Текст
ихл
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ
ЛИТЕРАТУРА»
МОСКВА
197 1
Л^ариэтта Шагинян
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В ДЕВЯТИ ТОМАХ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«ХУДОУКЕС ТВЕННАЯ ЛИ ТЕР А ТУРА»
МОСКВА 1971
аЬиэтпга Шагинян
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
ТОМ ВТОРОЙ
ПОВЕСТЬ И РОМАНЫ. 1923—1928
ОЧЕРКИ. 1922—1936
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«ХУ ДОЖ ЕС ТВ ЕН ПАЯ ЛИТЕРАТУРА»
МОСКВА 1971
Р2
HI 15
Примечания
М. С ОТ С НОВОЙ
Оформление худом ника
В ДОВЕРА
7-3-2
Поди. изд.
ПОВЕСТЬ
И РОМАНЫ
1923-1928
Перемена
ПОВЕСТЬ
Памяти моей матери
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
Об этом знают не только солда-
ты в окопах,— зпают об этом п
горожане в подвалах.
Глава первом
МЫ ПРОТИРАЕМ Г Л А 3 X
С величайшей охотой и удовольствием, по самый коп-
чик, вошли в Февральскую революцию люди самые раз-
нообразные: капиталисты, чиновники, губернаторы, по-
лицеймейстеры, думские гласные, нотариусы и даже горо-
довые. Это было сюрпризом, а сюрпризу все люди рады.
Столицы были к нему слегка подготовлены, но про-
винция пережила его словно снег на голову.
Из года в год в одноэтажных особнячках предместья
Ростова, с лепными карнизами и приспущенными жалюзи
на зеркальных окнах, жизнь текла привычным порядком.
По вечерам, за полночь, сидели гости и играли в карты.
Прислуга па кухне сквозь сон готовила, смотря по ссзопу,
все тот же одинаковый ужин: осенью резались на закуску
помидоры п огурцы, делалась «икра» из вареных бакла-
жан, вынимался из банок плачущий, белый, пахнущий
остро сыр брынза, вспарывалось текущее жиром бронзо-
вое брюхо шаманки; травки всех наименований и запахов,
от укропа до белого испанского лука, клались отдельно,
7
опрыснутые водой, па тарелку; и иа печи, засыпанной
крупным углем, подогревался бараний соус с бобами,— а
босые ногн шелестели уже по красному деревянному полу
па террасу, где накрывался стол, ставились свечи в стек-
лянных колпачках от ветра н падали, ушибаясь о них,
крупные пахучие жужелицы. Зимой п веспою граненое
стекло поблескивало в старинном трюмо, п чинный столо-
вый стол заставлялся холодной закуской, а из темных бу-
фетных комнат, где пахло мускатным орехом, гвоздикой,
ванилью и пробками, выносились цветные графинчики.
Гости играли до ночи и ушли доигрывать в клуб,
оставив спящую стоя прислугу подбирать со стола та-
релки п засыпать солью красные винные пятна на
скатерти. Хозяин утром вернулся домой с газетой в руках.
Он прошел гостиную, кабинет, будуар, коридор, затяну-
тый линолеумом; в спальню вошел не на цыпочках, жену
за плечо взял без всякой осторожности и голоса не пони-
зил до шепота, когда сказал так, что услышалось в кори-
доре:
— Вставай! В Петербурге революция, Николая убрали.
Потом самые разнообразные люди в Нахпчеванп-на-
Дону поздравляли друг друга, мало понимая, почему они
радуются. Потом город убрался, принарядился, школы
распустили учеников, городская дума устроила заседание
п под портретами государей читались вслух телеграммы
об отречении голосами торжественными и полными, слов-
но это было личным удовлетворением каждого из читаю-
щих.
Начались мптиши, п легкость вхождения в револю-
цию все продолжалась. Проступили отдельные Иваны
Ивановичи, избираемые в разных местах разными органи-
зациями. Иваны Ивановичи вставали рано, не любили
почесываться, в уборной газетами не зачитывались, после
обеда пе сиали,— они «кипели в общественном котле». Им
всегда было некогда, они поглядывали на часы, рядили
извозчиков меся ч ио, держали своих кучеров, как модные
доктора, п не было случая, чтоб их не оказалось на засе-
дании. Когда приходил час выборов, они выбирались ав-
томатически, совсем так, как севший в вагон доезжает до
станции, а начавший служить дослуживается до чипа.
Проступили п Марьи Ивановны. Эти дамы любили
вспоминать курсы Герье и Бестужева, когда-то прятали
у себя нелегальную литературу, собирали деньги на
шлиссельбуржцев, а во время воины шили солдатам фу-
d'
файкп. Каждая из нпх где-пибудь председательствовала.
Они умели звонить в колокольчик п очень громко крича-
ли: «Тише!» 11м досталось целиком женское движение и
митинги по женскому вопросу.
Митинг устроить — не шутка. Президиум (четыре да-
мы с колокольчиками) оповестил: ровно в восемь часов
вечера в коммерческом училище. Говорить будут о жен-
ском вопросе. II собралось женщин видимо-невидимо,
ровно к восьмп часам вечера, со всех ростовских и нахи-
чеванских окраин,— женщин в платочках и дырявых са-
погах. Шли по снегу, по воде, по лужам, шли с грудными
ребятами, кому ие на кого было их оставить, шли версты
и версты,— пришли, а президиума пет. Колокольчики
стоят, но дамы опоздали, а в залу не вместить и одной де-
сятой пришедших. Гул стоит от вопросов. Пришедшие
хотят хлеба, не пшеничного, а духовного, по которому го-
лодали года.
Но вот половина президиума приехала в фаэтопс.
Толстая дама с фишю 1 па колыхающейся блузе, про-
свечивающей розовыми лентамп бюстодержателя, всплы-
вает па кафедру, машет платочком, кричит громко, хозяй-
ственно, благотворительно: надо перенести митинг на
воскресенье двенадцать часов, здесь потолки провалятся,
с улицы ломятся толпы, нельзя, никак нельзя...
Духовного хлеба нет, голодные ропщет, им кажется,
что над ними смеются. Они пришли со спичечной фабри-
ки, с макаронной, с мыльного завода, с парамоповской
мельницы, а оттуда, по грязи п талому снегу, версты п
версты...
Вечером говорит утомленная Марья Ивановна Анне
Ивановне в чпппой столовой, когда спящая па ходу девка
несет, роняя вилку на пол, приборы, а из кухни бьет за-
пах подогреваемой бараньей погп:
— Какая темнота! Сколько ненависти к интеллиген-
ции. Забыто все, что мы отдали, чем пожертвовали! Опп
готовы избить нас пли устроить погром,— вот увидите,
начнут с евреев, а кончат интеллигенцией!
По стадия Ивапа Ивановича сменяется стадией Петра
Петровича. Иван Иванович стопт в зените. У Ивана Ива-
новича появился завистник. Почему, скажите, все ему да
ему? Почему все его да его? Как будто нет лиц с высшим
образованием, с общественным стажем? Снова полнтиче-
1 Фиты- кружевпое подобие галстучка (франц.).
9
скип митинг. На эстраде Иван Иванович рядом с Петром
Петровичем. В зале — рабочие и солдаты.
— Товарищи! — кричит Петр Петрович.— Обратите
внимание, комитет сам себя выбрал! Советую вам вос-
пользоваться своими правами и переизбрать комитет на
основах четыреххвостной формулы!
Шум. Иван Иванович, бледнея, вскакивает!
— Товарищи! Зала полна еще несознательных элемен-
тов. Среди пас есть провокаторы! Нельзя переизбирать
комитет, не имея руководящего списка!..
Шум, свист.
— Оп против четыреххвостной формулы! — кричит
кто-то, делая ударение на «му». Публика сбита с толку.
Веселый человек в пиджаке, прячась за спины рабочих,
пронзительно вопит:
— Иван Иванович — сука!
Иван Иванович потерял популярность. На эстраде
утверждается Петр Петрович. А вечером у Петра Петро-
вича ужин, скорый, па быструю руку, с государственной
экономией времени. Два-три единомышленника, нх жены,
гимназист пз комитета учащихся, старший приказчик —
в виде демократического элемента... Жуют, стирая с усов
капли сладкого соуса, подбирают с тарелки рыхлым куском
белого хлеба; гимназист скоблит ножиком. Но Петр Пет-
рович темнеет:
— Где графпп? Почему вино в бутылке, а не в италь-
янском графине?
— Машу я выгнала нынче,— шепчет Анна Ивановна,
сжпмая отрыжку корсетом и пряча губы в салфетку.—
Маша разбила, нахальная стала. Вообрази себе, ходит и
спит. Я ей говорю, а опа зевает.
— Ах мерзавка! Итальянский графив! — Петр Петро-
вич безутешен, настроение испорчено, графин был приве-
зен пз Милана...
Но что же чувствуют Маши, полуспящпе от усталостп,
что чувствуют женщины со спичечной, мыльной, парфю-
мерной, бумажной фабрик, машинисты и смазчпкп, шах-
теры, солдаты, мусорщики, выгребальщикп, те, что тянут
вонючую кожу па кожевенной фабрике за городом, те, что
моют вонючую шерсть па шерстомойке за городом, те,
что тпхо скользят по почам па вонючих бочках в городе?
Знают лп их Иван Иванович и Петр Петрович? Знают ли
они Ивана Ивановича п Петра Петровича? И что пм дата
Февральская революция?
10
Гл а ва вт ора я
«ПРОБЛЕМА ТРУДА»
Не все интеллигенты подобны вышеописанным. На
последней улице города, лицом в степь, стоит деревянный
домик, крашенный в голубое с белым. Крыша у него тре-
угольником, окна в одно стекло, во дворе голое тутовое
дерево, колодец, куры и мостки через черные лужи, густые,
как сапожный клей. Отсюда слышна виолончель, здесь жи-
вет Яков Львовпч, тоже интеллигент, когда-то магистр
философии, а сейчас вполончелпст городского симфониче-
ского оркестра.
Яков Львовпч не всегда бреется, он высоко поднимает
воротник пиджака, а нечаянно взглянув на своп ногти,
сконфуженно прячет руку в карман. От Якова Львовпча
пахнет луком,— так сдабривает ему каждый день водя-
нистую похлебку без мяса мать Якова Львовича Василиса
Игнатьевна. Мать — православная, русская, маленькая, в
платочке. Самого же Якова Львовпча в гимназии ругали
жидом, а в университете — дружелюбно — семитом. У него
длинный нос, бледные восковые ушные раковины, красно-
ватые веки п в пнх небольшие робкпе глаза, прячущиеся
от чужого взгляда, как от удара. Яков Львовпч вышел в
отца, провизора Мовшензона.
Для родного городка Яков Львович — неудачник. Пз
наукп проку не вышло, отцовские деньги проел и пропил,
не женился, не выбился в люди, ходит ободранный, сито
смычкястпт себе что-то по струнам в дырке городского
оркестра н не знается с прплпчпою публикой. Даже и па
обед к городскому голове, куда приглашен был весь оркестр
за исключением низших ударных, не позвали Якова Льво-
впча.
Для себя самого Яков Львовпч — счастливец. Не
только счастливец — блаженный. У пего всегда хорошо па
душе, так хорошо, что даже перед людьми ему совестно.
Дождик идет, лужи чмокают, ветки вздрагивают, скрапы-
вая капли,— и он, точно дерево, рад дождику, спешит па
улицу, лысинкой намокает, губами бормочет — радуется.
Сухая пыль столбом стоит, доводя до вычпха дворов^ ю
собаку, а он и тут рад, глядит на твердые круги облаков,
выпукло стоящие па пыльном небе, и вспоминает Андреа
Мантенью.
Яков Львовпч любит Россию. Он стоял рядовым с
11
ружьем по колено в воде, защищая ее от немца, хотя в серд-
це его начертана была заповедь «не убий». Он по первому
зову большевиков побежал из окопов брататься.
Офицер царской армии, университетский товарищ,
сказал ему:
— Ты как семит не можешь попять позорпости про-
исходящего. Тебе не больно, когда рушится государствен-
ное единство, попирается национальная честь... Сын ро-
дины должен чувствовать, как хозяин. Будь ты хозяин, ты
бы вместо братанья пошел п дал ему прикладом в морду.
Л ты семит и наемник. Тебе все равно.
— Послушайте, да чей же вы сын? — взволнованно го-
ворил Яков Львович, порываясь объяснить ему.— Ведь
это она же, мать ваша, сказала мудрейшие в мире слова,
опа посылает вас по-братски к брату! Таких слов еще ни-
кто в мире не произносил, а вы неразумно затыкаете уши,
восстаете па мать. Посмотрите вокруг себя: пад лицеме-
рием, ложью, кровью, насилием, предательством — благо-
словение папы, священников, пасторов, журналистов, уче-
ных, и ип один не закричал: «Остановите безумие!» II вот
Россия первая говорит, что нужно,— самое простое, самое
понятное. А вам стыдно перед кардиналами и дипломатами
за ее «необразованность»,— вы по сып. Так чувствуют
лжесыповья, кретины!
— Так рассуждают жидо-масопы, у них своя диплома-
тия, знаю! — в бешенстве кричит офицер, вспоминая, что
пос пт потопы.
Сколько ран нанесено Якову Львовичу! Но что ему?
К боли, кусающей сердце, он привык и не ропщет. Опа
только ширит сердце для радости, учит молчанью. II Яков
Львович прячет небольшие робкие глаза в красноватые
веки, сторонясь, как удара, враждебного взгляда.
Вместе с потоком серых шинелей, облепивших вагоны,
свисавших с площадок, с крыш, с буферов и из окоп, дока-
тился и оп до голубого с белым домика, снял обмотки с
длинных и тощих пог, обмылся, отправился в город, па ми-
тинг. Долго ходил Яков Львович, слушал и волновался.
Приходили в голову длинные речи, а говорить их — не то
получается.
— Товарищ, вы бы попроще! И, знаете, уж очень
как-то у вас все восторженно,— сказали ему в редакции,
куда оп принес заметку об организующей роли музыки.
Мысли верные, глубокие, мудрые — и никому не нуж-
ные. Якова Львовича тетрадь в клеенчатом переплете,
купленная когда-то у Мюра и Мерилиза. В пее оп запи-
сал:
«Надо осознавать происходящее — вплоть до пробле-
мы, сжимать свою мысль до формулы. Каждая крупица
действительности сейчас показательна, как семяпочка.
Это я называю конденсацией опыта».
— Яшенька, не заходил бы ты умом за разум, отдох-
нул бы,— советует мать, пришедшая от соседки.
Яков Львович записывает у себя:
«Мысль отдыхает, когда ей дана работа. Всякое сле-
дование фактов без передышки утомляет и раздра-
жает».
— Я от Авдотьи Саркисовны,— твердит свое мать,—
она говорит, что ты можешь получить сейчас хорошее
место по городской милиции. Старых-то поснимали, новых
ищут, которые с образованием. Жалование и положение.
Без труда-то ведь вс проживешь.
Яков Львович не слушает мать — его занимает идея.
Разве не сходятся все вопросы действительности, все ее
беды у одной центральной проблемы? Труд — в этом все
дело. Оп раскрывает тетрадь и снова пишет:
«ПРОБЛЕМА ТРУДА
Ошибочно думать, что вопрос о труде разрешим в плос-
кости социальных отношений. Забывают о психологии
труда. Если труд—обязательство, да еще тяжкое, да еще
volens-nolens, то па такой почве ничего не построишь. Труд
должен удовлетворять человека. Отсюда: оп не смеет бы1Ь
механичным. Не механично лишь творчество, и труд дол-
жен быть творческим. По творческий труд не утомляет, пе
насилует, это не обуза, а счастье. Я могу работать творче-
ски по двенадцать — шестнадцать часов в сутки, и меня
надо силком отрывать: сам пе в силах остановиться. От-
дыхаю — для пего же. Утомляет меня по он, но, паоборот,
невозможность ему отдаться, помеха, рассеяние. Неспо-
собны к творческому труду только кретппы (и чаще всего
буржуазного класса). Разве дтя кретинов произошла ре-
волюция, что в единицы меры всего человечества избира-
ется самочувствие кретина?»
Стук в дверь — у Якова Львовича сосед, товарищ
Васильев, слесарь ремонтного завода и большевик.
Небольшой, остроглазый, со впалою грудью, входит в ком-
нату. Желтые пальцы с порыжелыми ногтями ссыпают
па мятую бумажку табак из жестянки, быстро скручи-
23
вают ее и прихлопывают жестянку. Яков Львовпч дает
прикурить.
— Яс митинга в городском саду. Бестолочь! Мас-
сы озлобляются. Видели вы последний номер «Извес-
тий»?
— Товарищ Васильев, выслушайте мою мысль,— бе-
рет Яков Львовпч клеенчатую тетрадку. Ему это кажется
простым, как дневной свет.
— Кустарничество,— буркает Васильев,— мелкобур-
жуазная психология. Сводите вопрос с рельсов в тупик.
— Поймите же вы, это вечное! Не надо ваших терми-
нов, они этого не покрывают,— всплескивает Яков Льво-
вич руками.
— Работаете па контрреволюцию, если хотите знать,—
неуклонно твердит Васильев в клубах табачного дыма.
— На контрреволюцию? — встает Яков Львович.
Солнце из низенького окошка падает на худое лицо с
острым носом, черты его вытянулись, облагородились, ста-
ли странно знакомыми; и глаза глядят широко, открыто,
без робости.
— Посмотрите сюда, какой я контрреволюционер!
Я больше пролетарий, чем вы, ничего у меня пет ц ничто
здесь не держит меня. Я люблю мысль революции, я за нее
умру, пе поморщившись. Или вы лучше меня видите
ложь старого мира? Только я не желаю создавать па ме-
сто нее новую ложь под другим названием. Я гляжу в ко-
рень, в первооснову, а вы мпе отвечаете ходячими словеч-
ками, жупелами. Почему вы не хотите видеть мою правду,
как я вижу вашу?
Васильев докурил папироску, он молчит, ему трудно
найтп слова. Потом говорит, п взлетает каждое слово, как
ком земли из роющейся могилы: вот тебе, вот тебе,
вот тебе...
Все вы глядели до сих пор в корень. А что сделали?
Кто в кореш, глядит, ничего пе делает. Последняя ваша
правда оставить все, как оно есть, вот ваша правда.
Вам кажется, что вы с нами, а все, что вы говорите, мог
бы сказать любой буржуй и сделать выводы против нас.
Нам эти слова пп к чему, онп давно говорены, опорочены,
от нпх пп пяди пе изменилось. Да и зачем вам, скажите,
идти к нам? Вы вот говорите, что пролетарий. Верно, толь-
ко вы другой пролетарий. Вы такой пролетарий, которому
и не нужно ничего, все у пего уже внутри есть. Ну, прп-
14
знайтесь, па что вам революция? Вам, если хотите, и исто-
рия ие нужна, одной мысли довольно.
Яков Львовпч угас и сел снова.
— Странно, это очень верно, что вы говорпте,— отве-
чает оп Васильеву.— Я блаженствую, это да, если даже
один огурец с хлебом. Могу п без огурца. Но ведь и ваша
цель — счастье человечества. Вы же не зря мечтаете о
разрушении, вам надобно осчастливить. Почему вы смот-
рите на мое счастье как на минус?
— Поймите, оно бездейственно! Расстройство желудка
у капиталиста нам выгодней, чем блаженство такого про-
летария, как вы. Бездейственно, в этом вся штука.
Яков Львовпч и Васпльев расстаются. Васильев идет
«организовать недовольство масс», а Яков Львовпч, сжи-
мая руками голову, до полуночи ходит по комнате.
Глава третья, отступительная
«В О Л ЬП О М У — В О Л Я, С П Л С Е Н Н О М У — Р А II»
Февральская революция катится, она праздником хо-
дит по городам и местечкам, она становится чем-то вроде
модной этикетки «Трильбп» па папиросах, печеньях, шо-
коладках, подтяжках. Пикник свободы с сардинками, бул-
ками, хлопаньем пробок, официантами в белых перчат-
ках,— но, правда, отказывающимися брать на чай. Офи-
цианты как будто поступились привычками; хозяева —
пет.
Война популярности пе потеряла. Заглядываемся па
союзников; комплименты нас очень обязывают: мы гото-
вы па все, чтоб не разуверилось «общество». И разговор о
«победном конце» не пресекся.
Но дамы из общества охвачены все же надеждой: сна-
сти сыновей, кончающих последние классы гимназии,
лицея, классических интернатов. Обтягивая губами вуа-
летки, спускаются и поднимаются дамы по лестппце ми-
нистерства народного просвещения в Петербурге. Какая
свобода! Входи п выходи. Швейцар очепь любезный, дол-
жно быть пе самосознательпый, а из хорошего дома.
!1 наверху тощпй, с лпцом на английский манер, в хохол-
ке, с золотыми часами браслеткой, чпповнпк сурово отка-
зывает: «Нп для кого никаких отсрочек, мы защищаем
родину!» Но вуалетки оттягиваются на лоб. пахнет пуд-
рой, плачущие глаза прикрываются легким платочком,
15
«если б вы знали... и, ах, как это жестоко!». Чиновник
смягчен, обещает снестись с военным министерством... Есть
некоторая надежда...
Дамы порхают к выходу, сталкиваются, знакомятся:
— Вы откуда?
— Я из Ростова, а вы?
— Пз Ярославля.
— Хлопотать об отсрочке?
— Да. Он обещал, не знаю уж, верить ли...
На степах розовеют афппш: «Первый республикан-
ский поэзокопцерт Игоря Северянина»... Пикник свободы
с сардинками, булками, хлопаньем пробок все продолжа-
ется.
Но модная тема — Ленин, большевики.
— Требуют сепаратного мира, прекращения войны!
Какая гнусность по отношению к России, к союзникам!
Этого не простит им никто...— дамы наслушпваются мод-
ных споров в знакомых домах. Профессорские именитые
семьи, солидные речи. Синтаксис даже такой, что нельзя
нс поверить:
— Разложение революции... колебание фропта... рас-
пад... и знаете — пролетариат тоже совсем недоволен.
Я говорила со своей прачкой. Раньше они получали меньше,
им дали прибавку, внушили требовать, они требовали —
и ничего. И говорят, будто совсем напрасно их сбили с
толку.
Знаменитый профессор читает: «Углубление револю-
ции как кризис общественного правосознания». В один
вечер с Северянином. Но обе залы полны. Северянина
слушают гимназисты, студенты, курсистки, приказчицы,
инженеры, земгусары, кооператоры, дамы. II профессора
слушают гимназисты, студенты, курсистки, приказчицы,
инженеры, земгусары, кооператоры, дамы. Профессор на-
стаивает на том, чтобы не загубить «святое дело револю-
ции», Северянин воспевает «шампанскую кровь рево-
люции».
Публика бешено аплодирует, опа по желает, чтоб
«погубили революцию», не желает, чтоб обнажились фрон-
ты, по желает, чтоб союзники были обижены, пе желает
вообще, чтобы что-нибудь изменилось.
— Пусть революция будет, как... революция. Как при-
личная революция, faule de mienx *,— соглашается жена
1 За неимением лучшего (франц.).
16
сановника, только что получившая отсрочку для Вовы,—
и пусть прекратят наконец этн разговоры про углубление,
кому это нужно?
С Николаевского вокзала по-прежнему отходят поезда.
В них трудно попасть, это правда. Окна повыломаны,
вагоны уравнены в правах, кондуктора бессильны сдер-
жать бешенство огромной толпы, вне очереди, без билетов,
теряя тюки, ребят, зонтики, мчащейся занять щель в заби-
том людьми вагоне. Но если у вас есть знакомство и связи,
вы можете очень удобно устроиться. На Минеральные едут
все дамы с отсрочками и сыновьями, едут на отдых сестры
милосердия из титулованных, едут все те, кто привык
туда ездить пз года в год.
На Минеральных — вакханалия цеп. Лето 17-го года;
произнесены слова о равенстве и братстве, в Москве и в
Петербурге первые подземные толчки надвигающегося на-
родного гнева,— а здесь переполнены дачи, комиссионер
па вокзале говорит приезжающим п тем, кто недолю спит
на вокзальном полу, прислонясь к неразвязанному порт-
пледу:
— Как хотите, меньше четвертной в сутки ничего
нельзя. Если угодно, копку в посторонней комнате, десять
посуточно, это я могу.
Кисловодский парк полоп туалетов, немного отсталых,
это правда,— парижские моды пришли с опозданием.
В курзале офицерство дает блестящий концерт в пользу
Займа свободы — и на афише чета Мережковских, моло-
дые публицисты, поэты, крупнейшие музыканты. Парадно
звучит «Марсельеза», приподнятая пз раковины курзала
блестящим огромным симфоническим оркестром под маги-
ческим жезлом Рахманинова.
Ночь кавказская тепла, душна, пахнет близким дож-
дем, духами, сигарой, тонким гастрономическим запахом
с веранды буфета и розами. Пахпет горными травами,
речкой, ольхою подальше. Электричество пачками бросает
сияние вниз, и в каждом кружке его ослепительная возня
ночных насекомых — бабочек, мошек, жучков, а внизу, в
его свете, толчея дорогих туалетов, холеных мужчин, про-
питанных дымом сигары, с лакированными проборами,
Дам в меховых накидках. Мелькают изящные ножки в
ажурных чулках и миниатюрнейших туфельках.
Пикник свободы с ракетами, хлопаньем пробок, бра-
вурными звуками парадно разыгрываемой «Марсельезы»,
17
с безупречными официантами, впрочем, отказывающими-
ся от чаевых (им проставляется в счет),—все идет как
по-ппсаному.
Но локомотив, тонко свпстя, тащит поезд дальше от
модных мест, туда, где черты люден резче и определенней.
Мы па дальней окрапне России, в Закавказье. Еще тут хо-
зяйничал дух Николая Николаевича, великого кпчзя.
При нем революция сразу была одернута с тылу, за фал-
ды редакторов. Когда все провинциальные газеты без стра-
ха и опасения перепечатывали петербургские телеграммы,
в Тифлисе было глухо. О событиях пропечатали как о
чем-то в скобках, значения не представляющем. Отказ Ми-
хаила был выставлен как простая любезность — церемонит-
ся, а парод будет снова просить, и тогда коронуют Михаи-
ла. Откажется снова по своей осторожности,— тогда коро-
нуют Николая, великого князя. К нему уже силились было
попасть в мплость чиновники...
Газета так п писала: «Надо надеяться, что после все-
подданнейших просьб Михаил согласится на царство».
И революция вышла приличной — faute de mieux.
А народ, невзирая на бегство с обопх фронтов, все
еще призывался для защиты «святой революции» и Вово-
чек, получивших отсрочки.
Глава четвертая
ТОПОТ КОПЫТ
Липа Ивановна благополучно вернулась в Ростов.
На звонок отворила племянница: Матрешп уж час как
нет дома ушла на сооранье прислуги говорить о своих
беспокойствах и выставлять своп требованья.
Вот новости — требованья! Жрут, пьют, на всем
готовом, их одеваешь — требованья!
Липе Ивановне хочется всем рассказать, что говорят
в Петербурге и на курортах, как поет Северянин о шам-
панской крови революции, как несомненно, документаль-
но доказано, что большевики приехали па немецкие деньгп
и теперь всех их рады бы отправить обратно, но немцы
воспротивляются. Слышала опа также про странную кни-
гу, ходившую в рукописи по рукам. В этой книге одпа хро-
нология, гнела и числа. Но хронологически точно доказа-
но, что еще от библейских времен существовало еврейское
18
общество, поставившее себе целью забрать власть над
миром. У него были ртделенпя в Сирии и в Македонии и
во всех городах. Оно собирает налоги со всех евреев, буд-
то бы на социализм. II хронологически точно показано, в
котором году должен быть избран па престол еврейский
царь...
Но Матретпа не возвращается, приходится самой, не
отдохнув с дороги, готовить чай. Ноябрьские сумерки па-
дают быстро, дворник в ведре несет уголь,— топить угло-
вую и ванную. Анна Ивановна серебряными ложечками
звякает в буфетной о новый сервиз, говоря с гувернант-
кой Тамары:
— Главное же, Адельгейда Стефановна, не мечтайте о
Москве! Москвы нет, выбросьте это окончательно нз го-
ловы. Я вам должна сказать, что антисемитизм некуль-
турен, и я всегда против того, чтоб Тамара в гимназии по-
зволяла себе замечания насчет евреек. Но все-таки мы пе
умнее же Шопенгауэра плп там Достоевского! Я говорила
с профессорами. Многие держатся мнения, что есть что-то
такое антипатичное, особенно, знаете, в массе. Отдельные
есть очень славные людп, например, доктор Геллер. Но в
Москве, в Москве все иллюзии падают, это что-то неопи-
суемое. Черту оседлости сняли, и онп, вы подумайте, не
в Волоколамск, не в Вологду плп куда-нибудь в Вышнпй
Волочек, а непременно в Москву. На улицах, на трамваях,
в театрах, даже смешно сказать, на церковных папертях
одни евреи, еврейкп, п па каждом шагу вас в Москве оста-
навливают: «Как, пожалуйста, пройти на Кузнецкий мост?»
Кузнецкого моста пе знают! В Москве!
— Merkwurdig! 1 — супит Адельгейда Стефановна вы-
цветшие брови; рукп у нее трясутся от старости, рассы-
пая сахарный песок.
Уже на вазочки выложено абрикосовое варенье (вари-
лось при помощи извести, по рецепту, каждый круглый
абрпкос лежпт совершенно целый, просвечивая золотом
и стекловидным спропом). Нз жестянок ссыпаны сухари-
ки на сливочном масле с ванилью. Электрический чайник
кипит.
Дамы давно уже приняли — каждая — чашку и, нс
торопясь, медленно покусывают сухарики, положив ря-
дом с собой па столе черпые шелковые сумочки, различно
расшитые бисеринками; из сумочек пахнет духами.
1 Удивительно! (нем.)
19
Вдруг — переполох. Из коридора в столовую стуча
гвоздистымп башмаками, вбегает Матреша, как была, с
улицы, в большом шерстяном платке, лпцо круглое, ото-
ропело сияющее.
— Что такое? В чем дело?
— Сказывают, большевики идуть... Казаков семь тыщ,
большевиков четыреста человек, впдпма-невпдима, с Ба-
лабаповской рощи. Которые на митингу ходили, своими
глазами видели, а па нашем доме, Анна Ивановна, бары-
ня, пулемет поставють. Всех, говорять, которые к центре,
тех, говорять, ближе к черте города из помещениев высе-
лять будют...
— Будют, будют, говори толком! Откуда ты взяла?
Кто это тебе сказал?
Дамы вскочили с мест, обступили Матрешу.
— Анна Ивановна, это же ужаспо, если пулемет!
У вас брат — член Совета депутатов, позвоните по теле-
фону!
— Да телефон, кажется, не работает...
— Адельгейда Стефановна, Адельгейда Стефановпа,
позвоните, пожалуйста, Ивану Ивановичу по телефону...
Thelephonieren Sie, bitte! 1
— Ja, aber der Thelephon ist verdorben!2
— Я побегу домой. Скажите, милая, на улицах не
стреляют?
Что вы, Марья Семеновна, куда вы побежите в та-
кую темноту. Погодите, допьем чай и выйдем вместе.
— Какой тут чаи! У меня квартира пустая, на англий-
ском замке, еще обокрадут.
— Пу, как хотите, если не боитесь.
Чего же бояться? Матреша может меня проводить.
Пет, Марья Семеновна, я Матрешу отпустить не
могу, она должна быть дома, должна. Она слышала, знает,
в чем .дело, в случае если придут, вы понимаете, она с
ними ооъясиится. Вог, если хотите, попросите Адельгейду
Стефановну.
II после просьбы ветхая немка трясущимися от старо-
сти руками надевает заштопанный во многих местах кав-
казски и )ашлык и семенит в калошах, заложенных бу-
мажками, по мокрым плитам, вослед за поспешающей
дамой, провожая ее домой.
з Протелефонируйте, пожалуйста! (нем )
Да, но телефон испорчен! (нем.)
20
Вечер сгустился в ночь, крупные капли шуршат по
кое-где еще не опавшей жесткой и шершавой от старости
листве, прелым пахнет иод ногами. Иван Иванович из
клуба забегает к сестре.
— Что же происходит? Ради бога!
— Пустяки! Опять большевистская авантюра! Им ма-
ло, видишь ли, июльского урока. Ходят слухи, будто
опять выступили, изнасиловали целый батальон...
— Что ты, как батальон?
— Ну да, женский, который у Зимнего дворца. Потом
Зимний дворец разграбили дочиста, сияли гобелены и
нашили себе портянок. Л у нас в Совете большевики ра-
дуются: «Поддержим питерских товарищей...»
— Господи, да что же это такое?
— Не волнуйся, казаки близко, у пас ие допустят.
Ночь снова разжижилась в ясный, сухой день, ветре-
ный и холодный. 11 глядят, глядят из окоп недоуменные
очи, одни с испугом, другие с вопросом, $ надеждой; люди
притихли, опали, как тесто ил остуженпых дрожжах,
съежились, сковались волнением.
К полудню по площадп мимо собора промчались каза-
ки, пригнувшись к седлам, с винтовками за плечами, про-
цока л и конские копыта по камням, уже высохшим от
вчерашнего дождика, уже опыленным. За ними помчался
ветер, крутя осенппе рыжие, черные, красные листья,
вздымая осеннюю жесткую крупную пыль. Вслед за вет-
ром прокаркали галки, перелетая по телеграфным столбам
и полуголым деревьям.
— С двенадцатой линии выселить всех вплотную до
двадацтой п двадцать четвертой, очистить Соборпую.
Кто то издал приказ, кто-то рзпес его но обитателям,
и все, кому надо было узпать. узнали. Новые беженцы,
новые волны людей, с подушками, тачками, курами в
клетках, визжащими поросятами, влекомыми веревочкой!
за ногу и упирающимися в ноги бегущих. Шубы, шапки,
шинели, поддевки, картузники, шляпники, папашин кп —
с дамскими шляпками п платочками и даже простоволо-
сыми перемешались.
— Вот дожили! То, было, принимали беженцев с Запад-
ного и Восточного фронтов и расселяли их в домах, что
похуже, по двенадцати душ в одну компату, да с города
получали на ремонт, а теперь и сами, здорово’ живешь,
лооежали.
21
— И еще побежишь! Ныпче с юга на север, а завтра
с севера к югу, по компасу...
— Нашли время для шуток!
На площади против собора стоит особняк с пятью
окнами па Соборную, в два этажа. Наверху контора нота-
риуса, и внизу до четырех открыто парадное, впуская кли-
ентов и холод. Туда, выбирая места, где посуше,^ и пря-
чась в приподнятый воротничок коричневого с обнажив-
шейся ниткой па засаленных перегибах пальто, шел Яков
Львовпч.
Надо было стучать — контора закрыта по случаю по-
литических осложнений. На стук открыла веснушчатая
гимназистка с короткими волосами, как у мальчика.
— Яков Львович! — II вверх по лестнице:— Мамочка,
Яков Львовпч пришел!
Наверху, рядом с приемной и комнатами для клер-
ков, где чинно, в футлярах стоят ремингтоны и ундерву-
ды, а по стенам светло-желтого дерева высокие шкафчи-
ки с ящиками по алфавиту, была еще одна полутемная
комната, где жила переппсчица, вдова, с двумя дочерьмп-
гимпазпсткамп, близорукая и с ревматизмом суставов.
Там па полу помещалось три тюфяка, на столе же на ке-
росинке подогревался вчерашний суп. Вдова обрадовалась
Якову Львовичу, налила ему супу.
— Садитесь, расскажите, что такое творится по ули-
цам?
— Вам бы тоже пе мешало куда-нибудь с Лилей и Ку-
сей небезопасней. Шли бы сегодня к нам.
— Ни за что! — вскрикнули Лиля п Куся.
Они поглядели разом на площадь,— там пробегали
новые толпы беженцев, спотыкаясь о застревающих под
ногами, влекомых веревочкой за ногу поросят. Лиля и Ку-
ся любили сооытпя. Опп были крайними левыми и, если б
позволила мама, пошли бы хоть в красногвардейцы.
керосинки снята кастрюля. На ней теперь чайппк,
эмалированный, скоро уже закипит. Вдова расставила
чашки, Лиле и Кусе их собственные, Якову Львовичу
110,0 1чР\жку, а себе посудинку Чичкпна от простоква-
глпгч 11П1,С“И гостям 1,(1 хватало. В жестянке вареный
ИПМ1ШПА1>,И сахар’ П0РУбленпый на кусочкп,— конфеты
бп1П1'> Г° 11^ИГО1ОВЛС,,ия, называемые вдовой «крем-
Bia^^61,1'10 пР’шятпсь за чай. В окна вндпо. что пло-
* 15 опустела. Откуда-то из-за угла, дробно стуча
сапогами, прошел отряд желто-серых шинелей и остано-
вился совещаясь. Лпля п Куся глядели во все глаза, ши-
пели взглянули в их сторону, разделились на группы
и один за другим, молчаливо стуча каблуками по кам-
ням, подкидывая на плечн впнтовкп, пересекли пло-
щадь.
— Мамочка, стучат!
Вдова пдст отворять, сопровождаемая Яковом Львови-
чем. Лпля п Куся за нею. Сняли засов и цепочку:
— Кто там?
В переднюю один за другим молчаливо вошло несколь-
ко вооруженных. Не отвечая вдове, поднимаются по лест-
нице. Двое остались внпзу — сторожить.
Наверху остановились:
— Оружие есть? Не прячете ли офицеров п казаков?
— Оружия нет, в никого не прячем. Вот единствен-
ный мужчина Яков Львовпч, в гости пришел.
— Покажите документы.
Яков Львовпч достал пз внутреннего кармана свой
паспорт грязного вида: «Магистр псторпко-фплософскпх
паук Яков Львовпч Мовшензон». Прочитали, верпулп.
— Что там наверху?
Не дожидаясь ответа, одпп пз пришедших по лесенке
стал взбираться наверх, в открытую чердачную дырку.
Там шарахнулись голуби.
— Кто там?
— Голуби, товарищ.
Лпля п Куся отвечают наперегонки. Вонзились глаза-
ми, как ппявкамп, неотрывно в лица пришедших. Они
все из рабочих, лет по семнадцати, по восемнадцати, вин-
товки надели, должно быть, впервые, лица юные, суровые,
строже, чем надобно. Многим пз них суждено было быть
через несколько дней зарубленными в Балабановской ро-
ще казаками.
— Город в наших руках, товарищ? — выпалила вдруг
Куся, не удержавшись.
— Чего выскакиваешь? — шепчет ей Лпля.
— Город в руках Совета,— отвечает безусый, — пред-
полагается на завтра выступление. Вы соберитесь отсюда,
тУт будут обстреливать. Дом мы займем под пулеметную
команду.
— А нельзя лп тоже остаться?
~~ Что ж, можно; только при каждом выстреле и о
ложиться па пол.
23
— Лиля, Куся, вы с ума посходили,— вырвалось у
мамы,— мы соберемся, товарищи, только уж вы тут не
дайте разорять.
— Не тропем, не беспокойтесь!
Спустя четверть часа вдова с базарной корзинкой,
Лиля и Куся с подушками, а Яков Львовпч с ручным чс’
моданом пробегают по темной безлюдной площади, торо-
пясь в ту же сторону, куда проструплись давеча беженцы.
В дороге убеждает их Яков Львовпч идти прямо к нему,
ио вдова беспокоится— слишком далеко. Им тут по пути
у богатого родственника, домовладельца,— блпже к ве-
щам и квартире.
Вечером нет электричества. Улицы черны. Безмолвны
притушенные кинематографы, больницы, театры; только
аптекарь в белом переднике как пп в чем по бывало стоит
над весами и банками, приготовляя лекарства.
В доме богатого родственника заняты залы, ванная,
девичья, бельевая, буфетная и летняя кухня. Беженцы,
знакомые и чужие, заполнили комнаты, наскоро переку-
сывают из корзинок захваченной от обеда стрянпей и, го-
товясь к ночевке, вынимают платки п подушки.
Родственник, старообрядец с серебряными очками на
носу, в мягких, шитых руками домашних, шлепанцах,
ходит но дому и всякому соболезнует от сердца. Жена,
свояченицы угощают вдову с гимназистками сытным ужи-
ном. Хорошие люди, а все-таки с ними пе близко.
— Я говорил, что этим кончится. Бескровных револю-
ций пе бывает,— шамкает старообрядец,— погодите, еще
по то увпдпм. Жид сядет па престол.
— Оставьте, пожалуйста! — вспыхивает учитель гим-
назии.— Евреи тут ни прп чем. Если б не разогнали Учре-
дительное собрание, пе загубили святое дело революции...
— Это и есть революция! — пе выдерживает Куся.
— Молчи, пожалуйста,— говорит ей тетка.
— Если б не дали беспрепятственно вести безумную
крайнюю проповедь, республиканский строй в России ок-
реп бы и привился. Мы видим примеры из истории...
Разговор переходит па примеры.
Керосиновая лампа мигает, свет ущербляется. Далеко,
откуда-то с Дона, внезапно слышен шум от снаряда —
гулкий и широко раскатывающийся.
— Тушите свет! Спать ложитесь!
И разно думающие, разно чувствующие люди склоня-
ются — каждый на приготовленный сверток.
21
Глава пятая
ПУЛИ поют
Как они поют в воздухе, как они часто срекочут, слов-
но горох, по мостовой, по стеклу, отскакивая и вонзаясь,
как стонет в воздухе — з-з-з — стезя от зловещего их по-
лета, об этом знают пе только солдаты в окопах, знают об
этом п горожане в подвалах.
Но чего не знают солдаты,— это нежности к пулям в
подростках, не убежденных примерами из истории. Це-
лый день идет перестрелка по главной улице, целый день
верещит, словно ярмарочная стуколка, пулемет с высоко-
го дома на площади, не попадая. Сыплются пули о степы,
залетают в районы, где прячутся беженцы, входят в стек-
ло п расплющиваются в подоконнике.
— Пулька, смотри, опять пулька! — кричит Куся, под-
бирая теплую штучку.— Спрячу на память, подарю Яко-
ву Львовичу!..
— Прочь от окоп,— раздраженно кричит старообря-
дец,— чему радуетесь? Людей бьют, а вы рады, как
собачата.
Лпля и Куся радуются. Они пе слушают старших.
В полдень, когда перестрелка утихла, Куся выглядывает
нз полуоткрытых ворот. Домовая охрана поставила там
семинариста с армянским, несвоевременно густо оброс-
шим лицом,— стоять три часа, сжимая ружье «монтекри-
сто». Куся глядит на торопливо бегущих солдат п кричит
нм вдогонку:
— Товарищи, как дела?
Забегает красногвардеец напиться. От него Куся зпает
все новости. Казаки идут от Черкасска, а им будет с севера
тоже подмога. Иначе не выдержать, казаков численно
больше.
— Держитесь,— шепчет Куся, впиваясь в пего горя-
чими, пьяными от революции глазами...
С Дона па барже поставили пушку большевпкп-моря-
ки, навели и обстреливают. Ухнул первый снаряд, вышел
новый приказ,— от кого неизвестно:
«С линий первой и по одиннадцатую, с улиц Степной,
Луговой, Береговой и Колодезной всем перебираться по-
выше, к собору, и прятаться там по подвалам».
Под пулями обезумевшие толпы повых беженцев рп-
25
нулись на исходе дня расквартировываться повыше, и
снова кудахчут оторопелые куры п пронзительным, ост-
рым, как уксус, визжаньем сопротивляются поросята сжи-
мающей их за поту и куда-то волочащей веревке. Подва-
лы переполнены, хозяев не спрашивают, лезут, где есть ка-
литка, а заперта — стучат остервенело, пугая домовую
охрану:
— Пустите, взломаем, пустите!
Но вот расселись но новым местам. Верхние этажи
опустели. Снаружи захлопнуты и спущены жалюзи, внут-
ри окна заставлены ставнями, свету никто не зажигает.
В подвалах, вповалку, дыша друг на друга учащенным
дыханием, прячутся люди, ругаются, молятся богу, сове-
туют друг другу успокоиться и не волноваться. Но дети...
смеются. Их одернут, они замолкнут — и расхохочутся.
Им не смешно,— им до судорог весело от пьяной радости
революции, им бы хотелось повыбежать, быть лазутчика-
ми, барабанщиками, сыпать пули, поспть патронташи, вы-
слеживать казаков, пробираться сквозь цепь п торопить
подкрепление... А есть и такие между ребят, кто вслед за
родителями мечтают побить большевиков п прогарцевать
вместе с казаками на казачьих лошадках важною рысью
вдоль по Садовой, ко дворцу атамана...
II со Степной, где живет Яков Львович, дошли вести:
там разорвался снаряд, кого-то убило. Скоро пришла еще
одна весть: убило мать Якова Львовича. Плакала в этот
вечер вдова и не удержалась, сказала Кусе:
— Вот видишь, а тебе бы все радоваться.
К вечеру пули усилились, сыпались, словно горох, а
вад ними стоял непрекращающпйся гул от разрыва сна-
рядов: бум, бум, бум... Беженцы затыкали уши руками,
держали детей на коленях, ни глотка не могли проглотить
от тошного страха кто за себя, кто за близкого, кто за иму-
щество. Но наутро вдруг стало тихо, как после землетря-
сенья.
В ворота спокойно вошла молочница, баба Лукерья,
с ведром молока и степеппо сказала домовой охране —
студенту, стоявшему за учредилку:
— Большаков-то выкурили. Чисто.
Вышли, еще не веря и протирая глаза, отсидевшиеся
из подвалов, покупали бутылками молоко п расспрашива-
ли подробности. В открытые ворота уже видно было, как
проскакало с десяток казаков по улице, мрачно обмеривая
ос > ы ва т ел е й в з гл я да м 11.
26
Начались обыски по квартирам. Искали рабочих, ору-
жие, красногвардейцев. Брали же деньги, вино, кто и шу-
бу снимал или брюки с вешалки,— что поближе висело.
Обыватели кланялись, клялись, что п пе думали, чисты,
как перед богом.
На площадп перед собором — казачья стоянка. Фырка-
ют лошади, приподнимая хвосты и наваливая груды наво-
за, переступают копытами с места па место. Седла с на-
вьюченным фуражом им нагрели вспотевшие спины. Вин-
товки перевязаны в кучку, штыками кверху, и прислонены
к ограде собора. На самой паперти развели костер, кипятят
своп чайники, охлаждаемые ветром и снегом. Снег падает
легкий п мелкий; влетает пыльцою в рот при разговоре,
а под ногами не набирается вовсе.
В городе вышли газеты. Город стал — город казачий.
Казаки приказывают, казаки хозяйничают, и городская
дума с достоинством выступила: «Так же нельзя. Мы
очень рады казакам, мы очепь благодарны за доблестное
очищенье, но город — оп город свой собственный, а не ка-
зачий. В городе есть думские гласные, есть, наконец, чле-
ны управы, ппсьмоводптелп, городской голова, п что же им
делать?»
Но казаки пе слушают, каждый казачествует, как ему
любо, ссылаясь на атамана, властителя края: быть теперь
Допу под атаманом!
А газеты пишут про историю, этнографию, биогра-
фию, фольклор и мифологию казачества, делают ссылки и
справки, очепь захваливают и надеются па преуспеяние
края. Подхвачена журналистами и крылатая мысль о
Вандее.
Между тем на Степной, со стороны последней, три-
дцать второй линии видели люди:
Гнали казаки перед собою рабочих. Рабочие были обе-
зоружены, в разодранных шапках и шубах, с них посни-
мали что было получше. Когда останавливались, били
прикладами в спину. Их загоняли в Балабановскую pouty.
Там издевались: закручивали, как канаты, нм руки друг
с дружкой, выворачивали суставы, перешибали коленные
чашечки, резали уши. Стреляли по ним напоследок, и, го-
ворят, было трупов нагромождено с целую гору. Снег
вокруг стаял, собаки ходили к Балабановской роще и
выли.
27
Глава га ест а я
«ПРАВОПОРЯДОК»
У Якова Львовича в домике только три комнаты. Каж-
дая напоминает другую. Кровати вдоль степ, по четыре
подушки па каждой, ломберный столик в углу, под иконой;
на нем полотенце, расшитое крестиками, красными п си-
ними, а на полотенце высокая, на подставке, лампадка,
рядом коробочка с поплавками, бутылка с деревянным
маслом п щипчики. Но Василисы Пгнатьевиы нет, и не
заправляются больше лампадки. Стулья дубовые, старин-
ной работы, с клопиными гнездами в щелях за спинками.
Обои набухли и тоже усеяны точками,— в них ходят, дол-
жно быть, клопиные полчища, шпаримые кипятком по
пятницам, перед баней. На этажерках оставшиеся от про-
дажи книги, фармацевтические и философские, в них ни-
когда не заглядывала Василиса Игнатьевна. Зато на ко-
моде хранятся облапленные детскими липкими лапками
книжки «Золотой библиотеки», когда-то подаренные маль-
чику Яше. Их Василиса Игнатьевна берегла и соседкам
хвалилась, что передаст их только внуку, а чужим — ни
за что. «Макс и Мориц, или Похождения двух шалунов»
ценились особенно.
Все это стало пылиться с тех иор, как снеслп Василису
Пгпатьевпу сперва в больницу, а потом и па кладбище.
Яков Львовпч остался один. Про жильца ни соседи не
знали, ни он никому нз соседей пи слова.
Жилец, товарищ Васи 1ьев, жил в третьей комнате,
а с победой казаков перебрался в чуланчик, где у Васили-
сы Игнатьевны раньше висели перец и красные луковицы
на бечевке и сушилось белье. Сюда носил ему Яков Льво-
вич хлеб, огурцы, табак да газеты.
Товарищ Васильев просил все донские газеты, какие
выходили по области, попросил он и карту, которую изу-
чал, посыпая пеплом с цигарки, дном у маленького окош-
ка па столе, а вечером на полу при свете огарка.
К Якову Львовичу заходили уже из участка справ-
ляться: кто у него жил и нс живет ли еще. Яков Львовпч
ответил, что жил электромонтер и перебрался на службу
в Ростов или Новочеркасск, сам не знает.
— Я вам говорю, со стороны Таганрога идет огромное
подкрепление нашим! — утверждал товарищ Васильев,
протыкая кружок на карте обкусанной спичкой и указы-
28
вал направление порыжелым ногтем па протабаченпом
пальце —Мы в начале гражданской войны: октяорьскии
переворот прошел повсеместно. Пет логики в том, чтоб
на Дону удержалось казачество.
____ Послушайте,— отвечал Яков Львович,— па кого же
нам надеяться? В городе ничтожный процент сочувствую-
щих, и разгромлены, перебиты, разогнаны лучшие силы
рабочих. А вне города — это Вандея.
— Бросьте! Мы надеемся только на логпку. Сооытия
идут свопм ходом, и нет логики в том, чтоб их тормози-
ли. Нельзя удержать ребенка во чреве матери после по-
ложенного природой,— хотя б ей родить пришлось те
всяких культурных и прочих условий, на извозчике или
в степи.
Товарищ Васильев почти убеждал Якова Львовича.
П он надевал старую фетровую шляпу с прощипанными
краями, плотней поднимал воротник пальто и уходил по-
бродить по городу, приглядеться к тому, что наделал на-
ступивший декабрь с людьми п политикой.
Па улицах мокро и липко, снег бьет отсыревшими
хлопьями. Фонари пе горят — забастовка. Но дзенькает,
покачиваясь и проходя своим ходом, трамвай. Гимназисты
собрались перед бильярдной трека Маврокалиди, задевают
прохожих, высвистывают «Боже, паря храни», это нз
записавшихся в добровольческую дружину. Нм выдали на
руки жалованье — вперед. Они ходят по разным кофей-
ням и бильярдным; у некоторых ружья, у других револь-
веры.
Марья Семеновна получила из новочеркасской гим-
назии торопливое письмо от сыпа п плакала, показывая
родным н знакомым: подумайте, пачальшща, пе спросясь
У родителей, записала его в добровольческую дружину!
Как опа смеет, ему бы кончать, а тут еще нс окрепший, пе
выросший, шестнадцати лет и с распухшими гландами,—
погонят на холод, он и стрелять не умеет.
Хороша добровольческая! — удивляются гости.—
Вот так добровольно...
Другие советуют им быть потише: в соседней комнате
разместились казаки. Хорунжий любит подслушивать,
ЧГ° пРпДпРается, может устроить неприятности.
Марья Семеновна умолкает со вздохом.
Казаки стоят у нее две педели, стоят п у Анны Ива-
новны, и у Анны Петровны, у доктора Геллера тоже; их
1мят за милую душу, для них достают старейшие вина
29
пз погреба, предназначавшиеся для болезней желудка у
самых почтенных членов семьи,— дедушки, бабушки и
двоюродной тетки, собиравшейся написать завещанье.
Вдова с Лплей и Кусей опять перебралась к себе, в
комнату рядом с помещениями для клерков, упдервудов
и ремингтонов. Яков Львович зашел к ней и застал Кусю
в слезах, жестоко избитую, с разорванным черным перед-
ником на гимназическом платье.
— Вот, пе угодно ли полюбоваться? В гимназии ра-
зукрасили.
— Как это могло случиться?
— Очень просто, сцепилась с буржуйкой,— в сердцах
отвечает вдова,— чего ради теперь вылезать? Делу не по-
можешь, а себе наживешь одни неприятности. Пз гимна-
зии выгонят.
— Пусть-ка попробуют! — сжимается Куся.— Это я
се выгоню, вот подожди! У ней брат во время войны с
немцами сидел дома как ни в чем не бывало и пиры зада-
вал,— онп взятками откупались, я знаю, опа сама говори-
ла! А сейчас вдруг объявился — казачий офицер! Это он-
то казачий офицер! Понимаешь, записался в казачье со-
словие, чтоб воевать с большевиками.
— А тебе какое дело?
— Противно. Фу, хуже гадины нет! Пусть не смеют
тогда говорить об отечестве, патриотизме друг с дружкой,
а пусть говорят о своих капиталах, поместьях, бриллиан-
тах и фабриках!
Браво, Куся,— сказал Яков Львовпч и в душе
изумился: Куся помогла ему уяснить то, что сухо твердил
общими фразами товарищ Васильев, уставший от митпи-
ГОВ1 суть в классовом самосознанье!
Обратите внимание,— вступилась вдова,— как нын-
че дети разделились п отбились от рук. Молодежь — та
скорей благоразумна, пе так, как в мои времена, от моби-
лизаций стараются как-нибудь освободиться, политика им
ш , все носятся с чистым искусством. А от четырна-
дцати по семнадцать словно сдурели, лезут па степу из-за
политики, того и гляди сцепятся, где пи встретятся.
Но что же Иван I ванович и Петр Петрович? Оба онп
чрезвычайно ооеспокоепы усиленьем казачества и зави-
симостью муниципалитета. Правда, Каледин показывает
с >я либеральным. Он не отрицает, конечно, что Февраль-
ская революция совершилась. Его об этом проинтервью-
ировала печ ть, и он ясно ответил, что «не отрицает».
30
— благородные, трезвые п уме-
Пппякл же в городе повальные обыски, частые аресты.
В городе до сих нор расквартировано огромное количество
казаков, объедающих, притесняющих горожан. МУНИЦ
палитет’ совершенно стеснен военной казачьей власть .
Он не приказывает, а позволяет приказывать посторонн м
лтя города людям. Где же здесь либерализм?
Иван Ивановича и Петр Петровича каледпнцы не ува-
жают, пе ставят и в грош. Собранпя воспрещаются, вы-
ступления воспрещаются,— благородные, трезвые и уме-
ренные выступления воспрещаются. Это очень несправед-
ливо п неблагоразумно. Остаются, впрочем, дпп рождения,
именины, двунадесятые праздники п канун наступающего
1918 года. И в городе то у одного, то у другого ужпп с по-
пойкой.
Съезжаются поздно. Покуда хватает вешалок веша-
ют на них шубы; потом шубы складываются друг на
дружку на сундуках п на стульях. Сперва — чайный стол.
Между чаем и ужином барышни пробуют клавиши, долго
отнекиваются хрипотой п простудой, потом пропоют что-
нибудь из «Пиковой дамы» пли из «Рафаэля» Аренского.
После хозяин отводит гостя к двум-трем столпкам, приго-
товленным для железкп, п предлагает им «резаться», а хо-
зяйка советует не садиться до ужпна. Ужин один и тот же
у всех: закуска, осетр провансаль пли салат олнвье, ин-
дейка жареная, мороженое и фрукты. Играют до трех-че-
тырех, пьют не переставая, а кто не играет — флиртует.
Утеснившись по двое, по трое на мягких диванах, преуве-
личивая опьянение, устраивают заговоры любви, подмиги-
вают на мужей и жен, те грозят им пальцами, подни-
мая глаза от трефовых десяток, а па рассвете Матреша
бежпт за извозчиком.
Кому негде кутить, тот может вдоволь раздумывать
над историей и над примерами. Улицы — раннее средневе-
ковье. Света нет. Керосину достать могут разве один спе-
кулянты. Денег пе платят: бопы 1 уже перестали ходить
а ромаповскпх денег не сыщшрь, онп устремляются ото-
всюду за голенища казаков, в расплату за масло п за му-
Щ У кого же находится мелочь, тот отправляется в цер-
ковь, при входе снимает шапку и благочестиво крестится
п сгв*озьКпУПаеТ у СТ0Р0;Ка СВеЧ,'У В "омпповепьё усопших
сквозь ряды молящихся направляется к образу.
мепявшие дспьгп.,СЮТСЯ ° В”ДУ б°ПЫ вРемеппого правительства, за-
31
Но там, потолкавшись, свечки отнюдь пе засвечивает
перед угодником, а отправляет ее в брючный карман, шеп-
ча, если он верующий: «Прости меня, боже»,— и быстро
торопптся к выходу, минуя опрашивающий п подозри-
тельный взгляд церковного сторожа: продажа церковных
свечей навынос запрещена.
Дома при восковой свечке торопятся проглотить ужин,
раздеться и лечь, а любитель чтения, положив книгу па
стол перед собою, глазами читает, зубами разжевывает,
а руками расстегивает жилетные пуговицы пли же, сгибая
коленку под подбородок, стаскивает сапоги.
Окрик хозяйки:
— Не жги зря свечу! Чего копаешься?
И любитель чтения виновато захлопывает книгу.
Глава седьмая
ПЕРЕВОРОТ
Порядок, можно сказать, окончательно восстановлен.
Мало-помалу остановились трамвап, водопровод пе ра-
ботает, почта не ходит, железные дороги стоят, на полотне
набежали друг на дружку вагоны в трц ряда, как бусы на
шее цыганки. Подвоз продуктов совсем прекратился. Ме-
сто па карте «Ростов—Нахичевань» стало пустым ме-
стом; ни оттуда в мир пе доходит вестей, пи туда пз мира
пе доходит вестей. Даже сами казаки не зпают, что будет
дальше.
Товарищ Васильев попросил у Якова Львовича пас-
порт:
— Вы сидите, вам тут документы не понадобятся, я
ясе с вашим паспортом проберусь в Таганрогский округ,
где собираются наши.
Яков Львович отдал ему паспорт и на ночь остался
одни.
Но пе успел заснуть, как прикладом к нему постучали.
Вспыхнула точка фонарика, направленная ему па лицо.
Перерыты все книги, паволочки и косынки в комодах,
вспороты тюфяки и подушки, два одеяла прихвачены,—
пригодятся в зимнее время. Якову Львовпчу велепо идти
без разговора вперед, в комендатуру: документов нет, зна-
чит, сжег, верпо, военнообязанный. Впрочем, там разберут.
Яков Львович пошел, окруженный казаками. В комен-
датуре, за канцелярией, в комнате с решетчатыми окош-
ками было еще несколько арестованных, в том числе Петр
Петрович.
Петр Петрович видел Якова Львовича в оркестре, где
тот смычкастпл по струнам виолончели чуть ли не каждый
вечер, покуда был свет. Он протянул ему руку, как знако-
мому.
— Я в совершенном недоумении — что за нелепость,
меня арестовывать! — сказал он преувеличенно громко.—
Я боролся как ответственное лицо с заразою большевизма,
приветствовал освободившее пас казачество, ратовал за
укрепление в стратегическом отношении вашего города,
у меня сын — доброволец!
— А вы осторожней,— сказал ему кто-то из аресто-
ванных,—большевпкп-то ведь близко. Как бы вам из-под
казацкой нагайки ие перейти в большевистский застепок!
Петр Петрович умолк, точно пырнул марионеткой под
сцепу, одернутый вниз за веревочку.
Наутро со стороны Ростова раздались выстрелы.
Допрашивали всех бестолково и спешно. Петр Петро-
вич был тотчас же выпущен. Якова Львовича препроводи-
ли в тюрьму за неименьем документов.
Дома Апиа Ивановна ждала в истерическом нетер-
пенье:
— Петя, все забирают из сейфов бриллианты и деньги
из банка; пришла телеграмма, что застрелился Каледин и
войсковое правительство сложило своп полномочия. Я со-
брала, что могла. Ехать надо через Батайскую па Кубань.
Некогда соображать, все готово.
Апиа Ивановна, и хАнна Петровна, и Марья Семенов-
на, и доктор Геллер с семьей, и еще сотня-другая предсе-
дательствовавших, митинговавших, ратовавших за брат-
ство и равенство и аплодировавших казакам,— с вещами,
баулами, кожаными чемоданчиками, залепленными печа-
тями заграничных таможен, устремились из города па
Кубань, чрез прорыв большевистского фропта, кольцом
окружившего город. Задыхаясь от страха, дамы впадали в
истерику в сапках; кучера, оборачиваясь, убеждали по
шибко кричать, чтобы как-ппбудь пе павлечь большака, а
мужчины, от жеп заражаясь, с трясущимися губами, кри-
чали с истерикой в голосе:
— Не визжи, черт тебя побери, 63 дь ты проклята.
П без тебя тяжело!
Самыми тихими были дети до пятплетпего возраста.
Что же казаки? Как это они обмапули надежды всех,
2 М. Шагинян, т. 2
33
кто «в стратегическом отношении» стоял за укрепление
фронта? А казаки... кто их поймет! Одни, отстреливаясь,
отступали от большевиков, шаг за шагом покрывая трупа-
ми степь. Другие с оружием и со знаменами переходили к
большевикам и сдавались:
— Товарищи, больше пе можем. Тошно служить гене-
ральским последышам против Советов. II мы ведь из без-
земельных. Чего там, п мы за Советы!
Все малочисленное круги отступающих, все многочис-
леннее отряды переходящих. Но отступавшим уже отсту-
пать было некуда. Их зарубали по улицам, перестреливали
по углам, вытаскивали из подъездов.
Снова зазюзюкали в воздухе, пе спрашивая дороги,
шальные пульки. Приказов о переселении никто не пздал,
по жители, как услышали трескотню пулемета, полезли,
крестясь, в подвалы, на знакомое место.
В домах, где не успели бежать, дрожащие рукп срыва-
ли погоны с шинелей гимназистиков, тех, что пелп «Боже,
царя храни». Матери прятали сыновей по чердакам и под
юбки. Безусые гимназисты, охваченные тошнотворным
страхом, дрожали. Матреша их выдаст! Давпо уж опа
большевичка! Барыня валится в погп Матреше:
— Матреша, голубушка, ради Христа!
— Что вы, барыня, нешто я нуда-предатель... Пустите,
чего дерганули за юбку, да ну вас, еп-богу.
Но барыня обезумела, летит по лестнице, закрывает
засовами двери, задвигает задвижки и болты, вверх бе-
жит, ружье вырывая у сына. Приклад зацепился — по
дому разнесся звук выстрела.
— Боже мои, боже мой, боже мой, что я наделала!
Васенька, Васепька!
Внизу стучат. Здесь стреляли. Дом оцепляют. Тук-тук-
тук...
— Не открывайте!
— Да вы с ума сошли! — вопит сосед па площадке.—
Из-за вас перестреляют весь дом, подожгут всех жильцов!
Оттолкните ее, п конец!
Дверь взламывают, и врываются красноармейцы.
— Кто тут стрелял?
Обыск с этажа па этаж, с лестницы па лестницу.
— Матреша, голубчик, родная!
Матреша, плечом передернув, идет к себе в кухню
п переставляет кастрюли. Но молчанье ее бесполезно.
Уже в соседней квартире помер четыре краспоармей-
34
цам шепнула Людмила Борисовна, старый друг гимназп-
стовой матери, запрятавшая под прическу два бриллианта
по десять карат:
— Ищпте не здесь, а напротив...
Красноармейцы снова врываются шарпть у обезумев-
шей матери в спальне. За умывальником, для чего-то при-
встав на цыпочки, руки по швам, пе дыша, стоит и за-
жмурился гимназистик.
— Вот оп, кадет! — закричал красноармеец.
— Васенька, Васепька...
Но сострадательный рок закрыл ей память и сердце
прикладом ружья, предназначавшимся сыну. Опа потеря-
ла сознанье.
Бой вдет на улицах врукопашную. Пули зюзюкают,
пролетая над головами. Жители, спрятавшись в задние
комнаты, затыкая уши руками, держат детей меж колен-
ками, пе могут глотка проглотить от тошного страха,—
кто за себя, кто за близких, кто за имущество.
Но наутро вдруг стало тихо, как после землетрясенья.
В ворота спокойно вошла молочница, баба Лукерья, с
ведром молока п степенно сказала жильцам, подошедшим
из кухонь:
— Казаков-то выкурили. Чпсто.
Вышли оторопелые люди, протирая глаза и робко за-
глядывая за ворота.
А там уже людно. Соборная площадь залита рабочими,
красноармейцами, городской беднотой. Лица сияют, крас-
ное знамя взвилось у дверей комендатуры, перед участка-
ми, перед думой. Мальчишкп-газетчикп, торговки подсол-
нухами, подметальщицы снега, трамвайные кондуктора,
почтальоны безбоязненно ходят по улицам, на мх улице
праздник, да и все улицы стали ихними!
А Куся, напрыгавшись и паметавшпсь по площади,
красная от мороза и от возбуждения, шепчет матери на
ухо прыгающими от смеха и гнева губами:
— Нет, мамочка, нет, ты подумай только! Сейчас
Людмила Борисовна в рваном платочке и в чьих-то муж-
ских сапогах, будто баба, ходит по улице и изображает из
себя пролетария. Я сзади иду и слышу, как опа говорит:
«Товарищ военный, только прочней укрепитесь п пе до-
пустите, чтоб в городе грабили!» А сама норовила сбежать
па Кубань, супдуков, сундуков наготовила! Ах она,
врунья!
II Куся сжимает шершавойышс кулачки.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
В эти лип ворон каркал
О погибели русских...
Глава восьмая
ПРАЗДНИЧНАЯ
За Нахичеванью ’, в армянской деревне, расположился
штаб Сиверса и принимал делегации. Сиверс был вежлив,
просил, кто приходит, садиться и каждого слушал.
Тихо и празднично в городе. Ходят, постукивая по
подмерзшей февральской дорожке, патрули, переклика-
ются. На базарах стоит запустенье,— нп мяса, пи рыбы,
ни хлеба. Крестьяне попрятались и не подвозят продук-
тов.
То п дело к ревкому на полном ходу подлетают вело-
сипедисты, огибая в воздухе ногу дугою, прыгают наземь
и оправляют тужурку. За столиком в канцелярии девуш-
ка в шапке ушастой, с каштановым локоном за ухом п
карандашом меж обрубками пальцев: двух пальцев у нее
не хватает па правой руке. Но эти обрубки умеют и курок
надавить, и молниеносно свернуть папироску, пе просы-
пав табак, и пристукнуть карандашом но столу в продол-
жение чьей-нибудь речп.
Из заплеванной канцелярии, где, наштукатуренные,
1 Нахичсвапь-па-Допу — в прошлом город в Ростовском
О! руге Области Войска Донского. Сейчас Пролетарский район Ро-
стова-иа-Доиу.
36
стоят у правой н левой степы с согнутой в коленке ногой,
проступившей из складок, безносые кариатиды, проше i
товарищ Васильев к себе в кабинет. Он осунулся, потем-
нел, па шее намотан заленый гарусный шарфик, и не при-
казывает, а шепчет — схватил ларингит, ночуя в степях
под шинелькой.
Фрон г вытягивает, как огонь языки, своп острые щу-
пальца то туда, то сюда, пробует, прядает. Там отступит,
здесь вклинится слишком далеко. У пришедших с ним
вместе — заботы по горло: напоить, накормить, разме-
стить свою армию, наладить транспорт и связи. Л в горо-
де обезоружить п истребить притаившихся белых. II после
затишья и праздника начались обыски, профильтровали
тюрьму.
Вышел тогда пз тюрьмы и на солнце взглянул Яков
Львович. Было ему радостно, словно под сердцем воро-
чался голубь п гулькал. Ничего не хотелось, а тумбы и
камни, разбитые стекла зеркальных витрин, водосточные
трубы, сосульки, подтаявшие па решетке соборного скве-
ра, проходившие люди — все казалось милым и собствен-
ным.
Как хозяину, думалось: вот бы тут гололедицу посы-
пать песочком, чтоб дети не падали, а у булочной вставить
окно. II когда у себя на квартире он нашел трех красно-
армейцев, ломавших комод на дрова и с красными лицами
пекших на печке оладьи, на сковородку наливая пз чай-
ника постное масло, он этому пе удивился. Поздоровался,
снял пальто, объяснил, что пришел пз тюрьмы.
— Вы пз наших, товарищ? — спросили, черпая жид-
кое тесто пз глиняной миски п бросая его на сковородку,
где опо, зашипев, подрумянивалось и укреплялось паху-
чею пышкой.— Так пойдпте в ревком, зарегистрируйтесь.
Соль у вас где?
Яков Львовпч снял с полки жестянку, где хранилась
сероватая соль, и подал товарищам. Те очистили стол, прн-
гласпли садиться и дружно, вместе с Яковом Львовпчсм,
ели румяные пышки пз пресного теста, посыпая их солью.
Потом закурили махорку.
В ревкоме на Якова Львовпча подозрительно глянула
девушка в шапке ушастой. Опа уже собирала бумаги и
прятала их в клеенчатый самодельный портфель, а каран-
даш, перо и чернила, выдвинув ящик стола, размещала
внутри и готовилась запереть. На стене остановившиеся
часы показывали без четверти девять. Но па руке у нес
37
памигали швейцарские часики без минуты четыре. Красно-
гвардейцы в дверях, звякая об пол, уже заонралп впнтовкп.
— Позвольте, товарищ, но где же документы?
Яков Львович, торопясь, повторил:
— Я же сказал, что отдал их товарищу, чтоб облегчить
ему бегство.
— Нам этого мало. Возьмите бумажку в домовом ко-
митете пли в милиции.
— Домовый комитет и не подозревал, что я отдал до-
кументы. Он может только засвидетельствовать, кто я та-
кой.
— Вот и доставьте мне это свидетельство. Выходите,
товарищ. Вы впдите, я кончаю работу.
Яков Львовпч, повернувшись, направился к выходу.
Девушка молниеносно скрутила себе папироску п,
нащелкав обрубком раз пять зажигалку, закурила п крик-
нула вслед:
— Послушайте, стойте-ка! Вы пе сказали, какому то-
варищу ссудили документы.
— Я ссудил их товарищу Васильеву,— ответил Яков
Львовпч, грустя об ее недоверии.
Усмешка сверкнула в стальных глазах девушки. Опа
поглядела на двух красноармейцев, и те усмехнулись
ответно.
— Что ж, если вы утверждаете, это можно проверить.
Задержите товарища,— весело и уже посрамив в своих
мыслях неведомого самозванца, крикнула опа к дверям.
Красноармейцы сомкнулись у входа.
А из кабинета в шинельке и в низко надвинутой кожа-
ной кепке, с портфелем под мышкой уже выходил това-
рищ Васпльев.
— Товарищ Васпльев! — окликнула девушка.
Но уже Яков Львович п Васпльев увидали друг друга.
Товарищ Васпльев рукой с протабаченным пальцем
схватился за теплую руку Якова Львовпча н — что быва-
ло с ним редко — светло улыбпулся.
Я без голоса, ларингит,— оп показал себе пальцем
па горло. Спасибо! К вам с документом дважды ходили,
ио пе могли разыскать. Идемте со мной на часок. Вы же,
товарищ Маруся, папшпите ему все, что нужно.
Я печать заперла,— проворчала товарищ Маруся,
сожалея в душе, что по выпал ей подвиг обнаружить
белогвардейца. Но стол тем пе мепее отперла ключиком
и из ящика вынула листик белой бумаги, перо и чернила.
38
Яков Львовпч продиктовал ей ответ на вопросы, печать
опа грела дыханьем с мпнуту ц наконец надавила па угол
бумажки. Все было в порядке.
Втроем опп вместе пошли к дому с ко.юннамп, где па
втором этаже в чьей-то спальне с персидским ковром, на-
следив па пороге снежком и засыпав окурками мрамор-
ный умывальник, помещался товарищ Васпльев. Вппзу, в
том же доме, жила и товарищ Маруся. Им подали на
круглый без скатерти столик с китайской мозаикой три
полных тарелки армянского вкусного супа с ушками, по-
сыпанного сухпм чебрецом вместо перца и называемого
по-татарски «хашпк-берек».
Яков Львович рассказал обо всем, что слышал в тюрь-
ме, о последних днях перед переворотом. Товарищ Васпль-
ев ел и пзредка шепотом, с хриплым дыханьем, расспра-
шивал. Подшутил над тетрадкой: «Все записываете ку-
старные наблюдения?»
Был оп прежний — п все-такп переменплся. Впали
глаза, сухпм п острым блеском блестевшие в щелку. Грудь
опустилась, п плечп стали острее н выше. В шепоте слы-
шалась властная нота, и глаза уходили внезапно от собе-
седников глубоко к себе, и на тонкие губы тогда набежит
торопливость: так выглядят губы, когда человек отвечает
другому: «Мне некогда».
— Будет ли мир? — пе сдержавшись, спроспл Яков
Львовпч.— Мира ждут люди и камни, товарищ Васпльев!
Довольно уж крови. Взгляните, как сумерки голубеют за
окпамп, а по карнизу вьют лапками голуби. Взгляните на
огонечкп на улице, на шар золотистый с кислотами, что
засиял там, в аптечном окне. Тесен мир и единственна
жизнь, дорогая для каждого. Дайте людям порадоваться,
завоевали— и баста!
— Завоевали? Неужто? Не в вашем ли сердце, где все
так прекрасно устроено? — шепчет с усмешкой товарищ
Васпльев.— Почитайте-ка завтра газету!
— А я люблю воеппое дело,— вмешалась товарищ
Маруся,— все равно без войны не обойдешься. Паси-
фнзм — чепуха.
Товарищ Васпльев рыжим погтем па протабачевпом
пальце провел по прозрачной бумажке. Отрывая по сгибу,
отделил оп бумажный квадратик, насыпал табак, свертел
папироску п, послюнявив губами, заклеил. Яков Львович
дал ему закурить, и товарищ Васильев, хрипло кашля-
нув, затянулся.
39
Глава девятая
СМЕТАН О...
Века навалили суглинок па туф, туф па гранит, а гра-
нит на залежи гнейса,—и вышли пласты геологические.
Года павелп улыбку на губы лакея, сутулость на спину
раба и холеный зобок под кашне у бездельника,— и воз-
ник обывательский навык.
Стали видеть вещи устойчивые но Эвклиду: кратчай-
шая линия меж двумя точками — это прямая. Дом Степа-
ниды Орловой — это есть ее собственность. II кто умер —
того отпевают.
Но в учительской комнате третьей гимназии, где учи-
лись Куся и Лпля, давно уж дразнили коллеги Пузати-
кова, математика, что Эвклид провалился. А в городе
вышли «Известия» со стихами п прозой, шрифтом преж-
ней газеты, размером ее и па той же бумаге, с приказами
о домах, в том числе и о доме Орловой: он. как и прочие,
муниципализировался, и квартирантам вносить надлежа-
ло квартирную плату не Степаниде Орловой, а городу.
И, наконец, по Садовой и по Соборной прошли, чередуя
усталые плечи под злыми углами гробов, люди в красно-
армейских шинелях; опн хоронили покойника пе отпевая.
И пошли по городу слухи: все теперь будет ио-новому.
Опись людей для начала: кто, откуда, какого занятия,
имеет ли капитал и семейство; потом опись женщин, за-
мужних п незамужних; первых оставить па месте впредь
до распоряжения, а незамужних приписать к одиноким
мужчинам с гражданскою целью: издан приказ о введены!
гражданского брака. Холостяки ужасались.
Появились мальчишки с ведрами и кистями, а под
мышкой с пачками объявлений. Красными от мороза ру-
ками опи макали кисти в ведра, мазали стены, заборы,
высокие круглые тумбы, перепрыгивали с ноги на йогу
и сдували с копчика носа холодную каплю, за неимением
носового платка и ооремеиепностью пальцев; и на стены,
заооры, высокие кру!лые тумбы наклеивали постановле-
ния. Каждое было за номером, с двумя подписями. Поста-
новлений в день выходило по нескольку.
С сумерек и до утра, пе потухая, горела зеленая лампа
во втором этаже дома с колоннами, где помещался то-
варищ Васильев. Сам оп вечером и среди ночи принимал
ко делам, по говорил только шепотом, указывая па горло:
40
простуда. Когда пе было посетителей, шагал взад и вперед,
временами ссыпая табак пз жестянки на смятую бумажоп-
ку п сворачивая папироску. Шагая, диктовал сиплым ше-
потом, часто дышал; продиктованное перечитывал.
Фронт передвигался. Войска уходили. Люден пе хва-
тало. Постановления пе исполнялись.
В «Известиях» — так думали обыватели — сидел
упразднитесь. Хватался за все: нынче одно упразднит, а
завтра другое. Добрались до орфографии, до средней
школы, до университета, из банка забрали наличность, бо-
гачей обложили большими налогами. Какие-то люди уби-
ли профессора Колли.
А уираздпптель хватался опять за одно, за другое.
Упразднена уже собственность, право иметь больше чем
столько-то денег наличными, сословный суд, прокуроры,
сословье присяжных поверенных. Одни за другим взрых-
лялись лопатой пласты и выбрасывались. Людей пе хвата-
ло, упразднитель писал на бумажках с печатями: вызвать
икса такого-то, вызвать игрека пкеовнча, вызвать граждан
таких-то. Именитые адвокаты, член суда п нотариус, по-
фыркивая, пришли по бумажке. Упразднитель просил их
взять па себя реформу гражданского суда по повым совет-
ским законам. Именитые граждане, пофыркивая, отказа-
лись.
В газетах уже веяли темные слухи п телеграммы о
вспыхнувшей снова войне: немцы давили иа русских. Был
подписан мир в Бресте, а немцы под предлогом очистки
п определенья границ наступали,— уже подходплп к
Одессе. С Украины шли гайдамаки, под Новочеркасском
зашевелились казакп.
Неждапно-негадаппо вдруг разразилась пальба.
Апархисты восстали. Обстреляли штаб, убили и ранили
многих, завладели двумя домами, а после были разбиты.
Потом, успокоившись, отпечаталп помер газеты «Черное
знамя».
— Наша беда пе в том, что мы имеем военные задачи:
наступать всякий может. Беда наша в том, что мы насту-
паем, реорганизуя. Мы должны перестраивать па скорую
руку, без людей, с мошенниками п саботажниками, па за-
воеванном месте, на клочке, который, может быть, завтра
от нас будет вырван!
Так признался усталый Васильев Якову Львовичу
поздно вечером, когда тот забрел па зеленую лампу.
Суета перестройки вершилась при тайном зло раде т-
41
во врагов п явной поживе неунывающих приспособлен-
цев.
Ветер февральский рвет, посыпая снежком, постанов-
ление па круглом столбе: «Реформа нотариата». В домике
с уидервудами в ремингтонами, где жила иереппечица,
шумно. Нотариат упразднен, вместо него нотариальные
камеры, где будут записывать бракп, рожденья н смерти.
Старый нотариус, покачав бородой на машинки п вешал-
ки, вышел; его уж не пустят обратно. Машинки п вешал-
ки взяты но описи в камеры младшими клерками. Млад-
ший помощник нотариуса, с кожурой от подсолнухов
между гнилыми зубами, по фамилии Пальчик, стал това-
рищем Пальчиком. Съездил в ревком, утвердился и занят
реформой. Товарищу Пальчику много работы: составить
подробную смету. Товарищем Пальчиком разграфлена
уже бумага иа столбцы и колонки п обозначено, кто какой
получает оклад от правительства,— первым долгом он сам
как заведующий, вторым долгом он лично как стряпчий,
третьим долгом он же, сверхштатно, как представитель
от камеры, на разъезды и прочие нужды. Дальше идут, по-
нижаясь, по порядку все клерки, вдова-переппечпца и сто-
рожиха. Товарищу Нальчику понадобился кабинет, п вдо-
ве-переписчице велепо в двадцать четыре часа пересе-
литься, куда пожелает.
Вздыхая, связала вдова три узла п на казенной под-
воде перевезла их в подвальчик, снятый в трехэтажном
дворце Степаниды Орловой.
В Ростове двумя-тремя юношами сорганизован ко-
митет ио охране искусства. Застучали машинки, отпеча-
тывая бумажки па осмотр, па ревизию, па реквизицию.
Опустевшие особняки снова ожплп. В нпх захаживают,
поворачивая книги, вазы, картины, собранья фарфора, за-
глядывая сбоку, сзади п наизнанку, определяют, класси-
фицируют, вспоминая уроки истории по Древней Греции
и каталоги Третьяковки. Соорано все на подводы, подво-
ды поехали, но ио дороге исчезло немало. Ругался воен-
ный начальник, требовал ооъяснепкя, ему объясняли,
показывая ордера. Ордера были в порядке: с печатью, за
отношением. Выли они внесены под номерами, ц в получе-
нии их расписались. Но вещи исчезли.
Все это мелочь и чепуха! — горячилась фигурка
в коричневом платье с коротенькими волосами. Бледное
личико с веснушками возле поса свяло. Это Кусе рас-
сказывал Яков Львович, что в городе бестолочь, что так
42
нельзя, это выходят не большевизм, а юмористика, и Куся
ему возражала с горячностью: — Все это мелочь и чепуха!
Надо ведь с чего-нибудь начать, а они откудова знают,
с чего? Пускай себе хоть кверху йогами. Эка беда, две-три
чашки покрали с подводы. Вы лучше подумайте, ведь они
помогают сдвинуть с места весь мир, может, сами не
знают, а помогают!
Куся пришла к Якову Львовичу пе для бесед, а по
делу. Она принесла приглашение от комиссара финансов
п паробраза, товарища Дунаевского, па заседание. При-
глашены представители музыки, живописи и литературы.
Куся — от комитета учащихся. Надо сорганизовываться,
и паконец-то для Якова Львовича будет работа.
Тихи улицы в сумерках, покуда пешечком пробира-
ются Куся и Яков Львович из Нахичевани в Ростов. По-
следние дни марта, а ударил мороз. Так скрепил, так стя-
нул, что дыхание впспет на бородатых прохожих сосуль-
ками, а у Якова Львовича застревает в ноздрях колючею
льдинкой.
Одинокий фонарь от мороза — в тумане. От прохо-
жих летят облачка, словно все закурили. II клубпсто ды-
шит трамвай, как животное, стоящий па запасном пути
с печуркой внутри для кондукторов и метельщиков, чтоб
отогревались до смены.
Л по дороге в Ростов, подняв голову, смотрит Яков
Львович па окошко с зеленою лампой. Там, сжав губами
потухшую папироску и обмотав гарусным шарфиком
больное горло, все ходит и ходпт товарищ Васильев. Он пе
диктует. Между бровями тяжелая складка. Доктор сказал
ему утром, что у пего пе простуда и не ларингит, а горло-
вая чахотка. Но товарищ Васильев думает пе о том. Он
думает о наступлении немцев и о восстанье казаков под
Новочеркасском.
Глава десятая
...ДА НЕ СШИТО
В особияке на Пушкинской улице жил-был некогда
Петр Петрович, пока не бежал па Кубань.
В особняке па Пушкинской улице — столовая красно-
го дерева, стены выложены изразцом цвета вымытых фи-
кусов, и такого же цвета, глазурованной зелени, нюрнберг-
ская почка с сиденьем.
аЗ
В особпяке па Пушкинской улице Дунаевский, ко-
миссар паробраза и паркомфина, созвал совещанье.
Перед входом два рослых красноармейца с винтовками
просмотрели внимательно повестки Куси и Якова Льво-
вича и, посторонившись, пустили пх. Внутри уже было
полно.
Не сразу в накуренной комнате можно людей разгля-
деть. Посреди, у стола, опершись подбородком па руку п
коленкой упершись на стул, пе сидел, а стоял утомившийся
днем от сидения комиссар Дунаевский.
Это был небольшой человек, жепски-пышпый в пле-
чах и у бедер, с лицом, словно снятым с камеи: тяжелый
орлппый нос, умный лоб, небольшие глаза под пенсне, вы-
дающиеся, очепь острые губы, по-птпчьи. Вид значитель-
ный п якобинский, как шепнула горячая Куся...
Где Дунаевский теперь? Где другие, работавшие в су-
матохе н в хаосе в первые дни революции, когда не видать
было шагу вперед п шли наугад и па смерть горячие,
лучшие люди? Дунаевский расстрелян. Расстреляны и
другие. II ты, никогда нс видавший пи личного счастья, пи
сытости, пи удовольствий, пн отдыха, маленький, бледный
горбун, под шинелькою в снежной степи потерявший
последнее — скудную кроху здоровья!
Вокруг Дунаевского, ближе к столу, разместился отряд
меньшевичек, готовых к сраженью. Мспыпевпчку опыт-
ный глаз тотчас отличит от большевички. Меньшевичка
куда фанатичней. Одета хорошо, непременно в пенсне, с
черепаховым гребнем в прическе, держит себя солидно,—
и придерется, так не отстанет, словно инструмент кусачка,
вцепившийся в гвоздик. Меньшевичка еще пе услышит,
уже критикует; рот раскрыть пе успеет сосед, а опа ужо
резким фальцетиком, словно пплою по жилке взад-вперед
перепиливает слабое место противника,—ничего пе оста-
вит, утешится, разомкнет ридикюльчик, выпет платок и
взмахнет пад припудренным носом.
Дальше, за ппмп, сидели поддевки, шипели, пиджаки,
студенческий китель. Помалкивали. Когда приходилось
вступать в разговор, предварительно сильно прокашлива-
ли завершившее горло. Среди ппх размещались и гово-
рупы, по-партизански, по без успеха выскакивавшие па
меньшевичек. Темой служила инструкция, приводимая
ниже:
«Ввиду огромной важности воспитания и обучения
детей для подготовки будущих граждан — строителей со-
44
циалистпческой советской республики, и ввиду того, что
учащие всех типов школ неоднократно организованным
путем (учительские союзы, собрания) определенно враж-
дебно относились к Советской власти, почему является
крайне необходимым самым решительным образом сло-
мить этот особого впда саботаж интеллигенции, для чего
создать па самых широких демократических началах
орган, который бы следил и направлял деятельность уча-
щих, а именно: при каждом учебном .заведении создается
школьный совет с таким расчетом, чтобы учащих в совете
было не более одной трети всего состава его. В школьный
совет, кроме учащих, входят: три представителя от роди-
телей и три члена от левых социалистов пли лиц по ре-
комендации местной плп ближайшей к поселению из ука-
занных выше партий, а в крайнем случае по назначению
местного Совета казачьих, крестьянских и рабочих депу-
татов из среды граждан».
Орфография (новая) колола глаза, с непривычки ка-
залась таинственной смесью болгарского с канцелярским.
На инструкцию все нападали. Но меньшевички напали
отдельно: пе па пее, а па принцип: «Зачем приставлять
к учительскому совету лишь левых социалистов, а пе со-
циалистов вообще?» II, дружно разжав свои челюсти, все
вместе (а было их девять) вцепились в несчастную фразу,
словно инструмент кусачка в шляпку гвоздя.
Встал Яков Львовпч неожиданно для себя. Он искал
и не находил подходящее слово,— в воздухе было другое.
— Товарищи, вы только что завоевалп область, еще
пе учли и пе проверили отношение учительства, а сразу
вооружаете его против себя. Такая инструкция вызовет
певависть в самом доброжелательном. Зачем это? Ведь ра-
ботать-то с ними придется. Людей и так мало. Заставьте
их служить себе, а не вредить. Кто, выводя верхового коня
из конюшни п седлая для дальней поездки, в зубы ему
кладет пе мундштук, а раскаленные прутья?
— Замолчите,— одернул его за полу расползающегося
пальто молодой чернокудрый художник, епдевший па
полукруглом сиденье нюрнбергской печки и грызший
орехи,— сейчас по время, нм по до этого!
II действительно, было не время. На Якова Львовича
п пе взглянули, лишь Дунаевский блеснул в него умным
п знающим взглядом из-под тяжеловатых век, по пе объ-
яснил ничего. Заговорили опять и вконец осудили инст-
рукцию, порешив па местах руководствоваться дру-
45
гой, еще более резкой. Избрали комиссию для ее соста-
вления.
Художник все продолжал грызть орехи, разжевывая
их, как ребенок. И, поглядев на него, опечалился Яков
Львович: ему показалось, что в молодом и красивом лице
парочпо, для безопасности, было разлито больше на-
ивности, чем полагалось по возрасту.
— Вот они, люди. Не правится, а не вмешаются.
Всяк убежден, что все равно ничего пе добьется. А когда
выйдет дело готовым, из рук вон плохим, ни на что пе
пригодным, у всякого голос появится со стороны, как из
зрительной залы. Всякий тотчас осудит!
Это говорил, возвращаясь домой и обмерзшие пальцы
в рукава забирая, Яков Львович закутанной Кусе. У той
из-под шали блестели лукаво глаза, а рот она замотала,
оставив лишь нос для дыханья. Но пе удержалась, спу-
стила размокший от ротика теплый платок под согрев-
шийся подбородок и возразила:
— Какой вы! Сейчас разве строится? Это потом будет
строиться, а сейчас революция. Что с того, что учительст-
во еще не высказывается? В Москве было против п тут
будет против. Лучше сразу сказать: «Мы враги»,— чем
возиться и время потратить.
— Молодчага вы, Куся,— сказал Яков Львовпч серь-
езно,— вам шестнадцатый год, а логике учите лучше про-
фессора. Только разные мы. Я не зиаю, мой друг, может
быть, новый мир из таких, как вы, народится, но мы
разные, и мне грустно. Всем сердцем желаю удачи боль-
шевикам, но многого пе понимаю. Да п вам непонятно,
о чем я.
— Очень даже попятно, если б захотела понять. Толь-
ко сама не хочу. Если спдеть-понимать, как вы, так ниче-
го и не сделаешь.
—- А разве лучше делать вслепую?
— Но вслепую! Партия скажет, куда.
Куся уже свила себе гнездышко в революции. Она хо-
дила на митинги, слушала разных ораторов — Коллон-
тай, матроса Баткпиа, студента Сырцова, товарища Жу-
ка. В доме Орловой происходили партийные заседания.
Молодой член партии, студент-первокурсник Десиицын,
был с ней знаком и ссужал ее книжками.
Пуще сдавливало дыханье от мартовского мороза.
Трещали па перекрестках костры, раздуваемые милицио-
нерами. Огонь забпрал заиндевевшие сучья, плакали су-
46
чья, оттапвая, и шипели, как шпаримые тараканы; дым
пе хотел подниматься, побитый морозом.
Онп добрались до трехэтажного дома купчихи Орло-
вой и, зайдя за ворота, спустились по ступенькам в под-
вальный этаж. На стук отворила Лиля, трпнадцатплет-
пяя, в вязаной кофточке, и торопливо сказала:
— Куся, мама больна. Бок простудпла, температура.
Л отопление так и не действует!
В доме купчихи Орловой — центральное отоплеппо.
Только странно,— общественные учреждения, что в ле-
вом корпусе, согреваются, а где жильцы, в правом кор-
пусе, туда не доходит тепло. Повыше, у Фроловых, за-
мерзла вода в умывальнике. У нпх примерзают от стужи
пальцы к железному крапу. День п ночь горит керосин-
ка,— смрадно, п денег без счету уходит на кероспп, а все
пе теплее.
Яков Львовпч вошел в холодную комнату, где на лав-
ке, под шубамп, шалямп п суконпой кавказскою скатер-
тью, тряслась от озноба вдова-переппсчпца.
— Голубчик, похлопочите,— произнесла опа навстре-
чу гостю.— Девочки моп бедные с пог сбились. Сходите
завтра к хозяйке!
Яков Львовпч знал, где квартирует хозяйка, и обещал.
Куся сняла для пего чайник с керосинки и палпла ему
чаю.
Степанида Георгиевна Орлова была богатой купчи-
хой. Отец, когда-то лабазный мальчишка, позднее лабаз-
ник, потом фабрикант, умер, оставив ей лавку, дом п
мыльную фабрпку. Степанида Георгиевна замуж не вы-
шла. В спальне иод образамп держала приходо-расход-
ную книжку п счеты. Лицо имела широкое, ноздреватое
после оспы, распаренное, как у прачки, и руку подавала
не прямо, а горсточкой. Платье пахло демикотоном. Пос-
ле переворота Степапнда Георгиевна поселилась у себя
в дворницкой, выселив дворника в летнюю кухпю, и жа-
ловалась па разоренье. Там п застал ее утром Яков Льво-
впч, но не одну, а с товарищем Пальчиком, что-то укла-
дывавшим в портфель. Оп, впрочем, уже уходил, озирался,
где шапка, и левой рукою полез в рукавицу.
— Ну-с, всего! — обнажил оп гнилые зубы с кожурой
от подсолнухов.— Бумагу припрячьте подальше!
Степанида Орлова, когда он ушел, взяла со стола гер-
бовую бумагу и сложила ее пополам.
— Одно разоренье,— присядьте, пожалуйста,— эти
47
самые купчие. Кабы не большевики, стала бы я еще не-
движимую покупать! Мало переплатила крючкам этим!
Яков Львовпч слушал, недоумевая. Степанида Орло-
ва знавала его покойную мать, Василису Игнатьевну, и
смотрела па Якова Львовпча, как па знакомого.
— Какая купчая?
— Ну да, пешто пе слышали? Дом я купила у апте-
каря Палкина, тот, что с фасадом па двадцать девятую
линию. Староват, а ничего, доходный. Деньги-то ведь те-
перь не продержишь, опасно. II зарывать их расчету пет.
А дома подешевели, как помидоры, ей-богу!
И засмеялась купчиха Орлова девичьим смешком без
натуги, без хитрости. Вытаращил па нее Яков Львович
глаза.
— Позвольте! Да как же! Муниципализированный
дом?
— Ну, какой ин на ость. Дешевому товару в зубы по
смотрят. Чего удивились?
— И нотариат упразднен! Какая же купчая?
— Самая настоящая, на гербовой по оплате. Нет, уж
вы в деле немного и смыслите, Яков Львовпч, так пе инте-
ресуйтесь. II языком лишнего пе говорите между чужи-
ми. Я ведь с вамп, как с сыном покойницы Василисы
Игиатьевпы, откровенна.
Руки развел Яков Львович и на минуту забыл, зачем
пришел. Но, вспомнив, заторопился.
— Да, вот что, Степанида Георгиевна. Я пришел на-
счет жпльцов правого корпуса. Не знаете, по испорчено
ли у вас отопление? К ним пе доходит тепло. Там вода в
ведрах замерзла. Пожалуйста, Степанида Георгиевна,
распорядитесь.
— Да что вы, голубчик! Дом-то не мой теперь, а го-
родского хозяйства. Вы бы к городу п обратились. Я-то
при чем? Сама, видите, в дворницкой.
— Как же пе ваш, если покупаете новый? — не удер-
жался Яков Львовпч.
Улыбнулась купчиха. Видно, в добрый час он попал
к пей! Улыбка купчихи Орловой важная штука,— девп-
ческая, без хитрости, без натуги, только оспппкп смор-
щились, набежав друг на друга на упругих, как у япон-
ской бульдожки, щеках. Улыбнулась, ударила звонко по
ляжкам всплеснувшими ручками.
А и хитрый же вы, даром что тише воды, ниже
травы. Ну, если жильцам доора желаете, так передайте'.
48
плату пускай за нонешний месяц вносят нс городу, по-
няли? Ведь не внесли еще?
— Кажется, пе внесли.
— Пусть занесут мне сюды па недельке, я дам рас-
писку. Кто еще там уследит за их платой. Л я, как хозяй-
ка, за все отвечаю. Сами ко мне по каждому пустяку за-
бегаете. Нынче одно, завтра другое. Конечно, сама пони-
маю, морозы — сладко ли? Тепло я пущу, а вы насчет
платы не позабудьте.
— Не позабуду,— ответил Яков Львовпч и вышел.
Дворнику Степанида Орлова, зазвав к собе, слово-
другое сказала.
Дворник, в ведерко воды накачав, неспешной поход-
кой пошел в отделенье, где топка. Сколько возился и что
он там делал, не знаю. Выйдя, опять не спеша, запер оп
топку на ключ н ключ отдал купчихе Орловой, а та его
положила под образа, за ширинку, рядом с приходо-рас-
ходною книжкой и Новым заветом.
А по трубе, повинуясь физическому закону, потекло,
прогоняя зашедшую стужу, победительное тепло к лю-
дям и всем делам пх. Оно дотекло до подвала правого кор-
пуса, н Лиля, пощупав трубу, закричала, как сумас-
шедшая:
— Мама, Куся, хозяйка тепло пустила!
Шел Яков Львовпч по улице мимо тумбы, заборов и
стен, где еще красовалось постановление за номером и
подписями «Реформа нотариата», шел и думал:
«Сметано, да не сшито!»
Глава одиннадцатая
Л И К ВИДА ЦII О I! Н А Я
Контора газеты была и останется только конторой га-
зеты. Корректорша Поликсена, сидевшая при царе за
ночной корректурой, при Керенском, при казаках,— си-
дит и при большевиках. Забрав типографию, помещенье,
запасы бумаги, большевики вместе с ними забрали кон-
тору и корректоршу Поликсену. Только там, где был
раньше «Приазовский край», теперь поместились «Извес-
тия». Но корректорша Поликсена с платочком на плечи-
ках п булочками на ужин, завернутыми в корректуру и
лежащими в муфте,— пожимает плечами: «Подумаешь!
49
Мы п сами без новой орфографии постоянно ппсалп нс
«Пр’шзовскпй край», а «Приазовский край»; бывало, спра-
шивают, почему, а мы себе пишем, и только».
Действительно, со дпя основания газеты, лет этак за
тридцать, писалось вещим издателем не «Пщазовскпй»,
а «Приазовский». В конторе, уплачивая Якову Львовичу
ио тарифу за столько-то строк, шепнули:
— Вы не подписывайтесь под статьями. Слухи ходят...
Положенье непрочно.
А уж что скажут в конторе, за выплатой по тарпфу,
тому доверяйте.
Фронт распластался па разные сторопы, фропт вытя-
гивает, как огопь языки, свои острые щупальцы.то туда,
то сюда, пробует, прядает. Там отступит, здесь вклинит-
ся слишком далеко. Но обрубают могучие гцупальцы
фронта. Немцы подходят все ближе, взяли Харьков, идут
на Ростов. С ними на русскую землю, насилуя русскую
волю и разрушая Советы, ндут офицеры, не немцы, а рус-
ские. Те самые, что в немцев стреляли и пе хотели бра-
таться. Теперь побратались.
С Украины идут гайдамаки, приплясывают,— усы от-
пустили такой закорюкой, что совсем иллюстрация к Го-
голю, и треплются по весенней степной мокроте шарова-
ры, как юбки, на бойких плясучих лошадках. А мрачные,
приученные к смерти корниловцы чистят где-то в степи,
совсем недалеко, винтовки, тяготясь идти с немцами и
пастрелпваясь па город откуда-то сбоку.
В Баку же татары, восстав, режут армян днем и
ночью. Пылают армянские села. А сами армяне, где мо-
гут» днем и ночью режут татар. Поезда не пускаются
дальше Петровска.
Заметался осколочек фронта, оторвавшись в Ростове.
Уж оп обескровлен. Занят товарищ Васпльев. Голосу
пет, ч сто и тяжело дыша, закашливается, обматывая
зеленым гарусным шарфиком горло. Уже по шепчет, а
пишет. Поманит к себе протабаченным пальцем, нажмет
карандашик, вырвет листок из блокнота, и уже побежала
бумажка, разпося приказанье. Даже к рассвету не гас-
пет зеленая лампа во втором этаже белого дома с колон-
памп.
Оопадо/Кеппыо прежде времепп под Новочеркасском,
восстали казаки. Так летит воронье к еще не умершему
воину, кру/кпгея, падает, снова взлетит, высматривая
хищным оком, откуда бы вырвать кусочек. Но воин не
50
умер. Собрав распыленные части, большевики отогнали
казаков. Били в Новочеркасске, холодным штыком доби-
вали, шпарили жаркими пульками, пульверизировали
дымом, картечью и кровью. Жарко и мокро дышалось па
улицах Новочеркасска.
А па Допу ле спеша завозился апрель, выколачивая
вместе с кучами снега морозы. Снег осел, а морозы упали.
Солнышко припекло по улицам, раззадоривая воробьев.
И зеленою шерсткой озимков, как кошечка шубкой, потя-
гиваясь, проснулась весна.
По новому стилю готовились к праздпнку Первого
мая. Но праздник сорвался. Первого мая, как ястреб, над
Темсрнпком закружился немецкий аэроплан п сбросил
бомбу.
Уже гайдамаки с колоннами немцев двинулись к го-
роду. Уже застреляли откуда-то сбоку корниловцы, в го-
род ворвались, ринулись па штыки, думая, что гайдамаки
подходят. Но большевики окружили ворвавшихся. Одни
за другим корниловцы были обезоружены и перебиты.
Вновь зазюзюкалп в городе, разносясь со змеиным
шипеньем, пульки. Страх сковал челюсти. Старики моло-
дели от страха. К ночи в саду пли темном подвале про-
капывали дыру и зарывали длинные тюбики рубликов,
скатанных вместе, обручальные кольца, столовое серебро
или, кто побогаче,— червонцы. Когда-нибудь внуки ис-
кать будут клады — много кладов сейчас позакопано на
Руси!
Ночью спали одетыми, вздрагивали, чуть сосед ше-
вельнется, ждали обысков п при стуке крестились, слов-
но в ноле на молоиыо. А в Ростове неведомым юношей,
именовавшим себя «старым литератором», как пп в чем
пе бывало собран, проредактирован, прорекламирован,
отпечатан п пущен в продажу журнальчик «Искусство».
Товарищ Васильев ругался, бессильно стуча кулаком
по канцелярскому столпку. Оп ругался беззвучно п вы-
плевывал посиневшей губой на платок темпо-красные
сгусткп. Шепотом, от одного к другому, из дому в дом
переходило, что немцы уже в Таганроге.
В апрельское утро для населения был напечатай дек-
рет о понижении цеп па продукты,— продовольственные
в два раза, а прочпе в пять. Купцы прочитали и крякнули,
а крякнув, перемигнулись. И в ответ па декрет взвыли
в хвостах перед лавками обыватели,— товар-то ведь под-
нялся вдвое!
51
— Покупайте, покудова есть! А не то подохнете с
голоду! — говорили купцы, утешая.
И запуганные, одурелые люди платили.
Там и сям проскакали, стегая лошадку, милиционеры
с впптовкамп. Там и сям пристрелили купца для остраст-
ки. Но купец не смутился. Оп, что метеоролог, по воздуху
чует погоду.
А тем временем, порождаемые междувластпем, оду-
релостыо, паникой и суматохой, самозванцы с револьве-
ром у пояса н декретом в руках на подводах въезжали к
купчинам.
— Читал? А это видал? — и с декретом показывается
револьверное дуло.— Ну-тка за добросовестную расплату
в пять раз дешевле тысячу двести аршин того шелка, а
теперь двести фунтиков гарусу да шестьсот пар чулоч-
ков. Что еще? Дамский зонтик? Кладп-тка и сто пятьде-
сят дамских зонтиков для родных и знакомых.
Двадцать пятого старого стиля пстекал ультиматум,
поставленный немцами п гайдамаками большевикам.
Большевики отказались очистить Ростов. И тотчас же
с утра задымился огонь дальнобойных.
Взрыв, как от страшного выстрела, раздался па пло-
щади. С шумом обрушился, рассыпаясь, как веер, на ра-
диусы осиновых досок, базарный ларек. Затопали, шле-
пая в лужу, случайные люди, мечась в подворотню. «Бум-
бум» уж стояло пад городом сплошным грохотаньем
орудий. Шел дождь. С окраин рппулпсь беженцы, толкая
ДРУГ друга, роняя детей п ругаясь неистовой бранью.
Подвалы, свои п чужие, в одно мгновенье забиты людьми.
А по воздуху стоном бегут, догоняя друг друга, снаряды
н разрываются возле самого уха, близехонько. Окна тря-
сутся, танцуя стеклянные трели. Их не заставили став-
нями в спешке, и окна, трясясь, звонко лопаются, рассы-
паются, словно смехом, осколками. Трррах — торопится
где-то ядро. Бумм — вслед за ним поспевает граната.
Трах, городу крах, кррах, трррах! Немцы не скупятся, ар-
тиллеристы играют.
А но подвалам сидят, обезумевши, беженцы, затыка-
ют уши руками, держат детей па коленях, бледнеют от
тошного страха, кто за себя, кто за близких, а кто за иму-
щество.
Но часам к четырем вдруг сразу утихло, как после
землетрясенья. В ворота степенно вошла молочница, баба
52
Лукерья, с ведром молока гт спокойно сказала жильцам,
подошедшим из кухонь:
— Большаков-то выкурили. Чисто.
А на Батайск отступили остатки гибнущих красных.
Стойко дрались за каждую пядь. 3 рунами покрывали ве-
сеннюю степь п валились с десятками pan друг па друга,
живыми курганами. В воздух текли от нпх струйки ды-
ханья п пара: то в холод апрельского вечера теплая кровь
испарялась.
Глава двенадцатая
II Е М ц Ы
Ты продаешь сейчас Библию, напечатанную Гуттен-
бергом, немецкий народ!
Увезли твои древности богатые иностранцы. Скупили
дома твои за бесценок богатые иностранцы. Хлеб твой
едят н пьют твое пиво, глядят па актеров твоих и отели
твои наводняют богатые иностранцы. В Руре на горло
твое наступил французский каблук, и хрястнуло горло.
Обезлюдели, парализованы, остановились заводы. Руки,
прославленные в работе, бездействуют. Где твоя слава?
Ио униженному руку протянут с Востока. Там, над
кремлевской твердыней, вьется красное знамя Советов.
Коммуна — друг униженных. II она говорит нм: вы поте-
ряли. но не всё потеряли. Вы сохранили себя. Лучшее
в мире сокровище — правда. Правдиво сознаться себе в
том, что есть, в том, что было, и в том, что должно быть
по совести,— вот великое паше богатство. С ним всту-
пает народ в неподвластные хищникам дали, в крепко-
стенную, высокобашепиую, золотую страну — в гряду-
щую эру.
II правдивой да будет рука, что опишет тебя и полки
твои, зарубавшие большевиков по найму за хлеб гайда-
мачип в угольном Донецком бассейне. Ты шел туда в
мае — апреле девятьсот восемнадцатого, богатого бедами,
года, как ныне французы идут в твой угольный Рурский
бассейн!
♦ * ♦
Выползли из подвалов оторопелые люди; по евши, не
пивши с утра, поспешили к калиткам, ловят прохожих,
спрашивают,— те кивают па площадь.
53
А па площади людно. Подошвой стучат по неровным
булыжникам улпц, в серых касках, подтянуты как на
картинке,— немцы.
— Немцы! Вот тебе раз! — вздохнула на улпце прач-
ка. II но понимала, а все же вздохнулось. Сердечная
вспомнила, как отпевала солдатнка-мужа, погибшего па
Мазурских болотах, а сып был в красноармейцах.
За колонной солдат, припадая к улице задом, как ска-
чущие кенгуру, прогромыхали и скрылнся пушки.
За пушками, удпвляя невиданным блеском, алюмини-
евыми кастрюлями, кружками, чайниками и прочей посу-
дой, проехала ровным аллюром походная кухня.
Офицеры и унтеры в темно-зеленых перчатках, в мун-
дирах защитного цвета п в гетрах,— «баварской и вюр-
тембергской лаидсверскпх дивизий»,— шлп сбоку, по
тротуарам, сверяя ряды проходящих. Были онп белокуры,
с выпученными глазами, с красноватыми лицами и па
висках — с узелками набухших артерий.
Остаповпвшпсь перед собором, часть их сделала под
козырек и по знаку офицера промаршировала в соседнюю
улицу. Часть пх стала, перебирая ногами, как на ученье,
и готовясь куда-то свернуть. Другие же, сразу сброспв
строгую выправку и симметрию наруша, принялись
укреплять пулемет задом к церкви, а носом па улицу п, ра-
зобрав походную кухню, расположились стоянкой.
Живо хворост собрали, штыкп завязали и вздули
огонь рядовые. Живо ссыпали кофе в кофейники с заки-
певшей водой и из банок досталп сухарики, сахар, кон-
сервы, шоколад п сгущенные сливки. Пили немцы пз
кружек, прикусывая и пе глядя по сторонам. Казались
они дагомейцами ', привезенными целой деревней в зоо-
логический сад, для того чтоб кухарить и кушать на гла-
зах любопытных.
А вокруг-то! Все повысыпалп поглазеть па диковин-
ных немцев. Бабы, старые и молодые, в платочках, плат-
ках п косынках, гимназисты, учителя семппарип, мате-
матик Пузатиков с дочкой, поп Артем с попадьей, Степа-
нида Орлова, купчиха; Пальчик, ставший опять просто
Нальчиком, ио повышенный в чине нотариусом, за то, что
тихонько отдал ему вешалки (ремингтон же припрятал);
Людмила Борисовна — в чериой шелковой шляпе, ще-
Д а г о м е й цы народность в Африке. До революции даго-
мейцев привозили цирковые антрепренеры и показывали в цирке.
51
гольских башмачках пз шевро п в весеппем костюме,
френчи, смокинги, венские демпсезоиы с отвороченными
над суконным штпблетом заграничными брюками,— вид-
но, не заяц один по Дарвину шкуру меняет: белый зпмой
п при первой траве — буроватый!
Л вечер на редкость весенний. Пахпут липы иаху-
чпмп почками; стрельчатые, как ресницы, лпсточки ака-
ции развертываются, сирень зацвела. Солнце село, по
небо голубое, прозрачное, с реющей птицей и редкими
белыми тучками.
Взволнованы барышни — много пм будет занятии!
Взволнованы матери — можно списаться с родными,
узнать, где Апна Ивановна, Анна Петровна п Марья Семе-
новна, где доктор Геллер с женой, увезли ль бриллианты
и повидались ли с Кокочкой, адъютантом у генерала
Безвойского. Взволнован папаша — ведь дума-то будет,
как раньше, п будет управа!
Немецкие унтеры и офицеры в зеленых перчатках, в
мундирах защитного цвета, шаркали и улыбались, знако-
мясь с девпцамп. А те приглашали немецкими фразами,
заученными в гимназии у херр Вейдепбах, выкушать ча-
шечку чаю. Офицеры, благодаря, улыбались, по с чувством
достоинства проходили в открытые настежь парадные.
Буржуазия ждала их.
— Какая? — спросит наивный.
Та самая. Та, что в начале войны, брызгая пеной, кри-
чала о подлости, нпзостп, тупости пемцев. Та, что измен-
никами называла издавших указ о братанье. Та, что
упорно, с документами и доказательствами, уверяла,
будто Лепин прпдумап иа немецкие деньги. Та, наконец,
что видела в Бресте конец государства Российского.
Особняки заиылалп свечамп и лампочками. Бело-
снежные скатерти вынуты из супдуков и расстелены.
Электрический чайник кипит, п кипит самовар, а в бу-
фетной из банок, завязанных собственноручно, с хитры-
ми узелками, чтоб девки ие крали, достается варенье.
В граненые вазочки накладываются абрикосы, кизил, и
айва, и клубника виктория, пахнущая ванилью. С пас-
хой совпало, вот счастье-то! На улице бились п резались,
а в особняках все сделано к пасхе, что иужно: раздобрен-
ные кулнчп, пожелтевшие от шафрана, с изюмом и мпп-
далями; творожная белая пасха с цукатом; ветчинный
огромнейший окорок, выбранный у колбасника прямо с
веревки по давнему п священному праву и собствепио-
55
ручпо в печи запеченный; индейка — пушисты, как пух-
лая вага, молочные ломтп индейки, нарезанные у грудни-
ки! II много другого. Графинчики тоже не будут отсут-
ствовать, все в свое время.
Много бежало ее пз особняков — буржуазии. Много
осталось ее в особняках — буржуазии. Упразднитель в
«Известиях» бился месяц и два, упразднял то одно, то
другое — орфографию, сословье присяжных поверенных,
собственность, право иметь больше чем столько-то денег
наличными, по упраздняемое, как журавли по весне, воз-
вращалось.
Офицеры входили, расстегивая перчатки. Ослеплен-
ные светом и белоснежною скатертью с яствами, улыба-
лись. Самодовольно — один, а другие — насмешливо. За
столом легким звоном звенели чанные ложки о блюдечки
и о стаканы, передавались тарелки, просили попробовать
то одною, то другого. Офицеры расселись пе по-указаи-
пому, а но немецки, меж дамами, чередуясь,— мужчина
и женщина. 11 это понравилось очепь хозяйке, стянувшей
корсетом грудо-брюшную полость, повесившей в уши два
солитера и говорившей сквозь губы, их едва разжимая,
чтоб пе выдать искусственной челюсти.
Хозяин Заговорил об ужасах большевизма и благода-
рил с теплотой и сердечностью германскую армию.
Гинденбург у себя никогда не стерпел бы того, что
паша военная власть не истребила тотчас силой оружия.
Мы некультурны. Мы позволяем какой-то шайке банди-
тов, невежественной и столько же смыслящей в Марксе,
сколько свинья в математике, захватить власть и полгода
дурачить квропу. Посмотрели бы вы, что у пас тут тво-
рилось! Я сам знаю Маркса, я читал Меигера...
По разговор о марксизме офицеры не поддержали,
они пожимали плечами. И сдержанно говорили, что идут
добровольцами (с улыбкой, подмигивая: добровольцами,
император не вмешивается!) с целью лишь очищения и
опреде 1енил границ по Брестскому миру. И, кроме того,
1<1пд<1маки, угнет(чшая нация. Гайдамаки за очищение
Дош кой ооласти обеща ш им семьдесят пять процентов
всею урожая. ‘
— Своего?
Пет, донского. Очистим область— и получаем.
Но есть могучее средство развязать языки, это сред-
ство найдено Поем. Пьет хозяин, с > риятпой улыбкой
пулы урною человека. Пьет хозяйка, потягивая сквозь
56
зубы, чтоб ие выдать искусственной челюст , пьют дамы п
офицеры. Порозовели, повеселели. Младший, фон Фукеп,
стеснявшийся при ротмистре, уж выдал на ухо даме:
____ Наш путь через Кавказ, Закавказье п Малую Азпю
в Индию. Мы завоюем Кавказ, Закавказье и Малую
Азпю только попутно, задача же — в Индии. Индию надо
отбить в отмщенье разбойникам англичанам!
— Индию,— подхватили другие.
— Индию,— протянул п хозяин почтительно, в глу-
бине души страстно желая, чтобы немцы остались паве! п
в Ростове и жили бы и наводили порядок,— чшшо и
мирно.
А был он не кто иной, как наш старый знакомец, Иван
Иванович, не успевший бежать на Кубань. Да, Иван
Иванович пережил большевистские страстп и гордился:
он нс какой-нибудь эмигрант, Петр Петрович, оп все ви-
дел, все знает п все пережил самолично. Оп готов напи-
сать мемуары, разумеется, пе в России, а летом, в Висба-
дене где-нибудь. Но Иван Иванович уж пе тот, он разо-
чаровался в парламентаризме. Мы некультурны, нам
нужно твердую власть, хотя бы немецкую...
В кухне же, у кухарки Агаши, собралось свое обще-
ство: столяр Осип Шкапчнк, военнопленный пз чехосло-
ваков. обжившийся дворником п столяром в этом доме,
два немецких баварских солдата, Аксютка п Люба, кре-
стьянские девушки на услужении.
Осип Шкапчнк служил переводчиком. Солдат уго-
щали Те ели и нехотя говорили: хлеб нужен им. Из-за
хлеба и наступают. Теперь, говорят, будут брать Ставро-
польскую губернию, тоже хлебную. Сахару вот привезли
из Украины. Не купите ль? Продают но дешевой цепе,
сто рублей за мешок. Воевать надоело.
Г. iава т ринадца т а я
ОЧИЩЕНИЕ ОБЛАСТИ
Кольцом окружили большевиков под Батайском
С каждым днем, словно от взмаха косы над степною тра-
вою, ложатся ряды их. Но теснее сжимаются те, что оста-
лись, и теснее зубы сжимают: такие недешево стоят!
Душу за душу, смерть за смерть,— обессиленными рука-
ми сыплют порох, забивают патроны, наводят могучую
пушку. Тррах — отстреливаются большевики.
57
В Ростове гранатами уничтожены Парамонова верфь,
мореходное училище и пострадали дома. Их измором бе-
рут, смыкают железною цепью, по, голодные, истощен-
ные, пз-за груды убитых, как за стеноп баррикады, от-
стреливаются большевики. Там, иод Батайском, лягут
они до последнего. Там, под Батайском, трупов будет
лежать в степи, как птиц перед отлетом. II в городе го-
ворят: если трупы нс уберут до разлива, надо ждать не-
бывалых еще па Дону эпидемий,— водь разлившийся
Доп их неминуемо смоет.
Так полегло под Батайском красное войско. И рап-
соды о нем, если только пе вымрут рапсоды, когда-ни-
будь сложат счастливым потомкам былину.
Между тем обыватели по Ростову разгуливают, уте-
шаясь порядком. Два коменданта у нпх, полковник Фром
для Ростова, а для Нахичевани стройный п рыжеусый,
в краспооколышевой фуражке господин лейтенант фон
Валькер.
Фром и фоп Валькер вывесили объявление, чтоб не-
медленно, в тот же час, торговки подсолнухами ликви-
дировали своп предприятия. Чтоб отныне они па углах
с корзинками свежеподжареиных подсолнухов, также и
семечек тыквенных и арбузпых, стаканчиками прода-
ваемых, не сидели. II чтоб обыватели подсолнухами меж-
ду зубами не щелкали, их не выплевывали и по улицам пе
сорили. А кто насорит — оштрафуют.
Вслед за этим Фром и фоп Валькер опять объявили,
что по улицам можно ходить лпшь до одиннадцати и
три четверти, но пи па секунду пе позже. А до одинна-
дцати и трп четверти ходи сколько хочешь.
В тот год, восемнадцатый, был урожай на родильниц.
Бывало, по улице идя, встречаешь беремеппых чаще, чем
прежде. II, про указ номер два разузнав, всполошились ро-
дильницы, перепугались. Прпрода-то ведь своевольна! Что,
если захочешь родить среди ночи, как ироехать в больницу
иль в клинику? Хорошо, коль в одиннадцать тридцать, а
если позже? II с тяжкой заботой, не сговорясь, но сплош-
ной вереницей потянулись родильницы в комендатуру.
Был полковник Фром по фамилии и по характеру
благочестивым. Много впдел он очередей, наблюдал и
явленья природы — метеоры, затменья, полет саранчи,
сбор какао, частью в натуре, а частью в кинематографе,
по такого не видел. II оесстрашпын па поприще брани,
полковник душою смутился.
58
— Was wollen die Damon? 1 — спросил он, склонясь
к своему адъютапту.
Тот вызвал Осипа Шкапчпка, переводчика. Был Осип
Шкапчик, столяр, за знакомство с русскою речью и по-
нимание местного быта, определен переводчиком в ко-
мендатуру.
Осип Шкапчик, не мысля дурного, поглядел на толпу
пз родильппц. Потом деловито у крайней осведомился:
— Сто волюете у комендантеп?
Так и так, говорят ему дамы, па предмет родов без
препятствий разрешенье ночного хожденья, ибо часто
приходится ночью ездить в клинику плп в родилку.
— Поппмаль,— им сказал Осип Шкапчик и ответил
полковнику Фрому, что для нужды родов очень часто по
ночам им приходится ездить.
— Gul! 2 — тотчас же промолвил полковник.— На-
пишите им каждой, что надо!
II родильница каждая вышла, унося в ридикюле до-
кумент:
«Wurl. Landver, Regiment № 216, BalalJion 11,
Der Inliaber ds. hat als Arzt das Recht auch nach 11
Nachts auf der Strasse zu sein» 3.
А в частной беседе полковник Фром молвил задум-
чиво: «Странные люди. Вот, например, у них в городе
все акушерки сами беременны и, представьте себе, в
одно время рожают».
Полковник Фром уважаем управой и думой. Оп в
присутственные часы присутствует и принимает. А лей-
тенанта фон Валькера полюбили дамы и барышни — оп
в неприсутственные часы знакомится и гуляет. Часто
краспооколышевую фуражку вад свежим лицом с рыже-
ватыми усиками можно увидеть на улицах, в скверах плп
в клубном саду. Лейтенант фоп Валькер, любитель про-
гулок, доступен.
На другое же утро — жпв курилка! — вышел и «При-
азовский». Корректорша Поликсена над ночной корректу-
рой пожимала плечами: «Шуму-то, шуму! И чего они? Все
равно ведь «и» с точкой не ставят, а по-прежнему пишут
не «Прхазовскпй», а «Приазовский». Уж помолчали бы!»
1 Что угодно дамам? (нем.)
2 Хорошо (нем.).
3 «Вюртембергский пехотный полк № 216, батальон 11. Предъ-
явитель сего имеет право как врач быть па улице и позднее И ча-
сов ночи» (нем.).
59
Шуму же было немало. Рычала передовица, свпстел
маленький фельетон, кусались известия с мест (сфабри-
кованные тут же на месте), стонал большой фельетон,
тромбонпла хроника н оглушительно били трещотками
телеграммы: «Победоносно... центростремительно... цер-
ковный благовест... твердый порядок... святые тради-
ции...» А в передовице проклятие осквернителям русской
землп, извергам и душегубам — большевикам. Кто-то пз
доброхотцев, иа радостях стиль перепутав, взвился со-
ловьем: победоносным германским войскам, защитникам
правого дела, он желал от души горячен победы п войны
до конца над варварамн-болыпевикамп.
Транспорт налаживался. Уходили вагоны.
По дворам, по колам — с карандашиком, по волост-
ным управлениям — с бумажками, а по пажитям — с
морскими биноклями ходили люди в мундирах. Предпи-
сывали — сеять. Винтовка-надсмотрщик в спину дулом
смотрела тому, кто пе сеял.
По закромам и по ссыпкам гуляли толковые люди, им
пальца в рот нс клади. Чистых семьдесят пять процен-
тов со всего урожая принадлежит нм по праву, по когда-
то он будет!
Выколачивались казачьи задворки. Казались задвор-
ками, а чихали мукой. Выколачивались казачьи колодцы —
смотрели колодцами, а плескали зерном. П транспорт
налаживался. Уходили вагоны. Туда, куда следует, по на-
значению.
— Между памп,— шипел богатейший казак, думский
гласный, пайщик газеты,— немцы здорово нас выколачи-
вают. Присосались, как пиявки.
По они очистили область! — наставительно молвил
другой, чье имущество было в кредитках далекого верною
банка и в бриллиантах недалекой, но верной супруги.
Даже слишком! — буркнул казак. Он прослыл с
тех пор либералом.
Ооыски, аресты шли тихонько и незаметно. Плакали
жсгты раоочих опять вздорожала мука. С ума сойдешь!
Жалованья не платят, а хлеб что пи день то дороже. Хоть
соси свою руку.
Плакали даже в станицах — так обесхлебеть и рань-
ше пе приходилось.
] олком смотрели и ооывателн, кто победнее. В горо-
де, па базарах, стоит запустенье: пи хлеба, пн рыбы, ни
мяса. К ре тьяие попрятались и по подвозят продуктов.
СО
Г. шва четырнадца in ап
ЛИХОЛЕТЬЕ
В эти дни ворон каркал
о погибели русских.
На Украине выбран гетманом Скоропадский, поме-
щик. Выбирал же его император Вильгельм.
Стала Украина державой с германской ориентацией.
И Скоропадский ездил к Вильгельму в Берлин па по-
клон. Кавказ отделился, распался на государства. Каж-
дое стало управляться по-своему, каждое слало гонцов
то в Англию, то во Францию, то к Вильгельму с прось-
бой принять всепокорнейше ориентацию.
А в Мурманске высадились французы и англичане.
В Великороссии, сердце Советской России, восстали
эсеры. Из-за угла убивали. Снимали с поста тех, кто креп-
кой рукой держал еще ключ государства.
В эти дни ворон каркал
о погибели русских.
Были раздавлены на Дону лучшие силы рабочих.
Если и не потухла надежда на помощь советского цен-
тра, то ушла так глубоко, что люди пе видели этой на-
дежды в голодных зрачках пролетария.
Урожай поднялся, налился, был собран и вывезен.
Фельдъегеря, приезжая на юг из Берлина, оттуда чулки
привозили знакомым девицам, духи и перчатки.
Открылась в Ростове и книготорговля. Книги были
в пестрых обложках, с поясками заглавий. Давно мы не
видели книгу, а тут продавалась немецкая кипга. Три чет-
верти о войне, об армии, о гегемонии над миром, ко чет-
верть — п за нее забывались другие три четверти,— чет-
верть была о науке, о правде, о мысли. Был Гёте, и было
о Гёте. Был Вагнер, и было о Вагнере. Был Рихтер, и было
о Рихтере. Песней глядела с прилавка кппжечка Жан-По-
ля Рихтера «Зпбепкейз, адвокат неимущих».
Подняли голову местные монархисты.
Родзянко п Савинков где-то стряпали соус пз русско-
го зайца.
Союз Михаила-архангела стал перышки чистить в
ангельских крыльях, готовясь к погрому.
Толстые пянп Володимпрской, Тульской, Калужской
губернии,— одна говорила на «о», другая тулячила, тре-
61
тья калужмла,— сидя в клубном саду, где в песочке па-
сомые ими ребята резвились, беседовали шепоточком:
— Слышали, милые?
— Нет, а чего тако?
— В Снбнри-то, где наш царь-батюшка... Слышь,
одни из охранщпков был с ним лютее всех, гонял мило-
стивца, как скотину, да... Только гонит он это государя
прпкладом-то в спину, ко всенощной в церкву под воскре-
сенье, ну и видит: из церквп-то, милые вы мои, в бе-
лой перевязи на руке со святыми дарами идет сам Хри-
стос, провалиться мне, завтра чаю не ппть. Подошел к
государю п такопько ласково да уветливо: «Тсрпп, гово-
рит, до конца, мой мученик»,— п дал ему святых тайн
приобщиться. Вот ей-бо! Что ж вы, милые, думаете?
Охранщик-то, красногвардеец, как побежит, да как побе-
жит, и ну всем рассказывать. Его в сумасшедший дом,
а он сбег, его на фронт, а он и оттсда сбег и все-то рас-
сказывает, все рассказывает. Сейчас, милые вы мои, по
Рассе ходит п все рассказывает, верно я вам говорю...
— Охо-тко!
Няни шепчутся, воздыхают. Няни привыкли в чи-
стенькой детской под образами вприкуску пить чай.
С няней не всякий поспорит! Опа барыне па барина, ба-
рину на барыню. А выгонишь, няпыш-то свой профсоюз,
как масоны, имеют, наскажут такого, что после — убей-
те — ин одна нс пойдет к вам на службу...
В Нахичевани перед собором, лицо приподняв и рас-
топырив руки, как па кадрили, стоял памятник Екатери-
не. Монумент был из бронзы. Год назад рабочие дружной
толпой собрались вокруг монумента, снесли его наземь
с подставки, а после убрали. Подставка осталась пустою.
Промолчали художники,— пусть снимают пз рук вой
плохую бронзу!
По год прошел, и наутро в окно увидали жильцы
С гспапиды Орловой, как шли под начальством немецких
солдат рабочие, шли и па веревках что-то тащили. Рабо-
чие были безмолвны.
Командовали солдаты: «Mehr rechts!» 1
Переводил Осип Шкапчик: правейте!
Но рабочие праветь пе хотели п слева, погнув о ре-
шетку пос и два пальчика Екатерины, растопыренные,
как иа кадрили, без возгласов, в мертвом молчанье
1 Правее! (нем.)
62
подняли тяжелую ношу, и па гранитной подставке был
бронзовый идол поставлен.
— So! 1 — одобрили немцы.
Мальчишки-газетчики, отовсюду сбежавшись на пло-
щадь, гоготали.
— Не ори, дурачье,— сказал им суровый рабочий.
Шумен Ростов. Продают — покупают. Город живет
хмельною и гнусною жизнью. Ходят по улице с папирос-
кой у краешка рта спекулянты, краешком глаза посмат-
ривают. Каждая будка печет пирожки с мясом, с рисом,
с капустой, с вареньем, каждый угол занят девицею с
вафлями, каждой вафле есть покупатель. Мальчишки
свистят, торгуя ирисом, во рту побывавшим для блеска.
Открылись пивные — продают двухпроцентное пиво.
Ликуют гробокопатели — много могильщикам дела!
Русская смерть утомилась, русская смерть переела за
бранными брашнямп под Батайском п Новочеркасском.
Ей па смену пришла испанская мирная смерть.
Через границы и таможни, легкими пальчиками при-
подняв бахрому болеро, протанцевала опа по средней
Европе и села над Доном.
Гибли люди по-новому: по-пспапскп.
Чихали сначала. Кашель на них нападал. Растирали
грудь скипидаром. Дышалось с прпсвпстом; грппп, дело
пустое: аспирин, вот и все. Но наутро лежал человек, ско-
ванный мрачной тоской.
— Отчаяние, меланхолия,— говорили домашние док-
тору.
Плакал больпой, кашляя сухо:
— Я умру, я предчувствую!
Врач отвечал:
— Испанка, берегите его от простуды.
Сильные выздоравливали.
Хилые умирали.
И мерли без счету: работник, не желавший в постели
терять драгоценное время; детишки, беременные, роже-
ницы и кормившие грудью.
В эти днп ворон каркал
о погибели русских.
1 Так! (нем.)
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
Плачут в тоске умирающие па
кристалле Эвклида...
Глава пятнадцатая, лирическая
ПЛАЧ ПО ЭВКЛИДОВУ МИРУ
Страшно видеть тебя лицом к лпцу, Перемена!
Обживаются люди на короткой веревочке времени,
данной нм в руки. Обойдут по веревочке от зари до зака-
та короткий кусочек пространства, данный им под ноги.
Всё увидят, запомнят, в связь приведут, каждой вещи
дадут свое имя. II между ними п между вещами ляжет
выровненная дорожка, пз конца в конец выхоженная
своим поколеньем. Ей имя — привычка.
Станет тогда человек ходить по дорогам привычки.
II нетрудно ногам, ступившим на эти дороги: вкось пли
прямо, назад иль вперед, а уж они доведут человека до
знакомого места.
Только бывает, что вырвет веревочку распределитель
времен из рук поколенья. Тогда из-под ног поколенья
выпорхнет птицей пространство. Остановится человек,
потрясенный: не узнает пи пути, ни предметов. Боитс i
шагнуть, а ужо к нему тяжкой походкой, чеботами му-
жицкими хряско давя что попало, руками бока подпирая,
дыша смертоносным дыханьем, чуждая, страшная, много-
бчнтая, как вызвездивший небосклон, чреватая новым,
подошла — Перемена. Неотвратима, как смерть: ее, если
61
М. С. Шагппяп. Март 1931 г.
Рисунок Магдалины Шагппяп, сестры писательницы.
хочешь, прими, если хочешь, отвергни,— все равно не
избегнешь.
И, как смерть, лишь тому, кто доверится ей, заглянув
в мпогобчптый взор,— она сладостную, сокровенную ра-
дость подарит и на смертные веки его положит нежную
руку. Перемена, освободительница всех скорбящих!
Каждому, кто под небом живет, дано пережить но
однажды предчувствие смерти. Спархивает оно, словно
бабочкпны крыла, ваш лоб в иные минуты. II певцу тво-
ему, Перемена, тронул волосы тот холодок.
Встало сердце, холодом сжатое, как привидение в
савайе, как мороз, проходящий по коже. Все вспомнило
сразу: созревания вещих любвей, оиавшпх до срока: за-
кипания крови, другой никогда не зажегшей; мудрую
нежность, источившуюся на бесплодных; погоню за при-
зраками,— п за тобою, последний, ты, с седыми бровями
и невеселым пристальным взглядом, отчпм с гор Прикар-
патских, колдун, так сладко любимый!..
Пусть же холодом вечной утраты наполнится песня.
Не тебе, Перемена, чье могущество славлю, а уходящему
па закат Эвклидову миру будет плач мой.
Прямолинейный! Древний для пас п короткий, как
вздох, перед будущим, ты кончаешься, мир Эвклида!
Пляшет в безумии, хмелем венчаясь, Европа, порфиро-
носная блудница. Пустые глазницы ее наплывающей но-
чи не видят.
Боги уходят, дома свои завещая искусству.
Так некогда вышел Олимп, плащ Аполлона вручив
актеру п ритору; а за кулисами маски остались, грим и
котурны... Мы за кулисами уже подбираем и вас, ви-
зантийские маски! Строгие лики, источенные самоис-
требленьем, мертвые косточки, лак, пропитавший доску
кипариса, смуглые зерна смолы, сожигаемые в тяжелых
кадильницах, темное золото риз, наброшенных на Тебя
и надломивших Тебя, Лилия I алплеп!
Другими дорогамп поведет Перемена.
Прямолинейный! Ты, кто навек разлучи i две парал-
лельных, кто мечту о несбыточном, о песлияином, об
одиноком зажег в симметрии земного кристалла, про-
странство наполнил тоской Кампанеллы о заполняемости;
ты, кто бросил физикам слово об ужасе пустоты, horror
vacui *,— ты при смерти, мир Эвклида! Кристалл пскри-
1 Ужас пустоты (.tar.).
3 М Ш.1ГМНПН, т 2
65
вился. Улыбка тронула губы рассчитанного симметрией
пространства. И улыбка убила твою прямизну, заверте-
лись отсветы ее, искажая законы. Две параллельные
встретились. Из улыбки, убившей тебя, родилась
геодета.
Плачут в тоске умирающие па кристалле Эвклида.
Плачьте же, плачьте, оплакивайте уходящее! Но все-
ми слезами вам пе паполнпть завещанной трещины меж
прямизною сознанья п ложью и кривью действительно-
сти, дети Эвклидовой логики! Посторонитесь теперь: к нам
входит кривая. Мост между должным и данным, быть мо-
жет, построит она, дочь улыбки, соединительнпца* гео-
дета.
Глава шестнадцатая
ВЫШИТЫЕ ПОДУШЕЧКИ
Душно становится жить на тесной земле в ппые ми-
нуты. Все передумано, перепробовано, грозит повторень-
ем. Возраст-грпмпровальщик карандашиком складочки
чертит возле рта, возле носа. Тронет точку, опустит уг-
лы, и видишь, что человек все изведал, устал, окопался,
как хищная ласка, в своем одиночестве,— проходи себе
мимо. II для повой надежды на чудо, для счастья прибе-
регает зевоту.
Душно дышать меж вышитыми подушечками у вдо-
вы профессора Шульца, Матильды Андревны. Вход в
квартиру был через стеклянный фонарь, где не звякал
звонок, обмотанный мягкою тряпкой (от нервов Матиль-
ды Андревны), а только шипел, содрогаясь. На шип бе-
жала прислуга.
Чехлы пе снимались в квартире ни зимою, пп летом;
по поверх них набросала хозяйка искусной рукою цвет-
ные подушечки: одна вышита гладью, другая па пяль-
цах ковровою вышивкой; третья вовсе пе вышита, а прос-
то пуховая в шелку, с футляром из кружев; четвертую
разрисовал по атласу художник; пятая собрана из мало-
российской ширинки, и сколько еще мягких, круглых,
квадратных, прямоугольных, пухлых, как муфты, и плю-
шевых плоских подушек!
В них, утопая локтями и слабыми спинами, сидели:
хозяйка, сановитая немка, с тюрингенским певучим ак-
цептом, новый ее постоялец, доктор Яммерлипг, упол-
66
помоченный от «Кельнской газеты», и дочь ее, Генпчка
Шульц, двадцатппятилетняя.
Доктор Яммерлпнг был католиком. Бритый, с ямоч-
кой на подбородке, с коротким прямым, над верхней гу-
бой приподнятым носом, с бесполым и чувственным ртом,
от бритвы запекшимся язвочками в тонких и острых
углах, с прямыми бровями над узкозрачковым взглядом
кошачьим.
Доктор Яммерлпнг говорил о Европе. Голос его зву-
чал глуховато:
— Мы накануне больших событий, фрау Шульц.
Католической церкви сейчас, как никогда, надлежит
стать матерью христианского мира.
— Что же вы станете делать с протестантами и с
англиканцами? — спросила фрау Шульц, сановитая нем-
ка, любившая спорить.
— Вы затронули важный вопрос. Но, видите ли, папа
думает (между памп, конечно), и его святейшество прав
безусловно, что когда будет поставлен на карту принцип
культуры; когда мы вплотную приблизимся к моменту
раздела па своих и чужих, христиане сомкнутся и отпа-
дут их взапмпые расхожденья.
— Как же вы представляете себе будущее? — спро-
сила красивая Геня, взглянув Яммерлппгу на губы.
— Гегемонией папства над всей европейской куль-
турой,— ответил католик, сухими губами, как червяч-
ком, извившись в улыбке над деснами.— В этом смысле
мы должны даже радоваться русскому большевизму. Ои
наивен. Своею наивностью оп замахнулся наотмашь и
многих перепугал. Государство и собственность, перар-
хизм людских отношений, паука, искусство и право —
все, устрашившись, прибегнет к ограде церковной. Ибо
лишь внутренняя организация может Европу спасти от
угрозы Интернационала.
— Значит, опять в подчинение к авторитету? Жечь
еретиков, запрещать развиваться паукам,— средние ве-
ка, аскетизм, монастыри, сочинения ad gloriam Dei? 1
— II могучий расцвет пашой пластики. Да. Что ж тут
страшного в аскетизме? Почитайте-ка Фрейда. Сублими-
рованный в могучие тиски неудовлетворенного творчест-
ва, пол, как электричество, двинет культуру опять к фор-
мованью, к дивному кружеву спекулятивного мышленья,
1 Во славу божию (лат.).
з*
67
к песпе и к музыке. Лучше водь два-три стиха гениаль-
ных, чем пара-другая ребят со вздутыми с голоду на ра-
хитичных ногах животами. Как вы думаете, фрейлен
Геня?
Но Гепя думала молча. Красивыми серыми с поволо-
кой глазамп глядела опа на нервные пальцы руки своем,
полировавшей о светлую юбку миндалевидные погти.
За Геню ответила мать, сановитая немка:
— Вы очепь односторонни, херр Яммерлппг. Вам ка-
люется, будто в культуре борются только две силы, а я
так думаю, что есть ведь и третья сила, разумно умерен-
ная, та, что зовется прогрессом.
— Одна пз масок великого оборотня, семитизма! —
воскликнул католик.— Идея прогресса чужда арийскому
духу! В мире есть лишь авторитет и добровольное под-
чинение, то есть церковь. Или же авторитет и насилие,
то есть опять-таки церковь. Все остальное — миражи.
Дверь открылась, и Машенька, горипчпая в белом
чепчике, спросила хозяйку:
— Матильда Апдревпа, где прикажете накрывать, в
столовой или в гостиной на круглый стол?
— Погоди, я сама все устрою.
И фрау Шульц, извинившись, пошла, сановптая нем-
ка, плывущей походкой за Машей. Дверь закрылась.
Смолкли шаги. Геня все продолжала сидеть, полируя
миндалевидные погти.
Доктор Яммерлинг, оглянувшись, подсел к пей.
— Вы не сердитесь па меня за вчерашнее? — произ-
нес оп шепчущим голосом.
Пе сержусь, но...— Геня порывисто прпслопплась
к плечу Яммерлинга. И от нее к мему перебежало жаркое
веянье жизни, а от пего к пен переползло холодное пламя
чувственности. Он взял ее руку, разжал и, лаская, провел
по ладони.
Перешли пз гостиной в столовую слишком тихая Ге-
nii’ika и преувеличенно разговорчивый Яммерлпнг. Сели
не рядом, а в отдалении друг от друга и тотчас же заняли
руки игрой в бахроме от салфеток, перестановкой бес-
цельной тарелок, вилок и ложек.
Матильда Апдревпа открыла все окна и подняла по-
лотняную штору, скрывавшую дверь па балкон. В ком-
нату сухо повеяло душной июльскою ночью.
68
Глава семнадцатая
ПОЛИТИКА II МИРОВОЗЗРЕНИЕ
Подними голову п гляди на бесчисленные миры над
тобой.
Ты — песчинка. Ты, как тысячи пчел, переполняю-
щих улей, носишь с собой тысячи планов организации
мира. Улей гудит, пчела за пчелой вылетает, смена мыс-
лей строит строжайшее зданье науки, где все соответ-
ствует опыту, а меж тем заменяется новым в положен-
ный срок. Охотник за истиной, открывающий цепь соот-
ветствий, ты обречен па него, па соответствпе: разве не
ты фокус все топ же вселенной?
Так думал Яков Львовпч июльскою ночью, присев па
скамейку городского бульвара. Он похудел п осунулся,
веки, совсем восковые, лежали па отяжелевших от со-
зерцанья глазах: долго, закинув голову, отражали глаза
катившиеся меж ветвями широким потоком миры,—
и устали. Он расстегнул воротник, прпслонплся к сштпке
скамейки.
Внизу, под ногами, шелестели изредка листья, пе в
пору упавшие с веток. Ветер лежал нпзко и, поворачи-
ваясь на другой бок, дышал жаром отяжелевшего дня
меж йогами редких прохожих. Встанет, покружится,
шурша листьями, бросит горстью сухой и щебневой пыли
в лицо замечтавшемуся, побежит полосой, закачав фона-
рем залитое пространство взад-вперед, то туша язычок
фопаря, то его раздувая, а после вдруг сгниет, п пет его.
Сухо, душно, печем дышать.
Задев Якова Львовича платьем, прошла одинокая
женщина. От платья ее потянуло пылью и гарью.
Одиночество торжественным сонмом звезд, расширя-
ющихся в усталых глазах, как предметы перед засыпаю-
щим человеком, сонное, светлое, оплывало сознанье...
Вдруг кто-то сказал перед ним по-пемецки, сквозь
зубы говоря с собой:
— Schon wioder! 1
II в шепоте Якову Львовичу послышался старый зна-
комый; оп вскрикнул:
— Доктор Яммерлинг!
Спичка чиркнула, свет прошел по фигуре под дере-
вом, привставшей со скамейки бульвара.
1 Уже опять! (нем.)
69
— Херр Мовшензон, поразительно!
Два старых соседа за столом табльдота в пансионе
города Мюнхена, два бывших товарища по книге и вы-
пивке, пораженные, остановплпсь друг перед другом.
— Вот кого пе ожидал я повстречать ночью в Рос-
сии! Вы на военной службе? Пришли с оккупантами?
— Я корреспондент.
Доктор Яммерлппг что-то хотел прибавить, но вне-
запно осекся. Он вышел согреть перед сном торопливой
прогулкой холодную кровь, дать успокоиться пальцам,
как наутиной, опутанным привычно-ползучими ласками.
Он знал, что оставленная среди душных подушек, вол-
нуясь, ждет его Геня, ненасытно папвная п не догадав-
шаяся еще о том, что она недовольна. И мысли его бы-
ли смутны.
Стоявший сейчас перед ним Яков Львович тоже
устал. От недоедания п от бессонницы все время шумело
в ушах у него, отдаваясь в мозгу комариною песней.
Кровь бпла в них слабо, и от слабости сладко покружп-
валась голова. Истощенному Якову Львовичу хотелось
заснуть, укачавшись от звезд; и, глаза от ппх отрывая,
он думал, что это звезды жужжат, заплыв ему в вены.
Тысячелетняя пежпость, с какою еврей глядит на вселен-
ную, к тысячелетней отверженности, налегшей па плечи,
прибавилась и стиснула сердце.
— Пойдемте пройдемся.
Так они шли, разговаривая, около часу.
Меж Ростовом и Нахичеванью дорога идет по степи.
Слева скверы, летом пыльные, с киосками лимонада,
сладких стручков и липкой паточной карамели в бумаж-
ках. Днем и вечером в ппх толпятся солдаты, шарман-
щики, франтоватые людп прплавка. По воскресеньям
усердно гудит здесь марш «Шуми, Марпца» и вальс «Ду-
найские волны». Па запрещенье не глядя, палускапо се-
мечек по дорожкам несчетно, и дождь их сыплется, как
из крапа, из неутомимых ртов днем и ночью, заменяя
скучную надобность речи.
Справа лежит дважды сжатая степь, уходя к полотну
железной дороги. Исчертили ее колеи проезжих дорожек.
Пылится она постоянно взметаемой из-под колес белой
пылью, трещинами покрывается к осени, как сосок у не-
брежной кормилицы, и пе дает ни влаги, пи тени.
Нет спасенья от духоты июльскою ночью! В Темер-
иике над ч рпой, миазмами полною лужей стиснутые
70
друг ко дружке, закопченные стены домишек задыхаются
от жары п от страшных вздохов близкой гостьи: холеры.
Напрасно измученные работницы, с трудом укачав
грудного, изъеденного комарами и мухами и лежащего,
обессилев, в поту на серой простынке, открывают, что
могут: дверь, окошко, печную заслонку. Воздух не хочет
течь. Влаги у неба нет. Задыхается, иссыхая заразой,
Темернпцкая лужа.
А у соседа за стенкой топтанье: сосед бежит, что ни
мпг, в отхожее место. Потом и бегать не стал, рыгает
п стонет. Кричит надрывно жена над ним:
— Жрал огурцы, окаянный! Говорила я тебе, о гос-
поди, мука моя...
Отвечает муж между стоном:
— Замолчи ты, что-нибудь жрать-то ведь надо!
Назавтра свезут его, как и другого п третьего, из
Темернпка, дышащего смрадною лужей, в холерный ба-
рак, а оттуда в могилу.
— Видите вы все это? — обводит перед Яммерлпигом
рукой Яков Львович.— Тут живут высшие созданья при-
роды, люди, наделенные разумом. Но у них нет даже
силы на похоть, доступную зверю. Изглоданные, как
ребра домов после пожара, слабые, словно травы но вет-
ру, с истощенными своими детенышами у иссякших гру-
дей, проходят они по жизни поденщиками, погоняемые
кнутом. Они умирают раньше, чем поняли, что могли бы
жить лучше. Я вас спрашиваю, это ли идеал вашей
церкви?
Яммерлппг с насмешкой ответил:
— Удивительно любите вы п подобные вам сводить
спор на мелочи. При чем тут идеал церкви? Только вы
взбадриваете их. заставляете всем, что у них есть, жерт-
вовать будущему, а устроить их лучше не можете и но
умеете. Мы же даем им высшее утешение, ту бодрость,
при которой идут опп своею дорогой, с лей примирен-
ные, и получают максимум им доступного счастья.
Яков Львовпч взглянул ему, при мерцании звезд, в
глаза, узкозрачковые, зеленые, как у кошки: изжит идеа-
лизм христианства!
— Вот что скажу я вам, доктор Яммерлппг,— по-
молчав, сказал Яков Львовпч,— если б даже слова эти
не были бредом, ни одни из прекраснейших детей чело-
веческих, кто вдохновением двигает жизнь, не согласил-
ся бы на это. Он бы ответит: пусть лучше будет проклято
71
мое вдохновение, если мы неравны и я заранее осужден
быть всем, а он — ничем. Посмотрите-ка, пе вы, пе я, не
нам подобные средние люди, а цветы человечества, самые
лучшие, самые мудрые, алкали о справедливости. Это вам
не убедптельпо? Вы не хотите приспособлять свою душу
к законодательной совести гения?
— Нет, положительно, вы семит. Только уничижен-
ному выгодна эта вечная апелляция к совести,— с раз-
дражением ответил католик.
Он разгорячился от ходьбы п спора. То п другое оп
делал искусственно, как моцпоп. Кровь побежала быстрее
по жилам, пальцы согрела, выжала капельки пота на бри-
тые щекп духота тяжелеющей ночи. С подделкой под жиз-
ненность, живо, как мальчик, оп остановил Якова Льво-
вича на тротуаре, торопливо пожав ему руку.
— Пора, не то попадем па ночевку в комендатуру!
И, повернувшись, он зашагал к Нахичевани, туда, где
в душных подушках, горячая, сильная, па цыпочках пе-
рейдя спальню спящей Матильды Андревны, поджидала
его, терзаясь течением времени, красивая Геня.
И снова ночь, раскаленная, как деревенская банька,
без росы, без капли крупного дождика из нависшей тучи,
тяжкая, иссушающая.
1! снова ласки, одни и те же, холодно расчетливые, с
перебоями отдыха, чтобы дать набраться по капле скудею-
щей крови к паутппой опутанным пальцам. 11 думает
Геня с шевелящимся ужасом в нетерпеливом, стыдом
обожженном сердце: «Это... вот такое... любовь?»
Улыбается чей-то рот, червяком извиваясь пад дес-
нами. < лыоаются чьи-то пустые глазницы. Корчатся
крылья огромной летучей мыши, перепончато опрокину-
тые пад миром. Душно дышит отравою умирающий, по
дня его сочтены.
Оп бессилен дать семя.
Г.нгва восемнадцато я
СТЕПНАЯ СУХОТКА
Цык-цык-цык-цык —
заводит кузнечик музыку по шероховатым кочкам зем-
ли на >оранном поле. Не всякий пойдет сюда босиком, да
и в сапогах; земля оседает, оставшиеся колосья пребольно
72
вонзаются в пятку или зайдут под подошву, неровные
шрамы земли удесятеряют дорогу. Вольно кузнечику
одному: цыкает, благословляя безводье.
Вот уже месяц, как не идет дождь. Станицы молотят
хлеба. Каждое утро па высоких повозках свозят с бахчей
ребята арбузы п дыпп. Казачки, повязанные по самую
бровь, сидя в кружок на земле с детьми п соседками, длин-
ною палкой колотят по чашкам подсолнухов, наваленных
перед ними целою грудой. Чашки полны почерневших се-
мян. Ребятпшкп грызут их сладкую мягкую корку. А по-
колотят палкой по чашке — п сыплются семечки прямо па
землю, выскакивая все сразу и на земле бурея от пыли.
Домовитые старухи варят из гущи спелых арбузов
черпую жижу: будет она по зиме к чаю идти вместо са-
хара.
А старики возятся с желтою жижей навоза: навали-
вают его перед домом, уплотняя лопатой, бьют по нем
спинкой лопатной, обрызгивая проходящую курицу, п ра-
стет вперемежку с соломой навозная куча,— понаделают
из пее кизяку для топлива.
Носптся в воздухе белая пыль молотящегося зерна.
В поздрп заходит, в уши, на шею под воротник. Как у пер-
сика, лег ее пухлый налет па круглые щеки.
Но со степи приносит ветер нехорошие запахи, а из
города привозит казак нехорошие вести. Фельдшер обходит
станицу, расклеивая объявление:
Не пейте сырой воды!
Пе ешьте сырых овощей!
Перед едой мойте руки!
Истребляйте мух!
Истребишь их! У казачки Арины поедом едят мухп
умирающего ребенка. Мрет ребенок от живота: что пп
съест — вырывает. Жарко ему, голенький па клеепке, со
вздутым, как резиновый шар, животом, с тоненькими,
словно ленточки, ножками, ручками, лежит и помирает.
Где ж тут мух отогпать от младенчика в рабочую пору,
когда бабьих рук на всякое дело пе напасешься. И мухи
знай залепляют глазенки, ползают по лицу, по поздрям,
по слюнке, бегущей па подбородок, гнездятся под шейкой
ни много ни мало — десятками. Моргает дитя, раскрывая
большие грустные глазки. Мухи взлетят и слова садятся,
липкими ползунами охаживая беззащитное личико. II гла-
73
за, загноившиеся в углах мушиною слизью, смотрят с крот-
кою стариковскою мудростью и с безысходным терпеньем.
Маленький, зря ты вышел из материнской утробы!
— Волчья утроба! — сердитый фельдшер сказал, на-
клонясь над ребенком.— Ведь первепький оп у тебя, по-
стыдилась бы! Чего суешь ему жеваный хлеб, когда гово-
рю: кислого молока давай. Воспаленно прямой кишки у
пего, тебе говорю пли пет?
Но ле отвечает Арина, да как грохнет ухватом в печь,
ажио горшки затряслись и посуда на полках отозвалась,—
затеренькала. Высохла у Арины душа, высохло сердце.
Выплакала глаза.
А пз степи в станицу доносятся нехорошие запахи.
И пз города привозит казак нехорошие вести: бараки тут,
па восьмой версте, стали строить. Городскне-то, слышь,
переполнены, фельдшеров не хватает.
На барках по тпхому Дону подвозят к Ростову арбу-
зы. В этом году урожай: политая кровью земля словно
ощерилась невиданным многоплодьем. С бахчей не собрать
мелких дыпь, полосатых арбузов и тыкву. Только цветом
не вышли и формой: в иные года народится арбуз, как то-
ченый, раскидистый, плотный, с малым желтеньким пят-
нышком па отлежалои щеке. Такой арбуз покупайте без
пробы — ломти в нем лягут складками алого бархата, а
семечки, черные п лакированные, как пуговицы па сапож-
ках. Нынче же вышел арбуз ноздреватый, длинноголовый
и мелкий; цветом внутри бледпо-розовып, соком несладкий;
дыпи загнили с боков, посреди пе дозревши, а тыква по-
шла с пупырями.
Много товару идет па барках по Допу. Дешев товар,
последнему нищему по карману. Возле тумбы, заклеенной
белыми объявлениями о холере, выгружают арбузы п про-
дают по десяткам.
На пристанях работают батраки, загорелые люди: гру-
зят, чинит мостки, смолят лодкп, волокут двадцатипудо-
вые бочки. Дальше, на Парамоновой верфи, сотнями бе-
гаютму копоши. С мельницы прибегают засыпаппые мукой,
белояровые бабы,— п все покупают арбузы.
По жаре, пад распаренным Доном, подсыхающим У
берем обовьются тучи комариков и другой мошкары. На-
летят, полепят, кожа чешется до цараппп; комарики мел-
кокрылыс жалят нещадно. По жаре, пад распаренными
стеклеющимп радужной плесенью лужицами, отдыхают
рабочие. Скипут рубахи, ноги в воду, ножами взрежут
74
арбуз и едят его. Длинноголовый арбуз внутри розов, со-
ком несладок, голода не утоляет. Горит у рабочего горло
от сухости, от арбузного сока, пить бы его, пока не на-
полнишь утробы. А на жарком солнце, как пз очага па-
лящем, вдруг почувствует полуголый рабочий — холодок.
Пробежит холодок по спинному хребту и екнет под серд-
цем. Сухостью обожжет гортань последний прпкусок ар-
буза,— и уже валится корка из рук, мутно перед глазами,
тошно иод ложечкой, острая сосет тоска, словно вгрызлась
во внутренности волчица, и закрпчать бы от тоски на весь
мир, закупоренный под колпаком духоты.
— Ты чего?
— Напиться пойду.
Встал рабочий, пошел неверной походкой п вдруг по-
бежал за насыпь из бревен, где мальчишки устроили себе
склад жестянок, обрывков каната и полусгнивших ка-
душек...
Повыше, к Нахичевани, идут огороды. Здесь коопера-
тив «Мысль и хозяйство» устроил учительские трехаршин-
пые грядки. Каждый арендовал себе несколько и работал
с семейством. Математик Пузатиков в жаркое утро, с же-
ною и дочкой, здесь тоже копает картошку. Сапоги мате-
матик Пузатиков пожалел — снял их. Греют голую пятку
теплые ломти земли. Лопата работала долго, с толстого
педагога лил пот, па лысине выступавший крупными кап-
лями; капли, сливаясь, бежали к глазницам п текли ру-
чейками вдоль носа, откуда п смахивались энергичною,
тряской! па землю. Потом, оставив лопату, математик ры г
картошку руками.
После заката, с метками на таре, везомой прислугой,
шли Пузатпковы домой, шли и беседовали о вздорожанье
продуктов. Как вдруг у педагога внезапно сотряслись друг
о дружку зубы, стукнувшись в ознобе и прикусивши язык.
В страхе он сел перед аптекой на тумбу.
Раскаленная мостовая еще пышет зноем. Небо ка-
жется затянутым пылью. С тротуаров вечерний ветер сно-
сил шумной стаей певыметеппый сор — бумажки, окурки.
Испуганная жепа математика побежала в аптеку. II уже
сипло стуча потертой резппой по камням, без рессор, по-
хожая на свалочный ящик, подъезжала к аптеке карста.
А когда повезут вас в карсте Скорой помощи, что пе-
редумаете вы в дороге? Сухо вам, сухо в горло п в мыслях.
Жжет вас. Нехорошо сжавшемуся от сухотного страха
бедному сердцу. Что вы видели па земле, что знаете и куда
повезут напоследок тощпе копи, которым па уши наденут
бахрому и пышные перья? Пылью накроет балдахпн
колесницу. Будут копи коситься, шагом ступая, па колыха-
ние траурных перьев. II пе крикнет покойник, встав со
смертного ложа: «Други, сухо мпе! Сухо, как ржавчина,
шевелится мысль в пересохшем мозгу. Помогите! В юности
я уповал на чистую радость. К зрелым годам послужил
похотливой скверне. Все торопливей жизнь, все пестрее
дни, я растерял себя по мелочам, пе нахожу, не помню.
Кто сей, кто был мной? Душно, сухотно, рассыпаюсь, со-
берите меня!»
Но разве есть на земле друг? Разве есть любовь?
— Эй, ты, придержи, куды едешь, видишь — дорога
запята!
Видит Пузатиков-математик пз окна остановившейся
карсты, что мимо, по Софпевской улице, везут гробы на
подводах. Много гробов, по десятку па каждой, простые, из
осиновых досок, некрашеные; дегтем проставлены на
них имена. За подводами провожатых пе видно, а возница
сильно пьяп, красен лицом, со вздернутым носом, без па-
мяти перебирает вожжами.
— II-по!
Нс сладко ему везти такую поклажу.
Глава девятнадцатая
«ВСЕВЕСЕЛОЕ ВОЙСКО ДОНСКОЕ»
Приказ гарнизону Новочеркасска за номером восемь-
десят от третьего сентября, параграф второй.
«Из донесений коменданта усматриваю, что пз числа
офицеров, задерживаемых в городе в петрезвом виде, боль-
шинство приходится па долю находящихся на излечении
в лазаретах. Больные офицеры в лазаретах пользуются
неограниченными отпусками во всякое время... Приказы-
ваю прекратить это оезооразпе, а кого поймают в нетрез-
вом виде,— на фронт.
Начальник гарнизона Новочеркасска
геперал-маиор Родионов».
1то за странности в пашем городе Новочеркасске? Го-
род чистенький, черепичный. Смеются бульварчики, па-
70
лисаднпкп, ярко вычпщоппые главки собора. Столица
Всевеликого Войска Донского — магазины полны, в гимна-
зиях учатся, лихо гарцуют казаки перед дворцом атамана.
Л на степах что нп день налепляют победоносную опера-
тивную сводку.
И все-таки,— что за страпностп в пашем городе Ново-
черкасске? Словно бой происходит не на полях, а на ули-
цах что ни день приводят больных офицеров в больницы
с отпускными листами. Больницы особенные — веселые,
беленькие; сестрицы в них, словно цветы на окошке, депь-
депьской в ряд сидят на подоконниках в белых халатиках,
загофрированные, улыбающиеся, с глазами в глубоких си-
них кругах, как у фиалок над черными чашечками,—
должно быть, от тяжкой работы. П губки припухли у се-
стриц, словно покусаиы комарами. На улицах непочти-
тельны к бедным сестрпцам прохожие, так и сторонятся,
как от паршивой собаки. 11 говорят, будто беленькая нако-
лочка, красный крест па руке и пышная пелеринка над
грудью стали модной одеждой: по вечерам, когда над ки-
нотеатром завертится колесо электрических лампочек,
появляются в этих наколках и пелеринках разные стран-
ные жепщипы, привлеченные модой.
— Видно, в моде у нас милосердие,— говорят горо-
жане.
А странности в городе Новочеркасске такие: привезут,
значит, офицера в палату, где сестрицы н медицинский
персонал, в числе, по-воеппому увеличенном, их встретят,
зарегистрируют и положат па койку. А оп, глядь-поглядь,
уж вскочил, ногу в галифе пли бридж, похожий иа юбку и
запессниып к иам англичанами, да и был таков. Ищи,
лови его!
В Новочеркасске много улиц и много па улицах разных
дверей, где за каждой можно найти бильярдную, ресторан
и кофейню. Офицер, как пришел, сел и требует:
— Эй, подать мне того-сего! Поворачивайся, я тебя!
II подают половые, шуршащие, как тараканы, подо-
швами по обшарканным комнатам, все, что нужно.
Офицер выпил раз и другой, оп куражится, у офицера
компания: всем известно, что доблестные защитники че-
сти казачества от заразы большевиков и от жидо-масопов
спасают Россию. Пей, герой, заглушай видение пьяной
смерти в пустынных лагунах твоей затопленной памяти:
пет там пи бога, нп черта, пи завтра и нп вчера, а только
сегодня. Зуд в зубах от вина, от табаку, от дурного желуд-
77
ка, от чьих-то покусанных комарами и на лету взятых в
плен липких губок. Зуд на теле, под чесучовым бельем.
Гуляй, герой, пока не свалишься, защищая честь родипы, в
сифилисе под забором.
Однако открыты двери бильярдных и ресторанов пе
одним офицерам. Много есть именитых граждан с день-
гами в кармане. Входит в двери сам Истуканов, купец
первой гильдии, богатейший мужчина. Он ведет с собой
дамочку, не жену, а другую. Дамочка прыскает, как из
пульверизатора, глазками направо, налево; ножки идут,
запосясь одна па другую, словно все дело дамской походки
шагпуть правой па левое место, а левой направо. Перепле-
таются пожкп, регулируемые всем телом п тою дамскою
частью, что соответствует хвосту канарейки. Легкое зре-
лище, головоломное.
Сели напротив военной компании. Слово за слово. Дам-
ский клювик в рюмочку деликатно, по-птичьп. Истуканов
же тянет, как подобает мужчине. Разгорячились, переми-
гиваются, офицер в компании тост произносит. Что-то
кому-то как будто бы показалось (так потом вычитали в
протоколе, не больше) —
бац! — стреляет герой, защитник отечества.
Икнул Истуканов от страха. Полетели стаканы. Сдер-
нута скатерть.
— Мерзавец-авва-ва — я защитник!
— Прохвост тыловой!
Бац!
Ранили Истукапова в погу повыше колена. Нехорошее
происшествие для хозяина бильярдной. Офицер и компа-
ния в комендатуре, власти заняты протоколом. II писарь,
чей почерк похож па брызги пз-под таратайки, инвалид
германской войны, человек горячего духа, в сотый раз
повторяет помощнику коменданта:
Хушь бы выработали вы печатную форму на ма-
шинке, а не то ведь руку собьешь, отписывая одипакпе
вещи.
А странности города Новочеркасска перебросились в
самый Ростов. Стыдпо сказать, угрожают они городскому
трамваю.
Кому мешает трамвай? Оп ходит по рельсам. На углах
останавливается, совершая пищеваренье: выпустит лиш-
нюю публику с передней площадки п снова наполнит
утробу публикой с задней площадки. Дело простое, ясное,
ак вот нет же! Вскакивает офицер вопреки положенью
78
через переднюю, прыгает с задней, разворачивая трамваю
утробу.
Этого мало. Едут в трамвае по собственной надобно-
сти рядовые казаки. Помнят они, если возрастом молоды,
революцию и разные вольности; а старики, поместясь па
скамейке, с седыми бровями, павпсшимп, как карнизы
над окнами, вспоминают походы. II офицер, входя, рукою
в перчатке тронул фуражку. Не ответил казак, зажмурены
у старика под седыми бровями глаза, подремывает. Офпцер
толк в плечо старика:
— Во фронт! Как смел, ррзавец! В комендатуру за
неотданпе чести!
Разбуженный обозлился; молод больно кричать на
седого, молоко нс обсохло. Так вот пет же, не отдам
тебе чести, да и все. Притулился казак, будто снова
заснул.
Офицер останавливает трамвай. Офицер в возбужде-
нии требует ареста казака, то и дело выхватывая пз кобу-
ры нарядный револьвер. У офицера дергаются посинелые
щеки: мы жизнь отдаем, а тут в тылу расползается злая
зараза, большевизм на каждом углу, в каждом солдате.
Дерзкие, неучтивые, непослушные, пз-за угла предадут,
подведут, чуть только дай им возможность, в спину нож
всадят,— обезвреживайте их, пщпте, уничтожайте!
Дергается офицер от давящей душу обиды. Ходят на
нем галифе плп бридж, занесенный из Англии, пры-
гают губы от крика. Пожалейте его, дошел человек до
крайпей минуты. Нет у пего в душе ни бога, пи черта,
пи завтра п пи вчера, укорачивается его сегодня, жалок
оп, загнанный в пустоту,— и пе па чем отдохнуть в душе
от судорожной краткосрочности.
Всевелпкое Войско обеспокоено истерикой офицеров.
Есть у Войска свой соловей, сладкий Краснов, атаман.
И Краснов увещевает в газете:
«Отдание воинской чести есть акт вежливости. Дети
мои, сыновья тихого Допа! Отдавайте честь молодые ста-
рым и старые молодым. За последнее время участились
случап, когда офицеры в грубой форме наскакивают на
старых казаков. Не годится это, нехорошо, по в духе слова
Христова. Помните, все мы братья. Л если тебе не отдали,
ты возьми да и сам отдай!»
Так учил Краснов, сладкогласья!, красно говорящий.
Читали его приказы в Ростове п Новочеркасске, хваля за
литературную форму. И обыватели, наглядевшись на
79
новый порядок, покачивали головами, пустив крылатое
слово:
— Какое там Всевеликое! —
Всевеселое Войско Донское!
Глава двадцатая
ВЕРТОПРАХИ
Завертелись дни и события. Большевики отступают.
Юг России организуется в Юго-Восточпый союз. Дон,
Терек, Кубань и юго-восток покумились, с Украиной го-
рячая дружба. А Украина толстеет: смотрит умильно па
Крым, и Крым загляделся ей в рот, как галушка.
В парадном мундире со всеми регалиями к пану гет-
ману в Киев приезжал генерал Черячукпн для вручения
ясновельможному пану верительных грамот. Договор
подписали, узы дружбы скрепили между Украиной и До-
ном и за завтраком обменялись речами. Низко кланялся
генерал Черячукнн от тихого Дона. Благодарствовал яс-
новельможный от самостийной Украины. Пили оба мало-
российскую запеканку и, усы вытирая, осапплись перед
дулом фотографического аппарата.
А па юге своим чередом, мобилизуя запечного инва-
лида п ускоренного гимназиста, себе на уме, возрастал и
укреплялся Деникин. Гослп но степам оперативные свод-
ки. П думали обыватели, утомленные сводками: вот ме-
няются времена! То политическая экономия да сходки, а то
неэкономная политика да сводки. Экономничать, точно, у
пас не умели: фронтов было от нятп до шести, что ни ста-
ница, то фронт. II с каждого сводка. Потом шли сводки
Добровольческой армии, потом Малороссии, Терека и ку-
банских отрядов. Каждый имел свой штаб. В штабе хлео
даром не кушали, отрабатывали на бумажках. Бумажки
печатались, писаря наслаждались.
И направо-налево говорили газеты о генерале Дени-
кине, как о спасителе.
Только в Новочеркасске, где выходила газета Всевели-
кого Войска Донского, заговорили другое. В «Донских
ведомостях», за подписями начальников, появились при-
казы, возбуждавшие смуту. Обыватель читал, что «па па-
шей донской земле ходят отряды, провозглашающие раз-
ные вещи. Пусть знает каждый допец, старый и молодой,
80
что войсковое правительство тут пи при чем и слагает с се-
бя ответственность за политические уклоны Доброволь-
ческой армян. Разделяя с нею главную цель, очищение
земли русской от мерзости большевизма, опо, однако,
расходится с нею ио многим вопросам».
В Новочеркасске собрался парламент — Большой Вой-
сковой Круг. Сердится Круг, отмахиваясь от добровольцев,
казачьею речью клеймит возвращенье царизма. Мы ли,
кричит, не терпели от царя и его прихлебателей, пас ли
оии не обманывали, завлекая посулами п гопя воевать
со студентами па перекрестках? Не от царя ли и стала
срамною клпчка «казак»?
Сердится Круг, бородами мотают казаки, словно в
рот им, против их воли, напихали чего-то невкусного.
А па юге, знай себе мобилизуя запечного инвалида и
ускоренного гимназпста и на казачпй характер внимания
не обращая, духом своим возрастал и укреплялся Деникин.
Пошло ходить по городам и местечкам призывное сло-
во «Единая Неделимая», «Великая Русь». Пошли ходить
по родным и знакомым, ища квартиру и продовольствие,
тучами понахлынувшне беженцы пз Советской России.
— У вас-то тут, милые вы мои, а у нас-то там, милые
вы мои...— посыпалось в каждом доме, как бисер.
Со скорым поездом, окруженный семьей и друзьями,
в английском пальто, чисто выбритый, воротплся Петр
Петрович в особпяк па Пушкинской улице. Много было
побито в особняке стекол и стульев, срезана кожа с ди-
ванов, вывезены картины и книги. Но не пал духом Петр
Петрович, получивший важный портфель у Деникина.
Племянник, жена его, теща, кузен и старший приказчик —
все получили места с хорошим казенным окладом.
Не во сие и не в сказке воротилось двадцатое. Стали
в ряд, одпо за другим, министерства. По ступеням, рукою
раскачивая па ходу, пробегают чиновники. Даже угри па
носу у них, отошедшие за революцию,— восстановились.
Даже запах в углу, где па вешалке вешает сторож одежду,
стал чинушпй, заедлый, такой, как при Гоголе в департа-
менте. И появились старушки с просьбой о пенсии.
Много в больших городах живет различного люду. Каж-
дый имеет родственников, а те роднятся с другими. Вместе
с детьми от жены берут тестя ц тещу, а через мужа к же-
не переходят свекр и свекровь. Каждого надо устроить,
того на казенную службу, этому место, третьему то и дру-
гое, чтоб избавиться от военщины, четвертому, медику,
81
вместо тифозного похлопотать в хирургический лазарет пз
боязни заразы,— словом, дел па семь дней недели. И вы-
ходит, что город опутывается, как телефонною сетью, не-
зримою нитью, именуемой «связью». Эта связь тоже по-
званивает, куда нужно и когда нужно. Связь плотно обтя-
гивает учрежденье. Связи заняты тем, что готовят людей
еще задолго до того, как они пригодятся. Так и сидели,
как птицы у продавца па шесточках, приготовленные во
благовременье люди. Было у них, как у других, две ноги,
две руки, голова и все остальное. Посадите их — сядут.
И рассаживали незримые связи постепенно во все уголки,
куда требовался человек,— в министерство, на кухню, при
штабе, в лазарет, в канцелярию, в совет обороны, в отдел
пропаганды и в тыловые военные части — крендельковых
подшпек, испеченных домашнею печыо. Крендельковые
люди, ручки, ножки держа наготове, фалдой взмахивали,
галифе расправляли, торсом гнулись, куда надлежало, и
изящно садились. А уж сядут — попробуйте спять их. Вся
покрылась страна учреждениями с кренде.тиковым мпп-
да л ьн о-пзюмисты м л юдом.
В министерствах запахло духами. Дамы, падкие на
миндаль, стали часто пощипывать из крендельков ми-
нистерских,— там заденут, тут ковырпут. Называлось это
влияньем. Анна Ивановна, Марья Семеновна и Анна Пет-
ровна открыли салоны.
Хмурятся самостийники, поглядывая друг на друга.
Бородами мотают, как будто пм в рот напихали, против
их воли, чего-то невкусного. Но уже, прокатившись по югу
и Юго-Восточный союз усеяв воззваниямп Единой п Не-
делимой, без отдыху мобилизуя запечного инвалида п
ускоренного гимназиста, целясь оком из-под опущенных
век па учителей и учащихся, развернулся Деникин.
Он стоит ногами на крепдельковых людишках,— пет их
вернее для неподвижного дела,— и разворачивает на фрон-
те отряды отчаянных, поливая их хмелем. Пьют герои в
тылу, на фронтовика нашграя. Пьет фронтовик, иссохший
от ярости: один у пего, потерявшего родину и сражающе-
юся за пустые погоны, за ночевку в разграбленном доме
с сестрицей на тюфяке, за сыпь под чесучовой рубашкой,
за бессмысленность выоора, за роковую ошибку в важней-
шую минуту столетья,— один завет: месть! Отомстить
пьяно, удушливо, зубами, ногтями, заразой, бешеными
зрачками, пулями, пушками, огнем, ураганом перекипаю-
щей ненависти жиду, большевику, комиссару. Впиваются.,
82
как бешеные собакп, юнкера и казачьи офицеры в попав-
ших пм пленных. Кожу сдпрают с живых, ошпаривают ки-
пятком, колют острым кинжалом пупок не раз и не два,
десятки раз, наслаждаясь корчей живого. Потом под погтп
вколачивают дощечки и гвозди.
Казак на фронтах Чирская, Пятппзбенская, Голубин-
ская обезумел. Собственных сыновей и сродственников пз
малоземельных, перешедших к большевикам, полосуют
казаки в полоску: лентами режет их штык, рубит фаршем,
клочья мяса с кожей и волосом прилипают на платье. Вой
стоит пе человечий — звериный над казачьим становьем.
II оперативная сводка доносит: пленных нет, все перебиты.
Вой доносится до городов, где пируют, валясь под
столы, тыловые.
— Слышали,— шепотом передают горожане,— посади-
ли на кол комиссара; говорят, корчился на колу, как чер-
вяк, сам себе внутренности разрывал: и помер не сразу, а
так через сутки.
В Новочеркасске, столице Войска Донского, идут засе-
дания Круга.
Большой Круг бурлит политической нервною жизнью,
Надо ему управиться с краем, пройтись по браздам
управления сохою парламентской, сговориться, послушать
правых и левых. Подсиживает атамана Краснова генерал
Богаевский; Большой Круг и сам не прочь подсидеть ата-
мана, да выгоден сладкоголосый Единой и Неделимой,—
берегут его.
II что же делать другого Большому Кругу, когда в Ро-
стове п Новочеркасске, за дамскими плечиками, что кло-
пов за обоями: понасело их видимо-невидимо, вертопрахов
миндальных; что же делать Большому Кругу, как не вер-
теться в вермишели вопросов, не слишком горячих? На-
пример, в вопросе о прахе.
Да, спасая тыловых вертопрахов, множатся у Войска
Донского прахп героев. Куда девать пх? Край привык к
годовщинам, к орденам, к славному имени на могильной
плпте, па знамени полковом, одним словом, к истории.
Исторический прах не должен погибнуть бесследно.
Жарко спорят на заседании Большого Круга. Разби-
рают проект по увековечению павших.
— В списке прахов пет Чернецова, первого партизана,
полковника! — падрываются с места.
Зал гудит. И взволповап докладчик безвыходностью по-
ложенья:
83
— Поймите же, за полгода Доп обогатплся бесчислен-
ными героями, сподобившимися венца. Прах всех перене-
сти в собор невозможно. Надо избранных, по чину и зва-
нию наивысших...
— Все прахп достойны! — бешено требует зал, теша
склонность свою к демократическому уравнению.
Постановляет Войсковой Круг:
все прахп, певзпрая па чин и па звание, будь то генерал
иль хорунжий, уравниваются в правах.
А почитывая постановление, ногами па крендельковых
людишках, пе подвижниках, но зато неподвижных, руками
в карманах английского бриджа, из-под опущенных век
нацеливаясь па новые мобилизации, враскпдку растет по-
легоньку пад самостийниками «главнокомандующий».
Глава двадцать первая
ОРАТОР И О Р А Т А П, Ч Т О П Е ОДНО II ТО ЖЕ
Когда, через десятилетня, досужий историк займется
походом Деникина и русской Вапдеей, не проглядит он
редкого дара донцов — красноречия.
Была у начальства одна только форма для печатного
слова: приказ. По сю пору приказы изготовлялись при-
казными п считались казенной бумагой. А известно, что у
казенной бумаги пет сердца п высушен синтаксис у нее,
как гербарий. П вот, неожиданно для обывателей, загоре-
лись перья начальственные вдохновеньем. Каждый на-
чальник, усевшись за письменный стол, у плеча своего
почувствовал музу. Эта лукавая и сокращенная в штате
богиня (запе замолчали писатели и поэты) пристрастилась
к военным.
Первым был ею обласкан храбрый вояка, гроза дон-
ских сотников, Фпцхелауров, казачий Петрарка.
Вышел приказ, удививший читателей. Он начинался:
«Снова солнце поет-залпвается пад донскими степями!
Братья казаки, враг подходил к нам огромными скопища-
ми, по нс дал господь совершиться злу. Над степным ко-
вылем, пад простором родимым я с доблестным войском в
девять дней отогнал его п очистил наш край!
Фицу.елауров».
84
Был приказ напечатан в «Донских ведомостях» 27 ав-
густа. Полковники п генералы отдались влиянью «Петрар-
ки». Забряцали пе шпорами — струнами в казенных при-
казах. Пошли описанья природы, молитвы, теплые слезы,
воспоминания детства.
Забыт был и сдан в архив маленький фельетон. Боль-
шой фельетон, спокойно живший в подвале, был выселен
в двадцать четыре часа пз подвала газеты, где раскварти-
ровались приказы. Приказы писались пе сотнями, а не-
счетно. Канцеляристы, приказные крысы, обижались на
нумерацию. Писарь у коменданта, чей почерк похож на
брызги из-под таратайки, инвалид германской войны, че-
ловек горячего духа, пе вытерпел, попросил перевода.
,<:Лучше ж я,— так он сказал, не сморгнув, в лпцо комен-
данту,— лучше ж я поступлю банщиком, тереть мочалкою
спины».
Но всех генералов и даже грозу храбрых сотников,
Фнцхелаурова, донского Петрарку, в красноречии затмил
атаман Всевеликого Войска Краснов, красно говоря-
щий. Приказы его повторялись на улицах Новочеркасска
и даже Ростова. Какой-нибудь еретик, правда, душил себя
хохотом, затыкая платок меж зубами, когда повторял при-
каз в присутственном месте. Но давно уж известно, что
еретиками бывают от зависти.
II процвело па Допу сладкогласие — духовному сану
в убыток.
Пока же начальники, в теплоте соревнуясь, резвились
приказами, старый казак почесывал поясницу. Вынес он па
себе немало сражении. Мобилизовали седого за пеблагопа-
дежпостыо молодежи казачьей. Заставили слезть с печи и
попробовать пороху, взамен пирога с потрохами. А за вер-
пую службу, за очищение области от банд большевистских
да за расправу пад сборищем каинов, в том числе и своих
сыновей, обещали ораторы седоусому много земли — всю
землю богатых помещиков, пайщиков, вкладчиков, разных
там председателей, у которых земли по тысяче десятин и
поболе. Эту самую землю давно приглядели казаки. Так
бы н взять ее, мать честную, под озпмя мужицкой толковой
запашкой.
И оратай ждет, что обещано. Память его крепка, как
орех у кокоса. Не разгрызешь се никаким красноречием,
не перешибешь пи камнем, ни словом.
Ждет оратай и наконец, в нетерпении сердца, засылает
своих делегатов па Большой Войсковой Круг.
85
— Что это? — говорит Кругу Пшеничцов, крутой казак
из станицы Луганской.— Где земля? Мы кровь пролива-
ли. Мы порешнлп бесповоротно взять землю.
— Какая земля? — разводит руками Леонов, богатей-
ший казак, красноречивый оратор.— Сыновья тихого До-
на, братья казаки, свободную землю отдали б мы вам без
единого слова и без утайки. Да нет ее, такой землп. Святы-
ня же собственности не должна быть нарушена. Учитесь,
братья казаки, у французской революции, именуемой все-
народно великой. Великая была, а собственности па землю
не тронула. Почитайте брошюры, обострите ваш разум...
— Долой! — кричат в зале оратаи, разозлившись на
сладкопевучих ораторов.— Долой, не заговаривайте зубы,
землю давайте!
Кружится Круг, как заколдованный. Резолюции об от-
чуждении частных земель принимает. Примечания о спра-
ведливой расценке и выкупе их у владельцев заслушивает.
Речи обдумывает. Речи снова заводит. Не щадит нп сил,
пи здоровья, нп казенного хлеба.
Трудится Круг, но заколдовано место. II, глядишь,
каждый день па первой странице «Донских ведомостей»
печатается жирным шрифтом:
«Большой Войсковой Круг
извещает всех владельцев землп, что в наступившем
1918/19 сельскохозяйственном году они спокойно могут
заниматься на принадлежащих им землях полевым хозяй-
ством, так как никаких мероприятий, могущих в какой-
либо мере воспрепятствовать использованию ими своих
земель в текущем сельскохозяйственном году, принято не
будет».
ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ
II музыка, музыка, музыка
пройдет по всем улицам мира...
Глава двадцать вторая
ТЕТУШКА И ПЛЕМЯННИКИ
Хозяйка-история немцев смахнула со сцены, как после
обеда хлебные крошки со скатерти. Немцы надолго вы-
были пз игры: пробил их час вступить в элевзинский
искус *.
Америка, Англия, Франция, как на балу, распоряди-
тели международной политики с белыми бантиками на ру-
каве сюртука дипломатов. Дела им не обобраться. Ведь
делать-то надо не что-нибудь, а все, что захочешь.
II, вспомнив о лозушах полной победы над гидрою мили-
таризма, о разоружении Европы, о праве народностей,
стали они поспешно пускать по морям ежей-броненосцев,
а по небу змеями аэропланы. Перья же их заскрипели
над военным бюджетом.
Но гостем меж победителями, пировавшими тризну
войны, вошло п село бесславье. Так после ливня иной
раз пе станет свежее, а потекут пз ям выгребпых нехоро-
шие запахи. Зловонном понесло пз всех ям, разворочен-
ных ливнем войны. II от зловония застрелился ученый
Элевзинский искус — древнегреческие элевзипскис та-
инства: проводили человека через различные искусы.
67
между народного права, оставив записку, что пе над чем
больше работать.
Тогда появились во всей своей спле усталые люди.
У каждого, кто имел до войны хоть какое-нибудь, пе-
редовицей газеты воспитанное, убеждение, война засыпала
сумраком сердце. II скрепилось бездумной усталостью, как
последним цементом, прошлое, чтоб удержаться еще хоть
па локоть человеческой жизни.
По хозяйским владеньям, как кредиторы, заездили
делегации англичан и французов. К одному — любезно,
как в гости, лишь изредка залезая в карман за счетною
книжкой. К другому — без разговоров, с хорошим взводом
колониального войска. Очепь любезно п снисходительно,
в белоснежных манишках, посетили французы и англича-
не Россию. В то время Россия для них находилась на юге.
Встречены были союзники в Новороссийске с хлопаньем
пробок п проследовали для речей и банкетов в Екатерп-
подар.
Главнокомандующий, как воспитанный человек, цело-
вал у тетушки руку. Много имела в России Антанта пле-
мянников. Каждый верил, что добрая тетя простит грехи
молодости, щедро даст пз бумажника, подарит солдатиков,
ружья, патроны и порох.
Людмила Борисовна, чей муж состоял при союзниче-
ской делегации представителем комитета торговли, получи-
ла задание. 11 тотчас же Людмила Борисовна пригласила
к себе молодого поручика Жмьшского. Поручик просла-
вился тем, что писал стихи под переводы Бодлера. Он вы-
давал себя твердо за старого кокаиниста и по утрам пил
уксус, смотря с неприязнью на розовые, полнокровные
щеки, отраженные зеркалом.
— Я понимаю,— тотчас же сказал Людмиле Борисов-
не Жмьшскпп, голос понизив,— совершенно конфиденци-
ально. Широкий общественный орган с англо-русскою
ориентацией н большим рекламным отделом. Это можно.
/I использую все своп связи. Знаменитый писатель Пле-
тушкпп — мой друг по гимназии, поэт Жарьвовсюкпн —
юваршц но фронту. Художник Ослов и Саламандрой, ва-
ятель, на «ты» со мной. Если угодно, я в первый же день
составлю редакцию н соберу материал на полгода!
По Людмила Борисовна с опасеньем заметила, что име-
на аги ей неизвестны.
Бот если оы Дорошевич, или Аверченко, пли хоть
Амфитеатров, это я поппмаю. А то какой-то Плетушкин!
88
— Людмила Борисовна! — изумился обиженный
Жмывскнй.— «Какой-то Плетушкпн!» Да он классик но-
вейший; спросите, если пе верите, у министра донского
искусства, полковника Жабрпна. У него, я вам доложу,
есть сочинение «Полет двух дирижаблей», к сожалению,
не конченное, так ведь это сплошной нюанс! Каждое слово
там намекает па что-нибудь... Ну, конечно, не для широ-
кой публики. Там, например, наш ротный выставлен в виде
болотной лягушки. А Жарьвовсюкпн? А вы смотрели в
местном музее па выставке бюст мадам Котиковой, что
пзваял Саламандров? Бог с вамп, вы отстаете от века!
— Может быть, может быть, но только надо, чтоб все-
таки вы нашлп имена.
— Странно! Да я, простите, только и делаю, что пере-
числяю вам имена: Плетушкпн — раз; Жарьвовсюкпн —
два; Ослов — три п, наконец, Салама пдров — четыре.
Я вдобавок пз скромности не упоминаю своей поэмы «Зе-
леная гибель»,— там осталось два-три куплета черкнуть,
чепуха, работы на понедельник.
— Поймите же, Жмывскип, если б зависело от мепя...
Я подставное лицо. Наконец, опп вправе же требовать, да-
вая английские фунты.
— Дорогая! — Жмыискнй припал, послюнив ее, к руч-
ке Людмилы Борисовны.— Дорогая, пе беспокойтесь! Я пе
мальчик, я учитываю все обстоятельства, ведь недаром же
вы оказали этой рыцарской крепости (оп постучал себя в
лоб) такое доверие... Верьте мне, будет общественное со-
бытие, соберу самый цвет, пустим рекламу в газетах...
Ерунда, мне не в первый раз, работы на понедельник!
11 с фунтами в карманах, растопыренный в бедрах мод-
нейшими галифе, вроде бабочки южной catocala nupla
вспорхнул упоенный поручик с гобеленовых кресел.
Потрудился до пота: нелегкое дело создать обществен-
ный орган! Говоря между памп, писатели адски завистли-
вы. У каждого самомненье; кого ни спроси, читает себя
лишь, а прочих ругает бездарностью. Нужен ум п тактич-
ность поручика Жмьшского, чтоб у каждого выудить ма-
териал, пе обидя другого. Да зато уж п сделано дело!
Каждый думает, что получит по высочайшей расцепке,
сверх тарифа, каждый связан страшною клятвой молчать
об этом сопернику. А газеты печатают о выходе в свет в
скором будущем журнала «Честь и доблесть России», с
1 Латинское название бабочки.
6У
участием знаменитых писателен и художников, с дооавле-
нием их фотографий, автографов и автопризнаппй. Сам
Плетушкин дал ряд отрывков из современной сатиры
«Полет двух дирижаблей», поручик Жмыпскпй дал «Зе-
леную гибель» с «окончанием следует», поэт Жарьвовсю-
кин обещал три сонета о Димитрии Самозванце, профессор
Булыжник — «Экономические перспективы России при
содействии англо-русского капитала», мичман Чеббс —
«Дарданеллы и персидская нефть». Передовица без под-
писи будет составлена свыше.
У Людмилы Борисовны что пи день заседание.
Жмыпскпй в честп. Он прославлен. Жена атамана ему
поручила наладить в Новочеркасске издательство. Оп вы-
бран помощником консультанта в бюро по переизданию
учебников для высшей технической школы, он рецензирует
отдел беллетристики местной газетки. На каждое дело
сговорчивый Жмынскпй согласен:
— Чепуха! Работы па понедельник, пе больше!
Посмотрели б его, когда, выпрямив, словно крылья
catocala nupta, своп галифе, погп несколько врозь, стан
с наклоном, блокнот на ладони, слюнявя свой крохотный,
в футляре серебряном, формы ключа карандашик, поручик
впивается в вас, собирая для «Честп и доблести» инфор-
мацию.
— А что вам известно насчет московской Чеки?
— Ох, голубчик, пе спрашивайте! Тетка покойного
зятя подруги моей, что бежала с артистом Давай-Невср-
иуйскнм, сидела два месяца за подозренье в сочувствии.
Так она говорит, что одному старичку академику, вдруг
упавшему в обморок на допросе, сделали с помощью соб-
ственных палачей, под видом хирургов,- какой-то... как
бишь его? позвоночный прокол и вытягивали у безвинного
старца жидкость из мозга!
— Ого! Какая утонченность! Пытка Октава Мпрбо!
И поручик в отделе «Пз Советского Ада»
проставил:
«Палачи не довольствуются простым лишением жиз-
ни! Они впиваются в жертву, они ее мучат, высасывают,
оосскровлпвают. Последнее изобретение их дьявольской
хитрости — это хирургический шприц, который они вты-
кают в чувствительнейшую часть нашего организма, в
позвоночник, и выкачивают пз наших представителей па-
уки мозговую жидкость в тщетной попытке превратить
90
таким способом всю русскую интеллигенцию в пассивное
стадо кретинов. До такого садизма не додумался даже
Октав Мирбо в своем знаменитом «Саду пыток». Доколе,
доколе??»
Колоссальный успех информации превзошел ожидания.
— После этого,— так сказал меньшевик, заведующий
потребительской лавкой, сыну Владимиру, гимназисту
пятого класса,— после этого, если ты все по-прежнему
тяготеешь к фракции большевиков, я должен признать
тебя лишенным морального чувства.
— После этого,— так сказала жена доктора Геллера,
возвратившегося с семейством обратно,— после этого я
могу объяснить себе, как это мы, православные, доходим
до еврейских погромов!
Опа была выкрещена перед самой войною.
— Но, Роза...— пролепетал доктор Геллер смущен-
но,— это ведь, гм... хирургический поясиичпый прокол!
Ординарная вещь в медицине...
Жена доктора оглянулась, не слышит ли мужа при-
слуга, хлопнула дверью, блеснула сжигающим взглядом,—
и вслед за молнией грянул гром:
— Молчи, низкий варвар, вивисектор, садист, фанатик
идеи, молчи, пока я пе ушла от тебя вместе с Рюриком,
Глебом п Машей!
Рюрик, Маша п Глеб были дети разгневанной дамы.
Поручик Жмыпскпй прославлен. В Новочеркасске, у
миппстра донского искусства, полковника Жабрина, идут
репетиции оперы, музыка Жабрина, текст поручика
Жмыпского, под названьем «Горгона». Комитетские дамы
акварелью рисуют афиши. Художник Ослов ко дню пред-
ставления прислал свой портрет, а Саламапдров, ваятель,—
автограф. То и другое разыграно будет в пользу дамского
комитета. Литература, общественность, даже паука, в чем
нельзя сомневаться, объединились с небывалым подъемом.
11 недаром русский писатель, неокласспк Плетушкпн, в
знаменитом своем «Полете двух дирижаблей» воскликнул:
«Торопись, Аптанта! Близок день, когда взмоет наш
дирижабль пад Успенским собором! Если хочешь и ты пи-
ровать праздник всемирной культуры, то выложи напря-
мик: где твоя лепта?»
Выкладывали англичане охотно фупты стерлингов. За-
писывала приход Людмила Борисовна. Шли донскими бу-
мажками фунты к поручику Жмынскому, а от него про-
91
стыми записочками с обещанием денег достигали опп зна-
менитых писателей Жарьвовсюкнна и Плетушкппа.
— Прижимист ты, Жмынскпй! Платп, брат, по уго-
вору!
— Да кабы пе я, черт, ты так и сидел бы в станпце Хо-
перской. По-настоящему не я вам, а вы мне должны бы
платить!
Кривят Плетушкип и Жарьвовсюкпн юные губы. Че-
шут в затылке:
— Прохвост ты!
Л молодая мисс Мэбль Эверест, рыжекудрая, в сп-
пей вуальке, журналистка «Бостонских известий», объез-
жавшая юг «когда-то великой России», щуря серые глазкп
направо-налево, записывала, пе смущаясь, в походную
книжку:
«Ненависть русских к авантюре германских шпионов,
посланных из Берлина в Москву под видом большевиков,
достигает внушительной формы. Все выдающиеся люди
искусств и мысли, как, например, гуманист, поборник Тол-
стого, писатель Плетушкип, открыто стоят за Деникина.
Свергнуть красных при первой попытке поможет сам рус-
ский парод. Урожай был недурен. Запасы пшеницы у рус-
ских неисчерпаемы».
Глава двадцать третья,
Г Л А 811 ЫМ О Б I» А 3 О М Ш К У РИАЛ
Перекрутились па карусели всадники-месяцы, погопяя
лошадок. II снова остановились на осени. Знакомая серд-
цу стоянка!
Свесили, сплакивая дождевую слезу, свои ветки деревья,
понурились на поперечных столбах телеграфные проволо-
ки, в шесть часов вечера в окнах забрезжили зорп «Осра-
ма» ', наливаясь, как брюшко комариное кровью, густым
электрическим соком.
'l я нет в осспппе дни па зори «Осрама». Вычищен у
швейцара военного клуба мундир, а вешалка вся увешена
фуражками и дождевыми макинтошами. Бойко встречает
швейцар запоздалых гостей, обещая пх платью сохранность
без номерочка. Гости сморкаются, вытпрая усы, влажные
1 «О с р а м» — дореволюционная марка электроламп.
92
от дождя, it, пряча руку назад, в карман галпфе, воен-
ной походкой, подрагивая в коленях, поднимаются по
ковровым широким ступеням наверх, в освещенные клуб-
ные залы.
Сюда гостеприимно сзываются граждане, рекомендо-
ванные членами клуба. Нз буфета пахнет телячьей котлет-
кой, анчоусами п подлпвкой, настоянной на кипятке в
сковородках, где жарилось мясо,— французским поваром
Полем. Поль нет-нет и выйдет из кухни, прпсматрпвая, как
подают и все ли довольны.
Нарядные столики заняты. Дожидаясь, топчутся, бле-
стя лакированными сапогами, офицеры в дверях, под яр-
кими люстрами. Посасывают гнилыми зубами английские
трубки. На столиках все, как в довоенное время: севший
закладывает за воротппк угол крахмальной салфеткп, отто-
пырившейся па нем, как манишка. В зеркалах по бокам
он видит свое отражение. Прибор подогрет п греет холод-
ные пальцы; вазочка слева многоэтажка, как гпацпнт, па
каждой площадке отмечена нужным пирожным: миндаль-
ным, песочным с клубникой, «наполеоном», легкпм, как
пачка у балерины. В углу за разными бапочкамп с горчи-
цей, соей и перцем — бутылки бургундского и портер, за-
меняющий пиво.
Лакей уже вырос. Как каменное изваяние, стоит оп,
держа наготове лпсток, пеппсаппый Полем. Здесь есть
ужин пз пяти блюд и блюда a la carte есть русская водка
с закуской, есть шведский поднос a la fourcbette 1 2 п блины
в неурочное время.
— Я вам скажу,— паклопяется к севшему комепдапт
полковник Авдеев,— этот Поль не пмеет себе конкурентов.
Возьмите навагу,— простая, грубая рыба па зпмпее время.
Навага, когда вам дают ее дома, непременно попахивает
чем-то, я бы сказал, рыбожабрпстым, даже просасывать се
у головы и под жаброй противно; ковырнешь, где мясисто,
и отодвинешь. А у Поля не то. У Поля, я доложу вам, па-
вага затмит молодую стерлядку. Оп мочит ее в молоке,
отжимает, окутывает сухарем па сметане, жарит нс па
плите, а каким-то секретным манером — планшетка па пе-
реплете, и все это крутится вокруг очага, минуты две —
и готово. Такую навагу, когда вам ее с лимончиком, головка
в папиросной бумаге кудряшками, пе то что скушать, по-
1 По выбору в меню (франц.).
2 Закуска стоя, на выбор (франц.).
93
целовать не откажешься. Аромат — уах! — мягкость, неж-
ность,— бывало, в Славянском базаре, в Москве, не ел по-
добной форели!
Официант в продолжение речи — как каменное извая-
ние. II заказывают, посоветовавшись, два человека, воен-
ный п штатский, русскую водку с закуской, залпвпое, те-
терку п пудинг.
Штатский, с крахмальной салфеткой, заткнутой за во-
ротник, маленький, юркпп, с томно-восточными глазками,
ласков: он ожидает подряда. Военный, честный вояка, с
усами, стоячими, как у пумы, отрыжки не прячет, салфет-
ки пе развернул, провапсаль пожом подбирает. Оп охотник
поговорить за хорошею выпивкой.
— У меня этих самых катаров никогда никаких.
Французская кухня — так давайте французскую. А пет,
могу и по-нашему, по-военному, из походного вместе с сол-
датом. II, доложу вам, походные щн имеют особенное пре-
имущество, если хлебать их с воображением. В котел вы
опустите ложку и не знаете, что выйдет,— тут и этакая
из требухп желтая пипочка, помидор, боб, кусок солони-
ны, капустная шейка пепроваренная, твердоватая, и много
всякой приправы. Я солдат, как детей, баловал. Всякий
раз пз котла похлебаю, а они: «Радьстараться, вашблаго-
родие»,— жулики. Чувствуют! Да, тарелка не то, что ко-
тел. Тут вам фантазии пет, все па допышке. Кха!
И, откашлявшись, комендант закусил рюмку водки мас-
линой, проколотой вилкой.
— Однако же,— начал сосед, сощуря томпо-восточпые
глазки. Он был расстроен упорством кулинарных сюже-
тов,— однако ж чревоугодпе в известное время дает себя
знать, как, например, ожпреннем. И по отношению к дам-
скому полу объедаться имеет свой минус, еелп верить на-
учным ппсателям. Мужчина неполный, как говорят у пас
по-русски, поджаристый, дольше всех сохраняет приме-
ненье способности.
Офпцпант, отогнув калачом левую руку, пес закрытое
блюдо. Говор шел, как шум прибоя, от столпков, пронзае-
мый острыми всплескамп цитры. Дамский румынский
оркестр восседал на эстраде, смуглыми пальцами гуляя по
цитрам. Все в казакинах, с разрезными нагрудниками, в
черных в обтяжку рейтузах, в сапогах с позументами и в
фуражке па дамской прическе.
Официант приподнял крышку блюда, п ноздри втянули
нежно-горький запах тетерки. В фарфоровой вазочке пода-
91
пы брусника в меду, соус из тертых каштанов и нежинский
мелкий огурчик.
— Кто там, братец, у вас в колончатой комнате? —
осведомился полковник.— Дверн заперты, а подается?
— Их превосходительство генерал Шкуро кутят с ком-
панией бакинских приезжих.
— А! Шкуро! Мы, пожалуй, поев, перейдем с вами
пить в эту комнату, Каспарьяпц. Что вы скажете?
Топ был начальственный, п армянин улыбнулся том-
по-восточнымп глазками, предвидя затраты.
В колончатой комнате некогда губернатор принимал
атамана. Меж зеркалами в простенке, окруженный гир-
ляпдамп штукатурных гроздей и листьев, висел во весь
рост портрет Николая Второго. Подоконники были пз от-
полированной яшмы. Позолоченные пожкп и ручки у стиль-
ных диванов и кресел, гобеленом обитых, блестели сквозь
дым от сигары.
Шкуро, с отрядом головорезов Кисловодск защищав-
ший и недавно произведенный, сидел меж бакинскими
дамами. У одной нежно-розовый цвет щеки, похожей на
персик, оттенялся красивою черною родинкой. Черные
брови, над переносицей слившись, делали даму похожей
па персиянку. Опа говорила с акцентом, сверкая бриллиан-
тами в розовых ушках... Другая, жена англичанина с но-
белевских промыслов, белокурые косы коронкой на голове
заложивши, молчала; ей непонятна была быстрая русская
речь. Изредка знатная дама, опрошенная соседом, рот раз-
жимала и с различными пптопацпямп провозглашала:
«Oh! Oh! Oh!»
То выше, то ниже.
11 вскрик этот юркий гвардеец, на ухо даме соседней,
называл «трубным гласом».
Сам англичанин, невысокого роста п толстый, труб-
кой дымил, нс шевеля и мизинцем. Справа, слева, спере-
ди, сзади именитые гости наперебой поднимали шипу-
чие тосты.
Развалился Шкуро, ковыряя в зубах. Скатерть в пят-
нах от пролитого вина, опрокинутых рюмок, раздавленных
фруктов. Кто-то пз адъютантов, наевшийся до тошноты,
пе примиряется с сытостью и доедает пкру с лимоном и
луком зеленым, ковыряя в ней вилкой. Другой, придвинув
жестянку омаров, глядит па нее неотступно: покушать бы,
да пот места, душа пе приемлет.
95
— Мы приветствуем, мы... мы.... мы...— замыкает тост
председатель, кивая лакею.
Тот из кадки со льдом вынимает новую длипногорлы-
шевую бутылку. Хлоп! И шипит золотая струя по бокалам.
— Тише, слово берет фабрикант Гудаутов, тише, слу-
шайте!
— Мы...— мычит небольшой человек, мелкозубый, с
седеющей бровью.
Посмотреть на него сзади — просто почтовый чиновник,
спереди — из просителей, а не то репетитор уроков. А вот
пет, оп ворочает тысячами рабочих п миллионами ассигно-
вок, па весь юг прославлен богатством:
— Мы должны компенсировать...
— Проще!..— рявкает адъютант.
— Мы должны посодействовать... Если дорого нам со-
хранить наш Юг от заразы, укрепить тыл и, так сказать,
обеспечить промышленность от разорения в интересах Рос-
сии и экономической культуры, учтем нашу встречу сего-
дня, передадим в распоряжение генерала Шкуро соединен-
ными силами сумму, необходимую...
— Ур-ра! Подписной лист!
По рукам побежала бумажка. Икая, подписался один
па круглую сумму. Другой, чтоб не отстать, сумму с хво-
стиком, третий не хуже.
— Вот, генерал,— говорил Гудаутов,— извольте при-
нять от российской промышленности, от купечества истин-
но русского, от почтительных коммерсантов из армян и
татар, в пользу русской культуры за незабываемые побе-
доносные ваши заслуги...
— Браво! — крикнула зала.
Комендант с Каспарьяпцем приютились па мягком ди-
ване, возле стола со льдистою кадкой.
Осоловел адъютант. Как пришитые пуговицы из стек-
ла, стали глаза. Склонив голову, без улыбки, молчаливо
он положил руку соседке своей на колени. Та сбросила
руку. Снова рука, подобно стрелке магнита, потянулась к
пышным коленям. Оглянувшись по сторонам, дама вспых-
нула, отвела надоедную руку, наклонилась к ее обла-
дателю с отрезвляющей речью. Но как пн в чем пе
бывало, не моргая тяжелыми веками, оттопырив рот, весь
в икре, адъютант шарил пальцами все в одном на-
правленье.
Зашептались мужчины. Фабрикант подозвал человека.
Подмигнув своим женам, мужья указали па двери. Вста-
96
М. С. Шагппяп. 20-е годы.
Силуэт работы художницы Е. С. Кругликовой.
ли дамы, окутали белоснежные плечи в накидки. Незамет-
но, одна за другой, дамы вышли, и уже заревела в темном
провале подъезда сирена автомобиля. А па опустелых
местах размещались, рассыпая гортанные звуки, с хохот-
ком, с прибаутками, ёжа плечики, топоча каблучками, звя-
кая пуговицами п позументами, черноокие дамы,— при-
глашенный румынский оркестр. II к адъютанту, коробкой
омаров прельщенная, быстро подсела, сверкая зубамп и
раздвинув рейтузы, в обтяжку, арфистка.
Но в остеклелых, как пуговицы, глазах адъютанта
мелькнуло тяжелое недоуменье. Рука, направлявшаяся
все туда же, вдруг ударила по столу: задребезжали ста-
каны.
— Н-не хоч-чу! — шевеля языком, как стопудовою
тяжестью, произнес адъютапт, глядя розовыми от палив-
шейся крови глазами.— П-почему бр-рюкп, н-не юбка?
Долой!
Снова мужчины, говоря меж собой, указали глазами
па двери. Капельдинеры с деликатною речью, под тайным
предлогом, за локотки п подмышки повели адъютанта. Но-
ги пе шли. В диванной, где гости курили, он тотчас заснул,
стошппв себе на подушку.
А комендант, попивая шампанское, говорил все тому
же соседу:
— Ты, Каспарьяпц, инородец. Что сей такое? С тво-
его позволенья сказать — паразит насекомый. На него
сапогом наступили — и нет его. А сслп, как истинно рус-
ский, я оказываю доверие, ты становишься человек.
— Значит, надеяться мне, полковник, на ваши слова?
— Дважды не повторяю. Вон гляди, видишь, рыжеи.' -
кий. мурло в поту, румынке смотрит за лпфчпк? Из пи-
сателей, а захочу — выселю в двадцать четыре часа за
кордон,— вот и вся недолга.
Лакеи тем временем очищали столы, выносили пх в
общую залу п впосилп бесшумно на смену пм ломберпые,
с мелком па сукне и резиновой губкой.
Шкуро, сделав в воздухе по-геперальскп рукой, уехал,
по свпту оставил. Свпте стали, усевшись за зеленым сук-
ном, проигрывать именитые гости, бакинцы. И до осенне-
го певеселого утра, как призраки, в свете «Осрама» за зе-
леными стоянками, указательный палец в мелу, люди ре-
залпсь в карты, вскрывая колоды, подаваемые до дурноты
утомленным лакеем.
4 М Шзгиплп, т. 2
97
Глава двадцать четвертая
УТРО ПРОФЕССОРА БУЛЫЖНИКА
Рыженький, что смотрел румынке за лифчик, выппл
последнюю каплю из последней бутылки.
С ним, бессмысленно улыбаясь н карандашиком чиркая
ио испачканной скатерти, бледный, с намокшими в жил-
ках висками, не слушая сам себя, бормотал профессор
Булыжник. Важный пост у профессора, он служит вели-
кому делу. Один разъездные для целей его пропаганды
могли бы покрыть бюджет губернской республики. Впро-
чем, они покрывают и бюджет супруги профессора, жи-
вущей под Константинополем, в Золотом Роге, на даче.
— Интеллигенция...— бормочет профессор.— Интелли-
генция выдержала испытанье. Прпдпте ко мне из Совет-
ской России все... ик... истязуемые и обремененные, и аз
успокою вас. Есть у пас... пк... назначенье для каждого, жа-
лованье, командировочные, чаевые, то есть чаемые... для
надобностей пропаганды.
— Молчите,— шепчет рыжий сердито,— всему есть
мера. Шестой час утра, спать пора. Я должен быть завтра
в Новочеркасске.
Оба под руку по опустелым, коврами затянутым лест-
ницам, наклоияясь друг к дружке наподобие циркуля, раз-
двинутого в сорокапятпградуспый угол, сошли и сели па
дрожки.
Каждому, кто заснул, отпустив побродить свою душу
но нетленным пажитям сна, где пасется душа по слад-
чайшему клеверу, воспоминанью о том, что было и будет,—
каждому, кто заснул, предстоит свое пробужденье.
Один, отходя от нетленного мнра, тупо моргает, силясь
сознать, кто ои есть, что ему делать и как ого имя п от-
чество. Такой человек начинает свой день с раздраженья.
Все ио по нем, п лучше бы выругаться, чтоб выплюнуть
ближнему прямо в лицо накопившийся в горле комок не-
довольства, а потом успокоиться п в чувство вины найти
побужденье для дела.
Другой в неге сердца вскочпл, осторожно встречая
заботы, расчетливый на слова, скрытпо-радостпый, прячу-
щий тенью век постороннюю миру улыбку. Ои бережлив
до заката, растрачпвая понемножку нетленное веянье
сна. Такой человек — гражданин двуединого мира. Сторо-
нитесь ого. Он не отдаст себя честной земною отдачей ни
жене, пи ребенку, пп другу. Болью вас одарит, ревнивым
98
томленьем, а сам пронесет под светом трезвого солнца
счастливое одиночество.
Третий же, пробудясь, первым долгом нашаривает порт-
сигар с зажигалкой А когда затянулся, дымком скверный
запах во рту истребляя, взял часы со стола и привычным
движеньем их за мушку стал заводить,— тррик, тррик,
тррик, нагоняя им силу. От такого в миру происходит по-
койный порядок.
Профессору, жившему в бельэтаже гостиницы «Мав-
ританской», за толстыми пыльными бархатными занавес-
ками пе брезжило утро. Его сапоги коридорный давно
уж довел до белого блеска; девушка в чепчике, пробегая
по коридору с подносом, несколько раз за ручку бралась,
во дверь была заперта. II в приемной профессора, за ми-
нистерскими коридорами, в здании наискосок от гостиницы,
поджидали, нервно позевывая, интеллигенты.
Лишь отоспав свое время, профессор проснулся. Ме-
тодически вытянул волосатую руку за портсигаром, под-
бавил фптпль в зажигалке, закурил и пе спеша стал оде-
ваться. Тем временем коридорный принес ему теплой во-
ды в умывальник и поднял тяжелые шторы.
Плохая погода! В осеннее утро пригорюнилась крыша,
осыпанная желтолпстьем. Скучно в проголье ветвей бро-
дит ветер, распахивая, как полы халата, пространства.
Неутешительная погода. Несут профессору почту.
Вот уже ои умыт, одет и причесан. Парикмахер про-
шелся по седеющей колкой щетине. На подносе паром ис-
ходит, дожидаясь, стакан чистейшего мокко.
Профессор к комфорту не слишком прпвычеп, он лю-
бит напоминать, что прошел тяжелую школу. II профес-
сору, прежде чем вырваться из Советской России, при-
шлось посидеть, как другим, на супе из воблы. Что нужды
до маленьких неприятностей? Застегнувшись до подбо-
родка, голову кверху, руки в карманы,— неприятности на-
добно песть по-спартански. Все дело в страдальце народе:
«Только-только дохнула струя освежающей вольности,
только-только вышли и мы на арену свободного демокра-
тизма,— как кучка предателей, полуграмотных многознаек
с типичной славянскою наглостью захлопнула клапан сво-
боды. II неужели интеллигенция пе и ока-кет себя герои-
ней? Нам нужны борцы! Мы пх принимаем с почетом. Ху-
дожники, музыканты, актеры, писатели — все, в ком честь
пе утрачена, идите работать в наш лагерь!»
Подобною рокотливою речью, произнесенною с евро-
7* У9
пейской корректностью, профессор гремел па концертах.
И утром, за подкрепляющим мокко, он повторял мимохо-
дом горячие фразы, готовя свое выступленье. Хвалили его
красноречие. II верплп те, кому выбор был или на фронт,
или в отдел пропаганды, что выбор их волен.
— Святыню демократизма,— бормочет в седые усы,
разворачивая газету,— брум... брум... мы не выдадим...
А в газете на первой странице:
«ПО ПРИКАЗУ ЗА НОМЕРОМ 118
БЫЛИ ПОДВЕРГНУТЫ ТЕЛЕСНОМУ НАКАЗАНИЮ:
Рядовой Ушаков, 25 ударов — за пеотданпе чести.
Рядовой Иван Гуля, 30 ударов — за самовольную от-
лучку.
Рабочий Шведченко, 50 ударов — за подстрекательство
к неповиновению.
Рядовой Тайку пен Олаф, 50 ударов — за хранение ли-
стовки, без указания источника се распространения.
Рядовой Мпроянц Аршак, 25 ударов — за пеотданпе
честн.
Рядовой Казанчук Тарас, 30 ударов — за самовольную
отлучку...»
...Привычно скользят глаза по первой странице газеты.
Перечислению конца нет. Лист поворачивается, пепел
стряхивается концом пальца на блюдце.
«Мы пе выдадим па растерзание святыню демократиз-
ма, мы — аванпост будущей русской свободы»,— додумы-
вает профессор свое выступление па концерте.
ч
Глава двадцать пятая
МII ТИНГ
По слякоти шла, выбирая места, где посуше, фигурка
в платке. Мы с него расстались давно, и она, за магическим
кругом повествовательной речи, проделывала от себя свою
логику жизни: сжимала в бессилье ручонки, упорствовала,
норовила пробиться сквозь стену.
Кусю выбросили пз гимназии. Защитник ее, матема-
тик Пузатиков, умер. Вдова-переписчица все же ходила
к директору, кланялась:
— Нынче как же без образования? Дорогп закрыты, а
опа девочка скорая, схватывает па лету, книги так и гло-
тает. Куда ж ей?
100
Но директор назвал вдову-переппсчпцу теткой.
— Вы, тетка, следплп бы, чтоб не сбивалась девчонка.
Против нее восстают одноклассницы, доходило до драки.
Мы беспощадно искореняем политику. Учите ее ремеслу,
да смотрите, чтоб эта девица не довела вас до тюремной
решетки.
— Благодарю за совет,— сказала сурово вдова и ушла,
пе оглядываясь, с яростным сердцем.
А Куся утешила мать, чем могла: урок раздобыла — не-
мецкий язык раз в неделю долговязому телеграфисту. II бе-
гала по вечерам в дырявых ботинках за Темерник, па
окраину Ростова — там собирались товарищи.
За Темернпком на окраппе, носом в железнодорожную
насыпь, стоял деревянный домишко. Щели, забитые пак-
лей, все же сквозили. Жил там Тишин Степан Григорье-
вич, отставной управский курьер, а потом типографский
наборщик. Как ослабели глаза у Степана Григорьевича,
стал он ходить по хуторам книгоношей. Не выручал и на
хлеб: хутора покупали разве что календарь да открытку с
лазоревым голубем, в клюве несущим конверт. И при-
шлось Степану Григорьевичу примириться с даровым кус-
ком хлеба. Жена, помоложе его, и дочь от первого брака
служили па фабрике — одна в копторе, другая коробочни-
цей в отделенье. Кормили его. Полуслепой, с голубым,
слишком сияющим взором, седенький, старенький, был он
начитанным стариком и мудреным.
Водился же пе со старыми, а с молодежью. Дочь, как
со службы вернется, читала ему ежедневно газету. Тишин
выслушает и загорится ответить. Бывало, при лампе не-
твердой рукой нанесет свой ответ на бумагу, глядя поверх
ее. Строчки кривы, буквы враскпдку.
— Разберут ли? — сомнительно спрашивает.
— Разберут,— отвечают ему, чтоб утешить.
А оп пишет и пишет.
И часто в старом конверте со штемпелем городской
ростовской управы получали сотрудники «Приазовского
края» длиннейшие письма. Неразборчивые, перепутанные,
как на китайской картинке, буквы шли вверх и вппз не
но строчкам. Смеялись сотрудники, пе умели прочесть
смешную бумажку. Так бросают ппой раз зерно в напи-
санном слове, и летит опо с ворохом вымысла городской
ежедневною пылью мимо тысячи глаз и ушей, пока не
уляжется где-пибудь, зацепившись за землю. Облежится,
набухнет, чреватое жизнью, просунется ножками в почву,
101
а головкою к солнцу. II уже зацветает росток, в свою оче-
редь дальнюю землю обсеменяя но ветру.
Суждено было лучшим мыслям Степана Григорьевича
многократно лежать погребенными в редакционной кор-
зине. Голова с сильным лбом, крепко выдавшимся над се-
дыми бровями, широкодумная, ясная, думала в одиночку.
Но бойкий мальчишка, составлявший обзор ипострапной
печати, бегал за помощью к Якову Львовичу; однажды и
оп получил таинственный серый конверт и ради курьеза
понес его по знакомым.
Яков Львович при лампе разобрался в каракулях. Из-
далека, не по адресу, крючками, похожими на иероглифы,
летело к нему па серо-грязной бумаге близкое слово. Вы-
читав адрес, пошел он к Степану Григорьевичу па дом.
Как надобно людям общенье! Друг другу они нужнее,
чем хлеб в иные мииуты. Целые залежи тем отмирают в
нас от неразделенностп, и без друга стоит человек, как
куст, на корню усыхая. Когда же раздастся вблизи знако-
мое слово, душа встрепенется, еще вчера сухостой, а нын-
че, как померанец, засыпана цветом. Забьются в тебе от
общенья родниковые речи. И говоришь в удивленье: опу-
стошало меня, как саранча, одиночество!
— Нужны, нужны, родимый, человек человеку,— ска-
зал старик Тпшпн,— погляди-тко, в природе разная сила,
газовая иль там металлическая, тягу имеет к себе подоб-
ной. Так пеужто наш разум в тяготенье уступит металлу?
Я вот слеп, сижу тут калекой, а летучею мыслью пропп-
цаю большие пространства. Зашлю свое слово па писчей
бумажке, да и думаю: пет резону, чтоб против целой при-
роды сила пытливой мысли не притянула другую.
— Откуда у вас эта вера в грядущее, Степан Грп-
горьпч?
— А ты попробуй-ка жить лицом к восходу, как цве-
тенье и травка. Дождь ли, облачно лп, а уж злак божий
знает: встанет солнце не пначе, как с востока. Молодежь —
опа так и живет: по ней, как по коппасу, впдеп путь исто-
рический.
Обрадовался старик собеседнику, разговорился. До са-
мого вечера спделп они у окошка. А вечером понабралось
в светелку с предосторожностями горячего люду: студен-
тов Варшавского, а пыне Донского университета \ желез-
1 Во время первой империалистической войны 1914 г. Варшав-
ский университет был эвакуирован в Ростов-на-Допу.
102
подорожников, девочек с курсов п с фабрики, партийных
людей, в подполье отсиживавших промежуток своих пора-
жений. Было чтенье, потом разговоры. Яков Львовпч узнал
о гибели Дунаевского, о смерти Васильева, в морозных сте-
пях под шинелькой наспавшего себе горловую чахотку.
Был у Якова Львовича теперь угол, куда уходил он от осен-
ней бессмыслицы жизни.
Вот туда поздппм вечером, кутаясь в шаль и выбирая
места, где посуше, п торопилась подросшая Куся.
Много было в светелке народу, на этот раз больше, чем
прежде. Выходя па крыльцо покурить, каждый зорко вы-
глядывал в осеппем тумане иных следопытов, нежелатель-
ных для собранья. Но место глухое, за железнодорожною
насыпью, мокрое, мрачное, служпт хорошим убежищем,
не навлекая нпчьпх подозрений.
Кусю встретпл студент-первокурсник Десппцып, недав-
но вернувшийся в город п теперь ведший тайно работу
средь студенческих организации. Дело было сегодня серь-
езное, требовало обсуждения. Вокруг стола закипела
беседа.
— Вам хорошо говорить, товарищ Десппцын,— ора-
торствовал небольшой полный студент, снискавший себе
популярность,— вы ничего пе теряете. Я же считаю, что
всякое выступление сейчас бессмыслица, если не тупость.
Студенчество хочет учиться; в нем преобладают кадеты,
солидный процент монархистов. Такого студенчества, как
у пас, Россия не помппт. Не то что забастовать, а попро-
буйте только созвать их на сходку.
— Тем более,— начал Деснпцын,— такую мертвую
массу расшевелить можпо только событием. Помилуйте,
мы студенты, мы единая корпорация на весь мир, п на-
шего брата, студента, избили в Киеве шомполами до бес-
чувствия; п мы это знаем, снесем и будем молчать! Русский
студент, когда же бывало, чтоб ходил ты с плевком на
лице и все, кому только не лень, плевотппу твою созер-
цали?
— Гнусный факт,— вступилась курсистка с кудрявой
рыжей косою,— будет позором, если донское студенчество
пе отзовется. В Харькове, в Киеве был слышен голос сту-
дента по этому поводу.
— Ревекка Борисовна, вот бы вам и попробовать вы-
ступить,— ехидно воззрился полный студент. На шее его,
как у лысого какаду, прыгал шариком розовый зобпк.
— Не отказываюсь,— сухо сказала курсистка.
103
Куся подсела к пей, обняв ее нежно за талшо.
— Спасибо за мужество, товарищ Ревекка,— через стол
протянул ей руку Десппцын,— поверьте мне, чем бес-
смысленней вот такие попытки с точки зрения часа, тем
больше в нпх яркого смысла для будущего. Если бы наши
коллеги в мрачную пору реакции слушали вот таких, как
милейший Виктор Иваныч (оп бровью повел в сторону
полного оппонента), то мы пе имели бы воспитательной
силы традиций. Грош цена демонстрации, когда масса уже
победила, когда каждый Виктор Иваныч безопасно может
окраситься в защитный цвет революции.
— Это личный выпад, я протестую! — крикнул, запры-
гав зобиком, полнокровный студент в возмущенье.— Еслп
товарищ Десппцын не возьмет все обратно, я покидаю
собранье!
— Идите за памп, а не за кадетами, и я скажу, что
ошибся.
Пожимая плечами, с недовольным лицом, оппонент под-
чинился решенью.
Долго, за ночь, сидели в беседе горячие люди. Решено
было завтра в двенадцать созвать в самой обширной ауди-
тории сходку. Ревекка Борисовна выступит с речью.
Курсистка, блокнот отогнув, задумчиво вслушивалась в то,
что вокруг говорилось, и набрасывала конспект своей ре-
чи. И Куся проникнет па сходку. То-то радости для нее!
Кумачом разгорелись под светлой косицею ушки.
Долго, за ночь, когда уж беседа умолкла, сидело со-
бранье. Разбирали заветные книжки, привезенные нз Со-
ветской России. II взволнованным голосом, останавливаясь,
чтоб взглянуть на Степана Григорьпча, читал Яков Льво-
впч «Россию и интеллигенцию» Блока. Когда же впервые,
контрабандой пробравшись через кордоны, зазвучали в
маленькой комнате слова «Двенадцати» Блока, встало со-
бранье, потрясеппное острым волненьем. Лучший поэт,
чистейший, любимейший, дитя незакатных зорь романти-
ческой русской стихии, оп, как верная стрелка барометра,
падает, падает к «буре», орлиным певцом ее! Оп, тончай-
ший, все понимающий,— с нами! И любовь, как горячая
искра, закипала слезами в глазах, ширила сердце.
— Блок-то! Блок-то!
И они там па севере, учителя, доктора, адвокаты,
писатели, пе научились от этого, не доверились совести
лучшего!
Поздней парниковые юноши, вскормленные Пролет-
104
культом, отвергали «Двенадцать». Но те, кто пронес оди-
ноко па юге России, средь опустошительной клеветы и
полного мрака, свое упрямое сердце, знают, как помогли
пм «Двенадцать». Искрой, зажегшейся от одного до дру-
гого, радугой, поясом вставшей от неба до неба, были
«Двенадцать», сказавшие сердцу:
«Не бойся, ты право! Любовь перешла к тем, кого име-
нуют насильнпкамп. В этом порукой тебе неподкупный
русский поэт...»
Шли в темноте, близко друг к другу прижавшись,
взволнованные Ревекка п Куся.
— Ах, как прекрасно, как радостно! — Куся шепнула
соседке: — Знаешь, я чувствую, что скоро весь мир станет
советским. Вот попомни меня, поймут и один за другим,
паперегонкп, заторопятся люди устраивать революцию.
И музыка, музыка, музыка пройдет по всем улицам мира,
а я стану тогда барабанщиком и пойду отбивать перемену:
трам-тарарам, просыпайтесь! Играю тебе зорю утреннюю,
Человечество!
— Молчи, не то попадемся,— шепнула Ревекка.— Ох,
вот за такпе минуты не жалко и жизни! Даже думаешь
иной раз, если долго чувствовать, сердце не выдержит, ра-
зорвется!
— Рпвочка, я маме сказала, что буду у вас ночевать.
А ты не забудь, что обещала провестп меня завтра на
сходку.
— Успокойся, не позабуду!
Родители курсистки Ревекки были ремесленниками.
Ютились опп, где еврейская беднота, на невзрачной Коло-
дезной улице. Вход к ним был со двора п в первый этаж
с подворотни. /Кили опп чуть побогаче соседей. Сын-ча-
совщик помогал, дочь старшая шила наряды в магазин
Удалова-Ипатова, а Ревекка давала уроки.
В комнате, за столом, под электрической лампочкой,
ужинала семья, не дождавшись Ревекки.
— А, пришла наконец, садись, садись, и Кусе будет
местечко.
Ласковый, важный, седой как лунь патриарх потеснит-
ся с благосклонной улыбкой, посадив к себе Кусю. И мать,
еврейка с острым, нуждой изпуреппым лицом, худая, как
жердь, наложила ей рыбы с салатом. Кусю любили в семье
за бесхитростность.
— Редкий христианин, сколь он ни ласков с тобой, ста-
нет есть у еврея, как у своих, с аппетитом. Это ты знай,
105
мать, и, Рпвка, запомни, чтоб пе запутаться с гоем. А де-
вочка Куся, благословп ее Ягве, ест наш кусок небрезгли-
во,— так не раз говорил патриарх, садясь, помолившись, за
ужин.
Кончили, руки умылп и разошлись на ночлег. Куся с
Ревеккой вместе легли и долго еще молодыми, заглушен-
ными голосами о всемирном советском перевороте шепта-
лись.
Рапппм утром еще темно на улицах и в квартире, Мед-
ленно начинается день привычными звуками. Вот застучал
по соседству колодкой сапожник. Полилась из крана вода,
скрипнули резко ворота. Старьевщик, сиплым голосом вы-
кликая товар, прошел по дворам, п хозяйки несли ему со-
бранные пустые бутылки.
Невзрачпое утро, а все-таки утро. И босоногая детвора,
гортанно горланя, съев кто луковку с солью, кто хлеб,
а кто побогаче — лепешку, бежпт, как на лужайку, в гряз-
ные недра двора, заводить беспечные пгры.
Куся с Ревеккой вышли из дому без четверти девять,
чтоб Ревекка успела сходку наладпть п подготовить свое
выступленье. Белая девушка, веснушчатая, с серым, яс-
ным, перобеющпм взглядом, шла, как стройная лебедь,
подобрав кудрявую косу. Вышла Ревекка в отца, патриар-
ха: липшего пе болтала, сказанного держалась. Нежно по-
глядывали па Ревекку приказчики торговых рядов, где
подержанным платьем торгуют. Не одна беспокойная мать
засылала к родителям сватов. Но Ревеккина мать отвечала:
учится девушка, ученая будет, пам не до сватов.
Все утро по коридорам университета осторожно шмы-
гала Куся. Как бы хотелось ей тоже учиться тут, вместе
с другими! Лаборатория, библиотека, курплка! А на сте-
пах бесконечные схемы, таблицы, под стеклянными крыш-
ками гербарии, бабочки, чучела. Фпзпческпй кабинет, а за
ппм светлый круг аудитории, а в полураскрытую дверь
видны головы, одпа над другой рядами, русые, черпые,
девичьи, стриженые... Ох, учиться бы с ними! Посмотреть,
что там дальше!
Но дальше Куся заглянуть пе успела. Кто-то, пройдя,
потянул се за руку. Зазвенел звонок. Звонко сказали:
— Товарищи, собирайся в аудиторию номер восемь!
II пошло п пошло. Благоговейно втиснулась Куся в шу-
мящую клетку. На кафедре Виктор Пвапыч, за ним кто-
то еще и Ревекка. Будет митинг. Волнуются головы полу-
кругом над пою, черпые, русые, белые, мужские п девичьи.
106
Виктор Иваныч что-то сказал тихим голосом, кашлянул
и стушевался. Ясная, плавно, как лебедь, выступила Ре-
векка.
Речь она повела о доброй славе студентов, о том, что
в самые черные годы гражданское мужество было у них и
пе было страха; о том, что не боялись попасть пз завет-
ного храма науки в архангельскую п вологодскую ссылку.
«Мы были совестью общества»,— говорила опа. Общество,
мнительное п запуганное, пробуждалось от спячки студен-
тами, их бунтами и сходками. Там-то и там было сделано
неправое дело. Узнало студенчество — и тотчас на непра-
вое дело протест, организованный отклик. «А пыле,— так
кончила речь свою девушка,— творятся открыто бесчинст-
ва. Реакция правит безумную оргию, засекает рабочих.
И дошло до того, что в Киеве шомполами избили студен-
та. Можно ли перенести это молча? В Харькове п Киеве
студенты собирались на сходку, выносили протест. Не сле-
дует разве п нам отметить позорное дело трехдневною за-
бастовкой?»
Разно ответили в зале на страстную речь: одних опа
потрясла, других испугала.
— Помилуйте,— шептались в углу возле Куси,— ка-
кого-нибудь инородца избили, а нам бастовать? II так мы
с трудом отвоевываем возможность учиться; чуть что,
пас погонят на фронт, времена неспокойные. Да, может
быть, это п слух один, пущенный большевистским
шпионом.
