он был уже на другой стороне полотна, когда заце-
пился за проволоку сигнальной установки, низко протя-
нутую над землей.
Зазвенели ударившиеся друг о друга провода и сра-
зу же прогремел выстрел.
— Тревога! Вьет-Мин! — крикнул часовой на мосту.
Ганнеман кубарем скатился с откоса, но тут же вско-
чил и побежал, забыв всякую осторожность.
За его спиной вспыхнул свет карманного фонаря.
Снова раздались выстрелы. Пули просвистели мимо и
шлепнулись неподалеку в воду. Ноги Ганнемана дро-
жали: только бы не поскользнуться!
Он совершенно выдохся, дока добрался до маисо-
вого поля, и присел на рюкзак. Под защитой густой ли-
ствы рискнул даже закурить. Посмотрел на часы —
скоро четыре. Он выкурил еще две сигареты.
Рыбацкая деревушка постепенно оживала. Женщина
что-то крикнула на непонятном языке.
Ганнеман осторожно подошел к одной из хижин.
Сквозь трещины в стене мелькал свет.
В доме как будто никого, кроме пожилой женщины
и двух мальчиков. Дверь не заперта. Ганнеман вошел.
Все трое испуганно посмотрели на него и медленно
подняли руки. Кое-как Ганнеману удалось растолковать
им, что ему нужна лодка переправиться через реку.
Лица обитателей хижины просветлели. Оба мальчика
отправились с ним к реке и перевезли его на другую
сторону.
104
Не успели они сойти на берег, как перед ними выро-
сли два человека, вышедшие из-за одного из бесчислен-
ных стогов соломы. Они что-то спросили у мальчиков, и
вскоре Ганнемана окружили неизвестно откуда появив-
шиеся бойцы вьетнамской Народной армии.
Одному из них, по всей видимости командиру отряда,
Ганнеман передал свой автомат.
Вьетнамец приветствовал его на хорошем француз-
ском языке и протянул руку.
Ганнеман несколько мгновений смотрел на офицера.
Тот улыбнулся. Тогда Карл крепко пожал протянутую
руку и тоже улыбнулся радостной, счастливой улыбкой.
Они тронулись в путь по направлению к Бон-Ти.
Ганнеман взглянул на часы. Было половина шестого.
Лишь много лет спустя Ганнеман узнал, что в то
самое утро, когда он шел по дороге к Бон-Ти, и в тот
же самый час — в пять часов тридцать минут — Эгема-
на, его товарища из Кобленца, убил выстрелом в заты-
лок лейтенант-испанец, известный легионерам первого
батальона Третьего полка под кличкой Кураралша.
Тело Эгемана закопали за оградой кладбища легио-
неров в Бак-Кане.
На холмике нет креста. Если бы жене Эгемана и его
сынишке даже удалось приехать во Вьетнам, могилы
они не нашли бы...
Но место это хорошо известно убийцам Эгемана —
испанцу и четырем немцам, тем, кто выдал, что Эгеман
был связан с вьетнамскими партизанами.
Легионеры Штурм, Блауман и Плум под руковод-
ством Корнфельда, получившего за свое предательство
звание старшего капрала, продали своего земляка па-
лачам из Второго бюро.
Эгеман выдержал все пытки. Он молчал до самого
своего смертного часа.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Жак Мэн был родом из Парижа. Детство его прошло
в Сен-Дени, в узких мрачных дворах, среди облупив-
шихся стен многоэтажных доходных домов.
Квартал, в котором жил Жак, примыкает к Сене.
Летом, когда припекает солнце, удушливый запах гнили,
105
поднимающийся от реки, проникает через окна в тесные
каморки и смешивается с тяжелым запахом сырых, за-
плесневевших подвалов.
Как хорошо знаком был Жаку этот запах! Он всосал
его с молоком матери. Прибегая из школы домой, он
чувствовал, что запах этот, словно тяжкий груз, давит
ему грудь.
Постепенно Жак начал понимать, почему чуть не
каждый день мать вместе с другими обитательницами
их дома нещадно ругала мсье Лорана, который жил со-
вершенно один в большой загородной вилле в Отейле.
Консьержка мадам Пинар, возвращаясь оттуда, то-
потом рассказывала об этом красивом доме. Двадцать
третьего числа каждого месяца, ни днем позже, мадам
Пинар должна была отвозить мсье Лорану квартирную
плату, собранную у жильцов.
— Что новенького? Есть жалобы? — спрашивал Ло-
ран всякий раз маленькую тщедушную женщину.
— В подвале... вот хорошо бы... сыро очень... и
крыша протекает...— говорила, запинаясь, мадам Пинар,
сплетая сухие пальцы.
И в течение многих лет мсье Лоран, пытаясь придать
своей сияющей, лоснящейся физиономии серьезное вы-
ражение, отвечал одно и то же:
— Да, вы правы, мадам Пинар, вы правы. Хорошо,
что вы напомнили мне об этом. Я возьму себе на за-
метку.
Сказав это, он брал маленькую женщину за плечи и
выпроваживал за дверь:
— Вы правы, мадам Пинар. За свои деньги кварти-
ранты имеют право предъявлять требования, да, да. Так
до свидания, мадам Пинар, до свидания и не забудьте
двадцать третьего следующего месяца, ни днем позже!
Кроме маленькой сморщенной консьержки, никто из
квартирантов не видел мсье Лорана. А иногда они хо-
тели бы ©го повидать, особенно те, кого он с помощью
полиции выбрасывал на улицу, когда они просили об
отсрочке платы.
Жак кончил школу. Отец обещал попытаться
устроить его на машиностроительный завод в Обервилье.
Может быть, что-нибудь и выйдет...
Долго колебался Жак, прежде чем решился погово-
рить с отцом начистоту.
106
Тот только молча посмотрел на него и ушел в ноч-
ную смену.
Матери в этот день тоже не было дома: она с утра
стирала белье у госпожи Блейли, жены сборщика на-
логов.
Письмо Жак положил прямо на кухонный стол, по-
крытый скатертью в крупную клетку. На конверте было
написано большими прямыми буквами: «Pour vous
Mama et Papa!» l.
Жак накинул на плечи тоненькое пальтишко, взял с
собой маленький сверток, завернутый в газету, и вышел
на улицу. Последний раз идет он по этому сырому ко-
ридору!..
Неделю спустя он вошел в контору Международного
союза моряков и докеров в Марселе, а через несколько
дней уже нанялся младшим матросом на маленький
танкер, совершавший еженедельные рейсы в Бизерту.
Когда Жак вышел в открытом море на палубу, он почув-
ствовал, что наконец-то сбылось то, о чем он мечтал
долгие годы: здесь не было тошнотворного запаха гнили,
которым были пропитаны дома мсье Лорана!
Шли годы.
Часто Жак оставался без работы. То и дело моряки
бастовали, требуя достойной человека заработной платы.
Немецкие фашисты захватили проданную своими
правителями Францию, и Жак Мэн стал партизаном.
После войны он вернулся в Париж.
От стен доходного дома мсье Лорана отвалилось еще
больше штукатурки, в темном коридоре воняло еще
ужаснее.
Жак нанялся на пароход «Доба», курсировавший
между Ораном и Сайгоном: туда — с балластом,
оттуда — груженный небольшими, но тяжелыми ящи-
ками.
Но с середины марта 1946 года — с тех пор как бри-
танский транспорт «Ормонд» водоизмещением в четыр-
надцать тысяч тонн высадил в Сайгоне первую партию
вооруженных до зубов солдат Иностранного легиона,
после многолетнего перерыва вновь отправленного в
1 Маме и папе! (фр.)
107
Индокитай,— «Доба» уже не ходил в Сайгон с балла-
стом. Первой туда прибыла Тринадцатая лолубригада в
составе трех тысяч человек, за ней последовали другие
подразделения легиона и части регулярной армии. Их
перевозили на «Пастере», «Амуре», «Сонтэ», «Иль де
Франс», «Либертэ», «Доба» и на многих других судах,
ходивших под британским флагом, под звездным флагом
США и трехцветным — Франции.
Жак Мэн вряд ли помнил рассказ школьного учи-
теля истории о том, что некогда существовало прави-
тельство Жюля Ферри, которое в 1885 году сверг Кле-
мансо.
Поэтому Жак и не подозревал, что именно премьер-
министр Ферри, ставленник поднимавшейся крупной бур-
жуазии, создал первые предпосылки того, что пароход
«Доба» мог вывозить из восточной части Индокитая,
объявленной французской колонией, таинственные ма-
ленькие, но тяжелые ящики, а взамен доставлять туда
легионеров и марокканских стрелков.
Жак Мэн, правда, знал владельца затхлого дома-
казармы в Сен-Дени — ведь он там вырос. Но он поня-
тия не имел, что этот самый мсье Лоран был непосред-
ственно заинтересован в доставке маленьких тяжелых
ящиков с Дальнего Востока, как и в доставке легионе-
ров на Дальний Восток.
Если бы Жак мог предположить, что мсье Лоран
был одной из влиятельнейших фигур Индокитайского
банка 1, а именно его генеральным директором, то ему
стало бы яснее значение этого фрахта, понял бы он и
многое другое. Кое-что, правда, Жак уже знал.
А сейчас, стоя вместе с Пьером Лафоном на палубе
парохода «Доба», он безучастно смотрел, как грузились
первые семьсот легионеров, направлявшиеся в Индо-
китай.
— Почти все немцы, — сообщил ему Пьер через не-
сколько часов после погрузки.
1 Индокитайский банк, основанный во Франции в 1875 году,
то есть в самом начале колонизации Индокитая, владеет всеми
основными промышленными и сельскохозяйственными ресурсами
оккупированной территории страны, контролирует все секторы эко-
номики. Проводя политику ограничения развития промышленности
Индокитая, Индокитайский банк тем самым парализует экономический
подъем вьетнамского народа. —Прим. ред.
108
— Немцы? — переспросил Жак.— Гм, а я-то думал,
что они еще с прошлого раза сыты по горло.
На следующий день они разговорились с двумя из
этих молодых парней, хотя «старик» заявил им, что есть
приказ, запрещающий всякое общение команды с легио-
нерами. При этом он многозначительно подмигнул.
— А почему вы, собственно, собрались в Индокитай,
ребята? — спросил Пьер.
— Смешной вопрос,— ответил парень со светлыми
волосами, толкнув в бок своего соседа.
— Как скажешь, Гартвит, почему?
Спрошенный пожал плечами и ответил:
— А что нам было еще делать? В Германии работы
нет... Надо же как-то пробиваться.
— И нужно вам было выбрать Индокитай! — произ-
нес Жак задумчиво.— Вы хоть знаете, что вам там
предстоит?
— Да что-нибудь вроде полицейских операций... Вам
это должно быть лучше известно, чем нам. Вы как-никак
француз, а мы едем туда, чтобы устанавливать спокой-
ствие и порядок в ваших колониях,— ответил светло-
волосый.
Пьер сердито усмехнулся.
— Боюсь, что тут недоразумение. Индокитай не наша
и не ваша колония... Если его и называют французской
колонией, то я и мой друг Жак тут ни при чем. Мы вот
с Жаком считаем даже, что надо бы кое-что предпринять
про...
Жак толкнул его локтем, указывая кивком на
третьего легионера, незаметно подошедшего к разговари-
вающим. Это был коренастый парень с темными воло-
сами рыжеватого оттенка.
— Они вот мне не верят! А я совершенно того же
мнения, что и вы,—сказал Пьеру подошедший.
«Голос у него приятный»,— подумал Жак и про-
должал:
— Видите ли, у Франции много колоний, но во-
прос— у какой Франции... Поймите меня правильно: у
французского народа нет колоний, ему не нужны они,
да он и не хочет их. Вот почему французский народ про-
тив войны в Индокитае. Знаете, как мы называем эту
войну? Sale guerre — «грязная война». Так говорим о
ней мы, французы. И потому, что мы не хотим угнетать
109
другие народы, не хотим, чтобы нас хоронили где-то на
Дальнем Востоке, именно поэтому французское прави-
тельство посылает туда вас. Вы вот из Германии. В Гер-
мании тоже есть французские солдаты. Наш народ по-
сылал их туда затем, чтобы немецкие фашисты снова
не оккупировали Францию. А что там сделало француз-
ское правительство в союзе с англичанами и американ-
цами?! Вот и получается, что вам лучше было бы
остаться в Германии и не допускать, чтобы вашу родину
превращали в колонию! Можете быть уверены, фран-
цузский народ вас наверняка в этом поддержит.
— Сравнил тоже,— отмахнулся Гартвиг,— Германия
и Индокитай! Ведь эта колония всегда принадлежала
Франции, и Индокитай многим Франции обязан...
— Ты говоришь почти как полковник Гултье,— иро-
нически прервал Гартвига коренастый.
— А ты только и знаешь, что язвить, Штандера. Сам
бы лучше высказался,—снова отмахнулся Гартвиг.
Пьер Лафон посмотрел на него:
— Вы не совсем в курсе дела. А знаете ли вы, что
народы Индокитая вот уже более восьмидесяти лет бо-
рются за свободу? Знаете ли вы, что французское прави-
тельство предало своих так называемых «подопечных»,
когда дело дошло до того, чтобы действительно опе-
кать их? Как поступило французское правительство,
когда японцы во второй мировой войне оккупировали
Индокитай? Оно пошло на сговор с захватчиками!
И тогда вьетнамский народ сам начал борьбу против
японцев и создал свое, независимое демократическое
правительство. Вот тут-то французское правительство
снова вспомнило о своей колонии: оно испугалось, что
потеряет свои позиции, и приказало начать наступление.
Тем временем, под предлогом разоружения японских
войск, англичане оккупировали территорию южнее шест-
надцатой параллели, а в области, расположенные север-
нее ее, вступили гоминдановские реакционные войска.
И те и другие покинули Индокитай лишь после того,
как дали возможность французскому правительству
вновь прибрать к рукам всю страну.
— Я слышал, что, кажется, в марте тысяча девятьсот
сорок шестого года был заключен договор между демо-
кратическим правительством Вьетнама и Францией,—
заметил Мюллер.
110
— Правильно,—сказал Жак,—а ровно за два ме-
сяца до этого прошли выборы в Национальное собрание
Вьетнамской республик». Единый фронт вьетнамского
народа, образовавшийся из Вьет-Мина и Льен-Вьета1
под руководством Вьетнамской трудовой партии (Лао-
Донг), получил на выборах двести тридцать мандатов
из трехсот. И, как вы сказали, уже через два месяца,
шестого марта, французское правительство заключило
договор с правительством Хо Ши Мина, тем самым при-
знав Демократическую Республику Вьетнам.
— Тогда я не понимаю, почему сейчас идет война,—
сказал Гартвиг.
— Видите ли,— улыбнулся Жак,— вот тут-то как раз
большую роль играете вы.
— Я? — удивился Гартвиг.
— Он говорит об Иностранном легионе,— пояснил
Пьер.—По договору тысяча девятьсот сорок шестого
года Франции не разрешено высаживать во Вьетнаме
крупные войсковые соединения. Что же сделало фран-
цузское правительство? Или, вернее сказать, француз-
ское правительство под диктовку Индокитайского бан-
ка? Не знаете? Ну, конечно же, знаете!..— усмехнулся
Пьер.— Вы же знаете, что Тринадцатая бригада Ино-
странного легиона в составе трех тысяч человек высади-
лась в Сайгоне ровно через две недели после подписа-
ния договора. Вслед за ней прибыли Второй и Третий
полки Иностранного легиона. Тем самым французское
правительство грубо нарушило договор. Почему? Я вам
скажу: от нового Вьетнама потребовали уплатить старые
долги, которых якобы накопилось более чем пятьсот
шестьдесят миллионов пиастров, причем значительную
часть этой суммы составлял долг Индокитайскому банку.
Мог на это пойти новый Вьетнам? Он не обязан был
этого делать, да ему и не под силу платить эти «долги»
хотя бы потому, что из бюджета выпали доходы от
1 Льен-Вьет (Национальный союз) — объединение патриотически
настроенных землевладельцев, городской буржуазии, интеллиген-
ции и других слоев населения Вьетнама. Это объединение сущест-
вовало параллельно с лигой Вьет-Мин.
Впоследствии, в 1951 году, обе эти лиги — Льен-Вьет и Вьет-
Мин— слились и под руководством Вьетнамской трудовой партии
был создан Национальный объединенный фронт, принявший название
Льен-Вьет. — Прим. ред.
111
пошлин на импорт, составлявшие прежде три четверти
национального дохода, так как французское правитель-
ство блокировало порты Вьетнама. Тогда народная рес-
публика перешла к новой денежной системе, и француз-
ские власти вынуждены были признать ее, хотя Индо-
китайский банк и запретил обращение новых денежных
знаков...
— Ну, прекрасно, прекрасно,—с нетерпением отве-
тил Гартвиг,— но почему же началась война?
Штандера внимательно посмотрел на него:
— Знаешь, Гартвиг, большинство наших ребят туго-
вато соображает, когда надо разобраться в чем-то та-
ком, что звучит не совсем привычно. Но от тебя я этого
просто не ожидал! Неужели тебе непонятно, что Трина-
дцатую бригаду не за тем послали во Вьетнам, чтобы
проводить полицейские операции против «мятежников»
или, как это еще называется, «спасать цивилизацию».
И винтовки нам с тобой не для этого выдали.
Лицо Штандеры залила краска, он сердито смо-
трел на Гартвига. Несколько минут все молчали, затем
Жак тихо сказал:
— Вы правы! Каждый ваш выстрел множит мил-
лионные прибыли Индокитайского банка. Вас застав-
ляют стрелять ради каучука, древесины, золота, риса и
всех тех товаров, которые выкачивались из этой бога-
тейшей французской колонии, ради того, чтобы и впредь
можно было их выкачивать.
— Это совершенно правильно,— заметил Мюллер.—
Но многие не любят слушать такие речи. Им не по себе,
когда так прямо, в лицо, говорят правду. Ну, а как же
дальше было дело?
— Да тут уж почти нечего рассказывать. Провока-
ции все учащались и (приобретали асе более широкий
размах. В начале ноября тысяча девятьсот сорок ше-
стого года французские власти, придравшись к таможен-
ному контролю, подвергли бомбардировке порт Хайфон
в Тонкинском заливе. Их ничуть не потревожило то, что
при этом были убиты тысячи жителей. После этого ле-
гионеры высадились в Туране (Центральный Вьетнам) и
продвинулись на Гуэ и Куанг-Чи и так далее, все в том
же духе. Двадцатого ноября началось наступление по
всему фронту. Лишь девятнадцатого декабря сорок ше-
стого года, после того как все попытки Вьетнамской
112
«Если мы хотим разбить врага, мы должны овладеть современной стратегией и тактикой», —
сказал Фай Лан.
Небольшой отряд, насчитывавший тридцать четыре бойца,
имевших всего сто пятьдесят патронов, начав в 1944 году
на вьетнамско-китайской границе борьбу против японских
захватчиков, вырос в мощную, хорошо вооруженную и
дисциплинированную Народную армию Вьетнама.
Американские противотанковые ружья ПИАТ в руках вьетнамских крестьян...
...вызывают панику у интервентов.
республики мирными средствами урегулировать конфликт
потерпели неудачу, она стала с оружием в руках на за-
щиту своих демократических завоеваний.
— Теперь, надеюсь, ты, Гартвиг, знаешь зачем тебя
туда посылают? — спросил Штандера.
Гартвиг проглотил слюну и ничего не ответил.
Французские матросы попрощались с легионерами.
— Как ты думаешь, пошло им это на пользу? —
спросил Пьер своего товарища.
— Одному из них — пожалуй,— серьезно ответил
Жак.— Он, сдается мне, малый по натуре неплохой.
Надо с ним еще раз поговорить, да и с другими тоже.
Через несколько дней пароход «Доба» пересек Крас-
ное море. На горизонте показалась узкая темная по-
лоса: то был аравийский берег с британской крепостью
Аден.
Жак Мэн и Пьер Лафон снова стояли на палубе.
На борту «Добы» находилось семьсот легионеров.
А в трюмах среди военного снаряжения, предназначен-
ного для французских войск, были спрятаны двести
ящиков, обозначенных как военное имущество.
Только Жак, Пьер и несколько других французских
моряков, но отнюдь не французский генеральный штаб,
знали, что находится в этих ящиках и для кого они
предназначены.
Французскому правительству лишь несколько лет
спустя случайно стало известно, что было в этих ящи-
ках. На «Пастере» — крупнейшем французском военном
транспорте — в таких же точно ящиках в Индокитай пе-
ревозилось оружие и боеприпасы для вьетнамской На-
родной армии.
В 1947 году Жак и Пьер еще не могли предполагать,
что впоследствии правительство, трижды сменив капи-
тана «Пастера» и все-таки обнаруживая на борту кора-
бля оружие и боеприпасы для Народной армии Вьетна-
ма (правда, уже не в ящиках, а в больших запаянных
коробках, на которых значилось, что в них находится
продовольствие), примет решение укомплектовать
команды всех транспортов военными моряками. Это ме-
роприятие должно было навсегда пресечь акты солидар-
ности французского народа с народом Вьетнама.
из
Но французское правительство упустило из виду, что
есть такие французы, как Анри Мартэн, и их немало.
Когда Жаку, Пьеру и другим французским матросам
стало известно об этом решении правительства, они уже
знали, как им следует поступить.
«Доба», некогда немецкое торговое судно «Дрезден»
водоизмещением около двенадцати тысяч тонн, после
второй мировой войны было передано Франции в счет
репараций. Судно переоборудовали в военный транспорт,
использовав для рейсов в Восточную Азию.
Шестого июля 1950 года «Доба» покинул Сайгон-
ский порт, взяв курс на Оран.
Через пять дней транспорт пришвартовался в порту
Коломбо, на Цейлоне, и принял на борт груз каучука-
сырца.
Жак Мэн и его друзья из команды «Добы» недавно
как раз узнали, что вскоре и их должны сменить воен-
ные моряки.
Жак сказал:
— Если у нас нет больше возможности доставлять
оружие вьетнамскому народу, то легионеров в Индоки-
тай мы тоже возить больше не станем.
Однажды ночью, на седьмой день плавания, между
Коломбо и Аденом, недалеко от мыса Гвардафуй, транс-
порт «Доба», шедший со скоростью семнадцать узлов
в час, врезался в берег Итальянского Сомали. Через
двадцать четыре часа он разломился пополам и затонул.
Печальные перспективы у французского прави-
тельства!
Печальные перспективы у мсье Лорана!
• • *
Пакгауз номер двенадцать стоит в самом начале
длинного ряда подобных же безобразных многоэтажных
сооружений из бетона, отделяющих территорию Сайгон-
ского порта от города.
У причала с раннего утра французский танкер сгру-
жал тяжелые железные бочки; затем их доставляли к
двенадцатому пакгаузу и устанавливали там штабе-
лями.
Рядом с пакгаузом стояла крытая вышка. На ней
дежурили два легионера первого батальона Третьего
114
полка Иностранного легиона, вооруженные тяжелым
пулеметам системы Гочкис.
Первый часовой, повыше ростом, глубоко засунув
руки в карманы, нетерпеливо переступал с ноги на ногу.
Второй молча смотрел на город. Недавно прошел
дождь, и в воздухе висела легкая дымка. Последние
три недели не было дня, чтобы не лили дожди.
— Вот и торчи тут, как купленный товар, за кото-
рым забыл зайти заказчик,— проворчал долговязый.
Второй часовой пожал плечами:
— Кто его знает, Шольц, может быть, это к лучшему.
— Да скучища-то какая! Надо же было, чтоб как
раз нас послали на эту вышку! Безобразие! Другим ве-
зет. Их вот отправили в Биен-Хоа, на аэродром. Там
хоть нет-нет да случится что-нибудь. Эх, жаль, что меня не
оставили на сторожевом посту! Чорт знает, что такое...
— А ты на каком сторожевом посту был? На том,
что у дороги в Ту-Дау-Мот?
— Вот-вот, как раз на нем. В полутора километрах
от моста Бинь-Лой.
— А я из Сайгона и не вылезал, что ж мне тогда
говорить? Только и видел, что эти идиотские бараки на
окраине города.
— Эх, Гартвиг, ты и не знаешь, чего лишаешься!
Вот на прошлой неделе опять такое было, скажу я
тебе... Санвуазен этот, ведь ему только недавно два-
дцать стукнуло, а он уж такие дела творит, что ты бы
глаза вылупил! Поймали мы одного санитара, знаешь,
вьетминца, так лет сорок пять ему было. Лейтенант
Санвуазен приказал привязать ему руки к щиколоткам
и подвесить за локти, восемь часов он так висел. Весь
первый взвод собрался .поглядеть. Желтолицый должен
был рассказать нам, сколько в округе членов Вьет-Мина.
Но ты думаешь он сказал хоть слово? Мы уж и помо-
гали ему: кто плеткой, а кто штыком. А он только
смотрел на нас— и ни слова. Ну, тут лейтенант и разо-
злился. Приказал принести японский полевой телефон и
подключить один провод к половым органам, а другой к
уху вьетминца. Но тот молчал, хотя все тело его так и
подпрыгивало в воздухе, когда включали ток. После
этого за него принялся Ноллэ,— знаешь, денщик Сан-
вуазена. Ноллэ связал вьетминца, швырнул на землю и
до тех пор вливал ему в рот воду, пока у того не
115
вздулся живот. Потом стал скакать у вьетминца на
животе и задавать ему вопросы, пока вся вода обратно
не вышла. Три раза Ноллэ проделал этот фокус с во-
дой, а потом взял смазочное масло. Мы только пере-
глянулись. Кое-кому дурно стало, а вьетминец попреж-
нему ни слова! Тут Саввуазен решил кончать дело. Он
приказал принести железную решетку, положить на нее
желтолицего и развести под ним огонь. Ты видел когда-
нибудь, как горит человеческое мясо? Воняет, скажу я
тебе! А у этого Ноллэ во всем система. Он сжег вьет-
минцу сперва ступни, потом задал вопрос; потом сжег
икры, и опять спросил,— и так все дальше передвигал
головни. Когда огонь добрался до живота, желтолицый
помер. Ну, такого я еще никогда не видал! Ведь ни на
один вопрос не ответил! Да и не стонал почти, но все
время смотрел на нас... Кое-кто хотел удрать, но Сан-
вуазен не разрешил. Он приказал отрезать у мертвеца
голову, насадить ее на бамбуковый кол и выставить
возле мачты с флагом. Всю ночь она там находилась...
— Перестань, Шольц, говорю тебе! — прервал его
Гартвиг.
— Да сейчас кончу...
— Перестань! Оставь меня в покое! — Гартвиг по-
вернулся спиной к Шольцу и вытер липкий пот с лица,
чувствуя, что у него вот-вот все внутренности вывер-
нутся наружу. Молча он снова стал смотреть на город.
Во время рассказа Шольца Гартвиг думал о тех
двух французских матросах, которые на палубе «Добы»
спросили его: «А почему вы, собственно, собрались в
Индокитай, ребята?» И Штандера этот тоже все при-
стает с вопросами. Он, Гартвиг, уж сказал ему: «Мы же
воюем только против разбойников и бандитов». А Штан-
дера как заорет на него: «Разбойниками ты их назы-
ваешь?.. А кто же тогда мы такие? Кто ты такой?» —
и ушел. Вот проклятье!
«С этим Штандерой вообще надо быть осторожней,—
подумал Гартвиг.— Он и в Африке все время ворчал, а
здесь стал еще злее. Того гляди примутся за него.
Кафка так и шныряет глазами, когда видит его, Гарт-
вига, со Штандерой. Политические разговоры вообще
запрещены. Да, так глупо получается, он ведь Штандере
обязан. Ведь если бы Штандера в Нувьоне не достал
ему новый ремень взамен пропавшего, вся надбавка за
116
службу в Индокитае плакала бы! Вот дурацкая исто-
рия: потеряешь что-нибудь, вычитают с тебя в десяти-
кратном размере».
— Который час? — толкнул Шольц задумавшегося
Гартвига.
— Половина седьмого,— буркнул тот в ответ.
— Вот чорт! Еще два с половиной чaca! Совсем с
ума сойдешь тут.
* * *
На самой южной окраине города, там, где начинаются
болота и густые заросли Долины тростников, стояла
хорошо замаскированная бамбуковая хижина.
В ней жил Фыонг, руководитель районного Комитета
сопротивления города Сайгона, с женой, тринадцатилет-
ним сыном и престарелым отцом. Фыонг поселился здесь
лишь несколько месяцев назад, после того как вьетнам-
ские патриоты вырвали его из когтей французской тай-
ной полиции.
Стоял февраль 1947 года. Утром прошел дождь, и
теперь над городом висела легкая дымка.
Хозяйка готовила на очаге посреди хижины обед.
Из центра ночью поступили листовки и другой про-
пагандистский материал. Посыльный и руководитель
центра ушли незадолго до рассвета, проговорив всю
ночь с Фыонгом. И сейчас, хотя время уже близилось к
полудню, Фыонг и его сын, накрывшись от москитов
защитной сеткой, все еще спали, наверстывая упущенное.
Вот и обед готов. Хозяйка дома подошла к лежанке
и приподняла сетку. Оба, муж и сын, сразу открыли
глаза, сладко потянулись, вскочили и с шутками, весело
смеясь, побежали к колодцу умываться.
Отец с сыном были большими друзьями: совместная
работа на благо родины, постоянная опасность, которой
они при этом подвергались, создали между ними новые
отношения — отношения, основанные на глубоком уваже-
нии друг к другу, на большой любви.
Чунг гордился своим отцом, одним из выдающихся
руководителей освободительной борьбы вьетнамского
народа, а Фыонг с радостью наблюдал, что его сын ра-
стет настоящим патриотом.
117
Пообедав, каждый принялся за свое дело.
Фыонг сел за стол и стал читать поступившие ночью
инструкции, а Чунг взял несколько листовок и присел
на корточках у открытой двери.
Как это принято у вьетнамских ребятишек, Чунг стал
читать вслух, довольно сильно напрягая голос. Углубив-
шись в чтение, он и не заметил, как из тростниковых
зарослей вышел юноша, перебежал через открытое ме-
сто перед хижиной и встал рядом с ним.
Вздрогнув, Чунг поднял голову, но тут же радостно
улыбнулся.
— Ван, это ты, дружище! — воскликнул он.
Мальчики вошли в хижину. При виде их Фыонг тоже
улыбнулся.
Ван, поздоровавшись с хозяином, присел к столу, вы-
тащил из-за пазухи конверт и вручил его Фыонгу.
— Срочное что-то,— с гордостью заявил он,— а то
бы Бинь не решился послать меня.
Фыонг спокойно вскрыл письмо, которое прислал ему
Бинь, его связной в городе.
Прочитав письмо, он поднял голову и задумался.
Мальчики с нетерпением смотрели на него. Фыонг молча
протянул им письмо:
«В порту французский танкер с раннего утра разгру-
жает бочки с бензином. К вечеру выгрузку закончат.
Бочки стоят у пакгауза номер двенадцать. Завтра утром
их должны отправить на аэродром у шоссе Сайгон —
Биен-Хоа. Пакгауз охраняется только двумя часовыми на
вышке, в тридцати шагах от бочек. Решай, стоит ли, как
и когда?
Бинь».
Чунг еще не кончил читать письмо, как Ван уже вос-
кликнул: — Фыонг, вот подходящий случай! Разреши,
пожалуйста, мне...
— Нет, нет, Ван, — Фыонг улыбнулся нетерпению
юноши и уже серьезно продолжал: — Тут, пожалуй,
предстоит игра не только с огнем, но и с жизнью. Дело
не для тебя, дорогой мой1 Да, кроме того, с тех пор как
взлетели на воздух склады у вокзала, французы держат
ухо востро, а чтобы подобраться к бочкам, необходимо
обладать известной долей хладнокровия, которого я у те-
бя пока что-то не замечаю.
118
Чунг внимательно выслушал все, что отец говорил
Вану.
Мальчик сидел задумавшись и опустив голову. А Ван
все не унимался.
— Ты, Фыонг, считаешь, что мы, молодежь, не мо-
жем справиться с таким делом,— заговорил он горячо.—
С тех пор как я попал в твою группу, ты мне еще ни
разу не разрешил участвовать в каком-нибудь опасном
предприятии. Поручаешь мне разносить листовки, до-
ставлять письма — и только. Мне уже семнадцать, я то-
же хочу по-настоящему участвовать в борьбе.
— Не горячись, Ван,— прервал его Фыонг. — Твоя
работа на благо родины так же важна и необходима,
как и работа всех остальных. Задания ты выполнял до
сих пор смело и решительно. Ну, вот видишь, тебе же
приятно слушать, когда о тебе так говорят! Но пред-
ставь себе, что в самый разгар нашей борьбы против
угнетателей мы забыли бы об осмотрительности. Многие
юные патриоты погибли бы тогда, другие попали бы
в тюрьму, и французы пытали бы их... В один прекрас-
ный день родина потребует и от тебя большего, чем рас-
пространять листовки... и тогда живой Ван сможет при-
нести ей гораздо больше пользы, чем мертвый.
Чунг все это время молчал. Теперь он, внимательно
взглянув на отца, сказал:
— А я угадал: ты сам хочешь взорвать бочки с бен-
зином. Правда?
— Я лучше всех знаю порт, и поэтому сделаю это
сам,— ответил Фыонг и вновь обратился к Вану.— А те-
перь, Ван, слушай внимательно. То, что я тебе скажу,
надо запомнить и устно передать Биню. Сообщи ему
следующее: сегодня в восемь часов вечера склад бен-
зина взлетит на воздух. В восемь часов вечера!
Когда Ван вышел, к столу подошла хозяйка дома.
Она с мольбой взглянула на Фыонга.
— Так нужно... ты меня понимаешь...— сказал муж,
не дав ей вымолвить слова. Он положил жене руку на
плечо и отвел взгляд.
Жена посмотрела на него, медленно отвернулась и
неуверенными шагами подошла к свекру.
В хижине воцарилась тишина.
119
Чунг встал, подошел к лежанке и вытащил из-под
нее сумку с листовками.
— Я переночую в городе, у Биня,— сказал он тихо,
попрощавшись.— Оттуда мне лучше будет видно, как
загорится склад с бензином.
Фыонг вновь присел к столу. Засветло он не решался
итти в город: улицы кишели французами и французски-
ми шпиками. Он ждал, пока наступит вечер. Время
тянулось так медленно, что, казалось, дню не будет
конца.
Отец Фыонга сидел возле открытых дверей и непо-
движно смотрел на медленно темневший небосклон.
Фыонг ласково погладил склоненную голову жены,
твердо посмотрел в глаза отцу и вышел.
Левой рукой он прижимал к себе небольшой свер-
ток — в нем была бомба, которую он через час должен
бросить в склад с бензином, принадлежащий ненавист-
ным оврагам.
Ловко пробираясь сквозь заросли, Фыонг подумал о
том, как мало у него шансов остаться в живых. Ведь
взрывная волна...
Рассердившись, он отбросил эту мысль. Не это глав-
ное! И он еще раз во всех подробностях обдумал свой
план.
Фыонг добрался до города без происшествий и, никем
не задержанный, проник на территорию порта. Прижи-
маясь к земле, он проскользнул под колючей проволо-
кой, которой был обнесен пакгауз, и на несколько мгно-
вений застыл, внимательно осматриваясь.
Справа, примерно в шестидесяти шагах, он смутно
различал вышку и на ней часовых, а прямо перед со-
бой... Пожалуй, это...
Он испуганно вздрогнул.
Два взрыва, один за другим, разорвали тишину.
Фыонг, быстро спрятавшись за нагроможденные друг
на друга деревянные бочки, увидел, что пламя уже вы-
росло в огромный факел. И вдруг в пламени мелькнула
стройная фигурка мальчика; прижимая руки к глазам,
он стремительными прыжками пытался спастись от огня.
«Чунг!» — хотел крикнуть Фыонг, но голос отказался
ему служить. С вышки хлестнула пулеметная очередь.
120
Фыонг не видел искаженной от злобы физиономии
легионера Ганса Шольца за прицелом пулемета, не видел
он и испуганного выражения лица легионера Альфреда
Гартвига, прижимавшего руки к открытому от ужаса рту.
Но он видел, как пулеметная очередь скосила его
сына, а пламя навеки скрыло тело мальчика.
Огонь дрожал и гудел, все разрастаясь. Кругом ста-
ло светло, как днем, жара была невыносимой. А Фыонг
все смотрел на то место, где только что оборвалась
жизнь его юного сына. Он был убит очередью из аме-
риканского пулемета немецким наемником французского
Иностранного легиона.
Внезапно Фыонг услышал топот: к пакгаузу бежала
группа французских солдат.
Он спокойно переложил бомбу в правую руку, по-
дождал немного, потом выдернул кольцо и швырнул ее
в солдат.
Когда раздался взрыв, Фыонг был уже возле колючей
проволоки. Быстро он проскользнул под ней и, убедив-
шись, что никто его не преследует, бросился бежать.
Вскоре порт остался далеко позади.
Совершенно мокрый от пота, Фыонг добрался до
своей хижины. В дверях стояли его жена и престарелый
отец.
Со слезами на глазах взглянул он на них, отвернулся
и показал на кроваво-красное зарево, поднимавшееся
из-за горизонта.
— Чунг! — словно стон, вырвалось у него из груди
имя сына.— Чунг! — повторял он снова и снова.
Еле держась на ногах, он вошел в хижину и обес-
силенный упал на лежанку. Рыдая, жена опустилась
возле него.
Отец Фыонга тихонько вышел и снова сел у дверей.
Твердым взглядом он следил за все разраставшимся на
небе заревом. По морщинистому лицу одна за другой
сбегали слезы. Старик вспомнил, как его внук Чунг с
сияющими глазами читал ему вслух новогоднее послание
президента Хо Ши Мина к вьетнамской молодежи:
«Во Франции во времена Великой революции только
три юных патриота пожертвовали жизнью ради родины.
Во Вьетнаме таких юношей уже сотни...»
— Чунг! — дрожащим голосом шептал старик.—
Чунг!..
121
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Трехцветное знамя безжизненно свисало с мачты,
высившейся возле маленького сторожевого поста. Рядом
стоял легионер с карабином в руках.
Пост был расположен в живописной местности, среди
пальм, рисовых полей и зарослей бамбука, на дороге,
которая соединяет Жиа-Динь и Ту-Дык недалеко от
большого железнодорожного моста Бинь-Лой.
Солнце припекало, жаркий воздух дрожал над горя-
чей пыльной землей, было душно, как в теплице. У то-
щего легионера с костлявым лицом на лбу выступил
липкий пот, спирало дыхание, давило грудь.
