58

Инновационное образование и экономика. № 8 (19), апрель 2011 г.

УДК 111.8

Истина и ценность
в науке и философии
Г.П. Выжлецов
д-р филос. наук, профессор
Санкт-Петербургский государственный университет

методология
научного
поиска

Ключевые слова: наука, ценность, культура, истина, познание, значимость, суждение, категория, сознание, разум, принцип,
дух, философия.
Работа посвящена раскрытию понятий « истина» и «ценность»
в философии. Анализируются работы крупнейших ученых России
и зарубежья, показываются порою противоположные обоснования ими основопологающих понятий философии «истины» и
ценности.
Key words: science, values, culture, truth, knowledge, value,
proposition, category, consciousness, reason, principle, spirit and
philosophy.
This work is devoted to disclosing the terms «truth» and
«values» in philosophy. Analyzes the work of the greatest scientists
in Russia and abroad, appear sometimes conflicting studies they
osnovopologayuschih concepts of philosophy of «truth» and of value.
I. Наука и ценности
Наука базируется на человеческих ценностях и
сама по себе является ценностной системой.
А. Маслоу
Проблема взаимоотношений
истины и ценности инициирована
современной философией науки
под влиянием изменившегося содержания научной рациональности
на этапе Большой науки второй
половины ХХ века в связи с обоснованием её ценностного статуса. Ибо
если классический вариант научной
рациональности, сосредоточив своё
внимание на познаваемом объекте,
исключал всё относящееся к субъекту и средствам его активности, то
неклассический уже учитывает эти
связи, но лишь во внутринаучной,
собственно познавательной деятельности. Постнеклассическая же
научная рациональность не только
учитывает связь знаний об объекте
со средствами их получения, но
и соотносит сами внутринаучные
цели «с вненаучными, социальными ценностями и целями» .
Естественно, что при таком
подходе в центре внимания оказывается взаимодействие научной
истины с внутри- и вненаучными
ценностями при рассмотрении проблем противостояния сциентизма
и антисциентизма, соотношения
естественнонаучного и социогуманитарного знания, проблемы
ценностной нейтральности науки
и социально-этической ответственности ученых и науки в целом

за последствия своей деятельности. В результате можно считать
устоявшимся мнение о том, что
сегодня не стало науки, свободной
от ценностей, а идея ценностнонейтральной науки представляется
не просто устаревшей, но и опасной
для человека и его будущего. О том,
что идея ценностной нейтральности науки утрачивает былую
популярность среди науковедов,
убедительно свидетельствуют
и материалы международного
симпозиума «Наука и гуманизм»
(Австрия, 1987 г.) . Поэтому для
утверждения в общественном сознании образа самой истины как
ценности необходимо включение
«социально-нравственной гуманистической ценностной координаты
в научную деятельность» против
использования науки «в антигуманных целях» .
Однако при этом проблема
самой истины в её взаимодействии с ценностью отодвигаются
философией науки на второй план,
поскольку на первом неизбежно
оказываются ценностные аспекты
научного познания и науки в целом.
Тем не менее, многочисленная
литература, посвященная обоснованию ценностного статуса науки
фактически представляет собой исходный материал для темы «истина

59
и ценность», ибо, если отвлечься
от частностей, приходит к весьма
значимым для неё выводам.
1. Научное знание есть продукт
культуры, а сама наука, по мнению
Ю.Н. Солонина, есть «важнейший
культурообразующий фактор …
и… является одним из сложнейших
видов культурной деятельности, в
которую человек как целостность
включён всем своим выявленным
культурными условиями существования и скрытым духовным
потенциалом» . И даже «математика
может существовать независимо от
любого человека, но не от культуры,
которая его окружает».
2. Поскольку «ценностный
подход органичен в культуре и для
культуры», то «обращение к науке
как феномену культуры позволяет
поставить проблему ценности научного знания», ибо «научное познание оказывается пронизанным
духовными ценностями и, таким
образом, вносит свой вклад в гуманистическую культуру».
3. «В этом контексте понятие
истинности знания раздваивается
на собственно объективное, независимое от человека содержание и
содержание ценностное, культурноисторическое. Такое раздвоение
заложено в самом отношении
человека к миру и коренится в
целеполагающем характере человеческой деятельности». Поэтому
«продукт познавательной деятельности ученого – научное знание,
истина – имплицитно включает в
себя смысложизненное, ценностное
содержание – не только в связи с
её значением в достижении прагматических целей общества, но и
прежде всего по её судьбоносной
роли для человечества – его существования на Земле именно как