— Бастовать! — кричали другие.— Позорно! Сегодня
в Киеве, завтра в Ростове! Покажем, что мы корпорация,
что мы существуем.
Чем дальше волнуется зал, тем Кусе яснее: сходка про-
валивается. Уже многие под шумок, забрав своп шапки и
книжки, шмыг1 в боковые проходы; за ними другие. Тщет-
но силятся кто-то с эстрады остановить их: уходящих сни-
зу не видно.
Забастовщиков меньше и меньше. Глядя, как тают ряды
их, остальные встревожены.
— Товарищи, как это так? — кричат они па эстраду.—
Пе подводите нас, это уж выйдет предательство, нам по
создать забастовки наличными силами. Или отложим, по-
ка большинства пе добьемся, или признаем, что забастовке
не время.
— Позорный Донской университет, не забудут тебе
этой сходки товарищи! — крикнула Куся тоненьким голо-
107
сом, вскочив на скамью.— Ты сборище юнкеров, пе сту-
дентов!
— Держите ее, кто такая, как смеет!
Крики усилились. Кусю притиснули. Пробравшись к
подруге, Ревекка ее увела, уговаривая успокоиться.
— Тут ничего пе поделаешь,— шепнула она,— толпа —
особенный зверь. Есть минуты, когда ты чувствуешь, что
он собрался в комок и у пего единое сердце. А в другие
минуты ясно тебе, что он расползается, как солптер, коль-
цо от колечка. Тут уж надо признать поражение.
— Я бы их, я бы их! — Куся сжимала ручонки.—
Мерзкие трусы!
В дверях они обе столкнулись с поспешно идущим, во-
ротник от пальто приподняв, Виктор Иванычем.
— А, мадмазель,— улыбнулся он беззастенчиво,— ну
что, кто из пас был вчера прав, вы плп я? Успокоитесь,
плюньте на них, я знаю студенчество лучше, чем вы, я
эго предвидел. Не надо было лезть па рожон в этой среде,
вот и все.
Нп Ревекка, ни Куся не захотели ответить.
А па улице серое утро ослепительным днем замени-
лось.
Осенние рыжие листья пачками пальмовыми засияли
под солнцем. Небо было резко прозрачное, густой синевы,
как акварель Каналетто. II смытые дождиком, чпстый гра-
нит обнажая, мелко смеялись под солнцем круглокамеп-
ные мостовые.
— Подожди,— промолвила Куся, захлебнувшись от
солнца,— подожди, этн жалкие люди еще поймут. Тогда
опп от стыда сгорят, вспомнив сегодняшний день. И вот
увидишь, скоро весь мир станет советским. Все страны на-
перегонки заторопятся заводить у себя революцию! И му-
зыка, музыка, музыка пройдет по всем улицам мира, а я
стану тогда барабанщиком и пойду отбивать перемену:
трам-тарарам, просыпайтесь! Зорю утреннюю я играю
тебе, Человечество!
Глава двадцать шестая
НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
В градоначальстве хмурили брови, говоря о броженье
студентов. Сорвалась забастовка, а вдруг состоялась бы?
I где же? В центре Добровольческой армии, где населенье
108
благословляет спасителей. Недостаточно, значит, отеческое
попеченье, пезорки глаза у того, у кого следует.
Тот, кому следует, привычной дорогой пошел выпол-
нять порученье. Выходя пз ворот градоначальства, с виду
оп был незавпспм п литературен. Мягкая шляпа не по-
казенному ползла на затылок. Волосы, вьющиеся не по-
казенному, спускались на плечи. Глаза смотрели открыто.
Во многих домах принимали его за писателя и проповед-
ника пз народа.
— Дома, дома, пожалуйте,— сказали ему приветливым
голосом за парадною дверью, куда он звонил. Загремела
цепочка, дверь открыта, и независимый, с рассеянным
взглядом российского пдеалиста, поднялся по лестнице.
В движеньях его была задушевная мягкость.
Гость, подобный ему, не в тягость хозяину, хотя б и
пришел в неурочное время. Гость, подобный ему, хоть и
не носит подарков, не приглашает ответно к обеду и
ужину, да зато и пе скажет вредного слова, не испортит
вам пастроеппя. Он знает, где у вас самое слабое место.
К слабому месту подходит оп осторожно, на цыпочках.
Вам в разговоре неоднократно обмолвится, что пе след та-
кой топкой и благородной душе зарывать себя в мертвой
провинции. Ваше печение превознесет над печеньем Вар-
вары Петровны. У Колп найдет изумительный профиль, а у
Мапечкп, барабанящей па фортепьяно, блестящую техни-
ку... Гость такой не скупится па время и пе щадит ни себя,
ни ушей своих.
— Манечка, перестань, ты надоела Константин Кон-
стантиновичу!
— Что вы! Оставьте ее, опа пграет, как ангел. Уверяю
вас, я эту девочку мог бы слушать весь день.
II ладонь на глаза положив, а другою рукой меланхоли-
чески такт отбпвая, странный гость отдает перепонки свои
растерзанью.
По лучше всего он бывает в те дни, когда ссорятся пе-
ред ним хозяева дома. Обласканный пми, оп в доме свой
человек. II частенько темные тучп, дождавшись его, вдруг
обрушиваются на весь дом облегчающим ливнем. Ссоры
бывают двоякие: мужа с жепой и родителей с детками.
В первом случае видеть отрадно, как приветливый гость,
защищая того л другого, убеждает обоих в правоте обоюд-
ной. Во втором же — мягкою речью оп детям внушает ува-
жение к старшим, втпх миленьких ангелов против себя ни-
чуть не настроя.
109
— Сил больше пет, Констаптпп Константинович, вы
своя человек, вы ведь знаете, это изверг упрямый, как вот
эта стена, самодур. Он бы рад уморпть меня!
— Ай-яй-яй, как вы сами перед собой притворяетесь
злою! Вы же внутреппо духом скорбите сейчас за него,
п, как будто я вас не знаю, чудесная вы душа, готовы пер-
вая протянуть ему руку.
— Черта с два! Так я и взял протянутую в виде милости
руку! Набросилась чуть свет ни с того ни с сего, позорит
при детях,— пусть просит прощенья!
— Ай-яй-яй, крпчпте, а у самих под усамп улыбка.
Юморист вы, ей-богу. Записывать ваши словечки, так не
хуже Аверченки. Ну, признайтесь открыто, вы пошутили...
Друзья мои милые, люди вы наплучшпе в мире, будет вам.
Улыбнитесь! Вот так-то.
И, супругов сведя, долго еще Констаптпп Константино-
вич покуривает табак и смеется от чистого сердца. Да, это
вам гость, от которого дому лишь прибыль.
Вот п нынче, с сердечной веселостью он целует ручку
хозяйке:
— Поправились! Цвет лица, как у Юпопы... А детки
здоровы? Что Виктор Иваныч, бедняжка, уж начал бегать
по лекциям?
— Садитесь, садитесь, Константин Константинович,
будем пять кофе. Дети в гимназии. Манечка насморк
схватила... А вот Виктор,— Виктор опять бесконечно мепя
беспокоит.
— В чем дело, хорошая моя? Что затеял наш годе-
амус?
— Витя, пдп сюда! Пусть он сам все расскажет.
В столовую вошел хмурый, еще не побрившийся Вик-
тор Иваныч, застегивая на ходу студенческий китель.
— Здравствуйте. Мамаша опять распустила язык. Ни-
чего такого особенного, возня со всякими деламп. Я, мама-
ша, кофе без молока буду.
— Опять черное кофе с утра! II без того нервы у
тебя так и ходят. Виктор ваш, Константин Констаптино-
шгч, на беду свою, пользуется слишком большой попу-
луярностьто. Студенты ему доверяют...
— Не без основанья, конечно.
— Так-то так, да самому Виктору от этого мало хоро-
шего. Вместо учения изволь там суетиться по всякому
поводу, рисковать своей шкурой, бегать па сходкп.
— Сходки? Кстати, Аглая Карповна, был я вчера у
ПО
знакомых, п мне говорили, что ходит слушок о возможно-
сти ареста какпх-то студентов. Я надеюсь, Виктор Иваныч,
вы не замешаны в этом. Вчера будто было какое-то апти-
пра вительственвое выступленье...
— Кто вам сказал? Какой арест? — всполошплся Вик-
тор Иваныч.
— Не волнуйтесь, голубчик, вас это, разумеется, не
коснется. Вы же всегда были благоразумны! Арест гла-
варей вчерашнего выступленья. Говорят, их никак пе мо-
гут дознаться.
— А что с ними будет?
— Очевидно, их мобилизуют для немедленной отправ-
ки па фронт. Так, по крайней мере, я слышал.
— И поделом! — вскрикнула Аглая Карповна резко.—
Что за нпзость мутить молодежь, когда паш фронт герои-
чески борется для спасенья Росспп. Как будто нельзя по-
терпеть как-нибудь год, пока не очистят Великороссию. Уж
эти мне голоштанные бунтари, учиться пм лень — вот и
бунтуют!..
— Мамаша, да помолчи ты! Я сам был... То есть я сам
сидел на эстраде в числе участников... Константин Кон-
стантинович, умоляю вас, это серьезно?
— Серьезно, родной мой. Вы испугали меня. Неуже-
ли вы были вчера на эстраде?
— В том-то и дело... Ах, чорт! Ни за что ни про что...
Вот история. И ведь так я и думал, что это нам даром но
обойдется...
— Так зачем же?
— Что зачем? Разве я идиот? Разве я пм целый день
не долбил, что это колоссальная глупость? Я начисто от-
казался... О, черт бы побран ее, эта дура тут сунулась...
— И, наверно, жидовка какая-нибудь!
— Мамаша, вы меня раздражаете, я стакан разо-
бью,— крикнул диким голосом Виктор Пвапыч,— п без
вас можио с ума сойти!
— Да что вы волнуетесь, Виктор Пвапыч? Вы говори-
те «опа»... Значит, курсистка. Ну п слава богу, жертвой
меньше. Валите-ка все па нее, ведь курсистку на фронт
не пошлют.
— Да на что мне валить? Вот придумали! Вам каж-
дый студент подтвердит, что она вылезла против моих же
советов. Я бесился, моя репутация может заверить вас в
этом. Чем же я виноват, еслп навязывают мне дурацкие
авантюры!
111
— А кто опа такая?
— Ревекка Борисовна, математичка. Упряма, как
столб, сколько ни спорь с ней, нп на ноготь от своего не
отступится.
— Ревекка Борисовна, а как дальше? — II приветливый
гость занес фамилию в книжку.— Я, кажется, где-то встре-
чался с ней.
— Рыжая, веснушчатая, на колонну похожа. Руку по-
жмет вам. так съежишься, сильная, как мужичка.
— Да, вот ведь история... Волнуется молодежь. Лх,
годеамус, годеамус мой милый, неисправимый!
И, против обыкновения, хозяев пе слишком утешив,
встал Константин Константинович, рассеянно улыбнулся,
попрощался и вышел. Спускаясь по лестнице, подмигнул
своему отражению в зеркале: да, брат такой-сякой, если б
знали онп, с кем...
Наверху же, из-за стола не вставая, сидели по-преж-
пему Виктор Иваныч с мамашей.
— Этот ваш Константин Константинович — хитрый
пес, уж очепь он все выспрашивает, да вынюхивает, да
записывает,— переборщил!
— А тебе что за дело,— ответила, чашки перемывая,
мамаша.— Ты свое слово сказал в нужный час п помал-
кивай. С такими людьми надо жить в дружбе. И напрасно
ты, Вигя, не сообщил ему между словами адрес этой Ре-
векки.
— Отстань! — С сердцем стул отодвинув, сын вышел
на кухпю побриться.
Между тем Константин Константинович, задумчивый,
волоокий, с волосами по плечи, путь своп держал пе домой,
а во дворец градоначальника Гракова.
Глава двадцать седьмая
ГРАДОНАЧАЛЬНИК ГРАКОВ
Градоначальник Граков во время Деникина был боль-
шою фигурой. Красноречье донцов пе давало градоначаль-
нику нп спа, нп покою.
— Воображают,— говорил он,— что пописывают изряд-
но. А па деле нп тебе ерудпцпя, пи тебе елоквенцпя. Вме-
сто же этого одна ерундистика п чепухенцпя! Эх, взял бы
перо да показал бы писакам, как можно пройтись по-пе-
42
чатному. Затрещали бы у мепя казачьи башки, как под
саблей.
— Что ж, паше превосходительство, останавливаетесь?
Дергаипте их,— говорили ему сослуживцы,— ваше дело
начальственное, что нп прикажете, напечатают, да еще
па первой странице.
— Знаю сам, напечатают. Да завпстлпв парод, особен-
но к чистому русскому имени. Пойдут говорить... А я, при-
знаться, не люблю за сппной разговоров.
— Что вы, что вы, кто же осмелптся-то!
— И осмелятся. Народ нынче вышел зазорный, род-
ной матерп юбку подымут...
— А вы, ваше превосходительство, в форме приказов.
— Приказами, ха-ха-ха, вроде этих донецких? Это мож-
но. У меня в канцелярии пишут, поди, каждый день по
приказу. А ну-ка, попробую я по-своему, по-простецки,
истинной русскою речью. Заполнили у пас, мои мплые,
эсперантисты газету. Книга, которая нынче печатается,
черт ее разбери что за книга. По букве судя, будто русская,
даже ипой раз духовная, про бога и черта. А как начнешь
читать — эсперанто, убейте мепя, эсперанто. Слова такие
неласковые, пятпаршпнпые: аптропософпя, мораторпум,
рентгенизация; прочтешь, так словно пальцем в печенку
тебя. А газеты п того хуже. Как-то я подзанялся статисти-
кой у себя в кабинете, со старшиной дворянского клуба,
Воейковым. Люди оба начитанные, с образованием. Ну п
высчитали, что у пас па всю империю русских газет, кроме
«Нового времени», пет: все издаются сплошным инород-
цем. Вот каково было дело до революции. Судите же, что
стало ныне!
— Так вы бы решились, ваш-превосходптельство, в
форме приказов!
II Граков решился.
Вышел как-то, с чеченцем-охранником в двух шагах
от себя, прогуляться по улпцам, отечески поглядеть па
осеннюю просппь да спознать в бакалейных, какова нынче
будет пкорка, п удивился: прямо против него, пз подъ-
езда гостиницы «Мавританской» глядел па него человек пе
последней наружности. Глядел вот так просто и прямо,
как смотрят пной раз убитые зайцы, висящие за хвосты в
зеленных, или кролики па прилавке — ничуть не сму-
щаясь, пристально, как говорится, с апломбом. Конечно,
был генерал в своем пнкогпптпом виде п даже чеченца пу-
стил за собой в отдалении, по у пего на лице есть же пе-
что! К тому же был вывешен в фотографии Овчаренко его
портрет поясной со всеми регалиями. Как же можно этак
уставиться на генерала посреди улицы? Отвел градоначаль-
ник глаза, размышляет:
«Кто бы такой? Пз себя благородный и пе штафирка.
Близорук я, а вижу, что на плечах николаевская шинель.
Бакенбарды... Скажите пожалуйста, в России жпвем, а
тоже отпускает иной английские бакенбарды неведомо с
какой статп. Погляжу вдругорядь».
Поднял глаза — тьфу! Как бомбометатель или пере-
одетый Бакунин, глядит на него пз подъезда гостиницы
«Мавританской» в упор внушительный и пе последнего ви-
да мужчина. Грудь колесом, как лошадиные бедра, два-
три ордена (не разберешь издали), пышнейшие баки и
этакий бычий взгляд, круглоглазый, остервенело-спокой-
ный. Не гипнотизер ли заезжий пз Константинополя, как-
нпбудь примостившийся к транспорту пуговиц для Добро-
вольческой армип?
Градоначальник, мановеньем бровей наведя па лицо
начальственный окрпк, перешел тротуар и па ходу мимо
подъезда гостшшцы «Мавританской» отрывисто броспл:
— Кто таков?
— Проходи,— спокойно ответил неизвестный мужчи-
на,— чего лупишь глаза? Много вас тут цельный день оха-
живают подъезды.
— Ваш-прывосходытельства, ваш-прывосходытельст-
ва,— шепнул чеченец градопачальнпку, стремительно его
догоняя.— Этта швыцар, швыцар гостиницы, прастой швы-
цар.
Успокоился градоначальник, размотал с шеи гарусный
шарф, отдышался. И тут, поблизости от бакалейных ря-
дов, осенило его вдохновенье. Даже в пальцах зуд побе-
жал, как от мелкого клопика. Оборотился градоначальник
и быстро, с военною выправкой, зашагал назад во дворец.
— Неси мне,— сказал он слуге,— перо и черппла!
На следующий день газетчики, выбегая с пачкою теп-
лых газет, кричали надрывно: «Приказ градоначальника
Гракова о швейцарах»!
Так начинался приказ:
«Ш в е йц а р ы!
Я вашу братию знаю. Вы там стоите себе при дверях,
норовя содрать чаевые. Я понимаю, что без чаевых ва-
шему брату скука собачья. Одпако кто вас поставил в та-
кое при дверях положение? Кому обязаны всем? — Городу
п городскому начальству. Поэтому требую раз навсегда:
швейцар, сократи свою независимость. Если ты грамотеи —
читай ежесуточно постановления и следи при дверях, кто
оные нарушает. Неграмотен — проси грамотного разок-
другой прочесть тебе вслух. Такой манеркой у пас заве-
дется лишний порядок па улицах, а порядком, всем извест-
но, пас бог обидел.
Градоначальник Граков».
Выход в литературу градопачальипка Гракова вызвал
смятение. Заскрежетали донцы: пе усидел, позавидовал!
Петушились в канцелярии: пусть теперь сам потрудится
над городскими приказами. Волненье пошло в зеленных,
бакалейных и рыбных рядах, собрали между собой, под-
несли открыто, с подъезда, икону Георгия Победоносца,
повергающего дракона, а со двора на кухню доставили
аккуратное подношенье, первый сорт, упаковка без скупо-
сти, в ящиках.
— Отец родной,— сказал бакалейщик Терентьев,—
по оставь. Нонче, сказывают, ты всем велпшь законы чи-
тать, а иначе штрафуют. Прикажи бога молить... Чтоб у
меня да когда-нибудь тухлый товар! Да пешто я родителев
моих обесславлю? С восемьдесят шестого годика фирму
имеем. Чтоб мпе на том свете без языка ходить.
— Хорошо, хорошо, идп себе, не волнуйся,— мило-
стиво отпустил его градоначальник, супруге своей, распа-
ковывавшей подношенье, с улыбкой промолвив:
— Чудпо устроен русский человек! Воистину, пупочка,
за границей русского человека пе поймут. Я на швейцаров,
а опп, что пи скажи, сейчас па себя прпппмают.
— Святая наивность! — умилилась градопачальппца,
сортируя закуску.
Весь этот день был у градоначальника вроде маслени-
цы. Поданы были, во-первых, пе по сезону блины с таким
балыком, что сам войсковой старшина дикой дпвпзии, зпа-
мепптый вояка Пкаев, языком сделал во рту па мапер
перепелки. Во-вторых, закатила градопачальппца после
блинов стерляжью уху; тут уж Пкаев, войсковой старши-
на, курлыкнул, как дятел. Только малость подпортила на-
строение сходка студентов.
— Эх,— говорил после обеда, ковыряя в зубах гусппою
зубочисткой, градоначальник,— добр я, славен я, никому,
даже ворогу, не желаю чумы пли там нехорошей фрапцуз-
115
стой болезни. А вот этому, кто подзюзюкивает мою моло-
дежь на зазорное дело, честное слово, пе пожалел бы
распороть поперек тула шов, да вложить в нутро бак с бен-
зином, да пустить в него после зажженною спичкой. Лю-
тость во мне па пего, как бывает иной раз на блошку.
Блошку, еслп изловишь, ты смочи для начала слюной ее,
чтоб она чуточку обмерла, а потом жги ее прямо па спичке.
Ну, доложу вам, и разбухает же блошка, что ни на есть
самомалейшая! II откуда такой брюханчук ив пее, и как
лопнет: тр-раи!
— Что это ты за ужасы после обеда рассказываешь?
Слушать противно.
— Я говорю, моя милая, к слову. Так вот так бы, Ика-
ев, мы с тобой возбудителя забастовок, ась?
— Кха-кха-кха! — залился ястребиною трелью Икаев.
А в дверях в это время, как доверенное лицо, без до-
клада, с задушевною милой улыбкой, волоокий, задумчи-
вый, волоса по плечам, Константин Константинович.
— А, милейший, почуял стерлядку? Опоздал, брат. Ну,
пе кисни, там тебя вдоволь накормят, не бойся, все остав-
лено по нумерации. Говори, какие дела?
— Что предложено было мне вашим превосходительст-
вом к исполнению, то и сделано неукоснительно. Хотя
очень труден мой долг, и еслп принять во внимание малей-
ший риск, возбуждение чьей-нибудь подозрительности...
— Ну, пошел! Перед нами не пой. Своп люди. Цену
товара, пе дураки, понимаем. Кто же этот перевертун ми-
тинговый?
— В том-то и дело, ваше превосходительство, что па
сей раз предмет деликатный,— не он, а она, курсистка
Ревекка Борисовна...
— Ревекка?.. Ох, удружил, ох-хо-хо-хо, удружил, охо-
хо, не позабуду, спасибо! Вот так центр тяжестп! Вот так
открытие, Икаев, а?
— Кха-кха-кха,— загромыхал орлиным клекотом вой-
сковой старшина.
— Нет, право, Петенька, ты после обеда себе прямо-
таки надсаживаешь пищеваренье. Разве нельзя то же са-
мое выразить в покойной, гигиенической форме?
— II выражу, еслп хочешь. Вот что: веди ты его в бу-
фетную да скажи, чтоб его накормили, начиная с закуски.
Ты же, друг Икаев, дело свое понимаешь. Смекай: донское
студенчество верноподдапное, то бпшь патриотическое, в
отношенье политики никогда никаких. А если иной раз
116
заводятся всякие там говорушп, так опп инородческие, п
мы их железной рукой. Дурную траву из поля вон, понял?
— Экх,— вырвалось у Икасва, как плевок молодого
верблюда.
II уже, вдохновившись от крепкой сигары п хорошего
бепедпктпна, почувствовал градоначальник прплпв вдох-
новенья. Жестом позвал он слугу, п тот принес ему столик,
перо п чернильницу.
«ПРИКАЗ ГРАДОНАЧАЛЬНИКА ГРАКОВА»
Дернул Икаев его за рукав: красные в веках обраща-
лись глаза, не моргая. От старшины пахло крепкою спирт-
ной накачкой.
— Арэступшь? — спросил он, вытянув губы, как кор-
шун.
— Дам приказ об аресте. Ты ого с дикой дивизией
приведешь в исполненье, ограждая арестованную от воз-
мущенной толпы, понимаешь? Ну, п доставь ты ее по на-
чальству, в Новочеркасск, там разберут, что с пей делать.
Только смотри у меня! Я тебя знаю! Ты не горпст, а дело
свое понимаешь. Но чтоб нп-ип-пи-нп, пп волоска!
— Карашо.
II опять наклонился пад белой бумагой градоначальник.
Сладкое пробежало по жилам, от бренных забот уводящее,
вдохновенье. Слова полились на бумагу:
«Ревекка Боруховна! Нам все известно. С какой статп
взбрело вам мутить честную русскую молодежь? Какое вам,
подумаешь, дело, что где-то там в Кпеве с каким-то сту-
дентом что-то случилось? А еслп в Новой Зеландии с кем-
нибудь неправильно обойдутся, так вы и в Новую Зелан-
дию смотаетесь? Нет, сердобольная моя, у пас па этот счет
закон писан короткий. Евреп, уймите свою молодежь!
Ростовскпй-па-Дону
Градоначальник Граков».
Вечером этого дня... впрочем, о вечере ниже.
А па утро другого дня газетчпкп, выбегая с пачкою
теплых газет, кричали надрывно:
— Приказ градоначальника Гракова о Ревекке Бо-
ру ховне!
— Приказ градоначальника Гракова о Ревекке Бо-
руховпе!
117
Глава двадцать восьмая
СМЕРТЬ РЕВЕККИ
У старой еврейки, с заостренным заботой лицом, Ре-
веккиной матери, был заповедный сундук. Б этот сундук
опа складывала пз году в год приданое дочери: ленточку,
пару чулок фильдекосовых, розовые, обшитые шелком
резинки, штуку белья, дюжину пуговиц, косынку. Так
набиралось от скудного сбереженья добро. И в день суббот-
ний, из синагоги вернувшись, любила она сундук рас-
крывать па досуге.
Былп при этом соседки. Заходили п те, кто прочил Ре-
векку в невестки. Разглядывали добро, перебирая руками.
И многими вздохами делились между собою, женскими
ьздохамп, непонятными для мужчины.
Вышло так и сегодня. Патриарх, очки па носу, с
огромнейшим фолиантом примостился у лампы. Губы
шептали слова, а пальцем левой руки бродил оп, себе
помогая, по строчкам справа налево. Высокое благодушие
на лице патриарха: сегодня в семье не услышит никто от
пего тяжелого слова.
Соседкам легко. Без страха сыплют они, как горох,
гортанные речи. Как пн бедна мать Ревекки, а каждый,
сердцем живой, найдет по соседству другого, себя побед-
нее. Нашла и опа победнее себя отдаленную родственни-
цу с сыном-калекой. Им мать Ревекки приберегала кусок
и па праздник пекла для калеки любимое блюдо, сияя от
гордости: дар беднейшему — бедных богатство.
II сегодня, гостей угощая, что-то слишком разговори-
лись уста ее, наперекор осторожному разуму. Сын-часов-
щпк припое в подарок Ревекке золотую часовую цепочку.
Выпув ее пз бумажки, соседки ощупывали каждое на це-
почке колечко, смотрели, щуря глаза, на пломбу, все ли
в порядке.
— Хорошие у вас дети, Фапнп Марковна,— говорили
соседки,— красивые, умные, с малых лет зарабатывают.
Характером пе горячие. Ривочка, что ни скажи, никогда
пе рассердится, объяснит терпеливо, словно маленькому
ребенку.
— Ох, хорошие,— ответила мать,— дай бог всякому
таких детей, как мои. Счастлив тот будет, кому достанется
Рива. Учится дпем, учится вечером, придут к ней това-
118
рпщп, между собой говорят, как по книге, а гордости в ней
меньше, чем в пятплетпеп девчонке. Такая простая да
милая, что стыдно перед ней даже скверному пьяпнце,
сыну старого Мойшп; и тот, как нп пьян, проходя, улыб-
нется ей да поклонится.
— Благословенье вам, Фанни Марковна, такие дети.
То-то, должно быть, п выпадет случай для Рпвочки! Но
миновать вам хорошего зятя. Может быть, доктор посва-
тается пли присяжный поверенный...
— О женихах и не думаем. Рива хочет курсы кончать.
Вот какая она: покажешь ей что-нибудь пз приданого,
засмеется, скажет: «Что ж, мамочка, еслп это вас радует,
так п я рада»,— и забудет, как будто не видела. Эта цепоч-
ка чистого золота, хорошей работы — подарок богатый —
для пее все равно что горстка изюму.
II как будто в ответ, дверь отворпв, вошла с прогулки
Ревекка. По-отцовски приветливо с каждым она поздоро-
валась, женщин целуя, мужчинам руку протягивая. А па
цепочку взглянув, головой покачала кудрявой:
— Ох, уж этот мне Сима! Сколько ни говоришь ему,
непременно поступит по-своему.
Живо припрятала мать цепочку в сундук, самовар
углём доложила, сбегала посмотреть, все ли на кухне
готово.
— Отец, идп ужинать!
II патриарх, на зов ее поднимаясь, снял осторожно
очки, их в футляр положил и закладкой книгу отметил.
Но только уселись за стол, как в сенях застучали.
— Кто там?
— Отворите!
Испуганно отворила дверь на незнакомый окрик хо-
зяйка.
В комнату один за другим вошлп косматые люди. Были
они высокие, черпые, с глазамп, как уголья, в белых па-
пахах. Были надеты па них черкески, разубранные сереб-
ром, а у пояса револьверы. Огляделись, шапок не сняли, и
патриарху один из них бросил в лицо развернутую бу-
мажку.
— Читай! Где женщина по пмепп Ревекка?
Обыск п арест! Перепуганные, с побелевши мп лицами,
одна за другой соседки пабплпся в кухню; их домой не пу-
стили, обыскав жестоко, ио телу, и забрав, что нашли, до
последней полушки. Супдук заповедный вмиг перерыт, рас-
потрошен, белье скомкано, порвано. Пропала цепочка. Но
119
до цепочки ли? Воет, с силой к Ревекке прппав, обезумев-
шая еврейка.
— Рпвочка, да куда же тебя? За что тебя?
— Не знаю, мама, не плачьте, все выяснится,— твер-
дит ей дочь терпеливо.
А патриарх, глядя перед собой голубыми глазами, бе-
лый как лунь, во весь рост выпрямился на пороге.
— Куда ведете вы дочь мою? — сказал оп черкесам.
— Куда надо,— ответили те, старика с порога толкая.
Но силен старик, прирос к порогу, остерегающе поднял
правую руку. Схватили черкесы Ревекку, отрывая ее от
кричащей еврейки, и потащили из комнаты, а старика об-
ступила ватага косматых, револьверными ручками нанося
ему в спппу и грудь удар за ударом.
Опустела квартира. Пзбптый лежит патрпарх, томится
от неотмщенной обиды, от оскверненного дня. Голосит
па лохмотьях еврейка, Рахили подобная, н не хочет уте-
шиться, ибо пету Ревекки. Голосит бедная родственница,
обппмая несчастную.
Смотрит в мутные стекла ночь, не тропут заботливый
ужпн. Куда идти, кому жаловаться еврейскому бедняку?
Кто станет с ним говорить? Нет обиде конца, горю — исхо-
да, терпи, терпи, терпи до судного часа!..
Не всякому неприглядна степная осенпяя ночь, когда
ломит кости от сырости. Горит огнями в осеннюю ночь
под Новочеркасском генеральская ставка. Здесь хозяйни-
чает сегодня войсковой старшина, вояка Икаев. Прохажи-
вается по ставке, руки в карманы; ноздри дрожат, как у
хищника от запаха крови.
«Переели, перепились офицеры, пет забавы орлам мо-
им,— думает старшина,— погибает клппок от ржавчины,
еслп долго бездействует».
А что проку в близости города? Все дамочки из ру-
мынского перебывали в ставке, светские женщины па
автомобиле с мужьями наезжали сюда; слухи о войско-
вом старшине н дикой дивизии держат в поту обывателя,
каждому хочется хоть в полглаза увидеть чудеса, о кото-
рых рассказывают под шумок друг дружке па ухо. Но чу-
дес очень мало. Поводит Икаев кровью налитым белком.
Такому, как ои, вспарывать брюхо пристало, идти па охоту
за пленником, волоча его долго по горным стремпппам за
собой па аркане. Или, сняв с него скальп, к седлу его креп-
ко подвесить, так, чтоб при скачке над крупом копя взды-
120
мались кровавые волосы. А тут изволь сечь труса плп пу-
гать деревенского жителя, летя па косматых лошадках в
облаву, и поджигать за измену паршпвенькпе деревушки.
Карательной называют дпвизпю диких чеченцев.
Ревекку допрашпвалп поздно ночью, па Ростовском вок-
зале. Допрашивал смуглый брюнет, сверкая зубами в очень
алых губах п прпстальпо глядя па девушку. Каждый ответ
ее оп принимал как шутливый и подмигивал ей: мол-де
вы п я, между нами, конечно, оба знаем правду, но будем
молчать. Так мучил оп долго Ревекку.
Девушка знала, что проступок ее невелик. В серд-
це се было спокойствие, мыслп направлены только на
то, чтобы пе выдать кого из кружка Степана Григорье-
вича.
— В каких отношениях мы со студентом по имени
Виктор Иванович?
— Не знаю такого,— отвечает Ревекка.
— Не знаете? Жаль, ему будет грустно. А оп-то вас
знает очень и очень хорошо, — подмигнул брюнет, гла-
зами сказав ей: «Не бойся, мы Есе знаем, но будем, как
камень».
Н чем дальше допрос шел, тем томительней станови-
лось Ревекке. Ясный ум ее не усматривал связи в допросе.
Она чувствовала, что, в конце концов, брюнету до того,
что она говорит, мало дела. Но тогда почему ее не отпу-
скают домой нлп нс отсылают в тюрьму?
— Вы пе курите? — снова спрашивает брюнет, протя-
гивая портсигар.
— Нет, не курю. Прошу вас, кончайте допрос.
Но улыбается тот, поглядев на часы:
— Еще сорок минут. Потерпите. Мы, собственно, с ва-
мп время проводим и не так еще скоро расстанемся.
Покорилась Ревекка, села в кресло, задумалась. Время
проводим! Ей стало ясно, что весь допрос, несерьезный,
рассеянный, был только «препровождением времени». Но
что значит это? Зачем она па вокзале? Что ждет ее? Тут
впервые Ревекка почувствовала холодок.
Секретарь, дописав протокол, протянул его девушке.
Это оыл наспех составленный из полуслов, искаженный,
бессмысленный бред полусонного человека. Напрягая вни-
мание, она прочитала бумажку, исправила кое-где, пе вы-
зывая протеста, и подписалась. Сорок минут истекли на-
конец. Брюнет, оставив солдата у двери, вышел и через
121
минуту вернулся: он проглотил у буфета несколько
рюмок.
— Ну-с,— развязно сказал он, обдавая Ревекку спирт-
ным дыханьем,— если вам надо поправиться пли там раз-
ное дамское дело, пдпте вот с этим телохранителем в убор-
ную первого класса. Через десять минут отходит наш поезд.
— Поезд? — вскрикнула девушка.— Куда вы везете
меня?
— Мне приказано лично доставить вас в Новочеркасск.
И, по слушая ничего, оп взял фуражку, портфель и
кивнул головой солдату. Тот подошел к девушке, стуча
об пол винтовкой.
Через десять минут они оба епделп в двухместном ку-
пе скорого поезда. Солдат расположился в проходе. Брюнет
курил и курил одну за другой папиросы, пе глядя па де-
вушку. И Ревекка, отодвинувшись па самый копчик ди-
тана, закрыла глаза и притворилась заснувшей.
Доп, доп, дон — третий звонок. Тр-р-р — свисток, и в
ответ свист паровоза, широко протяжный. Воздуху всеми
легкими паровоз набирает перед тем, как помчаться. По-
тянулся, захрустели могучие кости, хрястнули, как у по-
дагрика, суставы длинного тела, и уже под ногами у еду-
щпх, мягко двигаясь, забежали бесконечные ноги вагонов.
Наперегонки, наперегонки, раз-два и раз-два — торопится
поезд. Хорошо нежной качке отдаться тому, кто едет по
собственной воле!..
Что это? Вздрогнув, открыла Ревекка глаза от леденя-
щего ужаса. Над пей побелевший, узкий взгляд нагнув-
шегося человека. Изо рта его бьет в нее запах крепкого
спирта. Руки нашаривают по жакетке, схватились за пу-
говицу, за воротник. Рванулась Ревекка.
— Как вы смеете? Прочь от меня!
— Ого, вы потише! Что за тон, душечка? Я обязан вас
обыскать, не прячете ли оружие или отраву.
Ревекка толкнула его и кинулась к двери. Дергает
ручку, стучит, но напрасно. Дверь заперта, стука пе слыш-
но. Тук-тук-тук — семенят быстробегне погп вагона.
— Рассудите,— сказал брюнет и, покачиваясь, подо-
шел к пей поближе,— мы здесь заперты с глазу на глаз
па час времени. Вы, как большевичка, плюете па предрас-
судки. В этом вопросе я одобряю... Разумно. Отчего б
пе доставить нам, без этих капризов и разных дамских за-
тычек, по-товарищески, удовольствие? А? Обоюдно, я вам,
а вы мне.
122
Ревекка молчала. Собрав свои мысли, оодумывала опа,
что ей делать. Из-под ресниц, косым незамеченным взгля-
дом скользнула к окну — занавеска не спущена, стекло
пе двойное. Скоро станция. Лучше всего молчать п вы-
играть время.
— Обдумайте... А пока разрешите, я с обыском. Без
предвзятости, честное слово. Терпеть не могу брать жен-
щину, как датского дога, сахар совать, заговаривать п дру-
гое тому подобное. Я сердптых женщин терпеть не могу.
Я люблю, чтобы ласковые, быстренькие, как фокстерьер-
чикп, сами руку лпзалп... Не толкайтесь, зачем же, я де-
ликатно.
С отвращением, стиснув зубы до скрппа, отводпла Ре-
векка гулявшие по карманам ее паскудные рукп. Но не
выдержала, закричала отчаянно, вырвалась и с размаху
кулаком разбила окно. Стекло — драгоценность, орудие са-
мозащиты.
В руке, изрезанной до крови, зажала опа священный
осколок. Спокойная, лебединая плавность, куда ты дева-
лась? Как безумная, сверкая глазами, стояла Ревекка в
ореоле рыжих кудрей.
— Подходите теперь, мерзавец, посмейте! — кричала
она чужим самой себе голосом.
— Ведьма! — рявкнул брюнет п, быстро нагнувшись,
схватил ее за погп, крепко стпснув руками.
Но Ревекка вцепилась в ненавистный затылок. Оскол-
ком стекла опа резала вздутую шею, кусала зубами тужур-
ку. В окне замелькали фонари, освещенные окна, поезд за-
медлил ход — станция.
— Ну, подожди! — крикнул, выпрямившись и кулаком
ударив Ревекку, брюнет.— Я покажу тебе, гадина, потас-
куха! Ты деликатного обращения пе хочешь, так полу-
чишь другое. Думаешь, мпого с тобой церемоний? В став-
ку тебя, к дикой дивизии сейчас повезу, рыжая кошка. Не-
бось надеешься на тюрьму? Надейся, надейся!
Он постучал, и солдат тотчас вошел к ним.
Охраняй ее пуще глаза,— сипло выкрикнул офицер
п, фуражку забрав, удалился.
Сел солдат молчаливо па место.
Дверь осталась открытой. В окно сквозь дыру дул ярост-
ный ветер осенний, пропитанный дождем. Броситься
вниз, доломав остальное? Но тяжко лежит па пей непо-
движное око солдата. Стпснула руки Ревекка, сочившиеся
теплой кровью. Поводила, как львица, глазами. Уже не ду-
123
мала жалкпмп, благополучными мыслями: «За что, за ка-
кую вину?» Знала: нет спасенья, произвол, насилие, ужас.
II мать последнего мужества, благодатная ненависть, поила
се своей спасительной сплои.
«Низкие, у!» — казалось, что пепавпсть гонит погти
пз пальцев, ускоряя их рост, зубы делает острыми, точит,
как стрелы, зрачки, отравляя их ядом проклятья; и, готовя
се иа последнюю битву, приподымает толчками сердце, как
для полета...
Горит огнями в осеннюю ночь под Новочеркасском ге-
неральская ставка.
Ходит большими шагамп, руки в карманы, войсковой
старшина. Кутят орлы его, дикой дивизии нынче пригнали
баранов для шашлыка. Под навесом жарят куски, нанизав
их па вертел. Повар дпвпзпонный, грузин, известнейший
мастер поварского искусства, покрикивает па помощни-
ков. Возле лужайкп, па скамьях, лежат бурдюки, просмо-
ленные крепко. Много их, больше, чем убитых баранов.
И, кружки нацежпвая из бурдюков, пьют в ожидании мяса
солдаты. У столовой музыканты завели гортанную песню.
Воет маленький в дудку, визжа пронзительным визгом,
бьет другой в барабан, а третий на струнах выводит: черт
разберет, что за музыка, дикая, цепкая. Уцепилась крюч-
ком за тебя, как удочка, и, разрывая сердце, тяпет, тянет,
тянет в томлении душу.
— И-ах! — не выдержал, выскочил кто-то из-за стола,
подбоченился, вышел вприсядку.
— Ийя! — завертелся другой, выбрасывая, как безум-
ный, колено. По кругу, волчком, осою жужжащей, за ним
третий, четвертый и пятый. Первый, кто бросплся в летаю-
щую лезгппку, руки вскинул, ногу выставил, павой поплыл.
II опять подбоченился, каблуком отбивает.
— И-ах! — кричит душа, мало ей, выхватил револь-
вер пз-за пояса первый танцор. Бац-бац-бац,— выстрелил
в воздух. И затрещали, как орехи в зубах великана, ча-
стые выстрелы.
— Мясо несут!
А к мясу корзинами фрукты. II бурчит в бурдюках, как
в чьем-то голодном желудке, выпускаемая струя. Течет
коньяк, как водица.
Рев сирены... В свете багровом от факелов — электри-
ческий свет автомобильного глаза. Ставка. Доложить стар-
шине войсковому Икаеву: согласно распоряжению достав-
лена арестованная политическая преступница.
121
В гул азиатского пира, со связанными руками, перед
белком, палившимся кровью, старшины войскового IИсае-
ва, проходит Ревекка.
— Позвольте доложить,— торопится кто-то,— преступ-
ница покушалась вдобавок на убийство, стеклом ранила
в голову следователя Зарпмапа, учинила буйство и пыта-
лась бежать.
— Карашо,— промолвил Пкасв.
Ночь течет. Совещается старшина с Зарпманом.
— Не далась, чертовка,— мямлит следователь,— и во-
обще, по-моему, с пей канителиться нечего. Руки развяза-
ны. Вы всегда можете сослаться па покушенье к убийству,
я забинтую затылок.
— Кров кыппт у дывпзии,— соглашается старшина.
А на лужайке костер развели, через огонь проносятся
по команде. Все безумней дудит музыкант, все быстрее
дробь у того, кто бьет в барабан, и рассыпаются струны
под руками у третьего, струнника.
— Пиях! — гуляет душа, кочуя по телу. Ноги, руки
взлетают, чертя, как планеты, узоры. Губы в вине над
острыми, словно у волка, зубами. Не смеется танцор, оп
скалится, приподняв над ос грою челюстью топкую с чер-
ным усом губу.
Короток суд. Политическая преступница, обвиняемая
в подстрекательстве молодежи, покусилась па убийство
следователя Зарпмапа и во время своей доставит на
место суда дважды учпняла бунт и попытку к бегству,
вследствие чего приговорена к ста ударам нагайки.
Нагайка! Свистела опа, прорезывая осеннюю ночь, у
костра, в руках пировавших танцоров. Каждый танцор
захотел покормить ее телом преступницы. II голодная,
взалкав, трепетала в стальпых кулаках, ожидая кормленья,
нагайка.
Привязали Ревекку к скамейке, оголив ее. Рот окровав-
лен у ней от глубоких укусов. Извивается, норовя укусить,
и безумные, не моргая, глаза извергают проклятья.
Не страшпо Ревекке, не больно: мать последнего му-
жества, велпкая ненависть, кормит ее своей спасительной
силой.
II с языка у Ревекки слетают пронзительные слова:
— Убийцы, погибнете, сгинете, как собаки, сотрется с
лица земли след ваш, а имена, как песок, засыплет про-
клятье!
По очереди наслаждаются, свистя нагайкой.
Но я;утко им от проклятий, и суеверно косится каж-
дый на топь свою. Страшно пм, что пе дрожпт распростер-
тое тело, пе бьется. II, лютея час от часу, долго еще па-
гайкой хлещут по мертвой.
Глава двадцать девятая
ШКОЛА ПРОПАГАНДЫ
— Организация,— говорит профессор Булыжник в ин-
тимном кругу,— мать всякого дела. Я недаром прошел
немецкую школу. Хотите выиграть дело — организуйте
правильный штат, лучше больше, чем меньше, составьте
подробную смету, лучше крупную, нежели мелкую, учре-
дите при этом две контрольных комиссии, увелпчпв их
добросовестность постоянным окладом,— и вы па пути к
одержанью победы.
Золотыми словами своими профессор Булыжник стя-
жал популярность. Что слова — золотые, знало об этом ка-
значейство Добровольческой армии. II что слово может
стать золотом, убедились ораторы и писатели, притянутые
в отдел пропаганды.
— Учитесь, друзья мои,— говорил пм маститый про-
фессор,— учитесь у заклятых врагов, как Петр Великий
учился у шведов. Вы знаете, что привело к революции?
Прокламация, ловко составленные листовки, летучки, воз-
звания. Спросите-ка у любого купца, оп вам скажет, что
сущность торгового дела в рекламе.
— Так, по-вашему, революция осуществилась благода-
ря удачной рекламе?
— Несомненно. Это дело рассчитано было па многоле-
тие, с риском. II упорство рекламы привело наконец к
убежденью, что революция неизбежна.
Забегали молодые писатели и старые публицисты по
разным архивам любителей, доставали из библиотек «Бы-
лое», «Исторический вестник», «Колокол» Герцена, разы-
скивали прокламации, изучали их стиль и словесный по-
рядок. Ослов же, художник, с собратьями сидел над мюн-
хенским «Симплпцпсспмусом» набрасывая всевозмож-
ные карикатуры.
’ «С и мплпцис сп м у с»> — известный немецкий сатирик
скпй журнал.
126
Во всех городах открылись лавочки пропаганды. По
всем городам заездили антрепренеры, подыскивая подхо-
дящих людей для публичных копцерт-агптацпй. В цен-
тральном же помещенье отдела, па обширном дворе, обу-
чался отряд новобранцев. Ему говорили:
— Как выйдете из дому, прежде всего оглядитесь.
А как оглянетесь, отметьте себе, не видно ли где человека
нетрезвой наружности, шибко худого, походка с раскач-
кой, желательно без руки плп с проломленным носом.
Такой человек для нашего дела находка. Сейчас же к не-
му. Ты, говорите ему, из красных. Он станет отнекиваться.
Пет нужды, твердите: из красных. Возьмите под арест.
Наддайте хорошего жару, но с присмотром, не то оп про-
ломит себе остальное, да п помрет нашему делу в убыток.
Проморив с две недели, пустпте к нему совопросника, мож-
но с бутылкой. «Так и так, ты бы лучше признался, что
удрал из-под красных за жестокое обращенье, был ис-
тязуем в Чеке, получил разрыв сухожилья и показать мо-
жешь под православной присягою, каковы большевистские
тайны. Тебе за это простят и даже отчислят награду».
Двести против одной, что арестованный согласится и
в ножки поклонится. Это задание номер первый, под
названьем «свидетельства очевидцев». Дело пустое п
легкое!
И когда новобранцы постигнут задание, пм дается
второе:
— Теперь, братцы, помните: ум хорошо, а два лучше.
Взявшись за руки, остановитесь па улице п твердпте друг
дружке: «Нет ли, брат, у тебя донских денег?» II ес ш
случатся в том месте прохожпе, твердите пошпбче: «Пет
ли, брат, у тебя донских денег?» Один пускай улыбнется с
хитринкой п ответит: «Есть-то есть, только нужны самому,
пе обхитришь». Тогда вы искательно обратитесь к прохоже-
му: не согласен лп тот обменять па апглпйскпо фунты и.ш
французские франки донские кредпткп? Удивится, конеч-
но, прохожий, заподозрит, а вы приставайте, давайте все
больше и больше. Тут пусть мимо пройдет третий из ва-
шего брата и, как честпый благожелатель, шепнет прохо-
жему: «Не продавайте! Донские деньги в цепе, больше-
вики доживают последние дпп, и донские кредитки, по всей
вероятности, буд^т объявлены европейской валютой!» Этак
сделать приходится пе раз и по два, а с полсотни разов,
да пройтись по базарам с тою же речью. Нужды пет, если
и скупите где кредитку, заплатив за нее английским фуп-
127
том. Через педелю поднимется в обывателе крепкое на-
строенно.
II эю заданье исполняв, рекрут обучается третьему, са-
мому сложному. Берет оп простейший и ординарнейший
лпст бумаги. Берет чернила, перо, плюет себе на руки
(благочестивое правило, чтоб вышло не зря, без охулки)
и пишет длппнымп торопливыми буквами:
«Тов. такой-то!
Сколько раз я тебе говорил, что ты погубишь все на-
ше дело?! Зачем не уничтожил расписку амстердамской
почтовой конторы? Я всю ночь сидел, обдумывая план реа-
билитации,— ничего пе вышло. Черт тебя дернул! Прика-
жи. чтоб аэроплан № 3 был всегда наготове у Иверских
ворот. Я уже написал в Цюрих насчет квартиры. Запасись
паспортом».
Наппсав, зовет он парнишку и говорит ему: «Ваня, я
обещал тебе сделать кораблик, вот посмотри». II делает пз
бумажки кораблик, потом петушка, а после солонку. На-
игравшись, парнишка привяжет при вас веревочку к бу-
мажке и будет с пей бегать по комнатам, давая мурлышке
занятье. Мурлышка бумажку процапает, поднакуспт.
После рекрут отымет бумажку п, полив на нее ложкой
вареиье, положит под муху. Муха обшмыгает бумажонку,
поставит несколько точек. Тогда остается лишь утоптать
ее сапогом после хорошей прогулки. В таком виде бумажка
становится важная штука — документ. Теперь внимание!
До спх пор забава была, а сейчас экзамен па зрелость.
Взяв дохлого голубя, наденьте ему мешочек па шею, а в
мешок положите бумажку, вперемешку с землею. Сунув
за пазуху голубя, возьмите ружье «монтекристо», удосто-
веренье от градоначальника, что имеете право на производ-
ство охоты в Балабаповской роще, и в базарный день
идите себе па Соборную площадь. Мирно идите, с баба-
ми разговаривая, луская семечки, почесывая в голове.
Народу тьма-тьмущая. Вдруг, расталкивая ротозеев, по
площади мчится рекрут номер два, ваш подручный.
Кричит:
— Братцы, гляньте, па пебе-то голубь! Почтовый го-
лубь с сумою, зовите милицию, пожарных, собаку-ищейку!
Переполох на базаре, глядят, опрокинув затылки, ба-
бы, дети, мальчишки, мужики прямо в небо. Тут вы хвать
128
«монтекристо», стреляйте холостыми зарядами — бац-
бац! Смятение: ой, батюшки! он, отцы небесные, убили,
убплп! И в суматохе, из-за пазухи вынув мертвого голубя,
во всю мочь бросайте его туда, где народу погуще, бабам
на волосы. Орнте сочно, с надсадой:
— Дуры! Расступитесь! Политическое дело! Я стрелял
в почтового голубя, пусть доставят меня по начальству.
Свистки, полицейские, топот, ругательства, давка. Го-
лубь пойман.
— Родимые, голубок!
— Мертвепький, и у его ридпкулъчпк па шее!
— Расступитесь, отдать вещественное доказательство
по начальству. Ты, паря, как смел стрелять? А не хочешь
лп полгода отсидки?
— Извините, господин полицейский. Вот мое законное
удостоверение на производство охоты А кроме того, поч-
товый голубь есть «хвакт политический». Прошу вас па
месте составить протокол с приложением свидетельской
подписи.
— Н-пу! Уж и пе знаю, верить лп, однако весь город
свидетели. Непостижимое происшествие! — говорит, весь
в поту, редактор местной газетки.— Пойман голубь; и при
нем собственноручный документ огромной политической
важности!
Дальше следует передовица:
«Мы запрашиваем амстердамскую почтовую контору:
что ей известно о настоящем случае?»
Начало положено, всяк теперь дело докончит.
Профессор Булыжник за ужпном метким примером ил-
люстрирует методы пропаганды и в присутствие градона-
чальника Гракова, поручика Жмынского, коменданта Ав-
деева, дам-патронесс п министра донского искусства с
бокалом речь произносит:
— Непобедима теперь Добровольческая дружина!
Скоро, скоро мы вступим, друзья мои, верной ногой в Пер-
вопрестольную! С такой постановкою дела, можно сказать,
ничего нам не страшно!
— Ешь, пей, веселись! — воскликнул Жмынский игри-
во.— Иными словами, тыл укреплен, фронт продвигается,
обыватель может спокойно пестп сбережения в банк. Да
здравствует главнокомандующий!
Тост был подхвачен.
5 М. Шчгинлн, т. 2
129
Глава тридцатая
КУДА МОЖНО ДОЙТИ ПО БУЛЫЖНИКУ
Пируют в тылу, валясь под столы, тыловые. Льется
вино из удельного 1 склада пещадпо. Весело па душе обы-
вателя, шумно на улицах города... Скоро, скоро!
Л команда, обученная на центральном дворе, входит
во вкус чем дальше, тем болыпе.
— Организация, я вам доложу, это первое дело,— гово-
рит молодчик другому.— К примеру, ежели вас посылают
на фронт для военной корреспонденции, так исужто вам
ехать? Под дождем, в такую-то слякоть, сыпняком заболеть
от солдата? Очень нужно. Поймите, нужна информация,
а пе ваша простуда. Тут умному человеку и показать, по-
шло ль впрок учение. А изготовить у себя на дому инфор-
мацию, имея немецкую карту нашей области, дело пустое.
Тут ошибся разве па одну приблизительную, не более.
И той же дорогой пошли дорогие разведчики, засылае-
мые в глубь страны, где сидят еще красные. У погранич-
ных пикетов Добровольческой армии есть хорошие вина,
зарыты консервные банки. Умеют лихие дружинники пре-
весело дуться в картишки. Сходятся к ним все люди со-
лидные, те, что при деньгах. У одного — контрабандный
товар, другой перемахивал через границу беглеца и бес-
маспортппка, третий попросту вспарывает у случайных
убитых карманы, четвертый шппонствует за приличную
мзду и нашим и вашим. Веселый парод, образованный и с
деньгами. С ними выпить одно удовольствие, а захотят,
так найдется для них поблизости и подходящая дама.
Вместо опасного продвижения в глубь страны, сиди
себе с ними да выслушивай разные речи. Пьешь, закусы-
ваешь, перебросишься с ними в картишки, глядь — и вы-
удил информацию, все, что нужно. А иной, твое дело смек-
нув, и продаст тебе, хотя пе задешево, все же дешевле, чем
свое беспокойство, все первые сведения.
Проще того дело делается агитатором деревенским.
Встал оп поздно у себя па дому, шторки на окнах спуще-
ны до самого ппзу. На случай звонка отвечает слуга Федо-
сей, из казаков:
— Нетутп барппа, они на пагалду в деревню уехали.
А когда воротятся, по знаем.
Встанет барин во втором часу дня, пе позднее. Тот-
1 Вино из удельных имений Романовых.
130
час же несут ему соды — проветрить губы от выпивки. По-
мывшись, одевшись, напьется он кофе, подзакусит, малость
хлопнет из рюмочки для поддержания духа. Зовет Фе-
досея:
— Ты вот что... Ведь ты казак из стапицы Цимлян-
ской?
— Так точно.
— Ну что, брат, скажп-ка ты мне, разве при больше-
виках вас нс грабили, ие увозили пшеницы?
— Облагали, точно, а при немце и того хуже.
— Нет, ты молчи про немца. Я тебе дело говорю. Ты
скажи, ведь при пас-то, при белых, лучше стало? Сообрази.
— И то, должно, лучше.
— Я вот, например, ничего для тебя не жалею. На, до-
пей водку.
— Премного вашей милости.
I пишет в докладе:
«Станица Цимлянская.
Встречен казаками очень приветливо, особенно стары-
ми. Разговорился. Отвечают охотно. Как детп, жалуются
па обиды. При разговоре о большевиках сжимают кулакп:
хлеб до последнего зернышка подчпстплп, звери. Это вре-
залось в память, п стаинца знает теперь лучше всякой
пропаганды, кто ей друт, кто ей враг. Провожали с иконой
до самой околицы».
Правда, последнюю фразу паписал уж под пьяную
руку, раеппв вторую бутылку. Но, отрезвившись, исправил.
Работа покопчена, п как хороши вечера агитатора!
Прп спущенных шторах соберутся друзья, немного числом,
зато самые близкие, благонадежные. Сбегает Федосей в
клуб, к повару Полю, за порцией лучшего ужина, хлоп-
нут, взрываясь, бутылки. Расставлены столики, приготов-
лен мелок, п девственный пояс с колоды срывают привыч-
ные рукп. Колода для правпльпого мужчппы в наш век
желанней, чем женщина. Играет тобой до потери всего
твоего состоянья, голову кружит, пьянит козырями и не-
жданной взаимностью, а покоя тебе не убавит: как епдел,
так п епдпшь себе в кресле без малейшего сдвига. Спо-
койное дело!
II чем дальше шли дни, тем уверенней становилось па
сердце у обывателя. Правда, ходячи какие-то слухп, рас-
пространяемые с ехидством, главным образом телеграфпо-
г.
131
почтовым мелкотравчатым чиновьем, об уничтожении ар-
мий Колчака и Юденича и о том, что на Южный фронт
брошены большевиками огромные силы, по обыватель се-
бе настроенья пе портил.
Массивней, чем столбы пз базальта, казалось прави-
тельство Единой и Неделимой. Давно уже был разработан
проект о том, кому п па каком посту быть в завоеванной
Белокаменной. Москвичи съезжались в Ростов, готовясь
вступить во владенье утраченными квартирами и жестоко
отмстить вероломным кухаркам. «Сперва пойдет фронт, а
мы па повозках и броневиках вслед за ним».
Днп идут. Запаздывает наступленье, к досаде нетерпе-
ливых. Клич «На Москву» под шумок спекулянт, нажив-
шийся прочно, уже сравнивает с арией «Мы бежим» из
«Вампуки». А пропаганда летпт от края до края, похва-
ляясь своими победами.
Главнокомандующий, поставивший под ружье все ка-
зачество и городского мужчину в возрасте от внука до де-
да, из-под век нацеливается па своих крепдельковых лю-
дишек, министерства наполнивших. Крепдельковые люди,
однако, затвердели, как старое тесто. Неожиданно про-
будилась в них светлая память. Каждый вспомнил, что
кровь проливал и брюкп просиживал на службе Единой.
Каждый вспомнил, что есть у него па Дону большое по-
местье, у этого сто десятин, а у другого тыща и боле. Ото-
браны земли в Февральскую революцию, и Войсковой Круг
их не верпул настоящим хозяевам. Пора бы уже Добро-
вольческой армии наградить своих верных сынов и вспо-
мнить их жертвы.
Тузы, положившие в дело немалые деньги, открывав-
шие на своп счет лазареты, обмундировавшие целые роты,
купцы, не щадившие для Деникина ни икоп, пн молптв,
пи товара, помещики, ставшие ныне министрами, все
возвысили голос:
— Пора приступить к справедливой земельной рефор-
ме! Правда, мы отстояли передачу земель частных собст-
венников донскому казачеству. Но этого мало! Надо на
деле Европе п русскому люду увидеть, что мы истпипые
правовые устои приносим, а пе хаос подачек неразумному
стаду. Чья земля, пусть тому и вернется. Отдавать же ее,
потакать большевистским замашкам, разводить либераль-
ные топкости — значит дело губить и в противоречии пу-
таться. Да п крестьянам нужна вс земля, а отеческое
попечение.
132
Вспомнил профессор Булыжник про заповедь демокра-
тизма, смутился.
— Нет,— говорит,— ие делайте этой ошибки. Воору-
жите вы против себя народную массу!
— Что вы, помилуйте,— отвечают Булыжнику,— мас-
са давно уж перевоспитана вамп. Разве отчеты отдела не
говорят о чувствах казаков? Разве весь Юг пе охвачен
крепкою тягою к Добровольческой армии, к ее священным
заветам и молодецкпм победам? Будет вам!
И, вдохновившись своими речами, горячие, пылкие,
обступили Деникина крендельковые люди.
— Время, отец! Мы идем ведь с тобой на Москву, не
шантрапа мы какая-нибудь, а сановные, знатные люди.
Не ты ли давал обещанья? Не мы лп служили верой и
правдой? Прикажи возвратить нам исконные, наши соб-
ственные русские землп.
Много миндальных людишек у главнокомандующего!
Взгляд не охватит — направо, налево, спереди, сзади, це-
лая армия. Их нельзя не потешпть! II с высоты кремлев-
ских святынь уж предчувствуя смотр своей армии, генерал
отдался соблазну:
— Дать им указ о возвращения земель их прежним
владельцам!
Дан был указ о возвращении земель пх прежним
владельцам.
Указ был прочитан в станицах при зловещем молчанье.
Указ пробежал по притихшим войскам, как полоска
прожектора, вызывая в озаренном лице зловещую ясность.
На каждого собственника сотни безземельных казаков.
На каждый револьвер сотни казачьих винтовок. Пошли,
согласно приказу, завоевывать Первопрестольную.
Снова ночь. Наступает зима, по не мерзнут па улицах
лужп. Четко играет, гуляя по цитрам рассыпчатой трелью,
румынский оркестр в зале военного клуба. Столики заня-
ты. Толпятся в дверях, дожидаясь, блестящие адъютанты.
Поручик Жмынский, усы вытпрая салфеткой, прожевывал
ароматный кусок карачаевского барашка. Повар Поль в
белом фартуке, черноусый, глазами навыкат, вышел пз
кухни взглянуть, как подается п все лп довольны.
— Да-с, доложу я вам,— звучно твердит, наклоняясь
к поручику Жмынскому, полковник Авдеев, честный воя-
ка.— Вы вот хвалпте здешппй шашлык, а я скажу: нет
лучше блюда, пежелп как навага фри у повара Поля. Туг
он поистине себе пе знает соперников. II что такое иава-
133
га? Простая, грубая рыба па зимнее время. Навага, когда
вам дают ее дома, непременно попахивает чем-то, я бы
сказал, рыбо-жабристым, даже просасывать се у головы
и под жаброй противно. Ковырнешь, где мясисто, и ото-
двинешь. А у Поля не то! У Поля, скажу вам, навага за-
тмит молодую стерлядку. Он ее для начала окунет в мо-
локо, выжмет, выкатает в сухаре со сметаной...
— Господа офицеры! — кто-то крикнул в дверях
взволнованным голосом.
Наступило молчанье.
— Господа офицеры! Прекратите еду. Наша армпя от-
ступает к Ростову.
II тотчас же, пе поняв громовые слова, в затпшье вхо-
дя, как в проход, открытый толпою, рассыпчатой трелью
вспорхнул румынский оркестр.
Глава тридцать первая
СУДНЫП ДЕНЬ
Было же это, как во дни Ноя.
Елп и ппли, жепплпсь п выходили замуж, а нашел
потоп и поглотил всех. Так и нынче каждым застигнут
часом расплаты за очередною нуждою: один па улице,
в конторе, в торговле, другой за столом, третий в постели
с женою. Заметались богатые люди, забирая запасы.
Как перед взглядом змеиным, оцепенели на миг учреж-
дения перед приказом об эвакуации. Чтоб минуту спустя
в лихорадочной спешке, через глубокие впадины луж, под
саваном сырости, в темноте, мокроте и тойоте разгорячен-
ных коней, тянуться, колесами застревая в ухабах, по бес-
конечным околицам.
И весь день, с утра п до вечера, опустошались дома,
выворачивая своп внутренности. С лестниц, с подъездов,
пз настежь открытых парадных бросались узлы на подво-
ды, людп сбегали, нося мешки и корзины.
И все текли, толкая друг друга, старый п малый, как
черные буспнкп, посыпавшиеся с разорванной нитки; сле-
тая с ппткп, каждый подскакивал рядом с соседом и, место
свое потеряв, казался другому куда утеспнтсльней, куда
мешковатей, чем раньше. Напирая па локоть, ненавидел
стоягцего рядом. И было охвачено сердце у каждого сле-
потою бесстыдства: лишь бы спастись самому, а там хоть
земля не вертпся.
Одна за другой, одна за другой, лошадиным копытом
непролазные лужи, как стек то, разбивая, ползут пз Ростова
подводы. Ругаются дико возницы, хлещут вожжой, тороп-
ливо протаптывают сапогами клейкую землю.
Эвакуация! Слово, похожее на протяжный вопль в го-
рах пастушьей свирели. II на свирель, позванивая, ползут
шершавые козы, покидающие с неохотой кочевье.
— Эвакуация! Но скажите, пожалуйста, что же случи-
лось? Еще вчера мы впдели в клубе весь штаб, нпкто нп
звука об опасности положения. Быть может, паника пре-
увеличена, слух не проверен?
— Помилуйте, да какое там преувеличенье! Выйдите
пз дому, содом и гоморра! Бегут, как безумные, без спро-
су, без всяких инструкций. Солдаты начали грабить вин-
ные склады...
Жутко под арками оголенных ветвей па встревожен-
ных улицах, в темноте ниспадающей ночи. Ветер сосет и
без конца теребит тишину, как собака голодная кость. Ушп
взвинчены его неотступным глоданьем.
А на мосту, под Батайском, сгрудились люди, лошади:
подводы, колеса задрав, налезли одна на другую, вой сто-
ит от непрерывного крпка, последнему первых пе видно,
а первые, отупев от отчаянья, крпчат на последних:
— Куда лезете? Не напирайте! Вы давпте нас!
Людмила Борисовна успела на этот раз вывезти все
свои сундукп. Под непроницаемой тьмой, на крытой под-
воде, сжав руки, сидит она между ними немеющим приз-
раком. Под глазами опухли мешочки, нежданно состарив
ее,— такая сидит непохожая старая женщина с отвислой
губою. За ней па подводах, спасая десятками лошадей доб-
ро, торопятся богачи Кулаковы. Адъютант, кутивший в
компании богатых бакинцев, прыгнул в коляску к жене
командира, фартуком кожаным застегнулся, по горло в
нем спрятался и, задыхаясь, шепчет ей о погибели армии.
Едут в казенных подводах дамы, родственники, знакомые
родственников, сослуживцы знакомых.
Непстовой бранью ругаются задержанные войска.
Проехать нельзя! Десятком верст протяпулся обоз креп-
дельковых людишек, тех, кого защищали войска, отсту-
пающих с сундуками, добром, золотою «наличностью»,
серебром, скатанным трубками в ковриках, родными и
близкими. II мост протяпулся над черным, скользким, без-
донным Доном, мост под Батайском. Остановилось движе-
ние, запружены узкие деревянные доски; подводы, колеса
135
задрав, налезли одиа на другую, вой стоит от непрерывно-
го крика, последнему первых не видно, а первые, отупев
от отчаянья, кричат па последних:
— Нам некуда, пе паппрайте, спасите!
Там, впереди, в лихорадочной спешке докапчивают
офицеры последнее дело: у голодного автомобиля, остав-
шегося без бензина, выламывают дорогие заграничные
части. Молотом их разбивают, приводя машину в негод-
ность: пет у России нужных частей, не достанется боль-
шевику пп одной здоровой машппы! Тяжко хрипя, инва-
лиды-автомобили одни за другим, как ослепленные твари,
сбиты в канаву и стынут в ней помертвелою грудой.
Но в суматохе из города дан приказ отступающей части
казачьей: пдти на Батайск.
Взбешенные задержкой, пригнувшись к седлу, левой
рукой сжав поводья, а правою с гиканьем занеся пад со-
бою нагайку, шпорят казаки коней п черной мохнатою
массой летят па обоз. Кровью палплпсь глаза, ощетини-
лись бороды, брови дыбом стоят. Как безумные, землю
взрывают косматые кони.
Шарахнулись в сторону одна за другою подводы, сполз-
ли сундуки. Тр-рах, тр-рах — как веточка, переломились
оглобли. С моста в черный, скользкий, бездонный Доп
падают, перекувыркиваясь, вещи, лошади, люди, возы.
Вой стоит на мосту под Батайском нечеловечпн, звери-
ный...
В городе расквартированы по горожанам юнкера из
оставшейся части. Юные мальчики с безусыми лицами
перед хозяйкой бодрятся: по-прежнему молодцевато щел-
кают шпорами, а уходя побродить, оставляют на письмен-
ном столике развернутые тетради. Полюбопытствуйте,
хозяева дома, полюбопытствуй, хозяйка, взгляни в лих.
Ты тоже когда-то в ногах у себя, претерпев родильные
муки, ощутила впервые трепетанье других, слабых, ле-
гоньких ножек н глядела в глаза бытию чрез окно мате-
ринского лона. Где твой первенец? Эти мальчики — тоже
первенцы, рожденные женщиной. Пожалей ее: кратким
был век их, по долгим ужас конца.
В тетрадях вели юнкера свой дневник. Сколько таких
дневников разбросано по России! Описывали опп душев-
ные тяготы по Пшебышевскому, нехитрую жизнь, безде-
нежье, слухи из штаба. Оплакивали коварство Нади пль
Мани; пи чувства, ни мысли о будущем, и чем дальше
страницы, тем пошлее они п ничтожней.
136
Юнкера ходили справляться, скоро ль их двппут. В го-
роде же, обезлюдевшем, опустевшем, как улей от пчел,
не знали начальники плана передвижений, давали, меняли
приказы, запутывали своих подчиненных.
И при первом артиллерийском обстреле побежали по-
следние, не дожидаясь приказа. Качались на перекрестках
повешенные с прибитыми надписями: «Вор и дезертир»,
высовывали раздутые языки убегавшим, чернели прокле-
ванными вороньем провалами глаз. Под виселицей подвы-
вали собаки.
До тридцати пяти лет поголовная мобилизация. С три-
дцати пяти до восьмидесяти погнали гуртом за заставу,
били прикладами, велели идти рыть окопы. Тюрьмы рас-
пущены за недостатком охраны, уголовные разбежались.
Уходя же, войска угоняли с собой первых встречных,
бросая пх потерявшими разум, тифозными плп замерзши-
ми по пути своего отступления.
Так было в тот день; и тогда пережил человек себя
самого без остатка: как будто, шагнув, он поднял ногу пад
пропастью и увпдел, что рухнет.
Красные спова приблизились к городу, пе партизан-
ским отрядом, а регулярною армией. Сыплются пули, на-
полняя жужжанием воздух. Обыватели, как услышали
выстрелы, полезли каждый, крестясь, па знакомое место.
Опустели дома, переполнены погреба и подвалы. Страх
сводит челюсти, от тошнотворного страха язык разбухает
во рту, как морская медуза. Еле ворочается, выговаривая
слова; и пухнет, падая, сердце.
Стоном бегут, догоняя друг друга, снаряды и разрыва-
ются возле самого уха. близехонько. Окна трясутся, тан-
цуя стеклянные трели. Пх не заставили ставнями в спеш-
ке, и окна, трясясь, звонко лопаются, рассыпаются, словно
смехом, осколками. Тр-рах! — торопится где-то ядро.
Бум-м! — вслед за ним поспевает граната. Трах! Городу
крах, кр-рах, тр-р-рах! Пушки ие скупятся, артиллеристы
играют.
А по подвалам сидят, обезумевши, беженцы, затыкают
уши руками, держат детей на коленях, бледнеют от тош-
ного страха кто за себя, кто за близких, а кто за имуще-
ство. По иод самое утро вдруг сразу все стпхло, как после
землетрясенья. В ворота степенно вошла молочница, баба
Лукерья, с ведром молока и спокойно сказала жильцам,
выползавшим па воздух:
— Белых-то выкурили. Чисто.
137
Недаром муза трагедии пела городу почыо декабрь-
ской! Жутко на улицах, спотыкаются копи у красных,
молчаливо въезжающих стройной, суровою цепью, в ши-
нелях защитного цвета, в богатырских, по рисунку худож-
ника, шлемах. Из-под рукн зорким взглядом высматривает
красный взвод опустелые улицы. На перекрестках качают-
ся, вороньем осыпаны черным, повешенные, с оскалеппой
весело челюстью. Смеются повешеппыс, тараща пустые
глазницы, высовывают языки.
Ни душп на пустынных улпцах, пи души у ворот, и
никто по засмотрится в окна. Жутко па улицах, прячутся
по подворотням неизжитые призраки ночи. И осторожно,
шаг за шагом, без шума, без музыки, молчаливо-суровые,
с четкими профилями под богатырскими шлемами, с крас-
ной звездою па лбу, углубляются в улицы всадники.
Глава тридцать вторая,
и последняя
Вычищен город от белых до последнего белогвардей-
ца; одно за другим возвращаются учреждения. Уже раз-
местился па месте штаб телеграфной команды, автомобиль
с политкомами и воеппые части верпулись, и, подводу
ведя за подводой, па старое место въезжают весельчаки-
фуражиры.
Совет заработал, взвив красное зпамя. Оклеены степы
воззваниями. Докатился до юга России плакат с цветною
картинкой, с неутомимым стихом, подписанным: «Демьян
Бедны!!»,— новым для юга России поэтом. Тысячами пла-
кат запестрел на стенах и па тумбах. И, подходя, обыва-
тель почитывает веселые строчки о генерале, попе и по-
мещике, понемногу от ужаса, как от стужи, отогреваясь
в улыбке.
Не сразу признаешь в тоненькой, вытянувшейся, как
березка, с бледным, серьезным лицом под каштановым взле-
том волос, заведующей в паробразе отделом, девочку Кусю.
Выросла Куся за месяцы и педелп, как за долгие годы.
Не сразу признаешь и в новом оргаппзаторе местной
биржп труда Якова Львовича. Занятый от зари до зари,
оп вечером, едва доберется до койки, засыпает как
мертвый.
Все ожпло в городе. Словно распахнуты дверп в необъ-
ятную шпрь горизонта, словно начата песня звонким го-
138
лесом запевалы, и пе предвидится ей конца — входит в
душу сознанье наступающей жизни.
Жить, чтоб делать, чтоб познавать, чтоб бороться.
Жить, чтоб взошли на земле семена окрыленной мечты
человечества о справедливости. Жить, чтоб своими рука-
ми, пз камня и стали, строить то, что мерещплось в думах,
записано в книгах. Как в храм бесконечных возможностей
стал входить человек, возвращаясь к себе самому, гражда-
нину нового мира.
Все ожило в городе. Нет только тех, кто погиб, борясь
за победу. Не сидит под зеленою лампой товарищ Ва-
сильев, не откроет собранье в высоких стенах наробраза
компссар Дунаевский, не раздастся по улпцам города лег-
кая поступь Ревекки. Тысячами смыты мутной волной
еще пе замерзшего Допа погибшие большевики темернпц-
ких окрапн, в сырую землю зарыты расстрелянные в Ба-
лабановской роще. Офицерская пуля убила п друга де-
вочки Куси, студента Десппцына.
В серое, спежное утро молодежь хоронила студента.
В серое, снежное утро задвигались тучами толпы, па
духовых заиграл прощальную песню оркестр. Неся на пле-
чах своих гроб, шла молодежь, чередуясь, до самой
могилы.
Когда же в открытую яму посыпались первые комья
и больно ударил нам в ушп шершавый стук хлопьев зем-
пых о гробовую доску,— молвила Куся над вею дрогнув-
шим голосом:
— Спи, славной смертью борца погибший товарищ!
Умер наш друг, по нс станем провожать его плачем. Оп
был большевик, оп пам завещал вечную веру в борьбу.
Станем, как он, чистые сердцем, друзья мои! Неутомимо
поборемся за Коммунизм на земле!
А тем временем серое утро ослепительным днем заме-
нилось. Пачками пальмовых листьев засияли ледяные
сосульки. II, скатаны снегом, гладко смеясь под полозья-
ми, во все стороны, как провода, понеслись первопутки.
Скоро, скоро все страны станут свободными! II му-
зыка, музыка, музыка пройдет по всем улицам мира, с ба-
рабанщиками, отбивающими Перемену:
Зорю утреннюю мы играем
тебе, Человечество!
1923
Приключение дамы
из общества
МАЛЕНЬКИЙ РОМАН
Глава первая
Говорят, тетя Лиза выпустила за границей мемуары
о графе Коко. Это легче, павериое, чем писать о себе. Я нс
намереваюсь создавать мемуары, хотя жизнь моя за по-
следние пять лет могла бы послужить материалом для
одного из фантастических рассказов Бальзака пз эпохи
революции, в стиле его «Histoire des Treize» 1. Но мепя
мучает мысль, что муж мой, Валентин Сергеевич, еще
жив (или считает себя живым, как это принято среди со-
временной эмиграции) и до известной степени рассчиты-
вает также на мое существование. Я хотела бы доказать,
что расчет этот нп на чем пе основан. Изложу попросту
цепь событий, как они происходили и были пережпты
мною. Опп убедят его в том, что он потерял меня — поте-
рял полностью и навсегда.
Мы проводили с ним лето в имении одного австрий-
ского дипломата, когда грянула война. Хозяева наши, да,
кажется, и Валентин Сергеевич, уже заранее знали об
этой войпе. Во всяком случае, педели за две до ее начала
между ними происходили какие-то совещания о переводе
куда-то денег, п мне тоже дали подписать какую-то бу-
мажку, адресованную в «Лионский кредит», а за обедом
шли разговоры о замечательной предусмотрительности
Валептпна. В ту минуту, когда нам принесли первый «Эк-
стра-блятт» о «падении Бельгии перед натиском герман-
ских войск, совершивших свое победное шествие по Ев-
1 Бальзак, История тринадцати.
140
pone, достойное древнегермаиского мужества», я впервые
почувствовала недоумение. Мпе было жалко Бельгию и
короля Альберта, с которым мы еще прошлой весной по-
знакомились в Остенде. Я представляла себе, сколько
русских людей пойдут и уже пошли сейчас па войну из
моей родной Пзмайловки, где я родилась п провела дет-
ство. И неожиданно у меня вспыхнуло что-то вроде тоски
по Измайловкс, ее полям и перелескам и спокойной тихой
речушке в осоке и кувшинках. Мне было странно видеть
понимающую, молчаливую улыбку, которой обменялись
мой муж и австрийский дипломат, сказавший при этом
непопятную фразу:
— Вам удивительно повезло, что вы провели эти две
недели у меня!
А ведь этот австриец был врагом нашего отечества!
Почему же нам повезло и почему Валентин молчаливо
согласился с ним?
Тем не менее нужно было спешить с отъездом, и отъ-
езд наш внешне походил на бегство. Пять моих чемодапоз
пришлось бросить в Австрии, и лпшь с четырьмя нам
удалось пробраться в Швейцарию. Муж пренебрежитель-
но отзывался о Цюрихе, как о месте, где можно встре-
титься со всяким, как он выражался, «политическим сбро-
дом». Но для мепя в то время, после фальши и натянуто-
сти австрийского поместья, Цюрих показался довольно
приятным местом. Наступал зимний сезон. Острая све-
жесть п прохлада замечательного воздуха так мало похо-
дили па обычный городской. В рыночный день Цюрих
завален был итальянскими овощами и фруктами; отовсю-
ду, пз маленьких ресторанчиков п семейных «Alkogol-
frei» *, доносился запах вареной красной капусты. Почти
все гостиницы были переполнены беглыми иностранцами.
Даже частные комнаты и те шлп нарасхват. Мы приеха-
ли поздно. Поэтому нам пришлось удовольствоваться до-
вольно скромным пансионом, где жили разные русские,
преимущественно из среднебуржуазных кругов. Вален-
тин, разумеется, ни с кем не знакомился, а мне было
скучно, и я сошлась с тремя барышнями, путешествовав-
шими для изучения языков. Вместе мы бегали по Цюриху,
и одна из них, самая неугомонная, научила меня любить
бродяжничество по незнакомому городу.
— Посмотрите,— говорила она, когда мы попадали
1 Столовых без алкогольных напитков.
111
куда-нибудь па окраину,— разве у каждого города пет
своего лица? Один кажется вам старым, другой юноше-
ским, у того что-то женское, у другого стариковское.
А наш Цюрих похож па интересного мужчину лет сорока,
умеющего занимать общество и в то же время не болта-
ющего о своих тайнах. У пего масса скрытых внутренних
переживаний,— ну разве это не переживание, о котором
пе подозревает ни один бедекер?
С этими словами опа повела меня на высокую, идущую
извилиной улицу, тенистую, необыкновенно живописную,
так как вся она была почти сплошь из красного и серого
камня массивной кладкп, с коттеджами восхитительной
английской архитектуры, пожалуй единственной сейчас в
мире, которая имеет своп стиль. Эта улица была затеряна
между другими па одном пз возвышений холмистого горо-
да. С каждым шагом она казалась повой и открывала чу-
деснейшие уголки.
Так мы исследовали с моей подругой лицо этого горо-
да, всякий раз менявшего для пас свое выражение. Поми-
мо всего, прогулки этп были для меня очень содержатель-
ны. Екатерина Васильевна знала и любила искусство,
много читала, умела разговаривать с женщинами. Это по-
ел едпее я считаю редким даром. Мы пе умеем говорить
между собой, совершенно так же, как пе умеем для самих
себя нарядпо сервировать стол. Наша лучшая сервировка
рассчитана па гостей. В жизни женщины, по крайней мере
нашего круга, таким гостем является мужчина. Я знала
много умных, прекрасно образованных женщин, никогда
нс выказывавших между собой нп ума, ни знаний. Но
зато каждая пз ппх в обществе мужчины становилась ма-
дам де Сталь.
Так вот, большим достоинством моей подруги я считала
умение говорить со мною всерьез. Недаром необычайные
приключения мои я датирую днем пашего знакомства.
Как-то раз мы шли с ней по одной пз широких улиц
нового квартала. Был полдень. Несмотря на позднюю
осень, солнце грело псстерппмо, и жаркий, безветренный
дель среди длинного ряда дождлпвых походил на муху,
проснувшуюся в декабре. Мы так устали от ходьбы и от
солнца, что зашли в открытое кафе и попросили себе хо-
лодной воды. Там по сезопу уже не’было пп мороженого,
пи лпмопаду.
Прямо против кафе находился мост над более низкой
частью города, и у входа на мост, справа и слева, возвы-
142
шались две полукруглые каменные пиши. Их осеняла тень
большого сучковатого дерева. А внизу иод мостом, теснясь
красными черепичными крышами, горстью жались доми-
ки, похожие на изящные корзинки или кустарные игруш-
ки. Моя спутница кивнула на нпх кудрявой головой:
— Говорят о смерти архитектуры, об отсутствии у на-
шего столетия своего архитектурного лица. Это правда,
что наши патентованные архитекторы из академиков и во-
обще разные «имена» помешаны на старом. Казенные зда-
ния опошляют ренессанс, а общественные строятся под
ампир — и множество дурных ремесленников стряпают
из пих окрошку, снабжая все это медальонами, рахитич-
ным фасадом, банальным тылом, подвешивая к фасадпым
выступам что-нибудь совсем неподходящее и именуя та-
кую подпертую безвкусицу стилем модерн. Но дело в том,
что это вовсе не показательно для нашего времени. А по-
казательны вот такие улпцы. Обойдите пригороды больших
городов, новые европейские кварталы, загляните в цвету-
щие оазисы, которые стали появляться на земле под чуд-
ным именем Flowers City (города цветов), поездите, нако-
нец, по провинциальной Англип, п вы увидите, в чем вы-
ражаются архитектурные идеи века. Мы идем к изяще-
ству, да.
— Но развитие машин, стремленье к мопументализ-
му,— попробовала я спорить, удивляясь на самое себя, как
это мой ротик, пз года в год приучаемый к одному и то-
му же запасу слов, стал выговаривать такие, посторонние.
— Обычное возражение. Вдумайтесь, и вы увидите,
что оно вас бьет. Именно благодаря развитию машин
мы идем к изяществу. Что такое машина? Машина есть
минимум. Да, она стремится к возрастающему минима-
лизму, чтоб при посредстве наибольшей экономии соот-
ветствовать полноте своей целп. Разверните старые книги,
посмотрите па гравюры, изображавшие прежние паровозы,
лет пятьдесят — шестьдесят назад. Опн вам кажутся
страшно косолапыми. Они и были такими. В их конструк-
ц п масса громоздкого, лишнего. А сейчас посмотрите на
хороший паровоз, какой оп красавчик. Пройдет, может
быть, двадцать лет, и он покажется громоздким по срав-
нению с новым, еще более легким и изящным. Так п на-
ши человеческие жилища. Вымирают в России деревян-
ные окраины, а пз Европы идет новый синтез бетона п
камня, очаровательный, легкий, как коробочка, усвоив-
ший всю музыку деревянной архитектуры, домик-кот-
113
тедж, идеальное жилище будущего человека, потому что
оно похоже пе только на дом, но и па яхту, на аэроплан,
па почтовую коляску, на дачу, па... па что хотите. Буду-
щий человек должен летать, плавать, ездить, а не сидеть
па месте, копя добро. Это странно, что люди пе чувствуют
невыразимой прелести будущей архитектуры.
— Л вот вам невыразимая прелесть человеческой по-
зы,— прервала я ее, понизив голос.
Дело в том, что во время ее речи со стороны города по
направлению к вокзалу появился молодой парень с руч-
ной тележкой. Он был в рубашке с поясом, без шапки и
пе казался швейцарцем. Яйцо его так раскраснелось от
солнца, что было багрово. Белокурые локоны прилипли
ко лбу, потемнев от пота. Оп дотащил свою тележку, за-
валенную дорожными вещами, до каменной нпшп, стал
в тепь и потянулся, откинув локти п голову назад, а грудь
выпятив вперед. В этом жесте, как и в самом носиль-
щике, было столько грации, что я не удержалась от вос-
клицания.
Моя спутница тотчас же повернула голову в указан-
ном мною направлении. Но до чего я изумилась, когда
посилыцик, окончивший свою богатырскую зевоту п сно-
ва взявшийся за тележку, улыбнулся моей подруге и при-
ятельски ей кивнул. Опа тоже улыбнулась, и ее ответный
поклон, как мпе показалось, был гораздо почтительнее,
чем его.
— Екатерина Васильевна,— возмутилась я,— вы под-
держиваете знакомство с очаровательными носильщиками
и ни слова об этом пе рассказываете. Где наша дружба?
— Хотите, я вас познакомлю? — лукаво предложила
она.
Я почувствовала, что не потеряла еще способности
краснеть. В самом деле: вообразите себе моего Валентина
Сергеевича, когда мы встречаем па улице носильщика
и я с пим раскланиваюсь!
Нот, по посвятить мепя в эту тайпу вы должны.
Одн со моя подруга, задумавшись, как будто и не
услыгп а моей просьбы. Я пе настаивала. Расплатпвшпсь
за в од 5 с вареньем, мы побрелп назад в город, уже почти
не разговаривая.
Образ белокурого носильщика почему-то запал мпе
п душу У пего было очень юное и в то же время насмеш-
nrmnnno <ТП IU ю что РСДКО встречается у юношей
одновременно. Казалось, оп не боптся ни пафоса, нп зубо-
144
скальства. Короткий нос п очень красивая верхняя губа,
тоже короткая, составляли особенность его лица. Но, не-
смотря на все его ребячество, на кошачью стройность и
мягкость, было в нем что-то, внушавшее страх и осторож-
ность. Сила, с какой ложились у рта краткие и вырази-
тельные линии, мощное развитие лба, упрямая переносица
придавали ему вид слишком властный и самоуверенный,
чтоб можно было захотеть погладить его по шерстке.
Я стала сдержанней с Екатериной Васильевной. Мпе
было обидно, что опа пе доверяет мпе. И несколько дней
мы никуда пе ходили, к большому удовольствию Вален-
тина Сергеевича, находившего, что лучшее дело для ме-
ня — вышивание гладью.
Как-то, нс удержавшись, я заглянула к пей в комнату
и застала ее за чтением местной русской газетки.
— Неужели вы читаете эту гадость? — вырвалось
у меня.
— Почему гадость?
В вопросе была обидная ирония.
— Но... ведь даже краска типографская у нпх пач-
кает. Нельзя держать газету возле блузки. II потом они...
это какие-то пз подопков общества, большей частью, ка-
жется, социалисты.
Екатерина Васильевна расхохоталась.
— Идите сюда, милая моя,— потянула опа меня за
руку ужасно фамильярно,— я очепь рада, что мы догово-
рились до этого. Потому что, пе будь вы такая хорошень-
кая, я бы сейчас дала вам по носу и выставила за дверь.
А так как у вас вот эта пара глазок и это одухотворенное
личико, впрочем, может быть, от нездорового образа жиз-
ни пли от корсета, и вот эти итальянские ручки, я с вами
еще поговорю.
Я вырвала у нее руку и воскликнула со с тезами:
— Вы скверная, черствая, невоспитанная женщина, не
уважающая чужого мнения. Деспот!
— И вдобавок ко всему этому — социалистка п ком-
мунистка,— добавила она как пи в чем пе бывало.
Это было выше моих сил. Я уткнула лицо в носовой
платок и бросилась к себе в комнату. Там я поплакала.
Екатерина Васильевна — социалистка! Вот разочарова-
ние. Кто бы мог подумать — фамилия такая старая рус-
ская, и вся она такая... ни чуточки не похожая.
Когда мы сели обедать у себя в гостиной, я нс удер-
жалась п сказала мужу:
145
— Вилли, можешь себе представить, Екатерина Ва-
сильевна оказалась социалисткой.
Валентин Сергеевич пожал плечами:
— Я достаточно предупреждал вас, милая. Теперь
сами изобретайте способы, как перестать с ней раскла-
ниваться.
Я тотчас же почувствовала знакомый мне за два года
брака прилив возмущения:
— Почему нам нс раскланиваться?
Он отодвинул тарелку и посмотрел па меня. Пробор
доходил ему чуть ли пе до самой переносицы; волосы были
справа и слева зачесаны на плешь. Глаза смотрели при-
щуреино и, надо сознаться, скорей по-птичьи, чем по-че-
ловечьи (я надеюсь, мой муж не обидится на эту харак-
теристику). Он вытаращил нх в совершенно искреннем
изумлении.
— К-как,— пискнул он, поперхнувшись,— вы намере-
ны продолжать с нею ваши тет-а-теты, прогулки и поце-
луи, несмотря па то, что опа социалистка?
Сказать по правде, я совсем не была намерена. Я ниче-
го ровно пе знала в этом вопросе и должна была решить
его в полнейшем одиночестве. Но тут какой-то демон
овладел мной, и я крикнула ему в лицо, совсем не по-
светски:
— Да, да, да, да, да!
Оп встал, молча сложил салфетку и вышел. Он пообе-
дал в ресторане. Это была первая крупная ссора в нашей
жизпп.
Я осталась в своей комнате, пе зпая, что делать. Кни-
ги были скучны, вышиванье напоминало пробор моего
мужа, письма к знакомым писать в таком состоянии не
годилось. Я села па диван, сжав голову руками. В эту
минуту раздался стук в дверь.
«Ни за что пе отопру»,— подумала я и отперла.
В комнату вошла Екатерина Васильевна, серьезная,
без улыбт и, и по 'мотрела на мепя пристально. Я отвер-
нулась в глупейшем душевном состоянии. Мне хотелось
или побить кого-нибудь, или заплакать.
— Дорогая Алина Николаевна,— сказала опа п еж-
пим ласковым тоном,- я в самом деле перед вами вино-
вата. Я пе учла пи вашей среды, пи воспитания. Плохой
я пропагандист. Давайте помиримся и разберем вместе, в
чем корпи вашего расхождения, хотите?
Нельзя было противостоять ей. В эту минуту опа была
146
мне в десять раз ближе всех моих родственников и мужа,
вместе взятых. Долго сидели мы с ней на диване и бесе-
довали на разные темы. Она говорила мне вещи, которые
впоследствии я читала чуть ли не в каждой книжке и бро-
шюре. Но в тот день они казались мпо совершенною но-
востью — социальные, экономические и политические
вопросы, связанные с войной и отношением к ней.
Начала говорить я. То внутреннее недовольство собой,
какое она во мне пробудила, в эту минуту еще казалось
мне возмущением против неверных, несправедливых —
правда, никем вслух не высказанных — обвинений. И, за-
щищаясь от них, я сразу напала на мою собеседницу.
— Что хуже всего,— начала я, борясь со слезами до-
сады,— хуже, хуже всего, так это ваша измена родине.
Мы воюем, немцы очепь сильны, п в эту минуту вы сидите
на чужой земле и критикуете русские порядки, интригуе-
те против царя, напрягающего все силы в борьбе! Как это
назвать па обыкновенном человеческом языке?
— Ну п путаница,— со вздохом ответила Екатерина
Васильевна.— Чтоб лучше пояснить вам ваши ошибки,
сравню ваше положенье с моим. Вы п ваш муж тоже ведь
епдпте на чужой земле. Вероятно, ваш муж уж перевел
на всякпй случай свои капиталы в банки нейтральных го-
сударств — удивительный образчик патриотического дове-
рия к родпне. И ни вы, ни оп пе собираетесь воевать: вы
заняты покупками туалетов, а ваш муженек — перелпва-
тель пз пустого в порожнее. Совсем недавно вы гостплп
у члена враждебного России правительства и как будто
отношеппй с ппм не порвали. В чем же собственно ваш
патриотизм? В том, что пз вашей деревни внуки ваших
крепостных пойдут умирать от немецких пуль, пока вы
обновляете своп зпмпие туалеты?
Я стиспула зубы и с насильственным спокойствием
произнесла:
— Ну, а ваше положенье?
— Мое и моих товарищей положенье вот какое: мы
на чужбипе, потому что пас изгнал пз России политиче-
ский режим, самый подлый и отсталый в Европе. Мы бо-
ремся с этим режимом, душащим русский народ, все пере-
довое и талантливое в нем. Мы хотим свергнуть этот
режим. И мы надеемся, что пораженпс в войне с немцами,
а поражение — неминуемо, приведет к открытому взрыву
народного негодованья, к революции. Вот наша позиция.
Но чего вы хотите? Республики? Разве жизнь в рес-
147
публпках счастливее, чем у пас? Разве меньше голодных,
обездоленных, задавленных?
— Республика более прогрессивный строй, она вовле-
кает больше люден в полипгческую жизнь. Она становится
школой для нпх, и условия для борьбы делаются легче.
Но буржуазная республика для нас пе конечная цель. Мы
боремся за то, чтобы капиталистические отношения были
заменены социалистическими.
И тут она очень подробно, стараясь говорить понятно,
объяснила мне, что это значит. Думала ли я, за мою ко-
роткую жизнь, об огромной массе человечества, живущей
за гранями того мира, какой мы называем «обществом»?
Знала ли я, что этот неосвещенный и не видимый мною,
подобно большей части лунного диска при новолунье, что
этот именно мир, эта часть человечества производит все,
чем мы живем, начиная от хлеба и кончая предметами
роскоши? А ведь это и есть человечество, которым дви-
гается история. Почему же опо обречено на потемки, уни-
жение, нищету, уничтоженье при воинах, невозможность
учиться, лечиться, отдыхать, устраивать своп порядки на
земле?
Так она подошла к теме, должно быть помня мою
совершенную неосведомленность в политике п в эконо-
мике.
Но как раз этот подход помог мне найти свои, особые
возражения. Правда, я сперва скрывала, что они — не
мои, выдала их за свои. Летом мы встретили в имении
дипломата одного модного австрийского теософа, которо-
го заслушивались по вечерам, как соловья. Оп говорил
очепь красиво и с чувством, и мы, слушая его, глотали
подступающие к горлу слезы и нравственно очищались.
Доводы этого теософа я и принялась излагать своей новой
подруге:
— Вы говорите — неосвещенный диск луны. Но вся
мировая литература только и делает, что освещает эту
часть человечества,— Диккенс, Тургенев, Золя, Чехов.
Толстой, Достоевский... Они нам показывают черты людей
этой части человечества, которые выработались у них от
тяжелой жизни, под влияньем страданья н голода. Какие
это прекрасные, трогательные черты! Искусство их вос-
производит, присуждая в пас такой же прекрасный от-
клик, жалость, состраданье к ним, чувство вины перед
ними, умиление перед их простотой и смиреньем, желанье
помочь пм, оилегчить их положенье. Получается тот ду-
148
ховпый обмен высшими нравственными силами, то на-
магничиванье от полярных полюсов, которое мы называем
гумаппзмом христианства. А еслп представить себе...
— Если представить себе,— расхохотавшись, переби-
ла меня Екатерина Васильевна,— что голодные будут сы-
ты, у смирных лопнет терпенье, безгласные заголосят,
труженики вдруг возьмут да прогонят к черту бездельни-
ков, кровососов и паразитов,— и маленькой частью лун-
ного диска сделается ваше высшее общество, уходя в тень,
в невидимость, а светлым диском выплывет трудовое че-
ловечество, п, наконец, вся полная луна, весь мпр, став-
ший коммунистическим, будет светло плыть в эфпре,—
тогда, по-вашему, гуманизм исчезнет, потому что нечем
будет ублажать и растрогпвать жирную печень парази-
тов? Так, что ли?
Я оскорбленно замолчала. Она сознательно не захоте-
ла попять меня, исказила и представила все в карикатуре.
Ну и пусть...
Но ей словно видны были все эти мыслп, промелькнув-
шие у меня в голове. Перестав смеяться, опа взяла мою
руку и повернула меня к себе лицом. Глаза ее очень серь-
езно п без всякой насмешки посмотрели в самую глубь
моих глаз.
— Это все не вы сами выдумали, все эти тонкие шту-
ки. Вам, наверное, стыдно сейчас за нпх. Неужели вы
такого дурного мненья о человеке, высшем созданье при-
роды, что не представляете себе гуманизма иначе, как
порождением нищеты и несчастья человечества? Неужели
же для того, чтобы быть гуманными, мы должны держать
девять десятых человечества в нпщете и голоде? Неужели
вы перестанете быть доброй, сострадательной, великодуш-
ной, правдивой, любящей, еслп все вокруг вас будут сыты,
образованны, полноправны, уважаемы, полны собственно-
го достоинства? Ну-ка, подумайте.
— Я не знаю,— ответила я,— пужеп ли тогда гума-
низм и каким оп будет.
— Вот это честный ответ. А я вам скажу, каким будет
тогда гуманизм. Не себялюбивым, потому что ваш хри-
стианский гуманизм — все-такп себялюбивый п эгоисти-
ческий. Наш гуманизм родится и будет расти пз любви
к лучшему, прекраснейшему в человеке, к его творческой
силе, его гордости, его власти над природой, его j важеныо
к себе подобным, его обузданью собственных пороков к
страстей, его правдивости, прямолинейности, чистоте,
119
честности, великой смелости мысли и великой отдачи себя
пароду и человечеству. Вот откуда вырастет и чем будет
питаться новый грядущий гуманизм!
Она говорила так страстно, что я замолчала. Мы в этот
день стали ближе друг другу, чем раньше. Когда опа со-
бралась уходить, я ей это сказала. Она дотронулась до
моего подбородка и улыбнулась мне:
— Оттого, что вы еще девочка и умеете говорить по-
детски — без задней мысли и то, что хочется. До конца-то
вас все-таки не испортили.
Но вот наступила минута, когда мпе нужно было пере-
шагнуть порог спальни. Сказать по правде, я трусила
Валентина Сергеевича. Открыв дверь, я заглянула в ком-
нату, никого пе увидела и с облегчением вбежала в нее.
Тотчас же за мной захлопнули дверь. Муж стоял у портье-
ры. Ои глядел на меня с ехидством благовоспитанного
человека. Оп заговорил по-фрапцузскп:
— Дорогая, скажите, ваши капризы... Вы пе питаете
некоторых надежд?
— Ни в малейшей мере,— ответпла я сердито.— Не
приставайте ко мне. Двадцать раз в депь спрашиваете об
этом, будто речь идет о погоде, а я барометр.
— В таком случае пет причин для задержки. Дело в
том, что завтра в два часа мы с вамп уезжаем в Рим. Би-
леты уже заказаны.
— Раз заказаны, пе о чем и спрашивать. Позвоните
Аппеле, и пусть ока укладывается.
Я повериула ему спилу и занялась ночным туалетом.
Что за гпуспая форма рабовладения светский брак! Тут
я прикусила себе губу — слишком ясно стало мне самой,
паско. ько я распропагандирована за эти несколько дней.
На душе у меня было нестерпимо тяжело,— жаль уезжать
из Цюриха, жаль расставаться с Екатериной Васильевной,
жаль терять возможность слышать и видеть нечто боль-
шее, чем то, что знакомо мпе было, как алфавит.
Рапо утром я забежала к моей соседке и со слезамп
сообщила ей о своем отъезде. Опа развела руками.
— Отчего бы вам не бросить этого страуса?
Но тотчас же раскаялась и обняла меня; мое лицо,
должно быть, сказало ей, что это уж слишком. Страус!
Вилли, если вы сейчас, в эмиграции, читаете эти строки,
зпаите, что в ту минуту я искрение и серьезно оскорбилась
за вас. Правда, у страуса маленькая голова и у вас, пе
сердитесь, тоже; у страуса прищуренные глаза — и у вас;
150
у страуса привычка прятать куда-то голову — п, говорят,
у эмигрантов тоже. Но в ту мпнуту вы еще не были эми-
грантом и были моим мужем. Я оскорбилась за вас до
глубины сердца.
— Вот что, раз ничего нельзя посоветовать, я устрою
вам приятный сюрприз напоследок. Скажите, хочется вам
помочь находящимся здесь и очень нуждающимся рус-
ским?
Я кивнула в ответ.
— Даже если они социалисты?
Я кивнула опять, против воли улыбнувшись.
— Ну, так пе борите автомобиля, не берите носиль-
щика. Закажите в русской читальне ручную тележку,
и артель русских студентов отлично доставит ваши вещи
па вокзал. Идет? Кстати познакомитесь с заинтересовав-
шим вас юношей.
— Екатерина Васильевна! Так он русский студент?
— Русский студент,— ответила опа лукаво.— Все го-
рести забыты, у вас новый питерес к жизни? Отлично,
только не будьте слишком легкомысленны и обещайте пи-
сать мне письма.
Она встала, надела пальто и шляпу и отправилась
в русскую читальню заказывать носильщика. Со смешан-
ным чувством болп и заинтересованности я вернулась к
своим четырем чемоданам п румяной Анпеле. Собственно
говоря, в Цюрихе к ним прибавились еще пятый и шестой
чемоданы; я отметила это обстоятельство, лишь подумав
об их возможном весе и заработке носильщика.
Ровно в час портье доложил, что за вещами приехали.
К моему удовольствию, Вилли спдел в читальне. Я взяла
Анпеле и без всякой необходимости спустилась вниз, по
дороге посмотрев па себя в зеркало.
Белокурый юпоша был тут. Оп стоял у зеркальной
двери, па этот раз пе в рубашке, а в коричневой фуфайке.
Л окопы его были подстрижены, верхняя губа предатель-
ски поднялась над мелкими, как у белкп, зубами. Он был,
по-впдпмому, в самом смешливом настроенпп. Он посмо-
трел на меня юмористически. Я опустила глаза.
«Это очень нехорошо, что русских студентов воспиты
вают па неуважении к женщине,— промелькнуло у меня
в голове,— брали бы они пример с Америки. Там тоже
рудокопы п знатные американки, и даже онп влюбляются
и жепятся, но рудокоп всегда, даже в пьяном впде, почти-
151
телен... конечно, если верить Брет-Гарту. Потом рудокоп
может в Америке сделаться президентом...»
Пить моих размышлений была прервана портье, с не-
доумением вопросившего:
— Madame разрешит пойти за вещами?
— Наверное, полторы дюжины чемоданов, восемь
баулов п двадцать одна шляпная картонка,— сказал как
ни в чем не бывало юноша па чистейшем русском языке.
— Вы угадали,— ответила я с презрением,— иначе
нам пе понадобились бы но-спль-щп-кп.
Выговорив это слово со всей силой закипевшего во мне
гнева, я круто повернулась и пошла наверх, проклиная
в душе и себя и Екатерину Васпльевпу.
Виновница моего унижения стояла на верхней площад-
ке, у двери своей комнаты. По-видимому, она видела н
слышала все, что произошло, потому что в серых глазах
ее, встретившихся с моими, сверкала улыбка. Я отвела ее
руки, протянутые к моей талии.
— Вы умствующие люди! — обрушилась я на псе.—
Отдаете ли вы себе отчет в своей непоследовательности?
Вчера вы изволили почтить мепя серьезным разговором
только потому, что, но вашим словам, я хорошенькая и у
меня итальянские ручки. Каждый мужчина, самый умный,
непременно сделает себе поэтическую грезу ие пз стриже-
ной девицы в демикотоновом платье, а г.з какого-нибудь
воздушного видения с бледным овалом. Забываете вы,
кажется, что воздушность достигается батистом, газом,
валансьеном, крепдешином, пудрой, кремом, духами, щип-
цами, корсетом, маникюром, вежеталем, а для всего этого
нужны чемоданы, чемоданы, чемоданы. Где тут логика?
1ак уж, пожалуйста, ие любуйтесь нами, пе создавай-
те пас...
А вы пе бушуйте на площадке лестницы, где вас
непременно услышат и портье п, чего доброго, муж. В уте-
шение вам скажу, что самая лучшая дружба начинается
с драки. Даже Ницше советовал начинать свое вхождение
в общество с дуэли. Пойдемте-ка в мою комнату, я хочу
вам на прощанье сказать несколько напутственных слов,
потому что я самым искренним образом прпвязалась к
вам, вы, бедненькое воздушное видение...
Опа потянула меня за собой, по нашей беседе ие суж-
дено было осуществиться. За памп послышались шаги
мужа, евольво я отодвинулась от моей подруги, тотчас
/Ке устыдилась этого п заметила, что опа успела увидеть
152
и то п другое. Как иногда мы становимся психологически
зорки! И обычно бывает это, когда мы недовольны сами-
ми собой.
Словом, вышло так, что Екатерина Васильевна одна
отправилась к себе в комнату, а я имела удовольствие
ьынсстн прищуренный взгляд Виллп. Он держал на ладо-
ни свои маленькие дамские часики с огромным брильян-
том на крышке — подарок коронованной особы.
— Aline, я побывал в конторе и расплатился. Вы еще
пе одеты? Пожалуй, мы бы успели с вамп пообедать в оте-
ле Бауэра.
Как всегда, предположительный тон моего мужа гово-
рил о вещах обдуманных п решенных. Я это знала, и мне
осталось лишь одеться, опустить па лицо синюю вуалетку
и поехать с ням в отель Бауэра — скучнейший старый
отель, мрачный, облезлый, полный ревматических англи-
чан, вдовствующих старушек, дипломатических атташе
и имевший единственное отличие — ничем не оправдан-
ную дороговизну.
Когда автомобиль доставил нас па вокзал, я увидела
тележку, насмешливого носильщика и наши вещи, акку-
ратно сложенные одна па другую на отлогих ступенях
лестницы. В ту же минуту к своему ужасу я вспомнила,
что забыла приготовить деньги. В сумочке у меня лежала
лишь одна тысячефрапковая бумажка ’. Первой мыслью
моей было попросить деньги у мужа. Я повернулась к не-
му и вдруг увидела его лицо с приподнятыми бровями,
упершимися иод лакированный пробор. Он глядел па па-
ши вещи.
— Позвольте, что эго значит? Брать такси и посылать
багаж с ручною тележкой. Где моя голова, как мог я за-
быть про наши вещи? Aline, мы с вами проявляем при-
знаки умственного расстройства.
Шофер постучал по фонарю, обращая внимание на
задерживаемый автомобиль. Муж соскочил на землю п
все в том же совершенном потрясении стал расплачивать-
ся. Не дожидаясь его и больше всего на свете стремясь
избежать всяких расспросов, я подобрала пальто и побе-
жала к посплыцпку, не обращая внимания на публику.
У меня было несколько свободных мгновений, покуда муж
стоял ко мне спиной и ожидал сдачи. Тем не менее
я схватила носильщика за рукав и потянула его за
1 В 1914 г. что-то около 300 рублей золотом.
153
каменный выступ вокзала, где мы могли потолковать со-
вершенно незамеченные, в то же время не теряя пз виду
мужа.
— Я вам очень благодарна,— проговорила я, запыхав-
пгись,— передайте мой привет Екатерине Васильевне и
сожаление, что не успела проститься с ней как следует.
Я непременно напишу ей. А это будьте добры взять за
услугу... о
И, пе раздумывая долго, я вынула мои тысячефрапко-
вый билет и протянула его носильщику. Оп взял билет,
посмотрел на пего, сказал:
— Ого! Обождите минуту.
Затем вынул какую-то книжку, написал несколько слов
и, вырвав, протянул мне написанное. В то же время оп с
любопытством п, как мне показалось, дружелюбием вгля-
дывался в мое лицо.
— Aline, Aline! — закричал муж, разыскивая меня в
толпе.— Куда вы делись?
— Еще одно слово,— торопливо добавил юноша.—
Екатерина Васильевна догнала меня и вручила вот это
письмо для передачи вам. Всего хорошего, вас зовут. Кла-
няйтесь от меня России.
Оп вложил мне в руки синий конверт, поднял два паль-
ца к кепи и быстро сбежал с лестницы.
С конвертом п бумажкой, немного ошеломленная сво-
им поведением, я нагнала мужа. Он уже возился с вещами
и двумя рослыми вокзальными носплыцикамп. Мельком
взглянув па меня, он подхватил меня под руку и повел
на перрон. Только через несколько минут, когда мы ужо
сидели в купе, я отдала себе отчет в происшедшем. Каюсь,
мне стало неприятно, что белокурый юноша принял день-
ги. Это было ощущение, всплывшее поверх всего. Муж-
чина, берущий деньги от женщины, даже не сопротивля-
ясь, пе отказываясь! Тут есть что-то неджентльменское.
Невольно я подняла к глазам бумажку, чтоб разобрать, что
оп мне такое написал. Лпсток оказался квитанцией, за
номером и с печатью.
«Принято от г-жи Зворыкиной тысяча (1000) франков
в газетио-пздательскпй фонд партии...»
Вместо подписи стояла печать какого-то комитета. Но
успела я охватить глазами бумажку, как выхоленные
пальцы мужа ловко, хотя и вкрадчиво, вытянули ее у
меня.
Я ждала бури. Минута молчания — и вдруг хохот, хо-
151
хот, из этой маленькой птичьей глотки, хохот такой, что
заглушил даже мерное постукиванье колес:
— Oh, oh, mais c’est fameux! 1 Да когда ты успела?
Моя собственная жена — п социалисты! Жертвовать ты-
сячу франков во время войны, когда мы стеснены, на... ох,
не могу... на гпуспую газетку, подкапывающую наш строй!
Додуматься до этого надо. Анекдот. Я буду в Петербурге
рассказывать...
Он выхохотался, вытер кончики глаз, помахал на себя
носовым платочком и принял серьезный впд.
— Я не журю вас, Aline, хотя вы сделали безумие.
Я знал, что ваше знакомство доведет вас до этого. Спасибо,
что пе хуже. Могло бы кончиться трагедией, скандалом,
неприличием какпм-нпбудь. Я уьез вас и хочу, чтоб па
этом было покончено. Мы едем в Рим; кстати, вы даже пе
интересуетесь, почему именно в Рим. Я решил дать вам
подходящее женское общество. Сестра Бабетта в Риме,
вчера узнал об этом наверное,— вот вы п будете с ней вме-
сте. Гуляйте сколько угодно, философствуйте, тратьте
деньги, по, по крайней мере, в своем кругу. Не топчите
моего самолюбия.
Последняя фраза вырвалась у него искренне и, я ду-
маю, против воли — слишком обнаженно высказалась в
ней его сущность. Мой короткий опыт научпл меня, что
у мужчины главное — самолюбие. Может быть, в старину,
в рыцарскую эпоху, это называлось «честью». Но я ду-
маю, что тогда это было то же самое, что теперь мы зовем
самолюбием. Связано оно со всеми предрассудками своего
времени и заключается в том, что мужчина все восприни-
мает пе просто, а по отношению к себе самому, как к вла-
дыке жизни.
Я пе стала пп возражать, пп оправдываться. Вытерпе-
ла несколько заигрываний. Съела шоколад, который оп
положил мне в рот, набила ему английскую трубку. А по-
том ушла в уборную прочитать письмо Екатерины Ва-
сильевны.
«Милая моя Саша! (Не хочу называть вас собачьей
кличкой!) Вот что скажу вам на прощанье. Лучшее в
жизни добро и самое сильное зло — от людей. Старайтесь
находить таких людей, которым вы всегда могли бы гово-
1 Здесь в смысле: «Вот это здорово», «это поразительно»
(франц.).
155
рпть правду. Это — высшая мерка человека. С такими ста-
новишься п сам лучше, п выполняешь доступную тебе
меру человечности. Людп, которым надо лгать плп гово-
рить полуправду, с которыми приходится притворяться,—
есть самое злое зло нашей жизни. Бегите от них, кто бы
пи были онп. Ваш муж не потому плох, что похож па стра-
уса и вы его пи па саптпм пе любите, а потому, что с ним
надо лгать, лицемерить, хитрить и нельзя иначе.
Целую вас. Пишите мне по старому адресу.
Ваша Е.».
Я спрятала письмо под лифчик п вернулась к мужу,
сознавая глубокую справедливость каждого прочитаппого
слова. Но мне было зябко перед будущим, я пе хотела
никаких решительных перемен, не хотела даже задумы-
ваться. Так началась цепь моих приключений.
Глава вторая
Бабетте, сестре моего мужа, было сорок лет. Ее рано
выдали замуж за помещика, поглощенного кирпичным
заводом, гончарной фабрикой, торфяными болотами, мы-
ловарением и разведепием племенных кур. Пожив с ппм
несколько лет и начав сильно толстеть, Бабетта стала ле-
читься от бездетности у разных докторов, пока пе пред-
почла пз ппх одного, украинца Ткаченко. Он состоял при
ней домашним доктором. С ппм, когда мужу было неко-
гда, Баоетта ездила летом па воды. С ппм же застряла
она в Риме. Ткаченко был у нее на подчиненном поло-
жении. ^Я всегда удивлялась, почему злые языки молчали
про Бабетту, что бы опа ни делала. Как-то она сказа-
ла мне:
Человек сам себя первый судит, сам про себя
первый сплетничает. В жпзпп своей пе встречала жен-
щины, которая пе насплетничала бы сама на себя как
ДУра.
Прожив молодость в деревне с грубым п пошлым, по
деятельным человеком, Бабетта приобрела резкость, ино-
гда вульгарность суждении, говорила на «о», никогда ни-
чего пе читала, искренне презирала интеллигенцию и
книжность, верила только в деньги и отчетливо знала, чего
хочет. Скупая, как все выросшие в деревне, Бабетта пер-
вым долюм, однако же, бралась за кошелек, когда ей
156
начинало что-нибудь правиться. Она сочинила пословицу:
«В Росспи только клопа не подкупишь» — п развивала ее
в разговоре:
— Я вам выберу самую дрянь собаку с паршой, под-
вяжу ей в прпданое к ошейнику двадцать пять тысяч,—
и плюньте мне в лицо, если не найдется мужчина, который
бы па ней не женился. А кчоп — дечо другое, от клопа не
откупишься. Богат ты пли беден, а уж он тебя искусает
взасос.
Ей надерзили только раз в жизни. Как-то, с другой
богатой волжской помещицей, поехала опа летом на ма-
ленький горный курорт. Скука там была смертная, обе
дамы изнывали.
— Что вы хотите, если единственный местный аттрак-
цион — это землемеры,— вздыхала ее подруга.
Землемеров было там очень много, потому что шли
измерительные работы. На каждой тропинке можно было
наткнуться на нх длинные шесты, планшетки п разную
другую премудрость. Один раз Бабетта, заметив перед со-
бой красивого юношу, сказала подруге не то чтобы очень
громко, но и пе тпхо:
— Поглядите, хорошенький. Купили бы ему полдюжп-
пы белья и костюмчик, обойдется недорого, а лето про-
ведете.
Землемер подошел к пей вплотную п... но тут муж пе-
реставал обычно рассказывать, ссылаясь на полное
непрплпчпе, а Бабетта сама подхватывала и, не краснея,
заканчивала:
— II поднес мпе кукиш к носу.
При этом не думайте, чю Бабетта отличалась похваль-
ной правдивостью. Ни одному ее слову нельзя было верить.
Любимейшей ее темой было рассуждение о своей непо-
рочной жизни, о долготерпении, о неблагодарности
ближних.
Вот с такой женщиной мне предстояло проводить
время.
Мы жили в Риме все вместе па Квирппале, в отлич-
ном английском пансионе, примыкавшем непосредственно
ко дворцу. Я застала Бабетту пе совсем здоровой. Она
только что перенесла в Берлине операцию удаления желч-
ного пузыря, а потом ей пришлось перенести разные пред-
военные страхи, поспешить с отъездом, увидеть мобилиза-
цию, передвижение немецких солдат. Опа сидела в кресле
у окна, вся с ног до головы в кпсее, откуда виднелась се
157
припудренная, с жирными складками шея, и, глядя в руч-
ное зеркальце, выщипывала себе пинцетом бороду. От нее
пахло кольд-кремом, притираниями, свежим бельем.
— Садись, садись, здравствуй. Не тряси стол, а то я
никак волоска пе защпппу. Ты что же это, Валентин рас-
сказывает, с колодниками спуталась? Стой, сиди. Опя ь
трясешь всю комнату. Не нравится слово «колодник»,
могу сказать «политический». По мне, хоть святыми их
зовп, от этого они лучше не станут.
Я стиснула себе рукп от злости. Извольте применять
заповедь Екатерины Васильевны к таким людям. И вдруг
я разжала рот и сказала — слово в слово то, что промельк-
нуло у меня в голове:
— Странно, Бабетта, будь вы пз низшего сословия,
ваша вульгарность непременно бросалась бы в глаза всем
и каждому. Вас бы никуда па порог не пустили, а сейчас
это сходпт. Я нигде пе видела столько безнаказанной вуль-
гарности и пошлости, сколько в нашем обществе.
Бабетта выдернула большой черный волос, посмотрела
па него и пальцем очистила ппнцет.
— Этот дурак Василий Тарасович чуть было не ото-
рвал мне подбородок. Повел куда-то электрическим током
бороду драть, а немцы — известные жулпкп: выжгут вам
внутренность и объявят, будто сухожилие виновато; я ви-
тку, пустили не туда ток, как затопала на нпх, как зама-
хала. Они мпе — мадам, мадам, а я скорей сумочку, шля-
пу, зонтик п па извозчика. Некоторые придумали пемзой
волосы снимать плп еще спичкой зажженной — кожу се-
бе пожгут, всюду пятеп натрут, дуры непролазные. Лучше
пппцета ничего пе придумаешь.
— Вы и разговарпваете, как купчиха у Островского,—
продолжала я в восторге от своего первого опыта. На душе
у мепя была отчаянная отвага. Какая это прелесть —
правда. Как пптереспо ничего пе бояться! Что из этого
выйдет?
Опа опять как будто не расслышала моих слов. Посмо-
трела па себя в зеркало, почмокала, припудрила подборо-
док, встала п тяжело оперлась мпе па руку, пахнув запа-
хом горячего, жирного, отполированного и уже дряблого
тела.
— Пойдем в столовую, обедать пора.
Мы пе сходили к общему табльдоту, и пам подавали
по-русски вместо лепча обед, вместо обеда — ужпн. Пода-
вали, впрочем, одно и то же, но Бабетта терпеть не могла
158
таких слов, как ленч, брекфест и супер: «Псарней отзы-
вается». ..
Возле стола уже хлопотала, суетясь свыше вс ко i
надобности, ее экономка и наперсница, худая как жердь,
Павла Павловна. Голос у нее был басистый, руки темные,
как на старых иконах, ио лицо все в улыбочках, складоч-
ках, зубы реденькие, волосы в кудерьках. Такое несоот-
ветствие повторялось во всем, от походки и до характера.
В разговоре опа сильно брызгала слюной и потому держала
перед ртом ладошку, которую потом аккуратно обтирала
платочком. Отношение ее к Бабетте покоилось на беспре-
рывном раболепстве и угодничестве: ей ничего пе стоило
противоречить себе раз десять в час, если это вызывалось
необходимостью. Скажет, например:
— Сыро как будто в этом углу, не протопить ли?
Бабетта ответит:
— Сказала! Повернуться нельзя от духоты.
Павла Павловна. И то правда, родная вы моя,
душно легонечко. Не спрыснуть ли сосновой водицей или
тройным?
Бабетта. С ума вы сошли, Павла Павловна, по гри-
бам, что ли, соскучились, мокроту разводить!
Павла Павловна. Я и говорю, сыровато. Паль-
тсцо-то пе заплеснелось бы...
II так до бесконечности. Иные любители собак застав-
ляют их по сто раз прыгать за кусочком сахару. Бабетта
без всякого кусочка сахара по целым часам заставляла
прыгать Павлу Павловну. Для чего она жила у Бабетты,
я вс знаю. Даже пе ела досыта. У нее был болезненный,
нечеловеческий аппетит. Но при других опа не умела и не
любила есть, а Бабетта нарочно сажала ее с нами. Бедная
Павла Павловна давилась каждым куском, глядя себе па
тарелку с тихой жадностью. Она ничего не успевала до-
есть и, чтобы пе задерживать стола, отдавала недоеденпое
горничной, принимавшей грязные тарелки. Я поймала ее
как-то па углу улицы, где опа поедала, оглядываясь по
сторонам, купленные па собственные деньги, невкусные,
без соли, без масла, без хлеба, вареные земляные груши.
В России карманы ее были полны семечек, в Италии —
печеных каштанов.
Мы уселись за стол против Валентина Сергеевича, на-
капывавшего себе лекарство, и доктора Василия Тарасо-
вича. Лысый, довольно плотный хохол был большим
весельчаком и говоруном. Бабетта покрикивала па пего,
159
ио пе могла обойтись без пего пп единого дня. Ои держал
ее па диете, сам составлял меню и проявлял пной раз ме-
дицинскую инициативу, как это было в случае с бородой.
— Мы сегодня молодцом,— сказал он Валентину Сер-
геевичу,— через недельку будем предпринимать прогул-
ки. А посмотрели бы вы, как Варвара Сергеевна перенесла
операцию.
— Да, кстати, Бабетта, расскажи про операцию,— мы
ничего пе знали об этом. Как это ты в такое время реши-
лась?
Нам подали густой итальянский суп пз спаржи и ма-
ленькие пирожки. Я видела, как Павла Павловна расплес-
кала свою ложку, стараясь сразу забрать в рот ее содер-
жимое и сжимая указательным и большим пальцем левой
руки маленький пирожок. Вид у нее был несчастный.
— Операция? Надоело, братец, вот и решилась. Чего
пз года в год его штопать. Это я про пузырь. Денег ухло-
пала уйму на ихние клпппкп. Так уж лучше было выре-
зать, и — копец.
— У Варвары Сергеевны все пе как у других людей.
Мы — простые смертные, опа — богиня. У нее пе то что
смертные останки, а даже пузырь какой-нибудь удостаи-
вается особой участи.
— Нашел о чем за обедом рассказывать,— величест-
венно, впрочем не без удовольствия, перебила доктора
Бабетта.— Как я к немцам в лапы пп попаду, непременно
что-нибудь случается. Позапрошлый год у первой знаме-
нитости, в лучшей лечебнице, прп двух ассистентах да
трех сиделках ухитрились они мне после операции два-
дцать восемь аршин марли в животе оставить. А па этот
раз дело было такое: в нашей лечебнице за день до меня
оперировали персидского принца, тоже пузырь вырезали.
Принц, как очнулся, требует свой пузырь,— у них, впдпте
ли, такой закои, что все части тела должны быть похоро-
нены в наследственной гробнице персидских царей. Ну, а
пузырь давным-давно с прочею требухой выбросилп.
Принц рвет и мечет. Врачи, сиделки, сторожа туда и сюда,
чуть не плачут,— нет пузыря. Как быть? А у принца уже
температура. Пришли ко мпе: так п так, нельзя ли в виде
особой любезности ваш пузырик. Я разрешила. Отнесли
принцу мой пузырь, ои успокоился; положил его в хрус-
тальный сосуд, а сосуд в серебряный ларец п увез в Пер-
сию. Так что мои желчный пузырь похоронен с большим
почетом в наследственном склепе перспдскпх царей.
160
г
— ЩлШл
b UiiUfX(4 ’JntPe »k c et^uAfiacjju^J
~(еа* tv tac^A’, htt C titles нцл’шаи b.Urui e kj^u4u
ZK^ejAK^n, ^и1Д4 f йл :
-*ШШл &ene^felv»s ' ♦£' ^‘ 4 VU'M(,hHi
Л ц ^е>» г>ц* м,\рЛ
t^-e“u C tfa*1* HMthv.H JAc^WUt lufo £ П * r.
-j£«fnu^> »jaf*u4(»J e^uu4fze.u TX.u*“’ '' 4 " *w
1л </«7? b tJl t ~
0i?4«h<H^h/<aA : сЛр» д«дх?м e €гя«^\м м.
£
IWU
1
tt
H
’«c
Зи’рс Ц ИЛЫЛМС JU fti, ^KA^wtOUe’/tfuM ЪА Mu|**t«*
^.. A«f IjhWm а ‘/чМС Н‘< AjMtaa
е^кнП, i|t<1 Ц4 »я* .
*4(И<(к»*, t^nicyb- *< tA •
a| - t't fiQtHiH-4»O< t fuautjr **i»u> к^ге»к» кс< £< ahuu
X , ^nrtn<
K« UX ' £|« P'ftK’etl ’jtUGir » {-
(y^)x . K^nlt •< Jai"ef
fUJV . htbHU.KH**’ J|»k<u« <«
Z tti Л<« чникгЛ 6 t'fbct4K >itfHe.t\ih>
»йч/. /“'“9е < ’*
Atftu<r<U<u KA<^7t Лои<гГд/1
Илъ> л H
u’jO * ^i Ct .- f *A^.r
v *t«j3 г«м<у*^ “ yK,^frj'
MCj< Ы <-n< fKy Й^аАП*-
]ai<~ lV<«| ,uv^ а*ч ноа^ k<|.i
<.(• tf^ - }У Cat 4Г>.<.т< (ta.Uj ttn»^
o^k mt-), ilfHfu4C, CT**^»^**
H . . . ‘ . .._ _ ..... .
JICH> u
I u.’4
ku пи ।
1ГГ
X.
Jyu’in fUcZ . П«‘
* Ц —
UM i-<u* hMlfj *♦ <•
*
Автограф раннего варианта первой главы романа «Месс-менд».
Валентин Сергеевич расхохотался.
— Ай да сестра. Это я понимаю. Это в пашу хронику
надо. Повезу в Петербург два анекдота: один о твоем пу-
зыре, другой о моей жене.
В это время горничная убпрала тарелки со съеденной
рыбой. Она протянула руку к Павле Павловне, торопив-
шейся доесть свой кусок.
— Не берите у Павлы Павловны, вы видите, опа еще
пе кончила,— сказала я горничной.
— Кончила, кончила,— заторопилась та, роняя кусок
обратно в тарелку,— к чему же из-за меня такое беспокой-
ство.
Опа щелкнула зубами от нервного страха. Отвращение
овладело мной. II тотчас после обеда, когда подали фрук-
ты, печенье и сладости, а Бабетта удалила Павлу Павлов-
ну кивком головы (она пе разрешала ей сидеть «Ьенп
Nachtisch» *, как говорят пемцы), я обрушилась па сестру
моего мужа:
— Почему вам доставтяет удовольствие делать из че-
ловека кретина? Почему вы любите зрелище чужой тупос-
ти и чужого несчастья? Что приятного в ежедневном из-
девательстве? Данте ей спокойный кусок хлеба где-нибудь,
где она съест его себе на пользу.
К моему удивлению, Бабетта п па этот раз ничего не
ответила. Но, вставая, чтоб удалиться к себе, я перехвати-
ла ее взгляд и жест. Опа выразительно взглянула на моего
мужа и пальцем похлопала себя по лбу, движеньем голо-
вы указав в мою сторону. Пораженная, я спрягалась за
большую дверную портьеру н с минуту задержалась в
столовой. Она сказала:
— Валя п Василий Тарасович, пе шутите, пожалуй-
ста, с Алппой. У нее пе все дома. Я вам говорю, опа не-
нормальна. Что-нибудь па женской почве. Есть, знаете,
такпе болезни. После твоих слов о тысяче франков я сразу
подумала, что здесь (опа опять похлопала себя по лбу)
маленькое расстройство. На твоем месте, Валентин, я бы
ей пе противоречила п свезла бы ее поскорей в Петербург.
— Позвольте мпе как врачу...— начал было Василий
Тарасович, по дальше я слушать не стала, бросилась в
свою комнату, заперлась и расхохоталась, как дикая. Воз-
буждение душило меня, я сказала себе самой вслух:
— В Чацкие попала. Вот тебе и правда! — II чтоб
1 За послеобеденным десертом.
6 М, Шашнлн, т. 2 161
справиться как-нибудь с несносным смехом, я схва шла
бювар, перо и чернильницу, а в рот сунула свой кружев-
ной платочек п прикусила его зубамп.
«Дорогая Екатерина Васильевна,
Ваше письмо стало моим жизненным спутником, и в
результате я провозглашена сумасшедшей. Находить лю-
дей, которым можно говорить правду,— адски трудно, не
по моим силам. Я решила говорить правду всем. Это вна-
чале вроде купанья зимой в реке: очень страшно, п чув-
ствуешь холод в позвоночнике. Но если кинуться очертя
голову, то согреваешься, наслаждаешься, ничего уже пе
боишься. Только это так занятно — слишком занятно!
И никого ничуть не трогает. Belle-soeur, которой я нагово-
рила в лицо несколько горьких правд, отнесла их не к се-
бе, а к моему умственному расстройству. Во всяком слу-
чае вы сделали мою жизнь интересной. Напишите мпе.
Ваша А.».
В тот же день Валентин Сергеевич объявил, что мы
едем через Бриндизи в Россию. Он был очепь ласков п
намекнул па возможность седьмого чемодана; Бабетта то-
же была очепь ласкова. Но я запротестовала. Нынче мне
хотелось одного, завтра другого. То не уеду, не повидав
марионеток, то худо себя чувствую, то намереваюсь про-
катиться по Кампаньи. Мне ни в чем пе отказывали. Та-
ким способом я вышрала несколько дней для получения
ответа.
И куда бы мы нп ездили, что бы нп делалп, новая за-
бава никогда пе наскучивала мне,— забава говорить
правду.
В одно утро муж сказал прп мне Василию Тарасовичу:
Сколько пи избегал встречи с Новосельским, даже
в читальню пе ходил, а наткнулся-таки. Предупредите
Варвару Сергеевну, что пришлось позвать его к обеду.
Новосельский был игроком п кутилой. Оп занимался
перепродажей антикварных вещей п дважды выступал
свидетелем в чужпх бракоразводных процессах. Оп мог бы
шантажировать, если бы захотел,— столько чужих секре-
тов было ему известно. Его повсюду принимали п побаи-
вались.
Большой, плотный, тщательно выбритый, с покатым
л >ом, прищуренными в моточках глазами, сочным прият-
ным арптоном, он вошел к пам мягко п чуть свеспв к
162
коленям обе руки, как танцор, собирающийся раскланять-
ся,— его обычная манера. Поздоровавшись, он уселся,
опять пе сразу, а покрутившись по комнате, п занял место
по себе, став похожим на большую кошку,— вот-вот нач-
нет умываться. Даже привычка у него была кошачья —
правой рукой водить по уху, рассеянно прислушиваясь не
к собеседнику, а к тому, что делается за окном пли за
дверью.
Говорили о войне, об английском золоте, о том, что вы-
годнее покупать п везти, о камеях, которые он только что
перепродал княгине Ливен.
— Жаль, что мы не встретились раньше. У меня была
для вас изумительная трубка,— сказал Новосельский.
Муж всплеснул руками:
— II подумать, что я тщетно искал вас и в читальне,
и па пьяцца, и в клубе. Как будто предчувствие было!
— Неужели оп так горячо меня разыскивал? — через
стол обратился ко мпе Новосельский, вперив прищуренные
глаза в мои. Было что-то в его лице, похожее на грпмасу.
— Ничуть,— ответила я спокойно,— он вовсе не хотел
с вами встретиться.
— Вот как! Почему же?
Он оживился и развеселился. Муж глядел мимо меня
па доктора Василия Тарасовича. Доктор уставился на Ба-
бетту. Бабетта больно прижала к себе мой локоть, успев
выразительно кивнуть Новосельскому. По тот и пе глядел
на нее. Помолодевший, как мальчик, он ждал ответа. И я
ответила:
— Потому что вы — авантюрист.
— Aline! — воскликнули сразу муж, Бабетта п док-
тор.— Вы нездоровы. Опа нездорова. Никита Петрович
простит ей, когда узнает...
Я отстраппла Бабетту рукой. Взгляд Новосельского
гипнотизировал мепя. Я загляделась на узкие зрачки,
ставшие сейчас двумя черными черточками, на улыбаю-
щийся полный рот, прикушейный острыми и молодыми
зубами, па спнпе от бритья, пухлые щеки, па все это лицо,
выступившее передо мной в какой-то злорадной обнажен-
ности, слушавшее мепя с интересом и восхищением,— и
продолжала говорить медленно, раздельно, обдуманно:
— Вы хищник и авантюрист. Таких презирают и по-
баиваются. Конечпо, оп не искал вас, да и никто не стаиет
искать вас добровольно. Только признаться вам в этом пе
захотят нп он, пи другие.
с‘ 163
— Отлично, Алина Николаевна. Но я должен сказать
вам, что ведь и вы тоже авантюристка. Вы пачппае о
увлекаться азартом.
Наступило мертвое молчанье. Он оовел пас глазами.
— Самое слабое в людях — это неуменье доканчивать.
Я знаю, что пи один из вас не выберется пз положенья,
подобного этому. Вы, Алина Николаевна, учитесь быть
последовательной. Вам следовало бы уйти отсюда к ка-
кому-нибудь авантюристу, потому что ваш азарт в ме-
щанской среде будет бесстыдством, в пашей среде ориги-
нальничаньем, и только в среде авантюристов, которым
нечего терять, оп станет добродетелью. В настоящую ми-
нуту нам лучше всего переменять разговор и докончить
обед.
И эта великолепная кошка так и сделала. Мы сидели,
опустив глаза, покуда он ел, ппл и как ни в чем пе быва-
ло занимал пас разговором. Он преобразился от оживления;
мне страшно было встретиться с его сияющими глазами.
И хотя оп глядел па меня ласково и влюбленно, в каждом
его жесте я чувствовала прочного врага.
После обеда — одна только мысль: скрыться, пе гово-
рить пи с кем пз пих, исчезнуть. Я успела одеться и выбе-
жать на улицу, ппкем пе замеченная.
Рим курился в золотом вечернем дыму. Красные камни
его, посвежевшие от короткого дождпка, обступили меня,
как жпвое безумие. Я всегда боялась этого города. Он
страшен, словно покойник, живущий после смерти,— тот,
кто еще по похоронен и в мертвом опавшем лице, как
сплошь да рядом бывает у покойников, зарождается совсем
повое посмертное выражение, чаще всего ехидное, затасн-
по-жестокое. Рим живет вот таким посмертным выражень-
ем, и жуткие камни, измененные тушью смерти, совсем пе
историчны для меня, менее всего историчны. Я побежала
в лихорадке, сама пе знаю зачем, к опрокинутой арфе Ага
Соей 1 и несколько минут впитывала совершенство ее пе-
земпых пропорций. От недавней моей решительности пе
осталось и следа.
Азарт! Конечно, это азарт или, лучше, спорт — говорить
правду. Нахалы тоже говорят правду, да п что такое прав-
да? Лишь то обозначение фактов, которое пзвсстпо нам с
первого взгляда, пн больше пи меньше... Ах, Екатерина
Васильевна! Острая, детская тоска по родине, по родпой
Часовня в Риме с похожей па арфу лестницей.
164
русской земле, по лесам п полям Измайловки внезапно
стиснула мне сердце до слез, до великой жалости к себе.
Словно к матери, припасть к пей, выплакаться па ее ло-
не,— знать, чувствовать, что опа жалеет, примет, укроет
тебя...
Я повернула к почтамту. Чиновник, порывшись на по-
лочке, достал знакомый синий конверт и протянул его в
окошко. Он любезнпчал с русскими. Италия готовилась
выступить.
Екатерина Васильевна писала мне размашистым по-
черком:
«Дорогая детка, боюсь, что вы пе совсем меня поняли.
Искать тех, кому можно говорить правду,— дело активное.
Говорить правду всем — дело пасспвное. Первое укреп-
ляет, второе может разрушить характер. Особенно это
опасно в вашем положении светской дамы: окружающие
пе примут (и не могут принять) этого серьезно, потому
что это неразборчиво и бесцельно; а раз так — говорение
правды у вас выродится в каприз или же в прием. Иногда
за таким приемом прячутся люди совершенно равиодуш-
ные, которым «все равно» — и правда, и те, кому опа под-
носится. Есть такие же люди в искусстве. Опп интересны,
их вещи сразу приковывают вппманне, иной раз скандал
делают, по никто в этой стадии не дает подлинного искус-
ства — плп, оставаясь па пей, начинает уже кривляться,
пли приходит к ценному, преодолев эту первую стадию.
Простите за скучное письмо. Кажется, я становлюсь
вашей воспитательницей па расстоянии. Впрочем, жизнь
научит вас лучше, чем этн проппсп, похожие на стрелки
семафора.
Ваша Е.».
Как опа всегда права! II разве я, ринувшись без сема-
форной стрелки на неверный путь, не потерпела кру-
шения?
Мы больше не задерживались в Риме. Помню, как во
спе, трехдпевную остановку в Неаполе, грязный городиш-
ко Бриндизи с заплеванной гаванью, пропитанной запа-
хом чеснока и смолы. Море было резко-синее, бурное, с
белыми гребнями. Греческий пароход, шедший в Пирей,
чуть пе разбился в Архипелаге. Нас трепало так, что семь
чемоданов моих бегали в каюте, подобно биллиардным
шарам. Ьаоетта лежала па койке, проклиная Грецию п
165
особенно греков. В промежутках между приступами мор-
ской болезни опа кричала:
— Будь я дипломатом, уж я бы пх, каналий, бестии,
воров, купчишек... Брать за табльдот и звонить к столу во
время килевой качки! Чтоб пм выжгло внутренности эти-
ми пхнимп пикулями п маринадами, чтоб пм... Павла Пав-
ловна, пе сметь тут сидеть. Идите к табльдоту.
— Матушка, Варвара Сергеевна, ведь еще звонка не
было.
— Наплевать, садитесь до звонка. Закуску ешьте. Пи-
кули и маринады. Скажите, что упол-упол-ыррах-упол-
номочены... за заплаченное...
Несчастная Бабетта высовывалась в окошко, откуда
пронзительно дуло солью, йодом п пароходным дымом.
— Вот так они всегда,— шептала мне басом Павла
Павловна, поднимаясь в столовую,— одним воображением
живут. Очень им неприятно, что за своп деньги не могут
покушать. Другой бы рукой махнул, а Варвара Сергеевна
будут собе сердечко падсажпвать.
А мимо плыли, оснеженные первым снегом, безмолв-
ные, резкие, как крик в пустынном синем небе, вершины
греческого горного мира, покинутого людьми и богами.
И уже мы ступили на классическую землю. Бабетта, опра-
вившись, покупала в Пирее бочонками маслппы п ящика-
ми халву и рахат-лукум. Маленький усатый человечек, го-
воривший по-русски, прицепился к пам в качестве
чичероне. Оп водил пас главным образом в кофейни «для
свежанпя».
— Я тебя так «свежу», что четыре ногп у тебя вырас-
тут,— сказала ему Бабетта после восьмой кофейни.— По-
шел вон!
Человечек фыркнул, ощетинил усы, положил руки в
карманы и пе спеша удалился от нас па пристань подыс-
кивать новых русских. Мы съездплп в Афппы, бродили по
Акрополю, наслаждаясь теплыми, розовато-телеспымп то-
пами его мраморов, и, наконец, двинулись дальше.
Поезд шел па восток. Пз окоп вагона мы видели жпво-
шн пую боярскую Румынию с се ооодраппымп полями, ни-
щенским п дсревпями, одичалым п голодным мужиком,
глядевшим па пас псподлооья; с ее пустыппымп станция-
ми п рядом блестящпм Бухарестом, переполненным
военными в расшитых мундирах и льющейся всюду без-
за ютвой французской речью. Мы видели онемеченную
олгарпю, подвергшую пас поездному бойкоту и впустпв-
166
шую к нам в купе немецкого фельдфебеля. Видели Сер-
бию, везшую нас бесплатно и собиравшую среди русских
пассажиров «на Красный Крест». Все это было ново и не-
знакомо: и в другое время я с любопытством смотрела бы
в окно... А сейчас страстное, всепоглощающее нетерпенье,
тоска по дому охватпли меня. Никогда, кажется, не тоско-
вала я так о человеке. Сама не знаю, чего я ждала от этой
встречи с родиной, но сердце во мне забилось, когда, на-
конец, на нашей границе высокий и рослый носильщик в
курчавой бородке с проседью, словно перышки, один за
другим, подхватил и вынес пз чужого вагона уже на рус-
ский, па наш перрон, моп чемоданы. Мы пересели в про-
сторный, чуть грязноватый русский вагон. II, наконец,
нам навстречу поплыли запорошенные снегом поля, заин-
девелые смоленские леса, затянутые льдом болотца; мороз
разрисовал окна тысячью звезд. Валентин Сергеевич вы-
сматривал сквозь нпх в утреннем свете наплывающие зна-
комые платформы.
— Моя дорогая, вы можете подтвердить, что за все
это время я не сделал вам пи одного замечания. Я не дес-
пот. Вы нездоровы. Но следует делать над собой усилие,
еслп не желаешь ставить близкого в безвыходное положе-
ние. То, что вы устроили с Новосельским, непоправпмо.
Постарайтесь в будущем не повторять таких историй, ина-
че нам придется создать для вас санаторную обстановку.
Я повесила голову и не возражала. Беспокойная
радость, ожпвлявшая меня в пути, вдруг сменилась апа-
тией. Мне казалось, что внутри все отмерло — потребность
бупта, самостоятельности, свободы. Человек, которому
можно говорить правду, был фикцией. Где искать его?
Средн тупых п самодовольных? Среди слабых, больных,
искалеченных, нервных, истерпков, любящих самобичева-
ние и негодных для жизнп? Среди наглецов? Среди силь-
ных? Но эти слепы на все, кроме своей собственной силы.
Тут я впервые поняла, как мпого значит человек для
человека. Мы пустеем среди пустых. Множество тем отми-
рает в пас только потому, что пм нет отзвука. Миры рвут-
ся пз нас, томясь о воплощении, п угасают, как туман, в
зрачках скептпка, ооывателя, кретина. Убийство па каж-
дой улпце, в каждом доме, в каждой комнате, убийство
людей друг другом, медленное, изо дня в день... Валентин
Сергеевич мог радоваться — я возвращалась в привычную
пустоту. Подняв голову к сеткам, я стала смотреть па своп
чемоданы п думать о предстоящих приемах и вечерах. Мы
167
заговорили по-прежнему, беглымп словечкамп. я переби-
рала в уме туалеты, вспоминала рисунок дивных кру жев,
купленных в Австрпи.
— Петербург,— произнес муж.
В сером утро, зимний, темный, бескрасочный надви-
нулся на нас огромными, циркулем размеренными про-
странствами молчаливый, чиновный и призрачный, един-
ственный город в мире — Петербург.
Глава третья
Насталп годы ничем не омраченных дамских фуфаек.
Газеты стали патриотичными, даже «те, которые». Читая
их, мы умилялись от любви к солдатикам. /Кены интендан-
тов вязали фуфайки. Интеллигенты откладывали от каждой
выкуренной папиросы одну не выкуренную,— для посы-
лок в армию. Установились новые ходячие приветствия,
характеристики, даже своя география. У кондитеров, та-
бачников, галантерейщиков и спичечников был в моде
бельгийский король Альберт, положивший основание мно-
гочисленным родам папирос, пряников и галстуков.
Переписка моя с Екатериной Васильевной прекрати-
лась. Вышло само собой: когда внутренняя зарядка исчер-
пана, все в мире естественно распадается, за исключением
разве людских отношений; они еще мнимо существуют в
найденной раньше форме и переходят в законное лицеме-
рие. Этого я не хотела. Когда писать стало пе о чем, кон-
чила переписку. Так же точно поступила и она.
Я жила, как жили вокруг мепя все. В смутном и при-
близительном чувстве окружающего, в нетерпении, в суе-
те, в нарастающей незаконченности дел, помыслов и
намерений.
Первое резкое впечатление, полученное за этп годы,
было необычайно. Однажды почыо я проснулась от стран-
ного шума. Ночник освещал спальню; в вей никого не бы-
ло. Я встала, прислушиваясь; шум доносился пз соседней
комнаты, служившей нам чем-то вроде склада. В пей по-
мещались старые супдукп, архив, ненужная мебель, ков-
ры, убираемые па лето. Я увидела свет из-под закрытой
двери, повернула ручку и вошла.
Комната освещалась неполным электрическим светом.
Внизу стояли, наваленные друг па друга, дорожные чемо-
даны и саквояжп. Они были раскрыты, выпотрошены, пе-
168
ревернуты. Лоскутки, бумажки, обрывки веревок валялись
вокруг них. Спиной ко мне, на корточках, сидел мужчина
и рылся в этих бумажках, как безумный. Я вскрикнула.
Он повернулся ко мне лицом и рассеянно произнес:
— Aline, очепь жаль, что я разбудил вас... Не помните
ли вы, куда делась та квитанция... квитанция... одним сло-
вом, та самая...
Говоря, он продолжал рыться. Перебирал одну за дру-
гой бумажки, разворачивал, прочитывал и снова бросал.
Я смотрела на него в полном недоумении.
— Ах, что у вас за память! Ну, помните, в Цюрихе...
Тысяча франков.
— Да на что опа вам?
— Aline! — Он встал, положил мпе руки на плечи и
посмотрел на меня со смесью хитрости п трусливости.—
Вы оказались умницей. Обстоятельства удивительно, уди-
ви-тельно переменились. Хорошо, что я об этом рассказы-
вал в обществе. У вас теперь репутация... Одним словом,
бумажка принесет свою пользу.
Оп снова сел на корточки п стал перебирать лоскутки.
Я пожала плечами и ушла спать. Утром Валентин
Сергеевич принес мне газеты и с хитрой улыбкой достал
из бумажника старую смятую квитанцию. Так я впервые
узнала о надвигающейся революции.
Бумажка действительно принесла ему пользу. Первые
дни революции оп показывал ее меланхолически, даже с
улыбочкой:
— Жена у мепя давно интересовалась революционным
движением. Как же, как же, в первый год войны мы
предвидели возможность переворота. Встречались кой с
кем пз эмигрантов в Цюрихе...
Потом, в октябрьские дни, оп спрятал бумажку в бу-
мажник, чтоб окончательно вынуть и утвердить ее под
рукой, в жилетном кармане, для бесчисленных хождений
в Нетросовст, исполком, паркомпрос, жилотдел и т. д. Он
ухитрился при ее помощи забронировать нашу квартиру,
спасти мебель, рояль, картины; опа же спасла его от
обыска.
Засыпая все с тем же выражением трусливой хитрости,
похудевший, небритый, подергивающийся от нервного
тика, он бормотал сквозь дремоту:
— Золотая рыбка... Именно... Есть такая сказка, Aline,
про золотую рыбку. Хи-хи-хп, миленькая моя, кто бы мог
думать, что ваша квитанция окажется золотой рыбкой.
169
Вадбольского расстреляли, а я жив, Мплорадовпч аресто-
ван, а я ничего подобного. Хотпте, уеду завтра в Крым?
Хотите, освобожу Милорадовпча? От золотой рыбки чего
ни попрошу, всего добьюсь...
И в один прекрасный день оп потребовал от золотой
рыбки, чтоб она разрешила ему выехать на юг. Это похо-
дило па бегство. Кружева, драгоценные вышивки, белье,
платье, смятые в комок, засунуты были как попало и куда
попа'то. Брильянты запиханы в мыло, картины вырезаны
из рам и скатаны вместе с клеенкой. Несмотря на ухищре-
ния Валентина Сергеевича, мы попали вместе с другими
в теплушку, где кричали день и ночь грудные младенцы,
роняемые друг другу на головы п па колени. Я потеряла
всякую способность чувствовать. Запах пота, грязи, жен-
ского молока, пеленок, немытых волос, паровозной копоти
убпл мое обопянпе. Валентин Сергеевич обнаружил изу-
мительную приспособляемость. Он сделал четыре узла на
концах большого носового платка и надел его себе на лы-
сину. Он разговаривал решительно со всеми тоненьким
голосом, усвоив какую-то неестественную вульгарность
жестов и синтаксиса. Он тютюкал даже грудным младен-
цам, щелкая им перед носом пальцем и сладенько улы-
баясь. Он жаловался всем на полное разоренье, беспросвет-
ную бедность н, не стесняясь, брал и ел сухари пз черного
хлеба, которыми соседи с ним делились. Но каждые чет-
верть часа придвигался ко мне и щупал золото в моем
поясе, мыло у меня на груди п шппел сквозь зубы, чтоб я
держала себя проще и естественней. Эта комедия заста-
вила мепя задуматься о прочности того общего облика
человеческого, который дается «положением». Стоит изме-
нить па кратчайший срок сферу действия человека, как
оп тотчас же меняет обличье; самые устойчивые вещи ока-
зываются не прочнее слоя пыли под ветром.
<огда мы перевалили в четырнадцать дней через Во-
ронеж, у вас оказался новый попутчпк, директор гимназии.
Он был выброшен в Воронеже со всеми своими пожитками
пз^такой же теплушки, как наша, с неделю ждал поезда п
набился к нам, подкупив кондуктора десятком яиц.
Невежественная масса высадила меня за пропаган-
ду, хотя нпкто даже пе понял, что имел я в виду,— объ-
явил оп в первую же минуту, как угнездился.— Второй
раз высаживают, а еду я из Твери. Вот вам наш преслову-
тый народ. О, подвиньтесь, пожалуйста, мадам, что это у
вас рядом с жестянкой шевелится? Положите, пожалуй-
170
ста, под ноги, не нужно занимать места для сиденья веща-
ми. Позвольте, я помогу... Раз-два... и...
— Отдай ребенка! — взвизгнул нечеловечески острый
голос.— Куда суешь? Глаз у тебя, что ли, нету, ребенка
за поклажу принял! Недаром, знать, и высаживали, пшь
скорый какой. Погоди, погоди, опять высадим.
Директор гимназии отнял руку от шевелящегося ко-
мочка, оглянулся во все стороны п виновато улыбнулся.
— Я, гражданка, не имел ни малейшего намерения,—
успокойтесь. Вот так и разжигаются народные страсти.
Случай со мной в этом отношении страшно показателен.
Гражданин, что вы кушаете, огурец? Имейте в виду, на
юге свирепствует страшнейшая холера. Если вы непре-
менно хотите есть, то советую вам очистить его перочин-
ным ножом. Да, так я хотел рассказать об этом случае.
Он расширился на своем месте, уместив обе погп па
чужом чемодане, правую руку на чьем-то плече, а левою
вращая вокруг лица взамен вентиляции.
— Случай мой заключался в самой обыкновенной об-
щительности. Я рассуждаю так: все мы едем пз Совдепии
с полным комплектом своего семейства — значит, пересе-
ленцы. Значит, всем солоно пришлось. Каждый про себя
ругает, что может. Я же за последние месяцы в Тверп
обосновал свою теорию недовольства и вздумал изложить
ее публично в полной уверенности, что опа объединит умы.
Вообразите, вместо этого шум, придирки... Я никогда пе
позволю нанести себе физического оскорбления без того,
чтобы пе ответить... И, такпм образом, тридцать душ па
одпого, вещи на землю, меня на вещи,— я к начальнику
станцпп, а поезд ушел.
— Да ты сам бы рукам воли пе давал!
— Гражданин, я вас прошу меня не тыкать. Вы не
имели чести быть мопм попутчиком в означенном поезде...
Самое же комичное во всем этом была темнота, невеже-
ственность, дух противодействия, прежде чем кто-либо по-
нял меня. Я замечаю, гражданин, что вы все еще кушаете
огурец с кожурой. Вы нарушаете требования санитария.
Предположите, что у вас холера. Предположите, что поезд
идет, не останавливаясь. Куда мы денем ваши экскремен-
ты? Вы перезаразите весь поезд, послужите основной ба-
зой для холерной инфекции п погибнете самп, погубив
окружающих.
Рядом со мной пожилая монахиня глубоко вздохнула и
надвинула на ушп клобук. Крестьянин, евший огурец, вы-
171
ругался и положил в рот сразу весь остаток, оттянувший
ему щеку, как мяч. Валентин Сергеевич незаметно отодви-
нулся от него.
— Мы пе общественны,— продолжал директор все бо-
лее громогласно,— в этом паше отличие от Европы, где на
каждом квадратном аршине вы найдете бак с кипяченой
водой. Теория же моя могла бы открыть нам глаза на при-
чины нашего исторического банкротства. Я так рассуж-
даю: по имя чего делают разную суматоху па земле, в том
числе и революции? Во имя массы, для массы, прикрыва-
ясь массой. Для массы издают законы, ловят и вешают
людей, изобретают машины, печатают книги, устраивают
революции. И скажите мпе на милость, просила ли масса
хоть о чем-нибудь пз всего этого? Какое ей дело! Вы обра-
тите внимание: каждое новшество, каждая перемепа, пусть
даже самая благодетельная, ведет к неудобству. Каких
трудов стоило выгнать мужика пз курной избы и пересе-
лить в человеческую, каких усилий — введение новой ма-
шины. Массе приятно только привычное. Вот я вас п спра-
шиваю: если у иного человека иголка в теле ходит и оп, но
усидев па одном месте, хочет все перевернуть, то почему
же па массу сваливать? При чем опа тут? Я сам — масса,
вы — масса, другой, третий — масса. Мы бежим. Мы ни-
чего не хотим, кроме того, что было. Мы пе желаем беспо-
коиться... Мы хотим оставаться в покое. Вот в чем моя
теория всеобщего недовольства, вы понимаете. Все люди
недовольны тем, что им беспрерывно навязывают участие
в истории. Л навязывают им участие в истории те самые,
у которых пет дела, так называемые безработные. Опп со-
чиняют историю, чтоб найти себе применение, вроде акте-
ров, пишущих пьесы, чтобы иметь выигрышную роль. На
этом основании я пришел к выводу, что необходимо систе-
матическое истребление безработных во всех частях света.
Я... гражданка, вы давите мпе погу своим сапогом. Убеди-
тельно прошу вас убрать его куда-нибудь в другое место.
— Л вы мне па плечо руку не кладите.
—- Я пе подозревал, что моя рука причиняет вам не-
удоосгво. Согласитесь, однако, я не могу оставить ее ви-
сеть в воздухе.
— Подвиньтесь чуточку, всем места хватит.
Вы рассуждаете по-жепскн. Подвинуться некуда,
можно только съежиться... Аи-ай-ай, уберите вещи, убе-
рите ноги, руки, мпе дурно, у меня при...
С нашим оратором сделался приступ чего-то, очень
172
похожего на холеру. Поезд шел, как черепаха. На жар-
ких пригорках виднелись хатки, окруженные садами спе-
лых черешен. Мимо проползла будка, кусочек дороги,
шлагбаум, длинная платформа. Мужик, овшпй огурец, пе-
реглянулся с соседом, и вдруг вещи несчастного дирек-
тора гимназии, одна за другой, полетели на платформу, а
вслед за ними и оп сам.
— Незаконно,— кричал оп, вскочив п побежав за по-
ездом.— Вы ответите... вы...
В вагоне нашлись возмущенные голоса. Кое-кто требо-
вал, чтоб староста, высокий студент, молчаливый, как исту-
кан, остановил поезд. Студент пожимал плечами. Бабы
злорадствовали, Валентин Сергеевич хихикал. Мужик с
огурцом спокойно произнес:
— Человек поврежденный, куда ему дальше ехать!
Здесь места хорошие, хлебородные, чернозем. Пущай жи-
вет, тут ему как нельзя лучше.
— Для дальнего следования онп пе подходят,— неожи-
данно вмешался мой сосед, худенький мастеровой.— Не
беспокойтесь, к ихней же пользе.
Так мы и бросили автора теории о всеобщем недоволь-
стве. Ползли еще сутки, потом еще сутки, еще сутки.
И, наконец, сквозь немецкий кордон, попали в страну бе-
лых. Здесь Валентин Сергеевич мгновенно изменился.
Платок с узелками исчез, дав место панаме. Круглый лор-
нет в золотой оправе по-прежнему улегся в кармане, а
реденькие усы и бородка были тщательно сбриты. Сладень-
кого тона, растерянности, пришибленности как пе бывало.
Не успела я оглянуться, а уж у пего нашлись знакомые,
сослуживцы, родственники. II в один прекрасный день ои
объявил мне, что становится государственным деятелем.
Для этой цели оп должен быть свободен во всех отноше-
ниях, а потому устроит меня па маленьком морском
курорте, сам же вернется в центр. Я пе противоречила.
У меня пе хватило даже духу отстоять своп брпллпапты.
Валентин Сергеевич убедил меня, что хранить пх при себе
опасно и что одпнокая женщина всегда подозрительна для
профессиональных воров. Словом, вышло так, что я очути-
лась па маленьком кубанском курорте, почти с четырех
сторон окруженном морем. Я жила в большой даче с тре-
мя другими дамами, чьи мужья превратились в государ-
ственных деятелей. Я пишу тут нашу дамскую историю,
а потому нимало пе касаюсь государственной деятельности
наших мужей. Должно быть, опа протекала нормально, так
173
как они навещали нас еженедельно, привозя множество
приятных вещей и отвечая на наши вопросы горделивыми
улыбками. Мы жплп, купались п тратили деньги. Сплетни-
чали немножко. Кое-кто нашел себе развлеченье^ поли-
тике; тогда началось чтенпе газет, интрига, борьоа влия-
ний, устройство кузенов п секретарей.
Я осталась в стороне от всего этого, утомленная страш-
ной внутренней пустотой и безлюдпем.
Единственный человек, с кем я общалась, был старый
камергер Ф., доживавший свой век па запущенной даче с
камердинером, кухаркой и большой ручной черепахой,
знавшей свою кличку. Старик остался как-то один на пля-
же, уронил палку и беспомощно искал ее по земле, шаря
руками не там, где она лежала. Большие выцветшие глаза
его смотрели мимо палки, губы двигались, он походпл па
слепого. Он и был им, пз странного тщеславия не призна-
ваясь себе в меркнувшем зрении. Я вложила палку ему в
руки. Спустя несколько дней мы присели рядом на скамей-
ку и разговорились.
Он отчетливо зпал два царствования со всеми интим-
ными подробностями. Относился критически к тому, что
пережил, был европейски образован, галантен, тонок той
тщательной топкостью, цену которой знает лишь че-
ловек равной культуры и которая всем остальным кажет-
ся счастливою простотой. К моему изумленью, это был
первый человек, от кого я услышала одобренье боль-
шевикам.
— Вы поймете меня, мплая, когда доживете до моих
лег. В затеи вашего мужа и генерала Деникина я не верю.
Они потерпят пораженье, и не потому, что в них нет ге-
роизма или честности, а потому, что у них нет лозунга.
Знайте, что старая армия распалась, ибо умерла ее идео-
логия. Нп пушки, нп ружья, пи снаряженье, пн генерали-
тет по составляют силы, пп множество вымуштрованных
солдат.^ Силу составляет лозунг, пока он пе пзжпл себя.
А судьба всех лозунгов одинакова: сперва они актуальны,
потому что соответствуют воле парода и цели предприя-
тия, потом опп формальны, пх исповедуют, привыкнув к
ним и уже пе замечая, что цель п воля передвинулись; н,
наконец, опп фиктивны,— это когда пх даже исповедовать
перестают, а лишь донашивают, как одежду: вот тут п па-
ст\ иает конец предприятия. Банкирский дом — Европа et
Colonies лопнул. Поверьте мпе, это конец предприятия,
— Неужели вся наша идеология изжита?
174
— Загляните в себя. Я это предвидел еще в четыр-
надцатом году, за неделю до объявления войны. Мы были
поголовными неврастениками. Если бы нам предложили
еще сто лет жизни, что бы мы стали делать? Уверяю вас,
мы занялись бы классификацией прошлого. Мой лакей зо-
вет это приведением в порядок письменного стола. Все пе
только сказано, прочувствовано, изжпто, но и пересказано
другими, переведено на все языки. Заметили вы, что паше
поколение уже ничего пе может завещать младшему? Ни-
чего! Между нами пропасть. Мы слишком рафинированы
для них, слишком. Опп начинают сначала.
— II вы думаете, что большевики...
— Они замечательны тем, что это не только полити-
ческая партия. Будь они только политической партией, я
бы поместил пх внутри круга, а пе снаружп. Но эти люди
прпнеслп с собой мировоззрптельпую систему, и вот в этом
пх сила п преимущество. Я не могу разобраться в этом
мировоззрении. Опо для меня дико, топорно, невероятно
ограничено. Однако же, мплая, вспомните, чем казалось
• христианство образованному эллипу в начале нашей эры.
Мог ли он предвидеть те комплексы тончайших идей, ту
атмосферу великой нежности, тот оплодотворяющий фер-
мент для искусства, этики, права, которые выявлялись пз
христианского мировоззрения в течение веков. Не каза-
лось ли оно ему в высшей степени грубым, примитивным,
однобоким, даже циничным? Вот и нельзя судить на па-
шем месте. Будем же мудро молчаливыми.
— Но вы пе можете сравнивать пх с христианством.
Ведь опп же борются со всякой религией п провозглашают
материализм и безверие.
— Мой друг, всякая политическая партия оставила бы
религию в покое. Только новая религия идет войной на
старую. Что заложено в кличках? Слово — это лишь за-
пертая па замок дверь. Сущность пе в замке и даже пе в
двери, а в том, куда мы входим через эту дверь. Так бы-
вает и со всяким новым словом, провозглашающим себя
самого. Как раз в пх борьбе с религией я и усматриваю
плодотворное доказательство моей мысли. Кто бы пи были
опп, я пх приветствую. Я приветствую пх потому, что опп
прпнеслп с собой новую систему пдеп п, значит, новую
организацию наших стареньких, заштопанных земных
ценностей. А это обещает нам вторую молодость и еще
несколько веков жизни старухе земле.
— Но они убьют вас.
175
Старик взглянул на меня большими незрячими гла-
зами.
— О! Именно потому я приветствую их. Да, они уиыот
меня, чтоб жить вместо меня.
Он встал, оперся па палку п улыбнулся иолыпоп, олед-
пой улыбкой царедворца.
— Приходите посмотреть па мою Нетти. Я нс знаю ни
одной женской головки, которая могла бы поспорить в
прелести с головкой черепахи. Я пе знаю более кротких,
более грустных, более выразительных глаз. Странно, что
ни одному художнику это не приходило в голову.
Мы расстались, а па следующее утро приехал курьер
от мужа со следующим лаконическим письмом:
«Aline, уложите все вещи и ждите мепя. Я еду в Евро-
пу и беру вас с собой. Я сохраню за границей пост и оклад
министра. Целую тысячу раз. Будьте осторожны, никому
пе говорите о моем приезде».
Ужас охватил меня при одной мысли опять возвра-
щаться в Европу, опять вести страшную, бездомную жизнь
срезанного п лишенного корней растения. Всей сплои
оставшегося во мне инстинкта я цеплялась даже за эту не-
уютную осеннюю землю маленького приморского городка,
я пе хотела никуда уезжать и со страшным, удивительным
упорством воспротивилась вам, когда вы, Вилли, наконец
появились у меня в каком-то диковинном мундире, с бе-
гающими глазами и с отвратительной улыбкой. Так от-
чаянно хотела я, чтоб вы уехали одни, и странно, вы по
очень настаивали. Вы проявили па словах необыкновен-
ную заоотлпвость, но вы уехали, захватив с собой не толь-
ко портфель министра, а и, по рассеянности, моп бриль-
янты. Прощаясь, вы забыли передать мне деньги п, опять
по рассеянности, даже пе упомянули о них. Вашу после-
дующую жизнь я могу представить себе довольно реально
благодаря сведениям других жен о своих мужьях. Вы,
должно оыть, все еще министр, а может быть, и член при-
дворного общества какого-нибудь пз претендентов па рос-
сийский престол. Вы заседаете, слушаете доклады, ездите
на деловые свидания. Вы рассказываете в интимной бесе-
де с женщинами, как большевики замучили п отравили
вашу жену, похоронив ее труп в братской могиле. Вы со-
бираете подписи под обращением к Вильсону, Нансену,
Пуанкаре, Ллойд-Джорджу с мольбою пе оказывать помо-
г>
176
щп голодающему русскому пароду, для которого лучше
умереть святым, чем спастись при большевиках. Вы ст и-
те в прихожей различных министров финансов, ходатай-
ствуя о кредитах. Вы купили себе недвижимость. II вы
шли за своим веком, подражая ему в любвп к модным сло-
вечкам; вы куковали без передышки: «Интер пптер-пптер-
венцпя»... Поправьте, в чем я ошиблась!
Но зато вы сами, Вилли, вряд ли можете вы предста-
вить себе то, что пережила за эти годы я. За вычетом
вывороченного позвоночника, срезанных грудей, сиденья
в Чеке и похорон в братской могиле, которым вы, к сожа-
лению, самп пе верите, чему доказательством ваш упор-
ный отказ дать мне развод,— за исключением всего этого,
что можете вы представить себе о моем существовании?
Эти записки идут вам навстречу. Не утруждайте ваш госу-
дарственный лобик, я сама расскажу вам все по порядку.
Вслед за вашим отъездом уехали, даже не успев преду-
предить пх, н мужья мопх трех соседок. Мы остались
почти без денег. Я была одинока, но у них были дети, у
двух по одному, у третьей двое. Теплая южная осень сме-
нилась дождями, сыростью, норд-остом. Прислуга ушла,
наговорив нам дерзостей п потребовав на прощанье за три
месяца вперед. В газетах стали печатать приказы: в одном
объявляли мобилизацию, в другом вешали дезертиров, в
третьем эвакуировали. Из Новороссийска отошел послед-
ний пароход вместе с Врангелем. Очевидцы рассказывали,
что офицеры штыками разгоняли публику, стремившуюся
попасть па пароход, и шпалерой стояли по дороге на при-
стань, покуда перетаскивались ящики, ящики, ящики с зо-
лотом, серебром, драгоценностями, старинными вещами.
А потом и газеты перестали выходить.
Наш маленький курорт, как вам известно, возник из
бывшей колонии каторжан. Туземцы—потомки уголов-
ных — полуказаки, полурусские, знавшие до сих пор лишь
выгоду от курортников, поспвшпх им золотые яички, ре-
шили поступи!ь, как дед и баба пз сказки: чем ждать каж-
дый день по яичку, пе лучше ли зарезать курицу и выпо-
трошить у пее из жпвота сразу все яйца.
Электричество прекратилось, воду перестали развозить,
в лавках исчез хлеб. Три дня до прихода красных туземцы
резали кур. Я знала, что мой старик камергер остался
одии-одипешенек, так как лакей п кухарка ушли от пего в
первые же оеспокойные дпи. Но я боялась пойти к нему.
Мы сидели, четыре женщины с четырьмя детьми, в огром-
177
ной пустой даче, темной п истопленной, без каплп воды,
без крошинки хлеба. Для детей оставалось еще печенье
«альбертпки», которым мы скупо кормплп их три дня.
Ночью раздался страшный стук в ворота. Детп заплакали.
Мы зажалп пм рты. Стук повторился, стал грозным, пере-
шел в удары топора по дереву. Нашп ворота разлетелись.
Я подошла к тоненькой дачной дверп и спросила:
— Кто стучит? У пас дети спят.
— Открой, пока не взломали!
Я открыла дверь похолодевшими руками. Я не могла
говорить от страшного трепета,— у меня трепетало серд-
це, губы, артерии. В совершенной темноте к нам ворва-
лось несколько бандитов. Один пз нпх нащелкал зажпгал-
ку и все время держал ее, заменяя новой, когда она дого-
рала. У пего было безусое и безносое, искаженное сифили-
сом лицо. Оно показалось страшным детям, закричавшим
в диком ужасе. На пи\ прикрикнули. Начался разгром.
Обручальные кольца, кресты, брошки былп сняты с
нас, часики сорваны. Были перерыты сундуки, разброса-
ны белье и платье. Грабеж велся с лихорадочной поспеш-
ностью. Спрашивали вино п золото, оглядываясь на двери,
прислушивались к выстрелам. Детп спасли нам тело. Они
мешали, кричали, взвинчивали нервы, путались под нога-
ми. Нас не тронули.
Когда они ушли, мы остались одпи среди ночп в раз-
грабленной даче, со взломанными воротами. Грабеж мог
повториться. Мы взяли поэтому детей и ушли пз дачи,
оставив ее на произвол судьбы. За нею был небольшой са-
райчик для коз, с сеновалом на чердаке. Мы залезлп па
сеновал и зарылись в сено. Мать двух девочек, самая стар-
шая пз нас, оыла больна пороком сердца. К утру с пей
сделался сильный сердечный припадок. Я вспомнила, что
у камергера всегда былп под рукой ландышевые каплп и
дигален. Пришлось побороть страх и выбежать на улицу.
Занималось утро. Над морем стояла горизонтальная алая
полоска, предвещавшая ветер. Улицы былп совершенно
пусты, дачи закрыты п безмолвны. Я свернула на бульвар-
чик, где в оливковой роще, почти у самого моря, находи-
лась дача камергера. Здесь я заметила некоторое ожив-
ленье. Две жепщпны-гречапкп стояли у калитки и неисто-
во ругались. Я подошла. Обе тотчас же сунули что-то под
передппк, оглядели меня и молча разошлись в разные
стороны, пе отвечая на моп вопросы.
Как и следовало ожидать, камергер был дочиста ограб-
17 S
лен. Услышав мой голос, он попросил меня обождать п вы-
шел не раньше, чем привел себя в порядок. Он улыбался.
— К счастью, дигален был у меня в кармане, вот оп.
А ваше предсказанье не исполнилось, я жпву еще... Толь-
ко Нетти, Нетти!
На полу у его ног я заметила черепаху. Ее маленькая
головка была придавлена к земле чьим-то каблуком, лапы
распластались безжизненно.
— Она умерла, как настоящая женщина. Этот пан-
цирь мог бы спасти ее от всех политических переворотов...
Но когда к нам вломились люди, мы не смогли обойтись
друг без друга. Я позвал ее: «Нетти», она тотчас же вы-
ползла и со всей черепашьей скоростью бросилась ко мпе,
забыв об опасности. Один пз громил раздавил ей голову.
Чудные кроткие глаза вытекли. Это последняя любовь в
моей жизни, и я счастлив, что она не убила во мне веры
в женщину. Но куда же вы, дптя мое? Я не могу позволить
вам идти одной. Я провожу вас.
Он надел шляпу, взял палку, и мы вышли вместе. Под
юмористическим тоном его я слышала трагические потки.
Мне показалось немыслимым покинуть старпка одного, п,
согласпвшпсь на эти проводы, я просто-напросто решила
оставить его у себя.
Но дома пас ждал новый сюрприз. Мать обеих девочек
умерла. Две мои соседки лихорадочно связывали пожитки,
опп хотели па катере добраться до Новороссийска, где у
нпх былп родственники. При виде меня с камергером од-
на пз нпх бросилась мне навстречу:
— Александра Николаевна, голубчик, здесь оставаться
дольше — безумие. Мы решили ехать. Сестра узнала, что
сейчас отходит катер. Что вы думаете предпринять?
Я поглядела на старпка, побелевшего в одну ночь как
лунь, по стоявшего поодаль с любезной улыбкой. Вспомни-
ла бесконечные пашп метапья с Впллп по заграницам.
Представила себе Новороссийск, шумный, пыльный, чу-
жой, без единой знакомой души—и твердо ответила:
— Останусь здесь.
— Ах, вы снимаете нам камень с шеи. Мы просто го-
лову терялп, как быть с Люсей и Валей. Подержите пх,
дорогая, у себя, покуда за ними не заедет тетка. Мать пе-
ред смертью сказала, что уже написала и ждет ее со дня
па день. Вот здесь, па листике, ее последние слова, адрес.
А т>т, в узле, что у ппх осталось цепного. Ну, прощай-
те, пе теряйте мужества...
179
Опп расцеловались со мной п, взвалив все свое имуще-
ство на плечи двух тощих уличных мальчишек, пойман-
ных на пристани, побежали прочь. Люся и Валя, бледные
петербургские девочки в веснушках, с золотушными роти-
ками и ушами, подошли ко мне из угла и без слез, в
каком-то оцепенении, схватили мепя за платье. Я огляну-
лась на камергера и вдруг почувствовала огромное душев-
ное облегчение, словно все пережитое с плеч свалилось.
Я крикнула ему звонким, молодым голосом, полная не-
ожиданной энергии:
— Дорогой друг, вы теперь пе смеете меня покинуть.
У вас пет Нетти, а у меня Люся и Валя. Оставайтесь жить
с нами.
В ту минуту я пе отдавала себе отчета в полной пере-
мене своего душевного состояния. Позднее я поняла, что
последнее спасенье человека — в реальной заботе о других.
Пустота, равнодушие, скука, томленье упали с мепя, как
чешуя. Душа выпрямилась с новой неожиданной упруго-
стью, с коротким чувством только сегодняшнего дня, с
суетой и заботливостью короткого, материнского зрения.
Это было моим обновлспьем.
Так мы и зажили вчетвером: старик, двое детей и я.
Началось с того, что аптекарша, встретясь со мной, при-
гласила меня пообедать. У аптекарши разорвалась кружев-
ная наколка при беготпе пз кухни в столовую. Я умела
штопать кружево или, по крайней мере, сумела суметь.
Тогда мпе стали приносить пх на дом. За кружевом по-
следовало белье, вышиванье, вязанье. Работы хватало на
всех нас. Камергер научился стряпать обед, собирал в
роще хворост. Девочки помогали мне. Вскоре весь курорт
знал мепя п мое маленькое семейство. Большевики пе тро-
нули пикого из пас, только отобрали все письма мужа и
взяли с мепя подписку о невыезде.
Но жить становилось все труднее и труднее. Девочки
обносились, долгожданная тетка не приезжала. Мало кто
мог шить и давать мне работу. Цепы поднимались. Я при-
ступила к распродаже моего добра. Еще несколько недель,
и мы проели пашу одежду. Камергер стал прихварывать.
Я подозревала, что оп сознательно морит себя голодом,
чтобы поскорее изоавить меня от лишней заботы. Тогда я
схитрила и стала выдумывать письма и посылки от мужа.
Оп видел так плохо, что не мог уличить мепя. Некоторое
время удавалось поддерживать в доме веселое пастроенпе,
а потом и в самом деле пришла посылка — от лакея ка-
ISO
мергсра. Он устроился поблизости на хорошем месте, пе
то заведующим транспортом, пе то председателем продо-
вольственной комиссии, узнал о своем бывшем хозяине и
прислал нам муки, крупы, сахару.
Старик расплакался, когда развязывал посылку. Успо-
коившись, он сказал мпе дрожащим голосом:
— Как хороша жизнь со всеми ее неожиданностями!
Учитесь, дитя мое, великой истине: все на свете относи-
тельно. Вот эта пшенная крупа — пе правда ли, она пшен-
ная — осталась все тою же самой, а между тем сколько
нужно было ввести перемен, каким различным воздейст-
виям подвергнуть человеческую душу, чтоб каждая кру-
пинка ее стала нам радостью. Поистине жизнь полна не-
прерывных сюрпризов. II если при каких-нибудь шестиде-
сяти четырех квадратиках шахматной доски неисчислимы
возможные комбинации, то подумайте, сколько комбина-
ций в запасе у жизни!
Я придумала новый способ заработка: пекла пирож-
ные в местные, еще пе закрытые кофейни. Когда пх за-
крыли, положение стало критическим. Опять аптекарша
надоумила мепя:
— А вы коржики пеките да возле почты из-под полы
продавайте. Самос людное место, п на службу народ мимо
проходит. Я думаю, в один час расторгуете.
Дома я подошла к зеркалу. II все-таки это было мое
лицо, несмотря на загар, обветренные щеки, гладко заче-
санные волосы. Это были мои руки, хотя и покрытые сса-
дппамп, царапинами, несмываемой смуглотой от карто-
фельной кожуры п угольной сажи. Чтоб не бросаться в
глаза, я пе надела нп кофточки, пн шляпки. В кухне ле-
жал оставленный нашей прислугой большой шерстяной
платок, прожженный во многих местах утюгом. Я папекла
коржиков, накинула на плечи этот платок, спрятала под
ним корзину п пошла к почте. Мпе пришлось пдтн по
главным улицам, и раза два милиционеры пытлпво загля-
дывали под мой платок. Проходя мимо исполкома, я услы-
шала топот копыт.
У дверей исполкома толпилось множество народу. Куч-
ка красноармейцев сидела неподалеку на земле. Большие
белые афиши, наклеенные на тумбу, извещали о митинге
с приехавшим из центра товарищем Безменовым. Я оста-
новилась по какой-то непонятной рассеянности и стала
глядеть на дорогу. Один из красноармейцев дернул мепя
за юбку:
181
— Тетка, что прячешь?
— Не хотите ли коржиков? — ответила я все так же
рассеянно, с непонятной для меня неосторожностью.
Красноармеец подмигнул соседу:
— А вот посмотрим, какие у тебя коржики, свежие ли?
— Горячие, с печки.
Я научилась говорить п интонировать простонародно.
Сдернув платок, я показала ему корзину с горячими кор-
жиками. В ту же секунду оп схватил меня за локоть и
крикнул во весь голос:
— Товарищ, держи, спекулянтку пзловпл!
Я стала вырываться с отчаяньем:
— Пустпте меня, дайте мне уйти!
— Так сейчас и пустим. Милиционер, иди, составляй
протокол!
— Не шумите тут, сейчас митинг начнется, ораторы
подъехали.
— Митинг начинается, а вы за спекулянтами пе смот-
рите! Что подумает товарищ Безменов, он сейчас пз цент-
ра. Ведите ее в милицию,— это говорил негромко худоща-
вый секретарь исполкома, зпавшпй меня в лицо. Не будь
столичного гостя, он выпустил бы меня. Я оглянулась во-
круг с отчаяньем. Корзинка моя ходила от красноармейца
к красноармейцу.
В эту минуту глаза мои встретилпсь со вглядом челове-
ка, выходившего пз таратайки. Он был в военной тужурке
и кожаной фуражке. Из-под околыша блеснули быстрые,
внимательные глаза. Короткая верхняя губа приподня-
лась над мелкими зубами. В ту же секунду мы узнали друг
друга. Не знаю отчего, но я вскрикнула, закрыла лицо
рукам и н попятилась от него па руки милиционеров. Ми-
лиция, тюрьма, Чека — все казалось мне отрадней, спасп-
тельпей, сокровенней, чем эта встреча. Я услышала голос:
— В чем дело?
— Спекулянтку с поличным поймали.
— Отпустите женщину, записав ее адрес.
Он совершил оеззаконпе. Это чуть-чуть утешило мс-
пя, точнее, уоавпло мне стыд. Когда я снова отважилась
взглянуть, товарищ Безменов поднимался по лестнице в
исполком, епппою ко мпе. Милиционер толкнул меня и,
даже не подумав спросить адрес, сказал примирительно:
— Чего глаза таращишь? Иди.
Я вернулась домой без корзинки, без коржиков п без
де пег.
182
Глава четвехмпая,
_ Тетя, тетя, у нас с обыском былп.
Навстречу мне кинулись Люся и Валя с оживленными
личиками. В жизни бедных детей это все-таки было собы-
тием. Я обошла комнаты. Что можно перерыть переры-
то. Не взято ни единой бумажки. На столе оставлен кло-
чок с выведенными па нем большими буквами:
«Удостовиряю, что производя обыск па квартпре граж-
данке Зворыкиной, вследствие которова ничего такова
найдено не оказалось. 3-го отд. 2-го участка Бычков».
— А где же камергер? — Я оглянулась вокруг ста-
рика нигде не было.
— Дядю взяли солдаты,— серьезно сообщила мне
старшая, Люся,— он очень радовался. Сказал: «Поцелуй
нашу добрую Алиночку и передай, что я весел и доволен.
Пусть она не скучает». Вот я теперь тебе передала слово
в слово.
У меня потемнело в глазах, п я опустилась па стул.
Забрать умного, доброго, почти ослепшего, седого как
лупь старика! Забрать моего последнего друга. И он радо-
вался, уходя, радовался, что лишним ртом будет у нас
меньше... Я опустила голову па стол п в первый раз за все
этп дни, за все эти годы разрыдалась. Плакала так, чтоб
изойти в слезах, умереть, больше не впдеть н не слышать.
Дети стали возле меня тихо, как мышп. Люся просунула
руку под мой локоть и прпжалась ко мне. Валя уцепилась
за юбку. Когда голова отяжелала от слез п я затпхла, дети
шепнули:
— Тетя, а мы печку затоппли.
Я вспомнила, что опп не ели с утра. Встала, сполосну-
ла лицо, подошла к печке, соображая, что можно сварить.
Они уже почистили картошку, вскппятплп воду. Мне оста-
валось назвать их умница мп п погладить по головкам.
Тогда Люся с таинственным видом сунула руку за пазуху
и вытащила оттуда письмо.
—- Тетечка, я чувствую, это для нас. Это на мамино
имя пришло.
Я распечатала письмо и прочитала несколько кривых
строк, наппсанных мужским почерком. Племянник изве-
щал свою дорогую тетю, что его мама сильно больна нер-
вами даже пе в состоянии лично писать и поручает это
ему. В имении у них тревожно, они переселяются в город
а городская квартира мала, и обстоятельства теперь такие
183
трудные, что они решительно не советуют тете перебирать*
ся к ним, тем более с детьми. Кстати же они не могут в
точности сообщить, когда именно переберутся в город. Да-
лее шли сообщенья о собственных новостях племянника, о
том, что его знаменитая премированная сука ощенилась и
он возьмет лучшего щенка с собой. Поклоны, поцелуи де-
вочкам, вопросы, нет ли вестей от «счастливца, пребываю-
щего впе сферы досягаемости», подпись «Ника».
Я прочла детям письмо вслух. К моему знанию людей
сегодня прибавилось еще нечто. Письмо не удивило и не
огорчило меня, только я подумала, что сестра покойной
ничего не знала об ее смертп, и я должна известить ее о
переменившихся обстоятельствах. Накормив детей, я от-
правила пх в город к своим заказчицам и уселась писать.
В нескольких словах я уведомила особу с больными нер-
вами о смертп ее сестры и поставила вопрос о детях, затем
сообщила о самой себе и своем отношении к покойной, да-
ла адрес и запечатала письмо.
Сделав это, я придвинула к себе единственный остав-
шийся лист почтовой бумаги. Закусив губы, с карандашом
в руках, медлила некоторое время, глядя перед собой, на
остатки убогого нашего обеда: солонку с солью п карто-
фельную кожуру. Две мысли жгли мне сердце, доводя до
исступления. Одна о камергере; я не могла оставить его
без помощи. Надо было сделать что-нибудь для спасенья
старпка, идти, просить, хлопотать, узнать, куда его взяли.
Другая... в ней едва было силы признаться себе самой.
Я пе могла допустить, чтоб он думал обо мпе как о спеку-
лянтке. Это поднималось и душило стыдом, зажигало бе-
шенством, воскрешало прежнюю Алппу, способную па
дикие выходки. Я чувствовала к нему ненависть, как к
одному нз виновников всех наших несчастий. Я была по-
страда вшей, была обывательницей, ненавидела большеви-
ков, как палку, бьющую меня без устали по голове. Но я
не могла перенести мысли, что он считает меня спеку-
лянткой.
Спекулянткой! Кровь бросилась мне в голову, я снова
схватпла перо и, пе раздумывая долго, принялась писать:
«Товарищ Безменов! (Сегодня я узнала впервые, что
так вас зовут.) Вы увидели меня на улице в руках красно-
армейцев, которые кричали, что я спекулянтка. Теперь вы
ооязапы узнать и все остальное. Да, я нарушила введен-
ные вами законы, потому что мне падо прокормить, кроме
184
себя, еще двопх детей и больного старпка. Вы разоршш
нас, отняли все, что мы имели, и взамен предоставили го-
лодную смерть. Я работаю где и как могу: шью, готовлю,
хожу стирать, нанимаюсь для чистки квартиры, для по-
денных работ. Я привыкла ко всякого рода труду. Но знай-
те, что в вашей стране, где совершена революция, работа
от 7-ми утра до 10-тп вечера пе спасает от голода. Мпе
осталось испробовать лишь ту форму унижения и труда,
которую вы называете спекуляцией, но вы отняли у меня
все, что я вынесла для продажи и что должно было накор-
мить мою семью. Вернувшись домой, я узнала, что старик
камергер Ф. арестован и уведен неизвестно куда. Заверяю
вас честью своей, он ни в чем не замешан и никогда но
был противником революции. Это может показаться неве-
роятным, но я клянусь всем святым, что от пего я слышала
самую умную п горячую защиту большевизма. Он почти
слеп, стар, болеп, нпщ. У него никого и ничего пет, кроме
меня, он умрет под арестом. Умоляю вас, прикажите его
освободить, расследуйте его дело. Не причиняйте никому
не нужных жестокостей, п я постараюсь пересилить свою
• ненависть к вам и вашему делу, ненависть, котором я не
могу и не хочу скрыть от вас.
А. Зворыкина».
Не дав себе опомниться и раздумать, я запечатала
письмо, надписала на конверте: «Тов. Безменову, спешпо»,
вакпиула все тот же платок на плечи и броснАась бежать
в исполком. Митинг уже окончился, народ разошелся.
Дежурный сказал мне, что тов. Безменов уехал в соседнее
село и вернется к ночи. Я сказала, что зайду за ответом на
следующий день, и ушла.
Но па следующий день ответа не было: дежурный сме-
нен другим, незнакомым мне, и ничего по мог сооощпть о
моем деле. Тов. Безменов срочно отозван в Екатериподар.
Единственное утешение заключалось в том, что все бума-
ги и письма былп ему вручены в последнюю минуту, п,
значит, он должен был прочесть мое ппсьмо.
Дпп шли за днями. Камергера не освобождали. До-
биться с ним свидания нс удавалось. II все трудней стано-
вилось добывать хлеб.
Люся и Валя, оборванные, с хроническим насморком п
красными, распухшими от холода ручопкамп, стояли часа-
ми в очередях, покуда я бегала на поденную работу. Жизнь
сузилась до животной борьбы за существование. Газеты но
1S5
попадали в руки, о книгах и мечтать было некогда. Все
шло мимо меня — события, люди, жизнь. Все та же сердо-
больная аптекарша, ставшая теперь служащей медспаба,
заходила изредка к нам, вводя нас в новостп дня: где что
дают, как добиться нужного удостоверения, куда припи-
саться. Она же разузнала, где камергер, п помогла мпе
наладить ему «передачу» — хлеб п печеные яйца.
Я разучилась спать. Помню, в детстве у нас была соба-
ка, страдавшая нервными припадками. Днем, среди сна,
опа неожиданно вздрагивала, потягиваясь, мотала голо-
вой; иногда, ве просыпаясь, судорожно лаяла и скребла
лапами. Сон мой стал отныне похож на сон этой собаки.
Не успею заснуть, как нервная дрожь потрясает меня с
пог до головы. Я открываю глаза, вскакиваю: что случи-
лось? Ничего пе случилось, детп спят возле, в окне чернота
южной ночи. Засыпаю опять для того, чтоб вскрикнуть че-
рез четверть часа. Все заботы дня, мука о хлебе, поющие
от усталости костп, боль в позвоночнике, трепет глазного
яблока п иеумолчпая работа сердца,— мучительнейшее пз
состояний человеческих, держали меня в постоянном на-
пряжеиип. По утрам от неполного сна у меня делались
головокружения; чтоб избегнуть пх, я научилась не сразу
вскакивать с постели, а медленно подниматься всем кор-
пусом, пе сгибая шеи.
Однажды к нам зашел почтальон. Он принес письмо иа
мое имя от тетки Люсп п Вали. На этот раз она писала
сама. Разумеется, она выражала глубокую скорбь по пово-
ду смерти сестры. Разумеется, милые сиротки для нее
всегда желанные гости, но под «всегда» подразумевалось
в эемя, за вычетом теперешней зимы, в которую приходит-
ся всем туго: пет помещенья, дров, хлеба, кроватей, неко-
му ходить за детьми. В частности, от покойной сестры
должны были остаться брильянты, золотые и серебряиыс
вещи п одежда. Мне пе следовало останавливаться перед
продажей одежды и серебра, что могло бы прокормить де-
'JCH и возместить мне за причиняемое беспокойство. Но,
конечно, брпльяпты и золото, особенно известные серьги
покойницы с большим солитером, она твердо падеялась
видеть, как незыблемое имущество сироток, в падежных
руках. Опа извещала далее, что эти падежные руки суще-
ствуют поилизостп от меня в лице мадам Кожинскоп, су-
пруги директора оанка, оставшейся па своей даче со всей
семьей и в качестве ее подруги охотно готовой послужпть
сиротам впредь до передачи пх имущества родной тетке.
186
Одновременно с этим письмом мадам Кожинская извеща-
лась обо всем пропсшедшем п, нет сомнения, зайдет ко
мне на ближайших днях. Следовали нежные поцелуи, доб-
рые советы, благодарность и подпись.
Я прочитала письмо с недоумением п вспомнила, что
забыла написать о грабеже на даче и об отсутствии у сирот
какого бы то нп было имущества. Достав пз комода узелок,
связанней в ту злополучную ночь моими соседками, я раз-
вязала его и разложила все, что у пас оставалось: две фо-
тографии умершей, ее обручальное кольцо на цепочке с
крестом, документы, несколько писем и фарфоровую чаш-
ку с блюдцем, которую я отложила, чтоб у детей осталось
хоть что-нибудь на память о последних земных часах пх
матери.
Не успела я перебрать эти вещи и обдумать письмо,
как в кухонную дверь громко постучали. Я оставила все
на столе п пошла открыть дверь. Передо мной стояла тол-
стая старая женщина в золотом пенсне, котиковом пальто
и повязанной поверх головы черной кружевной косынке.
Опа оказалась мадам Кожинскоп. Муж ее заведовал мест-
ным чусоснабармом ', п она безбоязненно разгуливала в
котиковой шубке.
— Мне надо видеть жену бывшего министра Зворыки-
на, — сказала опа, обнажая длинные желтые зубы.
— Она перед вамп.
— Ах, простите, вот не думала... Впрочем, времена те-
перь исключительные. Ну, здравствуйте, очепь прпятно.
Опа разделась не спеша и с сознанием своего досто-
инства. Потом высморкалась, вынула пз саквояжа письмо,
села на лучший стул, осмотрелась и приступила к делу.
— Я получила письмо от моей старой подруги и дове-
ренность па получение от вас имущества ее племянниц.
Вот тут приблизительный списочек вещей. Дело в том, что,
когда сестра моей подруги уезжала, подруга присутство-
вала при укладке и видела все вещи. Это я говорю, чтоб
вы не удивлялись, откуда она знает такие подробности.
Подруга пишет, что, может быть, кое-чего не хватает, при-
шлось продать па жизнь, так чтоб вы не стеснялись, это
ведь так теперь естественно! Но чтоб оставшиеся вещи и
главным образом серьги с солитером вы вручили на сохра-
нение мне.
Я улыбпулась.
1 Одни пз органов снабжения армии.
187
— Милая мадам Кожинская, очень жалею, что должна
разочаровать вас. Посмотрите сюда па стол, это все, ч
осталось детям от покойницы. Кроме того, есть еще посу-
да, детское белье и посильное платье, уже совсем изно-
шенное. Все, что было годно в переделку, я переделала
для девочек. Но теплого пе хватило. Они оегают у меня
налегке и постоянно простужены. Я продавала, конечно,
только свое собственное имущество.
Опа подняла брови:
— Мадам... ие знаю пмепп-отчества, вы шутптс, ко-
нечно? Вы хотите меня уверить, что вот этот мусор на сто-
ле, это все? А где же драгоценности, где...— Она лихора-
дочно развернула бумагу и принялась читать список пред-
метов, совершенно мне неведомых.
Я пожала плечами. Я напомнила ей о палете бандитов
и рассказала подробно, как мне достался узелок.
— Вы можете назвать имена тех дам и сообщить их
адрес? Нет? Жаль, очень жаль. Согласитесь, что это стран-
но, более чем странно. Я настаиваю на том, чтоб вы еще
раз хорошенько поискали. Наконец, где же детп, позовите
детей, они все-таки знают что-пибудь, могут засвидетель-
ствовать...
Я открыла форточку и позвала Люсю п Валю, выка-
пывавших у пас пз грядки последнюю картошку. Они при-
бежали и остановились в дверях, загорелые, гладко остри-
женные, в дырявых башмаках ц куцых кофточках, сши-
тых мною из материнской юбки. Руки и колонки у них
были в земле. Мадам Кожппская ахнула:
— Да какие же они... Вот пе ожидала. Вот могу вам
сказать... Несчастные, несчастные детп. Из такой богатой
семьи... Детп, вспомните, у вашей мамы были в ушах серь-
ги, хорошенькие такпе, с камушком, который сверкал, как
огопечек. Куда делпсь эти серьги, кто их взял?
Люся и Валя слушали Кожпнскую с недоумением, по,
когда опа заговорила с ними о покойной матери, схватили
ДРУГ друга ручонками и расплакались. Кожппская кину-
лась к ним, как ястреб:
Никого не боитесь, деточки, скажите мне всю прав-
ду. Я к вам от тетки приехала, привезла вам пирожков,
конфет, все получите, только пе бойтесь, скажите мне все,
без утайки: где мамины сережки? Где браслетка, часики,
кольца цепочка для часов, меховая накидка, кружевное
платье. Кто это все взял — назовите, не бойтесь, он вам
по повредит, мы его в тюрьму посадим.
188
Бедные дети вспомнили ночь налета, страшную ночь
маминой смерти и рыдалп теперь навзрыд, прижавшись
друг к другу. Я не могла смотреть на это издевательство
и схватила Кожпнскую за локоть.
— Вы растравляете им рапу! Что вам нужно от
них? Разве я не сообщила вам все подробности?
— Не смейте хватать меня за локоть! взвизгнула
вдруг Кожинская, потеряв всякую сдержанность. Пухлое
лицо ее исказилось вульгарнейшей бессмысленной зло-
стью.— Кто вы еще такая, чтоб дотрагиваться до порядоч-
ных людей... Вы мне ответьте сперва, где их имущество.
Налет, налет — пашлп дуру! У меня у самой три обыска
было, однако ни одного кольца не нашли. Так я п поверю,
чтоб у вас у всех не хватило сообразительности спрятать
драгоценности. Фу, а еще дама из общества, фу-фу-фу!
Лучше отдайте все, а пе то мы с мужем доведем до сведе-
ния, п вы поплатитесь!
Я слушала, подняв руки к вискам. В сознание медлен-
но, медленно просачивалось все, что опа кричала. Опа ви-
нила меня в воровстве. Она пришла требовать от меня
имущество двух несчастных нищих сироток, брошенных
на голодную смерть. Я посмотрела па свои распухшие, из-
раненные руки, искалеченные пальцы, почерневшие ног-
ти, шившие, стряпавшпе, стиравшие белье сыпнотифоз-
ных, и, пе находя слов, впивала ее крик.
— Убирайтесь! — истерически вырвалось вдруг у Лю-
си.— Уходите вон, воп, нс смейте трогать Алиночку!
Опа подбежала ко мне и уткнулась головой мне в юбку;
Валя кинулась за сестрой. Я опустила руки па их головки.
— Посмотрим,— прошипела Кожппская, поверпув-
пшсь к дверям. Но вдруг вернулась, схватила со стола
крестик и обручальное кольцо, крикнула еще раз «воров-
ка» н скрылась.
То, что я испытывала, походило па действие медленно-
го яда. Сперва только ожог, чувство невыносимого внут-
реннего жжения. Потом все сильнее, до дурноты, до обмо-
рока, до выворачивания внутренностей. Я не могла быть
Дома, мне надо было дышать, бежать, сказать кому-нибудь.
Ужас обваливался на меня каждую минуту, как крыша
Дома, начавшего разрушаться. Я перебегала от пего с мес-
та па место, с мысли па мысль. Как была, без платка, я
ринулась па улицу, к аптекарше.
День был грязный, пасмурный. Улицы пусты. На цер-
ковной паперти старуха богаделка по привычке сослепу
189
протянула руку за подаянием. Я не выдержала, останови-
лась возле нее п расхохоталась истерически. Хохот пере-
шел в рыдание. Она потянула меня к себе за юбку, и бес-
сознательно я опустилась вниз, на сырые каменные сту-
пени.
— Охо-хо-хо, молодагошка, знать, тебе пе легче нашего.
Посиди туточка, поплачь в полную волюшку... Вот
так. Жизнь-то, милая, не па сахар с маслом отвешивали.
В старину-то мпе умные люди, бывало, говаривали: терпи,
говорили, Христос терпел и нам велел... А сейчас я по-
другому: терпи, говорю, народ терпел п тебе велел... Я ведь
помню тебя, молодаюшка, помню. Даром что глазами сла-
ба, а всех помню. Ты в шелках ходила, под зонтиком.
Что ж, милеиька, делать-то, теперича поплачь-поплачь да
скажи про себя: народ терпел и мне велел!..
Пошла я к аптекарше уже с другими мыслями. Слезы
высохли, слова богаделки заслонили мерзкий фальцет Ко-
жипской, звеневший в ушах. Что такое со мной случилось?
Кошмар,— какой кошмар? С сотнями, с тысячами Дунь,
Матреш, Любаш случалось то же самое ежедневно, ежесе-
кундно, под всеми шпротами и долготами земного шара...
Сотип, тысячи изо дня в день могли незаслуженно полу-
чать удар кулаком — «воровку» — и пе сметь ударить в
ответ. У половины человечества — нет, больше — руки
былп подобны моим с детства и до старостп. У половины
человечества никогда не было полного сна, полной сыто-
сти, большего пространства жизни, чем удушливое, тем-
ное, тяжкое от работы сегодня. Хорошо, пусть станет
так и у меня.
Я выпрямилась и замедлила шаги. Новая гордость —
гордость отчаяния — стиснула мпе губы. Жаловаться я
больше не хотела. Все было справедливо.
Пе дойдя до угла, я столкнулась с аптекаршей, при-
наряженной для прогулки.
Вы ко мне, Сашенька? А я думала к вам зайти, са-
харку к чаю несу. Кстати же, милочка, предупредить
вас завтра праздник, передачи пе будет, а в воскресенье
до двенадцати утра примут.
Завтра праздник. Кожппская отняла у меня почти
весь раоочий день. Мука наша вышла до последней щепот-
ки, по карточкам не выдавали хлеб, дома ничего, кроме
картошки, — и па завтра пп одного заказа, никакой надеж-
ды заработать на ооед и иа хлеб для камергера.
Что же вы омрачплпсь? Заказов нету? А я вам хо-
190
рошпп совет дам, вы только послушайте меня. Завтра в
трех верстах от нас шоссе чпнпть будут, субботник. Пуб-
лики пойдет множество, все равно как для прогулки. Я раз
сама была на субботнике: у них, милая, весело, поют, пля-
шут. Пойдите-ка и вы с ними, да и детей заберите. Рабо-
тать не работайте, а так для впду. Вам за это, как участни-
це, два фунта хлеба дадут и горячее из котла, сами на-
едитесь и детей покормите. А хлеб можно сберечь для
воскресной передачи.
— Куда же мпе пойтп?
— К семи часам идите на сборный пункт возле почты,
а оттуда вместе с народом. Так уж я к вам больше не зай-
ду, берите-ка сахар.
Опа сунула мне бумажку с тремя кусочками сахару,
которого мы пе виделп месяца трп, поцеловала меня в
щеку и ушла к знакомым. Я повернула обратно.
Девочки встретили меня с болезненной нежностью.
Ласкаясь, Люся шепнула:
— Алиночка, ведь вы не отдадите нас этой ведьме?
Лучше мы поступим куда-нпбудь на службу плп в приют
пойдем.
Я обещала не отдавать пх отныне никому, вскппятпла
чай, дала им сахару и уложила пораньше спать. Сама же
легла, не раздеваясь, в предчувствии долгой бессонной
ночи. И все призраки, все ужасы пережитых ночей обсту-
пили меня, чтоб терзать до утра. В ушах стоял беспрерыв-
ный шум, временами переходивший в звуковую галлюци-
нацию. Я слышала стуки в двери, в окно, в крышу. Опп
начинались тихо и рассыпчато, как горох, а потом, уси-
ливаясь, переходили в набат. Отчетливо слышала я, как
меня звали по имени знакомыми голосами. Но я уже при-
выкла к этому слуховому обману и, лежа без спа, терпела
его. Потом началась дремота, прерываемая ознобом и
Дрожью. Наутро, торопясь встать, я забыла о своей обыч-
ной осторожности, и мне сделалось дурно. Побледнев, я
оперлась о столик, силясь сдержать головокружение и най-
ти утраченное равновесие. Через несколько мппут мпе
Удалось это; когда я выбралась на воздух, стало легче,
ы пришли втроем на почту, где уже собралось много
народу. Тут была самая необычная публика: молодежь пз
местных учплпщ и рядом — инвалиды, старпкп п старуш-
ки богаделки, кто покрепче. Дамы в шляпках, мужчины
пиджаках и пальто, красноармейцы, служащие, рабочие
опсервноп и табачной фабрик, кондуктора, члены совета
191
л исполкома. Сидевший на балконе служащий регистриро-
вал всех участников субботника. Потом мы двинулись пз
города, забрав у заставы под расписку лопаты, кирки,
тачки, кому что досталось. Мне дали легкую и удобную
кирку, следующей группе за мною — общую тачку и т. д.
Погода была ясная, безоблачная, безветренная. Мы с
детьми пошли па работу босыми, чтоб сберечь башмаки.
Идти было легко. Дышалось сухою ясною свежестью охла-
девшей земли, прелыми листьями и нежными струйками
йода, доносившимися от недалекого морского берега. Пе
доходя до шоссе, небольшой человек в парусиновых шта-
нах п непромокаемом пальто взобрался на придорожные
камни и поднял руку. Мы остановились. Оп начал звон-
ким голосом, прорезавшим прозрачную свежесть воздуха,
как алмаз режет стекло:
— Товарищи! Прошло всего лишь несколько педель,
как Советская власть очистила наш край от белогвардей-
ских банд. Вы были свидетелями, как деппкппскпе и вран-
гелевские генералы удирали, ограбив п прихватив с собой
все, что не крепко лежало. Вы видели, как они разоряли
дороги, сжигали мосты, взрывали железнодорожный путь,
ломали и портплп те части автомобилей п паровозов, кото-
рые не делаются в России и которых, следовательно, мы
не можем восстановить. Под предлогом любви к «единой
и неделимой Росспп» они ее всячески грабили, делили,
обезлюжпвалп, приводили в ппщету, ввергали в невольное
варварство и, словно самые лютые враги, словно древппе
полчища кочующих монголов, уничтожали за собой все
завоевания цивилизации. Пам досталась нищая страна.
Вы знаете, что жизнь паша была разрушена еще войной.
Не мудрено, что нам голодно живется, пе мудрено, что мы
раздеты, разуты, не пмесм самого необходимого, а власть,
сколько нп старается, пе в силах дать нам все, что нужно.
Если б паши враги сталп громогласно утверждать, что пам
живется адски трудно, мы бы в одпп голос ответили: да,
это так. По не в этом дело! Не в этом самое удивительное!
А вот в чем, товарищи: мы — разутые и раздетые, голод-
ные п холодные^ больные, измученные, мы, инвалиды, мы,
служащие п рабочие, всю поделю сгибающие спипу па
работе, мы, учащиеся, всю педелю епдящпе за книгой,—
мы вдруг забываем голод и холод, старость и усталость и
жертвуем добровольно паш свободный день, наш празд-
ничный отдых... для чего? Для того, чтоб разбивать кампп
киркою, возить щебень, копать песок, мостить дорогу,
192
дпллпр
МОСКВА
МЕСС
1924
«Месс-менд».
Обложка десятого выпуска — «Взрыв совета» — издания 1924 г.
Оформление выпусков художника А. М. Родченко.
для того, чтобы чинить шоссе, развороченное белогвардей-
ской канонадой. Пам за это никто ничего не платит. Но
это паше дело. Это наша страна, п мы добровольно идем
с киркой и лопатой на тяжелый труд в общую пользу. Вот
что я называю самым удивительным! II это удивительное
принесла с собой рабоче-крестьянская власть!
Он соскочил па дорогу. Сотни голосов крикнули: «Ура!
Да здравствует Советская власть!» II в один голос, не сго-
вариваясь, вся толпа, запрудившая дорогу, запела «Интер-
национал».
Незаметно для меня речь потрясла мою душу. Я по-
чувствовала себя частицей этой сборной толпы, этих
усталых, голодных, нищих, вышедших добровольно на
тяжелую п чужую работу. Забыто было то, что я пришла
сюда из-за двух фунтов хлеба; забыто и то, что большая
часть собравшихся преследовала, должно быть, тоже свои
личные целп. Сейчас эти личные цели исчезли для меня,
как, вероятно, для нпх. Оратор сумел зажечь пас ува-
женьем к себе самим. Мы шли и пели, как в праздничной
процессии. Лица у многих былп радостные и гордые, ста-
рики улыбались.
Рядом со мной шло странное существо, очень мало
похожее па женщину. Это была невысокая фигурка с оч-
ками, па переносице обернутыми ваткой уже не первой
чистоты. Черные короткие волосы торчали во все стороны,
не завиваясь. Опа почти все время курила, доставая hj
кармана табак п па ходу делая кручопку. Рукп у нее были
дивной красоты и совсем не попорченные черной работой.
Лишь третий палец правой рукп был основательно выма-
зан чернилами.
Она взглядывала па меня несколько раз проницатель-
ными черными глазамп, несмотря на очки совсем не ка-
завшимися близорукими. Потом предложила мне папи-
роску. Я отказалась, улыбнувшись. Тогда она достала из
кармана лепсшкп и дала их моим девочкам.
— Не может быть, чтоб это были вашп дочери? —
сказала она приятным грудным голосом, вопросительно
взглянув на моля.
Я отрицательно покачала головой. Мне было трудно
говорпть на ходу. Несмотря на возбуждение, я не могла
но чувствовать привычного биения в висках и голодного
звона, переполнявшего меня, словно комариная туча.
Я шла расчетливо, берегла силы, чтоб дойти и смочь ра-
ботать.
7 М, Шагппян, т. 2
193
Моя соседка, должно быть, поняла это. Она поглядела
еще внимательней на меня и па девочек, покачала головой
в принялась бормотать себе под нос, пе ожидая ответа:
— Трудно живется... Да, да, теперь всем трудно жи-
вется. Случись это с Европой, она околела бы. Она бы п от
меньшего околела. А мы ничего. А почему мы переносим?
Рецепт величайшей эпохп, в назидание потомкам: потому
что мы пьем смесь пз двухпроцентной памяти о себе в ра-
створе ста процентов заботы обо всем человечестве... Вы
скажете, неправда. Нп вы, ни другой, пп третий здесь ни
о ком, кроме себя, не помышляет, даже газет в рукп не
берет и весь день только и думает, как бы поесть, где бы
согреться. Но это кажется. Дело не в вас, не в другом, пе
в третьем, а в общем пути, па который нас всех повлекли,
и мы все равно идем этим путем, хотим этого пли не
хотим...
Опа помолчала, скрутила папироску и опять забор-
мотала, косясь в мою сторону:
— Удивительного в этом ничего пет для нас, женщин.
Еслп вы рожали, вы понимаете. Каждая мать это попп-
мает. Когда вы носите будущую жпзнь, вы становитесь
выносливей, эластичней, ваш инстинкт обостряется, силы
удесятеряются, жизнь борется через вас за новую форму.
Так и сейчас. Мы, русские, беременны. Мы носим будущее.
гКизпь сделала пас эластичней и стпхпйпо выносливей,
потому что мы работаем в ее пользу. Вот в чем дело!
Я вслушивалась в бормотанье оригинального существа,
пе забывая глядеть па дорогу и ступать между камнями.
Наконец мы дошли. Перед нами лежалп расковырянные
снарядами ямы, делавшие дорогу непроезжей. Толпа раз-
делилась па группы, и каждая группа выбрала своего
«старосту». Весело, дружно, с пеньем началась работа.
Я должна была вместе с моей соседкой разбивать у края
шоссе огромные камни, превращая пх в щебень. Глядя па
Других, я научилась бить сооку, откалывая всякий раз без
особенного труда небольшие куточки. Так, с перерывами,
мы работали до полудня. Соседка не раз останавливала
меня. Опа качала головой:
— Вы надорветесь, будет с вас!
Но я весело вскидывала кпркои. Мпе было хорошо,
впервые вполне хорошо на душе. Осмысленность вошла
в мою жизнь. Я соединила ее с другими жизнями. Я укре-
пила свою позицию. Теперь это уже была пе гордость от-
чаяния, а стойкость надежды, и с каждым отлетающим
194
камнем я чувствовала, что нет, не зря! Не зря этп жертвы,
эта мука, это изнеможение.
А потом мы уселись на траве рядами, и я вспомнила
евангельскую притчу о хлебах. Все ели п насытились и
набрали множество коробов с остатками. Горячий суп
мы хлебали сообща пз котла, и детей я накормила до того,
что онп отвалились от котла, не в силах более разжимать
рот. Своп два фунта я завернула и положила Люсе в сум-
ку. Зо тут вмешалась моя соседка, у которой была в узел-
ке своя провизия. Уверяя, что черный хлеб ей вреден и
что сегодня ее геморрой разыгрался невероятно, она резко
крикнула пам:
— Я вижу, вы хотите уморить меня! Вы прямо-таки
покушаетесь на мою жпзнь! Может быть, я вам на нервы
действую? Нет, уж извините, умирать я не желаю, заби-
райте от меня прочь всю эту отраву!
И с этпмп возгласами она злобно засунула в Люсину
сумку не только свою порцшо хлеба, но и еще несколько
свертков, содержание которых мпе так п не суждено было
узнать.
Я была не в силах помешать ей и кончила тем, что
беспомощно позволила ей делать все, что она хочет. После
обеда несколько человек пз работавших пошли обратно в
местечко. Я отправила с ними Люсю п Валю, наказав им
идти не домой, а прямо к аптекарше и там дожидаться
меня. Я боялась, что в мое отсутствие Кожпнская придет
снова мучить и допрашивать детей.
Пас опять разместили по группам. Теперь мы должны
были возпть тачку. Плечи ныли у меня от взмахов киркой,
кожа па ладонях покрылась пузырями и кровью, п пере-
мена труда показалась мне облегченьем. Однако к четы-
рем часам я почувствовала странный упадок сил и боль
в позвоночнике.
Этот упадок пе был мпе неприятен. Наоборот, он похо-
дил па экзальтацию. Как во сне, я испытывала состояние,
похожее на полет по воздуху: будто поджала под себя
ногп и, пе двигаясь, лечу пад людьми, пад деревьями, высо-
ко в воздухе... Соседка остановила тачку, оглянулась и
сказал мне:
Каторжный труд, именно каторжный, а ведь какой
сладкпп. Что мы пережили вместе... И посмотрпте-ка,
обернитесь!
Я обернулась — шоссе было исправлено. Оставалось
лишь забить и загрунтовать щебень еще несколько раз.
II мы это сделали без всяких тракторов, без сметы, оез под-
рядчиков, без инженеров, почтп голыми руками, меньше
чем в одпп день. Я протяжно вздохнула ог удовольствия.
— Послушайте,— голос соседки был серьезен,— у вас
сердце здоровое? Отойдите от тачки, тотчас же бросьте
работать, вот так. Вы ие страдали сердцем?
Я стояла перед пой все в той же экзальтации, чувствуя
лишь, как постепенно у меня холодеют рукп и ноги. Тем-
ное облачко поплыло у меня перед глазами.
— Сядьте или, лучше, пойдите вперед, где пет пы-
ли...— Опа говорила все с большей тревогой.
Я улыбнулась ей и пошла вперед, повинуясь прика-
занью без малейшего протеста. Я испытывала чувство осво-
божденья и легкости. Говорить у меня пе было сил.
Точно расчет взяла, точно сбросила с плеч все заботы, все
обязанности п выходила из круга времени п пространства.
Я двигалась легко, как сомнамбула, ые чувствуя своих пог
и сжимая пальцы друг с дружкой,— сжать их в кулак пе
позволяли окровавленные ладони.
Сколько я шла так по дороге, не знаю. Может быть, дол-
ю, а может быть, пет. Я миновала работающих, я шла п
шла навстречу закату. 11 вдруг темное облако предо мной
разорвалось пополам, сердце стукнуло внутри, как дятел,
клюнув мне внутренности и причинив резкую боль. Я рас-
крыла рот, ловя воздух, заметила вдруг, что отошла не
более десяти шагов от своего места, и рухнула наземь.
Я пришла в себя от теплой волны, идущей мне к
сердцу.
Вокруг суетились люди. Кто-то щеткой тер мне пятки.
Возле пахло бепзипом, п что-то фыркало с треском, это
стоял автомобиль. Я снова закрыла глаза, с невыразимым
наслажденьем чувствуя, что меня поднимают и кладут па
мягкое, а потом укачивают ритмическими упругими толч-
ками, похожими па работу здорового сердца.
Так, в полусозпапье, то приходя в себя, то снова па-
дая в мерцающие волны беспамятства, прислушиваясь
к неумолчному жуж;: чью крови, я провела пе зпаю сколь-
ко времени. II вдруг, утром, среди дремоты прежняя зна-
комая дрожь сотрясла мспя с головы до пяток. Что случи-
лось? Я приподнялась па постели, села, не узнавая
окружающего, п спросила голосом, пе похожим па мой
собственный:
^Де Люся п Валя? Надо нести передачу камергеру.
Который час?
196
Но чья-то рука слова уложила меня на спппу. Жен-
ский голос произнес:
— Не беспокойтесь ни о чем, все в порядке.
Тогда я полузакрыла глаза и притворилась, что сплю.
Мне хотелось поймать кого-нибудь взглядом, незаметно
для пего. Я думала, что со мной шутят. Мне тоже было
весело и смешно. Я не могла удержаться от улыбки, раз-
двигавшей мне губы и щекотавшей мне сердце приятным
и легким ощущеньем. Позднее я узнала, что все происхо-
дившее со мной было различными стадиями болезни серд-
ца. Но уверяю докторов, что в этой болезни есть минуты
незабываемого очарования. Сладким бывает, верно, по-
следний миг, когда сердце выпархивает у пас из груди
навстречу смерти!
Чем здоровее я стаповплась, тем реже посещали меня
легкие радости. Мысли прояснялись, уже все прежние
заботы стали видимы в памяти, как предметы в утренней
комнате; я с ужасом думала о девочках, о старике, о бу-
дущем. Я лежала в чистой п нарядной спальне, на очень
мягкой постели. За мной присматривала пожилая женщи-
на с сухим лицом и поджатыми губами. Кроме нее, захо-
дила несколько раз в день высокая блондинка, похожая
на пее, но молодая и красивая. Опа обращалась со мной
сердечно, по сдержанно. Я боялась задавать им вопросы,
ио опп сами сказали мио, что обе девочки уехали к тетке,
а камергер освобожден п принят на социальное обеспече-
ние, как инвалид труда. То и другое странным образом
огорчило мепя вместо того, чтоб обрадовать. Заботы о ник
были темп костылями, без которых я уже пе могла дви-
гаться.
Однажды, после глубокого спа, я открыла глаза совер-
шенно здоровая. В ту же секунду мне стало ясно, что в
комнате есть кто-то совсем посторонний. Это был мужчи-
на, он сидел возле мепя, облокотившись щекой па руку,
а локтем па край кровати, и глядел пристально па мои ру-
ки, лежавшие поверх одеяла. В комнате было сумрачно,
он пе заметил, что я проснулась. Я взглянула, куда смот-
рел он. Руки мои побелели п похудели, по рубцы п рапы
асе еще покрывали ладони, а па пальцах были мозоли.
Я боялась пошевелить ими, чтоб пе вспугнуть человека, по-
казавшегося мне знакомым. Я видела только бронзовый
завиток возле уха, коротко подстриженный, п шею, белев-
шую из гимнастерки. Вдруг он прислушался, поднял го-
лову и потом склонился ею к моим пальцам, поцеловав
197
их так легко и бегло, как целуют спящих детей. Я ие мог-
ла пе шевельнуться. Он в ту же минуту отодвинулся от
кровати и посмотрел па меня сконфуженно. Наши глаза
встретились, это был товарищ Безменов. Первые слова, ко-
торые он произнес, были:
— Вы видели, как я поцеловал вашу руку?
- Да- г
— Я пе хочу, чтоб вы поняли это превратно. Сидя сей-
час здесь, я думал о женщине, о том, что она во многих
отношениях лучше пас. Мне приятно было смотреть па
ваши руки, они в почетных ранах. Я пе поцеловал пх,
а приложился к ним, вот и все.
Ему пе следовало пропзноспть эту длинную тираду. Опа
показалась мне чем-то мальчишеским и ненужным. Я за-
крыла глаза и ответпла:
— Я не стала бы думать об этом нп просто, нп преврат-
но. Я хочу звать, получили вы или пет мое письмо, кто
освободил камергера и где я нахожусь.
— Письмо я получил, по совершенно случайно и лишь
па этих днях, по возвращеппп в город. На шоссе, где вы
упали, это я вас подобрал в мои автомобиль. Камергера
освободили без всяких моих хлопот, а я только помог ему
устроиться. Ваши две девочки жили все время у аптекар-
ши, пока за ними пе приехала тетка. Опа оставила вам
письмо, которое вы прочтете, когда встанете. Что еще? Да,
вы находитесь теперь пе на курорте, а в городе, у моей ма-
тери. Пожилую жевщипу зовут Мария Игнатьевна, это моя
мать, а белокурая — сестра, Фаппа Васильевна.
— Как зовут вас самого?
— Мепя зовут Сергей Васильевич. Вы, должно быть,
у звали во мпе цюрихского посплыцпка? А я вас призвал
тогда, у исполкома, в ту же минуту. Между прочим, я ме-
дик, хотя и пе кончивший, и решительно запрещаю вам
разговаривать. Па сегодня достаточно.
Оп встал, улыбнулся мпе и ушел пз комнаты.
С этого дпя выздоровление мое пошло очепь быстро.
Мария Игпатьевпа с дочерью жили в очепь уютной квар-
тире больиюго особняка. Я заметила, что сын жил где-то
в другом месте, п опп говорили о нем скупо, с горечью, без
нежности. Постепенно я узнала, что Фаина Васильевна за-
мужем за очепь богатым человеком, тоже бежавшим за
границу, а сын бросил их давно, сидел по тюрьмам, эми-
тировал, и только недавно они встретились снова.
““ Мы разные люди,— сухо сказала Фаина Васпльев-
198
на.— Вы меня понимаете, конечно. Представьте себе весь
ужас совершающегося, всю эту хамскую затею, производи-
мую над некультурным, дпкпм пародом, и нашего Сережу
в компании с убийцами и шарлатанами. Нам стоит много
труда, чтоб разговаривать с ним о самых посторонних ве-
щах, но найти общий язык мы никогда не сумеем.
— Сережа самую последнюю дворняжку на улице все-
гда предпочитал своим родным,— подхватила мать с ли-
цом, оживившимся озлоблением и ревностью.— Я любила
его без памяти, для него все жертвы прпноспла, в провин-
ции жила, из деревни летом не выезжала,— он был худ
здоровьем в детстве,— а вместо благодарности не видела
от него ип едпной ласки. Няньку, девку, мальчишек, ку-
чера — всех любил, обо всех помнпл. Мпе — нп взгляда,
ни слова. Бывало, отложишь для него самый лакомый
кусочек, суешь потихоньку, шепчешь: «Кушай скорей, это
самое хорошее». А он швырнет и крикнет: «Мне противно
есть самое хорошее!» II таких уколов от него было множе-
ство. А в гимназии совсем отбился от пас.
— Мама слишком избаловала его,— примирительно
вмешалась Фаина.— Но скажите, где же вам удалось с ним
познакомиться, ведь вы, как Сережа говорил, жена дени-
кинского министра. Я просто пе могу понять, как это он
так над вами смилостивился!
Нет ничего хуже детских фотографий п разговоров до-
машних — это самый неверный и самый разоблачающий
способ ознакомления с человеком. С одной стороны — до-
стоверные сведения пз первых рук; с другой — все опош-
лено до невыразимого трафарета. Я была смущена п раз-
досадована этими разговорами, но опп предупредили мепя
0 т°м, что я не должна быть откровенной. На вопросы я
отделывалась общими фразами. Встав с постели, я тотчас
же почувствовала тягость пребывания с ппмп, стала рабо-
тать в доме, завладела кухней. Но по холодку, с каким от-
носилась ко мне Марпя Игнатьевна, я заметила, что и я
тоже стала им в тягость.
Что было мпе делать? Вещп мои были собраны и при-
везены сюда. Я уже пе имела ни дачи, пи убежища. В го-
роде я никого не знала. Сергей Васильевич больше пе по-
казывался. У мепя оставался камергер, с которым мпе
нужно было во что бы то пи стало свидеться. Мне хотелось
рассказать ему обо всем, что я пережила и передумала.
Незаметно для себя с кровати я встала уже другим чо ю-
веком. Теперь разговоры о «хамах» заставляли меня стис-
199
кивать зубы. Теперь вид белоручек вызывал непонятное
чувство брезгливости. Я выброшепа из своего класса. II я
начинаю медленно прирастать к другому, новому классу,
прирастать вот этими еще по зажившими ладонями...
Утром, связав в узелок все, что у мепя имелось, я ска-
зала Файле Васильевне, что хочу всрпуться в свое местеч-
ко, к аптекарше, где мпе гораздо легче найти работу. На
блузке у меня была чудесной работы камея, одна из тех,
что умел находить лишь Новосельский. Я отколола п
попросила Фаину взять се от меня на память. Она сму-
тилась, стала отнекиваться п, наконец, приняла с замет-
ным удовольствием. Опа понимала толк в вещах. С прояс-
нившимся лицом опа вдруг загородила мпе дорогу и вос-
кликнула:
— Как же вы уйдете, не повидавшись с Сережей? Он
па пас взбесится. Ведь вы не имеете представления, какое
важное лицо оп у нас в городе. Член президиума в одном
месте, член коллегии — в другом и ко всему тому предсе-
датель исполкома. А живет хуже и грязнее последнего
студента. Ну, да это пе важно. Вы пойдите к нему па при-
ем, а пе па квартиру, вот вам адрес.
Я взяла адрес и решила пойти к товарищу Безменову
прежде, чем уйду пз города.
Глава пятая
Но па приеме добиться его было невозможно. В длин-
ном коридоре, забросанном окурками, стояло и сидело мно-
жество пароду. На пороге его двери табором разместились
бабы переселенки с ребятами па руках — они хлопотали
о выезде. Секретарь, безусый юпоша-ппвалид па деревян-
ной ноге, весело прыгал между сидящими, носясь взад и
гпер д с бумажками. Ои выкликал имепа. Пз толпы выхо-
дил проситель, обдергивался, торопливо исчезал за дверью.
Я решила записаться в очередь, но секретарь, послюппв
карандаш, спросил меня:
Да вы по какому делу? По личному... Следователь-
но, товарищ, вы бы шли па дом.
Ои дал мпе адрес и тотчас же застучал деревяшкой к
другому просителю. Я подняла с пола свой узелок и вышла
па з.тпцу без малейшего предчувствия, что мпе придется
< ше сюда вернуться.
/(о курорта от городка было верст восемнадцать. Если
200
идти пешком, то пора было двигаться. На свое счастье,
я вспомнила, что молочницы, возившие сюда молоко, к ве-
черу возвращаются с порожними возами домой и могут
прихватить меня с собой за вознаграждение «натурой» —
ьосовым платком, кусочком кружева, лентой или пугови-
цами с блузки. Я отправилась па базар, нашла одну такую
молочницу и уговорилась быть в шесть часов вечера у мест-
ной общественной чайной.
Порядком устав, с узелком в руках, я пошла в другою
часть города, где жил товарищ Безменов. Оп занимал ком-
нату в «Доме Советов», на скорую руку устроенном в мест-
ной гостинице «Регина». Внизу, где раньше лускала се-
мечки дородная швейцариха, у меня спросила бойкая де-
вушка в платочке имя п фамилию, написала пропуск и,
ткнув пальцем па лестницу, пронзительно возгласила:
«Следующий»,— хотя за мной никого больше и не было.
Я поднялась на лестницу и уселась ждать товарища
Безмспова в большое венское кресло с продырявленным
дном. Передо мной, в коридоре, лежала грязная тростнико-
вая циновка, раздерганная по краям. Справа и слева шли
«номера». За дверями номеров было тихо, пе вернулись
домой со службы их обитатели. 1 ще по топилп, по при-
ближение зимы уже чувствовалось в холодном и сыром
коридорном воздухе. Около часа я ждала, наконец послы-
шались чьи-то очень тихие и осторожные шаги.
Вошел маленький человечек, ростом в полтора аршина.
Оп ступал щеголеватой походкой горбуна, выпятив грудь
и ставя ступни близко друг к дружке. Голова у пего в фор-
ме длинного огурца сидела глубоко в плечах. Два острых
глаза пронзительно оглядели меня. Потом горбун достал
ключ, поднялся па цыпочки и отпер помер одиннадцатый,
принадлежавший товарищу Безменову.
—- Простите,— начала было я, двинувшись к нему за
вопросом.
По он обернулся, поманил меня пальчиком и оставит
дверь за собой открытой. Я вошла в номер.
Это была самая неуютная пз виденных мною в жи ни
комнат. По обо стороны ее стояли две железпые кровати.
Посередине стол, пе покрытый скатертью, с двумя фун-
тами черного хлеба. Между окоп висело длинное кривое
зеркало с подзеркальником, от каждого шага в комнате
Дребезжавшее и кривившееся. Вешалка на степе, и зто
1'Се: пи занавесок, пи шкафа, пи умывальника, пи да.ко
стульев, кроме двух табуреток. Подушки на кроватях бы-
201
и без наволочек. Поверх них накинуты серые байковые
одеяла.
Горбун все так же молча указал мне на одну пз таоу-
реток, достал из кармана перочинный нож и нарезал хлеб
ломтями. Потом он позвонил, оставил дверь открытой, вы-
нул газету и погрузился в чтение.
Вошла девушка в фартуке, подоткнутом за поясом. Она
принесла тарелку с супом и прибор. Потом вынула пз кар-
мана два соленых огурца в бумажке и положила их па
стол. Горбуп придвинул тарелку и, глядя в газету, принял-
ся хлебать суп, от рассеянности проливая его па стол.
Я почувствовала голод. Сун был южный — густая похлеока
пз помидор, зеленого перцу, картошек, бобов, луку и ку-
сочков жира, густо посыпанная укропом.
Доев суп, он развернул бумажку и откусил от огурца,
выбрав тот, что поменьше. Каждый кусочек он сопровож-
дал большим ломтем хлеба, пока не съел своего фунта.
Тогда он смахнул со стола сор, собрав на тарелку крошки,
н снова позвонил. Девушка принесла ему стакан чаю с дву-
мя карамельками. Он жадно схватил их п спрятал в кар-
ман, а чай выпил как воду, гримасничая и обжигаясь. По-
том, как пп в чем не бывало, скинул куртку п сапоги, за-
брался па одну из кроватей, натянул на себя банковое
одеяло и, прежде чем я опомнилась, засвистал носом.
Прошло несколько мпнут, дверь скрипнула, п вошел
товарищ Безменов. Еще на пороге он обвел глазами ком-
нату. Я заметила, что он сконфужен и утомлен. Положив
портфель па другую кровать и кинув поверх него фуражку,
он жестом пригласил меня выйти за ппм в коридор. Крат-
ко я объяснила ему, как сюда попала.
Будем говорить шепотом, чтоб не разбудить това-
рища,— сказал он и спова вошел в комнату, придвинув
мне табуретку. Потом оп позвонил и, как и горбуп, наре-
зал хлео ломтямп. Девушка принесла две тарелки супу.
Одну он придвинул мне, за другую принялся сам. Я не
заставила сеоя просить и с аппетитом съела густую похлеб-
ку. Потом мы поделили огурец и напились чаю с кара-
мельками. После этого товарищ Безменов достал блокнот,
написал на листе несколько слов п протянул его мпе:
«Что вы думаете делать?»
Я ответила тоже письменно:
«Ехать назад, жить у аптекарши, искать работу, попы-
таться найти родных мужа».
«} меете писать на машинке?»
202
«Нет, по могу научиться».
«Сейчас мпе в канцелярию нужна машинистка. Если
хотите, с завтрашнего дня зачислю вас в штат, с условием
недельного обучения».
«Согласна. Где мне жить? У ваших неудобно, и я уже
простилась».
«Живите в соседней комнате, там есть лишняя кровать».
Он встал, поманил меня за собой, и мы вышли вместе
в коридор. У соседнего номера, двенадцатого, он постучал.
Дверь открыл его секретарь, юноша па деревяшке. При
виде мепя оп удивленно поднял круглые брови.
— Василий Петрович,— сказал ему мой спутник,— это
наша новая машинистка и ваша соседка по комнате с се-
годняшнего дпя. Будьте добры, сделайте все распоряжения
внизу и покажите ей, как обращаться с ремингтоном. В не-
дельный срок она должна обучиться.
Я слушала молча и с ужасом. Мне приходилось рабо-
тать как истопнице, кухарке, швее, пирожнице, поденщице,
прачке, сиделке. Я разбивала киркой камин па шоссе.
Я вынесла тяжесть благотворительности чужих п чуждых
людей. Но жпть в одной комнате с неизвестным мужчппоп,
войти в эту казенную, безотрадную, убогую жизнь, страш-
ную своей оголенной необходимостью п суровым неблаго-
образном, показалось мпе жутким. Я повернулась к Без-
менову и раскрыла рот, чтобы отказаться.