Смена только через три часа!..
Легионер, спотыкаясь, устало побрел через площадку
к низкому деревянному строению. Вскоре он вышел от-
туда и направился к мостику, перекинутому через не-
большой канал. Только он собрался стащить с себя ру-
баху защитного цвета и окунуться в теплую грязно-ко-
ричневую воду, как его внимание привлек шум автомо-
бильного мотора. Легионер взглянул на шоссе.
«В такое время к нам кто-то на машине»,— подумал
он, увидев небольшой серый грузовик, который несколько
минут спустя остановился возле него. Но еще больше
удивил легионера человек в штатском, вылезший из ма-
шины и направившийся к нему.
— Легионер, позовите начальника поста!
Легионер слегка усмехнулся такому приказу штат-
ского и посмотрел на него выжидающе. Он было со-
брался даже что-то возразить ему, но, еще раз мельком
оглядев штатского с ног до головы и заметив, что у нею
из-под куртки выглядывает дуло крупнокалиберного ре-
вольвера, передумал. Так ничего и не сказав, он пожал
плечами и ленивой рысцой побежал через площадку до-
ложить о случившемся лейтенанту Санвуазену.
Когда он, уже вместе с лейтенантом, вернулся к
мостику, штатский все еще стоял на берегу канала и
не отводил глаз от грязно-коричневой воды.
Санвуазен сразу же закричал на штатского. Тот до-
стал из кармана куртки пропуск и, не поднимая головы,
небрежно протянул его офицеру.
Пока Санвуазен проверял пропуск, штатский закурил
сигарету.
122
Вдруг лейтенант вытянулся и откозырял:
— К вашим услугам, мсье...
— Лакруа, лейтенант,— усмехнулся штатский и про-
тянул Санвуазену сигарету.
— Лакруа?! — запинаясь повторил лейтенант и вдруг
понимающе осклабился.
— Прикажите позвать еще нескольких легионеров.
И снова легионеру Гаспару Шмаленбаху пришлось
рысцой трусить через площадку.
Пока он созывал легионеров, у него не выходил из
головы человек в штатском. А как Санвуазен стал ле-
безить перед ним, когда увидел пропуск! «Вряд ли он
француз,— подумал Шмаленбах, вспомнив странное,
какое-то нёбное произношение штатского.— И сигарета
у него с таким сладким, тяжелым дымком...»
— Гм,— произнес Шмаленбах и покачал головой,
не веря собственной догадке.
Двенадцать легионеров во главе со старшим сержан-
том Полейном — бельгийцем — с заряженными караби-
нами и автоматами в руках собрались около грузовика.
Водитель откинул полог, и из машины выскочили два
человека, вооруженные автоматами, тоже в штатском.
Из кузова выволокли пять связанных вместе парашют-
ными стропами вьетнамцев.
Санвуазен, стоявший рядом с Лакруа, отдал команду.
Пьяный сержант ревя, как бык, вывел пленников на
тропу, тянувшуюся вдоль канала, и отвел их на не-
сколько сот метров в сторону.
Шмаленбах, шедший с группой легионеров позади
Санвуазена и Лакруа, услышал, как лейтенант отдал
сержанту Кафке приказ оцепить местность. Кафка рас-
ставил легионеров широким полукругом.
— Вьет-Мина боятся, — язвительно прошептал сосед
Шмаленбаха, коренастый парень с каштановыми воло-
сами рыжеватого оттенка.
— Хотелось бы мне знать, что они собираются де-
лать? — шопотом отозвался Шмаленбах.— Наверняка
все они из Второго бюро. Вот только кто этот длинный,
этот Лакруа?..
По приказу Санвуазена Полейн заставил вьетнамцев
опуститься на колени.
123
Лакруа подошел к пленникам и задал им какой-то
вопрос. Снова резко и неприятно прозвучал его нёбный
говор.
Ни один вьетнамец не ответил ему.
Обозлившись, Лакруа ударил одного из пленников
ногой в лицо...
— Начинайте ! Эти свиньи все равно не скажут, где
спрятались красные бандиты,— процедил он сквозь зу-
бы, обращаясь к Санвуазену.
Не успел лейтенант дать знак старшему сержанту,
как вьетнамцы, подпирая друг друга, поднялись на ноги.
Гордо вскинув головы и обратив свои мужественные
лица к врагам, они запели:
— Doan quän Viet-Nam di...1
На мгновение легионеры так и застыли.
— Это же вьетнамский национальный гимн, Штанде-
ра,— прошептал Шмаленбах, схватив товарища за руку.
Штатские и несколько легионеров набросились на
вьетнамцев и стали сбивать их с ног прикладами. По-
лейн и Кафка, подхватив самого молодого из пленников,
подтащили его к берегу канала и бросили на бревно.
Пьяный старший сержант Полейн выхватил большой
охотничий тесак. В воздухе сверкнуло и со свистом опу-
стилось тяжелое лезвие.
— Viet-Nam muon nam!2 — выкрикнули четыре това-
рища убитого вьетнамца. Клич их прозвучал, как побед-
ный призыв.
К бревну подтащили еще двух пленников.
В руках пьяного старшего сержанта снова сверкнуло
лезвие, и снова раздался гордый призыв: — Да здрав-
ствует Вьетнам!
Шмаленбах побелел как мел. Ему нехватало воздуха.
Штандера, сжав губы, следил за Лакруа, который с
подчеркнутым равнодушием доставал из кармана сига-
рету. Санвуазен подобострастно дал ему прикурить.
Неожиданно перед Лакруа вырос четвертый вьетна-
мец. Очевидно, он заранее развязал веревку, которой
был связан, и теперь, сбросив ее, поднял руку.
Лакруа схватился за кобуру.
Вьетнамец презрительно усмехнулся, затем медленно
1 Вьетнамская армия шагает... (вьетн.)
2 Да здравствует Вьетнам! (вьетн.)
124
снял криво сидевшие погнутые очки и протянул их
штатскому, который машинально взял их.
— Вот вам на память обо мне,— сказал вьетнамец
по-французски.
Лакруа покраснел как рак, швырнул очки на землю
и растоптал их. Потом выхватил револьвер, но вьетна-
мец, не удостоив его даже взглядом, уже направлялся к
берегу канала.
В тот момент, когда выведенный из себя Лакруа
засовывал револьвер в кобуру, тесак Полейна сверкнул
в четвертый раз.
Пятый вьетнамец сам положил голову на бревно,
с которого ручьем стекала кровь его товарищей. Когда
Полейн снова занес тесак, вьетнамец крикнул: — Да
здравствует Вьетнам!
Полейн вытаращил на него глаза, не в силах нанести
смертельного удара.
Так повторилось дважды.
Тогда Кафка выхватил из рук дрожащего старшего
сержанта тяжелый тесак. Крепкое, натренированное тело
вьетнамца напряглось и вновь раздался призыв: — Да
здравствует Вьетнам!
Трижды поднимал и опускал Кафка тесак, прежде
чем упала гордая голова вьетнамца.
Один из штатских приказал Кафке отрезать у уби-
тых уши.
Ухмыляясь, Кафка поспешил выполнить приказ.
Лакруа положил отрезанные уши в большой конверт
и сказал, растянув губы в улыбке:
— Cela me faire im beau collier de souvenir!1
Примерно чac спустя Шмаленбах и Штандера снова
стояли на берегу канала и смотрели на грязно-коричне-
вую воду, только что поглотившую тела пяти вьетнам-
ских патриотов. Неподалеку взревел мотор.
Когда машина тронулась, легионеры увидели, как
лейтенант Санвуазен подобострастно козырнул.
«Кто же это мог быть?» — подумал Шмаленбах,
вспомнив о пропуске, который человек в штатском
предъявил лейтенанту.
1 Это на память. Красивое выйдет ожерелье! (фр.)
125
Санвуазен медленно шел через площадку. Он тоже
думал об этом пропуске. На нем рукой генерала
Леклерка, французского верховного комиссара в Индо-
китае, было написано, что приказания Ж. О. Лакруа, осо-
бого уполномоченного «верховного комиссара, должны
выполняться беспрекословно.
Ни легионеры, ни Санвуазен и не подозревали, что
мсье Лакруа был одним из «экспертов» при генерале
Леклерке, присланных французским правительством, и
что Лакруа, входя для доклада к своему начальнику
мистеру Доналду Р. Хиту, посланнику Соединенных
Штатов в оккупиррванной французами части Индокитая,
рекомендовал себя как Джон Оуэн Картер.
А мистер Картер в это время думал как раз о своем
начальнике. Наверное, тот опять прищурит свои холод-
ные свирепые глаза под очками в тонкой оправе, когда
он, Картер, будет ему докладывать о новом провале.
Через несколько часов над маленьким сторожевым
постом первого взвода второй роты первого батальона
Третьего полка Иностранного легиона между Сайгоном
и Ту-Дау-Мот в Южном Вьетнаме опустилась ночь.
Жители этой страны называют ее Намбо, а те, кому в
ней не место,— Кохинхиной...
* * *
Сайгон — столица Южного Вьетнама и одновременно
самый крупный порт страны.
Город расположен в восточной части большой низ-
менности, пересекаемой рекой Меконг, у отрогов Аннам-
ской горной цепи, которая тянется от китайской границы
на юг до мыса Сен-Жак. Близ северных окраин города
протекает Арруа де Лаваланш, близ южных — Арруа
де Шинуа — два рукава реки Сайгон. К ней город при-
мыкает своей восточной окраиной.
Грязно-коричневые воды реки Сайгон, в верхней пет-
ле которой находится военная гавань, а в нижней — тор-
говая, ниже города сливаются с обмелевшей Дон-Най,
которая, в свою очередь, пятьюдесятью километрами
ниже впадает в Южно-Китайское море.
Географическим центром города, насчитывающего
около ста пятидесяти тысяч жителей, является пересе-
126
чение проходящих по диагонали улиц Шоссе Лу-Лоба и
Поль-Бланши.
Город делится на две части.
Для одной из них характерны чистые, окаймленные
тенистыми деревьями улицы. Сквозь листву пальм и
других тропических растений поблескивают на солнце
крыши современных вилл. Они так и излучают доволь-
ство, покой, сытость.
О людях, населяющих эту часть города, дают пред-
ставление два типа жителей: жирный, неповоротливый
французский чиновник, по совместительству владелец
плантации, и чахоточный рикша, который за тридцать
пиастров целый день таскает свою коляску, лавируя
между трамваями и элегантными автомобилями, пока,
лет семь пробегав так по улицам города, не падает на
мостовую, истекая кровью.
Другая часть — так называемый запретный город —
строго отделена от европейской части, чтобы какой-ни-
будь европеец не заблудился в переулках, где высятся
целые горы нечистот, распространяющих ужасающее
зловоние.
Здесь живет беднота. Она опит прямо на грязных
улицах, на подстилках из рисовой соломы, болеет
страшными тропическими болезнями, заживо гниет и
умирает с голоду.
А на возвышающемся надо всем этим дворце фран-
цузского губернатора Кохинхины развевается трех-
цветное знамя.
Посередине улицы Поль-Бланши, шатаясь и горланя
сиплыми голосами песню о Хорсте Весселе1, движется
шумная группа пьяных солдат. На тротуарах останавли-
ваются прохожие.
Хорошо одетые мужчины и женщины улыбаются, пе-
ребрасываются шутками. Эти французы забыли, что
лишь несколько лет назад те же самые солдаты с той
же самой песней на устах маршировали по улицам Па-
рижа, они забыли, что эти же солдаты причинили не-
сказанные страдания французскому народу.
1 Хорст Вессель — уголовный преступник, убитый в тридцатых
годах. В его честь германские фашисты сложили песню, ставшую
партийным гимном нацистской партии. — Прим. ред.
127
Сумерки спустились над городом, когда Штандера,
покинув большой красивый парк, смешался с оживлен-
ной толпой на ярко освещенной улице.
Рядом с ним шли, пошатываясь, четыре подвыпивших
легионера.
Из дверей дома, мимо которого они проходили, доно-
сился дикий шум и гам. Прислонясь к стене, возле дома
стояли несколько девушек. Легионеры подхватили каж-
дый по девушке и скрылись в дверях. Штандера после-
довал за ними. В лицо ему ударил запах табачного
дыма и крепки« напитков.
За одним из столиков, где расположились солдаты
колониальной армии всех родов оружия, Штандера на-
шел свободное место.
Он закурил сигарету, заказал рисовой водки и по-
смотрел на часы. «Еще полчаса придется ждать»,— по-
думал он осматриваясь. Вокруг сидели накачивающиеся
спиртными напитками солдаты и уличные девицы, пья-
ными голосами горланя песни; на стол летели кредитки;
парочки, сопровождаемые улюлюканьем, исчезали в со-
седних комнатах.
Мужественно отбиваясь от пьяной солдатни, пытав-
шейся удержать ее, между столиками пробиралась мо-
лодая вьетнамка. Заметив Штандеру, она подошла к
нему сзади и обвила руками шею.
Штандера удивленно взглянул в большие миндале-
видные глаза молодой женщины, и понимающая улыбка
скользнула по его лицу.
Он хотел что-то сказать, но услышал, как она про-
шептала мягким голосом: — Мы с вами незнакомы...
Пригласите меня!
Штандера растерялся. Но тут он увидел, как его
сосед по столику, сержант регулярной армии, шатаясь,
встал и, обхватив вьетнамку, жадно потянулся к ее гру-
ди. Штандера ударил сержанта по рукам и с силой поса-
дил на стул. Ругаясь, француз уставился на него, но
Штандера, не обращая на сержанта внимания, взял мо-
лодую женщину за руку и направился с ней к стойке.
Они сели рядом на высоких табуретах. Женщина по-
ложила левую руку на плечо легионера и шепнула ему
на ухо: — Идемте! — Штандера так и не успел ничего
сказать ей.
128
При помощи своего трофейного миномета эти бойцы Народной
армии научили легионеров передвигаться по команде «Удирай
во все лопатки!»
Женщины деревни Бон-Ти тоже последовали призыву президента.
Им вновь пришлось пробираться сквозь толпу. Один
из солдат, загородив им дорогу, сделал грязное замеча-
ние, сопроводив его соответствующим жестом. Солдатня
за столиками загоготала.
Штандера заметил, что глаза его спутницы вдруг
сверкнули холодным блеском.
Внезапно за их спиной поднялся гвалт. Легионеры у
стойки сцепились с солдатами регулярной армии. Sales
bodies!, немецкие свиньи! — кричал капрал, размахи-
вая над головой стулом. В воздух полетели столы, стулья,
стаканы. Началась дикая свалка.
«Германия, Германия, превыше всего...»,— затянул
один из легионеров. Другие подхватили, размахивая в
воздухе чем попало.
Женщина увлекла Штандеру в одно из соседних по-
мещений. Им пришлось пройти по темному коридору.
— Сюда, пожалуйста!
Открылась маленькая дверь, и в коридор упал луч
света от керосиновой лампы.
— Присядьте,— пригласила она, указывая на низкую
табуретку.
Штандера осмотрелся. Две табуретки, лежанка, цы-
новка на полу и маленький столик, накрытый на троих,
составляли все убранство комнаты. Молодая женщина
подошла к столу.
Пока она разливала чай, Штандера внимательно изу-
чал ее. Иссиня-черные волосы обрамляли строгий овал
лица. Глаза поставлены немного косо, губы полные,
красные.
— Я очень рада, что вы пришли,— тихо сказала она
на хорошем французском языке и продолжала своим
мягким низким голосом, не дав Штандере ответить.—
Вам придется пока провести время со мной. Надеюсь,
вам это не очень в тягость? — улыбнулась она легио-
неру.— Брат придет несколько позже.
— Пожалуйста, пожалуйста...
— Меня зовут Ти Ан, — сказала она, протягивая
Штандере блюдо с печеньем.
На несколько минут в комнатке воцарилась тишина.
Затем Штандера спросил: — Скажите, Ти Ан, я ни-
чего не понимаю... Этот дом... эта комната... и вы здесь?..
1 Гнусные боши! (фр.)
129
В ответе молодой женщины прозвучало нетерпение:
— Вам приходилось когда-нибудь слышать о Буй Тхи
Кук? Она родилась в Куанг-Чунге, на севере нашей ро-
дины. После революции, в августе тысяча девятьсот
сорок пятого года, ее за открытый характер, за успе-
хи в работе, за активность и самоотверженную любовь
к родине избрали председательницей местного комитета
женской организации. Ей было двадцать три года, когда
французские варвары вновь напали на нашу страну. Она
любила родину и потому ненавидела захватчиков. Вско-
ре она вышла замуж за коменданта района, назначен-
ного правительством предателя Бао Дая — этой фран-
цузской марионетки. Муж ее Ни жестоко притеснял жи-
телей и выдавал патриотов угнетателям нашего народа.
Выйти замуж за такого человека для Тхи Кук было тя-
желой жертвой, но она выполняла задуманный ею план.
Отчеты, которые предатель писал нашим врагам, она
тайком переписывала и переправляла партизанам. От
скольких жертв и страданий избавила Тхи Кук наш на-
род! Но месяца через два после заключения этого ужас-
ного брака предатель начал кое-что подозревать. Когда
он решил выдать жену захватчикам, она застрелила его
и убежала к партизанам, предварительно захватив с со-
бой важные документы, предназначавшиеся для францу-
зов. Но некоторое время спустя, во время одной из так
называемых «операций», наглые разбойники захватили ее
в плен. Вы не можете себе представить, с каким дьяволь-
ским злорадством враги, узнав Тхи Кук, пытали ee! Ей
срезали даже подошвы ног, но она осталась верна своей
родине. Перед тем как умереть, она крикнула: «Да здрав-
ствует независимость Вьетнама! Да здравствует прези-
дент Хо Ши Мин!»
Штандера слушал, затаив дыхание. Когда умолк
мягкий голос Ти Ан, он низко опустил голову.
Ти Ан продолжала уже совсем иным тоном, и Штан-
дера вновь обратил внимание на жесткий блеск ее глаз,
который он впервые заметил, когда они пробирались
сквозь толпу солдат.
— Мужественная героиня Тхи Кук — пример для нас,
женщин Вьетнама. Мы знаем, за что мы боремся! Сай-
гон пока еще в руках врага. Я не принадлежу к тем
испорченным девушкам, которые влачат жалкое суще-
ствование в этом доме, позволяя захватчикам измывать-
130
ся над собой. Я здесь только потому, что борюсь еще и
за то, чтобы таких домов больше не было... И их не будет,
когда Сайгон снова станет свободным!
Штандере было стыдно смотреть в глаза молодой
женщине.
— Простите меня, Ти Ан, за мой глупый вопрос.
Ведь задал его вам один из тех, кто приехал сюда,
чтобы...
— Но теперь вы на правильном пути! Пусть он
приведет вас к вьетнамскому народу. Мы с вами друзья
и ведем совместную борьбу.
Кто-то тихо постучал в дверь.
— Это мой брат, — сказала Ти Ан.
В комнатку вошел стройный темноволосый человек.
— Рад снова вас видеть,— приветствовал он легио-
нера, тепло пожимая ему руку. — Надеюсь, вы провели
время за приятной беседой, пока меня не было?
Все трое сели на табуретки.
Штандера начал рассказывать Фу Тану о перемеще-
ниях французских войск. Вьетнамец аккуратно записы-
вал все.
Так прошло около часа. Они выпили чай, съели пе-
ченье и теперь весело болтали. Вдруг лицо Штандеры
стало серьезным.
— Фу Тан, я хотел вас спросить кое о чем. Я только
что сообщил вам о предполагаемом наступлении легио-
на в районе Ми-То. По всем признакам, сразу же после
этого нашу часть хотят перебросить на север. И, знаете,
я не хочу больше принимать участия... Я хочу еще до
этого перейти на сторону вьетнамской Народной армии...
и как можно скорее... Я не могу больше оставаться в
легионе, не могу смотреть на все эти преступления...
— Вы ведь не сидели сложа руки? — прервал его
Фу Тан серьезно. — Связавшись с нами, вы сделали мно-
го для того, чтобы помочь вьетнамскому народу. Но все
же мне понятно ваше желание.
Фу Тан вынул из кармана маленький розовый листок
бумаги и написал на нем несколько слов.
— Вот, возьмите! Это пригодится вам. Только
спрячьте как следует.
Вьетнамец ушел, тепло обняв легионера и крепко
пожав ему руку.
131
Молча сидели Ти Ан и Штандера за столом.
— Мне пора,— нерешительно сказал Штандера.
Несколько минут спустя они вышли на маленький
двор. На небе сияли звезды.
— Может быть, я через несколько дней уже буду на
той стороне,— тихо произнес Штандера.— Возможно,
нам удастся увидеться с вами, Ти Ан, еще раз, когда
уже вся ваша родина будет свободной...
Она взглянула на него, и Штандере показалось, что
в ее больших темных глазах промелькнула печаль.
— Прощайте, всего вам хорошего! — произнес мяг-
кий, мелодичный голос. Штандера почувствовал, как ее
руки обвили его шею, и ощутил легкое прикосновение
ее губ к своим губам.
И он остался один.
Задумавшись, Штандера вышел через узкую калитку
и очутился в полутемном переулке.
Через два дня дежурному сержанту доложили после
подъема, что легионер Гельмут Штаедера исчез.
Шмаленбах, проходивший вместе с Гартвигом по
плацу, услышал издали, как сержант орал: — Эта сво-
лочь перебежала к красным! Так я и знал...
Гартвиг посмотрел на Шмаленбаха и спросил: —
Чего это Кафка опять разорался?
Шмаленбах остановился, внимательно посмотрел на
небо и ответил:
— Штандера удрал.
— Гм,— хмыкнул Гартвиг.—Чего это ты на небо
уставился?
— Так просто,— усмехнулся Шмаленбах и зашагал
дальше.
* * *
— Обучение мы проходили в Алжире, в Филиппвиле
и Сетифе. За шесть недель — четыре тренировочных
прыжка. Ну, а после этого нас привезли в Кохинхину.
— А здесь вас уже сбрасывали?—спросил Кафка
сержанта десантных войск, стоявшего перед ним в зе-
леной форме парашютиста с большим беретом на го-
лове.
— А как ты думаешь? — просипел низкорослый сер-
132
жант. — Уже пять раз. Сначала-то мы имели дело с
партизанами. Это еще туда-сюда. Но вот в прошлом
месяце нас сбросили прямо на батальон вьетнамской ар-
мии. Это было совсем недалеко отсюда, в болотах мыса
Сен-Жак. Вылетели мы с Сайгонского аэродрома на де-
вяти «дакотах» по восемнадцать человек в каждой. Эти
«дакоты» лучше «юнкерсов», которые тоже у нас есть.
Преимущество «дакот» в том, что при прыжке можно
прямо выбегать из машины. Так вот, слушай, прыгнули
мы с высоты двухсот метров...
— Что ж так низко?
— Надо было быстрее приземляться. Если бы мы
прыгали с большей высоты, вьетминцы перестрелял« бы
нас еще в воздухе. Так вот я и говорю: спустились мы
прямо на батальон противника. В первый раз тогда
столкнулись с вьетнамской армией. Еще год назад тут
были одни партизаны. Мы — сразу в болото. Нескольких
все же подстрелили еще в воздухе, а двое разбились —
не раскрылись проклятые парашюты. Лежим мы, авто-
маты на прицеле, а желтолицых не видно. Стреляют
они, скажу я тебе, каждая пуля — попадание, и кого-
нибудь из нас уже нет! Три часа мы ползали по болоту,
ни одного вьетминца так и не увидели. А ведь из-за
каждого куста стреляли! Потом, значит, мы побежали,
да как: восемьдесят километров за один день отмахали,
а красные — за нами по пятам. Только подумаешь, что
они отстали, а уж опять пальба, и кто-нибудь из нас
падает...
— Чорт, не сладко нам здесь придется,— проворчал
Кафка, подскребывая шею.
— Можешь быть уверен, — просипел парашютист. —
Во Франции дело было проще. Я сам-то родом из Кель-
на, и в тысяча девятьсот тридцать восьмом году мы,
штурмовики, давали там перцу евреям. Вот я, такой
идиот, и подумал, что и здесь все так же просто, а на са-
мом деле дермо, скажу я тебе.
— Вингенс, как зовут-то тебя? — спросил Кафка.
— Альфред.
— А где ты был во время войны?
— У Роммеля, знаешь—прорыв на Александрию!..
— А в плену был? — прервал его Кафка.
— Был. В Канаде. Потом перевезли в Англию и от-
пустили. Но я сразу пошел в легион.
133
Несколько дней спустя первый батальон Третьего
полка Иностранного легиона перебросили в Ми-То, что
в восьмидесяти километрах юго-западнее Сайгона.
Туда только что прибыли американские машины спе-
циального назначения. Легионеры с любопытством об-
ступили железные коробки, прозванные «крабами» и пер-
воначально предназначавшиеся для боевых действий в за-
снеженных районах. Машины, похожие на бронетранспор-
теры, но облегченной конструкции, могли применяться и
как амфибии. Вооружение состояло из тяжелых пулеметов.
На каждой пятой машине был установлен миномет.
— С этими консервными банками у нас дело веселее
пойдет! — сказал Кафка, подтолкнув легионера, стояв-
шего рядом с ним.
— Вот это машина! — воскликнул в ответ Гартвиг,--
хороша, наверное, в здешних болотах, сержант?
Ощупывая широкие гусеницы, другой легионер доба-
вил: — Теперь охотиться на заливных рисовых полях бу-
дет одно удовольствие! — Наверное, и нам дадут не-
сколько машин!
На следующий день три роты Третьего полка полу-
чили каждая по тридцать три «краба».
Начались учения. Легионеров готовили для крупного
наступления на Долину тростников — южнее Сайго-
на, — где, по данным воздушной разведки, предполага-
лось сосредоточение крупных частей вьетнамской Народ-
ной армии.
Генерал Карпантье, главнокомандующий француз-
скими войсками и преемник Леклерка, который незадол-
го перед этим погиб на американской «дакоте» по пути
в Алжир, приказал провести комбинированную опера-
цию «крабов» совместно с парашютистами. Вьетнамские
войска должны были быть окружены и уничтожены.
Учение было в полном разгаре. Легионеры с удивле-
нием смотрели на небо. Гул моторов показался им очень
знакомым. И действительно, вскоре в воздухе появились
в сопровождении истребителей «мессершмитт» самолеты
«юнкерс-52». На этот раз с ними летело только несколь-
ко «дакот».
Некоторые из легионеров, лежавших на земле в аме-
риканском обмундировании, американских касках, с не-
мецкими карабинами девяносто восьмого года в руках,
134
вспомнили о немецких гаубицах и фауст-патронах, из ко-
торых они снова, как и несколько лет назад, вели огонь.
Кое-кто думал, что изменились времена, но часть из них
понимала, что сменилось только знамя.
Через несколько дней началось наступление.
Вторая рота под прикрытием «крабов» первой роты,
рассыпавшись цепью, наступала на бамбуковые заросли.
В стрелковой цепи за двумя правофланговыми маши-
нами шел первый взвод второй роты, где служили Сан-
вуазен, Полейн, Кафка, Шмаленбах и Гартвиг.
В небе ревели моторы «Ю-52».
Несколько минут спустя в воздухе повисли белые ку-
пола парашютов; легионеры первого батальона парашю-
тистов, быстро спускаясь все ниже и ниже, падал» пря-
мо нa непроходимые заросли бамбука.
— Вот чорт, их слишком далеко отнесло! — закричал
легионер, сидевший в машине первой роты.
Со всех сторон загремели выстрелы.
Только что кричавший легионер упал навзничь и сва-
лился с «краба». Правая гусеница машины раздавила его.
Позднее стало известно, что несколько лет назад этот
легионер был офицером и кавалером Рыцарского кре-
ста . Французские оккупационные власти сначала за-
держали его как военного преступника, но он записался
в Иностранный легион, ну, и тогда...
За «крабами» медленно двигалась цепь стрелков. То
и дело хлопали выстрелы, и несколько легионеров пада-
ло. Остальные сразу же начинали беспорядочную
стрельбу по джунглям из карабинов и автоматов.
Когда «крабы» пробились к парашютистам-десант-
никам, легионеры увидели там лишь небольшую группу
оставшихся в живых. Почти все были ранены. От стра-
ха они палили из автоматов как сумасшедшие, даже по
цепи своих же стрелков.
Вьетминцев и след простыл.
Среди нераненых парашютистов Кафка узнал сер-
жанта, с которым разговаривал несколько дней назад:
— Послушай, Вингенс, что ж такое здесь произошло?
Сержант только зло огрызнулся:
1 Высшая награда в гитлеровской Германии. —Прим. ред.
135
— Да все то же caмoe! Первых подстрелили еще до
того, как они приземлились. К тому же большинство из
нас неудачно спустилось — стропы парашютов запута-
лись в бамбуковых зарослях. Посмотри вокруг — вот
они, висят еще над самой землей, все мертвые. Правда,
они палили из автоматов как оглашенные, но прежде
чем они смогли распутать стропы, всех их перестреляли.
А самое худшее — отовсюду палят, но никого из этих
бандитов не видно.
Кафка впервые участвовал в крупном бою и, узнав
несколько позднее, что операция приостановлена, облег-
ченно вздохнул. Его взвод лишь недавно покинул сторо-
жевой пост у моста Бин-Лой и прибыл через Сайгон в
Ми-То.
На обратном пути Кафка, шагая в самом хвосте ко-
лонны, все время боязливо оглядывал бамбуковые за-
росли по обе стороны дороги.
— Я и сам догадывался, что нам здесь предстоит не
воскресная прогулка,— пытался он пошутить, обращаясь
к старшему сержанту Полейну, который, подавленный
так же, как и он, шагал рядом с ним. — Но такого я
себе, конечно, не представлял...
Полейн пробурчал что-то себе под нос, внезапно
остановился, сорвал с плеча автомат и выпустил весь
магазин по бамбуковым зарослям. Все легионеры броси-
лись наземь и тоже открыли пальбу. Кафка чувствовал,
что у него тряслись руки, но нигде ничто не шелохнулось.
— Мне показалось, что я увидел вьетминца, — про-
стонал Полейн, поднявшись с земли и проведя рукой по
мокрому от пота лицу.
Как только колонна снова двинулась в путь, раздался
одиночный выстрел. Полейн, вскинув руки, упал навзничь.
И тут разверзлась преисподняя! Из зарослей непре-
рывно гремели выстрелы, летели ручные гранаты и са-
модельные мины — наполненные порохом жестяные бан-
ки, взрывающиеся с невероятным грохотом; впереди го-
рел подстреленный «краб».
Постепенно стрельба из чащи прекратилась.
Но легионеры все еще стреляли по невидимому про-
тивнику.
Санвуазен лежал рядом с Кафкой. — Поднимайся,
пошли дальше! — приказал он.
Когда Кафка с удивлением уставился на него, лейте-
136
нант пояснил: — Это партизаны. Я знаю их тактику.
Здесь они больше атаковать не будут. Их, наверно, ма-
ло, a то бы они пошли на нас в открытую. Повезло нам!
А если бы тут на самом деле было несколько батальо-
нов вьетминцев, то мы бы и ног отсюда не унесли.
Еще до этого к взводу пристал парашютист, встре-
тивший во время боя земляка-легионера. Теперь он ле-
жал на земле с простреленным плечом и стонал. Не-
сколько легионеров с бледными, мокрыми от пота лица-
ми суетились возле него.
Наконец, колонна снова тронулась.
Боевое охранение усилили. Молча шагали легионе-
ры, неся с собою убитых и раненых. Не доходя до Ми-
То раненый парашютист окончательно свалился. Тропи-
ческая лихорадка трясла его ослабевшее тело.
Ни те двое, что поддерживали парашютиста под руки,
ни Кафка, вспомнивший, как прошлой осенью в Оране
сгружали с «Сонтэ» больных и изможденных легионеров,
столь похожих на этого парашютиста,— развалины, а не
люди! — никто из них не знал, что этот немец-пара-
шютист по имени Иоганн Даниельчик, пять месяцев про-
валявшись в лазарете, окажется выброшенным на ули-
цу. Легион изрыгает его. И Даниельчик с врачебной
справкой, удостоверяющей, что он на шестьдесят про-
центов нетрудоспособен, с альбомом, заключавшим в се-
бе сотню фотографий, патронташем, набитым африкан-
скими сигаретами, и надеждой на ежемесячную пенсию
в тридцать западных марок вернется на родину, в Ванн-
Эйккель, где ему отведут каморку в бараке для бездом-
ных на Рейнштрассе.
«Легионер, маршируй иль подыхай!..»
Через две недели первый батальон погрузился на ко-
рабль, который взял курс на Хайфон. После недолгого
плаванья судно бросило якорь в Ня-Транге, у берегов
Южного Аннама.
Здесь корабль взял на борт группу легионеров рас-
квартированного неподалеку Второго пехотного полка
Иностранного легиона и вновь вышел в открытое море,
держа курс на север.
Шмаленбак часто беседовал с прибывшими к ним
легионерами. Большинство были немцы.
137
Один из них, Гюнтер Нассуа, тихий молодой человек,
обычно мало говоривший, рассказал ему историю Второго
полка. Им по очереди командовали полковники Бобан-
но, Бенникан, де ла Брусс, Николя, Тевеню и Делаборд,
по чьему приказу Южный Аннам —этот цветущий сад
Вьетнама. — был превращен в голую пустыню, а тысячи
и тысячи вьетнамских патриотов зверски убиты.
Нассуа рассказал и о капитане Хора, чехе по нацио-
нальности, который при Генлейне — гитлеровском гау-
лейтере Судетов — заслужил первые лычки, а теперь
применял и совершенствовал свои познания в легионе.
— Хора был начальником оборонительного сектора
Нинь-Хоа, — рассказывал Нассуа.— Четырнадцатого ию-
ля, в памятный день французской истории (в этот день
более ста пятидесяти лет назад в Париже пала Басти-
лия), Хора принял командование девятой ротой. Это
был человек с холодными, свирепыми глазами. Своим
доверенным он однажды сказал: «Буду здесь всеми спо-
собами делать миллионы, за тем и приехал в Индоки-
тай!» Они прозвали его Интеллигентной бестией с раз-
махом. Хора творил почти со всеми легионерами на их
родном языке. Вместе с девятой ротой Хора получил и
сектор Лак-Ан. Для начала он в первые же дни заявил,
что его легионеров якобы обстреляли вьетнамцы, и при-
казал «ликвидировать» тридцать два местных жителя —
мужчин, женщин и детей, раскладывавших для просуш-
ки сети на берегу. После этого солдатня разграбила де-
ревню, надругалась над женщинами, а оставшихся муж-
чин захватила с собой на сторожевой пост. Там в при-
нудительном порядке всегда находилось около двухсот
человек, использовавшихся для различных работ. Ночью
их загоняли в хлев, а днем они должны были «делать
миллионы» для Хоры, постоянно подвергаясь зверским
издевательствам. Даже орудия пыток, при помощи кото-
рых у пленных вьетнамских патриотов пытались вырвать
показания, изготовлялись под наблюдением самого Хоры.
В это «дело» он вкладывал весь свой многолетний опыт
и всю свою дьявольскую фантазию. Ни одна жен-
щина не могла уберечься от Хоры, а все знали, что он
болен венерическими болезнями. Трудно сказать, сколь-
ко вьетнамских девушек—в большинстве почти де-
тей! — пали его жертвой! С июля прошлого года, всего
за один год, по приказу Хоры из девяти тысяч жителей
138
сектора Лак-Ан было убито больше двух тысяч. За этот
же год были полностью разрушены деревни Лак-Ан, Фу-
Жиа, Фук-Туан, Куанг-Тиен, Ба-Ха, Хоа-Кой и Фу-То.
В разбойничьих походах Хоры участвовали не вся рота,
а человек сорок, большей частью немцы. Они-то и были
соучастниками его позорных деяний. Среди ник отли-
чался некий Вилли Шурр из Гамбурга, заслуживший
особое доверие Хоры.
Нассуа кончил свой рассказ. Несколько минут цари-
ла тишина.
— И все это называется «умиротворением», — ска-
зал Шмаленбах. — «Необходимо мирными средствами
завоевать сердце народа», — так, кажется, заявил гене-
рал Карпантье, прибывший из Парижа, чтобы занять ме-
сто Леклерка, своего сверхумного предшественника.
— Да, да, «умиротворение», — тихо произнес Нас-
суа, — это новая и в то же время очень старая линия
французской колониальной политики. Я уверен, что и
через год этот садист и убийца Хора — правда, уже чи-
ном повыше — все еще будет выжимать миллионы из
крови, а быть может, и обучать в Северной Африке но-
вых «умиротворителей», уже для Индокитая, если, ко-
нечно, до этого справедливая пуля не положит конец
его жизни.
Корабль приближался к Хайфону, важнейшему пор-
ту Бакбо — Северного Вьетнама; европейцы называют
его Тонкином.
Легионеры столпились на палубе.
Извилистая линия фарватера пролегала между бес-
численными маленькими островками.
— Чудесная страна! — сказал Нассуа после того
как они пересели на катер, который через несколько ча-
сов должен был доставить их в порт Хайфон. — Ее на-
зывают Страной ста тысяч островов.
«Что-то она мне сулит!» — подумал Шмаленбах.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Густые клубы тумана нависали над небольшой кот-
ловиной, по которой один за другим по узкой тропе
шли двое. Один — солдат вьетнамской Народной армии,
139
другой — молодой еще человек в форме Иностранного
легиона, но без знаков различия.
Они пересекли маленький ручей, причудливо петляв-
ший по низине, усеянной обломками скал, миновали огром-
ное бамбуковое колесо, медленно вращавшееся в ручье
и подававшее воду на недавно засеянное рисовое поле.
Тропа стала подыматься в гору.
В деревушке, через которую прошли путники, при-
ветствуя новый день, кричали петухи.
После нескольких часов непрерывной ходьбы вьетна-
мец остановился и обернулся. Спутник не спеша нагнал
его. Они молча смотрели вниз. Туман в долине рассеял-
ся, открыв их взору рисовые поля: окаймленные земля-
ными насыпями, они напоминали искусно выложенную
мозаику.
Кое-где по насыпям двигались маленькие синие точ-
ки. То были крестьяне, спешившие на свои поля. Отсю-
да, с высоты, все казалось крошечным. Даже дома на
косогоре, построенные на сваях, походили на игрушеч-
ные. Серебряной лентой по долине тянулась река.