человеческого бытия человека».
4. Важнейшее значение в этом
плане приобретает концепция истины как средства «преобразования
действительности», разработанная
Б.И. Липским. По его мнению,
истина как «рациональное обоснование практики», необходимо включает в себя «ценностный аспект»
наряду с объективным и субъективным аспектами знания о мире и
самом человеке. При этом все «три
компонента истины: гносеологический (образ), аксиологический
(ценность) и практический (путь)
образуют органическое единство» .
5. В этом качестве «наука является носительницей и других
духовных ценностей», например,
«красота и совершенство теоретических построений являются для
ученых знаком истины… и эстетическое начало играет большую
роль в развитии научного знания»
. Более того, по мнению Х. Лэйси,
наука может быть свободной от
любых эстетических, моральных,
социальных, персональных и прочих ценностей, кроме когнитивных,
которые ей внутренне присущи и
играют основную роль в процессе
выбора обоснованно принимаемой
теории. Автор перечисляет около
трёх десятков когнитивных ценностей, принимаемых «с самыми
строгими на данный момент стандартами». К наиболее общим из которых он относит: сравнительную
контролируемость, полноту, объяснительную способность, сравнение
с наиболее проверенными теориями
и реакцию на критику. Естественно,
что поскольку «научная ценность
должна быть обоснована как часть
человеческой культуры, охватывающей также искусство, право и
религию», то неизбежен выход за
II. Что есть истина?

Сакраментальный вопрос Понтия Пилата, конечно, не мог подразумевать ни истину науки, которой ещё не было, ни религиозную
истину божественного откровения, которой римский прокуратор,
будучи язычником, узреть не мог,
хотя Иисус Христос, как живая истина, стоял перед ним. Прокуратор
хотел получить ответ на вопрос,

пределы науки к рассмотрению
проблемы истины в других сферах
культуры, прежде всего духовной.
Процитированные выше положения, являющиеся результатом
серьёзных исследований и острых
дискуссий, вполне убедительны в
обосновании ценностного статуса
науки и опровержении идеи её ценностной нейтральности. Однако,
приходя при этом к более широким
выводам о многочисленных модификациях не только самой научной
истины, но и крайнего разнообразия
истин философских, религиозных,
художественных, обыденного сознания и прочих, фиксируют некий
тупик, порожденный этим многообразием, при рассмотрении даже
«проблем смысла и ценности научной истины» , не говоря уже об
истинах иного порядка. Более того,
прекрасно понимая, что «истина
– одна из наиболее значимых универсалий культуры, определяющих
смысложизненные и когнитивные
ценности человека», при её определении остаются в плену сугубо
научной рациональности: «Истина
– это знания, выражающие получаемый в процессах взаимодействия
специфический ответ объекта, в его
диалоге с субъектом». Понятно, что
религия, искусство, мораль, право,
да и обыденное сознание, не говоря
уже о философии, выполняют вполне определенные познавательные
функции, но в отличие от науки,
их содержание к ним не сводится.
Поэтому при ответе на вопрос, что
есть истина как таковая, предстоит
неизбежный выход за пределы
освоенного уже мира науки, начиная, по призыву В.В. Казютинского,
с рассмотрения «генезиса истин
разных типов».

Истина есть ценность, достойная
вечного памятования и способная к нему.
П.А. Флоренский

возникший вместе с появлением
возможности человеческого разума вообще задавать какие-либо вопросы, то есть о том, что вообще, в
принципе, стоит за этим непонятным и тревожащим его словом?
В.С. Соловьев, отвечая на этот
вопрос, критически осмысливает
позицию «отвлеченного реализма», который понимает под исти-

ной вообще то, что есть, и тогда
предметная реальность становится главным признаком и необходимым условием истины. Но поскольку речь идёт о знании того,
что есть, то истинное познание
должно открывать нам «общий
смысл или разум вещей», и «отвлеченный рационализм», в свою
очередь, переносит критерий ис-