По молодое и усталое лицо передо мной зажжено оыло
прежней, цюрихской улыбкой. Короткая верхняя губа под-
нялась над мелкими зубами. Сияющие голубые глаза ис-
крились чем-то похожим на вызов. Оп издевался надо мной!
Я стояла перед ним ппщая, больная, голодная, похудевшая,
как тень, и он издевался надо мной! Оп находпл, что этого
не довольно! Прежняя Алпна опять встала во весь рост.
Я вернулась в комнату, взяла свой узелок и водворилась
У юноши с деревяшкой.
Как только дверь за товарищем Безменовым затвори-
лась, Василий Петрович, казавшийся озадаченным больше,
чем я, кинулся вслед за пим. Должно быть, пооежал отка-
зываться от чести сожительства со мной. Это развеселило
меня, и я принялась осматривать комнату.
Опа была еще меньше, чем предыдущая. По убожество
ее обстановки скрадывалось некоторыми признаками осед-
лости и уюта, чего не было в соседпеп комнате. На подо-
конниках стояли горшки с зимними растениями, распус-
кавшими своп воскоообразпые веточки во все стороны.
203
Подзеркальник был чуть ли пе доверху завален книжка-
ми без переплета. На столе, рядом с пустым стаканом и
хлебной корочкой, лежали тетради и листы бумаги, испи-
санные крупным ровным почерком. Я невольно наклони-
лась над ними: короткие строчки изумили меня, — это были
стихи! Стихи в такой обстановке и вдооавок у человека па
деревяшке. По странной ассоциации я вспомнила «литера-
турного человека с деревянной ногой» пз романа Диккепса.
Василий Петрович с шумом вошел в комнату. Круглое
лицо его было огорчено, брови плаксиво подняты у пере-
носицы и спущены к вискам.
— Товарищ Безменов всегда так...— ворчливо начал
оп, прибирая со стола листы.— Нп словом пе предупредит,
как снег па голову; вы, впрочем, располагайтесь вот в этом
конце комнаты. До вас тут жил проездом одни военком,
шумел, буянил, я пе люблю шума. У пас что пи депь за-
седания, надо, следовательно, собпраться с мыслями.
— Я пе буду шуметь,— миролюбиво ответила я.
— Кто же говорит, что вы будете шуметь. Вы женщи-
на, следовательно, пе пз шумных. Я только говорю, что без
предупрежденья; хоть бы утром сказали мне, в чем дело.
А то <по личному делу». Вот тебе и личное дело.
Оп еще долго стучал по комнате деревяшкой, волнуясь
п бормоча себе под пос целые речи. Потом успокоился,
снял чехол со стоявшего па табурете ремингтона, достал
из портфеля несколько листов чистой бумаги и пригласил
меня к столу. Я села возле пего, облокотившись па руку
и глядя па алфавитную клавиатуру. Мой учитель был ме-
нее всего педагогом. Он сам зпал в ремингтоне столько же,
сколько и я. Прочитав надписи, он медленно повторял их
мпе и пробовал неуверенными пальцами, что из этого вый-
дет. Я принялась стучать сама, отняв у пего машинку нс
без некоторого насилия, п привела его в восторг.
Вот что зпачпт быть хорошим учителем! — восхи-
щался он.— Другой бы наговорил, наговорил и, следова-
тельно, пабпл вам голову пустяками, а я показал па прак-
тике — и готово.
Спустя некоторое время оп дал мне переписать казен-
ную бумажку, и когда я исполнила это, таинственно
достал из-под подушки спрятанные туда стихотворные
опыты.
Вам теперь, следовательно, практика нужна,— пони-
зив голос и оглянувшись па дверь, сказал оп мне па
ухо.— Я ухожу сейчас па заседанье, а вы до вечера остае-
204
тесь одни. Бот и позаймитесь, тут стишки одного моего то-
варища. Перепишите их и кстати выскажитесь мпе, как
они насчет формы.
Он взял фуражку, портфель, вышел было, по вернул-
ся и опять зашептал:
— А по поводу ночлега ие беспокойтесь, я уже ска-
зал — прибьют веревку и занавеску повесят. Это на первое
время, пока у пас пароду на конференцию понаехало, по-
мещенья нет. А потом освободится комната, и вас отсюда
переведут.
Оп исчез, застучав деревяшкой по коридору. Я заперла
дверь на ключ, хрустнула костями, потягиваясь в блажен-
ной зевоте, и легла па жесткую кровать. Мне приятно было
сознавать себя одной, независимой, не видимой нпкому.
Около часа я спала, а потом встала весело, как в детстве,
дождалась свету (электричество давали лишь с темнотой)
и уселась за переписку. Стихи были совсем неожидан-
ные — лирические, грустные, без всякой воинственности,
с полным отсутствием гражданских мотивов:
На улице весна,
Всех обогрела опа,
Стар и млад идет, спешит,
Л я бедный инвалид.
II все в том же духе. Сперва я только переписывала,
а потом ритмическое чутье возмутилось во мне, и я стала
понемножку исправлять. Работа доставила мпе огромное
наслажденье, то была первая интеллектуальная работа за
несколько месяцев. II разошлась же я! Тут вставлю но-
вую благозвучную рифму, там исправлю размер, сокращу
число слогов. Прочту себе вслух и радуюсь — как прилич-
но выходит. За работой я забыла о времени и вздрогнула,
когда услышала стук в дверь. Вошла утренняя женщина
с большим медным чайником и подносом; опа расставила
на подносе два стакана, положила опять пару карамелек
и спросила меня:
— Вам ныпче хлеб выдавали?
Я ответила отрицательно. Тогда опа принесла мпе яч-
менных сухарей и сказала:
— Как чаю напьетесь, прикройте чем-ппоудь чайник.
Безногий раньше почи не воротится. А занавеску я вам
завтра сошью, нынче коридор мыла, мочи нет, как устала.
Да вы будьте спокойны, парод тут хороший, никого паль-
цем пе тронут. Тихпй парод, даром что из простых.
Когда опа у шла, я еще наслаждалась некоторое время
205
редакционной деятельностью*, чайку попила, сложила пе-
реписанное па подушку Василия Петровича, потушила
свет, разделась п легла. А как только легла, заснула глу-
боким сном.
Меня разбудило ранним утром чье-то покрякиванье.
Я подняла голову с подушки и увидела моего соседа, уже
совершенно одетого, сидящим за столом над переписанны-
ми листами. Он сиял от удовольствия. Ему, видимо, не тер-
пелось поговорить со мной, и он покрякивал нарочно по-
громче, чтоб я проснулась. Встретив мой взгляд, он заки-
пал головой:
— Вы, следовательно, мапепько исправили. То-то я
смотрю, будто благозвучнее выходит. Ну, товарищ, вы нам
в самый раз необходимый человек. Я-то ведь прямо от сохи
па войну взят, грамоте там и научился и все больше са-
моучкой по книжкам. Революцию прошел по всем фрон-
там, от Зимнего до поляков и Юденича, ногу, видите, поте-
рял, а образованием я пе вышел. Назначила меня партия
в секретари, а какой я секретарь, только по-военпому лю-
дей сортирую. Товарищ Безменов на куски разрывается...
Вот, следовательно, думаю я, необходимый вы для пас че-
ловек. Вы, товарищ, партийная?
Я ответила отрицательно.
— /Каль, жаль, ну да пе беда. Я выйду в коридор, а вы
одевайтесь. Через полчаса в исполком пойдем.
Я вскочила п оделась, глядя в кривое стенное зеркало.
Потом мы напились чаю и вместе отправились в исполком.
Василий Петрович показал мне стол с машинкой, где от-
ныне я должна буду работать. Прямо против меня находи-
лась дверь в кабинет товарища Безменова. Его самого я пе
видела со вчерашнего дня. Потом начался мой трудовой
день.
С раннего утра шел прием. Сюда шли самые разные
люди — с жалобой, просьбой, с разъяснениями, предложе-
ниями. Одному нужно было найти помещенье для школы,
другой трсоовал охранной бумажки от выселенья, третий
хотел реквизировать чей-то запас гвоздей, пятый хотел
уехать и его пе пускали, у шестого несправедливо забрали
при обыске кусок материн; нельзя было догадаться о том,
какое дело привело седьмого, восьмого, девятого. Все раз-
нообразие дел человеческих скопилось тут в несчстпом ко-
личестве. Н>/кно было выслушать, понять и удовлетворить
ка/кдого. Василии Петрович размещал пх в строгом по-
рядке, по допуская никакой несправедливости, усматривая
206
резонность каждой просьбы. Он ошибся, считая себя Шо-
хин секретарем. Для того времени, полного неожиданно-
стей п протекавшего с боевой поспешностью, это был иде-
альный секретарь.
Товарищ Безменов накладывал резолюции на бумаж-
ках просителей. Они былп коротки, ясны и, как мне пока-
залось при первом знакомстве с ними, мудры по-соломо-
новскп. А быть мудрым па тысячу разных манер дело не
легкое. Агрослужба желдороги требует охраны для дойной
козы, электроток возмущается постановлением гориспол-
кома за номером 413, профессор археологии предлагает
разрыть местный курган, товарищи ходатайствуют о раз-
решении концерта-митинга с участием заезжего тепора
Бпскапского п балетной мелопластикп школы Хопкпной и
прочее п прочее. Ко мне под машинку попадала только
ничтожная часть этих бумаг, та, что требовала официаль-
ного ответа за номером п с копией. Прошла педеля, а я
уже стучала с бойкостью настоящей старой машинистки.
Настучав бумагу с копиями, я легко подхватывала ее ле-
вой рукой, а правой проводила по волосам и спешпой по-
ходкой шла в кабинет «па подпись». Кроме меня, в сосед-
ней канцелярии работала еще одна машинистка в земель-
ном отделе. Ей тоже приходилось идти па подпись к
товарищу Безменову. Сперва мы сговаривались п, чтобы пе
бегать вместе, давали бумаги по очереди друг другу. Ио
скоро я заметила, что она обманывает меня: забирает мои,
не давая своих, и прошмыгивает па подпись тихонько, ко-
гда я поглощена работой.
Эту машинистку звали Маечкой. Опа отличалась тем,
что всегда очень громко п неумеренно вздыхала, отчего
всякий раз хрустела планшетка от ее корсета. У псе было
бледное, нездоровое, припудренное лицо, накрашенные гу-
бы, пышная прическа в кудерьках, с грязноватой лептой,
охватывающей голову п лоб. Большая, пышная, широкая
в костях, вечно голодная, с жадными голубыми глазами
и напухшими губами, она имела множество поклонников
11 У пас в канцелярии и в городе. Зачетпв ее хитрости, я
стала складывать все бумаги к пей па столик и совершен-
но прекратила бывать у Безменова.
Я сделала это с неприятным чувством, развираться в
котором мпе было некогда. В пашей несложной жизни по-
сещение предпеполкома и стояние у его стола несколько
секунд было праздничным событием. Так относился к это-
му весь женский персопал исполкома, то же самое стала
207
чувствовать п я. Не то чтоо мы были немножко вл о пы
в каждого заведующего,— хотя впоследствии я убедилась,
что это обычная болезнь машинисток, ио мы созыавалп
себя солдатами па приеме у командира. Каждая могла от-
личиться, и каждой этого хотелось. Одна брала исполни-
тельностью, образцовым состоянием бумажек, уменьем во-
время сказать слово, подсовывая бумажку; другая — запа-
хом духов, пудрой, прической, шелковой блузкой; третья —
надменностью, так как многие машинистки держали себя,
как принцессы, и производили этпм сильное впечатление.
Входя в кабинет, мы слышали обрывки разговора.
Обычно заведующий прибегал к нашей помощи, когда хо-
тел ускорить уход посетителя пли оборвать его. Оп звонил
п немедленно погружался в принесенные памп бумаги, за-
водя с памп попутные беседы и стуча карандашиком по
столу. Когда же посетителя пе было, что случалось редко,
мам задавались п разные шутливые вопросы, па которые
каждая отвечала по-своему. Товарищ Безменов никогда пе
делал ни того, нп другого. Обычно оп пе сидел, а стоят воз-
ле своего стола, упершись коленкой в стул. Его манера вы-
спрашивать человека была пеожпдаппая и молниеносная.
Он пе терял даром пи одного мгновенья. Но у пего изредка
были полосы страшной апатии, когда в его работу можпо
было вмешаться. Он охотно вас тогда выслушивал, сове-
щался с вамп в мелочах, был нерешителен. Эти минуты
мозговой усталости были моими любимыми; я привыкла
не бояться его в такие минуты и говорить ему все, что на-
коплялось у меня па душе.
Так, я однажды сказала ему, когда оп медлил подпи-
сать бумажку о праве телеграфной команды на занятие по-
мещенья, принадлежавшего технической школе:
Товарищ Безменов, вы — человек с умом, сердцем
и волей, и разве вам пе страшно депь и ночь кипеть в этих
пичтоя них делах? Вы все равно что трамвайный кондук-
тор. 1 азве допустимо тратить жизнь па беспрерывное
обрывание билетиков?
Вы у меня контрреволюцию пе разводите,— устало
ответил оп, вернемся к порядку дпя. Допустить лп заня-
тие школы? Вы что об этом знаете?
Школа сейчас получает подотчетные. Отдел снабже-
ния выписывает ей по ордерам все, что нужно, учителя
имеют паек и жалованье, ученья, конечно, никакого пет и
110 Удст еще года два. Телеграфная команда пришла с вой-
ском, квартирует па площади.
208
Он подумал несколько минут п подписал бумажку.
— Нас зовут варварами. Но наш крупный грех как раз
в обратном: мы стараемся казаться слишком культурными,
лицемерим. Поддерживаем то, что спю минуту бесполезно,
насаждаем множество фантомов.
Я пе сдавалась п вернулась к прежней теме:
— Лучшие люди сидят сейчас, как вы, за канцеляр-
скими столами и утопают в бумажках. Оттого вы и устае-
те, что ото по ваше дело. Если бы вы были па своем месте,
у вас никогда пе было бы такого опустошенья.
— Вы ничего не понимаете. Этот кабинет — рулевая
будка. Мы правим курс. А если б мы сели за научные дис-
сертации плп игру па виолончели, Россия пошла бы ко дну.
Такие разговоры хоть отчасти наполняли мпе жизнь.
Я тяготилась обилием фактов, отсутствием обобщения,
полным уничтожением перспективы. Раньше, хоть и со
стороны, я наблюдала общую схему революции. Такие
чуждые ей люди, как камергер, учили меня широкому со-
знанью эпохи, взгляду па будущее. Субботник наконец
приобщил меня к стихийному творчеству массы. А сейчас
я попала в будпичпый коридор, в отдаленный тыл револю-
ции в уже ппчего пе различала, кроме бумажек. Все ка-
залось мелким, плоским, суточным, бесконечно субъектив-
ным и произвольным. Вокруг было, как после неумелого
подметапья комнаты,— всюду опять оседала пыль.
Маечка лишила меня н этих кратких разговоров. По
пей и ее манере пропинать в кабинет я судила о сеое. Что-
то пошлое примешалось к простоте моего отношения к то-
варищу Безменову, и тогда я прекратила свои хождепья.
А моя соседка, чувствуя ко мне благодарность, неожи-
данно пригласила мепя в воскресенье к сеое. Отказаться
было неловко. Я епдела по воскресеньям у себя в компа е,
переписывая стихи Василия Петровича и дожидаясь пер-
вой получки жалованья, чтоб съездить к камергеру. По-
этому даже посещение Маечки показалось мпе развле-
ченьем.
Она жила в первом этаже очень большой, по почтп
пустой квартиры. Мать ее была богатой купчихой, ^теперь
разорившейся. Пышная старуха, совершенно беззуоая, но
припудренная, как дочь, усадила меня за стол, на котором
опа раскладывала карты. Я думала, что услышу жалобы
па большевиков в духе Фаины Васильевны. По ничуть не
бывало. Она втянулась в жизнь без остатка. Говорила о
том, кто какой паск получает, кто где служит, у кого ка-
209
кие связи. Интересовал ее очень гражданский брак, п тут
же мпе было передано несколько историй, где заведующий
жепптся на своей секретарше.
— Вот какую партию сделала подруга моей Маечки,
Антонина Прпбыткова, а наружностью ей в подметки не
годится. Пз машинисток в секретарши, а заведующий у них
простой рабочий, коммунист, только книжек начитался.
II так опа его закрутила, что, поверите ли, ополоумел че-
ловек. День и ночь вокруг нее ходит, осунулся, есть-пить
перестал. Поломалась, поломалась девочка п вышла. Что ж
вы думаете, им по ордеру всякую обстановку из жилотде-
ла, серебряный самовар, примус, подушки, одеяла, верхнее
платье, нижнего белья сколько надо выдали. Вот это я на-
зываю умом.
В комнату вошел брат Маечки, худой и высокий чело-
век в пенсне, с испитым, неподвижным лицом, покрытым
прыщами. Оп шепнул Мае что-то на ухо. Она протянула
руку, взяла у него бумажку и копировальный карандаш
и стала писать. Потом дала листок и мне, предварительно
смяв его посередине.
— Александра Николаевна, пу-ка, пишите!
— Что вам писать?
— Пишите так: «Расписка. Мною получено за уборку
школы и мытье полов пятнадцать тысяч Ч По безграмот-
ности уборщицы, Неопилы Бабиковой, Александра Зворы-
кина». Написали?
— По для чего вам это нужно?
Простая формальность,— сиплым голосом ответил
мужчина, взял бумажку и вышел. Маечкина мать проявила
признаки беспокойства:
Вы бы хоть фамилшо-то другую придумали. А то
сочинили эту самую Неонилу, не ровен час назначат реви-
зию, скажут какая там Неонила, а вам ее и за деньги
пе сыскать. Фантазеры вы с братом.
Мамочка, ты не вмешивайся! Это, Александра Ни-
колаевна, брат подотчетные сдает. Сколько он с этой шко-
лой возится, крови себе портит, так уж и пе попользовать-
ся. Посмотрели бы у других, которые в губпрофобре слу-
жат,— хоть бы одну действительную расписку предста-
Pnu аЧЙЛе годов бумажные деньги были еще обесценены,
Snm, Д™“Ш1ЛЛ“°фПЫ: пятнадцать тысяч соответствовали но-
явппсп Так было до денежной реформы, когда по-
явятся крепкой бумажный «червонец» — 10 рублей.
210
— Л все ж таки имя такое, супротивное!
— Совсем наоборот, мамаша, похоже на правду. О чем
пе понимаешь, того лучше не касайся.
Пз странного любопытства, похожего на чувство, с ка-
ким разглядываешь уличную катастрофу, обвал дома пли
поломку автомобиля,— я не шла домой, а сидела и слу-
шала. К Маечке пришли подруги и молодые люди. Все
опп где-то служили, употребляли сокращенные советские
названья, щеголяли условными словечками. Все казались
рожденными только сейчас: у них не было пи вчера, пи
завтра, а только выгода сегодняшнего дня. Бессмысленные
хищники, грабившие собственное дело: один разрушал
школу, другой объедал столовую, третий продавал пол в
собственном доме па дрова только потому, что дом этот
был муниципализирован...
Высидев два часа, я простилась и пошла домой. Я была
романтична с детства, и сейчас все существо мое горело
сладкой, сильной жалостью. Предметом ее были одинокие
мечтатели вроде Безменова, воображавшие, что опп пере-
вернут мпр. Я представляла пх себе окруженными толпой
предателей, воров и мошенников. Мне хотелось вмешаться
в окружающее, обнаружить преступников, помочь героям.
Два часа Маечкпной болтовни сделали больше, чем двух-
месячное житье под одной крышей,— я страстно захотела
увидеть товарища Безменова и... утешить его в сочиненных
мною горестях.
День был холодный, по ясный. Я шла быстро, запыха-
лась и, перед тем как взойти па лестнпцу, остановилась,
приложив руку к сердцу. У подъезда стоял автомобиль.
Йвепцарпха звонким голосом крикнула, что меня два раза
спрашивали по телефону. Наверху я увидела Васплпя
Петровича, в волнении стучавшего деревяшкой. Оп побе
жал мпе навстречу.
— Пора, пора! Что вы так разгулялись! Перекусите
па живую руку п езжайте.
— Куда?
— Как куда? Разве вы пе получили записку? Ах, чтоб...
Да я ее, следовательно, пе туда послал. Вы назначаетесь
вместо секретаря вести протоколы. В Черпоямах разгро-
мили продовольственную лавку, убили заведующего. Там
Уже давно неблагополучно. Наши едут па суд п расправу.
Торопитесь!
Никогда нп одно приглашение не приходило так кста-
ти! Точно наколдовали мне это возбужденье.
211
Я кинулась в комнату, стоя съела свою холодную по-
хлебку, завернула хлеб и карамели в бумагу и по необъ-
яснимому капризу спяла с вешалки сипни летний шарф.
Оп пе подходил к сезопу. В кем должно было быть холод-
но. Но оп мне шел, п я повязала им голову вместо всегдаш-
ней самодельной шляпки.
Сбежав с лестницы, я замедлила в дверях. Кто ехал
с памп? Рядом с шофером был красноармеец. На передке
маленький горбун примостился спиною ко мпе и лицом
к соседу, огромному человеку в военной шипели. Оба за-
бавно приспособлялись друг к другу, горячо споря о чем-
то. Перед ними сидел, развалясь, франтоватый замзав, ко-
торого я пе любила за привычку очень медленно задавать
вопросы и пе вынимать изо рта трубки... Оставалось лишь
одно свободное место... Возбужденье мое потухло тотчас
же. Не смея себе признаться, что удовольствие от поездки
испорчено, я вспомнила, что пе захватила карапдашей и
бумаги. Снова поднявшись наверх, ио уже медленно, я
собрала в папку все, что нужно, п степенно спустилась
вппз. Мне поклонились. Я села па свободное место. Шофер
оглянулся па пас, нажал рычаг, и автомобиль задрожал
перед прыжком.
Никто из сидевших пе был мпе знаком. Ни с горбуном,
ведшим только партийную работу, ни с замзавом я нико-
гда пе здоровалась. Огромного мужчину в шлеме видела
впервые. Еслп б пе пх равнодушие к моей особе, как к че-
му-то, чье присутствие само собой разумеется, я подумала
бы, что попала сюда по ошпбке. Замзав спросил:
— Вы захватили печать?
Я слова схватилась за дверцу с досадливым восклица-
нием. Но уже Василий Петрович бежал по лестнице, дер-
жа в руке печать и несколько бланков. Оп бросил пх мне
па колени, и автомобиль, сделав крутой поворот, повернул
па Загородную улицу. Эю было длинное шоссе, пересекав-
шее весь город по диагонали. Мы мчались с огромной бы-
стротой, п все-таки оно казалось мне бесконечным. Ветер,
гои сиропы, кусочки щебпя, падающая темнота охватили
пас и приподняли нервы.
До меня шел разговор. Его продолжали и при мне.
Речь шла об убийстве и разгроме склада. Горбун напа-
дал па маш земотдел, п каждое замечание его задевало
замзава. Наконец франтоватый сосед мой вынул, вопреки
обыкновению, трубку и с раздражением ответил:
Если мы в чем-нибудь ошиблись, товарищ, так в
212
переоценке ваших директив. Мы ставили туда центре-
виков и сплошь партийных работников. Мы убрали
по вашему настоянию товарища Куппуса, отлпчно зна-
комого с местными нуждами, пользующегося доверием
крестьян.
— Значит, поздно убрали,— сурово возразил горбун,—
а теперь гибнет па посту старый, незаменимый работник.
Все оттого, что вы пх приучили к своеволию!
Замзав пожал плечами:
— Попробуйте приучить их к чему-нибудь другому.
Через два часа вы пх сами увидите. Возобновим наш спор.
Он методично разжег трубку, несмотря па свистевший
нам в рот и ноздри ветер, п снова стал потягивать ее. Вы-
сокий военный произнес примирительно:
— Это типичный случай, не из чего волноваться. То-
варищ Куппус был очень хорош, по крестьяне могли де-
лать через него все, чго хотят. Нам в некотором случае
цептровикп важнее, чем местные работники. Они носители
авторитета, опп пе предвидят заранее компромисса, они
поэтому тверже, смелее...
— II в результате опп — жертвы,— ответил замзав.—
Надо же считаться с практическими условиями. Вы хоти-
те идеологическую пропаганду — прекрасно, дайте работ-
ника. Вы хотите разверстку — прекрасно, дайте работника.
Но когда посылается человек пропаганды с тем, чтобы
провести разверстку, он ни одного дела хорошо не сделает.
Скажите еще спасибо, еслп они пас сегодня пе тронут.
Вудь я па месте товарища Безменова...
Шофер затормозил автомобиль перед высоким освещен-
ным корпусом табачной фабрики. Я вздрогнула от двойной
неожиданности,— и от произнесенного имени, все время
вертевшегося у меня на языке, и от остановки.
Темная фигура сбегала тем временем по ступеням фаб-
ричного крыльца. Шофер распахнул дверцу, п товарищ
Безменов, с портфелем, в кожаной фуражке и с револьвер-
ной кобурой у пояса вскочил в автомобиль. Оп еще стоял,
захлопывая дверцу, как мы уже снова неслись по шоссе.
Потом повернулся.
Мы вас прптпенем с двух сто рои, теплее будет,—
произнес оп шутливо и опустился на сиденье рядом со
мной.
Я пе могла справиться с охватившей меня радостью.
Бывают же такие счастливые дни у людей — сбывается
псе, чего хочешь, в чем даже сам себе не признаешься,
213
п сбывается с легкостью, удачно, вовремя, в полной гармо-
нии со всеми твоими чувствами.
Как только он опустился возле меня, и я коснулась его
вплотную, пикогда не испытанное потрясение заставило
меня закрыть глаза. Это было пеперепоспо по острой сла-
дости; холодок пробежал у мепя по спине. Я благословля-
ла темноту, сознавая, что каждой чертой лпца выдаю себя.
И то, что я испытывала, казалось мпе неизбежно передаю-
щимся пе только ему, по и ненавистному соседу справа. Я
сжалась в комок, стараясь не касаться ни того, ни другого.
Это была бешеная поездка. Наш автомобиль мчался,
бросая вперед, на дорогу, пучки ослепительного света. Ве-
тер выл в ушах, трепля нам волосы. Изредка, в полосе све-
та, чернела крестьянская повозка, и сирена ревела оглу-
шительно, а она, как муха, сползала от нас в сторопу. Раза
два мы спугнули волов, рванувших в сторону телегу. И все
летели вперед, подбрасываемые, как мячик.
Наконец я решилась взглянуть па своего соседа. Он
тоже глядел на меня вполоборота, раскуривая папиросу.
От слабого освещенья или от теней почп, по оп был бле-
ден. Глаза, встретившиеся со мною, смотрели серьезно п
ярко, так ярко, что я снова закрыла свои. Но, уступая
обессиливавшему волненью, пьяной пляске ветра, завы-
ванью сирены и музыке, певшей у мепя в крови, я тихо-
тихо, не разжимая ресниц, придвинулась к нему.
— Докапчивайте! Что бы вы сделали па месте Безме-
нова? — неожиданно громко спросил горбун у замзава.
— А то, что я бы очень подумал, прежде чем лететь d
Чсрпоямы сегодня вечером!
— Я рад, что еду сам — лучше разберусь! — медленно
отозвался товарищ Безменов. Голос казался измененным,
и каждое слово падало, как ласка, в душу.
Он продолжал:
В чем дело, о чем вы спорите? Бросить там ком-
ячейку па растерзание крестьян илп ехать со взводом крас-
ноармейцев, как в прежнее время исправники па бунты
ездили? Я полагаю, вы пп того, пи другого не замышляете.
Мы выбрали единственный разумный путь: едем в тот же
час, как узнали оо убийство, в полном составе, даже с про-
токолисткой, чтоб присутствовать па ночном заседании
волисполкома. Пли я вообще ничего пе знаю, илп крестья-
не встретят пас как начальство. Нам только надо самое
главное помнить: сделаппого пе воротишь, впредь действо-
вать умнее.
214
— И не сажать Купиусов,— вставил горбун.
— II опять посадить Купиуса,— упрямо сказал зам-
Товарищ Безменов засмеялся. Я часто видела его
улыбку, но смех слышала впервые. Впрочем, сейчас это
был тихий смех, нервный, а пе веселый. Оп бросил папи-
росу в свирепый поток ветра, не докурив ее, а потом сно-
ва достал свежую п держал в руках, не зажпгая. Мепя
удивляло и трогало его волненье. Я приписывала его па-
шей близости. Понемножку, осмелев и спустив шарф на
лоб, я стала глядеть па него неотступно. Мпе казалось,
я в далеком Цюрихе, на парапете маленькой кондитер-
ской. Мне казалось, я впервые вижу, издалека п с полной
душевной свободой, эту благородную голову, чуть откину-
тую назад, посштьщпка, потянувшегося в могучей зевоте,
линию затылка, шеи, плеч. Я смотрела прежппм взглядом
светской дамы, наслаждаясь свободой, властью над собой п
над обстоятельствами, и вдруг что-то кольнуло меня в
сердце: крохотная мысль, как блеск от зажженной спички,
краткая, ослепительная мысль о том, что я любила его
с первой минуты и люблю теперь.
Замзав вынул часы пз кармана:
— Еще десять минут. Вон огоньки. Подъезжайте пря-
мо к партийному клубу.
— Мы пе можем взять на заседанье товарища Зворы-
кину, это против устава,— вмешался горбун.
— Опа может обождать нас в соседней комнате,—
произнес Безменов. II словно от близости разлукп, не сго-
вариваясь, не глядя друг па друга, незаметно для окру-
жающих мы взялись за рукп. Моя рука была холодна, как
лед. Его пальцы — теплые и сильные. Шофер затормозил
автомобпль. Сказка кончилась. Огромные черные псы ки-
дались па пас с двух стороп, оглушительно лая. Вокруг
виднелись темные строения. Двухэтажный домик партий-
ного клуба был освещен керосиновыми лампами.
Мы прпехали в Черпоямы.
Глава шестая
С₽?0 ЧеРноямы лежало в глухой котловине, обрам-
епноп горной грядой с залежами антрацита. Здесь почти
не было растительности. Вдоль шоссейной дороги торчатп
4 ивые сучья терновника. Земля вокруг в бугорках и коч-
215
ках. Только с береговой стороны, где цеплялись за скалы
деревянные лачуги рыбаков, шли луга и великолепный
выгон, расстилавшийся па несколько десятков верст.
Обитатели Чсрноям, поселенцы из центральных губер-
ний, жили вперемешку с татарами и немцами, имевшими
здесь всего несколько дворов. По ежемесячным отчетам,
поступавшим в земотдел, а оттуда ко мпе па машинку,
я знала, что это село богатое, хотя неблагополучное. Му-
жики туго привыкали к чуждому для них скотоводству.
Немцы жаловались па постоянное обкрадыванье форм.
Татары держались особняком и резали уши, пос и пальцы
попадавшимся конокрадам. Здесь былп случаи поножов-
щины, самосуда. К перемене власти село отнеслось равно-
душно. Условия ли жизни, мрачное лп место пли темпе-
рамент переселенцев, во только опп былп до последнего
предела пассивны и мрачны.
Новый быт, вводимый железной рукой, разворошил
этот муравейник. Изо дня в день переписывая на машппке
официальные бумажки, засыпанная количеством мелких
фактиков, как булавками па примерке нового платья, я по-
теряла чувство перспективы, пе умела различить общие
контуры. Но сейчас, в Черпоямах, между живыми людьми,
делавшими историю, я сразу поняла всю последователь-
ность совершающегося. Я поняла, о чем препирались меж-
ду собою шуршавшие у мепя на валике нумерованные
бумажки. Одни выходили из парткома, пз сердца револю-
ции, и за ними стояла соборная воля партии. Другие опи-
рались только па личный опыт и шли от людей, получив-
ших хозяйственные задачи. Одни предписывали, другие
остерегали, мешали, советовали, вводили поправки. Один
шли совершенно прямо, как луч в безвоздушной среде.
Другие выходили из того же места, по тотчас же прелом-
л; лист», попадая в материальную среду. Я глядела на бой
бумажек, на порождаемую ими среднюю равнодействую-
щую, и мне казалось, что можно вывести формулу, подоб-
ную химическим, пз опыта нашего поколенья.
Как только автомобиль остановился, дверп клуба рас-
пахнулись, п несколько человек вышли нам навстречу.
Впереди них я увидела высокую тощую фпгуру, сильно
сутулую в плечах, с лицом, оттспеппым бородкой. Оп
вглядывался сквозь очки в приехавших.
Купиус, крикнул горбун, вскакивая со своего ме-
ста’ к°н черт вы сюда попали? Да еще без партийного
постановленья!
216
— Извппяте, товарищ,— хором заговорили с лестни-
цы,— комячейка вытребовала его к себе па помощь. Взой-
дите наверх, вы узнаете, как было дело.
Через несколько минут вся паша группа, не исключая
шофера, сидела в чистой дерсвяппой горнице с длинным
столом посередине, служившей читальной залой. Стены
в псп были обклеены газетами. Углы красиво задрапиро-
ваны красными знаменами, оставшимися от первомайских
праздников и разных процессий. Стол завален брошюрами
и журналами.
Мы узнали, что тело заведующего, товарища Варгпна,
совсем изуродовано и лежпт в соседней комнате для от-
правки наутро в город. Крестьяне, разгромив склад, поку-
сились было и па партийный клуб, если б вовремя пе
прискакал вызванный пз соседнего села товарищ Купиус.
Ему удалось уговорить крестьян разойтись и даже вы-
дать зачинщиков. Последние арестованы и сидят под
замком. Исполком назначил экстренное заседание на
одиннадцать часов вечера. Оставалось еще два часа.
Замзав отправил в сторону горбуна торжествующую
улыбку. Но горбун пе обратил па это ровпо никакого вни-
мания. Оп поманил меня за собой, привел в просторную,
почти пустую комнату, где стояли дивап с чьей-то крас-
ной измятой подушкой и закрытое пиашшо.
— Посидите здесь, пока пе кончится партийное собра-
нье. Советую выспаться. Вам всю ночь придется вести
протоколы, п надо, чтоб голова была свежая.
Когда оп ушел, я расположилась поуютней па дпвапо
п принялась воскрешать в воображении всю нашу поезд-
ку» переживая ее острую сладость. По через минуту меч-
ты мои былп прорваны. Комната, где я сидела, была от-
делена от читальни еще одной комнатой, где стоял сейчас
гроб с убитым. Но стены былп пз досок, даже не замазан-
ных глипой, а только оклеенных газетами. Можно было
разглядеть полоски закрытых щелей, сквозившие светом.
Как только говорившие повышали голос, я могла разо-
брать каждое слово. Невольно я пачала прислушиваться.
Сперва речь шла о Куппусе, потом о незнакомых мпе
людях. Кто-то начал мерную речь, длившуюся почти без
Реплик, должно быть читал отчет. Внезапно раздался го-
лос замзава:
Опять-таки мы ошибемся. Поймите, что мы пе мо-
}кем обойтись без уступок, иначе нельзя гарантировать
Даже двадцати процентов разверстки.
217
Его прервал резкий фальцет горбуна:
_____ Слушайте, вы нам предлагаете хуже, чем уступил.
Ведь этак нельзя распознать первоначального плана. Ка-
кая в конечном счете разница между памп и другими,
третьими!
— Но вы стоите за то, чтоб получить все сто процен-
тов? Вы сознаете, что это необходимо? Так поймите же:
эта необходимость никак пе соединима с другой необхо-
димостью... Или сделать уступки и получить, или выдер-
жать направленье и по получить! — надрывался замзав.
Кто-то очень юный, с татарским акцептом, перебил
его:
— Силой можно все сделать. Товарищ Кунпус разго-
варивает с ними, а мы не должны были разговаривать:
вышло постановленье — подчиняйтесь; кто отказался,
с того взыскать принудительно. Бунт — расстрелять.
И копец.
— Вы с этой тактикой годитесь ровно па год. Через
год вы будете торжественно править пустыми деревнями,
незасеянными полями, сожженными амбарамн, беглыми
крестьянами и бандитами па проезжих дорогах. Вы не
знаете мужика, а я знаю мужика. Я двадцать лет в зем-
стве служил! — опять воскликнул замзав.
— Наконец, товарищ Куниус никаких особенных ус-
тупок и не делает,— поддержал замзава незнакомый мне
голос.— Оп умеет говорить с массами, доходчив, сердечен,
ему верят; а уступает там, где для пас несущественно.
А еслп им не нравится названье, оп говорит «пожалуй-
ста», и опп придумывают свое собственное, а в результа-
те поступают все-такп по-пашему. Так оп работал с ними
все пять месяцев. Конечно, заменять его Варгиным было
отпиской. Варгин был слишком прям и принципиален, он
сразу вооружил против себя. Он показал народу сразу все
трудности п пе обещал ни одной выгоды.
Обсуждать недостатки того, кому сегодня череп
проломили — не время! — вмешался горбун.— Не забудьте,
нс мы хозяева, а партия. О чем говорить? Мы имеем опре-
деленные директивы и должны проводить их в жизнь.
Тотчас же за ним раздался спокойный и звонкий го-
лос Безменова:
Товарищи, мы две разные вещп путаем. Партийное
постановленье обсуждать пе наше дело, наше дело
выполнить его, бороться за пего, всеми силами укреплять
и утверждать его авторитет. Другое дело тактика. Можно
218
поспорить, какими путями сейчас лучше добиться выпол-
ненья. Конечно, мужик пе настроен дать, что нам нужно.
Конечно, мы должны взять у пего хлеб, ведь голодают
рабочие, голодает Красная Армия. Читали «Правду» от
двадцать девятого сентября? Лепнп прямо пишет — нам
в будущем году падо собрать до четырехсот миллионов пу-
дов хлеба... Четыреста миллионов. А недавно, на сове-
щанье председателей исполкомов, Лепнп что сказал? Раз-
верстка для старых русских губерний неимоверно тяже-
ла. Надо сделать облегченье за счет более хлебных окра-
ин, тут подразумевается и паша область. Вы это велико-
лепно поппмаетс. Зпачпт — падо получить хлеб. Точка,
рассуждать не о чем. Как получить? Вы вот только п
склоняете, что Куппуса, будто все дело в Куппусе. А да-
вайте лучше посклопяем черноямовского мужика. Ведь
оп не единой краской мазап. Ведь вот, зачинщики выда-
ны, отделены, посажены...
— А кто уговорил выдать? Куппус уговорил! — опять
крикнул замзав.
— Правильно, Кунпус уговорил. Вот и нужно сейчас
его спросить, на кого в Черпоямах можно опереться,
а кто, по его мнению, должен быть убран за решетку вме-
сте с зачинщиками. Давайте вызовем пх, поговорим, по-
щупаем. Расскажем положенье. И походим с ппмп со
двора на двор с лопатами — у кого сколько зарыто. Как
выгребем зерно у одпого, будьте уверены,— у всех най-
дется. Мальчишки с памп побегут показывать.
— Сосёпкппа спять падо, он с мужиками пе хорош,
отозвался Куппус,— до совещанья определенно падо
вызвать комсомольцев — Ивина, Петропавловского...
~~ Поповский сын! — вырвалось у горбупа.
— А комсомолец прекрасный и паша верная опора,
твердо ответил Куппус.— Оставь ты попами оросаться.
Сын с отцом лет пять в разладе. II вообще посерьезней
смотри на вещи!
~~ Пойдет по задворкам зерно выкапывать у кула-
чья? — спросил Безменов.
— Пойдет,— уверенно ответил Куппус.
Голоса опять поппзилпсь, собранье перешло па прак-
тические вопросы, и я почти ничего больше пе могла рас-
слышать.
Страшная слабость п грусть овладелп мною. Что такое
минутная нежность, случайно разделенная в автомооптс
^од Boii ночного норд-оста, для человека, подобного Без-
219
менову? Помнил ли оп о ной, соскочив из автомобиля на
землю? Помнит ли оп сейчас, что я сижу за стопой? Да п
знаю ли я, что чувство, пережитое мной, было взаим-
ным?
Во всех этих размышлениях, Вилли, вы пе играли
никакой роли. Но, откинувшись па красную подушку,
пропитанную запахом махорки, я вдруг увидела в иезаве-
шеппом окне крупные и редкие звезды, похожие па брыз-
ги дождя. Мелочи входят в пас, как бациллы, и заражают
пас. От трепета звезд, запутавшегося у меня в ресницах,
я внезапно очнулась — не здесь, а там, пять лет назад,
у себя на родине, в вашем обществе, Билли, п в обществе
вам подобных. Покойные, прочные степы встали между
мною и миром, мягкпе рукп чужого мнения легли мпе на
лоб п прикрыли глаза, пежпое беспамятство убаюкало
сердце,— легко жить, ничего по зпая, сложив ответствен-
ность, пе мучаясь, пе ища... II сквозь ресницы, как в обрат-
ные стекла бинокля, убежало маленькими, маленькими
фигурками все окружающее. Речи, слышанные за стеной,
еще звучали в ушах, по какими-то неповоротливыми слова-
ми, лишенными смысла. Большие ленивые животные, ни-
куда не виденные, пришли и лапами стали их загоражи-
вать, распластываясь в геральдический герб вашего рода.
Бабетта захохотала откуда-то сбоку модным хохотом, упи-
рая на «о». Все это вам приснилось, приснилось, присни-
лось...
— Надо идти в исполком, милая! — Очспь робко, ио
решительно знакомая ладопь просунулась между моей
Щекой п подушкой. Я вздрогнула и открыла глаза. В све-
те звезд я увидела лицо Безменова, утомленное, со склад-
кой на лоу, без тейп улыбкп, наклонившееся падо мной.
Щека моя еще лежала па его ладони.
— Ну — раз, два, три!
— Четыре, пять...— ответила я и пе думая двигаться.
Прищурившись, я глядела в эти глаза, углубленные те-
нью. Сои все еще, как тумап, лежал у мепя па копчиках
губ и заволакивал мысли. Я была светская женщина,
Алппа Николаев,па, капризная жена породистого малень-
кого человека с головкой страуса.
—- Вы саоотпровать намерены? -—улыбнулся Безме-
нов. Но когда оп потянул к себе руку, я крепче прижалась
к ней щекой. Опять безумное волпеиье, заглушенпое сном,
охватило мепя. По вместо прежней растерянности оно
встало во мпе могучим инстинктом завоевателя, всеми
220
уловками длинного поколения женщин, покорявших муж-
чину. Разве пе главное в мире вот эта горячая, непобеди-
мая волна, встающая между мужчиной и женщиной? Раз-
ве это не сильнее войн п землетрясении, ураганов и ре-
волюции? Разве сейчас не отлетают от юноши с этим кру-
тым лбом, с золотыми ресницами — ведь оп еще юно-
ша — все сказанные им речи и легшие па него заботы
о каких-то Черноямах, каком-то зерне?
Спокойным, слегка насмешливым голосом, ничем пе
выдавая радостную дрожь, холодившую кожу, я сказала:
— Отсюда мне было слышно все, что говорилось...
II ваша изумительная речь о том, что пе надо склонять
Кунпуса, а лучше склонять мужпка. По каким падежам
его склонять?
Оп вырвал руку прежде, чем я успела удержать ее.
Что-то вроде сожаленья послышалось в его голосе.
— Вы подслушпвалп, это отвратительно с вашей сто-
роны, по все-таки с полбеды. А вот обидно, что вы, как
всегда, ничего пе поняли.
— Ничего по поняла,— значит, п беды большой пет
в том, что слышала. Посидите минутку, объясните мне!
— Идемте вниз, автомобиль ждет.
Но я отлично знала, что потеряю его, как только
он попадет в свою обстановку. Потеряю и себя — завоева-
тельницу, чтоб стать исправной, испуганной барышнеи-
машпиисткой. Оп стоял сейчас возле дивана, глядя па ме-
ня растерянно и с досадой. Выражение губ — мальчише-
ское — опять напомнило мне о его молодости. Были мы
одппх лет, или ои моложе мепя?
— Я сейчас встану,— шепнула я покорно,— только
помогите мпе собрать шпильки с дивана.
Он наклонился, неумело шаря рукой по подушке.
Я подняла голову и коснулась лбом его подбородка. Мне
было снизу видно выражение его губ, ставших сразу стар-
ее и мужественней. Досадливая складка разгладилась,
нежность сомкнула их. Найдя шпильку, он воткнул ее
мне в прическу.
Тогда я медленно поднялась, взяла папку и пошла
к лестнице, охвачеппая большим счастьем. В соседней
комнате стоял гроб. Нас ждали внизу в автомобиле.
Но все пело во мне — и я пела про сеоя люблю, лю-
бима.
Здапие волисполкома освещалось двумя висячими
лампами под круглыми абажурами из картона. Внутри
221
было сумрачно от густого дыма махорки. К нему приме-
шивался запах овечьего пота, сильный до тошноты.
Сидя за отдельным столиком с карандашами и бума-
гой, я разглядывала черноямских мужиков, силясь при-
выкнуть к несносному запаху. Это были рослые, угрюмые
люди; даже те пз них, кому нельзя было дать больше во-
семнадцати лет,— а исполком почти сплошь состоял пз
молодежи,— смотрели исподлобья, без улыбки, говорили,
как пищу прожевывали, медленно двигая челюстями.
В президиум прошел секретарь. Он сел, видимо, с трудом
разбираясь в лежавших перед ним бумагах. Одип глаз
у пего был прострелен, как говорили, па любительском
спектакле. Лицо от постоянного наклона к зрячему глазу
стало кривым. От кривизны все черты казались улыбаю-
щимися злобной, не уходящей с лица улыбкой. Голос же
у пего был мягкий, с визгливыми нотками, как у женщи-
ны. Большего несоответствия, чем между речью и лицом
этого четовека, нельзя было себе представить. Он во все
вмешивался, переопвал говоривших словами «позвольте,
я доложу» и, кривя лицо, длинно докладывал, а слушате-
лю неприятно было смотреть на пего. Создавалось впе-
чатление, будто над нами нарочно издеваются. Это и был,
как я потом узнала, Сосёпкин.
Заседание длилось часов до двух ночи. Мужики жа-
ловались на односельчан п на невозможность справиться
с разверсткой. Жаловались на маленькую норму, па не-
возможность вывоза, па своеволие совхозов, па милицию,
от правшу ю вывозные товары в свою пользу. Тут я заме-
тпла одну вещь, когда слушаешь крестьянские жатобы,
все они кажутся вам справедливыми.
rrnv °тгп\°^Да после Г0Л0Дпых, сырых, обнищалых город-
изби Я ?°иала в >каРК0 натопленную кизяком
глягтрптт ™ Ре'/ятпшкп уставились, икая, на пас, а мы
сып чоппттй ЖИРНЫХ лепешек, молоко, яйца, овечий
вая’полптшса города™ Сахар’~ мпе стала попятией суро-
лппиуС г1питплЛ0СЬ ” УеРнояма* благополучно. Два молча-
оставшись парня, Ивин и Петропавловский,
с Безменовым* пгт°0Ра1ШЯ« ° чем’то коротко переговорили
стр с Тп\’тт ' хШ1^лп берданки и ушли из клуба вме-
сте с пупнусом и горбуном.
востп 'и зантштрп°К0Л1,1’ похо'кне па роман по своей жп-
нрежде чем ттг 1>1ЮСДП’ я Решнла еще раз обработать,
Д* их Безменову. Волненье мое улеглось,
222
усталость прошла. Подъем, пережитый памп, сблизил нас
всех, я осмелела настолько, что вмешивалась в беседу, как
близкая. Ночь протекала. Звезды вершили наверху свой
путь, опадая цветочными россыпями к горизонту. В три
мы собрались ехать.
Нервы, разошедшиеся от перебитого спа, держали пас
всех в состоянип шумной говорливости. Даже шофер, то
и дело оборачивавшийся к нам, вмешивался в разговор.
Но вот он вскрикнул, глядя через пашп головы куда-то
нам за спину.
Там, в береговой полосе, где ютился рыбачий поселок,
занималась розовая лента пожара. Норд-ост паделал беды.
Не было сомнения, что он раздует пламя, прежде чем ус-
пеют его потушить. Повернуть автомобиль и помчаться
обратно по шоссе было делом одной секунды; уже в Чер-
поямах заметили пожар, шумно выводили лошадей, хва-
тали насосы, командовали. Поселок был недалеко. Ветер
шел оттуда и мог перебросить огонь па село. Мы минова-
ли широкую улицу и снова мчались по шоссе, оставляя
за собой скакавших пожарных лошадок.
Скоро ехать стало невозможно от душного веянья ды-
ма, жара, искр п горячего ветра. Пришлось остановить и
оставить в кустах автомобиль, а самим, пробираясь через
бесконечные заросли колючек, именуемых здесь «держи-
деревом», идти в обход ветру. Перед нами шумело беспо-
койным ночным шумом, катя черные волпы, море; берег
гудел от прибоя и казался зыбким, изглоданным, непроч-
ным. Над нами катились созвездия, усиливая шаткое ощу-
щение земли, неверной, как качели. И, наконец, между
морем и небом пылал огромный костер, с треском пожи-
рая жалкие деревянные домики, походившие па птичьи
гнезда.
Безменов бросил нас па площадке, защищепш и от
огня и ветра, и кинулся в поселок. Мы узнавали от ироие-
гавшпх людей последовательно, в течение остатка нови,
Что он спас Черноямы рядом исключительных мер: было
Разрушено несколько хижин между поселком и деревней,
покинуты окраины, пущена вода па луга из ороспте ikiilix
канав, отрезавшая амбары с сеном от пытавшего участка.
Бо рыбацкий поселок сгорел дотла. Несколько десятков
семейств потянулись с узлами и пожитками в Черпоямы.
Только па рассвете мы увидели, что наделал пожар. Бере-
-Яв,де скалы былп покрыты черными пятпами копоти.
'Калкпс кучки пепла, дымившиеся, как летом зажженный
223
навоз, курились там и сям. Ветер нанес па берег кучу
мелкой рыбы, и она лежала сейчас на камнях, почернев
от огпя. Дети, бродившие среди пепелища, ели ее.
Человеческих жертв, к счастью, пе было. Несколько
рыбаков ушли в море, спасая в лодках имущество, сети
и улов, и сейчас, когда стих ветер, медленно гребли к бе-
регу.
Безменов подъехал к нам верхом, с обвязапной голо-
вой, без фуражки. Лицо у него почернело, глаза сверкали
одушевлением, а волосы пахли горелым.
— Я подпален па огне, как курпца. Но это отлично
вышло, что мы повернули сюда. Без пас они, пожалуй,
пе отстояли бы Черпоямы.
Горбун и Купиус так и остались в селе. Замзав, давно
ужо поглядывавший па часы, раздобыл мотоцикл и по-
мчался в город, уверяя, что без него дела придут в пол-
ный хаос. Я сидела с терпеливым красноармейцем п
шофером в автомобиле, поджидая неугомонного Безмено-
ва, когда он появился снова с огромным караваем хлеба в
печеной рыбой в газете. Дав шоферу знак трогаться, оп
бросил свою добычу па переднее сиденье и сказал мпе ве-
село:
— Будем завтракать.
Но в голосе его, несмотря на веселость, была та при-
глушенная матовость, что бывает у человека перед пол-
ным нервным истощеньем. Красноармеец и я занялись
хозяйством. Мы нарезали хлеб, очистили рыбу, пахнув-
шую морем и пожаром, достали баночку с солью. Но есть
пришлось нам одним. Безменов пе дотронулся пи до чего.
Согнувшись па своем епдепье, оп закрыл глаза и сидел
так, в странной позе, пеудобпой и неловкой, все время,
пока мы мчались по шоссе к городу. В утреннем свете
лицо его казалось мертвенным, густые полосы копоти за-
острили и изменили его. Вдруг он мотпул головой и за-
стонал.
— Да вы ранены?
Мы сняли с пего повязку и увидели несколько ожо-
гов, доходивших до макушки. Оп уверял, что все это су-
щие пустяки. Но воспаленным глазам и губам я видела,
однако, что у пего лихорадка и оп страдает^ Когда автомо-
биль, замедлив, пересекал антрацитовое ложе, оп внезап-
но оживился и повернул голову. За нами, в утреннем све-
те, лежали мрачные, сонные Черноямы, а еще дальше,
224
у серой ленты моря, торча обугленными клыками, в пыли
п копоти, дымилось рыбачье пепелище.
— Так бы и сжечь все это до основанья,— сказал он
весело,— все сжечь, как становье дикарей. Поглядите па
эту жилу. Через десяток-другой лет здесь антрацит воз-
двигнет города, фабрики, гавани. II мы с вамп вместо этой
тряски будем летать по небу на стрекозах.
Наконец мы въехали в город. Как пе походило паше
возвращенье на ту пьяную радость, с какой я села в авто-
мобиль! Что-то произошло в пас обоих, словно левая пе-
даль легла, приглушая, па сердце. Сколько пи старалась
я воскресить прежнее волненье, оставалась лишь память
о нем, по пе опо. Усталые, одеревеневшие, обессиленные
от впечатлений, мы приехали домой и вместо отдыха тот-
час же отправились на службу. Василий Петрович ждал
мепя в канцелярии с кипой бумажек. Странное дело:
я обрадовалась этому чужому человеку, как родному. Он
вернул мпе легкость бытия, привычное самоощущенье,
все то, что дают нам близкие по дому и своя обжитая об-
становка. Точно от слишком большого и тревожного света
заслонила иа время ваши слабые глаза плотная, прочная
занавеска.
Маечка вошла ко мне, шевеля бедрами, припудренная
и завистливая.
— С какой стати вас туда брали?
Резонность этого вопроса ударила мепя больпо.
Я уткнулась в белые клавиши, сославшись па пемило-
РДпую усталость. День был длинный, привередливый,
невпопадный. Я делала ошибку за ошибкой, портила бу-
магу. Наконец-то часовая стрелка приползла к четырем, и
мы с Василием Петровичем живо убрали бумаги, заперли
столы п отправились домой.
Литературный юноша па деревяшке все еще был мо-
им соседом по комнате. Я привыкла к нему до того, что
нередко по вечерам, лежа в кроватях, мы принимались
философствовать друг с другом через занавеску, которую
ним все-таки повесили. Ои был простым деревенским пар-
нем, прошедшим через военную выучку. Он сам назвал
Себя как-то денщиком революции, и название показалось
мне гениальным. Его преданность революции, слепая, слу-
жебная, беспрекословная, напоминала денщицкую служоу.
ерный приказу, оп готов был штопать чулки, ставить са-
мовар, нянчить младенцев, бегать па побегушках для пес,
Пс соображая пи о чем, кроме полученного приказа.
Шагппяп, т 2 225
И в довершение сравненья у него и
ропелость, усугубленная привычкой
крытым.
На этот раз он был молчаливей
принесли мою любимую похлебку,
наслаждаясь разнообразием выловленных кусочков.
— А я без вас опять вдохновился,— начал оп после
супа беззаботным тоном,— так, знаете, ни с того пи с се-
го, совсем не под впечатленьем. Вы посмотрите на глаз,
нет ли какого прогрессу?
«Прогресс» был его слабым местом. Оп не мог прими-
риться с мыслью, что не прогрессирует. Сунув мне в руку
сверток и не допив даже чаю, оп взял фуражку и выско-
чил в коридор. Мысли мои были бесконечно далеки от
стихов Василия Петровича. Я перелистывала их рассеян-
но, прочитывая и пе понимая. Но вдруг, несколько раз
пробежав глазами одну п ту же строчку, я осмыслила ее,
и в ту же минуту волна горячей кровп залпла мпе лицо.
Я испытала толчок, как от электрического удара. В этом
толчке, поверх всего, был стыд, острый, неприятный, кол-
кий. Потом, чтоб быть откровенной с собой, я разобрала
в первом внутреннем движении своем — негодованье, не
тихое, а взрывчатое и громкое, то, что немцы зовут Ет-
porung. Негодованье, заставляющее вскочить
путь йогой, показать на дверь и.
Да. Пройдя через труд,
птись, приспособившись, Г'
классу, имеющему мозоли
глубоко внутри существо,
Я открыла в себе нечто ,—
1 vvvv пени, 1 ------ «luDnviiriVVhVMJ Uipvvi
ку па ушах, и мне было горько мое унизительное откры-
тие...
Таков был хаос молниеносных чувств, прошедших
сквозь мепя в одно мгновенье. Строчка, дошедшая до мое-
го сознанья, была неловким объяснением в любви. Чело-
век на деревяшке, денщик революции, объяснялся в люб-
ви Алине Николаевне Зворыкиной. Не то
тивно стало неожиданное и неразделенное
чтои я испытала брезгливость именно ] ~
вичу. Пет, это было резкое негодованье против
1а» , инстинктивное обобщенье. И как бы ни
mi повеяло, я его сознала и простить себе его не
1 «Этих людей» (пренебрежительно по смыслу).
226
па лице застыла со-
держать рот полуот-
обыкновенного. Нам
и мы ели медленно,
с места, топ-
.. позвонпть прислуге.
нищету, болезнь, опростив-
выживши, причислив себя к
па ладонях,— я сохранила
чуждое всему пережитому,
подооное атавистическому отрост-
то чтоб мне про-
-J чувство: пе то
именно к Василию Петро-
«ces gens-
было оно
смогла.
За дверью раздалось постукиванье, потом покашли-
ванье, и Василий Петрович появился, глядя вниз сконфу-
женно и вместе лукаво.
— Прочитали стишки?
Я ответила, что прочитала, но у меня сильно болит
голова, п завтра я отмечу карандашом все места, где нуж-
на поправка. Потом я легла отдохнуть, снова испытывая
неудобство п невозможность подобного соседства. Вместо
отдыха пришла бессонница, задергалось сердце, и впер-
вые за много дней я опять ощутила трепет глазного яб-
лока в веках, напоминающий биенье мотора под пароход-
ной палубой. Все тело мое трепетало и слушало работу
сердца. В невыносимом состоянии долежала я до утра,
чтоб встать совершенно истощенной и думать о хитрых
обходах рискованных тем, вертевшихся па языке у Васи-
лия Петровича.
Каким тяжким в иные минуты становится груз на
плечах человеческих! Я сознавала себя отвратительной и
страдала от этого вдвойне. Благодеяньем для меня было
теперь кокетство Маечки, собиравшей моп бумаги и вме-
сто меня бегавшей к Безменову «на подпись». Спппой
к канцелярии, лицом в машинку, я стучала и стучала
вперегонки со своим сердцем.
Но в непереносные минуты посылается помощь. Се-
денький бухгалтер внес в канцелярию ведомости, и совер-
шенно неожиданно я узнала две вещи: во-первых, что
завтра мы не работаем и, во-вторых, что мпе прпчитается
изрядная сумма, составившаяся из жалованья, сверхуроч-
ных и еще каких-то таинственных начетов. Спастись от-
С1°да, хотя бы на время!
Я вывела свою подпись па ведомостях кривыми бук-
вами, схватила деньги и бросилась бежать домой. Торо-
нясь все успеть до прихода Василия Петровича, я пе ста-
ла обедать, взвалила себе на плечи полученные пайки —
СелеДку, кукурузное зерно и сушеные фрукты,— кой-как
повязалась ц выбежала па улицу. Швейцариху я преду-
Редила, что ухожу в местечко.
Ьыло холодно, шел дождь. На базаре я разыскала мо-
0 4»W, с которой когда-то уговаривалась об отъезде,
а вытаращила глаза, когда я подошла к ней и взгро-
моздилась на ее телегу.
~~ Немного запоздала,— попробовала я пошутить,—но
се~такп держу слово.
8*
2'27
— С нами крестная сила! — забормотала опа, пе дви-
гаясь с места.— Что ж это вы до спх пор в городе делали?
— Укладывалась, бабушка!
Опа долго ворчала, поминая крестную силу, потом
оставила мепя с лошадью, а сама побежала в столовую
съесть па свой билетик горячего советского супу. Я вспом-
нила, что пе обедала, и купила себе коржиков, продавае-
мых из-под полы удачней, нежели продавала я. К шести
часам мы тронулись под дождиком, по грязной, липкой
дороге мелкой рысью. Молочница все пе могла успокоить-
ся и под конец разговорилась — о налогах и разверстке.
Шли отдалеппые слухи через города и деревни, через мо-
сты п дороги, из уст в ухо, шепоточком о том, что вместо
разверстки будет введен налог, оставляющий часть зерна
крестьяппну. А мы в исполкоме об этом еще ничего ие
слыхивали.
В темноте мы подъехали к освещенной аптеке. Мои
курорт этой осенней ночью, в дожде и слякоти, смотрел
озяблой деревушкой. Я соскочила, расплачиваясь кружев-
ным лифчиком и красною лентой. II как же обрадовалась
мне аптекарша! Долгое время мы только целовались, и
она хлопала себя между поцелуями по бедрам, воскли-
цая:
Нет, пе верьте картам! Я говорю мужу: выпала
червонная дама с дороги, вот увидишь, приедет кто пи-
будь, а он отрицает: какое, говорит, теперь сообщенье?
Адя, Адя, иди сюда, подтверди Алиночке, что я говорила
про червонную даму!
Появился аптекарь, Адольф Спгизмундовпч, рыжий,
веснушчатый, с пышными красными усиками. Пошли рас-
спросы, рассказы. Аптекарша передала мпе с большим
негодованьем о том, как к пей дважды являлась Нежин-
ская, требуя детей, и как наконец приехала нс тетка,
а экономка тетки, забравшая пх с собой. Петп все тоско-
вали по мпе и пе хотели уезжать.
Выспавшись на мягких пуховиках, я проснулась ран-
ним утром, старательно причесалась и оделась, захвати-
ла папки и купленные па базаре случайные сладости п,
сопутствуемая аптекаршей, дошла до красивой дачи с
крупной вывеской «Дом инвалидов № 2».
Здесь аптекарша распрощалась со мной:
ам приятней с глазу па глаз встретиться, а я пон-
ДУ па процессии посмотрю, у пас ведь все, как в городе
будет, п музыка и митинг.
228
Калитка раскрыта, ступеньки пройдены, зазвенел зво-
нок. Сверху сошла степенная старуха в чепце н сняла
цепочку.
— Вам кого?
Я назвала камергера. Старуха шпроко улыбнулась.
— Идите, идите... Данте я помогу вам донести мешок.
Мы прошли по деревянной лестнице, покрытой дорож-
кой. У одной из дверей опа постучала, потом открыла ее
п пропустила меня вперед. Я быстро вошла, увидела ми-
лого, изумленного старика, поднимающегося нам навстре-
чу на дрожащих ногах и вперившего в пас светлые, незря-
чие глаза. Но оп все же узпал меня, прежде чем я кину-
лась ему па шею.
— Aline, mon enfant ’,— воскликнул он счастливым
голосом,— я ждал этого, я знал, что вы вернетесь!
Спустя минуту мы сидели с ппм па дпвапчпке п оба
вытирали слезы. У старика была светлая, чудесная ком-
ната, с геранью на окнах и ковриком на полу. Когда я во-
шла, он собирался завтракать,— на столе стояла тарелка
с перловой кашей без масла.
— Не вредно вам?
— Что вы, что вы! Если бы вы знали, Aline, сколько
чудес наделали с нами большевики. Да, мой дружок, не
улыбайтесь, я па старости лет перевариваю эту крупу
п все, что хотите. Я спасен от катара, спокоен, весел, за
мной присматривают. Право же, милая, мпе совестно ино-
гда пользоваться всем этим, не будучи способным пи на
Дикую работу. Глаза пошаливают, и... знаете, я, кажется,
не совсем хорошо вижу.
Он впервые признался в этом без видимого страданья.
Старик был щегольски одет, в чистом белье, с чистыми
ногтями.
Ходят за мной, как за ребенком. Здесь живут, меж-
ду прочим, некоторые профессора, инвалиды, вроде мепя.
Чы философствуем понемножку, в хорошую погоду, ко-
гда ревматизм не мучит. И знаете, я все продолжаю ду-
мать... Помните, у Пушкина: я жить хочу, чтоб мыс-
лить... Да, вот именно, мыслить и страдать, ппчего боль-
,,JG- Самое ценное, самое с^ ществеппое — оно-то и держит
нас крепко. Все остальное, дитя мое, бесследно и надоед-
ливо.
Он говорил еще долго, радовался, как дитя, моим по-
дтипа, дитя мое! (франц.)
22!)
даркам, но вопросы его обо мпе былп коротки п не любо-
пытны. Он стал стариком в последней стадии старости,
когда подводишь итоги и говоришь монологами. Чужое
кажется в эту пору далеким, малопонятным. II я пе на-
шла в себе спл быть откровенной с ним так, как мечта-
лось мне. Да и что сказать? Перед этой убеленной жиз-
нью, заглядевшейся за горизонты сегодняшнего далеко,
далеко вперед,— чем показалась бы исповедь мо его ма-
ленького, себялюбивого женского сердца?
Мы провелп чудный день, гуляли, обедали. Я читала
ему газету, познакомилась с такими же старичками, как
он, присутствовала на забавных спорах, политических и
религиозных. А рано утром та же молочница подсадила
меня к себе на подводу.
И уж так устроен человек, что в отлучке оп испытыва-
ет интимнейшие прелести любви; сдержанную нежность,
острое ощущение того, что могла бы дать близость люби-
мого и ревнивое храненье тайпы,— говоришь с чужим о
том, о сем, притворяешься внимательным, а у сердца, как
голубь, ворочается и греет нежность. Тоска по Безменову
охватила меня. Ожившему сердцу показалось нелепым
минутное отчужденье. Ведь ничего пе произошло, п отку-
да взялись мои страхи?
Как раз к открытию канцелярии я выпрыгнула пз те-
леги и поспешила с базара прямо на службу. Василии
Петрович был уже там и сделал вид, что пе замечает ме-
ня. Бедняжка с удивительной чуткостью понял, должно
быть, хотя и в более упрощенном виде, мой низменный
страх и избеганье его. Исправлять положенье было еще
рано. Я поправила перед зеркалом волосы, взяла у убор-
щицы свой фунт горячего ячменного хлеба и тут же
съела корочку, стоя возле машинки. Новый быт завоевал
нас. Ничто не казалось мпе вкусней этого пышного хле-
ба с суррогатом, никогда не было у меня столь легкого и
насыщенного чувства здоровья, и мысли взвинчивались
недоеданьем, как наркозом.
Тут-тук-тук застучали белые клавиши. Чусоснабарм
требовал снятия рогатки на улице, где оп реквизировал
помещенье под склад. Ревтрибунал жаловался па Чусо-
спабарм, утверждая, что рогатки ему необходимы. Испол-
ком решил вопрос в присутствии двух представителей от
того п другого учрежденья. Выписка из протокола за но-
мером... Тук-тук-тук, слушали, постановили. Не унимает-
ся 1усоснаоарм — обжаловал. Не унимается Ревтрибунал,
230
открыл у зампредколлегпп Чусоспабарма денпкинскпе
эполеты. Огрызается Чусоснабарм, ссылаясь на регистра-
цию документов. Требует исполком подчиненья своему
решению. И все шуршат бумажки, выстукивая отно-
шение с двумя копиями.
Набрав несколько неотложных листков и покосившись
в сторону Маечкиной канцелярпи, я сама побежала на
подпись. Безменов спдел, все еще забинтованный, спиной
ко мне, сурово говоря с кем-то. Бегатощпе глазки па вы-
бритом лице, статная фигура и какой-то не русский ак-
цент — вот все, что я успела заметить в посетителе. Он
умолял о чем-то, понпзив голос.
Безменов встал, пожав плечами:
— Не задерживайте меня, это бесполезно.
И, не глядя, оп протянул руку за бумагами. Я вложи-
ла пх ему в руку. Посетитель пе уходпл. Безменов взял
перо, наклонившись к столу, и стоя стал прочитывать бу-
мажки.
— Разрешите, товарищ, изложить вам, ввиду исключи-
тельного положения...
— Я все сказал, господин Гржелевскип.
Посетитель вышел, вздернув плечами. На губах у него
мелькнула пренебрежительная грпмаса, сгоняя ласковую
и униженную просительность.
В тоне, каким Безменов выюворил «господин», пе бы-
ло пи насмешки, пи гнева. Но было нечто серьезное и
многозначительное, с чем оп вторично поднял глаза, п на
этот раз па меня: проведение границы.
— Вы сердитесь па меня.— сказала я тихо, торопясь
все сказать до прихода посетителей,— пе говорите, не
смотрите, не здороваетесь. Что я такое сделала?
Он подписал последнюю бумажку.
— Какие мы разные,— вырвалось у пего, — сержусь,
пе здороваюсь... Я далек от этого органически. Поймите,
что сердиться не на что, не поздоровался,— не знаю, где
это п когда? — совершенно случайно. Я занят, завален,
запорошен, я отдал все свое вниманье, как люди отдают
последнюю рубашку, я не свой человек, не свой собствен-
ный, а принадлежу7 своему делу. Это банально и совер-
шенно точно. Вы же вся из психологических сложностей.
Подумаете, зачем это?
Он говорил ие только просто и прямо, но с улыокои.
Ни тени горечи в словах, ни малейшей задней мысли, пн
сожаленья, ни кокетства, ни ласки.
231
Я стояла, похолодев.
— Вот тут вот черта... Последней трапп вы все-таки
еще пе перешагнули,— добавил оп, подавая мне бумаж-
ки,— Органически, органически разные.
Я вышла, как выходят осужденные на смертную
казнь. Холод, как смерть, наполнпл сердце, мысли, нер-
вы. Сразу оборвались все нити, искусственно связывав-
шие мепя с миром. Конец. В одном человеке было все, и
без этого человека нет нпчего.
Должно быть, мое лицо ужаснуло Василия Петрови-
ча. Взяв у мепя бумаги пз рук, он накинул мпе пальто
па плечи и сказал, почти приказывая:
— Идите-ка домой, нечего вам тут делать сегодня!
Я пошла. Открыла дверь в нашу комнату, села, опу-
стила голову в рукп. И вот когда, Вилли, пришла минута
вашего часа. Наверное, мухи, которым оборвали крылья,
вспоминают, как это случилось. Я вспомнила вас и вам
подобных с ненавистью, как если б вы оторвалп мне кры-
лья. Ненавидела вас и себя, задыхаясь от пустоты, от
ужаса. Что же произошло в сущности? Все, как было,—
служба, обязанности, характеры... Л в душе вместо них,
вместо реальной действительности, живых интересов,
связанных с людьми, с делом, что в душе? Нагроможде-
ние мелочей. Такое-то слово, такое-то выраженье лица —
смесь чернеиышх точек, случай, необдуманность, пустя-
ки. Может быть. Но лестница с перекладиной эшафота,
черенки острого стекла под ногами, дождь отравленных
стрел — для души с оборванными крыльями, живущей
только этим, па этом, ради этого. Стыднее, чем свой по-
зор, своя малость... II больно, больно.
Искать человека, которому можно говорить правду!
Но я прежде хочу иметь правду, которую стоило бы ска-
зать другому. Хотя бы опа заключалась вот в этом п
только:
— Пусть будет так, по к вам, к вам и к таким, как
гы, Вилли,— я не вернусь ни живая, ни мертвая, ни се-
ГОЛПЯ. ТТН яяптпп игг ------
ВЫ, Вилли,—
годпя, пи завтра, ни послезавтра.
1923
Месс-яепд, пли Янки в Петрограде
РОМАН-СКАЗКА
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
В 1923 году в газете «Правда» появился призыв к пи-
сателям — создать приключенческую антифашистскую
литературу для молодежи. Я ответила на этот прпзыЬ ро-
маном «Месс-меид, или Янки в Петрограде». То был пер-
вый пробный опыт подобного рода, и я делала его скорей
для собственного удовольствия, не надеясь и пе рассчи-
тывая на то, что он будет напечатан. Роман писался на
условно-фантастическом материале, как переводной, от
имени мнимого американского пролетарского писателя
Джима Доллара. Изобретя псевдоним, я придумала п за-
бавную биографию этого писателя. А так как вещь созда-
валась «для себя»,— в Heii с самого начала был взят по-
лусказочнын-полупародпйпый топ. Используя обычные
западноевропейские штампы детективов, я направила их
острие против разрушительных сил империализма и фа-
шизма 20-х годов нашего века, а всю положительную ро-
мантику п счастливую сказочность этой вещи на про-
славление творческой созидательной сплы рабочего клас-
са всех стран н пародов. Передовой американский ра-
*— " '' вещей — сделался
союза «Месс-мепд»,
Ьочиц Мик Типгсмастер — мастер
основателем сказочного рабочего
вступившего в борьбу с фашизмом и с подготовкой воины
против Страны Советов. Так родился роман-сказка север
шенио своеобразного жанра. С большим опасеньем за свое
Детище п чувством неуверенности в нем я повезла «месс-
мепд» из Петрограда, где в то время жила, в ^Москву.
1огдашипй директор Госиздата, большевик старой . ш
ской гвардии, Николай Леонидович Мещеряков, взял у
меня рукопись, как опа была (листочки, исписанные мел-
ким почерком,— мы еще по перепечатывали рукописи
1 с КПП 1
1>им почерком,— мы
233
па машинке’), и захватил ее домой, в помер гостиницы
('Метрополь», где он тогда жил. Прочитав ее за ночь, он
вызвал меня в Госиздат и заключил со мной договор.
Было решено сохранить псевдоним Джима Доллара, и
II. Л. Мещеряков дал свое предисловие к роману, поддер-
живающее мою шутку. «Месс-менд, или Янки в Петро-
граде» начал выходить в 1924 году отдельными ежене-
дельными выпусками, интересно оформленный талантли-
вейшим Родченко (фотомонтаж обложек, игра шрифтов в
оглавлениях),— и, к радости моей, имел огромный успех.
Лозунг «Месс-менд» получил даже хождение в Гер-
мании, где немецкие коммунисты выпустили одну пз
своих полемических брошюр под этим названьем. Орган
немецкой компартии «Роте фанэ» печатал мой роман под-
валами из номера в помер; перевели и напечатали его и
другие зарубежные коммунистические газеты па несколь-
ких языках: вышел он за рубежом и отдельными книга-
ми п переиздается до сих пор. Наши издательства и чи-
татели упорно наседали на меня, прося продолжения
серии Джима Доллара, хотя мпе самой, очень ие любя-
щей повторений п продолжений, этого уже по хотелось
и жизнь тянула на другие работы. Но, уступая настояпп-
ям издательств и газет, я написала еще два романа Джи-
ма Доллара: в 1924 году — «Лори Леи, металлист» (он
вышел такими же отдельными выпусками и в том же
оформлении в Госиздате) и в 1925 году — «Международ-
ный вагон», напечатанный ленинградской «Красной га-
зетой» подваламп в октябре — декабре того же года. По-
зднее третий ромап был мною существенно переделан, и
под названием «Дорога в Багдад» его напечатал журнал
«Молодая гвардия». «Месс-менд» был экранизирован ки-
нофабрикой «Межрабпом-Русь» в трех сериях.
Когда возник вопрос о переиздании первого романа
серии «Месс-менд», выполнившего в свое время большую
агитационную задачу,— мне пришлось поломать себе го-
лову вад его новой редакцией. Кое-что в романе устаре-
ло, кое-что показалось бы сейчас, спустя тридцать лет,
просто нелепым новому советскому читателю, хотя в те
двадцатые годы именно необходимость для читателя са-
мому восполнять воображением некоторые скачки в ло-
1 пчесьом развитии сюжета — нравились ему, усиливала
юмористическую и приключенческую сторону «Месс-
мс.1д» и составляли один пз элементов подобного жанра-
о одновременно с устарениями и нелепостями мепя по-
231
разила политическая злободневность и жизненность мно-
гих страниц. Поразила и свежесть главной сюжетной ли-
нии и пафоса всех трех романов,— сила пх антифашист-
ской направленности и заключавшейся в них борьбы за
мир против войны и агрессии. Стоило поработать для
возвращенья «Месс-менда» читателю! Не модернизируя
и нигде ничего не прптягпвая к сегодняшнему дню, я
постаралась в работе над романом отсечь из него кое-что
явно устаревшее, обнажить п ярче вскрыть обе основные
тенденции — пародийную, обращенную против империа-
листов, и романтическую, прославляющую мировой про-
летариат. В то ясе время я сохранила всю папвпо-утоип-
ческую часть романа в главах о Петрограде, увиденном
глазами американца, и целиком всю лпнпю «генераль-
ного прокурора штата Иллинойс» и «благодарных жи-
вотных», потому что именно эти страницы придают ро-
ману его жанровый колорит сказки. Новая редакция тем
более была необходима, что за рубежом пе перестают
перепечатывать перевод первоначального варианта серпп.
Так, в Австрпп выпустили недавно первую часть —
«Месс-менд, пли Янки в Петрограде» со всеми ее отжив-
шими и устаревшими страницами.
1956
ДОЛЛАР, ЕГО ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО
ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ ОЧЕРК
В мартовское утро 1888 года па одном из вокзалов
Нью-Йорка к носильщику бляха № 701 подбежал при-
лично одетый человек с новорожденным ребенком на
руках.
— Носильщик, ваш помер? Отлично, возьмите ре-
бенка, да осторожней, черт возьми, если хотите зарабо-
тать доллар... Ждите меня вон там, у остановки омнибу-
сов,— я бегу разыскивать даму...
Проговорив это, незнакомец кинулся в толпу. Бляха
№ 701 осторожно понес ребенка па площадку, ждал де-
сять минут, потом полчаса, потом час. Ребенок заплакал.
Носильщик струсил — уж не подкинут ли ему ребенок.
Когда спустя два часа никто не появился, а па вокзале
незнакомца пе оказалось, носильщик сказал себе с горе-
чью: «Вот так доллар» — и понес ребенка в участок.
По дороге на пего нашло раздумье. Дитя прекрасно
одето, пеленки с метками. Что, если с незнакомцем что-
ппоудь случилось, а потом ои хватится ребенка, разыщет
носильщика по номеру и будет взбешен, узнав, что
в полиции. Пе подержать лп его у себя дома, а тем
моном поискать незнакомца?
Он понес его домой и сдал жене. Дитя оказалось пре-
хорошеньким мальчиком. Белье было помечено Д. Д. Так
как носильщика звали Джемсом, оп в шутку назвал маль-
чика раза два «Джим Доллар»,— и этому имени суждено
было навеки укрепиться за потерянным существом, за-
служив ему впоследствии широкую известность.
1 одители ребенка пе ксль,,,
бил его. Оп рос обыкновенным
дитя
вре-
ои в шутку назвал маль-
>
за потерями ым существом, за-
полнились. Носильщик усыпо-
- -I городским мальчишкой
236
п проводил все свое время па улице, покуда бляха № 701
пс скончался. Вслед за ним умерла и его жена, оставив
Джиму Доллару бляху приемного отца и краткую исто-
рию его усыновления.
Года полтора Джим ведет бродячую жизнь. Оп почу-
ет под мостом п на крышах, питается вместе с собаками
городскими отбросами. «В эти годы усовершенствовалось
мое обопяппе,— рассказывает он в краткой автобиогра-
фии,— я узнал, что у каждого города, у каждой улицы,
у каждого двора есть свои запах».
Однажды оп увидел перед пивной воз с большими
дорожными картонками, забрался в одну пз нпх, при-
крыл себя крышкой и заснул. Ои проснулся от толчков.
Вслед за тем па пего полился яркий электрический свет.
Высокая девица в папильотках стояла над картонкой и
разглядывала его, поджав губы. Он выскочил из картон-
ки, собираясь улизнуть.
— Я полагаю, что заплатила за картонку настоящи-
ми деньгами,— сказала девпца.
— Не думаете ли вы, мам, что купили меня вместо
с картонкой? — в ужасе воскликнул Джим.
— Да, я думаю,— ответила неумолимая девпца,
водь я беру вещи пе иначе, как па вес.
Несчастный Джим пе знал законов. Он искренне по-
верил девице и остался у нее в услужении добрых двенад-
цать лет.
Это были самые мрачные годы его жпзпп. Девица
эксплуатировала мальчика, заставляя его работать даже
по воскресеньям. Урывками ои выучился читать и пи-
сать. Когда ему стукнуло девятнадцать лет, она вне-
запно подарила ему велосипед. Спустя некоторое время
она снова сделала ему подарок — дюжину галстуков.
Странное предчувствие овладело Джимом: пе задумала
девпца жеппть его на себе? Как только оп оформил
° мозгу это предчувствие, природная люоовь к своооде
вспыхнула в нем, оп вскочил па велосипед и был
таков.
Джим свободен. Оп снова па улицах Пыо-Йорка. Ко
тут ому прпшлось на собственной шкуре испытать в о
тяжесть социального бесправия: что нужды в свободе,
к°гда пеТ куска хлеба. Пространствовав по фабричным
окраинам Нью-Йорка, он кое-как устраивается на спи-
чечной фабрике и становится рабочим. Резкое влияяпо
237
оказывают на него два обстоятельства, первая стачка л
первое знакомство с кинематографом.
Стачка, как оп впоследствпп писал, научила его «уме-
нию защищаться, становясь спиной к врагу», а кинема-
тограф привел его к той теории «городского романа», ко-
торая насчитывает в настоящее время многочисленных
последователей.
Вернувшись пз кинематографа, где он смотрел при-
митивную драму нз парижской жизни с благородным
апашем и кокоткой, Джим Доллар, как безумный, начи-
нает имитировать кинематограф для своих товарищей по
работе. Оп собирает вокруг себя кучку молодежи, сочи-
няет пьесы, разыгрывает их в обеденный перерыв тут же
на фабрике, используя для своих акробатических фоку-
сов станки п машины. К этому времени относятся первые
эскизы двух его излюбленных героев, металлиста Лорн и
«укротителя вещей», Микаэля Тингсмастера,— Мик-Ма-
га его позднейших романов. По ночам он лихорадочно
поглощает учебники, стараясь «поймать ту связь установ-
ленных представлений, которую прпнято называть обра-
зованием» *. Не отказываясь ни от какой работы, он пере-
бирается пз одного промышленного центра Америки в
другой, периодически возвращаясь, однако же, на старую
спичечную фабрику, где у него остались друзья и зна-
комцы.
Га же фабрика, точнее — кружок сгруппировавшихся
вокруг него спичечнпков, знакомится с первым литера-
турным опытом Джима Доллара, сценарием большого
кипоромапа, который он задумал и набросал в течение
двенадцати часов. Тут, между прочим, обнаружилась ро-
ковая особенность Доллара, долгое время препятствовав-
шая сто карьере романиста. Впервые постигший значение
фа улы через зрительный образ (пе в книге, а на экране
кино), Доллар непременно зарисовывал своих героев на
полях рукописи п вставлял там п сям в текст рисунки,
служившие иллюстрациями. Как большинство одарен-
ных людей, Джим видел свой талант совсем пе в том,
1то у него действительно было талантливо, а в наиболее
°^ластп- Так, оп в глубине души считал
м. Между тем рисун-
худы,— они были без-
- X ---------
КН Джима Доллара были более чед
грамотны п беспомощны.
«Ныо Порк юральд», Д» 381, автобиография Доллара.
238
Первый его кннороман (впоследствии уничтоженный
автором) встречен был в спичечном кружке взрывом вос-
торга. Доллар, поощренный друзьями, отправляется в
крупное нью-йоркское издательство «Прн-фпкс-бук» и по-
казывает свою рукопись. Редактор, едва увидев его ри-
сунки, сворачивает рукопись трубкой и немедленно воз-
вращает ее молодому автору, не говоря ни слова.
— В чем дело? — спросил вспыхнувший Джим.
— Обратитесь в обойный магазин, молодой человек,—
ответил безжалостный редактор.
Джим пожал плечами п два последующих года лихо-
радочно работал над повымп сценариями, обильно усна-
щая их рисунками Но, несмотря на все его стараппя, их
ожидала та же участь. Неизвестно, что сталось бы с на-
шим романистом, если б однажды оп пе услышал безум-
ного стука в свою дверь.
— Джим! — заорал сппчечнпк Ролльс, влетая в ка-
морку с газетой в руках.— Гляди, дурья башка!
В отделе объявлений жирным шрифтом стояло:
СРОЧНО, УБЕДИТЕЛЬНО, НАСТОЯТЕЛЬНО
разыскивается бывший
НОСИЛЬЩИК БЛЯХА № 701
Для благосостояния своего собственного и вверенного ел у
МЛАДЕНЦА
Ол-стрит № 92
С газетой в руках Доллар побежал по указанному
адресу. Он мечтал уже о найденных родителях, братьях
и сестрах. Жирный нотариус вышел к нему навстречу пт
ио проверке документов, после тщательного допроса
Джима, ввел его во владеппе довольпо-такп солидным
наследством, ни единым словом по подняв завесы над
тайной его происхождения.
Доллар был угрюм; он пе радовался неожиданному
богатству. Как это пи странно, по он даже не ушел со
спичечной фабрики и первые полгода не прикасался к
Деньгам.
Однажды редактор «Прп-фпкс-бука» получил новую
Рукопись, испещренпуго забавными рпсупкамп. Он по-
смотрел себе за спину — есть лп огопь в камине — и уже
собрался отправить туда злополучную бумагу. Но из ру-
копнсп выпало письмо, а в ппсьме было написано Джи-
мом Долларом, что он предлагает издательству сумму,
втрое возмещающую убытки по опуоликоваппю его ро-
мана. Редактор пожал плечами п развернул рукопись.
Через минуту оп забыл обо всем на свете; дважды зво-
нил телефон, входил секретарь, кашляла машнппстка -
он читал. На другой день оп сказал Джиму:
— Мы покупаем у вас роман. Одно условие: выбрось-
те рисунки.
— Я покупаю у вас все издание вперед и дарю вам
его целиком с условием печатать рисунки,— ответил
Переговоры шли десять дней. Наконец «Прп-фикс-
бук» взялось за опубликование первой книги Доллара.
Наши читатели, по всей вероятности, знают, что кни-
га разошлась в первые восемь дней и ныне выходит двад-
цать вторым изданием.
Не без тайного вздоха сказал как-то редактор Джиму
Доллару:
— Вы отличный писатель, Джим. Но, еп-богу, у вас
есть недостаток. Не сердитесь па меня, вы совсем некста-
ти возомнили себя художником.
Доллар впервые слышал намек на негодность своих
рисунков. Это уязвило его, оп покраснел и надменно от-
ветил:
— Если даже это и недостаток, он у мепя общий с
некипм Гёте.
Н сожалению, он не перестал разрисовывать своп ро-
маны, ставя каждому издателю непременным условием
воспроизведение этих рисунков. Нашим читателям мы
предлагаем под общим названием «Месс-менд» серию
романов Д/кнма Доллара, доставившую ему наибольшую
популярность и одновременно вызвавшую всевозможные
административные гонения вплоть до изъятия первого
романа этой серии «Янки в Петрограде», вдохновленного
РУсгкоп Октяорьской революцией.
Чтобы уяснить собе облик Доллара как романиста,
следует помнить, что традиции его восходят к кипемато-
Ч’ару, а не к литературе. Оп никогда пе учился книжной
техпиье. Он учился только в кинематографе. Весь его ро-
ГниУпCKDU а'К условсп- Сам американец, уроженец
h ' ’>?“ Ue Дает D,,4ero похо'кего ш, реальный
•ю Норк. Названия улиц, местечки, фабрики, бытовые
240
ч(рт;л _ Все это совершенно фантастично, и перед нами
в романах Доллара проходит совершенно условный «эк-
ранный» мир. Он сказал как-то, что кинематограф есть
эсперанто всего человечества. Вот па этом общем «услов-
ном» языке п написаны романы Доллара. Если свою,
американскую, действительность Джим Доллар описыва-
ет фантастически, то можно себе представить, как далеки
от реальности описания Советской Росспп и других стран,
упоминаемых в его романах и никогда нм в жизни не
виданных. Но глубокое чувство преклонения и восхище-
ния перед Великой Октябрьской революцией приводит
его сквозь все эти курьезы к настоящему чувству реаль-
ности нового мира, создающегося па Земле Советов.
1923
м. ш.
ПРОЛОГ
— Ребята, Уптон Синклер — прекрасный
но пе для нас! Пусть оп томит печень фабриканту п слу-
жит справочником для агптаторов. Нам подавай такую
литературу, чтобы мы почувствовали себя хозяевами жиз-
ни. Подумайте-ка, никому еще не пришло в голову, что
1ПТ пттгтттго^- <'
писатель,
ма-
оружпе, корабли, пушки,
делаем мы и никто другой. Стоит нам опус-
и вещи исчезнут, станут антикварной ред-
?.j к чему постоянно видеть свое
™1^ПраВ0ЧНШ<0М для агптат°ров- Нам подавай такую
ни. Нодумаите-ка, никому еще не пришло в голову, что
мы^ сильнее всех, богаче всех, веселее всех; дома городов,
м оель домов, одежду людей, хлеб, печатную книгу,
ППЫ, Инструменты, утварь, bpymne, пираили, пушки,
^аскп’ пиво, кандалы, паровозы, вагоны, железнодорож-
ные рельсы — ;-
тпть рукп — г
^ам С вами пе к чему постоянно видеть свое
гппсоп Т/0 я слезлпвых фигурах каких-то жалких Хпг-
леппымп q°° ,ражать се^я несчастными, рабами, побеж-
давай кип™™1' Г В самом деле недалеко уйдем. Пам по-
Говппп У’ ЧТ°бЫ воспать1вала смельчаков!
НМЛ от себ^тп огроья,ып человек в синей блузе отшвыр-
стола в тоттгги)1ДУЮ брош*>РУ и спрыгнул с читального
шавшпх его людТйФцННЫХ 11 бледных, внимательно слу-
таллуогпческпм Дело происходит в Светопе, па ме-
уже вторую иеделю°ДНоР01:*еЛЛСра’ Металлпсты бастуют
послушать необычного оратопТч забастовЩпк? п₽ппи"
библиотекой под собранно .?Рк' 3?Л’ от«а,п1ыи мостн0"
ные деревенские парни -к 6 бптком- Здесь осторож-
леграфпсты и дпспетченг,6^''" С блпжппх ФеРм! те‘
ребят с ближайше о 1 J Стапдпп Светоп; множество
пробравшийся сюда с^сТ13 П ^абрик’~ 11 даже тапком
слинга молодой металлист Д’К°Ка 1<PW’
пуора^у'х:.в --
Зайди к лам па фабрику, посмотри своими
глазами. Я говорю себе: Мик Тппгсмастер, не ты ли отец
этих красивых вещичек? Не ты ли делаешь дерево узор-
ным, как бумажная ткань? Не щебечут ли у тебя фплеп-
кп нежнее птичек, обнажая письмена древесины п такие
рисунки, о которых не подозревают школьные учптеля
рисования? Зеркальные шкафчнкп для знатных дам, хит-
рые лица дверец, всегда обращенные в вашу сторону,
шкатулки, письменные столы, тяжелые кровати, потай-
ные ящики, разве все это не мои дети? Я делаю пх своею
рукою, я пх знаю, я пх люблю, и я говорю пм: «Эге-ге,
детп мои, вы идете служить во вражеские кварталы; ты,
шкаф, станешь в углу у кровопийцы; ты, кровать, затре-
щишь под развратником; ты, шкатулка, будешь хранить
брильянты паучпхп,— так смотрите же, детки, не забы-
вайте отца! Пдпте туда себе на уме, верными моими по-
мощниками...» — Тингсмастер выпрямился и обвел глаза-
ми толпу.— Да, ребята. Одушевите-ка вещи магией со-
противления. Трудно? Ничуть не бывало! Замки, самые
крепкие, хитрые наши пзделпя, размыкайтесь от одного
нашего нажима. Двери пусть слушают и передают, зер-
кала запоминают, степы скрывают тайные ходы, полы
проваливаются, потолки обрушиваются, крышп припод-
нимаются, как крышки. Хозяин вещей — тот, кто пх де-
лает, а раб вещей — тот, кто ими пользуется!
— Этак нам нужно знать больше инженера.— вста-
вил старый рабочий,— темному человеку пе придумать
ничего нового, Мик, он делает, что елту покажут, и баста.
— Ошибаешься! Влюбись в свое дело, и у тебя от-
кроются глаза. Взгляните-ка на эти полосы металла. Вед1»
опп дышат, действуют, имеют свой спектр, излучаются
на человека, хоть и невидимо для врачей. Вы должны
знать пх действие, вы подвергаетесь ему десятки лет.
Изучите каждый металл, пропитайтесь пм, используйге
его,— и пусть он течет в мир с тайным вашим поручепп-
и исполняет, исполняет, псполпяет...
••Тингсмастер удаляется, речь все глуше, большое
°родатое лицо с прямыми белыми бровями пад веселым
взглядом меркнет мало-помалу — он скрылся, ему нужно
взбодрить в Ровеп-Квере бастующих телеграфистов, оп
• 'Ко далеко...
Кто это был? — взволнованно спрашивает белоку-
Рьщ Лорп Лен, металлист с «Секретного», глядя вслед
вязнувшему оратору.— Черт побери, кто это был?
" Да сам ты откуда и кто, если этого не знаешь? —
213
послышалось со всех сторон. А пожилой и медленный в
движениях слесарь Биллингс, о котором известно было,
что оп набивает трубочку п двигается с явпым подра-
жанием Мику Тпигсмастеру и даже пробовал отпустить
себе бороду точь-в-точь па такой же манер,— настави-
тельно произнес:
— Запомни и дальше пе передавай! Это Микаэл
Тпнгсмастер, с деревообделочного в Миддльтоуне. Оп же
токарь, слесарь, столяр — все, что тебе угодно: самый
умный из нашего брата в Америке!
Глава первая
ДЖЕК К Р Е С С Л И а Г
узНает
8 Вовости
Маленький городок Мпддльтоуп утопает в высоких
черных трубах, окружающих его со всех сторон и давно
уже изгнавших пз его центра всякое подобие зол сип.
На восточной его окраине, блестя светлыми стеклами,
стоят корпуса деревообделочной фабрики Кресслпнга.
К железнодорожной станции каждые пять минут подхо-
дят товарные составы юго-вострчнон магпетралп, акции
которой на девять десятых принадлежат Джеку Крсе-
елпнгу. С юга и севера город сжимают трубный, котель-
ный, механический, гидротурбинный, автомобильный 11
прочие заводы Кресслпнга. А па западе, за стальными
щитами высокой ограды, прячется небольшой по разме-
ру, но необыкновенно важный п дорогостоящий «Секрет-
ный завод» Кресслпнга.
Болезненная любовь к рекламе и странное нервное
беспокойство, снедающее миллиардера Кресслпнга Д111-1
и ночью, пе позволили ему сделать свой «Секретный за-
вод» настолько секретным, чтоб о нем ппкто ничего вс
подозревал. Наооорот, вся пресса Америки только и зва
ст, что строит догадки па его счет. Пишут о необыкновен-
ных опытах, производимых на этом заводе, о связи
с отдаленными рудниками, нахождение которых, прввдз,
не указывается, но зато упоминается о бывшей фрапП)-’
скоп концессии в России и о том, что русская роволюцвв
сильно отразилась па этой концессии; пишут о таинствен
244
поп руде, будто бы найденной Кресел ипгом п обещающей
сделать его властелином мира; пишут, п много пишут, о
самом Джеке Кресслинге, наиболее интересном милли-
ардере в семье американских долларовых вельмож.
Джек Кресслппг холост. Ему сорок лет. Оп высокого
роста, сухощав, плотно и хорошо подобран, брит, серо-
глаз, со щегольски прилегающими к его внушительному
черепу, коротко подстриженными п крепко приглажен-
ными волосами, серо-пепельный цвет которых па десят-
ки лет гарантирует ему неопределенный возраст, извест-
ный под термином «моложавость». Вопреки обычаю аме-
риканских миллиардеров ничего не знать и ничему пе
учиться, не отличать Дапта от Канта и поэта Колрпджа
от овсянки — Джек Кресслппг в молодости окончил Ок-
сфорд, читает в подлиннике греческих поэтов п даже
издал многолетний труд под названием «Капитал как
субстрат пспхоэнергип». Еслп б не его упорное, приняв-
шее характер маппи увлечение политикой п подозритель-
ная красота его личной секретарши, он был бы самым за-
видным женихом для дочерей «двухсот амерпкапскпх
семейств».
Но еще больше, чем о Джеке Кресслинге, еще боль-
ше, чем о его сотнях заводов и фабрик, пишут газеты
о правой руке Кресслпнга, главном инженере его огром-
ного заводского хозяйства, директоре «Секретного за-
вода» п всему миру известном изобретателе, мистере
Иеремии Морлендсре. Это именно Морлендер доискался
До таинственной руды, это оп делает что-то на «Секрет-
ном заводе», обещающее Кресслпнгу господство над ми-
ром, это он построил для своего «босса» волшебную виллу
Эфемериду» в окрестностях Миддльтоупа, п это он, как
ппщут газеты, разделяет ненависть Кресслпнга к русской
революции п России. О том, что инженер Морлендер, по
Спедпальному заданию Джека Кресслпнга, вот уже ме-
Сяц Как уехал в Восточную Европу, известно пз газет. По
шце пнкто в Америке, пе исключая п собственного сына
орлендера, Артура, пе знает, что Иеремия Морлендер
J же вернулся пз своей секретной поездки.
3(i ип прилетел на личном самолете Кресслпнга, прп-
млплся па широкой асфальтовой крыше одного из под-
f )иь,х зданий виллы «Эфемериды»; движущимися лест-
опустился и поднялся в собственный кабинет
Й1ра па звуковом сходстве слов Colei idge— porridge.
245
Кресслппга п в отличном настроении сидит сейчас перед
ним, подставпв под вентилятор, предварительно заря-
дивши его па аромат левкоя и жасмина, свое энергичное,
загорелое, крупное лицо. Покуда жужжит вентилятор,
источая вместе с прохладой свой душистый запах, Джек
Кресслннг нетерпеливо ходит взад и вперед по комнате,
искоса поглядывая на своего подручного. Что-то в лице и
чересчур затянувшемся молчании Иеремии Морлепдера
явно беспокоит миллиардера.
— Пу,— начинает оп, остановившись перед изобре-
тателем и топнув ногой,— выкладывайте!
— Ну, Джек,— отвечает тем же тоном Иеремия Мор-
лендер,— сейчас выложу!
Круглые серые глаза Кресслппга, окруженные, как
у птицы, желтыми ободками, уставились па инженера.
— Вас, наверное, удивит то, что я вам скажу,— на-
чал Морлепдер.— Вы знаете, я отдал вам па службу
всю свою изобретательность. Я никогда пе торговался
с вамп, не заботился о равной доле и тому подобное. Мы
ведь когда-то вместе учились, вы — филологии, я — фи-
зике. Вы былп моложе меня лет на десять. Ио я поздно
получил возможность учиться, и вы догнали меня. Пом-
ните наш первый разговор на пароходе «Аккорданс»,
когда мы оба, я — сын простого американца, вы — мил-
лиардер, возвращались в Штаты?
К чему это предисловие?
Вы изложили мне тогда основные мысли вашей
замечательной книги, и с той минуты я стал вашим че-
ловеком, Джек! «Капитал аккумулирует человеческую
эиерино», сказали вы. Я, признаться, ничего тогда не
понял. Вы пустились в объяснения: белка тащит в нору
орехи, которых пе может съесть сразу; муравей делает
запасы на зиму, все па земле отлагает запасы, лист —
в зернах хлорофилла, раковина — в жемчужине, камень —
в РУДе, вода — в извести, а солнце — в углях, в нефти, в
торфе. 11 человек тоже научился делать впрок для себя
запасы энергии, оп научился аккумулировать электрп-
юство. « что же аккумулирует, собирает про запас энер-
гию самого человека?» — спросили вы и сами ответили:
« еловеческую энергию аккумулирует капитал». Я и то-
2?“° COBCGA1 ЯСП° ПОНЯЛ 11 сконфуженно попросил объ-
яснить подробнее... *
г- я объяснил вам! — нетерпеливо воскликнул
тр слинг. Я объяснил, и вы поняли. Человек заиа-
246
сает капитал... А что такое капитал, как не скрытые воз-
можности дерзанпи, желаний, страстей, власти! Вы дер-
жите его в банке, но деньги в банке — это растущая в
раковпне жемчужина ваших неограниченных возможно-
стей проявить себя в мире! Вы переводите деньги в ак-
ции, но акции — это силосная башня вздымающихся в
человеке страстей. Миллионы нищих генпев умерли не-
известными человечеству, потому что они былп нищими.
А я, капиталист, могу развернуть свою волю, свои та-
ланты, прогреметь на весь мир, приобрести все, что хочу,
повлиять на любой процесс, любое движение в мире, могу
создать, могу взорвать, могу...
— Стойте! — воскликнул Морлепдер.— Я и сейчас
помню ваши тогдашние речи. Капитал продолжает на-
шу силу п волю за пределы самого сильного человече-
ского хотения, он вытягивает наши руки до тысяч кило-
метров, усиливает наши мускулы до стихийной силы
землетрясения,— так ведь? Передаю вашими словами.
Они захватили меня. Я повторял пх всю свою жизнь.
Рост аккумулированной человеческой энергии в милли-
ардах Джека Кресслпнга! II когда я уезжал в Россию, вы
опять напутствовали мепя, Джек... Вы посоветовали мне
глядеть в корень советской экономики. Когда мы, капи-
талисты, бросаем золото на землю, сказали вы, оно вы-
растает золотом в трп, четыре, десять, двадцать раз
большим, чем брошено, п с ним растут лпчпые возмож-
ности его хозяина. А коммунисты убплп капитал, убпли
человеческие возможности. У них, сколько пп бросай,
столько ц остается. Капитал не растет! У них человече-
ская энергия однодневна, не имея запаса, как век бабоч-
кп* на один короткий рабочий день, на один локоть дли-
Вы человеческой руки,— вы помните? Я передаю точно,
П0Чтп цптпрую вас. Так вот, Джек...— Морлендер оста-
иовплся.
~~ Продолжайте,— сказал Кресслннг странным to-
м. Инженер ие заметил этого топа. Оп не заметил и
лодпой, птичьей неподвижности глаз миллиардера,
ij₽“blx На него- Он был охвачен собственными
слямп, занимавшими его всю дорогу в самолете.
с ~~ 1ак вот. дорогой Джек, вы ошиблись, и я вместе
ШимМИ' МеСЯЦ Пробыл в стРане большевиков. По ва-
конпУКа3аНЬЯМ’ Я пзъезДил ЭТУ страну в надежде вернуть
Изуч СП1° вашего ДРУга Монморанси законным путем.
У ал и всякие другие пути. Присматривался ко всем
247
лазейкам. Наблюдал людей... Джек, пе обольщайтесь! Их
творческие возможности куда больше наших! Пусть из
мертвых денег у них не растут деньги, по зато выраста-
ют заводы, мосты, машины, дороги, каналы, станции!
Пусть у них пет капитала пли, как вы его называете,
«субстрата психической энергии». Зато у них есть сама
эта энергия — в неограниченном количестве! II в этой
энергии остается у них тот самый растущий икс, тот
дрожжевой грибок, который движет у нас деньгами, за-
ставляя всходить капитал. Знаете вы, что это за грибок,
Джек?
Морлендер слегка наклонился в сторону неподвиж-
ного Кресслпнга. Он дотронулся рукой до его острых
колеи. И заговорил доверительно-дружески, высказывая
вслух своп затаенные мысли:
— Пе лучше ли нам отказаться от нашего плана, а?
Я думал в дороге... Аккумулированная энергия, субст-
рат — это вы верно. Только вот в чем дело: чья, Джек,
чья энергия аккумулирована в капитале, чьей энергии
оп — субстрат? В том-то и дело, что не вашей, Джек, а
вот этих самых масс, которые тут, в Мпддльтоупе, и там,
в каждом штате, работают на вас. А если так, при чем
тут ваши персональные возможности? У большевиков, у
каждого пз них, у каждого рабочего в их стране, больше
этих самых персональных возможностей, чем у пас с
вамп, этот дрожжевой грибок, рост производительных
сил, поднимается у них вместе с их собственной энергией.
Джек Кресслппг расхохотался. То был резкий хохот,
с повизгиваньем па верхних нотах, п, хохоча, Кресслппг
держал голову низко опущенной, чтоб собеседник пе за-
метил вспыхнувшего в его глазах страшного, истериче-
ского бешенства. Нога его незаметно искала под столом
п, найдя, надавила самую крайнюю педальку слева.
отчас в ответ па нажим педали дверь полуоткрылась
п в комнату заглянула необычайной красоты женщпла,
01 пенно-рыжая, с оливково-смуглым ярким как тропиче-
ский цветок, лицом.
- Войдите, миссис Вессон,- произнес Джек Крес-
слппг. Вы, как всегда, вовремя! Морлендер, то, что вы
говорите, остроумно. Это надо обдумать. Мы обдумаем
вместе. А покуда — покурим и обсудим, что делать вза-
мен концессии Монморанси.
Миссис Вессон неслышно скользнула в комнату. Зме-
иным движением опа открыла дверцу стенного шкафвп-
248
ка, отделанного перламутром, достала бутылку, стаканы,
сифон. Коробка, источавшая аромат табака, легла па
стол. Морлендер протянул руку за сигарой.
— Кстатп, где ваши чертежи, дружище? Вы пони-
маете,— те самые...— спросил вдруг Кресслппг, как буд-
то вспомнив что-то неотложное.
— У Крафта в cei фе,— с удивлением ответил Морлеп-
дер, зажигая свою гавану и с наслажденпем затягиваясь
ею.— Все у Крафта. Перед отъездом, вы ведь самп знае-
те, я сдал ему наши технпческпе расчеты, модель, форму-
лы... Даже завещанье успел... успел...
Оп вдруг остановился. Еще раз, заплетающимся язы-
ком, сопно, словно отсчитывая буквы, протянул:
«у-с-п-е...», п опустил г олову па грудь.
— Заспул,— произнес Джек Кресслппг, вставая п гля-
дя в глаза своей секретарше.— Он стал опасен. Нам нуж-
но спрятать его и держать в тайнике. Его распропаганди-
ровали! Моего инженера распропагандировали! Завеща-
ние — черта с два! Элизабет, мы сделаем вас покуда его
законпоп вдовой... Запомните: вы тайно обвенчаны с ним.
Он вам оставил по завещанию свои чертежи. II поскорей,
поскорей,— все это падо успеть в ближайшие два-три дня!
Глава вторая
АРТУР МОРЛЕНДЕР
BCTPff"ЧАЕТ
СВО Li Г О ОТЦА
В майское утро по Рпверсайд-Драйв с сумасшедшей
скоростью мчался автомобиль.
Молодой человек, весь в белом, сидевший рядом с за-
думчивым толстяком, почти кричал ему в ухо, борясь
с ®умом улицы и ветра:
—Не успокаивайте меня, доктор. Все равно я беспо-
'°юсь, беспокоюсь, беспокоюсь!
Толстяк пожал плечами:
В бы па вашем месте пе делал слопа пз мухи. Мпс-
еР Иеремия слишком умный человек, Артур, чтоб с ним
Что-пибудь случи юсь.
Но телеграмма, телеграмма, Лепсиус! Чем объяс-
’ что опа от каких-то незнакомых лиц? Чем обьяс-
249
нить, что она не мпе, а секретарше Кресслинга, этой бар-
хатной миссис Вессон, похожей на кобру!
— Очень красивую кобру,— вставил, подмигивая, док-
тор.
— Черт ее побери! — вырвалось у Артура.— Вы знае-
те, как мы дружны с отцом,— ведь мы даже считываем
мыслп друг друга с лица, словно два товарища, а не отец
и сын. Можно лп допустить, чтоб он поручил кому-нибудь
телеграфировать о своем приезде па адрес Вессон, а не
на наш собственный, не мне, не мпе... Что это значит, что
под этим скрывается?
— Адрес Вессон — это ведь адрес Кресслинга, Артур.
А Кресслннг — босс. Мало ли что помешало мистеру
Морлепдеру дать эту депешу лично. Он знал, что из кон-
торы хозяина вас тотчас же известят, как это и произо-
шло.
— Известят, известят... Чужой, противный, мурлы-
кающий голос по телефону, неприлпчпо-фампльярпый
топ,— какой я «Артур» для нее? Почему «Артур»? «Милый
Артур»,— как опа смеет называть меня милым! «Отец при-
бывает завтра па «Торпеде»... депеша от капитана Гре-
гуара...» И вы еще уверяете, что не падо беспокоиться!
Почему «отец», а пе «ваш отец»,— кто, наконец, опа та-
кая, эта самая миссис Вессоп?
Мистер Иеремия ни разу не упоминал вам об этой
ужасной женщине? — спросил толстяк. И когда его сосед
рез «о замотал головой, он незаметно пожал плечами. Док-
тор кое-что слышал. Иеремия Морлендер, вдовевший уже
пятнадцать лет, мужчина редкого здоровья и богатырской
корпуленции... Слухп ходили, что он близок с какой-то
гам секретаршей. Возможно — с этой самой Вессон. Одпн
сын, как всегда, ничего не знает о делах собственного
отца...
Стоп! Шофер круто повернул баранку и затормозил,
втомобцль остановился. Перед ними, весь в ярком бле-
ске солнца, лежал Гудзонов залив, влившийся в берега
тысячью топких каналов и заводей. На рейде, сверкая
пестротой флагов, белыми трубами и окошками как
компаний, стояли бесчисленные пароходы. Множество бе-
лых лодочек бороздило .залив по всем направлениям.^
«Торпеда» уже подошла,— сказал 'шофер, ооСР
пувшись к Артуру Морлепдеру и доктору.— Надо поторо-
питься, чтобы подоспеть к спуску трапа.
олодой Морлендер выпрыгнул пз автомобиля и пом°г
250
воему соседу. Толстяк вылез, отдуваясь. Это был знамени-
тый доктор Лепсиус, старый друг семейства Морлендеров.
Попугаичьи пронзительные глазки его прикрыты очками,
верхняя губа заметно короче нижней, а нижняя короче
подбородка, причем все вместе производит впечатление
удобной лестницы с отличными тремя ступеньками, веду-
щими снизу вверх прямехонько под самый пос.
Что касается молодого человека, то это приятный мо-
тодой человек,— пз тех, на кого существует наибольший
спрос в кинематографах и романах. Он ловок, самоуверен,
строен, хорошо сложен, хорошо одет и, по-впдимому, пе
страдает излишком рефлексии. Белокурые волосы гладко
зачесаны и подстрижены, что не мешает пм виться на за-
тылке крепкими завпткамп. Впрочем, в глазах его сверка-
ет нечто, делающее этого «первого любовника» не совсем-
то обыкновенным. Мистер Чарльз Диккенс, указав на
странный блеск, намекнул бы своему читателю, что здесь
скрыта какая-нибудь зловещая черта характера. Но мы с
мистером Диккенсом пользуемся разными приемами ха-
рактеристики.
Итак, оба сошли на землю и поспешили вмешаться
в толпу ньюйоркцев, глазевпшх на только что прибывший
пароход.
«Торпеда», огромный океапскпй пароход братьев Дуг-
лас и Борлей, был целым городом с внутренним самоуп-
оением, складами, радио, военно-пнжеперным отделом,
газетой, лазаретом, театром, интригами и семейными д >а-
мами.
Трап спущен, пассажиры начали спускаться па зем-
ю- Здесь были спокойные янки, возвращавшиеся нз
ьпего странствования с трубкой в зубах и газетой под
ышкой, точно вчера еще сидели в нью-йоркском «Дело-
вом клубе». Были больные, едва расправлявшие члены,
Р ивые женщины, искавшие в Америке золото, игроки,
смирные авантюристы и жулики.
Странно! — сквозь зубы прошептал доктор Лепсн-
Ием¥НИМаЯ ШЛЯПУ П U1I3KO кланяясь какому-то красполи-
гр7г n 4t40Be.Ky военного типа.— Странно, генерал Гпб-
Гел|д в Нью-Йорке!
^епот его был прерван восклицанием Артура:
быстоп K0UT? Как иеожиданио! — II молодой человек
му ктирп°ШеЛ навстРсчУ красивому брюнету, постоямио-
мывап пУ КОИТ°РЬ1 Кресслинга, опиравшемуся, прихра-
» а РЯ>у лакея.— Вы не знаете, где мой отец?
члены,
251
— Виконт Монморанси! — пробормотал Лепспус, сно-
ва снимая шляпу и кланяясь, хотя никто его пе заме-
тил.— Час от часу страннее. Что им нужно в такое вре-
мя в Пыо-Йорке?
Между тем толпа, хлынувшая от трапа, разделила их,
и па минуту Лепспус потерял Артура пз виду. Погода
резко изменилась. Краски потухли, точно по всем пред-
метам прошлись тушью. Па пебо набежали тучи, воды
Гудзона стали грязного серо-желтого цвета, кое-где тро-
нутого белой полоской пены. У берега лаяли чайкп, взле-
тев целым полчищем возле самой пристани. Рейд обезлю-
дел, пассажиры разъехались.
— Где же старый Морлеидер? — спросил себя доктор,
озираясь по сторонам. В ту же минуту оп увидел Артура,
побледневшего п вперившего глаза в одну точку.
По опустелому трапу спускалось теперь странное
шествие. Несколько человек, одетых в черное, медленно
несли большой цинковый гроб, прикрытый куском черно-
го бархата. Рядом с ним, прижимая к лицу платочек, шла
дама в глубоком трауре, стройная, рыжая и, несмотря па
цвет вотос, оливково-смуглая. Она казалась подавленной
горем.
— Что это значит? — прошептал Артур.— Почему тут
Вессон... а где же отец?
Шествие подвигалось. Элизабет Вессон, подняв глаза,
увидела молодого Морлепдера, слегка всплеснула руками
и сделала несколько шагов в его сторону.
— Артур, дорогой мой, мужайтесь! — произнесла опа
с большим достоппством.
Молодой человек отшатнулся от нее, ухватившись за
поручни трапа. Словно завороженный, оп смотрел и смот-
рел па медленно приближавшийся гроб.
— Мужайтесь, дитя мое! — еще раз, над самым его
ухом, произнес бархатный шепот миссис Вессон.
— Где отец? — крикнул молодой Морлеидер.
— Да, Артур, он тут. Иеремия тут, в этом гробу,—
его убили в России.
Мисс Элизабет проговорила это дрожащим голосом,
закрыла лицо руками п зарыдала.
Скорбная процессия двинулась дальше. Лепспус под-
хватил пошатнувшегося Артура п довел его до автомоби-
ля. Набережная опустела, с неба забил частый, как паль-
чики квалифицированной ремипгтоппсткп, дождик.
Сплевывая, прямехонько под дождь, к докам прошли,
252
грудь нараспашку, два матроса с «Торпеды». Они еще по
успели, но намеревались напиться. У обоих в ушах были
серьги, а зубы сверкали, как жемчуга.
— Право, Дин, ты врешь, право, так. Признайся
Другу!
— Молчи, Дан, будь ты на моем месте, ты, может,
и не стал бы болтать. Ты, может, прикусил бы язык.
— Коли хочешь молчать, пе сюда нам надо идти, дру-
жище!
— Но ежели я пе залью ромом последние слова этой
бабы,— ты сам слышал: убили в России. Убили в России!
А гроб-то при мпе, я был вахтенный, погрузили темной
ночью в Галифаксе,— скажи на милость, десять лет пла-
ваю, ни разу не делали крюка, чтобы заходить в Гали-
факс! Ежели я пе залью ромом...
Остальное пропало в коридоре — ступеньками вниз —
подвала «Океания»,— «горячая пища п горячительные
паппткп — специально для моряков». Нам с вами, чита-
тель, пе для чего туда спускаться, тем более что кто-то,
неопределенной и пезапомипающейся наружности, с жест-
кими кошачьими усами и кадыком на шее, с опущеппы-
ми вниз слабыми руками, опухшими, как у подагрика,
в сочленениях, уже спустился туда вслед за двумя матро-
сами.
Глава третья
ДОКТОР ЛЕПЛПУС
НАЕДПКЕЙ 1
С А МИМ 5^0 БОК
Быстрыми шагами, пе соответствующими ни его воз-
расту, нп толщине, поднялся доктор Лепспус к себе па
второй этаж. Он занимал помещение более чем скромное.
Комнаты былп свободны от мебели, окна без штор, поли
без ковров. Только столовая с камином да маленькая
спальня казались жилыми. Впрочем, за домом у доктора
Лепспуса была еще пристройка, куда пик го во допускал-
ся. кроме его слуги мулата и медицинских сестер. То бы г
собственный стационар Лепспуса, где оп производил свои
таинственные эксперименты.
Поднимаясь к себе, доктор казался взволнованным. Он
танцевал всеми тремя ступеньками, ведущими к носу,
бормоча про себя:
253
— Съезд, настоящий съезд. Какого черта все опп
съехались в Нью-Йорк? Но тем лучше, тем лучше! Как
раз вовремя для тебя, дружище Лепсиус, когда твое от-
крытие начинает нуждаться в дополнительных примерчи-
ках, в проверочных субъектах... Тобп! Тоби!
Мулат с выпяченными губами и маленькими, как у
обезьяны, ручками выскользнул пз соседней комнаты.
Лепсиус отдал ему шляпу и палку, уселся в кресло и не-
сколько мгновений сидел неподвижно. Тобп стоял, как
изваяние, глядя в пол.
— Тобп,— сказал оп, наконец, тихим голосом,— что
поделывает его величество Бугае Тридцать Первый?
— Кушает плохо, ругается. Па гимнастику пи за что
пе полез, хоть я и грозил пожаловаться вам.
— Нс полез, говоришь?
— Не полез, хозяин.
— Гм, гм. А ты пробовал вешать наверху бутылочку?
— Все делал, как вы приказали.
— Ну пойдем навестим его. Кстати, Тобп, пошли,
пожалуйста, шофера с моей карточкой вот по этому
адресу.
Лепсиус написал на конверте несколько слов и пере-
дал их мулату. Затем он открыл шкаф, достал бутылочку
с темным содержимым, опустил ее в боковой карман п
стал медленно спускаться вниз, на этот раз по внутрен-
ней лестнице, ведущей к тыловой стороне дома. Через ми-
нуту Тобп снова догнал его. Они миновали несколько пус-
тых и мрачных комнат, со следами пыли п паутины на
обоях, затем через небольшую дверку вышли па внутрен-
ний двор. Он был залит асфальтом. Высокие каменные
степы справа н слева совершенно скрывали его от улич-
ных пешеходов. Нигде пн скамейки, нп цветочного горш-
ка, словно это был пе дворик в центральном квартале
Нью-Йорка, а каменный мешок тюрьмы. Шагов через сто
оба дошли до невысокого бетонного строения, похожего на
автомобильный гараж. Дверь с железной скобой была за-
перта тяжелым замком. Только что Лепсиус собрался
вставить ключ в замочною скважину, как с той стороны,
из главного дома, раздался чей-то голос. Лепсиус нервно
повернулся:
— Кто там?
— Доктор, вас спрашивают,— надрывалась экономка
в белом чепце, красная, как кумач,— вас спрашивают,
спрашивают, спрашивают!
254
Мисс Смоулль, экономка доктора, была глуховата,—
очень незначительное преимущество у женщины, пе ли-
шенной употребления языка.
— Кто-о? — растягивая звуки, крикнул Лепсиус.
— Хорошо! — ответила ему мисс Смоулль, усиленно
закивав головой. Тотчас же некто, бедно одетый, быстро
направился через дворик к Лепспусу.
— Черт побери эту дуру! — выругался про себя док-
тор.— Держишь ее, чтоб пе подслушивала, а она знай га-
дит тебе с другого конца. Кто вы такой, что вам надо? —
Последние слова относились к подошедшему незнакомцу.
— Доктор, помогите больному, тяжело больному,—
сказал незнакомец, едва переводя дыхание.
Лепсиус посмотрел на говорившего сквозь круглые
очки:
— Что с вашим больным?
— Оп... на него упало что-то тяжелое. Перелом, внут-
реннее кровоизлияние, одним словом — худо.
— Хорошо, я приду через четверть часа. Оставьте
ваш адрес.
— Нет, пе через четверть часа. Идите сейчас!
Доктор Лепсиус поднял брови и улыбнулся. Это слу-
чалось с ним очень редко. Оп указал мулату глазами па
дверь стационара, передал ему ключ и двинулся встед за
настойчивым незнакомцем. Только теперь он разгляде i
его как следует. Это был невысокий, жиденький человек,
с ходившими под блузой лопатками, со слегка опухшими
сочленениями рук. Глаза у него были впалые, унылые,
тоскующие, как у горького пьяницы, па время принужден-
ного быть трезвым. Под носом стояли редкие, жесткие
кошачьи усы, па шее боттался кадык.
— Вот видите, только перейти улицу,— лихорадочно
твердил оп доктору, приближаясь к высочайшему небо-
скребу коммерч; ского типа,— только п всего, экипажа пе
надо...— Видно было, что его стесняет каждый шаг, сде-
ланный доктором, и он охотно ссудил бы ему для этою
своп собственные ноги.
Доктор Лепсиус начал удивляться. Перед ним было
отделение Мексиканского кредитного банка, пе имевшее
ничего общего с жилыми квартирами.
— Куда вы мепя тащите? — вырвалось у него.— Тут
контора н банк. Все закрыто. Где тут может быть боль-
ной!
255
-- У привратника,— ответил незнакомец, быстро от-
воряя боковую дверку п пропуская доктора в светлую ма-
ленькую комнату подвального этажа.
Здесь действительно находился больной. Это был ог-
ромный мужчина, видимо, только что принесенный сюда
па носилках и поспешно сброшенный прямо па пол. Он
был прикрыт простыней. Над ним склонялись двое: седой,
важного вида старик в торжественном мундире банков-
ского швейцара и старуха, сухая, маленькая, остроносая,
плакавшая навзрыд.
Незнакомец быстро снял с раненого простыню п под-
толкнул к нему доктора. Лежавший человек был букваль-
но искромсан. Грудь его сильно вдавлена и разбита, ребра
сломаны, живот разорван, как от нажима гигантского
круглого пресс-папье, оставившего ему в целостп лишь ко-
нечности и голову. Он отходил.
— Я тут ничего не могу сделать,— отрывпсто произ-
нес доктор, с изумлением глядя на умирающего,— оп уже
в агонии, к великому для него счастью.
— Как! И, по-вашему, его нельзя заставить загово-
рить? — вскрикнул незнакомец, как показалось Лепсиусу,
в самом настоящем отчаянии. — Оп не произнесет боль-
ше пп слова, даже если вернется созпанпе, а? — Он смот-
рел на доктора умоляющими глазами.
— Нет,— ответил доктор,— созпанпе не вернется, оп
умирает, умер. Оп ваш родственник?
Но, к его удивлению, незнакомец, пе дослушав даже
вопроса, быстро повернулся и выбежал пз комнаты. Ста-
рики, склонившиеся пад мертвецом, плакали. Лепсиус
только теперь увидел, что несчастный был матросом. На
рукаве его синей куртки была пашпвка с якорем и круп-
ной прописью: «Торпеда».
Доктор невольно вздрогнул. Он тронул за плечо пла-
кавшую старуху.
— Голубушка, кто этот бедняжка?
— Сын мой, сыночек мой, Дпп-головорез,— так его
звали па пароходе... Ох, сударь, что это за день! Ждали
мы его из-за моря, а вместо этого дождались пз-под кам-
ня... Оксан пе трогал его, голубчика, а в городе, среди
бела дпя... ох-охо-хо!
— Как это случилось?
— Да говорили нам, что оп шел пз кабачка, а сверху
с виадука оторвался кусок плиты и придавил его, как бу-
кашку. II рта пе разинул, и принесли, так не кричат.
256
— Кто ж его принес, вот этот человек, что сейчас вы-
шел?
— Принесли полицейские с матросами. А этот, су-
дарь, пам незнаком, должно быть — от доброты сердца
сжалился. Сам и за доктором вызвался сходить, и все бес-
покоился, пе скажет ли Дип, сыночек наш, последнего
слова... Верно, вы его знаете, так скажите ему от нас,
стариков, спасибо.
— Хорошо, хорошо, надо теперь вызвать полицей-
ского врача,— ответил Лепспус и вышел из прпврат-
ннцкой.
«Странно,— сказал он себе самому,— множество
странностей в одпп день. Приходит «Торпеда» и привозит
с собой политическую публику,— странность помер пер-
вый. На той же «Торпеде» пам доставляется мертвый
Морлендер,— странность помер второй. П вот, наконец,
матрос с «Торпеды», умерший ни с того ни с сего, от кам-
ня, слетевшего с виадука. А страннее всего — неведомый
человек, с виду простой рабочий, которому, впдпте лн,
пепремеппо нужно узнать, сможет ли раздавленный
матрос заговорить. Будь я немножко свободней, я занялся
бы этими странностями на досуге, позадумался бы с тру-
бочкой. Но теперь...»
Теперь у доктора Лепсиуса была своя собственная
странность — номер пятый, и совершенно очевидно, что
она оттесняла другие.
Придя в свою спальню и засветив электричество, док-
тор со вздохом облегчения скинул смокинг. Мулат рас-
шнуровал ему ботинки и падел на погп вышитые турец-
кие туфли.
— Шофер возвратился? — спросил доктор.
Мулат молча протянул ему конверт. «Генерал Гиб-
гельд просит доктора Лепсиуса пожаловать к нему между
7—8 вечера...»
Доктор поднял к очкам полную руку с браслеткой.
Дамские часики с крупным, как горошина, брильянтом
показывали без четверти семь.
— Черт возьми, пн отдыха, пи спокойствия. Его вели-
чество Бугае Тридцать Первый будет опять дожидаться
своей бутылочки до глубокой почи. Тоби, постарайся уго-
стить его какими-нибудь сказками, чтоб он не заснул до
моего прихода.
Полчаса доктор сидит, протянув поги па решетку
0 М Шагппян, т 2
257
холодного камина. Оп отдыхает молча, сосредоточенно,
деловито, как спортсмен или атлет перед выступлением.
Дышит то одной, то другой ноздрей, методически прикры-
вая другую пальцами. Не думает. Натер виски одеколо-
ном пополам с какпм-то благовонным аравийским маслом.
Но вот полчаса проходит. Бессмысленное выражение лица
становится снова осгро-внпмательным, лукавым. Большие
очкп бодро поблескивают. Туфли сбрасываются, снова
смокинг, ботинки, шляпа, все по порядку, папка — в ру-
ку, бумажник и трубочка — во внутренний карман,— док-
тор Лепспус освежился, он готов для нового странствова-
ния, быть может, спабдящего его фактами, фактпкамп,
проверочными субъектами — для чего-то такого, о чем мы
никак пе можем догадаться, тем более что мулат Тоби, пре-
спокойно пропустив мимо ушей распоряжение доктора, а
за воротник две-трп рюмочки, лег спать на холодную ци-
новку в полупустой комнате, и не подумав навестить таин-
ственного Бугаса.
Глава четвертая,
НАЧИНАЮЩАЯ я
W МЕЖДОМЕТНИ
— Ай, ай!
— О господи!
— О-ой! Ой, батюшки, ой, голубчики!
Такими возгласами встретила верная челядь тело Иере-
мии Морлепдера. Старая негритянка Полли, няня, выхо-
дившая массу Иеремию п мастера Артура, одна не пла-
кала,— и это было тем удивительнее, что она-то и любила
хозяина по-настоящему. Круглыми глазами, не мигая, смо-
трела она на цинковый гроб, теребя в руках серенький
камушек-талисман. Не мудрено, что швейцар, пе утерпев,
сделал ей замечание — правда, почтительное,— негритян-
ки в кухпе побаивались;
Что же это вы, Полли, как будто ничего?..
Дурак,— ответила спокойно Полли и так-таки не
проронила пи слезинки.
Наверху, в оудуаре покойной матери Артура, к вели-
чайшему изумлению и гневу этого последнего, водвори-
лась почему-то миссис Элизабет Вессон.
Пересиливая свою скорбь и ненависть, Артур Морлеи-
дер решительными шагамп поднялся по лестнице.
253
В этой комнате он пе был лет пять. Она давно была
заперта, и все эти годы с улицы можно было видеть тяже-
лые, спущенные шторы на окнах. К изумлению Артура,
вместо спертого запаха от ковров п шелков, вместо потуск-
невшего лака п изъеденной молью обивки, все в этой ста-
рой, запущенной комнате было обновлено и освежено.
Веселые, светлые занавеси па окнах, мебель — совсем пе
похожая па прежнюю, стоявшую здесь уже пятнадцать
лет, зеленые растения в кадках, хорошенький рабочий
ящик п книжный шкаф с последними новинками. Никто,
кроме старого Морлендера, пе пмел доступа в эту комнату,
ключ впсел у пего на цепочке от часов вместе с брелока-
ми. Было яспо, что Иеремия Морлеидер сам приготовит
се для новой жилицы. Словно отвечая на эти мыслп, Эли-
забет Вессоп подняла красивую голову п взглянула на
Артура:
— Как впдпте, ваш отец ждал меня. Оп так внима-
тельно пошел навстречу всем мопм простым вкусам! Жаль
только, что не предупредил сына о пашем браке.
Достав пз сумочкп вчетверо сложенный листок, опа
протянула его Морлендеру:
— Взгляните, Артур,— наше брачное свидетельство.
Мпе тяжело говорить об этом сейчас, по еще тяжелее ви-
деть ваше изумление п недоверпе. При всей спле п твер-
дости характера Перемни, при всей его пламенной любви
ко мпе, он, видимо, не решился рассказать вам о вашей
мачехе.
Опа вздохнула п опустила голову. По щекам ее пополз-
ли слезппкп. Ничто в этой красивой п печальной женщи-
не, державшей себя удивительно спокойно, пе напоминало
пи самозванки, нп авантюристки. II все-таки Артур Мор-
лепдер задыхался от пспавистп. То был удар — удар по
его сердцу, самолюбию, уваженью к отцу. Даже горе его
было словно отравлено изрядной дозой уксуса и перца. О г
красоты до бархатного голоса — каждая черта, каждое
движенье этой женщины вызывали в нем приступ бешен-
ства, похожего па морскую болезнь.
— Я пришел сказать, что уезжаю пз этого дома,—
произнес он таким шипящим голосом, что сам пе узнал
его,— по, прежде чем уйти отсюда, я намерен услышать
подробности смерти отца, в которых вы, видимо, осведом-
ленней мепя.
Элизабет Вессоп встала. Что-то сверкнуло ответно в ее
исснпя-черных глазах с узкими, словно точки, зрачками:
9*
252
— Мне хотелось мира с сыном Иеремии,— медлеппо
начала она,—я была готова предложить ему гостеприим-
ство и часть оставленных мпе средств, потому что, мистер
Морлепдер-младшпй, ваш отец завещал мпе этот дом, все
своп сбереженья и чертежи своего изобретенья... Но к та-
кому непристойному топу...
— Чертежи своего изобретенья! — воскликнул Артур.
— Да, чертежи своего изобретенья, вместе с домом и
сбереженьями. Хотите видеть завещание? Показать вам и
его, как я показала брачное свидетельство?
— Завещанье отца хранится у нотариуса Крафта!
— Иеремия написал повое в России. Капитан «Торпе-
ды» передал мне его вместе с вещами покойного.
— Я вызову старого Крафта и прочту повое завеща-
ние вместе с ним.
Крафт был давнишним нотариусом семейства Морлси-
дсров. Артур кипулся к столику с телефоном. Пока его
пальцы автоматически набирали номер, оп думал, думал,
пытаясь попять поведение отца. Гипноз? Обман? Пре-
ступление?
— Алло! Восемь, сто пять, сто пять. Дайте нотариуса
Крафта. Как?.. Но когда же? Только что? Боже мой, боже
мой!
Оп положил трубку и повернулся к жепщнпе:
— Его только что принесли домой с проломлеппым
черепом. Шофер был пьян и разбил машппу.
Новая миссис Морлендер по реагировала па это слиш-
ком горячо; опа почти пе знала Крафта. Но Артур был так
подавлен, что па минуту почувствовал себя беспомощным:
лучший друг отца! Можпо сказать — единственный! Знав-
ший его как своп пять пальцев...
Слуга вошел и доложил о приходе доктора Лспсиуса.
Артур кипулся ему навстречу.
Доктор подвигался пе спеша. На лице его была при-
личная случаю скорбь.
— Дорогой мистер Артур, меня вызвали к генера-
лу Гпбгельду, по по дороге я решпл заглянуть и к вам—
Мпсспс Всссоп, утром мио пе удалось поздороваться с
вамп.
— Миссис Морлендер,— тихонько поправила она Лсп-
спуса.
— Я рад вам, доктор,— перебил ее Артур,— я прошу
вас вместе со мпой прочесть повое завещание отца.
260
— Новое завещание? Иеремия Морлендер, сколько
помнится, паписал одно до своего отъезда в Россию.
— А там написал второе...— вмешалась мачеха Артура,
и слезы опять показались у нее на глазах.
Опа встала, отмерла шкатулку, стоявшую перед ней
па столике, и протянула Артуру пакет, где с соблюдением
всех формальностей, на гербовой бумаге было написано
завещание Морлендера.
Артур п Лепсиус, приблизив друг к другу головы, про-
чли его почти одновременно. Это был странный документ,
составленный в патетическом топе. В нем говорилось, что
всему миру грозит опасность коммунизма. Поэтому оп,
Иеремия Морлендер, в случае своей смерти завещает свое
последнее изобретение на священную войну против ком-
мунистов. Хранительницей его чертежей оп делает
дорогую свою жену Элизабет, по первому мужу Вессон.
Все состояние и дом в Нью-Порке он безоговорочно
завещает ей же, поскольку сын Артур в том возрасте, ко-
гда может сам себя прокормить. Далее следовала подпись
Морлендера и двух свидетелей. Лепсиус одним взгля-
дом охватил содержание документа и невольно вос-
кликнул:
— А где же Крафт? Это надо первым делом показать
] графту.
— Оп умер.
— Умер?
— Несчастный случай с автомобилем,— вставила ма-
чеха Артура.
Лепсиус прпкуспл нижнюю губу. Кое-что, готовое со-
рваться у пего с языка, было мудро подхвачено за хвостик
и водворено обратно, в глубину молчаливой докторской
памяти.
— Да,— сказал он,— вы разорены, Артур.
— Все, что принадлежит мпе,— к его услугам,— сухо
сказала миссис Морлендер, — все, кроме, разумеется, чер-
тежей, завещанных па святую цель Я убеждена, что Иере-
мия составил это завещание под впечатленьем увиденно-
го в России. Он был наблюдательный и острый человек.
И, может быть, из-за того, что оп увидел, коммунисты
убили его.
Она произнесла это так просто и убедительно, что мыс-
ли Артура мгновенно приняли другое направленье.
— Клянусь, отомщу убийцам! — воскликнул оп, не-
вольно вкладывая в эти три слова все, что пережил за
261
последние несколько часов.— Отомщу или не вернусь
живым, как отец!
Лепсиус несколько мгновений смотрел на него, потом
взял шпяпу.
— От всего сердца, Артур, желаю вам успеха,— про-
изнес оп медленно.
Он поцеловал руку вдове п двинулся к выходу, храня
на лпце все такое же наивно-скорбное выражение.
Но па лестнице лицо его мгновенно изменилось. По
трем ступенькам к носу взбежал фонарщик, заглянул ему
под стекла очков и сунул туда зажженную сппчку. Глаза
Лепсиуса положительно горелп, как уличный газ, когда
он пробормотал себе под нос:
— Пли я дурак и слепец, пли это пе подпись Морлен-
дера!
Он вышел на улицу, где в нескольких шагах дожидал-
ся автомобиль, но тут ему пришлось остановиться. Чья-то
черная худая рука схватила его за палку. Старушечий го-
лос произнес:
— Масса Лепсиус, масса Лепсиус!
— Это ты, Полли? Что тебе падо?
— Вы большой хозяин, масса Лепсиус! Вас станут мно-
го слушать...
— А в чем дело?
— Черная Полли говорит вам: прикажите открыть гроб
массы Иеремпп, прикажите его открыть!
— Что взбрело тебе в голову, Полли?
Но негритянки уже не было. Лепспус посмотрел по
сторонам, подождал некоторое время, а потом быстро сел
в автомобиль, приказав шоферу ехать в «Патрициапу».
Оп пп о чем не думал в пути. У доктора Лепсиуса прави-
ло: никогда пе думать ни о чем в короткие минуты пе-
редышки.
Глава пятая
о Тель
«па | РПЦ п А ИА»
Надо вам сказать, что хозяин «Патрпциаиы», богатый
армянин из Диарбекпра, по пменп Сетзо, имеет только
°ДПУ слабость: он не пьет, не курит, не изменяет ясене, но
262
оп бессилен перед своей страстью к ремонту. Должно быть,
отдаленные предки Сетто былп камепщпкамп. Каждую вес-
ну, при отлпве иностранцев пз своего отеля, Сетто начи-
нает все ремонтировать, снизу п доверху. Он перелицовы-
вает мебель, штукатурит, краспт, меняет дверные фанеры,
лудит, скребет, чпстпт, мажет, разрисовывает. Это равно-
сильно лихорадке в сорок градусов. Что хотпте делайте с
ним, а он непременно затеет ремонт па всю улицу, застав-
ляя чихать ныо-йоркскпх собак.
Многие скажут, что это звучит плебейски п пе согла-
суется с названием гостиницы. Они правы. Но дпарбекирец
тут нп при чем: он не хотел иметь гостиницы, пе хотел
называть ее «Патрпцпаной» п не хотел предназначать ее
для знатного люда. Это вышло роковым образом. Когда
Сетто с женой и детьми и большим запасом столярных ин-
струментов, а также армянских вышивок, эмигрировал из
Диарбекпра в Америку, пароход наскочил на плавучую
мину, и множество пассажиров потонуло. Среди несчаст-
ных, барахтавшихся в воде, был человек в тяжелых, как
подковы, п блестящих, как солнце, эполетах, утыканных
золотыми позументами. Отяжелев под ними, он уже со-
брался потонуть, как вдруг, подняв глаза, увпдел пад со-
бой целую эскадрилью больших желтых круглых тыкв. Они
плылп, а за ними, как пп в чем пе бывало, поджав погп,
плыло все семейство дпарбекпрца, перебрасываясь мир-
ными замечаниями насчет погоды.
— Спасите мепя! — крпкпул пм утопавший.
Сетто пристально посмотрел па жену. Та кивнула голо-
вой и произнесла по-армянскп:
— Спаси человека однажды, а бог спасет тебя дважды.
— Это хороший процент,— ответил Сетто и кинул не-
знакомцу пару великолепных пустых тыкв. Незнакомец —
бывший президент одного из крохотпых государств, толь-
ко что изгнанный своим народом,— благодарно ухватился
за тыквы и поплыл, благословляя судьбу. Так опи носи-
лись три дня, подкрепляясь глотками рома п месивом пз
муки «Нестле», хранившимся в жестяпке па груди у дпар-
бекирца. Вот в этп-то часы морского существования иедо-
утопшпй п обещал своему спасителю построить для пего
чудесную гостиницу в Ныо-Порке, с одним непременным
условием: чтоб опа принимала только экс-коронованпых
особ, экс-мпппстров и экс-гепералов и была названа в честь
этой благородной публики «Патрпцпаной». Диарбекпрсц
согласился. Их подобрали па четвертые сутки, п каково
263
же было удивление Сетто, когда его морской попутчик
сдержал свое обещание. Таким-то образом Сетто пз Дпарбе-
кпра стал хозяином отеля «Патрпцпана».
Оп свято выполнял условпе. Нп одпп простой смертный,
ни один честный труженик нс имел права остановиться в
его гостпнпце. Зато любой «бывший» — беглый президент
пли свергнутый принц, все состояние которого заключа-
лось в одппх серебряных позумептах, не говоря уже о чисто
опереточном воинстве побитых где-то армий, состоявшем
из многочисленных атосов, портосов и арампсов, желав-
ших сражаться по найму,— имел к нему неограниченный
доступ. Несчастный диарбекирсц выручал очепь мало со
своей гостиницы. Оп зарабатывал па стороне торговыми
оборотами. Часто случалось, что знатные постояльцы про-
сили у пего взаймы. Он терпел и сносил это безропотно.
Только однажды жена услышала от пего слово гнева: войдя
к пей в комнату, оп внезапно спял со степы икону, изобра-
жавшую святую Шушаник, и повернул ее лицом к стене.
— Что ты делаешь, несчастный! — воскликнула жена.
— Пусть они там наверху поучатся сведению баланса
и двойной бухгалтерии,— ответил Сетто,— я ждал от бога
сто па пятьдесят, а оп вместо этого заставляет мепя спасать
знатных беглецов уже не единожды, а восемьдесяттыся-
черижды.
Так вот, с наступлением весны этот самый Сетто заду-
мал опять на досуге отдаться своей страсти и приступил к
ремонту. «Рабочий союз для производства починок по го-
роду Нью-Порку» получил от пего срочный заказ п тотчас
же выслал ему армию квалифицированных маляров, кро-
вельщиков, штукатуров, обойщиков, водопроводчиков, ка-
нализаторов и трубочистов.
Только-только приступили опп к работе, как автомо-
биль доставил в «Патрициапу», к истинному бешенству
Сетто, двух знатных господ: гепсрала Гибгельда п виконта
де Монморанси.
Как назло, комнаты, предназначавшиеся для ппх, бы-
ли в ремонте.
— Ничего, хозяпп,— сказал пожилой слесарь, приво-
дивший в порядок замки в № 2 А — Б,— пе трудите себе
голову. Пусть пх въезжают, а я уж при пях докопчу. Тут
работы самое большее па часок.
II покуда зпатпые господа сидели за табльдотом, сле-
сарь, как обещал, со всеми своими инструментами напра-
вился в апартаменты бельэтажа, поспвшпе затейливую
264
нумерацию 2 А — Б п состоявшие пз анфилады больших
парадных комнат со всеми решительно удобствами вплоть
до самостоятельной междугородной телефонной станции и
почтового отделения.
Захлопнув за собой дверь, слесарь Биллингс первым
долгом поставил корзинку с инструментами на пол, а по-
том набил и закурил трубочку точь-в-точь так, как это
проделывал Мпкаэл Тпнгсмастер. Затянувшись разок-дру-
гой, он, к моему собственному удивлению, вместо того
чтоб начать ремонт, сделал прыжок. Потом остановился п
прислушался,— нп звука. Тогда Биллингс сделал еще одпн
пируэт, нажимая пятками па какую-то невидимую нам
точку, и тотчас же квадратный кусок паркета под ним за-
шевелился, поднялся и стал ребром поперек комнаты, от-
крыв черную дыру вниз.
— Мепд-месс! — шепотом сказал слесарь, наклонив-
шись к дыре.
— Месс-менд! — тотчас же послышалось оттуда, и в
отверстии показалась голова водопроводчика Ван-Гопа.
— Это ты, Биллингс? Я тут чиню трубы. А ты что де-
лаешь?
— Исправляю замки. Скажи, пожалуйста, Ван-Гоп, у
тебя там, внизу, на всех вещах есть клеймо Мпк-Мага?
— Почти на всех, Биллингс. Только обойная фабрика
из Биндорфа подкузьмила. Ребята па ней еще пе записа-
лись в наш союз, у ппх вещи пе согласованы с нашими.
Обидно это, тут ведь за обоями дверь с клеймом пряме-
хонько в верхний номер русского князька, а обоп но слу-
шаются.
— Надо бы нажать на Биндорф. Предупреди Мика
Тппгсмастера. Да смотри, Ван-Гоп, пе выходи пз трубы до
завтра. Должно быть, будут интересные передачи.
После этого Биллингс закрыл паркет п, весело посви-
стывая, принялся осматривать замки. Он делал это в выс-
шей степени странным образом. Так, оп брал лупу и вни-
мательно глядел через нее иа шейки замков, па петли клю-
чей, на дверные, комодные, шкафпые скобки п всякий раз
одобрительно кивал головой. Заглянув с ним вместе, я ви-
жу в лупу только две микроскопические буквы, стоящие
одна внутри другой, мелкие, как инфузории:
И больше ничего.
2С5
Закончив осмотр, Виллипгс крепко запер ключом
одну пз дверей, подошел к ней и, не вынимая ключа,
провел ногтем по какой-то невидимой полоске. Дверь тот-
час же тихо открылась, хотя ключ по-прежнему торчал
в замке.
— Меид-мосс! — позвал кто-то громко пз степы.
— Месс-менд,— поспешно ответил Виллипгс. Стена
раздвинулась, и с куском штофной матерпп в руках в ком-
нату вошел обойщпк. Лицо его было встревожено.
— Биллингс, дай немедленно знать по всей линии. Тут
что-то готовится. Только что с экспрессом из Сан-Фран-
циско приехал экс-президент Но Хом. С доков звонили,
что ожидается лорд Хардстон. Это неспроста. Я думаю,
пам пора кончить починку, тут все до последнего в по-
рядке.
— Ван-Гоп говорил насчет обоев...
— Да, это нам помешает слышать, что делается у рус-
ского и в смежном с ним номере. Ну, да не беда. Поставь,
брат, часовых и выбирайся отсюда поскорей.
Оба немедленно вошли в стену и бесшумно очутились
в комнате телефонистки, мисс Тоттер. С ней опп обменя-
лись все тем же таинственным прпветствпем, а потом вы-
шли пз боковой двери п попали прямехонько на шумную
улицу.
Тем временем генерал Гпбгельд и виконт де Монморан-
си, благополучно покончив с длинным обедом и заппв его
чем следует, закурплп и, тихо переговариваясь, шли к себе,
в общие апартаменты № 2 А — Б.
Глава шестая
СОВЕЩАНИЕ ПОД ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВОМ
ОТСУТСТВУЮЩЕГО
Генерал Гибгельд вошел в комнату первым. Оп нетер-
пеливо прошелся раза два пз угла в угол, поджидая, по-
куда виконт с трудом опустится в кресло. Потом подошел
к двери, выглянул в коридор, запер ее и вернулся к ви-
конту:
— Знаете ли вы, без лишних слов, как обстоят наши
дела?
— Столько же, сколько и вы, генерал,— томно ответит
Монморанси.— Я, как вы знаете, ненавижу всякую идео-
266
логпю. Мпе действуют па нервы рассуждения нашего па-
трона Кресслпнга. Если б не доллары, фунты п франки,
которыми он их сопровождает...
— Напрасно, виконт!
— Не трясите так пол, это передается креслу и вибри-
рует в моем позвоночнике,— укоризненно произнес фран-
цуз.
— Напрасно, виконт, вы не хотите прислушаться к
теории Джека Кресслпнга. Это самая подходящая теория
в мире хаоса и анархии, каким становится паша неприят-
ная планета.
— Довольно того, что он платит нам и собирается по-
садить нас обратно правителями наших стран. Я совершен-
но согласен с тем, что правителей сажают свыше,— власть,
как говорит церковь, от бога. II если ему удастся насадить
всюду правительства, подобные божьему промыслу, и опп
будут держаться...
— Железной рукой! — прервал генерал, звякнув галу-
нами.
— ...то у Кресслпнга будет могучая опора против этих
пошлых людей, именуемых коммунистами.
— Тсс! — прошептал генерал.
В дверь постучали. Лакей принес па подносе карточку
русского вельможи, князя Феофана Ивановича Оболон-
кипа. Князь жил уже третпп год в Нью-Йорке, занимая
комнату № 40 во втором этаже, и все счета, получаемые
нм, посылал главе русского правительства в Париже, со-
державшему своих придворных и дипломатических пред-
ставителей. Зтые языки, впрочем, уверяли, что в Берлине,
Риме, Мадриде и Лондоне также имеются правящие ди-
настии русского престола п что дипломатический корпус
имеет тенденцию к постоянному приросту населения, по
это уже относится к области статистики, а пе беллетри-
стики.
Генерал посмотрел па карточку п утвердительно кпвпул
лакею. Дверь снова отворилась, и па этот раз в комнату
влез боком крошечный старикашка с моноклем в глазу,
красным посом и дрожащими ножками, сильно подагриче-
скими в суставах.
— Мое почтение, Гпбгельд, добрый вечер, виконт. По-
здравляю с приездом. Очень, очень рад. Газеты, знаете ли,
стали какими-то неразборчивым и. Перепутали день тезо-
именитства его величества самодержца всея Тульской
губернии, Маврикия Иоанновича, со спасением па
2G7
суше и на водах геперала Врангеля, и я из-за этого дол-
жен был опоздать к вам: с самого утра принимаю депу-
тации.
— Как? — рассеянно переспросит генерал.— Маурп-
кий? А, да, да, Тульская губерния. Это претендент груп-
пы народных сепаратистов, известной под именем «Россия
и самовар». Знаю, знаю, садитесь, князь, вы ничуть пе
опоздали. Мы поджидаем еще кой-кого!
— Кстати,— промямлил виконт,— милейший Оболоп-
кип, ваш сосед перед отъездом не дал вам никаких пору-
чений?
— Вы говорите о синьоре Грегорио Чипе? Нет, он толь-
ко сообщил, что непременно появится в нужную минуту.—
С этими словами Феофан Иванович потянулся к столику,
где у геперала лежали гавайские сигары.
— Странный человек этот Чпче,— понизив голос, за-
говорил викопт,— уезжает и возвращается, как волшеб-
ник, пи разу не пропустив важной мппуты. Никому пе от-
дает отчета, кроме Кресслинга, вертит Лигой и каждым
пз нас как хочет.
— Ои вслпкпп мистификатор,— заметил генерал,—
и это импонирует Кресел и игу.
— Да-с, крепкий человек. Насчет дамского пола, мо-
жете быть уверены — я слежу — крепость необычайная
и полнейший нейтралитет,— вмешался князь Феофан,—
ие то что банкир Вестингауз. Этот в ваше отсутствие... вы
прямо-таки ве отгадаете!
— Чем отличился Вестингауз? — лениво спросил ви-
копт.
Но Феофану Ивановичу пе суждено было высказаться.
Дверь снова раскрылась, впустив па этот раз в комнату
доктора Лепсиуса.
Здесь читатель, во избежание обременительных цере-
моний, сам может вставить «здравствуйте», «как поживае-
те» п прочие фразы, служащие обычным словарем между
цивилизованными людьми. Я пропускаю все это и начну
с того, как доктор Лепсиус, согласно своей профессии,
стал орудовать инструментами.
Каждый доктор должен иметь: трубочку, молоточек, ре-
цептную книжку, часы, щипчики для пажима па язык и —
желательно — электрический фонарик с головным обру-
чем. Все это у Лепсиуса имелось. Все это ои извлек и при-
ступит к делу.
— Давненько я вас пе слушал, ваше превосходитель-
2CS
ство,— бормотал Лепсиус,— пульс хорош, так, так. Цвет
лица мпе не правится, шея тоже. А скажите, пожалуйста,
как обстоят с теми симптомами, которые удручали вас в
прошлом году?
— Вы говорите о позвоночнике? Да, они не утихают,
доктор. Я бы хотел, чтобы вы ими занялись.
— Позвоночник, черт его побери! — вмешался де Мон-
моранси.— Вот уж с месяц, как меня изводит эта беспри-
чинная хромота, почему-то вызывающая боль в позвоноч-
нике. Посмотрите п меня, Лепсиус.
Глазки доктора под круглыми очками запрыгали, как
фосфорические огоньки. Все три ступеньки, ведущие к
носу, сжались взволнованным комочком. Он вскочил, впо-
пыхах едва пе рассыпав инструменты.
— Я должен осмотреть вас. Необходимо раздеться.
Выйдемте в соседнюю комнату.
— Вот таков оп всегда,— со вздохом сказал Гибгельд,
когда виконт и Лепсиус скрылись за дверью,— чуть дело
коснется позвоночника или, точнее, седалищного нерва,
наш доктор на себя не похож,— волпуется, мечется, разде-
вает больного и прелюбопытно его осматривает. Когда нет
причин для осмотра, оп их выдумывает пз головы. Я видел
трех турецких беев, претендентов на возрождение Осман-
ской империи, которых оп ухитрился осмотреть ни с того
пи с сего, под предлогом какой-то болезни...
Между тем в соседней комнате виконт де Монморанси
лепнво предоставил доктору Лепсиусу изучать его обна-
женную спину. Толстяк был совершенно впе себя. Оп пых-
тел, прыгал, как кролик, вокруг больного, бормотал что-то
но-латыпн и, наконец, весь замер в созерцании.
Куда оп смотрит? Он смотрит на позвоночник молодо-
го француза, пзящно пересекающий его белое с голубыми
жилками тело. Все как будто в порядке, но предательская
лупа в дрожащей руке Лепсиуса указывает па маленькое,
с булавочную головку пятнышко, ощущаемое как неболь-
шая выпуклость.
— Вот оно, вот оно,— забывшись, шепчет Лепсиус с
выражением восторга п ужаса на лице. И внезапно задаст
ипкоиту нелепый вопрос, не удивляющий француза только
потому, что его лень сильнее, чем все остальные способ-
ности.
— Вы пережили когда-нибудь сильный страх, виконт?
— Во время русской революции, когда отняли мою
концессию,— вздрогнув, отвечает француз.— Я пе люблю
269
революций. Мпе пришлось тогда бежать от большевиков
с территории моей концессии в Персию.
— Прекрасно, прекрасно, одевайтесь, мы вам пропи-
шем великолепные капли.
Между тем к генералу опять постучали. Вошли два но-
вых гостя: высокий седой англичанин, пропитанный креп-
чайшим запахом табака, и странное существо, только что
потерявшее сто миллионов подданных, выгнавших его пз
собственной страны.
— Ваш нижайший слуга п союзник — Но Хом,— назва-
ло себя с азиатской вежливостью существо, растягивая
рот в улыбке.
— Лорд Хардстон,— коротко отрекомендовался англи-
чанин.
Сердечные рукопожатия. Опять «здравствуйте», «как
поживаете» и пр. и пр. Но лорд Хардстон пе расположен
тратить время. Оп оглядывается вокруг, смотрит па часы
и отрывисто говорит:
— Я только что видел Кресслппга. Оп приказывает
нам немедленно открыть заседание.
— Позвольте, но еще нет Чпче.
— Оп будет. Дорогой Гпбгельд, отпустите, пожалуй-
ста, этого толстяка, он, кажется, доктор?
— Доктор Лепсиус.
— А, так это знаменитый Лепспус! Рад познакомиться.
Одпако время не терпит. Объявляю заседание открытым
от имени председателя. Прошу всех посторонних уда-
литься!
Лепспус никогда не мог дождаться гонорара от по-
стояльцев «Патрицианы». Тем пе менее оп уходил от них
в состоянии, похожем па экстаз. Так и сейчас, прижимая
к себе палку, он выскочил пз № 2 А — Б с восторженным
лицом и, пе переставая бормотать про себя «так оно п
есть», спустился к ожидавшему его ауто.
Сетто-дпарбекпрец укоризненно посмотрел ему вслед.
— Тщеславный человек,— сказал он своей жене,—
только и подавай ему разных там претендентов да прези-
дентов. Любой турецкий паша, побирающийся в американ-
ских прихожих, ему пптереспей, чем порядочный армян-
ский труженик. А я бы всех этих знатных белпбсев обоего
пола, да еще пх лакеев в придачу, с удовольствием проме-
нял па хороший салат из помидор...
— С луком,— вздохнув, отозвалась его супруга.
270
Глава седьмая
ЗА СТЕННЫХ! МИР
Как только Лепспус удалился, лакей подвел хромаю-
щего впкопта к креслу возле Гпбгельда, помог ему сесть
п вышел. Князь Феофан Оболонкдп мелкой трусцой подо-
шел к столу вместе с Но Хомом, все еще пытаясь расска-
зать, что произошло с бароном Вестингаузом. Но в эту
минуту в дверях показался сам барон Вестингауз, молодя-
щийся старик с напудренным носом, нафабренными усами
и желтофиолью в петлице,— и это положило конец всем
попыткам Оболопкпна. В самую последнюю минуту, когда
лорд Хардстон, подняв брови, в пятый раз извлек пз кар-
мана свой хронометр, появился и Рокфеллер-младшпн, не-
большого роста прыщавый пижон, извинившийся перед
присутствующими за Рокфеллера-старшего.
— Все еще болеет папаша? — с любопытством осведо-
мился Феофан Иванович.
— Все еще не может оправиться после узурпации вла-
сти в русской империи,— с готовностью ответил Рокфел-
лер-младший.
Болезнь второго после Кресслппга американского мил-
лиардера, приключившаяся тотчас же после русской ре-
волюции и разгрома дивизии интервентов, собранной, об-
мундированной и вымуштрованной па его счет,— была
одной пз любимых тем знатной публики, собиравшейся в
отеле «Патрпцпапа». Однако сегодня и этой теме посчаст-
ливилось пе больше, чем похождениям барона Вестингауза.
— Сядьте, господа претенденты! — громовым голосом
провозгласпл лорд Хардстон.
Присутствующие расселись вокруг стола. Над ними,
в каминной трубе, молодой человек с ярко-чсрпым носом,
черными щеками и лбом, тоже уселся покомфортабельнее,
то есть упер ноги выше головы в выступ трубы, а голову
свесил впиз, прижав ухо к пезаметпой щели.
— Мы обменяемся основными новостями о наших уси-
лиях создания гармоничных правительств в обоих полу-
шариях земли, пе дожидаясь сппьора Чпче, господа! —
снова начала Хардстон.— Время нс терпит...
— Скажите, какая любезность! — шепнул про себя
Том-трубочист, сплевывая вниз.— Откуда оп зпает, что у
меня каждая минуточка па счету?
— ...время не терпит,— повторил Хардстон,— посколь-
271
ку акции па сегодняшней бирже начали падать и даже,—
тут оп пожал плечами с видом некоторого скептического
недоверия к собственным своим словам,— даже фунты
стерлингов пошатнулись.
Вокруг стола раздались восклицания искреннего со-
чувствия.
— Для абсолютной конспирации того, что сейчас будет
сказано, по личной просьбе синьора, перейдемте, господа,
незамедлительно в его комнату, ключ от которой,— лорд
Хардстоп вынул из кармана ключ необыкновенно странной
формы,— передан мне самим Чпче...
Но дальше Том-трубочист слушать пе стал. Быстрее
обезьяны он взметнулся по трубе, влез в какую-то заслон-
ку, вынырнул пз нее, повпе над пустой ванной, раска-
чался, скакнул через нее в уборную п тут попал прямехонь-
ко в горничную Дженни, убиравшую купальные принад-
лежности.
— Ай,— вскрикнула Дженин,— ай! Кто вы такой?
— Я черт, красавица. Ей-богу, черт.
— Как бы не так, станут черти божиться,— недоверчи-
во произнесла Дженин, думая про себя: «Вот уж миссис
Типдик лоппет от зависти, если узнает, что я видела на-
стоящего черта».
Но время ее раздумья было для Тома спасительным.
Оп тихонько попятился к двери, отворил ее и исчез.
Джеппп разинула рот.
— Верь после этого пастору Русселю,— пробормотала
она в душевном смятении, не сводя глаз с двери.— С чего
это он уверяет, будто чудеса есть промысел божий. Чср-
тп-то, оказывается, тоже этим промышляют. Гляди-кось,
голубчпкп мои, прошел через запертую дверь, а опа и опять
заперта с моей стороны.
В это время Том, пролетев стрелой по коридору, вошел
в шкаф, сделал два-три перехода по степе п очутился пе-
ред дверью синьора Чпче. Но оп опоздал. Заседаппе уже
началось — перед самым его носом. II благодаря несозна-
тельности ребят с обойной фабрики в Биндорфе, оп пе
мог в пес проникнуть. Том чуть не заплакал со злости, что,
разумеется, очень повредило бы профессиональному цвету
его лица. Поблизости был камин. Он грустно вошел в пего
и провалился в трубу. Внизу, под страшным жаром ку-
хонной плиты, в сетке всевозможных труб и цилиндров,
Том нажал кпоику п шепнул:
— Мепд-месс.
272
— Месс-мепд,— тотчас же послышалось в ответ.
Цилиндр раздвинулся, обнаружив мирно сидящего Ван-
Гопа с каучуковыми трубками па ушах.
— Почему ты ушел со сторожевого поста, Том?
— Л потому, что, черт их побери, они перебрались в
комнату этого итальянца!
— В комнату без номера?
— Вот именно, Ван-Гоп. Я совершенно сдурел. Я ме-
тался по степам, въехал на голову одной красотке, даже
обчистился малость от переделки, а придумать ничего нс
могу.
— Да, этим ты, Том, никогда особенно и по отличал-
ся. Удивляюсь, почему это ребята посадпли именно тебя.
Пу да ладно, молчи и слушай. Алло, мисс Тоттер!
Сквозь одну пз каучуковых раковин послышалось:
— Я слушаю, это вы, Ван-Гоп?
— Я. Соедините меня с Миком.
— Сейчас пе могу, требуют из конторы. Обождите.
Ван-Гоп и Том принялись молча ждать. Через две ми-
нуты раздался голос мисс Тоттер:
— Ван-Гоп, слушайте. Я вас соединила с Миком.
Откуда-то, пз отчаянной дали, глухо донеслось:
— В чем дело?
— Тпнгсмастер, помоги,— заговорил в трубку Ваи-
Гоп,— совещание перебросили в комнату без номера. Том
в я бессильны. А должно быть, они шушукаются пе без
важного дела.
— Умеете орудовать зеркальным аппаратом? — донес-
лось по складам. Тпнгсмастер старался говорить внятно.
Ван-Гоп взглянул па Тома, Том взглянул на Ван-Гопа.
— Как будто пе умеем, Мик,— сконфуженно ответил
Ван-Гоп.
— Иду сам,— раздалось из трубки.
Как только водопроводчик повесил свой каучуковый
телефон па место, трубочист толкнул его легонько в бок
пе без ехидства:
— Видать, Ван-Гоп, что и ты не особенно отличаешь-
ся этим самым...
— Что такое?
— Смекалкой.
II прежде чем Ван-Гоп смог дать ему подзатыльник.
Том ужо взлетел па самый верх цилиндра и пре весело за-
дрыгал оттуда пятками.
Между тем широкоплечий, русобородый силач в рабо-
275
чей блузе, перепоясанный ремешком, положил на место
рубанок у станка в ярко освещенной мастерской деревооб-
делочного завода, счистил с себя стружки, оглянулся во-
круг п внезапно исчез в степу. Он мчался со всех ног по
темным, шириною не более аршппа, проходам, двигаясь
вбок и то п дело отряхиваясь от землн п водяных капель.
Спустя десять минут проходы расшприлпсь, ноги его нащу-
пали ступенькп, взбежали по ним, и вот пз щели па свет
появилась русая голова Тппгсмастера с веселыми голубыми
глазами из-под прямых пушистых бровей. Оп огляделся
вокруг: это была телеграфная вышка, самый высокий пункт
фабричного городка Мпддльтоуна. Отсюда, с высоты не-
скольких сот метров, уходила в Нью-Йорк сеть стальных
проводов, несших не только депеши. Часть служила для
гигантских элеваторов, часть перебрасывала отсюда ква-
драты мпддльтоунского сена в мапеж Роллея, находив-
шийся неподалеку от «Патрнцпаны», Как раз в эту минуту
двое рослых рабочих подвешивали цепь от спрессованного
квадрата к стальной петле на проводе.
— Мепд-месс,— шепотом сказал пм блузнпк.
— Месс-мепд,— ответили ему оба.— Хотите прокатить-
ся, Мик? Садитесь, садитесь.
Через секунду, лежа па тюке сена п плотно прижав
руки к бокам, Тппгсмастер несся со скоростью стрелы в
Нью-Йорк. Внпзу под ним по телефонным проволокам нес-
лись незримые людские тайны; пх принимал па бумагу
меланхолический Топи Уайт, телеграфист. Еще ниже, по
земле, катил знаменитый экспресс североамериканской
магистрали; но оп должен был пробежать расстояние меж-
ду Мпддльтоупом и Нью-Йорком в полчаса, а Мик Тпнгс-
мастер сделал его в семь минут и три четверти. Топп Уайт
пе успел еще принять п первую телеграмму, как наш пу-
тешественник, спрыгнув па крышу манежа, никем не за-
меченный, исчез в одно пз отверстий между железпымп
обшивками. Спустя три минуты оп добрался до цилиндра,
где Ван-Гоп, в бессильной ярости па Тома, бомбардировал
его пятки кусочками сжеванной газетной бумаги.
Мик Тппгсмастер поглядел на обоих с укоризной.
— Я вижу, ребята, вы тут развлекаетесь. А те наверху,
можете мне поверить па слово, времени пе теряют. Марш
наверх!
Оп засветил карманный фонарик, п все трое помчались
по трубам. Но Тингсмастер внезаппо остановился, прило-
жил ухо к металлической облицовке, прислушался, издал
274
невнятное восклицание, потом вернулся на несколько ша-
гов. Здесь он снова остановился, вынул складной метр, бу-
магу и карандаш и стал что-то вымерять. По-впдпмому,
результаты измерения пе очень-то его утешили, так как
Ван-Гоп и Том услышали юмористическое посвистывание,
что служило у Мика знаком крайней досады. К их удивле-
нию, он вынул и молоток, которым постучал в разных ме-
стах коридора. Затем, не говоря ни слова, продолжал свой
путь, по уже не с прежней поспешностью. Войдя в сте-
клянный шкаф, откуда можно было видеть дверь нену-
мерованной комнаты, ои обернулся к товарищам:
— Ребята, слушайте и запомните: кроме наших прохо-
дов, в эту комнату ведет еще один. Он сделан не нашим
союзом. Он тут, должно быть, с первого дня этой самой
гостиницы. II только что кто-то прошел этим проходом —
скорей, чем мы с вамп.
Том и Ван-Гоп недоверчиво переглянулись. Опп не
очень-то верили всяким бумажным вычислениям. Но
прежде чем опп смогли ответить, дверь комнаты медлен-
но отворилась и выпустила в коридор всю известную нам
компанию. Русский кпязь тут же простился с попутчиками
и ушел в собственный номер. Гпбгельд и Хардстон, поддер-
живая сильно хромающего виконта, спустились вниз, в
своп апартаменты, а улыбающийся Но Хом уселся в
лифт,— оп по причинам экономическим жпл на самом верх-
нем этаже.
— Теперь мы можем войти,— шепнул Тингсмастер.—
Тот, кто пришел тайным ходом, уже отправился обратно,
я слышу царапанье за фанерой.
Онп осторожно вышли пз шкафа, приоткрыли дверь и
бесшумно, одно за другим, вошли в комнату без номера.
Г,шва восьмая
ЗЕР|/АЛ А*
П О М О ЩII П В >11
Это был самый обыкновенный «номер» гостиницы, хотя
и оставленный почему-то без номера. Оп был убрап не-
сравненно менее роскошно, нежели апартаменты Гибгель-
да. Но и здесь, как и там, шли вдоль стен зеркала, устав-
275
ленпые у подножий тропическими растениями. Пх было
три — по одному у каждой степы.
Типгсмастер подошел к одному из них, вынул лупу и
указал свопм товарищам на два микроскопических «м»
в уголке:
— Этп зеркала — дело рук наших ребят с фотохимиче-
ского п техника Сорроу с «Секретного». Смотрпте-ка в сба
глаза и учитесь, как с ними обращаться.
Раз — Мик двинул зеркало вокруг своей осп, остановив
его под прямым углом; два — Мпк взял пз-под стекла,
прямехонько с цинковой пластипкп, тончайшую пачку пле-
нок; три — надвинул откуда-то сбоку новую пачку — и
опустил зеркало на место. Потом они вышли пз комнаты,
заперли ее, и Типгсмастер прошел через степу к мисс Тот-
тер.
Пачка пленок была опущена в бапку с розовой жид-
костью. Затем извлечена оттуда. Затем вставлена в ма-
ленький аппарат с фопарпком па носу, похожий на пушку.
Электричество потушили, пос аппарата засветился, па
степе образовалось круглое пятно.
— Учитесь, друзья,— сказал Тппгсмастер,— пе все
еще в наших руках. Бывают случап, когда мы бессильны
проникнуть к врагу. Нам не удалось нынче услышать, о
чем они там между собой сговарпвались, по зато мы мо-
жем увидеть их. Зеркальный аппарат Сорроу устроен так,
что при повороте выключателя три зеркала передают все
вокруг совершающееся в поле фотографической камеры.
Тотчас же начинается бесшумная съемка — п вот извольте
посмотреть.
Оп завертел ручкой машины, п па освещенном экране
появилось изображение только что покинутой ими комна-
ты. Она пе была пуста. В пей двигались, рассаживаясь
вокруг стола, те самые люди, которых они только что ви-
дели выходящими.
Том и Ван-Гоп радостно вскрикнули. Правда, ни еди-
ный звук к ним не доносился, по зато теперь они могли
разглядывать пх невозбранно.
— Учитесь читать слова по губам! — сказал Мик. Он
уселся перед экраном, по нескольку раз накручивая каж-
дую сцепку, замедляя ее движение так, чтоб люди на экра-
не казались плавающими в воде. Каждый пз них был зна-
ком союзу «Месс-менд» по фотографиям в газетах и по
наблюденьям пз тайников «Патрпциапы». Словно читая
книгу но складам, Мик слово за слово передавал Тому и
276
Ван-Гопу: — Ждут приказаний... немец крепко выговари-
вает что-то красавчику виконту, а тот еле двигает губами
в ответ. Англичанин с трубкой молчит. Русский князь
мечется от одного к другому с расспросами — впдпте, гла-
за у него спрашивают, уши навострились, он ничего пока
не знает. Англичанин говорит ему «тише!» — учитесь, ре-
бята,— па всех языках видно по губам, когда произносится
слово «тише!». Вот так, нижняя губа вперед п хоботком
будто поднимает верхнюю...
Но что это? Вап-Гоп и Том вскрикнули. Мпк прошеп-
тал про себя: «Чиче!»
На экране происходит странное замешательство. В раз-
гар спора снизу открылся люк, и оттуда медленно подни-
мается, как в балетной феерии, небольшая черная фигура.
Хотя она и остается на экране, вашпм зрителям почему-то
пе очепь ясно ее видно, как будто она окутывает себя
дымом.
— Черт, темно что-то, разобрать не могу,— пожаловал-
ся Том, изо всех сил теребя глаза.
Только один Тннгсмастер неотступно смотрел па экран.
Черная фигура вынула пз портфеля бумагу и быстро про-
читала ее вслух; на лице остальных ясно выразились не-
годование, изумление, торжество. Потом черпая фигура
подняла руку, что-то сказала, п все наклопплп в ответ го-
ловы... Теперь опа раскрывает портфель, укладывает туда
прочптапный лист; руки в черных перчатках быстро шеве-
лятся,— что это? Пачки, прямо пз банка — одна, другая —
самых крупных долларовых билетов. Глаза всех в ком-
нате устремляются па пачки, а число пачек все увеличи-
вается. Ладони протягиваются к ним. Черный человек
раздает их коротким движением направо п налево. Мгно-
венье — он соскочил обратно в люк. Остальные идут к две-
рям... Темнота... Опять свет. П на этот раз Том с восторгом
закричал:
— Гляди, гляди, это мы сами!
Пленки кончились. Тннгсмастер вынул пх и сложил в
степной несгораемый шкаф. Потом он задумчиво сказал
Тому и Ван-Гопу:
— Надо узнать в точности, что замышляется. Идите,
ребята, по трубам да подыщите себе смену. Пам важна
установить наперво, останутся ли они дома или разъедут-
ся после получки, а если разъедутся,— то куда. Это сейчас
главное ваше дело!
— А ты, Мик?
277
— Мне надо назад, на завод. У нас срочная вечерняя
работа, братцы. Хозяин отделывает свою виллу, и тут тоже
надо постараться, понимаете. Ведь главпые-то совещанья
у него!
С этими словами Тингсмастер простился, вошел в сте-
ну — и был таков. Мисс Тоттер мечтательно посмотрела
ему вслед. Том и Ван-Гоп со вздохом разбрелись по своим
сторожевым будкам. Но напрасны были все их старания,
напрасно потрачена целая долгая ночь,— ни Гпбгельд, пи
Монморанси, пи английский лорд больше пе разговари-
вали, и тайна их встречи осталась на этот раз нераскрытой.
Выехать из «Патрпцпаны» они тоже, по-видимому, не со-
бирались.
Между тем Тингсмастер вышел на улицу, преспокойно
обошел здание и с подъезда, как нп в чем не бывало, снова
проппк в «Патрпциану». Заложив рукп в карманы и по-
свистывая, он идет в контору. Здесь оп останавливается п
мирно снимает шляпу.
Сетто-диарбекпрец, подсчитывавший недельный дефи-
цит, в изумлении поднял голову.
— Здорово, хозяин.
— Здравствуй, Мпкаэл, чего тебе надо?
— Не будет ли какого ремонта?
— Господь благослови вас, Микаэл, за такие слова,—
вмешалась жена Сетто, разделявшая неукротимую страсть
своего мужа к ремонту,— так вы нам в прошлое лето все
чисто и недорого справили!
— А теперь еще лучше справлю.
— Никак нельзя, Мпкаэл,— грустно ответил Сетто,—
паехало ко мпе претендентов, чтоб им лопнуть,— сперва
расплатиться по счету, а потом лопнуть! Какой уж тут
ремонт.
— Жаль, жаль, а я было хотел у вас все заново наверху
переделать, особенно в комнате без номера.
— Этой-то комнаты, Микаэл, я по уговору не смею ка-
саться. Ты ведь знаешь, гостиницу мне построил бывший
президент, чтоб ему во второй раз пн па суше, пи на воде
не повстречать второго такого дурака армянина. Так вот
он п поставил условие: пе трогать этой комнаты ни летом,
пн зимой. Я и так согрешил, украсил ее, по твоему совету,
зеркалами.
— Да кто вам дом-то построил, хозяин, ведь не сам же
экс-президент?
278
— Иностранного архитектора выписали, Мпкаэл. Да п
рабочих набралп одной мастп с архитектором.
— Вот оно как. Жаль, хозяин. Всего доброго.
И на этот раз Тпнгсмастер поспешил в Мпддльтоун.
Глава девятая
СТРА||НОСТП СОДЕРЖАНКИ
БА ГЗКПРА
вести!И Г А У 3 А
Если бы Феофану Ивановичу не помешали высказать-
ся о банкире Вестингаузе, он сказал бы следующее:
— Вестингауз, хн-хп-хп, завел себе содержанку... Да не
простую, а можете себе представить — в маске. Да, вот
именно, в маске. Женщина эфемерная, элегантная, с по-
ходкой сильфиды, а появляется не иначе, как в маске.
Я убежден, что она спекулирует на мужском любопытстве.
Будь я лет на пять, на шесть помоложе...
Князь Феофан не врал. События, отмеченные нью-йорк-
ской прессой, таковы:
Неделю назад в театре «Конкордия» на опере «Сулей-
ман» публика видит внезапно в одной из фешенебельных
лож красиво сложенную женщину в маске. Как ни в чем
не бывало эта женщина глядпт па сцепу парой глаз, свер-
кающих в миндальном разрезе шелковой маски, не сму-
щается от устремленных па нее со всех сторон биноклей
и лорнетов, кутает обнаженные плечи в роскошный мех,
читает афпшку, словом — ведет себя непринужденно.
Ньюйоркцы поражены. Незнакомку никто пе может
признать. Ходят слухи о том, что это знатная иностран-
на, чье лицо обезображено оспой. Тогда любопытство
сменяется состраданием, и на некоторое время инцидент
забыт.
Через два дня на катанье возле Вашингтон-авеню жен-
щина в маске появляется снова, на этот раз пе одна.
С пей в коляске спдпт бапкпр Вестингауз, старый разврат-
ник, известный на всю Америку своими выездами и лю-
бовницами. Вестингауз — холостяк. У него нет родствен-
ниц. Ни одна приличная женщина не согласится проехать
в его коляске. Вывод ясен: таинственная маска — дпгя
того мира, откуда вышли Виолетта п Манон Леско.
279
В Нью-Йорке пет того культа кокоток, который был ха-
рактерен для Парижа времен Бальзака. Но женщина,
сумевшая приковать к себе внимание своей странностью,
удостаивается некоторого уважения. Таинственную маску
пытались сфотографировать, поймать врасплох: ей писали
влюбленные письма, посылали цветы и подарки,— все на-
прасно. Опа оказалась недоступной ни для кого. Банкир
Вестингауз, с улыбкой принимавший поздравления друзей,
пожимал плечами на все расспросы:
— Детп мои, это перл созданья! Уверяю вас, я бы же-
нился на ней, если б только она согласилась. Но показать
вам се — нет. Никому, никогда, до самой моей смертп!
Можете себе представить, как любопытствовала нью-
йоркская молодежь! Представители торговых династий кор-
чили гримасы от зависти. Один из них, только что кончив-
ший Гарвардский колледж, упитанный сибарит Поммбер-
бок, вздумал даже победить Вестингауза: он взял малень-
кую Флору пз кордебалета, нарядил ее в маску и прошелся
с пей по Пятой авеню, но был позорно освистан сторонни-
ками маски, а Флора уже не смела появиться на улице.
В конце концов из маски сделали нечто вроде тотализа-
тора, держали па нее пари, клялись ею, гадали по цвету ее
костюмов о погоде, удаче, выигрыше п пр. и пр.
Не мспее были заинтересованы и девушки. Каждая из
них в глубине души хотела походить на маску. Портнихи
получали заказ: сделайте по фасону маски.
Но пи одпа не испытывала такого влюбленного вос-
торга, такого преклонения перед маской, как дочь сена-
тора Нотзбита, шалунья Грэе. Грэе сидит в настоящую
минуту в своей музыкальной комнате с учительницей, мисс
Ортон, и делает тщетные попытки отбарабанить четыр-
надцатую сонату Бетховена. Ей двадцать лет, опа кудря-
ва, как мальчишка, веснушчата, с немного большим, во
милым ртом, подвижна, как ящерица. Ее нельзя назвать
хорошенькой. Но с пею вы тотчас же чувствуете себя в по-
ложении человека, ни с того ни с сего вызванного па китай-
ский бокс. Грэе берет фальшивый аккорд, мисс Ортоп
нервно вскрикивает, Грэе поворачивается к ней, кидается
ей па шею п восклицает:
— Мпсс Ортоп, дорогая, это выше моих сил! Сегодня
я видела маску перед цветочным магазином. Если б вы
только знали, какая у пео пожка! Я сделала глупость,
схватила се за платье и объяснилась ей в любви.
— Что же было потом? — улыбаясь, спросила учитель-
280
нпца, гладко причесанная, можно сказать — зализанная,
горбатая и кривобокая молодая дама в скромном и чрез-
вычайно неуклюжем платье. Голос ее, впрочем, был очень
музыкален и походил на мурлыканье флейты.
— Ах, мисс Ортон! В том-то п дело, что этот мерзкий
старикашка, банкир Вестингауз, свалился откуда-то с
веба и ехидно заявил мпе: «Мисс Потэбпт, честь пмсю
проводить вас в магазин». II прежде чем я успела опом-
ниться, он сунул меня в магазин, а маска порхнула в ко-
ляску и исчезла.
— Да, Грэе, это было очепь неосмотрптельпо с вашей
стороны. Не забывайте, что вы дочь сенатора.
— Очень мпе нужно помнить об этом, мисс Ортон.
Я объявляю категорически: я влюблена в маску. Я чувст-
вую, что этот проклятый Вестингауз мучит ее. Я намерена
ее спасти... Раз-два, раз-два.— Бессмертное трио четырна-
дцатой сонаты разлетелось па куски под ее энергичными
цальцамп.
— Боже мой,— вздохнула мисс Ортоп,— вы не пони-
маете Бетховена.
Неизвестно, что ответила бы ей Грэе, еслп б в эту ми-
нуту дверь пе распахнулась настежь п чей-то странный,
басистый по-мужски голос не произнес:
— Милая Грэе, накопец-то!
Мисс Ортоп сильно вздрогнула, должно быть — от не-
ожиданное гп. В музыкальную вошла очень смуглая, изящ-
но одетая девушка с большими пунцовыми губами, рыже-
волосая, в мехах, несмотря па майский день. Это была
мисс Клер Вессоп, племянница второй супруги Морлспдера
и закадычная подруга Грэе по школьной скамье.
— Клер! Ты наконец тут! —Грэе рассыпала поты,
вскочила и повисла у пее на шее.— Одну минуточку, мисс
Ортоп, простите, пожалуйста. Я докончу урок, только дай-
те пам поздороваться.
Мисс Ортоп п пе думала протестовать. С терпением бед-
ного человека она сложила руки па коленях, села в теневой
угол п молчаливо сидела с полчаса, покуда девушкп болта-
ли, забыв о ее присутствии. Они болталп, как подобает
двум юным бездельницам привилегированного класса, о
том, о сем, о варшавской онере, о концертах Рахманинова,
о молодом Артуре Морлепдере, о маске, еще о молодом
Морлепдере, еще о маске. Выяснилось: об Артуре предпо-
чтительно говорила Клер, о маске предпочтительно гово-
рила Грэе.
281
— Этот твой Артур — порядочная мямля,— вырвалось
у дочери сенатора к концу разговора,— по крайней мере,
скажи, видел ли он хоть разочек мою маску?
— Мпстер Морлепдер пе интересуется кокотками,—
сухо ответила Клер,— у него все мысли поглощены
местью. Ведь ты знаешь, его отца убилп большевики, это
теперь окончательно доказано. Он собирается поднять про-
тив них всю Европу.
— Фи, как глупо. Клер, знаешь что: мне очень хочется,
чтоб ты посмотрела па маску, мне интересно узнать твое
мпеппе. Она — шик, изящество, прелесть, пу, я сказать
тебе не могу, что она такое. А главное, она мпе кажется
ужасно несчастной.
— Грэе, повторяю тебе, нп я, нп Артур, мы не интере-
суемся подобными женщпнамп.
— Ты говоришь таким топом, будто вы помолвлены.
Клер вспыхнула, Грэе надулась. Разговор был прерван.
Мисс Ортон посмотрела на часы, тихонько встала со своего
места, незаметно надела шляпку, опустпв на лицо вуаль,
простилась с обеими девушками и, прихрамывая, вышла
из музыкальной.
Клер с удивлением проводила ее глазами:
— Грэе, я не могу попять, почему ты берешь урокп у
этой безобразной, горбатой, хромоногой старой девы, по-
хожей скорее на прачку, чем на музыкантшу. Ведь ты
могла бы найти себе превосходного учителя!
Грэе вскочила с места и плотно притворила дверь; опа
вспыхнула от гнева.
— Стыдись! — шепнула она подруге.— Мпсс Ортон
еще пе успела спуститься с лестницы, она, наверное, все
слышала. И совсем опа пе урод, а...
Тут Грэе остановилась п сообразила, что она пи разу,
ни разу не задумалась о наружности мисс Ортоп. Тряхнув
кудрями, девушка принялась вспоминать свою учитель-
ницу, ее лицо, глаза, улыбку, руки; правда, глаз опа пе
поднимала и безобразила пх очкамп, рукп носила в перчат-
ках от ревматизма, волосы гладко зализывала в сетку,
улыбалась раз в месяц, но все-таки, все-таки если вспом-
нить... Лицо Грэе озарилось положительно торжеством.
Опа взглянула па подругу победоносно и закончила не-
ожиданно для самой себя:
— А всс-такп я тебе скажу — мпсс Ортон красавица.
282
Глава десятая
УЧПТЕЛЬН | ВЦ А
МУЗЫК УI
П II ОТАР П |УС
Бедная мпсс Ортон слышала все, что сказала Клер.
По-видимому, это пе слишком огорчило ее. Опа только
застегнула на груди вязаную кофточку п стала еще силь-
нее прихрамывать. Дойдя до Седьмой авеню, она села в
автобус, ехала с полчаса и слезла как раз напротив тем-
ного старого дома в стиле прошлого столетия, одного пз
немногих обломков старпны, сохранившихся в Нью-
Порке.
Прошло несколько мппут, прежде чем ей отворили.
Мальчик в куртке с позументами спросил се хриплым го-
лосом (лицо его было красно от слез):
— Кого вам надо?
— Мне нужно видеть нотариуса Крафта. Вот моя кар-
точка.
Мальчик с изумлением глядел па девушку, в то время
как рука его машинально приняла карточку.
— Дома нотариус? — повторила она еще раз.
К мальчику подошел старый негр, лицо которого так-
же распухло от плача. Оп дрожащей рукой отстранил его
п произнес:
— Мисс извинит пас. Мпсс пе может впдеть нотариу-
са. Масса Крафт больше педели как умер, попал под авто-
мобиль.
— Умер? Боже мой, боже мой!
Мпсс Ортон казалась совершенно потрясенной. Опа по-
белела так, что негр сочувственно поддержал ее п, доведя
до плетеного кресла, предложил ей сесть:
— А как же теперь его бумаги? Кто-нибудь заменяет
нотариуса?
— Там, наверху, в кабинете покойника вам дадут справ-
ку,— мрачно ответил ей негр, и его круглые глаза сверк-
нули, как у дикого зверя.— Не успел масса умереть, как
уже сюда пришли хозяйничать, завладели всеми его бума-
гами, взломали шкафы, а потом запечаталп красными пе-
чатями. Да уж, заменпть-то его замелили, без всякой со-
вести, мпсс может быть спокойна. А нам, старым и вер-
ным слугам его, выходит расчет.
283
Девушка выслушала негра н молча двинулась по лест-
нице. Но на пол пути она остановилась п повернула голову
в его сторону.
— Скажите мне,— шепнула она как можно тише,— как
имя того, кто заменяет мистера Крафта?
Негр посмотрел на пес снизу вверх, все так же мрачно
сверкая глазами, и ответил негромко:
— Это сущий дьявол, мисс. Беда всем и каждому,
кто станет иметь с ним дело. А имени его сказать вам ни-
как не могу. Знаю только, что помощники величают его
синьором Грегорио.
Мисс Ортон поднялась по лестнице, на этот раз уже не
оборачиваясь, и вошла в общую канцелярию.
Здесь сидели бывшие помощники Крафта, все тс, кому
должен был «выйти расчет», п его молодой секретарь
Друк. Он сдавал дела новому секретарю, и четверо ма-
леньких смуглых людей усиленно заглядывали ему за
плечо. Все они были, по-видимому, заняты разбором бу-
маг, оставшихся после Крафта.
Мисс Ортон обвела их глазами. Потом, повинуясь тому
верному инстинкту, какой бывает у очень чутких людей,
попавших в беду, она двинулась прямо к Друку.
Это был молодой человек со смышленым широким ли-
цом, пухлыми щеками и ямочкой на подбородке. Близко
знавшие Друка сказали бы, что он притворяется глупее
и легкомысленнее, чем он есть па самом деле. В данную
минуту Друк изобразил такое простодушие, такое беспа-
мятство, такую придурковатость, что четверо смуглолицых
молодчиков переглядываются друг с другом, пожимая пле-
чами, и один за другим отходят от него к более интелли-
гентным, а потому, видимо, и более интересным для них
старым помощникам нотариуса.
Вот к этому-то дурачку и направилась мисс Ортон.
Подойдя, опа подняла вуаль, сняла с глаз очки и посмо-
трела ему прямо в глаза. Друк оцепенел па месте, как
загипнотизированный. Тогда мисс Ортон снова надела
очки, спустила вуалетку и тихо произнесла:
— Я пришла сюда с большой просьбой. Умер Морлеп-
дер, чье завещание должно находиться у нотариуса Краф-
та. Я пришла узнать содержание этого завещания.
— Как ваше имя? — спросил Друк безмятежно, под-
мигивая ей очень выразительно на смуглолицых.
— Мисс Ортон.
— Мисс... как? Буртои, Мортон... Ага, Ортон.— Он па-
писал что-то на бумаге п протянул се девушке.— Вот, будь-
те добры, попросите у курьера перед той дверью, чтоб
оп пропустил вас прямехонько к синьору Грегорпо, на-
значенному уполномоченным по принятию архива нота-
риуса Крафта.— Говоря так, оп снова выразительно под-
мигнул ей, па этот раз на бумажку.
Мисс Ортон прочла бумажку. В ту же минуту один пз
смуглолицых подошел к пей вплотную, стараясь загля-
нуть ей в рукп. Ему это пе удалось, и оп сердито про-
молвил:
— Эй, Друк, что вы такое написали мисс?
— Мое собственное пмя,— вмешалась мисс Ортон спо-
койным и тихим голосом, складывая п пряча бумажку в
сумочку,— вероятно, для передачи курьеру. Спасибо, ми-
стер Друк, если вас так зовут,— обратилась опа к секре-
тарю, снова принявшему придурковатый вид,— только в
этой записке пет надобности, у мепя ведь есть своя кар-
точка.
Опа вынула пз сумочки карточку п передала ее сму-
глолицему.
Тот, сердито ворча п поблескивая кофейными глазка-
ми, взял карточку и лично прошел за темную дубов^ ю
дверь.
Через несколько мппут оп вышел оттуда. Выражен ио
его лица резко изменилось. Сияя любезностью п отвесив
два-три поклона, оп пригласил мпсс Ортон к синьору Гре-
горио, все время пятясь перед пей к двери, подобно опе-
реточному лакею. Как только она вошла и дубовая дверь
за пей захлопнулась, оп сделал какой-то жест своим това-
рищам. Тотчас же одпп пз них, тот, кто епдел в непосред-
ственной близости к телефону, взял трубку и по внутрен-
нему номеру шепотом сообщил кому-то, что «Нетти идет
купить новую шляпку».
Мы пе знаем, поправились лп все эти манипуляции бе-
лобрысому Друку, так как па лице его было безмятежное
спокойствие, а судя по овечьему выражению глаз, он вряд
лп особсппо толково рассортировывал находящиеся перед
ним рукописи.
Тем временем мисс Ортон переступила порог большой
комнаты с тяжелой кожаной мебелью и цветными готиче-
скими окпамп, где когда-то нотариус Крафт принимал сво-
их посетителей. Опа вошла, сильно прихрамывая и болез-
ненно сутулясь. П в ту же секупду, хотя ни в человеке, на-
ходящемся в комнате, пи в самой комнате пе было ничего
285
особенного, вещий инстинкт прошел холодком по ее позво-
ночнику и зашевелил волосы на голове от ужаса.
Сидевший за столом человек в черном только что по-
ложил телефонную трубку. Рукою, затянутой в черную
перчатку, он подвес к глазам ее карточку.
— Вы мисс Ортон? Присядьте, пожалуйста.— Это был
самый банальный голос в мире.
Она села, и ей понадобилось несколько мгновений, что-
бы оправиться. В это время незнакомец пристально огля-
дел ее с головы до ног и снова спросил:
— Птак, мисс Ортон, вы одна из клиенток покойного
Крафта. Чем могу вам служить?
— Я не клиентка нотариуса Крафта. Я пришла просить
вас об одной исключительной любезности. Мне известно,
что Иеремия Морлендер перед отъездом в Европу оставил
завещание. Теперь он умер. Не можете ли вы познакомить
меня с его завещанием?
— Нет ипчего легче, мисс Ортоп. К сожалению, я дол-
жен сообщить вам, что завещание, о котором вы говорите,
пе пайдепо в бумагах Крафта, да оно к тому же и уничто-
жено последующим завещаппем покойного, составленным
в России. Вот вам точная копия этого последнего.
Оп протянул мисс Ортон бумагу, п девушка прочла до-
кумент, уже известный читателю. Прочтя его дважды, опа
встала и вернула бумагу незнакомцу.
— Благодарю вас. Вы не помните, пе упоминается ли
имя Ортон в каких-нибудь бумагах Крафта?
— Этих бумаг очень много. Но, сколько помню, я не
встречал вашего имени.
Говоря так, оп еще раз пристально оглядел девушку.
Сквозь очки и вуалетку мисс Ортон тоже взглянула па
пего и тотчас же, содрогнувшись, опустила глаза. Между
тем перед ней был только безукоризненно одетый мужчина
со смуглым лицом, черными усами и бескровными желтыми
губами.
Мисс Ортон снова вышла в канцелярию, прихрамывая
сильнее обыкновенного, п, простившись кивком головы
со стряпчим, спустилась на улицу. Здесь она некоторое
время медлила, высматривая, нет лп где доброго старого
негра, впустившего ее в дом. Потом побрела к остановке
омнибуса и, укрывшись в тень большого металлического
зонтика, за спипой дремлющего толстяка, прочла еще раз
записочку, врученную ей Друком. Там стояло:
«Бруклин-стрит, 8, Друк, в 4 часа».
286
— По-впдимому, этот Друк что-то знает. Но кто п по
какому праву хозяйничает в архиве Крафта? — Она твер-
до решила пойти по указанному ей адресу, а чтобы за-
полнить оставшееся время, направилась па набережную.
Миновав два-трп квартала, она вышла к спяющей ленте
Гудзона, в этом месте почти пустынной. Не было видно ни
пароходов, ни моторных лодок. Внпзу, под гранитами на-
бережной, шла спешная майская почпнка водопроводных
труб. На развороченной мостовой отдыхали два блузнпка,
молодой и пожилой, с аппетитом уписывавших колбасу.
Мпсс Ортон шла вдоль берега, совсем пе замечая того,
что вслед за пею плетется неотступный спутник. Это был
тщедушный смуглый мужчина, с ходившими под блузой
лопатками, со слегка опухшими сочленениями рук. Глаза
у пего былп впалые, тоскующие, унылые, как у горького
пьяппцы, на время принужденного быть трезвым. Под но-
сом, пад бескровными желтыми губами, стояли черные ко-
шачьи усы. Он шел, поглядывая туда п сюда, как вдруг,
в полной тпшппе, за безлюдным поворотом, он вынул что-то
из-за пазухи, бесшумно подскочил к мпсс Ортон п взмах-
нул рукой. Мгновенье — п несчастная девушка с ножом
между лопатками, без крика, без стопа, свалилась с набе-
режной в Гудзон. С минуту человек подождал. Все было
пустынно по-прежнему. Тогда он повернулся и псчез в пе-
реулке.
Блузникп, докончившие колбасу, вернулись к работе.
— Впллпнгс,— сказал один пз них,— мпе это не пра-
вится. Тут проходила хромая девушка, а сейчас от нее и
следа нет, точно в воду канула.
— Я тоже слышал всплеск воды. Спустимся, Нэд, по-
ниже да стукнем Лори,— он заливает трубы под самой на-
бережной.
— Ладно! — ответил тот и спрыгпул в отверстие.
Глава одиннадцатая
дровяп д я
bapkFI
Не только на металлургическом заводе в Светопе про-
должается забастовка. Ее подхватили, кроме телеграфи-
стов и почтовиков Ровен-Квера, почти все заводы и фаб-
287
рнкп Мпддльтоуиа. Одна деревообделочная — гордость
мистера Кресслинга — верна своему хозяину п не бас-
тует.
А чтобы не голодать, рабочие послушались совета
Мика и разбрелись кто куда работать сдельно — и прове-
рять, между прочим, микроскопические «мм» на установ-
ках, тайна которых никому, кроме союза «Месс-менд», не-
известна пи в Старом, пи в Новом, пн на том, пи на этом
свете.
Молодому «Лоренсу Лену с «Секретного», тоже на днях
объявившего забастовку, досталась заливка дырявых труб
глубоко под набережной, возле самого Гудзона. Волны так
и хлещут к ногам Лори, угнездившегося па двух металли-
ческих стержнях и работающего с бензиновым паяльником
в руке. С раннего утра, в неудобной позе, Лорн штопает
и штопает трубы, пе свпстя и не напевая, чтоб не потерять
равновесия и не бухнуться в воду. Наконец, сильно устав,
он воткнул своп принадлежности глубоко в дыру между
плптами, расправил, насколько возможно, кости и вынул
из-за пазухи кусок хлеба. Но не тут-то было. Не успел он
поднести его ко рту, как что-то пролетело сверху мимо
него, перевернулось в воздухе п тяжело ухнуло в Гудзон.
«Странно,— подумал Лорн,— уж пе самоубийца лп?
Ведь всякий другой крикнул бы пли забарахтался, а от
этого одни круги пошли».
Оп пристально поглядел в воду, ничего подозрительно-
го пе заметпл и снова принялся за еду.
Однако его снова прервали. Слева, пз темного туннеля,
откуда он добрался до своего места, раздался стук, и до
его слуха долетело знакомое:
— Менд-месс.
— Месс-менд,— поспешно ответил Лори, ухватившись
за своп кольца и акробатически спрыгнув в туннель.—
Кто тут? В чем дело?
Из туннеля вынырнули замазанные глиной головы
Виллппгса и его приятеля Нэда.
— Слушай-ка, Лори, тут мимо тебя не падал в воду
человек?
— Упал тяжелый предмет, а какой — я пе видел. Кри-
ку никакого пе слышал.
•— Лори, кажись, это была хромая девушка. Мы виде-
ли, как она шла, а потом исчезла невесть куда.
— С гранно,— ответил Лорп,— обождите меня, ребята,
ведь я отлично пыряю. Уцепитесь за мои кольца п глядп-
288
«Джим Доллар» — портрет к последней части
«Дорога в Багдад».
Под псевдонимом «Джим Доллар»
М. С. Шагппяп публиковала роман-трилогию «Месс-менд»
в 1924—1925 гг.
те, пе вытащу лп л чего. Еслп долго не покажусь, бросай-
тесь мпе па выручку.
— Ладно,— ответили блузники,— только куда ты ее
денешь, еслп вытащишь?
Лорп задумчиво оглядел Гудзон. Он был пустынен в
этом мосте, за псключенпем небольшой заводи, где стояла
старая барка, груженная дровами. В этот час на пей пе
было пи единой жпвой души.
— Л вон на ту барку,— беспечно ответил он, скинул
с себя железные клешни и цепь, при помощи которых ви-
сел на своем рискованном выступе, взмахнул руками п,
описав дугу, полетел вниз головой в Гудзон.
Виллипгс и Нэд между тем уцепплпсь, кряхтя п бры-
каясь, за железные кольца, уперлись коленями в стержни
и стали смотреть туда, где расходились теперь широкие
круги.
— Ловкий паренек,— сказал Виллипгс,— оп у нас
в союзе не более, как с неделю. Так п смотрит Тиигс-
мастеру в рот.
— Это пе мудрено,— ответил Н.;д,— умней нашего
Мика пе было, пет, да, пожалуй, и пе будет.
— Чего это он не выплывает? Я сосчитаю до ста, а ты
гляди... Ну, что, показался?
— Нет.
Биллингс опять сосчитал до ста. Но Лорп все по пока-
зывался. Тогда опп решили броситься вслед за ним, рас-
качались на кольцах п неуклюже ухнули туда, где исчез
Лорп. Через несколько секунд оба всплыли, фыркая, п в
ту же минуту увидели Лори. Оп плыл в нескольких саже-
нях от них, таща за собой какой-то тяжелый предмет, и
кричал им во весь голос. Ветер относил, однако, его слова
в сторону, и опп ничего не могли разобрать. Посоветовав-
шись, оба решили плыть вслед за Лорп. Спустя некоторое
время, тяжело дыша и отплевываясь, оба блузпика доплы-
ли до барки, где Лори поджидал их, пе в силах поднять
собственными силами свою тяжелую находку.
Это была женщина в темпом платье и вязаной кофте,
видимо, потерявшая сознание. Лицо ее было плотно окута-
но вуалью, слипшейся в синий непроницаемый комок.
Одпа пога казалась длиннее другой.
— Ну так и ость, хромая девушка,— вскричал Вил-
липгс,— кто ж это столкнул бедняжку в вод\! /Кива on ц
Лорп?
— А вот посмотрим,— ответит тот.
10 М. Шагмнпп, т 2
289
Все трое втащили ее на барку и здесь согласно правилу
спасения утопленников перевернули ее лицом вниз. В ту
же минуту они громко вскрикнули: у несчастной девушки
торчал между лопатками нож.
— Убийство,— глухо пробормотал Биллингс,— черт
побери, Лори, это скверная штука! Оставь девушку, как
она есть, а Нэд пусть сбегает за полицией и врачом.
— Погоди,— ответил Лори,— это что-то непонятное.
Видели вы когда-нибудь, братцы, чтоб нож проткнул чело-
века без единой капельки крови? Здесь ее нет и в помине,
платье чистехонько, и вода была без кровники.
Оп подошел к девушке, дотронулся до ножа, а потом,
став па колепп, принялся щупать ей спину. Улыбка раз-
двинула ему рот чуть ли не до ушей. Резким движением
оп сорвал с девушкп кофту вместе с куском спины и тор-
чавшим в ней ножом. Блузникп ахнули.
— Должно быть, это профессиональная нищая,— ска-
зал Лори,— бедняга носила искусственный горб для пу-
щей важности. Внесем се под навес п приведем в чувство.
Они внеслп девушку в глубину барки, где была устрое-
на под куском брезента убогая ночлежка, положили ее па
солому и принялись стягивать с нее липкую вуаль. Это
оказалось нелегким делом. Когда же Лори, орудуя перо-
чинным ножом, сорвал с лица девушки синий пластырь,
оказалось, что краска с вуали порядочно-такп выспппла
лицо. Впллпнгс, невольно улыбаясь, принес в пригоршне
воды. Лорп снял с девушкп круглые темные очки п при-
нялся обмывать лежавшую перед ппм утопленнпцу. Ка-
ково же было удивление всех троих, когда, смыв синюю
краску, опп увидели перед собой лпцо дивной, безупреч-
ной красоты.
— Эге! — сказал Лорп, срывая безобразную сетку, и
по плечам девушкп рассыпались мокрые каштановые ло-
коны.— Такой нечего было нищенствовать. Чем просить
полцепта фальшивым горбом, она могла бы загребать сот-
ни долларов своим личиком.
— Да ведь бедняжка была хромая! — жалостливо
произнес Нэд.
— Хромая? — протянул Лорп.— А вот посмотрим, ка-
кая она хромая.
Оп нагнулся к ногам п не без удивления оглядел
огромные толстые ногп девушкп. Надо сознаться, онп бы-
ли пребезобразпы, п одна нога- чуть ли нс па два вершка
длиннее другой.
290
— Гм, Лорп, красотка-то, как видно, разочаровала
тебя? — спросил Биллингс.
Но Лорп бросплся стягивать с девушкп высокие, гру-
бые башмаки. Опп вымокли, и затея была не пз легких.
Когда же она удалась, Лори с торжеством сунул в нос на-
смешнику сапожище с искусственной пяткой, отлитой из
чугуна, п радостно объявил:
— Я теперь понимаю, почему опа не всплыла, а
прямехонько пошла ко дну. С этакой гирей ей бы пп
в жизнь пе всплыть, не подцепи я ее за платье на са-
мом дне.
Биллингс и Нэд на этот раз промолчали. Сильно заин-
тересованные, опп стянули с девушкп, вместе с чулками,
целую кучу ваты п тряпок, обнажив две белые, как мра-
мор, миниатюрные ножки. Перед нпми лежала теперь, едва
прикрытая остатками мокрой одежды, совершеннейшая
красавица.
— Н-да,— сказал Биллингс задумчиво,— тут есть тай-
па, братцы. Дадим знать Мику.
— Но прежде дадим ей самой виски,— ответил Лорп,
открыв девушке рот п влив в ее стиснутые зубы живи-
тельной влаги.
Прошло несколько мгновений, в продолжение которых
все трое невольно любовались красавицей. Наконец опа
вздохнула и открыла епппе, как фпалкп, глаза.
В ту же секунду смертельная бледность разлилась по
ее лицу п шее. В глазах сверкнул дикий ужас. Она вскрик-
нула, вскочила п бросилась в глубину барки.
— Успокойтесь, мисс! — закричал ей вдогонку Лори.—
Право, успокойтесь. Мы честные ребята, рабочие здешних
мест. Мы вас выволокли со дна Гудзона. А ежели мы сня-
ли с вас горб и пятку, так не беда. Будьте спокойны, в сек-
реты ваши мы пе вмешиваемся.
Несчастная повернулась и снова подошла к ним, огля-
дев каждого пз нпх внимательным взглядом.
— Я хочу верить вашим словам,— сказала она мед-
ленно,— вы спасли меня, п это хорошо. Но вы можете
подвергнуть меня в тысячу раз худшей участи, чем гние-
ние на дпе Гудзона, если выдадите меня кому бы то пи
было.
Лорп переглянулся с товарищами.
Беру в свидетели Мика, что не выдадим вас, мпсс.
Ни я. ни они,— торжественно произнес он.— Сильнее это-
го слова у нас нет. А еслп вам пужпа помощь, то мы
ю*
291
можем оказать сам такую, о какой вам п во сне пе мере-
щилось.
— Хорошо,— ответила девушка.— Пусть же кто-ни-
будь из вас даст мне свою одежду, уничтожив остатки
моей собственной, а остальные отведут меня куда-нибудь
в сокровенное место и спрячут, потому что в целом Нью-
Йорке у меня нет сейчас безопасного приюта.
Прежде чем опа договорила свою просьбу, Лорн скрыл-,
ся за брезент и бросил оттуда свои сапоги, штапы и курт-
ку. В это время Виллппгс и Нэд собрали в комок ее одеж-
ду, привязали ее к тяжелым башмакам и бросили в воду.
— Ребята,— крикнул им Лори,— отвезите мпсс в
Миддльтоуп, прямо па квартиру к Мику, да смотрите, чтоб
ни единого волоска с ее головы...
— Ладно, молчи уж. Сидп тут голышом, пока мы не
пришлем кого-нибудь.
— И еще одна просьба,— вмешалась девушка, превра-
тившаяся в красивого мальчика-подростка с каштановыми
локонами, рассыпавшимися по плечам.— Когда вы полу-
чите одежду и выберетесь с барки, ие откажите сходить к
мистеру Друку на Бруклпн-стрпт, восемь. Сообщите ему,
что пришли от мпсс Ортон, только что сделавшейся жер-
твой убийцы, но спасенной вами. И пусть он вам передаст
все то, что намеревался передать мпе. Поняли?
— Точка в точку,— ответил Лори из-за брезента.— Бу-
дет исполнено, мпсс!
Оп долго смотрел в дырочку, как его товарищи вели
с барки по головокружительным мосткам на берег прелест-
ного мальчика.
Глава двенадцатая
МИК ТИНГСМАСТЕ
ПО ОКОНЧАНИИ J АБОТЫ
Стемнело. Длинный рабочий день в Мпддльтоупе под-
ходил к концу. Высыпали гурьбой измученные рабочие
с тех немногих заводов п копей, которые не примкнули к
забастовке. Побежали работницы н рабочие пз распахну-
тых дверей деревообделочного. Только па единственном
работающем цехе «Секретного» еще горели огни и будут
292
гореть всю ночь, хотя этого никому не впдпо вз-за щитов
забора, пе впдно и сверху для летчика; «Секретный» Дже-
ка Кресслпнга работает круглосуточно.
А вот п сам Джек. Он катит верхом па серой англий-
ской кобыле в горы, туда, где сияет тысячью огней его не-
обыкновенная вилла «Эфемерида», построенная со ска-
зочной роскошью. Покуда мягкие серебряные копыта
кобылы легко касаются специальной ездовой дорожки, по-
строенной для хозяина города рядом с обычным шоссе, ра-
бочие Кресслпнга, измученные тяжелым днем, разбреда-
ются по своим жилищам. Рабочие Джека живут хуже
собак. Не потому, что им платят мало,— пет, наоборот,
мм платят много. Джек Кресслннг изобрел свою систему
оплаты. Он держит рабочих только до трпдцатплетнего
возраста. Чуть отпраздновал своп тридцать лет — иди на
все четыре стороны, уступи место другому. А пока тебе
еще семнадцать, двадцать, двадцать пять — Джек Кресс-
лппг дает. Он дает щедро,— прпгоршпямн долларов каж-
дую субботу из платежной кассы. Но он дает пе даром,—
работайте, работайте, работайте, еще час, еще час, еще
час... II, задыхаясь от мысли, что после тридцати — кон-
ченый век,— пх ждет нищета п безработица уже до са-
мой могилы,— рабочие Кресслпнга, в надежде приберечь
хоть что-нибудь на черный день, спеша как безумные, ра-
ботают, работают, работают десять, двенадцать, четырна-
дцать, а после четырнадцати еще и шестнадцать, двадцать,
двадцать четыре часа в сутки, перенося свой сон едино-
жды на трое суток, перекусывая тут же у станков, гры ш
кофейные семечки для подхлестыванья энергии и ясности
мозга. Но если вы думаете, что они этаким способом хоть
что-нибудь да накопят себе ко дню, когда отпразднуют
(плп оплачут) свое тридцатилетие, то пойдите навестите
их, только не в рабочий поселок Мпддльтоуна, а пониже,
па мпддльтоупское кладбище: там они лежат все рядом,
н пад каждым из ппх Джек Кресслннг не поскупился по-
ставить памятник.
Впрочем, так оно было пять лет назад. Теперь это пе
так. С тех пор как па деревообделочном поднял голову
белокурый гигант Мпкаэт Тннгсмастер, люди работают и
работают, но ие больше положенного, и уже не умирают
к тридцати годам; а между губами пх, как кролик в поре,
сидит себе комочком улыбка. Мпк Тннгсмастер знает, что
делает. Недаром побежали отсюда, во все стороны Амери-
ки п за ее пределы, на могучие теплоходы, на самолеты и
293
дирижабли, па поезда п автобусы, в отели п конторы две
крохотные, микроскопические буквочки «мм» п недаром
все больше и больше рабочих по ту и эту сторопу океава
знают, что опи обозначают и как ими пользоваться.
Мик Тпнгсмастер живет пе в поселке. Оп построил
себе хибарку пз деревянных отбросов на окраине Мпддль-
тоуна, возле самой телеграфной выгакп. В этой хибарке
он проводит те два-три часа в сутки, какие остаются ему
после большой и в высшей степени разнообразной деятель-
ности. Спать он умеет и сидя п на ходу. Но ест неизменно
дома, принимая из рук старой стряпухп большую миску с
ароматной, известной всему Мпддльтоупу «похлебкой дол-
голетия», варить которую старуха умеет в совершенстве.
Тут и кусочки мясных хрящиков, п картошка, п лук, и па-
стернак, и морковь, и перец, и еще какая-то целебная
травка, присланная Мику ребятамп-нефтяпикамп из
Мексики. У Мика нет ни жены, нп детей. Покуда оп ест
похлебку, под столом у пог его расположилась огромная
собака Быотп, верный друг и товарищ Тпнгсмастера,
умильно следя глазами за каждым взмахом его рукп.
Только-только ударила деревянная ложка Мика в по-
луочпщеппое дно заветной миски, а Бьютп, облизываясь,
проглотила брошенный ей хрящик, как дверь хибарки
приотворилась без стука, и в нее заглянул пожилой ма-
ленький человек с небольшой бородкой. Прежде чем про-
должать наш рассказ, отрекомендуем читателю этого по-
жилого человека.
Кто пз вас не знает об Эдпсопе? Слава его ходит но
всему земному шару.
А знает лп кто техника Сорроу? Никто.
Техник Сорроу, несмотря на свой возраст, почти всегда
в движении. Он любит прохаживаться, заложа руки за
сипну. Он почти никогда не сидит: оп ходпт, работая, хо-
дит, говоря с вамп, ходпт, обедая, и даже ходпт, сидя,—
последнее возможно лишь потому, что техник Сорроу изо-
брел себе подвижную сиделку, род ходячего стула. Он
любит поговаривать, примешивая ивой раз п латппское
словцо: «Жизнь — движение, смерть — неподвижность;
чуть зазевался, прпсел — ц опа тебя, братцы, цап за лох-
мы. Вот тут-то и pax vobiscum, как поют католические
попы».
Ходил слух, что еще мальчишкой техник Сорроу был
другом-приятелем Эдисона. Однажды они разговорились
за рабочим станком.
294
— Эх,— сказал будто бы Эдисон,— уж я выдумаю та-
кую штуку, что все люди ахнут. Короли будут здороваться
со мной за руку, самые почтенные профессора придут у
мепя учиться.
— Л потом что? — спросил Сорроу.
— Л потом буду жить п изобретать. Жить буду в соб-
ственном дворце, а изобретать чудеса за чудесами.
Сорроу смолчал па эти речи. Сказать по правде, они
ему пе понравились.
«Что же это такое? — подумал он про себя.— Не по-
товарищески рассуждает Эдисон. Сам рабочий, а думает
о королях. Посмотрим, куда он загнет».
Эдисон загнул как раз туда, куда собирался. Телефоны,
граммофоны, фонографы, трамваи, бесчисленное множе-
ство чудес попало в рукп богачей и королей, умножая их
удобства и украшая их жизнь.
— Вот что может сделать простой рабочий! — сказал
Эдисон па приеме у одного короля, здороваясь с ним за
РУку.
Бывшие товарищи Эдисона гордились им. Рабочие ча-
стенько пили за его здоровье, пропивая своп недельный
заработок. Техник Сорроу молча глядел на все это и качал
головой.
— Завистник,— говорили ему на заводе.
Но техник Сорроу продолжал молчать и покачивать
головой. В ту пору он был помощником у инженера Иере-
мии Морлендера па сталелитейном заводе Кресслпнга. Оп
чпппл машины, подлечивал винтики, смазывал, спрыски-
вал, разбирал и собирал негодные машинные части,— сло-
вом, был па заводе мелкой сошкой. Но острый взгляд И» -
ремни Морлендера сразу подметил необыкновенные изо-
бретательские способности техника Сорроу. Оп приблизил
его к себе, научил черчению, проектировке, высшей мате-
матике. По мере своего стремительного продвпжеппя по
служебной лестнице Иеремия Морлендер тянул за собою
и свою правую руку — техника Сорроу. Но нп Морлендер,
ни сам Джек Кресслппг не имели над ним никакой власти.
Предложи они ему миллион за лишний час работы, а тех-
ник Сорроу и пе моргнет. Снимет свой синий фартук,
помоет руки под крапом, заложит их себе за епппу и уйдет
домой, посвистывая какую-то песенку. Л что оп делал до-
ма, об этом пе зпал никто, даже его квартирная хозяйка.
В тот день, когда Мпкаэл Тингсмастер произнес свою
первую речь, положившую начало повой миддльтоунской
295
эре, техник Сорроу постучался к нему после работы, во-
шел, заперь дверь и заговорил:
— Тингсмастер, ты именно тот человек, которого я
жду тридцать лет. Супь руку ко мне в карман!
Мик Тишсмастер сунул руку ему в карман, вытащил
оттуда сверток бумаг и вопросительно поглядел на техни-
ка Сорроу.
— Ходи рядом со мной и слушай,— шепотом сказал
Сорроу. Так они ходили весь вечер, всю ночь и все утро,
вплоть до рабочего гудка. А спустя некоторое время побе-
жали пз всех фабрик, пз всех заводов, с копей, рудников,
доков, верфей, с мельниц, с элеваторов, нз депо, пз гара-
жей, из ремонтных мастерских веселые значки «мм» па
веселых вещах, обученных всем секретам техника Сорроу.
Вот этот маленький, незаметный человек с лицом, ис-
полосованным целой сетью мелких, заботливых морщинок,
заглянул сейчас в хибарку Тпшсмастера с очень серьез-
ным выражением в глазах.
— Мик,— сказал Сорроу, после того как опп обменя-
лись крепким рукопожатием и стряпуха поставила перед
ним дымящуюся всеми ароматами ее кухни деревянную
миску с «похлебкой долголетия»,— Мик, товарищ,— про-
изошло нечто. Я получил письмо от инженера Морлепдера.
— Старшего? Младшего?
— От самого Иеремии Морлепдера. Почерк его, марка
советская, опущено в России. Пишет в ярости—призы-
вает меня торопиться в пашем цехе с окончанием работы,
уверяет, что, пока не прикончим с заразой! русского ком-
мунизма, пам пе будет пп дня покоя, что русские вздума-
ли уничтожить Америку и американцев, что сам оп, свои-
ми глазами и ушами, имел случаи в этом убедиться п что
отныне судьба мира находится в наших руках, в руках
<Секретного завода» Джека Кресслинга.
— Что-то по похоже па речь Перемни!
— А тотчас за получением письма узнаю, Мяк, о его
смерти. Ты сам читал в газетах, будто бы труп Мор.тепдс-
ра, пайдеппый ночью в Петрограде, был со всеми предосто-
рожностями препровожден к пам представителями ней-
трального государства, аккредитованного в России, и что
будто бы у пас уже имеются доказательства в руках о на-
сильственной смерти Морлепдера от руки большевиков.
— Но ведь русские напечатали опровержение!
— А мы его пе перепечатали. По слушай дальше. Нын-
че, ио окончании смены, вызывают меня в кабинет самого
296
Кресслинга. II там мне говорят, что я буду назначен пл
«Секретном» главным инженером и с первого дня должен
буду форсировать некую работу, известную у нас под
шифром «АО».
— Взрывчатые часы па дистанцию в полкплометра?
— Вот именно!
— Мы на деревообделочном готовим для них эбено-
вый футляр.
— Как же мне быть, Мик? Ведь с той минуты, как
меня назначат, а это не позже, как через три дня,— я но
посмею шагу ступить без проверки и обыска, ио смогу вы-
ехать за назначенную линию... Сноситься с тобой и с на-
шими ребятами нечего и думать, разве что — отказаться
от этой работы. А сам понимаешь, успех наш зависит от
того, чтобы мне забрать дело в свои руки и ни в коем слу-
чае не отказываться!
— Да,— медленно ответил Мик, отодвигая пустую
.миску,— положенье сложное. Даже п сейчас, до того как
ты приступишь к работе, оп следит за тобой в сотню глаз.
Нам нельзя, никак нельзя наводить подозренье па наш
союз. II самое главное — ведь мы еще не собрали всех ни-
тон, пе зпаем всего, что замышляется. А ждать вам тоже
особенно...
Быоти выскочила из-под стола и кинулась, грозно за-
лаяв, к двери.
Тук-тук-тук,— раздалось не очень громко, по очень на-
стойчиво.
Тук-тук-тук-тук!
Г. idea три надца та п
ПРИ
ДРУ
КЛЮЧЕННЯ
А
Как только кончились занятия в коп горе Крафта, ми-
стер Друк широко зевнул, изобразил па лице блаженное
утомленно, поглядел в зеркальце, пригладил волосы и, до-
бродушно простившись со своими коллегами, отправился,
помахивая тросточкой, восвояси.
Мистер Друк был парень хоть куда. Оп отлично знал,
что люди не имеют глаз на спине. Но, с другой стороны,
297
ему было известно, что часовые п ювелирные магазины
имеют двойные зеркала, заменяющие вам любой глаз, ку-
да бы его пн приставили. В то же время мистер Друк соби-
рался, видимо, завести себе новые запонки, так как восхи-
щению его перед вптрппамп ювелира Леонса положитель-
но не было пределов. Широко раскрыв рот и пожирая гла-
зами пару алмазных запонок, мпстер Друк стоял до тех
пор, покуда не разглядел человека, неотступно за ним сле-
довавшего. Тогда оп вошел в магазин, купил запонки, раз-
говорился с ювелиром о том, о сем, вышел с черного хода
па другую улпцу и па трамвае добрался к себе на Брук-
лпн-стрпт. Дело в том, что мпстер Друк начитался Габо-
рио и Копан Доила. Мистеру Друку давно уже хотелось
быть замешанным в какое-нибудь чудовищное преступле-
ние в качестве сыщика. И вот надежды его как будто
начинали сбываться.
Придя домой и наскоро пообедав, оп заперся у себя,
поднял коврик возле постели, а потом паркетную плиту,
вынул оттуда конверт, на котором бисерным почерком
мистера Друка было паппсано:
Таина Иеремии М ор ле нд е р а,
вытащил из него несколько листов, приписал к ним еще
страничку, а потом спрятал все это па старое место. Сде-
лав это, Друк придвинул к себе еще один лист п написал
генеральному прокурору штата Иллинойс следующее за-
бавное ппсьмо.
«Господин прокурор.
Опасаясь за свою жизнь, прошу вас быть начеку. Я держу
в руках инти загадочного происшествия. Если меня убьют
пли я исчезну, прошу вас немедленно вынуть конверт пз
тайппка в моей комнате па Бруклпп-стрит, 8, двенадцатый
паркетный кусок от левого окна, прочитать его п начать
судебное расследование. Пишу именно вам, а не кому дру-
гому, так как вы отличаетесь любовью к уголовным
тайпам.
Стряпчий Роберт ДруК})-
Написав и запечатав письмо, он взглянул на часы и по-
дошел к окну. Был теплый день, миссис Друк держала
окна в его комнате открытыми. Отсюда был виден кусок
улицы, и мпстер Друк разглядел черный автомобиль, оста-
новившийся у подъезда. Сердце его приятно сжалось, ко-
298
гда взору его представились четверо смуглолицых, один за
другим выскочивших пз автомобиля.
— Начинается,— шепнул он про себя с восторгом,—
четверо против одного!
Он положил запечатанный конверт, адресованный ге-
неральному прокурору Пллпнойса, на подоконник, при-
крыл его шторой, а сам лег па кушетку, притворяясь спя-
щим. «Интересно знать,— думал оп,— с чего опп начнут?
Уж не предложат лп мне миллион долларов за участие в
деле?»
Но встреча с коллегами оказалась гораздо прозаичнее,
чем мечты мистера Друка. Опп вошли к нему в комнату,
плотно заперлп двери, п одни пз них шепотом сказал
Друку:
— Слушайте-ка. Синьор Грегорио пе намерен лишать
вас доброго имени, оп хочет кончить дело тихо. Вы обо-
крали кассу. Крафта. Сейчас же верните деньги, пли мы
обратимся к полиции.
Друк вскочил с кушетки, разинув рот. Круглое лицо
его приняло глупое, оскорбленное выражение, уши покрас-
нели, как у мальчишки,— п на этот раз мистер Друк пи
чуточки пе притворялся.
— Как вы смеете,— заорал оп свирепо,— вы сошли
с ума!
— Не кричите, Друк, чтоб пе взвинчивать нервы
у вашей матушки. Докажите, если это не вы; ключ от
кассы был у вас. Опа отперта и обчищена до последнего
цента.
— Да ведь я ушел! — изумленно воскликнул Друк.
— Извольте-ка пойти и посмотреть, кто это мог сде-
лать без вас.
Друк лихорадочно схватил шапку и побежал вниз,
даже не простившись со своей матерью. Оп был вне
себя. Он забыл Копан Дойла п генерального проку-
рора. Оп дрожал от оскорбления, как только могут дро-
жать честные молодые люди двадцати двух лот с таким
круглым лицом п голубыми глазами, как у мистера
Друка.
Смуглолицые сели в автомобиль, п Друк вместе с ними.
Шофер тронул рычаг, автомобиль помчался стрелой.
Клерки рассказывали друг другу о различных случаях
покраж, произведенных секретарями. Они во.змуща шсь и
негодовали. Опп намекали па излишек доверия, оказан-
ный кое-кому. Друк краспел и пыхтел, оп готов был отту-
299
зпть всех четырех. Как вдруг, выглянув в окно, оп увидел
странную вещь: это совсем не было дорогой в контору
Крафта! Опп мчались по пустынному береговому шоссе,
они выезжали пз Нью-Йорка, опп летели неизвестно куда,
только не к Крафту...
— Эй! — воскликнул оп, п в ту же минуту оглуши-
тельный удар свалил его с пог. Через секунду Друк спдет
смирно с кляпом во рту и крепко связанными руками.
Л еще через полчаса автомобиль подъехал к глухому
черному забору на пустынной дороге. За этпм глухим за-
бором расстилался парк, где бродили невидимые с улицы
тихие люди в белых халатах. Несколько рослых мужчин
в белых фартуках и с красным крестом па рукаве выта-
щили барахтавшегося мистера Друка пз автомобиля, под-
няли его, как котенка, и внеелп в огромное мрачное здание
с многочисленными коридорами и нумерованными две-
рями.
— Опасно-буйный,— сказал кто-то металлическим го-
лосом,— посадить его в помер сто тридцать два.
II мпстер Друк был посажен в номер сто тридцать два,
где оп должен был исчезнуть, по всей вероятности, навсе-
гда. Смуглолицые клерки простились с санитарами, воро-
та снова зэхлоппулпсь, автомобиль покатпл назад.
Я мог бы уже закончить эту неприятную главу, еслп б
в дело пе вмешалась самая обыкновенная ворона.
Эта ворона жила в сквере католической церкви на Бру-
клпн-стрит. По обычаю своих предков, она должна была
свить собе гнездо. Это серьезпое дело обставлено в Нью-
Йорке большими трудностями, ибо вороп в городе во мно-
го раз больше, чем деревьев, и опп уже давно поднимали
между собою вопрос о недостатках строительных пло-
щадей.
Итак, паша ворона задумчиво летала по крышам, вы-
глядывая себе прутпкп, дощечки, веточки и тому подоб-
ные вещи, как вдруг глаза ее усмотрели красивый белый
конверт на одном из подокопппков. Она каркнула, огляде-
лась во все стороны, быстро схватила конверт и унесла его
па самое высокое дерево в сквере, где он и превратился в
прочное донышко очень комфортабельного гнезда. Гене-
ральный прокурор штата Иллинойс пе получил, таким об-
разом, возможности проникнуть в новую уголовную тай-
пу, по зато этой же возможности лишились и многие дру-
гие люди, вплоть до полиции, ровно ничего пе нашедшей
в комнате «беглого Друка».
S00
Г. i а вес че))1 ырна д цат а я
ПРИК ГЧЮЧЕНИЯ
J В ори
— Да,— сказал себе Лорп,— ее зовут мисс Ортон. Ор-
тон... Будто знакомое имя... Этакая красота. Но, скален па
милость, что я буду здесь делать голышом, покуда ребята
не пришлют мне какую-нибудь штанину! И Ортон, Ор-
тон — где я слышал это имя?
Он вышел из-под брезента п меланхолически принялся
разгуливать в одной рубахе по барке, как первый человек
отдаленнейших веков пашей планеты. Но вдруг нога его
запнулась за что-то, и он упал.
— Кажись, это горб. Так и есть, они забыли скинуть
его с барки.
Оп мечтательно поднял фальшивый горб мисс Ортон
и даже понюхал его, отдавшись приятному воспоминанию,
как вдруг глаза его упали па торчавший нож.
В ту же минуту Лори вытащил его из горба п стал
изучать со всех стороп. Как ни был оп молод, а знал две
вещи: во-первых, что перед ним «вещественное доказа-
тельство», во-вторых, что всякую тайну можно раскрыть,
еслп уцепиться за одно пз ее звепьев.
Нож был не американский. Он не был английским.
Странное клеймо изумило его: что-то вроде крючкоподоб-
ного креста. Нож был остер, как бритва, а по краям оп
казался окрашенным. Лорп поднял его на свет, осмотрел
внимательно, а потом, повинуясь тайному голосу, всунул
назад в тот же кусок горба и все это вместе связал в узел,
оторвав край своей рубахи.
Потом оп опять принялся за прогулку, чтоб согреться.
Приближались сумерки, становилось холодно. Барка была
скучнейшим местом. Кроме соломенной настилки, под
брезентом ничего пе было, а вокруг этого убежища ровны-
ми стенами возвышались дрова.
Лорп здорово озяб. Оп уже начал приходить в отчая-
ние, думая, что его забыли, и со злости принялся перекла-
дывать поленья, чтоб устроить себе более теплое убежище
па ночь. Разобрав два рядгх поленьев, он принялся за тре-
301
тпй, как вдруг перед ппм открылось совершенно пустое
темное пространство. Невольно вскрикнув, Лорп оглянулся
вокруг. Все было пустынно по-прежнему. Тогда оп храбро
вошел в проход. Некоторое время было темно п сыро, но
шагов через десять он нащупал дверку, открыл ее и ахнул.
Перед ппм была маленькая круглая комната с куполом на-
верху, освещенная закатом. Вдоль степ шли дпваны, по-
средине же комнаты стоял дамский туалетный стол, устав-
ленный множеством баночек для грима; вокруг валялись
в беспорядке всевозможные одежды, начиная с рабочей
блузы п кончая великолепным фраком; одежды были
мужские, па средний рост.
— Вот так случаи прикрыть наготу,— усмехнулся Ло-
ри, но, прежде чем приступить к делу, вернулся назад,
на барку, и огляделся. Глаза у Лори былп зоркие. В за-
катном свете он различил далеко на берегу одинокую тем-
ную фигуру. Тотчас же быстрее белки сложил по-прежне-
му дрова, уничтожил все следы своего присутствия на
барке, схватил в зубы узел с ножом и кинулся в воду.
Обогнув барку, он залег в самой ее тени, внимательно
вглядываясь в проходившего человека. Оп мог быть своим,
с одеждой для Лори, по мог быть и хозяином баркп, а Ло-
ри отлично понимал теперь, что встретиться с нпм было
бы далеко не пустым делом.
Фигура медленно приближалась; опа остановилась ва
самом берегу п долго оглядывала Гудзон. Потом прошла
раза два по набережной, посматривая туда п сюда, п, на-
конец, крадучись спустилась к мосткам. Это был чужой.
Лорп не мог попять, почему он почувствовал внезапным,
мальчишеский ужас, п, пе раздумывая долго, пырнул под
воду.
Плыть под водой было для Лорп пустым делом. Но тут
ему еще приходилось локтем прижимать к себе узел п ра-
ботать пе свободной рукой, что затрудппло ему плаванье
вдвое. Тем пе менее, сжимая свои легкие, пе дыша, пе
всплывая, Лори двигался вперед, по темно-зеленой мор-
ской дорожке, покуда пе истощил весь запас набранного
воздуха. Тогда он всплыл наверх и отдышался. Барка бы-
ла далеко, п па пей ппкого не было видно. Перед Лорп тем-
нели гранитные массивы, он оказался неподалеку от ме-
ста своей работы.