Путники скрылись в бамбуковых зарослях. Взошло
солнце. Но это можно было заметить лишь по узким лу-
чам света, проникавшим сквозь густую листву. Вспугну-
тая ящерица шмыгнула через узкую тропу и исчезла,
шурша листьями.
Внезапно вьетнамец остановился. Откуда-то донесся
звонкий, веселый смех. Через несколько шагов путники
вышли на небольшую поляну и увидели двух девушек;
на них были синие, плотно облегающие тело платья, от-
деланные двухцветной каймой. Наряд этот характерен
для жителей северной части высокогорного Вьетнама.
У выреза с красными отворотами были прикреплены
шесть звездочек из старинного серебра. Ожерелья, брас-
леты на руках и ногах свидетельствовали о зажиточно-
сти семьи, к которой принадлежали девушки.
Испугавшись, вьетнамки отбежали на несколько ша-
гов и с любопытством стали рассматривать своими боль-
шими темными глазами европейца.
Вьетнамец сначала поздоровался с девушками, а за-
тем, указывая на своего спутника, сказал: — Это Карл.
Немец и друг.
Девушки, преодолев робость, подошли ближе. Они
улыбались и что-то говорили.
140
Вьетнамец, обратившись к Карлу, объяснил ему, что
девушки еще никогда не видели европейца и потому так
испугались. Из рассказов стариков они знали только о
французах, которым в шестидесятых годах прошлого
столетия удалось проникнуть в горы и которые убили
здесь тысячи мирных жителей, пока их снова не прогна-
ли в долину. Вот они и приняли белого человека за
француза — захватчика и врала,
Девушки внимательно прислушивались к непонятным
словам, которыми вьетнамец обменивался с немцем.
Когда оба улыбнулись, улыбнулись и они.
Отдохнув немного, путники попрощались с девушка-
ми и отправились дальше.
Вьетнамец рассказал Карлу Ганнеману о народно-
стях мон, то, таи, радэ, мыонг и других племенах, насе-
ляющих горы Северного Вьетнама.
Простота их образа жизни не требует частых похо-
дов в долину — на рынок, где они сразу на целый год
закупают соль, иголки и спички. Все остальное, даже
ткани, они делают сами.
Весной они расчищают под пашню большие участки
леса и засевают горные склоны рисом. Если сеять только
один раз в год, то в течение трех и даже четырех лет та-
кие поля приносят хороший урожай и кормят жителей.
Тропа вела по дну глубокого ущелья вдоль малень-
кого ручья. Путникам часто приходилось перелезать че-
рез обломки огромных скал. Над головами их порхали
бабочки, переливаясь всеми цветами радуги.
Миновав ущелье, путники подошли к высокому лесу.
Кроны деревьев-великанов не пропускали не единого лу-
ча света. Тысячи лиан, извиваясь, тянулись от ствола
к стволу, образуя сплошную сеть. Пораженные путники
остановились возле дерева, гигантский ствол которого
был весь усыпан цветами какой-то разновидности дикой
орхидей. Нежные светлоголубые цветы тянулись к свету.
Воздух был тяжелым, пахло мертвечиной.
— Рассадники лихорадки, — коротко произнес вьет-
намец, когда они двинулись дальше.
Лес постепенно редел, уступив место небольшой ба-
нановой роще. Из высоких, порой до трех метров высо-
ты кустов выглядывали маленькие кроваво-красные цве-
ты, полускрытые среди зеленых листьев. Они цветут
круглый год.
141
Снова тропа стала постепенно подыматься. Когда
путники через некоторое время вышли из чащи, они
услышали мычание буйвола, а затем их взору откры-
лись три хижины, стоявшие на двухметровых сваях в
небольшой долине.
У ручья играли ребятишки. Заметив чужих, они,
громко крича, побежали к хижинам, быстро вскарабка-
лись по прислоненным к ним столбам с зарубками, слу-
жащим лестницей, и исчезли.
По поляне промчались свиньи, гоня перед собой
стайку крякающих уток.
Путники подошли к первой хижине. Перед ней стоя-
ли ее обитатели. Кроме старика, приветливо кивнувшего
пришельцам, здесь были только женщины и дети. Все
мужчины ушли на охоту — одно из самых любимых в
здешних местах занятий.
Вскоре гости уже сидели посреди комнатки возле
очага, над которым булькала вода в котле.
Хозяйка дома достала из бамбуковой трубки, висев-
шей над котлом, несколько коричневых листьев. — Это
лучший сорт вьетнамского чая, — прошептал Ганнеману
его спутник. — Мы называем его те-ман.
После недолгого привала гости снова тронулись в
путь. Радушные хозяева проводили их до дверей.
У опушки леса Ганнеман еще раз обернулся. Возле
ручья, на том же самом месте, где путники застали их
час назад, снова играли дети. Переваливаясь и громко
крякая, к воде степенно направлялись утки.
* * *
Жизнь, люди, собственное «я» — как все изменилось!
Крестьяне, женщины и дети в деревнях приветливо
встречали его. Ему, чужестранцу и в то же время другу,
пожимали руки, предлагали подарки: хлеб из рисовой
муки, яйца, пироги, табак. Все это, правда, делали они
сами, но всего было далеко не вдоволь, и поэтому каж-
дый такой подарок означал жертву.
Сначала Ганнеман отказывался от подарков, стыдясь
этого знака дружбы, — он чувствовал себя недостойным
ее. Но вьетнамец объяснил ему, что отказ равносилен
оскорблению. Тогда он стал принимать подарки из огру-
бевших рук крестьян, чьи лица сияли радостью.
142
Так путники добрались до Кин-Сона. Длинными ря-
дами стояли там бамбуковые хижины. Их было около
тридцати.
Этот небольшой поселок находился недалеко от Тё-
Тю. В лавках и ресторанах было все, чего душа желает:
молоко, кофе, сладости, даже помидоры — красные и
крепкие.
Снова Ганнемана засыпали подарками. — Вы друг
Вьетнама, и нам приятно угощать вас. Это дело нашей
чести, — говорили ему жители с легким поклоном.
Был базарный день. Когда они подошли к рынку,
вьетнамец обратил внимание Ганнемана на шлагбаум.
Каждого, кто хотел пройти на рынок, здесь останавли-
вали и спрашивали: — Вы умеете читать?
Кое-кто говорил «да», кое-кто — «нет», а некоторые
пытались и солгать. Их подводили к большой доске,
стоявшей рядом с шлагбаумом, и предлагали прочитать
то, что на ней написал учитель. Людям, справлявшимся
с заданием, разрешалось проходить на рынок. Другие
должны были здесь же приниматься за учебу, которая,
в зависимости от их званий, продолжалась от получаса
до двух часов. Только после этого им разрешалось итти
на рынок.
— Более восьмидесяти лет хозяйничали французы в
нашей стране, — сказал Ну Фанг Дам, спутник Ганне-
мана, — а в тысяча девятьсот сорок шестом году девя-
носто пять процентов населения было неграмотно. Тог-
да дядя Хо, наш президент Хо Ши Мин, объявил борь-
бу с неграмотностью. Возникло широкое национальное
движение, поистине всенародное движение. В наших
школах, как бы малы они ни были, и будь то в джунг-
лях или высоко в горах, учатся все: мужчины, женщи-
ны, дети и даже старики. И когда видишь успехи, кото-
рых мы достигли уже сегодня, то веришь, что через не-
сколько лет во всем Вьетнаме не будет никого, кто не
умел бы читать и писать. Вот, взгляните на это!
Ну Фанг Дам указал на дверь дома, мимо которого
они как раз проходили, и прочитал вслух то, что было
написано на вей крупными буквами.
— Конечно, — продолжал он, — есть и у нас люди,
думающие, что можно жить не учась. Но наш народ
из
всеми средствами, которые имеются в его распоряже-
нии, перевоспитывает таких людей. С одним из этих
средств вы познакомились — шлагбаум у входа на ры-
нок, другое — вот! На дверях и стенах дома, крупными
буквами пишется алфавит. Владельцу дома разрешается
стирать буквы лишь после того, как он выучит их. Ви-
дите, так наш народ заставляет учиться даже самых за-
коснелых, — ведь никому не хочется быть всеобщим по-
смешищем...
Карл Ганнеман задумался. Он даже вздрогнул, ког-
да вдруг рядом с собой услышал певучий голос Ну Фанг
Дама и заметил, что молодой вьетнамский офицер оста-
новился.
— Вы думали о своей далекой родине?
— Я думал о вашей родине. За те несколько недель,
что я нахожусь в свободном Вьетнаме, у меня накопи-
лось столько впечатлений, что я, право, растерялся.
Я восхищен вашим народом, вашими людьми. Герма-
ния?.. Нет, не знаю. Я потерял всякую надежду. Ведь
насколько условия на моей родине благоприятнее! Она
легко может пойти по тому же пути, который ваш на-
род, принося тяжелые жертвы, завоевывает себе после
долголетнего хозяйничанья угнетателей. Вот уже скоро
пять лет, как я покинул родину. Я не знаю даже, что
сейчас происходит в Германии!
— Есть и хорошая Германия, и в нее вы должны
верить. Скоро вы встретитесь с немецкими товарищами,
которые уже долгое время находятся в наших рядах.
Они расскажут вам об этой Германии. И я думаю, что
вы можете гордиться вашей родиной так же, как мы гор-
димся своей. Только не теряйте веру в свой народ, это
придаст вам сил и уверенности в счастливом будущем.
Молодой офицер и Ганнеман присели в тени хижины.
Солнце ярко освещало поляну, за которой темнели
чаща и скалы, со всех сторон окружавшие небольшую
долину.
— Мы рады каждому человеку, покончившему с
«грязной войной», затеянной нашими угнетателями, ибо
мы уверены, что для него тем самым началась новая,
достойная человека жизнь. Солдаты, которых присылают
во Вьетнам, Лаос и Камбоджу из Европы и Африки, —
это люди, которыми злоупотребляют. Наш народ борется
144
Три четверти из десяти тысяч носильщиков, подносивших для Народной армии оружие и
продовольствие во время крупного осеннего сражения 1950 года на дороге номер четыре,
составляли женщины. Каждая из них переносила ежедневно до сорока килограммов груза
на расстояние пятнадцать километров.
Токарь Нуоэ изготовляет стволы для минометов,
крестьянин Нуо Кан доставляет на фронт рис,
оружие и боеприпасы, совершая многодневные
переходы через горы, джунгли и болота: весь
народ Вьетнама поддерживает свою армию.
за мир, потому что только мир дает возможность
двигаться вперед. Но если эти солдаты занимаются раз-
боем и убийствами, то против них надо защищаться, с
ними надо бороться. Мы знаем, за что мы боремся!
Они — не знают. Я расскажу вам об одном небольшом
происшествии, ярко характеризующем политику тех
французов, которые разыгрывают из себя наших защит-
ников. Однажды группа партизан — согнанные со своих
участков крестьяне — узнала, что из автомобильных по-
крышек можно изготовлять обувь. При французском
господстве крестьяне не имели возможности приобрести
себе что-либо для защиты босых ног, а ведь это совер-
шенно необходимо в наших условиях. Как хорошо, ког-
да) ваши ноги защищены от острых камней, шипов, суч-
ков и всякой мелкой твари в лесу! Так вот, несколько
крестьян этого партизанского отряда решили подложить
мину под французский автомобиль, чтобы таким обра-
зом добыть хотя бы одну покрышку для сандалий. Не-
подалеку от Као-Банга они подорвали французский гру-
зовик и убили пассажиров. Почти два часа они работа-
ли ножами, пока не срезали одну покрышку. Когда они
вернулись с трофеем, командир спросил их, где они до-
стали покрышку. Крестьяне, сияя от радости, рассказали
ему все. Командир спросил, не посмотрели ли они хотя
бы, что было в кузове. Крестьяне, оторопев, несколько
минут молча смотрели друг на друга. Один из них при-
знался: обрадовавшись, что у них будут сандалии, они
совсем забыли об этом... Простой у нас народ. Простые
люди! Но разве это не потрясающий случай? Разве он
не доказывает огромную вину наших угнетателей, кото-
рые почти столетие эксплуатировали наш народ, обре-
кая его на нищету и страдания?
Расскажу вам еще один случай, показывающий,
сколь справедлива наша борьба. Как-то под вечер не-
большой партизанский отряд, состоявший почти исклю-
чительно из жителей гор племени таи, атаковал фран-
цузский сторожевой пост и захватил его. В те времена
оружие этого отряда было типичным для всего нашего
вооружения. Сабли, заостренные бамбуковые палки, за-
менявшие пики, и несколько трофеев: три ручные грана-
ты, старый пулемет системы Гочкис и десять француз-
ских карабинов, которые после двух выстрелов да-
вали три осечки. После удачной атаки партизаны обна-
145
ружили на посту ящик с медикаментами. Они стали
лихорадочно искать то единственное лекарство, которое
знали, ибо его в то время выдавала им наша армия
против ужасной малярии. Простоты ради они перепро-
бовали подряд все таблетки, порошки и жидкости. Даже
эфира глотнул каждый по глотку — во всяком случае,
среди них не было ни одного, кто основательно не поню-
хал бы этой жидкости. В результате ночью все очень
хорошо спали. Это маленькое происшествие может вы-
звать улыбку, но разве оно не является таким же потря-
сающим обвинением против французских угнетателей?
Ведь они не оказывали населению, тяжело страдавшему
от различных тропических болезней, никакой медицин-
ской помощи! Вы не слышали об отчете П. Ж. Дреша,
профессора Сорбонны? Весьма характерно его заключе-
ние: «За восемьдесят лет французского господства в
Индокитае было построено восемьдесят три тюрьмы и
тридцать одна больница. На 25 миллионов населения в
1942 году приходилось всего пятьсот семь врачей».
Французской колонией в Индокитае назывались террито-
рии Вьетнама, Лаоса и Камбоджи. Дары нашей земли
вывозились, из народа выжимали пот и кровь, его созна-
тельно держали в нищете и невежестве, не оказывая ему
никакой медицинской помощи. Такова политика колони-
заторов!
Ганнеман не знал, сколько времени прошло с тех
пор, как молодой офицер покинул его. Ему казалось —
прошли часы, а он все еще сидел неподвижно и смотрел
на окутанные легкой дымкой контуры гор, поднимав-
шиеся далеко-далеко за бамбуковыми зарослями.
Вдруг он услышал голоса и заметил мальчиков и
девочек, весело перебегавших через площадку.
«Наверно, кончились уроки», — подумал Ганнеман и
увидел, что дети направляются к хижине, перед дверью
которой он сидел. У большинства ребятишек на голове
были маленькие островерхие шапочки, защищавшие от
солнца. Вместе с детьми к хижине подошел мужчина.
Видимо, это был их учитель.
Ганнеман встал и спустился вниз. Дети умолкли и
приблизились к нему. Большими карими глазами, не-
сколько удивленными, они выжидающе смотрели на чу-
жого человека. Учитель вежливо поздоровался с Ганне-
146
маном по-французски и сообщил ему, что он рассказал
своим ученикам об одном немце, посланном французами
во Вьетнам, который перешел на сторону Народной армии.
Дети просили) у него разрешения спеть свою песню но-
вому другу Вьетнама, который, как им стало известно,
полдня пробудет в их горной деревушке.
Ганнеман поблагодарил учителя и посмотрел на де-
вочек и мальчиков, все еще издали разглядывавших его.
То на одном, то на другом кругленьком личике появля-
лась неуверенная улыбка.
Но вот раздались нежные голоса. Они пели на мело-
дичном языке этой азиатской страны:
Bao chien-si auh-hung...1
— Это старинная народная песня, — тихо пояснил
учитель Ганнеману, который слушал затаив дыхание.
Отзвучала песня. Маленький мальчик лет восьми от-
делился от группы и робкими шагами подошел к Ганне-
ману. Карл не понял слов, с которыми мальчик из пле-
мени то обратился к нему. Окончив свою речь, мальчик
выжидающе взглянул на чужого дядю.
— Он хочет пожать вам руку, — сказал учитель, —
но немного боится. До освобождения здесь часто быва-
ли французские захватчики. Детей, которые слишком
близко подходили к ним, они пинали ногами. Маленький
Ма Но не забыл об этом. Французы убили его брата.
Растроганный Ганнеман наклонился и обнял малыша.
Испугавшись, тот хотел отскочить, но Ганнеман взял его на
руки, сначала поднял высоко над головой, а затем креп-
ко, щека к щеке, прижал мальчика к себе. Дети, весело
смеясь, окружили Ганнемана. Они ощупывали его, жали
ему руки. Ганнеман осторожно опустил маленького Ма
Но на землю и заглянул ему в лицо. И хотя у малыша
глаза были полны слез, лицо его сияло радостью.
Под вечер, когда Ганнеман снова сидел у дверей той
же хижины, его мысли все еще были с вьетнамскими
детьми, с маленьким Ма Но. Как весело он провел с
ними время: они вместе играли, прыгали, разговарива-
ли! И хотя Ганнеман не знал языка, на котором говори-
ли дети, а те не знали языка Ганнемана, они хорошо по-
нимали друг друга.
1 Сколько героических бойцов... (вьетн.)
147
Глубокое чувство стыда охватило Ганнемана. Оно
угнетало его, не давало ему покоя. «Чем же я заслу-
жил, что эти люди обращаются со мной, как с одним из
своих, и даже лучше?»
Ганнеман вынул из нагрудного кармана куртки пись-
мо, развернул его и еще раз прочитал:
«Дорогой господин Карл!
Мои люди проводят вас до лагеря иностранных сол-
дат. Там вам представится возможность поговорить со
многими немецкими товарищами, которые из тех же по-
буждений, что и вы, и во имя тех же целей уже давно
находятся в наших рядах.
Путь ваш в этот горный район будет долог и труден,
но все же я желаю вам приятного путешествия и доброго
здоровья.
Шлю вам, господин Карл, и всем немецким товари-
щам, которые поняли нас, вопреки клевете французской
пропаганды, мой братский привет.
Политический уполномоченный зоны Бак-Кан
Хоанг Ксюан Туй
Вьет-Бак,
20 марта 1947 года».
Ганнеман опустил письмо и задумался. Он получил
его несколько недель назад, вскоре после того, как
встретился с солдатами вьетнамской Народной армии.
На фоне вечернего неба выделялись силуэты бесчис-
ленных небольших скал, окружавших долину Да-Лонг.
Солнце, уже спрятавшееся за горизонтом, все еще
освещало сине-черные гряды облаков, придавая им рез-
кие очертания. Легкий ветерок, проникавший через ше-
лестящие заросли бамбука, колыхал высокие стебли,
четко вырисовывавшиеся на горизонте. Над затерявшей-
ся в горах маленькой деревушкой мягко опустилась ночь.
• * *
Это произошло несколько месяцев спустя, примерно
в то же время, когда, пересев в Тонкинском заливе с
военного транспорта на катера и обогнув «Сто тысяч
островов», к порту Хайфон подплывали легионеры Тре-
148
тьего пехотного полка Иностранного легиона. Они на-
правлялись на подкрепление сильно потрепанной Три-
надцатой полубригады.
Было уже далеко за полночь, а в помещении Деся-
той школы младшего комсостава Народной армии Вьет-
нама все еще горел свет.
Карл Ганнеман откинул противомоскитную сетку и
поднялся: он никак не мог уснуть и решил выкурить си-
гарету. Подойдя к окну, он заметил свет в здании на-
против. Удивившись, он надел куртку, вышел из барака
и подошел к освещенному окну. Весь класс собрался
здесь, курсанты сидели, как во время занятий, с серьез-
ными и внимательными лицами.
У кафедры стоял лучший ученик Лонг То. Он что-то
чертил на доске и, очевидно, еще раз объяснял прой-
денное за день. Остальные курсанты что-то старательно
записывали в тетради. Ганнеман, задумавшись, отошел
от окна и стал прогуливаться по территории лагеря.
Что же это за люди, эти молодые бойцы вьетнамской
Народной армии? При всяком удобном случае они учат-
ся, будь то во время долгих тяжелых переходов., на ко-
ротком привале или даже во время маневров. Вот и те-
перь они сидят ночью и повторяют уроки, так как днем
у ник времени остается мало.
Ганнеману вспомнился разговор с Фай Ланом, кото-
рого он однажды спросил, почему тот так упорно учит-
ся, ведь это может повредить здоровью? Фай Лан удив-
ленно посмотрел на него своим« большими глазами.
— Надо использовать время, — ответил он. — Если
мы хотим победить, нам необходимо овладеть современ-
ной стратегией и тактикой. В знании — сила! Вскоре мы
отправимся в бой. Вот почему я так упорно учусь. Бо-
лезнь преодолеть легко, труднее наверстать упущенное.
«И так все они, — думал Ганнеман, снова уклады-
ваясь спать. — Даже на фронте после каждого боя они
тщательно разбирают ошибки, допущенные кем-нибудь
из них, и уже в следующем бою применяют полученный
таким образом опыт».
«Пожалуй,— уже засыпая подумал Ганнеман,— это то-
же относится к тому, что делает бойцов Народной армии
сильнее легионеров. Да, этих бойцов нельзя победить!»
А в помещении школы младшего комсостава все еще
горел свет.
149
Несколько недель спустя Ганнеман шел со своим дру-
гом Ви по территории лагеря.
— Завтра я покидаю вас. Я получил новое зада-
ние,—сказал Карл.
Ви сбоку посмотрел на Ганнемана и вдруг как-то
странно, ничего не сказав, простился.
С первыми лучами солнца Ганнеман покинул здание
школы. Накануне он попрощался со всеми своими новы-
ми друзьями. Курсанты организовали веселый вечер са-
модеятельности. По их сияющим глазам Ганнеман ви-
дел: они делали это ради покидающего их друга. Карл
тяжело переживал расставание и поэтому сейчас даже
рад был, что никого не встретил.
Он шел уже почти целый час и только собрался свер-
нуть на узкую тропку, которая вела через небольшую
рощу, и вдруг остановился как вкопанный. Ведь это
«Di lä di, chian dаu!..»1
Из рощи выбежала группа курсантов и окружила
Карла. Как дети, они радовались удавшемуся сюрпризу.
Ви вышел вперед и вручил Карлу огромный пирог,
испеченный из рисовой муки.
— Ты ведь его любишь. Это подарок от всех нас
тебе на прощанье.
Со слезами на глазах Ганнеман обнял сначала Ви, а
потом и всех остальных. Он не заметил, что у курсан-
тов тоже стояли слезы в глазах.
Длинный путь предстоял Ганнеману. Он вел через го-
ры и джунгли, мимо зеленеющих рисовых полей.
Вершины перевала, который Ганнеман должен был пе-
ресечь, чтобы добраться до цели, он достиг лишь неза-
долго до сбора урожая.
Перед ним в ласковых луча« утреннего солнца, рас-
кинулась долина редкой красоты. Высокие горы, покры-
тые темной зеленью лесов, окружали огромный светло-
зеленый ковер рисовых полей. Два серебристых ручья,
причудливо извиваясь, бежали в долине, сливаясь возле
большого, наверное, очень старого дерева.
После короткого привала Ганнеман стал спускаться
1 Вперед, вперед на бой... (вьетн.)
150
в долину, где среди рисовых полей на большом расстоя-
нии друг от друга стояли крестьянские хижины. На од-
ной из узких насыпей между полями Карл увидел ста-
рого крестьянина. Спина старика согнулась под бреме-
нем долгой трудовой жизни. Легкий ветерок развевал
его длинную седую бороду.
На крестьянине была обычная для жителей гор
одежда синего цвета (дальше, внизу, люди носят корич-
невую одежду), на седой голове красовался белый тюр-
бан. Старик, опершись на палку, оглядывал свои поля.
Ганнеман подошел к нему и поздоровался:
— Привет тебе, почтенный старец! Каков будет уро-
жай в нынешнем году?
Крестьянин поднял свою маленькую мозолистую ру-
ку. На ладони лежала горстка риса. Старик внимательно
посмотрел на зерна, потом поднял голову, обвел взглядом
ширь полей, и в глазах у него засветился огонек.
— Tot (хороший)! — ответил он степенно. — Очень
хороший. Он поможет нашим солдатам в борьбе против
врага.
Продолжая свой путь, Ганнеман долго еще думал о
словах старого крестьянина.
Ведь такие простые слова, а сколько в них глубоко-
го смысла: и вся жизнерадостность вьетнамского наро-
да и вся его несокрушимая любовь к родине!
* * *
Из кузницы доносился трехтактный стук молота, на-
ковальня пела под ударами неутомимых молотобойцев,
раскаленная сталь преображалась, принимая форму
оружия — оружия для борьбы за независимость, для
борьбы против врагов народа. Здесь ковали тесаки для
бойцов штурмовых отрядов.
Ганнеман побрел дальше. Он зашел в токарную ма-
стерскую. Старые и молодые рабочие вытачивали из
осей железнодорожных вагонов стволы для минометов.
Калибр — шестьдесят миллиметров.
Самый старший из токарей, Нуоэ, работал молча, с
ожесточением. Ганнеману сказали, что два часа назад
Нуоэ узнал о гибели в бою своего сына. Старик, прочитав
извещение, вынужден был сесть. Руки его дрожали. Ин-
151
женер предложил ему на несколько дней отпуск. Нуоэ
покачал головой и встал.
Голос его звучал твердо и мужественно, когда он от-
ветил инженеру: — Нет, нет благодарю вас. Я буду про-
должать работать. Как раз теперь я должен еще лучше
работать! Уверенность, что эти стальные стволы будут
сеять смерть в рядах врага, — лучшее утешение для ме-
ня. — И стари« снова встал к станку.
Когда он зажимал новую стальную ось, руки его уже
не дрожали.
* * *
«Передохну, пожалуй, минутку», — подумал Ганне-
ман, сбросил на землю вещевой мешок и присел. Он не
спеша съел одну из маленьких рисовых лепешек, кото-
рыми снабдили его крестьяне, и только собрался при-
лечь, как вдруг увидел, что по узкой дороге, тянувшейся
между лесистыми косогорами, кто-то идет.
В первый момент Ганнеман подумал, что это кресть-
янин, но потом разглядел, что одежда вьетнамца похожа
на форму солдат Народной армии: длинная куртка с
выделяющимся темным воротом.
Тем временем вьетнамец спокойно, небольшими ша-
гами приблизился к Ганнеману.
— Привет вам, почтенный отец! Не можете ли вы
мне сказать, далеко ли еще до города? — спросил Карл.
Вьетнамец остановился и приветливо кивнул Ганне-
ману, но, прежде чем ответить на вопрос, спросил: —
Разрешите мне присесть на минутку? — И, уже после
того как сел, сказал: — Если вы пойдете быстро, мой
молодой друг, то через четверть часа будете в городе.
Ганнеман поблагодарил. Несколько минут оба мол-
чали.
— Давно вы в пути? — спросил вьетнамец.
— Да уже две недели.
— Да, да, путешествовать по нашей стране пока-что
трудновато. Понадобится еще несколько лет, прежде
чем... — Вьетнамец улыбнулся Ганнеману. — Вот если
вы тогда будете путешествовать по нашей стране, то уж
определенно дело пойдет значительно быстрее.
— Честно говоря, я рад, что продвигаюсь так медлен-
но. Разве иначе я мог бы познакомиться со столькими
людьми? С крестьянами на полях, с рабочими на фаб-
152
риках и, не в последнюю очередь, с солдатами. Я при-
обрел много друзей среди них.
— Это, пожалуй, действительно очень ценно. Можно
сказать, что это даже более ценно, чем железные доро-
ги. И что же вам говорили эти люди?
— У всех одна мысль — освобождение родины. Но
что меня больше всего поразило в людях — это их про-
стота и скромность, вера в собственные силы, их любовь
к своему президенту. Они называют его дядей Хо. По-
мнится, что мне рассказывали о нем рабочие. «Пред-
ставьте себе, — сказал мне один из них, — наш прези-
дент отказался есть иную пищу, кроме той, которую
едим все мы. Но это же неправильно!» — «Да, — под-
твердил другой, — надо будет серьезно поговорить с
президентом». — «По этому поводу мы уже обращались
к партии, и партия обязала президента», — заметил тре-
тий. — «А я знаю, — горячился первый, — что президент
все так же говорит: «Я не имею права есть больше,
чем другие. У нас каждый выполняет свой долг». — Но
это же неправильно: президент ведь работает день и
ночь! И потом — он же наш дядя Хо».
— Так, так. — Незнакомец озабоченно покачал голо-
вой. — Так-таки они и говорили? Гм... Тогда, пожалуй,
дядя Хо поступает неправильно. Хм, да...
«У него добрые глаза», — подумал Ганнеман, взгля-
нув на вьетнамца, и заметил на его лице тонкую, умную
улыбку.
— Разрешите мне попрощаться с вами, — сказал,
вставая, незнакомец и протянул Ганнеману руку. — Же-
лаю вам и в дальнейшем приятного пути и... спасибо вам.
Задумчиво смотрел Ганнеман вслед вьетнамцу, уда-
лявшемуся маленькими твердыми шагами, заложив руки
за спину. Перед тем как он скрылся за поворотом дороги,
Ганнеман еще раз увидел его серебристые волосы.
«Лет пятьдесят ему будет», — подумал Ганнеман, за-
вязал свой вещевой мешок и перекинул через плечо.
На дороге показались два вьетнамца. Они бежали по
направлению к нему.
— Никто здесь не проходил? Вы никого не видели?—
строго, но вежливо спросил молодой офицер Ганнемана.
— Пожилого человека с бородкой?
— Вот, вот, в форменной куртке без знаков разли-
чия, — торопливо добавил офицер.
153
— Несколько минут назад я разговаривал с ним. Он
пошел вон в ту сторону.
— Спасибо большое! — уже на бегу крикнул офицер.
Второй вьетнамец, молча слушавший их разговор,
объяснил удивленному Ганнеману: — Знаете, дядя Хо
никогда не говорит нам, когда уходит гулять, — и побе-
жал за офицером.
— Дядя Хо?!—прошептал Ганнеман и, совершенно
ошеломленный, посмотрел вслед солдату.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Тяжело дыша и с опаской оглядываясь по сторонам,
пять легионеров и сержант поднимались по горной тро-
пе. Жара стояла невыносимая. Было не меньше сорока
пяти градусов по Цельсию. Всех шестерых била лихо-
радка. При каждом вдохе кололо в легких, совершенно
мокрые от пота рубашки прилипали к истощенному телу.
Еще три дня назад все они таскали тяжелые бревна
из джунглей через заболоченные рисовые поля на рас-
стояние нескольких километров.
— Vite, vite, travailler!! — орал на них Санвуазен. —
На следующей неделе сторожевой пост должен быть
готов!
И снова они, то по колено в воде, то преодолевая
кручи, таскали тяжелые бревна. Болотный климат окон-
чательно доконал легионеров. Тучами набрасывались на
них комары, впиваясь своими ядовитыми жалами; не
проходило и часа, как все тело оказывалось вымазан-
ным в крови. Через несколько дней начиналась лихо-
радка. Громко стучали зубы, дрожали руки, глаза при-
обретали стеклянный блеск, пока в конце концов яд не
проникал во все поры тела. И тогда, словно ватные, под-
гибались колени и легионер падал.
Казалось, кровь пенилась, горела огнем, поднималась
к голове, из стиснутых губ вырывались тяжелые стоны,
и легионер терял сознание, иногда навеки.
Задыхаясь, шестеро поднимались все выше. Солнце
выжигало мозг, тропическая лихорадка трясла истощенное
тело, но самым страшным была жажда. От нее разбухал
высохший язык, бесформенным комом заполняя весь рот.
1 Быстрее, быстрее работать! (фр.)
154
Операция в районе Hoy-Кай, примерно в восемна-
дцати километрах от Као-Банга, началась на рассвете.
Назначили ее совершенно неожиданно, и никто не успел
как следует к ней приготовиться. Взводы разбили на
небольшие группы под командованием сержантов. Они
должны были прочесывать местность в поисках партизан.
Солнце склонялось к западу, вокруг пустынно раски-
нулись убранные поля. Уже несколько часов легионеры
тщетно искали воду.
С большим трудом все шестеро преодолели послед-
ний подъем и вышли на небольшое плоскогорье, посре-
ди которого возвышался холм.
Некоторое время они никак не могли отдышаться.
Вдруг один из них, высоко подняв руки, бросился, спо-
тыкаясь, вперед.
— Вода! — крикнул он, упал и уже ползком пытался
добраться до канавы, пролегавшей среди рисового поля
в нескольких метрах от него.
Остальные кинулись за ним, обогнали лежащего,
плашмя упали в грязь и с жадностью стали пить гряз-
ную, пахнувшую гнилью жижу.
Лишь много времени спустя они обратили внимание
на то, что легионер, которого они обогнали, все еще ле-
жит на том же самом месте.
— Фрекман! — крикнул кто-то. Тот не шелохнулся.
Тогда легионер подошел к нему. Заинтересовались и
остальные.
— Мертв! — сказал высокий светловолосый легионер,
сглотнув слюну, и опустил безжизненное тело на землю.
— В чем дело, Мюллер? — крикнул Кафка.
— Солнечный удар, сержант! — тихо ответил Мюл-
лер.
Чтобы укрыться от палящих солнечных лучей, легио-
неры забрались под кусты, росшие на краю поляны.
Наконец-то они отдохнут! Нашел свой отдых и Гейнц
Фрекман, лежавший с остекленевшими глазами в не-
скольких шагах от ник.
Некоторое время спустя на поляну вышел Кафка.
С автоматом в руках он стал подниматься на пологий
холм. Добравшись до вершины, он внезапно бросился
наземь, настороженно осматривая местность по ту сто-
рону холма. Какие-то люди расположились там на при-
вал. Десять, нет, пожалуй, двенадцать человек. Некото-
155
рые лежали, другие сидели под кустами на берегу не-
большого ручья.
Сержант Кафка осторожно продвинулся дальше.
Сначала он подумал, что это вьетнамцы, но теперь
разглядел, что это легионеры. Он облегченно вздохнул,
собрался уже подняться, но вдруг снова прижался к
земле и стал пристально всматриваться в коренастого
легионера, который только что встал и перепрыгнул че-
рез ручей.
Кафка задумался, потом вдруг хлопнул себя по лбу
и беззвучно присвистнул.
Он пролежал еще несколько мгновений, что-то при-
кидывая в уме и посматривая на красный диск солнца,
которое далеко за горами, окрасив их золотом, опуска-
лось за горизонт. Взглянув в последний раз в сторону
группы легионеров у ручья, Кафка осторожно отполз,
встал и сбежал вниз по откосу к своей группе.
— Хотел бы я знать, чего тут Кафка вынюхивает,—
проворчал лежавший возле Мюллера Реми. Мюллер
взглянул на спускавшегося к ним по склону сержанта и
пожал плечами.
— Вьет-Мин, — заявил Кафка с подчеркнутым спо-
койствием, — живо приготовиться! — Легионеры вскочи-
ли и обступили сержанта.
— Где? Сколько их? — сыпались на него вопросы.
— За холмом, у ручья, — ответил Кафка. — Так как
их больше, чем нас, мы дождемся темноты и тогда бу-
дем атаковать.
— Может, лучше запросить подкрепление? Западнее
должна быть одна группа второго батальона, — сказал
кто-то из легионеров, почесав затылок. Остальные ки-
вали, желая поддержать его.
— Ерунда, их всего-то человек десять, — возразил
Кафка. — Струсили, небось?
— Да чего там... — отмахнулся легионер и посмотрел
нa смущенные лица своих товарищей.
— Дослать патрон и поставить на предохранитель! —
скомандовал Кафка. — За мной!
Когда группа легионеров стала взбираться на холм,
снизу уже поднимались первые тени сумерек.
— Стрелять только после меня! — распорядился
Кафка. Он отложил в сторону автомат и взял из рук
Мюллера американский карабин.
156
В сгущавшихся сумерках лишь с трудом можно бы-
ло различить фигуры у ручья. Очевидно, группа уже со-
биралась в путь.
Долго прицеливался Кафка. Наконец, хлестнул вы-
стрел. Один из легионеров у ручья, вскинув руки, упал
навзничь.
Теперь открыли огонь и остальные легионеры группы
Кафки. Кафка отложил карабин и, схватив автомат, вы-
пустил весь магазин по направлению к заметавшимся
теням у ручья.
— Вьет-Мин! — закричал кто-то внизу. Теперь и от-
туда раздалось несколько выстрелов.
— Живо отсюда! — прошипел Кафка. Он вскочил и
побежал назад, вниз по откосу. Легионеры бросились за
ним. Они пересекли поляну, перепрыгнули через канаву
и снова забрались под кусты, перезаряжая оружие и
ожидая каждую минуту контратаки.
— Видно, их там больше десяти, — сказал Кафка,
когда они спускались с холма.
А легионер Мюллер подумал: «Почему это партиза-
ны, которых мы обстреляли, крикнули «Вьет-Мин»?
Группа Кафки всю ночь прождала контратаки. Каф-
ка знал, что ее не последует. Ему-то хорошо был изве-
стен боевой дух легиона! Но он молчал.
А мертвого Фрекмана, лежавшего в нескольких ша-
гах от них, все это больше не интересовало.
Утром, через два дня после описанного происшест-
вия, среди выстроившихся длинными рядами крестов на
кладбище легионеров в Као-Банге раздавался голос
лейтенанта Дежё.
Под синим небосводом зияли две свежевырытые мо-
гилы.
— Сержант Вебер и легионер Фрекман! Вы остались
верны лозунгу Иностранного легиона: «Легионер, марши-
руй иль подыхай!»
Раздался залп. Сержант Кафка подумал об убитом
им Вебере. «Так-то, Коко, это тебе расплата за Мекнес!»
А легионер Мюллер, не знавший ни того, что Коко
играл некоторую роль при обучении Кафки в Африке,
ни того, что первый же выстрел сержанта Кафки в горах
убил не вьетнамца, а принявшего французское подданство
157
жителя Пфальца сержанта Вебера, легионер Мюллер
думал о своем мертвом друге Гейнце Фрекмане из Эссена
и об одном изречении французского генерала Гальени,
которое было вывешено в библиотеке третьего пересыль-
ного пункта в Сиди-бель-Аббесе над порнографическими
журналами и детективными романами: «Легионеру суж-
дено умереть, и я посылаю вас туда, где умирают».
Думали ли остальные легионеры об этом изречении
генерала Гальени, который в девяностых годах прош-
лого столетия, будучи еще полковником, с отрядом таких
же кафок проник в горы Северного Вьетнама и успел
зверски убить тридцать тысяч горцев из племен ман, таи
и то, пока его, наконец, не выгнали оттуда?
Думали ли они об этом изречении генерала?