60
тины из внешнего мира в познающего субъекта. Так, критерием истины
становится «не природа вещей и явлений, а разум человека», поскольку
«сущее… как истина не есть многое,
а есть единое…, существующее как
единство всего». Сущее, единое
и всё, как три исходных предиката истины могут быть обобщены
в её полном определении: «истина
есть сущее всеединое», которое в
религиозно-философском учении
В.С. Соловьева выражено понятием
Богочеловечества.
Однако по мнению П.А. Флоренского, такое понимание истины
далеко ещё не раскрывает полного
смысла этого слова и поэтому нужно
вернуться к его древнейшим истокам и рассмотреть различные значения понятия истины, закрепленные
«этимологическими оболочками» в
языках и, соответственно, культурах
разных народов.
Целый спектр разнообразных
значений истины дан в семитских
языках, прежде всего в древнееврейском, который с библейских времён имеет теократический характер
безусловного и неизменного Закона
Божьего, олицетворяя истину как
надёжность. Отсюда ветхозаветное
«амен» и новозаветное «аминь»,
означающее: «воистину», «слово
моё крепко», «да будет так». Древнееврейское «эмет», переводимое как
истина, имеет значения твёрдости,
устойчивости, безопасности, постоянства и верности, а в религиозноюридическом смысле – истинности
как справедливости, в конечном же
итоге – истины как антипода лжи.
Другой смысловой ряд прослеживается в древнегреческом слове
«алетейя» как истина, объединившая в себе ионическое значение
– оставаться незаметным, неизвестным, миновать, ускользать, терять,
забывать, упускать в памяти и дорическое – забывчивости, забвения, погружения в бессознательное
состояние, вплоть до летаргии. В
результате речь идёт не просто о потере памяти, а о сознательном акте
забвения, как силе всепожирающего
времени, мифологического Кроноса.
И тогда истина-алетейя есть «нечто
превозмогающее время, вечно памятуемое…, незабвенное сущее…
Память-Мнемосина есть мать Муз
– духовных деятельностей человечества, спутниц Аполлона – Творчества Духовного» .
Обыденное значение слова «алетейя», переводимое буквально как
«раскрытие прячущегося», получи-

Инновационное образование и экономика. № 8 (19), апрель 2011 г.
ло в современной философии смысл
«несокрытости» бытия или его «открытости» (М. Хайдеггер).
Латинское слово veritas – истина, происходит от древнего корня
var, имевшего культовый смысл,
от которого в классической латыни
произошли глаголы в религиозномистическом значении – остерегаться, страшиться, почитать, благоговеть со страхом. Отсюда veritas как
слово, сокоренное русским – вера и
верить; немецкое Wahrheit – истина,
и происходящее непосредственно из
veritas, французское verite. Первоначальное значение слова var – говорить, но не просто, а в древнем,
религиозно-мистическом
смысле
– заклятия или молитвы. В Древнем Риме veritas становится всецело правовым понятием и только
Цицерон придаёт ему философскотеоретическое значение истины в
сфере познания и искренности – в
морально-этическом плане. Поздняя
латынь вообще закрепляет это слово
в рамках юриспруденции в значениях судебного расследования, отвода
свидетеля, имущественных прав и
привилегий.
Русский экономист начала ХХ в В.
Богров обращает внимание и на другой, собственно аксиологический
аспект этой проблемы, отмечая, что
немецкое Wert – ценность, также
происходит от корня var, но в значении «выбирать» и тогда «ценное
есть избранное нами, и наоборот, избранное нами ценно», а английский
и французский термины, соответственно, value и valeur, означающие
«ценность», происходят от латинского valere «иметь значение» для
подобного выбора .
Русское же слово истина лингвистически соотносимо с глаголом
«есть» – «истина – естина». Истина
в этом смысле есть сущее, подлинно
- существующее, отсюда – истый и
истинный. По В.Далю, истинно всё,
что подлинно, верно, справедливо, всё, что есть. Древнеславянские
«есмь» и «есть» этимологически
происходят от санскритского корня
“es”, который в древнейшей своей
фазе имел значение «дыхания» и
прошел в историческом развитии
языка, от частного к общему, три
слоя значений: дышать, жить, быть.
В итоге, пишет П.А.Флоренский:
«Истина, как существо живое по
преимуществу, - таково понятие о
ней у русского народа…, именно
такое понимание истины и образует
самобытную характеристику русской философии» . В ней отразился,