Спустя несколько минут оп добрался до железных ко-
лец, подпрыгнул, как рыба, уцепился за них и пырнул в
302
туннель. Здесь он был спасен окончательно. Оставалось
спастп и того, кому было поручено нести на барку
одежду.
Со всех ног, крепко держа своп узел, Лорп бросился
бежать по туннелю. Здесь было сыро, мокро, почти темно.
Невидимые скважины едва пропускали свет. Шагов через
тысячу Лорп добрался до лесенкп, откуда неслись шум и
вон — там проходил метрополитен. Ему предстояло теперь
показаться перед людьми голышом.
Как быть? Лорп сел п стал раздумывать. Ага. Умные
людп пе растеряются ни от чего. Оп стащил рубашку, всу-
нул ноги в рукава и крепко завязал ее у пояса. Штаны
были готовы. Потом он поднялся по лесенке, собрал рукой
деготь, стекавший на ступени, и вымазал себя им с пог до
головы. Теперь он был исправным черным человеком с
узелком в руках. Ему ничего не стоило добраться до стан-
ции подземной железной дорогп, пайтп стену с заветным
значком «мм», раздвинуть се п опять через железную сте-
ну попасть в никому не известное купе, пе подлежащее
проездной оплате, между уборной п топкой, построенное
ребятами с Чикагского вагоностроительного. На Бруклпп-
стрит он слез, прошел опять через стену, минуя турнике-
ты, и на улице остановился в задумчивостп.
Что теперь делать? Надо дать зпать Биллингсу в Мидд-
льтоун насчет баркп. Но, должно быть, опп уже послали
туда кого-нибудь. Лори надеялся, что не дурака. Увидит
чужого па барке, повернется и уйдет. А вдруг? При воспо-
минании о фпгуре человека, крадучись взбиравшегося на
мостки, его снова пробрала дрожь.
Подняв машинально глаза, оп увидел, что стоит перед
большим старым домом номер 8. Тотчас же оп вспомнил
поручение мпсс Ортоп и, подойдя к массивным дверям,
стал читать металлические дощечки, во множестве покры-
вавшие двери. Тут былп самые мудреные имена. Тут жили
исключительно стряпчие. Это был муравейник стряпчих.
Лорп с великим трудом отыскал скромную надпись
РОБЕРТ ДР5 К
стряпчий
п через секунду уже взбирался по длинной, казеппого ви-
да лестнице, пахнувшей сыром, кошками и мусорною
корзиной.
Чпстепькая старушка с выпуклыми глазами, в па-
303
стоящую минуту сильно заплаканными, отворила ему
дверь. Тотчас же, не говоря пи слова, опа взяла со стола
добрую краюху хлеба п сунула ее Лори, приняв его за
нищего.
— Яс удовольствием съем это, мам, за ваше здо-
ровье,— сказал Лори,— но только мпе нужен пе хлеб, а
сам мпстер Друк.
— Боба пет,— дрожащим голосом сказала миссис
Друк, п слезы посыпались у нее по щекам.
— Как пет? Когда же он будет?
— Ничего пе знаю,— продолжала плакать старушка,—
скушайте хлебец, п, если хотите, я вам дам пудинга, по
только вы не увидите моего голубчика, нет, не увидите его.
— Да что же с ппм случилось? Не боитесь, мам, вы-
кладывайте начистоту, я друг-приятель вашего Боба, хоть
и должен по некоторым причинам ходить в таком виде.
— О боже мой, мпстер, пе знаю, как звать, дсло-то
очень непонятное. Ровнешенько, как всегда, в четыре часа
приходит Боб со службы такой ласковый да веселый, я,
говорит, мама, жду одну дамочку, так, если придет, веди-
те се прямо ко мпе,— покушал п прплег у себя. Я на кух-
не мою посуду, вдруг четверо таких странных людей с пу-
говицами и спрашивают Боба. Я говорю: вы от дамочки?
А они поддакнули. Провела я пх к Бобу, а через минуту
вышли опп все вместе, и Боб с ними, и бегом, бегом вниз
по лестнице; Боб даже и не простился со мной. Гляжу в
окно — вижу, катит от пас черный автомобиль, и пет его.
Жду час, жду два — пет Боба. А вот недавно, ох... голуб-
чик мой... Приходит полиция, запечатали комнату Боба,
у мепя все перерыли, говорят, будто мой Боб обокрал но-
тариуса Крафта и бежал с деньгами... Да только быть
этого не может, быть не может!
Старушка опять разрыдалась.
Лори постоял в полном недоумении, потом вежливо
поклонился п вышел. Он не знал нп Друка, ни нотариуса
Крафта. Оп подумал пе без горечи:
«Неужто и мисс Ортон замешалась в этакое дело!»
И пе успел подумать, как хлопнул себя по голове. Ортон,
Ортоп,— так звали скромную машинистку у них на «Сек-
ретном», покуда он еще не ушел с завода и не вступил в
союз «Месс-менд». Только ведь опа была возрастом по-
старше. Лори видел ее раза два мельком. Неужели же
это — та самая?
301
Гл а ва п я тиа дца тая
ПСП
МПСС
ВЕДЬ
РТОП
Между7 тем Нод п Впллппгс пе без явного удовольствия
вели молчаливого красавца мальчика по разным глухим
закоулкам, добираясь до станции окружной дороги. Везти
ее в тайном купе между топкой п уборной они не реши-
лись — это значило бы выдать секреты союза незнакомому
человеку. Поэтому, пошарив в карманах и за пазухой, опи
собрали все, что имели на себе, и скрепя сердце запаслись
билетами.
Но пе успела спасенная девушка услышать название
«Миддльтоуп», как задрожала и остановилась. Исчезнув-
шая было бледность снова разлилась по ее лицу, в глазах
сверкнул ужас.
— Боже мой, вы предали меня! — вскрикнула опа,
отбегая от них в первый попавшийся переулок.— Низко,
бессовестно предали меня!
Степенный Биллингс оскорбленно остановился. Нэд,
поглядев на пего, сделал то же самое. И, может быть,
именно это подействовало па несчастную сильнее всего,
что могли бы оба они сделать пли сказать. Она останови-
лась тоже.
— Вы даете мне уйти...— Голос ее задрожал.— Боже
мой, по куда я пойду сейчас? Но лучше ли было лежать па
дне Гудзона?
— Мпсс, это вы напрасно. II не к чему оскорблять
честпых рабочих людей. В Мпддльтоупо мы все живем и
работаем. В Миддльтоупе живет и работает Микаэл Тппгс-
мастер. Туда мы хотели отвезти и вас. Пе хотите — по на-
до, а только оскорблять пас пе к чему!
Попурпв голову девушка тихо приблизилась к ним.
— Простите мепя. Ведите и везите, куда собирались.
Только надо переждать день и сделать это в сумерках.
Иначе... иначе меня там могут узнать.
Впллппгс и Нэд сокрушенно переглянулись. II эд, вы-
нув из кармана билеты, вернулся к кассе и перепродал пх,
потом опп трое, дожидаясь темноты, ходили и ходили по
каким-то глухим переулкам, пока, пакопец, пе стемнело
настолько, что девушка согласилась ехать в Миддльтоуп.
305
И вот опп трое в Мпддльтоуне. Кружным путем, вдоль
заборов рабочего городка, пробираются они к хибарке Ми-
ка Тппгсмастсра. Молчапье удручает обоих, особенно раз-
говорчивого Нада. Весь этот долгий путь оп тщетно мучил
себя в поисках какой-нибудь порядочной темы для разго-
вора, по, кроме анекдота о том, как жена Тома облила сво-
его мужа помоями, ровнешенько ничего по мог припо-
мнить. Рассказать же его оп пе решился, сообразпв, что
мисс в достаточной степени надоело со собствсппое пребы-
вание в мокром месте.
Тук-тук-тук — постучал Виллипгс.
Тук-тук-тук-тут; — настойчиво добавил от себя Нэд.
Дверь хибарки открылась, п белокурый гигапт с тру-
бочкой во рту появился на пороге. Быотп перестала лаять.
Опа обнюхала Впллппгса, потом остальных и тотчас жо
протянула каждому пз прибывших пушпетую лапу.
В комнатке Мика было тепло и уютпо. Виллипгс усадил
дрожавшего от холода подростка в кресло возле камина и
коротко рассказал Тппгсмастеру о том, что произошло. Во
время его рассказа Мик несколько раз внимательно посма-
тривал па своего странного гостя, а когда Виллипгс нако-
нец замолчал, оп встал с места, вынул изо рта трубочку,
подошел к мисс Ортой и протянул ей свою широкую руку.
Мик Тпнгсмастер мало кому протягивал руку. Мпсс Ортоп
вложила в нее своп ледяные пальчики.
— Пойдите пошлптс кого-нибудь па выручку Лори,—’
сказал Мик Биллингсу п Нэду.
Пока все это происходило между ним и прибывшими,
техник Сорроу, забравшийся в самый дальний угол, тоже
с большим любопытством вглядывался в ту, что была оде-
та мальчиком, ио отзывалась па имя «мисс» Ортоп.
Биллингс и Пэд ушли. Тингсмастер придвинул свой
стул к креслу, прибавил угля в камин п произнес своим
мягким голосом:
— Мир невелик, дорогая мисс. Оп даже очень малень-
кий. Я узнал вас сразу, потому что частенько видел, как
вы шли по нашим улицам с музыкальною папкой зани-
маться в свою школу. Ведь вы — дочка машинистки, мис-
сис Ортоп, работающей в конторе у Морлендера?
Девушка повернулась лицом к спинке кресла, уткну-
лась в псе и отчаянно зарыдала. Техник Сорроу па цыпоч-
ках подошел к Мику пз своего угла и шепотом произнес:
— Работала, Мпк, работала. Неужто пе знаешь? Не-
сколько диен, как ее пет в живых.
306
Резким движеньем мисс Ортоп снова повернулась к
вим. Слезы се высохли. Странно было видеть холодной
выражение ненависти, исказившее это очень юное, пре-
красное лицо:
— Кто вы, какие вы люди? — тоже шепотом спроси-
ла опа.
— Мисс, вы у честных людей. Я вас ни о чем пе спра-
шиваю, но еслп вам нужна помощь, выложите всю правду.
— Я скажу всю правду, и вы будете первыми, кто ее
услышит от меня. Но знайте, за вашу доброту вы жестоко
поплатитесь. Я несчастное существо, у мепя есть страш-
ные враги, в самый лютый враг — это и сама.
— Полно, дитя,— мягко проговорил Тингсмастер,—
валяйте-ка все, как оно есть, начистоту.
Мисс Ортоп несколько мгновений глядела па огонь.
Глаза ее приняли горькое п дикое выражение. Потом опа
медленно заговорила, все пе сводя глаз с огня:
— Мепя зовут Вивиан Ортоп. Я дочь капитана Ортона.
Оп умер десять лет назад, оставив мепя и мою мать без
всяких средств. Я училась и была еще подростком. Моя
мать, чтоб дать мне окончить школу, поступила машинист-
кой в контору Морлендера... Мать моя была в то время
в полном расцвете своей красоты. Я кончила школу и
узнала, что она полюбила Морлендера.
— Старика пли молодого? — прервал Тингсмастер.
— Иеремию Морлендера. Вы его знаете, оп казался
честным человеком. Мы жили очень скромно, в маленькое
домике, с одной прислугой. Мать была очень счастлива,
опа ждала ребенка. Они должны были пожениться месяц
назад, и, помню, оп страшно стеснялся сказать об этом
своему сыну... Но мы обе так верили. Мама готовилась к
свадьбе. Я помогала ей. Неожиданно Морлендера коман-
дировали в Россию. Перед отъездом он забежал к нам ска-
зать об этом и обещал тотчас, как приедет, быть у пас.
Около месяца пе было вестей. Потом пришли от него пись-
мо и посылка.
Тут мисс Ортон снова остановилась, чтоб судорожно
проглотить поднявшееся из горла рыданье.
— По могу вам сказать, как мы обрадовались. Письмо
было из России, с незнакомой маркой. А в посылке не-
обычные конфеты и печенье.
— О чем он писал? — спросил Сорроу.
— О том, что скоро верпется, и тотчас же будет свадь-
ба... Мы с мамой устроили праздник. Она убрала стол.
807
украсила его цветами, уставила присланными сладостями
и села в кресло. Я подсела к ней, по у меня почему-то было
тяжело на душе, и я ни до чего пе могла дотронуться.
Мама взяла пз вазы красивую конфетку и вздохнула:
— Как мне больно, Вивиан, что, кроме нашей Кэт, мы
никого не можем позвать к себе и угостить.
Она положила ее в рот и вдруг рванулась с места.
Я успела разглядеть страшную судорогу, пробежавшую у
нее по лицу. Она даже не вскрикнула. Я бросилась к ней.
Она умерла. Я кинулась в кухню — Кэт исчезла. Тогда я
схватила другую конфету и, едва сознавая, что делаю,
сунула ее в карман, а потом опустилась возле мамы, сотря-
саемая страшнейшим ознобом. Это нс была скорбь, это не
был ужас. В ту минуту я чувствовала только одно: нена-
висть! Ненависть переполняла меня и вызывала сердце-
биение, я едва пе лишалась сознания, я клялась себе каж-
дой каплей крови убить Морлепдера, отомстить ему за
маму и за нерожденное дитя. В эту минуту в комнату без
стука и без спроса вошел незнакомый человек в очках. Оп
объявил, что он полицейский врач и что за ним прибегала
наша Кэт. Я повяла, что окружена врагами и должна мол-
чать, чтоб спасти себе жизнь. Он спросил, отчего умерла
мама. Я ответила, что, наверное, от сердца. Он спросил,
болела ли опа раньше сердцем. Я ответила, что болела. Он
немедленно написал на бумажке свидетельство о смерти,
и маму похоронили на другой день. Когда я была на похо-
ронах, кто-то унес у нас все, что прислал Морлендер. Кэт
не вернулась. Через несколько дней мпе удалось найти
врача, который произвел анализ спрятанной мною конфе-
ты. Оп сказал, что опа наполнена страшнейшим ядом, уби-
вающим тотчас же, как только оп попадет па язык. Оп
дал мне, по моей просьбе, письменный анализ этой кон-
феты. Спустя некоторое время я заметила, что за мной
следят. Тогда я притворилась совершенно безвредной, я
вела себя тихо, наивно, непритязательно. Меня оставили
в покое. Чтоб замести следы, я перебралась в Нью-Порк..
Здесь мпсс Ортон запнулась. Тингсмастер положил ей
руку на голову п успокоительно сказал:
— Говорите, дитя мое.
— Смыслом всей моей жизни стало одно — отомстить;
жизнью всего моего сердца стало одно — ненависть. Я ста-
ла давать уроки музыки, обезобразив себя до неузнаваемо-
сти. Но отомстить в моем положении полунищей учитель-
ницы музыки было невозможно. В доме, где я давала
308
уроки, часто бывал богатый банкир Вестингауз. Мне пока-
залось, он подходящий человек. II я дала ему попять, что..
что...
Мпсс Ортоп опустила голову. По широкому лицу Гипгс-
мастера прошли грусть и сострадание. Девушка продол-
жала:
— Мпе нужно было зпать всех, а самой оставаться ни
для кого не ведомой, и я сочинила игру с маской. Я та зна-
менитая «маска», которая интригует весь Нью-Йорк.
И вот, очутившись уже у цели, заплатив за это честью,
совестью, самою собой, я вдруг узнаю, что Морлендер уже
убит. Он ушел от моей мести. Я спешу к его нотариусу
Крафту, знавшему мою покойную мать, по тот погиб, а
вместо пего в копторе... вместо пего в конторе... Странно,—
прервала она себя, хватаясь за лоб рукой,— у меня чудная
память, я всегда все помню, а вот сейчас не могу припо-
мнить, кто был в копторе вместо Крафта... Я даже пе пом-
ню, о чем я с ним говорила. Но помню завещание Морлен-
дера: оказывается, он был женат — был женат па секре-
тарше Кресслинга, Элизабет Вессоп. Женился на ней перед
самым отъездом, в тот день, когда заезжал к моей матери...
Все свое состояние он завещал ей, хотя говорил моей мате-
ри перед отъездом, что обеспечил ее. II свое изобретение,
своп чертежи завещал для борьбы против русских ком-
мунистов.
— Мисс Ортоп! — вскричал Тппгсмастер.— То, что вы
говорите, важное дело. Вы пе путаете, пе ошиблись?
— Нет, не ошиблась. Это я прочитала свопмп глазами.
Но перед моим уходом пз конторы молодой человек, Друк,
дал мпе своп адрес, чтоб я зашла к пему в четыре часа.
Мпе показалось, оп зпает какую-то тайпу, но только чего-
то плп кого-то боптся... Друк, Бруклмп-стрпт, восемь.
Я вышла к Гудзону, чтоб убить время до четырех, и
больше ничего пс помню...
Страшная бледность покрыла ей щеки. Опа опустила
голову на грудь и шепнула:
— Мне очень плохо, мпе страпно, что я стала как
оудто забывчива.
Тппгсмастер внимательно посмотрел па нее и припес
oii воды с виски. Когда опа выпила п пришла в себя, оп
опросил ее:
— Дорогая мпсс, скажите мпе, чего бы вам теперь
хотелось?
— Отомстить Морлепдеру,— медленно ответила до-
309
вушка.— Ему нельзя, он умер,— значит, отомстить Арту-
ру Морлендеру, его сыну.
Наступило молчание. Тиигсмастер помешал уголь
в камине, прошелся несколько раз по комнате, потом оста-
новился и взглянул на бледную девушку.
— Слушайте мепя, мпсс Ортон. Вы попали к людям,
цель жизни которых — борьба не только с Морлендерамп,
по и с теми, кто вертит этими Морлепдерамп, как марио-
нетками. Но, дорогая моя мпсс, мы боремся пе оттого, что
ненавидим отдельных людей, и мы не хотим личной рас-
правы. Мы боремся потому, что тысячи пашпх братьев и
мы сами погпбасм, не видя настоящей жизни. Мы боремся
потому, что детп бедняков задыхаются в подвалах, лишен-
ных солнца п воздуха, потому что паши юпошп посылают-
ся убивать таких же несчастных, как они сами, во время
войпы, загоняются в рудники и па фабрики во время мира.
Мы боремся не для того, чтоб отомстить. Мы хотим уста-
новить справедливость на земле и светлую жизнь для
каждого человека, от первого до последнего. Понимаете вы
мепя?
— Тиигсмастер! — воскликнула девушка, вскочив с
места.— Я хотела бы чувствовать то, что вы говорите. Но
сейчас я не могу, пе могу этого! Передо мною стоит образ
моей бедной матери, так низко, так подло убитой. Для
мепя уже пет жизни, покуда я не утолю страшной ненави-
сти, пронизывающей мепя, как смертельная болезнь.
II если вы не дадите мне отомстить, все равно — я буду
действовать одна, я вернусь в Нью-Йорк и буду продол-
жать свою страшную комедию...
Опа кинулась к двери, забыв, что па пен рабочий ко-
стюм Лори Лепа. Мпк взял ее за плечо и усадил снова в
кресло:
— Вы остапетесь у нас, покуда пе поправитесь,— ска-
зал он просто.— Биллингс, Нэд!
В комнату вбежали оба приятеля — так быстро, что но
было необходимости спрашивать пх, далеко ли опп нахо-
дились и дошло ли до пх ушей говорившееся в комнате.
Мпк Тппгсмастер только что собрался дать им порученье,
как дверь снова распахнулась настежь п па этот раз вбе-
жал в комнату весь вымазанный дегтем Лори. Не отды-
шавшись, еще па бегу, оп воскликнул:
— Тппгсмастер! Вот нож, которым ее пырнули. Я был
у аптекаря, он говорит, что лезвие смазано страшным
африканским ядом. А вы, мпсс Ортон, лучше бы не хлопо-
370
тали о Друке. Оп удрал. Говорят, оп обокрал Крафта п
удрал с его деньгами!
— Тише ты, Лори,— остановил его Тппгсмастер.—
Положи нож па стол и пе пуган бедную мпсс. Я прошу
кого-нибудь пз вас, ребята, посоветоваться с моей стряпу-
хой п раздобыть мпсс Ортон женское платье.
— Кстати, Мпк,— продолжал Лорн выкладывать свои
новости,— дровяная барка па Гудзоне оказалась с потай-
ной комнатой. А ее хозяин... ее хозяин... Черт поберп, я не
помню, что такое с ним было... Надеюсь, ребята пе столк-
нулись с ппм, когда носили туда одежду? -
— Что ты, Лори,— ответил Впллппгс,— Отто, булоч-
ник, ездил туда к тебе и сколько пи рыскал, пе нашел п
следа барки. Опа сгинула, точно во сне нам приснилась.
— Сгинула! — повторил Лори, п по спине его пробе-
жал прежний холодок пепопятпого ужаса.
Глава шестнадцатая
ЛЕПСП
г
с видит
КУ
Тоби!—крикнул доктор Лепспус, входя к себе в
комнату после бесчисленных п утомительных визитов.—
Куда он делся, сонная рыба, пингвин, гангренозная опу-
холь! Тоби! Тоби!
Молчаливый мулат с припухшими веками вынырнул
сбоку и остановился перед доктором с видом полнейшего
равнодушия.
Тоби. Предупреди сиделку и жди меня. Мы пойдем
к его величеству Бугасу Тридцать Первому. А еслп ты
будешь спать, раскрыв рот, как дохлая рыба, я наложу
тУДа пороху ц взорву тебя со всеми твоими потрохами!
Доктор Лепспус весь день был в плохом настроении.
Его экономка, мисс Смоулль, объявила, что выписала пз
1 ермашш новый ушной аппарат п теперь, благодареппе
пебу, будет слышать, как все остальные люди. Мисс Смо-
улль намекнула даже доктору Лепспусу, что теперь у нее
пе будет недостатка в женихах.
Еслп б к колокольне церкви Сорока мучеников приба-
311
вили мотор в тысячу лошадиных сил, нервное потрясенно
доктора, наверное, не было бы ужаснее, нежели от образа
его экономки, говорящей, слышащей и замужней зараз.
II это именно в такое время, когда открытие доктора Леп-
сиуса превратплось из ослепительной догадки в странную
очевидность, когда недостает только скомбинировать фак-
ты и расширить примеры. Он сел к письменному столу п
открыл потайной ящик. В глубине его лежала рукопись.
Лепсиус надел очки, достал ее и раскрыл на странпце, ак-
куратно помеченной закладкой.
Это очень странная тетрадь. С впду она ничем пе отли-
чается от обычных историй болезни, которые записывают
врачи, имеющие обширную практику. Но вместо названий
болезней, зашифрованных хотя бы и премудрой ла-
тынью,— вместо всяческих диабетов, бруцеллезов, менин-
гитов и эндокардитов тут были записи, скорей напоминаю-
щие дневник политика илп социолога, нежели врача. Взяв
очень старую изгрызенную ручку с обыкновенным пером
(Лепсиус терпеть не мог так называемых вечных перьев,
считая, что лучше перу поработать коротко, но хорошо,
нежели вечпо, но плохо), оп снял с него невидимую воло-
синку, придвинул чернильницу, обмакнул в нее перо и
мелким докторским бисером занес под фамилией Монмо-
ранси: «Жалуется на ужас, пережитый от русской рево-
люции».
Симптомы больных Лепспуса, если заглянуть в его
тетрадь, вообще удивительно однообразны: гнетущий страх
за свое состояние, вложенное в недвижимую собствен-
ность; угнетенное настроенье при мысли о забастовках па
его заводе; ужас перед будущим; ужас, пережитый, когда
переезжал границу, спасаясь от погони разъяренного па-
рода; мрачное настроенье при мысли о наступлении эко-
номического крпзнса; отчаянье, связанное с непрерывным
иаденпем акции на бирже; ужасный, повторяющийся
каждую ночь соп: чьи-то многочисленные шаги па лест-
нице, все ближе, ближе, стуки в дверь, дыхание тол-
пы, — масса народу, простого пароду ломится в дверп
спальни...
— Гм-гм, — повторяет про себя Лепсиус в полном ду-
шевном удовлетворении,— примеров уже настолько мно-
го, что я смогу их классифицировать!
И оп оерет линенку, открывает в тетради чистую стра-
ницу, топкой чертой делит ее пополам. Слева, наверху
страницы, он пишет:
312
Депрессивные на почве
экономической.
Справа, наверху страницы, заносит:
Депрессивные в силу изгна-
ния из родной страны собст-
венным народом.
Занеся около десятка фамилий под первую надпись
(слева) п столько же фамилий под вторую надпись
(справа), Лепсиус задумывается. Три ступеньки его под-
бородка, нижней п верхней губы приходят в некоторое
волнообразное движение: доктор Лепсиус улыбается, улы-
бается себе самому — пе то вопросительно, не то ирони-
чески.
— Удивительно во всей этой цени заболевании, бор-
мочет он про себя,— даже и не то, что все они ведут
к одному и тому же физиологическому синдрому '. Уди-
вительно то, что больные пз первой графы цепляются за
больных из второй графы в надежде на спасенпе, а боль-
ные пз второй графы цепляются за больных пз первой
графы в надежде па доллары, которыми опп думают
вернуть себе прежнее место в мире. Да, это поистине уди-
вительно!
Вздохнув, Лепсиус закрывает тетрадку, словно рас-
стается с пачкой дорогих сердцу любовных писем. Вот
опа уже на старом месте в потайном ящике, а ящик за-
хлопнут и заперт одному ему известным способом. Потя-
нувшись и глубоко вздохнув, Лепсиус проделывает не-
сколько легких гимнастических упражнении и бодрой
походочкой выходит через внутреннюю дверь па асфальто-
вый дворик.
В глубине его, перед дверью бетоипого здания, похо-
жего на гараж, ищет молчаливая сиделка в белом фартуке
с таким же, белым как снег, фартуком в руках п пеизмеи-
пый Тоби. Быстро подойдя к сиделке, Лепсиус даст себя
оолачнть в фартук, самолично завязывает шнурки у во-
рота и на запястьях, а потом шествует вперед, в полу-
открытую дверь, сопровождаемый молчаливой сиделкой
1 Синдром — сочетание симптомов, характерна^ ющее ту
или иную болезнь.
313
Еслп снаружи здание стационара похоже па гараж, то
внутри это впечатленье мгновенно сменяется изумлением
п восхищением. Идеальная санатория для самых дорогпх
посетителей не могла бы быть лучше обставленной. Изя-
щество и комфорт, в меру оранжерейных цветов, в меру
прекрасных предметов искусства. Всем этим пользуется
пока только однп-едниственпый больной доктора Лепсиу-
са, дошедший уже до той стадии, когда лежачее положенье
предпочтительней сидячего плп стоячего.
В роскошной палате, на ложе, отделанном попстппе с
царской щедростью, возлежит единственный пациент ста-
ционара, невидимый из-за густых облаков синеватого ды-
ма сигары. На столике возле него — все принадлежности
для сумасшедшего напитка, составление которого, по сло-
вам знатоков, столь же неповторимо и разнообразно,
сколь неповторима и разнообразна шахматная партия.
Иначе сказать — для коктейля. Легкий запах хорошего
обеда, еще не втянутый шведским магнетовентилято-
ром, показывает, что коктейль уже выпит и пациент от-
кушал.
— Удалите сиделку и мулата,— раздается капризно-
старческий голос, сопровождаемый сухпм покашлива-
нием.
— Слушаю, ваше величество,— отвечает доктор и кив-
ком удаляет Тоби и сиделку. Потом оп подходит к царско-
му ложу п садится на стул возле больного. Сквозь синий
дым доктор видит прыщеватого старикашку с жиденькой
растительностью па висках и подбородке. Оголенный че-
реп показывает вдавленностп и вмятины, безжалостно
уродующие тот драгоценный сосуд, где прпнято помещать-
ся человеческим мозгам. Колючие глазки из-под разрос-
шихся седых бровей глядят пронзительно п с раздра-
женьем:
— Как мой отпрыск и благоверная? Пытаются дока-
зать юридически мою невменяемость п запустить зубы в
капитал? — скрипит оп, желая понизить голос. И тотчас,
ио дожидаясь ответа: — Как мое инкогнито? Никто не по-
дозревает?
— Никто ппчего не подозревает, мистер Рокфеллер,—
отвечает Лепсиус.— Для всех вы путешествуете согласно
совету врачей па яхте,— а у меня па излечении, как убеж-
ден мой персонал, находятся индейский вождь, Бугае Три-
дцать Первый. Итак, разрешите проверить состояние ва-
шего позвоночника.
314
Чудесное зрелище для доктора Лепспуса! Кажется,
сколько он пи смотри на малозаметный, с пухлую точку,
бугорок па среднем позвонке,— вертебра медпа, по его
терминологии,— доктор пе насытится созерцаньем. Еще
бы, все дело его жизни, все наблюдения зрелых лет под-
тверждаются этой странной деформацией, встречающейся
все чаще и чаще — п только у определенной категории
людей.
— Надо, надо в гимнастический зал, ваше велпчество!
Без тренировки вы рискуете... гм-гм... запять несколько
горизонтальное положсппе прп передвижениях, затрудни-
тельное при пашем европейском костюме.
Старпчок издает свистящий звук — оп терпеть пе мо-
жет гимнастического зала. Но доктор неумолим. На сцепу
вызывается верный Тоби.
— Поможешь' его величеству натянуть трусики,—
строго приказывает Лепсиус,— и проведешь с ппм цикл
вертикальных упражнений. Да смотрп, еслп ты после
побежишь через улпцу к кондитеру и заведешь с ппм
разные разговоры, я продам тебя военному министер-
ству на пушечпое мясо. Возьмп мой фартук, я должен
ехать.
Отдав нужные распоряженья сиделке, Лепсиус вышел,
сел в поджидавший его автомобиль и приказал шоферу
ехать к доктору Бептровато, имевшему образцовую кли-
нику п рентгеновский кабинет.
Он делал это пе совсем охотно. Оп боялся, что его от-
крытие выкрадут у него пз-под самого носа. Ворча сквозь
зубы, Лепсиус поднялся по лестнице и попал в рукп двух
молодых девиц с карандашами п блокнотами.
— Сорок,— промолвила одна девпца.
— Сюда,— подтвердила другая, подставляя ему ящик,
битком набитый деньгами.
— Дорогпе мои,— мягко ответил Лепсиус,— я беру
больше.
И, отстранив пх рукой, оп прошел прямо в гостиную
к своему коллеге.
У Бептровато шел прпем. Множество людей дожида-
лось его, развлекая себя всевозможными занятиями, при-
способленными к услугам пациентов в комнатах для ожи-
дания. Тут былп книги па всех языках, домино, шахматы,
выпиванье п вязанье для дам, игрушки для детей, прохла-
дительные напитки.
315
Пройдя в соседний зал, а оттуда в рентгеновский каби-
нет, Лепспус остановился. В кабинете было полутемно.
Красная лампочка тускло освещала комнату. 3i ширмой
перед экраном стоял человек, подвергнутый действию
рентгеновых лучей. Лепспус пе мог разглядеть его вну-
тренностей п видел лишь тепь от небольшой и продолгова-
той головы да руку, небрежно закинутую за спинку стула
и выступавшую из-за ширмы.
Лепспус сел равнодушно в кресло, дожидаясь кон-
ца сеанса. Он рассеянно смотрел туда и сюда, испыты-
вая неодолимый приступ зевоты. Как вдруг совершенно
случайно глаза его задержались па вышеупомянутой
руке.
— Что такое... Где, черт возьми! — Где видел доктор
Лепспус эту руку, худую, слабую, с припухшими сочле-
нениями?
Но сколько оп пи напрягал память, ответа не прихо-
дило. Пальцы лежали все так же безжизненно, потом вне-
запно скрючились, будто схватились за что-то, скользнули
и исчезли.
Бентровато выпустил своего пациента пз боковых две-
рей кабинета.
— Здравствуйте, здравствуйте, Лепспус. Чем могу?
— Здравствуйте, Бентровато, кто это у вас был?
— Вы хотите проверить, соблюдаю ли я профессио-
нальные тайны?
Лепспус с досадой покосился па коллегу.
— Я заехал к вам, достопочтенный друг, с просьбой
произвести рентгенизацию одного дегенеративного субъ-
екта. Чем скорее, тем лучше.
Хорошо, в первый же свободный час. Постойте-ка,
запишем: «Двадцать восьмого августа будущего года в
четыре с половиной часа дня».
Бентровато занес это к себе в блокнот и копию записи
с улыбочкой протянул своему коллеге.
Широкое лицо Лепспуса не выразило ничего, кроме
благодарности. По па лестнице оп сжал кулаки, побагро-
вел п со свирепой миной подскочил к швейцару:
— Кто тут сейчас прошел, а?
Швейцар флегматически повел плечами:
Многие проходили... Фруктовщик Бэр, профессор
Хплертоп, штурман Ковальковский.
Лепспус сел в автомобиль, тщательно похоронив у се-
бя в памятп три услышанных имени.
316
Глава семнадцатая
СОВЕЩЛН S 1 Е
НА В Ug ЛЯЕ
«ЭФЕМЕР и I ДЕ»
— Миссис Тиндпк,— сказала горничная Дженни сухо-
парой особе в очках и с поджатыми губами,— миссис Тин-
дик, что это вы день и ночь хвастаетесь сиамскими близ-
нецами, как будто сами пх родили?
Дерзость Дженни вызвала на кухне отеля «Патрпцпа-
на» одобрительное хихиканье.
— Девица Дженни,— ответила миссис Тпндпк ледя-
ным тоном,— выражайтесь поосторожней. Я не думаю
хвастаться. Я констатирую факт, что сиамские близнецы
доводятся мне двоюродной группой и что пи у кого пз
людей, кроме меня, не может быть двоюродной группы.
Двоюродных сестер п братьев сколько угодно, по «груп-
пы» — пи у кого, никогда.
— А вам-то какой толк от этого?
— Девица Дженни, я не говорю о «толке». Я коп-ста-
ти-рую факт. Я пе виновата, что люди завидуют своему
ближнему.
— Вот уж ни чуточки! — вспыхнула Дженни.— Пле-
вать мне на вашу группу, когда я видела самого черта!
В кухне отеля «Патрпцпана» воцарилось гробовое
молчание. Дженин была известна как самая правдивая де-
вушка в Ныо-Йорке. По увидеть черта — это уж слишком.
— Верьте не верьте, а я видела самого черта,— повто-
рила Дженни со слезой в голосе,— я прибирала в ваппой,
а оп въехал мпе прямо с потолка на затылок, потом попя-
тился и исчез через стену.
Миссис Тиндпк торжествующе оглядела все кухонное
общество: было очевидно, что Джеппп лжет.
Несчастная девушка вспыхнула, как кумач. Слезы
выступили у нее па глазах.
— Провалиться мне на месте, если не так. II черт был
весь черный, голый, без хвоста, с черным носом и белыми
зубами.
— Эх, Джспни,— вздохнул курьер, пожилой мужчина,
мечтавший о законном браке,— а ведь я па тебе чуть
было...
Но тут с быстротой молнии, прямо через потолок, сва-
317
лплся па плечо миссис Типдик голый, черный черт без
хвоста, подпрыгнул, как кошка, и исчез в камине. Миссис
Тппдпк издала пронзительный вопль и упала в обморок.
А неосторожный Том, проклиная свою неловкость, со всех
пог мчался по трубе па соседнюю крышу, а оттуда спу-
стился па Бродвей-стрпт, прямехонько к зданию теле-
графа.
Прохожие кидались прочь от стремительного трубочи-
ста, локтями прочищавшего илп, верней, прочернявшего
себе дорогу. Наконец оп наверху, в будочке главного те-
леграфиста, и останавливается, чтобы отдышаться.
Меланхолический Тони Уайт с белокурым локоном на
лбу и черным дамским бантом вместо галстука, взглянув
в окошко, узнал Тома, придвинул к себе чпстый бланк и
тотчас же поставил в уголке две буквы «мм».
— Ну,— поощрил он Тома.
— Телефон испортился, Тони, а Мик нам нужен до
зарезу,— объяснил Том, тяжело дыша,— подавай в пер-
вую очередь.
— Да ну, диктуй.— II Тони написал под диктовку
трубочиста:
«Миддлътоун, Мику.
Публика собирается сегодня девять часов вечера вилле
Эфемериде Кресслпнга важное совещание будут все».
Том продиктовал это шепотом и удрал, как молнпя.
Тони Уайт справился, скоро лп починят миддльтоунскпй
телефон, разрушенный ночной бурей, и, узнав, что через
час, сам сел к телеграфному аппарату. «Мм» — выстукал
оп в первую голову. Буквы побежали по линии, и все те-
леграфисты и телеграфистки тотчас же вскакивали, бро-
сая работу, п срочно передавали телеграмму. Сделав свое
дело, Тони свернул бланк в трубочку и сжег его, а потом
появился с другой стороны будочки, где его поджидала
длиннейшая очередь ругавшихся ньюйоркцев.
Через четверть часа бойкий телеграфист города Мид-
дльтоуна, разнося депеши, зашел для чего-то и на дерево-
обделочную фабрику. Увидев, что рабочие одни и никого
из начальства пет, оп сунул в руку Тпигсмастера белую
бумажку, прикурил и поспешил дальше. Мик прочитал и
сжег бумажку. Потом дал кое-какие распоряжения в гут-
таперчевую трубку, пе отходя от стайка, и продолжал изо
всех сил работать, посвистывая песенку.
А между тем наступал теплый майский вечер. После
318
почвой грозы Миддлътоун освежился п распушился. По
главному шоссе в горы то и дело ездили сторожевые мото-
циклетки — это Джек Кресслппг поджидал к себе гостей.
Высоко в горах, чуть стемнело, засияло сказочное море
света, похожее на полчище гигантов светляков пли на
горсть бриллиантов, величиной с пушечное ядро. Это сия-
ла знаменитая вплла «Эфемерида», построенная по спе-
циальному проекту Морлендера, вся пз железных кружев,
тончайшей деревянной резьбы и хрусталя, насыщенного
электрическим светом.
Джек Кресслинг создал себе «царство света», как го-
ворили почтительные газеты, издававшиеся на его сред-
ства. Он нашел способ обходиться без людей. В его сияю-
щей вилле все подавалось п принималось бесчисленными
электрическими двигателями, а лучезарные комнаты ожив-
лялись только любимыми друзьями Кресслпнга — обезья-
ной Фру-фру, английской кобылой Эсмеральдой, двумя
молодыми крокодилами, которых оп привез пз Египта и
держал в золотом бассейне, да бывшей секретаршей Эли-
забет Вессон, ныпе безутешной красавицей вдовой Мор-
лепдера. Этого общества Кресслпнгу было вполне доста-
точно. По его мнению, люди былп слишком нечистоплот-
ны, и оп не находил в двуногой твари ровно ничего
забавного. Джек Кресслппг презирал человечество.
Как только па электрических часах «Эфемериды» раз-
дались мощные звуки Девятой симфонии Бетховена, Крес-
слппг встал с кресла и нажал кпопку. Надо сказать, что
часы у него отбивались девятью симфониями Бетховена,
а роль десятой, одиннадцатой и двенадцатой выполняли, к
величайшему удивлению посетителей, мяукание кошки,
кукование кукушки п крик филина. Когда его спрашива-
ли, он отвечал без улыбки: музыка нс должна вмешивать-
ся в час любви, в час смерти и в час познаппя.
— Девять часов,— сказал себе Кресслппг,— пора.—
С этпмп словами он сел в кресло и поджал ноги. В ту же
минуту кресло вознеслось с ним вместе через хрусталь-
ные потолкп п переплеты в верхний этаж, где был роскош-
ный зал с богато убранным столом посередине. Кресслппг
лениво прошелся по коврам, пажпмая кое-где кнопки,— п
в зал заструились ароматы, посыпались цветы, проплыли
хрустальные бочонки с охлажденной жидкостью. Снизу п
сверху, па платиновых полочках, сдвинулись и размести-
лись по столу тарелкп.
Читатель ждет, вероятно, в дополнение всех вышеони-
319
санных чудес еще и подробного описания всевозможных
яств и папптков, украсивших стол миллиардера. Но по
причинам, о которых читатель узнает ниже, я вынужден
от этого пока воздержаться.
Не успел Кресслппг нажать последнюю кнопку, как
оконное зеркало показало ему несколько подъезжавших
по главной аллее автомобилей. Он быстро передвинул
стенные клавиши, и воздушный лифт вознес в залу одного
за другим его знатных посетителей.
Тут были генерал Гпбгельд, виконт Монморанси, лорд
Хардстон, князь Оболопкпн, экс-регепт Дон Карлос де Лос
Патриас; экс-президенты Но Хом, Уно Сп Ноги п Сиди
Яма и еще пара-другая претендентов на посты прези-
дентов.
Тут были итальянцы, австрийцы, румыны, поляки, из-
гнанные из своего отечества. С ними прибыли и коммер-
санты. Знаменитый немецкий Стпппес, его приятель
Крупп, банкир Вестингауз, английский купец Ротшильд
и молодой Юипус Рокфеллер. Средн гостей находился и
очень мрачный, впервые попавший в гости к Кресслпнгу,
угрюмо державшийся в стороне сын инженера Морленде-
ра, Артур,— с траурной повязкой по погибшему отцу на
рукаве. Как всегда, недоставало одного только синьора
Чипе.
— Усаживайтесь, господа,— сказал Кресслппг обыч-
ным своим, пе особенно любезным голосом,— я прошу
извинить моих крокодилов, которые по могли вас дождать-
ся и откушали рапыне.
При слове «откушать» те, кто уже бывал в гостях
у Кресслинга, пе могли удержаться от несколько кривой
гримасы. Платиновые полочки опять пришли в движение.
Блюда пз чистого золота плавно разъехались по столу. На
одном пз них был поджаренный ячменный хлеб из штата
Висконсин, другое содержало топко нарезанный репчатый
лук, па третьем находились ломтики превосходного чикаг-
ского сыра. В чашах музейного фарфора приплыла и раз-
местилась па столе та белая масса, которую русские назы-
вают простоквашей, кавказцы — мацони, а учепые-дпэто-
логп — «лактобацнллпном». Полилась в хрустальные бо-
калы и охлажденная смесь водорода с кислородом, име-
нуемая ВОДОЙ.
Поужинаем, господа,— любезно проговорил Джек
Кресслппг, первый подав пример и прикусив ячменного
хлеба с луком. — Мы, властители крупнейших капиталов
320
М. С. Шагин ян и ее дочь Мнрель, 1919 г.
мира, знаем вульгарную менту простонародья п черно-
рабочей части человечества набивать себе желудки едой.
У ж одно это показывает их неспособность управлять все-
ленной. Получи онп власть — и через год вы пх не узнае-
те, так закруглятся пх животы и заплывут глаза; а еще
через год никакие врачи не помогут им от ожирения и по-
дагры... Умение жить, одеваться, тратить деньги, сохра-
нять долголетие, умение знать и понимать меру вещей —
это привилегия тех, кто держнт в своих руках все возмож-
ности быть чрезмерным! После шести, господа, я вообще
ничего не см, только пью Впши,— но за компанию...
Кпя.зь Оболопкпп, вяло обмакивая усы в простоквашу
и заедая ее четырьмя кусками сыра, прихваченными как
один ломоть, попытался поддержать разговор:
— Французы говорят: хочешь жену экономную, не
женись на бедной. С непривычки опа пойдет тратпть день-
ги как угорелая. А у богатой иммунитет, у той копеечка
копеечку бережет!
Но остальные гости, вероятно из острого чувства меры,
застольную беседу пе подхватили и в кратчайший срок
покончили с ужпном. Перейдя в деловой кабинет Крес-
слинга, общество расселось за круглым эбеновым столом.
— Друзья мои,— несколько смягченным голосом начал
Джек Кресслпнг,— вы знаете великие целп, воодушевля-
ющие наш союз. Над миром нависла угроза коммунизма.
Это угроза материальная и духовная. Прежде всего необ-
ходимо уничтожить ее материально. Коммунисты имеют
обыкновение ссылаться на массы и народ — ив этом их
слабое место. Мы реалисты. Мы с вамп видим по опыту,
что историю решают правительства, людп, получающие
власть над массой. Они объявляют войны. Онп заключают
союзы. Они выпускают займы. Онп издают законы. Онп
имеют армию и полицию. Поставьте всюду на местах
власть, понимающую велпкпй гений капитализма п нена-
видящую инертное месиво коммунизма,— и вы в два сче-
та покончите с носителями заразы, коммунистами, путем
запрета, ареста, тюрем, виселиц. А там, где коммунисты
сами захватили власть,— я имею в виду Россию,— там
станьте негласно властью над властью, уничтожьте самих
правителей — путем подсылки убийц, диверсантов, герои-
ческих борцов за святую свободу капитала на земле! Ины-
ми словами — объявим коммунизм вне закона. Террор!
террор! Вот что я считаю правильной американской поли-
тикой, господа!
М. Шагивпн, т. 2
321
— Все это очень хорошо, хотя очень беспокойно,—
лениво пробормотал виконт Монморапсп.— Как это осу-
ществить практически?
— Не будем прерывать хозяина,— решительно произ-
нес лорд Хардстон, слегка подняв руку.
— Силы наши, точнее — кадры, имеют разные функ-
ции, хотя цель едина,— продолжал Кресслпнг, слегка кив-
нув в сторону лорда Хардстопа,— часть пз нас, такие, как,
например, ваш почтенный отец, Юппус,— обратился оп к
Рокфеллеру-младшему,— дают деньги, много денег, по-
скольку дело требует миллиардов. Миллионы и миллиар-
ды даем и Стппнес, и Крупп, и Ротшильд, и я, возглавляю-
щий наш союз. Другие, подобно собравшимся здесь
достойным будущим правителям своих стран, дают своп
опыт, свое зваппе и свою будущую политику, когда мы вос-
становим их власть па их родине. Третьи, наконец, служат
пам безукоризненно, по убеждению, как последний из по-
томков великого рода магнетизеров и властителей душ,
графов Калиостро,— синьор Грегорпо Чпче...
Тут речь Кресслинга прервали бурные аплодисменты
присутствующих.
— Синьор Грегорпо Чиче,— с ударением повторил
Кресслппг.— Вы знаете, как его талантливые предки слу-
жили Бурбонам и прочим династиям, сдерживая револю-
ционные потуги черпп. Магнетизер п гипнотизер при
законном короле илп президенте — могучая поддержка
власти; опа не меньше поддержки церквп...
Опять оратор был прерван, па этот раз князем Оболоп-
кпным:
— Могу подтвердить! Пока Гришка Распутин, самый
что пи па есть гипнотизер и магнетизер, был жив, само-
державие держалось в России. Убпли Гришку — настала
революция. Факт!
— И есть еще одна категория нужных нашему делу
энтузиастов. Это молодежь, это лпчпые мстители. Мой
гениальный инженер и помощник, лучшпй пнжепер-пзо-
брстатель Америки, Иеремия Морлендер, был предатель-
ски, из-за угла, убит большевиками в Росспп. Я понес
страшную утрату. Но сын моего дорогого покойного друга,
молодой инженер Артур Морлендер хочет рпскпуть своей
жизнью, мстя за отца. Познакомьтесь, господа.
Присутствующие и Артур Морлендер обменялись руко-
пожатиями. Джек Кресслппг заговорил опять:
— Тут мы переходим к конкретному мероприятию.
322
Как вы знаете, так называемые «трудящиеся» (уж будто
бы мы с вами не трудимся, господа!) любят посылать в
Россию делегации и подарочки. Мы готовим русским один
такой подарочек от трудящихся. Он будет подпесен этой
осенью, в праздник их революции, в Петербурге, там, гдо
соберутся все правители-коммунисты одновременно.
Л подпесет его американский коммунист, инженер Васи-
лов, точнее мистер Артур Морлендер — под маской Васи-
лова. Здешние русские, дорогой князь Оболонкпн, вышли,
к сожалению, из-под вашей опеки. Часть молодежи увле-
кается пропагандой пз Советской Росспи. Василов, как
видите, даже член партии коммунистов и, говорят, убеж-
денный. Он готовится к отъезду в Россию, и осенью ему
будет поручено поднести так называемый «подарочек» —
одно пз прекрасных изобретений Морлендера. К нашему
большому удовольствию вы, Артур, очень похожи на это-
го Василова,— примерно одного роста, цвета волос, типа;
остальное доделает грим. Подробнейшая инструкция вам
будет вручена своевременно. А вы, князь Феофан, ком-
плектуйте небольшую, но сильную правительственную
группу из русских для захвата власти, когда «подарочек»
уничтожит советских комиссаров. Надеюсь, господа, все
вам ясно на данном этапе нашей борьбы?
— Прекрасно! Превосходно! Поздравляем вас, мистер
Морлендер! Позвольте пожать вам руку! — посыпалось
со всех сторон.
Настроение присутствующих стало особенно горячим
в ту минуту, когда хозяин предложил вместо патриотиче-
ской жидкости из американского водопровода снизойти
перед концом совещанья до шампанского ппостраппой
марки. Сам Кресслппг против обыкновения ппл и чокался
со своими гостями и на прощанье показал пм двух кроко-
дилов, мирно дремавших па дне бассейна.
Совещание кончено, шампанское выпито, хрустальные
пасы Кресслипга прокричали филином. Гости один за
Другим отбыли в мрак теплой майской ночи. Один Крес-
слинг, страдая от вечной бессонницы, обречен долгие часы
ходить взад и вперед по сияющим залам «Эфемериды».
Между тем в темном чулане маленького домика, гдо
жил Мпк Тпнгсмастер, экран показывал, а фонограф рас-
сказывал все, что произошло в «Эфемериде». Ребята смо-
трели и слушали, стиснув кулаки, и между впмп, в скром-
ном платье работницы, находилась Вивиан Ортоп.
Глава восемнадцатая
ВАСПЛ Л в
ЕГ U ЖЕНА
Всякий честный коммунист на первое место ставит
долг, а на второе жену. Всякая жена норовит поставить на
первое место себя, а на второе все остальное.
У товарища Василова, члена нью-йоркской компартия,
создалась именно такая семейная конъюнктура. Вернув-
шись с ночного заседания партии, он разбудил жену и
сказал:
— Катя Ивановна, мы едем в Россию.
— Очень рада,— ответила та спросонок,— «Амелия»
отходит послезавтра. Поедем вместе с миссис Дебошир.
— Мы с тобой едем па «Торпеде»,— возразил товарищ
Василов,— таковы полученные мною инструкции.
— Неужели вы думаете, что, получая какие-то там
инкрустации, можете не считаться с чувствами своей
жены?!
— Инструкции, дорогая,— терпеливо повторил Васи-
лов. Он сделал глупость только раз в жизни, когда женил-
ся, и теперь пес все ее последствия.
— Инкрустации,— повторила жена.
— Инструкции!
— Инкрустации!
— Инструкции!
— Л! Если вы хуже всякого будильника п не даете
мне выспаться, так я заявляю вам: я еду па «Амелии» —
и кончено!
— Как хочешь,— устало ответил Василов, горько
вздохнул и принялся раздеваться.
На следующее утро Катя Ивановна встала чуть свет,
насмешливо взглянула па спящего мужа и в самой наряд-
ной шляпке выскочила па улицу. У ворот стоял посыль-
ный. Он гладил себе бороду. Борода имела почтенный вид.
— Посыльный,— произнесла Катя Ивановна,— вы по
знаете, где находятся пароходы, справочные кассы и куда
надо сесть, чтоб поехать в Росспю?
— Пустое дело, м-ам,— ответил, густо закашлявшись
посыльный,— идите себе домой и садитесь куда хотите.
321
А я, с вашего позволения, выхлопочу вам билет п занесу
па дом. Так и запомните: посыльный помер семь.
— Неужели вы это сделаете? Но, видите ли, в чем
дело, у меня вышли контры с мопм мужем. Я хочу поехать
на пароходе «Амелия» вместе с миссис Дебошир. Вы мо-
жете взять мпе билет на «Амелию»?
— Легче, чем плюнуть, м-ам.
— Ну, так возьмите. Вот вам деньги. Вот вам доку-
менты. И знаете что? Занесите мне билет не домой, а пря-
мо к миссис Дебошир, Ровен-Квер, десять.
— Завтра утречком, м-ам, все получите в полном по-
рядке.
Катя Ивановна, в восторге от своего плана, вынула
блокнот, карандаш и конверт и энергически повернула
посыльного сппной к себе.
— Номер семь, я на вас облокочусь па минуту... Вот
так. Мне хочется написать ппсьмо мужу.
Опа вывела кривыми буквами на спине посыльного:
«Василов! Ты нуждаешься в уроке, п потому вот тебе
мои собственные инкрустации: я еду па «Амелии» с мис-
сис Дебошир. Домой больше не вернусь. Уложи все мои
вещи, лиловое платье и ноты для пения. Надеюсь, ты тоже
поедешь па «Амелии», в противном случае мы встретимся
на пристани в Кронштадте. Твоя жена
Катя Ивановна»,
— Вот,— сказала она,— несите это ппсьмо наверх,
прямо по адресу. Бросьте ему ппсьмо на кровать и бегом
обратно. На все его вопросы — гробовое молчание. По-
вяли?
— Как не попять, м-ам,— ухмыльнулся посыльный.
Он поглядел, как веселая дама, распустив пад головой
зонтик, помчалась по направлению к Ровеп-Кверу, а сам
пробежал глазами доставшееся ему письмо. Потом он
взглянул па адрес, покачал головой и отправплся с пись-
мом наверх. Добудившись Василова, оп сунул ему ппсьмо
в руку и, не отвечая на вопросы, сбежал вниз.
До сих пор посыльный Джонс, старый посыльный это-
го района, действовал, как ему было приказано. Очутив-
шись на улице, он проявил, однако, неожиданную само-
стоятельность, а именно: дошел до водосточной ямы, огля-
нулся вокруг и псчез в яме с быстротой крысы. Темный,
мокрый проход вывел его сперва па каменную лестницу,
325
потом на станцию подземной дороги. Джонс выбрал мину-
ту и вскочил в узкую щель между железными обшивками
вагона: он был в купе между уборной п топкой, не подле-
жащем оплате.
Честный Джонс сделал несколько пересадок, снова
углубился в подземный ход, вымок, выпачкался, растрепал
свою бороду, но добрался-таки до жаркого местечка под
самой кухней «Патрициапы», где сидел в цилиндре п с
гуттаперчевыми трубками на ушах водопроводчик Ван-
Гоп.
— Менд-месс,— запыхавшись, проговорил посыльный.
— Месс-мепд,— ответил Ван-Гоп,— это ты, Джонс?
Ну что новенького?
— Жена Васплова поручила мпе купить ей билет на
«Амелию». Опа, видишь ли, желает ехать самостоятельно.
Завтра утром я должен доставить ей билет и документы
но адресу ее подруги.
— Ладно, Джонс, делай свое дело. Я все передам Ми-
ку. Да смотри, Джонс, не случилось бы чего с Василовым.
Поставь свопх ребят по всем углам, охраняйте его пуще
глаза, покуда не попадет на пароходные мостки. Клади
сюда бумаги.
Посыльный Джонс, послюнпв карандаш, набросал по-
дробное донесение всего, что случилось с ним утром, при-
бавил на память копию письма Кати Ивановны, сложил
все это возле Ван-Гопа и быстро выскочил из цилиндра,
через степу, прямо за угол «Патрпцпаны», где помеща-
лась касса пароходного, железнодорожного и авиасооб-
щения.
Товарищ Василов между тем не без досады прочитал
записку своей жены. Он знал, что легче найтп квадратуру
круга, чем совпасть с намерениями своей супруги, а по-
тому махнул рукой и занялся укладкой. Василов был
стройный п ловкий человек с бритым лицом, успевшим
значительно американизироваться за долгие годы пребы-
вания в Америке. Кроме партийной деятельности, он был
отличным инженером и ехал теперь на родину с манда-
том в кармане и горячим желанием работать на русских
заводах и фабриках. Сложив кой-как в чемодан многочис-
ленные тряпки, лпловое платье п поты Катп Ивановны, он
разместил по карманам своп собственные бумаги, сунул
туда же полученное только что послание, взял шляпу и от-
правился покупать себе билет второго класса на пароход
«Торпеду», отбывавший через три дня в Европу.
326
Глава двадцать третьи
ПРПЯ^и ПОЕ
3I1AKOMC I ВО
Опустелый подъезд, где разговаривали Джопс и Катя
Ивановна, был таковым лишь на первый взгляд. Не успе-
ли оба они разойтись в разные стороны, как пз-за вешалки
вынырнул невысокий, смуглый человек в необычном ко-
стюме с блестящими пуговицами. Оп зашел в будку авто-
матического телефона, назвал неразборчивый номер п, ко-
гда его соединили, шепотом сообщил, что «Нетти придется
купить себе новую шляпку». Только всего и было сказано,
и ровнешенько ничего больше. Неизвестно, в какой связи
было это с дальнейшими событиями, но только Катя Ива-
новна, не дойдя еще до жилища мпсспс Дебошир, почув-
ствовала внезапное желание, отдохнуть.
Она оглянулась вокруг и увидела, что неподалеку, в ма-
леньком и пустынном сквере, стопт одинокая скамейка.
Дойдя до нее, Катя Ивановна хрустнула пальчиками,
откинула голову п зевнула несколько раз с непонятным
утомлением. Солнца на небе не было, глаза ее никогда не
болели, по тем не менее ей казалось, что перед ней пры-
гает что-то вроде красного солнечного пятнышка.
— Странно,— сказала себе упрямая дама,— в высшей
степени странно. Я хочу спать, хотя я не имею намерения
спать. Это мпе нс нравится.
Через сквер проходил между тем какой-то среднего
роста человек, щегольски одетый, задумчивый, можно
даже сказать — грустный. Руки его, со слегка опухшими
сочленениями, висели безжизненно., глаза были впалые,
унылые, тоскующие, как у горького пьяницы, на время
принужденного быть трезвым. Под носом стояли редкие,
кошачьи усы.
Оп опустился па скамейку возле нее, глубоко вздохнул
п закрыл смуглое лицо руками.
Катя Ивановна почувствовала странное сердцебиение.
Незнакомец вздохнул еще раз и прошептал:
— Я не переживу этого. Я не в силах жпть. Дайте мпе
умереть!
У всех есть горе,— ласково заметпла мпсспс Васи-
лова, придвинувшись к незнакомцу,— сегодня одно, сэр,
327
а завтра другое. Бывает и так, что оба горя сразу. Надо
закалять характер.
— Я пе в силах,— глухо донеслось со стороны незна-
комца.
— Соберитесь с спламп, сэр, и вы перенесете.
— Данте мне вашу руку, мисс, нежную руку женщи-
ны. Влейте в меня бальзам.
Катя Ивановна немедленно сняла фильдекосовую пер-
чатку и протянула свою энергичную руку незнакомцу.
Тотчас же электрический ток прошел по всему ее телу,
причинив ей головокружение, впрочем очень приятное.
Привыкнув к самоанализу, опа подумала с изумле-
нием:
«Я, кажется, влюбляюсь. Это странно. Я влюбляюсь,
хотя я пе имею намерения влюбиться».
Между тем незнакомец вливал в себя бальзам целыми
бочками при посредстве протянутой ему рукп. Оп прижи-
мался к ней носом, губами и щеками, гладил, водил по
глазам, совал себе за пазуху, покалывал жесткими уси-
ками.
— Женщина! — воскликнул оп вдруг проникновен-
но.— Будь ангелом! Будь сестрой милосердия. Пожер-
твуй мне час, два часа, отгони от меня демопа само-
убийства.
Как это так случилось, во Катя Ивановна пе смогла бы
отказать ему решительно пн в чем. Она подумала, что
отлично попадет к миссис Дебошир и в четыре часа дпя,
встала со скамейки, приняла предложенную руку, а дру-
гой рукой вознесла свой зонтик пад страдающим не-
знакомцем.
— В минуту скорбп,— поучала опа его твердым, хотя
и ласковым голосом,— самое важное, дорогой сэр, это
орнамептпровка па общество. Когда вы орнаментируетесь,
сэр, па общество, вы убеждаетесь, что, кроме вас, есть
другие люди, большое количество других людей, со своими
собственными горестями ц радостями. Это успокаивает и
расширяет гарнизонт.
— Вы правы,— глухо прошептал незнакомец,— идем-
те прямо туда, где есть общество. Сядем па пароход и по-
едем в Борпевпльскпй лес.
Миссис Василова никогда пе была в Борпевпльском
лесу и нс зпала, есть лп там общество. Тем пе менее ей
очень польстило, что слова ее производят па несчастного
человека столь решительное действие.
328
Опп сели па пароход п мпрпо проехали две остановки,
миновав Нью-Порк и отплыв довольно-таки далеко в сто-
рону Светона. Во время пути Катя Ивановна вела беседу
па общеобразовательные темы, как-то: кто живет в воде и
на суше, бывают ли у рыбы крылья, а у птиц плавники,
кто изобрел паровое отопление и почему дома с паровым
отоплением пе двигаются, а пароходы двигаются. Два-три
раза ей пришлось схватить н остановить незнакомца в его
намерении броситься через борт и кончить жизнь само-
убийством.
Наконец па третьей остановке опп сошли с парохода
на землю. Место было довольно пустынное. Здесь начина-
лись рокфеллеровские рудники, поросшие тощим кустар-
ником, скалы и небольшой лес, мрачный и неприятный,
так как он был пз осины п можжевельника.
Миссис Василова вздрогнула:
— Куда вы ведете мепя? — прошептала она с тревогой,
когда незнакомец потащил ее прямо в этот лес, носивший
гордое наименование «Борневильского».— Что вы хотите
от меня, дорогой сэр? Здесь пет общества, здесь нет даже
людей!
Но приятный попутчик Кати Ивановны преобразился.
Тусклые глаза его оживились, худое тело напружилось,
мускулы сделались стальными. Он пристально глядел па
нее и тащпл за собой в лес, не отвечая на вопросы. Стран-
ная слабость овладела мпсспс Васпловой. Руки и ноги ее
налились тяжестью, во рту было горько, в голове стоял
непонятный туман. Опа уже не помнила ничего, кроме пе-
ооходимостп дойти до леса, и, кой-как дотащившись до пер-
вой осины, поникла всем телом на кочку.
— Мпе худо,— прошептала она тихо,— я не пмею из-
мерения, но меня тошнит.
Незнакомец вынул коробочку с круглыми голубоваты-
ми шариками п протянул ее Кате Ивановне. Почти маши-
нально взяла опа шарик и положила его себе в рот. В ту
же секунду страшная судорога прошла во ее телу с пяток
До головы, и несчастная свалилась вниз головой в овраг.
Человек прыгнул туда вслед за ней, убедился, что она
мертва, натаскал хворосту, валежника, осиновых прутьев
п закрыл ими тело своей жертвы.
Потом оп оглянулся вокруг, зашел за дерево и исчез,
осе было пустынно кругом по-прежнему. Шелестели оси-
яы- На Гудзоне неподвижно стояла одинокая дровяная
барка.
829
Глава двадцатая
ОТП ЫТИЕ
«АМЕ
ПИ»
Джек Кресслппг никогда не позволял себе громко сер-
диться, а тем более на синьора Грегорио Чпче. В этом
отношении он брал уроки сдержанности у своих крокоди-
лов. И сейчас, сидя не без опаски перед небольшим смуг-
лым человеком неопределенной наружности, свесившим со
спинки кресла худую слабую руку, слегка опухшую в
сочленениях, он не сердился, но говорил сухпм, мертвенно-
жестким голосом, глядя мимо своего собеседника:
— Итак, вас постигла неудача с Иеремией Морлепде-
ром. Первая неудача синьора Грегорио Чнче. Тем более
досадная, что этот техник Сорроу оказался поразительным
дураком и ничтожеством... Непопятпо, почему, с какой
целью его держал и расхваливал Морлепдер.
— Во всем остальном — полная удача,— ответил
синьор, чуть поднявши верхнюю губу, что ощетинило ще-
точку его кошачьих усов.
— Знаю, знаю, п тем не менее....
Джек Кресслппг тяжело вздохнул. Все утро оп поте-
рял па выяснение изобретательских способностей Сорроу.
Техник притащил целую папку неграмотных чертежей;
он, захлебываясь, говорил нестерпимые благоглупости о
том, что изобрел перпетуум мобиле из пары сапог и ста-
рой водосточной трубы; он разводил какие-то теории о
произрастании чечевицы на асфальте, а когда Джек Крес-
слппг, окончательно убедившись в полной его негодности,
дал ему расчет,— долго еще что-то такое кричал у дверей
конторы п нс хотел уходить. Одно только утешительно: не-
нависть этого Сорроу к коммунистам.
Джек Кресслппг называет себя умнейшим заводчиком
в Штатах,— недаром на сотнях его предприятий в Мид-
дльтоуне нет ни одного, решительно нп одного рабочего,
кто хоть однажды был бы заподозрен в симпатиях к ком-
мунизму. Дорого оплачиваемые агенты, такие, как пожи-
лой и солидный слесарь Биллингс, например, вздыхая
говорят о том, что зря получают от него жалованье... Кста-
ти, Биллингса необходимо послать па «Амелии» в Россию
с гуверовскпм фрахтом и кое с чем еще...
— Итак, вы оформите Впллпнгса на негласное отбытие
830
с «Амелией», а сами отправитесь на «Торпеде» согласно
выработанным инструкциям,— подводит он итог своей бе-
седы с молчаливым синьором Чиче.
Тем временем Биллингс п Сорроу тоже кончали свой
разговор — с Миком Тппгсмастером.
— Уф, нелегко изображать дурака,— вздохнул старп-
чппа Сорроу.— Посмотрел бы ты, как передо мной разло-
жили самые секретные чертежи Морлендера, а я, как осел,
только ушами хлопал,— втихомолку стараясь отпечатать
пх в своей памяти.
— Не легче играть и агента,— угрюмо отозвался Впл-
лппгс.— Зато ты теперь, Сорроу, освободился от моего не-
дремлющего ока п волей ехать куда надо!
Тут оба друга, и Мик вместе с ними, весело расхохо-
тались.
Вот при каких обстоятельствах старичина Сорроу, по-
лучивши расчет у Джека Кресслинга, сел монтером
машинного отделения па пароход «Амелия», зафрахтован-
ный компанией Гувера. За два часа до отплытия он ужо
был на пристани, наблюдая за погрузкой парохода.
Ирландец Мак-Кпплей, капптан парохода, посасывал
свою трубку, разгуливая па борту. Подъемники сбрасыва-
ли па пароход одно за другим: бочки с салом, прессован-
ные тюки с мапсом и сахаром, ящпкп с консервированным
молоком, мешки с маисовой мукой,— все это предназнача-
лось для тонких кишок голодающего русского парода с
целью прпобщения его к вершине американской цивили-
зации — суррогату. Рабочие, грузившие пароход, весело
подмигивали Сорроу, и он подмаргивал им, в свою оче-
редь.
Как вдруг посыльный Джонс, красный, запыхавшийся,
растрепанный, опрометью влетел па пристань, огляделся
туда и сюда, подбежал к технику Сорроу и, задыхаясь, шеп-
нул ему:
— Жепы Васплова нет ровнешенько нигде. Не видел
ли ты ее в число пассажиров?
Сорроу отрицательно покачал головой.
— Что мне теперь делать? — взвыл Джонс.— Эта
вздорная дамочка, верно, спит вторые сутки. Но где ее
искать! У подруги опа не была, домой не вернулась, а я,
видишь ли, не смею расспрашивать ее мужа, не знает ли
пи, куда сбежала от пего его собственная жепа. Что мне
Делать с билетом, с документами, куда девать сдачу? Кто
мне заплатит комиссионные?
331
— Посоветуйся с Миком,— флегматически ответил
Сорроу, продолжая шагать по прпстапп,— да торопись, до
отплытия осталось всего час пятьдесят восемь с половппой
минут.
Джонс подпрыгнул как ужаленный, метнулся между
фонарными столбами туда п сюда, провалился сквозь зем-
лю и через десять минут мчался на деревянном стуле по
проволоке с крыши манежа Роллея — вверх п вверх к
вышке Миддльтоуна. Путешествие было рискованное, про-
вода свистели вокруг него, тюки сена моглп налететь на
него сверху, если ребята пе успеют попридержать их,
электрическая энергия могла прекратиться, но честный
посыльный Джонс не имел другого способа попасть в Мид-
дльтоун вовремя, и оп рискнул па него.
— Ты говоришь, ее никто и нигде не видел? — спросил
Тингсмастер, выслушав сбивчивую речь Джонса.
— Именно так, Мпк.
— Это значит, что несчастную убрали с путп. Это зна-
чит, что Василова тоже ждет западня. Опп уберут и Васп-
лова, послав вместо него заговорщика Морлепдера.
— Василов поедет на «Торпеде», Мик, времени у тебя
много, а куда мне девать билет, документы, сдачу? Кто
мне заплатит комиссионные? — выл честный Джонс.—
«Амелия» стоит под парами, говорю я тебе!
Тингсмастер недолго раздумывал.
— Так подожди же! — крикнул он решительно.— Мпсс
Ортон, дитя мое, скорей бегите-ка сюда!
На пороге появилась мпсс Ортон.
— Слушайте. Вот вам документы и билет. Вы едете
через час па пароходе «Амелия» как жена коммуниста
Василова в Кронштадт. Ваш муж едет туда же на «Торпе-
де». Вы по капризу сели на «Амелпю». Вы встретите его
на кронштадтской пристани. Вы шепнете ему, что посланы
рабочими вместо его жены, чтоб охранять его жизнь от
покушений, и раскроете ему заговор фашистской органи-
зации... Поняли?
— Да,— ответила мисс Ортон.— Спасибо, Микаэл
Тингсмастер. Вы будете рады, что поручили это дело мпе.
— Постойге-ка. Может случиться, что Василова убе-
рут и вместо него подошлют Артура Морлендера...
— А-а! — вырвалось у девушки сквозь стиснутые
зубы.
— Тогда мстите, мисс Ортон. Но сумейте мстить. Вы
будете жепои заговорщика, вы прптворптесь, что не уга-
332
далп подмены. Это тем более легко, что оп сам не знает,
какая у него жена. Вы день и ночь будете сторожить его
и раскрывать шаг за шагом, ппть за нитью гнусный за-
говор, покуда все нити не будут в ваших руках. Тогда от-
кройте все Советской власти. Поняли?
— Да! — воскликнула девушка.— Еще раз спасибо.
— Ты немедленно доставишь ее па «Амелию»,— обра-
тился Тппгсмастер к посыльному Джонсу,— поручи ее
Сорроу, и пусть Сорроу снабдит ее всем необходимым. Во
время пути пусть Сорроу каждый час прпнпмает радио
с «Торпеды». Мы пошлем монтера Виска охранять жпзпь
Васплова. Понял? Иди.
— Мик,— простонал бедный Джоне, почесав у себя в
бороде,— а кто же заплатит мне комиссионные? Кому пе-
редать сдачу?
— Бери себе сдачу вместо комиссионных,— крикнул
Тингсмастер, схватив за руку обоих, Джонса п девушку, п
увлекая пх к телеграфной вышке.
Через полчаса стройная молодая дама под темной ву-
алью заняла каюту первого класса на пароходе «Амелия»,
а техник Сорроу принял от Джонса подробнейшие указа-
ния Тингсмастера.
Трап поднят. Дым повалил пз трубы. Палуба, реп, бес-
численные окошки кают полны высунувшихся голов,
шапок, носовых платков. Все это машет, свистит, визжит,
кивает — ив ответ машет, свистит, визжит, кивает залитая
толпой пристань. Пароход «Амелия» делает красивый по-
ворот и, задымив, отправляется в далекий рейс.
Глава двадцать первая
Р g 1 СКОВАННОЕ
ПУТЕШЕСТВ ’ Е
БЬЮТ / I
Отослав Сорроу п Виллипгса делать своп дела и про-
стившись с мпсс Ортон, Мик Тингсмастер дал наконец
волю своим чувствам.
Редко кто мог бы сказать, что видел его в таком гневе,
в каком он находплся сейчас. Мик ударил кулаком по
столу:
Убивать женщин, подлецы! Если б я только мог па-
пасть на следы этого человека!
333
— Менд-месс,— раздалось пз степы.
— Месс-меид,— ответил оп поспешно, и в комнату с
ловкостью обезьяны прыгнул трубочист Том.
— Мик,— начал он свою речь запинаясь.
- Ну?
— Мик, хоть в обществе п поговаривают, будто я черт,
но, не в обиду тебе будь сказано, Мик, я сам начинаю по-
баиваться черта. Видишь лп, мы с Ван-Гопом, как ты при-
казал, день и ночь сторожили «Патрициану». Только
сидим мы в степе, а под нами, тоже в стене, кто-то, знай
себе, сторожит пас. И ей-ей, Мик, еслп я черт только по
фальшивому наговору, то под нами в стопе ходит что ни
на есть настоящий черт, в этом я тебе прозаложу собствен-
ную голову.
— Значит, вы продолжаете слышать шаги в подзем-
ном ходе?
— Называй это подземным ходом, еслп тебе правится,
а мы с Ban-Гопом называем это бесовской тропой!
Тингсмастер поглядел на широкую черную рожицу
Тома, хотел было сказать ему слова два, но махнул рукой
и решительными шагами подошел к двери. Раскрыв ее, он
крикнул в темноту:
— Быотп, Быоти!
Тотчас же в комнату ворвалась огромная белая собака
с золотистыми пятнами. Она прыгала вокруг Тпигсмасте-
ра, била хвостом, припадала на передние лапы, дружески
рыча, потом вскакивала на задние и обнимала своего хо-
зяина с самой пылкой нежностью. Наконец, угомонившись,
она лизнула его в нос, свернулась па полу ц положила
морду на его пыльный сапог.
— Быотп,— ласково сказал Мик, нагнувшись к своему
другу. Белый хвост энергично забарабанил в ответ.— Бъю-
ти, мне требуется от тебя важная штука. Опасная штука,
понимаешь?
Хвост дал ритмически понять, что Быотп готова
па все.
— Я пе могу послать туда человека, Быотп, потому
что это спльпо смахивало бы на убийство. Ты же сумеешь
выкрутиться. Но гляди, Быоти, гляди, дружище, тот, за
кем мы с тобой охотимся,— величайший враг твоего хо-
зяина.
— Ррррр! — раздалось снизу.
— И величайший враг человечества. Будь осторожен,
песик.
834
— Рррхав! Хав! — пролаяла Быотп свирепо и положи-
ла лапу па колени Тингсмастера.
— Мик,— умоляюще произнес Том,— что это ты заду-
мал? Что может собачка протпву черта!
Но Тпнгсмастер пе любпл лишних разговоров. Оп огля-
дел зубы, уши и лапы Быотп, надел ей па грудь тонкий,
как батист, металлический панцирь и привязал к ошейни-
ку веревку с наппзапнымп па пей кусочками мяса.
— Смотрп, Быоти, по кусочку в день, не больше то-
го,— сказал оп умной собаке, следившей за каждым его
движением.
Оглянувшись вокруг, оп сунул себе в карман электри-
ческий фонарь п кое-какую мелочь, кивнул головой Тому
и двинулся в путь.
Между тем па кухпе отеля «Патрпцпана» шло торже-
ственное совещание служебного персонала с администра-
цией. За первых представительствовала миссис Тппдпк,
вторую возглавлял Сетто из Дпарбекпра.
— Я скажу коротко,— начала миссис Тппдпк, поджи-
мая губы,— со дпя смерти мистера Тпндпка, моего мужа,
пи одна мужская рука, не говоря уж о мужских ногах, пе
касалась моих плеч. Я введена в убыток. Я положительно
настаиваю па возмещении убытков, причиненных мне при-
косновением мужских ног к моим плечам па территории
вашей гостиппцы, мистер Сетто.
— Правильно! — хором поддержала ее вся кухня.—
Насчет убытков — это опа в самую точку. Мы тоже в
убытке, хозяин. Еслп этак, не разбирая времени, каждый
божии день станут па вас сыпаться чертп с потолка, вы
можете преждевременно потерять свою рабочую сплу.
Миссис Тппдпк с неудовольствием повернулась к своей
аудитории:
— Не будем путать наших законных претензий,— ска-
зала она твердо.— Я, как известно даже мировому судье,
могу рассчитывать па особую поддержку общества, ибо
общество принимает во внимание роковую пгру природы.
Я должна стоять за честь своего имени. Я имею положи-
тельное намерение оградить свое имя от посягательств
джентльменов неизвестного происхождения на территории
вашей гостиницы, мпстср Сетто.
Сетто пз Диарбекира вынул изо рта чубук, оглядел
всех присутствующих и спокойно произнес:
— Правильно. Вы в убытке, я в убытке. Как утверж-
дает эта умная женщина, миссис Тппдпк, па самой что нн
335
на есть территории моей гостиницы поселился бесплатный
элемент. Разберем дело. Жена, идп сюда, разбери дело.
Я нанимаю швейцара, я нанимаю курьера, я нанимаю сто-
рожа, я нанимаю камердпнера, я нанимаю официанта, я
нанимаю девушку. Верно я говорю, жена?
— Истинную правду, Сетто.
— И я нанимаю, слушайте меня крепко, миссис Тип-
дик,— я нанимаю даму, надзирающую за швейцаром,
курьером, сторожем, камердинером, официантом и девуш-
кой. И что же получается? Вы не можете досмотреть жиль-
ца, поселившегося в стенах моей гостиницы и противоза-
конно попирающего мою территорию. За что, спрашивает-
ся, вы получаете жаловапье, миссис Тиндик, а?
Такой оборот дела очень не поправился служебному
персоналу.
— Но мои плечи, мистер Сетто! — возмущенно вос-
кликнула миссис Тиндик.
— 3, дорогая моя миссис Тиндик,— продолжал неумо-
лимый Сетто,— если б даже вы былп девушкой, мпсспс
Тиндик, так и то, с вашего позволения, дело-то надо было
бы начинать не с плеч, а совсем с другого конца.
Миссис Тиндик вскрикнула как ужаленная и закрыла
лицо обеими руками. В кухне раздался хохот. А Сетто из
Диарбекпра, подхватив свою жену под руку, как нп в чем
не бывало отправился восвояси.
Пока этот знаменательный разговор происходил в кух-
не, наверху, перед комнатой без номера, бесшумно выско-
чив из стеклянного шкафа, появились Мик со своей соба-
кой, Том-трубочист и водопроводчик Ван-Гоп.
Мик нажал невидимую кнопку, и дверь вместе с зам-
ком и запором тихо отошла от степы. В комнате никого не
было. Вообще это жилище синьора Чнче производило
странное впечатление необитаемого места. Постель каза-
лась нетронутой, стулья — нес двинутыми, занавеси на
окнах — никогда не поднимавшимися. Мпк покачал голо-
вой и направился прямо к тому месту, где должен был
находиться люк.
— Ни один квадрат этого пола не снабжен нашпм
клеймом,— шепнул он своим спутникам,— сдается мне,
братцы, что мы в логове крупного зверя. Все остальные
рядом с ним — только болтуны.
Он опустился на колени, вынул лупу и долго изучал
поверхность пола. Потом вскочил и побежал к степе. Здесь
был вбит крохотный гвоздь, па котором криво висел стен-
836
пои календарь. Типгсмастер сдвинул календарь в сторону
п указал Тому п Биллингсу на едва заметную выпуклость
под обоями. Надавив па нее, он вернулся к полу п снова
пристально оглядел его в лупу. Между двумя кусками пар-
кета появилась теперь едва заметная щель. Типгсмастер
вынул тонкую полосу стали и принялся ею орудовать.
Щель расширилась, паркет шевельнулся, затрепетал и
медленно встал ребром. Внизу чернела дыра.
— Быоти! — подозвал собаку Типгсмастер.
— Ребята, взгляпите-ка, что с ней!..— воскликнул
Том.
Собака тряслась всеми членами, зевала так, будто ей
раздвигали челюсти шнпцамп для расширения сапог, и
шерсть у нее па спине стояла дыбом.
— Я говорил тебе, Мик, я тебе говорил,— в ужасе бор-
мотал Том,— не связывайся с чертом! Зачем губишь со-
баку!
Но Типгсмастер тоже казался удивленным, тем более
что па него самого напала непреодолимая потребность зе-
вать. Он стал, однако же, смотреть вовсе не па собаку, а
па окно, па ставни, на драпировку. Он пододвинул стул,
вскочил па пего и стал шарить по кисейной занавеси,
складками спускавшейся вниз. Найдя что-то, он сорвал это
и спрыгнул па пол. В компате раздался лишь треск от
оборвавшейся нитки, и в ту же минуту собака перестала
трястись. Она подняла умную морду к хозяину п забила
хвостом.
Типгсмастер подошел к Тому и Вап-Гопу и раскрыл
ладонь. На пей лежало круглое стеклышко странного цве-
та, того молочпо-мутпого цвета с примесью теплого ба-
грянца, какой можно увидеть в глазах поворождеппого
теленка.
— Фабпонпт,— сказал Мик, тотчас же опять зажав
камепь,— техник Сорроу может рассказать вам про пего
интересные вещи, ребята. Это искусственный камень, из-
готовленный химиком Фабпо-Дуццп года полтора назад на
одном из заводов Франции. Я не могу понять, откуда и
зачем он очутился здесь. Эта штука может усыпить целую
армию, если направить па нее световые лучи.
Он спрятал стеклышко в карман и опять подошел к
Дыре.
— Быоти, собачка, подп-ка сюда!
Бьюти подошла к хозяину, пе выражая па этот раз ни-
какого страху. Но дух, шедший из подземного хода, дей-
337
ствовал па нее, по-видимому, возбуждающе. Шерсть Бью-
ти шевелилась на спине, а поздрп беспрерывно втягивали
воздух. Тппгсмастер взял ее морду обеими рукамп п при-
стально посмотрел в умные собачьи глаза.
— Быотп,— сказал он медленно,— пдп туда в дыру.
Не давайся нпкому в руки. Проследи, куда пдет дыра и
где другой выход. Возвращайся-назад в Мпддльтоуп п по-
кажи пам всем, откуда ты выбралась,— поняла?
Быотп повизгивала, тыкаясь носом в хозяина.
— Иди. Раз — два — три!
Быотп еще раз взглянула па трех людей, стоявших пад
люком, вильнула хвостом п во мгновение ока бесшумно
печезла в дыре. Минут десять трое ждали ее, прислуши-
ваясь к каждому шороху. Но все было тихо. Собака не воз-
вращалась.
Тогда Тппгсмастер закрыл трап. Снова повесил кален-
дарь, как он висел раньше. Каждую вещь поставил па
прежнее место и вместе с товарищами вышел пз комнаты.
Глава двадцать вторая
ХАРВЕЙС
ДО
В трех милях от Нью-Порка, по пути к Светону, высят-
ся знаменитые Харвейскпе доки. Пароход «Торпеда», от-
правленный сюда па починку, готов к отплытию. Оп вы-
чищен внутри и снаружи, заштопан, облицован, перекра-
шен и весело косится па вас тысячью выпуклых круглых
окошек кают-компании, похожих па лягушечьи глаза.
Матросы, которым уже надоело шмыгать по городу и
уже нечего было пропивать, собрались дружной семьей в
машинном отделении. Табачный дым заволакивал все, как
баппый пар. Матросы рассказывали друг другу страшные
истории и коротали досуг, оставшийся пм до отплытия
«Торпеды».
— Ну, ребята,— сказал новый механик, рекомендован-
ный «Торпеде» союзом докеров, веселый шотландец
Биек.— «Торпеда» хоть сейчас снимайся,— так мы ее за-
штопали. Братья Дуглас и Борлей могут быть довольны.
— Был бы доволен капитан,— мрачно ответил старый
33S
матрос Ксаверий, до спх пор молчавший,— а уж братья
Дуглас п Борлей не пикнут.
— Помалкивай! — крпкпул ему бледный как смерть
матрос, с глазами, обведенными черными кругами. Это
был Дан, еще недавно веселый смельчак, друг и собутыль-
ник несчастного Дина, а сейчас истощенный, хилый, как
тень, человек, боявшийся заглянуть себе за еппну.
— Что с тобой сталось, баба ты! — сердито огрызнулся
Ксаверий.— Колп я говорю громко, значит, можно гово-
рить громко. Я пе дурак, отдаю себе отчет. Ты, товарищ,
здесь третьи сутки,— снова обратился он к Биеку,— а про-
будешь еще три, так проклянешь депь п час, что занес
тебя на нашу «Торпеду».
— Ну, я пе пз робкпх! — засмеялся Биек.— Нашему
брату тоже приходится испытывать всякую всячпну.
А кто же капитан «Торпеды», разве не Джексон пз
Гаммерфорта?
— Джексон уж год как ушел. Это был капитан в са-
мый раз. Про Джексона, парень, тебе ппкто даже спьяну
пе скажет худого слова. А теперь у пас...
— Молчи! — опять перебил его Дан, трясясь, как в
лихорадке.
На этот раз старый Ксаверий как будто послушался
Дана. Во всяком случае, он закрыл рот п не пожелал про-
должать речп.
— Как зовут нового капитана? — спросил Биек, огля-
дывая матросов. Лица их былп пасмурны. Кто-то ответил
нехотя:
— Капитан Грегуар.
— Что он, француз, что ли?
— Француз ли, черт лп,— вмешался опять Ксаверий,—
а только оп рыжий. Этакой мастп нечего соваться в море.
Если ты рыжий, так и служи в банке, а на море тебе делать
нечего, коли не хочешь накликать беду на всю команду.
Не было еще случая, чтоб океан спокойно снес рыжего
человека.
Разговор оборвался. Матросы забились каждый в свой
угол, и неизвестно, от сумерек плп от табачного дыма, по
лпца их стали серыми. Бпск выбрался пз отделения па
лестницу, сделал шагов сто, оглянулся туда и сюда, бы-
стро провел пальцем по железной обшивке п юркнул в
образовавшуюся щель. Обшивка тотчас же задвинулась, а
Ьиск очутился в крохотной, по очень уютной комнатке, с
вентилятором на потолке и электрической лампочкой сбо-
839
ку,— сделанной ребятами с кораблестроительного и не
подлежащей оплате. На столе перед Биеком лежала тет-
радь, в стол была вделана походная чернпльнпца, перо ви-
село на длинной цепочке. Биек открыл первую стран пцу
тетрадп —
ДОНЕСЕНИЕ СИСКА
О ПУТИ СЛЕДОВАНИЯ «ТОРПЕДЫ»
п написал на первом месте:
«Личность капитана Грегуара, судя по рассказам ма-
тросов, очень подозрительна. Пассажиров записалось все-
го 980 человек. Из них в Россию едут еще несколько чело-
век, кроме Василова. Он заппсался на каюту второго клас-
са № 117, находящуюся между трапом и каютами
служебного персонала. Я осмотрел ее и ничего подозри-
тельного не нашел. На всякий случай осмотрел и смежные
каюты. По-впдпмому, железо па обшпвку всего служебно-
го отделения взято не с наших металлургических, ни на
одном листе нет нашего клейма. Проникнуть к капитану
пе удалось. Средп пассажиров, отправляющихся в Россию,
подозрительны: банкир Вестингауз и сенатор Нотэбпт с
дочерью. По слухам, Вестингауз едет развлечься после ис-
чезновения своей любовницы, а сенатор Нотэбит испол-
няет каприз своей дочери, с некоторого времени пресле-
дующей, без всякой видимой причины, банкира Вестин-
гауза. Совершенно непонятно отсутствие на пароходе
Артура Морлендера, который должен был, по плану фа-
шистов, инкогнито отправиться в Советскую Россию. Сре-
ди пассажиров пет ни одного, кто мог бы оказаться пере-
одетым Морлепдером».
Наппсав все это, Биек вырвал страничку, запечатал ее
в конверт, тихо выбрался из каюты и через минуту был
уже в комнате почтового отделения, где восседала наша
старая знакомая, мисс Тоттер. Она была помещена сюда
прямехонько пз «Патрпциапы» по рекомендации знатных
жильцов Сетто-диарбекпрца.
Мпсс Тоттер,— сказал Биек,— вот вам первое
письмецо для Мика. Я надеюсь, их еще будет с добрую
дюжину п надеюсь также, что мы с вамп благополучно до-
беремся до Кронштадта.
Мпсс Тоттер ничего пе ответила, взяла письмо п по-
дошла к одной из многочисленных темных клеток, висев-
ших в комнате. Микроскопическими буквами «мм» была
отмечена дверца.
840
— Это голуби Мика,— шепнула мпсс Тоттер и мелан-
холически вздохнула. Потом опа достала одного пз почто-
вых голубей, вложила письмо в сумочку па его груди, рас-
крыла верхнее окошко и выпустила птицу па волю.
Биек свистнул, как человек, выполнивший свой долг,
заложил рукп в карманы п кратчайшим путем отправился
на палубу, то есть раздвинул обшпвку п углубился в узкий
межстенный ход. Он шел в темноте пе более двух мпнут,
как вдруг замер как вкопанный. Пз стены, близехонько от
него, донесся свистящий звук. Спустя мгновение звук пре-
вратился в царапаппе, п кто-то прошел в степе мимо Бие-
ка так близко, так слышно, что механик невольно отодви-
нулся, хотя проходивший был отделен от него железным
листом. В то же время над ним что-то хлопнуло с тихни
треском, словно закрылся невидимый люк.
Но шотландец Биек недаром считал себя пе из робкого
десятка. Он выждал несколько минут, раздвинул обшивку
и вышел на трап, пе заходя к себе в каюту.
«Придется делать дополнение к письму. Довольно-таки
скоро!» — сказал он себе философски.
В это время мпмо пего пробежали матросы с криком:
— Сниматься, сниматься. Приказ от капитана снимать
«Торпеду» на Нью-Йоркский рейд. Завтра утром от-
плытие.
Бпск остановил пробегавшего юпошу п спросил его:
— Когда отдано приказание? Разве капитан па «Тор-
педе»?
— Капитана нпкто пз нас не видит,— шепнул ему па
ухо матросик,— а приказание отдается через штурмана.
И голубоглазый матросик опрометью бросился дальше.
Глава двадцать третья
ОТПЛЫ
ОРПЕДЫ»
НЕ
Хороший денек для отплытия парохода, нечего ска-
зать! С утра полил дождь. Вода в Гудзоне поднялась па
несколько вершков. Ночным ураганом вдребезги разбило
все частновладельческие лодки, стоявшие у пристани.
И, наконец, утреппие газеты отметили понижение цеп
341
па американскую пшеницу, одновременно упомянув еще
о трех событиях: в овраге, возле Борпевильского леса,
найден совершенно обезображенный труп неизвестной
женщины; секретарь покойного нотариуса Крафта бежал
бесследно, обворовав кассу; гроб с телом Иеремии Морлеп-
дера, назначенный ко вскрытию по ходатайству кормили-
цы покойного в его дальппх родственников, прибывших пз
Европы, был внезапно украдсп пз родовой часовни Крес-
слиига неизвестными злоумышленниками и, несмотря па
все поиски, пе разыскан...
Доктор Лепсиус, прочитавший все это, бессильно уро-
нил газету па колени п откинулся в полном изнеможении
на спинку кресла. Оп почувствовал прплпв ненависти к
человечеству. Оп недоумевал, какие сплы заставляют его
жить и работать па пользу этого самого человечества...
Но спустя мгновение природный оптимизм доктора
Лепсиуса взял верх, и оп повернул страницу газеты, на-
деясь отдохнуть душой па театральных, брачных, спортив-
ных, биржевых и тому подобных увеселительных бюлле-
тенях.
Как вдруг взор его упал па несколько строк, папоча-
таппых курсивом. Вне себя от злобы, Лепспус прочитал
следующее:
«Вчера, в семь часов вечера, в церкви Сорока мучени-
ков состоялось бракосочетание девицы мисс Смоулль с
мистером Натаниэлем Эпидермом, мажордомом нашего
знаменитого рентгенолога Бептровато. Со стороны ново-
брачной присутствовали родственники, гг. Смоулль из
Миддлътоуна, со стороны жениха — сам доктор Бентрова-
то, одновременно прочитавший собравшейся вокруг него
густой толпе молодежи лекцию о рентгенизации младенца
во чреве матери с целью определения его пола».
Лепспус вскочил, судорожно скомкав газету. Глаза его
палились кровью. Оп махпул рукой, сорвал с вешалки
шляпу п кубарем скатился вниз с лестницы.
Доктор Лепсиус положительно задыхался. Но будь оп
доктором, оп побежал бы сейчас к доктору, чтоб пустить
себе кровь плп, по крайней море, получить какой-нибудь
рецепт, написанный по-латыпп, что, как известно, имеет
свою хорошую сторону, наглядно доказывая разумность
произведенной вами затраты.
Но н этого утешения оп не мог собе доставить. И поэто-
342
му Лепсиус бежал со всех пог по улице, бежал от прокля-
того вероломства своей экономки, бежал куда глаза гля-
дят, пока не выбежал прямехонько к Гудзону.
Дождь шел как из ведра. Газетчики п чистильщики
сапог попрятались. Редкие пешеходы принадлежали к раз-
ряду людей, ходивших босиком. Туман клубился по ули-
цам Нью-Йорка, стоял вад Гудзоном, заволакивал всю на-
бережную до такой степени, что Харвейскпй маяк опоясы-
вал лентами прожектора весь кусок залива, а набережная
расцветилась электричеством в двенадцать часов дня.
Лепспус промок до нитки н пе без удивления заметил,
что вышел к рейду, где, залитая тысячью огней, стояла
«Торпеда», уже готовая к принятию пассажиров. Трап,
однако ясе, еще пе был спущен. Толпа, стоявшая под дож-
дем, выражала все прпзпакн страшного нетерпения.
— Опп боятся демонстраций,— сказал кто-то возле
Лепсиуса ворчливым голосом,— как будто в ваше время
делают демоистрацпи!
— Еще как делают,— ответил другой,— ведь комму-
нисты посылают своего представителя в Совдепию. Смот-
ри, его вышли провожать, ей-ей, пе хуже, чем президента.
Тут только Лепспус заметил необычайное стечение на-
рода и огляделся внимательней.
Вся огромная площадь вокруг пего была залита людь-
ми в кепках и рабочих куртках. Опп пришли сюда прямо
с фабрик, пе успев переодеться. Лица пх горелп воодушев-
лением, руки протягивались со всех сторон к товарищу
Василову, стоявшему средн них в дорожном костюме.
— Передай пм, Васплов, что мы не дремлем! — кри-
чал кто-то, размахивая картузом.— Мы не прозеваем свое-
го часа!
— Кланяйся Ленину! — кричал другой.
Толпа напирала со всех сторон, пе давая подойти к Ва-
силову решительно никому с той половины набережной,
где собралась публика иозпатпей. Лепсиус увидел там Вес-
тингауза, с элегантным саквояжем в руках и моноклем в
глазу. Неподалеку от пего кудрявая Грэе, теребя своего
отца, оглядывалась во все стороны, ища кого-то глазами.
Нх провожали девицы, дамы и кавалеры в смокингах с
Пятой авспю, тщетно пытаясь спрятаться от дождя под
паруепповым навесом. Но кучка нарядных ньюйоркцев,
О бывающих в Европу проветриться, совершенно терялась
среди тысячной толпы рабочих, рокотавшей глухо, как
море. Полисмен, робко пробираясь к пей, делал вид, что
843
распоряжается движением, тогда как рабочие перебрасы-
вали его с одного места на другое, как мячик.
Лспспус выбрался из толпы к самому боку «Торпеды»,
где из кают-компании высовывались головы мичманов и
матросов.
— Ковальковский! — крикнул кто-то.— Пора спускать
трап, отдайте распоряжение!
Розовый, как херувим, толстыи-претолстый мичман, с
губами-шлепанцами, побежал отдавать приказание. Леп-
сиус оглядел его руки и ноги критическим оком, вынул
записную книжку, где стояли три фамилии:
1. Фруктовщик Бэр.
2. Профессор Хизертоп.
3. Мичман Ковальковский —
и вычеркпул последнюю из списка.
Между тем забравшись па якорную цепь «Торпеды»,
шептались два человека. Один из них был трубочист Том,
другой — механик Биек.
— Мик передает тебе, что письмо получено. Отсут-
ствие Морлендера гораздо подозрительней, чем его при-
сутствие. Мик боится за жизнь Василова. Смотри, Биш:,
охраняй его собственной шкурой, не щадя себя самого.
— Знаю,— ответил Биек,— а что, собака вернулась?
— Нет, Мик в большом горе. Собака исчезла, должно
быть, ее пырнули ножом. Ну, прощай, Бпск, посылай вести.
— Прощай, Том, будьте покойны.
Том спрыгнул вниз, на швартовый, повис, раскачался,
сделал пируэт и исчез в воде.
Трап спущен; приветствия, пожелания, проводы. Не-
сколько пар острых глаз, принадлежащих людям одной
профессии, по, по-впдпмому, служащих разным хозяевам,
поскольку онп явно не знают друг друга,— оглядывали,
словно обшаривали, каждого пассажира, поднимавшегося
па трап, где проверяли билеты и документы.
— Один.
— Другой.
— Третий.
— Четвертый.
— Пятый.
Нет Морлендера, нет ничего похожего на Морлендера.
Знатная публика прошла, на трап поднимается комму-
нист Василов. Он бледен от волнения. Знатная часть пуб-
лики награждает его евпетом.
Но свист тотчас же поглощается ревом, тысячеголосым
344
ревом толпы, подбрасывающей вверх шапки, платки,
кепи.
— Урра! Васплов! Урра, Советская Россия! Езжай,
товарищ, кланяйся ребятам, пусть держатся крепко! Да
здравствует Ленин!
Рев стал громовым, и к нему присоединился, как бы
поддерживая рабочие глотки, могучий свист паровой си-
рены, треск поднимаемого трапа, звяканье цепей, свист
ветра, скрип досок п снастей,— «Торпеда» медленно тро-
нулась в путь.
Пароход уже отошел в глубину залива, туман уже
скрыл тысячи огней, заливших его палубу и кают-компа-
пию, а громовые крики и приветы Ленину все продолжали
потрясать набережную, причиняя кое-кому и в Нью-Йорке
и на пароходе небезосновательное сердцебиение.
Глава двадцать четвертая
Д Н Е ВII | К
Б В В СК А
«19 мая в полдень мы снялись. Я был занят в машин-
ном отделенип и часа три не мог выбраться на палубу.
День спокойный, событий нет, еслп не считать странного
рассказа некоего матроса Дана, порядочного труса и эпи-
лептика. Он рассказал, будто слышал несколько раз из-под
нар, где спят матросы, протяжный нечеловеческий вой.
Мы все ходили туда, чтобы его успокоить, по ничего не
слышали. Дан ведет себя странно. Сегодня с ним был при-
падок, он выл, колотился головой о землю, и изо рта его
шла пепа. Я подумал, что его собственный вой очень мало
похож на человеческий.
Получив полуторачасовой отпуск, я бросился на палу-
бу под предлогом проверки электрических проводов. Все
в порядке. Палуба напоминает приемную президента в
Ьелом доме,— всюду тропические растения в кадках, ков-
ры, статуи. Пассажиры слушали в пять часов маленький
концерт и пили чай на палубе. Васплов не поднимался из
каюты. Я спустился в нага проход, открыл глазок и загля-
нул к нему. Меця удивило, что оп делает: он сидел посреди
каюты па корточках, держал револьвер в руках и глядел
345
на дверь. Лицо его мне показалось растерянным и напу-
ганным. Я бросил ему в комнату записку:
«У вас есть здесь защитник. Сообщите, чего вы боитесь,
п оставьте записку у себя на столе. Будьте наружно спо-
койней, проводите все время с другими пассажирами».
Он поднял записку, прочитал и вместо ответа сказал
шепотом:
— Я прошу того, кто мне бросил записку, зайти в
каюту.
Тогда я вынырнул из-под обшивки в коридор и посту-
чал к нему. Он полуоткрыл дверь, держа револьвер в ру-
ках, осмотрел мепя и потом впустил. Я назвал себя и ска-
зал, что еду с ним до самого Кронштадта, чтоб охранять
его жизнь. Оп улыбнулся п показал мне клочок бумаги, па
котором грубыми буквами и совершенно безграмотно бы-
ло написано:
«Вы умрете, как только переступите порог своей ка-
юты».
Василов пристально смотрел па мепя, пока я читал бу-
мажку, а потом произнес:
— Вы видите, я окружен слишком уж большими за-
ботами. Один советует мне быть с пассажирами, другой —
пе выходить из каюты. Чей совет я должен принять во
внимание? Откуда я знаю, кто мпе враг, а кто друг?
Прежде чем ответить, я еще раз прочел бумажку. Это
был грязный лист, вырванный пз корабельной кухонной
книги. Тот, кто писал, оставил на нем следы жирного
большого пальца. Трудно было предположить, что записка
исходит пз вражеского лагеря.
— Слушайте! — вскричал я, составив план действий.—
Возьмите эту записку, идите с пен к штурману и скажите,
что вы чувствуете себя встревоженным и хотите быть по-
мещенным или в общую каюту второго класса, пли в об-
щую палату корабельного лазарета. Это самое умное, что
мы можем придумать.
Василов покачал головой.
— Мпе все же неприятно выйти за порог этой каюты.
— Бойтесь оставаться в пей! — продолжал я под паи-
тпем своих мыслей.— А чтоб вы были спокойны за свою
жизнь,— вот.
С этими словами я распахнул дверь, вышел на трап
и спокойно произнес, обращаясь к нему, в то время как
копчиком глаза отлично видел фалду чьего-то черного
сюртука, исчезнувшего за перилами:
316
— У вас все в порядке, сэр... Должно быть, это внпзу
сорвана пробка.
Васплов вышел вслед за мной, п мы вместе подлились
на палубу. Я старался держаться рядом с ним, чтоб в слу-
чае опасности принять беду па свою шкуру. Но ничего
ровнешенько не случилось,— оп благополучно добрался до
стеклянной будочки, где спдел толстый штурман Коваль-
ковскпй. Я занялся своими проводами, которые ухитрился
предварительно испортить, и видел, как Ковальковсккй
прочитал протянутую ему записку. Толстое лицо его
вспыхнуло от негодования, он несколько раз передернул
плечами. Потом встал, и Василов пошел вслед за ним, по
направлению лазарета.
Я не мог пойти туда же. Но, чиня провода, я спиной
продвигался к трапу, откуда видны были каюты второго
класса и служебное отделение. К своему изумлению, я
увидел невысокого, совершенно незнакомого мпе человека,
в длинном черном сюртуке, стоявшего прямо перед каю-
той Васплова. Оп был рыжий. Я не удержался от воскли-
цания. В ту же минуту он обернулся п взглянул па мепя.
Это был невзрачный человек с блуждающими глазами. Опи
глядели без всякого выражения, точь-в-точь как у рыбы
па песке илп у горького пьяппцы, еслп продержишь его
денька три на чистой водице. Не знаю почему, по телу у
меня прошли мурашки. Я вспомппл слова старого Кса-
верия.
«Должно быть, это капитан Грегуар»,— подумал я и
поспешил скрыться с палубы.
Внизу, перед машинным, шли толки о болезни Дана.
Португалец Ппчегра, мой прямой начальник, набросился
па меня.
— Вы бы поменьше шатались, Биек! Беднягу Дана
пришлось снестп в больницу, он мне теперь ни к чему, а
вас велено всю ночь держать без смены, вот извольте-ка
поработать.
— Кто велел?
— Приказ вышел, п баста! — угрюмо ответил Ппчег-
Ра- — Не беспокойтесь, еслп начальству угодно осыпать
вас сверхурочными неизвестно за что про что, так уж оно
вытянет из вас все соки!
Ворча и ругаясь, оп мало-помалу выболтал мпе, что
капитан Грегуар лпчпо распорядился назначить мепя па
ночное дежурство к машинам и что «Торпеде» приказано
347
развить рекордную скорость ввиду полученных по радио
сведений о надвигающемся шторме.
— Мы должны перебежать ему дорогу, вот что,— про-
пыхтел Ппчегра за своею вонючей трубкой.
Мне это очень не понравилось, по делать было нечего.
Я решил смириться, быть на дежурстве часа два-три, а
потом улизнуть под предлогом нездоровья в уборную и
попытаться пройти по степе к мпсс Тоттер. Донесение для
Мика обо всем происходящем лежало у мепя в кармане.
Итак, я остался, надел свой фартук п очки, потушил труб-
ку и пошел в машинное отделение.
Чугунные звери молча делали свое дело. Они сжимали
и разжимали челюсти, жевали сцепившимися зубами ми-
нуту за минутой, поедая время с ненасытной прожорливо-
стью. Час, другой, третий — я схватился за живот, за-
кряхтел и выбежал, мимо кучки рабочих, в темный кори-
дор, откуда мне ничего не стоило пролезть за обшивку,
сделать два-трн перехода в стене и постучаться к мпсс
Тоттер.
— Менд-месс!
Ни звука.
— Менд-месс!
Мпсс Тоттер не отвечает.
Что за странность? Я заглянул в щель,— мисс Тоттер
лежит на полу в позе спящего человека, бумаги ее пере-
рыты, в иллюминатор льется свежпй морской воздух,
шкафчики мисс Тоттер открыты, и от голубей, знаменитых
голубей Мика,— н след простыл».
Глава двадцать пятая
ПРОДОЛЖЕН1ИЕ
Д II Е В П Lj К А
Б Г I С К А
«— Биек! Какого черта вы запропастились? — услы-
шал я голос португальца.
Пришлось вернуться в машинное отделение, пе разо-
брав толком причины сна мпсс Тоттер и исчезновения го-
лубей Мика Тпнгсмастера.
Всю ночь «Торпеда» развивала предельную скорость.
Пока пассажиры мирно спали, паровой котел грозил разо-
348
рваться от напряжения, кочегары носились у топки, как
черти, а за стенами летевшей вперед «Торпеды» бился и
ревел дьявольский шторм.
К самому утру, когда я уже шатался от усталости, пор-
тугалец прпшел сменить меня, и я побежал в каюту. Зе-
вая, залез я на первые попавшиеся нары, рядом с храпя-
щим матросом, и, не раздеваясь, собрался заснуть.
Как вдруг из-под пола донесся до пас полузаглушен-
ный вой — жуткпй и нечеловеческий вой, от которого у
меня поднялись дыбом волосы. Я вскочил, смахивая сон.
Несколько матросов проснулись п сели, свеспв с нар голые
ноги. Мы прислушались. Вой повторплся опять, п на этот
раз он был так пронзптелен, так уныл, что многпе пз ма-
тросов в ужасе кпнулпсь друг к дружке п сбились в испу-
ганное стадо.
— Ребята, это воет мертвая собака капитана! — глухо
сказал Ксаверий, п матросы затряслись от страха. Мой
сосед кинулся на постель и сунул голову под подушку.
— Молчи, Ксаверий. И без того тошно,— остановил
кто-то старпка.
— Не буду я молчать,— упрямо шепнул Ксаверий.—
Ясное дело, мертвая собака опять завыла. Не иначе как
быть покойнпку, ребята; вот помяните мое слово.
— Что за мертвая собака? — вмешался я.
— А это, видпшь лп, парень, была у нас на пароходе
собачка, еще от прежнего капитана Джексона. Тот ушел,
а собаку оставил, но только она невзлюбила рыжего, я
разумею капитана Грегуара. II завела себе удивительный
обычай: выть перед покойником. Веришь лп, каждое пла-
ванье, чуть завоет, уж мы знаем — быть у нас мертвецу.
Рыжему сильно это не понравилось, и вот он однажды,
проходя мимо собачки, поднял ногу, а собачка возьми да
и зарычп. И как поднял он ногу, так п опустпл ее пряме-
хонько ей на голову п проломил ей каблуком череп. Сили-
ща в этом рыжем бесовская, а не человеческая!
— А она все-таки воет перед покойником,— шепотом
вмешался молодой матросик, лязгая зубами от страха.
точно в подтверждение, нечеловеческий протяжный
вой снова донесся до пас из-под самых нар, как будто за-
вывавшее существо, пока мы говорили, передвинулось
к вам.
В ужасе кинулись матросы к себе на нары, прыгнул п
я под одеяло, пе столько от страха, сколько от усталости, и
тотчас же заснул мертвым сном.
349
Я проснулся уже во вторую смену. Утренний гонг изо
всех сил дребезжал нам в уши, сзывая к первому завтра-
ку. Матросы повскакали, уступая теплые нары усталым
до одурп товарищам.
Когда я пошел в умывальную п подставил голову под
струю холодной воды, старый Ксаверий улучил минутку
и шепнул мне:
— А покойнпк-такп нашелся. Ведь телеграфистка
скончалась в тот самый час, как выла собака.
Я выскочил из-под крана п, не вытираясь, помчался
в машинное отделение.
— Пичегра! — крикнул я.— Правда ли, что умерла
мисс Тоттер? Отчего опа умерла?
— Не ори,— флегматически ответил португалец,—
должно быть, шторм перепугал беднягу пли объелась
сверх меры, вот сердце-то и не выдержало. Да и надо ска-
зать, что ей было за сорок, хоть и носила цветные бан-
тики.
Я стал па работу. С этой минуты мне было ясно,
что малейшая неосторожность приблизит меня к моей
собственной смерти. Первую свободную минуту я упо-
требил па то, чтоб набросать эти странички и приготовить
в своем тайничке бутылку. Потом я скользнул в лазарет,
куда меня пропустили не без труда. Я пошел навестить
Дана.
Несчастный эпилептик лежал без движения, стиснув
посиневшие губы. Пришлось повозиться с ним, прежде
чем он раскрыл рот.
«Чего хотят от него? Он намерен умереть, и чем ско-
рей, тем лучше. Нельзя жить человеку, видевшему сатану.
А он видел, как сатана убил его друга, Дина... Нет, никого
пе приводили в лазарет, кроме него. Пассажирская пала-
та рядом; в лазарете общая контора; он непременно узнал
бы, если б, кроме него, был еще больной...»
С этими словами Дан замолк и повернул мне спину.
Я выжал из несчастного все, что мне было нужно, и с тре-
вогой прошмыгнул на палубу. Значит, Василов не ночевал
в госпитале. Я рассердился па него за неосторожность.
Почему он пе послушался разумного совета?
Наверху, в маленьком салоне, было шумно. Вокруг Ко-
вальковского столпились пассажиры первого п второ-
го классов, шла речь о смерти телеграфистки.
— Я требую, чтоб была произведена дезинфекция! —
надрывалась пожилая дама из каюты номер восемь.
— Да помилуйте, ведь она умерла от разрыва сердца.
Человек, проговоривший это веселым голосом, стоял
спиной ко мне. Я посмотрел п облегченно вздохнул. Это
был Васплов собственной особой — живой, веселый, раз-
говорчивый, ничем не напоминавший вчерашнего запуган-
ного пассажира. Он жив,— тяжесть спала у меня с
плеч, слава богу! Я хотел подойти к нему, по побоялся по-
пасться на глаза штурману.
Между тем Васплов оживленно разговаривал с пасса-
жирами, успокоил ворчливую пожилую даму, поднял кро-
шечный носовой платок, оброненный дочерью сенатора
Нотэбита, словом — вел себя, как заправский светскпй че-
ловек.
«Вот какие у тебя замашки»,— подумал я не без ехид-
ства п, улучив минуту, когда оп зашел за кресло с газетой
в руках, тронул его за плечо.
— Отчего вы не ночевали в лазарете?
Васплов быстро повернулся п посмотрел на меня ост-
рым взглядом.
Ребята! Это был Васплов, это было его лицо, пос, губы,
волосы, пиджак, брюки, жилетка, сапоги, это был Васплов,
говорю я вам, и это был не оп! Это был совсем другой че-
ловек, не будь я Бпск, шотландец! Я пе удержался, я
вскрикнул.
— Что с вамп? — спросил, улыбаясь, мнимый Василов,
призрак Василова, не знаю, как его назвать,— но я пе от-
ветил, у меня лязгали зубы, я опрометью кинулся вниз, к
его каюте.
Мне удалось попасть под обшпвку никем пе замечен-
ным. Я взглянул в глазок: все было по-прежнему в каюте
Василова, даже револьвер лежал на столе и в углу стоял
нетронутый саквояж. Сплю я, что лп? Нет ли у мепя кош-
мара? Но, если только не подменили мепя самого, тот че-
ловек наверху пе был Васпловым, пет п нет!
Я выскочил снова на трап, чтоб пробраться к себе в
таиничок. Пробегая по лестнице, я увидел позадп себя, в
Двух шагах, пе больше, рыжего человека в сюртуке. Оп
й, легонько дотрагиваясь до перпл тощей и
рукой с сильно опухшими сочленениями,
о всех пог вперед, опередил его шагов
на двадцать, завернул за угол п стрелой влетел в узкое
отверстие.
Уф! Спасен, хоть па час, да спасен! Я оглянулся, тща-
тельно запер все выходы из моего тайничка, приготовил
спешил за __
безжизненной
Я рванулся ।
351
бумагу, чернила, дописываю дневник. Сейчас я закупори-
ваю это в бутылку п брошу в море, написав па стекле ку-
сочком алмаза.
Кто бы пи был тот, что выудит бутылку из океана,—
если только он человек рабочий,— он доставит се Мика-
элю Типгсмастеру. Наших ребят разбросано по белу свету
гораздо больше, чем знаем мы сами.
Я только что собрался сунуть бумагу в бутыль, как по-
слышался звук льющейся воды. Оказывается, наверху от-
крылась щель в два пальца, и оттуда хлынула вода. Я по-
пробовал па язык — соленая. Рпнулся к выходу — он не
раздвинулся. Мепя захватили, как в мышеловку. Вода на-
берется часа через два, п я утопу. Прячу бумагу в бутыл-
ку, закупориваю, стараюсь расширить щель, чтоб вы-
бросить бутыль пз каюты. Ребята, вспоминайте шот-
ландца Бпска! Предупредите тех, кто едет па «Амелии»,
что подмен совершился. Остерегайтесь капитана Гре-
гуара.
Менд-месс!»
Глава двадцать шестая
ДАЧЬ
сенатора
— Милая моя, ты ведешь себя не-прп-лпчно,— сказал
сенатор Нотэбпт своей дочери Грэе, лежавшей на кушет-
ке, укрепив обе поги выше головы на спинке отцовского
стула.
— Очень может быть, папа,— ответила Грэе,— я ниче-
го пе имею против твоих замечаний. Еслп это тебе нравит-
ся, говори сколько угодно.
— Дело пе в том, правится лп это мне, дочь моя,—
внушительно возразил сенатор,— а в том, чтобы ты при-
няла мои слова во внимаппе.
— Не считайся со мной, дорогой папочка. Недо-
552
ставало еще, чтоб мой отец считался с такой глупой дев-
чонкой, как я. Умоляю тебя, делан только то, что тебе
правится.
Сенатор помолчал несколько минут, сбитый с толку.
Он, впрочем, был недаром сенатором п недаром посе-
щал официальные и домашние приемы президента. Вы-
сморкаться п снова приступить к делу ему ппчего не
стоило.
— Ты ведешь себя пе-прп-лпчно,— начал он опять,—
ты не отстаешь от Вестингауза буквально пи па шаг. Я по-
нимаю, если б это было пз нежного чувства. Многие бракп
в Нью-Йорке проистекали от нежного чувства, порожден-
ного качкой на пароходе п другими явлениями гальвани-
ческого порядка, возможными на океане. Но в данном слу-
чае дело, очевидно, пе в нежном чувстве.
— Папа. Как ты можешь говорить мне подобные ве-
щи! — с негодованием воскликнула Грэе, вскочив с кушет-
ки.— Как ты можешь злоупотреблять тем, что я сирота,
что у мепя нет матери. Ах! — Она немедленно разрыда-
лась, забив ногами об пол п тряся головой с такой силой,
словно это была не голова, а спелая яблоня.
— Но что же я такое сказал? — пробормотал смущен-
ный сенатор.
— Ты сказа-ал... ты ска-зал...— рыдала несчастная
Грэе.— Ты сказал о гальванических... нет, я не могу повто-
рить.
— Ну, будет, будет,— миролюбиво произнес сенатор,
хлопая свою дочь по спине,— я ведь знаю, что ты у меня
славная девочка, Грэе, ты у меня хорошая девочка, воспи-
танная девочка. Пе рыдай таким ужасным образом, это по-
влияет на твои легкие!
— Н-не буду, папа, дорогой,— плакала Грэе,— ах, ты
не знаешь, как у меня тяжело па душе, когда вспоминаю,
что у меня пет мамы... Мой гардероб, ты знаешь... п шляп-
ки... и никто, никто, никогда!
Ноги Грэе опять выразили намерение забарабанить по
полу. Сенатор был совершенно уничтожен. Он раскис п
утер слезу. Он полез в боковой кармап за бумажником.
Полно, полно, Грэе. На копткпепте мы все это при-
ведем в порядок. Ты увидишь, душечка, что отец тоже
имеет значеппе в таких делах, как гардероб.
И шляпки! — воскликнула Грэе.
И шляпки, цыпочка. Поцелуй своего папу. Спрячь
в сумочку эту бумажку.
12 М. Шагинян, т. 2 353 •
Грэе прикоснулась к отцовской щеке, спрятала бумаж-
ку в сумочку п снова свернулась на кушетке калачиком.
Между тем сенатор, удалившись в свою собственную
каюту, предался сладким и горделивым мыслям.
— Совсем как покойница мать! — шептал оп про себя
с чувством.— Такая же кроткая, ласковая, незлопамятная.
Приласкаешь ее, утешишь пустячком, и сейчас же все за-
будет. Ребенок, совершенный ребенок.
Он мирно растянулся на кровати, смежил глаза п за-
снул.
Между тем ребенок, полежав некоторое время, вско-
чил, прислушиваясь к храпу своего отца, пригладил куд-
ри и, сунув что-то за широкий шелковый кушак, тихонько
выбрался пз каюты.
Банкир Вестингауз, похудевший и постаревший, сидел
у себя за привинченным к полу столиком, пил виски
с содовой п лихорадочно просматривал нью-йоркские
газеты. Этот старый развратник был выбит пз строя. Он
испытывал нечто похожее на меланхолию. Он тоско-
вал по таинственной Маске, ушедшей от него в один май-
ский день и больше не возвратившейся. В каюту посту-
чали.
— Войдите,— пробормотал он рассеянно. Дверь отво-
рилась, кто-то быстрыми шагами вошел в каюту, остано-
вился близехонько от него, п не успел Вестингауз поднять
глаз, как навстречу ему устремилось дуло прехорошень-
кого дамского револьвера и женский голос грозно про-
изнес:
— Руки вверх!
Вестингауз за всю свою банкирскую практику не испы-
тывал подобного потрясения. Оп хотел было поднять рукп,
но онп тряслись и положительно отказывались оторваться
от защитной поверхности стола.
— Руки вверх, старая крыса! Раз, два!..
— Мпсс Нотэбпт,— взмолился Вестингауз, разглядев
наконец кудрявого бандита,— я согласен поднять руки,
как только они поднимутся. У меня слабое сердце. Опустп-
те эту вредную пгрушку вниз.
— И не подумаю,—спокойно ответила Грэе,— я буду
держать ее до тех пор, пока не узнаю от вас все, что мне
нужно. Негодяй, тиран, деспот, дарданельскпй турок, ку-
да вы дели Маску? Отвечайте сию минуту, где она, куда
вы ее запрятали?
854
— Поистине, мисс Нотэбпт, вы в роковом заблужде-
нии. Я раздавлен, покинут, я брошей, она бежала от меня,
я страдаю, а вы задаете мне вопросы, которые я сам готов
задавать с револьвером в руках.
— Так я и поверила,— протянула мпсс Грэе,— выкла-
дывайте доказательства, старичок!
Вестингауз в бешенстве прикусил губу. Он схватил со
стола газеты, целый ворох газет, и швырнул их в лицо мпсс
Нотэбпт.
— Читайте! — простонал он с отчаянием.
Грэе подобрала газеты одной рукой, держа другую с
револьвером на уровне банкпрского носа. Она тотчас же
увидела несколько объявлений, подчеркнутых красным
карандашом.
«Банкир Вестппгауз умоляет Виви вернуться, обещая
за это все свое состояние».
«Банкир Вестингауз предлагает Впвп, в случае ее воз-
вращения к нему, законный брак».
«Банкир Вестингауз просит Виви зайти к нему только
на одну минуту, чтоб получпть брильянтовое колье...»
— Гм! — произнес ла Грэе недоверчиво, прочитав все
эти объявления.— Но тогда чего радп вы поехали в Ев-
ропу?
— Я собираюсь сделать себе прививку Штсйнаха,—
пробормотал Вестингауз, закашлявшись.
Грэе окинула его презрительным взглядом и надула
губки.
— И этому человеку,— произнесла она уничтожаю-
щим тоном,— этому человеку прппадлежала самая краси-
вая женщина в мире. II я считала его деспотом! Фи!
Она хотела попятиться к дверям, все не опуская своего
револьвера, как вдруг глаза ее упали на другое объявле-
ние в последнем номере ныо-поркской газеты, только что
сброшенном на «Торпеду» воздушной почтой. Там извеща-
лось о скромном торжестве, состоявшемся в особняке Мор-
лендеров па Риверсайд-Драйв: в тесном кругу своих близ-
ких, очень скромно по случаю траура, была отпразднована
помолвка мистера Артура Морлендера с мисс Клер Вес-
сон.
Грэо раздраженно взмахнула револьвером, как еслп б
он был хлыстом, свистнула по-мальчишески и выбежала
из каюты, оставив потрясенного мистера Вестингауза с
подъятыми к небу обеими руками именно в ту минуту,
когда в этом не было ни малейшей необходимости.
12*
855
Глава двадцать седьмая
ЧАСТЬЮ НИ СУШЕ,
А Ч ОСТЬЮ
нПвОДЕ
— Клер жепплась па этой телятине, Артуре! — гнев-
но сказала себе мисс Нотэбит, бросая револьвер па стол.—
Опа все-таки женилась на нем, глупая девочка!
— Артур обручился с этой рыжей Клер! — изумленно
сказал себе доктор Лепсиус, вытаращив две пары глаз,
считая очковые и свои собственные, па лежавший перед
пим утренний выпуск газеты.— Просто невероятно. Артур,
женоненавистник, убежденный холостяк, собиравшийся
уничтожить всех женщин в мире, ненавидевший миссис
Вессон и эту усатую ее племянницу,— оп обручился с
Клер. Тоби! Тоби!
Мулат с разинутым ртом безмолвно вынырнул возле
докторского кресла.
— Тоби. Ущипни меня. Ап, я пе сплю! Тоби, день это
пли ночь? Я это пли не я?
Мулат хлопал глазами, молчаливо пуская слюну.
— А, дуррак! — выругался доктор, ударив его палкой
по ногам.— Теперь я вижу, по крайней мере, что ты — это
ты. Пошел вон!
Тоби исчез так же безмолвно, как и вынырнул. Док-
тор Лепсиус снова прочел объявление, и в ту же минуту
на лбу его появилась грозная складка.
— Ага,— сказал оп себе,— ага! «В тесном кругу своих
близких...» С каких это пор, любезные друзья, вы исклю-
чаете доктора Лепспуса из числа своих близких! Помолв-
ка — п мепя не приглашают. Помолвка — и* я липший че-
ловек. Помолвка — и доктор Лепсиус забыт, как будто о
нем можно помнить только при гриппе, катаре, запоре.
Погодите же!
Трн ступеньки, ведущие ему под пос, развалились в
разные стороны,— признак крайнего расстройства доктора
Лепспуса. Оп вскочил с необычайной для себя ловкостью,
накинул смокинг, взял шляпу и палку и тотчас же вышел
из дому. По дороге оп купил цветы. И с ядовитой улыб-
кой на устах, с букетом цветов в руках, доктор Лепсиус
энергично звонил спустя двадцать минут в парадные две-
ри морлепдеровского особняка.
856
— Нет дома,— ответил дворецкий.
— Знаю, знаю, Томас Биндшток. Надеюсь, ты пом-
нишь, как я вылечил тебя от жабы? — С этими словами
Лепсиус прошел мпмо дворецкого п поднялся наверх.
— Нет дома,— сказал лакей.
— Отлично знаю, Питер, а ну-ка покажи, все ли еще
у тебя каплет из уха? — II доктор Лепспус загляпул в ухо
Питера, где давно уже не производилось никакой раз-
грузки, бросил Питеру шляпу и палку п решительно от-
ворил дверь в гостиную.
На мягком диване, уютно подобрав ноги, сидела миссис
Элизабет Морлендер и вышивала шелком по атласу. Пря-
мо против пее на кушетке полулежала мисс Клер Вессоп
и ничего не делала. Увидя доктора Лепспуса, обе вскочили
с места и вскрикнули.
— Позвольте мне на правах старого, хотя и забытого
друга! — галантно произнес доктор, протягивая цветы.—
Я счастлив, что милые моему сердцу люди соединились в
еще более тесную семью. А где же Артур? Позвольте мне
прижать его к сердцу.
Миссис Морлендер обменялась с племянницей быст-
рым взглядом.
— Спасибо, доктор,— произнесла опа в некотором
смущении.— Артура вы, к сожалению, не увидите. Оп бо-
лен, сильно болен, и мы решительно никого не прини-
маем.
— Артур болен! — вскрикнул Лепспус.— Ведите мепя
к нему.— С этими словами оп вытащил из кармана слухо-
вую трубку и прочие профессиональные орудия.
— Да, то есть он... он совсем по-другому болей,— окон-
чательно смутилась миссис Морлендер.
— Он болен пе по вашей специальности, доктор,—
вмешалась Клер мужским басом,— его лечит доктор Бент-
ровато.
Лепсиус остановился, не веря своим ушам. Он пожевал
губами, силясь выговорить хоть слово, посмотрел па мис-
сис Элизабет Морлендер, посмотрел на мисс Клер Вессоп
и, повернувшись, резкими шагами направился воп из это-
го дома.
Питер протянул ему шляпу п палку и шепнул ему па
ухо с таинственным видом:
Мистер Лепсиус, спуститесь в людскую. Полли хо-
чет поговорить с вамп. Скверное это дело, сэр!
По телу доктора прошел как бы электрический ток. Оп
357
подпрыгнул п ударил себя в лоб. Оп сардонически искри-
вил губы. II, ни о чем не расспрашивая Питера, бегом
спустился в людскую.
Негритянка Полли давно собиралась умереть. Но по ее
мрачному впду было ясно, что зсмпые дела упорно меша-
ли ей в этом намерении, п опа со дня на день скрспя серд-
це откладывала день смерти.
Увидев доктора Лепспуса. она выслала всех из люд-
ской, схватила его черной высохшей рукой за плечо и
зашептала, мрачно сверкая глазами:
— Масса Лепсиус не послушал меня. Старая Полли
много знает! Старая Полли имеет камень Гонхуакангу.
Она сразу узнала, что в гробу массы Перемни лежит не
масса Иеремия. Опа сказала тебе: масса Лепсиус, прика-
жи открыть гроб. И вот они украли гроб, они его спрятали
от всех глаз и от глаз камня Гонхуакангу. Теперь слушай
меня, масса Лепсиус, много слушай. Мастер Артур женит-
ся на желтолицей ведьме, хорошо. Но кто впдел мастера
Артура? 11 кто был на свадьбе? Никто, никто, никто! Был
один немец и один русский, и был один француз, и был
священник, которого никто не знает, и не было ни одного
слуги, ни одного доброго негра, не было Полли, не было
массы Лепсиуса. И вот уже три дня, как никто пе видит
мастера Артура, никто, никто, никто!
Проговорив все это, старая Полли закатила глаза, за-
хрипела, забилась и умерла. Доктор Лепсиус выслушал
предсмертный монолог Полли, не моргнув глазом. Он по-
звал слуг, вошедших в людскую трясясь от страха, велел
им молчать обо всем, что они слышали от Полли, и быстро
уехал к себе домой.
Здесь он ходил некоторое время взад и вперед, против
своего обыкновения не вызывая Тобп и не обнаруживая
никаких признаков гнева. Потом сел за стол, придвинул к
себе бумагу и написал:
«Главному прокурору штата Иллинойс.
От доктора Лепсиуса, кавалера
ордена Белого знамени, почетного
члена Бостонского университета.
Высокочтимый господин прокурор!
Не так давно в газетах было напечатано, что вы являе-
тесь национальной американской гордостью по части рас-
крытия таинственных преступлений. В заметке было ска-
358
зано, что Нат Пинкертон, Ник Картер п Шерлок Холмс
являются перед вами пе чем иным, как простыми трубо-
чистами. Я взываю к вам о помощи в одном чрезвычайно
странном деле. Вы слышали, что в России был убит Иере-
мия Морлендер. Есть основание думать, что он был убит
отнюдь не теми лицами, кого обвпняют официально. В на-
стоящее время исчез Артур Морлендер, его сын, хотя до-
машние скрывают его исчезповенпе. Во имя справедливо-
сти и для спасения жизни молодого человека займитесь
этим загадочным делом.
Честь имею, высокочти-
мый п т. д., и т. д., и т. д.»
Написав это письмо, доктор Лепсиус запечатал его, на-
клеил марки и позвал Тобп.
— Тоби,— сказал он внушительно,— дай это письмо
мпсс Смоулль и прикажи ей немедленно бросить его в
почтовый ящик.
Тоби схватил письмо и опрометью помчался в верхний
этаж, где урожденная мисс Смоулль, засучив рукава, гла-
дила белье своего мужа, Натаниэля, пришедшего к ней на
полчасика. Когда утюг ставился на печь, молодожены за-
нимались поцелуями.
— Мисс Смоулль! — заорал Тобп.— Берите письмо и
бросьте его в почтовый ящик.
— Я тебе пе мисс Смоулль. желтый болван! Двадцать
раз в день говорю тебе: миссис Эпидерм, миссис Натаниэль
Эпидерм!
— Да чем же я виноват, если сам масса Лепсиус!..—
прохныкал Тоби.
Миссис Эппдерм величественно взяла письмо и взмах-
нула им в воздухе.
— Вот что я тебе скажу, Тобп, мулат. Если твой хо-
зяин па старости лет приревновал мепя, илп хочет поды-
граться ко мне, или затеял другую какую насмешку,—
знай, обезьяна, я пе из таковских! Я слышу все, что го-
ворится мпе в лицо и за глаза, благодарение берлинскому
наушнику. Вот тебе! Вот твоему барину!
Раз, два — письмо полетело в открытое окно, прямо иа
улицу. Натаниэль радостно захихикал. Тобп вскрикнул
и бросился вниз подобрать злополучное письмо,— по,
увы, сколько он ни искал па тротуаре и па мостовой, его
359
нигде пе оказалось. Можно смело положиться на Тоби,—
оп не расскажет об этом своему барину пп наяву, ни
во сне.
Что же касается читателя, то оп вправе узнать, что
письмо упало прямо на воз с премированными кроликами,
торжественно отправлявшимися домой с ныо-порском вы-
ставки по животноводству.
Глава двадцать восьмая
Ц Л И К О М
ПА СУШ La
Солнце зажаривает над Миддльтоуном, птицы поют, де-
ревья распустились, словом,— природа подогпала себя под
календарь почти в самую точку, хотя, падо созпаться, ста-
рухе это с каждым годом становится все труднее и
труднее.
Мастерская деревообделочного завода залита полным
светом. Веселый гигант, Микаэл Тингсмастер, в передни-
ке п с трубкой в зубах, знай себе работает да работает
рубанком, стряхивая с лица каплп пота. Белокурые воло-
сы слиплись па лбу, фартук раздувается, как парус, струж-
ки взлетают, свистя, во все стороны. Хорошая, гладкая
штучка выходит из рук Микаэла Типгсмастера, весело под-
мигивает опа двумя глазками:
Мик подпил ее па свет, полюбовался, вынул трубку и
запел вполголоса, глядя па свою штучку:
Клеим, стругаем, точим,
Вам жеппхов пророчим,—
Дочери рук рабочих,
Вещи — красотки!
Сядьте в кварталы вражьи,
Станьте в дома па страже,
Банки и бельэтажи —
Ваши высоты!
3G0
Кто не знает песеикп Тпнгсмастера? Одни за другим
к Мику сошлись рабочие, улыбаясь и подтягивая.
— Ну, как дела, Мик? Как подвигается Кресслипгова
затея?
Тппгсмастер поднял вверх великолепный квадратный
ящик, сделанный пз драгоценного бразильского красного
дерева.
— Вот опо как, ребята,— сказал оп с улыбкой,— оста-
лось только украсить его резьбой да передать па оптиче-
ский завод, где уже все смастерил техник Сорроу. Вста-
вят, вправят — и готова штука!
— Ловко! — захохотали рабочие.— А химики знают?
— И хпмпки сделают свое дело. Дочь не пойдет про-
тив отца, никогда пе пойдет, так и зпайте, ребята.
— А секрст-то тебе известен, Мик?
— Не приставайте, пе скажу. Да и пе нашего это ума
дело, братцы. Техник Сорроу памудрнл чего-то по-латыни.
Рабочие схватились за жпвот, надрываясь от хохота.
А Мик, как ни в чем пе бывало, смахнул с фартука струж-
ки, надел картуз ц пошел к себе домой скоротать полчаса,
ассигнованных Джеком Кресслппгом па обеденную пере-
дышку.
Скучно стало в маленьком домпке Тппгсмастера без
верной Бьюти. Стряпуха поставила на стол миску с люби-
мой Тиигсмастером «похлебкой долголетья», нацедила ему
в кружку жидкого пива и села с ним есть. Молча п тороп-
ливо окунали опп ложки в миску, как вдруг задребезжало
чердачное окно.
— Голубь! — воскликнул Мик и, бросив лонжу, поспе-
шил на чердак. В самом деле, в окно бился почтовый
голубь Мика.
Распахнув окно, оп поймал голубя, погладил и опустил
пальцы в мешочек на его шее.
— Страппо! — пробормотал оп, спуская голубя с паль-
ца.— Никакой записочки ни от Бпска, нп от мисс Тоттер.
Не успел оп сказать это, как в чердачное окно влетели,
один за другим, еще восемь почтовых голубей и опусти-
лись с ласковым воркованием к нему на плечи и голову.
Голуби были живы и здоровы, мешочки у ппх на шее
и полном порядке, но нп одпп нз них не принес Мику
письма.
— Несчастье! — воскликнул Мик. Оп посадил голубей
па их жердочки, насыпал пм корму, налил воды и бросил-
ся бегом на ближайшую радиостанцию.
361
— Мепд-месс!
— Месс-мепд. В чем дело, Мик? — отрывисто спросил
дежурпый, возившийся над приемом депеши.
— Пошлите радпо на «Амелию», дружище.
— Можно. Кому?
— Технику Сорроу. Передайте так: «Вернулись де-
вять голубей без писем, предполагаю несчастье, берегитесь
Кронштадте подмены».
— Вудет исполнено, Мик. Крупная игра, а?
— На человеческую жизнь,— ответил Мик, приложил
к картузу два пальца и опрометью помчался па завод.
Сгряпуха аккуратно доела свою порцпю похлебки и вы-
глянула в окошко, не идет лп Мпк. Потом вздохнула, по-
чесала в ухе и честно разделила оставшуюся похлебку па
две части, съев свою часть и облизав ложку.
— Мы люди бедные, но справедливые,— шептала опа
себе под нос, выйдя за дверь и поджидая Мика,— сейчас
оп, голубчик, вернется и съест свою долю, ровнешенько
половину.
Однако же Мпк пе шел и теперь. Вздохнув еще гром-
че, стряпуха опять поделпла остаток на две равные части
и съела свою долю, не забрав ни капельки у соседа.
Так опа делила п ела вплоть до сумерек, пока наконец
на долю Мика не осталась одна деревянная ложка.
Вздохнув, стряпуха убрала посуду п залегла малость
вздремнуть.
А Типгсмастер вынул из-за пазухи горячую хлебную
краюху и, разжевывая ее па ходу, нес изготовленный пм
ларец к себе домой, чтоб здесь выполнить для Кресслип-
га диковинную сверхурочную работу: покрыть драгоцен-
ное дерево тончайшей резьбой, вызвать к жизни сотпю-
другую лапчатых птиц, охотничьих собак, лпспц, зайчат,
добрых копей и охотников на конях, в длинных шляпах
с перьями, в развевающихся плащах, в соколиных перчат-
ках. А вокруг зверья и людей выточить тропку, обсадпть
се листьями папоротника, ивой, тополем, дубом, поставить
в сторонке избушку, словом,— навести таких чудес, таких
топких штук, чтобы каждый любовался и похваливал.
В уголке же проставить невидимо для смертного глаза две
крохотных буквы, чтоб свой брат, рабочий, поглядев сквозь
лупу, сказал:
— Как же по угадать хитреца Типгсмастера? Кто, кро-
ме пего, еще может выдумать подобную штучку?!
Чтоб заглушить сильное чувство внутренней тревоги,
3G2
Мик засветил лампу, заработал тончайшей иглой и замур-
лыкал свою песенку:
На кулачъпх кадушках,
Генераловых пушках,
Драгоценных игрушках —
Всюду паше клеймо!
За мозоли отцовы,
За нужду да оковы
Мстит без лишнего слова
Созданье само!
Глава двадцать девятая
«ЛИ Делпя»
ИДЕТ ПОЛНЫ IW1
ходоВи!
Красивая молодая дама под вуалью, записанная в кни-
ге под именем Кати Ивановны Васпловой, произвела силь-
ное впечатлеппе па мужскую половппу «Амелии».
Капитан Мак-Кпплей, ирландец, набил трубку лучшим
сортом табака. Штурман, ходивший с обвислыми штанами,
подтянул штрипки. А мистер Пэль, тот самый мистер
Пэль, который возил ппдокитайцам порох и спирт, каф-
рам — спирт и Библию, новозеландцам — спирт, Библию
И бусы, зулусам — Библию, бусы и нашатырь, русским —
маис в сухом виде, маис в перемолотом виде, маис в тер-
том виде, маис в виде риса и маис в впде сахара, отчего
одип из его сотрудников сострпл не без грации — «вот вам
Aia-Massacre» *,— этот самый мистер Пэль, топкий, изящ-
ный и рыжеватый, внезапно стал разговорчивым, как рус-
ский эмигрант.
Одетый в парусиновый костюм песочного цвета, чисто
выбритый за исключением шеи, где было отпущено ровно
столько рыжих волос, сколько нужно для соблюдения сти-
ля «янки», мистер Пэль большую часть времени проводил
па палубе, грызя золотой набалдашник своей трости. Стои-
ло показаться где-нибудь миссис Василовой, как уже ми-
стер Пэль вынимал изо рта набалдашник и, дотрагиваясь
кончиком трости до стоявших вокруг него бочек, ящиков
1 Игра слов, осповаппая па некоторой звуковой схожести maize
(Маис) и sugar (сахар) с massacre (смертоубийство).
363
и мешков, называл пх содержимое, число кило, себестои-
мость тшло, прибавочную ценность кило, процент обвеши-
вания, процент обмеривания, процент увлажнения по пу-
ти следования п, наконец, процент своей собственной вы-
ручки, счптая по общей сумме голов или, вернее, ртов по-
требителей. Мистер Пэль называл свою речь публичной
лекцией. С чисто американской выдержкой ои повторил ее
несколько раз, покуда не заметил, что миссис Василова,
остановившись поблизости, прислушивается к его словам.
Мистер Пэль тотчас же спял шляпу и поклонился.
Молодая женщина подняла на пего большие глаза цве-
та фиалки:
— Простите, сэр, по вы, кажется, знаток русского па-
рода? — спросила опа с очаровательным смущением.
— О! — ответил мистер Пэль обещающим голосом.
— Так пе можете ли вы (робкий взгляд и улыбка)...
Не можете ли вы (фиалковые глаза устремляются вниз, на
копчик крохотного башмачка) ознакомить меня с обще-
употребительными русскими выражениями?
— С величайшей готовностью,— восклпкпул мистер
Пэль, облокотившись па ящик маиса и выпув записную
книжку,— вот, для первой ориентации в русском горо-
де... вы входите в ресторан, вы спрашиваете националь-
ные блюда... Позвольте, я прочту,— и мистер Пэль прочел
по складам: «Вши, касса, плип, яичники...»
— Нет, пет,— прервала его миссис Василова с легким
вздохом,— я хотела бы знать совсем другие слова и, еслп
можно, попросить вас записать мне пх английскими бук-
вами. Например, слово «муж», потом слова «будьте осто-
рожны»...
— О-о! — кисло улыбнулся американец.— Очень опас-
ный подбор слов. Муж по-русски — это «му in» пли ласка-
тельно «мушка», а ваше предостережение надо произнести
так: «Будь ты острожппк».
— Спасибо,— мило произнесла молодая женщппа, за-
писывая себе в книжечку эти слова,— сэр, я — русская по
происхождению, по совершенно забыла родной язык. Осо-
бенно после морской болезни... Такая странная болезнь,
отняла память событий, лиц, хронологии...
— Разве вы страдаете морской болезнью?
— По ночам у себя в каюте,— смутившись, произнес-
ла миссис Василова и удалилась, обласкав мистера Пэля
очаровательным поклоном.
Она пе прошла и десяти шагов, как пз маисовой кад-
364
кп слева раздалось какое-то страппое кряхтепие. Вздрог-
нув, она отшатнулась направо, по из стоявшего там ящи-
ка с маисом послышалось совершенно явственное сопение.
Испуганная красавица побежала прямо иа груду мешков,
как вдруг до ушей ее долетел тяжелый и сдавленный
вздох, п один из мешков, несомненно, зашевелился. Это
было уж слишком для ее чувствительных первов. Опа
закрыла лицо руками и помчалась по трапу вниз, к себе
в каюту.
У миссис Василовой очепь элегантная каюта первого
класса. Для такой старой п маленькой развалины, как па-
роход «Амелия», рассчитывающей больше на груз, пеже-
лн па пассажиров,— это очепь миленькая каюта. Мягкая
мебель ввинчена в пол, зеркало и вешалка привинчены
к степам, всюду ковры, коврики и занавески. Мппмая Ка-
тя Ивановна бросилась па кушетку, вытянула ножки и за-
кинула обе рукп за голову. Каштановые локоны, выбив-
шись из прически, мягкими прядями свесились вдоль ее
свежпх, бледных щек, фиалковые глаза потемнели, губы
страдальчески сжалпсь.
Катя Ивановна, Вивиан Ортоп то ж, думала о том, что
ее ждет в Кронштадте. Она ехала в сумасшедшую страну,
которую Тпнгсмастер пазывал великой. Опа ехала к наро-
ду, который Тпнгсмастер пазывал гениальным. Опа думала
об этой стране и страстно хотела ее видеть. Опа также
думала о человеке, с которым должна будет встретиться
в Кронштадте. Если это Василов, опа подойдет к нему и
скажет: «Будь ты острожник», а если это Артур Морлеп-
Дер, ей придется сказать ему нежным голосом «мушка»
п начать страшиую комедию,— бог даст, последнюю коме-
дию в ее жизни...
Вивпап устало опустила ресницы. Опа больна нена-
вистью, убивающей ее лучше всякого яда. По у нее есть
и яд, настоящий яд, действующий как молния, спрятан-
ный в механизме ее маленьких золотых часиков. Вивпап
не собирается убить им Морлендера, этот яд она бережет
для себя. Вивпап проследит за всеми тайпами своего вра-
га, прочтет его мысли, узнает его планы и выдаст его па-
роду, чтоб сам советский народ расправился с ним, как оп
того заслуживает...
Ресницы ее вздрогнули, п у прелестного рта легла же-
стокая складка.
Стук в дверь. Вивиан вскочила, и лицо ее приняло
прежнее наивное выражение.
365
— Кто там?
В каюту просунулась голова небольшого человечка.
Вто был техник Сорроу. Он тотчас же вошел, заложив руки
за спину, п шепнул тревожным тоном:
— Дорогая мпсс Ортоп, мы приняли радио из Нью-
Йорка... От Микаэля Тингсмастера...
— И что же?
— Готовьтесь к худшему, мисс Ортой. Мик предпола-
гает несчастье. Он думает, что Василов убит и заменен...
Кем — не знаю. По всей вероятности, Морлендером, со-
гласно плану заговорщиков.
Вивиан ничего не ответила. Руки ее судорожно сжа-
лись в кулачки.
— Еще одно, дорогая моя мисс,— «Амелия» сильно
запаздывает. Мы только завтра придем в Кронштадт. И од-
новременно с нами или даже раньше вас придет «Торпе-
да». Мы спеслпсь по радио и узнали, что она развила пре-
дельную скорость. Опа выиграла два дня.
— Хорошо,— медленно ответила Вивиан, — не бойтесь,
друг Сорроу. Я помню все ваши паставлення, я знаю свой
долг, и я его исполню.
Глава тридцатая
АРТУР MOP J41E ЯДЕР
• ]ицом
К читате/ I Ю
Мы оставили «Торпеду» в ту злополучную минуту, ко-
гда Биек, матросы, бедняга Дан, сам португалец Пичегра,
мнимый Василов, дочь сенатора и даже банкир Вестин-
гауз былп объяты ужасом, впрочем далеко не от одной и
той же причины. Оставляя в стороне психологический ана-
лиз, я должен вкратце назвать эти причины:
Вестингауз был в ужасе, потому что испугался дочери
сенатора.
Дочь сенатора была в ужасе, потому что последняя ее
надежда пайти Маску исчезла.
Биек был в ужасе, потому что погибал.
Матросы были в ужасе от нового пронзительного воя
под палубой, предвещавшего еще одного покойника.
Португалец Пичегра ужаснулся пе столько исчезново-
366
нию Биека, сколько количеству работы, выпавшей отпыпе
на его долю.
Ужас бедняги Дана установился раз навсегда от лице-
зрения сатаны.
Что касается ужаса мнимого Василова, то о нем нель-
зя сказать в двух словах, и спокойное течение этой главы,
я надеюсь, постепенно подготовит читателя к его воспри-
ятию.
Мистер Артур Морлендер, так как это был оп, целиком
и безусловно отдался на волю пославших его людей.
Жизнь перестала интересовать его. Оп решил стать ору-
дием мести, не больше. Он нп о чем не спрашивал, и ему
никто ничего пе говорил, кроме сухих предписаний: сде-
лать то-то и то-то.
Первые сутки оп терпеливо сидел, спрятанный в узкую
черную каюту, откуда не было, казалось, никакого выхода.
Стена раздвигалась и выбрасывала ему па подвижном под-
носе питье и еду; когда же «Торпеда» отошла уже на рас-
стояние дневного пути от Нью-Йорка, тот же поднос по-
следовательно выбросил ему сапоги, брюки, жилетку, пид-
жак, воротничок, галстук, запонки, манжетки и прочие
предметы, снятые с несчастного Василова и еще теплые от
его тела.
Артур Морлендер послушно надел все это па себя.
Спустя некоторое время стенное отверстпе бесшумно раз-
двинулось в вышину человеческого роста, п в комнату
вошел невысокий человек в маске и монашеском капюшо-
не. Он знаком показал Морлепдеру, чтобы тот сел перед
зеркалом, вынул множество баночек и флакончиков и ру-
кой в черной перчатке ловко загримировал его под Васи-
лова. Надо, впрочем, сказать, что это вовсе пе было труд-
но, так как молодой Морлендер п коммунист Васплов былп
удивительно похожи друг па друга,— обстоятельство, пре-
дусмотренное заговорщиками заранее. Итак, незнакомая
рука наложила легкий грим, указала Артуру, как это де-
лать без ее помощи, и человек в капюшоне безмолвно ис-
чез туда, откуда появился.
В ту же минуту в отверстпе раздался сухой голос, по-
казавшийся Морлепдеру знакомым:
— Настало время вашего выступления, мистер Мор-
лепдер. Отныне вы — коммунист Васплов. Вы русский, по
с детства жили в Штатах и не знаете русского языка. Вам
предстоит действовать быстро, осмотрительно, без раз-
думья. Вы получите сейчас деньги, яды, оружие. Ваша
367
основная задача — укрепиться на главнейшем из русских
металлургических заводов, чтоб взорвать его, подготовив
одновременно взрывы в других производственных русских
пунктах, и войти в доверие вожаков коммунизма, чтоб
подготовить пх массовое уничтожение в назначенный памп
день. Держите себя тактично. Играйте свою роль талантли-
во. Лига империалистов облекает вас своим доверием.
С этими словами голос замолк, в отверстие были ему
переданы увесистый пакет советских денег, бутылочка с
ядом, несколько неизвестных Артуру капсюль, коробка
с голубыми шариками п новейшей конструкции бесшумный
американский автомат.
Не успел оп еще прийти в себя от всего услышанного,
как пол под ним медленно заколыхался и стал опускаться
вниз. Через минуту движение прекратилось, наверху раз-
дался сухой треск. Артур оглянулся п увидел себя в каю-
те Василова, где все находилось в том же порядке, как и
при жизни несчастного американского коммуниста. Дверь
каюты была полуоткрыта.
Морлендер запер ее па ключ, подошел к зеркалу и
оглядел себя с пог до головы. Потом оп сунул руки в кар-
маны, достал все документы Василова и принялся внима-
тельно их изучать. Документов было не мало — партийная
книжка, полицейское удостоверение, письма п рекоменда-
ции от нью-йоркских коммунистов. Вот конверты, адресо-
ванные русским деятелям. Вот ппсьмо из Петрограда, где
оп, Аптон Васплов, приглашается главным инженером на
Путпловскпй завод. А вот — что это такое, черт возьмп?!
Морлендер держал в руках смятый клочок бумаги, с
нацарапанными на нем карандашом безграмотными бук-
вами. Когда наконец он разобрал его содержание, из груди
мнимого Василова чуть не вырвался гневный вопль.
Оп хотел, как бешеный, заколотить в стену кулаками,
но ведь ппкто не отзовется и пи одна щель не раскроет-
ся! Все тихо вокруг, за окном клокотал шторм. Морлендер
с ужасом опустился в кресло.
Ои был подготовлен ко всему, по только не к этому. Оп
готов был двадцать раз пожертвовать своей жпзпыо, чтоб
стереть с лица земли мерзких людей, убивших его отца.
Но иметь жену... Иметь упрямую и безграмотную жену по
имени Катя Ивановна, пз упрямства поехавшую па ДРУ*
юм пароходе и поджидающую его в Кронштадте!.. Артуру
Морлепдеру, величайшему женоненавистнику, было не-
возможно совладать с охватившим его ужасом.
368
Долго он сидел как пригвожденный. Но мало-помалу
мысли его прояснились.
В конце концов заговорщики знают, что делают, и,
быть может, эта самая Катя Ивановна нужна ему как по-
мощница... Кроме того,— Морлендер заглянул в иллюми-
натор,— шторм п не думает утихать, оп подбрасывает
«Торпеду», как щепку. Разве нет надежды, что старая
дырявая «Амелия» разлетится от его напора вдребезги,
прежде чем дойдет до Кронштадта? И, наконец, Артур
Морлендер имеет право отстоять свою свободу. Оп... ага!
Вот блестящая идея. Он перенес тяжкую морскую болезнь,
разрушившую его душевное спокойствие. Оп должен от-
дохнуть, он пе в силах исполнять свопх супружеских обя-
занностей, оп потерял память па многие вещи, имена, со-
бытия в прошлом. Ему следует держаться независимо и
раздражительно. Он пе даст ей раскрыть рта, черт побе-
ри... Все-таки лучше уж фиктивная жена, чем настоящая,
если судьбе угодно сделать его женатым человеком...
Несмотря на весь этот поток благоразумных мыслей,
Артур Морлендер чувствовал себя далеко пе спокойно.
В продолжение всего путешествия он много раз пытал-
ся вступать в спошенпе с таинственными людьми, управ-
лявшими его судьбой.
Оп несколько раз в день спрашивал капитана Грегуа-
ра, но пи капитан, пн заговорщики больше пе подавала
о себе никаких признаков жпзпп. Его предоставили само-
му себе.
Шторм утих, «Торпеда» медленно вошла в Финский
залив.
Мппмый Василов стоял па палубе парохода, нервно
разглядывая в бинокль наплывающие очертания Крон-
штадта. Погода была холодная, дул резкий северо-восточ-
ный ветер.
Штурман Ковальковскпй бегал по палубе с сердитым
лицом. Черт побери эту страпу! Очень нужно ехать в порт,
где вы пе найдете нп одного порядочного человека и где
во главе государства стоят рабочие.
Между тем в топке, в машинном отделеппп, в кухне,
в рулевой будке тоже царило возбуждение, и чем дальше
подвигался пароход, тем оно становилось сильнее и
сильнее.
—- Да уж я вам доложу, братцы,— ораторствовал Кса-
верий, бледный от волнения,— вот мы с вами тут сидим,
обливаемся седьмым потом, и эта собака штурман, пе го-
369
воря уж о рыжем, может дать вам кулаком в зубы, а там,
ребята, ого-го-го! Там наш брат — первый человек. ам
сам адмирал пз простых матросов и ходпт себе в обнимку
с кочегаром, вот оно как!..
— А на заводах-то рабочие — директорами! — вырва-
лось у португальца Пичегры сквозь стиснутые зубы.
— Работать, сволочь! Я пас! — завизжал сверху голос
Ковальковского.— II чтоб ни один из вас носу не казал на
берег, поняли?
Матросы, ворча, разбрелись по своим местам.
Кронштадт. Безлюдный рейд прошел перед биноклем
Артура (будем называть его отпыпе Василовым). «Тор-
педа» подвигалась и подвигалась. В туманном северном
небе, как призраки, высились далекие башни, пики и ку-
пола Петрограда.
Вот они стали.
Сброшен трап.
Штурман Ковальковскнй со злобным лицом указывает
Василову на выход. Пароход кажется мертвым, нигде пи
живой души.
Но когда Василов, с чемоданом в руке, спустился вниз
в обществе красивого русского красноармейца и двух та-
моженников, матросы «Торпеды» пе вытерпелп: они высы-
пали гурьбой на палубу, с Ксаверием во главе, и заорали
все, сколько пх было,— американцы, немцы, итальянцы,
португальцы, французы, абиссинцы, англичане, швейцар-
цы, ямайцы:
— Урра! АП right, русские товарищи!
— Здорово, ребята! — крикнул красноармеец, обернув-
шись.— Кланяйтесь американским рабочим.
Обе стороны почувствовали прилив энтузиазма, хотя
слова, произнесенные ими, были непонятны ни той, ни дру-
гой. Штурман Ковальковскнй, как лев пз засады, прыгнул
в гущу своих матросов.
Том временем к Василову подошло несколько молодых
людей в военной форме, поздоровавшихся с ним па чис-
том английском языке и отрекомендовавшихся ему как
его будущие партийные товарищи. Один из нпх вежливо
вывел кого-то из-за сваленных в кучу бочонков и сказал:
— Ваша жопа дожидается вас с утра, товарищ Ва-
силов.
Несчастный Василов вздрогнул, похолодел, поднял
глаза п...
370
Глава тридцать первая
я II к и
R
UlIETPOrPA ДЕ
Вместо вздорной и упрямой женщины, преисполненной
всех пороков, перед Вавиловым стояла красавица. Опа
Взглянула па пего, запнулась и протянула ему ледяные
пальчики.
Люди в военных фуражках довели их до автомобиля,
усадили, один вскочил рядом с шофером, другие привет-
ственно подняли рукп, и автомобиль помчался к Петро-
граду.
Василов растерянно наблюдал за своей женой. Он с
наслаждением уцепился бы мыслью за какой-нибудь пз ее
изъянов, чтобы расшевелить свою ненависть. Но Катя
Ивановна была возмутительно хороша собой, возмутитель-
но совершенна. Каждое движение ее было полно грации,
голос походил па мурлыканье флейты; опа пе говорила и
не делала ничего неуместного, ничего такого, что оправда-
ло бы его презрение.
Между тем вокруг них летели величественные улицы
Петрограда. Опп ничуть не походили па разрушенные ла-
чуги в уличных ныо-моркских листках. Дома-дворцы
стояли рядами, отражаясь в зеленой воде каналов. Авто-
мобили п мотоциклы сновали взад и вперед, по каналам
бежалп моторные лодочки, а пешеходы сновали по улице
с удивительной быстротой. Не успели Василов с женой
отвести глаза друг от друга, как уже приковали пх к окру-
жающему.
— Как пе похоже! — пробормотал Василов.— Дорогой
сэр, то есть товарищ, как все это не похоже па наши аме-
риканские фотографии в газетах!
Человек в военной куртке весело улыбнулся.
Меня зовут Евгении Барфус. Вы мпогое найдете
непохожим па то, что пишут о нас капиталисты. Мы бы
Давно погибли, дорогие товарищи, еслп б пе пустили в ход
несколько изобретений... Видите вы эти вышки?
Они мчались сейчас по гранитному берегу бурпой Мой-
кп. катившей свои волны через весь город.
Оправа и слева от нее высились странные пирамиды,
Украшенные наверху огромными фарфоровыми чашками,
371
что делало пх похожими па подсвечники. От пирамидок
пад всем городом протягивалась сеть бесконечных про-
водов.
— Что это такое? — вырвалось у Василова.
— Это электропрпемнпкн колоссальной мощности,—
ответил товарищ Барфус.— Вы видите здесь пашу гор-
дость. Благодаря этим приемникам мы можем в одно
мгновение наэлектризовать все пространство над городом
па высоте более чем тысячи метров, что делает нас недо-
ступными для неприятельского воздушного флота. Когда
до пас дошли сведения об изобретении американцами
какого-то взрывчатого вещества, мы занялись, в свою оче-
редь, техникой. Но цель наша — не нападение, а защита.
Мы электрифицировали огромные воздушные простран-
ства пад всеми нашпмп городами и производственными
объектами. Взрывчатые вещества будут разряжаться пад
памп, пе принося нашей стране пи малейшего вреда. Мы
укрепили границы тысячами электрических батарей, бла-
годаря чему можем отразить любую армию с помощью од-
ного только монтера пашей петроградской центральной
аэроэлектростанцпи. II мы изобретаем в этом направле-
нии все дальше и дальше!
Васплов почувствовал себя в эту минуту сыном своего
отца, Иеремии Морлепдера.
— Да! — вырвалось у пего не без восторга.— Вы тут,
в России, не дремлете. Но скажите же, чем может быть
вам полезен такой простой, средний инженер, как я?
По лицу Барфуса скользнула усмешка.
— Дорогой товарищ Васплов, вы нужны нам более,
чем кто бы то ни было, потому что, видите ли...
Оп наклонился к самому уху Василова п докончил,
улыбнувшись:
— Потому что у пас почти нет средних людей,— пикто
пе хочет быть средним человеком. Эпоха предъявила к
нам сверхчеловеческие требования, и каждый пз нас стре-
мятся ответить па эти требования... Давать все больше и
больше, превышать среднюю человеческую норму. А эта
норма нужна для соблюдения равновесия. Вы понимаете
теперь, что для пас вы — желанный гость!
Василов прикусил себе губу не без оскорбленного са-
молюбия. В эту минуту автомобиль затормозил перед рос-
кошным дворцом на Мойка-стрит. Товарищ Барфус про-
тянул ему руку и сказал:
— Вам отведена комната в этом доме. Отдохните. Че-
572
рез два часа вам подадут мотоциклет для первой поездки
на завод.
Шофер сложил па землю оба чемодана, п Васплов
рассеянно поднял тот и другой. Опп вошлп в подъезд, под-
нялись по лестнице и, сопровождаемые указаниями всех
встречных, достпглп наконец своей комнаты. Это была
очень уютная спальня с двумя кроватями, печкой в углу,
двумя письменными столиками, двумя книжными шкафа-
ми, двумя окнами п двумя надписями на двух степах:
«Береги время! Записывайся в Лигу времени!»
— Удивительная страна,— пробормотал Василов, ста-
вя чемоданы на пол.
— Поразительная страна! — шепнула Катя Ивановна.
Они взглянули друг на друга п вдруг вспомнили, что за
весь этот час пп разу пе подумали нп о себе, нп о мести,
приведшей пх сюда.
Глава тридцать вторая
МУЖ, ЖЕН д
Д
cobakFI
Катя Ивановна вспыхнула, поймав себя на этой мысли.
Василов вспыхнул по той же самой прпчппе. Он раздра-
жительно швырнул шляпу на одну пз кроватей, сел п про-
изнес:
— После вашего поведения в Ныо-Порке, Кэт, я пола-
гаю, вы не имеете никаких претензий на мою любезность!
Катя Ивановна молчала, повернувшись к нему спиной.
Я должен предупредить вас,— отчаянно продолжал
Васплов,— морская болезнь резко повлияла на меня. Я сел
на пароход одним человеком, а покинул его другим...
О да! — едко вырвалось у молодой женщины.
— Что такое вы бормочете? — смутился Васплов.— Вы
Должны раз навсегда попять меня. Я не могу отказать
вам в товарищеском внимании, но я мертв для всего дру-
гого. Я приехал сюда, чтобы работать и... я убедительно
прошу вас, дорогая Кэт, оставить меня в покое!
Оп облегченно вздохнул, осмотрелся и, заметив в углу
хорошепькую китайскую ширму, вытащил ее па середпну
комнаты.
373
— Мы с вамп дружески поделпм территорию. Вон та
часть комнаты — ваша. Берите себе ту кровать, ту стену,
тот письменный стол п тот плакат, одним словом — все,
что по ту сторону границы, и располагайтесь, как вам угод-
но. Я буду, в свою очередь, совершенно свободен!
Ои расставил ширму, загородив свои угол от взоров
Кати Ивановны, сбросил пиджак п с наслаждением растя-
нулся па кровати.
«Я сократил ее с самого начала! — думал он нс без
самодовольства.— Пусть-ка попробует теперь завести свою
музыку. Интересно знать, неужели все эти беллетристы,
воспевающие любовь и красивых женщин, действительно
искренни? Я почти уверен, что онп подогревают себя мыс-
лями о гонораре».
С этим чисто американским выводом оп закрыл глаза
и приготовился задремать.
Катя Ивановна, покинутая на своей территории, не-
сколько минут была неподвижна. Два ее крохотных ушка,
выглядывавших из-под каштановых локонов, стали пунцо-
выми. Слова и поведение Морлендера были как раз тако-
вы, чтобы пробудить в ее душе всех фурп1т ненависти.
Стиснув зубы, сжав руки в кулаки, опа обозрела умствен-
но весь стратегический план, обдуманный еще на парохо-
де, потом тряхнула локонами, провела рукой по лицу и —
переступила через вражескую границу.
Василов услышал легкие шаги, открыл глаза, п в
ту же минуту шелковистые пальчики очутились у самой
ею щеки. Несносная Катя Ивановна сидела на краю
его постели, болтала ножками и, как ни в чем не бы-
вало, безмятежно глядела на него фиалковыми гла-
зами.
— Что вам угодно? — промолвил он нетерпеливо.—
Кажется, я был с вами вполне откровенен.
— О да! — ответила опа и засмеялась, точно замур-
лыкала, как флейта, па самой своей нежной ноте.— Но,
милый Тони, вы ведь не дождались моего ответа. Вы дол-
жны выслушать противную сторону...
«Черт ее побери, это вполне логично»,— подумал про
себя Василов и натянул одеяло до самого подбородка.
— Да, вы должны меня выслушать,— продолжала
опа, рассеянно водя рукой по его лицу и старательно раз-
глаживая пальчиком каждую морщину па его лбу,— дело
в том, что морская болезнь... о, эта проклятая морская бо-
лезнь! Опа совершенно переродила и меня. Я сама себя не
374
узнаю. Я виновата перед вамп, дорогой, я знаю это... Но
больше никогда, никогда...
Катя Ивановна смахнула с ресниц жемчужинку п опу-
стила голову прямехонько па грудь растерявшегося Ва-
силова.
— Я чувствую себя такой несчастной, Тони! Вы пе
должны больше бранить меня. И потом...— Она запнулась.
Василов лежал, волей-неволей вдыхая аромат ее волос
п глядя па розовый копчик ее уха.
«Надо сознаться,— думал он про себя,— что средп
зоологических особей, именуемых женщинами, она доволь-
но безобидный экземпляр».
— Я могу сказать вам это совсем па ухо,— продолжала
мурлыкать Катя Ивановна,— дайте мне вашу голову.
Она коснулась губами его уха, выждала минуты две,
в течение которых оп испытывал состояние, мысленно
названное им «довольно сносным», и вдруг прошептала:
— Тонп, я, кажется, собираюсь подарить вам бэби.
Черт возьми! Если б ему пустили в ухо гальванический
ток, Василов не подпрыгнул бы выше, чем сейчас. Оп сле-
тел с кровати, швырпув подушку в одну сторопу, одея-
ло— в другую, и в бешенстве затопал босымп ногами.
— Это черрт! черрт знает, что такое! — закричал оп с
совершенно искаженным лицом.— Я отсылаю вас назад,
в Нью-Йорк! Я подам в суд! Оставьте мепя в покое!
Катя Ивановна побледнела и подняла руки, словно
защищаясь от удара. Губки ее сжались, как цветочные
лепестки. Опа стояла перед ним,— олицетворение чисто-
ты, невинности и отчаяния,— и глядела па него такими
широкими, такими беспомощными глазами, что Васплов
внезапно умолк, махнул рукой и спасся на другую поло-
вину комнаты.
«Что мне делать? — думал он в бешенстве.— Ясно, как
день,— это настоящая жена Василова... Опа пе подозре-
вает ничего... И как опа ухитрилась, как ухптрплась, не-
смотря па все ссоры... Гнусная, легкомысленная, преступ-
ная женщина! Любить этого пошлого коммуниста!..»
Ноток его мыслей делал столь капризные зигзаги, что
я «ыл бы, как автор, совершенно сбит с толку, если б это
продолжалось долго. К счастью, оп резко шагнул к Кате
^ваповпе и, глядя мимо нее, официальным топом про-
Я отрицаю, категорически отрицаю, что это мой
Ребенок! Вы можете делать, что хотите. Я умываю руки.
375
С этими словами он надел башмаки, пиджак, шляпу,
посмотрел на часы п вышел, чтобы прогуляться перед до-
мом на Монка-стрит, в ожидании кого-нибудь, кто спас бы
его от ненавистного tete-a-tete с Катей Ивановной.
Катя Ивановна поглядела ему вслед с жестокой усмеш-
кой. Опа была довольна собой. Опа имела решительно
все причины быть довольной собой. И оп, этот жалкий
мальчишка с чудаковатым характером, был слаб, растерян,
вспыльчив, нетерпелив, неумен, упрям и нервен, как
Иеремия Морлендер. И его было так же легко обернуть
вокруг пальца, как старика Вестингауза...
Но довольная собой красавица новела себя с чисто
женской непоследовательностью. Вслед за жестокой
усмешкой глаза ее сверкнули отчаянием, она подошла к
кроватп и вдруг упала на подушку, разрыдавшись.
— Тук-тук, царан-царап...
Что за странные звуки у двери? Кто-то тычется в нее
тупой мордой, царапает когтями, кусает скобку... Катя
Ивановна подняла голову и прислушалась.
— Хав! Рр! Хав! — раздалось за дверью уже совершен-
но явственно. Потом еще несколько тупых ударов, цара-
панье, визг, и дверь распахнулась перед каким-то безоб-
разным, огромным комком шерсти и грязи, как вихрь во-
рвавшимся в комнату.
Еще секунда — н грязный комок, как мячпк, взлетел
прямо на кровать Кати Ивановны, бешено забил хвостом,
облапил ее, лизнул в рот, нос, подбородок.
— Быоти! — воскликнула молодая женщина.— Быо-
ти! Быотп!
Да, это была она, верная Быоти Микаэла Тпнгсмасте-
ра, но в каком виде! Тощая, одичалая, всклокоченная и
грязная до того, что шерсть се слиплась комьями. Опа
повизгивала, тыкалась носом в Катю Ивановну, кружи-
лась по комнате, обнюхивала каждый угол.
Наконец, угомонившись, Быоти села у ее ног, положи-
ла ей па колени лапу и устремила па нее говорящий
взгляд.
— Откуда ты взялась, Быоти? — спросила миссис Ва-
силова.
Быоти взвизгнула и шевельнула лапой. Тут только мо-
лодая женщина заметила у нее на лапе грязный полотня-
ный лоскут, покрытый темными пятнами. Она осторожно
развязала его, подошла к окну и вгляделась в покрывав-
шие его пятна. Они походили па кровь. В пх располо/ке-
376
пии ей почудилась симметрия. Расправив лоскут па под-
оконнике, опа прочла буква за буквой:
«Биек. Торпеда».
Собака следила за ней умными глазами. Как только
Катя Ивановна снова повернулась к ней, опа забила хво-
стом п обеими передними лапами стала срывать с себя
ошейник, делая уморительные движения.
— Что еще, Быоти?
Ну да, конечно, у нее найдется и еще кое-что. Откинь-
те ей голову, суньте ручку за ошейник и сорвите с вере-
вочки конверт, привязанный туда с большими хитростями,
так что собачьей лапе трудно его сорвать, а уж зубами и
носом пи за что не достанешь! Вот так. Раскройте его,
читайте!
Катя Ивановна молча сорвала конверт, распечатала
его и прочитала:
«Генеральному прокурору штата Иллинойс
Высокочтимый сэр,
если вы получили мое предыдущее ппсьмо и вынули
пакет пз моего тайника, вам небезынтересно узнать про-
должение морлендеровского дела. Я держу в руках все его
нити. Я посажен в сумасшедший дом, откуда как нельзя
лучше можно следпть за главным преступником. Вы пой-
мете мепя, если потребуете освобождения пз каме-
ры № 132 умалишенного Роберта Друка».
Глава тридцать третья
ПОМОЩЬ ГОЛОДАЮЩИМ
И П Р И В X I I Д Я Щ И Е
О Б С Т" -' ЯТЕЛЬСТВА
В то время как «Торпеда», выпустив на берег Васило-
ва, закупорилась со всех сторон, как средневековый ры-
царь в броню, и отошла в глубь залива,— молчаливая и
мрачная «Амелия» весь день п до глубокой ночи разгру-
жала свои товары.
377
Мистер Поль, с тросточкой в руках, бегал туда п сюда,
периодически выбрасывая с языка весь свой запас рус-
ских слов. Мешки, бочонки, ящики скатывались с палубы
на берег, а оттуда перетаскивались па огромные грузовики.
Техник Сорроу, поступивший к мистеру Полю на службу,
заложив руки за спину, наблюдал за работой.
В эту минуту пз бочки, стоявшей подле пего, раздался
протяжный вздох. Сорроу прислушался и толкнул бочку
ногой.
— Эй! — раздалось нз бочки.— Эге-ге-й, друг Сорроу!
Менд-месс!
Это было сказано на самом попятном языке для техни-
ка Сорроу. С быстротой молнии оглянувшись вокруг, он
шепнул ответно: «Месс-менд»...— и выбил из бочки днище.
Тотчас же навстречу Сорроу высунулась знакомая голова,
а потом шея и плечи, а потом туловище с прочими оконеч-
ностями, и пз бочки ловко выпрыгнул Лори Лен, худой,
веселый и встрепанный.
— Сорроу! Хлебца и глоток виски! — шепнул он умо-
ляюще.— Жизнь этого самого греческого, как его, Диоге-
на чертовски лишена всяких удобств, особенно в своем за-
купоренном виде.
Сорроу дал ему хлеба, спрятал его за баррикадой из
мешков и ящиков, заложил руки за спину п сурово про-
изнес:
— Объяспп-ка ты мне теперь, Лорп Лен, чего ради
ты вковырпулся в гуверову бочку и, пе спросясь Мика,
отчалил на «Амелии»?
— А ты чего? — спросил Лори, разжевывая хлеб с си-
лой мельничных жерновов.
— Ты прекрасно знаешь, что я поехал по наказу Мика
следить здесь за собаками-фашистами.
— Ну, а я приехал поработать для Советской Рос-
сии! — невозмутимо ответил Лори и сунул в рот послед-
нюю корку хлеба.— II ежелп ты мне, дружище Сорроу,
хочешь подсобить в этом, так не медли пп дня, пи часа.
А кроме того...— Лори запнулся и покраснел, как кумач.—
Кроме того, хотел бы я зпать, Сорроу, куда вы дели мпсс
Ортоп, то есть мпсспс Василову?
— Вот опо что! — протянул Сорроу многозначитель-
но.— Хорош же ты, я тебе скажу, Лори Лен, металлпст!
Неизвестно, что бы ответил ему Лорп, покрасневший
пуще прежнего, если бы из соседнего ящика пе раздалось
странное кряхтение.
378
— Кха-кхи-кп-ки-кха! — раздавались в ящике стран-
ные звуки. Сорроу сдвинул брови, подошел к ящику и за-
колотил в него что было силы.
— Сорроу, менд-месс! — раздалось оттуда жалобно.
Лорп и техник Сорроу, переглянувшись, сорвали с
ящика крышку, и взорам их предстал почтенный слесарь
Биллингс, скрюченный наподобие английского замка и
глядевший па них жалобными голодными глазами.
— Биллингс! — воскликнул Лори.
— Биллингс! Ты! — сокрушенно вырвалось у техника
Сорроу.
— Я, ребята, я самый! Я теперь, можно сказать, пере-
нес самое худшее, что может нас ожидать на том свете:
герметическую закупорку, ни больше ни меньше! После
этого я не боюсь смертп, нет, ни чуточки не боюсь смерти,
подавай мне ее кто хочет, хоть сама холера.
— Не философствуй,— мрачно ответил Сорроу,—
скажи мпе лучше, как это ты, опора нашего союза, степен-
ный парень Биллингс, как это ты уподобился мальчишке
Лену и шмыгнул в ящик за юбкой?
— Нет, Сорроу, нет, не за юбкой! Ошибаешься! —
сердито ответил Биллингс.— Я, брат, прпехал хоть и в
ящике, но при всех документах, оформленный что твой
дипломант. Сам Кресслпвг послал меня, братцы, следить
и доносить... Что же касается юбки, то я, брат, видел мисс
Ортон в штанах вашего Лорп, п будь на ней не то что
штаны Лорп, а футляр от барабана плп почетное знамя
Бостонского университета, я бы и то пошел за ней, куда
опа хочет, вот провалиться мне на этом месте!
— Правильно,— произнес кто-то возле нпх.
Все трое, вздрогнув, обернулись во все стороны. Но
вокруг не было пп души, а грузчики суетились на далеком
расстоянии, в обществе мистера Пэля.
— Правильно,— повторял кто-то еще раз, и мешок,
лежавший у пог техника Сорроу, резко изменил свои
очертания.
— Черт тебя побери, кто бы ты ип был,— сказал тех-
ник, шлепнув мешок всей пятерней,— вот пошлю я тебя
отсюда в хлебопекарню, а там уж разберут, что из тебя
выпечь, негодный бездельник, трус, дезертир!
~ Этого ты не сделаешь, Сорроу,— произнес мешок,
Распоролся пополам и выпустил оттуда пе кого иного, как
Нэд а.
Так я и думал,— расхохотался Лори,— ну, ребята,
879
теперь вся паша компания налицо. Мы ее спасли пз Гудзо-
на, так уж нам, значит, па роду написано не отставать от
нее ни па шаг.
— Это мы еще посмотрим,— проворчал Сорроу,— пре-
жде всего я сведу вас прописаться, ребята, а потом устрою
па работу. Можете дышать с мисс Ортон одним и тем же
воздухом, если это вам правптся, но впдаться с ней я вам
решительно запрещаю.
— Как бы пе так! — воскликнул Лори.
— Как бы не так! — промычал Впллпнгс.
— Как бы не так! — процедил Нэд.
И словно в завершение их слов, на пристани вдруг по-
казалась высокая тоненькая фигурка в белом костюме,
в ореоле каштановых кудрей и с большой лохматой, гряз-
ной собакой, шедшей за пей по пятам, виляя хвостом.
Фигурка оглядывалась из-под беленькой ру«кп во все
стороны, пока не заметила техника Сорроу и наших трех
приятелей. Тогда она радостно вскрикнула, всплеснула
руками п со всех пог бросилась им навстречу. Собака, в
два прыжка опередив ее, кинулась в ноги технику Сорроу,
завизжала п неистово забила хвостом.
— Черт меня побери, если это пе Быоти! — вырвалось
у потрясенного техника, и он что было силы стиснул в
объятиях запачканную и взъерошенную собаку, предоста-
вив своим товарищам выражать такие же чувства по адре-
су мисс Ортон.
Глава тридцать четвертая
МПСТрвРВАСИЛОВ
В СТРАН!"
<1 у д 1м с
Василов выскочил пз подъезда, стараясь пн о чем но
думать. Но, закурив папиросу п сделав два-три конца пе-
ред домом, он успокоился н занялся обзором окружавшей
его местности. Дом, где пх поместили, был старинной по-
стройки, должно быть — от петровских времен. Первона-
чальное ядро его обстраивалось несколько раз, и от мно-
жества наслоеппп архитектура казалась пеленой, хотя и
грандиозной. Здесь было общежитие художников и писате-
лей. Сюда помещали приезжих коммунистов. Почти у каж-
380
дого подъезда стоял автомоодль, то и дело, стрекоча, под-
летали мотоциклы. Не успел он пройти несколько шагов,
как внимание его привлекла нищенка.
Это была старуха в дырявом платье, в мужских сапо-
гах п с кусочком оконной запавескп на голове. Лицо ее
было так помято, пришлепнуто п обвисло, что походило
скорей на кусок кожи, чем па человеческое лицо. Глаза
были белы от старости п казались бессмысленными. Она
стояла неподвижно, и прохожие сами бросали ей деньги
в протянутую ладонь. Не успел оп разглядеть ее, как пз
ворот вышел высокий седой человек, с лицом, обезображен-
ным темными пятнами, и с двумя бельмами на глазах,
едва видимых из-под густых седых бровей. Он вышел,
прихрамывая, оглянулся во все стороны п, не заметив Ва-
силова, быстро подошел к старухе. Каково же было удив-
ление Васплова, когда старик почтительно поцеловал ей
руку, отвесив самый придворный поклон, и произнес на
изысканном английском языке:
— Как ваш ревматизм, княгиня?
— О, я пе ропщу,— кокетливо ответила нищенка.—
Надеюсь, вы читали последнюю речь нашего возлюблен-
ного монарха?
— Читал п ношу в сердце!
— Уже на посту?
— Уже на посту!
После обмена церемонными приветствиями, старик
побежал, прихрамывая, назад в ворота, а старуха застыла
в прежней позе.
— Хорошенькое местечко, где нищие похожи па при-
дворных,— пробормотал Васплов и двинулся дальше, при-
сматриваясь и прислушиваясь. В эту минуту на улицу вы-
летел автомобиль, украшенный красным флагом. В пом
сидело двое простых рабочих в заштопанных куртках,
оживленно беседовавших о чем-то со статным человеком
в военной форме. Как только автомобиль был замечен с
Улицы, пешеходы подняли шляпы, и многпе крикнули ка-
кое-то приветствие.
«Должно быть, важное лицо в городе,— подумал Васи-
лов,— забавно, что оно разъезжает с простыми рабочими».
В эту минуту автомобиль, летевший во всю мочь, оста-
новился как вкопанный.
«Что случилось? Кто может пометать проезду такого
важного лица в городе?» — продолжал раздумывать Васи-
лов, оглядев почти пустынную улицу. Вот тебе п раз! Чс-
S81
роз нес проходило несколько пар крохотных детей, одетых
в одинаковые бедные платьпца с одинаковыми шапочками
на стриженых головах. Пх вела некрасивая девпца в оч-
ках, похожая па квакершу. Опа энергично размахивала
руками и, проведя последнюю пару своих птенцов под са-
мым носом автомобиля, сделала шоферу величественный
жест рукой, после чего тот пустпл машину. Попстипе не-
обыкновенное зрелище! Бедные, бездомные детп идут, как
выводок английского пэра пли американского миллиарде-
ра, загораживая путь важному лицу в городе-
Василов пожал плечами и ускорил шаги, миновав бур-
ную Мойку. Он очутился на мрачной площади, застроен-
ной старыми, темными домами с заплесневелыми и облу-
пившимися сырыми стенами.
«Здесь, должно быть, притоны нищеты п разврата, как
п во всех больших городах!» — подумал он про себя, на-
щупал в кармане бумажник и осторожно двинулся даль-
ше. Как будто в подтверждение его слов, со всех сторон вл
мрачную площадь стали собираться удивительные люди.
Одетые в старые, полинялые платья, в ситцевые платки,
в картузы, они шли гурьбой, неся в руках какие-то стран-
ные предметы. II что всего удивительней, -эти люди были
почти сплошь пожилыми. Седые и сморщенные, с темными
мозолистыми руками, одни пз них горбились, другие при-
храмывали, опирались на клюку, стучалп деревяшкой вме-
сто пог.
«Инвалиды? Преступники? Нищие?» — Василов не
знал, что подумать. Прохожие между тем стали входить
в один из домов. У дверей не было пи швейцара, пн сто-
рожа. Василов смешался с толпой, скользнул в дверь и
стал подниматься по лестнице.
«Теперь я узнаю, что это за притон»,— подумал он с
любопытством туриста. Опп вошли между тем в большую
светлую комнату, заставленную столамп и скамьями. На
степе висела огромная черная доска. На маленьком возвы-
шении стоял человек в синей блузе. Вошедшие располз-
лись по скамьям, уселись рядком и положили перед собой
принесенные предметы, похожие на молитвенники. Чело-
век в синей блузе поднял руку.
«Лга! — подумал Василов.— Это какая-нибудь рели-
гиозная секта. Значит, и здесь есть нечто похожее па наших
несносных пыо-поркскпх фарисеев. Проповедник начи-
нает проповедь... Какая скука! Уйду!»
Не успел он это подумать, как мужчины и женщины
Ж
раскрыли своп книжки, похожие па молитвенники, а чело-
век в синей блузе написал па доске мелом... большую букву
Василов оглянулся по сторонам. Лица людей вокруг
него сияли самым непритворным вниманием, лбы пх были
нахмурены, рты полуоткрылись, повторяя написанную па
доске букву, а раскрытые перед этпмп кандидатами в иной
мир молитвенники оказались не чем иным, как... азбукой!
Этого Василов снести пе мог. Он вскочил и выбежал
на улицу, он задыхался от изумления. Обернувшись па
дверь, он с великим трудом разобрал на вывеске таинст-
венную надпись: «Школа по ликвидации неграмотности».
— Сумасшедший парод! — воскликнул оп по-англий-
ски.— Учить стариков азбуке! II опп учатся, черт побери,
и даже, кажется, с удовольствием учатся!
— Извините меня, сэр, вы — англичанин? — спросил
его кто-то по-английски, нагнувшись к самому его уху.
Василов вскинул глаза и увидел высокого, как атлет,
крупного человека военной выправки с седыми генераль-
скими усами и в щегольской форме командира. Он стоял
рядом с Васпловым на панели, следя за тем, как через пло-
щадь стройными рядами проезжали колонны кавалеристов.
— Да,— машинально ответил Василов,— я турист...
Я впервые в этой стране.
— Чему же вы изволили так громко удивиться?
— Я удивплся сумасбродству стариков, обучаемых вот
в этом доме направо — азбуке.
— О сэр, это один пз способов омолажпванпя, практи-
куемый у нас,— ответил с улыбкой командир,— я сам сдал
недавно экзамен политической грамоты. И смею вас
уверить, я не променяю ни мою кавалерию, ни моих крас-
ногвардейцев ни на одну армию в мире, до такой степени
мне было приятно начать жизнь сначала.
Он приложил два пальца к фуражке, любезно покло-
нился Васплову п сел в мотоциклет.
Изумление смешалось у Василова с завистью. Он про-
водил глазамп кавалерию, гарцуя проехавшую через пло-
щадь, и повернул обратно па Мойка-стрит. У подъезда,
где помещалось пх общежитие, уже стояло два человека
s военных куртках, оглядывавшихся во все стороны. Один
из них был Евгением Барфусом. Другой, высокий, серо-
глазый, с трубкой в зубах, был Васплову незнаком. Оба
383
тотчас же подошли к пому, Барфус взял его под руку,
высокий представился:
— Ребров,— п дал знак автомобилю подъехать.
— Товарищ Ребров повезет вас па Путпловскпй завод,
мы вас ждем уже десять минут,— торопливо сказал Бар-
фус,— все нужные объяснения вы получите от него, оп —
ваш непосредственный начальник.
С этими словами Барфус поднес пальцы к фуражке, сел
на мотоцикл и исчез, как молнпя.
Мнимый Васплов поднялся в автомобиль, Ребров вско-
чил вслед за ним, шофер тронул рычаг, и опп отъехали от
общежития.
Артур искоса поглядел на своего соседа. Это был строй-
ный мускулистый человек с юношески моложавым лицом,
суровыми тонкими губами п утонченной линией подбород-
ка. Уши у пего былп маленькие, почтп без мочек.
«/Христократы еще не вымерли в этой стране рабочих
и крестьян,— подумал Василов иронически,— держу па-
ри, что мое начальство — отпрыск каких-нибудь древних
поколений, засекавших крепостного мужика».
— Товарищ,— обратился он к нему,— вы, должно
быть, и раньше служили на Путшювском заводе?
Ребров вынул трубку изо рта и ответил на хорошем
английском языке:
— Вы угадали.
— Где же вы учились на инженера? Должно быть,
в Англии?
— Вы опять угадали,— улыбнулся Ребров,— если то,
что я делал в Англии, можно назвать «учением на инже-
нера», то я учился в Англии.
Василов думал несколько минут, с какого конца возоб-
новить свой допрос. Но прежде чем он раскрыл рот, Реб-
ров выколотил трубку, быстрым движением спрятал ее в
карман, обратил к Василову лицо, так поразившее его сво-
им изяществом и топкостью, и дружелюбно заговорил:
— Ведь я смазчик Путиловского завода, а отец мой
был слесарем на том же заводе. Семнадцати лет меня
сослали в Сибирь, я бежал в Англию п кое-чему там на-
учился, работая кочегаром у Паркинса в Бирмингеме.
Ребята выбралп мепя после революции в директора, ну,
мои зпания и пригодились пемпожко.
«Черт побери! — опять подумал Василов, поминая чер-
та чуть лп не в сотый раз за сегодняшний день.— Я не
могу попять этой страны, даже если бы тридцать немецких
384
бедекеров описывали ее па тридцати языках. Я отказы-
ваюсь ее понимать!»
Опп мчались сейчас по широкому шоссе, окаймленно-
му великолепными липами. Быстроногие пешеходы сно-
вали взад п вперед. Дворцы сменились тенистыми садами
с прорытыми в них прудами и каналами, и наконец вдале-
ке, в синем и совершенно бездымном небо обрисовались
гигантские очертания тысячи заводских труб разной
длины, ширины и формы. Это был целый лес воздетых к
небу оконечностей, похожих на выпяченные губы, по ды-
шавших необыкновенно легко п пе оставлявших в небе
никакого следа от своего дыханья.
— Наш фабричный поселок,— заговорил Ребров, ука-
зывая туда пальцем,— мы сконцентрировали все наше про-
изводство в одном месте. Раньше Петроград с четырех
сторон был окружен действующими заводами, а сейчас мы
перенесли их в эту гористую часть и превратили в экспе-
риментально-исследовательский участок. В сущности, вы
поступаете на завод-музей, завод-школу, завод-академию,
вот что такое сейчас старый Путпловскпй. Взгляните сюда:
видите вы три круга, похожих па три этажа?
Васплов взглянул, куда показывал Ребров, п увидел
странное зрелище; внизу, обрамленный каменной стеной,
шел круг первого яруса. Винтообразные лестницы восхо-
дили от него в круг второго яруса, тоже обрамленного сте-
ной. Совсем наверху более легкой, изящной, портативной
архитектуры, напоминавшей деревянную, возносился тре-
тий круг, увенчанный крыльями ветрянок, площадками
для причала аэропланов, воздушной сетью сигнализации н
целым морем красных флагов, мелькавших в этой сети
труб и проводов, как алые маки в колосьях пшеницы.
Зрелище это, во всей своей головокружительной пестроте
и симметрии, сильно захватило Васплова.
— Неужели вы зовете это фабричным поселком? —
воскликнул оп с удивлением.— Скорей это похоже па все-
мирную выставку!
— Вы пе дали мне договорпть,— улыбнулся Ребров,—
здесь перед вамп торжество единого метода хозяйства,—
пока только в его экспериментально-научной форме. Вам
придется изучить его, чтоб работать вместе с памп. Взгля-
ните вниз, на первый круг,— оп охватывает побережье
Невы, массивы финского гранпта, торфяные болота с за-
пада, кусок леса — с востока. Здесь поместилась у пас
промышленность добывающая. Вот этп высоты Токсовско-
13 М. Шагинян, т. 2
3S5
го хребта, подходящие к нам с границы Финляндии, откры-
вают богатейшие земли минералов, драгоценную древе-
сину, смолу, всевозможные необходимые для нас ископае-
мые. Гигантская стена вокруг первого яруса служит элек-
троприемником колоссальной электрической энергии Вол-
ховстроя, помогающей взрывать недра и передаваемой
наверх, во второй ярус. Взгляните теперь повыше,— про-
должал Ребров, встав с места и указывая Василову впе-
ред, а другой рукой охватив его плечи,— взгляните туда:
это второй круг, там у пас промышленность обрабатываю-
щая. Видите вы дым и блеск от огромных домен, слышите
щелканье железных зубьев, визг пил, трескотню колес, гул
моторов? Там сырье становится материалом, дар природы
преобразуется в продукт работы. А еще выше,— подними-
те глаза,— венцом всего поселка у нас расположена про-
мышленность фабричная, делающая из материала фабри-
кат и выбрасывающая его па тысячи наших воздушных
грузоподъемников в город, в порт, в окрестности и на стан-
ции железнодорожных магистралей...
— Чудесно! — воскликнул Василов, опять почувство-
вавший в себе сына инженера Морлендера.— Я горжусь,
что приехал работать с вами. Но я не вижу, товарищ, в чем
смысл вашего единого метода, кроме территориального
сближения всех областей промышленности?
— В чем смысл нашего «единого метода»? Вы еще не
видите его, хотя уже почувствовали. Об этом вам скажет
товарищ Эвно, блюститель метода. Вот оп, у въезда в по-
селок. Он уже увидел пас и приветствует...
Шофер затормозил, Василов и Ребров выскочили на
гранитные плпты дороги и пошли навстречу белокурому,
почти белому человеку с розовыми щеками и сияющими
голубыми глазами, похожему одновременно и на старца и
па младенца.
— Добро пожаловать к нам, дороюй товарищ,— ска-
зал оп приятнейшим голосом, протягивая Василову ру-
ку,— мы пойдем с вами на завод кружными путями, и я
прочитаю вам мое маленькое напутствие.
Тем временем товарищ Ребров, кивнув им, уже вско-
чил на какую-то платформу, застегнул вокруг талии ме-
таллический обруч и, прежде чем Василов мог что-либо
сказать ему, уже понесся на передвижной платформе в
глубину каменного коридора.
— Идемте, идемте, друг мой,— ласково проговорил
румяный человечек, беря Василова под руку,— мы с вамп
886
сделаем долгий путь на собственных ногах, потому что
человеку всегда полезнее узнавать новое с некоторым
усилием, а не в виде легкого развлеченья.
Оп тоже говорил по-английски, но с небольшим акцен-
том. Выведя Василова на гранитную балюстраду, он пока-
зал ему внизу, па необъятном пространстве, поля, засеян-
ные самыми разнообразными злаками. От мокрых квадра-
тиков рисовой плантации до сухого бамбукового поля, от
исландского мха до рощи кокосов — здесь было все. Раз-
ные люди работали на каждом поле,— тут были предста-
вители всех стран и народов.
— Не удивляйтесь па это, здесь нет никакого волшеб-
ства,— сказал Энно пораженному Василову.— Вы видите
башенку па каждом пз полей? Это знаменитый регулятор
Савали, примененный к нашему изобретению электрокли-
мата. Мы распределяем влагу и тепло совершенно равно-
мерно на определенный участок, мешая его утечке в про-
странстве тем, что создаем вокруг него передаточные маг-
нитные течения большой силы, как бы закупоривающие
его сверху. Это изобретение пока еще стоит больших
средств, и потому мы применяем его лишь как первый
опыт. Наши моля служат сельскохозяйственной показа-
тельной станцией, и только; сырье, получаемое от них, еще
очень незначительно. Теперь обернитесь назад.
Василов быстро обернулся и увидел по расположен-
ному горному амфитеатру каменоломню и добычу
глины.
— Всю длину этого амфитеатра занимают рудники и
небольшие добывающие центры, тоже еще только показа-
тельные. Мы обойдем их с вами, и во время пути я открою
вам тайпу нашего метода.
Они прошли по асфальтовым и гранитным дорожкам.
Каждый шаг открывал перед ними все новые и новые
картпны. Тысячи механизмов двигались, доставляя уголь,
соль, торф, глппу. Вертелись мельничные крылья, беспре-
рывно свистела лесопильня, стучали топоры. II все встре-
ченные рабочие, дружески кивая им, поворачпвалп к Ва-
силову веселые, счастливые лица. Не было пи единого, кто
бы пе улыбался. Счастье светилось в каждом взгляде.
— Посмотрите на них,— начал Энпо,— онп счастливы.
Мы произвели величайшую в мпре революции», по мы бы-
ли бы глупцами, если б не пошли дальше, мой друг.
Завоевав орудия производства, мы пожелали сделать че-
ловека счастливым.
13*
387
— Утопия! — вздохнул Василов.
— Вот именно,— живо подхватил Эпно,— мы постави-
ли себе задачей осуществление утопии. Лучшие из наших
умов сиделп над этим много двои. Полное счастье дают
лишь две вещп: созидание и познание. Но до сих пор те,
кто созидал, ничего не знали, а те, кто познавал, ничего по
созидали. Уродливый ублюдок прошлого — рассеянный
профессор и автомат-рабочий — должны были раз навсегда
исчезнуть! Мы твердо решили сделать производство позна-
вательным, а незнание — производственным. Как этого
можно было достичь? Тут-то, мой друг, и помог пам метод
единого хозяйства. Да, обедневшие, истощенные, голодные,
лишенные продуктов п рынка, мы начали с того, что на
своей собственной шкуре испытали метод единого хозяй-
ства. То было жестокое время голода и разрухи. Мы
сеяли картошку в ящиках от письменного стола, сами
дубили кожу для сапог, шили сапоги, красили старое сукпо,
добывали, возделывали, обрабатывали, чтоб прожить, по
умереть — и практически в силу необходимости подошли к
круговороту хозяйственной механики, зависимости произ-
водств друг от друга. Наш «единый метод хозяйства» и за-
ключается в том, что пи один пз наших рабочих отныне
по приступает к своей работе без полного представления
обо всех звеньях производства. Он выделывает головку
гвоздя, зпая не только о добыче минерала, по и о его хи-
мическом составе, его спектре, с одной стороны; с другой —
о роли своего гвоздика в самой сложнейшей из фабричных
вещей, начиная с мебели и кончая винтиком микроскопа.
Иными словами, мой друг, мы рассадили паше производст-
во по системе оркестра. От барабанщика и до скрипки —
каждый выполняет свою партитуру в общей симфонии; по
каждый слышит именно эту общую симфонию, а но свою
партитуру. Поняли?
Василов с изумлением слушал восторженную речь
Зипо.
Пока он раздумывал, мимо них проходили группы ра-
бочих с цифрами II и III па рукаве.
— Посмотрите, это экскурсанты со второго и третьего
производственного яруса. Каждый пз пнх ходит па сосед-
нюю территорию, чтобы изучить связь хозяйства. Рабочие,
инженеры, учащиеся, изобретатели у пас больше пе делят-
ся па группы. У пас пет учащегося, пе работающего прак-
тически, и пот рабочего, который бы по учился. А теперь
я должен проститься с вами. Становитесь па этот квадрат
S88
и держитесь за металлические кольца, ои вас подымет па
Путпловскпй завод!
Эппо приветственно махнул ему рукой и присоединил-
ся к одной пз рабочих групп. Ошеломленный всем виден-
ным, Василов почти бессознательно встал па указанный
ему квадрат п едва успел ухватиться за кольца, как уже
понесся с этажа па этаж во каменному колодцу, покуда
нс остановился па своем квадрате посреди небольшого
гранитного дворика.
Ребров вышел ому навстречу, взял его за руку п повел
его па завод.
Глава тридцать пятая
II ЕР
С У п Р у г о
ВАЛ НОЧЬ
А С II Л О В Ы X
Выло уже томно, когда Васппов оторвался, наконец, от
своего станка. С ним приключились удивительные вещи.
Оп послушно стоял у станка, обтачивая металлические
ободки для фарфоровых чаш элсктроириемпиков. В мину-
ту работы он испытывал необычайное наслаждение. Рабо-
чие, окружавшие его, были всех национальностей. Каждый
понимал несколько слов па языке другого, некоторые со-
ставляли группы для практики па чужом языке. С ним
обращались пе как со старшим, а как с равным. Среди
шуток н несен оп успел научиться новым для пего русским
фразам. Когда же он присоединился к экскурсии, ходив-
шей иа первый и третий ярусы, восхищение его перешло
в экзальтацию.
— Я влюбился в поселок и в свой станок,— сказал он
Реброву, когда тот пришел силой спять его с работы,—
это чудесная штука, это лучше всякой гнмпастпкп, бокса
и футбола! Я положительно повеселел у вас!
Он с большим сожалением спял ногу с педали, отвер-
нул засученные рукава рубашки, спял фартук и накинул
свой пиджак.
— Я готов проводить здесь целые сутки!
— Вы можете приезжать к нам с девятп утра п оста-
ваться до одиннадцати ночи, то есть весь перпод бодрство-
вания,— ответил с улыбкой Ребров,— больше этого нель-
зя. В Советской республике каждый трудящийся свято
389
соблюдает период ночного беспамятства, от одиннадцати
гочи и до восьми утра. Иначе у него не будет сил па
работу.
С этими словами Ребров свел Василова под душ и ука-
зал ему на движущуюся платформу, через несколько ми-
нут доставившую нашего героя вниз. Стало свежо, небо
усыпали крупные звезды, с показательных полей несло
необычайным ароматом тропиков и полярного лета. Васи-
лов сбежал с лестницы к ожидавшему его автомобилю, на-
слаждаясь мягким ночным воздухом, аьсздным небом и
эластичностью своего разгоряченного и освеженного тела.
Но когда автомобиль понес его к роковому дому на Мойка-
стрит, Васплов вздрогнул и ударил себя по лбу. Оп забыл
и тайные инструкции фашистов, и мнимую жену, и свою
роль заговорщика!
Сердце его сжалось, и холод прошел по коже. Вот
эту необыкновенную, удивительную, трижды милую стра-
ну должен он помочь разрушить, залить кровью, обеспло-
дить, наводнить врагами. Этих гениальных и милых, со
всех концов света пришедших сюда людей с благородными
лицами, с горячими глазами, со счастливой улыбкой дол-
жен он предать ц убить из-за угла!
Оп знал, что прежней ненависти в нем нет ни капли.
Оп знал, что дух старого Морлендера веселится в нем,
как и его собственный, чудесному зрелищу труда, только
что виденному им в поселке.
— Отец влюбился бы в них, как и я,— прошептал оп
уверенно,— какого черта он стал бы преследовать их...
Да полно! Уж не убит ли он не ими, а кем-нибудь другим?
В ту же секунду он почувствовал, как волосы у него па
затылке зашевелились от ужаса.
Стоп! Шофер затормозил перед темной дверью обще-
жития, где мельком заметил он все ту же старуху нищую.
Медленно сошел Василов на землю п медленно под-
нялся по лестнице своего дома. Он столько пережил за се-
годняшний день, что даже женщина, поджидавшая его
наверху, показалась ему теперь добрым товарищем. Как
хорошо было бы сказать ей всю правду! Оп не знает, что
сделали с ее мужем. Он не знает, что сделают с ним самим.
Постучав и пе получив ответа, оп нажал дверную ручку
и вошел в комнату. Было совершенно темно, занавеси на
окнах спущены, миссис Василова, судя по ее ровному
дыханию, уже спала.
Василов нащупал свой письменный стол и зажег лам-
890
почку. На'столе был приготовлен ужин и стакан холодно-
го чая. Кровать раскрыта, па подушке чистая ночная ру-
башка, на коврике мягкие туфли. Он окинул взглядом все
эти удобства и невольно улыбнулся. Вот они, достоинства
семенной жизни!
Василов скинул пиджак и пыльные башмаки. Ои с на-
слаждением закурил бы и уже протянул руку к зажигал-
ке, как вдруг остановился. Эта женщина... кто бы она ня
была, ей все-таки может быть неприятен табачный дым.
Он с наслаждением почитал бы, но может разбудить ее...
Возмутительно! Остается только раздеться и спать. Вот
они, неудобства семенной жизни!
Васплов осторожно сел па кровать и задумался. Нерпы
его не хотели успокаиваться. Он был взвинчен, взбудора-
жен, зажжен. Оп перешел от экзальтации к мрачному от-
чаянию. Он спутался. Он не знает, что делать. С тоской
хрустнул он пальцами и в ту же минуту услышал тихий
шепот миссис Василовой:
— Тони...
В мурлыкающем, сонном голосе было такое очарова-
ние, что Василов невольно поднялся с места. Он помянул
про себя черта,— в тысячный и последний раз за этот
день,— па цыпочках перешел установленную нм погранич-
ную полосу п остановился у кровати своей жены.
Опа спала. В слабом свете электрической лампочки оп
виде.! очаровательное существо, сбросившее к ногам одея-
ло и едва прикрытое батистом и кружевами. Одну руку она
поло,кила на грудь, другую закинула под голову. Рот ео
полуоткрылся, каштановые локоны упали па глаза, от
ресниц легла па щеки темная тень, еще более сгустившая
соппый, как у спящего ребенка, румянец.
Он увидел ямочки па локтях и круглое, гладкое плечо.
Он увидел мерное движение рубашки над грудью, форма
которой навеки прикова <а бы художника. Надо сознаться,
Артур Морлендер не спешил покончить с этим зрелищем,
тягостным для каждого честного женоненавистника.
Миссис Василова глубоко вздохнула во сне п улыбну-
лась, блеснув жемчужной полоской зубов. Нижняя губка
ее оттопырилась с детской капризностью. Она снова про-
бормотала:
— Тон-нп,— и повернулась на другой бок.
Василову безопаснее было бы отойти заблаговременно
па тыловую позицию. Но оп подкрепил себя мыслью о том,
Ч1о ему надлежит как следует изучить своего врага.
391
«При ближайшем рассмотрении вещи часто оказыва-
ются совсем другими! — подумал он фарисейски.— В кон-
це концов, я имею на это право, поскольку опа пе преду-
смотрена в данных мне инструкциях».
Счастливая мысль об инструкциях внушила ему новую
идею. Не может ли он, сославшись па этот непредусмотрен-
ный, возмутительный, мешающий п стесняющий его
факт — жену, выдающую себя за его собственную,— вооб-
ще отказаться от выполнения инструкций? Пусть Кресс-
линг пеняет сам на себя! Оп оперся рукой о степу, над
самой головкой своей жены, а другую для равновесия осто-
рожно сунул под подушку. Он чувствовал тепло и тяжесть
ее тела, чувствовал биение ее сердца. Вместе того чтобы
изучать противника, мистер Василов замер в весьма не-
удобной позе п закрыл глаза.
Между тем в лице спящей красавицы произошло ка-
кое-то магическое пзмснепие. Ресницы и ноздри ее затре-
петали, губы сжались, брови сдвинулись. Опа еще раз
вздохнула, шпроко раскинула руки п вдруг — обвилась
ими вокруг шеи Василова. Кожа пх была шелковиста и
прохладна. Может быть, именно по этой причине ми-
стер Артур Морлендер побледнел п похолодел как мертвец.
— Кэт, вы проснулись? — сказал оп глухо.— Прости-
те мепя. Пустите меня.
Но Кэт не пускала его. По-прежнему закрыв глаза
и не стряхивая с лица кудрей, она все ближе нагибала к
себе белокурую голову Морлендера, она нагибала ее до тех
пор, покуда губы его не коснулись ее груди. Будь мой ро-
ман греческой трагедией, в этом месте должен был бы
появиться потрясенный хор женоненавистников с прилич-
ными случаю угрожающими и оплакивающими стихами
и посыпанием волос (пли лысин) пеплом. Однако же в
романе моем ничего подобного не случилось, и если сердце
мистера Морлендера бешепо колотилось в эту минуту,
презирая всякие нормальные медицинские темпы, то часы
его, движимые хладнокровным механизмом, стучали со-
вершенно так, как п раньше.
— Кэт, простите мепя, простите меня! — шептал Мор-
лепдер, покрывая поцелуями ее глаза.— Я... о, простите
меня!
Ou не мог говорить. Оп пи разу в жпзнп не чувствовал
такого острого, непобедимого, почти пеперепосного бла-
женства, Оп был сражен им, как бурей. Высвободив руку
из-под подушки, он откинул локоны со лба своей мнимой
392
жены, дрожащими пальцами провел по ее лбу и щекам,
приподнял за подбородок ее лпцо, пораженный открытием
невиданного чуда.
Артур Морлендер пи одной женщины никогда пе любил
до этого вечера. Артур Морлендер впервые встретился с
единственным и величайшим чудом земного шара, име-
нуемым женщиной. II вдруг он почувствовал, как его пе-
переноспое волнение разрешилось бурей слез, заструив-
шихся у пего по щекам.
В ту же минуту Вивиан подняла ресницы. Глаза их
встретились. Морлендер отшатнулся и вскрпкпул. Оп
встал, закрыл лпцо и, как лунатик, зашагал к себе. Оп сел
у себя на кровать, пе разжпмая рук,— и будет так сидеть
до самого утра.
Я пе имею пи малейшего намерения дежурить около
него и, что еще хуже, замораживать вместе с собой чита-
теля, а потому прямо скажу, что творилось у него на серд-
це. В ппые минуты человек воспринимает с почти звериной
чуткостью. Всемп нервами своего потрясенного существа
Морлендер увидел взгляд ненависти, сверкнувший на
пего пз фиалковых глаз миссис Василовой. В ту же секун-
ду ему стало ясно, что она такая же Кэт, как он — Топи.
Вивпап лежала у себя тихо, как мышь. Грудь и шея ее
были закапаны слезами Морлендера. Прикусив нижнюю
губу, Вивиан смотрела в темноту остановившимися глаза-
ми. Она выдала себя Морлепдеру! Она отдавалась мерзко-
му старику, опа была готова на все, чтоб отомстить,— и
она не посмела солгать Морлепдеру! Ни за что на свете,
ни для какой мести не смогла бы опа продолжать приду-
манную комедию...
Так два сердца с манией отомщения в один и тот же
День объявили капитуляцию.
Глава тридцать шестая
ТЕО
САМО
Рпя
А 3 Р Я Д К И
Белая петроградская ночь перешла в белое утро. Часы
Морлендера хладнокровно добрались до шести.
Измученная долгой бессонницей, Вивиан тихо подня-
лась с кровати и стала одеваться, стараясь не производить
393
никакого шума. Накинув платье, опа причесалась, надела
шляпу и кофточку и па цыпочках приблизилась к запо-
ведной меже. У нее была только одна мысль: бежать, со
всех ног бежать к Сорроу, ехать пазад в Америку, дать
знать Тппгсмастеру, что опа никуда не годится и ничего
не может...
Опа перешагнула границу и вздрогнула. Посреди ком-
наты стоял совершенно одетый Морлендер и смотрел па
нее. Как оп изменился в одпу ночь! Вместо безличного
«первого любовника» с раздражающе красивым лицом,
каких много в любом журнале мод, перед Вивпап был воз-
мужавший, постаревший, неузнаваемый человек. Черты
лица его стали твердыми и острыми, кожа оттянула их в
одну ночь, словно Морлендер похудел от шести часов бсс-
сонпццы. Взгляд углубился, но стал непроницаем. Губы
сомкнулись с суровостью, для них необычной. Из-под зо-
лотистых волос, красиво ложившихся вокруг лба, стал
виден самый этот лоб,— очень высокий, ясный, лоб мыс-
лящего человека, раньше как-то не замечавшийся. Оп
спокойно глядел па нее до тех нор, покуда Вивпап не опу-
стила глаза. Тшда слабая усмешка тронула его губы, но
тотчас же исчезла.
— Я ждал вас,— заговорил он прости,— я хочу объяс-
ниться с вами.
Вивиан обвела глазами комнату, подошла к стулу и
опустилась па пего, стиснув руки. Артур остался стоять.
— Я не Василов,— заговорил он снова,— я пе знаю,
что сделано с Вавиловым, хотя пе смею считать себя
невиновным. Вы не жена Василова и ненавидите меня.
Я не знаю ин вас, ни ваших планов. Возможно, вы знаете
мепя и мои. Вас, конечно, приставили следить за мною те
самые силы, которые швырнули мепя сюда с низкой целью.
Так вот, в первом своем отчете можете донести, что я не
собираюсь выиознять заданье, отказываюсь вредить этой
стране п этим людям. А теперь — давайте решим: илп вы,
плп я переселимся из этой комнаты.
Вивпап судорожно стпснула пальцы, хотела что-то
ответить, но молча повернулась и выбежала на лестницу.
Артур Морлендер прошелся несколько раз по комнате,
закурил, распахнул окно, потом быстрыми шагами напра-
вился за перегородку. Кровать была небрежно прикрыта
одеялом, она еще благоухала ароматом ее волос, теплотой
ее тела. Он не смотрел и не видел ничего. Стальной рукой
394
схватил одеяло, подушки, простыни, связал их в узел и
бросил в угол, словно надеясь изгнать этим из комнаты
всякие признаки ее пребыванья в ней. Потом скинул пид-
жак, лег па собственную кровать п закрыл глаза. Ему оста-
валось два часа до поездки на завод.
Спит илп не спит Артур Морлендер, мы не знаем.
В раннем утреннем свете лицо его имеет мертвенный вид.
Веки тяжело легли на глаза, и у рта прошла черточка,
состарившая его лет па десять. Он выдержал два часа
полной неподвижности, потом тихо встал, умылся, взял
шляпу.
Чудный день расцветал над Петроградом. Первые жел-
тые листья, крутясь, ложились па черные воды Мойки.
Сипее небо над городом было так чисто и прозрачно,
словно его намылили, выстирали и хорошепько прополос-
кали в синьке. У подъезда ждал в машине сам Ребров,
сидевший у руля. Жестом он пригласил Артура занять
место рядом с собой, круто повернул баранку, и машина
рвапулась.
— Сегодня — особая программа,— начал он, не отво-
рачивая глаз от дороги.— Мы с вамп едем нс па завод, а в
мою лабораторию. Она тоже на окраине, по в противопо-
ложной. Мы с вамп мчимся сейчас в сторону Нарвы.
— Что мне там нужно будет делать?
— Выслушать небольшую лекцию,— улыбнулся Реб-
ров.— Не пугайтесь, пе скучную.
Мимо них проносились странные открытые простран-
ства, похожие на стадионы. Люди в них, одетые, как физ-
культурники,— в трусах, белых колпачках,— что-то рав-
номерно проделывали, приседали, вставали, взмахивали
руками,— и все же это пе были стадионы. Поверхность
земли покрыта была густой растительностью в пол челове-
ческою роста.
— Что это такое? Что опп делают? — спросил Артур
У своего спутника.
Тот затормозил.
— Хотите, посмотрим вблизи?
И вот они оба на широком, ровном, как скатерть, лугу.
Откуда-то сбоку ветер приносит теплые волны музыки,
такой ритмичной и знакомой во всех частях света,—
музыки утренней зарядки. Чей-то приятный дикторский
голос разпосится над лугом, хотя самого диктора не
гндно, он сидит за десять километров отсюда, перед
микрофоном:
395
— Раз-два-три, раз-два-три! — II люди встают, присе-
дают, взмахивают рукой, встают...
— Да ведь опп косят траву! — изумленно восклицает,
приглядевшись к ппм, Васплов.— II чем же! Простым,
примитивным серпом, этой кривулькой полумесяца, да еще
при вашей высокой технике!
Между тем ряды приседающих и встающих внезапно
прекратили движение. Музыка оборвалась. Голос диктора
произнес: «Девятая смена, па работу! Автобусы поданы.
Десятая смена на зарядку!»
Снова музыка, снова ровные «раз-два-три» из эфира,
только первая группа людей уже скрылась за поворотом
поляны, где голубели корпуса нескольких длинных авто-
бусов, а новая веселая толпа физкультурников заняла пх
место.
— Пройдемся, зарядимся с ними! — предложил Реб-
ров. Оп указал Артуру, где взять серп, стал рядом с ппм
перед зеленой стеной травы, и вот опп, вместе с другими,
идут и снимают ее сильными взмахами острого серпа.
Через пять минут вспотевшие, порозовевшие, с прият-
ным чувством израсходованной мускульной силы, по при-
бывшей нервной энергии, оба они снова катили вперед, и
Ребров говорил Артуру:
— Это имеет некоторую связь с тем, что вы увидите
в моей лаборатории, вот почему я остановился. Наши вра-
чп-фнзкультурпикп заметили, что движенья, разработан-
ные впустую, с подражанием рабочим движеньям, но сами
по себе по рабочие,— дают меньше мускульного эффекта,
чем ритмическое, рассчитанное по минутам выполненье
настоящей работы, по пе доводимое до первой точки утом-
ленья. Больше того, физкультурные движенья оказались
даже менее эффективными, нежели простые тапцы па
танцевальных площадках. Тогда врачи попробовали соче-
тать зарядку с практически производимой работой, под
музыку, с паузой, под наблюденьем мастеров спорта. Здесь
косят серпом, там полют, а еще дальше идут косы, лопаты,
копка картошки,— ведь у нас здесь пригородное хозяйство
столицы. II представьте, пятиминутная рабочая зарядка
оказалась полезней двухчасовых занятий спортом. При на-
лаженном быстром транспорте это дает возможность каж-
дому служащему подышать утренним воздухом полой и
леса...
— Но почему это имеет связь с вашей лабораторией?—
с интересом спросил Морлендер. Они уже подъехали
396
к высокой п узкой башне, окруженной несколькими
рядами проволоки, и уже поднимались по ее пологим сту-
пенькам.
— Л вот почему,— ответил Ребров, входя в свой ма-
ленький, уютный кабинет п вешая па вешалку шляпу.—
Присядьте, все объясню.
Помолчав, оп поставил перед мнимым Васпловым
странный прибор, состоявший пз металлических сплете-
ний, планок с отверстиями и крохотного магнита.
— Прежде чем показать вам одни опыт, расскажу о тех
мыслях, которые нас привели к пему. Лучшие паши уче-
ные вот уж год как поставили задачу связать пауку с прак-
тикой. По пе только в обычном смысле, в каком это вообще
говорится. Мы хотим связать в сознании людей главные,
важнейшие теоретические завоеванья паукп, открытые сю
законы с обычными житейскими делами. Возьмите закон
тяготения,— ои имеет тысячи разветвлений в пауке, но
ведь волейболист, бросая мяч, о пем не задумывается; аль-
пинист, пробираясь на кошках по страшной ледяной тропе,
его не вспоминает; кухарка, готовя кашу плп кофе, о пем
не подозревает. Пли известное положение в физике: «Каж-
дое действие равно противодействию-) — кто думает о пем
на каждом шагу своей практической деятельности? Мы
вступили в век взрывов. Главным орудием уничтожения
становится взрыв. Что делают люди? Изобретают ответные
взрывы. А что они делают после войны? Ликвидируют
оставшиеся очаги взрывов, разные мины и бомбы, путем
их нахождения и взрывов же. Взорвут с принятием мер —
и уничтожают опасность случайного взрыва, влекущего
жертвы. Мы, советские люди, окружены врагами, и,
еслп б мы тратили паше время на то, чтоб обороняться
от покушений орудиями и методами покушений, у пас не
хватило бы пп сил, ни средств па великие задачи сози-
дания.
Ребров помолчал, включил странный прибор и вставил
в одно пз его отверстий маленькую ампулу.
— Взгляните, эта вот игрушечка — настоящая бомба
определенпой взрывной силы. Я вставляю ее в ложе наше-
го прибора, именуемого «саморазрядитель»; ничего как
будто не происходит с пей, пп шума, пи треска, пп искор-
ки не зажглось. Но — за эти несколько секунд опа сама
разрядилась. Почему? Потому что зарядка и разрядка —
Два эпизода одного и того же процесса, подчиненные тече-
нию времени плюс влияние определенных внешних усло-
397
вий.’Мы не доводим бомбу врага до взрыва: мы пе хотим
обезвреживать мины с помощью взрыва. Мы, наоборот,
ставим бомбу в такие условия, при которых элементы,
ведущие к взрыву, сами собой стойко возвращаются в
прежнее, нейтральное состояние, обретая его от третьего
агента. Третий агент — это наш секрет. Если взрыв вызы-
вается от толчка, трения, огня, соприкосновенья химиче-
ских элементов и слиянья их, мы уничтожаем при помощи
третьего агента специфику всех этих действий. Еслп взрыв
вызывается распадом элементов, наш «Третий агент» по-
просту не дает осуществиться распаду, сковывает элемен-
ты. Нам помогают в этом деле те самые общие законы и
положенья пауки, которыми до сих пор человечество еще
не научилось пользоваться сознательно, обращая их себе
на пользу на каждом шагу.
— Значит, ваш прибор — это модель...
— Да, это модель гигантских установок, приводимых в
действие тотчас, когда нашей родине грозит нападенье.
Об одной из них вы уже знаете — это наша Аэроэлектро-
централь.
— Вы только обезвреживаете удар, который вам соби-
раются нанести? Ничего больше?
— Да, мы пока только обезвреживаем возможные уда-
ры, сохраняя большие запасы эпергпп, обрекавшейся на
рассеяние... Но пашп ученые думают и дальше. В соседней
комнате этой башни,— Ребров привстал и слегка коснулся
каменной стены,— мой товарищ серьезно разрабатывает
маленький практический вывод из положения «всякое
действие равно противодействию». Но об этом мы пока
еще пе говорим никому.
Несколько мипут Морлендер сидел молча.
— Мой отец,— невольно пробормотал он...
— Ваш отец?
— Да, мой отец, изобретатель Морлендер...
И только сказав это, он побледнел, вскочил с места, и
так же побледнел и встал с места Ребров.
Забывшись, Артур проговорился. Он не жалел об этом.
Оп стоял, опустив голову, бледный, как смерть, не отпи-
раясь от сказанного и ничего пе объясняя. Ребров подо-
ждал некоторое время, потом надавил кнопку. Два красно-
гвардейца выросли па пороге. Они подошли к Морлепдеру
п крепко взяли его, один — за правый, другой — за левый
локоть.
398
Глава тридцать седьмая
ТАЙН д
чекгА
В Америке Артур Морлендер не мало наслышался о
страшной Чека большевиков. Газеты печатали сенсацион-
ные признания белоэмигрантов о том, как их пытали
неслыханными орудиями, неизвестными даже средневе-
ковью; какой-то беглый помещик из номера в номер поме-
щал в «Чикаго сандэй» целый роман под названием «Тай-
на Чека» и признавался своим друзьям по выпивке, что
«ежели б пе голубушка Чека,— благослови ее, господи,—
жрать ему было бы абсолютно нечего». И вот сейчас Артур
сидел в этой самой Чека, в комфортабельном кресле, перед
столом, на котором стояли стакан чаю и два бутерброда
с ветчиной, придвинутые к нему красивым смуглым
следователем в военной форме и с дюжппой орденов па
груди.
— Итак, вы сын знаменитого изобретателя Морлепде-
ра,— задумчиво говорил он, постукивая перед собой кон-
чиком карандаша.— Почему же вы не приехали к нам под
своим именем? Вам оказали бы широкое гостеприимство.
Для чего понадобился этот маскарад? II где настоящий
Василов? Отвечайте, пожалуйста, по порядку вопросов.
— Я сын знаменитого изобретателя, Артур Морлсп-
дер,— с тяжелым вздохом ответил арестованный.— Мой
отец был убит в России большевиками,— так мне сказал
глава треста, у которого служил отец,— миллиардер Джек
Кресслинг. Я поклялся отомстить убийцам отца. Джек
Кресс л пнг п его друзья устроили этот маскарад, снабдили
мепя деньгами, оружием, ядом, бомбами и отправили под
именем Василова к вам. Где настоящий Василов — пе
знаю. Со мной приехала женщина, выдающая себя за же-
ну Василова. Кто она такая, тоже не знаю. Вот все. Нет, не
всё, впрочем. Увидя вашу страну и ваших людей, я в пер-
вый же день усомнился в том, что отца моего убили вы.
И желанье отомстить угасло во мне.
— Вы правы, Морлендер выехал отсюда живым п
здоровым.— Следователь позвонпл, вошел молоденький
красноармеец.— Сидоров, копию с судовой книги «Тор-
педы» I
899
Когда копия была принесена, следователь перелистал
ее и отогнул страницу.
— Читайте,— вот заппсь: «Заказана каюта в Нью-
Йорк шестого июля...» Но что ото? — следователь вдруг
покраснел и прочитал следующую строку: — «Осталась
незанятой». Оп снова, сильней, чем раньше, нажал кноп-
ку.— Сидоров, узнать немедленно, где, когда, каким спо-
собом инженер Иеремия Морлендер, гостивший у нас в
Союзе около месяца, покинул нашу страну!
Пока Сидоров, бесшумно удалившись, исполнял при-
каз, следователь участливо глядел па Артура.
— Признаться, мы вашему газетному шуму вокруг
этого мнимого убийства не придали никакого значенья,—
ведь чего только не пишут у вас! И откуда берется! Но
неужели же вам самому пе показалось странным все это
дело? Скажите, а как наследие вашего отца, его знамени-
тое изобретенье, о котором ходят слухи в обоих полуша-
риях,— новый вид какой-то энергии? Вы сами его разра-
батываете?
Артур уже начал привыкать к манере следователя за-
давать не одни, а целый цикл вопросов. Он понял, что
группой сразу поставленных песколькпх вопросов следо-
ватель помогает ему увидеть связь между разными веща-
ми, ускользавшую от пего раньше. И, держа в уме эту
связь, оп ответил:
— Изобретение моего отца было завещано пе мпе,—
отец составил в России новое завещанье; но этому новому
завещанью оно должно быть обращено на борьбу против
коммунистов. Да, теперь мпе все это кажется странным.
Я был единственным сыном. Отец почему-то лишил мепя
всякого состояния, все досталось его новой жене, о суще-
ствовании которой я даже пе подозревал.
— А кто эта новая жена?
— Бывший секретарь Джека Кресслпнга.
Отвечая, Артур Морлендер сам видел, как замыкает-
ся круг его ответов и как все опп стягиваются к одному
человеку. И, слушая его, следователь понимающе кивал
головой. Оп успел в эти минуты соединиться с кем-то по
телефону, слушал его и подавал в трубку короткие репли-
ки, а сам продолжал глядеть па Морлендера; п когда по-
ложил трубку, всем корпусом повернулся к нему.
— Нечего и Сидорова дожидаться. Я говорил сейчас с
человеком, которому было поручено сопровождать ио па-
шей стране вашего отца и проводить его при отъезде.
400
Человек этот сообщил любопытные вещи. Он сейчас будет
здесь.
Все это время Ребров сидел у окна п курил свою труб-
ку. Ои пе вставил в разговор пп одного слова. Но когда
следователь замолчал, а Морлендер, опустив голову па
грудь, мысленно воскрешал в памяти все, что произошло
с ппм в Нью-Йорке, Ребров негромко сказал:
— Инженер Иеремия Морлепдер был и у нас, на по-
казательном участке. Он вел себя дружелюбно. Что-то не
похоже, чтоб оп завещал свое повое открытие, о котором
сам же рассказывал нам, па борьбу с коммунизмом.
Не успел оп окончить, как дверь тихонько отворилась
п на пороге ее показался «человек», о котором говорил сле-
дователь. Человек этот,— стройная и строгая барышня в
кудерьках п золотом пенсне на орлипом носике, в замше-
вых шведских туфельках, финском джемпере п парижской
блузке, вопросительно обвела всех глазами.
— Вот, рекомендую,— широко улыбнулся следова-
тель,— известная переводчица, работник комиссариата
иностранных дел, лпцо довереппое, можно полагаться па
каждое ее слово. Садитесь, товарищ Сережкина; повтори-
те присутствующим, что вы мпе сейчас сообщили.
Товарищ Сережкина вынула из итальянской сумочки
с видом Везувия хорошенькую эстонскую записную книж-
ку, раскрыла ее и, пе глядя в нее, отчеканила:
— Мистер Иеремия Морлепдер посетил четыре наших
республики, восемь областных центров, Москву, Петро-
град, двенадцать заводов, имел беседы и встречи с акаде-
миками, профессорами, рабочими, проектировщиками, про-
вел три дня на Центральной аэроэлектростапцпп, был
принят вождями нашего правительства, выступил перед
микрофоном со словами благодарности п большого удовле-
творения, высказался за более тесное общенье между на-
шей и зарубежной наукой. По его просьбе, ему был заказан
<»илет па пароход «Торпеда», отправлявшийся в Нью-Йорк
шестого июля. Но мистер Иеремия па этом пароходе не
отбыл.
Не отбыл! — шепнул /Хртур.— Почему?
По той причине, что четвертого утром па петроград-
ском аэродроме приземлился частный американский само-
лет личного пользования капиталиста Джека Кресслпнга.
'-ведения получены от пилота, разыскавшего мистера Ие-
ремию в тот же депь п предложившею ему по какой-то
неотложной причине лететь немедленно обратно. Я лично
401
проводила в шесть часов утра мистера Морлепдера и была
свидетельницей его отлета. Деньги за каюту на «Торпеде»
мистер Иеремия востребовать пе успел.
— На «Торпеде» прибыл его гроб,— глухо проговорил
Артур.— Какое черное дело прячется за всем этим?
— Разберетесь! — коротко и дружелюбно сказал сле-
дователь.— Товарищ Сережкина, бы можете идти. Л те-
перь попрошу вас сообщить, чего, собственно, хотели от
вас организаторы вашего переодеванья, по всей вероятно-
сти убившие несчастного Василова. Будьте очень точным
в ответах. На сей раз я их буду записывать!
Артур Морлендер провел рукой по карманам и после-
довательно извлек и разложил перед следователем все, что
получил от банды Кресслинга. Одно за другим следова-
тель брал в руки «вещественные доказательства». Оп под-
нял ампулу к свету и внимательно посмотрел на ее содер-
жимое, пересчитал голубые шарики в коробке, покачал на
ладони заряженный автомат новейшей конструкции. Паль-
цем провел, как по колоде карт, ио толстой пачке новень-
ких советских денег. Потом отодвинул все в сторону, про-
изнес «так-с» и снова взял из кучи ампулу.
— Это вам, Ребров,— в вашу лабораторию. Ну-с, я вас
слушаю, Морлендер!
— Кроме всяких диверсий, отдав пых на мое усмотре-
ние, я должен от группы американцев поднести подарок —-
взрывчатую машину,— который мпе пришлют из Амери-
ки. Ни срока, пи действия, пи характера этого подарка
я пока вс знаю.
Следователь записал последнее слово, окунул перо в
чернильницу, пододвинул написанное Артуру и передал
ему перо для подписи.
Морлендер прочел и подписался. Он почувствовал себя
бесконечно уставшим. Оп сидел и ждал, чтоб его отпра-
вили в тюрьму. Но Ребров вдруг встал, как пи в чем не
бывало подошел к нему, взял его под руку и потянул за
собой к двери. Следователь крикнул ему вслед:
— Не забудьте продолжать играть свою роль! II не
бойтесь ничего,— мы примем свои меры. Ни в коем слу-
чае больше не сноситесь с нами,— иначе опп могут запо-
дозрить п погубить вас, прежде чем мы сумеем в это дело
вмешаться. До свиданья, всего наилучшего!
К великому изумлеппю Морлепдера, оп понял, что ему
верят, что оп свободен и, главное, что отныне он не один
па свете.
402
Глава тридцать восьмая
КАДРЫ
НЯ ЗЯ
ИНА
Прошло несколько дней, насыщенных для Артура Мор-
лендера трудом, познанпсхМ и дружбой. Он узнал от Реб-
рова подробности посещения лаборатории его отцом; услы-
шал точно воспроизведенные но его просьбе слова и речи
старика Морлепдера; понял, что должно было произойти
в отце, какая большая ломка взглядов. И все ясней ему
становилась преступная роль Кресслинга и его банды.
Где-то в Нью-Йорке они убплп отца, чтобы завладеть его
изобретеньем; гдо-то на океане подвезли гроб на «Торпе-
ду». Он побывал в порту, узнал цепь и час следующего
прибытия «Торпеды» п решил поговорить с капитаном,
lice эти мысли и дела поглощали время Артура, оставав-
шееся у него после работы. И все же, когда он возвращал-
ся в свою комнату,— пустота ее сжимала ему сердце- Наг
пе походили его возвращенья па первое! Комната была
темпа, неуютна, узел с постелью Кати Ивановны убран,
кровать ее застлана чистым, холодным бельем, аромат ее
нежных духов испарился: никто не подогревал ему вече-
ром чай, пе ставил у кровати ночных туфель, не ждал его,
пе ненавидел его... Ненависть! Кто бы нп подослал к пему
Кэт, ее ненависть — острая, страстная, сверкнувшая в
глубине ее глаз,— была вызвана чем-то личным. Откуда
опа? Кто и что было за этой женщиной?
Против воли ои думал о ней все чаще и чаще. Не та,
первая ц последняя, ночь вставала перед его воображень-
ем, а невольный дружеский обмен взглядом, когда оба они
приехали с парохода в общежитие и первые русские впе-
чатления захватили пх обоих. Это был взгляд понимания,
сочувствия, разделенной мысли, взгляд, за которым могло
последовать объясненье. Так не мог глядеть нп один чело-
век пз банды Кресслинга. Почему, почему он пе объяс-
нился с ней! II где опа сейчас, что с ней сделалось? Артур
так сильно изменился за эти дни, что был уверен в пере-
мене, происшедшей и с пою.