Над бесчисленными могилами высятся узкие белые
кресты. Раньше на них писали: «Mort pour la France» 1.
Но в 1949 году этого на крестах уже не писали.
В 1949 году умирали уже за нечто другое...
Долгое время Индокитайский банк получал с шести-
десяти миллионов каучуковых деревьев на юге Вьетнама
около 25 миллиардов пиастров прибыли в год, пока в
1946 году несколько американских концернов, и в пер-
вую очередь «Америкэн раббер компани» мистера Мор-
гана, не забрали у своих французских коллег три четвер-
ти каучуковых плантаций Индокитая.
Говорят, что необходимо защищать Соединенные Шта-
ты Америки. От кого, собственно? США с помощью своих
специалистов построили в Северном Вьетнаме у До-Сом
и Киен-Ан аэродромы с бетонированными взлетными до-
рожками длиной в четыре с половиной километра и воз-
вели вокруг них сверхсовременные укрепления.
— Что вы говорите! — с возмущением воскликнул бы
мсье Лоран, генеральный директор Индокитайского бан-
ка. И он продолжал бы возмущаться, даже если бы его
взяли за руку и привели на другое кладбище Третьего
полка Иностранного легиона, расположенное между
Тат-Кхе и Донг-Кхе. Здесь в каждой могиле (пока их
двести двенадцать) лежит по пять-шесть легионеров, и
на каждой стоит только один узкий белый крест с над-
писью: «Mort au champ dhonneur»3.
1 Пал за Францию. (фр.)
2 Пал на поле чести. (фр.)
158
Что это за поле? И что за высокая честь?
В 1949 и 1950 годах во Францию в качестве ино-
странных рабочих было отправлено 423 тысячи немцев.
В январе 1951 года в Берлине (район Фронау) предста-
витель «Форс увриер» 1 заявил группе французских офи-
церов трудовых соединений, что на работу устроилась
только 31 тысяча «немцев. Остальные, очевидно, попали в
Иностранный легион.
Во Вьетнаме »много, очень много белых крестов!..
* * *
Као-Бамг находится на севере Вьетнама, примерно в
пятнадцати английских милях от китайской границы. Это
самый северный город на шоссе, идущем в юго-восточном
направлении через Донг-Кхе, Тат-Кхе, На-Тжм и Донг-
Данг на Ланг-Сон. Прежде это шоссе называлось коло-
ниальной дорогой номер четыре.
Штаб Третьего полка Иностранного легиона располо-
жился в центре города, в специально охраняемом квар-
тале. Как-то поздним вечером в конце 1949 года в двух
комнатах штаба виднелся свет, в одной — на втором
этаже основного здания, в другой — на первом этаже бо-
кового флигеля.
В комнате на втором этаже за столом, на котором
были разбросаны остатки пищи и стояло несколько бу-
тылок с водкой, сидели, развалясь или вытянув далеко
вперед ноги, несколько человек. Старший фельдфебель
Лицка ростом два метра десять, номер ботинок пятьдесят
второй, сын адвоката. Отец его после событий 1945 года
предпочел переселиться из Лейпцига в Берлин, в район
Штеглица; сын с 1932 года в Иностранном легионе,
сначала в комендантской роте при штабе полка, на девя-
носто пять процентов состоявшем из немцев, затем на-
чальник полковой канцелярии Третьего полка Иностран-
ного легиона в Ланг-Соне. Сержант Штейнбах, пятиде-
сяти лет, почти лысый, за двадцать шесть лет службы
в легионе ставший специалистом по убийствам выстрелом
в затылок, несколько раз разжалованный, гомосексуалист
и пьяница; любит, когда легионеры называют его папа-
шей. Его мания величия основана на знакомстве с чело-
1 Раскольническая профсоюзная организация во Франции.—Прим.
автора.
159
веком, с которым он в 1922 году принимал участие в
сепаратистском движении и который все еще является
канцлером в Бонне,—с Конрадом Аденауэром. Штейнбах
тоже служил сначала в комендантской роте Третьего
полка Иностранного легиона, затем был переведен в
Ланг-Сон и вместе со своим другом Лицкой значился в
списках агентов французской разведки, то есть Второго
бюро. Третьим был сержант Кафка, уже в достаточной
мере знакомый читателю. Следует, пожалуй, добавить, что
с некоторых пор Кафка находился в весьма близких отно-
шениях с Мадам Као-Банг, как прозвали здесь старшего
фельдфебеля Грейнера, швейцарца по национальности.
Лицка тяжело опустил на стол руку, которая, как
говорили легионеры, похожа на сковороду. Бутылки под-
прыгнули.
— А жаль все-таки, что Симон уходит! Хороший был
командир, лучшего не найдешь.
— Да что это ты,— сказал Кафка,— новый полковник,
которого пришлют нам, когда штаб переведут в Ланг-
Сон, этот Конставц, тоже, кажется, не без этого...
— Да так-то оно так, — брюзгливо ответил Штейн-
бах, посмотрев на бутылку и прищурив глаза, под кото-
рыми висели огромные мешки,— но при Симоне мы хоть
знали, с кем имеем дело. А вот Констанц этот... тут надо
еще подождать, как он себя покажет...
— Нет, ты только подумай, Кафка,— прервал его
Лицка,— какие у нас, немцев, были отношения с Симо-
ном! Ведь прямо любовные, если такие вообще существу-
ют на свете.
— Любят-то его немцы, видно, из-за глаза, который
ему выбили немецкие матросы в Нарвике, — проскрипел
Штейнбах и потянулся к бутылке.
— Старый дурак,— ухмыльнулся Лицка, отняв у него
бутылку,— а я о чем говорю?
— Да, да,— кивнул Кафка,— я-то с этим Симоном не
так хорошо знаком, как вы, но, по-моему, есть и другие
парни, с которыми неплохо ходить лошадей воровать.
Вот я помню было дело, когда нас высадили в Хайфоне,
перебросили в Хай-Донг и мы попали в первый марше-
вый батальон. Майор Тёвеню приказал провести опера-
цию в Нам-Саке. Окружили мы тогда пятнадцать дере-
вень, задержали и забрали с собой всех молодых муж-
чин. А кто артачился, того пристрелили. «Дешевая
160
На дороге из Дон-Кхе в Туен-Куанг, к югу от Бак-Кана, танки старшего фельдфебеля
Дюке не смогли продвинуться: дальше дороги не было. Вьетнамцы «унесли» ее
ночью в мешках и корзинах.
Отныне над этой деревней в Бакбо будет всегда реять победное знамя свободного Вьетнама.
Этот легионер хотел украсть в белом городе золотые
изображения Будды — для этого он приехал во Вьетнам.
Под Донг-Кхе он кончил тем, что...
Великая осенняя битва на дороге номер четыре принесла зах-
ватчикам не только тысячные потери убитыми, ранеными и
попавшими в плен: отныне это американское и английское
оружие будет служить делу освобождения вьетнамского
народа.
рабочая сила,— сказал тогда Тёвеню,— всего и жратвы-то
им — горсть риса на день». Расчудесный парень был этот
майор Тёвеню! Всегда оставлял нам чуточку от всего,
что мы так, походя, загребали. Но потом еще веселей
дела пошли. Нас распределили по сторожевым постам в
районе Семи Пагод. Я попал на пост Кам-Ли. Со второй
ротой мы принимали участие в большой операции под
Фу-Ли. Ну, и поработали мы там, скажу я вам! Раз-
ведчикам было приказано хватать всех, кто попадется.
Раз наша группа поймала одну женщину и двух мужчин.
Ну, мужчины долго не выдержали. Одному мы выкололи
глаза, а потом обоих передали Второму бюро. Пусть, мол,
там попытаются что-нибудь выжать из них. Но вот жен-
щина, окажу я вам, ну и крепка оказалась! Чуть было
она мне не досталась, но лейтенант Кораже ее у меня пе-
рехватил. А он болен, так что мне нельзя было после
него. На следующий день я заставил ее вырыть яму и
прикончил выстрелом в затылок.
— Подумаешь, нашел чего рассказывать! — крикнул
Штейнбах. — Это все детские игрушки. Я тоже был в
том районе, только севернее немного. Приказали вам
вместе с третьей ротой первого десантного батальона
выстроить сторожевой пост. Там, между Ханоем и Хао-
Бинем, на двадцать восьмом километре шоссе номер
шесть. Второе бюро дало нам список партизан. Ночью
мы тронулись. Да, дорогой мой, сейчас я уж не помню,
сколько там домов было, но дел у нас хватило до самого
утра! Начальник наш, капитан Сент-Этьен, и баодаевец,
который выдал партизан, хватали детей и приканчивали
их ударом головой о стену. Потом нашли мы одну девицу
и прихватили с собой. Сначала ею занялся Сент-Этьен, а
за ним сержант Барч. Потом они предложили ее мне, во,
сами понимаете, это не для меня. Ну вот, после того как
они ее разделали, я отослал ее домой, правда раздробив
ей предварительно щиколотки ручной гранатой. Погля-
дели бы вы, как она ползла!
Штейнбах скорчился от смеха, но Лицка махнул
рукой:
— Да что это ты? Это ж все старая заварка!
— Слушай-ка,— вставил Кафка,— у меня еще одно
дельце есть. В Нам-Дине, в дельте Красной реки, пойма-
ли мы восемь вьетнамцев. Наш Санвуазен спросил, кому
охота их прикончить. Мы кинули жребий. У капрала
161
Альберта Допперта и Гельмута Баудера оказались са-
мые большие номера, оба они, кажется, из Гейдельберга.
Ну, им и достались вьетнамцы. Они заключили пари:
кто меньшим количествам ударов отрубит голову, а надо
сказать, что они взял» старый тупой нож. Девять ударов
понадобилось каждому — меньше никак не выходило.
Тогда легионер Гриммель, поляк, он еще в Польше по-
могал нашим эсэсовцам, притащил пилу и отпилил по-
следним трем вьетнамцам головы.
— Вот это уже интересней, Кафка,— закричал Лицка
и своей лапищей так хлопнул Кафку по плечу, что тот
съежился. — А теперь я вам кое-что другое расскажу,
немножко с политикой. Служил я тогда в саперной ро-
те 61/I. Роте этой поручили отремонтировать разрушен-
ную дорогу между Ханоем и Сан-Тай. Мы решили тонко
обстряпать это дело. Первая деревня возле дороги назы-
валась Фонг-Тыонг. Все хоть на что-нибудь годное мы в
ней реквизировали, даже рис последнего урожая. Я, по-
мнится, спросил лейтенанта Лабаду, на что нам все это
барахло? «Подожди, Лицка,— ответил он мне,— еще уви-
дишь». Вернулись это вьетнамцы в деревню, откуда они
удрали перед нашим приходом, а жрать нечего — мы
ведь все унесли! С голоду-то помирать неохота, вот они
к нам и пришли. Французы же обещали помогать жите-
лям тех областей, которые они оккупировали. Мы и по-
могли: маленькими порциями стали выдавать жителям
то, что сами же у них забрали, а за это они должны
были, стар и млад, неделями на нас работать. Под конец
они даже разобрали собственные дома, те, что были сло-
жены из кирпичей, и вое камни притащили к нам на
пост. И все это нам ничего не стоило! Вот это и назы-
вается «умиротворение», как сказал тогда Лабада...
А ловко вышло, верно?
Штейнбах, делая вид, что ему скучно, заявил: — Да
как тебе сказать, Лицка, так, ничего особенного. За-
снуть от скуки можно.
Лицка взревел: — Балда ты! Я хотел тебе показать,
как такие дела делаются!
— Будто мы сами этого не знаем, — поддержал
Штейнбаха Кафка.
— Есть и у меня еще кое-что в запасе. Зашел я как-
то на пост Нуй-Тан на дороге номер восемнадцать в
районе Семи Пагод и Бак-Ниня. Там стоял один взвод
162
Второго кавалерийского полка. Комендант поста капитан
Бадоло согнал крестьян с полей и приказал допросить
их в помещении столовой для солдат. Сначала вьетнамцев
обработали немного электрическим током, а потом ма-
рокканцы кинжалами разрезали их на куски.
— Все это старье,— небрежно отмахнулся Лицка. —
Все это было там, под Ханоем. Вот я вам сейчас расска-
жу! Наша группа и первый десантный батальон — в нем
одни отборные марокканцы — проводили совместную
операцию на шоссе между Тат-Кхе и На-Тям. В первой
же деревне на левом берегу Сон-Книг-Когаг передовое
отделение подкинуло в хижины ручные гранаты, которые
второе отделение, конечно, «обнаружило». Марокканцы
выволокли из домов всех баб и опоганили их прямо це-
лыми отделениями. Потом они закопали их живьем в
землю, так что только головы наружу торчали. Потом
обрезали им волосы и помочились на остриженные голо-
вы. Тут сразу набежали большие красные муравьи. Они
заползали женщинам в нос, уши, рот, глаза. На следую-
щее утро мы отрубили обглоданные головы.
— Ну вот, это еще можно слушать, — проскрипел
Штейнбах, смахивая со стола остатки пищи. — Теперь
опять моя очередь. Вы помните сержанта Ганнеса, того,
который трем носильщикам-вьетнамцам отрубил головы,
велел их сварить, а остальных носильщиков заставил
пить это варево? А помните еще капитана Головеда и
лейтенанта де ла Брона — оба из Второго бюро? Так
вот, они на сторожевых постах Ба-Ниен, Кео-Но, Ка-Лин,
Та-Лонг и Пон-Не женщинам, которые ничего не отве-
чали на допросах, загоняли под ногти на руках и ногах
иголки, пальцами выдавливали глаза.
Кафка махнул рукой и снова пригубил из бутыл-
ки. — Подумаешь, новости какие! — усмехнулся он и
причмокнул языком.
Лицка громко расхохотался и так стукнул кулаком
по столу, что бутылки снова подпрыгнули.
В комнате на первом этаже бокового флигеля сидело
несколько легионеров второго класса. Гаспар Шмален-
бах, двадцати трех лет, сбивший с ног шестнадцатого
апреля 1946 года во Фленсбурге на трамвайной остановке
английского офицера, который ударил его плеткой за то,
что Шмаленбах отказался завязать офицеру развязав-
163
шийся шнурок на ботинке. Затем — побег во француз-
скую зону и легион; второй — Гюнтер Нассуа, тихий и
сдержанный, не любивший говорить о своем прошлом;
третий — Лейтхольд Мюллер, крупный светловолосый
мужчина, побочный сын господина фон Бюлова, некогда
нацистского посла в Риме. Мюллер, после того как рух-
нули все идеалы прошлого, в поисках новых поступил в
легион. Альфред Гартвиг — уже достаточно знакомый
читателю, в метрике которого значилась другая фами-
лия,— был четвертым среди присутствующих.
— Скучища здесь, конечно, чорт знает какая! Но
что ж делать? — проворчал Гартвиг. — Я на прошлой не-
деле говорил с Эрвином Глезером из третьего батальона.
Он там в лазарете. За последние два месяца из тысячи
человек четыреста семнадцать заразились сифилисом.
Прямо хоть на улицу не выходи...
— Ты говоришь «улица», а думаешь о девицах, —
заметил Шмаленбах. — Да и чего тут удивляться?
В Ханое после восьмидесятилетнего господства французов
насчитывается больше тридцати тысяч зарегистрирован-
ных проституток. Да посмотри вокруг: кроме часовых,
мы, пожалуй, здесь единственные, кто сейчас не тратит
своего жалованья на водку и девиц. И ведь все они се-
годня же подцепят какую-нибудь болезнь. У французов,
уж будь уверен, есть все основания содержать здесь
такое количество публичных домов! Ведь кто раз обжег-
ся, тот, хочешь не хочешь, а должен еще пять лет оста-
ваться здесь, если намерен вылечиться. Так он никогда и
не выберется отсюда.
— Да, как ви верти, а ему здесь все равно когда-
нибудь каюк,— заметил Нассуа.
Гартвиг проглотил слюну: — А знаете, даже командир
батальона Гомэ, капитан Эдершмидт и доктор Бриньон
и те заразились.
— Наверно, у этой Люси Штейднер. Не повезло им,—
сказал Нассуа. — Ведь когда-то она была связисткой,
потом в качестве медсестры приехала сюда на англий-
ском авианосце «Уорриер». Здесь она прошла уже через
руки всех чинов и теперь вынуждена делить доходы со
старой клячей мадам Рено. Вальтер Рейс рассказывал
мне, что именно мадам Рено является хозяйкой, как он
выразился, «первого дома на деревне» — лучшего заве-
дения такого рода.
164
— Да перестаньте вы! — прервал его Мюллер. —
Слыхали вы когда-нибудь об истории с золотом?
— Нет, как будто, — ответил Гартвиг.
— Позавчера я разговорился с Конради из транспорт-
ного взвода комендантской роты. На прошлой неделе они
на двадцати грузовиках ездили в Ча-Линь. Приказано
было привезти оттуда строительные материалы. Но они
не очень-то верили в это, потому что на каждую машину
посадили по пять автоматчиков, а по обеим сторонам
колонны, спереди и сзади, ехали «джипы» и машины-
вездеходы. В Ча-Лине они погрузили небольшие, но
довольно тяжелые ящики. На обратном пути в Као-Банге
один из легионеров не выдержал и вскрыл ящик. А там
полным-полно золота! Ящики эти сгрузили у штаба
полка, через несколько дней их переправили в Хайфон,
а оттуда — во Францию. Хеннинга — легионера, который
вскрыл ящик,— сразу же арестовало Второе бюро и
отправило в Бан-Жой.
— В штрафную роту на острове де Данг? — спро-
сил Гартвиг. — Я, правда, кое-что слыхал об этом
острове, но где он находится, не знаю.
Мюллер улыбнулся и сказал: — Никому не желаю
попасть на него. Там еще хуже, чем в Коломб-Бешаре.
Кое-кто из вас слыхал ведь о южноаннамском курор-
те Далате? Ну, том самом, южнее Гуэ, где отдыхает ма-
дам Брош, когда не развлекается с каким-нибудь смаз-
ливым легионером. К большому своему удивлению, ле-
гионер этот во время развлечений с мадам узнавал, что
она родилась в Дортмунде, прекрасно говорит по-немецки
и что зовут ее Региной...
— Ты ведь хотел рассказать нам о Бан-Жое... — пре-
рвал его Нассуа.
— Да подожди ты! Так вот, остров де Данг нахо-
дится у побережья Южного Вьетнама, совсем недалеко
от Далата — того самого места, где бывшая связистка
вермахта Регина, мадам Брош, хотел я сказать, по всем
правилам искусства наставляет рога своему мужу лейте-
нанту Брошу, с которым она познакомилась в лагере
военнопленных. Остров этот — одно из красивейших
мест страны. Правда, климат там для европейца смер-
тельный, но это отнюдь не мешает командованию легиона
размещать на нем штрафную роту. Кортенкамп мне го-
ворил...
165
— Кортенкамп? — прервал его Шмаленбах, — это
тот самый, из Любека, обершарфюрер войск эсэс?
— Вот-вот, как раз он мне и рассказывал — он был
там некоторое время в охране,— что на этом острове, на
высокой двухсотметровой горе стоит дом, который штраф-
ники должны то разбирать, то снова строить. Они бегом
поднимают на гору камни, песок и глину, а воду таскают
в прекрасно знакомых нам канистрах для бензина на
лямках из телефонной проволоки. Можете себе предста-
вить, какие раны остаются от этих лямок, да еще при
такой жаре! Специальным приказом штрафникам запре-
щено перевязывать эти раны. Через десять-пятнадцать
дней штрафника переводят в новое отделение — там у
них целая система разработана. В последнем по порядку
отделении уже никто не выдерживает. Это отделение
строит землянки в болотах, зараженных лихорадкой.
— Ты что, Гартвиг, головой качаешь? Мы, правда,
пока еще не в Бан-Жое, но подохнуть ты и здесь прекрас-
но можешь. Вспомни хотя бы Отто, который попал к нам,
когда мы прибыли в Хайфон,—сказал Шмаленбах.—
Ты же знаешь, что лейтенант Санвуазен и вообще-то тер-
петь нe может нас, немцев, ну а насчет Отто из Гамбурга
у него были особые планы. Отто прибыл к нам из Кохин-
хины. Там в бою он упал с машины и проломил себе че-
реп. Да, кроме того, у него несколько раз был солнечный
удар. Санвуазен приказал ему носить ПИАТ — противо-
танковое ружье. Отто, ссылаясь на свое здоровье, не-
сколько раз просил лейтенанта освободить его от этой
обязанности. А лейтенант в ответ приказал ему таскать
еще и боеприпасы к ружью. Во время одной из операций
Отто нагрузили этим ружьем и четырнадцатью противо-
танковыми гранатами. Тогда Отто поймал крестьянина,
работавшего в поле, и заставил его тащить весь груз.
Когда через несколько километров крестьянин свалился,
Отто, обозлившись, зарезал его. Следующей ночью Отто
залез в одну из хижин, убил хозяина и хозяйку, забрал
себе все, что ему приглянулось, и обменял на водку. На-
утро, проспавшись, он понял, что натворил, впал в уны-
ние и снова запил. С ним случился припадок, он все кру-
шил вокруг себя и хотел было хлопнуть противотанковую
гранату об стену. «Этого лейтенанта, эту сволочь я
убью», — орал он все время. Мы пытались его удержать,
но он, схватив винтовку, выпрыгнул в окно. Через десять
166
минут мы его нашли. Он пустил себе пулю в лоб. Ви-
дишь, Гартвиг, такое здесь тоже часто бывает.
Гартвиг отмахнулся: — И чего тебе от меня надо?
Шмаленбах, пожав плечами, сказал с расстановкой:—
Туговато ты соображаешь, Гартвиг, понял?
— Когда-нибудь научится, — усмехнулся Нассуа,—
и будем надеяться, еще до того, как с ним случится
то же самое, что с Рольфом Бурмейстером из Киля. Я
был тогда во втором батальоне Второго полка. Командир
пятой роты капитан Ганцер — кстати, тоже немец — при-
казал сунуть семнадцатилетнего Рольфа в яму, вырытую
в песке, причем головой вниз. А в яме муравьи, змеи и
всякая другая тварь! В отчаянии парнишка хотел вскрыть
себе вены бамбуковой щепкой. Это заметили. Рольфа
вытащили и бросили посреди рисового поля, предвари-
тельно выбив ему все зубы. Старший сержант Ниус, ро-
дом из Гамбурга, кавалер Военной медали, вскоре после
этого случая приезжал в Фан-Ранг. Оказывается, он
забрал себе золотой зуб, который был у Рольфа. У этого
Ниуса накопилось уже много золотых зубов, выломанных
у убитых или раненых вьетнамцев.
Некоторое время все молчали.
Шмаленбах поднялся и сказал: — Я пойду, у меня
начинается приступ лихорадки. — Он вытер пот со лба и,
шатаясь, направился к двери. Остальные слышали, как у
него громко стучали зубы.
— Да, да, — задумчиво произнес Мюллер, — я тоже
сначала не верил во все это. Но тут ведь целая система,
точно так же как в Африке! Часто мне вспоминается мой
товарищ Гейнц Вернер. Происходило это на сторожевом
посту Кам-Ли, недалеко от Семи Пагод. Лейтенант
Дюпюи приказал привязать Гейнца к дереву, снять с него
обувь и разложить у него под ногами костер. Гейнца
арестовали, заподозрив в намерении перебежать, и теперь
хотели узнать от нею имена сообщников. Но Гейнц мол-
чал. Когда он потерял сознание, его до тех пор окаты-
вал« холодной водой, пока он снова не пришел в себя.
Сержант Кальфеда лил из бензиновой канистры в рот
Гейнцу воду, пока у него не вздулся живот. Тогда он стал
прыгать на животе Гейнца, пока тот не потерял сознание.
Так сержант проделал несколько раз. Остальные легио-
неры стояли рядом и смеялись. Гейнц Вернер молчал. Он
не выдал своих товарищей, даже когда сержант Настар
167
стал засовывать ему в уши зажженные сигареты. И вот
ночью...
— Да перестань! — прервал его Гартвиг, проведя по
лицу рукой.
Нассуа взглянул на него. Немного спустя он ска-
зал:— Послушай, Гартвиг, я давно хотел тебя спросить:
как тебе, собственно, здесь нравится?
— Ты всегда задаешь такие дурацкие вопросы?
— Я серьезно тебя спрашиваю. Отвечай.
— Да... конечно, здесь не совсем то, что я представ-
лял себе. Но... понимаешь, мне хотелось обеспечить себя,
сами знаете, на родине ничего с этим не получается. Вот
я и думал: копи и еще раз копи! Хотел я жениться, когда
вернусь домой, но из этого, пожалуй, теперь ничего не
выйдет. Вначале еще было сносно. При вступлении в ле-
гион нам выдали пять тысяч семьсот франков. Да еще
надбавка за службу в Индокитае, жалованье... Я собрал
почти тридцать тысяч франков, ну а разве это много по
нынешним временам? Теперь-то при вступлении в легион
выдают сразу девяносто тысяч франков! Вот как упал
франк. Все пошло псу под хвост!
— Ты об одном забыл, Гартвиг, теперь уже немного
таких дураков, как мы, чтобы записываться в легион. Но
нам тоже надо делать что-то... Понимаешь, почти сто
тысяч франков — неплохая приманка, не все же знают,
что через полгода и бутылки водки на эти деньги не ку-
пишь. Но это еще пустяки. Слишком много мы раньше
читали «Рольфа Торринга» 1, вот и поверили, что здесь
нас ожидают необычайные приключения. А потом эти
статьи в газетах на родине, сам ведь знаешь: «Женщина
за пять пиастров», «Легионер на охоте за тиграми».
А последний номер гамбургского журнала «Штерн» ты
видел? Там целая серия статей об Иностранном легионе
озаглавлена: «Немецкие солдаты в вихре времени». Как
ты ее находишь? Или вот еще фоторепортаж Вебера в
кельнском журнале «Нейе иллюстрирте». Ты же видел
снимки с надписью: «Героическая борьба немецких сол-
дат против красной чумы»? Этот Вебер болтался некото-
рое время в Сайгоне, фотографировал красивые виды,
1 Автор имеет в виду серию приключенческих романов немец-
кого писателя Вильгельма Рейнгарда «Приключения Рольфа Торрин-
га».— Прим. ред.
168
увеселительные места, а потом и поместил их в журнале.
Все! Нас-то на это больше не поймаешь! Не попадемся
мы и на новый трюк всех этих «Констанц», «Дам сердца»,
«Зеленых недель», — настоящим сводничеством зани-
маются эти листки! Ведь пишут же они: «Из моральных
и этических побуждений мы задались высокой целью со-
действовать установлению контакта между немецкими де-
вушками и иностранными легионерами в Индокитае». Ты
чуешь, в чем дело? Я, во всяком случае, разобрался в
этой игре. На прошлой неделе Хорст Колч из Биттерфель-
да получил письмо от своей Зиглинды. Так она ему пря-
мо написала, что господин федеральный президент Хейс
не желает, видите ли, чтобы его внучка переписывалась
с легионером. Точка, все! Сначала продали, а потом, ви-
дишь ли, оказался недостоин!
Нассуа откинулся на спинку стула, лицо его было за-
лито краской. Мюллер встал, подошел к окну, потом по-
вернулся и сказал:
— Нас-то, Гартвиг, этими современными рольфами
торрингами не одурачишь. Всеми этими «Штернами»,
«Констанцами» и как бы они там ни назывались! Нас-
то — нет, а вот как с теми, что на родине? Ведь им пред-
лагают почти сто тысяч франков и не говорят, что мы здесь
находимся в стране, где всё против нас: и москиты, и го-
ры, и джунгли, из которых каждую минуту могут выско-
чить вьетминцы. Стоит крикнуть птице или обезьяне, а
уж тебе бог весть что кажется — до того нервы натяну-
ты! Вот и срываешь с плеча автомат и палишь в темноту,
чтобы успокоить себя. А в другие дни здесь расстрели-
вают детей, перерезают горло женщинам и до тех пор
пьянствуют, покуда самих не настигает пуля. Про это в
«Штерне» не пишут! На родине и не представляют себе,
как здесь погибли Гейнц Гофман из Гамбурга, Рихард
Штейн из Ганновера, Гарри Леман из Оберфрона, Гейнц
Герц из Дортмунда, Ганс Гензель из Штутгарта — да
всех не перечислишь! А за что они, собственно, погибли?
За что Второе бюро замучило Бурмейстера, Вернера и
других?.. Ты знаешь, за что? Я не знаю!
— Да, Гартвиг, выбирай сам, каким способом отпра-
виться на тот свет! — снова вмешался Нассуа. Мгнове-
ние видно было, что он колеблется, но вдруг он резко на-
гнулся вперед и сказал: — Мы завтра ночью удираем...
Пойдешь с нами?
169
Гартвиг испуганно вздрогнул: — Перебегать?
— Да!
Некоторое время царила тишина.
В голове Гартвига одна мысль лихорадочно сменяла
другую: Штандера перебежал, а теперь Мюллер и Нас-
суа тоже собираются. Гартвигу показалось, что он снова
слышит голос командира батальона: «Большевики вас
четвертуют, если вы попадетесь им, они сожгут вас за-
живо!»
«Через два месяца истекает срок моей службы. А ес-
ли нас поймают? Кафка... может быть...»
— Мне надо все обдумать еще разок, — сказал Гарт-
виг, не глядя на Нассуа, — может быть...
Нассуа и Мюллер стояли во дворе.
— Чорт, напрасно мы его посвятили! Этот увалень
струсит.
— Боюсь, что ты прав. Быть может, он еще донесет
на нас, если мы сейчас же не удерем.
— Но Шмаленбах ведь тоже собирался с нами...
— И надо же было, чтоб у него случился приступ ма-
лярии!
— Пошли к нему!
В тот же самый час, когда Нассуа и Мюллер бежали
к своему больному товарищу, по улицам Као-Банга ша-
гал человек по имени Бугенс. Так, во всяком случае, он
называл себя.
Хотя Бугенс носил только нашивки сержанта, все
офицеры легиона очень ценили его, так как он был стар-
шиной офицерского собрания при полковнике Констанце
и всегда знал, как достать денег, чтобы финансировать
офицерские оргии. Офицеры считали, что это весьма по-
лезный человек с прекрасными манерами и, видимо, хо-
рошего происхождения. Но главное, на чем держался ав-
торитет Бугенса, — это рука полковника Констанца: она
всегда прикрывала сержанта.
Полковник и сержант обращались друг к другу на
«ты», а это даже для Иностранного легиона было в ди-
ковинку. А когда марионеточный император Бао Дай, или
Вин Туй, как его по-настоящему зовут, на некоторое вре-
мя покинул казино Французской Ривьеры — свое по-
стоянное местопребывание — из сопровождении британ-
170
ского адмирала Мэддона прибыл на флагмане «Белфаст»
во Вьетнам и посетил даже Ланг-Сон, то именно Бугенс,
единственный среди унтер-офицеров, удостоился сомни-
тельной чести пожать руку марионетке Бао Даю.
Некоторые подивились этому, другие стали что-то
припоминать, и, наконец, пошли разговоры о том, что
сержант Бугенс был когда-то во Франции довольно из-
вестной личностью. Полковник Констанц и Бао Дай уже
давно знали об этом.
Правда, тогда Бугенса звали Боннефу и он был ми-
нистром финансов в правительстве Виши, после того как
в 1940 году сумел заслужить доверие фашистских за-
хватчиков.
После освобождения французский народ привлек его
к ответственности, но друзья-приятели Боннефу приоткры-
ли для него заднюю дверь, через которую тот и улизнул,
тихо плача, прямо в Иностранный легион, к кафкам,
штейнбахам, липкам и им подобным.
За несколько часов до того как экс-министр вышел на
улицу, он выдал легионерам отряда особого назначения
Второго бюро при штабе Третьего пехотного полка по два
литра крепкого рома и по четверть грамма морфия на
человека. Морфий легионерам впрыснули из ампул аме-
риканского происхождения.
Командование отрядом особого назначения принял
подполковник Шартон, и несколько часов спустя первая
деревня была уже окружена.
Генерал де Голль сказал в одной из своих речей, что
перед французскими войсками в колониях прежде всего
стоит задача поддерживать реформы, которые осуще-
ствляет правительство.
Подполковник Шартон издал инструкцию по выпол-
нению этой задачи: «Пленных не брать!»
Легионер Фридрих Беккер, носивший на рукаве по-
вязку с красным крестом и числившийся санитаром отря-
да особого назначения, вошел в хижину и застал в ней
на лежанке старика-вьетнамца — тот не мог уже дви-
гаться. Беккер восемь раз выстрелил ему в голову и
грудь из пистолета калибра одиннадцать и три десятых
миллиметра и отрезал у старика уши. Неделю спустя
Беккера наградили Военным крестом.
171
Сержант Урзелак, югослав, изнасиловал женщину на
глазах ее детей и тяжело раненного мужа. После этого
он прикладом убил всю эту семью.
Старший фельдфебель Гласс , немец, служивший в ле-
гионе уже двадцать шесть лет, убил в эту ночь выстре-
лом в затылок восемь женщин и шесть мужчин.
Немцы Гольц и Эберлейт и испанец Фернандес Сальо
Сантиго, по кличке Стервятник, ножами отрезали головы
у четырнадцати вьетнамцев, среди них были мужчины,
женщины и дети.
Через час, когда занимался рассвет, вся деревня пы-
лала в огне. Из жителей ни один не остался в живых.
В то же самое время, когда отряд особого назначения
проводил «реформу» в этой деревне, на сторожевом по-
сту тридцать шестого километра колониальной дороги но-
мер четыре был расстрелян молодой легионер третьего
взвода девятой роты Ганс Бертгеймер.
Бертгеймер родился на берегу Рейна. Нужда заста-
вила его записаться в легион. Но вскоре он понял, что
совершил ошибку.
Еще в Африке он развернул большую агитационную
работу, продолженную затем во Вьетнаме. Он хотел орга-
низовать группу легионеров для перехода на сторону
вьетнамской народно-освободительной армии. Легионер
Шафнер, тоже немец, выдал Бертгеймера начальнику
сторожевого поста старшему сержанту Варзи.
На следующий день в Донг-Кхе Ганса допросил май-
ор Деламбер из Второго бюро. Бертгеймер не выдал то-
варищей, и тогда ему в нескольких местах переломали
руки и ноги, а затем связанного посадили в яму с водой.
Ганс Бертгеймер молчал.
На рассвете следующего дня его расстреляли.
В Баден-Бадене, на Бисмаркштрассе, восемь, находит-
ся отделение французского общества Красного Креста.
Среди служащих этого общества, которым кое-что из-
вестно о судьбе более чем шестидесяти тысяч немцев, по-
гибших в легионе, есть несколько агентов Второго бюро.
Они-то, вместе с индокитайским отделением общества,
находящимся в Париже, и решают, не нарушит ли изве-
щение о смерти того или иного легионера постановлений
о безопасности Французской республики.
172
В редких случаях они приходят к выводу, что посыл-
ка такого извещения вполне допустима. И тогда какая-
нибудь немецкая мать получает из Берлина (Фронау,
Эдит Кавельштрассе) от французского консула письмо.
В нем консул сообщает: «Министерство бывших фронто-
виков и жертв войны известило меня, что легионер...»
Быть может, когда-нибудь получат такие письма и ма-
тери пяти легионеров-немцев, которых в феврале 1949 го-
да на сторожевом посту тридцать третьего километра ко-
лониальной дороги номер четыре расстрелял начальник
поста. Там стояла десятая рота Третьего пехотного пол-
ка Иностранного легиона.
Быть может, такое письмо получат когда-нибудь и ма-
тери двухсот пятидесяти легионеров-немцев из Второго
полка, которые в июле 1951 года в порту Ня-Транг сго-
рели на шеститысячетонном десантном судне американ-
ского происхождения.
Ведь на Дальний Восток и сейчас ходит «Пастер» —
корабль водоизмещением в тридцать две тысячи тонн, —
некогда совершавший рейсы из Франции в Америку. Во
время второй мировой войны он ходил под британским
флагом и использовался как военный транспорт.
Восемьдесят пять процентов легионеров — немцы.
За один рейс из Марселя в Сайгон, через Порт-Саид,
Джибути, Коломбо, Сингапур, «Пастер» перевозит шесть
тысяч человек. Седьмого января 1951 года этот корабль,
после восемнадцатидневного плавания, в тридцать первый
раз, считая с начала «грязной войны», бросил якорь в
бухте Да-Лонг.
Матери! Много кораблей ходит в фарватере «Па-
стера»!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Тяжелый воздух, насыщенный ядовитыми малярийны-
ми испарениями, был полон звуков девственного леса.
Из широко распахнутого окна хижины виднелась непро-
ходимая чаща джунглей, надвигающихся все ближе и
ближе и алчно захватывающих все новые и новые участ-
ки почвы.
Среди ветвей узловатых, искривленных деревьев, рос-
ших неподалеку от хижины, с криками прыгала стая тем-
173
ных, почти черных, похожих на мандриллу обезьян. Из-
давая короткие, резкие крики, они внезапно взбирались к
самым кронам гигантских деревьев девственного леса.
Цепляясь тонкими длинными хвостами за ветви и серди-
то перекликаясь, они поглядывали своими маленькими
блестящими глазками вниз, на узкую тропинку.
Там девять мужчин с трудом прокладывали себе до-
рогу. Некоторые из них держали в руках широкие и ост-
рые ножи и безустали рубили лианы и кусты, которыми
древние джунгли опутывали тропинку, порой совершенно
скрывая ее.
Обезьяны следовали за мужчинами, прыгая с дерева
на дерево и издавая резкие вопли. А когда белый чело-
век, возглавлявший колонну, остановился, вытерев рука-
вом мокрое от пота лицо, и с улыбкой погрозил обезья-
нам своим ножом, они затихли на минуту, а затем при-
нялись галдеть еще сильнее.
Колонна медленно продвигалась вперед. Во главе ее
шел европеец в форме французского лейтенанта, за
ним — восемь вьетнамцев с солдатскими нашивками бао-
даевской армии.
Короткие, резкие крики обезьян, уставших от своей
гонки, остались позади. Но теперь другие зоркие глаза
внимательно наблюдали за колонной, следуя за ней по
обе стороны тропинки. Стройная фигура ловко проби-
ралась сквозь чащу и скоро появилась возле маленькой
бамбуковой хижины, перед которой расположилась груп-
па бойцов вьетнамской Народной армии.
— Идут! — доложил боец лейтенанту. Тот взглянул
на своего соседа.
— Точно, как всегда, товарищ Пауль, — сказал он,
улыбаясь.