по П.А. Флоренскому, онтологический характер понятия истины, сложившийся в русском самосознании,
в отличие от гносеологического – у
древних греков, юридического – у
римлян и теократического – у древних евреев. При этом, русская истина
и древнееврейский эмет выражают,
преимущественно, божественное содержание понятия истины, тогда как
греческая алетейя и латинское veritas
– её собственно «человеческую форму». И если русский и греческий
термины имеют более философский
смысл, то латинский и еврейский
– преимущественно социологический. «Я хочу сказать этим, - пишет
П.А. Флоренский, - что в понимании
русского и эллина Истина имеет непосредственное отношение к каждой
личности, тогда как для римлянина
и еврея она опосредована обществом» . Будучи, как и В.С. Соловьев, религиозным мыслителем,
П.А.Флоренский определяет истину
как «созерцание Себя через Другого
в Третьем: Отец, Сын, Дух… Следовательно, Истина есть единая сущность о трёх ипостасях», а так как
«ипостась и сущность – одно и то
же…, скажу:“Ипостась – абсолютная личность”», естественно, Бога,
как единого и единственного Субъекта Истины, её источника и критерия.
Таким образом, как видим, различные смысловые оттенки понятия истины в языках разных народов, их самосознании и культурах, их религии,
морали, праве и обыденном сознании изначально не сводимы к характеристике только познания, не говоря
уже о науке. В этих сферах культуры,
как и в обыденной жизни, на первый
план выходят духовно-ценностные,
ценностно-нормативные и регулятивные функции, не случайно их
относят к ценностным формам сознания. Именно ценность является
для них тем общим содержательным началом, которое и позволяет
говорить об истине религиозной,
художественной, моральной, правовой, применяя это понятие к столь
различным феноменам. Ценность в
качестве содержательной характеристики истины и является сегодня
своеобразным ключиком, действенным средством раскрытия внутренних, более глубинных свойств и сторон её природы и сущности.

61
Ш. Истина как ценность

Правда – интуиция ценности.
Б.П. Вышеславцев

Определение ценностей и установка их
иерархии есть трансцендентальная
функция сознания.
Н.А. Бердяев
Истина и ценность изначально
являются общефилософскими категориями, не случайно, осмысление их специфики и взаимосвязи
началось фактически вместе с появлением самой философии, когда
о науке, в современном её смысле,
ещё не было и речи. Так, Парменид,
выдвинув понятие единого Бытия,
в своём сочинении «О природе»
впервые различает умопостигаемый мир «истины» и иллюзорный
мир «мнения» («докса»). Сократ
при определении общих понятий
впервые формулирует собственно
аксиологический, то есть философский вопрос в подлинном смысле
слова: не что такое, как устроено
и почему, на которые отвечают любая наука и форма знания, а зачем?
Ради чего? Какое значение и смысл
имеет изучаемое явление для человека и его души? Сократовская философия имеет дело уже не с бытием самим по себе и не с подменой
его чувственной видимостью, как
у софистов, а со знанием о бытии
и именно о бытии человека. На вопрос о смысле этого бытия можно
ответить лишь с помощью знания
об основных жизненных ценностях
человека: что такое благо, добродетель, мужество, красота, справедливость сами по себе, как таковые,
в отличие от вещей и поступков,
которые эти слова обозначают.
Платон рассматривает Благо уже
как высшую универсальную ценность: «Благо не есть сущность, но
по достоинству и силе – стоит выше
пределов сущности» и поэтому
«без “идеи” блага все человеческие
знания, даже наиболее полные,
были бы совершенно бесполезны».
Благо у Платона ещё неотделимо
от Единого как всеобщего первоначала и первосущности Бытия,
более того, в диалоге «Филеб»
Единое само предстает как Благо («агатон»). Это Благо-Единое
Платона есть не что иное как неразличаемое им единство сущности и общезначимой ценности
с её функциями нормы и образца.
В этом качестве оно представляет

собой гипостазированную универсальную философскую категорию,
вобравшую в себя содержание ещё
слабо дифференцированных форм
общественного сознания.
Аристотель уже делает попытку
отделить ценность (Благо) от сущности (Единое). Поиск Единого
как формально-логической, математической абстракции ведёт, по
Аристотелю, к «дурной» бесконечности и для того, чтобы найти первоначало Бытия, нужно перевести
проблему в принципиально иную
плоскость, поставив сократовский
вопрос: «Ради чего?». На этой
основе Аристотель отличает содержание Блага как «ради себя предпочтительного», которое «по своей
природе есть некоторая цель», от
других категорий и форм познания.
Так, «математическое … искусство
совершенно не принимает во внимание хорошее и дурное», поэтому
«как самую главную… следовало
бы называть мудростью науку о
цели и о благе (ибо ради них существует другое)» .
В своей работе «Учение Платона об истине» М. Хайдеггер, представляя «агатон» как идею добра,
увидел возможность «просчитать
его как “ценность”», поскольку
«добро может быть названо “высшей идеей”», как «самое явленнейшее из сущего», которое по его
переводу Платона, «обеспечивает
непотаенность (кажущему себя)
и вместе восприятие (непотаенному)». В результате «существо
истины утрачивает непотаенность
как свою основную черту», перекладывая её «на существо идеи…
Идея – не изобразительный первый план алетейи, а основание делающее ее возможным». Поэтому
с момента «воцарения идеи над
алетейей», то есть ценности над
истиной, решающим становится
не то, какие идеи и какие ценности
установлены, но то, что «вообще
по “идеям” истолковывается действительное, что вообще мир взвешивается по “ценностям”». Это
изменение «существа истины»,