Но время шло, а Кэт не возвращалась. В углу за шир-
мой стоял ее чемодан, привезенный вместе с его собствен-
ным. Он не дотронулся до пего. Он ждал, что за ним
403
придут или пришлют. Между тем наступило утро, когда
«Торпеда» снова должна была войти в Кронштадтский
порт. Предупредив еще с вечера Реброва, Артур Морлен-
дер, едва рассвело, отправился ее встречать.
Где же была все эти дни Вивиан Ортон? В то страш-
ное утро, выбежав пз дома на Мойка-стрит, опа знала
только одно: лишь бы найти Сорроу. Адрес его и тщатель-
но нарисованный его рукою план хранились у нее в кар-
мане. Но пе так-то легко разобраться в планах чужого
большого города! Разгладив смятую бумажку, Вивиан не-
решительно пошла но улицам, отсчитывая каждый пово-
рот и заворачивая за угол там, где, как ей казалось, надо
завернуть. Но улицы шли и шли, повороты множились
и множились, а той, чье названье стояло на бумаге, все не
было и пе было. Спросить она боялась. Люди по улицам
спешили, им было некогда. Ее мучила жажда. Опа стала
искать глазами колонку, крап, киоск с водами,— загляну-
ла в один, в другой пролет улицы и вдруг с ужасом поня-
ла, что заблудилась. Часть города, куда опа попала, была
мрачна и убога. Темные, ободранные домики, казарменного
типа постройки с грязными подворотнями, откуда несло
мертвенным холодом и кошачьим запахом, трубы, трубы
на крышах, трубы из форточек, несшие прямо па улицу
черную копоть п дым, разбитые стекла окоп, заклеенные
бумагой... С чем-то похожим па отчаянье Вивиан зашла
в одну из черных нор подворотни и остановилась, пе зная,
как быть дальше. II вдруг опа услышала английскую речь.
Кто-то с кем-то здоровался па ее родном языке! Охвачен-
ная радостью, не раздумывая долго, Вивиан кинулась к го-
ворившему.
— Умоляю вас, помогите мне, я заблудилась,— тороп-
ливо проговорила она, обращаясь к темным фигурам в
подворотне,— мне нужна гавапь, Пятая Краснофлотская...
II тут только разглядела, к кому обратплась. Двое ни-
щих в невероятных отрепьях стояли перед пей, прижав-
шись к степе,— старуха с клюкой и старик с двумя бель-
мами на глазах.
— Гавапь, Пятая Краснофлотская,— скрипучим голо-
сом повторил старик, уставив на нее своп страшные бель-
ма,— да это совсем близко, душечка. Идемте, идемте, мы
вам покажем! — с этими словами он цепко ухватил ее за
правую руку, а старуха, перебросив клюку под мышку,
быстро взяла за левую. Вивиан сделала невольное дви-
женье, чтоб освободиться от этих цепких, нечистых рук,—
404
но ее прижали с обеих сторон. Она попыталась закричать.
Костлявая рука зажала ей рот. Медленно, шаг за шагом,
нищие втаскивали ее все глубже в подворотню, пока не
очутились в грязном, скудно освещенном квадратиком
неба наверху, каменном дворике между высокими, мрач-
ными корпусами домов.
— Упомяни о черте...— игриво заговорил старик, на
этот раз по-фрапцузскп.
— ...а уж он тут как тут,— закончила пословицу ста-
руха. Опа покосилась па Впвпан. Но девушка, охваченная
страхом, ничего как будто пе поппмала. Опп опускались
теперь по мокрым ступенькам куда-то впиз, в грязное под-
вальное помещенье. Подняв клюку, старуха постучала в
дверь. Тотчас же заскрипел засов, зазвенела дверная це-
почка, поворотился ключ в замке... Худое, подрисованное
лицо выгляпуло в полумраке.
— Это вы, княгиня?
— Скорей, скорей впустите нас! Хорошенько запрпте
дверь за нами,— глухо проговорил старик, подталкивая
вперед Впвиап.— Нам повезло. Птичка сама влетела в
окошко!
Он разжал своп пальцы, как клешни, державшие руку
девушки. Она метнулась было назад, к двери, по страш-
ный удар отбросил ее в комнату. Странная это была ком-
ната — маленькая, тесная, увешанная блеклыми серо-го-
лубыми коврами, уставлснпая какой-то позолоченной и вы-
лпнялой мебелью, вазами, часами, заваленная мешками п
мешочками с мукой и крупой, пропахшая прелым луком,
пылью, мышиным пометом.
«Где я, куда я попала?» — с ужасом думала Вивиаи,
незаметно озираясь по сторонам.
А старик злорадно продолжал по-французски, обра-
щаясь на этот раз к впустившему пх существу неопреде-
ленного пола, облаченному в какой-то халат:
— Оболопкин будет доволен... В последней инструкции
оп советовал изолировать эту красотку. Видимо, ставка па
Морлендера проваливается,— оп что-то уж очень быстро
сошелся с красными...
— Неосторожно было тащить со сюда, камергер! Па
ЯШ'У, где собираются паши кадры! — ворчливо пробормо-
тал хозяин комнаты.
Кадры, явка, княгиня, камергер... В мозгу Впвпан шла
лихорадочная работа. Имя «Оболопкин», произнесенное
стариком нищим, было ей знакомо: в Нью-Порке в салоне
405
у Вестингауза, она встречала хитрого, пронырливого ста-
рикашку, князя Феофана Оболоикина. Банкир говорил ей,
что это знаменитый эмигрант из России, состоящий на вы-
сокой службе у ближайшего претендента на русский пре-
стол. Значит, здесь, в Петрограде, осиное гнездо этих лю-
дей,— «кадры», «явка»... И Морлендер — «Тони» се
страшной комедии — отказался служить капиталистам,
перешел на сторону большевиков...
Между тем старик достал пз шкафчика моток толстых
веревок и кучу тряпок. Нс успела Вивиан опомниться, как
ее снова схватили, железные пальцы впились ей в обе ще-
ки, разжимая челюсть, и грязный, пахнущий мышами кляп
был втиснут ей глубоко в рот. Покуда старик связывал
бившуюся девушку веревками, старуха злорадно пригова-
ривала:
— Скоро, скоро конец этой эпохе затмения! Конец вар-
варству! Верпе гея возлюбленный монарх!
— II наш патриотизм, княгиня, забыт не будет,— отве-
тил ей в тон старик с бельмами.
Г лива тридцать девятая
Кошка
Что-нибудь одно: или горюй, или исполняй свои обя-
занности. Но когда ты горюешь, исполняя свои обязанно-
сти. или исполняешь свои обязанности, горюя, ты уподоб-
ляешься в лучшем случае соляному промыслу, потребляю-
щему собственную продукцию без всякой экономии.
Этот вывод сделала кошка миссис Друк в ту минуту,
когда шерстка ее стала походить на кристаллы квасцов,
а молоко, которое опа лакала, на огуречный рассол.
Миссис Друк днем и ночью орогпала слезами предметы
своего обихода.
— Молли,— твердила она, прижимая к себе кошку,—
право же, это был замечательный мальчик, мой Боб, когда
оп еще пе родился. Бывало, сижу себе у окна, а оп стучит
кулачком, как дятел. «Септимий,— говорю я,— наш маль-
чик опять зашевелился».— «Почем ты знаешь, что это
406
мальчик?» — отвечает оп... Л я... ок, ох, Молли, ох,
пе-есчастная моя жизнь! Я отвечаю: «Вот увидишь, гово-
рю, Септимий, что это будет самый что ни на есть ма-аль...
ма-аль-чик!..»
На этом месте волнение миссис Друк достигало такой
точки, что слезы ее величиной с горошину начинали пря-
мо-таки барабанить по спине Молли, причиняя ей мучи гель-
пое хвостокружение.
— Молли, поди сюда,— звала ее миссис Друк через не-
сколько минут, наливая ей молоко,— кушай, кушан, и за
себя и за нашего голубчика... как он, бывало, любил мо-
лочко. «Выпей»,— говорю я ему, а оп... ох, мочи моей нет,
ок, уж хоть бы померла я,— он отвеча-ает, бывало: «Ине-
пне... приставапте, мамаша!»
Рыдания миссис Друк длились до тех пор, покуда
блюдце в дрожащих руках ее пе переполнялось свыше
всякой меры. Молли тряслась всем телом, опуская в пего
язык, свернутый трубочкой. Но после двух-трех глотков
она неистово фыркала, ощетинивалась и стрелой летела
на кухню, прямо к лоханке, в надежде освежиться пресной
водой. Увы! В мире, окружавшем миссис Друк, пресной
воды ле было. Влага, подвластная ее наблюдению, оседала
в желудке сталагмитами и сталактитами. Еслп б Молли
знала Библию, она могла бы сравнить свою хозяйку с же-
ной Лота, превратившейся в соляной столб, заглядевшись
на свое прошлое.
Но Молли не знала Библии и в одно прекрасное утро
прыгнула в окно, оттуда на водосточную трубу, с трубы в
чей-то цветочный горшок, с цветочного горшка кубарем
по каменным выступам вниз, вниз, еще вниз, пока не вце-
пилась со всего размаха в пышную дамскую прическу пз
белокурых локонов, утыканных гребешками, шпильками
и незабудками.
— Ай! — крикнула обладательница прически.— Поги-
баю! Спасите! Летучая мышь!
— Совсем паоборот,— летучая кошка,— флегматически
ответил ее спутник, заложив рукп в карманы.
— Натаниэль, спаси, умираю! — воппла урожденная
мисс Смоулль, ибо это была она.— Мышь ля, кошка лп,
она вгрызлась в мои внутренности! Она меня высосет!
По-видимому, между супругами Эпидерм уже пе су-
ществовало гармонии душ. В^ всяком случае, угроза высо-
сать внутренности миссис Эпидерм была встречена ее му-
жем с полной покорностью судьбе.
407
— Изверг! — взвизгнула урожденная мисс Смоулль,
швыряя зонтиком в мужа.— Умру, пе сделав нового заве-
щания, умру, умру, умру! Все перейдет по-старому — те-
тушке жены моего покойного братца!
На этот раз Натаниэль Эпидерм вздрогнул. Очам его
представилась тетушка жены братца мпсс Смоулль в каче-
стве претендентки па наследство его собственной жены.
Он схватил оцепенелую кошку за шиворот, рванул ее; что-
то хряснуло, как автомобильная шина, и колесом полетело
па дорогу.
Оглушительный хохот вырвался у прохожих, лавочни-
ка, газетчика и чистильщика сапог. Мистер Эпидерм взгля-
нул и обмер. Перед ним стояла его жепа, лысая больше,
чем Бисмарк, лысая, как площадка для скэтипг-рппга, как
бильярдный шар.
— Вы надули меня! — заревел он.— Плешивая интри-
ганка, вы за это поплатитесь! Адвоката! Иск!
Между тем внимание прохожих было отвлечено от них
другим необычайным явлением: несчастная Молли, запу-
тавшаяся в локонах и незабудках мисс Смоулль, обезумела
окончательно и покатилась вперед колесом, нацепляя па
себя в пути бумажки, тряпки, солому, лошадиный помет
и папиросные окурки.
— Га-га-га! — заревели уличные мальчишки, летя
вслед за ней.
— Что это такое? — спросил булочник, выглянув из
окна и с ужасом уставившись па пролетающее колесо. Но
в ту же секупду опо подпрыгнуло, укусило его в пос и, пе-
рекувырнувшись в воздухе, полетело дальше.
— Держи, лови! Саламандра! — п булочник, со скалкой
в руке выпрыгнув пз окпа, понесся вслед за колесом, не-
истово осыпая мукой мостовую п воздух.
Напрасно полисмен, воздев оба флага, останавливал
безумную процессию. Она неслась и неслась из переулка в
переулок, покуда оп нс вызвал евпетком целый наряд по-
лиции и не понесся вслед за нею. Толпы народа запру-
дили все тротуары. Староста церкви Сорока мучеников раз-
решил желающим за небольшое вспомоществование прихо-
ду усесться на балюстрадах церкви. Окна и крыши былп
усеяны любопытными. Учреждения принуждены были
объявить перерыв.
— Я вам объясняю, что это,— говорил клерк трем ба-
рышням,— это биржевой ажиотаж, честное слово.
— Откуда вы взяли? — возмутился сосед.— Ничего
408
подобного! Спросите булочника, он говорит, что это рекла-
ма страхового общества «Саламандра».
— Неправда! Неправда! — кричали мальчишки.— Это
игрушечный дирижабль!
Л колесо катилось п катилось. С морды Молли капала
пена, желтые глаза сверкали в полном безумии, спина
стояла хребтом. Метнувшись туда и сюда и всюду наты-
каясь па заставы пз улюлюкающих мальчишек, Молли
пронеслась в единственный свободный переулок, ведущий
к скверу, п волчком взлетела па дерево, как раз туда, где
между ветвями чернело воронье гнездо.
— Карр! — каркнула ворона, растопырившись па яй-
цах. Но Молли некуда было отступать. Фыркая и дрожа, в
локонах, незабудках, бумажках и навозе, опа двинулась
па ворону, испуская пронзительный боевой клич. Та
взъерошилась, в свою очередь, подняла крылья, раскрыла
клюв п кинулась прямо на Молли. Пока этот кровавый
поединок происходил высоко па дереве, внизу, в сквере,
разыгрались другие события.
В погоне за саламандрой наметились две партии: одна
мчалась па сквер со стороны церкви, возглавляемая бу-
лочником, церковным сторожем н депутатом Пируэтом, за-
тесавшимся сюда случайно вместе со свопм секретарем,
портфелем и бульдогом. Другая, летевшая с противополож-
ной стороны п состоявшая пз газетчиков, чистильщиков са-
пог и мальчишек, вынесла на первое место толстого, крас-
ного человека в гимнастерке, с соломенной шляпой па го-
лове.
Стремительные партпп наскочили друг па друга, сме-
шались в кучу, п церковный сторож вместе с депутатом
Пируэтом получили от красного человека по огромной
шишке па лоб.
— Сэр! — в негодовании восклпкпул депутат.— Я не-
прикосновенен! Как вы смеете!
— Плевать! Но суйтесь! — заорал красный человек.
— Так его, жарь, бей! — поддерживали со всех сторон
разгорячившиеся янки.— Лупп его чем попало!
— Полисмен! — кричал депутат.— Буйство! Пропа-
ганда! Тут оскорбляют парламент и церковь!
~~ Так и есть,— мрачно вступился булочник,— это
большевики, ребята! До чего они хитры, собаки! Выпустили
саламандру, чтоб агитировать за торговое соглашение.
А нашему зерну пробьет смертный час, провалиться мне на
атом месте!
409
— Истинно, пстгпгпо!»— поддержал его церковный сто-
рож, прикладывая к шишке медную монету.— Голосуйте
против, пока эта самая саламандра не сгинет!
— Эка беда! — орал красный человек.— Торговое со-
глашение! Что тут плохого поторговаться с Советской Рос-
сией! Я сам торговый человек. Выходи, кто против соглаше-
ния! Раз-два!
Депутат Пируэт оглянулся по сторонам. Ею партия сле-
дила за ним горящими глазами. Он понял, что может по-
терять популярность, оттолкнул бульдога п секретаря, бро-
сил портфель, скинул пиджак, засучил рукава и с криком:
«Долой соглашение!» — ринулся врукопашную. Спустя
полчаса наряд полиции уводил в разные стороны борцов
за и против соглашения, а карета Скорой помощи нагру-
жалась джентльменами, получившими принципиальные
увечья. Толстяк вышел победителем, а депутат потерял
бульдога, портфель и популярность.
Пе мепее трагически закончился поединок несчастной
Молли с вороной. Прокаркав пад разоренным гнездом и
раздавленными яйцами, практичная ворона ухватила кон-
верт с письмом Др\ ка и, подобно жителю Востока, унося-
щему па своих плечах крышу дома, отправилась с этим
ценным предметом в далекую эмиграцию.
Что касается Молли, то она лежит па земле с прокле-
ванными глазами и сломанным хребтом. Мир ее праху!
Опа пожертвовала своей жизнью для развития нашего ро-
мана.
Глава сороковая
ЛЕПСИУС в С Т
С Ф
БЭ
РЕ Ч А Е Т С Я
УКТОВ 1ЦII К О М
ОМ
Тоби только что вычистил первый сапог п собирался
малость вздремнуть, прежде чем приступить ко второму,
как вдруг в дверь кухни кто-то тихо постучал. Оп воору-
жился метлой для изгнания попрошайки и приотворил
дверь как раз настолько, чтоб просунуть туда свое ору-
жие, но в ту же секунду метла вывалилась у него из рук,
а рот открылся па мапер птичьего клюва. Дело в том, что
за дверями стоял пе попрошайка, а некто.
410
Спереди этот некто ужасно походил на мисс Смоулль.
Это были глаза мисс Смоулль, пос мисс Смоулль, рот мисс
Смоулль и кружевная маптилья мисс Смоулль. Но сверху
некто напоминал круглый аптекарский шар, налитый ма-
линовыми кислотами. Л держал себя некто совсем пе как
мисс Смоулль: оп пе ругался, пе плевался, не подбочени-
вался, не напирал ни коленом, пи животом, а сказал неж-
ным голосом:
— Впусти-ка меня, голубчик Тоби!
Мулат попятился, испугавшись до смерти. Некто вошел,
снял мантильку, повесил ее па крючок и проговорил еще
более трогательным голосом:
— Достань из печки золы, Тоби, дружочек мой!
Тоби достал полный совок золы, трясясь от ужаса.
— А теперь подними-ка его, миленький, и сыпь ее мне
па голову!
Но тут совок выпал из дрожащих рук Тоби, и оп, су-
дорожно всхлипывая, помчался наверх но лестнице, залез
в чулан и спрятал голову между колеи.
Дух мисс Смоулль между тем не обнаружил ни раз-
дражения, ни досады. Он терпеливо нагнулся над печкой,
собрал пригоршню пепла и вымазал им себе круглую голову
не так, чтоб уж очень, а в самую пору, чтоб указать на сим-
волический характер этой операции.
Потом мисс Смоулль смиренно двинулась в кабинет
доктора, смиренно остановилась на его пороге и сложила
ру ки на животе.
Лепсиус поднял глаза с медицинском книги о позво-
ночниках и грозно нахмурился.
— Мисс Смоулль, что это значит? Если не ошибаюсь,
я вижу вас без парика и с перепачканным сажей черепом.
Какого черта означает подобная демонстрация?
— Не демонстрация, сэр, пет! Не подозревайте этого,
ради моей бессмертной души! Раскаяние, сэр, раскаяние
глубочайшее, чистосердечное, фатальное!
~ Не плетите вздора. В чем дело?
Сэр, я раскаиваюсь в том, что пе придавала значе-
ния вашим отеческим советам. Я имела безумие смеяться
над ними! Судьба жестоко покарала меня, сэр. Вы были
правы, трижды правы. Моя невинность поругана, чувства
мои растоптаны, идеалы ниспровергнуты. На цветущей до-
ливе, сэр, дымятся обломки!
~~ Что это за диктант? — взбесился Лепсиус, бросая
411
книгу на пол.— Если вы собрались шантажировать меня с
этим вашим Натаниэлем Эпндермом...
— Натаниэля Эпидерма больше нет, сэр! — кротко от-
ветила мисс Смоулль.— Забудьте его. Отныне, сэр, я пре-
дана вашему хозяйству душой п телом.
Неизвестно, какая трогательная сцепа была еще в за-
пасе у мпсс Смоулль, но на счастье доктора Лепсиуса раз-
дался пронзительный звонок, п Тобп влетел в комнату, все
еще белый от ужаса.
— Вас спрашивает какой-то красный джентльмен,
сэр,— пробормотал оп, переводя дух,— и с него так и
каплет!
Доктор Лепсиус молча поглядел на свою экономку и
служителя, подвел им в уме весьма неутешительный итог
п направился к себе в кабинет.
Мулат оказался прав. В докторской приемной стоял тол-
стый красный человек в гимнастерке, п с лица его стекала
кровь.
— Рад познакомиться,— сказал он, энергично пожи-
мая руку доктору,— фруктовщпк Бэр с Липкольп-плас,—
небольшое мордобитие на политической подкладке... Я ехал
мимо и вдруг заметил вашу дощечку, и вот я здесь, перед
вамп, с полной картиной болезни, если можно так выра-
зиться!
Спустя минуту оп уже сидел в кресле, обмытый п за-
бинтованный искусными руками доктора Лепсиуса. Доктор
внимательно изучил его со всех сторон, оглядел его огром-
ные пальцы с железными ногтями, здоровенные ребра п
задал вопрос, неожиданный для толстяка:
— Вы рентгенизировались у Бентровато, мистер Бэр?
— Верно. Откуда вы это зпаете?
— Как не знать! Это было в тот депь, когда с вамп
вместе рентгенизировали... как его?! Ах, черт побери, не-
большой человек, похожий па пьяницу и с подагрически-
ми руками... Да ну же?
— Профессор Хпзертон! — перебил его фруктовщпк
довольным топом.— Как же, как же! Важная птица! Из-за
пего меня даже пе пустили в приемную, как будто можно
не пустить фруктовщпка Бэра с Липкольп-плас! Я, разу-
меется, вошел н не очепь-то поправился этому человечку.
Да и, признаюсь вам, он был прав, что прятался от соседей.
Будь я на его месте, я бы выбрал себе пещеру и сидел в
вей наподобие крота целые сутки.
— Как вы странно говорите о профессоре Хпзерто-
412
Hej — возразил Лепсиус. Оп был с виду спокоен, но трп
ступепькп, ведущие ему под нос, дрожали, как у ищей-
ки Для чего бы ему прятаться?
— Ну, уж об этом пусть вам докладывает, кто хочет.
Я держу язык за зубами. Спросите на Линкольн-плас о
фруктовщпке Бэре, и вам всякий скажет, что он умеет
хранить секреты. Не пз таковских, чтоб звоппть в коло-
кола!
— Похвальное качество, — кисло заметил Ленспус,
складывая в хрустальную чашу со спиртом свои хирурги-
ческие орудия,— ценное качество во всяком ремесле. Бы,
кажется, торгуете фруктами, мистер Бэр?
— Кажется! — воскликнул толстяк.— Да вы бы лучше
сказали о Шекспире, что он, кажется, писал драмы! Весь
Нью-Йорк зпает фрукты Бэра! Все Пятое авеню кушает
фрукты Бэра. Моим именем названа самая толстая груша,
а вы говорите: кажется... Если у вас когда-нибудь таяло
во рту, так это от моих груш, сэр.
— Не спорю, не спорю, мистер Бэр, я человек пауки и
держусь в стороне от всякой моды. Но признайтесь, что
вы все-таки преувелпчплн качества своего товара.
Эти слова, произнесенные самым ласковым голосом, не
ва шутку взбесили толстяка. Оп сжал кулаки п встал с
места.
— Вот что, сэр, едемте ко мпе. Я вас заставлю взять
своп слова обратно. Вы отведаете по порядку все мои сор-
та, пли же...
— Или же?
— Вы их проглотите!
С этими словами Бэр подбоченился и прппял самую вы-
зывающую позу. Доктор Лепсиус миролюбиво ударил его
по плочу.
~ Я по отказываюсь, добрейший мистер Бэр. По,
чтоо угощение не было, так сказать, односторонним, раз-
решите мне прихватить с собой в автомобпль плетеную
корзиночку...
Оп подмигнул фруктовщику, п фруктовщпк подмигнул
ему ответно. Был вызван Тоби, которому было тоже под-
огнуто, а Тобп, в свою очередь, подмигнул шоферу,
5кладывая в автомобпль корзину с бутылями. Шофер под-
огнул самому себе, взявшись за рычаг, п доктор Лепсиус
омчался с фруктовщиком Бэром па Липкольп-плас, в ве-
иколеппую фруктовую оранжерею Бэра.
Десь было все, что только растет па земле, начиная с
413
пел андского мха и кончая кокосовым орехом. Бар приказал
поднести доктору на хрустальных тарелочках все образцы
своего фруктового царства, а доктор, в свою очередь, ве-
лел раскупорить привезенные бутылочки.
Спустя два часа доктор Лепсиус и Бэр перешли па «ты».
— Я жепю тебя,— говорпл Бэр, обнимая Лепсиуса за
талию и целуя его в металлические пугоепцы,— ты хоро-
ший человек. Я женю тебя на гранатовой груше.
— Не надо,— отвечал Лепспус, вытирая слезы,— ты
любишь профессора Хпзертона! /Кепп лучше Хнзертона!
— Кто тебе сказал? К черту Хпзертона! Не омрачай на-
строения, пей! Я женю тебя на ананасной тыкве!
Приятели снова обнялись и поцеловались. Но Лепспус
не мог скрыть слез, ручьем струившихся по его лицу.
Тгцетпо новый друг собственноручно вытирал их ему па-
пиросными бумажками, тщетно уговаривал его не плакать,
доктор Лепсиус был безутешен. При виде такого отчаяния
фруктовщик Бэр в неистовстве содрал с себя бинт и поклял-
ся покончить самоубийством.
— Нне будду!—пролепетал доктор, удерживая сле-
зы.— Не буду! Дорогой, старый дружище, обними меня.
Скажи, что ты наденешь бинт. Скажи, что проклятый Хи-
зер гон... уйдет в пещщеру!
— Подходящее место! — мрачно прорычал фруктов-
щик, прижимая к себе Лепсиуса.— Суди сам, куда еще
спрятаться человеку, которр...
Оп икнул, опустил голову па стол и закрыл глаза.
— Бэрочка! — теребпл его Лепсиус.— Продолжай!
Умоляю! Который — что?
— У которр... у которрого... туловище...— пробормотал
фруктовщик и на этот раз захрапел, как паровой котел.
Опьянение соскочило с доктора Лепсиуса, как пе бы-
вало. Ои в бешенстве толкнул толстяка, разбил пустую
буты тку и выбежал пз оранжереи на воздух, сжимая ку-
лаки.
— Ну погоди же, погоди же, погоди же! — бормотал
ои свирепо.— Я узнаю, почему ты переодевался! Почему
ты шлялся ко мне, беспокоясь о судьбе раздавленного мо-
ряка! Почему ты рентгенизировался! Почему ты вселпл
ужас в этого остолопа! Почему ты зовешься профессором
Хизертоном! И почему у тебя па руке эти суставы, суста-
вы, суставчики.— черт меня побери, если они не отвечают
всем собранным мною симптомам!
414
Главц, сорок первая
ТОРГОВЛЕ
С V Г Л Л Ш ЕII И Е
— Бы слышали, что произошло на бирже?
— Нет, а что?
— Бегите покупайте червонцы! Джек Кресслинг стоит
за соглашение с Россией!
— Кресслппг? Вы спятили, быть не может!
Но добрый знакомый махпул рукой и вомчался распро-
странять панику на всех перекрестках Бродвея.
В кожаной комнате биржи, куда допускались только де-
нежные короли Америки, сидел Джек Кресслинг, устре-
мив серые глаза на кончик своей сигары, и говорил секре-
тарю Конгресса:
— Вы дадите телеграмму об этом по всей линии. Гар-
вардский университет должен составить резолюцию. Об-
щество распространения безобидных знаний — также. От
имени негров необходимо организовать демонстрацию.
Украсьте некоторые дома, предположим через каждые де-
сять, траурными флагами.
— Позвольте, сэр,— почтительно перебил секретарь,—
л не совсем вас понял, вы говорите о радостной или о пе-
чальной демонстрации?
Кресслинг поднял брови п презрительно оглядел его:
— Я провел па бирже торговое соглашение с Советской
Россией. Америка должна одеться в траур.
— Ага,— глубокомысленно произнес секретарь, по-
краснев, как рак. Б глубине души оп ничего не понимал.
— Но часть интеллигенции, заметьте себе — часть, вы-
разит свое удовлетворение. Она откроет подписку па подне-
сение ценного подарка вождям Советской республики. Вы
первый подпишетесь на тысячу долларов...
Секретарь Конгресса заерзал в кресле.
— Вздор,— сурово сказал Кресслппг, вынимая из кар-
мана чековую книжку и бросая ее на стол,— проставьте
здесь необходимые цифры, я подписался па каждом чеке.
Водарок уже готов. Это часы в футляре красного дерева —
символ труда и экономии. Озаботьтесь составлением пись-
ма с родственными чувствами, вставьте цитаты пз нашего
Эммерсона л большевистского профессора Когана... Пода-
Рок Должен быть послан от имени сочувствующих и подпе-
415
сеп через члена компартии, отправленного в Россию. До-
вольно, я утомился.
Секретарь выкатился пз комнаты весь в поту. Ему
нужно было снестись с Вашингтоном. В полном отчаянии
он бросился с лестницы, гудевшей, как улей. Большая зала
биржи была набита битком. Черпая доска то и дело вы-
тиралась губкой. Цифры росли. Маленький человек с мелом
в руке наносил па доску новые и новые кружочки. Бело-
эмигранты из правых эсеров честно предупредили Джека
Кресслиига, что готовят па него террористическое поку-
шение в пять часов три минуты дпя у левого подъезда
биржи.
Виновник всей этой паники докурпл епгару, встал п
медленно спустился с лестницы. Внизу, в вестибюле, его
ждали две борзых собаки п ящик с крокодилами. Оп по-
трепал своих любимцев, взглянул на часы — пять часов —
и кпвнул головой лакею. Тот поднял брови и кивнул швей-
цару. Швейцар бросился па улицу и закричал громовым
голосом:
— Машина для собак мистера Кресслиига!
К подъезду мягко подкатил лакированный итальянский
автомобиль, обитый внутри лиловым шелком. Лакей при-
поднял за ошейник собак, они уселись на сиденье, и шофер
тронул рычаг.
— Машина для крокодилов мистера Кресслиига!
Тотчас же вслед за первым автомобилем к подъезду
подкатил другой в виде щегольской каретки с централь-
ным внутренним отоплением п бапапами в кадках. Лакей
со швейцаром внесли в него ящик с крокодплами, п авто-
мобиль отбыл вслед за первым.
— Кобыла мистера Кресслиига!
Лучший копь Америки, знаменитая Эсмеральда, с бе-
лым пятном на груди, кусая мундштук п косясь карим гла-
зок?, протанцевала к подъезду, вырываясь пз рук жокея.
Шепот восхищения вырвался у публики. Даже биржевые
маклеры забыли иа минуту о своих делах. Полисмен, чи-
стильщик сапог, газетчик, продавец папирос обступили
подъезд, гогоча от восторга. Раздался треск киноаппа-
рата. Часы пад биржей показали ровно пять часов и трп
минуты.
Б углублении между двумя нишами мрачного вида че-
ловек в мексиканском сомбреро и длинном черном плаще,
перекинутом через плечо, сардонически скривил губы.
— Бутафория! — пробормотал оп с ненавистью.—
416
«Фабрика Торптоп».
Обложка первого издания 1925 г.
Я пе могу жертвовать нашу последнюю бомбу на подоб-
ного шарлатана.
И, завернувшись в складки плаща, он тряхнул длин-
ными прядями волос, сунул бомбу обратно в карман и мрач-
но удалился к остановке омнибуса, где ему пришлось вы-
держать множество любопытных взглядов, прежде чем он
дождался вагона.
А Джек Кресслипг лениво сунул ногу в стремя, огля-
нулся вокруг в ожидании бомбометателя, пожал плечами,
и через секунду его статная фигура покоилась в седле,
как отлитая из бронзы, а укрощенная Эсмеральда понес-
лась по Бродвей-стрит, мягко касаясь асфальта серебряны-
ми подковами.
Между тем в нью-йоркскую таможню рабочие привезли
великолепно упакованный ящпк. Там на него наложили
круглую сургучную печать. Он был адресован в Петроград,
товарищу Василову, от целого ряда сочувствующих орга-
низаций. Дежурный полицейский пожимал плечами п не-
довольно бормотал себе в усы:
— Подумаешь, какие нежности! II без таможенного
сбора, и без осмотра! Пари держу, что избиратели намнут
бока не одному депутату за такую фантазию. Эх, Вашпнг-
тон, Вашингтон! — Как вдруг странный холодок прошел
по его спине, и полицейский прервал свою речь, почувст-
вовав на себе чью-то руку.
— Кто там? Какого черта вы делаете в таможне, сэр?
Перед нпм стоял невысокий человек в черпой паре.
Глаза у него были унылые, тоскующие, как у горького
пьяницы, с неделю сидящего без водки. Левую руку он по-
ложил па плечо полицейскому. Холод снова прошел по спи-
не таможенника. Оп поглядел на незнакомца с непонят-
ным ужасом.
— Хороша ли упаковка, друг мой? — мягко спросил
незнакомец, едва шевеля бескровными губами.
— За это, сэр, я не отвечаю,— лихорадочно пробормотал
полицейский, начиная дрожать, как лист,— рабочие при-
несли ящик зашитым и запечатанным.
щ!
, произнесшего эти слова, был тих п
его, покоившийся на полицейском,
совершенно невыразителен. Тем не мепее ужас полицей-
ского рос с каждой минутой, и зубы у пего начали стучать
ДРУг о дружку.
— Не-пе-пе, сэр, ппе имею такого права!
М. Шагинпн, т. 2 477
— Выйдите отскц
Голос незнакомца
безразличен. Взгляд
— Тотчас выйдите отсюда!
Полицейский вынул платок, вытер пот, холодными кап-
лями заструившийся у него со лба, и медленно, медленно
отступил в коридор, а оттуда на темную площадь.
— Что это с тобой случилось? — спросил проходивший
мимо таможенник.— Уж пе хватил ли ты вместо виски
бензину?
— Понимаешь,— тяжело ворочая языком, ответил по-
лицейский и оглянулся вокруг с выражением ужаса,—
приходит сюда человек... такой какой-то человек... п спра-
шивает, спрашивает... погоди, дай вспомнить... странно! —
прервал он себя и дико взглянул на товарища.— Я нс пьяя
и не сплю, а вот убей меня, коли я помню, о чем он такое
спрашивал!
Глава сорок вторая
ЧНЧРАПТЕ
ГАЗЕ I У!
1 Л о L В v I
— Том Топе! — крикнул редактор нью-йоркской «Ил-
люстрированной газеты».— Том Топе!
— Я, сэр.
— Знаю, что вы! Уверен, что вы! Только мне теперь
нужны советские иллюстрации, а не вы, сударь. Пони-
маете?
— Очень понимаю, сэр.
— На черта мне далось ваше понимание, наххал! —
проскрежетал зубами редактор.— Я держу вас и плачу вам
деньги не для понимания! Весь номер посвящен Совет-
ской России, три статьи о торговом соглашении, восемь —
о съезде психиатров, и пн одной советской иллюстрации!
— Иллюстрации есть, сэр! Собачка лорда Сесиля в
кабриолете президента, новый туалет принцессы Монако,
чайный сервиз, приобретенный мистером Кресслпнгом за
сорок тысяч долларов, и сбор шишек в штате Висконсин.
— Вы издеваетесь надо мной! Говорят вам, нп одной
иллюстрации по существу дела. Я пропал! Меня засмеют!
Социалисты расторгуют всю свою лавочку, а мы сядем на
мель! И все пз-за вас! Пе могли вы, черт вас побери, до-
стать хоть какой-нибудь вид или фабрику, хоть в три чет-
418
верти, вполоборота, хоть задом наперед, наконец! Ио с идео-
логией, парень!
— Нп слова больше, сэр! — воскликнул Том Топе, вста-
вая с места и хватая свой фотографический аппарат.—
Вы подали мпе идею, которая даст блестящие результаты!
Ждите, сэр... Ждите меня в редакции!
С этими словами Топе выбежал на улицу и, как безум-
ный, понесся в автомобильный гараж.
Поздно вечером редактор и Топе лихорадочно сидели
в цинкографии, пробуя многочисленные оттиски и обсуж-
дая, с привлечением к делу наборщиков, важный вопрос о
том, какое название проставить под каждой из фотографий.
А на следующее утро деловые ньюйоркцы с удоволь-
ствием разворачивали богатейший номер «Иллюстрирован-
ной газеты». В пей было все, чего только жаждет челове-
ческое любопытство.
ЖИТЕЛИ ГОРОДА ТУЛЫ ПИШУТ ПИСЬМО
ДЖЕКУ КРЕССЛИНГУ!
Снимок собственного корреспондента! Поворотясь спи-
ной к зрителям, кучка народу,, наклонив головы, что-то
делает над столом, справа и слева утыканном красными
флагами. Кучка напоминает, правда, по своей композиции,
цветную картину русского художника Репина,— что-то
насчет письма к султану,— по плагиатом ее назвать нельзя,
поскольку толпа пишущих взята с тыла.
БОЛЬШЕВИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ ПРИБЫТИЕ
АМЕРИКАНСКОГО ПАРОХОДА!
Прямехонько перед самым носом настоящего американ-
ского парохода, закрывшего собой гавань и горизонт, тол-
пятся люди, сильно смахивающие на американских без-
работных, насколько можно судить по их согбенным
спинам.
Далее шли многочисленные виды различных городских
задворков и дымящих па горизонте труб с изображением
взбудораженных людских толп, повернувшихся спинами
к зрителям. И только одно лицо, в котором читателя могли
без труда узнать юного Тома Топса, собствеппого коррес-
пондента нью-йоркской «Иллюстрированной газеты», было
обращено пм навстречу, в полный свой апфас. Тому Топсу
пожимал руку какой-то важный большевик, повернув-
шийся спиной к зрителю, с ножницами в левой руЖс,
чтобы перерезать ленточку готового к пуску завода...
14*
419
В этот день тираж «Иллюстрированной газеты» пре-
взошел все ожидания. На углах, площадях, перекрест-
ках, в трамваях, толкая друг друга, дамы, мужчины, отро-
ки, мальчишки и даже карманные воры с увлечением
покупали газету, одни па своп собственные деньги,
другие — на деньги, в поте лица добытые из чужого кар-
мана.
К вечеру давка стала еще ужасней, так как пронесся
слух, что номер запрещен. Редактор потирал руки. Том
Топе заболел от возбуждения. Бостонские клерикалы от-
крыто запрашивали у правительства, неужели око не по-
нимает оскорбительного намека, брошенного большевика-
ми Соединенным Штатам Америки?
— Почему...— так запрашивали клерикалы,— почему
все они поворотились к нам задом?
На деревообделочном в Мпддльтоуне царило не мень-
шее волнение. Вокруг белокурого гиганта, орудовавше-
го рубанком, столпились рабочие, только что прочитавшие
газету.
— Типгсмастер,— сказал один, ударив его по плечу,—
штучка-то пошла в Петроград раньше срока!
— Наделает она делов,— подмигнул другой, давясь от
хохота — читай ге-ка, братцы, передовую.
Газета пошла гулять по рукам, покуда не дошла до
лучшего грамотен, возвысившего голос па всю мастер-
скую.
— «Два события,— так начиналась передовица,— зна-
менуют собою торжество пауки и торговли,— это соглаше-
ние с Россией и съезд психиатров в Петрограде, куда мы
посылаем лучших представителей медицины. Надо наде-
яться, что наши пищевые продукты неспроста завоевывают
себе путь в Республику Советов одновременно с пашей ме-
дициной. Всем известно и ни для кого пе секрет, что
врачебная помощь поставлена в Америке па невиданную
высоту, а статистический подсчет недавно обнаружил, что
на каждый ресторан у нас имеется по три лечебницы и
по 1758 вольнопрактикующих врачей. Читатели, покупайте
пилюли «Антпгастрит» д-ра Поммера, мгновенно уничто-
жающие последствия от неосторожного вкушения пищи!»
— Подожди-ка, что это ты читаешь? — перебил Мика-
эл Типгсмастер.— Пропусти, брат, малую толику и дерни
пониже.
Грамотей пропустил столбец и при одобрительных
кликах «ага» прочитал следующее:
420
— «Б означенный день утром состоится торясествепное
заседание Петросовета, причем в дар русским комисса-
рам от группы американцев, проведшей соглашение, будут
поднесены роскошные часы в футляре красного дерева.
Вечером того же дня состоится открытие съезда психиатров
в присутствии научных делегатов всего мира, а также вла-
стей и наших граждан, находящихся по случаю согла-
шения в Петрограде».
— Черт возьмп! — вырвалось у деревообделочников,
когда они вдоволь нахохотались.— А мы тут епди у станка
да жди известий.
Онп нехотя разбрелись по своим местам, п в этот день
Джек Кресслпнг потерпел несомненный убыток, так как
работа не клеилась даже под руками самого Тпнгсмастера.
В обеденный перерыв все рассыпались по домам. Мпк
не дошел еще до порога деревянного домика, как зоркие
глаза его усмотрели необычайную картину.
Его стряпуха, повязанная платком до самого носа, энер-
гически отмахивалась от объятий большущего белого пса,
а вокруг нее вертелся толстый капитан Мак-Кпнлей в
тщетной надежде пожать ей руку.
— Бьюти, Мак-Кпнлей! — заорал Типгсмастер во всю
силу своих легких и кинулся к домику.
Спустя десять минут, когда белый ком раза четыре пе-
ремахнул через голову своего хозяина, попутно облизывая
ему нос и щекп, а потом блаженно оцепенел, уткнув морду
ему в ладонь, Мак-Кпнлей добился наконец ответного
рукопожатия от стряпухп и, отдуваясь, сказал Тпигсма-
стеру:
— Сорроу вам кланяется, Мик. Дела идут как по маслу.
Лори, Нэд и Биллингс тоже там. Бьюти прибыла па «Тор-
педе» вот с этим лоскутом от Биека, да еще с письмом ге-
неральному прокурору Иллинойса, которое я послал по
адресу. Берите-ка его копию.
Подобного спича Мак-Кинлей не произносил, будучи
честным ирландцем, еще ни разу в жизни. Речь его ограни-
чивалась до сих пор чпето евангельским «да, да» и «нет,
нет» с прибавлением коротенького словечка «водки!».
Понятно поэтому, что он совершенно обессилел и упал
бы на руки стряпухи, если б эта последняя не вынесла ему
порядочного шкальчика, к которому дважды приложилась
по пути в целях проверки его содержимого.
— Мы люди бедные, но честные, сэр,— произнесла опа
твердо, глотнув из шкальчика в третий раз,— мы не подпе-
421
сем гостю ве то что вппа, а п простой воды, но дознав-
шись,— голт, голт,— хорошо ли,— голт, она пахнет, сэр!
Мак-Кинлей предпочел бы, по-видимому, обойтись без
этой вежливости. Пока он доканчивал шкальчик, к Тингс-
мастеру бегом подлетел миддльтоунский телеграфист и,
оглянувшись по сторонам, шепнул:
— Менд-месс!
— Месс-менд,— ответил Мик,— что случилось?
— Депеша, Мик,— тревожно ответил телеграфист и су-
нул ему в руку бумажку. Она была от ребят с таможни.
Ребята сообщали, что неизвестный человек проник к по-
сылке, адресованной Василову, и около часу находился
наедине с ней.
Тпнгсмастер дважды перечитал записку и задумался,
прикусив губы. Широкие голубые глаза его взглянули
вниз, на Быоти, и, внезапно решившись, он взял собаку
ва ошейник.
— Дело-то ухудшилось, Мак-Кинлей, как бы не откры-
ли нашу работу,— сказал он ирландцу, вытиравшему гу-
бы,— дайте знать на завод, что я свалился в лихорадке.
А мы с Бьютп (собака бешено забила хвостом) — мы с
Быоти пустимся вслед за посылкой, и не будь я Тингс-
мастер, если не перепутаю карты этому самому Грегорио
Чиче,
Глава сорок третья
М О Р Л Е Н Д " Р
В Д Lh п с т в и и
Моросил легкий серый дождь, оседая па лицах и оде-
жде какими-то микроскопическими дождевыми пылинками.
Артур Морлендер, ходивший взад и вперед по причалу,
продрог и чувствовал легкий озноб. Сказать по правде,
причиной тому был не петроградский дождичек. Все по-
следние дни Морлендер испытывал отвратительное ощу-
щенье зверя, за которым идет охота. Он чувствовал на
спине своей неотступную пару глаз; видел легкую тень
вдоль улицы, возникавшую и опадавшую вслед за его соб-
ственной тенью; встречал каждый раз, когда ему нужно
было войти к себе пли выйти на улицу, то старую шнцеп-
ку, то высокого человека с клюкой и белыми бельмами на
422
глазах, увиденных им еще в первый день приезда. А утром,
едва он спустился с лестницы, у порога оказался странный
восточный человек, смуглый, как эфиоп. Собственно, это
был чистильщик сапог. Он постоянно сидел тут, возле подъ-
езда, Мойка-стрит, № 81, развесив на деревянной стоечке
многочисленное добро: шнурки для ботинок, щетки, резин-
ки, подметки, стельки, а внизу, под табуреткой, расставив
целую серию банок с сапожной ваксой. Едва завидя про-
хожего, чистильщик затягивал какую-то национальную
песню, звучавшую примерно так:
Азер-Азер-Азер-бен-дясан!
Ромашвпли — Эрэван!
И Артур Морлендер раза два даже чистил у пего бо-
тинки.
Но сегодня произошло нечто удивительное. Сегодня чи-
стильщик, появившийся вопреки обычаю на ранней заре,
сам попросился чистить ему ботинки и даже схватил его
за ногу, хотя Морлепдер, боясь опоздать к приходу «Торпе-
ды», не собирался останавливаться. Но не успел он же-
стом отказаться, как ботинок его уже смазывался густой
мазью с обеих сторон, а чпстпльщпк, не поднимая головы
от работы, вдруг тпхо произнес па чистейшем английском
языке с американским акцентом:
— Мистер Морлендер, не знаете ли вы, куда делась ва-
нта красотка жена?
— Кто вы? — только п нашел что сказать ошеломлен-
ный Морлендер.
— Не показывайте виду, что разговариваете со мной...
Я приставлен следить за вамп Джеком Кресслпнгом. Но я
не состою в ихней банде. Мое имя Биллингс, слесарь Бил-
лингс. Следить я за вамп слежу, чтоб меня не заподозри-
ли, и доношу па вас сущую правду,— что вы были в Чека,
что вы сдали нм всю отраву и бомбы, что вы, видать, пе-
реметнулись с ихнего берега па другой берег. Доношу, а
сам, по решению обратной стороны, стерегу и берегу вас,
чтоб в случае каких махинаций спасти вашу жизнь. По-
нятно?
— Понятно,— ответил Морлепдер, хотя ровнешенько
ничего не понимал.— А Кэт, Катя Ивановна, опа что же?
Чья же?
— Приставлена к нам с обратной, то есть с пашей, с
рабочей стороны. Пе беспокойтесь, ей тоже, должно быть,
ясно стало, куда вы переметнулись.
423
Артур густо покраснел.
— Где же она?
Впллпнгс уронил щетку п тотчас же подобрал ее. Лицо
его выражало горесть.
— Сперва глянец, потом полировка,— придвиньте но-
сок поближе, так... А мы-то надеялись у вас узнать... Про-
пала, значит, девушка. Большое горе для нас...
Но тут подкатил мотоциклет, и Виллпигс сурово замолк,
убпрая своп щетки и кусочек плюша. Артур Морлендер
приехал па пристань в снедающем душу беспокойстве.
Кэт пропала! Друзья девушки не знают, где она,— п это
он выгнал ее в чужой стране из-под крова, который опа
делила с ним. А сейчас подходит «Торпеда». Десять минут
беседы с капитаном, и он узнает о тайпе гибели своего
отца...
Раздираемый самыми разными чувствами, взволнован-
ный, бледный, он стал подниматься на палубу, как только
сошел последний пассажир. Наверху, на мостике, глядя,
как он поднимается, стоял небольшой человек в капитан-
ской кепке, из-под которой красным отливали густые ры-
жие волосы. Ничего как будто особенного пе было в этом
человеке, и все же странный холодок прошел по спине
Морлепдера. Рыжпй капитан сделал несколько шагов ему
навстречу.
— Вы совершенно правы, что сами пришли принять
ящик, который вы поднесете здешним людям от группы
американских трудящихся! — любезно начал капитан Гре-
гуар, как только Морлендер ступил на палубу.— Нельзя
допускать демонстрации па пристани. А тут, кажется, со-
бираются ее устроить...— Он указал пальцем вниз, и Мор-
лендер, обернувшись, увидел, что возле трапа набирается
толпа, кто-то подкидывает шляпу, кто-то кричит: «Да
здравствует торговое соглашение...»
— Пойдемте ко мне,— продолжал капитан, идя вперед
и показывая дорогу.— Вот моя личная каюта. Бой!
Мальчик, не дав ему договорить, уже бежал с под-
носом.
Стаканы налиты, сигары зажжены, Морлендер сидит в
спокойном кресло. Но капитан, словно пораженный каким-
то удивлением, не сводит пристального взгляда с его лица.
Борясь с одолевающей его непобедимой пассивностью,
похожей па дрему с открытыми глазами, Артур Морлендер
находит наконец слова, много дней вертевшиеся у него
па языке:
424
— Капитан, у меня есть вопрос к вам. Где именно п
как гроб с моим отцом, Иеремией Морлендером, попал на
ваш пароход? Мачеха моя, как я помпю, говорила с вами,
но мпе пе пришлось...— Он хотел продолжать и осекся.
Странный, расширившийся взгляд капитана пригвоздил
ему язык к гортани, связал все члены, зашевелил волосы
па голове. Во рту его сделалось пеперепосно сухо. Он рас-
крыл наконец рот, заглотнул воздух и — опустил голову
на грудь. Он спал.
Капитан Грегуар позвонил дважды. Вошел мичман
Ковальковскпй вместо с высоким седым человеком с белы-
ми бельмами на глазах, известным читателю под маской
пище го графа.
— Вы былп правы,— сухо произнес капитан.— Необ-
ходимо убрать его, но пока не лишать жизни. Туда, где
будет стоять ящик и где уже содержится его спутница.
Я ехал с точной директивой Джека Кресслинга послать
Василова еще до поднесения подарка, как экскурсанта, на
Центральную аэроэлектростанцию — лишь посмотреть, по-
знакомиться, поговорить и ничего больше; а при уходе
оставить там незаметно вот этот шарик замедленпого дей-
ствия. Но человек этот предал нас. Оп негоден. Но, загри-
мировав одного, легко загримировать другого. Вы, граф,
примерно такого же роста... Гример, создававший пз Мор-
лендера Васплова,— тут. Он придаст вам сходство; и зада-
чу на Аэроэлектро вы примете па себя. А этого,— капитан
Грегуар дотронулся носком до ноги Артура,—этого будем
держать под гипнозом п пошлем поднести подарок.
— Превосходно! — кисло отозвался мнимый нищий.—
Ови ему доверяют. Извлеките только у него документы
Для меня...
Но напрасно шарил капитан ио карманам спящего. До-
кументы Морлендер оставил у себя на столе. Чистильщи-
ку саиог, исполнявшему свою службу, ничего не стоило
заглянуть в оставленную пм комнату, чтоб лпшний раз
убедиться, не прячется ли мисс Орюн где-нибудь побли-
зости. А забравшись в комнату и увидя на столе документы
Васплова, степенный Биллингс па всякий случай прибрал
их к себе в грудной карман, подальше от всяких неожидан-
ностей. Таким-то образом капитан Грегуар не нашел ни-
чего па Морлепдере.
— Вы съездите на завод, граф, и попросите, чтоб вам
Дали бумажку к главному монтеру станции, вот и все.
А теперь — быстро-быстро возвращайте себе вашу моло-
ч25
дость, снимайте парик, бельма, брови, морщппы, п отда-
вайтесь в руки нашего кудесника. Да вот еще: фонограф
несколько раз повторит вам речь Василова, и вы попрак-
тикуйтесь у себя в комнате, чтоб усвоить ее интонации
и тембр.
Глава сорок четверти я
в логовир"
ЗВЕнРЯ
Прошли час, два часа. Чудесные превращенья проис-
ходили все это время под рукой неведомого гримера в той
самой каюте, где еще недавно в роли рождающегося Ва-
силова сидел перед ним молодой Артур Морлендер. Сухой
и жилистый русский граф очень мало походил на Морлен-
дера, кроме, может быть, роста и выправки. Но, сняв и об-
чистив с пего грубые наклейки, превращавшие графа в
старого нищего, гример взялся за своп пинцеты и кисточ-
ки. Медленно-медленно в этом сухопаром графе неопреде-
ленного возраста проступили черты все того же коммуни-
ста Василова: разгладилась кожа, ушли морщины, подня-
лись углы губ, исчезли отечные подушечки щек, по-новому
выросли из-под пальцев гримера брови. Работа была тон-
кая и прочная — на том же месте, в той же каюте возникал
тот же человек, возникал почти там же, где он был недавно
убит. П все это время Артур Морлендер лежал в глубоком
сне в каюте капитана Грегуара.
Когда наконец работа неведомого кудесника пришла к
концу, капитан и мичман Ковальковскпп наклонились над
Морлендером. Опп сняли с пего ботинки п одежду, подпи-
ли с кресла и пе без усилий засунули неподвижное тело
в большой ящик, стоявший в углу каюты. Крышка с неза-
метными отверстиями для воздуха — опущена, гвозди за-
колочены, вызванные матросы обшивают ящик холстппой,
как вдруг капитана тревожно вызвал гример. Ботинки,
снятые с ног Морлендера,— никак не влезали на сухопа-
рую, по необыкновенно длинную ступню графа! Прошло
еще с полчаса, пока раздобыли подходящую пару ботинок в
гардеробе мичмана Ковальковского. А сам мичман был в
426
ето время на палубе и зверски ругался. Дело в том, что раз-
ношерстная толпа, собравшаяся перед «Торпедой», все при-
бывала и прибывала. Когда на подъемном кране закачался
первый ящик, спускаемый с «Торпеды» па землю, разда-
лись громкие возгласы: «Это подарок дружбы!», «Амери-
канская посылочка рабочих!», «Да здравствует дружба с
американскими трудящимися!» Ящик был быстро подхва-
чен внизу матросами «Торпеды», но на смену ему закачал-
ся в воздухе другой. Этого публика не ждала и принялась
судить и рядить, кто и что и кому посылает во втором ящи-
ке. Покуда матросы подхватили и этот второй и, поставив-
ши оба на тачку, повезли их по бетонной дорожке с при-
чала,— наверху, на палубе, появился инженер Василов. Оп
сходил ио трапу молча,— фонограф еще не обучил его
особенностям морлендеровской речи. Сойдя, он еще раз
обернулся к «Торпеде» и помахал рукой капитану
Грегуару.
В эту минуту его и заметил слесарь Биллингс, подо-
спевший иа причал и в том самом черномазом виде чи-
стильщика сапог, в каком он восседал на Мойка-стрит.
«Молодчик мой, кажется, жив и здоров и даже про-
щается с капитаном дружески! — подумал он с облегчени-
ем.— Но что это такое?»
Протерев глаза, он подобрался поближе к трапу. Схо-
дивший по шатким ступенькам Васплов встретился с ним
глазами,— глаза были чужие, и взгляд их ничего, ника-
кого узнавания не выразил. Однако Биллингс смотрел
сейчас не на его лпцо. Он смотрел на ботинки. Утром оп
сам чистил черные американские ботинки Морлендера
и натирал их до блеска. А эти были — коричневые
шведские штиблеты, номера на три, на четыре больше
размером.
«Эге!» — подумал Биллингс, повернулся к толпе, взгля-
дом поискал Нэда, нашел его и кивком подозвал к
себе.
— Нэд,— итеппул он ему едва слышно,— мое дело сле-
дить за этим молодчиком. Сдается мне, это не Морлендер.
А ты проследи, куда повезут вон те ящики, да не один, а
оба,— как хочешь, хоть разорвись пополам, а не упусти пн
того, пи другого.
Нэд кивнул п тотчас же стушевался. Степенный Бил-
лингс в своем чумазом обличье попробовал было покри-
чать с толпой что-то вроде «урра Васплову» и даже засту-
пить этому последнему дорогу, неуклюже отдавив ему
427
носок своим сапогом,— но в глазах проходившего человека
не было и тени чего-то знакомого. Приподняв шляпу, рас-
кланиваясь направо и налево, отнюдь не быстрой п легкой
походкой Морлендера, а даже с некоторой привычкой к
искусственной хромоте, мнимый Василов прошел к дожи-
давшейся его машине.
Между тем настоящего Морлендера, крепко стисну-
того в ящике, очень быстро доставили куда-то, где его
довольно грубо сбросили на пол. Но толчков он не чувство-
вал, так же как не слышал стука и визга инструментов,
отбивавших крышку над ним, и не воспринял затхлой
струи воздуха, когда крышка была свята. Морлендер все
еще спал, хотя и не так крепко. Его подняли и опустили
на ковер, привязали к ножкам массивного дубового стола.
Потом связали ему туго ноги и руки и набросили па него
холстину, в которую был зашит ящик. Сделав все это,
люди удалились, не обратив никакого внимания па дру-
гого связанного человека, лежавшего в противополож-
ном углу.
Когда шаги затихли п минуты две царствовала полная,
глубокая тишина, связанная фигурка в углу проявила не-
которые признаки жизни. Она сделала несколько судорож-
ных движений, подобных трепету рыбы, пробующей пла-
вать по земле,— п, перекатившись с боку па бок. стала по-
степенно подползать, точпее подкатываться к спящему
Морлепдеру. Л с тем происходила постепенная перемена.
Сои начинал покидать его, а живые звуки жизни, струи
воздуха, стпспутые руки, нарушенное кровообращенье,
солнечный зайчик, упавший па лицо его из окна, и, нако-
нец, дыханье какого-то человека рядом — стали тянуть его
все сильней и сильней к пробужденью. Солнечный зайчик,
пощекотав ему ноздри, вызвал неожиданное чиханье, а
вместе с чиханьем Морлепдер открыл глаза и почувствовал
себя убийственно плохо. Тошнота подступала к горлу, руки
п ноги ломило. Он повел глазами туда и сюда — и увидел
рядом с собой па полу Катю Ивановну.
Это была совсем новая Кэт. Лпцо ее исхудало, желтые
и синие тени голода п страданья легли на нем. Кудри
были растрепаны и сбились в войлок. Ногти связанных
рук были грязны и поломаны — от тщетных попыток со-
рвать веревки. Изо рта ее торчал кляп. Но такой она пока-
залась ему ближе, понятней и человечней.
— Подползите поближе к моим пальцам, чтоб я мог вы-
428
тащить кляп,— прошептал оп едва слышно. Это было не-
легкое дело. Стпспутые веревками, ладони Морлендера
отекли. Но пальцы его были гпбкп и длинны. С трудом со-
единяя пх кончики, оп подхватил ими рваный край кляпа.
Девушка помогала ему, осторожно оттягивая голову. Вер-
шок за вершком отвратительная тряпка была наконец вы-
тянута, но Кэт не сразу смогла двинуть посиневшими гу-
бами.
— Где мы находимся? — спросил он тихо.
— У врагов советского народа, белогвардейцев,— отве-
тила она с трудом.— Вы немного помолчите, а то вас будет
рвать, а воды здесь нет. Пять дней, десять дней — но
знаю, сколько с того дня, как ушла от вас,— не вижу нп
воды, ни хлеба. Живу тем, что они вспрыскивают под
кожу. Как вы попали им в руки?
— Как вы?
— Заблудилась, пробираясь к друзьям, и сама влезла
в логово зверя... Меня зовут не Катя Ивановна. Я Вивиан
Ортон, дочь машинистки из конторы Кресслинга. Мою мать
любил ваш отец. Ее отравили... ее отравили так, как если
бы это сделал ваш отец... Я хотела отомстить за нее его
сыну...
Морлендер повернулся к ней, пренебрегая и тошнотой,
и болью в руках от врезавшихся в кпети веревок. Он
серьезно, честным взглядом молодости, попавшей в беду,
посмотрел на девушку, и опа ответила ему таким же серь-
езным, честным взглядом.
— Кэт... Вивиан! Отец никогда бы не сделал этого, но
мог сделать... Никогда, понимаете?
— Начинаю так думать.
— II меня обманули. Мы квпты, товарищи по несча-
стью. Забудьте, простите прошлое. Будем вместе выпуты-
ваться. Придвиньтесь, я зубами перегрызу ваши веревки.
Она подкатилась вплотную к нему, и он стал своими
крепкими зубами расщеплять и нить за нитью перекусы-
вать ее веревку. Потом освобожденной рукой она облегчи-
ла ему его путы. И развязывая веревки, ничего не гово-
ря, а только вкладывая в каждое движенье свое тайное,
внутреннее спокойствие, рожденное от присутствия друг
Друга, от утоленпя жажды друг в друге, о которой сами
они еще не подозревали,— Вивиан и Морлепдер освободи-
лись от пут, незаметно закрепив другие узы, связавшие
накрепко их молодые сердца.
429
Глава со рои пятая
мойте
лэ|Ло-
Э Л Е К Т в О С Т АII Ц И И
Все эти дни техник Сорроу пролежал в бездействии:
приступ старой болотной лихорадки, подхваченной пм в мо-
лодости, на сырых шахтах Кресслинга, вдруг свалил его с
ног. Проклиная свою болезнь, он срывал досаду на трех
верных друзьях, безропотно по очереди ходивших за ним
и выполнявших важную работу по городу. Сорроу знал все
неутешительные новости: Мик протелеграфировал ему о
том, что в последнюю минуту Кресслинг, по-видимому, под-
менил механизм в часах, так остроумно обезвреженный
техником Сорроу,— п Лори Лен по его приказу уже снесся
с советскими властями и подробно рассказал им об этом.
Знал Сорроу и о готовящихся в Петрограде событиях —
торжественном заседании Петросовета и съезде психиат-
ров. Сегодня, почувствовав себя намного лучше, он уже
встал, оделся и сменил лежачее положенье на ходячее. Ко-
гда три верных друга — белокурый Лори, молчаливый Нэд
и степенный Биллингс в обличье чистильщика сапог — за-
глянули к нему в комнату, они увпделп старичину Сорроу,
с заложенными за спину руками, измеряющим по привыч-
ке взад п вперед, взад и вперед, от стены к стене, малое
пространство своей комнаты.
— Садитесь, докладывайте, ребята! — кивнул он им,
нетерпеливо продолжая свое хождение, от которого так
долго удерживала его лпхорадка.— Что нового? Где Мик?
Пришла «Торпеда»? Нашлась мисс Ортоп? Начинай хоть
ты, Лорп.
Бедняга Лорп покраснел и потупился. Все это время,
днем и ночью, он безуспешно разыскивал пропавшую кра-
савицу. Ни следа, нп намека пе удалось ему найти, чтоб
хоть оживить крупицу надежды на возможность увидеть ее
в живых. Лицо его было растерянно и сумрачно.
— Стыжусь, Сорроу, ничего не нашел. Мпсс Вивиан
Ортоп исчезла так внезапно, так полно, что даже сам Мор-
лендер не помог,— Впллппгс говорит, он не видел ее с
того самого момента, как она вышла за двери его комна-
ты. И чемодан никто не востребовал.
Сорроу покачал головой. Несчастный вид Лори удержал
его от словечка, вертевшегося на конце языка.
430
— Ты, Нэд? — спросил он после некоторого тяжелого
для всех молчанья.
— Мои новости будут получше. Два ящика, заметь —
не один, а два, спустилп с «Торпеды». Я проследил, куда
пх свезли. Оба доставили в одно место. На одном — знаю
с точностью, сам разобрал в лупу — наше клеймо, это, ста-
ло быть, те самые часы, Сорроу. Что в другом — неизвестно.
Степенный Биллингс старательно прочистил глотку:
— Мои новости важные. Доложу, перво-наперво, что
переглядел всех пассажиров. Мика среди них не видать.
Во-вторых, Морлендер поехал к капитану Грегуару, сидел
часа два в его каюте, потом вышел оттуда... ну, Сорроу, го-
товься к удивленью, старик! Вышел опять подмененный.
Отделан под Василова, ничего не скажешь, да только это
не Морлендер. А где сам Морлендер, жив или мертв —
не знаю. Это еще не все. Новый Васплов поехал с «Торпе-
ды» прямехонько на завод. Что он там делал, как ты ду-
маешь? Выхлопотал себе пропуск на Центральную аэро-
электростанцию!
— Аэроэлектростанцию! — с сильным беспокойством
вскричал Сорроу, прекратив ходьбу.— Этого мы пе пред-
видели! Надо принять меры. Но почему бумажка с завода?
Ведь у него полны карманы документов п ему верят, Бил-
лингс.
Чумазый чистильщик усмехнулся, достал из широких
брюк бумажник, а из бумажника несколько листочков, чуть
тронутых ваксой, и разложил пх перед техником Сорроу.
— Вот эти самые документы из комнаты Морлепдера.
— Молодец,— похвалил Сорроу.— Вот что, ребята. На
предостережение Советской власти времени уже мало, да
и нечего ее беспокоить по каждому пустяку. Где твой но-
вый молодчик, Впллингс?
— На заводе. До завтрашнего утра пе может предпри-
нять ничего. Доступ на станцию уже прекращен.
— Хорошо. Лори, баночки с гримировкой!
Лори Лен не без удивленья принес ему ящик с крас-
ками.
— Ну-ка, усаживайтесь все трое, рядком, чтоб мне не
разделывать вас поштучно!
Лори, Впллингс и Нэд уселись на скамейку, в недоуме-
нии глядя па Сорроу.
Тот обмакнул тряпку в воду, раз-два — сорвал с Лори
белобрысые усы и брови, с Биллингса весь восточный гар-
нитур, а потом прошелся по ним мокрой тряпкой. Покои-
431
чпв с нею, он взял кисть, трп белокурых парика, щипцы
для носа и прочие тайны гримировки и стал быстро ору-
довать над всеми тремя молодцами, промазывая их с пол-
ной равномерностью и беспристрастием. Спустя полчаса пе-
ред ним было три молодых человека, отделанных не без
таланта под несчастного Василова или Артура Морлен-
дера.
— Выделка, можно сказать, без топкости, хромовая,—
произнес Сорроу, любуясь делом своих рук,— ну, да хватит
с нас и этого. Лори, есть у нас приличная одежа?
— На одного джентльмена, Сорроу, вон там в шкафу.
Сорроу вынул новую черную пару, штиблеты, цилиндр,
галстук, перчатки и тросточку и поглядел па все это кри-
тическим оком.
— Не беда, братцы,— произнес он решительно,— поде-
лите-ка одного джентльмена па троих, сойдет и так.
Не прошло и минуты, как Биллингс щеголял в отлич-
ном смокинге: Нэд — в щегольских брюках: а Лори —
в цилиндре, лакированных штиблетах, перчатках и с тро-
сточкой, или, как правильнее было бы выразиться,— при
цилиндре, лакированных штиблетах, перчатках и трос-
точке.
— Честное слово,— сказал Сорроу,— вы сойдете, куда
пи шло! А теперь нате-ка эти документы!
Он дал Лорн рекомендательное ппсьмо па имя Васило-
ва, Нэду — удостоверение на имя Василова, а Биллинг-
су — партийный билет па имя Василова и серьезным го-
лосом произнес:
— Слушайте меня с толком, ребята. Взрыва я не бо-
юсь. Переменили или нет машину,— Советская власть пре-
дупреждена. Единственно, чего нам надо бояться, это не-
счастья с монтером Аэроэлектростапции. Поняли? Вряц ли
новый Морлендер полезет к нему с. раннего часу. А поэто-
му» братцы, возьмпте-ка на себя небольшую работишку,
отправляйтесь с самой зарей на Аэроэлектро и потолкуйте
с монтером от имени Василова...
— О чем это? — с изумлением спросил Лори.
— Ну, да как о чем,— подмигнул Сорроу,— натураль-
но насчет подкупа. Так и так, говорите ему, пе продаст ли
оп за приличную валюту Советскую власть и не отвинтит
ли там перед вами каких-нибудь винтиков.
— Сорроу, ты спятил! — вырвалось у Биллингса.
— И но думал,— спокойно ответил Сорроу,— опо, ко-
нечно, первому из вас не миновать тюрьмы, а вы пустите
432
второго. При умелой дипломатии можно рассчитывать, что
и второго упекут, тогда в самый раз выйти третьему.
— Да на кои черт? — простопал Нэд.
— А па тот чорт, дурья твоя башка, что уже четверто-
му-то Василову они и говорпть не дадут,— понял?
Ребята переглянулись и, расхохотавшись, полезли было
целовать Сорроу, но тот увернулся как раз во время, чтоб
сберечь драгоценную гримировку па лицах товарищей.
Станция Аэроэлектро была самым укрепленным пунк-
том города. Монтер, заведовавший электрификацией про-
странства, день и почь оставался на пей, лишенный, как
римский папа, права выхода на другую территорию. Белые
аэропланы непрерывно бороздили небо, сторожа гигант-
ские электроприемники. При первой же вестп об опасности
колоссальный рычаг, с передаточной силой на двадцати-
верстную цепь из железных перекладин, должен был вы-
бросить на высоту тысячи метров над Петроградом огнен-
ную броню электричества. Одновременно с этим весь город
выключался пз сети и погружался в абсолютную темноту.
Внизу, у ворот станции, стоял взвод часовых, сменяв-
шихся каждые полчаса.
Ранним утром, пе успел только что отдежуривший
отряд часовых промаршировать на отдых, салютуя своим
заместителям, как па площадп появился вертлявый мо-
лодой человек в цилиндре и с тросточкой. Он подвигался
вперед всеми своими конечностями, забирая туловпще,
елико возможно, внутрь, отчего скверный пиджачишко и
заплатанные брюки совершенпо стушевывались перед на-
блюдателем.
— Я коммунист Василов,— проговорил он отрывисто
и супул документ в лицо дежурному,— мне нужно немед-
ленно видеть монтера!
Документ был прочитан и принят, а Васплов препро-
вожден в первый дворик, куда он пробежал, помахивая
перчатками.
Пройдены, пе без затруднений, все заставы.
Приемная станция Аэроэлектро. Монтер, седой человек
с неподвижным и строгим лицом, вышел к посетителю.
— Товарищ... э? Вы говорите по-английски?
— Да,— ответил монтер.
— Я пришел... э... по поручению одной державы. Мон-
тор, знаете вы курс доллара? Какого вы мнения о курсе ве-
ликолепного доллара?
433
Монтер с изумлением уставился на странного чело-
века.
— Полно дурака валять! — примирительно произнес
человек в цилиндре и схватил монтера за плечо.— Испорти
есю эту музыку! Держава не поскупится! Тысяча милли-
ардов... Раз-два!
Монтер свистнул п крикнул подбежавшему отряду хра-
нителей станции:
— Душевнобольной или преступник! В тюремное отде-
ление станции!
Молодого человека подхватили под мышки и, хотя он
и делал неоднократные попытки кусаться и плеваться, не-
медленно водворили в общую камеру станционной тюрьмы.
Спустя полчаса взвод часовых, чинно стоявших у входа
на станцию, был заменен новым. Он отсалютовал пришед-
шим, взял ружья наперевес и стройно отмаршировал в
казармы.
— Кха-кха! — раздался заискивающий кашель, и к но-
вому взводу подошел человек, горделиво выпятивший жи-
вот. Он был в великолепном смокинге, и каждый зритель
невольно останавливал взор свой на импозантной фигуре
джентльмена, что давало ему возможность держать обе
ноги в рваных сапогах далеко позади всего прочего кор-
пуса.
— Товарищи! Я коммунист Василов. Вот мой доку-
мент. Ведите меня к монтеру! — важно и с расстановкой
произнес смокинг.
Ворота были открыты, и джентльмен устремил туда
свой передний корпус с таким проворством, что обе ноги
едва не были оставлены за быстро захлопнувшимися во-
ротами.
Седоволосый монтер не без досады вышел ко второму
посетителю. Он вздрогнул, когда увидел его разительное
сходство с первым. Но удивление его перешло в оторопь,
когда посетитель поманил его пальцем и сказал таинст-
венным топом:
— Монтер, иди сюда! Иди, брат! Я к тебе по знатно-
му делу. Не можешь ли ты, того, за хороший миллион дол-
ларов отвинтить мне пару-другую приемников? Мы со-
бираемся с одной дружественной державой метнуть сюда
бомбочку... А?
Спустя десять минут он уже барахтался в общей камере
станционной тюрьмы, пугая сторожей громоносным ку-
дахтаньем, похожим не то на рев, не то на хохот.
434
Между тем перед новым взводом часовых, расставляя
ноги в виде циркуля и отогпув голову набок, как если б
она была несущественным пакетом с покупкой, стоял мо-
лодой человек в блестящих бальных брюках. Он расто-
пыривал их перед рослым часовым с большим достоинст-
вом, произнося в пос свою фамилию:
— Я ком-муппст Василов, вот мой документ. Я должен
видеть монтера по государственному делу!
Получпв пропуск, он поворотился вокруг своей осп и
медленно прошел за ворота, ставя ногп носками внутрь
и расширяя их диаметр, насколько это позволяла анатомия
человеческого тела.
— Странно,— пробормотал монтер, увидя третьего по-
сетителя.
— Друг,— сказал ему молодой человек в брюках,—
предположи, что у тебя жена и дети. С одной стороны, жена,
дети и триллион долларов, не каких-нибудь, а вашингтон-
ских, заметь себе. С другой стороны, какая-то плевая элек-
трификация. Поразмысли, дружище!
Заперев его в общую камеру, монтер вызвал по телефо-
ну дежурного.
— Алло! — сказал он отрывисто.— В городе появилась
психическая эпидемия, если только это не заговор,— не
сменяйтесь до вечера. Если появятся новые Василовы,
хватайте их без всяких разговоров, обыскивайте и под
конвоем препровождайте в станционную тюрьму.
Не успел дежурный повесить трубку, как перед взводом
часовых остановился служебный автомобиль Путиловского
завода и оттуда выпрыгнул статный человек в полной паре
и прочих принадлежностях туалета.
— Я коммунист Василов,— вежливо произнес он,
подходя к дежурному и поднимая два пальца к кепи,—
вот просьба от заведующего заводом...
Он не успел закончить, как несколько дюжих красно-
армейцев кинулись на него, связали по рукам и по ногам
и обшарили его сверху донизу.
— Спрячь-ка это в будку,— сказал один, подавая де-
журному странное стеклышко, отмычкп, флакон с голубы-
ми шариками и уродливый стальной инструмент.
Пойманный был взят за шиворот и под конвоем про-
веден в общую камеру станционной тюрьмы, где он вздрог-
нул п свирепо уставился на трех веселых молодчиков,
Ужасно похожих па него п залившихся при виде него не-
истовым гоготапьем.
435
Глава сорок шестая
благл дарны п
I 1сЕЛ
СОСЕДА
Жаркий полдень в штате Иллинойс, известном главным
образом тем, что ои принадлежит к Северному центру,
походит па жаркие полдни всяких других стран, не усту-
пающих ему по части широты и долготы.
На террасе дачного коттеджа, под парусиновым балда-
хином, сидел безмятежный старец, разбитый параличом.
То был генеральный прокурор штата Иллинойс, тщетно
хлопотавший об отставке. Два старых негра справа и слева
отмахивали от него мух. На плече его сидел розовый по-
пугай. На коленях лежала кошка, а у пог — ирландская
сука с четырьмя сосупцами. Взор старца был устремлен на
превосходный аквариум неподалеку от его кресла, напол-
ненный всякими китайскими мокроподами,— излишняя
особенность для рыб, и без того обитающих в мокром месте.
Язык старца, с трудом ворочавшийся, пришел в дей-
ствие:
— Ккакк... мои пиороссятки? — спросил оп у негра.
— Кушают, масса Мильки, благодарение богу.
— А ммоя жжабба?
— Опущена в колодец, масса Мильки.
— А ммоя дочь?
По эта последняя не дала негру ответить, появившись
па террасе в сопровождении гостя, приезжего депутата
Пируэта.
— Вытрите папе нос! — сердито сказала опа неграм и
уселась в кресло, скрестив ножки. Депутат сел рядом с
пей.
Молодая мпсс Мильки была девицей пятидесяти трех
лет. Коротенькое платьице лаун-теннис выгодно обтягивало
ее формы, а рыжекудрый парик придавал ее задорному
личику еще большую пикантность.
— Но утешайте меня, дорогой мистер Пируэт! Я уве-
рена, что сойду с ума! II чем скорей, тем лучше! — вырва-
лось у нее страдальческим шепотом.
— Но ваш милый папенька...— тревожно заметил Пи-
руэт.
— О! Ему ин за что пе дают отставки! После этого
436
знаменитого дела опп вцепились в пего, как щипцами!
II понимаете, дорогой мистер Пируэт, всю его корреспон-
денцию, все эти письма, жалобы, апелляции, интерпелля-
ции, все это должна читать я сама. В мои лучшие годы,
когда другие танцуют, резвятся и... ах!., встречаются с
себе подобными, я должна сидеть над бумагами! — пз пыш-
ной грудп мпсс Мильки вырвалось стенание.
— Но почему бы вам пе взять секретаря?
Мисс Мплькн устремила па депутата изумленный взор.
— Здесь, в Иллинойсе, секретаря! Дорогой мистер Пи-
руэт, вы должны знать, что у нас легче купить железную
дорогу, чем нанять секретаря! У нас нет здесь нп единой
рабочей руки!
Депутат Пируэт взглянул па нее с ужасом.
— Ни единой! — энергично повторила она.— А когда
перепадет к нам кой-какой эмигрантишка,— вы знаете,
ведь иной раз они добираются до Иллинойса,— так его пе-
рехватывает эта собака, этот изверг, этот безумец, этот
молодой Нерон и Навуходоносор, мистер Дот!
С этими словами мпсс Мильки откинулась па спинку
стула и затрепетала всем телом в нервной конвульсии.
— Скажите мне, кто такой мистер Дот? — нежно осве-
домился депутат, кладя свою руку па трепещущие пальцы
несчастной мпсс.
Долгое молчание было ответом. Наконец, собравшись
с силами, она открыла глаза и глухо нропзпесла:
— Дот — это роковой человек, мистер Пируэт. Оп
виновник всех наших несчастии... {когда-нибудь па до-
суге...
— Но я сегодня уезжаю! — с испугом вырвалось у де-
путата.
— На досуге я расскажу вам страшную драму нашей
жизни. А пока только одпо слово: Дот — автор! Оп автор
гпусного фельетона о детективных талаптах моего отца.
Он автор прогремевшего интервью, в котором мой папень-
ка...— мпсс Мильки всхлипнула...— мой папенька обзы-
вается такими... такими словами, что будто бы Шерлок
Холмс и Нат Пинкертон перед ним трубочисты!
Не в силах продолжать разговор, мисс Мильки на-
бросила па лицо кружевной платочек, как паз вовремя,
чтоб подхватить кусок штукатурки, упавший у нее из-под
левого глаза.
Мистер Пируэт почувствовал себя заинтересованным.
Un уже собрался сказать мисс Мильки, что согласен отло-
437
жить свой отъезд, как со стороны проезжей дороги, оги-
бавшей коттедж, раздались неистовые вопли.
— Стоп! Стоп! Стоп! — вопил кто-то в бешенстве, раз-
махивая дубиной п со всех ног летя за небольшим серым
ослом, волочившим по дороге странную ношу.
Но осел, как это чаще всего бывает с ослами, выразил
совершенно обратное намерение и, брыкнув своего пре-
следователя, галопом понесся дальше.
Пальцы мпсс Мпльки вонзились в руку депутата.
Очи мпсс Мпльки устремились на ослиного пресле-
дователя.
— Дот! — шепнула она лихорадочно.— Взгляните, этот
ужасный Дот преследует своего осла... А осел... Великий
боже, что такое он тащит?! Дорогой Пируэт, держите меня
за талию, я падаю, я умираю! Он тащит эмигранта!
Зрелище, разыгравшееся на шоссе, было все более п бо-
лее катастрофическим. Дот, черноусый мужчина в соло-
менной шляпе и небрежном костюме фермера, мчался на-
перерез ослу, пытаясь .загнать его в свой двор и осыпая
его проклятиями. Но осел, неистово мыча, проскочил мимо
пего, сделал два-три поворота и, задрав хвост, неожиданно
для всех вдруг влетел во двор коттеджа мистера Мпльки.
Оп пронесся прямехонько к креслу, где лежал параличный
старец, п замотал головой, силясь сбросить со своей Bien
кушак, за который держалась его странная поша.
— Ослпкк! — прошептал мистер Милькп, блаженно
улыбаясь.— Подди сюдда, ослик! Благодарный друг мой!
Осел-джж снт л ьм мен!
Пока эти фразы срывались с языка старца, мпсс Миль-
кп п депутат энергично освобождали ослиную пошу. Это
был немолодой, бедно одетый и страшно изнуренный чело-
век. На лице его лежала печать глубокого страдания.
— Вы наняты! Подпишите контракт! — визжала мисс
Мпльки в то время, как мистер Дот с проклятиями требо-
вал назад своего осла, обещая снять с него кожу и сунуть
ему под хвост горящую головню.
— Я эмигрант,— пробормотал бедняк, понурив голо-
ву,— я пе имел силы идти пешком и привязал себя к это-
му доброму животному, пасшемуся на лугу, в надежде,
что оп доведет меня до жилья.
— Вы приняты на место! — отчеканила мисс Миль-
кп.— Зданпе, которое вы здесь видите, есть родовое по-
местье моего отца, генерального прокурора штата Ил-
линойс.
438
— Для эмигранта вы отлично владеете языком,— вме-
шался депутат,— как ваше имя, милейший?
Бедняк провел рукой по лицу.
— Меня зовут Павлом Туском.
Глава сорок седьмая
ОПРПЧПИДХ
Б Л А Г О Д f| Р Н О Г О
чувствНв ОСЛЕ
— Теперь, когда у вас есть секретарь, а я остался па
лишние сутки,— нежно начал депутат Пируэт, сидя с мпсс
Мпльки при луне на садовой скамейке,— теперь я хочу
узнать от вас обо всех этих тайнах! И почему вашему
папе пе дают отставки, и почему этот Дот прославил его
по всей Америке, п почему мистер Мпльки назвал осла бла-
годарным животным?
— Ах,— вздохнула мпсс Мпльки,— вы хотите взгля-
нуть на дно моей души... Я согласна. Слушайте мепя, до-
рогой мистер Пируэт, слушайте и исторгайте слезы!
Она поникла головой, собралась с духом н начала
следующий рассказ, прерываемый частым кваканьем
жабы, хрюканием поросят и ночными стонами летучей
мыши.
— Мы переселились сюда, когда папепьку разбил па-
ралич, года два тому назад, сэр. Место это было глухое п
мрачное, особенно для юного существа. Папаша чувствовал
себя прекрасно, будучи любителем животных, а я должна
была дни и ночи наблюдать за сельским хозяйством, в то
время как в груди моей пели мелодии Шопенгауэра.
— Вы хотите сказать — Шопена?— перебил ее депутат.
— Ну да, Шопена Гауэра,— поправилась мпсс Мпль-
ки,— отец мой подал в отставку, и ее хотели уже принять,
ждали только подходящую рабочую руку для его замены,
что у нас в Иллинойсе, как я вам уже сказала, адски труд-
но. И вот в один прекрасный день прибегают к нам и го-
ворят, что соседняя ферма куплена и что у пас скоро бу-
дет сосед, некий мистер Дот из Арканзаса. Я тотчас же
взяла географическую книгу, сэр, и навела справку. Я узна-
ла, что Арканзас лежит на юге и что тамошние уроженцы
обладают горячим темпераментом. Ах, сэр, мучительное
439
предчувствие охватило меня!.. Сосед прпехал, и по про-
шло трех дней, как он явился к нам с визитом.
Мисс Милькп прервала своп рассказ, прижав руку к
сердцу. Депутат поощрительно налег па ее талию.
— Вообразите себе, сэр, высокого стройного мужчину
с черными усами. Вообразите себе, с одной стороны, это пу-
стынное сельскохозяйственное место и молодую беспомощ-
ную девушку, с другой — высокого мужчину с черными
усами и горячим арканзасским темпераментом. То, чего я
опасалась, свершилось: мистер Дот влюбился в меня с пер-
гого взгляда. Правда, он не признался мне в этом. Но его
взгляды, его жесты были красноречивей слов. Стоило мне
придвинуться к нему поближе, как он судорожно отталки-
вал меня от себя. Не успевала я войти в комнату, как он
прекращал разговор с папенькой и хватался за шляпу.
Если я глядела на пего за столом, оп не кушал; если я за-
болевала и оставалась в своей комнате, он па целый день
приходил к папеньке, видимо, беспокоясь о моем здоровье.
Это пе могло так продолжаться, сэр. Я умею быть твердой,
несмотря на всю свою мочодость. Я написала мистеру
Доту письмо с просьбой объясниться и прекратить излиш-
ние страдания, ставящие и меня п его в фальшивое поло-
жение...
Мистер Дот не ответил. Мало того, он прекратил бы-
вать у нас п заперся иа своей ферме в течение двух недель.
Негры рассказывали, что в это время оп вел образ жизни
Нерона. Он пил один только алкоголь, сэр, жег целые гру-
ды иавоза у себя на дворе и ходил купаться в пруду.
Я поняла свой долг женщины. Пз опасения его само-
убийства я накинула на себя легкий шарфик и при закате
солнца пошла к нему, пренебрегая пустыми предрас-
судками.
Мистер Дот при виде меня издал восклицание, вскочит
с места, сделал два шага и, как подкошенный, упал к моим
ногам. Я скрыта свое торжество и положила обе руки на
голову этого неистового человека. Я шепнула:
— Не надо объяснений! Идемте к панаше!
Но самолюбие мистера Дота оказалось до того болезнен-
ным, что оп принялся отвергать очевидный факт и, словно
ребенок, твердил, будто хотел бежать из компаты и упал
вследствие сломавшегося каблука, и даже ухитрился пока-
зать мне этот каблук, сломанный каким-то случайным об-
разом. Кнут Гамсун, сэр, если только вы читали этого пи-
сателя, был знатоком подобного самолюбия в своих любов-
440
ных романах. Я вспомнила их и не дала себя вовлечь в
обман. Ласково улыбнувшись, я погрозила мистеру Доту
пальчиком и назвала его «влюбленным безумцем». Ах, сэр,
я не подозревала, что из этого выйдет. Мистер Дот схватил
шапку п убежал в степь. Оп скрывался в степи три дня,
ночуя под открытым небом и питаясь зеленым горохом.
На четвертый день оп явился, ведя с собой небольшого се-
рого осла.
Мисс Мильки вздохнула и утерла глаза.
— Надо вам сказать, сэр, что меня зовут в честь
моей бабушки Юноной. И вот этот безумный арканзасец
перестал кланяться и мпе, и моему папаше, найдя проти-
воестественное удовлетворенно своим страстям. Оп назвал
своего осла Юноной и целый депь перед самой нашей тер-
расой бил это животное дубинкой, улыбаясь улыбкой мар-
кизе да Сада. Мой отец, как вы, должно быть, заметили,
питает положительную нежность к животным обоего пола
и всех видов. Не успела я опомниться, как он закачался
на своем стуле и потребовал от меня подачи в суд па ми-
стера Дота за истязание осла. Этого мало, сэр. Папаша
раскачался до того, что велел нести себя на судебное раз-
бирательство и сам произнес обвинительную речь. Если б
вы только видели, что это было! Вся зала рыдала ручьем.
Присяжные рыдали ручьем. Папенька был весь заплакан
и не мог вытереться. Мистера Дота присудили к огромно-
му штрафу. С тех самых пор, сэр, я жила под угрозой его
мести. Некоторое время все было тихо, оп куда-то уехал.
Как вдруг ударила молния. Дот поместил в газетах статью
о знаменитых детективных способностях моего папаши.
Отставку бедного папеньки отклонили, п с того дня, сэр,
мы ежедневно получаем сотни писем о различных уголов-
ных преступлениях с просьбами их распутать... Что пере-
живаю я над этими письмами, оскорбляющими мою не-
винность,— пе поддается описанию!
Мисс Юнопа Мплькп вздохнула и прислонила головку
к плечу депутата. Потом вскрикнула как ужаленная, по-
целовала его прямо в губы и, как легкая лань, умчалась
в коттедж.
Мистер Пируэт поспешно вытащил изо рта кусок упав-
шей туда штукатурки, оглянулся по сторонам и, как вор,
пробрался в конюшню.
— Оседлайте моего копя! — шепнул оп пегру, энер-
гично растолкав его ногой.— Я должен чуть свет добрать-
ся до Мичигана и не хочу тревожить хозяев!
441
Уже сидя на коне и отъехав за двадцать километров
от коттеджа, депутат нашел в себе мужество обернуться
и отправить по адресу Юноны прощальную речь.
— При создавшейся обстановке,— пробормотал он,—
она замуровала бы меня штукатуркой чв пять-шесть при-
емов. Хорош бы я был перед моими избирателями, наглу-
хо замурованный, как какая-нибудь дверь! И хотел бы я
знать, как мне удалось бы тогда агитировать против тор-
гового соглашения с Россией.
Глава сорок восьмая
М0 ПЖ
Ид IJ
С АII - Ф АНЦИСКО
Не успели утренние лягушки проквакать гимн солнцу,
как уже новый секретарь мистера Мильки появился на
террасе и приступил к исполнению своих обязанностей.
На столе киной лежала корреспонденция, только что до-
ставленная по адресу генерального прокурора.
Он механически вскрыл несколько конвертов, пробе-
жал их п стал делать отметки в своей записной книжке.
Павел Туск — человек аккуратный. Несмотря на стран-
ную печать безжизненности и омертвения, разлитую по
всей его внешности, глаза Туска обличают высокую
интеллигентность. Оп дошел уже до половины своей ра-
боты, когда в руках у пего очутился небольшой грязнова-
тый конверт, пропитанный табачным дымом. Все с той же
методичностью оп вскрыл и этот конверт и погрузился
было в чтение, как вдруг по лицу его разлилась краска,
глаза сверкнули, как у сумасшедшего, мистер Туск вско-
чил с места и стал искать взглядом звонок. Надо со-
знаться, что манеры ого отнюдь пе походили на манеры
должностного лица эмигрантского пропс хождения. Негр,
вынырнувший иа его звопок, остановился в дверях как
вкопанный.
— Эй, послушайте! — начальственным тоном произнес
секретарь, держа в руках конверт.— Кто читал у вас до
сих пор корреспонденцию мистера Мильки?
— Мисс lOuoua,— пролепетал негр, вьшуча па него
глаза.
442
— Позовите ее сюда!
— Мисс Юпопа принимает молочную ванну,— осме-
лился доложить негр.
— Позовите ее, когда она будет готова! — сказал сек-
ретарь п снова погрузился в письмо.
— Нолла,— сказал негр толстой негритянке, заве-
довавшей горничными мисс Юноны,— скажи молодой мис-
си, чтоб она вылезла пз молока. Новый секретарь ждет
не дождется ее появления, так и передай.
— Дурень,— ответила негритянка,— ты бы еще на-
звал молодой ту солонину, которую она отпускает пам
на обед!
И, подвязав себе чепчик, она пошла в ванную, где
мисс Юнона Мильки мирно покоилась в молоке к сомни-
тельной пользе для себя, но к большому счастью для своих
ближних, ибо молоко, как известно, не отличается про-
зрачностью.
Мисс Юпопа была сильно не в духе, по основной чер-
той этого стойкого характера было умение пе сдаваться
судьбе нп живой, нп мертвой.
— Ты говоришь, он уехал поздно ночью, пе велев пп-
кого будить? — переспросила опа у своей горничной, при-
готовлявшей в ступе бальзамическую смесь из сухого ге-
лиотропа, пудры и различных замазок.
— Так оно и было, мисси,— словоохотливо ответила
горничная,— конюх говорит, что он будто как плясал
в ожидании лошади, вроде горячей кобылки, а потом пе-
ремахнул через седло, да п был таков.
— Вот «/то значит ревность,— задумчиво произнесла
мпсс Юнона, похрустывая в молоке суставами на манер
кастаньет,— никогда нс советую тебе, Доротея, рассказы-
вать о своих обожателях новому поклоннику. Это ужасно
как действует на пх самолюбие.— Опа помолчала минуты
Две и мечтательно произнесла, глядя на потолок: — 11 мпе
не следовало прп пем так радоваться появлению мистера
Туска, совсем, совсем не следовало!
— Мистер Туск просит мпсс Мильки выйти к нему
как можно скорее,— запыхавшись, произнесла Нолла,
просунув в дверь черную голову,— оп сказал Саму, а Сам
мие, а я...
Мисс Мильки не дала ей докончить. Бросив торжест-
вующий взгляд в сторону Доротеи, она рассекла млечные
волны и вынырнула из них во весь свой рост наподобие
Афродиты.
443
Спустя полчаса рыжая девушка в коротком платье за-
дорно выбежала па террасу.
— Идемте завтракать, дорогой мистер Туск! Дела мо-
гут подождать! — вскричала опа с пленительной наив-
ностью и повисла на руке секретаря.
Но секретарь проявил необычайное упорство. Он посмо-
трел на нее проницательным взглядом, протянул ей кон-
верт п сказал:
— Прочитайте ппсьмо и постарайтесь вспомнить, куда
вы дели предшествующее, па которое ссылается автор.
Мисс Милькп невольно подчинилась приказу секрета-
ря. Опа прочла следующее.
«Неизвестного происхождения, доставлено на собаке,
прибывшей из Америки в Кронштадт, и послано адресату
капитаном судна «Амелия» ирландцем Мак-Кинлеем».
Вслед за этими крупными каракулями, основательно
сдобренными табачным дымом, шло ппсьмо:
«Генеральному прокурору штата Иллинойс
Высокочтимый сэр,
если вы получили мое предыдущее ппсьмо и вынули па-
кет из моего тайника, вам небезынтересно будет узнать
продолжение морлепдеровского дела. Я держу в руках все
его нити. Я посажен в сумасшедший дом, откуда как нель-
зя лучше можно следить за главным преступником. Вы
поймете меня, если потребуете освобождения пз камеры
№ 132 умалишенного Роберта Друка».
Мисс Милькп нетерпеливо пожала плечами:
— Дорогой мпстер Туск, он нисколько пе скрывает,
что он умалишенный. Я не могу попять, неужели можно
придавать значение письмам сумасшедших.
— Но вы получили его первое письмо!
— Ах, какой вы неотступный! Вон в этом сундуке ре-
шительно все письма, полученные на имя папаши! Если
хотите, берите и разбирайте их до самого дна.
Павел Туск именно так и сделал. Несмотря на депута-
цию из четырех негров, трижды призывавшую его завтра-
кать, оп засел пад супдуком и просидел над пим с добрую
половину дня. Все его поиски оказались тщетными. Ниче-
го похожего на письмо Роберта Друка там не отыскалось.
Тогда он проявил необычайную энергию: велел заложить
лошадей и отвезти себя на соседнюю телеграфную станцию,
откуда он протелеграфировал в Чикаго от имени генераль-
ного прокурора о немедленной высылке ему полного спис-
ка нью-йоркских сумасшедших домов. Затем он вернулся в
коттедж и принялся сшивать в тетради деловые бумаги и
письма.
Когда безмятежного старца после обеда выкатили на
террасу, он подсел к нему с таким независимым видом,
что в груди мисс Юноны шевельнулось страшное предчув-
ствие: не ставленник ли это самого Дота.
— Любезный сэр,— сказал он старцу деловым то-
ном,— вы сильно запустили дела. Если разрешите, мы
с вамп съездпм сегодня в город на сессию и дадим ход
кое-каким из поступивших на ваше имя жалоб.
— Нне ссегодня, сэр! — жалобно простонал старец,
бросая на своего секретаря беспомощный взгляд.— Ссе-
годня я а-адски занят!
— Масса Милькп ждет сегодня знаменитого моржа,
сэр,— вмешался негр Сам, приходя на помощь своему
господину.
— Моржа?
— Пз Сан-Франциско, сэр. По газетному описанию!
— Ну да,— капризно вмешалась Юнона, становясь
в оппозицию к своевольному секретарю,— если мы нани-
маем людей, мистер Туск, мы всегда задаем им вопросы,
и они отвечают, а вовсе не наоборот!
— Что за морж пз Сан-Франциско? — продолжал
допытываться неумолимый секретарь отрывистым то-
ном.
— Морж! — истерически вскрикнула Юнона.— Я про-
читала папе в газете, что на берег в Сан-Франциско вы-
шел удивительный морж необычайной толщины и стал
страшно лаять. Когда его захотели поймать, он кинулся
па своих плавниках прямо в город, пробежал три улицы,
залез в аптеку п едва не искусал аптекаря. Папаша, ра-
зумеется, захотел купить этого моржа, и мы выписали его
от аптекаря наложенным платежом.
Хорошо же вы занимаетесь государственными дела-
ми, мистер и мпсс Мплыш,— сурово отрезал секретарь,
вперив в обоих укоризненный взгляд.— Вот здесь, в порт-
феле, ждет очереди таинственное убийство вдовы пол-
ковника, похищение брильянтов у креолки, пропажа
завещания пз конторы в Чикаго, два-трц дела не меньшей
важности. Здесь лежит обвинительный акт против ко-
каиниста, восемь жалоб па пстязанпе и пзнасиловаппе,
445
четыреста неразобранных случаев шантажа и вымогатель-
ства, донос на акционерное общество по сплавке бревен
по реке Миссисипи, извещение о поимке бежавшего банк-
рота с двумя миллиардами долларов и, наконец, аноним-
ное письмо о подкупе депутата Пируэта князем Феофаном
Оболонкиным, а вы ничего этого не читали и ни о чем
этом не заботитесь. Негр! Подать мне перо, чернила, бу-
магу!
Сам выбежал из комнаты с трясущейся челюстью и
через секунду доставил все необходимое.
— Мисс Мильки, пишите!
Неизвестно почему, но мисс Мильки покорно взяла
перо и написала под диктовку секретаря следующее:
«Ввиду моего болезненного состояния передаю все свои
права по генеральной прокуратуре штата Иллинойс ми-
стеру Павлу Туску».
— А теперь подпишитесь за отца!
Дрожащие пальцы мисс Мильки вывели подпись.
— Так! А теперь занимайтесь моржами, и чтоб вся
корреспонденция до моего возвращения не была распе-
чатана!
С этими словами секретарь схватил бумажку, кивнул
мисс Мильки и ее отцу и быстро сошел с террасы, направ-
ляясь к конюшням.
— Узурпатор! — визгливо крикнула ему вслед мисс
Мильки, раскинула руки по обе стороны корпуса, подобно
двум веслам над утлой ладьей, и упала в обморок.
Безмятежный старец сидел в кресле, глядя на нее с
детским состраданием и тщетно взывая к разбежавшимся
неграм.
— Юппи,— произнес он с трудом,— джентльмен
прав... Не плачь, Юный!
Полежав с пять минут, Юнона пришла в себя, взгля-
нула на отца странным помутившимся взором и удали-
лась к себе в комнату.
Павел Туск проскакал до станции и с экспрессом
прикатил в город. Он энергично расследовал с десяток
уголовных дел, произнес две речи, провел несколько при-
говоров, навестил двух-трех заключенных, пообещав им
скорое окончание их дела, и кончил тем, что до чрезвы-
чайности понравился судейской публике.
— Вот это так рабочая рука! — шептались у пего за
спиной, покуда он вел деловые разговоры своим отры-
вистым тоном.
446
Был уже вечер, когда он вернулся в коттедж. Взорам
его представилась странная картина.
Перед креслом мистера Мильки в цинковом ящике
с водой сидел огромный блестящий морж, глядя малень-
кими умными глазками прямо в глаза старцу. Из полу-
раскрытой глотки его вырывались лающие стоны, плав-
ники безжизненно распластались по стенкам ящика.
— Получплп-таки! — без особенного удовольствия ска-
зал секретарь, проходя мимо моржа на террасу.
В ту же секунду морж закинул голову, и воздух
огласился таким ужасным, таким раздирающим лаем,
что негры упали на землю, пряча лица в колени, а
сам мистер Туск почувствовал неприятное стеснение
сердца.
— Моржжик сстрадает! — пробормотал мистер Миль-
ки.— Ппомогите ему, сэр!
— Вздор! — отрывисто проговорил секретарь, подходя,
однако же, к моржу. Он пристально оглядел его, припод-
нял плавники, провел рукой по шее и брюху, и морж
споспл это с изумительной кротостью. Внезапно рука
секретаря нырнула под воду, и он крикнул неграм:
— Эй! Несите сюда чашку рвотного!
Ворча и спотыкаясь, испуганные негры принесли ему
все, что нужно.
— Влейте моржу в глотку!
Но на этот раз магический голос секретаря не возы-
мел никакого действия. Негры попятились друг за друга
и остановились шагах в десяти от моржа. Пробормотав
ругательство, мистер Туск поднял морду моржа, п свире-
пое животное без единого протеста проглотило лекарст-
во; потом он, засучив рукав, снова сунул руку в воду
и нажал па что-то с такой силой, что по телу моржа про-
шла судорога.
— Хав! Хав! — пролаял он еще раз и стал корчить-
ся в ужасных муках. Секунда — две — три, п из моржо-
вой глотки показалось что-то блестящее. Еще секун-
да — оно вылетело наружу, упало на пол и со звоном
разбилось у пог мистера Мильки.
—- Бутылка! — сказал секретарь, высвободив руку
из воды.— А в ней сверток бумаги!
С этими словами он быстро подхватил пожелтевшую
пачку листов и унес их в свою комнату, оставив моржа
и прокурора в приятном взапмосозерцаппп.
447
Глава сорок девятая
ПО ЬЗА
КРОГ I пКОВОДСТВА
Ночь.
В окне мпсс Юноны таинственный свет. Она пишет
что-то, прочитывает п разрывает па мелкие клочки.
В окпе секретаря тоже свет. Оп только что прочел ру-
копись под названием:
«ДНЕВНИК ВИСКА»
и глубоко задумался. Потом вынул конверт с письмом
Друка, сшил оба документа вместе, покачал головой и
лег спать.
В окпе кухпп тоже свет. Вся черпая прислуга, со-
бравшись вокруг стола, занята обсуждением таинствен-
ной личности мпстера Туска.
— Переодетый президент,— шепчет Сам убежден-
ным голосом.
— Л по мпе, это — покойный Вашингтон, вот кто! —
вставила свое слово кухарка.— Покойппку-то ведь
бояться нечего, у него одна видимость, а тело вроде
как из кисеи, вот оп и задается. Неужто живой человек
стал бы у нас болтаться, когда его что нп час могу г
оженить? Уж какой был мужчина мпстер Дот, а и тот
испугался.
В окне мистера Дота тоже свет. Но, заглянув к нему,
мы видим, что у пего творится нечто совершенно таин-
ственное: свет льется с потолка, одпп мистер Дот мирно
похрапывает на постели, скрытой за ширмой, а другой
Дот стоит перед забаррикадированной дверью, подняв
рукав, пз которого торчит револьверное дуло. Голова это-
го второго Дота имеет большое сходство с половой щет-
кой, а из брюк выглядывают две кочергп, обутые в вы-
сокие сапоги.
Темно только у безмятежного мистера Мильки. Он
спит, окруженный сопмом своих животных, и если б не
темнота, мы увидели бы у пего на губах блаженную
улыбку.
Утренняя почта принесла неутомимому секретарю
официальный пакет с печатью. В нем был перечень всех
сумасшедших домов Нью-Порка.
448
М. С. Шагпнян с мужем Я. С. Хачатряпцем в Ереване, 1939 г.
Мистер Туск, быстро покончив с завтраком, развер-
нул список и отметил красным карандашом два адреса:
это были единственные дома, где число камер доходило
до цифры 132.
Затем он аккуратно сложил салфетку, спрятал коррес-
понденцию в портфель, вынул блокнот и составил дело-
вое расписание на текущий день. Покончив с этим, оп
молниеносно повернулся и схватил за шиворот любопыт-
ную Ноллу как раз в ту минуту, когда она собиралась
пощупать его сзади.
— Какого черта вам от мепя нужно? — грозно крик-
нул он, вперив в несчастную тсгритянку свои стальные
глаза.
— Сэр, простите меня! — бормотала Нолла, трясясь
всем телом.— Я только хотела пощупать, сэр, человек вы
или призрак?
Мистер Туск выпустил ее, и на лице его не появи-
лось ни малейшего гнева. Черпая Нолла клялась позд-
нее на кухне, что лицо это сделалось даже грустным,
совсем как у настоящего покойника, обмытого и одетого
в саван.
— Да, я, пожалуй, призрак, добрая женщина,— отве-
тил он очень странным голосом и ушел к себе.
Такое подтверждение кухаркиной гипотезы наполнило
души негров окончательным и паническим ужасом. Они
долго еще совещались и перемигивались друг с другом,
встречаясь в коридорах, в кухне и на лестнице,— ио
странность их поведения осталась скрытой от семейства
мистера Милькп, так как Юнона упорно сидела у себя
в комнате, а безмятежный старец был лишен средств пе-
редвижения.
В городе секретарю сказали торжественным топом:
— Дорогой мистер Туск, отставка мистера Мпльки
принята! Вы назначены па его место генеральным проку-
рором Иллинойса.
— Принимаю, по с условием,— отрывисто ответил
Туск, как человек, привыкший приказывать, а не подчи-
няться приказаниям,— вы дадите мпе месячный отпуск,
чтоб я мог кой-куда съездить и расследовать одно пре-
ступление.
Он тотчас же получил все, что хотел, вплоть до казен-
ной печати, бланков для ареста, всевозможных полномо-
чий и удостоверений. Остаток дня новый прокурор по-
святил блистательному обвинению депутата Пируэта, по
15 М. Шагинян, т. 2 44g
явившегося на суд, и целому ряду разнообразных дел
п опять лпшь на закате вернулся в коттедж.
Было еще светло, когда он подъезжал к знакомым во-
ротам. Большая телега, доверху наполненная корзинками,
преградила ему дорогу. Возница, рослый мужчина, заго-
релый как черт, орал во все горло в припадке самого не-
обузданного гнева.
— Чего вы орете? — спросил Туск, подъезжая к те-
леге.
Мужчина обернулся к нему, красный, как кумач, н за-
топал ногами.
— Я человек казенный, понимаете! Мое время рассчи-
тано до самой что ни па есть секупдишки! Я не таков-
ский, чтоб стоять даром полтора часа да надсаживать себе
казенную глотку!
— В чем дело?
— Хорошо дело! Безделье, сударь, форменное без-
делье! Стою полтора часа, чтоб сдать ихних кроликов но
адресу, стучу, зову, кричу, топочу, а они будто вымерли.
Сидит вон там в кресле какой-то олух, глядит на меня во
все глаза, а чтоб ворота отпереть — это ему в голову не
приходит, да!
Туск привязал лошадь к дереву, в одно мгновение взо-
брался на ворота и, осторожно миновав полосу гвоздей,
спрыгнул в сад. Он собственноручно открыл ворота и впу-
стил мрачного краснолицего человека, понесшего к мисте-
ру Мильки па террасу превосходно упакованную корзин-
ку с парой великолепных серых кроликов.
— Получайте! — сказал он злобно.— Нехорошо это с
вашей стороны, я человек казенный, через меня могут
выйти казне очепь даже чувствительные убытки.
— Этто пне мои кролики, сударь! — кротко пробормо-
тал мистер Мильки.
— Как это не ваши, сэр! — в бешенстве крикнул воз-
ница, доставая из-за пазухи письмо.— Выставочный коми-
тет по животноводству поручил мне, сэр, обратную пере-
возку кроличьих экспонатов штата Иллинойс. Каждая
корзинка адресована в свое место, а па вашей, сэр, даже
целый конверт. Я казенный человек, мне, сэр, не к липу
ошибаться!
Он бросил на колени старца письмо, сердито мотнул
головой и удалился, злобно нахлестав свою лошадь спере-
ди, сзади и по бокам.
Мистер Туск спокойно запер ворота, поднялся на тер-
450
расу и хотел было спросить у старика, куда попрятались
черные слуги, как взгляд его упал па белый конверт.
«Генеральному прокурору штата Иллинойс».
— Мистер Мильки,— сказал Туск, взяв письмо,— ва-
ша отставка принята, и я беру у вас это письмо уже по
только по праву секретаря,— я назначен генеральным
прокурором штата Иллинойс.
Он поклонился старику, ие дождавшись его ответа,
п быстро прошел к себе. Здесь он разорвал конверт, раз-
вернул письмо и прочитал следующие строки:
«Главному прокурору штата Иллинойс.
От доктора Лепсиуса, кавалера
ордена Белого знамени, почетного
члена Бостонского университета.
Высокочтимый господин прокурор.
Не так давно в газетах было напечатано, что вы яв-
ляетесь национальной американской гордостью по части
раскрытия таинственных преступлений. В заметке было
сказано, что Нат Пинкертон, Ник Картер п Шерлок
Холмс являются перед вами не чем иным, как простыми
трубочистами. Я взываю к вам о помощи в одном чрез-
вычайно странном деле. Вы слышали, что в России быч
убит большевиками Иеремия Морлендер. Есть основание
думать, что оп убит отнюдь не темп лицами, кого обви-
няют официально. В настоящее время исчез Артур Мор-
лендер, его сын, хотя домашние скрывают его исчезнове-
ние. Во имя справедливости и для спасения жпзпи моло-
дого человека займитесь этим загадочным делом.
Честь имею, высокочтимый
и т. д., и т. д., и т. д.»
Стальные глаза мистера Туска потемнели. Во мгнове-
ние ока он кипулея к с голу, где лежали его бумаги и не-
многочисленные пожитки, приобретенные им в городе.
Выстро взглянув на часы, оп стал поспешно укладывать-
ся, сортируя п приводя в порядок пакеты, завязывая их
п складывая в портфель.
Пока он занят этим делом, мы навестим мисс Юнону,
безвыходно сидящую у себя уже вторые сутки.
Мисс Юнона Мильки встала с кровати, где опа лежа-
ла одетая, и поглядела в окно. Спускались сумерки. Стран-
ная тишина стояла в саду, па террасе, в доме. Не слышно
15*
451
было ничьих шагов, но доносилось ни единого человече-
ского голоса. Мисс Мильки вздрогнула и новела плечами.
К ней никто не входил с самого утра. Кухарка не яви-
лась с отчетом о своих приготовлениях. Конюх и садов-
ник не принесли ключей. Горничные исчезли все до одной.
Нолла ни разу не просунула в дверь свой чепец, а Сам
не зашел сообщить о здоровье старого барина.
Мисс Мильки была голодна. Опа была, кроме того,
удивлена п напугана. Постояв с минуту, она подошла к
зеркалу, накинула на плечи платок п решительно двину-
лась к выходу.
Безмятежный старик тихо сидел в кресле, ласково гля-
дя в круглые глаза серых кроликов, протягивавших к не-
му свои мордочки сквозь прутья решетки. Признаться,
ему было довольно-таки холодно и голодно. Кроме утрен-
него завтрака, пикто пе принес ему ничего, не подходил
перекладывать его и убирать за ппм, не укутал его вече-
ром пледом. Оп не успел пожаловаться мистеру Туску на
странный порядок, установившийся у пего в доме, и сей-
час терпеливо сидел, утешаясь зрелищем хорошеньких
зверьков.
Вдруг чья-то рука легла ему па плечо, и голос, в кото-
ром он едва узнал голос своей дочери, испуганно произнес:
— Папа, дорогой, неужели вы сидите тут с утра?
— Как всегда, Юппп,— кротко ответил старик.
— Я разумею, папа, что вы сидите без всякой помо-
щи. Бог ты мой, пеужто они вас сегодня не накормили?
— Я завтракал утром, Юппи!
Мисс Мильки вскрикнула, сама сдвинула кресло ста-
рика и вкатила его в столовую. Потом опа опрометью бро-
силась па кухню, растопила печь, приготовила теплое
питье и еду в стала кормить своего отца как малого ребен-
ка, приговаривая между делом:
— Все опп сбежали от пас, папа! Я видела их комна-
ты,— опп унесли все своп вещи. Попять не могу, что это
такое с ними случилось.
Мистер Мильки ел, падо сознаться, с исключительным
аппетитом и широко открытыми глазами смотрел па свою
дочь, словно видел ее впервые. Оба они до такой степени
запялись друг другом, что прослушали твердые шаги быв-
шего секретаря и заметили его только тогда, когда оп
остановился посреди столовой с портфелем и чемоданом
в руках и шляпой на голове.
— Я должен немедленно ехать,— начал он отрывисто
452
и вдруг вскрикнул. Взгляд его упал на мисс Мильки... по
какая это была мисс Мильки!
Перед ним стояла пожилая высокая женщина в до-
машнем платье, с измученным лицом п клочком седых
волос, собранных па затылке. Опа пе отвела лица от взгля-
да Туска п просто произнесла:
— Нас покинули все слуги, мистер Туск. Мы с папой
остались одни во всем коттедже.
Мистер Туск положил чемодан и портфель па стул,
снял шляпу, протянул ей руку и сказал тоном, каким еще
ни разу с ней пе говорил:
— Здравствуйте, мисс Мильки, мы с вами сегодня но
виделись. Не беспокойтесь, я останусь здесь па ночь, а за-
втра мы что-нибудь да придумаем. Боюсь, что они сбе-
жали, напуганные моей особой.
Глава пятидесятая
ЭМИГРАЦИЯЯ ВОРОН,
II Л Мч ЕГО МОЖНО
ДОБИТЬСЯ С Д Я НА ОДНОМ МЕСТЕ
Рано утром мистер Туск встал, спустился вниз и кри-
тическим оком обозрел все хозяйственные задачи, связан-
ные с необходимостью обитания в коттедже. Он был да-
леко пе сентиментален и отнюдь не стал повязывать себя
фартуком, колоть дрова, топить печь, резать кур и прочее,
как это сделал бы на его месте джентльмен, взятый па-
прокат из какого-нибудь романа. Мистер Туск был чело-
веком дела. Оп закурил папиросу, вышел из коттеджа и
резкими шагами перешел расстояние, отделявшее жили-
ще мистера Мильки от фермы Дота.
На его стук никто не отозвался. Туск постучал еще
два-три раза с тем же результатом, а потом поднялся на
обе руки, упертые им в заборную перекладину, в доволь-
но-таки ловко перебросил себя по ту сторону границы.
Ферма Дота поражала своей пустынностью и забро-
шенностью. По двору сонно бродили индюшки и порося-
та, дорожки сада поросли травой, огород служил местом
раскопок большого петуха, сопровождаемого десятком кур.
Дом был наглухо заколочен п, по-впдпмому, погружен в
крепкий сон.
Туск попытался проникнуть в дверь, по, когда это по
453
удалось, пожал плечами и осуществил свое памереппе че-
рез окно. Оп очутился в передней, где спали па циновках
человек двадцать слуг, испуская пронзительный храп. Не
успел он дотронуться до одного из них, как проснулись
все двадцать, вскочили с места и замахнулись на него ду-
бинками.
— Стоп! — отрывисто произнес Туск, скрестив руки
на груди.— Я новый прокурор штата Иллинойс. Трусы
сбежали от мистера Милькп, и ваш брат отлично знает,
куда они делись. Пусть один из вас немедленно догонит
их и вернет. Поняли?
Слуги сбились в испуганное стадо п тряслись, как пе-
репела.
— Масса Дот поколотит пас,— дрожащим голосом про-
молвил один.
— Ничего не поколотит, я сам с ним объяснюсь. Ну —
раз, два, три! — И когда один пз негров опрометью выле-
тел из передней, мистер Туск хладнокровно направился
к главной крепости фермы — к двери самого Дота. Убе-
дившись, что она заперта, он забарабанил в нее сперва
руками, а потом ногами.
— Кто этот пахал, что стосковался по пуле? — загре-
мел Дот.— Пусть-ка он покажет мне свое лицо, чтоб я
превратил его в хорошую яичницу с помидорами!
— Новый прокурор штата Иллинойс,— спокойно отве-
тил Туск.
За дверью водворилась тишина, потом щелкнул ключ,
босые ноги затопали в глубине комнаты, и Дот слабым
голосом предложил Туску «пожаловать к нему».
Туск пе заставил себя долго просить и наткнулся пер-
вым делом па живописную статую Дота, устремившею па
пего пз пустого рукава револьверное дуло. Пройдя ком-
нату, он усмотрел второго Дота, черноусого мужчину с до-
бродушным лпцом, под одеялом, на собственной кровати.
— Сядьте, сэр,— сказал он вежливо,— п если хотите
курить, вон там превосходные гаваны. Не удивляйтесь
моему поведению. Когда несчастный и слабохарактерный
человек, подобный мне, доведен до белого каления, он
утрирует, сэр, все человеческие приемы самозащиты.
— Кто вас довел до белого каления? — сухо спросил
Туск, закурив сигару.
— Рыжий бесенок шестидесяти лет, сэр, задумавший
жепить меня па себе.
— Не знаю ничего похожего на сорок миль вокруг,—
454
отрезал Туск, пуская ароматичные кольца с видом заправ-
ского курильщика.— Я пришел к вам, мистер Дот, ио
важному делу. Слуги соседнего коттеджа сбежали, оста-
вив на произвол судьбы разбитого параличом старика и
почтенную пожилую леди, его дочь. Я послал одного из
ваших за ними вдогонку, а вас прошу немедленно отпра-
вить к ним на помощь половину ваших людей. Сказать
по правде, я и сам бы па вашем месте отправился к ним,
тем более что мое личное пребывание в этой симпатичной
семье, к сожалению, заканчивается.
Дот слушал, выпучив глаза. На лице его выступила
краска:
— II рыжий бесенок пе собирался вас околпачить,
сэр? — пробормотал он растерянно.
— Повторяю,— резко ответил Туск,— я не встречал
никого похожего на ваши слова. Пожилая леди, хозяйка
коттеджа, достойна всяческого уважения. Одевайтесь!
Совершенно ошеломленный. Дот подчинился, как под-
чинялись и все, суровому голосу незнакомого джентльме-
на. Он надел все части своего туалета по порядку, спо-
лоснул лпцо, глотнул из бутылки, взял шляпу и угрюмо
произнес:
— Пу так идем, черт побери меня за хвост и голову!
Это странное пожелание мистера Дота не вызвало со
стороны невозмутимого Туска пи малейшего протеста.
В передней они наткнулись па оцепеневших слуг, и Дот
скомандовал половине из них идти вслед за ними.
Между тем в коттедже началось хозяйственное ожив-
ление. Мпсс Мпльки выкатила своего отца на террасу,
сварила ему яйцо и только что приступила к его кормеж-
ке, как рука ее сильно задрожала, а лицо побледнело.
Двое мужчин быстрыми шагами, со шляпами в руках,
приблизились к террасе и отвесили ей по низкому по-
клону.
— Мистер Дот пришел просить вас, дорогая мпсс
Милькп, принять его посильную помощь в деле возвраще-
ния слуг,— сказал Туск доброжелательно, проталкивая
вперед оторопелого арканзасца с остановившимися глаза-
ми, выпученными на то, что сидело взамен рыжего бе-
сенка.
— Благодарю вас, сэр,— смущенно ответила пожилая
леди,— я все-таки справилась с утренним кофе. На вашу
долю тоже заварено, и, если мистер Дот не откажется по-
завтракать, я палью чашечку и ему.
455
Опа с достоинством кивнула обоим мужчинам и соб-
ственноручно принесла из кухни завтрак.
Спустя полчаса мистер Дот, освоившийся с новым по-
ложением вещей, развивал свою теорию о том, как можно
в кратчайший срок добиться новой породы индюшек, а его
негры занялись хозяйственными работами в коттедже.
— Мне пора ехать,— не без сожаленпя произнес мис-
тер Туск, взглянув па часы,— я оставляю вас, друзья мои,
па месяц, чтобы... это что такое? — последнее восклица-
ние мистера Туска относилось к утреннему небу, внезап-
но потемневшему, как перед солнечным затмением.
Все вскинули глаза кверху п повскакали с мест. Огром-
ная черпая туча надвигалась на их коттедж. Она ползла,
закрывая горизонт и спускаясь все ниже и ниже. Вскоре
из тучи посыпались странные звуки, напоминавшие рас-
каты хохота.
— Вороны! — закричал Дот.— Мы погибли! Опп сни-
жаются, опи засыплют все наши огороды, поля, сады! Сту-
чите, кричите, бросайте в них камнями! Люди, сюда, сюда!
Оп неистово заорал па ворон, бросая в них чашкой, та-
релкой, шапкой, стульями, зонтиком мисс Мильки — всем,
что только попадало ему под руку.
— Ничего! Нпичего! Нне ббойтесь, друзья мои,— лепе-
тал безмятежный старец, спокойно глядя на ворон.—
Птички!
— Хороши птички! — взвизгнул Дот.— Поймите вы,
безумный человек, что это наше разорение! Пх больше,
чем саранчи! Нп за что па свете нельзя допустить их сни-
зиться! Туск! Черт возьми, да куда же вы делись?
Мистера Туска среди них уже не было.
— Оп побежал в коттедж,— прошептала Юнона.
Дот сорвал скатерть п, вскочив на стол, принялся не-
истово ею размахивать в воздухе. Слуги, сев па корточки,
устроили настоящий кошачий концерт. Онп выли, визжа-
ли, скулили, свистели, били в импровизированные бара-
баны. Животные безмятежного старца подняли адскую
кутерьму: сука лаяла и кидалась в воздух с ощетинив-
шейся шерстью, попугай раз сто подряд раздирающим
голосом вопил «гудбан», морж стонал, как исступленный,
но ничто не помогало: вороны все снижались да снижа-
лись.
Первые из них, отделившиеся от тучи, были уже от-
четливо видны. Страшное карканье и свист от взмахов
крыльев переполняли воздух. Дышать было трудно от вст-
456
pa п запаха перьев; еще десять — пятнадцать минут, и
страшное черное полчище обрушилось бы на коттедж.
В эту минуту па террасе появился Туск. Он держал
в руках ружье, поднял его и выстрелил по воронам.
Бац-бац-бац...
Туча дрогнула, края ее рассыпались в разные сторо-
ны черным кружевом. Секунда, и полчище ворон стало
снова подниматься, держа свой путь в направлении Чи-
каго, а сверху, кружась п белея, что-то начало падать
БЛИЗ.
— Я стрелял холостыми зарядами,— отрывисто про-
изнес Туск,— у добрейшего мистера Мильки в целом до-
ме не нашлось ничего похожего на пулю. Ай, что это
падает?
Медленно кружась в воздухе, сверху продолжало па-
дать нечто, покуда па коленях у старца не лег плотный
белый конверт.
Туск быстро схватил его, издал восклицание и, отойдя
в сторону, без всяких разговоров распечатал свою паходку.
Оп прочитал следующее:
«Генеральному прокурору штата Иллинойс.
Господин прокурор.
Опасаясь за свою жизнь, прошу вас быть начеку.
Я держу в руках нити загадочного происшествия. Если
меня убыот плп я исчезну, прошу вас немедленно вынуть
конверт из тайника в моей комнате на Бруклнн-стрпт, 8,
двенадцатый паркетный кусок от левого окна, прочитать
его и начать судебное расследование. Пишу именно вам,
а не кому другому, так как вы отличаетесь любовью к уго-
ловным тайпа'!.
Стряпчий Роберт Друк».
— Последнее звено! — пробормотал Туск со странной
улыбкой и, вытащив пз портфеля пачку бумаг, быстрыми
шагами подошел к столу.
— Друзья мои! — воскликнул оп повелительным голо-
сом.— Прежде чем мне уехать, выслушайте несколько
слов. Эи, негры! Лучших бутылок пз погреба п стаканы!
Изумленное общество, только что оправившееся от во-
роньей угрозы, пе возражая, приняло по бокалу хорошего
шампанского. Дот влил безмятежному старцу в рог его
порцию. Все глаза устремились па Туска.
457
— Друзья мои! — повторил он с бокалом в руках.—
В первую почв моего пребывания я услышал в саду, по
станем говорить от кого и как, подробную историю некоей
шутки. Дело шло о дружеском фельетоне относительно
детективных способностей присутствующего здесь мисте-
ра Мильки. Шутка хотела быть только шуткой. II чго же?
Беспомощный старец, скованный страшным недугом, пе
двигаясь с места, ничего пе читая, пи о чем пе зная —
распутал самое таинственное преступление нашего века!
Да, мои милые друзья, вот в этой пачке собраны почти
все звенья страшного дела, раскрытие которого навеки
прославит имя мистера Мильки. II знаете лп вы, чем он
достиг такого результата? Любовью к животным, черт
возьми! Мистер Мильки отдал бессловесным тварям все
свое сердце. Оп любит пх с нежностью, достойной подра-
жания. II что же мы видим? Первое звено этого дела до-
ставляется ему па собаке,— мистер Туск потряс в воздухе
конвертом,— второе звено извергается к его ногам из же-
лудка моржа,— мистер Туск потряс в воздухе пачкой жел-
тых листов,— третье звено приезжает к нему па корзинке
с кроликами,— мистер Туск махнул вторым конвертом,—
и, наконец, четвертое, п последнее, доставляется ему вели-
ким переселением ворон!
Мистер Туск поднял последний конверт и бокал.
— Выпьемте, друзья мои, в эту прощальную минуту
за здоровье достойного мистера Мильки н его бессловес-
ных любимцев, а также за торжество справедливости, ко-
торая добивается своего, джентльмены, через посредство
всего живого и мертвого!
С этими словами Туск осушил свой бокал, поклонился
и вскочил с чемоданом и портфелем в поджидавший его
кабриолет.
Глава пятьдесят первая
генеральный прокурор
ш т а т Д и л л и н о п с
впоискЛх ДРУКА
Экспресс доставил Туска в Ныо-Йорк без четверти де-
вять утра. Спустя несколько минут он уже был на Брук-
лип-стрит, 8 и поднимался по лестнице в квартиру быв-
шего стряпчего Роберта Друка.
458
На его стук долго не отворяли. Наконец раздалось
кряхтение, и старушка в чепце приотворила дверь.
— Проведите меня в комнату вашего сына,— отрыви-
сто произнес пожилой джентльмен, снимая шляпу и входя
в кухню,— я намерен у вас остановиться.
— Великий боже, сэр! — воскликнула старушка.— Вы
пс агент полиция?
— Я друг вашего сына,— ответил гость, положил че-
модан и шляпу на стул и сделал движение, чтоб пройти
дальше.
— Был тут одни такой,— задумчиво ответила старуш-
ка,— только ои был, сэр, весь голый, за исключением
чрессл, как говорится в Библии, и сверху донизу вымазан
дегтем. «Я друг-приятель вашего сына,— сказал он мне
и скушал, бедняжка, кусочек пудинга,— даром что, гово-
рит, в таком виде». Уж пе вы ли это, переодевшись и по-
мывшись?
— Я самый,— спокойно ответил Туск и проследовал
внутрь квартиры.
Старушка провела его в комнату Боба, где все сияло
чистотой и, казалось, поджидало своего хозяина. По пути
опа сообщила ему, что со дня смерти своей кошки Молли
она замкнулась в своем горе и, еслп он согласен, может
разомкнуться для него па часок-другой, между растопкой
печки и варкой обеда.
— Пе размыкайтесь! — перебил ее Туск.— Кроме то-
го, у вас нет причин для горя. Роберт Друк жив, оп через
месяц, а может быть, и через день, будет дома.
Старушка вскрякнула. Но Туск, в свою очередь, за-
мкнулся перед самым ее носом и, оставшись в запертой
комнате, немедленно приступил к делу. Оп нашел левое
окно, отсчитал паркетные плиты, пустил в ход перочин-
ный нож. Паркетная плита была вынута безо всякого
тРУда, а под ней лежал конверт, на котором было напи-
сано:
Тайна Иеремии Морлепдера
Туск схватил его, распечатал и, сев в кресло возле
окна, погрузился в чтение. Рукопись оказалась отрывочны-
ми записями стряпчего Друка. Мы приводим ее, выпустив
несущественные подробности.
♦ Сегодня старый Морлендер приезжал в контору. Оп
советовался с Крафтом. Лицо его было порядком ьзвол-
459
повапо. После занятий патрон позвал мепя в кабинет и
сказал:
— Боб, вы честный п умный парень. Я хочу оказать
вам доверие. Вот завещание мистера Морлендера, где он
делит все свое состояние поровну между сыном п миссис
Ортон, а па случай ее кончины — мисс Вивиан Ортон
и другими детьми миссис Ортоп, буде онп родятся. Послед-
нее открытие свое оп завещал сыну, чтоб сын его упо-
требил чертежи па пользу американского парода и всего
человечества. Копию я оставляю у себя. Оригинал вручаю
вам, и вы его храните как зеппцу ока.
Я удивился, одпако выполнил в точности волю патро-
на. После этого Иеремия Морлендер уехал по команди-
ровке Кресслппга в Россию. Получили письмо от миссис
Ортон, где опа выражает тревогу о состоянии здоровья
Морлендера и спрашивает пас, где оп находится. Патрон
написал ответ.
Новостей никаких.
Новостей никаких, кроме странных слухов о том, буд-
то бы Морлепдер перед отъездом женился па миссис Эли-
забет Вессоп. Патрон принес кипу русских газет и долго
совещался о чем-то с переводчиком. Меня пе посвятили
в дело.
Недоволен патроном: он явно держит мепя в резерве.
Решил сам запяться расследованием. Целую педелю вы-
нюхивал, кто такая Элизабет Вессоп. Узнал странные во-
щи: она — личный секретарь Джека Кресслиига. Начат
розыски с другого конца. Миссис Ортон, о которой гово-
рится в завещании,— машинистка в конторе того же Крес-
слинга.
Новостей никаких.
Новость потрясающая! Миссис Ортон скоропостижно
умерла.
Сегодня патрон удивил мепя своею нервозностью. Дер-
гался, оглядывался по сторонам, бледнел. Пожаловался
мне, что впдпт плохие сны и начал бояться смерти, чего
с ним раньше никогда по было. Я посоветовал взять не-
дельный отпуск и проехаться в Атлантик-Сити. Оп согла-
сился со мной, хочет только дождаться приезда Морлен-
дера.
У пас в конторе штурм и драпг! Старый Морлендер
приехал, но мертвый, в цинковом гробу. Просто не верит-
ся этому. Его убили где-то в России большевики. Патрон
мрачен, как туча.
460
Патрон умер! Автомобиль попал под трамвай, шофер
жив, патрона раздавило. Наша контора закрыта па три
дпя.
На место Крафта назначен ликвидатором какой-то
итальянец, синьор Грегорио, оп рассчитал всех наших
клерков п посадил своих. Я оставлен впредь до сдачи дел.
Прислали повое завещание Морлендера, завтра увижу.
День потрясающий! Роберт Друк, ты — свидетель пре-
ступления! Держи язык за зубами! Дело по порядку та-
кое: я видел завещание, привезенное пз России. Оно анну-
лирует все предыдущие и передает капитал Морлендера
целиком миссис Элизабет Вессоп, а чертежи изобрете-
ния — Лиге империалистов. Мпсс Ортон, молодой Мор-
лепдер — оставлены на бобах. Но дело-то в том, что под-
пись Морлендера подделана самым явным образом. Я мог
бы доказать это, если б захотел. Но я боюсь начать дело
неизвестно против кого. Упрятал старое завещание в тай-
ник. Решил ждать каких-нибудь наследников Ортон или
Морлендера, чтоб начать дело вместо с ними. Грегорио
рвет и мечет в поисках старого завещания. Я веду себя
как сознательный олух. Этот синьор мне очень пе по вку-
су. Не зпаю наверное, по думаю, что он пе без прибыли
в этом деле.
Сегодня в контору приходила горбатая девушка, на-
звалась мисс Ортоп. Опа поглядела па мепя, сняв вуаль-
ку,— более красивого лица в жизни моей пе видал. Спро-
сила патропа. Я сунул ей свой адрес. Синьор Грегорио ее
привял и вел себя весьма подозрительно, клерк звони i
куда-то по телефону. Боюсь, что он догадался, что это —
наследница и что опа может оспорить повое завещание.
Жду ее сейчас к себе».
Па этом месте рукопись прорывалась. Мистер Туск
глубоко вздохнул и несколько минут сидел в полной не-
подвижности. Потом оп развернул записную книжку, про-
чел два адреса: «Пыо-Джерсей, 40» и «Береговое шос-
се, 174»; взял свой портфель, уложил туда прочитанную
рукопись и вышел.
— Миссис Друк,— сказал он старушке,— я вернусь к
обеду. Никому пн единого слова о моем приезде. Никого
не пускайте в квартиру.
Спустившись вниз, оп нанял автомобиль и велел ехать
и Ныо Джерссп, 40. Через два-три квартала опи остано-
вились у элегантного здания со швейцаром, лифтом и
461
золоченой решеткой. Туск зашел туда, навел справку и
через минуту вышел снова.
— Береговое шоссе, сто семьдесят четыре,— отрывисто
сказал он шоферу.
Теперь они помчались вон пз города. Блестящие мно-
голюдные улицы одна за другой отлетали направо и па-
лево. Надвигалось пустынное шоссе, с мрачными, редки-
ми постройками, окруженными садами, с бесконечными
заборами п огородами. Прохожих становилось все мень-
ше и меньше. Наконец автомобиль свернул в сторону,
въехал на асфальтовый двор и остановился у мрачной
черной решетки, за которой расстилался парк.
— Ждите меня здесь. Если не дождетесь, поднимите
тревогу. Я генеральный прокурор штата Иллинойс,— по-
велительно сказал оп шоферу, спрыгивая па землю.
На звонок мистера Туска дверь приотворил высокий
мужчина в белом фартуке, с лицом, изрытым оспой.
— Что падо? Приема пет! — грубо крпкпул он, пе сни-
мая цепочки.
Туск махиул в воздухе своим документом:
— Сию минуту впустить меня! Я генеральный проку-
рор, посланный сюда ревизовать сумасшедшие дома.
— Директора пет в Нью-Порке, сэр,— в замешатель-
стве ответил мужчина,— я имею приказание пе пускать
никого до его приезда.
— Государство назначило ревизию как раз в отсутст-
вие директоров,— невозмутимо ответил Туск, пристально
глядя па привратника,— впустите, пока я пе свистнул по-
лицейского.
Сильно побледнев, привратник снял цепочку.
Туск быстро вошел, нащупал свой револьвер и пропу-
стил вперед высокого мужчину. Тот нехотя повел его
вдоль тусклых, мрачных коридоров, в которые выходили
бесчисленные дверп. Из-за дверей несся дикий вой, плач
и исступленные крики несчастных, от которых в жилах
мопсе спокойного человека остановилась бы кровь. Но
Туск шел, как пи в чем пе бывало, приказывая открывать
камеры и заглядывая в ппх бесстрашным оком. Оп впдел
истязуемых, умирающих, катающихся в корчах, впдел
оценен эвшпх п глядящих в одпу точку, видел пляшу-
щих — пожалуй, более страшных, чем первые. Но самыми
потрясающими были странные, бледные, бритые люди, си-
девшие, как сторожевые собаки, па цепи, вверченной о
степу. У одного из ппх был вырезан язык.
462
— Я здоров,— шепнул мистеру Туску бледный чело-
век на цепв,— меня здесь держат родственники, рассле-
дуйте мое дело.
— Все они так говорят! — прорычал привратник, по-
косившись на несчастного с дикой ненавистью.
Туск спросил пмя и фамилию пленника, занес в свою
книжку, вышел в коридор и пристально поглядел на при-
вратника:
— Вы показали мне все камеры?
— Все! — отрезал мужчпна.
— Вы лжете! Ведите меня в сто тридцать второй но-
мер!
— Там сидит личный родственник директора, мы за
пего отвечаем.— пробормотал привратник, становясь из
бледного красным, а пз красного фиолетовым.
Туск уставился па пего повелительно, и мужчина по-
брел вперед неверной походкой. Опп вышли па лестницу
и стали спускаться вниз. Один, два, три этажа. Степы ста-
ли сочиться сыростью, на лестнице стоял отвратительный
запах плесени, лампочки горели тускло. Глубоко внизу
шел еще один коридор со странными нишами. Здесь цар-
ствовало безмолвие. Ни единого звука пе доносилось ни-
откуда, кроме тихого шелеста воды по стенам. Шаги гулко
отдавались в ушах. Привратник загремел ключами и с
большим трудом отпер тяжелый железный замок.
Камера № 132 была темным, сырым погребом. Свет про-
никал через коридорное окно. В углу на соломе, скорчив-
шись, спал узник.
Привратник направил на него свет фопаря, спящий че-
ловек зашевелился, вскочил, повернул к мистеру Туску
бескровное лицо и дико вскрикнул.
— Не бойтесь, я генеральный прокурор штата
Иллинойс! — отчеканил мистер Туск, подойдя к нему
вплотную и пристально па пего глядя.— Я получил ваше
письмо. Расследование начато. Одевайтесь, я беру вас
с собой!
Привратник уронил па пол ключи.
— Профессор убьет меня! — пробормотал оп дико.—
Я не выпущу этого человека, будь вы хоть сам пре-
зидент.
— Поворачивайтесь, милейший! — крикнул Туск, на-
правляя на пего свои серые глаза.— Что это еще за чепу-
ха! Выдать одежду мистера Друка, раз, два, три!
Через десять минут Туск и Роберт Друк, как ни в чем
4ЪЗ
не бывало, вышлп из дверей сумасшедшего дома и усе-
лись в автомобиль, к великой радости перепуганного шо-
фера.
— Ну,— отрывисто сказал Туск, когда опн трону-
лись,— я вас слушаю, Друк.
Глава пятьдесят вторая
ДОКТОР ЛЕП
в поп
ПРОФЕ
ПУ с
КАХ
СОРА ХПЗЕРТОНА
С
Мисс Смоулль сидела на корточках, а мулат Тоби у
нее на плечах. Они отнюдь не показывали акробатическо-
го помера. Целью их была замочная скважина, ведшая в
кабинет доктора Лепсиуса.
— Сидит,— бормотала мисс Смоулль, роняя слезы,—
сидит, наш голубчик, на том же месте с самого утра. Не
кушает, пе звонит, не ходит, не ругается, господи боже
мой, я прямо разрыдаюсь.
Она пе успела привести свою угрозу в исполнение, как
Лепсиус неожиданно бросился к дверям, распахнул их и
опрокинул живую пирамиду в обратном порядке, так что
мисс Смоулль очутилась на плечах у Тоби.
— Автомобиль,— рявкнул оп.— Тоби! Звони шоферу!
Вслед за этим оп метнулся обратно, схватил шляпу,
перчатки и трость и кубарем слетел с лестницы. Лицо
его было красно. Глаза сверкали решимостью. Оп обдумал
план вторженпя к профессору Хизертону.
— Университет! — приказал он шоферу, садясь в ав-
томобиль.
Через десять минут он был на месте. Войдя в кан-
целярию, он осведомился, в какой аудитории читает
Хизертон. Служитель удивленно посмотрел па Леп-
сиуса.
— Как, сэр, разве вы пе знаете, что профессор коман-
дирован на съезд психиатров в Петроград?
— Он уже выехал? — вырвалось у Лепсиуса.
— Вероятно. Впрочем, вы можете осведомиться у пего
па дому: Береговое шоссе, сто семьдесят четыре.
Лепспус записал адрес п снова прыгнул в автомобиль.
464
— Береговое шоссе, сто семьдесят четыре! — крикнул
он шоферу.
Снова пустынная улица, чем дальше, тем мрачней п
безлюдней. Снова черпая решетка у ворот жуткого дома,
закупоренного и безмолвного, как еслп б все живое око-
стенело в нем па манер музейных чучел.
Лепсиус резко дернул звонок. Рябой прпвратнпк, весь
белый от бешенства, высунул нос из-за решетки.
— Убирайтесь к черту! — заорал оп, разглядев Леп-
сиуса.— Приема нет! Убирайтесь, а не то спущу собаку!
— Друг мой,— шепотом произнес доктор,— я должен
передать профессору Хизертону важную вещь. Дело идет
о спасении его жизни.
— Поздно,— угрюмо ответил привратник,— директор
уехал на съезд в Россию, а сегодня была ревизия.
Все дочиста записали и увели пз камеры сто тридцать
два...
— И все-таки еще не поздно. Речь идет о том, что
знает один только Хпзертон. Я его самый близкий друг.
Он поручил мне в случае чего обратиться к вам. Еслп вы
хотите спасти собственную шкуру, придумайте, как мпе его
догнать.
Привратник уставился на Лепсиуса подозрительно.
— Как ваше имя?
Лепсиус поперхнулся.
— Олеумрпцинп! — пробормотал он первое, что при-
шло на язык.
В ту же секунду лицо привратника прояснилось. Он
снял цепочку и почтительно произнес:
— Войдите, сударь, войдите! Как видно, вы тоже бу-
дете итальянец?
— Разумеется,— пробормотал Лепспус, входя вслед за
ним в мрачное жилище смертп. Но рябой повел его совсем
не туда, где был только что Туск. Он отворпл маленькую
дверь и впустил Лепспуса в блестящий докторский каби-
нет, сияющий безукоризненной чистотой.
— Сядьте, сударь, сядьте, я сейчас позову нашу се-
кретаршу, она обмозгует дело.
Лепсиус сел, чувствуя себя крайне плачевно. Он знал
по-итальянски не больше десятка слов. Что, если секре-
тарша заговорит с ппм на этом языке? Пе в силах епдеть,
он опять вскочил и прокатплся раза два по кабинету, ути-
рая с лица холодный пот. Вдруг взгляд его упал на пре-
восходные картины, развешанные по степам, и в ту же
465
секунду оп почувствовал, что за ним наблюдает пара чер-
ных глаз.
— Питореско э... а каскаро саграда! — пробормотал он,
не отводя глаз от картин.— Рома Акрополи, Мультатули!
Поток его восхищений был прерван чистой английской
речью.
— Здравствуйте, сэр!
Перед Лепсиусом стояла уже немолодая брюнетка с
лицом, до странности похожим на кого-то, кого он знал
очень хорошо... по кого? Черт побери, как ни напрягал
оп своей памяти, он пе мог припомнить.
— Я восхищался картинами, хотя душа моя в полном
хаосе и смятении,— смущенно пробормотал он, идя на-
встречу секретарше,— дорогая мисс или миссис...
— Мпсс Кроче. Как итальянка, я понимаю ваш вос-
торг, сэр, но, к сожалению, не знаю родного языка. Что
привело вас к профессору?
— Синьорина Кроче,— зашептал Лепсиус, выкатывая
глаза из орбит и, насколько это возможно, стремясь достичь
максимальной экспрессии,— я его близкий друг. Мы за-
теяли вместе одно важное дело... одно тайное дело чрез-
вычайного значения. Оно сорвалось. Если профессор не
примет меры, его уберут с пути. Я должен во что бы то
ни стало догнать его и предупредить.
Мисс Кроче стала серьезна:
— Опасность грозит ему в Петрограде?
— Именно, именно!
— В таком случае, дорогой сэр, я немедленно устрою
вам все документы, и вы завтра утром сядете па пароход.
— Чудеспо,— воскликнул Лепсиус.
— Ах, произнесите это по-итальянски! — мечтательно
проговорила мисс Кроче, закрывая глаза.— Мне так от-
радно слышать родную речь.
— Хппероксидато! — улыбаясь, повторил Лепсиус. Он
4j вствовал себя как на рельсах, и тревога его улеглась.
— По только, сэр, до отъезда вам нельзя больше по-
казываться в городе. Мы спрячем вас у себя до самого
утра.
— Меня ждет автомобиль,— попытался Лепсиус про-
тестовать.
— Вот и отлнчпо! Передайте шоферу, что вы уезжае-
те и чтобы вас не ждали дома.
Лепсиус сошел вппз к шоферу. Доверчивые лица при-
вратника и мисс Кроче выглядывали из дверей.
466
— Передай Тоби и мисс Смоулль, что я уехал па трп
недели! — величественно сказал Лепсиус шоферу п повер-
нул обратно.
Когда автомобиль скрылся, рябой привратник с гро-
хотом запер дверь.
— А теперь...— произнесла мпсс Кроче, обращаясь к
слуге,— брось эту жирную свинью в камеру сто тридцать
два и мори ее голодом до тех пор, пока опа пе признается,
какая шпионская шапка ее подослала!
В ту же минуту ошеломленный Лепспус был схвачен
за шиворот, и железные руки привратника потащили его
по страшному коридору. Как сквозь сон слышал он визг,
вопли и стопы, как сквозь соп впдел мрачные мокрые сте-
пы, вдоль которых влекли его вниз да внпз, пока пе всу-
нули в страшный полутемный склеп, где и бросили па со-
лому.
Привратник дьявольски расхохотался, захлопнув
железную дверь, и шаги его смолкли. Лепспус остался
один.
— Дурень! Дурень! Махровый дурень! — шептал оп
самому себе, остервенело дубася себя в лоб.— Сиди теперь,
капуста, клюква, редиска, епдп околевай!
Злоба на самого себя спасла доктора Лепспуса от бес-
пробудного отчаяния. Израсходовав па пес весь запас
своей нервной энергии, он стал вяло раздумывать о том,
что предпринять. Как только глаза его освоились с сумер-
ками, он разглядел низкий и страшный склеп, его окру-
жавший. Степы сочились от сырости. Только в одном
углу, возле соломы, было сухо, и Лепспус, начиная чихать
и дрожать, забился в этот угол. Коснувшись ладонью
степы, оп почувствовал, что она вся в зазубринах и вы-
емках. Лепспус вытащил своп докторский электрический
фонарик, счистил солому и нагнулся к с гене. Каково же
было его изумлеппе, когда он прочитал великолепно вы-
гравированное письмо:
«Моему преемнику.
Подними ближайшую к степе плпту ложом, который
оставляю под соломой. Спустись. Копай па пол-аршина
ниже. Увпдпшь отверстпе. Если ты наблюдатель, откры-
вай секреты. Если ты трус, пытайся удрать. II в том и в
Другом случае благодарно помяни знаменитого
Боба Друка».
467
— Это мне правится! — сказал себе Лепспус.— Здесь
был, по-видимому, человек с очепь крепкими нервами. По-
пробуем!
Оп порылся в соломе п без труда нашел нож, которым
осторожно поднял плиту. Под ней оказалось земляное от-
верстие, очевидно прокопанное его предшественником. Оп
сунул туда ногп с такими телодвижениями, как если б
лез в холодную воду. Пол был недалеко. Спустившись в
яму, Лепспус стал рыть землю. Оп рыл как крот и до-
вольно скоро дошел до отверстия шпрппой с человеческую
голову, а длиной с аршин. Оно было обложено каменной
рамой, п сквозь него что-то слабо светилось. Лепспус опу-
стил пад своим тайником плиту, чтобы его пе открыли, и,
скрючившись в земляной норе, принялся выглядывать в
мерцавшее отверстие.
— Открывай секреты! Хорошее занятие для человека,
приговоренного к голодной смерти. II что тут можно от-
крыть, кроме того, чго отверстие выходит в длинный
каменный коридор, уходящий в бесконечную даль,
превосходно мощеппый и залитый тусклым светом лам-
почек.
Лепспус просунул руку и помахал ею в воздухе. От-
верстие слишком крепко замуровано, чтоб можно было от-
сюда бежать. Отчаяние опять овладело несчастным плен-
ником.
— Я пропал! — пробормотал он истерически.— Эта
мерзкая мисс Кроче... боже! Как это раньше мне пе при-
шло в голову!
Оп выпучил глаза и разинул рот. Он вспомнил, на ко-
го была похожа мисс Кроче. Несмотря на цвет волос, не-
красивость, худобу, возраст, она безошибочно походила на
миссис Элизабет Морлендер тем страшным сходством, ка-
кое бывает у близких родственников.
Покуда доктор Лепспус сидел в своей земляной яме,
наверху происходили события другого порядка. Взвод по-
лицейских арестовал рябого привратника и мисс Кроче,
а судебный следователь с многочисленными спутниками
обходил одпу за другой страшные камеры. Оп заглянул
и в № 132, по никого в нем не пашел.
— Молодчага этот генеральный прокурор штата Ил-
линойс,— пробормотал оп в результате своего осмотра,
недаром о нем прокричали газеты!
468
Глава пятьдесят третья
МЦК
в поИсклх
ГРЕГОРИО ЧГ|ЧЕ
— Тю! — сказал Вап-Гоп трубочисту Тому с полней-
шим презрением.— Тю-тю-тю!
Том только что сделал ему признание в своей любви к
горничной Дженни.
— Это ты от зависти,— пробормотал он, покраснев
как рак.
— Тю! — повторил Ван-Гоп еще выразительнее.
— Завидуешь, брат! — настаивал бедный Том, болтая
ногами в воздухе.
— Тю-тю! — отчеканил Вап-Гоп.
— А вот посмотрим! — вскрикнул Том, кидаясь к во-
допроводчику и дубася ею по спине.
За стенной обшивкой что-то щелкнуло, и перед обоими
драчунами выросла внушительная фигура Тпнгсмастера.
— В чем дело, ребята? — коротко спросил он, выведя
Бьюти из-за стены и сомкнув за собой обшивку.
— Он ругается, Мик! — вскрикнул Том, пе переставая
угощать Ван-Гопа.— Депь-депьской только п слышу одни
издевки. Сидишь тут в трубе, как оборотень, да еще оп
тебя обзывает самыми последними словами.
— Тю-тю-тю! — послышалось со стороны Вап-Гопа.
— Видишь! Видишь! — неистово заорал Том, бросаясь
на противника с удвоенной силой.
Будь Микаэл Тингсмастер ученым человеком, он сра-
зу открыл бы, что буквы далеко пе самое главное в обра-.
зовании речи, и мог бы даже написать целый том по-ла-
тыни о птичьем и собачьем языках. По теперь оп ограни-
чился тумаком, отбросившим Тома от Вап-Гопа, и
пристальным взглядом в сторону того н другого. Том и Ван-
Гоп молчаливо почесали затылки.
— Так-то, парни,— произнес он медленно,— вы как
есть избаловались! Видно, подслушивание да подглядыва-
ние портит и нашего брата. Слушайте-ка в оба уха: я с
Бьюти отправляюсь на поимку Чнче. Весь наш союз уже
оповещен. Коли что случится, вы получите от меня вести.
Я установлю здесь приемник и беру с собой батарею.
— Мик! — воскликнули Том и Вап-Гоп в одни голос.—
Он укокошит тебя, пе ходи!
469
Тингсмастер молча потушил трубку, установил в нише,
где помещалась сторожевая будка Ван-Гопа, небольшой
приемник и побежал вместе с Быотп по стенам в верхний
этаж «Патрпцианы». Том и Ван-Гоп как убитые побрели
за ним.
Сетто пз Дпарбекира наслаждался полным покоем. Пи
один беглый претендент не тревожил в этот мертвый се-
зон стен его гостпнпцы. Даже князь Феофан Оболонкпп
выехал с дипломатическим визитом к новому алжирскому
бею, которого оп должен был склонить к открытому вы-
ступлению против Советской России, переведя с этой
целью па алжирский язык оскорбительные выпады рус-
ского писателя Гоголя. Все было тихо и мертво в гости-
нице, п Тингсмастер без всяких хлопот добрался до ком-
наты без номера.
Он нажал невидимую полоску, и дверь, запертая из-
нутри, неслышно открылась. Том и Ван-Гоп вошли вслед
за ним. Комната Чиче казалась еще пустынней, чем рань-
ше. Слой пыли поднялся па мебели едва ли пе выше кур-
са доллара, ниточка, с которой Мик сорвал недавно каме-
шек фабионита, все еще болталась па занавеске.
— Сдается мне, здесь так никого н не было! — произ-
нес Мик, оглянувшись по сторонам. Он без всякого труда
пашел люк, неслышно приподнял половицу и поманил к
себе Быоти.
— Песик,— сказал он,— ты молодцом провела первый
рейс. Теперь мы должны пуститься во второй. Найди мне
человека, которым пахнет это место, слышишь!
Он несколько раз пагпул голову Быоти к вещам и
углам, где мог еще сохраниться запах Чиче, и толкнул
ее к отверстию. Но прежде чем сойти туда вслед за нею,
он повернулся к трубочисту и водопроводчику.
— Менд-месс, ребята! — сказал он им серьезно.— Не
валяйте дурака.
— Месс-менд, Мик! — с жаром ответили ему оба.
Тингсмастер махпул им рукой и исчез в люке. Собака
дожидалась его, взволнованно дыша и высунув язык.
Они были в потемках длинного ступенчатого коридора, вы-
ложенного ровными каменными плитами. Тппгсмастер за-
светил ручной фонарь и двинулся вперед, придерживая
Бьюти за ошейник. Бесконечный ход снижался все боль-
ше да больше и наконец превратился в туннель, изредка
расширявшийся в полукруглую пишу. Они пробирались
вперед, не слыша ни малейшего звука, покуда нога Мика
470
не наткнулась на что-то и он пе издал изумленного вос-
клицания.
Это был рельс. По туннелю проходила одноколейная
дорога.
Мик опустился вниз и тщательно изучил рельс, рас-
смотрел гайки, винты, гвоздики. Работа была старая, креп-
кая и пе американских заводов. Тогда он двинулся даль-
ше, время от времени поглядывая на часы. Черт побери!
Они шли уже без малого полдня, а впереди темнела гее
такая же дыра туннеля, уходящая в бесконечность, и
еслп б оттуда показался таинственный вагон, и Мик и
Быотп былп бы раздроблены.
Выбившись нз спл к десятому часу путн, Тингсмастер
залез в нишу, достал кусок хлеба п принялся за еду. Бью-
ти, нисколько не утомленная, уселась возле него, вертя
хвостом и ловя куски из рук хозяина.
— Мы, должно быть, уже за городом, Быотп,— задум-
чиво сказал Мик.— Таких вещей, как этот туннель, спро-
ста не строят. Мы с тобой охотимся за крупным зверем.
Поев и отдохнув, они двинулись дальше. Однообразие
пути уже начинало утомлять Тинге мастера до дурноты,
как вдруг оп увидел, что туннель здесь делает крутой по-
ворот и колея внезапно обрывается. В ту же минуту Быо-
ти опередпла его, повернула к нему голову с умным, за-
зывающим взглядом и бесш> мио бросилась вперед. Оп со
всех пог побежал за ней.
Каково же было его удивление, когда за поворотом ои
увидел, как собака неистово кидается на стену, повизги-
вает и машет хвостом. Подойдя к ней, Тингсмастер по-
чувствовал судорожное пожатие чьей-то руки, п хрип-
лый голос произпес близехонько от него:
— Рад вам несказанно, сэр! Счастливая и спаситель-
ная встреча!
Мик тщетпо искал глазами человека, произнесшего эти
слова, покуда не заметил скрытого в стене отверстия
длиной не больше аршина. Снаружи его не было видно
вовсе, и, если б пе Быоти, оп спокойно миновал бы его.
В отверстии виднелись растерянная и всклокоченная го-
лова толстого человека, бледного и дрожащего как в ли-
хорадке, и его просунутая рука.
— Я в плену, сэр! Заперт в сумасшедшем доме! Умо-
ляю вас всеми богами, сэр, освободите меня!
Тингсмастер молча осмотрел дыру, вынул лом и с пол-
часа работал над кирпичами. Освободив один, оп припял-
471
ся расшатывать другие, пока не образовал дыры, доста-
точно широкой, чтобы пропустить доктора Лепспуса со
всеми его принадлежностями.
— Уф! — пробормотал толстяк, вываливаясь в тун-
нель.— Благословен будь этот Боб Друк и на земле и на
небесах, если оп уже не нуждается во врачебной помощи.
Спасибо вам, сэр! Спасибо вашей собаке! Я доктор Леп-
спус.
— Ладпо! — ответил Типгсмастер, критически оглядев
своего компаньона.— Вы говорите о Друке. Кто это такой?
— Мой предшественник по камере, выкопавший это
отверстие.
Мпк задумался. Оп понял теперь, как письмо Друка
очутилось на шее его собаки.
— Идемте с памп,— обратился он к Лепсиусу реши-
тельно,— мы в погоне за крупным негодяем. Вам г.нчего
пе остается, как усилить нашу партию.
Доктор Лепсиус обчистил фалды своего костюма, при-
гладил волосы, надел перчатки п философски ответил:
— Я тоже охотился за преступником. Надеюсь, сэр, что
в дальнейшем это дело пойдет у меня удачнее.
Опи опять двинулись по туннелю, изредка обмениваясь
односложными словечками. Бьюти весело бежала вперед.
Дорога была ей, по-видимому, хорошо знакома и нс скры-
вала в себе ничего страшного. Изредка собака останавли-
валась и поглядывала на своего хозяина умными черными
зрачками.
Пройдя шагов сто, опи слова запнулись о колею. На
этот раз Тпнгсмастер вынул лупу и пристально изучил
обе степы с правой и с левой стороны. Но все его поиски
оказались тщетными: в степах не было нп щелей, ни
скважин, ничего похожего па скрытые дверп в депо или
гараж.
— Куда девается вагоп, черт побери? — спросил он
себя.— Сэр, пока вы сидели у своей лазейки, вы пе заме-
тили проходивших тут поездов или вагонов?
— Ни звука, пи шороха, пи шелеста! — воскликнул
Лепспус.— Лай вашей собаки был первой живой вестью.
— Странно,— пробормотал Типгсмастер.
Еще два часа, и у них подкосились ноги. Забравшись
в пишу, Мик и Лепспус поели хлеба и мирно заснули,
в то время как верная Быоти караулила их, бегая взад
и вперед по туннелю.
Проснувшись, Типгсмастер мгновенно вскочил с места.
472
— Весом! — скомандовал оп доктору, и толстяк без
малейшей досады засеменил за гигантом вдоль бесконеч-
ного коридора.
Колея прекратилась опять. На этот раз Мик заметил
в стенах странные отзвуки, показывавшие пустоту. Но оп
не долго интересовался этим.
— Мы опускаемся, взгляните-ка! — шеппул оп, пока-
зывая ла туннель. II действительно, дорога круто спуска-
лась вниз. Со стены начала сочиться вода. Отверстие тун-
неля становилось все уже п уже — до тех пор, покуда пе
превратилось в цилиндрическую дыру. Бьюти как ни в
чем не бывало взмахнула хвостом и проползла вперед.
Типгсмастер стал осторожно ползти вслед за нею, а за ним,
тяжело отдуваясь, втиснулся в дыру и Лепсиус.
Здесь было трудно дышать. Металлические стопы ци-
линдра казались сильно нагретыми. До них доносились
какие-то странные ритмические звуки. Вдруг собака схва-
тила зубами металлическое кольцо, с силой рванула его,
и в ту же минуту опа, Типгсмастер и Лепспус, как пз
пневматической пушки, были выброшены пз своего ци-
линдра куда-то вниз, а отверстие сейчас же захлопнулось
за ними со скользящим звуком.
При падении их друг па друга раздался страдальче-
ский стоп. Типгсмастер ощупал доктора Лепспуса, Леп-
сиус ощупал 1 ипгсмастера, оба ощупали собаку,— целе-
хоньки!
— К го простонал? — в один голос спроспли опп друг
друга.
— Я! — ответил кто-то в углу до жуткости знакомым
голосом.
Это пе был ни Лепспус, ни Типгсмастер. Это не была
и Быоти.
В ту же секунду Типгсмастер засветил фопарь, уро-
пил его вниз и с криком кинулся в угол:
— Бпск! Дружище!
— Мик! Менд-мссс!
Прошло полчаса, прежде чем оба друга пришли в себя
и смогли наконец пуститься в расспросы. Тем временем
Лепспус обозрел пространство при помощи оброненного
Миком фонаря и, найдя большую кадку с сухарями, при-
нялся безмятежно за подкрепление.
— Мы на «Торпеде»,— шепотом заговорил Биек,—
У мепя переломлены обе ноги и рука, но, по счастью, уже
срастаются. Ты выловил из бутылки мое донесение?
473
— Нет. я получил девять голубей сразу,— ответил
Мик,— п понял, что с тобой случилось несчастье.
Биек вкратце рассказал ему обо всем, что нам уже
известно пз его дневника. А потом докончил свой рассказ:
— В ту минуту, дружпще, я думал, что часы мон со-
чтены. Я схватился за отверстие, выбросил бутылку в во-
ду. как вдруг оно втянуло меня, будто в воронку, закру-
тило по зубьям п переломало порядком костей. Не будь
я Биек, шотландец, оно, должно быть, сделало бы из ме-
ня котлету. Да только каким-то чудом я зацепился за
стержень и был сброшен в этот угол с переломанными но-
гами. Дня три я истекал кровью. Здесь никогда пе бывает
света. Раза два тут хлопали тайники, и мимо прошмыги-
вал кто-то, по счастью, меня пе заметивший. Одни раз пз
тайника выскочила собака. Опа зализала мне рапы, высо-
сала мне язвы, нашла сухари и воду, притащила их ко
мне, сухари — в зубах, а воду — на языке. Не будь так
темно, я мог бы ее разглядеть. Честное слово, мне пока-
залось, что это Быоти. Я оторвал лоскут от рубахи, напи-
сал в темноте своей кровью:
«Ейск. Торпеда» —
п навязал ей лоскут на лапу. С того дня и началась моя
поправка, Мик! Потом как-то, когда качка прекратилась
и я понял, что мы остановились, с воронкой стало что-то
приключаться, она задвигалась, завертелась, собака ки-
нулась к ней и исчезла в дыру. Да, Мпк, я прозакладываю
голову, что это была мертвая собака капитана, завывавшая
весь паш рейс внизу код палубой.
— Это была Бьюти, дружпще! — весело воскликнул
Мяк.— Она-то и доставила нам твой лоскут. Л теперь мы
с тобой поохотимся на Чиче!
— Пакой там Чиче! — тихо произнес Биек, п голос его
дрогнул.— Помяни мое слово, Мик, главный преступник
пе кто иной, как рыжий капитан Грегуар!
— Пу, извините! — спокойно процедил Лепспус, с тор-
чащим изо рта сухарем.— Я слышал все ваши речи, друзья
мои. Я скомбинировал факты. Пари па сто против одного,
что главный преступник — профессор Хизертои.
Не успели еще прозвучать эти слова, как собака судо-
рожно взвизгнула. Под ними начались ритмические со-
дрогания, весь их тайник пришел в мерное движение.
— «Торпеда» тронулась! Мы опять поплыли! — горест-
но воскликнул Биек.
474
И в то время как эти трое вместе с собакой пустились
в далекое путешествие, не подозревая куда,— наверху, в
одной пз кают «Торпеды», ехал в Кронштадт молчаливый
и важный генеральный прокурор штата Иллинойс мистер
Туск, оставив спасенного им Друка па попечение счаст-
ливой матери. Оп прошел в свою каюту, пе замеченный
никем. За все время плавания он ни разу не показался
па палубе. И что всего удивительнее — его ни разу не ви-
дел даже сам капитан Грегуар.
Глава пятьдесят четвертая
Ч Д С Ы-
подИрок
— Ну, а теперь можно и доложить,— сказал себе Сор-
роу, тщетно прождав Лорп, Нэда и Биллингса.
Лихорадка совершенно покинула его, высыпав, как это
всегда с ним бывало, наружу болячками и язвами. За-
клеенный пластырями, но веселый и довольный, Сорроу
вышел из своего жилища и заковылял к Петросовету. Ве-
чером должно было состояться торжественное заседание,
на котором оглашено будет соглашение с Амерпкой о тор-
говле. И тогда же будет поднесена штучка... Сорроу знал,
что карты в руках Кресслппга перепутались, и прямая
опасность русским друзьям не угрожает. Но куда дева-
лась эта штучка? И кто будет ее подносить? И где молодой
Морлендер п Вивиан Ортон? На все эти вопросы он пе
имел ответа. И нужно было похлопотать, чтоб выпустили
ва свободу ребят.
Однако у дверей Петросовета его ждала неожидан-
ность. Высокий милиционер, стоявший у входа, коротко
объявил ему, что заседание уже состоялось.
К десятку вопросов, мучивших Сорроу, прибавились но-
вые. Когда и почему перенеслп заседанье? Что произошло
ва нем? Поднесена лп штучка? Побродив без толку по ули-
кам вокруг Петросовета, Сорроу решился наконец загля-
нуть в дом па Мойка-стрит, где жил мнимый Василов. Но
в тут было безлюдно и безмолвно. У дверей уже пе сидел
геселый чистильщик сапог, па лестнице ему никто пе
встретился, на дверях комнаты Василова висел замок.
Сорроу нахмурился и медленно вышел ва улицу. Ненз-
475
постно, куда бы оп делся, еслп б вдруг веселое «менд-месс»
не раздалось возле его уха п улыбающаяся рожица Лори,
порядком раздобревшего па тюремных хлебах и от тюрем-
ного бездействия, пе вынырнула из-за его плеча.
— Месс-мепд,— быстро ответил Сорроу, не сдерживая
своей радости.— Откуда ты? Где прочие?
— Я за тобой, старина, бегаю по всему Петрограду.
Нюхом догадался, куда ты пойдешь. Шагай побыстрее,
пас ждут у товарища Реброва, а дорогой я тебе буду все
как есть, по-газетиому, вроде романа с продолжением...
II покуда они шагали по улицам,— Лори Леи почти
бегом, а Сорроу вприпрыжку, едва поспевая за ппм,—оп
со вкусом и толком рассказал ему о происшествии па
Ааростанцпп, о загадочном четвертом Василове...
— Мы малость применяли к нему ручной способ, Сор-
роу. Конечно, если смотреть с точки зрения арифметики,
нас трое, а оп один,— может, оно и неправильно в сумме.
Но мы, Сорроу, старичина, посмотрелп с другой стороны.
Кусался он изрядно. А все-таки выудили \ него, какому
богу оп молится, да и не трудно было попять. Ну-с, на
допросе мы все втроем повинились в маскараде и так да-
лее. Русские товарищи, Сорроу, вдоволь нахохотались с
нами. А потом все было, как по-ппсапому, приехали мы
в одно место, а там уже стоит наша штучка в ящике, и оба
налицо, мисс Ортон и Морлендер...
Но тут опп дошли до места. П Сорроу, сделав Лорп
красноречивый знак убрать язык за зубы, быстро, как мо-
лодой, взбежал вверх по лестнице.
Лорп был прав. Молодой Морлендер п Вивиан, как
только затекшие члены пх стали способны к движению,
вдвоем выбрались тихонько пз окна своей тюрьмы, спусти-
лись по крышам на улицу п в полном изнеможении добра-
лись до квартиры Реброва. Выслушав, их накормили, на-
поили, растерли спиртом, уложили отдохнуть, а через пол-
часа рослые красноармейцы, обыскавшие пустую кварти-
ру мнимой нищенки, доставили оттуда и ящик с часами.
Крупный специалист, руководимый советами Нэда и Бил-
лингса, распаковывал его, когда Сорроу в сопровождении
Лорп ворвался в комнату.
Ребров, уже знавший его понаслышке, крепко пожал
руку знаменитому рабочему-изобретателю.
— Осторожней, друзья! — крикнул Сорроу, приблизив-
шись к ящику.— Мы, правда, сделали, что могли, но все-
таки...
476
— Л что вы сделали? — спросил специалист, медлен-
но отвинчивая резпой футляр часов.
— Намудрили малость,— сконфуженно ответил Сор-
роу.— Есть такое древнее выражение пасчет бдительно-
сти. Так вот мы его, фонографически, присоединили к бою,
а бомбу, разумеется, вынули.
— Вы думаете, что выпули? — сказал специалист, ру-
кою в резиновой перчатке быстро оборвав какой-то шну-
рок в часах.— Ну, если вынули, кто-то вложил ее обрат-
но. Скорей ведро с песком!
Он вытащил из-под циферблата часов совсем малень-
кий компактный механизм с металлическим колпачком,
под которым болтался оборванный шпур,— и с величай-
шем осторожностью опустил его в песок.— Отправьте это
к пам в лабораторию!
Те же красноармейцы, что припеелп ящик, взяли вед-
ро с зарытым в песке механизмом и быстро выпссли его
из комнаты.
— Ну а теперь,— сказал Ребров,— действуйте вы, то-
варищ Сорроу. Покажите нам, какую штуку вы вставили
в этот милый подарочек капиталистов!
Сорроу торжественно подошел к часам. Оки стояли
сейчас, ничем пе прикрытые, во всей удивительной красо-
те своей резьбы, сияя глубоким лаком стенок драгоценного
бразильского дерева. Старый мастер пагцупал завод, поста-
вил стрелку па двенадцати, сделал несколько поворотов,
и ясный, отчетливый, громкий голос произнес в полней-
шей тишине по-латыни: «Тимсо данаос эт допа ферентес!»
— «Опасаюсь данайцев и дары приносящих!» —пере-
вел Ребров, расхохотавшись.— Дорогие друзья мои, вайю
предупрежденье очепь кстати! И часы — великолепные
часы, удивительная работа,— выдав свой секрет, будут
служить пам и работать на пас так лее верно, как работает
на нас с вами само Время!
Глава пятьдесят пятая
СЪЕЗД
И X И А Т Р О В
Спокойно и без всяких приключений прибыв па «Тор-
педе», мистер Туск спустился но трапу на русскую зем-
лю. По-видимому, оп был знаком с этой страной, потому
477
что без особого труда нашел себе удобную комнату в гос-
тинице.
Далеко пе так комфортабелен был выход на берег Мн-
ка. Лепспуса и Биека. Шотландец, превесоло ковыляя на
своих заживших ногах, упражнялся в ходьбе между пус-
тыми бочками пароходного трюма, когда «Торпеда» на-
чала замедлять ход.
— В цилиндр! — воскликнул Биек, п друзья едва
успели один за другим ринуться в цилиндр, как он завер-
телся наподобие воронки, и воздух с невероятной силой
выбросил их в открывшееся отверстие, вместе с мусором,
жестянками и бумажками, сухарями и окурками, скопив-
шимися па его дне. Залепленные ими с головы до пог, па-
ши путешественники очутились па дно деревянного ко-
лодца, снабженного почти отвесными ступенями. Держась
за кольца, опи поползли наверх, предводительствуемые
умной Быотп. Спустя десять минут она выпрыгнула па
землю.
Они находились в топкой, слабо застроенной местно-
сти, неподалеку от гавани. Здесь доктор Лепсиус выразил
твердое намерение обчиститься, а Биек — определить при
помощи компаса широту и долготу.
— Вздор! — ответил Мпк.— Мы в Петрограде! Вре-
мени терять нечего! Взгляннте-ка па собаку, как опа пля-
шет п волнуется! Я дам ей хорошую понюшку, п пусть
опа приведет пас к Чипе.
С этими словами оп вынул из кармана платок, натер-
тый о половицы в помере «Патрицпапы», и приложил его
к самому носу Бьюти. Собака фыркнула, ощетинилась
п стрелой понеслась но улице.
— Эй! — заорали наши путешественники, кидаясь
вслед за нею и оставляя за собой прихрамывающего Бие-
ка. По догнать Быоти было трудновато. Опп мчались по
улицам Петрограда с быстротой молнии, пе обращая вни-
мания па свистки милиционеров, и, па верное, задохну-
лись бы, если б Бьюти не остановилась у дверей красивого
дворца, украшенного саженными афишами:
СЪЕЗД ПСПХПАТГОВ
Открытие
1. Приветственные речи
2. Доклад профессора Бехтерева
3. Доклад профессора Хпзертопа
478
— Черт побери! — проворчал Лепспус, догоняя соба-
ку.— Уж не цирк ли это, и пе завела ли пас Быоти к сво-
им четверопогпм приятелям?
— Собака не пз таковских,— ответил Мик.— Нам нуж-
но обдумать, что предпринять!
— Нечего и обдумывать,— возразил Лепспус, лингви-
стические способности которою па этот раз оказались па
высоте. Оп успел разобрать афиши и торжественно обер-
нулся к Типгсмастеру: — Друг мои, здесь стоят надписи
на всех языках, даже на итальянском. В этом дворце —
съезд психиатров! Здесь выступает профессор Хизертоп!
Дождемся где-нибудь в гостинице, пока оп откроется, и
ручаюсь вам, что мы туда пройдем!
Через два часа, приняв приличный вид и держа Быоти
на цепочке, онп уже стояли вместе с успевшим догнать
их Биеком перед дверями дворца.
— Профессор Лепспус! — произнес толстяк, подходя
к привратнику и тыча ему своп документы.— Меа мекум.
Ассистентн! — С этими словами он указал на Биека, Тппгс-
мастера и Быоти.
— Собаку пропустить нельзя,— твердо отрезал при-
вратник,— иди сюда, пес, иди, голубчик, посиди у меня
в чулане.
— Это — подопытная собака, питомец вашего ученого
Павлова,— не менее твердо заявил Лепсиус.— Ее необхо-
димо иметь на докладах!
Привратник, почесав затылок, пропустил всю компа-
нию, а Бьюти дружески замахала ему хвостом.
— Вы оказались нелишним человеком, доктор,— не без
уважения шепнул ему Типгсмастер,— только помпптс,—
пока вы там будете охотиться па вашего Хпзертопа, я дол-
жен словить моего Чичс.
— А я — моего Грегуара! — вмешался Биек.
Съезд психиатров был уже в полном разгаре, когда па-
ши трое путешественников смешались с толпой и быстро
протолкнули себя к эстраде. Несмотря на дневной свет, зал
был залит сотпямп электрических ламп. С обеих сторон
партера шли нарядные ложи дипломатических представи-
телей. В партере собрался весь цвет русской пауки. В ко-
ридорах и проходах толпилась учащаяся молодежь. А на
эстраде, богато декорированной зеленью и портретами,
стоял длинный стол, за которым профессор Бехтерев толь-
ко что приступил к докладу.
Типгсмастер внимательно оглядел зал. Его голубые
479
глаза переходили от лица к лицу, как вдруг кто-то шеп-
нул ему:
— Менд-месс!
— Месс-мепд! —ответил он, вздрогнув.
Техник Сорроу, весь покрытый плохо зажившими бо-
лячками от своей болотной лихорадки, тощий и бледный,
положил ему руку па плечо.
— Вот уж пе зпал, что встречу тебя, старина! — шеп-
нул он взволнованно.— Сегодня разрядили пашу бомбоч-
ку, известную тебе, дружище. Ну и пе солоно же хлебали
господа фашисты! Мы с ребятами тоже малость поштур-
мовали их!
— Где Чиче, Сорроу?
— Увидишь, Мпк,— спокойно ответил Сорроу.
Тпнгсмастер внимательно обвел глазами публику.
В третьем ряду партера, рядком и рука об руку, сиде-
ла бледная пара: Артур Морлепдер с седой прядью в во-
лосах п исхудавшая Вивиан. Голубые глаза Мика скольз-
нули и по этим двум лпцам. Он хотел что-то шепнуть
Сорроу, по в ту же минуту зал задрожал от бурных апло-
дисментов: Бехтерев кончил свой доклад. Он встал, скло-
нил перед собранием львиную голову и удалился с эс-
трады.
Распорядитель съезда вынес для следующего оратора
новый стакан чаю, сдвинул стулья, потом произнес на не-
скольких языках:
— Сейчас предстоит доклад профессора Хпзертопа
о перерождении нервных центров под влиянием гипноза.
Прошло несколько томительных мппут. Мик Тингсмас-
тер невольно покосился на Лепспуса. Толстяк стоял, впе-
рив глаза в эстраду, и не замечал ничего и никого. Ноздри
его трепетали, зрачки сузились, как у пщейкп.
Еще несколько секунд, и раздались тихие старческие
шаги. Перед ними выросла небольшая фигурка профессо-
ра Хпзертона, седого как лунь, заросшего снежно-белой
пушистой бородой, розового как младенец, веселого, мило-
го, кроткого старичка, устремившего в зал немного рас-
сеянный, из-под нависших бровей, добродушный взгляд
ученого. Неистовые аплодисменты раздались в зале.
Биек фыркнул и дернул Лепспуса за фалду. Толстяк
продолжал, однако же, глядеть па бедного профессора в
сердитом отчаянии. Он был разочарован, разбит, уничто-
жен.
Профессор обвел зал глазами и начал тихим шамкаю-
480
щпм голосом свой доклад. Но в эту минуту против него,
в ложе для иностранных гостей, медленно раскрылась
дверь. Один за другим вошли туда сенатор Нотэбит с до-
черью, банкир Вестингауз и несколько американских за-
водчиков, на мгновенье притянув к себе взгляды всего
зала. Было ясно, что иностранные гости чем-то обеспокое-
ны п выведены пз строя. Вестингауз был бледен и едва
успевал подхватывать свой монокль, то п дело падавший
вниз. Ему явно пе хватало воздуха, и он часто дышал. На
лицах американских заводчиков было недоумение; они
. молчаливо переглядывались.
— Видно, дошли слухи о бомбочке,— шепнул Сорроу
Тпнгсмастеру, указывая на них бровями. Но в эту минуту
кудрявая дочь сенатора, с любопытством глядевшая в зал,
вдруг отчаянно вскрикнула:
— Маска! Маска!
Вслед за нею раздался писк банкира Вестингауза:
— Виви! Виви!
Эти крики, скандализовавшие ученую публику, стран-
но потрясли розового, благодушного старичка на эстраде.
Оп прекратил шамкать. Зрачки его вперились туда, куда,
свесившись пз ложи, глядели Вестингауз и Грэе. Онп рас-
ширились, неподвижно уставились на бледную пару. И в
то же мгновенье судорожно дернув руками, профессор Хи-
зертон упал в обморок.
Распорядитель кинулся к нему со стаканом воды. Про-
фессора подняли и посадили в кресло. Но все попытки
привести его в себя были тщетны: он дрожал, бессмыс-
ленно блуждая глазами, не отвечал на вопросы и не про-
являл ни малейшего намерения продолжить доклад.
Лицо Тинге мастера, следившего за этой сцепом, ста то
серьезно. Оп поглядел на доктора Лепспуса. Но тот уже
выработал план действий.
Застегнувшись до самого подбородка и достав пз кар-
мана пачку каких-то бумаг, он твердыми шагами напра-
вился к распорядителю и сказал ему шепотом несколько
слов. Распорядитель помог ему взобраться на эстраду, за-
писал себе в книжку его фамилию и обратился к публике:
— Профессору Хизертону дурно, он, к сожалению, но
в силах закончить свою речь. Вместо него известный кли-
ницист Америки, доктор Лепсиус сделает доклад об откры-
той им vertebra media sive bestialia
1 Средняя точка позвонка, названная Лепспусом «звериной*.
16 М. Шагииян, т. 2
4S1
В ту же минуту толстяк выкатился на край эстрады.
Он стал возле кресла профессора Хпзертона, обвел пуб-
лику горящим взглядом п потряс в воздухе кппой бу-
мажек.
— Леди и джентльмены! — вскричал он звонким го-
лосом.— Я ждал этого часа всю мою жизнь! Я ждал часа,
когда я смогу изложить мое открытие перед собранием
мировых ученых и продемонстрировать его на живом объ-
екте. Все подобралось паилучшпм образом: п собрание,
и ученые, и даже объект! Позвольте мне не торопиться,
леди и джентльмены! А вам позвольте посоветовать быть
очень внимательными, сугубо внимательными, ибо то, что
я вам скажу, должно потрясти все человечество!
Речь эта ничуть пе походила на ученый доклад. Но в
голосе Лепсиуса была такая сила, толстое лицо его так
внушительно преобразилось, что спокойная и нарядная
публика сдвинулась плотнее с непопятным для нее воз-
буждением. Даже Сорроу, Биек и Тппгсмастер устремили
па него глаза. Даже Артур Морлендер, сжав тихонько ру-
ку Вивиан, шепнул ей:
— Добрый старый Лепсиус тоже очутился здесь!
Даже стальные глаза генерального прокурора Илли-
нойса остановились на Лепспусе с чем-то вроде дружелю-
бия. Один только профессор Хпзертон лежал в своем крес-
ле, тяжело дыша и пе проявляя ни к чему никаких при-
знаков интереса.
— Я начну издалека,— продолжал Лепспус.— Много
лет назад, еще молодым врачом, я попал в аристократи-
ческий европейский курорт на практику. Здесь я познако-
мился с моим первым пациентом, бежавшим от револю-
ции министром. Его изгнал народ несколько лет назад.
С тех пор оп скитался по чужим землям, ел и пил непри-
вычную для пего пищу и пе видел вокруг себя топ обста-
новки, которая держпт человека, как вспахапная п удоб-
ренная земля держпт растение, и называется родиной. Оп
жаловался с некоторых пор па легкую хромоту и неболь-
шую боль в позвоночнике. Я лечил его массажем, ванна-
ми, водами. Это не помогло. Тогда я тщательно исследо-
вал его позвоночник. Меня поразило, господа, ничтожное
пятнышко, припухлость, едва прощупывавшаяся внизу
позвонка, и странный бугорок между третьим и четвертым
ребрами, заставлявшие моего пациента как-то низко дер-
жать плечи. Потеряв его пз виду, я забыл этот случаи.
Практика моя росла. Мпе пришлось почти сплошь рабо-
482
тать среди высших классов. Меня вызывали на диагноз
в Европу к коронованным особам. Приезжие в Америку
аристократы лечились исключительно у меня. Среди моих
пациентов было множество так называемых «претенден-
тов» — людей, нашедших поддержку у капиталистов Аме-
рики и желающих с ее помощью вернуть себе потерян-
ное ими положение на родине. Все эти люди стремились к
власти вопреки воле большинства своего народа. II как
это ни странно, среди них я набрел еще на несколько слу-
чаев вышеупомянутой припухлости и бугорка. Симптомы
былп все одинаковы. Больные жаловались на одно п то же.
Лечение не помогало. Почти всегда я наблюдал неулови-
мые изменения в структуре позвоночника. Мне пришлось
наконец сделать два вывода: что означенные симптомы
встречаются исключительно среди того класса людей, кто
длительно пребывает вдали от привычного питания и на-
родного воздействия. Они, эти симптомы, являются редчай-
шей формой дегенерации. Какой? Отныне вся моя жизнь
была посвящена искомому ответу. Но я лишен был воз-
можности клинически изучить моих высокопоставленных
пациентов. Тогда, леди и джентльмены, мпе посчастливи-
лось получить стационарного больного. Оп не был сам пз
числа изгнанных властителей. Это был капиталист, чело-
век, являющийся главной опорой беглых претендентов,
делающий на нпх, на их реставрации крупные ставки.
И как это нп странно, я нашел у него те же симптомы!
Плечи его с каждым годом опускаются все ниже. Голова
его с величайшей неохотой занимает вертикальное поло-
жение, п я не могу никакими соблазнами заставить его
глядеть вверх. В то же время, леди и джентльмены, руки
моего пациента стали резко видоизменяться. Сперва опп
былп только сильно подагрическими в суставах. Потом я
заметил, что утолщения начинают превышать обычною
человеческую норму. Здесь, господа, я хотел бы сделать
остановку и иллюстрировать для вас дело примером. Но
сперва коротко об одном общем психологическом состоя-
птгп, которое предшествовало у моего пацпента началу
болезни. Оно совпадает с общими симптомами началь-
ного заболевания и у претендентов. Это — сильный, види-
мо пеперевосно сильный для нервной системы ужас —
ужас перед неизбежностью коммунизма! Перехожу к
примеру.
Доктор Лепсиус сильно вздохнул, горящим взглядом
обвел безмолвную залу, слушавшую его с затаенным ды-
16*
483
хавием, п как бы случайно взял безжпзпепвую руку про-
фессора Хпзертопа. Рука была в черпой перчатке.
Он дружески похлопал по пей, подняв ее кверху, и стал
стягивать с нее перчатку. Одип, другой, третий палец.
Над публикой с эстрады вознесено нечто странное, дол-
женствующее означать человеческую руку.
Глава пятьдесят шестая
Т R ПНА
Д О К Т О Р Д
ЛЕПСПУС*1»
В зале пронесся шепот ужаса. Все, как одни, пе отры-
ваясь гляделп на перепончатую оконечность, сильно рас-
пухшую в суставах, омерзительно цепкую и деформпро-
ванпую.
— Эта рука,— продолжал доктор Лепспус сильно дрог-
нувшим голосом и побледнев, как смерть,— эта рука пре-
взошла все мои ожидания. Она показывает такую степень
дегенерации, которой мпе еще пе приходилось наблюдать
в натуре! Я прошу поэтому у почтенного собрания разре-
шения демонстрировать этого старца целиком!
Распорядитель, окаменев от ужаса, не произнес нп
слова. Кое-кто в зале встал с места. Женщины были близ-
ки к пстерпке.
II как раз в эту минуту па лице профессора Хпзерто-
ва появились признаки оживления. Блуждающие глаза
стали сознательней. Опп упали па свою собственную руку,
и в них сверкнул страх. Зубы его щелкнули, скулы обтя-
нулись. Вырвав руку у Лепспуса, Хпзертоп вдруг под-
прыгнул и вцепплся ему в грудь.
Толстяк вскрикнул, в зале раздался стоп. Два рослых
милиционера, вынырнув из-под эстрады, оттащили про-
фессора Хпзертопа от Лепсиуса. Несмотря па пх рост п
мускулы, они с трудом удерживали этого небольшого че-
ловечка.
— Продолжайте! — крикнул кто-то пз зала.— Теперь
уже нельзя остановиться на середине!
— Я продолжаю,— с трудом ответил Лепспус, выте-
рев холодный пот с лица.— я продолжаю и докончу. Этот
профессор — пе профессор! Он пе может быть работником
484
умственного труда! Он из тех, кого не хочет держать зем-
ля его родины, из тех, кто служили мне объектом дтя
моих наблюдений!
С этими словами Лепсиус решительно подошел к Хи-
зертону, схватил его за белоснежную шевелюру и — сдер-
нул ее. Зал вскрикнул. На месте старца в руках милицио-
неров бился ярко-рыжий человек средних лет.
— Капитан Грегуар! — завизжал Биек, ринувшись к
эстраде.— Убийца! Держпте его!
Но Биека не допустили наверх. Железные пальцы
Тингсмастера сжали его руку.
— Смотри и слушай! — шепнул оп ему повелитель-
но.— Дойдет очередь и до тебя!
Между тем Лепсиус, бросив белый парик наземь, бес-
страшно схватился и за рыжий. Минута — и вместо ры-
жего человека перед залом был бледный, перекошенный
брюнет, с бескровными губами и сверкающими глазами.
— Грегорио Чпче! — вскрикнул па этот раз сам Ми-
каэл Типгсмастер.
Наступила жуткая тпшипа.
— Дамы, удалитесь! — потребовал Лепсиус.— Мили-
ционеры, разденьте его.
Переводчик быстро перевел приказание Лепспуса. Но
никто не хотел удалиться, а милиционеры в одну минуту
стащили с Чпче одежду, оставив его в одном белье. Те-
перь им на помощь подошли еще двое. На голову Чпче
накинули мешок.
— Поверпптс его спиной к публике! Вот так! Обнажи-
те спину до пояса!
Милиционеры что-то замешкались.
— Леди и джентльмены,— продолжал Лепспус свою
речь,— я должен открыть вам теперь, в чем сущность от-
меченной мною дегенерации. Кое-кто пз вас читал, веро-
ятно, старого немецкого философа времен Гёте, некоего
Хердера. В своих возвышенных писаньях о человечество
он, между прочим, проводит мысль о вертикальном строе-
нии человеческого позвоночника в противоположность го-
ризонтальному звериному. II вот, открытый мною бугорок
оказался не чем иным, как деформированной точкой хреб-
та. Это — vertebra media sine bestialia. Это начало роста
позвоночника пе по вертикали, а по гоппзопталп, как у
зверей. Взгляните вот сюда...
Он быстро повернулся к Чпче и вдруг вскрикнул;
— Черт побори, да что это такое?
485
— Не знаю, сэр,— пробормотал переводчик, стоявший
возле милиционеров, трясущихся от страха,— па нем что-
то железное, сэр, его не сдернешь с тела.
Спина оголенного человека была в железном футляре.
Лепсиус кинулся к ней, заглянул во все стороны, на-
шел металлические пряжки, какие бывали у старых фо-
лиантов, и лихорадочно начал их отстегивать. Одна, дру-
гая, третья...
— Снимайте футляр!
Милиционеры рванули, на минуту выпустив Чиче. В ту
же секунду потрясающий вопль вырвался пз тысячи уст.
На стол прыгнул зверь с поднятым, как у кошки, хреб-
том. Оп на четвереньках соскочил со стола в зал и по-
несся, едва касаясь пола, к выходу.
— Держите его! — истерически крикнул Лепспус.—
Это бесподобный, законченный объект!
Но ни одна душа не могла бы задержать Чиче. Толпа
с воплем шарахнулась от него, и он мчался к свободному
проходу до тех пор, пока громовой голос Типгсмастера пе
крикнул:
— Быоти!
Тогда наперерез бегущему Чиче выросла белая фигура
собаки. Бьютп рыча пересекла ему путь, но тут произо-
шло нечто непостижимое. Шерсть на собаке стала дыбом,
пасть ее жалобно оскалилась, она затряслась и отступила.
Проход был свободен. Чиче прыгнул к дверям, мимо ша-
рахнувшейся от него в смятении толпы. Еще секунда —
и ночной петербургский сумрак поглотил бы его. Но тут
в воздухе просвистела пуля. Красноармеец, неподвижно
стоявший у запасного выхода, спокойно опустил к ногам
дуло своего ружья. Полузверь, получеловек, с пробитым
пулей черепом, рухнул на пол, не добравшись до двери.
Никто в течение нескольких секунд не был в состоя-
нии ни заговорить, ни сдвинуться с места. Наконец раз-
дался спокойный голос Тингсмастера:
— Тот, до кого побрезгал дотронуться зверь, перестал
существовать. Товарищи! Но еще не вымерли те, кто не
брезгает пользоваться такими, как он!
— Вот именно! — ответил чей-то стальной голос. К эс-
траде приблизился пожилой человек. Он взошел на нее.
Он оглядел публику серыми глазами, на мгновение задер-
жавшись на мнимой чете Вавиловых. Но Артур и Вивиан
не выдержали перенесенных страданий и пережитого
ужаса, они оба лишились сознания.
486
— Я генеральный прокурор штата Иллинойс,— отче-
канил незнакомец, отстраняя рукой кинувшегося к нему
Ленсиуса,— я послан сюда, чтобы задержать опасного
преступника. Но я был сейчас в публике, и я шарахнулся
вместе с нею, дав ему бежать. Если б не точная пуля этого
спокойного молодого человека, вряд ли мы хорошо спали
бы сегодня.
В зале уже поспешно, под присмотром взволнованного
Лепсиуса, убпрали труп Чиче.
Незнакомец продолжал:
— Вы впдели перед собой одного из величайших пре-
ступников эпохи. Он неизвестного происхождения. Его зо-
вут Грегорио Чиче. Родная страна с отвращением свергла
его власть, изгнала нз своих пределов. II нашлись люди,
поднявшие на щит этого человека. Они дали ему власть
и деньги, помогли изменять обличья, убивали его рука-
ми. У этого человека было множество адресов. Он и поль-
ский аптекарь Вессон из города Пултуска, составитель и
продавец страшнейших ядов. Оп и рыжпй капитан Гре-
гуар, хозяин парохода «Торпеда». Он п преступный про-
фессор Хпзертон, гпоящий в своем сумасшедшем доме под
Нью-Йорком десятки здоровых, по неугодных кое-кому
людей. В конторах, банках, армии, церкви, в лучших квар-
талах п последних кабачках он имел своих помощников.
Его магнетическая сила велика. Его хитрости неисчисли-
мы. Оп сам пускал слух о себе, как о потомке Калиостро.
И все-таки он пе хозяин, а только наемник, такой же,
каким был у королевских дворов Калиостро. II можно
сказать одно: те, кто пользуется им,— хуже и страшнее,
чем оп.
Сказав это, пожилой человек медленно сошел с эстра-
ды, догоняемый дрожащим Лепсиусом. Внизу в толпе,
толстяк схватпл его наконец за фалды п с жаром упал
ему па шею.
— Тсс! — произнес генеральный прокурор, приложив
палец к губам.— Молчите! Позаботимся прежде всего об
этих двух.— II он показал па Артура Морлендера и Виви-
ан, лежавших в глубоком обмороке.
Вдвоем они вынесли их обоих пз зала, подозвали ав-
томобиль, уложили молодых людей па сиденье, вскочили
сами, и прокурор назвал шоферу одну из петроградских
гостиниц.
Молчаливо расходился народ со съезда. Ложа с ино-
странцами опустела уже давно. Тингсмастер, Сорроу и
487.
Биек побрели в гавань, к скромному жилищу Сорроу.
Быоти медленно следовала за ними. Шерсть ее все еще
стояла дыбом, а хвост был судорожно поджат между зад-
ними лапами.
— Дело-то кончилось благополучно, Мик,— тихо ска-
зал Сорроу,— п ребят наших выпустили, спасибо сказав.
А все-таки жутко на душе, когда подумаешь, что те, кто
стоит за Чпче, еще целы и певредпмы.
— Да,— ответил Тппгсмастер,— по удар, полученный
ими, посильнее пули.
Глава пятьдесят седьмая
О Б Р А Щ Е
Ж Е II О
IIЫ Й
Е П А В II С Т IIII К
Генеральный прокурор п Лепсиус внесли безжизнен-
ную молодую чету в помер гостиницы. Доктор пустил в
ход своп профессиональные приемы, м спустя несколько
минут Вивиан, а за вой и Артур проявили признаки жиз-
ни. Молодая девушка глубоко вздохнула, шевельну та гу-
бами и подняла веки. Прямо против нее сидел генераль-
ный прокурор штата Иллинойс, озабоченно па нее глядя.
В ту же секунду у Вивиан вырвался слабый крпк:
— Иеремия Морлепдср! — II опа снова упала па по-
душку.
— Отец! — пробормотал Артур, приходя в себя.— Вы
живы!
— Я жив, друзья мои,— спокойно ответил генеральный
прокурор, протягивая руку сыну,— по прежде чем рас-
сказать вам мою историю, я должен заверить Вивиан, что
смерть ее матери была для меня пе меньшим горем, чем
для нее. Я был в те днп жертвой ее убийц. Я был пленен,
обезоружен, искалечен, удален пз Америки. Я был лишен
памяти и рассудка. Если б пе железные нервы, которых
вы, Артур, к сожалению, от мепя пе унаследовали, я был
бы уже мертвецом плп жалким идиотом. Но мпе удалось
спасти себя, и это было первой неудачей Чпче.
— А миссис Элпзабст?..— с ужасом пробормотал Ар-
тур, начиная подозревать истину.
— Она никогда пе была моей женой! Эта преступная
488
женщина, Артур,— служанка того, кто убил мать Вивиан,
кто убил бы и меня, и вас обоих,— она секретарь Джека
Кресслинга! Но па сегодня довольно. Вы оба должны
хорошенько оправиться, прежде чем вернуться в Нью-
Il орк.
Артур на минуту закрыл глаза.
— Отец,— пробормотал оп,— я предпочел бы остаться
здесь!
Старый Морлендер удивленно поднял брови. Глаза его
загорелись веселым огоньком.
— Остаться здесь? — переспросил оп отрывисто.
— Да,— ответил Артур и па мгновение стал похож па
своего отца,— здесь я пашел самого себя. Здесь у меня
есть дело!
— Вы распропагандированы,— медленно промолвил
старик,— вы, сып крупнейшего изобретателя Америки,
стали на сторону чужой державы. Лепспус, оп распропа-
гандирован! — с этими словами Иеремия Морлендер сдви-
нул седые брови, скрестил руки па груди и грозно взгля-
нул па сына.— Хорошо, сэр. Оставайтесь! Но помните, что
о моем изобретении вы не узнаете никогда пи единого сло-
ва. Я обязан передать его родине, и только родине. Я враг
мелодрамы и пе намерен проклинать вас. Но я скажу вам:
«Прощайте, сэр!» И это будет раз и навсегда.
Артур вскочил с места п подошел к отцу. Оба опп бы-
ли одного роста, и молодой человек с седой прядью на лбу
походил сейчас, как две каплп воды, па старпка Морлеп-
дера.
— Как бы пе так, сэр! — воскликнул оп твердо.— Вы
отлично знаете, что я сам доберусь до вашего секрета. Вы
отлично знаете, что, попади оно в руки Кресслинга, ого пе
достанется американскому пароду! Вы, старый хитрец,
должны будете признать это, и черт меня побери, если вы
не намерены обпять своего сыпа, сэр!
С этими словами Артур бросился па шею к суровому
старику, который немедленно осуществил его прозорливую
догадку.
Вслед за этим объятием Иеремия Морлендер без даль-
нейших разговоров схватил в охапку Вивиан, в то время
как Лепспус машинально целовал Артура. Но когда нако-
нец Впвпап попала к доктору Лепспусу. и, совершив кру-
говорот объятии, молодые люди очутились друг перед дру-
гом, старый Морлендер отрывисто кашлянул, подмигнул
толстяку, и оба они скрылись пз комнаты.
489
— Вивиан,— произнес Артур Морлендер, подходя к
бледной девушке и протягивая ей руки...
В эту минуту кто-то резко дернул меня за волосы,
и я увидел у себя над плечом разъяренное лицо Иеремии
Морлендера.
— Сударь,— сказал он мне отрывисто,— как отец и ге-
неральный прокурор, я приказываю вам оставить этих мо-
лодых людей в покое!
— Но я автор! — возмутился я.— Нельзя же кончать
роман без единого поцелуя! Что скажет читающая пуб-
лика!
— Опа скажет, Джим Доллар, что любовные сцены
вам не удаются! — иронически ответил Иеремия Мор-
лен дер.
Он отбил у меня всякую охоту, братцы, и потому рас-
простимся со всей этой публикой прежде, чем дове-
дем свое дело до точки.
Глава пятьдесят восьмая
CRTTO
ПОЛУ Ч А И" Т
ПРОцЬвНТЫ
Миссис Тиндик, собрав всю прислугу «Патрицианы»
перед собой, только что закончила речь об игре природы,
исправленную п дополненную ею для нового состава под-
чиненных, как вдруг окно с треском разбилось, и в комна-
ту влетело тухлое яйцо.
Миссис Тиндик подняла брови.
Но гнилой картофель в ту же минуту ловко расплю-
щил ей нос, а два-трн новых яйца размалевали щеки.
— Пожар! — вскрикнула миссис Тиндик и как подко-
шенная свалилась наземь.
Между тем Сетто из Днарбекнра торопливо сбежал с
лестницы.
— Что бы это значило? — спросил оп прислугу, на-
хмурившись.— Перед гостиницей толпа. Уставились в на-
ши окпа и швыряются провизией третьего сорта!
— Политика, хозяпп,— мрачно ответил повар,— при
политике первое дело поднять цепу на продукт.
— Сходи-ка за газетой!
Повар недовольно нахлобучил шапку и вышел выпол-
нять приказание своего патрона.
490
Спустя пять минут Сетто развернул свежий лпст
«Нью-йоркской газеты» и пробежал глазами столбцы.
— Эго! Это что такое?
Глаза дпарбекпрца сузились, как у кошкп, когда ее
щекочут за ухом, щеки дпарбекпрца порозовели, губы
дпарбекпрца распустились тесемочкой. Перед ним жир-
ным черным шрифтом стояло:
АМЕРИКАНЦЫ,
ЧИТАЙТЕ ОБ ОТКРЫТИИ
ЗНАМЕНИТОГО ДОКТОРА
ЛЕПСПУСА!!!!!
ДАМЫ,
ЧИТАЙТЕ НАШУ ГАЗЕТУ!
МИЛЛИАРДЕРЫ,
ИМЕЮЩИЕ ТЕКУЩИЙ СЧЕТ!!
ПОКРОВИТЕЛИ ЭКС-ПРЕЗИДЕНТОВ,
ПОКУПАЙТЕ СЕГОДНЯШНИЙ
НОМЕР!!!!!!!!!!!
ЗАГЛЯНИТЕ
В ГАЗЕТУ!!!!!!!!!!
«Мы очень хорошо знаем,— так начиналась статья.—
что многие американские семейства в погоне за предками
совершенно забывают о потомках. Одни из них покупают
себе пергаменты в твердой уверенности, что если у них
есть пергамент, так есть и древний предок знаменитого
рода. Другие уверяют, что родичи их приплыли в Аме-
рику па первом корабле. Третьи мчатся в Европу в по-
исках лордов и виконтов. Четвертые, наконец,— и это
самое опасное,— питают слабость к свергнутым полити-
ческим деятелям, изгнанникам своих народов. Особенно
повинны в этом ваши отечественные миллиардеры, пред-
почитающие тратить американские доллары пе па благо-
денствие американца, а на поддержку шатающихся тро-
пов, сползающих эполет и падающих портфелей. Изгнан-
ники своих родин обещают нам все, что угодно, лишь бы
наполнить карман всемогущим долларом,— а в действи-
тельности только подводят пас и выставляют Америку в
смешном виде. Не лишнее будет, джентльмены, узнать,
491
как обстоит дело с этими изгнанниками в медицине. Наш
знаменитый авторитет, почетный член Бостонского уни-
верситета, доктор Лспсиус, только что вернувшийся с
научного конгресса, дал нам разъяснения о своем откры-
тии, сделанном во время лечения экс-президентов и экс-
генералов. Будучи строго медицинским, оно затрудни-
тельно для понимания, по маститый ученый не отказал
нам в его популяризации. Дело идет,— так выразился оп
в разговоре с нашим сотрудником,— о «констатировании
вертебра бестпалиа в процессум спшюзум у креатура ху-
мана». Иначе говоря, леди и джентльмены,— ставленники
наших миллиардеров обречены в самом ближайшем буду-
щем прыгать на четвереньках и кушать, нс епдя за сто-
лом, а, можно сказать, лакая из блюдец. Мало этого,—
упомянутая болезнь заразительна и для самих миллиар-
деров! Но молчание об этом!! Спрашиваю вас: допустимо
ли иа подобного рода людей тратить американские долла-
ры? Нет и нет, джентльмены! Долой экс-побирушек!
Прочь экс-троны и экс-титулы! Туда же епископов и кар-
диналов! Пергамент изъять пз частного обращения и рас-
пределить между гастрономическими магазинами Соеди-
ненных Штатов для строго торговых целей! Такова воля
миллионов избирателей!»
Сетто прочитал газету п встал с места.
— Жена! — крикнул он прерывающимся голосом.—
Жепа! Жена! /Кена!
Хозяйка «Патрицианы» выбежала па его зов, как бы-
ла — в кухонном переднике и с помидором в руке.
— /Кена! — произнес Сотто торжественным тоном.—
Зови зурначей, бей в ладоши, ходи вокруг меня с музы-
кой. Сетто пз Диарбекпра большой человек! Он получил
свой полный процент: сто па пятьдесят!
Эн и ,1 о г
А в Миддльтоупе на деревообделочном работа кипит
как пи в чем пе бывало. Белокурый гигант ловко орудует
рубанком, отряхивая с лица капли пота. Фартук его раз-
дувается, стружки взлетают тучей, а голос гиганта весело
выводит знакомую песенку:
Клеим, стругаем, точим,
Вам женихов пророчим,—
Дочери рук рабочих,
Вещи-красотки!
492
Сядьте в кварталы вражьи,
Станьте в дома па страже,
Банки и бельэтажи —
Вагин высоты!
— Слушай-ка, Джим Доллар,— сказал Микаэл Тпнгс-
мастер, остановив рубанок и глядя па меня широкими
голубыми глазами,— ты малость прикрасил всю эту исто-
рию. Ребята сильно ворчат па тебя, что ты выдал наши
секреты раньше времени.
— А разве это худо, Мпк? — пробормотал я в ответ.—
Мое дело — описывать, а ваше дело — орудовать.
Веселые знакомые лпца обступили пас гурьбой. Тут
былп сероглазый Лори, солидный Биллингс, длинноносый
Нэд с веселой, вилявшей хвостом Быоти. Тут был стари-
чина Сорроу с трубкой в зубах. Биек, Том и Ван-Гоп за-
глянули в мастерскую ради сегодняшнего дня. II даже
Карло-ямаец и кой-кто пз ребят с обойной фабрики в Бин-
дорфе, наконец-то присоединившейся к союзу «Месс-
мепд», сунули пос в двери.
— Ладно, помалкивай! — заорали они, надавав мпг
дружеских тумаков.— Прикуси свой бабий язык насчет
всего дальнейшего!
II мастерская, как один человек, затянула песенку
Мика:
На кулачьих кадушках,
Генераловых пушках,
Драгоценных ш решках —
Всюду паше клеимо!
За мозоли отцовы,
За нужду да оковы
Мстит без лишнего слова
Созданье само!
Написано в ноябре — январе 1923—1924 года в Петрограде
К it к
РОМАН-КОМПЛЕКС
ОТ АВТОРА
Роман «Кик» писался исподволь и для себя, как иногда
пишут письмо «никому», потому что хочется написать это
необходимое для собственной души письмо.
Критики говорили о нем по-разному, хотя все опп схо-
дились на утвержденье, что это роман сюжетно-приклю-
ченческий.
По «сюжетно-прпключенческое» было лишь внешней
его оболочкой. Па самом же деле «Кик» был тем, что анг-
личане называют «essay», а мы очень неточно переводим
словом «опыт». Я сводила в нем концы с концами своего
тогдашнего профессионального опыта, накопленного за
десять лет строительства социализма,— стараясь нащу-
пать и развить те зародыши новой эстетики, нового отно-
шенья к творчеству, какие стали уже ощутимыми для
пас за эти первые десять советских лет. Писался «Кик»
урывками, между делом, не отнимая нп дня, нп часа, ни
сил у непрерывной очередной работы, какой была пере-
полнена тогдашпяя ваша жизнь.
Что же представляет собой «Кик»?
Прежде всего в пем был момент профессионально-
дидактический. Как раз в те годы (1926—1928) наблюда-
лось у пас яркое стремление молодых писателей к специа-
лизации по жанрам и к замыканию в одном определенном
жанре. Начиналось и жесткое организационное выраже-
ние этого процесса в размещении писателей по кружкам,
секциям п разделам — романистов, критиков, поэтов, дет-
ских писателей, молодежных писателей. А ведь еслп пред-
ставить себе кого-нибудь из больших учителей литерату-
ры, то никак пе сможешь разместить пх по секциям. КУ"
да, папрпмер, поместить Тургенева? Оп и рассказчик, и
4(Л
очеркист, и романист, и драматург, п поэт. Гончаров —
и романист, и критик, и пленительный очеркист-географ.
Да и Горький — поэт, критик, рассказчик, романист, очер-
кист, драматург — учил нас уметь проявлять себя в каж-
дом жанре. Быть писателем для них совсем не значило
уметь делать только одну вещь в литературе,— они гра-
нили свое мастерство, свою власть пад словом работой во
многих жанрах. II чтоб как-то выразить свое отрицатель-
ное отношенье к узкой литературной специализации,
чтоб призвать молодежь хорошо овладеть каждым жан-
ром, хотя бы один из них и был для тебя главным,— я
поставила в «Кике» задачей себе: сдать экзамен грамот-
ности на все литературные жанры. Там есть все виды га-
зетной работы: фельетон, очерк, статья, передовица; есть
все виды литературной работы: поэма, новелла, драма,
киносценарий; и, наконец, есть критика. Но замысел
«сдать экзамен по жанрам» неизбежно подсказал мне и
форму «Кика»: как бы объективную сшивку различных
материалов, как они сшиваются, скажем, в архивном де-
ле. Получилась своеобразная «папка», и ассоциация с
папкой, сшивкой, канцелярией напомнила мпе манеру
наших работников давать название вещам, соединяя пер-
вые их слоги и таким образом сокращая целое. Один пз
моих «материалов», где я сдавала экзамен на драму, на-
зывался «Колдунья и коммунист», что в сокращении дало
«Кпк»,— и это стало названием для всего целого. По ка-
кой сюжет мог облегчить читателю чтение разнохарак-
терной сшпвки и помочь держать ее связно в уме? Конеч-
но, детектив, приключение. Ия выбрала своеобразный
острый сюжет, какими в те годы была полна советская
действительность, особенно в паших окраинных респуб-
ликах, где еще жили отголоски яростной классовой
борьбы.
И, однако, все перечисленное было лишь ступеньками
к основному, скрытому содержанию «Кика». Для меня
самой это скрытое содержание становилось ясным по ме-
ре развития романа, п я изложила его в конце концов как
Добытый мною самой опыт этой работы — устами моего
героя Львова в его крптпческом докладе. Каково же глав-
ное содержание «Кика»? Оно — теоретическое п представ-
ляет собою опыт советской эстетики, в своем роде эстети-
ческий манифест тех первых десяти лет пашен творческой
работы. Вот его главные мысли, выяснившиеся мне по ме-
ре писания «Кика».
495
Большая советская вещь, как костер, требует непре-
рывной подкладки топлива — живых глубоких, ежеднев-
ных впечатлений нашей созидающейся жизни. В этот
фантастический роман вошло ежедневное чтепие газет,
вопрос о концессиях, стоявший остро в те годы; интерес-
нейшие воплощения и в быту и в психологии у народов
наших национальных республик тезиса о «социалистиче-
ском по содержанию и национальном по форме»; споры о
различных типах геологов п о характере наших геологи-
ческих работ; начавшееся широкое партийное обучение
кадров; политические события па международном фрон-
те,— и еще много всего, что захватывало нас изо дня в
день, из месяца в месяц. II если б в роман все упомянутое
не вошло как топливо, то костер пе только пе разгорелся
бы, по и пе мог бы быть зажжен. Итак, первая основная
мысль, наметившаяся в ходе работы,— была о необходи-
мости овладения памп, писателями, советским жизненным
материалом и важности постоянного пребывания в курсе
современных событий.
Вторая мысль тоже была нащупана в самом процессе
работы. Воплощать н отражать получаемый материал
можно по-разному, и я по-разпому это и делала. Разность
художественных воплощений темы определялась, как это
выяснилось в работе, разностью социально-политических
позиций тех лиц, которым я по очереди поручала в рома-
не выступать. Невозможно было, например, любознатель-
ному советскому журналисту воплощать своп впечатления
в виде ненависти и искаженья советской действительно-
сти, так же как невозможно было реакционному поэту,
умиравшему от чахотки и связывавшему все своп личные
несчастья с победой нового строя в России, изображать
современность с умной, зрячей, благожелательной объек-
тивностью. По свое отношенье к воплощаемому реакцион-
ный поэт облек — с некоторой неизбежностью — в эклек-
тическую форму, пользуясь системой условных образов
прошлого и стилизуя свои впечатления под старину; а
передовой журналист необходимо избрал реалистический
метод в форме, чтоб более жизненно и папвозможпо более
точными образами, подсмотренными у самой природы, во-
плотить повое. Так, формы художественного воплощения
становились в романе социально-политически обусловлен-
ными.
Но для меня самой, для советского писателя,—этИ
разные формы вовсе не были сплошь объективно близки-
ми?
ми и интересными. Я, правда, не дала себе авторского ме-
ста в этой объективной «сшивке». Но на самом деле ав-
торское место было все же сохранено за мной — в неиз-
бежном отборе и акцентировке, во-первых, каждого
материала в отдельности, а во-вторых, разных мест п
страниц в каждом из этих материалов. Мне становилось
ясно, что мне самой лучше всего удавались именно те
реалистические места у каждого из моих многочисленных
авторов, которые были связаны как раз с повой советской
жизнью и ею навеяны. Мие самой этп места были наибо-
лее интересны, ведь в нпх я шла по целине, п, поскольку
опи больше захватывали мепя, онп и лучше удались мне.
II вот возникали — в живом процессе писания этой вещи
(которую несколько критиков восприняли, как формалис-
тический трюк) — ясные очертания пашей социалистиче-
ской эстетики, представления о социалистическом реализ-
ме. О них я п рассказала в критической речи-докладе
Львова в конце романа.
Работа над «Киком» не прошла для меня даром. После
«Кика» мне уже просто тяжело было возвращаться к
условным вещам типа Джима Доллара, становилось скуч-
но их писать, и великим наслаждением сделалась огром-
ная, напряженная работа иад «Гидроцентралью».
1956
Мариэтта Шагиняи
Кисловодск
Осень 1924 года
ПОСВЯЩЕНИЕ
Страна, в которой нет дорог,
Где конь стальной ступить бы мог;
Где роют русла водопады,
Л горы давят ездока,
Как с знойным грузом винограда
Хурджип ослиные бока;
Где борозду метут бешметом,
По крутосклону сея злак,—
Над саклей, ныне сельсоветом,
Советский выбросила флаг.
И в той стране — блаженной лени
Послушный пленник — ты внимал,
Как пели песни поколений
Вам, детям стали, дети скал,
Как, исходя в истомной пляске,
Прикрыв плывущие глаза,
Танцор, кружась, кинжалом лязгал
Иль в небо выстрелы вопзал...
Вот так, полусмежив ресницы,
Глазами сонными слегка,—
Прими, мой друг, мои страницы,
Как эту пляску сына скал!
ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ
ГАЗЕТА «АМАН АУС СКАЯ ПРАВДА»
ИЗДАНИЕ БУ-УЛЬГЕНСКОГО РАЙКОМА ВКП(б)
ЛЕДНИКИ АМАНАУСА
Редактор — Степан Геннадиевич Карпов, автор передовиц.
Политический фельетон — тов. Гельц, секретарь райкома.
Маленький фельетон — Валентин Сюсюкпн; псевдоним
«Горский» — местный поэт и музыкант.
Краевая информация — тов. Асланбеков, следователь мест-
ного ГПУ.
Хроника и библиография — тов. Жданов, комсомолец.
Протоколы, отчеты, суд — Валентина Ивановна Головлева,
комсомолка,— стенографистка л секретарь редакции.
Селькор — Егпс Муруджи.
Сторож — Илья Миронович Клименко.
Объявления.
Редакционная корзина, куда попадает забракованный ма-
териал.
Переписка.
Телефон.
САНАТОРИИ «КРАСНЫЕ СКАЛЫ».
тов. К у ни у с у>
Уважаемый тов. Кунице.
Редакция бывшей стенной газеты «Аманаусская правда» просит
Вас не отказать дать статью в первый номер той же газеты, ста-'
новящейся печатным органом всего Бу-Улъгенского района.
С ком. приветом,
С. К а р по в»
499
САНАТОРИИ «КРАСНЫЕ СКАЛЫ»,
Проф. Казанкову.
Редакция «Аманаусской правды», переходящей из стенного
существования в массовый печатный орган, была бы Вам крайне
признательна за статью информационного характера о богатствах
нашего Края. Аудитория по преимуществу туземная. Газета изда-
ется на двух языках. Просим быть доступней.
Отв. ред. С. К а р п о в.
САНАТОРИИ «КРАСНЫЕ СКАЛЫ».
Поэту Эль.
Глубокочтимый Поэт!
Обращаюсь к Вам по просьбе нашей редакции. Знаю, что Вы
больны и, по всей вероятности, не расположены беспокоить свою
МУ3У, но прошу снисхожденья к моей собственной судьбе: музы-
кант, поэт, когда-то участник знаменитых симпозионов Вячеслава
Иванова, собутыльник Валиева в «Летучей мыши», а сейчас при-
сяжный писака местных листков и газет. Недуг, занесший Вас на
«Красные Скалы», загнал сюда и меня. Сейчас тут ожидается
пикантное событие: выход собственной печатной газеты"! Строго
между нами — аллах ведает, кому это нужно, но, ео всяком случае,
это общественность и построчные. Так вот, редакция уполномочила
меня ходатайствовать перед Вами о том, нельзя ли заполучить у
Вас для первого номера золотые строки за бумажные деньги. Сде-
лайте это ради всего святого, хотя бы для того, чтоб повысить
шансы Вашего несчастного коллеги по перу и туберкулезу у мест-
ных акул.
Пламенный поклонник Ваш
Валентин С ю с ю к и н («Горский»).
500
AM ЯН НАУССКАЯ
ПРАВДА
АВГУСТ 192*
Ns 1
СО СТЕНЫ НА СТАНОК
па
ий
ям
ам
Уе
ое
де
не
ко
хо
от
уч
бе
су
ей
гм
ое
ме
ту
см
1Ш
на
оп
не
ре
на
ТВ
ха
па
гм
су
не
При исключительных обстоятельствах па-
ша газета сходит со стены на печатный станок.
В результате беззастенчивой белогвардейской
авантюры наша страна была снова вброшена
в гражданскую войну. Английские фунты,
перешедшие в карманы белогвардейцев и окры-
лившие местных кулаков и тайных феодалов,
принесли нам неисчислимые бедствия: разру-
шили дороги, и без того недостаточные для
обслуживанья горных районов, сожгли мосты,
уничтожили огородные земли, истребили вино-
градники, погубили скот, сожгли деревни, за-
лили кровью города, обезлюдили и опустошили
целые районы. По банды врагов народа раз-
громлены. С бсспримерпым терпением Совет-
ская власть принимает вторично разоренную
страну, потерявшую все, что с таким трудом
было восстановлено за истекшее пятилетие.
Снова с величайшей заботой она отпускает
средства и лучших людей для залечивания на-
ших ран, для поднятия разрушенного хозяйст-
ва. В такую минуту, когда еще в ушах пе пе-
рестал звенеть треск неприятельских пропел-
леров и гул канонады, газета наша, как радуга,
встает над омытыми грозою бу-ульгепскпмп
аулами, чтоб возвестить измученному населе-
нию переход к мирному строительству. За ра-
боту, граждане! Все за работу по возрождению
нашей прекрасной страны с ее неисчислимыми
промышленными возможностями и сказочны-
ми минеральными богатствами!
св
ве
СД
сд
ад
да
не
СП
ко
еп
тц
пт
ти
бе
нс
си
ПС
пе
со
бе
об
вр
31!
ИЗ
ТП
не
хе
сх
пт
ли
tu
на
501
КРАЕВАЯ
Бандиты удирают
за ледники
В течение недели были
ликвидированы последние
бандитские шайки, гра-
бившие ио дороге от аула
Токчи к Целибату. Остат-
ки бандитов, по последним
известиям, былп загнаны в
Кузуплакское ущелье и,
чтоб не сдаться, перебра-
лись через ледникп по ту
сторону Аманауса. Между
аулами всего этого района
снова начала правильно
функционировать почта.
Приезд товарища Львова
Объехавший всю очи-
щенную от бандитов и бе-
логвардейцев Бу-Ульгеп-
скую область, тов. Львов
прибыл вчера па нашу
Аманаусскую ледниковую
станцию. Сегодня он вы-
ступает на митинге в ис-
полкоме, после чего наме-
ревается выехать в Токчи
для принятия участия в
охоте на зубров, организу-
емой для пего местным
спортивным кружком в
Аллалвардской заповедной
пуще.
Монастырь под фабрику!
Покинутый монахинями
аллалвардской монастырь
св. Ольги найден в жилом
состоянии, пе требующем
ремонта. Комиссия прнзна-
ИНФОРМАЦИЯ
ла возможным удовлетво-
рить ходатайство местного
союза кустарей об откры-
тии в его стенах первой
бу-ульгеиской сукноваль-
ной фабрики. В монастыр-
ских пристройках предпо-
ложено оборудование шер-
стомойни и прядильни.
Фабрика будет электрифи-
цирована.
Еще победа
Объявленный субботник
в ауле Токчи собрал тол-
пу молодежи. С помощью
местных красноармейцев
она в течение суток со-
вершенно восстановила
знаменитый мост через
Токчп-Суйскую пропасть,
вследствие чего стало воз-
можным очистить от бан-
дитов Аллалвардскпе запо-
ведные пущи и принять ме-
ры к восстановленью пи-
томника зубров.
Музейная находка
В монастыре найден
женский портрет кисти со-
временного мастера, пред-
ставляющий, по свидетель-
ству знатоков, большую
ценность. Портрет изобра-
жает молодую женщину
необычайной красоты с ве-
ревкой, накинутой па го-
лую шею. Женщина стяги-
вает концы веревки, как
если б собиралась себя за-
душить, и смотрит прямо
□а
ей
иа
ан
ка
ла
ре
Де
си
ре
вс
си
ов
во
ед
зв
ре
Де
си
ре
вс
си
ов
во
ед
ЗВ
ов
пе
би
ли
не
ко
ГД
ва
бо
не
гп
иг
Ус
су
«У
502
на зрителя. Местная худо-
жественная школа, только
что открывшая выставку
своих работ, получила раз-
решенье па демонстрацию
этой картины впредь до от-
правки ее в бу-ульгенскпй
городской музей.
Асланбеков
ен
си
ИС
ке
ап
пе
ва
ав
ен
не
на
хе
ер
ре
хе
ре
ка
ту
су
30
ке
ла
бе
ле
ке
во
Ре
ту
су
бе
НЕОБХОДИМО БОРОТЬСЯ С СУЕВЕРИЯМИ
(Заметка селькора)
В ауле Токчп молодежь до сих пор не мо-
жет получить помещенпе под клуб. Подходя-
щий для этой цели покинутый караван-сарай
отвергнут по причине местных суеверий, рас-
пространяемых старухами, что будто бы в него
по ночам слетаются шайтаны. Вообще суеве-
рие свило себе у нас прочное гнездо. Не только
темный элемент, старухи,— но, к стыду дол-
жен сознаться, многие грамотные верят в раз-
ных шайтанов и колдунов. Не так давно здеш-
ний пастух, напившись свыше меры айрану,
уверял, будто впдел проходившую по скалам
колдунью с распущенными волосами, голыми
ногами п зажженною свечой в руке, и после
этого рассказа желающие моглп наблюдать, как
нашп бабы доплп коров п несли молоко целыми
ведрами в жертву колдунье, причем шли по до-
роге задом наперед в силу суеверия, что будто
бы кто увидел лицо колдуньи, должен умереть,
и многие благодаря тому повывпхпулп себе
ступни п ногп. Смешно и досадно, что активный
элемент не прилагает нужные меры в борьбах
с местною темнотой и несознательностью.
Селькор Е г и с Му р у дж и
ас
МАЛЕНЬКИЙ ФЕЛЬЕТОН
се
ас
ес
за
аз
Нечто о зубрах
Под какие подвестп вас рубрика,
Дорогие, редкостные зубрпки?
хо
ЯП
на
ох
оп
но
ли
ка
не
ан
на
не
ен
зм
ти
нт
па
на
па
по
СП
не
па
ан
не
ио
ме
ни
хо
ЦП
по
МО
мт
см
цо
на
по
ле
пи
па
ЦО
па
до
503
се
сс
ст
аа
тт
ае
те
те
та
ес
ет
ме
се
тс
тс
ее
ст
пе
па
су
ту
ре
во
це
не
пе
ей
ос
ле
ке
хк
ей
пе
не
ей
ле
не
хе
по
ре
во
СУ
ту
пе
Берегли вас, орхидеи пуще,
В Аллалвардской заповедной пуще.
Но внезапно в сень лесных угодий
Забежали звери в вашем роде:
Не хорьки, не львы, не леопарды,
Забрели под кущи Аллалварды,
Под кинжал п меткий выстрел дробный,—
Зубро-яростны, зубро-подобны,
Вымирающие бело-гварды.
Г орский
О БОГАТСТВАХ БУ-УЛЬГЕНСКОГО
ГОРНОГО ХРЕБТА
(Статья проф. Казанкова)
Впервые на богатейшие залежи, свппца, ох-
ры и бора, сделавшие Бу-Ульгеп почти исклю-
чительным местом добычи означенных минера-
лов, было обращено внимание при Александ-
ре III профессором фоп Юссом. Снаряженная
им экспедиция была, впрочем, взята в плен и
пропала без вести. О месторождении свинца
была подапа вторичная докладная записка ип-
женером-геологом Саламатовым, по царское
правительство положило ее под сукно. Посто-
янная угроза бандитских шаек, с одной сторо-
ны, полное отсутствие путей сообщения —
с другой, сделали этот район надолго мертвым
для русской промышленности. Так, вероятно,
оставалось бы п по сю нору, если б пе малень-
кое, весьма загадочное событие, к сожалению,
так и оставшееся неразъясненным. Не могу от-
казать себе в удовольствии передать читателю
все, что известно об этой небольшой, по стран-
ной псторпп.
В восьмидесятых годах прошлого столетия,
некоторое время спустя после перехода к нам
Батума, в приморской харчевне был арестован
русскими властями контрабандист, затеявший
драку со своим соседом. Случай пе выходил из
ряда обыкновенных, когда арестовывались и че-
ип
по
ме
чу
ро
чу
ме
вп
ту
су
хе
ле
ке
бе
пе
зи
ей
ве
па
ое
ре
DO
31!
СТ
ет
за
се
Ба
ес
вс
сс
аз
са
са
се
со
са
ес
са
ев
та
са
гс
504
ей
ле
ке
хе
бе
ей
ви
во
ре
ес
те
ое
ни
ио
ме
ПУ
ро
Пу
ме
B1J
ту
СУ
хе
ле
ке
бе
пе
зи
ей
ио
на
ое
ло
ме
не
КС
си
ле
ап
мо
цу
10
ТУ
ме
рез несколько дней выпускались слишком тем-
пераментные туземцы. Так кончился бы, ве-
роятно, и данный арест, если б не исключитель-
ный испуг, проявленный контрабандистом.
Безграмотный, оборванный турок внезапно об-
наружил панический ужас перед полицией, да-
вал столь бессвязные показания, так изысканно
и красноречиво уверял, что он тут ни при чем,
наконец так неожиданно забормотал на допросе
по-французски, что полиция подвергла его обы-
ску. Когда сунули руку ему за пазуху, там ока-
зался вчетверо сложенный лист бумаги. Турок,
при виде листа, вырвался пз рук полиции, успел
схватить п оторвать кусок этого листа, сунул его
в рот и проглотил. Оставшийся в руках полиции
клочок оказался превосходным планом Бу-Уль-
гепского кряжа, как раз той его части, где мы
с вамп находимся. Месторождение свинца было
указано на нем совершенно точно и обозначено
латинскими буквами. Русским властям стало
ясно, что они имеют дело со шпионом, и турок
был заключен в Батумскую тюрьму. Но самое
любопытное случилось позже.
Когда в камеру арестованного пришли, чтоб
вести его на допрос, лицо и грудь его оказались
в крови: у турка был откушен язык. Узнать
что-нибудь от него стало совершенно невозмож-
но, и дело о шпионаже па Бу-Ульгене пришлось
прекратить. Но свинцовое месторождение при-
влекло наконец внимание нашего правительства,
п разработка была начата. В будущем она обе-
щает стать одною пз доход! ейшпх отраслей ва-
шего горного хозяйства.
Очерк мой был бы далеко не полон, если б
я не перечислил вам другие богатства нашего
края. В первую очередь следует упомянуть о ду-
бильных веществах, нужных кожевенным заво-
дам и в изобилии имеющихся в здешних лесах.
Затем следует самшитовое дерево, могущее
стать предметом вывоза. Наконец, немалое зна-
чение имеют граниты, прорезанные пегматито-
выми жилами, в которых, весьма вероятно, во-
дятся драгоценные камни, что и собирается вы-
яснить возглавляемая мною научная акспеди-
ТР
зе
се
ас
са
ве
яь
ес
те
ае
не
ва
ка
сн
ла
ва
де
кв
ве
не
су
ти
СП
не
па
ви
см
ву
тп
<»У
СП
ва
то
от
ьа
СП
уз
ла
вл
де
ко
ве
пе
су
505
ВИ
ТУ
СУ
хе
ле
не
бе
пе
зи
ей
не
па
ое
ло
ме
по
ис
си
ле
ап
цпя. Если принять во внимание, что часть мест-
ных лесов по своей дикости п непроходимости
пе без основания может быть названа девствен-
ной, так как в ней ни разу не была нога куль-
турного человека (за исключением погибшей
экспедиции фон Юсса), то мы можем серьезно
надеяться на новые богатейшие и неожидан-
ные открытия в будущем.
Проф. Казанков
В следующем номере «Аманаусской правды» бу-
дет напечатана статья тов. Кунпуса «Капита-
лизм и народы Востока»
БИБЛИОГРАФИЯ
Альманах «Легкие». Состав-
лен легочными больными
санатория «Красные Ска-
лы». Отпечатан в количе-
стве 500 экземпляров.
Стр. 87. Цена 40 коп.
Авторы выбрали самое
подходящее название лег-
ковесной книжонке, напи-
санной неизвестно для че-
го и кого! Несколько де-
сятков стихотворений и
рассказов, воспевающих
природу и ушибленные
чувства людей, занятых
только своими особами.
Можно приписать пх ка-
кой угодно эпохе, кроме
нашей. Что говорят, на-
пример, здоровому совре-
меннику такие вирши:
р.И вдруг — орлиный клекот
В ломающейся синеве,
Как тысячи стеклянных сколков,
Рассыпался по голове ..
Не ты ли вдребезги распалась,
Мысль, возносившая умы?
История — какая малость,
Тупых чиновников кумир.
Интересно, кого подра-
зумевает автор под «ту-
пыми чиновниками»?
В этом же духе составлен
весь сборник, на который
истрачено драгоценное для
нас количество бумагп п
типографского труда. Пло-
хая рифма, подражание
Блоку, бессмыслица в про-
зе, певрастенпя в стихах,
и, вдобавок ко всему, да-
леко не благополучно в
политическом отноше-
нии,— вот что представ-
ляет собою данный сбор-
ник.
Комсомолец Жданов
Ответств. редактор С. Карпов
506
ПРИНИМАЕТСЯ ПОДПИСКА
НА БОЛЬШУЮ КРАЕВУЮ ПОЛИТИЧЕСКУЮ,
ЛИТЕРАТУРНУЮ ГАЗЕТУ
«АМАНАУССКАЯ ПРАВДА»
1 мес. . . . . . , — р. 70 к.
3 ».................1 р. 90 к.