Немец посмотрел на часы. — Это хорошо, — сказал
он. — Я никак не думал, что им это удастся, Нгуен
Куок Чи.
Один из вьетнамских бойцов рассказывал своим това-
рищам какую-то историю. Как раз в тот момент, когда он
дошел до самого смешного места и все захохотали, на
поляне перед хижиной появился французский лейтенант
со своей маленькой группой.
— Вы позволяете врагу незаметно подойти к вам? —-
шутливо крикнул он сидевшим на поляне. Они вскочили.
Вьетнамский лейтенант подошел к нему и обнял его.
174
— Я впервые обнимаю человека в такой форме, —
ответил он весело. — Но это как раз и ответ на ваш во-
прос. Если бы вы были действительно врагом, товарищ
Герхард, вы бы сюда не пробрались, — продолжал он и
с улыбкой указал на вооруженных вьетнамских бойцов,
которые в этот момент появились из зарослей по обе
стороны дороги.
— Вас уже давно сопровождал надежный эскорт из
моих людей.
— Ого! — засмеялся человек в форме французского
лейтенанта. — А я-то думал, что застал вас врасплох!
После того как бойцы тоже поздоровались с при-
бывшими, все расположились возле хижины. Вьетнамский
лейтенант и оба немца сели немного поодаль.
— Право, Шуберт, ты выглядишь прямо как настоя-
щий. Только форма тебе немного маловата.
— Это верно! Француз, которого мы взяли в плен,
был не из крупных. Но это не так уж бросается в гла-
за, — ответил Шуберт. — Да, пока я не забыл, Герольд,
знаешь ты некоего Карла Ганнемана?
— Ганнемана? Да... А что с ним?
— Я должен передать тебе привет от него. Он мне
говорил, что знает тебя еще по Африке.
— Да, да, мы с ним вместе пытались бежать из
Уджды, это в Марокко. Он тоже перебежал?
— Да, еще несколько лет назад, — ответил Шуберт.—
Теперь он работает пропагандистом на фронте.
— Он хороший парень, этот Ганнеман, — кивнул за-
думчиво Герольд и, по просьбе вьетнамского офицера,
рассказал об их неудачном побеге на бронеавтомобиле.
Когда Герольд кончил, некоторое время все молчали.
Потом Шуберт спросил своих собеседников:
— Вы уже слышали, что на прошлой неделе бойцы
Народной армии сбивали самолеты, которыми управляют
американские пилоты?
— Смотрите-ка, — заговорил Герольд, — одних само-
летов им уже недостаточно! Сначала дело ограничива-
лось «дакотами», самолетами типа «кинг кобра», «Б-24»,
«Б-26» и самолетами «геликат». А теперь они поставляют
еще и пилотов! Видимо, это им крайне необходимо.
— Будь уверен! — заметил Шуберт.
— Когда вспоминаешь, что они теперь бомбят ма-
ленькие деревушки сверхтяжелыми бомбами, как это было
175
второго июля, когда они сбрасывали на Дунь-Бань под
Ханоем бомбы весом в пять центнеров, так начинаешь
понимать, насколько безвыходным представляется поло-
жение самим захватчикам.
— Вероятно, генерал Бринк, глава американской
военной миссии в Сайгоне, сообщил в Вашингтон, что с
проклятым Вьет-Мином не так-то легко справиться, — за-
метил, смеясь, Нгуен Куок Чи, — и что Пентагон дол-
жен что-то предпринять.
— Они прибегают к самым подлым средствам, — ска-
зал Герольд. — Они и не думают соблюдать международ-
ные соглашения о применении некоторых видов оружия в
колониальной войне — соглашения, которые они сами же
подписали. Они, например, подписали соглашение, запре-
щающее применение огнеметов. Когда я был еще у фран-
цузов, я сам видел, как шестьдесят легионеров Третьего
пехотного полка Иностранного легиона обучались обра-
щению с огнеметом. В цитадели Ханоя, которая выгля-
дит как французский форт времен первой мировой вой-
ны, хранится около десяти тысяч американских огнеме-
тов, которые могут поражать цель с расстояния в сто
пятьдесят метров. Интересно, как американские дельцы
их сюда доставляли: их привезли на грузовых судах «Ли-
берти» упакованными в цинковые гробы. Огнеметы — из
гробов, убитых офицеров — в гробы!
Нгуен Куок Чи поднял свой автомат. — И все-таки
не так уж это плохо, что американцы поставляют ору-
жие, — улыбнулся он и прочитал: «Производство заводов
Томпсона, Made in USA» [сделано в США. —Ред.]. При
помощи этого самого оружия наши китайские братья из-
гнали из своей страны гоминдановцев и американцев.
Все трое рассмеялись.
— Долго они и здесь не продержатся,.— сказал Ге-
рольд. — По ночам французы даже в городах не решают-
ся высунуть носа на улицу. А гарнизоны их постов вечно
дрожат от страха, ожидая нападения.
— Некоторых из них мы завтра освободим от этого
страха, — с деланной серьезностью сказал Шуберт.
Все трое снова рассмеялись.
На следующий день рано утром Шуберт попрощался
со своими товарищами.
1 Военное ведомство США. —Прим. ред.
176
Боевая группа особого назначения под командой подполковника Шартона разбита. Теперь на
часах в крепости Као-Банг стоит боец Народной армии.
Бывший легионер Гартвиг обязан спасением своей жизни бойцам вьетнамской Народной армии.
— Желаю успеха, — сказал ему Нгуен Куок Чи, а
Герольд горячо пожал руку своему земляку.
Высоко на деревьях опять истошно кричали большие
черные обезьяны с длинными хвостами. С любопытством
наблюдали они, как там, внизу, девять человек во главе
с французским лейтенантом пробирались сквозь заросли,
направляясь в сторону дороги номер четыре.
* * •
Дорога, которую французские власти некогда наиме-
новали колониальной дорогой номер четыре, а легионеры
прозвали Дорогой смерти, почти на всем своем протяже-
нии пролегает по густому девственному лесу; этот лес
постоянно грозит поглотить отдельные ее участки, по
которым редко ездят. В долинах среди гор она проходит
между рисовыми полями, а после Тат-Кхе, приблизитель-
но на полпути от Као-Банга в Ланг-Сон, перерезает
дикую горную местность с многочисленными ущельями.
Здесь перевалы, расположенные на головокружительной
высоте, сменяются глубокими ущельями.
Одно из этих ущелий, а именно долина Лонг-Фай, —
место, где солдаты Народной армии часто уничтожают
французские обозы: пулеметная очередь, несколько оди-
ночных выстрелов из карабинов — и грузовики пылают.
Немного к северу от этой долины, ближе к Донг-Кхе,
находится небольшой французский пост.
В этот июньский день 1950 года начальник поста стар-
ший фельдфебель Дофинэ сидел с двумя сержантами за
столом в своем бараке. Они пили шум-шум — отврати-
тельную рисовую водку — и бранили «эту проклятую бо-
гом страну».
Остальные двадцать восемь легионеров гарнизона,
кроме двух, стоявших на часах, переругивались, пили, иг-
рали в карты и опять принимались ругаться по поводу
холодного супа, которым их кормили и в котором было
больше камней, чем чечевицы. Они сыпали проклятия при
воспоминании о килограммовых банках с протухшим мя-
сом и надписью «US-Army» [армия США. — Ред.], а так-
же по поводу трех буханок хлеба, которые вместе с
177
сардинами (по полсардинки на человека) должны были
насытить весь гарнизон.
Единственным утешением был и оставался шум-шум
вперемешку со стаканом дрянного кислого вина, к кото-
рому их глотки привыкли еще в Африке.
Старший фельдфебель Дофинэ в бешенстве вскочил,
когда часовой-легионер доложил ему, что прибыл патруль
и что его командир хочет с ним говорить.
Спотыкаясь, Дофинэ вышел из барака.
Увидев высокого офицера, шагавшего через малень-
кую площадь в сопровождении баодаевских солдат, он
подтянулся и поспешил ему навстречу.
— К вашим услугам, лейтенант, — сказал он, заи-
каясь.
Офицер бросил на него беглый взгляд.
— Вы пьяны, старший фельдфебель, — сказал он
сурово. — Я подам рапорт, если обнаружу у вас какие-
нибудь упущения.
Прежде чем испуганный Дофинэ что-нибудь ответил,
офицер грубо прикрикнул на него: — Прикажите своим
людям немедленно построиться и давайте сюда все ору-
жие и боеприпасы, какие есть на посту!
Дофинэ изумленно разинул рот. Затем ему, повиди-
мому, пришла в голову спасительная мысль, и он решил-
ся произнести:
— Могу я взглянуть на ваш приказ из полка, лейте-
нант? — Офицер спокойно обернулся и повелительным
жестом приказал своим солдатам подойти.
Потом он закурил папиросу и сказал медленно, сквозь
зубы, так, что у старшего фельдфебеля мороз пробежал
по спине.
— Выполняйте мой приказ, живо! Не то я велю вас
расстрелять. Вас подозревают в том, что вы переправляе-
те оружие красным.
Глаза старшего фельдфебеля раскрылись еще шире,
он начал икать от страха.
— En avant!1 — крикнул лейтенант и взялся за
«томпсон», висевший у него на ремне через плечо.
Старший фельдфебель бросился со всех ног через
площадь.
1 Марш! (фр.)
178
Спустя несколько минут гарнизон поста был выстроен
перед лейтенантом. Чуть поодаль лежало оружие легио-
неров: карабины, автоматы, четыре пулемета, несколько
ящиков боеприпасов и ручных гранат.
— Прикажите произвести поверку.
— Здесь все двадцать восемь человек, кроме часовых,
лейтенант.
— Вызовите часовых.
— Но...
— Ч-чорт! Выполняйте мой приказ, старший фельдфе-
бель!
Теперь на месте были все тридцать.
Некоторое время стояла тишина.
Старший фельдфебель Дофинэ, суетившийся вокруг
лейтенанта, почувствовал вдруг, как что-то твердое упер-
лось ему в спину. В бешенстве обернувшись, он увидел
дуло карабина, который держал один из баодаевских
солдат. Дофинэ уже хотел прикрикнуть на солдата, но
улыбка на его лице заставила фельдфебеля замолчать.
Потом он увидел, что другие солдаты, которых привел
лейтенант, тоже подняли свои карабины, и услышал, как
офицер твердо и резко произнес: — Руки вверх! Кто ше-
вельнется, будет убит на месте!
Дофинэ почувствовал, что его слегка подтолкнули впе-
ред, к легионерам, которые скорее, чем он, поняли, что
происходит. Апатично он поднял руки и взглянул на лей-
тенанта, который держал наготове сбой автомат, напра-
вив его на легионеров гарнизона.—Вы в плену у вьетнам-
ской Народной армии, — объявил лейтенант и дал знак
одному из своих людей, после чего тот дважды выстре-
лил в воздух.
Из-за хижин деревни, расположенной неподалеку, по-
казалась группа крестьян.
Когда они прибежали на пост, лейтенант указал им
на оружие, которое они моментально разобрали.
Старый крестьянин Так Линь гладил американский
автомат, который держал в руках.
Полчаса спустя два отряда покинули бывший фран-
цузский пост. Более многочисленную группу составляли
тридцать легионеров, два сержанта и один старший
фельдфебель — все разоруженные, — а также бойцы
179
нового партизанского отряда, вооруженные новейшим
американским оружием.
Меньшая группа состояла из одного французского
офицера и восьми баодаевских солдат. Один из них ска-
зал своим товарищам: — Подумать только, на что может
пригодиться эта французская форма! — И, обернувшись
к французскому лейтенанту, добавил: — Еще одна побе-
да, товарищ Гер хард!
Шуберт улыбнулся, потом обнял вьетнамца за плечи и
сказал: — У меня на родине сказали бы: это цветочки,
ягодки впереди.
И оба они весело рассмеялись.
* * *
На посту номер сорок пять, расположенном на быв-
шей колониальной дороге номер четыре между Тат-Кхе и
На-Чамом, творилось чорт знает что.
Дежурный сержант носился как бешеный по баракам
и орал, что всех расстреляет. Гроза разразилась еще ут-
ром. Пост получил партию новехонького оружия, которое
доставил обоз, шедший с двойным, даже тройным эскор-
том. Это были тридцать длинных деревянных ящиков; из
них двадцать нужно было передать соседним постам но-
мер сорок один — Восток и сорок один — Запад, гарни-
зон которых также состоял из легионеров третьей роты
первого батальона.
Легионеры вскрыли ящики, распаковали блестящие,
смазанные маслом карабины, завернутые в промаслен-
ную бумагу. Потом один из них вынул из карабина за-
твор и заглянул в ствол.
Черным-черно! Легионер вертел карабин туда и сюда,
но сквозь ствол попрежнему ничего не было видно. Ве-
роятно, там что-нибудь застряло.
Теперь и другие стали смотреть более внимательно.
Заглянули в стволы других карабинов — тоже забиты.
Тогда один из легионеров достал старый шомпол, что-
бы прочистить ствол. Все сгрудились вокруг него. Скоро
лица солдат посветлели.
Сначала вылетел комок пропитанной маслом пакли,
потом свернутая в трубочку бумажка, потом опять
пакля.—Это просто чтобы ствол не ржавел!—облег-
ченно воскликнул один из легионеров.
180
Тот, который орудовал шомполом, опять посмотрел
внутрь ствола и торопливо передал карабин соседу.
— Там нет нарезки, — произнес он заикаясь.
— Чорт побери! — закричал один из легионеров, за-
глянув внутрь ствола: внутренняя поверхность была глад-
кая, как зеркало.
Гартвиг подобрал бумажку, которая была забита в
ствол между двумя комками промасленной пакли. Он
развернул ее. На бумаге, пропитанной маслом, было что-
то написано прямыми, несколько неуклюжими буквами.
Гартвиг прочел и молча передал записку дальше.
Через несколько минут ее прочитали все. Некоторые
разразились проклятиями, но большинство подавленно
молчало. Потом пришел Кафка.
— Что случилось? Почему вы ничего не делаете? —
заорал старший сержант.
Кое-кто хотел тотчас возобновить работу и стал выни-
мать карабины из ящиков, но Позалла спросил: — Могу
я вам кое-что показать, старший сержант?
И прежде чем Кафка успел ответить, он сунул шом-
пол в ствол одного из карабинов.
Пакля, комок бумаги, опять пакля.
Нижняя челюсть Кафки отвисла, когда он заглянул
в ствол, и он медленно опустил карабин.
Георг Шульц подал ему записку. Кафка быстро схва-
ти ее и вполголоса прочел французские слова:
«Это все, что мы можем вам предложить.
Долой «грязную войну»!
Мир Вьетнаму!»
На мгновение Кафка окаменел. Потом взял карабин
за ствол и ударил его об землю, так что приклад разле-
телся в щепки.
— Проклятая коммунистическая банда! — заорал он,
бросил на легионеров дикий взгляд и с проклятиями ри-
нулся большими шагами через площадь.
— Ничего себе! — сказал один из легионеров. — Сна-
чала они шлют нам на грузовых судах «Либерти» прямо
из Америки патроны, которыми нельзя стрелять, потому
что в них не действуют капсюли, а теперь доставляют из
Франции карабины, у которых стволы без нарезки!
— Это все одна и та же грязная компания. Одни об-
делывают делишки, другие занимаются саботажем, —
181
добавил другой. — Я это уже видел, когда в июле сорок
девятого служил при штабе Пятого пехотного полка
Иностранного легиона. Меня не удивит, если в патронах
вместо пороха окажется песок.
Они разошлись. Гартвиг слышал, как один из легио-
неров пробормотал: — Пропадем мы на этом посту!
Это было утром. А после полудня сержант Гасани и
легионеры Робос, Пуруски и Ворос пришли к начальни-
ку поста младшему лейтенанту Фейго и донесли ему, что
два легионера, выходцы из Чехословакии, намерены
ночью перебежать в Народную армию.
Фейго приказал немедленно арестовать капрала Ба-
лабана и его друга и доставить их в барак, где размеща-
лись легионеры.
Там их связали и подвесили за руки. Затем четверо
предателей под руководством сержанта Гейнца Шпехта
из Бингена принялись их пытать.
Шпехт и Гасани били легионеров кнутами до тех пор,
пока их голые тела не покрылись кровью и кожа не ста-
ла слезать кусками. Потом Пуруски несколько раз вса-
дил свой нож каждому из них в спину.
Позднее с поста номер сорок один — Запад прибыл
командир роты лейтенант Лартик. Он велел выкопать
могилу и вынес обоим легионерам смертный приговор.
Лартик расстрелял Балабана, Фейго —его друга.
В тот же вечер Робос был произведен в капралы, а
Пуруски — в легионеры первого класса.
Все это произошло во второй половине дня, но этим
день не закончился. После обеда Кафка решил проверить
исправность пулеметов. При проверке выяснилось, что из
пяти пулеметов вынуты ударники.
Несколько секунд Кафка вытаращенными от ужаса
глазами смотрел на пять аккуратных, хорошо смазанных
американских пулеметов, которые в течение одной неде-
ли были выведены из строя. Потом, позеленев от злости,
он рявкнул, требуя к себе пулеметные расчеты. Легионе-
ры решили, что приближаются вьетнамцы, и схватились
за карабины.
Вышел младший лейтенант Фейго и набросился на
Кафку, что тот орет о таких вещах в присутствии легио-
неров. Озадаченный Кафка прикусил язык и молча смот-
рел на взбешенного младшего лейтенанта. Потом он
схватился за шею, как будто воротник стал ему вдруг те-
182
сен. Неудавшаяся попытка к бегству, партия негодных
карабинов и вывод из строя пяти пулеметов — это не
такие уж пустяки! Поистине, в этот день, в конце авгу-
ста 1950 года, на посту номер сорок пять творилось чорт
знает что.
На следующий день с утра было тихо. Группа легионе-
ров беседовала, сидя под маленьким бамбуковым навесом.
— Вьетнамцы за последнее время чертовски оживи-
лись, — сказал один. — Интересно, когда они доберутся
до нас?
— Ах, замолчи! — отмахнулся Гартвиг, — как будто
ты не можешь говорить о чем-нибудь другом.
Первый недовольно замолчал, потом обратился к
третьему: — Расскажи что-нибудь, Эрих.
— Да что рассказывать? Здесь ведь ничего не слу-
чается, разве что мы дохнем один за другим. Так это вы
и сами знаете.
— Расскажи о парашютистах, — подсказал ему один
из солдат. — Ты ведь довольно долго служил у них.
— О да! — произнес Эрих Кейль. — Вспоминается
мне одна история с числом тринадцать. Иногда спорят,
что оно означает — счастье или несчастье. Для меня это
вопрос решенный.
Это было в ноябре тысяча девятьсот сорок восьмого
года. Я как раз закончил свое обучение в Сетифе, в Ал-
жире, и был направлен во вторую роту первого баталь-
она стрелков-парашютистов Иностранного легиона. Не-
сколько дней спустя наша рота получила пополнение —
тринадцать капралов, которые только что прошли обуче-
ние в Филиппвиле: девять Немцев, два швейцарца, один
итальянец и один француз. Позже мы потеряли друг дру-
га из виду. Их перевели в другую роту, и только в ноябре
сорок девятого, год спустя, я опять встретил одного из
них здесь, в Индокитае. Мы с компанией парашютистов
сидели за стаканом вина, когда капрал Гербер подошел к
нашему столу и сказал мне, что его вновь направили в
нашу роту. Гербер был уже здорово навеселе, но мы при-
гласили его выпить с нами еще. После двух стаканов
Гербер совсем захмелел. Он часто вынимал из кармана
фотографию и смотрел на нее, потом вдруг встал.
«Завтра вы прыгаете, и я прыгаю вместе с вами, — ле-
петал он заплетающимся языком.—Завтра моя очередь.
183
Я пришел к вам с двенадцатью товарищами. Все двена-
дцать погибли — разбились. У меня жена и двое детей.
Это была идиотская идея, пойти в легион! Я — последний
из тринадцати, и завтра — моя очередь!» Мы перегляну-
лись, и каждый подумал с надеждой: хоть бы мой пара-
шют не оказался в числе тех, которые опять не раскро-
ются! На следующее утро после краткого напутствия мы
погрузились в машины. Я сидел напротив Гербера. Он
был бледен. Трясущимися пальцами он нервно теребил
ремень своего автомата. Вскоре был дан сигнал пригото-
виться, и мы стали прыгать. Солдат, прыгавший передо
мной, не смог оторваться от машины, — он ударился о
стабилизатор и камнем полетел вниз. Прежде чем прыг-
нуть, я еще раз взглянул на Гербера. Он опять держал в
руках фотографию. Я прыгнул и, на свою беду, опустил-
ся в лесу. Когда после долгих поисков я обнаружил свою
роту, первое, что я услышал, было известие, что парашют
Гербера не раскрылся. Последний из тринадцати капра-
лов погиб!..
Гартвиг шумно втянул воздух носом и спросил: — По-
чему, собственно, парашюты так часто не раскрываются?
Кейль посмотрел на него несколько мгновений, а
потом ответил, растягивая слова: — Потому, что те, кто
их складывает, не хотят, чтобы легионеры приземлялись
целыми и невредимыми. Поэтому-то в Бак-Май, близ Ха-
ноя, где расположен аэродром, были без разбора схваче-
ны и расстреляны пятьдесят вьетнамцев из числа граж-
данских лиц.
— Господи боже мой! — пробормотал Гартвиг. —
Карабины без нарезки, патроны, наполненные песком, а
теперь еще парашюты, которые не раскрываются! Что же
дальше?
— Можешь заявить о своем желании поехать добро-
вольцем в Корею, — вмешался в разговор третий сол-
дат, Вальтер Гельмер. — Там тоже началось несколько
месяцев назад. Однако там дела идут по-другому, с
американцами-то. Марш-марш через тридцать восьмую
параллель и жми на север! И какими темпами! Некото-
рые из наших тоже там.
— Да откуда ты это знаешь? — изумленно опросил
Кейль.
— Я знаю двух ребят, которое теперь там, — одного
еще по Африке. Он мне месяц назад сообщил, что запи-
184
сался добровольцем по призыву генерала Монклара.
Монклар — инспектор Иностранного легиона, он разъез-
жает в качестве вербовщика по всем гарнизонам Северной
Африки. Так вот, этот солдат пишет мне, что у него
уже третья фамилия. Легион стремится навести порядок
в своих списках, и поэтому ему сказали: вы не Шнейдер
(Шнейдер тоже не настоящая его фамилия), а Гофман.
После этого его отправили. Из Кореи он мне еще не
писал.
— Они там служат как легионеры? — продолжал
расспрашивать Кейль.
— О нет! Они входят в состав французских регуляр-
ных частей и получают двойное жалованье.
— Ты что-то говорил о двоих друзьях, — заметил
Гартвиг.
— Да, но другой попал туда не из легиона. Вальтер
Штефан был в плену у англичан, а потом остался стар-
шим матросом на одном из немецких минных тральщи-
ков, которые действовали в Северном море. Он мне пи-
сал, что «Альбатрос» и «Морской лев» в сопровождении
двух английских эсминцев под командой капитана Крак-
вика уходят на Дальний Восток, чтобы очистить от мин
Желтое и Японское моря. Вчера я опять получил от «его
письмо, с почтой, доставленной последним обозом. Он
пишет, что с вылавливанием мин дело обстоит паршиво.
Суда стоят у западного побережья Кореи и ждут прика-
за начать боевые операции. Матросы Виллингер, Юлих и
Картхаус уже получили английский орден «За заслуги».
Они помолчали. Потом Гельмер добавил: — Да, туда
стоит поехать. Там, по крайней мере, дело двигается
вперед!
— Эх, брось ты, пожалуйста! — отмахнулся с доса-
дой Гартвиг. — Когда я сюда попал, и здесь, в Индоки-
тае, дело выглядело точно так же. Почти вся территория
была занята нами, а теперь наоборот...
* * *
Улыбающийся дядюшка Ань Лонг стоял на пороге
своего дома. Его взор скользил по деревенской улице, по
хижинам, приютившимся в тени пальм, по окружающим
деревню полям, на которых стебли риса колыхались от
легкого ветерка, словно волны на реке.
185
Было раннее утро. Ань Лонг видел, как его соседи вы-
ходили из своих домов, как и он, оглядывали улицу, и
приветливо кивали друг другу.
Начался новый трудовой день. Простившись со своей
дочерью Ти Сон, Ань Лонг зашагал мелкими, быстрыми
шажками вдоль улицы. Крестьяне, выходившие из своих
домов, также спешили на поля.
Бамбуковый висячий мост за деревней легко покачи-
вался на ветру. Он был перекинут через реку шириной
почти в сто метров и связывал деревню с селением, рас-
положенным на другом берегу.
Прежде чем свернуть перед мостом налево, Ань Лонг,
как обычно, помахал рукой в сторону селения. Там жила
его сестра Пао Ли. Бросив взгляд на реку, лениво катив-
шую свои воды, на рыбаков, готовившихся начать свой
обычный промысел, он пошел по одной из узких тропи-
нок, бежавших зигзагами среди рисовых полей.
Было, вероятно, около полудня, когда Ань Лонг, сто-
явший по колено в илистой воде своего рисового поля,
поднял голову, прислушиваясь.
Ему показалось, что со стороны поселка донеслись
выстрелы. Но все было тихо, и он продолжал работу.
Скоро он так углубился в нее, что заметил появившиеся
в небе три самолета только тогда, когда они с ревом спи-
кировали на деревню.
На несколько секунд Ань Лонг окаменел. Раздались
два, три, четыре взрыва, потом к небу поднялись столбы
огня и дыма.
Как безумный кинулся Ань Лонг вдоль узкой насыпи.
Теперь он слышал, что в соседнем селении действительно
стреляют. «Французы!» — подумал он и побежал со всех
ног мимо пылающих хижин своей деревни.
Самолеты спикировали снова. На этот раз они не
сбрасывали бомб. Они стреляли из пулеметов по людям,
которые пытались потушить огонь, уничтожавший их хи-
жины. У дверей своего дома стояла Ти Сон, подняв
упрямое гневное лицо к самолетам и грозя им кулаком.
Ань Лонг велел ей лечь на землю.
— Мост! — простонал он и бросился в дом. Потом
он быстро выбежал оттуда с большой жестяной банкой в
руках.
Ань Лонг бежал вниз по улице, охваченной пламенем.
Ти Сон видела, как он упал, скошенный пулями. Та
186
Сон не помнила, как подбежала к отцу. Со слезами на
глазах она нежно провела рукой по голове убитого в
схватила жестянку. Она бежала к мосту среди малень-
ких облачков пыли, поднятых пулями. Девушка не
обратила внимания на то, что самолеты поднялись выше
и удалились. Она видела только, как из соседней деревни
к мосту приближалась группа французских солдат.
Они стали стрелять в Ти Сон.
Девушка была почти на середине моста, когда почув-
ствовала резкую боль в руке. Обессиленная Ти Сон опу-
стилась на настил и быстро дернула шнурок у жестянки.
Сильный взрыв потряс и разнес в щепы мост. Куски бам-
бука со свистом взлетели в воздух.
Семнадцатилетняя патриотка Ти Сон погибла, но пре-
градила путь легионерам, которые беспомощно стояли со
своими горными пушками на другом берегу реки, изры-
тая проклятия. Рыбаки затопили лодки. Когда легионеры
попытались их поднять, с противоположного берега за-
трещали выстрелы и послышался глухой рокот вьетнам-
ского миномета. Подошел отряд Народной армии.
Легионеры понесли тяжелые потери и должны были
отказаться от попытки продвинуться вперед.
Однако прежде чем отступить на пост номер сорок
пять, расположенный на военной дороге номер четыре,
легионеры истребили все население поселка. Пао Ли,
сестру патриота Ань Лонга, и одного слепого подростка
они увели с собой.
На следующий день утром сержант Дени, агент Вто-
рого бюро, прибыл с поста номер сорок один на пост
номер сорок пять. Его сопровождал отец Жоан, католиче-
ский священник Третьего пехотного полка Иностранного
легиона, носивший под сутаной слева дароносицу, а спра-
ва — крупнокалиберный американский кольт.
Младший лейтенант Фейго уже начал «допрос». Ору-
дуя железным шаром весом в два килограмма, прикреп-
ленным к цепи, он раздробил слепому суставы рук и ног.
Пристрелив слепого юношу, сержант Дени взял с со-
бой Пао Ли на пост номер сорок один — Восток. Там с
нее сорвали одежду, засунули конец одной проволоки в
рот, а другой — в половые органы. Затем Дени приказал
запустить мотор «джипа» и пустить по проволоке ток.
Несмотря на страшные мучения, Пао Ли не произне-
сла ни слова.
187
На ночь ее связали и бросили в яму отхожего места".
Утром сержант Скорни всадил ей в грудь две пули из.
револьвера калибра одиннадцать и три десятых милли-
метра. Потом он приказал легионеру Эриху Колецкому
добить женщину.
Легионер размозжил ей темя молотком. Когда после
первого удара она повернула голову и посмотрела на
Колецкого в упор, он закричал: — Стерва, ты еще не по-
дохла? — И ударил еще раз.
В тот момент, когда на посту номер сорок один —
Восток была убита патриотка Пао Ли, на посту номер
сорок пять разлетелась в куски горная пушка легионера
Гаспара Шмаленбаха. Прежде чем выстрелить, Шмален-
бах развинтил и ослабил самые ответственные части
пушки.
— Идиот! — орал на него Кафка. — Я велю тебя по-
садить. — В бешенстве он пнул ногой обломки — все, что
осталось от девяносточетырехмиллиметровой пушки.
— Я сам не понимаю, как это случилось, старший
сержант, — забормотал Шмаленбах. — Дергаю за шну-
рок — ствол разлетается в куски...
— Молчи, паршивая рожа! — зашипел на него Каф-
ка. — Вот мы посмотрим...
Изрыгая проклятия, он направился к бараку, где по-
мещался начальник поста.
Как только он скрылся за дверью, Шмаленбах бро-
сился бежать через площадь. В казарме он свернул пару
грязных рубах, вынул из кармана куртки несколько бу-
мажек и рассовал их под одеяла на соседних койках.
С деланным спокойствием, насвистывая веселый мо-
тив, он не спеша направился к воротам.
— Куда? — спросил его часовой, когда Шмаленбах
хотел пройти.
— Только до канала, постирать белье, — ответил тот
совершенно спокойно.
— Ты же знаешь, что нельзя покидать пост.
— Слушай, Гартвиг, не будь трусом, — отмахнулся
Шмаленбах. — Тут всего несколько шагов, и Кафка в
курсе.
— Да, но ты же знаешь...
— Ах, отстань! — грубо ответил Шмаленбах и дви-
нулся дальше.
188
Гартвиг только пробурчал что-то, пожал плечами и
стал смотреть вслед Шмаленбаху, пока тот не исчез за
поворотом дороги. Потом его взгляд упал на белую бу-
мажку, которая лежала прямо у его ног. Кряхтя, он на-
гнулся и поднял ее.
«Шмаленбах потерял», — подумал Гартвиг и хотел
уже сунуть бумажку в карман, но его разобрало любо-
пытство, и он развернул ее.
От изумления Гартвиг чуть не выронил бумажку. Вот
что он прочитал:
«Десятки тысяч молодых немцев уже погибли на по-
лях сражений во Вьетнаме, другим десяткам тысяч гро-
зит гибель в этой преступной войне империалистов про-
тив Народной Республики.
Правительство Германской Демократической Респуб-
лики призывает всех немцев, которые насильственно за-
вербованы в качестве иностранных легионеров во фран-
цузскую колониальную армию, покончить с грязной и
преступной войной против Вьетнама, перебегать и сда-
ваться Народной армии. Таким образом немцы, которых
насильственно сделали французскими наемниками, спасут
не только свою жизнь, но и честь Германии, защитят
интересы немецкого народа в тяжелой борьбе за един-
ство и национальную независимость демократической
Германии.
Правительство Германской Демократической Респуб-
лики гарантирует всем немецким солдатам, которые пере-
бегут из французской колониальной армии и сдадутся
Народной армии Вьетнама, полную амнистию, работу, со-
ответствующую их желанию и способностям, а также
возможность получить специальность.
Правительство Германской Демократической Респуб-
лики примет все меры, чтобы облегчить возвращение
этих немецких солдат на родину.
Мы обращаемся ко всем немецким солдатам во фран-
цузской колониальной армии с призывом:
Не сражайтесь против друга немецкого народа — Рес-
публики Вьетнам, возвращайтесь домой!
Возвращайтесь в Германию! Здесь вас ждет честная,
достойная жизнь».
Слова расплывались перед глазами у Гартвига.
«Германия... — думал он. — Инга...»
189
И вдруг, как молния, мелькнула мысль: «Что же про-
исходит? Где Шмаленбах?»
— Гартвиг! — донесся с площади голос Кафки, похо-
жий на собачий лай.
Сразу же за поворотом дороги Шмаленбах свернул к
каналу, на мгновение остановился, прислушиваясь, потом
вынул из свертка свой автомат, бросил белье в воду и
углубился в заросли, направляясь к северу.
«Дело сделано», — радостно подумал Шмаленбах,
когда густая зелень оврага скрыла его. Далеко позади
трещали выстрелы. Тяжело дыша, Шмаленбах остано-
вился и оглянулся. — Не догоните! — крикнул он и по-
грозил кулаком, хотя знал, что его преследователи нахо-
дятся слишком далеко, чтобы слышать его.
Шмаленбах с удовлетворением вспомнил о пяти но-
веньких, хорошо смазанных американских пулеметах, у
которых он вынул ударники. Затем он исчез в джунглях.
Полчаса спустя Шмаленбах увидел в глубоком ущелье
маленький костер, у которого сидело несколько мужчин.
Он поспешно бросился на землю. Теперь он волновался
больше, чем при побеге с поста. С бьющимся сердцем
разглядывал Шмаленбах людей у костра, которые, как
нарочно, смотрели как раз в ту сторону, где он лежал.
«Почему они не уходят в укрытие? — думал он. — Мо-
жет быть, это французы?» Но тут он заметил знамя,
огненно-красное, с большой золотой звездой, воткнутое в
землю около дерева рядом с костром. Шмаленбах реши-
тельно поднялся и побежал к костру. Автомат он держал
обеими руками над головой.
Но едва он сделал два шага, как услышал сзади ти-
хий оклик. Испуганно оглянувшись, он увидел улыбаю-
щееся лицо вьетнамского солдата:
— Вы идете к нам как друг, так давайте и поздоро-
ваемся как друзья!
Смущенно ответил Шмаленбах на крепкое рукопожа-
тие солдата. Потом они вместе пошли к костру. Бойцы
окружили бывшего легионера. Все пожимали ему руку.
— Nous sommes des freres 1, — убежденно сказал
Шмаленбаху пожилой солдат и пристально посмотрел
ему в глаза.
1 Мы — братья. (фр.)
190
Бойцы опять расположились у костра и дали Шма-
ленбаху закурить.
Полчаса спустя, когда Шмаленбах сердечно попро-
щался с бойцами, один из них отвел его в расположе-
ние роты.
Молодой вьетнамский лейтенант, встретивший его там,
отвел ему хижину на сваях. Она была разделена легкой
перегородкой на две каморки. В одной стояла низкая
бамбуковая койка, над ней висел портрет, который позже
он видел во всех домах, где ему приходилось бывать,
портрет президента Хо Ши Мина. Другие стены были
украшены бумажными свитками с иероглифами.
Едва он опустился на койку, как к нему пришли
гости.
С большим трудом им удалось понять друг друга.
Из солдат только один немного говорил по-француз-
ски. Шмаленбах, в свою очередь, знал только несколько
слов на местном наречии. Но они все-таки поговорили.
Ему принесли еду: курицу с рисом. Это было очень
вкусно, тем более что Шмаленбах за последние дни, го-
товясь к бегству, от волнения почти ничего не ел.
Немного погодя молодой солдат принес ему одеяло,
цыновку из рисовой соломы, пачку папирос, полотенце и
даже кусок туалетного мыла.
Только много позже узнал Шмаленбах, откуда взя-
лись эти подарки. Одеяло принадлежало одному солдату,
который с радостью передал его их новому другу, а сам
спал под одним одеялом с товарищем. Так же была
добыта и соломенная цыновка. Папиросы, полотенце и
мыло прислал ему молодой офицер, несколько часов
назад получивший их от своей жены. Их привез солдат,
ездивший по делу. Но уже в тот вечер, когда Шмален-
бах получил все эти подарки, он много думал о людях,
среди которых он теперь жил и чье дружелюбие не зна-
ло границ.
Он ощутил то же чувство стыда, которое испытал и
Ганнеман, когда шел по этому пути.
Вечером того же дня, когда Шмаленбах покинул
армию насильников, ровно в восемнадцать часов отряд
вьетнамской народно-освободительной армии напал на
пост номер сорок один — Запад и занял его.
191
Оставшиеся в живых солдаты четвертого взвода
третьей роты отступили к ротному командному пункту
на посту номер сорок один — Восток. Спустя несколько
часов вьетнамская армия атаковала и этот пост.
Среди убитых был сержант Дени — один из палачей,
терзавших патриотку Пао Ли. Второй, легионер Колец-
кий, тяжело раненный, был взят в плен, и только третье-
му, сержанту Скорни, удалось бежать.
Пост номер сорок пять был занят без боя, так как
его гарнизон вместе с Кафкой и Гартвигом стремительно
обратился в бегство.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Полковник Хуанг То, закончив свой доклад, смотрел
на главнокомандующего.
Генерал был еще молод, вероятно не старше тридца-
ти лет. Он спокойно ходил по комнате небольшими ша-
гами от двери к окну и обратно, мимо маленького стола
посреди комнаты, на котором лежала большая карта
Бакбо, северного округа Вьетнама.
Наконец он остановился.— Так, так. Следовательно,
в районе Ня-Транга пехотное оружие было брошено в
море, а вместо него выдано новейшее автоматическое
оружие американского производства; эльзасская танко-
вая дивизия, которая действовала здесь, на севере, полу-
чила вместо старых английских танков новые американ-
ские «шерманы» и «паттоны». А с аэродрома Жиа-Лам
под Ханоем исчезли все устаревшие машины. Вместо них
туда доставили восемьдесят новых американских истре-
бителей-бомбардировщиков «буффало» и самолеты «ге-
ликат».
Генерал Во Нгуен Зиап улыбнулся, глядя на полков-
ника. Потом подошел к окну, но взглянул в него только
мельком. Во дворе вокруг яркокрасного знамени с золо-
той звездой стояла группа солдат.