проходящей
онтологическую,
гносеологическую и аксиологическую фазы её осмысления, за которым, по его мнению, неявно следует мысль Платона, не является
исторически прошлым, оно «есть
настоящее, как…все властно пронизывающая основополагающая
действительность».
Это осмысление М. Хайдеггером истины как ценности, идущее
от первоистоков философии, высказано им в лекциях 1930–1931 гг.
во Фрейбургском университете в
самый пик популярности аксиологии, когда «мыслить ценностями
становится привычным» . Оно показательно тем, что принадлежит
принципиальному противнику метафизики и, тем более, аксиологии
как её продолжения, при котором
«ценность и все ценностное становится позитивистской заменой метафизического». Противопоставляя метафизике и аксиологии свою
фундаментальную онтологию, он
понимает истину как «непотаенность» или «открытость бытия»,
а не традиционное соответствие
знания реальности. Пройдя в европейской мысли этапы характеристики бытия, знания о нём, цели
и направленности этого знания
(«ради чего»), истина принадлежит одновременно бытию, сознанию и его отношению к бытию.
Она не является характеристикой
лишь знания о бытии как сущем,
а выражает смысл Бытия как такового. Отсюда критическое отношение М. Хайдеггера не только
к метафизике и аксиологии, но и к
наукам, которые, по его мнению,
«захвачены истиной вещей, а не
истиной бытия» .
С другой стороны, А.Н. Уайтхед, отстаивая философский рационализм и продолжая метафизическую традицию, в своей
«философии процесса» предпринимает попытку содержательного синтеза науки, искусства и
философии. «Наука и искусство»,
- утверждает он. – представляют
собой сознательное стремление

62
к истине и красоте. В них конечное человеческое сознание приспосабливается к бесконечному
разнообразию природы. В этом
движении человеческого духа развиваются различные типы организаций и профессий», - от церкви,
университетов, медицины, права
до проиводственных навыков, «все они выражают то стремление
к цивилизации, благодаря которому сознательный человеческий
опыт сохраняет для себя источники гармонии» . На этом основании
А.Н. Уайтхед наряду с «прямой
истиной» как характеристикой познания, начиная с чувственного и
включая научное, выделяет также
выходящие за их пределы «косвенную» и «символическую» истины.
Символической истинностью или
ложностью, по его мнению, обладают, например, музыка, культовая
одежда, телодвижения, запахи. В
целом же «ценность истины обусловлена красотой», поскольку
красота без истины лишается целостности, а истина без красоты
вырождается в тривиальность.
Таким образом, у двух влиятельных мыслителей ХХ в., М. Хайдеггера и А.Н. Уайтхеда, проблема
специфики истины как таковой выводится за пределы характеристики
познания, включая научное, на уровень высших духовных ценностей,
соответственно, «добра» и «красоты», придавая им общеценностный смысл. В учении же В.С. Соловьева Истина, Добро и Красота
содержательно определяются друг
через друга, будучи символическим выражением божественного
триединства. Иначе говоря, речь
идёт о трансформации истины как
ценности в нравственной, художественной и религиозной сферах
духовной культуры, неизбежно
переводя саму проблему на принципиально иной уровень. Нетрудно заметить, при этом, что каждой
из этих сфер невольно придаётся
универсальный характер, как и рассмотренной выше науке, особенно
со второй половины ХХ в., которая, как мы видели, также далеко
не свободна от ценностей, как минимум, когнитивных. Поэтому например, идея А.П.Огурцова, основателя лаборатории «Аксиология
познания и этика науки» ИФ РАН
РФ, о необходимости построения
современной философии науки на
«аксиологическом фундаменте»,
что помогло бы ей «избежать Сциллы универсализма, не постигающе-