МОССЕ ЛЬПРОМ НОВЫЕ ЛАРЬКИ В АУЛАХ ТОКЧИ, КУЗУНЛАК И ЦЕЛИБАШ ЦЕНЫ СНИЖЕНЫ Универсальный магазин „АМАНЕПО" РАБОЧИМ II СЛУЖАЩИМ ВЕРХНЯЯ ОДЕЖДА, СЕДЛА II БУРКИ В РАССРОЧКУ
ДЕГЕСТАНСКАЯ ХРЕСТО-
Л Е Н Г И 3 матпя для чтения
В ШКОЛАХ II СТУПЕНИ
СЕНСАЦИОННАЯ
НАШУМЕВШАЯ
ТРЮКОВАЯ КАРТИНА
«ДЕЛО СДЕЛАНО»
ПОЛУЧЕНА И СЕГОДНЯ, ПРИ НАСТУПЛЕНИИ ТЕМНОТЫ,
БУДЕТ ДЕМОНСТРИРОВАТЬСЯ В КИНО «СВЕТ ОЗАРЕ»
РЕДАКЦИОННАЯ КОРЗИНА
Не пойдет. Подражание восточному
С. Карпов
Ненависть гонит меня на получение пощечин.
Радуюсь каждой, твердя: здравствуй, богатство мое!
Всякий союз с врагом злобного памятью прочен.
Гот, кто получит удар, точит себя, как копье.
507
В тысячу первый раз сердце зажав рукой,
Губы кривлю смешком наедине с собой,
Бормочу вполголоса (оно облетает): «Так что ж?
Смерть так смерть. Нож так нож».
3
Счастлив художник, кто услыхал крик человека сквозь зубы: «а-а».
Он станет скуп на слова.
А. Э л ъ
ПРОТОКОЛ ТОРЖЕСТВЕННОГО МИТИНГА
В ЗАЛЕ ИСПОЛКОМА С УЧАСТИЕМ
ТОВАРИЩА ЛЬВОВА
На эстраде в полном составе
исполком. Внизу столики с пе-
чатью.
На трибуну всходит товарищ
Гельц.
— Сегодняшний день, това-
рищи, мы собрались при исклю-
чительных обстоятельствах. Нет
надобности напоминать вам,
чем ваша область обязана това-
рищу Львову н кашей родной
Красной Армии. Если мы сидим
в этом зале, а не болтаемся на
виселице, если пашп горы опять
свободны, виноградники пере-
капываются, промышленность
восстанавливается — этим всем
мы обязаны его неутомимости,
находчивости, уменью бить па-
Где сидит Валя, силь-
но напудренная...
— Жданов, прошу не
портить бумагу, положи
карандаш!
508
верпяка. Говорить комплименты
не к лицу коммунисту, по — са-
ми понимаете, товарищи,— я
только выражаю за нас всех, за
сотни аулов п кошен, за собрав-
шихся тут, в зале, те естествен-
ные чувства п настроения, ко-
торые заставляют пас сказать
выдающемуся работнику рево-
люции:
«Спасибо тебе, товарищ! Не
забудем!»
(Бурные аплодисменты. Все
встают.) Тов. Львов, весь
красный...
Тов. Львов поднимается на
трибуну:
— Я буду преступником, то-
варищи, если начну с этой
эстрады говорить вам о наших
победах и достиженьях. Дело
обстоит так: мы выкурили про-
тивника. Но если мы сложим
руки п начнем болтать...
— Он, кажется, рас-
сердился на Г ельца!
— 4 ты рада выню-
хать склоку. Не ожи-
дал, что Львов такой
невзрачный.
— Он только ростом
мал, а вовсе не не-
взрачный, ничего ты не
понимаешь. Посмотри
на его губы и затылок.
А глаза-то. И курно-
сенький...
— Поздравляю!
Влю...
— Дур-
(Здесь пропуск.)
— Валя, тебя зовут
на эстраду!
— Кто?
— Карпов. К нему
сейчас подошел Аслан-
беков. Вот опять... иди!
— Ну? Зачем тебя
вызывали?
509
Тов. Г е л ь ц поднимается на
трибуну:
— Товарищи, по весьма важ-
ным причинам объявляю ми-
тинг закрытым.
— Ничего не пони-
маю. Спросил, кто при-
нимал объявленье о но-
вой кинопрограмме.
Точно это мое дело!
— Странно. Мне ка-
жется, что-то случилось.
О чем они там шеп-
чутся?
— Дай новый каран-
даш, я буду продол-
жать. Ничего не случи-
лось, просто полная
бесхозность...
— Вот тебе бесхоз-
ность!
ТЕЛЕФОН
— Поль один. Алло! Кто в редакции?
— Сторож.
— Мироныч, кто принимал объявления?
— Я принимал.
— Припомните, кто вам дал объявленье о повои
картине в «Светозаре»?
— О повой картине в «Светозаре»? Дайте сообрази-ь.
Как будто барышня в шляпке с птицей.
— Вы ее раньше видели?
— Нет. Не могу, впрочем, поручиться, Степан Генна-
диевич, ихнего лица я пе приметил.
— Где бумажка с объявленьем? Сохранена?
— Поищу в типографии.
— Как найдете, доставьте ее тотчас же товарищу
Асланбекову,
510
— Алло. Кино «Светозар»?
— Я слушаю.
— Кто у телефона?
— Бибик.
— Товарищ Бибик, я звоню из редакции. Сейчас у ме-
пя был Асланбеков с представлением от вашей админи-
страции. Почему вы так поздно спохватились?
— Мы и газету развернули только час назад.
— Вы уверены, что объявление сдано не вамп?
— Совершенно увереп. Никогда никаких таких картин
не было и в помипе. Ее нет среди прокатных фильмов.
Вообще это сплошной пуф.
— У вас нет оснований подозревать кого-нибудь в
шутке или хулиганстве?
— Никаких. Может, средн ваших кто-нибудь?
— Мы тут ни при чем. Сторож принял объявление от
неизвестной девицы в шляпке.
— Глупейшая история. Напечатайте опроверженье,
— Сделаем.
Кино «Светозар»
Тов. БИБИКУ.
Аманаусское отделение ГПУ вызывает Вас сегодня меж-
ду 8—8’А часами в комнату № 4.
Подписи.
«А м а н а у с с к а я правда»
Тов. КЛИМЕНКО.
Аманаусское отделение ГПУ вызывает Вас сегодня меж-
ду 8’/4—8'/2 часами в комнату № 4.
Подписи.
Санаторий «Красные Ска л ы»
Тт. КАЗАНКОВУ, ИРИНЕ ГЕЛЛЕРС,
С. ИВАНИЦКОМУ, А. ЭЛЬ.
Аманаусское отделение ГПУ вызывает Вас сегодня меж-
ду 872—9 часами в комнату № 4.
Подписи.
511
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА СТОРОЖА «АМАНАУССКОП ПРАВДЫ»
ТОВ. ИЛЬИ МИРОНОВИЧА КЛИМЕНКО
Утром, между 9—11 часами, мною получены были для
напечатанья в газете: 1) объявление от Моссельпрома,
принесенное мальчиком-рассыльным, 2) от Ленгиза по
почте через секретаршу Валентину Ивановну Головлеву
и 3) от Аманаусского единого потребительского общества
казенным пакетом через письмоношу. Когда я зарегистри-
ровал эти объявления, к моему столу подошла молодень-
кая барышня с незнакомым лицом, без всякого особенно-
го выраженья, и протянула бумажку с объявлением. По-
лучив деньги (трехрублевку), я дал сдачи и увидел, что
барышня в шляпке с птицей нпкого пз местных жптель-
пиц пе напоминает. Больше ничего но могу припомнить.
Илья Миронов Клименков
Следователь Асланбеков
СПРАВКИ ИЗ ТИПОГРАФИИ
за № 17
Бумажка с объявлением о повой программе «Светоза-
ра», несмотря па принятые меры, нпгде не разыскана.
Зав. тип. Хелъсии
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ЗАВЕДУЮЩЕГО РЕПЕРТУАРНОЙ
ЧАСТЬЮ КИНО «СВЕТОЗАР», ТОВ. БИБИКА
Спрошенный следователем тов. Бибик показал, что,
будучи заняты устройствОхМ концерта для митинга, он и
его товарищи не имели времени развернуть полученный
ими № 1 газеты «хАмаиаусская правда», когда же сделали
это, то были удивлены помещенным там объявлением от
имени «Свстозара» по поводу демонстрации картины
«Дело сделано», каковая картппа никогда не была закуп-
леиа администрацией п вообще вряд ли имеется в прокате,
вследствие чего возмущенная администрация немедленно
512
послала письменное опровержение с перечисленьем об-
стоятельств в ГПУ. Какие-либо подробности тов. Бибик
дать отказался, не имея па то никаких данных, кроме
твердой уверенности, что шутка не могла быть сыграна
кем-либо из администрации кино.
Зав. репорт. Бибик
Следователь Асланбеков
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ПРОФЕССОРА КАЗАНКОВА
Ко мне с письмом обратился редактор «Аманаусской
правды», прося дать статью в газету. Я дал. Очень рад,
что статья пригодилась и напечатана. От гонорара отка-
зался в пользу местного этнографического музея. Что ка-
сается объявления в «Светозаре», пе могу пролить света.
Сам не бываю и другим не советую посещать кинемато-
граф, являющийся в настоящее время рассадником пош-
лости, вместо того чтоб всеми техническими средствами
служить пауке. Обращаю вниманье властен на то, что Бу-
Ульгенский район изобилует пещерами, тайниками и под-
земными пустотами, ранее служившими бассейнами под-
земных озер. Местность эта вулканического происхожденья
и может служить отличным приютом для любой группы
преступников, политических п уголовных. Больше приба-
вить ничего пе имею.
Подписи.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ПИСАТЕЛЬНИЦЫ ИРИНЫ ГЕЛЛЕРС
Сославшись па плохой слух, тов. Прина Геллере на
вопрос о том, пе явились ли авторами шутки какие-либо
скучающие пациенты санатория, ответила, что почти пи
с кем пе общается и за общим табльдотом разговоров во
слышит. По поводу означенного дела сообщить что-либо
затрудняется, тем более что всего лишь три дня как при-
ехала на Амаваус.
Подписи.
17 М. Шагинян, г. 2
513
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ПОЭТА ЭЛЬ
Товарищ Эль, спрошенный относительно пациентов
санатория, не является лп кто-либо пз нпх автором шутки
с объявлением, в резких выражениях отказался дать ка-
кие-либо объяснения, протестуя против самого факта
вызова его со стороны ГПУ для дачп показании, ввиду
состояния своего здоровья и пребыванья в санатории для
леченья. Дальнейший допрос был приостановлен ввиду
вызывающего тона поэта Эль.
Подписи отсутствуют.
СПРАВКА
Главврач санатория «Красные Скалы» дал заключе-
ние о поэте Эль как о чахоточном во второй стадии
и остром неврастенике.
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ЖУРНАЛИСТА С. ИВАНИЦКОГО
Считаю своим долгом помочь следствию всеми сведе-
ниями, какими располагаю. К сожалению, этих сведении
немного. Прежде всего поиски средп публики санатория —
ошибочны. Трудно предположить, что объявление было
простою шуткой и что этой шуткой занялись люди боль-
ные и отдыхающие. Советую искать этих юмористов в Мо-
скве в Главкопцесскоме. Перед своим отъездом я узнал,
в порядке частной беседы, что бельгийская фирма Дптмар
несколько раз возбуждала вопрос о сдаче ей в концессию
Бу-Ульгенского месторожденья. На мой взгляд — собака
зарыта где-нибудь в этом направлении.
Сотрудник и спецкор «Экономической жизни»,
«Путей индустриализации», «Гудка» и пр.
Сергей Иваницкий
Следователь Асланбеков
514
ЧАСТНОЕ ПИСЬМО ВАЛИ ГОЛОВЛЕВОЙ К ЗОЕ РЫШКО
НА СТАНЦИЮ БАТАЛПАШИНСК, С ОКАЗИЕЙ
Дорогая Зойка!
Прости, что не отвечала. С утра до вечера поглощена
работой. Скажи маме, что пошлю ей на днях два червонца
и посылочку. Пусть свяжет мне из козьего пуха на зиму
перчатки. Надеюсь, ты уже видела первый номер «Ама-
наусской правды». Я — секретарь, стенографистка, маши-
нистка,— словом, совмещаю в этой газете что можно, кро-
ме того по уши в комсомольской работе и помогаю Жда-
нову по клубу. Здешняя молодежь одна прелесть: мужчи-
ны и женщины почти одного роста, хороши, как картинка,
очень легко втягиваются в работу.
Я теперь отлично понимаю, почему ты ни слова не
написала про Львова. Знай, смешная бузиха, что Львов
был у нас целые сутки. Если б он пробыл дольше, я, ка-
жется, наделала бы глупостей вроде тебя. Во-первых, он
выступал на митинге. Во-вторых, успел обойти все наши
уголки и клубы, всюду докопавшись до дела и насобачив
нас, где и что выправить. Этот человек (между нами) по-
хож на ребенка или котенка, маленький, курносый, гра-
циозный, я несколько раз видела его с такой жалобной
улыбочкой на лице, точно он заблудился и не знает, где
папа-мама, и ужасно хотелось взять его за. руку, обдернуть
кушачок и повести с собой. 11 этот странный человечек,
говорят, редкий храбрец в бою. Красноармейцы его обо-
жают. Правда ли, что он во время деникинщины спасся
из донской станицы в стоге сена и его на околице казаки
прокололи штыками чуть не насквозь, пробуя, есть ли кто
в сене, и он не издал ни шороха, а когда его привезли и
вынули из сена, был исколот и окровавлен с головы до
ног? Я верю, что это все так и есть, потому что, Зоя, в этом
человеке нельзя ничему удивляться. Сегодня он едет на
охоту в Аллалвардскую пущу, так как страстно любит
охоту. Ну пока! Пиши!
Валя.
Р. S. О странном приключении в нашем отделе объяв-
лений напишу после.
515
ЭПИЗОД ВТОРОЙ
СРОЧНО
КРЕМЛЬ. АНАТОЛИЮ ВАСИЛЬЕВИЧУ
ЛУНАЧАРСКОМУ
Сегодня арестован местными властями явному недора-
зумению непрерывно служил победе советского дела
кровью стихами прозой автор двадцати книжек наиболее
известны Роза Содома Летающий Голландец умоляю ока-
зать помощь
Поэт ВАЛЕНТИН С10 С 10 К И Н (ГОРСКИП)
ТОВ. СТ. ГЕН. КАРПОВУ В СОБСТВЕННЫЕ РУКИ
Уважаемый и глубокочтимый тов. Карпов, вот уже
три дня, как я тщетно пытаюсь вызвать Вас на свидание
и узнать наконец, за что, за какие непостижимые для меня
прегрешенья я лишен свободы и заточен в тюрьму? Сего-
дня у меня сильно скакнула температура и начались боли
в сердце. Пищу тут дают ужасную, хотя два блюда, но
при моем колите есть баранину — значит обрекать себя
на язву желудка. И это за то, что пять лет работал, не ща-
дя ни здоровья, ни сил, рискуя ежеминутно быть убитым
белогвардейцами или же затравленным заграничною эми-
грантской прессой. Несмотря на ряд предложений, крайне
для себя выгодных, ни разу не покинул Россию — и вот
результат! Что же это такое, Степан Геннадиевич? За что?
Спасите меня!
Ваш Горский-Сюсюкин
516
Секретно
Следователю ГПУ
тов. АСЛАНБЕКОВУ
У сажаемый тов. следователь!
Вот уже 4 дня, как я по роковому недоразумению аре-
стован и переведен, без суда и следствия, из ГПУ в тюрь-
му. Меня еще ни разу не вызвали на допрос, что могло бы
сразу установить мою полную непричастность к гнусным
проискам белогвардейцев. Это пребывание в полной неиз-
вестности сильно действует на мое здоровье и нервную
систему. Ввиду того, что тюрьма — бывшая больница и
стены между камерами очень тонки, слышал весь разго-
вор от начала и до конца в соседней от меня общей каме-
ре, где сидят арестованные из «Красных Скал». Разговор
мог бы сообщить Вам на допросе, если б Вы меня вызвали.
В нем есть интересные моменты. Убедительно прошу дать
мне возможность посильно помочь делу советского право-
судия.
Бывш. письмов. военной канцелярии П-ского полка
Красной Армии, рабкор центральных и местных
газет
В. Сюсюкин-Горский
Секретно
Следователю ГПУ
тов. АСЛАНБЕКОВУ
Несмотря на мое обращение к Вам, тов. следователь, от
Вас до сих пор не последовало ни ответа, ни какого-либо
распоряжения о смягчении моей участи. Я близок к нерв-
ному помешательству и могу при случае наложить на себя
Руки, будучи сыном алкоголика и нервной матери, лечив-
шейся почти половину своей жизни гипнозом. Если в фак-
те моего ареста играет какую-нибудь роль случайная
встреча моя с Жозефиной Эдмундовной Пшанской, кото-
рую знал с детства в городе Волочиске, то категорически
протестую против всех оговоров, какие может сделать на
меня под влиянием страха или истерии (она с детства
517
истеричка!) означенная женщина. Увидя ее перед собой
так неожиданно, я не успел сообразить, каким образом
она могла появиться у нас, будучи эмигранткой и женой
белого активиста. Если тем не менее я на нее не донес, то
в силу своей неуверенности, была это она или не она, и не
желая очутиться в смешном положении. Что Жозефина
Эдмундовна Пшанская и есть та самая девица в «шляпе
с перьями», которая сдала объявление в нашу газету, об
этом догадываюсь лишь теперь. Полагаю, что во всем
вышеизложенном нет по кодексу законов никакого соста-
ва преступления. Свою преданность советскому Октябрю
я неоднократно доказывал пером и подтверждаю ее еще
раз. Прилагаемое к письму добавление на отдельном листе
есть точная копия разговора, о котором я намеревался
довести до Вашего сведения лично. Не получив ответа, все
же считаю долгом совести и гражданина помочь Советской
власти в ориентировке этого дела и послужить своим на-
блюденьем к правильной характеристике арестованных.
Преданный Вам
В. Сюсюкин-Горский
Приложение
РАЗГОВОР В ОБЩЕЙ КАМЕРЕ * АВГУСТА 192* ГОДА
Разговаривают: старческий тенорок, самоуверенный
бас, хриплый баритон и женщина. О чем говорилось вна-
чале, не слышал. По-видпмому, речь шла о Главнауке,
к которой намеревался обратиться старческий тенорок за
защитой. Тема: невыносимые условия для научной работы
в Советской России. В виде примера: рассказ о каком-то
приятеле тенорка, который изобрел новый дешевый спо-
соб пзготовленпя горючего для автомобиля. Его изобрете-
ние больше полутора лет держали под сукном и отписы-
вались, а когда он продал его во Францию, все вдруг
зашевелились и пашлп время п сплы, чтоб травить его.
Вывод: «Всегда находят время па травлю, а па все дру-
гое — заняты». Хриплый баритон в разговоре ведет свою
линию: тон вызывающий, выражения резки, контррево-
люционны.
Хриплый баритон. За последние пять лет пер-
вый раз засну спокойно. Тюрьма — единственное место
для честного человека у большевиков. Вернее, для меня
это единственное место, где я себя могу чувствовать сво-
бодным.
Ж е п щ п н а. Что вы называете «свободным»?
Хриплый б а р п т о п. Имею в виду свободу от впе-
чатлений. На пресловутой «свободе» меня побеждает одно-
образие советских впечатлений. Я все-таки при крайнем
ипдпвпдуалпзме животное социальное — уши, пос, глаза,
рот у меня, как у прочих. Я пе могу по слышать, пе видеть,
и в результате — это однообразие долбит меня: например,
я новую орфографию принципиально не признаю и не
пишу по пей, по когда вас с утра до ночп допекают газе-
ты, кппгп, адреса па конвертах, афиши, вывески, вы по-
519
вольно, наперекор себе, привыкаете. Мне все трудней п
трудней бороться против воздействий. В тюрьме я, по
крайней мере, избавлюсь от необходимости воспринимать.
Самоуверенный бас. Ничего подобного, напро-
тив, напротив. Разве вы не читали на вывеске? У пас пе
тюрьма,— «исправдом», здесь стенгазета, кружки, выборы,
местком, культком, физкультура, лекцпп по политграмоте!
Ж е п щ и п а. Вы, значит, считаете «свободой» — чув-
ство сопротивления себе самому?
Хриплый б а р п т о н. Пе себе, а среде. Если что
было в истории стоящего, так оно родилось пз сопротив-
ленья среде. Сам Ленин родился пз антитезы среде.
А марксизм для мепя велпчайшее уродство, безобразпе,
чушь,— именно потому, что учит солидаризироваться со
своей средой. Возьмите новое слово «социальный заказ».
Разве не ересь? Когда, где, при какпх условиях искусство
отвечало па рыночный спрос? Искусство отталкивается от
рынка, растет наперекор. Всех творцов счпталп разруши-
телями. Бетховепа даже Гёте в свое время пе мог выно-
сить, а сейчас его играют па Октябрьских торжествах.
Работать па заказчика — все равно что плевать на свою
голову. Это nonsens.
Ж е п щ и п а. Вы не так понимаете.
Самоуверенный бас. Наконец, кто вам сейчас
и вообще мешает? Работайте по-своему, умирайте с голо-
ду, Бетховен умер на клопиной постели. Вас через сто лет
читать будут.
Хриплый б а р и т о п. Ян намереваюсь здесь ра-
ботать.
Ж е п щ и п а. Над чем?
Хриплый барптоп. Я хочу паписать «нецензур-
ную вещь».
Женщина. А я убеждена, что мы не сможем напи-
сать «нецензурную вещь». Помните Павлова с его «реф-
лексом свободы»?
Старческий тенорок. Вы, кажется, хотите, чтоб
паше положенье окончательно ухудшилось?
Хриплый баритон. Я предлагаю каждому по-
пробовать повести следствие... в литературной форме.
Куда-нибудь да исчез -этот их пролетарский генерал. У вас
есть материал — два номера «Амапаусской правды». Есть
собственные предположенья. Есть опыт — сидим в исправ-
доме, чего лучше. Пусть каждый попробует по-своему
рассказать, куда исчез Львов.
520
Старческий тепорок. Знаете, вы соблазнили
меня. Главпаука, конечно, пе сегодня-завтра положит
этому конец, но маленькая историйка или научный фильм,
это не плохо.
Женщина. Л я убеждена — ничего у пас не выйдет.
X р и п л ы й баритон. А я убежден — выйдет, и не-
медленно начинаю. Это будет посмертная вещь.
На этом разговор прерван. Добавлю, что все четверо
допускали очень резкие выражения по адресу ГПУ, вы-
сказывали возможные опасенья и даже ругались. Но эту
часть разговора, как совершенно бессвязную, я не зафик-
сировал. В настоящее время арестованных, по-видпмому,
рассадили.
Всегда па посту
известный вам X. Г. Z.
РАПОРТ
При сем, согласно Вашего отношения за № 48, препро-
вождается Вам четыре рукописи, отобранные у аресто-
ванных, под названием 1) Рди, 2) 13-13, 3) Кпк, 4) Зио.
Комендант аманаусского исправдома
Биберт Хайсаров
Рукопись Л? 1
Рди
Б. Хайсаров
А. ЭЛ Ь
РОГ ДИАНЫ
ПОЭМА
...Я был далеко:
Я время то воспоминал,
Когда, надеждами богатый,
Поэт беспечный, я писал
Из вдохновенья, не из платы.
Пушкин
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Открой заветный том. Вдохни
Струистый холод речи русской
В ее младенческие дни,
Когда, на неокрепший мускул
Младого синтаксиса,— лег
Кнута поэта мощный взлет,
И гений Пушкина погнал
Российского ихтиозавра...
Друзья! Мы пили суп пз лавра,
Жевали кашу из пшена
И не винтовкой долгоствольной
Спаслись от яростных погонь,—
Мы жалкой трусости огонь
Поддерживали богомольно.
То отсыревшим переплетом,
Крича, он корчился в огне,
То исходившей синим потом
Поэмой невозвратных дней.
522
Прияв конец скоропостижный,
Дымился остов полки книжной,
С ним заодно чадил кивот.
А мы, потомки славной рати,
Лодыжки свесили с кровати
II, честь проев, спасли живот.
Не с вамп я, пустое племя
Борзописателей! Мне темя
Засеребрила седина.
Продажных перьев не точу я
У опереточных станков.
Отдать без жалости готов
За резву «Делию драгую»,
За лепет пушкинской зари,
За «ручейки», за «сени сонны»,
За эту скрипку Гварнерй,
За лексикон, навек влюбленный
В румянец полотна Ватто,—
Все визгп музы вашей пленной,
Затеявшей перед вселенной
Воспеть Нью-Йорком Конотоп.
Прохладен сумрак Аллалварды.
Шуршит сосновых игл струя,
Стекая па землю. Бурьян,
Расчесанный, как бакенбарды,
Вдоль ручейка, по самый брег,
Прорезан узкою тропою.
Олени тут, замедля бег,
Гуськом проходят к водопою.
Их уши чуткие дрожат,
Натянутые, как антенны,
Ловя сопенье медвежат,
Покашливание гиены,
Сторожкий топот кабана,
Скрип дерева и в отдаленье
Тяжело дышащее мленье:
То крепко чешется спина
Лесного зубра; врыв копыта
В бурьян, оп трет ее сердито
О придорожную скалу
И сводит мощную скулу
В неторопливую зевоту.
523
По вот олень-вожак рванул,
Рога развсся: слышит, кто-то
Тропу в бурьяне обогнул.
Проснулись кущи Аллалвардт.т,
И, как костяшки с ловких рук
У игрока в шумливы нарды,
Скакнув, стада взметнулись вдруг.
Миг — нет их. В картузе потертом,
Жуя сосновую иглу,
Сквозь тихий лес проходит фертом —
Нс дровосек,— его пилу
Уже воспели! Весь — суровость,
Чуб белобрысый — ниже лба,
Две точки скул. Мой homo novus,
Чей голос, зычен, как труба,
Тропарь в минувшем веке плел бы,
А в наши дни засел за колбы,
И, как птенец по скорлупе,
Клюет по богу — в ВКП...
Короче, без ненужной брали,
Мой лесовик — ученый ранний.
Зимою гложет фолиант,
А летом — вольный практикант,
Враг хозрасчета, недруг траты,
У мирных горцев не в чести...
Он шел, и таксусы бакката 1
Считал усердно по путп.
Вдруг — загражденье. Ежевика —
Не ежевика. Терн — не терн.
Мой Домоклетов смотрит дико
На длинный прут, что, гол и черн,
Через дорогу протянулся.
«Ба, проволока! — чертыхнулся
Студент.— Граница далека;
Ужли для шишек и береста
Казенной глупости рука
Огородила это место?»
Бежит, плечо косым углом,
К щеке подняв ремень винтовки,
Дремучей чащи напролом
1 Taxus baccata — красное дерево, тис.
524
Сын Красной Армии неловкий,
Мужиковат и сероват,
Волоча ноги, как халат.
Кричит: «Назад, проходу нету!»
«Что так?» — «Да, слышь, еще до свету
С охотниками комиссар
На зубра выехал в леса!»
Поворотил студент покорный
И вспять пошел месить траву...
Эй, други ахровцы, ау!
Палитры где у вас, проворны?
Куда как тема хороша!
Не царь, не бог, пе падишах,
Не древних мифов порожденье,
Марс иль какой-нибудь Немврод,—
Сам комиссар за загражденье
Загнал державный свой народ!
Но вы, засевшие за брашна,
Па полотне мазнув врага,
Вам ваши бельма вскинуть страшно
С отеческого пирога.
Вы даже дым трубы фабричном
Прикрыли дымкою приличной
II не рисуете наряд
Милиции, что, как и прежде,
Рабочих шарит по одежде,
Когда домой они спешат...
Старатели казенной кисти!
Но точка. Други, не хочу
В Соловках жечь свою свечу,
Лишен последних евхаристий:
Вина, сверкнувшего в стакан,
И пули, вогнанной в наган.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Любимцы муз еще в купели,
Вступая жизни на порог,
Дпана-девствепница, пели
Тебя и твой зазывный рог!
Пред кем в сиянье звонкой славы,
Старинной сказкой не вставал,
525
1Г
Стремглав несясь через дубравы,
Твоих видений карнавал?
Пьянея запахом добычи,
На бледной утренней заре
Псы рыли воздух лапой, тыча
Нос по ветру, и от псарей
Рвались, дрожа,— чтоб, словно брызги,
Рассыпаться по сторонам...
И сладострастные их визги
Так долго после спплпсь нам!
Забуду ль вкус дробинки терпкий,
Взлет перебитого крыла?..
В резьбе старинной табакерки
Эпоха памятью легла.
Страстей не тех взыскуют нынче.
Сменились боги п пейзаж.
Ему расчетливого Винчи
Пристал бы старый карандаш.
Там, где, в воде закрякав, утка
Зазывно селезня звала,—
Вздымает серый остов будка,
Рычит пасос, пищит пила,
Таскают люди камни, доскп,
Волна ломается о щит,
С концом потухшей папироски
В зубах десятппк матерщпт...
Что ж, пе для барышшт кисейной
Здесь место. «Влево, мать твою!»
Бегут, напорного бассейна
Взрывая в камне колею.
Настанет срок. Вода помчится,
Нуда прикажет человек.
И вихрем света излучится
Ее насильственный пробег,
А ты, кому наш век упрямый
В ущельях, па гребнях горы,
По всей вселенной строит храмы
От Ниагары до Куры,
Кому па Темзе бритт развязный,
На Ганге медленный индус,
526
Душой враги, одеждой разни,
Алтарь единый возведут,
В геометрической оправе
Замкнув слепую силу рек,—
Еог электричества, да славит
Тебя строитель-человек!
Меж тем из мрака встали горы,
Залиты золотом зари.
Поджарых псов лихие своры
Ведут на привязи псари.
Осла погонщик гоппт палкой,
Хурджин щемит ему бока,
И трусит он походкой валкой,
Свисая профилем задка.
Над бурдюком парод гогочет,
С котлами кашевар хлопочет,
Баран несвязанный дрожит,
Его никто не сторожит.
II бьется мальчпк с самоваром...
Охотники въезжают в лес.
За молчаливым комиссаром
Поодаль следует черкес —
Телохранитель. После страды
Несчетных дел, речей и встреч
Дианы дикпе услады
Большевика должны развлечь.
Треск западни у частоколья,
II ты, зазывной пули свист,—
Быть может, памятью подполья
Еще вас любит коммунист!
Иль, чтоб лукавым сибаритом
К ручному зверю не привык,
Тобою кровь свою пьянит он,
Охоты яростный язык?
Уж мой герой летит оврагом,
Швырнувши повод у луки,
Навстречу с треском бьют по крагам
Его сухие тростники.
За ним спешит черкес дозорный,
II вьется конь под седоком,
В изгибы троп папахи черной
Туда-сюда бросая ком.
Но что за странные повадки?
527
Наш комиссар в бесплодной схватке
С ольхой и с сонным роем ив
Свой держит путь то вкось, то вкривь,
То, рыща взглядом вдоль дороги,
На всем скаку нежданно став,
Вдруг бледной ленты клок убогий
Сорвет с прибрежного куста,
То шарит в дуплах, то подскоком,
Подняв над пропастью коня,
Высматривает странным оком
Листок бумажки в зеленях,
То, блеском мысли обожженный,
Глядит в упор, обвороженный,
На высеченный вдоль скалы
Фигурный знак, носящий сходство
С чалмой на голове муллы,—
И — тайной мысли сумасбродство —
Покуда конь галопом нес,
Сей знак в блокнот себе занес.
Затравлен зубр. Пусты бутылки.
Шашлычным жиром смазав рот
И вдоволь поломавши вилки
В зубах и в банках из-под шпрот,
Охотники отдались неге.
Стоял полудня сонный час,
Когда, как скрип степной телеги,
Воркует чей-нибудь рассказ —
Бессмертного барона 1 эхо.
Но встал усталый комиссар...
Средь взрывов зевоты и смеха
Безмолвно трубку он сосал.
— Сидите! — Жест полубрезгливый
Псарям не дал подняться с мест.
(Поверьте,— Рпм, Москва иль Фивы,
А тот же у владыки жест!)
Телохранителю-черкесу,
С ружьем сидевшему на пне,
Оп крикнул: «Я пройдусь по лесу,
Чтоб пе надоедали мне!»
И скрылся. Сосен колоннада.
1 Охотничьи рассказы барона Мюнхгаузена.
528
Подобно армии солдат,
Теснясь за ним в багряный ряд,
Укрыла путника от взгляда
И чада дымного костра,
Где в камнях ждрился с утра,
Па прутья длинные нанизан,
Шашлык н где, водой облизан,
Шипел прощальный тленья вздох,
Окрест себя курчавя мох.
О чем, меж чащи пробираясь,
Оп думал? Память лп плыла
Над ним, как птицы два крыла,
В недвижности перемещаясь,
Иль мысль,— песочные часы,—
Достигнув памяти предела,
Над прошлым вновь взнесла весы
Еще невзвешеппого дела?
Он помнил вече]): пели пули...
Знамена рвалпсь на ветру.
Он был забыт на карауле
И, коченея, знал: «Умру,—
Но достою!» А нынче — где вы,
Орлы, бойцы любви п гнева?!
Хрустит в ногах сосновый шелк.
Слезясь, смола струит куренье.
Кто жизнь по кругу обошел,
Тот обречен на повторенье.
Оп мог бы криком роковым
Предостеречь: мпе все знакомо!
Мы начинали, как и вы!
Но глух и слеп его потомок,
Как па заре был слеп п оп,—
Таков живущего закон.
Не долго шел оп по безлюдью.
Остановился. Глянул вспять
И вдруг, вперед рванувши грудью,
Как заяц, бросился бежать.
Бежать, к бокам прижавши локти,
Бежать, как если б хищник когти
Свои вонзить в него грозил.
Бежать, минуя в полумраке
Овраги, кочки, буераки,
Ручьи, колючки и кизил...
529
Красноармеец, где дозором,
В каких местах гуляешь ты?
Кого, слепым от лени взором,
Высматриваешь сквозь кусты!
Ить ты внимаешь осовело
Стук дятла, дальний лай собак,
Мякиной пальца порыжелой
В бумажке вороша табак?
II, закрутя и послюнявя
Широкоротою губой,
О бабьей думаешь поняве,
Как дым махорки, голубой?
Взгляни сюда...
У загражденья
Стеснилось сердце в беглеце.
Лежит печать пзнеможденья
На испитом его лице.
Он ногу медленно подъемлет.
Занес,— в лесу раздался звук.
То втиснул проволоку в землю
Его презрительный каблук.
ЭПИЛОГ
Есть в Турции деревня. Сети
Рыбачьи кинуты в траву.
Там днем и ночью нижут дети
Сребристых рыб на бечеву.
Их пальцы смуглые кровавы,
Глаза черны, как чернослив,
И безмятежны пх забавы,
И труд пх нищенский счастлив.
Урус в деревне пх прижился.
Сперва угрюмо сторонился
Краснопоясых рыбаков,
Пугался глаз контрабандиста,
Бледнел от русских парусов,
От пограничников и свиста
Спрен дозорных с маяка.
Потом привык. Удил слегка,
Над синим морем свеся ноги,
Купался, пел, солил миноги
530
II счастлив был. На берегу
Дышали водоросли йодом.
Как звезды, год кружил за годом,
В горах веков катился гул.
Он пил забвенье порой каждой
И стал, как дети. Но однажды,
Воспоминаньем озарен,
Глядит: белеет парус свежий.
Бегут под пламенем знамен
На зелень мирных побережий
С победным криком: «Будь готов!
Мы к вам, товарищи, мы — гости!»
II, побросавши рыбьи кости,
Турчата кинулись на зов...
Рукопись № 2
13-13
Б. Хайсаров
С. „ В А IIII Ц К И II
Т Р II II А Д Ц А Т Ь -Т Р II И Л Д Ц А Т Ь
НОВЕЛЛА
Я поздно встал — и на дороге
Застигн) т иочыо Рима был!
Ф. Тютчев
Глава первая
Расписаний никаких не было. Вокзальные часы стоя-
ли на без четверти три, и это могло быть одинаково день
и ночь, потому что с утра и до вечера и от вечера до утра
в оплеванном, грязном, страшном, ннчьем вокзальной
помещении горело электричество, тоже ничье, за пего ни-
кто не отвечал и нпкто не платил. Люди, которые ходили
па вокзале взад и вперед, могли быть взятыми напрокат
из чужого сна. Они едва ли в точности знали, кто они и что
им нужно. Без сомнения, они снплись.
Поезд мог не прийтп. Никто пе знал заранее, что это за
поезд и должен ли он прийти. Но в темноте зловещим
кошачьим пламенем, возникая из небытия, определились
два глаза, въелись по двум прямым, словно две бусинки
на ниточке, перпендикулярно к каждой человеческой паре
глаз, смотревших вдоль полотна, сталп расти, круглиться,
подкатываться, доски перрона затряслись мелкой дрожью.
Стало ясно, что поезд все-таки пришел и остановится.
Новая горсть людей выброшена в электрическое без-
временье. Люди семенят тяжелыми погамп, подбрасывая
на плечи мешки, волоча за собою мешкп, подталкивая
коленками и животами мешки, несомые перед собой по-
женски, обеими руками,— так нести можно только с от-
чаяния, зная, что недалеко, или пе зная — куда... Вокзаль-
532
пые люди бесшумно, прыжками тигров, бросились па при-
ехавших.
— Дай донесу... Хлеб есть?
Но каждый молча волок свою ношу, а когда останав-
ливался, теряя силы или для того, чтобы достать из-за
пазухи странный, двусторонний, похо?кпй на вексель, до-
кумент, старался держать мешок не дальше, чем между
коленками. Худой, деликатный голос напоминал: «Бой-
тесь воров, гражданин», тут же, цепкими, по нетвердыми
руками, очень на виду, в полусознанье, совсем как во сне,
так же открыто и так же не мотивированно, шаря по чу-
жому мешку, где расползались веревкп, и силясь выта-
щить что-то, похожее на краюху хлеба. Следовали стран-
ные восклицанья, где обкрадываемый пе верил, что может
защитить свое добро, а крадущий пе верил, что может
украсть.
Быть может, потому, что во сие лучше делать самое
неосторожное, небольшой человечек в военной шинели,
в башлыке, синий от холода, согласился отдать свой мешок
другому такому же человеку в женской кацавейке, тол-
стой, как ватное одеяло. Пз кацавейки во многих местах
лезли хлопья ваты, напоминавшие весеннее цветение топо-
лей. Но этот второй человечек был, по-впдпмому, крепче
первого. Он подкинул мешок на спину, раскорячился под
ним и пошел крепкой развалистой походкой к выходу, где
под мертвыми часами неподвижный красноармеец прини-
мал и просматривал документы, похожие па векселя. А по
векселям выбрасывались па улпцу новые и новые люди,
остановившиеся, как часы, полусознательные, сонные, си-
ние, и на лицах у них было, точь-в-точь как на циферблате,
без четверти три — неизвестно чего, дня илп ночи.
— Куда пойдешь? — хрипло спросил человек в каца-
вейке у человека в шипели.
— В том-то и дело...— виновато ответил человек в ши-
нели. Голос был женский. Из-под башлыка, из-за ворот-
ника шинели взглянули два живых женских глаза. Сизэо
от холода и ветра лицо приняло резкие очертанья, и под
электрическим светом тот, кто был в кацавейке, увидел
ту, что была в мужской шинели,— худую, даже тощую
женщину с острым подбородком.
— Адресов-то у меня много, да я пе совсем уверена...
Стоявший с мешком молчал.
— Как вы думаете, куда ближе? У меня есть адрес па
Волхонку и на (красные пальцы развернули смятую
533
бумажку)... на Сретенку, на... около Волкова кладбища...
нет, это не то, Кабанихип переулок...
Человек с мешком оглядел улицу. Было совершенно
темно п очень мокро. Три фонаря плавали желтыми пят-
нами в лужах. Не было слышно колес. Шаги проходящих
звучали так тихо, словно вся улица приподнялась на цы-
почки. Впереди — провал виадука, чернота, пустота, мерт-
вые дома, полное уничтоженье. Оп мог бы легко удрать
на все четыре стороны. Но он не удрал, а только сдвинул
мешок пониже, п тут женщина в шпнелп увидела его ли-
цо,— это было сопливое, белобрысое лицо мужичонки с
косыми глазами и редкими зубешкамп в таких опавших
губах, что они уже не складывались вплотную, а так и тя-
нулись резиночками вдоль десен.
— Дело-то к ночи,— ответил он дружелюбно,— пттить
надо, куда вернее.
Но женщина не знала, куда вернее. Все адреса были
одинаковы, все вели к незнакомым людям. Уверенность,
с какой опа собирала эти адреса, внезапно оставила ее.
И тотчас же на спину, па ноги, на плечп навалилась ною-
щая усталость, а холод стал ей сводить кости и челюсти.
Опп зашагали рядом, в темноту, и через несколько ми-
нут ей уже казалось, что мужичонка знает лучше нее, куда
нужно идти и где будет вернее. Мужичонка стал ее буду-
щим. Ослабевая, поднимая подошвы с такой неохотой,
словно на каждой из нпх было наклеено по листу муши-
ного мора, упираясь от ветра подбородком в грудь, зевая,
зевая, зевая — до дурноты, до головокруженья,— она чув-
ствовала, что с каждым шагом веки ее слипаются и дела-
ется все равно, кроме одной всемогущей силы засыпанья.
Тогда опа слюнила пальцы и мочила себе веки, судорожно
удерживаясь от спа.
Первое странствие закопчено. Скудный фонарь струит-
ся у огромного каменного дома. Подъезд черен. Нп огонь-
ка внутри, п, ощупью пробираясь по лестнице, опа влипла
грудью в чью-то меховую грудь.
— Простите, вы не знаете, где номер...
Но простить некому,— мех побежал вниз, нс оставив
даже пыльного оленьего запаха. Квартиры по обе сторо-
ны. Двери можно нащупать рукой. Номера нельзя нащу-
пать пп рукой, нп глазом. Внизу ждет мужичонка. Непо-
стижимо, что заставляет его делить это странствие. Но он
положил мешок на самое сухое место, сел рядом и терпе-
ливо ждет.
534
Через десять минут женщина в шинели спустилась
вниз и стала перед мужичонкой.
— Ну как, подымать?
Женщина сконфуженно глотает слова, и на скулах два
кирпичных пятнышка.
— Я дала им письмо... От прежних хозяев квартиры,
пх родственников. Они говорят, что не понимают, как
можно посылать в такое время чужого человека. Уве-
ряют, будто каждую минуту обыск... Удивительно трусли-
вые п странные люди.
Мужичонка, нп слова не говоря, встал п опять наки-
нул мешок на плечи.
— Теперь куды?
Женщина смущена, дрожит от стыда и неловкости. Ей
хочется рассказать кому-ппбудь все очень подробно, п,
шагая рядом, она описывает мужичонке, как ее разгляды-
вали через дверную цепочку, как пожимали плечами, как
грубо отвечали па вопросы. Перед вторым домом, па этот
раз деревянным, в глубине тупичка, она мнется с минуту,
потом решается.
На стук никто не отворяет. Из противоположной двери
высовывается голова. Крикливый голос: «Куда вы ломи-
тесь! Их пет никого. Выселены!»
Опять ночь, мокрота, темнота, покорная спина мелко-
зубого мужичонки с качающимся мешком,— по усталость
перебита, погп идут сами собой, сопливость прошла, в
впсках стучит лихорадка.
Славная, светлая передняя первого этажа, куда онп
оба вступили вдвоем. Перед ними девочка в бумазейном
переднике, с платком па плечах. Глаза у девочки откры-
тые и честные. Она пзо всех сил убеждает женщину
остаться.
— Мама вот сейчас, вот сто минуту! У пас эта комна-
та пе отапливается, но папа привез четыре пуда газеты,
я могу вам нагреть... Мама как обрадуется, раздевайтесь,
раздевайтесь!
Девочка стягивает с нее шинель. Мужичонка перешп-
тельпо кладет мешок в угол.
— А то в случае чего,— шепчет он, делая ударение
на «ча»,— есть тоже эвакционный пункт, там перспоче-
вать можно.
Женщина, выйдя из шппели, оказывается худой, сла-
бой, жидковолосой п неопределенных лет. Опа быстро
535
кидается к мешку, оттягивает веревку и сует мужичку
большой круглый хлеб.
— Погодите, я вам отрежу сала.
— У вас есть сало! Счастливица! — вскрикивает де-
вочка.
Женщина отрезывает кусок мужичонке, потом девочке.
Ломтик кладет себе за щеку. Начинает согреваться. Но
когда за носильщиком захлопнулась дверь, она невольно
пугливо оглянулась. Передняя в этой квартире нарядна и
велика. Обоп под дуб. Вешалка дубовая, на стене какие-то
рога п охотничьи трофеи, возле трюмо па столике шляпы,
в углу — калоши. Все это существует п стоит на месте.
— Мама! — вскрикивает девочка п несется во внут-
ренние комнаты, где хлопнула дверь. Проходпт минута,
другая, пять минут, никто пе показывается. II наконец
очень медленной походкой в комнату входит плотная, ры-
жая женщина с грязным цветом лица. Бровки у нее мыши-
ного цвета и кажутся обкусанными, губы поджаты.
Подойдя к приезжей, она молча осматривает ее с ног до
головы.
— Я удивляюсь... (голос сквозь зубы).
— Мария Афанасьевна просила вам передать это
письмо...
— Я удивляюсь (письмо остается в руке приезжей,
потому что хозяйка отказывается его принять), как вы
могли, в мое отсутствие, воспользоваться наивностью ре-
бенка... Я удивляюсь, если вы интеллигентная женщина...
— Но куда же мне деться? Ваша дочь так настаива-
ла, что я отпустила носильщика...
— Странно! Как она могла настаивать, если ей запре-
щено даже отворять дверь в мое отсутствие!
— Но Марья Афанасьевна...
— Я пе знакома ни с какой Марьей Афанасьевной.
А еелп б даже была... Я вас убедительно прошу очистить
мою квартиру.
Вместо того чтоб оскорбиться, ответить презреньем,
уйти, приезжая делает жалкие попытки остаться как-ни-
будь, под каким-нибудь предлогом, хоть одну ночь. Начи-
нается длинный торг: приезжая уверяет, что у нее есть
все документы, что опа завтра утром найдет комнату, что
ей бы переночевать хоть в передней, топить не надо, у псе
есть мех. Но с другой стороны — твердые возражения
принципиального свойства. Ссылка на Алексея Иванови-
ча, жильца. Алексей Иванович является в конце разгово-
536
ра. Он — толстый, бритый, хмурый, с привычкой чесать
поясницу.
— Вы утверждаете, что вы музыкантша? Но, товарищ,
когда так, вы обязательно можете устроиться на полном
пансионе. Идите немедтя па Сухую улицу, дом номер
пятьдесят два. Там специальное общежитие. Можете со-
слаться на меня, что послал журналист Санин. Торо-
питесь!
— А где эта Сухая улица?
Вопрос действует успокаивающе. Санин снизошел до
того, что чертит на бумажке план. Хозяйка вдруг вытас-
кивает за веревочку пз коридора доску, набитую на по-
лозья.
— Мадам, я готова чем могу... Вот возьмите санкп,
чтоб довезти своп вещп. Но убедительно прошу, завтра за-
везите обратно.
Где-то теперь тпхпй п рассудительный мужпчопка! Он
говорил об «эвакцпонном» пункте, по искать его сейчас не-
чего и думать. Ночь перешла на вторую стадию, когда
воздух наполняется темным шепотом рос, на стенах и
кампях выступает пспарппа сырости, вокруг незримое
движенье, похожее на таинственную перемену декораций
за занавесом. В этп минуты сон человеческий прерывает-
ся кошмарами. II в этп минуты она идет, как лунатик,
передвигая бесчувственные поги, неизвестно куда, волоча
за собою на веревке громоздкие сапкп с мешком. Л в мыс-
лях только одно: сало. Опа впопыхах оставила весь кусок
своего сала у нпх па стуле. Вернуться обратно? Взять
завтра? А если пе отдадут? Тогда опа пе верпет пм
сапки...
Сухая улица неожиданно пз поворота блесну та па пее
целым снопом света. Ясно п отчетливо горел номер пять-
десят два в освещенном фонаре. Качался фонарь пад подъ-
ездом, светились стекла в подъездной двери, и окна пер-
вого и второго этажа были освещены. На степах впдпелпсъ
афиши, извещавшие о диспуте... Поднявшись па ступени,
обрадованная светом, опа принялась стучать изо всей си-
лы. Но и это оказалось пе нужно: дверь была лишь при-
творена и тотчас же поддалась, открывая светлый путь
поверх, по красной ковровой дорожке. Дом был старомод-
ный. Вверх шла лестппца, а по обе ее стороны отходили
в глубппу большие прпхожпе, с белыми голландскими
печами во всю степу, справа п слева. Обе печи, щедро
упитанные березой, трещали сейчас, как целый хор сверч-
537
ков. На скамейке сидел швейцар или нечто вроде швейца-
ра. Оп поднял голову.
— Будьте добры...— начала опа и запнулась. Уже
давно опа приготовила карандаш п бумажку, где сейчас,
прислонясь к нагревшейся печп, нацарапала несколько
слов,— будьте добры, снесите это кому-нибудь, кто еще пе
сппг. Я приезжая, музыкантша... Меня направили к вам
в общежитие.
Сторож посмотрел на бумажку, потом на нее. У него
был сытый п сонный вид. Уже хотел он сказать что-то без-
различное и безнадежное, но вдруг — нечаянно — увпдел,
как стояла перед ним женщина. Опа стояла пе прямо.
Колени ее гнулись, гнулись под прямым углом, гпулпсь,
как у старой извозчичьей лошади с перебитыми ногами.
Лошадей оп перевидал па своем веку, п что-то похожее ва
испуг мелькнуло в стеклянных глазах.
— Положь, положь бумажку,— зашептал оп, сразу
перейдя на «ты».— Уж я понесу кому надо. А ты пдп по-
кеда за мной,— пдти-то не трудно ли? Недалечко тут, по
лестнице, на мягкую небель посажу тебя, да и выспишься
ты за милую душу. Давай мешок. Эх, и жизнь ваша!
Оп шел по бархату лестницы, она за ним. Перед
дверью остановился, пз обшлага достал ключ, отпер угло-
вую и впустил ее куда-то, где было темно, душно и затхло,
но зато тепло.
— До завтра записку твою читать некому. Спи с богом.
Чего надо, в коридоре за углом. Да смотри, виду не кажи,
что ты здесь, пе то нагорит мне за тебя.
Он торопился сделать доброе дело, тем более что дом
этот, комнаты, мягкая мебель, ковры, даже ключи за об-
шлагом — все было сейчас бесхозяйское, потерянное, де-
шевое, вроде приснившегося во сне магазина с товаром,
за который никто ничего пе платит. «Дать человеку по-
пользоваться-то, хушь па ночь»,— думал он про себя,
спускаясь по лестнице не прямо, а чуть набок,— привыч-
ка, усвоенная еще в ту порух когда он носил длинную с га-
лунами ливрею.
Женщина, оставшись одна и в темноте обвыкпув, уви-
дела себя в очень тесной и густо заставленной комнате, в
давнее время носившей название «штофной». Каждый
звук, возникавший в пей, умирал в первую же секунду»
капнув и поглотпвшпсь — как влага песком — жирными,
губчатыми, плюшевыми обоями, ковром, портьерами и ме-
бельной обшивкой. Вся комната казалась насыщенной
538
этими провалившимися звуками. Женщина начала стас-
кивать ботинки, бросила их,— звук умер, не родившись.
Чувство безопасности овладело ею. Она поверила наконец
в прочность этого жилья, в прочность отдыха, но тотчас
же, как поверила, вскочила с места: к ней шел поток чу-
жой, яркой и громкой жизни, шел пз щели в стене, образо-
ванной от неплотно натянутого плюшевого щита портьеры
над неплотно притворенною секретною — под обпвку сте-
ны — дверцей. Подойдя к щели п заглянув в нее, женщина
увидела перед собою длинный большой зал строгого клас-
сического стпля с лепными карнизами п нишами в карпа-
тпдах. Зал, уставленный столиками, шумел сейчас, подоб-
но морю. Сотня разодетых н веселых людей перекликалась,
рассаживалась, прогуливалась, здоровалась, чокалась, ела
что-то с тарелок, дымившихся па столиках. Это было так
странно п так необычайно для того мертвого города, в ко-
тором она еще полчаса назад бродила, что женщина забы-
ла усталость, села на пуф возле двери и принялась смо-
треть в щель.
Глава вторая
Когда Советская власть начала свой эксперимент над
человеческим желудком, некпе ловкачи сумели отстоять,
опираясь па высокое покровительство, красивый княже-
ский особпяк для нужд неизвестно какого и кем узаконен-
ного художественного общества. Дом, получивший еще два
слова в виде прибавки и затем сокращенный в сакрамен-
тальный «ДИСК», остался тем, чем был, то есть княже-
ским особняком и нимало не пострадал от своего диковин-
ного прозванья. Картины, мебель, бронза, ковры, фарфор,
даже столовое белье были налицо. Тридцать два человека
прислуги, начиная с повара и кончая судомойками, оста-
лись при доме вместе с мебелью и были переведены па со-
ветский оклад по существующим тарифным ставкам,
с прикреплением к распределителю и всем прелестям ве-
ликой карточной системы. Эта «челядь», как се называли
До революции гостп старой княгини, ничуть не гордилась
установлением пролетарского порядка в считала слово
«пролетарий», применительно к себе, обидным и оскорби-
тельным, а старший конюх говаривал в людской, когда пе
было чужпх ушей, что-де «это, который пьет — пролета-
рий, так он от невежества, от серости, может, прямо от сохи
539
взят. Который фабричный, матом ругается, на селе за та-
кого приличную девку не отдадут, этот тоже, может, про-
летарии. А мы свое дело знаем, у нас на книжке до рево-
люции двадцать две тысячи было с хвостиком, мы всю
жизнь с господами и с чистой публикой; нашего брата ба-
рышня антиресует, чтобы ручки, ножки и в грудях по
жирно было, потому мы тоже вкус понимаем. А вы ска-
жете «пролетарий»!»
И хоть назначен был дому комендантом товарищ Под-
торкни, из бывших местных обойщиков, п ходил оп в те-
лячьей дохе с портфелем, усы и бороду брпл, сморкался в
носовые платки, а бумаги писал пе иначе, как диктовапьсм
на машинку,— но этого комсндапта тридцать два человека
прислуги, пли по-новому «низшие служащие», нимало по
признавали и ориентировались не на пего, а на старуху
княгиню, оставленную жить в антресолях в качестве над-
зирательницы за столовым бельем. Кроме княгини и челя-
ди, в доме был заведующий «музеем ценностей религиоз-
ного культа», а проще — домашней часовней с иконами
старого византийского письма в богатых ризах,— не кто
другой, как молодой и благообразный, впрочем, на совет-
ском пайке похудевший, собственный ее сиятельства иоп,
Андрей Дссятизвапный. Поп Андрей часто п без ведома
высшей власти устраивал в своем музее моленья, после
которых сама княгиня н кое-кто пз тридцати двух человек
низших служащих п присутствовавших в доме людей ис-
кусства и науки благоговейно прикладывались к белым и
отменно пахнувшим ручкам отца Андрея.
Буфетом заведовали две барышни очень высоких ро-
дителей, и хорошую кровь можно было тотчас отмстить
по горбинкам па иосу, выпуклым базедовым глазам и ма-
леньким бородавчатым ушкам без мочек. Барышни про-
давали собственного изделия пирожные, качеством пе
лучше тех благотворительных вышивок, что делают жены
статских генералов в климактерическом возрасте. Но зато
всякому лестно было есть княжескую стряпню. «Не кто-
нибудь», хвалили обыкновенно посетители, поднося к
губам нечистого цвета безе или трубочку с кремом. «Не
кто-нибудь, — соглашались и низшие служащие,— наш
персонал натуральный, русский, а которые со стороны, то
из жидов».
В чем же была деятельность ДИСКа? Ежедневно бу-
мажками, отстуканными иа машинках, летали настоятель-
ные просьбы и просто резолюции об отпуске всевозмож-
540
пых первой необходимости предметов, начиная с наконеч-
ников для карандашей и кончая байковыми одеялами.
Ежедневно, в порядке компенсации за отпущенное, для
рабоче-крестьянскою человечества устраивались в ДИСКе
танцевальные, дискуссионные, научно-исторические, лите-
ратурные и всякие другие вечера. В буфет неизвестно от-
куда доставлялся спирт.
Старые приват-доценты, оплешивевшие за революцию,
водили ладонью по плеши, сконфуженно донашивая свое
мировоззренье, проповедуемое еще только из самолюбия;
с ним, с этим мировоззрением, вышло у них, как со знако-
мым, которого стали стыдиться в обществе и чья фамиль-
ярность была в конце концов мало обоснована; но именно
поэтому следовало взять его за руку и заговорить с ним па
«ты». И сконфуженные прпват-доцепты все еще неутоми-
мо воздвигали словесные башни пз антитез «культуры и
цивилизации», «Мадонны и Афродиты», «общественности
и соборности».
Вокруг них набирались московские женщины с мягким
московским выговором п особенно домашней осанкой,—
их дорастили в революцию старенькие особнячки по ту-
пичкам и закоулочкам переулков Зачатьевских, Успенских,
Крестовоздвпженских, со стариннейшими музыкальными
половица мп, певшими иод башмаками, и пылью мебель-
ных чехлов; а до того они наводняли курсистками тро-
туары Мерзляковского переулка, перед узким клипом
здания Высших курсов. Женщины приобрели округлость
форм, и утиную походку, и ту невыносимую печать «ин-
теллигентности» — высокомерие, дающее право на некра-
сивость, отпугивающее критиканов,— что особенно пора-
жает вас именно в москвичках. Старики ходили в этой
толпе одинокими анахронизмами, шевеля губами.
В тот вечер, о котором я рассказываю, ДИСК устроил
«кабаре» со вступительной лекцией о «морфологической
структуре шансонетных песенок и связи их с эпохой фран-
цузской революции». Зал был уставлен столиками, люди
сидели за ними и теснились в проходах; пышноволосый
докладчик в клетчатых брюках, стоя па эстраде, качался
в такт речам своим, держа обе руки в карманах и заменяя
жесты выразительнейшими гримасами.
Пробираясь через толпу к единственному незанятому
столику, шла группа пз трех лиц: переводчица с испан-
ского, Камилла Матвеевпа фон Юсс, и двое мужчин. Пере-
водчица была хороша собой, ослепительно бела, и па каж-
541
дый ее плавный широкий шаг приходилось бы два-три
такта мелкой рысцы низкорослых брюнеток, с их выпи-
раемым, подобно заквашенному тесту, розовым мясом в
шелку,— пз лакированных туфель-лодочек и выгнутыми
от каблуков коленками.
Именно эта минута, во всей ее едкой выразительности,
и привиделась усталой женщине из-за портьеры. Она ни-
когда пе видела рисунков Жоржа Гросса. Но сейчас —
глазами Жоржа Гросса — глядела она в залу, охваченная
смутным ужасом. Ее потрясла тусклая выразительность
лиц, похожих на мертвые маскп. Казалось, глаза лежали
ва лицах отдельно, сами по себе, взятыми напрокат. Эти
глаза глядели в небытие или в стену,— пх способность
пронизыванья, дивное свойство человеческпх глаз, как бы
входящих лучами своими в пространство,— исчезла. Бе-
лый палет незрячести,— так глядит уже не первой свеже-
сти рыба с прилавка. Изношенная синь под глазами, щеки,
натертые кармином, жгутики намалеванных губ, словно
нашитые из тряпочек,— страшные пятна разлагающегося
трупа. Мнимый «цвет нации», собранный тут, был, в сущ-
ности, срезанным цветом, поставленным в стакан с водой.
Будь женщина социологом, она подумала бы об этой тра-
гедии беспочвенности; во ей только пришло в голову срав-
нение голодных улиц, прохожих в подворотнях с ослабев-
шими мускулами — пе державшими мочи — и этого блестя-
щего зала с запахом кушаний.
Около портьеры шевельнулись стулья. Группа пз трех
лиц рассаживалась. Рыжеволосая красавица села первой.
Двое мужчин перед нею были: один — толстый, с бычьим
затылком — геолог фон Штакельберг; другой — тоже гео-
лог — бельгиец фон Дптмар. Бельгиец был очень тонок,
с длинной шеей и маленьким личиком, с повисшим носом
и таким крохотным подбородком, словно его и вовсе не
было, а прямо под губами начиналась шея. В первую ми-
нуту он казался молодым, даже юным, но, приглядевшись
к тусклым волосам и бровям, вы вдруг замечали, что они
совершенно седы и что гладкое розовое лицо покрыто
сетью мельчайших морщпнок. Он только что познакомил-
ся с переводчицей. Толстяк докапчивал представленье:
— Мсье Дптмар ликвидирует тут, с разрешенья боль-
шевиков, старые концессии. А вы, Дптмар, имеете УД0'
вольствпе ужинать с внучкой фон Юсса, помните?
— Юсс, знаменитый исследователь Бу-Ульгена?
Толстяк несколько раз кивнул:
542
— Хороша, а? Достойна деда, а? Сама на хлеб зара-
батывает. Языки знает.
— Как, вы работаете?
У бельгпйца был почти женский, даже бабий голос; оп
поднял брови. Близко посаженные острые глаза взглянули
прямо на Камиллу. Эти глаза дотронулись чересчур мате-
риально до всего, что было в ней небрежного п заношен-
ного, до всего, что они в эту эпоху, по молчаливому сгово-
ру, не видели п не замечали друг на друге,— до поределого
от стирки шелкового платьица, до тонкого шнурка пояса,
с которого сошли шелковинки, обнажив белый налет хлоп-
ка, до башмаков, отсыревших от грязп, каемки белья нз-
под ворота. Она вдруг ярко покраснела.
Бельгиец тотчас же учтиво наклонил свой пробор.
— Три отбпвных котлеты! — Штакельберг поднял три
пальца и взглянул на «низшего служащего»: — Три, бра-
тец мой, отбивных с картофелем, три стакана вппа, хле-
ба не жалей, больше клади. И потом... Ну дамское что-ни-
будь, пирожное,— одну штуку, понял? — Геолог выпятил
один палец и погрозил им: — Стой, куда ты? II две рю-
мочки очищенной, с грибочком плп капусткой, что у вас
там имеется.
Он шумно вздохнул и потер ладони. Ужин был шика-
рен. Десятки тысяч,— месячный заработок счетовода!
Камилла глядела на него с циническим любопытством.
Она знала, что толстяк скуп п никого никогда не потче-
вал. Войдя сегодня в залу, веселая ц голодная, опа рас-
считывала разве что на стакан чаю за столиком издателя
и па карамель, которую можно унести в кармане, чтоб
долго потом сосать в одиночестве. Но в воздухе было что-
то исключительное. Оно шло от запаха шевиота и топких
сигар, от круглого личика Дитмара, даже от толстяка, ко-
торый — не было ни малейшего сомненья — искал ее сего-
дня и подошел сам, даже подбежал.
— Я скоро покину эту страну... вы не должны пам
отказывать!
Камилла и не собиралась отказывать. Она жадно гля-
дела на стакан с вином, поставленный перед ее прибором,
пе вытерпела и вдруг выпила все сразу, блаженно чув-
ствуя, как течет по горлу вино, заливая ей пересохший
пищевод.
Штакельберг, напряженно улыбаясь, глядел па пустой
стакан. Дптмар кивнул ему — п геолог опять подозвал
«низшего служащего».
543
«Неужели он закажет второй?» — думала Камилла,
опьянев. В воздухе забились, как тысячи волн в стеклян-
ном бассейне, теплые струи музыки. Вышла певица, сло-
жила ва животе руки, палец к пальцу.
— Кажется, ваш дед,— начал Дптмар, медленно воро-
чая па тарелке котлету,— оставил зяамепитую рукопись?
— Что это вы, батенька, весь мир знает, одни вы не
знаете! Наследник, отец ее,— он никому пе давал и в за-
вещанье потребовал, чтобы распечатать при французском
посланнике, Дюдье-Дюрвилле. А тут подоспела револю-
ция, мсье Дюдье умер месяца полтора спустя после смерти
ее отца, не до рукописи было. Кажется, Камилла Мат-
веевна, она еще у вас?
— Или, может быть, вы передали?
— О, что вы!
Оба, Штакельберг и Дптмар, бровями новели на со-
седний столик,— Дптмар вопросительно, Штакельберг воз-
мущенно. За соседним столиком сидел, напряженно вы-
прямив спину, человек во френче, и его спина с худою
ключицей, острый зуб над прикушенным концом папиро-
сы, барабанивший ио столу палец, нога в краге, закину-
тая па другую, небритый кончик щеки — все было симво-
лом затесавшегося сюда, по дозволенного здесь, как пасте-
ровская прививка в стеклянной трубочке, небольшого
количества «большевизма». Небольшое количество боль-
шевизма, до революции — неудавшийся музыкантик из
модного кабачка,— сслп глядеть в корень, ничего так ие
желало, как перестать казаться большевизмом, и в при-
щуренном оке выражало все свое критическое понимание
происходящего па эстраде, давая понять и глазом и паль-
цами, что оно — «большевизм» в трубочке — отнюдь пэ
меньше других разбирается в структуре французских
шансонеток. Камилла повернулась в ту же сторону. Два ее
спутника великодушно продолжали делить ее, один — го-
воря к ней, другой — за нее отвечая:
— Камилла-то? Ручаюсь. На папильотки — возможно.
А сволочам, убийцам, разрушителям...
— Тише!
— Ни клочка, факт! На папильотки — да.
— Но зачем же па папильотки! Я могу предложить...
Бельгийский королевский музей с удовольствием, за неко-
торую сумму...
— Сумму? Десять процентов комиссионных!
— Угодно ли вам, мадемуазель Камилла...— Дитмар
511
наклонился к ней, одною рукой придвигая второй стакан
вина, а другую, как бы просительно,— интимным жестом
подбородка, вскинутого ей навстречу, натянутыми сухо-
жильями шеи, умильным блеском глаз сопровождая эту
совершеннейшую вольность,— другую оп сжатым кулач-
ком положил ей внезапно на колени.
Сжав веки, она боролась с судорожным приступом
пьяного смеха. Оп грозил вырваться фырканьем. Ха-ха,
рукопись! Ей все представлялось нестерпимо лукавым,
двоящимся,— рукопись была лишь предлогом, чтоб эта
слабая рука с маленьким волосатым пальцем легла, сжа-
тая в кулачок, не сильным, но жарким комочком ей на
колено. Внезапно разжав веки, опа во всю шпрпну глаз
посмотрела иа Дитмара. Она подмигнула ему, черт возьми.
Это было уж слишком. Рука тотчас убралась на место.
Геолог обсасывал косточку отбивной котлеты. Дптмар
отодвинул свою, не доев. Теперь он старательно, на два
вершка, подчеркнуто отдалял свой элегантный рукав,
свою тощую ногу, посок лакированного ботинка, бледное
выхоленное ухо и тщательно выбритую щеку от неосто-
рожного взлета ее тусклых шелков, от ее маленькой нож-
ки, от молочно-белой руки, от пышных прядей ее рыжева-
тых волос, взлетавших тучей, когда она качала в такт
музыке головой. А музыка яростно выбрасывалась с эстра-
ды, присасывалась к сердцу, выедая его, как кислота. Му-
зыка напоминала что-то пз прошлого. Потерю? Мечту?
Глупости.— Камилла допила второй стакан, сморгнув в пе-
го прошлое. Розовое личико Дптмара, с сетью мельчайших
морщин иа блестящей, гладкой коже, это круглое лпцо
без подбородка представилось ей кулачком — маленьким
кулачком с волосатым пальцем.
— Рукопись, если хотите знать...— торжественно про-
изнес геолог, принимая у «низшего служащего» тарелоч-
ку с пирожным и критически оглядев ее: — ты бы, милей-
ший, дал что-впбудь с кремом, а пе бпсквпт,— рукопись,
доложу я вам...
— Рукопись у мепя дома! — заливаясь хохотом, про-
бормотала Камилла.— Ру... ру... если только черт...
— О, черт!
— Черт, если только пе спер ее,— это мы сейчас узна-
ем. Нет, ос... оставьте меня, я пе позволю! Вы нах... хал!
Где телефонная трубка?
Немая телефонная трубка висела на степе, над нею.
В ту странную нору оглохшие провода, онемевшие звонки,
18 М. Шлгиплн, т 2
515
мертвые раковппы говорили громче, чем напуганный обы-
ватель, они говорили о разорванной сети общества, дырах,
темнотах, фигурах умолчания,— они висели судорогой
разрезанного червя.
— Не трогайте телефона! — прошипел геолог. По его
мнению, каждый провод вел в Чека.
Но Камилла оттолкнула его ногой. Опьянев, она стала
вульгарной. Она прижимала трубку не к уху, а к пылаю-
щей щеке, губы ее, красные от вина, бормотали пьяно
и бессвязно:
— Тринадцать-тринадцать... Готово. Сатану. Моя ру-
копись, сатана, рукопись в красном сафьяне, в сундунче,
в супчукде... в сундун...
Маленькая женщина за портьерой, в комнате, кото-
рую мы назвали штофной, вдруг перестала слушать. Ужас
потряс ее, напомнив о действительности: кто-то с шумом
раскрыл дверь в ее убежище. Пьяный шепот донесся до
нее уже не со стороны залы. Видения, достойные Жоржа
Гросса, исчезли. Отупевшие, блаженные зрачкп пьяниц
проплыли и потухли. Шумное дыханье вползло в темную
комнату, кто-то тащил сюда другого человека, в темноте
былп борьба, упрашиванья, икота, тяжелый голос мужчи-
ны твердил «я готтбв» (икота перекатывала ударенье и
выходило «я гбттов»),— другой человек, женщина, отве-
чал лицемерным визгом; по вот мужчина нашарил выклю-
чатель, и свет залил комнату, а в ней — маленькую, худую
фигурку в чулках и мокрые сапоги на ковре, шинель на
диване, мешок в углу.
— Вы кто такая? — отрезвев, икнул человек, страшно
вращая выпученными глазами. Оп был огромный, рыжебо-
родый, в пылающей красным и желтым тюбетейке. Его
масленые губы были мокры и вздуты, как после трапезы
людоеда. Теряя голос, опа отвечала ему, п ее руки, опу-
щенные вниз, тряслись.
— Вон! — крикнул человек.— Пл-лья! Сукин сып, мер-
завец, сколько я тебе раз! Мы пе ночлежный дом. Вам
наделают неприятностей. С юга? Приезжая? Ты голову
потерял, собака, ты мпе в Чеку попадешь, завтра же по-
падешь в Чеку! Что,— до утра? Будьте добры, я вас не
знаю... Никакого Санпна, никаких Саниных пе знаю, не
слышал. Помоги ей, тебе говорят.
Через пять минут она опять стояла на улице. Ова
стояла на улице, куда за ней вышвырнули мешок и сану
ки,— по уже вместо страха и униженной покорности в во1’
546
родилась ненависть. Руки се продолжали дрожать, толь-
ко это была другая дрожь. Она шла откуда-то из самых
глубин сознанья. Поставив мешок на санки, женщина, все
продолжая крупно дрожать, взяла веревку п пошла по
улице. Уже нс горели фонари и не светились огоньки в
домах; над крышами, где фоном для черных труб стояло
небо, стало мокреть и светлеть.
Женщина шла, разговаривая сама с собой. Она бормо-
тала себе под нос странные и несвязные слова, из нпх мож-
но было попять только бесчисленную цепь обращений:
«Подумайте только», «Слушайте, пожалуйста...» Наскочив
на тумбу, сапки застряли, веревка туго лопнула, и жен-
щина упала лицом па мокрые камни.
В ту же минуту ее приподняла с землп чужая рука.
Настолько просветлело небо, что оба онп, женщина и чело-
век, ее поднявший, могли разглядеть друг друга. Оп был
тоже в военной шинели и ростом немного повыше. Утом-
ленное молодое лицо с мясистым, вздернутым носом; про-
ницательный, не слишком задерживающийся взгляд; фу-
ражка, чересчур узкая для большого, выпуклого лба, спол-
зающая на затылок. Она — мы теперь можем разглядеть
ее пристально. В том высшем состоянии возбуждения, поч-
ти экзальтации, в каком находилась опа,— весь ее скры-
тый источник жизни, подобно нефтяному хранилищу, охва-
ченному пожаром, высветил вдруг исключительной ярко-
стью, цельною вспышкой, полным светом каждую черту се
мелкого и обыкновенного лица, сделав его лицом необык-
новенным и потрясающим. Дрожь перешла на губы, па рес-
ницы. Дрожь посыпалась дождем неожиданного рыданья:
— Послушайте, подумайте только! Где же у вас, где
же у вас! Когда к пам на юг красные пришли, мы моли-
лись, молились на вас, мы этому всему верили... А здесь
люди на улицах с голоду валятся, а вы мазаную толпу кор-
мите,— гориллы, обезьяны, музыка, вино, какие-то ино-
странцы... Дптмар этот, наверное, шпион... Послушайте,
ведь это же была оргия, я вам сейчас расскажу, как я ту-
да попала. Я приняла за сои, дико мне показалось...
— Говорите последовательно,— произнес незнакомец
и достал пз бумажного мятого пакетика папиросу.— На
Сухой? Так. Имя ее вы тоже расслышали? Неужели фоп
Юсс? Что? По телефону трнпадцать-трппадцать? Забавля-
ются они. Вы наверное помните, дело шло именно о ру-
кописи? Точно, точно,— собственные ее слова. Хорошо.
А теперь...
18*
517
Она уже перестала протягивать к нему, жестикулируя
и рассказывая, свои трясущиеся руки. Ненависть перешла
в озпоб. Потемневшее, псплаканное, немолодое лицо гля-
дело в простовато-решительное лицо курносого человека,
п его «так-так», словно ключ в замке, доставило ей вне-
запно глубокое удовлетворенье, чувство пережитой связи,
чувство — будто положила опа кусочек себя в хорошее
п сохранное место.
— А теперь, гражданка, я вас сведу в эвакпушет, не-
далеко. Там примут, поживете сколько надо. Спросили бы
па вокзале, вас сразу п направили бы куда следует.
Он ее уверенно вел два-три квартала, таща за собой ва
обрывке веревки сани; полы его длинной шинели по-воен-
ному мотались, отскакпвая от сапог. Узкоплечая спина
была стройная, крепкая, и шел он четко и не сутулясь.
Сдал соппому заведующему двумя, тоже четкими, слова-
ми, кивнул ей, задержавшись па минуту хорошим взгля-
дом на лице ее, и повернул обратно, а женщина осталась и
навеки ушла из нашего рассказа,— досыпать свою уста-
лость и определяться в том сложном социальном комплек-
се, каким ее встретила жизнь столицы.
Глава третья
События между тем продолжали разыгрываться, ни-
сколько не считаясь с обычным размером зпмпей почп.
Было уже вовсе под утро, когда Камилла Матвеевна, со-
провождаемая Дптмаром, остановилась на темной площад-
ке, перед дверью своей квартиры. Ключ долго бегал у нее
в руках, нащупывая отверстие замочной скважины, и его
скользкий бег доставлял ей топкое удовольствие. Но когда
опп оба очутились в маленькой темной компате, где кры-
латым призраком распластался огромный, с приподнятой
крышкой рояль, па грустных струнах которого лежали за
неимением шкафа пли ящика мешки с крупою, лавровым
листом п макаронами, и тихое перезваниванье задеты^
струп пугало мышей, когда опи покушались па паек; и где
пежпвые портреты, казалось, падали со степ, подобные
августовским метеорам, отражая случайный свет бронзо-
вой поверхностью своих витых рам и озерами стекол,—
Камилла почувствовала вдруг поспешный и тяжелый стыд
женщины, которой хочется оправданья. Опа скппула паль-
то на пол и осталась стоять посреди комнаты, говоря сеи
548
«ах» п оплакивая себя — от того, что пет в мире человека,
способного разбудить в ней сейчас моральный рефлекс
осуждением или упреком.
Дптмар же, сделав вид, что ищет се,— протянутыми
руками шарил по комнате, ища сундучок и борясь с чрез-
вычайной, ломившей его, как медведь, усталостью. Клеточ-
ки, не заграничного костюма, нет,— клеточки его тела,
впрочем те же, что и таинственная изысканность материи,
сделанной там, на таинственно доброкачественных стан-
ках, в таинственно поспешающем мире цивилизации,—
взывали к покою. Столько тысяч и сотен раз погребаемые
вместе с панцирями, кафтанами, жилетками его предков,
становясь первородной материей, снова и снова грубо бу-
димой от сна п покоя, они прогонялись злорадным уси-
лием человека из тихого протяжения небытия — в расчис-
ленное количество работы, высасывались насосами из азо-
та воздуха, ловились в течении воды турбинами, крути-
лись, плавились, становились силой, работающей на че-
ловека и заменяющей ему фосфор мозга и мускульную
энергию тела. Не мудрено ли, что клеточки изношенной
матерпи этой, отдавшей свою энергию машине, дослужи-
вали человеку и живому механизму его последнюю, спо-
тыкающуюся службу? Могучее динамо сердца было под-
мочено, трансмиссии артериальных сосудов хрипели и
срывалпсь со шкивов, маховики челюстей дробились от
хрупкости, турбины нервной системы отказывались слу-
жить, и электрический ток пе рождался, не рождался,
потому что якорь не двигался, магнитное поле истощи-
лось, проволока не пересекала его больше. Так случается
и так будет,— ничто не дается даром, кроме советов род-
ственника.
Дптмар разоблачался, сидя па краю кровати, от вос-
хитительных, триумфальных образчиков победы материи,
победы европейской цивилизации, ее фабричного станка
и дешевого киловатт-часа: фиолетовой дымкой, пронзен-
ной серебром шелка, слетели носки вслед за блеском штиб-
лета; тончайший шелк белья проструплся вниз, увлекае-
мый тяжестью подтяжек, отделанных искусством ювели-
ра,— Дптмар был сноб, вдвойне сноб в поедппке с женщи-
ной варваров. Но выхоленность раздетого Дитмара мер-
твенно засинела при свете утра дряблостью кожи, бугор-
чатой от гусиного озноба, острой палочкой до неприличия
тонкой ноги с рахитичной коленкой, впалостью груди,
черным провалом подмышек, мясистою, жидкой брюгаип-
519
кой европейца, привыкшего к медленной возне трех зав-
траков п обязательной салфетки. Закрыв глаза в приливе
разочарованья, Камилла ловила себя на мысли о маль-
чишке, съедающем первый раз в жпзпи фрикасе пз лягу-
шек. Неизжитый инстинкт славянкп, разбуженный и
взвинченный голодом, перешел в бешеную злость, когда
Дптмар, скошенный усталостью, прпсловил к подушке
гцеку. Он был все еще учтпв в этом жесте, подходящем
для бархатной подушки салон-вагона. Обманчивые дви-
женья вялых губ, весь его костлявый корпус с набухшей
по-женскп грудью, противные ребра, гуляющие в бессиль-
ной коже,— так пробует на ощупь практичная хозяйка
ощипанного петуха и так его пробовала мысленно на
ощупь Камилла, представляя себе, как она колотит, кула-
ками колотит засыпающего, бормоча извиненья, бельгий-
ца. Ненависть слегка насытила ее. Но дремота, овладевшая
ею, длилась пе больше часа. Кошмары часового сна,— шо-
рох пог допотопных животных в комнате, неумолчный стук
в дверь, громкий голос деда, фон Юсса, длпнпый нос куз-
нечика, обеими лапкамп очищаемый под горластый треск
*ру-ру~ру».
«Рукопись!» — мысленно вскрикнула Камилла и про-
спулась тотчас.
Утро стояло посреди комнаты. Все было отчетливо
видно, хаос белья, стульев, продуктов в раскрытом рояле.
Хаос чего-то, развороченного под столом. Прищурившись,
опа увидела: «сундучок». Не вскочпла, а минут десять про-
должала лежать, с холодным вниманием глядя на раскры-
тый и выпотрошенный сундучок. Среди вороха вещей,
разбросанных по полу, не было рукописи в красном сафья-
не. Медленно, все с тем же холодным вниманьем, она пе-
ревела прищуренный взгляд на Дптмара. Он спал, под-
вернув руки под себя, на животе, словно пряча что-то.
Красный кулачок с волосатым пальцем, положенный сла-
бо и несытой тяжестью взволновавший ее, вспомнился еп
тотчас же, как если бы он все еще лежал у нее на коленке.
Но теперь этот подвернутый п бессильный кулачок слплся
в ней с образом всего Дптмара. Она поняла: ее обокрали.
Трудно обокрасть женщину! В сумасшедшей спосооно-
стц взвинчивать, путать, приплетать лпшпих людей, Ка-
милла тотчас же, из всех выходов выбрав сложнейший и
наиболее шумный, вскочила и начала бесстыдно одевать-
ся, кидая спине бельгийца гримасы бешенства. Свернув
наскоро волосы п еще держа шпильку в зубах, опа выое-
550
жала в коридор, повернула налево, воротилась, постояла,
трепеща на месте, как мотор, а потом решительно пошла
направо п остановилась перед большой, двустворчатой
дверью матового стекла.
Стучать к товарищу Львову п говорить с товарищем
Львовым в этом доме никто не решался с того самого часа,
как товарища Львова водворили в комнате, откуда за не-
делю до него, ночью, вывели мирного гражданина Виде-
мана. Вместе с мирным гражданином Видеманом пз ком-
наты, что напротив, был уведен молодой князь Гагин, слу-
живший письмоводителем,— чье имущество заключалось
в почерке, и даже не в почерке, а, как он сам выражался
устно п письменно, в «подчерке», ибо роду Гагиных пе
сплошь суждено было владеть грамотой. «В Рязанской
губернии,— рассказывал Гагин, уппрая на букву «я» и
становясь похожим на бабу,— в Рязанской губернии Гагп-
нымп хоть мостовую мости. А предок наш изошел от тата-
рина по имени Великая Гага, и были мы прежде, пока не
растеряли наделов, князьями Велпкогагпнымп. Если же
угодно, я могу переписывать казенною бумагу, отчетность
и ведомость плп же литературную рукопись для печати
дешевле машинки и намного скорее».
Что касается гражданина Видемана, то Видеман жил
с женой, и первоначально богатая квартира в передпем
корпусе целиком принадлежала ему. По профессии Виде-
ман был юрист и любитель фарфора. За месяц перед тем
как увели его, ездил Видеман в город Подольск запастись
япцами п мукой. Но вернулся задумчив, без муки и яиц,
хотя стал с того дня часто менять золотую десятку, и со-
седи впделп на подносе, выносившемся в кухпю, ломтики
лимона в стаканах впдемановых гостей, даже не отсосан-
ные и не отжатые. Лимоны для членов коммунальной
квартиры давно уже перестали существовать иначе, как в
иносказательном виде бумажки с миллионною на ней циф-
рой. Беспримерная щедрость Видемана удивила пх. II ко-
гда ночью метнулась в коридоре на стену тень человека
в галифе с оттопыренной сзади кобурой, по всей квартире
прошелестело: «Чека».
Спустя неделю автомобиль подвез к переднему корпу-
су маленького, курносого, в военной шинели, товарища
Львова. Водворился оп быстро и незаметно, и его водво-
ренье отозвалось на жильцах даже некоторым тайным
облегченьем и чувством гордости: дескать, свой ком-
мунист.
55/
Вот к этому товарищу Львову, в неясном стремлении
напутать, нажаловаться и противопоставить мужчине дру-
гого мужчпну, вздумала войти Камилла фоп Юсс, на ходу
всаживая в прическу шпильку. Она постучала и стреми-
тельно открыла дверь. Она переступила порог, не сооб-
разив еще, что именно скажет. Но тут глаза ее широко
раскрылись. За письменным столом, вполоборота к ней,
сидел товарищ Львов, с фуражкой, слишком узкой для
круглого, выпуклого шара его головы. Он сунул пальцы
под козырек, съехавший на макушку. Его беглый голубой
взгляд, пе задерживаясь слишком, прошел по Камилле и
снова уперся в раскрытую на столе, отчетливо видимую,
желтовато-серую рукопись в красном сафьяне. Она успела
еще только поднять руку судорожным движеньем к гор-
лу, где на цепочке хранилось у нее нечто,— и попятиться,
попятиться назад, в коридор, чувствуя на себе боковой
взгляд сидящего человека. Оп хотел было сострить насчет
телефона: вы звонили мне, гражданка... Но острота не да-
лась ему.
Инстинкт,— большевики сказали бы, классовый,—
мгновенно сделал пз Камиллы практического игрока. Она
чуяла неминуемую опасность, опасность для себя и для
Дитмара. Она зпала, что Дптмар лучше, Дптмар свой,—
и она метнулась обратно, к Дптмару, сохраняя на этот раз
здравую логику действия.
Дитмар стоял посреди комнаты уже одетый, с опухлы-
ми мешочками под глазами, с длинным, красным от холо-
да— потому что у Камиллы не топлено было с осени —
носом, который оп учтиво вытирал сейчас, чаще надобно-
сти, туго свернутым белым голландским платочком. Бель-
гиец ждал, по-видимому, какого-нибудь законного продол-
женья в виде чая или какао, убедившись своевременно,
что нп под тюфяком, пи в развороченном сундуке рукопи-
си не было.
— Она украдена! — задыхаясь, прошипела Камилла,
хватая его за плечо.— Убирайтесь отсюда через черную
дверь на кухпе. В шесть часов вечера, еслп не арестуют
меня, ждите в церкви Успенья, в Успенском переулке, вы
п ваш друг геолог. Я дам главное, главное не в рукописи,—
у меня. Скорей, скорей!..
Опа тащила его горячей рукой к кухпе. Вернувшись,
опа заметалась по комнате, собирая бумаги в папку, епю
раз проверила цепочку и ладанку возле горла — и одетая,
холодея, вышла в переднюю. Никто не сторожил ее. За
552
дверью у Львова была необъяснимая п неестественная
тишина. Другой призадумался бы над этим, но женщи-
на — как перед шахматной доской — зажмуривает глаза
на возможные ходы противника, уповая всем своим серд-
цем на счастливую случайность, забывчивость, ошибку,
недоглядку. Г1 сейчас, видя в закрытой двери Львова спа-
сенье, она опрометью, через парадное, кинулась вниз, на
улицу.
На Мясницкой, неподалеку от ворот, с левой, если под-
ходить с Лубянской площадп, стороны было (да и теперь
есть) белое зданпе с разлетами обеих корпусов к полукру-
жию подъезда казенного типа. Днем п вечером здесь тол-
пилось множество людей в одеждах самых разнообразных,
от кожаных курток и дох до красноармейских длинней-
ших шинелей, в шапках с наушниками,— держа чемоданы,
портфели, а то п просто мешки на кусочке веревки за
плечами п отирая морозную каплю с носа заиндевевшей
собачьей шкуркой па рукаве плп же снятой с пальцев ды-
рявой рукавицей. Люди теклп в двери, разглаживая вы-
нутые из-за пазухи желтые, зеленые п розовые бумажки,
летуче окрещенные «путевками»,— имя. которому суждено
было перепорхнуть все станции Октябрьской революции,
покуда, знаменуя собою последнюю законную станцию
всякого пути — утомленье,— не укрепилось опо па сана-
торных листках кочующего по комиссиям гражданина.
А вытекали люди уже с другой ношей, озабоченные п по-
веселевшие. Через рукав, колечком, свисал круг темпон п
нежирной колбасы пз конины, сдобренной чесноком. Две
восьмерки табаку плп махры оттопыривали один карман;
бумажный пакетик с невиданной роскошью — карамеля-
ми — торчал из другого. А па руках несли люди большие,
белые, пухлые, круглые хлеба. Это был распределитель-
ный пункт для командировочных.
Камилла Матвеевна, получив от знакомого ей инжене-
ра, па сытой провинциальной пище еще не утратившего
брезгливости, дорогой подарок — путевку, стала в очередь
и медленно потекла с вливавшимися в ворота распреде-
лителя.
Ей падо было исчезнуть, раствориться в городе, заме-
сти следы, и, казалось, пе было для этого лучше эпохп,
чем придуманная большевиками. Как снежпые хлопья,
сыпались на город целыми пригоршнями новые люди. Опп
походили друг на друга одеждой, озабоченностью, крас-
нотой лица, походкой, и среди них Камилла, в ободранной
553
шубке и валенках, теряла себя и свое прошлое. Людп
сыпались с вагопных приступок, куда-то спешили, запо-
рашивали дороги и тротуары, сотни баб неутомимо, неся
в мешках и корзинках «скоропортящийся продукт», анто-
новку или морковку, распяливались вдоль тротуаров у
тумбы, обмотанные в платки по самые ноздри, п пе торо-
пясь продавали за миллионы и сотни тысяч свой товар,
распространяя вокруг еще свежий запах деревни. Камил-
ла получила командировочный паек и несколько обеден-
ных билетиков. До шести ей оставалось кочевать по
портикам закрытых музеев, съесть в низкой подвальной
столовой, где потные женщины в белых фартуках, облеп-
ленные липкими каплями каши, распаренными руками
выдавали каждому на бплетпк паскоро вытертую оловян-
ную ложку п миску, в которую повар плескал жидкого
овсяного навару с кусочком мяса,— съесть свой обед и
опять ходить по темнеющим, жутким улицам, не чувствуя
под собой ног.
Мужчина заметил бы при этих скитаньях (или мни-
тельно вообразил бы), что за ним следит человек, на пер-
вый взгляд простоватый и подвыпивший, в мятом паль-
тишке п с ворохом волос, выпущенным низко на лоб пз-под
старой барашковой шапки. Но хотя губы его, вышле-
панные наизнанку, и спняя окраска носа делали его ни-
чуть не подозрительным для окружающих, взгляд его
прищуренных глаз был неожиданно внимателен и остер.
Мельком увидя его за собой, Камилла, однако же, опять
отогнала от себя тревогу и беспокойство, прячась за вся-
ческие приметы, предвещавшие удачу. Между тем
простоватый человек шел за ней исправно, сворачивая
туда, куда сворачивала она. Скрип крепкого снега, оола-
ко от дыханья ползли за ней, заставив ее пройти по Успен-
скому переулку, не заходя в церковь. В эту минуту, буд-
то не от церкви, а совсем с другой стороны, к ней до-
несло обманчивый удар церковного колокола. Она хотела
уже повернуть, как назойливый преследователь, ускорив
шаги, вдруг поскользнулся, налетел ей прямо на спину
и, стараясь удержаться, схватпл ее обепмп руками
за шею.
— Гражданка, звпняюсь. Не подумайте чего прочего.
Голос преследователя, веселый и простоватый,^ звучал
добродушно. Он вызывал мысль о раскаянье. Камилла
простила даже лаппщп, несколько задержавшиеся у нее
иа шее, потому что они успокоительно пахли махоркой
554
спичками, салом,— и под ласковый смех незнакомца, те-
перь обогнавшего ее, вернулась в церковную подворотню.
Маленькая церковь Успения нпкогда не отличалась
многолюдностью. Под старинными сводамп ее было темно
и сыро. У ворот за стеклом раньше горела перед образом
итальянского письма бледно-розовая лампада. Эта боль-
шая икона, где три краскп сочетались в бледный букет —
голубой цвет плаща богородицы, ее розовое платье с от-
крытым вырезом шеи и круглыми, твердыми складками
вокруг маленьких грудей и густое золото венчика над го-
ловами ее и младенца,— была почитаема жителями пере-
улка. Не раз и не два прикладывались к ней губы прохо-
жих, оставляя на мерзлом стекле пятнышко таянья. Лам-
пада потухла со дня Октябрьского переворота. Но одино-
кий фонарь бросал сиянье на мерзлое стекло иконы и,
преломляясь сквозь тысячи льдинок, забрызгивал склонен-
ный лик. Черные фигуры, торопливо крестясь, проходили
в подворотню и исчезали в церкви. До странности много
было сегодня черных фигур. Два церковных придела, оба
едва мерцающие, жили как будто разной жизнью. В одном
среди шепота и вздоха различались обычные суетливые
бабы-торговки, степенные жители флигельков с бородами
лопатой, старики и старухи — квартиранты церковного
дома. Однако же с нимп сегодня занимался пе старый бла-
гообразный поп. а дьякон, ходивший туда и сюда, маши-
нально выполняя службу. Глаза дьякона и вся его повад-
ка были сегодня обращены к другому приделу, куда оп
нет-нет и вскидывался оком, тотчас же, наперекор себе,
взмахивая кадилом и продолжая гнусавить прерванное.
А во второй придел проходила особая, никому не знако-
мая публика. Нищие, обо всем наслышанные, услужливо
раскрывали перед ней дверь. Черные люди, закутанные
во уши, шли молча. При скупом свете видно было, что
черный их цвет не случайность, у многих на рукаве быт
кусочек старого крепа, креп свисал длинной вуалью с жен-
ских шляп. Когда тени собрались в приделе п священник
в парадной рясе торжественно задвигался в алтаре, вдруг
пз-под крепа раздался приглушенный вопль, и на пего
тотчас отозвался высокий седовласый мужчина коротким
рыданьем. Мужчина выступил, разведя руки, как бы рас-
крывая свою скорбь без стыда и утайки перед чернотою
придела, и в руки его втиснулась пухлая, мягкотелая жен-
щина, сотрясающаяся от тихих воплей. Тогда весь придел
задышал сочувственными слезами и сквозь нпх пробился
555
монотонный рокот священного служения, которое справ-
лял успенский батюшка с необычайной для него торжест-
венностью.
Камилла, стоя сзади, часто крестилась и тоже всхлипы-
вала. Круглый хлеб она положила перед собой на пол и,
кланяясь, щупала, цел ли. Вдова уведенного Видемана и
старый полковник, до этого вечера друг друга не знав-
шие, плакали, мешая слезы. Это была панихида, особенная
панихида, казавшаяся героизмом священнику и молящим-
ся,— справлялась она на сороковой день «по умученным
и убиенным». Совсем в темноте, пз предосторожности вы-
соко подняв воротник, сутулился толстый геолог, в выс-
шей степени недовольный, что его сюда завели. Профиль
сатира, червячком подвернутая губа были полны страха,
а позади него, больше инстинктом, чувствовала Камилла
присутствие Дптмара. Когда панихида кончилась и плачу-
щие удалились, унося в своей нетвердой походке, опух-
ших глазах и жалких обмотках крепа па рукавах п
шляпах все мрачное величие эпохи,— Дптмар приблизил-
ся тихонько к Камилле. С глухой враждебностью она
ощутила новый запас элегантности, сытости, тепла и хо-
ли, исходивший от заграничного шевиота.
— Выслушайте меня, Дптмар!
— О да.
— Дурак (по-русски)! Нет, пет, это не к вам (по-фран-
цузски). Рукопись украл большевик, товарищ Львов (гео-
лог подошел к ним п прислушивался тоже), но это ничего,
рукопись,— наплевать на нее. Если только — дайте чест-
ное слово, клянитесь, на кресте клянитесь, вот сейчас, пе-
ред батюшкой,— если вы только обещаете мне визу и
взять в Бельгию,— понимаете как? Жениться па мне обе-
щайте, вот что!
— Дптмар женат,— прошептал геолог.
— Ну пусть фиктивно, все равно, я должна отсюда вы-
браться!
— И тогда, мадемуазель?..
— И тогда, мсье...— Камилла остановилась, глядя на
пего торжествующе.— Тогда я вам дам, в руки дам, толь-
ко не здесь, а за границей,— план, карту, анализы место-
рождения, о котором рассказывает дед в рукописи. Я мо-
гу за миллион продать, об этом в рукописи пи слова, я нп
днем, ни ночью не снимаю, вот, на мне, если б об этом
пронюхали...
Опа ударила себя возле шеи и вдруг, забеспокоив-
556
шпсь, стала шарить дрожащими пальцами между пуговиц
ворота. Геолог и Дптмар, нс замечая, глядели друг па
Друга.
— Покажите! — вырвалось у геолога.
— Сейчас, ах... что же это, сейчас, секундочку... Боже
мой, боже мой, боже мой!
Дико вскрикнув, Камилла рванула с шеи обрывок
цепочки.
— Господа, помогите мне! Этот мерзавец, он, оп, боже
мой, бегите, бегите за ним! Я шла по улице, он налетел
сзади, схватил за шею, это он вид сделал, будто поскольз-
нулся. Ах, дура я, дура я...
Переглядываясь, в безмолвии, бочком и спиной, Дит-
мар с геологом медленно, медленно отступили от потеряв-
шей голову женщины. На крик бежал церковный сторож'.
II уже, упав вниз, возле хлеба своего, понимала несчаст-
ная Камилла фон Юсс, что в одну минуту опа лишилась
будущего — заграницы, покоя, свободы, денег,— даже
дома, где остались под крышкой рояля крупа и макароны
в куда страшно было сейчас верпуться. Истерически пла-
ча, опа уходпт пз церкви п со страниц рассказа, подобно
первой женщине,— определяться в сложном житейском
столичном комплексе. Это для нее бегут переулки вппз,
к грязному снегу Замоскворечья, для нее чернеют дворы
Долгоруковской, для нее лежит Сухаревка ворохом тряпья
и сухим кашлем ночлежек,— и это опа позднее, годы
спустя, подойдет к вам в чулочках «виктория», с опух-
шим ртом и глазами, держа карту съестного п горячитель-
ного, между залитыми пивом столиками грязного бара.
Напившись, опа расскажет, присев возле вас, историю
прошлого, и Дитмару достапется в нем пе ио заслугам
видное место.
Г.шва четвертая
Покуда на снежных и неосвещенных кладбищах горо-
дов и в натопленных кладбищах домов разыгрывались все
эти тусклые происшествия, как бы взятые эпохой, как
модным оператором, не в фокусе съемки, и о них начинали
петь поэты; пока выплескивалась в литературу истериче-
ская струя снегопада, метелей, веч ров и создавались па-
мятники всеобщего умосмятепня, всеобщей сдвпиутостп
и сброшенностп с места, вьюгой проносясь перед обезумев-
шими обывателями,— в главном фокусе съемки, освещеп-
557
пып прямым лучом прожектора, стоял небольшой человек,
рубя ладонью по воздуху в такт своей речи, щурясь из-под
крутого лба, п пиджак танцевал, поднимаясь под мышка-
ми вместе с поднятой рукой, а жилетка морщилась у него
на животе,— таким он восстал в тысячах гипсов п краше-
ных полотен, бесконечно везде любимых народом. II в этом
небольшом человеке эпоха сосредоточила то, что латиня-
не называют ratio, своп интеллект, здоровую прямизну
духа, направленного на самосознанье.
Десятки и согни раз маленький товарищ Львов, сидя,
как и сейчас, на мягком стуле, среди взволнованных своих
товарищей, с обкусанным карандашиком в верхнем кар-
мане рубашки, слышал знакомый голос. Они съехались
сюда со всех концов истощенной голодом страны. Их ма-
ленький оркестр, поддаваясь вьюге, проносившейся за
окнами, которую поэты назвали музыкой революции, за-
врался тоже. Обыватель слышал, стоя в очередях за
пайками, что будто Троцкий пошел против Ленина,— п
усмехался в собачью шкурку на рукаве. Но в квадрати-
ках, организованных, как шахматная доска, фигуры стоя-
ли друг против друга, и на нпх лился сейчас ослепитель-
ный свет прожектора. «Цектран» возмущенно вставал про-
тив напавших на него «водников». Конфликт воднпков и
Цектрана,— а кто пз обывателей слышал о водниках и
Цектране? Кто останавливался, идя с пайком на плечах,
чтоб прочесть мокрую от клея, распяленную на стене мос-
ковскую «Правду»? — конфликт водников п Цектрапа
был конфликтом организованной людской массы с
организующей головкой учрежденья, конфликтом начав-
шего бродить теста с брошенной в него закваской, и уже
пад этим конфликтом реяли сотни надстроек, теоретиче-
ские мечи скрещивались в брошюрах и листовках, созда-
вались комментарии, буфера,— и только одна лопаткой
воздетая ладонь с подушечками под ногтями рубила перед
собой сгущенный воздух, пересекая его ослепительной
ясностью здравого смысла. Вместе с другими, смущенный
и взволнованный, товарищ Львов слушал высокие потки
без конца повторяющихся слов:
«...сочинить принципиальное разногласие... п при этом
сделать ошибку, па это мы мастера, а изучить паш соост-
венный опыт и проверить его.— на это пас пет».
«...хорошо плп плохо учрежденье, пока не знаем. Испы-
таем на деле, тогда и скажем. Давайте изучать п опраши-
вать».
558
«...нужно изучать, что пз этого вышло. Практически
изучать... требуя точнейших документов, напечатанных, до-
ступных проверке со всех сторон. Кто верит на слово, тот
безнадежный идиот... Еслп нет документов, нужен допрос
свидетелей обеих плп нескольких сторон п обязательно
«допрос с пристрастием» и допрос при свидетелях...»
Снова п снова требовал голос «проверки практическо-
го опыта». Перед Львовым, как и перед десятком его со-
седей, рука оратора, держа за вожжп понесшую тройку,
как* бы опять с усилием возвращала ее пз иллюзорных
пространств на колею проезжей дороги. Так закладыва-
лись первые камни «учета» п клалась на пюпптры малень-
кого оркестра одна и та же партитура: «организуйте свой
опыт», «изучайте свой опыт», «разбирайтесь в том, что пз
этого вышло».
Львов пришел на это собранье, дискуссионное собранье
фракции РКП VIII Съезда Советов,— рассеянный, со
своими мыслями, чтоб повидать нужного ему горного ин-
женера-партийца. Но сразу же, как п другие, был охва-
чен тягой напорных слов, бпвшпх всё по одному и тому
же, заряжен ими и готов к действию.
Когда у сидевшего позади него вырвался шумный вздох
одобренья и Львов невольно, приняв этот вздох себе на
затылок, обернулся,— оказалось, что сзади сидпт как раз
нужный ему человек. Подобно вздохнувшему. Львов испы-
тывал странное облегченье. Словно на тяжелый груз, ко-
торый оп держал в воздухе обеими руками, легко паплыл
крап элеватора и поднял его на лету, как слон поднимает
хоботом копеечку. Проверять, опираясь на массы, быть
проницаемым, быть выразителем того, что чувствуют мас-
сы.— Львов пережил знакомое чувство «социального па-
стегивапья» — так он звал про себя исключительное ма-
стерство Ленина возвращать оторвавшегося от реальной
действительности члена партии к прямым задачам дня.
— Ты мне нужен, выйдем вместе.
— Обождп,— инженер застегивался, роняя рукави-
цы,— всякий раз, друг, как слушаю Ильича, я понимаю,
что есть, в сущности, гений,— это есть векторная величина.
Мы в математике зовем (оп говорил книжно и по-интел-
лигентскп. Львов туго понимал его)... зовем векторными
величинами такие, что указывают не степень только, а на-
правленье. Мы с тобой, другой, третий — мыслим скала-
ми, степенями: Ильич мыслит вектором, он дает что —
и прибавляет к нему куоа... черт, куда ты меня тащишь?
5-59
— Интеллигент! — смеялся Львов.— Ты бы по суще-
ству! А то сидел, слушал и вместо дела методику обсуж-
даешь. Собственного крыльца, Вектор Иваныч, не узнаешь.
Иди, садись, читай вот это.
Он аккуратно вынул пз портфеля и разложил перед
инженером рукопись в красном сафьяне п смятый, тща-
тельно сейчас разглаженный, листок желтоватого перга-
мента, иа котором тонкою краской был начерчен мельчай-
ший план, сопровождаемый мушиными точками цифр.
Инженер разверпул рукопись и поправил очки на носу; пе
довольствуясь этим, он достал из ящика лупу и стал гля-
деть сквозь нее на пергамент. Чптая, он левой рукой дер-
жал пригоршней бородку, почесывая себя большим паль-
цем под нею, как чешут за ухом кошку. Глаза его забле-
стели и расширились. Спустя полчаса он встал, полез на
иолки книжного шкафа, цепляясь за них руками, выудил
откуда-то на ощупь толстый том справочника п порылся
в нем.
— Этот фон Юсс,— инженер рыскал очками в спра-
вочнике,— Юсс этот был тип. Шаркал прп дворе, гнался
за орденами, был с тогдашними французскими диплома-
тами в родстве и, всего верней, на жалованье,— экономи-
ческий шпионаж начала прошлого века. Я этим делом не
интересовался, по есть куча материалов, есть архивы, мож-
но восстановить историческую обстановку, если ты най-
дешь нужным, до самых последних мелочей. Что не он пер-
вый выдумал про свппец па Бу-Ульгене, это факт. Об этом
еще у Павзанпя имеется... Но этому вот бреду,— извини,
пожалуйста, я не могу поверить!
Он ударил ладонью по рукописи.
— Здесь говорится, будто неправильно считать най-
денный на Бу-Ульгепе металл свинцом. Будто геологи
ошиблись. Будто показания, собранные у пленных турок,
п образцы, полученные через контрабандистов п аскеров,—
опп говорят вовсе не о свинце, а о чем-то, лишь наружно
похожем на свинец. Ты в минералах толк понимаешь?
— Не особенно.
— Свинец, видишь ли, металл-дурак. Оп силен, про-
сти за выраженье, задницей,— это один пз металлов, но
обладающий свойством намагничиванья, замечательный
только по удельному весу, тяжелый металл. II вот фон
Юсс утверждает, что металл, найденный в Бу-Ульгене,
невежественные чиновники спутали со свинцом, приняли
его блеск и его особое свойство за тяжесть,— произошла
560
оптическая и мускульная иллюзия,— опп приняли за тя-
жесть... знаешь что? Исключительную степень намагни-
ченности. Не знаю, какой дурак мог принять намагничен-
ность за тяжесть. Но фон Юсс утверждает это. Он утвер-
ждает еще больше: будто это совершенно новый металл и
его соседство с бором очень знаменательно! Ну при чем
тут бор, скажи па милость? И что будто бы этот самый не-
обыкновенный металл есть магипт в чистом виде, магнит,
какого мы в природе не знаем, потому что мы магнетизм
знаем как свойство железистых руд! Этот магнит... нет, я
отказываюсь говорить серьезно. Убери свою средневеко-
вую чепуху. Единственное в ней серьезное обстоятельство,
что фон Юсс не получил за это ордена, не болтал вслух,
не сделал сенсации, а почему-то припрятал рукопись в
виде завещанья французскому посланнику и что его эк-
спедиция на Бу-Ульген бесследно сгинула и (оп опять
поискал и прочел в справочнике)... «несмотря на все
предпринятые розыски, следы ее так и не были обнару-
жены».
Выговорив все это залпом, инженер вдруг повернул
озабоченное лицо к товарищу, и его растерянные близо-
рукие глаза, с которых падали искры очков, его взлохма-
ченная прпгоршпей бородка, бледные, обмякшие губы
говорили в десять раз больше, чем слова.
— Штука-то, видно, задела тебя, товарищ,— шепотом
сказал Львов, сам пе зная, зачем оп понижает голос.—
Прими во вниманье: делом этим интересуется Бельгия.
Шпион фон Дитмар,— мы достоверно знаем, что он шпи-
он,— охаживает Совнарком, добивается концессии ва Бу-
Ульгепе, ловит впучку этого самого фон Юсса, и если б но
случайность, и рукопись и план были бы не у нас, а у пего.
Инженер беспокойно расправил листок пергамента и
принялся его изучать.
— Предположи, что Юсс прав,— шептал Львов,—
предположи, у нас на Бу-Ульгене найден металл, по силе
подобный радию, чистый магнит или вроде того. Какая
практическая польза?
— Польза? Если фон Юсс только на одпу пятую, слы-
шишь, на одпу пятую прав и у пас есть па Бу-Ульгепо
нечто подобное, мы сможем покрыть всю страну электро-
станциями, стоящими по дороже, чем песочные часы!
Львов принялся молча укладывать в портфель руко-
пись и листок пергамента.
— Куда ты?
531
— в Кремль,— ответил Львов,— если поездка пона-
добится, готов лп ты?
— Стой, садись. Я должен досказать тебе. Вспомни
Ильича: «Кто верпт па слово, тот безнадежный идиот».
Что ты понимаешь в технике, куда ты сунешься? Чем ты
объяснишь? Кто тебе поверит? Десяткп, сотни, тысячи
ученых спделп над проблемой «перпетуума мобиле» —
безостановочной машины. Знаешь ты, из каких морей
фантастики выужен «якорь» динамо? Знаешь, сколько на-
дежд было связано с магнитом? Естественный магнит
колоссальной силы даст возможность чудовищных ком-
бинаций, устройства ну хоть двух полей, перпендикуляр-
ных нашпм полюсам, регулированья погоды, климата,
гращепья Земли...
Он схватил лист бумаги, карандаш н стал набрасывать
перед Львовым кружева фантастических чертежей, ко-
гда-то забавлявших его в безвыходном одиночестве Шлис-
сельбурга.
Город был голоден, беден, ободран, люди измучены,
издерганы, заняты, дел было много неотложных, прямых,
требовательных, и все же, вспыхнув в зрачках мечтателя
и чекиста, странная мысль об экспедиции на Бу-Ульген
встретила сочувствие более практичных людей. Завороши-
лись листы бумаги. Полетел тайный приказ. Сквозь штыки
белых необходимо было пробраться смельчакам, рискуя
жизнью,— и об этом, по-видимому, отлично знали в ши-
карнейшем доме, подъезд которого, и швейцар которого,
и флаг которого ограждали от ареста Дптмара, поднимав-
шегося сейчас наверх по ковровой лестнице. В этом доме
чпповнпкн-пностранцы отлично говорили по-русски. Этот
дом, давший приют бельгийцу, был миссией одного из
иностранных государств. Чиновник с петушиной головкой,
в манерах и повадке пропитанный казенщиной старого
Петербурга, сидел в канцелярии, принимая прошенья и
заявленья. Перед ним были новоиспеченные бланки, тол-
стое желтоватое верже говорило о солидности. Посетители
подходили в порядке живой очереди. Опи восстанавливали
или устанавливали гражданство, получали пособия или
визы, посылали пли спрашивали письма. Родина пх дыша-
ла здесь топким воздухом контрабанды. В соседней ком-
нате высокий молодой человек в визитке, стоя, попыхивал
сигареткой. Его белокурая голова прилизана, голос еще пе
окреп, оп был пополнен особого, исключительного ува-
женья к самому себе. В лихорадке больших возможностей,
562
молодой человек стоял, мысленно переживая действия, как
музыкант иной раз на губах, неслышно пузыря их, пере-
живает сложнейшие оркестровые мелодии. В ящиках сто-
ла, связанные бечевками, небрежно лежали тяжелые кир-
пичи советских миллиардов, отпечатанных па загранич-
ных станках. В степных шкафах, окутанные и спеленатые,
готовые переплыть желтые волны Рижского залива или
трястись в новоиспеченных, лакированных вагончиках
лимитрофных государств, береглись высокие ценности —
добро Эрмитажа и Румянцевки, таинственная закупка пз
рук в руки, с глазу на глаз. Каждый человек — вор,— так
хотел бы оправдать себя прилизанный молодой человек,—
п воровство в сущности — да, воровство в сущности — раз-
ве пе романтика это рыцарственных Крестовых походов?
Где плохо лежит... плохо лежит,— какое меткое, движу-
щееся, обязывающее выраженье! Хорошо, действенно по-
строен русский язык. Как закричал бы, как оскорбился бы
молодой человек в визитке, как взволновались бы мелкие
лимитрофные государства, как хищно оскалились бы па-
сти акул покрупнее, если б легкий озноб молодого чело-
века, его легкие, быстрые мысли, его легкое, радостное
мироощущение стали бы на мгновенье ясными как для
пего самого, так п для всего хоровода пх! Охраняя свл-
щеппейшпй принцип собственности, переживали онп в эти
годы высокой температуры, ставя впе закона шестую часть
света,— необузданную, сокровеннейшую, пьянящую и дур-
манящую — страсть из страстей, охоту из охот — клепто-
манию, страсть к воровству, стихию воровской безнаказан-
ности. Одни рыскали там, где плохо лежали моря, суши
и реки, леса и недра, границы и народности, сырье и рын-
ки. Другие рылись рыльцами барсуков в обесцененных,
плохо лежащих акциях, скупая и просто сгребая пх пач-
ками. Третьи, помельче, попроще, пьянели от старинных
полотен, фарфора, персидских ковров, музейных партии,
тайно вырезанных пз столетних рамок и странными, гриб-
ными, плесенными людишками продаваемых среди грибов
и плесени захолустных притопов,— о, воры платили ворам,
платили настоящими и фальшивыми деньгами, пачками,
связанными веревочкой.
Очнувшись, романтический молодой человек в визит-
ке увидел, что оп не один в комнате, к нему учтиво, хотя
несколько снисходительно, с видом старшего брата, под-
ходил высокий европеец в несомненном заграничном ше-
виоте, держа котелок в левой руке, а правую протягивая
363
ему. Круглое лпчпко пробывшего, розовое п гладкое на
первый взгляд, с шеей, начинавшейся прямо оттуда, где
следует быть подбородку, с длинным щербатым носом —
бросалось навстречу улыбкой.
— Необходимо поговорить,— начал Дптмар, усажива-
ясь, стягивая с левой рукп перчатку и бросая ее на дно
опрокинутой шляпы,— совершенно конфиденциально, без
свидетелей поговорить с вамп!
На этом месте рукопись обрывается.
Рукопись № 3
Кик
Б. Хайсаров
П Р П И 1ГЕЛЛЕРС
КОЛДУНЬЯ II КОММУНИСТ
МЕЛОДРАМА
...and every thinj; is in contrary
with me... Ch. Dickens, David Cop-
perfield.
ПРО.1ОГ
Лес, из глубины показывается погребальная процессия, впереди
две монахини со свечами, за ними несколько мона-
хинь несут носилки с трупом игуменьи.
Монахини
( воют)
Ой, плачьте, плачьте, выплачьте глаза!
Оплакивайте, сестры, мать честную,
Оларпю-игуменью! Нет боле
Заступницы, советницы святой,
Нет матери Оларпп меж нами!
По келпям насыпали овес,
Коней поставили храпеть и топать,
На паперти огонь проклятый вздули
II корм в котлах варят для супостата...
О, горе, горе, горе православным!
Старая монахиня
Где выроем, Оларпя, могилу?
Где старые твои положим кости?
Глядите, сестры, точно восковые
И рученьки и ноженьки ее.
Не трогают пп тлен, пп хлад, пп сырость
565
Ее костей. Наплаканные веки,
Как полотно изношенное, белы,
II светится сквозь них живой, как будто
Горящий, зрак... О матерь, матерь, матерь
Оларпя. Восстань с одра, спаси нас!
Монахини кладут носилки на землю, достают заступы
и роют могилу.
Старая монахиня
(уронив заступ)
Осиротели божьи храмы наши,
Укрыли нашу нищету леса.
Не мы ль не женскую неслп работу,
Пахалп, сеяли, взрывая камень,
К монастырю себе мостплп путь?
Дивился нам, сестер не обпжая.
Язычник-горец. А когда обитель
Меж зелени садов главой восстала,
Как утица всплывает пз воды,
II разлила окрест благоуханье
Своих колоколов,— па зов умильный
К нам разве не сворачивал прохожий
II странник-пешеход пе забредал?
Равно гостей монахини встречали,
По облику не делали различья,
Для каждого уху п хлеб душистый
Черница домовитая несла.
Молодая монахиня
Молчи! Довольно! Сеялп, пахалп!
Зато теперь, безумная старуха,
Курятница, хозяйка, скопидомка,
Зато теперь и грянул божий гром
Над головами! Сеяли, пахалп!
Подсчитывали выручку под вечер,
Гостей кормили! Нагребали кружку!
Не сеять, не пахать, а глохнуть, слепнуть,
Язык свой вырвать, руки отрубить
Нам надо было... О, куда бежать,
Куда бежать от мпра!
Старая монахиня
Воздержись!
Скора ты старость языком порочить.
566
Труп матери Опарин пе предан
Еще земле. Игуменьей тебя
Пока ппкто над намп не нарек.
Молодая монахиня
Игуменьей! Ты, старица, в лесу
Пред соснами да сусликом ужели
О выборах душою помышляешь?
Да что тебя — ни гнев, ни гром, ни враг,
Ни кони в алтаре пе проучили?
Старая монахиня
Дондеже не прислал митрополит...
Молодая монахиня
О!
(Срывая клобук, топчет ногами, рыжие
волосы рассыпаются по плечам.)
Вот вам, вот вам, вот!
М о н а х и и п
Сестрпца!
Рипсимия!
Молодая монахиня
Нет, не сестрица я!
Княгиня я,— опять княгиня Ольга
Собесе кая!
Монахини
От страха помешалась.
Молодая монахиня
Уж двадцать лет, как умер князь Игнат
Собесскии— муж мои, Пензы губернатор.
Ни крепкие затворы ва дверях,
Ни когти императорского герба,
Ни синие жандармские мундиры,
Ни золото в отцовских сундуках
Его спасти от смерти не сумели!
...Я замуж вышла. Светлый брачный пир
Был бомбой разнесен. Мы схоронились
Меж четырех, напуганные, стен,
Балы, собранья, зрелища покинув.
567
Но адская разорвалась машина
Под нашей спальней. Сыном тяжела,
Дрожала я за каждый шаг супруга,
Любимого хотела я собой
Укрыть: не ел, пе ппл, не спал оп,
Покуда я пе съем, пе выпью, прежде
Чем он, не лягу на кровать. Однажды
От свекра мы в карете возвращались,
Ребенок был у груди. Князь Игнат
Шинель свою на плечи мне накинул...
Вдруг просвистела сквозь окошко пуля,
II вздрогнул сын, и челюсти его
В предсмертной судороге грудь мне сжали...
Вскричал тогда непозабытый голос:
— Вон пз кареты! Вот он, губернатор! —
Треск выстрела — и умер князь Игнат...
Старая монахиня
Оставь воспоминанья. Ночь идет.
Игуменьп Оларии останки
Пора предать святому погребенью.
Молодая монахиня
(не слушая)
Царю небесный, разве твой чертог,
Прибежище измученных,— надежней,
Чем крепкие земных царей замки?
Укрылась я от мук в монастыре,—
Но тот же враг, захлебываясь кровью,
Мальчишка, сын убийцы кпязь Игната,
Клыком изрыл смиренную обитель
И скотским в пей навозом наследил.
Ужели прав был старый ловчий деда,
Что крепостные помппл времена?
Мпе, девочке, твердил оп: «От медведя
Коль хошь уйти, так надо на медведя
Идти, дружок».
Монахини опускают труп в могилу.
Старая монахиня
Так, господи, помилуй!
Воззрят на тя, которого пронзили...
Евангелья за упокой читайте!
568
М о в а х н п п
( читают)
«...Убить его искали иудеи
3.1 то, что он не только нарушал
Субботу...»
Старая монахиня
(читает)
«...Истинно вам говорю,
Лз воскрешу его в последний день...»
Сестра Рипспмия, молись!
Молодая монахиня
«Огонь,
Огонь пришел я низвести па землю!»
Монахини
(меж собой)
Воистину сестра ума лишилась!
Читает «в за паление огня»
Взамен «за упокой».
Отшельник
(незаметно вышел из-за деревьев)
Эй, бог вам в пом(
Кого хороните, святые ;кепы?
Старая монахиня
Оларпю-пгумепью. Не ты ли,
Честной отец, отшельник здешних мест?
Есть у меня покойницы письмо
К отшельппку, отцу Иафуиаилу,—
К пему и шли мы всем монастырем.
Отшельник
Давпо ли мать Олария скончалась?
Старая монахиня
Тому три почп.
О т ш е л ь н и к
Царствие тебе
Небесное, святая матерь!
569
Старая монахиня
Вот
Письмо, отец.
Отшельник
( читает)
«Антихрист ныне близко.
Врагами осквернен наш монастырь.
Мой час настал. Но ты, Нафунапл,
Спаси от поруганья и приют дай
Одиннадцати сестрам. А потом
Их тайно отошли в Константинополь».
Легко сказать! Константинополь! Тайно!
Дать им приют, когда большевики
Опять отвоевали побережье
И красными полным-полны леса.
Одиннадцать сестер! Ну, удружила
Покойница! Вертайте-ка назад.
Вам отведут в монастыре по келье,
Земли дадут. Советских дураков
Задобрите советскими речами,
Объявите коммуну трудовую,—
Прокормитесь.
Старая мопахппя
Отец Нафупаил!
Отшельник
Ну что еще — «отец Нафунаил»!
Куда вас деть? Вы ладаном пропахли.
Не ровен час — погубите мепя.
Старая монахиня
Отец Нафунаил!
Отшельник
( раздумывая)
Вот разве это?
Мне девку надобно в прптоп портовый,
Одну иль две.
Монахини шарахаются,
570
Старая монахиня
(поднимая крест)
Так будь же трижды проклят,
Волк в шкуре овна! Шелудивый пес,
Болячками смердящими покрытый,
Скребись, не наскребаясь! Сестры, полно
Надеяться на помощь сатаны.
Один господь своих детей печальник.
Он нам укажет путь. Вперед! Идемте!
Уходят. Молодая мопахппя возвращается.
Молодая монахиня
( отшельнику )
Кто б пи был ты,— мошенник плп черт,
Бери меня, старик, в притон портовый!
ПЕРВОЕ ДЕПСТВПЕ
Ночь. Порт. Слева слышен свист.
1-й голос
Эй, кто идет?
2 - й голос
Свои.
1-й голос
Пароль?
2-й голос
♦ Победа».
1-й голос
Документы, товарищ.
2-й голос
Получай.
1-й голос
Их здесь пе ждут. Онп ва Бу-Ульгепе.
Миронов, свету!
(Освещает фонарем лица двух
прибывших.)
571
2-й голос
Мы — иа Бу-Ульгепс.
Молчок, товарищи. Попятно?
1-й голос
Да.
Где заночуете?
2-й голос
У предревкома.
1-й голос
Миронов, проводи пх к предревкому!
Фонарь тухнет. Ночь медленно переходит в рассвет. Становится
виден порт. Оп образует глубокое полукружие. С правой стороны:
1) здание английской миссии под английским флагом; 2) поплавок
и на нем «Ресторан Гогоберпдзел; 3) низкий, грязный духан. Слева:
1) наверху — татарская деревня Кара-Биюк па горе; 2) пороховой
завод п казармы; 3) ревком под советским флагом; 4) милицейский
пост; 5) табачная фабрика Мавроколидп. Посередине пристань,
оркестр превращен в бухту, и в нем колышутся лодки.
572
Картина 1 - я. Д У X Л II
Осторожно, один за дру гпм, пробираются заговорщики,
у дверей один становится на часах, остальные садятся вокруг сто-
ла. Входит отшельник, отец Н а ф у п а и л, сбрасывает клобук
11 РПСУ> под нею — мундир царского полковника.
1-й заговорщик
Добро пожаловать! Каким известьем
Вы нас утешите сейчас, полковник?
Полковник
Приятным, господа, весьма приятным!
Приблизилась желанная расплата.
Не долго уж над старой комендантской
Болтаться окровавленному флагу,—
Минует день — трехцветное взовьется,
Трехцветпое взовьется, господа!
2 - й заговорщик
Пу-пу, не сглазьте!
Полковник
Гадио имею
От сэра Блэкстоуна. Сегодня ночью,
Примерно от двепадцатп до часу,
Когда я жду урочную фелюгу,—
На пушечный он выстрел подведет
Свое судно.
3-й заговорщик
Темпы до черта ночи!
Нс зажигают свет па маяке.
П о л к о в п и к
Все предусмотрено. Взовьем ракету.
Мы выстрелу укажем направленье...
По, вижу я. не все знакомы с планом?
3 - й заговорщик
Не все, полковник.
Полковник
Можно рассказать
В подробностях. Кха-кха! Такого плана
573
Большевикам не снилось и в подполье!
Итак, я начинаю, господа.
(Подходит к карте и водит по ней, тростью.)
Вот это — порт; он славной русской кровью
При доблестном российском самодержце
Был нашею державой завоеван.
Вот левый берег. Что мы видим здесь?
Большевики,— их, кстати, очень мало,—
В ничтожнейшем количестве засели
На левом побережье. Перечтем
По пунктам: милицейский пост, казармы,
Ревком, пороховой... прошу вниманья!
Пороховой завод. Рассадник бунта,
Убежище татарской бедноты
И болыпевпцкой мерзостной заразы —
Кара-Биюк, татарское село.
Вы видите, горючее собралось
Как бы в одну заманчивую кучу.
Ее взорвать — совсем пустое дело,
Взяв левый берег с моря на прицел.
4-й заговорщик
Но там и фабрика Мавроколпди!
Полковник
Что делать, господа! Лес рубят — щепки
Летят. Предупрежден Мавроколпди,
Он вывезет сегодня к ночи деньги
И ценное имущество. Мы всех,
Кого есть смысл спасти,— предупредили.
Все в миссии попрячутся!
1-й заговорщик
Позвольте!
Я Блэкстоуна не первый знаю день.
Без повода он вам стрелять не станет.
Он англичанин, хптрый пес, законник.
Ему подайте повод — casus belli.
Полковник
А я, по-вашему, грудной младенец?
По-вашему, на английские фунты
Кефаль жую да пью папареули?
Обдумано до впнтпка-с! А повод
574
Нам подадут большевики. Ребята
Натасканы до полного сродства!
2-й заговорщик
Большевики?
Полковник
Вот пменно! Жваченко,
Введи товарищей!
3 а г о в о р щ п к п
( вскакивают)
Как? Что? Товвв-варрр-рп!..
Из-за занавеси выступают два лупорожих п низколобых парня.
Типы охотнорядца п урядника. Одеты под большевиков в кожаные
куртки и краги, с наганами у пояса.
С ними рябой писарь Жваченко, перо за ухом, книга
в руках.
П о л к о в н п К
Рекомендую — теплые ребята,
Идейные. Один, товарищ Савва,
У Иверской работал в черной сотне.
Другой, Аполлппарпй,— бывший пристав,
Донской казак станицы Шептуновской.
А ныне, милостью Интернационала,
Побыв в учебе писаря Жваченкп,
Одумались, покаялпся оба
И подают прошенье в Еркапе.
Савва и Аполлинарий
(рявкают)
Рррадастарась, вашблаародь!
Полковник
Жваченко!
Экзаменуй, да чтоб души побольше!
Души, собачин сын, без формализму!
Готовности,— нутра, нутра!
Ж в а ч е н к о
Живот,
Когда потребуют, опп положат.
Заговорщики рассаживаются. Жваченко выступает вперет
откашливается.
&.5
Ж в а ч е п к о
Под сумерки пойдут товарищ Савва
С товарищем Аполлинарием вместе
Походкою рабоче-пролетарской
Оба изображают рабоче-пролетарскую походку.
К апглнцкому парадному крыльцу.
Полковник
( подмигивая)
Их к миссии потянет прогуляться.
Жваченко
(набирает воздуху)
Глядючи на акул капитализма,
Покеда их отсюда не погнали,—
Разъярятся товарищи...
Савва и Лполлипарий ярятся.
и Савва...
А пу, начни!
* Савва
(хрипло)
Доколе Чемберленам
Сосать нам кровь! Довольно подло, братцы,
Терпеть их нацию. Долой! По шапке!
Да здравствует наш вожясь, пх благородье
Владимир Улпянов!
Ж в а ч е п к о
Тю, дурак!
Пе Улиянов, а Ульянов-Лепин.
1-й заговорщик
( брезгливо)
Так стряпают нам письма Коминтерна,
Медвежья цомощь! Говори «товарищ»,
Их благородьем он не может быть!
576
С а б в a
Да здравствует наш вожжь — товарищ Левин!
Полковник
Тут в миссии поднимется скандал.
Потребуют ареста демонстранта,
Тот выпалит в окно пз револьвера,—
И вот вам casus belli.
Ж в а ч е н к о
А чего,
Когда тебя .милиция захватит,
Ты языком, кацап, забарахолпшь?
Савва
Уж быдто мы, Пал Палыч, пе похожи
На сволочь красную, когда напьемся
Да лозунгами, чго твоим орехом,
Па-айдем мостить!
Аполлинарий
(увлекаясь, лезет вперед)
Прролетарьят всех стран!
Живва! Объединяясь!
Савва
(наступая еще ближе)
Не хошь работать
В ноте лица, так п пе жри, собака!
А п о л л и и а р н й
(окончательно в восторге)
Бей социял-жп... тьфу, ошибся малость,—
Бей социял-предателеп под жабрь!
Заговорщики хохочут.
1-й заговорщик
Да, друг мой, крепок добрый русский дух пат!
Полковник
Отменно крепок. Вот вам по пятерке.
Идите пить. А впрочем, стой, Жвачснко.
Ты помнишь твердо собственную роль?
• 9 М Шагиннн, т 2
577
Ж в а ч е н к о
Ракету должен я пустить в двенадцать
На пустыре, где склад пороховой.
Уходят.
П о л к о в п п к
Ну-с, господа, по радпо узнавши
О большевицком мисспп обстреле,
О мисспп, где леди, мпсс и мистрис,—
Что сделает, по-вашему, сэр Блэкстоун?
Увидит он зеленую ракету,
Нацелит оп свою много дюймовку,
Запалит он, таррахпет оп — и порох
Взорвется на проклятом берегу!
Заговорщпкп
Так в добрый час! Обдумано не плохо!
До вечера!
Из люка в полу высовывается г р е к - м а т р о с.
Грек-матрос
Пет! Эй, хозяин! Дело!
Полковник
Ну? Что там?
Грек-матрос
Львов с помощником секретно
Из Бу-Ульгена почыо прибыл в порт!
Полковник
А!
( Задумывается.)
Заговорщики спешпо расходятся.
Картина 2-я
Крыша лад духаном; грязная ночлежка. Старуха армянка
обряжает монахиню.
Монахиня
Кончай скорей!
578
Старуха
Народ ученый в книжке
II то глядит страницу за страницей!
А женскою красой купец играет,
Как денежкой в закрытом кошельке.
Пз-под ресниц не сразу вскпнь очами,
Зубок держи припрятан за губой,
II грудью ты мужчину, как нацевкой,
Туда-сюда ершом заставь ходить.
Что есть у женщины сильнее грудей?
Матросов видела, последних пьяниц,—
II те у груди ласковей теляток.
Возьмут одну, сосут, лелеют, нежат,
II о другой никак не позабудут,
Чтоб не было обиды. Голубками,
Детишками своими назовут.
Монахиня
Молчи!
Старуха
А ты запоминай покрепче:
Мужчина что дитя: откуда вышел,
Туда назад без памяти спешит,
А женщина что мать: откуда выдаст,
Туда назад стремится получить.
(Уходит.)
Монахиня
(рвет на груди платье)
Рубец проклятый! Судорожный рот
Невинного сосущего младенца,
Простреленного пулей,— ты опять
В кошмарах мне щипцами грудь сжимаешь.
Без памяти упав тогда на снег,
Я слышала — ребенка отдирали
От матери, как с дерева кору...
II где ты похоронен, мой сыночек,
II кем ты был от матери оторван —
Не знаю и не ведаю: рассудок
Мой долго был с той ночи помрачен.
19*
579
Старуха
(возвращается с ожерельем)
Вот, курочка, красе твоей оправа.
Да быть мне жертвой солнцу твоему,
Коль ты теперь невестою не смотришь.
Развеселись — мы к ночи ждем фелюгу.
Припрятан парус у фелюги той...
Фелюга та с товаром будет красным —
Тебе и мне добра перепадет.
Фелюгу ту ведут контрабандисты —
Грек, да румын, да армянин, мой сын!
Монахиня
Счастливица!
Старуха
Да, будь ты помоложе...
Красив мой сын. Э, кажется, хозяин.
(Поднимает повязку на рот.)
Полковник
(входя по лестнице наверх)
Где Ольга? Ольга, ты хотела мстить...
Что, черт возьми, за тряпки нацепила
Тебе майрпк? Сними, нустая дура!
Без фокусов! Одежду проститутки,
Попроще, победней... Следы побоев,
Охрипший голос, пьяные глаза,
Тоска в глазах затравленного зверя,—
Так, кажется, расписывают в книгах,—
Побитая подружка кочегара,
В два счета большевичка, поняла?
Старуха раздевает монахиию.
Ходи, шатаясь, по дырам портовым.
Горланя песню, трись перед дверями;
Где двое илц трое, там и ты,—
Так, кажется, вас иноки учили?
Подслушивай, высматривай, найди мне,—
Да вот тебе подробные приметы:
Молокосос, безусый, безбородый,
Глазами светел, волосами светел,
580
Родимое пятно за левым ухом,
Рост девочки... ну, словом,— здесь секретно
Находится...
Монахиня
Товарищ Львов!
Полковник
Товарищ!
Какой он нам товарищ! Этот Львов —
Сын террорпста, мужа твоего
Прикончившего в Пензе,— предводитель
Кровавых шаек, что разбили белых.
Найди его... своим составом женским
II ненавистью женской ты почуешь
Верней, чем агенты нз контрразведки.
Он должен быть опознай и — убит.
Монахиня
А! Значит, прав был старый ловчий деда?
Полковник
Поторопись!
Монахиня
Иди, иди медведем
На грозную рогатину ловца!
(Убегает.)
Картина 3-я
Поплавок. Ресторан Гогоберпдзе. Столики занимаются посети-
телями. Входят двое с чемоданчиками, один маленький, дру-
гой большой.
Маленький
Гарсон!
Высокий
Но, Пьер, какие тут гарсоны!
М а л е н ь к и й
Кофе!
581
Официант
(подходя)
Но дэржпм.
Маленький
Черт тебя возьми,
Ну чай, какао, япца всмятку!
Официант
Нэту.
Малеиькпй
Да чем у вас питают по утрам?
Официант
Штпплык, стакапчпк водка, помпдоры.
Маленький
Чурбан, дай содовой... И слушай, слушай!
Куда ты?! К содовой... шашлык и водку!
За соссдппм столиком две дамы и человек в котелке
хохочут.
Высоки й
(кивая)
Воп там стоит хозяин!
Маленький
Эй, хозяин!
Хозяин
(медленно подходя)
Чпго тыбэ?
Маленький
(понижая голос)
Скажите нам, хозяин,
Неужто черт принес па побережье?..
Все говорят...
Хозяин
Ны знаем.
582
Маленький
Но, однако,
Сегодня нас не пропустили в порт!
Хозяин
Ны знаем.
Маленький
(хорохорясь)
Но, однако,
Ведь ждут сюда английский пароход.
Я должен был уехать...
Хозяин отходит.
Высокий
Петя, Петя!
Смотри, как ты неосторожен, друг!
Соседний столик.
Дама
Ну, эти пе пз робких.
Другая
Подведут
Себя п нас.
Человек в котелке
Я вижу пх впервые.
Первый столик.
Высокий
Кричал вчера весь день о кокаине!
Маленький
О кокаине?
Высокий
(сердясь)
Да, о кокаине.
Человек в котелке
(шепотом дамам)
О кокапне...
583
Высоки й
Здесь товарищ Львов,
Не позабудь! И значит — усиленье
Всей левобережной охраны.
Малснькпй
Здесь ли?
Оп был еще вчера на Бу-Ульгене,
Охотился. С чего ему взбрело
Попасть сюда? А говорят — мальчишка,
II ростом мне до посу, Валентин.
Высокий
До посу, пет ли,— крупным полководцем
Себя новел на побережье Львов!
Ведь пе секрет: у красных нет десанта.
II армию сюда не перебросишь
Автомобилем!
Маленький
Очень, очень мало
В порту красноармейцев!
Высоки и
Очепь мало.
Ч е л о в с к в котелке
(громко дамам)
Два с половиной!..
М а л е и ь к и й
Менее, чем па до
Для поимки фелюги с контрабандой.
Высокий
Потише ты!
М а л е п ь к и й
Чудак, чего бояться?
Кругом своп.
584
Человек в котелке
( поднимаясь)
Позвольте прикурить!
Вы правильно изволили заметить
Насчет красноармейцев. Выбить пх
Из порта можно бы одною пушкой,
Взяв левый берег с моря на прицел.
М а л е в ь к и й
(подмигивая)
Но, кажется, отплыл в Константинополь
Сэр Ричард Блэкстоун?
Человек в котелке
«Кажется»,— ха-ха!
Отлично сказано. Вы, господин,— пардон,
Я извиняюсь — гражданин,— шутник!
М а л е и ь к и й
( шепотом )
Скажите — эээ — не будет ли нескромно
Узнать насчет... эээ...
Человек в котелке
( шепотом)
Кокаина?
М а л е н ь к и й
Да.
Человек в к о т е л к о
(оглядываясь)
Я жду, как вы. Сегодня — безнадежно.
Полковник ставит ставку покрупнее.
Вы поняли?
М а л е в ь к и н
Л где сейчас полковник?
Человек в котелке
(еще тише)
Внизу, в духане.
5SJ
М а л е н ь к п й
(расплачивается )
Валентин, идем!
Гудок па левом берегу па фабрике Мавроколидп.
Действие переносится туда.
Картина 4 -п
Фабрика Мавроколпди. На двор высыпает толпа рабочих.
Толстый табачный фабрикант М а в р о к о л и д п влезает на ящик,
рабочие его стаскивают.
Рабочие
Слезай! Довольно! Слышали! По горло!
Сегодня власть Советов,— не твоя.
К вам сам товарищ Львов сюда приехал!
Мавроколидп
Товарищи!
Р а б о ч и и
Какой тебе товарищ!
Слазь с ящика, покуда пузо цело.
(Обстоятельно к толпе.)
•Ребята, сорок дсп мы работаем
На борова. Не платит пи копейки,
Все обещал к пятнадцатому сразу,
А нынче — вп;ку — в кассе паутина,
Мавроколидп вещи укладает,
Коленкою брюхастый чемоданчик
Припер,— не иначе, как с нашей кассой,
А за углом, ребята, ждет линейка,
Извозчичья, не заводская!
Старый рабочий
Кобель!
‘Шушукался с английским офицером,
Удрать задумал,— прп Советской власти,
Мол, все равно пе выжить фабриканту.
Третий
Веди его, ребята, к предревкому,—
Товарищ Львов там потолкует с ним.
Мавроколидп
Я заплачу!
586
Рабочие
Плати.
Мавроколпди
Заплачу, право!
Откуда взять? На завтра отложите,
На завтра, ровно в десять, а сегодня
Понду по должникам.
Старый рабочий
Да, как же, знаем!
Назавтра от тебя и след простынет.
Мавроколпди
Ап-вап, пусти! Не трогать, прочь, бандиты!
Пусть пятеро пдут со мной в контору,
Я расплачусь, я расплачусь!
Рабочие
Ну, то-то!
(Уводят Мавроколпди.)
Из-за ящика выползает старший мастер.
Старший мастер
(вслед рабочим)
Шумите вы, покуда флаг советский
Болтается пад старой комендантской
Да дюжина красноармейцев бродит
По улице, пугая индюков.
А ежели б приспело подкрепленье,
Да красные на годы укрепились,
Отведали б вы райского житья!
Работали б весь дспь па производстве,
А вечером в комиссиях и клубах,
Л в праздники — йогами и руками.
По улицам знамена волоча.
Да брали б с вас па ясли и газеты,
В союзы, мопры, химы, в пользу дурней,
Кто на земле бунтует и бастует,—
По кровному рублишке да полттпвке,—
Оставив вам советскую копейку
На сладкое советское житье.
( Уходит.)
587
Картина 5 - л
Милицейский пост. Восемь милиционеров, маршируя, вы-
страиваются. Мальчишки глазеют на ученье. Расталкивая их,
подходят горцы в бешметах и бараньих шапках. Толпа пх все
гуще.
Н а ч о т р я д а м п л и ц и и
Вольно, товарищи!
Милиционеры кончают ученье.
Эй, Уздпмбей, напрасно
Вы тут собрались. Митинга по будет.
Горцы
Якши, якши,— где старший?
Начотряда
Что такое?
С чего вы взяли? Сам я, начотряда,
О старшем ничего пока не слышал!
Горцы
Врешь, Бпберт, врешь!
Начотряда
Миронов, каково?
Горец
(выступая из толпы)
Бараньей шапки, Бпберт, ты пе носишь,
На летний кош но гонишь баранту.
У очага осиротелой сакли
Давно без мужа сппт твоя жена.
Но разве, променяв Бпбертиапу
На краспую звезду большевиков,
Ты стал пе наш?
Начотряда
Айда, старик, что дальше?
Горец
(медленно и важно)
Со старшим мы хотим поговорить.
588
Начотряда
Чудак, у вас же есть предсельсовета!
Горец
Предсельсовета тоже тут — со старшим
Пришел поговорить,
Начотряда
О чем, скажи мне!
Горец
Все старшему подробно мы расскажем.
Начотряда
Заладил—«старший, старший»! Говорю вам,
Нет никого в порту. Хотпте — ждите,
Хотите — пет.
Горец
( выразительно)
А долго будем ждать?
Начотряда
( тише)
Коль очень надо — ждите!
Горцы
Чох с а го л!
(Снимают бурки, кладут на землю хурджины,
располагаются лагерем вокруг поста.)
Русский милиционер
Постой, ты эго зря, товарищ Биберт!
Начотряда
Не зря, Миронов! Ваш ли, наш мужик,—
Уж он всегда своей мужицкой хваткой
Ведет дела. Ребята, заниматься!
Милиционеры рассаживаются вокруг стола, Миронов и начотряда
занимаются с ними.
589
Миронов
Итак, товарищи, остановились
Мы прошлый раз па речи Ильича...
М и л и ц ноне р
Страница семьдесят три!
(Читает.)
«Продержавшись
Два месяца и десять дней, Коммуна...»
Миронов
Стой! Ибрагим Багир, а ну, скажи нам,
Чем мы с тобой, по мненью Ильича,
Отличны от французских коммунаров?
Багир
(чешет под фуражкой)
Чэм мп с тобой?
Начотряда
Иначе говоря,
Какое преимущество пред ними
Октябрьская имеет революция?
Арсан Мурадян
( подсказывает)
Советы!
Миронов
Встань и объясни Багиру.
Арсан Мурадян
Широкий масса не помог Коммуна.
А мы имеем за себя Советы,—
Так говорится у товарищ Ленин.
Начотряда
Ты прав, Арсан! Создали государство,
Имеют аппарат большевики.
А коммунары в городе держались,
Как в крепости, отдельно от страны.
Горцы, подходя, мало-помалу вслушиваются.
590
Миронов
Какой же, братцы, надо сделать вывод
IIз замечанья Ильича?
Другой милиционер
Тот вывод,
Что, ежели погибнуть пе хотим мы,—
Крепи, ребята, шибче с массой смычку
II от врагов Советы береги!
Миронов
Еще какой кто может сделать вывод?
П о ж и л о й милиционер
Я так скажу: к примеру, если овощ
До времени созрел,— наступит холод,
И овощ тот повымерзнет. У нас же
Посеяли большевики под вёдро,
II революция приспела в срок.
(Указывает на горцев.)
Смотри,— ведь слушает баранья шапка.
Коль не было б ему чего попятно,
Коль не было б ему чего приятно,—
Уж так п стал бы слушать оп тебя!
Горцы пересмеиваются п надвигаются гуще. Милиционеры смеются
тоже. Сквозь толпу быстро и резко проталкивается монахиня
в одежде портовой проститутки и кидается перед начальником
отряда.
Начотряда
(вставая)
Чего ты, гражданка?..
На этом рукопись обрывается.
Рукопись № 4
Зио
Б. Хайсаров
Профессор КАЗАНКОВ
ЗЕМЛЯ II ОКО
II А У Ч II Ы Й ФИЛЬ М
УЧАСТИ И К II: Земля в виде ландшафта.
Земля в виде геологического разреза.
Лагерь № 1 геолога-ученого.
Лагерь № 2 геолога инженера.
Лагерь № 3 геолога-практика.
Заблудившийся вождь.
Виды, речи и схемы.
Vous avez fait de la prose sans le
savoir... Balzac, Le depute d’Arfis 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Стояло прекрасное солнечное утро. По небу стлались
легкие перистые облака, вытянутые с востока па запад,
что предвещало небольшое их сгущение к полудню и осно-
вательный тумап к четырнадцати часам. Барометрическое
давление, обычно довольно низкое для этой части горис-
той возвышенности, крайне блпзко расположенной к мо-
рю, сегодня еще более понизилось ввпду несомненно на-
двигающегося ненастья. Деревья стояли неподвижно, что
объяснялось полным отсутствием ветров и даже каких-ли-
бо перемещении воздуха вдоль по всему ущелью реки.
Сильно поределый буковый лес уходил высоко в небо сво-
ими мощпыми стволамп. Несколько малорослых рододен-
дронов наблюдалось между буками, а пониже, к воде, тихо
стояли разновидности липового дерева и pintus Caucasus.
Десять человек местных жителей с плетенными из иво-
вых ветвей корзинами расположились под буками с целы)
сбора небольших буковых орешков, имевших применение
в местных деревнях в качестве маслобойного растения,
1 Вы сделали хорошую прозу, сами того по зная... Бальзак,
«Депутат из Лрси*-
592
масло которого употреоляется в еду, а жмыхи на про-
корм свиньям. Для любознательного читателя замечу, что
данное масло из буковых орешков не новость в Германии,
где оно уже давно приобрело промышленное значение в
качестве суррогата прованского масла, а также идя на
выработку маргарина. Но вот один пз сборщиков, стат-
ный крестьянин в башлыке, завязанном по-абхазски, глу-
боко вздохнул от усталости и вытер потный лоб. В эту
самую минуту пз лесу показался небольшого роста чело-
век, с тревогой оглядывавшийся по сторонам в поисках
какого либо указания па дорогу. Этот человек заблудился
и, чтоб вывести себя пз досадного положения, принужден
был затрачивать целый ряд усилий па блуждание с од-
ного места на другое, тогда как при знании дороги ему,
вероятно, удалось бы сделать в десять раз меньшее число
шагов. Так всякое знание, читатель, укорачивает кривую
человеческого усилия, что гениально сформулировал Алек-
сандр Пушкин в двустишии:
Учись, мой сын, наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни.
Завидя туземцев, занятых сбором буковых орешков,
незнакомец быстро подошел к ним п обратился с вопро-
сом на русском языке, каким образом пройти в заповед-
ник зубров, расположенный возле леднпков Амапауса. Не
получив ответа, оп счел необходимым уточнить свой во-
прос и указал правильно шпроту и долготу искомого ме-
ста. Однако ответа пе последовало. Зная природную веж-
ливость абхазцев, незнакомец догадался, что они по
понимают русского языка, и, припомнив знакомую абхаз-
скую поговорку, прпветлпво произнес:
— Адагуа isvn фунт ада\’л адурйом (для глухого вто-
рой раз в барабан не бьют).— После чего повернулся и
пошел дальше. Оп испытывал очень сильную усталость,
голод и жажду, и только разнообразие окружающей при-
роды помогало ему до некоторой степени заглушать в себе
пепрпятные ощущенья. А природа щедро расстилала во-
круг свои дары, и мимо путника проходили, в последова-
тельном порядке, различные виды.
(Прохождение видов целиком па усмотрение режиссе-
ра, но с оговоркой: он должен помнить, что данную мест-
ность образуют преимущественно осадочные породы, с об-
нажениями юрской системы. Там, где растительный по-
кров исчезает и земля образует открытый сброс, можно
593
глазами определить осооеппости почвенного покрова и ха-
рактер следующих за ними слоев песчаника и сланца.)
В заключение этой части этнограф может добавить свой
момент: путник видит под липой, согласно древнему обы-
чаю абхазцев, до спх пор еще пе исчезнувшему, приготов-
ленные для путешественников в глухой местности стол,
стул и разложенные па столе съестные припасы, а именно
мамалыгу и крепкое вино. Обрадовавшись, он ест и пьет,
но умеренно, чем и заканчивается первая часть.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Солпце значительно поднялось к зеппту. Перед пут-
ником внезапно появился столбик с небольшою дощечкой,
па которой в виде стрелы указана тропа и русскими бук-
вами наппсано, что данное направление приводит в ла-
герь № 1 Геологического комитета. Путнпк вступает па
эту трону, а читатель, точнее зритель, переносится меж-
ду тем в самый лагерь, где идет повседневная научная ра-
бота. Геолог, принадлежащий к старой школе ученых, си-
дя в кругу своих помощников, трудолюбиво работает над
тщательным составлением десятиверстпого масштаба кар-
ты, занося па пее все указанные в природе горные воз-
вышенности п точки п различною окраской обозначая
геологию данного района. Здесь я должен отослать неосве-
домленного читателя к чрезвычайно острой полемике, ра-
зыгравшейся недавно на страницах научных журналов
и газет в отношении эволюции типа геолога, происходив-
шей на протяжении последнего десятка лет. Читатель,
быть может, думает, что геолог — существо, так сказать,
говоря словами немецкого философа Канта, an and fur
sich — «в себе и для себя»? К сожалению, должен заме-
тить, что как объем и сфера занятий геолога, так и его
методика, а следовательно и психологический тип, очень
резко меняются под напором чисто внешних причин и воз-
действий. Было время, оно еще очень недалеко ушло от
нас, когда все функции геолога заключались в составле-
нии десятиверстки, причем сосредоточивалась эта кро-
потливая, по мало прогрессивная работа при отделе Ре-
гиональных съемок. Представителя именно такой старой,
дореволюционной геологии мы видим в вышеупомянутом
лагере. Его тип — это тип несколько облагороженного чис-
тою наукой формалиста и бюрократа. Нанеся известную
594
точку па карту, такой геолог, очень часто не покидавший
четырех стен своего кабинета н пользовавшийся многочис-
ленными картами съемщиков, был гораздо более заинтере-
сован в неоспоримости своей точки, нежели в открытии
каких-либо новых, других точек. Война сразу покончила
с этим мертвым застоем в геологии. Будучи вынуждено
искать у себя в России многие минералы п вещества,
до того времени получавшиеся из-за границы, царское
правительство во время войны расшевелило спячку Геоло-
гического отдела и сорганизовало несколько небольших
экспедиций, целью которых была разведочная работа. Мы
видим, таким образом, что во время войны тип геолога-
формалиста переживает некоторое изменение в сторону
геолога-разведчика, и чистая паука впервые вступает в
стык с промышленностью. Октябрьская революция еще
сильнее подчеркивает промышленный уклон геологии,—
па мой лично взгляд, нежелательно перегибая палку в про-
тивоположную сторону.
Здесь я имею в виду мнение моего уважаемого про-
тивника, профессора Пузапкова, неоднократно выражав-
шееся им па страницах «Экономической газеты»,— по во-
просу о «районировании работы геологов и специализации
по ископаемым». Пет, уважаемый проф. Пузанков, нет,
трижды пет,— чистая наука пе должна и пе может быть
целиком отождествлена с промышленною разведкой! Что
сказали бы в Военной академии, если б учителям страте-
гии было предложено стать рекогносцировщиками или раз-
ведчиками? Я считаю подобный уклон, безусловно, недо-
пустимым! Я хотел бы, чтоб проф. Пузанков выразился
яснее, кого именно подразумевал оп в одной пз своих ста-
тей под «земским врачом от геологии»? Прочь метафоры,
уважаемый противник! Бросьте оскорбленье в лицо! Не
прячьтесь за расшаркиваньем перед Советской властью,—
подхалимство вместе с доносительством плохая-с, ило-
хая-с, опаспая-с тактика для бывшего статского советника
п члена церковного попечительства, напуважапмейшнй
профессор Пузанков!
Я, однако, увлекся полемикой п отступил от наложе-
ния сюжета. Путник входит в лагерь № 1. Его встречают
прпветлпво, хотя и с удивлением. Когда же он задает во-
прос о том, где находится Аманаусскап область, ученый-
геолог рассеянно нагибается к десятиверстной карте, по
в пределах начертанного им десятиверстпого отрезка не
значится этой области, пи дороги к ней. Пожав плечами,
595
ученый рекомендует путнику зайти в отстоящий от него
в десятп километрах следующий геологический лагерь
№ 2. Путник с неудовольствием отворачивается от этого
гнезда формализма, и здесь обрывается вторая часть.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Лес между тем становится все реже, являя собою, без-
условно, нездоровые картины бессмысленной порубки,
порчи молодняка и поджога стволов, употребляемого мест-
ными крестьянами в целях легчайшего овладения деревом.
Иногда через дорогу протягивается поваленный ствол
белого бука (граба), каковой путник обходит, сильно при-
храмывая от усталости. Наконец, вынув записную книж-
ку и явно выйдя из себя, оп начинает делать пометки и
этим выдает свою принадлежность к кругу лпц, стоящих
у власти. Horn его несколько раз топают перед картинами
варварства. Губы его нетерпеливо поджимаются, плечи
раздраженно вздергиваются. Между тем ущелье поне-
многу переходит в каньон, растительный покров редеет, и
режиссеру представляется богатая возможность показать
па этот раз вулканические образования,— известняки,
туф, мергель, в изобилии проступающие перед нашим пу-
тешественником. Лагерь Л‘_ 2, в противоположность лагерю
№ 1, расположен в местности безлесной и мрачной. На-
встречу путнику кидается сторожевая собака. Вслед за
пей выходит фанатичного вида человек, односторонне об-
разованный. Я обращаю внимание режиссера на данный
тип: это крайний продукт системы районирования и спе-
циализации геологов по ископаемым. Оп зпает только
одип свой район п только одну свою область — цветные
металлы. Оп работает исключительно па медп, добавлю —
ва меди абхазской. Если вы спросите его о медп азербай-
джанской, оп представит собой фигуру умолчания. О та-
ковой меди он зпает не более, чем о залежах па Луне. Зато
в отношении абхазской оп тотчас начинает просвещать пу-
тешественника, взяв его предварительно за пуговицу и го-
воря ему прямо в лицо. Путешественник делает несколько
шагов назад, будучи совершенно по заинтересован в меди,
но гсолог-ппженер, следуя за ппм по пятам, все же про-
должает говорить на излюбленную тему, пока оба онп пе
проваливаются в небольшой шурф, где, впрочем, геолог,
оправдывая поговорку о медных лбах, нисколько пе бу ДУ"
596
чп ушиблен, начинает доказывать ошеломленному путни-
ку последовательное залегапье пород и толщину медной
руды. Минуя тягостную сцепу вылезанпя пз шурфа, ре-
жиссер может прямо развернуть паническое бегство пу-
тешественника пз лагеря № 2, в продолжение которого,
в виде уступки дешевым вкусам публики, беглец даже мо-
жет потерять несколько предметов из носильной одежды,
в том числе один сапог.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ, П ПОСЛЕДНЯЯ
Лагерь № 3 в лице своего выдающегося руководителя,
геолога-практика,— пе сидит на месте, а разъезжает по
всем имеющимся в природе месторожденьям, готовя пра-
вительству подробнейший доклад о богатствах целого края.
Мы застаем его за этой плодотворной работой па времен-
ной стояпке, где все напоминает заботливую руку чело-
века в ею вековечном стремлении к цивилизации. Над
небольшим горным ручьем сидпт завхоз с удочкой, ловя
к обеду форель. Молодой член культкомпссип докапчивает
составление минералогической и геологической коллек-
ций, укладывая в ящик последние образцы. Два техника
упаковывают теодолит, а сам геолог-практик, журя одних,
подбодряя других, проницательно осматрпвает в послед-
ний раз местность, чтобы сделать конечные выводы. Ост-
рый взгляд его задерживается на выступах скалы, и впо-
луоборот к молодому помощнику он бросает ценное за-
мечание:
— А также водится гипс, охра, пемза, инфузорная
земля и минерал флоридин, имеющие некоторое промыш-
ленное значение для индустриализации страны.
Тут из лесу показывается крайне утомленный путник,
растерзанный вид которого мог бы внушить подозрение
в месте менее дпком, нежели описуемое. Не прерывая,
однако, своей речи, геолог-практик жестом руки указывает
помощнику па ручей л продолжает:
— Ручей этот имеет большие данные, о которых пока
следует высказаться лишь предположительно. Он течет.
В его течении намечается момент уноса выветривших-
ся пород, и, если глаза мои пе обманывают меня, среди
блесткой слюды и горного хрусталя данный ручей доно-
сит к нам, в виде некоторого процента черной пыли, на-
личие магнитного шлиха, что, в свою очередь, говорит о...
597
— Продолжайте! — нетерпеливо произнес путник, при-
сев на обломок туфогенной породы возле замолкшего гео-
лога-практика.— Если вас пугает мой вид — вы можете
оставить опасенье. Я вождь пролетариата, заблудивший-
ся во время охоты в лесу. Мне правится шпрота вашего
анализа. Не можете лп вы указать мне, где и в каком на-
правлении лежит граница Аманаусской области?
Геолог-практик, вдумчиво взглянув па гостя, достал
из кармана небольшой компас и протянул его измученно-
му человеку: «Идите на северо-восток до ближайшей де-
ревни Псоу-Цсу. Там вас ждут лошадь и два милиционера.
Вас ищут уже две педели по всей местности».
Обрадованный путник успокоился и, не имея сил тот-
час продолжать путь, охотно принял предложение лагеря
отобедать с нпм форелью. Во время обеда, показавшегося
ему вкусным и отлично приготовленным, путппк слушал
речи геолога, каковые, будучи представлены в образах,
развертывают широкую картину ископаемых данного рай-
она. Когда наконец настал час прощанья, путник нехотя
и с сожаленьем простился с гостеприимным лагерем и про-
изнес, улыбаясь в знак того, что приобрел в дороге неожи-
данно новый запас знаний,— подходящую к случаю абхаз-
скую поговорку:
— Ацупал мбулгоз ахфа ахащшт (глиняный горшок
покатился,’ да по дороге крышкою накрылся).
Конец второго эпизода.
ЭПИЗОД ТРЕТИЙ
СТЕНОГРАММА РЕЧИ, ПРОИЗНЕСЕННОЙ
** АВГУСТА 192* Г.
В КОМЕНДАТУРЕ АМАНАУССКОГО
ИСПРАВДОМА
Садитесь, товарищи. Прежде всего я начну с изви-
ненья. Правда, без моего на то согласия, ио отчасти, ра-
зумеется, по моей вине, вы пережили весьма неприятные
семь дней, неприятные не столько физически, сколько
морально. Вас, я надеюсь, устроили в обстановке, не на-
несшей никакого ущерба вашему здоровью, и, по возмож-
ности, приблизили ваш режим к санаторному. Первым и
последним орудием пытки, которое вы увидели,— я, това-
рищи, был в соседней комнате и пе мог пе заметить не-
которого замешательства, проявленною вами при виде
этого орудия, п нерешительности, с какой вы согласились
испытать его действие,— единственным, повторяю, ору-
дием пытки были обыкновенные докторские весы, на ко-
торых вас сейчас взвесили,— каюсь, по моей вине. Пз
любви к точности и ради личного спокойствия я хотел
убедиться, что никто пз вас пе потерял в весе. Надеюсь,
вы не станете сердиться па это маленькое проявление вни-
мания к вам. Вот цифры — данные сапаторпя «Красные
Скалы» за среду, то есть за два дня до ареста: профессор
Казанков 62 килограмма — не совсем много для мужчины
ваших лет. Товарищ Геллере, у вас вес подростка — 51,1.
Поэт перегнал вас обоих. Его вес 68,8. О товарище Ива-
599
впцком данных пет. Теперь потрудитесь взглянуть на эту
таблицу: девять дней спустя, после ареста п заключения
в исправдоме, цифры говорят следующее: вес профессо-
ра — 61,4 — убыль, которую я объясняю напряжением от
несвойственной ему работы, вызвавшей значительную за-
трату фосфора. Ирппа Геллере — 51,9 и поэт Эль 68,9. Мы
имеем, таким образом, значительную прибавку в весе
у товарищ Геллере и маленькую у поэта.
Статистика, товарищи, очень молодая наука, способ-
ная в будущем заменить музыку,— пе улыбайтесь! Уве-
ряю вас, что язык ее, подобно музыкальному, умеет ста-
вить проблемы, пе прибегая к понятиям,— исключительно
«точками разной высоты». Так вот, статистика показы-
вает, что пребывание в исправдоме в общем и целом ве
принесло вам вреда,— и это говорит о множестве вещей,
начиная с деликатной материи и кончая самым практи-
ческим: от «чистой совести», в значительной мере облег-
чившей для вас пребывание под арестом, вплоть до каче-
ства нашего псправдомского стола.
Но некоторая разница цифр могла бы указать физио-
логу п еще пе одно немаловажное обстоятельство: процесс
стихотворчества, по-видимому, дает несколько иную био-
логическую разрядку, нежели писание прозой. Элемент
большей закономерности ритма (говорю большей, потому
что новейшие исследователи считают художественную
прозу ритмизированной речью, вы знаете это) создает,
по-видимому, более благоприятную «инерцию творчества»,
и поэт получает более сильное наслаждение от творческо-
го акта, теряя при этом меньше фосфора, нежели прозаик.
Это, конечно, чистейшее предположенье, потому что я ни-
когда пе писал ни стихами, пи прозой п только говорил,
да и то суконным языком — как вы это уже заметили,—
па собраньях и митингах. Я, товарищи, по преимуществу
докладчик, и, если вы согласитесь ввести немножко юмора
в эту пашу встречу, вы отнесетесь и к тому, что я сейчас
вам скажу, как к небольшому докладу.
Итак, что же я вам сейчас собираюсь сказать. Пред»
де всего — вот ваши рукописи. Возвращаю пх вам в со
вершенной сохранности. Позволяю себе надеяться, что т^
варищ Геллере кончит свою мелодраму, а новелла т^-
Иваницкого будет дописана. В центре ваших всЩ( и
поставили «комиссара Львова». Канвой, по которой
у вас сюжет, служили события, изложенные в ДЕУ^ *и.
рах «Амапаусской правды». И темою, или, как мод
С00
разиться, заданием, которое вы себе поставили, было, если
не ошибаюсь, «написать не для цензуры».
Огорчу вас: положительно ппчего нецензурного сделать
вам не удалось. Даже та степень горячности, которая у
поэта вылилась в неприятие советского строя, не идет
дальше наивнейшей, я бы сказал, чисто профессиональной
бравады, направленной на пустячки. Неужели стоит под-
нимать меч, чтобы обрушить его на АХР пли па прово-
лочное заграждспье, которого, кстатп сказать, никто ни-
когда не протягивал и ire мог в Аллалвардской пуще про-
тягивать? У вас получилась детская вариация па тему о
«перерождении власти», подправленная характерными для
вашей среды симпатиями к оппозиции.
Но я заскочил вперед. Позвольте мне изложить свои
впечатления в порядке последовательности: 1) герой,
2) материал, 3) задание. Товарищ Львов у поэта Эль бе-
рется в байроповском разрезе. Оп очень мало русский —
пе в национальном, а в социально-типовом смысле, а это
как раз очень характерно не для пашей эпохи, а для на-
чала девятнадцатого века, когда отступающий перед рос-
том капиталистических отношений российский феодализм
стал заворачиваться в тогу заимствованной у Европы ро-
мантики индивидуализма. Герой теряет живую социаль-
ную опору и становится несколько брюзгой, надклассовым
холостяком,— одиночество, вызванное утратой будущего
и отходом прошлого. В плайе этой романтики и разрешает-
ся тайпа героя. Исчезновение тов. Львова оказывается ва-
риантом школьной темы «бегства». Львов попросту «бе-
жит». Новейший бегун, родом из оппозиционного ла-
геря,— родпой брат Мцыри, Чайльд-Гарольду и даже
Печорину. Оп, впрочем, модернизирован в силу необходи-
мости — имеет, ио-видимому, сообщников, которые облег-
чают ему бегство разными условными приметами, указы-
вающими путь к турецкой границе. Эти приметы:
то: «бледной ленты клок убогий»,
то: «фигурный знак, носящий сходство
С чалмой на голове муллы»,—
должны провести романтического оппозиционера, минуя
бдительное око ГПУ, сквозь чащу алпалвардских лесов
к турецкому побережью — пе так ли? Но чем поэг Эль
мотивпрует столь анархический и чудаковатый для марк-
систа образ действий, как бегство и последующее опроще-
ние героя? Мотивировка, разумеется, есть и даже до край-
С01
иости обобщенная. Это, видите ли, «разочарование», ио ра-
зочарование особого порядка:
Кто жизнь по кругу обошел,
Тот обречен па повторенье...
Достаточно знакома нам, товарищ Эль. эта мотивиров-
ка, если не в стихах, так в прозе! Если бы отвращенье к
новой орфографии не помешало вам читать газеты, вы
нашли бы ее в нашей суконной прозе, выдвинувшей в ка-
честве жупела небольшое словечко «термидор».
Оп мог бы криком роковым
Предостеречь: мне все знакомо!
Мы начинали, как и вы...
Разочарованный тем, что революция — Октябрьская ре-
волюция — привела его лишь к проволочному заграж-
дспыо н выпивке иод защитой «телохранителя-черкеса»,-
сей товарищ Львов разочаровывается уже, собственно го-
воря, в мировом масштабе, разочаровывается вообще, впа-
дает, ни мало пи много, в простое дикарство:
Купался, пел, солил мипогп
II счастлив был...
II все этп райские занятия рифмуют вдобавок с
красноречивой позой «свесив ноги»!
Выводы я пока отложу и перейду к разбору «Львова
помер два», данного Иваницким в его замечальнои,
отнюдь не по-газетному написанной новелле. Львов
предстает перед нами на этот раз в высшей степени кон-
кретным, лишенным всяческого байронизма н вполне
• русским. Оп — курносый, большеголовый, настолько, что
форменная фуражка не налезает ему на череп. Глаза у
пего внимательные, но пе пристальные, пе слишком задор
жпвающиеся. Это очень хорошо отмечено. Пристально гля
дящпе людп обычно плохо глядят, они «оставляют глаза
па объекте глядепья больше, чем следует, оставляют не
видящими, переводят пх па «холостой шкпв», в то вре^
как вышеотмеченпый взгляд забирает впечатленье п
редает его головному мозгу без задержки. Львов у
пицкого как бы даже мало интеллигентен. Раоотает
в Чека. Несмотря, однако, па конкретность и явные
ты трезвости, чекист Львов большой фаптазер. Ип } •
кается рукописью сомнительного происхожденья и
пизует рискованнейшую экспедицию на Бу-Ульгеп.
602
Надо думать, еслп б Иваницкий закончил свою новел-
лу, тайна исчезновенья Львова расшпфровалась бы сле-
дующим образом: вслед за советской экспедицией тайком
продвигается вражеская, организованная шпионом Дпт-
маром вкупе с каким-то иностранным государством. Уже
у самой цели Львов попадает в плен, по потом спасается,
и таинственный металл, обладающий исключительной сте-
пенью намагниченности, достается в конце концов нам.
Попутно обнаруживаются следы некогда пропавшей без
вестп экспедиции фон Юсса.— правильно я угадываю?
Вы дали в своей маленькой вещице нечто вроде сбор-
ного букета пз прослоек эпохи военного коммунизма,—
не дали только рабочего класса. Но зпаете, что доказывает
ваш рассказ? Он доказывает, насколько интеллигенции
полезно читать Ленина, которого опа пе чптает вовсе; он
доказывает, насколько велика «обращаемость» прочитан-
ного! Разрешите мне, товарищи, аналогию. Не все усваи-
вается с одинаковой быстротой. Неудобоварпмость обыч-
ной, как и духовной пищи, как известно, пе есть положи-
тельный признак. Я бы сказал, что легкость усвоения и
быстрота, с какою духовная пища вступает в кровь и ста-
новится «обращаемым» началом, есть большое качество,
похвальное качество. Удивительно, до чего Ленин легко
усваивается,— вы доказали это, товарищ Геллере и това-
рищ Иваницкий! По-впдпмому, вы нашли в исправдоме
томики Ильича, пятнадцатый п семнадцатый ’,— пе ошиб-
ся? Перелистали пх,— и посмотрите, что произошло: даже
прочитанная малая частица Лепина,— уже вошла в вас,
уже «обратилась» настолько полно, что дала больше ка-
лорий вашим произведеньям, нежели усвоенная вами пре-
дыдущая духовпая пища.
Ответьте мпе честно, ну разве не оживляется сразу
язык, разве пе вспыхивает экран,— и с ним вместе вни-
манье читателя,— когда вы, Пваппцкий. совершенно для
себя непривычно и неожиданно, живописуете (очень не-
похоже в смысле историческом) сцепу из партийной кон-
ференции и выступленье Ильича? Вы находите правиль-
ные слова, живые слова: «векторная величина»,— это хо-
рошо. Сразу тут у вас становится интересно читать, и,
уверяю вас, пе только для мепя, по и для всякого другого.
Хотели вы этого? Не думаю. Просто — противодействие
равно действию, здесь сказалось количество выработанных
1 Речь идет о первом издании.
603
от полученной духовной пищи калорий. Вам самому, при-
знайтесь, было интересно писать про это. II я не ошибусь
если в мелодраме товарищ Геллере отмечу наиболее при-
ятную сцепку и, прошу прощенья, единственную сцепку
не условную п пе мелодраматичную,— это сценку с уче-
бой милиционеров и разговором «бараньей шапки»; очень
хороню взята у вас здесь проблема дружбы пародов в со-
ветском освещении, просто, человечно, трогательно.
Позвольте мпе п мелодраму закончить за вас: вымуш-
трованные под большевика черносотенцы, конечно, оскан-
далятся перед английской миссией; маленький, утрирован-
ный нэпман Пьер, конечно, окажется вездесущим Льво-
вым, похожим у товарищ Геллере па героя приключен-
ческого фильма; монахиня, она же колдунья, окажется его
родною матерью, и непременно оп ее узпает по «рубцу па
груди», а кончится все это чем-нпбудь очень эффект-
ным,— Львов, напрпмер, узнав о заговоре, пустпт ракету
па правом берегу, чтоб спасти левый, и сам погибнет, или
же выстрела не последует, а «баранья шапка», дождавшись
с азиатским терпеньем «старшего», выйдет на авансцену
и попросит у товарища Львова что-нибудь вроде ороси-
тельной канавы,— верно я говорю? Вы улыбаетесь, значит,
действительно так.
Хотел бы дружески посоветовать вам и даже поэту,
именно поэту, продолжать все же чтенпе Лепина и вне
степ исправдома. Я даю в данном случае совет исключи-
тельно литературного порядка. Такого языка вы пе найде-
те пи у кого больше. Такой насыщенности содержаньем,—
я бы больше сказал,— такого перехода формы в содер-
жанье вы тоню ни у кого пе найдете.
Речь Ленина — это искусство будущего. Некоторые
очень хорошие слова, рождеппые нашим временем, моги
вам ближе пояснить мою мысль. Напрпмер, выраженье
«рабочий жест»,— слышали вы его? Есть жест, которь >
только «выражает», и есть жест, который песет раоот
В обществе людей, ничего не делающих, вы можете в
блюсти первый, на производстве — второй. Еслп, вапРпа
мер, человек поднимает обе руки к небу, сидя при этом
кушетке, запрокинув одну погу па другую и пожевьгв^
копчиком губ папиросу, то можно с уверенностью ‘
зать, что оп «призывает в свидетели небеса», чтоо Ука
своему собеседнику пли па правдивость рассказываем^
или па степень возмутительности, или, наконец, р У
его в недоверии или жестокосердии, если этот со
604
пик — женщина. По когда рабочий па производстве подни-
мает обе руки кверху п когда при этом он стоит под
люком, можно опять-таки с уверенностью сказать, что
сейчас он поймает па руки какую-нибудь тяжесть и пере-
даст ее по назначенью.
Вы чувствуете разницу? Вот, товарищи, в этом разли-
чии кроется, пожалуй, некоторая схема «истории искус-
ства» с точки зрения формы и техники. Надо думать, в
начале всяческого подлинного искусства форма бывает со-
держаньем, художественный жест — исключительно рабо-
чим жестом. Но когда класс, выносивший данное искусст-
во, вырождается, когда оп утрачивает свою роль гегемона,
теряет почву, когда верхушка, уже отойдя от исторически
поставленной и разрешенной своим классом задачи, ста-
новится только паразитарной,— тогда искусство этой вер-
хушки, рафинированное искусство, искусство модерн
(в прошлом есть много примеров!)—это искусство начи-
нает рождать форму отдельно от содержания, рождать
жест, лишь «выражающий» нечто, но нс несущий работы.
Возьмите хотя бы историю архитектуры по старым
учебникам, без всякого марксистского подхода написан-
ным. Там вы воочию убедитесь в справедливости моих
слов. Архитектура имеет свою жестикуляцию, чрезвычай-
но показательную. Вот один ее жест — колонна. Что такое
колонна? Вначале это вполне рабочий жест, колонна долж-
на нести тяжесть, опа служит подпоркой — иначе сказать,
строительным элементом формы. Такова прямая роль
дивных колонн Парфенова с пх жизненными пропорция-
ми, с пх необыкновенной красотой, родившейся пз целе-
сообразного назначенья. Но что мы видим в дальнейшем?
Колоппа входит в постройку просто так, для красоты: ее
начинают ставить там, где опа вовсе пе нужна,— эта ко-
лонна уже не песет тяжести, опа только украшает. Она
становится, таким образом, пз строительного элемента фор-
мы декоративным элементом формы. Опа, что называется,
выражает мысль, «призывает небо в свидетели», но от-
нюдь пе песет тяжесть, отнюдь пе проделывает работы.
Закат буржуазного класса, товарищи, повсеместно в
Европе и даже у вас, поскольку мы имеем буржуазную
прослойку, характерен этим стремленьем к сплошной де-
коративности, этим цепляньем за пустой жест, как бы его
ни называли — орнаментом, символом, чистой формой, пе
знаю как,— отсюда родятся две таких крайности, как яро-
стный «академизм» и вычурное «декадентство». Так вот,
С05
товарищи, круто возвращаясь к прозе Ленина, я именно
хочу сказать, что опа воспитывает хороший вкус «рабо-
чего жеста» и, обладая в высокой степени инерцией боль-
шого движения мысли, входит в паше сознанье легко п
будучи легко обращаема, дает максимум зарядки худож-
нику. Попробуйте — и вы убедитесь, что я прав.
«Героя» как будто мы разобрали, хотя и с большими
отступлениями, за которые, надеюсь, вы простите меня.
Сделаю еще только одно отступление п, пожалуй, самое
важное. Вы вообще по старинке преувеличиваете роль и
значение «героя», сила которого у нас в том, что он опи-
рается на массы и представляет собою массы. Поэтому все
вы даете вашего Львова более пли мепее изолированным,
а потому и более или менее одиноким. А это грубо, не-
верно, не отражает пи в какой мере нашей действительно-
сти. Здесь, как это пп странпо, наибольшим реалистом
оказался именно поэт. У вас, товарищ Эль, Львов — враг,
человек, оторвавшийся от партии п от парода, и он, естест-
венно, остается в пзоляцпп, выпадает из псторпи, потому
что у противника своего парода пион судьбы пе бывает.
Перехожу к материалу ваших произведений, взятому
вамп пз двух газетных номеров. Здесь вот что любопытно:
секрет художественного выбора. Ведь каждый пз вас имел
под рукой не больше и пе меньше, нежели его коллега. Но
результат получился далеко не однородный. Вы дали че-
тырех разных Львовых и четыре разных обстановочных
комплекса. Поэта привлекла охота в Аллалвардской пу-
ще. Кроме нее и факта исчезповенья Львова, он ничего ве
взял из газет. Но даже оп черпал пз совремепностп, гус
черпал, при всей своей предаппостп девятнадцатому веьу
«Делии драгой» и полотнам Ватто, от которых, к ело У
сказать, у него самого мало что и осталось. Позвольте оор
тпть ваше вниманье, товарищ Эль, на измены девятпадда
тому и еще более ранним векам:
Их уши чуткие дрожат,
Натяпу’тые, как антенны,
Ловя сопенье медвежат,
Покашливание гиены...
Покашливание — это очеиь хорошо, богатое рптмпче-
ски слово, но антенны — откуда вы их получили. _
ожпдаппый агроном, считающий в лесу экземпля^.Ы
са,— откуда вы его получили? 11 даже высмеянный
красноармеец, настоящий кровный крестьянин, по в
606
трованпый царским фельдфебелем, пе получивший налета
казенщины, когда под околышем лпца не видно, откуда
вы его получили? II этот гпмп электричеству, с описанием,
весьма далеким от Ватто, рытья котлована? Советская дей-
ствительность вам дала все это, товарищ Эль. Хотя бы
только формально, вы уже открыли своп поры, вы стано-
витесь губчатым, вас уже пропитывает. Вас пропитывает
даже больше, чем вы сами можете заметить, п мы, марк-
систы, чистосердечно вам благодарны за вашу поэму, по-
тому что мы извлекаем из нее некоторое, неясное, правда,
и даже как бы только «предположительное», поученье,
подсказанное вам мудрым инстинктом искусства, — по-
ученье о природе такого явления, как паша оппозиция.
Ведь несомненно одно: ваш оппозиционер Львов и те
рассужденья, на фоне каких вы даете его, возвращают
нам психологию внеклассового революционера, не больше-
вика и пе марксиста. Настолько это ясно звучит у вас, что
тут вдруг становятся художественно-наглядными анархи-
ческие корпи нашего оппозицпбперства п неизбежная сим-
патия к нему топ части общества, которая всегда была
социальной опорой для внеклассовых революционных на-
строений — вы воскрешаете, товарищ Эль, уже забытую
было общественную атмосферу русского либерализма,
чрезвычайно худосочную от присущих ей «общпх» устано-
вок и «общпх» взглядов, атмосферу, проникнутую наивным
идеализмом и наивным же скепсисом. Этот ваш новый вид
«разочарования» оказывается в высокой степени похож на
старые его виды, на самые разные его виды, вплоть даже
до того чиновничьего разочарования в либеральных идеа-
лах, о котором рассказывает «Обыкновенная история»
Гончарова. Вы вс крыл п классовую подоплеку такого разо-
чарованья, и за это вас остается только поблагодарить!
Профессор Казанков сам был поставщиком того мате-
риала, который увлек его па работу. II это типичная черта
буржуазного учепого. привычка пользоваться обособлен-
ным комплексом, ездпть в поезде со своей провизией,—
она пе исчезла даже оттого, что вы — геолог!
Но вот товарищ Геллере поступила еще более харак-
терно. опа поступила чисто по-дамски; в ее мелодраме,
которую паш товарищ комепдапт, Бпберт, назвал «Ки-
ком»,— отныне я хотел бы, чтоб это слово «Кик» стало
обозначеньем связуемости вещей несвязуемых, синонимом
натяжки, если хотите, потому что. простите мепя, това-
рищ Геллере, даже для мелодрамы это нестерпимо натя-
607
путо «Колдунья и коммунист»,—так вот, я хочу сказать
что в этом самом «Кике» вы взяли все, что выставлено
было на прилавке из «галантерейного товару». Вы взяли
монастырь, монахинь, портрет задушенной красавицы,
бредни старух о какой-то ведьме пли шайтане, имя «Оль-
га», что еще? Так счастливо для вас подвернулся действен-
ный томик Ленина, чтоб вдохновить па замечательную
сценку в милиции. Если б пе он, положительно это была
бы галантерея, и ничего больше.
Итак, товарищи, каждый пз вас выбрал для себя из
материала совершенно различные, на потребу его худо-
жественной индивидуальности, вещи. Но вот что замеча-
тельно. Хотя выбранные вещи ничуть пе схожи, хотя
между ними пропасть, хотя это своего рода «в огороде бу-
зина, а в Киеве дядька»,— но вот подите ж! Они, этп раз-
ные вещи, обобщаются, они имеют нечто, присущее им
всем, а именно: если мы будем исходить из подсчета тех
величин, перед которыми поставлен минус, то есть из под-
счета всего того, что никто’ пз вас, товарищи, не взял из
двух газетных номеров, то окажется, что вы четверо объ-
единились в вопросе о выталкиваемом, об отстраняемом
от себя материале.
Никто из вас не увлекся и пе заинтересовался тек-
стильной фабрикой, которую аманаусский горком органи-
зует в стенах монастыря; пикто не заинтересовался вопро-
сом, почему именно текстильная, а пе табачная пли кон-
сервная; не проявили вы знания особенностей местного
овцеводства и, в частности, тонкорунного овцеводства,-
потому что в этом районе у нас, даже п после граждан-
ской войны, сохранился меринос. Не прошлись вы и по
тому мосту, который так скоро построили через Токчи-
Суйскую пропасть. Сам профессор, обращая внимание на
промышленные богатства края, весьма изолированно пред
ставил себе эти богатства, отнюдь не коснувшись основных
наших проблем, с разработкой этих богатств связанных,
а именно: проблем транспорта и местной рабсилы. 0 &
нувшись первой проблемы, он, несомненно, уперся »
вопрос об электрификации, потому что весь данный } т
ток, по своему тяжелому профилю, экономически м ‘ .
быть выгоден лишь при условия электротяги,—Раз>
ся, если обеспечена будет достаточная нагрузка. к ’тВ
шись второй проблемы, оп уперся бы в осо^обед0С.
местного земледелия: в дореволюционные процессь таМ>
ция, пауперизации крестьянства, сильнейшей тяги к
608
обезземеливания аулов, обезлесения гор, и в наш социа-
листический расцвет артельного хозяйства, мелиорацию,
пачатки механизации в здешних местах. Все это — огром-
ные вопросы, замечательные тем, как и вся наша эконо-
мика, что все они тестю связаны меж собою. Вот та об-
ласть, которою вы, товарищи, совершенно пе заинтересо-
вались, которую вы изъяли пз своего вниманья. II опа чает
мпе первую ступень к обобщенью того материала, что лег
в основу всех четырех ваших произведений.
Но я вижу протестующее выражение лиц. Вы хотите,
по-видимому, возразить мне, что «отстраненный» вамп ма-
териал вообще пе является и пе может явиться предметом
искусства, что «экономические проблемы» не воспеваются
и не живописуются? Ошибаетесь, зверски ошибаетесь, ба-
нальная это ошибка, непростительная ошибка. Скажите,
пожалуйста, по каким источникам пишется история мате-
риальной культуры? Скажите, о чем говорят изумительные
египетские горельефы, бесчисленные надгробные памят-
ники? Разве они пе воскрешают перед нами ткачей, гонча-
ров, оружейников, мукомолов древности? Разве мы могли
бы иметь представление о том, что такое натуральное
хозяйство, если б у пас пе было бессмертных страниц Го-
мера? II разве мы отчетливо представляли бы себе цехо-
вой ремесленный мир Германии, если б пе искусство раз-
ных Гапсов Саксов? История искусства марксистами еще
пе паписапа. Но опа будет написана, и тогда, товарищи,
паше обостренное сознание с имепем Дюрера, Леонардо,
Рембрандта и т. д. свяжет эпохи определенных экономи-
ческих отношений, и эта связь будет но натяжкой, а
вспышкой молпии, прп которой как бы видны станут рас-
тущие под землей корпи деревьев.
Я хочу всем этим сказать, что паши писатели еще жи-
вут вчерашним дном, они еще не приобрели высокой кон-
кретности. II в этом отношении они, па мой взгляд, зна-
чительно уступают ппсателям Запада. При всей возмути-
тельной ерунде переводных романов, наводняющих наш
рынок, в них, в этих романах, ость положительное каче-
ство совершонппо точного, органически им присущего,
отражения капиталистического общества во всех особен-
ностях его хозяйства. Если же мы возьмем для примера
но макулатуру, а крупное произведение, то здесь придет-
ся только дивиться, до чего паши писатели уступают в
копкретпостп. в умении поставить конкретную проблему
писателям западным.
м Eliriniiii, т.
С09
О
Вот американский писатель Вудсворт. Его роман
«Вздор» переведен и у вас, большой роман, хотя его тема
могла бы улечься в три строки газетного петпта. Эта те-
ма — острый капиталистический анекдот об одном «умном
ходе» миллиардера. Остроумие, блеск, сотнп страниц по-
священы изложению этого анекдота. Дело в следующем:
автомобильный король покупал для своих машин уж пе
помню что, части какие-то, у другой фирмы. Его инженер
придумал проект — делать эти штуки на своем же произ-
водстве и сэкономить таким образом несколько центов па
каждой. Капиталист принял для виду проект, пустил слух
об организации фабрики. Но когда испуганная потерей
главного покупателя фирма предложила ему уступку, ка-
питалист немедленно пошел па нее, а пнженер, автор
проекта, остался не у дел.
Вот вам тема романа, п какого романа, оторваться от
него нельзя, учиться у каждой страницы хочется. Что в
этом романе замечательного? Пройдут века, прочтут Вудс-
ворта и яспо определят сущность и физиономию амери-
канского империализма данного периода,— то есть основ-
ную тенденцию его к максимальному вышибанию прибыли
при минимальной возне с производством, дух спекулятив-
ной наживы п безразличия к созданию ценностей. Опреде-
лят лишь по образам, лишь по высокохудожественной диа-
лектике положений.
Где у пас художник, подобный Вудсворту? Разве мало
в нашей переходной экономике увлекательных конфлик-
тов? Разве борьба плана с анархией или разные сносооы
выполнения плапа, правильный и формальный, пе спо-
собны воодушевить писателя, дать ему огромное подспорье
для создания живых, реальных характеров? Хотелось оы
обратить ваше внимание и на то, как писали своп романы
наши классики, великий Гоголь, например. Каков сюжет
«Мертвых душ»? Курьез экономики крепостного права,
позволявший считать мертвых крепостных за живых до
ближайшей ревизии. Каковы художественные приемы по-
строения образов у Гоголя? Возьмите факт купли-продажи
и посмотрите, как ярко и жизненно, с какою бессмертною
сплои Гоголь сумел в этом акте купли-продажи развер-
нуть характеры: Коробочки — с ее осторожным: вот по-
наедут покупатели, узнаю верпую цену; плп Собакевпча,
не моргнув, задирающею бешеную цену за мертвецов, по-
тому что ведь: вам же они нужны; пли Манилова, согла-
шающегося па все ради слащаво-пустозвонной фразы °
610
пользе отечества; плп, наконец, самый характерный образ,
Плюшкина, представляющего собой деградацию собствен-
ника, ту стадию одержимости скупостью п собственниче-
ством, когда экономическая кривая идет вниз, а пе наверх,
хозяйство разрушается, п Плюшкин — самый скупой, са-
мый жадный, самый большой собственник пз всех про-
чих — продает души наиболее дешево, дает себя обмишу-
рить предприимчивому Чичикову, стяжателю нового типа.
А ведь именно па купле-продаже, занимающей почти все
протяжение романа, и развертываются бессмертные ха-
рактеры, созданные Гоголем. И Гоголь сознавал, что де-
лал; оп очень много и внимательно изучал русскую эко-
номику, выписывал в Рим книги по русской статистике!
Учиться этому падо.
Мпе осталось еще только несколько слов досказать, и я
надеюсь, что ваше вниманье вытерпит десять — двадцать
минут. О задании. Вы собирались высказаться «нецензур-
но», но вы не смогли высказаться нецензурно, потому что,
в сущности, у нас нет цензуры в том смысле, в каком вы
ее понимаете. Точнее, мы обладаем величайшей остротой
анализа всего того, что создается искусством, и этот ана-
лиз помогает пам извлекать доброкачественное и нейтра-
лизовать вредное.
Я, правда, пе уполномочен высказываться за отдел пе-
чати п за Главлит, но, между нами говоря, личное мое
мнение таково, что контролирующие органы, вроде Глав-
литов, необходимы, во-первых, потому, что мы книгой вос-
питываем массу, книгой влияем па молодые, неискушен-
ные души; во-вторых, потому, что дорожим бумагой, ко-
торой у нас пока маловато; в-третьих, нотому, что у пас
мало критиков, а у критиков мало времени. И еслп б каж-
дую вышедшую вещь можно было выпустить с марксист-
ским анализом, у нас, наверное, нп одна талантливая
книга не залежалась бы в рукописи. Это звучит идилли-
чески, но тем пе менее это близко к правде.
А кроме того, знаком лп вам закон больших притяже-
ний? Вы его можете наблюстп ну хотя бы iia работе вен-
тилятора или пылесоса; на пзвестпом расстоянии от нпх,
Расстояппи близком, в сферу пх действия втягивается каж-
дая частица воздуха. Здесь нет случайности; большой ток
>поспт с собою силы меньшие. Так вот, время, товарищи,
историческое время работает па нас. У пашей действи-
тельности — большой ток, в пей действует закон больших
I итя/кенпй. Вы хотели бы, по вы не можете противо-
20*
611
стоять ему, и в конце концов круговым или каким-ппоудь
вверхтормашкппским способом — вниз головой, ногами
вверх,— но вас увлекает он, вас вовлекает жизнь, и это
неизбежно отслаивается в вашем искусстве.
А теперь — позвольте закончить мой доклад некоторым
автомомептом. Вы, разумеется, хотите знать, с какой ста-
ти я вам все это докладываю, да шце держа вас в ко-
мендантской исправдома после девяти дней ареста; кто
такой я сам и как именно в действительности сложи-
лись обстоятельства, о которых вы дали поэтические свои
версии.
В действительности обстоятельства сложились очень
непохоже на то, что у вас написано. Правда, был заговор,
один из белогвардейских заговоров, по благодаря работе
ГПУ о нем стало известно еще задолго до выхода первого
номера «Аманаусской правды». В целях лучшей его лик-
видации, чтобы дать, так сказать, ему назреть, об этом за-
говоре никто не был осведомлен, даже из самых крупных
местных ответработников. Было решено коллегией ГПУ,—
я выдаю вам тайну, по вы имеете па нее право, будучи
невольными нашими помощниками или, если хотите, жерт-
вами,— было решено дать совершиться «первому дейст-
вию» заговора, то есть допустить белых к помещению ре-
кламы мнимого кинофильма, как если бы мы ничего об
этом пе знали. Объявление было задумано белыми, как
наилучший способ сигнала для одновременного выступле-
ния разбросанных в нашей местности белогвардейских
групп. Следовало далее показать, что мы переполошились.
Следовало создать впечатление, что ГПУ пошло по лож-
ному следу. Это удалось тем более, что, повторяю, никто
из местных представителей властп пе был осведомлен
о настоящей подоплеке возникшего переполоха. По тому
же плану необходимо было дать совершиться «второму
действию», то есть исчезновению Львова. На самом деле,
как вы, вероятно, уже догадываетесь, он был почти одно-
временно с вамп приглашен ГПУ в «одиночное заключение
исправдома» и просидел все девять дней о бок с вамп. А в
это время заграничные инспираторы заговора, осмелев от
мнимой удачи, выдали себя. II вместо Львова, представ-
лявшегося пх эмигрантскому воображению, вероятно, столь
же ромаптпческп-отчаяппым «вождем и стратегом», сколь-
ко и вам, товарищи,— эти главари предали в паши руки
всех местных заговорщиков, которые и были захвачены
почти одновременно.
Остается представить вам героя всех этих небольших
письменных и устных приключений — Львова, который
сидит в настоящую минуту перед вами. Что ж, товарищи,
познакомимся. Я именно таков, каков есть, не «кожаная
куртка»), не «вождь», не «тратег» и не «трансформатор»,
а слегка полнеющий мужчина небольшого роста в обык-
новенном пенсне шесть дпоптри, идущий работать туда,
куда посылает партия, по существу же немножко люби-
тель изящной литературы, немножко полемист и прежде
всего, как вы сами могли убедиться,— злостный доклад-
чик!
Конец третьего эпизода.
1924—1928
ОЧЕРКИ
1922—193G
КАК Я БЫЛА ИНСТРУКТОРОМ
ТКАЦКОГО ДЕЛА
I
Часть интеллигенции, принявшая Октябрьскую рево-
люцию, никогда не перестанет считать ее первые три го-
да — благословенными. Этого не понять эмигрантам; но
это вряд ли понятно и партийным работникам.
Дело в том, что мы, принявшие, былп поставлены з
исключительные условия. Отвергая политику и ничего по
смысля в марксизме, менее всего могли мы смотреть на
грозную октябрьскую действительность под углом зрения
«социального опыта>>.
Но все же это был опыт для пас. Только пе социально-
экономический, а совестный. Каждый пз пас видел п знал,
что крайняя линия революции — по совести самая
правильная; лозунги ее совпадали с тем абсолютизмом
требований, которые выставляет наперекор жизни «утопи-
ческая» людская совесть. П потому для нас октябрьский
эосолютизм был вовсе не пробой, пе экспериментом, не
Другим мудреным делом, как называют его враги и
Друзья,— а единственным всамделишным делом па земле,
щть может, первым и последним, для которого стоит чело-
веку жить на свете. Чем лучшие бредили, что во сне виде-
лось, в молитве молилось,— искупление,— час жертвы за
пашу вину перед мучениками жизни, вдруг пробило на
часах у каждого из нас, вошло и стало. Надо было попять
•»то именно как искупление и обратить все дальнейшее в
Радость исполненного долга. Пли — не узнать пробившего
таи-3 Н отвеГ’теться от него в упрямом нравственном сабо-
*'че’ превратив для себя все дальнейшее в пытку.
С17
Часть интеллигенции избрала первое. Я горжусь тем,
что принадлежала и принадлежу к этой части. II надо ска-
зать, нас было вовсе пе так мало, как это мерещилось за
рубежом.
Пз сказанного ясно, что мы восприняли октябрьский
переворот как нравственный переворот. Этот последний
требовал от нас необычайного образа действий, того пол-
ного и фанатического самозабвения, которое по-разному
в разных случаях жизни осуществляется, но всегда зна-
менует собою волевое чудо: инвалид берет постель свою п
идет; богач раздает все свое имущество; убийца кается...
Словом, налицо должно было быть нравственное перерож-
дение.
Но конкретные условия беллетрпстики или притчи —
это одно. Конкретные условия жизни — это другое. В кон-
кретных условиях революционной действительности паше
нравственное перерождение принимало много черт забав-
ного, трагикомического, возвышенно-нелепого, донкихот-
ского. Это, конечно, ничуть не умаляет его природы и не
делает нашу деятельность тщетной.
II
Для тех, кто встретил Октябрь па юге России, оп при-
шел с запозданием. Задержка вышла чуть ли не на пол-
тора года и в осином гнезде русской «контрреволюции»,
в Ростове-на-Дону. В то время как Центральная Россия
уже усвоила советскую терминологию, обзавелась канце-
ляриями, стилем, трафаретом, организационными навыка-
ми, даже особым жаргоном, мы все еще питались только
двумя источниками: чистыми лозунгами, которые прини-
мала на совесть, и скверными анекдотами, которые по-
ставляла печать и которым мы не могли и не хотелп ве-
рить. Разумеется, когда час для нас пробил, мы встре-
тили его «наивными провинциалами».
В четырнадцатый раз выползли отсиживающиеся от
артиллерийского огня пз своих подвалов. Пересчитали
опять друг друга и опять недосчитались. Простучали по
развороченным гранатами улицам копыта будепновцев.
Взвилось красное знамя повсюду, где болталось трехцвет-
пое. Запестрели по стенам плакаты. Мы вступили в страну
чудес из-под кабацкой одури и нагайки Врангеля.
I ад самым Доном, в мпогоэтажпом доме Ретцгера, ве-
618
медленно образовался тогда губернский наробраз — слово,
прозвучавшее для пас в первинку чем-то вроде дикобраза.
II вот туда-то потекли за чудом радостные п помолодевшие
интеллигенты, хотевшие искупить свою вину перед черно-
рабочим. перед неимущим, перед невеждой. Приходили и
предлагали: берите нас, мы можем то-то и то-то, мы хотим
послужить, поменяться местами...
Один пз парадоксов Октября (а может быть, так и нуж-
но в необыкновенные минуты?) — это неуменье использо-
вать человека в том, что оп всегда делал, то есть в его
профессиональной практике; но наряду с этим — уменье
заставить того же человека работать, и превосходно рабо-
тать, на чужом для него деле. Быть может, здесь и кроется
кое-что от пережитого интеллигенцией нравственного
«чуда»?
Как бы то ни было, в самом начале приходившие ста-
рались послужить, чем могли. Но рано или поздно ока-
зывалось, что они никак не могли дать что-либо револю-
ции тем, что они могли дать ей. II тогда прпходплось
служить ей как раз тем, чего раньше не мог, чего никак от
себя пе ожидал и не предвидел. Зарубежные критики и в
этом усмотрели гибель культуры. Поэт заведовал барака-
ми, инженер редактировал газету, актриса шла в полптко-
мы, профессор секретарствовал во Всеобуче, дантист чи-
тал лекции о... Данте. Это все было, ио вместо «гпбелп
культуры» это несло зародыши ее обновления, возврата
к органическому ходу вещей от помертвелого профессио-
нального автоматизма. Свежел человек па новом месте, и
личное освежение помогало ему делать повое дело ориги-
нально, смелее и вдохновенней, чем он делал свое собст-
венное. То был медовый месяц Октябрьской революции,
время так называемой «организационной работы». Эпоха
привлечения «спеца» пришла позднее.
III
Вместе с другими двинулась и я на искупление. II вме-
сте с другими «поэтесса Мариэтта Шагпнян» не нужна
ыла революционной России как поэтесса. Писатели цеп-
я п пРеДставпть себе пе могут, сколько статей написала
Вес МоплП1 единомышленниками и друзьями в южные со-
газеты п сколько из этих статей было возвраще-
воп За вспаД°биостыо — обратно. Смиренно обивали мы
огп РеДакцпй со стихами и прозой; временный военный
619
редактор газеты — председатель комитета учащихся чет-
вертого класса местного коммерческого училища, допри-
зывного возраста — твердо отвечал мне, чго я нишу бур-
жуазно и неподходяще. И был прав. Все, что писалось
тогда в газетах этими допризывниками, выдвинутыми по
естественному отбору революции,— даже смешное, даже
безграмотное,— было по-своему величественнее, проще и
нужнее самых обдуманных наших писаний. Мы не умели
нащупать насущное; а для проблем время еще пе созрело.
11 вас неизбежно отстраняли.
Тщетно предлагала я свой консерваторский курс по ис-
тории искусства рабочим клубам, пролеткультам, партшко-
лам. Он ве годился. Он был взят в ином темпе, нежели
происходившее за стенами; было несовпадение в такте, и
потому наше, интеллигентское, вмешательство в строй
жизни оказывалось «нетактичным».
Но как же попасть в такт и чем послужить? Спешу
прибавить, что в ту пору шкурного вопроса еще не наро-
дилось. Задача «служить, чтобы жить», еще пе обозна-
чилась, гражданская война приучила нас к особому, бивач-
ному modus’y vivendi, к беспрерывным постоям, которые,
кормясь у пас, кормили и пас. Попеки «служения» могли
поэтому быть беспримесно этическими.
За ненадобностью профессиональной — пошла трагиче-
ская полоса проектов и докладных записок. Проекты пода-
вались тщательно обработанные, с цитатами, с библиогра-
фией, с высокою эрудицией,— не проекты, а магистерские
сочинения! Докладные записки разрабатывали социоло-
гию, психологию и даже гносеологию предмета,— п все это
в эпоху, когда пе нужно было ни гносеологии, пп социо-
логии, а просто, может быть, вскочить на стол и крикнуть
в двух словах, что тебе нужно.
Ненадобны оказались и паши проекты.
И вот, когда я уже совсем отчаялась в возможности
чем-нибудь послужить революции, меня призывают и на-
значают инструктором текстильного дела при только что
образовавшемся Доппрофобре ’.
Инструктор текстильного дела — это не от слова
«текст» и к литературе отношения не имеет. На курорте,
мимоходом, радуясь новому роду знания, поступила я как-
то в прядильно-ткацкую школу и кончила ее квалнфпци-
1 Д о и п р о ф о б р — Донской отдел профессионального обра-
зевания.
620
рованной пряхой. Где-то в анкете упомянула об этом —
и вот я попадобплась.
Помню, как я пришла в первый раз в Доннрофобр. Слу-
жащие еще пе знали друг друга по имени-отчеству, пе все
помнили заведующего в лпцо, никого не помнил заведую-
щий, и никто не знал в точности расположения комнат.
Инструктора назначались с лихорадочной поспешностью.
Им предоставлялись широчайшие возможности выдумы-
вать самим себе какие угодно инструкции и выполнять пх
с мандатами в руках, по без денег. То было время безде-
нежья п полновластия мандатов.
Заведующий деловито предложил мне подумать, что
можно сделать в роли инструктора. Я обещала подымать п
первый свой визит сделала к Брокгаузу и Ефрону.
Для специалиста Брокгауз и Ефроп не нужен. Спе-
циалист знает, что словарь местами неверен, что библио-
графия в нем устарела и что вообще справляться ученому
в словаре — моветонпо ’. Зато дилетанту (а все инструкто-
ры были в ту пору вдохновенными дилетантами) Брокгауз
открывал широчайшее поле зрения. Надо было только
уметь выбирать. В один день я узпала историю ткачества,
историю овцеводства, историю Донобластп, обработку льна,
обработку конопли, пауку о шерстоведении и уже пе по-
мню, что еще. Пять лет жизни стоило мне, чтоб кончить
историко-философский, два года беспрерывной работы,
чтоб осилить кристаллографию Но я ппкогда не зпала пп
истории философии, ни кристаллографии! с тою исчерпы-
вающей ясностью, с какой обрисовалась передо мною воз-
можность текстильного дела на Дону в итоге одподпевпого
чтения. Уже я зпала, какое у нас сырье и куда мы ого
продавали; знала, что ткачество неведомо донским городам
Даже в кустарном виде, что станпчппки не прядут, по обра-
батывают коноплп. От Брокгауза я отправилась к город-
скому агроному и прибавила к своим познаниям стати-
стику; сколько уничтожено овец войною, где и какой сорт
остался. И пусть читатель не смеется: когда спустя месяц
мпе пришлось столкнуться со специалистами по каждой
отрасли, открывшейся мне по Брокгаузу,— я оказалась
сооруженной столь синтетичным и пезатемпенным зпа-
чием всего самого главного, что могла говорить и спорить
с кая'Дым из них,— настолько, чтобы от них учиться. Вот
'озаменимая польза такого общего представления о пред-
Mouvais ton — дурной топ (франц.)-
621
мете: опо подготовляет вас к приобретению правильного
знания. Специалист же частенько не видит за лесом дома.
План, вставший передо мною к закату первого дня,
был увлекательно прост. Надо только открыть в Ростове
основную прядильно-ткацкую школу для срочной подго-
товки учителей. А по станицам разбросать отделения об-
ластной школы, где обучались бы элементарному пряде-
нию и ткачеству. Я уже узнала, что ткацкое кустарниче-
ство предшествует фабричному производству и далеко не
убивается этим последним; так, в бывших Эстонской и
Лодзпнской губерниях, поблизости от производственных
центров, продолжали работать и кустари, пе убиваемые
фабрикой. Оттого-то мпе мерещилось начало кустарниче-
ства в Донобласти, наряду с широчайшими планами коно-
пляного и льняного промысла,— как зарождение будущего
производственного центра. На следующее утро я просну-
лась в той напряженной устремленности к цели, какая,
должно быть, бывает у стрелы, пущенной с тетивы. Уже пе
от меня зависело пе быть «инструктором текстильного де-
ла». С того утра целый год и два месяца я жила только
одного мыслью и в реализации ее пе знала ни отдыха, нп
усталости.
IV
Надо защитить свой план — ас тобой спорят принци-
пиально (мы были в полосе борьбы с кустарями).
Надо оборудовать школу, а где взять станки, поме-
щение, прялки, сырье?
Надо открывать филиалы, а с кем?
Начало всему положил мандат. Этот мандат я сохра-
няю как реликвию: никогда ни одна бумага в моей жизни
пе была более потенциальна.
Мандатом мне давалась широкая власть делать все, что
можно сделать доброй волей и голыми руками. Надо ска-
зать, что до сих пор я была человеком антиобщественным.
Глуховатость мешала мне общаться с людьми, близору-
кость делала неуверенной; я тыкалась носом наудачу и во
всех личных предприятиях терпела поражение. Теперь
мпе суждено было радоваться глухоте и близорукости, как
двойному кольцу вокруг моей мании, оградившему меня
от добросовестного благоразумия чужих советов, от скеп-
сиса, от недоверия, от излишнего знания людей и обстоя-
ла?
тельств, от всего, что могло бы обессилить и охладить. На-
ступило «безумие».
Метод «реквизиции» был всесилен в провинции тот-
час после переворота. Не всегда он применялся правильно.
Отобрать и переставить с места на место — дело пустое;
однако оно давало иллюзию строительства.
Я очень скоро поняла, что реквизировать — значит раз-
рушать; составила даже табличку, что можно и чего
нельзя; можно реквизировать пустое помещение, можно
реквизировать сырье, еслп тотчас же пустпшь его в об-
работку, но никогда нельзя реквизировать машину, орудие
производства, там, где оно уже действует,— так гласила
моя начальная этика. Между тем машипа-то и была мпе
наиболее нужна. В Ростове несколько ткацких станков
было в ремесленном училище да у немногих кустарей, воз-
никших только с начала войны. Реквизировать пх — зна-
чило разрушить готовое дело. И вот я отыскала инженера,
изготовившего эти станки, и волшебный мандат мой, как
Аладдинова лампа пз «Тысячи и одной ночи», снабдил
инженера заказом. За все время моей деятельпостп, открыв
областную п ряд сельских школ, я ни разу не реквизиро-
вала нп одного инструмента, ни одной прялкп, хотя инвен-
тарь теперешней областной школы весьма внушителен.
С совнархозом мне пришлось вестп дамскую политику.
В совнархозе сидели спецы и люди воспитанные; они еще
целовали руку п почитывали книжки. Около нпх я смут-
но* вспомнила, что когда-то была поэтом, и пользовалась
этим. Зачем автору «Orientaiia» сырье? Мандат можно
обопти, можно заканителпть ордера до полной неразбери-
хи, но не стоит обижать даму п поэтессу,— и сырье со
вздохом было отпущено.
Я воевала с «Чусоснабармом», «Райкомводом», Ревво-
енсоветом, штабами всех дивпзпй, проходивших через Рос-
тов, с телефонно-телеграфной командой, с Ревтрибуналом,
с курсантами, со всеми, кому не лень было въехать в мое
помещение, занятое и отремонтированное под школу. То-
варпщц-оргаиизаторы знают, что это значит! Сколько раз
приходилось бросать налаженное место, сколько прошений
исписывалось, куда только ни ездилось; сотпп расписок от
принятых Рабкрпном жалоб угрожающе, по бесполезно
скоплялись на дне портфеля. Дописполком, и окрпсполком,
горисполком пстоптывалпсь сотпп и тысячи раз, п когдгт
возникал, как в карточной игре в «пьяницы», бесконечный
°Р между двумя учреждениями, он решался в прпсут-
623
ствип какого-нибудь «члена президиума» (члены коллегии
еще не вошли у нас в моду). Каких трудов стоило добить-
ся решения — и часто торжественная выписка пз прото-
кола, потрясаемая в воздухе перед лицом какого-нибудь
заведующего хозяйственной частью штаба Н-п дивизии,
пренебрежительным фырканьем выдувалась у вас из рук
и шла па цигарку, а штаб жил себе и жил у вас в школе,
разводя насекомых и сквозняки.
Но и это было еще только началом.
За городом стояли станицы.
В донской станице остались одни бабы (всех казаков
угнали сперва Деникин, потом Врангель), старики засе-
дали в исполкомах, а ребята шли за секретарей. Раз в не-
делю партийный комитет посылал туда ораторов, на ми-
тинг. Я было пустилась в путь одна, с могущественным
мандатом. Но меня чуть не избили па глазах у исполкома.
Агитаторше, посланной от парткома, спастись пе уда-
лось,— ее избили. С тех пор я ездила по станицам всегда
в компании и наслушалась деревенских митингов, в конце
которых ораторы выпускали меня как наглядное доказа-
тельство забот города о деревне. Я садилась на возвыше-
нии, в огромном зале бывшего волостного управления, с ве-
сами посреди него (шла разверстка, и здесь производили
ссыпку). Мне приносили с телеги прялку, чесалку, узелок
с мытою шерстью. Я показывала, как падо чесать шерсть,
делала кудель, садилась прясть п час-другой пряла под
сердитыми, наблюдающими глазами казачек. Потом они
подходили, трогали прялку, шерсть, витку и меня заодно.
Я невинно привирала, что платье мое (льняное) выткано
мною самой. И тут же говорила о том, как можно и на До-
пу вырастить лен, годный для пряжп. Этп «сеансы» всегда
были самыми интересными частями митинга. Иной раз они
курьезно кончались; слушают, слушают казачки, одна
скажет: «А ведь у нас тамбовцы есть, беженцы, ширинку
ткать умеют и красить умеют, п прядут-то чище тебя»-
— Зови тамбовцев!
II являются благообразные расейские, в лаптях, с тон-
кой усмешечкой. Оглядит прялку, покритикует. Беженцев
я тотчас же мобилизовывала, делала преподавателями, вно-
сила в ведомости губнаробраза и па месте, запротоколпв
это собственноручно в заседании исполкома, открывала
филиальное отделение.
Однажды, в армянском селе, с помощью таких бежен-
цев мы инсценировали сбор, мочку, трепку и ческу дикой
624
конопли; это было так показательно, что вся деревня хо-
дила за нами, и к следующей осени мужики уже делали
мешки и веревки.
Возвращаться приходилось чаще всего ночами, при хо-
лодной степной луне. Телега прыгает на рытвинах, ря-
дом _ усталые митинговые ораторы, бледные городские
люди. Смотрят на степь, на бегущие волны ковыля, под
луной оживающие, как море, и пускаются иной раз в бе-
седу со стариком возницей. Оп хитрый — молчит, в бороду
смотрит, вожжой пошевеливает: н-но! Старые крестьяне
и казаки — консерваторы и оппозиционеры; по, пе в при-
мер молодым, они умеют и любят слушать п отлично
разбирают поверхностные речи от глубоких. Проезжаем
бахчой, лошаденка остановится, казак слезет, сорвет арбуз,
угощает заезжих горожан. Мы режем перочинными ножа-
ми, но холодно есть холодноватую сладость арбуза в степ-
ные ночи: словно купаться вздумал.
Я перевидала п переслушала в этп поездки множе-
ство людей и бесед. Это еще пе отстоялось во мне,— по
стоит каким-то душистым, прохладным комом, близкое,
как вчера, и ждет своей очереди. Мне жалко осознавать
ого, хочется длить вкус этого близкого и глубокого воспо-
минания, чтоб никогда не забылись ни его нежность, ни
острота.
А «Первая советская прядильно-ткацкая школа» воз-
никла, как реальнейшее дело, с шестью станками и чулоч-
ными машинами, с пятьюдесятью прялками. Спецы — лек-
торы; молодой и толковый строгаповец — заведую-
щий. Учениц п учеников столько, что одних кандидатов
составились две очереди. В первые же три месяца мы дали
наробразу сукно...
Теперь и она ушла в воспоминанье. Я сделала свое де-
ло, соскучилась по перу, вернулась на север. По все папи-
санные мн°й книги и те, что, может быть, еще напишу,
жутся мне ничтожными по сравнению с годом и двумя
н®с^йами, когда я была «инструктором текстнльпого дела
пви^0НУ>>’ ™0’ я Делала и сделала, кажется мне сейчас,
тотк°СЯЗаНИИ со^ственн°й интеллигентской косности п бос-
' р?.в?сти’ необъяснимым, но несомненным чудом.
1922
СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННАЯ
ВЫСТАВКА
ОБЩЕСТВЕННОЕ ЗНАЧЕНИЕ ВЫСТАВКИ
Скромный замысел дать показательную картину сель-
ского хозяйства республики превратился в событие меж-
дународного порядка. Все, кто попадает па выставку, от
экскурсанта и до чопорного иностранца, ходят по ней оча-
рованные и побежденные.
Не следует думать, что выставка безупречна,— в пей
мпого и много недочетов. Не надо воображать, что мы за-
кпдалп Европу шапками п органпзовалп нечто доселе не-
виданное,— Россия видела много хороших выставок, а Ев-
ропа и того больше.
Очарование проистекает не только от самой выставки,
как таковой, по и от сопровождающих ее показателей, дей-
ствительно новых и пеобычашю радостных.
Во-первых, вы воочию впдпте победу двух вещей, ре-
зультат п правоту которых можно проверить только на
деле: метода народного строительства и коллективизма, то
есть соединенного усилия советских людей.
На берегу Москвы-рекп, где были городские свалки,
где воздух насыщен был заразой и вонью, где река была
засорена, а пепросыхающие лужи источали малярию,—
в сказочный срок все высушено, залито керосином (для
уничтожения комаров), приподнято, очищено, утрамбо-
вано, выровнено золотым песком, распланировало, засаже-
но, засеяно п застроепо. Здесь па деле показано, пег0
можно достичь методом, рожденным революционною
практикой.
Со всех концов России, соревнуясь, радуясь, стараясь
принарядить свой уголок па выставке, сошлись бесчислен-
ные сельскохозяйственные работники, ячейки огромного
626
целого, обществами, семьями, племенами, нациями. От
деревенской избы с се хозяйкой и до национального па-
вильона с его этническим составом,— общий план мест-
ной, народной инициативы. II, надо сказать, ожидания
руководителей выставки были далеко превзойдены тем,
что было создано.
Вот отсюда и особое очарование выставки, которому
не страшна никакая критика ее недочетов.
Но мы должны учесть еще одно обстоятельство: как
бы в ответ на демонстрацию метода п массовой активно-
сти, невольно получившуюся пз выставки, Главврштав-
ьом, уже сознательно и от себя, вводит чрезвычайное нов-
шество, не знакомое никаким другим выставкам в мире,—
и этим окончательно определяет ее оригинальное лпцо.
А именно:
Он ставит во главу угла выставки не экспонат, а че-
ловека.
До спх пор мы знали монументальные, статические
выставки, стоявшие в гордом самодовленип. Народные
массы охаживали их, оживляли, но суть дела была, разу-
меется, не в удельном весе этих масс, а в удельном весе
экспонатов.
Не то совсем в пленительном городке на Москве-реке.
Здесь центр тяжести не в экспонате, а в экскурсанте. Ни-
когда ни одно государство не заботилось так о посетителе
выставки, как у пас. Когда вы ходите по шахматному по-
лю, оживленному нескончаемыми группами экскурсантов,
пересекаемому руководителями с широкими красными
лентами на рукаве, вы невольно вспоминаете античный
педагогический идеал: академию, школу в саду, на воль-
ном воздухе. Кажется, нет в России фабрики и деревни,
приславших сюда экскурсанта. Я ехала на выставку
с финской крестьянкой пз Лемберова, глухой деревушки,
затерянной на самой границе Финляндии,— даже оттуда
слалп своих представителей на выставку. Среди экскур-
сантов немалый процент женщин: выбирали тех, кто
^ашковитей, кто лучше говорит, кто сумеет пересказать
виденном обществу. Для них приготовлено все: удобное
Ле1Редвц'^енпе по Москве, общежития, столовые нарппта,
’ra*‘Jopu’ 3Релнп1а> печать. II специальная выставочная
В0Ч1Та.. <'^,МЬ1чка>>’ выходящая ежедневно с планом выста-
ется°П терРПТ0Рии 11 всеми местными злобами дня. явля-
Дете’пТР0Г0 ГОВО.РЯ’ газетою экскурсантов. Вы тщетно бу-
скать в ней дипломатических речей в сторону «ино-
627
странного отдела1», хитроумных реклам промышленной и
коммерческой политики — всего того, что оправдало бы
мнение иностранца о выставке, как о хитром реверансе
в сторону купеческого Запада. Вместо этого — популяр-
ные статьи по агрономии, справочники, письма самих
экскурсантов, их критика, пх указания па замеченные
пробелы. Архангельцы, например, заметили несуразность
в показательной избушке Архангельской губернии и дово-
дят об этом до сведения Главвыставкома, а тот благодарит
и просит побольше таких указаний.
Академия, школа на вольном воздухе: так чувствует
себя посетитель. II еще одно чувствует он: не живая ли
это радиостанция, от которой, невидимыми толчками серд-
ца, понесутся по бесконечным радиусам русской земли эн-
тузиазм, вера в свои силы и пробужденная творческая
энергия парода.
Вот почему основное значение выставки — обществен-
ное, а не промышленно-производственное. II тогда как
второе можно критиковать, находя тут и там недостатки
и ошибки, первое неоспоримо покоряет и опрокидывает
всяческий скептицизм, от доморощенного до зарубежного.
Общественный стимул выставки так велпк, что учитывать
его вам придется в далеком будущем, на больших про-
странствах. Недаром приезжающие с выставки говорят
о нон приподнятым языком — языком утопии п сказки,
неожиданно замерцавшей для нпх в пестром выставоч-
ном городке осуществимою явью.
ПЕРВЫЙ ПРОБЕГ ПО ВЫСТАВКЕ
Вы садитесь на «Б» (трамвай Садового кольца в Мо-
скве) и получаете билет. Берегите его — первою ласточ-
кой с выставки лег вам на руки этот билетик, не похожий
на обычные. На обратной сторопе его напечатано зазы-
ванье, каждый раз новое: то это привет пз Нескучного
сада, то приглашение в отдельный павильон плп просто
сельскохозяйственная памятка.
Вагон везет вас по далеким окраинам Москвы, куда
раньше вы не попадали и в десять лет раз. А теперь, по-
пав, невольно убеждаетесь в похорошешш Москвы после
войны1,— чудесные яркие цветники и скверы разбиты
1 Имеется в виду война 1914 г.
628
там, где пх никогда пе было. Наконец, Крымский^ нал.
И уже издалека навстречу вам возносится необычайное:
частые сквозные ветрянки, крылья гигантских подсвечни-
ков, колбаса белого аэростата, неподвижно и тучно рас-
простертая в голубом небе, подобно отъевшейся гусенице,
и острые шпили, конусы, башенки диковинного деревян-
ного городка, сразу охватывающего вас атмосферой
выставки. Еще снаружи, с Крымского вала, виден вели-
колепный фасад Главного павильона, выступающий спра-
ва и слева двумя большими скульптурами Жураковского,
символами науки и труда. Массивные контуры мужской
фигуры и мягко расплывчатые женской закрашены под
старую бронзу. Вы миновали арку и вступаете на терри-
торию выставки.
Распланирована опа длпппым прямоугольником по бе-
регу Москвы-реки, от Крымского вала и вплоть до Нескуч-
ного сада, отделенного от нее сторожевой будкой. Позади
нее за Крымским валом лежит другой прямоугольник —
поменьше, занятый иностранным отделом. Между ним и
русскою частью возносится воздушный деревянный мост.
Первоначальная идея выставки в зародышевом виде при-
надлежала архитектору Алтаржевскому, построившему
прелестный полукруг Текстильпого павильона. Планиров-
ка и общая разработка были поручены Желтовскому, за-
тем опп подвергались кое-каким изменениям со стороны
Щусева. Можно сказать, что цвет русской архитектуры
отдал выставке свое время и силы. II пе только архитек-
туры. По первоначальному плану выставка должна была
косить более художественный, а не промышленно-декора-
тивный характер. Предполагалось украсить ое скульпту-
рой, барельефами и стенною живописью, вырыть фонтаны,
художественно разработать цветники. От этого плана
остались на выставке кое-где статуи, резьба и раскраска,
^опенков поработал немало: изумительные его кариати-
ды (особенно женская, исходящая в улыбке) надолго
приковывают посетителя во дворе Главного павильона.
се Же остальное было признано не подходящим к идее
ыставкп, фонтаны засыпаны, центральная скульптурная
Фигура па цоколе заменена ветрянкой, показывающей своп
скв1ЛЬч И СКВ03ПЬ1е пролеты па все четыре стороны Мо-
Лок’^ ТП СКЕОЗПые пролеты, кружево деревянных ба-
се с коп£тРУКТ11впое увлечение выставки, отчасти даже
КовьГ'ЧЬ ТаК постРоеп главный театр, весь сквозной, та-
гигантские фонари-подсвечники, таково перекрытие
629
Главного павильона, несомое кариатидами, так как оно пе
даст впечатления тяжести и ложится на напруженные
плечи кариатид вопиющим противоречием.
Еще одпа архитектурная черта выставки: богатство
фанер и филенок, остроумное и разнообразнейшее исполь-
зование декоративных возможностей, даруемых деревом.
Мне думается, здесь в намеке дан путь будущей архитек-
туры. Ведь характерный облик городов буржуазной Евро-
пы, то, чем мы жили до войны и что доживаем сейчас,
весь мещанский, лживый, показной, фальсифицирован-
ный уклон нашего строительства — это штукатурка, шту-
катурные фасады со своими лжевыпуклостямп, лжеарка-
ми, лжеколоппами. Эпоха штукатурки была эпохою мни-
мых форм. II вот па выставке вам начинает казаться, что
она миновала. Вас окружает только дерево п то, что оно
может дать, всю прелесть своего органического рисунка в
продольном, боковом, круглом разрезе, отполированное,
выструганное, точное. Дерево поет вам со всех сторон,
диктуя архитекторам простые и ясные формы, согласо-
ванные с его структурной природой. Городок напоминает
доки, где справа п слева колышутся очертания стройных
кораблей, так легки и изящны выставочные павильоны.
Ни один из нпх (почти ни один) не окрашен. Неприятна
(хотя н неожиданно нарядна) раскраска национальных
павильонов. И целая гамма настроений в дереве, от смею-
щегося до сосредоточенно-таинственного.
У самого входа, слева, за главным павильоном, тянет-
ся огромный отдел животноводства с манежем для лоша-
дей. Справа идут павильоны по сельскому хозяйству: от-
дел старой и новой деревни, образцовый совхоз, Дом
крестьянина, Дом коммуны, пожарный павильон. Аллеи
выставки пролегают по великолепным цветникам
с ярчайшими красками. Между ними живые посевы, где
стройно вытянулись па грядках и колышутся по ветру
все виды вызревающих по России злаков. Тут же учит
вас искусственному орошению отдел мелиорации. Детвора
смотрит па полевых вредителей, расположенных в клет-
ках вдоль аллеи. Сколько пх! Вот выбежал из норки сус-
лик, присел на задние лапки, поднял передние к мордоч-
ке, точно захлопать в ладоши собрался, оглянулся вокруг
и застыл.
Бежит в огромные чаны из многочисленных крапов
кипяток гнганта-кипятпльпика: русское изобретение,
дающее колоссальное количество кипяченой воды в час.
630
А справа, с берега Москвы-рекп, внезапное водяное фыр-
канье: это бьет по воде побежавший с пассажирами гид-
роплан, спустя минуту взмыв кверху и поплыв по воз-
духу. Посетитель пе знает, куда и на что ему смотреть.
А уже навстречу идут диковинные люди, в пестрых
бухарских шапочках и чалмах, с монгольским разрезом
глаз, желтыми лицами и черными, как кедровые орехи,
мудрыми глазками. Там, дальше, павильоны союзных рес-
публик. Белым, немного пряным (и в переносном п в бук-
вальном смысле: на пряник похожим) треугольником
вознеслась нарядная украинская палатка, голубеет купол
Туркестана, звонницей на четырех колонках летит ввысь
павильон Армении, а за ним прячутся очертания грузин-
ского павильона, сделанного в безупречном академиче-
ском духе.
Вы приближаетесь к бесчисленным восточным кофей-
ням, ханэ. Впереди, на земле, пестрые ковры — персид-
ские, текинские, кавказские, туркестанские, киргизские, с
подушками. За ними жаровни, над ними барапьп туши.
Жарят и подают с вертелов прямо па ковер куски шашлы-
ка, снимают с чугунных листов бледные странные пирожки
в форме трилистника. Гости ханэ — все больше экскурсан-
ты — садятся па ковер, поджав ноги, и взволнованно, с
опаскою принимаются за острые, незнакомые блюда...
А за ханэ нескончаемой вереницей вплоть до Нескуч-
ного сада потянулись производственные павильоны, бога-
тые и многоэтажные: Моссельпром, Текстильный трест,
махорка, сахар, лесные богатства. Первый пробег по вы-
ставке только показывает толковому посетителю, с чего
начать и как разобраться. Оп заставляет его распреде-
лить свои дни и решиться на выбор, иначе говоря, па по-
жертвование чем-нибудь, ибо всего охватить в краткий
срок невозможно.
Но и первый пробег неплох, если продлить его до ве-
чс'ра. Чтоб выставка вошла вам в глаза, пропитала ваше
восприятие, запомнилась, полюбилась, нужно видеть ее и
в вечернем аспекте, когда сквозпое тело павильона высве-
чивается множеством огней, краски меняются, контуры
выступают вперед, свет и тень из живописных факторов
становятся элементами тектоники, и перед вами встает
вружевной каркас выставки, налпваясь новой, сияющей
жизнью. Тогда утомленное зрение наслаждается блеском,
и то, что днем было поучением, вечером сверкает, созда-
вая отдых глазам.
631
СТАРАЯ И НОВАЯ ДЕРЕВНЯ
Старая деревпя — это прошлое и настоящее. Новая де-
ревня — это будущее, то, что должно еще быть создало.
Старое покоится на индивидуальном хозяйстве, но-
вое — па хозяйстве коллективном. Отсюда два различных
типа деревни. На выставке они поставлены рядом, чтоб
посетитель мог видеть и сравнить.
Образцы старых построек различных губерний: избы
маленькие, хозяйство скудное, неимущее и в то же время
нерасчетливое. Холодные загоны для скотины, допотоп-
ные орудия, клочок земли, истощенный трехпольем. Вхо-
дя в избушку, видишь голые степы, низкие потолки, жал-
кую утварь — все рассчитано па темную, тяжкую, сле-
пую жизнь. Огромная русская печь, забирающая массу
топлива, печь с полатями — в центре этого певеселого
гнезда. И так, от избы к избе, от угла к углу, все рассчи-
тало иа одинокость, нелюдимость, разобщенность челове-
ческую.
Рядом чудесная показательная площадка повой дерев-
пи. Экскурсанты вступают в нее, выходя из темных ста-
рых изб, и толчок перехода еще более ощутителен. Перед
вамп светлая, большая постройка. Жилое помещеппе в
четыре комнаты напоминает хорошую североевропейскую
дачную гостиницу: деревянные горницы чисты, светлы,
смеются незакрашенным деревом, большими окнами с
красивыми наличниками. Мебель тоже деревянная, изящ-
ной, хотя и простой формы. Предусмотрено все, от прял-
ки до люльки. Та же русская печь здесь предстает изме-
ненной: переделанная русским инженером, опа предложе-
на па выставке как модель, берущая топлива па
50 процентов меньше обычной печи. Но замечательней,
чем жилые комнаты, другие хозяйственные пристройки. Вы
видите здесь превосходное помещение для скотины, теплое,
хорошо проветренное, светлое. Рядом свинарник с розо-
1 ой свиньей, курятник. Орудия содержатся под навесом,
пе ржавеют, и все онп лучших американских систем. Во
может крестьянин завести все, что ему иадо, на свои сред-
ства — покупает, соединившись с другими. Земля обра-
батывается сообща, от трехполья здесь перешли к много-
полью, сеют кормовые травы, используют навоз, умеют
брать максимум от скотины. В коровнике весело стоят
великолепные красные ярославки с чисто вымытым выме-
нем, с красивым глянцем па сытых боках. Опп зимою но
632
зябнут, едят вкусную кормовку, содержатся в чпстоте, и
умный хозяин берет от коровы до пятисот пудов молока в
год. Несколько таких образцовых хозяйств было, между
прочим, представлено на выставке и пе только в плане
идеального будущего, а как единичные достижения на-
стоящего, и первые награды по животноводству присуж-
дены немногим крестьянам, владельцам подобных дворов.
Но центром повой деревни, душой ее, все же является
не единичное хозяйство, а организованный общественный
комплекс, как, например, совхоз. Показательный совхоз
на выставке занимает обширное место и знакомит экс-
курсантов уже не только с примитивною выработкой про-
дуктов потребления, но и с производством для рынка.
Здесь мы наблюдаем ряд сельскохозяйственных произ-
водств п прекрасную молочную ферму.
В центре повой деревни возвышается Дом крестьяни-
на. Здесь экскурсанты, приехавшие из деревень, толпятся
гуще всего. Если хорошо поставленное хозяйство (новая
изба) п даже синтез хозяйства (совхоз) им отчасти зна-
комы на практике, то Дом крестьянина кажется сказ-
кой, совершенной новостью. Казенные, скучные здания
волостных п сельских управлений с их оплеванными и
обшарпанными полами, календарем па степе, зеленой бу-
магой в чернильных пятнах на жалком столике, однооб-
разные здаппя, нынче переделанные в вочпсполкомы, ве
впесли в их жизнь никакой внешней общественно-быто-
вой перемены. Тут, правда, заезжий городской агитатор
устраивает митинг, идут заседания исполкома, обсуждали
разверстку, потом продналог, потом палог, завесили угол
знаменами, оставшимися от первомайского праздника,
ио кому из нас, кочевавшему по нынешней деревне и за-
ходившему в волостные исполкомы, пе бросалась в глаза
печальная, затхлая казенщина, дореволюционная статика
эт,,х длинных и невеселых построек. Дом крестьянина ве
мО/Кет быть создан в старом помещении, к нему не прп-
спосооишь пи школу, ни почту, пи богатую избу кулака,
п должен быть построен заново, сделай вчистую, чтоб
новое сердце будущего могло в нем забиться. Именно га-
v0B Дом крестьянина па выставке. В нем все предусмот-
Репо. С тыловой его стороны под открытым пебом полу-
tob^r” амФитеатР Для сходок, митингов, лекций, конце р-
чюГ Вн^’тРп все’ Д° последней мелочи, обдумано и
‘ ОВПо ^УстРоепо Для крестьянина, чтоб он имел место,
Мог бы найти совет, помощь, поучение, отдых. Мало
633
того: здесь п приезжий повый человек может найти для
себя нужные сведения о данной деревне, статистические,
топографические, агрикультурные. Здесь есть музей мест-
ных производств, музей богатств данной местности, таб-
лицы ее производительности, статистические исследова-
ния, библиотека, юридическая помощь...