— Я думаю, что и это им не поможет,— продолжал
тихо генерал. Он повернулся и быстрыми шагами подо-
шел к столу с картой.— Наступление начинается шест-
надцатого сентября. Смотрите сюда, товарищ пол-
ковник...
192
Они разбиты, измучены, больны, и все-таки они счастливы, что бежали из ада
«грязной войны»
«Пленных не брать!» — таков был лозунг палачей
вроде полковника Ла Пажа и Кафки,
тогда как вьетнамский народ...
* * *
Поистине, нельзя было сказать, что 2 сентября
1950 года среди легионеров пятой и шестой рот Третьего
пехотного полка Иностранного легиона, входивших в со-
став гарнизона французского опорного пункта Тат-Кхе,
царило приподнятое настроение. Совсем наоборот!
— Этого еще нехватало! — ругался Земберг. — Те-
перь они пихают нас и шестую в Донг-Кхе, чтобы мы сме-
нили марокканский батальон. У нас двести восемьдесят
человек, это же смешно!
— Да, но это все-таки две роты,— возразил Гартвиг.
— Много ты понимаешь! — набросился на него Зем-
берг. — Вы удираете с поста, едва завидев поблизости
пару вьетминцев, а тут ты городишь чепуху. Да знаешь
ли ты, что творится в Донг-Кхе? Поверь, что это прокля-
тое богом место. В мае вьетминцы уже напали на него
и истребили там целый батальон марокканцев. Мы вер-
нули этот пост с громадным трудом, только благодаря
крупной парашютно-десантной операции, при поддержке
Восьмого полка марокканских стрелков. Как ты думаешь,
что будет, если вьетминцы нас атакуют? Можешь тогда
спокойно складывать свои чемоданы и отправляться на
тот свет. Живыми мы оттуда не уйдем.
Гартвиг побледнел и нервно почесал затылок.
— Gardez-vous!l — пронеслась по площади команда.
Начался прощальный парад, который принимал комен-
дант Тат-Кхе. При всем желании нельзя было сказать,
что дела шли особенно весело. В середине колонны кто-
то пробурчал:
— Последнее причастие!
— Омовение покойников! — поддержали сзади.
Старший сержант Кафка, шедший во второй шеренге,
яростно рявкнул, чтобы прекратили «эту глупую бол-
товню».
Спустя два дня, 8 сентября, легионеры были погру-
жены на открытые грузовики. Началось путешествие на
север, по дороге номер четыре.
1 Смирно! (фр.)
193
Гартвиг сидел на четвертом грузовике, считая от на-
чала колонны, лицом назад, и глядел на длинный ряд
машин. Он видел, как на одном грузовике командир
отделения тщетно старался заставить солдат петь. Но пе-
ние не ладилось, и в конце концов отчаявшийся итальянец
отказался от дальнейших попыток.
Поздно вечером колонна достигла Донг-Кхе. Легионе-
рам пришлось переночевать в домах, разрушенных по-
следней воздушной бомбардировкой.
На следующее утро их распределили по местам. Ше-
стая рота заняла цитадель, пятая — пять внешних
постов. После полудня марокканцы со своими пятью ору-
диями ушли. Оставшиеся стопятимиллиметровые орудия,
семидесятипятимиллиметровые противотанковые пушки и
тяжелые минометы были установлены на новых по-
зициях.
Группа из двенадцати легионеров и двух капралов
под командой старшего сержанта Кафки заняла внешний
пост, расположенный на холме рядом с аэродромом.
Сильно нервничавший старший сержант сразу же
обнаружил, что стрелковые ячейки и два бревенчатых
дота, составлявшие пост, грозят ежеминутно рухнуть.
Работа началась в шесть часов утра. До самой тем-
ноты, сделав только часовой перерыв, легионеры работа-
ли, подгоняемые руганью Кафки.
Первые два дня нещадно палило солнце. Двое легио-
неров, рывших окопы, свалились в полном изнеможении.
На третий день разразилась недолгая тропическая гроза.
Дождь лил как из ведра. Края окопов обвалились. По-
том опять начало палить солнце, обливая своими лучами
измученных легионеров, которые валили деревья и пере-
таскивали их на пост.
На обед была «дежурная кварта» — по четверть лит-
ра супа на человека и одна буханка хлеба на шестерых.
— Старший сержант, я никак не могу отделаться от
мысли, что тут что-то неладно,— сказал однажды вече-
ром Земберг Кафке.
Кафка вытаращил на него глаза.— Не болтай,—
отмахнулся он, но его голос звучал не очень уверенно.—
Иди, выпей стаканчик и забудь о своих глупостях.
194
Земберг отказался. А на следующий день — это бы-
ло тринадцатого — один из капралов, которого Кафка
посылал в цитадель, принес известие, что комендант по-
лучил радиограмму из Ханоя. В ней говорилось: «Сведе-
ния, собранные Вторым бюро, показывают, что в районе
Донг-Кхе происходит передвижение вьетнамских частей».
Следовательно, в ближайшие дни нужно было ждать на-
падения.
Тогда Земберг напился.
— Теперь-то, наконец, они пошлют сюда подкрепле-
ния! — ликовал Гартвиг.
Легионеры скептически молчали.
Вечером весь гарнизон поста, включая и начальника,
был мертвецки пьян.
В субботу 16 сентября, ровно в семь часов утра, ци-
тадель Донг-Кхе подверглась с окружающих гор обстрелу
из артиллерийских орудий и минометов.
Соединения вьетнамской Народной армии за ночь
продвинулись вплотную к городу и готовились к штурму.
Уже после нескольких выстрелов часть орудий фран-
цузов выбыла из строя. Потери легионеров были значи-
тельны. Все офицеры, кроме одного лейтенанта, попря-
тались в бомбоубежище. За бутылкой шампанского они
обсуждали, как лучше всего организовать оборону.
Скоро французская артиллерия стала отвечать на
огонь совсем вяло.
Вьетнамские войска заняли первый внешний пост.
В цитадели насчитывалось уже свыше восьмидесяти
убитых. Когда легионеры хотели перенести раненых в
бомбоубежище, был получен ответ, что там едва хватает
места для офицеров.
На внешнем посту у аэродрома было еще сравнитель-
но спокойно, только время от времени над окопами со
свистом пролетали пули или шальная мина разрывалась
поблизости, обдавая легионеров грязью.
Кафка приказал раздать остатки красного вина. Сам
он уже давно был пьян и нет-нет выкрикивал, что он
один, без всякой помощи, может прогнать к чорту
вьетминцев.
Потом появились самолеты. Однако американские
«Б-24» сбросили бомбы так неумело, что они упали
195
далеко от цели. Вьетнамские войска продолжали наступ-
ление с непоколебимым упорством.
В небе показались «дакоты» и «юнкерсы-52».
— Парашютисты! — радостно заорал Кафка, но тут
же легионеры с испугом увидели, что самолеты уходят.
Тем временем французская артиллерия совсем замол-
чала. Пали три внешних поста. В цитадели офицеры
призывали легионеров сражаться до последнего. Если
вьетнамцам удастся захватить их живыми... Кроме того,
говорили они, парашютисты приземлились всего в не-
скольких километрах отсюда, они пробиваются к
Донг-Кхе...
Несколько часов спустя все офицеры, кроме уже упо-
мянутого лейтенанта, предприняли попытку спастись
бегством, но далеко уйти им не пришлось.
На внешнем посту, возле аэродрома, тоже началось
оживление.
У Кафки хмель сменился безумным, парализующим
страхом. — Ведь это война! — восклицал он ежеминут-
но. — Если вьетминцы нас поймают, они укоротят каж-
дого из нас на целую голову.
Гартвиг лежал рядом с Зембергом,— Что же теперь
будет? — спросил он и вдруг ясно почувствовал, что го-
лос его дрожит.
— Что? — сдавленным голосом произнес Земберг. —
Да, что? Ведь они нас, в конечном счете, продали!
Гартвиг немного приподнялся, но тотчас с криком
упал. Земберг увидел, что его куртка на плече окраси-
лась кровью. Плечо было пробито пулей.
Полчаса спустя группа старшего сержанта Кафки по-
пыталась покинуть внешний пост, оставив там двух уби-
тых, и пробиться к Тат-Кхе. Среди трех раненых, кото-
рых они тащили с собой, был Гартвиг. Этот путь привел
их прямо в плен.
Вьетнамские войска начали общий штурм цитадели.
* * *
Среди бойцов Триста восьмой вьетнамской бригады,
которые под огнем легионеров продвинулись вплотную к
частоколу из заостренных стволов бамбука, был и моло-
дой боец Ла Ван Kay.
196
Солнце жгло немилосердно. Дождь пуль встретил
первую волну атакующих бойцов освободительной армии.
Тесно прижавшись к земле, люди старались укрыться за
небольшими неровностями почвы. Они зарядили винтов-
ки, приготовили ручные гранаты и набрали воздух в лег-
кие, готовясь к последнему решающему броску.
Ла Ван Kay лежал недалеко от своего командира
взвода, который спокойно и ловко привязывал свою саб-
лю к запястью правой руки.
Потом он увидел, как его товарищи из саперной удар-
ной группы медленно поползли вперед и подложили под
частокол связку ручных гранат. Один сапер хотел было
поджечь шнур, но тут же упал с простреленной головой.
Ла Ван Kay видел, как туда же скользнул второй, как
он дернулся, раненный двумя пулями, но, несмотря на
это, продолжал свой путь. Сантиметр за сантиметром
приближался сапер к связке гранат, оставляя за собой
широкий кровавый след. Вот он поджег фитиль, ему оста-
валось всего три секунды, чтобы укрыться. Но тут силы
его оставили и он упал. Потом с трудом приподнялся
еще раз и крикнул: «Да здравствует Вьетнам!»
И хотя последнее слово заглушил грохот взрыва, то-
варищи его поняли. Они рванулись вперед, мимо своего
мертвого товарища. Через брешь, образовавшуюся в ча-
стоколе, они бежали к внутренней стене цитадели, пере-
бирались через нее и прыгали прямо на легионеров.
Началась рукопашная схватка.
Ла Ван Kay только что намеревался перемахнуть че-
рез стену, как сильный удар в правую руку бросил его
на землю. Он взглянул на руку. Раздробленная и без-
жизненная, она свисала из окровавленного разорванного
рукава гимнастерки, держась только на сухожилиях.
Ла Ван Kay хотел перелезть через стену, но болтав-
шаяся рука мешала. Недолго думая, он остановил бойца,
бежавшего с саблей, левой рукой положил на бревно
раздробленную правую и попросил: — Она мне только
мешает. Отруби ее, а то я отстану.
Боец на мгновение остановился, испуганно глядя на
Ла Ван Kay, потом поднял саблю и отрубил раздроб-
ленную руку выше локтя. Потом он быстро перевязал
Ла Ван Kay, чтобы тот не истек кровью.
Ла Ван Kay не издал ни единого стона. С искажен-
ным от боли лицом он взобрался по штурмовой лестнице,
197
спрыгнул во двор и с ножом в левой руке бросился на
ненавистных врагов. Двоих он заколол, потом взорвал
несколькими ручными гранатами дот, из которого легио-
неры вели пулеметный огонь.
Через два часа бой был окончен. Из двухсот восьми-
десяти легионеров уцелели всего около восьмидесяти
человек. Покрытые кровью, с черными от пороха лицами
и отупевшим взглядом, они, подняв руки вверх, вылеза-
ли из своих укрытий.
А Ла Ван Kay после боя еще прошел пять километ-
ров до ближайшего перевязочного пункта. Только там он
рухнул, обессиленный потерей крови.
* * *
Радистом, дежурившим 16 сентября 1950 года, в ночь
с субботы на воскресенье, в штабе Третьего пехотного
полка Иностранного легиона в крепости Ланг-Сон, был
Эдуард Дормин.
В семь часов утра его должны были сменить, но сме-
на не шла. Когда в семь двадцать пять аппарат начал
потрескивать, ее все еще не было. Дормин протер уста-
лые глаза. Из Донг-Кхе требовали принять важную те-
леграмму. Он ответил: — Готов!
Аппарат заработал. Уже первые слова (хотя самые
важные из них были зашифрованы) показывали, что в
Донг-Кхе творилось что-то неладное.
Когда около восьми часов Дормина наконец смени-
ли, радиостанция была похожа на пчелиный улей. По
телеграфу непрерывно поддерживалась связь с Ханоем и
Сайгоном. Но это уже не могло отсрочить падение фран-
цузского опорного пункта Донг-Кхе, выдвинутого далеко
на север.
• • •
Маленький генерал, сидевший за огромным письмен-
ным столом, был в бешенстве. Перекидывая сигару из
одного угла рта в другой, он вновь и вновь проводил ру-
кой по листку бумаги, лежавшему перед ним, словно
хотел стереть слова, которые жгли ему глаза.
Вот открылась огромная дверь в другом конце каби-
нета, обставленного модной мебелью. Вялой походкой
вошел солдат. Он подождал, пока генерал обратит на
198
него внимание, затем доложил на плохом английском
языке: — Господин Леон Пиньон желает видеть господи-
на генерала Бринка.
— Впустите его.
Через несколько минут французский верховный ко-
миссар в Индокитае сидел напротив маленького гене-
рала.
— Я полагаю, милостивый государь, что вам уже
известно, что Донг-Кхе находится в руках красных,— раз-
драженно произнес американец и, прежде чем Пиньон
успел ответить, продолжал: — Надеюсь, вы знаете, что
это означает. Колониальная дорога номер четыре перере-
зана,— вы понимаете, база операций для всего Северо-
Восточного Тонкина! Као-Банг изолирован... А на юге?
Ваши солдаты удрали из Тат-Кхе! Введите в дело ваши
войска, чорт вас побери! Легионеров, марокканцев, па-
рашютистов! Прежде всего парашютистов!
Мсье Пиньон, которому марионетка Бао Дай 30 де-
кабря 1949 года продал не существующую больше коло-
нию — французский Индокитай, — чтобы тем самым
предоставить французскому правительству больше «осно-
ваний» для узаконенного разбоя, этот самый мсье Пиньон
сжался, как побитая собака.
Несколько мгновений царило молчание.
* * *
Полковник Хуанг То сел.
— Можно начинать, товарищ генерал? — спросил он.
— Прошу.
— Вчера в первой половине дня французский верхов-
ный комиссар имел с главой американской военной мис-
сии в Сайгоне беседу, во время которой было решено
вернуть Донг-Кхе и начать комбинированное контрнасту-
пление на дороге номер четыре с участием пехоты, артил-
лерии, воздушных десантных частей и авиации с целью
устранить угрозу, нависшую над крепостью Као-Банг,
крайним опорным пунктом французов на севере. В опера-
ции примут участие следующие боевые единицы: второй
и третий батальоны Третьего пехотного полка Иностран-
ного легиона, первый батальон парашютистов Иностран-
ного легиона, третий батальон «коммандос» — парашю-
тисты колониальных войск, третий, первый и одинна-
199
дцатый батальоны «Таббр» (марокканские отборные
войска), два батальона Восьмого полка марокканских
стрелков, один батальон баодаевских войск, одна рота
колониальных войск и отряд охраны штаба силой в один
батальон. Группой, наступающей с юга, будет командо-
вать полковник Ла Паж, группой Као-Банга — подпол-
ковник Шартон...
Генерал Во Нгуен Зиап низко склонился над кар-
той. — Вот посмотрите, товарищ полковник. Между
Донг-Кхе и Тат-Кхе мы их разгромим вместе со всеми их
планами.
* * *
Это было в воскресенье 17 сентября 1950 года.
В столовой для унтер-офицеров первого батальона
парашютных войск Иностранного легиона в Ханое во вре-
мя обеда четверо сержантов пили вино за здоровье сер-
жанта Мартина, испанца, который праздновал день своего
рождения. Они опустошали бутылку за бутылкой.
— А вечером? — спросил один.
— А вечером, — визгливо крикнул маленький корена-
стый сержант, — вечером — к Жаннете!
— Сержант первого батальона парашютных войск
Иностранного легиона Вингенс дает сеанс рекордного
поглощения шампанского, — проревел Мартин, хлопая
себя по ляжкам.
Вся компания заржала, указывая пальцами на Вин-
генса.
— Пропойца! — заревел один из пирующих.
Все опять покатились со смеху. В этот момент дверь
распахнулась.
— Тревога! — рявкнул старший сержант, заглядывая
в помещение.
Часы показывали двенадцать.
Парашютисты построились на площади. Некоторые,
тяжело дыша, еще занимали свои места в шеренге: их
срочно вызвали из города.
Маленькими нервными шажками майор Секретэн
подошел к рядам. Командир первой роты капитан Гари-
гус отрапортовал, что батальон построен. Секретэн сказал
всего несколько слов, после чего сержанты могли вновь
скрыться в столовой.
200
Вингенс шумно поставил на стол еще три полные бу-
тылки.
— Выпьем! — гремел он, открывая первую бутыл-
ку. — Это будет лучше...
Другой сержант торопливо наливал. Вино пенилось и
переливалось через край.
— Еще часок, — тихо сказал Мартин. — Приятный по-
дарок ко дню рождения.
Он водил пальцем по винной лужице, в которой стоял
его стакан, потом лихорадочно выпил три стакана подряд.
Это было последнее вино, которое он пил в своей жизни.
Среди облаков высоко над горами с глухим ревом
шли на северо-восток двадцать пять «дакот» и «юнкер-
сов-52».
Пять раз рассаживались парашютисты по машинам,
готовые к полету, но лишь в четыре тридцать они, нако-
нец, поднялись в воздух, и только тогда пришел конец
предположениям, суматохе и противоречивым приказам
офицеров.
Это была первая волна, состоявшая из первой и треть-
ей рот. После долгих часов ожидания легионерам спешно
роздали парашюты. Некоторые недоверчиво осматри-
вали их: раскроется ли? Кое-кто пытался поменять свои
парашюты, но им ответили: «Некогда!» И только
после этого парашютисты узнали, куда, собственно, их
направляют.
И вот они сидят, тесно прижатые друг к другу, в фю-
зеляжах самолетов...
— Если мы оттуда вернемся,— сказал Эйхельберг,—
это будет означать, что нам чертовски повезло.
— Это безумие! — откликнулся его сосед.— Вьетнам-
цы прочно удерживают Донг-Кхе. Они, наверное, скон-
центрировали там громадные силы. Нас посылают прямо
на тот свет.
Вмешался третий легионер. — Прежде всего, здесь мы
имеем дело с регулярными войсками. Это не то, что вое-
вать против партизан. Тут дело не обойдется «малой
войной» с парой выстрелов из винтовки и редким пуле-
метным огнем.
— Только бы все кончилось благополучно, — вздохнул
Эйхельберг, беспокойно поглядывая в маленькое окно.
201
— Смотрите! — закричал он вдруг, показывая куда-то
пальцем.— Смотрите, летят бомбардировщики!
— Они возвращаются! Разбомбили вьетнамцев вдре-
безги!
— Будем надеяться, что это asm пойдет на пользу, —
пробурчал один из легионеров.
Ровно через час самолеты уже кружили над котлови-
ной Донг-Кхе.
Возбужденные легионеры готовились к прыжку. Каж-
дый ощупывал свой парашют на спине и запасной — на
груди, закреплял снаряжение и висевший впереди ав-
томат.
Вдруг один из них закричал: — Мы уходим!
Некоторые растерянно выглядывали в окна. Потом с
головной машины был передан приказ: «Прыгать в районе
Тат-Кхе».
Мрачные, бледные лица немного порозовели. В то
время как машины поворачивали на юг, один из легионе-
ров произнес: — Слава богу! Мы спасены!
Внизу, в цитадели Донг-Кхе и на внешних постах, еще
не занятых солдатами Народной армии, легионеры кри-
чали: — Летят парашютисты! Мы спасены!
Когда же самолеты повернули, они стали растерянно
переглядываться. А в это время на посту около аэродро-
ма Земберг сказал Гартвигу: — Ведь они нас, в конеч-
ном счете, продали.
Парашютисты спрыгнули у Тат-Кхе, примерно в два-
дцати километрах от места назначения.
— Приготовиться к прыжку! Застегнуть ремни!
Тысячи мыслей пролетали у каждого в голове, но все
их вытесняла одна неотвязная мысль о предстоящем
прыжке. Нервы были напряжены до предела. И вот —
падение в пустоту.
Сержант Вингенс почувствовал рывок, резнувший ему
грудь, — парашют раскрылся. В течение нескольких се-
кунд, которые он провел, болтаясь между небом и землей,
Вингенс старался сосредоточиться на предстоящем при-
землении и еще раз с удовлетворением вспомнил слова
своего ротного командира капитана Сент-Этьена о том,
что здесь, в Тат-Кхе, военных действий еще нет.
202
Вингенс, опустившийся на рисовое поле, оказался по
пояс в серовато-зеленом иле.
Никто не стрелял.
Он взглянул на ревущие вверху машины. Оттуда все
еще прыгали парашютисты.
«Кажется, сегодня все парашюты раскрываются», —
подумал Вингенс и вдруг увидел, как один из легионеров
повис под машиной. Зацепившись за костыль, он беспо-
мощно болтался в воздухе и бился о металлический кор-
пус самолёта. Его попытались втащить обратно в ма-
шину, но безуспешно. Сержант Кергель из третьего взво-
да, австриец, служивший еще в парашютных частях фа-
шистского вермахта, камнем полетел вниз.
В Тат-Кхе парашютисты соединились с четырьмя ба-
тальонами марокканцев, которые пробились из Ланг-Сона
в Тат-Кхе, совершив два ночных перехода под командо-
ванием полковника Ла Пажа.
В течение нескольких дней происходили лишь незна-
чительные операции на подступах к городу. В полночь
26 сентября началась первая крупная операция в направ-
лении Пу-Ма.
Два батальона марокканцев заняли окружающие вы-
соты, и около пяти часов утра двадцать седьмого пара-
шютные части перешли в наступление в долине Пу-Ма.
Наступление было приостановлено огнем вьетнамских
войск.
Легионеры третьей роты лежали, тесно прижавшись
к земле. Одиннадцать человек были уже ранены, двое
убиты: немец Гартман, прибывший с последним под-
креплением из Африки, и испанец, несколько дней назад
праздновавший день своего рождения, — сержант Мар-
тин. Лишь спустя несколько часов парашютистам уда-
лось отойти назад. Усталые и разбитые, шагали они об-
ратно в Тат-Кхе.
Почти в голове беспорядочной колонны маршировал
сержант Вингенс.
— Это был еще один геройский подвиг Ла Пажа, —
пробурчал он вполголоса. — Парень поистине ничего не
соображает. Первое выступление под его командовани-
ем— и уже сели в лужу. Да вьетнамцев можно было
там изрубить в капусту! Только у него совсем нет сме-
калки.
203
— Не забывай, что Ла Паж изучал стратегию и так-
тику в парижских ночных кабаках! — крикнул один из
легионеров.
— Самый подходящий парень, чтобы отправить нас
всех на тот свет! — добавил его сосед.
— И это за два месяца до того, как истекает наш
контракт! Чертово дермо!
Лейтенант де ла Борд, командир роты охраны, обер-
нулся. — Прекратить разговоры! — гаркнул он, и его
глазки злобно сверкнули.
Тридцатого сентября радист штаба Третьего пехотно-
го полка Иностранного легиона в Ланг-Соне передал на
опорный пункт Тат-Кхе приказ полковника Констанца.
В соответствии с этим приказом несколько рот покинули
город и двинулись по дороге номер четыре к северу, в
направлении Донг-Кхе.
С самого утра нещадно палило солнце. Около полу-
дня, на полпути — первый привал, непредусмотренный
и вынужденный, — дороги не было! На ее месте зияли
многочисленные широкие ямы в метр глубиной, через
которые еще могли кое-как перебраться люди, но не ма-
шины и снаряжение.
Командир второй роты капитан Бизу взревел как
раненый бык. Усталые легионеры на все смотрели рав-
нодушно. Только один рассказывал соседу, что, когда он
однажды ночью стоял на посту, вьетнамцы так же вот
«унесли» дорогу в корзинах и мешках.
Сосед кивнул: и он это испытал. Целый танковый
батальон не смог тогда продвинуться вперед.
В результате многочасовой утомительной работы
«бездорожный» участок был пройден. Легионеры еще
проклинали этот «бег с препятствиями», а уже на сле-
дующем участке им пришлось карабкаться через гигант-
ские стволы столетних деревьев, поваленных поперек
дороги.
Передовой отряд третьей роты возглавлял сержант
Вингенс, который все время старался не потерять связь
со второй ротой. Вингенс думал о своем разговоре с
лейтенантом Мюллером. «Честно говоря, я не верю, что
204
мы пойдем обратно по этому ущелью, — сказал тогда
эльзасец, когда они остановились на привал в долине
Лог-Фай.— Ведь дорогу номер четыре называют До-
рогой смерти. Ты только посмотри вокруг, Вингенс.
Вдоль этой долины валяются обломки множества про-
стреленных и обгорелых машин. А долина Лонг-Фай —
не единственное страшное место на этой дороге!..
Когда Мюллер ушел, Вингенс мысленно обругал его
жабой. Он не знал, что всего два дня спустя на этом са-
мом участке эльзасец Мюллер распростится с жизнью.
Дорога смерти скоро еще раз оправдала свое наиме-
нование.
Около половины четвертого первые отряды француз-
ских войск миновали участок дороги, представлявший
собой причудливую кривую, и вышли на открытую мест-
ность. Совершенно неожиданно их встретил лобовой мас-
сированный огонь из винтовок и пулеметов. Упали пер-
вые убитые.
Радист Эдуард Дормин передал из штаба полковника
Ла Пажа, закрепившегося на бывшем французском посту
На-Фа, у подножия горы Ма-Кео, где позднее разгоре-
лись ожесточенные бои, приказ обойти Донг-Кхе и вместе
с несколькими батальонами марокканцев окружить осво-
божденный Народной армией город.
Полковник Ла Паж, раздувшийся от важности, как
индюк, рассылая свои приказы, тщеславно полагал, что
хорошо оценивает ситуацию. Он потребовал, чтобы ему
по воздуху была переброшена артиллерия, которая и
прибыла на следующий день после полудня.
А в это время батальон парашютистов, два батальо-
на «Табор» и один батальон марокканских стрелков подо-
шли к Донг-Кхе и стали его обстреливать Из города
ответили интенсивным огнем. Соприкосновение с вьет-
намскими частями было установлено.
Бои продолжались с неослабевающей силой два дня.
Среди убитых, кроме марокканцев, алжирцев, тунисцев
и сенегальцев, насчитывалось много легионеров. Уже в
течение первых часов погибли эльзасец Мюллер,
итальянец Милано, немец Рейнгард Гиршель из бывшего
Бреслау, Ганс Эйхлер из Гамбурга, Герхард Шмидт
205
из Ганновера и многие другие, о которых никто не знал,
как их зовут и откуда они родом.
Вечером 3 октября французские войска оказались
отброшенными назад, а солдаты из Восьмого полка ма-
рокканских стрелков были почти полностью истреб-
лены.
Из штаба полковника Ла Пажа радист Дормин по-
сылал в эфир одну радиограмму за другой.
Французский главнокомандующий в Ханое с хмурым
лицом читал донесения, в которых цифры потерь все
возрастал».
На север с ревом устремились новые волны самоле-
тов, сбрасывая бомбы, продовольствие, боеприпасы.
Но, несмотря на это, в полдень 3 октября четыре
батальона, занимавшие Каю-Банг— самый северный
опорный пункт французов, — были вынуждены оставить
свои позиции.
Под командованием подполковника Шартона они по-
пытались отойти вместе со всем своим снаряжением к
Донг-Кхе, расположенному в сорока с лишним километ-
рах южнее, однако прошли всего восемнадцать километ-
ров. Их марш по дороге номер четыре закончился самым
неожиданным образом: дальше дороги не было.
Для совершенно отчаявшейся боевой группы Шарто-
на оставался единственный выход — свернуть с дороги.
Тем временем вечером 3 октября подразделения бое-
вой группы Ла Пажа, занимавшие позиции перед Донг-
Кхе, были оттеснены до высоты Ма-Кео, господствовав-
шей над бывшим французским постом Афат. К. югу от
Донг-Кхе дорога номер четыре находилась в руках На-
родной армии. Это означало, что французским войскам
был отрезан путь к Тат-Кхе.
В полночь началось смятение в одиннадцатом баталь-
оне марокканцев, расположившемся в горах примерно в
восьми километрах от Донг-Кхе для прикрытия штаба
Ла Пажа с тыла.
Штаб, во избежание окружения, тоже вынужден был
сойти с дороги номер четыре в заросли. Ла Паж немед-
ленно направил первый батальон марокканцев и один
батальон парашютистов на выручку отборных частей
«Табора», которым угрожало полное уничтожение.
20в
Батальон парашютистов, пытавшийся удержать высо-
ту Ма-Кео, понес колоссальные потери и был вынужден
ночью отступить.
Пятого октября, после труднейшего перехода через
известковые скалы, батальон прибыл на указанные пози-
ции. От одиннадцатого батальона марокканцев остались
в живых всего шестьдесят человек.
Просьбы о помощи, передаваемые радистом штаба Ла
Пажа в эфир для северной группы, которой командовал
подполковник Шартон, не были услышаны, так как штаб
полка в Ланг-Соне не счел нужным дать северной груп-
пе правильную волну...
Шестого октября в долине Кок-Са были окружены
четыре батальона.
В узкой долине, лежащей среди высоких, крутых
скал, где не мог бы развернуться даже один батальон,
были зажаты остатки боевой группы Ла Пажа. Уже
несколько дней не было продовольствия, нехватало бое-
припасов. Сотни раненых страдали от недостатка воды
и перевязочных материалов. Полковник Ла Паж, беспо-
мощный и раздраженный, стоя в центре небольшой кот-
ловины, разносил своих штабных офицеров.
Боевая группа подполковника Шартона находилась
уже в трех километрах от «котла» Кок-Са, но, столкнув-
шись с частями Народной армии, вынуждена была от-
ступить. Она прошла стороной, мимо окруженных частей,
не имея возможности оказать им помощь.
С юга с оглушительным ревом появились самолеты,
сбросившие контейнеры с (продовольствием, которые опу-
стились в расположении Народной армии. Оружие и
боеприпасы, сбрасывавшиеся с самолетов, либо разбива-
лись, так как не раскрывались парашюты, либо оказы-
вались негодными. Окруженные парашютисты обнаружи-
ли, что сброшенные им мины для минометов наполнены
песком.
Радиостанция работала непрерывно.
Штабной радист Дормин вновь и вновь передавал в
Ханой:
«Окружены 6 октября. Настоятельно просим подкреп-
лений десантными войсками. Необходимо организовать
207
систематическое сбрасывание с самолетов боеприпасов и
продовольствия. Просим о присылке большего числа
боевых самолетов. С обстрелом и бомбардировкой вы-
сот 705 (следуют цифры квадратов и т. п.) дело обстоит
катастрофически. Не знаем, как действовать дальше.
Просим разрешения на прорыв после полуночи. Надеем-
ся все-таки, что боевая группа Шартона прибудет еще до
рассвета. Дальнейшее ожидание означает окончательную
гибель. Ждем немедленного решения, в противном слу-
чае слагаем с себя всякую ответственность.
Подпись:
Ла Паж».
На известковые скалы Кок-Са опустилась ночь. Из
Ханоя поступали противоречивые распоряжения. Вскоре
после полуночи полковник Ла Паж решил попробовать
прорваться, действуя на свой страх и риск, так как На-
родная армия продолжала атаки.
Под утро 7 октября, в три часа тридцать минут,
окруженные французские части попытались под покро-
вом темноты покинуть котловину. Но первые же подраз-
деления, оказавшиеся между скал, подверглись кругово-
му обстрелу.
Оставшиеся в живых стремительно бросились бежать
назад по узким тропинкам, пролегавшим среди скал и
ущелий. В панике легионеры сталкивали друг друга в
пропасти, бросали свои винтовки, пулеметы и другое
вооружение. Последняя попытка оказать сопротивление
разбилась о наступательный порыв вьетнамских народ-
ный войск. Отделения, взводы и даже целые роты уни-
чтожались один за другим.
Только в батальоне парашютистов было уже более
двухсот пятидесяти убитых, в том числе все четыре ко-
мандира рот: капитаны Гаригус, Бизу, Сент-Этьен и лей-
тенант де ла Борд; в числе убитых оказались также ко-
мандир штабной роты и сам командир батальона майор
Секретэн.
А кто назовет имена всех немецких легионеров, по-
гибших в то же время, так же как погибли Герберт
Любке из Куксхафена, Вилли Штурм из Киля, Гарри
Тиман и Гуннар Трапп из Гарделегена, Хорст Шпрингер
из Лейпцига, Эрих Шаллер из Гамбурга?..
208
«Дядя Хо» —так зовет вьетнамский народ своего президента, который пользуется безграничной
любовью и уважением народа.
Молодость Вьетнама... 6 победоносной борьбе растут новые поколения народных героев.
Полковник Гултье из Сиди-бель-Аббеса сделал так,
что все они продолжали жить... в его списках, а их жа-
лованье поступало в его собственный карман.
Знает ли об этом мсье Петио, генеральный консул,
сидящий в Берлине, на Курфюрстендамм, тридцать
шесть?
Седьмого октября 1950 года, около двадцати двух
часов, был взят в плен полковник Ла Паж, командо-
вавший французскими частями в этой великой битве,
явившейся доказательством морального и военного пре-
восходства вьетнамской народно-освободительной армии
над армиями французских наемников.
Полковник Ла Паж, почти шестидесятилетний седею-
щий старик, еще недавно кричавший: «Вперед, невзирая
на потери!» и «Пленных не брать!»,— этот самый пол-
ковник стоял теперь перед вьетнамскими бойцами, опу-
стив глаза.
Девятого октября 1950 года был взят в плен и
командир разбитой северной группировки подполковник
Шартон, швейцарец, «женатый» на своем денщике,
немецком легионере Вальтере Рейсе, да и не только на
нем.
* * *
За огромным письменным столом бушевал малень-
кий человечек. В бешенстве он бегал по комнате, рассы-
пая вокруг пепел от своей сигары. Это был генерал Бринк.
— Как вам нравятся эти идиоты, Гендерсон? — кри-
чал он. — Около двенадцати батальонов уничтожено,
шесть тысяч убитых и почти столько же попавших в
плен! Колониальная дорога номер четыре потеряна до
самого Ланг-Сона. А это значит, что красные взяли под
свой контроль по крайней мере триста километров пути!
— Но это еще не все, господин генерал, — уныло
вставил полковник Гендерсон. — Двенадцатого октября
французы эвакуировали важный узел коммуникаций —
Тай-Нгуен, укрепленный как главный опорный пункт,
и отошли в район, расположенный в сорока километрах
от Ханоя. На юге вьетнамцы стоят в двадцати километ-
рах от города. Лао-Кай — опорный пункт на реке Крас-
ной, ближе всего расположенный к китайской границе,—
отрезан и...
209
Генерал вспылил: — Довольно! Больше не хочу ниче-
го слушать. Заготовьте сейчас же меморандум для ми-
стера Хита. Пишите:
«Глава военной миссии считает, что должны быть
осуществлены следующие мероприятия:
1. Так как немногочисленные французские форты на
севере Тонкина 1 с часу на час могут оказаться в руках
вьетнамских войск, необходимо при всех обстоятельствах
удержать Ханой. В качестве первоочередного мероприя-
тия следует немедленно сконцентрировать там все имею-
щиеся войска и перебросить сюда новые части из Анна-
ма и Кохинхины2, которые в настоящий момент находят-
ся в менее угрожаемом положении.
2. Принимая во внимание угрозу, нависшую над
Ханоем, а следовательно, и над равниной, расположен-
ной в дельте Красной реки, следует объявить в этом
районе чрезвычайное положение. Все гражданские лица
в возрасте от двадцати одного года до тридцати пяти лет
должны быть призваны на военную службу. Ha случай,
если удержать Ханой будет невозможно, следует подго-
товить перемещение линии фронта к югу — в район, где
расстояние между морем и границей Таиланда состав-
ляет всего сто пятьдесят километров.
3. Желательно рекомендовать французскому прави-
тельству отозвать теперешнего французского верховного
комиссара и верховного главнокомандующего в Индо-
китае».
* * *
— Садитесь, товарищ полковник. — Главнокомандую-
щий указал на стул. — Какие новости?
Полковник Хуанг То открыл свою папку.
— Девятнадцатого октября в ходе дебатов по вопросу
о Вьетнаме во французском Национальном собрании
премьер-министр Плевен сделал заявление. Сообщая
предварительные данные о потерях в боях на дороге но-
мер четыре, он назвал следующие цифры: семьдесят пять
офицеров и три тысячи сто тридцать рядовых. Однако он
был вынужден подчеркнуть, что окончательные данные
1 То есть Бакбо (Северный Вьетнам). — Прим.. ред.
2 То есть Трунбо (Центральный Вьетнам) и Намбо (Южный Вьет-
нам).— Прим. ред.
210
еще не получены. В связи с этим Плевен сообщил, что
численность всех французских войск, находящихся в дан-
ное время во Вьетнаме, составляет сто шестьдесят шесть
тысяч человек. Депутат-коммунист Рене Арто, выступая в
дебатах, заявил, что война во Вьетнаме — это не фран-
цузская война и что она ведется только для того, чтобы
дать возможность американцам создать базы для нападе-
ния на Китайскую Народную Республику и на Советский
Союз. Арто потребовал начать переговоры с нашим пра-
вительством и вывести колониальные войска. Произошел
инцидент: бывший военный министр Тийон обвинил воен-
ного министра Мока в том, что при распределении пра-
вительственных заказов он получал комиссионные. Ги-
бельная политика правительства Плевена в индокитай-
ском вопросе была одобрена парламентом тремястами
пятьюдесятью тремя голосами против двухсот пятна-
дцати.
— А что происходило за кулисами, товарищ пол-
ковник?
— На секретном заседании Комитета национальной
обороны Франции было решено немедленно направить во
Вьетнам специальную миссию. Плевен сообщил, что один-
надцатого октября он передал по телефону военному ми-
нистру Моку, находящемуся сейчас в Вашингтоне, ука-
зание настаивать перед правительством США на ускоре-
нии и увеличении поставок оружия. Далее было решено,
что, в соответствии с меморандумом генерала Бринка
американскому посланнику Хиту, французский верховный
комиссар должен быть...
Немного погодя полковник Хуанг То покинул комнату.