Инновационное образование и экономика. № 8 (19), апрель 2011 г.
го своеобразия разных культур, и
Харибды релятивизма» , практически невыполнима без ответа на второй сакраментальный вопрос, а что
есть ценность вообще, как таковая?
Дело в том, что ни в философии
науки, ни в гносеологии, ни в общефилософском плане, проблема
истины как ценности с позиции
аксиологии специально не рассматривалась. В аксиологии всё ограничивалось общей констатацией
того, что истина тоже ценность,
наряду с добром и красотой, чему
тут же следовали возражения оппонентов: истина – категория гносеологическая (!) и к ценностям
отношения не имеет. В гносеологии же и философии науки истина, как характеристика познания,
исследовалась в рамках традиционных концепций и их различных
сочетаний: соответствия или корреспондентной, когерентной, конвенциональной, семантической,
прагматической и практической.
Ценность же использовалась как
самоочевидное понятие в смысле значимости и, чаще всего, –
субъективно-антропологической
или социально-этической характеристики науки, знания, истины,
личности ученых и их деятельности. Проблема усугубляется ещё
и отсутствием единства взглядов
на специфику ценности в самой
аксиологии при множестве разноречивых концепций, за исключением общего и наиболее распространённого её определения как
значимости. Оно, однако, далеко
не раскрывает содержание и специфику ценности вообще и, тем более, духовной, и потому бесполезна при анализе, например, той же
триады истины, добра и красоты,
дискредитируя при этом и всю
аксиологию. Немногочисленные
пока специальные работы по теме
«истина и ценность», в частности, В.П.Визгина, Н.С.Злобина и
В.В.Казютинского, использованные в статье, перспективны и заслуживают всяческого внимания и
дальнейшего развития.
Отмеченные выше трудности
анализа ценности без истины в аксиологии, с одной стороны, и истины – без адекватного понимания
ценности, – с другой, приводят к
противопоставлению познания и
оценки, истины и ценности. При
этом познание связывается только
с истиной, а оценка – с ценностью,
что явно упрощает суть дела. Сопоставляя оценку с познанием,

нужно четко представлять себе, о
каком познании речь идёт в каждом конкретном случае: о научном
или обыденном, чувственном или
логическом, опытном или теоретическом или о до- и вненаучном
познании вообще. Ибо оценка
функционирует на любом из этих
уровней наряду и, как правило,
совместно с познанием, но поразному на каждом из уровней.
Невозможно познание вне и без
оценки, но нельзя и оценивать,
не познавая. Поэтому истина, как
и ценность, является результатом
их взаимодействия. В этом смысле
оценка не просто акт сравнения,
выбора или реакция на ценность,
она представляет собой реализацию оценочной составляющей
сознания, которое само нужно рассматривать как единство и взаимодействие познавательной и оценочной составляющих. В оценке
определяется степень значимости
объекта для субъекта и она (оценка) имеет сложную структуру, в
которую входят: 1) оценочное отношение как эмоционально переживаемое соотнесение объективных свойств явлений с основанием
материальной или духовной потребности субъекта (индивида или
общности); 2) оценочное суждение
(понятие) как логическая форма
осознания и фиксации результата оценочного отношения. Оценка как аксиологическая категория представляет собой единство
оценочного отношения (оценкапроцесс) и оценочного суждения
(оценка-результат). Понятно, что
само включение в структуру оценки
эмоционально-чувственного
отношения автоматически снимает проблему её истинности в гносеологическом смысле и соответствующих средств верификации,
а определение истинности лишь
оценочного суждения для самой
оценки становится неадекватным.
Как определить, например, истинность судебного приговора, моральной оценки, личного или общественного мнения? Критерием
здесь может служить лишь содержание соответствующей ценности,
в которую оценка как определение
значимости входит лишь на «нижней» ступени, и к ней сама ценность далеко не сводится , имея гораздо более сложное содержание и
структуру. Если оценка является
функцией человеческого сознания и им всецело определяется, то
предельные основания ценности