В Доме крестьянина на выставке помещен сейчас исто-
рический уголок, посещаемость которого так велика, что
является единственным местом, куда группы проходят по
очереди. Это уголок Лепина. Устроители его позаботились
о том, чтобы крестьянин-экскурсант мог у себя же, в сво-
ем отделе, поклониться Ильичу, в уголке которого оп
встречается с рабочим. Здесь смычка рабочих п крестьян
происходит певольпая, естественная: на общей пх любви
к Лепину. Как любят в России Ленина, можно попять и
пережить полностью, лишь пересмотрев живую лавину
экскурсий в этом уголке.
Собрано там все, что относится к Ленину: от ранней
его фотографии и до картин с натуры (и по фантазии),
рисующих различные моменты революционной борьбы,
выступления Лепина перед пародом, сцену покушения па
него и т. д. Есть здесь и трогательные подношения
крестьян Ильичу: например, одна деревня прислала ему
модели своих лыковых пзделпн, от лаптя и до корзиноч-
ки. Предметы, имеющие отношение к революции вообще,
также собраны в этом уголке. Детвора толпится перед
очспь поучительными моделями различных тюрем для
политических преступников: германской, итальянской н
американской. Сделаны камеры и куклы — фигурки за-
ключенных; причем, еслп итальянская поражает своей
грубой жестокостью (темные дыры с парами, без света),
а германская своей нарядной жестокостью (то же самое,
но в необычайно аккуратном стиле), то американская по-
литическая тюрьма оказывается впереди всех по изощ-
ренному бессердечию. Она похожа на сумасшедший дом.
Узник* в ней лишен последнего — одиночества. Оп содер-
жится в клетке, подобной зоологической, с трех сторон
открытой надсмотрщику.
13 отделе старой и повой деревни экскурсант учится
важнейшему перелому в русской сельскохозяйственной
культуре, перелому в сторону коллективного крупного хо-
зяйства от мелкого индивидуального. Ежедневно на вы-
ставке читаются популярные лекции, вводящие его в курс
сельскохозяйственных проблем. Устраиваются диспуты,
634
где оп слушает не только агрономов, но и ученых спе-
циалистов, а зачастую и кого-нибудь пз наркомов, причем
в прения вовлекают и его. Таким образом, выставка ста-
новится для него сельскохозяйственной школой в бук-
вальном смысле слова.
ЖИВОТНОВОДСТВО
В организацию отдела животноводства лег принцип:
не по красоте, а по пользе. Иначе и не могло быть: в про-
шлом экспонаты па выставку слал помещик; выхолить
животное, выставить красивый племенной экземпляр бы-
ло для него спортом; разведение диковинного скота само
по себе забавляло его, как «искусство для искусства >, а
выставочная медаль была предметом честолюбия. Сейчас
пет помещиков, нет лишнего времени, лишнего скота,
липших денег. Экспонат приходится брать с места, от ра-
боты, и красота его неизбежно уступает былой выставоч-
ной красоте. В основу выставки, следовательно, должен
лечь и лег иной принцип отбора.
Перед нами длинный ряд павильонов, где животные
размещены по стойлам и обслуживаются сампмп хозяева-
ми. Ярославская баба подбирает навоз, счищая его тотчас
же, из-под животного. На столбах подробные карточки с
именем, возрастом, весом, племенем, родословной, коли-
чеством удоя и т. и. Тут же статистические данные о ха-
рактере каждого хозяйства, полный перечень приемов от-
дельных хозяев в образцовых крестьянских дворах. Почтп
сплошь хозяева экспонатов — крестьяне. Благообразный
седой мужик водит кокетливую вороную лошадку но ма-
пежу п любовно гладит ее в ответ на ее заигрыванье. На
ваш вопрос оп отвечает:
— Мой конь. Знаменитого Крепыша помните? Так
вот от пего происходит. Годится и под седло п в упряжку.
Лошади представлены на выставке довольно полно.
Даже Буденный похвалил конский отдел выставки, а по-
хвала такого кавалериста много значит. Разумеется, в
Центре внимания рабочие лошади. Длинным рядом стоят
огромные бельгийские брабансоны, конн-велпканы с тол-
ногами, у копыта заросшими целым лесом волос.
жело косятся онп па вас терпеливым глазом из-под
Же атих бровей. Золотистый брабансои, красавец, такой
тяжеловес, производит впечатление изящества благо-
635
даря своей окраске п выхоленпостп. Цвет пе то что ры-
жий, а солнечный,— так и светится в клетке издалека.
Вместо обычной гривы — роскошные женские локоны,
мягкие, густые, длинные, распущенные по спппе снопом
солпца, а заплетенный хвост похож па косы Гретхен: весь
оп зачесан в длинные, блестящие косы с кое-где выбив-
шимися локончиками. На клетке надпись: кличка «Про-
зпт». Видно, что любят копя и любуются им.
Много рабочих лошадей пз Смоленской, Владимир-
ской, Симбирской, Тульской губерний. Закинув голову,
протяжно ржет жеребец, вызывая ответное ржаппе, от ко-
торого содрогаются степы конюшни. Очень интересен от-
дел помесей, которому в России предстоит несомненно
богатое будущее. Интересного метиса дает у нас орлов-
ский рысак с американской лошадью. Прежде чем подой-
ти к этому метису, экскурсантов обычно знакомят с ор-
ловским рысаком, прославленной русской породы.
Вот перед памп павильон с образцами орловских ры-
саков, нет разве только традпцпонпого — серого в ябло-
ках (хотя сплошь серый имеется). Это довольно тяжелый
копь,— пышная добрая красавица с крепкими, толстыми
погамп, широкой грудью, массивной шеей, очень разви-
тым крупом. Расчесанный хвост свисает донизу, усиливая
впечатление приземистости и тяжести. У рысака чудес-
ный ход и большая выдержка. Орловский рысак, скре-
щенный с тонконогим, эластичным, поджарым амери-
канцем, дает превосходного метиса для легковой п верхо-
вой езды, усвоившего положительные качества обеих
пород. Этот метис, изящный копь с тонкой, горбоносой го-
ловкой, с лебединой нервной шеей и породистыми ушами,
кажется в русских конюшнях диким мустангом Майи-
Рида п неотразимо пленяет экскурсантов своей горячно-
стью. Агрономы, видимо, его пе жалуют п быстро ведут
экскурсию к более полезным для хозяйства экземплярам.
Коровники на выставке богаче конюшен. Показан от-
дел обыкновенных крестьянских коров с невысоким удо-
ем; их пе балуют пи помещеньем, ни уходом. Сильно чув-
ствуется переход от них к племенным коровам, обстав-
ленным и внешне очень заметно: стойла чистые, светлые,
уход как за больными в клинике, великолепные крупные
образцы (рыжие с белым) ярославской породы из вят-
ского племенного рассадника, красавицы коровы (черные
с белым) из Давыдковского племенного рассадника,
сплошные черные гпгапты, карельские восточнофиискпс
63G
коровы. А рядом кроткие и ласковые головки, круглые и
пушистые, с красивыми рогами — у небольших, во удой-
ных сибирских коров. Издалека виден не то слон, не то
бегемот — что-то очень большое, неподвижное, серо-зам-
шевого цвета; вокруг толпа народа. Подходим ближе —
привязанный крепкими цепями, с продетым в посу коль-
цом, стоит бык-великан, кличка «Зулус», стоит и свирепо
смотрит в землю. Наверху длиннейшая родословная, сбо-
ку таблица: «Зулус — племенной бык, пз племе'пного хо-
зяйства Токареве, порода «швиц», Смоленской губ., Гжат-
ского уезда, 5'/г лет». Неподалеку от пего черный племен-
ной бык Румын, размером поменьше, из Московского
племенного рассадника.
Свинарник показывает откорм свиней в образцовом
хозяйстве с ежегодным взвешпваньем и таблицами при-
веса. Много йоркширов. Свиньи чисто вымыты, валяются,
просвечивая розовым мясом, п тело их, как арбузными
семечками, усеяно мухамп. Надо оговориться здесь, что
неумеренные хвалы, официально расточаемые в газетах
отделу животноводства, до известной степени преувели-
чены. Конечно, мировая война, разруха и революция уба-
вили наш скот в иных местах (например, на союзных
окраинах) иной раз до 80 процентов, уничтожили многие
рассадники, губили па убой племенных животных. II еслп
все это учесть, выставка показывает изумительную жизне-
способность нашего хозяйства, уже прочно встающего на
погп. Но ясно, что здесь достижение понимается только с
точки зрения относительной. Многие паши старые сель-
скохозяйственные выставки показывали экземпляры пле-
менного скота несравненно более высокие и по весу и по
качеству. Это особенно следует запомнить в свинарнике,
так как свиноводство в России за минувшие годы постра-
дало очень сильно.
1п.?два лп пе более пострадало у пас овцеводство. Еще в
0—1916 году на Кубани и Кавказе войска резали па
рДУ чудесных мериносов, разведение которых потребовало
У пас со времен Екатерины стольких жертв и усилий. Тем
по менее овчарня, па мой взгляд, поставлена на выставке
рСЛУрно. Хорошо показапы все породы овец, имеющихся в
сспп’ от вскаРмливаемых па жир и мясо (курдючные
Шоп каГ’ача°вскпй баран) до культивируемы?: па
1Пу5СТЬ/ (вочошская, романовская, мериносовая овца) и па
пре^ 'Решстпл°вская, романовская, каракучь). Меринос
Дставлеп хуже всего, овцы в невероятно грязном
637
состоянии. Очень хорош отдел каракуля. Здесь даны овцы
всех возрастов. Как известно, каракулевая шкурка, иду-
щая на дамские шубы и воротники, берется у новорож-
денных ягнят; для получения «каракульчи», наилучшего
меха, убиваются и вспарываются овцы-матери, и шкурка
снимается с породившихся еще экземпляров. Каракуле-
вая овца обладает свойством по мере возрастания терять
все очарование своего меха,— глянец, короткость, заня-
тость шерстн. Цвет его пз черного переходит в спзо-серый,
цвет пролитых канцелярских чернил, шерсть отрастает,
грубеет, перестает завиваться. На выставке мы воочью
можем оценить жестокость, практикуемую для добычи
каракульчи: там между крупными спзымп овцами, под
маткой, лежит прелестнейший каракулепыш, весь в блес-
тящих черных локонах, с тупой короткой мордочкой и
влажными черными, нежпо-детскпмп глазами; подни-
маясь, он нетвердо держится па топких, кудрявых ногах,
снабженных блестящими копытцами. Что-то очарователь-
ное и трагическое в облике этого овечьего детеныша, об-
реченного па неизбежную смерть в детском возрасте.
А вот объяснительный отдел по овчарне поставлен не-
важно. Овца не играет большой ролп в крестьянском быту
средней полосы России, п опытных руководителей как
будто у экскурсии нет. Это жаль. Ведь овчарпп можно
было бы использовать и для популярной лекцпп не толь-
ко по овцеводству, но и по шерстоведению, чтоб перейти
вслед за этим к текстильному павильону,— это был бы
интересный опыт сельскохозяйственной и промышленно-
производственной смычкп.
«С М Ы Ч К А»
Каждый лозунг, данный Лениным, получает широкое
практическое применение потому, что оп идет навстречу
назревшей! жизненной необходимости. В этом смысле ло-
зунги Ленина являются прогнозами. Таков лозунг
«Смычка».
Не буду тут упоминать о непосредственной встрече ра-
бочего п крестьянина на территории выставки. Гораздо
важнее то, что встретившиеся рабоче-крестьянские группы
уносят с выставки образ цельного народного хозяйства.
Один и тот же продукт идет в прямое употребление и
в переработку; одно и то же явление дает материал Д1Я
638
потребителя и для производителя. Идя кратчайшим пу-
тем от первого ко второму (п обратно), явлеппе это со-
здает максимум экономии сил п средств, удешевляет про-
изводство и, наконец, заинтересовывает в своем существо-
вании две, доселе разобщенные, группы, ставя пх тем
самым в непосредственную связь друг с другом.
Не менее показательны другие формы смычки, где
одна группа производит продукт, необходимый для произ-
водства другого продукта, являющегося делом второй
группы. Простейшее уравнение: «Мы вам — машины, а
вы нам — хлеб».
Это уравненпе замечательно тем, что оно круговое,
чрезвычайно длинное, п, раз захватив вас в свою цепь,
делает вас волей-неволей соучастником всей совокупности
народного хозяйства. Посмотрим эту цепь па примере: мы
вам — машины, а вы нам — хлеб; по чтоб были машины,
нужна сталь; чтоб была сталь, нужен железистый хромит:
чтоб был хромит, нужен транспорт; чтоб был транспорт,
нужен чугун и т. д., п т. д. с неизбежным равнением каж-
дого отдельного звена на хлеб. Умелый руководитель
экскурсий может вести от звена к звену, знакомя экскур-
сантов пе только с логической зависимостью производства,
но и с экономическим лицом России, с ее возможностями,
1еографией, статистикой. Нужен хромит на сталелитей-
ные заводы, а в Закавказье, возле озера Гокча, лежит
двадцатпверстная полоса хромита, который можно ру-
ками собирать, лпшь бы наладился транспорт. Вот при-
мер экскурсионного «кругового кольца» по народному’
хозяйству.
Не знаю, в какой мере руководители экскурсий поль-
зуются подобным методом. Думаю, что у нас просто мало
подходящих людей, мало универсалов (в смысле общего
образования). Мы сейчас в стадии борьбы за «специаль-
ность» и насаждаем спеца. Но, строго говоря, эпоху Воз-
рождения всегда осуществляют лпшь универсальные умы,
‘Ооди с организационным талантом, умеющие охватить
сю полноту явлений общим взглядом и наметить
^орматпвпую пх связь. Выставка заставляет задумать-
ты ° ®ео^ходгшости восстановления прежней «шпро-
\нп 00^азованпя>^ 0 необходимости академического
ЩкЛ™’ лпшь бы только он пе отрывался от прак-
ков3ат° печать п кадры журнальных и других работни-
сплотившихся па выставке, проводят идею смычки
639
неожиданно блестящим образом. Хозяйство п хозяйствен-
ные проблемы по-своему воспитывают человека, стоит
только подойти поближе и приглядеться к ппм. Такое
перевоспитание происходит сейчас со многими ясурпалле-
тами п поэтами. Агитационные стихи Шершепевича, Го-
родецкого п других в газете «Смычка» изо дня в день де-
лают большое культурное дело. Беру па себя смелость вы-
сказать убеждение, что и па петербургского режиссера
Радлова система уравнений народного хозяйства имела
свое влияние. Это сказывается в его статьях, помещенных
в «Смычке», п главным образом в его сельскохозяйствен-
ных спектаклях на территории выставки, имеющих
большое агитациоппо-культурпое значение. Главвыстав-
ком можно поздравить с приобретением режиссера,
усвоившего основной дух ленинского хозяйственного
лозунга.
Но здесь перед нами явление еще одной, побочной
смычки, которой мы обязаны уже целиком самой выстав-
ке. Я имею в виду смычку между работником искусства
и литературы, с одной стороны, и сельскохозяйственными
проблемами пашей родины — с другой. Исполняя обычное
задание, работпикп искусства, несомненно, поддались оча-
рованию могучей логики производства; и здесь произо-
шла замечательная смычка между ними и поставленной
им агитационной задачей, смычка, оплодотворяющее зна-
чение которой скажется на всей пх последующей работе.
Нет сомнения, что опа их научит великой вещи, почер-
паемой только в практике: чудесной конкретности.
ПОКАЗАТЕЛЬНЫЕ ПРОИЗВОДСТВА
По настоящему па этой выставке, в противополож-
ность всем предыдущим, пе должно быть ни одного не-
подвижного экспоната,— ведь предмет постигается толь-
ко в действии. Так, вероятно, и задумали устроители. Но
все же это пе удалось или, точнее, удалось пе вполпе. Под-
ходишь, например, к огромному круглому павильону ма-
шиностроения. Читаешь на дверях объявление, что от та-
кого-то до такого-то часа будет демонстрироваться такая-
то машина. Ждешь условного часа, бродя между мертвых
гигантов с разинутыми металлическими зевами; па каж-
дой — падппси, по для экскурсантов это лишь кладбище
с эпитафиями: по эпитафии можпо представить себе рапг,
возраст, значение усопшего, по никак пе самого покойни-
ка. Условленный час приходит (как всегда с опозданием).
Торопясь, кто-то в сотый раз даст беглые и неопределен-
ные объяснения сухими словами. Спящая машина под-
кармливается вязанкой дров плп нефтью, чихает, каш-
ляет, сворачивает себе скулы от зевоты, дрыгнет несколь-
ко раз; все это совсем пе показательно. Мучить судорогой
машину все равно, что дразнить в клетке зверя; машина
любит целесообразное действие. Вот если б эту машину
да пустить в соответствующем производстве, как поучи-
тельны былп бы веселые щелканья ее зубов, бег ремпя,
перекидное, с зубца па зубец, лазанье вверх махового ко-
леса.
II выходит так, что в отделе машиностроения публики
гораздо меньше, чем могло бы быть. Техник пе приходит
сюда,—ему нечему тут учиться, крестьянин пе приходи г
сюда,—ему трудно тут учиться (пет предварительных
знаний). Гораздо поучительней для экскурсанта смотреть
на показательные производства в павильонах наших трес-
тов, где машина работает с определенным результатом.
Толпа стопт перед холодильником, где искусственно вы-
рабатывается лед. Здесь все попятно до мелочей, а где
изменяет наглядность, обучают надписи. Серо-хрусталь-
вые массы льда нарастают, облепляя трубу, и ползут по
пой все дальше п дальше, покуда пе попадают в холо-
дильники. Великолепно поставлены здесь агитационные
плакаты, призывающие крестьян строить холодильники и
в цифрах показывающие выгоду от сохранения продукта
с помощью льда. Далее, в павильоне Моссельпрома, мож-
но видеть табачное и конфетное производство, пивное и
лимонадное. Собственно говоря, видеть приходится боль-
ше сортировку, упаковку, промывку, нежели производ-
ство, но и это запятпо и поучительно.
Не лучше обстоит дело в павильоне Сахаротреста, где
продукт выставлен в готовом виде, а производство пред-
ставлено лишь частично, в отдельных звеньях процесса,
что делает его пе совсем попятным для экскурсанта. Разу-
меется, задачею производственных павильонов отнюдь по
ыло, да и не могло быть, перенесение па территорию вы-
ставки оборудованной фабрики и производства всерьез.
все же, раз выставка с самого начала приняла учебпо-
оказатсльпый характер, падо было суметь яспо и точно
Ьздолпть выставляемые образцы по двум категориям,
!йчем первая должна была бы учить пас в свете отчег-
21 М- Ш11ИПЯИ, т. 2 с п
лпвых статистических данных тому, что делается сейчас у
нас в представляемой области, каковы достижения и обо-
роты, процент улучшения за последнее время, сравни-
тельные цифры дореволюционного п послереволюцпонно-
ю времени. Вторая же категория должна была бы пока-
зать последовательное изготовление продукта. Как это
сделать? Есть многие пути, кроме громоздкого фабрично-
го оборудования. Самый простой путь, это — наличие при
каждом павильоне своего знающего лектора, который мог
бы при помощи картпп, схем и образчиков наглядно рас-
сказать слушателю, из чего и каким образом делается про-
дукт. Более сложный путь, принятый сейчас в Европе и
лучше всего отвечающий идее выставки,— это изготовле-
ние производственных моделей. Здесь весь процесс можно
было бы показать как игрушку, с вполне попятной для
зрителя последовательной техникой производства. Как бы
дорого пи стоила такая «игрушка», она свела бы общий
план выставки к необходимому единообразию, укоротила
бы время, потребное для обзора, и, главное, дала бы экс-
курсанту целую картину хозяйства, еще и еще раз раз-
двинув границы его узкого лпчного опыта.
Пока же при всей огромной работе, проделанной от-
дельными организаторами павильонов, мы можем конста-
тировать лишь отдельные достижения при длинном ряде
недочетов и досадиую песпстематнчпость в сопроводи-
тельных спутниках экспонатов (цифры, карты, схемы,
таблицы).
Чтоб нс быть голословной, укажу па один из лучших
пагшльпов союзных республик, Туркестанский. Здесь экс-
курсант попадает в необычайную для пего обстановку.
Он видит злаки, совершенно незнакомые, продукты, упо-
требление которых ему непонятно, яркие невиданные
ткапи; ему хочется рассмотреть это глазами хозяина,
узнать — откуда оно, из чего, как. Важнейший продукт
Туркестана, соперничающий со своим американским со-
братом,— это хлопок. Устроители павильона отлично
знают, чем является хлопок для нашего внутреннего рын-
ка и какие надежды связываются с ипм в будущем, неда-
ром они декорировали хлопком залу павильона совсем
так, как на севере сделали бы с ельником. Но что полу-
чает экскурсант от знакомства с туркестанским хлоп-
ком? Почти ничего. Ему показывают различные массы
хлопка с обозначением их качества, очищенный хлопок,
растение в кадушке, чашечки с мягким волокном, еще
6-12
полным семяп. Это ничуть пе более попятно, нежели раз-
личные куски бумажной ткапи. Пет систематически рас-
положенных указателей о посеве, поливке, сборе хлопка,
об истории его культуры у нас в России, о болезнях и ле-
чении хлопка, о районах паилучшего его распространения.
Нет показательных хлопкоочистительных машин («джип»,
«линтер»), пет хлопкопрядильни. Если крестьянин из
средней полосы России мало получает сведений о куль-
туре туркестанского хлопка, то еще меньше узнает об
этом деловой человек, приехавший па выставку с коммер-
ческими целями. Или представьте себе такую комбина-
цию: Азербайджан и Армения, до спх пор питающиеся
исключительно туркестанскими хлопковыми семенами, за-
хотят перейти дорогу между своими павильонами и тур-
кестанским, чтоб па деле, в непосредственном общении,
узнать о культуре туркестанского хлопка и использовать
это знание для себя: такое неожиданно близкое, выгодное
соседство! А между тем пи тот, ни другая от посещения
Туркестанского павильона пе узнают больше того, что им
известно из их географического далека.
Думаю, что для основных, крупнейших богатств Рос-
сии — для Азнефти, Туркхлопка, Грузмарганца, Армеи-
спирта и т. д.— следовало бы создать отдельные показа-
тельные павильоны, не пожалев средств па пх оборудова-
ние. А сейчас наши богатства теряются па выставке, и
притом двояко: пет достаточного впечатления о том, что
они представляют собой сейчас, п не родится достаточного
воодушевления к тому, чтобы сделать пх максимально
мощными в будущем.
СОЮЗНЫЕ РЕСПУБЛИК II
Надо видеть цепь народных «союзных» павильонов,
чтоиы попять разницу между двумя формами «центро-
стремительное™»,— насильственной, как это было до ре-
волюции, ц добровольной, как сейчас. Отдаваясь тяге к
центру, союзные республики пщут в пей сейчас условий
Д я самоусплеппя, для культурного роста, в то время как
окоэ1116’ пР™иваясь к Центру насильственно, паши
сво ULI ЧеМ блпже подходили к нам. тем более теряли
111. — II о с п принимали официальный безлич-
’ оледиыц облик.
21*
643
Каждая республика прислала сюда образцы своей
культуры, кусочек своею быта. II любопытная подроб-
ность, должно быть бросившаяся в глаза каждому посети-
телю выставки: как эти гости Москвы, смуглые, важные,
чуждые нам люди в пестрых халатах, в бухарских шапоч-
ках, в грузинских красивых костюмах, в шароварах, с
монгольскими, тюркскими, горскими профилями и глаза-
ми, как они любовно встречали и провожали посетителей.
С какой охотой дается вам справка па ломаном русском
языке. II для каждою внимание к его павильону словпо
праздник. Ласково соседствуют в непосредственной бли-
зости прежние недоброжелатели — Азербайджан, Арме-
ния и Грузия.
Павильон Азербайджана мог бы быть богаче, еслп б
использовал в полной море все то. что дает своеобразней-
ший. интереснейший город Баку. К сожалению, повпльон
предпочел дать областную культуру, а город нефти, чер-
ный юрод с ого исключительным и неподражаемым пей-
зажем оказался обойденным. Гораздо полнее Грузинский
павильон. Хозяева показывают вам великолепно распла-
нированные залы, где собраны подробные показатели гру-
зинского хозяйства, предметы национального быта, образ-
цы кустарных изделий. Здесь в центре внимания тепе-
решний копок Грузии — марганец. Добыче его отведено
в павильоне значительное место. Армения обязана своим
павильоном заботам лучших деятелей армянского искус-
ства, архитектору А. И. Таманяпу (бывшему вице-прези-
денту Петербургской академии художеств) и знатоку
кустарной промышленности Хорену Тер-Авакьяну. Это
повлияло до известной степени па характер павильона: он
в большой мере культурно-худо,кествеппый, нежели сель-
скохозяйственный. Правда, п в нем отлично представлены
природные богатства Армении, по с уклоном в кустарное
искусство: шелководство, например. Каждая хозяйствен-
ная отрасль в той пли иной мере схвачена здесь отражен-
ной в культурно-художественном творчестве народа. Пе
обращая внимания па посетителей павильона, седой как
лунь, сгорбленный старик дошивает великолепный шел-
ковый гобелен — портрет Ленппа.
Любопытней других построен Дальневосточный па-
вильон, легкий, затейливый, головоломный. Он открывает
перед посетителем все богатства Сибири — ес пушнину,
промыслы, металлы, рудники, горные сокровища, дико-
винных зверей, пеобычпую флору.
644
Уединение держится Еврейский павильон. Чувствует-
ся. что оп сконструирован на скорую руку, без достаточ-
ного количества экспонатов. Устроители его сделали
ошибку: онп хотели, видимо, сделать этот павильон узко-
сельскохозяйственным, и все богатство еврейского запад-
норусского быта было поэтому оставлено в стороне. 13 па-
вильоне приводятся лишь цифровые и схематические
данные о деятельности еврейских совхозов. Впрочем, для
многих эти данные окажутся неожиданными п интересны-
ми. Онп говорят о том, что по раскрепощении, по уничто-
жении российского гетто в массовом еврействе пробуди-
лась тяга к земле и работа еврейских крестьян оказалась
очень продуктивной.
Переходя из павильона в павильон, внезапно чув-
ствуешь тоску по чему-то, тоску по голосу, по языку.
Чужая форма открывается перед вами в немоте. Правда,
взволнованными линиями и кое-где окраской говорят пе-
ред вамп архитектурные голоса павильонов, раскрывая
вам свой национальный характер. Но это язык глаза; ухо
остается ненасыщенным. 11 чувствуешь, если уж нельзя
заставить громко заговорить на родных языках этих смуг-
лых людей в пестрых одеждах, если нельзя прислушаться
к гортанным, носовым, шипящим звукам, связуя пх в
своем представлении с формами незнакомого быта, то, по
крайней мере, уж заговорила бы за них музыка — самое
общее н самое национальное из искусств...
В самом деле, в отношении музыки на выставке дале-
ко не все благополучно. Обыкновенной музыки и той мог-
ло быть больше, чем четыре духовых оркестрика, довольно
редко бодрящпх публику незатейливыми мелодиями в
разных углах выставки. Дело пе в пей п не в симфониче-
ских концертах. Дело в преобладающем безмолвии вы-
ставки. Не использована петербургская симфоническая
капелла Н. 11. Кедрова, могшая дать па выставке всю пол-
йоту великорусской песни. Нет национальных хоров, пет
зурначей, сазандарей, музыки шаманов, черкесской п гру-
зинской поспи, татарских мелодий. Правда, оповещалось
о устройстве вечера «союзных республик», но па нем
оляшо иыло быть приблизительно то же, что на обычных
Цпопальпых благотворительных и студенческих вечерах
вез ПХ °оеих СТ0Л11Д- Жаль, что каждый павильон пе при-
те. СВ0Ю> М>’ЗЫКУ и не оживил ею неподвижные архитек-
турные формы.
645
иностранный отдел
Нельзя уйти с выставки, пе побывав па том «берегу»
Крымского вала, в Иностранном отделе. Войдите в Глав-
ный павильон, где собраны экспонаты по сельскохозяйст-
венной культуре, и, минуя вптрипы Госбанка, подними-
тесь по легкой лестнпце к мосту — радуге между двут, я
мпрамп,— нашим и зарубежным. Внизу бегут веселые
трамваи, разубранные красным. Позади вас остался вы-
ставочный городок с его башнями и шппцамп, яркими
цветниками, шумной толпой, стрекотаньем и гомоном; а
впереди уже нечто совсем другое по духу, по форме, по
окраске. Музыкант назвал бы мост между двумя этими
мирами удачной хроматической модуляцией, а толчок в
нашем впечатлении при переходе от одного к другому —
переходом в иную тональность.
В самом деле, совсем другая тональность. Пет больше
ярких красок, нет красного цвета. Архитектура сборная,
беглая, па скорую руку, без тщательности п обдуманности,
несколько общекоммерческого типа. План проще п сим-
метричней: весь отдел расположен вокруг квадрата цвет-
ника и длинного тела стадиона, где сейчас происходит
олимпиада каких-то юношеских спортивных организаций.
Вокруг них, в строгом порядке, павильоны отдельных на
ций (например, итальянский — самый видный), отдель-
ных крупных торговых фпрм. Под мостом, в Главном па-
вильоне, длинный ряд иностранных заводов сельскохозяй-
ственных машин — американских, английских, чехосло-
вацких.
Что приятно поражает при пашей бедности и привыч-
ке экономить решительно па всем, это — щедрость Иност-
ранного отдела на печатную рекламу, на проспект п
плакат. Посещают выставку почти сплошь рабочие п кре-
стьяне. На вид это мопсе всего покупатели — застенчивые,
держатся скопом, кашляют в руку, прежде чем спро-
сить,— п вот им-то щедро перепадает элегантный иност-
ранный плакат с картинками, на чудесной глянцевой
бумаге. Любопытно экскурсанту поглядеть на американ-
скую синтетическую машину, которая производит «еди-
нолично» чуть ли пе все сельскохозяйственные работы.
Оп ходит вокруг пес, смотрпт, дотрагивается до неподвиж-
ных виптпков, прикидывает в мозгу огромную эконо-
мию, достигаемую в хозяйстве при помощи такой машины,
ап глядь — перед ппм откуда пи возьмись американец,
646
шустрый такой, улыбчивый, в кепке, вежливо подбирается
сбоку и молчаливо сует бумажку с картинкой. Экскурсант
разворачивает ее: это целая книжка на чужом языке. Ио
в ней он видит заинтересовавшего его гиганта, видит его
в действии, в применении, как самую различную маши-
ну — сеялку, веялку, жатку, молотилку в одном лице, ви-
дит его название, фамилию и адрес фирмы. Кто-нпбудь
прочтет и переведет для него все это, п, глядь, экскурсант
п окажется настоящим покупателем. Ведь «мир» всегда
богаче капиталиста, и, чего не купишь в одиночку, можно
купить всем миром.
Юркие рекламисты, сующие мужичку свою рекламу п
этим очень забавляющие немногочисленных выставочных
интеллигентов, окажутся дальновидными купцами.
Нам в Иностранном отделе многое должно быть инте-
ресным. Здесь сказывается даже психология приехавшего
к нам иностранца, сказывается очень явственно. Так, на-
пример, совсем просто, с уважением, по-товарищески, уда-
рить по рукам приехала к нам Австрия. Ей, бедной, при-
шлось не лучше нашего: изголодавшаяся, объявившая
банкротство, опа перестала чпнпться и радуется возмож-
ности поторговать с нами как с равными; опа не глядит
па нас с высоты своей валюты. И эта встреча одинаково
выгодна нам обопм, так как Австрия несет нам свой ста-
рый испробованный доброкачественный металлургический
опыт. Далее, вслед за Австрией, не менее честно, хотя,
может быть, немного более высокомерно, подошли к нам
немцы. Эти тоже пришли сюда всерьез, деловито, со мно-
жеством плакатов. Лучшие немецкие фирмы, от машино-
строительных до посудных, представлены па выставке.
Молодая (в промышленности) Чехословакия ищет рынка;
ей выгодно идти к нам, и она засыпала нас своими метал-
лическими экспонатами, не без основаппй торопясь прий-
ти первой туда, куда еще не въехали медленные и осмот-
рительные англичане, французы, американцы. Остальные
представлены па выставке более плп мепее случайно.
Видно, что тут действовала единственная заповедь, выра-
ботанная коммерческой религией Европы и гласящая «па
всякий случай»...
1923
НЕВСКАЯ НИТКА
Посвящается тов. В. Д. Параличу
Глава первая
ЗАМ О Р О Ж Е II II Ы Е Ф Л БРИК II
Можно десятки лет жить в городе и так и умереть, пе
побывав па его окраине. Многие столичные жители ври
мысли о городе невольно представляют себе узлы улиц,
полукруги скверов, перекрестки, вращающиеся плакаты,
поток экипажей, витрины, свистки, звонки,— то есть как
раз внутренний облик города, то, что мы называем цент-
ром. Между тем именно центр — первое ядро, сердцевина
нынешних городов,— п есть наименее городской в точном
смысле слова, наименее современный, наименее живой и
действенный элемент города. Это остаток былых, отошед-
ших в прошлое эпох — крепость, гнездо феодального по-
селения. Оп остался в городе как момент самоотрицания,
постольку поскольку вокруг него должны наслоиться, рас-
ти, обселяться другие полукружия, городские в собствен-
ном смысле слова — рыночные, торговые, ремесленные,
цеховые и, наконец, фабричные и заводские. II если где-
нибудь в Лондоне или в Ныо-Порке, чтобы узнать город,
надо увидеть его торговое полукружие, у нас надобно пой-
ти еще дальше, па окраину,— тогда только русская исто-
рия с момента возникновения и роста революционных
движений получит в ваших глазах живое, плотское выра-
жение, станет видимой и попятной.
C4S
Окраины Ленинграда, пожалуй, интереснее всяких
других, может быть потому, что они необычайно историч-
ны в этом, упомянутом выше смысле. Еще есть старички
п старухи, помнящие чуть лп не каждую стачку начиная
с самой первой. Еще случается молодому экскурсанту,
ведущему толпу малышей пз фабзавуча по топким п без-
людным мосткам и ораторствующему о том, что «вот тут-
то», «а там-то...», еще случается ему, и нередко, быть
одернутым за рукав какой-нибудь старушенцией: «Не тут,
малец, а подале, саженей десять вот оттедова... Я, корми-
лец, и сама-то в ту пору с ними ходила...» II заучсппая
речь неожиданно расцветится перед экскурсантами ярки-
ми вставками доброхотца-свидетеля. История вспыхнет
живым куском быта. Малыши переживут ее в простых
рассказах о том, как гнали плетьми п прикладами пх де-
дов п прадедов, как они падали па снег, охали, проклина-
ли палачей, плевали кровью от выбитой челюсти, по-
лучая кулаком в зубы... А теперь внуки слушают «сказанья
о героических стачках», словно былппы о каких-ни-
будь походах, п вспоминают, что рабочим именем,
именем рабочего класса, названы уже не запрещенные
книжки п листовки, а целое рабоче-крестьяпское госу-
дарство.
Но окраины Ленинграда милы и пе одной своей исто-
ричностью. Художник-акварелист сказал бы вам, что пет
более благородного ландшафта для эстампов. Пз узкого
геометрического круга улиц, пз тесноты и однообразия
Центра вы попадаете в особый дымный мир. В любую по-
году, при любом освещении тут перед вамп несравненно
большие композиционные красоты, чем в самых пышных
Центральных зданиях, где архитектура мертва, где опа ли-
шена почвы, где ее держат в корсете узкого и тесного
пространства, заставленного постройками, как экспона-
тами, с почти музейною щедростью и с музейною же ну-
мерацией...
Здесь этого нет. Перед вамп смесь какого-ппбудь же-
лезподорожпого моста с длинными гофрированными, стек-
лянными депо, с оторвавшимся одиночкой-вагоном, кир-
пично-серого цвета, па фопе молочных волн незастроенной
Рскп с топкими берегамп, где раскиданы безглазые, полу-
разрушенные, пестрые, бескрышпе развалины домов, рас-
шатанных наводнением, а па горизонте целый лес труб —
па огромная, черпая, повыше, другие целым семейством
1,3У,— и все это изгорает в красноватосвинцовое небо
619
клубы серо-черного дыма, так п просящегося па нежные,
дымные, ласковые запечатлеппя акварели. Здесь еще есть
многообразие подлинных архитектурных форм — не па-
мятников, а вызванных самою жизнью, насущных, оби-
таемых, целесообразных, изящных гигантов, великолепно
раскрашенных пятнами сырости, копоти, времени, ветра,
воды, воздуха, дыма, песка и моха. Здесь уже есть для
художника чудесный синтез подлинного «конструктивиз-
ма», пе выдуманного пз пальца, а продиктованного реаль-
ными целями, п тот, кто умеет чувствовать близость депо
и мостов пад лежащими внизу улицами с фабричными
корпусами, связь резкого паровозного свистка с глухим
заводским гудением, тот прозревает архитектурные груп-
пы будущего.
Именно эта прелесть фабричного ландшафта, его раз-
нообразие п иасыщенность красками и его переход в све-
жпе, загородные профили полей п перелесков служат фо-
ном увлекательнейшей пз житейских историй, о которой
я хочу здесь рассказать.
В суровый восемнадцатый год окраинам пришлось ту-
го. Наступали зимние морозы. Фабрики стояли голод-
ные — пе было топлива, сырья, материалов, люди бросали
станки для революции. II в эту самую пору, когда в па-
мяти пелись стихи пз «Двенадцати»:
Отворяйте этажи,
Нынче будут грабежи,—
а множество людей и у пас и за границей расписывало
дикие разрушения п варварство революции, именно в эту
самую пору кучка людей отправилась на дымные, фан-
тастически красивые фабричные окраины. Лица пх
были озабочены и даже мрачны. Тихо п тоже мрачно
шла за ними толпа рабочих. Вот они дошли до одной из
фабрик.
В пен еще теплплась жизнь. Из труб со свистом выхо-
дило тоненькое, слабенькое дыхание. Лампочки горели
в длинных корпусах одиноким розовым цветком. Две-трп
машины шумели приводными ремнями, как больными
легкими. Несчастная фабрика тужилась из последних
спл, чтобы сохранить подобие жпзни, по кочегар, сидев-
ший внизу, перед огромной паровой печью, кривил губы
с отчаяньем: старуха просила есть, а есть было печего,—
воспаленная красная пасть начинала уже темнеть от го-
лода.
650
Между тем пришельцы, подобно грабителям из блоков-
ской песенки, ринулись, ничуть не смущаясь, добивать
умирающую. Верховодили ими люди, как будто впдавшпе
фабричные виды. Опи бегали по лестницам, показывали
пальцами, и куда только ни покажут, там умерщвлялась
жизнь. Из всех котлов выкачали до последней капли воду.
Остановили машину. Закупорили крапы.
Завернули, закутали колеса. Обильно смазали трубы.
Очистили, выпотрошили кочегарку, запечатав ей пасть.
Забили отверстия. Заложили, заперли, обшили, опеча-
тали двери,— фабрика -умерла, похоронена! Сизые не-
бесные краски отныне не будут пестреть пи одштм
мазком дыма. Воздух не прорежет ни единый гудок. Кор-
мплица-фабрпка стоит мрачным, неживым таинствен-
ным призраком с неподвижным лесом никуда пе нужных
труб.
Рабочие жалостливо поглядели на то, что происходило,
п разбрелись по своим казармам, где им предстояло от-
зимовывать, как кротам, долгую зимнюю почь безрабо-
тицы.
А кучка людей торопливо двинулась дальше, па новое
«варварство». Что же это были за люди н зачем они «уби-
вали» фабрики?
Это были профсоюзные п технические комиссии, п опи
замораживали фабрики. В восемнадцатый год, чтобы не
загубить собственность молодого государства и рабочего
класса, было порешено: заморозить фабрики, которым уже
печем работать. Таким-то образом в годы пресловутой
разрухи удалось спасти не одну хорошую многотрудную
кормилицу, спасти все ее оборудование, все корпуса, все
лесенки до последнего гвоздика, так что пи единая труба
пе лопнула от мороза.
Когда годы голодной спячки п безработицы отошли в
прошлое, а старые, видавшие виды рабочие, ткачи п пря-
дильщики, выглянули из своих отсиженных, отогретых
собственным телом жилищ, пошли ходить между ними
словечки, ничуть пе возбуждавшие недоуменья:
— Ты где работал?
— -Я у Кожевникова, до последнего денька, покуда не
заморозили.
Стали вести повое, свое, профессиональное счисление:
по самый день, как заморозили, н до...
Ко об этом после.
651
Глава вторая
Ф Л Б 1» И Ч II Ы п Л Ю Д, КАКОВ О II ЕСТЬ
Рабочий класс состоял из двух главных групп, отли-
чающихся друг от друга очепь существенно, начиная
с одежды и кончая социальным происхожденьем. Кто ни
подходил к рабочему, всегда признавал эту разницу. Наи-
более классически выражена опа в свое время Плехано-
вым.
Дело идет о фабричном п заводском рабочем.
Заводской отличается от фабричного «как по своему
сравнительно сносному экономическому положению,— пи-
шет Плеханов,— так и по своим привычкам. Фабричный
работал больше заводского (!2—14 часов в суткп), а зара-
батывал значительно меньше: 20—25 рублей в месяц. Он
носил ситцевую рубаху п долгополую поддевку, пад кото-
рыми подсмеивались заводские. Он не имел возможности
нанимать отдельную квартиру плп комнату, а жил в об-
щем артельном помещении. У него былп более прочные
связи с деревней, чем у заводского рабочего. Он знал и
читал гораздо меньше, чем заводской, и вообще был ближе
к крестьянину» ’.
Фабричный — это крестьянин, бегущий зимой в город
па приработок. Первое время он п чувствует себя кре-
стьянином, а не рабочим: «жаловался не на хозяйскую
прижимку, а па тяжелые подати да па крестьянское мало-
земелье». Массами набиваясь в города из деревень, кре-
стьяне делают свой труд дешевым. Идут они пе на завод,
где, «для того чтобы сделаться столяром, токарем плп сле-
сарем, нужно, по крайней мере, около года», а, разумеет-
ся, на фабрику, где обученье короче и легче. Что касает-
ся заводских, то опп набираются большею частью из
горожан, получают первоначальное образование и принад-
лежат к пролетариату (неподатное сословие) п вообще раз-
витее и внутренне свободное, нежели фабричные. Изучив
какое-нибудь ремесло, они становятся мастеровыми, квали-
фицированной рабочей силой, и заработок пх еще во время
первых шагов Плеханова в рабочем движенпн, то есть в
70 е годы прошлого века, достигал двух, а то п трех рубле/!
в депь.
Мы говорили до сих пор о фабричном и заводском ра-
1 Г. Г>. Плеханов, Сочинения, т. III, Русский рабочий в
революционном движении, 1923, стр. 135—136.
652
боном. Это отвлеченные имена. Вместо них можно проста-
вить сейчас без всякой натяжки другие названия — тек-
стильщики п металлисты. Это н будут две самые главные
группировки в рабочем классе, п у каждой из нпх есть
свое лицо, настолько прочное, что характеристика Плеха-
нова свежа сегодня ничуть пе меньше, чем в годы ее на-
писания. Металлиста я оставляю в стороне, потому что
речь в этой книге будет идти пе о пем. Что же такое тек-
стильщик?
Мы видели, что оп выходит из крестьянства, в городе
новый человек, большей частью неграмотеп, п заработок
его очень низок, а работа неимоверно тяжела. Но как раз
эти особенности его положения привели к тому, что тек-
стильщик становятся родоначальником стачечного движе-
ния и занимает в истории революции почетное место. Ес-
лп мы будем перелистывать немногие книги, наппсапныо
о ленинградских рабочих и об их участии в революции,
мы почти не выйдем пз круга ткацких и прядильных фаб-
рик. Почему это? Потому, что ткачи бесправны. Потому,
что пм тяжело живется. Потому, что труд их дешев. По-
тому, что они принесли пз деревни общинные навыки,
а жизнь в «казармах» (артелью) эти павыкм не только пе
разрушает, а, наоборот, укрепляет. Попятное дело, что
они всегда близки к бунту и стачке и что, если эта по-
следняя вспыхнет, опа захватит все фабрики. Текстиль-
щики рапо поняли, пережили п проявили профессиональ-
ную солидарность.
Не зря поэтому слово «ткач» стало в художественной
литературе обозначать зараз и несчастного рабочего, и
бунтаря, соединяя образ бесправия, труда и нужды с обра-
зом революции. Металлисты в такой степепи и в те вре-
мена пе оплодотворяли искусство с этой, двойной стороны.
Символом порабощенного труда п его освобождения сде-
лался именно серый фабричный работник, полукрестья-
11ИП, обремененный и капиталистом и государством (по-
датное сословие),— текстильщик.
Но здесь есть еще одна интересная сторона. Текстиль-
,!ос дело растет, пожирает все больше п больше рабочих,
Улучшает машппы, делая труд более легким п неслож-
ным. Через это оно — как никакая другая отрасль — при-
тягивает к себе женщину. Текстильная промышленность
создаст жепщипу-работппцу, воспитывает се и даег ей
пройти ту же самую общественную школу, от стачки
к стачке, что и ткачу-работппку. Таким образом в рабо-
С53
чем движении появляется женщина, и мы увидим впо-
следствии, какие самобытные фигуры на фоне чисто фаб-
ричной жизни выходят из этих женщин — ткачих и пря-
дильщиц.
Прежде чем нам идти дальше в пашем рассказе, по-
смотрим, какова была работа фабричного в самых общих
чертах. Нам придется узнать многие ее детали, когда
речь пойдет о производстве. А сейчас нам важно только
самое общее: в чем заключается работа текстилей, что
опп делают на фабрике и какая сторопа развития от них
требуется, чтобы они могли выполнить свое дело?
Глава третья
АКРОБАТЫ, КАК СКАЗАЛ ОДНИ
ХОЗЯЙСТВЕНHUK
Люди, говорящие п пишущие о научной организация
труда, очень часто никогда не бывали на фабрике и не
видели, как там работают. Мой покойный отец, крупный
диагност своего времени, любил говорить: «Лучший орга-
низатор — это здоровый организм; а мы учимся с его го-
лоса тому, как надо организовывать, а потом его же доб-
ром да ему бьем челом — начинаем ему предписывать
то-то и то-то».
Лучшим организатором труда на фабрике являются
сам труд, в его целевой сущности, и организм рабочего,
к этой сущности приспособляющийся большей частью бес-
сознательно.
Когда вы попадаете па фабрику, вам в первую минуту
даже странно: работают машины, а рабочих почти не вид-
но. Но вот вы прошли несколько шагов и видите спокой-
ного старика на ящике... Он сидит и пьет чай пз блюд-
ца. Немного далее в одиночку на пыльном полу две моло-
денькие босые работницы. Впечатление приятной, распа-
ренной летней праздности в духоте и жаре машин. Но это
не совсем так. Уменье отдохнуть, то есть в промежуток
между заправкой станка дать целесообразный покой свое-
му телу и своему вниманию,— есть первый организацион-
ный принцип работы, п к нему рабочий приходит во сра-
зу, а путем долгих дней практики, приходит чаще всего
бессознательно, по прочно. Обычно у новичка, пока оп
еще пе подчинился своему труду и к нему пе прпспосо-
654
бился, очень много прыти, самой разнообразной по харак-
теру. Если это прилежный и рьяный малый, ему не тер-
пится на одном месте в минуты невольного перерыва (ко-
гда станки заправлены, машина работает и делать нечего).
Вынужденное бездействие тяготит его, оп готов помочь
другому, третьему, вступает в разговор, мешает машине,
то есть «нервирует» ее работу бесцельным и ненужным
вмешательством. Если это парень ленивый, он склонен
преувеличивать роль перерыва в работе и начинает вести
себя так, как если бы жизнь на фабрике состояла в том,
что надо временами чуть тронуть машину, а отделавшись
от нее, заняться настоящим своим делом: валять дурака,
отдыхать, заговаривать с соседями, скалить зубы, даже,
если он грамотный, чпгать книжку. У такого получается
перерасход внимания на безделье, в то время как у пер-
вого происходит перерасход внимания па дело. II то и дру-
гое одинаково убыточно для организма. II пройдет, может
быть, месяц-другой, а то п гораздо больше, когда пе науч-
ные лекции, пе механический, отвлеченный (и потому
всегда не вполне жизненно верный) тэйлорпзм и тому по-
добные указки со стороны, а самый процесс однообразно-
го труда п выработка организмом своего нового status quo
(системы равновесия), по мере приспособления к этому
труду, научат наконец рабочего правильно отдыхать.
Тот, кто уже усвопл первый организационный прин-
цип — правильный отдых, легко и скоро овладевает вто-
рым принципом: правильным расходом энергии во время
труда. Он пе будет пи чересчур скор, ни чересчур медле-
нен. Не станет зря нервничать, но не будет п мух па по-
толке считать. Мозги его утратят тяжелое напряжение,
болезненную сжатость внимания па одном предмете, по
зато он научится всякий раз думать о том, что делает,
а не о чем-нибудь другом. Словом, рабочий получит сно-
ровку.
По вместе со сноровкой фабричный рабочий приобре-
тает одно свойство, пе совсем равномерно у пего разви-
тое, хотя в то же время — я утверждаю это — отнюдь пе
протекающее лишь в одном каком-нибудь его органе,
оставляя другие бездействующими. Как бы оно нп было
односторонне, оно не остается без влияния на весь орга-
низм рабочего, тренируя его целиком. Я говорю здесь
° профессиональной грации.
Слово может показаться смешным в применении
1ч фабричному рабочему. Но оно здесь как нельзя более
655
на мосте. Рабочий на фабрике грациозен, он приобретает
такую скользящую гамму движении, такой ловкий пере-
ход от одного к другому, такое «glissando» (ползучесть),
как сказали бы музыканты, что нервный, порывистый
городской человек стоит рядом с ним. мучительно ощу-
щая свой позвоночник, точь-в-точь как бракованная ло-
щадь с перешибленным ходом. Вот пз горла машины пря-
дильная лента выползла скомканной, вот опа порвалась,
а колеса машины бегут, приводные ремни хлопают, ма-
шина переваривает хлопок по-прежнему, и порванная
лепта сиротливо свисает вниз пз помертвевшего «таза>
(высокого металлического сосуда, куда собираются спи-
ралью хлопковые лепты, выходящие из машины). Во
это на одну лпшь секунду. Неторопливо подходит к маши-
не работница. Плечи и руки ее в плавном, рассчитанном,
грациозном, абсолютно точном движении легко скользят
над машиной, размеряя свой рптм с ее ритмом, пальцы
ловко и, я бы даже сказала, музыкально соединяют два
порванных конца, закручивают пх, поддают им — легким
броском — инерцию скольжения, и вот уже нитка опять
скользит слптпой струйкой, ровно бегущей из горла в
дл нп по го р л ы ш е в ы й таз.
Грация работницы так хороша и заразительна не по-
тому только, что она приятна па взгляд, как и всякая
грация. Нет, здесь есть одна особенность, делающая ее
исключительно вкусной: грация тут не внезапная, импро-
визацией красивого тела рожденная. Есть такие тела и
тельца, которым грация дается играючи. Онп очень при-
ятны для созерцания, по впечатление от них, как от узора
облаков, ряби на воде, движения светотени в листве,
в высшей степени непрочное, скоропреходящее, забвешюе.
Оно есть — значит, спасибо. Но может и ие быть.
Грация, вырабатываемая па фабрике, есть нечто со-
вершенно другое. Опа прежде всего не случайна. Это по
есть грация па танцевальном паркете, па траве, ва по-
лянке. с крокетным молоточком. Это есть грация у маши-
ны, то есть нечто неизбежное, обязательное, нужное, ибо
иначе — смерть пли несчастный случаи. Грация здесь
есть налаженная система движений, все время контроли-
руемая вниманием и стремящаяся к наивысшей целесооб-
разности. Поэтому опа, как и все па земле, что приносит
плоды п имеет результаты,— в высшей степени зарази-
тельна и увлекательна для окружающих. Па случайную
грацию любуешься, ио грации неизбежной хочется на-
656
учиться, хочется вот так, как этот старик или эта старуш-
ка, пройдя мимо переполненного таза, ловко наклонить
его к себе, ритмично умять змейки атласных хлопковых
лепт и снова поставить его под струйку, и все это в пре-
делах меньше чем полусекунды.
Вот у большого приводного ремня, бегущего*по двум
валикам с огромною скоростью, стоит мужчина. Высокий
мужчина, ленивый, серьезный, так себе стоит, пи па кого
ве глядя. Это шорник. Тот, кто стоял на его месте, сейчас
похоронен. Приводпоп ремень перерезал его пополам. Как
это случилось? Очень просто. Взгляните па грацию шорни-
ка — опа заставит вас вздрогнуть и похолодеть, как пры-
жок какой-нибудь Клотильды па цирковой трапеции. Но
здесь нет никакой трапеции, и шорник никуда по прыга-
ет. Оп только берет кожаную перчатку, надевает ее па
правую руку — и такая уж беда, надобпо спять ремень,
а снять и надеть его можно лишь па полном ходу, чтоб
бегущие валики могли стянуть и патяпуть его на них,—
и вот шорник па полном ходу вращающегося приводного
ремня толщиной в палец, а шириной в четверть аршина,
от движения приобретшего остроту бритвы, грациозно
снимает этот чудовищный ремень с валиков. Ремень по-
хож на удава, он выше его ростом, одно неудачное дви-
жение, ошибка в тысячной доле направления — и ремень
перережет его пополам, отхватит руку, голову, точь-в-
точь так, как кухонный нож — полкартошки.
«Что вы хотите,— отвечает вам ипжепер в своей стек-
лянной капитанской каюте возле фабричной конторы,—
на то он и получает по высокому разряду. Ведь рабочие —
это те же акробаты. От mix главное, что требуется,—• это
прежде всего ловкость, ловкость н ловкость».
Итак, труд рабочего па фабрике есть грация, помно-
женная па внимание,— «грация необходимости» перед
лицом постоянной возможности несчастного случая. Не
следует думать, что технические усовершенствования
вполне гарантируют жизнь рабочего. Машина всегда бы-
ла п всегда останется организованной стихией, а там, где
ость стихия (хотя бы п организованная), там всегда в за-
родыше опасность.
Гак футляры и заграждения, изобретаемые для предо-
хранения ремпей от падения, от срыва и т. д., сами часто
являются причиною нового типа несчастных случаев (от
Ущемления ноги в заграждении, от липшей помехи для
прохода и тому подобное).
657
Глава четверто я
СТАРИКИ, СЕРЕ ДИ ЯК, МОЛОДЕЖЬ, ДЕТП
Обратитесь к тому старичку, что, сидя на ящике, пьет
чай пз блюдца. У него бледное, опавшее лицо, прозрач-
ное, как у тех, кто много сидел в заточенье. Этой про-
зрачностью награждала фабрика пе хуже, чем тюрьма. Но
пе ждите от старичка, сухо покашливающего над блюд-
цем, что оп станет вам жаловаться.
Пе успел он заметить, что вы заинтересовались рабо-
той, как уже вскочил, утерся и прошелестел босыми нога-
ми к машинам. Оп чистенький; на фабрике, как это нп
странно звучит, все чистые. Жара выпаривает, духота об-
сушивает, тончайшая пыль выглаживает п полирует, пи
дать пн взять, как воздух и ветер корабельные снасти.
Они все время па ветру, па пару, па переделке у воздуха,
треплющего их то своим движением, то температурой.
Старичок чистенький, ворот рубахи распахнут, белые гла-
за в красноватых веках, бородка клином, а редкие волосы
на голове перелеском. Каждое неторопливое движение его
полно достоинства. Оп ласков, но важен. За ним — не-
сколько десятков лет работы па прядильне, и оп стал уже
патриотом своего стайка.
Текстилям п сейчас живется тяжело и долго еще будет
житься тяжело; не мудрепо поэтому услышать пх серди-
тые жалобы. Но идут они от серединка, от женщин п муж-
чин средних лет. Старики же приобрели такую терпкую
нежность к самому фабричному делу, так срослись со сво-
им станком, что одна возможность снова видеть его в дви-
жении заполняет их жпзпь. Этот возраст сам по себе со-
держателен, трудовая старость всегда полна высокого
смысла, занятости, самоудовлетворения, благоволения.
Личное давно перегорело, осталась окружающим ласка да
указка. Оп тебя приласкает да поучит,— в этом вся душа
старого фабричного. И пет для пего большей обиды, чем
перевести ого па степепь «ппвалпда труда», спять с про-
изводства да пожаловать пенсией. Такая государственна!
забота многим старикам тяжелее обиды.
В артельном доме Максвелл (о котором речь у меня
будет особо) я встретила старпка с гладким, свежим ли-
цом, открытым, круглым лбом, вьющимися сединами и
круглыми серебряными очками па веселых голубых гла-
6<> 8
зах. Старик тачал себе сапоги. Когда заговорили о его по-
ложении, оп уронил сапоги па пол:
— Гляньте на мои руки! Ведь я еще силен, у меня
здоровье — во! А они что же это со мной сделали! Заре-
зали меня, как пить-есть зарезали — практику мою отня-
ли. Таперича какой же я буду человек без практики,
суди, милая, сама!
Оп подал прошение в союз, жалуется, ходит по фаб-
рикам. Он борется, как Дон-Кихот, с советским декретом.
Этому упрямому, полному жизни человеку «без практи-
ки» — петля, а по декрету он пе имеет права работать,
так как ему свыше семидесяти лет. Вот удружили стари-
кам любезностью!
Совсем иное дело — середняк. Старые фабричные —
станковая аристократия. Опп прошлп чуть лп не через
полвека фабричной лямки. Послушайте их прошлое,— ка-
жется, пе было в Питере нп единой фабрики, на которой
пе работал бы такой заслуженный профессионал. Но се-
редняк не имеет за собой длинного прошлого. Оп большей
частью задерган и сильно потрепан войной и революцией.
У него большая семья. У него нет нп выхода в прошлое
(воспоминаний), нп выхода в будущее (общественные
работы): куда там и где там, если каждая получка — пе
успела дойти до кармана — растаяла, а дома па шесть душ
одна пара сапог, и от нищеты, от усталости он пе только
не может ходить куда-нибудь пз дому, но еще смотрпт на
дерганье себя как на последнюю каплю в чаше горечи:
такой нп в кассу взаимопомощи ие вошел, пн газеты пе
читает (неграмотен), нп в клубе нп разу не был (денег
нет), на собрания не ходит (сапог ист), и вообще такой,
если вы остановите его и заговорите с нпм, надолго пере-
вернет вам душу п мысли своими горькими жалобами. Тут
уж ничего не поделаешь. Середняки — самый больной слой
фаоричного люда. С ними надо быть терпеливыми, н един-
ственный способ втянуть пх в рабочую общественность —
ЭТО неуклонно, неустанно, шаг за шагом, всеми мерами,
всеми средствами улучшать пх материальное положе-
Молодежи фабричной живется полегче: у нее будущее.
Для нее клубы, кино, стенгазеты, билеты в театр, полпти-
'а’ °бществепность, партия. Молодые всюду желанные
бяСТП’ ПотомУ что ссе повое и живое они впитывают в се-
и перерабатывают бесплатной энергией возраста — но-
востью. Даже крайняя степень ппщеты ие заглушает
659
в mix связи с миром. Я приведу пример, хуже которого
навряд ли бывает. Работая по бюджету, я посетила одну
двадцатилетнюю ватерщицу с фабрики «Красный маяк»
(бывшей ниточной Воронина). Она несколько месяцев как
родила. Отец ребенка скрылся. Девушка ютится в под-
вальной комнате вместе с четырнадцатью другими: ма-
леньким братишкой, грудной дочерью, деревенскими даль-
ними родственниками, приехавшими к пей в поисках мо-
ста и работы. Места они пе нашли, работы тоже, днем
побираются, па харчи это хватает, а ночью спят у нее
в комнате, за постой не платят. Сама опа получает по треть-
ему разряду. Почти все уходит па молоко ребенку — оп
лежит па постели голый, со вздутым животом и больным
серым личиком, губы обсыпаны. Работница уходит на
фабрику, и ребенок по полдня лежит так, без нее.
В ясли еще пока пе приняли за недостатком места. Де-
вушка рассказывает все это, стоя передо мной в рваной
кофте, замученная нездоровой мочью без воздуха, на одной
постели с братишкой и дочерью, под одним одеялом па
троих, худая, истощенная от недоедания и кормленья. Опа
три года (с восемнадцатого) была в комсомоле и прину-
ждена была уйти пз него по бедности. Где же быть исправ-
ным партийцем, посещать собрания, думать о многих обя-
занностях, когда на тебе такие отрепья, в которых «стыдно
показаться па собрание»? И вот эта девушка, дошедшая
до крайней степени нищеты, отнюдь пе порывает связи
с новой общественностью. Питаясь исключительно кар-
тошкой и отказывая себе в куренье («разве что у товари-
щей стрельну»), она ухитряется все-таки выписывать га-
зету. Надо побывать в жилье настоящей рабочей нищеты,
чтобы попять, что это зпачпт.
За молодежью идут дети. Но это особь статья. Фабрич-
ный ребятенок живет в традиционной атмосфере, которую
надо узпать попристальней. Можно, пожалуй, припомнив
сравнение рабочих с акробатами, даппое выше хозяй-
ственником, сравнить и фабричных ребят с детьми таких
работников трапеций, рано входящими в отцовскую
жизнь, в ее опасности и беды, и привыкающими быть
«добрыми товарищами» взрослых. Но сравненье не резон,
да п тут оно пахнет скорей переводными детскими книж-
ками, чем настоящею жизнью.
Итак, что же такое фабричный ребенок? Это прежде
всего дитя не только отца п матери, но и фабрики. Многие
родились тут же, в артельном доме. Один пз нынешних
GCO
красных директоров большой фабрики популярен среди
рабочих, между прочим, тем, что «ведь как же, оп тут,
в артельном доме и родился». С детских лет они вступали
в совершенно особые отношения п к родителям н к фабри-
ке: они вступали к ним помощниками. Труд захватывал
пх так же, как взрослых, сообщая нм те же, что и взрос-
лым, душевные качества и черты характера. Никакого
противопоставления между «отцами н детьми» у них по
вырабатывалось, а наоборот, отцы и дети усваивают уди-
вительную солидарность: их связывали одинаковые инте-
ресы и та же ненависть к тому же врагу. Поэтому фаб-
ричный ребенок с детских лет приучался пе только к тру-
ду, но и к борьбе за своп интересы, то есть проходил оди-
наковую с родителями экономическую школу.
В своих «корреспонденциях» 1 о первых стачках в Пи-
тере, на Новой бумагопрядильне, что па Обводном канале,
Плеханов рассказывает, какое живое участие принимал л
ребята в общественной жизни взрослых. Прежде всего
они были «рабочей полицией», то есть своего рода коптр-
полнцней. Они выслеживали шпиков, фараонов, пристава,
как мыши, притаивались за забором, покуда рабочие
устраивали собрания или сходку, и, чуть приближалась
опасность, предупреждали взрослых громким криком. За
это их усердно драли в участке, по охоты пе отбивали,
а, напротив, разжигали ее еще пуще.
Кроме такой сторожевой роли, подростки выступали
и более серьезно. Послушаем того лее Плеханова:
^«Стачка па фабрике Кенига начата была малолетними
раоочими. Дело в том, что на бумагопрядильных фабри-
ках получается много отброса, состоящего из порвавших-
ся ниток. Этот отброс образует возле станков кучи так на-
зываемой пыли. Сортировкой «пыли» па фабриках Кенига
занимается особый разряд работниц. Но незадолго до опи-
сываемого времени директор рассчитал этих работниц и
возложил сортировку пылп ва так называемых «задних
мальчиков» (каждый прядильщик работал па двух станках,
причем у него были два подручных «мальчика»: так назы-
ваемый средний, 17—19 лет, и задний, 12—14 лет). То
‘взбунтовались», заявивши мастеру, что пе станут работать
тех пор, пока пх не избавят от новой обузы. Кениг хотел
вопапУ" В* П л с х а п о в, Сочинения, т. III, Русский
олюццОПНОМ дВ|1Жен11И> 1923, стр. 172—173.
рабочий в
CG1
было покончить дело поголовным изгнанном веек непокор-
ных «задних мальчиков». Тогда вступили в стачку «сред-
ине мальчики» и взрослые рабочие.
Несмотря на все полицейские застращиванья, стачеч-
ники держались превосходно. Онп не уступили даже тогда,
когда Кениг решился на крайнюю меру, то есть прогнал их
всех до единого. Петербургские революционные рабочие
кружкп постарались пристроить пх па других фабриках».
Вот два примера солидарности «отцов и детей», выте-
кающие из общности их интересов. Оба происшествия
(стачка на Новой бумагопрядпльпе и у Кенига) были
в 1878 году. Такими традициями жило и воспитывалось
молодое фабричное поколение, и из «задних» мальчиков
того времени вышло много активных вожаков рабочего
движения.
Глава пятая
НАБОР ОБЪЯВЛЕН
Каждый, кто читал в 1925 году газеты, видел чуть ли
пе па всех столбцах: «Возрождение промышленности»,
«Разворачивание фабрик» п тому подобное. Ленинград
усиленно поднимает производство. В Ленинград приезжа-
ют всякие комиссии, ходят, смотрят, заседают. Ленингра-
ду отпускаются кредиты. От Ленинграда испрашиваются
сметы.
Обыватель, привыкший всякому печатному слову ве-
рить наполовину или еще того хуже,— пробегает эти
столбцы без всякого воображения. Но жителю рабочей
окраины онп говорят гораздо больше. Житель окраины
заинтересован в тех волнах воскрешающей жпзпп, кото-
рые проходят по далеким загородным трактам, незастро-
енным речным берегам, тонким улицам Гавани, за Лес-
ным, с четырех сторон огромного города. Оп знает, что эти
волны коснутся и его. Мало-помалу идут верные слухи,
отмораживаются и пускаются в ход фабрики, одна, дру-
гая, третья. Начинают пе на шутку перхать застоявшиеся
трубы. Сонную тпшь улицы прорежет, как спичкой чирк-
нет, деловой автомобиль. Ходят разные люди, выстукива-
ют, обмеривают, послеживают. Съезжаются знающие лю-
ди — спецы с самых разных мест: пз Ипаново-Возпесеп-
ска, Орехово-Зуева, Костромы, Симбирска. Тому, кто
пройдется по работающим ленинградским фабрикам (а их
работает немало), заранее можно было обещать, что он па
свои вопросы услышит: «А это, видите, еще до меня...
Я здесь только два месяца... полтора месяца... неделю»,—
а насчет самой фабрики, когда опа была пущена, чаще
всего услышит он: «Мы работаем с осени», «Работаем
с полгода», «Только что начали работать», «Разворачиваем
работу»,— и вот этого не следует забывать, когда начи-
наешь знакомиться с нашими фабриками. Их вспархива-
ние, оттаивание, отряхивание воистину сказочное мчи (за
нелюбовью современности к мифологии) какое-то зооло-
гическое. Как зверь, отоспав спячку, встряхиваются они
одна за другой и начинают строить, чистить перышки,
петь гудками и проводами и делают это с особым пафо-
сом, усиленным наслаждением, влюбленно, как после дол-
гой разлуки с тем, кто раньше наскучил, а сейчас жела-
нен. II этот желанный для них — труд.
Надо сказать, что желанность труда поражает каждого
посетителя окраины. Желанность двоякая. Во-первых,
чтобы прокормиться. Во-вторых, чтобы вернуть своим чле-
нам прежнюю знакомую ритмику, а застоявшейся жиз-
ни — содержательность и полноту.
Как только пойдет слух по окраине, что там-то и там-
то замороженная фабрика будет, достоверно говорят, пу-
щена в ход, сотни людей придут в лихорадочное движение.
— Набор объявят, слышали?
Где будет объявлен набор, когда, па сколько душ, по
какому отделению — становятся самыми злободневными
вопросами окраины.
— Вы не слышали, когда начнут набирать? — подхо-
дит к вам молодой человек в тулупчике, в мерлушковой
шапке, с выпуклыми, голодными, «базедовыми» глаза-
Я железнодорожник, по полгода как безработный.
Мпе бы на фабрику, все равно кем — хоть кочегаром, под-
ручным, сутками куска во рту пе имею...
- ~~ Ну, ты! — сурово обрывают его старухи.— Пошел
ы по своему делу. Тут годами фабричные отсиживали,
ты как собака па кусок.
хлеб °СТаЯ публика>>’ льнущая к фабрике в поисках за
Они°М’ вызывает У старых фабричных досаду и ревность,
о и ее туркают, одергивают. А еще бы: самп-то ведь сто-
сказ&МИ Сидели возле своей замороженной фабрики, шутка
Л ПНЫе по ТРП года’ а пные ~ по пяти, по шести.
TD Успели вырасти.
~ W Л. Л-Л. vy J..
не бы на срабрпку, uw p«i>nv ixc^x — .win
ручным, сутками куска во рту пе имею...
663
Когда набор наконец объявляется, фабрика осаждена
густою толпой. Каждое угро по двести, по триста душ
приходят сюда проспть работы, несмотря па то, что набор
уже укомплектован. Принимают прежних и новых через
биржу и помимо нее, причем последнее обсуждается
обычно в союзе, дается па его рассмотрение и большей
частью утверждается. Почему? Жизнь и тут умнее пра-
вил в своих живых требованиях. Старые опытные работ-
ницы, многие с большим стажем,— а на бирже пе побы-
вали. Молодые городские девушки с синими от голода ли-
цами, по без «определенных знании» и без никакого ста-
жа,— а посылаются сюда биржей. II вот администрация
скрепя сердце берет первых и вторых, организуя работу
н отчитываясь за нарушение правил.
Рост производительности труда объявлен сейчас оче-
редной кампанией. Это, бесспорно, задача насущная, по
отчасти п стихийно-неизбежная.
Несомненный факт в нашей промышленности — рост
производительности труда — очень симптоматичен, его
хороню бы изучить в свете но только экономической, но
и психологической и всякой другой цепи причин. Тут
большую роль играет, конечно, переход па сдельщину, по,
по-моему, еще большую роль играет и то, что рабочий
слишком застоялся без работы. Сейчас у пего неизбежная
потребность поразмяться и свежий прилив трудоспособ-
ности. Нечто в этом же роде наблюдается сейчас в вузах.
Не так давно мы плакались, что молодежь «отбилась ог
рук» и пе учится. Л сейчас поголовные обследования ска-
жут пам, что тяга в ученье охватила даже самых отпетых
лентяев, и в наших вузах учатся так, как давно уже не
учились.
Всякая «разруха», всякий временный застой или про-
стой в конечном счете ведет к «росту производительных
сил», иначе сказать: в любви, как и в действии, в волевом
аппарате, как и в проволочном механизме, осуществляет-
ся золотое правило экономии сил, которое Гёте называл
«Gluck der Enlfernung» (счастье отдаления) и которое
в пашей прозаической транскрипции должно означать сле-
дующее: «Чем туже застоятся, том сильнее размахнут-
ся». Разлука, отдаление, сдержка накопляют интенсив-
ность ие только человеческих эмоций, по и трудовой энер-
гии.
661
Глава шестая
ФАБРИКА ИМЕНИ ХАЛТУРИНА
Фабрика имени Степана Халтурина состоит из двух —
бывшей Невской бумагопрядильнн и Первой ниточной.
Администрация па ваш вопрос кивнет головой еще на
одну фабрику, там, во дворе, и с досадой протянет:
— Пустили бы и эту. А вот нельзя.
— Почему нельзя?
— Охрана труда пе позволяет.
— А в чем дело?
— Да видите лп, говорит, условия для труда нехоро-
ши. А ведь работала раньше фабрика, п ничего, рабочие
но жаловались.
Этот разговор подведет вас вплотную к целому ряду ин-
тересных вещей. Во-первых, вы сразу почувствуете, что
времена нынче новые. Правда, рабочему живется нелег-
ко (слишком мы пищи), правда, жалоб п ропота услы-
шишь сколько угодно, правда, опять дап приказ по всему
Фронту: налегай, поднимай производительность, выделы-
в<*й как можно больше п как можно скорее. Но времена
ве те: нужна работа, а фабрику в ход не пустим, покуда
охрана труда не скажет, что рабочий может па пей рабо-
тать без вреда для своего здоровья. Это уже очень много.
Кодь у пас пет ничего нового и никаких средств, чтобы это
повое создать. Одна постановка нужных вентиляторов
крутит головы нашему техническому персоналу до одури,
изволь создавать на том оборудовании, какое есть под ру-
ной, а ведь оно строилось отнюдь пе в расчете на социа-
листическую республику. Поэтому многое у нас просто пе
°)дет пущено в ход, покуда пе будет подогнано под требо-
паипя общественной безопасности. Другое на скорую руку
поправляется. Третьему силятся придать наилучшую без-
асность п приглядпость. Текстильный техникум, вапри-
Р, существующий и всего-то без году педелю, успел
еМуП лИ 5иламп оборудовать па маленькой принадлежащей
дов ФаиРпке кошера металлические футляры для прово-
ди вое ты П хвалптся псРеД посетителями с полной справед-
вУ«о^)аК"’ МЫ впдпм’ что возродить, «оттаять» заморожеп-
Ьхол₽а°РПКу СЩС мало* ^1,е;кД° че-1 опа будет пущена
’ ее посетит охрана труда. Чго нужно сделать для
665
требований санитарии и гигиены — будет оговорепо в кол-
договоре, н тут уже, как ни крутись, фабрике надо будет
выполнить обязательства.
Но вернемся к нашей Ниточной. Эта как раз одна из
городских фабрпк, то есть не имеющая своего загородного
окружения, своего ландшафта. Стоит опа неподалеку от
Смольного, па Малой Болотной, в ряде других серых, ка-
зенных домов, па прямой, симметрично обстроенной мрач-
ной улице. Уже задолго до нее вы входите в атмосферу
фабричного духа. Мимо вас идут рабочие, говорят о своих
делах; вскидывают на вас глаза — сразу видят нового
человека; здесь, па этой улице, каждый, кто ходит, знает
друг друга в лпцо. Дома тоже свои: ясли, общежитие,
свой кооператив. Новый пришелец тотчас же бросится
в глаза.
Л вот п фабрика. Новпчку она непременно покажется
крепостью. Внушительная, за высокой каменной стеною,
неприступная,— фабрпка, подобно дворцу илп форту,
имеет свою «комендатуру», сквозь которую, пе иначе,
только и можно попасть внутрь. Мохнатый рабочий в оч-
ках, узнав, кто ты и что тебе надо, пишет пропуск. Полу-
чив его, внутренней дверью вы входите уже в самую кре-
пость и тут, па дворе, начинаете ощущать непривычное
для вас «единство жпзпи». Большие фабрики хороши для
художника именно тем, что опп ставят его перед дейст-
вующим житейским «комплексом» (составным целым).
Тут больше трех тысяч народа. Тут крайнее разнообразие
вещей и предметов,— во дворе проведены рельсы, валя-
ются тачки, открыты двери в какие-то сараи, торчит мед-
ный кран с лужей вокруг пего. Дальше — красные кир-
пичные корпуса двух-трех фабрпк, с несколькими дверя-
ми, а на каждой написано свое: то «Фабком», то «Конто-
ра», то «Культкомиссия», то еще что-нибудь. Но суть дела
такова: ни один из трех тысяч человек, перебегающие
рельсы, выходящий из дверей, поднимающийся на лестни-
цу, пе производит впечатления чего-то отдельного п неза-
висимого. Действия его связаны с действиями других, так
же как все предметы, п вещи, и разпые двери ведут к еди-
ному образу действия, к чему-то цельному, взаимно обус-
ловленному. Художник обретает на фабрике гармонию.
Ему стоит ухватиться за одно звено, чтобы быть втянутым
в длинную цепь действий, у которой есть и свое начало и
свой конец. Но чтобы пе забегать вперед, поднимемся вме-
сте по лестнице.
666
Сегодняшпяя фабрика имеет двойной «крен» подоопо
качельной доске, перекинутой через камень. На одном
конце доски сидит техническая администрация, на дру-
гой _ фабком, а в центре, в точке равновесия, красный
директор. Техническому персоналу дана задача: наладь
производство. Здесь сидят спецы. Без них фабрика пе
могла бы сделать ни бе пи ме. Но спецы, со всей силой
своего удельного веса тянущпе в стороны «производства»,
а следовательно, выгоды этого производства и его при-
были для государства,— уравновешиваются другой частью
доски, где плотно прилип фабком. Он защищает интересы
рабочего. Оп может пойтп с администрацией в бой за ра-
бочего, а на середке между обоими полюсами помещается
красный директор. Это по большей части выкормыш той
же фабрики. Если он тактичен (умеет думать в первую
голову не о себе и своем самолюбии, по о пользе и нуждах
дела), то его любят одинаково та и другая сторона, и с
ним, как выражаются спецы, «можно работать».
По вот вы прошли все инстанции и получили разреше-
ние посмотреть фабрику. Вам дают опытного мастера
в спутники, он молчаливо ступает перед вамп по камен-
ной лестнице, распахивает двери,— и уши вам оглушает
незабвенная, невозможная, разрушающая вас музыка, ко
торая будет вам долго потом сниться, гудеть, шушукать
в ушах, делая вашу головую чем-то вроде болезненного
резонатора: вы вступили па фабрику.
Прежде чем идти дальше, два слова о шумах. Имейте
в виду, что жизнь фабрики сосредоточивается в ее голосе.
Шум на прядпльпе и на ткацкой беспрерывен, и, чтооы
привыкнуть к нему, надо потратить много времени. Почти
все рабочие и служащие на фабрике глуховаты. ^Идя во
время работы по отделениям, либо молчишь, лпоо кри-
чишь: шум и грохот стоит такой, что ни единого слова
пе долетает до вашего собеседника. От шума беспрерывно
вибрируют вокруг вас воздух, пол под ногами, потолок,
степы. От этой безостановочной вибрации должны впорп-
{овать и вы. Все тело ваше в беспрерывном напряжении,
п вам кажется, будто вы превратились в паровой котел
с подскакивающей от бульбулькапья крышкой.
Но первое слитное впечатление, когда вы попрпвыкпе-
Те к фабричному шуму,— это характерные особенности
п производимом грохоте. Музыкальное ухо их сейчас же
Моьпт и заиомппт. Одно дело, как шумит прядильня, и
другое, как шумит ткацкая. Мы еще опишем эту разницу
667
впоследствии, а сейчас, вслед за мастером, поднимем ногу
и перешагнем, в грохоте, визге бегущих ремней, трескот-
не вертящихся колес, сверкающем вое и трепете машин,—
через порог, в прядильню.
Глава седьмая
БУМАГ0ПРЯДПЛЫ1Я
Нитка, которою мы шьем, делается из хлопка. Знаме-
нитая невская нитка, глянцевитыми катушками попадаю-
щая в каждую рабочую женскую корзинку, рождается пу-
тем сложнейших операций.
Преддверие фабрики — сортировочная. Сюда в огром-
ных, обшитых рогожами тюках поступает очищенный
хлопок. Разные сорта — привозные и местные. Из пер-
вых — египетский хлопок, американский хлопок, пз мест-*
пых — лучшие сорта туркестанского. Тюки развязывают-
ся, сортируются в зависимости от того, какое качество тре-
буется, и попадают в трепальное отделение.
Трепальная машина состоит из многих частей, и каж-
дая из них направлена к одной цели: разрыхлить, растре-
пать, очистить от посторонних примесей поступившую
массу хлопка. Надо иметь в виду, представляя себе рабо-
ту такой машины, устройство человеческого желудка, где
тоже, прежде чем стать «готовой для усвоения», пища
приводится самыми разнообразными и многочисленным.!
путями к разрыхлению, трепке, ческе, дроблению па мель-
чайшие частицы. Хлопок ссыпается в огромный чап, от-
куда путем втягивания и вращенья он подвигается все
дальше и дальше в глубину машппы. Сперва он размина-
ется, потом расчесывается бесчисленными гребнями, по-
том попадает в металлические сетчатые цилиндры, где из
него выколачивается пыль, потом переползает в новый
барабан, который похож внутри, если мы поднимем крыш-
ку п заглянем в пего, па нечто вроде мороженицы пли ма-
шинки для сбивания масла. Эта перекладинка в три эта-
жа, вращающаяся вокруг своей оси, делает тысячу оборо-
тов в минуту. Называется опа «бпло» или «трепало», и от
псе идет особый надоедливый шум, очень энергичный, cj-
ховатый, торопливый, сварливый. Хлопок попадает отсю-
да, выбитый и потрепанный, в трепальный барабан, а из
пего в цилиндр, прокатывающий его в виде длинной тол-
668
стой дорожки па особую катушку. В таком прочищенном,
проглаженном и намотанном виде хлопок называется
«холстом».
Ио «холсты» (намотанные катушки хлопка) еще пе го-
дятся в выработку. Пх надо выровнять, придать им оди-
наковый вес, н вот для этого берутся четыре холста и идут
в холстовую трепальную машину, где онп опять попада-
ют в било, сетчатые цилиндры, каландры (сплющптсльпые
валы), под «бесконечное полотно», металлическую зубча-
тую дорожку, опоясывающую машину и в мпппатюре
напоминающую ту гигантскую зубчатую лепту, которою
чудовище-тапк переваливается по земле... Пз четырех
холстов получается один, более или менее устойчивого ве-
са (колебание в один-два фунта, общин вес около пуда).
Теперь работа трепального отделения копчена, перед памп
готовая трубка, похожая на катушку, вокруг которой на-
мотаны равномерно толстые дорожки хлопка. Трубка эта
пазываетсл «холстовоем».
АРДОЧЕСАЛЬНА Я
Эта машина в прядильне - "°ХеТся
мере, на мой любительский взгляд. Роль '' ’
в том, чтобы прочесать полосу хлопка и пь,п> ‘
топкою, шелковистой струйкой, спирально ‘
в тазы. Отчесывает опа хлопок благодаря дв _
цессу. Во-первых, впутрп у нее с огромною t
вращаются барабаны, во-вторых, поверх эт1. 1 ‘
несравненно медленнее движется пх покров. * шпсг0
ложности двух этих движении, внутреннее
хлопок и отчесывается, причем очески е - пчпал-
машипы, благодаря длинным спиральным ‘ ‘ ’ м .кду
Дельными полосками, чуть-чуть соедине в Л^'1ИС
собою прозрачными волоконцами хлоп ч . thhikv-
такое, будто машина жует хлопок и выпускавЛоче_
сапными полосками. Отсюда, сливаясь «тру ч ,
санпая масса бежит вниз па валики и льет я_ ‘' •
сять — двенадцать таких машин обслужив того
работницами (трубочнпцеп и тазовщпцеи), да,, чр ’
пропыльщпцей, на обязанности которой лел' голос
Щеток. Кардочесальпая машппа — ‘’пп u Су-
У пее приятный, и опа делает свое дело I У
Матохи, как ее соседка, трепальная машина.
6G9
Тазы, похожие, к слову сказать, па высокие плева-
тельницы, какие ставятся теперь па улице перед дома-
ми,— подхватываются тазовщпцамп, как только они пе-
реполняются до нужной плотности, п относятся в новое
отделение, ленточное.
Здесь несколько тазов ставятся рядом, п ленточная ма-
шина втягивает пз каждого его ленту, соединяя шесть та-
ких лепт в одну (этот процесс называется «сдваиванием»).
В чем же заключается работа этой ленточной машины п
для чего она «сдвапвает» несколько струй хлопка? Роль
ее — в последовательной вытяжке. Душа лепточпой ма-
шины проста и примитивна. Опа делает только одно дело:
вытягивает. Из шести струй она делает одну, пе толще
каждой пз предыдущих. Потом она снова берёт шесть уже
сдвоенных лент п снова соединяет пх в одну, вытягивая
пх опять-таки до прежнего объема. II опять сдвапвает по-
лучившиеся шесть лент в одну. Словом, 36x6 = 216 лент,
последовательно соединяясь, вытягиваются ею в одпу-
единствепную. Что же происходит с хлопком от этой вы-
тяжки? Знающий человек объяснит вам это наглядно.
Возьмите в руки ленту, полученную прямо пз таза, и, дер-
жа ее обеими руками, рваните и разорвите, а потом по-
смотрите место разрыва на свет. Хорошие глаза увидят,
что такая лента, хоть и расчесана в длину, собрана в дли-
ну п разорвана в длину, а все-такп имеет немало волокон,
стояецпх в ней поперек общего, параллельпого, направле-
ния волоконцев. Вот чтобы этих поперечных ниточек нс
было, а все решительно волокна хлопка приняли одно и
то же направление, улеглись параллельными рядами в
длину, и проделывает ленточная машина свою утомитель-
ную, по необходимую работу сдвапвапня п вытяжки. На-
стоящий мастер, поглядев на место разрыва любой лепты,
может определить вам на глаз, сколько раз опа побывала
в ленточной машине и подверглась вытяжке.
Из ленточного отделения лепта переходит па шпуль-
ках к веселой, говорливой машине, самое название кото-
рой говорит о жизнерадостности: к банкаброшу. Таких ма-
шин три сорта: толстый банкаброш, перегонный банкаброш
и топкий бапкаброш. У каждого своя обязанность. Но
прежде посмотрим, в чем заключается их общая сущность.
Лента, принесенная пз ленточной машины, получила
правильное направление. Она легла всеми своими волок-
нами в длину п готова уже стать ниткой. Но в этом своем
виде она еще мертва н беспомощна, основного толчка к
670
жпзнп ей пе дано. Ведь еслп потянуть ее еще дальше, опа
попросту разойдется, расползется. Направление в длину
должно получить еще какую-то подмогу, чтобы лепта мог-
ла продолжать вытягиваться. Какую же? Ручная пряха
скажет вам: чтобы тянуть в длину, падо крутить, то есть
длина должна быть помножена на ширину, лепта должна
спрядываться. Вот эту роль вытягивания плюс закручива-
ние п выполняет веселый толстый банкаброш. Лента,
скрученная п вытянутая пм, называется уже пе лентой,
а ровницей. Толстая ровппца утончается на перегонном
банкаброше п становится еще более тонкой (третий сорт
ровницы) на тонком банкаброше. Машина работает тремя
рынками, где происходит вытяжка, рогулькой (делающей
оборотов тысячу двести в минуту) и цевкой, которая вер-
тится па шпинделе, отставая от рогульки в быстроте, с
оборотами восемьсот — девятьсот в минуту, чтобы закру-
ченная ровница могла, в свою очередь, па нее (то есть на
цевку или на шпульку) наматываться. Работница, стоя-
щая при банкаброше, следит, чтобы ровппца не рвалась,
а еслп это случится, быстро соединяет нитку скручивани-
ем между ладонями, п ровппца снова начинает свой бег.
Здесь нам придется сделать остановку. До сих пор мы
шли по гладкой колес производства, в порядке прямой
последовательностп. Но тут колея раздваивается, п мы
оказываемся па разъезде. Отсюда нашей ровппце два пу-
ти: одним путем она пойдет в ту пряжу, которая нужна
Для ткацкого отделения, а друг пм путем — в ту пряжу,
которая необходима для производства швейных ниток.
3 первом случае ее ждут два сорта машины, один — на ос-
повпую пряжу, другой — на уточную, ибо для каждой пз
этих пряж существуют особые качества. Основой в ткац-
ком деле называется вертикальная нитка, а утком — го-
ризонтальная, поперечная.
надо, чтобы для основы пряжа вырабатывала кре-
°сть, а для утка — пушистость.
о ровница, предназначенная стать нпткой, этому
г^здв°еппю пе подвергается. Она прямо поступает па
честНЫ%МаШ1ШЫ’ где Д0ЛЖна приобрести однородное ка-
п машппы называются ватер (сухой и мокрый)
ЖепеоЛ'111 для ка>кдого прядильщика, мастера п даже пп-
двух 1 U Хозяяствепника так мпого связано, что па этих
особо ЛаЕПЫХ героях прядпльпого дела надо остановиться
671
Глава восьмая
ВАТЕРА II М Ю Л П
— Э, не говорите мне про эту чертову машнпу!
— Да почему же?
— А потому, говорю я вам, что ее давно пора отпра-
вить к бисову батьковп!
С этими словами хозяйственник-украинец хлопнул ла-
донью по спинке большой неуклюжей машины, занимав-
шей немалое пространство, и такой же неудобной, как
длинное тело рояля.
Это было несколько лет назад — мое первое знакомст-
во с мюлем. С тех пор я встречала много людей, и каж-
дый пз них имел свое собственное мнение о мюле, непо-
хожее на предшествовавшее. Заинтересовавшись, я стала
к ним прислушиваться, выспрашивать о причинах, п имею
теперь два рода суждении о мюле, резко противополож-
ных: одно из них принадлежит людям, пожившим па свете
немало и любящим семь раз отмерить, прежде чем отре-
зать. Этп люди молчаливые, нелегкомысленные, в деле
своем основательные. Пх можно было бы назвать «патрио-
тами мюлей». Они напоминают укротителей львов, для
которых, по чести, лучше н смирнее льва и животного пет,
только сумей с ним обойтись. Другое суждение исходит от
людей молодых, нетерпеливых, горячих и уповающих на
Америку. Но чтобы те и другие ожили перед читателем
пе в сухом моем описании, а в собственных своих словах,
я приведу здесь оба вышеуказанных мнения.
— А ну ее к бисову батькови! — повторил мой хозяй-
ственник, человек горячий и неуживчивый.— На кой опа
годится?! В Америке ее уже повсеместно устранили, там
па ватерах пряжу выделывают почище мюльной. А мы,
вот дайте срок, научимся тоже, улучшим ватера, и эту
рухлядь выбросим на слом. Судите самп: места опа зани-
мает чуть ли не вдвое больше ватера. Положим, мюль
работает па тысячу веретен. А поставьте па его место ва-
тер, оп вам даст тысячу семьсот пятьдесят веретен, итого
выгадает почти вдвое. Работа па мюле неблагодарная —
сложная, трудная, требует силы. На пес идет мужчина,
и прптом обученный. Платишь ему по высокому разряду
п даешь ему вдобавок подручных, потому что с мюлем
одному пе справиться. Пряжа мюльная через это с i
недешево, и в паше небогатое время она покупателю пе но
672
карману. А теперь поглядите на ватер: он вам место вы-
гадает, да и в раооте куда проще. На ватера идет женский
труд, понятно, что он и оплачивается дешевле, и найти его
легче. Ватерная пряжа недорога и дает Лабрпке прямую
прибыль. Спрашиваю я вас, на какого же черта нам еще
возпться с этим бегемотом?
Ну, нет, дело не так просто,— медленно взвешива-
ет свои слова патриот мюля, — поглядите в корень; эко-
номика вам не тетка, она вам ненужную п дорогую маши-
ну ни за что в оопходе не оставит, если у этой машины нет
никаких преимуществ. Экономика саптпментов не зпает.
А если все-таки мюль удержался, несмотря на дешевиз-
ну, выгодность, удобство ватеров, значит, кое-какая за
стариком польза водится. II вместо того, чтобы сплеча ру-
бить, вы бы над этим п задумались.
— Но чем же мюльная пряжа лучше ватерной?
— Чем? — Здесь патриот мюля улыбнется и непре-
менно достанет две шпульки. На одной вы увпдпте ватер-
ную пряжу, на другой мюльную. В первую минуту —
убейте — никакой разницы. Но если у вас хорошее зрение,
и инстинкт, п понимание, вы постепенно увидите разницу.
Какую? Мюльная пряжа жизненнее ватерной, ватерная
пряжа мертвенней и суше мюльной.
Это странное, по совершенно точное впечатление по-
коится на некоторых видимых особенностях мюльной
пряжи. Она будто тоньше, куда ровнее, на ощупь гибче.
Она блпже к той чудесной тонкости, какую может создать
гениальная рука пряхи. Она — нервнее ватерной.
II как только вы прпдете к своему выводу, патриот
мюля станет доверчивее и пустится в разъяснения. Де-
ло в том, что мюль устроен очень нескладно и растянут в
Длину. Но эта длина нужна ему для того, чтобы крутя-
щаяся нитка, в свою очередь, прежде чем сойти с катуш-
ки на шпулю, тоже лежала в длину па глазах у работаю-
щего. Пространство, требуемое машиной, отдается ею вит-
ке. А витка, растянутая в длину, имеет то преимущество,
что она крутится ровнее и отряхивается от тончайших
ворсинок, пылинок, пушинок, прежде чем намотаться пт
1ппулю,— тогда как на плоском ватере нитка персоегае
слишком короткое расстояние, чтобы успеть п отряхну ь
Ся, и выровняться, п вытянуться.
— Проверьте достоинство пряжп на фаирш ате,
кродолжает патриот мюля.— Ткань, сделанная из м юль
вой пряжи, будет облегать вас, будет покоряться каж-
22 М Шагппяп, т. 2 673
дому вашему движению, будет гибкой, словно живая.
А ткань нз ватерной пряжи — не то. Это ужо другой раз-
говор. Опа и топорщится, и под пальцем суховата, н весь
дух у пей пе тот. Поэтому купец, если вы на рынок выне-
сете мюльпую, так за нее и ухватится обеими руками...
Наслушавшись этпх суждений, начинаешь поппмать,
какою своеобразною жизнью живет машппа. Она п
впрямь, подобно человеку, имеет свои «нервы»: одна бо-
лее утонченные, другая проще п погрубее.
Но что же делают ватера п мюли? Опп превращают
ровнпцу в нитку, закручивая п утончая до нужного номе-
ра. Мюль работает выдвижным телом, то выдвигаясь впе-
ред, то оттягиваясь назад, громыхая, щелкая и производя
впечатление какого-то большого, неуклюжего, гофмапско-
го щелкунчика. Ватера стоят прямыми прямоугольными
стенами, усаженные шпинделями с крутящимися п жуж-
жащими веретенами. Работают на них женщины-ватер-
щицы.
Кстатп, мое сравнение мюля с роялем (очень отда-
ленное) заставляет меня продолжить его. Ватер, со своей
стороны, похож па пианино. Мюль вытянут в длину, ва-
тер стоит прямоугольной стенкой. И, может быть, это
сравнение не так уж смешно п предвещает бедному, не-
удобному, пепортативпому, громоздкому, дорогому мюлю
остаться в живых наряду с ватером, как живет и рояль на-
ряду с ппаппно.
Пряжа, снимаемая с ватеров п мюлей, идет большими
корзинами в дальнейшую переделку, па ниточную фабри-
ку, куда мы за нею и поторопимся.
Глава девятая
НЕВСКАЯ НИТОЧНАЯ ФАБРИКА
Пряжа, принесенная сюда на шпульках, очень тонка,
по, хотя опа уже крученая, ей недостает прочности. Потя-
нули ее в два конца и — разошлась пптка. Такая пряжа
годится па ткацкое, по для того, чтобы шить, пптка нужна
крепче. Да п много еще другого требуется для ппткп: ну-
жен глянец, который вас прельщает па ровных, пузатых,
блестящих швейных катушках; нужна безукоризненная
ровность ппткп, нужна ее упругость, чтобы ле было па
ней никаких признаков пушистости. Все это достигается
па ниточной фабрике.
674
Какой же следующий процесс происходит с ниткой?
Если вы думаете, что она достаточно вытянута п скруче-
на, вы ошибаетесь. На прядильне ее помножили, то есть
уже сделали тоненькой пз двухсот шестнадцати толстых,
широких, как ваш указательный палец, хлопковых лент’
Но этого мало.
Шпульки с пряжей прежде всего доставляются в тро-
стильное (пли соединительное) отделение. Здесь их по-
мещают па шпульные машпны, которые берут пряжу с
двух (плп с трех) шпулей и наматывают ее вместе, в один
ряд, па катушку, наматывают, но не скручивают. Работа
на шпульной машине происходит необычайно быстро, и вам
не надоедает смотреть па работницу часами. Внпзу перед
ней находится длинный ряд шпулек. Наверху — катушки,
вбирающие по две (плп по три) ппткп со шпулей. Работ-
ница следит зорким глазом. Вот вппзу опустела шпулька.
В одно мгновенье она вытаскивает п бросает пустую в
ящик, берет с другой стороны полную, втыкает ее на
шпиндель, отыскивает ладонью кончик нитки, оттягивает
другой сверху, соединяет пх, уравнивает узелок ножич-
ком плп погтем и плавно пускает бежать. Не успела она
сделать это с одной шпулей, как уже опустела другая,
пустеет третья, п работница ловко схватывает следую-
щую, так и перебегая с одного конца ряда на другой.
Получившиеся катушки (с двумя-тремя нитками, на-
мотанными вместе) подвергаются предварительному скру-
чиванию на мокрых ватерах. Это тот же самый ватер, по
только оп имеет желобок, куда наливается вода. Вращаю-
щийся с ниткой валик окунает пить в эту воду, по так
как она, после ванны, наматывается вниз, па крутящийся
шпиндель, делающий восемь тысяч оооротов в минуту, то
ко время этой прогулки влага от нее отбрасывается, п нит-
ка «сама собой» высыхает. Мокрая же ваппа нужна ел
Для большей крепости закручивания. Итак, с большой ка-
тушки пптка перешла на ватерную катушку. При этом oi а
стала скрученной пз двух (плп трех), отчего, впрочем, она
не стала толще,— и опять вытянулась, и что называется -
Умялась.
А теперь пптка с ватерной должна опять намотаться in
большую катушку, но уже крученая! Для этого ватерпыо
катушки переносятся в перегонное отделение, где их спо
перематывают, и опять по две п по три ппткп зараз, па
новые катушки, а эти последппе подвергаются попом
окручиванию, переходя опять па ватерные катушки, прп
22*
675
чем новая нитка, которую алгебраически можно было бы
назвать З3 (три в кубе), так как она трижды повторила
получившееся соединение, будет опять-таки ничуть не
толще первой слабой и топепькой пряжи, присланной с
прядильпп.
Вот этп повторные операции перематыванья с удвоень-
ем и последующего скручиванья и заключают в себе ос-
новную сущность ниточной фабрики. Операции можно
повторять несколько раз в зависимости от требующегося
номера нитки, ее качества и крепости. И картина главных
отделений ниточной фабрики очень однообразна: два-трп
этажа подряд, а то п больше, заняты бесконечными, тесно
уставленными в ряд, ватерами, мокрыми и сухими. Про-
странства между ними оставлено как раз столько, чтобы
человек мог пройти не то чтобы всем корпусом, а даже не-
сколько вбок, пз боязнп задеть машппы, особенно еслп он
новичок. Прп этом между мокрыми ватерами пол всегда
мокрый п очень скользкий. Работницы ходят босые, а вы в
ваших сапогах рискуете каждую минуту поскользнуться.
Но вот вы добрались до работающих машин п накло-
нили голову, чтобы пх разглядеть поближе, к самым
шпулькам, вертящимся на шпинделях. Эй, осторожнее!
Спутник отдергивает вас, и вы испуганно спрашиваете, в
чем дело, разве тут бывают несчастные случаи? «Быва-
ют,— ответят вам спокойно,— сюда мы поначалу никогда
ие сажаем девочек, а только бабу в платочке пли прическе.
Еслп же деревенская девушка — непременно у нее коса
через плечо на ленте. Ну, нагнулась неосторожно, коса
попала в шпулю — и копчено, исковеркало девочку,— ведь
восемь тысяч оборотов в минуту, от нпх пе выдернешься.
Втянут».
В последнем ватерном отделении пас встретили ску-
чающие работницы. Машппы стоялп. Спросили, в чем де-
ло,— п тотчас же хором начали жаловаться па простой:
у нпх пет пряжи, не хватает па полную пагрузку машин,
п вот опп епдят сложа руки, а это пе так-то прпятпо, ведь
работают сдельно.
— Пустили бы мюли в две смены! — сердито говорит
одна, постарше.— На прядильне ватера работают в две, а
мюлп почему-то в одну. Если бы и пх тоже пустили в
две, пряжи и хватило бы.
Пройдя все отделеппя, мы с вамп оборачиваемся назад,
чтобы впитать в себя картину ниточной фабрики, в ее це-
лом. Это жаркое, душное место, жаркое до того, что ра-
676
ботнпцы полуголы. Босиком, в ситцевых платьях на теле.
П чем выше из отделенья в отделенье, тем жарче. Шум
здесь тоже иной, нежели па прядильне. Там все трепетало,
здесь все жужжит, там в воздухе посплпсь волны ветра и
хлопка, а здесь пыль хлопковая незаметна на глаз, по
проникает в поры.
Так называемая «суровая пптка» (натурального серо-
ватого цвета) здесь уже заканчивает свою выработку.
Дальше ей идти прямо на рынок, в мотках. Но прежде чем
этому быть, падо собрать ее в мотки, а это опять-таки
сложное дело.
Берется пнтка (крученая в шесть нпток) определен-
ного номера и идет в окончательную перегонку на маши-
ну. Суровое мотовило. Но до этого она перематывается со
шпулек на большие катушки. Мотовило устроено в виде
большущего цилиндрического многогранника из деревян-
ных полос, быстро вертящегося и сматывающего с катушки
на себя пптку. Обмотает — п получится моток. Мотки сни-
маются, закрепляются ц в таком виде уже готовы для
продали!.
Глава десятая
БЕЛИЛЬНЯ И КРАСИЛЬНЯ
Мплые женщины, добрые п злые, поглядите вниматель-
ней па белую и черную катушкп, которые кажутся вам в
вашем обиходе самомалейшим пустяком. Многие из вас с
презреньем смотрят па своих матерей и бабок, которые
экономничают на какой-то дрянной нитке: не любят, что-
бы с пголки зря сбрасывался длинный остаток и вдева-
лась новая нитка, аккуратно выдергивают уже прошитую
витку, когда что-ппбудь порют, и снова сматывают, и спо-
Па на что-нибудь употребят. Этакие старые скопидомки,
умаете вы, ну, что они там накопят на дрянь нитке, ко-
гда в десять раз легче цельную катушку купить, чем во-
зиться с какими-то огрызками!
Но старые женщины правы, быть может, и сами не по-
дозревая о своей правоте. Пх скопидомство — мудрая, ин-
пнктввпая, почти животная связь с обществом, которую
(швСТаР0СТи ЛеТ чувствуешь резче и острее, ибо к старости
болД,1ВПД^льпость» человека идет на умаление, он все
а 11 Волыпе приобретает черты типовые и общие,
^осознание его незаметно перерождается и становится
677
спокойнее,— он себя чувствует не отдельной особью, по
частицей большого целого. II оттого-то старый человек пе
боится умирать, оп растеривает по дороге к смерти то, что
боптся смерти,— острое чувство неповторпмостп индиви-
дуума п тайпу личности. Я, однако же, забрела в сторону
от нашей нитки.
Так вот, скопидомство старых женщин ппстппктпвно
уважает человеческий труд. Нужды нет, что эту нитку не
я делала,— на старости лет между «я» п «нс я» границы
чувствуются не так остро. А уважать этот труд необходи-
мо. II если вы, молодые п легкомысленные, спуститесь со
мною туда, где наша нитка становится цветною катушкой,
я уверена, что и вы призадумаетесь, прикусывая нитку,
и вам станет почти физически больно бросать в мусорный
ящик ее отрезки, еще пригодные дтя работы.
Итак, чтобы получить белую нитку, мы должны ее по-
белить. Для этого мы отправляем мотки с суровою пряжей
в белильню. Обычно опа помещается внизу на каменном
полу, потому что никакой другой пол не выдержит едких
кислот, которые здесь на него льются. Нс успели вы войти
сюда, как в горле у вас начинает першпть. Что бы это та-
кое? Воздух точпо окислился вокруг вас. Оп — мокрый и
едкий, прокуривающий вам нутро каким-то кислым, нуд-
ным паром. Его действие па ваши легкие вы почему-то
ассоциируете с зеленым цветом. II странно: молчаливо
движущиеся люди вокруг вас кажутся тоже зелеными.
Лица у них худые, с зеленоватыми тенями, под глазами
круги. Никакого подобия розового цвета нигде на коже.
Губы бескровные. Грудп впалые. Они работают, покашли-
вая, а многие пз ппх кашляют взатяжку. Разговаривать с
вамп у ппх пет охоты.
Худенький бледный мастер, похожий от истощения на
мальчика, со слабой улыбкой объясняет вам:
— Здесь почти пятьдесят процентов туберкулезных.
А здоровым отсюда после года работы не уходил никто.
Да и как было ему уйтп? Посмотрите!
Оп указывает па огромный круглый чан, куда бросае -
с я в первую очередь суровая пряжа. Здесь опа варится в
щелоке. Когда рабочие ее окупают, щелочные пары, чрез-
вычайно ядовитые, бьют пм в легкие. Рядом с этпм котлом
стоит другой, где пряжа перерабатывается в растворе
хлорной извести (при помощи процесса окисления)-
II этпм тоже дышать пе особенно приятно. А хочешь не
хочешь — дыши; воздух пропитан парами щелока и хло-
678
ра Из второго котла — в третий и, наконец, в промывную
ашпну, где пряжа, уже белая, промывается, а потом идет
в особый бак для подсиньки. Теперь мокрую пряжу падо
выбрать. Рабочий, занятый этпм трудом, не смотрит па
вас вовсе. Одежда у пего пропитана ядовитым испареипем
хлора; на ногах же пе обувь, а тряпки. Вся пога ими забин-
тована. II эти тряпки никогда на рабочем не усыхают. Про-
исходит это потому, что оп, часамп стоя возле бака и вы-
бирая мокрую пряжу (до самого последнего времени голы-
ми руками и лишь с недавних пор в перчатках), должен
лить себе на ноги беспрерывную струю ледяной воды.
Я видела, как он стоял под своеобразным кпейпповскпм
душем, с мокрыми до колен ногами. Понятно, этому рабо-
чему не до разговоров.
Из «подсиньки» пряжа идет в «отжимку», где при по-
мощи центрифуги она отжимается, и наконец — в «су-
шилку».
Таков путь, проходимый белой ниткой. Он еще не со-
всем кончен, по мы покуда прервем его, чтобы посмотреть,
как делаются цветные нитки.
Надо сказать, что помещенпе белильни сравнительно
светлое. Пройдя чуть дальше каменным темным коридо-
ром, попадаешь — в красильню. Здесь дневного света пет.
Освещенье электрическое, кажущееся зловещим. Камен-
ные степы утопают во мраке. В духоте, жаре, запахе серо-
с Д°Р°Да фигуры рабочих движутся, как призраки. Опять
огромные котлы, па этот раз черные, красные, зеленые.
Эти мплые посудппы, к которым пе хочешь подходить блп-
яш десяти шагов, называются ласкательно «варочками».
опять пряжа, выварившись в них, должна промываться,
° жпматься п сушиться. Но сушильня сама по себе такое
необыкновенное место, что посетить его должен каждый,
кто попадется фабрику. Работницы должны навесить мот-
и крашеной пряжи на длинные ряды «вешалок», которые
дут в Я туты в коридор, где они мгновенно высыхают от
ппнуТВПЯ Па₽а‘ JbLX0« П3 отого коридора, куда работницам
одптся забегать, чтобы вешать пряжу, похож на
шу.
дол-L^ Ну"ка’ 11Дпте с нами» поглядите, где мы иной раз
q минут пя ь простоять, а то и больше!
за DvrJ1™11 словамц полуголая работница схватила меня
У 11 повле1 а в нишу. Из сырости, сероводородных
679
испарений я внезапно была втянута в жерло такой нестер-
пимой «печи», что дыхание у мепя пресеклось. В один миг
я покрылась потом. Сколько градусов жары в этом пред-
дверии сушилки, где я пробыла только секунду,— не знаю,
но меня она наградила бронхитом, а работницы ходят туда
через каждые десять минут, п случается, застревают там,
чтобы поправить спутавшуюся пряжу!
Чтобы пдтп дальше, в перемоточное отделеппе, надо
снова вернуться и пройти через белильню.
— Ну, как? — спросил мепя мастер, когда я опять
столкнулась с ним у щелочного котла.
Но тут я заметила, что грудь моя облегченно дышит,
и я на радостях всеми легкими впитываю кислый щелоч-
пый воздух.
— Да вот так — наслаждаюсь, что опять попала на
«чистый воздух»,— ответила я. Как же должно быть не-
стерпимо в красильне, если, по сравнению с нею, мне от-
равленный воздух белпльпп кажется чистым!
— Да, у нас полегче,— ответили рабочие.
Но теперь окрашенные мотки нпткп двигаются даль-
ше, в перемоточное отделеппе. Здесь пх снова перематы-
вают на катушки, только нитки еще пе готовы. 1! черные,
и белые, п цветные,— все опи безжизненно тусклы. Им
надо теперь навести тот глянец, который так правится нам
в хороших катушках,— и для этого пх отправляют в шли-
фовальное отделеппе.
Человек, знакомый с условиями труда, обратит ваше
вппманпе па это отделение. С впду оно как будто «ничего
себе», пет ни паров, пи кпелот, нп духоты. Но па самом
деле это отделение вреднейшее, и особенно вредно оно па
Халтуринской фабрпке, где при мпе еще пе были сдела-
ны вентиляции. Вред шлифовального отдела незримый.
Нитка, которую сюда приносят, уже пе только хлопок,
оиа отравлена краской. А для того, чтобы дать ей глянец,
ее проводят через длинную шлихтовальную машину, где
опа смачивается в крахмале, проходит по нескольким ва-
ликам и попадает под самый тонкий, щеточный, покрытый
мельчайшим ворсом. Щетка счесывает с нее мельчайшие
слои ныли, п это будет уже пе простая пыль, а пыль от
равленная. Такою пылью здесь дышат работницы, и о >
забирается мм в поздрп, уши, рот, глаза, не будучи видя
ма и пе обнаруживая своего вреда тотчас^ же. Очереди
задачей фабрпки поэтому должно быть оборудование
680
ответствующей (ппжпеп пли какой требуется для вытя-
гиванья пыли) вентиляции 1.
Пз шлихтовальной машины выходит уже прекрасная,
упругая, блестящая нптка. Она идет в намоточное, где
остроумная Вилъс-машина, интересная, как игрушка, де-
лает сразу десять маленьких катушек, причем сама же п
откусывает нитку, когда онп наполняются, н сама же за-
водит копчик нитки за деревянную зазубрппку па катуш-
ке. Если в нитках есть узелки (на поверхности катушки),
плп опи плохо намотаны, в браковочном отделении все это
тотчас же исправляют и перематывают. II уже затем, по-
сле осмотра, катушка идет в лапки новой, простой, по оча-
ровательной машины, этикеточной, похожей на толковую
мамку, дающую своему выкормышу по хорошему шлепку.
Машппка эта забирает катушку, хлоп, палепляет ей по
этикетке справа и слева, после чего скатывает готов\ ю ка-
тушку вниз по желобку.
Но если Вилье и этикеточная поражают своей челове-
ческой ловкостью, то упаковщицы — последние «операто-
ры» ппток — способны ошеломить вас своей машинной
быстротой. Упаковщица стоит перед столиком. Ее дело в
том, что опа справа и слева забирает по шести катушек,
кладет пх перед собой ровными колонками, заворачивает
в твердую бумагу п обвязывает. Двенадцать таких пакетов
составляют гросс. Так вот, упаковщицы ухитряются про-
делывать всю процедуру по упаковке двенадцати катушек
менее, чем в несколько секунд. Быстрота пх работы тако-
ва, что смотреть па нее почти уже неприятно, как на нечто
совершенно неестественное. Пз этих последних ловких рук
катушка выкатывается прямо на рынок — к вам, моя чи-
тательница, и ко мне.
Глава одиннадцатая
ТРЕПАЛЬНЫЙ ПОГРЕБ
— Погодите, я вам покажу еще последнее, чего вы у
пас не видели,— сказал мне мастер, когда я верпулась
с ниточной на прядильню п собралась уже не без грести
проститься с фабрикой.
1 По колдоговору фабрика ооязана поставить эту вентиляцию
в течение года.
681
— Кстати же, я сам там по был,— продолжал мастер,
останавливая кого-то, кто бежал мимо, ц прося у пего
ключи.— Сам не был за это время пп разу, сколько пи ра-
ботал.
С этими словами оп спустился вниз, па последнюю пло-
щадку лестницы. Там было сортировочное отделение пря-
дильни, с которого мы начали обход фабрики.
— Куда теперь? — спросил оп проходящего рабочего.
Тот поворотил голову туда и сюда, соображая. Видно,
и оп не очень-то часто бывал в таинственном месте, куда
пи разу не заходил мастер. Подумав и пе сообразив, рабо-
чий отмахнулся и указал на другого. Другой вез тач-
ку, остановился, сдвинул се в сторону и пошел перед
нами.
Мы спустились еще пнже. Мы шли теперь мимо каких-
то закрытых дверей и опрокинутых ящиков, в полутьме,
среди грязи и ныли. Но вот ящики совершенно преградили
путь, и, чтобы пробраться дальше, пришлось осторожно,
ощупывая ногами почву, балансировать ко наваленным
доскам. Заграждение пройдено, снова широкий каменный
корпдор, и перед памп железные двери со скобкой.
Мастер потянул пх к себе.
— Войдите! — сказал ои, и сам сделал шаг вперед.
Я шагнула за ппм, и тотчас же отпрянула. Мпого от-
чаянных шагов делала я в жизни. Помню, как вслед за
строителем, не желая струсить, я шагнула два года назад
па зыбкую доску пад головокружительной пропастью, что-
бы осмотреть строящийся мост. Но н тогда у меня пе было
такой опаски и такого недоверия, как сейчас, когда я дер-
нулась назад от мастера. А оп ждал меня, п голос его про-
звучал пз глубины чуть-чуть удивленно:
— Войдпте же!
Я попала в метель. Это была самая лютая метель, ка-
кую только можно себе представить. Ветер не завывал и
ие гпал, оп крутил. Огромные белые хлопья летели в воз-
духе. Опп вертелись вокруг вас, словно в водовороте. Ди-
кий вой и стенанье залепляли вам уши, как пробками.
II все это было пе в степи, а в глухом квадратном камен-
ном погребе, совершенно пустом. Ветер крутил и выл не-
известно откуда и почему, а хлопья, носившиеся по воз-
духу, были из хлопка.
— Это трепальный noipeu,— глухо донесся до меня
голос мастера. Я стояла в водовороте, с трудом удержи-
вая у шеи бьющийся, как кусочек паруса, воротничок, а в
682
это время рукава, юока п волосы моп отплясывали в воз-
духе сумасшедшие танцы.
Сюда, через вентиляции, втягивается весь негодный
хлопок, пыль из трепальных машин,— продолжал гово-
рить мастер.— Эта буря стоит потому, что наверху работа-
ют машины. Теперь вы видите последний уголок нашей
фабрики.
Мы вернулись в спокойный и тпхпй коридор, словно
побывав на том свете. Но мне не хотелось уходить, и я
еще раз, осторожно, разглядывала бушующие недра тре-
пального погреба через полуоткрытую дверь.
Тут, в самом низу, под фабрикой, где от работы оста-
вался лишь один сумасшедший вихрь, вставали все карти-
ны прошлого фабричного труда по порядку, чтобы сложить-
ся в конце концов в один образ. Жуткая это вещь,— работа
средп машпп, которые могли ежеминутно втянуть, раздро-
бить, перерезать, засыпать тебя. Жутко было дышать
отравленными парами щелока и хлором, которым убивают
на войне. Жутко было годами глотать хлопковую пыль.
Все это так. Л между том все-таки фабрика прекрасна, и
того, кто ее увидел, пережил, пспробовал ее ритмы, услы-
шал ее шумы,— того опа приковывает к себе большим,
особенным чувством, почтп нежностью. Но потому, что опа
создает вещи] Нет,— если бы дело было только в вещах,
тысячу раз нравы были бы Толстой и все другие учителя
людей, отвергавшие цивилизацию, искавшие земледельче-
ского труда и звавшие пз городов. Лучше обходиться без
всех вещей в мире, чем обладать вещами, сделанными ис-
пою страшных человеческих усилий.
Очарованье, смысл, поученье фабрики — пе в том, что
она производит. Ее внутренняя сила, вас поиеждающая,
это организация человеческих отпошеиий в процессе тру-
да. Людей, приходящих в ее степы, она воспитывает по-
особому. Опа их награждает своим, пи па что другое не
похожим духом, и протягивает между ними соединитель
пые нити высокой, настоящей человечности. Всюду, где
люди и где этп люди орудуют вместе, была зависть, под-
лость, склока, пеправда, лицемерие, обман и насилие. Ор-
ганизация труда в учреждении чиновничьего типа по са
мому принципу своему неизбежно ведет к культуре опре-
деленных психологических свойств и навыков. Так пазы
ваемый «бюрократизм» родится пе свыше и не снизу, и
выматывается пепзбежпо пз способа сношении в чинов
пичих учреждениях. Где бы пх пп открыли, хоть па лупе,
6ЯЗ
кем бы их пи наполнили, хоть сплошными гениями,—опп
создадут тпп^бюрократа-пндпвпдуалпста, человека’ с па-
радным к сеое ходом. По фабрика организует людей в
сотрудничестве пх с машинами, прп помощи простой, от-
крытой, целесообразной, чистой, высокой честности произ-
водственных процессов, которые знают только себя, в
которых пет ничего для показа п все строго основано па
том, чтобы быть, а пе казаться. Честность, жестокость п
детская правдивость машины делают честным, правдивым
и по-своему жестоким жест рабочего, выполняемый па сво-
ем посту. Тут нет бесцельной жалостп ни к собе, пп к со-
седу. Тут есть повседневный труд. Есть определенная нор-
ма долга, как фунт съедаемого хлеба,— неизбежная па
каждый день, непреодолимая, организующая сознанье.
II рабочий, воспитанный машиной, чувствует себя частью
целого. Даже воришка, приставленный к станку, воспитал
бы в себе своеобразную честность, то есть ту степень чест-
но расходуемого внимания, без которого нельзя было бы
осуществить фабричную работу. II как только воспитал
бы ее, стал бы в особое отношение к соседу по работе —
«товарищеское». Слово «товарищ» могло родиться и на-
полниться смыслом только в рабочей среде, и только меж-
ду подлинными рабочими это слово имеет свое настоящее
значение.
Глава двенадцатая
О ЧЕМ ГОВОРЯТ ДИАГРАММЫ
Хозяйственники и инженеры, перекидываемые в
1925 году пз Московского п других текстильных районов
па ленинградские «отмораживаемые» фабрики, пережи-
вали медовые месяцы. Дело пе только в том, что разумная
политика обставляла пх необходимым доверием, тем «кре-
дитом», без которого никакое хозяйство никогда ие нала-
дится. Дело еще п в том, что онп поставлены были прп
фабрике с ее «азбуки», то есть принимали ее на руки с пе-
ленок п должны были поставить ее па погп, а следова-
тельно, сами являлись свидетелями ее роста. На пх глазах
наглядно видны результаты пх хозяйничанья, потому что
в три месяца с фабрикой можно сделать чудо, вывести пз
небытия, развернуть и пустить в ход. Картина результа-
тов своей деятельности, наглядность их, всегда очень деп^
ствует па человека и держит его, как держит привязан
684
ность тех пяпек п воспитательниц, которые «привяли» ре-
бенка с самых малых лет. Тут пе годы формуют, не дли-
тельность связи, а узловое, переходное значение связи,
момент формации, перехода, пережитый на твоих глазах
и прп твоей помощи.
Вот почему хозяйственник вначале пе груб к посети-
телю фаорпкп, пе нелюдим и тороплив (мол, мешают дело
делать), а, наоборот, ласков, говорлив и охотно показывает
свое детище. Вот почему хозяйственника легче бывает
втянуть во всякие новшества, производственные комиссии
и тому подобное в этой стадии фабричного дела, нежели
позднее, когда производство пойдет уже по-заведенному,
выработает свой трафарет. II в медовом месяце работы хо-
зяйственники охотно ищут запечатлении и памяток, то
есть отдают свое вппманпе работам над схемами, диаграм-
мами, сравнениями, задумываются над ними, быть может,
даже склонны подходить к той совершенно пленительной
и малоизведанной области, которая еще ждет себе своего
поэта и философа и которую я назвала бы «проблемологп-
ей статистики» *.
Схемами и диаграммами занялась п Халтурппская
фабрика, тем более что опа унаследовала пх от прежних
времен. Мпе были показаны таблицы, изумительно инте-
ресные.
Главный вопрос, которым сейчас интересуются с прак-
тической точки зрения, это:
«Растет ли производительность труда?»
Халтуринская фабрика вам отвечает цифрами: да, рас-
тет.
До войны производительность труда, вычисляемая в
гроссах, равнялась...........................
После революции, в годы разрухи, она катастрофиче-
ски упала и прп самом начале работы пашей фабрики
равнялась......................................... '
Но прошло сравнительно немного времени, и вот про
изводнтельпость труда настолько повысилась, что
^ла довоенную, и сейчас опа равняется .
Неизвестно, удержимся ли мы па этой цифре и пор
мальпа ли она вообще, то есть может .ли стать нормой вы
1 Я посвятила ей одип из последующих 1л 1 z, п’ ”
с работой моей по бюджету рабочпх-тскстпльщмь • Р •
685
работки при данных технических условиях для рабочего
без перепагрузки его сил и, следовательно, без новой реак-
ции па понижение. Это покажет будущее. Но сейчас ясно
одно: производительность труда у пас, несомненно, велика.
А вот любопытнейшие диаграммы, которые многое
могут дать умному человеку, любящему поразмыслить.
Как известно, есть скептики, которые всегда все (и лю-
дей, и вещи, п человеческие отношения) видят одинако-
вым п пожимают плечами, что бы на белом свете вп про-
исходило:
«все равно человек, каков оп есть, таким останется»;
«все равно под другим названием будет то же самое»;
«не стоит труда, потому что ничего пе выйдет».
Эти заповеди скептицизма почти всегда убедительны,
потому что земные изменения очень медленны, очень
внутренни, очень незаметны и неуслышимы, где же тут
опровергнуть скептика? На глаз его никак пе опроверг-
нешь. Но, по счастью, у человека помощницей явилась
чудесная штука, цифра,— время, помноженное па про-
странство. Именно она-то и может быть единственным из-
мерителем для человеческого существа. Сидит, например,
веселый, румяный человек, такой же, как вчера,— п вы
клянетесь, что он нп в чем не перемепплся. А градусник,
поставленный ему под мышку, показывает 37,5°. Что это зна-
чит? Это значпт, что в нем идет неуловимый пока процесс
лпхорадкп, организм его с чем-то борется, человек нездоров.
Статистические обследования не так просты, как гра-
дусник под мышкой. Но онп, во всей своей гибкой п варь-
ирующей сложностп, всегда, и притом с исключительное
образностью и шириной, отражают точную картину коле-
баний общественного человека. И вот передо мною лежат
такие диаграммы.
Какова была производительность труда рабочего по
всем дням педели до войны? Это значит, в какие дни он
сильнее работал и в какие слабее?
В 1912 году мы впдпм такую картину:
Пятница
----------------Q —
Понедельник
3018 гросс.
Суббота
Падение на 1600 гросс.
686
Это означает, что в понедельны; рабочий вырабатывает
не особенно много. Но его выработка с каждым днем уве-
личивается, вплоть до пятницы, когда опа достигает свое-
го кульминационного пункта. Зато к субботе выработка
падает настолько резко, что уже в субботу он выделывает
гораздо меньше, чем в понедельник.
Посмотрим теперь, что показывают цифры на 1924 год.
Пятница
Понедельник Q
Вторник
Суббота
Падение всего
па 900 гросс.
Разберем сперва, что такое в этой таблице указано.
В понедельник рабочий вырабатывает средне, во вторник
выработка его немного понижается, к пятнице опа опять
возрастает, а к субботе опять падает, по пе резко, а па го-
раздо меньшее чпсло гросс.
Тут перед памп несомненным показатель, что рабочий
в своей «лпппп производительного поведения» изменился.
Осталась неизменно одна особенность: что пятница пз
всей недели наиболее производительный для рабочего
День. Но во всем другом существенная разппца: раньше
оп в понедельник прогуливал плп плохо работал, сейчас
работает средне. Раньше во вторник начинал повышать
выработку, а сейчас неизменно ее понижает. Раньше к
субботе резко падала производительность, а сейчас хоть и
падает, да не так резко.
Что это значит? Во-первых, это говорит нам о том, что
энергия человека имеет, как и всякая в мире энергия, своп
закономерные прплпвы и отливы. Во-вторых, это показы-
вает нам, что до революции колебание рабочей энергии
было более резким, а сейчас оно более ровное. Производп-
687
тельпость пашего рабочего стала ровнее. Праздники уже
пе пграют для него ролп очень сильного перебоя. Это зна-
чит, что недельный труд уже пе так сильно его утомляет.
Но, с другой стороны, снижение на вторппк говорит о том,
что в середине производительного подъема, как в середи-
не гекзаметрического стиха, непременно должна быть
остановка, «цезура», и только эта цезура передвинулась
для пашего рабочего с понедельника па вторник.
В мою задачу отнюдь по входит философствованье по
поводу этих замечательных цифровых данных. Потому не
входит, что об этом можно было бы написать целую книгу.
Я только скажу внимательному читателю:
В этих сухих цифрах скрываются большие факты: из-
менение запасного фонда рабочей энергии (степень утом-
ляемости), изменение бытовых особенностей воскресного
отдыха (уменьшение потребленья алкоголя, повысивший-
ся спрос на культурные развлеченья, роль театра, клуб),
прпвхождепие в бытовой оборот рабочего различных форм
общественности, меньшее количество рабочих часов (обя-
зательный восьмичасовой рабочий день), изменение в ха-
рактере нагрузки по дням педели, более частое пребыва-
ние на свежем воздухе (демонстрации, шествия) и, как
результат всего этого, изменение психологии рабочего.
Вот ответ скептику: диаграмма, где сухпе цифры говорят
ему, что рабочий хоть п тот, да не тот. Революция измени-
ла и его, и условия его бытия, хотя па первый невоору-
женный взгляд это и не очень-то заметно.
Здесь я кончаю мой маленький рассказ про невскую
нитку. Если читателю оп даст возможность задуматься п
увпдеть кусочек повой для пего жизни, это и будет как
раз то, чем одарила питка и меня самое; опа заставила о
многом задуматься п показала кусок новой и настоящей
жизни.
15 февраля 1925 г.
Ленинград
ПИСЬМО-ПРЕДНСЛОВПЕ
Н. К. К РУП скоп
к специальному изданию «Фабрики
Торнтон» приложением к газете
«Голос текстиле и»
Дорогой товарищ, прочла я Вашу книжку «Фабрика
Торнтон». Мне опа понравилась. Неприятно только пока-
залось, что Вы ставите па одну доску Плеханова п Тахта-
рева. Первый — основоположник нашей партии, у которо-
го мы все учились, Тахтарев — редактор «Рабочей мы-
сли» — революционер па час.
Я когда-то работала в Смоленской школе, у меня было
много учеников от Торптопа.
Интересно, как Торнтон, член Фарфоровского Попечи-
тельства, вносивший деньги па устройство школ на Шлис-
сельбургском тракту, закабалял своих рабочих.
Большинство рабочих оп подбирал пз определенных
сел Смоленской губернии, смоленские рабочие особенно
держались Торнтона потому, что там больше всего работа-
ло земляков. Торнтон даже разрешал нм праздновать свои
престольные праздники.
Чтобы удержать своих рабочих от участия в надвигав-
шемся рабочем движении, Торптон устроил у себя па фаб-
рике вечерне-воскресную школу и пригласил туда для пре-
подавания студентов духовной /Хкадемпп. Те морочили им
голову. Помню, однажды один из моих учеппков прислал
мне книжку, охарактеризовав ее, как очень интересную, п
советуя ее прочесть, которую привес пм студент: «Хожде-
ние богородицы по мукам». Книжка эта была насквозь
проникнута антисемитизмом и диким изуверством. Рабо-
чие же предпочитали смоленскую школу, а торптоновская
школа пустовала.
681
В 1894 г. мы вдвоем с Аполлинарией Александровной
Якубовой, переодевшись работницами, ходили смотреть
общежитие Торнтона. Большой домина, построенный так,
что во всех комнатах стоит страшный шум, комнаты, от-
гороженные от коридора пе доверху, по две семьи в малю-
сенькой компатешке, в верхнем этаже комнаты со стена-
ми, зелеными от сыростп, воздух такой, что даже лампа
не горит — кислороду пе хватает — общие спальные с раз-
вешанным бельем, духота неимоверная...
Каждая семья отдельно варпла обед, надо было пла-
тить кухарке 2 рубля в месяц, чтобы ставила горшок со
щами па огонь, кто платил больше, того горшок ставился
ближе к огню. У кого горшок стоял с края — щи получа-
лись сырые. Плпта была маленькая, и все горшки все рав-
но пе уставлялпсь на нее. Питались больше чаем с хлебом
да с селедкой.
Рабочий день был неимоверно длинен. Когда мы были
в казармах, пришли вскоре по окончании работы. В жен-
ском общежитии видела, как несколько работниц в изне-
можении лежало па кровати, уткнувшись головой в по-
душку, одна лежала в ящике. Условия работы были непо-
мерно трудны. Особенно про красильню рассказывали, как
отравлялся там парод.
Все эти воспоминания вызвала во мне Ваша книга, а
также ряд образов, фигур рабочих. В безграмотной груп-
пе сидят два пожилые рабочие от Торнтона в кафтанах,
пишут слово «копь» и одпн от другого с хитрой улыбкой
закрывает писанье, чтобы тот пе сппсал у пего «ь». И это
простое обучеппе грамоте — радость людям доставляло!
Привели потом своего земляка — побойчее, умевшего уже
читать, по хотевшего подучиться читать. Тот все сына,
мальчика лет 7 — па урок с собой приводил.
Пу, да ладно уж...
Новую фабрпку любопытно будет посмотреть..•
Жму руку.
Н. Крупская
ПАМЯТИ ЛЕНИНА
ФАБРИКА ТОРНТОН
Часть I
ИСТОРИЯ
1
•— В Лепипграде будет строиться новая суконная фаб-
рика!
Дело происходит в 1925 году.
Вот тема для целого романа. Мы уже строили немало
со дпя революции,— достраивали, доводили, поределыва
ли,— каналы, железнодорожную ветку, тепловозы, радио-
станции. Но там было другое дело, там мы вдохновлялись
уже одною мыслью, что вообще строим,— после потерь,
разрушении и сломок. А сейчас, шутка сказать, когда еще
часть иашпх фабрпк стоит неподвижно, замороженная, а
Другая часть изо всех сил догоняет довоенную производи-
тельность, отмечая своп победы в степных диаграммах,
вДРУВ на берегах Невы, камень за камнем, вырастет новое
дитя революции, ее показательный первенец, фабрика, ко-
торую надо построить пе вообще, а— социалистически.
Дитя только зачато, а уже рабочпе, инженеры, архи
текторы, каменщпкп в лихорадке ожидания. Союз гото-
вится провестп в жпзнь все, о чем он только мечтать смел
в своих отделах охраны труда, культкомпссмях, патропа-
тах. Накопец-то клубные организации будут иметь клуо;
книги, валяющиеся по разным ящикам, торжественно взбе-
гут па библиотечные полки; ясли перестанут отвечать ма-
терям «нет места»; три семейства перестанут ютиться в
одной каморке общежития; а рабочие спокойно смогут
стоять у станков без страха нажить ревматизм па камсн-
691
пом полу пли съесть фунт пылп пз-за плохой вептпляцпп.
Не уступает п трест. Он тоже надеется! Наконец-то загра-
ничная матерпя перестанет конфузить пашу собственную.
Наконец-то допотопные старые ткацкие станки, стучащпе
точь-в-точь так, как хрустпт под кнутом извозчичья кля-
ча, уйдут на покой. А в прядильном начнут прясть такую
тонкую камвольную пряжу, что глазам пе увидеть...
Все эти надежды, как пожелания добрых фей пз сказ-
ки, все-таки нуждаются в дополпенпп. Моя маленькая
книжка берется его сделать. Почему строптся новая фаб-
рика? Потому что устарела п сходпт со сцены старая фаб-
рика, бывшая Торнтона. Машины ее износились, потолки
низки, корпуса нехорошо расположены, отделения пере-
путаны. Еще несколько лет — и ей крышка. Но уходящую
от жпзнп старую фабрику мы не должны и не смеем за-
быть. Мы даруем работникам театральной сцены, поки-
дающим ее на старости лет, зваппе «народных артис-
тов»,— потому что они перевидали парод и себя показали
народу в течение всей своей жизни. Надобно быть спра-
ведливыми п к этим заслуженным, сходящим со сцепы
жизни гигантам нашего прошлого,— темным фабричным
корпусам, снизившимся от времени и от сравнения пх с
молодыми соседями. Сутулые, закоптелые, устарелые
здания видели то, чего никогда пе увидят новички; гудки
их сзывали толпу, какой больше не соберется никогда;
и скверные, вредные, мрачные отделения с грубыми мас-
терами — воспитывали главную стихию современности,
воспитали, выездили, взнуздали и подхлестнули ее. Эта
стихия — революция.
Надо сказать, что фабрика Торнтон, обреченная па
смерть постройкою новой фабрики, одна пз самых замеча-
тельных в Ленинграде. Ее прошлое похоже па сказку. За-
помнить и передать новому поколению рабочих все, что с
вей связано, и все, чем опа отличалась от других,— уже
это одно было бы поучительней многих школьных уроков.
Я и собираюсь, по мере сил, сделать этот маленький
«вклад» в богатое приданое будущей ленинградской ново-
рожденной.
2
Мы зпаем пз воспоминаний Плеханова, а также Тах-
тарева, Гольдмана и других (к сожалению, таких книг
очень немного),— что за романтический пафос был свя-
зан у первых наших социал-демократов с пх подходом к
692
живому русскому рабочему. Юношеская любовь револю-
ции была отдана крестьянству. Под словом «народ» пони-
мался мужик. Под понятием «работы в народе» мыслился
уход в крестьянскую массу, растворение в ней, п часто
изучение народного характера приводило к твердым п не-
зыблемым оооготворенпям отдельных народных черт, что
вело отчасти даже к славянофильскому настроению.’ Ко-
гда р волюцпонпая молодежь получила впервые в руки
метод, которым могла действовать, в годы появления
марксизма, она еще настолько была заражена психологи-
ей народничества, что перенесла было и на рабочий класс
манеру «хождения», «соприкосновения» и умиления, вос-
питанную работой с крестьянством.
На старых социал-демократах читатель может просле-
дить, как они смолоду романтически подходили к рабоче-
му. Важно было для нпх (бессознательно) словно пе самое
существование рабочего класса, а личный момент встречи
с ним; они волновались, как мальчики, до встречи; горди-
лись своими рабочими после встречи. Вот этот оттенок
разыскивания, сближения, романтической гордости от со-
вершенно новых впечатлений п повой среды, манера рев-
новать свой кружок и, в сущности, столько же самому вос-
питываться от связей с рабочими, сколько воспитывать
их,— это осталось надолго.
Нам важно отметить эту черту для того, чтобы понять
общее положение вещей на наших окраинах. Оно худож-
нику может дать богатейший материал как в области
«эмоции», так п в области развития характера и челове-
ческих поступков. С обеих сторон волнение. Рабочие зна-
ют, что появились таинственные «студенты»; онп разбра-
сывают листки, где продергпвают пх начальство и хозяев,
указывают на непорядки и обман; они помогают деньгами
в случае стачек; и опи, что самое главное, оиучают неко-
торых рабочих в кружках, всему обучают, и пр с о гра-
моте, и науке быть сильными, организоваться. др>г й
стороны «студенты» страстно ищут путей к раоочим. Их
теория мертва, еслп онп не передадут ее живым людях;
их опыт гроша медного пе стоит, поскольку они пе знаю
живых русских рабочих, не знают, что онп такое, па ч
онп способны, как пх объединить. И вот, когда п р
любовь» свершается и уже проходит, оставляя свой с. е ,,
когда общая рабочая масса уже стала делиться, выдвину-
ла группу передовых, создала даже кучку «дики (рао
чих, которые презирали интеллигенцию, ке подпуска, и ее
693
к себе, держались и образовывали себя особнячком, соб-
ственными силами), а «студенты» тоже разделилпсь на
группу старших п группу младших, более пли менее без-
ответственных работников,— вот тогда все-такн продол-
жает свою жизнь романтический, колумбовский оттенок,
приняв па этот раз только более практичную форму. Речь
идет о романтике охоты за рабочими, отыскивании новых
и новых, по уже с определенным мотивом: таких рабочих,
которые жили бы в наихудших условиях, что для револю-
ционной пропаганды явилось бы условием паилучшим.
С этой точки зрения рабочие фабрики Торнтон явля-
лись драгоценнейшей находкой. Нет ничего удивительно-
го, что на фабрику обратили особенное внимание, возло-
жили на нее особые надежды и лучшие головы пз числа
«старших» (кто — мы увидим в дальнейшем) посвятили
ей свое внимание и время. Случилось это ровно тридцать
лет тому назад.
3
Но что именно привлекло пх к нашей фабрике? Чтоб
понять этот вопрос, мы должны отправиться на место дей-
ствия, за Невскую заставу. Невская застава была главным
районом революционной работы. Здесь в ту пору было
еще пустынней и глуше, чем сейчас. Шлиссельбургский
тракт, нынешний проспект, тянется по левому берегу Не-
вы па многие версты и обстроен почтп сплошь фабрика-
ми. Он минует село Смоленское п ведет в село Александ-
ровское. Тут нарядный судостроительный завод, механи-
ческий, бывшпй Семянникова, огромные корпуса двух
фабрик Максвеля, Петровской и Спасской, фабрика Па-
ля, с прилегающими постройками, п много других. В наше
время здесь проложена одноколейка и до самого села
Александровского идет трамвай номер тридцать два. Он
вас везет вдоль железнодорожного полотна, через мосты
и под мостами, а слева от вас лежит спокойная лепта Не-
вы, зимою вся белая и усеянная черными точками пеше-
ходов, пересекающих ее в разпых направлениях по льду.
Попятное дело, изобилие фабрик по Шлиссельбургско-
му тракту делает этот район сплошь фабричным. Здесь
деревянные, невзрачные домики, чередуясь с фабриками,
служат жпльем для рабочих. Тридцать лет назад снимали
тут комнаты студенты, чтоб быть поближе к свопм
кружкам, и в этпх комнатах велись жаркпе беседы. Вся
694
левая сторона была втянута в работу. Здешние стачки
объединили и воспитали рабочих. Тут же происходил зна-
менитый бунт в казармах Максвелл, о котором я расска-
зала в «Бюджете текстильщика». Но все это оживление
левобережной полосы казалось точно другой частью света
по сравнению с мертвой дпчыо правого берега Невы.
Он был тогда совершенно пустынен. Лишь наискось от
переправы, неподалеку от церкви Михаила Архангела,
возвышалась длинная прямоугольная крепость, оди-
ноко стоявшая па берегу п окруженная собственными
пристройками. Эта крепость была фабрикой англичанина
Торнтона.
Во всей этой местности через Неву не было н пет мос-
та. Чтоб переходить с одного берега на другой, зимою шли
по льду; осенью п весною, пока лед еще не тронулся, по
щиколотку в воде, а летом переправлялись па пароме.
С того и с этого берега вппз, на лед, ведут деревянные мо-
сткп. Сейчас они сделаны крепко, с перилами, и вы идете
по ним над водой, так как справа и слева от берега Нева
почти не замерзает па несколько саженей. Пройдя пад во-
дой, вы спускаетесь прямо на лед, где для удобства пеше-
ходов сейчас проложены и утоптаны в ряд две дощечки.
Что было здесь тридцать лет назад, я пе знаю. Но в
1906 году, когда улыбнулись разные свободы и было вы-
пущено несколько номеров газеты, посвященной Союзу
текстильщиков, вы можете пз «Голоса ткача» узнать о
потоплении нескольких рабочих Торнтона как раз на этих
самых мостках. Они былп гнилы, подпорки ослабли, из
экономил пх не продолжили п пе расширили до нужных
размеров, и вот рабочпе, высыпав после работы па мостки,
провалились в воду, а многие потонули. Если пе ошибаюсь,
происшествие было рассказано именно так. Надо полага ь,
что и в девяносто пятом году дело обстояло по лучше, чем
в девятьсот шестом.
Особенного удовольствия путешествие с того оерега т а
этот, как мы впдпм, но доставляло. Вряд ли бы раиочие
Торнтона сталп часто бегать взад в вперед, если б^даже
имели на это время. Пх уже само местоположение фабри i
осудило па некоторый провинциализм, оторванно ть
большой дороги. Но и помимо такой естеств ппол прог}
Ды, между ними и левым берегом Невы лежала еще пр
града пскусствеппая. Дело в том, что фабрика была и на
самом деле крепостью, а рабочпе не более п не менее, как
настоящими «крепостными рабамп».
695
4
Мы любим читать Джека Лондона п даже причисляем
его к «одобренным авторам», глядя сквозь пальцы па его
теорию рас (одна раса качественно выше другой, а пото-
му ей суждено властвовать п порабощать) и па проповедь
колоппзацпонной романтики. Победители англосаксы, по
Джеку Лондону, распространяются по всему мпру, подчи-
няя себе красных, желтых и черных, колонизуя их земли
п вышибая богатство пз пх труда. Может быть, нашей
молодежи и приятно читать такие возбуждающие истории
про далеких и неведомых краснокожих. Но как прочтется
еще одна страница, вполне во вкусе Джека Лондона, толь-
ко на этот раз про белокожих? Вот она.
Избранный гений англосаксонской расы никак пе мог
высидеть ва месте, тем более что ему сильно мешала кон-
куренция других таких же избранников, одного с ним ро-
ду и племени. Что он ни начинал у себя дома, все уже
было вокруг в избытке, а земля, уголь, рабочий труд ста-
новились день ото дня дороже. Кроме того, свой брат, рабо-
чий, придналежавшпй к той же расе, что пн день, все бо-
лее распускался и требовал разных льгот и преимуществ,
когда же ему ничего не давали, бросал работу и устраивал
забастовку. Англосаксонский гений огляделся вокруг,
взял свои фунты стерлингов и ногами настоящего колони-
затора ступил па девственную русскую почву.
Здесь было все, что водится в диких горах Клондайка,
па Юкатане, па Гавайских островах и в прочих излюблен-
ных Джеком Лондоном странах: полное отсутствие конку-
ренции, избыток и дешевизна сырья, удивленье и заиски-
вание перед культурой и многое множество туземцев, го-
товых продать свой шестнадцатичасовой день за самые
пустяки.
Англосакс в лице героя Торнтона немедленно колони-
зовал первобытное место на правом берегу Невы, где, кро-
ме пего, еще никто не догадался воздвигнуть фабричные
трубы (сейчас там, кроме сукновальной, описываемой на-
ми, только еще одна бумажная фабрика). Он построил
«руками рабов» первый фабричный корпус, что обошлось
ему пе особенно дорого, получил разные права и привиле-
гии от правительства этой дикой и необъятной страны, н
стал вовсю богатеть. Было это в 1840 году, оборудование
же фабрики относится к шестидесятым годам, п более но-
вых машин почти мет. С того времени, как Торнтон по-
696
строил свою фабрику, и до наших времен она почти не
обновлялась, не знала капитального ремонта, работала на
старых машинах. А так как оборудование устарело, корпу-
са год от году делались менее «гигиеничными» и удобны-
ми. частые пожары трепали фабрике бока и выхватывали
у нее то один кус, то другой, а замещать уничтоженное
владельцы не были расположены, то ясно, что, дойдя
до наших времен, фабрика представляет собою старуху,
умирающую медленной, но естественной смертью, не-
смотря на операцию омоложения, сделанную ей рево-
люцией.
Посмотрим теперь, как заставпл англосакс служить се-
бе «туземцев» и что это были за туземцы. Ясное дело, все
сколько-нибудь «сильные духом» белокожие из этих мест
работали по Шлиссельбургскому тракту, у прочих, более
давпих колонизаторов, па ткацкой у Паля, основанной в
1837 году, п у других. Им там было все-таки легче, ближе
друг к другу, к фабричному инспектору и к обществен-
ным силам, бросавшим на них пе один сочувственный
взгляд. Но из глуби дикой страны шли другие белокожие,
уже совсем неотесанные, не тронутые цивилизацией, и
этих подхватывал к себе Торнтон, а в дальнейшем забо-
тился, чтоб они пе испытали ничьего развращающего
влияния п сохранили всю свою первобытную свежесть.
С этой целью англичанин-колонизатор устроил у себя
па фабрике нечто вроде «полного пансиона», что уничто-
жило бы всякие потребпостп выйти за пределы своей фаб-
рики. Здесь былп построены дома общежития, так назы-
ваемые «каморкп», куда напихали «туземцев» точь-в-точь
так, как в бараки каких-нибудь гавайских островов. Холо-
стые спали в ряд, как солдаты па нарах, семейные по трое,
по четверо семейств распределяли в каморке углы б аго-
Даря доброй геометрии, предоставившей квадрату четыре
Угла, каждое семейство получало по целому углу. Фаорич-
пая лавка продавала рабочему все, что оп только мог ку-
пить. Больница брала его к себе па случай болезни, ро
Дильный приют помогал производить на спет новых раоо
чих и даже хоронить можно было ут себя под рукой.
Для охраны порядка здесь жил целый «военный пост».
Стоило только управляющему’ заметить непорядок,
ток вызывал городовых и жандармов, которые,
Шись в колонии, отлично зналн каждого в умели ди
необходимые внушения. Сторож сторожил «крсло 1
вал». Надо сказать, что фабрика была оинесепа стен
697
у ворот се всегда помещался сторож. По ночам, позже на-
значенного часа, он пе смел пропустить на фабрику ни од-
ного рабочего, хотя бы последний задержался снаружи пе
по своей вине. Рабочий мог умолять хоть на коленях, сто-
рож сто не пускал, и провинившемуся оставалось либо
ночевать на мостках, либо пдтп обратно через Неву. Право
же этого перехода было, между прочим, строго урегулиро-
вано, и «туземцы», как пансионеры, обязывались в извест-
ном часу быть уже на месте. Никаких послаблений пп
для кого не существовало. Но если выбраться пз крепости
было нелегко, то проникнуть в пее и вовсе трудно. Очевид-
цы рассказывают, что еще в 1907 году попасть чужому
человеку к Торнтону на фабрику было «почтп невозмож-
но». Не давалось разрешений ни на осмотр, пи па посеще-
ние. Словом, здесь был в ходу настоящий крепостпой «рег-
ламент».
5
Как подлинный англосакс, не любящий бездельничать,
Торптон сам поселился в своей колонны. Оп построил для
этого изящный особнячок, неподалеку от фабрики. Здесь
пыла «русская работа» па службе у «английского духа».
Па впд ооыкновенпый домик типа среднедворянских, что
во множестве водятся в тихих московских Сивцев-Вражках.
По внутри, если только вы попадали внутрь, сразу чувст-
вовалась другая пация. Умение пустить в ход деревянную
отделку и любовь к ней; особое чутье солидного дерева,
Дуба, чьи тяжелые топа припускали в комнату солидность и
внушительность; ширина и жизненность внутренней лест-
ницы, соединявшей не этажи, как у нас, а все внутреннее
жилье между собою. В этом домике была великолепная
столовая и стеклянная верапда-оранжерея, где в жарком
воздухе стояли кадки и цвели цветы. Точь-в-точь такая
оранжерея в миниатюре, без которой, судя по переводным
романам, пе обходится ни одни английский помещичий дом.
Как тут жил Торнтон, где оп курил трубку, с кем гля-
дел через широкие окпа на Неву, была ли у пего красави-
ца жена п пе разыгралось ли тут, над Невой, каких-нибудь
драматических эпизодов, я пе знаю,— но достоверно мож-
но сказать, что сюда, к пятичасовому чаю, приглашались
пе раз фабричные мастера.
Этих мастеров Торптои привез в Россию с собой. Hi
фабрике не было русского технического персонала. П эти
698
мастера, получавшие хорошие деньги, по двести — двести
пятьдесят фунтов в месяц, жили тут же, в общежитии
только лучше устроенном, курили трубки, тосковали по’
Англии и вымещали тоску па «туземцах». Они были, по
словам старых рабочих, сохранпвшпхся от прежних вре-
мен, нестерпимо «въедчпвы». Нс то чтобы дрались пли
ругались хуже русских, тоже оставивших за собой не
плохую память, а бралп презрением, надменностью и брез-
гливостью.
С «диким русским пародом», к тому же «невежествен-
ным», считаться пе прпходплось. Англичанин чувствовал
себя на краю света, вдобавок не был утешен красотами
природы, а впдел только однообразный кусок реки перед
посом, зимой белой, летом серой, хмурое небо, жидень-
кий фаорпчный сад п мрачное стадо «туземцев», напивав-
шееся в праздники до потери человеческого облика. Ясное
дело, снести эту жизнь годы и годы помогала только одна
мысль: разбогатею. Терпеть, чтоб нажиться,— вот чем
бодрпл себя англичанин. А для псполпенпя этой надежды
он выдумывал всяческие хитрости, которые выполнять
помогала и даже располагала сама бесправная русская
жпзнь.
Чтоб иметь о ппх представленпе, обратимся к 1891 го-
ду. Это был год затишья. На рынке перепроизводство то-
варов, а так как работа шла на фабрике по-прежнему, то
англосаксам это грозило уменьшением прибыли. Надо бы-
ло во что бы то ни стало наверстать свое. На чем. Конеч-
но, по лпппп наименьшего сопротпвленпя, то есть па рабо-
чей плате. Ткач в среднем получал тогда рублей семь в
месяц. Он работал посдельно, п чтоб уменьшить его выра-
ботку, мастера сталп давать на основу такую плохую п не-
чистую шерсть, что заправка основ велась все медленней
п у ткачей начало пропадать зря рабочее время. Жалкий
заработок свелся к трем-четырем рублям в месяц, но п
этого показалось мало. Начался уже прямой обман. Ткет
рабочий определенный сорт материи и получает с куска в
столько-то аршпп, скажем, четыре рубля. А ему говорят,
что эта материя вышла пз моды, вместо пее будут ткать
Другую, па несколько аршин больше в куске, платой же
Дешевле. Рабочие вынуждены согласиться, по оказывает-
ся, что «новая» материя ровно ничем, кроме удлинения
куска да снижения заработка, от прежней ве отличается и
что здесь, под приличным предлогом, им просто-пап ост о
Ухитрились опять сбавить плату. Таким ооразом, скучаю-
Ь99
щие завоеватели, заброшенные на глухой север, вдали от
родных, от клубов с каминами и «Таймсом», от скачек и
от прочих развлечений джентльменов, по крайней мере, не
даром тратили свое здоровье и нервы: опп богатели.
Между тем торптоповскпм рабочим становилось все
хуже и хуже. Слухи об их отчаянном житье начали про-
никать «на континент», то есть распространяться па ле-
вом берегу Невы. Появились смельчаки, желавшие про-
браться в крепость и там, на месте, узнать, как живут не-
счастные торптоновцы. Смельчаки переоделись поплоше,
перебрались по мосткам и под видом родственников стали
захаживать в торнтоновскне каморки. К ним сюда собира-
лись постепенно храбревшие «дикари» и сперва нехотя,
потом с надеждой стали выкладывать все, что с нпмп про-
делывают. Нет надобности прибавлять, как скоро этот рас-
сказ об пх бедствиях дошел до «студентов».
6
Среди рабочих левого берега особенным почетом поль-
зовался один из членов «старшей группы» социал-демокра-
тов, которого рабочпе между собой называли «Лысым».
Насколько оп был популярен, можно видеть пз расска-
зов о пем рабочих, обращавшихся за Невской заставой
прямо-таки в легенду. Когда решено было устроить собра-
ние, чтоб обсудить положение торптоновцев и склонить пх
па стачку, оказалось, что делом этим заинтересовался он
сам. Сходка собралась в первых числах ноября, прпчем от
рабочих былп тут Шелгунов, Бабушкин, Меркулов, Зи-
новьев (путиловсц) и другие, в том числе удалось запо-
лучить и двух ткачей с фабрики Торнтона. Перечислен-
ные мною рабочпе былп пз передовых, посещавших кру-
жок Тахтарева, со слов которого я здесь и передаю все
происшествие. Сам Тахтарев, в ту пору один пз «студен-
тов», гордился своей близостью с рабочими и сторонился
«интеллигенции». Вот как он сам рассказывает об этом
собрании.
«Среди нпх (рабочих) я знал многих, а среди действо-
вавших среди рабочих интеллигентов — почти никого...
Былп представители от группы «старых» социал-демокра-
тов п в их числе Владимир Нльпч Ульянов, с которым я
впервые увиделся па этом собрании... Владимир Ильич
сразу же обратил па себя мое внимание как своим видом,
так п своим мастерским умением вести дело. Взглянув па
700
пего, я сразу же догадался, что это был именно тот <<Лы-
сый», про которого давно говорил мне Бабушкин. Собра-
ние началось с выяснения положения дел в различных
районах и на отдельных заводах и фабриках. Были оп] о-
шены и присутствовавшие на этом собрании два ткача с
фабрики Торнтона, которая в этот момент привлекала к
себе особое випмапие сооравшпхся, так как на ней пред-
виделась стачка. Эпросом ткачей Торнтона руководил Вла-
димир Ильич, который скоро оказался в роли главного
руководителя собрания. Опрос торнтововских рабочих он
действительно вел мастерски, ставя вопросы очень умело
и получая необходимые ему сведения, которые он немед-
ленно же записывал карандашом на лежавшем перед ппм
на столе листочке бумаги. Он, очевидно, собирал материал,
который должен был послужить для соответствующего
воззвания к рабочим фабрики Торнтона».
Мы знаем, что так оно и было. Первый листок к рабо-
чим Торнтона составил Кржижановский. Он имел огром-
ный успех па «девственной почве» нашей фабрики. Заба-
стовало пятьсот ткачей, добившихся небольшой уступки,
после чего они стали на работу. Но вслед за этим был вы-
пущен второй листок, который и сю пору может служить
отличной картинкой порядков и нравов у Торнтона. Вто-
рой листок ппсан целиком Владимиром Ильичем п поме-
щен в первом томе Собрания его сочинении ’. Я помещаю
в приложении для всех, интересующихся участием Лени-
на в работе за Невской заставой, и этот образцово состав-
ленный листок, п кое-какие другие выдержки из офици-
альных документов. А сейчас вернемся к вашему рассказу.
Итак, земля на правом берегу Невы поколебалась! Ди-
кари вздумали бунтовать и просвещаться. II тот, кто заро-
нил в нпх семена бунта, был сам Ленин.
Но вслед за описанным нами временем, когда по
питерским фабрикам прошла волна забастовок, нача.! я и
разгром социал-демократических организаций. Сперва бы-
ла арестована «старшая группа» и крупнейшие и рабо
(в декабре 1895 года). Тогда оставшиеся продолжили ра-
боту «Союза борьбы за освобождение рабочего класса»,
прокламации мы читаем о дальнейшей судьбе за астов
Ки у Торнтона-
«Под влиянием страха, товарищества J
1 В Полном собрания сочппеппй В. 1 Лепила вошло во в о
Том. стр. 70—71.
701
топ попытались кое-какпмп уступками успокоить выве-
денных нз терпения рабочих... Сейчас же после арестов
г.г. Торптопы выбрасывают перед праздниками на улицу
несколько десятков ткачей из числа стачечников, выме-
щая па ппх свою вынужденную уступчивость. Новый гра-
доначальник любезно предлагает им единственную по-
мощь — даровой бплет па родину в голодающую деревню».
7
Выставпв лучших рабочих пз фабрики, Торнтон надол-
го смирил своих «белокожих». Слишком далеко былп опп
от рабочих кружков, и к ним пе перебрасывалась та сти-
хийная зараза стачечных движений, которая охватывала
и объединяла другие фабрики. Но в январе 1897 года,
когда опять начались массовые забастовки, вызвавшие да-
же в министерстве решение пересмотреть закон о рабочем
дне и сократить его по всей России,— в этом тревожном
январе волпенпе дошло и до нашей фабрики. Тахтарев вы-
ражается об этом коротко:
«Заволновался одиноко стоящий Торнтон. Администра-
ция приняла меры, чтобы уничтожить сношения торпто-
новских рабочих с районом па левом берегу Невы».
Пусть читатель вдумается хорошенько в эту фразу, и
ему станет ясно дальнейшее течение истории.
«Одинокий Торнтон» был отрезан от левого берега. На
той стороне люди боролись, собирались, бунтовали. На
этой было заранее установлено нечто вроде тюремного ре-
жима: запрещено сношение; запрещен переход на ту сто-
рону; заперты ворота; усилен состав жандармов и городо-
вых; обезврежены казармы путем тщательной слежки;
запрещено право посещения рабочих родственниками и
знакомыми. Напуганные, загнанные, одинокие торнтонов-
цы этими «культурными» англосаксонскими мерами воз-
действия былп до такой степени порабощены, что на про-
тяжении нескольких лет пе имеется никаких материал в
об участии пх в стачечном движении.
Семена, брошенные надменными английскими масте-
рами, сквозь зубы, пе вынимая трубки изо рта, пздева -
шпмпся над рабочими,— дали самые пышные всходы. °
крайней мере, через двадцать лет после описанного на ,
когда молодой рижский рабочий Субоч попал в Петеро) р-»
из-за приостановки рижской промышленности мировою во i
пою, и отправился работать на сукониую фабрику 1°Ри
702
топа,— вот оп что там застал, созданное, культивирован-
ное и взращенное этими двадцатью годами хозяйничанья
английского капитала на благодарной русской почве:
«Глухое заброшенное болото без единого проблеска
жизни, вот что представляла собой фабрика. Невероятный
деспотизм сверху и лакейство, угодливость, прихлеба-
тельство снизу. Рабочие, в подавляющем большинстве ра-
ботницы,— былп забиты до ужаса. Темнота п невежест-
венность крайние».
Часть II
производство
1
Молодой рабочий, о котором мы заговорили, попал в
наш рассказ не зря. Революция сделала его теперешним
красным директором фабрики. Когда бы вы ни зашли на
фабрику, с раннего утра и до вечера, вы можете встретить
там товарища Субоча, высокого человека, кажущегося
старше своих лет, с немного угрюмым лпцом. Впрочем,
улыбаясь, товарищ Субоч становится сразу мягче, а без
улыбки это лпцо так и напомнит вам один из эпизодов его
биографии, который можно назвать «спуску не дам».
Наш красный директор родился в 1886 году в Вилен-
ской губернпп. Его родители, бедняки, имели крохотный
надел и шестеро ребят. Как только ему перевалило за седь-
мой год, он разделял классическую участь многих больших
людей, то есть попал в пастухи. Так до шестнадцати лет,
помогая отцу по крестьянству, пасту шествуя и бопдар-
ствуя, он не удосужился выучиться грамоте. В 1903 году
Субоч попадает в Ригу смазчиком на текстильную фабри-
ку. Рига — город щегольской, рабочие держатся европей-
цами, и па бедного деревенского парня с его впленсьим
произношением и пеотесаппостью посыпались всяческие
издевки. Тут-то он и показал, что в нем есть. Осооенпо
издевался над ним мастер Савинскпй. Тогда наш смазчик
пригрозил, что убьет его,— п ехидный мастер присмирел.
Субоч пригрозил не шутя,— об этом свпдетс ьствхе ю
немного тяжелый голубой взгляд, который остался еще и
703
теперь: такие умеют за себя постоять. Показав, кто он та-
кой, Субоч мало-помалу выдвигается и отвоевывает себе
место. В 1905 году оп уже старший подмастерье, но соб-
ственная «карьера» отнюдь его не занимает. Субоч все
своп силы отдает партии, работает в союзе, состоит това-
рищем председателя Союза текстильщиков вплоть до его
разгона; казначеем фабричного комитета. Во время войны
рижская промышленность глохнет п эвакуируется в Пи-
тер. Как я уже сказала выше, Субоч перебирается в Питер
п попадает к Торптопу. Здесь оп тотчас же начинает рабо-
тать. Завязывает связи с левым берегом, посещает Корни-
ловские курсы (школа за Невской заставой, в свое время
очень популярная среди рабочих) и к началу революции
расшевеливает торнтоповцев, хотя и остается единствен-
ным среди них социал-демократом до 1917 года. Позднее,
как оп сам выражается, он «оброс еще двумя партийцами».
Наступает февральская гроза. К фабрике 27 февраля под-
ходят обуховцы, 28-го в столовой фабрики Субоч созывает
первое собрание. Выбраны в Петросовет оп и два беспар-
тийных слесаря. 7 марта выбирается комитет старост пз
шестидесяти человек. В июльские дни па короткое время
торжествуют эсеры и меньшевики. Торнтоновцам жалко
терять Субоча, они ему предлагают:
— Ну чего тебе стоит! Становись, брат, в эсеры, мы
тебя опять выберем.
Субоч однако «становиться в эсеры» пе желает, и торн-
тоновцы посылают в Совет, уступая духу времени, эсеров.
Но уже через месяц настроение меняется и в Совет опять
посылаются большевики. Октябрь торптоновская фабрика
встречает уже сплошь большевистской. Что же касается
товарища Субоча, то он, постранствовав по воле партии в
годы военного коммунизма по всей России (был даже на
Урале в комиссии по чистке РКП), ныне назначен крас-
ным директором того самого «глухого болота», которое он
расшевелил собственными силами в первые годы мировой
воины.
2
Посмотрим теперь, что же производится на этой фаи-
рике, чью историю мы сейчас узнали.
Фабрика Торнтон — комбинированного типа. Основное
ее производство — суконные ткани. Но, кроме того, опа
имеет отделения: аппаратно-прядильные, камвольно-пря
704
дильное и аппретурно-красильное. До войны она произво-
дила сукна п камвольную пряжу. С 1914 года по 1916-й,
когда вся промышленность была втянута в водоворот вой-
ны, она упрощается, приспособляет всю себя к главной
задаче: дать солдатское сукно, п работает с максимальной
нагрузкой. Уже тогда износились ее станки от непосильно-
го напряжения и начался ее упадок. Но вот наступили
годы революции. Торнтон бежал в Англию, а с ним вместо
бежали и все мастера. Мы знаем, что на фабрике не было
русского технического персонала. Она осталась беспомощ-
ная, обезглавленная, п эта «беда» отчасти послужила ей
к сегодняшнему «благу» и, во всяком случае, создала на-
шей фабрике ту особую физиономию, какой вы не найдете
па других. Дело в том, что под жестокой издевкой и суро-
вой указкой английских мастеров кряхтели пе только ра-
бочие, но и подмастерья. Пх приходилось обучать и выдви-
гать уже пз русской среды, н, надо думать, англичане с
ними пе особенно церемонились. Этим подмастерьям,
должно быть, приходилось и угодничать, п выслуживать-
ся, и вообще проходить тяжелую долю служилого карье-
ризма, но вряд ли онп могли воспитать в себе столько же
лютости, сколько обнаруживали русские мастера ва дру-
гих фабриках с русским техническим персоналом. Здесь
положение пх было другое: с одной стороны — англичане,
с другой стороны — свой брат. Этот «свой брат», пз среды
которого выдвигался подмастерье и чьи обпды еще горели
па его собственных щеках, был ему ближе, чем мастер, с
которым оп все равно никогда пе смог бы выравняться и
сойтись, как равный с равным. Отсюда возникло неизбеж-
ное тяготение от постепепно образовавшегося «младшего
технического персопала» фабрпки к рабочей массе. Когда
}ке Торнтоп п старший технический персонал бежали, сп
лою вещей производственная власть па фаирике перешла
именно к этой группе своих, младших, которая выро а
«а фабрике, зпала ее, обучилась у англичан, чему смогла,
и не успела отчуждпться от общей рабочей массы. 1еиерь
все бывшие подмастерья стали мастерами, и надо ска ать,
что имеют несколько отличный от ооыкповеппых м ер
вид. Рабочие называют пх «своими людьми», тс года и т
Редкое на наших фабриках явление, что технические силы
в производстве остались прежними, хотя и вырос, и пне.
Но продолжаю о работе фабрики после революции, о
вятно, что обезглавление фабрики после бегства пи 'с^
Р°в первое время ввергло фабрику в хаос.
М. Шашняп, т. 2 705
по 1919 год вырабатываются сукна по старой ппорппп 6р^
опытного руководства, кое-как. В 1919 году фабрику оста
павлпвают и замораживают вплоть до 1920 года, когда ее
частично и с большими перебоями пускают в ход. Лишь в
конце 1921 года, с момента образования Текстильного тре-
ста, па нее обращают внимание и работа ее приобретает
планомерность. Сейчас опа уже имеет три новые огромные
машппы пз Гермаппн (речь о них будет ниже) и ждет
сто тридцать новых ткацких станков системы Доб-кросс,
образца 1913 года, заказанных па нашем собственном за-
воде имени Карла Маркса. Рабочих в ней насчитывается
две с лишним тысячи, причем тысяча восемьсот душ жи-
вут в фабричном общежитии, и кое-какие усовершенство-
вания в производстве, которых пе было и в помине на-
чиная с 1914 года, сейчас имеются уже налицо: напрпмер,
выработка более топкой камвольной пряжп, помер сорок
четыре.
3
Фабрика расположена, как я уже сказала, неудобно, и
отделения перепутаны. Мы прежде всего попадаем в шер-
стомоечную, с которой и начпнается обзор. Огромная ма-
шппа Левпафап, или «Леофан», как говорят рабочпе, про-
изводит мойку. Опа состоит из чана с раствором щелока,
где шерсть очищается; отжимных валиков, выжимающих
ее от щелока; грабель, перекпдывающпх и ворочающих ее;
и, наконец, чистой холодной воды, где опа полощется.
Отсюда шерсть идет в сушильню. Старая сушильня
построена в виде чего-то похожего па деревенскую мель-
ницу плп баппые пэры. Поднимаешься по деревянной ле-
стнице па насест, где стоит духота и жара. Рабочпе с го-
лой грудью и руками орудуют, тяжело дыша, блестящие
от пота. А наравне со старой сушпльпей уже действует но-
вая, полученная из Германии. Эта сделана совсем по дру-
гом системе и напоминает персидскую сушку фруктов.
Огромная коробка в полкомпаты, с несколькими дверцами.
Опп распахиваются, и в нпх, как в кухонном коробе, не-
сколько параллельных железных листов, вроде ящиков
комода. Вагонетки по рельсам подвозят сюда шерсть,
накладывают на листы, закрывают дверцы сушильни,
там шерсть высыхает одинаково со всех сторон, без сРе^‘
для отдельных волокон, по подвергаясь слишком спЛЬП
му жару и, что самое главное, пе теряя всего колпчсст
706
влаги, а оставаясь песколысо упругой, без ломкости и Хруп-
КОСТ П.
Тут ясе, неподалеку, совершаются две других процеду-
ры: отжимка мытой шерсти и увлажнение уже высохшей.
Делается это по мере надобности и, разумеется, пе в по-
следовательном порядке. Недостаток пашен фабрики
сказывается и тут: хочешь видеть все производственные
процессы подряд, а приходится наблюдать пх в разбивку,
потому что самые различные машины стоят в одном месте,
п, для того чтооы обойти пх последовательно, пришлось бы
несколько раз обегать фабрику.
Мытая п высушенная шерсть поступает в шерстотре-
пальное отделение. Чтоб идти в прядильную машину, и
шерсть, как хлопок, должна подвергнуться трепке п ческе.
Трепальная машппа в общем той же конструкции, какую
мы знаем по описанию в «Невской ппткс»: опа так же чав-
кает, бьет и стучит, так же оглушает вас несносной трес-
котней, по только рабочий с пей в более простых п домаш-
них отношениях, пежелп с первой. Она выбрасывает всю
растрепанную шерсть прямехонько па пол плп, точнее, на
него самого. Рабочий купается в шерсти, как в снегу. Хва-
тает ее в охапку, тащит па себе и руками же набивает ее в
тюки. Это зрелище так первобытно, так не вяжется со
стальными гигантами, стоящими вокруг вас, что вы не-
вольно ошеломлены и спрашиваете:
— Разве так падо?
Конечно, так пе падо! Но мы с вамп па очень старой
фабрике, где еще сохранились самые старые способы про-
изводства. Вот вам доказательство: не успели вы шагнуть,
как встретили два недостатка: путаную установку машин
и кустарные прпемы рабочих за неимением механических
приспособлений.
4
Тюки, рукою рабочих набитые, отправляются отсюда в
следующее отделенно. II опять несообразность! С самого
ппзу опп идут на шестой этаж. Там аппаратный отдел. Но
прежде несколько слов о весьма важном обстоятельство.
Шерсть может подвергнуться двоякой обработке, пото-
МУ что существуют два основных типа шерстяных ма-
терий.
Может быть, вы, стоя у витрины хорошего мануфак-
турного магазина, обращали внимание па разные пазва-
23*
707
пня: бостон, серж, радоме, впкюна п тому подобное? Не
произносит лп пх с особой важностью приказчик, развора-
чивая перед вамп прохладные куски и набрасывая густы-
ми волнами шуршащие, крепкие, гладкие ткапп? Этп на-
звания даны не зря, не случайно п пе чпсто поверхностно,
чтоб отметить внешнее различие одной материи от другой,
Художппк мог бы тут найти такое же понимание формы,
как и в настоящем искусстве; изучение производства вооб-
ще могло бы обогатить любого мыслителя... Название тка-
пи дается не по внешности, а по особенностям ее кон-
струкции, по ее производственной сущности. Она называ-
ется по тому, как делается, а не по тому, как выглядит,
иначе сказать — ее форма определена не поверхностью, а
построением. Не так лп должен понимать и создавать фор-
му п всякий подлинный художник?
Когда мы говорим «бостон», это значит — мы подразу-
меваем определенный род материи, сделанный определен-
ным образом. Какой это род?
Существуют два главных рода шерстяных тканей:
аппаратные (плп шерстяные) и камвольные (или гарус-
ные). Это разлпчпе заключается в совершенно разных
принципах производства.
Аппаратная ткапь выделывается из аппаратной пряжп,
которая образуется путем расческп всей массы шерсти, без
единого отброса. В аппаратную пряжу идет и длинное во-
локонце, и пушистые волоски, и обчески, п просто пух, за-
стревающий, как кусочки ваты, между шерстяными волос-
ками. Понятно, что такая пряжа должна быть пухлой, мяг-
кой п неровной, хотя бы п невидимо для глаза. Я говорю
«невидимо», потому что повейшпе аппараты (машины,
чешущие шерсть) выпускают такие идеальные вол-
ны шерсти, что вы ни за что не разглядите в них нево-
оруженным глазом каких-либо придатков пуха плп неров-
ностей.
Камвольная ткапь пользуется особой, камвольною пря-
жей, которая делается не пз всей массы, а только из се
самых длинных волосков. Это значит, что машины, выде-
лывающие камвольную нитку, отряхивают все лишнее: п
пух, п короткие волоски, и пушники, от тех длинных воло-
кон, которые они забирают па нитку. Мы впдпм, таким
образом, что камвольная ткапь достигается путем более
хлопотливой и тщательной обработки, а также и более до-
рогим способом, так как материалу на нее идет с разбором
п следовательно требуется больше, чем па аппаратную, ьо-
70S
торая пускает в дело весь материал без разбора. Значит лп
это, что камвольная ткапь лучше аппаратной? Нет это
только значит, что опп разные и у каждой свое назна-
чение.
Каковы пх свойства?
Аппаратные ткапи — мягкие, пухлые, теплые. Ясно,
что их материал имеет склонность к более плотной форме,’
потому что это более соответствует его качеству, п потому
лучшие высшие сорта аппаратные и будут как раз плот-
ные: драп, первый сорт; затем сукна. Тонкие материи,
очень мягкие п нежные па ощупь, необыкновенно ласково
ложащиеся, должны «мяться» п вряд лп отличаются осо-
боп прочностью. Таков недостаток аппаратных материй.
Камвольная, наоборот, по качеству своего материала долж-
на тяготеть пмепно к тонким сортам. Почему? Потому что
нитка, вытянутая из одних только длинных волосков, без
пуха, должна дать слишком большую упругость и негиб-
кость, некоторую деревяппость слишком толстым своим
тканям. Так оно и есть на самом деле. Третьи сорта кам-
вольных тканей довольно грубы. Второй сорт, известный
у пас под названием «серж» (инженеры говорят «сэрч»),
тоже груб, плохо ложится складками, негибок, кажется,
что мало греет от своей слишком большой упругости, и хо-
тя ему «износу нет» (оп очень прочей), тем пе менее его
не любят. Зато первый сорт камвольной пряжп, бостон, об-
ладает и прочностью, и достаточной мягкостью, так как
сделан из тонкой пряжи. Наши русские сорта, разумеется,
грубее заграничных, ибо у нас не делают топких сортов
пряжи. Наш предельный номер — сорок четыре, тогда как
за границей работают до номера восемьдесят. Добавлю,
что существуют еще полукамвольные ткани, где осн вт
Делается пз камвольной, а уток пз аппаратной пряжи. Та-
ким сортом является, например, впкюна. Здесь возмож! м,
конечно, самые многочисленные вариации, по вкусу фао-
рикантов и потребителей.
5
Посмотрим теперь, как производятся оба в да
Аппаратное отделение (в шестом этаже) пропу i
полученную в тюках шерсть через два «аппарата», к
торые ее прочесывают п выпускают сплошною ровп________
кассой сперва па одну катушку, потом из пятнадцати
Шестнадцати катушек делая опять одну. Пз аппар т
709
тушкп идут на подчесы (или секреты), па которых выде-
лывается уже ровница. Вот и вся подготовка к аппаратно-
му прядению. Машппы не жертвуют зря пи одним
комочком. Шерсть разрыхляется, выглаживается, получает
направление (волоски ложатся в длину), во с нею вместе
лежат п пушники и волоконца. На фабрике действует толь-
ко что выппсанная пз Гермапип великолепная машппа
Хартмапа (1924 года). Опа занимает в длппу целый зал п
состоит пз нескольких сложных частей, комбинированных
друг с другом. Машина, подобно обществу, стремится в
своем развитии к постоянному сращиванию и централиза-
ции различных функций, все более и более становится
«комплексом»,— я говорю это потому, что аппарат Харт-
мана представляет собой именно такой комплекс. Чешет
оп шерсть дивно и выпускает ее такою нежною массой,
что опа производит «съедобное впечатление» взбптых сли-
вок, крема, чего-то воздушного.
Камвольное отделение, плп гарусное, подготовляет
шерсть к прядению уже более знакомым нам (по хлопку)
способом. Здесь нас встречают кардочесальпые машины,
делающие первую катушку. Гребнечесальные машины, со-
бирающие лепту пз нескольких катушек па одну, и, нако-
нец, повая для пас,— круглая чесальная машппа, устроен-
ная в виде огромного вращающегося вокруг своей осн
диска, назначение которого — стряхивать вппз все корот-
кие шерстинки. В результате получается лента пз одних
длинных волосков, которую затем, прохождением через
девять ровппчпых машин (четыре лепты в одну, три в од-
ну, опять четыре в одну, трп в одну и т. д.), обращают в
ровницу, намотанную на катушку. Как я уже сказала,
впервые за семь лет у пас начали делать более топкую кам-
вольную пряжу, номер сорок четыре.
Отсюда и камвольная и аппаратная ровппца попадают
в прядильное отделеппе, где пас встречают старые зна-
комцы — мголп и ватера. Надо заметить, что в шерстяном
производстве мюль весьма почетная машина, которую
никак нельзя заменить ватером. Она прядет аппаратную
пряжу. Если в хлопковой промышленности «песенка мю-
ля спета», как утверждают инженеры, то здесь она еще
и по дала заподозрить свою целесообразность п весело
кусается верхней и ппжпей челюстями, опуская п под-
нимая подпяточник с такою грацией, что приятно смо-
треть.
710
G
Гарусная ц шерстяная пряжа идут в сновальное отде-
ление, где крестомотальпая машппа перематывает пх для
основы со шпуль па бобины (особые катушки, вдеваемые
с раму). Сновальная машина имеет огромные деревянные
рамы с несколькими стами катушек па пей, железное бер-
до, сквозь которое продеваются ппткп с катушек, барабан,
на который основа наматывается.
Но шерсть требует одной особенности: павой с основою,
прежде чем идти на прооорку через ремпз, подвергается
шлихтованию, то есть нити проходят по клею п сушатся.
Это необходимо для придания пм нужной прочности. Да-
лее идет проборка через ремпз — картина та же, что и па
хлопчатобумажных: две работницы справа и слева от ре-
миза, одна подает нитку, другая прпппмает ее через ушко
ремиза. Для рисунчатой материл пптка проводится через
бердо с нескольких навоев сразу. Фабрика Торнтона жак-
кардовых машин 1 пе пмеет, да в шерстяном производстве
они и мало употребительны.
Теперь основа готова и переходит в ткацкое отделение.
Для утка шерсть перематывают с маленьких шпуль па
большие. Ткацкое у Торнтона — шумное, грязное и не-
приятное, потому что станки очень стары п дослуживают
последнюю службу. Обычпый ткацкий станок делает обо-
рот от восьмидесяти пяти до девяноста в минуту, причем
работница должна следить за бегом челнока, заполнять его
повой шпулей, когда он пустеет, выравнивать папор ткани.
По окончании рабочего дня она же чистит станок. Но за-
правляет его подмастерье. Работа по шерсти труднее хлоп-
ковой, ц здесь ткачиха может справиться только с одним
станком. О роскоши перехода па три и даже па два, что
становится уже нормальным па хлопчатобумажных, здесь
11 не помышляют.
Мы проходим длинным рядом ткацких станков, стреко-
чущих и бьющих с несносным шумом, п смо рим, что де-
лает фабрика. Прежде всего длинный ряд грубых тканей,
одеяла, шерстяные платки в красивую цветную клетку с
бахромой (эти мягкие платки всегда составляли сл< ву
Торнтона), хорошенькие шотландки их мы пр
видеть в окнах всех магазинов зимним и осенним сезопо f,
брючные полосатые ткани, костюмные, па мужское пальто.
1 Жаккардова машина дает рисунчатую, сложную тк
711
— Это большое паше достижение, очень хорошая ма-
терия — коверкот, посмотрите! — говорит мой попутчик
подходя к неприятной па вид груде пепельно-зеленой ма-
терии, совсем некрасивой п похожей па какую-то извоз-
чичью полинялую пакрышку под дождем.
Я делаю пренебрежительную гримасу,— так вот в чем
заключаются паши пресловутые достижения! Кто же его
станет покупать и па что нужен этот коверкот?
— Его будет покупать самый элегантный пз нэпачей,
потому что оп стоит очепь дорого,— лукаво отвечает инже-
нер, как будто угадывая, о чем я думаю.— Оп сошьет себе
пз него такое пальто, что лучше не попадаться на глаза
фининспектору. Имейте в виду, то, что вы сейчас перед
собой впдпте, это в своем роде негатив, непроявлеппый
снимок. Чтобы увидеть его лицом, этот кусок материи па-
до еще проявить. Поглядите вокруг,— за исключением
платков и простейших материи, здесь у пас все — негати-
вы. Вот это грязно-синее, грубое, пыльное, вялое в углу,
это самый дорогой женский костюм, па полтора червонца
аршин. Эта кофейная гуща в пятнах, пе ложащаяся в кра-
сивую складку,— это будет очепь дорогой сорт камвольной
ткани, один из наших лучших. Но чтобы понять, как мы
придаем душу этим мертвым массам в делаем пх красивы-
ми, идите в следующее отделение. Вы были в прядильном
п в ткацком, посмотрите аппретурно-красильное!
7
Сделать пряжу п соткать пз нее материю — это, оказы-
вается, в шерстяном деле самые пустяки, первые две бук-
вы в алфавите, «а» п «б». Это все равно что посадить жен-
щину перед зеркалом,— начальная стадия туалета. Чтобы
иметь представление об остающихся процедурах, я пх по-
куда просто перечислю: штопка, просмотр, промывка, ва-
ляльня, просушка, увлажнение, покраска, ворсовальня,
стрижка, прессовальня, прокатка, декотировка... И сколь-
ко, сколько в каждой из этих стадий труда, остроумия, на-
ходчивости, различных деталей, не входящих в перечисле-
ние! Прежде всего материя, снятая со станка (кусок в
определенное количество метров) поступает в очень важ-
ное отделение, штопальное.
Здесь вас встречает мастер-жепщипа. Только револю-
ция выдвинула жепщип в мастера, да п это пе так давно,
в результате работы производственных комиссии. Мастер
712
Аркадьева высокая, худая женщина ие первой молодос-
ти, проработавшая здесь много лет. Сейчас опа уже под-
обрела то, что необходимо иметь мастеру, умение не за-
стревать па мелочах, а сразу охватывать целое и учпты-
вать все стороны этого целого. Она меня водит по оттеле-
пию, п я убеждаюсь, что этому «мужскому навыку/ опа
уже научилась, хотя п не вполне справплась с соблазном
задерживаться па одном месте, у своей собственной специ-
альности, возле «штопальной пглы>>. Читатель, эта игла
имеет огромное значение на нашей фабрике, и вы подари-
те ее особым вниманием.
Что такое штопка, к чему она здесь нужна? Каждый
кусок, получаемый пз ткацкой, продевают па узкпе длин-
ные доски, похожие па гладильные, и иритом лицевой сто-
роной наверх. Лицевая сторона в материи, это та, где ки-
вер (ребрышко, продольная лилия рисунка) идет слева
направо. Штопальщица (квалифицированная работница,
получающая по пятой категории) с небольшой кривою
иголкой, похожей па косое шило, плп щппчпкамп, вроде
острого пппцета, наклонившись к материи, внимательно
смотрит, пот лп в ней каких-нибудь недочетов. А нх бы-
вает множество, п пп одпн кусок пе попадается без них.
Прежде всего оборванная нитка с висящими концами. За-
тем припутавшаяся лишняя нитка, делающая в материи
утолщение. Потом узелкп. Бывают широкие полосы не-
плотной ткапп, просвечивающие на свет, как дорожки.
Бывают п целые вырванные куски п дыркп. Чтобы унич-
тожить весь этот брак, нужно огромное терпение и знание
целого ряда приемов. Где оборвана нитка, там штопаль-
щица прошивает такою же ниткой и прячет концы, по-
лучается так, словно это п не шплось, а ткалось. Где узлы,
Щипчики ловко зацепляют пх и откусывают, а материя
уминается ногтем,— и нот ппчего. Двойную нитку тс же
Щппчикп вышелушивают. Дыркп штопаются под рисунок
ткапп. На каждый метр попадается много неисправностей,
а метров в куске сорок п больше. Сколько же нужно иметь
штопальщице терпеппя, чтобы отделать целым кусок
Между тем она далеко не покончила свое дело, если вы
правила все сорок метров. Теперь настает пр смотр, ас
тер пли подмастерье (тоже женщина, красивая и ^poii
пая, в красном платочке) глядит па свет, а ругне' PJ1
нпцы разворачивают перед вею, накинутую паib.
перскладпну, заштопанную материю. Как ы зор \ •
Дели глаза штопальщиц, а мастер глядит еще з рис, J
пропущена пптка, тут просвечивает, тут... п кусочком ме-
ла мастер метит все подозрительные места. Бедная што-
пальщица спова получает опостылевший кусок и берется
за вторичную работу. Нп одна ткань пе может попасть
в продажу, минуя штопку.
8
В следующем, отделочном, просматривают куски и ре-
шают, в какой цвет пх красить. Если кусок чистый, оп
идет в модный цвет; грязный идет в черный. Белый п мод-
пый товар после крашенья опять промывается и опять
просматривается. Одни, суконные сорта материи, идут
в валяльную. Валяльно-промывное отделение — мокрое,
грязпое, душное, пол здесь каменный, помещается опо вни-
зу, и двигаться ио скользкому полу в тесноте работающих
машин прямо-таки опасно. Валяльни — это особые ящики,
где со страшною быстротою уваливаются в горячей воде
ткани. Для того чтобы свалялись пятнадцать одеял, нужна
такая малая единица времени, что несчастный подмас-
терье недоглядел — и провинился в полной порче всех
пятнадцати штук. Он не вправпл металлическую палочку,
отделяющую квадратные отверстия, в которые протаски-
ваются одеяла. Палочка выскочила и во время молниенос-
ного пробега материн изодрала ее в клочья. Подмастерье
сидел около остановленной машины с серым лицом. Возле
пего стоял пе менее убитый мастер. Что теперь скажет
товарищ Субоч? Оштрафует, дело не шуточное. А штраф —
тяжелая вещь для текстильщика. Я вздумала было засту-
питься за подмастерье и просить мастера «простить его»,
но мастер поглядел на меня с укором: «Да вы что думае-
те-то? Нам п сампм каждый рабочий близ сердца лежит, и
мы его больше вашего жалеем. Ну и фабрика пострадать
толю по должна, я вот и думаю думу, как из этого положе-
ния выйти». Что они там надумали, не знаю. Только пред-
ставляю себе все происшествие двадцать лет назад, убито-
го бедняка рабочего, взбешеппого мастера, хриплую брань,
крепкую «в морду», а то и расчетную книжку в лпцо п, во
всяком случае, подобающий делу штраф. А этот тепереш-
ний мастер, сам пз подмастерьев, свой человек рабочему,—
помнит, вероятно, горькие минуты «англпцкого» прошлого
и пе утяжеляет горечи своего собрата.
Красильню описывать я пе стану, опа схожа во всяком
производстве, и мы ее еще помним по «Невской нитке».
714
Из промывного отдела, где крашеный товар промывается
он идет в ворсовальное. Здесь ворсовальные машинь пви
помощи щеточек (пшшкп какого-то троппческого пасте
ния, если не ошибаюсь) начесывают на материю нЛшый
ворс. Но и начесать хорошо, а вот надобно и подетричь
Для этого материя перебрасывается в строгальное гзе
ее бреют тончайшие бритвы строгальных машин. Здесь но-
сится нездоровая мельчайшая пыль от волосинок в отде-
лении нашляется, плохо дышится, меня обступают работ-
ницы с жалобами и ругательствами: «Глядпт-ко, пол ка-
менный, ревматизм наживаем, хоть бы подстплку сделали.
А стены холодные, тоже каменные, вот постой тут подряд
восемь часов, разве эдак можно?» — «Правильно»,— под-
тверждаю. Вмешивается другая: «Я сама нартенная, а все-
таки скажу: тут тебе чистая смерть, а не работа!» В отде-
лении и впрямь худо. Только у Торнтона много еще мест,
где худо. II трест, собирающийся строить новую фабрику,
пе будет ремонтировать эту. Мне нечего сказать работни-
цам, и я чувствую, что всякие разговоры пе приведут здесь
ни к чему. А все-таки, пока построят повое помещение,
хоть мешки на стены повесить да войлок под ноги подсте-
лить охрана труда должна. Товарищ Марышева, ты слы-
шишь?
9
Дальше идут отдел декотировочный, где сквозь ма-
терию пропускается сухой пар, и пресссовалъный: прес-
суют уже под горячим п влажным паром. Материя выхо-
дит пз всех этих переделок гладкая, ровная, чистая. Когда
я подхожу к прилавку в последнем упаковочном отделе-
нии, мой спутник снимает с полкп готовый кусок, бросает
его па прилавок тем потряхивающим жестом, каким про-
делывается знаменитый прием массажа живота, именуе-
мый «потряхиванием», разворачивает ткань, звонко уда
ряя ею в воздухе, пускает передо мной волнами, а потом
уминает пальцамп, собирает пышный бутон и поди нт к
самому моему лицу: «коверкот». л
Черт возьми, тут действительно «побойся ты фин i
спектора», а пе материя! Прохладная, зеленоватая, с эле-
гантными ребрышками кивера, с тою мужскою серь
стью, которая пахнет заграппцеп, дипломатическим _
нусом, чем-то обязательно водным п первосортным,
лощению,— такие бывают пальто демпсезов, с
715
идущими от ворота широкими рукавами... А вслед за нею
па прилавок легла другая, матово-синего цвета. Только ва
этот раз мой спутник изменил прием: раскрыв материю,
он провел по пей ладонью, словно по спине кота, и легонь-
ко перебрал ее пальцами. Синий, благородный цвет был с
проседью, н кой-где серебрпсто-седые пптц придавали ему
тяжелый оттенок солидности.
11 все, что я видела наверху снятым с ткацкого стай-
ка — грязное, грубое, пегнущееся, пропыленное,— прошло
передо мною во всем блеске элегантности, нарядности, хо-
леной безупречности. Это были материи одна заманчивей
другой, какие приказчик без конца бросает па прилавок
перед капризным покупателем. Все онп как па подбор ло-
жились ровными волнами без единого пятнышка, без на-
мека на брак. Между тем наверху десятки пар глаз рабо-
тали над каждым их метром, и, если бы я пе видела этого
сама, мне трудно было бы поверить, чем был такой кусок
материн и чем он стал. Вот уж воистину туалет значит
больше, чем женщина, п что можно сделать «мытьем п
валяньем» пз самой заядлой дурнушки!
На прощанье мпе показали еще горку «брючного това-
ра». Полосатую, чистенькую горку, усердно разделанную
под английский стиль, должно быть, весьма обольститель-
ную на знатока. Что же касается меня, я вспомнила, как
эти брючные отрезы в эпоху военного коммунизма при-
общали торнтоновскпх рабочих к вершинам русского ис-
кусства... Но я выхожу пз главы! Об этом читатель узнает
ниже.
Часть III
БЫТ
1
— Тогда, знаете, времена были другие, артисты поиз-
носились, а я заведовал клубом... Ну, баловал фабрику.
Кого только у пас не было! Кажется, только Шаляпин не
выступал. А других паш брат всех переслышал и переви-
дал. II певцы и драматические, вроде Юрьева. II с какой
душой выступалп-то! Приятно все-таки было в ту пору по-
лучить брючный отрез...
716
Это рассказывает молодой комендант торнтоновскпх
«каморок», можно сказать - внук фабрики: дед его здесь
работал, отец родился п ов родился. II как в знатных
родах принято родниться между собой по территориять-
нои связи - майорат такой-то с майоратом таким то по
соседству,— так и оп породнился с соседней ппсчебу-
мажпоп фабрикой, женившись на дочери тамошнего
мастера.
В эпоху военного коммунизма Торнтону действительно
посчастливилось больше других фабрик. Ол был сразу по-
ставлен в условия «самодеятельности» и выполнил се, про-
должая производство. Сукна п одеяла выходили отсюда,
когда все другие (раорики уже замерли. Как воспитали
революционные годы торнтоновскпх рабочих, это мы
знаем пз биографии товарища Субоча. Но тяжелый след
«колонизаторской английской политики», берегового оди-
ночества п темпых, пьяных традиций прошлого не так-то
легко пзжпвается! Пройдитесь сейчас но фабрике,—как
будто все есть: свой театр, чудесная библиотека и читаль-
ня, больница, амбулатория, столовая, кооператив, баня,
прачечная, родильный приют, детдом, ясли, школа фаб-
зауча п сто тридцать первая трудовая школа... Проходя
вечером мимо фабричных корпусов, загляните в окно ниж-
него этажа. В большом зало человек тридцать подростков,
причем девушки в коротких штапах, как и мальчики, с
голыми ногами,— делают гимнастику. Здесь физкульту-
ра,— мыслимо ли представить себе такое «баловство» при
Торитопе? А все же торитоповец не забыл прежнего вре-
мени и не отвык от него. Больше, чем на других фабриках,
вы пайдете здесь неизжитые черты прошлого, темноту,
озорство, даже пьянство и поножовщину. Тот, кто хотел бы
создать себе правильное представление о пашей фабрике,
должен прийти сюда поздно вечером,— когда через черно-
ту ночпого неба фабрика бросает тысячи брильянтовых
брызг и опоясывает берег светящейся диадемой, и п -
слушать героя торптоповскпх ночей, молодого коменданта,
которому, ие глядя па его молодость, пришлось пер вида >
ка фабрике всякие виды. Он развернет спи ос «деле ,
заглянет туда и опишет вам самые «интере пые про
исшествпя» пз своей ночной практики. По прс/кде ic t
их услышать, вы должны знать приилнзнтслык Рас
селение» торнтоновскпх рабочих и правы их.
сложились под давлением многих лет и м х
тельств.
2
На фабрике живет тысяча восемьсот душ пароду. Кро-
ме корпуса для мастеров, рабочее общежитие имеет фли-
гель, шестиэтажный дом и, кроме того, пять отдельных до-
миков, па четыре квартиры каждый, считая квартиру в
комнату с кухней. Шестиэтажный дом имеет центральное
отопление и берет с рабочего за комнату с отоплением,
освещением, дровами для плиты и уборкой четыре рубля
двадцать пять копеек в месяц. Заселение комнат в сред-
нем три-четыре человека на комнату в пять с половиной
квадратных саженей. Но по вине самих же жильцов, при-
нимающих к себе родственников п прпезжпх, дело дохо-
дит до семп — девяти человек в одной комнате.
Главное общежитие делится па две группы: «старые
каморки» и «новые каморкп». В наше время прежнее на-
звание «каморки» считается зазорным (хотя лучше бы
зазор перенести с названия на самое каморку), а потому
группы идут теперь под литерами «К» п «II». В старых п
в новых каморках рабочая публика совсем не одна и та
же, п, чтобы иаписать историю каждой из них подробно,
потребовалась бы целая отдельная книга. Здесь, на при-
мере двух «поколений», можно было бы изучить всю исто-
рию общества, как оно возникает, делится и приходит к
конфликтам.
С точки зрения порядка — «старые каморкп», можно
сказать, образцовое жилье. Здесь никогда не услышишь
скандала и драки. Не увидишь грязи, оплевания, запусте-
ния. Чистота изо дня в день поддерживается п даже счи-
тается вопросом чести, чтобы все на этой половине было
Скз малейшего упрека.
В «старых каморках» живут старички, герои труда,
рабочие, которых пп разу за всю жизнь не штрафовали.
Это — особый тип. С виду чистые, аккуратные старички
с большою собственной культурой, выработанной трудом,
п с окружающей их невольной атмосферой уважения. Но
падо помнить, что «непокладаппе рук» в труде шло у них
рядом с другою особенностью: опп служили «верой и прав-
дой» хозяину, то есть, ппаче сказать, это былп образцовые
рабы. Труд сам по себе великий воспитатель и учитель, и
потому-то «вера и правда» рабочего, какому бы хозяину
оп ни служил, приводит его, то есть рабочего, в конце кон-
цов к известной внутренней свободе. Трудом он как бы
выкупает самого себя у рабства. Но все же оп раб, п при-
718
том добровольный. Честность свою он положил па то что-
бы приумножить и сохранить достаток хозяина; он не слу-
шал досужих и ленивых людей, покушавшихся па
хозяйское добро; берег себя от «злоумышленников» под-
зывавших к стачкам п разорявших рабочую семью. Он
говорил: «На каждом месте, будучи честным и трудолю-
бивым, можно быть человеком, заслужить уважение п ско-
пить достаток; поступайте, как я, не пьянствуйте, пе лепи-
тесь, пе бунтуйте, пе воруйте, и вы достигнете того же,
что II я». Это классическая речь, и опа имеет своих по-
стоянных приверженцев. Опа создана консерваторами
(людьми, охраняющими всякий данный порядок во всякое
данное время), которые есть во всех классах, и в рабочем
классе точно так же, как п в других. Консерваторы живут
сообразно со своей проповедью и действительно достигают
и уважения, и достатка, и внутреннего тихого довольства,
которому иной раз, в острые приступы тоски и неудовлет-
воренности, даже и позавидует иной бунтарь л мечтатель.
Наши торнтоновскпе «честнякп», подобно всем консерва-
торам, тоже получили свое «воздаяние»: пх уважали даже
сам Торнтон и его лютые английские мастера с трубками
в зубах. Когда в 1905 году рабочий пошел с красной отме-
тиной, буйный и отчаянный, Торптоп задумал тоже одним
взмахом произвести революцию у себя самого па фабрике.
Он, нс долго думая, «очистил казармы», то есть выбросил
из общежития поголовно всех рабочих, в чем-нибудь непо-
корном и неудобном замешанных, оставив жить в «старых
каморках» только самых аккуратных, честных и падеж-
ных, ни разу нп в чем не замеченных и пп за ч о не ш ра-
фованных. Онп так и остались па всю жизнь пе штрафо-
ванными.
Аккуратные рабочие, заняв каморкп, сразу же устано-
вили в нпх строгий порядок. В этом опп поддержали друг
друга. У лих было чисто, тпхо, солпдао. Детей воспеты-
вали в строгости и «держалп в руках». II когда орнтоп
стал вселять к ним новых рабочих, онп под шпили их
своему авторитету и перевоспитали, так что эти повы ,
«с улицы», стали, в свою очередь, тоже аккур 11 ,
усилив группу консерваторов, помогали пм дер/
рядок п сохранять власть. „попита
Но жйтейская диалектика па каждую ые^- певолю-
«обратную сторону». Честпякп, дожив до в I Р
ЦПИ, хотя п получили новую славу как геР°’г Lj^nuc
внезапно претерпели горькое и незасту женп
719
в лпце нового поколения, воспитанного п созданного рево-
люцией. Для октябрьской молодежи наши честпякп не
что иное, как «старый быт». И, быть может, эта ложка дег-
тя в чаше с медом, поднесенной нашпм консерваторам во
дни их трудовой старости, тапт в себе для них пе один во-
прос: так лп оно? Только лп так надо жить? Нет ли в на-
шем похвальном житии какого упущения?
3
Жители «новых каморок» — полная противополож-
ность старичкам. Начать с того, что здесь очень грязно.
Ребятишки мусолят, облупляют углы и степы, разбивают
уборпьте, вывинчивают и уносят все, что может быть взя-
то. Взрослые часто «угорают». Что эта за штука фабрич-
ный угар и как он знаменуется на фабрике Торнтон, мож-
но, к сожалению, увидеть еще в наши времена. Чтобы не
ходить далеко, разворачиваем ту самую сшитую тетрад-
ку, которую мы видели в руках коменданта п где собраны
протоколы происшествий, дающих представление о здеш-
них правах. Вот пз них два, случившихся за несколько
дней до того, как я заглянула в тетрадь. Первый случай.
Половина второго ночи, стук в комнату коменданта, кри-
ки: «Убийство! Убийство!» Комендант вскакивает, оде-
вается и выходит. В коридоре спдит женщина. Лицо ее
залито кровью, один глаз черный, одежда в лохмотьях.
Староста этажа сообщает, что ее ударил муж бутылкой
самогона в висок, а потом стал колотить куда попало. Ко-
мендант входит в пх каморку и застает полное разруше-
ние. Часть мебели на полу, у дверей лужа крови, несет
самогоном, пьяный рабочий продолжает бесчинствовать.
Мотив — ревность. Комендант арестовывает рабочего, а
избитую собирается вести в больницу. Но не успел прийти
милиционер, как женщина уже пообмылась, почистилась,
спрятала следы побоев и пошла просить за мужа, чтобы
его отпустили.
Второй случай. В одиннадцать часов вечера, тоже в ко-
ридоре, пьянствует компания молодых людей. Вызывают
коменданта. Он застает дикую свалку, сын сидит верхом
на лежащем отце и колотит его бутылкой. Когда его оттас-
кивают, он начинает колотить тех, кто его схватил, и дра-
ка становится всеобщей.
Заметьте, как однообразен этот «угар». Его орудие и в
том и в другом случае бутылка. Побитая жена идет иро-
720
сить за мужа в духе Мольеровых комедий. Достается тому,
кто разнимает. Словом, п тут и там типичная «своя исто-
рия», обыденное развлечение, «милые дерутся — только
тешатся», черта целого традиционного быта,— угар, как я
назвала его, где угорелые желают известной интимности,
то есть невмешательства в свой быт. Вот это — остатки
дурного «фабричного духа», того растления, какое обра-
зуется в результате «колонизаторской системы» и своих
и чужих, хозяев п хозяйчиков. Человеческая жизнь недо-
ступна; тогда начинаются попытки самозабвения, и при-
ходит пьяпое подобие свободы. Насколько это обычная
развязка, говорят воспоминания самих рабочих. У меня
есть стихи старого рабочего с фабрики Максвеля, Козьмы
Павловича Графчпка, вынесшего пе одпу стачку, арест,
тюрьму и высылку. Он написал и принес мпе, после раз-
говора по душам, стихотворное жизнеописание, «Жизнь
ткача». Приведу пз него несколько отрывков.
Ткач...
...День работает, торопится,
Л в кармане ничего не спорится.
Работает весь день,
А к вечеру хоть сумку надень.
Еще пришла из дому весть,
Чтобы им к пасхе денег несть.
А где же нам взять?
Стало плохо работать.
Нас хозяин прижимает,
За кажду безделиц}7 штраф ставит...
Вышел рабочий па работу пьян,
И лег оп под свой стан,
Вдруг встал, перевернулся,
На себя оглянулся,
Чтобы себя заложить...
Пошел в контору, стал возле печки
Смирней овечкп.
Хозяин большую книгу переплетает,
На рабочих штрафы ставит.
Дайте мпе денег!
Ах ты бездельник,
Я тебе дам денег!
Взял за вороток
II вывел на холодок.
Прощай, мой стан,
Самолетный батан,
А вы, две подножки,
Смотрите в окошки... п т. д.
Мы видели в торнтоповскпх каморках остатки прошед-
шей эпохи, две стороны былого фабричного быта: п дожи-
72/
нающпх «честняков», и дерущихся «угорелых». Те п дру-
гие еще живы п еще настолько сильны в пашей действи-
тельности, что зачатки нового быта, настоящего, а не по-
казного, между ними еще очень беспомощны. Новый быт,
ведущий свою родословную от тех фабричных, кто избрал
третий путь, не «веру п правду хозяину», пе «самогон с
горя», а подпольную работу над организацией и своих от-
дельных сил (учебы), и общей рабочей силы (стачка),—
этот новый быт будет мною описан в отдельном рассказе.
А здесь, напоследок, мы поглядим более утешительную
картину,— зайдем в читальню и библиотеку фабрики
Торптопа.
4
Особняк с парниковой верандой для тропических ра-
стений был после революции приспособлен, со всею своей
английской обстановкой, под библиотеку. Получилось
такое изящное и уютное помещение с дубовыми столамп,
висячею лампою, обплпем света, тепла, сухости и удоб-
ства, какого я не видела пе только на фабрике, по и пи в
одной из знакомых мне читален. А так как весь этот пра-
вобережный район стоит одиноко и удаленно от центра,
союз в лице своего заведующего библиотечным отделом
очень правильно решил ничего не пожалеть для торпто-
иовской библиотеки. Сюда былп командированы лучшие
квалифицированные библиотекари. Библиотекарша води-
ла мепя по светлым комнатам, показала плакаты п работу
самих рабочих, составляющих прп фабричных библиотеках
кружки друзей книги. Такие кружки проявляют обычно
большую самодеятельность: онп и при раздаче кппг помо-
гают, и номера газет связывают в ежемесячную папку, п за
порядком следят, чтобы ничего пе пропало, кппга пе черка-
лась, пе рвалась и пе портилась, вовремя возвращалась.
Как и всякое настоящее дело, такой кружок прппоспт
столько же пользы книге, сколько п самим себе, воспиты-
вая в своих членах дпсцпплппу, порядок п кппголюбпе.
Что читают рабочие?
Каждая фабрика в лице своей библиотекарши может
дать вам самые неожиданные и в высшей степени любо-
пытные показания.
Торптоповцы,— так как речь идет о них,— народ свое-
образный. Прежде всего надо огорчить пролетарских пи-
сателей: опп пе читаются текстпльщпкамп. Кроме Нови-
722
кова-Прнбоя да Горького, здесь вы не найдете почти нико-
го. Пролетарскую литературу мало отпускает магазнп
Губпрофсовета и мало требует фабрика. Это происходит
отчастп потому, что ее мало ланспруют в печати, о ней но
говорят критики с тою завлекательностью, какая обеспе-
чивает для книги рынок, делает ее судьбу. Была, напри-
мер, лансирована печатью «Вирпнея» Сейфуллппой, и ее
вы найдете в нескольких экземплярах буквально на каж-
дом библиотечном столе. «Впрннею» читают взасос. Впро-
чем, библиотекарша вас немедленно же разочаровывает:
— Читают работницы «Вирппею» подряд, потому что
мода, а наш читатель ведь тоже неравнодушен к моде. Но
книга им не нравится, говорят — «очень уже бесстыдно, че-
го нашу грязь-то в книге показывать, точно мы немало от
пее в жизни насрамплпсь».
Вообще рабочий очень чувствителен к тому, что можно
назвать «границей допустимого». Он чрезвычайно стыдлив
по природе, и тот, от кого вы можете получить раз десять
на дню занамепптое русское ругательство,— покраснеет,
как пион, над пе совсем целомудренным описанием. А не-
которые страницы нашей молодежи, например, Никитин-
ского «Рвотного форта», он попросту пе поймет, никак пе
поймет, даже если натужит вниманье. Работница обычно
просит книгу с печальным концом:
— Дай мне такую, чтобы я поплакать могла!
Возможность слез, потрясенья, умиленья, эмоциональ-
ной разрядки — для них основное, что ценно в искусство.
Эта черта, можно сказать, античная, доказывает существо-
вание в нашем рабочем здоровой нервной силы и неисто-
щенного ее запаса.
Читатель-мужчина более всего лаком на путешествия.
И вот еще любопытная черта: рабочие часто приходят к
библиотекарше и просят книжку насчет того, что видели
в кинематографе. Когда им нечего дать, они удивляются:
почему пе записывают писатели разъяснительное, подроб-
нее тех интересных историй, какие показываются па экра-
не? Ведь истории очень хороши, но только залезут в душу,
а экран потух — и нет ничего. II разбуженное внимание,
взволнованная душа ищет чего-нибудь «поподробней»,
чтобы найти там отсверкавшее экранное очарование п
нрочесть «про все, что показывалось».
Между прочим, эта черта обща у рабочих с детьми, и я
Думаю, из нее вырастет когда-ппбудь специальная кине-
матографическая литература. Недаром уже и теперь у кас-
723
сы наших кппо стали ютиться книжные киоски с бедным
выбором случайных книжек и фотографий.
Пз беллетристики читаются охотно два писателя, одпо
наименование которых друг возле друга способно удивить:
Потапенко и Достоевский. Потапенко рабочие любят за
«понятность», а Достоевского за «горячую слезу». Но что
меня особенно поразило, это любовь торнтоновцев к заме-
чательному роману русского прозаика, революцией ото-
двинутого и забытого,— к «Слаще яда» Федора Сологуба.
Этот странный и сильный роман, достойный Стендаля по
своей простоте средств п силы впечатляемости, считается
па пашей фабрике любимым п зачитывается до дыр.
Добавлю, что главное чтение у торнтоновцев, как и во-
обще в рабочих библиотеках, сейчас все же политика, а не
беллетристика. Соперничать с учебником политграмоты пе
может пп одпо пмя ни в прошлом, пп в настоящем. Спрос
па этп две кппгп никогда не прекращается, и, сколько бы
нп было экземпляров у библиотекарши (их берут па каж-
дую фабрику по десяткам), полки, им отведенные, всегда
пустуют, потому что кппгп «гуляют».
Вы спускаетесь по широкой лестнице вниз, в сад, а на-
встречу вам ломится толпа ребятишек:
— Тетенька! Пустите! Пу-у-устпте!
— Что это за шум? В чем дело?
— А это уж каждый день. Лезут, видите, в читальню!
Просят чуть нс с плачем пустить пх, а взрослые негодуют,
потому что ребята им читать пе дают, да и нельзя их пу-
скать в читальню, мест мало, беспорядок заводят.
Бедные ребятишки, несмотря на отказ, стоят с обижен-
ными, жадными, широкими глазами,— пи дать пп взять
глазищи голодавших поволжских детей,— и стучат, сту-
чат, стучат без передышки:
— Пу-у-у-стпте!
Так достучится до своего часа и будущее, когда фаб-
рика Торптона с ее каморками и воспоминаниями станет
старинным преданьем.
1925
Ленинград
II Р И л О ж Е II И Я
Сюда вошло все, что я сочла возможным извлечь из
первого тома Собрания сочинений В. II. Ленина
Тот, кто заинтересуется фабрикой Торнтона, сможет
легко для себя обозреть и документы, указывающие па
работу Лепина за Невской заставой. Перед ним встанет
кусочек эпохи, уже ставшей историей, п он сможет просле-
дить шаги Ильича по глухому, грязному Шлиссельбург-
скому тракту до знаменитых деревянных мостков героини
моего рассказа — торнтоновской фабрики.
I
В 1895 году В. И. Лениным послано два письма за гра-
ницу одному из членов группы «Освобождение труда»
(адресат пе установлен) '1 2, собиравшемуся редактировать
непериодический сборник «Работник». Первая книжка
этого сборника вышла в марте 1896 года. В своем пись-
ме Ленин шлет материал для сборника и, между прочим,
пишет:
«Сейчас посылается... 3) описание фаб-
рики Торн то на — из этого посылается по-
ка только начало, около ’А»
Во втором же письме, относящемся к ноябрю месяцу,
Лепин добавляет:
«Посылаю Вам конец Торнтона. У пас
есть материал о стачке 1) у Торнтона...»
И Т. Д.
Часть упомянутых в этих письмах рукописей была на-
печатана в «Работнике», и, поскольку установлено, что
автором пх был сам Ленин, они перепечатаны в первом то-
ме его сочинений. «Описание фабрики Торнтона» прошло
в 1—2 номерах «Работника» и напечатано в первом томе
Сочинений Лепина 3. Сообщение о стачке вошло в общую
сводку «Работника»:
«В начале ноября стачка па сукон-
ной фабрике Торнтона; требоваппя ра-
бочих формулированы в двух про к лам а-
1 В. II. Лени и. Собрание сочинений, 1-е изд., 1924.
2 Письма адресованы П. В. Аксельроду.— В. И. Л е п и п, Пол-
ное собрание сочинений, 1. 46, стр. 9—10.
3 В. II. Ленни, Собрание сочинений, 1-е изд., 192 л, т. 1,
стр. 289—292.
725
днях «Союза борьбы за освобождение
рабочего класса». Фабрикант удовлетво-
рил требования рабочих»1.
Описание фабрики Торнтона, в форме обращения к
рабочим и работницам, перепечатывается здесь целиком:
«Рабочие и работницы фабрики Торнтона! 2
6-ое и 7-ое ноября должны быть для всех пас памятны-
ми днями... Ткачи своим дружным отпором хозяйской при-
жимке доказали, что в нашей среде в трудную минуту еще
находятся люди, умеющие постоять за нашп общие рабо-
чпе интересы, что еще не удалось нашим добродетельным
хозяевам превратить пас окончательно в жалких рабов их
бездонного кошелька. Будемте же, товарищи, стойко и не-
уклонно вести нашу линию до конца, будем помнить, что
улучшить свое положение мы можем только общими друж-
ными усилиями. Прежде всего, товарищи, не попадайтесь
в ловушку, которую так хитро подстроили гг. Торнтоны.
Они рассуждают таким образом: «теперь время замппкп
в сбыте товаров, так что при прежних условиях работы па
фабрике не получить нам нашего прежнего барыша... А на
меньший мы не согласны... Стало быть, надо будет пона-
лечь на рабочую братию, пусть-ка они своими боками по-
отдуваются за плохие цены на рынке... Только дельце это
надо обстроить не кое-как, а с уменьем, чтобы рабочий но
своей простоте и не понял, какую закуску мы ему подго-
товляем... Затронь всех сразу,— сразу все и поднимутся,
ничего с ними не поделаешь, а вот мы сначала объегорим
бедпяков-ткачпшек, тогда и прочие пе увернутся... Стес-
няться с этими людишками мы не привыкли, да и к чему?
У пас новые метлы чпще метут...» Итак, заботливые о бла-
гах рабочего хозяева потихоньку да полегоньку хотят под-
готовить для рабочих всех отделений фабрики такое же
будущее, которое онп осуществили уже для ткачей... По-
этому, если мы все останемся безучастны к судьбе ткацко-
го отделения, то мы выроем своими руками яму, в которую
в скором времепп вышвырнут и пас. Ткачи зарабатывали
в последнее время, почитан что на круг, по 3 р. 50 к. в по-
лумесяц, в течение же этого времепп онп ухищрялись
жпть семьями в 7 человек на 5 р., семьей пз мужа, жены
и ребепка — всего па 2 р. Опп поспустплп последнюю оде-
жонку, прожили последние гроши, приобретенные адским
1 В. И. Лепин, Собрание сочинений, 1-е пзд., 1924, т. 1,
стр. 670—671.
2 В. II. Л е п и п, Полное собрание сочинений, т. 2, стр. /U '
726
трудом в ту пору, когда благодетели Торнтоны наращивали
миллионы па своп миллионы. Но и этого всего было мало,
п на пх глазах выкидывались за ворота все новые и новые
жертвы хозяйского корыстолюбия, а прпжпмка росла
своим чередом с самой бессердечной жестокостью...
В шерсть стали валпть безо всяких оговорок поллеса и кно-
па, отчего страшно замедлялась выработка товара, про-
волочки на получение основы, будто ненароком, увеличи-
лись, наконец, стали прямо сбавлять рабочие часы, а те-
перь вводят куски пз 5 шмпц вместо 9, чтобы ткач
дольше и чаще возился с хлопотами по получению и за-
правке основ, за которые, как известно, не платят ни гро-
ша. Измором хотят извести наших ткачей, и заработок в
1 р. 62 к. в полумесяц, который уже стал появляться в рас-
четных книжках некоторых ткачей, может стать в скором
времени общим заработком ткацкого отделения... Товари-
щи, хотите лп и вы дождаться такой хозяйской ласки?
А еслп пет, если, наконец, не совсем окаменели ваши серд-
ца к страданию таких же, как и вы, бедняков, сплотитесь
дружно около наших ткаче]!, выставим наши общие тре-
бования и при каждом удобном случае станем отвоевывать
лучшую долю у наших угнетателей. Рабочпе прядиль-
ного отделения, не самообольщайтесь устойчивостью п не-
которым повышением вашего заработка... Ведь почти '2/з
вашего брата уже рассчитаны с фабрики, и ваш лучший
заработок куплен цепою голода выкинутых за ворота ва-
ших же прядильщиков. Это опять-такп хитрая уловка хо-
зяев, и понять ее нетрудно, еслп только подсчитать, сколь-
ко вырабатывало все мюльпо-прядпльное отделение прежде
п сколько оно вырабатывает теперь.— Рабочпе новой кра-
сильни! Вы вырабатываете ценой 14 с ’/4 часов ежедневного
тРУДа, пропитываемые с пог до головы убийственными
испарениями красок, уже п теперь всего 12 р. в месяц!
Обратите внимание на наши требования: мы хотим поло-
жить конец и тем незаконным вычетам, которые произво-
дятся с вас за неумелость вашего мастера.— Чернорабочие
и вообще все неспецпальные рабочпе фабрики! — Неужели
вы надеетесь удержать своп 60—80 к. поденной, когда спе-
Циалпсту-ткачу придется довольствоваться 20 к. в сутки?
~~ Товарищи, не будьте слепы, пе попадайтесь в хозяйскую
ловушку, крепче стойте друг за друга, иначе всем нам
плохо придется в эту зиму. Самым зорким образом долж-
ны мы все следить за маневрами наших хозяев по частп
понижения расцепок п сопротивляться всеми спламп это-
727
му гибельному для нас стремлению... Будьте глухи ко всем
их отговоркам о плохих делах: для них это только мень-
шая прибыль па пх капитал, для нас — это голодные стра-
дания наших семей, лишение последнего куска черствого
хлеба, а разве можно положить то и другое па одни и те же
весы? Теперь жмут в первую голову ткачей, и мы должны
добиваться:
1) повышения ткацких расценок до их весенней вели-
чины, то есть приблизительно на 6 коп. на шмпц;
2) чтобы исполняли и для ткачей закон о том, что ра-
бочему должна быть перед началом работы объявлена ве-
личина того заработка, на который оп идет. Пусть табель,
подписанный фабричным инспектором, не будет только на
бумаге, но и па деле, как того требует закон. Для ткацкой,
например, работы к существующей расцепке должны быть
добавлены указания о качестве шерсти, количестве в ней
ноллеса и кнопа, должно быть присчитано время, идущее
на подготовительную работу;
3) рабочее время должно быть распределено так, чтобы
с нашей стороны пе являлось невольных прогулов; теперь,
например, подстроили так, что ткач на каждом куске те-
ряет день на получение основы, а так как кусок станет
меньше почти вдвое, то ткач и на этом будет пести, неза-
висимо от табели расцепок, двойную потерю. Хочет у нас
хозяин грабить заработок таким образом, так пусть идет
вчистую, так, чтобы мы твердо знали, что от пас хотят
отжилить;
4) фабричный инспектор должен следить за тем, чтобы
ь расцепках не было обмана, чтобы они не были двойными.
Это значит, например, что в табели расценок пе должно за
одпн и тот же сорт товара, по только с различными на-
званиями, допускать двух различных цеп. Например, бп-
бер мы ткали по 4 р. 32 к., а урал всего за 4 р. 14 к.,—
а разве по работе это пе одно и то же? Еще более наглым
надувательством является двойная цена работы при това-
ре одного наименования. Таким путем гг. Торнтоны обхо-
дили законы о штрафах, в которых сказано, что штраф
можно наложить только за такую порчу работы, которая
зависела от небрежности рабочего, в таком случае вычет
должен заноситься в рабочую книжку под графою штрафов
ве позже трех дней со дня его наложения. Все же штрафы
вместе должны находиться па строгом отчете, и сумма, пз
них составляемая, пе может идти в карман фабриканту, а
должна идти на нужды рабочих этой фабрики. А у пас —
728
посмотри в ваши книжки — чисто, пет штрафов, можно
подумать, что наши хозяева изо всех хозяев предобрейшпе.
На самом же деле опи обходят по вашему незнанию закон
и легко обстраивают своп делишки... Нас, видите ли, не
штрафуют, а у нас производят вычет, платя по меньшей
расцепке, п пока существовали две расцепки — меньшая
и большая — придраться к ним никак нельзя, онп себе
вычитают да вычитают в своп карман;
5) вместе с введением одной расценки, пусть каждый
вычет заносится в графу штрафов, с обозначением, поче-
му оп произведен.
Тогда вам будет видна неправильная штрафовка, мень-
ше будет пропадать даром нашего труда п уменьшится
число таких безобразии, которые творятся в настоящее
время, например, в красильной, где рабочие вырабатывали
меньше по вине неумелого мастера, что по закону ве мо-
жет быть причиной неоплаты труда, так как тут небреж-
ность рабочего пп при чем. А мало ли у всех пас таких вы-
четов, в которых мы ничуть пе виноваты?
6) мы требуем, чтобы за квартиру с нас брали столько,
сколько брали до 1891 г., то есть по 1 р. с человека в ме-
сяц, потому что платить 2 рубля прп нашем заработке по-
ложительно по пз чего, да п за что?.. За эту грязную, воню-
чую, теспую п опасную в пожарном отношении конуру?
Не забывайте, товарищи, что во всем Питере плата 1 руб. в
месяц считается достаточной, только один ваши хозяева
заботливые не довольствуются ею, и мы должны заставить
их посократить и здесь свою алчность. Защищая эти тре-
бования, товарищи, мы вовсе пе бунтуем, мы только тре-
буем, чтобы нам дали то, чем пользуются уже все рабочие
других фабрпк по закону, что отняли у пас, надеясь лишь
на наше неумение отстоять свои собственные права. Дока-
жем же па этот раз, что наши «благодетели» ошиблись».
Написано и напечатано па мимеографе листовкой в
ноябре 1895 г.
II
Лучшим историком работы Лепина за Невской заста-
вой оказалась полиция. С удивительным терпением к са-
мым мелким деталям перьями своих терпеливых писцов
она изложила все, что могла наблюсти «преступного» в на-
гнем фабричном районе, озаглавила это^ произведение:
«Доклад по делу о возникших в С.-Петербурге в 1894 п
1895 годах преступных кружках лиц. именующих себя
729
«социал-демократами»,— и, наконец, любезно сдала его в
архив революции. Доклад очень объемист (целая книжка)
и помещен, как добавочный материал, в том же первом то-
ме Сочинений Лепина, на стр. 520—629.
Вряд лп кто, кроме специальных работников п истори-
ков, станет читать ею полностью, а между тем он заклю-
чает в себе много интересных подробностей. Я приведу
для моего читателя несколько отрывков, так чтобы это не
показалось чересчур утомительным.
Имя Лепина встречается здесь па 555-й странице:
рабочие Бабушкин и Шелгуиов заявили Кржижановскому,
что они недовольны своим руководителем Малпшевскпм,—
«а потому Кржижановский ввел в кружок Меркулова
повое лицо, а именно помощника присяжного поверенного
Владимира Ульянова».
Второго декабря у Меркулова была па квартире сход-
ка, на которой шла речь об устройстве рабочей кассы. Во-
прос с деньгами обстоял остро ввиду стачек.
«Еще ранее этой сходки в начале ноября, когда нача-
лись волнения па фабрике Торнтона, упомянутый Ульянов
принес Меркулову 40 руб. для выдачи семействам аресто-
ванных рабочих, говоря, что если этого будет недостаточно,
то оп даст еще».
На сходках в квартире Меркулова Ленин бывал, по
словам рабочего Михайлова, почти всегда и па одной пз
этих сходок дал читать рабочим брошюру «Ткачп» *.
Обвиняемый Афанасьев показал, что Ульянов бывал
па сходках у Шелгупова, причем «склонял рабочих к
устройству кассы». Одна пз таких сходок «продолжалась
до 5 часов утра, было три заседания с переменным соста-
вом рабочих, а интеллигенты оставались все время те же».
Вот с каким напором работал Ленин.
«Кроме сходок в кружках Порфирия Михайлова, Мер-
кулова и Шелгупова, обвиняемые Кржижановский и Уль-
янов посещали тайные собрания, которые происходили в
7-й липни («в» принадлежит языку протоколиста.—
М. Ш.) Васильевского острова, в доме As 86, в особой
квартире, папятой в августе 1895 года рабочим Иваном
Федоровым».
«Свидетель Акимов 24 сентября застал у Зиновьева и
1 Безродный, Ткачп.— Повесть, паппсаппая политическим
ссыльным про стачку текстилей, па основании материалов, собран-
ных у высланных рабочих. Первое издание брошюры было неле-
гальным.
730
Карамышева сходку, иа котором оп впдел Кржижановско-
го и Владимира Ульянова».
Зиновьев н Карамышев были рабочими Путпловского
завода, жившими за Невской заставой, на общей квартире
в Огородном переулке. Про них в докладе говорится меж-
ду прочим следующее:
«Кроме изложенных данных дознания относительно
преступной деятельности сообщества социал-демократов,
называвшегося «старой интеллигенцией)», дозпанпехМ вы-
яснен ряд фактов, которыми устанавливается, что члены
названного общества, а именно: Запорожец, Старков,
Ульянов, Кржижановский, а также бывший студент
университета Юлий Цедербаум, занимались агптациею
среди рабочих Путиловского завода за Нарвскою заставой,
где они встретили деятельных сотрудников в рабочих Бо-
рисе Зиновьеве и Петре Карамышеве».
Квартира Меркулова находилась в доме № G9 по Шлис-
сельбургскому проспекту и в доме № 16 ио Прогонному пе-
реулку у Семена Афанасьева. Вторая квартира была спе-
циально нанята для собраний кружка рабочим Шслгупо-
вым. Кружок самого Шелгупова собирался по Александ-
ровской улице, в доме № 16, тоже за Невской заставой.
Квартира рабочего Михайлова, устроенная нм для круж-
ка, совместно с рабочим Царьковым и Волынкиным, поме-
щалась в доме Ганцева по Муравьевскому переулку, тоже
за Невской заставой.
Читатель, которому хотелось бы проследить работу
Лепина в пашем районе п самому посетить этп историче-
ские места, пусть развернет великолепный «План Ленин-
града по районам», пздаппып государственной картогра-
фией, п в нем увидит все вышеупомянутые улицы и пере-
улки. Найти пх легко, п общий вид этой глухой фабричной
местности пе слишком изменился за три десятилетия.
Но вернемся к нашему «докладу».
Он освещает краткий промежуток пребывания и рабо-
ты Лепина в Петербурге осенью 1895 года вплоть до де-
кабрьского ареста и разгрома социал-демократической
организации «группы старших». Владимир Ильич приехал
из-за границы в сентябре месяце п тотчас же, как мы ви-
дели, принялся за работу в фабричных п заводских рай-
онах. В начале декабря оп был арестован.
«По обыску у Ульянова оказались: 1) гектографиро-
ванное воззвание к прядильщикам фабрики Кеппга...
2) разорванная рукопись, озаглавленная «Мастерская
731
приготовления механической обуви» и написанная, как
признано экспертизою, Петром Запорожцем... п 3) напи-
санная самим Ульяновым статья «Ярославская стачка
1895 года», тождественная по содержанию с рукописью
под тем же заглавием, найденною у Анатолия Ванеева в
числе статей, заготовленных для газеты «Рабочее дело».
Кроме сего, у Ульянова была найдена вырезка из «Мос-
ковских ведомостей» о стачке рабочих на еврейской фаб-
рике Эдельштейна в Вильно; в этой заметке упоминается,
что местный еврейский проповедник (магпд) взял па себя
роль примирителя евреев рабочих с пх хозяином. Этот слу-
чаи дал тему для составления противоправительственного
содержания статьи».
«Привлеченный к дознанию в качестве обвиняемого по-
мощник присяжного поверенного Владимир Ильин Улья-
нов пе признал себя виновным в принадлежности к со-
циал-демократическому сообществу, отказался давать ка-
кие-либо объяснения о своем знакомстве с другими лица-
ми и утверждал, что никогда ие бывал в каких-либо круж-
ках рабочих. Относительно найденных у пего... рукопи-
сей... он уклонился от дачп показаний, по пе отрицал, что
эти рукописи и найденные у него статьи об ярославской
стачке написаны пм. Свою поездку за границу Ульяпов
объяснил желанием приобрести некоторые книги, пз кото-
рых мог указать только два сочинения».
Нам остается добавить еще два абзаца: обвинение и
приговор.
Обвинительный акт в пункте о Ленине гласит:
«Помощник присяжного поверенного Владимир Ильин
Ульяпов летом 1895 года ездил за границу, где по агентур-
ным сведениям вошел в сношение с эмигрантом Плехано-
вым с целью установить способ для правильного водворе-
ния в Петербург революционной литературы, затем, по
возвращении в Петербург, участвовал в составлении ста-
тей для подпольной газеты сообщества «Рабочее дело»,
руководил кружками Меркулова и Шслгунова за Невской
заставой, посещал сходки у Ивана Федорова на Васильев-
ском острове и в квартире Зиновьева и Карамышева в
Огородном переулке, именуясь «Федором Петровичем», п
передал Меркулову деньги для поддержания рабочих, сде-
лавших в ноябре 1895 г. забастовку на фабрике Торнтона».
Приговор:
«Владимира Ульянова выслать под гласный надзор по-
лиции в Восточную Сибирь на три года».
ТРИ СТАНКА
I
Было это в Ленинграде, в самый разгар кампании по
поднятию производительности труда. Губсоюз текстиль-
щиков переживал тревожные дни. Дапо задание: переве-
сти работниц хлопчатобумажных ткацких фабрик с двух
станков на трп. А чтоб понять всю сложность этого зада-
ния и всю его деликатную сторону, надлежало только по-
бывать в самом штабе ленинградской армии текстильщи-
ков — в губсоюзе, где вы могли па каждом заседании
видеть легендарнейших людей, когда-то делавших чудеса
в подпольях Иваново-Вознесенска, Ярославля, Костромы,
Орехово-Зуева и других текстильных районов. Почетным
председателем союза был товарищ Тюшпп, патриарх с го-
ловой Льва Толстого, с застенчивой детской улыбкой,
большой, мягкий,— в высоких валенках,— старый рабо-
чий, чье прошлое похоже на сказку. Вы могли встретить
па этпх заседаниях старых текстилей, борцов двух рево-
люций, прошедших через тюрьмы, этапы, ссылки. II х био-
графии в архиве союза могли бы наполнить вас детским
благоговением, а сам хранитель архива, товарищ Поразил,
чья благородная седая голова и лицо, опрозрачпеппое
тюрьмой, от утра и до вечера, изо дпя в день склоняется
пад историческими документами союза, он мог бы тихим
голосом, поблескивая голубым глазом, дополнить эти су-
хие письмена рассказами, врастающими в память. Так
вот, этп легендарные люди когда-то подняли забастовку и
зажгли рабочих как раз против того же самого задания:
перевода с двух станков па три. Только задание это стави-
лось труду капиталом. А сейчас опн же должны прово-
733
дить собрания по ткацким фабрикам п убеждать рабочих
идти на то, что оценивалось ими много лет назад как
«гпусная эксплуатация, каторжный труд и новая петля,
закинутая па шею трудящемуся». Попятно теперь, что
положение было пз рук вон трудно п что многим оно вну-
шало тяжелые опасения.