Генерал стоял у окна и задумчиво смотрел во двор. —
Им не помогли даже напалмовые бомбы, которые они
сбрасывали на Ма-Кео и на жителей Винь-Ена и Фук-
Ена. А теперь они надеются чего-то добиться, прислав
сюда нового верховного комиссара! Боюсь, что господин
генерал Делаттр де Таосиньи тоже не будет иметь у нас
успеха.
Генерал повернулся и подошел к столу, на котором
лежали карты.
* * *
Подполковник Шартон, взятый в плен вьетнамской
Народной армией во время боев на дороге номер четыре,
21!
писал в газете лагеря для военнопленных, куда его по-
местили:
«Toujours jai du reconnaitre la grande bravour et
lesprit de combat des soldats vietnamiens, et chacun entre
nous le doit affirmer, quand il les a vus attaquer ä la
piton de la mort de Coc-Xa» 1.
Если бы правительство Французской республики и
его верховный комиссар в Индокитае сделали необхо-
димые выводы из этих слов, они начали бы переговоры
с правительством Демократической Республики Вьетнам
и покончили бы с «грязной войной». И тогда шестьдесят
тысяч человек, которых они погнали на убой, были бы
живы. А теперь...
С генералом Делаттром де Тассиньи во Вьетнам при-
были новые воинские контингенты. Войска перебрасыва-
лись с юга на север страны.
5 января 1951 года. Французские интервенты начали
крупное наступление в северном направлении.
13 января 1951 года. Контрнаступление вьетнамской
Народной армии на фронте шириной в сто двадцать кило-
метров вплоть до ближайших подступов к Ханою.
15 января 1951 года. В связи с создавшейся серьезной
угрозой посланник США в Индокитае Доналд Р. Хит и
глава американской военной миссии генерал Бринк взяли
на себя руководство военными операциями французских
войск. Однако только после прибытия новых значитель-
ных подкреплений и после того, как в дело были пущены
все резервы сухопутных и воздушных сил, включая
гражданскую авиацию, французским войскам удалось
задержать наступление Народной армии на подступах к
Ханою.
21 марта 1951 года. Народная армия начала новое
наступление, заняв в течение первой же недели боевых
операций пятнадцать французских опорных пунктов и
освободив обширную территорию в районе Хайфона, на
которой расположены такие важные военно-промышлен-
ные и экономические центры, как Донг-Чиеу, Уонг-Би,
Хон-Гай и Транг-Бак.
1 Я всегда восхищался огромным мужеством и боевым духом
вьетнамских солдат, и это подтвердит каждый из нас, военноплен-
ных, видевших, как они штурмовали пик смерти — Кок-Са». (фр.)
212
10 мая 1951 года. Интервенты начали наступление
с целью взять реванш за поражения под Ханоем и Хай-
фоном.
28 мая 1951 года. Части Народной армии предпри-
няли мощное контрнаступление, освободив в течение
первых четырех дней несколько городов, в том числе
Нинь-Бинь на дороге Ханой — Сайгон. Потери французов
составили почти тысячу человек только убитыми, среди
них командующий французской авиацией в Индокитае
генерал Гартман. Американский бомбардировщик «Б-26»,
на котором летел Гартман, был сбит зенитным огнем
Народной армии.
8 июня 1951 года. Подтянув резервы, французские
части предприняли операции против партизанских опор-
ных пунктов и освобожденных районов в провинциях
Хай-Зыонг и Тай-Бинь и потерпели поражение. В июне и
июле уничтожено семь французских батальонов, или че-
тыре тысячи двести человек. Тысяча двести рекрутов,
насильно мобилизованных в баодаевскую армию, перебе-
жали на сторону народно-освободительной армии Вьет-
нама.
* * *
10 августа 1951 года. С крыши семиэтажного Дома
всемирной молодежи в Берлине, возвышающегося по
правую сторону улицы, если итти от Маркс-Энгельс-плац
на Александер-плац, свисали длинные белые и синие
стяги. На них на всех языках мира было написано слово
«мир». Юноши и девушки пели и танцевали.
Они пели и танцевали не только перед Домом все-
мирной молодежи. Радость ликующей молодежи, собрав-
шейся на огромной, просторной, празднично украшенной
площади, переливалась через край. В могучем порыве
молодых сил юноши и девушки давали клятву: «Бороть-
ся за счастье, за мир!»
Третий Всемирный фестиваль молодежи и студентов
в столице Германии!
Среди тысяч молодых людей, одетых в разноцветные
костюмы всех наций мира, мелькали тысячи и тысячи
девушек и юношей в синих рубашках — форме Союза
свободной немецкой молодежи. Молодой солдат с узким
лицом, чуть косо поставленными глазами и темными, по-
чти черными волосами, пробирался сквозь веселую тол-
213
чею. Он был одет в простую форму, какую носят в тро-
пиках. Правый рукав его куртки был пуст. На фуражке
сияла золотая звездочка на красном поле.
Толпа юных пионеров окружила молодого улыбающе-
гося солдата. Ребята просили у него автограф. Он за-
стенчиво отказывался, нo потом уступил их просьбам и
стал писать свое имя на листках бумаги, которые ему все
подавали и подавали. «Ла Ван Kay», — писал молодой
солдат, кавалер высшего вьетнамского ордена «За храб-
рость», боец первого класса, герой вьетнамского народа.
25 сентября 1951 года. Народная армия уничтожила
в северо-западных провинциях Ен-Бай и Лао-Кай треть
французских войск и нанесла значительные потери вто-
рому, восьмому и десятому батальонам парашютных
войск Иностранного легиона. Соединения Народной армии
преодолели хребет Фан-Си-Пан и заняли Бинь-Ло и Тон-
Ке-Пин.
27 января 1952 года. В своем обращении к вьетнам-
скому народу президент Хо Ши Мин заявил:
«После победы наших войск осенью 1950 года наша
армия предприняла одну за другой пять наступательных
операций и уничтожила свыше тридцати восьми тысяч
вражеских солдат и офицеров. Эти победы одержаны
благодаря героизму наших войск и безграничной готов-
ности нашего народа к жертвам».
Февраль 1952 года. Генерал Делаттр де Тассиньи,
вызванный в сентябре 1951 года в Вашингтон, получил
указание начать крупнейшую из всех наступательных
операций интервентов. Операция, начавшаяся 10 ноября
1951 года, закончилась 24 февраля 1952 года освобожде-
нием войсками Народной армии Хоа-Биня и разгромом
остатков двадцати французских батальонов, в том числе
пяти батальонов парашютистов и крупных военно-морских
соединений.
Делаттр де Тассиньи не дожил до этой страшной ката-
строфы. После его гибели, последовавшей 11 января
1952 года, руководство операциями взял на себя генерал
де Линарес, командовавший прежде северной группиров-
кой. Затем руководство перешло в руки главнокомандую-
214
щего французскими войсками в Индокитае генерала Рау-
ля Салана.
Случилось так, что генералу Салану выпало на долю
сообщить в Париж, что наступление в дельте Красной
реки, и особенно битва за Хоа-Бинь, провалилось самым
позорным образом, что французские войска потеряли бо-
лее двадцати тысяч солдат и офицеров убитыми и попав-
шими в плен и что, кроме того, около двух тысяч солдат,
насильно мобилизованных в баодаевские войска, перешли
на сторону вьетнамской Народной армии.
* * *
В начале июня 1952 года в Сайгоне состоялось очеред-
ное совещание высокопоставленных американских, ан-
глийских и французских военных представителей, на
котором, как обычно, произошел обмен весьма неприят-
ными новостями и подверглись обсуждению новые меро-
приятия в целях координации действий в Восточной Азии
и в районе Тихого океана.
После совещания маленький американский генерал
Бринк вылетел в Вашингтон. Его лицо выражало глубо-
кую озабоченность. В то время как самолет с ревом
мчался над Великим океаном, держа курс на восток,
генерал размышлял о тяжелом положении в Индокитае,
который он только что оставил, о плачевных вестях из
Бирмы, о проклятиях, изрыгаемых генералом Темпле-
ром 1, который еще в апреле 1952 года назначил награду
в тридцать тысяч фунтов стерлингов за голову малай-
ского народного героя Чин Пэна2, но до сих пор полу-
чает только хорошую трепку от его «бандитов».
А когда после нескольких часов полета машина ока-
залась над большой группой островов, где «разбойники»-
филиппинцы превратили в ад жизнь соотечественников
1 Темплер — английский верховный комиссар и командующий
английскими войсками в Малайе. —Прим. ред.
2 Чин Пэн — генеральный секретарь Центрального исполнитель-
ного совета Коммунистической партии Малайи, вождь национально-
освободительного движения малайского народа.
В период второй мировой войны был одним из главных руко-
водителей партизан в Малайе, боровшихся против японских окку-
пантов. За свою деятельность был награжден в 1945 году орденом
Британской империи, а также участвовал в Параде Победы в Лон-
доне. — Прим. ред.
216
маленького генерала, его лицо помрачнело еще больше.
Трудно сказать, явилось ли это случайностью, но пер-
вым человеком, которого генерал встретил в Вашингтоне,
был бывший посол Соединенных Штатов в Великобрита-
нии Джозеф Кеннеди; во всяком случае то, что Кеннеди
сообщил маленькому генералу, еще больше омрачило его
лицо.
— Те, кто заинтересован в независимости, земельной
реформе или других реформах, больше не разделяют
нашу точку зрения, — заявил Кеннеди. — Наша диплома-
тия во многих отношениях потерпела в Юго-Восточной
Азии поражение.
25 июня 1952 года американское информационное
агентство Ассошиэйтед Пресс опубликовало следующее
сообщение:
«Вашингтон (АП). Глава американской военной мис-
сии в Индокитае бригадный генерал Фрэнсис К. Бринк
найден вчера в одном из отделов министерства обороны
с тремя тяжелыми огнестрельными ранами в груди. По
пути в больницу он скончался.
Представитель Пентагона сделал заявление о том, что
рядом с телом генерала был найден револьвер. Следова-
тель сообщил, что сегодня он сделает заявление об этом
таинственном происшествии. Он считает, что генерал
нанес себе ранения сам.
Генерал Бринк около трех недель назад вернулся из
Сайгона, где обсуждались вопросы американской военной
помощи и общее военное положение в Индокитае. Друзья
генерала Бринка заявили, что во время своего пребыва-
ния в Вашингтоне он находился в очень подавленном со-
стоянии».
Маленького генерала не стало. Это можно было пред-
видеть.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Кафка заложил руки за голову и потянулся.
— Говорите, что хотите, — сказал он, — но все-таки
это все дермо. Сегодня на обед тушеный рис и овощи
(они называют эту дрянь pay); завтра они опять будут
угощать нас рисом, может быть с ломтиками сладкого
картофеля. Для меня это не жратва!
216
Гартвиг спокойно посмотрел на него. — Право, ты не-
справедлив, Кафка. Вечно ты ворчишь, хотя тебе отлично
известно, что вьетнамцы делают для нас все, что могут.
И не уверяй меня, что тухлые консервы, которыми нас
кормили в легионе, нравились тебе больше. Старые аме-
риканские армейские запасы сорок третьего года! Ты сам
видел, как пострадал от них Гарди Брилль.
Здесь в разговор вмешался третий — Эдуард Дор-
мин. — Я тоже не поклонник рисовой диеты, но ведь, в
конце концов, рис — главный продукт питания в этой
стране. Кроме того, к этому делу следует, вероятно, под-
ходить с такой точки зрения: нам надо было думать до
того, как мы поехали в Индокитай. Теперь уж поздно.
И опять же дело обстоит не так уж плохо, как ты его
представляешь. Только позавчера мы ели дичь, и мясо
тоже бывает часто.
Кафка в бешенстве вскочил:
— Ты, может, еще предложишь мне жрать всякую
дрянь, которую они тут называют деликатесами: полевых
крыс, лягушек, змей и прочую пакость?
— Этого от тебя никто не требует,—сказал Гарт-
виг. — Но я припоминаю, что у французов ты весьма
охотно ел жареных лягушек и крыс. А здесь, когда их
тебе никто не предлагает... Может, поэтому ты и
брюзжишь?
Кафка сердито отмахнулся. — Это было давно, —
фыркнул он, — и неправда. Да и кроме того...
Гартвиг прервал его.— Кафка,— сказал он,—когда-то
и я был настроен точно так же, как ты. Я просто не хо-
тел ничего знать, не хотел ничего понимать...
— Я уже заметил, что ты сделал поворот на сто
восемьдесят градусов, — вставил Кафка.
— Ты это называешь поворотом на сто восемьдесят
градусов? Хорошо! Сейчас у вас июль тысяча девятьсот
пятьдесят первого года. Ты еще не забыл, в каком виде
мы попали в плен, когда в сентябре прошлого года пыта-
лись удрать во время боев за Донг-Кхе? У меня было про-
стрелено плечо, и меня тащили вместе с двумя другими
ранеными. Но я слышал, как вы говорили между собой,
что лучше нас оставить, так как вы боялись, что с нами
вы не сможете улепетывать достаточно быстро. До этого
не дошло, так как внезапно мы оказались лицом к лицу
с вьетнамцами. Мы все трусили. Мы трусили страшно,
217
потому что думали: теперь нам каюк. Я как сейчас
вижу, Кафка, как ты дрожал от страха и пытался сорвать
с рукава свои сержантские нашивки. Так это было или
не так? А что было потом? Тронули нас вьетнамцы хоть
пальцем? У тебя не отняли ни твоих часов, «и бумажни-
ка, ни перочинного ножа. И они не сделали нам ничего
плохого. Наоборот! Мы были голодны, страдали от жаж-
ды, и они дали нам по половинке рисовой лепешки — это
ровно половина их дневного пайка. Ты выпил всю воду,
до последней капли, из тыквенной фляжки, которую пред-
ложил тебе один вьетнамец. А ведь он тоже хотел пить и
должен был опять итти в бой! Но тебе на это было на-
плевать. А что они сделали со мной? Как только они за-
метили, что я ранен, они позвали санитара, который
наложил мне временную повязку. Вы хотели бросить нас,
раненых, на произвол судьбы и удрать, а наши враги —
они нас несли на руках! Ты знаешь, мне было просто
стыдно. Стыдно перед ними и перед самим собой! Меня
поместили в полевой госпиталь. Правда, операционным
залом здесь была всего-навсего хижина из бамбука, во в
ней была идеальная чистота. Белый, французский па-
рашют был натянут под крышей из пальмовых листьев,
чтобы в помещение не сыпалась пыль. Стены были за-
тянуты белыми полотнищами, а хирургические инструмен-
ты, покрытые марлей, лежали в порядке на деревянном
столике. Над операционным столом был даже укреплен
прожектор на случай, если бы пришлось кого-нибудь опе-
рировать ночью. Врач, доктор Хиен, немедленно вынул
мне пулю из плеча и еще извинялся, что сделал мне
больно. Я прибыл сюда, в лагерь военнопленных, в
На-Фео, позже, чем вы, после того как выздоровел.
И опять я был изумлен! В легионе у нас не было обык-
новения брать пленных. А если мы это иногда и делали, то
только для того, чтобы уморить этих людей за колючей
проволокой или замучить до смерти на строительстве
укреплений. А здесь? Нас разместили в деревне, в самой
обыкновенной деревне. Мы можем свободно передвигать-
ся. Нас не окружает колючая проволока. Мы живем у
крестьян втроем, вчетвером, получаем ежедневно свои
восемьсот граммов риса и двести граммов овощей —
столько же, сколько получает население; я думаю, что
даже немного больше. Ну скажи, Кафка, что тебе еще
нужно? Среди товарищей, которые были взяты в плен
218
вместе с нами, есть еще такие, что рассуждают точно
так же, как ты. О чем вы, собственно, думаете, чего вы
еще хотите? Вьетнамцы относятся к нам дружелюбно, ни
одного дурного слова не слышим мы от них.
— Хотел бы я знать, для чего ты мне рассказываешь
всю эту ерунду? — прервал его Кафка, лениво подни-
маясь с подчеркнуто скучающим видом. — Ты очень
быстро переменил шкуру. И ораторствуешь теперь, как
настоящий коммунист.
Кафка отошел на несколько шагов, потом повернулся
и поднял руку. — Но так будет не всегда, Гартвиг! —
крикнул он угрожающе. — Все еще будет по-другому,
заруби это себе на носу! И вот тогда мы посмотрим!
Гартвиг смотрел вслед старшему сержанту, пока тот
не скрылся среди бамбуковых хижин деревни.
Его вывел из задумчивости Эдуард Дармин, бывший
радист штаба Третьего пехотного полка Иностранного ле-
гиона, который молча выслушал весь этот разговор.
— А ты прав, Гартвиг. Мне все это тоже стало ясно,
хотя я и пришел к этому далеко не сразу. Когда я теперь
еще раз все обдумываю, то сам не понимаю, как это я
так долго был с ними заодно! И если бы я осенью не по-
пал в плен в «котле» около Кок-Са, я бы, вероятно, еще
и сегодня торчал в легионе. И как это получается? Ведь
жизнь в легионе поистине не такова, чтобы за нее дер-
жаться. И все-таки у людей нехватает смелости поло-
жить этому конец. Я помню, как в начале прошлого года
один товарищ, тоже радист, Герхардт Богельзак, пришел
ко мне и показал листовку. Это было обращение из Во-
сточной Германии, понимаешь — из Германской Демокра-
тической Республики. Оно было подписано президентом
Вильгельмом Пиком. «Это уловка вьетнамцев, — сказал
я Богельзаку.— Они хотят нас заманить, а когда мы ока-
жемся у них в руках...» Богельзак только посмеялся надо
мной. Вечером он и еще два товарища перебежали и
унесли с собой всю радиоаппаратуру.
Просто беда с этим страхом. Нам его внушили. Нас
так долго запугивали, что мы уже не могли думать ни
о чем другом. На Холме смерти — Ма-Кео — несколько
немецких парашютистов покончили жизнь самоубийством,
потому что боялись вьетнамцев! Ты понимаешь?
Полковник Симон сказал мне однажды, почему он
так охотно воюет вместе с немецкими легионерами. Когда
219
все другие уже бегут, заявил он, немцы еще держатся.
Его штабная рота на девяносто пять процентов состояла
из немцев, а среди парашютистов немцев не менее вось-
мидесяти пяти процентов. И покажи мне хоть одну из
тринадцати рот в любом полку, в которой было бы мень-
ше восьмидесяти процентов немцев! Правда, легион не
должен вербовать более сорока процентов своего рядо-
вого состава из числа лиц одной и той же национально-
сти, чтобы одна национальность не получила перевеса.
Однако уже в конце тысяча девятьсот сорок восьмого
года было убито приблизительно сорок тысяч немцев.
Это неопровержимое доказательство того, что мы имеем
дело с немецким легионом, только под чужим флагом.
Я однажды говорил об этом с нашим вьетнамским ко-
мендантом лагеря. Он сказал мне, что это происходит по
двум причинам: во-первых, условия в Западной Герма-
нии таковы, что французским властям нетрудно по-
полнять свой легион за счет немцев, которые из-за со-
циальных условий или из-за личных бед решаются на
этот отчаянный шаг, а во-вторых, добавил он, нас, нем-
цев, до сих пор еще мало чему научили события нашей
истории. По его мнению, до сих пор у нас все как-то вы-
ходило, что мы охотнее, с большим энтузиазмом умирали
за »неправое дело, чем приносили жертвы в борьбе за
дело правое. В Германской Демократической Республике,
сказал он, это поняли, и, если мы вернемся в Германию,
мы должны бороться на стороне настоящей Германии,
которая является другом вьетнамского народа.
Они помолчали.
Потом Гартвиг сказал:
— У меня было несколько товарищей, они мне гово-
рили примерно то же самое. Это были Штандера, Нассуа
и Шмаленбах. Все они перебежали. Я их не понимал.
Видя, как рядом со мной умирали товарищи, я считал,
что так и должно быть. Я только радовался, что до ме-
ня еще не дошло. И никогда не спрашивал, за что они,
собственно, погибали и за что вьетнамцы могут каждую
минуту прихлопнуть и меня. За несколько паршивых
франков люди были готовы на все, даже на смерть. Как
это ужасно, когда подумаешь обо всем этом теперь!
Дормин кивнул. Он провел рукой по волосам и заго-
ворил, часто запинаясь:
— Вскоре после того как меня взяли в плен, я прохо-
220
дил по полю битвы под Донг-Кхе. Убитые легионеры ле-
жали там грудами. Они дрались до последнего, подгоняе-
мые воспоминаниями о страшных небылицах, которые
вдолбили им в головы офицеры, дрались, одурманен-
ные алкоголем и одержимые страхом, что вьетнамцы мо-
гут притянуть их к ответу за все их дела. Они мертвы,
они убиты и никогда не узнают, за что, собственно. Да
ни за что!
Ты знаешь, Гартвиг, когда я шел как военнопленный
из Донг-Кхе в Тат-Кхе, я понял, что французы никогда не
победят во Вьетнаме. Я видел колонны носильщиков, в
большинстве женщин и молодых девушек, они несли на
бамбуковых палках корзины с рисом, боеприпасами и
оружием. Каждый носильщик нес до сорока килограм-
мов — через горы, джунгли и болота. Среди них были та-
кие, которые пришли из районов, расположенных за сто
километров. Они проходили тридцать пять километров в
день, чтобы доставить своим солдатам снаряжение на
самый передний край, где нет никаких дорог.
Я видел солдат, которые на плечах переносили с одно-
го фронта на другой части семидесятипяти- и стопятимил-
лиметровых орудий. При этом они весело смеялись и боя-
лись только одного: что могут прийти слишком поздно. На
дороге в Тат-Кхе мы обогнали длинную колонну, состояв-
шую из стариков и молодых женщин, несших в тыл на
самодельных носилках раненых легионеров и мароккан-
цев. Мы молча смотрели на них — ни один из нас не мог
произнести ни слова. Все это слишком сильно отличалось
от того, что нам вбивали в головы! Но потом Произошло
еще одно событие. Двенадцатого октября мы были в
Тат-Кхе, где нас использовали на восстановительных ра-
ботах. Тем временем вьетнамское правительство связа-
лось с французскими властями и разрешило им послать
на аэродром около Тат-Кхе самолет, чтобы забрать своих
тяжело раненных солдат. За день до отправки мы устрои-
ли для своих искалеченных товарищей прощальный празд-
ник. За ними ухаживали члены Союза вьетнамской моло-
дежи и Союза женщин. В этот вечер они исполняли ста-
ринные народные песни и танцы. На следующее утро —
это было шестнадцатого октября — прибыли первые
французские самолеты. Сначала они погрузили француз-
ских офицеров, потом нескольких унтер-офицеров, а боль-
шинство легионеров и марокканцев оставили, хотя в са-
221
молетах еще были места. Вьетнамцы просили забрать и
остальных, так как иначе им пришлось бы нести тяжело
раненных в отдаленные местности в глубоком тылу и
многие не выдержали бы этого пути, но французский офи-
цер, руководивший отправкой, заявил, что у него есть
указание не брать остальных, особенно марокканцев.
А когда вьетнамцы молча отошли и стали поспешно го-
товить оставшихся раненых к отправке в тыл, один из
пленных подскочил к французскому офицеру и ударил
его по лицу. «Подыхать за вас нам разрешается, — кри-
чал он,— нам и черным, а забрать тяжело раненных вы
не хотите. Свиньи! Предаете своих товарищей!»
* * *
Над лагерем военнопленных номер пять в На-Фео
стояло жаркое августовское солнце. За день до этого
здесь пронеслась короткая, но сильная тропическая гроза.
Ливень низвергался потоками, размывая сухую, выжжен-
ную землю.
Через несколько недель, приблизительно в начале
октября, должно было начаться холодное время года. Это
означало, что пойдут дожди. Иногда они длятся до четы-
рех недель. А потом температура упадет, возможно даже
до пяти градусов по Цельсию, как это было в особенно
холодную зиму 1947 года. Так продолжается обычно до
апреля и даже до мая. Только после этого солнце опять
начинает палить, как и в эти августовские дни 1951 года.
Деревня На-Фео расположена в заметно расширяю-
щейся к югу долине, окруженной высокими скалами. Вся
плоская равнина покрыта разных размеров рисовыми по-
лями, орошаемыми водой из каналов.
Внизу склоны гор покрыты густыми зарослями пальм,
среди которых кое-где разбросаны банановые деревца —
дикие, с вечноцветущими маленькими красными цветами,
и культурные, отличающиеся от диких своими узкими
листьями. Выше, на склонах гор, уже за деревней, зеле-
неют громадные столетние деревья с переплетенными
между собой кронами.
Деревня окружена живой изгородью толщиной почти
в десять метров, состоящей из «мужского» бамбука, ко-
торый, в отличие от тонкостенного, растущего в виде от-
дельных стволов «женского» бамбука, вылезает из земли
222
целыми пучками. В этой живой бамбуковой изгороди
проделаны лазы и тропинки, по которым крестьяне ходят
на свои поля.
К югу, где находится выезд из деревни, мимо хижины
на сваях, принадлежащей старосте Тю Тику, пролегает
узкая дорожка, ведущая к маленькой пагоде. Пагода
расположена среди рисовых полей. Ее посещают только
в дни буддистских праздников. Все прочие религиозные
обряды совершаются дома, перед маленьким алтарем с
сосудами, в которых хранится зола от курений.
Около ручья у выезда из деревни, недалеко от одного
из тех примитивных колес, которыми подают воду из ка-
налов на рисовые поля, военнопленный Альфред Гартвиг
очищал от сучьев ствол срубленного дерева. Время от
времени он выпрямлялся, вытирал с загорелого лица пот
и смотрел на долину. Вот он заметил человека в форме
Народной армии, который быстро шел к нему. «Вероятно,
кто-нибудь из персонала лагеря»,—подумал Гартвиг и
продолжал обрубать сучья.
Прошло с четверть часа. Солдат подошел, поздоровал-
ся по-немецки и остановился возле Гартвига.
— Добрый день. Как дела, товарищ?
Гартвиг взглянул на солдата и окаменел. — Голубчик
ты мой, да ведь ты...
— Гартвиг? Чорт возьми, Гартвиг! — закричал солдат
в изумлении. — Ты тоже здесь?
Гартвиг медленно подошел к нему и подал руку.
— Досталось же тебе, наверное, за это время, Гарт-
виг! — сказал солдат. — Ведь уж несколько лет прошло
с тех пор, как мы плыли по Средиземному морю на крей-
сере «Глуар», а потом старший капрал Кафка на третьем
пересыльном пункте стращал нас. Теперь-то ты, по край-
ней мере, понял, почему я сказал тебе тогда, что ты по-
ступил неправильно? Ведь ты записался в легион, чтобы
обеспечить себе существование за счет денег, добытых
ценой крови.
— Теперь незачем мне все это объяснять, Ганнеман,—
тихо ответил Гартвиг и твердо посмотрел на него. —
Я знаю, как сильно я виноват.
— Присядем на минутку,— прервал его Ганнеман,
положил ему руку на плечо и потянул к поваленному
дереву.
— Скажи, Гартвиг...
223
— Меня не так зовут, Ганнеман. Моя настоящая фа-
милия Бургхард. А теперь...
Когда после обеда Бургхард опять отправился на
работу, Ганнеман вызвался проводить его.
— Сегодня утром я рассказывал, Ганнеман. Теперь
твоя очередь. Если ты работаешь как пропагандист, ты
наверняка знаешь побольше, чем мы здесь, в лесной
глуши.
— Ну, конечно, новостей масса. Нe знаешь даже, с
чего начать. Ты уже слышал, что в начале апреля в Гер-
манскую Демократическую Республику прибыла первая
группа из шестидесяти девяти товарищей, следовавшая
через Китай и Советский Союз. Если бы я как раз тогда
не свалился от жестокого приступа малярии, я тоже был
бы уже там. Но главное вот что я хотел тебе рассказать:
это сообщение произвело в легионе впечатление разор-
вавшейся бомбы. По призыву президента Вильгельма
Пика перебежало очень много немцев. Французы посте-
пенно начинают выдыхаться. В легионе нехватает офице-
ров. В регулярной армии не находится больше дураков,
которые за повышение на один чин поехали бы во Вьетнам,
чтобы сложить там голову. И вообще их дела тут идут
неважно. Народная армия срывает их наступления одно
за другим. Девять десятых территории страны уже осво-
бождено. На этой территории живут двадцать два мил-
лиона жителей из общего числа в двадцать пять мил-
лионов. Действуя методами кровавого террора, французы
еще держат в своих руках власть в некоторых городах и
на узкой полосе побережья. В Лаосе и Камбодже,—
остальных маленьких государствах их бывшей колонии,—
господству французов приходит конец. Адмирал д'Ар-
жанлье, командующий французскими (военно-морскими
силами на Дальнем Востоке, чуть не скончался от разры-
ва сердца, когда ему сообщили, что Народная армия
(которая, если не считать нескольких трофейных судов,
не имеет никаких кораблей) затопила около Хайфона
авианосец, а партизаны взорвали близ Сайгона крей-
сер «Адур», который французы только что купили у аме-
риканцев. Теперь уж ничего не поделаешь, он пропал!
Ну вот, пожалуй, и все. Может быть, тебе интересно
узнать, что французские интервенты усиленно пытаются
224
создать баодаевскую армию, чтобы дело выглядело так,
будто во Вьетнаме идет гражданская война. Но, несмот-
ря на все понукания со стороны американской военной
миссии, дело не ладится. В районах, которые еще зани-
мают оккупанты, они провели мобилизацию мужчин.
Однако как только эти солдаты попадают на фронт, они
целыми ротами перебегают на сторону Народной армии.
Французы медленно, но верно идут к своему концу.
Да, чуть не забыл. Двадцать восьмого марта почти
весь гарнизон Хан-Даня — сплошь немецкие легионе-
ры — организованно сдался Народной армии после того,
как мы тайно переправили в казармы обращение прези-
дента Германской Демократической Республики, призы-
вающее немцев •возвращаться на родину.
* • *
Несколько дней спустя после прибытия Ганнемана в
На-Фео над котловиной появились шесть самолетов,
оставляя за собой в небе серебристые хвосты.
Военнопленные столпились у бамбуковых хижин, на-
блюдая за истребителями-бомбардировщиками, которые
мчались с огромной скоростью, поблескивая на солнце
плоскостями.
Потом они увидели, что от одной машины отделилось
беловатое облачко. На землю будто дождь посыпались
листовки.
— Когда ушел первый транспорт с репатриантами? —
спросил Ганнеман вьетнамского лейтенанта, начальника
лагеря военнопленных.
— Первый? Еще в июле, незадолго до того, как мы
перевели лагерь в На-Фео,— ответил Ван Лонг Фу.—
А второй — только на прошлой неделе. Там были фран-
цузы, итальянцы, испанцы и бельгийцы.
— Не знаю... — сказал Ганнеман, — Но я не могу
отделаться от мысли, что тут что-то неладно: прошлый
месяц лагерь военнопленных номер два в районе Куанг-
Уйен подвергся бомбардировке и обстрелу французских
истребителей. Мы сначала не хотели верить, что они со-
знательно атаковали лагерь военнопленных, и думали, что
это один из их обычных террористических налетов на
мирную деревню. Но потом установили, что за несколько
226
дней до этого сотрудники Второго бюро пытали
пленных, репатриированных к французам, пока те
не сообщили данных о месте расположения лагеря но-
мер два.
Ганнеман поднял одну листовку, прочел ее и покачал
головой.
— Одному дьяволу известно, что они на этот раз за-
мышляют. «Держитесь, военнопленные! Скоро мы вас
освободим. Французские войска начали крупное насту-
пление...», — прочитал он. — Какой идиотизм!
Ганнеман сердито отбросил бумажку.
Вьетнамский лейтенант серьезно посмотрел на него.—
Я думаю, товарищ Карл, самое лучшее, если мы пого-
ворим об этом с военнопленными и обратим их вни-
мание...
День 14 августа 1951 года начался, как обычно. До
полудня ничего существенного не произошло. Однако
когда военнопленные отправились получать обед, они
услышали легкий рокот, постепенно нараставший, а по-
том увидели самолеты-истребители, приближавшиеся с
юга. Они направлялись прямо к деревне.
— Три, шесть, семь,— считал Ганнеман. — Товарищи,
идите в укрытие! — крикнул он пленным и бросился на
землю. Он заметил, что только немногие последовали его
примеру.
Все остальное произошло невероятно быстро.
Прибежавший с другого конца деревни лейтенант Ван
Лонг Фу тоже кричал легионерам, чтобы они ложились.
Внезапно из свайной хижины выскочил Кафка. Вы-
бежав на середину площади, он протянул руки к прибли-
жавшимся американским и английским самолетам и за-
кричал: — Они идут! Вот они! Наконец-то!
Несколько секунд все было тихо, и вдруг раздался рев
истребителей, ринувшихся вниз. Ганнеман еще раз услы-
шал голос вьетнамского лейтенанта: — В укрытие, това-
рищи, в укрытие!
Кафка все еще стоял, подняв кверку руки и глядя на
пикирующие самолеты. Потом, в ужасе замахав руками,
он издал испуганный вопль: в этот самый момент первая
«кинг кобра» открыла огонь.
Ганнеман видел, как один из крупных снарядов ка-
либра двенадцать и семь десятых миллиметра сразил
228
Кафку. Мгновение он еще стоял — ему снесло половину
головы,— а затем рухнул на землю.
Потом начался ад.
Другие самолеты тоже открыли огонь ракетными сна-
рядами и стали сбрасывать бомбы.
В одно мгновение все вокруг было объято пламенем.
На площади лежали убитые военнопленные, мужчины,
женщины и дети из деревни, а также лейтенант Ван
Лонг Фу, комендант лагеря военнопленных, убитый пу-
лей «спитфайра MK-IX» в то время, когда он, отказав-
шись пойти в укрытие, пытался вынести из-под огня пер-
вых раненых легионеров.
Едва успели наскоро перевязать раненых и перенести
их вместе с больными лихорадкой в пагоду, построенную
более прочно, чем хижины, как над деревней появилась
новая группа самолетов: бомбардировщики «Б-26» и одно
звено истребителей типа «кинг кобра».
Часть пленных укрылась в пагоде, а большинство
спряталось вместе с жителями в расщелины окал, окру-
жавших деревню.
Вниз летели все новые и новые бомбы. Скоро вся до-
лина была охвачена огнем и окутана дымом. Бомбарди-
ровке подверглись и скалы, а пагоду истребители обстре-
ляли из бортового оружия.
Вечером оставшиеся в живых собрались на поле,
изрытом воронками, где всего несколько часов назад
стояла деревня На-Фео.
Четверо военнопленных, прятавшихся среди скал, бы-
ли убиты обломками. В пагоде из двадцати семи ране-
ных и больных в живых остались только трое. А в де-
ревне...
— Товарищи,— обратился к военнопленным Ганне-
ман. — Я вам уже рассказывал о Куанг-Уйене. Там
французские захватчики убили сорок три военнопленных
и сорок девять мирных вьетнамских граждан. Здесь они
убили пятьдесят два военнопленных и около сорока
жителей деревни. Лейтенант Ван Лонг Фу предостерегал
вас вчера, но вы ему не поверили. Вы говорили, что
Куанг-Уйен — это недоразумение и что французы знают,
что в На-Фео находится лагерь военнопленных. Лейте-
нант Ван Лонг Фу успел сегодня спасти нескольких ваших
227
раненых товарищей, прежде чем его самого сразила пу-
ля, одна из тех, которые вырвали из ваших рядов более
пятидесяти товарищей. Эти товарищи никогда не увидят
своей родины, а их матери напрасно будут ждать своих
сыновей. Хорст Мельцер из Аугсбурга, Ганс Гертинг из
Майнца, Фридрих Забульский из Бремена, Эрнст Кафка
из Лейпцига...
* * *
Вечерело. Ганнеман стоял у реки и смотрел, как под
ловкими руками вьетнамских рабочих и солдат быстро
вырастал новый мост. С легкой грустью думал он о вре-
мени, проведенном в свободном Вьетнаме, которое теперь
подходило к концу. Несколько дней назад вьетнамские
друзья сообщили ему, что комплектуется новая партия
репатриантов для отправки в Германию. В ближайшее
время она выедет на родину через Китай, Советский
Союз и народную Польшу.
«Все-таки нелегко расставаться с этой страной, с эти-
ми людьми,— думал Ганнеман. — Чувствуешь, что остав-
ляешь здесь что-то такое, что ты полюбил, что стало тебе
дорого».
А Германия?
В октябре 1949 года Ганнеман вновь проникся к ней
некоторым доверием. Руководитель управления, в кото-
ром работал Ганнеман, пригласил всех сотрудников-
вьетнамцев и его тоже, чтобы в скромной, но торжествен-
ной обстановке сообщить им о создании Германской Де-
мократической Республики.
От всего сердца поздравляли Ганнемана его вьетнам-
ские друзья. Нгуен Ти Фаунг, руководитель управления
пожал ему руку и сказал:
— Теперь вы можете более уверенно смотреть в буду-
щее. Теперь у вас есть родина — страна, в которую
стоит вернуться. Германская Демократическая Республи-
ка и Вьетнам — товарищи в совместной борьбе за общее
великое дело.
Вскоре сведения о Германии стали поступать чаще.
И хотя они все еще были недостаточно полными, Ганне-
ман жадно глотал каждую весточку, доходившую в
джунгли Вьетнама. Затем из Германии прибыли брошю-
ры, снимки и газеты. Их прислала дипломатическая мис-
сия ГДР в Пекине. Перед Ганнеманом стала вырисовы-
228
ваться картина новой Германии. Она рождала в его
сердце и в сердцах его товарищей горячие надежды.
Погруженный в свои мысли, Ганнеман взглянул вниз,
на реку. Там устанавливали последние столбы. Женщины
подносили все новые и новые балки.
Это была тяжелая, утомительная работа, но малень-
кие, хрупкие женщины, почти поголовно страдавшие
малярией, смеялись и перебрасывались шутками на своем
мелодичном наречии.
«Это те же самые женщины, которые составляли три
четверти из десяти тысяч носильщиков, самоотверженно
работавших во время великой осенней битвы тысяча
девятьсот пятидесятого года на дороге номер четыре, —
думал Ганнеман. — Те самые женщины, которые тыся-
чами сражаются в партизанских отрядах, как, например,
студентка Ти, несколько месяцев назад взорвавшая в Гуэ
французское бензохранилище емкостью в тринадцать
тысяч тонн. Те самые женщины, которые работают на
полях и фабриках, в школах и университетах».