63
уже выходят за его пределы, хотя
сознание, естественно, и является
основным средством её реализации в жизни и культуре человека.
В современной науке основные
концепции происхождения жизни
на Земле, включая человеческую,
связаны, так или иначе, с космическим фактором, с идеей вечности жизни во Вселенной: «Наряду с гипотезой о начале жизни
в геологические или космические
эпохи существования нашей планеты, – писал В.И. Вернадский,
– может быть выдвинута гипотеза
о ее вечном существовании в Космосе» . Отсюда в человеке соединены три высшие, можно сказать,
сокровенные тайны Бытия: Жизнь
– Сознание (сверхжизнь) – Дух
(сверхсознание). Высшим проявлением этого духовного потенциала бесконечной вселенской жизни,
кратко называемого дух, является,
по крайней мере, на Земле, человеческий разум. Философия изначально зафиксировала этот потенциал в понятиях древнегреческого
космического ума (нус), мировой
воли А. Шопенгауэра, практического разума И. Канта, абсолютного духа Гегеля и, конечно, Бога.
В человеческом бытии он и реализуется в виде общечеловеческих
и духовных ценностей, определяя
тем самым суть и смысл этого бытия. Иначе говоря, ценности человеческой жизни и культуры есть не
что иное как виды и формы проявления этого потенциала, кратко
называемого Дух. В этом смысле
ценность – это истина духа и содержательная основа мировоззрения, а не просто отношение
субъекта к объекту как оценка и
познание. Ценности и являются
посредником-проводником
духовных начал в сферу сознания и
бытия человека. То есть не сама
по себе духовность, а именно ценности, как её специфический носитель, отделяют человеческую
жизнь от биологического суще-

ствования, а сознание своего отличия от окружающего мира реализуется в виде целей и идеалов этой
жизни. Поэтому не само сознание,
как мы привыкли думать, а именно
ценности определяют, в конечном
счёте, собственно человеческий
смысл жизни, становясь ядром и
внутренней основой жизни и культуры человека и общества.
Неудивительно поэтому, что с
точки зрения современной аксиологии, ценности понимаются, в
том числе, и как «предельные рациональные нормативные основания актов сознания и поведения
людей» , подчеркивая их
объективный характер, в отличие от оценок, для которых они
становятся критериями. Понятно,
что, отличаясь, например, от научных категорий, своей нормативнорегулятивной функцией, ценностная специфика к ней далеко не
сводится. В смысловое поле любой ценности входят, как минимум, значимое, должное и желаемое, проявляющиеся как норма,
цель и идеал.
С другой стороны, по утверждению К. Поппера, мы также «руководствуемся идеей истины как регулятивным принципом» , который
содержательно вводит в её содержание
ценностно-нормативный
фактор, позволяющий истине
быть средством осуществления
практически-преобразовательной
деятельности (Б.И. Липский), посредником между теорией и практикой. Конкретизируя содержание
истины, В.П. Визгин различает
два её аспекта: во-первых, истину
как «объективное знание о части»
и систему объективации связей
людей и вещей, позволяющую
контролировать их поведение и
принимать необходимые решения.
Во-вторых, – «истину как дух»,
как подвижный абсолют и фигуру
«устойчивости в мировом потоке бытия как целого», предполагающий «длительную традицию

духовной культуры». При этом,
по мнению автора, «духовная истина» относится к сознанию в целом, а «научная» – лишь к познанию, как частному случаю первой,
благодаря чему «ценностное измерение… невозможно отделить
от истинностного» . Не случайно,
определяя истину как «ценностнотеоретическое понятие», И.Т. Касавин приходит к выводу о том, что
«истина в ее ценностном аспекте
совпадает с правдой, интегрируя
знание в культурный контекст».
Действительно, в русском самосознании различие истины и правды уже со средины XIX в. четко
фиксируется в языке, например, в
Словаре В. Даля: «Истина от земли (достояние разума человека), а
правда с небес…Правда – истина
на деле…, во Благе: правосудие,
справедливость». Иными словами,
истина как правда функционирует
в ценностных формах сознания,
прежде всего, в нравственности,
морали и праве, в искусстве, религии и обыденном сознании, но,
если, в конечном итоге, за истиной
стоит сущность, то за правдой –
ценность.
Современная социокультурная
реальность, включая науку, столь
же решительно связывает категории истины и ценности, сколь
совсем ещё недавно их разъединяла. Однако, у каждой из них своя
специфика и своё содержание:
ценность, в конечном итоге, есть
реализация Духа, а сфера действия
истины – рациональность как действенность Разума. Совместное
рассмотрение этих исходных для
философии категорий позволяет
сделать очередной шаг в раскрытии их природы и сущности. Разработка же на их основе проблем
аксиологии науки, научной истины и истины как общефилософской категории, по-прежнему ждёт
своего исследователя.