II
Но что же это за штука — переход па три станка?
Дело в том, что па ткацких фабриках обычная опытная
ткачиха работает па двух станках, стоящих впереди и
сзади пее так, что, оборотясь, опа может от одного перехо-
дить к другому. Станок заправляется мастером, а чистит-
ся особой работппцей-пропыльщицей. Ткачиха же работа-
ет между заправкой и прочисткой, и труд ее сводится
к слежке, чтоб пе порвалась в основе нитка, к выправле-
нию напора ткапи, к затыканию в челнок новой шпули.
На американских фабриках техника стоит так высоко, что
одна ткачиха справляется (если не ошибаюсь) с семью
станками. У пас же за норму было принято два стайка, и
ва них ставились работницы опытные, а новая ткачиха,
пока но па ловчится, справлялась только с одним станком.
Фабриканты давно задумывались пад переходом к
трем станкам. Это должно было принести огромную выго-
ду, сокращая рабочую силу па одну треть. А так как при-
бавка работницам обещалась самая ничтожная, то барыш
оказывался тоже чуть ли не в целую треть. Но когда фаб-
риканты вздумали вводить это новшество, опо вызвало
целую бурю, революционизировало рабочих и было широ-
ко использовано подпольными работниками для агитации.
Пришла революция, выставила фабрикантов, отдала
фабрику рабочим. И теперь Советская власть просит ра-
бочий класс: помоги государству! Переходи на три стайка!
Союзу предстояло теперь говорить с ленинградским
пролетариатом — самой крепкой армией ткачей в мире.
На одной из фабрик (имени Ногипа) было назначено
делегатское собрание. Туда-то п поехали председатель
союза, председатель треста, представители районного ко-
митета, разные другие люди — словом, общественность и
власть. Время было вечернее, зимнее, и сумрачный город
в белесых топах снега, па далекой окраине по Шлиссель-
бургскому тракту, в пустырях, параллельно с белой спя-
734
щей Невой, вставал окончательным призраком. Автомо-
биль катился, как мячик, и казалось, будто оп собирается
комочком для прыжка в темноту, неизвестность п небы-
тие. Справа и слева неслись мпмо едущих исторические
корпуса фабрик с цветным ожерельем огоньков,— фабрпк,
где вспыхивали бунты в самое глухое время реакции, где
слышали осторожный говорок и видели родного Ильича
еще задолго до того, как оп поколебал мир. Вот наконец
приземистые, старые, глазастые степы фабрики Паля, те-
перь ставшей имени Ногина. Автомобиль остановился.
Приехавшие молча слезли.
III
Был очень холодный вечер, с морозом и лютым ветром.
Но не успели озябшие приезжие вступить в залу, где на-
значено было собрание, как мгновенно согрелись п даже
больше того — почувствовали испарину.
В зале было множество работниц, набившихся в нее
так, что сидеть пикто пе мог,— все стояли, дыша друг
другу в затылок. Воздух был невыносимо сперт. Жара
стояла, как в бане. Для президиума, куда мы пробирались,
не осталось пп единого стула, хочешь пе хочешь, надо
было стоять. Но прежде чем стать на место, следовало до
пего добраться, а это было трудненько.
Толпа работппц казалась разъяреппой. Лица были
красны, глаза сверкали. Нас встретили градом таких ру-
гательств, что моя интеллигентская душа поджалась зай-
чиком. Невольно краешком глаз я гляпула па члена рай-
кома: тот шел как пи в чем не бывало, прислушиваясь ва
обе стороны и точно вбпрая в себя ругательства, подобно
тому, как барометр принимает давление атмосферы. Хуже
всех было плотному председателю треста. И ого, и его тре-
стовскую енотовую шубу крыли без всякого состраданья.
Нас встретил смущенный молодой человек с лицом,
видимо, обмытым седьмым потом,— красный директор
фабрики. Кое-как он протащит нас к зеленому столу, раз-
добыл и стулья, по одному на двух, и заседание началось,
точнее, ругань в зале несколько ослабела.
Ясно было как дважды два, что рабочие взбешены, что
опц не желают переходить па три станка, что онп пе
очепь-то тронутся красноречивыми доводами, что, нако-
нец, все они единым фронтом будут голосовать против.
735
Спрашивается, какими же словами, какими посулами,
смягчениями, уступками можно было убедить эту возбуж-
денную, насторожившуюся п твердо спаянную массу?
IV
Собрание началось партизанской перестрелкой. По вот
заслушан длинный и растерянный доклад красного дирек-
тора на тему о том, что «поднять производительность не-
обходимо». Красный директор родился тут же, при фабри-
ке, в артельном доме, вырос па глазах рабочих, своего рода
потомственный фабричный, свой человек. Его выслушали
с усмешкой, часто перебивали, делали ехидные замечания.
Оп едва дотянул, махнув рукой: дескать, все равно пх не
убедишь, они теперь закусили удила. II тут-то выступил
па сцену председатель треста, самый непопулярный чело-
век в эту минуту в зале. Он постоял неподвижно, пережи-
дая крики, потом спокойно п без малейшего красноречия
начал говорить...
Вы думаете — посулы, смягчеппя, уступки, прибав-
ки,— словом, то, что преподносит противник противнику,
одна сторона другой стороне в надежде добиться победы?
Как бы ие так. Он сказал:
— Ребята, вы говорите,— вам туго, мы па вас нажи-
маем, дерем с вас три шкуры? Совершенно верно. А вы
что же думаете, па кого пам нажимать, кроме вас? Кто
пас вывезет, кроме вас? Что ж, вы воображаете, ваше хо-
зяйство будут налаживать капиталисты? Ваше дело будут
спасать купцы пли иностранцы? Кто отбил Питер от Юде-
нича? Вы. Кто голодал и холодал возле фабрик? Вы. Кто
пустил эти фабрики в ход? Вы. II ежели вы сейчас пе сде-
рете с себя четвертую шкуру, пятую шкуру, шестую шку-
ру, мы хозяйства не наладим, новых фабрик пе пустим,
безработных пе устроим, рынка товарами пе наполним,
крестьянина не удовольствуем, мы без вашей помощи пи
черта пе сделаем. Натужьтесь-ка, ничего пе поделаешь.
Последняя фраза прозвучала весело и с полным дове-
рием. Было так, как если бы мы все превратились в детей
и жаловались, что пе можем выучить урока. А путе-ка,
вместо одной страницы выучите-ка две, посмотрю я, как
вы не сможете! — по знаю, как называется такой прием
в педагогике. Его часто пускают в ход великие полковод-
цы, и солдаты их обожают. За что? За веру в то, что чело-
736
век может сделать чудо. Человек любит высокую меру
своих сил, как люоит покупатель, чтобы торговец чуточку
перевесил ему товар, а не недовесил.
В зале сразу стало очень тихо.
у
II в тишине вдруг прозвучали сухие, шаркающие, сла-
бые старушечьи шаги. К зеленому столу приблизилась
худенькая старушенция, морщинистая, безбровая, с губа-
ми в обтяжку, повязанная чистым белым платком,— геро-
иня труда, ткачиха с сорокалетиям стажем на ткацкой
у Паля.
Старуха обеими руками взялась за концы своего плат-
ка, подкинула его повыше, чинно повязалась. Потом каш-
лянула. II прошамкала деловым топом:
— Что ж, девушки, попробоваем. На трех станках ра-
ботать можно. Я хоть и старая, а работать на трех станках
могу. Не чижало работать, только пряжу дайте хорошую,
а работать не чпжало.
И тотчас же точно прорвало делегаток,— хохот, апло-
дисменты, крики: «Ап да старая!» Настроение сотни лю-
дей невидимой рукой перевернуто, встряхнуто, брошено
в повое русло. На самом-то деле работать можно, да и пле-
вое, может, это дело, еслп захотеть. Важно же р эту ми-
нуту, что делегатки захотели,— захотели смочь так, как
хочет добиться успеха каждый человек в своем деле, по-
нимающий, что это дело — его собственное.
Секунда — и судьба перехода на три станка была
решена.
1926
'/s 24 м Шагпняч, т 2
ИЗ КНИГИ «НАГОРНЫЙ КАРАБАХ»
ЛЕСНОЕ БОГАТСТВО
Mein Herz ist in Hochland,
Mein Herz ist nicht hier,
Mein Herz ist in Hochland,
In waldgem Revier...1
Тирольская песенка про лесничего
Европа хорошо зпает пагорпые лпствеппые леса и поет
о ппх. Да п мы знаем поэзию Тюрингии, Шварцвальда,
Аргопны пз переводной литературы, знаем лучше, чем
собственные края. Лесничий — любимая фигура немецких
романистов. Песенки о женихе-лесничем поются во всех
уголках Европы — швейцарками, немками, тпрольками,
эльзасками. По если вдуматься, как пепоучительна, обща
п бессодержательна эта литература! Что зпаем мы, в кон-
це концов, из бесчисленных романов о лесе и лесничем?
Единственное точное познание — о браконьерах и о том,
как лесничий пх ловит. Отсюда вывод: лес — собствен-
ность, браконьеры — воры, лесничий — сторож. Главным
поучением, извлекаемым из множества европейских рома-
нов, п будет это упорное, на тысячу ладов, вколачиванье
в читателя догмата собственности.
Па самом же деле лес — это жизнь страны, ее легкие.
Дыхательный процесс земли совершается через леса. От
них зависит климат, ими живут реки; они сберегают вла-
1 Мое сердце в нагорье,
Мое сердце не здесь,
Мое сердце в нагорье,
В лесной стороне.
738
гу, определяя собой урожайность земли. Вырубить лес —
обречь страну па умпранпе. Но и оставить его на пропзвот
времеип тоже нельзя. II лес жпвет жпзпыо человече-
ства имеет мертвецов, стариков, молодняк. Поколение
сменяется в нем поколением, мертвецы должны быть по-
хорон ’пы, молодняку очищено место. В необходимости пе-
риодической частичной вырубки и заключается промыш-
ленное зпачеппе леса.
Мы в России знаем главпым образом хвойные леса.
Но сейчас по всем углам нашего Союза происходит вели-
кая опись советского имущества. Куда, в какие бы дебри
вы пп попалп, вы обязательно наткнетесь па экспедицию,
комиссию, экскурсию плп еще что нпбудь в этом иност-
ранно звучащем роде, наткнетесь па русскую рыжую
бородку клинышком, очки пад голубым глазом, измери-
тельные палки, трубы, чертежи, бинокли, ящпкп, непре-
менного ленинградца (всюду ленинградцы!) и узнаете но-
вую подробность о земле советской, о ее червях, полевых
злаках, рыбах, птицах, климате, ископаемых, во всех трех
ее этажах от неба до недр. Именно сейчас открывается
нам п новое богатство Союза — лиственный карабахский
лес, занимающий около 155 тысяч гектаров 1 и по своей
красоте и промышленному значению пе уступающий вос-
петым лесам Тюрингии и Бадена.
В четырех областях Карабаха — Хачене, Варапде,
Джераберте, Дпзаке — имеются три лесничества с деся-
тью лесными дачами. Во время первой империалистиче-
ской войпы и безвластия крестьяне жестоко вырубали
лес, пользуясь отсутствием всякой охраны, по только па
топливо, а главным образом па пастбища для скота, опу-
стошая прп этом огромные участки. Так погибло за корот-
кое время 15—20 процентов лесов. Сейчас расхищению
положен предел. Восстановлена зеленая лесная армия: на-
чальник лесов — «старший лесничий» — п объездчики,
отчаянные люди на отчаянных карабахских лошадях с ре-
вольверами за поясом. По все же объездчпков мало (на-
половину меньше, чем в довоенное время), п, разумеется,
они не в силах уследить за крестьянами. Главная беда
карабахских лесов — общая беда всего Закавказья: отсут-
ствие колесных дорог. Трудно представить, по каким тро-
пам пробирается путник сквозь гущу этих нагорий.
1 Около 153 тыс. га под лесом, пз коих около 115 тыс. га удоб-
ной площадп (дапныо 1925 года).
7я 24*
739
В течение нескольких часов мы мчались по луговым
дорогам, мимо пастбищ, исходящих нагретой сладостью
клевера, под солнцем не слишком жарким, зелеными бес-
конечными пространствами, в которых терялся звон коро-
вьего колокольчика да посвист объездчиков, скакавших
по-тюркски, спдя вполоборота. Нетерпенью моему конца
не было: где же лес?
II вот совсем неожиданно за двумя легкими поворота-
ми пас охватила тишина п густота черного леса. Тотчас же
дорога сузплась в тропку, умная лошадь пошла шагом.
Глаз стал глядеть, как сквозь водяные заросли, все погру-
зилось в прозрачные зеленые сумерки.
Особенность горного леса — фееричность и разнообра-
зие открывающихся напорам. Тропа идет то вверх, то
вниз, бесчисленными зигзагами; лошадь проваливается по
колено в жидкую черную грязь. Шумя пролетают мимо
вас невидимые горные потоки. Птица не поет, не свистит
насекомое; дубы в три обхвата; клен, карагач, ясень; меж-
ду ними — как нечистая сила пз «Вия» — колючки, ши-
повник, ежевика, кизил сплошной чащей, и вы слеппете,
продираясь впотьмах, прикрываете глаза, нагибаете голо-
ву, припадаете к лошадиной шее то справа, то слева, что-
бы спастись от ветки,— как вдруг волна ослепительного
света, солпце, трескотня кузнечиков.
Вы выбрались на полянку. С обеих сторон кручи в куд-
рявых локонах леса. Над ними причудливые каменные вы-
ступы; горы увенчиваются скалистым гребнем. Внизу се-
ребристая чешуя реки. Дальше луга, квадратики посевов,
сепокос под самыми вашими ногами; терпеливый осел плп
мул, ожидающий себе па спину огромной кладп из сева;
загорелый, как бронза, крестьянин, собирающий охапки за
двадцать километров от своей деревни, а где-нибудь, еще за
двадцать, он будет жать пшеницу. Но... две минуты — и
виденье исчезает; разве успеете сорвать и отправить себе
в рот черную крупную ягоду ежевики, приятную по кислоте
п терпкости: две-три ягоды могут утолить лютую жажду.
Лошадь опять вступила в тишину и тень. На этот раз
вы проезжаете буковой рощей.
У бука серебристый гладкий ствол, уходящий в пеоо.
Под ним все становится серебристо-серым, повитым пу-
хом. Трава, кустарники, земля сереют и затуманиваются.
Вдалеке встают призраки — седобородые старцы, мертве-
цы в саванах, кивают, ипкпут... Гёте думал о буковом
лесе, когда писал «Лесного царя».
7Z0
Но вот лошадь фыркает, сгоняя с ноздрей мух, и се-
ребристый туман остается позади. Мы опять на полянке,
тысячи прелых запахов, вытянутых солнцем, бросаются
вам в ноздри, а вместе с ними встают тысячи живых зву-
ков. Дятел выстукивает, мошки жужжат, ящерицы шур-
шат; а над вамп, в открывшейся синеве неба, огромными
плавными кругами, забирая высоту, кружит орел. Их
здесь много, и повыше, в Лысогорске, я впдела одного со-
всем близко: сидел па краю дороги, на скале, смотрел спо-
койным недобрым глазом, потом шевельнулся и нехотя
отлетел с изумительным, почти прописным величием:
царь-п тпца.
Объездчик рвет лист, трет его между пальцами, нюха-
ет. Мясистый лист пахнет приятно: мы въезжаем в чащу
грецких орехов. Эти берут своей кроной; раскидистая, вет-
вистая, тяжелая, с веероподобпымп лапками листьев, отя-
желенных зеленым крепким яйцом — молодым орехом в
своем панцире. Грецкий орех в Карабахе высокого сорта.
Оп не так нежен п ломок, как крымский, который можно
ломать руками, по зато гораздо сочнее и жирнее.
За мощным рядом орехов нам открывается живопис-
ная дикая груша, яблонька, алыча, кизил. Плодовых дере-
вьев множество. Был сделан опыт прививки им хороших
черепков, и результаты получились прекрасные: дерево
дает садовые плоды, а привычки п вкусы сохранило преж-
ние,— ни ходить за ним, пи поить его — живет, как жило
раньше. В Закавказье таких дичков бесчисленное множе-
ство. Трудно представить собе всю выгоду превращения
их в культурные плодовые деревья, не нуждающиеся в
искусственной полпвке.
Лес тянется бесконечно от нагорья к нагорью. Можно
ехать и день, и два, п три и все же не выехать пз него. По
мы держим путь на деревню Колотак, центр лесной Сакса-
ганской дачи. Она расположена пе хуже самого живописно-
го курорта, над ущельем быстрой колотакскои речушки,
зеленой, как все лесные реки. А прямо перед пей зеленые
зубцы гор, с высочайшей точкой — Саксагапской скалой,
лежащей, как каменная корона пли искусственно сделан-
ный бастион. С этой скалой-крепостью связана легенда, а
может, и быль, об армянах, спасавшихся в пей от персид-
ской осады; опи перемерли с голоду, и их поклевали воро-
ны, отчего скала и называется «Вороньей» («Саксаган»).
Не успели слезть с лошадей, хрустнуть костями, поте-
реть коленки, затекшие от десятичасового пути, а уже
М Шагиппн, т. 2 77/
неожиданная встреча, и опять с ленинградцами: лесо-
устроительная комиссия в составе трех студентов Лесного
института, с женами. В пищей деревушке, где едва можно
достать молока, они кой-как устроились, обжились, рабо-
тают, питаются изо дня в день козлятами, которых хозя-
ин, по обычаю, приводит живыми, дает пощупать и тут
же, перед покупателем, режет. А работа живая и важ-
ная— «устройство леса». Устроить лес — значит узнать
его в целом, изучить как комплекс.
Лес — живой коллектив, в его массе наблюдается своя
закономерность. Ведь и дерево, чтобы расти рядом с дру-
гим, должно, как человек, быть социально воспитанным:
не утеснять другого, занимать свое место, не загораживать
солнца. Из этой естественной «социабельности» вытекают
законы так называемой «полноты леса», то есть густоты
расположения деревьев друг от друга. Опа исчисляется
в долях; например, для Саксаганской дачи полнота равна
0,54—0,72 доли на гектар. Но это еще далеко не все. Нуж-
но определить запас деревьев на десятину, процентное со-
отношение дровяного леса, строевого леса, поделочного ле-
са (высокие сорта), потом определение возраста леса, со-
отношения стариков, взрослых, молодежи, изучение поч-
вы, дорог, наконец, перечень лесных пород и количества
каждой из них. Узнанный таким образом лес предстает
перед нами как нечто подобное человеческому обществу.
Вы точно высчитываете, чем, когда и насколько он может
быть вам полезен, успешно проводите «мобилизацию»
части леса на вырубку, создаете «охрану младенчества»,
запрещая губить молодняк, которым крестьяне сплошь да
рядом питают свой скот, выгоняя его в лес. Вы вычисляе-
те оборот лесного хозяйства (восемьдесят лет) и можете
стать мудрым правителем лесного коллектива, пользуясь
всеми его дарами и в то же время давая ему постоянно
восстанавливаться.
Разумеется, до такого полного изучения, полного ис-
пользования и разумной охраны карабахскому лесу еще
далеко. Но основное мы знаем: лес имеет будущее *. В нем
высокие сорта поделочного материала: большой запас ду-
1 Годичная лесосека в Нагорном Карабахе дает 113 тыс. куб. м,
пз коих 45 тыс. куб. м строевого и поделочного и 68 тыс. куб. м
дровяного леса. В Челдиринекой лесной даче огромные участки
чистого дуба и бука. Был сделан опыт посадки боржомскон сосны»
и опа отлично прпвплась.
742
ба, бука, ясеня, липы, граба, бадана (кустарника, из ли-
стьев которого добывается дубпльное вещество); наконец,
в нем имеется драгоценный тпс (taxus baccata), который
крестьяне употребляют чуть лп не на колья и который
мог бы стать экспортным товаром. Европейские леса
оживлены, как детская книжка с картинками: через каж-
дую просеку — лесопилка, фабрика, санаторий; на ре-
ках — мельницы, электростанции, сплавы. Такой книжкой
С картинками раскроется в будущем и Карабахское наго-
рье. Пока же ему нужны:
дороги,
дороги,
еще раз дороги
и увеличение штата объездчиков, чтоб охрана леса сдела-
лась не только реальностью, но и наукой для карабахских
крестьян.
1925
ЗОЛОТАЯ МАСТЬ
Не жепися, молодец,
Слушайся меня!
На те деньги, молодец,
Ты купи копя.
Лермонтов
«Сколько интересных лошадей я узнал в путешест-
вии!» — фраза эта вырвалась у одного кооператора, по-
сланного в командировку. Она вызвала хохот. Хохотала,
Признаться, и я.
А сейчас, спустя много педель, сойдя с седла и с сожа-
леньем стянув с себя мужские рейтузы, я вдруг вспомни-
ла эту фразу. Не все люди, встреченные в пути, запомни-
лись. Не обо всех стоило помнить. Но лошади сохранились
в памяти все — умные и глупые, хорошие и плохие.
И прежде чем рассказать о жемчужине Карабаха — золо-
тистой лошади, мпе хочется помянуть здесь и этих безы-
менных моих спутников, верных товарищей по утомитель-
ным горным тропам, в тумане и холоде перевалов, под
ядовитым солнцем Кафана, в непролазной грязи карабах-
ских лесов.
24*
743
Умейте перед дальним путем выбрать копя! Еслп вы
едете попью (как приходилось мпе сплошь да рядом, чтоб
избежать неперепосной жары), возьмите иноходца. У него
спокойный и пе тряский ход, смена простого шага па бег-
лый пе резка и почти незаметна. Вы можете дремать па нем,
не боясь свалиться и быть подброшенным. Но настоящий
ездок для дневного пути предпочитает рысистую лошадку.
Рысистый конь — провокатор. Шаг у него короток, от-
стает от ппоходца, мелкая рысь часто несносна и не рит-
мична, поневоле гснп его, сменяя галоп на карьер, карьер
на галоп. И тут вы попадаете ему в такт, срастаетесь с
седлом, подбрасываете собственное сердце с лошадиными
копытами, мчитесь, мчптесь.
Иная лошадь сразу разберет, кто вы такой, п начинает
относиться к вам, как нянька к ребенку. Хочется тебе
ехать первым, нарушая принятый порядок,— хорошо, ум-
ная лошадь снисходительно обгонит вожака отряда и для
виду потруспт впереди, деликатно отставая и понемножку
возвращаясь па свое место. По чаще лошадь самолюбива
и обидчива, идет наперекор, куснет вас за стремя, если
чересчур надоедаете.
Быстрая серая полукровка, па которой я ездила в Ка-
рабахе, питала необыкновенную страсть к колючкам. Где
увидит жирный репейник, так непременно покосится па
мепя — можно? — и, чуть я ослаблю повод, пе останавли-
ваясь, откусит его и держит в губе, у самого края, про за-
пас. С чисто женской .хозяйственностью она никогда сразу
пе ела, а набирала себе в губу множество всякого репья и
только потом, во время остановок, со вкусом жевала его,
точно шоколад.
Иногда лошади начинают хвастать друг перед другом
седоками. Милиционер, спешившись, мыл в воде жеребца.
Моя кобылка настойчиво покосилась па меня, и, когда я
соскочила, гордо подошла к речке, стала повыше (каждая
лошадь норовит стать повыше против течения, особенно
когда пьет) и хвастливо зафыркала. Пришлось набрать
воды в пригоршню и обливать ее под брюхом, как делал
милиционер. Она но устала и не вспотела, по ей захоте-
лось из самолюбия — и зря захотелось, потому что жере-
бец был глуп и не обратил на это никакого внимания.
Большой рыжий копь па дальней кочевке сам учил
меня стреножить его, сам раскрывал зубы для уздечки,
мотал головой, влезая в поводья, и хохотал надо мной,
поднимая десны над желтыми зубами, хохотал так, что и
я начинала хохотать. Копь был по темпераменту учитель-
ского звания, и подо мной оп шел превосходно, а под муж-
чинами бесился и нервничал: ему нравилось, что он знает
больше меня п что я его за это ценю.
Но уважать вас и призпавать вашу вочю лошадь начи-
нает лишь после того, как проверит, пустой вы человек
или солидный. Пустой человек, сойдя с лошади, разомнет
себе ноги, покряхтит и поровпт прямо в дом, чаи пить.
Солидный человек слезает пе спеша, перекинет лошади
поводья через голову, оборотится вокруг: где стоило, и ве-
дет лошадь к стоплу; там он ее прпвяжет, сбросит седло,
исчезнет, а через минуту, глядь, несет в стойло охапку се-
на плп ячменя в решете, и успокоенная лошадь, двигая
ушами, начинает медленно работать челюстями: у такого
хозяина не пропадешь!
Нежнее всего я запомнила бедную лошадь красного
партизана Ивана Газарова. Иван Газаров красавец, с ог-
ромным маузером у пояса, все своп документы показал
мне в виде доказательства. А познакомилась я с ним
в каравац-сарае, среди спящих ослов и верблюдов, у чай-
ного стола, где сидело много погонщиков, кочевников,
торговцев, мусульман-паломников, словом, странствующей
публики. Мпе падо было нанять лошадь до Нахичевани па
Араксе, то есть пз армянского уезда до персидской грани-
цы, два дня верхового пути. Иван Газаров привез почту и
возвращался порожняком. Он сторговался со мной на пят-
надцати целковых — дешевая цена за двое суток. Опа ка-
салась тем более дешевой, что маузерист Иван Газаров
Привел красивых лошадей п сдобрил путь необыкновен-
ными рассказами. Рассзелпв па ладони благодарственною
грамоту за то, что был «организатором мнимой разбойни-
чьей банды для поимки белогвардейской банды в составе
семи человек, что п выполнил удовлетворительно п успеш-
но», он весело передал мне, как было дело.
-— В юрах у пас грабили семь человек бандитов. Вы-
бывают меия и говорят: «Иван Газаров, падо организовать
поимку». Я отвечаю: «Падо созвать собственную банду!»
Разрешили. Набрал товарищей и ушел в горы. Нападали,
людей морочили. Наконец дошел слух до белых бандитов,
присылают человека — идти к ним ва соединенье. Пошли.
Еще две педели вместе поработали. На третью напи-
лись. Я говорю: «Давай поборемся, кто сильнее». Они го-
ворят; «Давай». Я начал бороться да пз пулемета четве-
715
рых уложил, а троих после поймали. Вот эту самую ло-
шадь я тогда у них отбил. Разбойничья лошадь — началь-
никова. Три года исполкому служила, а сейчас, как поста-
рела, дешево продали, я у них купил.
Подо мной была именно эта лошадь. Я ее выбрала за
красоту, а потом раскаялась: ход у нее был неровный, то
и дело спотыкалась, а как спотыкнется,— вздрагивала и
рвалась вперед, точно ее хлестнули в зубы. И только спдя
я заметила подробность: грива у нее с проседью, длинная,
расчесанная, как волосы у старой женщины; до этого дня
я совсем не знала, что лошади седеют, подобно людям.
— Старуха, на один глаз слепа,— оттого п спотыкает-
ся. Ударишь, как споткнется, чтоб не падала, вот она и
привыкла ждать удара. Поезжу на ней, а потом мусульма-
нам на убой продам.
Лошадь точно поняла. Вытянула седеющую голову,
споткнулась, судорожно дернулась,— и вдруг повернулась
ко мне. Я увидела два глаза: один — прямой, спокойный,
невидящий, другой — зрячий, полный ума, памяти, укора.
Глаз говорил: «Запомни: и ты постареешь, и каждый по-
стареет».
Но я чересчур отдалилась от моей темы.,.
Коневодство было всегда любимым делом Карабаха, и
не только потому, что здесь были шесть главных феодаль-
ных армянских меликств, а и от близкого соседства му-
сульман, и от беспрерывного потока кочевников. Путем
долгой культуры коня Нагорному Карабаху удалось со-
здать изумительного метиса, в котором была кровь белого
арабского производителя, вывезенного из лучшей конюш-
ни Багдада. Об этом метисе ходила слава далеко за преде-
лами Закавказья. Слово «Карабах» в России вызывало
вовсе не географическое представление, а образ необыкно-
венно красивого и породистого скакуна. Но карабахские
копп не вышли на большую арену, не стали добычей воен-
ных ведомств и не прославились на мировых скачках про-
сто потому, что хозяева дорожили ими, как женами (вос-
точное отношение к копям и женщинам!), и предпочита-
ли, чтоб о них вовсе не говорили, чем говорили много. Ко*
пи их были наперечет, производство носило замкнутый
характер. II все же драгоценная кровь просачивалась в
деревенских лошадок, скакуны оплодотворяли чужих ко-
был, начиналось облагорожение всей местной породы, Это
746
можно наблюсти и сейчас по червонному блеску лошади-
ных крупов в какой-нпбудь далекой деревеньке: хоть кап-
ля метпсовой кровп да брызнула в них.
Карабахского метиса нельзя смешать пп с каким дру-
гим благодаря его особенности: червонному блеску. Это
не гнедая масть длинноногого англичанина, лошади, вытя-
нутой под стать англосаксонской расе и так и созданной
для лошадиного туберкулеза, поджарых мисс в амазонках
и фланелевых ножных бантиках над копытами: слишком
стильная лошадь, чтооы не быть скучной. Ни один настоя-
щий горец не позарится на нее. Это и не гнедая русская
масть военного ведомства. Разницу определить трудно, по
попытаюсь.
Гнедые копп, английские и русские, имеют ту особен-
ность масти, что у них коричневая окраска лежит на чер-
ном фоне, пначе сказать, кожа темная, а шерсть на ней
светлая. Поэтому масть пх имеет поверхностную, внеш-
нюю окраску, и стопт такую лошадь облить водой или
ввести в речку, как опа тотчас же потемнеет. Опа вообще
легко темнеет — от пота, пыли, усталости.
Совершенно не то — золотистая карабахская масть.
Если вы ее выкупаете, опа заспяет, как золотое кольцо,
брошенное в воду. Золотом отливает не шерсть, а цвет ее
кожи, и потому она кажется не поверхностно, а изнутри
окрашенной блеском, она светится золотом, наливается им;
и благодаря изумительной тонкости этой кожи, обтягива-
ющей ее мускулы, как лайковая перчатка, карабахская ло-
шадь брызжет золотом, бегает в золоте, словно в чешуе.
Но где же теперь эта лошадь?
Коневодство в Карабахе было подорвано первой импе-
риалистической войной. Когда же прпшла Советская
власть и о драгоценной золотой масти вспомнили, — ока-
валось, что масть исчезла.
Между тем хозяйство Нагорного Карабаха стало нала-
живаться и крепнуть. В Степанакерте открыт был пока-
зательный агропункт; в Лысогорске построепа альпий-
ская ферма; созданы три маслобойные п сыроварепп ie
вртели, сыроварепный завод, ветеринарные пункты для
осмотра кочевого скота, лесные питомники п много друго-
го. Дошло дело п до золотой масти. С великим трудом
были отысканы три карабахских жеребца и четыре кобы-
лы, открыт случной пункт. Но изменились времепа, изме-
нились п методы. Вместо «благородных дам» двести кре-
стьянских кобылиц были покрыты карабахским проп во-
747
дителсм п получили охранные грамоты: освобождены от
всех повинностей.
Ко времени моего приезда в Карабах маленький кон-
ный завод уже расширился и имел несколько чистокровок,
он был послан на «дачу» — на летнее кочевье. А в агро-
пункте была в это время новая жемчужина, случайно
найденная у бывшего помещика и только что купленная
за полторы тысячи: чистейшая карабахская лошадь.
Азербайджанец, огромного роста, мрачный, с изрытым
оспой лицом и засученными рукавами, вышел нам на-
встречу. Узнав, что нам нужно, оп улыбнулся, оспинки
побежали во все стороны, и лицо стало детским. Через не-
сколько минут он снова вышел, ведя за собой па узде...
Но разглядеть мы не успели. В глаза пам сверкнуло яркое
золото, словно кто-то вырвал из клинка золотой меч и
взмахнул им в воздухе. Мощное молодое ржанье, всплеск
копыт о камни, веером вставший, волосок от волоска, вы-
холенный длинный хвост,— животное скакнуло в воздух,
вырывая узду, сперва задними ногами вверх, головой
вниз, потом присев на задние ноги и передними вверх.
Женщины вскрикнули и, подхватив детей, разбежались.
У мужчин вырвался крик восторга. Азербайджанец с на-
лившимися па руках, твердыми, как веревки, мускулами,
боролся с конем, натягивая узду, прыгая вслед за прыж-
ками лошади. И вдруг, пробежав, как молния, по полукру-
гу, лошадь играючи обнажила дсспы, сверкнула зубами,
опять молодо заржала и остановилась,— как балерина, в
опадающем веянии золотого хвоста и гривы. Опа так и
стоит передо мной в памяти. Маленькая узкая голова с
надменным взглядом, прямая шея, выпуклые ноздри, лег-
кие, пропорциональные стати с играющими под топкой ко-
жей мускулами. От ушей до кончика хвоста — арабская
лошадь, по смягченная и более гибкая п вся налитая горя-
щим золотом. Благо тому, кто на нее сядет!
Мы замерли на мипуту от восхищения. А потом, как по
уговору, переглянулись. И у каждого пз нас мелькнула
одна и та же мысль: почему бы пашей кавалерии — гово-
рят, лучшей в мире — пе получить и эту лошадь, лучшую
в мире? Поработать пад возрождением и разведением этой
легкой, гибкой, быстрой п выносливой, благородной золо-
той породы — вот благодарнейшая задача пе для одного
только карабахского иаркомзема!
1925
ИЗ КНИГИ «Т К В А Р Ч Е Л Ь С КII И УГОЛЬ»
ЛЕС РОДОДЕНДРОНОВ
1
Разъездному корреспонденту в Ткварчельском лесу до
тошноты много материалу. Оп может описать его, как
кунсткамеру: избушки на курьих ножках (свайные хи-
жинки вдоль реки Галпзги, строиться па земле здесь нель-
зя из-за сырости); шалаши-невидимки в чаще леса, без
единого живого существа, но с накрытым для путника
столом, где приготовлены мамалыга и четверть вина (аб-
хазский обычай, еще пе исчезнувший); «дуб зеленый >
с воткнутыми вдоль ствола восковыми огарками (абхаз-
цы жгут на нем свечи неведомому богу); наконец, вол-
шебный источник, в котором исцеляются тысячи ревмати-
ков. Источник теплый, сернистый, вода в пем радиоактив-
на, древнейшие каменные пиши купальни показывают,
что им с незапамятных времен пользовались, а сейчас
здесь плетеные сарайчики, несколько коек на земляном
волу, чкппыо курортные больные, процедуры по расписа-
нию и даже фельдшер.
О красоте и говорить нечего, красоты — как в Демья-
новой ухо. Субтропический лес в три этажа: внизу подвал,
черпая грязь без травы, рыжие папоротники, гниющие на
корпю, запах тленья, сладковатый, тошнотворный «субтро-
пический» запах, где тр>пы — это листья, древесная кора,
сучки, папластаппые, как навоз в иеприбираемой конюш-
не. Солнце сюда пе заходит, лошадь ступает по земле,
749
словно печать по горячему сургучу, регистрируя каждую
пядь пути. Глядишь и наглядно учишься, как в доистори-
ческие времена образовывался каменный уголь. Второй
этаж — подлесок, похожий на подпушипу у мохнатого жи-
вотного — лавровишня, остролист, азалия, понтийский ро-
додендрон, диковинные по форме, грубоватые, глянцевитые
деревья, опутанные тысячью паразитов, красиво называе-
мых лианами, глициниями. Ранней весной они продерги-
вают листву, как парядпую дамскую сорочку, гирляндами
цветочных бантиков, а осенью подобны веревкам, напу-
танным вокруг покупки неопытным продавцом.
Еще выше — третий этаж: коренные жители леса, ог-
ромные строевые мачты, бук, каштан, дубы в два с поло-
виной обхвата, грецкий орех, тис, самшит — можно их
описать поодиночке, потому что у каждого свое лицо и
свой промышленный «патент».
Еще недавно каждый шаг в этом лесу приходилось про-
рубать топором. Сейчас от селения Квезани и до серного
источника имеется грунтовая дорога, очень скверная и не-
ровная; от источника идут вьючные тропы к месту про-
мышленной разведки на уголь и к месту геологической
разведки. Первую организовал трест Югосталь, вторую —
ленинградский геолком. Расстояния между ними километ-
ров пять, но осилить их на вечно голодающей абхазской
лошади не так-то легко. Бежит впереди вас абхазец, по-
сланный навстречу вам из лагеря; волосы его вьются по
ветру, как у хорошего дореволюционного попа. Это — знак
траура: потеряв родственника, абхазец дает обет пе
стричься определенное число лет, и длина его волос гово-
рит о сроке его скорби. Лошадь плетется за ним, то про-
валиваясь в грязь, то взлезая передними ногами на дере-
вянный помост,— дороги п тропки здесь в трудных местах
мощены деревом, совсем как в Ленинграде. Стуча копы-
тами по деревянному настилу, несет вас лошадь пад от-
весными оврагами, в полумраке влажном и безветренном,
похожем на блеск слез сквозь опущенные зеленые руса-
лочьи волосы, к человечьей стоянке.
В Ткварчельской леспоп даче, раскинутой по реке Га-
лизге с притоками, в местности, изломанной и изрезанной
горами, ущельями, оврагами, множеством тектонических
нарушений и неправильностей, густо заросшей девствен-
ным лесом; непроезжей, иногда непроходимой на десятки
километров от ближайшего человеческого жилья; с клима-
том, убийственным для жизни — влажным, сырым, дожд-
750
ливым; с отчаянными трудностями доставки продовольст-
вия и оборудования,— в этом местности суждено было про-
жить и проработать бок о бок двум совершенно различным
группам людей. Каждая из этих групп имела свое задание.
Целью одной геологическом — было определить запас и
залегания ткварчельского угля*, целью второй — промыш-
ленном было практически проверпть буровыми сква-
жинами ос новную наметку геологов п достать пробную
партию угля, чтоб испытать качество угля в лаборатор-
ных и заводских печах Югостали. Хоть и разные задачи,
но тесно друг с другом увязанные; хоть и разные группы
людей, но поставленные в одинаковые условия существо-
ванья.
И как же обе этп группы, лагерь Жернова (промыш-
ленным) и лагерь Мокрпнского (геологпческпй), исполь-
зовали и осуществили свое многолетнее соседство?
Тогда еще пе было пущено в печать ударное словечко
«соревнование». Но логика вещей не родится с лозунгом,
она работала до пего и будет работать после. II когда в
определенной среде возникают два явления — как два пе-
шехода па одной дороге,— между ними тотчас устанавли-
вается момент соревнования, хотя бы неосознанный ими
самими. Посторонний человек, начинающий пх сравни-
вать, неизбежно устанавливает, что, различая градацпп
достигнутого, противопоставляешь одно явление другому.
Но в нашей советской действительности есть и еще одпо,
совершенно своеобразное свойство, которое с такой резко-
стью и осмысленностью не наблюдается нигде больше. Де-
ло в том, что соревнующиеся организмы вырабатывают
У нас не только различие по степеням (хуже — лучше,
меньше — больше, тпше — скорее), но п качественное раз-
личие, которое мне хотелось бы назвать различием диалек-
тическим. Наше хозяйство растет пз общего корня, подоб-
но нашей общественности, нашей печати. Но задумывался
ли кто-нибудь над тем, что десяток партийных оргапов
(скажем, газет), основанных не разпымп хозяевамп, а од-
ним хозяином, вырастают в живые п диалектически раз-
ные, с качественно несхожими лицами, полемизирующ ie
общественно-групповые силы? Начало нового общества
похоже па биологическое начало жизни: разрежьте про-
стейший организм на две части, оставив па одной голову,
на другой хвост (выражаясь грубо для наглядно тп), тот-
час отрезанная голова выработает себе хвост, а хвост
голову,— с такой же простейшей закономерностью выра-
751
батывают в отношении друг к другу диалектическую
«тезу» и «антитезу» и паши общественные органи-
зации.
Так вот, задолго до пущенных лозунгов, в глухом
Ткварчельском лесу, словно по заказу, создалась удиви-
тельная диалектическая двоица, настоящие два магнит-
ных полюса, образованные па двух концах пятикиломет-
ровой палки. Если б в задачу мою входило дать изобра-
зительный очерк, я повезла бы ва своем седле читателя
сперва в промышленный лагерь Жернова, а потом в гео-
логический лагерь Мокринского. Два разных мира рас-
крылись бы перед ним в порядке художественной последо-
вательности, и какие яркие, типичные, остро очерченные,
доделанные в своей неподражаемой остроте и конкретно-
сти одиночеством, глушью, ясностью обстановки, какие
превосходно выраженные человеческие фигуры прошли
бы перед читателем!
2
Слово, которым встретил лагерь Жернова приехавших,
было местоимение «ты». Приехавшие, очемчпрскип испол-
ком, то есть районная власть, получили это «ты» от стри-
женой девушки, вышедшей из барака, и звучало оно не-
сколько укоризненно, положив начало небольшой добросо-
седской пикировке. Промышленный лагерь Жернова почтп
сплошь партийный: он возглавляется техником Жерновым,
партийцем; рабочие, привезенные из Донбасса, в большин-
стве — партийцы; девушка, работающая в канцелярии,
партийная. Это допбассовская публика, руссаки с цвету-
щими лицами, светловолосые, круппоростые, своего рода
«отборное зерно» (актив, набранный по единицам), креп-
ко сколотила свой быт,— и первое ваше впечатление от
лагеря Жернова именно бытовое. Есть две-трп женщины-
стряпухи; часть заработка идет в общий котел,— рабочие,
технический персонал, канцелярия едят вместе, три раза
в день, и хорошо едят. Летняя стоянка лагеря похожа па
дачный поселок или деревенскую окраину; свинья бегает
за людьми, как собака; уборная напоминает беседку — вся
в виноградных листьях. Плана нет, особенного порядка
пет, но люди живут вкусно, дружно и с удовольствием.
«У пас коммуна!»
За короткое время существования коммун у них выра-
ботался свой маленький грешок — высокомерие к неорга-
пизоваипому соседу, гордость «своим домом». Эту гор-
дость своим домом у Жернова почувствуешь с первой ми-
нуты, стоит только спросить о соседнем лагере, геологиче-
ском лагере Мокринского. Не осуждая прямо, намеками,
умолчаньем или пожиманьем плеч жерновцы дадут вам
попять о мокринцах, что это люди иного десятка. Жепщпи
мокрипцы из лагеря выставили п пе пускают туда прин-
ципиально; рабочие п технический персонал общего стола
не имеют; быт строго иерархический; общественной жиз-
ни — никакой: так вы поймете из намеков и рассказов
жерновцев. И странной вам покажется нотка скрытой не-
приязни, с какой одна группа людей говорит о другой
группе, закинутой с ней вместе в глушь и безлюдье. В го-
сти друг к другу эти два лагеря не ходят. Знать друг дру-
га ке зпают. Живут сплетнями, как где пибудь на город-
ской улице.
Но вот, поев вместе за столом, рабочие вскакивают па
работу.
Их нпкто пе сзывает, звонков нет, даже начальника нет
(Жернов был в отъезде), по рабочие торопятся, как если б
им грозил штраф. «У пас прогулов нет, мы на сдельщи-
не»,— объясняет один. Коммуна имеет под собою очень
крепкие и очень прозаические корпи; здесь платят хоро-
шо — за выработку. Сытые здоровые люди торопятся сде-
лать побольше, чтоб накопить побольше. Весело п дружно
разбегаются па работу, к буровым скважинам, под смеш-
ливые речи толстых стряпух. От них идет жар, руки их
распарены. Покормив рабочих, садятся есть и опи, а евп-
нюшка роется по-семеппому возле пх подолов.
Странное дело! Хозяйственное житье этой донбассов-
ской шахтерской коммуны непреодолимо напоминает нс
промышленный лагерь, а колхоз, пе рабочую семью, а кре-
стьянскую. И, может быть, поэтому вы ее воспринимаете
пе в плане работы, а в плане быта. О работе же задумы-
ваетесь уже много времени спустя, побывав у антипода
Жернова — у Мокринского. Едете вы туда с теплым чув-
ством к жерповцам п с зароненным предубеждением к мок-
рипцам. Но вот красивая, напоминающая плацдарм доли-
па Кенса, где разбит последний лагерь Мокринского...
И как он разбит! Военные ровпые линии бараков, геоме-
трический квадрат забора. Лагерь огорожен. Загорелые
люди делают в трусиках гимнастику. Повар в колпаке
олицетворение мужского начала, потому чго повара и
портные дают особый стиль женской своей профессии,
753
повар выглядывает пз окошка, как где-нпоудь на пароходе
или в окопах. А вот и сам Мокринскпй — один пз талант-
ливейших инженеров-геологов, крепкий п жесткий чело-
век, со смуглым и жестким лицом. Наклонив голову к ство-
лу ружья, он методически сбивает мишень — дикие яб-
лочки, одно за другим, короткими, быстрыми выстрелами.
Так развлекается лагерь Мокринского в перерыве работы,
Даже и развлеченье военизировано.
Изучить этот новый для вас быт, неприязненно осве-
щенный жсрповцами, вы не успеваете, потому что вас
встречают не как гостя, а как делового человека, которому
тотчас облегчают его деловую цель. Слушайте, глядите,
вппкайте. Методически, точь-в-точь так, как раз за разом
нажимают они курок, сухие пальцы Мокринского разво-
рачивают перед вами стройную лестппцу бумаг, черте-
жей, планов.
Хорошо работать у начальника, имеющего свой ме-
тод,— наверняка получишь у него знания. Хорошо слу-
шать о работе, исполненной методически,— у вас навер-
няка создастся правильное впечатленпе о процессе работы.
Инженер-геолог Мокринский, специалист по углю, создал
специальную методику геологической разведки, синтезиро-
вав существовавшие до него приемы, уточнив их, связав
в строгой последовательности. И в результате трехлетнего
изучения Ткварчелп шаг за шагом, начиная с разрезов по
каждой речке, двухсотметровой мензульной съемки, уста-
новки пикетов (количеством около девяти тысяч), просле-
живания угля по выходам шурфами, канавами, буровыми
скважинами, ручными и механическими, устройства што-
лен вдоль пластов и кончая зимней камеральной обработ-
кой получаемого летом полевого материала,— вся эта ло-
гическая система работ вскрывает перед вами подземные
недра с точностью хирурга, вскрывающего кшпечппк боль-
ного. Вы как бы видите под хаотическим букетом ущелий,
под крупнолистными гроздьями рододендронов сложение
каменных пород, их слоистые ряды, их пеправпльностп, их
редкую начинку углем, идущую, как шоколадный крем,
под определенными слоями этого неровного, но по-своему
однообразного пирога. Уголь прослежен так тщательно,
что все буровые скважины, ставившиеся для проверки ге-
ологического чертежа, последовательно натыкались на те
слои, которые уже былп указаны в чертеже. Более тща-
тельной п более точной работы в геологии, нежели трех-
летняя разведка Мокринского, пожалуй, и указать нельзя,
754
тем более что опа велась с молодежью, кончавшей
вуз и готовившей на этой практической работе свои дип-
ломные сочинения. Не без хвастливости скажут они
впоследствии, что прошли школу Мокрпнского, потому
что получить метод — это значит побывать в настоящей
школе...
Узнав, в чем задача лагеря Мокрпнского, и услышав,
как эта задача выполнялась, поглядев па образцовые «по-
левые книжки» студентов, их аккуратное ведение своих
работ (хорошее слово — ведение! Канцелярия необходима
для дела и столь же показательна для него, как цепочка
для охотничьей собакп), вы вспоминаете симпатичных
жерновцев.
В самом деле, что вы узнали о характере пх работы?
Две-три буровые скважины с лесом штанг, одна покину-
тая в сторонке, как пустой колодец. Ящики с колонками
проходимых пород, коп-как уложенные. Неаккуратно и пе
совсем точно, на грязных листках, ведомые журналы бу-
рового мастера. Канцелярия... ах, канцелярия! Охотничья
собака бегает по лагерю Жернова без цепочки. Хорошо
говорить: «У пас нет формализма и волокиты»,— если при
этом дела в порядке. Но нельзя ссылаться на отсутствие
формализма, еслп дела в хаосе. Милый лагерь жерновцев
с его дружной семьей, пролетарским духом, партийным
«ты», коммунистическим бытом п с его поспешной, во пло-
хо осмысленной и едва лп хорошо поставленной работой,
чего он добился в результате?
Возьмем сухую выписку пз доклада:
«Ткварчельская парзпя геолкома дала за три года ра-
бот более дешевый метраж против скважин Югостали».
Чисто научная партия сумела организовать производ-
ственную работу дешевле, чем чисто промышленная пар-
тия, на эту работу спецпально поставленная! Не мудрено,
что именно лагерь Мокринского, а пе лагерь Жернова по-
лучил повое задание от Научно-технического совета ка-
менноугольной промышленности пробурить в спешном по-
рядке еще двенадцать скважин — десять пз них сделаны
уже за этот зимний период — общим метражом около
2000 метров. Невольно вспоминаешь, сколько труда ухло-
пали жерновцы на свои четыре скважины в шестьсот с
чем-то метров.
Но странное дело,— чем нарядней и победительней
разворачивается перед вамп работа научного лагеря, тем
грустнее и как-то обиднее становится у вас па душе,
755
Из всех впдов собственности разве не самая невыноси-
мая для нас — собственность па превосходство, па панлуч-
ший метод, па ту образцовость «первого ученика», от ко-
торой веет гордым и хитрым одиночеством? Десятки, сот-
пи лишних усилий тратятся жерновцами только оттого,
что пет у ппх навыка организационной работы. Не есте-
ственно ли было бы одинокому превосходству Мокрппско-
го стать заразительным, стать примером для соседнего
лагеря? И теплому «ты» жерновцев не лучше ли было бы
перекинуться сюда, через квадратный забор мокрпвцев,
чтоб заразить, в свою очередь, «первых учеников» необхо-
димой н радостной стихией советской общественности?
Почему, в самом деле, эта щетинка ежей, колючее высо-
комерие двух «собственников», как если б один взял па-
тент па знание, а другой — на общественный быт?
Когда мы тихим, медленным шагом уезжали пз леса
рододендронов, навьюченные ворохом впечатлений, неве-
село давалась нам последняя, обобщающая мысль: не за-
ключается ли всякая подлинная победа (в быту и техни-
ке!) пменно в том, чтобы стать разделенной всеми и обя-
зательной для множества людей? И пет лп в одиноком
росте, в одиноком совершенстве признака болезни и пора-
жения, как в неестественном росте единичной клеточки
рака?
Соревнующимся нужно помнить об этом и никогда пе
строить свое превосходство ва неуменье и недостатке
своего соседа.
1929
ЧУВСТВО ФРОНТА
(ПИСЬМО в «ПРАВДУ»)
11 августа в «Правде» было папечатапо замечательное
воззвание профессоров и слушателей Тимирязевского сель-
скохозяйственного института. Крупнейшие ученые отдают
себя па лето в распоряжение политотделов МТС, идут по-
могать стране, становятся у «колхозного станка». Но не
это самое главное в воззванпп. Главное — это острое чув-
ство фронта, правильный, выбор точки приложения сил
для тех, кто хочет в решающую минуту бороться за социа-
лизм на решающем участке.
Правильный выбор точки приложения сил полезен но
только для фронта. Трудпо заранее учесть, какое обогаще-
ние теории даст специалистам такая фронтовая практика.
Нам, писателям, сейчас сильно педостаес имеппо этого
чувства фронта. Мы забыли, что лозунги, которые даются
нам партией в области искусства, есть лозунги фронтовые,
их смысл и необходимость открываются лишь тому, кто
самое искусство включает во фронтовую полосу. А между
тем уже целую зиму мы тщетно пытаемся насытить ло-
зунг социалистического реализма, новой драматургии, бес-
классового человека, чго называется, «пз головы» опреде-
лить их с помощью книжных, учебных п всяких иных по-
собий,— и эти лозунги, по выразительному слову техники,
попросту «провисают» у пас, обнаруживают порочное от-
сутствие опоры вовне. Между тем стоит только пх пере-
вести во фронт, как действенный смысл пх окажется
простой и несложной наметкой самой жизни, требованьем,
таким же деловым в обоснованным, как фронтовое требо-
вание каучука, меди, угля. Поэтому искать верпую рас-
шифровку этих лозунгов лучше всего в обстановке того
участка, где идут решающие бон за социализм.
757
Этим письмом я прошу включить мепя в воззванье ти-
мирязевцев. Я прошу политотделы Наркомзема дать мне
возможность прикрепиться на все лето, вплоть до оконча-
ния уборочной кампании, к одной из МТС, чтобы быть
свидетелем, участником и летописцем фронтового рожде-
ния повой культуры *.
1933
1 В результате участия в уборочной камлании 1933 г. автором,
были написаны очерки «Опыт тимирязевцев» и «Тайна трех букв»,
печатающиеся в настоящем томе.
ОПЫТ ТIIМIIР Я 3 Е В Ц Е В
1
Осень — любимая пора Пушкина — пришла к нам в
этом году в неслыханном изобилии побед. Целый ряд бли-
стательных фппишеи, побивка рекордов, отчеты кампаний,
итоги экспедиций, рапорты с вершины Памира, с песков
Каракумов, с обледенелых бортов «Челюскпна», из «без-
воздушных» высот, из земных недр — отовсюду, куда со-
ветский смельчак пробрался мирным завоевателем, вся
эта жатва побед и открытий на время заслонила другую,
обыкновенную жатву, приходящуюся на осень: уборочную
кампанию. Среди прочих богатств осень надвинулась к
нам, как известно, п урожаем. На местах говорили: «Хлеб
прямо прет на тебя». Задача — убрать этот хлеб, п пе про-
сто убрать, а так, чтобы обилие сегодняшнего дня пе при-
вело к небрежности, легкомыслию, поспешности в подго-
товке к завтрашнему,— эта задача предстояла стране, как
огромной важности и трудности бой. II па всех полях, где
растет хлеб, был этот бой дан.
Об одном пз эпизодов боя за хлеб я п хочу здесь рас-
сказать. Два с половиной месяца назад читатели «Прав-
ды» узнали, что сельскохозяйственный институт имени Ти-
мирязева, от старой профессуры и до рядового слушателя,
«отдал свой летний отпуск в распоряжение политотдела
МТС па всю уборочную кампанию». К воззванию тпмпря-
зевцсв стали присоединяться другие вузы и втузы, и вско-
ре число присоединившихся перевалило за тысячи. Чтоб
снарядить поход,— а снаряжением для тпмпрязевцев дол-
жно было стать знание, потому что явиться в поле без
знания значило явиться балластом,— чтоб снарядить по-
ход, тимпрязевцы провели в стенах института агротехни-
ческую конференцию.
«До сих пор всякие паши конференции собирались при
наркоматах, сами же студенты, псполпптели ее решений,
были в стороне...» — так начал академик В. Р. Вильямс
759
сбой доклад. Здесь мы видим любопытный факт: новая
форма помощи студентов государству родила и новую
форму помощи науки студентам. Научная конференция
переходит в вуз, превращается в производственную, как
бы посылая своп выводы не в папкп архива «к сведению»,
а прямо на поле действпя «к исполнению». Ряд речей и до-
кладов па конференции настолько значительны, что доса-
да берет, почему их нс выпустили книжкой. Это «напутст-
вие» еще долго будет и реальным путеводителем к дейст-
вию, и образцом того, как «чистая паука» (теория мелкой
и глубокой пахоты, вопросы севооборота, вопросы исполь-
зования механизмов) оказывается сплошь политической
грамотой, орудием острой классовой борьбы.
Это напутствие тпмирязевцы получили па конферен-
ции в исчерпывающей полпоте, и оно им дало ту направ-
ленность зрения, какая помогает видеть вещи, ипой раз
и ускользающие от неподготовленного взгляда. Так, в
Одессщине онп подметили задолго до работников Нарком-
зема тенденцию па местах ограничиться одною «лущевкой»
(предварительной запашкой убранного жнивья) для ози-
мого сева, без последу ющей глубокой вспашки. Это явле-
ние, опасность которого грозит в будущем году оконча-
тельным засореньем полей, падо было угадать заранее,
чтоб ко нему ударить, и, если б не закалка наших бойцов,
онп не ударили бы тревогу, пе обратили бы внимания на
факт, мимо которого мпогие проходят («все равно, мол,
будут сеять под борозду»). Эта острота зрения заставила
увидеть и причины, почему колхозы стремятся отделаться
от зяби одной лущевкой: все, как одни, тпмирязевцы в сво-
их отчетах указывают па отсутствие рационального сево-
оборота. Дайте севооборот, без этого нельзя говорить о пла-
не — вот резкий, единодушный крик поля, подслушанный
тпмпрязевцами и отраженный в пх записных книжечках,
в их отдельных, по колхозам, разработках местного сево-
оборота, в их планах и графиках, составленных для мест.
Еще один замечательный документ привезли опп с со-
бой в сумках,— и опять подмеченного всеми одновременно
явления,— рисунок «рваного поля». Тимирязсвцы подобра-
ли и донесут до вуза п усилят внимание к этому факту:
небольшой колхоз сплошь пз клочков, туг п пшеница, и
ячмепь, и кукуруза, и подсолнух, и технические культуры,
и все, что пужпо на потребу одному колхозу,— и в резуль-
тате разорванное на квадраты поле, затрудняющее пе толь-
ко всякую работу, но и проведение севооборота... Тимп-
760
рязевцы нанесли, как образчики, такие «рваные поля» на
план. И глаз, вооруженный остро, глаз общественника-
большевика (в числе тимирязевцев почти половину со-
ставляли партийцы) всмотрелся еще глубже в «рваное
поле» — где его скрытые причины? Конечно, привыкли так
раньше сеять, наследие единоличного хозяйства, замкну-
тая потребность деревни, но только лп это?
И опять я от тимирязевцев слышала, в связи с этим
«рваным полем» (хотя связь и не сразу раскрывается),—
мало заботы о колхознике, мало гибкости в вопросе его
питания, предколхоза жадничает, боится зарезать барана,
не умеет создать колхозный котел в таборе.
Однообразная пища,— в одном таборе сплошь кабач-
ки, в другом — сплошь картошка, в третьем — сплошь ка-
пуста,— воспитывает в колхознике стойкое цеплянье за
«рваное поле», чтоб иметь у себя «помаленьку да на каж-
дый вкус», разнообразие и зерновых и технических куль-
тур, а не только одно законное и необходимое разнообразно
огорода. В результате за «рвапым полем», во сути дела,
встает реакционнейшая психология «патриархального хо-
зяйства». Вот куда приводят тонкие нити от такого незна-
чительного, казалось бы, факта, как колхозный котел и его
неумелая организация.
Уже из этих беглых строк видно, как углубленно ти-
мирязевцы подошли к своему делу. Их помощь стране вы-
лилась не в форму кампании, не в форму буксира. Свое-
образие и ценность тимирязевского опыта выражается
уже в том, что он был бы полезен стране, даже еслп бы
не принес прямого результата, то есть если бы тпмпря-
зевцы не помогли убрать урожай. Все, на что я указала
выше, лежит в области «подхода», «метода», «оружия»
тимирязевцев, и эти подход, метод, оружие оказались цен-
ны сами по себе, потому что явились новым проводником
агротехнической, и вдобавок не мирной, а воинствующей
культуры па паши колхозные поля. Воинствующей, потому
что враги социализма прикрылись сейчас в колхозах по
только грубыми формами вредительства, а теориями, па
которых воспитано, кстати сказать, немалое число агроно-
мов, работающих па полях. Даже если б тимирязевцы
только встретились с такими агрономами, только провели
на местах (как они это сделали) несколько пятидневных
бесед-конференций, только бросили иное освещеппе па во-
просы, усвоенные старыми агрономами по неверным учеб-
никам,— и то польза была бы немалая.
761
Когда бригада тимпрязевцев, работавшая на Каменно-
мостовской МТС, запросила агронома, знает ли он послед-
ние указания центральных органов, оказалось, что оп их
не знает. А по поводу глубокой вспашки «агроном Нова-
ковский говорит, что учебник Вильямса не дает таких
указаний, и, когда мы сказали, что там это есть, он отве-
тил, что не читал этого». Фраза прямо античная в своей
простоте.
2
После конференции пятьсот тимпрязевцев двинулись
в поход. Не прямо в поле и не просто на практику. Особен-
ностью их похода — напомню — была отдача себя «в рас-
поряжение политотдела МТС».
Кто ездил поездами-тихоходами, па верхней лавке бес-
плацкартного, позволяющей с удобством и прохладцей
глядеть в окна на долгие, неторопливые стоянки, то1, на-
верное, уже заметил некоторое изменение станционного
ландшафта. Почти нет у нас железнодорожной станции,
за спиной которой и напротив, перейдя рельсы, не вырос-
ло бы нечто совершенно новое, до революции не бывшее,
во так органически выросло, будто и нет в его появлении
ничего «инородного». Элеватор — и раньше стоял элева-
тор — оброс складами, зданиями, жильем, флажком на
жилье, оп стал ссыпным пунктом, куда, как и во все, что
строится и обособляется, проникла не только своя столов-
ка, чайная, баня, контора, по и читальня с патефоном,
эстрада, подобие клуба. А вот напротив, через рельсы, где
раньше чернела проселочная дорога, закрытая шлагбау-
мом, и дышали в пего, упарившись, лошадиные морды и
где как будто не было и неоткуда было взяться построй-
кам,— теперь, как правило, незаметные и неказистые пря-
Moyi ельники казарменного типа, далеко расставленные
друг от друга, и каждый, кто к ним пригляделся, заранее
вам скажет, что там есть. Вокруг невзрачного двухэтаж-
ного здания расположилось хозяйство, по пе обычное хо-
зяйство. Подальше открытый сарай, перед ним машин-
ные части, гудение мотора из соседней коробки, кузни пли
механической, а перед самим двухэтажным домом, как
правило, подобие цветника и неизбежный русский колодец
с лебедкой, изредка покультурней — с крапом. Лужа воз-
ле него, непременно белая, потому что у колодца моются
и заливают мыльной пеной землю, по утрам сюда бегут,
как к умывальнику, разные люди, не похожие ни па го-
родскпх, пи па деревенских. Широта горизонта за короб-
ками, их щедрая пространственная расстановка, посев за
домом все говорит, что место лишь начинает застраи-
ваться, его только тронулп,— и, действительно, среди до-
строенных коробок непременно одна или две не законче-
ны. И еще одна особенность этого молодого хозяйства, рас-
крытого настежь: в нем пет ворот, потому что по большей
части вокруг пего пет никаких оград. Это п есть машинно-
тракторная станция.
В сердце МТС, двухэтажном здании, два крыла. На од-
ном крыле помещается директор МТС со своей канцеля-
рией: замом, старшим агрономом, бухгалтерией, двумя-
тремя практикантками пз города, гнущими головы над
сводками. Это ио большей части аппарат давно сколочен-
ный, усидчивый, считающий себя здесь хозяином. Если
вспомнить, что политотделы застали в МТС очень боль-
шую засоренность (туда шли люди, обычно нигде пе рас-
считывавшие устроиться), а весенний ремонт машин ока-
зался, по первым донесениям пачполитотделов, не только
плохо выполненным, но кое-где и вовсе пе выполненным,—
можно легко себе представить, какая тут была «чистка»
и как пришлось пощипать это «крылышко»; а отсюда по-
пятно, что и отношения между двумя крыльями МТС кое-
где оставляют желать лучшего.
Второе крыло — политотдельское — тоже имеет аппа-
рат, сколачивавшийся постепенно и функционально, то
есть по мере выяснения нужды в том плп другом челове-
ке. Так, к пачполптотдела п его заму ио партмассработо
прибавились жепорг п редакция газеты. Страппая канцеля-
рия у политотдела. Здесь люди днем и ночью в движеппп,
как па походе. Рожок автомобиля гудит под утро — приво-
зит из ночного совещания в таборе. Свет можно видеть и в
три и в четыре часа ночп. Нет посетителя, которого тут пе
приняли бы. Не в столах и папках центр тяжести работы,
а там, куда этп люди уезжают, где стоят, куда присели,—
иначе сказать, в них самих, и дела за ними ходят, к ним
стягиваются. Это непрерывное движение от человека
к человеку создает особый тип работы па ходу, а когда вы
поймете, в чем работа, вы сможете определить и ее стиль.
О политотдельском стиле работы уже начинают гово-
рить. Его пытаются художественно запечатлеть. Уже есть
Угроза, что пачполитотдела, по двум-трем живым портре-
там, начнут шаблонизировать, подгонять под один образ,
з с ним заштампуют и приемы его работы,— и это будет
763
досадной неправдой, потому что сколько МТС, столько п
разных видов этой работы, ибо ни условия, пи обстановка,
ии задачи, пи обстоятельства пе совпадают па МТС. Един
лишь характер самой работы, и бесконечно разнообразны
формы, в какие она облекается. В чем же единство?
Были сказаны и на всю страпу прозвучали слова:
«План — это мы с вами, это живые люди». Организация
политотделов, впрыскивание свежей партийной сыворотки
в нашу деревню есть по что иное, как дальнейшее разви-
тие п воплощение этих слов. Не только потому, что луч-
шие люди, сливки партии, должны были показать и дока-
зать, как надо работать, а потому, что на этих лучших
людей должен был клюнуть и пойти лучший человек.
В этом поиске человека, нахождении человека, мобилиза-
ции и установке его па правильном месте, в этой выужи-
вающей, открывающей, воспитывающей, консолидирую-
щей работе «центр иритяжепия» должен и сам все время
находиться в той повышенной, полноценной стадип намаг-
ниченности, в том полном всеоружии и как бы заражен-
ности своих качеств, когда «на ловца и зверь бежит». Это
цветение личности для политотдельца необходимо потому,
что стоит только ему сдать, как сдадут и другие вокруг
пего. Борьба за урожай для политотдела и явилась борь-
бой за человека, который соберет и вывезет хлеб.
«Людей пет»,— плачутся обычно те, кто потерял спо-
собность притяжения. Но люди есть. И паходить людей
очень часто значит откапывать их под мусором лентяя, ло-
дыря, хулигана, саботажника. Значит, пе только по ра-
диусу, по и внутри, по четвертому измерению надо искать
людей. Больше того, ниш да человек лежит в том, что мож-
но назвать «позицией». На шахматной доске но одно
качество фигуры делает ее ценной, а и позиция, которую
занимает эта фигура. Запертой королеве грош цена, и пеш-
ка перед последним полем противника — самая сильная
фигура. Вот это чувство позиции, умение дать верный ход
человеку тоже входит в задачу поисков.
Бесконечны и разнообразны средства, которыми ору-
дует политотдел: разговорчивость и молчаливость, газет-
ное слово, действие па самолюбие, действие па желудок,
пример, обида, похвала, любовь, отвращение, каждый жест
и каждый вещественный прием могут определить работу,
смотря по мерс надобности, по месту действия, по соста-
ву колхозников, по их пацнопальпой, культурной, терри-
ториальной, хозяйственной особенности.
764
Вот теперь, когда мы разобрались, в чем работа полит-
отдела, мы уже представляем себе составные части ее сти-
ля: гибкость, маневренность, лпчпую намагниченность,
полную открытость среде, как бы держащую человека на
ходу, остроту внимания, стратегическое чувство целого
(где, кого, куда надо), очень большое терпение; педагогич-
ность, твердая рука там, где требуют обстоятельства,—
да мало ли еще признаков.
II к этому именно аппарату поехали приложить свою
энергию тимпрязевцы.
Я остановилась так пространно па политотделе потому,
что итог раооты тпмирязевцев, блестящие характеристики,
которые они получили от политсекторов, есть в то же вре-
мя и показатель высокого качества той организации, в рас-
поряжении которой тимпрязевцы находились. Здесь мпо
приходится уже как бы свести обратный баланс — подыто-
жить пользу, полученную самими тимирязевцамп.
Помню ночь,— так начинались когда-то цыганские ро-
мансы,— почти цыганская почь, где костер был особый:
в канавку, прорытую под ногами, охапкой валили солому.
Опа загоралась, мгновенным жаром обдавала сидящих и по-
тухала, и в темноте кто-то вновь и вновь безостановочно под-
держивал этот огонь. За окружностью, собравшей людей,
даже тени их пе плясали, так густо легла ночь; в спину дул
резкий ночной ветер; это в таборе па совещаппп засиделся
с бригадой политотдел. Было очень важное совещание —
перед косовицей, затянувшейся из-за отсутствия тягла.
Одип из самых отсталых районов северной Одессщипы
обсуждал в своем штабе, как назавтра дать генеральное
сражение. К каждому табору, валясь по ухабам, шмыгал
всю почт, политотдельскпп автомобиль, чтобы повсюду —
в крытой рогожею походной «канцелярии», в шалаше крас-
ного уголка, возле костра таборной кухни — еще раз про-
верить и зарядить людей, обсудить расстановку. Честно
сказать, все устали,— устанешь па десятом совещании
в третьем часу полевой ночи — полевой, не городской, гдо
камни и дома, ворота домов, окна витрин бодрствуют ог-
нями; половая ночь пе бодрствует, а спит, и сон расте-
ния, птицы, сурка, сон земли под ногами давит па бодр-
ствующего, усиливая усталость.
На подложенной охапке сепа сурком заснула крупная
геселая девушка, тнмирязевка. При вспышках соломы
озарялась ее щека, румяная и заспанная. И было видно,
что рукп, ноги девушки, ее глаза и губы натружены до по-
765
следпеи степени, отдыхают в той последней раскидке, ко-
гда человек сваливается, выпустив всю творческую заряд-
ку. Те из нас, кто был стартпе по возрасту, поймали себя
па заботливом и одинаковом чувстве к молодости: «Пусть
ее спит, умаялась».
Девушка только что приехала па МТС и, по обычаю
политотдела, тотчас же взята была в дело. Но вот па чет-
вертом выступлении веки спящей дернулись. В обсужде-
нии отсутствовал виптпк — голос агронома. Неожиданно
для меня спящая села. II словно пе было ночи п пе было
спа, даже без сипоты в горле, этот нужный голос агро-
нома, доказывая, что и оп тут, что вся машпна в порядке
и в действии, отчетливо, деловито занял свое место па со-
врщаппп. Это маленький штрих, но характерный. Попав
в систему политотдела, тпмирязевцы и сами усвоили ту
высокую требовательность к себе, те напряжения неослаб-
ного бодрствования, какие необходимы на фронте.
«Вы много нам сделали, по важно, как много вы полу-
чили,— сказал па заключительном отчете тов. Боровский,
замначальника политсектора Северного Кавказа.— Вы ра-
ботали в политотделах под руководством лучшпх папшх
партийных товарищей ...и вы овладели методом политот-
дельской работы».
Вот почему рассказывать, как тимирязевцы помогли
выявлять классового врага, как они становились у машин,
давали примеры ударной работы, сколачивали актив, аги-
тировали, училп,— значит сказать, в сущности, только од-
но: тпмирязевцы достойно вошли в систему политотдела.
Недаром сейчас связь закрепляется между институтом и
политотделами пе только морально, а и организационно,
через шефство п взаимные обязательства. Надо еще отме-
тить, что «зараза» политотдельского стиля, партийная шко-
ла захватила даже и беспартийных преподавателей. Со-
вершеппо исключительную помощь оказал в поле препода-
ватель тов. Шереметьев, па шестом десятке превративший-
ся в юношу: оп чинил и ставил в строй негодные маши-
ны, агитировал словом и действием п был весел — той по-
ощрительной веселостью, какая для окружающих в работе
пужпсе, чем соль в еде.
Почин тимирязевцев удался на все сто — оп дал и хле(
и опыт.
ТАЙНА ТРЕХ БУКВ
(ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ)
ОТКРЫТИЕ ДОРОГИ
1
Представим себе, что мы смотрим вниз, на кустик,
выросший из земли. Он к ней привязан. Его «ноги» не хо-
дят, а лепятся. Его «руки» не действуют, а колышутся.
Правда, мы знаем, что злаки умеют медленно переме-
щаться по земле, наподобие звезд в небе,— пшеница, на-
пример, пришла из Азии,— но это беспомощное движение
сотен и десятков тысяч лет, сотен и десятков тысяч пли,
вернее, миллионов поколений злака. А вот перед сурком
или белкой какими рабами своих стеблей и своей привя-
зи кажутся цветы на садовых грядках. Но сделаем такой
зрительный опыт: вообразим себя существами сверхчело-
веческой породы и взглянем сверху вниз уже не на цве-
ты, а па хозяина сада, самого человека,— так ли уж оп
свободен в движении? II тут станет ясно, что и люди, са-
мопроизвольные существа, в своем передвижении но
очень-то ушли от стебелькового. Правда, стебель не дер-
жит их на одном месте, как не держат рельсы па одном ме-
сте трамвайное колесо; по в то же время он именно держит
их, как держат рельсы трамвайное колесо. Этот стебелек,
держащий человека,— дорога. Движения, не оставляюще-
го следа, в мире нет; даже пространство над нами, пой-
манное радиоуловптелямп, полно несчетного количества
материальных следов раз возникшего движения... Ясно,
767
что человек обречен на дорогу', где бы он пн сдвинулся с
места — в земле, на земле, над землей,— он или следует но
проложенной до него дороге, или пролагает ее себе сам.
Вот этот «стебель», что тянется за человеком, и может
стать в некоторых случаях предметом самых интересных
открытий.
Получив обыкновенным путем билет па самый обык-
новенный поезд, я вошла в вагон почти с тем же трепе-
том, с каким стопил Христофор Колумб на свой корабль.
Кроме названии станций в тетрадке, изученных мною
очень тщательно, словно это былп стпхи или формулы,
в портфеле у меня лежали карты. Надо сказать, что найти
их было отчаянно трудно. Дней пять я шлялась по книж-
ным магазинам, киоскам, библиотекам, забрела даже в
статистическое бюро. Мне отвечали — пет. Тогда, с упор-
ством человека одержимого, я шла в учрежденье, где эти
карты висят па стене, и глядела па них так прожорливо,
что ребенок, будь он обладателем этих карт, непременно
почувствовал бы, как его обкрадывают, закрыл бы карты
ладошками и закричал бы: «Уходи, не твоя карта, ты ее
себе всю выглядюкаешь!» Наконец усатый добряк украи-
нец, торговавший ва почте календарями, открытками и
прочей бумажной продукцией, сжалился и достал мне от-
куда-то засиженный мухами экземпляр. Внизу справа бы-
ло напечатано: «Адмппстратпвна карта УкраТнськоТ со-
щялштично! радянськоТ республ1ш». К этой драгоценно-
сти позднее у меня прибавилось еще гидрогеологическая
карта распространения артезианских водоносных горизон-
тов юго-запада Украины. Правда, артезианские колодцы
интересовали меня не в первую очередь. По на этой кар-
те и на ее черно-белых извилинах сидели шарики стан-
ций, а возле шариков былп пх названия,— вот это самое
и интересовало меня наижгучим образом.
Итак, я вошла в вагон. II в вагоне мне от нетерпения
даже чаю пе пилось, а сейчас же захотелось проверить
свои мысли. Соседи заразились любопытством. Они охотно
отсели с лавки, где я во всю ширь развернула обе карты.
Потом настало время вытянуть из портфеля последний
помер газеты «Черноморская коммуна» от 3 серпня (авгу-
ста) 1933 року (года). На первой странице ее, под заголов-
ком «Зведенпя про збирапня», был однообразный столбик
ста двух назваппй. Я читала про себя каждое пз этих на-
званий, потом начинала глядеть па карту, совершенно не
интересуясь теми шариками, что лежат па белом пятныш-
76S
ке пли даже па черном червячке, означавшем реку, а про-
слеживая глазами только линии железных дорог; вскрики-
вала легонько от радости, находя на пей шарик, и ставила
пометку в тетради.
— Можно так полагать,— кашляпув, сказал мой со-
сед» — что они ищут выигрыш но займу пятилетки.
Оп обращался, собственно, пе ко мне, а к другому пас-
сажиру, и другой пассажир сочувственно ответил:
— У них что пи нумер, то и выигрыш.
Это было справедливое замечание. За ничтожным ис-
ключением, почти все сто два названия сидели в счастли-
вых номерах. Я «выигрывала по займу пятилетки». Сто
два названия, приведенных в газете, означали список
МТС Одесской области,— и выигрышем для меня было
то, что все они (за ничтожным исключением) расположи-
лись по лпнпп железных дорог п даже полностью приняли
на себя названье железнодорожной станции, возле кото-
рой находились. Разница была только та, что этп назва-
ния стали как бы производными от имени станцпп — при-
лагательным женского рода. Так, Вознесепск дал Возне-
сенскую МТС, Кавуны — Кавуновскую МТС, Веселый
Кут — Веселокутскую МТС и т. д.
Поезд шел очень медленно, как и надлежало товаро-
пассажирскому. Длинный, однообразный состав пз бес-
плацкартных вагонов был пабш публикой короткого сле-
дования. На каждой остановке удавалось сходить и пе
спеша делать открытия. Это был самый глухой район Север-
ной Одессщины, и сейчас тут, как и всюду в Союзе, шел
исторический бой политотделов за уборочную кампанию.
Станция наплывала па вагонное стекло всем своим при-
вычным стандартом — домиками «жчноча» и «чолов1ча»,
торговками молоком и ската иным творогом, хоботом во-
докачки, треугольной крышей депо, а подальше группой
цистерн, напоминающих гигантские обоймы, и силосом,
вытянутым, как романская базилика. Все это было зна-
комо. По вот дальше, за полотном, как раз против станци-
онного здания, выросло что-то совсем новое. Как я уже
раньше писала, обычно туда уходила черпая от грязи до-
рога. Обычно эта дорога представала поездному пассажи-
ру в ошейнике пестрого шлагбаума, а за шлагбаумом, ту-
по уткнув в пего морды, ждалп усталые лошади с телега-
ми. Вела эта дорога вглубь, туда, где лежит страна в
радиусе этой станцпп, как комната в радпусе настольной
лампы. Но сейчас, с такой же стандартностью, с какой
769
некогда возникали вокзалы п все пх железнодорожные
пристройки, невдалеке от этой дороги выросло скопище
зданий. Достаточно увидеть две и три такие группы, чтоб
дальше, вдоль всего вашего пути, вы уже инстинктивно
глазами искали и находили их как обязательную состав-
ную часть всего пейзажа. В центре — двухэтажный пря-
моугольный дом казарменного типа, перед ним недавно
разбитый цветничок, обнесенный оградой; дальше — коло-
дец с лебедкой плп краном, куда поутру убегают полуго-
родские па вид люди с полотенцем п мыльницей; лужа пе-
ред колодцем — белого цвета. Далеко от дома расставлен-
ные с пространственной щедростью другие домпкп, одно-
этажные — столовая, кухпя, баня; гуденье мотора за
мастерской, и перед пей грузовпк, машинные части, ме-
таллический лом. В этом свежезастроенном месте, неуло-
вимо напомпнающем что-то переселенческое, пионерское,
очень остро чувство начала, первых форм существования.
Все кажется «сварганенным наспех», вчерне и еще но
обжитым. Поражает раздвпнутость построек, как бы рас-
считанных на будущие новые дома между пими; по боль-
шей части нет никакой ограды, кроме маленькой вокруг
цветничка,— и большое свежезаведенное хозяйство рас-
крыто настежь. В нем как-то необычно сплетено городское
с деревенским — дом, кухня, мастерская, службы напоми-
нают пригородное фабричное заведение, но за домом —
большая площадь огорода, хлебов, кукурузы п даже ка-
ких-то странных вппоградппков: в этой части Одессщины
онп больше похожи па лес молодых дубков, потому что
в листьях этих гибридов — ничего общего с классической
лозой. Такова по большей части машинно-тракторная
станция. Для начала запомним, что она не в пример про-
чим лтодскпм поселениям выросла па совершенно голом,
до пее пиком пе обжитом месте. Но выбрала она это мес-
то — у станции железной дороги.
2
Если продолжить поездку к северу Украины, то нач-
нутся гоголевские места. У пас сохранилась замечатель-
ная поэма о путешествии по этим местам, потому что
«Мертвые души» можно с полным правом отнести к не-
большому количеству самых интересных книг человечест-
ва о путешествиях.
770
Какую бы деревню ни хотел описать Гоголь, средне-
русскую или украинскую, нет ни малейшего сомнения,
что именно эти гоголевские места, по которым тянет нас
товаро-пассажирский, места, знакомые ему с детства, слу-
жили пищей его творческому воображению. Именно эти
места, где, по логике исторпп, впервые возникли машин-
но-тракторные станции, далп Гоголю образный материал
для того, чтоб навеки сохранить для нас в искусстве уса-
дебную, шоссейную, проселочную Русь. Предприимчивый
путешественник Чичиков пустился в путь по-тогдашнему
вполне современно, больше того — на высоте транспорт-
ной техники, показавшись даже уездному населению пе-
редовым, столичным человеком, до тонкости изучившим
нрав своих коней, с лакеем, изучившим его собственный
нрав. В бричке был своего рода сейф для деловой чичи-
ковской шкатулки. Перед ним лежал предмет путешест-
вия — усадебная страна. Лошадп несли его по «столбо-
вой дороге», с березкой п верстовым столбом. От этой до-
роги отходили ухабистые проселочные. Каждый раз, как
приходилось сворачивать и бричка ныряла в ухаб, путе-
шественник открывал новую и новую усадьбу с неповто-
римым образом ее хозяина. II все-таки, несмотря на раз-
нообразие видов, характеров, качества, степени зажиточ-
ности, в этой помещичьей деревне мелькало и нечто ти-
повое, и можно, с очень небольшим риском ошибиться, за-
ранее предсказать, что за поворотом дороги открывался
искусственный пруд, а в него опрокинулись выбеленная
колокольня п александровский фасад барского дома с ко-
лоннами. Можно подсказать зеленые пятна парка, слу-
жебные постройки, новшества (если хозяин культурный
человек), вроде кирпичного завода, пли маслобойни, или
ваморской машины во дворе, перед сараем. Но уже без-
ошибочно, неподалеку от усадьбы, расположились частые,
оголенные, без садов и фокусов, справа и слева от просе-
лочной дороги, хатенки неизбежной деревни, с целоваль-
ным заведеньем, кузней, затопленным в грязи и в бесчис-
ленных следах водопоем.
Но по закону дороги проезжий и его бричка тяготели
обычно не к пей, а к центральному, собирательному пунк-
ту дороги — к помещичьей усадьбе. Путешествие Чичи-
кова в его чувственной конкретности открывает перед на-
ми тайпу старинной русской межусадебпой дороги, заклю-
чающуюся в остановочном, узловом, центральном значе-
нии усадьбы того времени в системе проселочных, дорог.
771
Даже глубокий, подсказанный гениальным чутьем языка,
смысл слова «проселочный» открывается читателю по-но-
вому: именно проселочный — частица «про» означает
«проехать», «миновать», «проследовать через», а пе свя-
зать две точки; проселочный — проходящей через села,
ибо остановка делается пе в селах.
Со времени путешествия Чичикова прошло много де-
сятков лет. Помещики давно исчезли. Но усадьба оста-
лась, со всем своим техническим инвентарем, проселочной
дорогой, заморской машиной, сараями и службами. Когда
развитие нашей деревни потребовало машинной техники,
встал вопрос — где эту технику, то есть новейшие сель-
скохозяйственные машины, удобнее собрать в одно место?
И первым п естественным соблазном было взять за исход-
ную точку для концентрации старую чичиковскую усадь-
бу. Ранние колхозы, возникшие на месте старой деревень-
ки или села, и пошли па этот соблазн — иметь «свою соб-
ственную», для своего села, машинную, техническую
базу, то есть превратить старую помещичью усадьбу в но-
вую колхозную усадьбу. Так пошел в ход специальный
термин «интегральная усадьба» (то есть собирательпо-воз-
растающая усадьба). Новый путешественник, какой-пи-
будь командировочный пли журналист, в автомобиле рай-
кома ездил бы тогда по маршруту Чичикова, п ему откры-
вался бы видоизмененный, но по существу дела такой же
усадебный пейзаж, где дорога тяготела бы к усадьбе как
к цели. II — спросим себя — куда делся бы тогда социали-
стический характер повой машинной базы, ее не узкоцеле-
вое (путь к себе), а руководящее (путь от себя), органи-
зующее и просветительное начало? Против чичиковского
соблазна восстала логика развития самой послереволю-
ционной деревни. Восстала против пего дорога, та самая
дорога, которая при царе послушно вела к помещику. Сей-
час она закричала о сотпе новых вещей — о необходимости
быть ближе к горючему (к месту хранения горючего для
дизелей), к элеватору (к месту разгрузки п погрузки),
к ссыпному пункту (к месту приема, взвешивания, хра-
нения зерна). Новая обязанность, возложенная на дорогу,
как только умер ее старый хозяин — частный рынок, по-
вела к тому, что дорога по необходимости должна была
ориентироваться на ближайшее место, отправляющее зер-
но к новому хозяину, государству. Таким ближайшим мес-
том, где есть цистерны для горючего, элеватор, склад, ва-
гон, куда подхватывается зерно, и явилась станция желез-
772
ной дороги. Иными словами — старый самодовлеющий
путь помещичьей усадебной Руси, почтовый тракт с бе-
резками и проселочными, характерная связь для частно-
владельческого этапа деревни,— он подчинился уже не
только внешне, но и внутренне, в глубоком организацион-
ном смысле, более прогрессивному виду сообщения — пу-
ти железнодорожному. Л/ашинно-тракторная станция воз-
никла, как правило (за малым исключением нескольких
«глубинок», являющихся как бы заявками на ближайшую
постройку железной дороги), возле станции рельсового
пути. Иначе сказать, она преодолела интегральную
усадьбу.
Вот мысли, к которым подводит — на первый взгляд
такой детский и произвольный — анализ дороги. Но от-
крытие с нпмп пе кончается. Оно лишь начинается.
ЧТЕНИЕ В ПУСТОПКОМНАТЕ
Лусы были некогда городом...
при мне не осталось даже следа
Лус.
II а в з а н и й, Описание Эллады,
книга 8-я, раздел 18-й
1
Желающему сейчас изучить МТС почти пе на что и ие
на кого опереться. Идти за материалом в трактороиентр —
значило обрекать себя на прошлое, щупать притихший
пульс учреждения, еще ие знающего — а как завтра; идти
за материалом в Политуправление — значило обрекать
себя па будущее, на замерший пульс учреждения, как бы
готовящегося к прыжку в завтра. «Сегодня» в одном месте
отмерло, в другом еще не образовалось. И пад этой пусто-
той резко кричала практика, вздрагивала, меняя колею,
сама МТС; крик и дрожь в одну минуту обежали страну,
просочились в газеты, дошли до обывателя в форме кон-
фликтов, сперва отдельных и случайных, йотом общих и
типовых, между районной властью и начальниками полит-
773
отделов. Был ли это обычный конфликт отдельных людей,
по старому правилу — «новая метла чище метет»? Можно
лп было объяснить его только новизной и непривычкой?
Пли тем, что начальники политотделов, сливки партии, лю-
ди с большой теоретической подготовкой, пе моглп не
столкнуться на местах с некоторыми райкомщиками, мепее
пх подкованными по частп теории и слетка уже «забюро-
кратпровавшимися» в привычно]! отсидке на одном месте?
Разумеется, от каждой из приведенных выше причин было
нечто и в действительности. Но даже во всей пх совокупно-
сти эти причины бессильны объяснить до конца создав-
шуюся па практике остроту.
Так называемые болезни роста не есть просто болез-
ни: в них, кроме больного и болезни, есть еще рост, а в
нем-то и зарыт корень вопроса. Несомненно, что именно
рост МТС скрывался в основе большинства конфликтов.
Но какой рост, куда рост и чего именно рост? С этой за-
дачей, одной из самых интересных в «тайпе трех букв»,
я прошла город до вокзального «майдана», вошла в дом,
охраняемый красноармейцем, взяла пропуск, поднялась
по лестнице, покрытой ковровой дорожкой. И когда откры-
ла нужную мио дверь, очутилась в совершенно пустой
комнате.
Политсектор одесского облзу 1 отсутствовал: он был
почтп всем составом па полях уборочной кампании. Но
не только политсектор отсутствовал, всю комнату можно
было с полным правом назвать «отсутственным местом».
Здесь почти ничего не висело и не стояло. В разрозненных
папках, добытых мною,— драгоценнейший материал эпо-
хи, документы через сотню лет... Но тут я споткнулась на
невозможность в одном причастии выразить такое буду-
щее, которое немцы называют «Futurum II», то есть буду-
щее второе, более отдаленное.
Мы потеем и бегаем для «Истории фабрпк п заводов»
за каждым архивным документом; мы рыщем, как следо-
пыты, чтобы вытянуть пз старых бумажных катакомб или
живых старческих ртов два-три, иногда малозначащих,
слова о прошлом. И мы тут же допускаем утрату, невни-
мание, небрежность, самое легкомысленное отношение к
архивному материалу, чье значение становится историче-
ским почти на наших глазах. Речь идет о донесениях на-
чальников политотделов. Когда повое учреждение — По-
1 Областное земельное управление.
774
лптуправление — возникло, оно принесло с собой особую
форму связи с периферией. Каждый начальник политот-
дела, уезжавший на свою машинно-тракторную станцию,
должен был посылать периодические подробные отчеты в’
свой штаб.
Мы знаем, что всех МТС около двух с половиной ты-
сяч. Почти на каждой из них есть политотдел. II почти
каждые две неделп, иногда раз в неделю, свыше двух с по-
ловиной тысяч докладов неслось и несется через всю стра-
ну в политсектор и дальше — в Политуправление. Может
быть, через год эти доклады улягутся в форму, станет при-
глаженными, типовыми, отстуканными на машинках, на-
чинающих- поступать на МТС. Но представим себе боевую
обстановку этого года. Машинок по большей части пет,
а если есть, так замечательные — с выпрыгивающими
внезапно нулями вместо буквы «Б» и двойками вместо
буквы «Е», с таинственной большой буквой в середине сло-
ва, с орфографией чудовища, пишущего в насмешку, и
этой орфографией скупые, резкие, больше чем серьезные,
иногда решающие судьбу тысяч людей, слова отстукива-
ются и должны быть прочитаны без тени улыбки. Впро-
чем, и такие машинки — редкость.
Человек, занятый день и ночь, работающий в одном
лице две и три смены подряд, пишет свое донесенье ру-
кой. На чем попало — па серой, белой, желтой бумаге, па
листиках из блокнота, в школьной тетради. Он пишет пе
по форме. Нп одна форма, даже четко продуманная, не
может целиком размежевать его впечатлений. Что же по-
лучается? Исключительный, единственный в истории
факт — явление массового эпоса. Искусство, поднявшееся,
как зелепя, сплошным массивом, искусство своеобразной
летописи, описание земли, разбитой на клетки, с сохране-
нием лица, характера, почерка, особенностей стиля каж-
дого летописца каждой клетки. Иначе сказать, начальники
политотделов в эту <кампанию 33-го года» вынуждены
былп не доклады писать в центр, а укладывать содержа-
ние доклада — волей-неволей, пе с целью создать эпос,
а просто подчиняясь дурным условиям походного быта —
в форму личных писем. Когда читаешь допесення-письма
начальников политотделов, то вместе с содержанием по-
лучаешь от них и неизбежную лирику, темперамент пишу-
щего, вкусы его, степень искусности в письме, почерк, вы-
дающий характер,— ту теплоту, что отличает человече-
ский документ от официальной бумажки. В каком госу-
775
царстве, при каких обстоятельствах, в какую эпоху, какие
Навуходоносоры, Ксерксы, Наполеоны, Цезари могли бы
расставить цвет своего народа по шахматным клеткам
страны и заставить его быть Павзанпем, Гомером и Геро-
дотом в одном лице? Почти полжпзпп потратил Павзанпй,
чтоб описать Элладу, по размерам далеко уступающую
Одессщине. А у нас эта жатва географии, социологии п
истории явилась как бесплатное приложение к историче-
скому подвигу начальников политотделов. И мы ее не
только не умеем хранить, не воздвигли архива, не разобра-
ли, не изучили и не исследовали, а просто теряем скомкан-
ной и смятой, в папках без номера, засунутых в шкафы
без замка.
2
Газберемся, как возник политотдельский эпос.
Свежий человек приезжает на станцию, обслуживаю-
щую несколько десятков тысяч га, несколько десятков
деревень; он приезжает хозяином, облеченный властью,
какой до пего здесь никто пе имел. Что оп должен сделать
в первую очередь? Принять по описи все хозяйство. Это
пе в узком смысле. Не только тракторный парк, машины,
инвентарь, постройки, вообще все материальное тело МТС,
а п хозяйство, которое эта МТС должна обслужить, то есть
весь земельный участок в сфере ее действия — количество
га, живого тягла, размеры весеннего и осенпсто сева, ха-
рактер севооборота, число трудоспособных, число едино-
личников, если опи есть, состояние колхозных кадров, пар-
тийной работы. Говоря — «принять по оппсп», я это по-
нимаю не буквально, потому что начальник политотдела —
совсем особый хозяин, отнюдь пе «хозяйствепппк», и опись
ему нужпа, цифра ему нужна не как тому, кто имеет клю-
чи от склада, то есть держит вещи в руках, а как тому, кто
эти вещи держит в уме.
II вот, как если бы до него не имелось пи статистики,
нп географии, пи экономики, ни докладов, оп на свежую
голову подробно отписывает в центр все то, с чем отны-
не предстоит ему иметь дело; все то, что сам только что
принял по описи. Такой мгновенный, по полный сни-
мок с отдельной «шахматной клетки» Союза, сделанный
не в одном месте единичным человеком, а единовременно
свыше чем в двух тысячах мест, свыше чем двумя тысяча-
ми людей, отобранных, как зерно, по принципу добротпо-
776
сти, дает материал, неминуемо вскрывающий, как всякий
массовый опыт, не одни лишь факты, но и содержащиеся в
фактах закономерности. II поверх нпх, как масляный круг
на воде, всплывает основная особенность, присущая всем
без искючения политдонесенпям: центром для своего
отчета, площадкой, с которой он делает наблюдения, каж-
дый начальник политотдела берет не колхоз, пе село, не
район, а хозяйство машинно-тракторной станции, понимае-
мое как отдельный, самостоятельный, самодовлеющий
организм.
Поскольку эта черта всеобщая, в ней тоже скрыта за-
кономерность. Объяснить ее легко пз самой практики: на-
чальник политотдела, приехав на станцпю, не снял ни
одной функции ни с МТС, ни с райкома п никого собой не
заместил, но в то же время он вынужден был совместить
в себе функции каждого, чтобы каждую минуту, как боц-
ман на корабле, держать под рукой всю тяжесть, весь
объем, всю совокупность хозяйства МТС как целого. Ма-
ленький руль даст крен всему судну, и политотдел, чтобы
дать крен своему судпу, вынужден держать его под руками
именно как целое, как собранное единство. Так неизбежно
возникает в донесениях яркий образ мапшпно-тракторпых
станций как самостоятельных террпторпально-экономпче-
ских единиц, как живых п оригинальных (пп одна не похо-
жа иа другую) узловых клеток в стране. Такими мы их
увидели впервые. Было ли это и раньше?
3
Представьте себе раствор с квасцами; оп может долго
стоять и оставаться раствором, но еслп вы его насытите,
то есть введете предельно необходимое количество квасцов
на стакан воды, то раствор начнет кристаллизоваться.
Была ли машинно-тракторная станция до назначения по-
литотделов? Была — в той же своей материальной сущно-
сти, в какой стоит и сейчас. Тот же был у нее радиус дей-
ствия, те же машины, те же цифровые данные. Но эти
цифровые данные входили в иную систему учета. В район-
ном центре, в здании сельсовета вы всегда можете найти
дверь с надписью «Плановый отдел» п познакомиться с
особой породой людей, выполняющих у нас в Союзе функ-
цию бухгалтерских п счетоводных кадров. Их равнодушно
воспитано «сводками», довольно безразличной операцией,
25 М. Шагинян, т. 2
777
где цифра, живая и показательная для статистика, замене-
на счетом, привычкой ценить как самое главное в деле про-
цесс подсчета, а не лпцо цифр.
Так вот именно районный плановый отдел вбирал в се-
бя сводки МТС. Именно к району, к его системе учета и
тяготела машинно-тракторная станция как часть районно-
го целого. Когда есть районный центр и что-нибудь входит
в его орбиту, то это означает очень многое, если не все,—
это означает систему определенного административного и
территориального деления, означает рпсунок, вязь той
клеточной ткани, какая лежит в основе организма всей
страны. По ней вы учитываете и распределяете, влияете и
познаете, собираете и действуете. А что такое нынешний
районный центр? По большей части — крупное село, быв-
шее центром (рынком) еще задолго до ревоптоцпп. Сейчас
производственные отношения изменились, тут же, у само-
го села, возникла совершенно новая форма обслуживания
целой системы, целого «куста» деревень, а районный центр
все еще помещается в этом селе, как будто точки притяже-
ния старого п нового мира территориально совпадают.
II вот произошла любопытная вещь: назначение политот-
делов как бы послужпло «предельным насыщеньем ра-
створа». Машинно-тракторная стапцпя стала кристаллизо-
ваться, то есть обнаружила присущие ей самой центриру-
ющие, стягивающие, охватывающие качества,— такпе,
что свойственны явлению целостному. Иначе сказать, воз-
ле одного, старого, центра начал закручиваться другой
центр.
Разве до назначения политотделов МТС не сбилась, не
начала сбиваться па прокатный пункт? Разве отдельные
работники станцпй пе боролпсь с этим порочным взглядом
на МТС именно только как на прокатный пункт? Ясно,
что мера, выдвинутая партией, была подслушана у логи-
ки развития социализма. От нее зависели не только посев
и сбор хлеба, но и будущее самой машинно-тракторной
станции. II следующая мера — перенос ячеек пз район-
ного центра, где они стали «учрежденческими», в артель,
бригаду, где опп сделаются производственными, —
как бы дополняет и развивает все ту же перестанов-
ку сил в стране, происшедшую с назначением полит-
отдела.
Вот в этом, а вовсе не в персональной романтике двух
личностей, пз коих одна «лучше», а другая «хуже», и кро-
ются глубокие причины неувязок и стычек между райсо-
778
ветом п политотделом. Опп кроются в медленном, верном
и * росте МТС как нового фактора
районирования, как нового узла системы, нового центра
для учета, управления, влияния, и нет никакого сомнения,
что в будущем пусть даже далеком будущем — наша
страна будет покрыта не старыми формальными клетками,
вышедшими пз дореволюционной разбпвкп па уезды, во-
лостп, села, а новыми, живыми клетками, родившимися из
производственно-энергетического кустования колхозов.
ПЕРВЫЙ ПОРТРЕТ ОЖИВАЕТ
Немцы стали переселяться па
юг России с половины XVIII ве-
ка, когда Екатерина пригласила
пх селиться во вновь приобретен-
ных Росспею владениях па особо
льготных условиях, давших пм
гозможпость сразу сделаться со-
стоятельнее всех прочих новосе-
лов Новороссии...
...дома пз япкеного кирпича под
общей крышей с хозяйственными
пристройками, прусское располо-
жение комнат с дверьми, делаю-
щими все комнаты проходными...
Немцы ходят в городской одежде.
Полное географическое описание
России под редакцией Семенова-
Тпн-Шанского, т. XIV, стр. 212
Я сидела в номере гостпнпцы и ждала. Ждать пришлось
е утра, уже пали сумерки, час между «собакой п волком»,
как говорят французы, плп «двойной свет», по-англий-
ски,— а моего долгожданного гостя все еще не было. Об
этом госте я знала все и ничего. В дневнике моем было
про него записано: «Сочный, блестящий, литературный
язык, свободное изложение, непосредственное письмо, во
связанное никакими анкетными вехами, писалось пе сра-
зу, а по частям, по-впдимому, очень талантливый, веселый
25* 77Р
п легкий человек, хороший организатор, умница. Отметил
все новое для себя, подхватывает детали, делает выводы».
Но если кто подумает, что человек этот — начинающий
автор, а вышеприведенная оценка относится к литератур-
ному произведению,— он ошибется. Гость, которого я жда-
ла и уже знала по характеру, почерку, внутреннему обли-
ку, по еще ни разу в жизни пе видела,— был начальник
политотдела Акржапской МТС т. М. Полянский.
За несколько дней в одесском полптсекторе мне при-
шлось прочесть множество политдонесепий; и они развер-
нули передо мной — па выбор — п несколько десятков
разнообразных МТС, и несколько очень ярких индивиду-
альностей, по своему характеру пе похожих друг па друга,
начальников политотдела. Самая важная вещь в жиз-
ни — выбор — и стала передо мной: падо было пз множе-
ства выбрать два объекта, взять только две МТС во всей
областп, чтоб суметь пх изучить. Этот «выбор невесты»
был тем трудней, что па него влияли нс один какой-ни-
будь, а очень много одновременных факторов. Надо было
взять самую интересную п самую характерную МТС
пе только по личности начальника ее политотдела,
по и по всему букету — особенностям населения, исто-
рии хозяйства, трудности положения, оригинальности
работы.
Страна, о которой упоминает Гомер, куда был сослан
древппй предшественник Пушкина, Овидий Назон, где
торговали фпнпкпяне, греки, генуэзцы, где, кажется, вла-
ствовали и проходили все полчища древних народов — го-
ты, гунны, сарматы, печенеги, хазары, татары,— эта стра-
на и в новую историю пришла с клеймом этнографической
разпошерстпостп, обреченности на очень пестрый нацио-
нальный состав. Причиной тому — почти непрерывная ко-
лонизация начиная с восемнадцатого века. Если вы возь-
мете статистический справочник за последние годы, со-
ставленный даже без мелкой дроби, с общей графой «Iiinii»
(прочие), куда входят численно незначительные народно-
сти,— вам п то придется насчитать пе менее десяти групп
населения, и среди ппх молдавапе, болгары, немцы, шве-
ды, цыгапс, даже американцы. Каждая группа, как это
бывает при колонизации, упорпо и заботлпво хранила все
обычаи, навыки и повадки своей национальной — племен-
ной или сектантской — обособленности. Немцы-мепнопи-
ты, например, чурались пе только иноплеменников, по и
других помцев, католиков и лютерап. В монументальном
780
труде, откуда мне пришлось взять эпиграф, паписанпом
незадолго до войны 1914 года, есть любопытные данные
насчет обрядов, одежды, суеверий, быта колонистов, о ко-
торых мы на севере ничего пли почти ничего не знаем.
Там целые страницы посвящены странным суевериям даже
наиболее культурных (в хозяйственном отношении) пере-
селенцев, например болгар, их вере в смок — гигантского
удава, хвостом убивавшего людей; колдуний — каракон-
джул, вампиров, женщин, похожих на древних парок 1 —
урпсниц. Еще красочней молдаванские обычаи, например,
привычка,— прежде чем прикоснуться к напитку, дуть на
пего, чтоб отогнать мертвецов; полынь под подушкой, за
поясом у женщины — от дурного глаза; вера в «протпво-
вампирическое» действие чеснока... Перечислять пет смыс-
ла, древняя греческая мифология п позднее Карпаты —
родина всей суеверной нечисти, какая только есть в ми-
ре,— вот откуда, пз какой глубины веков, пз каких горных
далей занесены па Одессщину все этп своеобразные по-
верья. Опп расползлись от молдаван, сербов, болгар к
украинцам, они же встали под пером Гоголя в образе
страшного колдуна, отчпма с гор прикарпатских. Позднее,
в самых интересных местах нолитдопесенвй, там, где го-
ворится об ухищрениях классового врага, о необыкновен-
ных и о неожиданных способах потравы коней, почти ни-
где нс совпадающих, о странном падеже скота,— я вспо-
минала, и, как вспышкой молнии, озарялась действитель-
ность — характерные черты местных суеверий и обычаев.
Нужно знать этп темные чуланы каждого быта, потому что
именно в них прячется своеобразно вредительских актов.
Онп имеют свою культуру — знакомство с травами, яда-
ми, действием укола па то пли ппос сухожилие; они имеют
своих «жрецов» — людей, любящих старину больше и
крепче, чем даже собственных детей и их будущее; и эти
жрецы — в переводе па наш язык — пе только несозна-
тельный, по по большей части классово враждебный ку-
лацкий элемент, онп не прочь взять себе па службу все во-
оружение древнпх мифов, пугающие аксессуары деревен-
ских ведьм и вамппров, знахарскую бутафорию старых
местных гадальщпц плп бабок, чтоб пустить ее в ход осве-
женной и насыщенной новым социальным заданьем: на-
вредить п напакостить большевистскому делу. Вот почему
’ Парки — мифический образ трех прях, прядущих пить
времени.
781
без глубокого знания местного населения, местных обы-
чаев до многого можно докопаться пе сразу и с большой
потерей и времени и сил. Но еще больше, гораздо больше,
чем эти отрыжки народных суеверий п обрядов, важно
ознакомиться с теми свойствами местного национального
крестьянства, какие можно назвать положительными. Есть
такие ходячие характеристики, вызванные экономиче-
скими п другими причинами, о которых необходимо
знать, чтобы правильно выбрать тактику, путь к чело-
веку. Велика, к примеру, разница между немцем-менно-
нптом п немцем-католиком... Но я далеко зашла в сто-
рону.
Передо мной лежал выбор. Жадность обуяла меня,
когда я начала читать. Мне захотелось поехать сразу на
все станции, перевидать весь этот переплет диковинных
взаимоотношений, пестроту национальных групп, прони-
занную единством социалистического строительства. Но
все взять было нельзя, и я ограничила свой выбор двумя
объектами. Первый из них... Стук-стук-стук!
— Войдите!
Дверь очень быстро, как бы на ходу, раскрыл невысо-
кий человек во френче и сапогах. Оп вошел упруго, подни-
мая па ходу черную бородку, с видом интеллигента, горо-
жанина, случайно надевшего военный наряд,— мягкие
круглые черные глаза очень тепло и деловито окинули
меня, с почти чеховской задушевностью.
Это и был начальник политотдела Акржавской Ml С.
Про Акржанскую МТС писали в этом году очень мно-
го, потому что ее район — Спартаковский, населенный
немцами — первый в эту уборочную кампанию сдал пол-
ностью государству хлеб. Акр,капская МТС получила
премию — десять тысяч рублей — за образцовую работу.
В Одессе этому делу не удивлялись, пе потому, что верили
в политотдел. Одесские обыватели иронизировали: эка не-
видаль, победить у спартаковцев, да ведь там немец, он
всегда впереди шел, у нею хозяйство па большой палец,
огородное хозяйство, а самый район, неподалеку от Одес-
сы, богатейший, издавна поставщик и кормилец, да и
культурно там более или менее... Но одесский обыватель
был по всем пунктам ке прав, и если б в этом году сиар-
782
таковцы пе получплп политотдела, Одесса пе увидела бы
у «культурного немца» ни хозяйства, нп хлеба. Живым
историческим доказательством тому явился соседний с ним
тоже немецкий, богатый и культурный район, Зельцский’
Зельцы так же, как и спартаковцы, шли у города на хоро-
шем счету как поставщики. Но бывают такие исторические
казусы. Во время организации прп МТС политотделов
в Москве вдруг запамятовали: забылп Зельцы. И, несмо-
тря па важное стратегическое зпаченпе Зельцского района
(лежит на границе Румынии), несмотря на богатство
его — сады и огороды,— Зельцская МТС ве получила сво-
его политотдела. Результаты оказались такие, что па них
можно отпыпе ссылаться для характеристики ролп и зна-
чения политотдела: при всех прочих равных условиях
Акржапская МТС пришла первой в уборочную, а Зельц-
ская — одной пз последних.
От Одессы тянется ветка на древний городок Овпдпо-
поль. Эти моста, связанные с памятью Назона, плоски и
скучны. Близость моря п сушит п обеспложивает, почат
тут пе очень плодородна, растительности мало, пыльная,
пустая равнина с горизонтом, прячущим от вас море, л ср *-
ди равнины — стапцпя Акржа с ссыпным пунктом, а и •-
подалеку от пес — Акржанская МТС. Еще дальше, в дв^ х
километрах от станции, районный центр, село Гросс-Л/i-
бепталь. Мы с Полянским поехали пе поездом, а маши-
ной — маленьким проворным «фордиком» с неизменным
красным флажком, по которому колхознпкп узпают полит-
отдельский автомобиль. Были последние дпи перед сдаш л
хлеба. Колхозники шли первыми в сводках — выигрывали
поездку на съезд в Татарию. Пам встречались непрерыв-
ные возы с хлебом: пыль па дороге стояла столбом, п едвт
можно было разглядеть в упряжке корову. Позднее я при-
выкла к этой корове, работающей па «мужском», воловьем,
деле, а первое время зрелище пашущей, впряженной «ко-
ровьей силы» удивляло и местных и приезжих людей при-
мерно так, как еще дпвят па наших парадах жепщппы-
краспоармсйцы, п невольно глядишь пм па грудь под се-
рым сукном. И поймала себя па созерцанье тощего коровь-
его вымени, ходуном ходившего от пеобычпого для псе
движенья. По корова шла деловито, хотя взгляд ее, косив-
ший па дорогу, был сердит п злобен.
•— Когда я увидел в первый раз стадо, знаете, пейза-
жем этаким — стоит раскорякой, ползет по земле со ско-
ростью солнечных часов, философствует и жует,— я ска-
783
аал себе: да ведь это целая электростанция погибает.
С какой стати им философствовать, когда весь мир рабо-
тает?
Мобилизация, или, как иронизируют иные па местах,
«эмансипация», коровы в этом году спасла хлеб. Нельзя
было бы справиться с уборочной при недостатке тягла,
огромном падеже копей, если б не пришло на мысль —
многим в одно и то же время — впрячь корову в оглобли.
Но нигде и ни от кого не услышала я такого резону, какой
привел Полянский:
— Каждая тварь должна скучать по труду. Надо их
только на это дело поставить. А труд, работа мускулов,
упражнение — оно никакому молоку, никакой бабьей
функции не помешает, только дайте им срок попривык-
нуть.
В словах, тоне, вскинутой вверх бороденке было имен-
но то, что поразило меня при чтении: несмотря па край-
нюю, как бы умышленную простсцкость выражения,—
высокая интеллигентность начальника политотдела. При-
шло время, когда это слово — интеллигентность,— обижен-
ное эпохой, начинает сызнова оправдывать себя и напол-
няться большим положительным смыслом. У нас уже на-
мечаются стандарты работников политотдела, их кроят по
большей части под один размер, приписывают им всем во-
преки действительности одинаковые качества и приемы,
как будто в бесчисленном, пестром, лоскутном многообра-
зии нашей страны можпо найти два уголка, где имело бы
смысл работать одним и тем же приемом. Экзамен началь-
ника политотдела, качество, какое от него требовалось на
новом месте, заключалось пмепно в том, чтоб суметь очень
быстро, толково и правильно найти один из миллиона спо-
собов, отличающихся от всех остальных девятисот девяно-
ста девяти тысяч, которым легче и лучше всего надлежа-
ло бы руководить в данном месте п при данных условиях,
отличных от других мест и условий. А эта гибкость и спо-
собность ориентации, целью которой в первую голову
была очень простая и реальная задача: суметь полностью
сдать государству хлеб,— она п зависит в очепь большой
мере от степени интеллигентности начальника политотде-
ла. Когда я спросила о Полянском в полптсекторе, мне
ответили с растяжкой в голосе, какая бывает при устном
подчеркиванье, устном курсиве: «О, это ведь очень интел-
лигентный работник». И растяжка, топ, необычные в от-
ношении этого многострадального слова, тут же заставили
784
меня призадуматься. Много лет прошло. Много вещей про-
изошло. У Плеханова есть странички о замечательных
питерских раоочих, большевиках-подпольщиках, и о том,
как этп рабочие-большевики давали кличку «интеллиген-
та»: она звучала у нпх насмешкой, обидой, отчуждающим,
отдаляющим, разделяющим чувством. Что и как вызвало,’
какие обстоятельства вырешили новую интонацию этого
слова? Очепь большие обстоятельства, и сейчас не место
перечислять пх, а надо подчеркнуть только одно, самое
важное: еслп па работе политотдела, на первой, хотя п не
единственной, стало отчетливо ясно, заметно, чувствитель-
но, что именно интеллигентность необходима для успешно-
го проведения работы, необходима как непреложное усло-
вие,— то это означает огромную отстоявшуюся монолит-
ность нашего общества, спрессованную шестнадцатью
годами пролетарской диктатуры, означает первый вешний
побег бесклассовое™, означает, во-первых, заявку у нас на
свою, советскую, интеллигенцию и, во-вторых, полное
удовлетворение ею уже не как спецовскоп, «наемной сплои
ума», а собственной, выросшей на родном корню. В на-
чальниках политотделов сдала перед нами экзамен школа
Красной Армии, Комакадемип, Военной академии, школы
партийные, технические, высшие п специальные, потому
что очень большой, решающий процент начальников по-
литотдела вербовался пе только пз числа слушателей и за-
кончивших эти школы, но даже пз числа преподавателей.
Еслп пе так еще давно считалось достаточным для важ-
ных постов и выдвижений обладание одним классовым
чутьем и были такие загибы, когда «классовое чутье» гро-
зило превратиться в своего рода «шапками закидаем», то в
организации политотделов партия взяла курс па высокую
партийную интеллигенцию, па классовое чутье плюс
знание.
Выбирая Акржанскую МТС, я имела в виду как раз
эту особенность. Мпе захотелось проверить, как высокая
и умная сметка человека, несомненно талантливого, делает
партийное дело среди консервативных, крепких собствен-
ников, послушных седьмому дню недели, любящпх ходить
в кирку и пе только коров, но и собственных жен не пред-
ставляющих себе в иных огляблях, кроме оглоблей домаш-
него быта, кухни и картофельного салата. Шофер несколь-
ко раз нажал спрепу, мы медленно пересеклп главную
улицу Гросс-Либенталя, почти городскую по типу, с двух-
этажным техникумом, тротуарами п городского вида пуб-
785
ликой — барышень на каблуках и в джемперах, мужчин
в пиджачной паре плп в белых летних брюках: это п были
немцы-колхозники.
3
Вокруг Акржанской МТС девять сельсоветов, девять
немецких деревень с названиями, менявшимися четыре
раза: первым — по пменп святого патрона, вторым —
«православным», во время войны, третьим, опять немец-
ким, возрожденным после Февральской революции, п, на-
конец, четвертым, октябрьским. Девять сельсоветов па
одпу МТС — это немного, еслп вспомнить, что иная обслу-
живает п сорок девять. Спартаковцы — народ зажиточ-
ный, с культурным хозяйством, и машины, ремонтные ма-
стерские, механики, навык к управлению механизмом у
ппх был и раньше. Казалось бы, это одна из самых счаст-
ливых МТС. Но чтоб представить себе огромную трудность
работы политотдела, пе лпшпее познакомиться с тем, что
застал Полянский па этой лучшей станции. Пятьдесят
пять тракторов стояли в парке п считались отремонтиро-
ванными; по два пе годились вовсе, у семи не хватало
шатунов п подшипников, остальные былп плохи,— так
плохи, что пришлось в первую голову взяться за самих
«ремонтеров». Старший механик оказался местным кула-
ком. Двадцать трактористов (пз ста двадцати) — классово
чуждые, пз них восемнадцать — прямые врагп. Иначе
сказать, головка механизации, культурные силы этого рай-
она былп вражескими. Мастерская, общежитие для рабо-
чих — в ужасном состоянии. Никаких точных станков и
измерительных приборов, никаких чертежей на трактор-
ные детали, отсутствие самих этих деталей п зависимость
в получении их от какого-то учреждеппя за тридевять зе-
мель, от Укровощтрактороцентра, пе имеющего отделения
в Одессе,— хотя по главному своему профилю район этот
преобладающе зерновой, а не овощной и мог бы входить
в Зерпотрест. Сиди и жди недостающих деталей от хозяи-
на, чье имя состоит пз двадцати букв, а местожитель-
ство — недосягаемо. На молочной ферме пе лучше: у чи-
стоплотных немцев коровы завшпвелп. Сельскохозяйствеп-
цый инвентарь валялся без счета, без описи. Завхоз сидел
й допре. С копями как раз в это время по всей стране было
йлохо, и коней падо было спасать в первую голову, а цель-
786
вое кукурузное зерно, оставшееся на прокорм коню, на-
верняка сгубило бы его, как губил жесткий, грубый, не-
удобоваримый корм лошадиные кишки в других местах.
Нужно было перемолоть кукурузу, чтоб не потравить коня,*
а по неведомым соображениям какого-то декрета «для
удобства учета» все местные мельницы, за исключением
одной, были закрыты,— п молоть негде. II самое глав-
ное — люди вокруг изголодались. Рабочие в мастерской
работали ио двадцать часов в суткп пятнадцать дней под-
ряд, получая только раз в день суц из мамалыгп (куку-
рузный) п кашу из мамалыгп. Я застала еще бледную
синюшную отечность на лицах этих людей. В одном пз
таборов Полянский показал мпе жующего парня: парень
жевал день п ночь, жевал пятый день, все ппкак не мог
отъесться, успокоиться, привыкнуть к чувству сытостп,—
так изголодались люди. Было бы глупо п фальшиво замол-
чать самую главную тяжесть политотдельской работы: она
приурочена была к концу очень тяжелой для нас зимы,
когда в деревнях почти не осталось хлеба, когда людей —
тех самых, с кем, среди кого, при помощи кою падо было
работать,— этих людей терзал голод. Тут все зависело пе
от дня, не от часа, а буквально от минут, надо было экс-
тренно, срочно выправлять положение, найтись в нем, най-
ти верный жест, точную липшо действия. Высокая интел-
лигентность Полянского в этом положении проявилась
двояко: во-первых, он перешел в наступленье, схватился с
фактом, с эмппрпкой безо всякой боязни сделать что-ни-
будь не так или «ответить» за самочинство. Так, оп тотчас
распорядился открыть мельницы, перемолол кукурузу и
спас коня, а тем самым и урожай,— хотя «открыть мель-
ницы», закрытые специальным декретом, и было дело
«противозаконное». А во-вторых, он сумел за фактом, за
отдельным явленьем увидеть обобщающие, проолемные,
общехозяйственные задачи и правильно высказаться об
этом в центре, то есть повести не мелкую политику своей
печки, а большую политику настоящего хозяина, который
зпает, что «будет у всех, будет и у пего, а пе будет у
всех — грош цепа тому, что только у пего будет». Эту
длинную фразу я расшифрую примером: к числу вещей,
загодя обдуманных, принадлежало у нас горючее для трак-
торов. Именно потому, что в стране его было мало, заго-
товительные органы своевременно спохватились, забили
тревогу, сократили расход в стране (помните, мы с вами
поругивались без керосина в пригородных местечках) и
787
сумели так дело поставить, что паше сельское хозяйство
было своевременно обеспечено горючим гораздо больше,
чем запасными частями. Правда, с ним иной раз выходили
курьезы; вот как подвела одну МТС запятая — вместо
21,2 тонны какой-то шутнпчок сделал — 2,12, и МТС, по-
лучив две с чем-то тонны вместо двадцати, только ахнула.
Но в основном жаловаться этим летом на горючее пе при-
шлось. Однако Полянский пожаловался в центр именно на
горючее. Он пожаловался па то, что его заслалп чересчур,
просчитались в плановом порядке, не сообразив, что хра-
нить горючее свыше меры, что называется про запас, вещь
опасная (нужна круглосуточная охрана, чтоб пе случилось
поджога), невыгодная (могут быть утечки, воровство), пе-
удобпая (могут загрязппть, подмешать всякую дрянь) и в
конечном счете удорожающая работу трактора. Эта чер-
та — умение психически преодолеть жажду запаса, обес-
печенья про черный день дефицитным товаром, умение
хозяйственно учесть общую невыгодность такого перерас-
пределения и пеобходмость выработки планово-экономных
норм — есть черта опять же высокоинтеллигентная, по
большей части присущая человеку не одной практики, а и
теории,— человеку думающему и читающему. Донесения
и деятельность Полянского тем и замечательны, что вы все
время, читая и наблюдая за ним, как бы видите неизмен-
ную, сопутствующую ему в каждом деле работу мысли, то
хладнокровие ума, которое помогает человеку пе сбиться
па психологию «своей лавочки». Возьмите прополку. Была
в НКЗ назначена общая расценка, в результате которой
могла появиться чудовищная норма: прополоть 5 га на че-
ловека. На местах есть черта, опа сохранилась от давних,
крепостных времен, когда складывалась репутацпя мужич-
ка-хитрячка,— черта особой мужицкой иронии по отноше-
нию к городскому человеку: дескать, что городской в на-
шей деревенской работе понимает? Эта черта сейчас
переросла в известную уверенность в чепуховости иных
распоряжений, приходящих из Наркомзема в деревню.
Чем эта черта вредна? Вовсе не тем, что подрывает ува-
жение к Наркомзему, а тем, что втихомолку внедряет глу-
бокое убеждение, что Наркомзем иначе и не может, иначе
и быть с ним не должно, как спохватываться не вовремя,
засылать пе то, декретировать невозможное. Отсюда и дру-
гая местная черта: управимся как-нибудь сами тишком,
елико возможно обойдя чепуховый декрет. Это опять же
психология темная н совсем пе наша. Почему? Потому что
788
она но дает возникнуть новой общественности, пе дает
снизу пн критики, нп плана, а решает проблему декрета
местным обходным порядком, как если б дело шло только
о данном поле.
Посмотрим, как решил вопрос о прополке Полян-
ский.
Получив норму пз расцепок Наркомзсма, оп составил
комиссию политотдела в числе пятп человек (сам началь-
ник политотдела, два агронома, заврайзу 1 и полевод), п
эта комиссия заметьте, квалифицированная п сплошь
из мужчин достаточно физически сильных — пошла в по-
ле и взялась со всей энергией за прополку. В результате
за десять минут пятью людьми не было прополото даже и
двадцати сажепей. Убедившись своими руками в нелепос-
ти, невыполнимости прополочной нормы, Полянский под-
нял голос к Наркомзему, п вот его громкая, авторитетная,
поучительная критика: «На прополку мало обратили вни-
манья в центре. Наркомзем не проработал детали пропо-
лочной кампании, не сигнализировал своевременно, не дал
принципа для норм выработки; в результате расценки —
в колхозе «Спартак» дневная выработка назначена 5 га на
человека, что абсолютно невозможно». Это уже не тихая
усмешка в усы: да нешто опи чего в нашем дело разби-
рают? Не своеобразный аристократизм деревенского труда,
спокойно предполагающий городских жителей дурнями и
бездельниками, а властное и убежденное требование сни-
зу, чтоб наверху глядели в оба, управляли правильно п
руководили хорошо. Иначе сказать — это рождение новой,
здоровой общественности на деревне, и, как всегда бывает,
эту новую общественность породило по иное что, как вы-
сокоинтеллигентное отношение к труду.
Но самую блестящую страницу Акржапской МТС вам
предстоит прочесть пе в этих сухих примерах, а в колхоз-
ных таборах, там, где Полянский сумел попять и разре-
шить наиболее трудную проблему — проблему «колхозно-
го пемца».
4
Табор, то есть оседлая стоянка в поле для тех колхоз-
ников, чьи деревни очень удалены от места работ, у пас
не новость. Опп практиковались в крупных поместьях, в
* Заведующий районным земельным управлением.
789
больших совхозах. Но для деревень с пх старым, мелким,
лоскутным участком, с одппокпм трудом на сивке-бурке,
где-нибудь в трех квадратных аршпнчпках, вместо табора
существовало лукошко и бутылка. Чуть рассветет, на де-
ревне начиналась своя жизнь. Шел пастух, наигрывая на
дуде. Влажный воздух глушил эти звуки, соперничавшие
с петушиным кукареку. Кряхтели теплые тела коров о пле-
тень, звякали бубенцы — это скот выходил пз каждого
двора на дорогу; хозяйка собирала мужу еду, вязала ее в
лукошко, закупоривала пробкой бутылку с водой, и, как
на пикник, на привычный, радостный, бездумный, векамп
отстоявшийся в своей первобытной форме, периодичный,
как рассвет, как весенняя распутица, как рожденье меся-
ца в небе, почти звериный труд выезжал крестьянин на
своем сивке в поле. Он был там один, сам себе хозяин. Оп
впитывал, как всякая жпвая тварь, запах земли, пробуж-
денье жизни, теплое солнышко, ветерок, бормотал пли
подпевал себе, пдя за плугом, потом садился полдничать,
и ему было вкусно жевать и глотать пз бутылки воду.
Уничтожая мелкое, раздробленное поле в деревне, коллек-
тивизируя хозяйство, падо иметь в виду и эту веками
въевшуюся психологию «весеннего выгона», нечто вроде
первиой роздышкп крестьянина после скученного зимовья
в избе, набитой до отказа. К пей оп привык, и чем можно
было заменить ему прелесть этого полдника па вольной
воле? А вот чем. Спросим себя, так лп, как оп, мелкий
собственник, мужик в летах, может быть даже за пятый
десяток,— так лп, как оп, переживали этот первый весен-
ний выезд в поле его детп, илемяшп, младшпе братья,—
словом, тот возраст, когда еще нет двух десятков. В моло-
дежи пепстребпмая тяга к общенью, к говору, к тому, чтоб
быть вместе, быть па людях. Чем опьяненней дышит зем-
ля, теплей ветер, нежней перья травы на лугу, тем острее
и возбужденнее воспринимается праздник земли как фон,
как призыв для того, чтоб встретиться. Иначе сказать —
то же «чувство выгона», у зрелого человека ведущее к обо-
соблению, у молодежи ведет к совместности, сообщности,
и сам труд становится праздником, еслп он служит пово-
дом для встречи. Табор п должен был сохранить эту
радость выезда в поле, преобразовав и использовав ее для
максимального раскрытия перед колхозниками обществен-
ного характера труда. Табор надо было организовать так,
чтоб каждому человеку — п вам и мне — захотелось в нем
жить и работать,
790
Был уже вечер, когда мы с Полянским, объезжая кол-
хозы, остановили машину в поле. На облаках висел топ-
кий, острый месяц, но еще было в сумерках видно, что в
поле делалось, как двигались люди возле комбайна, как
девушкп равномерно, одна за другой, подкидывали в пасть
машины снопы, поворачивая к пам смеющиеся лица в
больших защитных очках от хлебной пыли. Наверху два
человека умппалп снопы в барабане. Дальше, па желез-
ную сетку граблями накидывали скошенный хлеб, и длин-
ная цепь волокла ее на вершину огромной копны. Расста-
новка, порядок, одновременность работ сразу открывалась,
как на картинке, п сиерва казалось, что это пдет само со-
бой, без руководства. Но вот к политотдельскому автомо-
билю стал набираться актив — полеводы, бригадиры, весь
низший командный состав этого табора. Очень много уже
писалось о том, как начальники политотдела сумели при-
тянуть к себе колхозную массу. Больше, чем быть люби-
мыми, люди любят любить. Очепь важно, чтоб было, кого
любить человеку, п каждый начальник политотдела, за ма-
лым исключеньем, сумел эту жажду насытить, сделаться
батькой, отцом, советчиком, головой колхозной массы,—
отчасти потому, что он — диалектически — стал как бы
защитой от прежнего начальства, в чем-нибудь загнувшего
или пересолившего, по главным образом потому, что люди
за эти годы выросли, люди требовали, иной раз бессозна-
тельно, начальника себе по плечу, который сумел бы
развязать п организовать скрытые и созревшие в них воз-
можности,— иначе сказать, колхозников нужно было пере-
вести в высший класс, и для этого сам воспитатель понадо-
бился высшего класса. Я стояла в сторопе, слушать мне
было трудно, но пришлось больше наблюдать, чем слу-
шать, потому что метод работы Полянского, быстрый, на-
ходчивый, жестикулирующий, состоял не в разговоре, как
у некоторых начальников политотдела, а в непосредствен-
ном вмешательстве и конкретном показе. Машина испор-
тилась, механик подошел обьяснпть, но Полянский уже
на верхушке, свесился вниз, поправляет очки, шевелит
бородкой,— он сам смотрит, что испортилось, с обезоружи-
вающей, заразительной простотой человека, отнюдь пе
играющего во всезнайку, а знающего машину, потому что
ему интересно п новая деятельность его захватила: так
опытный и сердечный человек, не будучи врачом, смотрит
больного. Поломка найдена, два-три быстрых жеста, как
ее лучше выправить,— в форме предложенья, совета и ш
791
даже вопроса к механику, а не сделать ли этак,— и Полян-
ский снова па земле, в атмосфере деятельного возбужде-
ния. Зтот человек попал сюда как будто пе для других, а
для себя, настолько он намагничен интересом к делу.
И много позже, когда мпе пришлось видеть другие МТС и
другие полптоделы, я поняла, что именно это и служит
критерием для начальника политотдела: если ему самому
неинтересно, если оп сам не втянулся, а делает дело напря-
женно и с «нагрузкой», по-городскому, когда надо что-ни-
будь сделать, а не то чтобы хотелось,— так это плохой на-
чальник, и такого лучше убрать.
Мы прошли смотреть табор. Дети, белобрысые, немец-
кие, с красными бантиками в косицах, шли за нами и объ-
ясняли, как объясняют игру: вот тут «майштубе», гордость
Полянского — красный уголок, премированный патефо-
ном. Он убран зеленью, портретами, последним номером
полевой газеты па немецком языке, каждый день аккурат-
но составляемой местным рисовальщиком и селькором
Зауэром. А здесь два больших крытых шалаша с утоптан-
ной землей, где спят друг возле друга, упарнвшпсь от ра-
боты. А эта странная избушка на курьих ножках,— сруб
с большой бочкой на крыше — это душ. Колхозник, отра-
ботав, бежит его принять. В кабинке наверху кран, он от-
крывает его, вода вытекает пз бочки в приспособленье для
душа, и прохладный дождик падает на него. Хотят ли
колхозники принимать душ? Ну, не сразу захотели. Но
Полянский, в числе привилегий для ударников, назначил
эту самую: вне очереди принимать душ. И с тех пор — оче-
редь на пего. А вот, пожалуйста, посмотрите, вот тут мы
пьем сельтерскую, покупаем табак, набиваем трубочки
после работы... В ларьке былп для продажи пе только про-
хладительные напитки и папиросы, но и мануфактура.
И кухню мы посмотрелп, где толстая повариха готовила
ужин, чистила картошку в котел. Это была деревенская
жизнь, целиком перепессппая в поле, но изменившаяся.
Там, в деревне, она шла по домам, по отдельным клеткам,
здесь опа превратилась в нечто общее. У степы висели
две огромные доски — красная и черпая. Вот эти доски с
фамплпямп, доски почета и позора, и открыли нам пружи-
ну превращенья деревенской жизни. Дело в том, что кол-
лективизация, как обобщенье полей и инвентаря,— это
еще пе социализм; а начинается социализм с того момента,
когда пе только поле и инвентарь складываются одпо возле
другого, а человек с человеком складываются один возле
792
другого так, что начинают составлять коллектив. Соедине-
ние, основанное на точных, архитектурно связанных, как
кирпичи, взаимоотношениях, где каждый зпает не только
свое место, по и какую точку в целом занимает его малень-
кое место, а потому ощущает свой собственный рост как
рост всего целого п свое паденье как паденье всего цело-
го,— это и есть настоящий коллектив. Я говорю отвлечен-
но, но каждый читатель может представить это себе в виде
плотп п крови: вот немец Пфсйль на листе почета; по он —
член бригады, и немец Пфейль тянет к почету всю брига-
ду. А вот лентяйка Берта Буш, опа позорнт свою бри-
гаду: она не желает работать, и лентяйку Буш не могут
оставить в покое,— и стенгазета, и печатная газета полит-
отдела, и громкое радио возвещают в таборе об этой лен-
тяйке, кроют ее так и сяк, покуда Берта Буш пе поддастся
И подтянется. Почему это неизбежно, чтоб Берту Буш не
оставляли в покое? Потому что она зарабатывает не толь-
ко свой трудодень, по и трудодень артели, бригады, колхо-
за, снижая процент общей выработки. Люди в колхозе пе-
рестали быть «самими по себе» — они взаимосвязаны, и
табор эту связь выявляет и фиксирует ва каждом шагу.
Значит ли это, что стало «скучнее жпть», особенно для то-
го пожилого мужичка, что выгонял одпноко сивку в поле?
Самые веселые существа на земле — дети — никогда пе
скучают вместе, но если мы разберем, с чего начинается
их веселье, то увидим: в обусловленности’ иначе сказать,
всякую игру опи начинают со «счета», с некоторых взаим-
ных условий, кому быть тем-то, а кому тем-то, с некоторых
обязательных правил, вне коих нельзя играть. Посадите
детей в кучу без этой расстановки сил, без этой обуслов-
ленности, и нечего им будет делать вместе, разве что
драться.
Полянский сумел использовать природную любовь нем-
ца к упорядоченному труду, к тому, чтоб «все соблюдали
условия», и никакое усилие но прошло бесследно. Он раз-
работал па МТС целую систему отличий, премировании,
воздействий. Его маленькие паспорта лентяя и ударника,
с черепахой на первом,— служат настоящими стыдом и
гордостью для того, у кого онп в кармане. Это маленькое
общество, как дети в игре, как бы управляется своими
внутренними правилами, и вас зависть оерст смотреть па
них со стороны, а хочется тоже вмешаться в игру. И роди-
лось это общество, хотя колхозы насчитывают пе первый
год жизни, нынешним летом в таборе — подлинном плац-
793
дарме и опытном месте действия для политотдела. Значе-
ние табора выросло за этот год неизмеримо именно потому,
что политотдел дал толчок организации общественного
труда, политотдел крепко ухватил волоки учета, правиль-
ного комплектования брпгад, точного знанья числа трудо-
дней, заботы о котле, то есть общественном питании колхоз-
ника,— иначе сказать, политотдел стал вести политиче-
скую работу именно па производственном участке деревни,
там, где колхозник работает, а не па задворках колхоза,
в местах деревенского местожительства, в районных цент-
рах. И в этом опять же сказалась разница пе только между
начальником политотдела и работником районного цен-
тра, но п между МТС и районом: по самой функцио-
нальной природе своей «району» иа полях делать нечего,
тогда как именно по этой же природе МТС ие может пе
работать в поле, не может не выйти в поле пе только с
машиной, по п со всем своим политико-воспитательным
багажом.
Чувствую, что пе оправдала названья главы. Но т. По-
лянский пе обидится на меня. Быть может, именно то, что
из его деятельности, из практики Акржапской МТС мне
пришлось все время — вместо картин и красок — выво-
дить обобщенья п наблюдения общего порядка,— быть мо-
жет, оно и характеризует наиболее точно основные черты
его «политотдельского портрета».
ВТОРОЙ ПОРТРЕТ ОЖИВАЕТ
1
Деревня, как никакое другое место в Союзе, служит
сейчас школой классовой борьбы. И Кавуны вышли, пожа-
луй, в этом смысле па самое первое место. Лежат они в
двухстах километрах к северу от Одессщины. Веселое назва-
1’ие (кавуп— по-украински арбуз) никак пе соответствует
этому месту и потому, что в нем нет арбузов, и потому,
что здесь невесело. Свежий человек по доброй воле сюда
пе заедет. Вечером в станционный буфет выходит бледная,
в пуховом платке буфетчица и лезет па стул, чтобы за-
жечь керосиновую лампу. Фнтпльковое пламя бросает вниз
794
смуглое п ограниченное световое пятно, ему в помощь
искрами осыпается самовар, куда хозяйка подбрасывает
лучину. Л за окнами станции — темнота, страшный мрак
плоского, степного места, где всякое случалось и еще мо-
жет случиться.
Полгода назад, зимой, сюда прпехал хрупкий п неболь-
шой человек с лицом девочки. Его светло-голубой взгляд в
«белобрысых», холмиками поднятых на лоб бровях, пух па
лице п веснушки, яркая белизна, вспыхивающая легко и
молодо, его окающий простонародный говорок сразу выда-
вали русачка, уроженца средних губерний. Это п быт на-
чальник политотдела, Алексей Ильич Кпрпичов. Сын тка-
ча пз Иваново-Вознесенска, выросший в каморке (оп
произносит «кбмбрке»), прошедший через все фронты,
кончивший Военную академию, был аспирантом-истори-
ком, когда партия оторвала его от мирных копаппй
в прошлом п послала в Кавины,— самого делать
историю.
Мы видели, что даже и на Акржапской МТС работа
была пе пз легких. Теперь представим себе разницу между
Акржапской п Кавуповской. На первой, при сравнительно
очень небольшой территории с девятью маленькими ct ль-
советамп, густо гаселеппой немцами, с культурной пг ев-
пой п огородной площадью,— пятьдесят пять тракторов. На
второй, захватывающей большую часть (свыше 50 000 га
посевной площади) крупного зернового района Украины, с
девятнадцатью большими сельсоветами, с населением в
полтора раза меньшим, нежели в Акржапской, с лмл< й
почти одичалой от систематической иедообработки,— всего
пятьдесят четыре трактора, да в те в состоянии жалком.
На Акржапской в таборе мы видели душп; па Кавуповской
для самой станции пет бапп. На Акржапской начальник
политотдела пожаловался, что у пего пет точных измери-
тельных приборов в мастерской. А па Кавуповской... п ма-
стерской не было! Чтобы исправить трактор, его приходи-
лось отправлять в соседнюю МТС. Начальник акржапского
политотдела, пока пе получпл автомобпля, юмористически
писал в Одессу, что мочи пет — бока болят,— отколотил пх
на шарабане. Начальник Кавуповской МТС пе жаловался,
у пего пе хватало юмора: ему п его помощникам прихо-
дилось по тридцать — сорок километров в сутки отмахи-
вать пешком. Так было в начале 33-го года. Арбузппский
район (один пз крупнейших зерновых па Одессщипе) поч-
ти на 90 процентов населен украинцами, по есть в пем и
795
русские, евреи, немцы, а самое прорывное село, бельмо на
глазу,— Константиновка,— населено молдаванами. Когда
Кпрпичов впервые пришел в Константиновку — нищее
овражье село, с горными разработками «бутсломачег», по-
тому что единственная промышленность района местный
гранит,— он пе нашел пп одного человека, с кем удалось
бы перекинуться словом. Люди убегали от него, как дикие.
Оп вступал па крыльцо — а уже дверь па замке, а хозяин
дерет от него задами, чтобы сгинуть, словно и нет хозяина
в доме. Начинать проходилось, как Робинзону с Пятницей,
чтоб «дикие» перестали убегать. А за людьми лежали по-
ля. Нигде, ни до, пп после, не приходилось мне видеть та-
кого поля. Я слышала про засоренность. Но здесь вы пе
в силах былп отличить пескошенпый луг от хлебного поля.
Между желтым колосом вилась зеленая гуща сорняка, а
и колос был не просто колос,— ощупав ладонью его вер-
хушку, вы видите, что оп пуст, зерна выбраны пз него, как
яйца пз птичьих гнезд, руками новых вредителей, выбира-
телей или срезывателей колосков. И почти каждый колос
десятком спиралей перекручен смертельным объятием зе-
леной лиапы — повилики. Повилика на колосьях! А после
покоса — словно и пе покос был, словно нарочно тапками
проехали по полю, чтобы полег хлеб. Оп лежал раскидан-
ными волосами утопленницы, всплеснутыми руками покой-
ника, желтый, несжатый, помятый, придавленный к земле,
недоступный больше для машины — собирай его сейчас
разве серпом. И так на каждом шагу — неубранное жнит-
во, неподнятые, заросшие пары, одичалая, ощетинившаяся,
сбившаяся, безобразно искромсанная земля. Это мог сделать
только враг, но пойди учуй его! Каждое сведенье, собирав-
шееся политотделом, добывалось ценою продвижения в
колхозную массу, ценой медленного, шаг за шагом, завое-
ванья доверия, медленного, со дпя па день, роста автори-
тета.
Колхозники — один, другой, третий, а потом целые
колхозы — вдруг заметили, что политотдел пе шутит, не
угомонится, как обычное начальство, не перестает узна-
вать и действовать п карает за проступки своих. Те, кто
перегибал и насиловал закон, кто прятал за партийный
билет темное прошлое,— разоблачались, прослеживались,
выхватывались, карались полиотделом без пощады
и промедления. Это произвело на колхозников огром-
ное освежающее действие, начальник политотдела стал
батькой.
796
2
На этом месте, по обычному трафарету, следовало бы
показать Алексея Ильича Кирппчова победителем,— по-
казать, как оп сколачивал актив, развернуть вереницы
колхозников вокруг него. Но опыт Кирппчова-псторика,
сумевшего ясно, аналитически подойти к действительно-
сти, интересен вовсе пе тем, что он делал, а тем, что он
заметил, вывел и обобщил. На практике же, если по шпар-
галке судить, он как раз и не предстает победителем.
Я застала моего Алексея Ильича, «героя книги», в той ста-
дии страшной внутренней издерганности, душевного пере-
напряжения, когда по только каюк человеку, но и начинает
человек «делать длинноты», то есть в работе своей так рас-
тягивает любой прием, что уж это может повести пе к
пользе, а ко вреду для дела. Он надламывался, этот неболь-
шой худенький человек во френче, сам, как хлебный ло-
моть. Его улыбка, которую оп, как валюту, берег для кол-
хозников, становилась насильственной, и глаза были та-
кие, что их невольно избегал собеседник. Знаменитая
политотдельская ночь, вынужденное бодрствование, не
раз, пе два, а, как правило, чуть ли пе целый месяц, клала
круги под глаза, притупляла самоконтроль. Мы с ппм но-
сились на «фордике» с поля на поле, из колхоза в колхоз,
и всюду он останавливал людей, чтобы начать с ними
разговор «по душе». Еще в ту пору, когда ему при-
шлось быть Робинзоном, он этот разговор начал и, обладая
прекрасной памятью, не только помнил каждого колхоз-
ника по имени, по и на чем остановился в разговоре
с нпм. Должно быть, в начале его работы этот прием и
приручил людей, стянув к нему колхозников, но сейчас
мне иной раз мерещилась в этом утрировка, та трата вре-
мени, которую обычно заканчиваешь бесполезной уста-
лостью.
Люди варили пищу и полдппчалп, плп работали, или
спали, еслп шло дело к ночи, а мы всякий раз на полчаса-
час отрывали пх,— для убеждения.
Не слыша разговора, я со стороны воспринимала толь-
ко материальное течение времени п пейзаж остановленно-
го действия, то есть стынущий котел, стоящую работу, про-
рванный отдых. Когда, собравшись в ночное, на бесконеч-
ном по счету заседании возле таборного костра, я под утро
797
увидела сломленных до усталости бригадиров, прикор-
нувших кто куда,— они на заре должны были встать на
работу,— сломленную от усталости тимпрязевку-агропома,
сломленного и хрупкого, с лпцом, почти ставшим маской,
самого товарища Кпрпичова,— трезвое чувство взбунтова-
лось во мпе против этой поэзии табора, против этого неле-
пого городского заседания, перенесенного под звездную
ночь деревни. Хороший командир должен перед сражением
беречь людей. И если начальник политотдела, человек
городской, с сильными нервами, привыкший бодрство-
вать, не знающий, как крестьянин, естественпой природ-
ной тяги вставать с солнцем и ложиться с солнцем, подоб-
но зверю и злаку,— еслп начальник политотдела может
обрекать себя на бденье, не всегда необходимое, а иной раз
прямо бессмысленное,— то обрекать па такое бденье свопх
бойцов, работников полей, бригадиров, оп попросту не
смеет. Поэзию политотдельской ночи поэтому я и не воспе-
ваю в этой книжечке. Там, где она необходима, в ней было,
на мой взгляд, мало поэзии; а где и необходимости в ней
пе было, она просто заедала день,— тот замечательный
колхозный депьг который мы произносим с приставкой
«трудо». Но если я не выставляю моего Алексея Ильича
героем в этом ночном совещании, он все же мог бы войти
героем в книгу, весь как он есть, с его верным и замеча-
тельным чутьем истории, верным п замечательным пони-
манием классовой борьбы. Дело в том, что Кавуновская
МТС, как, может быть, никакая другая в Союзе, с предель-
ной остротой вскрыла, именно через личность начальника
политотдела, бывшего историком и сумевшего дать в сво-
пх донесениях образец исторического анализа — какою ре-
шающей силой в классовой борьбе на деревне может и
должна стать сама МТС. Больше того, опа показала, что
назначение политотдела вызвано отчасти и тем обстоятель-
ством, что в районах,— месте, где население и власть бо-
лее или менее обжились,— проблема классовой борьбы
иной раз воспринимается притупленно. Как она это пока-
зала?
Особенность деревенской жизни в том, что опа вся свя-
зана п приурочена к определенной периодической работе.
Наладить эту работу, чтоб результат был виден, п разла-
дить эту работу, чтоб развал был гибелен,— вот два самых
главных и самых сильных способа агитации в деревне:
первый для нас, а второй для врага. Если в других облас-
тях вашего хозяйства п культуры вредительство может
798
некоторое время быть незамеченным, а вредитель давать
как оудто даже чистую работу по своей специальности,—
то в деревне это абсолютно нельзя: там производство тес-
нее слито с политикой, там один год правильной, хорошо
организованной работы в колхозе, с правильным, хорошо
собранным урожаем, п правильным, хорошо сосчитанным и
оплаченным трудоднем, сагитирует больше, чем десять ты-
сяч митингов плп демонстраций. II это отлично понимает
враг, потому что все его усилия направлены лпбо на пря-
мой срыв работы, либо на притупление воли колхозника к
работе путем внушения ему недоверия в смысл и пользу
его труда, в правительственный декрет. Машппно-трактор-
пая станция понпмает это еще острее, потому что она есть
носитель организации труда в деревне; районный же центр
в силу своего «поселочного», административного, учреж-
денского характера неизбежно склонен чувствовав «дело
политики» оторванно от «дела производства» и потому до-
пускает пион раз такие факты, какие играют прямо па ру-
ку врагу, а политотделом неизбежно расцениваются как
вредительство. Вот пример, одни пз сотен и тысяч за это
лето: начльппк политотдела жалуется, что «во время убо-
рочной Арбузипскпй райисполком вздумал отрывать ло-
шадей по 40 пз колхоза, чтоб подвозить песок для дорог,
строительство которых было упущено в свое время, также
п людей отрывает по 40—G0 человек, тогда как бродящий
п бездельничающей народ к этой работе пе привлекается».
В этой жалобе сразу вскрывается разница между отноше-
нием к колхозному полю района п отношением к этому по-
лю МТС; но также и разница в ощущеппп того, что такое
классовая борьба в колхозе.
Чутье п умение орпептпроваться в фактах подсказало
Кпрппчову правильный путь для победы — не тот, что оп
практпковал на полях издерганными нервами, а тот, что
диктовал и красной нитью проводил его ясный партийный
разум в полптдонесениях. За несколько педель работы
Кпрппчов пз пятидесяти колхозов сделал только сорок
шесть. Это значит, что он пошел по линии укрупнения мел-
ких колхозов или отказа от лишних и уменьшения радиу-
са действия станции. Это было началом. За ним последовал
неумолчный призыв поднять Кавуновскую МТС па техни-
ческую высоту, сделать ее тем, чем опа должна быть. Это
Значит, что он пошел по пути подыскания правильных
территориальных норм для МТС и по пути укрепления ее
как машинной базы, как форпоста новой культуры
799
в деревне. Никакой политотдел, никакая личная героика
«голых рук» (в известной мере даже преступная по неэко-
номному расходованию человека) не могут надолго побе-
дить в деревне, если МТС пе будет материально и тех-
нически вооружена настолько, чтобы стать настоящим
организатором труда на поле. Вот основной вывод пз по-
литдопесений историка-аспиранта, ставшего политотдель-
цем.
Но эти донесения дают материал и для целого ряда
других выводов. Вот один пз них.
В том, что на деревне политика теснейшим образом
связана с производством, можно убедиться па простом за-
мечательном примере того, как в деревне так называемое
«политическое преступление» неизбежно превращается в
«уголовное преступление». Набрести на эту мысль помо-
гают опять-таки донесения Алексея Ильича Кпрппчова. Оп
сам не делает вывода, но оп очень близко подходит к нему.
Когда он дает перечень «политических» выступлений клас-
сового врага, то этп преступленья оказываются в то же
время и типично уголовными. Вредители — неизбежно и
казнокрады, воришки, убийцы, спекулянты.
«Бывший заведующий арбузпнскпми огородами, сын
священника, продал колхозам и прочим организациям на
100 000 руб. семян капусты и, получив деньги, скрылся, а
семена оказались не капустные». «Наблюдается рост во-
ровства. Воруют коров, птиц, причем воры — исключи-
тельно кулаки». Евфроспнпя Пзвэртпй, убившая своего
ребенка, на вопрос суда, почему она не обратилась за по-
мощью в сельсовет, ответила: «Не сочла нужным». Эта
Пзвэртпй в прошлом году раскулачивалась. Люди, враж-
дебные Советской власти, пепавпдящпе ее, мало-помалу
вырождаются в уголовных преступников. И таких приме-
ров пе десятки, а сотни.
Процесс перерожденья «политических» в «уголовных»
в деревне пока только начался, по оп замечателен, он бо-
гат для нас выводами, и он же говорит всем скрытым ру-
ководителям контрреволюции, тайно орудующим в дерев-
не через этп последние темные силы ее, что идеологический
их порох исчерпан, расстрелян и, когда они будут пойма-
ны, пм перед судом придется ответить уже не в старом
ореоле «политических», а в обыкновенном жалком ошей-
нике уголовных преступников.
800
ОТКРЫТИЕ ТАИНЫ
Г-п Прудоп так далек от пони-
мания вопроса о разделении тру-
да, что даже не упоминает об
отделении города от деревни, ко-
торое в Германии, например, про-
исходило в IX—XII столетиях.
Для г. Прудона это отделение
есть вечный, неизменный закон,
потому что он не знает ни его
происхождения, ни его развития.
На протяжении всей своей книги
«>п рассуждает так, будто бы этот
продукт определенного способа
производства будет продолжать
существовать до скончания века.
Карл Маркс,
Письмо к Анненкову
1
Я подхожу к сердцу моей работы. И, как бывает перед
последним подъемом, запыхавшись, оглядываюсь назад, ва
пройденное. Что мы узнали о тайпе трех букв?
Осторожно п со вниманьем, как собранные улики
пли — чтоб было немножко поэзии в розыске — как цветы
для гербария, разложпм на столе один за другим сорван-
ные с тайны лпсточкп. Мы узнали прежде всего, что ма-
шинно-тракторная станция возникла по большей частп на
путях железнодорожного следования, как бы с самого на-
чала исключив для себя возможность развития на шоссей-
ной пли проселочной дороге, где раньше, в помещичье вре-
мя, органически росла усадьба. Тем самым обнаружилось,
что опа не может совпасть территориально пн с отдельным
селом, пи с отдельным колхозом, а является новой формой
пх пространственного объединения, рассчитанной (в дан-
ной стадип своего развития) па определенный — пи боль-
ше, ни меньше — радиус своего действия. Этот начальный
вывод был очень большим выводом, потому что сразу по-
казал нам, что в МТС мы имеем сейчас абсолютно новую
форму человеческого поселения, не имевшую в прошлом
нпкакпх предшественниц. Как пзвестно, людские «урочи-
ща», места, где человеческие общества селятся, будь это в
форме древних родов, или патриархальных, усадеб, плп
больших городов,— в истории человечества более плп ме-
801
нее совпадают, о чем говорит хотя бы археология. Почти
каждый наш центр, если снять его пластами глубоко вниз,
оказывается новой надстройкой древнейших, погибших
городов, умиравших, словно кораллы, для того чтоб жили
те, верхние, пх продолженье в веках. Чем объяснить такую
склонность человека обживать веками одно и то же место?
Среди всех прочих причин, главным образом — условиями
природными, удобством места, естественных путей сообще-
ния, близостью воды. Природный фактор был до сих пор
одним пз важнейших не только для заселенья, но и для
районирован ня целых областей. И вот наша машинно-трак-
торная станция, своеобразный поселок, состоящий пз жилья,
мастерских, складов, хозяйств, группирующихся вокруг
энергетической басы (сейчас это только отдельные мотор-
чики, в будущем это крупные электростанции),— она воз-
никла ясно и неприкрыто, с чарующей для псторпка нагляд-
ностью, как результат новых произсодстеенных отношений
в деревне. Иными словами, в МТС мы имеем уже налицо
первое людское поселение чисто социалистического типа.
Что узнали мы далее об МТС? Когда новый производ-
ственный узел пришел в движение, он стал своеобразно
влиять па старые местожительства людей, до известной
степени предопределяя собою п судьбу городов. В истории
этот процесс влияния отделившегося от деревнп города па
старую деревню прослежен очепь хорошо, хотя и под дру-
гим углом зреппя; он мог бы пам дать много пптереспых
примеров, по я пх сознательно пе хочу приводить, потому
что аналогии завели бы пас слишком далеко, для аналогий
еще пе прпшло время. Мы в самом еще начале, в зароды-
шевой стадии зарождения этого начинающегося влияния.
Можпо указать па него, ко пе говорить о пем. Я и указала
на качественно изменяющуюся, в результате практики это-
го решающего в истории МТС 1933 года, судьбу двух та-
ких крупных цепгров, как Ростов-на-Дону п Одесса Ч
В-третьих, мы узнали об МТС, что неувязки между
районной властью п политотделом былп вовсе пе персональ-
ной стычкой личностей, а взаимоотношением двух центров,
запретепдовавших на одну и ту же сферу действия, из коих
один центр, территориально-административный, взятый
целиком пз прошлого, обречен смерти, хотя п не так скоро;
другой центр, территориально-производственный, целиком
родившийся пз новых производственных отношений, зай-
* Речь об этом шла в опущеппых главах книги.
802
мет в будущем неизбежное место новом узловом клетки
учета, управления м распределенья.
В чем же сказывается это новая роль МТС? Деятель-
ность политотделов, раскрыв сущность и природу машин-
но-тракторной станции, на каждом шагу поставляет пам
примеры этой новой роли. Именно потому, что МТС воз-
никла как результат новых производственных отношении,
опа неестественно, немного «узурпировала» самым фактом
прямой своей деятельности власть у района. Чем? Да тем,
что перенесла партийную, агрономо-научную, культурно-
воспитательную и даже бытовую работу деревни в табор,
в артель, в колхоз, в прямое место производства, п не сде-
лать этого в силу самой природы своей она не могла. Но
деятельность политотделов позволила вскрыть п еще боль-
шее. Когда я отметила выше, что всякое политическое пре-
ступление на деревне в наших условиях неизбежно прини-
мает характер уголовного, я не все сказала, почему оно так
случается. Не только потому, что в деревне в чистейшем
виде мы имеем перед собой производство, то есть людская
деятельность как бы целиком растворяется в производ-
ственной; а потому, что новые производственные отноше-
ния суть в то же время и новые правовые отношения. Это
пе только в деревне, это, конечно, и на заводе, на фабрике,
но в деревне круговорот производства яснее, короче, бли-
же, и потому яснее, короче, ближе колхознику, нежели
рабочему, новые правовые отношения, вытекающие из про-
изводственных. Я это объясню примером: рабочий, как и
колхозник, тоже работает на себя, по колхозник непосред-
ственнее воспринимает это в трудодне. От того, сколько
скосптся, уберется п получится хлеба во всем колхозе, за-
висит и то количество его собственного хлеба, которое упа-
дет на его трудодень. Отсюда невольное п неизбежное
остропепосредственпое вчувствовапие, вживанье в новый
правовой закон — закон общественной собственности. Это
доказывается тысячами, сотнями тысяч примеров глубо-
кой ярости колхозников на нарушителей закона общест-
венной собственности, часто кончавшейся этим летом по-
кушением на самосуд, требованием смертной казни за во-
ровство и срезывание колосков. Но отсюда вытекает и еще
одно: если каждое политическое преступленье сейчас в де-
ревне задевает в первую очередь новые правовые нормы
и потому прпнпмает окраску уголовного, то неизбежно
и всякое нарушение правовых норм, ведущее к пх подка-
пыванью,— лодырничанье, небрежность, расхлябанность,
803
недобросовестность, расхищенье колхозного добра,— сей-
час, когда эти нормы еще очень молоды в незрелы п долж-
ны оберегаться как зеница ока,— самою деревней приуро-
чивается к политическим, рассматривается как покушение
на строй.
Вот мы и выехали на большую дорогу познания исто-
рической природы и функций МТС. Она есть один из яр-
ких и наглядных форпостов бесклассового общества в па-
шей стране, а позднее и во всем мире. И в ней мы должны
хранить и растить этот форпост. Между тем — тут я пере-
валила последний подъем и гляжу перед собой в пустые
пространства,— между тем, признаемся искренне, до сих
пор мы не уделяли МТС и тысячной доли того внимания,
какое она заслуживает.
2
Чем должна стать МТС — это тема для целой повой
книги. Здесь же я укажу только на предварительные чер-
ты, без которых нельзя ее проектировать. Пишу «проекти-
ровать» потому, что самое замечательное в МТС — это то,
что опа еще не построена. Ощупью и начерно сделана
только заявка на будущую МТС, ибо нельзя назвать со-
циалистическим поселеньем убогие сараи, воздвигнутые
наспех и с той добродетельной некрасивостью, какую у нас
считают обязательной гарантией дешевизны. В первую
ночь, ворочаясь на выбеленной русской печке, я томилась
от этой невзрачности, этого ужасного неправдоподобия
МТС, представлявшейся мне совсем по-другому. В окна
глядели нечистоты, сброшенные прямо за дом и дышав-
шие аммиаком. Стены осыпались сотнями тараканов в этой
обязательной маленькой комнате завхоза, почти всегда и
на всех МТС предоставляемой приезжему человеку, пото-
му что, как правило, завхоз «сидит» или отстранен от ра-
боты и комната временно пустует. Неужели, стучала в
висках бессонница, нельзя лучше ее построить, ее — пер-
венца, гордость, которой мы победим пространства, всосем
и переработаем последнего сопротивленца, векового, лос-
кутного собственника? Но потом, чем дальше и глубже
вдвигалась я в материал, тем радостней делалось мне от
этого временного п нескладного обличья МТС. Позднее,
встречая и па других МТС единство этого «временного»
тина, то есть все тот же казенный двухэтажный барак с
колодцем и маленькую поодаль столовую, похожую на ста-
804
ринпый балаган, и сарай, сделанный прямо на снос, и без-
дорожье степных кочек,— я даже рукамп потирала от
удовольствия. Опять, как в далекий 1927 год, когда впер-
вые я обживалась в рабочем бараке на стройке, мне было
ясно, что п тут стройка\ п жилье, как всегда на стройке,
сделано на живую нитку, временно. Разница, однако, бы-
ла та, что здесь еще не было самого предмета стройки —
пе началось то, что на языке строительной техники назы-
вается капитальным строительством. II прекрасно, что пе
началось.
Почему? Потому что капитально воздвигать МТС на
авось, без единого строительного принципа, подсказанного
ее производственной сущностью, было бы ошибкой и не-
счастьем. Действуя пз четырех стен своего временного и
условного жилища, МТС с каждым часом, с каждым ша-
гом обрастает реальностью, раскрывает свое производ-
ственное лпцо и уже сама понемногу намечает п подска-
зывает те «условия п принципы», которые неизбежно ля-
гут позднее в ее капитальное строительство.
Каковы же этп принципы? Я намечу здесь только два,
представляющихся мне наиболее существенными. Первый
заложен в экономической, второй — в производственной
области, п как первый, так п второй не могут не стать
решающими прп проектировке.
Когда вы сейчас читаете плановые и ведомственные
выкладки насчет прямой функции МТС, то есть работы ее
машин на поле, то вам непременно бросится в глаза очень
назойливый, сильно влияющий па всякие расчеты, в том
числе и на расчеты стоимостей по обработке одного га, так
называемый впутритрапспортпый расход. Если вы пред-
ставите себе производственное поле действия одной МТС,
в среднем пространстве в 50 000 га, то вас поразит вели-
чина этого поля, во много, несравнимо много раз пре-
вышающая величину производственной площадки любого
завода пли фабрики. II на этом большом поле действия
падо правильно расставить людей и машины, правильно
спаб/кать фуражом, едой, водой, горючим, правильно пере-
брасывать ремонтные инструменты и детали. Па этом
большом поле надо убирать, молотить, свозить зерно, сено,
солому, его падо унавоживать, его надо охранять, его падо
уметь держать па виду. Мало того, все будущее подобного
плацдарма именно и зависит от умения равномерно насы-
щать, распределять и очищать его от продукта. А такая
равномерность может быть достигнута лишь разреше-
на
нием — не воооще, а пмепно в этом данном случае — про-
блемы внутреннего транспорта. Вот почему запроектиро-
вать МТС, не разрешив, как, при посредстве чего, чем она
будет вязать, расчленять, насыщать это пространство —
электричкой ли, системой ли особых конвейеров,— совер-
шенно невозможно. II даже если вопрос этот решить сей-
час нам не по плечу, мы должны помнить, что в будущем
он станет перед МТС во весь рост.
Когда я пишу этп строки, передо мною лежит интерес-
ная статья об инженере Марсаковс, авторе замечательного
советского изобретения, так называемого кольцевого кон-
вейера, где не тележки катятся по рельсам, а рельсы бегут
па движущихся ротиках, укрепленных на земле п сообща-
ющих рельсам движенье.’ Этот простой п чудовищно эко-
номный конвейер, если б кэк-нпбудь па плоскости можно
было разрешить проблему пе кольцевого, а спирального
его замыканья, быть может, когда-нибудь ляжет в основу
всего радиуса действия МТС п превратит полевую работу
в такую же расчпслепную музыку движений, какой стала
работа па самых совершенных заводах. Марсакову стоит
подумать пад этим. Первый из двух упомянутых мною
факторов, необходимых для проектирования МТС, и есть
проблема внутреннего транспорта. Если Марсаков считает
его решающим для завода, то еще более он решающ для
МТС.
Каков же второй фактор?
Кто следил за недолгой деятельностью МТС, тот знает,
что основной момент, вносимый ею в веками установив-
шуюся производственную практику деревин, резко отли-
чившую ее от городского, заводского типа работы,— ость
преодоление сезонности. Еслп раньше деревенский труд
отличался от городского тем, что оп был сезонным, то па
МТС цикл деревенских работ из сезонного превращается
в наполненный круглогодичный труд. Разобрать, в чем эта
круглогодичное™, какую роль в пей играют учеба, ремонт,
подготовка, специализация и пр. и пр.,— значит полностью
представить себе и объем того нового поселения, во всей
комбинации нужных зданий и подсобных предприятий,
какое мы скромно зовем сейчас тремя буквами МТС. Это и
есть второй фактор. Но тут пи с того ни с сего, уже на са-
мом конце моей работы, в форточку вдруг пахнул ветер,
сзади хлопнула дверь, лист белым крылом самолета сде-
лал петлю и лег на пол, обнаружился под пепельницей лос-
кут газеты с круглыми, черными, воспринимаемыми врозь
806
буквами,— каждая, как памятник архитектуры. И пи с то-
го ни с сего в голове вместе с холодком, приподнявшим
душу, завертелись строчки Верлена, давным-давно забы-
тые. Восстановить пх, кроме последнего куплета, я никак
не могла. Вспомнились, щелканьем кастаньет, отдельные
образы. Там были «leurs longs robes» 1 и «leurs courts ves-
tes»'2,—какая-то сумасшедшая компания танцевала при
лупе под мандолппу.
Leur elegance, lour joie...
Tourbillons dans Fextas
D’une lune rose el grise,
Et la mandoline jase
Parmi les frissons de brise...3
Быть может, Верлен в нем предвосхитил современный
джаз, но, как пп объясняй, это было бессмысленно, и, каза-
лось бы, никакого моста, никакого отношенья к моей ра-
боте. Ничего, кроме огромной бессознательной внутренней
радости, наслажденья повторять этп строки, петь их впол-
голоса, ускорять последний стих п даже взвизгнуть на нем
от удовольствия. Ничего, кроме желанья взять п протан-
цевать этот стпх. И так как работа была уже прервана, я
встала, чтоб ощутпть ритм Верлена оторванно от моей
рукописи, оторванно от стула и рабочего стола. Но тут про-
изошло нечто странное: вместо усиления радости Верлен
вдруг потух, тапец заглох, словно партнер бросил меня на
середине, п бессмысленная лирика этой минуты: ветер в
фортке, движенье в бумаге, верлеповский ритм,— все ока-
залось неотъемлемой частью топ же работы, родившейся
от нее, как родится запах цветов от дождя.
Как это могло случиться? Как могла лирическая бес-
смыслица связаться с моей рациональной прозой? Дело в
том, что в звуковой и образной магии, в щедрости, с какой
па крохотном пространстве дан неиссякаемый источник
людской радости, скрепленный и связанный так, что он по
стареет и нс изнашивается от тысячи повторений,— го
всем этом лежит у Верлепа точнейший рефлекс, вывод из
состояния, когда-то пережитого поэтом, и он передается и
1 Их длинные юбки.
s Их короткие куртки.
3 Их элегантность, их радость..,
Кружатся в экстазе
Лупы розовой и пьяной,
И мандолина стрекочет
Среди содрогании бриза...
81)7
вам с закономерностью действия химической формулы.
В стихотворении Верлена, если память не изменяет мпе,
была закреплена минута превращения обыкновенных лю-
дей в необыкновенных. Был праздник, лупа, была полянка
и были актеры или замаскированные — Дамис, Аминта,
«вечный Клитандр» — может быть, деревенский бал, мо-
жет быть, дурачились студенты на Монмартре,— но от ро-
зовой пьяной лупы и от «содроганий бриза» их тени, их
куртки, их длинные шлейфы преобразились чудесным об-
разом. Хотел пли не хотел Верлен, он дал фантастику
изменения людей. И его поэтическая формула дает каж-
дому пережить в чтении это вспархиванье человека над
самим собой, радость от снятия границ, чувство, что чело-
век, говоря языком математики,— есть величина пере-
менная.
В том мире, где мы с вамп живем, читатель, это чудо
совершается па каждом шагу. Оно совершается в том, что
мы, обыкновенные люди, видим вдруг перед собой не кисть
и краску, не полотно двух измерений и черные клавиши
рояля, не жалкие аксессуары, какими лучшие из пас —
художники, поэты, музыканты — творят смутные образы п
фрагменты нового мира,— а видим весь этот широкий че-
ловеческий мир, раскрытый настежь, видим далекие гори-
зонты будущего, и мы вступаем в них, бродим в нпх, начи-
наем творить уже не бледные слепки и образы, а самую
жизнь...
Кому еще па пяти шестых света дано пережить такую
радость? Товарищи, не позабудем, что она у нас есть!
1933
ДНЕВНИК ДЕПУТАТА МОССОВЕТА
(ГЛАВА ИЗ КНИГИ)
ЗНАКОМСТВО С ИЗБИРАТЕЛЯМИ
1
Но знаю, будут лп по новой Конституции выбирать
депутатов «со стороны», без всякого их отношения к дан-
ной избирательной группе (учреждению или обществу).
Среди писателей несколько человек прошли в Моссо-
вет именно так: Демьяна Бедного избрал трамвайный
парк, Гладкова, если не ошибаюсь, МОГЭС, а меня — Мос-
ковский центральный телеграф.
У такого избрания есть своп скверные и хорошие сто-
роны, причем связь тех п других примерно такая, как в
пословице: «Пе быть бы счастью, да несчастье помогло».
Именно потому, что избираемый захвачен большей
частью врасплох и до конфуза ничего пе знает о своих
избирателях, именно потому, что его незнание так глубо-
ко и явно,— он уже ие смеет пе постараться наверстать
у пуще иное, и в новом знакомстве для пего окажется го-
раздо больше свежести и интереса, а для его избирателя
гораздо больше пользы, чем если бы опп уже знали друг
друга десяток лет.
У английской писательницы Джордж Эллиот есть ро-
ман «Феликс Гольт, радикал». В этом романе дается пре-
красное описание избирательной кампании в Англии.
Вспоминая через дымок десятилетий, видишь, словно ка-
мешки сквозь прозрачную воду, каждую черту избира-
тельного быта «доброй старой Апглпп», классической
2G М. Ш.нппян. т. 2
809
страны парламентаризма. Там главный п заключительный
момент — сами выборы, как будто все дело только в том,
чтоб сделать вас депутатом, дать вам звание депутата, а
дальше — это уже ваше дело, это естественный придаток
к главному, то есть к факту вашего избранпя.
Есть еще один роман, амерпкапскпй — «Пптер Стер-
линг» Форда. У нас, кстати сказать, непростительно забы-
вают хорошие кппгп, и хотя бы во днп новой Конституции
этп два романа, дающие ясное представление о двух круп-
нейших выборных системах буржуазии, не мешало бы
пздать для советского читателя.
Так вот, в «Питере Стерлинге», прп некоторой разнице
выборных спстем, та же картина. Рассказывается о моло-
дом безработном адвокате, как он пробпл себе дорогу в
жизни: не погнушался бедняком клиентом, рабочим, у ко-
торого ребенок отравился недоброкачественным молоком,
повел его дело, стал доискиваться причин недоброкачест-
венности молока, уперся в пивоваренный завод, продавав-
ший своп отбросы молочному тресту, поднял борьбу
против двух могучпх противников, устоял от подкупов и
завоевал себе доброе пмя среди рабочих Нью-Йорка. Уже
после этого, заключительным апофеозом, дается избрание
Пптера Стерлинга в президенты, причем это избрание, по
доброй старой традпцнп романа, и венчает всю кппгу, как
и счастливая свадьба. Но что же дальше? Как будет дей-
ствовать Питер Стерлинг уже избранный? Для нас это са-
мое интересное, но именно это и остается за пределами
книги. Для американцев главное — выборы; венец жизни,
цель политической борьбы, общественная биография — в
самом факте избранпя.
Теперь представим себе советского ппсателя, пишуще-
го роман о депутате Моссовета. Может лп он закончить
роман фактом его избрания? Нет, нельзя это даже себе
представить, как нельзя представить окончанье обеда тем,
что налил себе в тарелку горячего супу. Нашего романи-
ста заинтересует во всей се новизне и неизведанности сама
советская депутатская работа. Он наверняка захочет на-
чать свою кппгу с избранпя, как шахматпст начинает
игру с выдвиженья фигуры. У этой фигуры ость своя
«помппальпая ценность», но какова эта ценность реаль-
но — на практике вскроется пе первым ее выдвиженьем,
а всем шахматным полем п всем кругом ее ходов в игре.
Совершенно так же качествеппая апробация нашего депу-
тата, какую бы номинальную ценность он ни имел при
810
изоранип, должна закончиться не фактом выбора, а дли-
тельным фактом всей его последующей работы. II проис-
ходит это потому, что буржуазный парламентаризм уже
только формален, почти ничего не в сплах дать населению
и население почти ничего не ждет от него, кроме «пред-
ставительства». Советская же система реальна, каждый
депутат может создавать п творить, каждый избиратель
может требовать от него настоящего дела, а не только почет-
ного представительства. II «номпнальная ценность» теряет
иногда свое значенье в нашей депутатской практике, так
же как запертая тура бесценнее, нежелп проходная пешка.
Таковы уже сложившиеся за неполных двадцать лет
черты нашей советской демократии, п народы Союза на-
столько хорошо сознают их, что прп обсуждении проекта
Конституции настаивают на их зафиксированы! и упроче-
нии, требуют специальных пунктов об отчетности депута-
та, права его отзыва в любую минуту, права запроса у не-
го по любому поводу п права его запроса у правительст-
венных органов, требуют уточненья и определенья сроков
периодической отчпткп депутата.
И никакая торжественность выборов не заставит наших
избирателей забыть, что это лишь начало биографии пли
деятельности депутата, а не ее конец. Да и сам депутат,
вместо торжественного ощущенья: «Наконец-то! Кончено!
Избран!», пронизывающего буржуазных парламентариев,
невольно испытывает тот тревожный холодок в позвоноч-
нике, который сочетается совсем с другим словом: «На-
чалось!»
Вас избралп — началось, а вовсе пе кончено, началось,
а что началось, это вы еще и сами как следует не знаете,
как никогда не знаете п меры своих сил в стране, беспре-
рывно помножающей этп силы на пкс своего собственного
творчества. Острое чувство ответственности, желанье не
осрамиться, дать работу, дать количество, чувство новой
связи с незнакомыми до этого людьми, вот что уклады-
вается депутатом в коротенькое словечко «началось».
2
До своего пзбрапья в Моссовет я о телеграфе °
графистах знала не больше, чем фопвпзинскии р Ф
пушка о географии. Телеграф — это окошко, куд'
телеграммы, телеграфист — это в кого нельзя в.
чеховский лишний человек, а вообще «почта» — гоголев-
ский почтмейстер Шпекип, место действия сплошных га-
зетных анекдотов.
Вместе с миллионами других москвичей я хохотала
над веселой пищей для фельетонистов, незлобиво, пе в
пример другим неполадкам, кусающих ошибки телеграфа
чуть ли пе каждый день в газете.
II вдруг это самое учрежденье, такое осмеянное и не-
серьезное, такое незнакомое, хоть и рукой подать — живу
через улицу,— это учрежденье выбрало мепя в Моссовет.
Какой-нибудь английский сквайр, выбранный в парла-
мент после долгого заигрыванья с избирателями и уго-
щенья пх элем, па другой депь после избранья, проснув-
шись в постели, должно быть, в доску забывает о них и по
адресует им ни единой мысли,— умственно его око устрем-
ляется вперед, на скамью в палате, на соседа в палате, на
спикера в палате. Но, проснувшись на следующий день
после избранья, советский депутат невольно первую свою
мысль отдает тем, кто сейчас и сам на него смотрит. Надев
на пос очки п уткнувшись в «Известия», я вдруг подско-
чила от прилива самого неожиданного негодованья. Там
опять стояла — horribile diclu, как выражались древние
латиняне,— статья о Московском телеграфе братьев
Гур.
Братья Тур именовали телеграф «стойкой ста-
рухой» !
В другое время я хохотала бы над фельетоном, по сей-
час было не до хохота. У мепя за телеграф горело лицо,
я приняла «стойкую старуху» прямехонько па своп счет.
Я смертельно возненавидела братьев Тур. Ну, подожди ж
ты, думала я, а вот мы покажем, какая мы стойкая ста-
руха! Ты сперва разбери, проанализируй, почему теле-
граф отстает, ты помоги, если ты большевик-журналист.
Суть этих размышлений пе в том, конечно, что мио за-
хотелось «скидки для своих», а в том, что вы совершенно
чужое и незнакомое вам учрежденье внезапно ощутили
своим. Такова была первая простая человеческая реакция,
во всей ее неразборчивости и слабости. Вторая, более вы-
сокая реакция, пришла позже. Узнать избирателя, узнать
настолько глубоко, чтоб всерьез проанализировать причи-
ны его плохой работы, а узнав причины, помочь ему в
борьбе за хорошую работу; помочь хотя бы тем, чтоб напи-
сать о нем, как у пас еще пе писали о телеграфе, с добро-
той и вниманием,— вот опо, ближнее депутатское дело.
812
И первый свой визит я отдала Владимиру Ильичу, подкре-
пив себя против оратьев Тур очень солидной помощью.
Ильич никогда пе смеялся над телеграфом, он прида-
вал ему огромное значение. Ильич не смеялся п пад поч-
товыми чиновниками.
В «Государстве и революции» есть такое место: «Один
остроумный немецкий социал-демократ семидесятых годов
прошлого века назвал почту (разрядка, как и везде,
Лепина) образцом социалистического хозяйства. Это очень
верно. Теперь почта есть хозяйство, организованное по ти-
пу государственно -капиталистической монопо-
лии... Но механизм общественного хозяйничанья здесь уже
готов. Свергнуть капиталистов, разбить железной рукой
вооруженных рабочих сопротивление этих эксплуататоров,
сломать бюрократическую машину современного государ-
ства — и перед нами освобожденный от «паразита» высо-
ко технически оборудованный механизм...» II дальше:
«В с е народное хозяйство, организованное как почта...»
Что привлекает Ильича в почте?
Какие черты этого «высоко технически оборудованно-
го механизма» он считает присущими общественному со-
циалистическому хозяйничанью?
Ильич пх несколько раз называет в статье «Удержат
ли большевики государственную власть». Эти черты
работа «учетно-регистрационная», работа «счетоводства,
контроля, регистрации, учета п счета», «оощегосударствен-
ное счетоводство, общегосударственный учет
производства п распределения продуктов», «печто вроде
с к е л е т а социалистического общества». Этп знамени-
тые Ильичевы определенья, сказанные о банке, относятся
не только к нему, но п к почте. «Капитализм создал а п-
параты учета вроде банков, синдикатов, почты, потре-
бительных обществ, союзов служащих». И дальше: этот
аппарат, который нельзя и пе надо разбивать, «мы можем
«взять» и «привести в движение» одним ударом, одним
указом, ибо фактическую работу счетоводства, контроля,
регистрации, учета и счета выполняют здесь с л у ж а-
Щ и е, большинство которых сами находятся в пролетар-
ском плп полупролетарском положении».
Здесь Ильич от аппарата уже переходит к его двпга-
тельному нерву, к служат"''- за пятнадцать лет до
II оказывается, что Ильи i J понял пх, п в то
Октябрьской революции думал ’ вала 113 них
время как художественная литература создав.
813
образ «лпшпего человека», выключенного человека, тоску-
ющего меланхолика, мимо которого бежит по проводу не-
доступная прекрасная чужая жизнь,— Ленпн несколькими
потрясающими строками набросал в статье «Из экономи-
ческой жизни России» совсем другой портрет: «...нельзя
обойтп молчанием и того, что казна все сильнее эксплуа-
тирует труд почтово-телеграфных чиновников: прежде опп
ведалп только почту, потом прпбавплп телеграф, теперь
взвалпли на нпх же и операции по прпему п выдаче сбе-
режений (вспомним, что пз 4781 кассы — 3718 почтово-
телеграфных). Страшное усиление напряженности рабо-
ты, удлинение рабочего дня — вот что означает это для
массы мелких почтово-телеграфных служащих. А насчет
платы пм казна скаредничает, как самый прижимистый
кулак: самым низшим, начинающим служащим платятся
буквально голодные платы, и затем установлена бесконеч-
ная градация степеней с надбавкой по четвертачку или
полтинничку, причем перспектива грошовой пепсин после
сорока-пятидесяти лет лямки должна еще покрепче за-
кабалить этот настоящий «чиновнический пролетариат».
Тут «пе до жпру» отвлеченных мечтании, «пе до жиру»
интереса к чужим письмам и чувствам, тут попросту «быть
бы жпву». Замученный, полуголодный почтовый пролета-
риат царского времепп глубоко равнодушен к той самой
«прекрасной чужой жизни», которая выстукивается у пего
под пальцами. Он ведет счет стуку или букве, минуя их
смысл п связь, оп не помнит п пе вникает,— слишком это
дорогой перерасход п без того истощенной нервной
энергии.
Недавно, па обсуждении проекта Конституции, вста-
вали и вспоминали свое прошлое паши сегодпяшппе знат-
ные люди, старики телеграфисты. Опп вспоминали время,
когда десятилетиями не имели ни одного дня отпуска, а в
воскресенье работали до полудня. Съездить похороппть па
три дня отца плп мать было целым событием, странной
непривычкой проснуться без необходимости идти на служ-
бу, словно чужую шинель падел. Учиться, узнавать боль-
ше, чем ты знаешь, было так же немыслимо, как волне вы-
рваться пз прибоя п побежать одиночной па сушу. Море
темноты и бесправия крепко держало низшего служащего
крестьянского пли рабочего происхождения; оп поступал
по так называемому вольному найму, без права получения
классного чипа, в то время как недоучка дворянчик обре-
тал при поступлении па службу тотчас же чиновничью
814
физиономию, ставил ногу на первую ступеньку того
«эскалатора», который медленно, но верно выводил его
хоть и в маленькие, но все же чины. У каждого из мелких
почтовиков и телеграфистов имелся послужной список
(так называемый формуляр), п вы, читая этот объемистый
том, узнаете иногда замечательные вещи. Вот образец
стандартной, сохранившейся чуть лп не с петровских вре-
мен, присяги:
КЛЯТВЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ
Я, нижепоименованный, обещаюсь и клянись всемогущим бо-
гом, перед святым его Евангелием, в том, что хощу и должен его
императорскому величеству, своему истинному и природному все-
милостпвепшему великому государю императору Николаю Алек-
садровичу самодержцу всероссийскому... верпо и нелицемерно слу-
жить и во всем повиноваться, пе щадя жпвота своего до последней
каплп крови, п все к высокому его императорского величества са-
модержавству, спле и власти принадлежащие права и преимуще-
ства, узаконенные п впредь узакопяемые, по крайнему разумению,
силе п возможпостп, предостерегать и оборонять, и при том по
крайней мере старатпся споспешествовать все, что к его импера-
торского величества верной службе и пользе государственной во
всяких случаях касаться может; о ущербе же его величества инте-
реса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благона-
меренно объявлять, по и всякими мерами отвращать и ие допущать
тщатися и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, и
поверенный и положенный на мне чип как по сен (генеральной),
так и по особливой, и от времени до времепп его императорского
величества именем от предуставленпых надо мною начальников
определяемым инструкциям п регламентам и указам, надлежащим
образом по совести своей исправлять, и для своей корысти, свой-
ства дружбы и вражды противно должности своей и присяги не
поступать, и таким образом себя весть и поступать, как верному
его императорского величества подданному благопристойно е< ть
и надлежит, и как я перед богом и судом его страшным в том
всегда ответ дать могу, как суще мпе господь бог душевно и те-
лесно да поможет. В заключение же сей моей клятвы целую слова
и крест спасителя моего. Аминь. „___
По сему присягу принимал почтово-телеграфный чп
V разряда (подпись).
К присяге приводил священник (подпись).
Депутат от ведомства находился Поч. Чин. Ьозь.мин.
Я привожу ее почти целиком в ое громоздкости не
только для того, чтоб дать читателю понятие о стиле, имев
тем спокойное хождение в России до семнадцатого года
Двадцатого столетия, а и для того, чтоо молодежь наша,
815
пе знающая плп смутно представляющая себе страшную
дореволюционную действительность, увидела, как унижа-
ла человеческое достоинство эта форма рабского послуша-
ния самодержавию.
Но, кроме этой общей присяги, давались еще самые
разнообразные обязательства. Телеграфистки давали обя-
зательства пе выходить замуж иначе как за сослуживца
(падо при этом помнить, что женщины принимались на
телеграф обязательно с законченным средним образова-
нием, а мужчины с четырехклассным, и телеграфистка
была культурно выше своего коллеги). Давались подписки
и такого рода:
ПОДПИСКА
1914 юда августа 5 дпя, я, нижеподписавшаяся, дала сию под-
писку в том, что ни к каким масонским ложам и тайным обще-
ствам, думам, управам, союзам и прочим, под каким бы оне назва-
нием пн существовали, я пе принадлежала и впредь принадлежать
пе буду и что не только членом оных обществ по обязательству
через клятву или честное слово не была да и не посещала и даже
пе знала об пих и через подговоры вне лож, дум, управ, как об
обществах, так и членах тоже ничего не знала и обязательство без
форм и клятв никаких не давала.
(Подпись)
Опутанный присягами и подписками, полуголодный,
пе могший завести семью, одурелый от непрерывной слу-
жебной лямки, мелкий почтово-телеграфный служащий
причислен Лениным не к классу чиновников, а к «чинов-
ничьему пролетариату». Это пе было у Ленина ни случай-
ным словом, нн простой метафорой. Лепин сокрушающе
обрушился па тех, кто перед октябрьским выступлением
ссылался ва отсутствие связей с почтовыми служащими,
указывая, что дело вовсе не в том, чтобы обязательно за-
пастись заранее «связями» с тем или другим союзом, дело
в том, что только победа пролетарского и крестьянского
восстания м о ж е т удовлетворить массы в армиях
железнодорожников и почтово-телеграфных служащих,
что как раз выделением пролетарских элементов
массы от мелкобуржуазных и буржуазных верхов харак-
теризуется политическая и экономическая жизнь союзов
почтово-телеграфпого и железнодорожного.
816
Ленин, посвятивший самую раннюю свою работу —
реферат на книгу В. Е. Постникова «Южно-русское кре-
стьянское хозяйство» — разбору расслоения (дифферен-
циации) в среде крестьянства увидел и тут вместо
сплошного «служилого чиновничества» разные слон, вер-
хушечный и низший. Он знал, что первый будет сопро-
тивляться и его надо сломить, но безошибочно знал также,
что на второй революция может опереться.
3
Посмотрим теперь, какова была та самая «прекрасная
чужая жизнь», предмет мечтанпй мнимого литератур-
ного телеграфиста, что пролетала над его головой в прово-
дах п скользила у него между пальцами.
Прежде всего, эта распрекрасная жизнь, как самый
обыкновенный трамвай, могла ходить только там, где
были проложены для нее рельсы, иначе сказать, она име-
ла строгое, созданное российской государственностью на-
правление, пли, еще точнее, маршрут. Для телеграфа,
охватывающего системой связи все углы страны, маршрут
означает пе что иное, как построение телеграфной сети.
Если б я могла нарисовать перед читателем дореволю-
ционное построение телеграфной сети, оп увидел бы такую
картину: прямыми проводами (то есть непосредственной
связью пункта с центром, без промежуточных станций)
былп связаны, во-первых, крупные губернские города, при-
чем далеко пе между всеми ими был прямой провод. А от
городов прямые провода шли непосредствепно к крупным
помещичьим усадьбам. Вот па карте кружочек: Пепза,
губернский город. В нем сидел губернатор. Вокруг Пензы
было очень много крупных помещичьих усадеб. И прямой
провод связывал губернатора с его зубрами, матерыми
пензенскими помещиками.
Но и такая телеграфная сеть, недостаточная даже для
Дореволюционной России, начавшей свое каппталпстпче-
говорившая о патрпархальпо-фео-
была вдобавок очень бедна.
’лукошко, на языке учета пмепуе-
чпеел, и хорошенько потрясти
его, чтоб вытряхнуть все исключения, частные случаи,
1 «Новые хозяйственные движения в kiwctbohckoh жчы!
И. Лепин, Полное собрание сочинении, т. 1, Р*
ское развитие,— сеть,
дальнем укладе страны
Если взять большое
мое статистикой больших
817
нехарактерное и необычное, то на дне останутся крупные
стандарты: правительственные распоряжения, пачками
изготовлявшиеся канцеляриями министров, безмятежно
пе ведавших о том, что делается в соседнем министерстве;
поток биржевых цифр; «Маня поздравляю тебя драгоцен-
ным днем твоего Ангела целую ручки ножки безумно люб-
лю Жоржик»; обязательные поздравления по начальству,
от действительных до тайных советников, с пх чином-зва-
нием, просто превосходительством, высокопревосходитель-
ством, светлостью, преосвященством и т. д.; поздравления
со днем рождения Христова, праздником светлой пасхи,
святою троицей, с широкой масленицей, с Новым годом,
«новым счастьем, новым здоровьем» и тому подобное.
Читатель вправе спросить — да неужели вся жизнь ис-
черпывалась этим? Нет, не вся жпзнь. Но я опять напомню
читателю о статистике больших чисел. Жизнь не исчерпы-
валась, но телеграф засорялся этой бытовой и правитель-
ственной макулатурой, потому что в процентном отноше-
нии именно она представляла собою подавляющее количе-
ство пересылаемых депеш. Эта макулатура засоряла теле-
граф неизбежно, потому что она была выраженьем неотъем-
лемых черт старого российского строя, без которых жизнь
большинства русских подданных не могла формально течь.
А если мы теперь, имея в уравнении две определенные
величины, захотим определить и последний икс, то есть
какие именно группы населения разговаривали по теле-
графу в стране, то уж одно бытовое оформленье этих групп
поможет кам без труда их узнать. Разговаривали имущие
классы. Разговаривали купцы, чпповнпкп, помещики, пра-
вительство. Рабочие п крестьяне, солдаты, «кухаркины
дети» по телеграфам пе беседовали, разве что раз в год.
Огромный трудящийся массив страны с полуторастампл-
лноппым населением — по телеграфу молчал.
Для сРавпения взглянем теперь па нашу телеграфную
сеть. Москва связана прямою связью со всеми краевыми
республиками и областными центрами; но, кроме них, опа
связана прямою связью и с центрами новостроек, с круп*
неипшмп промышленными предприятиями. Областные,
краевые и респуолпкапскпе центры связаны прямою
связью с районами. Возьмите Московскую область — в ЕС11
прямой связью связаны не только все районные центры,
по и почти все совхозы и колхозы.
ервая пятилетка резко рванула вперед все цифр1,1
по телеграфу, но даже если мы будем сравнивать 1913 год
818
не с послепятплетннми, а более ранними годами, например
с 1932 годом, то и тогда разница получится пшгтп
тельная: 1
разница получится внуши-
1913
1932
Один телеграф — па 33 457 че-
ловек населения.
Всех проводов — 569 245 км.
Обменено — 224 000 000 теле-
грамм.
Одни телеграф — на 10 000 че-
ловек населенпя-
Всех проводов — 1 400 000 км.
Обменепо — 433 000 000 теле-
грамм.
Уже само построение связи и рост обмена показывают,
что такое Советская власть. Заговорила вся страна. О чем?
90 процентов телеграмм — государственные п обществен-
ные п только 10 процентов — личные. Вместо сделок и
поздравлении во все концы передаются сводкп с хозяйст-
венных фронтов, информации о жизни колхозов и совхо-
зов, директивы правительства, новости мира, события
всесоюзной жизни, геропческпе поступки советских людей,
информации для сотен тысяч газет. Наш телеграф насы-
щен голосом п разговором страны, приведенной в движе-
нце и творчески заработавшей.
Но захлопнем окошко в сегодняшний день, открытое
нами для сравнения с прошлым. Поток света, проливший-
ся к нам, поток шума, ворвавшийся к нам, музыка Морзе,
Бодо, Шорина, Тремля, сквозь которую жужжит, как улей,
разбуженная страна, пусть на минуту оборвется, п в на-
ступившей тишине и темноте дадпм зазвучать хихиканью
братьев Тур.
В самом деле, откуда «стойкая старуха»? Почему теле-
граф работает плохо? Как можно работать плохо в парко-
мате, ведающем «образцом социалистического хозяйство-
вания», по слову Ильича?
4
Бухгалтерия, наука во всех отношениях велпкая, пмсет
один простой технический прием, которым полезно ноль
зоваться при анализе. Она перегибает бумагу на две поло
аипы по вертикали и пишет сверху над одной ьолоньоп
—-
1 Данные взяты пз кнпгп Новожилова «Осповы экспл^ат ц
телеграфа».
819
актив, а над другой колонкой пассив. Возьмем и мы лист
бумаги, согнем его пополам и напишем слева: «За какие
качества считал Ленин телеграф (почту) образцом социа-
листического хозяйствованья». И напишем справа: «Какие
именно качества истребляло руководство Наркомпочтеля
на телеграфе и почте начиная с 1925 года».
И тогда, по мере заполнения колонок, увидим любо-
пытнейшую вещь. Ленин считал почту образцом социали-
стического хозяйствованья, потому что она создала «аппа-
рат учета», который наладил ясную и четкую работу «кон-
троля, учета, счета, регистрации». Именно потому, что па
почте можно учиться, как контролировать, как учитывать,
и иметь под рукой благодаря регистрации любую точную
цифру; именно потому, что контроль этот пе случаев, а за-
ложен в самой системе аппарата,— и мог назвать Ленни
почту, наряду с банком, «высоко-технически оборудован-
ным механизмом».
Казалось бы, руководство почтой и телеграфом, выпи-
сав себе на память эти золотые ленинские слова, с самого
начала должно было стремиться укреплять и отстаивать
именно эти качества, то есть не просто бороться за уско-
рение прохожденья писем и депеш, за повышение темпа,
за возможность справиться с бесконечно растущим пото-
ком почтовой и телеграфной корреспонденции, а бороться
в рамках строгого соблюдения именно этого учета, чтоб пе
утратить социалистического характера своего аппарата, пе
перестать быть почтой и телеграфом. Именно в этом, то
есть в необходимости укладывать развитие и расширение
связи в ее строгую контрольно-учетную форму, и заклю-
чалась, во-первых, основная задача Наркомпочтеля и, во-
вторых, основная трудность этой задачи. Я все время упо-
требляю старый термин «Наркомпочтель» потому, что го-
ворю сейчас о прошлом времени.
Избрало ли старое руководство этот единственно пра-
вильный путь?
В истории советского хозяйства есть один замечатель-
ный урок: всякпй раз, как мы пытались в прошлом обойти
встречную трудность, забежав через нее вперед (на языке
политики это зовется левацкпм заскоком), мы напутывала
для себя огромную гору гораздо больших трудностей в
будущем. Любой конкретный случай пз этой области по-
учителен почти для каждого наркомата, потому что у каж-
дого непременно имеется па совести что-нибудь в этом
роде.
820
Техника развития телефонной связи (шаг вперед!)
была скоропалительно переведена на язык теория «об от-
мирании телеграфа». Развивается симпатичный, удобный
быстрый, легкий телефон, раз-два — и говорит Москва —
Чикаго, Москва Пекин, а пе то что Москва — Пенза плп
Москва Тверь, разве это не огромный плюс перед тяже-
лым, громоздким старым телеграфом, шагающим по земле
своими столбами-сапожищами да таскающим за собой
шлейф дорогих проводов па фарфоровых пуговицах; и еще
он чуть лп не портится каждые два часа, ц еще следи за
любителями поживиться пм (где-ппбудь на болоте плп в
лесу), да еще жди, пока он там стучит себе в усы, а сон-
ный телеграфист смекает под его бурчанье, и возись с до-
ставкой, с проверкой, с путаницей, с опозданием! Не про-
ще ли заменить телеграф телефоном? Теория о тэм, что
телефон должен окончательно вытеснить у пас телеграф,
была с командных вышек Наркомпочтеля «спущена в
массы» в 1925 году на радость вредителям. На практике
она довела до того, что былп перерезаны магистральные
провода, распущены за ненадобностью кадры честных бес-
партийных специалистов, разогнаны пролетарские низо-
вые массы, стали тормозить, а кое-где п прямо запрещать
(например, па Свердловском телеграфе) подготовку новых
рабочих кадров для телеграфа, и длплось это не день, пе
два, а годы.
Между тем телеграфная связь имеет ту особенность,
что оставляет вещный след передаваемого слова, опа его
фиксирует в аппарате, и всегда можно проверить и про-
контролировать передачу. А телефонная связь в современ-
ном ее техническом виде — это именно, согласно посло-
вице: «Слово пе воробей, вылетит, не поймаешь»,— совер-
шенно лишенная всякой фиксации, а потому и недоступ-
ная пп учету, нп контролю, нп проверке передача. Такое
практическое несовершенство, вносимое в деловую жизнь
пашего хозяйства, когда строишь передачу декретов, распо-
ряжений, цифр, информаций по телефону, где вас могут об-
мануть, где вы даже установить пе можете, кто с вамп гово-
рил, п где недослышка ведет к путанице, которую никак, нп
по какой «копни» потом не проверишь; и удойное оружие,
какое дает такая замена телеграфа телефоном просто хули-
ганам, особенно па селе, в глухих уголках Союза, порож-
даются прежде всего от удара по контролю и учету, то ci ть
от уничтоженья тех основных качеств, которые и делали
почту и телеграф социалистическим по типу аппаратом.
821
Можно ли не представить себе с полной ясностью, что
последствием этого удара явилось ущемление материаль-
ного хозяйства телеграфной связи (провода), ущемленье
людского хозяйства телеграфной связи (кадры) и, нако-
нец, замедление подготовки новых рабочих кадров?
Наш молодой телеграфист еще не шпбко грамотен,
но бить его непрестанно за то, что он не Афина-Паллада,
за то, что оп пе выскочил пз головы отца готовым и в пол-
ном техническом вооружении,— вряд ли это правильно
и полезно.
5
Вергилием моим в пяти кругах кружевной стеклянной
коробки, какую построил для телеграфа на бывшей Твер-
ской улице архитектор Ф. Рерберг, был спокойный чело-
век с тихим и медленным голосом, старший инспектор по
качеству на телеграфе, а в прошлом телеграфист, Илья
Дмитриевич Глухов, носящий па тужурке пятиугольный
значок (старший состав служащих).
Каждая группа носпт свой значок, и фигурный и
по количеству повторенья тех же фигур в пределах
одной категории, например: полукруг — низший со-
став, круг — средний состав, а несколько кругов — бри-
гадир Плп начальник того же среднего состава слу-
жащих.
Эта мелкая на первый взгляд деталь имеет большое
значение. Опа вас сразу вводит в систему — очень упоря-
доченное н четкое построение телеграфной «иерархии» не
столько по чпну-званию, сколько по распорядку работы и
ответственности. Вступая на телеграф, вы тотчас же забы-
ваете старое представление о чиновнике и конторе. Перед
вами настоящий, но как бы военизированный завод. Теле-
графист — военизированный рабочий у станка. Дело свя-
зи — сложная, кропотливая производственная операция,
в которой принимают участие все элементы заводской про-
мышленности: электроэнергия, рубильник, измерительный
прибор, станки, конвейер. Как па любой фабрике, тут есть
и своя «сырьевая», и своя «упаковочная». Как на любой
фабрике, тут п бригадиры, и дежурные помощники дирек-
тора, п механики, и стахановцы... Тут бросается вам на-
встречу своя, несмолкаемая, жужжащая, характерная му-
зыка приведенных в движение главных работающих меха-
822
нпзмов. И человек за этпм механизмом — особенный че то-
век. Когда-нибудь литература отдаст должное телеграфи-
сту, как она уже это сделала для инженера.
Представим себе страну в виде оркестровой раковины. *
На каждом пюпитре лежит своя партитура, и взмах руки
дирижера тотчас отдается в мускульном нерве каждого
музыканта. Но дирижер в обычном оркестре слышит свопх
музыкантов, во музыканты в обычном оркестре впдят сво-
его дирижера, потому что расстояние от них до него, по
древнейшей измерительной мере,—на «локоть». А если
сидят музыканты на одной шестой части мира, п число пх
около двухсот миллионов, и падо, чтоб каждая партитура
влилась в общую симфонию вовремя, чтоб гармония не
разрывалась, никто не делал звуковых клякс, не отставал,
не пропадал, не выскакивал, п надо, чтоб все мелодии и
звуки доходили до уха дирижера вовремя п безошибочно,
то как быть с таким оркестром? Тогда десятки тысяч кило-
метров и миллионы музыкантов пронизываются электри-
ческой питью связи. Тогда вступают в сплу п телеграф,
и телефон, и радио, пожпрая пространства, приближая
людей, помогая видеть п слышать на расстоянии. Но если
до революции связь еще могла походить на нестройные
звуки настраиваемых в оркестре инструментов, врываю-
щихся в эфир «кто в лес, кто по дрова», то наша социали-
стическая связь в стране, где решает план, должна быть
предельно слитной и точной, как симфония № 1 в музыке
построения социализма.
Именно это обнажение роли п сущности связи меняет
в нашем представленье не только облик телеграфа пз
«конторы» в «завод», по и облик телеграфиста пз неро-
мантического, в прошлом, мелкого чиновника в совет-
ского пуэоя романа: артиста, музыканта, творца, мужест-
венного и сдержанного человека.
Телеграфирование — искусство, так же треоовательное
к человеческим органам чувств, как и всякое другое искус-
ство. Первое качество, необходимое для телеграфиста,
это прирожденное чувство ритма. Без чувства ритма теле-
графирование человеку недоступно. -Второе качество
слух. Нужны идеальный слух, точность, рптмп lecbo
чутье, быстрое схватываппс, слуховая память и 0ГР°*
самообладаппе. Среди телеграфистов попадаются на ~
Щие таланты, люди большого дара, например стах '*
тов. Рога лева, поставившая рекорд выраооткп i /
(1734 слова в час).
823
И, наконец, в наших условиях, условпях постоянного
фронта — борьбы нового мира против всех остатков и ко-
решков старого,— телеграфист на своем посту — это вопи:
и телеграф, так же как п радио, это земной капитанский
мостик вад воздухом п эфиром, который, как капитану
корабль, нельзя покидать до последнего мига. Радист
Кренкель — вот образ нашего героя связи.
Я все время говорю о «телеграфисте», хотя надо
бы говорить о «телеграфистке», потому что большой
завод, телеграф, на 80 процентов обслуживается жен-
щинами.
На Московском центральном телеграфе одновременно
в одну смену работает две тысячи человек. Преобладание
женщины чувствуется уже с первого «круга» — первого
этажа, больше всего знакомого москвичу,— тех самых
окошечек, где принимают телеграммы. Этот отдел называ-
ется кассой. Здесь, в кассу, подвозят сырье, п кассир, при-
нимая телеграмму, «правит» ее — верно ли указан пункт
на телеграфе, нет ли ругани в тексте, чего-либо недопусти-
мого. Снабженная порядковым номером (например,
№ 7204, где 72 — порядковый, а 04 — номер окошка
принимающей кассирши), телеграмма, вписанная в ведо-
мость, получившая последнее «напутствие», указание иа
час, бежит к пневматической почте. Несколько телеграмм,
свернутых в трубку, всасываются в патроны, а этими пат-
ронами «выстреливает» дуло трубы наверх, па централь-
ную сортпровку.
Производственная часть телеграфа — сортировка, го-
родская аппаратная и междугородная аппаратная распо-
ложены на третьем и четвертом этажах. Между ними
вклинилось па втором этаже все управление паркомата.
Это ведет к большим техническим неудобствам, например к
удлинению всех операций прохождения телеграммы туда
и обратно, и отчасти вызывает и усложнение механизации
передвижения, которое вас прямо поражает на телеграфе:
тут и пневматика (снизу вверх), и конвейер, и грейфер.
Такое вклинивание «конторы» в производство, разделяю-
щее этажи, часто видишь у нас па старых фабриках, и
невольно думается: неужели нельзя было построить теле-
граф более рационально?
В аппаратной встречает вас вторая особенность Мос-
ковского телеграфа: если много разных видов механиза-
ции, то прямо чудовищно много разных видов аппаратов
в работе! Тут от старика Морзе, печатающего точку п чер-
821
точку, вы можете пройти по рядам как бы живой иллю-
страции к «истории развития телеграфного станка»:
Клопфер — тот же Морзе, но слуховой, где телегра-
фист ловит тайну тире и точки п расшифровывает ее пря-
мо па слух.
Бодо — с пишущей клавиатурой, как па машинке, дает
п получает телеграмму уже буквами, отпечатывающими
содержание телеграммы прямо ва лепте.
Сименс — тоже буквопечатающий.
Юз — более быстрый, чем Бодо, но менее мощный.
Уитстон — прокалывающий ленту точками (автомати-
ческая дуплексная передача).
Крид — по тому же принципу, но уже усовершенство-
ванный, сам себя автоматически тут же и расшифровы-
вающий.
И, наконец, наши собственные советские аппараты
Т ремль и Шорин, имеющие мужественную историю своего
изобретения, вытесняющие сейчас Бодо и победно завое-
вывающие аппаратную.
Каждая из этих систем требует своей долгой трениров-
ки. Есть опытные бодисты, есть юзисты, есть патриотки
Клопфера, есть молоденькие «тремлпсточкн» и «шорпни-
сточки», как ласково говорит тов. Глухов, проходя мимо
двух стахановок, четко и грациозно работающих пальцами
с красным мельканьем пятнышек лака на ногтях,— п пе-
реход от одного аппарата к другому требует почти повой
школы и новой практики.
Необходимость такой разношерстности, конечно, вре-
менная, пока нужно дорожить тем, что имеешь, считаться
с разными условиями в нашем Союзе, где не всюду, напри-
мер, есть электрпчество, а только Морзе да Уитстон рабо-
тают без мотора, п в этом причина долгой живучести у нас
старого Морзе. Но все же линию направления па стандар-
тизацию плп хотя бы на минимальное количество типов
аппарата телеграфу следует взять уже и теперь.
И еще одна неувязка встречает вас в хозяйстве теле-
графа — неравномерность его нагрузки. Так называемый
ник нагрузки (высшая точка наибольшей работы) прихо-
дится на часы от 4 до 10 вечера. А почыо — от 2 до
12 утра — па телеграфе почти полное затишье, аппаратура
стоит вхолостую. Нерациональность этого скачка бросает-
ся в глаза. Почему при трехсмеппостп работы не исполь-
зовать эту пустую ночь для разгрузки чудовищно напря-
женного дня? Какая огромная выгода времени, сил, какое
825
условие для сниженья брака! Но все попытки наркомата
сделать это, ввести ночную подачу телеграмм — уперлись
в полное равнодушие других наркоматов и учреждений, от
которых зависит разгрузка дня. На заседанья, назначав-
шиеся Наркоматом связи совместно с другими учрежде-
ниями, эти последние посылали плп курьеров пли нпкого
не посылали. Между тем правильной раскладкой дел меж-
ду днем и ночью, переносом части телеграмм па отправку
ночью и распоряженьем курьеру плп сторожу (в любом
учрежденье имеющемуся на ночном дежурстве!) прини-
мать телеграммы — могла бы быть оказана огромная по-
мощь телеграфу в его борьбе с браком.
Но все это еще придет в будущем, когда все работники
Наркомпочтеля неминуемо втянутся в процесс рацпопа-
лпзацпп.
Три главных обстоятельства:
1) Плохое распределенпе этажей.
2) Пестрота аппаратов.
3) Неравномерность загрузки,
с прибавлением к ним еще:
4) Недостаточной подготовленности кадров, вытекаю-
щей из упомянутых выше грехов руководства в прош-
лом,— п составляют, на наш взгляд, основные «статиче-
ские» причины плохой работы телеграфа.
Мне остается сейчас спуститься с четвертого этажа, где
мы беседуем с Америкой, где автоматические часы-штем-
пель сами штемпелюют па ленту поминутно перемепу
времени, где кружок телеграфисток изучает несколько
иностранных языков,— вниз, в глубину подвального поме-
щенья, «экспедицию», откуда рассыльные нашего района,
тоже по преимуществу женщины, пачками разносят по
адресу телеграммы.
В экспедиции своя забавная неувязка. Многие моло-
денькие экспедпторшп стесняются па улице своих почто-
вых сумок. Они пх прячут, а телеграммы разносят в обыч-
ных дамских сумочках, что создает опасность утери теле-
граммы. Этот «конфуз своей профессии» юмористически
пытается выветрить пз молодых голов заведующая экспе-
дицией; и мпе самой захотелось напроситься — походить
три дпя по Москве с сумкой экспедпторши для «пропаган-
ды». Надо сказать, что это занятие у пас тоже имеет своих
стахановцев и очень хороший заработок. Быстрая и точная
экспедпторша может заработать до четырехсот рублей в
месяц.
S26
G
В очепь трудные дпи, выпавшие мпе па долю в начале
1936 года, я как-то, проходя мимо телеграфа, увидела
большие портреты моих избирателей, лепты, плакаты.
Газету нашего паркомата «Социалистическая связь»,
а также собственную газету телеграфа «За большевист-
скую связь» я, конечно, никогда читать не переставала и
знала, что на телеграфе идет крепкое наступление. Но пер-
вую победу его, за собственными делами, как-то упустила.
И, помню, известие о ней охватило меня почти как своя
семейная радость: телеграф победил — выполнил план!
В ночь этой первой победы, рассказывали мне потом, люди
па телеграфе обнимались, как настоящие бойцы после
сраженья.
Чтоб укрепить это настроенье п начать кампанию за
прочное улучшение работы, Связьтехиздат выпустил ма-
ленькую книжку В. Зверева «В борьбе за стахановский
телеграф». В ней просто и непритязательно перечислены
усилия отдельных стахановцев п этапы «вытягиванья» те-
леграфа. И тут, как почти всюду в пашем хозяйстве, по-
беда пришла снизу, причем зачинщиками ее былп молодые
кадровики, послеоктябрьские работники. Ясно, что сверху,
от руководства, должна была подготовить победу ставка
именно на этого нового, молодого кадровика, ставка на его
технический рост, воспитание и обученье, расход на его
общественное обслуживанье, отдых и культурные нужды.
Но это общие черты любого стахановского движенья
на любом предприятии. Между тем техника телеграфа
имеет свои особенности, п притом настолько характерные,
что их следовало бы изучить и узнать руководителям на-
шего хозяйства.
Первая особенность', на телеграфе очень интересно вы-
явились свойства отдельных аппаратов. Стахановцы, боль-
ше чем любой инженер-консультант, могут заставить в
полный голос разговориться машину и показать ее потен-
циальные достоинства.
У нас первой стахановкой была шориппстка Шура
Корнеева, за нею целый ряд блестящих шоринисток во
главе с Эллой Периной. Оказалось, что именно па совет-
ском аппарате конструкции Шорпна легче всего было на-
чать перевыполнение нормы. Вместо положенных
1100 слов в час он стал давать 1400, 1537, а вместо
200 оборотов в минуту — 220 оборотов.
827
То, что первой подняла стахановское движение на те-
леграфе именно шоринистка, для нас очень большой факт.
Это экзамен не только человека, но и машины, ее практи-
ческой гибкости и заложенных в пей возможностей. Но
это и кусочек советской психологии, нечто вроде «с земля-
ком легче дело иметь». Со своей машиной как-то легче и
бесстрашнее оказалось рискнуть перейти пределы. Когда
пробег через Каракумы принес победу водителям, у пас
много говорили п о победе советской марки машпп. Нелиш-
не будет проанализировать каждую победу стахановцев на
заводе также и с этой точки зрения своеобразного практи-
ческого экзамена той или иной машины. Телеграф, напри-
мер, отчетливо вскрыл — на работе хотя бы терпеливого
бодиста Павла Назарова — консервативные и тугие
(950 слов при 180 оборотах), по способные победно расши-
риться (1386 слов при 210 оборотах) технические свойства
Бодо; на примере блестящей организаторши, тремлистки
Фени Лапировой,— что сложные свойства аппарата Трем-
ля требуют прежде всего правильной организации труда
не только в смысле подготовки рабочего места, но и в
смысле уничтоженья обезлички, подсчета заработка и
т. д.,— и тогда этп свойства оказываются легко преодо-
лимыми, и сложный Тремль вместо нормы 1500 слов
начинает давать 2109 слов в час.
И так со всеми остальными аппаратами: стахановцы,
пересматривая их паспорт, перевыполняя нормы, вместе
с цифрами неизбежно дали в своей практике и качествен-
ный анализ каждой индивидуальной системы машины.
Вторая особенность: на телеграфе выявился имеющий
очень большое практическое значенье фактор неодинако-
вого отношения того пли иного работника к той или иной
машине, хотя и одной и той же марки. Двух совершенно
одинаковых машин нет, в работе каждой есть неуловимая
для новичка, но хорошо знакомая для постоянного работ-
ника своя плавность хода, своп капризы, и поэтому освое-
ние данным работником данной машины участвует в очень
большой степени в показателе качества его работы.
Вот что говорит техник связи, стахановка Л. П. Евгра-
фова: «Каждая телеграфистка имеет свой стиль работы,
свои особенности. Техник должен знать в совершенстве пе
только аппаратуру, по и людей. Был такой случай: стаха-
новку Сафронову посадили работать за аппарат. Работа у
пей не ладится. В чем дело? Проверяю аппарат, как будто
все в порядке. Но тут же я вспомнила, что Сафронова
828
привыкла работать па легкой клавиатуре, а эта несколько
тяжеловата. Меняю аппарат, п Сафронова начинает рабо-
тать нормально».
Эти слова подводят пас к третьей особенности: на теле-
графе исключительно четко выявилась творческая связь
техника и механика с рабочим-производственником. Ста-
хановцы-телеграфисты ввели в поле зрения техника не
только тот аппарат, который он должен чистить и поправ-
лять, по и все живые свойства своей личности, цель рабо-
ты (перевыполнение плана), стиль своей работы, как вы-
разилась Евграфова. II в результате прений равнодушный
техник, который раньше подходил чинить аппарат при ава-
рии и забывал о нем после починки, оп сейчас душой п
мыслями в работе машины, оп сейчас участвует в ее борь-
бе за победу, он начинает изучать машину в ее действии,
а значит, в ее тесной связи с работником, а значит, и само-
го работника,— и техник начинает становиться организа-
тором-изобретателем. Так, па телеграфе простые слесари
выросли на стахаповскОхМ движении в техников, а пз тех-
ников — в организаторы и усовершенствователи труда, в
изобретатели. II так родилась па телеграфе особая форма
«спаренпости», когда телеграфистка и техник как бы
срастаются в одну производственную единицу, когда
родится новая форма дружбы, вроде дружбы Маруси Гу-
зеевой, бодистки, с замечательным техником II. П. Прош-
киным.
II, наконец, четвертая особенность: па телеграфе
исключительно ярко выявился социалистический характер
стахановского движения, заключающийся в том, что пере-
выполненье нормы одного вида труда неизбежно начинает
тянуть и другой, связанный с ним вид труда, п потому
единственным и одиноким стахановцем в природе социа-
лизма быть нельзя, а стахановец тем самым означает и вы-
зов соседу, вызов соседу соседа и всему хозяйству страны:
тянитесь за мной! — как ячейка огромной мпллиопокле-
точной рыбацкой сети.
Почему это особенно ярко выявилось на телеграфе? По-
пятно! Если непрочность резиновых сапог на рабочем,
роющем в воде котловая под электростанцию, которая
должна будет дать энергию заводу искусственного каучу-
ка, не сразу почувствуется во всех своих минусах рабочи-
ми резинового завода «Треугольник» и им об этом сразу
и знать пе дашь, то хорошая работа московского телегра-
фиста, посылающего, скажем, депешу казанскому, не мо-
829
жет ие быть тотчас же замеченной этим последним, как
не может п его не потянуть к улучшению.
Назаров, боднст-стахановец, поставил у нас рекорд, он
26 ноября всю смену давал 1386 слов в час на связи Мос-
ква — Казань. На следующий день, 27 ноября, у пас же и
на той же связи работала Голубева, догоняя Назарова, и
дала 1356 слов в час. И вот, по окончании смены, пз глуби-
ны эфира, далеко-далеко, пз красочной столицы Татарии,
из города Казани, где Ильич начал когда-то свою универ-
ситетскую учебу,— доносится вдруг до нее голос неведо-
мого казанского телеграфиста. Он передает на этот раз пе
чужие слова. Он передает своп: «Справок пет. Работа
замечательная».
А сейчас, заканчивая краткий отчет о первой победе
моих избирателей, я вспоминаю, что ведь и мне надо дать
телеграмму.
Мысленно я сажусь за Бодо... пет, за Шорина... пет,
лучше за трудный Тремль и выстукиваю на клавиатуре
по буквам:
«Известия братьям Тур Стойкая-то старуха постояла
за себя братцы привет точка».
1936
ПРИМЕЧАНИЯ
Во второй том настоящего Собрания сочинении включены
прозаические произведения М. Шагиняи 1922—1936 гг., се повесть,
романы и очерки.
Произведения подготовлены к печати автором; располагаются
в томе в соответствии с жапрово-хронологнческпм принципом,
с авторской датировкой в конце текста.
В примечаниях, кроме библиографических сведений, приво-
дятся представляющие интерес данные из истории написания
произведений, отзывы критики. Произведения, включенные в том,
переведены на языки народов СССР и на иностранные языки
(немецкий, французский, польский, чешский, японский и др); не-
однократно издавались за рубежом.
ПОВЕСТЬ II РОМАНЫ. 1923—1928.
Перемена. Повесть.— Впервые в журнале «Красная новы»,
1922, № 6; 1923, № 2, 4, 6. Включалась в Собрание сочинений ав-
тора 1935 и 1956—1958 гг. М. С. Шагиняи в своей автобиографии
1958 г. характеризует повесть как «первую свою настоящую вещь
о гражданской войне», там же она приводит дневниковые записи
«всего пережитого па Допу с 1917 по 1921 год», сохранившие «мрач-
ные подробности разгула деникинщины, переменные этапы граж-
данской войны на Допу и, наконец, победу революции, а с нею све-
жесть утреннего ощущения мира, незабвенную для переживших
ее радость начала новой жизни, «зори утренней», почти целиком
вошедшие в «Перемену». Об этом свидетельствуют и авторские
комментарии к второму тому Собрания сочинений 1935 г., где
М. С. Шагиняи указывает, что «Перемена» писалась «по свежим
следам пережитого, по дневнику п газетам».
Известно положительное отношение В. II. Ленина к роману
«Перемена». А. Воровский, в то время редактор «Красной нови»,
в марте 1923 г. писал М. С. Шагиняи: «Ваша «Перемена» пользу-
833
ется большим успехом... Знаете, очень Ваши вещи правятся
тов. Ленину...»
Газета «Правда» 18 июня 1926 года приветствовала «Переме-
ну» как значительное произведение, в котором автору удалось ре-
алистически правдиво показать гражданскую войну па Дону.
Оценивая повесть через призму лет, критик В. Перцов, подводя
итоги 40-летней литературной деятельности М. Шагннян, отзы-
вался о повести «Перемена» весьма положительно: «Эта книга на-
писана тонким наблюдателем, искренним художником, твердо убе-
дившимся сразу, вместе с лучшими из своей среды, в благодетель-
ности октябрьской «перемены» для судеб пашей родины...»
(«Правда», 9 авг. 1943 г.).
Приключение дамы из общества. Маленький ро-
ман.— Впервые в журнале «Красная пива», 1923, №№ 48, 49, 50, 51.
Включался в Собрание сочинений автора 1935 и 1956—1958 гг.
Об истории создания романа в автобиографии 1958 г. находим сле-
дующие строки: «Материала, собранного за годы гражданской вой-
ны ва Дону и второй поездки в Армению, хватило еще па некото-
рое время (маленький роман «Приключение дамы из общества»,
рассказ «Аштвагон», очерк «Прялка»).
Вскоре после выхода романа в свет отдельным изданием га-
зета «Правда» (И ноября 1925 г.) писала, что М. Шагннян выступа-
ет как крупный художник, сделавший первую попытку анализа
чувств п переживаний чуждого нам человека, который через ре-
волюцию приходит к пониманию справедливости нового мира.
Отмечались также мастерство писательницы в изображении психо-
логии героини.
Литературный критик Л. Скорпно, автор многих работ, по-
священных изучению творческого пути М. Шагннян, указывает
на значительность образа Алины Зворыкиной. «В послеоктябрь-
ских произведениях писательницы возникает образ интеллиген-
та,— пишет Л. Скорино.— Этот новый герой, порвав с буржуази-
ей, отдает свою жизнь народу. Такова молодежь в романе «Пере-
мена». Близка к ним и Алина Зворыкина («Приключение дамы из
общества», 1923 год), которая сделала решительный выбор между
«подделкой под реальную жизнь» и самой жизнью» («Литератур-
ная газета», 1947 г. 7 апреля). Роман экранизирован для телевиде-
ния, 1968—1969 гг.
Месс-мен д, или Янки в П ет р ог р а д е. Роман-сказ-
ка.— Впервые отдельным изданием (очередными выпусками) в
I осиздато, 1924—1925 гг., как первая часть трилогии (часть
В «Лори Лен, металлист», часть 111 — «Международный вагон»
(«Дорога в Багдад»). Включался в Собрание сочинений М. Шаги-
нин 1935 и 1956—1958 гг., назван автором «антифашистским рома-
854
пом». Подробнее об истории написания см.: М. Шагппян, Собр.
соч., 1903—1935 гг., т. III, 1935, послесловие автора «Как я писала
«Месс-мепд».
М. Слонимский так определял характерные особенности твор-
чества М. Шагннян, подкрепляя своп выводы ссылкой на роман
«Месс-мепд»: «Произведения Шагппян умны, активны, требова-
тельны, в принципе своем агитационны. Построены они всегда
очень точно, композиция пх отчетлива, так как этого, естествен-
но, требует развивающаяся в них тема организации жизни.
У Шагннян есть книги приключенческого жанра, с острой зани-
мательной фабулой («Месс-менд», например). И это но случайно;
вещи этп рождены стремлением к наиболее активным, убеждаю-
щим п увлекающим читателя формам художественной агитации.
Мариэтта Шагннян — выдающаяся писательница и общественный
деятель — стремится и в жизни н в литературе быть организато-
ром, строителем» («Литература и искусство», 1943 г., 14 августа).
В статье, написанной в связи с 70-летпем писательницы,
Б. Агапов вспоминал о том впечатлении, какое произвел роман на
читателя в момент ого появления: «Огромную популярность полу-
чили сатирические романы Шагппян, объединенные в трилогию
«Месс-мепд» и пронизанные поэтической идеей о великом чудо
созидания, о всемирном творце — пролетариате». («Огонек», № 11,
1958 г.). Экранизирован студней «Межрабпом-Русь», 192G г.
Кик. Роман-комплекс.— Впервые глава пз романа «Три-
надцать-тринадцать» в газете «Заря Востока», 1928, 16 декабря.
Полностью в журнале «Звезда», 1929, Лг 2, 3. Включался в Собра-
ние сочинений автора 1935 и 195G—1958 гг.
ОЧЕРКИ. 1922—193G
Многие годы своей жизпп М. Шагннян отдала жанру очерка,
часто выезжая по заданиям газет («Правда», «Известия» и др),
откликаясь па самое злободневное, животрепещущее, активно и
действенно вмешиваясь в происходящее. Свое отношение к этому
литературному жанру писательница определила в книге «По доро-
гам пятилетки», сославшись на высказывание Л. И. Толстого:
«Я в последнее время не могу читать и писать художественны?
вещи в старой форме, с описаниями природы,— говорил великий
русский писатель.— Мне просто стыдно становится. Нужно лапти
какую-нибудь новую форму. Я обдумывал одпу работу, а потом
спросил себя: «Что же это такое? Пп новость, пн стихотворение,
ни роман. Что же это? Да то самое, что нужно!»
Очерки М. Шагннян п были именно тем самым, «что было нуж-
но». «Пас окружает новый мир,— говорила писательница,— кото-
835
рый готовым в руки пе дается никому... получить его, не познав
его, нельзя, а познать его, пе участвуя в его делании,— невоз-
можно».
«Сила очерков М. Шагпняп,— писала «Правда» 1948 г.,
G апреля—в пх глубокой жизненности, идейной целеустремлен-
ности, в умении видеть и отражать социалистическую действи-
тельность. героический труд и творчество советских людей».
Как я была инструктором ткацкого дел а.—
Впервые с подзаголовком «Правдивый рассказ» в журнале «Новая
Россия», 1922, № 2. «Первый настоящий очерк»,— скажет о нем
писательница в своей автобиографии и отметит, что «с этого ме-
сяца и года» датирует «начало своей работы в жанре очерка».
Впоследствии очерк входил в цикл «Текстильные рассказы».
Включался в Собрание сочинений автора 1935 и 1956—1958 гг.
Сельскохозяйственная выставка.— Впервые под
названием «Па Всесоюзной выставке» в журнале «Звезда», 1924,
№ 1. Включался в Собрание сочинений автора 1935 п 1956—1958 гг.
Невская нитка. Фабрика Торнтон.— Впервые в
Издательстве Центрального управления печати BCILX СССР, 1925,
под общим названием «Текстильные рассказы», с примечаниями
автора, относящимися к истории создания очерков. «Зимою 1924—
1925 года Центральным управлением печати ВСПХ в Москве было
предпринято издание «Промышленной беллетристики»—серии
книжек, где бы рассказывалось в полухудожествеппой форме о
нашей промышленности,— писала М. С. Шагпняп.— Мне, как «спе-
цу по текстилю», досталась ленинградская прядильно-ткацкая
фабричная окраина... В течение всей зимы я работала на ряде
ленинградских фабрик по производству, по бюджету, по проф-
союзной линии, собирая необходимые технические и общественные
знания. В результате мною написаны были три книжки: «Невская
нитка», «Фабрика Торнтон» и «Бюджет текстильщика». Первые две
напечатаны, а последняя была в рукописи потеряна Издатель-
ством ЦУП BCIIX. «Фабрика Торнтон» перепечатана в 1927 году
в качестве приложения к газете «Голос текстилей» с лредпсло-
внем-ппсьмом Надежды Константиновны Крупской...» В Собрание
сочинений 1935 г., т. I очерк «Фабрика Торнтон» вошел с прило-
жением исторических партийных документов, иллюстрирующих
деятельность В. II. Ленина, связанную с революционной работой
средн рабочих фабрики (см. также В. II. Лени и, Полное собра-
ние сочинений, т. 2).
«Правда» 25 января 1925 года приветствовала появление очер-
ков «Невская пптка» и «Фабрика Торнтон», в рецензии отмеча-
лось, чю это «почни, заслуживающий серьезного внимания».
836
Три с т а п к а.— Впервые в газете «Бакинский рабочий»,
1926, 15 марта.
Лесное богатств о.— Впервые в газете «Известия ВЦПК»,
1926, 30 сентября; отдельным изданием в цикле очерков под общим
названием «Нагорный Карабах» в издательстве «Огонек», 1930 г.
Включался в Собрание сочинений автора 1935 и 1956—1958 гг.
Золотая масть.— Впервые в газете «Известия ВЦПК»,
1926, 25 декабря. Включался в Собрание сочинений автора 1935 и
1956—1958 гг.
Лес рододендрон о в.— Впервые в газете «Известия
ВЦПК», 1929, 25 октября. Входит в цикл очерков «Ткварчельскнй
уголь», напечатай в сборнике очерков под общим названием «Роман
угля и железа», изд-во «Молодая гвардия», 1930. Включался в Соб-
рание сочинений автора 1956—1958 гг.
Чувство фронта (Ппсьмо в «Правду»).— Впервые в га-
зете «Правда», 1933, И нюня. Представляет собой своего род»
авторское предисловие к очеркам «Опыт тимпрязевцев» и «Тайпа
Трех букв». Включался в Собрание сочинений автора 1935 и 1956—
1958 гг.
Опыт тимпрязевцев.— Впервые в газете «Правда»
1933, 5 октября. Включался в Собрание сочинений автора 1935 и
1956—1958 гг.
Тайна трех б у к в (Главы пз книги).— Впервые отдель-
ная глава «Чтение в пустой комнате» в газете «Правда», 1933, 4 де-
кабря, полностью в журнале «Красная новь», 1931, Л® 1. Включался
в Собрание сочинений автора 1935 и 1956—1958 гг.
Дневник депутата Моссовета (Глава пз книги).—
Впервые в журнале «Красная новь», 1936, №Л« 6, 7, 8, 10. Включал-
ся в Собрание сочинений автора 1956—1958 гг.
список ИЛЛЮСТРАЦИЙ
1. М. С. Шагппяп. Март 1931 г.
Рисунок Магдалины Шагиняи, сестры писательницы.
2. М. С. Шагиняи. 20-е годы.
Силуэт работы художницы Е. С. Кругликовой.
3. Автограф раннего варианта первой главы романа «Месс-
мепд».
4. «Месс-менд». Обложка десятого выпуска — «Взрыв сове-
та» — пздаппя 1924 г.
Оформление выпусков художника А. М. Родченко.
5. «Джим Доллар» — портрет к последней части «Дорога в
Багдад». Под псевдонимом «Джим Доллар» М. С. Шагиняи
публиковала роман-трилогию «Месс-менд» в 1924—1925 гг.
6. М. С. Шагппяп н ее дочь Мпрель, 1919 г.
7. «Фабрика Торнтон».
Обложка первого издания 1925 г.
8. М. С. Шагппяп с мужем Я. С. Хачатрянцем в Ереване,
1939 г.
СОДЕРЖАНИЕ
ПОВЕСТЬ И РОМАНЫ. 1923—1928
Перемена. Повесть........................... 7
Приключение дамы из общества. Маленький роман 140
Месс-менд, пли Янки в Петрограде. Роман-сказка 233
Кик. Роман-комплекс 494
ОЧЕРКИ. 1922 — 1936
Как я была инструктором ткацкого дела . . .617
Сельскохозяйственная выставка ..................626
Невская нитка ................................. 648
Ппсьмо-предпсловпе Н. К. Крупской к специально-
му изданию «Фабрики Торнтон» .... 689
Фабрика Торнтон ............................... 691
Три станка......................................733
Из книги «Нагорный Карабах»
Лесное богатство..........................738
Золотая масть ............................... 743
Из книги «Ткварчельскнй уголь»
Лес рододендронов.........................749
Чувство фронта (Письмо в «Правду») .... 757
Опыт тимпрязевцев...........................759
Тайна трех букв (Главы из книги)............767
Дневник депутата Моссовета (Глава из киши) . . 809
Примечания..................................831
Список иллюстраций..........................838
839
Мариэтта Сергеевна
111 а г и н я н
СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИИ
В ДЕВЯТИ ТОМАХ
Том второй
Редактор Л. Красноглядова
X) дожественный редактор
Ю. Боярский
Технический редактор
Л. Титова
Корректоры Г Киселева
и Н. Усольцева
Сдано в набор 16V 1971 г. Подписано
в печать 19,XI 1971 г. А 04211. Бу-
мага .\i 1 84х108'/з2- 26.25 печ. л.
44,1 усл. печ. л. 45,52 уч.-из. л. «-4
пак =45,92 л. Заказ 797. Тираж
100 000 экз. Цена 1 р. 65 коп.
Издательство
«Художественная литература»
Москва. Б-66, Ново-Басманная, 19
Полигрпфкомбияат им. Я. Коласа
Государственного комитета
Совета Министров БССР по печати.
Минск, Красная, 23