Ганнеман вспомнил колонну носильщиков, встречен-
ную им несколько месяцев назад в джунглях. Он разго-
ворился с женщинами, и Фа Ти Ан, самая молодая из
них, рассказала, что они переносят оружие, боепри-
пасы и продовольствие. За день они проходят пятнадцать
километров, а если несут раненых, то проделывают тот
же путь за три дня.
Позднее Ганнеман встретил их еще раз — они воз-
вращались назад. Каждая группа из семи девушек несла
одного раненого солдата. Девушек трясла лихорадка,
но они распевали песню про дядю Хо, их любимого пре-
зидента Хо Ши Мина.
...Внизу раздавался веселый смех. Все старались пере-
кричать друг друга.
— Мост готов! — донеслось до Ганнемана радостное
восклицание на местном наречии, которое он теперь по-
нимал.
Ганнеман вспомнил о беседе с заместителем премьер-
министра Фам Ван Донгом, в которой принимал участие
и министр общественных работ.
Это было в начале 1950 года. В ходе беседы министр
рассказал, что его инженеры заняты теперь проблемой
229
восстановления дорог, мостов и паромов, так как для под-
готовки последней фазы борьбы нужны хорошие комму-
никации.
Вскоре после этого Ганнеман наблюдал во время дли-
тельного перехода по дороге, разрушенной несколько лет
назад, что сильно затрудняло передвижение французов,
как тысячи мужчин, женщин и детей приносили обратно
некогда «унесенную» ими дорогу и приводили ее в поря-
док.
Эту работу люди делали радостно. Они пели и смея-
лись, хотя им приходилось очень тяжело. На удивленный
вопрос Ганнемана одна молодая девушка ответила: —
Если дядя Хо отдал приказ чинить дороги, значит мы
приближаемся к окончательной победе. Как же нам не
радоваться?
В сумерках откуда-то послышался рокот. Ганнеман
прислушался и вскоре увидел приближавшуюся колонну
грузовиков, двигавшихся по дороге: орудия, боеприпасы
и солдаты.
Три года назад бойцы Народной армии еще носили
плохое, неудобное, разношерстное обмундирование, ходи-
ли босиком, у них было мало винтовок, да и те были
разных образцов. На каждую роту обычно приходился
один пулемет, один автомат, несколько ручных гранат,
ножи, сабли и бамбуковые пики. Почти ни у кого не было
сеток от москитов. Каждый третий боец страдал маля-
рией и был небоеспособен.
А сейчас...
Солдаты на грузовиках были одеты в одинаковую
удобную форму, у всех были шлемы и сандалии. Каждая
группа имела пулемет, каждый командир группы —
автомат, следовательно, каждая рота имела восемь авто-
матов. Все это были трофеи, оружие новейших образцов,
в большинстве случаев американского производства, как
и винтовки, которыми были вооружены бойцы. Кроме
того, каждому полагался кинжал, ручные гранаты и сетка
от москитов. Ныне из-за малярии выбывает из строя
только три процента бойцов.
«Могучая армия»,— думал Ганнеман.
Из группы бойцов, насчитывавшей всего тридцать че-
тыре человека и имевшей сто пятьдесят патронов на всех,
из этой маленькой группы, начавшей в 1944 году на вьет-
230
намско-китайской границе борьбу с японскими фашиста-
ми, выросла под руководством марксистско-ленинской
партии Лао-Донг — Вьетнамской трудовой партии, воз-
главляемой Хо Ши Мином,— настоящая народная армия.
Французским и американским захватчикам есть что по-
рассказать о мощи и боевых качествах этой армии!
Ганнеман спустился к новому мосту. По нему уже
один за другим катили грузовики.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
27 января 1952 года.
Во Вьетнаме в этот день празднуют первый день
нового года по лунному календарю.
Новый год.
В маленькой деревушке, на самом севере Бакбо, при-
мерно в двадцати километрах от китайской границы, в
этот день царило веселое оживление.
Накануне репатрианты, вошедшие в состав второго
транспорта «Вьетнам — ГДР», собрались на деревенской
площади: молодые немцы, бывшие легионеры, которые
потом сражались в рядах вьетнамской Народной армии,
и военнопленные.
Начался митинг.
В центре маленькой площади развевались знамена
Вьетнама и ГДР. Перед знаменами — портреты первых
граждан обеих стран: Хо Ши Мина и Вильгельма Пика.
Более сотни рук поднялось вверх, давая боевую клятву.
Текст клятвы читал секретарь Комитета за мир и воз-
вращение на родину:
«Клянемся сохранить все военные тайны Вьетнама.
Клянемся постоянно бороться за свободу вьетнамского
народа и выступать за отвод Французского экспедицион-
ного корпуса.
Клянемся неустанно бороться за свободу нашего не-
мецкого отечества и против ремилитаризации Западной
Германии.
Клянемся никогда не вступать в агрессивную армию
и никогда не участвовать в борьбе против всемирного
лагеря мира.
231
Клянемся всегда и везде бороться за мир во всем
мире».
Хор голосов гремел над площадью, но вот на несколь-
ко мгновений воцарилась тишина. Начальник транспорта
товарищ Тук Дай, а за ним вьетнамские солдаты, депу-
таты деревенского муниципалитета и представители ра-
бочей партии Лао-Донг стали пожимать отъезжающим
руки. Все много смеялись и шутили, все были веселы и
в то же время грустны. Расставаться было нелегко.
И вот сегодня утром, 27 января, прибыл курьер, до-
ставивший послание Хо Ши Мина.
Карл Ганнеман вскрыл конверт и прочел послание
товарищам:
«Мои друзья!
Теперь вы счастливы, не правда ли? Счастливы, что
покончили с мало почетной ролью наемников француз-
ских колонизаторов в их борьбе против народа Вьетна-
ма. Счастливы, что скоро опять будете дома, со своими
родителями, женами, детьми, со всеми теми, кто вам
дорог.
Во время вашего пребывания у нас мы старались соз-
дать для вас благоприятные условия, насколько это было
возможно. Если не все было совершенным, то это вина
французских колонизаторов, которые всеми средствами
стараются нас мучить — нас и вас. Все-таки мы просим
извинить нас за эти неудобства.
Уехав, не забывайте ваших бывших товарищей по
Иностранному легиону, которые рискуют никогда не уви-
деть свою родину и своих близких. Подумайте о них и
скажите им, что они должны делать.
По дороге домой сохраняйте образцовую дисциплину,
чтобы о вас повсюду говорили: «Вот превосходные ре-
бята!»,— и чтобы люди сохранили о вас добрую и дол-
гую память.
Когда приедете домой, передайте вашим семьям при-
вет от народа Вьетнама. Тех из вас, у кого есть старые
родители и маленькие дети, я прошу передать им сердеч-
ный привет от дяди Хо.
Итак, прощайте, ребята, прощайте, мои дорогие
друзья. Желаю всем вам счастливого пути и доброго
здоровья!
Хо Ши Мин».
232
Немного позднее все собрались в деревенской школе.
На одном из столов лежали груды сигарет. Начальника
транспорта приветствовали громкими восклицаниями.
— Вы ждете чего-нибудь особенного, товарищи? —
спросил Тук Дай улыбаясь.
Ему ответили хором: — Да, сигарет.
Пачки сигарет, набитые крепким вьетнамским табаком,
были розданы, но в помещении опять возник шум.
— У вас есть еще какие-нибудь просьбы?
Все заволновались. Тук Даю с трудом удалось уста-
новить тишину. Потом он сказал: — Невозможно дальше
скрывать: едем!
Лишь спустя некоторое время Тук Дай смог продол-
жать.
После полудня состоялся небольшой митинг, созван-
ный для первого в новом году совместного торжествен-
ною подъема флага; в нем приняли участие и местные
жители. Под сенью флага Вьетнама — яркокрасного, с
большой золотой звездой — вьетнамцы и немцы обменя-
лись новогодними пожеланиями. Крестьяне принесли
своим друзьям прощальные подарки, а Тю Тик, староста
деревни, передал транспорту целого буйвола, чтобы обес-
печить в пути питание репатриантов.
Утром 29 января, в семь часов, двинулись в путь.
В шестнадцать нужно было прибыть к цели — последнему
пункту на вьетнамской земле.
С веселой песней, напутствуемые сердечными пожела-
ниями крестьян, репатрианты покинули деревню На-Фео
и уже в тринадцать часов, за три часа до назначенного
времени, были на месте.
Последние минуты во Вьетнаме!..
Сбросив рубахи, репатрианты все послеобеденное
время проспали в тени гигантских деревьев. Но вот кро-
ваво-золотистое солнце опустилось за вершины гор.
Маленький вьетнамский пограничный пункт окутали
сумерки, напомнив крестьянам, работавшим на рисовых
полях, что их трудовой день окончен.
Вдали шумела река — по ней проходит граница. На
другом ее берегу начинается китайская территория.
233
Скоро шесть больших Китайских грузовиков загромы-
хали по шоссе, двигаясь на северо-восток. Освещенный
лучом мощного прожектора, взорам репатриантов
открылся маленький городок — первый город нового
Китая!
* * *
Ясное небо синело над маленьким городком южноки-
тайской провинции Гуанси. Лучи солнца заливали пест-
рую мозаику из домиков, которую прорезали бесчислен-
ные, на первый взгляд беспорядочно разбегавшиеся во
все стороны зигзагами улицы и переулки.
Словно гигантская змея, скользила возле города с се-
вера на юг, вдоль ряда новых промышленных предприя-
тий, новая железнодорожная линия. Высокие дымящиеся
трубы четко выделялись на фоне старого города.
Старый Китай — и Китай сегодняшнего дня!
На улицах бурлила жизнь. Среди людей, толпившихся
у витрин магазинов, особенно обращали на себя внима-
ние женщины в своих ярких разноцветных платьях.
Здесь были все оттенки, какие только можно себе пред-
ставить: от нежнорозового до черного, как сажа, один
красивее другого.
Где-то в северной части города рабочие трудились над
тем, чтобы превратить пыльную разбитую дорогу в глад-
кое шоссе; другие, в восточной части, прокладывали ка-
бель, чтобы электрифицировать последние районы города,
а из школьного здания в южном районе доносились весе-
лый смех и звуки песни. Ганнеман, стоявший у широко
открытого окна нового дома и смотревший на этот древ-
ний и в то же время такой новый город, понял из этой
песни только одно слово. Но по одному этому мелодич-
ному слову он догадался, что в песне, распеваемой звон-
кими детскими голосами, выражается благодарность за
все новое. Слово это было — «Мао Цзэ-дун».
17 марта 1952 года репатрианты из второго транспорт
та «Вьетнам — ГДР» собрались в актовом зале одной из
школ Намниня. Сначала все говорили разом, оживленно
обменивались мыслями, рассказывали о своих разно-
образных впечатлениях, полученных в новом Китае. Но
вот секретарь Комитета за мир и возвращение на родину
234
открыл собрание и предоставил слово одному из репа-
триантов.
Оратор был коренастый молодой парень с рыжевато-
каштановыми волосами, Штандера.
— Товарищи! — начал он. — Товарищи. Мы ехали
сюда всего несколько часов, но я сказал бы, что больше
половины своего пути на родину мы проделали уже дав-
но. Конечно, нас отделяют от Германии еще многие ты-
сячи километров, и на первый взгляд кажется, что мы
удалились от Иностранного легиона всего на несколько
дневных переходов. Но так ли это? Вспомним, что было
там, на расстоянии нескольких переходов отсюда. Чем
мы были в легионе? Наемными убийцами, пушечным мя-
сом, которое должно было маршировать или подыхать.
А сейчас? Мы едем на родину, возвращаемся к мирному
полезному труду. Мы возвращаемся в Германию, которая
кормит и одевает своих детей. Это страна, где вы имеете
права, обязанности, прекрасное настоящее и такую цель
впереди, к которой стоит стремиться,—словом, это на-
стоящая родина! Вы видите: мы опять можем надеяться.
Поэтому-то мы теперь так далеки от легиона и так близ-
ки к Германии. Когда мы несколько лет назад подписы-
вали с легионом контракт, потому что думали только о
своих пустых желудках, этой Германии еще не было.
Лучшие представители нашего народа создали ее, в то
время как мы с вами несли смерть и разрушения чужой
стране. Самопожертвованию этих людей и их беззавет-
ному мужеству мы обязаны тем, что у нас теперь есть
родина, подобно тому как великодушию вьетнамского на-
рода и его президента Хо Ши Мина мы обязаны тем,
что сегодня едем туда. Но этот двойной долг благодар-
ности нельзя погасить словами. Наш долг будет погашен
только тогда, когда мы полностью вырвем нашу Герма-
нию из рук империалистов, пытающихся окончательно
расколоть ее и превратить Западную Германию в плац-
дарм для новой мировой войны. Мы сможем его погасить,
если будем активно участвовать в строительстве лучшей
жизни, в укреплении дружбы между миролюбивыми
людьми всех стран!
* * *
Григорий Иванов встал:
— Как я уже сказал вам, товарищ Петров, мы можем
235
еще больше сократить расход горючего, и во время поле*
та мы докажем это!
Григорий сердито разгладил складки своего темноси-
него кителя. — Товарищ Петров,— добавил он,— мы
подробно изучили методы работы Павла Михайлова,
использовали его опыт и уже сейчас экономим на каж-
дом полете тысячи килограммов горючего. Мы будем
совершенствовать его метод и заключим договор о со-
циалистическом соревновании с Павлом Михайловым,
инициатором этого движения,— мы, экипаж «П-1783». Да
будет вам известно, товарищ Петров...
Мастер скоростных полетов пилот Григорий Иванов
большими твердыми шагами направился к двери, но,
прежде чем он достиг ее, его окликнул Петров.
— Товарищ Иванов! — воскликнул авиационный
инженер, поднимаясь со стула и подходя к пилоту. —
Слушайте, товарищ Иванов, — сказал он улыбаясь. —
Слушайте...— Петров замолчал и протянул руку.—Я же-
лаю вам всяческого успеха, товарищ Иванов. — Григо-
рий посмотрел на инженера, приподнял правую бровь и
сильно хлопнул по протянутой руке. — Спасибо, това-
рищ Петров.
Пилот Иванов, летавший на своем «Ил-12» с опозна-
вательными знаками «СССР П-1783» на самой длинной
воздушной трассе Советского Союза, давно уже вышел,
а инженер Петров все еще стоял у широкого окна, зани-
мавшего всю стену его кабинета сверху донизу.
— Они это сделают,— проговорил он.— Такие люди
сделают все! — Петров улыбнулся и скользнул взглядом
по летному полю.
В середине марта 1952 года, как всегда, точно по рас-
писанию, двухмоторный транспортный самолет, пробежав
по гигантской, составленной из шестиугольных плит
взлетной дорожке центрального московского аэропорта
«Внуково», поднялся в воздух, поблескивая серебристым
корпусом. Вот он описал полукруг над аэродромом и за-
тем быстро исчез в восточном направлении. Это был
«Ил-12», пилотируемый Григорием Ивановым.
Среди пассажиров этого самолета советского Граж-
данского воздушного флота, расположившихся в удобных
креслах, покрытых белыми чехлами, и с интересом смот-
236
ревших вниз на гигантскую панораму заснеженной со-
ветской земли, находились члены делегации Германской
Демократической Республики. Они летели до границы
Китайской Народной Республики, чтобы оттуда сопро-
вождать в Германию второй транспорт репатриантов
«Вьетнам — ГДР». В состав делегации входили два пред-
ставителя правительства, работники Объединения свобод-
ных немецких профсоюзов и деятели народного здраво-
охранения.
— Я не думаю, чтобы французский народ еще долго
оставался пассивным зрителем,— задумчиво сказал один
из них.
— Да,—согласился другой. — Как подумаешь, что
этот народ только в тысяча девятьсот сорок девятом году
должен был отдать на нужды «грязной войны» во Вьет-
наме свыше ста семи миллиардов франков, и предста-
вишь себе, как это повлияло на жизненный уровень тру-
дящихся Франции...
— Террористическая кампания во Вьетнаме обхо-
дится в восемнадцать миллионов франков в час,— вста-
вил врач. — Это ровно столько, сколько стоит сооруже-
ние детских яслей, оборудованных в соответствии со
всеми требованиями современной науки. И французские
рабочие знают это. Это доказывают крупные забастовки
и выступления в знак солидарности с вьетнамским наро-
дом, происходившие в портовых городах на французском
побережье Средиземного моря, а за последнее время
перекинувшиеся и в Северную Африку.
— На прошлой неделе, — сказал первый собесед-
ник,—я читал, что портовые рабочие Орана сбросили в
море ящики с оружием и боеприпасами. Правительство
Пинэ, если оно хочет, чтобы снаряжение доставлялось на
Дальний Восток, вынуждено посылать на подобные ра-
боты солдат. Но даже среди них много таких, как Анри
Мартэн.
— Плохие пришли времена для поджигателей войны
и их пособников! Они уже улепетывают из Кореи, а те-
перь их дела ухудшились и во Вьетнаме. Пройдет немно-
го времени, и они исчезнут и из других стран, да еще
должны будут радоваться, если вообще унесут оттуда
ноги.
Серебристо-серый «Ил-12» сделал круг над аэродро-
мом Читы. А в это время в летной кабине Григорий
237
Иванов говорил остальным членам экипажа: — Товари-
щи, мы добились своего. Время полета сокращено на
десять минут, расход горючего вновь уменьшен!
С победным видом Григорий вполголоса запел песню
о мужественном летчике, который летает через горы, ле-
са, города и моря, трудясь на благо Советской страны.
Товарищи подтянули. Машина мягко опустилась на
землю.
* • •
Маленькая станция расположена вблизи городка то-
го же названия. Около семи километров отделяет репат-
риантов от границы Китайской Народной Республики.
На эту станцию только что прибыли репатрианты из
второго транспорта «Вьетнам — ГДР», одетые в прочные
теплые ватники и шинели — подарки китайского народа.
В станционном буфете репатрианты лакомились жир-
ной мясной лапшой, курили китайские сигареты и впер-
вые за долгое время пили пиво. Пиво было ленин-
градское.
Все были радостно возбуждены. Несколько минут на-
зад перед репатриантами выступил представитель не-
мецкой делегации, передавший им первые приветы с
родины.
А теперь они сидели, удобно откинувшись в креслах,
обтянутых белоснежными чехлами, ели поданные на де-
серт апельсины и говорили о стране, в которую попали
и которая оказалась совсем не такой, какой они ее себе
представляли.
Наступил волнующий момент. К перрону подошел
поезд, совершающий регулярные рейсы по транс-сибир-
ской магистрали. С волнением и любопытством подня-
лись репатрианты в новенькие вагоны «голубого экспрес-
са» и разместились в опрятных спальных купе.
Поезд отошел.
За окном вагона бежали необъятные просторы си-
бирской земли. Ганнеман, Бургхард, Шуберт и кое-кто
из их товарищей стояли у окна.
— Если говорить честно, — сказал Бургхард,— я
ведь думал, что нас здесь встретят солдаты или поли-
цейские. Но ничего подобного не случилось, и никто нас
не сторожит. Мы по-настоящему свободны!
238
Ганнеман хлопнул его по плечу. — Многие товарищи
будут думать так же, как и ты, Альфред,— сказал он
улыбаясь. — Это наследие легиона, яд, который вам там
впрыснули, чтобы умертвить способность к здравому
мышлению.
— Стоит только сравнить, как мы уезжали из Герма-
нии и как теперь возвращаемся,— вмешался в разговор
Шуберт. — В набитых битком открытых товарных ваго-
нах, под охраной, набранной из уголовников, постоянно
подвергаясь придиркам со стороны сержантов,— так мы
ехали во Францию. А теперь? Какой комфорт!
— В легионе я видел, как многие мои товарищи гиб-
ли самым жалким образом,— сказал Ганнеман. — Я ви-
дел, как командиры беспощадно убивали их за мелкие,
незначительные проступки. Теперь мы едем через Рос-
сию, и нас окружают заботой, которой мы наверняка не
заслужили. Вы видели, как врач, сопровождающий
поезд, заботится о наших больных товарищах, как он
вместе с немецким врачом и медсестрой делает все, что
возможно, чтобы уменьшить их страдания? На каждой
станции, которую мы проезжаем, нам предоставляют ре-
шительно все, в чем мы нуждаемся. А если даже чего-
нибудь не оказывается, по ,радио передается заказ на
следующую станцию, и там все это уже бывает приго-
товлено к нашему прибытию. Так вчера было, например,
с некоторыми медикаментами.
Несколько минут спустя репатрианты группами на-
правились по коридорам, устланным ковровыми дорож-
ками, в вагон-ресторан, разделенный на две половины
широкой дверью с матовыми стеклами.
Они разместились в удобных креслах за маленькими
накрытыми накрахмаленными скатертями столиками и
заказали аппетитно приготовленную жареную дичь. На
десерт подали мороженое. Шмаленбах разговорился с
двумя китайцами, направлявшимися в Вену на Между-
народный конгресс в защиту детей.
Шли дни. Поезд мчался по необъятной Сибири. Пе-
ред глазами репатриантов проходили опрятные города.
Поезд обгонял составы, груженные строительными мате-
риалами и тяжелыми машинами: экскаваторы, подъем-
ные краны, автомашины специального назначения, сталь-
239
ные конструкции. Чувствовалось, что вся страна занята
одним великим делом. По планам великого Сталина со-
ветские люди переделывают лицо земли, перемещают
горы, меняют течения рек. Там, где прежде была ледя-
ная пустыня или раскаленные пески, теперь цветет земля,
работают турбины, а линии высоковольтных Передач не-
сут городам и заводам энергию укрощенной воды.
В начале апреля поезд с репатриантами шел по тер-
ритории народной Польши.
Погода стояла хорошая. На обширных полях работа-
ли люди. Они махали руками и улыбались пассажи-
рам.— Это выглядит как экскурсия в весну, — сказал
Герольд.
Седьмого апреля 1952 года они прибыли во Франк-
фурт-на-Одере.
Германия!..
* * *
Обширный полукруглый амфитеатр берлинского
Фридрихштадтпаласта был заполнен до отказа. Тысячи
людей столпились у громкоговорителей на площади пе-
ред зданием, чтобы послушать выступления репатриан-
тов, вырвавшихся из ада «грязной войны» во Вьетнаме.
Репатрианты в чистых новых костюмах сидели в три
ряда на трибуне. В своих выступлениях они рассказы-
вали немецкому народу то, что ему нужно было расска-
зать, что рвалось из их сердец и было их глубоко осо-
знанным долгом. Об этом говорили Штандера, Шуберт,
Шмаленбах, об этом говорили все. И они обратились
к немецкому народу с призывом:
«Мы — те, кто остался в живых, кому удалось бежать
из ада «грязной войны» во Вьетнаме,— были свидетеля-
ми бессмысленной гибели тысяч молодых немцев. После
тяжелых испытаний, через которые мы прошли во фран-
цузском Иностранном легионе, мы предостерегаем немец-
кую молодежь: не позволяйте американским, англий-
ским и французским империалистам использовать себя в
их интересах для подавления других народов.
Быть наемником — безразлично где: во французском
Иностранном легионе или в американской «европейской
армии» ландскнехтов, — значит быть существом бесправ-
240
Немецкие пионеры никогда не забудут Ла Ван Kay. Народный герой Вьетнама — пример и для них.
Митинг в берлинском Фридрихштадтпаласте. Репатрианты,
прибывшие на родину в составе второго транспорта «Вьет-
нам — ГДР», разоблачают, чего стоят посулы вербовщиков
и что ждет легионеров в джунглях Вьетнама.
ным, рабом, значит стать безвольным орудием, которое
служит чужим интересам.
Поэтому мы призываем всех немцев:
Ни одной капли немецкой крови на цели «грязной
войны> во Вьетнаме!
Ни одного человека в агрессивную американскую
армию наемников в Западной Германии!
Все силы — на дело мира, единства и восстановления!
Все силы — на борьбу за укрепление демократических
завоеваний в Германской Демократической Республике
и за заключение мирного договора с Германией!
Репатрианты из второго транспорта
«Вьетнам — ГДР».
Берлин, 25 апреля 1952 года».
* * *
В начале мая репатрианты расстались. После вра-
чебного осмотра некоторых из них направили в больницу
для лечения тропических болезней, которые принесла им
служба в Иностранном легионе. Других на средства со-
циального страхования послали отдыхать. Остальные
после подробного обсуждения вопроса о своей будущей
профессии с членами консультативной комиссии отдела
труда избрали работу, на которой могли отдать все си-
лы мирному строительству Германской Демократической
Республики.
Незадолго до того, как они отправились в эту комис-
сию, Ганнеман сказал Штандере: — Я пойду работать в
горную промышленность, Гельмут. Как ты думаешь?
— Горная промышленность? Гм... Тяжелая работа,—
подумав, ответил Штандера.—Но, пожалуй, я тоже, Карл.
Бургхард прислушивался к их разговору и молчал.
Но когда он потом сидел перед молодым человеком и
двумя женщинами в отделе труда, он, обычно такой мед-
лительный, вдруг торопливо выпалил: — Можно мне
пойти работать в шахту?
Вечером Бургхард с нетерпением поджидал Ганнема-
на и Штандеру.
— Я еду с вами, — сказал он, едва они успели при-
крыть за собой дверь.— Мне надо кое-что загладить,
а там...
241
— Загладить? — прервал его Штандера. — Это, ко-
нечно, должны сделать все мы. Но разве ты думаешь,
что мы из-за этого...
Ганнеман прервал Штандеру и сказал, положив руку
на плечо Бургхарда:
— Когда мы прибыли в Германскую Демократиче-
скую Республику, нам не задали вопроса, что мы дела-
ли, а спросили, что мы намерены делать сейчас. Ты по-
нимаешь, что это значит, Альфред? Речь идет о долге
по отношению к нашему немецкому отечеству — дол-
ге, который обязаны выполнить все наши товарищи,
если только они обладают доброй волей. При этом не
так уже важно, где они будут работать, потому что в
этой части нашей родины, в ГДР, труд служит наро-
ду, а его плоды идут на пользу всему обществу. Это ты
должен помнить, Альфред. Ты спросишь, почему же
тогда мы со Штандерой пошли в шахту? Да потому,
что мы вернулись в иную Германию, чем та, которую
мы в свое время покинули. Ты посмотри на здешних
людей... Мы кое-что пропустили, Бургхард, и теперь
это нужно наверстать, и наверстать там, где это будет
быстрее всего, там, где труд быстрее всего форми-
рует человека,— на производстве. Почему я хочу рабо-
тать именно в горной промышленности? Не знаю, может
быть, это случайно... Я когда-то мечтал стать горным ин-
женером. Тогда это было невозможно, а теперь... Ведь у
нас, Альфред, все еще впереди. Нужно только засучить
рукава и взяться за дело крепко, обеими руками.
Потом они разъехались: кто в Саксонию, кто в Тю-
рингию, кто в Бранденбург — во все провинции ГДР —
и принялись за свою новую работу.
Нассуа направился в Лейпциг и поступил на работу
в издательство. Дормин стал работать на фабрике
в Эрфурте, Шуберт — в коммерческом магазине в Магде-
бурге, Шмаленбах поехал в Бранденбург, Герольд —
в Дессау...
* * *
Середина июля 1952 года. В четвертом забое штоль-
ни номер восемнадцать, на глубине нескольких сот мет-
ров, как всегда, стучали перфораторы. Но на этот раз
они стучали как-то по-новому. Казалось, их постукивание
242
было более уверенным, более сильным и одновременно
более веселым, чем обычно.
И Ганнеману, вгонявшему свой бур в темносерый
сланец, где золотой нитью проступала медная жила, ка-
залось, будто куски, которые он выламывал из темной
стены, сыпались с каким-то особым, необычным шумом.
Ганнеман бросил взгляд на своего соседа, который,
слегка наклонившись вперед, сильно нажимал на свой
перфоратор. Мерцающий свет фонарика освещал худо-
щавое мужественное лицо с прищуренными глазами.
Наступил краткий отдых.
Вильгельм Борн и Карл Ганнеман посмотрели друг
на друга.
— Сделаем,— сказал Борн и улыбнулся Ганнеману.
— Ясно, сделаем, Вильгельм.
Ганнеман глотнул из своего термоса.
— Послезавтра кончается конференция, — продол-
жал Борн. — Я думаю, что уже завтра мы сможем ра-
портовать партии о выполнении своих обязательств. Как
ты думаешь, Карл?
Ганнеман провел рукой по подбородку.
— Гм...— сказал он.— Гм... Мы это сделаем, Виль-
гельм.
Они встали. Ганнеман стал налаживать перфоратор.
Борн крепко хлопнул его по плечу.— Сделаем, Карл.
Снова застучали перфораторы. Через несколько минут
в штольню вбежал Бургхард. Шахтерская лампа танце-
вала у него в руках.
— Товарищи шахтеры! — закричал он, потом остано-
вился, запыхавшись, и тяжело перевел дух. — Товарищи
шахтеры, партийная конференция... Мы будем строить у
нас, в ГДР, социализм.
Несколько мгновений все молчали.
— А я-то думал, что у Бургхарда в голове одни
брачные планы! — заметил Ганнеман.
Бургхард, красный от пробега по штольням, покрас-
нел еще больше.
«Конечно, Инга — это тоже важно,— подумал он. —
Какое счастье, что мы все-таки нашли друг друга! Но
это...»
Буры с треском вгрызались в сланец, выламывая из
породы красноватый металл.
243
— Нажмем! — крикнул Ганнеман своему соседу.
— Нажмем! — как эхо, откликнулся Борн, а Бург-
хард молча кивнул, только глаза его блеснули.
НАСЛЕДНИКИ МСЬЕ ЛОРАНА
В августе 1952 года одна маленькая газета, выходя-
щая в провинциальном городке на юге Франции, среди
объявлений об аукционах и сбежавших собаках помести-
ла заметку, в которой семейство Лавуасье сообщало о
смерти своего сына.
Бывший солдат Иностранного легиона Карл Ганне-
ман узнал бы в покойном того самого майора Лавуасье,
который осенью 1945 года поставил его и десятки тысяч
его товарищей перед выбором: погибнуть от голода, хо-
лода и нищеты или подписать договор со смертью. Того
самого Лавуасье, который был виновником гибели его
товарищей — Громана и Бухвальда — в лагере военно-
пленных номер двести два и бесчисленных громанов и
бухвальдов — в рядах Иностранного легиона.
Итак, этот Лавуасье не будет больше добывать «пу-
шечное мясо» для мсье Лорана из Индокитайского банка.
Карл Ганнеман мог бы думать об этом с законным удо-
влетворением, однако в газетной заметке говорилось, что
Лавуасье-младший «пал за Францию» в боях на три-
дцать восьмой параллели, в Корее.
Тем самым газета невольно выболтала, какое значе-
ние имеет смерть этого «охотника за черепами». Дело не
только в том, что какого-то «охотника за черепами» по-
стигла заслуженная судьба. Дело в том, что Лоран и
компания вытеснены из касты империалистических рыца-
рей-разбойников и превращены в простых оруженосцев
этих рыцарей.
Всего несколько лет назад эти финансовые тузы дер-
жали в своих руках мощный аппарат. Сеть их капканов
для ловли людей была раскидана по Европе, Ближнему
Востоку и Северной Африке. В их карманы текли богат-
ства, которые завоевывал Иностранный легион, — армия
немецких, итальянских, испанских, английских, мароккан-
ских и турецких ландскнехтов. Влияние этих финансовых
тузов было так велико, что правительства многих стран
не решались стать им поперек дороги и пресечь преступ-
244
ную деятельность вербовщиков легиона. Майор Лавуасье
был важной составной частью этого аппарата. Его смерть
в Корее, где в интересах Уолл-стрита ведется война,
указывает; что банк Моргана и химический концерн Дю-
пона уже распоряжаются этим аппаратом по своему
усмотрению. Они низвели мсье Лорана до роли своего
бухгалтера, а майора Лавуасье превратили в «пушеч-
ное мясо».
Правда, американские хозяева пока еще используют
французскую вывеску и отдают приказы об истреблении
вьетнамских женщин, детей и стариков на языке Воль-
тера и Жолио-Кюри, но легион (называть его француз-
ским сейчас меньше оснований, чем когда-либо прежде),
сменив хозяина, естественно, изменил и свою роль. За
последние два года американские газеты неоднократно
публиковали статьи и карты, касающиеся так называе-
мого «американского периметра». Этот «периметр», в ко-
торый входит Японское островное государство, Тайвань и
Филиппины, должен послужить базой для нападения
Уолл-стрита на новый Китай и Советский Союз. А Корею
и «Французский Индокитай» эти же газеты называют
«предмостными укреплениями западной культуры на кон-
тиненте красной Азии» и «кольями в теле восточного
блока».
Таким образом, легионеры, которые «защищают» во
Вьетнаме каучуковые плантации «Америкэн раббер ком-
пани» и рисовые поля от их законных владельцев, одно-
временно борются за восстановление многовекового
угнетения китайского народа, за уничтожение великих
строек коммунизма, против создания единой счастливой
Германии.
А Иностранный легион, над которым развевается
французский флаг, это не просто подразделение амери-
канской агрессивной армии. Это ее образцовая часть. Так
называемая «европейская армия», на создание которой
господин Аденауэр, американский наместник в Западной
Германии, дал согласие «от имени немецкого народа», не
имея на то никаких полномочий, должна стать конгломе-
ратом из представителей разных наций и пройти «закал-
ку» по методам легиона, чтобы ее солдаты были способ-
ны совершать такие же зверства, которые совершают
ныне во Вьетнаме французские ландскнехты, находя-
щиеся на службе у американских империалистов.
245
Последнее доказательство связи между легионом и
«европейской армией» дал председатель французского
Национального собрания Эдуард Эррио, который под на-
жимом миллионов миролюбивых французов, протестую-
щих против подготовки новой войны, был вынужден
подтвердить, что Аденауэр дал согласие на отправку во
Вьетнам «немецких контингентов европейской армии» под
американским командованием.
Буржуазная газета «Аахенер нахрихтен» писала
15 октября 1952 года в подробной статье о махинациях
«охотников за черепами» в Западной Германии, что бонн-
ская республика волей-неволей поставляет каждый месяц
для нужд колониальной войны почти целую дивизию.
Газета с возмущением спрашивает: «Когда же, наконец,
бундестаг примет закон, строго карающий «охотников за
черепами» — вербовщиков легиона?»
Ответить на этот вопрос нетрудно. Господин Аденауэр
не может запретить «охоту за черепами» потому, что он
сам в ней участвует. Он дал принципиальное согласие,
скрепленное его личной подписью, на то, чтобы немец-
кие солдаты воевали под чужим командованием в любом
пункте земного шара.
Аденауэр участвует в создании — в крупных мас-
штабах — того, чем в миниатюре является легион. Имен-
но поэтому молодежь в Западной Германии так безза-
щитна. Вот что пишет об этом «Аахенер нахрихтен»:
«Ни полиция, ни прокурор и ни один параграф Свода
законов не могут запретить вербовщикам Иностранного
легиона спаивать несовершеннолетних и в пьяном виде
заставлять их подписывать контракты».
И все-таки человеконенавистнические планы морганов,
Рокфеллеров и их европейских и азиатских аденауэров
будут сорваны. Они будут разбиты так же, как разбились
о героическое сопротивление маленького корейского наро-
да атаки американских солдат и легионеров. Порукой
тому новые тяжелые удары, которые нанесла осенью
1952 года вьетнамская Народная армия вторгшимся за-
хватчикам. Порукой тому растущее сопротивление наро-
дов в той части земного шара, которая еще находится в
руках капиталистов, и успехи народов социалистического
лагеря в деле строительства новой, лучшей жизни.
Портовые рабочие Гамбурга и строители с Аллеи
Сталина могли бы указать газете «Аахенер нахрихтен»
246
на единственное средство в борьбе против организован-
ного разбоя вербовщиков, похищающих молодых людей
из Западной Германии: «Долой Аденауэра вместе со
всем его американским и немецким сбродом! Долой ми-
литаристский «общий договор»! Да здравствует мирный
договор с Германией!»
Люди, о которых говорится в последних главах этой
книги, тоже включились в общий фронт сопротивления
американским торговцам смертью. Они готовы до послед-
ней капли крови защищать свою родину, которую обре-
ли, наконец, после долгих блужданий.
Группа этих людей вместе с Национальным советом
Национального фронта демократической Германии в кон-
це октября 1952 года еще раз обратилась по радио к
немцам, находящимся в Иностранном легионе, с призы-
вом, в котором говорилось:
«Не позволяйте гнать себя на убой в этой войне про-
тив вьетнамскою народа, за интересы империалистов!
Кончайте с рабским существованием в Иностранном ле-
гионе! Переходите на сторону Народной армии Вьетна-
ма, чтобы получить возможность вернуться на родину!»
Под текстом обращения подписались:
От имени Национального совета Национального фрон-
та демократической Германии
Эрих Корренс и
Вильгельм Кенен.
От имени бывших солдат французского Иностранного
легиона, вернувшихся из Вьетнама,
Герхард Шуберт, бывший легионер четвертой роты
Первого кавалерийского полка Иностранного
легиона,
Гельмут Штандера из девятой роты Второго пехот-
ного полка,
Таспар Шмаленбах из второй роты Третьего пехот-
ного полка,
Эдуард Дормин, бывший радист штаба Третьего пе-
хотного полка,
Пауль Герольд, бывший легионер Первого кавале-
рийского полка.
ОГЛАВЛЕНИЕ
От издательства 3
Глава первая 5
Глава вторая 16
Глава третья 29
Глава четвертая 42
Глава пятая 61
Глава шестая 78
Глава седьмая 94
Глава восьмая 104
Глава девятая 122
Глава десятая 139
Глава одиннадцатая 154
Глава двенадцатая 173
Глава тринадцатая 192
Глава четырнадцатая 216
Глава пятнадцатая 231
Наследники мсье Лорана 244
Гювтер Галле. ИНОСТРАННЫЙ ЛЕГИОН
Редакторы М. И. Апрелева и Г. М. Беспалов
Технический редактор В. И. Шаповалов Корректор О. В. Малых
Обложка художника А. А. Житомирского
Сдано в производство 23 XII 1954 г. Подписано к печати ЗШ 1954 г.
А 02089. Бумага 84xl08»„-4,3 бум. л. 14.1 печ. л. 8 т. ч. 14 вкл.
Уч.-и8дат. л. 14,3 Иад. № 7/2136. Цена 7 р. 30 к. Зак. 988.
Издательство иностранной литературы. Москва. Ново-Алексеевская. 52
20-я типография «Союзполиграфпрома» Главивдата
Министерства культуры СССР. Москва, Ново-Алексеевская, 52