ЛИТЕРАТУРА
1. Степин В,С. Теоретическое знание. М.,2000. – С.633–634.
2. Гусейнов А.А. Наука и гуманизм // Философские науки. – 1988. – № 8.
3. Келле В.Ж. Научное познание и ценности гуманизма// Ценностные аспекты развития науки. – М.,1990. –
С.17–18.
4. Солонин Ю.Н. Наука в контексте культуры: к историографии проблемы // Наука и ценности. Проблемы
интеграции естественнонаучного и социогуманитарного знания / под ред. М.С.Кагана и Б.В.Маркова. – Л.,
1990. – С.6. Малкей М. Наука и социология знания. – М.,1983. – С.106, 170; Степин В.С. От классической к
постнекласической науке (изменение оснований и ценностных ориентаций)// Ценностные аспекты развития
науки. – С.158–159, 164

64

Инновационное образование и экономика. № 8 (19), апрель 2011 г.

5. Клайн М. Математика: Утрата определенности. – М., 1984. – С. 374
6. Туровский М.Б. Человеческая ответственность науки // Ценностные аспекты развития науки. – С. 53
7. Мамчур Е.А. Гуманистическая критика науки: аргументы за и против // Ценностные аспекты развития
науки. С. 94
8. Туровский М.Б. Указ. соч. С. 54.
9. Злобин Н.С. Ценность истины и истинность ценности// Ценностные аспекты развития науки. – С. 33;
Визгин В.П. Истина и ценность/ Там же. С.37.
10. Липский Б.И. Практическая природа истины. – Л., 1988. – С. 107, 131, 133.
11. Мамчур Е.А. Указ. соч. С. 92.
12. Лэйси Х. Свободна ли наука от ценностей? Ценности и научное понимание. – М., 2001. С. 103, 106–117
13. Полани М. Личностное знание. М., 1985. С. 250.
14. Казютинский В.В. Истина и ценность в научном познании// Проблема ценностного статуса науки на
рубеже XXI века. – СПб., 1999. С.87, 91.
15. Казютинский В.В. Указ. соч. С.69, 86.
16. Там же. С. 92.
17. Соловьев В.С. Критика отвлеченных начал// Соловьев В.С. Соч. в 2 т. Т.1. – М.,1988. С.596–599, 674–675,
692, 716.
18. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. – Т.I (1). – М.,1990. – С.19, 17–18, 21–22.
19. Флоренский П.А. Указ. соч. – С.19-21
20. Богров В. Критико-исторический очерк теории ценности. – СПб., 1911. С.7, 15, 29
21. Флоренский П.А. Указ. соч. С.17, 15–16.
22. Там же. С. 22.
23. Там же. С. 48–49.
24. Философия и ценностные формы сознания. – М., 1978
25. Платон. Соч.: В 3 т. Т.1. Ч.1. М.,1971. С.317, 313
26. Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 1. М.,1975. С.101–102
27. Хайдеггер М. Учение Платона об истине// Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления: пер. с
нем. М.,1993. – С.355–361.
28. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М., 1993. С.182.
29. Там же. С. 183
30. Хайдеггер М. Поворот// Хайдеггер М. Время и бытие. – С. 256, 424.
31. Уайтхед А.Н. Истина и красота // Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии: пер. англ. – М.,1990.
– С.677
32. Там же. С. 647–651, 653.
33. Там же. С.72.
34. Соловьев В.С. Общий смысл искусства // Соловьев В.С. Т. 2. М., 1988. – С.391–396
35. Огурцов А.П. Аксиологические модели в философии науки// Аксиология и теория познания: Философские исследования. – 1995. №1. – С.36
36. Подробнее см.: Выжлецов Г.П. Оценка как аксиологическая категория и социокультурное явление// Выжлецов Г.П. Аксиология культуры. – СПб., 1996. – С.38-51
37. Вернадский В.И. Живое вещество. – М., 1978. – С. 319; Его же. Философские мысли натуралиста. –
М.,1988
38. Розов Н.С. Ценности в проблемном мире: философские основания и социальные приложения конструктивной аксиологии. Новосибирск, 1998. – С.52
39. Поппер К. Логика и рост научного знания. М.,1983. – С. 342
40. Визгин В.П. Истина и ценность // Ценностные аспекты развития науки. С.37–38
41. Касавин И.Т. Истина // Новая философская энциклопедия: Т. 2. – М., 2001. С.169, 172.
42. Степанов Ю.С. Правда и истина // Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997. – С. 318.